Жаклин Филлипс

Нежные сумерки

1

Выглянув из-под зонтика, Дороти увидела ряды длинных узколистых эвкалиптов и самшитов, протянувшихся по обе стороны дороги до самого горизонта. Дождь окутал окрестности густой пеленой тумана. Неужели ради этого она совершила путешествие за тысячи миль? Дядя Огив, помнится, хвастался, что поместье расположено в самой сухой части самого сухого континента на Земле, но после двух дней непрекращающихся дождей Дороти начинала усматривать иронию в его словах. Она представляла себе Австралию райским уголком, однако пятый континент встретил ее холодом, грязью и бесконечным дождем.

Вздохнув, Дороти продолжила свой путь. Это было похоже на прогулку по жидкому цементу: ее ноги по щиколотку утопали в липкой грязи. Единственное, что согревало, это надежда, что до Биндабурры осталось совсем немного. Целый день она колесила по непролазным проселкам, и когда до желанной цели оставалось рукой подать, ее машина застряла посреди дороги.

Звук мотора вдалеке заставил Дороти оживиться. Кто бы там ни был за рулем, он, несомненно, не откажется подбросить ее до Биндабурры. И, сжав покрепче свой зонт, девушка осторожно выбралась на середину дороги.

Казалось, прошла целая вечность, пока из-за холма не вынырнули горящие фары автомобиля. Мощные лучи пронзили сумрак, выхватив из него худенькую, нелепо яркую фигурку девушки, размахивающей зонтиком.

Когда машина замедлила ход, Дороти увидела, что это был маленький заляпанный грязью трактор. Не Бог весть какое чудо техники, но она благодарила судьбу и за это.

Дороти с трудом добралась до него, едва подняла голову и посмотрела на своего спасителя, высунувшегося из окна.

— Привет! — произнесла она, не вполне отдавая себе отчет в том, что ее английский акцент, как, впрочем, и ее внешний вид выглядели сейчас более чем странно.

Водитель трактора смотрел на нее нахмурившись, со смесью недоверия и раздражения. Лицо его под широкополой австралийской шляпой выражало высшую степень недружелюбия.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил он коротко, не отвечая на ее приветствие.

Дороти посмотрела на него удивленно, озадаченная его тоном. Обычно мужчины реагировали на ее улыбку несколько иначе.

— Я так боялась, что вы меня не заметите, — неуверенно сказала она.

Мужчина посмотрел на ее зонтик. Он был ярко-зеленый с желтым и остроумно сделан в форме бананового дерева: каждая секция его напоминала листочек, а посередине была изображена гроздь бананов. Дороти получила этот зонтик в подарок на день рождения, и он ей очень нравился.

— При всем желании тебя трудно не заметить! — проговорил незнакомец, по-австралийски растягивая слова; но, тем не менее, голос его звучал твердо. Он продолжал рассматривать девушку, ее алый жакет и узкие брючки, изящные туфельки, покрытые толстым слоем рыжевато-красной глины. — Никак нельзя сказать, что ты сливаешься с фоном, — добавил он неодобрительно. — Отсюда до ближайшего города более двухсот миль, и хотелось бы мне знать, какого черта ты разгуливаешь здесь, словно по универмагу?

Дороти не привыкла, чтобы с ней разговаривали подобным образом, но раз уж этот грубиян был ее единственным шансом добраться побыстрее до Биндабурры, она решила не обращать внимания на его реплики.

— Моя машина завязла в грязи, — объяснила она.

— А, так это ее я видел там за холмом?

Дороти кивнула.

— Я вынуждена была оставить ее посреди дороги…

Тут дождь хлынул с удвоенной силой.

— Да залезай же! — прокричал мужчина из кабины и нагнулся над сиденьем, чтобы открыть Дороти дверцу.

Кое-как она обогнула трактор, слишком обрадованная возможностью спрятаться от дождя, чтобы обращать внимание на такое нелюбезное приглашение.

— Спасибо, — выдохнула она, усаживаясь и стряхивая капли дождя с зонтика. Затем она посмотрела на свои когда-то изящные туфельки и с сожалением подумала, что им пришел конец. Если бы только она могла предположить, что Австралия предстанет перед ней бескрайним морем грязи, она непременно захватила бы с собой резиновые сапоги.

Рев дождя затих, лишь только Дороти захлопнула за собой дверь; теперь было только слышно, как капли барабанили по крыше. Но в этих звуках было что-то уютное, и Дороти почувствовала, как тепло стало разливаться по ее телу. Сложив свой драгоценный зонтик, она, наконец, решилась взглянуть на своего спасителя, который, включив свет в кабине, в свою очередь, разглядывал ее с плохо скрываемым нетерпением. Дороти, привыкшая к яркости театрального мира, в котором она жила, была поражена суровым и сдержанным выражением его лица, в чертах которого проглядывала тихая, затаенная сила.

Этот человек не из тех, кто выдает свои эмоции, подумала она, доверяясь первому впечатлению. Но одно было совершенно очевидно — она не произвела на него благоприятного впечатления. Уголки его рта были опущены вниз, а холодные серые глаза смотрели с неодобрением.

Под этим осуждающим взглядом Дороти почувствовала румянец на лице.

— Я так благодарна, — смущенно пролепетала она и попыталась снова улыбнуться, однако это произвело не больше эффекта, чем в первый раз.

— Никогда нельзя покидать машину в таких случаях, — сказал незнакомец строго. — Почему ты не осталась в машине ждать помощи?

— Я подумала, что быстрее дойти пешком, — ответила Дороти.

— Дойти пешком? — незнакомец посмотрел на нее так, словно она говорила о поездке на Луну на велосипеде.

— Я направляюсь в имение, которое называется Биндабурра, — с достоинством пояснила Дороти.

— Ну, к утру, ты добралась бы туда! — мрачно усмехнулся ее попутчик. — Отсюда добрых тридцать километров до Биндабурры.

Зеленые глаза Дороти расширились от удивления.

— Но если верить карте, она находится совсем недалеко отсюда!

— Советую обращать внимание на масштаб, если ты еще раз затеешь искать что-нибудь по карте, — сказал незнакомец язвительно.

— Откуда мне было знать, что до нее так далеко? — проговорила Дороти, слегка надувшись.

— В этом-то все и дело: если ты находишься в неизвестной местности, то ни в коем случае не оставляй машину. Заблудиться в этих краях ничего не стоит, тем более в темноте. Со временем мы отыскали бы твою машину, но могли бы никогда не найти тебя саму.

— Ну как бы там ни было, я не потерялась, — раздраженно ответила Дороти. Не лучше ли было пройти пешком тридцать километров, чем ехать в компании этого крайне несимпатичного типа? Вместо того чтобы вытащить из грязи ее машину, он разглагольствует о том, как нужно вести себя в малонаселенных районах Австралии!

— Только по счастливой случайности не потерялась, — сухо ответил мужчина. А кстати, что ты собиралась, делать в этой самой Биндабурре? Там негде раскинуть лагерь, если ты на это рассчитываешь…

— Лагерь? — Дороти уставилась на него в изумлении. — Кому придет в голову раскидывать лагерь посреди этого кошмара?! — Она показала за окно, где по-прежнему лил проливной дождь.

— Ну, я думал, ты ищешь, где переночевать по дороге в Уинтон, — сказал он. — Но, по всей видимости, я ошибся.

— Да нет, я уж лучше поеду обратно домой, чем рискну поставить тут палатку, — заверила Дороти, которая никогда в жизни не жила в туристской палатке и тем более не собиралась делать это теперь.

Он посмотрел на нее с некоторым раздражением.

— Но если ты не ищешь ночлега, что, же тогда ты тут делаешь?

— А вам какое до этого дело? — мрачно буркнула Дороти, начиная терять терпение от его бесконечных вопросов.

— Ну, поскольку я — владелец Биндабурры, мне кажется, я имею право получить объяснение, не так ли?

Дороти посмотрела на него в крайнем удивлении.

— А мне кажется, это я имею право получить объяснение, — произнесла она ледяным тоном, — поскольку до сих пор я была убеждена, что это я — владелица Биндабурры!

После этих слов наступила тишина. Рука мужчины импульсивно сжала рычаг управления, а брови его сдвинулись к переносице.

— Что?.. — начал он в недоумении, но тут, же осекся. Сердитое выражение на его лице сменилось, к величайшему удивлению Дороти, выражением усталого смирения. — О, не говори мне! — произнес он медленно. — Ты — Дороти.

— Мисс Маккуин для вас! — Глаза Дороти блеснули опасным огнем. Нахальство этого человека не знало границ. На его лице не промелькнуло ни тени смущения, когда он был пойман на бесстыднейшей лжи. Наверняка это какой-то подручный рабочий, который извлек выгоду из смерти дяди Стива. Что ж, не долго осталось ему наслаждаться этой выгодой, теперь ему придется иметь дело с ней. — Как вы смеете говорить, что вы — владелец моей собственности!

— Дело в том, что это не ваша собственность… — начал, было, он. Но Дороти тут, же прервала его; спокойствие этого наглеца приводило ее в бешенство.

— Нет, без всяких сомнений это моя собственность! — Она свирепо посмотрела на него, затем порылась в своей сумочке, выудила оттуда конверт и, размахивая им перед носом этого лжеца, продолжала: — Вот письмо от нотариуса из Сиднея, в котором он уведомляет меня о смерти моего двоюродного дяди и о том, что я — его единственная наследница. Прочтите, если вы мне не верите!

— Да нет же, я верю вам, мисс Маккуин, — ответил мужчина почти презрительно. — Просто я не ожидал, что вы примчитесь так быстро посмотреть на свое наследство, вот и все.

— Что вы хотите этим сказать? — гневно воскликнула Дороти. — Кто вы такой, наконец?

— Меня зовут Гатри О'Нил. — Он внимательно посмотрел на нее, стараясь понять, известно ли ей его имя.

— Что ж, мистер О'Нил, с этой минуты вы можете считать себя уволенным! — воскликнула Дороти, совершенно забыв, что разговаривает со своим спасителем.

— Я очень сожалею, но вы не можете лишить меня работы, мисс Маккуин, — сказал он.

— Это еще почему?

— Если бы вы дали мне договорить, то узнали бы, что Биндабурра не является вашей единоличной собственностью. Я ваш партнер.

Дороти смотрела на него ошеломленно.

— О чем вы говорите? — сказала она упавшим голосом. — У меня нет никакого партнера!

— Боюсь, что есть, — сказал Гатри. Дороти с досадой отметила, что он казался скорее веселым, чем растерянным. Холодные глаза его поблескивали, а на лице блуждала легкая улыбка. — И смею заверить, что мне это обстоятельство нравится не больше, чем тебе.

Пытаясь не обращать внимания на его насмешливую полуулыбку, Дороти опять указала на письмо нотариуса как доказательство.

— Но дядя Стив оставил всю свою собственность мне. Так пишет его душеприказчик.

— Так оно и есть, — спокойно ответил Гатри, улыбка на его лице пропала. — Но ему принадлежала только половина поместья. К сожалению, для вас, я владею второй половиной.

Ливень за окном утих, и теперь лишь отдельные редкие капли стучали по крыше. Дороти посмотрела на струйки, сбегающие по лобовому стеклу, и попыталась осмыслить новость: у нее есть партнер.

— Надеюсь, вы можете это доказать? — проговорила она спустя некоторое время.

— Вряд ли бы я завел об этом разговор, если бы не мог доказать, — ответил он едко.

Дороти закусила губу.

— Я и представить себе не могла… Дядя Стив никогда ничего не рассказывал про вас.

— Не мешало бы вам разузнать побольше, прежде чем предъявлять свои права на собственность, — язвительно заметил Гатри.

Эта мысль уже пришла Дороти в голову, и она досадовала на свое легкомыслие. Она взглянула на своего нового компаньона с неприязнью.

— Я хотела приехать и убедиться, что все в порядке, — сказала она решительно. — Ведь могли возникнуть какие-нибудь проблемы после смерти дяди. А поскольку я понятия не имела, что у поместья есть совладелец, то решила, что разумнее всего будет приехать сюда самой, и чем скорее, тем лучше.

Гатри поднял брови и посмотрел на Дороти: она не была похожа на девушку, склонную к разумным решениям. У нее были яркие зеленые глаза на живом лице, густые темно-рыжие волосы, мокрые после дождя, спускались до плеч. Она выглядела хрупкой, очаровательной, даже ослепительной, но никак не разумной.

— Это прекрасная мысль, — произнес он сухо, легкая улыбка вновь тронула уголки его рта. — Но ты, же ничего не смыслишь в управлении таким имением, как Биндабурра. Как же ты собиралась решать местные проблемы?

Дороти почувствовала непонятное волнение; его улыбка заставила екнуть ее сердце.

— Я очень легко ко всему приспосабливаюсь, — ответила она надменно, стараясь побороть свои чувства.

— А, на мой взгляд, ты просто безрассудна, — сказал Гатри.

Дороти подумала что, он говорит, как ее отец.

— Вовсе я не безрассудна!

— А как еще можно назвать твое внезапное появление тут? — спросил он резко. — Почему ты не дала мне знать, что ты едешь?

— Как же я могла дать вам знать, если я и не догадывалась о вашем существовании?

— Но ты могла бы предупредить хоть кого-нибудь, — отрезал он, сделав нетерпеливый жест рукой. — Или ты просто предположила, что тебя будут обязательно ждать в поместье, точно так же, как ты только что предложила, что Биндабурра будет за следующим поворотом?

Это было справедливое замечание, но Дороти вовсе не собиралась признавать это.

— Я помню, дядя Стив говорил о людях, которые работали с ним, и я подумала, что они будут там. Они ведь еще не покинули имение?

— Нет, но дело в том, что на этой неделе они работают на отдаленных участках.

— Все?

— В это время года их всего трое.

— И что, в доме никого нет? Ни кухарки, ни горничной?

— Домработница уехала неделю назад, и я еще не нашел ей замену. Я и сам-то не собирался возвращаться. — Он бросил взгляд на Дороти, замолкшую в смятении. — Если бы я поехал раньше или решил переждать дожди, то ты застряла бы здесь не меньше чем на неделю, пока кто-нибудь не проехал мимо. Тебе крупно повезло!

— Что-то я не чувствую себя везучей! — пробурчала Дороти. Как ей надоели все эти разговоры о ее безрассудстве и легкомыслии. — Я добиралась сюда из Сиднея двое суток. Я замерзла, устала и промокла, мои туфли пришли в негодность, — добавила она, вспомнив еще одну неприятность. — А это были мои любимые туфли!

— Считай, что ты легко отделалась, если потеря туфель — единственное, на что ты можешь пожаловаться, — ответил Гатри без тени сочувствия, завел двигатель и начал разворачиваться так резко, что Дороти едва не потеряла равновесие.

— Что вы делаете? — воскликнула она встревожено.

— Ты же не хочешь сидеть здесь всю ночь? Мы поедем вытаскивать твою машину. Если мы не сделаем это сейчас, то все протоки зальет водой, и мы застрянем здесь надолго.

Дороти, с одной стороны, была рада, что он решил вернуться за машиной, но мысль, что придется возиться в грязи, пытаясь сдвинуть с места машину, а затем тащиться в ней еще тридцать километров, вовсе не казалась ей привлекательной.

К счастью, оказалось, что воды прибыло столько, что Гатри не решился вытягивать машину.

— Мы только заберем твои вещи, — проговорил он, глядя на уровень воды в протоке, которую они пересекали.

— Она, что, всегда прибывает так быстро? — спросила Дороти, начиная нервничать при виде мощного потока, бурлящего у колес.

— Да, когда идут сильные дожди. До Биндабурры мы должны пересечь еще пять таких проток, поэтому, чем быстрее мы поедем, тем лучше.

Они нашли машину Дороти, ушедшую в грязь по самое днище.

— А, по-вашему, ничего, что мы бросим ее тут? — с сомнением спросила Дороти.

— Если дожди будут продолжаться с такой же силой, то никто не сможет добраться сюда, — ответил Гатри, наблюдая, как она раскрыла свой банановый зонтик и побежала к машине. — Да никому и не придет в голову повариться на такую машину, — добавил он, презрительно пнув одну из шин. — Такая тачка более чем бесполезна в наших краях. Почему ты не взяла напрокат полноприводную машину?

— Это было слишком дорого для меня, — простодушно ответила Дороти, открывая багажник.

Гатри достал чемодан и до отказа набитую дорожную сумку.

— Однако ты смогла себе позволить билет на самолет, — возразил он.

— Папа одолжил мне денег на дорогу, — призналась Дороти. — Я и понятия не имела, что дорога от Сиднея до Биндабурры займет два дня!

— Похоже, ты много о чем здесь, в Виндабурре, не имеешь понятия, — недовольно ответил Гатри, забрасывая чемодан и сумку в кузов трактора.

Дороти уставилась на него в изумлении.

— А вам не кажется, что они так намокнут?

Чертыхаясь себе под нос, Гатри вытащил из-под груды всевозможных инструментов, канистр и веревок кусок грязного брезента и бросил его поверх багажа Дороти.

— Ну вот! Теперь довольна?

Довольна, — ответила Дороти, залезая обратно в кабину.

В конце концов, им удалось миновать пять проток. Каждая последующая была все глубже и опаснее, и когда, наконец, вода забурлила у самых ног Дороти, она с ужасом поняла, что на той машине, которую она взяла напрокат, ей, никогда, не удалось бы преодолеть их, и она попала бы в неминуемую беду. Пожалуй, ей действительно стоило благодарить судьбу, что Гатри проезжал мимо.

К тому времени, как они подъехали к усадьбе Биндабурры, уже совсем стемнело, и Дороти не удалось, как следует рассмотреть дом и его окрестности. У нее осталось смутное представление о длинном невысоком доме с обширной верандой. Гатри провел ее по длинному полутемному коридору, освещенному лишь одной-единственной лампочкой без абажура, и открыл перед ней дверь, ведущую в небольшую комнату.

— Здесь раньше спала домработница, так что, думаю, эта комната должна быть не в таком уж плохом состоянии, — сказал он, бросив вещи Дороти на пол. — Я пойду, разыщу простыни, и думаю, ты захочешь принять душ, но потом нам стоит поговорить.

Последняя фраза прозвучала несколько угрожающе. Когда Гатри вышел, Дороти присела неуверенно на кровать и осмотрелась по сторонам. Это была простая комната, обставленная по-спартански и абсолютно лишенная уюта. Она-то представляла себе красивый гостеприимный дом, утопающий в роскошной зелени, залитый лучами солнца, а вместо этого она увидела унылый дождливый пейзаж, мрачное строение, которое и домом-то не назовешь, и враждебно настроенного совладельца. Надо было послушаться отца и остаться дома, угрюмо подумала она.

После душа Дороти почувствовала себя несколько лучше. Она положила чемодан на кровать и стала рыться в куче отсыревших вещей, надеясь отыскать что-нибудь сухое. В конце концов, она достала темно-зеленое трикотажное платье; оно великолепно подчеркивало изящество ее фигуры, ее тонкую талию и стройные бедра. Свой туалет она дополнила набором браслетов в азиатском стиле, затем повернулась к зеркалу и окинула себя критическим взором.

Тусклый свет придавал ей вид некой кинозвезды сороковых годов; темное золото ее волос на фоне зеленого платья — это было что-то потрясающее! Неужели Гатри останется равнодушным? Конечно, она не была похожа на самую практичную девушку в мире, но она была хорошенькой, дружелюбной и, что бы он там, ни думал, вовсе не безмозглой. Чем она ему так не угодила?

Дороти улыбнулась ободряюще сама себе, но улыбка тут, же сошла с ее лица: она вспомнила холодные глаза Гатри. Еще не было ни одного мужчины, который бы не поддался ее очарованию. Хорошо, пусть он ею не очаровывается, но может, же он быть хоть немного поприветливее с ней?

Позвякивая браслетами, она пошла по плохо освещенному коридору. Гатри был на кухне — большой старомодно обставленной комнате с целой шеренгой стальных холодильников и антикварного вида плитой.

Гатри сидел за обшарпанным деревянным столом, рассеянно вертя в руках банку пива. Лицо его было задумчивым, между бровями пролегла глубокая складка; казалось, он решал в уме какую-то сложную задачу; когда Дороти вошла, он поднял на нее серые холодные глаза.

Дороти замерла в дверях, ошеломленная внезапным чувством, что она уже видела его раньше. Его лицо, глаза, длинные смуглые пальцы, обхватившие банку пива, — все это показалось ей почти до боли знакомым, словно она знала этого человека всю жизнь. Пораженная, Дороти замерла в дверях этой странной кухни, не в силах оторвать взгляда от Гатри. Где-то в тишине тикали часы, и дождь гулко стучал по крыше дома.

— Что случилось? — Гатри встал из-за стола, слегка насторожившись.

Дороти очнулась и в смущении пробормотала:

— Ничего не случилось! А почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты как-то странно выглядишь.

— Я выгляжу странно с первой минуты нашего знакомства, — ответила она раздраженно, чувствуя, что теряется под его пристальным взглядом.

— Почему ты так говоришь? — спросил он с искренним удивлением.

Этого Дороти не могла объяснить.

— Я чувствую себя полной идиоткой в твоем присутствии, — угрюмо проговорила она.

Ее слова развеселили Гатри.

— Любой бы чувствовал себя полным идиотом, разгуливая под таким нелепым зонтиком, — сказал он и, кинув насмешливый взгляд на Дороти, все еще стоявшую в нерешительности в дверях, добавил: — Так ты собираешься простоять там всю ночь или, может быть, все-таки войдешь и сядешь рядом?

Именно такого рода фразы выводили Дороти из себя. Она сердито подошла к столу, выдвинула табуретку и села. Она чувствовала себя уставшей, потерянной и все еще беспомощной в этом странном чужом месте.

— Не желаешь пива? — спросил Гатри.

— Я предпочла бы чай, если он тут есть, — ответила Дороти, довольная холодностью своего тона.

— Да, конечно. — Гатри подошел к раковине и наполнил чайник водой; Дороти поймала себя на том, что, помимо своей воли, наблюдает за ним. Его сильное тело отличалось особенной стройностью, движениям была присуща спокойная сдержанность, которая внушала доверие.

Дороти подумала, что он был полной противоположностью Ральфа. Тот — черноволос, эффектен и галантен, а Гатри же, наоборот, — белес, груб и нетороплив; но вместе с тем у нее было странное убеждение, что если посадить их рядом, то внимание будет приковано именно к Гатри. Он не был так привлекателен, как Ральф, но в нем чувствовалась сильная личность, особое обаяние, силу которого Дороти уже бессознательно почувствовала.

Она принялась нервно теребить свои браслеты, но их серебряный звон прозвучал необычно громко, и ей пришлось сложить руки на коленях.

Она мучительно искала, чем бы заполнить неловкую паузу в их разговоре.

Нисколько не смущенный возникшей тишиной, Гатри стоял, прислонившись к шкафу с посудой, и ждал, пока закипит чайник, сложив руки на груди и скрестив ноги.

— А как умер дядя Стив? — спросила, наконец, Дороти. — Он казался таким здоровым, когда приезжал в Англию.

— Это был несчастный случай, — тихо ответил Гатри. — Он сломал шею, упав с мотоцикла. Смерть наступила мгновенно, — добавил он, взглянув на девушку.

Дороти закрыла глаза. Ее двоюродный дядя был таким сильным, ярким человеком, и эта смерть была так неожиданна!

— Так ты за этим сюда приехала? — спросил Гатри резко. — Выяснить, как он погиб?

— Отчасти.

— А отчасти чтобы посмотреть, что он тебе оставил?

Гатри сардонически рассмеялся, так что у Дороти побежали мурашки по коже.

— Дядя Стив всегда хотел, чтобы я приехала посмотреть Биндабурру, — ответила она вызывающе.

— Он хотел, чтобы ты посмотрела ее, но он не хотел, чтобы ты владела ей.

— Однако в завещании его говорится обратное, — отрезала Дороти. — Я его племянница, и он любил меня. Почему он не должен был оставлять мне ее в наследство?

— Потому что он говорил, что оставит ее мне.

— Тебе?! С какой стати?

Чайник засвистел, и Гатри спокойно занялся заваркой чая.

— Я был его партнером. Он знал, что может доверять мне, как самому себе.

— Не может быть, чтобы вы были партнерами так долго, — возразила Дороти. — Дядя Стив никогда не упоминал о тебе, когда приезжал в Англию, а это было всего два года назад.

— О, он не стал, бы говорить об этом, — Гатри закрыл заварочный чайник крышечкой и поставил его на стол. — Стив стыдился того, что ему не хватало средств одному управлять Биндабуррой. Таким образом, я вложил необходимый капитал, но мы условились, что Стив будет управлять имением без какого-либо вмешательства с моей стороны. У нас была устная договоренность, что я возьму бразды правления, когда он решит отойти от дел, и что после его смерти вся собственность перейдет ко мне.

Он пододвинул молоко Дороти, и она налила немного себе в чашку, слегка нахмурившись.

— То есть ты хочешь сказать, что переехал сюда только после его смерти?

— Именно. Я еще не успел разобраться тут во всем, но решил обосноваться в этом доме.

— А не от меня ли это зависит? — холодно проговорила Дороти, потянувшись за чайником.

Гатри мрачно кивнул.

— Стив был человеком слова, у него, видимо, просто руки не дошли изменить завещание. Однако могу тебя заверить, что он хотел передать Биндабурру в надежные руки.

— Это только твои слова! — возразила Дороти.

— Я и не ожидал, что ты станешь уважать нашу со Стивом договоренность, — ответил Гатри презрительно. — Я предложу тебе хорошую цену за твою долю.

Дороти размешала сахар и, звякнув ложечкой, положила ее на стол.

— А если я не стану продавать?

— А что тебе еще остается делать? — раздраженно сказал Гатри. — Ты же не собираешься остаться здесь сама?

Дороти медленно откинулась на спинку стула и принялась поправлять свои браслеты.

— А почему бы и нет? — сказала она, наконец.

2

— Да не смеши меня! — нетерпеливо проговорил Гатри. — Ты не можешь здесь остаться.

— Не вижу для этого ни одной причины! — Дороти не собиралась сдаваться. — Это ведь мой дом, не так ли?

Он с шумом втянул в себя воздух, по всей видимости, с трудом сдерживая гнев.

— Если ты, таким образом, набиваешь цену, то у тебя ничего из этого не выйдет, Дороти… Простите, мисс Маккуин.

— Меня не интересуют деньги, — сказала она, свирепо сверкнув на Гатри глазами. — Я собираюсь исполнить волю, дяди Стива, и можешь не рассчитывать, что я передам все тебе, как только ты помахаешь чековой книжкой у меня перед носом!

— Ты серьезно отказываешься от денег?

— Я любила дядю Стива, — прошипела злобно Дороти. — И это главное. А если ты думаешь, что я приехала сюда только для того, чтобы поднимать цену на какое-то ничтожное провинциальное имение…

— Ах, так, по-твоему, Биндабурра — это ничтожное провинциальное имение?!

Дороти почувствовала, что слетка увлеклась.

— Я понимаю, что дядя Стив так совсем не считал, — согласилась она. — Я хотела сказать, что эта собственность не волнует меня с финансовой точки зрения.

— Биндабурра, к твоему сведению, занимает больше десяти тысяч квадратных километров, — проговорил Гатри ледяным тоном. — Это очень дорогостоящее имение, — продолжал он, не обращая внимания на удивление Дороти, — и ты должна бы была понять это, прежде чем с легкостью заявлять, что она не интересует тебя в финансовом отношении. Я лично считаю, что ты просто сумасшедшая, если не примешь моего предложения купить у тебя твою долю. Ты вряд ли сможешь продать ее кому-нибудь еще, имея такого совладельца, как я!

— Я и понятия не имела, что она так велика, — пробормотала Дороти, судорожно силясь перевести километры в мили. Впрочем, вряд ли ей стоило напрягаться: и так все было ясно.

— Ну, может, теперь ты поймешь, что тебе не имеет смысла оставаться здесь?

Дороти капризно подняла подбородок.

— Нет!

— Биндабурра — не место для того, кто просиживает все дни напролет перед зеркалом, любуясь своей внешностью, — проговорил Гатри, бросив на нее уничтожающий взгляд.

Дороти вскипела:

— Я не просиживаю все дни напролет перед зеркалом! Я привыкла работать.

— Вот как! — Гатри не скрывал своей иронии. — И чем же ты занимаешься, если не секрет?

— Я актриса.

— А, актриса… ну, это другое дело! Это настоящая работа!

— Играть на сцене — это действительно работа, — запротестовала Дороти. — И очень тяжелая работа! Это только со стороны она кажется легкой.

— Тем не менее, она не имеет ничего общего со скотоводческим хозяйством, или ты не согласна?

Дороти вызывающе громко отхлебнула из чашки.

— Я могла бы научиться.

— Мы говорим не о роли в какой-нибудь пьесе! — Гатри усмехнулся. — Стив всю жизнь из кожи вон лез, чтобы превратить Биндабурру в одно из самых лучших имений в этой части Австралии, и я не позволю тебе пустить все это по ветру. Помимо всего прочего, я должен учитывать свои собственные интересы. Я сейчас прекрасно управляюсь с Биндабуррой и, заверяю тебя, вполне способен, управляться с ней и дальше без твоего участия!

— А я, помимо всего прочего, тоже, должна учитывать свои интересы, — возразила Дороти. — И что ты там сказал о других имениях, которыми владеешь? Откуда мне знать, может, в конце концов, Биндабурра окажется для тебя на последнем месте?

Гатри сжал зубы.

— Об этом не может быть и речи! В других имениях у меня есть управляющие, которые постоянно следят за делами. У меня уже все подготовлено для того, чтобы переселиться сюда окончательно.

— Это преждевременное решение, тебе так не кажется? Мог бы, по крайней мере, дождаться, пока я приеду и приму окончательное решение!

— Но я был уверен, что ты решишь продать свою часть Биндабурры! — бросил Гатри. — И уж тем более мне и в голову не приходило, что ты бросишь все и сломя голову помчишься смотреть, что тебе досталось от старика.

— Все это не так! — запротестовала девушка, задетая за живое.

— А мне кажется, именно так! Ты и твоя семья игнорировали Стива на протяжении сорока лет. И только когда он приехал в Англию, и вы узнали, что он владеет животноводческим хозяйством, вы начали виться вокруг него. О, с тех пор письма ему просто посыпались, но вы стали поддерживать со Стивом отношения, только лишь, когда поняли, что вам может что-то перепасть от него.

Дороти ударила чашкой об стол так, что даже чай выплеснулся.

— Я уже говорила, что не знала, что Биндабурра чего-то стоит!

— Это только твои слова, — язвительно передразнил Гатри.

— Что ж, тебе придется им поверить в таком случае.

— Только если ты поверишь моим словам, что Стив намеревался оставить Биндабурру мне, — ответил он с твердостью в голосе.

Воцарилась враждебная тишина, во время которой они неприязненно поглядывали друг на друга. Первой нарушила молчание Дороти.

— Ты говоришь, что у тебя еще есть имения. Почему я должна продавать свое единственное, чтобы у тебя стало на одно больше?

Гатри покачал головой.

— Биндабурра — особое имение, — произнес он после небольшой паузы. — Я давно о ней мечтал. Я хочу владеть всей Биндабуррой, чего бы мне это ни стоило! Если мне придется заплатить тебе щедрую цену за то, что и так по праву принадлежит мне, я не поскуплюсь. Но я вовсе не желаю играть с тобой в эти глупые игры.

— У меня и в мыслях нет играть в игры, — сказала Дороти, сердито встряхнув рыжими волосами. — С чего ты взял, что Биндабурра по праву принадлежит тебе? Если бы дядя Стив хотел, чтобы Биндабурра стала твоей, он бы и завещал ее тебе, однако же, он этого не сделал. И я сейчас здесь совсем не потому, что жаждала увидеть, что мне перепало от него, как ты только что выразился, а потому, что я чувствовала, что обязана приехать сюда. И если он завещал имение мне, то это потому, что он хотел, чтобы я была его владелицей, и я не собираюсь отказываться от Биндабурры по первому твоему требованию.

Смяв в кулаке банку из-под пива, Гатри сердито воскликнул:

— Прекрасные слова, но почему бы тебе не посмотреть на факты трезво? Животноводческое хозяйство — это не место для такой, как ты. Здесь тяжелая жизнь без каких-либо удобств, и масса работы, ты не протянешь и пяти минут в таких условиях.

— Вполне возможно, но, тем не менее, тебе не удастся так легко заставить меня продать ее, — проговорила Дороти, допив остатки чая и вставая из-за стола. — Ты довольно ясно дал мне понять, чтобы я убиралась отсюда. Возможно, я так и сделаю, но только после того, как сама приду к выводу, что это действительно разумное решение. А до тех пор я собираюсь остаться здесь, так что тебе придется просто-напросто смириться с моим присутствием. Вот так-то!

После этих смелых слов Дороти никак не могла заснуть. Она ворочалась в постели, размышляя, что же будет с ней дальше. Дом был холодный и неуютный, да еще компания этого человека, который явно не доверяет ей и мечтает от нее избавиться. Если бы не ее упрямство, она с удовольствием согласилась бы на любое его предложение и вернулась бы обратно в привычный цивилизованный мир.

Гатри прав — нечего ей здесь делать. Она актриса — ей нужны свет, музыка, рукоплещущая публика. От Гатри ничего подобного ожидать не приходилось. Дороти хотела бы позвонить своим многочисленным друзьям и посоветоваться с ними, но ей был недоступен телефон. Она с легкостью описала бы свое прибытие в Биндабурру, гораздо труднее было бы найти подходящие слова для описания Гатри.

Уткнувшись подбородком в одеяло, Дороти лежала на спине, вглядываясь в темноту. На первый взгляд Гатри казался типичным провинциалом, с крепким мускулистым телом и неторопливыми размеренными движениями. Но было что-то особенное в его пронзительных, цвета белой стали глазах или в рисунке его рта…

Дороти твердо приказала себе выбросить из головы мысли о Гатри и перевернулась на бок. Гораздо приятнее думать о том, какой он неприятный и отталкивающий. Она нахмурилась, вспомнив, как презрительно он отозвался о ее отношениях с дядей. Да, действительно, ее семья не общалась с ним на протяжении многих лет, но только потому, что они не знали, где он и что с ним. Стив уехал в Австралию в самом начале века, круто поссорившись со своим братом, дедушкой Дороти, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Два года назад Стив появился в их доме.

Все были очень удивлены, но и рады его возвращению. Когда Дороти впервые увидела его, она была просто в восторге от того, что этот колоритный коренастый австралиец приходился братом ее деду, чопорному и педантичному человеку.

Дороти проводила много времени в обществе гостя. Стив был симпатичен ей, и, несмотря на разницу в возрасте, они подружились. Дороти водила двоюродного дедушку на свои вечеринки, знакомила с друзьями. Стив был явно тронут таким вниманием и, в свою очередь, был нежно привязан к племяннице.

При воспоминаниях о дяде Дороти успокоилась и подумала, что она правильно сделала, что приехала. Стив давно ее звал к себе, чтобы она посмотрела Биндабурру, и она ни за что не откажется от нее, хочет того Гатри О'Нил или нет! Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что не сможет управляться сама с имением, но будь она проклята, если просто так отдаст все это на откуп Гатри. В конце концов, она всегда успеет продать его!

Уже стало рассветать, но дождь все не утихал. Дороти провалилась в глубокий тяжелый сон. Когда она проснулась, дождь по-прежнему барабанил, но крыше. Поежившись от утреннего холода, Дороти накинула на себя халат — старинный, доставшийся ей от отца, из ярко-красного набивного шелка; местами он пообтерся, но все, же сохранял впечатляющий вид. В этом наряде она отправилась на кухню, шлепая босиком по холодному паркетному полу.

На улице было пасмурно, и на кухне горел свет. Гатри стоял у окна, держа в руках чашку с дымящимся чаем, и смотрел, как бесконечный дождь омывает окрестности. Услышав, что Дороти вошла на кухню, он обернулся. Ее зеленые глаза были еще затуманены сном, а густые рыжие волосы в беспорядке падали на плечи. Странное выражение промелькнуло на его лице, однако голос прозвучал твердо.

— Если ты собираешься управляться с этим имением, то тебе, дорогая, придется вставать пораньше.

— Еще только половина десятого, — ответила Дороти.

— На самом деле без пятнадцати.

— Ох, подумаешь, пятнадцать минут! — И, не обращая внимания на Гатри, она обратила свой взор на шкафчик с посудой. — Нет ли свежего кофе?

— Очень сомневаюсь, — не замедлил с ответом Гатри. — Стив не очень-то тратился на такие пустяки. Так что если ты ищешь роскоши, то ты не туда попала. Там внизу есть растворимый.

Дороти покачала головой.

— В такой час я, пожалуй, выпью кофе, — призналась она. — Но ты можешь завтракать, конечно.

В серых глазах Гатри сверкнула искорка веселья.

— Благодарю, я уже позавтракал, — сказал он. — Четыре часа назад. А сейчас я только зашел выпить чашку чая.

С некоторым напряжением Дороти вычла в уме четыре часа.

— Ты что, завтракал в половине шестого? — проговорила она с изумлением.

— Придется тебе привыкать к этому, если ты по-прежнему намереваешься остаться. Или, может, сон заставил тебя взглянуть на вещи в новом свете?

— Я не изменила своего решения, — ответила Дороти, искренне усомнившись про себя, что сможет прожить хоть несколько дней, завтракая в пять часов утра; она даже вздрогнула при одной только мысли об этом.

Дороти приготовила себе кофе и уселась на стуле, подобрав под себя замерзшие ноги.

— Ужасный холод, — пробормотала она, грея руки о чашку. — А я думала, что здесь у вас раскаленная пустыня.

— Так ведь сейчас середина зимы, — ответил Гатри. — И вообще, ты должна радоваться такой погоде.

— В каком смысле? — не поняла Дороти, не в силах окончательно стряхнуть с себя сон.

— Если ты собираешься, стать владелицей Биндабурры, то тебе придется научиться молиться о дожде. Если не будет дождя, не будет и корма для скота, а если нечем будет его кормить, то нам обоим придется идти по миру.

Дороти мрачно поглядела на струи дождя, стекающие с крыши веранды за окном. Неужели недостаточно того, что уже низвергнулось на землю за эти два дня? В Англии сейчас лето в самом разгаре. Все сидят на солнце возле пабов, чаевничают в саду. Хотя, впрочем, и там, возможно, идет дождь, честно призналась она себе.

Гатри подошел и сел за стол. Дороти наблюдала за ним все с тем же интересом. При дневном свете он показался ей несколько крупнее; мужеством и спокойствием дышало его лицо. Она вдруг неожиданно почувствовала, какая сила скрыта в этом человеке. Все его движения были уверенны, размеренны и точны. Дороти вспомнила французское выражение «быть в своей тарелке». Оно очень подходило к Гатри.

Должно быть, он только что пришел с улицы: лицо его было влажным, и на ресницах блестели капельки дождя. Дороти поймала себя на том, что неотрывно смотрит на них. Ресницы были короткими и густыми, и сквозь призму капель отражался стальной блеск его глаз. Неизвестно почему мурашки побежали по спине Дороти, и она поежилась в своем халате.

— На сколько ты собралась остаться? — спросил Гатри резко.

— Я еще этого не решила, — проговорила Дороти, вскинув подбородок. — У меня обратный билет с открытой датой в течение месяца, но, если потребуется, я могу легко его продлить.

— Я не подозревал, что занятая актриса может позволить себе отсутствовать так долго.

— Так вышло, что в этом сезоне я нигде не задействована, — ответила Дороти с чувством собственного достоинства. Она болезненно переживала, что пьеса, которая должна была стать ее триумфом, с треском провалилась и была закрыта спустя две недели после премьеры.

— Ах, вот оно как, — протянул Гатри с иронией, которая так бесила Дороти. — Так, значит, ты… как бы это сказать… на отдыхе?

Она холодно взглянула на него.

— Можно и так сказать.

— А вдруг появится какая-нибудь звездная роль, пока ты в отъезде?

Это было так же невероятно, как если бы одна из местных австралийских коров подпрыгнула до Луны, но Дороти не собиралась распространяться об этом. Последние полтора месяца она провела, не отходя от телефона, в тщетной надежде, что вот-вот раздастся звонок и мгновенно принесет ей славу и успех. Обычно она не теряла оптимизма, но что-то подсказывало ей, что за время ее отсутствия она пропустит разве что участие в паре телевизионных рекламных роликов. Однако, пожалуй, не повредит внушить Гатри, что он имеет дело с некоей театральной знаменитостью.

— Что ж, мой агент знает, как связаться со мной в таком случае, — произнесла Дороти значительно.

— Надеюсь, он знает, как пользоваться радиосвязью? — сказал Гатри сухо. — У Стива не было телефона, но, если возникнет срочная необходимость, можно послать сообщение по частоте медицинско-спасательной службы.

Дороти представила себе, как ее вечно раздраженный агент пытается разыскать ее по каналам медицинско-спасательной службы.

— Я все объясню ему, — сказала она, пытаясь избежать насмешливого взгляда Гатри. — Ничто не может помешать мне оставаться здесь столько, сколько я захочу.

— То есть ты не изменила своего решения?

— Я никогда не меняю своих решений, — гордо сказала Дороти.

К ее удивлению, Гатри очень кротко отнесся к ее словам.

— Честно говоря, я и не ожидал другого, — сказал он. — Может, у вас со Стивом и не так уж много общего, но что касается упрямства, то тут вы, похоже, два сапога пара. И видно, чем скорее я это усвою, тем лучше будет для меня.

Дороти посмотрела на него с подозрением. Гатри О'Нил не был похож на человека, который сдается так просто.

— Что ты предлагаешь?

— Перемирие, — ответил он. — Я только что ездил осматривать протоки, там воды выше головы. Так что во всех случаях нам придется проторчать здесь несколько дней. С этим надо смириться, то есть взглянуть фактам в глаза.

— Каким еще фактам? — спросила Дороти настороженно.

— Ну, во-первых, мы, по всей видимости, не сумеем прийти к общему мнению по поводу того, кому Стив хотел оставить Биндабурру. Я считаю, что он собирался оставить ее мне, а ты уверена, что тебе. И очевидно, что никто из нас не собирается менять своего мнения. — Он сделал паузу и взглянул на Дороти. — Мы неудачно начали вчера вечером. Ты устала, а я не ожидал, что на мою голову свалится в ближайшем времени совладелец. Скажем, и ты и я были не в лучшей форме. Я не понравился тебе, а ты не понравилась мне, и мы оба решили, что о компромиссах не может быть и речи.

Он посмотрел на нее, по всей видимости, ожидая согласия. Дороти кивнула, стараясь пропустить мимо ушей не очень приятное для нее признание, которое Гатри сделал в таком спокойном тоне: «Ты не понравилась мне». Она привыкла нравиться мужчинам и не привыкла к такой жесткой прямоте.

— Я предлагаю, чтобы мы все начали сначала, — продолжал Гатри. — Ты сказала, что забронировала билет в течение месяца, и я не могу заставить тебя уехать раньше. Поскольку по каким-то тебе одной известным причинам ты все-таки решила остаться, я предлагаю такой план: забудем о том, чего хотел бы Стив, и предположим, что мы стали партнерами по доброй воле. В этом случае нам обоим предстоит приложить определенные усилия, но только на месяц.

— Почему это только на месяц? — проговорила Дороти.

Гатри выдержал ее взгляд.

— Мне кажется, что месяца будет вполне достаточно, чтобы убедить тебя продать мне твою долю.

— А если нет?

— Тогда мы снова вернемся к этому, — Гатри отодвинул от себя чашку. — Но как бы там, ни было, если ты согласна, то мы будем относиться друг к другу как равноправные партнеры. Это значит, что тебе придется выполнять свою определенную долю работы. Ты не будешь здесь гостем, и соответственно я не буду относиться к тебе как к гостю, если ты, конечно, не переменишь своего решения. Так что если ты остаешься и работаешь и через месяц не изменишь своих намерений, то… что ж, я признаю, что был не прав.

Дороти помешала кофе, обдумывая это предложение. Она предчувствовала, что оно не принесет ей ничего хорошего, но предложить что-нибудь взамен она не могла. Вряд ли с ее стороны будет разумным отвергнуть предложение мира, также ей не сделает чести отказ от работы. Пожалуй, она несколько поторопилась объявить, что ей по силам самой управляться с Биндабуррой, и Гатри теперь легко докажет ей противное. Но отступать было поздно.

— Мне, что, придется ставить клейма коровам и ловить быков? — спросила она встревожено.

Гатри выглядел так, словно не знал, сердиться ему или смеяться.

— Ну, если хочешь, ты можешь, конечно, попробовать, но я имел в виду другое.

— А что ты имел в виду? — спросила Дороти, облегченно вздохнув.

— У Стива всегда была домработница, которая готовила для него и работников и содержала дом более или менее в порядке. Она уволилась пару недель назад, а у меня не было времени подыскать другую, так что если ты возьмешь на себя ее обязанности, то это будет более чем кстати.

Дороти поразмыслила, не стоит ли ей возразить против возмутительного утверждения, будто она может сгодиться только на кухне, но вовремя спохватилась, сообразив, что в качестве альтернативы может получить, к примеру, починку забора под проливным дождем, и решила, что лучше уж предпочесть кухню.

— Но я не такой уж хороший повар, — предупредила она на всякий случай. О ее кулинарных способностях ходили анекдоты среди друзей, и Дороти давно уже покупала в магазине готовую еду и разогревала ее в микроволновке.

— Ну, уж, наверное, лучше, чем я, — сказал Гатри. — Нам ведь не надо никаких экзотических блюд. Просто пожарить или потушить мясо да испечь пирог или бисквит к чаю.

— А, ну с этим я, пожалуй, справлюсь, — с готовностью заверила его Дороти. Чем больше она думала об этом, тем больше ей нравилась идея добровольного партнерства, даже если при этом ей придется выполнять малопочетную роль кухарки. Дяде Стиву понравилось бы, что она остается, по крайней мере, на некоторое время. Если ей удастся доказать Гатри свою пригодность, то этим она докажет, что двоюродный дядя не ошибся в ней. И она уж постарается ради него.

Исполненная энтузиазма, она посмотрела на Гатри. Волосы ее все еще были спутанными после сна, но в зеленых глазах разгорелся огонь.

— Прекрасно, я согласна.

Однако если она ожидала, что Гатри обрадуется тому, что она с такой готовностью подхватила его идею, то она ошиблась. Вместо этого он с озабоченным видом стал предупреждать ее о возможных последствиях ее решения.

— Ты должна подумать, можешь ли ты себе позволить жить здесь так долго? Естественно, тебе не придется ни на что тратиться, но ты также ничего и не заработаешь. Нехорошо, если ты забудешь о том, что ждет тебя дома, отстаивая свою позицию здесь.

— Ну в этом плане все в порядке, — мгновенно ответила Дороти. — Меня ничто не тянет обратно. Я снимаю квартиру с подругой, но мы платим символическую сумму, потому что этот дом принадлежит ее отцу, так что я не принесу ей никаких неприятностей. Ну а что касается работы, как я уже говорила, я сообщу моему агенту, как он сможет связаться со мной в случае, если придет какое-нибудь неожиданное предложение.

— Гм. — Гатри оглядел ее критически, недовольный ее беззаботным видом. — Кроме того, ты должна понять, что тебе придется жить вдвоем со мной.

Унесенная мечтами о том, как она будет доказывать Гатри свою способность жить и работать в Биндабурре, Дороти забыла, что прошлым вечером она сидела здесь, нервно перебирая свои браслеты, и переживала очень странные чувства. Теперь она вытащила ноги из-под себя и спустила их на пол, впервые осознав, в какой интимной обстановке они оказались. Ей только сейчас пришло в голову, что, возможно, не совсем прилично сидеть напротив мужчины в одном халате. Она машинально затянула потуже его пояс так, что мягкий гладкий шелк сомкнулся плотнее вокруг ее талии.

Лучше бы Гатри не говорил об этом, подумала она. Только что она чувствовала себя такой уверенной и смелой, а теперь сидела, не в силах оторвать глаз от его рук, воображая, как они ласкают ее тело. Картина получилась такой живой, что Дороти пронзило острое желание, ей действительно захотелось почувствовать прикосновения его рук, сначала трепетных и нежных, а затем сильных и нетерпеливых.

Дороти сделала усилие и отогнала от себя это видение. Жизнь под одной крышей с Гатри неожиданно предстала перед ней исполненной различных опасностей и дьявольских искушений.

— Н-но ведь мы не останемся вдвоем? — Голос ее прозвучал неуверенно. — Ведь другие работники вернутся, как только спадет вода?

Дороти надеялась, что в большой компании будет спокойнее, и от этой интимной обстановки не останется и следа.

— Нет, они приходят в дом только пообедать, а сами живут в пристройке возле фермы.

— О. — Дороти растерянно поглядела на дно своей чашки. — А не мог бы и ты спать с ними?

— Мог, но у меня нет, ни малейшего желания так поступать, — резко ответил Гатри. — Я хочу сделать Биндабурру своим домом и отнюдь не собираюсь спать в чужом месте только ради того, чтобы ты чувствовала себя здесь более комфортно.

— Так ты же сам завел разговор… — возразила Дороти угрюмо.

— Я просто говорил, что ты должна прежде всего обдумать все «за» и «против», — сказал Гатри раздраженно, ставя чашку в раковину. — А то сначала ты решаешь оставаться, а потом начинаются все эти девичьи штучки.

— Какие еще девичьи штучки?! — возмутилась Дороти.

— Ну как же, просишь меня переехать к рабочим.

— Ну, я подумала, что так будет… не так неловко.

Гатри подошел к столу.

— Неловко для кого?

— Ну не то чтобы неловко… — начала было Дороти, но он перебил ее.

— Ты хочешь сказать, что боишься, что я не удержу свои руки?

— Нет! — воскликнула Дороти, совсем сконфуженная.

— Так что же, ты, значит, боишься, что сама не удержишься?

— Этого еще не хватало! — Дороти вскочила на ноги, еще туже запахивая на себе халат. Копна огненно-рыжих волос хлынула на лицо, закрыв мечущие молнии и прекрасные в гневе зеленые глаза. — Очень ты мне нужен!

— А почему так? — Гатри медленно направился в ее сторону.

— Почему? — повторила она, отчаянно стараясь придумать подходящее объяснение. — Да потому, что ты не в моем вкусе, а если бы даже и был, то все равно у меня есть другой! — выдохнула она, наконец.

Однако эти слова не произвели ни малейшего впечатления на Гатри, который подошел к ней вплотную.

— Да? И как же его зовут? — осведомился он, легко обнимая ее за талию. Его руки были сильные и властные, их прикосновения обжигали.

— Ральф? — пробормотала Дороти, пытаясь вырваться из его объятий.

— Ральф? И что, он тоже актер?

— Да, — ответила она, силясь высвободиться, но Гатри, казалось, не замечал этих попыток.

— И в каких же вы отношениях? — спросил он.

— Я люблю его, — дерзко ответила Дороти. Любила, про себя уточнила она, вспомнив, какая рана осталась у нее в сердце после их романа.

— И Ральф тебя любит?

Дороти немного помедлила.

— Да! — Это была неправда, но сейчас она могла быть спасительной для нее. Дороти подняла руки, намереваясь оттолкнуть Гатри, и уперлась ими ему в грудь. Через легкую хлопчатобумажную рубашку ее ладони ощутили мощные мускулы, и она быстро отвела руки.

— А в голосе у тебя нет уверенности, — просто сказал Гатри сквозь полуулыбку, играющую у него на губах.

Дороти глубоко вздохнула, стараясь прийти в себя.

— Я уверена, — сказала она. — И Ральф полностью мне доверяет.

— Вот как? — произнес Гатри, прижимая ее к себе. В его глазах появился опасный огонь, отчего сердце Дороти забилось с удвоенной быстротой. — Похоже, этот Ральф не самый благоразумный тип. Будь я на его месте, я бы ни за что не стал испытывать судьбу, отпуская такую девушку, как ты, в далекую неведомую Австралию, да еще и одну.

— Он знает, что я не стану обращать внимания на других мужчин, — прошептала Дороти, ее голос заглушался стуком собственного сердца.

Гатри улыбнулся еще шире.

— Что ж, посмотрим, прав ли твой Ральф, — промолвил он, и его рука нежно взяла подбородок Дороти и подняла ее лицо.

3

Она не могла себе представить, как теплы и нежны были его губы. Дороти снова охватило странное чувство возвращения к чему-то родному, давно известному, как вчера вечером, когда она увидела Гатри на кухне. И его поцелуй оставил в ней то же самое ощущение — словно возвращение домой. И прикосновение, и запах его крепкого мускулистого тела были словно частью ее самой. Это чувство невероятной близости пьянило Дороти, лишая ее способности думать.

Она даже не заметила, как обняла его плечи, прижавшись к нему всем телом, с замиранием сердца ощущая его ответное движение. Мягкие волосы ее падали на его руки, которые медленно гладили ее спину. Дороти забыла, что была сердита на него, забыла о Ральфе, забыла о том, что стояла на ледяном полу, забыла обо всем, кроме поцелуя Гатри. Его губы слились с ее губами, его пальцы жгли и дразнили; сердце Дороти билось еще громче и быстрее, заглушая внутренний голос, подсказывавший ей, что нужно сопротивляться.

Дороти утопала, растворялась во все прибывающем море блаженства. Ее пальцы впились в его плечи, когда шелковый пояс на ее халате оказался, развязан и его руки проникли внутрь, следуя изгибам ее тела. Дороти глубоко вздохнула и тихо застонала, пронзенная острым чувством сладострастия.

Но в этот момент Гатри сдавленно вскрикнул, пробормотав короткое ругательство слегка охрипшим голосом, и его руки резко остановились. В следующий момент он спокойно отстранился от Дороти. А к тому времени, когда она немного пришла в себя и могла наконец отдать себе отчет о происходящем, он с кривой улыбкой на губах уже завязывал ее пояс.

— Твой Ральф очень ошибся в отношении тебя, — промолвил он. — Очень ошибся!

С таким же успехом он мог окатить Дороти ведром холодной воды. Мигом придя в себя, она оттолкнула его руки и завязала пояс сама.

— Так нечестно, — проговорила она дрожащим голосом.

— С твоей стороны тоже было не очень-то честно сидеть передо мной в одном халате. — Гатри равнодушно прислонился к столу, наблюдая за ней.

Невозможно было поверить, что этот холодный, сдержанный человек с насмешкой в глазах мог каких-то несколько мгновений назад целовать ее так страстно, зарываясь лицом в копну ее рыжих волос и гладя ее тело такими умелыми движениями. Дороти чувствовала себя сбитой с толку и потерянной. Как мог он теперь смотреть на нее так равнодушно? Неужели он ничего не почувствовал?

Усилием воли она взяла себя в руки. Если уж Гатри держится таким бесстрастным, то с какой стати она будет показывать ему свои чувства?

— Я знаю, зачем ты это делаешь, — проговорила Дороти, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Ты просто хочешь избавиться от меня и предпринимаешь все возможное, чтобы я не задержалась тут надолго.

— Ну, если бы я ставил перед собой такую цель, вряд ли я стал предлагать тебе месячное перемирие, — спокойно возразил Гатри. — Ну, раз уж ты заговорила сама, пожалуй, стоит вернуться к этой теме. Так как, я убедил тебя вернуться домой, как только спадет вода?

— Нет! — твердо заявила Дороти, к которой вместе со спокойствием возвращался и ее нрав. — Ты зря рассчитываешь, что меня может испугать какой-то ничтожный поцелуй.

— То есть ты хочешь сказать, что не собираешься отказываться от идеи нашего партнерства в течение месяца?

Дороти почувствовала, что линия ее обороны была прорвана где-то на фланге, но не нашла ничего лучшего, как подтвердить Гатри свое согласие на партнерство при условии, конечно, если не будут повторяться подобные… инциденты.

— А я думал, что ты не обращаешь внимания на «какой-то ничтожный поцелуй».

— Не обращаю, — ответила Дороти решительно, хоть и не совсем искренне. — Но это не значит, что он мне по душе.

— Забавно, — усмехнулся Гатри. — А мне показалось, что тебе он очень даже понравился. Как и мне, впрочем.

Дороти холодно посмотрела на него.

— По крайней мере, я бы предпочла, чтобы в будущем такого не повторялось, — произнесла она ледяным тоном.

— Вот что я тебе скажу, — проговорил Гатри примирительно. — Я не стану тебя больше целовать, если ты не станешь в свою очередь меня провоцировать.

— Я не провоцировала тебя! — возмутилась Дороти.

Гатри поднял брови.

— Разве? А мне так показалось.

— Мало ли что тебе показалось, — ответила Дороти, раздраженная его хладнокровными рассуждениями.

— Хорошо. — Он встал из-за стола. К ее негодованию, в глазах его по-прежнему отражалась веселая насмешка. — Хотя я на твоем месте все же одевался бы более продуманно. Впрочем, — продолжил он деловым тоном, прежде чем Дороти успела найти достойный ответ, — я предлагаю в соответствии с нашим договором взяться, наконец, за работу. Похоже, выдалась удачная возможность навести порядок в кабинете Стива. Так что присоединяйся, как только переоденешься, естественно.

Дороти надела джинсы и водолазку с высоким воротом. Теперь она чувствовала себя увереннее. Пусть только Гатри попробует обвинить ее в том, что она одета вызывающе! Правда, предстоящий месяц наедине с ним все еще пугал ее. Если бы только их роман с Ральфом не прекратился, все было бы по-другому. По крайней мере, тогда она не ответила бы на поцелуй Гатри так страстно. Хотя в глубине души Дороти не могла не признаться, что поцелуи Ральфа не доставляли ей таких ощущений. Что ж, придется просто-напросто притвориться, что она без ума от Ральфа. В конце концов, она ведь актриса! Она уж постарается убедить в этом Гатри О'Нила, и даже, более того, она будет так хорошо работать, что он сам станет умолять ее остаться. И с каким наслаждением она откажется!

Это была приятная мысль, и Дороти с удовольствием остановилась на ней, представляя, что она скажет ему, и как он будет упрашивать ее не уезжать. Однако, когда она выходила из своей комнаты, эта сцена уже не казалась ей такой правдоподобной. Ей пришлось призвать на помощь все свое актерское мастерство, чтобы выглядеть достойно и спокойно, когда она оказалась в старом офисе своего двоюродного дяди. Это была маленькая тесная комнатушка в задней части дома, заваленная кипами всевозможных бумаг, писем, счетов, каталогов и старинных журналов по животноводству.

Гатри восседал за столом, пытаясь расчистить бумажные завалы.

— Какой ужас! — Проговорила Дороти. — И как только дядя Стив мог сидеть в такой комнате?

— Не думаю, чтобы он тут когда-нибудь сидел, — сухо отозвался Гатри. — Он просто забрасывал сюда очередные бумаги и закрывал дверь. Конечно, никто не знал местность так, как Стив, но бизнесменом его вряд ли можно было назвать.

— А ты, конечно, бизнесмен? — не удержалась Дороти.

Гатри холодно взглянул на нее.

— Мне принадлежат пять поместий в этой провинции да еще несколько предприятий в Сиднее, так, что волей-неволей приходится им быть.

— А если ты такой крутой, зачем тебе сдалась эта Биндабурра? — спросила Дороти, подходя к крошечному окошку. Она неожиданно поняла, что гораздо легче притворяться холодной и равнодушной, если не смотреть на него. Глухая одежда ее не спасала: под спокойным уверенным взором Гатри она чувствовала себя едва прикрытой халатом.

Гатри помедлил с ответом.

— Биндабурра — это часть нашей семьи, — произнес он наконец. — Мой прадед построил этот дом в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, и мой отец родился здесь.

— Но не ты? — Дороти с любопытством повернулась к нему от окна.

— Нет, не я, — ответил О'Нил, подровняв стопку бумаг на столе. — Мой дед разорился во время ужасной засухи и был вынужден все продать. Тогда-то Стив и приобрел это имение, но мой отец всю жизнь горевал, что не унаследовал свое родное гнездо и не смог передать его в наследство мне. Почти вся история рода О'Нилов связана с этим местом. — Гатри немного помолчал. — А когда он умирал, я пообещал ему, что верну Биндабурру и оставлю ее моим сыновьям.

Дороти почувствовала, как что-то сжало ее сердце.

— А я и не знала, что у тебя есть сыновья, — сказала она, с неприятным удивлением отметив: как отчетливо она может представить их себе — маленьких мальчиков со спокойными лицами и наблюдательными серыми глазами.

— У меня их нет, — ответил Гатри. — По крайней мере, пока. Я просто размышляю о будущем. Но если бы у меня были дети, я хотел бы, чтобы они выросли в Биндабурре.

— О! — проговорила Дороти. Ее заинтересовал этот разговор. Какой отец получился бы из Гатри? И какую женщину он выбрал бы в матери своих детей? Уж точно не такую, как она, подумала девушка со странным чувством досады. Если он с таким трудом согласился прожить с ней под одной крышей месяц, то чего уж там говорить о всей жизни… Впрочем, какое ей дело до того, на ком он женится, спохватилась вдруг Дороти.

— Так чем я должна заниматься? — спросила она нарочито деловым тоном.

Гатри сел на пол.

— Я подумал, неплохо было бы перевести офис в другую комнату. Эта слишком уж маленькая, к тому же легче будет разобраться в бумагах, если мы перенесем их отсюда.

Он повел Дороти по коридору и указал на просторную комнату, окна которой выходили на веранду. Из мебели в ней находились лишь старый шкаф да комод с выдвижными ящичками.

— Темновата, — с сомнением произнесла Дороти.

— Когда за окном сорок градусов жары, меньше всего радуешься светлой комнате, — возразил Гатри. — Чем больше тени и прохлады будет в доме, тем лучше.

— Тем не менее, я считаю, что для кабинета тут мрачновато, — ответила Дороти.

— Вряд ли ты когда-нибудь воспользуешься ей, а меня этот сумрак вполне устраивает, — едко проговорил Гатри.

Дороти обиженно поджала губы.

— Может, и воспользуюсь, — произнесла она упрямо.

Гатри вздохнул.

— Что ж, пусть будет по-твоему, если ты настаиваешь. Но имей в виду, дом построен для того, чтобы защищать от солнца, а не наоборот, так что светлых комнат в нем мало! Тебе придется смириться с этим.

— Похоже, тут не убирали годами, — проговорила Дороти, проведя пальцем по поверхности комода.

— Стив никогда не использовал эту часть дома. — Гатри окинул комнату взглядом. — Первоначально эти комнаты должны были служить спальнями, но Стиву это было, ни к чему, и он их даже не открывал.

Не удивительно, что дом выглядел таким пустым и заброшенным. Он был крепким, солидным, хорошо спланированным, но все в нем жаждало заботливой руки. Хотя дело не только в этом, подумала Дороти, дом жаждал, чтобы в нем жили. Ему нужна была семья, дети, которые заполнили бы эти пустые печальные комнаты, дети, которые были бы похожи на Гатри и его практичную рассудительную жену.

Дороти с усилием взяла себя в руки. Так она далеко не уедет. Она должна показать Гатри, какая из нее прекрасная работница, а не размышлять о его будущей семье.

— Так почему бы мне не заняться уборкой этой комнаты, пока ты начнешь разбирать бумаги? — предложила она и в награду получила взгляд, который можно было назвать почти одобряющим.

Досадуя на то, с каким жаром она восприняла этот взгляд, Дороти с усердием принялась за работу, надеясь таким образом поскорее обрести душевное равновесие. Действительно, минуту назад она была вне себя от гнева на этого человека за то, что он обнял и поцеловал ее, а теперь она трепещет, словно школьница, когда он одобрил ее идею. Она чересчур впечатлительна, и это плохо отражается на ее способности к размышлению, подумала она, яростно работая веником.

Несмотря на то, что от природы она не отличалась особой старательностью, Дороти решила выскоблить новое помещение для офиса так, чтобы не оставалось ни единого пятнышка. Она сняла старую занавеску, которая оказалась настолько пыльной и грязной, что девушка тут же определила ее в мусорное ведро, затем тщательно вымыла окно и подоконник и наконец опустилась на корточки и принялась тереть деревянный пол.

К немалому собственному удивлению, Дороти обнаружила, что работа доставляет ей удовольствие. Было что-то вдохновляющее в этой борьбе с многолетней паутиной и пылью. Дороти напевала вслух все, что могла припомнить из мюзикла, в котором она некогда участвовала в качестве статиста.

Когда этот репертуар иссяк, она попробовала напевать песенки из других шоу, в которых она, увы, не участвовала.

Дороти так увлеклась, что потеряла счет времени. Ее голос весело разливался по коридору: она пела, отскребая половицы. Когда работа была закончена, она пустилась в импровизированное танго на только что вымытом полу, используя швабру в качестве партнера. Она исполнила последний поворот и замерла на месте: в дверях стоял Гатри и внимательно наблюдал за ней.

Он зааплодировал. О, только Гатри был способен аплодировать с такой саркастической улыбкой, подумала Дороти, которой неожиданно пришло на ум, в каком смешном виде стоит она перед ним: раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с растрепанными волосами, вся перепачканная.

— Я не видела, как ты вошел, — проговорила она, опираясь на швабру.

— Я наслаждался представлением, — сказал Гатри. Глаза его искрились весельем, губы улыбались.

Вовсе не искренняя улыбка, сердито подумала Дороти. Но почему, же тогда она не может оторвать от него глаз, почему ее сердце сладко замирает?

Гатри кивнул на швабру:

— А партнера себе могла бы найти и получше.

— Иногда приходится довольствоваться тем, что имеешь, разве не так?

— Да, так, — сухо ответил Гатри, затем обвел взглядом комнату. — А ты тут неплохо поработала.

Дороти сдержала свою радость.

— Я же говорила тебе, что умею работать, — пробурчала она.

— Честно говоря, я не надеялся, что мне доведется удостовериться в этом.

— Вот тут-то ты и не прав, — ответила она, откидывая назад волосы. — Актер должен быть готов проявить себя в любой ситуации. Однажды я снималась в рекламном клипе в роли загнанной домохозяйки, на четвереньках драившей пол на кухне, в то время как ее подруга управилась с помощью полотера за пять минут. Ты себе не представляешь, сколько раз пришлось это переснимать! Но благодаря этому я научилась правильно держать тряпку в руках.

— А тебе доводилось играть роль хорошего повара? — спросил Гатри с улыбкой.

— Увы, нет, — была вынуждена признать Дороти. — Вообще, меня редко берут на роль домохозяек.

— Интересно, почему бы это? — промолвил он. Глаза его сверкнули, когда он оглядел ее с головы до ног. Даже покрытая грязью и копотью, Дороти выглядела очаровательно. — Хотя вряд ли ты смотришься натурально в роли загнанных домохозяек.

— Любопытно, что именно то же сказал мне и режиссер, — мрачно ответила Дороти.

Гатри рассмеялся в ответ.

— Да не обращай внимания! Как бы там ни было, но сегодня ты смотрелась очень убедительно, когда мыла этот пол, — утешил он. — Несомненно, ты заслужила ленч. Пойдем, я приготовил нам бутерброды.

Дороти никогда не видела его раньше смеющимся и была поражена перемене его обычно строгого, холодного лица. Ослепительные белые зубы на фоне загорелого лица делали его улыбку неотразимой. Дороти опять оказалась во власти его обаяния. Ее взгляд был прикован к Гатри.

Он посмотрел на нее, приподняв брови, словно ждал, что она скажет в ответ. Но Дороти в ужасе вдруг поняла, что не может вспомнить, о чем они говорили. Ах да, бутерброды! Как он мог так целовать ее и так смеяться, а потом ждать, что она будет, есть бутерброды?

— А разве не я у нас за повара? — проговорила Дороти в смущении.

— Ну можешь приступить к своим обязанностям с сегодняшнего вечера. Я не хотел отрывать тебя от представления.

Они ели бутерброды в старом кабинете Стива. Дороти обнаружила, что утренний поцелуй пробудил в ней невероятный аппетит: простые бутерброды с говядиной показались ей такими вкусными! Она сидела на краешке треснутого кожаного кресла своего дяди и уминала их за обе щеки.

— Как ты собираешься управиться с этой горой? — проговорила она с набитым ртом, оглядывая ворох бумаг, раскиданных по комнате. К счастью, Гатри перестал улыбаться, но все равно даже в том, как он сидел и ел свой бутерброд, было что-то притягательное для Дороти, и она поспешила сосредоточить свое внимание на беспорядке в комнате.

— Сначала я займусь этим столом. Как только он освободится, мы сможем перетащить его в новую комнату и будем туда складывать разобранные бумаги. — Он потянулся за кофе. — Я тут обнаружил кое-что из личных вещей Стива, — продолжал Гатри, кивнув на коробку, лежавшую на краешке стола. — Ты, возможно, захочешь взглянуть на них.

Дороти отряхнула крошки от бутерброда и придвинула коробку поближе к себе.

— А что там за вещи?

— Письма, документы, старые фотографии, ну, всякое такое. Я их особо не рассматривал, зато вот что я нашел. — Он протянул ей фотографию, и Дороти с любопытством посмотрела на нее.

— А, я помню, когда она была снята! — произнесла она с восторгом. На карточке была изображена она с дядей в саду, около их дома. На ней была соломенная шляпа, лицо сияло улыбкой. Стив стоял рядом и выглядел скорее застенчиво.

— Милый дядя Стив! — проговорила Дороти, с любовью глядя на фотографию. — Он никак не хотел фотографироваться, но вышел хорошо, правда?

Гатри кивнул.

— Он всегда выглядел одинаково. Это ты изменилась.

— Я? — Дороти с удивлением стала рассматривать свое изображение. — Ты так думаешь? — проговорила она с тревогой. — Может, это из-за шляпы? Или, может быть, потому, что я постарела на два года?

Гатри улыбнулся и протянул руку за фотографией.

— Нет, дело не в этом, — сказал он наконец, оторвав убийственно-острый взгляд от фотографии. — Ты выглядишь здесь еще девочкой. А сейчас ты больше похожа на женщину.

Дороти опять почувствовала волнение. Едва она сумела на несколько минут забыть о том поцелуе, как Гатри сам напомнил ей о нем. Казалось, сам воздух был пропитан этим воспоминанием. И оно настигло их по очереди.

— Интересно, что тут еще есть, — проговорила Дороти нетвердым голосом и склонила голову над коробкой, стараясь скрыть предательскую краску щек.

Ее пальцы дрожали, когда она вытащила на свет пачку писем. На некоторых изрядно потрепанных конвертах Дороти узнала свой собственный почерк; ей приятно было думать, что старик бережно хранил ее письма. Сам он был неважным писателем и никогда не отвечал на ее послания, но Дороти все равно писала длинные письма, полные сплетен о людях, с которыми Стив встречался во время своего пребывания в Лондоне.

Среди писем попадались и фотографии, некоторые Стиву подарили в Англии, но были и старые, потемневшие от времени. На одной из них Дороти узнала свой дом, который когда-то, еще до ссоры, после которой Стив отправился искать счастья за океан, был также родным и для ее дяди. Она взяла эту карточку в руки, с особым чувством глядя на этот изящный старинный дом в окружении нескольких невысоких зеленых холмов. Если она заскучала по нему после нескольких дней, проведенных вдали, то, что же тогда должен был чувствовать Стив, проведший в изгнании более пятидесяти лет? Несомненно, время от времени он тосковал по мягкой пышности Англии.

Под кипой писем Дороти обнаружила маленькую старинную шкатулку.

— А что это такое?

Гатри пожал плечами.

— Не знаю. Я не открывал. Я подумал, что раз он завещал все тебе, то тебе и следует все посмотреть.

Дороти раскрыла шкатулку. Там лежали тоже письма, только очень старые и поблекшие, а также фотография молодой женщины с большими томными глазами, характерными для старинных студийных фотопортретов. Судя по платью, фотография была сделана где-то в начале тридцатых; Дороти обратила внимание, что фотография была разорвана на четыре части, а затем аккуратно склеена липкой лентой.

— Посмотри-ка. — Она протянула карточку Гатри. — Интересно, кто это?

Гатри заглянул на оборотную сторону фотографии.

— Джулия, — прочел он. — Только не сказано, что за Джулия.

— Должно быть, это несчастная любовь дяди Стива, — затаив дыхание проговорила Дороти, роясь в письмах. — Они все от нее — бедный дядя Стив, по всей видимости, был не в силах выбросить их.

— Стив вообще был не в силах выбрасывать, что бы то ни было, — отозвался Гатри без особых эмоций. — Достаточно оглядеться вокруг, чтобы убедиться в этом.

Дороти пропустила его замечание мимо ушей. Она держала в руках старинное кольцо: потускневшее от времени, но тем более прекрасное. Трудно было представить, что дядя Стив мог выбрать такое изящное творение! Оно было простое, но благородной формы: жемчужина между двумя квадратными бриллиантами. Дороти надела его себе на палец.

— Разве не прелесть?

Ироничный взгляд Гатри не оставлял сомнений в том, что он не разделял ее восторга.

— Ясно, что произошло, — продолжала Дороти, слегка махнув рукой, отчего бриллианты тускло сверкнули. — Дядя Стив и эта Джулия любили друг друга, и он просил ее стать его женой. Должно быть, она сказала «да», поэтому он купил это кольцо, но по какой-то причине она вдруг отвергла его. Может быть, ее родители не одобрили их союз… или возможно, заставили ее выйти за другого. — Воображение Дороти, никогда не делили их союз… или, возможно, заставили ее выйти за другого… — Воображение Дороти, никогда не отличавшееся скудостью, работало на полную мощность. — Или — я знаю! — Она была смертельно больна и вернула дяде Стиву это кольцо, лежа на смертном одре, взяв с него обещание жениться на какой-нибудь другой, но он не сделал этого, потому что не в силах был полюбить другую…

— А может быть, она просто передумала? — произнес Гатри твердо. — Это так часто случается.

— Ты думаешь, она просто ушла к другому? — проговорила Дороти разочарованно: ее романтический сюжет был так прозаически сплющен.

Гатри вздохнул.

— Я думаю, что тебе стоило бы писать пьесы, а не играть в них. Ты всегда даешь волю воображению?

— Я ничего не выдумала! — запротестовала Дороти. — Кольцо, письма, порванная фотография… Какие еще доказательства тебе нужны? И что бы там ни случилось, очевидно, что Стив остался с разбитым сердцем. — Со вздохом она уткнулась подбородком в свою руку. — Я думаю, как печально, что все эти годы он продолжал любить Джулию, причем безнадежно! Неудивительно, что он так и не женился.

— Он не женился, потому что обнаружил, что может прекрасно справляться, не тратясь и не усложняя себе жизнь женитьбой, — сказал Гатри едко. — И сейчас, когда я вспоминаю наши последние разговоры, мне кажется, что он ни о чем не жалел.

— Вероятно, он просто делал вид, что ни о чем не жалеет.

Гатри, однако, настаивал на своем:

— Мне он всегда казался безоблачно счастливым.

В Англии он тоже казался безоблачно счастливым, подумала Дороти, но это еще не факт.

— Он не стал, бы говорить с тобой об этом.

— Почему? Я был его партнером. Последние годы я знал его, возможно, лучше, чём кто бы то ни было.

— Ты бы не понял его чувств, — безапелляционно заявила Дороти.

— Почему ты так думаешь?

— Ну… похоже, ты не в большой дружбе с эмоциями.

Наконец-то Дороти сумела задеть Гатри.

— Вовсе нет! Просто я держу свои эмоции под контролем.

— Вот именно! — Налетела на него Дороти. — У тебя все под контролем. Тебе нужно дать своим чувствам возможность свободного проявления.

Гатри посмотрел на нее с недоверием.

— Неужели вас учат этой ерунде в школе актерского мастерства?

— Это не ерунда, — ответила Дороти. — Ты закончишь свою жизнь так же, как дядя Стив, — законченным холостяком.

— Я знаю и гораздо худшие судьбы, уверяю тебя!

— Я думала, ты хочешь иметь детей!

— Нет, если для этого необходимо дать своим чувствам возможность свободного проявления, — сказал Гатри с отвращением.

Дороти откинулась на спинку стула:

— Что ж, я не завидую твоей будущей жене.

— Моей будущей жене будет некогда заботиться о своих эмоциях, — ответил Гатри раздраженно. — А Ральф, как я понимаю, дает полную свободу своим чувствам?

— Ральф невероятно чувствителен, — ответила Дороти.

Ральф действительно всегда убеждал ее в этом, хотя Дороти казалось, что он чувствителен только в отношении себя. Но как бы там, ни было, она сказала Гатри, что влюблена в Ральфа, и пусть он об этом не забывает.

— Иногда кажется, что мы единое целое, — добавила она многозначительно.

— Удивлен, как же ты можешь жить вдали от такого друга! — презрительно усмехнулся он.

— Расстояние не влияет на наши отношения, — быстро ответила Дороти.

— Я бы не назвал это отношениями!

— Что ж, это твое дело, — надменно ответила она. — У нас с Ральфом великолепные отношения, как в физическом, так и в духовном плане.

Гатри допил кофе и поглядел внимательно на Дороти.

— В таком случае, почему же ты еще не замужем?

— О, мы не нуждаемся в том, чтобы связывать себя узами закона, — ответила Дороти с напускной легкостью.

— Ты хочешь сказать, что не веришь в брак?

— Да… то есть, нет. Я верю в брак, но если все остальное идеально.

— А я думал, что с Ральфом все именно так, — невинно произнес Гатри.

— Обстоятельства не идеальны, — ответила она, не теряя достоинства. — Ральф только что получил главную роль в телевизионной костюмированной постановке. Он так долго этого ждал, поэтому мы решили сосредоточить пока внимание на наших карьерах.

— Приезд в Биндабурру выглядит несколько странным шагом для человека, который решил сосредоточить внимание на своей карьере, — заметил Гатри. — Или Ральф решил, что на другом конце Земли ты не будешь отвлекать его?

— Я никогда не отвлекаю его! — вспыхнула Дороти и, поднявшись из-за стола, принялась сердито собирать тарелки и чашки.

Гатри покачал головой.

— Ральф кажется мне весьма странным субъектом! Какой смысл иметь такую девушку, как ты, и не отвлекаться на нее?

— Я здесь не для того, чтобы на меня отвлекались, — холодно произнесла Дороти.

— Верно, — согласился он. — Однако ничего тут не поделаешь.

4

— Хороший будет денек.

— Откуда ты знаешь? — хмуро отозвалась Дороти, глядя сонными глазами в окно; на улице было еще, совсем темно. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь вставала в столь ранний час, и, надо сказать, это совершенно не пришлось ей по вкусу.

И зачем я все это делаю? — подумала она сумрачно. Весь вчерашний день она провела, разбирая какие-то счета и ведомости, датированные пятидесятыми годами, а вечером безуспешно пыталась поджарить огромный кусок говядины. Чем дольше она боролась со старомодной духовкой, тем все больше и больше выходила из себя, и к тому времени, когда работники сели за стол, — почти на два часа позже, чем она планировала, — Дороти окончательно вымоталась и была вне себя от отчаяния.

— Я, кажется, говорила, что повар из меня никудышный, — сказала она в свое оправдание, когда Гатри стал рассматривать содержимое своей тарелки. — К тому же эта ваша кухня годится разве что в антикварный музей! Здесь нет даже микроволновки!

Для Дороти, кулинарная деятельность, которой сводилась в последнее время исключительно к разогреванию готовых блюд, это было полной катастрофой. Кроме того, она успела забыть все традиционные способы приготовления овощей, о чем красноречиво свидетельствовало содержимое салатницы.

— Пожалуй, нам все-таки стоит поискать повара, — заметил Гатри.

Но Дороти решила не сдаваться. Фиаско с обедом лишь подстегнуло ее стремление показать ему, что она была годна не только на мытье полов. Повар, которого они найдут, несомненно, окажется какой-нибудь практичной рассудительной женщиной, мастерицей на все руки, которая лишь выставит Дороти в неприглядном свете. К тому же она не собиралась давать Гатри повод для обвинения в том, что она уклоняется от выполнения своей доли работы и нарушает их договор.

— Не нужен нам никакой повар, — твердо сказала она. — Просто я еще не совсем освоилась на этой кухне. Завтрак будет уже лучше.

Гатри удивленно посмотрел на нее.

— Ты что, действительно собираешься вставать в пять часов, чтобы готовить завтрак?

— Конечно, — ответила Дороти, не моргнув глазом.

— Сейчас, когда нет рабочих, мы могли бы завтракать и попозже, если ты хочешь, — предложил он, но эти слова, лишь укрепили ее в своем решении.

Однако, когда в пять часов утра зазвенел будильник, Дороти прокляла себя за то, что так поспешно дала обещание. Было темно и холодно, и меньше всего на свете ей хотелось сейчас вылезать из своей теплой постели. Но Дороти сделала над собой усилие и встала.

На лице Гатри появилась улыбка, когда он увидел на Дороти тщательно запахнутый халат поверх старомодной пижамы.

— Тебе не хватает только паранджи! — хмыкнул он.

Дороти оторвалась от гриля и бросила на него сердитый взгляд. В такое время суток ее чувство юмора еще спало.

— Я не желаю, повторения вчерашнего инцидента, — буркнула она. — Ты же сам хотел, чтобы я надевала что-нибудь не такое откровенное.

— Я не говорил, что я так хотел, — ответил Гатри, отодвигая стул и садясь за стол. Он уже принял душ и выглядел до отвратительности бодрым и свежим. — Я только сказал, что так бы ты выглядела менее отвлекающе.

— Что ж, я не хотела, бы снова отвлекать тебя подобным образом, — сказала Дороти и тут же вскрикнула, обжегшись о ручку допотопной сковороды. Она покачала головой и засунула палец в рот, осуждающе взглянув на собеседника. — Смотри, что из-за тебя произошло!

— А я-то тут при чем? — проговорил он с наигранным удивлением.

У Дороти не нашлось немедленного ответа. Правда заключалась в том, что, когда он находился поблизости, она чувствовала себя неуверенно и неловко, особенно занимаясь приготовлением завтрака посреди ночи.

— Уж я-то тебя, верно, не отвлекал? — продолжал Гатри с каменным лицом, хотя в глубине его серых глаз горели искорки веселья. Затем он, а наигранной серьезностью поднял воротник рубашки. — Может, мне тоже надеть еще что-нибудь сверху?

— В этом нет необходимости, — холодно ответила Дороти. — Я не нахожу в тебе ровным счетом ничего, что могло бы отвлечь меня.

Она разбила яйцо о край сковородки с такой злобой, что половина его разлилась безобразным месивом по конфорке. Бормоча проклятия себе под нос, Дороти вымыла плиту и очистила сковородку, чтобы начать все сначала. Следующее яйцо разбилось по всем правилам, и Дороти с гордостью смотрела на свое творение, но тут обнаружилось, что яичница намертво пристала к сковородке. Все попытки отделить ее были безуспешны, и дело кончилось тем, что Дороти соскребла кое-как яичницу, плюхнула получившиеся ошметки поверх бифштекса и поставила тарелку перед Гатри.

— О, чудо-яичница! — воскликнул он.

— Нечего умничать! — бросила она в ответ, падая на табуретку и протягивая руку за своим кофе. — Все равно не могу себе представить, как можно что-то есть в такую рань!

Гатри достал нож и вилку и игриво потыкал свой бифштекс, живописно обгоревший по краям.

— Неужели так будет каждое утро? — спросил он со вздохом.

— Может, ты ожидал, что я за ночь превращусь в шеф-повара из французского ресторана?

— Да нет, я имел в виду, скорее, твое настроение, — сказал он, не поднимая головы. — Ты всегда так бросаешься на людей в это время?

— Понятия не имею. Я никогда еще не поднималась в такую рань!

— Ну, возможно, ты станешь повеселее, когда привыкнешь.

— С чего тут можно веселиться? — пробурчала Дороти, дуя на свой обоженный палец. — Я замерзла, устала, да еще вот получила ожог третьей степени, готовя твой мерзкий завтрак на этой отвратительной сковородке.

Вот тут-то Гатри и заметил насчет хорошего денька.

— Дождя не будет, — добавил он убежденно.

Однако на Дороти его рассуждения не произвели впечатления, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что Гатри оказался прав.

Темный влажный туман, что окутывал дом со времени ее приезда, исчез как по мановению волшебной палочки, и перед глазами Дороти открылась картина, которую раньше она никогда не видела.

Усадьба стояла на небольшом холме, выходя окнами на протоку, вдоль которой тонким оливково-зеленым барьером росли эвкалипты. За ними до самого горизонта простиралась плоская равнина: ни единого дерева, ни единого куста, ни единой полоски зелени, лишь сероватые пятна валунов и тонкая полоса красных песчаных дюн. Было что-то величественное в этом пейзаже.

Эвкалипты вокруг уходили высоко в голубизну неба; завитки их сухой коры захрустели под ногами Дороти, когда она отправилась к протоке проверить уровень воды. Он был еще весьма высок, мутные грязно-коричневые ручьи журчали у самых подножий бледных эвкалиптов.

Воздух был наполнен пением птиц, их руладами и трелями. Дороти узнала в общем гомоне знакомые крики грачей, которые казались странными и неуместными в краю, где порхали попугайчики, проносившиеся над водой синими, желтыми и зелеными стайками. Сотни маленьких белых попугайчиков-корелла, воинственно хлопая крыльями, поднялись в воздух, чтобы пересесть на новое место, потревоженные проходившей мимо Дороти.

— Ладно, ладно, я ухожу, — пробормотала девушка и отправилась обратно к усадьбе.

Она никогда не видела Биндабурру снаружи. Усадьба представляла собой длинное невысокое здание, покрытое листовым железом, которое ослепительно сияло на солнце, и окруженное с обеих сторон крытыми верандами. Позади дома теснилось несколько крепких каменных сооружений и старый дровяной сарай. Ветряная мельница возвышалась возле круглых бочек с водой, медленно вращая своими крыльями под дуновением легкого ветерка.

Такова была Биндабурра. Именно это место дядя Стив так любил, именно это место Гатри так хочет заполучить себе. Дороти медленно бродила по усадьбе. Она не могла понять, почему они так дорожили этим простым, ничем не примечательным домом, затерявшимся к серых просторах? Что делало его таким значимым для них?

Она встретила Гатри, когда тот возвращался из конюшен. Едва она взглянула на него, как Биндабурра со всем набором дворовых построек отошла в ее мыслях на задний план.

Теперь она видела только его, спокойного, уверенного, небрежной походкой приближавшегося к ней. Шляпа отбрасывала тень на его глаза, свет попадал лишь на мужественный подбородок и красиво очерченный рот.

— Проверяешь свои владения? — поинтересовался он с едва заметной усмешкой.

Дороти оторвала взгляд от его рта и кивнула. Просто решила осмотреться. Я еще не видела здесь ничего.

— Ну и как тебе здесь?

Дороти оглянулась вокруг растерянно. Она ощущала только одно: присутствие его спокойной, хорошо сбалансированной силы.

— Я ожидала другого, — проговорила она, наконец.

— А, ну если ты имеешь в виду удобства, то в этом плане Биндабурра, конечно, не успела приготовиться к твоему приезду!

Голос его был глубоким, и знакомая насмешливая улыбка трогала уголки его рта.

— Не думаю, что Биндабурра вообще готовилась меня встретить, — проговорила Дороти резко.

— Это верно, — отозвался Гатри. — Она пережила и пожар, и наводнение, и засуху, но переживет ли она такую женщину, как ты?

— Осмелюсь сказать, что она-то переживет! — заметила Дороти, подумав, что ей тоже не приходилось иметь дело с такими, как Гатри. — А вот переживешь ли ты мои обеды, это вопрос!

— Скорее, переживу ли я твою нелюбовь к ранним подъемам! — Он посмотрел на нее с высоты своего роста, одной рукой прикрыв глаза от солнца. — Сейчас ты намного приятнее. Почему бы тебе не постараться быть такой все время?

При условии, что и ты будешь таким же!

— Я не кричу на людей по утрам, — кротко возразил Гатри.

— Но ты и не ангел, причем в любое время!

— Что же такого плохого я делаю?

Дороти посмотрела на его ботинки.

— Дело не совсем в том, что ты делаешь, а в том, как ты говоришь. Даже когда ты не улыбаешься, я все равно чувствую, что ты посмеиваешься надо мной в душе… — Она замолкла, сообразив, что говорит не совсем то, что хотела. — Я имею в виду, что нам обоим стоит постараться быть дружелюбнее друг к другу, — продолжила она. — Я понимаю, у нас мало общего, но мы могли бы, по крайней мере, быть друзьями.

Гатри внимательно посмотрел на нее.

— Ты не из тех девушек, с которыми мужчины обычно хотят быть друзьями, Дороти, но я постараюсь.

Они оба постарались. В течение следующих четырех дней они были нарочито вежливыми друг с другом. Дороти не очень-то удавалось быть в хорошем настроении за завтраком, но она прилагала большие усилия, чтобы не срываться на Гатри, а он, со своей стороны, научился заговаривать с ней в эти часы только в случае крайней необходимости.

Много времени для того, чтобы приспособиться к новым условиям, не понадобилось. Постепенно Дороти освоилась на кухне. Бифштексы по-прежнему норовили подгореть, но теперь она научилась разбивать яйца и делать бисквит, а когда на четвертый день ей удалось испечь пирог, новоявленная хозяйка Биндабурры была так горда собой, что с трудом позволила своему компаньону съесть его.

Время летело незаметно для Дороти. Она готовила, убирала, мыла посуду, приводила в порядок комнаты, которые не открывались несколько лет. Во второй половине дня они с Гатри занимались сортировкой бумаг в офисе ее дяди, хотя решение, что оставлять, а что выбрасывать, принимал все-таки он, Гатри.

Но по вечерам, когда она была свободна, Дороти не находила себе места. Ее муки начинались около шести, когда возвращался Гатри, отряхивая пыль с сапог на ступеньках веранды и снимая шляпу. И каждый раз Дороти мечтала, чтобы ее сердце не замирало, едва лишь стройная худощавая фигура покажется в дверях кухни, и каждый раз оно замирало, а потом уходило в пятки, так что дыхание перехватывало.

Иногда она жалела, что вообще предложила быть им друзьями. Было намного легче, когда они цапались друг с другом, легче не забывать, как он был ей неприятен. А теперь весь вечер она лихорадочно пыталась отвлечь свое внимание от его лица, от морщинок под глазами, от длинных смуглых пальцев, держащих банку с пивом. Она не могла забыть, каким теплым и уверенным было прикосновение этих рук, и что она чувствовала, когда они прижимали ее к себе.

А что чувствовал сам Гатри, определить было невозможно. Он был невыносимо вежлив и держал себя подчеркнуто сдержанно, что только усиливало напряжение, возникшее между ними. Он ни разу не прикоснулся к ней, намеренно избегая физического контакта; и, несмотря на их дружелюбие по отношению друг к другу, друзьями их назвать было нельзя.

Когда вода в протоках спала, вернулись работники: Джим, Гарри и Даррен. И хотя они были тихими, малообщительными и крайне робкими людьми, их общество превращало обед не в такое суровое испытание. Но под вечер они расходились, и Дороти опять оставалась наедине с Гатри. Дни стояли теплые и солнечные, но по ночам температура резко падала, и Дороти разводила огонь в камине в гостиной. Гатри усаживался в большое кресло с высокой спинкой и погружался в чтение, она пыталась следовать его примеру, но так и не сумела продвинуться дальше шестой страницы. Книга лежала раскрытая у нее на коленях, а глаза невольно начинали наблюдать за Гатри до тех пор, пока он не поднимал голову, с удивлением глядя на нее. Тогда она снова торопливо опускала глаза в книгу.

Дни шли, и со временем эта взаимная вежливость становилась все более и более напряженной, пока однажды не разразилась буря. В этот день они заканчивали переносить бумаги в новый кабинет. Комната, которая поначалу казалась такой большой, постепенно становилась все теснее: они перетащили в нее письменный стол и две тумбочки с выдвижными ящиками. В образовавшемся ограниченном пространстве никак нельзя было избежать случайных прикосновений. И каждый раз, когда это происходило, Дороти чувствовала что-то вроде электрического разряда, который пробегал между ними.

Как и большинство ссор, эта началась с сущего пустяка. Дороти с большой пачкой счетов в руках наклонилась, чтобы положить их в средний ящик одной из тумбочек, а в это время Гатри, укладывавший что-то в другой, выпрямился и слегка задел ее плечом. Дороти отшатнулась так, словно ее ужалили, и выпустила из рук пачку бумаг, которые рассыпались по всему полу.

— Ну посмотри, что ты наделала! — сказал Гатри раздраженно. — Я весь вечер вчера раскладывал их по датам! Ты нё могла бы быть немного поосторожнее?

— Я ничего бы не рассыпала, если бы ты не толкнул меня так! — ответила Дороти и, опустившись на колени, принялась собирать разлетевшиеся листочки.

— Толкнул? — Гатри уставился на нее в изумлении. — Да я едва до тебя дотронулся!

— Ты налетел на меня как десятитонный грузовик!

— Не смеши! — Он тоже присел на корточки и стал помогать ей собирать бумажки, которыми был покрыт весь пол. — Почему ты все так драматизируешь?

— Ничего я не драматизирую!

— Ну да! Ты все на свете преувеличиваешь. Для тебя не бывает прохлады — всегда мороз; небольшой дождик — это ливень; раннее утро — не утро, а середина ночи; если ты слегка порежешься — все, это инвалидность на всю жизнь. Я бы тебе посоветовал смотреть на вещи проще, но могу представить, что и это ты возведешь в крайность!

Всего несколько секунд потребовалось на то, чтобы от их вежливости не осталось и следа. Дороти хватала счета, не заботясь о том, что они помнутся.

— Я не виновата, что ты такой зануда и не можешь ужиться с кем-нибудь, кто хоть чем-то отличается от тебя!

— Конечно, ты считаешь, что если кто-то ведет образ жизни, отличный от твоего, то он зануда! — Глаза Гатри были холодными, а рот скривила усмешка. — Не сомневаюсь, что эти твои актерские штучки прекрасно проходят с твоим драгоценным Ральфом, но на меня они не производят никакого впечатления!

— Да что может произвести на тебя впечатление?!

— На меня произвело бы впечатление, если бы ты прилагала хоть какие-нибудь усилия, чтобы научиться вести себя как подобает.

— Нечего учить меня, как мне следует себя вести! — гневно отрезала Дороти, ее зеленые глаза метали молнии. — Половина Биндабурры принадлежит мне, и я могу вести себя здесь так, как мне угодно.

Издав возглас нетерпения, Гатри сунул ей в руки собранную им пачку бумаг, и Дороти швырнула их в общую кипу.

— Сколько можно носиться с этой бредовой идеей? — сказал он. — Тебе здесь явно не место, а ты уперлась, как ослица. Если тебе что-то не нравится, почему бы тебе не отправиться домой?

— А тебе бы этого хотелось, не так ли? — набросилась на него Дороти, изливая в гневном крике накопившееся напряжение. — Ты делаешь все возможное, чтобы заставить меня убраться, да?! Ты думаешь, что я клюнула на эту чушь с соглашением? Да это был всего лишь способ сэкономить на домохозяйке! — Она сердито откинула с лица волосы и, повернувшись, взглянула на него горящими глазами. — Что ж, надоело вставать посреди ночи — ах, прости, рано утром, — чтобы готовить твой омерзительный завтрак. Мне надоело мыть посуду, драить пол и чистить овощи! И мне надоело возиться с этими дурацкими бумажками! — Дороти схватила только что собранную пачку, подбросила ее к потолку и поднялась на ноги под листопадом счетов. — Но если ты думаешь, что это заставит меня убраться отсюда, то ты сильно ошибаешься! Это значит только, что тебе придется самому собирать эти счета! — С этими словами Дороти стала пробиваться к двери.

— Куда ты? — осведомился Гатри.

— Пойду, прогуляюсь.

— Где ты собираешься гулять?

— Прогуляюсь по моей собственности, — сказала Дороти с апломбом. — Причем это совсем не твое дело.

— Это будет моим делом, если ты потеряешься!

— Нигде не потеряюсь, — прошипела она. — Я еще не полная дура. И, поскольку это моя собственная земля, я буду гулять где мне только захочется!

Захлопнув за собой дверь, Дороти побежала по коридору к веранде, спустилась по ступенькам во двор, а оттуда направилась к протоке. Это место было ей уже хорошо знакомо, в последнее время она часто прогуливалась здесь на закате, поджидая, пока работники не придут к обеду. Но тенистая протока на этот раз была не в силах успокоить ее возбужденные нервы. Необходимо было пройтись, чтобы выветрилась накопившаяся злость.

Недолго раздумывая, Дороти повернула налево, вдоль линии протоки. Вода уже существенно спала. В ее спокойном течении отражались белые ветви эвкалиптов. Иногда среди них попадались другие деревья, названия которых она не знала.

Дороти шла вдоль крутого берега, пробираясь сквозь заросли кустарника. Когда они сменились редкими деревьями, Дороти повернула в сторону, погруженная в свои мысли, вновь и вновь возвращаясь в памяти к словам Гатри: «Тебе здесь явно не место!»

Он ненавидел ее и ее «актерские штучки». Ну и черт с ним! Дороти обнаружила, что плачет, и сердито смахнула слезы со щек. После этих длинных напряженных вечеров она уже начала подумывать о том, чтобы уехать, но теперь — черта с два!

Дороти шла все дальше и дальше, не обращая внимания, что деревья становились все реже и приземистей, так что некоторые стали больше напоминать редкую низкую поросль. Она остановилась в изумлении, лишь когда оказалась посреди безграничной каменистой равнины, поднимающейся невысоким пологим холмом. Но возвращаться домой Дороти не собиралась. Гатри наверняка снова начнет обвинять ее в том, что она все драматизирует и преувеличивает.

На всякий случай Дороти выбрала себе ориентир в виде необычного высохшего дерева: его раздваивающийся ствол устремлялся к небу в форме буквы V, и с вершины холма она, несомненно, легко его заметит, а от него ей будет легко вернуться к протоке.

Когда Дороти добралась до вершины холма, то почувствовала невероятную усталость. Холм оказался несколько дальше и круче, чем она ожидала, и, усевшись на невысокий плоский камень, она огляделась по сторонам: в некотором отдалении в пелене серовато-зеленой растительности скрывалась протока, а вокруг простиралась бесплодная каменистая пустошь, отсвечивающая металлическим блеском на солнце. В этом почти фантастическом пейзаже было только два цвета — жгучая синева неба и красно-коричневая монотонность равнины. Кому может прийти в голову жить в таком пустынном месте?

Дороти положила руки на колени. Если здраво рассудить, что она сама делает здесь? Почему бы ей не последовать совету Гатри и не вернуться домой, в мир, который был ей хорошо знаком?

Она подумала о своей жизни в Лондоне, о квартире, которую она делила с подругой, ленчах и вечеринках, об этом беспокойном, полном слухов актерском мире. Он составлял всю ее жизнь до тех пор, пока она не приехала в Биндабурру, но теперь он казался ей таким далеким. Дороти не представляла себя больше в нем и грустно подумала, есть ли ей теперь вообще где-либо место.

Самое удивительное, что она никак не могла вызвать в памяти облик Ральфа. То, что в течение многих месяцев вызывало у нее учащенное сердцебиение, теперь превратилось лишь в неясное воспоминание. Она закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на образе Ральфа, но вместо него она увидела суровое лицо Гатри. Дороти была потрясена тем, с какой четкостью она представляла каждую его черту.

Она поднялась в волнении. Что она скажет, когда вернется в усадьбу? Неожиданно ей больше всего на свете захотелось быть там.

Она стала искать дерево в виде буквы V и с ужасом заметила, как много вокруг таких сухих деревьев. Какое же из них она выбрала ориентиром?

Неприятный холодок пробежал у нее по спине, но она заставила себя не поддаваться панике и стала спускаться с холма в направлении, которое ей показалось верным. Крайняя однообразность ландшафта, однако, сбивала с толку, а когда она вошла в лес, все направления показались одинаково верными. Конечно, протока должна находиться впереди, говорила она себе, но не достаточно ли долго она уже идет, не пора ли ей наконец наткнуться на воду?

Как жаль, что она была так сердита и не догадалась помечать свой путь! Дороти резко остановилась. Нет, она явно пошла не в ту сторону.

Дороти открыла рот, чтобы сказать что-нибудь в свое оправдание, но не смогла выговорить ни слова. С побелевшим лицом она только смотрела на него, отчаянно борясь с наворачивающимися на глаза слезами. Гатри увидел, что Дороти с силой прикусила дрожащие губы. Он тоже открыл было, рот, чтобы изречь нечто суровое, но вместо этого протянул ей руки и крепко прижал к себе так, что она уткнулась рыжеволосой головой ему в плечо и по-детски расплакалась.

5

Тело Гатри было сильным, удивительно крепким. Дороти прильнула к нему, смущенная своими слезами, но бесконечно благодарная, что он позволил ей найти опору в его объятиях.

— П-прости, — пробормотала она сквозь слезы. — Прости меня…

— Ты цела? — Голос его был твердым, но она услышала в нем тревогу и нежность.

Она кивнула головой.

— Д-да.

— Дороти, где ты была?

— Я не знаю, — ответила она сквозь слезы, не отнимая головы от его плеча. — Я зашла очень далеко и была слишком сердита, чтобы замечать дорогу. — Она вздрогнула, вспомнив свое путешествие, и прижалась к нему еще крепче. — Я думала, что с легкостью найду протоку, но я пошла не в том направлении. Я думала, мне никогда не удастся выбраться оттуда. — Она горько вздохнула. — Мне было так страшно! Ты был прав, здесь мне совсем не место. Гатри вздохнул.

— Я был просто в плохом настроении, Дороти. Ты должна знать, что я не имел в виду и половины из того, что сказал.

— Ты имел это в виду, — ответила Дороти приглушенно.

— Ну, хорошо, прости меня, — ответил Гатри. — Я потерял контроль над собой и сорвал на тебе зло. Я чуть с ума не сошел от беспокойства, что с тобой могло что-то случиться, укоряя себя за то, что отпустил тебя в таком состоянии.

— Ты не виноват, — пробормотала она. Слезы на ее глазах уже высохли, но покидать его объятия она не торопилась. — Я опять сделала из всего трагедию, как всегда. Ты был прав и здесь. Терпеть не могу эту твою вечную правоту, — добавила она, и эта фраза была так характерна для нее, что Гатри невольно улыбнулся.

— Наши отношения стали несколько натянутыми в последнее время, не так ли?

— Было лучше, когда мы не были так вежливы друг с другом. — Его крепкая грудь и ровное дыхание успокаивающе действовали на Дороти, но неожиданно охватившая ее застенчивость не давала поднять глаза. И что такое на нее нашло, что она вдруг так по-детски расплакалась?

— Ну, это легко исправить, — заметил Гатри с веселой ноткой в голосе. — Давай теперь договоримся быть невежливыми.

— Прекрасно, — пробормотала Дороти. Она ожидала, что он оттолкнет ее после этих слов, но Гатри словно бы и вовсе забыл, что обнимает ее. Он опустил подбородок на ее спутанные волосы и рассеянно поглаживал рукой по спине. Дороти почувствовала себя как-то странно расслабленной. Пальцы ее дрожали от желания погладить его широкую мускулистую грудь, к которой она так отчаянно припала сначала. Страх, усталость и напряжение прошли, и она подумала, что стоит ей лишь чуть-чуть приподнять голову, и она коснется губами его шеи, вдохнет его запах. А если и он опустит свое лицо…

Было уже почти совсем темно. Попугайчики скрылись наконец в своих гнездах, и воздух был тих и прохладен. Мир для Дороти заключался сейчас в биении ее собственного сердца и мерном дыхании Гатри. В его руках она чувствовала себя в полной безопасности, как в теплом и уютном доме…

— Ну что, теперь лучше? — спросил он, словно очнувшись.

Дороти нехотя кивнула, и он разжал объятия и мягко отстранил ее от себя. Последовала неловкая тишина.

— Ну, кто первый начнет грубить? — произнес, улыбнувшись, Гатри.

— Что-то меня не тянет грубить сейчас, — призналась Дороти, глядя на носки своих туфель.

— В таком случае ты действительно плохо себя чувствуешь!

Она покачала головой.

— Я чувствую себя глупо.

— Пойдем, ты замерзла, — заботливо проговорил Гатри. Он открыл дверь и нахмурился, заметив, как она хромает. — А что у тебя с ногой?

Дороти рассказала, как она перелезала через валуны.

— И ты шла с подвернутой щиколоткой? — с удивлением проговорил он. — Как ты умудрилась забрести так далеко?

— Не знаю, — честно призналась девушка. — Но теперь мне до конца жизни хватит впечатлений от австралийской провинции, на которую я сегодня насмотрелась!

— Да что ты, ты ничего еще здесь толком не видела, — сказал Гатри, когда дверь захлопнулась за ними. — Думаю, пора мне показать тебе настоящую Биндабурру. Ребята, похоже, вполне справятся пару дней без повара. Завтра я возьму тебя и покажу, что тебе все-таки досталось в наследство.

— А нам придется идти пешком? — с опаской поинтересовалась Дороти. После сегодняшних приключений она сомневалась, хочет ли она еще бродить по окрестностям.

Улыбка Гатри блеснула в полутьме.

— Да нет, если мы пойдем пешком, мы немного увидим, — сказал он. — Особенно с твоей больной ногой. Ты умеешь ездить верхом?

— Нет, — твердо ответила Дороти. Однажды она попробовала прокатиться на лошади, больше она такого не сделает.

— Ну в таком случае мы отправимся на моем мини-тракторе, — сказал Гатри, но потом засомневался. — Впрочем, если ты не хочешь, мы можем остаться дома.

Дороти остановилась, пораженная открытием, что ей было все равно, где находиться, лишь бы только Гатри был рядом. Радуясь, что темнота скрыла выражение ее лица, она сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя.

— Нет, я поеду, — сказала она, наконец.

Они выехали на следующее утро после завтрака, когда солнце было еще невысоко над горизонтом. Дороти вела себя тихо под впечатлением вчерашних переживаний и неожиданно открывшейся ей глубиной новых чувств к Гатри. Она никак не могла избавиться от воспоминания о том, как спокойно и уютно было ей в его объятиях. Вновь и вновь она повторяла себе, что это явилось просто результатом пережитого испуга и нервного истощения, но этим нельзя было объяснить то жгучее желание поднять голову и прикоснуться к нему губами. Дороти сопротивлялась этим воспоминаниям, но в конце концов, была вынуждена признаться себе, что хотела тогда, чтобы Гатри поцеловал ее. Она хотела этого больше всего на свете.

А сейчас она сидела возле него в кабине трактора, повторяя про себя, что теперь при свете дня все будет по-иному. Невозможно было представить, что не прошло еще и двух недель с тех пор, как она сидела в этой кабине в первый раз, не подозревая, какие чувства разбудит в ней этот человек. Неужели вообще были такие времена, когда она не знала Гатри, не знала, как сильны и нежны его руки, как теплы его губы?..

Как и обещал, Гатри показал ей Биндабурру, которая сильно отличалась от той, которую она видела вчера. Или все показалось ей в ином свете лишь потому, что он был рядом? На целые мили вокруг тянулась та самая каменистая равнина, но если вчера она была унылой и сумрачной, то сейчас глаза Дороти наслаждались захватывающей панорамой бескрайних просторов, залитых солнечным светом. Огромное небо пылало синевой, а солнце отражалось ослепительными бликами на камнях. Островки крошечных диких цветочков пестрели среди голубовато-зеленой травы. Дороти увидела небольшое стадо пятнистых черно-белых коров. Гатри остановил трактор и стал оживленно рассказывать, как содержится скот в Биндабурре. Дороти кивала с умным видом, стараясь не обращать внимания на то, как тень от шляпы падала на его лицо.

Затем они поднялись на одну из дюн. Издали дюны казались небольшими красноватыми холмами, отороченными внизу поясом трав, расцвеченных желтыми маргаритками, и Дороти была удивлена их настоящими размерами. Дюны поднимались высоко в небо, и требовалось немало усилий, чтобы добраться до их вершины. Зато теперь Биндабурра была видна как на ладони. Гатри с гордостью оглядел обширные земли поместья и взволнованно сказал:

— Это и есть Биндабурра!

— Она так много для тебя значит? — Дороти уловила волнение в его голосе.

Гатри, усевшись на песке и подперев голову рукой, устремил глаза вдаль.

— Я вырос на рассказах о Биндабурре, о том, как много приходилось работать ее обитателям, чтобы выжить в этих краях, — произнес он задумчиво. — Биндабурра всегда была для меня чем-то особенным. Мой отец приобрел другое имение, после того как дед продал Биндабурру. Но он не мог примириться с тем, что Биндабуррой владел Стив, а не он. Некогда они были друзьями, но затем поссорились и никогда больше не разговаривали. У них обоих был тяжелый, упрямый характер. — Гатри покачал головой при воспоминании. — Мой отец все время тосковал по Биндабурре и мечтал вернуть ее. Некогда это было одно из самых богатых имений Австралии. Стив любил Биндабурру так же, как и любой из О'Нилов, но у него не хватало денег, чтобы сделать ее вновь процветающей. У меня есть деньги, и я верну Биндабурре ее былую славу.

Дороти сидела возле него на мягком песке и глядела в сторону усадьбы. Конечно, она не испытывала таких чувств, как Гатри, но после его слов она впервые почувствовала, что значит владеть Биндабуррой. Гатри дал ей старую широкополую шляпу ее дяди, чтобы спрятаться от жгучих лучей солнца, правда, легкий ветерок смягчал жару, и погода напоминала один из пригожих летних деньков в Англии. Дороти лениво просеивала сквозь пальцы горстку песка, и странное ощущение тихого приятного покоя разливалось по ее телу. Она сидела, прислушиваясь к звонкому пению птиц высоко в небе, Гатри полулежал рядом, его профиль резко выделялся на фоне бирюзового неба.

Это счастливое ощущение покоя не покидало ее и во второй половине дня, когда они колесили по пыльным проселкам, время от времени поднимая брызги в лужах, оставшихся местами в колеях в память о дождях. Они остановились у небольшого пруда, окруженного величественными эвкалиптами, которые теперь уже казались Дороти такими же привычными, как некогда красные двухэтажные лондонские автобусы и тикающие счетчики такси.

Выбравшись из душной кабины, она почувствовала сильное желание искупаться: вода в пруду манила своей прохладой.

— У вас тут нет крокодилов?

— Крокодилов? — Гатри, возившийся в кузове трактора, поднял голову. — Нет, здесь чисто. А что?

— Я подумала, может, мне искупаться?

— Не советую, — отозвался Гатри. — Вода холодная.

— У нас в Англии, — напомнила Дороти, — купаются только в холодной воде.

— Лучше тебе просто ополоснуться из этого. — Он передал ей красное пластиковое ведро. — Я так обычно делаю. Если ты подождешь, я разведу костер и подогрею для тебя воду в котелке.

— Нет, я искупаюсь, — решила все-таки Дороти.

Гатри усмехнулся с недоверием, как ей показалось.

— Что ж, поступай как знаешь, но если ты передумаешь, то предложение остается в силе.

— Я не передумаю, — ответила она упрямо. — Мы, англичане, крепче, чем ты думаешь.

Она не догадалась захватить с собой купальник, и, хотя ей хотелось сбросить с себя всю одежду, мысль о глазах Гатри, могущих следить за ней, остановила ее: Дороти отправилась купаться в футболке.

У самого берега она обнаружила естественную площадку, образованную искривленными корнями деревьев и набившимися между ними песком и сухими листьями. Спустившись вниз, она заметила Гатри, набиравшего воду. Он был раздет до пояса, и Дороти залюбовалась его гладкой, коричневой от загара спиной, сильными мышцами, напрягшимися, когда он доставал ведро.

При ее приближении он обернулся, и его взгляд, в свою очередь, упал на ее стройные ноги. Дороти с независимым видом подошла к краю берега и попробовала воду. Она была не просто холодной, она была ледяной.

— Ты точно не передумала? — спросил Гатри с иронией, заметив, как она невольно вздрогнула от соприкосновения с водой.

— Передумала? — смело отозвалась девушка. — Конечно нет!

И прежде чем она действительно могла бы передумать, Дороти нырнула в воду. В первую секунду у нее перехватило дыхание. Она могла только лишь беспорядочно бултыхаться, отчаянно хватая ртом воздух.

Гатри обливал себя на берегу из ведра.

— Ну как водичка? — крикнул он, усмехнувшись.

— Прелестно, — сумела выдавить из себя Дороти, не желая уступать ему. — Весьма освежает!

Гордость заставила ее оставаться в воде все время, пока Гатри не закончил свою процедуру и не начал вытираться. Она так замерзла, что, пожалуй, и не смогла бы самостоятельно выбраться на берег, если бы Гатри не протянул ей руку.

— Я сдаюсь, — проговорил он, набрасывая на нее полотенце и энергично растирая. — Забираю обратно все свои слова насчет того, что ты недостаточно крепка. Я думал, что ты не продержишься и десяти секунд!

— Мне показалось, прошло десять часов! — призналась Дороти, стуча зубами. Но интенсивные растирания Гатри постепенно согрели ее.

Она села у костра и принялась расчесывать волосы; Гатри готовил чай. Он снял котелок с огня, бросил туда несколько чайных листов и оставил возле огня завариваться.

Согревшись и обсохнув, Дороти почувствовала прилив сил и бодрости. Воздух был чист и свеж, с привкусом эвкалиптовых листьев, что валялись во множестве под ногами, и кострового дымка. Попугайчики покрикивали и посвистывали над головой, а по озеру величаво плыл пеликан.

— Красиво здесь, — проговорила Дороти, когда Гатри стал разливать чай в эмалированные кружки. — Я только сейчас поняла, как здесь красиво.

— Это и есть настоящая Биндабурра, — сказал Гатри, протягивая ей кружку. Дороти приняла ее и подула на чай.

— Похоже, я все время думала, что бы приготовить на десерт и не подгорело ли что-нибудь в духовке.

На самом деле большую часть времени она думала о самом Гатри, но вряд ли стоило говорить ему об этом.

— Бедная Дороти! — Гатри присел возле нее на поваленный ствол дерева, аккуратно проследив, чтобы случайно не коснуться ее. — Дома, наверное, ты не раздумывала подолгу, что приготовить на десерт?

— Нет, — неторопливо ответила Дороти. Ее лондонская жизнь показалась ей вдруг странно далекой и нереальной. Прихлебывая чай, она смотрела на воду, в которой отражалась ясная синева неба.

— Должно быть, тебе здесь очень скучно, — в голосе Гатри прозвучала странная нотка. — Готовка да уборка, наверное, не могут сравниться с актерской жизнью в Лондоне. Мне казалось, что ты должна рваться домой, к своему романтическому образу жизни.

— Все думают, что актерская жизнь полна романтики, но это не совсем так, — ответила Дороти. — Конечно, прекрасно, когда ты задействована в хорошей постановке, да и просто играть на сцене доставляет огромное удовольствие, но я большую часть времени просиживаю у телефона в ожидании звонка от агента или торчу часами на съемочной площадке, где ставят какую-нибудь «мыльную» оперу, чтобы сыграть случайную роль. На самом деле, все это весьма скучно. — Эта мысль только сейчас пришла Дороти в голову, и она очень удивилась ей.

— А я представлял, как ты продираешься к машине через толпу поклонников, чтобы пронести ночь в каком-нибудь шикарном клубе после очередного аншлага.

— Я тоже частенько такое представляю, — казала Дороти, слегка устыдившись. — Я притворяюсь, что я известная актриса, но это совсем не так. Вершиной моей карьеры явилась второстепенная роль в пьесе, которую свернули через две недели. — Она посмотрела в свою чашку, вспоминая, как разнесли эту постановку критики. — Это было просто ужасно.

— Ты меня удивляешь, — проговорил Гатри, изучая ее профиль. — Уж чего-чего, а умения держать публику в напряжении тебе не занимать, как я погляжу.

Дороти покачала головой.

— Это я в жизни актриса, а на сцене, по правде говоря, я не так уж хороша. Мой агент однажды сказала мне, что я растратила свой актерский талант за пределами сцены. Удивительно, как я только прошла в драм-школу, хотя мне там очень нравилось. Отец хотел, чтобы я занялась чем-нибудь более серьезным, например, поступила на курсы секретарей, но не думаю, чтобы из меня получился хороший секретарь.

Улыбка затеплилась в уголках рта Гатри.

— Да, для секретарши ты слишком взбалмошна.

Дороти покачала головой.

— Я была бы очень рада получить роль, — проговорила она, — хотя бы для того, чтобы доказать, что я чего-то стою. Между ролями мне приходится подрабатывать официанткой.

— Официанткам не по карману прыгать в самолет и мчаться в Австралию, — заметил Гатри.

— Отец одолжил мне денег, я уже говорила. Он сказал, что я должна поехать посмотреть Биндабурру, как того хотел дядя Стив. Пьесу как раз прикрыли, и на примете вроде бы ничего не было, так что я села на первый самолет и прилетела. Честно говоря, я была рада сбежать оттуда. Ясно было, что мне не суждено стать большой звездой.

Солнце потихоньку садилось, окруженное ореолом багрового и золотого цветов, светлая кора эвкалиптов окрасилась в нежно-розовую. Некоторое время они сидели молча, следя за двумя пеликанами, скользящими по водяной глади.

— Ну, по крайней мере, Ральф считает тебя звездой, — произнес Гатри как-то неохотно.

— Нет, это Ральф — звезда, — сказала Дороти уныло. — По крайней мере, будет ею. Он на самом деле хороший актер. — Она помолчала, разгребая носком туфли сухие листья. — Я не знаю, почему я сказала тебе, что он еще любит меня. Это было глупо с моей стороны. Я… Я думаю, что я просто не могла смириться с тем, что он больше меня не любит…

Дороти замолчала. Гатри, не глядя на нее, поправил костер.

— А что произошло между вами?

— А, обычная история. Ральф получил роль в популярном сериале и стал здороваться со звездами первой величины. Я больше не соответствовала его имиджу. — Дороти вздохнула. — Обиднее всего было то, что он завел роман с одной из актрис, участвующих в тех же съемках. У него не хватило духу сказать мне об этом самому. А когда я вывела его на чистую воду, он обратил все в шутку. Он сказал, что это ничего для него не значит, но этим сделал только хуже.

— И ты до сих пор чувствуешь себя преданной и оскорбленной?

— Да, — островок под ногой Дороти, свободный от листьев, становился все больше и больше. — У Ральфа была репутация Легкомысленного человека, и все мои друзья предупреждали меня об этом, но я была так уверена в себе, что не стала их слушать. Я говорила всем, что докажу, что они не правы, и было ужасно обидно признавать, что ошиблась все-таки я. — Дороти помолчала, вспоминая те горькие дни. — Да, преданной и оскорбленной, именно так я себя и чувствовала. — Она взглянула на Гатри. — А как ты догадался?

— С лучшими из нас случается подобное, — ответил он с кривой улыбкой на устах.

От мысли, что у него тоже был роман с какой-то женщиной, сердце Дороти сжалось. Что это могла быть за женщина, которую он любил и которая, судя по всему, тоже бросила его? Любит ли он ее до сих пор?

Дороти посмотрела на огонь.

— Ты поэтому еще не женился?

— Отчасти. Как и Стив, я понял, что это удачный выход.

— И ты еще любишь ее? — спросила Дороти у языков пламени.

— Нет. — Она почувствовала на себе его взгляд. — А ты еще любишь Ральфа?

Дороти подняла глаза и встретилась с его.

— Нет, — сказала она. — Больше нет.

Сумерки вокруг них сгущались. Дороти придвинулась поближе к огню. На ней был джемпер, но все равно холод давал о себе знать. Увидев, что она зябко ежится, Гатри принес свой толстый шерстяной свитер.

— Вот, надень, — сказал он. — Я так и знал, что ты не возьмешь с собой ничего теплого, и прихватил один из моих свитеров.

Дороти с благодарностью натянула его. Он был теплым и длинным, и она сразу почувствовала, как согревается в нем.

— Прекрасный свитер, спасибо. — Дороти неожиданно почувствовала какую-то необъяснимую застенчивость. Она поправила на себе свитер, представляя, как он выглядел бы на высокой худощавой фигуре Гатри. При этой мысли она посмотрела на него и заметила растерянность, тревогу и смущение — чувства, очень знакомые ей в последнее время.

Гатри разгреб угли, пристроил на них чугунную сковороду и принялся жарить бифштексы. Затем он снова развел костер, и они ели, глядя на языки пламени. Дороти была мало занята едой, она думала, как тепло и комфортно в его свитере и как еще теплее и комфортнее было бы в его объятиях.

Затем они сидели и смотрели, как из-за горизонта с удивительной быстротой поднималась луна, как ее плоский желто-золотой диск постепенно становился все четче и ярче. За пределами пространства, освещенного дрожащими языками костра, было совсем темно. Чувства Дороти обострились невероятно. Она смотрела, как хлопотал у костра Гатри, устанавливая котелок, чтобы вскипятить еще воды, и когда он поднял лицо, сердце девушки сжалось от внезапной ужасной мысли — она была влюблена в него.

Это было вовсе не безрассудное увлечение, которое охватило ее с Ральфом. Это была спокойная уверенность, что вот тут, возле костра, на берегу тихого озера, она нашла свою вторую половину. Глубина этого чувства потрясла Дороти.

— Что-то ты молчишь? — Голос Гатри вернул Дороти к действительности. — О чем ты думаешь?

О тебе! О том, как сильно я люблю тебя. О том, как я хотела бы лечь прямо на твердую землю возле тебя, обнять, и чувствовать, как твои руки ласкают меня, чувствовать вкус твоих губ на своих. Я хочу, чтобы ты обнял меня и сказал, что никогда не отпустишь.

— Я… Я думала, хорошо бы, чтобы дядя Стив был здесь, — соврала она.

Гатри подбросил в огонь еще одно полено.

— Он бы обрадовался, узнав, что ты приехала.

— Трудно поверить, что ты знал его лучше меня, — проговорила Дороти, вертя в руках листик. Сможет ли она признаться Гатри, что любит его? Сможет ли когда-нибудь?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь по-настоящему знал Стива. Я был знаком с ним только в течение последних полутора лет. Я впервые увидел его после смерти отца, и мы стали со Стивом партнерами. Только тогда я понял, какой он хороший человек. — Он помолчал, потыкав палкой угли. — Он, кстати, просто обожал тебя.

— Так если ты знаешь, что он обожал меня, почему ты не допускаешь, что он хотел оставить мне Биндабурру?

Гатри кинул свою палку на угли и поднялся.

— Нет, — сказал он. — Прости Дороти, но Стив этого не хотел. Он собирался оставить Биндабурру мне.

Дороти тотчас пожалела, что затронула эту тему. Она забыла, что представляла реальную угрозу планам Гатри. Он мечтал, чтобы Биндабурра полностью стала его собственностью, но этого не могло случиться, пока она останется тут.

Как она могла остаться, зная, что он мечтает, чтобы она уехала?

Как она могла уехать, зная, что никогда больше не увидит его?

Дороти лежала в спальном мешке, разглядывая ночное небо. Никогда еще она не видела столько звезд. Их было так много, и они были так ярки! Млечный Путь тянулся, словно светящаяся дорожка, прекрасный, таинственный, но невероятно далекий и равнодушный к ее отчаянию. Дороти заметила его слабое отражение в водной глади озера.

Гатри лежал неподалеку, за ним призрачно возвышались бледные стволы эвкалиптов. Трудно было сказать, спал он или нет. Было слышно только ровное мерное дыхание.

Почему именно он? Почему на его месте не мог бы быть кто-нибудь, вроде Ральфа, чей мир она могла разделить, для кого она не был бы помехой, кто любил бы ее и заботился, кто не оставил бы ее лежать тут в одиночестве под звездным небом…

Далеко вверху вспыхнула падающая звезда, Дороти закрыла глаза и загадала желание: проснуться утром, свободной от этой любви к Гатри. Но тут же ей захотелось, чтобы он повернулся и протянул с улыбкой руки навстречу ей, чтобы он притянул ее к себе, и они занимались любовью под луной, а потом она заснула в его объятиях, чувствуя себя в покое и безопасности.

Где-то далеко завыл динго, и вдруг Дороти показалось, что ее желание вот-вот сбудется: Гатри поднял голову и поглядел на нее. Пусть он улыбнется, молила она про себя. Пусть он протянет руки ко мне и притянет меня в свои объятия;

Но он только лишь слегка приподнялся на локте.

— Тебе хорошо? — тихо спросил он.

Дороти разочарованно вздохнула.

— Да, все прекрасно, — проговорила она с трудом.

— Ты не замерзла?

— Нет.

Ей показалось, что Гатри собирался сказать еще что-то, но в конце концов он улегся обратно, и снова воцарилась тишина.

Почему она ничего не сказала ему? Дороти повернулась на бок и подумала, что все к лучшему. Она не могла навсегда остаться в Австралии, к тому же было очевидно, что Гатри не испытывал к ней особо нежных чувств. Так какой смысл в ее признаниях? Так хотя бы ее гордость не пострадала. Но эта мысль не сделала Дороти счастливее. Она солгала, когда сказала Гатри, что все было прекрасно. Все было очень плохо.

6

Разве любовь должна приносить страдания? — горестно думала Дороти, когда они возвращались домой на следующий день. Гатри подробно рассказывал, как идут дела в Биндабурре, и Дороти стоило огромных трудов изображать интерес. Постепенно между ними снова возникло отчуждение. От вчерашней счастливой умиротворенности не осталось и следа, лишь горькое чувство отчаяния.

Они вернулись в усадьбу к концу дня, успев осмотреть лишь небольшую часть огромного имения. Трактор подкатил к ступенькам веранды, и Гатри выключил двигатель. В первый момент никто из них не двинулся с места. Воцарилась напряженная тишина, а затем они одновременно заговорили и смущенно замолкли.

— Что ты говоришь? — спросил Гатри.

Но Дороти не могла найти нужных слов, чтобы выразить, что значило для нее это путешествие. Она надолго запомнит эти бескрайние просторы, ослепительное солнце, песчаные дюны и свою безнадежную любовь к этому человеку.

— Я хотела поблагодарить тебя, — запинаясь, проговорила Дороти. — Прогулка была очень… интересной. — Ее слова прозвучали так казенно, что она сама ужаснулась им.

По глазам Гатри нельзя было понять, что у него на уме.

— Я рад, что тебе понравилось, — ответил он ей в тон, и Дороти почувствовала себя убитой.

— Что ж… Я, пожалуй, пойду, позабочусь об ужине, — наигранно бодро произнесла она и вылезла из кабины.

Разговор за столом сводился большей частью, к работе, которую проделали работники во время отсутствия Гатри. Дороти в основном молчала, чувствуя себя несчастной и никому не нужной. Гатри, едва успев вылезти из трактора, тут же бросился осматривать молодых жеребцов — так, видимо, ему не терпелось вернуться к работе. И сейчас, казалось, разговор велся таким образом, чтобы подчеркнуть, что хоть она и поднялась на пару дюн и восхищалась видом на протоку, поросшую деревьями, все равно ей было здесь не место, и чем раньше она уяснит это, тем лучше.

Когда ужин подошел к концу, Дороти безмолвно убрала со стола, а затем объявила, что устала и отправляется спать.

Все пробормотали ей спокойной ночи, но было видно, что мысли их по-прежнему заняты телящимися коровами и починкой заборов. А Гатри лишь кивнул, даже не посмотрев в ее сторону.

Борясь с искушением хлопнуть что есть силы дверью, Дороти прошествовала по коридорам в свою комнату и отыгралась на своей двери. Но уж плакать-то она не станет!

Она сердито уставилась на свое отражение в зеркале. И с чего она взяла, что влюбилась в такого негодяя, как Гатри О'Нил! Он же относится к ней как к служанке — подай, принеси, помой, приготовь, — а в награду — чуть-чуть докатал по ее же собственным землям! Единственное, что успокаивало Дороти, это то, что у нее хватило ума не нести перед ним этот бред насчет любви. Хоть этого унижения удалось избежать!

Она вовсе не устала, но теперь ей придется просидеть весь вечер в комнате. Невеселая перспектива!

Дороти решила принять душ и надела на себя бледно-желтую пижаму, которую обнаружила в шкафчике дяди Стива. После нескольких стирок она осталась такой же мягкой, и Дороти очень нравился ее старомодный покрой. Закатав рукава и штанины и затянув поясок так туго, как только возможно, вокруг своей тонкой талии, она зашлепала по коридору в ванную.

К несчастью, душ занял немного времени, а Дороти предстоял еще долгий вечер, и тут она вспомнила о небольшой библиотеке в гостиной.

Это была смесь дешевых романов в бумажных обложках и пыльных фолиантов классиков, но Она надеялась все же найти там что-нибудь интересное для себя, что отвлекло бы ее от мыслей о Гатри.

Она шла по коридору, когда неожиданно дверь из кухни распахнулась, и оттуда появился Гатри. Дороти замерла на месте. В тусклом свете единственной лампочки без плафона она выглядела совсем молоденькой и невероятно стройной в этой пижаме лимонного цвета. В больших зеленых глазах застыло комическое выражение ужаса.

— Я думал, ты устала и легла спать. — Гатри направился к ней, лицо у него было каменным.

— Я и собиралась это сделать, — промолвила Дороти. Гнев ее куда-то вдруг исчез, и она почувствовала себя крайне неуверенно. — Я только хотела взять книжку в гостиной. — Почему она должна отчитываться перед ним?

— Значит, ты не так уж и устала, если собираешься читать?

Резкость в его голосе пробудила в Дороти чувство непокорности.

— Я подумала, что это будет поинтереснее, чем слушать вашу беседу за обедом! — проговорила она ехидно. — Я должен знать обо всем, что произошло, пока нас не было, — немного раздраженно сказал Гатри.

— Можно подумать, что тебя здесь не было не два дня, а две недели!

— Многое может произойти за два дня, — холодно возразил он. — Я не могу просто так терять время, мне приходится затем наверстывать упущенное.

— Жаль, что моя компания для тебя всего лишь потеря времени! — бросила Дороти, и он вздохнул.

— Не будь глупой, Дороти. Я должен знать, что происходит в Биндабурре. И если ты хоть немного заинтересована в том, чтобы все здесь шло хорошо, тебе тоже следует интересоваться этим. Но ты же не можешь сидеть тихо в то время, когда говорят другие. Тебе нужно, чтобы все смотрели на тебя. Я выкроил два дня, чтобы показать тебе Биндабурру, но этого оказалось недостаточно, не так ли? Тебе нужно было всех смутить демонстративным уходом только потому, что не все внимание было обращено на тебя!

— Меньше всего я хочу, чтобы ты обращал на меня внимание! — прошипела Дороти, сжимая кулаки.

Гатри приблизился к ней на шаг.

— А чего ты от меня хочешь?

— Ничего я от тебя не хочу!

Гатри неторопливо взял ее за руку и притянул к себе.

— Так ли? — спросил он мягко. Другой рукой он поднял ее подбородок и большим пальцем задумчиво провел по губам. — Ты уверена?

Огромные зеленые глаза Дороти беспомощно посмотрели на него. Она с ужасом поняла, что он может погасить весь ее гнев одним лишь прикосновением. Его сильные смуглые руки по-прежнему сжимали ее запястье, но она легко могли бы вырваться. Если бы только хотела этого…

Строгость постепенно исчезала с лица Гатри, а на ее место приходило новое, гораздо более волнующее выражение, от которого ее сердце начинало биться все быстрее.

— Не этого ли ты хочешь? — продолжал он низким и глубоким голосом, наклонив голову и прикоснувшись губами к ее виску.

Дороти затаила дыхание.

— Нет, — прошептала она. Рука, которая ласкала ее лицо, скользнула под ее густые, с медным отливом волосы и принялась поглаживать шею, в то время как губы его продолжали дразнить Дороти нежными поцелуями.

— Этого? — выдохнул он.

— Н-нет, — произнесла Дороти, но так неуверенно, что почувствовала, как он улыбнулся.

— Нет? — Рука, державшая ее запястье, оставила его и медленно прошлась по ее спине. — Тогда, может, этого? — промурлыкал он, продолжая приближаться губами к ее рту.

И тогда Дороти сдалась: она обняла его и прижалась к нему.

— Возможно, — прошептала она.

— Твой голос звучит не очень уверенно, — поддразнил Гатри.

— Нет, теперь я уверена, — сказала Дороти. И тогда, поставив конец мучению, их губы встретились в глубоком жадном поцелуе. Теперь она ни о чем не думала. Она хотела только одного — слиться с Гатри и утонуть в этом блаженстве.

Она не знала, сколько времени они стояли в коридоре, целуясь в свете голой электрической лампочки, прежде чем Гатри увлек ее в свою комнату. Дороти никогда здесь раньше не была, у нее не было возможности рассматривать по-мужски скудную обстановку. Гатри прислонил ее к закрытой двери и взял ее лицо в свои ладони.

— Дороти, — проговорил он неровным, срывающимся голосом, покрывая поцелуями ее глаза, щеки и губы, — Дороти, ты уверена, что хочешь этого?

Ноги ее ослабли, лицо покраснело, волосы в беспорядке рассыпались по его рукам, а глаза были темны, в них горело желание, которого она уже не скрывала.

— Я уверена, — произнесла она, нежно проводя пальцем по его щеке. — Я абсолютно уверена.

Гатри перевел дыхание, снова наклонился, и припал к ней в долгом поцелуе, обещавшем наслаждение, которое ждало их впереди.

Дороти стояла неподвижно, пока он медленно расстегивал пуговицы на ее пижамной рубашке. Когда он стал ласкать ее груди, нежно касаясь сосков, огонь пробежал по телу Дороти. Гатри стал развязывать пояс, стягивающий ее пижаму на талии, и пижамные шаровары прошелестели на пол. Руки его двигались теперь уверенно, поцелуи стали более требовательными; Дороти, дрожа от нетерпения, расстегнула его рубашку, с наслаждением прижавшись, наконец, к его обнаженному торсу.

В следующее мгновение Гатри поднял ее и понес на старую кровать, которая протестующе скрипнула, но никто из них этого даже не заметил. Растянувшись подле нее, Гатри дал волю споим глазам и стал медленно рассматривать ее обнаженное тело, улыбнувшись ее судорожному вздоху, когда его смуглые пальцы принялись нежно путешествовать по ее гладкой коже.

— Знаешь, сколько я мечтал об этом? — хрипло спросил он.

— Сколько?

— С тех пор, как ты помахала мне тем смешным зонтиком, — сказал он, пока рука его продолжала свой путь.

— Я не верю, — поддразнила она. — Тогда ты был вовсе не рад меня видеть!

— Хорошо, — уступил он. — Тогда с тех пор, как ты вошла вечером на кухню и я увидел этот непокорный взгляд твоих огромных красивых глаз. Почему ты решила, что я был враждебно настроен?

— А почему ты решил, что я была враждебно настроена? — мягко отозвалась Дороти.

Гатри наклонился над ней так, что лицо его оказалось прямо напротив ее лица, и в глазах его было столько любви, что Дороти буквально содрогнулась от счастья.

— Я думал, ты хотела Ральфа, — напомнил он.

— Нет, — сказала Дороти, притягивая его к себе. — Я хотела только тебя.

Какое наслаждение было иметь наконец возможность прикасаться к нему! Она с упоением провела руками по его спине. Тело его было таким сильным, ей хотелось гладить и ласкать его, дать ему такое же наслаждение, какое он давал ей.

— Всю ночь вчера я смотрел на звезды и думал, как ты близко, — признался Гатри. — Думал об этом.

Выпрямив ее руки, Гатри прошел поцелуями по ее ладони, запястью, дойдя до плеч и шеи, а потом вниз, вдоль всего тела, не пропуская не единого углубления на нем, пока она не содрогнулась от сладкого мучения, впилась пальцами в его плечи.

— Пожалуйста… — выдохнула Дороти, почти испуганная тем, с какой силой накатывалось на нее волна за волной желание, и сама не знала, умоляла ли его остановиться или, наоборот, продолжать.

Улыбнувшись, Гатри вернулся назад и, зарывшись пальцами в копну волос, приник почти яростно к ее рту. Дороти обняла его неистово, переполненная страстью, ослепленная чувством, о существовании которого она раньше даже и не подозревала. Гатри был на ней, и внутри нее и вокруг нее, наконец-то они стали единым целым. Глаза ее расширились, когда он увлек ее за собой на безумную вершину наслаждения, чтобы затем рухнуть вниз и обнаружить себя недвижимыми в объятиях друг друга.

В первое время лишь их отрывистое дыхание нарушало тишину, Гатри лежал на ней, зарывшись лицом в ее волосы. Глаза Дороти застилали слезы бесконечного счастья. Она поцеловала его и пригладила растрепанные волосы, он скатился на бок, не выпуская ее из объятий. Дыхание их постепенно приходило в норму, пока они лежали друг подле друга, счастливо улыбаясь, обмениваясь мягкими сладостными поцелуями и шепча слова любви.

Позже Дороти прильнула щекой к широкому плечу Гатри и глубоко вздохнула. Он обнял ее во сне, расслабленный и теплый, и она лежала, прислушиваясь к его ровному дыханию и чувствуя, как мерно вздымается его грудь под ее рукой. Ласково поглаживая пальцами его живот и бедра, она вспоминала наслаждение, которое он ей подарил.

Никогда еще Дороти не чувствовала себя так умиротворенно. Она не думала ни о прошлом, ни о том, что может сулить будущее, она не думала вообще ни о чем. В этот момент ей было достаточно просто лежать рядом с Гатри, погружаясь в сон под тихое ритмичное биение его сердца.

Ее разбудили теплые поцелуи и нежные прикосновения его рук.

— Просыпайся, утро уже пришло, — ласково прошептал Гатри в ее ухо.

Дороти открыла глаза и слегка потянулась в его объятиях.

— Не может быть, чтобы уже было пора вставать, — ответила она сонно, улыбнувшись его поцелуям.

— Ну, еще не совсем пора, — признался Гатри, приподнимаясь на локте. — Я просто хотел убедиться, что то, что было вчера, — не сон.

— А если и сон, то он мне очень понравился, — сказала Дороти и, наклонив его голову, подарила ему пни, сладостный поцелуй.

— Не могу поверить, что ты можешь быть так мила в такую рань, — поддразнил ее Гатри. — Должно быть, ты потихоньку привыкаешь к сельской жизни.

— Ты же раньше никогда не пробовал будить меня таким способом, — сказала она, переведя дыхание. Подчиняясь прикосновениям его рук, она прильнула к нему, и темное холодное утро было забыто, когда они снова погрузились в наслаждение, познанное ночью.

Когда прозвенел будильник, Гатри осторожно освободился из объятий Дороти и быстро оделся.

— Поднимайся, повар, пора вставать, — сказал он, передавая ей пижаму.

— А нельзя ли нам взять выходной и остаться в постели? — сонно произнесла Дороти.

— Где твое чувство ответственности? — притворно удивился Гатри, помогая ей натянуть рубашку, словно маленькому ребенку. — Подумай о голодных людях, которые ждут завтрака, — добавил он, застегивая пуговицы. — И подумай обо мне. — Он поцеловал ее напоследок. — И о том, что ждет нас сегодня вечером.

Дороти так и сделала: она думала о нем, моя посуду, подметая пол, готовя еду, и была вознаграждена, когда работники покинули дом после ужина и они с Гатри остались наконец, вдвоем.

Так происходило теперь каждую ночь. Дороти была словно заколдована счастьем, словно заново родилась. Она находила радость в каждой мелочи: в цвете моркови, которую она чистила к обеду, в хрусте сухих эвкалиптовых листьев под ногами во время прогулки к протоке, в прохладе и чистоте простыней, которыми она застилала кровать. Казалось, окно, в которое она глядела на мир, тщательно помыли, и все вещи лежали представляться ей в новом, улучшенном свете.

В образе жизни ее ничего не изменилось, она, как и раньше, готовила еду и поддерживала в доме чистоту; только теперь она была весела, жизнерадостна; даже работники обратили внимание на качество пищи, коренным образом улучшившееся. Правда, Дороти по-прежнему любила отдаваться мечтам, и мясо нет-нет, да и подгорало. Она, как и раньше, с трудом вставала по утрам, но никто больше не жаловался на ее плохое настроение. За столом она вся светилась от счастья и с интересом часами просиживала, слушая, как мужчины обсуждают, какую работу нужно выполнить. Она не забыла слова, что сказал ей Гатри тем вечером. Работники поначалу с подозрением восприняли этот ее неожиданный интерес, но вскоре, убедившись, что она искренне желает войти в курс дела, стали терпеливо отвечать на ее вопросы, и постепенно стена между ними исчезла. Теперь они уже подшучивали друг над другом, словно члены одной большой семьи.

Гатри на протяжении почти всего дня бывал в отъезде, и Дороти дорожила временем, которое они проводили наедине. Частенько по вечерам, когда он возвращался уставший и пыльный, они сидели на веранде в лучах заходящего солнца, пили пиво и разговаривали. Прильнув к нему, Дороти говорила себе, что вряд ли возможно быть счастливее, чем она. А когда захлопывалась дверь за последним работником, он поворачивался к ней с улыбкой и брал в свои объятия.

— Наше месячное соглашение завтра истекает, — сказал Гатри однажды в воскресенье, когда они наслаждались возможностью остаться в постели до восьми.

— Месяц? Неужели прошло так мало? — Дороти удивленно подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Ее рыжие волосы упали ему на лицо, и он аккуратно заправил их ей за уши, понежив руку в их мягком шелке.

— Кажется, что гораздо больше, правда?

Дороти не могла представить себе, что было время, когда она не знала его, даже не догадывалась о его существовании.

— Но нам не придется снова драться, правда?

Гатри улыбнулся.

— Я уверен, что мы сможем договориться о новых условиях. — Но тут его улыбка погасла. — Если ты, конечно, собираешься остаться.

Дороти заглянула в его глаза, ее собственные излучали теплоту.

— Я останусь, — сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать его.

Пальцы Гатри погрузились в ее волосы, чтобы удержать ее голову в таком положении, но в этом не было нужды, и он обнял ее.

Позднее, когда Дороти вернулась на землю со вздохом счастья, она возобновила прежний разговор.

— А не подразумевалось ли, что я к этому времени должна буду покинуть Биндабурру? — спросила она, лениво водя пальцем по его груди. — Я думала, что ты собирался создать для меня невыносимые условия, чтобы я поскорее уехала.

— Я изменил стратегию, — усмехнулся Гатри, — я понял, что ты слишком упряма, чтобы сдаться, а потом…

— Что потом? — Дороти погладила его волосы.

— А потом я обнаружил, что вообще не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал он.

Весь день эти слова не выходили у нее из головы. Они никогда не заговаривали о женитьбе до этого, и она была довольна тем положением вещей, которое существовало. В конце концов они ведь знали друг друга всего лишь месяц, и хотя Гатри фактически никогда не говорил ей, что любит ее, в этом не было нужды. Ральф был, наоборот, полон слов, но Гатри был полон действия, и он показывал ей, как любит ее, каждый раз, когда прикасался к ней. И пока этого ей хватало.

Они сидели за ленчем, когда услышали звук подъехавшей машины. Гатри вышел посмотреть, кто там, и вернулся назад в компании приятной на вид супружеской четы с четырьмя детьми, младшему из которых было на вид года три-четыре.

Они были первыми людьми, которых Дороти увидела в Биндабурре, и она впервые подумала, в какой глуши располагалось имение. От природы Дороти была очень общительной, любила шумные компании и была душой любой вечеринки. Вернуться обратно в Лондон ее вовсе не тянуло, однако она была рада возможности поболтать с новыми людьми.

Она просияла улыбкой, когда Гатри представил чету: Сьюзен и Элвин Стоун.

— Располагайтесь, я сейчас приготовлю кофе, — сказала она.

Когда Дороти вернулась с чашками, Гатри взглянул на нее через стол.

— Элвин только что рассказывал, что они привозят сюда детей уже три года. Стив разрешал им на неделю разбивать лагерь неподалеку от воды.

— Это правда, — неожиданно заговорил Джим, который открывал рот лишь в самых крайних случаях. — Мистер Маккуин всегда был им рад. Он говорил, что они хоть и городские, но все всегда делали правильно — следили за огнем и никогда не оставляли после себя никакого мусора.

Элвин Стоун был, пожалуй, несколько смущен этой неожиданной защитой.

— Мы живем в Сиднее, но хотим, чтобы дети научились любить природу, — объяснил он. — Мы познакомились с мистером Маккуином случайно, и он позволил нам расположиться на его земле, и нам так понравилось в этих краях, что с тех пор мы приезжаем сюда каждый год.

И сегодня мы приехали, чтобы спросить его, нельзя ли нам снова тут пожить… — Он помолчал немного. — Нам было очень тяжело узнать, что он погиб. Он был прекрасным человеком.

— Ваш муж считает, что мы могли бы снова остановиться тут, — добавила Сьюзен.

— Но только если ты согласна, — мягко вставил Гатри.

Дороти подумала, что как-то неловко было бы объяснять, что на самом деле они с Гатри не женаты.

— Разумеется, — сказала она. — Я уверена, что дядя Стив хотел бы, чтобы мы приняли вас, как он.

— Очень любезно с вашей стороны, — с благодарностью ответила Сьюзен. — У нас все есть с собой, так что мы ничем не будем вас тревожить.

Дороти было довольно жаль смотреть, как они уезжают. Ей было очень приятно поболтать с Сьюзен, она успела подружиться с детьми и сбегать с ними в курятник за яйцами, так что, когда пришло время возвращаться, ребят чуть ли не силком тащили в машину. Когда их джип отъезжал, они все высунулись в окна и долго махали Дороти.

— Смотрю, у тебя появились новые поклонники, — проговорил Гатри, подойдя к ней сзади и обняв. Работники уже вернулись к своим обязанностям, и они были одни на пыльной веранде.

Дороти прислонилась к нему спиной, положив руки поверх его рук.

— Похоже, они милая семья, — сказала она немного задумчиво. Интересно, каково было бы иметь детей здесь в Биндабурре? Их собственных детей…

— Приятно время от времени видеть новые лица, — заметил Гатри, по-своему истолковавший ее вздох. — Я забываю, как скучно тебе, должно быть, временами. Ты не привыкла к такой оторванности от мира.

— Мне совсем не скучно, — возразила она. — Я так счастлива, что мне не нужен никто, кроме тебя.

Он поцеловал ее в шею.

— Все равно ты большую часть времени проводишь наедине с собой. Тебе нужно бы почаще видеться с людьми.

— Чего мне действительно не хватает, так это магазинов, — призналась ему Дороти. — Иногда я скучаю по покупкам. Нет ли здесь где-нибудь поблизости магазина?

— Здесь нет ничего поблизости, — улыбнувшись, ответил Гатри. — Ближайший магазин находится в Уинтоне, но там ты вряд ли найдешь что-нибудь по вкусу. Если ты согласна подождать недельку, то мы слетаем в Сидней, и там ты сможешь купить все, что тебе угодно.

— Да мне на первых порах сойдет и что-нибудь попроще, — сказала Дороти, хотя идея поехать с Гатри в Сидней ей очень понравилась. — А сколько ехать до этого Уинтона?

— Часа полтора или два, в зависимости от дорог. Но сейчас мы слишком заняты.

— Я могла бы и одна съездить! — Гарри и Джим вытащили ее машину из грязи и пригнали в усадьбу, с тех пор она стояла без дела возле дровяного сарая. — Я же плачу за машину, могу же я, по крайней мере, хоть один раз воспользоваться ею?

Гатри выглядел довольно озадаченным.

— Мне не хочется тебя отпускать одну.

— Тогда я останусь в машине, как ты меня учил, и если я не вернусь до темноты, тогда ты сможешь выехать на поиски. Хотя не думаю, чтобы так трудно было найти дорогу.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы убедить его, и в конце концов Гатри согласился отпустить ее одну.

— Ты уверена, что точно знаешь, куда тебе ехать? — спросил он, когда она на следующее утро бросила на переднее сиденье список покупок.

Дороти помахала перед его носом картой, которую он нарисовал накануне, и поцеловала его на прощание.

— Не волнуйся, — сказала она весело. — Я вернусь раньше тебя!

7

Полная, радостного воодушевления, Дороти вывела машину со двора. Кто бы мог подумать, что она будет взволнована поездкой в магазин за мукой, сахаром, новой сковородой и щеткой?

Уинтон оказался одной-единственной широкой пыльной улицей посреди пустого места, непонятно как появившейся в такой глуши. Судя по надписи на указателе, до ближайшего города было, с одной стороны двести шестьдесят, а с другой — четыреста семьдесят шесть километров. В деревушке имелся бар с крытой верандой, медпункт, станция техобслуживания и крохотный полутемный магазинчик, полки которого были заполнены весьма странным ассортиментом товаров. Консервированные фрукты соседство-кали тут с тюбиками с пеной для бритья, чернослив — с тушенкой в банках, а печенье — с кремом от солнца. Там же имелось холодильное помещение, а также прозрачный шкаф со свежими овощами и фруктами, окруженный пластмассовыми стульчиками, и стенд с поздравительными открытками.

Разговорчивый мужчина за прилавком поведал ей, что грузовик с товаром приезжал только вчера и что теперь его не будет две недели, так что она очень даже удачно выбрала время для посещения. После недолгой беседы он узнал, кто такая Дороти и откуда она взялась. В это время в магазинчике находился только одни посетитель — худощавый, приятный на вид мужчина в кожаных брюках и модной долгополой шляпе. Он внимательно слушал их разговор, а когда узнал, что Дороти приехала из Биндабурры, подошел к ним.

— Боб Фибре, — представился он с чарующей улыбкой. — Так вы, значит, и есть та самая знаменитая племянница Стивена Маккуина?

Дороти обнаружила, что улыбается ему в ответ. Безусловно, он был привлекателен и обладал утонченными манерами, которые выглядели несколько неуместно в этом беспорядочно заваленном товарами магазинчике. При ближайшем рассмотрении она заметила, что сапоги его были тщательно начищены, он был одет в рубашку, сшитую на заказ, а ногти его были очень чистыми, и она удивилась, что он делает в такой дыре. Уж, во всяком случае, не работает, как Гатри!

Но чем бы он ни занимался, он определенно владел искусством обольщения. Прежде чем Дороти смогла понять, что происходит, она обнаружила, что завершила свои покупки и получила приглашение выпить пива в баре.

— Племянница Стива достойна еще не такого приема, — настаивал он, когда Дороти попыталась отказаться.

И она дала себя уговорить. В конце концов, Гатри сказал, что ей нужно побольше общаться с людьми, а трудно было представить кого-нибудь более приветливого и дружелюбно настроенного, чем Боб Фиоре. К тому же, похоже, он был хорошим другом дяди Стива, и она сразу почувствовала расположение к нему, хотя ее и смущало странное чувство, словно она уже где-то виделась с ним раньше.

— Гатри все это время, видно, держал вас при себе, — сказал Боб, когда они уселись за стойкой с кружками в руках. — Это ведь ваше первое появление здесь?

— Мы были заняты все это время, — ответила Дороти, немного смутившись.

— А Гатри постоянно занят!

Это замечание, весьма безобидное на первый взгляд, сопровождалось едва заметной гримасой неприязни, и Дороти удивленно посмотрела на Боба, пытаясь понять, в чем дело. Однако заметив, как она нахмурилась, он тут же улыбнулся открытой обаятельной улыбкой.

— Но скоро мы сможем это исправить. На следующей неделе в субботу у моей жены день рождения, и мы собираемся устроить небольшой барбекю у себя. Почему бы вам не приехать? С Гатри, разумеется… — добавил он после секундной паузы.

— Что ж… — Дороти сама не могла понять, почему колеблется. Ведь Гатри, несомненно, имел в виду нечто подобное, когда говорил, что ей надо общаться с людьми. Боб был обворожителен, и с его стороны было очень любезно пригласить почти незнакомую девушку, пусть она и была племянницей дяди Стива.

— Благодарю, — ответила она, решившись наконец. — Я с удовольствием буду у вас и уверена, что Гатри тоже.

Однако Гатри сразу же развеял ее уверенность на этот счет.

— Что ты ему сказала? — воскликнул он, когда Дороти рассказала ему о приглашении.

— Я сказала, что мы с удовольствием приедем, — повторила она удивленно.

— Никуда мы не поедем, — твердо оборвал ее он, поднялся со стула и подошел к перилам веранды, наблюдая, как над протокой резвятся попугайчики.

Дороти в замешательстве смотрела его спину.

— Да почему? Ты же сам хотел, чтобы я побольше виделась с людьми.

— Я не хотел, чтобы ты виделась с такими людьми, как Боб Фиоре.

— Но он такой милый! — возразила она.

— Ну конечно, милый! — Гатри резко обернулся к ней. — Я бы сказал, что он, пожалуй, слишком милый.

— Это просто смешно! — вспылила Дороти, начиная терять терпение. Всю дорогу обратно домой она мечтала о том, чтобы поехать на барбекю с Гатри и представиться в обществе как его будущая жена. А теперь он решил все испортить! — Ты не справедлив к нему! Он был приветлив и дружелюбен — а вспомни, каким ты был, когда я только что появилась здесь! — и я не вижу причины, почему нам нельзя принять его щедрое приглашение.

— Я не верю ему, вот почему! — проговорил Гатри сквозь сжатые зубы.

— Ты не можешь просто так без причины говорить, что не веришь ему!

Глаза Гатри сузились.

— Мои причины — это мое дело, — сказал он ровно.

— Прекрасно! — Дороти вскочила со своего места, сердитая и уязвленная тем, как Гатри просто-напросто заткнул ей рот. Ей казалось, что они доверяют друг другу гораздо больше. — Не важно, что я мечтала об этой вечеринке! Нет, я должна торчать дома, пока ты не созреешь для выхода в свет!

— Если ты так отчаянно рвешься из дома, можешь идти. Никто тебя не держит, — резко ответил Гатри.

— И пойду!

С минуту они молча глядели друг на друга.

— Я мог бы предвидеть, что ты попадешься на удочку Боба, — сказал он с укором. — Тебе же нравятся холеные и утонченные мужчины. Готов поспорить, что Ральф был именно таким.

Гатри был абсолютно прав: Боб именно Ральфа напомнил ей тогда, в магазинчике. Но Дороти вовсе не собиралась признаваться в этом.

— Если бы мне нравилась холеность и утонченность, я не была бы с тобой, — отозвалась она неприязненно. — К тому же я не могу понять, каким образом приглашение на день рождения жены может быть «удочкой»! А также я не могу понять, почему должна отказываться от возможности пообщаться с людьми лишь только потому, что ты глуп и твердолоб, что не можешь составить мне компанию.

Повернувшись, она направилась на кухню, гневно хлопнув дверью у него перед носом. Глаза ее, наполненные слезами, метали молнии. Она не могла понять, с чего это вдруг Гатри занял такую несносную позицию, и была оскорблена его нежеланием что-либо объяснить ей. Неужели они были недостаточно близки, чтобы не иметь друг от друга секретов?

За ужином обстановка была напряженной, по крайней мере для Дороти. У Гатри вокруг рта легли маленькие складки, однако ничто другое не выдавало его, и он был в состоянии вести неторопливую беседу о племенных быках. Дороти чувствовала, что вот-вот взорвется. Как он мог делать вид, что ничего не произошло! Она была потрясена и шокирована тем, как внезапно вспыхнула между ними ссора, и если бы Гатри имел хотя бы немного совести, он бы тоже переживал это.

Но его безразличие лишь еще больше злило Дороти, и когда Гатри заявил после ужина, что намерен более возвращаться к этому вопросу, она отправилась в свою старую спальню. Комната показалась ей тусклой и невеселой.

Дороти ворочалась с боку на бок, изнывая от тоски и одиночества, но гордость не позволяла ей первой сделать шаг к примирению. Почему он не мог прийти и извиниться перед ней? Она напряженно вслушивалась, не раздаются ли за дверью его шаги, не до ее ушей донесся лишь звук закрываемой двери и щелчок выключателя.

И на следующим день было не лучше. Гатри холодно пожелал ей доброго утра и продолжал обсуждать работу, которую предстояло сделать за день. После такого обращения Дороти сжала зубы и подумала, что напрасно она была так глупа, пролежав всю ночь без сна, гадая, страдает ли Гатри без нее. Конечно же нет, достаточно посмотреть На него, свежего, прекрасно выспавшегося, а теперь ему еще не терпится побыстрее отправиться на работу.

Все краски дня поблекли в глазах Дороти. Неужели она просто нафантазировала, что Гатри любит ее? Почему он никогда ей этого не говорил? Мрачное подозрение закралось в сердце Дороти. Она жалела, что вообще поехала в этот Уинтон и встретила Боба Фиоре, пригласившего ее на барбекю. Ей вообще ничего не хотелось делать без Гатри. Просто глупо ссориться из-за такой ерунды, решила она. Ну и что, что он не захотел рассказывать ей про Боба? Что это значило по сравнению с их счастьем? И почему она должна ждать, пока он первый признается ей в любви? Она может сама признаться ему. Какой смысл проявлять гордость, если это только делает ее несчастной? Дороти смотрела, как над водой пролетает пеликан, но мысли ее были заняты совсем другим. Как только Гатри вернется, она скажет ему, что он для нее дороже всех вечеринок, вместе взятых.

Она ждала его на веранде, он вернулся позже обычного, небо было освещено лишь полоской красного зарева над горизонтом.

Гатри остановился, увидев, как Дороти поднялась ему навстречу из темноты, и несколько мгновений они просто стояли и смотрели друг на друга. Он казался уставшим, и сердце Дороти сжалось при мысли, что, может быть, и он не спал этой ночью.

— Привет, — проговорил он осторожно.

— Привет. — Ее решимость пропала, уступив место какой-то глупой, нелепой застенчивости. — Ты поздно сегодня!

— Мы чинили забор, — сказал он. — Обратная дорога заняла у меня час; другие тоже опоздают. Обед может подождать?

Дороти кивнула. Эта подчеркнутая вежливость была еще хуже, чем ссора. Как можно признаться в любви этому холодному отчужденному человеку?

Последовала неловкая пауза.

— Гатри, — произнесла наконец Дороти, набравшись духу, но так и не смогла продолжить. Звук быстро приближающейся машины заставил их обоих обернуться. Машина остановилась, и из нее вышла Сьюзен Стоун в сопровождении двух старших детей, которые плакали.

Даже в темноте было видно, что на Сьюзен лица нет; Дороти бросилась вниз к ней навстречу, опередив Гатри.

— Сьюзен, что случилось? — спросила она взволнованно, обняв одной рукой ребят, а другой — бедную женщину. Та так дрожала, что не могла вымолвить ни слова.

— Бен, — проговорила она, наконец.

— Маленький? — Дороти почувствовала, как холодеет от испуга, припоминая малыша, который так доверчиво держал ее за руку, когда они отправились за яичками. — Что с ним? Он болен?

Сьюзен покачала головой.

— Он потерялся… Умоляю, помогите! Мы везде искали, но уже темно, а батарейки в нашем фонарике на исходе… Элвин все еще ищет… Бену всего четыре годика. Я думала, что он спит в палатке… О Господи, вдруг с ним что-нибудь случилось? — Она разрыдалась, охваченная отчаянием.

Побледнев, Дороти посмотрела на Гатри, веря, что он сделает что-нибудь. Он взял Сьюзен за плечи и повернул лицом к себе.

— Послушай, Сьюзен, я сейчас пойду, соберу мужчин, мы возьмем фонари и сразу же отправимся на помощь Элвину, но ты должна успокоиться и рассказать, где находится ваш лагерь.

Дороти смотрела, как под влиянием Гатри Сьюзен потихоньку стала приходить в себя. Она взяла себя в руки и рассказала, где у них был разбит лагерь, и он по-дружески похлопал ее по плечу.

— Молодец! А теперь я хочу, чтобы вы остались с Дороти. Я не стану говорить, чтобы вы не волновались, но мы с ребятами знаем это место лучше, чем кто бы то ни было, и мы отыщем Бена, уверен. Ты позаботишься о них, правда, Дороти? — добавил он, посмотрев на девушку поверх головы Сьюзен, и она кивнула, забыв перед лицом беды об их ссоре.

— Конечно!

Гатри побежал в направлении домиков работников, и две машины на скорости выехали за ворота.

Испуганные и подавленные, дети жались теперь к Дороти, и она обнимала их ободряюще.

— Они скоро найдут Бена, — сказала она им ласково, в то время как сердце ее сжималось от тревоги. Она помнила, как легко потеряться в этой местности, и если с ней это случилось при свете дня, то каково же маленькому мальчику ночью! Однако она оставила эти мысли, при себе. Сьюзен все время только тихо всхлипывала, и Дороти предложила всем пойти в теплый дом. Там она дала Сьюзен большую чашку горячего сладкого чая, а ребятам кусок шоколадного пирога, прежде чем выяснить, как все произошло.

Сьюзен оставила малыша спать в палатке, пока дети постарше играли у воды. Элвин собирал хворост для костра, а сама она оставалась все время возле палатки.

— Не могу представить, как он смог выбраться оттуда незамеченным, — проговорила она сквозь слезы, обхватив руками чашку. — Помню, я пошла разок взглянуть, как там ребята, но это было всего в нескольких метрах, так что меня не было самое большее две минуты.

Они обнаружили исчезновение Бена не сразу. Сьюзен удивилась, что он так долго спит, и пошла будить его. С тех пор они все охрипли от крика, прочесывая местность вокруг лагеря. Когда стало совсем темно, они поняли, что им требуется помощь.

— И т-тогда я приехала сюда, — закончила Сьюзен. — Я помню, что мы обещали не доставлять вам никаких хлопот, но так уж случилось…

— Вы поступили именно так, как нужно, — твердо уверила ее Дороти.

— Ваш муж был просто великолепен, — сказала женщина, вытирая глаза скомканным платком. — Он сказал немного слов, но я действительно поверила, что он найдет Бена. От него веет таким спокойствием, вы понимаете, о чем я говорю?

Дороти понимала. Ее лицо невольно помягчело.

— Вы чувствуете, что пока он рядом, ничего плохого не может случиться, да?

— Да, именно так. Я надеюсь… — Сьюзен замолкла, и рот ее снова задрожал, когда она подумала о сыне.

Рассудив, что встревоженной женщине и ее детям станет легче, если они займут себя чем-нибудь, Дороти усадила их делать бутерброды для спасателей. И действительно, щеки Сьюзен чуть-чуть порозовели, и дети тоже взбодрились на глазах, хотя ко времени, когда все было закончено, они уже валились с ног от усталости и нервного напряжения.

— Я принесу простыни, так что вы сможете сделать им постели тут, — предложила Дороти. — А пока вы будете готовить постели, я отвезу бутерброды мужчинам и вернусь с новостями как можно быстрее.

Она отчаянно надеялась встретить их, возвращающихся обратно, но машины по-прежнему стояли кольцом вокруг лагеря, и первое, что она увидела, открыв дверцу, было изможденное лицо Элвина Стоуна. Дороти была едва с ним знакома, но подошла к нему и обняла по-дружески, желая подбодрить.

— Я знаю, что вам сейчас не до этого, но попытайтесь немного поесть, — сказала она, наливая ему дымящегося кофе из термоса. В этот момент появился Гатри. Он выглядел бледным, но лицо его немного оживилось, когда он увидел Дороти с кофе.

— Спасибо, — сказал он, и, несмотря на весь ужас ситуации, Дороти почувствовала, как ее сердце потеплело, когда она увидела одобрение в его глазах.

Гатри свистнул остальным людям, когда все принялись за еду, обсуждая дальнейшие действия, Дороти взяла фонарь и отправилась вниз вдоль протоки. Она предполагала, что это место должны были обыскать в первую очередь, однако что-то ей подсказывало, что она на верном пути. Когда луч фонаря упал на зловещие силуэты камней, Дороти вздрогнула: она слишком хорошо помнила эти валуны.

— Бен! — позвала она тихо и, пробираясь между камней, повторила громче: — Бен!

Странное эхо повторило ее слова. Дороти никогда не смогла бы объяснить, что заставило ее посветить фонариком в расщелину между двумя валунами. Там, в черном углублении спал, свернувшись калачиком, маленький Бен.

Где-то вдалеке она слышала голоса, выкрикивающие ее имя, но ей не хотелось пугать спящего ребенка криком. Вместо этого она завернула его в теплый свитер Гатри и взяла на руки. Он оказался не таким, уж легким, но радость придала Дороти сил и ловкости, и она кое-как миновала валуны, выйдя к самому краешку берега протоки.

— Дороти! — услышала она голос Гатри, полный страха. Когда приближающийся лучик его фонаря замер прямо на ней, она остановилась и стала ждать. Ноги ее подкашивались от изнеможения.

Гатри подбежал к ней.

— Дороти, что, черт подери, ты… — Он резко остановился, увидев Бена у нее на руках, быстро подошел и забрал у нее ношу. Бен лежал так неподвижно, что Гатри со страхом посмотрел на Дороти. — Он не…

Она покачала головой.

— Он просто очень крепко спит, — сказала она, ее голос почему-то дрогнул.

Гатри пристально посмотрел ей в лицо.

— Пойдем, я отвезу вас обоих домой — хрипло проговорил он. — И ты расскажешь нам все…

Дороти так устала, что с трудом держалась на ногах, пока они шли к лагерю. Однако она хорошо запомнила лицо Элвина Стоуна, когда Гатри передал ему сына, и отчаянный взгляд Сьюзен, вышедшей на веранду навстречу им. Дороти приготовила еще чаю и бутербродов для всех, комнату для Сьюзен и Элвина. Бена закутали потеплее в одеяло — с ним было, похоже, все в порядке, если не считать того, что он замерз и был сильно напуган.

Наконец все успокоились и разошлись по своим местам. Дороти принялась собирать грязные чашки, но Гатри отнял их у нее.

— Ты уже достаточно сделала сегодня, — произнес он и раскрыл перед ней свои объятия.

Дороти прильнула к нему, уткнувшись лицом в его плечо, и Гатри нежно обнял ее.

— Ты героиня, — прошептал он. — Но не вздумай больше так исчезать! Когда я обернулся и увидел, что тебя нет… — Он сжал ее почти до боли, но Дороти не обращала на это внимания. — Похоже, я в первый раз в жизни так испугался.

— И я тоже, — проговорила Дороти, с ужасом вспоминая валуны. — Не знаю, что подсказало мне искать его там. Это такое место, там сколько расщелин и впадин, что ничего не стоило пройти мимо, не заметив ребенка.

— Если бы ты не догадалась заглянуть туда, мы, может быть, до сих пор искали его. — Гатри слегка отстранил Дороти от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. — Я очень горжусь тобой сегодня, — тихо проговорил он. — Сьюзен сказала, что ты была восхитительно спокойна и рассудительна все время, и даже на ребят произвело впечатление, как ты уверенно и без суеты готовила кофе и бутерброды. Ты заслужила больше, чем их симпатии, ты заслужила их уважение, а это очень даже неплохо для девушки, которая не умеет ездить верхом!

— Наверно, они думали, что я вообще ни на что не жалуюсь, если на них произвело такое впечатление приготовление кофе и нескольких сэндвичей, — сказала Дороти лукаво.

— Дело не только в этом. Они восхищались тем, как ты сохраняла присутствие духа в трудной ситуации. — Гатри сделал небольшую паузу. — Они, как и я, поняли, что ты можешь справиться со всем ничуть не хуже, чем все мы.

Дороти почувствовала, как слезы навернулись на глаза.

— Ты действительно так думаешь?

— Да, — спокойно ответил Гатри. — А кроме того, я думаю, что ты ужасно устала. И я тоже устал. Сегодня был длинный день. Я почему-то не мог уснуть сегодня ночью.

— Я тоже, — призналась она.

— Это был глупый спор, правда? — Его руки сжали ее еще крепче. — Я знаю, я вел себя как осел, прости меня.

— Я могла бы послушать тебя, — сказала Дороти тихо, не отрывая головы от его плеча. — Я прекрасно могу обойтись без этой вечеринки на самом деле.

— Дороти… — Гатри нахмурился. — Давай поговорим об этом после. Сейчас тебе нужно поспать.

Каким блаженством было забраться снова на его большую удобную кровать, горкнуть между прохладными белыми простынями и смотреть, как Гатри движется по комнате, снимает с себя одежду, улыбается ей. Глядя на его тело, Дороти чувствовала прилив нежности к нему, и когда Гатри лег рядом с ней, она повернулась к нему и нежно провела ладонью по его груди. Он вздохнул, и Дороти прижалась к нему. Он обвил ее рукой и принялся нежно поглаживать ее и целовать волосы. Однако прикосновения, которые должны были убаюкивать ее, произвели обратный эффект. Тело его было таким теплым и крепким, что Дороти почувствовала, как желание шевельнулось в глубине ее. Его неторопливые ласковые, руки так возбуждали ее!

— Я думал, что ты спишь. — Гатри старался придать голосу оттенок серьезности, но Дороти услышала в нем веселую нотку. Воодушевленная, она извернулась и поцеловала его.

— Я уже проснулась, — прошептала она. Гатри запустил пальцы в ее чистые волосы, притянул к себе ее голову и ответил таким же нежным поцелуем.

— Ты же была очень усталой, — удивился он, увидев, что от ее сонливости не осталось и следа. Затем Гатри засмеялся и добавил: — И я тоже.

8

— Мы всю жизнь будем вам обязаны. — Элвин Стоун энергично пожимал руку Гатри, пока Дороти целовала на прощание ребятишек. Бен, похоже, уже забыл о неприятном приключении, однако его родители решили вернуться в Сидней на пару дней раньше.

В глазах Сьюзен стояли слезы, когда она обняла сначала Гатри, потом Дороти.

— Нам так хочется подарить вам что-нибудь в знак благодарности.

Дороти улыбнулась.

— Что вы! Мы очень рады, что с Беном все в порядке!

— Я надеюсь, что эта история не отпугнет вас от наших мест? — сказал Гатри.

Она постоянно говорила «мы», «нас», а Гатри повторял «я». Не слишком ли она старалась выглядеть его женой, как, по всей видимости, считали Элвин и Сьюзен? Не принимала ли она желаемое за действительное? И сомнение закралось в сознание Дороти, когда она стояла рядом с ним, махая на прощание Стоунам. Их занятия любовью прошлой ночью были так же восхитительны, как и всегда, но Гатри ни словом не обмолвился о супружестве. А что, если он до сих пор ждет, что она продаст ему Биндабурру?

Но тут Гатри обернулся к ней с улыбкой, и ее, сомнения рассеялись.

— Я тоже хотел бы подарить тебе что-нибудь. — В его голосе было столько нежности.

— Я бы предпочла вечер вдали от плиты, — легко ответила Дороти.

— Решено, — ни секунды не медля, сказал он. — Ты хотела бы снова провести ночь под звездами?

Глаза Дороти загорелись от восторга.

— Еще бы!

— Тогда пообещай мне не бродить ночью одна!

— Я ни на шаг не отойду от тебя, — заверила Дороти.

День уже клонился к закату, когда Гатри остановил трактор у тихого пруда, окруженного тенистыми деревьями; воздух был пронизан каким-то неземным золотым светом. Гатри расстелил на земле прорезиненный матрас; Дороти уселась на него и стала наблюдать, как Гатри неторопливо готовил чай в помятом закопченном котелке.

Попугайчики безмятежно щебетали в ветвях, их звонкие голоса оттеняли царившую кругом тишину.

Дороти чувствовала тепло заходящего солнца. Его лучи отражались золотым огнем в ее рыжих волосах. Покой разливался по ее жилам. Она увидела пару симпатичных розово-серых попугаев-неразлучников и поднесла руку к глазам, защищаясь от ярких лучей, чтобы получше рассмотреть их. Не обращая внимания на крики попугайчиков-корелла, они обхаживали друг друга, чистили друг другу перышки и терлись головками. Зрелище было столь умилительно, что Дороти улыбнулась.

С этой улыбкой она обернулась к Гатри, чтобы показать ему неразлучников, но он сидел и смотрел на нее с таким выражением, что улыбка ее поблекла. Он, видимо, собирался передать ей чашку чая, но потом поставил ее на землю.

— Ты согласишься выйти за меня замуж? — произнес он дрогнувшим голосом.

Все сразу удивительным образом затихло, даже кореллы, казалось, замолкли. Захваченная врасплох этим вопросом, Дороти беспомощно уставилась на Гатри, замершего возле костра. Неужели она не ослышалась?

— Дороти, — взмолился он нетерпеливо. — Скажи что-нибудь.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Потому что я люблю тебя, — проговорил он, не отрывая глаз от ее лица. — Потому что ты нужна мне. Потому что я не могу представить свою жизнь без тебя.

Дороти показалось, что сердце ее раскрывается, наполняя все ее существо нежностью и любовью.

— Ты никогда не говорил раньше, что любишь меня, — сказала она медленно, наслаждаясь новым чувством.

— Ты должна была знать!

— Я догадывалась, — призналась она. — Но не была уверена. Почему ты никогда не говорил мне этого раньше?

— Потому что я не знал, любишь ли ты меня.

Улыбка затеплилась на губах Дороти.

— Ты должен был знать, — повторила она его же фразу, и в ответ услышала свою:

— Я не был уверен.

— Это… это так.

Тогда Гатри поднялся со своего места, приблизился к ней и взял ее руки в свои. Дороти почувствовала, как они дрожат.

— Ты любишь меня? — произнес он, словно не веря.

Глаза Дороти излучали тепло. Она пожала его руки в ответ.

— Да.

— Правда?

— Правда!

— Тогда ты выйдешь за меня?

— О да, — сказала Дороти, и оба они рассмеялись от счастья. — Да, да, выйду!

Целуясь и смеясь, они упали на матрас, страсть бурлила в их крови, кружила им голову, а потом смех их затих, когда они соединились в сладостном и долгом поцелуе. Завитки сухой коры впились Дороти в спину, но она не замечала этого. Она чувствовала только его ласковые руки и губы, силу, исходящую от его тела.

Свет постепенно превратился из золотого в оранжевый, а затем в огненно-красный; он скользил по двум красивым обнаженным телам, распластавшимся на резиновом матрасе, а они в это время открывали друг друга с неистовой страстью, познавая новые ощущения, новые радости. Наконец наступила кульминация, захватившая их бешеным ураганом чувств, что вынес их в тихую гавань успокоения…

Позже они сидели рядышком, обнявшись, и смотрели, как языки пламени пляшут в костре; вокруг них поднимались светлые стволы эвкалиптов.

— Когда мы поженимся? — спросил он.

— Скоро, — ответила Дороти. — Только сначала я должна рассказать об этом родителям.

— А они не будут против?

— Будут, пока не познакомятся с тобой, — согласилась она. — Мне придется поехать домой и убедить их, что я не совершаю ужасную ошибку.

— Мы поедем вместе, — сказал Гатри. — Тогда я смогу убедить твоего отца, что буду присматривать за тобой как следует.

Дороти положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

— Он, пожалуй, будет рад переложить эту ношу на кого-нибудь другого! Кажется, все эти двадцать четыре года он не переставал беспокоиться обо мне. А ты уверен, что сможешь выделить время на поездку в Англию?

— Ну, если ты согласна подождать несколько недель…

— Я согласна ждать, — Дороти счастливо вздохнула, — если я буду с тобой все это время.

Неожиданно Гатри сжал ее крепче.

— А ты уверена? — спросил он внезапно взволнованно.

— В чем? Что смогу ждать? — Она удивленно обернулась к нему.

— В том, что хочешь провести здесь свою жизнь, — проговорил он. — Конечно, ты освоилась здесь быстрее, чем я мог себе представить, но ведь прошло всего несколько недель. Ты же будешь вдали от семьи, от друзей, от своей актерской жизни, а будут дни, когда мне придется все время посвящать работе. А в Биндабурре может быть очень тоскливо, когда весь день сидишь один, а летом стоит такая жара, что трудно выйти из дома.

— Ты так говоришь, словно стараешься отговорить меня, — промолвила Дороти неопределенно.

— Нет, нет, что ты, — тут же ответил Гатри. — Я просто хочу убедиться, что ты обдумала свое решение и отдаешь себе отчет, как тяжело здесь может быть. Сейчас погода чудесная. Дни теплые и солнечные, а ночи прохладные, и трудно себе представить, когда жара под пятьдесят градусов и невозможно заснуть. — Он остановился, подыскивая нужные слова. — Я клянусь, что сделаю все от меня зависящее, чтобы тебе было хорошо, но ты должна знать, что порой тебе придется нелегко.

— В любом браке бывают такие периоды, разве нет?

— Конечно, — Гатри ласково погладил ее по щеке. — Из меня не Бог весть какой оратор, да?

— Да, нет, я все поняла, — сказала Дороти. — По крайней мере, мне так кажется. Ты боишься, что я смогу разочароваться в Биндабурре?

— Я не хотел бы, — ответил он, — чтобы ты приняла поспешное решение, о котором потом бы жалела. — Ты знаешь, моему отцу ты определенно придешься по душе, — призналась Дороти с полувздохом-полуусмешкой, глаза ее горели озорством. — Ты сделаешь из меня в конце концов самую практичную и рассудительную женщину на свете. Если так пойдет, то скоро я буду накидывать лассо на быков.

Гатри засмеялся, обняв ее еще крепче.

— А ты уверена, что ты не против?

— Да, пока я с тобой, — ответила она и получила поцелуй.

— Я начинаю склоняться к мысли, что нам все-таки можно сходить на ту вечеринку, — объявил Гатри, освобождая ее из своих объятий.

— Я не против, если мы и не пойдем. — Рядом с ним Дороти была на все согласна.

— Нет, ты была права. Тебе следует почаще встречаться с местными жителями. К тому же, — продолжал он, — думаю, пора мне снова увидеться с Бобом Фиоре и его женой.

Дороти резко поднялась, чувствуя, как холодок пробежал по ее спине.

— С его женой?

— С Шейлой. — Голос Гатри был полон горечи, и она вдруг поняла, кто вселил в него такое недоверие к женщинам.

— Так это в нее ты был влюблен? — проговорила Дороти спокойно.

Гатри подбросил в огонь еще одно полено.

— Мы собирались пожениться. — По лицу его, освещенному мерцающими отблесками костра, ничего нельзя было прочесть.

Дороти не хотелось ничего слышать про прежнюю его возлюбленную, но любопытство взяло над ней верх.

— Какая она была? — спросила она, отчаянно стараясь побороть в себе ревнивые чувства.

— Она была очень красивой, утонченной. — Гатри устремил свой взгляд на огонь, словно вспоминая. — Она была дочерью владельца небольшого имения неподалеку. Он и его жена боготворили Шейлу. Она была их единственным ребенком, и они души в ней не чаяли, балуя ее как принцессу, оберегая от всех возможных трудностей сельской жизни. Шейла никогда не ездила верхом и не работала в имении. Вместо этого она читала и мечтала. — Он помолчал и поправил палкой поленья в костре, стараясь не смотреть в сторону Дороти, которая сидела, обхватив руками колени, глядя на огонь. — Шейла всегда была не такой, как другие, — продолжил он после небольшой паузы. — Когда она была молоденькой девушкой, она была как фея, полная таинственной силы, которая просто завораживала. — Рот его перекосился. — Я не мог понять, что делало ее такой неземной. Однако позднее я узнал, что вся ее таинственность происходит от полного равнодушия к окружающему миру. Шейлу ничто не интересовало, кроме ее собственной персоны.

— Должно быть, ее заинтересовал ты, раз она согласилась выйти за тебя замуж, — тихо сказала Дороти.

— Ее заинтересовал не я, а мое состояние, — проговорил Гатри. — После того как мой прадед потерял Биндабурру, мой отец много трудился, построил новое имение, и мы процветали. Шейла видела в богатстве О'Нилов свой счастливый билет. Она была невероятно корыстна и внушила себе, что непременно должна стать богатой. Вначале она рассчитывала на меня, а потом подвернулся другой, получше.

— Боб Фиоре?

— Именно. Он был тогда удачливым городским торговцем недвижимостью, который каким-то образом сумел получить приглашение пожить у нас. Я в то время занимался другим имением, но как-то решил привезти Шейлу домой на уик-энд вскоре после того, как мы условились о помолвке. — Гатри взглянул на Дороти. — Она уехала с Бобом в тот же день, и с тех пор я больше ее не видел.

Дороти не обманул его ровный, безразличный тон. Для такого человека, как Гатри, унижение и измена должны были быть невыносимы.

— Как она могла так поступить с тобой! Как она могла! Она сказала тебе что-нибудь?

— О да, это было так неожиданно, — сухо проговорил Гатри. — Она была такой изящной и хрупкой… Я был как в дурмане и очнулся только тогда, когда она заявила, что собирается выйти замуж за Боба. Он пообещал ей все, о чем она мечтала, сказала она. А мечтала она о том, чтобы жить в городе в свое удовольствие, а не торчать в этой дыре. Она мечтала о том, чтобы покупать себе дорогие туалеты, ходить по ресторанам, устраивать званые вечера. — Он покачал головой, — я понятия не имел, сколько ненависти таилось под ее нежной оболочкой. Она словно сбросила личину у меня на глазах. Ей представился шанс получить, что она хотела, и ей не было дела до чувств другого человека, она думала только о себе.

— Мне жаль, — проговорила Дороти. — Должно быть, это было ужасно для тебя.

— Я был потрясен и растоптан, но больше всего из-за того, что выставил себя таким дураком. Я не мог поверить, что все это время не мог разглядеть, что она представляет собой на самом деле, у меня по коже мурашки шли каждый раз, когда я думал, что было бы, если б я все-таки на ней женился. Я чувствовал, что мне повезло, как никогда в жизни.

— Интересно, чувствовал ли то же самое дядя Стив? — промолвила Дороти, вспоминая порванную фотографию давней возлюбленной своего дяди. Он склеил фото и сохранил ее письма, очевидно решив, что первая любовь в его жизни будет и последней. Гатри же сохранил только горечь разочарования.

И другая мысль пришла ей на ум, и теперь уже была ее очередь смотреть в огонь.

— Так ты поэтому не хотел сразу жениться? Потому что подумал, что я могу оказаться такой же, как Шейла?

Она не смогла скрыть боль в голосе, и Гатри взял ее подбородок и повернул к себе.

— В тебе нет ничего от Шейлы, — сказал он твердо. — Ни малейшей черточки! Ты теплая, отзывчивая, настоящая. Я никогда не мог угадать, что у, Шейлы на уме. Когда я смотрел в ее глаза, я видел только лишь свое собственное отражение, а когда я смотрю в твои, я вижу любовь, радость, свет. Ты держишь свою душу открытой в отличие от нее. Я никогда не видел такого щедрого на эмоции человека, как ты. Когда ты сердишься, твои глаза метают молнии, когда ты смеешься, ты закидываешь назад голову и смеешься в полный голос, а когда ты занимаешься любовью… — Он понизил голос и ласково провел большим пальцем по ее рту. — Когда ты занимаешься любовью, ты отдаешь всю себя. Так что даже не сравнивай себя с Шейлой. То, что я чувствовал к ней, можно было назвать юношеским увлечением. Я не мог любить ее, потому что я не мог узнать ее. А то, что я чувствую к тебе, совсем, совсем другое. Ты должна поверить мне.

На секунду наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием костра. Дороти коснулась ладонью щеки Гатри.

— Я верю, — сказала она тихо и наклонилась, чтобы поцеловать.

Его руки обняли ее, и он страстно поцеловал ее в ответ.

— Когда я встретил тебя, мне показалось, словно я ждал тебя всю жизнь, — поведал он ой. — Хотя ты и казалась прямой противоположностью моему представлению об идеальной жене землевладельца.

— Теперь я понимаю, почему ты так рассердился, когда я рассказала, что встретила Боба, — проговорила Дороти со счастливым вздохом. — Ты не доверяешь ему после того, как он увел у тебя Шейлу.

— Это одна из причин. Моя ревность еще больше увеличилась, когда ты сказала, что он тебе очень понравился. Я знаю, каким обворожительным он может быть с женщинами. Он очаровательный, утонченный, говорит очень убедительно. Я боялся, что он всколыхнет в твоем сознании воспоминания о жизни, которую ты вела в Лондоне, о той жизни, которой так хотелось Шейле.

Дороти нахмурилась.

— Если она так отчаянно стремилась в город, то почему они устраивают ее день рождения здесь? По словам Боба, это будет уютная домашняя вечеринка с барбекю.

— Меньше всего их празднество будет похоже на уютную домашнюю вечеринку с барбекю, — произнес Гатри с неожиданной усмешкой. — Нет, конечно, я допускаю, что в меню будет входить жареное мясо, только готовить его будет шеф-повар, а разносить официантки. Шейла любит развлекаться на широкую ногу.

— Они, что, живут сейчас здесь?

— Нет, что ты! У них огромный дом в Сиднее, в котором Шейла проводит почти все время. Однако Боб любит строить из себя сельского жителя. Он надевает при первой возможности шляпу и сапоги, хотя с трудом держится на лошади и, естественно, никогда не марает руки грязной работой. Он бизнесмен, который сколотил состояние на нефти, однако любит привозить своих друзей сюда на уик-энд, чтобы произвести на них впечатление. Если подбирается солидная компания, Шейла тоже приезжает с ним, а в остальное время ноги ее здесь не бывает.

— Не думаю, что нам стоит туда идти, — сказала Дороти. — Похоже, никого из местных на этой вечеринке все равно не будет.

— О нет, они там будут. Их пригласят для создания колорита. Однако стол будет хороший, и сколько угодно бесплатного пива. Нет, давай пойдем и покажем Шейле, какую огромную услугу она оказала мне, удрав с Бобом!

Этой ночью Дороти, лежа возле Гатри, размышляла о том, что услышала от него. Жаль, что она не знала про Шейлу раньше. Это объяснило бы многое в его отношении к ней. Должно быть, она показалась ему поначалу точно такой же, когда приехала, одетая в яркую городскую одежду, посмотреть, что ей перепало от дяди, подумала Дороти, поморщившись. Просто чудо, что он, сумел полюбить ее.

А Гатри действительно любил ее. Экстравагантную, непрактичную, неприспособленную для здешней жизни, он тем не менее любил ее. Дороти поежилась от счастья и повернулась на бок, чтобы рассмотреть его лицо, освещенное лунным светом. Прилив нежности охватил ее, и она протянула руку, чтобы погладить его. Гатри! Ее муж! Она неожиданно пожалела, что согласилась отложить венчание. Никакие трудности не могли разубедить ее в том, что будущее ее может быть связано только с этим мирно спящим мужчиной. Замужество означало, что им придется делить как трудные минуты, так и счастливые. Это значило, что она сможет каждую ночь лежать рядом с ним, как сейчас, и засыпать с уверенностью, что когда проснется, он по-прежнему будет рядом. Перевернувшись с улыбкой на спину, Дороти стала смотреть на звезды. Когда она смотрела на них в прошлый раз, их холодный блеск говорил, как они далеки и как безнадежна ее любовь, а теперь они были теплыми и близкими и, казалось, твердили, что счастье не изменит ей никогда.

— Если ты хочешь сделать мне какой-нибудь подарок на помолвку, то новая плита подошла бы в самый раз! — Дороти опустилась на стул на веранде рядом с Гатри и смахнула несколько прядей волос с вспотевшего лба. Она в очередной раз боролась с дверцей духовки, проклиная этот антикварный экземпляр.

В глазах Гатри появились искорки смеха.

— Мне кажется, ты слишком долго живешь здесь, Дороти. Никогда бы не подумал, что ты будешь мечтать о столь прозаических предметах! Ты не хочешь, чтобы я подарил тебе что-нибудь более романтическое?

— Хочу, — призналась Дороти. — Но, с другой стороны, если мне придется всю жизнь тушить мясо в духовке, прозаическая плита пригодилась бы мне гораздо больше!

— Впрочем, ты можешь получить также и новую плиту, — проговорил Гатри, обнимая ее одной рукой. — А если разобраться, ты можешь получить и новую кухню!

Дороти вскочила как ужаленная.

— И ты называешь меня непрактичной! Да ты знаешь, сколько стоит новая кухня? Это еще если не считать, во что обойдется ее доставка!

— Почему, по-твоему, Шейла собиралась выйти за меня? — возразил с улыбкой Гатри. — Деньги для нас не проблема, Дороти. Ты можешь тратить на хозяйство сколько тебе угодно, тем более что небольшое обновление этому дому не помешает.

— А что, если люди скажут, что я выхожу за тебя из-за денег? — предположила Дороти, снова прильнув к нему.

— Ты забываешь, что ты тоже не нищая. Тебе же принадлежит половина Биндабурры.

— Но это совсем не то же самое, что иметь наличные. Я даже не знаю, чем мне платить за машину, которую я наняла. Я написала им, что собираюсь подержать ее еще немного, но все равно счет будет гигантским, если я не верну ее как можно скорее.

— Мы отвезем ее обратно на будущей неделе, — успокоил ее Гатри. — А если тебе нужны деньги — бери!

Дороти поколебалась, нахмурившись, глядя в сторону протоки.

— Мне как-то неудобно брать у тебя деньги, я имею в виду сейчас, пока мы еще не женаты.

— Ну я мог бы приобрести у тебя твою часть Биндабурры, если так ты будешь чувствовать себя лучше, — предложил он. — Все равно она со временем будет принадлежать нам обоим.

— А сколько можно за нее получить?

Дороти онемела, услышав ответ.

— Я и подумать не могла, что она стоит таких денег!

— Возможно, она стоит и больше, — сказал Гатри. — Нам придется пригласить независимого оценщика, но все равно сумма будет приблизительно такая.

Дороти никогда и не мечтала о таких деньгах. До этого она, особо не унывая, существовала на свою мизерную актерскую зарплату и деньги, которые ей время от времени подбрасывали родители. Впервые она подумала, что их брак с Гатри будет означать конец той жизни. Она никогда не рассматривала свое наследство с точки зрения денег, но не лучше ли было согласиться с предложением Гатри и уступить ему свою долю, чтобы не обращаться к нему каждый раз за деньгами?

— Что ж, так и сделаем, — сказала она, и он повернулся к ней с удивлением.

— Ты уверена? — спросил он медленно, словно ожидая, что она тотчас же откажется от своей идеи. — Может, тебе стоит подумать над этим? В конце концов, это твое наследство, тебе нет нужды немедленно принимать решение.

Но Дороти, принимая какое-либо решение, никогда не колебалась.

— Нет, я все обдумала, — сказала она. — Я продам тебе мою часть Биндабурры.

С тех пор она начала смотреть на усадьбу новыми глазами — хозяйки, а не прислуги. Уборка больше не являлась для нее неприятной необходимостью. Она представляла себе комнаты в новом убранстве, мечтая о том, чтобы вернуть дому уютный семейный облик, который он некогда имел.

Переполненная энтузиазмом, Дороти решила начать с гостиной. Неплохо было бы заново покрасить стены, а с этим она могла справиться и сама. Она вынесла из нее все, что смогла. Темные картины были сняты со стен, книги перенесены в другое место, а мебель Дороти решила сдвинуть в середину комнаты.

В углу, за большим креслом-качалкой она обнаружила небольшое бюро. Дороти никогда не замечала его раньше, и с любопытством открыла один из его ящичков. В нем лежали в беспорядке всевозможные ручки и карандаши, календарь пятилетней давности, а также блокнот и пестрая россыпь почтовых конвертов. Похоже, дядя Стив время от времени садился за него, когда ему требовалось что-нибудь написать.

В другом ящичке Дороти обнаружила небольшую кипу писем, и подумала, что, раз уж она занялась этим бюро, неплохо было бы разобрать их. Она вытащила письма, и принялась наскоро их просматривать, пока на глаза не попалась знакомая печать. Это было письмо от нотариуса дяди Стива, того самого, который сообщил ей о наследстве.

Взгляд ее пробежал по строчкам, затем резко остановился. Бросив остальные бумаги обратно в ящик, Дороти медленно села в кресло и принялась перечитывать письмо:

«Дорогой Стив!

Большое спасибо за письмо, хотя оно и заставило меня поволноваться, когда я узнал о твоих опасениях насчет нового компаньона. Судя по твоим словам, на данном этапе уже трудно что-либо изменить в вашем соглашении. Однако ваше партнерство возникло недавно и, надеюсь, дела изменятся вскоре к лучшему. Тем не менее, если он продолжит попытки заставить тебя передать ему твою часть собственности в Биндабурре, я советую приехать повидать меня в Сидней, и тогда мы вместе сможем решить, как тебе лучше всего поступить.

Что касается твоей просьбы изменить завещание в пользу твоей двоюродной племянницы, я, разумеется, готов исполнить ее, хотя и считаю, что получение в наследство такого имения, как Биндабурра, и особенно в ситуации, которую ты описываешь, станет серьезным испытанием для молоденькой девушки, непривычной к местным условиям. Возможно, тебе следует поискать другой способ выразить ей свою привязанность, который был бы сопряжен с меньшими хлопотами для нее, но мы еще сможем вернуться к этому вопросу во время нашей встречи в Сиднее.

Я очень сожалею, что ты испытываешь подобные неудобства из-за своего компаньона, но уверен, что вам удастся решить все вопросы, не прибегая к вмешательству закона. Однако в любом случае ты в любой момент можешь полностью рассчитывать на меня и как на своего поверенного, и как на старого друга».

За сухостью канцелярского стиля Дороти почувствовала настоящую привязанность и заботу о ее двоюродном дяде.

Дороти положила письмо на бюро и беспомощно оглянулась вокруг, чувствуя, как ее чудесные мечты рассыпаются как карточный домик.

Это, должно быть, какая-то ошибка, отчаянно пыталась убедить себя она. Конечно, Гатри не мог насильно заставлять дядю Стива отказаться от своего имущества, как подразумевалось в письме. Но Дороти вдруг вспомнила его холодный и неумолимый взгляд, когда он говорил ей: «Я хочу, чтобы мне принадлежала вся Биндабурра, и я добьюсь этого, чего бы мне это ни стоило». Разве не сама она обвиняла его еще не так давно в том, что он стремится избавиться от нее? Разве она забыла время, когда он был нарочито враждебен по отношению к ней, чтобы убедить ее продать ему свою часть имения и уехать, и сам даже признался в этом?

Конечно, это было еще до того, как он полюбил ее.

А полюбил ли? А вдруг все эти отношения между ними служили для него лишь одной цели — заполучить то, о чем он всегда мечтал и не скрывал этого, — Биндабурру?

Дороти сжала пальцами виски, стараясь отогнать страшные подозрения. Вот Гатри улыбается, вот он протягивает ей руки, вот он невзначай предлагает купить у нее половину Биндабурры, чтобы у нее были наличные деньги. Неужели это все части заранее разработанного плана?

Нет! Дороти поднялась, обхватив себя руками, словно ее бил озноб. Нет, этого не может быть!

Она еще раз перечитала письмо. Что ни говори, но из письма явственно следовало, что старик был настолько обеспокоен положением вещей, что обратился за советом к поверенному. А дядя Стив был вовсе не из тех людей, которых можно легко напугать. Дороти представила его крепкую фигуру, твердый взгляд. Судя по всему, он был не просто обеспокоен — он был напуган.

«Несчастный случай», — отозвался Гатри о смерти дяди. А действительно ли это был несчастный случай?

— Нет, нет! — еще раз подумала про себя Дороти. Она сунула письмо обратно в ящик и захлопнула его. Это ее больное воображение. Она любит Гатри, он любит ее. Он не мог давить на дядю Стива. Просто между ними произошло глупое недоразумение, которое вскоре разрешилось, и они снова стали друзьями, как и уверял Гатри.

Ничто не изменилось, говорила она себе отчаянно. Однако она знала, что это не так.

9

— Ты действительно хочешь туда идти? — Гатри внимательно посмотрел на Дороти. Со вчерашнего дня она вела себя как-то странно.

Дороти не хотела идти. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они сидели под звездами, обсуждая, как предстанут перед Бобом и Шейлой, уверенные в своей любви друг к другу. Именно этой уверенности ей не хватало сейчас.

— Да, конечно, хочу, — произнесла она нарочито веселым голосом. — Вечеринка — это так здорово!

— Ты в последнее время стала какой-то тихой, — проговорил Гатри, надевая новую рубашку. Он только что побрился и принял душ. — Может, тебе нездоровится?

— Да нет, я в порядке.

— Какие-нибудь плохие новости из дома? — Джим накануне привез мешок с почтой, в том числе несколько писем от родных и друзей Дороги, интересовавшихся, как ей теперь живется.

— Нет.

Дороти посмотрела на свое отражение в зеркале. Волосы ее спадали на плечи, как Ниагарский водопад, кожа была гладкой и нежной. Лишь в глубине зеленых глаз притаилось отчаяние. Стараясь доставить себе приятное, она надела одно из своих любимых платьев — черное креп-сатиновое, в котором она выглядела особенно элегантно. Не хватало лишь одного — веселья в глазах.

Как отреагировал бы Гатри, расскажи она ему, что отчаянно боится, что он может оказаться не таким человеком, каким она его себе представляет, что ее терзает мысль о том, что он мог запугивать и давить на старика. Рассказал бы он ей все как было? А может быть, просто посмеялся бы над ее словами?

— Я в полном порядке, — сказала она наконец, не поворачивая головы. — Пойдем.

Несмотря на эти слова, она обнаружила, что ей с большим трудом удается вести себя как ни в чем не бывало; всю дорогу в машине они молчали. Дороти изо всех сил старалась выглядеть веселой, но мысль о пристальных взглядах Гатри, подмечающих каждую деталь, не давала ей покоя. Когда огни Биндабурры скрылись за протокой, темнота поглотила их, и весь мир сузился до размеров кабины. Тишина была невыносимой. Дороти попыталась было заполнить ее беспечной болтовней, но Гатри не поддержал ее.

— Почему ты не хочешь рассказать мне, в чем дело? — спросил он тихо.

— Все в порядке, — проговорила она, в темноте нельзя было заметить слез, застилавших ее глаза.

— То есть ты не хочешь рассказать мне?

— Все в порядке, — повторила она упрямо, и Гатри вздохнул.

— Что ж, оставим этот вопрос. Только скажи мне, когда захочешь вернуться обратно.

Ах, если бы это было возможно теперь! Она мечтала вернуться в те времена, когда еще не обнаружила это проклятое письмо и безраздельно верила в его любовь…

Когда они приехали, вечеринка была уже в полном разгаре. Гатри оказался прав, предсказывая, что это будет отнюдь не скромное дружеское застолье с барбекю. Они остановились на стоянке, забитой полноприводными машинами, с другой стороны выстроились в ряд несколько небольших самолетиков.

Однако барбекю там был. Там было даже несколько барбекю, вокруг которых сновала целая команда поваров в форменных фартуках. Это празднество менее всего напоминало скромную вечеринку, где гости обслуживают сами себя. Напротив, под огромным шатром симпатичные официантки предлагали присутствующим шампанское. Публика представляла собой странную смесь оживленно болтающих между собой светских дам и господ и смущенных деревенских жителей, которые толпились кучкой в стороне; было сразу видно, что они, несомненно, предпочли бы потягивать свое пиво из банок.

Боб Фиоре стоял у входа, приветствуя гостей. Он улыбнулся Дороти особенной улыбкой, словно из всех пришедших больше всего ждал именно ее. Только теперь она знала историю о том, как он увел у Гатри невесту. Однако тут же она с горечью вспомнила, что после письма нотариуса она вряд ли может доверять словам Гатри.

Отгоняя от себя эти мысли, она вдруг увидела, как исчезла любезная улыбка с лица Боба, когда к нему приблизился Гатри.

— Гатри! — Он поприветствовал его кивком головы, однако руки не подал. — Вот уж не ждали!

— Насколько мне известно, я приглашен! — сказал Гатри ледяным тоном.

Напряженность между двумя мужчинами была очевидна.

Улыбка вернулась на лицо Боба, однако от прежней теплоты в ней не осталось и следа.

— Ну конечно! Осмелюсь предположить, что ты встретишь здесь немало знакомых, да и пообщаться с Шейлой тебе будет приятно. Вы ведь, пожалуй, не виделись все эти годы.

Дороти невольно поморщилась, различив в его голосе плохо скрытую неприязнь, однако Гатри и бровью не повел.

— Уверен, что она и без меня найдет, с кем провести время, — ответил он холодно.

— Напротив, она будет весьма рада повидаться с тобой. В конце концов, вы ведь некогда были так близки.

Дороти уже начинала жалеть, что они не остались дома. Уж лучше сидеть там, в тишине, чем смотреть на эту гнусную ухмылку на лице Боба и чувствовать, как сгущается атмосфера. Как он мог казаться ей приятным?

— Можешь не терять время на эти намеки. — В голосе Гатри послышался металлический оттенок. — Дороти все знает о моих отношениях с Шейлой.

Боб явно не ожидал этого.

— То есть мы можем считать, что твое появление здесь означает, что прошлое забыто и мы опять друзья?

— Ничего подобного. Оно означает лишь, что Дороти хотела увидеться с новыми людьми, а я не хотел отпускать ее одну.

— Тогда она должна в первую очередь познакомиться с Шейлой. Уверен, что они обнаружат много общего, — произнес он зловеще. — Дорогая! — позвал он, обернувшись, и Шейла не спеша приблизилась.

Она оказалась в точности такой, как ее описывал Гатри. У нее были светлые волосы цвета взбитых сливок и огромные голубые глаза. Дороти посмотрела в ее ангельское личико, и сердце ее учащенно забилось. Легко было понять, почему Гатри полюбил ее. Она была такой миниатюрной, такой хрупкой, такой утонченной, что казалась существом не от мира сего. Дороти не смогла представить себе ее за мытьем посуды или чисткой картофеля.

Дороти взглянула на Гатри, опасаясь увидеть тоску в его глазах, но лицо его по-прежнему оставалось спокойным.

— Привет, Гатри! — проговорила Шейла хрипловатым голосом.

— Здравствуй, Шейла! — ответил он спокойно, со скучающим видом.

— А это Дороти Маккуин, — торопливо вставил Боб. — Помнишь, я рассказывал тебе о симпатичной девушке, которую встретил в Уинстоне? — продолжал он, фамильярно обняв Дороти за талию. Правда, в следующий момент он убрал руку, заметив жесткий взгляд Гатри.

Шейла тоже заметила этот взгляд, и голубые глаза ее слегка сузились.

— Ну конечно, я помню, — произнесла она прокуренным голосом. — Боб был просто в восторге от вас, разве не так, дорогой?

Гатри сжал губы, и Дороти поспешила вставить:

— С днем рождения!

— О, благодарю. — Шейла обратила свой взор на нее. Дороти почувствовала себя неуютно под этим взглядом. — Я рада, что вы пришли. — Она посмотрела в сторону Гатри и добавила: — Очень рада!

Дороти совсем не понравилось, как она смотрела на него. Было в этом взгляде что-то холодное, оценивающее, словно она прикидывала в уме, может ли она опять влюбить в себя Гатри.

— Я рассчитывала находиться на открытом воздухе. Похоже, в этой шали мне будет слишком жарко, — быстро проговорила Дороти. — Нельзя ли мне где-нибудь оставить ее?

Она надеялась, что после ее слов Боб и Шейла оставят их и займутся другими гостями, однако ничего из этого не вышло.

— Пойдемте, я покажу вам, — сказала Шейла и остановила Гатри взмахом руки. — Нет, оставайся, я уверена, Дороти сможет потом легко тебя найти.

У девушки не оставалось другого выбора кроме как последовать за ней. Шейла провела ее мимо тщательно подстриженной лужайки к дому, который будто вырезали из шикарного рекламного проспекта и наклеили посреди этой глуши.

— Какой чудесный дом, — промолвила Дороти вежливо, про себя отметив, что скорее его можно было бы назвать странным. Особняк такого рода был хорош для города, но в сельской местности он не смотрелся — его роскошь была нелепа здесь.

— Не похож на Биндабурру, правда?

— Да уж, — искренне согласилась Дороти. Возможно, Биндабурра и была пыльной и пустынной, но ей присуща некая тихая, скромная элегантность и к тому же она чудесно вписывалась в окрестность, чего никак нельзя сказать про этот дом. — А вы видели Биндабурру? — спросила она невзначай, положив свою шаль на диван.

Шейла издала сухой смешок, и Дороти впервые обратила внимание на недовольные складки вокруг ее рта.

— А где, по-вашему, я встретила Гатри?

— Ну, я полагала, что вы выросли в одной местности, — проговорила Дороти неопределенно.

— О да! Мой отец был компаньоном вашего дяди в Биндабурре.

Дороти замерла на месте с открытым ртом.

— Ваш отец? — переспросила она.

Шейла в свою очередь удивилась:

— Забавно, что Гатри не упоминал об этом!

Дороти, однако, отнюдь не нашла это забавным. Первой ее реакцией была затеплившаяся надежда: оказывается, что у ее двоюродного дяди были и другие компаньоны, кроме Гатри. Быть может, это отец Шейлы доставлял беспокойство дяде Стиву? Но в таком случае, как случилось, что он уступил свою долю Гатри? И почему тот ничего ей об этом не рассказывал?

— Да, — пробормотала она. — Действительно, забавно.

— Скажите мне, — продолжала Шейла. — Гатри еще не уговаривал вас выйти за него замуж?

— Что вы имеете в виду? — холодно произнесла Дороти.

— О, не беспокойтесь, еще все впереди!

Дороти почувствовала, как ее сердце медленно сжалось.

— Я не понимаю, о чем вы говорите? Откуда вам это может быть известно?

Я же знаю Гатри, — проговорила Шейла. Ее глаза опять сузились, внезапно стали по-кошачьи злыми. — Вы забываете, что я знала его задолго до вас. Мы даже собирались пожениться, он рассказывал вам?

— Да, рассказывал. А еще он рассказывал, как вы сбежали с Бобом. — Дороти была горда тем, с какой смелостью она это сказала.

— Он так вам сказал? — Шейла с сожалением улыбнулась. — Сдается мне, что Гатри был не совсем откровенен с вами, Дороти. Это именно он разорвал помолвку, а вовсе не я. И знаете, почему он это сделал? — Дороти покачала головой. — Потому что он узнал, что мой отец продал свою часть Биндабурры. Гатри только она и была нужна… Знаете, как я устала от его постоянных разговоров о Биндабурре! Когда мы условились о помолвке, я была такой молодой и такой наивной! Знаете, я думала, он любит меня. — Шейла покачала головой, словно не в силах поверить в собственную доверчивость. — Но вскоре я увидела, что единственное, о чем он мечтает, — это заполучить Биндабурру. Он был готов даже жениться на мне, поскольку рассчитывал получить отцовскую долю в качестве свадебного подарка. А когда он узнал, что папа уже продал ее Бобу, тут же пришел конец и нашей помолвке!

Дороти почувствовала себя нехорошо.

— И вы решили вместо него выйти за Боба?

— Вы не должны забывать, как молода я была, — возразила Шейла, не обращая внимания на иронию в голосе Дороти. — Я не отрицаю, что вышла за Боба как бы в отместку, но я ни разу не пожалела об этом. Боб всегда был очень добр ко мне, однако я так и не смогла окончательно выкинуть Гатри из своего сердца. Он необычный человек, и когда он не говорит о Биндабурре, он бывает даже обворожителен и привлекателен… как вы уже наверняка заметили.

Дороти вздрогнула, когда в ее памяти возник образ Гатри: вот он снимает шляпу и улыбается, войдя в дом; вот он стягивает с себя рубашку в спальне ночью; вот он проскальзывает в постель и протягивает к ней руки… Невольно она закрыла глаза.

— Он всегда… был очень любезен со мной.

— Ну, еще бы! — отозвалась Шейла, и эта повседневная фраза прозвучала несколько необычно в устах такого неземного создания. — Он, должно быть, не сразу поверил в свою удачу, когда узнал, что Стив Маккуин оставил всю свою собственность незамужней девушке! Да еще такой привлекательной! Уверена, что Гатри сделает все, чтобы жениться на вас, если не сможет добиться Биндабурры каким-нибудь другим путем, но я на вашем месте настояла бы на составлении брачного контракта. Иначе ваша жизнь может со временем превратиться в ад, и вы будете рады сами оставить ему имение, лишь бы только уехать.

— С чего вы взяли, что я собираюсь замуж за Гатри? — спросила Дороти, впиваясь ногтями в ладонь.

— Помилуйте, только слепому не видно, что вы влюблены в него, — произнесла Шейла. — Я просто делюсь с вами опытом, потому что не хочу, чтобы он разбил сердце кому-нибудь так же, как мне.

Была ли правда в ее словах? Или, может, она просто хотела доставить Гатри неприятность в отместку? Нахмурившись, Дороти смотрела вслед Шейле, исчезнувшей в толпе гостей. Ей совсем не понравилась эта женщина, и она не доверяла ей. Дороти и мысли бы не допустила, что Гатри мог ее обманывать; однако сейчас, после письма, все было иначе, и она вдруг почувствовала усталость, смятение и страх: он мог просто-напросто использовать ее в своих целях.

По всей видимости, она совершила ужасную ошибку, приехав в Австралию. Разве мать не говорила ей, что от своих проблем не скроешься нигде? Пожалуй, ей следовало бы остаться в Лондоне, в мире, к которому она принадлежала. Другие актрисы тоже участвовали временами в неудачных постановках, и их тоже бросали любимые, но они не убегали на другой конец света.

Внезапно Дороти почувствовала острое желание вернуться в свой мир, полный людей, которые ее понимали. Сердце ее защемило при мысли о том, что придется покинуть Гатри, но жить с этим чудовищным подозрением было выше ее сил. Она никогда не сможет снова быть уверена в Гатри, как раньше. Когда они вернутся сегодня ночью в Биндабурру, она скажет ему, что соскучилась по дому. Машина у нее была, так что она сможет выехать, не откладывая, завтра. Каким-то образом ей придется убедить себя в том, что все ее чувства к Гатри были не чем иным, как простым увлечением, так же, как и в случае с Ральфом.

Под шатром заиграла группа музыкантов, и шумное веселье выплеснулось в прохладу ночи.

Небо было ясным, усеянным звездами. Дороти поглядела на них, вспоминая прошлую ночь под таким же небом, только тогда не было ни этого шатра, ни этих музыкантов, ни улыбающихся официанток, ни толп беззаботно болтающих гостей, лишь безмолвная тихая водная гладь и освещенное светом костра лицо Гатри.

Воспоминание это больно резануло сердце Дороти, и она сжалась словно от удара, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Из шатра доносился веселый смех. Никогда в жизни она не испытывала такой тоски, но тем не менее ей предстояло выйти к людям и вести себя так, словно ничего не случилось. Но не даром она была актрисой: никому и в голову не пришло, что сердце этой смеющейся, танцующей, весело и непринужденно болтающей с новыми знакомыми девушки буквально разрывалось на части.

Позже Дороти подумала, что это, пожалуй, было лучшим представлением за всю ее актерскую жизнь. Никогда она не обнаруживала столько остроумия, столько живости и вдохновения, и все лишь ради того, чтобы показать Гатри, как хорошо она проводит время.

Краем глаза она постоянно наблюдала за ним, окруженным кольцом приезжих дам, очевидно плененных им. Даже на фоне этой яркой толпы он выделялся своей уверенной и непринужденной манерой держаться, обаянием и сдержанностью, которые были присущи ему.

В какой-то момент Дороти заметила, как Шейла приблизилась к нему и сказала что-то, дотронувшись рукой до его локтя. Гатри что-то ответил ей, причем, внешне он оставался все таким же приветливым, но Шейла тут же отпрянула назад, как будто от удара.

В чем заключалась правда их отношений? Дороти мечтала, чтобы Гатри подошел к ней и развеял ее сомнения, однако он ни разу даже не посмотрел в ее сторону, казалось, ничуть не возражал, чтобы она проводила время в компании с другими мужчинами. Если бы он увел ее от этих людей, поцеловал и заставил поверить себе, она, возможно, и передумала бы, но этого не случилось, и ее желание уехать в Англию укрепилось. По всей видимости, он не стал бы возражать, ведь так или иначе, он все равно завладел бы Биндабуррой.

Губы Дороти уже занемели от постоянной улыбки, когда Гатри наконец появился за ее спиной, протянул ей шаль и тихо сказал:

— Пора ехать.

— Но мне так хорошо здесь! — соврала она.

Окружающие ее люди стали протестовать против ее ухода, но Гатри не обратил на них внимания.

— Это неважно, ты едешь со мной, — произнес он твердо и, крепко ухватив ее за запястье, вытащил из шатра.

Уже на улице он отпустил ее руку и направился к машине. Дороти молча последовала за ним, потирая руку. Искусственное оживление прошло, как только прохладный ночной воздух ударил ей в лицо, и в течение всей дороги домой она сидела возле него в скорбной тишине, завернувшись в шаль, словно желая найти в ней утешение.

Они уже свернули с основной дороги на проселок, ведущий в усадьбу, когда Гатри вдруг без предупреждения остановил машину и выключил двигатель.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила Дороти.

— Я не сдвинусь с места ни на миллиметр, пока ты не объяснишь мне, что случилось, — твердо произнес он. — И не говори мне, что все в порядке, потому что я вижу, что это не так. Что сказала тебе Шейла?

— Ничего касающегося тебя.

— Я не верю тебе, Дороти. Вы пропадали сто лет. О чем вы говорили все это время?

Дороти сжала руками колени. Его уверенный твердый голос наполнял ее странной смесью злости и влечения.

— Если тебе это так важно, мы обсуждали внутреннее убранство помещения, — отчаянно соврала она.

— Я не верю, — проговорил Гатри спокойно. — После разговора об интерьере ты не вела бы себя так весь вечер.

— О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, Дороти. — Он повернулся на сиденье, чтобы взглянуть на нее. — Ты старательно избегала меня все это время.

— Вот уж не думала, что ты заметишь! — язвительно произнесла она. — Каждый раз, когда я оглядывалась на тебя, вокруг тебя была целая толпа женщин, и мне не показалось, что тебя особенно тяготило их общество!

— Я-то старался вести себя нормально, — едко сказал Гатри. — Я не лез из кожи вон, чтобы обратить на себя всеобщее внимание и не бросался на каждого проходящего мимо в отличие от тебя!

На мгновение воцарилась тягостная тишина, но затем выражение лица Гатри изменилось, он потянулся к Дороти и слегка обнял ее.

— Что с тобой? — спросил он мягко. — Тебя со вчерашнего дня словно подменили. Тебя огорчили какие-то неприятные вести из дома?

— Да, так уж и быть. — Дороти глубоко вдохнула. — Хотя это были не то чтобы неприятные известия. Я… Я получила письмо от моего агента. Скоро состоится прослушивание на главную роль в хорошей постановке, которая, как он считает, идеально подходит мне, — продолжала она, импровизируя на ходу. — Он хочет, чтобы я приехала, и чем раньше, тем лучше.

Гатри медленно убрал руки.

— И ты поедешь?

Дороти кивнула с несчастным видом, руки ее дрожали.

— А как же я? — проговорил он, даже не пытаясь скрыть горечь. — Неужели ты просто развлекалась все это время? Неужели это так? А я-то решил, что ты любишь меня…

— А я верила, что ты любишь меня! — взорвалась Дороти, не в силах больше сдерживаться. — Но это не так, не правда ли? Ты любишь только свою Биндабурру!

Гатри вздрогнул, но когда он заговорил, голос его был тверд.

— Все-таки ты поговорила с Шейлой. Я мог бы догадаться. И что именно она тебе сказала?

— Что ты собирался жениться на ней только из-за Биндабурры, — дерзко бросила Дороти. — Она сказала, что это именно ты разорвал помолвку, когда обнаружил, что ее отец продал свою долю Бобу.

— И ты поверила ей, конечно? — мрачно осведомился Гатри. — Ты не провела в ее компании и пяти минут, однако приняла на веру каждое ее слово! Неужели ты всерьез думаешь, что я женился бы на женщине, которую не любил, из-за какого-то имения?! Да я мог бы с легкостью купить его! — Он отвернулся с отвращением. — Вот и все твое доверие! Я думал, что последние недели значили для тебя немного больше!

— И ты еще смеешь говорить о доверии! — Дороти едва сдерживала слезы. — После того как ты поступил с дядей Стивом, я не думала, что тебе вообще знакомо такое чувство!

Гатри застыл на месте.

— Что ты имеешь в виду? — произнес он тихо.

— Ты пытался запугать его, чтобы он продал тебе свою часть имения, только это не сработало, не так ли? Он прекрасно знал, что делает, когда завещал Биндабурру мне!

— Это тебе тоже Шейла сказала? — Голос его был полон сарказма, и Дороти подняла голову. Слишком далеко зашла она, и назад пути уже не было.

— Нет, не Шейла, — Дороти судорожно втянула воздух. — Я нашла письмо, дядя Стив написал своему поверенному, потому что боялся, что ты можешь силой выкинуть его из Биндабурры.

— Боялся меня?! — Потрясение Гатри не могло быть поддельным. — Там что, так и было написано?

— Ну не напрямую, однако там ясно говорилось, что он был крайне обеспокоен твоими действиями.

Снова на некоторое время воцарилась тишина.

— Ты что, всерьез думаешь, что я способен силой заставить человека убраться из имения, которое составляло смысл его жизни в течение сорока лет?

Дороти вздрогнула от его голоса и закрыла лицо руками, охваченная внезапным отчаянием.

— Я не знаю больше, что мне думать! Я лишь хочу домой. — Она не могла бороться со слезами, что душили ее.

— О, вот этому я верю! — презрительно бросил Гатри. — Ты же ради этого все и затеяла, правда? И все это не имеет никакого отношения к Биндабурре. Ты просто решила, что тебе тут надоело и хочется домой. Экзотика тебе уже приелась, а это смехотворно напыщенное сборище сегодня напомнило о той жизни, по которой ты так соскучилась! О, ты наверняка с блеском пройдешь прослушивание, — продолжил он насмешливо. — За последние недели ты неплохо попрактиковалась в сценическом мастерстве! Я аплодирую, твоя игра так захватила меня, что я даже не сообразил, что это всего лишь представление!

— Это неправда, — проговорила Дороти сквозь слезы. — И ты это знаешь.

— Вот как? — Лицо Гатри сделалось предельно жестким. — А как насчет Биндабурры? Она тебе тоже уже приелась?

— Можешь получить ее, раз она столько для тебя значит! Мне уже все равно. Я уже дала согласие продать мою долю, и очень сожалею, что тебе пришлось разыгрывать свою любовь ко мне дольше, чем нужно!

— Понятно, — сказал Гатри. — Значит, ты собираешься ехать домой?

— Да, — всхлипнула Дороти, пытаясь забыть о том, чего она действительно хотела.

Он завел мотор и перевел рычаг переключения скорости.

— В таком случае, похоже, говорить больше не о чем. Предлагаю тебе по приезде домой обратиться как можно скорее к нотариусу по поводу продажи. Да, и еще я на твоем месте потребовал бы провести независимую оценку собственности. Человек, который запугивал старика, разумеется, не остановится перед тем, чтобы обмануть молоденькую девушку, не так ли?

Дороти не могла поверить, что Гатри даже не собирался уговаривать ее остаться. Похоже, Шейла была права: Гатри получил что хотел — Биндабурру, и теперь ему не терпелось избавиться от Дороти.

10

— Если ты уедешь завтра в Сидней, тебе пора ложиться спать, — произнес Гатри, держа перед ней дверь с подчеркнутой вежливостью. — Нам бы не хотелось прийти на прослушивание невыспавшимися, не правда ли?

При его словах Дороти снова почувствовала, как слезы наполняют ее глаза.

— А как насчет завтрака?

— Сами приготовим, — равнодушно ответил он. — Я уверен, мы и без тебя прекрасно справимся. В конце концов нам не привыкать. Когда ты проснешься, нас уже не будет.

— Ты хочешь сказать, что я больше не увижу тебя? — Эти слова вырвались из груди Дороти, когда Гатри уже открывал дверь своей спальни.

— А разве ты не этого добивалась? — спросил он и захлопнул за собой дверь, навсегда отрезав ей путь в свою жизнь.

Дороти стояла неподвижно в коридоре. Ей было страшно поверить, что она видела Гатри последний раз в жизни. Ей хотелось забарабанить в эту дверь, броситься в его объятия и дать убедить себя, что все это просто ужасная ошибка. Она хотела заснуть возле него и, проснувшись, обнаружить, что это был лишь кошмарный сон.

Но вместо этого ей придется сесть в машину и покинуть Биндабурру навсегда.

Когда Дороти проснулась на следующее утро, в доме никого не было, кухня показалась ей пустынной и холодной. Двигаясь как во сне, она убрала со стола остатки завтрака, перемыла всю посуду и оставила в холодильнике ленч. Когда делать было больше нечего, она провела рукой по старой плите и оглянулась в последний раз.

Затем она медленно прошла в свою комнату и собрала чемоданы, тщательно проверив, чтобы в ванной не осталось ничего из ее многочисленных косметических принадлежностей, забрала все свои вещи, живописно раскинутые по комнате Гатри. Когда он вернется, ничто больше не будет напоминать о ней.

Дороти вынесла чемоданы на веранду. На улице стоял теплый солнечный денек. Еле заметный ветерок вызывал легкую рябь на поверхности воды, и солнечные зайчики весело играли на ней. Между эвкалиптами белыми стрелами проносились попугайчики-корелла.

Ничто в Биндабурре не изменится с ее отъездом, подумала Дороти. Попугайчики, как и раньше, будут наполнять воздух своими криками, деревья по-прежнему будут склоняться у воды, любуясь собственным отражением.

Только ее здесь больше не будет. Никогда больше она не будет сидеть здесь рядом с Гатри, наслаждаясь закатом, никогда больше не услышит, как австралийские грачи жалуются друг на друга, никогда не сможет прогуляться вечерком до протоки, вдыхая терпкий аромат сухих эвкалиптовых листьев, похрустывающих под ногами. Она никогда не сможет припасть к губам Гатри, прикоснуться к его сильному бронзовому от загара телу, почувствовать, как его руки нежно касаются ее тела, никогда не увидит, как он улыбается, глядя ей в лицо. Никогда больше!

Слезы бежали по щекам Дороти, когда она в последний раз спустилась по ступенькам веранды, чтобы погрузить вещи в багажник. Затем она села в машину, выехала со двора, миновала загон для скота и, не оборачиваясь, поехала по пыльному проселку.

Дороги уже давно подсохли, ехать было легко, тем не менее, чтобы добраться до Сиднея, Дороти потребовалось два дня. Она остановилась на ночь в мотеле «Порт-Аугуста». Когда она проснулась утром и поняла, что она не в Биндабурре, ее охватило щемящее чувство тоски.

В Сиднее Дороти купила билет до Сингапура и через несколько дней была дома.

Люси, ее подруга, с которой она делила квартиру, была очень рада ее возвращению. Она изумленно вскрикнула, когда утром вышла на кухню и обнаружила там Дороти за чашкой кофе.

— Мы уже начали думать, что ты никогда не вернешься, — сказала она, примостившись на соседней табуретке, когда первые восклицания и приветствия остались позади. — Неужели все это время ты проторчала в такой глуши?

— Да, — меланхолично ответила Дороти, помешивая кофе.

— Должно быть, тебе было не так уж весело. — Люси состроила рожицу. — Ну как там в Австралии?

Как там в Австралии? Дороти опустила глаза, чувствуя, что ей никогда не удастся объяснить это. Разве могла Люси понять, как хорошо сидеть на берегу тихой протоки или на вершине огненно-красной дюны? Как могла описать Дороти этот свет, такой яркий, что невольно зажмуриваешь глаза, или Звезды, такие близкие, что, кажется, можно рукой достать?

— Там красиво, — только и сказала она, разочарованная немногословием подруги.

Люси вскоре убежала на репетицию.

— Кстати, — вспомнила она на ходу. — Всю твою почту я сложила у тебя в комнате. Сразу после твоего отъезда пришло письмо из нотариальной конторы, но я подумала, что лучше мне не трогать ничего до твоего возвращения.

Дороти присела на краешек кровати и принялась без интереса просматривать корреспонденцию — кое-какие весточки от друзей, выражающих сочувствие по поводу Ральфа и провалившейся постановки, несколько приглашений, различные послания из банка и счета по кредитной карточке, которые она даже не стала открывать, и в самом конце письмо из Сиднея, от нотариуса.

Когда она развернула конверт, из него неожиданно выпал другой, поменьше. Дороти удивленно осмотрела его, затем прочитала пространные извинения нотариуса за то, что они не смогли послать ей вложенное в конверт письмо от ее двоюродного дяди с предыдущим, в котором сообщали ей о наследстве. Дороти отложила письмо нотариуса в сторону и разорвала маленький конверт, затем дрожащими руками разгладила на коленях письмо от дяди Стива, написанное его неуклюжим почерком.

«Дорогая племянница!

Я о многом сожалею в своей жизни, но больше всего о том, что не сумел побороть гордость и не отправился в Англию раньше. Мысль о том, что у меня есть любящая и тепло принявшая меня семья, постоянно согревает мне душу, а твои письма значат для меня в трудную минуту больше, чем я могу выразить словами. Я оставляю тебе в наследство Биндабурру в знак моей любви и благодарности.

Однако это имение не принадлежит мне целиком. Несколько лет назад я встал перед выбором — либо потерять всю собственность, либо продать ее половину и получить возможность снова стать на ноги. Я предпочел продать часть одному местному человеку, которого я знал и уважал, но, несмотря на контракт, который мы заключили, он был вынужден вскоре, в свою очередь, уступить свою долю другому, которого я считал в высшей степени бесчестным и непорядочным. Именно тогда я и принял решение завещать Биндабурру тебе, потому что никак не мог иным образом помешать тому, чтобы она попала целиком в его руки.

Избавиться от этого компаньона мне помог Гатри О'Нил, которому так же, как и мне, небезразлична судьба имения. Он позволил мне по-прежнему управлять ею по своему усмотрению, как если бы я был ее полновластным хозяином, по негласному соглашению, что после моей смерти бразды правления перейдут к нему. Я чувствую себя в неоплатном долгу перед ним. Он заслуживает Биндабурру, однако это имение — все, что я могу оставить тебе. Я знаю, что у тебя своя жизнь в Лондоне, и смею надеяться, что ты позволишь Гатри выкупить мою долю собственности, а на полученные деньги сможешь приобрести что-нибудь в память обо мне. Я также надеюсь, что ты когда-нибудь сможешь приехать и увидеть Биндабурру своими собственными глазами. Я уверен, что Гатри с радостью примет тебя. Он прекрасный человек, и я не сомневаюсь, что он понравится тебе.

Твой любящий дядя Стивен Маккуин».

Глаза Дороти застили слезы. Его друг и поверенный, несомненно, многое исправил в письме, но все равно от этих строчек веяло духом дяди Стива.

Она допустила чудовищную несправедливость в отношении Гатри. Ее дядя считал его прекрасным человеком, и у нее было много оснований согласиться с ним, и тем не менее она поверила, что Гатри способен на запугивание и обман. Гатри, без сомнения, заслужил Биндабурру, как и было сказано в письме, но еще больше он заслужил ее доверие, а она так обошлась с ним! Дороти лежала, уткнувшись лицом в подушку, и плакала.

Почему она не подождала пару дней, прежде чем отправиться в Австралию? Судя по дате на штемпеле, письмо должно было прийти сразу же после ее Отъезда. Все могло бы сложиться по-другому, если она прочитала его прежде, чем заявиться в Биндабурру.

Успокоившись, Дороти написала два письма: одно — в нотариальную контору в Сиднее, другое — Гатри. Это письмо отняло у нее немало сил и времени. В итоге получилось следующее:

«Милый Гатри!

Сегодня я написала нотариусу и попросила перевести на твое имя мою долю собственности в Биндабурре. Очень прошу, не надо посылать мне никаких денег. Теперь я знаю, что дядя Стив действительно хотел, чтобы она перешла к тебе. Я сохраню в сердце память об этом чудесном месте. Я также знаю теперь, как нелепо было с моей стороны обвинять тебя в корыстном и бесчестном отношении к дяде. Я не могу выразить словами, как я сожалею обо всем, что я сказала тебе».

Дороти перечитала написанное. Письмо не выражало и малой толики того, что она переживала, но что еще она могла сказать? Добавив в конце «Прости меня», она подписала свое имя и положила листок в конверт. Как могла она написать Гатри о том, что любит его, после того как столь жестоко обошлась с ним? Она вспомнила их последний разговор, презрение в его глазах, когда он захлопнул перед ней дверь своей комнаты.

Теперь она могла надеяться лишь на то, что он, возможно, сумеет простить ее. Если он и вправду любил ее, он, несомненно, прочтет ее письмо и, увидев, что она раскаялась, может быть, попросит снова приехать в Биндабурру.

С чувством, что она сделала все, что в ее силах, Дороти отнесла письма на почту.

В течение следующих дней она каждое утро заглядывала в почтовый ящик, хотя и знала, что почта обычно подолгу лежит в Уинтонер прежде чем кто-нибудь заберет ее, и что бесполезно ждать ответа раньше чем через три недели. Тем не менее каждый раз, когда она открывала дверцу ящика, сердце ее чуть ли не выпрыгивало из груди.

Друзья Дороти делали все возможное, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей. Чтобы доставить им приятное, она старалась казаться веселой и радостной, но каждый раз, просиживая в театрах, ресторанах, барах и дискотеках, нагруженная всевозможными слухами и сплетнями, она мысленно возвращалась к тихой протоке в Биндабурре, где единственными звуками были крики птиц и поскрипывание половиц веранды под ногами Гатри. Она тосковала по тому простору, по тем чистым и ясным звездным ночам и по Гатри. По ночам она лежала без сна, вспоминая его прикосновения, охваченная любовью и отчаянием.

Прошло три недели, четыре, пять, семь, и Дороти уже смирилась с мыслью, что Гатри не напишет. Не получит она никакого письма от него, сообщающего, что все забыто, и умоляющего сесть на первый же самолет, отправляющийся в Австралию. Видимо, он недостаточно любил ее, чтобы простить, а может быть, и вовсе не любил. Теперь Биндабурра стала его полной собственностью, и вряд ли он вспоминает о ней, Дороти. Почему бы ей просто не принять это как данность, ведь жизнь продолжается?

А когда на следующее утро пришло письмо от нотариуса, разбилась и последняя крохотная надежда.

«Передача вашей доли собственности в имении мистеру О'Нилу завершена, — сообщалось в письме. — Мистер О'Нил настоял на том, чтобы заплатить за нее чрезвычайно высокую цену. На ваше имя открыт счет в ожидании дальнейших распоряжений».

Все кончено. Биндабурра больше не принадлежала ей, и последняя ниточка, связывающая ее с Гатри, была оборвана. В отчаянии Дороти сунула письмо в карман и выбежала прочь из дома.

Лондон наслаждался запоздалым летом, улицы были залиты светом, но Дороти не обращала на это внимания. Чувство опустошения сменилось бешеным приливом ярости. Она сердилась на Гатри за то, что он притворялся, что любит ее, когда все, что ему нужно было сделать, — это просто немного подождать, сердилась на себя за то, что продолжала на что-то надеяться, когда все уже давно было кончено.

Дороти не заметила, как очутилась у ворот зоопарка Бэттерси. Первое, что она увидела, войдя в них, был небольшой кенгуру, пристально глядящий на нее сквозь прутья вольера. Молодая мама стояла возле клетки, держа за руку свою дочурку, и объясняла ей, что это за странное животное и откуда оно родом.

— А что такое Австралия? — спросила девочка.

— Это такая страна, очень-очень далеко отсюда.

Страна, залитая режущим глаза светом, где царят тишина и спокойствие, а горизонты пустынны и бескрайни. Никогда еще, казалось, она не была так далеко!

Дороти сочувственно взглянула на кенгуру, заточенного за прутьями ограды, и пошла дальше по направлению к озеру. Время было обеденное, и офисные служащие, лежа по старой традиции прямо на траве, читали газеты и ели сэндвичи, не обращая внимания на разгуливающих тут же голубей.

Дороти опустилась без сил на одну из свободных скамеек на берегу. Серая белка принялась описывать круги вокруг нее, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть, не заметила ли девушка ее старания и не собирается ли угостить чем-нибудь. Однако Дороти не замечала зверька, она смотрела на озеро, вспоминая тихую гладь протоки, где вместо уток и голубей были попугайчики и пеликаны, а вместо аккуратно подстриженной травы под ногами — только кусочки сухой эвкалиптовой коры.

Одиночество и тоска снова подступили к ней, и слезы потекли по ее лицу. Дороти пыталась вытереть их, но они тут же появлялись снова, и какой-то прохожий выбрал именно этот момент, чтобы подойти и присесть на скамейку рядом с ней.

Отвернувшись в сторону, Дороти полезла в карман за салфеткой, и тут же перед ее глазами возник платочек.

— Вот, возьми, — произнес голос Гатри.

Дороти застыла. Было ли это лишь плодом ее воображения, или она правда услышала его голос? Медленно, очень медленно она повернула голову.

Гатри сидел возле нее на скамейке с платком в руке. Шляпы на нем не было: но если не считать этого, ничто в его облике не изменилось: все те же глаза, рот, спокойные мужественные черты лица. Дороти потерла глаза руками, но и после этого Гатри по-прежнему сидел на скамейке, пристально вглядываясь в ее лицо.

— Как ты здесь очутился? — прошептала она, все еще не в силах поверить, что перед ней не призрак.

— Когда я подходил к твоему дому, ты пулей вылетела из него, и я пошел за тобой, — объяснил Гатри. — Судя по твоему виду, тебе было не до разговоров, и к тому же я подумал, что улица — не самое лучшее место для нашей беседы.

— Понятно, — сказала Дороти, несмотря на то что все происходящее никак не могло уложиться в ее голове.

Сколько ночей пролежала она без сна, мечтая о том, что скажет ему при встрече, однако сейчас все слова куда-то улетучились, и она могла лишь сидеть и безмолвно глазеть на него, пытаясь убедить себя, что не грезит.

— На. — Он снова протянул Дороти платок, и теперь она взяла его и механически стерла слезы с лица. — Почему ты плачешь? Тебя не взяли?

— Куда не взяли?

— Ну, на ту главную роль, которую ты так хотела получить.

— Не было никакой главной роли, — тихо проговорила она и скорее почувствовала, чем увидела, с каким облегчением Гатри встретил этот ее ответ.

— То есть это был просто предлог, чтобы уехать?

Дороти кивнула.

Белка попыталась повторить свой фокус с Гатри, но так же безуспешно.

— Почему ты приехал? — внезапно взорвалась Дороти, повернувшись к нему. — Ведь ты получил то, о чем все время мечтал?

— Нет. — Гатри покачал головой. — Еще нет.

— Ну, можешь не беспокоиться, мне пришло сегодня письмо от нотариуса. — Она вытащила из кармана смятый конверт и протянула ему. — Вот, прочти, если не веришь. Трансфер завершен, так что теперь вся Биндабурра твоя.

— Я знаю, — сказал Гатри, даже не взглянув на письмо. — Я звонил в их контору сегодня утром.

— О, понимаю, никак не мог дождаться!

— Да, — произнес он. — Не мог, и знаешь почему?

— Могу догадаться, — горько ответила Дороти.

— Нет, не потому, почему ты подумала, — тихо проговорил Гатри. — Хочешь узнать истинную причину, по которой мне так не терпелось узнать, что Биндабурра целиком принадлежит мне?

— Ну? — Дороти снова промокнула платком глаза. — И почему же?

— Потому что я знал, что, пока она не станет моей, ты никогда не поверишь, что ты — то, о чем я действительно мечтал все это время.

Воцарилась долгая тишина, Дороти опустила платок.

— Повтори-ка, пожалуйста, еще раз, — прошептала она.

— Мне не нужна Биндабурра, если там не будет тебя, Дороти, — мягко произнес Гатри. — Мне не нужна твоя собственность. Все, что я хотел, — это чтобы ты осталась со мной.

В глазах девушки загорелся потаенный огонь.

— Ты действительно любишь меня? — спросила она с надеждой, и он погладил рукой ее волосы.

— Дороти, как ты могла сомневаться в этом? — произнес он, затем притянул ее к себе и подарил ей долгий поцелуй. Дороти была потрясена: наслаждение, такое же острое, как и недавняя боль, охватило ее, когда губы ее смогли наконец коснуться его губ, а отчаяние и горечь сменились счастьем и покоем.

Белка оставила свои попытки получить лакомый кусочек и направилась к двум клеркам на соседней скамейке, бросающим завистливые взгляды на влюбленных.

— Теперь ты веришь, что я люблю тебя? — прошептал Гатри.

— О да, — вздохнула Дороти, целуя его шею.

— А ты не хочешь сказать, что тоже любишь меня?

— Да ты это и так знаешь!

— Как я могу это знать, когда ты сказала мне, что собираешься вернуться домой, чтобы снова стать актрисой? — не без основания заметил он.

— О, Гатри, простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я вела себя так глупо? — прошептала Дороти, уткнувшись лицом в его грудь. — Я совсем запуталась. Когда я нашла то письмо дяде Стиву от нотариуса, я не знала, что думать. Я не могла жить с мыслью, что это правда. Я и понятия не имела, что у дяди были и другие компаньоны, кроме тебя.

— А разве Шейла не говорила тебе о своем отце? — произнес Гатри, стараясь придать голосу как можно больше строгости, в то время как руки его еще крепче обняли девушку.

— Говорила, и я так обрадовалась тому, что, может быть, это был он, но она тут же, начала рассказывать, что единственное, что тебя интересует, — это Биндабурра, и я стала вспоминать некоторые твои слова… — Дороти замолкла. Сейчас снова в его объятиях она не могла поверить, что когда-то сомневалась в его любви. — А ты только осложнил все в тот вечер, не обращая на меня никакого внимания и флиртуя с женщинами, которые так и вешались на тебя, — добавила она извиняющимся тоном.

— Ну если уж мы будем говорить о том, кто флиртовал весь вечер…

— Я просто хотела, чтобы ты заметил меня, — опустив глаза, призналась Дороти, поглаживая пальцами его ладонь. — Я хотела, чтобы ты увез меня оттуда и убедил, что любишь меня, но ты, казалось, не замечал меня. Тогда я и подумала, что Шейла, должно быть, права.

— Я просто ревновал тебя, — сказал Гатри. — Ты так странно вела себя весь вечер, что я подумал, что тебе начала надоедать Биндабурра, и ты заскучала по той жизни, которую вела в Лондоне. Так что я не удивился, когда услышал, что ты хочешь уехать домой. Ну а потом, когда ты обвинила меня в том, что я запугивал Стива… мне показалось, что я сам хочу, чтобы ты уехала.

— Прости меня, — проговорила Дороти убитым голосом. — Мне следовало верить тебе, но мысль о том, что кто-то хотел причинить зло дяде Стиву, не давала мне покоя. Так это был отец Шейлы?

— Нет, Бен Джефри был честным человеком. Он ничем не досаждал Стиву, но когда Шейла вышла замуж, ему пришлось продать свою долю Бобу. А ее рассказ о том, что я хотел жениться на ней только из-за Биндабурры, — чистой воды выдумка. Безусловно, она знала, как я мечтаю вернуть себе имение, но об этом знали все в округе. Стив и мой отец не разговаривали друг с другом, и поэтому, когда настали трудные времена, он принял предложение Бена купить у него половину собственности, но вскоре пожалел об этом. С отцом Шейлы он уживался, но вот когда собственностью завладел Боб, тогда-то и начались неприятности. Боб вбил себе в голову, что он найдет в Биндабурре нефть. Его не интересовали инвестиции в землю, он хотел эксплуатировать ее и не мог стерпеть, что Стив стоит у него на пути. Конечно, твой дядя мог постоять за себя, но он становился уже старым, и постоянные споры выматывали его. Это была одна из причин, по которым он поехал в Англию. Биндабурра стала не такой, как прежде, и, мне кажется, он подумывал о том, чтобы сдаться. Но твои слова заставили его вернуться домой и продолжить борьбу. Дороти подскочила в изумлении.

— Мои слова?!

— По всей видимости, разговор шел про игру на сцене. Ты сказала, что жизнь заключается в том, чтобы делать то, что любишь, и не жалеть потом, что не сделал чего-то. — Гатри улыбнулся и нежно убрал с ее лица прядку волос. — На Стива произвело огромное впечатление то, как ты отдаешь всю себя тому, что делаешь, ты заставила его вспомнить, как много значит для него Биндабурра, и, вернувшись, он встретился со мной.

— Так он же вроде не разговаривал с О'Нилами?

— С моим отцом, но не со мной. Должно быть, ему нелегко далось признать, что он совершил ошибку, отклонив мое предложение. Но он знал, по крайней мере, что мне судьба Биндабурры дорога не меньше, чем ему, и я не допущу, чтобы ее превратили в нефтяное месторождение.

— И как вы избавились от Боба?

— Как и все бесчестные люди, он трус в душе. Я просто-напросто пришел к нему и заявил, что отныне я партнер Стива, и ему придется несладко, если он продолжит свои попытки запугать его. Я предложил ему хорошую цену за его часть имения и объяснил, что ему лучше поискать нефть в другом месте.

— Не верю, что он так просто уступил!

Гатри мрачно улыбнулся.

— Скажем так, я доходчиво разъяснил Бобу, что поступить так будет в его же интересах, — сказал он, и Дороти подумала, что Боб, пожалуй, поступил в высшей степени разумно, выполнив требования Гатри. — С тех пор он никак не может простить мне то, что он называет оскорблением, и никогда не упускает возможности отомстить мне. Поэтому-то он и заварил эту кашу с тобой. Ему достаточно было лишь один раз взглянуть на тебя, чтобы догадаться, какие чувства я могу испытывать к тебе, и желание нанести мне удар побольнее оказалось для него непреодолимым.

— Но почему Шейла наврала мне насчет тебя? Ее-то ты никак не оскорбил.

Он пожал плечами.

— Думаю, Шейла не могла смириться с тем, что я уже не питаю к ней любви. Я должен был всю жизнь оставаться безутешным, а вместо этого я полюбил тебя. Ей это не понравилось. Она, вероятно, была уверена, что стоит ей только поманить меня пальцем, как я тут же упаду к ее ногам. Она взбесилась, когда я высказал ей все, что о ней думал.

Дороти тотчас вспомнила сцену, которую она наблюдала на вечеринке, и искаженное лицо Шейлы, когда она отпрянула от Гатри.

— Ты хочешь сказать, что она пыталась заставить меня уехать, чтобы ты достался ей самой?

— Шейла не допускала и мысли, что у нее могут быть соперницы, особенно такие, как ты.

— Не могу себе представить, чтобы Шейла с ее-то внешностью ревновала к кому-нибудь! — удивленно проговорила Дороти.

Гатри улыбнулся и провел пальцем по ее щеке.

— Возможно, у нее и ангельское личико, но в сравнении с тобой она казалась бесцветной и безжизненной. Не удивительно, что они оба изо всех сил старались навредить нам. Шейла не хотела, чтобы ты стала моей женой, а Боб не хотел видеть меня полноправным хозяином Биндабурры.

— Что ж, похоже, они просчитались, — проговорила Дороти, поцеловав его в щеку.

— Значит ли это, что ты согласна выйти за меня замуж и вернуться в Биндабурру? — спросил Гатри.

Во взгляде его было столько любви, что Дороти показалось, что она утопает в ней.

— Попробуй меня отговорить! — ответила она, и на этот раз поцелуй был еще дольше и слаще, он словно обещал счастье на долгие годы. — Интересно, не это ли имел в виду дядя Стив, когда писал, что надеется, что я когда-нибудь приеду в Биндабурру, — счастливо пробормотала Дороти. — Он считал, что ты должен мне понравиться.

— Знаешь, — произнес Гатри с усмешкой, — он все уши прожужжал мне про тебя, когда я приезжал к нему. Я хотел вести разговор о хозяйстве, а он то и дело твердил о какой-то английской девчонке, которая мне казалась просто невыносимой. Я не мог поверить, что такой практичный человек, как Стив, способен увлечься кем бы то ни было. А потом ты приехала… — Он улыбнулся, глядя в горящие глаза Дороти. — Остальное ты знаешь! Хватило одного взгляда этих прекрасных глаз, чтобы я навсегда потерял покой!

— Что ж, по крайней мере, мы знаем, что он одобрил бы наш союз, — счастливо проговорила Дороти. Гатри вдруг засуетился и полез в карман.

— Думаю, он также был бы рад, если бы ты надела вот это, — произнес он и раскрыл ладонь, в которой лежало кольцо, которое дядя Стив некогда купил для Джулии. Гатри отдал его в ювелирную мастерскую, и после чистки бриллиант и золото ослепительно сверкали на солнечном свету. — Я привез его с собой как раз для такого случая, — сказал он. — Оно в любом случае твое, но я подумал, что тебе приятно будет принять его от меня, раз Стив свел нас вместе. — Он сделал паузу и посмотрел в лицо девушке. — Но если ты хочешь, я куплю тебе новое кольцо.

— Нет. — Дороти покачала головой. — Я надену это для дяди Стива. Ему было бы приятно узнать, что это кольцо наконец кто-то носит. А ты можешь купить мне новое кольцо на свадьбу, — сказала она, протянув руку так, чтобы Гатри мог надеть кольцо на палец.

— А также новую плиту, — сказал он, улыбаясь, и снова поцеловал ее.

Дороти вздохнула. Безграничное счастье переполняло ее, она положила голову на его плечо и повернула руку так, чтобы алмаз заиграл на солнце.

— Как жаль, что мы впустую потеряли столько времени, — проговорила она. — Ты не можешь себе представить, как я страдала без тебя.

— Могу. — Гатри поднял ее лицо и заглянул в глаза. — Каково, по-твоему, было мне, когда я вернулся домой и обнаружил, что тебя нет? Дом стал таким одиноким и пустым без тебя. Я садился на веранде, и воспоминания о тебе захлестывали меня. Мне постоянно казалось, что я слышу твой смех, что я вижу твой силуэт, а иногда я просыпался ночью, и мне казалось, что я слышу твое дыхание в тишине, но я протягивал руку — и вспоминал, что тебя нет.

Глаза Дороти заблестели от слез.

— И со мной было в точности то же самое. Я чуть не умерла от тоски без тебя, — проговорила она, и они снова поцеловались, чтобы заглушить эти ужасные воспоминания. — Почему ты не приехал раньше? — прошептала она наконец. — Ты получил мое письмо?

— Да, и я зачитал его до дыр, — Гатри обнял Дороти крепче. — Я то и дело раздумывал, не прыгнуть ли мне на самолет, но ведь ты не написала ничего про то, что любишь меня, и я решил подождать, пока твоя доля окончательно отойдет ко мне, чтобы ты не думала, что меня привлекает в тебе что-либо, кроме тебя самой. — Он помолчал и поцеловал ее волосы. — Я подумал и решил дать тебе шанс самой выбрать то, что ты хочешь. Вдруг ты получила ту роль, на которую собиралась прослушиваться, и решила полностью сосредоточиться на карьере? К тому же я никогда не забывал, что мне фактически нечего предложить тебе взамен той жизни, которую ты ведешь здесь, и мне оставалось только надеяться, что ты все-таки выберешь Биндабурру и меня.

— Я выбрала вас давным-давно, — сказала Дороти. — Я понимаю, почему ты предложил тогда повременить с замужеством, но теперь, когда я убедилась, что ты нужен мне больше всего на свете, нам ведь не придется больше ждать, ведь правда?

— Думаю, у нас обоих было достаточно времени подумать, — согласился Гатри, — и теперь, когда мы снова вместе, я ни за что не отпущу тебя.

— И ты ничего не имеешь против того, что твоя жена ничего не умеет? — поддразнила Дороти, припомнив, какого мнения он был о ней в самом начале их знакомства.

— Кто сказал, что ты ничего не умеешь? — Гатри притворился возмущенным. — Ни у кого в мире бифштексы не пригорают так, как у тебя. Знаешь, как мы соскучились по этому характерному привкусу угля! — Его глаза вдруг стали серьезными. — Нет, Дороти, ты умеешь главное — ты превратила Биндабурру в теплый дом, а меня — в счастливого человека. Ничто не может быть важнее этого!

— И ты не хочешь, чтобы я окончила краткие курсы кулинарии?

— Нет, я не хочу, чтобы что-то в тебе изменилось. — Улыбка снова засверкала в его глазах. — Если ты выучишься готовить, тогда я научусь давать моим чувствам свободное проявление, как Ральф.

Дороти рассмеялась.

— Твои чувства устраивают меня в том виде, в каком они есть, — заверила она.

— А как насчет твоей актерской карьеры? — спросил Гатри. — Я ведь могу предложить тебе только одну роль — моей жены и подруги.

Дороти притворилась, что задумалась над предложением.

— А как долго продлится контракт?

— Вечно, — улыбаясь, ответил он.

Дороти счастливо вздохнула.

— Что ж, похоже, это то, о чем я мечтала.