«Семейка Тененбаум»
Эссе длиной в 961 слово

«СЕМЕЙКА ТЕНЕНБАУМ» НАЧИНАЕТСЯ СО ВЗРЫВА БОМБЫ. ДАЛЕЕ ИСТОРИЯ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ СРЕДИ ОБЛОМКОВ.

После такого описания третий фильм Уэса Андерсона может показаться невыносимо мрачным, но, как читатель этой книги, вы понимаете, что это совсем не так. Несмотря на эмоциональное (и в паре случаев – физическое) насилие, это добрая и больше комедийная, нежели драматическая история. Она плывет вперед, словно Марго, делающая пируэты в своей комнате. Каждый ее кадр наполнен таким количеством деталей, что каждый ассамбляж фильма становится произведением искусства – мозаикой, составленной из фрагментов, которые сами по себе представляют мозаику. Несмотря на ложь, подозрительность и мрачность, Роял, Этелина, Ричи, Марго, Чес, Ари и Узи Тененбаумы по-настоящему любят друг друга. Это можно заметить по тому, как они смотрят, как говорят друг с другом – всегда с любовью, даже в самые неловкие и неприятные моменты. Хотя это первый фильм Уэса Андерсона, переходящий от комедии к полноценной трагедии и обратно, в котором появляется неприкрытая жестокость, режиссер никогда не забывает про присущую его фильмам душевность. Даже в самых мрачных сценах есть моменты, когда внезапно прорывается юмор, незапятнанный печалью, и освещает и без того яркие кадры оператора-постановщика Роберта Йомена.

Где мы находимся? В Нью-Йорке? Возможно. В «Большом яблоке», возникающем в мечтах молодого человека, который никогда там не был и знает его только по чужим рассказам, из книг, кино и музыки. Но из каких! «Полуночный ковбой», «Французский связной», песни Simon and Garfunkel, роман Э. Конигсбург «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире», музыкальные эксперименты «Фабрики» Энди Уорхола, уличные снимки Роберта Франка, обложки и иллюстрации журнала New Yorker. Все это и многое другое существует в истории и дизайне фильма, иногда нагло заявляя о себе (когда Роял, персонаж Джина Хэкмена, катается с внуками на картинге, как Попай Дойл), а иногда тонко намекая (Илай Кэш одевается как Джо Бак из «Полуночного ковбоя»).

Стилистические приемы, опробованные Андерсоном в «Академии Рашмор», здесь расцветают во всю силу, как радиоактивные цветы. Если бы не продуманный до мелочей стиль, характерный для режиссера, могло бы показаться, что фильм перенасыщен отсылками и деталями. Больше титров, больше разных вариантов музыкального сопровождения, больше пасхалок (например, мыши, которые неожиданно появлялись в углах и без того загруженных композиций). Фильм физически, эмоционально и повествовательно мощнее, чем предыдущие две работы Андерсона. В нем больше персонажей, сюжетных линий и, что самое главное, переходов. Как от самого первого разговора между Роялом и его детьми, наполненного самыми грустными фразами из несуществующего воскресного стрипа Чарльза Шульца, мы переходим к сцене, где кровь Ричи Тененбаума течет по стенкам раковины? Как это возможно, чтобы похороны главного героя включали в себя проникновенное повествование от третьего лица, крупные планы надломленных персонажей, фальшивый салют из пневматического пистолета, крупный план наглой лжи, написанной на надгробии покойного, и музыку Вана Моррисона? Тем не менее каким-то образом все это кажется единым целым.

«Семейка Тененбаум» удалась, потому что, несмотря на юмор, фильм по своей сути – скорее драма, нежели комедия. В нем не смеются над изображенными травмами. В основе фильма лежит особая тема – развод. Сценарий Андерсона и Оуэна Уилсона говорит о том, что развод – это боль, которая отличается от других потерь, потому что она не наносит удар из ниоткуда. В разводе людей, у которых есть дети, есть преднамеренность или по крайней мере пугающая неизбежность того, что все, кто пережил это событие, были его активными участниками, даже когда вред был нанесен им. Родители, смирившиеся с тем, что ничего не исправить, все еще мучаются из-за того, что вообще связались со своими бывшими или сказали или сделали что-то не то (или не сделали и не сказали). Все дети, пережившие развод родителей, хоть раз в жизни задумываются, не они ли стали причиной размолвки. Если человек прошел этот ад – как родитель или как ребенок, – он понимает, что развод – это еще одно несчастье, которое отличается от смерти, болезни или травмы только тем, что находится в эмоциональной плоскости.

Попутно я хотел бы объяснить, почему это введение почти не содержит анализа. Каждый раз, когда я пытался писать о структуре, стиле или теме фильма, мой разум возвращался к разводу родителей. Я вырос в семье артистов, точнее, джазовых музыкантов. Мои мама и папа расстались, когда мне было шесть лет, а моему младшему брату – два года. Теперь я понимаю, почему до недавнего времени не мог полностью принять «Семейку Тененбаум»: фильм вскрыл раны, которые вновь начали нарывать.

Мне было тридцать два года, когда фильм вышел в прокат, с момента развода родителей прошли десятилетия, и я потратил несколько предшествующих лет, чтобы по-настоящему узнать своего отца. К тому моменту я уже был женат, и у меня была собственная дочь. И хотя мой брак был очень счастливым, иногда я думал, не случится ли это и с нами. Я не хотел вникать в суть фильма. Когда меня спрашивали, что я думаю насчет «Семейки Тененбаум», я обычно уклонялся от ответа и говорил что-то вроде «Это большой шаг вперед после «Академии Рашмор», но, возможно, слишком амбициозный, и некоторые его части кажутся перенасыщенными и скомканными». Перефразируя рассказчика в фильме, даже произнося эти слова, я понимал, что это неправда. Правда же заключалась в том, что когда я смотрел на Рояла, то видел папу или маму – в зависимости от болезненных воспоминаний, которые решали нахлынуть на меня в тот момент. Когда я смотрел на маленького Чеса, Ричи или Марго, я видел себя и своего брата. Спустя столько лет воспоминания все еще ранили.

Мы с Андерсоном как-то обсудили наш похожий опыт развода родителей и пришли к выводу, что метафора сдетонировавшей бомбы – или, как он предложил, взорвавшейся – очень подходит для описания фильма.

За эти годы я несколько раз говорил с родителями об их разводе: очень неловко и всегда коротко. После определенного момента мы больше не чувствовали необходимости обсуждать это, потому что прошлое – это прошлое, и жизнь слишком коротка, чтобы продолжать жить им. У вас наверняка были похожие разговоры с родителями. Не обязательно о разводе, возможно, о каком-то другом несчастье, которое постигло вашу семью и застряло в душе, как дробинка в руке Чеса. В душе мы все Тененбаумы.