…Ну, может, так и лучше будет… – пронеслось в голове. – Хотя дежурная расценка за КД-8 в руке – пара пальцев и глаз. Ладно, принимаю… Ахмет отдал себе команду: «Подрыв!» Тело думало само и предприняло все необходимые приготовления. Кисть спряталась за щепкой, подальше от взрывателя с капсюлем, оставив погибать кончики пальцев. Палец, давно ждавший команды, вывернул чеку и попытался отдернуться подальше, пока летит боек и приходит в действие КД-8. Тело изогнулось, инстинктивно уменьшая площадь поражения, одновременно подставляя взрыву крупные мышечные массы и пряча уязвимые места. Ахмет успел заметить, как то же самое пытаются проделать тела спецназовцев. Грохнуло. Тетрил развернул трубку капсюля на несколько бритвенно-острых фрагментов, один из которых аккуратно отделил от Ахметовых пальцев, среднего и безымянного, по одной фаланге.

Повернулся первым, ожидая увидеть поднимающийся ствол. Олег остался сидеть, свесив голову на грудь. С лица что-то тянулось, как масло на морозе, капало, рука с размозженной кистью лежала неподвижно и оплывала дымящейся кровью. Бушлат на правом плече изорван и тлеет. …Хорошо, что я ему два оборота ДШВ на плечо повесил. Сзади и сбоку донесся лязг затвора. …А восьмерка-то как удачно сработала, смотри-ка… Кто-то из гоблинов ткнул бывшего командира стволом, тот мягко повалился на бок, демонстрируя темные ямы на месте глаз.

– Целы, пацаны? – выпустив наконец размочаленную щепку, спросил Ахмет.

– Да вроде нормально… – протянул Бетмен. – Э, Федь, потрогай пульс у к… у этого. Че он там, жив, нет.

Сверху перегнулся Максимыч, посмотрел, ничего не сказал, вновь исчез. Издалека, как через вату, Ахмет слышал, как Максимыч орет кому-то про санинструктора и пакеты.

– Хы, я так и знал… – нервно взлаял Ахмет дурным голосом. – Хы-хы… – ржал каким-то не своим смехом, разглядывая обрубки среднего и безымянного пальцев. – Я думаю, че он Сумкинс, хы, а он, хы, – Фе-е-едя! – и снова закашлялся сухим икающим смехом.

– Э, сапер, ты это… че с тобой? У, смотри, у тебя по полпальца снесло… Да кончай ты ржать, борода!

– Да хуйня, – не обиделся Сумкинс. – Это отходняк у него. Я на боевых сто раз видел. Щас, поржет мальца, отойдет. Пакет есть? Дай ему. – Склонился над Олегом, пытаясь определить пульс. Подержал руку на шее, взял безжизнено висящую руку, бросил. – Все, похоже, отбегался капитан Фоменко… Э, сапер, он че сделал-то?

– Щ-щаф-ф, – промычал пришедший в себя Ахмет, затягивая зубами узел на забинтованном обрубке. – Погофь, замофаюфь…

Но давать объяснения ему не пришлось. На краю провала снова появился Максимыч, площадку сотрясло приземление двоих незнакомых гоблинов. Началась суета, и Ахмет немного отключился, превратившись в мешающую всем чурку с глазами. Пришел в себя только у костра в знакомой комнатенке проходной. Так же, как и полдня (полвека?) назад, воняло горелым ДСП, только на стенах появились красные мазки рассвета и жутко саднила раненая рука. Чего-то не хватало. Ахмет вспомнил об Алике, спросил, подняли его или нет. Оказалось, нет. Максимыч распорядился, и назначенные гоблины заскрипели по промороженному насту в сторону ствола.

– Скажи честно, ты знал? – глядя в красные от недосыпа глаза Максимыча, спросил Ахмет.

– Информация была кое-какая, – съехал с ответа Максимыч.

– Зачем тогда сам на вилы полез? Зачем меня потащил – не спрашиваю. Мне непонятно – зачем сам полез. Ты же настоящий безопасник у Коня?

– Полковника Конева, салага. И не у него, а у временной администрации города. Признаю, промашку дал, они еще не собирались… Впрочем, забудь. А как ты-то допер… Ладно, вернемся – расскажешь. Пока запомни временную версию случившегося. Этот, – Максимыч ткнул в лежащий у стены труп Фоменки, – попал при разминировании, без уточнений. От шока у него инфаркт случился или что-то типа него, – короче, мотор схватило. Это, кстати, правда. Все уточняющие вопросы отсылаешь ко мне лично или к моим людям. Запомнил их?

– Да. Эти четверо – все твои на взвод?

– Нет. Но тебя, сам понимаешь…

– Понимаю. Не мое дело. А как Сумкинс с Бетменом? Жирик еще?

– С теми, кто был внизу, мои работают.

– Жалко, этот уже стынет… Я бы напросился послушать, как он на ТАПе визжит…

– А с чего ты взял, что стынет? Живой он. Мы с ним еще пообщаемся, как отойдет. Главное, донести. На, кстати, тебе от него наследство. Или трофей, – невесело усмехнулся Максимыч, протягивая кобуру с АПБ.

Привели продрогшего до синевы Алика. Едва отогревшись, бедолага рухнул где сидел.

– Сколько спать можно, Максимыч? Когда назад? – наивно спросил Ахмет, и впрямь подзабывший армейский разговорник. Заслуженно нарвался:

– Спи сколько хочешь, а к сумеркам выходим.

Удивительно, но вырубающемуся на ходу Ахмету еще хватило сил сообразить, что спать у костра возле сумки с азидом[71] довольно легкомысленно. Еле переставляя ноги, он заставил себя отнести к ящикам капсюли-детонаторы и аккуратно разложить по пеналам.

Солнце садилось, к лесу протянулись три свежие расходящиеся лыжни. …Опа, вовремя я встал. Разведка с охранением уже выдвинулись. Хоть соберусь при свете да без аврала, с одной-то рукой… Краем глаза, залепленного снегом при умывании, Ахмет отметил красный снег на соснах и лимонно-желтое небо. Собирая в ящики из-под потраченной инженерки свои богатства, получивший боевое крещение взрывник расстроенно хмурился – ушло неожиданно много детонационного шнура. …Сука, ну идиот, нет?! На хера потащил ДШВ, скажи-ка, лось ефремовский?! Три с половиной бухты теперь в остатке! А сраного белого хоть жопой жри! Не, ты баран, Ахметзянов, бара-а-ан…

– Готовность доложить! Старшие, не слышу! Все, пошли!

Над лесом гулял верховой ветер, осыпая лыжников сбитым снегом. Идти, несмотря на одну палку, было легко – туда шли в гору, да с грузом. Сейчас же он непринужденно скатывался налегке с невысоких холмиков и даже находил в марше некоторое удовольствие. У моста ждали те же самые «Уралы». Ахмет внагляк залез во второй, к Максимычу, картинно помахав перемотанной рукой. Расчет на посидеть и повымуживать еще что-нибудь не оправдался: Максимыч был здорово напряжен, а перед Пыштымом вообще выгнал из машины, посадив с собой одного из своих. …Видимо, разведка докладывает неутешительные вещи. Интересно, че еще на нашу голову там валится… – гадал, трясясь в кузове, Ахмет. – С пыштымскими что-то не ладится, наверно. Туда пропустили, а обратно, поди, хотят поделиться заставить. Иди докажи, что порожняком возвращаемся. Когда во время очередной остановки в головную забрали пулеметчиков, напрягся уже не он один. Спецура прекратила базары и сидела подобравшись, со стволами на локте, и начала расслабляться только у самого дома, перед первым постом.

Пришедшие «Уралы» никто не встречал, но некоторая суета во внутреннем дворе Пентагона все же образовалась. Понимая, что его, самое большее, через час-полтора посадят на допрос, Ахмет предпринял некоторые шаги. Недешево договорившись с водилой, он организовал перемещение избранных ящиков в кузов «Урала» и отправился проведать жену.

Выделенные охранники оказались нормальными парнями и, перекидав прибывшую поклажу, все вместе отправились обратно. Ахмет опрометчиво пообещал жене скоро быть и хлопнул дверцей «Урала».

Его допрашивали весь день, до темноты, пообещав сводить в санчасть заделать культи. Не сводили. Пожрать, конечно, тоже не дали. Он описал во время перерывов между допросами все, что помнил, – письменно. Не помогло. Листки тотчас куда-то делись, и никто не знал – куда. Наконец, когда терпение его лопнуло окончательно и он, заорав слова, которые здесь просто не привести[72], разбил об пол симпатичное офисное креслице, его препроводили к Коню.

– Ну, здорово, сапер.

Заебанный до предела сапер молча плюхнулся на первый попавшийся стул.

– Бля, я че вам тут, малолетний пре…

– Ма-алчать! – грохнул Конев, едва не закашлявшись.

Подняв на Конева взгляд, Ахмет поразился усталости, скомкавшей жесткие черты Коня и налившей мутной кровью его белки. Конь выглядел как только что подавивший путч диктатор – «пистолет в нагаре, сапоги в крови». Кем, собственно, и являлся. Представив, какой сегодня денек выпал этому человеку, тут же переобулся и втянул обратно толпящиеся на кончике языка претензии.

– Простите, товарищ полковник. Готов ответить на все вопросы.

– Ладно, ладно. Что, замурыжили мои?

– Не без этого.

– Ничего. – Конь устало поднялся, подошел, шаркая, к тумбочке с чайным припасом, давая понять, что зла не держит и хочет поговорить без спешки. – Ничего, сапер. Меня, бывало, не так еще мордовали… Чай будешь? …когда на полковом… ну, неважно. Ни за хуй, понял? Четыре дня, в прокуратуре гарнизонной… Рыла, бля. До сих пор как живые стоят – только глаза закрыть… На, осторожно, горячий.

Посидели, хлюпая горячим чаем – тогда еще настоящим.

– Николай Сергеич. Я чем могу?

– Торопишься? А, ты ж дома не был еще, у тебя ведь жена… – оборвал сам себя Конь, но Ахмет про себя достроил фразу за него – «живая». …У-у, товарищ полковник, понял я тебя. Сочувствую… Вслух сказал, кляня свою мягкотелость:

– Да заезжал я уже домой. Я это не к тому, что «давай быстрей че надо и отъебись». На полном серьезе – могу чем-то помочь?

– Можешь. Я тебя зачем позвал – хочу твою версию услышать. Во всех, сам понимаешь, деталях. Что доложат – это одно, а живой разговор ничем не заменишь. Согласен?

Ахмет согласился и тщательно описывал события больше двух часов. Конь часто останавливал, уточняя по ходу, возвращаясь к некоторым моментам и тщательно их препарируя. Что-то даже черкал. Наконец отпустил:

– Ладно, беги к своей… Утром сюда, клешню покажешь начмеду. Как закончишь чиниться, подходи. Еще вопросы остались. Все, давай.

Едва не забыв забрать на входном посту свой новый пистолет, Ахмет поплелся по сугробам ночной Тридцатки. После двух этих веселых деньков мертвый город ощущался едва ли не родной кухней. …Все в сравненье, да. Подходя к родному дому, он обнаружил, что его бодания с местными оболтусами кажутся теперь смешными, как плюшевые тычки, которыми обмениваются в песочнице румяные карапузы. Даже мозги, вмерзшие в штукатурку на крыльце его подъезда, ничего не могли с этим поделать – Ахмету становилось все яснее, что плохие времена не позади. Настоящие плохие времена – только наступают. Есть враги, которые на клоунов совсем не похожи, которые могут непринужденно смахнуть его со стола. И что с ними таки придется встретиться; и может быть, даже скоро.

Поутру, разобрав и спустив в подвал свои сокровища, Ахмет понесся в Пентагон выбивать обещанное по горячим следам. Прикинув ситуацию, просьбу Коня подойти чего-то там поуточнять решил проигнорировать – весенний день год кормит. …Надо шибко будет, сами придут, – нашел себе отмазку, – присягу я Союзу давал, мир его праху, а они мне никто… На один только пулемет убил весь день: мечтая о новом, в транспортировочных ящиках, аппарате, Ахмет взвыл дурниной, когда увидел подготовленное для него начвором убоище – ни прицела, ни зипа, ни переставки, ни станка… Начвор, оказавшийся не дураком поорать, дал Ахмету достойную оборотку, и весь день они упорно бодались, на радость охране и снаряжальщицам. Со страшным боем поменяли расстрелянный ствол, с еще более страшным – подобрали запаску, тоже сильно поюзанную, сняли-таки короткую пружину… Полутора тысяч МДЗ Ахмет тоже не получил и еле добился возмещения недостающей тысячи БС. Лент и коробок дали только две. «А вот снаряжалку – хуй! Раз ты такой мозгоеб, – злорадно шипел начвор. – Я тебе сначала хотел дать, но ты как баба на базаре. Так что ручками, ручками будешь, про снаряжалку команды не было!» Не возникло зато проблем с минерским припасом – начвор, истинный оружейник, чем-то особо ценным его не считал, даже боялся, и Ахмет с удовольствием использовал его профессиональную деформацию, под зловещие байки о самопроизвольной инициации просроченного тетрила набивая ящики будущим дефицитом.

– Здорово, Ахметзянов. – Командуя погрузкой, Ахмет умудрился под вечер нарваться на Конева, столкнувшись нос к носу в вестибюле Пентагона. – Ты что, нюх потерял? Охуел сего числа?! Я, бля, кому сказал зайти? Ты смотри, а то сейчас дам команду обратно разгружать. Ишь, разошелся! Грузит тут, понимаешь, апельсины бочками!

Конев, видимо, куда-то собрался – бушлат затянут портупеей, сзади охрана, у дверей фырчит «уазик».

– Здравжла. Товарищ полковник, ничего сверх списка. И то еле выгрыз у вашего скупердяя.

– Давай увози, кулачье отродье, и ко мне. Я буду через час, чтоб ждал в предбаннике.

– Есть, тащщполник.