Одной из практических рекомендацией, вытекающих из этого вывода, станет отношение к такому правящему классу как к еще одному инструменту (подобному государственной машине), который нужно менять, когда он приходит в негодность. Другим способом контроля над «широким» правящим классом может быть воспитание его «второго слоя» в духе беспрекословного повиновения любым решениям «первого слоя» (догмат о непогрешимости партии)[556]. Но такого рода рекомендации могут быть адресованы только узкому кругу лиц, свободных от идеологических предрассудков собственногоправящего класса, только его «первому слою»; а потому было бы странно искать подобные рассуждения в книгах для широкой публики. Сам Гаэтано Моска несколько десятилетий[557] находился в итальянской политической элите (с 1909 года парламентарий, в 1914-1916-м помощник министра, с 1919 года сенатор) и имел все возможности для приватного разъяснения своих идей «двум-трем дюжинам людей у руля государственной машины».
Судя по дальнейшим событиям (переворот Муссолини, Вторая мировая война, упразднение монархии в 1946 году), эти советы не слишком помогли наследникам «консортерии». Но прогнозы, которые мы встречаем в публичных текстах Моски, позволяют предположить, что виноваты в этом скорее слушатели. Вот, например, оценка ситуации 1923 года (2-е издание «Элементов»):
«Мы замечаем, как по мере увеличения доли общественного богатства, забираемой и распределяемой государством, у глав политического класса становится все больше средств влияния на подданных, как они при этом все легче уходят от любого контроля. Разве не видим мы, как одной из важнейших причин упадка парламентаризма стало увеличение числа подрядов на государственные работы и прочих милостей экономического характера, оказываемых управленцами избранным индивидам и объединениям людей...» [Моска, 1995(3), с. 133].
Уже в следующем году фашистская партия Муссолини получит абсолютное большинство в парламенте, а еще через несколько лет установит в Италии однопартийное правление, консолидировав все распределяемое государством богатство в одних руках. Не правда ли, Моска неплохо понимал, куда дует ветер (хотя и был бессилен ему помешать)?
В 1939 году в завершающей главе «Правящего класса» Моска размышляет о будущем парламентского правления (к тому времени замененному в большинстве стран однопартийными диктаторскими режимами) и приходит к парадоксальному выводу: хотя на текущий момент кажется, что парламентаризм окончательно уступил место диктатурам или «бюрократиям»[558], история учит, что после краха казавшихся сильными и вечными диктатур им на смену частенько приходит именно представительское правление. Уже через несколько лет Вторая мировая война разрушила большую часть милитаристских диктатур, и прогноз Моски стал реальностью (в Италии вслед за диктатурой упразднили даже конституционную монархию).
Итак, Гаэтано Моска сделал громадный вклад в теорию Власти, разработав оригинальную теорию «правящего класса», включающую в себя его существование в «машинном», бюрократическом государстве. Для захвата контроля над государственной машиной властная группировка создает себе «партию» и в случае успешного расширения превращается в правящий класс, обладающий единой «политической формулой» и «вторым слоем» идеологизированных сторонников. Этот же «второй слой» ограничивает захватившую власть группировку в дальнейших действиях, но не препятствует, а скорее помогает ей нравственно деградировать. Прямым моральным следствием из такого понимания «элиты» является известная формула – «всякая власть развращает, абсолютная же власть развращает абсолютно». Согласно теории Моски, кто бы вами ни правил, скорее всего, это будут худшие представители рода человеческого[559].
Разумеется, подобная теория не могла стать популярной среди представителей правящего класса. До 1939 года книги Моски не переводились на английский, и его работы оставались совершенно неизвестными за пределами Италии. В англоязычном мире место «правящего класса» занял другой, куда более позитивный термин – «элита»; произошло это после того, как другой итальянец, Вильфредо Парето[560], создал в начале XX века теорию элит. Впервые он сформулировал ее в книге «Социалистические системы» (1902), а позднее включил некоторые ее положения в английское издание «Курса политической экономии» (1906), благодаря которому термин «элиты» и занял прочное положение в общественных науках.
Автоматически произнося вслед за словом «правящие» слово «элиты», мы следуем традиции, ведущей свое начало от книг Парето. А между тем «теория элит» Парето существенно отличается от теории Моски, и ставить знак равенства между «элитами» и «правящим классом» (не говоря уже о властных группировках) было бы серьезной ошибкой. Разницу между ними можно почувствовать уже с первого же определения «элиты», сформулированного Парето:
«Но если мы распределим людей в зависимости от степени их политического и социального влияния, то в отношении наиболее значительной части общества окажется, что многие на такой фигуре займут те же места, что и на той, которая представляет распределение по богатству. Классы, именуемые высшими, как правило, оказываются также и наиболее богатыми. Эти классы образуют элиту, или "аристократию"...» [Парето, 2007].
Парето пришел к идее «элиты», размышляя над распределением богатства (сегодня известного как «кривая Парето»): немногие богачи владеют большей его частью, громадное количество бедняков – оставшейся меньшей. Но если построить кривую по другим параметрам (влиятельности, известности, интеллекту...), ее форма останется точно такой же! Немногие наверху, многие внизу – это распределение оказывается универсальной характеристикой человеческого общества, законом его существования. Но если так, то в любом обществе существует верхушка, или элита, и именно ее следует изучать социологу!
До «Социалистических систем» Парето называл такую верхушку аристократией; идея переименовать ее в «элиту» возникла у него вместе с пониманием изменчивости состава «высших классов». Принадлежность к аристократии передается по наследству; но место в числе самых богатых и влиятельных людей государства вполне может занять и «выскочка» вроде Наполеона или Бисмарка. Если состав «аристократии» регулярно, а в случае революций так и полностью, меняется, то какая же это аристократия? Это элита, а изменчивость становится ее второй главной особенностью.
Далее Парето формулирует знаменитую концепцию «циркуляции элит»:
«...аристократии не могут сохранять силу, не избавляясь от подобных [выродившихся] элементов и не принимая в свои ряды новые элементы. Данный процесс похож на другой, наблюдаемый у животного, сохраняющего жизнеспособность только когда его организм удаляет некоторые элементы, заменяя их новыми и ассимилируя эти новые элементы. Когда такая циркуляция прекращается, животное умирает. То же самое происходит и с социальной элитой» [Парето, 2007].
Но как может «умереть» верхняя часть кривой распределения богатства?! Понятно, что Парето говорит уже о некотором организованном сообществе, располагающем возможностью выбора – пускать в свои ряды «чужаков» или полностью закрыться от внешнего влияния. Известная фраза Парето – «история есть кладбище аристократий» – свидетельствует, что сам он весьма скептически относился к возможности добровольного обновления элиты. Куда чаще «циркуляция элит» заключается просто в замене одной элиты на другую:
«Пусть А – это элита, находящаяся у власти; В – элита, пытающаяся оттеснить от власти элиту А, чтобы самой занять ее место; С ~ остальная часть населения, включающая неадаптированных людей, тех, кому недостает энергии, характера, ума, одним словом, людей, оставшихся вне элиты. А и В главенствуют и стремятся заручиться поддержкой своих сторонников от С, используемых ими как орудие. Одни С были бы беспомощны, как армия без командиров; они приобретают значимость и вес только тогда, когда их возглавляют А или В, Очень часто и даже почти всегда именно В оказываются во главе их, в то время как А усыпляют себя надеждами на собственную безопасность и презирают С... Если В постепенно занимают места, принадлежащие А, благодаря медленной инфильтрации, если социальная циркуляция не прерывается, то С лишаются лидеров, которые могли бы побудить их к бунту, и наблюдается период процветания. Но обычно А стремятся противодействовать этой инфильтрации... [и тогда] В могут захватить власть, только сразившись с А и обратившись к помощи С» [Парето, 2007].
В этом описании под «элитами» снова понимаются организованные сообщества (фактически – властные группировки), соответствующие «церквям, партиям и сектам» у Моски. Однако как само их название – элита, не шваль какая-нибудь! – так и их описание (те, кому достает «энергии, характера, ума») создает у читателя впечатление, что в этих группировках действительно собираются лучшие представители конкретного общества. Смена одной «элиты» на другую происходит не в силу абсолютного развращения правящего класса, как это было у Моски, а исключительно потому, что тот не допускает в свои ряды выдающихся людей из другой элиты. Революции Парето описывает в столь же хвалебном по отношению к «элитам» духе:
«Когда элита В приходит к власти и сменяет элиту А, дошедшую до полного упадка, как правило, наступает период высшего процветания. Некоторые историки видят в этом исключительна заслугу "народа" т.е. С, В таком утверждении верно только одно – то, что низшие классы производят новые элиты. Что же касается самих низших классов, то они не способны управлять, и охлократия не приводила никогда ни к чему другому, кроме бедствий» [Парето, 2007].
Двойственность определения «элиты» (так можно называть, в зависимости от желания автора, и верхнюю часть кривой распределения, и конкретную властную группировку; следовательно, властная группировка автоматически ассоциируется с «лучшими») и откровенное славословие в ее адрес (сосредоточение «энергии, характера и ума») сделали свое дело: работы Парето были хорошо встречены публикой, а его идеи широко распространились в научном мире. Особенно высоко ценил Парето Бенито Муссолини, называвший его теорию «самой гениальной концепцией нового времени» и «начертанной рукой мастера философией будущего» [Рахшмир, 2001, с. 51].
Читатель. Чувствуется, что вам, в отличие от широкой публики, теория Парето не слишком-то нравится!
Теоретик. Видите ли, я все-таки теоретик, а не широкая публика. Социологические тексты Парето исключительно многословны и схоластичны, и вытаскивать из них хоть какое-то содержание – тяжелый и довольно бессмысленный труд. На мой взгляд, собственно теории-то Парето и не создал, ограничившись громоздким описанием некоторой абстрактной модели.
Однако теория, в которой правящий класс формируется не с помощью «партийного строительства», подразумевающего обман и насилие, а за счет высоких личных качеств конкретных лиц, попадающих в «элиту» путем «циркуляции», всегда может рассчитывать на благосклонность представителей Власти. И хотя развивать дальше подобную теорию довольно сложно[561], Парето сумел пробить «заговор молчания», до XX века окружавший тему элиты в общественных науках. После работ Парето и Моски существование правящего класса уже не подвергалось сомнению; теперь можно было ставить вопросы о том, как он устроен, как живет и развивается и какими способами поддерживает свое исключительное («у руля государственной машины») положение в обществе.
Практик. Как легко заметить, Парето был статистик, то есть он рассматривал «верхнюю часть распределения» (которая существует в любом случае) без описания деталей ее существования. Стадо тоже можно считать по головам – только, как говорил Наполеон, баран во главе стада тигров проиграет стаду баранов под руководством тигра. Теоретически, не исключено, что Парето хотел понравиться власти, но любой опытный человек Власти в это не поверит – просто потому, что понравиться можно разными способами, зачем при этом трогать столь деликатную тему? Скорее, тут классический случай «учоного прохфессора», который нарисовал картинку, написал что-то про ее части, а потом понял, что дело-то серьезное и пахнет керосином, а потому нужно как-то выкручиваться. А отказаться от этого открытия он не мог, поскольку, как это часто бывает с учеными, знания жгли ему язык.
Этим Парето радикально отличается от Моски, который понимал и с чем имеет дело, и как оно там внутри устроено. И не боялся этого «чего-то» (Власти) совершенно. Тут тоже можно сравнивать – классических советских интеллигентов, у которых страх перед КГБ был просто до дрожи в печенке, и детей работников этого самого КГБ, которые над ними откровенно насмехались. Я во времена своего студенчества видел дискуссии между такими людьми и поэтому хорошо себе представляю разницу между подходами Моска и Парето.