2010 ru FB Editor v2.2, FB Editor v2.0 14 April 2010 http://litres.ru/ Текст предоставлен правообладателем fb39830e-487e-11df-b1e6-00a0d1e7a3b4 1.0 Литагент «Аудиокнига»0dc9cb1e-1e51-102b-9d2a-1f07c3bd69d8 Юля Лемеш. Лежачий полицейский АСТ; СПб.: Астрель-СПб Москва 2010 978-5-17-066404-7

Юля Лемеш

Лежачий полицейский

Глава 1

Что тут еще скажешь? Меня убили в этот вторник. Рано утром. Скинули с убогой облезлой двенадцатиэтажки, украшенной язвами лоджий, красующихся ненужным хламом в лице прошлогодних елок и спрессованных прадедушкиных пальто.

Лететь долго. Почти скучно. В еще не поврежденную голову лезут формулы из школьной программы про таинственные девять целых восемь десятых, которые каким-то немыслимым образом связаны с ускорением моего свободного падения. Какое красивое название «свободное падение», хотя, спрашивается, чего тут красивого?

Нет, все-таки лететь слишком долго. Но, конечно, значительно быстрее, чем с рядового небоскреба. Там, пока падаешь, такого навспоминаешься, насмотришься. Очуметь. Впрочем, что я привередничаю, небоскребов на моей ненаглядной родине покуда возмутительный недород. Что меня лично радует. Нечего им тут расти, без них проблем с избытком.

Короче, если оставить архитектурную лирику, пришили меня, укокошили. Судьба, знать, такая. Лежать кровавой кучей перед остолбеневшей дворничихой. Та даже орать не могла. Ей, бедняжке, мучительно хотелось оказаться хоть на полметра подальше, только ноги подвели. Отказали, предали. А такие с виду крепкие, выносливые, хоть и чуток подпорченные варикозом конечности. Зачехленные в самовязаные гольфы, смастыренные из обрывков разноцветных шерстяных ниток.

Поскольку мое приземление для окружающей среды оказалось полной неожиданностью, прилежная труженица метлы на миг заподозрила, что целили в нее, да промахнулись. А когда в полном объеме осознала, чем именно одарила ее горькая судьба поутру, то исказилась лицом, позеленела до лопухового цвета. Вот и стоит она, в теплых обмотках, глядючи на мои бренные останки. Ноги не ходют, взирать – сил больше нет. Тогда она проявила завидное мужество – глаза закрыла. Умная баба.

Каждому из нас хоть раз в жизни становится ясно, что он когда-то умрет. От такой мысли даже мозги потеют, хотя слово «когда-то» – определяющее. Такова наша природа. Если не сейчас, то какого лешего задумываться о неприятном?

От моего при жизни симпатичного лица осталось невразумительное фаршеобразное месиво. Наверное, косметики переложила, иначе мордой об асфальт нипочем не шваркнуться.

Мне кажется, я ожидала чего-то иного. Более красивого, зрелищного. В кино опавшие покойники как-то более эстетично летают и иначе валяются. Впрочем, это все мелочи. Я – не самоубийца какая-нибудь. Требую уважения! Меня, как ни крути, все-таки убили.

Для успокоения особо слабонервных уточняю – было не больно. Гадко было. Тошно. Но не больно ни капельки.

Теперь можно будет изредка навещать собственную могилку. Цветочков принести да полюбоваться на свою самую удачную прижизненную фотографию. У меня на ней прическа красивая, и свет хорошо лег. Почти фотомодель.

Бредятина. Никуда не пойду. Потому как нельзя. Уговор дороже денег.

Раз жизнь закончилась, остается только вспоминать, с чего все началось. Хотя история моя мутная, как и все истории про глупых дурочек, которым кажется, что они-то точно знают, где собака зарыта. И отрывают ее, не спрашивая разрешения.

Глава 2

– Дорогая, а ты знаешь, почему бабам доверяют самую тупую работу?

На лбу вопрошающего медленно возносятся недоуменные брови. Обозначая предельную, искреннюю озабоченность вопросом. Потом лицо разглаживается, словно он испытывает неподдельное облегчение от разрешения сложнейшей мировой задачи.

– Потому что бабы, ах, простите – женщины, по своей природе на большее не способны. Следи за достижениями науки, тогда будешь в курсе: по сравнению с мужским, бабский габарит мозгов, как фундук по сравнению с арбузом. Прикинь – у вас вот такой, – пальцами он показывает размер комариного уха, – а у меня – вот какой.

Холеные, не знакомые с физическим трудом руки размахивают в воздухе. Фиксируя офигенную кучу бесполезных извилин. Которая вполне сгодилась бы в качестве начинки черепа матерого слона. Включаю воображение. Итак, что имеем в итоге? Туловище прежнее, на нем крепится пресловутая слоновья емкость ума. Которая, как ни крути, не гармонирует с неспортивной папиной фигурой. Сплошной диссонанс в стиле лягушачьего головастика.

– Батяня, да ты полный урод! – хихикаю я, предусмотрительно отодвигаясь на безопасное расстояние.

Мама неодобрительно косит в мою сторону, предоставляя отцу возможность высказаться до дна его переполненной кое-чем души.

– Вот, погляди! Твое воспитание! Никакого уважения к родителям. Ржет. Чего ржет, спрашивается? А потому ржет, что некоторые варили суп, когда другие вдалбливали детям элементарные правила поведения в обществе. Вот у нас на фирме много молодежи работает. – Папино сальное лицо не оставляет сомнений в том, что он спец по юным подчиненным. – Так представь себе, девушки даже не мыслят выказать неуважение к вышестоящим руководителям. А эта…

Мне скучно. Я слушаю подобные злопыхания как минимум раз в неделю, а то и чаще.

С помощью всяких словесных глупостей мой сусальный пращур систематически втолковывает маме, почему ее доля – мытье посуды и прочее бытовое безобразие. Ничего нового. Ничего умного. Зато много желания унизить и «поставить на место». Гнида он казематная. За мамин счет себе самооценку поднимает. За мой не получается. Я и ответить могу.

Мама вполне могла бы парировать, что она получила образование покрепче мужниного, что она занимала не последние должности в его фирме. Где, кстати говоря, папаша до сих пор трудится по ее настойчивой протекции.

Мое мнение – в конторе батяню терпят, памятуя о былых маминых заслугах. А она в это время тупо моет загаженную нами посуду. Почти с неприкрытой ненавистью. Ненавидит и моет. Жуткое зрелище. Удивляюсь, как тарелки в ее руках не рассыпаются в труху. Эх, а если бы действительно разлетались! Можно было бы такой эстрадный номер забабахать, закачаешься. Каждый день полный аншлаг, денег – лопатой греби. В общем, я немного размечталась. Я вообще часто мечтаю. Про кучу денег чаще всего.

– Ты посмотри, в кого ты превратилась! Разве ты так выглядела, когда мы только познакомились? Инфузория.

Почему инфузория? Мама на инфузорию не похожа ничуточки. Я перевела взгляд на отца. Который своим поведением и цветовой гаммой смахивал на сперматозоид. Такой же бесцветный и углубленный в поиск наилучшего применения.

Мама тихонько чихнула, прикрыв влажной ладошкой лицо.

– Хоть бы по воскресеньям клюв красила… – «Клювом» папа именует рот у неприятных для него женщин.

Отвернувшись, мама чихнула во второй раз. Может, у нее аллергия на папино словоблудие?

В папином арсенале обзывательств есть еще один вариант – «свисток». Слова «пасть, губешки, пищалка, хавальник, хлеборезка, корыто» он тоже употребляет, но не в отношении мамы.

– Будь здорова, – запоздало среагировала я.

– Спасибо, – ответил папа, привычно воспринимавший любую позитивную информацию на свой счет.

Мамин профиль слегка сморщился от сдерживаемого смешка.

Тем временем сытого главу семейства потянуло на плинтусную философию.

– Есть в жизни каждого человека дела, за которые он вправе ожидать уважения. Чтоб им гордились. И чтоб он сам собой мог гордиться. Ты согласна со мной? А за что уважать индивидуума, который с утра до ночи драит квартиру, готовит, стирает, ежедневно бродит по магазинам в поисках свежих продуктов подешевле? Не за что его уважать. Делай все качественно, тогда не надо будет горбатиться. Каждый день одно и то же. Где результат, я спрашиваю? Пшик. Ты – пшик, соображаешь? Ты появилась на свет ради пшика.

Тут я не выдержала. Захотела заорать: не срал бы по углам, было бы чище. Даже чашку в раковину не поставит! Но кидать обвинения, пусть и справедливые, сейчас не время. Он только еще больше разговняется. Кроме того, чего греха таить – я тоже не эталон чистоплотности.

Мама как-то неумно, но на полном серьезе предложила сфотографировать мою комнату и выставить ее во всей красе в Интернете. Мол, интересно, что народ скажет. Ха, удивить хотела. Не видела она, что творится дома у моих подруг. Я тогда жуть как расстроилась. Даже прибралась по-быстрому, пока она расчехляла фотокамеру.

Папа продолжал бурчать свой монолог. А я думала про маму.

Мне кажется, она шизик чистоты. И молчаливая, как сфинкс. Такие две отличительные черты характера. Иногда только по безукоризненно вылизанной квартире можно угадать ее присутствие. Даже жутковато становится. Вроде точно знаешь, что она дома, а не слышно. Бывает, за день из нее слова не вытянешь. Словно робот из будущего. Все делает, но молча. Когда все по дому сделано, сядет у окна, смотрит куда-то в небо. Словно ее выключили из розетки.

Иногда я фантазирую. Например, напротив нас живет умный и порядочный мужчина. Который видит мою маму в окне. Он такой весь из себя мудрый. Понимает, как маме скверно. И вот он специально встречает моего папу и говорит ему:

– Слушай, конечно, это не мое дело, но твоя жена жутко несчастлива.

– Отвали, пошел на… – Папа не желает ничего такого слышать.

– Раз так. – Мужик дает папе по морде, после чего у того происходит прозрение и он снова влюбляется в маму.

Хотя, нет. Все не так. Сначала в морду. А потом папа становится порядочным мужем. То есть уходит от нас к своей любовнице.

Напротив нашего дома нет никакого жилья. А мама так и сидит впустую, глядя в окно.

Я как-то тоже так попробовала. Выдержала минут пять, плюнула и снова принялась делать необременительную гимнастику под музыку. Маме музыка не нравится. Она ее беспокоит. Странно. В молодости она ходила на концерты полуподпольных рок-групп. Как-то раз она обмолвилась, что зря выбросила самопальные фото Цоя, БГ и прочих кумиров своей бурной молодости. Это она точно сказала – зря. Мне бы эти артефакты душу согрели.

Пару раз получилось вызвать ее на откровенность и послушать увлекательные подробности про тогдашний «Сайгон». Про рок-клуб и запрещенные концерты.

– Вот время было! Все запрещено, а народу по фигу на запреты. Музыка развалила систему!

Маме мои восторги показались полным наивняком. Особенно ее развеселила моя уверенность в романтике совка.

– Будто сейчас бороться не с чем. А «Сайгон»? Домашним девочкам там делать было нечего без проводника. У меня он был. Нелепый добродушный парень. Сборщик сплетен. Не музыкант. И матершинник жуткий. Из прекрасной интеллигентной семьи. Мы в институте вместе учились.

– А что с ним стало?

– Умер. Я до сих пор жалею, что как-то потеряла его из вида. Хотела потом найти, а он взял и умер. С ним интересно было.

– Расскажи еще про «Сайгон», – прошу я из вежливости.

– Представь страну почти одинаковых людей. Серая мышиная возня. А в «Сайгоне» все были кошмарные. Панки, рокеры, прилипшие к ним девчонки. Одетые черт знает во что. Забавно смотрелось. Но больше всего я тот кофе запомнила. Вынос мозга, а не кофе. Кстати говоря, если бы мы тогда знали, чем со страной все закончится, то не так сильно бы радовались. Теперь все можно, да что-то не хочется. Особенно вам. Вроде возраст такой бунтарский. А вы инертные какие-то…

М-да, про нашу музыку нельзя сказать, что она против чего-то протестует. Матерится временами, но это не в счет. Раньше мне нравился Дима Билан. Потом разонравился. Он ненастоящий какой-то. Потом Витас нравился. Потом разонравился. Замороженный он какой-то. Потом нравился вокалист «Токио Отель». Потом я решила, что он мутант, и перестала им восхищаться.

Настал черед питерских музыкантов. Начала с «Дакоты». Он на губной гармошке играет. Его мало кто знает. Но он классный. Но теперь он женат. Коровин мне понравился намного позже. Когда я на его концерте побывала. Коровин прикольный. Он поэт и фронт-мэн «Харакири». Псих, хотя и талантливый. Но вокруг него слишком много влюбленных девчонок. Мурашов тоже прикольный, но слишком взрослый. Один раз мне даже понравился вокалист «Сонце-Хмари». Я целый час была в него влюблена. Два метра грубости и дикой энергетики. Но у него такая спутница – мигом волосы повыдергает.

Получается, что я не музыкой интересуюсь, а музыкантами. Теперь я слушаю латиноамериканцев. Мелодии у них душевные. И там не в кого влюбляться. Потому не надоедает.

Оставив меня в смятенном состоянии, мама снова уставилась изучать цвет неба.

– А как же Цой?

– Он в твою сторону и смотреть бы не стал, – словно подслушав мои мысли, неожиданно заключила мама.

– Это почему же? – сразу обиделась я.

Мне, как и большинству поклонниц «Кино», казалось, что именно я сумела бы стать достойной спутницей для такого великого человека.

– Болтаешь много.

– А мои подруги считают, что ты так невзрачно одеваешься, потому что считаешь себя недостойной красивой одежды, – из вредности чего только не ляпнешь.

– Правильно считают, – согласилась мама без всякого раздражения.

Живем мы в маленьком доме на обочине шумной дороги. Не богато живем, однако маму это не беспокоит. Ее беспокоит случайная капля кофе, упавшая на стол. Тогда я слышу возмущенное: «Нет. Только не это», – словно в нашу квартиру втихомолку пробралась лошадь и исхитрилась наложить кучу в супницу.

Пока я думала про маму, папа продолжал словесную экзекуцию. Удобно расположившись на кухне. С каждой репликой прибавляя обороты. Как будто сам себя раскочегаривал. У него такой вид общения вошел в привычку. Скоро распалится, раскраснеется, уличая маму во всех дефектах, а потом довольный как эшелон слонов пойдет по своим делам. Он после таких наездов просто молодеет. Они его стимулируют на контакт с молоденькими хищницами. Короче, если кто не допер – папаня любит сходить налево.

Когда-то мама была его руководителем. Смешно, право. Папа ни в жисть бы карьеру себе не сделал, если б не ее поддержка. Я думаю, он не хочет забывать о том, что был в ее подчинении.

А сейчас он снимет носки, бросит на пол, пошевелит голыми пальцами для озонирования воздуха. И приступит к главному.

– А вчера я пришел поздно, потому что у нас было заседание… – Большие пальцы на ногах забавно скрючиваются, выражая напряженную работу мысли.

Жаль, папа не в состоянии придумать, на каком именно заседании он сумел пригодиться фирме, да и «поздно» слабо сказано. Он на рассвете приковылял. Попахивая не только спиртным, но и резкими, почти мужскими духами. Может, его на голубизну пробило? Интересно, но спрашивать воздержусь.

Мама, как всегда, придерживалась обета смирения. Она молчала. Монолог папу не устраивал. Его все больше тянуло на скандал. Ему было плевать, что я сидела и слушала. Внимала внимательно.

Посуда сверкала, как латы римской армии накануне битвы. Мама медленно вытерла руки об оранжевое вафельное полотенце. Устало улыбнулась мне. Сняла застиранный до неопределенного голубоватого цвета передник. Аккуратно повесила его на крючок. Довольно изящно наклонившись, двумя пальцами подобрала белые вывернутые наизнанку мужнины носки, собираясь отнести их в ванную. Почти одновременно с этим миролюбивым действием раздался истошный визг дверного звонка. Вынуждая меня покинуть поле боя, чтоб выяснить, кого принесла нелегкая.

Глава 3

Судорожно штампанув мою щеку пахучей вишневой помадой, в квартиру тайфуном врывается моя единственная бабушка. В багровой короткополой шляпке с пестрым залихватским пером. Экспроприированным не иначе как из мужской фазаньей жопки.

Папина мама вся сегодня багровая, как свекла без шубы.

– Можешь ничего не говорить. Бедный мой мальчик. Страдалец! Как вообще можно жить в таком третьесортном районе?

Как выглядит четвертый сорт, я примерно предполагаю. Недавно меня черти занесли в поселение. Близ железнодорожной платформы. У самого исторического центра. Судя по названию, там в ветхозаветные времена ваяли фарфор. Отваялись. Теперь при виде домов, вопиющих о сносе, остается изумляться, почему у жителей такой оживленный и предприимчивый вид. Словно происки в поисках пропитания не оставляют времени ткнуться носом в очевидную четверосортность. А какие там коты! Чудо, а не коты. Самые котастые коты в мире.

– Не понимаю, как культурный человек из интеллигентной семьи с достойными предками может вынести окружение низкопробного плебса. – Бабушка решительно не желает согласиться с тем фактом, что плебс и есть народ.

Я живу тут с рождения и никак не могу согласиться с ее нападками. Хороший район. Если нет пробок и не перекрыт железнодорожный переезд, то от нас всего полчаса до центра Питера на машине. А также до Пушкина и Павловска. Правда, в отличие от них, у нас нет ни одной приличной достопримечательности.

Бабушка тем временем неуклонно повторяет мамины передвижения. Она прилипла к ней пиявкой и гоняет ее в разных направлениях. Подталкивая в спину могучим бюстом.

– А не тебя ли я на днях видела на Невском? Сынок! Твоя супруга шляется по утрам по Невскому с каким-то старым навороченным грибом!

У папы заметно отвисает челюсть. Он много чего предполагает о своей супруге, но настолько чудовищное разоблачение приводит его в замешательство.

Я гляжу на папу и, обуянная музой стихотворчества, громко декламирую: «По Африке сова бежала, морозной ночью, задравши челюсть…» Сравниваю картинку с реальностью и продолжаю: «Под деревом змея лежала и жрать хотела, какая прелесть». Папина челюсть захлопывается как капкан. Он взвизгивает, прикусив язык.

– А во что она была одета? – придя в себя, уточняет папа.

– Кто, сова? – радуюсь я первому поклоннику моего таланта.

– Не тебя спрашивают, – зло кидает несостоявшийся поклонник, уставившись на маму.

– Ну во что, во что… – задумчиво бормочет бабушка. – В кожаный облегающий пиджак, брюки такие укороченные, модные, в общем, и сумка такая – супер. Мне самой такая бы не помешала.

Папа с явным облегчением смеется. Я мрачнею. Что, спрашивается, смешного в том, что у мамы нет никакой модной одежды? Теперь мне немного жаль, что и старого гриба нет тоже. Если бы мама завела роман, я бы не обиделась. На мой взгляд, она вполне может понравиться культурному пожилому дяде. Я тут же продолжаю мечтать про внезапную кучу денег. После трат на себя можно было бы приодеть маму по последней моде. А потом найти пару отморозков и кастрировать папулечку. И заодно укоротить ему язык. Интересно, почем нынче такие услуги? Надо будет в Интернете пошарить.

– Сыночек! Ты мне не веришь? Досмеешься! Как рога потолок задевать станут – вспомнишь мои слова. Женщину не обманешь. Она это была! Только причесана иначе. В вашем захолустье можно и так шлындать. На халат пальто накинут – и ну на рынок.

Тут она попала в точку. Я встречала таких, у кого пальто не халат, а ночнушку прикрывает. Только не мама. Она как мальчишка одевается. Донашивая мои брюки.

– Жаль, я на мобильник ее заснять не успела. И какого черта ты застрял в этом болоте? – продолжает жужжать заезженная пластинка.

Скрестив ноги, я опустилась на чистейший дощатый пол. Сижу как турок, привалившись к стенке. Только кальяна не хватает. Раз я не могу внести исправлений в сценарий бабушкиного спектакля, то почему бы не развлечься разглядыванием изъянов на краске досок. Глядя на пол, вспоминаю, что давно не рисовала. Становится грустно.

Выкатив глаза, бабушка с пеной у рта продолжает доказывать мамину коварную двуличность. Виновница небывалой агрессии свекрови стоит у окна. Провожая взглядом вереницу медленно ползущих машин, которые попеременно сигналят, одурев от черепашьей скорости.

– Ее я видела! Меня не проведешь! Глаза-то разуй – не может у женщины задарма быть такой ухоженной кожи! А стрижка? Говоришь, сама стрижется? Ага, так я и поверила. Где сумку такую оторвала, стерва?

– Мама, перестаньте, наконец, орать. Сами подумайте, на какие шиши она сумки покупать будет? Кроме того, зачем ей вторая сумка, у нее уже есть одна. А стрижется она сама, я собственными глазами видел.

Рисунок потертостей на облезлых досках навел меня на мысли о картах. А мысли о географии плавно перетекли в обдумывание защитной речи в оправдание родного района. У нас есть река. И остров. С дурацким названием Чухонка. После жаркого летнего дня он так и выглядит – зачуханным до противного. Неряхи мы. Национальная черта такая.

Кроме острова на реке сто лет назад была пристань для паломников, где мы с мальчишками в воде монетки старинные собирали. Говорят, к пристани приставали пароходики с паломниками, навещающими собор. От которого стараниями властей не осталось ничего.

Еще на реке прямо с плота устраивают салют, и он стократ отражается в ночной воде под дружный рев восторженной пьяной публики. На Новый год дармового салюта теперь не делают. Считают, и так обойдемся. А еще у нас вместо изысканных развлечений есть много деревьев и относительное спокойствие. Которого тут хоть отбавляй. Особенно летом. Когда почти все жители испаряются с первыми лучами солнца в сторону огородов.

Вспомнила: у нас есть еще обалденный магазин! И нечего тут смеяться. На его крыше даже статуи сидят. Две. Типа рабочего и колхозницы. Здоровенные такие, пофигические. Смотрят в разные стороны. Наверное, поссорились. Правда, внутри магазина от былого великолепия ничего особенного не сталось.

Мама рассказывала, раньше интерьер был сплошь из чистого мрамора. Были и солидные, как трон папы римского, деревянные будки касс. А в кондитерском отделе крахмальные важные тети отпускали всякие вкусности. Которые завлекательно сверкали в хрустальных витринных вазочках. Еще маме запомнился мраморный бассейн с живой рыбой. Она как-то призналась, что, несмотря на специфический запах, часто ходила смотреть на мутную витрину водоема. Из которой выглядывали чудные рыбьи рыла. Особым шиком тогда считалось прикупить зеленоватого сома. Забраться с боем в автобус, удерживая порывы узника в болоньевой клетчатой авоське. Перепачкать рыбьим ароматом сплоченный советский коллектив. Ответить страждущим, где приобретался сом. Дома – непременно поместить сома в ванну. И надеяться, что живность самостоятельно уснет. Она почему-то не стала объяснять, как умертвляли не усопшего сома.

С магазином у меня связано одно забавное воспоминание. Когда я была маленькая, мама там встретила бывшего поклонника. Пока они любезничали, я обнаружила на прилавке уйму киндер-сюрпризов и по-тихому их распотрошила. Надеясь выяснить, какие сокровища там таятся. Всегда кажется, что именно тебе достался самый неинтересный сюрприз.

Поклонник оказался не жадным.

Он нас выкупил.

Бабушка набрала в легкие очередную порцию воздуха. Расправила орлиные крылья и кинулась доклевывать цыпленка в лице моей мамы.

– Шлюха! Я всегда тебе говорила, что она тебе не пара, – это уже папе. – Немедленно собирай вещи. Мы покидаем этот нищенский вертеп!

Последнее восклицание звенит опереточным фальцетом. Отчего тускнеет трагизм сказанного. Перо на шляпке психованно трепещет, малиновые губы дрожат, как кровяной студень. Офигеть, как они мне надоели со своими разборками.

Несмотря на визги свекрови, мама глубокомысленно завершает начатое. Носки вывернуты и благополучно доставлены до пункта назначения. Осторожности ради мама протискивается вдоль стенки, чтоб неровен час не прикоснуться к бабушке. Заходит в комнату. Откуда с характерным шумом выкатывает два увесистых глянцевых чемодана на колесиках.

Ошарашенный босолапый папа цеплялся взглядом за меня, как утопающий за спасательный круг. Я многозначительно пожимаю плечами. Действительно, я-то чем могу ему помочь? Разве что чемоданы до машины донести, и то вряд ли. Они тяжелые, а все, что превышает пять кило, для меня вредно. Так в книжке медицинской написано – позвоночник надо беречь смолоду.

Пока мы обменивались взглядами, мама, сидя на стуле в прихожей, смотрела в пол. Старательно пряча выражение лица. Была видна только рыжеватая пушистая макушка. Бабушка пыталась укорить макушку испепеляющим взором, но получилось не очень. Тогда она уставилась негодующим оком разгневанной индюшки на заранее упакованные вещи.

– Ах, ты предвосхитил меня, мой несчастный ребенок!

Прощебетала. Перевела взгляд на голые ребенковы ноги.

– Что и говорить, даже чистых носков от нее не дождешься! Барыня!

Мама, недолго думая, смоталась в ванную, чтоб предстать перед нами с несвежими носками-путешественниками. Причем папа, не замечая никакой издевки в этом действии, сразу догадался – пора собираться в путь – и мрачно обрядил несвежие ноги в несвежие носки.

Честно скажу, меня в этот момент волновало другое. Наблюдая краем глаза, как бабушка роется в лаковой сумочке, я пыталась сообразить, чем меня субсидируют на этот раз. Шоколадкой «Вдохновение» или денежкой?

Повезло. Суетливая влажная рука всунула мне приятно хрустящую голубую тысячную.

«Спасибо, бабуля».

Чмок. Чмок.

Боже, как я люблю деньги.

Просто обожаю.

Подхваченный нахрапистым ветром чужой воли, папа алчно проводил взглядом исчезающую в моем кармане ассигнацию. Тупо позволил запеленать себя в куртку. Засунул вторично обносоченные ноги в модные штиблеты и вцепился в не им собранные чемоданы. По его лицу видно – он никого не предвосхищал. Он просто хотел поизгаляться над беспрекословной супругой. А тут бабушка некстати приперлась со своими разоблачениями.

«Пока, папа, пока».

Скатертью дорога.

Чмок. Чмок.

В доме наступила такая глубокая тишина, которая случается после долгого крика. Мама бестелесным привидением растворилась в районе кухни. Наверное, снова утешается видом на небо. Пытаясь подражать ее неслышной походке, я засеменила к себе в комнату. Под ногой ехидно скрипнула половица.

На улице глухо стукнула дверь машины. Изображая папин прощальный салют, стрельнул пробитый глушитель.

Задрав ноги на стенку, я разлеглась на неприбранной кровати, уставясь в потолок. Пока есть время до ужина, надо разложить по полочкам последние события. От которых я немного устала.

Итак, бабушка лоханулась и спутала маму с кем-то еще. Папа завел новое увлечение и решил устроить себе каникулы. Стопудово. Вариант, что папе стыдно за вчерашние подвиги, не рассматривается по причине излишней фантастичности. Вывод: папа воспользовался бабушкиной глупостью, чтоб свалить от нас порезвиться.

Приглашение перекусить прервало мои изыскания. Счастливо потягиваясь, я подумала: как здорово слышать мамин голос, зовущий немного подкрепиться.

Только ночью я задалась тупым вопросом: «А откуда мама знала, что папа заведет такой гнилой разговор, а бабушка приедет его вызволять?» Ведь чемоданы были собраны заранее.

Две недели спустя отец, как ни в чем не бывало, в очередной раз вернулся домой. В виде компенсации всучив дрожащими руками мне аж сто евриков от имени бабушки. Так вцепился, когда отдавал, что я даже оторвала краешек. Он тоже деньги любит. Не меньше, чем я.

Чмок. Чмок.

Куплю себе новую курточку!

Глава 4

Так, в учебе и мелких никчемных хлопотах пролетел целый год, а потом я влюбилась. Или в меня влюбились? Я и сама не поняла.

Просто как-то так получилось, что все подруги были с кем-то. А у меня никого. А они все время мне рассказывали про свои романтические отношения. А у меня никого. И задрало меня это «никого». Нервы совсем разыгрались. То злюсь, то плачу, то ненавидеть всех начинаю. Просто бешеная стала. Психоз какой-то. А ведь еще учиться надо. А в голове сплошное отчаянье. От того, что у всех кто-то есть, а я одна.

Когда я совсем зациклилась, то даже решилась на откровенную дурость и позвонила своему давнишнему поклоннику. Который вроде как сох по мне еще со школы. Красивый парень. Вроде бы. Не противный точно. У него профиль очень даже ничего. И руки красивые. И относится ко мне нормально. Позвонила. Почти без труда договорилась о встрече. Перерыла шкаф, оделась очень даже сексуально. Накрасилась. Вся такая из себя. И пошла становиться «не одной».

Иду и думаю. Раз не получается влюбиться, надо самой себе внушить мысль о превосходных качествах объекта. Фу, как глупо звучит. Надо приглядеться и найти в нем самые приятные качества. Звучит немного получше. Ну, и надо самой быть на высоте. Не изменять… Блин! С кем? Но тем более полезное уточнение – изменять не стану. Надо вспомнить истории подруг. Как они обращаются со своими любимыми? Уважают? Вовсе не все. А зря. Я точно его уважать намерена. И хвалить почаще надо…

Схема отношений родителей никак не подходит. Были влюблены. Потом мама «выросла». Потом ей стало яснее ясного, что папа полное ничтожество. И у нее, кажется, возникло чувство ответственности за мужа. И она решила дать ему возможность считать себя самым крутым. Зачем? Кто ж ее знает. Я бы так не смогла. Но это мои предположения, а как там на самом деле – фиг его знает. Ладно, не мое это дело. Посмотрим, чем мое свидание обернется.

Встретились. Он вроде как обрадовался. Все улыбался и поглядывал на меня одобрительно. Сначала у меня была стопроцентная уверенность: сейчас он мне скажет что-то типа: «Давай встречаться». Минут сорок была уверена. Но потом начала понимать – все пошло не так, как задумано. Наперекосяк.

Сидели мы в кафе, разговаривали. Про школу. Про институт. И он так заинтересованно меня слушал. Как лучшего друга. Не более того. Не то чтобы я рассчитывала после первого свидания попасть к нему в постель. Совсем нет. По-честному, я даже не очень понимала, как это все происходит. Наверное, надо сначала некоторое время повстречаться. Сходить куда-нибудь. Быть может, в кино. Или на концерт. Куда обычно водят? И только потом случайно под важным предлогом попасть в подходящее помещение. И, быть может, пара поцелуев. И, о ужас какой, придется раздеваться. Хорошо бы обзавестись суперкрасивым бельем… Я видела подходящее в магазине. Надо только цвет выбрать. Быть может, нежно-лиловый?

В этот момент до меня дошло, что романтических предложений не последует. Он смотрел на меня как на чашку остывшего кофе. В котором плавает муха. Я не была назойливой. Просто от отчаяния принялась показывать всем своим видом, что мальчик мне жутко нравится. И что я вроде тоже очень даже ничего. А саму уже трясти начало. Улыбаюсь, а сама трясусь. Даже руки под стол убрала. Чтоб незаметно было.

А он по второму кругу свои новости пересказывает. Труба дело. Хуже некуда. И смотрит он на меня затравленно. Без всякого энтузиазма. В смысле романтики. Похоже, даже боится. Или опасается. Но вежливый такой. Видимо, терять мне нечего.

– Я тебе совсем не нравлюсь. – От моего вопроса у него брови на лоб полезли.

И взгляд такой остекленевший. Ужас!

– Ты понимаешь, тут такое дело… – Зачем дослушивать?

Мне по фигу, какое дело. Он ведь даже не попытался меня остановить. Так и остался сидеть за столиком. С почти красивой деревянной мордой лица.

Облом. Неужели я никому не могу понравиться? Неужели я страшнее всех на свете? Или противная как человек? Что во мне не так? Вон девчонки рассказывают, с ними даже на улице знакомятся. А я даже через Интернет не могу. Фотки у меня просто супер, а на свидание так никто и не пригласил.

– Мама. Меня никто не любит, – рыдала я. – Я так и останусь одна!

Она меня выслушала. Она меня расспросила. И вдруг захихикала.

– Ты это чего? – Я такого от нее не ожидала.

– Надо было со мной посоветоваться насчет окучивания того мальчика, – успокоилась мама. – Я бы тебе кучу нервов сэкономила. Прекрасно его помню. Он раньше на все дни рождения приходил тебя поздравлять.

– Это почему сэкономила бы?

– Да потому. Скажем так, явно неподходящий кандидат. И не спрашивай. Лучше не торопись. Оно само случится. Если ты психовать не будешь. Поверь мне на слово.

Естественно, я психовать не перестала и не поверила. Но делать нечего. На шею вешаться вроде как некому. Ни одного подходящего кандидата. Оставалось привыкнуть к мысли о судьбе старой девы. Не в лесбиянки же идти? У меня к этому делу никакой предрасположенности. Тем более, мне рассказывали – у них тоже не так все просто. Нет, определенно мне нужно что-то другое.

С такими мыслями в голове сидела я на скамейке в уютном дворике. Не обращая внимания на прохожих. Напрочь углубленная в себя. Несостоявшаяся «не одна». Несостоявшаяся лесбиянка. И просто никакая…

Только собралась поплакать, как вдруг столкнулась с НИМ. А он сначала прошел мимо. Я еще подумала: ботинки какие удобные. Качественные ботинки. Потом еще раз прошел. А потом еще раз вернулся. Глаз я не поднимала. Только на ботинки эти превосходные смотрела. Стоят передо мной. И не уходят. Взгляд подняла. Букет. К которому прилагается вполне приличный молодой человек.

Своего избранника я вовсе не таким воображала, но с радостью согласилась на приглашение сходить куда-нибудь поесть мороженого. Не откладывая на потом. Быть может, это судьба? Кто-то скажет – дура. Вот и не дура.

Как только мы начали встречаться, мои нервы мгновенно успокоились. Мужчина – лучшая успокоительная таблетка.

Теперь я могу спокойно похвастать перед подругами своим «неодиночеством». Оказывается, у меня его было с избытком. Ни одного по-настоящему близкого человека. Я только сейчас это поняла.

Глава 5

Последний год перед большой любовью ознаменовался единственным запоминающимся событием. В наш дом для проживания прибыл достопочтенный дед Нил. Поскольку наши окна выходят на подъезд, то я смогла лицезреть пришествие деда. Который явился в сопровождении огромного темного сундука. Заменяющего ему и шкаф, и кровать.

Меня сразу заинтриговало такое немыслимое для новгородской глуши имя, и имеет ли оно отношение к великой реке. Дед скромно утверждал, что имеет. Что необразованные аборигены реку назвали в честь первого славянина Нила. Много веков назад по собственному хотению обосновавшегося в Египте. Врет, конечно. Но так увлекательно слушать про странника Нила. Который много миллионов лет назад решил вернуть семью на историческую прародину. Покинутую из-за первого ледникового периода. И как своим умом и неимоверной образованностью он сумел вызвать преклонение со стороны местного населения.

– Ага, – радовалась я, – египтяне в полном отпаде. До сих пор. И чем же тот первый Нил их поразил?

– Они к нему со всем уважением. И почтением. Они что – они люди темные. А он им про строительство сфинкса сразу все как есть популярно разъяснил. – Сидя на скамейке перед домом, Нил отклячивает бесцветную желтоватую бороду и складывает руки перед собой, изображая сказочного зверя. – Правда, они не все правильно поняли. Наш сфинкс – он кто? Кобель с крыльями. Или, скажем, птиц с бабьими причиндалами и ликом, как бабы. Но у этих египтян тоже неплохо получилось. Главное не сфинкс. Главное – Нил их хозяйствовать научил, а пирамиды – так, забавы ради, архитектурное излишество, чтоб народец в праздности не опаскудился. Когда мужик при деле, он того, не забалует.

Я подивилась на глубинное взрыхление идеи славянского приоритета перед всеми прочими отсталыми нациями. Только и ожидающими мудрого руководства старшего брата.

Как-то пришел участковый. Послушал дедовы бредни и обвинил его в пропаганде национализма. Дед взвился со скамейки. Обозвал власть «сам недобиток фашистский», после чего косолапо удрал домой. Откуда возвратился с полиэтиленовым пакетом. В котором вместо макарон лежали всяческие медали за достижения в умерщвлении врагов на разных войнах. Во второй руке красовался маузер. После некоторой бестолковой суеты выяснилось – пистолет годился только для выпендрежа перед несведущими простаками типа меня. Участковый выбрался из-за угла дома, поднял фуражку и смачно сплюнул под ноги.

– Не ссы, – успокоил дед. – Боек-то сточен. Держу так, для блезиру.

Остыв после баталии с экспроприацией неогнестрельного оружия, участковый примостил фуражку на голову и, не прощаясь, укатил на старенькой иномарке. Которой втайне гордился, как огромным прорывом от вонючего «Москвича» к вершинам прогресса.

Дед Нил по всеобщему мнению был именно достопочтенный. Соседские оживленные старухи мгновенно воспылали к нему активной любовью. Облепив нежданное сокровище, как мухи патоку. Их восторженности не разделяли только сердобольные Ниловы родственники. Которые привезли деда из деревни в целях опеки с последующим наследованием добротного дома на престижном берегу престижной реки.

Спустя пару недель они уже были в ужасе от своего опрометчивого решения. Особенно когда поняли, что вступление во владение дачей откладывается на неудобоваримо отдаленный срок. Старухи торжествовали. И при встрече не уставали напоминать незадачливым наследникам о невероятном Ниловом здравии.

Под предлогом чаепития из электрического самовара дед Нил собирал в квартире роту восторженных старушек. Ради такого случая дед облачался в воняющий нафталином серый крапчатый пиджак с куцым хлястиком на спине. Который крепился посредством двух щербатых пуговиц. Каждый вечер Нил беспощадно обжуливал бабушек в дурака.

– Плевал я на них с высокой колокольни, – делился он мнением о своих родственниках.

Кроме того, Нил приучил восторженных поклонниц нюхать табак, утверждая, что в нем и есть залог здоровой неограниченной жизни. Старухи, издавая взвизги, пронзительно чихали на весь дом. Проигрывая в карты за вечер рублей двадцать и с десяток поцелуйчиков. Которые вызывали все те же пронзительные взвизги.

Дед тоже чихал, словно древний навьюченный грузовик на долгом подъеме. Смахивал набежавшие слезы и временами грозился завести гармонь. Чтоб дом не забыл, что такое настоящие плясы.

Мне дед годился в настоящие прапрадеды, что не мешало ему при встрече грозно спрашивать: «Ну что, малахольная, в подоле не принесла?» – а затем шлепать по мягкому месту крепкой как железо ладонью. В силу воспитания я была просто обязана возмущаться такими нападками, однако меня они нисколько не раздражали. Раздражало дедово нескрываемое восхищение мамой.

– Та еще штучка. – Стариковские глаза бодро посверкивают. – Ушлая баба, но умная, мать ее ети, потому ум свой прячет. Попомни мое слово, не кулема, как некоторые.

Слово какое подобрал – кулема, наверняка на меня намекает. Ничего такого ушлого в маме нет.

Глава 6

Итак, спустя год я влюбилась.

Не в деда Нила, конечно, хоть он безусловно того стоил.

Того, в кого я втрескалась, звали Игорь. Он – умный, уравновешенный. Не урод, а при росте в метр восемьдесят пять и приличном телосложении можно сказать – красавец-мужчина в расцвете сил и возможностей. Правда, влюбилась я в него не из-за этих очевидных достоинств. Дело в том, что с первой минуты общения мне стало понятно: для него я самое ценное на всем белом свете. Здорово, правда? Говорят, люди любят тех, кому они нравятся. Я – не исключение.

У Игоря в нашем городе и его обширных окрестностях водится множество друзей из самых разных социальных слоев. Звучит идиотски. Это я про слои. Но он сам так объясняет свою товарищескую всеядность. Космополит. Из его друзей хоть завтра можно создать автономное карликовое государство. Невероятно шустрое, с непомерными амбициями в смысле разрастания. Там будут проживать исключительно гениальные, незаурядные личности различной профпригодности: от старшего офицерского состава до бомжей. А он, естественно, типа президента. Ну, министр при президенте, как минимум. Такой характер. Жуть как любит утрясать чужие проблемы. Хотя теперь в его государстве обосновалась я, так что извините-подвиньтесь. Мне тоже надо уделять изрядную толику внимания.

При более длительном общении выяснилось, что, хоть я и считаюсь несомненной ценностью, однако имеются некоторые «но». К которым смело можно отнести тот факт, что Игорь любит меня ровно настолько, насколько умеет. Наверное, так происходит со всеми страшно занятыми мужиками. Дела на первом месте, а даже более чем теплые отношения – на втором. Я активно претендую на первое, но меня постоянно спихивают с престола всякие финансовые срочности-неотложности. Я – ничего, я привыкаю, но усиленно тяну одеяло на себя. Медленно, осторожно, зубками-коготками, но тяну. Сначала обижалась, если свидание было отменено из-за завала на работе. Теперь дуюсь, но молча. Надую щеки, губы и сижу такая вся напрочь недоступная в своем страдании. Игорь изредка отрывается от компьютера и смеется. Говорит, что я похожа на чугунок.

– Сам ты… «учупизник».

– Ребенок, ты что! – возмущение от предполагаемого мата выводит Игоря из душевного равновесия.

– Знай и люби свой родной язык. Даже столетней давности.

Неприкрытый ужас на лице моего любимого вынуждает меня пояснить страннозвучное слово.

– «Ягольник-та яруе, двухвостка, возьми цупизник да уцупизни яго», – продекламировала я с нескрываемым удовольствием цитату из словаря Даля.

– И что эта хрень значит?

– А сам как думаешь?

– Безобразие.

Пришлось напрячь память и перевести.

– «Корчага кипит, невестка, возьми уполовник да отчерпни из нее», примерно так.

– Здорово, только я бы в жизни не вызубрил такую абракадабру.

Скромно потупясь, я решила не сообщать, что на запоминание баллады про учупизник у меня ушло немало времени. Почти полгода с перерывами. Но оно того стоило.

– А почему сначала было слово с «ч», а потом с «ц»? – поразмыслив, полюбопытствовал Игорь, не рискуя вслух повторить незнакомое обзывательство.

– А фиг его знает, – весело разъяснила я, сообразив, что все-таки привлекла к себе его внимание.

– УчупризДник, значит, – раздумчиво бормотал Игорь.

– Вот балда стоеросовая, неправильно. Теперь точно гадость получилась.

– Зато так лучше запоминается. Можно кого-нибудь сильно удивить.

– Ты матюгаешься, а такой с виду приличный дядька.

Мы бурно выясняли, кто из нас приличней. Потом не менее бурно мирились, выпав из поля зрения вселенной на часик-другой. Примирение сопровождалось разнообразными милыми играми и методичным доламыванием ветхой кровати. У которой в самый патетический момент нахально отвалилась деревянная боковина. Бабах! Соседи снизу колотятся в потолок шваброй. Мы умираем со смеху при виде бренных останков лежбища.

«Прощай, мой друг, все кончено меж нами. Тебя чинить я больше не могу!» – шепчет Игорь, допинывая рассохшиеся кроватины ножки.

Я азартно помогаю в убийстве мягких частей супружеского ложа. Из зеленого сукна высовываются куски поролона абсолютно неприличного цвета.

Все. Для кровати жизненный путь безоговорочно закончен. Теперь можно смело покупать новую, так как старая отработала на сто пятьдесят процентов. Гип-гип-ура!

После всестороннего осмотра мама посчитала Игоря подходящим другом для дочери. Что не мешало ей осторожничать. Она отказалась признавать, что я влюбилась на всю жизнь.

– На нем свет клином не сошелся. Кто знает, может, погуляете да разбежитесь. Сейчас это модно. Ты иногда поглядывай по сторонам. Мужички иногда даже очень ничего подворачиваются.

Сконфуженно оценив ужас в моих глазах, мама прибавляет:

– Тебе хорошо? Ну и радуйся, пока все хорошо. В любом случае, потом будет что вспомнить.

Одно ее радует наверняка – Игорь очень ответственный. Она уверена, что я пожизненно буду нуждаться в опеке. Вот уж фигня. Я давно взрослая. С того момента, как познакомилась с Игорем. Или – почти с того момента. Где-то так. Не верите? Точно взрослая. Я даже научилась уважать его за отказ от свидания со мной ради педантичного вникания в вопросы. Которые в перспективе приумножат благосостояние его и его фирмы. Блин, какая я молодец. Наверное, взрослею.

Папашка на известие о моем стремительном романе отреагировал из рук вон плохо. Он малодушно вообразил, будто по моей вине автоматически попал в затрапезную категорию почти старикашек. Не за горами внуки, и он сам переиначится из молодого (?) отца в банального деда. Войдя в роль, временно перестал бриться. Типа бороду он отращивает. В результате ему устроили выволочку на работе за неопрятный вид. Вывод: у папы депрессняк, а виноват кто? Угадали. Конечно – мама.

А может, я ошибаюсь. Может, моя личная жизнь ни при чем. Может, папина скорбь питалась из другого, более прозаического источника. Не исключено – его бросила очередная пассия. Или залетела. Кстати, здорово бы было. Папа свалил бы к новой жене, отстал от нас со своей проворной душевной организацией. Ни для кого не секрет – все равно уйдет.

Мне его жалко немного. Он какой-то покореженный по жизни. Наверное, его бабушка в детстве забаловала, не иначе. Не позволяла принимать самостоятельных решений. Поэтому у него не развилось чувство ответственности. Эгоист и полный придурок. Убежденный, что все ему чего-то недодают. Как глистастый барбос – для него всегда чужой кусок жирнее и слаще.

Игорь с папой подчеркнуто вежлив, но без крупицы уважения. А про маму сказал, что она чистейшей души человек, только слишком ухоженная. Не по средствам. Вот глупый.

– Чтоб такую кожу иметь, надо по косметологам постоянно таскаться. Неужели ты не замечала, какая у нее роскошная кожа?

– У нас это наследственное. Гены.

Мне казалось, что после намека на гены Игорь непременно восхитится и моей мордочкой. Куда там. Даже и не подумал. После его ухода я бросилась искать первые морщинки. Для бодрости духа построила рожи своему отражению. Отличная кожа. Почти без изъянов. Но у мамы лучше. Значит, у нее гены, а у меня что?

Проверила кремы на полочке в ванной. Надеялась отыскать тот особенный крем, который омолаживает чудотворным образом. А его нет. Есть скудные останки крема для рук. Тюбик выдоен на сто десять процентов. Если бы мама могла – вывернула бы его наизнанку. Так, что тут у нас еще? Склянка календулы на спирту. Вот, пожалуй, и все. Правда, в холодильнике есть майонез, огурцы и простокваша. Наверное, мама, как и немки, предпочитает кормить кожу тем, что ест сама.

Облепив физиономию кружочками холодного огурца, я стала такая довольная, словно выполнила долг перед организмом. Чтоб не тратить время понапрасну, стала смотреть телик. Закусывая новости подвявшими ломтиками маски. Так всю и съела. Невкусно, между прочим.

Глава 7

Вчера я сбежала с последней пары в институте. Живот разболелся. Из-за месячных, наверное. Раньше такого не было. Гинекологиня говорит, мол, это нормально для начала активной половой жизни. Вот всегда так – бесплатных пирожных не бывает.

Прихожу домой, а мамы нет. Такая вот ерундистика. Ну, думаю, в магазин пошла или мобильник папин оплатить. Он сам никогда до таких мелочей не снисходит. Нюанс – оплата производится из выделенных на питание денег. Значит, маме снова придется кроить бюджет.

Приняла две но-шпины, одна из которых зловредно прилипла к нёбу, подло прогорчив весь рот. Стрихнин какой-то, а не лекарство! Еле выполоскала. Валяюсь на диване, смотрю телик, в котором показывают либо низкохудожественную рекламу, либо не менее качественные отечественные сериалы. Отыскала фильм про сурикатов, это звереныши такие забавные, на человечков похожие. Лежу, наслаждаюсь. А мамы все нет. Странно, я всегда уверена была, что, пока мы отсутствуем, она сидит дома. Как канарейка в клетке. Домохозяйка обязана быть домоседкой. Когда в магазин не ходит или по другим хозяйственным делам.

А ее до сих пор где-то носит. Непорядок, понимаешь ли! Прав был старик Нил – та еще штучка.

Сурикаты оказались неплохим успокоительным – мое болезненное состояние на время задремало, задремав и меня.

За час до предполагаемого папиного прибытия я проснулась от скрежета ключа в замке. Ага! Явилась не запылилась.

– Почему не в институте? – с легким раздражением спрашивает мама, пристально рассматривая мою помятую рожу.

Вероятно, выгляжу я не слишком шикарно – теперь на меня взирают с заметной примесью недоуменного сострадания.

– А ты где была?

У нее, вопреки моим ожиданиям, нет в руках пакетов. И целую секунду лицо было такое, словно застукали с поличным.

– Не бурчи. В церковь ходила.

Врет. Столько времени там не проводят. Да знаю я, что врет. По глазам видно.

– Действительно была. Нечего на меня так пялиться.

Выуживает из сумочки неприятного цвета церковную свечку, из кого они там их лепят?

– Надо зажечь. Сегодня твои именины. Там тортик в холодильнике. Сейчас переоденусь, чаю попьем.

– Я кофе буду.

– Тебе сегодня от кофе лучше воздержаться, – проницательно уточняет мама.

Так я узнала, что у мамы кроме необычайно красивого лица есть какие-то свои дела.

Узнала. И благополучно забыла. Пока не случилась эта мутная история с аэропортом.

Глава 8

После нежаркого дождливого лета началась на диво сухая солнечная осень. Листья почти не пострадали от ночных понижений температуры и сверкали, как прилавок с цитрусовыми. Красные оттенки только изредка мелькали на макушках кленов. Случались даже полностью зеленые экземпляры. В общем, что и говорить – тепло было.

– Жаль, что зима такой не может быть. Классно было бы, правда? Прикинь, теплая весна, солнечное лето, сухая осень с температурой не ниже плюс десяти. А потом тоже типа осени, но уже около нуля и не дольше месяца. Снег два раза: на Рождество и Новый год. И чтоб большими хлопьями. Ладно, пускай даже полежит с недельку, чтоб фуфлыжники оторвались. Мне не жалко. – Моя болтовня не мешала Игорю материться на Шумахеров хреновых.

Мы носились с утра как угорелые, чтоб вечером достойно отметить его день рождения. Вдвоем. Сначала намечалось кафе, где сгрудятся его сотоварищи. А потом мы на пару рванем к нему домой. Я впервые останусь на ночь.

Раньше как было – любовь урывками в те дни, когда Игорю можно позднее появляться на работе. А тут все по-взрослому. Естественно, я пребывала в предвкушении небывалых восторгов и от этого слегка куролесила, слагая оду Игорю на день рождения. «Не помню, сколько лет назад ты в жизнь вошел с веселым криком. Сияла мать, отец был рад. Соседи радовались дико».

Мои стихи сопровождались матюгами в адрес нехороших водителей, но в целом Игорь признал во мне талант к рифмоплетству. После чего поинтересовался обстановкой в доме.

– Мама не сильно ругалась? Все-таки ты ночевать не придешь?

На мой взгляд, его слишком тревожит мамино мнение. А что, спрашивается, ей нервничать? Черт возьми – я до сих пор с ней советуюсь. Например, что надеть. Или что приготовить Игорю на ужин.

Нет ни одного повода для маминого беспокойства. Меньше знает, лучше спит. И зачем ей быть в курсе моих прогулянных лекций? Правильно – незачем. Вот если бы мне позволили почаще ночевать у Игоря, то потребность в прогулах отпала бы. Только спрашивать у нее мне как-то неохота. Я даже вообразить такое не могу.

– Мама, я теперь дома ночевать не буду. Мне типа потрахаться хочется…

Бррр. Язык не повернется. Даже на вежливый вариант вопроса.

Папа вообще не обращал на меня ни малейшего внимания, он был снова тщательно выбрит и изволил размножаться где-то на стороне.

Игорь шелестел списком, сверяясь с которым, мы затаривались продуктами к праздничному столу. Оказалось, что забыли купить хлеб. Пока искали, где припарковаться у ближайшего магазина, Игорь вспомнил про очередного товарища. Которому пообещал дать зубило. Хрень какая-то. Неужели сейчас в стране настал дефицит зубил? Скажите, вам бы понравилось, если бы пришлось переться к черту на куличики с зубилом наперевес? Я сразу зачислила незнакомого мне товарища в список наглецов, которым влом дойти до ближайшего лабаза за инструментом. Что за люди в самом деле, сами палец о палец не ударят. Сядут на шею и ноги свесят. Впрочем, Игорю виднее, кого и когда одаривать такой незаменимой вещью.

Чужой район. Неподалеку от выезда на Пулковское шоссе. Только мы свернули за угол – красный свет на светофоре. Стоим. Ждем зеленого. Рядом новенькая алая машина с открытым верхом. Кабриолет. У Игореши не машина – танк. Высокая такая. А в той низенькой сидит интересная женщина. Я ее хорошо вижу, она с моего борта.

– Игорь, – шепчу я, скатываясь вниз, – я сейчас с ума сойду. Там моя мама в машине! Одна! За рулем!

Даже не знаю, чего я больше испугалась. То ли того, что она меня застукает за прогуливанием института, то ли того, что это и правда не двойник-близнец, а моя родная мамочка.

Игорь наклонился. Пытается получше разглядеть, из-за кого я психанула. Но тут загорелся зеленый. Алая машина стартанула с места будьте-нате.

– Слушай, малыш, по-моему, это кто-то другой, – с сомнением в голосе пробормотал Игорь, пытаясь нагнать исчезающее алое пятно.

– Ага! Ты и сам не уверен! Это она, верняк. Только одета по-другому. Я у нее такого белого шарфа не видела. Повязала, как платок, очки нацепила – думает, не узнаем. Ха!

Пробок сегодня в этот час не случилось. Поэтому Игорь, охваченный азартом преследования, сумел осторожно прицепиться на хвост кабриолета, не привлекая ненужного внимания со стороны гибэдэдэшников.

– Нам ей на глаза показываться не стоит. Давай проследим, куда она едет. Может, удастся получше рассмотреть.

– Ай да мама! Как аккуратно ведет машину! А мой папа говорит, что баба за рулем страшнее бешеной макаки с гранатой.

– Чья бы корова мычала, – обидно ухмыльнулся Игорь. – Твой папаша регулярно раз в квартал долбится обо все что ни попадя. Как только права не отобрали?

Да, он такой, дэтэпэшник со стажем. Анти-ас.

– Она в аэропорт пробивается, – понимающе сообщил Игорь, словно говорил не про хрупкую женщину, а про матерого спецназовца во вражеском тылу.

Второй раз я увидела эту таинственную женщину уже вне машины. Когда она преспокойно шла к зданию аэропорта. Походка легкая, осанка, как у гимнастки. Нет. Моя мама так не ходит. Она словно всегда пытается занять как можно меньше места, как мышка среди эскадрона котов.

Мы попытались скрытно, из-за автобуса. подсмотреть, что же будет дальше.

Во-первых, это действительно оказалась моя мама. Во-вторых, одета она была в жутко элегантный костюм бежевого цвета. Я тоже такой хочу! В-третьих, ее там ждали аж два представительных мужика (если б не Игорь, я бы захотела и их).

Маме уважительно облобызали ручку, отчего я неконспиративно присвистнула. Игорь отвесил мне обидный подзатыльник.

Мужики тем временем передали маме черную канцелярскую папку, коротко поговорили и откланялись.

В этот ответственный момент наше прикрытие – двухэтажный бело-желтый автобус – бесшумно отчалило. Выставив нас на всеобщее обозрение.

Стоим как две баржи посреди пустыни, а еще нам в жопы «фольксваген» какой-то сигналит, зараза.

Мама развернулась, едва скользнув безразличным взглядом по нашим выдающимся фигурам. И была такова.

Пока поругались, пока до машины доскакали, ее и след простыл.

– Слушай, может, нам померещилось? Бывают ведь жуть как похожие люди, а?

– Малыш, не обольщайся. Она даже ходит как твоя мать.

– Ни фига подобного! Мама не может так ходить, она всегда сутулится. А эта тетка знает, что привлекает внимание, и ей по барабану. Вот так!

Я тут же наглядно продемонстрировала свой аргумент, заработав пару одобрительных посвистов со стороны брюнетистых водителей. Сделала эффектный разворот. Мимо ног прошелестел путешествующий пакет из-под чипсов, едва не сбив меня с ритма. Аккуратист Игорь дал ему пинка в направлении близстоящего автомобиля.

– Вот дурная. Собственную мать теткой называет. Она это!

Вместо ночи любви получилась ночь многократного перетирания подробностей. Доперетирали так, что к утру мне вчерашнее происшествие показалось нереальным до смешного.

Кроме того, на следующий день у мамы был такой обыденный вид. И костюма с шарфиком я не отыскала. Как ни старалась.

Глава 9

В комнате выставлены пресловутые чемоданы с раззявленными пастями. Впервые папаня самостоятельно собирается в дальние края. Которые, кстати говоря, расположены не так и далеко.

– Мама где? – задаю я подходящий к случаю вопрос.

Скомканные брюки никак не желают впихиваться в общую кучу-малу. Предприимчивый упаковщик становится на них ногами, бессмысленно уминая свой перелетный гардероб.

– Сейчас явится, – вздыхая, как вековая корова в стойле, отвечает мой папа. – Поползла денег на телефон кинуть.

Не стоит уточнять, на чей. Мама не владеет такой полезной штукой, как мобильник. Она – активно против. Мол, он будет меня тревожить, от него вредное излучение, да и пользоваться я им вовек не научусь. Раньше подобные отбрехи звучали убедительно. Особенно для папы. Ему признание в бабской некомпетентности как бальзам на душу. Но теперь я подумываю, что возмутительное неприятие мобильников объясняется простым желанием отрезать себя от нас, когда мама находится вне дома.

Может, мне все привиделось. Может, и не было этого чудесного алого кабриолета? Дурацкая машина. На таких должны ездить блондинистые куклы на содержании. Я бы точно не купила такую нарочито вызывающую тачку. Мне больше по сердцу «танки», но чтоб внедорожник был именно внедорожником, без дураков. Хотя маленькая машина в городе имеет свои преимущества. Но не кабриолет же!

– Послушай, отец родной, а почему ты все время обзываешься? – внезапно для себя самой начинаю орать я.

Папаша, намертво завязнув в чемодане, отворяет удивленный рот. В котором обитает некрасивый белесый язык.

– Задрал ты совсем со своим «поползла»! Она тебе не насекомое! Ты кто? Король? Бог? Гений? Еще раз услышу, что ты на маму наезжаешь, позвоню на фирму и генеральному пожалуюсь. Он маму сам знаешь как уважает. Он тебя, говнюка, вмиг вышвырнет. Да и вообще, пошел бы ты… к своим теткам. Хватит тут воздух портить.

Пытаясь выудить ноги из чемодана, папа запутывается в одежде и с грохотом валится на пол. Думаю, он хотел врезать мне, вон как руками махал.

– Сучка! На кого рот разеваешь! Вы без меня дня не проживете, дармоедки!

А вот азарта в голосе нет. Угроза наябедать генеральному возымела действие, поскольку – чистая правда. Уволит.

– Повтори, что сказал! Дармоедки? Да на твои подачки блоху не прокормишь. Даст рубль, а сам сожрет на сто. Жмот.

Думаю, зря он мне не накостылял. Это бы все упростило. Но папаша сам понимал, что нанесение очевидных телесных повреждений – прямой путь к пожизненному вынесению из квартиры. Возможно, вперед ногами – у Игоря рука тяжелая. Да и за маму я не ручаюсь.

Она – тихоня, но в случае причинения вреда ребенку способна стать беспощадным зверем. Я это не понаслышке знаю. Как-то она при помощи простой хозяйственной сумки вырубила невезучего подвыпившего хулигана, когда тот набросился на меня в парадной. Он требовал на бутылку, а получил апперкот картошкой.

Отгородившись столом, я снова сосредоточилась на бескровном конфликте с папашей. Надо было подставиться, занять уязвимую позицию и клеймить его, пока не выйдет из себя. После стадии рукоприкладства можно смело вызывать милицию. Узрев чадушко с украшением в виде фингала, мама бы проснулась от сплина и высказала папашке все, что о нем думает… Кстати, а что она думает?

Когда мама вошла, мы скакали по квартире как обезьяны, горланя во все горло. А она просто протянула ему чек. Потом заново уложила шмотки в чемодан. Аккуратно. Молча. Как всегда.

С лицом оскорбленной добродетели распаренный папаня поставил синюю керамическую вазу на место. Я в ответ то же самое сделала с розовой стеклянной. Мамин приход отменил соревнования в баллистике.

– Дура!

– Сам дурак! – по моему лицу было ясно, что примирение невозможно.

Фыркая, как кофеварка, папа сгинул в дверном проеме.

Скатертью дорожка!

Размахивая руками, словно ветряная мельница, я вполголоса напевала забытый детский стишок. Вместо торжественного победного марша.

«Ты мне больше не подружка, я тебе больше не дружок, не бери мои игрушки и не писай в мой горшок. Между нами все порвато, все тропинки затоптаты, мама купит мне козу, я тебе не показу. И вообще скажу на ушко – ты болотная лягушка».

Чмок. Чмок.

Прощай папаня. Не кашляй.

Несмотря на мою врожденную любознательность, воспоминания о странной встрече в аэропорту как-то стерлись из памяти. Быть может, виновата моя привычка не биться лбом о стену, если проблема не решается сразу. Быть может, причина в моей убежденности в маминой заурядности. Или плотная занятость одуряющим коктейлем из любви и учебы. У меня даже не было времени остановиться и подумать, а куда я, собственно, спешу? День прошел – и фиг с ним. Неделя – туда же. Год? А чем он лучше? А потом институт взял и кончился.

Глава 10

Первая попытка влиться в ряды работающей молодежи оказалась, скажем, неудачной. Презрев мамино предложение занять теплое место на ее бывшей фирме, выбор места приложения знаний я оставила за собой. Наивно посчитав, что большинству выпускников никто не помогает. Естественно, к такому решению меня привело не только наличие долгожданного высшего образования, но и убежденность в собственной неотразимости.

Обшарив Интернет, я выискала подходящий хомут себе на шею и, пройдя инквизиторское собеседование, приступила к своим обязанностям в обществе себе подобных. Должность оказалась крохотной, но овеянной перспективами карьерного роста. Потом развесистая клюква из посулов сменилась почти бесплатной пахотой в период испытательного срока, что привело не к вожделенной должности, а к унизительному увольнению. Сопровождающемуся пожеланиями из категории непечатных. Короче – меня использовали и послали на фиг. Я вышла из себя и сказала им много лишнего. Остальные изгнанные не протестовали так бурно, поэтому им вслед ничего не неслось, кроме меня. Скажу честно – поплакала немного. Сговорившись, мы в тот же вечер поделились мнением о фирме с сообществом. Но вместо «спасиба» за полезную информацию получили совет сначала спрашивать у народа, а потом нести заявление о приеме на работу. Оказывается, кидалова много. Кризис виноват, блин. Да не виноват он ни разу. И до кризиса выпускников универов кидали по-черному.

Измочаленная нравственно и физически, я решила во всем искать полезное и порадовалась непродолжительности пройденного урока. Игорь мне сочувствовал, не прибегая к таким убойным аргументам, как «а я тебя предупреждал». Меня все предупреждали, и что с того? Все, кроме мамы.

Поняв, что я не желаю устраивать себя по блату, она произнесла: «Пробуй». Как будто мне требовалось отведать свежевыпеченный блин. Да, первый блин получился комом, но лето только начиналось, а впереди раскинулась вся моя жизнь. В которой, как ни прискорбно, предполагались не только расцвеченные счастьем моменты, но и такие жалкие субъекты, как мой папаша.

По счастливому стечению обстоятельств именно я открыла дверь, когда отец вернулся из якобы отпуска. Стоит, смотрит на меня, как самая глупая в мире утка.

– Попрощаться заскочил? Прощай!

– Ты что, ума лишилась? Отойди, я устал, я есть хочу.

– Как моя сестренка поживает?

Благодаря словоохотливой бабушке я уже в курсе – у меня родилась сестра. Без малого три кило весом. А я почти четыре весила. Бедная мама. Теперь папа решил повторить проверенный фортель с мнимой командировкой и удрать от этих самых трех кило.

– Что ты несешь? Какая сестра? Замолчи сейчас же, – шипел папаня, прикидывая, слышала ли мама последние слова.

Не знаю, что она успела услышать, но меня мягко оттеснили, чтоб впустить незадачливого осеменителя в дом. Папаша всего неделю прокантовался с нами, а затем тихо, без скандала удалился к новой семье, оставив странную записку со словами: «Я еще вернусь».

Терминатор хренов.

Глава 11

Выстраданное право побездельничать позволило мне высыпаться до состояния опухшего лица. Потом как-нибудь трудоустроюсь. Мама меня не будила, исчезая без комментариев чуть не каждый день. Просыпаясь на минуту, я с наслаждением вспоминала про проклятого работодателя, желала ему сто футов над килем и проваливалась в новый сон. Ближе к полудню появлялась мысль о завтраке, но вставать было лень, а в утренней полудреме так хорошо думалось.

Прокручивая во всех подробностях эпизод с аэропортом, я все больше утверждалась в мысли, что мы с Игорем либо обознались, либо все это было для мамы случайным событием. Например, она выполняла просьбу какой-то давнишней знакомой. Для чего взяла у нее напрокат машину и одежду. Чтоб отвлечься от скучного быта. Чем не вариант?

Теперь, когда папа сгинул в пучине памперсов, мама совсем распоясалась. Что ни день – то встречаемся только к вечеру. Один раз я попыталась встать пораньше, но выяснилось, что она уже улизнула. Заглянула в контакт. Сообщений нет. Новости тухлые. В группах тоже голяк. Ничего интересного. Тоска зеленая.

От скуки я забрела в гости к деду Нилу. Там в просторном коридоре под тоскливый музыкальный аккомпанемент горевали четыре старухи. Пронафталиненный аромат крапчатого пиджака перебивали нежные запахи модных духов, экспроприированных у дочерей и внучек. Дед выглядел беспечным прожигателем жизни, навеки оккупировавшим вражескую территорию.

– Вот. Конфеты к чаю, – опасливо поглядывая на здоровенную дворнягу, развалившуюся при входе в комнату, сообщила я. – А с чего такие печальные?

Остановив хриплые переборы гармошки, дед зловредно рассмеялся, явив миру полный набор здоровых зубов. Длинных и коричневых.

– Да все собачка эта виновата, – с достоинством пожаловалась самая мелкая и кроткая старушка в цветастом шерстяном платке и с пятнистыми руками.

– Собачка тут ни при чем, – поучительно возведя ввысь указательный палец, запротестовал Нил. – Это некоторым наука, чтоб неповадно было свою старость по тумбочкам раскладывать.

Уязвленные старушки пригорюнились, только та, что в соломенной шляпе и двух юбках одновременно, вызывающе выпрямила спину, доказывая товаркам, что старость – это не про нее.

– Хороший песик, – неискренне похвалила я угрюмого черепастого барбоса.

– Как же! Хороший! Как чужое жрать – так прям такой хороший, чтоб ему пусто было, заразе. – Поймав строгий взор Нила, возмутительница спокойствия тут же остыла, не желая быть изгнанной из романтического рая.

– Они когда табачок прочувствовали, стали при входе свои протезы на тумбочку складывать. Значит, чтоб об пол не хрястать. А то как пойдет у них здоровый чих, вечное дело – зубы только так выскакивают. Никакого пиетета перед противоположным полом.

Старухи обиженно потупили глаза.

– Ты мне не перечь! – вдруг грозно рявкнул Нил. – Нет такого права собаку винить. Она по природе своей – зверь и грызть обязана.

Хваленый зверь встрепенулся, подобрался поближе и с удовольствием потер глаз об угол сундука. Потом обнюхал содеянное, вылизал и потер снова.

– А мне теперь без зубов вроде как лучше. Я свои протезы всякий раз переделываю, больно они неудобные. Уж поди шесть штук на столе лежат.

Хорошо, мы отдельно от бабушки живем. Я бы точно окочурилась от такого натюрморта.

– Значит, песик сгрыз все ваши челюсти? – из вежливости я решила поддержать познавательный разговор.

– А то как же, – злорадно подтвердил зубастый дед. – Теперь чиху ничто не препятствует.

Судя по выражению лиц присутствующих дам, чих все-таки создавал определенные неудобства, однако на такие случаи есть прокладки и памперсы, а под обширными юбками их не видать.

Отказавшись от щедрой понюшки, я поплелась домой, обдумывая мамины странности.

– Думаю, у нее в лучшем случае есть любовник, – поделилась я с Игорем своими предположениями.

– А в худшем?

Озвучить худшее я не могу. Представить мою маму в роли проститутки по вызову не получается.

– Не дури. Я тут пробил номер ее машины через знакомых… Ты сидишь?

– Лежу.

– Тогда слушай. Это действительно ее авто. Собственное. Но новость не в том. У нее есть еще внедорожник. И мотоцикл. Лежишь? Так вот, повторяю – у твоей матери есть мотоцикл! Ты хоть оцени момент. Твоя мать – отвязная байкерша.

– Хрень какая-то, – на более разумный ответ не хватило фантазии.

Пришлось сесть, облокотившись на подушку.

– Она и со скутера свалится, – неуверенно протянула я, скрывая длинный зевок.

– Это ты свалишься. А она – классный водила, поверь мне на слово. Не заморачивайся. Может, это не она вовсе. Может, в городе проживает ее полная тезка. С ее же датой рождения. Сестра-близнец, например. Доберусь до дома – попробую уточнить по базе данных.

– Не старайся.

Близнеца у мамы точно нет, но вот мою версию о щедро оплачиваемой любви новая информация не опровергала. Скорее наоборот. Кошмар! Моя тихая, скромная прародительница – востребованная извращенка. Конечно, извращенка, иначе как бы она смогла столько заработать, кувыркаясь с богатенькими буратинами? Их надо сильно удивить, чтоб с денежками расстались. Сейчас малолетних трахальщиц пруд пруди, по пятьсот рубликов придорожный пучок.

Кроме того, бабушка как-то упоминала про старого гриба на Невском. Тогда мне гриб показался нелепым обвинением, но, выходит, бабушка была права. Мама с грибом – фу, какая гадость.

Пора принимать меры. Допрос? Отпадает. С мамой такая тактика – глухой номер. Надо проследить за ней, куда ее носит. Снова хватаюсь за телефон.

– Игорь, шлюхи днем работают?

– А я почем знаю?

– Выясни, – почти закричала я.

– Ты все-таки свихнулась! – обрадованно завопил Игорь в трубку, несмотря на то, что его наверняка слышали сотрудники.

Я с досадой представляю их заинтересованные лица.

– Щас, все брошу и поволокусь снимать проституток. Для разгара рабочего дня некислая перспектива. Решено. Раз ты настаиваешь – я согласен. Мчусь!

Немного поостыв, я пошла на попятную.

– Я же не буквально. Ишь, как обрадовался.

– Остынь. У меня сейчас шквал работы. Вечером обговорим, что делать. Тем более что у меня есть кое-какие идеи. Более разумные, чем у некоторых, – язвительно прибавил он. – Хотя твое предложение мне понравилось.

Мама появилась около семи, когда мое терпение вскипело и, булькая, перевалило через край. Держать себя в руках трудно, но, оказывается, вполне возможно. Особенно на голодный желудок. А учитывая то обстоятельство, что вместе с мамой в доме запахло снедью, то мое решение погодить с разборками неудивительно.

Еда была вкусная, а главное – ее было много. Кроме того, она относилась к категории пищи, с которой не надо предварительно торчать у плиты. Сейчас много вкусного продают для занятых людей. Салатики всякие, готовое мясо, запеченное в чем-то аппетитном, нежные ломти жареной рыбы. В общем, если деньги есть – покупай да ставь в микроволновку.

Уплетая за обе щеки, я чуть не подавилась свежей идеей: денег папаня нам ни копейки не оставил.

Что не помешало маме выделить мне достаточную сумму для поездки в Прагу. Вместе с Игорем. У него в рабочем графике образовалось окно в пару недель. Изрядный кусман отпуска. Конечно, он и так собирался взять меня с собой. Но теперь я при деньгах, так что, раз предложения руки и сердца мне пока не сделали, поеду за свой счет. Хотя, конечно, был соблазн заначить мамин подарок, ничего не говоря Игорю про деньги, и поехать на халяву. Но, во-первых, я девочка почти честная, а во-вторых, вроде как неудобно. Вдруг потом в разговоре выплывет. Мама с Игорем как-никак общаются. Хотя соблазн был, да еще какой. Ведь на эти денежки можно купить всяких красивых заграничных вещей.

В ответ на робкий вопрос, из какого источника она начерпала такую кучищу денег, прозвучало неопределенное «накопила». Выждав некоторое время, я сообразила, что дальнейших комментариев не предвидится. И уговорила себя не беспокоиться по пустякам. Вот такое я дерьмо – не отказалась от подарка. Мало того, еще и к бабушке заглянула в гости, но деньгами там не одарили. Вероятно, все идет в сторону новорожденного младенца. Пора свыкнуться с неизбежным: теперь этот финансовый источник для меня иссяк.

Мысли о красивых пражских обновках пришлось оставить до лучших времен. Оставалось определиться, а в чем я, собственно, буду там щеголять.

Поразмыслим, чем выделяется турист, прохлаждающийся по улицам моего родного города? По каким внешним признакам мы отличаем его от соотечественников? Да тем, что он одет почти по-домашнему небрежно. Если по проспекту, окруженному архитектурными жемчужинами, бредет, поглядывая по сторонам, пожилая пара в шортах и шлепанцах. не сомневайтесь – туристы с окапиталистиченных мировых окраин. Им чем комфортнее, тем лучше. Хотя сомневаюсь, что они у себя дома в таком затрапезном виде рискнут выползти в ближайший магазин. Впрочем, кто их знает…

Решив выглядеть респектабельнее принцессы Дианы, естественно, в период до катастрофы, я торжественным жестом распахнула дверь своего платяного шкафа. Откуда незамедлительно вывалилась стайка разноцветных топиков. Мятых. А чего им не быть мятыми, если в последнее время шмотки приходится заталкивать чуть ли не ногами. Оставалось пораскинуть мозгами, почему в шкафу такое количество утрамбованной одежды.

Жестом экскаватора вывалила содержимое всех полок на пол, чтоб без усилий рассортировать их по сезонам. Получилась полная ерунда. Сто пятьдесят тыщ свитеров, из которых только два приемлемого качества и вида. Кстати, купленные мамой. Остальные были приобретены мной за копейки в секонд-хенде.

Вот и ответ на вопрос. Похоже, мое пристрастие рыться в кучах недорогого и, возможно, фирменного шмотья сыграло со мной злую шутку. Особенно неприятную тем, что чаще всего я надеваю вещи, подаренные мамой. Уж не знаю, где она отыскивает такие модные и качественные наряды, но не на ширпотребном рынке точно.

Азартно рассортировала свою одежду на «хорошую», «для дома» и «на выход». Все не попавшее в эти категории я затолкала в мешки для мусора, чтоб вынести на помойку. Получился собственный секонд в соответствующей упаковке.

Сунула босые ноги в кроссовки и двинулась вдоль дома по растрескавшемуся асфальту под аккомпанемент дерущихся воробьев. Иду быстро, чтоб не нарваться на любознательных.

Секонд – это вторые руки, за поворотом вещи были тут же переименованы в триконд. Колотя пластмассовыми банными тапками по пяткам, меня настигла соседка. Запыхавшись от бега, она издавала звуки, напоминающие: «Постой, что скажу». Ей не терпелось выяснить, не собралась ли я переезжать. Вопрос оказался поводом отобрать не нужную мне одежду. Которая, как оказывается, очень даже сгодится в деревне.

– Это же не ваш размер, – захваченная ее напором, отбивалась я, не желая, чтоб эти узловатые «третьи» руки рылись в моем шмотье.

– Не беда. Если не подойдет, я ковриков наплету. Знаешь, такие красивые коврики получаются. Лучше всего из кримплена. Я и тебе подарю, не сомневайся.

Не зная точно, что такое кримплен, я и не думала сомневаться – одарит. Только вот куда ее рукотворчество потом девать, ума не приложу.

– А вы можете сделать такие небольшие, чтоб попа на табурете не мерзла?

– Я все могу. По осени сама увидишь. – Перекинув мешки на спину, она тяжелой поступью груженой лошади удалилась в свою парадную.

Секонд, триконд, теперь еще и четыре-поджопенд табуретковый.

Возвратившись домой, я с чувством гордости осмотрела просторное нутро шкафа. И в который раз поклялась не покупать очертя голову все, что кажется таким миленьким поначалу, а впоследствии оказывается хламом. Который годится исключительно на коврики.

Инвентаризация навела меня на удачную идею, которая должна была в скором времени развеять туман маминой таинственности.

Глава 12

Как только за мамой закрылась дверь, я осторожно выглянула в окно – удостовериться, точно ли она ушла. Ага, вон ее фигура к остановке движется. Значит, можно приступать.

Обшаривание квартиры заняло почти три часа без малого. Нашлись мои детские рисунки, моя коса, состриженная в десять лет, мои смешные младенческие фотографии, где я щеголяю голой упитанной попой. Слово «нашлись» не совсем уместно. Просто весь этот ясельный антиквариат аккуратно был сложен вместе с фотоальбомами на полочке. У мамы все по полочкам, в строгом порядке, без микрона пыли.

Признаюсь, я с детства не лазила по недрам родительских шкафов. Вот когда была маленькая – случалось. После Нового года азартно перерывала все закоулки квартиры, даже в кастрюли заглядывала. Так надеялась отыскать еще один подарок от Деда Мороза. А лучше – несколько. До сих пор помню жгучее разочарование, когда к вечеру первого числа становилось понятно, что ничегошеньки Дед Мороз не смыслит в психологии маленьких девочек.

Маму мои поиски сильно раздражали.

В четвертом классе я подралась с соседским мальчишкой, который доказывал мне, что никакого Деда Мороза нет. Рыдала как умалишенная. Пока в углу стояла. Наказанная за рукоприкладство.

Обыск родительской вотчины принес сплошное расстройство. Правы были мои подруги, утверждающие, что мама плохо одевается. Такое все дешевое, заношенное. Особенно нижнее белье. Я б такие трусы ни в жисть не надела. Такими трусами из мужиков делают импотентов. А лифчики! Караул. Лямки крученные-перекрученные от старости. А я-то думаю, почему у нее грудь такая бесформенная. Нет, это не нижнее белье, а верх ветхости. Так руки и чешутся выкинуть хлам этот в помойку. Желательно подальше, чтоб бомжихи не смеялись.

Странно, а мне покупает все лучшее.

На папиных полупустых полках красовалась яркая нарядная коробка. Естественно, я сразу сунула в нее нос. Внутри под тонкой шуршащей бумагой покоился черный кружевной сексуальный гарнитур. Женский. Трусики, лифчик на косточках, пояс и чулки. Сначала я обомлела – неужто папаша наряжается. Вообразила его нескладную фигуру в кружевах. Окаменела от ужаса. Потом решила, что он для любовницы купил и запамятовал подарить. Хотя вряд ли – белье надеванное. Только потом до меня доперло. Он маме выдавал эту красоту в те дни, когда…

Я расплакалась.

Да насрать сто куч, чем она там на стороне занимается. Пусть хоть голая по сцене скачет. А вот как папаня, жмот поганый, вернется – сама его взашей выгоню. И глаз подобью.

Глава 13

Утром, ближе к полудню, когда завтрак был съеден, а в голове появилась некоторая ясность, у меня созрел генеральный план.

Проживя с мамой бок о бок столько лет, я ни разу всерьез не задумывалась, что она не только принеси-подай, а человек. Глупо сказано, она не только человек, она женщина. Блин, еще хуже звучит. В общем, с ней что-то не в порядке, а я сижу сложа руки и за свою жизнь ничего для нее не сделала. Впрочем, если задуматься, то я вообще ни разу ничего не делала этакого. Звучит еще грустнее. Хорошо было тем, кто воевал с фашистами. У них что ни день – сплошной подвиг, а мы тут вошкаемся как сволочи. Правда, на ниве настоящего геройства приоритет принадлежит мужчинам, но тут уж я ничего не могу поделать, что выросло, то выросло.

Машинально приговорив несколько конфет, я загоревала. Так можно всю жизнь прозябать в мелочных заботах, а кто-то тем временем спасает малышей из горящего дома и отдает свою жизнь на благо отечества. От пафосности последнего умозаключения мне стало тошно. Пришлось снова кипятить чайник, надеясь, что чашка кофе заставит мозги работать в нужном направлении. Отпив глоток, я уверилась: надо быть проще, хочешь быть героем – геройствуй.

Итак, мне захотелось свернуть горы, совершить подвиг. Или хоть какой-то стоящий поступок, который позволит мне уважать саму себя. Черт, снова получается, что я для себя стараюсь.

В этот раз все будет иначе – поступок будет всецело посвящен маме. Я деликатно выясню, чем она занимается. Пойду работать. Вызволю ее из кабалы. А потом мы заживем счастливые. Понятное дело, когда-нибудь я выйду замуж. Надеюсь – за Игоря. Мама поймет, что мне помощь больше не нужна. Тогда она снова вернется на работу, и ее кошмарный сон закончится. Еще бы неплохо показать ее психоаналитику. Что-то с ней не в порядке. Не может женщина впадать в добровольное рабство, отказываясь ради мужа от своей индивидуальности. Еще лучше – попутно прибить папашу, но такой расклад был отвергнут в силу откровенной его криминальности.

Такой вот вполне выполнимый план. Неплохо, правда?

Я – молодец.

Для начала пришлось поделиться своими гениальными идеями с Игорем. Он одобрил. Но предложил для очистки совести сначала попробовать поговорить с мамой по душам.

Совет оказался невыполнимым.

– Мама, я уже выросла. Значит, мы может быть откровенными?

– ?

– Я про то, что твое поведение меня беспокоит.

– ?

– Не делай бровки домиком, морщины на лбу появятся. Я знаю, что ты почти каждый день куда-то уходишь.

Снова молчит, чуть улыбаясь.

– Я видела тебя в аэропорту!

Мой козырь не произвел ожидаемого впечатления.

– Ты живешь двойной жизнью. – Сама понимаю, что прозвучало патетически. – Я хочу тебе помочь!

– ?

– Ну, ответь, наконец, где тебя носит? Может, ты в секту вступила? Мы тебя вытащим.

Сложенные в замок руки подпирают подбородок. Внимательный взгляд, от которого мне хочется укрыться, например, под столом.

– Я не вступила в секту. До этого разговора я была уверена, что мне ничего не угрожает.

– Ты скрытная…

– Да. И впредь прошу не совать нос в мои дела. Тогда все будут счастливы.

– Ага. Особенно папа.

Мама усмехается.

– А тебе его так жаль?

Честно говоря – нет. Но так хочется выяснить, в чем тайна мадридского двора.

– Ты просто избалованная девочка, не уважающая мое право на свою жизнь.

– Почему ты с отцом не разводишься?

– Жду.

– Когда он сам уйдет?

– Так будет лучше. Для всех.

– А почему? Я бы такого гада и дня терпеть не стала.

– А тебя никто и не заставляет. Как отец он был неплох. Это раз. Два – ты уже взрослая и понимаешь необходимость в сексе. А в моем возрасте секс важен для здоровья. А три – если он уйдет сам, то, скорее всего, не будет делить твою квартиру. Хотя и это не важно.

– Еще бы. Ты тогда его мамаше, бабушке то есть, из комнаты в коммуналке трешку выменяла. А почему «не важно»?

– Нервы важнее. Ты что, своего папу не знаешь?

Я сделала пробежку по кухне, по пути бессмысленно переставляя посуду с места на место. Мне пришло на ум, что инициатива разговора остается за мамой, потому что я отчего-то робею.

– Значит, не скажешь, откуда у тебя машина?

Мамина улыбка перестала быть приятной.

– Последний раз говорю, хочешь жить спокойно – забудь.

– Ты – проститутка?

Мамино лицо каменеет. Над верхней губой появляются мелкие капельки влаги. Прищур глаз не предвещает ничего хорошего.

– Если не проститутка, то кто? Наркокурьер?

– А говорят, что дураки живут только в соседних парадных.

Жесткий взгляд на хищном лице. Минута – и передо мной прежняя мама, излучающая всем своим видом безмятежное добродушие.

– Твои фантазии звучат по меньшей мере глупо. Я очень прошу тебя – забудь.

Хрен я теперь забуду. Ее ослиное упорство навело меня еще на одну мысль. Наверное, мама все-таки работает наркокурьером. А по совместительству проституткой. Иначе как объяснить такую перемену в ее лице от моего последнего вопроса?

Теперь, пока не узнаю, не успокоюсь.

Я ее спасу.

Я такая!

Глава 14

Есть мнение, что после сытного обеда полагается поспать. Опустошив сковородку с немыслимо вкусными курячьими грудками, запеченными в чем-то ароматном, я прилегла наращивать жирок. Говорят, что от такого режима может подрасти грудь, а мне ее в последнее время не хватает. Игорь всегда делает стойку, когда по улице дефилирует обладательница баскетбольных мячей, не стиснутых лифчиком. Он с пеной у рта доказывает, что совершенно равнодушен к таким роскошествам природы, но его навостренный вид говорит об обратном.

Ему также приятен вид округлых упругих поп, длинных ног, узких талий и крутых бедер. Но как достичь такого сложного результата, ума не приложу. Получается, надо много есть, одновременно потея в тренажерном зале. Пока я твердо уверена в пристрастии Игоря к моему лицу, ногам и длинным волосам. Претензий к попе тоже не было, поэтому буду отъедаться в целях отращивания груди.

В сон клонило. Но поспать не удалось.

На лестничной площадке гомонили возбужденные соседки, которых я с детства звала «тетями». Баталия происходила непосредственно под дверьми. А они, как известно, не бетонные.

Вторая попытка уснуть тоже не привела ни к чему.

Голос тети Любы, соседки с первого этажа, скрежетал по тишине, словно гвоздь по стеклу – результат так себе, а слушать противно. В свободное от домашних дел время она славилась военными действиями, направленными на поиск собачьих какашек на прилегающей к дому территории. Неизменно находила искомое и оповещала окрестности громогласными воплями. Последующие действия напрочь не укладываются у меня в голове, но приходится признать факт: фекалии неизменно складировались именно под теми дверьми, из которых недавно были выгуляны.

Присев на кровати, я начала прислушиваться.

Второй голос привычно звенел всеми переливами жестяного ведра, которое переносят по пересеченной местности, забыв вынуть из него горсть гаек. С тетей Галей у меня были натянутые отношения по причине ее занудства. Хорошая женщина, но любой через пять минут общения попытается сделать ноги.

Прошлепав босыми ногами по полу, я приклеилась ухом к двери.

Ссорятся из-за чистоты, наведенной вчера перед домом. В кои веки кто-то вспомнил про наш затрапезный домик и пригнал кучу народу и техники, чтоб создать иллюзию ухоженности. Тете Гале такая инициатива как кость в горле. Ей чем хуже, тем лучше.

– Если дом развалится – нас расселят! – аргументирует она свой гнев.

– При чем здесь газон? – логично парирует тетя Люба.

– А почему трубы не поменяли? У нас кран течет пятый год, я из-за него соседей снизу заливаю!

Чем орать, лучше бы кран починила.

– В этой занюханной трущобе ни одного порядочного человека, поговорить не с кем! – Будто, если дом будет больше, кому-то придет в голову с ней дружить.

У нее в квартире прописана чертова орда народу, которую государство пообещало наделить отдельным комфортным жильем. Вопреки здравому смыслу она страстно верит в эту бредовую ахинею.

– Милая моя, – увещевает ее тетя Люба, – покуда наша земля кому-нибудь не приглянется, нас отсюда не выселят.

– Это ты виновата. Зачем было выпрашивать эту уборку? Лучше бы так и оставалось!

– Тьфу на тебя сто раз! – отрезала оскорбленная Люба и в сердцах бабахнула железной дверью.

А вообще-то дом у нас хороший. В парадной чисто, цветы на подоконнике, не воняет, как в многоэтажках. И люди живут хорошие. Только общего мнения у них нет, а так – хорошие. Вот только кто-то постоянно у меня с двери картинку срывает. Я ее снова приклеиваю. Каждый день такая история.

Хорошая картинка, тысяча девятьсот девяносто шестого года творения. Мама в какой-то конторе приглядела. На ней нарисована зверская рожа мужского пола и однозначно бандитского обличия. В девяносто шестом такие рожи были понятны, как сейчас гламурные блондинки. Время было такое.

Так вот, эта самая рожа нарисована с большим знанием дела. Рот, как у гориллы в момент атаки, зубы наголо, челюсть кирпичом, в общем, товарищ не то изображает перемалывание зубами шарикоподшипников, не то действительно пытается улыбнуться. Еще лучше надпись под рожей: «Наша радость от вашего посещения не знает границ».

По-моему, весело и доходчиво. Нормальный здоровый сарказм, направленный например, на моего папаню. Но кто-то из соседей принял шедевр на свой счет и в который раз неаккуратно сдирает мою бумажную собственность.

Ничего, ксерокс есть, клей имеется. Вычислять злоумышленника я даже и не собираюсь. Надоест ему когда-нибудь. А не надоест – расстраиваться не стану.

Глава 15

Черт. Почему меня никто не предупредил о сложностях игры в семейную жизнь? Как только мы оказываемся вдвоем, начинаются дурацкие трения. Я не про секс. Оказывается, секс – только половина в отношениях. А вторая заключается в дележе компьютера и Интернета. Дело иногда до драки доходит. До ссор и обид. Что за дела? Мне тоже хочется проверить почту и выяснить, что и с кем происходит! Может, мне сообщение кинули. Или в друзья кто постучался? Но копм не мой. И каждый раз, когда Игорь нервно вопит про права собственника, мне охота врезать ему по башке. Приходится злобно смотреть телик и ждать своей очереди.

– У себя дома сиди в Интернете сколько влезет. Мне по делу надо!

– А что мне делать?

– Посуду помой.

– Засунь ее знаешь куда?

– Не буду. И перестану тебя любить! Что за хозяйка из тебя получится, если ты тарелки помыть не можешь?

Он прав. Я – хреновая хозяйка. Дома все мама делает.

– Ладно. Вымою. Все-таки готовил ты.

– Я – молодец.

Ну-ну. Он, значит, молодец, а я кто?

– Не ворчи. Новость хочешь? Сегодня отправляемся выяснять все про твою маму, – голосом страшно таинственным и многообещающим сказал мне Игорь.

Как я ни старалась, подробности вытянуть из него не удалось. Одно утешает – скоро тайна перестанет быть тайной.

Поминутно ругая неумелых или наглых водителей уродами и отморозками, Игорь вел машину в сторону центра. И никак не мог отойти от рабочей нервотрепки. В таких случаях нет ничего лучше глупой болтовни. Вспомнив про недавно просмотренную телепередачу, я забросила пробный шар.

– Интересно, а на чем машины ездить будут, когда бензин закончится? Я слышала, что по всему миру изобретают всякое альтернативное топливо.

– Ну, не знаю. На электричество перейдут. Но у нас это не сразу получится. Значит, на газ, – не вникая в суть дела, предположил Игорь, игнорируя наглеца, обогнавшего нас по обочине, а теперь притиравшего нас, чтоб влезть обратно.

– Бляха-муха, сначала на работе урод этот с поставками разродиться не может, а теперь чмо это на «мерине» втискивается. Пошел нах… Малыш, скажи ему, тебе ближе. Ну хоть средний палец покажи. Нормалек. Он видел. Теперь перед «опелем» попробует жало сунуть, козел. Смотри! Нет, есть в мире справедливость.

«Мерин» так и пер по обочине, не сумев сунуть могучее жало перед «опелем». Зато попал в поле зрения млеющего от удачи гибэдэдэшника. Который, не считая нужным скрывать усмешку, распахнул руки в призывном приглашении на дойку.

– Прикинь, поставщик вторую неделю мозги парит, – бормочет Игорь.

Кажется, отвлечь Игоря от работы мне не удалось. Так-так… Надо привнести авантюризма в беседу, а то рабочие катавасии слишком прочно засели в его голове.

– Нефть кончится, электрозаправок пока нет, газ тоже скоро иссякнет. Правда, какие-то умные люди уже начали извлекать газ из отходов. Вроде как им помещения топят, и очень даже выгодно.

– При гниении выделяется большое количество сероводорода. Хорошая штука, только взрывается. Прикинь, надуешь резиновый шарик водородом, а потом стрельнешь в него спичкой – он как долбанет.

– И завоняет, – решила я.

– Но чтобы получить отходы, надо сначала что-то вырастить.

– А если этот хитрый отхожий газ возможно получить из отходов, то его должно быть много в навозе.

– В свином больше, – почему-то уточнил Игорь, по всей видимости, начисто позабыв про необязательного поставщика.

– Класс. Правда, есть один минус: свинью надо кормить.

– Да, жрут они зверски. Зато какашки калорийные.

– В каком смысле? – не на шутку испугалась я.

– В смысле качественного газа.

– И из наших тоже можно этот газ получать?

– А как же. Тут вообще все просто. Коллекторов хоть отбавляй.

Мысленно сравнив вонючий бензин с запахом топлива будущего, я состроила кислую физиономию.

– Вонять же будет. Прикинь, подъезжаешь к заправке, а там куча колонок. Все с вывесками «коровячье топливо», «лошадячье топливо», «топливо от прожорливого борова».

– Человеческий будет самый дешевый, – пророчески предрек Игорь и весело прибавил: – Патент тебе за изобретение. Приехали. Выскакивай.

Престарелый дом, вросшие в асфальт каменные тумбы, не то для привязывания лошадей, не то для того, чтобы эти самые лошади не просочились внутрь двора.

– Это каретный отбойник, – блеснул эрудицией Игорь, забыв сообщить подробности.

Когда глаза привыкли к полумраку, внутри здания можно было рассмотреть вызывающие гипсовые вензеля на потолках. На полу в парадной почти целая узорчатая плитка. Говорят, слово «парадная» употребляют только питерцы. Снобы мы все-таки.

На выеденных ногами ступенях местами сохранились вмурованные ушки для прутьев, чтоб ковер не скользил под подошвами достопочтенной публики.

Вообразив себя в старинном платье на кринолине и роскошной шляпе, непременно с масштабным страусиным пером, я так вошла в роль утонченной дамы, что едва не сняла тонкую перчатку, перед тем как притронуться к массивным перилам. Игорю мой фарс понравился. Он великосветским тоном осведомился, не угодно ли даме посетить замок маркиза Карабаса. Потом изобразил мушкетерский поклон и больно вмазал откинутой рукой по перилам.

– Твою мать, – прошипел он, отвешивая несильный пинок травмоопасной железяке.

– Это тебе не карниз для занавесок, – сочла возможным съехидничать я, напоминая о недавнем происшествии, доказавшем, что мой милый избранник не так уравновешен, как казалось поначалу.

– Тогда все было по-честному. Я старался изо всех сил, а он ни в какую. Надо же было на ком-то сорвать злость? Так что карниз сам виноват.

Едва ли на свете найдется хоть один карниз с более плачевной судьбой. Прожил он после покупки ровно полчаса и был завязан в узелок за злостное неповиновение. Занавески до сих пор валяются где-то на антресолях. Жаль, три дня их выбирали.

– А что он не вешался? – дуя на ушибленную руку, стонал Игорь. – Бобошеньки. Жалей меня, несчастного. Сейчас же! А то я весь дом по кирпичику разберу. Понастроили, предки, мать их перемать. Жалей меня немедленно!

Пришлось интенсивно дуть на руку, прибавив для верности приговорку: «У собаки болит, у кошки болит, а у Игорешечки пройдет».

– Мимо, – продолжил Игорь.

– Что «мимо»?

– Пройдет мимо. Подуй еще разок. У тебя такие щеки потрясающие, когда ты это делаешь.

– Отвянь, а? – не на шутку оскорбилась я.

– Ладно. Смотри. Вот она, заветная дверь в кладезь информации. Сделай трогательное лицо и жми на кнопку. Да не такое, а то ты смахиваешь на неудачливого нищего с паперти.

Мы с Игорем некоторое время напряженно слушали злобное эхо звонка, приложив уши к высоченной двухстворчатой двери. Казалось, резкий звук мчится на всех парах в глубь неведомого помещения, чтоб навеки раствориться в безднах пыльных артефактов.

На левой стороне двери, многократно покрашенной в разные оттенки коричневого, сохранились следы пребывания прошлых жильцов. Судя по отпечаткам от отодранных с мясом звонков и приклеенным подле них бумажкам, ранее в этой обители квартировали Буты, Фридманы, Синяковы и три Иванова. Была еще полустертая госпожа Запределова, которой явно не повезло. Чья-то зловредная рука изменила ее фамилию в Заперделову.

Я машинально оторвала бирку с линялым чернильным Ивановым, к несказанному изумлению обнаружив под ней набившую оскомину фамилию Березовского. Блин горелый, вот где он, оказывается, затаился! В надежде на повторное чудо поотрывала автографы остальных Ивановых, однако, к моей досаде, никаких фигурантов типа Ходорковского или Чубайса там не оказалось. Отколупав последнюю наклейку, я узрела выведенное пером затейливое «Мав…».

– Смотри – Мавроди! – азартно воскликнул Игорь, увлеченно наблюдавший за моими археологическими изысканиями.

Увы, некто «Мав…» пострадал из-за качественного канцелярского клея. Последние буквы упорно не читались. Я настаивала на невозможности такого совпадения, а Игорь бился за печально известного создателя прожорливой пирамиды. Он уже прогнозировал, каким образом мы станем проводить обзорные экскурсии в квартире-музее. Растолковывая посетителям, как, сидя на горшке, трехлетнее дарование задумывало безопасный план отъема первого миллиона.

– Про него по телику рассказывали. Он, бедняжка, страдает. Арестовали весь тираж его книжки. Так он признался, что вовсе не скрывается. Просто ему дома некомфортно – вкладчики мешают спокойно жить.

– Сволочи какие, – саркастически усмехнулся Игорь. – Неужели он так и сказал?

– Ага.

– Значит, я прав. Вот тут его убежище.

– Ты ничего не путаешь? По-моему, тут живут твои друзья.

– Отвянь, мелочь пузатая. Просто он тут жил, а потом съехал. Надо памятную доску на фасаде повесить. На белоснежном мраморе. У меня есть знакомый – просто спец по резьбе на камне.

– На кладбище трудится? – уверенно заключила я.

– Нет. Камины режет. Потом как-нибудь заскочим, полюбуемся. Но с вывеской я, пожалуй, погорячился.

Поймав мой любопытный взгляд, Игорь счел нужным объясниться.

– Моим приятелям такая реклама ни к чему.

– А что, им деньги не нужны?

– При чем тут деньги?

– При том. Как только народ прознает, что тут пахнет Мавроди, так сразу ринется тащить наличку мешками.

– Думаешь, второй раз в «г» вляпаются? Хотя… ты права, понесут как миленькие. В нас неистребима творческая жилка халявщиков.

Издав торжественный мистический скрип экстра-класса, дверь наконец изволила распахнуться. Из темноты прозвучал бодрый «привет», а затем протопали легкие удаляющиеся шаги.

Я с любопытством заглянула внутрь. Дверей, оказывается, было две штуки. Между ними на фанерных полках, покрытых неряшливыми обрезками клеенки, пылились трехлитровые пустые банки. Скорее всего, рачительные хозяева здесь хранили огурцы и прочие заготовки в прохладе, веющей от парадной лестницы.

Игорь осторожным жестом пригласил меня внутрь квартиры. Прямо пред нами на стене висели обрывки полосатых обоев и недоделанный унылый доспех рыцаря, привешенный на мощном ржавом крюке. По всей видимости, рыцарь при жизни обладал несуразной фигурой с непомерно длинными ногами и бочкообразным грудастым туловищем. Чуть ниже на ветхозаветной тумбочке с перекошенными дверцами пылилась голова, то есть шлем, в которой ей было положено находиться.

– Не боись, это рукотворное творчество одного из аборигенов. Спешу обратить внимание на отсутствие некоторых жизненно важных запчастей. Этот умелец умудрился отчеканить из листового железа такую немыслимую хрень, а про руки забыл. Так что теперь мы его зовем лорд Безрукий. Я не про автора, а про доспех. Там в кладовке еще меч валяется. Щит – на антресолях. Не знаю, как они до сих пор не рухнули.

– Так снимите щит-то, а то, неровен час, расплющит кого.

– Потом. Как-нибудь. Как только, так сразу. Честное слово, уберем. Просто руки не доходят.

Я повертела головой в поисках опасности, но, по всей вероятности, антресоли располагались где-то в другом месте. Зато поблизости от меня из уличной бетонной урны с розовой надписью в честь депутата Салаева торчало копье, на которое насадили противогаз. Меня передернуло при виде острия, высовывающегося из выбитой глазницы.

Игорь тем временем продолжал сагу про изготовителя негодных доспехов.

– Невероятный был сосед. Все, что ни начал, ничего не закончил. Дом начал строить, до крыши дошел и продал за бесценок. Ремонт в комнате бросил на полпути. Все жену себе искал. Чтоб юная и непорочная. Один раз казашку приволок на смотрины. Вместе с папой-казахом и еще кем-то из родни. Они как глянули на такое дело, да отвергли жениха за профнепригодность.

– Не ври. Такого не бывает. Они за прописку на все готовы.

– Бывает. Сам свидетель. Потом он долго страдал. Пока не научился по Интернету знакомиться. Только все впустую.

– Страшный такой? – предположила я, проникшись страданиями неведомого горемыки.

– Да как тебе сказать? – Игорь явно пытался определиться с градацией мужской половины человечества на страшных и не очень.

– Рост какой? – попыталась помочь я.

– Да нормальный. Чуть ниже среднего. Или около того. По-моему, нормальная внешность. Не страшнее многих. У него с общением проблемы были, а так вполне адекватный мужик. Когда мозгоклюйством не страдает.

– А куда он подевался? – осторожно полюбопытствовала я, протягивая руку к черному телефону, прикрепленному к стене.

– В шаманизм ударился. Бывало, запрется у себя в комнате и сутками долбит в бубен.

– Зачем? – Я машинально протянула руку, снимая с блестящих рогулек старинную трубку.

– Облака разгоняет. Только они об этом не знают. Рассказывал, что у него получается на мировую экономику влияние оказывать. – Игорь неловко споткнулся о штабель искривленных дубовых досок. – Провалялись черт знает сколько – совсем повело.

– И куда их теперь?

– Выкинуть. Наволок всего, чего ни попадя. Начнет мастерить какую-нибудь дельную вещь, без чертежей, без расчетов, прям загорится весь. Ночами не спит, не ест – творит! А потом так же быстро остынет. Всю комнату недоделками захламил. Потом зайдем, посмотрим. Там и интересные экспонаты попадаются.

Преодолев нерешительность, я приложила к уху телефонную трубку. Из которой поначалу затрещало, а потом чей-то ехидный нечеловеческий голосок отчетливо посоветовал идти на… Игорь смущенно отобрал матюгальник и аккуратно вернул его на место.

– Извини, забыл предупредить. У ребят специфическое чувство юмора.

В последнем я убедилась довольно быстро, обнаружив допотопный автомат по утолению жажды. Который стоял в темной кладовке без дверей. Автомат питался советскими однокопеечными и трехкопеечными монетами, суля за эти страшные деньги газировку. Если повезет – с сиропом. Игорь молча помотал головой, намекая, что лучше даже не пытаться. Я и не собиралась. Откуда у меня такая редкая валюта?

– По нему обычно ногой стучат. – Пояснение еще больше заинтриговало.

– А что от пинка происходит?

– Видишь, полотенце на гвозде висит? Это для особо любознательных. – Желание пнуть автомат несколько поостыло.

– Давай лучше про соседа еще расскажи. Интересно же.

– Я же говорил, шаманить начал. На пару дней учиться в Алма-Ату ездил. Там якобы самый продвинутый, самый главный шаман проживает. А потом он так уверовал в собственные силы, что прямо из Алма-Аты рванул в Москву предлагать свои неземные услуги в ФСБ. Хотя я могу и ошибаться. По-моему, он сначала пытался пройти отбор в телешоу о ясновидцах.

– И его никуда не взяли, – понимающе перебила я.

– Ага. Так вот, дом продал в пригороде задешево. Деньги проел. Потом предложил ребятам ченч.[1] Комнату – на домик в садоводстве. Нечестно вроде, но они согласились. Домик-то халявный. По наследству от деда остался. Да и на кой им эти огороды? Зато теперь в квартире покой и тишина.

– Надо его отыскать. Может, с человеком беда приключилась?

– Не проси. Не стану. Он не просто грохотом всех достал. Он постоянно лез не в свое дело и утверждал, что только он знает, как это дело делается. Ему, мол, духи советуют. А когда его тупые советы перестали слушать, все повторял: «Ничего, скоро война будет. Тогда вы все узнаете, что я за человек!» Ходят слухи, что теперь научился по углям горячим ходить. Наверное, таким способом постарается охмурить какую-нибудь юную дурочку. Жаль его немного. Была бы жена, все пошло бы иначе.

Проходя по почти пустому коридору, я приметила в углу два сильно обшарпанных скейта. Неподалеку – прислоненные к стене классные велосипеды не совсем привычной конструкции. Рядом со входом на кухню, пустынную и изобилующую темными закоулками, красовался белый скелет в балетной пачке и съехавшем набок синем парике. Скелет мне однозначно не понравился своей коварной ухмылкой, в которой недоставало четырех передних верхних зубов.

– Знакомься заново. Перед тобой – гении на все руки.

Я громко икнула, но Игорь провел меня к комнате, в которой над обширным столом склонились давно знакомые хохмачи-затейники. Им бы в «Убойной лиге» цены не было. Игорешины стародавние друзья. Мы не раз встречались. Только я не знала, чем они занимаются, когда не хохмят.

– Карабас, – представился первый.

– Барабас, – раскланялся второй.

– С чем вас, мальчики, и поздравляю, – как можно вежливее ответила я, опасливо оглядываясь на остов балерины.

– Тебя Аннушка напугала? – Игорь подтолкнул меня к столу, закрывая за собой дверь.

Даже если и напугала, ни за что не признаюсь.

Карабас отличался от Барабаса ростом. Первый – значительно выше и тощее. Оба в безразмерных ярких футболках и потусторонних тертых джинсах с проймой в районе колен. Но не как у позеров-эмо, а в широких. Волосы взлохмаченные, светлые, челки одинаковой длины со всей шевелюрой. Патлатые, сутулые, в общем, красавцы да и только.

В отличие от круглоглазого приятеля у Карабаса был крайне нетипичный разрез глаз. Во всяком случае, я таких раньше не видела. Хотя нет, на картинах какого-то голландского художника были. Правда, у теток. Такие очень удлиненные уголки глаз, словно к вискам притянутые. Их еще «русалочьими» называют. Из-за этих глаз вполне мужественное лицо Карабаса приобретало несколько курьезный вид. Даже когда он пытался быть серьезным. Тогда он смахивал на пристальную оголодавшую рысь.

Барабас казался мне менее экзотическим и значительно более добродушным. Таких игривые девочки обычно называют «Винни-пушик». Или «пуся», что, в целом, отношения не меняет. Во всяком случае, на меня он смотрел значительно приветливее своего сотоварища. Почти с одобрением. Словно была у него в прошлом какая-то история, позволяющая понять мои проблемы.

– Зри внимательно, девочка. Вот краткое досье на твою маман.

Присаживаюсь рядом. На экране практически ничего. Когда и где родилась. Где училась. Где работала. Про автомото-технику я уже в курсе. А вот – адресок хаты, которая принадлежит ей уже как четыре года. Бляха-муха, если отец узнает, ему будет что делить при разводе.

– А ведь она уже не работала, когда ее покупала? – убежденно спросил Игорь. – Значит – «совместно нажитое имущество».

– Телепат, блин. Зуб даю, папаня ни сном ни духом. Как и я, впрочем.

– Она ее не покупала. Ей ее подарили. Точнее – тут имеет место договор с пожизненным содержанием.

Карабасы с любопытством дворовых котов поглядывают в мою сторону.

– Да ты не стесняйся, детка, колись, что за дамочка. Нам, как доктору, можно доверять все, кроме кошелька.

– Иной доктор кошелек свистнет и не побрезгует.

– На то он и доктор.

Пока они пререкались, текст на экране мигнул, а потом случилась катастрофа – теперь у Карабасов на иждивении завелся безмозглый комп.

Не на шутку встревоженный Игорь грубовато выволок меня за руку из помещения. Чтоб, значит, я не марала свои младенческие уши грубой нецензурной лексикой. Соседство Аннушки придавало ситуации критический оттенок. Пришлось отвернуться и уставиться на противоположную стенку. На которой оказались развешаны трофеи последней войны с немцами. Каски перемежались ржавым оружием и какими-то колесами. Были даже сапоги. Вид которых заставил меня прижаться к Игорю покрепче, чтоб не попадать в поле зрения Аннушки. Которая вполне могла оказаться не Аннушкой, а Гансом.

Спустя минуту, в дверном проеме возникла парочка удрученных лиц. Которые вмиг оценили мою скорбь и трусливое отчаяние, вызванное в основном нежеланием оплачивать покойные компьютерные мозги.

– Смотри, а тут кто-то носом шмыгает…

– Вполне натурально шмыгает. Не канючь. Ты тут ни при чем. Игорь, объясни девочке популярно – она никаким боком облома не касается. Только мы теперь не меньше твоего желаем все выяснить, раз такая петрушка приключилась.

Я не слишком сведуща в интернет-шпионстве. Хотя, уж коли лезешь на чужую делянку – озадачься приличной защитой.

– Я оплачу… – мужественно выдавила я.

– Туфта. Думаешь, у нас он единственный? Стали бы мы тебе свои сокровища показывать. Мозги живут в другом месте. – Карабас насмешливо постучал Аннушку по голове, отчего та громко клацнула сохранившимися зубами. – Кроме того, не волнуйся, мы с твоего благоверного (кивок в сторону притихшего Игоря) услугами стрясем. Правда, Игореша?

Игореша затравленно кивнул. Он такой большой и, как правило, уравновешенный, а тут скис до зеленого цвета лица. Такие перемены пробудили во мне зачатки совести. Кто их знает, этих Карабасов, что у них на уме. Может, ответные любезности моему драгоценному давно поперек горла стали. Я было хотела разрядить обстановку и ляпнуть про сексуальную направленность предполагаемых услуг, но вовремя притормозила. За такие шутки можно и по ушам схлопотать.

– Игорь не виноват. Это моя проблема. Поэтому я вправе настаивать на оплате. Я, если задуматься, жутко услужливая. Игорь, к черту Прагу. Ты едь один, а я попробую тут разобраться с этой белибердой.

Попыхтел мой любимый. Вот, думаю, сейчас сделает ручкой, и больше я его не увижу. Ан нет.

– Прага – город крепкий. Это тебе не Венеция. Думаю, простоит до нашего приезда. Перенесу отпуск. Потом отгуляю, когда все прояснится. Что, тебе плохо будет, если я буду под рукой?

Меня как подбросило. Повисла у него на шее и повизгиваю от радости. Все-таки до чего приятно обладать таким сокровищем, как мой Игорь.

Смущенные Карабасы изобразили, что деликатно отворачиваются, пока мы обменивались долгим не братским поцелуем. Когда отцеловались, я увидела, как они трепетно обнимают пыльную Аннушку, выражая тем самым вожделение ко всему, что в юбке. Скелету было почти все равно, если не брать в расчет сползшую балетную пачку. Которая попросту обвалилась на пол. Барабасу это не понравилось, и он попытался прицепить ее на прежнее место. Попутно свалив скелет на пол.

– Хорошо, что все суставы проволочками привязаны, – восторгался Карабас, помогая товарищу с установкой.

– Который раз падает, а все как новая. И ни слова упрека. Надо ей за это лифчик подарить. Не пожертвуешь?

Пришлось исхитриться и снять требуемое. Хорошо, что я его сегодня первый раз надела.

– Смотри! В самый раз. Надо туда что-нибудь положить.

Принесенные рулоны туалетной бумаги завершили это несусветное безобразие.

– Трусы не отдам, – предупредила я, мысленно прощаясь с лифчиком.

– Там скрывать нечего. Вот когда Аннушка была мужчиной…

– Не стоит расстраивать девушку подробностями, – убежденно предупредил Барабас.

Хорошие ребята, хоть и выглядят полными идиотами в своих безразмерных карманистых штанах.

– Итак, сосредоточимся на проблеме, – круглые смешливые глаза рассматривали меня, словно эта самая проблема была спрятана где-то в моих недрах.

– План нужен. Кто у нас генератор идей? Правильно – я, – поскромничал Карабас. – Дайте мне ночь на размышление. Завтра встретимся, все обсудим. А ты (это он на меня пальцем чумазым показывает) делай вид, что мчишься за границу. Чтоб духа твоего в доме не было.

– А где я жить буду?

Все дружно уставились на Игоря. Игорь посмотрел на мои губы. Пошевелил бровями. Многозначительно. Вздохнул глубоко и протяжно. Потом неловко полез в карман куртки. Выудил махонький полиэтиленовый конвертик. Зашуршала плотно сложенная бумажка, валясь на пол. Барабас тут же подхватил ее для детального изучения.

Бух – Игорь падает на колено. Достает колечко и пытается зубами отгрызть ниточку, на которой бирочки прицеплены.

Добрые Карабасы бросились к столу, заваленному всяким барахлом. Отрыли ножницы и дали ему, чтоб он зубы не портил. Один из них тут же выхватил ярлык, прищурился, зачитывая цену момента. Второй продемонстрировал подобранный ранее чек.

– Ого! – хор выразил свое одобрение.

Выбитый из колеи их поведением, Игорь отчаянно пытался не выйти из роли. Поэтому не сводил с меня глаз, даже когда ножницы упали на пол. Даже когда неловко мял мои пальцы, очевидно, пытаясь вспомнить, какой именно ему сейчас необходим. Особенно когда я ненароком протянула ему правую руку вместо левой. Опасаясь, что он сам не догадается. Его не сбило с толку, что оттопыренный безымянный палец говорил либо о моей проницательности, либо о наглости. Впрочем, какая разница?

– Жених и невеста. Тили-тили-тесто, – траурным голосом провозгласил Карабас.

Я даже посчитала нужным покраснеть, смутиться и впасть в благоговейный восторг от символа вечной любви, украшающего мой палец.

– Чмок-чмок-чмок, – словно сговорившись, продекламировали Карабасы.

Так мне сделали предложение.

Мне понравилось.

На это колечко с темно-синим камнем я давно положила глаз. Естественно, не преминув оповестить об этом факте моего возлюбленного. Я даже как-то невзначай сводила его полюбоваться на сокровище.

Глава 16

Пользуясь тем, что мама вся в глубоких раздумьях, беззастенчиво вру про дату отбытия. Надеюсь, она мне верит. Про колечко молчу, а то, неровен час, вздумает устроить посиделки с новыми родственниками. Мне сейчас этот оливье не с руки.

Сидела я на кухне, смотрела на маму внимательно. Все мамы как мамы, а моя не пойми кто и сбоку бантик. Жаль, если она в криминал угодила. Или все-таки проституция? Хотя проституция в некотором роде тоже тот еще криминал. Нет, я товарных девочек не осуждаю. Но согласитесь, как-то странно воспринимать свое тело и умение доставить удовольствие как объект товарно-денежных отношений. Хотя, коли мужики готовы за это платить, почему и нет?

Сама от своих мыслей обалдевая, залилась нездоровым румянцем. Мама – по рукам? Ей же лет сколько? Действительно, а сколько ей лет? Вспомнила год рождения, посчитала, ошиблась на десять лет, снова пересчитала. Оказывается, не так и много. Но не для панели. Старовата она для таких дуростей. И вообще, меня жутко раздражает ее идиотская полосатая блузка. Английский стиль, английский стиль… Матрас английский – вот это что. У Карабасов обои в коридоре точно такой же расцветки. Когда начну зарабатывать, непременно куплю ей другую.

Продолжила ненавязчивый осмотр мамы. Руки не колотые. Цвет лица здоровый. Для закоренелой горожанки. Наверное, все-таки не наркота. Торчки иначе выглядят. Их ни с кем не спутаешь. Как выглядят наркокурьеры, я не имела представления, но воображала их в виде осунувшихся порабощенных таджиков. Мама на таджика была похожа, как китаец на Баскова.

Скорее всего, у нее пара-тройка постоянных любовников. Пожилые достойные дяди.

О, я поняла. Она типа как гейша. Я кино про них смотрела.

Она с ними про жизнь беседы беседует, жалеет их, понимает, сочувствует. Я еще раз уставилась на мамино строгое лицо. Признаюсь, сочувствия в нем не предвиделось. Быть может, это она для меня такая холодная? Припомнила тех мужиков в аэропорту. Вполне подходящие типиусы. Только тогда была какая-то папка. Которая никак не вписывалась в мою стройную теорию. Поэтому я решила про нее забыть.

Что еще обычно гейши делают? Песни поют, танцуют?

Танцевать, наверное, она сможет. Танго, рок-н-ролл? Вальс? К маме подходил танец в стиле утренней физзарядки. Приседания, махи руками, наклоны. Что-то такое, непритязательное в смысле пластичности. Прыжки на месте уже не укладывались в привычные мамины телодвижения. Идею с танцами пришлось оставить как несостоятельную.

Что там остается? Песни? Насколько мне известно, песни и мама плохо совмещаются. Примерно так же, как мама и танцы. Я с детства вздрагиваю от ее колыбельных. Она по незнанию младенческого репертуара пыталась меня усыпить шедеврами из «Аквариума» или «Кино». Наихудший результат достигался поползновениями изобразить Аллу Пугачеву. Те еще воспоминания. Особенно от «Арлекино». Моими рыданиями можно было заменить пароходную сирену.

Фигня получается.

А если она – шпионка? Чем не версия?

Не может быть. Шпионы вхожи в круги тайно-носителей. Иначе на кой они нужны коварным иностранным разведкам. Мама с жутко влиятельными людьми никогда дружбы не водила. Если ее разведчики пытать примутся, то она, кроме как про приготовление недорогой полезной пищи, ничего поведать не сможет.

Значит, главной остается версия про не поющую статичную гейшу. Возможно, в стиле садо-мазо.

Плохо, если до отца что-то дойдет. Он с радостью ухватится за малейшую возможность учинить публичную порку. Отберет у нас все, в грязи вываляет и гордо удалится в изгнание. К новой жене. Которой срочно подберет пару заместительниц помоложе и поглупее.

Я снова посмотрела на маму. Почему она так мало говорит? Думает все о чем-то. Знать бы еще, о чем. Так ведь не скажет.

– Мама, а о чем ты сейчас думаешь?

Только чуть приопущенные веки выдают удивление. Легонько похлопала меня по руке. Мол, все будет хорошо. Потом встала и сделала то, чего не случалось с поры моего безоблачного детства. Прижала мою голову к животу и ласково погладила. Я обмерла. Я боялась пошевелиться. Так мне было хорошо и стыдно, оттого что я в некотором смысле ее предала. Выдала чужую тайну каким-то Карабасам. Да еще в шмотках копалась. Свинья такая. Когда все выяснится, то я потребую, чтоб никто не выносил сор из избы. А просить-то кого? Карабасов? Они ребята странные, но не трепливые. Игоря? Так он и так никому ничего не скажет, но все равно стыдно.

Каюсь, только погладьте меня еще немного.

– Я тебя очень люблю, – шепчу я так, чтоб быть услышанной.

Звонкий поцелуй в макушку.

– Собирайся. Скоро Игорь за тобой приедет.

Повеселев, я побросала шмотки в сумку. Взяла самое необходимое, никаких нарядов. Удобная обувь на мягкой рифленой подошве. Крепкие брюки, непродуваемая куртка. Я примерно знаю, что мне предстоит. Карабасы говорили, что, может, даже на крыше сидеть придется, как Карлсону. Карлсон в капри. Удобная помесь брюк с шортами. Только почему капри?

Мама неожиданно извлекла из моего шкафа пару лучших вечерних платьев и аккуратно пристроила в мой багаж. Пришлось соорудить понимающее лицо и прихватить туфли. Кто знает, быть может, Игорь пригласит меня на рандеву?

– Мама, а я красивая? – пытаясь рассмотреть себя со всех сторон в зеркале, спросила я как можно скромнее.

– Вне всяких сомнений. Только живот подбери и подбородок не опускай так низко. А еще неплохо бы пресс подкачать и приучить себя не сутулиться.

Лучше бы промолчала.

– Зато у меня ноги длинные. И глаза большие. И еще, – я прикинула, к чему она точно не придерется, – и еще у меня хорошие зубы и профиль классический.

– Ты забыла упомянуть волосы. Кстати, не забудь взять фен, а шампунь выложи. Там купишь.

Пришлось снова перебирать сумку.

Игорь, как всегда, прибыл вовремя. Сигналил из машины, пока я пыталась одновременно уложить вещи и взять себя в руки. Так и не дождавшись моего появления, он все-таки набрался мужества подняться к нам, чтоб помочь донести вещи. Мне показалось – он теперь немного робел перед мамой. Впрочем, она этого не заметила, хотя на нервной почве Игорь был излишне многословен и говорил громче обычного. Он врать не любит. И ему было стыдно за наш заговор. Чтоб оправдать неестественное поведение, уже в машине он сообщил:

– А может, она по глупости попала в некрасивую историю. Например, начала в игровые заведения ходить. Она – женщина, следовательно, вполне может ошибаться. А там, сама знаешь, пошло-поехало, долги…

Встретив в моем лице откровенное непонимание, Игорь уже тише прибавил:

– Может, ее выкупать надо.

– Во-первых, теперь игры запрещены. Почти. Во-вторых, милый, какие на хрен долги? У нее и машины, и квартира. И какой-то дурацкий мотоцикл.

– Тогда не знаю…

Мама стояла у окна и махала нам вслед рукой.

Мне показалось, что она улыбается.

Чмок-чмок, мама. Я раскрою все твои секреты.

Глава 17

Теперь я обосновалась у Игоря. Точнее – попала в цепкие руки Карабасов. Энергии в них оказалось несколько больше, чем, скажем, в средних размеров тайфуне. Жало которого сфокусировано на мне.

Порой казалось, что предыдущий период биографии утомил Карабасов кабинетной работой. Просиживали штаны перед компьютерами. Лишь изредка позволяя себе стряхнуть прах с пропыленных мозгов, вырываясь на просторы тесных улиц. Чтоб подкачать вялые мышцы при помощи того же спортивного велосипеда.

По слухам, иногда они выгуливали принаряженную Аннушку. Пугая впечатлительных прохожих. Некоторым такие встречи приносили несказанное удовольствие. В основном, молодежи. Которая мгновенно доставала мобильники и немедленно присоединялась к владельцам скелета. Умоляя увековечить себя вместе с Аннушкой.

Аннушка была не против такого аншлага, а Карабасы поощряли любовь публики к скелету, считая такое влечение не только веселым, но и познавательным с точки зрения анатомии.

Наряды для скелета добывались в пресловутом секонде. Особой удачей считалось напялить на череп широкополую манерную шляпу. В некоторых, особо торжественных, случаях голову покрывали обыкновенной солдатской каской немецкого изготовления. На каске из патриотизма рисовали надпись «Гитлер-капут», а Аннушка удостаивалась щеточки усов под носом и облачалась в мундир.

– Прикинь, идем себе, а за нами несколько фашиков. Докопались до нас. «Хайль Гитлер!» – орут. Пришлось популярно объяснить, что мы по этому поводу думаем, – гневно рассказывал Барабас.

Эксперименты с усатым скелетом пришлось прекратить. История умалчивает, кто кого тогда бил, но не исключено, что именно этот эпизод оставил Аннушку без передних зубов.

– Нельзя использовать экспонат вместо ударно-дробящего оружия, – сетовал Барабас, обещая оснастить поврежденную челюсть новыми зубами.

Вспомнив про деда Нила и его верных оруженосцев, я предложила выпросить старушачью вставную челюсть для ремонта утрат, но Барабас категорично отказался.

– Когда Карабас созреет, мы наймем специалиста по протезированию и восстановим ее обворожительную улыбку. Как новая станет!

Я не удивлюсь, если им приходило в голову вырядиться в латы, но нереальный размер остановил. Представив себе ночь, громогласные шаги Карабаса в облачении рыцаря под ручку с дребезжащей Аннушкой в балетной пачке, я присвистнула от удовольствия.

Уж не знаю, всегда ли Карабасы так увлеченно хватаются за новое дело, но мое им показалось достойным азарта. Перед ними открылась новая, ранее неизведанная цель, сулящая неожиданный результат и сплошные сюрпризы. Поэтому они активно взялись за разработку плана боевых действий и не давали мне, несчастной, ни сна ни продыха.

Звонки верещали через каждые пять минут. Назойливые исследователи выспрашивали про мамины привычки и дотошно уточняли распорядок дня. Интересное кино – а я знаю, что она привыкла делать в мое отсутствие? Слава богу, до них доперло, что толку от меня как от комариного уха. Тогда они самостоятельно разработали тактику следственных мероприятий операции под кодовым названием «Бзик по маме».

– Это все ерунда по сравнению с моей бабушкой, – признался в приступе откровения Карабас. – Хотя по смыслу дело может оказаться схожим. Бабуля как на пенсию вышла, вдруг стала жить на широкую ногу. Покупает что хочет, мотается по заграницам и вообще молодится как девушка. Немного стараний – и я узнаю, что она не просто так себе бабушка, а многомужец какой-то. Прикинь – у нее было аж восемь мужей.

– Олигархи? – робко предположила я.

– Куда там. Самый продвинутый – бывший полковник милиции. И она решила провести инвентаризацию их чувств. Написала каждому строгое письмо. Типа неплохо бы за счастливые годы сделать ей надбавку к пенсии.

– Наверное, они были с ней счастливы? – догадалась я.

– По всей вероятности – да. Теперь каждый платит сколько может. Ежемесячно.

– Невероятно! – Мне показалась заманчивой такая непыльная перспектива улучшить свое благосостояние, жаль, что до пенсии как до революции.

– Но у твоей мамы был всего один супруг.

– И есть, – на мой взгляд, последняя фраза нуждалась в уточнении.

– Это как посмотреть, – осторожно прибавил Карабас.

Похоже, он боялся травмировать меня правдой об отце, или тут дело в мужской солидарности, но распространяться о второй папиной семье он не стал. Будто я не в курсе.

– Ладно. Все будет в ажуре. Не забывай, с кем имеешь дело, – «скромничал» внук выдающейся бабушки.

Нет, все-таки я права, Карабасы истосковались по движению. Сегодня мы приступаем к успокоению моей совести. К выворачиванию маминой тайны наизнанку. К возвращению блудного попугая из блуда.

Мы будем шпиками. Хотя я слабо представляю, в чем их деятельность заключается. Я даже не уверена, что они вообще существуют в реальной жизни, а не только в детективах.

– «Секретный агент» звучит лучше, – поправил меня Карабас, когда был назван «шпиком».

Ясным солнечным утром, когда все трудовое население сумрачно спешит на работу, а нетрудовое мстительно нежится в постели, мы вдвоем клевали носом, сидя в машине Барабаса. Шпикачество пока не вызывало у меня ничего кроме яростной зевоты. Барабас в ожидании первых известий напряженно барабанил похоронный марш пальцами по коленке.

– Не нервируй меня, – попросила я сквозь новый отчаянный зевок.

– Надо было сделать все по-другому. Что за отношения у вас в семье? Идиотизм в квадрате – дочь ни сном ни духом, что делает ее мамаша.

– А твоя мать в курсе, чем ты занимаешься? – Мой сладкий голос испортил ему настроение.

– Вот еще. Зачем ей знать? Если все рассказывать, нотаций не оберешься.

– Ну-ну. Какие странные отношения, не правда ли?

Барабас вытаращился на меня как рыба в аквариуме.

– Я берегу ее покой. Сын – это тебе не дочь. В том смысле, что дочь и сын – две большие разницы. Сын – это не мама. А мама – не дочь.

– Круто! А бабушка – это не дед. И даже не троллейбус.

– При чем тут троллейбус? – разозлился напрочь запутавшийся Барабас.

– Значит, ты ее бережешь? – миролюбиво уточнила я, чтоб избежать новых словоблудий. – А моя мама бережет меня.

– На то она и мама. Слушай, отвянь по-хорошему. Я до сих пор не встречал родителей, которые тихарятся до такой степени. Если не брать в расчет бывших киллеров и прочий убойный элемент. И, как правило, это мужики. Теткам положено вить гнезда и налаживать быт, – утомленный диспутом Барабас поспешно покинул машину.

– И молчать в тряпочку. Готовка, уборка и стирка. Воспитание детей. – Я последовала его примеру.

Солнце уже пригревало вовсю. Барабас все никак не мог угомониться.

– Вот, именно это. Иногда еще и работа. Утром привела себя в божеский вид, накормила всех завтраком, оттрубила на работе, прошмыгнулась по магазинам, приготовила еду, накормила всех ужином, выслушала новости домочадцев, помыла посуду, постирала что надо, погладила выстиранное накануне. Выполнила супружеский долг. Ну, конечно, бывают секреты. Любовники там всякие, немного денег отслюнить из бюджета. Все просто. Закрой рот, а то муха залетит.

– И ты всерьез думаешь, что так живут все замужние женщины? – не на шутку испугалась я.

– Факт. Иногда их вывозят на природу. Если дача имеется. Они там грядки роют. Блин, совсем забыл. Надо еще ежедневно мыть полы, сортир и ванную. Гигиена прежде всего!

– Уж лучше в детстве удавиться. – Лекция Барабаса навела меня на мрачную идею о немедленной смене женского пола на мужской.

Только я хотела ринуться в дискуссию насчет несправедливости мироустройства, как Карабас с адреса номер один отзвонился Барабасу, мол, объект вышел из дома. Он ее «пасет». По всей видимости, если наша дислокация выбрана верно, то мама в скором времени окажется на адресе номер два. Так они называют вторую квартиру. Мы с Барабасом временно примирились и засели в зеленых копеечных «Жигулях», еще фиатовского розлива. Барабас утверждает, что не стоит морщить рожу, у тачки особенный движок.

– Знаешь, сколько деньжат она нам заработала? Мы с кем только не соревновались. Скорость, как у самолета. Только лучше судьбу не искушать – она ездит быстро, но не долго.

– Что, разваливается?

– Я не проверял. Но трясется – как морская свинья на морозе.

– Вы эту светлую идею из «Трех товарищей» вычитали?

– Не уверен. Это Карабас читает много, – не стал пререкаться Барабас, напряженно всматриваясь в даль, словно мама сейчас вылетит из-за угла на помеле.

Мы на время замолчали, каждый о своем.

Игорь на работе. Он разбудил меня поутру, накормил завтраком и даже выдал с собой «сухой паек» из бутербродов с термосом в придачу. Даже про салфетки не забыл. Какой заботливый получится из него муж. Для меня. Женская доля начала казаться не такой обременительной.

Снова позвонил Карабас. Хвастает, как ловко он преследует маму. Хотя, по его собственному мнению, она ни о чем не подозревает. Даже не озирается по сторонам. Барабас выдал пару полезных советов, один из которых заключался в постоянном завязывании шнурков, чтоб скрыть лицо. Интересно, как он себе этот фокус представляет? Мама идет, постоянно оглядываясь, а Карабас согнувшись ковыляет следом? Бредятина.

– Я ее потерял! – Карабас орал так громко, что даже мне слышно.

Ничего ужасного не стряслось. Просто мама вдруг села в такси. И теперь Карабасу придется нестись по улицам к нам.

– Надо было на велике…

– А потом его куда? В машину? – Карабас продолжал орать.

По-моему, ребята немного свихнулись. Хотя я и раньше в их нормальности сомневалась, но теперь они явно ощущают себя героями триллера. «Убить Билла» на тему «Разоблачить маму». Действительно, бзик и непременно по фазе. Никого не колышет, что мама все-таки моя и мне с ней потом жить.

– Замри. Сейчас появится, – нервно шепчет Барабас.

Уголок рта у него испачкан шоколадом, в пепельнице тесно от спрессованных катышками фантиков. На мой вкус, невозможно есть сладкое всухомятку, но Барабас яростно отверг предложенный стаканчик кофе. Мол, чай полезнее. Пришлось выпить самой, в свою очередь, отказавшись от размякших конфет.

– Ну, ты как не маленькая, – выразил неодобрение сладкоежка.

Открыв окно, я вылила остатки кофе из чашки. Оросив бесцеремонную стаю из трех черных дворняг. Которые без всякого ажиотажа поочередно пометили заднее колесо нашего скоростного авто. Барабаса едва удар не хватил от ярости, но избиения осквернителей не произошло. К дому подкатило такси. Из которого вышла моя мама. Одета как обычно. Ничего экстраординарного. Немолодая симпатичная женщина, замотанная жизнью и скромным достатком. С опаской оглянулась на важных собак, лениво трусящих по своим делам, и вошла в дом.

На миг мне захотелось обнаружить свое присутствие и закричать на всю улочку: «Мама, привет! Я здесь!»

Вряд ли ее бы это обрадовало.

Это никого бы не обрадовало.

Даже меня.

Глава 18

– Объект прибыл, – жутким шепотом провозгласил Барабас, шаря рукой в поисках очередной конфеты.

Значит, скоро подгребет и Карабас.

Рука нашла привычную обертку, развернула ее, и ошеломленный Барабас замахнулся на меня, пытаясь кинуться фантиком. В котором оказался скатанный кусочек хлеба, загодя отщипнутый от бутерброда. Попал, гадюка. Но я тоже не растерялась, метала фантики как снаряды. Баталия прервалась новым сообщением от Карабаса. Он, видите ли, мчится на маршрутке.

– Камикадзе, – запыхавшийся Барабас был похож на помидор с глазами.

– Ты про кого?

– Про Карабаса, естественно. На маршрутках передвигаются только камикадзе. По аварии в день, прикинь, какая непруха. Все, мир? Давай сосредоточимся на главном. Дело-то непростое, а ты распоясалась, как ребенок. Смотри, вот план ее квартиры.

– И что нам это дает?

– Пока ничего. Но может пригодиться. Пока у нас полное зеро. И ты – зеро. Надо было быть внимательнее. Тетки жуть какие проницательные, когда дело касается самцов.

– Мама не самец.

– Вот и я про то. Как мужика охомутать, так каждую мелочь заприметят…

– Кому нужен мужик с мелочью?

– Пошлая ты.

– Я не про это.

– Тогда – меркантильная.

Мне стало обидно. Что такого в умеренной меркантильности? Немного практичности никому не помешает.

– Сам такой.

– Вернемся к проблеме. Мама явно не бедная.

– Оставь, мы уже сто раз об этом говорили. Если не можешь сказать ничего нового, лучше помолчи.

– Задевает. Ох, как тебя задевает ее материальное благополучие. Просто жаба душит! Забудь про деньги. Маму жалеть надо. Ведь сама говорила, что дома ее батя ни в грош не ставил. Просто золушка какая-то.

– Добровольная золушка. Кто ей мешал послать нас подальше?

– Ладно, – Барабас решил не обострять отношения. – С тебя хоть один сценарий разведывательных мероприятий. Не все ж нам мозгами скрипеть.

От нечего делать я начала выдумывать сценарий.

Проникнуть в квартиру и спрятаться в шкафу? Или лучше под кроватью?

Или расспросить папу? Да уж, с папой я погорячилась.

Или заслать к ней деда Нила? Он точно ничего не упустит и во всем разберется. Только как ему втолковать, почему надо втереться к маме в доверие?

Надо наехать на меня машиной, положить в реанимацию, тогда она склонится над умирающей дочерью и сама во всем признается. Круто! Только как остаться целой, ведь машины тяжелые?

Меня начала захватывать охота на собственную маму. Появился нездоровый мандраж. Пальцы сами забарабанили по стеклу, вызывая усмешку Барабаса. Проваленное сиденье оказалось неудобным. В машине витал запах старости, от которого хотелось вырваться на свежий воздух.

– Что ты все время ерзаешь? Смотри, вон ее окна, на третьем этаже. Там, где недоделанный балкон.

Недоделанным балконом Барабас обозвал довольно изящный эркер. Подновленный свежей покраской, но с частично отвалившейся лепниной.

Пока ничего примечательного не происходило.

Мы промолчали еще с полчаса, и тут к нам присоединился Карабасище. Он с какого-то перепугу нацепил черные круглые очки, парик и жуткие тараканьи усы. Вылитый кот Базилио. Одетый в готический кожаный плащ. Что совершенно не вязалось ни с погодой, ни с широченным брюками, из-под которых торчали тупые армейские ботинки. Редкие прохожие аж подпрыгивают при встрече с такой чудо-юдой. Ему только Аннушки не хватало для полного крези.

– Жрете? Нет? А почему не жрете?

Из вежливости я немедленно предложила перекусить. Карабас схватил бутерброд зубами. Отгрызая вместе с колбасой салфетку. И клок невкусных приклеенных усов. Жутко плевался, выуживая шерсть изо рта. Рассмотрел с отвращением, а потом выбросил гадость в окно. Теперь он еще больше смахивает на Базилио. О чем я тут же ему сообщила, пожалев неимоверно.

– Лиса Алиса!

Теперь дразниться будут, пока не надоест.

Мои помогайцы рьяно жевали. Барабас тоже кушал, напевая вполголоса какую-то странную бодрую песенку:

– Ребята, а вы, часом, не наркоты? – не удержалась я от вопроса.

Карабас, прищурив русалочьи глаза, ехидно переглянулся с Барабасом.

– Серость, хоть и лиса. Надо старые детские фильмы чаще смотреть. Это из фильма годов семидесятых. Там был доктор с желтым чемоданом, дети и забавная старуха. Она еще наглоталась волшебных конфет и лазала по заборам.

– Как я могу помнить? Меня тогда в проекте не было.

– Нас тоже не было. Но это кино недавно по телику показывали, – примирительно уточнил Барабас.

Достал носовой платок. Заботливо стер Карабасу под носом следы от усиного клея.

– У него память – во! А порошок там совсем другой. Хотя, если задуматься, то и вправду киношка про наркоту… Вот социки дают! Теперь понятно, откуда у нации такая неуемная тяга к дури.

Судя по всему, «во!» обозначало избирательную память на всякие неоднозначные шутки. Наверное, у них мозги так заточены.

– Тихо!

К дому подъехали шесть дорогих, но не броских машин. По три с двух сторон. Из них, неявно оглядываясь по сторонам, вышли вполне интеллигентные ребятки. Четверо протопали в мамин подъезд. А чуть погодя двое немолодых дядек удалились за ними следом.

У мамы гости.

Я на все сто уверена, что вся эта бодяга из-за нее. Мне немного страшно. Хотя бояться вроде как нечего, но я отчаянно рада нашей отдаленности от места событий.

– Думаю, на сегодня это все, – констатировал Карабас, когда через полчаса улица стала снова пустынной.

– Сиди уж. Или приспичило?

Правильный вопрос. Наводящий на размышления. А если приспичит мне?

Эти-то точно найдут закоулок, чтоб облегчиться. Хорошо мужикам живется. Как собаки, орошают, где хотят. По-моему, демонстративное писанье на улице даже вошло в моду. Если вспомнить – каждый день хоть раз вижу писающих мужчин.

Появилась мама. Преображенная новой одеждой. Не дом, а цилиндр фокусника. Сначала в шляпу кладут цветок линялый, бумажный, а вынимают живой, яркий. Или пушистого кролика. В данном случае сравнение с кроликом неуместно. Мама скорее похожа на рысь. Ноги длинные, масть рыжеватая, в походке сплошная пружинистость, свойственная подлинным хищным кошачьим.

Карабас восхищенно присвистнул. Отворил дверь и намылился вслед за объектом.

Разнаряженного сыщика вовремя остановили на гибельном пути. В таком прикиде он приметнее, чем ходячий Исаакиевский собор. Карабас злился, но на охоту отправился Барабас.

– А она у тебя ого-го. Ты погляди, какая эффектная! А ножки! На таких каблуках, а походка!

Неприязненно ожидая продолжения тирады, я поймала себя на мысли, что сейчас мне впервые предстоит узнать мнение постороннего человека о моей маме. Молодого мужчины. Который, забыв, с кем имеет дело, не собирался скрывать своих кобелиных восторгов. С мыслью, что мама может активно нравиться противоположному полу, надо было свыкнуться.

С первого раза у меня не получилось. Хотелось нахамить, заклеймить, дать в ухо, хлопнуть дверью. Так, чтобы она не мучилась и отвалилась. Потом подумалось: наверное, я недооценила маму и переоценила себя. Мне нравится производить впечатление на мужчин. Плотоядный взгляд бодрит и привносит в будни приятное разнообразие. Только раньше я считала сексуальность прерогативой молодости. Все, кто старше тридцати пяти, предназначены для чего-то другого, более прозаического. Недавно так кошмарно обозначенного Барабасом. Кому за тридцать – не конкурентки постоянно прибывающему молодому поколению активных охотниц за добычей. Еще не старые, но уже не молодые. Молодые – это я. А те, кто младше, – просто паршивки сопливые, если не сказать хуже. А те, кто перевалил за тридцатипятилетний рубеж, должны сидеть дома, варить супчик и цепляться за собственных мужей. Раз ничего более увлекательного им не светит.

Всем своим видом Карабас доказывал обратное. А ведь на меня он ни разу так не взглянул, хоть я не очень-то и старалась. В этом деле я вообще считаю стараться ниже своего достоинства. Больно надо!

Мама тоже не старалась, однако сразила с первого взгляда. Черное ехидство заставило меня уточнить – со второго. Первоначально Карабас никакими «ого-го» не страдал.

Не больше часа мы ожидали возвращения объекта. Карабас впал в некоторую мечтательную задумчивость. Благодаря которой не заметил, как ухомячил почти все запасы еды. Опомнился. Печально распростился с порывом доесть последний бутерброд, наградил его взглядом оголодавшего волка и великодушно опустил в пакет.

– На, убери, может, Барабасу покушать захочется.

Мне тоже может захотеться, но раз Барабасу, значит, придется потерпеть. Карабас откинулся назад, чтоб переваривалось лучше. Сытых всегда тянет на беседы.

– Может, тебе имеет смысл найти кого-то из ее подруг? Никогда не следует отказываться от простых вариантов.

– Исключено. По причине полного отсутствия таковых.

– А раньше были?

– Не помню. Была вроде одна. Я тогда еще маленькая была. Она все мужа искала. Примерно как твоя бабушка.

– А что сразу моя бабушка? – вспылил Карабас. – Она никого не искала. Они сами находились.

– Подругу Галиной звали. Только поди выясни, какая у нее теперь фамилия. Помню, она все маму учила жить. Смешно слушать было. У мамы фирма, а у подруги шиш с маслом.

– А по делу что-то вспоминается?

– По делу? Один раз она обозвала маму двуличной тварью. По-моему, она ей денег тогда в долг на тюнинг не дала.

– Машины?

– Да нет, тыльной стороны низа живота. И с губами немного. Не помню. Но не сиськи, точно. В сиськи больше не лезло. Они и так у нее, как у Ирэн Феррари.

– Твоя мама делала пластику? – разочарованно простонал Карабас. – Тогда понятно, почему она так выглядит.

– Дурак ты, и уши у тебя холодные. У мамы нормальный бюст. Она вся что ни на есть натуральная. Это Галина все по хирургам таскалась.

– Я так и подумал. Такой профиль ни один хирург не смастрячит, – нелогично порадовался Карабас. – Ты только посмотри, какая она удивительная. Судя по пакету, что-то поесть купила. Значит, надолго здесь обоснуется.

Следом за мамой вразвалочку подвалил Барабас, попивая лимонад из бутылки.

– Это не слежка, а фигня. Она ничего не подозревает. Затарилась жрачкой. Может, ночевать останется.

К такому раскладу я не была готова. Я хотела ночью быть с Игорем. Зато Карабас заметно оживился.

– Не кисни, лиса. Я вполне свободен. Могу один подежурить. Мне не в лом. Правда. Честное пионерское.

Барабасу такие инициативы показались непродуктивными.

– Придется сваливать. Сам видишь – мы здесь ничего не высидим. Ну, к кому-то заходили странные кексы. И дальше что? Ничего. Надо полностью менять тактику.

– А по номерам можно вычислить, кто приезжал? – гордясь своей прозорливостью, спросила я.

– Дура, что ли? Ты хочешь узнать, кто твоя маман, или нажить неприятности? Нет. Тут надо действовать иначе.

В этот момент мама снова вышла из дома. Одета так, что дух захватывает. Все-таки она у меня красивая. Надо будет спросить у Игоря, кто из нас красивее – я или она. А если скажет – «она»? Вряд ли. Он к ней уважительно относится. И вообще – влюбился-то он в меня.

«Вы совсем не похожи, – как-то сказал он. – А от отца в твоей внешности еще меньше».

Некстати вспомнилось, было мне года четыре. Я рыдала в подушку, вообразив, будто родители не мои, а мои настоящие родители совсем другие. Наверное, в тот день мне что-то не разрешили или не купили. Все детство вздорный характер. Да и каким он мог быть при таких отношениях между родителями? Я ж не дура, все прекрасно чувствовала.

Тем временем Карабас с черепашьей скоростью следовал за мамой на машине. Идиотская затея, но, как оказалось, правильная. Целеустремленным шагом мама быстро дошла до крытой парковки. Внутрь нам было не надо.

А вот и знакомое авто.

– Клевый кабриолетик, – одобрил Карабас. – С таким я еще не тягался.

Мы аккуратно пробивались в сторону Стрельны. Дорога запружена машинами под завязку, хотя сегодня вовсе не пятница. По правую руку мелькали обалденные современные особняки вперемешку с настоящими дворцами и усадьбами. Порой они соседствовали с жуткими развалюхами, в которых вопреки всякой логике жили люди. Я бы свихнулась от такого контраста. Хотя в этом соседстве есть своя житейская справедливость. Хозяин особняка имеет вид на тухлую хибару, а владелец хибары услаждает свой затуманенный взор видом на дорогостоящий особняк. И нюхает ихние цветочки. Пусть через забор. А что нюхает миллионер – его проблема.

Мы застряли в Петродворце на светофоре, и я вдруг отчетливо поняла, как хочу в туалет. И чем больше я старалась об этом не думать, тем хуже мне становилось. Каждая колдобина отдавалась нытьем в области мочевого пузыря. Но попросить остановиться я стеснялась.

– Вот она, – в который раз обрадовался Барабас, заметив мамину машину.

– А ты чего такая румяная? И глаза на мокром месте. Плакать собралась?

Преодолев все барьеры воспитания, я жалобно сообщила, что писать жуть как хочется.

– Может, потерпишь до пограничного поста? У нас все равно пропусков нет – придется останавливаться.

– Нет. Не дотянет, – констатировал Карабас.

Пока мамина машина испарялась за поворотом, я нырнула в ближайшие кусты.

Жить хорошо, и жизнь хороша!

Где-то поблизости на пару мощно журчали Карабасы.

Странно, но если бы не погоня, я б еще сто лет не оказалась на берегу залива. Такая, скажу вам, красота. Взгляду есть где порадоваться. Вокруг толстые корявые сосны. Под ногами песочек, а вдали много воды, по которой шествуют белые теплоходы. Вот бы мне туда!

Если б не бесконечные груды мусора вдоль всего пляжа, был бы рай.

– Где жрут, там и срут. Правильно про нас говорят: «русские свиньи». Хрю! – осуждающе завопил Карабас, запинывая пустую пивную бутылку в яму.

– Свиньями обычно зовут немцев, хотя они чистоплюи, каких поискать. Гол! – обрадовался Барабас.

И понеслось.

Карабас заметался по пляжу в своем жутком черном одеянии, оснащенном шлицей до самого пояса. Из-за которой полы плаща развевались, словно огромные потусторонние крылья, на которые он постоянно наступал. Падал, снова вставал и несся дальше, подпрыгивая, как сверхактивный борзой щенок. Выискивая под ногами плоские камушки, чтоб запулить их по воде, делая длинные серии «блинчиков». У Барабаса блинчики получались гораздо эффектнее. По двадцать штук за выстрел.

Дух соревнования захватил и меня. Хотя мне никогда не приходилось упражняться таким способом, я нахватала пригоршню гальки и тоже стала кидать в воду, едва не вывихнув кисть руки. Кроме громких бултыхов не получалось ничего. Пролетающая мимо чайка осуждающе склонила голову и попыталась обгадить хоть кого-нибудь. После чего присела на валун, выступающий из воды. Чтоб посмотреть, что будет дальше. Шанс обрести корочку хлеба никогда нельзя упускать. Особенно если с рыбой не получается. Что они будут жрать лет через пятьдесят, когда сдохнет последняя уклейка?

Птица мне понравилась своей вызывающей наглостью и мощным клювом.

– Давай мне, бестолочь, – Барабас отобрал мои сокровища и выстрелил, насчитав пятнадцать шлепков по гладкой, молочно-зеленоватой воде.

Карабас не отставал, изловчился и последним двадцатым блинчиком нечаянно снял с камня возмущенную чайку. Та выдала такой гомерический хохот, от которого я тут же решила разлюбить этот вид пернатых.

– Снаряды давай, что на пташку уставилась? Блин. Отдыхающие все нужные камни поперли. Ищи!

– Есть, господин денщик поручика! – согнувшись в три погибели, я шагала по плотному песку, собирая снаряды.

Они были разных оттенков, от красного до всевозможных полосатых и в крапинку. Некоторые сверкали, словно обсыпанные золотой крошкой. Жаль, что не подвернулось ни одного с дырочкой – куриный бог приносит удачу. Особенно симпатичной казалась снежно-белая галька с черными прожилками. Она перекочевала в карман курточки. Так, на память об этом безумном дне.

– Веерное бомбометание! – радостно проорал Барабас, атакованный все той же чайкой.

– Дуэль. Я требую сатисфакции, – приговаривал Карабас, пытаясь подбить злобную птицу.

Наигравшись в снайперов, они изобрели новое развлечение, выясняя, кто дальше прыгнет. Карабас нашел ветку, провел черту на песке и после каждого прыжка Барабаса проверял, не было ли заступа. Именно тогда я заметила, как мимо нас в направлении города проехала мамина машина.

– Отвеселились. По коням! – скомандовал Карабас.

На этот раз догнать мы ее не сумели, несмотря на скоростные качества Карабасовой ласточки. Попросту застряли в первой пробке.

– Интересно, а куда они все едут? – задумчиво спросил Барабас, вытряхивая песок из обуви прямо в окно машины.

– Хрен их знает. Но если быть точным, не едут, а стоят.

Глава 19

Игорь немного поворчал, слушая мой бестолковый рассказ. Несколько часов на свежем воздухе разыграли мой аппетит. Уплетала так, что давилась.

– Значит, вы так ничего и не выяснили?

– Про дядек узнали. Похоже, опять она неизвестно чем с ними занималась.

– Судя по времени – недолго.

Тут не поспоришь. За такое время можно только поболтать, если нет склонности к словоблудию.

– А на природе как?

– Здорово! – спешно проглотив непрожеванный кусок куры, сообщила я.

– Надо и нам почаще выбираться. Иногда, – вспомнив про работу, добавил Игорь. – А теперь слушай сюда. Пока ты в душе полоскалась, звонили Карабасы. Они решили что-то провернуть без тебя. Завтра ты им без надобности. Может, тоже смотаемся за город, отдохнем на даче. Как ты на это смотришь?

– Положительно!

Ясное дело, дача не его. Он ярый противник всего, плотно не связанного с цивилизацией. Значит, у кого-то из друзей новые заморочки. И им что-то крайне надобно из-под моего почти всемогущего Игореши. Знакомые окопались поблизости от того места, где мы недавно резвились с Карабасами и чайкой.

Между Стрельной и Петродворцом дикие пробки. Позволяющие получше рассмотреть дворцы. Потом машин стало чуть меньше. Вон они – мои любимые толстые сосны, и уже видно залив. Субботний пляж отличался от пятничного, как джунгли от пустыни. Нет, самое близкое сравнение – со стойбищем тюленей. Тюлени пили, ели, играли в волейбол и плескали ногами в воде. Которая мощно воняла тухлыми водорослями. Тюленихи пытались создать видимость принятия солнечных ванн. Они вальяжничали, неубедительно изображая картинку «я и роскошный средиземноморский курорт». Машины поочередно заныривали на боковые дорожки, ведущие к воде. Отчего нам пришлось сбросить скорость.

Игорь мимоходом умудрился оглядеть выставленные к солнечным лучам разнокалиберные дамские задницы. А потом более пристально уставился на самцов, не стесняющихся собственного мускулистого тела. Те, кого природа обделила выпирающими бицепсами, ненавязчиво суетились с шашлыками в тени сосен. Хотя я заметила, что некоторые пузаны и чахлики пофигически воспринимали свои недостатки и вовсю радовались лету.

– В кои веки можем и мы на пляже позагорать, – внезапно решился Игорь.

С большим трудом подыскали себе место. Слева пиво пьют. Справа мясо готовят. Никакого уединения. Сделали вид, будто нам не привыкать к такому виду отдыха, и устроились на не очень чистом нагретом песке. Вода продолжала вонять. Но запах сдувал ветер. Который пах шашлыками.

– Вот, посмотри, сколько народу оттюнингованного. Какие классные татуировки, – расстраивался Игорь, поглядывая на обнаженные торсы.

Ему очень хочется сделать тату, но он никак не может сигануть через высокий барьер воспитания. Пока не получается. Мы в Интернете уже столько рисунков посмотрели. Два даже понравились. А от некоторых просто сносит башню – какие они кошмарные.

– Как я могу выбрать? Это же на всю жизнь! – переживает Игорь. – Мода постоянно меняется.

Вместе с ней меняются пристрастия Игоря. То он рвется запечатлеть оскаленную морду волка, то в его голове гнездятся многочисленные символы, больше напоминающие узоры, к которым тяготели викинги.

– Давай я китайского божка вытатуирую себе на пузе, – неожиданно предлагает он. – Ты постоянно будешь гладить его, и деньги потекут рекой.

При этом глаза у него сверкают от предвкушения. Рука нежно демонстрирует будущие прелести такого обогатительного рисунка.

– Ага. Течь. Мимо. Надо не божка колоть. Для притока денег требуется особая разновидность жабы. Пасть должна располагаться так, чтобы тебе в пупок можно было сунуть монетку. А я буду наглаживать ее, и тогда случится шквальный финансовый подъем.

Жаба, пусть даже и с монеткой, Игоря не вдохновляет. Он снова отчаивается украсить себя нашкурной росписью.

– Ха! Жаба. От жабы кроме диареи ничего прибыльного не жди.

Спорить лень. Тепло, на душе полное согласие с собой и окружающим миром. Чего еще желать?

Игорь продолжал глазеть на отдыхающих. Придирчиво сравнил мое тело с прочими и принял решение, что я не хуже. А вот мои выводы оказались менее оптимистичными. Сидячая работа способствовала порче Игорешиных форм. Животик колесом, спинка горбиком, ножки, как у паучка. И все это недоразумение синевато-молочного цвета. Утрирую, конечно, но еще пяток лет такой байды – и капут Аполлону.

– Надо было хоть бадминтон прихватить. Все лучше, чем даром валяться.

– Отстань, женщина, – переворачиваясь на живот, ворчал Игорь.

Пока он дремал, подрумянивая спину, я с удовольствием сквозь ресницы подглядывала за чужими или ничейными мужичками. Какой славный подобрался ассортимент. Из ста – один обязательно ярко выраженно привлекательный. Очаровашка, душка, брутальный самец и все такое. Остальные тоже вполне пригодны к употреблению. Если познакомиться с ними поближе. В каждом присутствует что-то замечательное. Даже если это «что-то» – легкий характер. Мне кажется, нет ничего интереснее, чем подсматривать за поведением незнакомых людей. Лучше – противоположного пола. Они такие разные! Обалдеть!

Почему Игорь? Я ведь мечтала о ком-то навроде Тарзана. Не нашего розлива, а того, смущенного красавчика из зарубежного кино. Правда, быстро выяснилось, что без тарзанки к таким лучше не подступаться. В смысле – без дорогого поводка. Состоящего либо из популярности, либо из мешка денег, либо из того и другого одновременно. Плюс – модельная внешность.

Если Тарзан знает, какое впечатление он производит на баб, – а он непременно знает, – то пусть хоть сто раз упирается доказывать, что ему по барабану соответствующая оправа в виде классной телки. А эта песня не про меня. Я обычная, хоть и не хуже многих. Но не гламурная фифочка. Интересно, а как они с мужчинами знакомятся? Наверно, как-то по-особому, по-гламурному.

Я вспомнила наше второе свидание с Игорем. В огромном суетном магазине. Где я, тщательно скрывая некомпетентность, выбирала какую-то приблуду для компьютера. Он влет просветил меня о необходимости покупки именно этой шелабушки и именно от этого производителя. А потом как-то ненавязчиво сам эту приблуду установил. Умный, жуть. И спокойный, без дешевых закидонов.

Ну, не красавец. Зато – мой. И он меня любит.

Я растрогалась и дважды поцеловала разомлевшего Игоря. Потом хотела сделать это еще разок. Скосила глаза вниз и взвыла. От неудачного наклона мой бюстгальтер расстался с тем, что, по идее, обязан прикрывать. Короче – я вывалилась. Пришлось под дикое хихиканье Игоря припечататься на пузо, чтоб скрыть свой позор.

– Давай я их обратно запихну, – умирая со смеху, предложил Игорь.

Признаюсь, в этот момент я его совсем не любила. Хотя ему было смешно вовсе не из-за моей аварии, а от того, что я так забавно смущаюсь.

– Полпляжа голосистая, и хоть бы хны. Никто не комплексует. Да сними ты его совсем. Ладно, запихивайся сама, без моей помощи. Где ты этот купальник откопала?

В этот момент я приводила себя в порядок. Скрытая накинутым полотенцем. Ругая себя последними словами за пристрастие к секонду.

– Ну вот. Все в порядке, – последнее замечание Игоря сопровождалось мерзким звуком отскочившей застежки.

Несколько случайных зрителей одобрительно загалдели. А милая сверхзагорелая девушка приветливо помахала мне рукой. Показывая тем самым принятие меня в ряды тех самых голосистых, на которых так ненавязчиво заглядывался Игорь.

Оставалось тряхнуть головой и сделать вид, что так все и было задумано. Через минуту я поняла, почему полуголые тетки не загорают лежа, а сидят, небрежно откинувшись навстречу солнцу. Сиськи мелко смотрятся, когда лежишь на спине. А вон у той тетки просто жуть как расползлись в разные стороны. Не хочу большую грудь. И рожать не хочу. А то растянусь, как старая резина…

– Вот дуры. Нельзя голышом загорать. Рак будет! – громко сообщила проходящая мимо бабка, собирающая пустые бутылки.

На этой оптимистической ноте мы срочно покинули пляж. Игорь напоследок украсил моим бюстгальтером ствол сосны. Получилась неплохая инсталляция.

Игоревы приятели, хозяева дачи, нас покормили. После чего запрягли устанавливать антенну. В виде тарелки. Приобретенной на «Юноне».[2] Как ни странно – она работала.

Глава 20

Спустя сутки я снова очутилась в обществе Карабасов. На этот раз они были одеты и по сезону, и по ситуации. В неприметную, прочную, удобную одежду. Получив инструкцию по технике безопасности, я полезла за ними на чердак, откуда с помощью отмычки мы проникли на крышу здания напротив маминой штаб-квартиры.

В первую очередь меня бесцеремонно обвязали вокруг пояса бельевой веревкой. Затем закрепили ее за какую-то железяку. Потом посоветовали ползком спускаться к самому краю крыши. Сами обошлись без страховки. Страшно, однако, хоть и четвертый этаж.

– Не совсем правильно, но должно получиться. По идее, мы должны были находиться четко напротив ее окон, но тогда пришлось бы выкуривать жильцов, что нереально и слишком хлопотно. Я проверял, напротив твоей мамы живут вполне приличные люди. Которым вредить неэтично. Думаю, и так сойдет, – разглагольствовал Карабас, доставая из рюкзака странный приборчик небольшого размера.

– Надевай.

На мою голову нацепили наушники. Я ничего не услышала, кроме незначительного шороха. Сняла.

– И что это такое за чудо технической мысли?

– Погоди. Вот как они приедут, можно будет услышать весь разговор, – неуверенно пробормотал Барабас, направляя куцую антенну в сторону маминых окон.

– А если никто не приедет? – Такая мысль в их гениальные головы не забредала.

Впрочем, чего заранее по пустякам беспокоиться? Солнце шпарило нещадно, раскаляя старую кровельную жесть. Казалось, попади на нее капля воды – зашипит почище «Швепса». Скоро у меня по спине поползли противные струйки пота. Карабасы потели не меньше моего, но они почти сразу избавились от курток и футболок и теперь попросту загорали. Вспомнив последнее недоразумение на пляже, я предпочла не разоблачаться. Тем более что раздеванию препятствовал пояс из веревки. Под которым уже начинала вскипать кожа.

С того дня я справедливо стала подозревать все крыши в сговоре с инквизицией. Особенно с ее методами, которые приветствовали не достижение быстрого результата, а стремление как следует насладиться поучительным обществом испытуемого. Карабасы блаженствовали, лениво перебрасываясь редкими фразами. Прикидывая возможности своего организма, я ждала, как избавления от пытки, приезда непонятных мужиков, жаждущих свидания с моей мамой. Невероятно хотелось пить. Карабас подобрался ко мне, сердобольно предлагая бутылку с газированной минералкой.

– Не буду, а то в туалет захочется, – огрызнулась я.

– Покудова мы впустую простаиваем, развлечься сам бог велел! – Предприимчивый Барабас решил прозондировать личную жизнь беспечных граждан, направляя куцую антеннку коробочки на противоположный дом.

Гении на все руки вплотную приблизили головы к наушникам, обратившись в слух. В угловой квартире было тихо. А вот соседняя изобиловала драматическими перипетиями.

– Ну, и что теперь нам делать? – спрашивал тихий интеллигентный мужской голос, в котором сквозило отчаяние.

– Не переживай. Думаю, все наладится. Не может такого быть, чтоб о нас государство забыло, – ответила его собеседница нежно, почти ласково.

– Уже все аптеки проверил. Говорят – нет, и не надейтесь. Даже в Москву звонил. Там тоже нет. И в области… Неужели они не понимают – мы же просто не можем жить без этих лекарств. Это фашизм. Это геноцид против собственного народа! Вот раньше такого не было…

– Не волнуйся. Тебе нельзя волноваться. Все наладится. Вот посмотришь. Не одни же мы с такими заболеваниями.

– И на складе нет. И врач говорит – ничем не могу помочь…

Барабас отпрянул, когда ему в лицо кинулся чумазый голубь.

– Интересно, про что они?

– Судя по голосам, вполне приличные немолодые страдальцы. Давай еще послушаем.

Голубь сделал попытку пройтись по крыше, но решил, что оно того не стоит, и свалил обратно на землю. Барабас плюнул ему вслед и снова прицелил антенну на разговорчивое окно.

– Извините, что снова беспокою, блемарен или полькортолон в продажу не поступили? Да, спасибо… Вот, опять говорят, что никто не знает, куда они делись. Ладно, я потерпеть смогу, а ты-то как справишься?

– Да никак. Ты же знаешь…

Карабас отобрал подслушивающее устройство у Барабаса.

– Нет, я такое слушать не могу. Я вообще от тем про болезни впадаю в тоску и теряю присутствие духа. Посмотрим, что у соседей творится.

У соседей творился скандал с визгливой истерикой.

– Не буду! В окно выброшусь. Сама с таким ходи! Надо мной все девчонки смеются! И какого черта вы детей рожаете, если не в состоянии купить нормальный мобильник!

– Доченька, ведь твоему всего месяц…

– Дура! И не месяц, а три. Он тогда уже был старьем. Если тебе это говно так нравится – сама с ним и таскайся. Я себе вены порежу… – В голосе сквозит искренняя непреклонность.

– Ну, хорошо, спросим папу, он наверняка денег даст…

– Он только вечером приедет, а у наших сегодня тусовка, а я с этим барахлом как Маня деревенская, а там такие мальчики клевые будут. Мама!

– Хорошо, вот, бери, тут должно хватить. Только я с тобой пойду, а то сейчас столько хулиганья развелось – неровен час отнимут.

– Нет уж. Я сама. – Судя по голосу для нее и мамаша – полное старье, с которым стыдно выйти на улицу.

Хлопает дверь. Мы, словно грифы, вытягиваем шеи, чтобы посмотреть. Появляется симпатичная девчонка в такой короткой юбке, что нам она кажется поясом. Следом выскакивает несвежего вида тетя. Безобидного обличия, которое подчеркивает простенький ситцевый халат. Она запоздало крестит то место, где только что было ее требовательное чадушко.

– Это кино мне тоже не нравится, – постановляет Карабас.

Следующие окна оказываются более увлекательными.

– Битва! Битва с собственным «я»! Обрети волю через действие! Никаких привязанностей к результату! Позволь воле неба протекать сквозь тебя! Не стой на собственном пути! Настойчивость! Терпение!

Оратор вопит как умалишенный, завершая скандирование вопросом, доказывающим, что он там не один:

– Тебе все понятно? Следующий!

– А я-то думаю, что за кексы в дом проползали. Наверняка это секта.

Мне не хочется разочаровывать Карабаса. Кроме того, я пока точно не уверена – может, ошибаюсь. Надо бы послушать еще немного. Моя просьба удовлетворена.

– Радость! Твои мучения закончены, – теперь голос сочится елейной вкрадчивостью. – Новые энергии помогут тебе. Твое материальное состояние буквально на днях возрастет. Настала пора благоденствия…

– Этот дядька гадает на рунах, но, по-моему, он жулит.

На меня поглядывают с уважением, что вдохновляет невообразимо.

– Вообще-то там все не так просто. Руны не дают буквального прорицания – мол, завтра тебе на голову свалится мешок денег. Там больше про духовное состояние…

Карабас глянул на мое заумное лицо так, словно я испортила воздух. Видимо, отвлеченные понятия его не волнуют.

– Давай лучше посмотрим, что есть еще.

Скучный дом выбрала моя мама. Ни тебе пьяного дебоша, ни сексуальных оргий, тоска зеленая. Прослушав от нечего делать склоку гадателя с кем-то вроде кассира, мы немного развеялись. Особенно хороши были обзывательства типа «оракул хренов», «чтоб тебя Один порвал как Тузик грелку», «уруз перевернутый».

Поясняю, уруз – это руна, а в перевернутом виде они все гаже гадкого. Я в этих гаданиях одного не понимаю – в чем соль перевернутых рун? Для гадателя они вверх ногами, а для «клиента» лежат нормально. Получается – это гадателю надо опасаться.

Ближе к полудню, когда меня можно было смело сдавать в утиль, таинственные дядьки изволили приехать. Карабасы навострились, но пока, невзирая на их титанические старания, в наушниках стояло монотонное шуршание. Как во время унылого осеннего дождя. Потом возник смутный звук, словно человек говорит, накрывшись тремя одеялами. Даже мамин голос распознаю, но не понять ни слова.

Растерянно протянув Карабасу наушники, я, изображая контуженную морскую звезду, полезла в сторону рюкзака. Но эти гады успели вылакать всю воду.

– Ну, что там? – лениво поинтересовался Барабас, наполовину поджаренный солнцем.

– Ни хрена не разобрать.

– Я так и думал.

Треснув ошарашенного Барабаса пустой пластмассовой бутылкой по башке, я с горем пополам развязала веревку. От которой на коже осталась подозрительная размокшая багровая полосина. Словно гниющий пролежень. Кожа горела, даже саднила, как от натирания наждачной бумагой. Вчерашний загар дал нынешние волдыри по всему телу.

– Может, тебе слегка разоблачиться? Куртка, футболка, под ней наверняка еще что-то надето? – Барабас сочувственно покачал головой.

– Действительно ни хрена не слышно, – беззастенчиво посетовал Карабас, присоединяясь к нам.

– А я что тебе говорил.

– Слушайте, – окончательно разозлилась я, – вы пропекли меня на крыше, чтобы показать, что у вас снова ни фига не получилось?

Карабасы синхронно надулись.

– На другие окна работает.

– Может, у нее окна особенные?

– Точно, – азартно обрадовался Барабас, потирая руки.

– Интересно, как они устроены?

– И что дальше? – простонала я.

– Попробуем иначе. Если гора не идет к Магомету – на хрена такой Магомет?

– Что?

От моего вопля Барабас резко обернулся и с несусветным грохотом ссыпался с крыши. В последний момент успев зацепиться за край. Как выяснилось, с реакцией в экстремальных ситуациях у меня не очень. Я зачем-то на карачках полезла вслед за ним. Перед моим носом – скрюченные от напряжения костяшки пальцев. Пришлось чуть-чуть высунуть лицо за пределы крыши, чтоб увидеть, где находится остальное Барабасово имущество. Белое как мел имущество висело, дрыгая ногами в стремлении найти для них хоть какую-нибудь опору.

– Подвинься.

Карабас прицелился моей веревкой в погибающего друга.

– И что, зубами за нее хвататься?

Нам продемонстрировали крепкие здоровые зубы, плотно сжатые по причине полного нежелания грызть веревку.

– Да, тут надо как-то иначе. – Карабас задумчиво почесал затылок.

– Давай мы его за руки покрепче возьмем и наверх потащим.

– Он весит много. Боюсь, не удержим.

– А ты себя веревкой обвяжи.

– Да телитесь вы скорее. Я уже совсем падаю.

Мы снова посмотрели вниз, оценивая высоту. Высота неодобрительно глянула в ответ, не предвещая ничего оптимистичного. Отсюда голуби на асфальте казались не больше семечек.

Наспех привязав себя за пояс, Карабас подтянул себя к самому краю и вцепился в голую скользкую руку Барабаса. Ничего толкового не получилось. Если б они не сняли куртки, шансов было бы значительно больше. Например, за шиворот можно ухватиться. А так, все, что есть, – потная кожа. Перед моим носом маячила голова с волосами, но, думается, скальпировать Барабаса толку мало. В зоне досягаемости – шея. А ней – цепь. Толстая, серебряная. Вот за нее я и уцепилась, в надежде приблизить все остальное.

– Задушишь, дура, – хрипел Барабас, постепенно вылезая нам под ноги.

– Круто, а я думал, ты подтягиваться не умеешь.

– Первый и последний раз в жизни. С меня причитается, – это уже мне, вместо благодарности.

Когда я отползала от края, мне почудилось легкое шевеление занавески в мамином окне.

Глава 21

Следующая операция была подготовлена гораздо тщательнее.

– Кодовое название «Шняга». Некисло, правда?

Энтузиазм Карабаса был несколько подпорчен уксусным выражением лица Барабаса. Тот настаивал на другом, более реалистичном имени им придуманной схемы. После которой в мамином доме должен был обосноваться не то клоп, не то жук. При помощи данного насекомого предполагалось комфортное прослушивание всего, что творится в «гнезде объекта».

Сценарий отрабатывали почти полдня, доведя передвижения действующих лиц до полного автоматизма. Памятуя о провале мероприятия на крыше, старались изо всех сил. Чтоб снова не попасть впросак. Мое мнение не учитывали, но клятвенно пообещали – мама не пострадает ни при каких обстоятельствах.

Как мы выяснили, пока я якобы в Праге, мама полностью перебралась жить в эту квартиру. И каждый день она выходит ближе к вечеру за покупками. Возвращается, когда уже темнеет. Освещение у дома так себе. Наверное, на проводке экономят.

– Ништяк. Сработаем, как по писаному.

– По какому? – и Барабас несколько иначе проговорил последнее Карабасово утверждение.

Получилась гадость. Впрочем, сама операция оказалась не лучше.

Я тихонько дремала в машине, заранее приготовившись к длительному наблюдению. Моя роль почему-то называлась «стоять на шухере». Но я не стояла, а сидела. И о сути шухера имела весьма отдаленное представление. Скорее всего, мне отвели роль зрителя. Ребята хотели продемонстрировать мне, как они лихо сыграют.

Гремите, фанфары. Блин, знать бы, что это такое.

Явление первое. Возник Карабас. Одетый для своей роли в аккуратный строгий костюм. Все чин-чинарем. Пиджак темно-серый в тонкую белую полоску, брючата черные, несколько широковатые для последней моды. Но рубашка – идеальной белизны. А на ней синий галстук в крупную желтую крапинку. Я скривилась. Ни разу он на клерка не похож. Утешает только то, что недоразумение обуто не в армейские боты.

Карабас незаметно оглянулся по сторонам. Никого. Выхватил из подворотни картонку от большого торта. Хлопотливо выковырял из угла дома кирпич. Любовно упрятал кирпич под нарядную коробку от торта. Вот придурок!

Учитывая ограниченность во времени, Карабас не стал дожидаться появления жертвы и юркнул за угол.

– Только полный дебил попадется на такую глупую ловушку, – решила я, но все-таки приглядывала за коробкой, мало ли кто купится.

В назначенное время на горизонте справа мелькнул и исчез Барабас. Он пока не выказывал себя в полном объеме, поджидая появления «жертвы».

Чуть погодя я увидела маму. Шла легко, словно прогуливаясь, помахивая сумочкой. Полупустой пакет несла в другой руке. Синхронно с ней в поле зрения явился Барабас. Двигаясь навстречу маме походкой обдолбанного павиана. Плоская кепка сдвинута на ухо, во рту мигрирует мятая беломорина, спортивные брюки, штиблеты желтые, тенниска полосатая, как пограничный столб. Не гопник, но похож.

Скорость сближения примерно одинаковая. Значит, они встретятся аккурат у парадной. Как и было намечено заранее. Мама движется слева, «хулиган» справа, коробка белеет почти между ними. Я – чуть поодаль. В машине, вжавшись в сиденье.

Барабас приветливо раскинул руки, изображая извечное «ах, какие люди, сейчас мы вас немного облапаем, а потом слегка пограбим». Мама остановилась, потому что пройти мимо такого шлагбаума было сложно. Барабас решил пропустить сцену с тисканьем мамы, вероятно, прочитав в ее глазах немой укор. Я-то знаю, как она умеет тормозить широкие порывы одним взглядом. Барабас чуть не вышел из роли. Но быстро вспомнил, для чего он тут. Теперь он неумело вцепился в сумочку, от усердия чуть не проглотив папиросу.

Мама несколько ошалела от такого напора, но отдавать наличность не собиралась. Теперь они напоминали участников игры с перетягиванием каната. Поначалу побеждала мама. Но грубая мужская сила взяла свое, и Барабас оторвал у сумочки ремешок. Абсолютно не зная, зачем он ему.

Понимая, что миссия на грани провала, «хулиган» издал боевой вопль, отбросил ненужный ремешок и снова рванул сумочку на себя. Оттуда посыпались разные мелкие предметы. Желаемая цель была достигнута: мама ругалась, собирая с асфальта ключи, косметику и всякую дребедень. Рядом с ней вошкался Барабас, не то помогая, не то грабя. Губную помаду он собственноручно положил ей в сумочку. И она его даже поблагодарила. Тут он снова спохватился, вспомнив про сценарий. У него хватило ума цапнуть мобильник и отскочить с ним в сторону.

Спасителя не вызывали? На сцену, пылая праведным гневом, ворвался Карабас. Галстук на сторону, глаза горят. Изъяв у опешившего грабителя телефон, он со всего маху врезал ему по уху. Получилось эффектно, но гораздо сильнее, чем замышлялось. Барабас не на шутку обиделся, и завязалась некислая потасовка. Мама отошла в сторону, с интересом наблюдая за происходящим.

В пылу сражения Карабас несколько увлекся. Грабитель активно отбивался и даже успел попортить спасителю лицо. Тогда Карабас сообразил, что хорошего понемногу и пора притормозить.

– Пошел вон! – повторного приглашения не потребовалось.

Барабас, жалобно поскуливая, удрал, грозя обидчику кулаком. Кепка сиротливо пылилась на асфальте, покинутая на милость победителя.

Мама подошла поближе оценить, насколько велики потери ее спасителя. Карабас скромно отнекивался, мол, все ерунда, ну рожа в крови, ну рукав оторвали, да пуговиц на рубашке нет. А так – я целый, невредимый, уже ухожу делать другие отважные дела.

Как мы и надеялись, мама увела спасителя к себе домой. Кстати, что-то долго они там штопались-отмывались.

Под занавес решилась судьба коробки из-под торта. Ее саданула ногой хулигански настроенная старушка. Травма ноги не помешала ей запрятать кирпич обратно для встречи со следующим пинальщиком тортов.

Глава 22

День следующий. Солнечный, хотя поутру был туманный.

– Каков результат? – Вопрос Игоря несколько развеял мою дремоту.

Через час узнаю. Как только доберусь до маминого дома. Точнее, до машины, в которой меня поджидали Карабасы.

– Готово. Внимайте, дилетанты! – Карабас наладил трансляцию.

Слышимость была ого-го какая отличная. Просто распрекрасная. Хотя лучше б ее не было вовсе. Сначала мы наслаждались шуршаньем. Потом яростным попискиванием. Потом монотонным отборным матом. Кроме мата мы выяснили, что гады-буржуи совсем перестали выбрасывать нужную стеклотару. Зато пивных банок до фига. И что кто-то, с голосом крайне грубым, раньше, в прежней жизни, тоже попивал «Нескафе». Были получены ценные указания в отношении Нинки. Которая, хоть и коломенская верста, но всем дает, правда, потом присасывается как пиявка. Кроме этих достоинств у Нинки подозревали неизлечимые трофические язвы вкупе с открытой формой тубика.

Оторопевшие Карабасы вытянулись носами от огорчения, отчего сразу стали смахивать на единоутробных братьев. Проще было бы сказать – на однояйцовых, однако такое определение всегда вызывало у меня некоторую долю здорового скептицизма.

– Она мусор сегодня выносила?

– Не знаю, мы ж недавно приехали.

– А контейнер вон там стоит, где бомжи роются, – безразлично отметила я.

Удрученный Карабас со скрежетом почесал свою мохнатую ногу.

– Я клопа на жвачку приклеил. Под край стола.

– А она ее отковыряла и выкинула.

Все надолго замолчали.

– Клоп денег стоит. Что делать будем?

Откопать в отходах микроскопическое, хоть и дорогостоящее ухо не представлялось возможным.

– Лопухнулись. По полной программе. Трендец вчерашним результатам.

– Что докопались? Это клоп господина Михайлова. Я его временно экспроприировал. Повторяю для тупых – временно! Пока этот барбос на Канарах жопу греет.

Карабасы всем своим видом выражали сомнение в адекватности неведомого господина. Который запекает свои полупопия в дальних странах.

– Убьет? – вежливо поинтересовалась я. Для приличия.

Вместо ответа Карабасы понуро потащись в направлении временной обители клопа, великодушно оставив меня охранять машину. Их прощальное «я вернусь» показалось мне не лучшей шуткой. Ведь и вправду вернутся. И провоняют все насмерть.

Бомжи недовольно потеснились, подпуская конкурентов к кормушке. А когда придурочные копатели неловко взгромоздились на мусорку, аборигены с любопытством ворон уставились на конкурентов. Бомжей было трое, два полудохлых мужика и одна жуткомордая тетка. Она-то и верховодила.

– Эй, господа малахольные. Мать твою перемать. Какого хрена вам тут надо?! – неожиданно зычным голосом затрубила она на всю округу.

Оборванцы одобрительно закивали головами, выражая полную солидарность с предводительницей.

– Совсем буржуи охренели! Прям из-под носа у честного народа табош коммуниздят! Нарики проклятые! Неужто на дозняк нарыть надеются? И куда ваша мамка смотрит? До чего страну довели, демократы сраные. Смотрите, люди добрые, в чем нынче молодежь ходит! Влево лезь! Там штаны совсем неношеные были…

Природная сердобольность все-таки взяла верх, и бомж-мама проявила чуток жалости к новым знакомым.

Монолог был прерван внезапным приступом гогота.

– Ой, помру. Гляньте! Совсем добывать не умеет. Кто ж с головой в корм ныряет? Нет, помру прямо щас!

Скинув с себя россыпь килечных голов, Карабас покорно одарил зрителей ослепительной улыбкой и некоторой суммой денег. Сдержанное братание привело к полному взаимопониманию. Довольные бомжи отступили в направлении сквера.

Я расположилась поудобнее, настраиваясь на долгое ожидание. Раз выдалась минутка подумать – надо ею воспользоваться.

Сначала я подумала про Карабасов. Позавидовала. Таким, как они, все нипочем. Творческие люди. Увлеченные. Они всегда находят свое место в жизни. У них всегда есть цель. Много целей. Чаще – денежных. Такие без дела не останутся. Не то что я. Болтаюсь как «г» в проруби. Никаких перспектив. В смысле трудовой востребованности. И ленивая, как то самое «г» в проруби.

В наше время надо быть либо карьеристом бессовестным. Либо творческой личностью. Про тех, у кого с рождения все распланировано родителями, я не говорю. Что про них говорить? Они рождаются в нужной семье. Учатся в нужных школах. Дружат с детьми нужных людей. Потом то же самое в институте. Потом – непыльное процветание. И между нами и ними – непреодолимая дистанция. Пропасть.

В данный момент Карабасы за бесплатно процветали в помойном контейнере. Я принялась думать дальше.

В последнее время меня начало беспокоить поведение моего Игоря. Нет, явных поводов для печали не было. Но какой-то он рассеянный временами. И эти вечные звонки, после которых он стремительно бросается по чужим делам. Почему-то меня не покидало ощущение, что его бессовестно окучивают. Какая-то пронырливая тетка. Умная притом. Умная потому, что быстро сообразила, чем можно заарканить моего жениха. Мне кажется, у меня недостает опыта в таких играх, да и откуда ему быть. И все-таки чую – окучивают Игорешу. Я прекрасно понимаю, его кредо – помогать, а у меня сейчас подходящих для такого случая проблем нет. Вот бы накопить денег и собраться прикупить что-то из техники, тогда он тут как тут. Весь такой информированный. Посоветовать, подключить, настроить.

Но деньги не пыль. Просто так ниоткуда не возьмутся.

Остается попытка напрячь Игоря обучить меня автовождению. Чем не проблема? Одну попытку в этом направлении мы уже предпринимали. И вспоминать о ней мне что-то не очень хочется. Тем, кто тогда был на дороге, тоже мало не показалось.

Впервые мне в голову пришла мысль, что рядом с таким мужчиной мало просто быть смазливой веселой девчонкой. Надо что-то из себя представлять. А вот что? Эх, было бы мне лет тридцать… Они такие уверенные в себе, стильные, опытные, эти взрослые тетки…

Тук-тук-тук. В лобовом стекле маячит счастливая Карабасная рожа.

– На звук отыскали. Барабас придумал!

– Да, я такой. Сразу допер мобилу туда сунуть. Он музон играет, а мы на звук ориентируемся. Хорошо, однако, что у тебя мамаша аккуратная. В мешке только клоп и старое полотенце. Смотри, мы даже не испачкались. Почти.

Это «почти» озонировало салон автомобиля не хуже добротного скунса. Барабас трепетно оттирал орущий мобильник об мамино полотенце.

– Да, я все понял. Выезжаем. – Карабас торжественно обвел нас глазами и ухмыльнулся. – На сегодня охота отменяется. Едем на дело.

– Ритка?

– Она, голубушка. Кормилица-поилица.

Протискивая машину в толчее городских улиц, Барабас решил пояснить цель нашего путешествия.

– Кольцевую строят, гаражи сносят. Заказ – поживиться за счет пострадавших граждан.

– И что ей в этот раз надо?

– Детские игрушки советской постройки. Брать все похожее. Даже ломаное.

Мне стало как-то неуютно. Я и от помойки была не в восторге, а тут какие-то отобранные гаражи. Того и гляди, пострадавшие владельцы по шее наваляют. Им и без нас погано, а тут всякие шакалы припрутся.

– Не робей. Там таких, как мы, целая толпа.

Сначала гаражное хозяйство мне показалось безлюдным. Но я ошибалась. Длинные улицы серых гаражей, добротных и не очень, были населены сосредоточенного вида дядьками. Причем вовсе не бомжеватого вида. Некоторые прикатывали на дорогущих авто, чтоб пошарить на предмет крепких досочек для дачи. Кто-то азартно рылся в брошенном барахле не хуже кротов. Добывая всякую всячину. По моему мнению, годную только для свалки.

Гаражи встретили нас воротами без замков. Сначала мне показалось стыдно заглядывать внутрь, но потом стало интересно. Прикольно совать жало в «чужое». Открываешь, а там стоит полный мебельный гарнитур. Створки дверок заботливо оклеены скотчем, чтоб не попортились во время транспортировки. Хорошая мебель, у меня дома гораздо хуже и старше. Бли-ин, и не утащишь ведь! А жадность так и разбирает. Ведь уже бульдозеры моторами тарахтят. Вот-вот снос начнется.

В соседнем гараже – кучи безобразные на полу. Бррр. Тут я рыться не буду. И не упрашивайте.

И чего только люди не волокут в гаражи. Почти в каждом гараже – пластмассовая елка с игрушками, заботливо упакованными в бумагу.

– Эгей! Ты почему пустая? Хватай пакет и шустри по этому ряду слева, а я по правому прошвырнусь.

Нацепив на руки вязаные белые перчатки, выданные Барабасом, я пересилила себя и приступила к поискам. Итак, комод. Выдвигаем ящики. Коробка с хрустальными пробками от графинов. Каждая в своей ячейке. Видно, хозяин спер с завода и так и не придумал, куда это сверкающее счастье пристроить. Журналы «За рулем» годов семидесятых. На фиг. Детская настольная игра. Без фишек, зато есть кубик с точечками по бокам. В нижнем ящике – пучок первомайских флажков из красного ацетатного шелка с желтым лозунгом «МИРУ-МИР!». Цена шестнадцать коп. Судя по маркировке – выпуск аж тысяча девятьсот семьдесят девятого года. За неимением лучшего, я закинула их в пакет.

Три гаража, судя по высотным пачкам документов, принадлежали настоящим коммерсантам. Целая бухгалтерия. В следующем мне повезло гораздо больше. Там оказались плюшевый медведь с обоими глазами и оторванным носом. А еще – игрушечный автобус, красно-желтый с голубым, в котором якобы ехали несколько нарисованных пассажиров. В боку автобуса оказалась дырка, в которую вставляли ключ. Как ни старалась, ключа мне отыскать не удалось. И еще почему-то ценника на нем не было. Пройдя свой ряд почти до конца, я натолкнулась на увлеченную парочку. Муж с женой спокойно двигались навстречу, прочесывая мою территорию. Правда, судя по их находкам, наши интересы не пересекались. Их интересовали книги и латунные дверные ручки.

– В четвертом от входа гараже стоит шкаф с красивыми замочками. А вы ключика заводного от такой игрушки не видели? – спросила я.

Тетка порылась в кармане и протянула мне ключ.

– Сама не знаю, зачем взяла.

– Айда за мной, – в поле зрения возник Карабас.

Подводя итог оперативно-розыскных мероприятий, мы свалили добычу в багажник. Из моих трофеев выше всего оценили игрушечную тяжелую божью коровку. Стоимостью в семьдесят пять коп. И покореженный грузовик с щекастыми крыльями и вытянутым рылом. Без кузова.

Карабасам повезло значительно больше. Они наткнулись на только что распечатанный ряд, в котором пока еще никто не успел покрысятничать. Из мешка выглядывали целлулоидные куклы, наперебой щелкающие ресницами.

– Жесть. Страшилки. Как от них у детей психика не сворачивалась?

– А номер от машины зачем прихватила? – заругался было Карабас, но мы и так опаздывали, так что спешно рванули к незнакомой мне Ритке.

Любительница игрушек жила в престижном новом районе. Тут явно свили гнездо весьма состоятельные люди, которым мог не понравиться наш затрапезный вид. Новый небольшой дом высокомерно красовался посреди ухоженного газона.

– Я лучше тут посижу, – невнятно пробормотала я, но время для отступления было упущено – нас уже ждали.

– Привет, архаровцы! Ого, да вы не одни. Примите мои поздравления. Я впервые вижу вас в обществе такой приличной девушки.

Карабасы залились клюквенным румянцем. Видимо, заводить одну девушку на двоих для них было нормой. Мне стало интересно.

– Это не наше. Это Игоря сокровище.

– Мило. При случае выскажу ему свои поздравления. А теперь к делу – нашли? Отлично, тащите в мастерскую.

Коротко стриженная черноволосая Рита производила впечатление крайне властной и успешной особы. А ведь она совсем ненамного меня старше, но уже трудится в интерьерном дизайне. Выполняя крайне эксцентричные заказы.

В данном случае требовался нестандартный подход, поскольку клиентка пожелала получить особенное помещение. Тютелька в тютельку совпадающее с ее детской. Учитывая возраст заказчицы, детство у нее протекало под бдительным руководством КПСС. Или кто тогда занимался взращиванием совковых отпрысков? Из которых никто не планировал отрастить финансового воротилу.

– Неплохо постарались. Большую часть даже реставрировать не придется. Славно. Впрочем, я тут отыскала милого дядечку. Представляете – может восстановить даже эту рухлядь. – Рита любовно вертела в руках ржавый грузовичок.

Рассортировав жестяные атрибуты социалистического отрочества, она задумчиво отложила в сторону негодные экземпляры. Особенно долго вертела советский номер от машины. Словно прикидывая, чем он ее привлек. Так окончательно и не придя ни к какому выводу, Рита аккуратно положила номер на подоконник.

– Определенно, что-то в этом есть. Потенциал, так сказать. Ладно, оставим на потом.

Довольно потирая руки, Рита возвышалась над грудой откровенно помоечных вещей, видя в них бесценный материал для работы. Пока она наслаждалась, я исподтишка озиралась по сторонам. Просторная квартира поразила меня с первого взгляда. А теперь, когда я смогла подробнее оглядеться, то уверилась еще раз во всемогуществе денег. Мне такое жилье может только присниться. Много простора, ничего лишнего, если, конечно, не брать в расчет нас и кучи на полу. Впрочем, как она сказала – мастерская.

Карабас отправился помыть руки. Я увязалась за ним, жадно впитывая новые впечатления. Привыкла я к небольшим комнатам и коридорам. Сколько же нашего метража тут разместится? Квартиры три, не меньше, а ведь мне до сих пор казалось, что мы неплохо устроились.

– Как же она сумела такие деньжищи заработать? – вырвалось у меня.

– Первоначальный капитал от предков. Немного везения, много труда и полезные связи. У Ритки талант сделать из говна конфетку. Кроме того, она может неделю не спать, пока все пожелания клиента не выполнит. Трудяжка. Прям как мы. Ты что, завидуешь? – спросил Карабас, моя голову мылом прямо под краном раковины.

– Вот еще! – окрысилась я. – Мне всего этого не надо.

– Молодец. И ты, это, умойся, а то Игорь тебя не узнает. Ну-ка – понюхай. – Мне подставили мокрый затылок.

Понюхала. Волосы воняли погано. О чем я тут же сообщила.

– Выветрится, – хмыкнул Карабас, вытирая голову белым пушистым полотенцем. Которое сразу перестало быть чистым.

Он ушел. Оставив меня в обалденно красивой ванной комнате. Отмыла руки. Потом сполоснула лицо. Заглянула в зеркальный шкаф. Много всего косметического. Явно дорогого. И полезного. Напрочь мне незнакомого. И запах такой приятный. Захлопнула дверцу.

Из зеркала на меня уставилась злая сосредоточенная рожа со стиснутыми губами. Хоть и чистая, но противная до тошноты. Неужели я так выгляжу, когда меня жаба душит? Еще раз помыла руки. Фиг его знает зачем. И быстро ушла, чтоб не завыть от желания отвинтить красивую сантехнику. Отыскала мастерскую и сурово сообщила, что мне пора домой. Будто у меня тоже дел невпроворот.

Рита насмешливо попрощалась, напоследок попросив передать привет моему Игорю. Сволочь. Интересное кино – откуда она его знает? Мысленно сравнив себя и эту холеную успешную тетку, я разозлилась еще больше. Нет, обязательно потребую, чтоб Игорь прекратил с ней общаться.

Глава 23

– И не подумаю.

Игорь возмущенно уставился на меня, словно на ядовитый кактус.

– Почему я должен отказываться от старых знакомых? Ритка вполне приличный человек. Кроме того, я часто подгоняю ей клиентуру. И имею с этого свой процент.

– Или я, или она.

Причина зарождающейся ссоры плавала на поверхности, как непотопляемое дерьмо.

Помирились, а осадок остался. И причина ссоры никуда не делась. Если у них и были чисто деловые отношения, то после знакомства со мной Ритка активизировалась.

Началось все с прозаического: «Заедь, посмотри, что у меня с компом». После четырехчасового братания с заглючившим другом мозгов человечества Игорь вернулся слегка навеселе. Даже машину оставил рядом с Риткиным домом.

– Ну не садиться же за руль выпивши?

Логично.

– Ну не брать же с нее деньги за такую ерунду?

Разумно.

– Я же к тебе домой вернулся?

Вот уж подвиг!

– Ты что – ревнуешь? Малыш, мне больше нравилось, когда ты меня понимала…

Вот дерьмо!

– Ты меня еще плохо знаешь…

Это уж точно.

– Не молчи. И не дуйся. И не подозревай меня. И вообще я устал и спать хочу, – сказано сухим незнакомым голосом.

Наверное, я не права.

Меня не пробила вспышка интуиции. И сердце не кольнуло. Доверие превыше всего. И вообще меня тогда заботили свои заморочки.

Потом у Ритки возникли сложности с покупкой новой машины. Естественно, она давно определилась с цветом – безумно канареечный, но вот коробка-автомат вызывала метания духа. Естественно, кто кроме моего Игоря способен развеять сомнения и помочь хрупкой барышне в таком великом событии?

Мне следовало насторожиться, но я снова хлопнула по щекам ушами.

Потом последовала просьба поприсутствовать при переговорах с несговорчивым клиентом. Который сам не знал, какого рожна ему надо. Игорь помчался на выручку, бросив меня скучать перед телевизором. Вернулся трезвым. Но поздно. Именно тогда я впервые почуяла неладное, наткнувшись взглядом на отпечаток помады на воротнике его рубашки. Который мрачно отстирала хозяйственным мылом.

– Или я, или она!

– Помню. Малыш, учти на будущее, я не терплю приказного тона. Не зря мне Ритка говорила, что у тебя неуравновешенная психика.

В голосе моего любимого зазвучали знакомые папашины нотки. Мерзкие. Значит, дело – труба.

– Дорогой, у любой девушки психику зашкалит, если ее мужика внаглую уводят.

На лице Игоря целая гамма недоумения. Не переходящая в прозрение.

– Думаешь, она просто так тебя по любому поводу дергает? Ха! Держи карман шире. Поверь мне, она все заранее просчитала и решила тебя заарканить. Впрочем, не мне ее винить, я ведь тоже сразу в тебя влюбилась. Ладно, фиг с ней, давай-ка лучше подумаем, как бы тебе от нее отвязаться без конфронтации.

Несмотря на миролюбивый тон, я вся горела негодованием. Вот сволочь, окрутила моего умного Игорешу так, что он и сам не заметил, как вляпался. Но тут не только в ней дело. Я чувствовала – ему с ней интереснее, чем со мной. Всякий раз возвращается в приподнятом настроении. Рассказывал кучу всяких историй про Риткины подвиги.

Чем я провинилась? Тем, что младше этой самой Ритки, что денег лопатой не гребу или что карьеру пока не сделала?

Конечно, она опытнее, но любит он меня.

Или любил.

Что делать?

Словно ответом на мой мысленный вопрос – звонок.

– Ну конечно, приеду. Что тебе купить?

Бедненькая Риточка простыла и не в силах доползти до магазина. Лоб Игоря морщится от повышенной озабоченности.

– Давай я с тобой поеду, – робко предлагаю я, изо всех сил изображая раскаяние. – Ей наверняка надо и по хозяйству помочь, посуду помыть…

Отказать мне не решились, и то слава богу. Теперь попробуем разобраться на месте, кто из нас дурак. Посетив аптеку, заскочили за журналами и фруктами. Я, памятуя мамины наставления, заставила Игоря купить куру, которую с легкой руки соседки у нас называли «еврейским пенициллином». Тетя Фая использовала курий бульон в качестве непременного атрибута скорейшего выздоровления всех страждущих. Безотказное средство.

– У меня открылся дар ясновидения, – на полном серьезе сообщила я, выбрав удобный момент. – Думаю, когда мы прибудем, дверь окажется открытой. В квартире приятный полумрак, а на диване, слегка прикрытая, с кружевным декольте на двадцать персон, будет возлежать надушенная Ритуся. Немного замученная жизнью, меланхолично-нежная, в легком полупрозрачном халатике. Спорим на десять щелбанов?

– Прикрой свой третий глаз и не клепай на хорошего человека. Вот посмотришь, у нее температура, значит, она потная, зеленая и под тремя одеялами. Но по лбу я тебе точно настучу, так что не обижайся.

Я презрительно хмыкнула, разминая пальцы.

Мы беспрепятственно проникли в жилище страдалицы. Игорь слегка замешкался на пороге, недоуменно обозревая незапертую дверь.

– Рита? – жалобный призыв нарушил мягкую тишину квартиры.

Решив в полном объеме насладиться неоднозначной ситуацией, я бесшумной тенью следовала за растерянным Игорем. Итак, ревите, фанфары, бей, барабанная дробь – скоро настанет пора щелбанов. Профиль незадачливого героя-любовника выглядел искренне изумленным. Когда у Игоря закрылся рот, я сделала маленький шажок в спальню.

В уютном сексапильном пеньюарчике на кровати площадью с небольшой огород изящно раскинулась абсолютно здоровая самка в томном предвкушении совокупления. При моем триумфальном появлении она пыталась что-то сказать, но закашлялась.

– Вот видишь – кашляет! – укоризненно прошептал смущенный Игорь.

– Водички налить? По спинке постучать? – встревоженно предложила я. – А то я такая, могу и водички. Могу и по спине. Могу и полы помыть. Я много что могу.

Рита в срочном порядке пыталась прикрыть щедрую наготу, обеими руками стягивая ворот на груди. Но сиськи упорно рвались наружу. Тут все было напоказ, включая эротический черный пояс с заманчивыми чулками. Неплохо бы и мне такими обзавестись. Впрочем – нет, не стоит. Как-то некрасиво кожа нависает над ажурной резинкой. Или у меня нависать пока нечему? Фиг с ними, с чулками, вот грудь у нее всяко больше моей. Зато у меня живот в тыщу раз лучше. Я заметно повеселела, втягивая и без того плоский живот.

Минуты хватило Игорю, чтоб выгрузить покупки. Дохлая жирная кура вырвалась из лопнувшего целлофана, вяло брыкнула голыми бедрами и вальяжно свалилась прямо на кровать. За ней гурьбой ринулись ярко-оранжевые апельсины, создавая веселенький натюрморт. Обескураженная Рита медленно отползла от такого соседства. Она явно не предполагала провести ночь на пару с питательной птицей.

– Кура-дура, – зачем-то сообщила я, ныряя под кровать за улепетнувшим апельсином.

– Ты куда? – шепотом вопросил Игорь, трусливо устремляясь за мной.

Из темноты на нас вылупились большие круглые глаза, горя сумасшедшим зеркальным блеском.

Риткин высокородный кот, сочтя наше вторжение за атаку врага, отчаянно зашипел и рванул из укрытия в поисках спасения. Не понимая мотивов своего поступка, я моментально цапнула его за несуразно тощие задние ноги. Кот сдержанно голосил котеночным голосом, даже не пытаясь царапаться. Ему казалось, что он могуче галопирует на свободу, сметая все на своем пути. Однако внешне прорыв выглядел как слабая попытка ползти плашмя. Соответственно породе, у него были чересчур объемные щеки и пара лишних подбородков. Жемчужно-серый окрас переливался в свете ночника, как самый роскошный бархат. Лапы напоминали букетик из двух розовых цветочков, опушенных клоками шерсти.

– Смотри! Прям как «кошачьи лапки». Я их один раз собирала.

Игорь внимательно рассмотрел содержимое моей руки.

– Ты про цветы? Надо же, такой крупный зверь, а пятки, как у котенка. Непорядок.

Я бы еще немного подискутировала насчет превратностей котовой стати, но была лишена такого неслыханного удовольствия. Игорь отобрал паникующее животное, вернул растерянной хозяйке и, сославшись на неотложную встречу, опрометью вырвался на улицу. Я бодрым зайцем скакала следом. Напевая: «Я буду вместо, вместо, вместо нее, твоя невеста-веста-веста-ёё». На кровати лежали трое: Рита, кура и кот. Меня это вполне устраивало.

– М-да. Неловко получилось, – пробормотал Игорь, выруливая подальше от Ритиного лежбища.

Уже засыпая, вспомнилось обещание отвесить выигранные щелбаны. Но лоб моего наивного возлюбленного так мирно покоился на подушке, что я решила не тревожить его сон. Дождалась утра и отщелкала все десять. Не сильно, но с огромным удовольствием.

На следующий день у Риты хватило ума позвонить мне и вполне убедительно извиниться.

– Сама не знаю, что на меня нашло. Обещаю, такого больше не повторится, – напоследок честно прибавила она.

Как ни странно, инцидент на этом был полностью исчерпан. Кроме того, наши отношения с ней переросли в дружбу, чего не скажешь об Игоре. При виде Риты он неизменно смущался. Словно это не она, а он сотворил неимоверную глупость.

Глава 24

Лихо расстроив коварные планы Риты, я почувствовала небывалый душевный подъем. Душа бурлила, переполняясь уважением к собственным иезуитским талантам. Мимоходом поглядывая в зеркало, я многозначительно подмигивала своему отражению и казалась себе необыкновенно дерзкой симпатичной интриганкой.

Давно пора выбираться из роли подопечной. Хватит полагаться на помощь Карабасов. Полностью отказываться от их поддержки не входило в мои намерения. Однако пришла пора проявить инициативу.

Мне показалась удачной мысль ненароком проведать нынешнего шефа маминой фирмы. Кто знает, быть может, он случайно прольет свет на темную историю. Шефа звали Николаем Степановичем, но чаще – Коловоротом. Прозвище прилепилось еще со школьной скамьи и отлипать не собиралось, решительно сопровождая его, быть может, до самой гробовой доски. Чтобы сотворить из Коли Воротова Коловорота большого ума не надо, а вот соответствовать такой кликухе гораздо сложнее. Что и говорить, характер у шефа был непростой, а деловая хватка – дай бог каждому.

Внешность? Обычная. На бойца не похож. На интеллигента тоже. Серединка на половинку. Такие субтильные жертвы – лакомый кусок для хулиганов всех возрастов и финансовых озабоченностей. Неопытные гопники таких просто обожают.

Опрометчивость своего поступка они осознают почти мгновенно. Мама не раз сетовала на кровожадность Коловорота, отметелившего очередных покусителей на его кошелек или мобильник.

– Нельзя же так, Коля. Для тебя эти стычки просто развлечение. Мальчики с придурью, поколение нынче такое. Совсем не умеют себя в руках держать. Им теперь нужно все и сразу. А ты чуть что – сразу в морду. Откуда им знать, что ты хищник, а не жертва. Ходи-ка ты лучше с телохранителем, как все нормальные люди. Не искушай дураков.

Кроме этой ценной информации, выуженной из подслушанного телефонного разговора, я про Коловорота знала следующее: он относился ко мне с отеческой нежностью вечного холостяка. Жениться по юношеской глупости у него не получилось, а еще, мне так кажется, он безнадежно был влюблен в мою маму. Или оправдывал этим светлым неразделенным чувством свое желание прожить жизнь в счастливом одиночестве.

Неожиданность – часть плана. Столкнулись мы с Коловоротом ну совсем невзначай. В зоопарке у клетки с волками. Я достоверно знала, что он наведывается к ним почти каждое воскресенье. Правда, в разное время. Но разве не стоит подождать, если хочешь столкнуться совсем случайно?

Несмотря на пекло, Коловорот был восхитительно свеж. Его сухопарая фигура маячила среди любителей арестованной фауны, словно сухое, выбеленное ветрами дерево над кустарником. Впрочем, сравнение не совсем подходящее, так как выбеленность относилась исключительно к волосам. Короткий мальчишеский ежик топорщился, убавляя Коле Воротову солидности.

– Сколько ему лет? Помнится, он почти мамин ровесник. Значит, около сорока. А с виду моложе. Кроме того, в движениях нет солидности, которая предполагается по статусу. Все-таки большой начальник не имеет права выглядеть, словно работает тренером по теннису, – размышляла я.

В зарешеченной звериной хрущевке по бетонному полу метался попорченный неволей кудлатый волк. У которого были явные проблемы с лапой. Посетители быстро отшатывались от зрелища нелицеприятной язвы, чтоб поспешить к более пушистым и здоровым зверям. Коловорот сочувственно следил за монотонными передвижениями хищника особенным завораживающим взглядом. Словно переговаривался. Волк делал три ходки вдоль решетки, бросал на зрителя угрюмый желтый взор и снова повторял пробежку.

– Умница, – сказал неизвестно кому Коловорот.

Волк подмигнул. Или мне показалось.

– Ну. И что мы тут стоим?

До моего сознания не сразу дошло, что обращение относится ко мне.

– По моим сведениям, кое-кто сейчас наслаждается видами на запущенное средневековье.

Волк потерял к нам всякий интерес, превратившись в заводную мумию самого себя. Больно ему. И простора нет. Вот и мучается.

– Надеюсь, вы маме ничего не скажете, – робко предположила я, одергивая легкомысленный сарафанчик.

– Не факт.

Начало разговора получалось не слишком обнадеживающим и требовало срочного исправления.

– Я вас очень прошу, не говорите ничего.

Лицо Коловорота почти не изменилось, только стало чуть насмешливым, словно ему показалась забавной моя просьба.

– Пойдем, я еще не был у льва. Если умеючи зацепить его взглядом, то можно получить массу удовольствия.

Меня увлекли, ненавязчиво приобнимая за вспотевшее плечо. Народ бубнил, выражая дежурное восхищение разноцветной живностью и вовсю работая фотоаппаратами. Благо большинство экспонатов не пытались скрыться. Обмякнув от подступающей жары. Валялись, высунув языки.

Из приоткрытой двери большого павильона истошно визжали дети и макаки, выражая тем самым восторг друг от друга. Не испытывая симпатий к карикатурному облику человекообразных, я категорично отвергла предложение заглянуть внутрь. Нелюбовь к обезьянам у меня стойкая, примерно такая же, как к Дарвину, который заподозрил нас в кровном родстве. Могу поверить в единого предка типа виверровых, но не в абсурдное братство с этими красножопыми скалозубами.

Коловорот со свойственным ему ехидством взял меня за подбородок, повернул голову так и этак, приговаривая соболезнования:

– Небольшая пластическая операция – и в клетку. Неужели ты не видишь их красоты?

– А ты моей?

– Мы уже на «ты»? Ну-ну.

– Извините. Вы почти старый. Могу и на «вы». Только при чем тут обезьяны?

– При том. Мы все на них похожи. Только у тебя прическа на порядок лучше. Никогда не стриги волосы. Женщина без длинных волос – хуже шимпанзе.

– Значит, что-то красивое вы во мне заметили.

– Красивое в тебе – сарафан. Длинные волосы – банальная необходимость. Без них на тебя ни один стоящий мужик не западет.

– А мама стриженная, – парировала я, надеясь, что сейчас он выдаст свою привязанность к маме, но ошиблась.

– Так я про это и толкую. Назвать твоего батяню настоящим мужиком можно только в горячечном бреду.

По пути ко льву мы увидели много чего неприятного. Например, выяснилось, что необычно теплая зима угробила нескольких бурых медведей. Вместо одного из почивших в освободившуюся клетку поместили медведя белого. Который стоически переносил вынужденное заточение, распластавшись на прохладном полу. Интересного в нем ничего не было, кроме куцего хвоста, который я давно хотела рассмотреть вблизи. Смешной хвост.

Следующей оказалась клетка с пройдошистым бурым медведем, который собрал вокруг себя толпу, бросающую в него снедью, вопреки категорическому запрету.

– Написали для дураков – не кормить. Знаешь, почему у нас слонов нет? Какая-то гнида ради эксперимента угостила слоненка булочкой. А в ней – колотое стекло. Хотя, может, это легенда. Скорее всего, булочка была начинена чем-то попрочнее. Например, скальпелями. Или тротилом. Цари природы бывают крайне изобретательны. Особенно когда им требуется доказать собратьям меньшим свою офигенную царственность.

Медведь оглушительно вонял и клянчил подачки, выставляя требовательную лапу под прутьями. Его маленькие зоркие глазки сверкали отнюдь не добродушием.

Публика возгласами ободряла медвежьи выкрутасы, а мы, словно примерные родственники, шествовали лицезреть льва.

– Итак? – закуривая коричневую сигарету, спросил Коловорот.

Попав под влияние чужой властной силы, я несколько растерялась. Домашняя заготовка вылетела из головы. Теперь мое невразумительное мямленье даже у меня самой не вызывало никакого уважения. Коловорот приложил палец к губам, прервав мои излияния, метко запулил окурок в грязную урну и посоветовал помолчать. Его мучили сомнения. Либо забыть на время о моем существовании и встретиться со львом, либо вынудить меня четко и ясно изложить суть проблемы.

– Лев немного подождет. А теперь снова и по существу.

– Я хочу узнать, не замечали ли вы в поведении моей мамы ничего странного? – осторожно подбирая слова, начала я. – Вам не кажется подозрительной ее двойная жизнь? Быть может, она сошла с ума или занялась тайными опасными делами?

Сначала он сделал вид, будто хотел рассмеяться. Потом передумал. Наверное, сейчас врать будет.

– Все мамы на свете ведут двойную жизнь, оставаясь странными в глазах детей. Кроме того, сумасшествие – свойство нормальной человеческой натуры. А посещение общественного туалета, на мой взгляд, не менее тайное и опасное дело, чем, скажем, покупка йогурта.

– При чем тут йогурт?

– При том. Никто достоверно не знает, какое живое существо кроется за его непроницаемой упаковкой.

Рожа довольная. Наплел фигни какой-то и радуется.

Решив, что дал ответы на все мои вопросы, Коловорот развернулся, чтоб предстать перед долгожданным львом.

Раздосадованная, я плелась следом.

Вот и как прикажете со взрослыми разговаривать? Врут и не краснеют.

Потихоньку меня начало все раздражать. Особенно веселые дети с папами. Меня папа никуда не водил. Даже в поликлинику.

Я представляла себе львов как-то иначе. По телевизору они красивы и обладают роскошной гривой. В которую так и хочется запустить пальцы. На воле они полны сдержанного достоинства и буддистской невозмутимости.

Этот лев был явно другого сорта. Его шкура изобиловала множеством заплесневелых проплешин, а грива напоминала потертую швабру. Но Коловорота эти отталкивающие детали не взволновали.

– Смотри внимательно. Просто стой и смотри ему прямо в глаза. А как только поймаешь зрачок, не отрывайся, сколько вытерпишь. Лучше всего цепляйся за поручень.

Крепко сжав металлическую трубу обеими руками, я водила головой. Надеясь избежать внимания потрепанного чудища. Напрасно. Буквально через минуту мои ноги почти отнялись от леденящего допотопного ужаса.

Лев до нашего возникновения валялся, как коврик для вытирания ног. Но при виде Коловорота встал и, повторяя маневры волка, начал нарезать маршрут туда-сюда вдоль толстенных прутьев клетки. Не отрывая глаз от меня. А я, обливаясь холодным потом, водила головой вправо-влево, понимая весь ужас маленькой вкусной зверушки. Которую сначала оценят, а потом просто порвут на котлеты.

– Теперь моя очередь.

Лев тряхнул не слишком обильной гривой и переключился на моего спутника. Только сейчас я почувствовала, как затекли мышцы спины. Стараясь выглядеть естественно, пошевелила лопатками, приводя себя в нормальное состояние.

Коловорот излучал пронизывающе холодный флюид. Который почувствовала не только я. Вокруг нас образовался временный вакуум. А лев сбился с ноги. Потом коротко взревел и замер как вкопанный. Его хвост бил по ногам. Голова пригнулась, а потом он с явным раздражением дернул задней ногой. Сверкнули янтарные глаза. Коловорот чуть улыбнулся. Лев шумно выдохнул, развернулся и заметался по клетке.

– На сегодня хватит.

– Какой нос у него красивый. Такой большой широкий нос. Загляденье, что за нос. Вот бы потрогать.

– Пожалуй, нос – это последнее, что осталось в нем красивого.

– Да нет, спереди он неплохо выглядит. Но…

– Ты про что? – ехидно переспросил Коловорот.

Не буду же я объяснять, как глупо на льве смотрятся эти дурацкие яйца? Безобразие какое-то.

– Ну? Что молчим?

– Я в детстве была в московском зоопарке. Так там горилла в клетке сидел. Черный. Страшный, жуть. Я даже смотреть на него боялась, – слабая попытка сменить тему разговора.

Мои детские впечатления не произвели ровно никого фурора. Коловорот размашистым шагом маршировал к выходу. Я – за ним следом. Подпрыгивая, чтоб не отстать. Обдумывая план дальнейшей беседы. Начало получилось так себе. Поганое начало. Информации ноль. Надо менять тактику.

– Вам что, адреналина не хватает? Так его сейчас в таблетках продают, жри не хочу. – Продолжение разговора мы устроили в кафе под открытым небом.

– С виду все на месте, а разум в зачаточном состоянии, – без всякой интонации произнес Коловорот, закидывая ногу на ногу.

– Спасибо за комплимент, – обиделась я.

– Да всегда пожалуйста.

Разговор явно не клеился. Может, я сама все испортила? Сомнения мешали мне думать. Что ему, трудно пойти навстречу и раскрыть пару маминых секретов? Под аккомпанемент холодного сока, мороженого и последующей за ними сигареты. Словно предвосхищая мои пожелания, прозвучал вопрос.

– Мороженое будешь? Девочки твоего возраста ужас как обожают мороженое. Я не прав?

Почему-то я решила снова обидеться, но вместо этого важно кивнула.

– И чего тебе, чадушко, неймется?

Прозрачные карие глаза Коловорота раздумчиво рассматривали мою битву с шариком шоколадного десерта.

– Надо.

Какого лешего меня заклинило на этом слове – сама в толк не возьму.

– Надо ей. А ты подумала, что надо твоей маме?

– В первую очередь! – радостно отрапортовала я, потягивая сок через соломинку.

– Вон оно как. И что ей за прок от твоих расспросов?

– Надо помочь ей выпутаться из неприятностей! – торжествующе провозгласила я, пытаясь отстоять свою дочернюю правоту.

– А кто тебе сказал, что у нее неприятности?

– Никто. Я сама догадалась.

Мой ответ показался Коловороту невкусным.

– Догадливая ты наша.

Терпеть не могу взрослой спесивой снисходительности. Вечно они задвигают меня в угол такой презрительной интонацией. Воспитатели из детсада, учителя, преподы в универе, да мало ли желающих выставить меня полной недотепой. Первенство, конечно, держали, школьные учителя. Им не было равных в таланте принизить ученика, показать его ничтожность. Больше всех доставалось всяким неформалам. К ним я никаким боком, но противно же.

– Вроде вы друг семьи, а ведете себя как училка в школе, – прошипела я.

– Ну-ну. Я слушаю. – Так и сочится в голосе: «Ничего, подрастешь – узнаешь».

Короче, я так взбеленилась, что выпалила всю историю с разоблачением маминых тайн. Кроме семейных подробностей, естественно. Не такая я дура, чтоб в личную мамину жизнь посторонних пускать.

Коловорот менял положение ног, рук и бровей, выражая свою заинтересованность. Чем больше удивления было в его глазах, тем ярче становился мой рассказ. Вот тебе, дяденька, думал – на дурочку напоролся? Ан нет, я вон сколько всего полезного для мамы сделала. Собой, можно сказать, жертвовала, лишь бы маму спасти! По-моему, он сильно впечатлился. Особенно, когда я поведала про наши злоключения на крыше.

– М-да. Взрыв мозга.

Признаюсь, я рассчитывала на более бурные признаки восхищения.

– А теперь что вы скажете?

– Убить тебя мало.

Осмыслить услышанное я не смогла. У Коловорота мобильник зачирикал. Ну и мелодия. Точнее – даже не мелодия вовсе, а просто птичий гомон. В толпе и шуме такой звонок попросту не различишь. И сама трубка несвежая. Не меньше года назад выпущенная.

Пока мой собеседник сухим голосом и односложными «да» и «нет» вел непринужденный разговор, я медленно скисала. Постепенно до сознания начало доходить, что мое намерение выведать массу полезной информации привело к не совсем желаемому результату. Я в запальчивости просто-напросто выболтала все, что сама недавно считала страшной тайной.

Дура.

Убить меня мало.

Выдернув из стаканчика салфетку, Коловорот почти изящно стер пыль со своих вызывающе дорогих ботинок, после чего небрежно бросил грязный бумажный комок в мою вазочку с растаявшими останками мороженого. Вот скотина!

– И что мне с тобой делать? – небрежно протянул он, рассматривая меня, как моль на дорогой шубе.

– Убить, – в моем злобном бурчании недоставало уверенности.

– Ты даже не представляешь, насколько близка к истине.

– Да идите вы, знаете куда! Я к вам за советом, а вы пургу гоните.

Раньше позаимствованное выражение про «пургу» мне казалось жуть каким выразительным. Но не теперь. В лице Коловорота появился оттенок откровенной брезгливости.

– И какого совета ты от меня ожидала? Или тебе не совет нужен? Может, тебя просто мамин кошелек беспокоит?

Мне показалось, что на меня сейчас все смотрят. На мои наливающиеся краснотой щеки, на противное лицо. И всем ясно – да, позарилась девочка на мамины эфемерные миллионы.

– Деньги? Да плевать на них сто раз. Может, вы боитесь, что я за мороженое сама заплатить не могу? Да я…

Руки сами рванули молнию на сумочке и вывалили на столик содержимое. С трудом роняя мелкие звенящие предметы, я, наконец, добыла кошелек и бросила в сторону этого гада мятую купюру.

С интересом наблюдая за моими манипуляциями, Коловорот щурился, как кот, предвкушающий пообедать мышью. Я злилась изо всех сил. И с ненавистью запихивала свое имущество обратно в сумочку. Пыхтела так, что самой тошно стало.

И почему всех забавляют скандалы? Прям вытаращились от любопытства. Вот засада! Ключи завалились за чужой стул, помада укатилась еще дальше, где была с хрустом раздавлена чьим-то наглым каблуком. Пудра тоже вдребезги. Коловорот задумчиво потер переносицу. Потом резко встал и словно клещами больно сжал мне руку. После чего поволок вон от повеселевшей публики.

– А теперь будешь слушать, не перебивая. Я пока не знаю, насколько ты все испоганила. Дня через два перезвоню. И только попробуй рыпнуться со своими придурками. Ноги поотрываю. И не смей реветь!

– У вас моего номера нет, – бросив затею с рыданиями, прошептала я.

– Есть. У меня много чего есть.

По-видимому, последнее высказывание относилось к невероятно чистому платку, которым мне насильно вытерли лицо.

– А я думала, что вы высокий, а у вас рост чуть больше, чем у меня, – зачем-то сказала я, самостоятельно сморкаясь.

– Выше на полголовы. Самое удачное соотношение…

Для чего нам так удачно соотноситься, он так и не пояснил.

Потом я гордо удалилась в метро, добралась до Ритки. Где злобно нализалась коньяком по имени «Бержерак». Который обычно на дух не переношу. Ритка, понятное дело, решила, что у меня проблемы на личном фронте. Утешила, обозвав всех мужиков козлами. Вызвонила моего Игоря извиняться. Что вы думаете – Игорь примчался с букетом цветов и действительно попросил прощения за невнимательность, вызванную вечной занятостью.

Ночью мне приснился проклятый Коловорот и популярно доказал преимущество небольшой разницы в росте. Так мне впервые стало ясно, что секс бывает не только наяву.

Глава 25

– Итак, ночью предстоит небольшая работенка.

Про постыдный промах с Коловоротом я никому не рассказала. И делаю вид, что до сих пор нуждаюсь в помощи Карабасов. А по их мнению, долг платежом красен. Теперь меня собираются втянуть в почти уголовную деятельность.

– Если поймают – либо отметелят, либо в ментовку загребут. Сечешь момент? Но ты не парься – как правило, можно просто откупиться. Предварительно вернув чужую собственность. Но могут и в тюрягу законопатить. Если им показатели нужны… Но не будем о грустном…

– И что же мне надо делать?

– Не тебе, а нам. Что мы, звери какие? Вместе работать будем. Ритке для какого-то хрена понадобились номера от машин. Интерьер клиенту, видишь ли, автомобильный понадобился. Даже интересно, как это будет выглядеть. На стенках, что ли, развесят? Пенка не в этом. Пенка в том, какие именно цифры этому дятлу нужны.

– И какие? – вяло поинтересовалась я.

– Разные. Но преимущественно с восьмерками и семерками. Видимо, тут без астролога не обошлось. Ритка в паре со звездочетом работает. И чего люди думают? Неужели от цифер пруха в дом попрет?

– На ворованном не попрет, – убежденно рявкнул Барабас.

– Не скажи. Просто воровать надо тоннами, тогда совсем другой коленкор.

Глупое слово «коленкор». Надо потом выяснить, что это такое. Но это не главное. Главное – я абсолютно ни черта не смыслила в технологии покражи номерных табличек. Кроме того, меня откровенно беспокоила правовая сторона вопроса.

Невыспанный Карабас попеременно зевал и потягивался. Эта гимнастика действовала на меня, как слоновья доза снотворного. Приходилось отводить глаза, чтоб не видеть заразных манипуляций. Но сладкие позевывания доносились до моего слуха, вызывая ответную реакцию. Барабас, более привычный к такому поведению товарища, неутомимо сновал между нами, изображая профессора перед неучами. Впечатление несколько портили потрепанные по последней моде джинсы, специально украшенные порезами, из которых выглядывало бледное Барабасово тело. Видимо, такая рванина сейчас считается неимоверно сексуальной. У меня были похожие, но в позапозапрошлом году.

Поймав мой скептический взгляд, устремленный в прореху, наивный Барабас принял его за одобрительный. Самодовольно ухмыльнулся, показывая тем самым, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Хватит на меня, красивого, любоваться. Итак, продолжаю инструктаж. Как откручивать? Да проще пареной репы. Их крепят либо на болт, либо на болт с гайкой, либо они не закреплены – просто вставляются в специальную кассету. Тогда их надо просто вынимать. Отрывать – ни в коем случае. Хотя оторвать алюминиевый номер даже ты сможешь голыми руками.

Мне на миг представился город безномерных машин.

– А почему их на металл не сдают? Сейчас банки пивные вовсю принимают.

– Профиту мало, а беспокойства много. Да и навряд ли примут. Больно они заметные.

– Итак. Что у нас со средствами производства? Запоминай. Крепеж. Болт – под шестигранник. Это ключ такой. А винт – под отвертку. Если саморезы – то тоже отвертка. Если на винте есть катафот, то не стоит заморачиваться, сами открутим. Если винты от времени закоржавили, то хрен открутишь. Легче сорвать номер. А нам такой не нужен. Желтые – брать можно, но белые будут попадаться чаще всего. Синие – ментовские. Их надо две штуки разных. Но это наша забота. Желтый нужен всего один. Я знаю неподалеку одно урожайное место. Там и надыбаем. Могут попасться черные – военные, либо старого образца. Хорошо, но необязательно. Да, как ты знаешь, номера отличаются по регионам. Если не семьдесят восьмой – то очень хорошо, но чаще будут именно они.

У меня ум зашел за разум.

– А что будет хозяевам покраденного имущества?

Карабасы потупились.

– Да тут такая петрушка, денек попарятся и все дела.

– Ну а все-таки?

– Сначала надо идешь в МРЭО с оставшимся номером и пишешь заяву об утрате номерного знака. Потом мчишься с бланком заявления в районное ГАИ. Штамп поставить, что номера не они сняли. В МРЭО отбирают паспорт, ПТС, свидетельство о регистрации, уцелевший номер и ОСАГО. А, надо еще отстоять еще одну очередь, пройти площадку, там сверяют номера. Что-то немного в сберкассе оплачиваешь. Потом опять в МРЭО, сидишь, ждешь новые номера. Итак, начал утром, а отмучился вечером. Выдают тебе новую ламинатку – свидетельство о регистрации, в ПТС вносят новые данные, потом – ОСАГО, и непременно техосмотр в течение 30 дней. Там все проще – выдадут новый ламинат.

– И это ты называешь «все»? – ошалела я. – А просто второй такой же номер штампануть они не могут?

– Не могут. Сплошной геморрой. Но это не мы придумали.

– Если поймают – убьют. Я бы точно убила.

– Не боись. Прорвемся.

– Век продвинутых технологий, блин! – Меня задрала схема хождений по мукам.

По понятным причинам промысел намечался ночью. В немаркой неброской одежде. Предварительно потренировались откручивать саморезы и болты на скорость.

В первую очередь я покарябала палец и окровавленными руками загваздала себя до вурдалачьего облика.

– Не шипи, – сетовал Барабас, поливая мою рану перекисью. – Тяжело в ученье, легко в раю. Всего-то одна ночь. Продержишься?

В вопросе не было уверенности. Им не нравилась перспектива провала операции по моей вине. Но трое справятся с заданием быстрее двоих. Кроме того, по моему мнению, они привлекают меня к делу из особого изощренного садизма.

– Адреналинчик попрет. Развеешься немного. А то все мы да мы. Пора и тебе поработать.

– Я в милицию не хочу. Ни разу. Может, одеться для маскировки поприличней?

– Ага. В вечернее платье. Оно точно не вызовет подозрения. Но вот куда прятать добычу? Если под подол, то как передвигаться? Может, повесить номерные знаки наподобие фартука. Один спереди, один на спину. Тогда как не греметь при ходьбе? – веселился Карабас.

Шутит. А мне не до шуток. Барабас просек мою неуверенность и решил успокоить.

– Тут все немного иначе. Добываем по жестянке, бросаем в машину, прикрываем ветошью и мчимся дальше. А то будем как рыцари в латах.

Очевидно, мысль обвешаться железом тоже забредала в его голову.

– Вы что – в первый раз этим будете заниматься? – завопила я, осененная догадкой.

– Нет. Во второй. В первый нас чуть не заарканили.

Сверкнув белозубыми улыбками, Карабасы синхронно подмигнули друг другу. Видимо, намекая на прошлые приключения.

– А Ритка в курсе?

– А то. Но она предупредила, что лучше не попадаться. Ей по барабану, откуда что и как берется.

Я вздохнула.

– А что Игорю сказать? Правду? Запретит соваться в такие делишки.

– Ля-ля-ля, – зловредно пропели Карабасы.

– Напыщенно, – глумился Карабас.

– Пафосно, – подхватывал Барабас.

Гаденыши скооперировались передо мной. Отвесили мушкетерский поклон. Жеманно пошаркали ногами, изображая изысканный политес. При этом выглядели они, как два поганых клоуна.

– Мы берем Игоря на себя. Скажем, что сегодня ночное дежурство под окнами твоей мамы.

Карабас зарумянился. Интересно бы знать, отчего? И вообще он давно странно себя ведет. Барабас его не раз упрекал за сидение на крыше. Тот все отшучивается, мол, пытаюсь настроить аппаратуру и все такое. Нет, тут что-то не то. А как узнать? И стоит ли заострять на этом краснеющем негодяе свое внимание.

– Ладно, не парься. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сегодня на повестке дня – Ритка.

Глава 26

Ночь была так себе. Обычная для Питера. Цвета пыли с молоком. Почти день, только без солнца. К утру тепло выветрилось в стратосферу и заметно похолодало. Но к тому времени я уже не обращала внимания на такие мелочи.

Вооружившись несложными орудиями, мы начали атаку с придорожного кафе на окраине города. Кафе, сооруженное из каркаса и пластиковой ерунды, метало в атмосферу неаппетитные запахи и мелодии горцев. Стекла судорожно сотрясались, поддерживая звоном непопулярный в России напев. Внутри усталая, еще не обдолбанная проститутка вяло отвечала на презрительные оскорбления двух клиентов. Ей не больше двадцати. Приятное, слегка осатаневшее лицо. И неизменные длинные волосы. Почему не бывает стриженных проституток? Или я их просто не встречала? Все, что кукуют вдоль дороги, – с такой шевелюрой, что завидки берут.

Три машины. Три заветных номерных знака. Мне раньше не приходилось тырить. По идее, должна взбунтоваться совесть. Но почему-то было не стыдно. Не выходя из тени, я на ощупь правильно определила крепеж и почти без проблем получила первый трофей. Только коленки вымазала в машинном масле, лужами растекшемся на дороге. А так ничего. Вполне сносно сработала. И только потом мы рассмотрели, какие цифры добыты.

– Придется твой выбросить. – Номер, брошенный неумной рукой Карабаса, летит в сторону.

Планирует, словно паря в воздухе, вращаясь, как бумеранг. И вдребезги разбивает витринное стекло на занюханном магазинчике.

– Ну, ты чудак. – Барабас повертел пальцем у виска, но к тому времени вандал и сам понял, какое он чудо.

Заветный третий номер мы спионерили с газельки, припаркованной у спящего дома-корабля. Номер оказался желтый, что прибавило нам оптимизма. Я стояла на шухере, слава богу, свистеть не пришлось, а то у меня не очень получается.

– Ты тогда мяукай.

– Или пукай.

Смеются. Удача так их окрылила, что теперь море по колено. Я для тренировки мяукнула. Карабасы обрадовались, слаженно гавкая мне в ответ. Как два суматошных добермана.

– Тормози. Вон там, за магазином, который мы только что проехали, самое то. Если схорониться за трансформаторную будку, можно рискнуть.

Трансформаторная будка была щедро украшена наскальной живописью. Я б за такие картинки головы поотрывала. У нас в Питере много отличных райтеров. А тут неумехи постарались.

Не закрывая машины, мы осмотрелись. Место и впрямь подходящее. Дом, в котором ни одного светлого окна, высился поодаль, скрытый разросшимися деревьями. Тем не менее осторожность – друг мелкого вора. Ползя на карачках в сторону мирно спящего табунка машин, я подумала, как мы сейчас смахиваем на индейцев-конокрадов. Надеюсь, в случае поимки с нас не снимут скальпы.

Мне досталась новенькая серебристая «рено». Хотелось быть аккуратной, чтоб не попортить такую милую машину. Интересно, кто на ней ездит? Небось, холит ее, лелеет, а утром такой облом. Блин, до чего неприятно получилось. И дались же Ритке эти треклятые номера.

Железяка уже стала моей, когда послышались чьи-то приглушенные голоса.

– Что за город такой? Даже ночью не скроешься…

Ворчание Карабаса было вполне оправдано – темноты маловато. Скажем, ее нет вовсе. Поэтому я прекрасно видела ползущих подельников. Которые двигались в направлении могучего зеленого «уазика», чтоб скрыться за ним от опасности.

– Сматываемся?

– Как? – зло шипел Карабас, пригибая лохматую голову.

И в самом деле, процесс сматывания был сопряжен с немалым риском. Те, кого нелегкая принесла к автомобилям, вполне могли нас увидеть и поднять шум. Который по вполне понятным причинам нам был не с руки.

Гостей было двое. Топали прямо к нам. Немного впереди немолодая дама с решительным раскрасневшимся лицом. Следом – примерно такого же возраста дядька, в спортивном костюме и шлепанцах на босу ногу. Шлепанцы резво били его по натоптанным пяткам. Воровато поглядывая по сторонам, они забрались в белые «Жигули» четвертой модели. У тетки из кармана махрового халата выпало полотенце. Которое она немедленно подобрала, деловито отряхнув. Хлопнула дверца.

Картина вырисовывалась странная. Мы аккуратно валялись на земле между автомобилей. А в паре шагов от нас кто-то чем-то азартно занимался. Издавая довольно знакомые звуки.

– Секас! – истерично взвизгнул Барабас, откатываясь от несвежей собачьей кучки.

– Трахаются, – мрачно подтвердил Карабас.

А потом, словно ящерица, уполз в сторону опасной машины, вихляя тощим оттопыренным задом. Я прослушала гамму наигранных стенаний, выразительно демонстрирующих стадии процесса, рассмотрела близлежащие окурки и, прижав номер к пузу, передислоцировалась подальше от места преступления.

Когда мне наскучило ждать, показались довольные Карабасы.

– Ты зачем второй номер у них отвернул?

– На добрую долгую память, – мечтательно отозвался Барабас, видимо, собираясь украсить памятным знаком свой бестолковый интерьер.

– Вы оба – идиоты! Несчастные люди наверняка живут в густозаселенной квартире. Им небось сексом заняться негде. Может, там детей тьма-тьмущая, а еще теща и свекровь в придачу.

– Внуков у них тьма тьмущая, – с веселой злостью процедил Карабас.

– И что с того?

– Виагру нечего жрать в таком возрасте!

– А я думаю, мужик намастырился тискаться в машине, вот и шастает на привычный сексодром.

– Тоже вариант. Так в этом ничего зазорного нет. Мало ли у кого какие причуды. За причуды не наказывают.

– Правильно. Главное, чтобы тетка была довольна.

Барабас беззаботно вертел головой, следя за перепалкой, что не лучшим образом сказалось на передвижении автомобиля.

– Я взял номер как талисман. Знаешь, иногда просто необходимо подпитываться подобными вещами. Типа предметов силы. Сечешь?

– За дорогой смотри, последователь Кастанеды! – попытался примирить нас Барабас.

– Зря вы у них номера скрутили, – уперлась я.

Благополучно миновав угрозу в лице железобетонного столба, машина затормозила.

– Нет, я действительно не понимаю, в чем фишка? Правдоискательница ты наша! Давай вернемся, прикрутим эти сраные номера обратно. Извинимся перед удовлетворенными пенсионерами. Ну что, как тебе такой расклад?

Судя по сварливому голосу, Карабас не на шутку рассердился. Барабас снова занял выжидательную позицию. Крепко вцепившись в баранку, он хитро усмехался, щурясь и подхихикивая.

– Да нет уж, поехали дальше, – немного подумав, решила я.

– То-то же. Надо же, столько номеров стибрила, а тут совесть заела.

Следующая остановка принесла нам аж два желтых знака. Карабасы, войдя в азарт безнаказанности, решились не останавливаться на достигнутом. Им теперь был нужен синий номер.

– Не дрейфь. Я знаю одного мента. Такая сволочь – у наркотов из своего же дома ворованное покупает.

Не хотелось понапрасну обижать Карабаса, но я спросила, откуда такая информация.

– У нас в доме четыре нарика, так их мамаши потом утюги всякие у мента этого выкупают. Правда, что ему самому надо – он обратно не продает. Домовитый такой.

– Молодой, что ли? – равнодушно поинтересовался Барабас.

– Ага. Салабон. С Украины недавно переполз. Но уже женат на питерской дуре и шинкует капусту на все равно какой грядке. Шустриком зовут. Тьфу, Шуриком. Так вот, этот прожорливый охранник правопорядка обычно в это время харчится в ночном кафе. Я сам видел. Там и поживимся.

Мент не только кушал в кафе. Он там еще и общался с парой проституток. Грузил какую-то ересь и сам от своего остроумия тащился. Полукачок невысокого роста с лицом хозяина жизни, уверенный в себе до мании величия. Одна из девушек, та, у которой шевелюра была собрана в конский хвост, лениво выбралась на улицу, отошла буквально на пару шагов, сняла с волос резинку, задрала рукав и отвернулась.

– А что это она делает?

– Здоровье поправляет. Плюнь и разотри. Главное – вот он, номерок наш. Все чисто, без шума и пыли.

– Мы такие справедливые и благородные? – повеселела я. – Он гад, а мы его наказали?

Карабас пожевал губами, обдумывая мою идею.

– Нет. Просто я не знаю, где можно добыть такой номер по-легкому.

У припаркованных машин косо притулился небольшой фургон «Невские берега». Водитель что-то мудрил с передним левым колесом. Сначала я даже подумала, что он уснул сидя, но ошиблась. Барабас прильнул к стеклу, завороженный увиденным.

– Всем сидеть и надеяться, – обошел фургон и залез внутрь.

Мы с Карабасом безмолвно наблюдали за ловчилой. Водитель так и не заметил потери лотка с пирожными.

– Пьяный в дупель. Сидит и с колесом разговаривает. Жрите, господа хорошие.

Пирожные были так себе. Обычно я такие не ем.

– Это ерунда. Вот когда мы за ночь дерево взрослое из сквера сперли и под окна одной тете вкопали – вот был класс.

– В подарок, что ли? – умилилась я, отгрызая шоколадную помадку с эклера.

– Нет. Было за что.

– Она на красивый газон свою тачку парковала.

– И дипломы липовые мастырила.

Надежда на продолжение истории про тетеньку не оправдались.

Ближе к утру мы приноровились до такой степени, что перевыполнили план на три трофея.

– Давайте заодно у Ритки номер свинтим? А что, прикинь, как она поразится?

Лицезреть пораженную работодательницу мне не довелось по причине трусости Карабасов. Которые все-таки не решились опробовать на своей шкуре интенсивность ее благодарности.

Заспанная всклокоченная Ритка встретила нас, зевая и ежась от утренней прохлады. Полностью одобрила улов. Потом с жестяным грохотом свалила номера в угол мастерской. Совершенно бодрым голосом отзвонилась заказчику, непреклонным голосом сообщив, что его пожелания удовлетворены. Видимо, бедняга еще спал, поскольку Ритка вызывающе возвестила: «Для меня уже не утро». Только потом посмотрела на часы. Время для начала рабочего дня несколько раннее – пять часов.

Я тихонько клевала носом, угнездившись на диване. После пирожных жутко хотелось пить. Сжалившись, Барабас проник на кухню. Напоил себя и других страждущих горячим кофе. После чего нас бесцеремонно выпроводили, ссылаясь на невероятную занятость. Не сомневаюсь, что, как только захлопнулась дверь, Ритка нырнула под одеяло и погрузилась в сладкий сон.

Глава 27

– Ты все-таки Игореше расскажи, где вы шатались. Не то разосретесь из-за меня, – ишь ты, переживает за нас, а сама чуть не увела моего драгоценного.

Я не стала Игорю ничего объяснять. Меньше знает – крепче спит. Он думает, что мы мамой заняты. Хотя все эти игры начали меня угнетать. Особенно история с Коловоротом. Тут уже не до смеха. Впрочем, может, он просто изображал из себя такого крутого? И чего я могла напортить? Ведь я ничего особенного не делала?

Вспомни про черта – он тут как тут. Впрочем, лучше рассказывать все по порядку. Карабас самолично напросился последить за моей мамой. Уже не в первый раз. Мне не понравилось его виноватое выражение лица, словно он что-то скрывает. Старательно избегая моего пристального взгляда, добровольный шпион прищурил свои русалочьи глаза и повторил в который раз, что, мол, Барабас страшно занят, а мне на крыше делать нечего. Мол, он и один справится. Якобы он начал понемногу вникать в суть маминой таинственной жизни и вот-вот, может, через пару дней все мне выложит в подробностях.

– Дни уходят, а у нас пока никаких путных результатов. Мне скоро пора расшифровываться. Сам понимаешь, не могу же я вечно прозябать в этой Праге?

Карабас отверг мои поползновения, решительным тоном повторяя, что нечего его торопить, скоро я сама все узнаю. Ну и черт с ним. Один день погоды не делает. А вот послезавтра ни за что не отвертится.

Покинутая всеми, я бесцельно прохаживалась по центру города, пока не притормозила на мосту. Мутная вода. Мелкие рыбки почти на поверхности. Мордами против течения. Бесчисленные веселые прогулочные катера. Мне почему-то захотелось слиться с толпой экскурсантов, возбужденной новыми впечатлениями и оттого шумной до неприличия. Пока я прикидывала свои шансы попасть на следующий рейс, на мое плечо опустилась чья-то рука, стиснув его до боли.

– Ты что, оборзел?

Вместо оборзевшего хулигана на меня невозмутимо скалился проклятый Коловорот.

– Вот так неожиданная встреча! – выказывая минимальную степень удивления, пропел он, выставив на всеобщее обозрение крепкие хищные челюсти с чересчур развитыми клыками.

– Руки убери, – почти прорычала я, тщетно пытаясь высвободиться.

– Посмотрим на твое поведение.

Хватка немного ослабла, но не настолько, чтоб оставить мне иллюзию свободы. Мимо сновали занятые прохожие, изредка толкая нас острыми запчастями. Некоторые даже извинялись. Загорелый Коловорот презрительно поглядывал на воду, словно прикидывая, скинуть меня вниз или просто прибавить меткий плевок к содержимому акватории.

– Пожалуй, стоит удовлетворить твое желание, – вдумчиво сообщил он и поволок меня к кассе, придерживая за шею.

Вероятно, со стороны мы смахивали на отца и дочь. Причем сильно привязанных друг к другу. Проталкиваясь в направлении речного трамвайчика, я не только понимала свою незащищенность от посягательств нежелательного спутника, но и всерьез опасалась за свою безопасность. А вдруг этот гад вспылит и действительно выбросит меня в мутную глубину канала? Надо срочно что-нибудь учудить для своего спасения.

– Отстань по-хорошему! Не пойду! Снова моряка изображать будешь? Надоело! Думаешь, раз на воде – значит, моряк? Как тебя из капитанов за потопленный корабль выперли, так началось. Не хочу кататься, я есть хочу! – привлекая громким голосом внимание окружающих, я постепенно входила в роль капризной девочки.

На нас уставилось с десяток любопытных зрителей, взбудораженных перспективой скандала. Понимая, что затея вот-вот выгорит, я решила поднажать и вполне убедительно продолжала вещать о загубленной морской карьере Коловорота. Добавляя такие натуралистические подробности, как количество потонувших пассажиров и душераздирающие стоны судна, уходящего в пучину. Что показательно – меня слушали, фотографировали и даже запечатлели на видеокамеру. Размахивая руками, чтоб точнее изобразить пьяного капитана, последним покидающего борт, я так разволновалась, что чуть не грохнулась с причала.

Коловорот ухмылялся с довольным видом. Ему было откровенно интересно, до какой степени актерства я доберусь в данной роли.

– Граждане! – неожиданно для самой себя воззвала я к окружающим. – Скажите честно: вам хочется кататься? Вот и катитесь! А мне не хочется, а он меня принуждает.

– Говорила же я: вот они, неравные браки, – сварливо вклинилась полная, но мелкая тетка. – Купил себе вместо жены соплячку, а теперь отдувается. Мужчина, да пусть ее. Не хочет кататься – ее дело, а воспитывать жену надо в послушании. Это я вам как мать говорю.

Веселье Коловорота достигло предела, и он оглушительно рассмеялся, наслаждаясь моим замешательством.

– Не волнуйтесь, мамаша. Сейчас я ее покормлю на суше, а потом дома повоспитываю. По полной программе. Она это дело любит. Правда, дорогая?

И такая сексуальная волна пошла от этих слов, что прохватила даже советчицу. Отчего та густо покраснела, представляя, как именно меня будут воспитывать. Теперь от нас отшатнулись. Оставляя неширокий проход для удаления странной парочки, так непристойно влившейся в чистоплотные ряды примерных отпускников.

– А как корабль-то как назывался? – выплюнули нам вдогонку.

– «Титаник», – ожидаемого хорового мата вслед не случилось.

У самой красивой церкви города, на противоположном берегу соседнего канала, Коловорот широким жестом распахнул двери в роскошное помещение, окутанное приятными запахами, молниеносно возбуждающими аппетит. Интерьер отличался замысловатостью, создающей ощущение изысканного события. На мой вкус, несколько круче, чем надо для буднично одетых гостей. Одна бы я туда точно не сунулась. Хотя обилие пунктов питания, запрудивших центр города, постепенно выдрессировало горожан не смущаться кушать дорого и вкусно. Игорь часто водил меня перекусить в «приличные» места, однако не в такие помпезные.

– Ну, на кой черт тебе понадобился этот концерт?

Хотя ресторан был плотно заполнен страждущими посетителями, нам немедленно нашлось уютное местечко, словно Коловорота не только ожидали, но и были несказанно рады его появлению.

– Ты совсем не похожа на мать, – без всякого удовольствия сообщил мне Коловорот, словно доверяя страшную тайну. – Но и на отца тоже не похожа… Папаша у тебя – крыса.

Внимательно прожевывая каждый кусочек, он пристально разглядывал мое обозленное лицо. Видит бог, папаня мне не нравился до изжоги, но никому не позволительно обсуждать этот факт.

– Ты даже не представляешь, до какой степени он – крыса. – Голос Коловорота повысился почти до веселого. – Тырит по мелочам, и хоть кол на голове теши. Я ему сам, ради эксперимента время от времени подбрасывал крупный куш. Ничего экстраординарного, сложить два плюс два, большого ума не надо. Так нет, не берет, а по мелочам крысятничает. Так что, девочка, по папе ты – крыса. А вот мама у тебя – премудрая сова. Так что ты, деточка, монстр. Прикинь, помесь совы и крысы. Кошмар, если задуматься.

Мясо он ел осторожно, явно наслаждаясь процессом, но при этом не спуская с меня внимательного взгляда инквизитора.

– Сам ты… крыса, – не нашлась я с более весомым аргументом.

Как-то легче на душе стало. И я отважно приняла есть. Чем больше ем – тем больше успокаиваюсь. Пускай себе усмехается, мне-то что? Тут народу много. Все на виду. Не будет же он учинять беспредел, в самом деле?

– Почему ты меня так боишься? – приветливо спросил Коловорот, с хрустом прикончив кружок огурца.

Какой странный у него цвет глаз – темно-серые, практически черные. Никогда таких не видела. Сидит, кушает, обзывается. Медленно протянула руку и стянула с его тарелки толстую оливку.

– Вот видите, я тоже крыса, – положила оливку себе в рот.

– Жуй, только не подавись. Хочу тебе напомнить, инициатива нашего близкого знакомства исходила от тебя. Припоминаю, в тот момент тебе была нужна моя помощь? Я ничего не путаю?

За неимением подходящего ответа пришлось интенсивно покачать головой. Кто ж тогда знал, во что выльется моя невинная просьба о помощи.

– А вы не помогли. Вместо дружеской поддержки и совета умудренного жизнью человека я пока наблюдаю одни угрозы…

– Пока… Пока тебе никто не угрожал. Кроме того, я слишком высокого мнения о твоей матери. Что позволяет мне убедительно попросить тебя и твоих дружков прекратить все поползновения в ее сторону. Чтоб духа вашего у ее дома не было. Кстати, не далее чем сегодня я видел одного из твоих обормотов входящим в ее парадную. Надеюсь, этот обалдуй не является твоим женихом?

Скорее всего, речь шла о Карабасе. Но он не должен был заходить в дом. Его пост – на крыше. Ничего не понимаю!

– Такой всезнайка, а не в курсе, как выглядит мой жених.

– Много чести. У тебя их еще штук сто будет.

– Размечтался! Я все-таки дочь своей матери, так что жених будет один. И скоро станет моим мужем. Кольцо видел? Так что у нас все по-взрослому, господин Коловорот!

На лице моего собеседника засияла самая неприветливая в мире улыбка. Ему явно не нравилась моя дерзость, но почему-то мне и самой она была неприятна.

– Во-первых, я прекрасно осведомлен о своем прозвище. Во-вторых, если мне придет в голову бредовая идея тебя соблазнить, то я это сделаю. А ты забудешь своего Игоря и даже не станешь мучиться угрызениями совести. Впрочем, нет, немного пострадаешь. А в-третьих, я могу и буду указывать, что тебе делать. Поскольку от твоих трепыханий зависит судьба твоей мамы, а мне передряги вовсе не с руки.

– Вы ее любите? – понимающе прошептала я, наклонившись поближе к Коловороту, чтоб успеть уловить перемену во взгляде.

Этот гад уставился на меня немигающими глазами. Пожевал что-то, а потом скривился, словно от кислого.

– Наивная романтичная дурочка. Твою мать любить невозможно. Ее можно только уважать. И оберегать от всяких сложностей. Ты даже не представляешь, как она мне дорога.

– А уж как мне…

После короткого телефонного звонка он потерял к моей персоне всякий интерес. Поговорил. Наспех выпил кофе и расплатился. Я пыталась изображать обиду, старательно хмуря лицо и надувая губы. Уже уходя, Коловорот бросил в мою сторону: «До завтра». Ну и бес с ним. Мне хочется есть, значит, буду есть. Пока длилась наша словесная перепалка, я успела изрядно проголодаться. Поэтому с одобрения официанта устроилась поудобнее и начала планомерное уничтожение заказанного для меня Коловоротом нежного мяса. Кто знает, может, во время еды приходит не только аппетит, но и дельные мысли.

Мыслей возникло две. Несмотря на мой жгучий интерес к маминой личной жизни, мне запрещают его удовлетворить. И что там творит этот Карабас?

Глава 28

Я тянула время, не желая покидать ресторан и соображая, что сделано не так. И все больше отчаивалась от осознания собственной бестолковости. Печально оглядела пустые тарелки, вздохнула и нехотя поперлась по городу. Задумалась и не заметила, как началась такая непогода, в которую хозяйки никогда не вывешивают белье на просушку, а автовладельцы не моют машин. Лило, как из ведра изобилия. Причем это самое ведро какой-то умник разместил прямо надо мной.

– Вот гадство! – сообщила я небу, за что тут же получила обильный водяной веер из-под колес торопливой машины.

– Вот сволочь! – отступила на всякий случай подальше от проезжей части.

Высказав миру свое негодование, повертела головой по сторонам и убедилась, что нахожусь в аккурат между двумя станциями метро. Какого лешего меня занесло в этот район – ума не приложу. Дикость какая-то. Привычным жестом попыталась поправить прическу и с отвращением отдернула руку, словно наткнулась на прохладные слипшиеся водоросли.

Игнорируя мое бедственное положение, мелькали проезжающие мимо автомобили. Они, словно лайнеры, невозмутимо рассекали водные просторы, а внутри них сидели чистенькие сухие водители. Порой я удостаивалась равнодушного взора утомленного поездкой пассажира. Равнодушие одного из них моментально сменилось бурным негодованием, когда я продемонстрировала средний палец.

Оставалась надежда на маршрутку. По закону подлости таковой не наблюдалось, будто весь общественный транспорт был в сговоре с погодой.

Поискав глазами подходящее укрытие, я не нашла ничего приемлемого и покорно укрылась под ветками чахлой липы. Одинокое дерево, выжившее по недосмотру градохозяев, понемногу начало угощать меня невероятно грязными каплями воды. Понятное дело, дождей не было с самой весны. На бедной липе скопилось невозможное количество пыли, от которой она сейчас счастливо отмывалась. Правда, теперь меня даже в автобус не пустят, а то неровен час кого загваздаю.

От очередного повода погоревать меня отвлекло появление неподалеку занятного субъекта. Который беззаботно мок поблизости, но, в отличие от меня, не сильно переживал по этому поводу. Субъекту было лет чуть больше моего, одет он был в чопорный пиджак, джинсы и немыслимую клетчатую кепку, свисающую огромным козырьком прямо на левый глаз. Правый смотрел на меня с нескрываемым восхищением. Прикинув, что именно могло привлечь такое внимание со стороны промокшего ловеласа, я пришла к неутешительному выводу – ничего. Если бы я была сейчас сухая – еще куда ни шло. Владелец залихватской кепки приблизился на расстояние разговора.

– Оп-ля! Какие симпатичные девчонки водятся в моем родном городке!

Восклицание сопровождала ослепительная располагающая улыбка. Видимо, ему кто-то в детстве часто повторял, что улыбается он на тысячу долларов и будь он хоть сто раз крокодилом, от одной такой улыбки ему простится все. Даже первородный грех.

Достав бумажную салфетку, я попыталась без особого успеха вытереть шею, по которой скатывались струйки прохладной воды. Проникая за шиворот и двигаясь по спине вплоть до трусиков. Салфетка моментально превратилась в комок, который размазывался по коже, словно был изготовлен из синей липкой трухи.

– У тебя вся шея синяя! – серьезным голосом сообщили мне прямо в ухо.

Отжатая кепка была торжественно водружена мне на голову, но большого энтузиазма во мне это не пробудило. Однако жить сразу стало легче, и я смогла наконец осмотреть нового знакомого. Тот зорко поглядывал через мое плечо с бдительным интересом. По всей вероятности, его внимание было обращено на пьяненького дядьку, качающегося на полусогнутых ногах. Дядька силился одновременно сохранить равновесие и поймать такси. Чему мешали две сумки, повисшие на его плечах. Сумки постоянно сползали, норовя пригнуть пьяного к асфальту. Когда крен превышал допустимый градус, мужчина судорожно дергал ногами, пытаясь придать своему телу более устойчивое положение.

– Мокнем? – полувопросительно поинтересовался парень, делая вид, что выпивший его не сильно интересует.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я за головной убор, с козырька которого уже начали свисать набухающие капли воды.

– Меня Саней зовут? – в вопросе просвечивал намек на более тесное знакомство.

– Поздравляю.

– Ты тут работаешь? Живешь? В гостях была? Приезжая? Сам вижу, что местная, а как зовут?

Слова он выговаривал проникновенно, словно учился дикторскому мастерству и теперь сдавал экзамен по обаятельности.

Пытаясь сообразить, стоит ли называть свое имя и чем мне это откровение отольется, я сдувала воду с козырька кепки.

– Только этого мне не хватало! Ты что, боишься? Знаешь, на кого ты сейчас похожа? На маленького котенка под дождем. Его в рекламе показывают. Странно, чем больше я на тебя смотрю, тем мне больше кажется, что из нас получится хорошая пара. Небось, школу закончила, институт… это правильно. И вообще – вся такая правильная, с чужими на улице не разговаривает.

– По-моему, ты сам с собой разговариваешь, – догадалась я.

– Тебе в какую сторону?

Определив по взмаху моей руки направление, мокрый Саня довольно ухмыльнулся. Он вообще оказался специалистом по включению улыбки. Включит-выключит. Когда захочет. Подхватил меня под руку и стремительно поволок в сторону пьяного дядьки. Которому наконец улыбнулась фортуна, ниспослав долгожданное средство передвижения в виде черной «Волги».

– Тебе на метро? Не вопрос! Щас организуем!

Слегка опередив пьяницу, Саня подскочил к «Волге», красивым жестом распахнул дверцу. Заботливо расположил на заднем сиденье сначала изумленного мужичка, потом его сумки, а потом меня. Сам вальяжно уселся рядом с водителем.

– Вам куда? – подозрительно осведомился добровольный таксист.

Ему мой спутник не понравился сразу.

– Адрес давай! – требовательно рявкнул Саня уже засыпающему попутчику.

Тот встрепенулся, с трудом припомнил, куда именно едет, и кульком свалился к окну.

– Не наблюет? – нервно спросил водитель, отчаливая от тротуара.

– Не, он смирный. Пока доедет, будет трезвый как огурчик. Не боись, шеф, все будет чики-пики. Только нас выкинь у метро. А то он нам за день надоел до черта. Пускай тетя Таня теперь с ним вошкается. Кстати, а ты ей позвонила, предупредила, что муженек скоро прибудет?

Понадобилось некоторое время, чтоб сообразить – вопрос обращен ко мне. И, судя по всему, я знакома с какой-то тетей и везу ей мужа.

– Ага, – зачем-то обрадовалась я, демонстрируя водителю через зеркало заднего вида лицо примерной племянницы.

Даже кепку сняла, чтоб все видели мое честное племянничье лицо. Мне пока была не совсем ясна суть происходящего. Однако в машине было сухо, и впереди маячила перспектива в скором времени оказаться в метро. А там и до дома недалеко. Минут двадцать. Водитель с сомнением взглянул на Саню, потом на меня. Если у него и возникли какие-то подозрения, то, похоже, они развеялись от моего безмятежного вида.

– Саня, а ты почему с дядей не поедешь? – Я искренне уверилась, что Саня действительно родич пьяного пассажира.

– Мы же с тобой сегодня в оперу идем. Ты что, забыла? Во дает! – оборачиваясь к водителю, он одарил его самой располагающей улыбкой из своего арсенала. – Я ей еще неделю назад про билеты сказал, а она…

– А по мне эта опера, как кошки воют, – с неодобрением отозвался таксист.

– И я про то. А она – классика, классика. Да в гробу я видал такую классику. Вот Михаил Круг – это настоящая классика.

Пока они дискутировали о музыке, я немного отогрелась.

– Ну, мы пошли. Вы только до дома его довезите! Я ваш номер записал. Тетке перезвоню – проверю! – строгим голосом увещевал Саня.

Наклонился к дяде. Поправил на нем рубашку. Заботливый такой мальчик.

Метро располагалось у самого вокзала. Поэтому тут мчался нескончаемый поток машин и стоянки были запрещены. Мы шустро выскочили из машины. Саня в порыве родственных чувств помахал рукой вслед бесчувственному телу любимого дядюшки. Стоя под навесом здания метро, я пыталась отлепить намокшую одежду, а заодно решить, стоит ли продолжать новое знакомство. Мои сомнения быстро развеялись.

– Фокус-покус!

Саня извлек из кармана лопатник, торжественно открыл его и пристально заглянул внутрь, оценивая содержимое.

– Не хреново мы с тобой приподнялись!

Сияя голливудской улыбкой положительного героя, он деловито отсчитал пять купюр по сто евро и всунул мне в руку. Словно не замечая, какой столбняк на меня напал.

– Труба зовет, – многозначительный тон указывал, что звонок чрезвычайной важности.

В этот момент чужая кепка свалилась с моей головы.

– Значит, так. Мне пора. Если завтра будешь в семь на том же месте, я на тебе женюсь и мы будем жить долго и счастливо. Пока, котенок!

Напоследок одарив меня самой милой улыбкой, Саня рванул к переходу и исчез в толпе. Примерно через минуту я прозрела и поняла, что только что была соучастницей настоящего воровства. Почти грабежа. Причем, в недалеком будущем могу стать законной супругой фартового вора.

Оглушенная этим знанием, я направилась в метро. Гордо проследовала через турникет. Уже стоя на эскалаторе, еще раз глянула на украденные деньги. Простила себя и торопливо спрятала их в сумочку. Мне почему-то не было стыдно. Мне было интересно, а будет ли он меня ждать завтра в семь. И стоит ли рассказывать Игорю об этом неоднозначном событии. Решив, что не стоит, я начала подумывать, не проехаться ли мне на автобусе завтра мимо липы. Просто так. И ведь проехалась. Когда в окне показалось одинокое дерево, сердце екнуло. Хотя я не собиралась ни с кем встречаться. Вот оно – знакомое место. К моему великому разочарованию, там никого не было.

Вздернув нос от гордости, я мысленно обругала себя последними словами за тягу к неумным приключениям, а потом решила утешить себя размышлениями, на что потратить нежданные деньги.

Из какого-то странного суеверия добралась до Малой Садовой к любимому памятнику коту. Долго кидалась мелочью в надежде попасть на постамент. Не докинула. Разозлилась. Прицелилась и все-таки забросила рублевую монетку. На радостях решила зайти на Невский посмотреть картины. И отправилась к Карабасам, расстроенная увиденным. Голимый ширпотреб. Отлично состряпанный, но душу не греет. И почему я перестала рисовать? Ведь почти все мое детство прошло в красках и альбомах. Я даже маслом работать пыталась. Вроде неплохо получалось.

Глава 29

Вторая половина того же дня. Я и Карабас. Который снова намылился караулить мою маму. Он наотрез отказывался взять меня с собой, но я сделала морду валенком и настойчиво увязалась вместе с ним.

– Время идет. А мы так ничего и не выяснили про маму. Не забывай – мне скоро возвращаться из поездки. Надо не забыть фотки Праги в Инете посмотреть.

– Так оставайся и смотри! Кто тебе мешает?

– Ты. – Карабас таращит на меня глаза.

– Блин, вылитый эмо.

– По ушам тресну. – Теперь он злится.

– А что я такого сказала? Ты похож на эмо. Надо только глаз обвести.

– В глаз тресну. – Псих он.

Вон какой эмоциональный. Я же говорила – эмо!

– И прическа почти эмовская.

– Ты что, дура, что ли? Я на педика не похож!

Теперь моя очередь таращить глаза.

– А с какого перепугу ты решил, что эмо – педики?

– Не скажу. И вообще – отвянь. Если еще хоть слово на эту тему скажешь – точно в глаз дам.

– Ну, так я с тобой дежурить пойду? – Ссора привела меняя в бодрое настроение. – Пора пролить немного света на это темное дело.

– Ты сейчас про что? – немного успокаиваясь, подозрительно спросил Карабас.

– Про маму. А ты про что подумал?

– Как тебя Игорь терпит? И вообще, сидела бы дома. Тебе не лень тратить время на бесполезное занятие? – заново разозлился Карабас. – Быть может, ты мне просто не веришь? Там действительно ничего интересного не происходит. Честно.

Он, обычно такой милый, хоть и чересчур непосредственный, теперь превратился в сварливого старикашку. Впрочем, какой он милый? Он такой же милый, как бикфордов шнур за минуту до взрыва. Симпатичный? Смотря на чей вкус. Не на мой – точно. Вот если бы его подстричь, переодеть, исключить половину словарного запаса, а потом снова подстричь и еще раз ополовинить словарный запас, то… Получится что-то вроде моего Игоря. Не в смысле внешности. Просто он станет обычным.

Карабас завел речь о доверии. А как ему доверять? Ежу понятно – он сопротивляется «нанимателю» в пустячной просьбе посидеть на крыше. На сомнения наводит еще один момент. Почему Карабас изменил своей привычке таскаться в безразмерных джинсах? То, что сейчас прикрывает его ноги, вчера украшало витрину какого-то навороченного бутика. Одно успокаивает – джинсе он все-таки не изменил. Хотя теперь смотрится вполне гламурно, это если не обращать внимания на прическу.

Мы спорим, не отъезжая от штаба Карабасов. Причем водитель все еще надеется дождаться моего выметания из автомобиля. Пока мне популярно втолковывают зряшность бдения на крыше, я от нечего делать рассматриваю возмущенное моим непониманием Карабасово лицо. Во-первых, стоит отметить его нос. Который в данную минуту нацелен на лобовое стекло машины, которую он и не думает сдвигать с места.

Карабасов нос можно считать почти аристократичным, если вам нравятся горбоносые аристократы. Это украшение лица несколько не вяжется с всегдашним насмешливым выражением. Впрочем, в данной ситуации о насмешливости нет и речи. Карабас раздражен моей неуступчивостью. Прищур глаз и плотно сжатые губы наводят на мысли о сильном характере. Подбородок у него дай бог каждому мужику, средних размеров, но удивительно гармонирует с удлиненным фасом. Теперь я практически уверена, что нелепая прическа наиболее подходит ко всему облику. Длинные волосы прикрывают пристальный взгляд. Немного смягчая впечатление от чересчур выдающихся скул. Наверное, пока я не могу представить себе рядом с ним девушку. Интересно, какой девушке может понравиться Карабас? Скорее всего, она должна быть темпераментной до прыткости, чтоб поспевать за его увлечениями и необоснованными перепадами настроения. В общем, эмо будет самое то.

– Я тебе просто не советую, обгоришь, кожа облезет, как у меня.

Судя по его загару, если он и обгорел, то как минимум дня три назад.

– Не смешно. Поехали уже. Я побуду всего час-полтора, не больше. У меня на сегодня планы… – решаю я забросить пробный шар, и Карабас моментально реагирует.

– Уболтала, – приободрился он, поняв, что терпеть меня долго не придется.

Интересно, а почему его так нервирует мое общество? То целыми днями вместе болтались, то он только час готов меня выносить? Вопросы, вопросы, вопросы… Как мне это надоело.

Без всякого энтузиазма расчехлив прибор для прослушки через окна, Карабас, извинившись, зарулил за трубу. Чтоб вне зоны прослушивания посторонних ушей совершить телефонный звонок. Судя по просительно-извиняющемуся тону, он говорил с кем-то приятным для него и, похоже, переносил на более позднее время назначенную встречу. Не то чтоб я подслушивала, просто немного затаила дыхание. Чуть не задохнулась, пока поняла, о чем он говорит.

Вот так, а сам говорил, что бдить будет. Теперь понятно, намылился на свидание, а я ему весь кайф обломала. Но зачем было прикрываться наблюдением за моей мамой? Что я ему, жена, что ли? Ведь его никто не контролирует.

– Как ты думаешь… – привычной фразой начала я выведывать мнение Карабаса о проблемах моей мамы.

Я почти всегда с этих слов начинаю расспросы. Привычка такая. В порыве откровенности высказав Карабасу несколько свежепридуманных версий маминого поведения, я вдруг заметила, что на меня смотрят как на безумного скунса. И неровен час скинут вниз. Особенно после идеи про мамины сексуальные задвиги.

Сообразив, что я постепенно начинаю отползать на безопасное расстояние, неумолимо приближаясь к краю крыши, Карабас усилием воли привел себя в более спокойное состояние.

– Ты что, хочешь свалиться? Вот дура! Я же тебе ничего такого не сделал?

– Посмотрел бы на свою рожу, – устраиваясь понадежнее, буркнула я. – Завелся с пол-оборота. Сам дурак!

– А нечего было говорить про нее всякие гадости. Фантазия у тебя, как у извращенки! – выпалил Карабас.

Так. Похоже, наметилась новая проблема. Карабас оказался злостным пуританином, отягощенным комплексом вины перед матерью. И почему-то именно моей. Кроме того, только слепой не заметит нелюбви этого пуританина к моей персоне. Есть на свете люди, которые меня не любят. Но не до такой же степени!

Обозлившись, я повернулась к Карабасу спиной. Пусть видит, что я, во-первых, уходить не собираюсь, а во-вторых – плевала на гнусные нападки всяких придурков с плохим вкусом.

– Ладно, – примирительным голосом сказал Карабас. – Зачем нам ругаться? Хочешь, я сейчас тебе кое-что интересное покажу. Ты ведь обожаешь лезть в чужие тайны? Если повезет, услышишь настоящую историю. Меня она сильно поразила.

Электронное ухо было направлено на незнакомое мне окно. Судя по уютным шторам, это была чья-то спальня. И уж конечно, не мамина.

– А как часто к маме приезжают посетители? И как долго они у нее задерживаются? – невинным голосом поинтересовалась я, пока для меня устраивали сеанс подслушивания.

Бросив в мою сторону подозрительный взгляд и не заметив никакого подвоха, Карабас решил ответить:

– Пока я наблюдал – не чаще трех визитов в неделю. Остаются где-то на час, даже меньше. Всегда по двое. А потом разъезжаются, каждый на своей машине. Так что грязные измышления, которые лезут некоторым в голову, попрошу оставить при себе. Сексом тут не пахнет. Как тебе вообще такой бред мог в башку забрести? Неужели ты так плохо знаешь свою мать?

– Как выяснилось – вовсе не знаю! – зло выкрикнула я, нечаянным взмахом руки отправляя незакрытую бутылку с минералкой вон с крыши.

Шипучая пластмассовая тара, подскакивая на жестяных швах, скакала навстречу асфальту. Или – голове невезучего прохожего. Покрытие крыши громыхало как ритуальный там-там, ввергая меня в панический ужас. Мне казалось, что грохот слышно за сто километров. Ко всему прочему, мир закружился, а мое послушное тело пыталось следовать за его траекторией.

Больно! Очнулась я от прикосновения щеки к горячему железу. В тот самый момент, когда перепуганный насмерть Карабас упражнялся в попытках привести меня в чувство. Отчего я вся дергалась, как тряпочная кукла. Я тщетно силилась сообщить садисту, что протестую против таких вопиющих мер. Но язык не слушался, а мир продолжал вращаться вместе с Карабасом. Который уже размахнулся, чтоб отвесить мне полновесную пощечину. Спасая свою жизнь, я протяжно замычала. Карабас слегка сбавил замах и похлопал меня по щеке, словно она была из глины, а он – скульптор, создающий мировой шедевр.

Не готовая к вертикальному положению, я встала на четвереньки и неэстетично поползла к трубе, чтоб почувствовать хоть какую-то опору. Труба обладала двумя положительными моментами. У ее основания был длинный лоскут невнятной тени. Кроме того, к ней можно было приложиться спиной. Я сидела, пока картинка перед глазами не прекратила выкидывать фортели. Горизонт из соседних крыш, залитых яростным вечерним солнцем, занял нормальные очертания, а белые сверкающие точки пред глазами почти исчезли. Во всяком случае, я уже не видела необходимости отгонять их руками.

– Ты беременная, что ли? – несмело пошутил бледный Карабас. – Не кури! Только этого еще не хватало! Говорил я тебе – сиди дома, все без тебя сделаю. Вот дурища. Может, у тебя с сердцем плохо? Может, врача вызвать?

Прием посланца скорой помощи на крыше меня не вдохновлял. Покоряясь судьбе, я позволила переместить меня в машину и отвезти домой к Игорю. Немного подташнивало. Голова трещала по швам. Однако с закрытыми глазами в приятной прохладе полутемной комнаты мне стало гораздо легче.

Унылый Карабас бесполезно маячил поодаль, не представляя, что надо делать. Он попеременно заруливал на кухню, кому-то звонил, ему что-то советовали. После чего он засунул мне в рот сосательную таблетку от ангины. Остро освежающую, но напрочь бесполезную. Поскольку мне хотелось только одного – чтоб суетливый лекарь испарился и дал немного поспать.

– Перетрах плюс недосып. Да еще жара в придачу. Да еще нервишки пошаливают. Плюс пониженное давление. В общем, диагноз ясен – сегодня боец из тебя никакой, а завтра Игорь отвезет бедную девочку на кардиограмму. Сейчас самое время для кардиограммы, – с ученым видом поведал Карабас. – Ты почти голая ходишь, так что присоски присосутся как положено, даже раздеваться не придется.

Это последнее обстоятельство придало ему бодрости. И я отчетливо поняла, насколько он за меня испугался. Вообразив себя в облачении из непонятных присосанных присосок, я приуныла, посчитав процедуру исследования моего сердца слишком опасной. Возможно, удастся отговорить Игоря от посещения медицинского кабинета.

– Эй, спаситель, а откуда тебе известно про мое пониженное давление? – Карабас вместо ответа удрал на кухню.

Я за свою жизнь пару раз была в поликлинике, но готова отдать что угодно, лишь бы не повторять подобные рискованные эксперименты. В последний раз меня едва не укокошила наша участковая дура. Вникать в проблемы с постоянными ангинами ей было неинтересно. Говорили, она метила на должность повыше и отчаянно интриговала против главврача. Во всяком случае, одно я знаю точно – пациенты вылетали от нее словно комары в ветреную погоду. Я тоже не стала исключением, вылетела как миленькая. Чтоб отправиться в другой кабинет, где смурная медсестра сделала мне укол в задницу. После которого я провалялась со здоровенной гематомой. Или инфильтратом? Не помню точно, но противно было до ужаса. Испуганная предстоящей операцией по отсечению части моей любимой попы, я обратилась к маме. Которая спасла меня, приложив на ночь компресс из прополиса.

Вспомнив все перипетии медицинской эпопеи, я постаралась изобразить крайнюю степень здоровья. Широко улыбнулась. Поблагодарила Карабаса за проявленный героизм. Надеясь вежливостью отвадить его от продолжения лечения.

– Ты помнишь, я сегодня хотел дать тебе прослушать одну квартиру, – затараторил Карабас, скрывая замешательство, вызванное моей улыбкой. – Там живет немолодая семейная пара. Он и она. Милые интеллигентные люди. Его я видел. Моложавый, подтянутый. Наверное, бывший спортсмен. Только седой, а так очень даже представительный. Жену не видел. Она не выходит из дома, но голос очень приятный. Глубокий такой голос. Как у актрис в старых фильмах про всяких графов. Так вот, она, понимаешь ли, болеет. Впрочем, как и он. У него болезнь такая странная, подагра, я в Интернете все про нее прочитал. А что с ней, с женой его, я не знаю. Вроде как астма.

– Ты что, часами сидишь на крыше, чтоб выведать историю чужих болезней? – недоумевала я.

– Делать-то нечего… Но я не про то. Представь, его подагру у нас в стране сейчас нечем лечить. Был какой-то «Блемарен», лекарство такое, он ему здорово помогал, а теперь – тю-тю, исчез из продажи. Я даже через Интернет пытался выяснить, в чем дело. Так оказывается, таких страдальцев – тьма. Болезни есть, а лечить нечем. Народ воет, наши медикаменты не выпускают, импортных – нема, делай чего хочешь.

– И что?

– А ничего – геноцид какой-то в государственном масштабе. Они еще смеют орать про ничтожный прирост населения. Какая тут рождаемость, если им наверху насрать, что людям лечиться нечем? Я даже по собственной инициативе начал рассылать письма – обратите внимание, господа чиновники из комитета по здравоохранению, – народ мучается.

– А они что?

– Из Москвы постоянно приходят одинаковые ответы – требуем питерских чинуш обеспечить этим самым «Блемареном» господина такого-то. Почему-то упирают на нехватку льготных лекарств. А эти таблетки вовсе и не льготные, они дорогущие. Фигня на палочке. Что, ему ответы ихние на больные суставы наклеивать?

– Ага, фашизм, – подтвердила я, чтоб показать, что участвую в беседе.

– Вот именно. Но дело не в этом.

Скорее всего, Карабас примеривался, с чего бы начать настоящее откровение, разминаясь историей про таблетки.

– Тут такая тема. Они очень замкнуто живут. Только по телефону с родственниками и знакомыми общаются. Но вот в чем фишка – эти двое живут исключительно друг для друга. Она старше него. А он ради нее живет. Черт, ты даже не представляешь, насколько приятно их слушать. Какая-то удивительная гармония в отношениях. Даже не знаю, как правильно назвать. Дружба? Нет, – Карабас яростно тряхнул головой. – Но точно знаю – это гораздо больше, чем любовь.

– А почему тебя вся эта история беспокоит?

Доверительно подсев ко мне на край кровати, Карабас длинными пальцами помял уголок наволочки, свернув ее в форме коровьего уха, направленного в мою сторону.

– Я теперь абсолютно уверен. Я на все сто уверен – я хочу жену старше себя. Я хочу прожить с ней долгую счастливую жизнь. Богатую самыми разными событиями. Чтоб потом было что вспомнить на старости лет. Я стану для нее всем, отцом, сыном, другом, любовником, подругой. Я даже стану медсестрой, чтоб смочь в старости ухаживать за ней как профессиональная сиделка. Это на тот случай, если она заболеет. А главное, я хочу стать чем-то значимым в ее жизни. Чтоб она уважала меня так же, как эта незнакомая мне женщина уважает своего мужа. Ты не поверишь, я ведь много чего умею. Я даже сам могу заменить всю сантехнику, если понадобится. У меня ведь классный отец, о таком отце говорят – мастер. Я пока еще не мастер, но непременно им стану. Если только…

Сообразив, что мне прям сейчас открыли душу, я сделала серьезное лицо, какое только возможно при выслушивании исповеди. Только теперь мне открылось, как, в сущности, мало я знаю Карабаса. Оказывается, совсем не знаю. Если, конечно, не брать в расчет мимолетных приключений. Раньше казалось, что все эти Барабасы на поверку оказываются поверхностными субъектами. Когда дело не связано с компьютерами, скейтами, скелетами Аннушками и великами. Теперь Карабас открылся с другой, пугающей стороны. Пугающей своей яростной недосказанностью.

– А почему непременно жена должна быть старше?

– Все просто и гениально. Почитай статистику. Пожилых женщин значительно больше, чем мужчин. Вывод: мы мрем раньше. А если так, значит, при моей схеме мы вполне можем помереть в один день. А я не желаю оставить свою жену горевать в одиночестве. И потом, есть шанс, что она до меня уже была замужем, значит, есть ребятенок, а если нет, то я ее убеждю не рожать. После сорока это опасно. Любой врач скажет.

– Убеждю? – спросила я, не уверенная в существовании данного слова в русском языке. А потом по-настоящему спохватилась: – Сколько-сколько ей будет лет?

Реакция Карабаса мне сразу показалась неожиданной.

– Немного после сорока.

– А тебе, обалдуй, сколько?

Ощерившись, недозревший малолетний жених стал похож на овчарку, заставшую с поличным беспечно гадящего кота на своей территории. По-моему, у него даже нос навострился и волосы приподнялись дыбом. Как у психованного дикобраза. Такая реакция требовала немедленного уравновешенного внушения.

– Ты влюбился не в конкретную женщину, а в чужие, годами налаженные отношения. Эта пара, за которой ты бессовестно подслушивал, прожила прекрасную жизнь. Может, они изначально созданы друг для друга. Может, они – исключение из правил. А ты искусственно пытаешься пристегнуть себя к чужому счастью, – несмотря на кипучую злость Карабаса, медленно продолжила я. – И потом, по-моему, ты плохо знаешь женщин. Ну скажи мне честно, на кой ты сдался сорокалетней, пускай даже напрочь одинокой женщине?

Одним глотком выпив воду, предназначенную для меня, Карабас чуть не отгрыз край стакана. Его глаза метали такие молнии, что впору было обзавестись громоотводом.

– А я твоего мнения не спрашивал! – в запале проорал он. – Ты на себя посмотри. Сокровище выискалось. Привыкла за Игорешиной спиной отсиживаться, а сама-то что из себя представляешь? Тебе и через двадцать лет не светит стать такой, как она.

– Не ори! Ты тоже мечтаешь, чтоб твоя жена могла укрыться за тобой, как за каменной стеной! – растерялась я от такого напора.

– Черт. Черт, черт, черт. Яблоня от яблока… Ты совсем не похожа на свою мать…

Сообразив, что ляпнул лишнее, Карабас потупился. Спрятал глаза под растрепанной челкой. Не зная, как исправить ситуацию, он плюхнул мне на лоб плохо отжатое полотенце. Которое, по идее, должно было принести легкую прохладу моим вскипевшим мозгам. Но вместо этого обдало мне все лицо тепловатой водичкой. Шустро потекшей на подушку.

– Вот зараза! – пришлось вскочить, чтоб не оказаться утопленной.

Отжав полотенце в ближайший цветочный горшок, я подошла к понурому Карабасу, ссутулившемуся на стуле. Притихший, он был мне более понятен, чем пять минут назад. Большой несчастный ребенок. Которого никто в целом мире не понимает. Правда, ребенок весьма мускулистый, нахальный и скрытный. Но раз несчастный, то я легонько потрепала его по плечу, призывая к примирению.

– Ты уже в кого-то успел влюбиться?

Челка кивнула.

– Она об этом знает?

Челка отрицательно помотала справа налево.

– Борись. Сделай ее счастливой. И плевать, сколько ей лет.

Он приподнял голову и посмотрел на меня странным, недоуменным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. А потом боднул лбом мне в живот. За что я немедленно угостила его мокрым полотенцем. В разгар веселья пришел Игорь. И кто его станет винить – ни разу не поверил в мое плохое самочувствие.

Глава 30

Ритка сумела ошарашить всех своих друзей и знакомых. Да так, что все просто обалдели. Слово не совсем подходящее, но как тут еще сказать, когда такие, как она, ни с того ни с сего становятся лесби? Правда, не исключаю, что сюрпризом Ритино перевоплощение стало только для меня. Ведь мы не так часто общались. Можно сказать, изредка. От случая к случаю. И почти всегда при этом присутствовали посторонние. Так что ее наклонности, о которых я не имела никакого знания, могли и не проявляться. Ведь я на все сто была убеждена, что она находится в поиске мужа.

По моему мнению, все неприватизированные девушки находятся в активном поиске добровольца. Готового не только окольцевать, но и предложить надежное укрытие от житейских проблем. Лучше – если и финансовых. У Ритки финансовые неурядицы решены. Значит, ей требовался друг, любовник, производитель, а если повезет, то и единомышленник, способный покруче раскрутить ее бизнес.

Вот объясните мне, чего ей еще было надо? Красивая, образованная, шквал поклонников, правда, в личной жизни полный караул. Но с такими проблемами сталкивается сегодня добрая половина приличных девушек. Они мощной волной заполонили производственные ниши, ранее оккупированные мужиками. Чтоб потом напрасно пытаться убедить этих самых мужиков в своей трогательной беззащитности. Мстительные мужики, естественно, верить им не торопятся и продолжают жениться на потенциально примерных домохозяйках. Командный голос хорош в армии, а не в уютной спальне.

Вместо крутого самца в спальне Риты обосновалась довольно молодая девица. Почти ребенок, если судить по внешним признакам. Остроносая, с писклявым детским голоском, она была милой до приторности. Этакий ненароком выпавший из родительского гнезда птенчик. Которого просто необходимо холить и лелеять.

Птенчик жеманился при виде Риткиных знакомых, неважно, какого пола они были. Она вполне естественно рассиживала на диване, скрестив голые ноги по-турецки, скромно потупив глазки и щебеча нежно и томно о себе самой. Она всегда говорила только о себе. Где была, с кем общалась, что у нее в данный момент побаливает, какую юбочку она приглядела в магазине. Все мировые проблемы крутились исключительно вокруг ее особы.

Когда мое лицо стало для нее узнаваемым, а главное – она твердо усвоила мою некомпетентность в запутанной бурной жизни городских лесбиянок, то стала чуть более откровенной. Я узнала, что лесби бывают очень даже разные. Существуют какие-то опасные «буч». Их можно повстречать на концертах «Сургановой и оркестра» и «Ночных Снайперов». Как-то так. После посещения одного из подобных выступлений я уверилась, что это сущая правда. Игоря затоптали, меня отнесло в дальний угол. Из которого я затравленно рассматривала горящие глаза и взметенные руки. Неужели все это сплошь лесбиянки? Я раньше обожала «Снайперов», а теперь была вынуждена обожать их исключительно дома. Игорь по понятным причинам на концерты ходить не пожелал.

Супругу Риты звали Люсей, но она упорно отзывалась на Кэт, а Ритка звала ее попросту – Котенок. Что меня лично несказанно раздражало. Особенно когда таким прозвищем ее стали обзывать все. Даже Игорь, настороженно любующийся на неимоверно влюбленных девочек. Даже занятые Карабасы поначалу слишком часто мельтешили в амурном гнездышке, бросая жадные взоры на сладкую парочку.

Воодушевленная Рита сновала по квартире, сияя глазами, покачивая бедрами и постоянно намазывая пересохший рот гигиенической помадой. Обновление было налицо и на лице. Новая прическа золотистого оттенка сотворила чудо. Рита теперь казалась примерной романтичной барышней. Не лишенной некоторой доли стервозности. Видимо, ей теперь есть что беречь и она постоянно опасается потерять новоприобретенное розоватое счастье.

Теперь я на нее почти не в обиде за попытку совращения Игоря. Так, самую малость. Если раньше руки сжимались в порыве придушить мнимую соперницу, то теперь приходилось их прятать от плотоядных Риткиных взглядов. А взгляды были еще те. Она машинально фокусировала внимание на всех женских руках, попадавших в поле ее зрения. Просто патология какая-то.

Если быть откровенной – не сразу, но она стала сильно раздражаться при моем появлении у себя дома. Словно я коварно пытаюсь выцарапать крошку от ее счастья. Почти ревновала. Но потом привыкла к мысли о моем нежелании разделить с ней восторги обоюдного женского супружества. Особенно после сообщения о моей скорой свадьбе. Я решила не посвящать взбаламученную влюбленную в подробности помолвки. Тем более что дата свадьбы вилами по воде писана.

В жизни ничего не бывает просто так. Вот и из охмурения Игоря со стороны Риты я сумела сделать выводы. Честно признаюсь – на него тогда я злилась больше. Но ведь, как ни крути, он действительно не понимал, что его постепенно приручают. Для последующего заманивания в постель.

Теперь приходится постоянно отслеживать всех его знакомых теток. Которым кажется, что меня вместе с моими чувствами можно легко пододвинуть в сторону. Теоретически охотницы за моим мужчиной должны были испариться после предложения руки и сердца, ан нет. Только и слышишь: «Ах, у меня такие проблемы – срочно приезжай!» И ведь едет. Даже набойку на сапоге сами пришпандорить не могут. Я тоже не могу. Однако если мне ее приклеивает Игорь, я считаю это нормальным. Это мой Игорь и мой сапог, так какого черта! А мои едкие комментарии им в расчет не берутся. Он убежден, что женщинам надо помогать. Особенно если они настойчиво об этом просят. Что делать – ума не приложу… Впрочем, хоть насчет Риты теперь можно не беспокоиться.

Чмок-чмок – будь счастлива, Рита.

Я тебя не боюсь.

Глава 31

«Возвращение» из Праги прошло без эксцессов со стороны мамы. Ни тебе провокационных вопросов, ни разоблачений. Один прямой вопрос – и я бы раскололась. Все бы выложила ей начистоту. Тряслась от страха перед разоблачением, но адреналин пропал зазря. Мама даже не поинтересовалась впечатлениями от красот старинного города.

– Иди ешь. Все стынет. – На этом общение было исчерпано.

Только я вонзила зубы в сочную свиную котлетку, дверь хлопнула. Мама ушла, котлета осталась. И я ее прилежно уничтожила, подумывая о второй порции. И о том, что маме во мне важен желудок. Который тепло поприветствовал очередной сжеванный кусочек, ничуть не беспокоясь о морально-этических проблемах.

Насытившись с перебором, я вспомнила о звонке Игоря и помчалась отвозить Ритке толстый журнал, который ей якобы до зарезу нужен. Скорее всего, это Игорю до зарезу нужен повод лишний раз увидеть лесбийскую идиллию. Теперь он заедет за мной и поразглядывает первую в нашей среде однополую семью.

Чертовщина какая-то! Сплошной нездоровый интересе мужиков к женской однополой любви. Лесбияны проклятые. Вьются кругами вокруг Риткиного обиталища, изобретая неумные поводы просочиться внутрь. Чтоб потом вволю посудачить об увиденном.

– Офигеваю. Я просто не понимаю, как это – быть лесбиянкой! – Мне правда непонятно.

– Нормальное дело. Сейчас их стало много. У них теперь не только семьи. Для них даже Олимпиаду организовали, – наверное, это шутка.

Или их Олимпиада – вовсе не то, что я подумала.

– Правда. В 2010 году будет. Вроде как в Кельне. Летом.

Не шутит. Где-то вычитал. Или Ритка сказала.

– Реально? Для лесбиянок?

– Тьфу на тебя. Для геев.

До меня начинает доходить смысл сказанного.

– Не веришь? – Игорь ищет в Интернете нужную тему. – Вот. Сама посмотри.

Признаюсь, я ожидала увидеть «грязные» фотки. Но информация оказалась, как в газете. Кто, где и когда. Раз в четыре года. Более тысячи семисот спортсменов из тридцати стран мира. Круто! Может, и наши будут.

– А по телику транслировать собираются? Я бы посмотрела.

– Не знаю, но вряд ли. Впрочем, полазай в Инете. Может, что на эту тему найдешь.

Нашла. Ошалеть можно. Видео-ролик про Олимпиаду в Сиднее. Две трети времени мужские пиписки. Прикрытые плавками. И немного про сам Сидней. Ни одной лесбиянки! Зато сплошные мальчики на пляже. Красивые. И довольные жизнью. Вместо соревнований – секунду бассейна показали. Непонятненько.

Вечером Игорь с нарочито небрежным видом поставил фильм конкретного содержания. Мне не понравилось. Что за радость наблюдать за бабскими ласками? Не цепляет. Фантазию не будит и на определенные рефлексы не наводит. По моему мнению, такие фильмы снимают мужики для мужиков. Кому, кроме них, интересно разглядывать голых теток. Но физиологию Игоря мое мнение нисколько не охладило. Ну и пусть. Главное, чтоб войны не было.

Мама теперь до обидного мало обращает на меня внимания. Практически не скрывая своих отлучек. Я предоставлена сама себе и Игорю. Его это несказанно радует. Моя праздность называется – «поиск работы». Приличия соблюдены. Можно целыми днями заниматься чем хочется. А занимаюсь я исключительно выявлением причины маминого приподнятого настроения и явной моложавости. Словно у нее вторая юность началась. Глаза яркие, с поволокой, словно она беспрестанно думает о чем-то приятном. Или о «ком-то». И этот кто-то не является моим отцом. Про отца, то бишь своего законного супруга, она вспоминает неохотно, с почти нескрываемым раздражением. Каждый раз, когда я завожу о нем разговор, она вздрагивает и морщится. У меня один раз в жизни было такое выражение. Когда я чистила зубы, а потом выплюнула пену в ванну, и услышала противный звук от выпавшей пломбы.

Оказывается, у меня есть совесть. Которая вдруг намекнула проведать деда Нила. Захватив непременный кулек с конфетами, я стесняясь заглянула в приоткрытую дверь. Оседлав сундук, дед раздражал воздух пиликаньем на скрипке. Извлеченные звуки напоминали о чем угодно, включая самоубийство Гитлера, но на музыку похожи не были.

– Что на вас нашло?

– Еврейский вопрос. – В ответе не было ничего намекающего на суть проблемы.

Дед Нил скорбно отложил пыточный инструмент и рассказал мне кошмарную историю из своего детства. Оказывается, он все-таки учился в школе, но больше семи классов не осилил.

– Я тогда в Питере жил. Меня даже в блокаду эвакуировали. Потом как-нибудь расскажу. Страшные были времена. Тебе не понять. Война только закончилась. Голод. Жуть. У половины класса обуви не было. Считай, почти весь год босыми ходили. У меня первые свои штаны лет в семнадцать появились. А так все перешитое донашивал.

– Зато, наверное, все дружные были, – понадеялась я.

– Как же! Дрались между собой. Школа на школу. Улица на улицу. Район на район. Мы тогда отдельно от девочек учились, – прибавил он, таким замысловатым аргументом объясняя агрессию.

– Вы же вроде деревенский?

– Это я потом уехал.

– А при чем тут еврейский вопрос?

С первого по четвертый класс с отважной питерской шпаной мучился маленький еврейский мальчик. Дед отлично помнил все изощренные пытки, которыми потчевали одноклассники умненького, но хилого мальчика. Особенно меня поразил сложный высокоинтеллектуальный юмор написывания до краев еврейских валенок.

Дед Нил поглаживал дешевую треснутую скрипку и повторял:

– Хороший был пацан. Списывать всегда давал. Но на кулачках – никакого проку.

– Стыдно, – понимающе промолвила я.

– Стыдно, – признал Нил. – Вот бы встретить его да поговорить.

– Я могу в Интернете поискать, может, жив еще. Вы только имя его скажите.

– Да не помню я. Склероз проклятый. Врачи говорят, что к старости все больше из детства вспоминается. Все жду. Может, и выплывет имя, тогда сразу к тебе. Ты уж постарайся, не подведи.

– А подруги ваши куда подевались? – с некоторым испугом спросила я, опасаясь кладбищенского ответа.

– На променаде. Я им теперь прогулки ежедневные прописал. Ладно. Иди. Я дальше вспоминать стану.

Провожаемая визгом смычка, я осторожно прикрыла дверь, чтоб не спугнуть самую чистую скорбь. Глупее которой нет ничего, но и правильнее тоже.

К дому брел утомленный пучок старух, цепляющихся друг за друга для равновесия. Та, что посредине, шла буквой «г», опираясь на палку. Ее незавидный крен спасал остальных. Позволяя в особо критические моменты делать вид, что помогают. Старуха злобно ворчала, отбирая необходимую опору. Мое громкое «Здрасьте» встрепенуло усталые ряды.

Старухи почуяли близость отдыха и прибавили ходу. Оставив согбенную товарку в арьергарде. На подходах к квартире Нила у них открылось второе дыхание. Они недружно исполнили: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в наших пропеллерах дышит спокойствие наших границ».

Отстающая поозиралась по сторонам. Громко стуча палкой, юркнула в парадную и удрала в собственную квартиру. Наверное, переодеться.

Теперь и у меня появилась привычка стоять у окна. Особенно когда мне непонятно, как жить. Стою и бессмысленно таращусь вдаль. Сама за собой я этого не замечала. Игорь подсказал. Глупая привычка, но безобидная. Просто если я заметила себя у окна с пустыми глазами, то пиши пропало – что-то разладилось.

События смешивались в запутанный клубок, не давая мне никакой возможности определиться, что на данном этапе важнее. Разоблачить маму, понять, почему мой Игорь таскается к Ритке, почему Карабас увиливает от обещанной помощи или почему я с такой регулярностью думаю про Коловорота. Этот гадкий диктатор принялся вползать в мои мысли чаще, чем хотелось. Чтоб избавиться от наваждения, я решила попробовать спровоцировать Коловорота. Не велели лезть в мамины дела? Фиг вам. Теперь я буду светиться где только возможно. Чтоб подстегнуть Коловорота к активным действиям. С такими так только и можно. Как взбесится, непременно разговорится. Тогда только подставляй уши.

Глава 32

Никому ничего не сказав, доехала до маминого дома. Засекла авто Карабаса. Который, по идее, должен сидеть в засаде.

Сегодня пасмурно. Небо подернуто дымкой. Температура градусов пятнадцать. Значит, солнечный удар мне не грозит. Хорошо, что на дверях соседнего дома пока нет ни кодового замка, ни замка на чердак. Его Карабас свинтил. Пробралась по откидной железной лестнице к чердачному люку. Блин, раньше мне помогали залезть. Руку подавали и в попу подталкивали. Еле забралась. На чердаке темно и страшно. Кажется – из каждого угла злодеи подглядывают.

На крыше меня ждал первый сюрприз – Карабаса там не было. Расположившись для длительного ожидания, я от скуки начала обмусоливать поведение Игоря. Сопоставляя нюансы интонаций, выражение лица и вскользь брошенные фразы. Все ясно – он мнит себя виноватым в Риткином перевоплощении. Ну точно! Навоображал себе. Типа она была так в него влюблена, что после отказа во взаимности впала в тоскливый штопор и только с помощью Котенка вернулась к жизни. Ну и самомнение у моего любимого!

Нацедив в пластмассовую чашку еще одну порцию кофе, я отпила глоток и осторожно заглянула вниз. Опаньки! Карабас собственной персоной. Несется на всех парусах. Руки заняты букетом цветов и двумя пакетами. Испугавшись не на шутку, я отпрянула. Ничего себе коленкор. Если он сейчас припрется ко мне с цветами, то я абсолютно не знаю, что делать. Блин. Неужели он все это время был тайно в меня влюблен?

На всякий случай приняв расслабленно-соблазнительную позу, я настороженно ловила каждый звук, ожидая топота по крыше. Больше всего меня смущало неумение жестко отказывать влюбленным кавалерам. Опыта недоставало. Обычно я что-то мямлила про «мы останемся друзьями», но тут нужна была иная стратегия. Холодность и непреклонность плюс твердое «нет». Да, пожалуй, именно так. А еще лучше – изобразить легкое недоумение, смешанное с искренним сочувствием. Немного пошевелив лицом, я решила, что нашла самую выразительную маску, и застыла.

Следующий глоток кофе оказался отвратительно холодным. Невозможный сладко-кислый вкус исказил мое продуманное лицо, на которое некому смотреть. Карабас так и не появился. Он только что мелькнул в мамином окне, задергивая штору. Насколько возможно разглядеть – рожа у него сияющая. В отличие от моей.

Пораскинув остатками встревоженных мозгов, я начала пятиться к трубе. Судорожно прижимая термос к груди. По пути ободрав коленку.

Карабас знает про возможность слежки. Значит, ему ничего не стоит посмотреть, а нет ли на крыше маленькой глупой дурочки. Труба была надежная, кирпичная. Я закрутила крышку термоса и выкинула полупустую чашку.

Хорошо сижу, далеко гляжу. Правда, не в ту сторону. Я вообще высоты боюсь, если кто не знает. Выругалась напоследок и опрометью рванула вон с крыши. Чуть с лестницы не свалилась.

Какая разница, откуда вести наблюдение? Остановилась на первом этаже. Из парадной двери давно повыбивали стекла, из экономии заколотив проемы фанерой. Запихав термос в рюкзачок, я заметалась в темноте тамбура в поисках окна в мир. Подглядывать получалось только в дырку от гвоздя. Дырка была маленькая и широкого обзора не давала. Приблизив глаз так, что нос нащупал опасные занозины на не ошкуренной фанере, я превратилась в статую ожидания. По идее, Карабас никак не может долго оставаться в гостях. Почему? Да потому! Нечего ему там сиять своими русалочьими глазами. Значит, вот как только он выйдет, я рвану за ним и прибью заразу.

Потом у меня затекла шея. Размялась немного. Головой туда-сюда помотала, восстанавливая кровообращение. Вроде помогло. Снова прильнула к дырке в фанере. Откуда на меня смотрел чей-то немигающий глаз.

Коловорот настиг меня почти у чердака. Отчаяние придало сил, и я со всего маху огрела преследователя рюкзаком. Но схваченное за лодыжку тело последовало законам инерции и грохнулось.

– Помогите. – Шепот не нарушил тишины подъезда.

– Чтоб тебя. Дура психованная. – Его шепот был не громче моего.

– Ногу отпусти!

– Размечталась. Я отпущу, а ты на крышу – шасть и башкой об асфальт. А там как раз маманя твоя под ручку с кавалером. Вот они обрадуются!

Кряхтя, Коловорот уселся на ступени, впрочем, не ослабляя хватки. Пришлось прикинуться шлангом и валяться кверху попой как ни в чем не бывало.

– Ты чего понеслась? – Коловорот одной рукой вышуршивал из пачки сигарету.

– Несутся куры, а я побежала.

– Ну, пошути еще… – Зажигалка серебряно звякнула крышкой, спертый воздух наполнился сочным запахом вишни.

Я поерзала, устраиваясь на цементном полу как можно удобнее. Снизу послышалось хлопанье дверей и чьи-то недовольные голоса. Пробуждающие всплески эха по колодцу парадной.

– К нам гости, – сообщил невозмутимо Коловорот и на секунду отпустил мою ногу.

В три прытких скачка я очутилась площадкой ниже. У окна меня схватили, облапили и начали настойчиво целовать. Поцелуй, отнявший дыхание, обильно пах вишней. Против моей воли глаза закрывались, мешая видеть проходящих мимо жильцов. Недовольно ворчащих про наглую озабоченную молодежь. Которой даже днем хочется, да негде. Хлопнула дверь квартиры. Спертый воздух моментально пропитался тяжелым ароматом жареной рыбы. Думается, камбалы.

– А чердак я запру. А то шастают тут всякие, – громко заорал дядька и действительно полез вешать новый замок.

– Ведро потом вынеси, – крикнула ему тетка.

Коловорот бдительно заглянул мне в глаза. Увидел в них бездну панического ужаса и решительно полез рукой под майку, словно пытаясь убедиться в отсутствии лифчика. Которым я в летний период не пользуюсь. Ужас сменился другими, более пронзительными эмоциями. Дыхание рот в рот, отягощенное эротическим массажем, не позволило мне заорать в голос.

Вниз спускался дядька с помойным ведром, без всякого энтузиазма поругивая не только нас, но и правительство. Пока Коловорот упражнялся в поисках жировых отложений на моей талии, ворчание стихло.

– Теперь можешь ругаться сколько влезет.

– Да пошел ты!

– Вместе пойдем. Сейчас тихо спустимся к моей машине. Ты отряхнешь мусор с одежды, а потом поговорим как цивилизованные люди.

– Кто люди, а кто и нелюди, – решительно парировала я, садясь в машину.

Мстительно отряхнув прах подъезда прямо в салоне, я вызывающе задрала нос. Пусть видит, с кем имеет дело.

– Засранка. Теперь салон пылесосить.

В пылу борьбы я напрочь запамятовала, что не далее как сегодня утром решила выискать Коловорота для серьезного разговора. Но теперь мои намерения не играли никакой роли. Поскольку инициатива ускользнула из рук. Позволяя Коловороту вытворять черт знает что.

– Маме пожалуюсь.

– Да ну? Давай, расскажи ей, как ты гарцуешь по крышам. Расскажи, как липнешь к взрослым мужикам. Кстати, а ты с ней по-человечески говорить не пробовала? Ну, как дети с родителями говорят.

– Пробовала, – буркнула я, рассматривая пролетающий мимо городской пейзаж. – Бесполезное занятие.

– Умница. Это не к тебе относится. У тебя, детка, мания величия. Тебе просто-напросто заняться нечем.

– А при чем здесь мания?

– При том. Кто тебе разрешил совать свое жало в чужие дела? Уж не я – точно. И не мама.

– Ага. Все брошу и разрешения у вас спрашивать начну, – обиделась я.

– Сейчас приедем в одно спокойное место, и ты мне популярно объяснишь, какие яйца ты там пыталась высидеть.

– Знаете, ничего я вам не скажу. Вы сами пообещали мне помочь, так что теперь не отвертитесь! Расскажите про ее дела, а я сама решу, как дальше себя вести.

Закуривая сигарету с пронзительным запахом вишен, Коловорот презрительно кривил тонкие губы. Которые еще хранили частицу моего тепла. Черт! Как бы заставить себя не вспоминать про этот ворованный поцелуй на лестнице. Я же теперь чувствую себя настоящей изменщицей по отношению к Игорю.

– Хорошо. Раз обещал, расскажу. Не больше необходимого. Предвосхищая твое неуемное любопытство, заранее предупреждаю – все сказанное останется между нами, и я не намерен отвечать ни на один вопрос. Я говорю. Ты слушаешь. Молча. Только так.

Глава 33

Мы на предельной скорости вылетели из города. Нашпигованное машинами шоссе. Вдоль которого на одинаковом расстоянии друг от друга шеренгой торчали одинаковые деревянные дома. Да, придорожный пригород не обязан восхищать туристов. Он утилитарен и неказист. Жить можно – и слава Богу. Некоторые из строений воинственно отличались цветом или цветником. Что только подчеркивало убожество деревенской идиллии.

Местами то справа, то слева в монотонные очертания одноэтажных избушек нахально врывались островки полудворцовых новостроек. В которых обитали люди иного сорта. Склонные к кучкованию из опасения оказаться в окружении нереспектабельной вороватой нищеты. Еще на шоссе оказалось удивительное количество заправочных станций. Зазывающих автолюбителей разными ценами на бензин. Забыв про злость на Коловорота, я поинтересовалась, почему такой разброс в ценах? Если вон на той заправке так дешево, то почему нет длинной очереди из желающих затариться под завязку?

– Вот купишь свою машину – попробуй. Если двигатель не жалко.

– Чего ему будет? Неужели он постыдится работать на дешевом бензине?

– Карбюратор засрется, – коротко рявкнул Коловорот, сворачивая с трассы.

Небольшой загородный дом напоминал простенькую крепость с бойницами. Никаких архитектурных излишеств, башенок, устремленных ввысь остроконечных крыш. Простая кубическая крепость с квадратными зубами поверху. Из украшений – прямоугольные окна без занавесок. Вокруг этого памятника минимализму расстилался ровный газон, подстриженный так же коротко, как и его владелец. На газоне в изобилии присутствовали неаппетитные кучки, доказывая, что где-то поблизости затаились четвероногие охранники. Выйдя из машины, я стала оглядываться по сторонам, пытаясь угадать, какую именно породу собак предпочитает Коловорот.

В прохладной тени дома на куче песка разлеглись четыре волка. Во всяком случае они так выглядели. Один, покрупнее, был практически белый. Тот, что помельче, – черный. Двое других производили впечатление обычных волков. Только поплотнее и попушистее. Волки оставались неподвижными не больше минуты. Потом без всякого предупреждения с азартом футболистов набросились на меня. Сбили с ног и стали катать по земле. Словно я была мячом, который необходимо загнать в ворота.

Бесцеремонными пинками отогнав собак на безопасное расстояние, Коловорот вытащил меня за ногу из-под машины и придирчиво осмотрел со всех сторон. Обслюнявленная одежда взывала о порошке и стиральной машине.

– Придется переодеться. В таком виде я в дом тебя не пущу. Карлос, сидеть. Свои!

Блондинистый Карлос неохотно подчинился властному голосу. Однако чтоб запал не пропал впустую, рыча завалил меньшего собрата. Остальные смотрели, а когда побежденный кинулся наутек, настигли его и учинили настоящую грызню.

Несмотря на шум, никто не пострадал. Потом они попили воды из оцинкованных ведер. Четыре ведра. По одному для каждой зверюги. И преспокойно заняли прежнюю позицию на куче, чутко поводя стоячими ушами.

– Неужели и вправду волки? Их же не приручают?

С тайной гордостью Коловорот подозвал Карлоса и потрепал его по мощной холке.

– Красавец, правда? Они не волки. Это помесь волка и ездовой суки. В смысле – суки ездовой лайки. То есть мама – сука, а папа… – Коловорот окончательно запутался в родословной своих драгоценных питомцев.

– А папа – кобель, – закончила я.

Карлос натопырил уши, показал мне зубы, но кусаться не стал, слегка опасаясь мести хозяина.

– Волк у него папа, хотя и кобель тоже. Псы от такого скрещивания получаются удивительные. Характер препоганый, но все зависит от хозяина. Я их неплохо выдрессировал. Но между собой у них постоянная конфронтация.

Улучив момент, Карлос с независимым видом отступил на шаг, развернулся. Вызывающе задрал заднюю ногу и расписался на колесе машины.

– Фу! – Окрик возымел свое действие, но на настроение Карлоса ругань решающего воздействия не оказала.

Белый волк выглянул из-за машины. Исподлобья уставился на Коловорота.

– Гад ты этакий. Сколько раз повторять – не ссы на колеса!

Карлос смущенно отвернулся и потрусил обратно к своим. Где оторвался, сбросив с верхушки кучи младшего по званию. Видимо, в этом сообществе иерархическая лестница нуждалась в постоянной корректировке.

– Тут такая тема. Этих собак надо воспитывать в мелком возрасте. Пока они щенки. Месяцев до трех. Запоминают все сразу и навсегда. – Похоже, звери Коловороту нравились, и он ими почти гордился.

– А я слышала, что какие-то вольфхунды ребенка насмерть загрызли, – вспомнила я про телепередачу. – С виду очень на этих похожи.

– Знаю. Мутная история. Вот мои за забор ни шагу. Им и тут места хватает. К тому же я без поводка никогда их не выводил. Никакую собаку без поводка выгуливать нельзя. Кто знает, что у них на уме. Про людей-то не поймешь, у кого что в голове, а тут почти волки.

Это он правильно заметил. Собаки никогда не виноваты. Только хозяева.

– Ну и пугало. – Надеюсь, оскорбление касалось не меня, а только одежды.

Мне самой до чесотки не терпелось привести себя в порядок. Однако стоило проявить характер и выпендриться.

– Ничего. Тут поговорим. Тем более что моя участь – только слушать.

– Отлично, но придется немного погодить. Я, видишь ли, в туалет хочу. Подождешь?

– Ни за что! Раз приспичило – удобряйте газон, ему не привыкать.

Меня снова волокли. В темноте громадного помещения я немного растерялась от непривычного ощущения. Казалось, я действительно попала в старинную крепость. Причем в роли пленницы.

Рыцарей поблизости не наблюдалось. Ни живых, ни железных. Зато стены изобиловали смесью гладких обкатанных камней, на которых скромно красовались всяческие образцы оружия и картины, развешанные как попало. Высокий потолок выпирал темными массивными балками. Кое-где торчали кованные крюки. На которых болтались явно старинные фонари. Разного фасона.

– Флотские. С кораблей, – пояснил Коловорот, наблюдая за моей задранной головой.

– Погадил?

– Ага. Вот. Переоденься. Вполне покатит.

Откуда у одинокого мужчины завалялось женское вечернее платье? Да еще и моего размера?

– Вы несколько поправились и подросли, – скромно заметила я, прикладывая платье к себе.

– Не пытайся язвить. Не твой стиль. А платье – твоей матери. Она как-то переодевалась у меня. После театра. Да, не корчи из себя удивленную – ей нравится ходить в театр.

Переоделась. Кроссовки в комплекте с декольте – самое то в данной ситуации. Теперь я полностью готова выслушать самые невероятные сказки. Провалившись в необъятное кресло, задрала ноги на подлокотник и принялась покачивать развязанными шнурками.

– Итак, что ты мне тогда наплела про свои гениальные догадки? Ага, вспомнил. Отвечаю. Твоя мать не проститутка, – сквозь зубы процедил Коловорот, усаживаясь на высокий стул топорной работы.

Не желая оказаться ниже оппонента, я вскочила, делая вид, что мне так удобней. И тут Коловорот меня несказанно удивил своей эрудицией. Он сумел задать такой вопрос, которого я не ожидала услышать никогда и уж во всяком случае не от него.

– Ну, что стоишь, как строфокамил? – вызывающий тон, заранее рассчитанный на некомпетентность собеседника.

Интересно, скольких людей «строфокамил» загонял в ступор? Сколько раз Коловорота спрашивали «а что это такое»?

Накося выкуси, не на ту напал!

– «Строус бескрылый, бегает как конь», – машинально парировала я, усаживаясь поодаль на такой же, как и у хозяина, стул.

Брови Коловорота стремительно изменили конфигурацию.

– Ухалпить тебя, что ли?

– Рискни здоровьем. Сам со своими псами меня сначала изчупахал, а теперь шкильки подгинаешь. Так что без шуклепа и не подкатывай.

– Ага, фордыбачиться вздумала.

– А ты не тухтырься.

Коловорот метнулся к книжным полкам. Выхватил старое издание толкового словаря Даля и, нервно листая страницы, нашел незнакомое слово.

– «Тухтыриться – дуться, гневаться… Тухтырь – угрюмый, всегда недовольный человек». Понятно. – Голос источал удовлетворение от проделанной работы. – А что такое «шуклеп»?

– Пряник такой большущий.

– Я так и подумал.

Теперь настала моя очередь уточнить непонятное слово. Которое я поняла исходя исключительно из недоброго выражения лица Коловорота.

– «Ухалпить» – да ничего особенного…

Я решительно отобрала книжку.

– Вот. Нашла. «Ухалпить, кого – меня, что ли? Ухалястать… убить». Ты что, всерьез решил меня того… ухалпить?

На Коловорота напал приступ благодушия. Ему, оказывается, тоже нравилось зубрить замысловатые перлы из словарного запаса предков. Довольно улыбаясь, словно я только что приятно сострила, он расслабился и позволил себе побыть гостеприимным хозяином.

– Пить будешь? Сок, минералка…

– Шушлепень! – пискнула я вдогонку, желая, чтобы последнее слово оставалось за мной.

– И вовсе я не лентяй. В последний раз предлагаю – пить будешь?

– Буду. Кофе. Без молока, – зачем-то уточнила я, решив окончательно угробить свое расшатанное кофеином здоровье.

Дуэль словами из Даля привела к удивительным метаморфозам. Кофе был сварен. Коловорот, виртуозно двигаясь, подкатил к моим ногам столик с дымящейся белоснежной чашкой. Мамино пронзительно-васильковое платье с вопиющим разрезом от бедра удивительно гармонировало с обстановкой. Мне на секунду почудилось, что вовсе не я, а она сейчас сидит перед старинным другом и ведет с ним миролюбивую беседу.

– Сигарету? В обморок не грохнешься?

О как. Я следила за мамой. Он следил за мной. Мне по барабасу. Главное, сейчас я узнаю обещанный минимум из маминой биографии. Который позволит мне успокоить свою совесть.

– Итак. Слушай внимательно. Второй раз повторять не буду.

Машинально перелистывая страницы увесистого словаря, Коловорот начал рассказ. Терпеливым голосом. Словно общался со слабоумным пациентом.

Суммирую сказанное. У моей мамы есть работа. Очень странная. Про которую мне знать не положено. Наилучший для меня вариант – поскорее выйти замуж и отвалить куда подальше. И главное – мама всю жизнь потратила на решение чужих проблем, стараясь оградить семью от возможных осложнений.

– Ну, хоть какую-то подробность! – буквально взмолилась я.

– Представь, есть два человека. Оба в одинаковом бизнесе, – осторожно подбирая слова, вещал Коловорот. – Их интересы неизбежно время от времени пересекаются. Может, одному показалось, что второй влез на чужую территорию. Или оба откусили не свой кусок. Замороки разные имеют место быть. Итак, налицо имеем конфликт. Уже давно всем ясно – прежние методы разруливания не катят. Надо жить по понятиям, даже если ты считаешь, что тебя кинули. Попасть на бабки не страшно, страшно потерять все. Сечешь?

Со стороны могло показаться, что Коловорот полностью углубился в чтение книги. Но это только на первый взгляд. На второй становилось заметно – он действительно ее читает. Продолжая при этом непринужденно разговаривать. Наполеон, блин горелый.

Сжав челюсти, я сумела не произнести ни звука, что было высоко оценено Коловоротом. Который прекрасно понимал невразумительность собственных разглагольствований. Тогда он подошел к лекции с другого бока.

– Попробую на примерах. Существуют некие организации, информация о которых не просачивается в массы.

– ФСБ?

– Не лучший пример, но сойдет. Так вот, низшие чины крохоборят факты, а кто-то их суммирует и делает выводы…

Практически не понимая, куда заведет Коловорота такое мутное начало, я медленно подошла к окошку. Надеясь, что вид на газон поможет мне лучше усваивать информацию. На сочно-зеленой плоскости резвились придурковатые волки, пытаясь отчекрыжить друг другу уши. Волки скрылись из поля зрения. Я переключилась на стену, монументальную, надо сказать. Не меньше метра в толщину. Оконный проем выглядел в ней, как бойница. Из которой вполне возможно вести прицельный огонь по противнику. Если последнему удастся избежать встречи с волками.

– Итак, – уже изрядно осатанев от умственных усилий, толковал Коловорот. – Твоя мама…

– Работает в ФСБ большим генералом! – перебила я.

Оторвавшись от свидания с Далем, Коловорот расстроенно уставился на мою голову.

– А еще она в нее ест… – сочувственно пробормотал он.

Сообразив, что сморозила глупость, я сделала хитрые глаза, которые должны были означать, что я только что пошутила.

– Да, действительно, как она может работать? Она же дома полжизни проторчала…

– Диву даюсь я на некоторых… умных девушек. Ведь не дура. Но какая дура. Так. Я про ФСБ для примера говорил. А про твою маму можно сказать только то, что ее деятельность не должна обсуждаться.

– Ладно. Если я правильно поняла, то ей доверяют какие-то тайные дела. А она их разруливает. Типа шефа тайной полиции. Но если так, что же вы ее не охраняете? Раз я смогла за ней проследить, значит, могут и всякие преступные элементы. – Гордость моя не знала границ.

– Ее выгодно беречь. Всем без исключения. Ведь ты не станешь убивать своего лечащего врача?

– Еще как стану! – Мне вспомнился рассказ Карабаса о нынешнем положении в медицине.

Удивленный моей горячностью Коловорот вернулся к действительности, поняв, что ляпнул что-то не то. Скорее всего, он, как, впрочем, и я, пока вплотную не сталкивался с медицинскими учреждениями.

– Твоя мама на данном этапе выгодна всем без исключения. У нее кроме аналитического ума имеется уникальный дар правильно решать сложные проблемы. Ты в детстве в песочнице никогда не орала: «Это моя лопатка!»? Так вот, представь песочницу для взрослых дяденек и воспитательницу детского сада, которая мудро решает, кому и с чем играть.

Теперь все стало на свои места. Но запуталось еще больше.

– А почему…

– По кочану. Я предупредил – вопросов не задавать. Я и так слишком разговорился. Трахаться будем здесь или в спальне?

Чуть не выпрыгнув из платья, я опрометью сиганула к двери. А потом услышала довольный смех подлого Коловорота.

– Угомонись. Я тебя чуть позже… до дома довезу. Не шлепать же тебе в декольте с рюкзаком.

– Ты знаешь, у тебя офигенный дом. Но у него имеется один недостаток. У него нет шарма былого величия.

Просветлевшее поначалу лицо Коловорота приобрело признаки окаменелости.

– Красиво обидела. Да, я прекрасно понимаю, что породистых предков и глубоких исторических корней моя фамилия не имеет. Ну и что? Моя история начнется с меня. И мои потомки…

– У таких, как ты, потомков не бывает. Ты ничуть не лучше своих волков. Среди них тоже попадаются одиночки. Хотя у тебя вместо волков обычные полукровки, так что, может, я ошибаюсь.

– Породистая какая нашлась! Просто сплошной Версаль! Помесь совы и крысы.

– Я машину поймаю, – гаркнула я напоследок, хватаясь за пресловутый рюкзачок.

– На какие шиши? Не думаю, чтоб твой женишок баловал тебя карманными деньгами, – презрительно ответил Коловорот.

Выхватив кошелек, я торжествующе вытащила заветные пятьсот евро, заработанные на пару с жуликом. И помахала перед самым носом этого гада. Снисходительно ухмыльнувшись, Коловорот кивнул, отпуская меня на все четыре стороны. С гордо поднятой головой, словно только что одержала монументальную победу, я направилась к воротам. И была сметена восторженными волками. Им было по барабану, какое на мне платье. Раз команды «фу» не поступало, они завалили меня на газон и принялись счастливо играть с новой хозяйской игрушкой. Попутно кусая соперников за тонковатые ноги.

Платье пришлось выбросить и переодеться снова в нечистые, но собственные шмотки.

Домой меня привез Коловорот. Молча. Через час после атаки волчьего квартета. Ему было наплевать на мои вопли. Главное, что он успел поговорить по телефону. А только потом сел за руль. Я битый час ждала в его машине, боясь оставаться с ним наедине в доме.

Дома я немного поплакала. Потом поехала к Игорю. Не для того, чтобы поведать про баталии с Коловоротом. Просто мне жуть как захотелось поваляться с любимым человеком на диване. Ни о чем не думая. Ни о чем не беспокоясь. Положив голову на его плечо. Лежать и тупо смотреть телевизор.

Обдумывание новой информации я оставила на потом. Когда в мозгах будет больше ясности. Когда сердце перестанет колотиться. Если бы не откровенная взаимная неприязнь – я бы подумала, что наши отношения с Колей Воротовым, то бишь Коловоротом, мало отличаются от любви. Настолько бурную реакцию в крови они вызывают. Интересно, как он ведет себя с приятными для него девушками? Или такие мизантропы по мере гормональной надобности снимают на ночь проститутку? Используют ее по назначению, развалившись на кровати и наблюдая, как та прилежно отрабатывает гонорар. Трудная задача – играть африканскую страсть, если вид заказчика наводит на мысли о… Тут фантазия меня подвела, эпитеты подворачивались не настолько образные, чтоб отразить суть. На кого же он похож, когда валяется в постели с девушкой? На рептилию? Они вроде тоже холоднокровные. На мороженого сома? Нет, у него усов нет.

И тут я сообразила, что изощряюсь в придумывании заведомых гадостей. Значит, мне вовсе не безразлично, как ему там с какой-то проституткой.

Да плевать мне сто раз на этого подержанного негодяя! Будь он золотой и бриллиантовый. Будь он круче самого отъявленного Казановы. Даже если он останется последним мужиком на планете, я скорее пересплю с гамадрилом… Надо, кстати, слазить в Интернет и глянуть, как он выглядит.

Черт, а почему этот Коловорот все время лезет в мои мысли? Ясное дело – харизма у него, вот в чем соль, такой сексуальный магнетизм. И не нравится он мне вовсе. Ни разу.

Игорь про мои треволнения не догадывался. Он был полностью погружен во что угодно, только не в меня. Спорю, его снова задолбали на работе. Теперь лежание на плече не казалось тихой заманчивой пристанью. Пристань кишела непунктуальными поставщиками, проблемами с техосмотром, низкой прибавкой к зарплате и прочими будничными горестями. Под которые меня благополучно сморил сон.

Утром вспомнила про гамадрилов. Сунулась в Яндекс. Нашла кучу информации. Коловорот на них ни фига не похож. Они волосатые, зубы – во! Жопы красные. И орут как бешеные. От делать нечего посмотрела видео, прочитала пару статей. Оказывается, эти гамадрилы – стадные. И там есть такой крендель – вожак. Так вот, когда в стаде народ ссорится, он становится верховным судьей и одним суровым взглядом утихомиривает ссорящихся. Похоже на повадки Коловорота. Еще раз посмотрела на фото вожака. Когда он думает о чем-то важном. Ну чисто собака в парике. Представила Коловорота в таком парике и долго смеялась. Аж слезы потекли.

Глава 34

– Она меня совсем не любит, – тяжело вздохнув, пожаловалась мне Рита, пристально разглядывая черный лак на мизинце левой руки.

Складывалось впечатление, что в этом мизинце скрыта причина нелюбви. Покрутив в руке маникюрные ножницы, Рита пояснила:

– Я ведь не дура. Я все понимаю. Почти все. Я своими ушами слышала, как она заливает своей очередной подружке. Мол, это все несерьезно, не навсегда… Это про наши отношения. Представляешь, на днях она поставила условие, что будет раз в неделю ходить в кафе. Глазки строить. Ей, дурочке, хочется постоянно проверять свое обаяние на других девочках. Она неизлечимо больна желанием соблазнить, а потом бросить. А чтобы выкидывать из своей жизни надоедливых влюбленных девочек, она прикрывается мной. Как злой тюремщицей, которая сторожит каждый ее шаг.

Отхватив ножницами злополучный ноготок на мизинце, она с несчастным видом смотрит на мою реакцию. Удивительно слышать такое признание от уверенной в себе женщины.

– Недавно она еле отделалась от очередной поклонницы. Выпускницы школы. Досаждавшей ей своими ухаживаниями. Представляешь, там был настоящий роман, с письмами, бесчисленными звонками и многозначительными подарками. Девочка настаивала на полной взаимности. Ей так не хотелось расставаться с моим Котенком.

– И что было потом? – внесла я посильную лепту в монолог.

– Она ей наскучила. Ей всё быстро наскучивает. Понимаешь ли, ей нравится новизна… А потом она пригласила отвергнутую девочку в кафе и была вынуждена жестко поговорить с ней. Это я с ее слов повторяю. Теперь хвастает, что сумела привести девочку в чувство.

– Вполне благородный поступок.

– Ну да. Особенно если учитывать, что теперь начались реальные проблемы с родителями той девочки. Там такой папа… Связываться – себе дороже.

Изображая участие, я представляла всякие глупости. Например, что я почувствую, если Рита меня поцелует? У нее такие красивые нежные губы, ухоженная кожа, и пахнет она приятными духами. Интересно, а как показывают девушке, что она вызывает определенный интерес?

– И что ты намерена делать? – быстро спросила я.

– Да ничего. Бросать меня пока не собираются. В моей жизни всякое бывало. И хорошее – тоже. Просто я устала искать. Надо порадоваться, пока это возможно.

– А ее вылазки в кафе?

– Глаза можно на многое закрыть.

– Я бы так не смогла.

– Это я уже заметила, – криво усмехнулась Рита, видно, припомнив эпизод с Игорем.

На большом пальце у Риты недавно появилось новое колечко. Игорь по секрету сказал мне, что это кое-что означает в определенных кругах. Жаль – мне показалось жуть как стильно носить кольцо именно на большом пальце.

– Что-то Карабас совсем запропастился, – без лишнего любопытства интересуется Рита.

– Он тебе нужен?

– Да нет. Хотя скоро понадобится. Представляешь, слухи расползлись моментально. Теперь всем подавай дизайнера-лесбиянку. Как будто до этого я хуже справлялась с обязанностями.

– Рит, а ты того… это надолго у тебя? Или в рекламных целях? Может, ну ее, больно она капризная.

В глазах Риты возникает проблеск интереса.

– Ты на что намекаешь?

Я ни на что такое не намекаю. Рита это понимает. И ее интерес моментально сменяется хандрой. Похоже, однополая любовь испортила Рите характер. Я прекрасно помню, как она бодро переживала предыдущие расставания с редкими любовниками. Обзывала их по-всякому, не без того, но в депрессию не впадала. А тут – они еще вместе, а упадок сил налицо. Она даже краситься перестала.

– Ты такая бледная. Вылитая готесса. Не хочешь попробовать готично накраситься? Ну давай! Накрасим тебя, оденем шикарно – пофотографируем?

– Нет, мне в последнее время ничего не хочется.

Эти слова меня тронули. Мне захотелось немедленно расшевелить ее хоть немного.

– Давай я тебе что-нибудь полезное сделаю? Мне хочется что-нибудь этакое сделать, а то ты сама говорила – работы непочатый край.

Словно дряхлая старушка, волоча ноги с опущенными как плети руками, Рита проводила меня в кабинет. Там на полу лежала куча рамок. В которые надо было пристроить черно-белые фото для какой-то заказчицы. Я расположилась за громадным столом и начала по очереди вставлять картинки в рамки. Сначала мне показалось, что на фотоснимках совершенно разные голые тетки. Но потом выяснилось – позировала исключительно одна немолодая дама, не обладающая формами модели. Порой на ней красовался корсет, иногда пояс с чулками, чаще всего из одежды присутствовала только тонкая цепочка на ноге.

– И кому эта бабуля понадобилась? – не выдержала я.

– Себе самой, – неохотно ответила Рита. – У нее пунктик. Лицо молодое, а тело сморщилось. Представляешь, она считает себя очаровательной, а когда влюбляется, то смертельно боится, что в постели ее пошлют куда подальше. А так – все по-честному – товар лицом. В смысле на стене. И никаких разочарований. В одежде она выглядит лет на тридцать пять. Без нее – сама видишь.

– Она тоже из этих, ну, которые лесби? Ты только не обижайся!

– Да нет, с ориентацией там все в порядке…

– Вот видишь, сама сказала «в порядке». Оговорка по Фрейду! Значит, тебе совсем не нравится то, чем ты занимаешься.

И тут она начала орать. Она буквально набросилась на меня с криками про «не твое собачье дело». Она металась по кабинету до тех пор, пока не загнала меня в угол. В котором я спряталась. Прикрываясь видом на голую бабку. Отмахиваясь бабкиным отпечатком как щитом, я вдруг поняла – с депрессией у Риты проблем больше нет. И начала глупо веселиться. Глядя на меня, Рита тоже смягчилась.

– Тетку положь. Мы ее и так помяли. И действительно – а что это я? Ну этого спесивого Котенка… Лучше я себе найду крепкого спокойного мужичка. Лет этак пятидесяти. Который будет меня обожать, как королеву. А еще лучше, если он будет помогать мне в работе. И выслушивать мои бредни, когда на меня находит. И еще – он должен быть спокойный, но спортивного типа. Я давно мечтаю съездить в теплые края, поплавать под водой, на красоту всякую морскую посмотреть…

Что вы думаете? Выгнала. Котенок цеплялась за предметы мебели. Не желая смириться с потерей такого хорошего дома. Она шипела, но не плакала. Ритка была покрепче и попросту выпихнула вопящую любительницу построить глазки.

– Так будет с каждым… – Рита не договорила, победоносно захлопывая дверь.

– И что теперь? – чувствуя себя виноватой, спросила я.

– А вот что.

Набрав номер телефона, Рита поворковала с минуту и, не обращая на меня внимания, бросилась к шкафу. Из которого, словно перелетные птицы, вылетали разноцветные платья.

– Извини. У меня свидание. Я сто лет не была в опере.

Чмок. Чмок.

Пока, Ритуся.

Двигаясь к дому прогулочным шагом, я раздумывала о превратностях нелегкой девичьей судьбы. Оказывается, нас полезно иногда выводить из себя. Разъяренные, мы находим самые нелогичные решения проблем. Рита психанула и вспомнила, что ей нужно от мужчин. Раньше она зарилась на внешний блеск, приправленный достатком. А теперь решила идти в нелюбимую оперу ради встречи с ранее отвергнутым поклонником. Который много лет подряд помогает ей с работой. Судя по ее словам, дядька умный, седой, но не красавец. Зато его уважают все, кто сталкивался с ним по работе. И он всегда понимает Ритку с полуслова. Чего она, спрашивается, ждала столько лет? Какого ей принца надо было?

Потом я вспомнила снимки обнаженной бабки. Распереживалась от мысли, что не могу представить свое тело старым. Не могу представить, как Игорь станет ласково гладить мой провисший живот. Как придется отказаться от коротких юбок, чтоб не выставлять на всеобщее обозрение свои несчастные ноги, обвитые сизыми венами. А моя чудесная грудь? О, как я рыдала по моей упругой груди, по моей крепкой заднице. Как я рыдала!

– Девушка, что с вами? – Меня бесцеремонно трясли за плечи.

Негр инженерного обличья тревожно заглядывал в мое мокрое лицо. Вполне симпатичный негр, только очень претенциозно одетый. Даже в галстуке.

Я зарыдала еще пуще, когда поняла, что никогда в жизни не смогу оказаться в постели с таким экзотическим мужчиной. Уловив в моем взоре что-то до боли знакомое, чернокожий красавец сплюнул в сердцах и резко пошел прочь. Наверное, на него с таким вожделением смотрят пятьдесят процентов русских девушек. Фу, как стыдно.

Бегство доброго человека проветрило мои мысли. Словно просветление нашло. На кой фиг реветь по утраченной молодости, если она еще не прошла? Я так обрадовалась, что решила с утра пораньше купить новую тушь для ресниц.

Глава 35

Ничто так не настраивает на благодушный лад, как покупка приятной вещи на свободные деньги. Эта идея так запала мне в голову, что я мысленно проговорила ее вслух несколько раз. И затормозила, уткнувшись в спину высокой гламурной красотки. Из ее идеального ротика вырвалось презрительное: «Фффф!» В качестве оправдания я помахала перед ее носом свежеприобретенной тушью. Типа я тут не просто так толкаюсь, а по делу. Гламуристка сощурила глаз. Пристальный, как у змеи перед броском. Она вообще на змею похожа, только с сиськами. Я немедленно ретировалась. Подозревая, что такое неземное существо вполне способно на более агрессивные действия.

За углом должен был находиться просторный двор с толстым тополем и двумя скамейками. Мое любимое место. Место для души. Двор, окруженный стенами без окон. Если быть более точной, архитектор расщедрился на единственное окно на самой верхотуре. Но какие функции оно выполняло, оставалось загадкой. Так как наслаждаться светом сквозь него мог только ясновидящий. Потому как после очередного ремонта его заложили кирпичами и заштукатурили.

Двор был на месте. Дерево спилили. Вместо скамеек торчали остовы, на которые невозможно присесть. Положительный момент – стены покрылись плотным слоем граффити. Среди рисунков было потрясающее изображение потустороннего лица. Мне так ни в жисть не нарисовать. Просто и выразительно. Можно хоть час смотреть – не надоест. Лицо излучало благодушие. Я задумалась.

Пристроилась на пне от тополя. Смотрела на лицо и размышляла о слове «благодушный».

У меня было какое-то особое настроение. Позволяющее попрактиковаться во всестороннем разглядывании такого мистического объекта, как душа. Решила повторить все словосочетания, напрямую связанные с понятием души. Их много. Если души нет, то почему придумано столько фраз, в которых она встречается? Душевный человек, добрая душа, душа нараспашку, от всей души, душевный подъем, за душой ни гроша, плюнуть в душу, открыть душу, душа в пятки, широкая душа, простодушный… Последнее ассоциировалось с Игорем. Я развеселилась. Действительно, он умнейший человек, однако добродушный до простодушия. Ха. А Ритка, например, какая? Она «чужая душа – потемки» или «двоедушная»? Потемки мне показались более убедительными. А Коловорот? Черная у него душа, или он вовсе бездушный? А какая у меня? Заячья, скорее всего.

Закрыв глаза, я изо всех сил попыталась представить размеры своей души. Сначала сформировалась странная субстанция, вроде скафандра. Я обиделась. Потом почувствовала, как начало припекать макушку. Решив, что сижу на солнцепеке, я приоткрыла глаз, но тут же поняла, что нахожусь в тени. Макушку припекало что-то иное. Потом, крепко зажмурив глаза, снова попыталась сфокусироваться на нематериальной составляющей себя самой. Вполне реально – я есть не я, а шар размером с бегемота. Мне понравилось. Душа, упавшая в пятки, по моему мнению, должна была быть меньших габаритов. Сжимается она, что ли? И вот что удивительно: только подумала, как бегемот съежился до размеров яблока, базирующегося в районе грудной клетки.

Охваченная восторгом, я пискнула: «Воодушевленная душа поет, душа радуется», – и вдруг сквозь сомкнутые веки увидела яркий свет. Наполняющий меня при каждом вздохе. Это было так удивительно, что я подскочила с пня и принялась шастать туда-сюда, как заведенная. А потом, словно по наитию, взглянула на свою руку, светящуюся синеватым ореолом на фоне черной мусорной урны. Я шевелила пальцами, замечая, как свечение увеличивается в размерах, а на кончиках пальцев образуются длинные струи синеватого огня.

– Круто тебя вштырило! – проскрипел незнакомый голос над ухом.

Зеленая образина наркомана сочувственно кивнула, выражая полное понимание.

– У меня рука светится, – потухшим голосом возвестила я, отпрыгивая за скелет скамейки.

– Ништяк. Я только что видел автобус, – мрачно кивнул зеленый, будто раскрыл миру тайну бытия.

– Здорово! – на всякий случай поддержала я его откровение.

– А то. На дозняк не поделишься?

– Нет. А что с автобусом?

– Хрен его знает, – поведал доходной наркот и побрел восвояси, очевидно, проверять наличие автобуса.

Волшебство исчезло. Рука при определенном освещении все так же светилась. Но теперь я заподозрила ее в оптическом обмане. Вяло, без всякого вдохновения провела ассоциацию «душа» и «духи$». Но, кроме возникшего желания обзавестись духами, ничего не произошло. Никакой радости.

Попрощалась взглядом с лицом на стене.

Чмок-чмок.

Я еще вернусь к тебе.

Вспомнив про духи, вынырнула на оживленный проспект. Изобилующий приличными парфюмерными магазинчиками. Без какого-либо удовольствия попыталась выбрать подходящий аромат. После третьей пробы нос отказался различать тонкости запахов. Мне предложили нюхнуть жареные кофейные зерна. После чего я купила первый из предложенных запахов.

У меня было лирическое настроение, духи и тушь, а еще желание с кем-нибудь поговорить. Буквально нестерпимое желание. Я вспомнила про маму и пошлепала к ее дому, надеясь на чудо. Вот иду я себе мимо, а она именно в этот момент решит купить хлеб. А тут я. Она удивится, конечно, и обрадуется. Ведь я же первая засияю при такой неожиданной встрече и даже закричу: «Привет! Я так скучала по тебе!» Тут она растает и пригласит меня в дом, а потом мы будем пить чай с ее бесподобными пирожками, начиненными душистой курагой. Примерно так. Правда, свежеиспеченные пирожки несколько не вписывались в идиллию. Ну и черт с ними. Печенье-то у нее наверняка есть.

Потом мы поговорим по душам. И все станет на свои места.

Я рысью бросилась к метро и через полчаса, угомонив сбитое дыхание, мигрировала вдоль короткой улочки. На которой меня ждали встреча с мамой и решение всех проблем.

Вопреки радужному сценарию накрапывал гнусный дождик. Сначала я топала по тротуару со стороны маминого дома. Потом, промокнув, решила ускорить встречу и стала фланировать по другой стороне перед ее окнами, что ситуацию не изменило. Либо у мамы в запасе хранилось изрядное количество хлебобулочной продукции, либо я выбрала неподходящий момент. Может, ее вовсе нет дома. На крышу лезть не имело смысла. Оставалось или ждать у моря погоды, или набраться наглости и просто-напросто подняться и позвонить в мамину дверь. Так я и сделала.

Не слышный мне звонок, на который я нажала сначала нежно, а потом настырно, не потревожил ничьего покоя. Квартира казалась мертвой, как склеп. Выкурив сигарету, я обошла все проулки поблизости, тщетно надеясь увидеть машину Карабаса. После часа безрезультатного ожидания мое терпение исчерпалось, и я снова вернулась к двери. По нулям. Все впустую. Надо сдаваться и ползти домой к Игорю на просушку.

Отойдя на несколько шагов, я оказалась захваченной двумя крепкими мужиками одинаковой комплекции. Не оставляющей возможности высвободиться. Подергав ногами в воздухе, я была бесцеремонно брошена на заднее сиденье незнакомой машины. Коренастые похитители зажали мое мокрое тело с обеих боков, и мы тронулись в неизвестном для меня направлении.

– Будешь орать – шею сверну! – чересчур мрачно проревел один из соседей.

В голосе сквозила тупая исполнительность вперемешку с нарочитой свирепостью. Что навело меня на мысль о возможном продолжении моей бесславной биографии. Наверно, это люди поганого Коловорота. Ему надоело мое любопытство, и он решил меня припугнуть. Интересно, а как припугивают? Наверное, привезут в темный подвал, запрут на день, а вокруг такие страшные подробности. Типа клоков волос и пятен крови.

Не дождетесь. Не испугаюсь!

На меня напал кураж.

– Дядя, дай платок, а то я об твой пиджак сопли вытру! – нахально попросила я.

Пожелание было исполнено без всяких признаков вежливости.

Захотелось спеть.

– Несет меня лиса за далекие леса, за высокие горы воровать помидоры…

Подпевать мне не стали. Даже ухом не повели.

– Дядя, а почему у тебя такие большие глаза? Наверно, какать хочешь, – доверительно сообщила я соседу справа.

Теперь, когда я поняла, что бить не будут, мне желалось выпендриться по полной программе.

– Опаньки! А какое пузо отожрал! Пиво любишь? Зря. На потенцию влияет. А почему у тебя нос шевелится?

Вопя словно малахольная психопатка, я доставала громкими песнопениями красных от злости похитителей. Репертуар изобиловал «Мурками» и речитативами из мультика про Винни-Пуха. На завываниях «Прости меня мама, хорошего сына…» водитель начал машинально подпевать. Во время припева мне попытались заткнуть рот галстуком. Который абсолютно не гармонировал по цвету с костюмом владельца, а уж тем более с цветом моих губ.

– Хозяин говорил – без насилия, – охладил водитель моих охранников.

Выплюнув галстук, я мило возвратила его обратно. Сокрушенно предлагая помочь с завязыванием узла. Удивительно, но моя сердечность не возымела должного действия, а галстук полетел в открытое окно.

– Богатенький Буратино. Наверное, у некоторых шкафы ломятся от прекрасных галстуков из натурального шелка. Неслыханное расточительство бросаться такими вещами! Ты только представь, сколько лет пришлось шелковичному червяку срать нитками, чтоб хватило на такой лоскут!

Второй дядька, который справа, неловко поерзав на сиденье, откашлялся и спросил, не обращаясь ни к кому:

– А что, шелк берут из жоп червяков?

– А как же! – подхватила я.

– Заткнись.

– Чистая правда, – сухо подтвердил водитель и, посмотрев в зеркало заднего вида, подмигнул мне.

Впрочем, его панибратское поведение мало обнадеживало. Скорее всего, он относился к работе с не меньшим безразличным усердием. Просто некоторые любят сдабривать трудовые будни толикой юмора. Не из сострадания, а просто вследствие особенностей характера и для скрадывания монотонности ненормированного рабочего дня.

Пока я приглядывалась к водителю, напрасно пытаясь по его тройному затылку определить степень лояльности к несчастным спертым девочкам, второй галстук постигла бесславная участь первого.

– Век живи – век учись… Не забудьте начальству доложить, откуда берутся в его шкафу галстуки, – философски настроенный водитель посигналил у здоровенных оранжевых ворот.

Глава 36

Вопреки моим ожиданиям, а они все-таки оставались до последнего, это был незнакомый газон. По которому, судя по отсутствию экскрементов, ни единого дня не валандались волки. Вместо них яркими пятнами пестрели вполне респектабельные клумбы. Еще раз пошарив глазами, я утвердилась в мысли – нет, Коловорот тут не живет. И его стая тоже.

При других обстоятельствах я бы с удовольствием полюбовалась продуманными комбинациями цветов. Когда стало ясно, что на данном клочке местности знакомыми не пахнет, я предпочла отсиживаться в машине. Пока меня оттуда не выудили за руку, едва ее не вырвав с корнем.

За деревьями стоял странный дом. Нежно-розовый, в белоснежных оборочках, смахивающий на томного лебедя, трубящего миру о своей неразделенной любви.

Подталкиваемая в спину, я очутилась внутри. Чистенько и не бедненько. Почти музей. Только побогаче в смысле экспонатов. Пол деревянный, разноцветный, орнаменты всякие, а посреди – какой-то идиот выложил рисунок в виде пентаграммы. По которой шастал небрежный мужик. Невысокого роста, с небольшой коротко стриженной лысоватой головой он смахивал очертаниями на бутылку пива. Вместо этикетки – броский вычурной расцветки жилет. Полускрытый под тяжелым бархатным одеянием без рукавов, типа халата. Из-под которого торчали вполне цивильные брюки. У ног мужика заливался лаем хохолок, по паспорту называющийся собакой.

Я, обрамленная двумя церберами, стояла, переминаясь с ноги на ногу. Промокшая одежда слегка подсохла, но опрятности не приобрела. В отличие от меня, хозяин дома смотрелся экзотическим изделием от сумасшедшего кутюрье.

Животное, предположительно собачка, услышав от меня «утипутиньки-агагасеньки», принялось рыть пол наманикюренными коготками, намереваясь процарапать в нем нору. Разнаряженный дядя почмокал мягкими губами, призывая питомца к порядку. Хохолок трясся, не обращая на отца родного ни малейшего внимания. Тогда глаза знатного собаковода сфокусировались на моей персоне.

– Вы мне тоже не нравитесь, – заявила я.

– Это что за профурсетка? – издевательски проверещал дядя голосом завзятой истерички. – Неужели у… (последовало мамино имя-отчество) такая невзрачная дочь?

– Мы доставили объект, сверяясь по фотографии, – хором отрапортовали похитители.

– А вы почему в таком расхристанном виде? – В голосе дядьки проскользнула нотка сомнения, направленная на просторные обезгалстученные рубашки.

– Они ко мне приставали со всякими глупостями, – срочно отреагировала я, злорадно надеясь на сцену возмездия.

У дядьки заметно округлились глаза, рот сложился в куриную гузку, что ему абсолютно было не к лицу.

– Свободны. Потом поговорим. – Приказ исключал малейшую возможность оправданий.

От сырости нижнего белья мне очень захотелось писать, однако проситься в туалет почему-то я посчитала унизительным.

Оставшись со мной один на один – помесь воробья и морской свинки не в счет, – дядька начал величаво расхаживать кругами, повторяя орнамент на полу. Невольно следя за его передвижениями, я заметила, что нахожусь в центре пентаграммы.

– Итак, разговор займет не дольше получаса. Для простоты общения, деточка, можешь звать меня господин Никитин. Не слышала о таком? Ну да ладно… Мне представляется разумным не затевать дебатов, поэтому сразу приступим к делу. На данном этапе наши интересы совпадают. Ты желаешь прекратить деятельность своей мамаши и вернуть ее в семью. Я полностью с тобой согласен. Ее время закончилось. Но напоследок у меня есть маленькое пожелание. Которое исполнится, несмотря на твой ответ.

Закрыв рот, я решила, что стоя выслушивать бредни господина Никитина мне неудобно, и села на пентаграмму, положив свои скудные пожитки перед собой.

Никитин не стал возражать. Он парил мыслью по перспективам своего светлого будущего.

– Ты посоветуешь своей мамаше завтра ответить «да» в пользу Точилина. Запомнишь? А потом – пусть валит со своим любовничком хоть на край света. Ты тоже остаешься в выигрыше. Тебе достается неплохой куш в виде квартиры. Неслабое приданое накануне свадьбы. Я сам лично пришлю вам самый роскошный букет. Поверь, никто лучше меня не разбирается в свадебных букетах. Усекла, деточка?

Он говорил со мной как со слабоумной. И – что еще хуже – как с жадной слабоумной. По роже видать – букет подарит и на могилке моей всплакнет.

– А если она откажется? – на всякий случай встревожилась я.

– Исключено. Ты же ей объяснишь, что с тобой произошло.

Никитин задумался о чем-то мне недоступном. Машинально почесывая шлангообразную пупырчатую шею. Некстати захотелось отварной курицы с рисом. Сглотнув слюнки, я переключилась на созерцание кадыка на его шее и расхотела курицу. Никитин вновь подал голос.

– Она всегда была уверена в своей непогрешимости. Такую схему грамотную выстроила. Ха! Баба, она и есть баба. Я всегда знал, что она где-то проколется. Три раза меня прокатила мимо кассы. Если б не ты – фиг бы я к ней подход нашел. Конечно, всем была выгодна ее деятельность. Однако пора и честь знать. Согласись, это дело не для девочек. Как считаешь?

Объяснять, что я попросту не знаю, о чем речь, мне показалось неразумным. Поэтому я согласно кивнула.

– Вот видишь, как все просто. А у нас на ее место есть более подходящий кандидат. Одинокий мужчина. – У господина Никитина зарумянились щеки. – Ни привязанностей, ни тылов. Так что ты поговори с матерью, думаю, она пойдет тебе навстречу. Она ведь тобой очень дорожит?

– А хрен ее знает, – честно ответила я.

Потревоженный хохолок тявкнул, а потом, стуча когтями как по стеклу, подобрался обнюхать мой рюкзачок.

Теперь я знала, с какой стороны у него нос.

Сырые штаны мешали мне сидеть. Пришлось встать. Брезгливо осмотрев мокрый отпечаток моей попы, господин Никитин состроил уморительную рожу. Словно я виновна в выпадении осадков в нашей местности. Хохолок решил, что пора мне узнать, с какого края у него пиписка, и рискнул пометить мою брючину.

– Ах ты, мой маленький сладкий безобразник! – нежно проворковал Никитин, подхватывая с пола вырывающееся недоразумение песьей эволюции.

Обдумав свое последнее утверждение и решив, что стоимость моей персоны обесценивается после проявления неуверенности в материнской любви, я поспешила заявить:

– Да не беспокойтесь вы, господин как-вас-там, все будет тип-топ. К вашему сведению, она ради меня на все пойдет. Правда!

Почти веря в свои слова, я судорожно прикидывала, есть ли у меня реальный шанс выкрутиться без потерь. Никитин торопится провернуть какое-то дельце, успех которого зависит от маминого решения. Брать в залог меня не хотят, раз предлагают провести переговоры. Дурак он, хоть и господин – на маму давить себе дороже. Такая натура, упрется на своем и точка.

– У меня невероятно плохая репутация, – гордо сообщил Никитин, таким тоном, каким обычно признаются в покорении космоса. – У твоей матери, благодаря тебе, тоже. А минус на минус дает плюс.

Вот так, значит. У всех приличных людей есть такое сокровище, как репутация, а у меня? Стало обидно. Срочно захотелось сотворить дикое бесчинство. Позволяющее приобрести кусочек дрянной репутации. Если хорошая достигается годами, то плохую вполне возможно заработать здесь и сейчас. Окно ему разбить, что ли? Или песика прихлопнуть рюкзаком? А еще лучше звездануть песиком по окну, получив маленькую кляксу вместо витража.

Господин Никитин глянул на часы. Которые жили на цепочке в кармане жилета.

– Сейчас тебя отвезут домой, – прервал он мои размышления. – А ты не тушуйся, скоро все кончится. И ты станешь свободной и почти богатой. А главное – независимой. И не вздумай обмануть. У меня есть необходимые средства проверить.

Да что они все сговорились, что ли? Коловорот тоже подозревал меня в меркантильности. И этот гусь про то же. Никто не верит в мои благородные бескорыстные намерения.

– По результату увидите, – обиженно заявила я, поднимаясь с пола, чтоб дать знать о завершении визита. – И все-таки, не удержавшись, добавила: – А с чего вы решили, что я буду с вами сотрудничать?

Господин Никитин повел широкими плечами, вздернул свою птичью голову и посерьезнел.

– Я не идиот. Ты с утра до вечера шарилась поблизости. Пытаясь вывести мамашу на чистую воду. Досье собрала. Значит, был у тебя интерес. А в наше время все интересы крутятся вокруг материальной стороны вопроса. Что позволяет мне сделать единственно верный вывод. Мамаша оттерла тебя от кормушки. Так? Так. Ты жила в полной нищете, насколько я в курсе – у тебя даже машины нет. У тебя много чего нет. А у нее – все. Насколько я догадываюсь, ты хотела ее немного пошантажировать? Ничего зазорного в этом нет. А если ты примешь мое предложение, то и совесть будет чиста, и все у тебя будет. Ну, почти все, – в конце фразы прозвучала брезгливая убежденность, что таким, как я, для счастья хватит однокомнатной норы и «Оки» в придачу.

Тут я поняла, что капитально лопухнулась. Никитин похож не на пивную бутылку. Он вылитый гриф. Не от гитары, а тот, который птица. Хитрый пронырливый гриф, который втягивает меня в свои грязные игры. Когда пресловутый Коловорот угрожал меня прибить, то и вполовину не был похож на Никитина. Даже его сволочные псы не были так опасны, как этот грифоподобный господинчик.

Ворота бесшумно закрылись. Теперь в машине присутствовали трое. Кроме меня – водитель и охранник без галстука. Тихо забившись в угол, я безразлично смотрела в окно. Решение пришло при виде черно-белой коровы, тупо бреющей траву на лугу.

– Если сейчас не остановимся, то я описаю ваши красивые сиденья. Лучше всего притормозить вон там, у леса, а то тут кустов приличных нет.

Не обращая внимания на протесты охранника, водитель выбрал приемлемое место и затормозил.

– Только по-быстрому, – проявляя начальственный тон, приказал охранник.

Углубившись на безопасное расстояние, я со всех ног припустила прочь от дороги. Эти прозорливые олухи рассчитали не все. Например, им и в голову не пришло, что я знакома с местностью. И главное – что я не желаю больше портить маме жизнь.

Чмок-чмок, господин Никитин.

На фиг мне твои букеты и приказы.

Привет хохолку!

Глава 37

Путь до речки, знакомой с детства, занял час. Еще три предполагалось потратить до дома Коловорота. До фига, если задуматься. Но дорогу осилит идущий. Или бегущий, как в моем случае.

Первый привал. Устав до изнеможения, я навзничь развалилась на земле, разрабатывая детальный план действий. Пара идей оказалась провальными, а вот над третьей стоило поразмышлять всерьез. Кто постоянно опекал маму? Правильно – Коловорот. Значит, ему и карты в руки. Удивительно, что он вообще проглядел мое похищение. А пыжился как! Колбаса деловая. Защитник хренов.

Запланированные три часа плавно растянулись на более длительный срок. В течение которого возникла масса непредвиденных сложностей. Самой заковыристой проблемой оказалось изменение ландшафта. Лесистые трущобы, которые мы в детстве обследовали в поисках грибов, разнообразились обширными дачными застройками. Обрамленными язвами зловонных помоек. Скудные останки пролесков изобиловали дарами леса в виде праздношатающейся молодежи. Те, что поздоровее, играли в футбол или волейбол на специально расчищенных площадках. Остальные мрачно отбывали оздоровительный срок, покуривая и попивая. В то время, как их родители рыхлили почву, детки таким образом убивали избыток свободного времени. Провожая меня отсутствующими взглядами, курильщики проглатывали очередной глоток химически опасного пива и отворачивались.

Потом на моем пути подвернулась семейная пара запенсионного возраста. Напуганная нашей встречей. Какому вору понравится быть обнаруженным? Тем более, если он спер что-то тяжелое. Я из вредности разглядела кошмарную самодельную тележку, груженную гравием, свежеотнятым у железнодорожной насыпи.

– Что уставилась. Проходи мимо! – неприязненно выкрикнула вздорная тетка, красивым ярким платком утирая пот со лба.

– Ну что ты, Олечка, – извиняющимся тоном попросил ее муж, намекая на очевидное хамство супруги.

– Когда поезд с рельсов свалится, вам стыдно будет, – укорила я их, впрочем, особо не рассчитывая на возврат чужого имущества.

До садоводства топать и топать. Но они были людьми старой закалки. Такие не пасуют перед трудностями. Особенно в процессе экспроприации государственного, а значит, народного имущества.

– Держи вора! – бодро выкрикнула я и удрала за елки.

Итак, поблизости проложены железнодорожные пути. Значит, пока я иду правильно. Главное теперь – определиться, где находится шоссе. Петляние между садоводствами несколько искривило траекторию, мысленно проложенную мной от пункта «А» до пункта «К». Лес был настолько истоптан, что не осталось двух деревьев, не разделенных тропинкой. Ориентируясь на шум машин, я выбрала примерно правильное направление и продолжила марш-бросок.

Постепенно стемнело. Освежающий поначалу, мелкий дождь передвигался полосами, неумолимо пропитывая лес влагой. Не прибавляли настроения и постоянные падения. Которые превратили мою одежду в подобие половой тряпки. В волосах запутались отходы растительного происхождения, а нос расцарапала острая еловая ветка.

Когда день преобразился в сумерки, передо мной открылся вид на логово Коловорота. И никто не подумал открывать мне створки ворот. Над которыми торчал хоботок видеокамеры. Надеясь привлечь внимание хозяина, я, размахивая руками, скакала в потемках. Где-то за высоким забором скулили собаки. Но ворота оставались непреодолимой преградой. Повернувшись к ним спиной, я принялась на манер Винни-Пуха колотить ногами об крепкое железо. Никакого видимого результата это не принесло. Оставалась надежда на телефон.

Сначала я позвонила Игорю. Который ничего не понял, но хоть убедился, что я жива и жутко занята. Потом я покурила. Дважды. И набрала городской телефон моей квартиры. Мама позиционировала себя как ярую противницу мобильников. Типа – нет и не надо. Черт бы подрал такую твердолобость! В квартире никого не было. Тогда я забралась под стоящую неподалеку елку, скрючилась, упираясь коленками в подбородок. Неудобно, зато сухо. Единственной проблемой оставались птицы. Которые первыми облюбовали дерево в качестве спальни. Скрытые в недостижимой высоте, они периодически гадили, норовя превратить мою голову в хранилище удобрений.

Есть нормальные люди, которые придумают сто выходов из трудного положения. Я их в кино видела. Они там всегда побеждают всех врагов. Чем я хуже?

События последнего времени мелькали передо мной. Постепенно складываясь в подобие мозаики. Самой подозрительной фигурой всегда оказывался Карабас. Его скрытность и внезапное появление в мамином доме, да еще желание жениться на взрослой женщине, да еще намеки Никитина на молодого любовника… Я снова закурила и набрала номер Карабаса.

– Маму позови, – как можно беспечнее попросила я.

Он ничего не ответил. Просто передал ей трубку.

Мы проговорили с ней весь заряд аккумулятора. Больше говорила я. Напоследок посоветовав уточнить незначительные детали у Карабаса. Предыстория сейчас была неактуальна. Главное, я сумела объяснить, что со мной произошло. А когда телефон сдох, то выяснилось, что я забыла сообщить, где нахожусь. Пустячок, а неприятно.

Засыпая под аккомпанемент волчьего воя, доносившегося из-за забора, я вспомнила слова Никитина. И подумала, что в чем-то он был прав. У нее – все, а у меня ничего. Даже если я найду распрекрасную работу, мне век придется копить, чтоб обзавестись такой машиной, как у нее. Никогда ничего не буду брать в кредит. Из принципа. А как много всего хочется! Особенно хочется беззаботного праздника. Связанного с дальними путешествиями и всеобщим восхищением. И одеться прилично, часы всякие, шубку, кучу разной полезной бытовой техники. Боже мой, как я мечтаю о посудомоечной машине!

Насколько деньги упрощают жизнь. Каждый день всякие оздоровительные процедуры… У меня никогда не получалось заняться своим здоровьем и фигурой. Силы воли не хватало. Но если мной будут руководить, то я вполне смогу сбросить пару кило…

И еще хочется свой дом. Но раз у мамы есть собственное жилье, может, она перепишет на меня квартиру? А как же папаша? Придется продать нашу берлогу. Чтоб поделиться с отцом. Но и мне тогда кое-что перепадет. Типа комнаты в коммуналке. М-да. Перспектива так себе.

Потом я решила призвать на помощь совесть и ничего не просить.

Послышался заунывный вой.

Вспомнилась упитанность коловоротовских волков. Сразу видно – их регулярно кормят. При этой простой мысли мой пустой желудок горестно заворчал. В рюкзачке валялись духи, тушь и еще кое-какая косметика. Были там ключи, дохлый мобильник. Пачка сигарет. В которой я насчитала шесть штук. Зажигалка. Остальное – дребедень, также непригодная в пищу. На ощупь выбрала еловую веточку посочнее и принялась ее медленно жевать.

Ранним утром меня разбудили воспрянувшие ото сна синицы. Они пищали словно мыши и шебуршились ничуть не меньше. На идеально синем небе показалось солнце, которого вчера мне так не хватало. День переливался каплями росы. Обещая быть приятным в отношении погоды. Я отряхнулась и вылезла наружу. Мышцы не слушались, а когда кровь решила циркулировать по всем правилам, то тысячи уколов заставили меня взвыть. На волосах прибавилось мусора и, как это ни прискорбно, свежей липкой смолы. Кроме этого – на мне переночевала орда насекомых. Преимущественно муравьев. Когда уютная ночлежка – то есть я – начала передвигаться, они немедленно обожгли меня тем, о чем я и думать не хочу. Сорванная одежда помогла разогнать незваных гостей.

В таком античном виде меня и застукал немолодой праздничный мужик. Который втихомолку долго наслаждался моими прыжками в приспущенных штанах. Мужик обладал немалым перечнем отличительных примет. Панама цвета порченого помидора прикрывала мясистый пористый нос. Бросая тень на обвисшие щеки, поросшие по самые глаза проволочной сивой бородой. Которой с избытком могло хватить на пару пружинных матрасов. Трясущиеся при каждом шаге щеки, как правило, неплохо сочетаются с круглым пивным пузом. Однако дядька презирал правила и был крепок, как корнеплод. Мне показалось, что он вылитая сова, если та решит напялить на голову кастрюлю.

– Бог в помощь! – зычно прокричал бородач, приветливо помахивая рукой.

– Кусают! – пояснила я, отряхивая с попы очередного рыжего захватчика.

– Они полезные!

– Сами попробуйте сесть задницей в муравейник!

Дядька, добродушно похохатывая, отпер ворота. И уже было попытался зайти внутрь, как был остановлен моим боевым окриком.

– Нищим не подаем, – с неожиданным презрением проворчал он, отбиваясь от счастливых собак.

– Я не нищая. Мне туда надо. – Пальцем я показала, куда именно.

– Хозяина нет.

– Так позвоните ему. Ну, пожалуйста! Дядя, ведь вам это ничего не стоит, а Коловорот вам потом спасибо скажет!

У дяденьки оттопырилась борода, что означало удивление. Теперь ему стало абсолютно ясно, что перед ним – либо наркоманка, либо сумасшедшая. А что еще более вероятно – обе гадости в одном флаконе.

– Какой, на хрен, Коловорот?

– Я дочь его подруги.

Неумность уточнения привела к еще большей деформации бороды. Которая теперь смахивала на новую метлу дворника.

– Я сейчас запру ворота, а потом подумаю, куда мне звонить. Может – в милицию.

Волки счастливо поскуливали, предвкушая трапезу. Сволочи. Сейчас жрать будут. Хватать самые лучшие куски. Захлебываться густой кашей, расплескивая ее вокруг себя. Вымажутся, наверное, пока насытятся до отвала. А потом попьют чистой прохладной водички и разлягутся на свою любимую песчаную кучу переваривать сытную пищу. А я тем временем остаюсь наедине с оголодавшим желудком, сигаретами и жуткой жаждой.

Милицию дядька, по всей вероятности, вызывать не станет. Не с руки ему такая мусорная инициатива. Хозяин за подобные шутки голову оторвет. Черт, я забыла назваться.

– Дяденька! – со всей дури заорала я, бессмысленно подпрыгивая вдоль непреодолимого забора. – Черт тебя дери! Мужик, ты где? Выгляни в окошко – дам тебе горошка!

– Давай, – над забором высунулось долгожданное лицо.

Лишенное панамки, которая, видимо, свалилась по пути наверх, оно неприлично оголилось. Явив миру ослепительно бликующую лысину. Порожденную не возрастом, а тщательным ежедневным скашиванием.

Рискуя свернуть себе шею, я просительно вглядывалась в щекастого ангела, от благосклонности которого зависел мой счастливый шанс. Спелые щеки, разложенные по кромке ограды, обнадеживали своим радушием. Чего не скажешь о глазах. Такими глазами хорошо буравить дырки в сыре.

Пошевелив губами, дяденька явно собирался поведать миру судьбоносное сообщение, но передумал, решив предоставить мне возможность проявить себя.

От забора падала глубокая прохладная тень, заставляя меня ежиться, словно от озноба. На заборе было намного теплее. Солнце уже добралось до нужной высоты, позволяя сторожу Коловоротова добра с комфортом нежиться в жарких лучах. И как только он туда взгромоздился? Не иначе лестницу приставил. Теперь пялится на мое безнадежное положение.

– Я тут с голоду околею, пока вы до хозяина дозвонитесь. Вам же потом хуже будет. Знаешь, как он тебе всыплет! – Вместо ответа дядька ойкнул и свистнулся с лестницы, перепугав взвизгнувших волков.

– Да ну? – вкрадчиво спросил голос у меня за спиной, заставив меня сотворить немыслимый по своей рискованности разворот на месте.

– Где ты был? – требовала я ответа, повиснув на шее Коловорота и плача.

– Ну-ну, не стоит сентиментальничать, – смущенно отбивался мой спаситель, отводя лицо.

Не исключено, что вид у меня был еще тот. Скажем прямо, затрапезный вид с приправой в виде смолы.

– Как только я готов приступить к твоему соблазнению – ты снова выглядишь огородным пугалом. – Его рука попыталась расправить прядь моих спутанных волос. – Мыло не поможет. Нужны ножницы. Почему, как только ты оказываешься у меня дома, то непременно грязная, как помойная кошка?

Шансов моментально исправить внешность – ноль. Зеркала под рукой нет. Представить, насколько непоправимый вред нанесла ночевка под елкой, возможно только по реакции Коловорота. А она была однозначной – хоть вой. Правда, в данный момент меня больше волновала судьба мамы. И моя, в том числе.

– Я со вчерашнего дня ничего не ела. И пить хочется. И еще меня похитили, а я сбежала. А мама теперь все знает. Никитин ей приказал что-то решить в чью-то пользу! А я сбежала. Никитин противный. Он меня сначала соблазнял, а потом подкупал! Точнее, он сначала меня похитил с помощью двух громил! А я их обманула и убежала.

– Никитин соблазнял? – недоверчиво поинтересовался Коловорот, заводя меня на подвластную ему территорию. – Врешь. Он же голубой до синевы.

Волк по имени Карлос подкрался сзади и осторожно зафиксировал в своей пасти мою пятку. Голод, холод, чувство опасности и испорченная шевелюра привели меня в наэлектризованное состояние. Короче говоря, я была не расположена миндальничать с каким-то псом.

– Щас как дам в нюх… больно. – Предупреждение сработало.

Карлос отпустил ногу. Воззрился на меня, словно на мышь, готовую отгрызть ему голову.

Глава 38

Меня отконвоировали на кухню. Точнее, в тот ее отсек, где хранилась всякая дребедень. Которую все покупают, но не все пользуются. Типа не часто нужных приспособ – миксеров и мясорубок. Они занимали простые деревянные стеллажи, наводящие на мысли о складе и нежелании Коловорота приготовлять себе вкусную пищу. Еще бы, он наверняка и готовить-то не умеет. Все по ресторанам шатается.

Дезинфекция головы происходила без моего участия. Наклонив меня над огромной раковиной, Коловорот расставил на полочке все моющие средства, которые обнаружились в арсенале. В ход прошли мыло хозяйственное вонючее, четыре сорта шампуня и «Пемолюкс – Лесной аромат». Едва не оставив меня без скальпа, они не освободили волосы от смолы. Настала очередь более действенных методов.

Посадив меня на чугунный литой табурет, предназначенный изготовителем для украшения уютного уголка в саду, Коловорот виртуозно пощелкал в воздухе ножницами и приступил к делу. То, что недавно звалось моей прической, прядями опадало мимо моего носа. Извиваясь, волосы складывались на полу в причудливый золотистый узор, вызывая в памяти образ опорхлого льва в зоопарке.

Старательно обрабатывая мою несчастную голову, новоявленный парикмахер хлопотливо приговаривал:

– Я в армии постоянно новобранцев стриг. Никто не жаловался. Чуток всегда оставлял. А если не получится, придется бритвой пройтись. Сейчас в моде короткие стрижки.

– У лесбиянок, – мрачно подтвердила я, прикидывая, модно ли летом носить кепку.

– Ого, а ты случайно не в теме? А то смотри, маме скажу.

– Твой сторож точно в теме, – мстительно парировала я. – Его черепом можно зайчиков пускать.

– Он не только в теме, он сам сплошная тема. Знаешь, сколько у него жен? Четыре. И его на всех хватает. Хозяйство огромное, куры, утки, гуси, индюки, коровы, лошади и даже пруды с карасями.

– А свиньи есть?

– Тьма!

– А овцы?

– Я же говорил – четыре.

Фыркнув, я попыталась вырваться, за что схлопотала расческой по маковке.

– Если попросишь, он подарит тебе кролика.

– Ага, и еще удава в придачу.

Почти не фальшиво напевая: «Сползает по крыше старик Козлодоев…» – Коловорот придирчиво осмотрел творение своих рук. Остался недоволен, но решил, что исправить уже невозможно.

– Смотри, как бы твой Игорь не сбежал. – Меня подвели к зеркалу.

Оказывается, у меня много лица. Гораздо больше, чем надо. Ветерок, приветливо залетающий в приоткрытое окно, холодил оголенный череп. На котором произрастал пучок челки и кисточки на висках. Рука машинально погладила голову, и я ощутила упругую щетинку на затылке.

– Мне достался ковер с коротким ворсом, – механически произнесла я, а потом заорала: – Мамочка!

Огорченный Коловорот попытался оправдаться, но не нашел слов, подобающих моменту.

Из зеркала огромными влажными глазами на меня таращилось абсолютно чужое, несчастное лицо. У ворсистой «девочки в теме» с удивительной быстротой краснел кончик носа, предвещая появление первой крупной слезы. Теперь мне хана. Игоря вполне можно будет оправдать, когда он стартанет в поисках спасения.

– Гигиенично. – Быть может, это и прозвучало как утешение, но отнюдь не успокоило.

Аккуратно убрав инструмент, Коловорот словно напрочь забыл о моем горе. Я заплакала еще громче, попутно ужасаясь своему перекошенному лицу. Ну и рожа, рот корытом, глазки поросячьи, нос расползся, а голова – почти лысая!

– Не голоси. Мне срочно надо позвонить.

Потрясающая бесчувственность. Я начала понимать лесбиянок. Что за мужики пошли? Куда пошли? Да пошили они нах!

– Сам говорил – никогда не стригись!

Как только мне необходимо сочувствие – ему надо срочно звонить! Нет, это просто засада какая-то – звонит и звонит. Вот Ритка или ее гребаный Котенок непременно бы меня пожалели. Пусть не искренне, но сейчас и суррогат сойдет. А этот цирюльник отвернулся и бубнит с кем-то.

Отряхнув полотенце, я водрузила его на голову навроде чадры, чтоб не видеть ни себя, ни Коловорота. Который прекратил переговоры и бросил мне вслед:

– Ты все равно – самая красивая девчонка. Поверь, я знаю, что говорю. Трахаться будем?

Смех Коловорота преследовал меня по дороге в ванную, где я заперлась. Вот это да! Комната была просторная, как актовый зал в школе. В центре квадратный бассейн, а сама ванна ютилась у окна. Она напоминала затейливую бронзовую соусницу на ножках.

Все это великолепие пересекала обычная бельевая веревка, унизанная черными носками, создавая ощущение глубокого траура на корабле.

Не обнаружив унитаза, я расстроилась. Значит, придется вымыть лицо, а потом выбираться искать туалет. Учитывая, что двери все на одно лицо – из широких темных досок с полосками меди в круглых заклепках, поиски могли затянуться на неопределенное время.

– Ты там не утопла? Одуванчик, вылезай, дело есть.

– Отвянь.

– Ни за что. Понимаешь, иначе постричь было невозможно. Смола попалась качественная. У тебя волосы мягкие, вот она и прилипла у самой кожи. Дурища, чего переживать – стильная прическа. Мы тебе еще серьги покрупнее выберем. Такие красивые, с бирюзой, под цвет глаз. Будет самое то. Правда, с прикидом повозиться придется. Но и это не проблема. Только не спорь, я лучше знаю, как надо. А хочешь, мы эту елку сейчас спилим?

Поразмыслив, я приоткрыла дверь. Елку было жаль, а особенно этих смешных синиц, да и муравьи ни в чем не виноваты.

Посетив сортир, я была готова к любым испытаниям. Особенно когда прожевала первый кусок яичницы, щедро сдобренной беконом. Коловорот со сдержанным любопытством провожал глазами каждый кусок, насаженный на вилку. В виде бонуса он состряпал салат из помидоров, политых постным маслом и погребенных под кучей крошеного укропа.

– Ты прожевывай, а то запор будет. Или понос, все время забываю, что именно… Ты случайно не знаешь? И не шмыгай носом.

Налив во вместительную мужскую кружку кипятку, он небрежно кинул туда пакетик чая на веревочке. Пока я придумывала ехидный ответ на вопрос о действии плохо прожеванной пищи, Коловорот продолжил тыкать мне в глаза моими промахами.

– Я тебя предупреждал, что от твоих действий одни проблемы? Так вот, благодаря тебе ситуация обострилась. Заметь, уже много лет все шло как по маслу, а теперь даже и не знаю, как выкручиваться. Мама твоя против репрессивных мер воздействия. Оно и понятно, ты как-никак ее дочь. А я придерживаюсь другого мнения. Теперь ты – тот рычаг воздействия, с которым можно творить все что угодно. Поверь, Никитин – тьфу. А вот репутация – это гораздо серьезнее.

– Меня моя репутация не беспокоит! – важно парировала я.

– Да сто раз плевать на твою мелкотравчатую репутацию. Понимаешь, твоя мама – уважаемый человек. Про которого все знают, что она рубит и в экономике, и вообще в курсе всего. Кристально честный человек с большим кругом знакомых. И она в особо заковыристых случаях в состоянии взять на себя ответственность за принятие решения – этому отказать, а этот прав. Все живы и продолжают укреплять экономику нашей родины. Учитывая многолетнюю практику такого урегулирования конфликтов, вендетта исключена.

Коловорот догадался, что таким, как я, проще объяснять на примерах.

– Ты в детстве в песочнице играла? Вот и тут примерно то же самое. Двое разодрались из-за игрушки. Или кто-то сломал куличик из песка… Что сделает хороший воспитатель?

– Наорет?

– Нет. Решит конфликт по справедливости.

– Что-то вроде третейского судьи? – попыталась помочь я.

– Да. – В голосе Коловорота звучало удовлетворение от прекрасного проделанной работы.

– И этот человек – моя мама. Туфта! Такие люди не имеют семьи. Я точно знаю. Я в кино про такое видела.

– Ври да не завирайся. Лучше чай пей, а то остынет.

Чай по понятной причине производил впечатление старой воды из-под крана. Тон беседы был ничуть не приятнее. Кроме того, мне казалось, что меня только что обжулили, подсунув вместо приза за догадливость кружку помоев – пей, деточка, наслаждайся тем, что дают. Я всерьез решила обидеться.

– А я чем помешала?

Коловорот скептически глянул в мою сторону. Словно не сомневался в моей способности мешать миру в целом, а ему – в частности.

Глотнул из кружки и выплеснул содержимое в раковину. Пришлось встать рядом, чтоб последовать его примеру.

– Спасибо за угощение. – Надеюсь, в голосе было достаточно ядовитости.

– С некоторых пор у таких, как Никитин, возникло мнение, что ты жадная завистливая дура. Которая шпионит за собственной мамашей. В надежде урвать кусок от пирога. Кроме того, прости за банальность, ты слишком много знаешь. Вчера, пока ты шастала по лесам, твой приятель Барабас чуть не попал под машину. Шустрый парень. Если б не его реакция, то каюк. А так отделался легким испугом.

Сначала я не поверила. Барабас не из тех людей, которых сбивает машина. Если только за ее рулем не сидит кто-то навроде Коловорота.

– А вы откуда про Барабаса знаете?

Меня не слушали. Меня игнорировали. В который раз опробовав на ощупь собственный черепок, я подумала: а сколько придется привыкать к проветриваемой голове? Наверное, долго. Пока не обрасту.

Коловорот где-то за углом внушал телефонному собеседнику, что с этой самодеятельностью пора кончать. Два шага вперед, и слышно стало гораздо лучше. «Ты сама все прекрасно понимаешь. Ее выходки зашкаливают. Да. Я с тобой абсолютно согласен. Придется ликвидировать ее как непреодолимую помеху. Кстати, не пугайся, я ее тут немного побрил».

Немного побритая помеха отступила на безопасное расстояние. Неловко стукаясь об углы, нашла свои вещички. Отыскала входную дверь и сказочно обрадовалась, увидев прислоненную лестницу. Теперь не придется рыть подкоп или сигать с шестом через стену. Да и шеста поблизости не видать.

Волки окончательно разомлели на жаре. От чего вывалили языки и даже не пытались строить из себя агрессивных охранников. На секунду мне захотелось почесать одному из них пузо – не исключено, что он будет дергать задней ногой, как обычная собака. Но тут послышалось ворчание смешного лысого дядьки, который, видно, вспомнил про забытый инвентарь.

Не мешкая ни минуты, я взобралась на лестницу, а потом посмотрела вниз. Низ оказался дальше, чем хотелось.

– Эй! Ты куда?

Переваливаясь на ходу, ко мне спешил Коловоротов помощник. Вспомнив про «ликвидацию непреодолимой помехи», я спрыгнула на траву. Ног не переломала, но ушиблась здорово.

– Стой, стрелять буду!

Сопровождаемая этой идиотской угрозой, я рванула к шоссе. Где меня подобрал сердобольный водитель фуры.

Глава 39

Водитель такой огроменной халабудины оказался на удивление компактным, что компенсировалось редким добродушием. Его приветливое: «Ого, а кто ж тебя так обкорнал?» – сразу внушило мне доверие. Вероятно, теперь мне придется по сто раз на дню выслушивать подобные комплементы.

– Дяденька, вы не подумайте, я не проститутка, – на всякий случай предупредила я, чем несказанного его позабавила.

– Дыксть. Етить. Ясен перец.

Судя по многозначительному выражению простодушного лица, для дяденьки эти три перла являлись первостепенными заменителями длинных и ненужных фраз.

– Мне срочно в город надо!

Повторив сложное буквосочетание «дыксть», дяденька вдруг запел зычным поповским басом. Из слов песни явствовало, что отряд угораздило попасть в засаду, какие-то махновцы направо, Петлюра – налево, а гранат осталось десять штук. Недостаток забытых слов дяденька возмещал неизменным «дыксть», отчего трагизм сюжета усугублялся.

Сообразив, что меня везут куда надо и приставать не собираются, я стала анализировать свалившуюся на меня проблему.

Подслушанный разговор Коловорота не вызывал сомнений – мама не против вычеркнуть меня из списка живых. По моей вине пострадал Барабас. Вовлекать Игоря в дальнейшее развитие событий стало опасным. Оставалась Ритка, но кто я ей? Никто. Значит, надо искать помощи в другом месте.

Перед въездом в город нас тормознули на посту. Хоть они теперь и ГИБДД, но новое название на аппетит не влияет. Пока водитель покорно удалялся для отстегивания пошлины, я пошарила под сиденьем. Где обнаружился здоровенный гаечный ключ. Завернув его в грязную курточку, я смирно поглядывала на вальяжных сотрудников родного государства. Которые передвигались так, словно опасались по недоразумению совершить лишнее движение. Удивительная порода человечества. Лоснящаяся от запитанных калорий и абсолютно уверенная в своей необходимости.

Глядя на оплот санкционированных поборов, я подумала – а какого черта? Пусть я не слишком умная, пусть натворила бед, быть может, меня загнали в угол, и что с того? Неужели таким, как я, и жить нельзя?

Дверь мне открыла мама. Если и удивилась, то незаметно. Карабас даже обрадовался, правда, не очень активно. Он попытался помочь мне расстаться с курткой, но я упорно вцепилась в нее обеими руками.

– Карабасик, а ты – ходок, – шутку не оценили.

Да, квартира у мамы не чета нашей. Хорошая такая, продуманная во всех отношениях. Цветовая гамма не утомляет глаз, мебеля всякие, картины. Красиво. Непривычно. И мама непривычная. Словно вижу ее в первый раз.

– Ты почему наголо побрилась? – тихо спросил Карабас.

– Полысела. С горя. Вот как ты сдристнул – так и полысела. Ты что, не в курсе – я же тебя люблю до безумия. Хотела отравиться, но цианистый калий в аптеке расхватали. Можно застрелиться, но пистолета нет. Хочешь, прямо сейчас повешусь? – спросила я, хватая Карабаса за ремень.

– А как же Игорь? – с ужасом прошептал остолбеневший Карабас, озираясь в сторону мамы.

– Это она так шутит, – успокоила мама.

Экскурсионным шагом прохаживаясь по чужому жилищу, я крепко прижимала к животу инструмент. Умыкнутый у доброго водителя, повторяющего многозначительное «дыксть». Сначала мама просто стояла в коридоре, наблюдая за моими передвижениями. А потом подтолкнула Карабаса в спину, загоняя его в большую комнату, назначения которой я не поняла. Скорее всего, там предполагался кабинет, переоборудованный в мастерскую изобретательного Карабаса. Во всяком случае, на спинке стула громоздилась куча скомканной одежды, а на полу гнездились носки. Не повезло маме, папа тоже раскидывал предметы туалета где попало.

– Зацени идею, – спокойно сообщила я, добредя до кухни. – Людей определяет их отношение к окружающему миру. Папа мир воспринимал, как медведь малинник, как крыса – помойку, как корюшка – покойника. Для Карабаса и Барабаса мир – сплошная площадка для игр. Коловорот не стал мелочиться. Он просто переоборудовал мир под себя. Для меня мир – дорога, по которой я обязана топать до пенсии.

Мама с любопытством слушала, не перебивая.

– Вы все меня предали. И теперь я никому ничего не обязана. Здорово, правда? Мама, а что мир – для тебя? Пробирка для выращивания больного самолюбия? Или жопа, по которой надо бить кнутом? Или детский сад, в котором ты воспитательница?

Никакой реакции. Сплошной безответный монолог.

– А ведь если бы я не сунулась тебя спасать фиг знает от чего, то все продолжалось бы, как прежде. Прогорклая мамаша в прогорклом семействе. Класс! Мария Медичи тихо отдыхает! И сколько бы ты еще так вытерпела? Год, два? А потом? Какой сценарий ты нам припасла? Ну расскажи, как бы ты выкрутилась, если бы не мое шпионство?

Красиво одетая, умело накрашенная мама расположилась около окна. Словно маленький воробей, настороженный присутствием кровожадного голубя. Ей мое присутствие было откровенно неприятно. Но она терпела, как терпят печальную необходимость.

Затянувшийся монолог выкачал из меня последние силы. В поисках опоры я остановилась у двери, облокотилась на нее, крепко прижавшись позвоночником.

Похоже, мама считала ниже своего величавого достоинства отвечать на нападки взбесившегося детеныша. Или ей и вправду все по барабану?

Тогда я пошла ва-банк.

– Я все слышала! Коловорот указывает тебе, как поступить со мной?

Интонацией выделила слово «указывает». Чтоб больнее прищемить мамино самолюбие. Она какой-то там третейский судья, а судьи всегда самостоятельны в принятии решений.

Молчит. Словно она не человек, а могильная плита. Ухоженная могильная плита. А что там внутри – неизвестно. Хотя почему неизвестно? Обычно под такими плитами миролюбиво разлагаются протухшие покойники.

Чувствуя себя клоуном всех времен и народов, я начала понемногу разъяряться.

– Да ответь ты хоть что-то! Я – не пустое место! Почему ты так со мной?!

Это уже не вопрос. Это рев, от которого саднит в груди. Не умею я повышать голос. Быть может, неправильное строение горла, а может, воспитание не то. Впрочем, реви не реви, оппонент безмолвствует.

Постепенно выходя из себя, я стала подбираться к ней поближе. Передвигаясь вдоль стены, словно боясь остаться без опоры. Стоит. Красивая, умная, богатая. У нее все, а у меня – ничего. Только гаечный ключ. Гаечный ключ – орудие бесполезного ребенка. Последний аргумент в споре с самой собой. Вот как сейчас дам этим весомым аргументом по идеально уложенной светло-рыжей голове. Так чтобы умные мозги заляпали чистые спокойные стены.

За секунду до катастрофы мамино онемение закончилось.

– Быть может, чаю? – сморгнув, спросила она.

– Сейчас воду вскипячу, – поддержал ее неожиданно возникший Карабас.

Вам не доводилось наблюдать, как ведет себя поток воды? Перед носом которого рухнула плотина?

Входя в раж, я начала долбать все, что подворачивалось под руку. Летели осколки чашек, какой-то стеклянной утвари. Взрываясь, осыпались зеркальные части полок. Мимо пролетело исковерканное глиняное панно с веселой совой. Спрыгнув со стола, я сокрушила большую восточную вазу и нацелилась на окна. Руки моментально покрылись порезами. На лице саднила длинная царапина.

Мама спокойно смотрела на меня. Прекрасно понимая, что я уже нахожусь в опасной близости от ее головы.

Меня придавило массой Карабаса. Лежа на моей спине, он громко пыхтел мне в ухо.

– Вот так, значит. Я ему в любви признаюсь, а он… – Воздух кончился, и мой голос превратился в хрип.

– Если тебе станет легче, можешь меня ударить, – уверенно предложила мама, оттаскивая от меня невменяемого Карабаса.

Уже не хотелось. Жалко было порезанных рук, загубленной прически и немного стыдно за учиненный погром. Я посмотрела на бескровное лицо Карабаса, утешаемого мамой, и мне стало жутко смешно. Такой большой, отважный мальчик, а так испугался.

– У нас в роду все бешеные! Бабуля была – зверь. Немцев знаешь сколько замочила? Свирепая старуха была, земля ей пухом. Смотри, рассердишь маманю, она церемониться не станет – хрясь топориком по башке и чай пойдет пить. Кстати, а где чай?

Сгребая хрустящий мусор с пола, Карабас поглядывал на меня, приговаривая:

– Теперь я понимаю, почему ей ничего нельзя говорить. Она же психованная.

– Это второй раз в жизни. Первый был в магазине игрушек. Я ей тогда калейдоскоп не купила.

Пусть насмехаются. Хотя представление в магазине я, как ни странно, помню. Продавцы буквально выли от ужаса. А мама тогда перешагнула через меня и преспокойно пошла дальше.

– Может, врача вызвать? – беспокоился Карабас, глядя, как я расписываю йодом резанные руки.

– Ага. Только начни потакать, потом намучаешься.

– Ты не думаешь, что уже поздно ребенка перевоспитывать? Она выросла. И ей нужна твоя помощь. Хотя бы в перевязывании рук, – укорил Карабас.

Вывалив осколки в ведро, мама внимательно посмотрела на меня, на малолетнего мужа и рассмеялась. Я сто лет не слышала, как она это делает.

– И как я раньше не замечала, что живу хорошо? Ладно, давай помогу.

С перебинтованными руками я стала как мумия. Сквозь марлю проступал йод вперемешку с кровью. Теперь никто не усомнится, что по мне психушка плачет.

Бедный Игорь. Когда мы встретимся, ему будет трудно любить меня в таком виде. А как же загс? На что теперь надевать обручальное кольцо? А фату на лысый череп? Настроение испортилось. Я чуть было не пропустила, что говорит моя мама.

– Никто тебя убивать не собирался.

– И зря, – буркнул Карабас.

– Просто ты мне все испоганила. Но не убивать же тебя за это?

– А почему и нет? Твоему Коловороту только свистни – загрызет.

– Он пытался тебя урезонить.

Разозлившись, я принялась размахивать руками, как дирижер.

– Сначала подстриг. Потом устранять собрался. Не верь ему!

– Прекрати придуриваться. Сейчас он приедет. Мы поговорим в спокойной обстановке и решим, как дальше жить.

Судя по ее голосу, она все для себя давно решила.

– Пойдем, посидим у меня.

Надо же, Карабас распоряжается здесь как полноправный хозяин.

– Мне надо срочно позвонить Игорю. Он волнуется!

Карабас в недоумении, он сочувствует, но не уверен, что мне положен телефонный звонок. Наконец он находит компромисс.

– Давай я сам ему позвоню. Скажу, что ты жива-здорова, но занята.

Приходится согласиться. Тем более что Коловорот не за горами. Точнее, он уже в квартире. На меня смотреть не хочет, с мамой советуется.

– А сегодня к маме гости уже приходили? – осторожно спрашиваю я Карабаса.

– Нет. Не мешай. Я же сейчас с твоим Игорем говорить буду.

Вслушиваюсь. Надеюсь, что теперь у Игоря меньше поводов для волнения. И напрасно. Еще совсем не ясно, чем дело кончится. Подслушать бы, о чем эти взрослые там советуются, да никак. Тем временем Карабас решил проявить участие. Нашел обезболивающую таблетку, разрешил покурить. Он отчаянно пытался выглядеть старше своих лет. Как же, почти отчим.

– Можно, я тебя не буду называть папой?

Бедного Карабаса перекашивает.

– А что с твоим приятелем? Говорят, он пострадал?

– Кто говорит?

Я со смаком, преувеличивая повреждения, нанесенные Барабасу, расписываю столкновение с машиной. Сначала мне не верят. Потом Карабас начинал смурнеть от беспокойства.

– А ты в это время наслаждался мирной семейной жизнью.

– У него телефон не отвечает! – оправдывается несчастный Карабас.

Он накинул джинсовку и вымелся на поиски друга. Теперь смогу без помех прокрасться и прополоскать ухо в чужом разговоре.

В самый неподходящий момент мне заехали дверью по лбу.

Глава 40

– Это точно твой ребенок? По-моему, требуется генетическая экспертиза.

Требовательный Коловорот вынул из холодильника стеклянную банку огурцов. Прицелился и аккуратно приложил к ушибленному дверью месту. Я терпеливо молчала. Как всякий порядочный человек, застуканный на месте преступления.

– Проходи – посидим, поговорим. А Карабаса куда подевала? Или он с тобой заодно?

Возмущенная мама отрицательно покачала головой. Не представляя меня и такого расчудесного юношу в тайном сговоре. Ну не дура ли? Ведь не так давно мы сообща планировали ее разоблачение. Теперь он белый и пушистый, а я – в дерьме по самые уши.

Перехватив мой злющий взгляд, Коловорот широко ухмыльнулся.

– Есть всего два варианта развития событий. Первый: ты выходишь за меня замуж. Второй: мы делаем так, что тебя больше нет. Мне кажется, второй вариант гуманнее. Поскольку я не смогу вытерпеть твое присутствие больше одного часа. Остается имитация несчастного случая.

– Почему? Может, я желаю вступить в законный брак и стать мадам Коловоротовой.

– Мечтать не вредно.

Вообразив себя в этой примечательной роли, я немного разволновалась.

– Раскраснелась-то. – Скорее всего, он хотел еще кое-что добавить, но постеснялся мамы.

– Давай не будем забивать ей голову подробностями. Пусть просто слушается. Толку будет больше.

– Голову ей уже и так забили, а насчет слушаться – это по твоей части. Мне пока не удалось найти с твоей дщерью общий язык. Ты не смущайся. Она хорошая девчушка, только чересчур резвая.

– Мне надо с Игорем встретиться! – отважно потребовала я.

– Да, действительно, существует еще проблема Игоря, – мрачно подтвердила мама.

– Поплачет. Забудет.

– Но ему тоже придется изображать некоторое время.

– Что изображать?

– Скорбь. Как это обычно бывает у людей, потерявших близкого человека.

Постепенно до меня стало доходить, что скорбеть придется по мне. И, похоже, немалое время. Представить себе сейчас разлуку длиной в год я не могла. Что такое год без Игоря? Вечность. И с кем он станет утешаться без меня? А где я в это время буду?

– Есть пара неплохих мест. Правда, не здесь, а гораздо дальше. Но я думаю, чего тебе волноваться? Он тебя любит? Значит, потерпит. Только ему придется сыграть роль несчастного возлюбленного по-честному.

– То есть вы скроете от него правду?

Вся кошмарность ситуации обрушилась на мою голову. И буквально придавила к земле.

– Мама, а может, ты бросишь эту работу? Ну, что тебе стоит?

Сознавая эгоистичность просьбы, я всматривалась ей в лицо. Напрасно надеясь, что она сейчас скажет: «Мне ничего надо. Я и так обойдусь. Главное, чтобы у тебя все было хорошо».

Коловорот сморщил лоб. Отчего его не слишком выразительные брови смогли познакомиться с короткой челкой.

Мама переминалась с ноги на ногу. Вместо слов одобрения она просто хотела сесть. Что и сделала. Скрестила руки, приподняла голову и наконец посмотрела на меня.

– Я не ждала неприятностей от тебя. От кого угодно, только не от тебя.

Неплохое начало для исповеди.

– Ты случайно не забыла, как мы жили? – тихо продолжила мама, перекладывая руки на колени, словно пай-девочка. – Я тебе не мешала. Ты жила своей жизнью и была довольна. Еще немного, и вы с Игорем должны были пожениться. Зажить своей жизнью, а я – своей.

Да, как ни крути, я во всем виновата.

– Ты стала той болевой точкой, через которую на меня можно надавить, – продолжала мама. – Впрочем, я не собираюсь тебе ничего объяснять. А моя работа… меня вполне устраивает. А вот ты – нет. Думаю, Николай все правильно решит. Свой долг я перед тобой выполнила. Родила, вырастила, что еще? Посвятить тебе всю свою жизнь? По-моему, оно того не стоит. А теперь оставь меня в покое.

Напутствие звучало как реквием. Коловорот неопределенно хмыкнул. Быть может, он тоже ожидал более прочувствованного прощания. Но на нет и суда нет. Насильно мил не будешь. Для мамы я отрезанный ломоть. Интересно, за что? Все мамы как мамы. Пекутся о своих отпрысках до глубокой пенсии. А у меня все не как у людей. За что, спрашивается? Чем я ей не угодила?

– Все. Сваливаем, – прервал Коловорот мои страдания.

– Нет. Не все! Ты почему меня не любишь? Я что – убогая? Или тебе хочется устроить приступ второй молодости, а я о возрасте напоминаю? Нечего было в семнадцать рожать!

– Уведи ее от греха подальше, – вяло приказала мама, отмахиваясь от меня как от назойливой мухи. – Ей не любовь нужна. Какой-то принципиальный эгоизм… Все для меня, а если что-то не по мне, то «меня бедную никто не любит, не жалеет». Запомни, пожалуйста, все, что тебе надо, – это научиться не цепляться за меня. Даже если очень хочется. Живи сама и дай жить другим.

Пока-пока, мама.

Чмок. Чмок.

Понятливый Коловорот вытеснил меня из комнаты. В которой, выпрямившись во весь рост, стояла моя мама. Всем своим видом выражая нежелание лицезреть меня ни за какие блага мира.

– Возьму и повешусь! Неужели тебе меня жалко не будет? – Не стоило этого говорить, но так хотелось разозлить ее напоследок.

Немного успокоенная тем, что последнее слово осталось за мной, я, зависая на крепкой руке Коловорота, оказалась у входной двери. Придерживая мою шею, чтоб не дай бог не выскользнула, этот гад аккуратно проверил, хорошо ли закрыл замок. И только потом выяснил, не кончился ли у меня кислород.

Проскрежетали засовы. Мама забаррикадировалась от нежданных гостей. Если бы не состояние придушенности, я бы выкрикнула пару-тройку прокламаций на тему «врагу не сдается наш гордый Варяг».

– Плохо пахнешь, – принюхавшись, констатировал Коловорот.

Пока меня перемещали с места на место, я прикидывала, есть ли шанс исхитриться и удрать к Игорю. Честно говоря, мне фиолетово, что эти взрослые напридумывали. Сами не правы, а я виновата. Вот если бы мама мне больше доверяла и рассказала всю свою историю, то я бы, может быть, и стала послушной дочкой. А если она не считает нужным объяснять – значит, и мне можно поступать как хочется.

Наручники отсекли последнюю надежду. Удирать, будучи пристегнутой к дверце машины, нереальная затея. Спрятав ключ в карман, Коловорот принялся насвистывать сквозь зубы веселенький немецкий мотивчик. Что-то про ландыши. Или про Карлмарксштадт. Жесткий профиль свистуна не располагал к задушевным разговорам.

Прослушав пару шедевров, я задумалась об Игоре. Он полюбил меня, когда я была веселая и не лысая. Он строил планы насчет нашего будущего. Не предполагая такого чудовищного развития событий. Он сам был не против, чтобы мы разведали мамины тайны. И с Карабасами он меня познакомил.

Кто-то внутри меня злобно пропищал: «Он во всем виноват! Если бы он тогда меня отговорил от шпионства, то жили бы мы сейчас припеваючи». Конечно, я не собиралась обвинять во всем Игоря. Если бы мне удалось сейчас с ним поговорить, он сразу бы придумал, что делать дальше.

– Пока будешь жить у меня. Волкам ты понравилась, но не надейся снова сбежать. Второй раз не получится.

– А как я сообщу Игорю, где я теперь нахожусь? Вы не можете так со мной поступить. Я живой человек!

– Пока, – мрачно уточнил Коловорот.

Применив все известные мне жалобные интонации, я битый час уговаривала Коловорота позволить мне поговорить с Игорем. Я подвывала, всхлипывала, пускала горючую слезу, но в ответ слышала только проклятые «ландыши».

– Он твоей матери два раза звонил, – нехотя процедил Коловорот. – Она ему сказала, что ты пока очень занята.

– И что?! – почти закричала я.

– У него аврал на работе.

С авралом мне не справиться. Если аврал, то для Игоря пока кроме работы ничего не существует. Но это – пока. Как только он освободится, то сразу примется меня искать.

Глава 41

Волки вели себя смирно. Видимо, их только что покормили. Особенно это было заметно по одному, который свалился на бок, счастливо переваривая пищу.

Мне отвели комнату на втором этаже. Невысоко, но побег отменялся по причине крепких оконных решеток. А сам говорил – волкам ты понравилась! Как же. Вон они бродят по двору, а мне даже нос наружу не высунуть. И не волки они вовсе – лают, как простые дворняги. Особенно если обнаруживают кота на заборе. Как кот забирается на насест, мне абсолютно не ясно. Разве что позаимствовал лестницу у охранника.

Коловорот расписал мой день по минутам. Когда делать зарядку, когда есть, а когда изучать кучу учебников по английскому языку. Если меня и собрались прикончить, то я помру законченной полиглоткой.

Предложенная на обед полная миска вареных раков привела к серьезной ссоре. Я раньше никогда не ела панцирных многоногих. Наверное, он думал меня порадовать. Они ему самому нравятся. Сам так сказал.

Мне стало интересно, как их едят и как готовят. Коловорот объяснил, что положено кидать несчастных раков в кипяток живьем. Меня перестал интересовать способ их поедания.

На предложение достойно похоронить невинно убиенных мучеников Коловорот сердито рявкнул:

– Ну и не ешь! Мне больше достанется. – Обиделся, но ничего заживо загубленного больше не предлагал.

В моей тюрьме обнаружилось неимоверное количество книг. Пролистав которые, я не без основания заподозрила их обладателя в тяге к дешевому шику космополитизма. Издания всех стран и народов, лопочущих на своих великих и могучих наречиях. Точнее – ни слова на русском.

От скуки спасал телевизор. Поначалу. Раньше я его так плотно не смотрела. А теперь уверилась, что передачи штампуют для слабоумных. Помесь вранья с подтасовкой фактов. Остановилась на программе про животных. Изредка переключаясь на «Культуру».

Через четыре дня затворничества я все больше склонялась к мысли о собственной необучаемости языку. Плакали планы Коловорота. Учебники переместились на пол. Ну не могу я добровольно зубрить скучные правила. Впрочем, я вообще не могу ничего зубрить, мне школы с институтом хватило по самое некуда.

А все же зря я не выяснила, каковы раки на вкус.

Коловорот заставил меня работать на велотренажере. Мне нравится. Думать помогает.

Волосы начали прорастать сквозь белую кожу головы. Жаль, что нельзя на улицу. Там солнца навалом – можно было бы позагорать. А то лето скоро кончится – так и не успею ему порадоваться.

Кручу педали. В голове крутятся мысли. Теперь я запуталась окончательно.

Теоретически родители обязаны любить своих детей. Папа ко мне равнодушен. Маме я по фигу.

Родители не обязаны любить своих детей. Они обязаны их воспитывать, кормить, одевать, помогать в учебе. С этим мама справлялась. Звери тоже так поступают. Родят. Самец понесся по своим делам. Мамаша подращивает детенышей до определенного возраста. А потом как укусит, чтоб удирали искать свою территорию и семью. Лисы так поступают. Я по телику видела. И лисам фиолетово, как сложится дальнейшая судьба очередной порции потомков.

Моя мать – лиса одноразового использования.

Если бы я сейчас ехала на настоящем велике, то со скоростью самолета.

Мысли о Игоре немного притупились. Мне казалось, что все будет хорошо. Только оставалось непонятным – каким образом?

– Привет.

Коловорот, доброжелательно улыбаясь, внес поднос с разнообразной снедью. Раков не было. Когда я расправилась с половиной свиной котлетки на косточке, обжаренной с луком, он продолжил:

– Теперь приготовься слушать.

У меня кусок застрял в горле от такого радушия. Не иначе сейчас гадость скажет. Я ошиблась наполовину. Гадостей было две.

– Понемногу втолковали Игорю, что ты подсела на наркоту. Он в шоке. А еще – подобрали тебе заместительницу. Она сможет раз в жизни сделать хорошее дело.

Вот и все.

Теперь не видать мне Игоря как своих ушей. Я точно знаю – он наркоманов за людей не считает.

– Не убивайся ты так, – успокаивал меня Коловорот, хотя я ничем не проявила своего горя.

– Заместительницу на мое место?

– Ну да. Она вполне подходит. И по росту, и вообще на тебя похожа.

Вот оно как. Им мало моего унижения. Мало потери всего того, что так недавно придавало смысл каждому дню. Исхитрились отобрать свободу, право выбора. Мало! Нет же – подавай им моего Игоря. Они решили сосватать ему какую-то мерзкую вонючую бабу. Типа раз похожа на меня, значит, сойдет. Вот идиоты! Не на того нарвались! Думают – он сразу влюбится и меня забудет. Да хоть позолотите ее, он даже на нее не глянет.

Когда мы впервые встретились, знаете, как он про меня подумал? Он не на внешность смотрел. Ему показалось, что я – маленькая отважная дурочка. Которая просто пропадет без его участия. Хотя внешность – тоже не последнее дело. За «дурочку» я долго обижалась. Но потом выяснила, что он так называет всех, кто, по его мнению, не сможет выжить в этом большом опасном городе. Даже кошек.

– Стоп. Давай рассуждать логически. Если Игорь вправду считает, что я наркуша, то на похожую тетку ни за что на западет. Так что ваш гениальный план – полная хрень на постном масле.

Коловорот с сомнением посмотрел мне в глаза. Заподозрив в легком сумасшествии.

– Не надейтесь! Игорю со мной было хорошо. Он с бухты-барахты на теток вешаться не станет.

– Ты неправильно поняла. Девушка займет твое место в морге.

Спустя некоторое не очень приятное время я осознала – у меня, оказывается, есть место. В морге.

– Спасибо партии родной, что я несчастный, но живой.

Не в тему.

– На улице стояло лето, спасибо партии за это.

Еще глупее.

– Я в морг не хочу, – как можно весомее сказала я.

– И не надо, – неподдельно обрадовался Коловорот. – Но в воспитательных целях придется посмотреть, чем заканчиваются приключения для непослушных дурочек.

Игорь тоже бы так выразился. Если бы оказался Коловоротом. Но поскольку последнее невозможно в силу многих причин, то лучше сосредоточиться на собственной дальнейшей судьбе. И не похожи они ни разу. Игорь – высокий, спокойный и не опасный, а этот любитель воспитательных моргов – скорпион с зубами.

– Ты скорпион? – безо всякого любопытства спросила я.

– Почему? Нет, я не скорпион. Впрочем, какая разница?

– Нет, милый. Ты скорпион. Просто прикидываешься коловоротом. Как вы меня достали! Просто уму непостижимо… Я даже не хочу знать, что вы собрались делать со мной после морга. Вскрывать? Сжечь? Похоронить? Сдадите на запчасти? Еще жениться на мне хотел! Такое не вообразить даже в самом кошмарном сне. Я и скорпион в одном флаконе.

Осторожно дотронувшись до моего лба, Коловорот поморщился, как от прикосновения к раскаленному утюгу.

– Нет у меня температуры. У меня – скорпион.

– Думаю, все-таки надо проконсультироваться с врачом.

– Ага! С патологоанатомом в морге.

Мучитель вернулся с кружкой горячего чая с лимоном. Там был еще мед. Смешанный с какой-то гадостью. От которой немного закружилась голова и сразу захотелось уснуть.

– Не беспокойся ни о чем.

– Я не могу не думать о своей загубленной жизни, – сознавая весь гнилой пафос сказанного, пробурчала я, засыпая.

– А тебе и не надо ни о чем думать. Теперь думать буду я. Спи. Во сне все становится проще. Хочешь, я подарю тебе маленького волчонка?

– Лучше скорпиона. Я засуну его тебе в штаны.

Скорпион мне не приснился. Приснился Игорь. Который весело шастал по кладбищу с мусорным пакетом. Из которого выглядывал тощий ушастый волк.

Утром до меня дошло, что как прежде уже никогда не будет. Дорожила ли я той, предыдущей, жизнью? Размеренной. Распланированной до старости? В которой если и ожидались перемены, то только к лучшему. Маленькие радости, типа поездки на пляж с почти родным любимым человеком. Ожидание его возвращения с работы. Выслушивание новостей. Все радости были так или иначе связаны с Игорем. Словно до него я не жила.

Появилась возможность по-настоящему испугаться. Я боялась перемен с детства. До сих пор с содроганием вспоминаю, как меня пытались пересадить с родного горшка на унитаз. Я орала благим матом и отказывалась какать. Если бы не смена стульчака, не знаю, чем бы все закончилось. Вполне возможно – меня бы попросту разорвало.

Еще хуже дело обстоит с расставанием с людьми. Я привязываюсь к человеку долго, но прочно. В школьном возрасте такая прилипчивость вполне объяснима. Все мечтают дружить до гроба. Все постоянно ссорятся, мирятся, дуются и снова мирятся с заверениями в бесконечной любви. Насчет мальчишек – не уверена, а девчонки – точно. Я даже привязывалась к некоторым учителям, а потом получала плохие отметки, когда они от нас уходили. Хотя чаще получалось наоборот – была постоянна в своей нелюбви. Учителей трудно понять и принять такими, какие они есть.

Интересно, а смогла бы я дружить с таким мальчишкой, как Коловорот? У нас в классе был один похожий на Колю Воротова, его Вовкой звали. Дерзкий, необщительный, готовый дать сдачи раньше нападения. И вот что удивительно: наши строгие учителя при случайных встречах спрашивают именно про него, про завзятого двоечника. Отличников не запомнили, а его помнят. Хотя крови он у них попил – будьте-нате.

В памяти всплыла общая школьная фотография. На которой мы все выглядели словно собаки на выставке. Нарочито бодрые лица, смешные прически из категории «такие теперь не носят», и только Вовка умудрился среди стада оставаться отстраненным. Словно он случайно здесь затесался. Впрочем, что сейчас вспоминать, как он выглядел. Дело-то не в этом. Просто по повадкам он здорово схож с Коловоротом. Особенно постоянными недомолвками и излишней уверенностью в своих силах. И, что еще более странно, именно в этого мальчишку я была тайно влюблена аж четыре года.

Вовка тогда стал первой ласточкой в череде опрометчивых влюбленностей. Когда настала пора нравиться противоположному полу, я с каким-то маниакальным упорством выбирала «не тех» мальчиков. Тут же находила в них миллионы несуществующих достоинств. Привязывалась, а потом, когда появлялся следующий кандидат, не понимала, как отделаться от предыдущего.

Вот дура. У меня жизнь рушится, а я про мальчишек думаю.

Глава 42

На улице моросил нудный дождик, из породы долгоиграющих. Волки схоронились в свое благоустроенное логово. На дворе не показывался даже сторож. Предпочитая наслаждаться предвестником грибного урожая из уютной кухни. Наверняка попивает свои ненаглядные отвары из особых трав. Прибавляющих ему несметные силы для окучивания обширного приусадебного хозяйства.

Как я успела заметить, волки сторожем пренебрегали. Считая его чем-то вроде хозяйской собственности. Они радовались не ему, а предстоящему питанию. О чем сторож догадывался и бранился на неблагодарных тварей почем зря.

В хорошую погоду мне нравилось наблюдать за волками. Белый Карлос постоянно тиранил черного сородича. Подзуживая на такое же невинное развлечение остальных двоих зверей. Черный при первом признаке атаки сначала пытался удрать, а потом хлопался на спину. Кому охота нюхать его со стороны пуза? Коловорот, смешливо поглядывая на меня, объяснил – так положено выказывать свою покорность вожаку стаи.

По причине сырости наблюдать сегодня было не за кем. Оставалась перспектива поесть и завалиться на кровать смотреть телевизор. Ни то ни другое я сделать не успела.

Рявкнул Карлос. Его поддержали остальные волки. Я метнулась к окну, посмотреть, что их так растревожило. По мокрой траве впереди Карлоса несся сторож, напяливая на полированный череп неизменную панамку. Ворота отворились, и я затаила дыхание. Из машины вышла моя мама. Я ей обрадовалась.

– Привет, – незнакомым голосом поздоровалась мама, проходя в мою темницу. – Как ты тут?

– Спасибо – хреново.

Мамин нос сморщился от моего «грязного» лексикона. По случаю непогоды она сегодня в плаще. Накинутом на вполне молодежный прикид. Полное преображение в сторону омоложения. Вся в обтяжечку. Фигура позволяет, а вот мое мнение – не по возрасту. Понимаю, ей идет, но не могу ничего с собой поделать – кривлю лицо.

– Я приехала попрощаться. Думаю, мы долго с тобой не увидимся. Быть может, не увидимся вовсе… Ты должна понять меня и простить.

– А за что прощать-то? – сквозь зубы процедила я, ненавидя себя за недавнюю радость.

Она машинально провела рукой по подоконнику, словно хотела обнаружить на нем признаки пыли.

– Как Карабас поживает? – не удержалась я.

– Нормально. И Барабас тоже. Твой отец собрался жениться, так что я теперь окончательно свободна.

Излишне говорить, что «окончательно» мама произнесла подчеркнуто громче, чем следовало.

– Мама, а ведь мы с тобой разговариваем. – Мое изумление немного смягчило общий тон беседы.

– Разговариваем? Наверно, я что-то упустила в твоем воспитании. Мне всегда казалось, что тебе не интересен никто, кроме тебя самой. Даже не припомню, спрашивала ли ты когда-нибудь, как у меня дела, здоровье, интересовалась ли моим настроением.

Меня пытались пристыдить. Тупо. Зачем спрашивать про очевидные вещи? Если человек живой и выглядит неплохо, то какого лешего лезть в душу с глупыми расспросами? Если надо – сам скажет. Я всегда говорю. Не жду, пока поинтересуются.

– Люди разные, мама. Ты приехала портить мне настроение? Или выяснить, насколько мне тут плохо? Или тебя волнует, как я переживу разлуку с любимым человеком?

– Попрощаться, – повторила она.

– А где папа будет жить? – спохватилась я.

– В нашей квартире. Я ее ему оставила. Сказала, что ухожу к новому мужу.

– А морда у него не треснет?

– Нет. Только растянется.

Маме грубость не идет. И потом – к какому мужу она намылилась?

– К Карабасу, что ли? – спросила я, а потом опомнилась: – А как же я? Как же мои права? Квартира была и моя!

За неимением пыли мамина рука принялась за поиски шероховатостей на стене.

– Я сказала отцу, что ты тоже выходишь замуж и уезжаешь в другой город.

Тут меня прорвало.

– Просто семейно-брачная идиллия! Все резко разбежались, чтоб синхронно пожениться. Мама, ты – чудовище. Ты только что вычеркнула меня из моего жилья.

– Что? – Удивление у нее получается даже лучше показного равнодушия.

– Офигеть! Теперь я – бомж. Спасибо, мамочка дорогая, тебе за хлопоты. Я вот все думаю, чего мне в жизни не хватало? А что? Побомжую на славу. Говорят, у Южного кладбища офигенная помойка имеется. Вот туда и пойду. Паду в ноги их помойному папе. Или соберу котомку, повешу на посох и попрусь по матушке России странницей перекатной. А еще лучше – продамся вурдалакам-медикам на органы. Если Игорь прогонит.

Выгонит или нет, вот в чем вопрос. Дружились-любились, а насколько хорошо я его знаю? Я знаю, каков он в постели. Вот уж кладезь академических истин. Про постельного Игоря знают не менее восьми женщин разного возраста в нашем городе. У него, видите ли, прошлое. А как его прошлое повлияет на мое будущее? Сможет ли он принять меня после всех этих инсинуаций? Ведь перед ним я ни в чем не виновата. Но невиновность – не гарантия счастливой семейной жизни.

– Что вы ему наврали? Ведь он теперь от меня откажется?

Дважды спросила, чтоб проверить, насколько все плохо. Оказалось – хуже некуда.

– Твой милый мальчик думает, что ты сейчас на лечении от наркотиков. Сначала не верил, но твои внезапные исчезновения его убедили…

– А еще больше убедили твои честные глаза. Разве он мог предположить, что ты сможешь ему наврать такое про родную дочь?

– Главное, теперь все правильно доделать. И ты будешь свободна.

Вынув книгу с полки, мама полистала ее и втиснула на прежнее место.

– Ну, не совсем свободна. Но сможешь жить не хуже нормальных людей. Ходить куда хочешь, делать что хочешь.

– И где такой рай располагается? Уж не в моем городе, насколько я тебя поняла. А ты не боишься, что я опять сбегу?

Теперь ее заинтересовал мой не съеденный завтрак. Критическим взором домохозяйки она проинспектировала его, сморщила нос и отковырнула на пробу. И почему у меня все отнимают? Обозлившись, я бесцеремонно отобрала тарелку и без всякого аппетита начала жрать раскисший омлет, в котором крылись кусочки чего-то крайне питательного. Масса соскальзывала с вилки. Мама с отвращением слушала мое демонстративное чавканье. А только что зашедший Коловорот, задрав волевой небритый подбородок, скреб его с невообразимым шумом. Как помоечный Барсик после укуса особо прожорливой блохи.

– Лучше б ты аборт сделала, – сказала я.

Глава 43

– Коля, я редко интересуюсь чужим мнением о своих профессиональных качествах, но ответь мне – я хоть раз ошибалась в своих прогнозах?

Чрезвычайно серьезный Коловорот отрицательно помотал головой.

– Я всегда гордилась своим умом. Я могла предугадать практически любой исход экономической ситуации. Самая запутанная многоходовка для меня – пустяк. Я не только про конфликты в бизнесе. Я могу вычислить наперед поступки человека, зная, что предложить, что сказать, чтоб добиться нужного результата…

– С ней у тебя промашка вышла. Хочешь не хочешь, а придется признать, – возразил не на шутку встревоженный Коловорот.

На маму его умозаключение подействовало, как камень в свежей выпечке действует на эмаль зуба. Скривившись, я поняла, что невольно передразниваю мамино выражение лица, но стыдно от этого мне не стало ни чуточки.

– Да. Я думала, она – обычная туповатая курица. Не дура, нет. Я не говорю, что ты глупа. Просто я привыкла считать, что мой ребенок – махровый эгоист. Приземленная обывательница без тени изыска.

Такой расклад меня в корне не устраивал. Все обзывают. У всех обо мне свое собственное гадкое мнение. Мне столько лет казалось, что я – девочка не хуже прочих. Вполне приятная в общении и производящая благоприятное впечатление на окружающих. Почему мама раньше не соблаговолила высказаться в отношении моих тяжких дефектов?

– Какой еще куриный эгоизм ты во мне разглядела, если я из-за тебя решилась на такие глупые приключения? Не для себя же старалась!

– Это я до «приключений» была о тебе такого мнения, – успокоила меня мама.

– А теперь?

– Теперь пора подумать о себе.

– Блииин! Да ты только о себе и думаешь! – закричала я.

По следам Коловорота в помещение проник пришибленный своей смелостью Карлос. Прекрасно зная, что за такое поведение его ждет неминуемое наказание. Мягко припадая на лапы, он прислонился к маминой ноге и поднял морду, заглядывая ей в глаза. Уши были плотно прижаты к голове, в ожидании грозного окрика хозяина. Коловорот сердито выругался вполголоса.

– Не пойму, чем ты его приворожила? Никого он так не обожает, как тебя. А ведь я – самый главный человек в его жизни.

– Собаки нутром чуют вожака в стае. Их не обмануть, – рассмеялась я.

Без особой нежности потрепав волка по макушке, мама отшатнулась, чтоб увернуться от предложенной передней лапы. Карлос вовсю надеялся, что она эту лапу возьмет в руку. Потом пришел к выводу, что правая маме не понравилась, и нерешительно предложил левую.

– Жаль собаке руку подать? – не выдержала я, заработав одобрение Коловорота.

– Не жаль. Мне вообще ничего не жаль. Кроме одного. Я не должна была выходить замуж и рожать ребенка. Ошибка молодости. Но все-таки столько лет подряд мне удавалось делать невозможное…

Удовлетворив потребность пса в порции ласки, мама выпрямилась и решительно тряхнула головой. Словно сбрасывая остатки минутной слабости.

– Теперь ты все начнешь с чистого листа. Нет так и плохо. Какое имя тебе больше нравится? Видишь, у тебя даже есть выбор.

Понимая, что она не шутит, я покопалась в памяти, прикидывая, с каким именем лучше начинать изгаживание чистого листа.

– Подкидыш подзаборный – подойдет?

Действительно, а если серьезно – как назваться? Чтоб потом не забыть. Говорят, имя – половина удачи. Про вторую половину обычно умалчивают. Но нетрудно предположить, что она как-то связана с силой воли и опытом. Которых у меня пока либо много, либо – вообще нет.

– А как же мой диплом? – всполошилась я.

– Ты что, всерьез предполагала навязать себя какой-нибудь богадельне в качестве инженера-конструктора? Не смеши. Я – твоя мать и знаю, на что ты способна. Из нерях конструкторы не получаются.

Пришлось съесть и это. По-моему, весьма непедагогично выставлять мелкие недостатки ребенка напоказ. Подло даже. Я же не трезвоню на весь свет про содержимое чьих-то шкафов. Хотя, если так дальше пойдет – не удержусь и укушу побольнее.

– Она пока работать не будет, – добродушно перебил Коловорот. – Я некоторое время стану ее опекать. Пока в ней не проклюнуться хоть какие-то таланты.

Вот оно как. Опекун нашелся!

– Изольда Табуреткина. По отчеству – Ниловна. Отчество попрошу оставить без изменений.

Мама понимающе усмехнулась. Ей самой нравился неугомонный старик.

Три быстрых шага сократили расстояние между мной и Коловоротом до минимума. Секунда, и моя рука крепко зажата.

– Это что у нас такое? Занятное колечко. Наверняка Игорь покупал?

Наши взгляды скрестились в неравной дуэли.

– На помолвку, – подтвердила я, безуспешно пытаясь высвободиться.

– Обрати внимание, – это уже маме. – Приметная вещица. Придется реквизировать.

– Не отдам, – утопая в безнадежности, вякнула я, пятясь к стене.

– Отдашь. Еще как отдашь, – убежденностью в его голосе можно было остановить стадо буйволов.

Мама подошла и помогла содрать с пальца памятный подарок Игоря. Не обращая внимания на мои истерические протесты. В эту минуту я люто их ненавидела, словно меня вежливо кастрировали.

– Ну не надо. Отдайте. Ну пожалуйста! – умоляла я.

Коловорот зачем-то гладил мою голову и похлопывал по плечу.

– Чтоб вы подохли. Оба!

– Девочки! Успокойтесь! – растерянно бормотал Коловорот.

Волк по имени Карлос жалобно заскулил. Почти заплакал, как ребенок.

Банальный грабеж среди бела дня сменился на вразумительные увещевания.

– Так надо. На опознании кольцо послужит не последним аргументом. Не мучай меня и себя. Распрями палец, а то Николай его отгрызет. Он такой, ему палец отгрызть раз плюнуть, – сквозь зубы уговаривала мама.

Коловорота такая характеристика привела в заметное замешательство. Но на всякий случай он оскалил зубы и пощелкал ими для устрашения. Отчего сразу вспомнились Ниловы старушки с протезами, безнадежно попорченными кошмарной собакой.

Я так расчувствовалась при воспоминании о доме, что безболезненно рассталась с колечком и едва не пропустила свое второе крещение.

– Отлично – будет зваться Света Соколова. На том и порешим, – примирительно заключил Коловорот, нацепляя отвоеванное украшение себе на мизинец.

Не знаю, с кем ассоциировалось у него это банальное имя, но оно было не хуже других. А в таком состоянии мне ничего дельного не приходило в голову. Поэтому я молчаливо согласилась. Выговорив себе необходимое отчество. Которое якорем привязывало новую меня к прежней беззаботной жизни.

– Теперь осталось вычеркнуть заместительницу из реестра, – напомнила мама.

– Через недельку клиент дозреет, – кивнул Коловорот, намекая на что-то крайне нехорошее.

– Ну и ладушки. Все. Я пошла.

Так закончилась прощальная встреча с мамой. Впоследствии мне казалось, что надо было найти другие, правильные слова. Но, как известно, умная мысля заходит опосля. Мудрость не для импульсивных дурочек вроде Светы Соколовой. Светы сначала говорят, а думают после. Горько сокрушаясь в подушку от собственного несовершенства и отсутствия находчивости. Их удел – сначала влезть в драку, а потом прикинуть, на кого махать кулаками.

Иногда я думаю, что папаня, пусть живется ему хорошо и вольготно, оказался прав, считая всех баб дурами. В отношении меня он точно не ошибся, но не в отношении собственной жены. Которая вовсе не дура, но почему с ней так сложно найти общий язык? Всем, кроме Коловорота и волка Карлоса.

Ночью я горько плакала в подушку.

Чмок-чмок, мама.

Подавись ты моим колечком.

Глава 44

– Запоминай свою новую биографию.

Толстая тетрадь вызвала у меня приступ тоскливой скорби. Со школы ненавижу заучивать наизусть всякую муру.

Коловорот шуровал у плиты. Творя очередной кулинарный шедевр. Расписной под хохлому передник придавал ему курьезный вид. Сейчас он завернет птицу в фольгу и отправит ее для неполной кремации в духовку. А потом вытрет запачканные жиром руки о передник. И посетует, что теперь придется его стирать.

Вопреки предчувствиям, исписанным в талмуде оказался только первый листок. Мелкий убористый почерк с длинными хвостами буквы «р» и четкими подпунктами. Машинально пролистав пустые страницы, я с облегчением вздохнула. Но тут же спохватилась: у Свет Соколовых не может быть такого куцего послужного списка.

– И это все? Ты насочинял мне эту бодягу, чтоб опозорить? Три строчки муры про какую-то несчастную дурочку. Маловато будет, – с раздражением напала я на Коловорота.

Занятого очередным разговором с кем-то многословным и виноватым. На вопросы Коловорота: «Почему не в срок?», «Мне по фигу, кто виноват», «Не смеши мою жопу, она и так смешливая», – невидимый собеседник отбрехивался подолгу. Наверное, врал, хотя я бы ни в жисть не решилась врать Николаю Воротову. Пусть у него и такая веселая задница.

– Получается, что я практически не жила. Где трепетные любовные страсти, где преданные поклонники, спешащие на помощь? В конце концов – где реальный человек?

– Отвянь по-хорошему, – прикрыв телефонную трубку рукой, предупредил автор моей биографии.

Показав ему язык, я перебралась в другое помещение. Где плюхнулась на диван, закинув голые ноги на спинку. Повиснув практически вниз головой. Подходящая поза, чтоб доподлинно выявить свою подноготную.

Возраст почти совпадал. Пол – тоже. На этом сходство заканчивалось. Ура! Оказывается, теперь я круглая сирота. Которая с упорством носорога этим осиротением занималась аж два года. Сначала не выдержала мать, устав от упражнений дочери. Дочь, то есть я, неплохо закончила обычную школу и попутно – художественную. Ага, еще одно совпадение, я тоже имела честь учиться в художке. В отличие от меня, дальше со Светой случилось чудо – она с первого захода поступила в «Муху».[3] Где вместо диплома получила привычку использовать героин не по назначению. И когда у нее на дурь времени хватало? Вот если бы мне улыбнулось там заниматься, я бы расстаралась.

На сиденье поблизости от моего лица приземлился Коловорот. Лишенный передника, но с портновской рулеткой в руках.

– Это хорошо, – вслух обрадовалась я.

– Что именно? Хорошо, что ты сидела на игле? – более неподдельного изумления не придумаешь.

– Да нет, что она, ну то есть я, умела рисовать. Я тоже художку закончила. – Боюсь, в моем голосе присутствовала изрядная доля спеси.

– Читай, читай, художница. – Меня побарабанили по лодыжке, благо ноги вознеслись выше головы. – А я пока тебя измерю. Так, нога тридцать шестого размера. И не хихикай, вовсе не щекотно. Длина ноги – а от какого места ее отмеряют? Да не ржи ты, не щекотно ни разу. Где у тебя талия? Ага, вот она, шестьдесят восемь. Так и запишем. Да перевернись ты в нормальное положение!

Щекотка довела меня до изнеможения. От малейшего прикосновения становилось смешно.

– Ты меня случаем не для гроба меряешь?

– Так точно. Там размер талии – самое первейшее дело. Руки подыми, бюст охватывать будем. Хотя что тут охватывать? Ты лифчик носишь?

От злости я попрыгала на диване. Надеясь, что тот развалится. В подвижном состоянии измерения моего торса были невозможны. И Коловорот оставил попытки выяснить километраж моей попы. Только шлепнул пару раз. Не больно, но появился повод обидеться и загрустить.

– Поосторожнее, синяков наставишь! И вообще твоя писанина меня категорически не устраивает. Раз я покидаю пенаты и эмигрирую фиг знает куда, то нечего завирать всякую чушь. Меня там никто не знает. Значит, я настоящая несчастная сирота без дураков. Исправляй – пусть будет автомобильная катастрофа, – возражение было озвучено низким голосом, который когда-то так волновал Игоря.

– Ладно. Хрен редьки не слаще.

Значит, родителей я угробила. Только почему от этого лишилась волос?

– Болела долго. Вши завелись, – нашелся Коловорот.

Вшивая сирота. Не вдохновляет. Надо бы насочинять что-то более трагичное. Снова заглянула в тетрадь. Надеясь выцедить хоть каплю полезных сведений. Которых не последовало по причине временного отсутствия источника информации. Оторопев, я завертела головой. Надеялась, что Коловорот надумал сыграть со мной в прятки и притаился где-то поблизости. Пустая комната тонула в полумраке, и только сквозь неширокое окно проникала полоса света. В которой вихрился столбик пыли, доказывая недавнее присутствие хозяина.

Коловорот был обнаружен по воплям, исходящим со двора. После разговора с мамой окна перестали быть закрытыми. Я свесилась через подоконник, чтобы в полной мере насладиться небывалым зрелищем. Коловорот с кроссовком наперевес сигал по газону. Попеременно вляпываясь босыми ногами в разноудаленные собачьи кучи.

В данный момент он почти настиг Карлоса. В надежде вразумить нерадивую скотину с помощью уцелевшего предмета обуви. Невзирая на неотвратимость наказания, волк, не выпуская второго кроссовка из пасти, нарезал круги. Изредка вскуливая и ловко уворачиваясь. Невидимый моему глазу, хохотал бородатый сторож. Остальная свора волков присоединилась к Карлосу. Вмиг от вожделенного кроссовка не осталось ничего целого. Коловорот трагично задрал ногу, осмотрел подошву и припечатал трехэтажным напутствием всю волчью родню до седьмого колена.

Решив, что прощен, Карлос предоставил в полное хозяйское пользование обрывок стельки. Положил его на траву. После чего аккуратно прилег перед трофеем, словно показывая: «Ах какой я хороший песик». Через него кубарем перекатилась парочка собратьев, тиранивших остатки добычи.

– Ты его поленом огуляй, смирнее будет, – посоветовал невидимый сторож.

– Он уже не поймет, за что, – отказался Коловорот, шаркая ногами по траве. – Ты бы хоть прибирал за ними, что ли.

– Я убираю. Только все это без толку. Им вольер надобен. Или на цепь. У меня вон как – проволока повдоль двора натянута, а собака к ней прицеплена. Ходит туда-сюда. И гадит исключительно в этом подвластном ей районе. А вы их забаловали. Носятся где желают. И гадят от души.

– Это ты точно подметил, – уже более спокойным голосом ответил Коловорот. – Ты мне шланг включи, я отмоюсь.

– Это я запросто. Мне воды не жалко. Только тут надо мыла с пуд, а то и больше.

– Вот и неси.

– Чево? – вдруг всполошился сторож.

– Того. Мыло, говорю, давай.

– И пару тюбиков зубной пасты, – присоединилась я к обсуждению. – Проверенное средство. Честное слово! Любой запах удирает.

– И пасту неси, – покорно попросил Коловорот.

Глава 45

– Ты некоторое время поживешь в городе…

Я ужаснулась. Название было мне знакомо. Но не настолько, чтоб перечислить хотя бы две достопримечательности. Одну я знала. Гордиться особо нечем, ее знают все. Когда-то город славился колокольчиками. Которые, на мой взгляд, не стоили того, чтоб возникло желание посетить такие дебри.

Тут же пришла мысль: а как же концерты, магазины, кто меня будет кормить?

– Да я там с ума сойду от скуки, – запротестовала я, вскакивая. – Вы что, такие бедные? У вас же бабла до хрена! Отправили бы меня за границу. Я страшно уважаю жаркий климат, океан. И еще – я совсем не против перебраться в Австралию. Слышала, там большие проблемы с молодыми детородно настроенными яйцеклетками.

Подозрительно рассматривая свои ноги, Коловорот однозначно прикидывал, как бы их обнюхать. Что было невозможно, но крайне желательно.

– Да не пахнет! – зло выкрикнула я. – Ни чуточки. Я бы заметила.

– Что ты спросила? – миролюбиво поинтересовался Коловорот, расправляя закатанные брючины.

– Ничего. Просто я не представляю, что мне делать в этом захолустье.

– Много чего. Нормальный город. Лето в деревне проведешь. Там у меня дом. А ты вроде как моя племянница.

– Вшивая сиротка, – уточнила я.

– «Что она делать будет»? – передразнил меня Коловорот. – Скоро осень. Печь топить надо? Надо. Еду готовить надо? Пока сезон, за грибами походишь. Там лес рядом. Только далеко не заходи – заблудишься.

Судя по интонации, последнее уточнение было сделано для проформы. Уж кто-кто, только не он станет убиваться, если меня медведь придавит в лесу.

– На кой черт мне грибы? Я их только в супе видела. Я там не приживусь! Понял ты, сухарь плесневелый.

Плесневелый сухарь наклонился вперед так, что мы оказались в опасной близости.

– Ты меня на «понял» не бери. Понял? – типичным для шпаны голосом выпалил он. И прибавил насмешливо: – Я некоторое время посмотрю за тобой. Но не обольщайся – недолго. Пока местные к тебе не привыкнут. А ты с ними лишних разговоров не разговаривай. Они только прикидываются простачками. Любопытные – жуть. Впрочем, что я тебе рассказываю, сама все увидишь.

– А зимой? Я там подохну.

– Дура. Это ты тут подохнешь. А там будешь жить. Впрочем, насчет зимы – посмотрим, – туманно успокоил он.

Было около девяти вечера. Непривычное время для отхода ко сну. Обычно я колобродю до трех ночи. Замучивая организм до одури. Чтоб потом провалиться в сон, как в омут. Это если нет рядом Игоря. Но что теперь вспоминать про бессонные ночи рядом с любимым человеком? Скрипнув зубами, я прилежно забралась под одеяло и закрыла глаза. Перетерпев некоторое время, открыла их снова. Сон не шел.

Некстати вспомнился эпизод из прошлого. Мы еще влюблены и едем с Игорем по каким-то неотложным делам. А через асфальт такие штуки приделаны. Выпуклые и длинные.

– Это что за фигня? – Мне не нравится, что приходится все время притормаживать.

– Лежачий полицейский, – довольным голосом учителя разъясняет Игорь.

– Кошмар. Для чего?

– Ну, чтоб скорость сбрасывать. Тут людное место, – вопреки очевидной безлюдности уточнил Игорь.

Мне кажется, я и есть тот самый лежачий полицейский. Через которого все норовят медленно и матюгаясь переехать. Всех он бесит и всем мешает. Хотя, в принципе, он – просто фигня на ровном месте. Досадное препятствие. Помеха. С которой ничего не поделать.

Страх опутывал мысли. Творя что-то непотребное в районе солнечного сплетения. Там свернулась калачиком холодная гадюка. Гадюка была беспокойная, ей не нравился мой живот, и иногда она кусала меня в районе желудка. Боль была острой. За ней следовали приступы тошноты. И это все от того, что я не умею бояться. Неужели совсем недавно я мечтала совершить подвиг? Вот идиотка.

Пришлось прокрасться на кухню и заварить себе чай. Сладкий чай с лимоном помогает во всех случаях – так утверждала моя мама. Стало полегче.

У двери скулили, намекая на свою осведомленность о моем присутствии. Я приоткрыла дверь и вышла покурить. Карлос, презрев привычки, обрадовался мне и даже боднул головой.

От избытка чувств на все голоса орали птицы. Нет. Невозможно спать в такой вечер. Светло. Шум, гам и сплошные радости бытия.

Только вот незадача – мне помирать поутру.

– Карлос, ты будешь по мне скучать? Скучай по мне. Так, немного.

Я сбегала за жареной свининой, чтоб повысить уровень памяти прожорливого волка.

– Когда меня не будет, ты как унюхаешь свинину и сразу скажешь себе: вот, была такая хорошая девочка, угощала меня.

Старательно облизывая жир с моих пальцев, Карлос тихо урчал от удовольствия. Остальные собаки тесной группой сидели поодаль. Я решила восстановить справедливость и принесла все, что оставалось на сковороде. Куски мяса полетели как из рога изобилия над головой Карлоса. В первый миг он отнесся к моему порыву весьма благосклонно. А когда проник в суть моего опрометчивого замысла, взревел медведем и раскидал сообщество. Покусившееся на долю вожака.

– Сука ты, хотя и кобель.

Раздосадованная, я тщательно отмыла с рук лобызания Карлоса под струей горячей воды. Кто его знает, над какой именно собачьей запчастью трудился его розовый теплый язык до моих рук? Противная скотина. Никакого преклонения перед царицей природы. Никакого уважения к сородичам. Сам – ам, а другим не дам. Проглот, не достойный моего подарка. Мясо сожрал, переварит и не вспомнит.

Меня тоже никто не вспомнит. Игорь, скорее всего, будет стыдиться. Сочтет любовный роман досадной ошибкой. Станет критически приглядываться к милым, порядочным девушкам, выискивая в них червоточину. Теперь его избраннице перед свадьбой придется выдержать длительный период ухаживания. Лет этак в десять. Он такой – один раз обжегся, теперь будет скрывать под маской радушия мнительного инквизитора. Будет проверки каверзные устраивать, провокации. Сопоставлять случайно брошенные фразы, выстраивая из них доказательную базу.

Боюсь, он теперь в душу никого не пустит. Может, даже злиться на себя будет – надо же, угораздило связаться с наркоманкой.

Может, посомневается немного, но обсуждать меня с друзьями не станет. Не такой он человек. А жаль. Думаю, та же Ритка заронила бы в его голову сомнения о моем недуге. Или, к примеру, Барабас, хотя мы не так долго были знакомы. Интересно, что с ним сейчас? Карабас наверняка при маме, блаженствует. Меня пронзила острая игла зависти. Вот уж кому повезло. Мечтал именно о такой женщине и тут же получил.

Сволочная штука – я мечтала помочь маме, а получила от нее по голове.

Мысли нарезали круги. Игорь, Карабасы, моя дрянная инициатива вычислить маму. Способна ли я после всего случившегося начать новые отношения, довериться кому-то, кроме диктаторски настроенного Коловорота. Коловорот – особый разговор. С ним так сложно, проще по минному полю вальсировать. Цинизм из него так и прет. И эта, как ее? Ирония. Как только увидит меня, прямо оживляется. Я для него повод отточить новую остроту. Жаль, что блестящие, невероятно хлесткие ответы у меня рождаются уже после его ухода.

– Какого фига ты не спишь?! Вставать в четыре! Брысь в кровать! – Сердитый голос Коловорота погнал меня в дом.

Во сне мне привиделось огромное поле, поросшее чертополохом. Я пробиралась к восходу, проваливаясь в ямы, наполненными маленькими волчатами. У которых глаза горели рубиново-красным светом. Мимо промчалась приличных размеров сова с действительно задранной челюстью. Мне стало смешно, и я тут же провалилась в яму. Волчата раскрыли пасти и вместо языков высунули колокольчики. От звона будильника я проснулась.

Зеркало не прибавило мне оптимизма. Волосы начали заметно отрастать, отчего голова производила впечатление плесневелого апельсина. От постоянного беспокойства нос заострился, а глаза казались огромными. Осмотрев зубы, я решила, что не все еще потеряно.

– Проснулась? – проревел Коловорот в надежде меня разбудить. – Проснулась, сам вижу. Сегодня – последний день твоей бестолковой жизни. Готовься к казни. Присутствие приговоренного обязательно. Одевайся теплее, на улице прохладно. Не хватало, чтобы ты вдобавок простыла.

Простудиться вдобавок к казни – это нечто.

– Это ты Карлосу мясо скормила? Зря. Он облевал весь газон. Ему свинину жрать нельзя. У него печень слабая.

Нет, определенно: что я ни сделаю из лучших побуждений – все во вред.

После завтрака, сдобренного приправой в виде инструкций, мы мирно отправились смотреть, как меня будут убивать. Режиссер, в отличие от меня, нисколько не нервничал. Заранее отрепетировав весь спектакль. Сколько понадобилось подготовительной работы, какие люди были задействованы и главное – кто она, эта бедная наркоманка? Которая с блеском сыграла последнюю роль в своей жизни? Голосом профессионального палача Коловорот утверждал, что девочка погибла накануне и по своей вине. Он так старался убедить меня в этом, что я ему не поверила.

Когда ее тело нелепо двигалось к земле, я сжалась в комок, упрятав лицо в колени.

– Смотри! – приказным тоном велел Коловорот.

Он желал моего внутреннего убеждения в завершении прошлой жизни. Ему хотелось пришибить меня этим кошмарным зрелищем.

И ему это удалось.

С той точки, где мы находились, были нечетко видны подробности. Но запасливый Коловорот всучил мне большой черный бинокль.

– Смотри.

Против собственной воли я успела разглядеть нелепые худенькие локти, недавно ободранное колено, хотя все эти мелочи меркли перед отвратительным мясом расквашенного лица.

– Она не бритая. У нее прическа, как у меня до…

– Правильно. Лысой тебя Игорь не видел.

Ну все предусмотрел. Вдруг Игорю захочется проститься с прошедшей любовью.

– На ней моя одежда!

– Представляешь, у нее даже твои документы, – доверительно сообщил Коловорот, отступая на безопасное расстояние.

Меня вырвало недавним завтраком и какой-то тягучей гадостью. Желудок рвался наружу, не вмещаясь в горло, отчего было больно.

– Держи. Водичка. И салфетки, – прибавил он, обходя меня с другой стороны, чтоб не запачкаться.

– Дурак. Я сейчас умру.

– Ты только что это сделала.

Сраженная шоком, молчала случайная дворничиха. Чирикали воробьи. Меня разобрала икота.

– Финита. Отчаливаем. Скоро тут будет слишком многолюдно.

Глава 46

– Увези меня отсюда. Я тут с ума сойду.

Одобрение Коловорота выразилось в поднятии одной, левой брови.

– Меня теперь тут ничего не держит.

– С мамой попрощаться не желаешь?

– Хватит, напрощались. – Злоба вырвалась наружу в виде разбитой чашки.

Специально раскокала. С удовольствием. От души. Вдребезги.

– Умничка. Так ее, заразу. Только осколки аккуратно убери, не порежься.

– И не подумаю. Тебе надо, ты и убирай. Ты слишком много о себе мнишь. Думаешь, все просчитал? Сломал все, а теперь мне заново начинать надо.

Пронзительный взгляд пригвоздил меня на месте, словно булавка бабочку. Ишь ты, как мы умеем смотреть. Хищник поганый. Думает, испугаюсь.

– У тебя укропина между зубами застряла, – брезгливо отметила я.

Как и ожидалось, Коловорот выключил прицел зрачков.

– Шуточки шутим? Вещи собрала?

– Какие? У меня почти ничего нет.

– Вот видишь, как приятно иметь со мной дело. Я заранее обо всем позаботился. Одежды хватит. Хотя там, куда мы едем, есть магазин.

Забегая вперед, уточню – соврал. Магазина там не было в помине. Там были автолавки. Правая и левая. Правая – монополия районных властей. А левая – партизанская, в которой на свой страх и риск торговали более порядочные люди более приличными продуктами. Воспетое Коловоротом сельпо размещалось в соседней деревне. Самое главное вранье Коловорота – ни в одном оазисе снабжения не оказалось «вещей». Мужские носки и чудовищные женские трусы – не в счет.

– Я уже отдал все нужные распоряжения. Раз тебя здесь ничего не греет – в путь.

На секунду мне захотелось хоть издали посмотреть на свои похороны. Бросить последний взгляд на свой дом.

Шоссе приняло нас доброжелательно. Никто никого не подрезал, гаишникам не было до нас дела. Даже погода была словно под заказ – переменная облачность, позволяющая не уставать глазам.

– Так, слушай сюда. Первое время живешь в деревне, неподалеку от города. Потом, когда я за тобой приеду, обоснуешься в квартире. Не фонтан, но жить можно. Когда обстоятельства позволят, я буду тебя навещать. Денег выдам…

В инструктаже возникла заминка. Я довольно хмыкнула, подзадоривая на щедрость.

– Двадцать тысяч в месяц тебе хватит? – Похоже, Коловорот слабо представлял потребительскую корзину молодой селянки.

– Продешевить боишься? – понимающе успокоила я. – Не парься. Прибавь пять тыщ на колготки – и будет то, что надо.

– Мне не жалко. Но если ты не будешь ничего делать, а только жрать, то возникнет угроза тотального ожирения.

– Это на такую сумму-то? Ты сколько в ресторане за обед оставляешь?

– Там ресторанов не будет, – отбивался Коловорот, косвенно признавая мою правоту. – Значит, договорились?

– Когда в кабаке поужинаешь, посмотри на счет и вспомни обо мне, – веселилась я.

Действительно, дурак. Мама пятнадцатью в месяц прекрасно обходилась. Почти на троих.

Я поморщилась, раздраженная непрошенными воспоминаниями.

– Милый мой спонсор. – Я игриво погладила Коловорота по джинсовой коленке. – Ты даже не представляешь, как ты меня облагодетельствовал. Сколько молодых девочек просто запрыгают от восторга при такой щедрости. Правда. Ты знаешь, какие сейчас зарплаты у молодого специалиста? Гроши. А тут еще и жилье в виде приложения.

Коловороту мои поглаживания показались неуместными. Ободренная его неприязнью, я стала беззаботно рассматривать придорожные достопримечательности. Которых было удручающе немного. Федеральная трасса, а вдоль нее сплошная бедность. Вся Ленобласть оказалась скучной.

Потом стало интереснее.

Мне понравилось гигантское сооружение.

– Элеватор, – пояснил Коловорот.

Запомнилась деревня, в которой дома оказались покрыты древней черепицей. Развалившиеся, со сползшими крышами, они вызывали уважение своей запущенностью.

Часто вдоль шоссе сидели продавцы. На табуретах белели трехлитровые банки, в которых вместо молока красовалась бумага. Рядом с банками – кучки грибов. Кроме них торговали огурцами, картошкой, ягодами и медом. На длинных шестах висели пыльные веники. Кое-кто выставил на продажу полоски бумаги.

– Чеки. – Коловороту было понятно, а мне – нет.

К моему сожалению, через Новгород мы не поехали. Переезжая по мосту через широкую реку, я успела увидеть церквушку на далеком холме. Почти на горизонте.

Жаль.

Потом все деревни сменились сплошным лесом. В котором оказались дощатые витрины с шеренгами разноцветных тарелок. Дикий вид торговли.

– Останови!

Машина изящно причалила у ближайшего торговца. Этот оказался богаче остальных. У него был выстроен небольшой тесный барак. Правда, вместо продавца внутри обнаружилась стеснительная старушка.

– Ни фига себе керамика! – обрадовался Коловорот при виде полки, уставленной глазированными мужскими гениталиями.

– Она по делам отпросилась. А я тут ни при чем, – лепетала бабушка, отворачиваясь от «срама».

Посуда там тоже была. Издали представлявшаяся такой заманчивой, при ближайшем рассмотрении она оказалась скучной и обыденной. Рядом с магазином развевались на ветру аляповатые полотенца, под ними гнездились меховые игрушки гигантских размеров.

– Что тебе понравилось? – спросил Коловорот, приобнимая меня за плечи.

– Вот это.

– Действительно? Может, лучше выбрать что поинтереснее? Хотя я понимаю, с твоей манией бить посуду надо иметь под рукой целый сервиз.

Шесть синих бокалов для чая. Мое приданое.

– И вот этот чайник, пожалуйста.

От полотенца я отказалась категорически. Плавали – знаем. Такие линючие – жуть.

Отправились дальше. Внезапно начались горы. Не острые, а сглаженные, но все равно очень большие. Дорога взлетала вверх, и с ее верхней точки можно было видеть далекий волнистый горизонт.

– Скоро приедем. Ты есть хочешь?

Выудив из пакета бананы, он положил мне их на колени. Я взяла два и, очистив, предложила один ему.

– Вон, смотри. Там слева твой город.

Шоссе повернуло, оставив незнакомый город где-то внизу. На миг сверкнуло озеро, и мне показалось, что на нем стоит церковь.

– Монастырь на острове, – уточнил не глядя Коловорот.

Город, больше похожий на смесь предприятий и частного сектора, остался позади, и машина съехала на проселок. На котором колдобин было не меньше, чем камней. Ко всему прочему, дорога напоминала стиральную доску. На мой вопрос Коловорот рассказал про какой-то грейдер, который выгрызает дорогу.

– По идее, он ее выравнивает.

Начался роскошный сосновый бор. По которому сновали группы грибников. Я напряженно ожидала появления деревни.

Коловорот несколько приврал. Он говорил «поблизости», «в окрестностях», а оказалось – целых двадцать километров. Бор сменился неопрятным чапыжником и огромными проплешинами вырубов. Потом мы пересекли странную дорогу, выложенную бетонными плитами, из которых вызывающе топорщилась арматура, намекая на прощальный привет колесам.

Первая деревня торчала на маковке горы, словно прыщик. Вторая мне приглянулась гораздо больше. Она раскинулась по берегам длинного озера. На другом берегу на четырех округлых холмах расположились веселые приветливые домики. Я было оживилась, прикидывая, в каком из них мне предстоит провести остаток лета. Но машина вильнула мимо разрушенной церкви, за которой в низине оказалась узкая мелкая река. Проскочив сомнительной крепости деревянный мостик, мы оказались у кладбища. У меня екнуло сердце. Не люблю я эти последние приюты, хоть и прикрытые тенью громадных елок. Не дорога, а американские горки. Вверх-вниз. Через пять минут снова показались дома. Коловорот сбавил скорость и посигналил просто так, не обращаясь ни к кому.

– Ты чего? – Мне захотелось прояснить обстановку.

– Приехали.

Первые дома были так себе, ничего интересного. На последней улочке машина свернула, и мы затормозили у двух домов, стоящих на отшибе.

– «Вот оно, счастье, друг мой Полкаша», – весело пропел Коловорот, открывая белые, сваренные из труб ворота.

Двора как такового не было. Просто кто-то очень терпеливый срыл перед крыльцом половину насыпи, ведущей к заброшенному соседнему дому. Чтоб песок не осыпался, насыпь укрепили с помощью огромных валунов, уложенных в несколько рядов. В центре каменной ограды выложили ступеньки, чтоб удобнее взойти к скамейке под навесом. Мне понравилось.

Осторожно открыв дверь, я ступила на землю не обетованную. Коловорот копался в сумке, отыскивая ключи. Пока доступа внутрь не было, я решила зайти за дом по тропке, вокруг которой в импровизированных вазонах, сооруженных из шин, толпились довольные цветы всяких мастей и фактур.

За домом, вопреки моим ожиданиям и здравому смыслу, раскинулся настоящий цветник.

– А где же огород? – недоуменно спросила я у откормленного шмеля.

Огорода не было. Зато цветов – сколько душа пожелает. Проскакав между клумбами, я очутилась у небольшого пруда, вокруг которого росли молодые березы. «Ого!» – сказала я себе, а в ответ услышала громкий «плюх» какой-то неведомой, но явно толстой и питательной рыбы.

Справа от пруда находилась баня, за ней – ручей, а за ручьем – сплошные заросли ольшаника, в котором кое-где произрастали редкие чахлые елки. Я оглянулась. Дом смотрел на меня ярко-желтыми наличниками.

– Заходи! – откуда-то изнутри позвал Коловорот.

Зов сопровождался грохотом жестяного ведра. Внутри дома я немного оробела от сеней с высоким потолком, точнее – вместо потолка наверху оказалась изнанка крыши. Налево – дверь на веранду. Несколько ступеней вверх и направо – дверь собственно в дом. Низкая до ужаса. Я тут же стукнулась макушкой о притолоку.

– Осторожно, – понимающе засмеялся Коловорот.

Слева – огромная белая печь, рядом с которой притулилась еще одна – маленькая. Справа две комнаты. Одна большая, вторая совсем махонькая. В ней кровать и комод. Через большую проход на крошечную кухню.

– Вот смотри. Плита, на лавке ведра, в них опускаешь шланг, и вода накачивается насосом из родника. Холодильник работает.

– А где туалет?

– Надо пройти дальше по сеням. Там чисто, не бойся. Смотри, чтоб после тебя остался такой же порядок.

Как я выяснила у Коловорота, деревня была когда-то огромная. Но частые пожары и банальное вымирание старожилов привели ее в запустение. Большую половину жителей составляло семейство Свиномордовых. Два клана с одной фамилией. Один – многочисленный и разрастающийся как на дрожжах. Второй более бестолковый и спившийся. И у всех у них имелись справки, подтверждающие их изначальное слабоумие. Справки позволяли Свиномордовым беззаботно плодиться. Инвалид детства плюс бонус от президента равняется много праздношатающихся алкашей.

– Все, спи. Я тоже устал.

Безупречная тишина угнетала уши. Проникала в голову. Потом я услышала стрекот кузнечиков. Но он иногда замолкал. Тогда тишина проникала в душу, вызывая беспричинный страх. Я никогда не слышала такой тишины. Залаяла собака. Скрипнула кровать под весом Коловорота, который тихо застонал во сне. Обернув себя в ватное одеяло, как в кокон, я окончательно плюнула на свое прошлое и сладко заснула.

Глава 47

Череда пронзительных воплей сменилась обиженным трубным мычанием. Высунув нос из-под одеяла, я попыталась понять, какой злодей разбудил меня в такую несусветную рань. Выглянула в окно. Жутко носатая тетка без всякого азарта гналась за пятнистой коровой. Корова, раскачивая объемным выменем, стремилась повернуть обратно. Но перспектива встречи с хозяйкой ее не вдохновляла. Прощально затрубив напоследок, корова побрела догонять более сговорчивых товарок. Которые преспокойно поджидали ее на перекрестке.

Если такой концерт тут каждое утро, я скоро сама научусь выскакивать спозаранку, чтоб прогнать несчастное животное куда подальше. Тетка зевнула во всю пасть, утерла потное красное лицо полой фланелевой мужской рубахи. Подтянула растянутые синие тренировочные штаны, отчего они мигом превратились в шорты. Выматюгалась на всю округу и подобрала потерянный тапок.

В большой комнате Коловорот раскинулся на кровати. Неподвижный, как покойник. Я испугалась, решив, что он не дышит. Сбросив одеяло, на цыпочках подобралась поближе, проверить – жив ли. Вроде сопит. Едва заметно. Протянув руку, потрогала его. Теплый. Но почему не слышно дыхания? Наклонилась к самым губам. И попалась, как мышь змее на закуску.

Секс бывает разный. Обычно ему предшествуют разнообразные отношения. Или, в крайнем случае, переговоры. Оказывается, из общих правил бывают исключения. Думаю, Коловорот проснулся уже в процессе. Когда было не до разговоров. Когда останавливаться сложнее, чем продолжать. Я опомнилась намного позднее. Когда уже все было неважно. И подумала: «А какого черта!»

Главное – решить, какой реакции от меня ожидают. Сыграть оскорбленную невинность – глупо. Или разозлиться? На что, спрашивается? Пока я перебирала варианты поведения, Коловорот погладил мою черепушку. Ласково так. Словно что-то приятное. А я вжала голову в плечи, представляя ощущения его ладони. Кому понравится трогать зубную щетку?

– Бесстыжая девчонка. Как тебе не совестно? Забраться в постель к взрослому мужчине.

– Забудь. Ничего не было, – миролюбиво посоветовала я.

Неумело скрывая замешательство, Коловорот отправился в баню. Где, судя по звукам, окатил себя холодной водой.

Не простыл бы, кобелина.

Глава 48

Первые два дня после отъезда Коловорота показались мне мукой. Тишина давила на уши ночью, днем я попросту не знала, чем себя занять. А на третий вечер пришло осознание нового чувства.

– Я свободна, – тихонько прошептала я себе.

Такой абсолютной свободы мне не приходилось ощущать ни разу. Хочешь – ешь, не хочешь – чай с печеньем. Хочешь – разговариваешь с людьми. Не хочешь – целыми днями кукуешь в одиночестве. Получая максимальное удовольствие от уединения.

Надо было приноравливаться к новому образу жизни. Что меня ждало в городе? Да ничего особенного. Что ожидает здесь? Примерно то же, что и в городе. Там мне грозило быть затоптанной на концерте Шнура, затисканной на концерте Сургановой, быть обобранной ОМОНом на Чиже, оглушенной на «Зените»… Что и говорить, прекрасные перспективы.

Когда в душе воцарились равновесие и покой, я подумала, а почему бы не окунуться в водоворот деревенского быта. Чтоб было что вспомнить долгими зимними вечерами. Водоворот местных развлечений не отличался разнообразием. Столпотворение случалось дважды в неделю. Когда приезжала автолавка, набитая продуктами. Что показательно, жители не беспокоились в отношении очередного подорожания. Так как ценники в обители передвижной торговли отсутствовали напрочь. На мой робкий вопрос: «Почем кило сыру?» – грубый прожженный громила отрапортовал, что просто устал цены писать. Деревенские старожилы не одобрили мою опрометчивую инициативу.

– Зря ты так. Он сейчас как осерчает, вообще приезжать перестанет. У него знаешь сколько таких, как мы?

Продавец хмыкнул. За мной следом начала затариваться целая орда под предводительством простоватой неприятной женщины. Дети хватали что ни попадя, йогурты, шоколадки и чипсы. Мамаша набрала того, из чего можно готовить обед. Все в кредит.

– Вы уже двадцать тысяч должны, – напомнил автолавщик.

– Муж скоро при деньгах будет, вернет.

– Ага, вернет. Потом догонит и еще два раза вернет. Уже третью неделю в подлеске ховается. А она к нему на свиданки бегает. На металле крутится, задолжал всем – жуть, – тоном радиоведущего произнес голос из толпы.

За время пребывания в деревне я узнала много нового. Первая половина из которого привела меня в ужас. Вторая вызвала недоумение, но такие знания помогают лучше понять человеческую природу.

– Всем говори, что ты племянница Ильиной, – увещевал Коловорот на прощание. – Ильиных тут две семьи. Местные в курсе, чья ты, а в соседних деревнях по барабану, какой Ильиной ты племянница.

Вооруженная такой рекомендацией, я начала делать вылазки в направлении водных просторов. В соседней деревне под названием Наволок был единственный на всю округу стационарный магазин. Там же были приличные подходы к реке, она же озеро. Как ни объясняли, мне так и не удалось сообразить, в чем тут фишка. Главное, что рыба там водилась. И я вознамерилась ее отловить.

Затарилась в сельпо «Спрайтом», сигаретами и вполне приличной выпечкой местного изготовления. Для лова был куплен хлеб. Который поначалу вызвал у меня законные сомнения своим землистым видом. На ощупь он больше напоминал глину, перемешанную с клеем.

– Здравствуйте. Извините, вы не посоветуете, где тут рыбки кошке половить можно? – стараясь быть максимально вежливой, поинтересовалась я у чистоплотной нарядной продавщицы.

Окинув меня насмешливым взором, она метнула сдачу на блюдечко. Потом решила не портить мне настроение.

– Вот туда вниз на понтонный мост. Там все ловят. А ты чья?

Как на грех, мой ответ нуждался в корректировке, поскольку я столкнулась с одной из клана Ильиных.

Между двух холмов действительно имелся наплавной мост. На котором, словно ласточки на проводе, сидели рыбаки. Я пристроилась у самого берега. Посчитав, что для начала надо бы приглядеться. Слева от меня рыбачил дед. Лет сто с гаком. Ему ассистировал дед помоложе. Не ловил, просто трендел про дела свои скорбные.

– Вчера бухнул. Решил в клуб сходить. На девок поглядеть.

– И что? – без интереса спросил рыбак.

– Да что-что? Те же на манеже. Темно там. Не видать ни х…

– Снова в рыло дали?

Философски окинув речной простор, любитель девок громко откашлялся и сплюнул в воду.

– Так по башке охреначили – жуть. И главное, снова не знаю – кто.

Вместо соболезнования стогодовый дед вытянул из воды качественного подлещика. Я срочно заприметила, на какой глубине он ловит, и перенастроила поплавок.

Ближе к середине понтона ловили две древние бабки. Одна глухая. Она пела. Вторая была подслеповата и постоянно орала: «Где мой поплавок?» Деды злорадно хихикали и отпускали такие шутки, что даже рыбы краснели.

Переплевавшись от попытки выудить того, кто мелко дербанил мой поплавок, я снова увеличила глубину, посчитав, что у дна сидит самая крупная рыба. Когда клюнуло, то выяснилось, что я ошиблась. Мелкая плотвица обгадила мне ладонь и сиганула мимо мережки. Старики сочувственно закряхтели.

– Что ж ты косорукая такая? Надо было ее по темечку. Крупная была – страсть. На что ловишь? На хлеб? Бери червячка. На него сейчас самый клев.

Червяк показался мне препротивным, но я послушалась. В награду заполучив черта с колючками.

– Ерш. Для ухи – самое то.

Выдрать из глотки ерша крючок не представлялось возможным. Чтоб не позориться, я отвернулась. Наступила на него ногой и, стараясь не смотреть, дернула изо всех сил. После чего меня долго тошнило.

На фиг ихних червяков. Хлебный катыш надежнее.

По понтону туда-сюда с грохотом сновали желающие посетить магазин. Кроме них проносились собаки, которых тоже заинтересовало, на что я ловлю. Ближе к вечеру притащились два наивонючих козла и гонялись друг за другом, периодически устраивая дуэль посредством глухих ударов рогами.

Плюнув на такое шумное соседство, я понуро побрела под маленький мостик, который ближе к разрушенной церкви. Там не было никого! Только изредка проносились машины. И каждый считал своим долгом поинтересоваться, как рыба.

Достали – сил нет.

Когда начался настоящий клев, я позабыла про все. А потом, прохладным вечером бредя к дому, прикидывала, кого одарить своим невиданным уловом. Зря голову ломала. Соседка, та, что шустрее шустрого, ненароком встретила меня знакомым вопросом.

– Как рыба?

– Отлично! Возьмете котику?

– Чего ж не взять? В мясорубку пойдет.

Ошалев от такого обращения с собственным котом, я протянула пакет.

– Погоди. Сейчас я тебя в ответ творожком угощу.

Угощенная вкуснейшим творогом, я посчитала обмен более чем выгодным.

– А для чего у вас на повороте половина газового баллона на столб повешена? – решилась спросить я.

– На случай, – соседка трижды сплюнула и перекрестилась, – пожара. Как пожар, надо икону чудотворную по улицам носить. Чтоб дальше не перекинулся. Но сначала – звонить в баллон. Чтоб всем миром тушить.

– Набат, – понимающе ответила я.

В это момент раздался звучный «бом».

– Пожар! – всполошилась я.

– Нет. Это сковорода.

Я удивилась такому объяснению.

– Баран у соседа сволочной. Как приметит хозяйский зад – лупит рогами со всей дури. Вот он и удумал жопу сковородой прикрывать. Теперь без сковороды – никуда.

Послышал новый «бом», оповещающий о новой атаке на барановладельца.

– Ты не сомневайся, люди тут хорошие. Бояться нечего. Приезжие в основном хулиганят. То наркотов на постой сошлют. Они, гады, нас мак сеять отучили. Еще пьянчуг иногда ссылают. Будто своих мало. А так ничего, жить можно.

Ночью мне было зябко и грустно. Захотелось домой, в город, к маме или к Игорю. Ну, на крайний случай, к Коловороту. Он теплый. С ним надежно. Хотя гад он порядочный. Но – свой. Почти.

За неделю рыбалка приелась, и я начала исследовать окрестный лес на предмет грибов. Которых оказалось – косой коси. Так и проводила время. Утром – грибы. Вечером – рыба. Ночью – обработка грибов. Я их сушить научилась около маленькой печки.

С местными я старалась не пересекаться без особой надобности. Матерились они безбожно, особенно дети. Раньше мне Шнур нравился, у него музыка хорошая. Он бы тут за своего сошел. Но, как ни странно, его произведения тут никто не слушал. Молодежь предпочитала «Лесоповал» и попсу. Включая их на всю громкость.

А потом начались промозглые унылые дожди.

Ежевечерне протапливая печку, я тосковала. Дачники разъехались. Деревня почти опустела. Каждый день все жители толпой отправлялись на болото за клюквой. Меня с собой не приглашали, и я скучала в гордом одиночестве, жалея себя.

Глава 49

Сижу. Рыба не клюет. Ну и фиг с ней. Все равно не уйду. Потому как хорошо.

От нечего делать попробовала думать о себе во втором лице. Фигня получилась. Диалог на уровне «сам дурак». Начала думать о себе в третьем лице. Самое то, если хочешь разобраться в запутанной ситуации.

Прошлого нет. Будущее туманно. А в настоящем все замечательно. Кроме одной нерешенной проблемы. Которая заключалась в Коловороте.

Итак, я – это она.

Она, тварь этакая, его не любит. Так какого лешего она завалилась к нему в койку?

Не то.

Она завалилась к нему в койку, потому что… Фиг знает, почему. Так получилось.

Не то.

Ей хотелось на кого-то опереться. Ага. На него можно опереться. Как на кактус.

Не то.

Что она испытывает? Ненависть. Животную страсть? Желание притулиться, спрятаться за его спиной?

Возможно.

Она – жадная хитрая тварь.

Эй, прекрати обзываться!

Деньги? Важно, но не повод идти на сближение. Хотя что сейчас об этом рассуждать, раз сближение уже произошло.

Не то.

Надо найти в нем простые человеческие слабости. И чего потом с ними делать? Манипулятор из нее никакой, а он слишком сложный объект для понимания. И самое гадкое – ведь ей понравилось. Коловорот оказался опытнее Игоря. Она даже не сумела прикинуться разочарованной. Она вообще не сумела прикидываться. Зачем изображать страсть там, где ее и так чересчур. Тварь похотливая она после этого. Надо было хоть состроить уксусную физиономию. Или сказать что-то подобающее случаю. А она сладко нежилась на его Коловоротовом плече и блаженствовала.

Жуткое прозрение: у меня кроме Коловорота никого нет. Ни ближе. Ни роднее.

Папа ошибся, назвав маму «пшиком». Это я – пшик. А она – как ружье на стенке. Я не хочу быть пшиком. И не буду.

Размышления прервала нервная уклейка. Начался клев. Три часа не думалось ни о чем.

Обменяв рыбу на творог, я вернулась в дом. Затопила печь и почувствовала себя усталой и невероятно счастливой.

Подбросив очередное полено в огонь, я придумала, как мне решить проблему с Коловоротом. Я просто не буду о ней думать. Совсем. Как сложится, так и будет. Главное, чтоб не случилась нежданная беременность. Подумала и усмехнулась. Похоже, я надеюсь продолжить отношения в следующий приезд. А вдруг для Коловорота это не серьезно, а так, эпизод, типа приправы к деревенскому вояжу?

Яростно пошерудив кочергой в горящих дровах, я вспомнила, как хотела от Игоря детеныша. От Коловоротов только звери рождаются. Вот если забеременею, рожу мальчика и обязательно назову его Карлосом. На душе почему-то потеплело. Потом вспомнились школьные годы, богатые на раздачу кличек. Дети станут моего мальчика обзывать Карликом. Хороша семейка – Карлик, сын Коловорота.

Мобильник выдал пронзительную трель. Осторожно поглядев на незнакомый номер, я решила не отвечать. Телефон ожил снова.

– Але? – проскрипела я старческим голосом.

– Клавка? Ты? Что трубу не берешь? Никуда не уходи. Мы сейчас за коровой приедем.

– Я не Клавка, – испуг сменился радостью.

– А какого х… трубу берешь?

– Такого.

С чувством выполненного долга вырубила телефон. На соседней улице запели. Сегодня пятница, а по пятницам всегда поют. Сначала песни исполняются целиком, а потом – только первые куплеты. Когда еще выпьют, настанет пора частушек. Потом будет тишина, а когда начнут расходиться по домам – кроме мата не будет ничего познавательного. Кто-нибудь обязательно убредет мимо своего порога. Кому-то придется ночевать под забором. Кому-то непременно набьют морду, и не факт, что этим человеком окажется мужик.

С каждым днем ночь наступала раньше. Чем холоднее становилось, тем больше я ждала появления Коловорота. Каким бы он ни был, без него плохо. Тело требовало тепла и секса, а мысли крутились совсем в иной плоскости. Чего я хочу? Свить гнездо, родить ребенка и куковать остаток выделенных природой дней за тупой домашней работой, над которой так неумно потешался мой папаша. Велика карьера.

Раз судьба сыграла со мной злую шутку, перевернув все с ног на голову, надо пораскинуть мозгами и придумать что-то особенное. Порыскав по участку, я вспомнила все свои нереализованные увлечения. Почему-то главным образом они касались завоевания приличного кандидата в мужья. В деревне с подобными устремлениями оставаться холостой можно до вечера. Тут с невестами проблемы. Тут даже страхолюдь стервозная – заветная мечта потенциального жениха. Тут даже на стогодовых старух поглядывают.

Лавка была мокрая от дождя, но в запарке я поначалу этого не заметила. Так увлекла меня идея стать кем-то значительным. Эх, почему в эту деревню олигархи не заглядывают? Вот сломалась бы у толстосума машина прям у моего порога, а тут я такая загадочная выхожу, предлагаю… Чего могу я предложить олигарху, кроме заморочек? Да, проблема. Чаю ему, что ли, заварить? И какого лешего машина у него может сломаться, она же олигархическая.

Как хочется стать кем-то нужным, важным, востребованным. Промокшие штаны напомнили мне о нежелательности простуды. Пришлось срочно переодеться. И тут меня осенило. На чердаке валялись самодельные рамы для картин. Пустые, словно заброшенные дома. Которые надо было срочно заселить.

А ведь я в детстве неплохо рисовала. Окончила художку, даже два лишних года в ней просидела после получения диплома. Мне там нравилось по-настоящему. Ко мне там неплохо относились. А какие там были учителя! Один Николай Николаевич чего стоил! Мы все его обожали. Правда, неловко сейчас вспоминать: все дети звали его Винни-Пухом. За неизменное радушие и подходящие габариты. Учитель от бога. Рисунок у нас преподавал. Он все советовал мне не бросать рисование. Вот я и не брошу.

В этот эпохальный момент раздался телефонный звонок.

– Снова корову продавать будем? – не глядя спросила я.

– Ты чего? Совсем там одичала? Какая на хрен корова? Завтра приеду. Переезжать будем. Что тебе привезти?

– Зима скоро. Экипироваться надо.

– На месте купим.

Хотела спросить, как мама, но вовремя вспомнила, что Коловорот накрепко запретил мне трендеть лишнее. Особенно по телефону.

– Я решила стать художником. Мне для этого нужен мольберт, краски, кисточки колонковые и…

– Понятно. Сам разберусь. Еще чего желаете?

– Вкусного привези. Торт из «Метрополя». Огромный. И чтоб не бисквит внутри, а меренги с орехами.

Коловорот промычал одобрительно. Наверное, записывает.

– И шубку норковую. Длинную. И…

– Тортик, – размеренно повторил Коловорот, – записал. Что еще? Тампаксы? Или ты прокладками пользуешься?

– Пошел ты в жопу! – надеюсь, он не обиделся.

Вместо норки Коловорот привез длинный пуховик с капюшоном. Финский. Ничего так себе. Сойдет для сельской местности. Кроме пуховика были три пары сапог и много еще чего интересного. Мои нападки на пакеты Коловорот пресек, посоветовав примерить обновки после переезда на квартиру.

Отковыривая безе от торта, я исподволь поглядывала на фальшивого дядюшку, исследующего помещение на предмет чистоты. Похоже – остался доволен.

– Завтра хозяйка возвращается. Дом на зиму закрывать будет.

– Я в курсе. Лапником цветы накрыть, чтоб не померзли и заяц не сожрал.

– Какой такой заяц?

– Косорылый и прожорливый. Тут зимой все за ним охотятся. Он, падла такая, молодые яблоньки клыками ошкуривает.

– А ругаться обязательно?

– Непременно. Тут иначе никто не разговаривает. Это еще не ругательство. Хочешь, я на местном диалекте про зайца расскажу? И про его мать, и про его мужское достоинство, и куда они его засунут, если поймают?

Немного подумав, Коловорот решил, что заяц того не стоит.

Чтоб закрепить успех, притопывая ногами, я пронзительным голосом исполнила местную частушку про двух президентов.

– За такое и сесть не грех, – смеясь сквозь слезы, простонал Коловорот. – Надо выучить. Значит, «чтоб не падали штаны». А ты еще много таких знаешь?

Важно кивнув, я выдала на-гора еще парочку.

– Богата земля русская талантами. Еще не всех перестреляли, – подытожил Коловорот, посоветовав больше такое никому не петь.

– Ну давай еще?

– Не стоит. От тебя слышать такое несколько непривычно. Ты все-таки не ругайся, тебе не идет. А это что такое?

Уничтожив сковороду картошки с грибами, Коловорот отвалился от стола и благодушно отполировал съеденное стопкой водки.

В дверь постучали.

– Кого это черт на ночь глядя несет?

Шустрая соседка суетливо просочилась в комнату. Не объяснив толком причину столь позднего визита. Она присела на краешек дивана и принялась задавать пустые вопросы. Когда ей показалось, что на нее не обращают внимания, – быстро прошуршала бумажкой. Невразумительно забормотала, вытрусив что-то из кармана своей неизменной древней коричневой кофты. Я с интересом ждала продолжения. Вместо него по полу рванул обезумевший рыжий таракан. Или «тараканья», как тут их именуют.

Коловорот сделал вид, что не заметил нового подселенца.

После ухода соседки он рывком отодвинул диван и припечатал насекомое совком.

– Это они таким способом от вредителей избавляются, – пояснил он, посмеиваясь. Все очень просто. Надо отловить одну штуку тараканьи, незаметно подбросить соседям, тем, которые зимой не живут, и заговор прочитать.

– И что?

– Тараканы косяком покинут хозяев, а в мороз помрут. Потом весной бери веник и сметай. Такая вот практика.

– И все про это в курсе? – возмутилась я.

– Ага. Вот если бы она нам клопов подогнала, тогда хана. Им мороз по барабану.

– Так ты предводителя угробил. Значит, теперь тараканы к нам не попрут?

– Они бы и так не поперли. Хотя я раз видел зимой жуткую картину – рядами шли.

– К этому дому?

– К соседскому. Обратно.

Когда я постелила нам кровать, Коловорот бросил на меня смущенный взгляд, но протестовать не решился. Я его понимаю. Что протестовать, когда такое счастье само в руки идет. Только потом спросил, не староват ли он для меня.

– Кокетничаем? Восемнадцать лет разницы всего-навсего. А ты что, старым себя ощущаешь? Бедняжка. Старичок мой несчастненький. Ничего, скоро домой вернешься. Тебя там никто тревожить не будет. Только если проститутки твои одноразовые.

Глава 50

Машина пробивалась сквозь промокший лес, облетевший и унылый. Я с преувеличенным воодушевлением рассказывала деревенские новости и сплетни. Стараясь не показать, как соскучилась. Даже про то, как назову его сына, рассказала. И про то, как станут обзывать его одноклассники.

– Ты что, не предохраняешься? – В голосе сквозил настоящий ужас.

– Ага. Утипусеньки-агагасеньки. Понятное дело, твои проститутки сами о таких мелочах заботятся.

– Достала ты меня с этими б… Я серьезно спрашиваю.

– Игорь приучил меня не волноваться.

Напоминание об Игоре испортило Коловороту настроение. Да и мне тоже, если честно. Не знаю, почему я про него вспомнила.

– Кстати, твой Игорь уже не твой, – ядовито парировал Коловорот. – У него свадьба на прошлой неделе была. С Ритой какой-то. Мать говорила, ты ее знаешь. Представляешь, они после загса к ней заезжали. Проведать, так сказать. Он ее раз в неделю навещает. Хороший парень.

– Ритка тоже ничего. Хотя один раз была лесбиянкой.

Коловорот аккуратно объезжал глубокие лужи. Перед нами маячила машина, груженная крадеными деревьями.

Проклятье. Игорь ее навещает! Бедную одинокую маму. У которой была такая скверная дочь. Может, они и на кладбище ко мне ходят? Напиться, что ли?

– А где теперь Карабас?

– С ней. Он какой-то суматошный. С утра до ночи на работе. Ты не волнуйся, у них все нормально.

У всех все нормально. Все живы и счастливы. Только я тащусь в очередную неустроенную неизвестность. Миновав переполненное машинами Московское шоссе, мы оказались в черте города. Который выглядел полной деревней. Я решительно закрыла глаза, стараясь заранее не расстраиваться.

– Ты только не пугайся. Я тут редко бываю.

Глупый панельный дом, покрытый черными замазанными трещинами, мок под дождем. В окнах появились любопытные лица. Я схватила сумку и вошла в подъезд, напугав большого серого кота.

Первое, что бросилось в глаза в моем новом однокомнатном убежище, это давно немытое окно в подтеках грязи. Убожество дополняли выгоревшие желтые занавески. И холодно, как в склепе.

– Не топят. – Рука Коловорота отдернулась от плоской батареи. – Вот когда вспомнишь добрым словом русскую печку.

– Тебе хорошо говорить, а может, они теперь вообще не будут топить. Откуда мне знать, как тут принято. Я же околею!

Вещи скопились посреди комнаты горой, напоминая, что их нужно куда-то разместить. Неужели в этот отвратительный полированный шкаф с перекошенными дверцами? А кухня! Кошмар хозяйки. Теперь я с нежностью вспомнила деревенский дом, в котором нашлись милые кастрюльки и много другой симпатичной посуды.

– Я тут редко бываю, – повторил Коловорот, испытующе глядя на мою реакцию.

– Небось у помершего алкоголика купил, как было, так и оставил.

– Да наплюй ты. Завтра выкинем хлам и…

– Купим новый, – истерично продолжила я. – Разве на этой кровати спать можно? У тебя хоть чистое постельное белье есть?

– Обижаешь. – Мне показали содержимое трехъящичного комода.

Вопреки моим опасениям, в кране была горячая вода.

– Колонка новая. Сейчас я смотаюсь, куплю обогреватели.

– Я с тобой. – Мне не улыбалось остаться наедине с не разобранными пожитками.

В доме появились холодильник, кухонная утварь и много чего полезного в хозяйстве.

– Надеюсь, теперь твоя душенька довольна?

– Сходи, поклонись государыне рыбке… – подхватила я. – Может, она расщедрится на компьютер и Интернет?

– Перебьешься.

– Ну, тогда хоть на новое одеяло и кровать.

– Два, – поняв мое удивление, Коловорот пояснил: – Нам надо два одеяла, а то ты постоянно в него закручиваешься, как гусеница в кокон.

Он вел себя, как соскучившийся любовник. Нежный и ласковый. Неумело скрывающий свои чувства. В любви признаваться не стал. Ну и фиг с ним. Не больно-то и хотелось.

– Тебе ведь наплевать на меня. Побалуешься и выбросишь. Ты сам говорил, что не умеешь любить. Что независимость для тебя ценнее всего. На данном этапе тебе удобнее так меня контролировать. Не надо сердиться. Я просто повторяю твои слова. Ты – тот самый волк-одиночка. Как и моя мать. Просто она умудрилась сочетать полезное с главным. Теперь она учится сочетать приятное с полезным.

– Злопамятность – грех, – пояснил Коловорот, нервно вертя зажигалку.

– Если я ошибаюсь, признай, что ты в меня влюблен. Что ты готов бросить все и создать семью. Слабо? Вот то-то же. Ты сам понимаешь – померла так померла. Меня даже друзьям предъявить невозможно. Меня нет. Ты, дорогой мой, некромант.

– Может, некрофил?

– Хрен редьки не слаще. Красиво устроился. Завел себе дешевую любовницу, – не отрывая вожделенного взгляда от красок, хамила я.

– Тебе денег-то хватает, художница?

Деньги – вот настоящий, окончательный контролер. Черт бы их побрал.

– Хватает. Мне много не надо. У меня все есть.

– Тебя действительно все устраивает?

– Еще как. Только ты приезжай иногда. – Я попыталась смягчить свою отповедь.

– Ну, надо же. Оказывается, мне тут рады. Спасибо и на этом.

После его отъезда я обнаружила в сумочке конверт с надписью: «На мелкие непредвиденные расходы».

Не проститутка, но содержанка. Ничего оскорбительного в этом не вижу. Я не просила. Он подарил. Не подарил бы, на интим это бы не повлияло. А когда муж отдает получку жене, чтоб она ею разумно распоряжалась, – это как, тоже проституция?

Помахала на прощанье ручкой, хотя он даже не поднял головы, выражая таким образом свою досаду. Серый кот прорысил к Коловоротову «БМВ Х-5». Задрал пушистый хвост и выпустил на колесо упругую вонючую струю.

Глава 51

В субботу он укатил домой. Оставив меня в обустроенной квартире. Последнюю ночь перед отъездом не спал, крутился с боку на бок. Я делала вид, что сплю. Если его что-то беспокоит – не моя забота. Моя забота – снова привыкать к новому месту. А главное – теперь у меня есть цель.

В городишке было скучно. За четыре дня я вдосталь накушалась достопримечательностями. Самой интересной из которых оказался монастырь на острове. Построенный самим Никоном. В советское время монашескую обитель приспособили под дом отдыха, что ее и спасло, а теперь реставрировали по третьему заходу. Деньги, выделенные Путиным, пошли монастырю впрок. Он приобрел первоначальное обличие и красовался на удивительном острове, словно редкая драгоценность.

Городской музей оказался скудным. Из него я вышла со смутным ощущением, что меня обманули. Скорее всего, виноваты были музейные работники, составившие композицию по своему мещанскому усмотрению.

Городок был сам себе музей. Старые дома, в которых до сих пор проживали люди, показались мне переоборудованными лавками. В которых раньше шумела бойкая торговля всякой всячиной. Торговали и теперь. Вяло и без азарта. Говорят, здесь очень оживленно летом. Надеюсь, я этого не увижу.

Мужчины обращали на меня внимание. Молодые и не очень. Ни одного «питерского» лица. Грубоватые, хамоватые, чаще – бесцеремонно-агрессивные.

Под скромной вывеской «выставка» были обнаружены творения местных художников. Которые мало отличались от традиционного представления о русской классической школе. Когда я смотрела на аляповатые пейзажи и натюрморты, меня снова будто ударило. Жуть как захотелось схватить краски и кисти и срочно что-нибудь написать. Аж голова закружилась. Такое ощущение сродни утреннему подходу ребенка к новогодней елке. Под которой таится самая вожделенная игрушка в мире.

Скоро. Совсем скоро я приступлю к воплощению мечты в реальность. Надо только «дозреть». Рисовать надо начинать только тогда, когда иначе невозможно.

Приготовила впрок поесть. Чтоб потом не отвлекаться на всякие глупости. И, счастливо улыбаясь, начала готовить рабочее место на кухне. Там свет оказался лучше. Трясущимися от нетерпения руками распаковывала прекрасные вещи. От которых захватывало дух. Фантастические названия красок привели меня в еще больший восторг. Оставалось прикинуть, на чем будут красоваться мои будущие произведения. Холст отпадал. Я не умела делать подрамники. Я вообще мало чего умела, но меня этот досадный пробел в образовании ничуть не смутил. Еще в школе учитель рисования рассказывал о полезности оргалита. Оставалось его приобрести.

– А как вы его донесете? – участливо поинтересовалась милая дама в строительном магазине.

– Сегодня дождя нет.

– Зато есть ветер. Может, вам его привезти? Завтра будет машина.

По понятным причинам ждать так долго я была не в состоянии.

На улице бушевал настойчивый ураган. Лист оргалита оказался гигантским. Размаха рук явно не хватало. Пришлось уцепиться за него кончиками пальцев. Взять под мышку невозможно – габариты не те. А про длину листа и говорить нечего. Метра три, не меньше.

Первый порыв прижал нас к стене магазина. Вторым – отнесло на проезжую часть. Случайная машина сердито просигналила. Пробежав боком вдоль обочины, я дважды вляпалась в грязь. Прислоненные к дереву, мы с оргалитом замерли. Он трепыхался, я думала. Если добраться вон до того угла, то станет легче. Там затишок.

Мелкими перебежками достигла желанного убежища. Всего за полчаса. Редкие прохожие насмешливо наблюдали за моими мучениями. Но предлагать помощь никто не спешил. На углу я поняла, что шаг вперед превратит меня в заложницу паруса. Который пронесет меня как фанеру над крышами города и выбросит где-то в районе монастыря. Но я все– таки попыталась. Первая попытка привела меня в замешательство. Лист рванул из рук, потом хлопнул по ногам, обернув мое тело с двух сторон. Я оказалась в листе, как карандаш в стакане. Откуда с мольбой посматривала на медленно проезжающие машины. Из которых на меня пялились равнодушные зрители.

Третья попытка пересечь перекресток выглядела как два шага вперед, три – назад. Передвигаться обернутой в лист оргалита оказалось невозможно. Кроме того, я ни в какую не желала испортить приобретение. На нем столько всего нарисовать можно!

Пальцам, которые придерживали будущие произведения искусства, досталось больше всего. Они посинели и затекли так, что возникали сомнения в их нетравматическом распрямлении. Когда я отчаялась на сто процентов, в поле зрения возник приличного обличия дяденька.

– Помогите. – В моем писке было мало просьбы.

Спросив, куда тащить, доброволец одной рукой схватился за передний край трехметрового листа и бодро пошагал в направлении моего дома. Я вцепилась в хвост оргалита и моталась по колдобинам, влекомая порывами ветра.

– Ум у бабы где? Неужели мужика в доме нет? Раз нет, надо было до завтра потерпеть, когда ураган стихнет. Низ-то попортила, грязный весь.

Сопровождаемая такими нелестными комментариями, я уточнила, на какой этаж надо взбираться. Доброхот водрузил лист на площадке. Еще раз хмыкнул и опрометью кинулся вниз.

– Спасибо, – проорала я в лестничный пролет.

Глава 52

Дома выяснилось, что у меня нет пилы. Положив покупку на пол, бросилась приобретать пилу. Естественно, купила не ту. Пришлось вернуться за другой. А потом, перекусив на скорую руку, я принялась расчерчивать оргалит на подходящие под рамки размеры.

Два дня пилила. Один день убирала труху от пиления. Потом решила, что рамки, привезенные из деревни, не стоят моих великих произведений. Купила кусок грубой шкурки и превратила их из старых в старинные. Чтоб труды не пропали зря, поверху покрыла морилкой и лаком, провоняв всю квартиру.

День приходила в себя. Выздоравливая от аллергии, вызванной лаком. Попутно грунтуя оргалит водоэмульсионной краской.

Ладно, приступим, а там – как сложится.

Карандаш в руке дрожал не то от возбуждения, не то от переусердия с пилением.

Что нарисовать?

Прокрутив в памяти воспоминания о лете, решила изобразить пейзаж с речкой, в которой ловила рыбу. И не смогла вспомнить, как деревья отражались в воде. Фиг с ними. Главное – что? Главное – начать. Условно разметила очертания берегов и леса.

Схватилась за краски. Какие выбрать? Выдавила всех понемногу, окончательно ошалев от запаха. И ринулась в процесс.

К утру прокуренная, со слезящимися глазами, посмотрела на результат. Ужаснулась и рухнула в сон, как в пропасть.

Во сне мне мерещился небывалый творческий подъем. Я виртуозно ударяла кистью, под которой возникал настоящий шедевр, достойный любого музея.

Встала больная на всю голову. Глаза болели жутко, как песку насыпали. Наугад тыкая ложкой в банку с кофе, я с трудом просыпалась. Проклиная курение вообще и себя в частности. А потом решила снова посмотреть на результат своей работы.

– В этом озере рыбы нет, – призналась я самой себе.

Пейзаж получился откровенно дохлый и плоский. Ни солнечного света, ни ажурных нежных теней. Таким только пятно на стене сортира прикрыть. Пробежалась кисточкой по небу, намечая легкие облака. Добавила бликов. Потом решительно намалевала сизые тени на траве. Зачем-то прорисовала на переднем плане травинки и цветы. Масло еще не сохло, и получалась обычная мазня.

Отмывая кисточки хозяйственным мылом, я обдумывала причины неудачи. Вот бы мне, дуре, на фотоаппарат тогда все заснять. Была бы сейчас кум королю и брат министру. Сиди себе, повторяй красоты русские. Пусть не профессионально, зато достоверно. Вернулась позлиться на свою первую картину.

– А в общем, и ничего. Для первого раза покатит. Но лучше не пыжиться и работать со знакомым материалом. Да ты, милочка, сама с собой разговариваешь.

Аккуратно вытерла кисти и погрузила их в специальную вазу, в которой они смотрелись, как диковинные цветы.

Непогода отбивала всякое желание совершать пешие прогулки. Батареи наконец затопили, но щелястые оконные рамы сифонили. Продувая квартиру насквозь. Пришлось смириться с неизбежностью и драпать в магазин за клейкой бумагой. Которая к утру благополучно отвалилась на фиг. Устроив мне подобие Нового года. Присобачив этот серпантин на место, я обругала всех производителей на свете. Особенно немецких, которые якобы приложили руку к моему несчастью. В этот раз бумага отваливалась сразу, даже и не думая сдерживать сквозняк. А к рукам клеится, зараза.

Надела теплый свитер и стала решать, что натворить дальше. Если пейзажист из меня никакой, надо выбрать новаторский подход к снаряду. Я вспомнила деревню, соседскую живописную старуху и нарисовала ее. Старуха получилась колоритная, с характером. Что надо старуха. Но места на картине оставалось еще много. Тогда я нарисовала старухину козу. Соответственно моему настроению, у козы получилась подлая рожа. Стоя на задних конечностях, животная гляделась глупо. Тогда я пририсовала ей гармонь – пусть веселит хозяйку, а чтоб вымя на болталось, прикрыла козью сиську юбкой. Раз коза постоянно шляется, объедая кусты, пририсовала на юбке пару заплаток, для достоверности.

Старухе одной плохо. Вон какая маленькая, хоть и полная. Пришлось изобразить большого мордатого деда с бородой. Который отдаленно смахивал на старика Нила. Работа над дедовым нарядом отобрала у меня ночной сон.

Воодушевленная полученным результатом, я схватила новый кусок оргалита и быстро нарисовала в той же цветовой гамме ту же парочку. Только теперь они пили чай из самовара. Оттопыренная дедова борода неплохо конкурировала с козьей. Чтоб козе было нескучно, возник маленький баранчик с барабаном. На третьем шедевре фигуранты зажигали в кадрили. Отставив ручки крендельком. Правда, невесть откуда прибавился пьяный в дупель петух.

С каждым разом моя фантазия разгуливалась все буйнее.

– Мы принимаем картины исключительно у местных художников, – вежливо сообщила мне обворожительная дама.

– Я и есть местная, – уверенно сообщила я. – С недавних пор и надолго.

– Ну тогда показывайте.

Придирчиво осмотрев расставленное, она посетовала на кошмарные рамы.

– Оригинальный примитивизм. Неплохо. Можно сказать – очень неплохо. Самобытно. Теперь расскажите о себе.

– Зачем? – скрывая испуг, спросила я.

– Как зачем? Если появится ценитель вашего творчества, он непременно захочет узнать про автора. Вы из Питера? Я вижу, вы где-то учились? Где именно? В академии, в «Мухе»?

Отрицательно помотав головой, я страшно расстроилась. Неужели сейчас все сорвется? Какую сказать ей правду? Может, лучше промолчать?

– Я в художке училась. В обычной.

– Итак, запоминайте. Вы недоучились на вечерних рисовальных курсах при Академии. Потом поступили в Академию, у вас случилось страшное несчастье, и вы ее не смогли закончить.

– Точно. Я – сирота, – отрапортовала я.

– Чудесненько! Что ж вы раньше не сказали? Сирота – это то, что нам надо. Извините и примите мои искренние соболезнования, – опомнилась она.

На этой оптимистической ноте мы расстались.

– Как только что-то продастся, я вам позвоню.

Я неслась первые сто метров, подпрыгивая от восторга. А потом решила шествовать медленно, с достоинством, чтоб не расплескать радость. Мне казалось, что каждый встречный подозревает, что случайно столкнулся с художником, у которого пять минут назад приняли на продажу десять картин.

По случаю торжественного события в магазине была приобретена бутылка кагора. Который я намеревалась употреблять в исключительно целебных целях. К нему следовало купить что-то вкусное. Последняя идея оказалась трудновыполнимой. В магазинах продавалось примерно то же, что и в больших городах. Только значительно дороже и просроченнее. Из мясных продуктов преобладали куры местного происхождения. Которыми горожане питались по праздникам. Кура не соответствовала моему настроению. Мне хотелось чего-то неординарного. Например, натуральной ветчинки. Чтоб от ее аппетитного запаха дрожали ноздри и подводило желудок. Или – чем плох ломоть форели, обсыпанной крупной солью и зеленью? Взамен мне предложили обычную вонючую селедку.

– С картошечкой под водочку самое то! – агитировала продавец.

Запахом этой селедки только тараканов травить.

За неимением желаемого остановилась на баночке красной икры, присовокупив к ней свежий батон и масло.

Как только я переступила порог дома, предвкушая неплохую трапезу, раздался телефонный звонок. Немного перепуганная, я осторожно взяла трубку.

– Срочно! Бегом! У вас все продано! Покупатель жаждет встречи с автором!

Вместо того чтобы обрадоваться, я в смятении начала лепетать какую-то чушь про недоеденный ужин.

– Рановато вы ужинаете. Давайте не портить отношения – ноги в руки и ко мне.

Вот если бы это событие случилось в теплое время года, тогда бы я надела то дурацкое платье. Купленное непрактичным Коловоротом для фланирования по деревне. Может, и шляпу от солнца тоже бы нацепила. А сейчас чем мне впечатлять сумасшедшего ценителя моего творчества? Промокшим пуховиком?

Не от большого ума скинула пуховик. Сменила теплый свитер на декольтированную майку, украсила шею цепочкой с громоздкой подвеской. Что за вкус у этого Коловорота? Не подвеска, а блюдце с тающими разноцветными леденцами.

При входе в обитель живописи небрежно скинула верхнюю одежду и ужаснулась, увидев в зеркале свой красный от холода нос.

– Скорее. Живенько ко мне в кабинет! Боже мой, а почему вы такая оголенная? Ладно, прикройтесь моими платком, чтоб не заболеть.

Настойчивая забота о моем здоровье объяснялась чрезмерными комиссионными от продажи. Кому охота простудить куру, несущую почти золотые яйца?

Вопреки моим ожиданиям, в кабинете вместо обворожительного солидного мужчины царила пожилая строгого обличья дама. В профиль смахивающая на рыбу воблу, как бы та ни выглядела. Вобла без всякого одобрения наслаждалась видом из окна. Который заключался в покосившемся дровяном сарае, черном от сырости.

– Вот! Автор! Перспективная юная сирота!

Переведя орлиный взор с сарая на сироту, дама не поменяла выражения лица. Наоборот, еще больше поджала бледный некрашеный рот. Отчего вокруг него мигом образовался веер из резких морщин.

– Еще есть?

– Кто? Сироты? Юные? – разочарованно всполошилась хозяйка заведения, заранее просчитывая, кого еще можно записать в такую выигрышную категорию.

Я сдержанно хихикнула, зная невыполнимость ее планов. Художники тут были все наперечет. А учитывая их возраст, наверняка все поголовные сироты по вполне естественным причинам.

– Картины еще есть? – настойчиво повторила дама, измеряя меня глазами.

Я тут же скинула несвежий платок и выставила напоказ декольте, в котором главной достопримечательностью были ярко выраженные мурашки.

– Есть. Одна. Но она не окончена.

– До завтра успеешь?

Прикинув, сколько осталось работы, я заверила даму в реальности завершить картину на следующий день.

– Только она мокрая будет. Ей сохнуть дня три. И трогать нельзя будет.

– Ничего, аккуратно на заднее сиденье положу.

– Вы желаете продолжить наше сотрудничество? – льстиво поинтересовалась моя попечительница, кутая меня в платок. Отчего я сразу прочувствовала состояние мультяшного Пятачка, когда Винни-Пух повязал ему на рот салфетку.

– Не с вами. С ней. И то не факт. Надо посмотреть, что она наваяет.

Теперь на меня смотрели обе дамы, словно перед ними была своенравная свиноматка, от которой можно ожидать неизвестно какого помета.

Глава 53

Сочтя за лучшее не уведомлять Коловорота о своих успехах, я погрузилась в рисование. Деньги, заработанные таким замечательным способом, эйфорически радовали. Немного огорчала невозможность похвастаться оригиналами, увезенными воблой в Москву. У воблы, конечно, было имя, как без него. Но, обиженная ее черствостью, я решительно остановилась на таком метком, по моему мнению, прозвище. Могла бы и пощедрее быть с сироткой. Могла бы восхищения побольше выказать одинокой страдающей девчушке из забытого богом места. Вобла и есть.

Эх, фотоаппарат бы мне! Но раз его нет, надо выкручиваться иначе. Придется на свежую память сделать копии с первых картин. Чтоб потом не путаться, какая у деда борода и во что любит одеваться коза. Я принялась за работу. Копии получились не хуже оригиналов. Какая я молодец! Теперь можно не опасаться повторов сюжетов в серии жития моих единственных персонажей.

Деньги от Коловорота поступали регулярно, чего не скажешь о нем самом. До Нового года он соизволил явиться только единожды, застав меня врасплох. Красивый, холеный, в дорогущем костюме и при галстуке. Наверное, прямо с деловой встречи сорвался. Но, на мой вкус, в джинсах и футболке он был естественнее, проще и понятнее.

– Я-то думал тебя обрадовать, – разочарованно протянул он, стоя посреди комнаты.

Я обрадовалась. Несколько позже. Когда дорисовала веселый старушачий глаз.

– Ты с дороги голодный? Погоди, руки отмою и подогрею. Не стой столбом, раздевайся, будь как дома и все такое.

– Я и так дома. Но все равно спасибо. А почему у тебя все окна в вате? Рамы рассохлись? Так надо пластик поставить.

– Себе ставь. Он зловредный. От него в Европе повсеместно отказались. Только в офисах разрешают.

– Ну, тебе виднее, как там в Европах, – съехидничал он, избавляясь от галстука. – Ну-ка, дай посмотреть, над чем ты корпишь?

– Нельзя! Она не закончена! Вон копии с проданного. Рассматривай.

Как всегда, наплевав на мое мнение, Коловорот, словно полуслепой, согнувшись буквой «г», вперился в мои драгоценные работы. Сначала просто молчал. Потом добрался до деда, раскачивающего на качелях сильно жопастую тетку. Которая скалилась от радости. А бабка тем временем горюнилась в обществе понурой козы, облезлого петуха и пьяного баранчика.

– Однако. И эти карикатуры пользуются спросом?

– Временами, – уточнила я, не спеша признаваться в наличии пока единственного покупателя.

– Я бы такое дома не повесил, но раз пипл хавает – почему бы и не рисовать.

– Еще как хавает. – Момент требовал встать грудью на защиту дедок-бабок.

Забыв про живопись, Коловорот выпрямился. Решительно приблизился ко мне, чтоб ознаменовать нашу прохладную встречу небратским поцелуем. Целоваться он умел. Как умел все, связанное с сексом. Сказывался опыт и природная хищная привычка подчинять себе все, что в зоне досягаемости. Он не учел одного – сейчас меня больше интересовало его мнение о картинах. Более пространное, чем он уже высказал.

– Не соскучилась? – мягко уточнил он, отстраняясь.

– Ну, как тебе сказать, – промямлила я и ринулась в нападение: – Ты не интересуешься моими успехами. Тебе по фигу мой внутренний мир. И вообще ты возмутительно мало уделяешь мне внимания.

– Как и ты.

– Почему? – вспылила я. – На кой фиг интересоваться, ты все равно ничего не скажешь. Зашифрованный, засекреченный, запрограммированный… весь из себя «за».

– Видишь, сколько ты про меня знаешь. Спроси еще что-нибудь, я расскажу перед сном. Если захочешь.

– У меня кагор есть, – растопить лед хлебосольством не удалось.

– Сама пей. И не уходи от темы разговора – может, мне лучше не приезжать?

Странное дело, в голосе звучало завуалированное предупреждение. Как тревожный звонок. Который намекал на возможность окончательного расставания. Молниеносно выяснив у себя самой, как мне такой вариант, я запротестовала.

– Нет. Но лучше бы ты звонил почаще. Хотя бы раз в неделю. Или два. А то я каждый раз от тебя отвыкаю. Оказывается, быть одной быстро входит в привычку.

– Понятно. Мне это знакомо. Зато каждый раз – как первый. Иди руки отмой, а то обляпаешь меня, – и отправился следом, смотреть, как я мылю руки.

Что привело к странному, но предсказуемому результату.

Собрав одежду, Коловорот в одних брюках отправился на кухню, забивать привезенными продуктами холодильник.

– Секс. Вот в чем я ни фига не понимаю. Зато я понимаю, как мне было хорошо, – решила я, оставшись в ванной одна.

Теперь можно спокойно принять душ и придумать новый сюжет для абсолютно невинной картины.

– Ты почему ничего не ешь? – услышала я сквозь шум воды.

Черт, снова забыла в магазин сходить.

– Там сосиски в морозилке.

– Одна штука. И выглядит, словно отходы резинового производства. Я ее выкину.

– Не надо. Лучше коту отдадим.

– Ты с ним так борешься? Живодерка.

Конечно, потом он похвалил мои картины. Неловкими словами. Как человек, не умеющий хвалить в принципе. Я не поверила, но примирилась с обидой. Никогда бы не подумала, что, не высказав сразу похвалы моей работе, он так меня разочарует. Даже столкновение в ванной не исправило положения.

Странное дело, вроде бы он мне нравится. Может, даже больше чем нравится. Но когда дело доходило до близости, я ловила себя на мысли, что порой в самый неподходящий момент думаю, какого фасона сапожки будут у козы.

– А сколько тебе платят за картины?

Ответ его изумил.

– Это много или мало? И потом, зачем тебе деньги?

– Ну не дарить же их? Кроме того, у меня планы, – выдержав паузу, я продолжила: – Я фотокамеру хочу купить.

– Так я же тебе достаточно оставил. Камер на десять.

– Я на свои хочу купить, – не до конца понимая причину своего упорства, настаивала я. – Когда настанет лето, можно будет столько красивых мест заснять. А потом зимой я смогу рисовать пейзажи. Они у меня пока плохо получаются. Кроме того, мне нужен ноутбук с большим экраном.

– Новый год скоро, – прозрачно намекнул Коловорот.

– Черт! Мне ж еще тебе подарок покупать надо! – непроизвольно выпалила я.

– Коза ты брянская, – почти беззлобно отозвался Коловорот. – И что ты собираешься мне подарить? Бритвенный набор? Или ежедневник? Предупреждаю, у меня их сто штук надарено. Хоть магазин открывай.

Стыдно как. Кто меня за язык тянул? Ляпнула, как в лужу пукнула. Ругая себя последними словами, я постаралась быть ласковей ласкового. Так что мы словно прилипли друг к другу. Правда, пришлось прерваться, чтоб отдать вобле законченную работу.

– Ну и видок у тебя, – переполошилась хозяйка магазинчика, забирая картину для заказчицы.

– Ночь не спала. Трудилась, – соврала я и поскакала обратно.

– Деньги-то забери!

А потом он снова уехал. И действительно не показывался до самого Нового года. Прилежно названивая два раза в неделю. Чтоб узнавать мои куцые новости. Которые в основном касались накопительства. Я рисовала как бешеная. И мне за это платили. Что позволяло мне хвастаться. Я понимала прекрасно, что для Коловорота мои денежки выглядели сущими копейками. Ну и что?

Еще среди новостей маячила молодая соседка Люба, у которой проживал огромный пушистый кот серого цвета. Перс. Она его приманила несколько лет назад, работая на автозаправке. Там автомобильная авария случилась, а кот катапультировался через лобовое стекло. Хозяева эвакуировались, но преданный котяра являлся, словно привидение, в час аварии. Садился и ждал.

– Пару часов подождет и в лес уходит. Его многие поймать хотели. Один раз приезжала хозяйка, в гипсе. Кискала. Все завала: «Степан!» Но не в нужное время. Она посулила тому, кто найдет кота, всю пенсию отдать. Так вот, у нас бригада рабочих тогда обреталась. Они вдруг все побросали – и в лес. Кричат: «Держи его!» Ну, думаю, погорела моя мечта детства. Такой роскошный зверь больших денег стоит.

– И что потом?

– Целый день по лесу они преследовали бедного кота. Загнали на дерево, засунули в мешок и приволокли к нам, похвастаться. Открывают, а там наш Василий воет. Плешивый от лишаев, жуткий урод был.

– Не поняла – какой Василий?

– Да у нас возле заправки кот обычный подъедался. Василий.

– А потом что?

– Василия, понятное дело, пенделем угостили. А я придумала каждый день перса этого прикармливать. Миску с едой ставлю и жду. Никакого толку. Он близко к себе никого не подпускал. Сидит такой красавец, глаза желтые, как у совы. А потом я догадалась кошку загулявшую притащить да в нашей будке запереть. Так и приманила. Теперь у меня лучший кот в городе. Все страшно завидуют. А я котят продаю от проститутки этой. Одна вторая перса получается.

Одна вторая перса выглядели как три четверти. Серые, с белым пузиком или лапочками, пушистые и головастые, как их отец.

У Любы кроме драгоценного кота Степана был еще и муж. Но про него она распространяться не любила. Так как он либо пил, либо промышлял случайными наймами на выруб леса. После чего пил еще больше.

Ночами, почти под утро, я откладывала кисти, протирала уставшие глаза и думала про свою дурацкую жизнь. И про Коловорота. С которым секс был обалденный, а отношения не пойми какие. Ведь он взрослый. Опытный. Умный. А кто я? У меня только одно преимущество – возраст. И дурацкий характер. Не нужна я ему. И мне он не нужен. Или я снова ошибаюсь? Вот если бы мама выделила мне часть своих деньжищ. И была бы я богатая невеста на выданье. И что бы это изменило?

Я жутко люблю деньги. Но, как выяснилось, свои, заработанные деньги я люблю еще больше.

Глава 54

Деньги Коловорота тратились исключительно на еду. Свои я старалась не расходовать. Иногда срываясь на покупку нужных красок. Или оргалита. Незадолго до Нового года путь жестокой экономии привел меня к заветной сумме. Которую я намеревалась с блеском израсходовать на самую приличную фотокамеру, продающуюся в местном магазине.

Внутри все заранее попискивало от восторга. Хоть до лета почти бесконечность, однако как только в моих руках будет вожделенное сокровище, ждать тепла станет проще. Сколько замечательных снимков будет сделано. Как приятно будет отправляться на охоту за красивыми пейзажами. Которые так манили меня в деревне. А тут озеро, монастырь и острова с лесом. Правда, их уже по сто раз местные таланты изображали, но у меня получится лучше. Я точно знаю.

– Посмотри на эту жалкую кучку денег. Скоро, быть может, уже завтра, вместо несвежей бумаги у тебя будет настоящее орудие производства. Остается дело за малым. Нужен ноутбук, – прохлаждаясь в одиночестве, я давно начала находить удовольствие в монологах вслух.

Через день чуда не произошло. Скорее наоборот. Наскопидомив на фотокамеру, я бездарно осталась без нее.

– Светочка, зайди в гости. Мой обормот кое-что приволок. Быть может, тебе, как человеку искусства, стоит посмотреть. – Соседкин кот Степан подтверждающее мяукнул, сверкнув янтарным глазом.

Посреди комнаты стоял большой круглый стол на толстых граненых ножках, покрытый для важности шелковым китайским покрывалом. Вероятно, только что сдернутым с кровати в маленькой комнате. На темно-синей ткани угрюмо высился небывалой красоты самовар. Экспроприированный в заброшенной деревне.

– Там, етить, никто сто лет как не живет. Дома улицами стоят. Только без крыш, значит. Крыш нет, а окна целы, странность такая аномальная. Я рамы на теплицу скоммуниздил, етить. Ну и кое-что по металлу. Не без того. Что мы, пальцем деланные, чтоб железу пропадать? Напарник мой, Серега, ты его не знаешь, так он, сволота, первый полез вовнутрь. А я, дурак, все рамы добываю…

– Гнилух понабрал, куда их теперь?

– Не перебивай, когда я с человеком разговариваю. – Сосед браво подтянул спортивные штаны с лампасами. – Хрен с этими рамами. Я тоже не промах. Успел по домам пошарить. Все остальное сдал кому надо. Знаешь, что они там с самоварами делают? Убивают. Вот так вот. Кувалдой – хренак, и в лепешку. Я его спас, можно сказать. Мне потом зачтется.

Вполуха выслушивая похвальбу соседа, я не отрываясь смотрела на самовар. Никогда таких не видела. От него отказаться – всю жизнь жалеть будешь. Медный, на узорной ноге, весь в медалях, с замысловатым краником. Я немедленно решила, что только он достоин быть подаренным Коловороту. Пусть потом не говорит, что я не вспоминаю о нем. Как увидит подарок, сразу поймет, какая я молодец. Не упустила выгодную покупку. Старина нынче в цене.

– Он грязный какой-то, – выдвинутое обвинение, по моему мнению, должно было привести к понижению цены.

– Не вопрос. Сейчас я его начищу, – из лучших побуждений предложила соседка, уже держа наготове металлическую щетку и порошок.

Струхнув, что она сейчас напрочь отчистит медали, я трусливо отказалась от предложенной помощи и ринулась за деньгами.

Нагруженная приобретением, я задержалась на лестничной площадке, чтоб ногой открыть свою дверь, и услышала отчаянную брань. Соседи активно делили добычу. В этом бою явно побеждала женская сила. Что прибавило мне настроения.

Мысли о неосуществленной покупке камеры немного угнетали. Однако до весны еще оставалась прорва времени. И не исключено, что утром под новогодней елкой меня будет ждать впечатляющая компенсация за моральный ущерб. Еще бы ноут с Интернетом завести…

Была небольшая, но пушистая елка. Ее приволокла соседка в качестве презента. Несмотря на четкий фингал под глазом, она интенсивно светилась от радости. Причина которой крылась в приобретении новой стиральной машины.

Елка сначала не пахла ничем, кроме мороза. Потом – хвоей, а потом запах хвои сменился на знакомое амбре соседского некастрированного кота. Мыть дерево не имело смысла. До праздника оставалось всего ничего, а потом выкину вонючку на улицу. Рядом с ароматной елкой пыжился наглый самовар.

Были два салатика, посыпанные крошевом яичного желтка. Мясная нарезка на тарелках. Была тарелка с яркими икорными бутербродами. Стыдливо прикрытая нарядной салфеткой. На которой ангел дудел в дудку. Была я, наряженная, накрашенная и впервые за долгое время постриженная в парикмахерской.

Коловорота пока не было.

Зашла Люба, чтоб обменяться подарками. Я ей полотенце для мужа и набор шампуней для нее самой. Она мне – кувшин для морса. По бокалу шампанского выпили. Она заспешила домой выслушивать поздравление президента. Чтоб совместно с мужем хоть раз высказать главе государства все, что накопилось.

Потом я смотрела в окно, прижав нос к стеклу. Тщетно надеясь на приезд Николая.

Потом был салют. Богатенькие буратины, нажившиеся на вырубке леса, соревновались друг перед другом в щедрости. Как только переставал салютовать один, эстафету подхватывал следующий. Только головой верти, чтоб не пропустить цветастое зрелище.

Никаких знакомых машин перед домом не наблюдалось. Вместо них колобродила редкая толпа несчастливцев, у которых окна выходили на другую от праздника сторону. Толпа орала «Ура!» и гоготала, взрывая дешевые петарды. Кто-то напоследок от избытка чувств стрельнул из газового пистолета. После чего одна часть празднующих испарилась, а оставшиеся долго гоняли виновника по сугробам.

Потом было утро нового года.

Была я. Спящая в нарядном платье под ватным одеялом.

Утром была больная от шампанского голова. Зря я всю бутылку приговорила.

Были заветренные шарики икры на расплывшемся масле. Которые приходилось отколупывать от бумажной салфетки.

Расстроенная, разозленная, испуганная отсутствием каких-либо известий, я обрядилась в теплую одежду и мрачно направилась прогуляться по обезлюдевшему утреннему городу. Пронзительный ветер небрежно трепал оборванные бумажные гирлянды на затрапезного вида городской елке. Вот жмоты. Леса вокруг необъятные, а они вместо пушистой красавицы метлу дворницкую поставили. Как лес вагонами тырить, так первые в очереди, а тут явно пожадничали.

Одиночный дядька петлял по сугробам, набивая мешок пустыми бутылками и давленными пивными банками. Каждый раз, когда он бил каблуком по банке, на березах хором вскрикивали вороны. Подобранные варежки и шарфы дядька прилежно вывешивал на острия заборов, придавая им вид праздничных торговых рядов. Как только добытчик скрылся за поворотом, вороны осмелели и накинулись на потерянные кем-то мандарины. Которые некрасиво прятались в затоптанном грязном снегу. Озираясь по сторонам, возвращались домой перепуганные канонадой собаки.

Тихо было. Как в дремучем лесу. А потом, когда я замерзла, стоя у озера, раздался нереально оглушительный взрыв. От неожиданности ноги сами подкосились, завалив меня в сугроб.

Ворон как ветром снесло. Минутную тишину сменил громкий гул, пронзительный треск. Через короткий промежуток над крышами возник первый клуб черного, чудовищного дыма. От которого в разные стороны удирали последние вороны. Их полет напоминал бег по пересеченной местности. Дым преобразовался в плоский бублик и лениво начал расширяться. Огонь появился позже. После пронзительного женского крика.

Сидя в сугробе, отупевшая от чернеющего на глазах неба, я, холодея от ужаса, начинала понимать причину грохота. И надеялась только на одно – чтоб долбанул не мой дом. Хотя шансов на спасение у панельных развалюх было ничтожно мало. Они стояли слишком тесно, чтоб остаться целыми.

Огонь, пробивая смоляную мглу, озарял красными всполохами всю округу. К визгу неизвестной женщины прибавились еще несколько, более истошных. Я приняла вертикальное положение и, спотыкаясь, поковыляла к эпицентру. Дорога вела вверх, поэтому быстро шагать не получалось. Ноги проскальзывали, а глаза упорно не отрывались от огня.

– Немного левее, чем мой, или все-таки мой? Или тот, что по соседству? Господи, услышь меня глупую, за что мне такое? – понимая идиотизм мольбы, шептала я.

Все уже случилось, так что осталось убедиться в неотвратимом.

– Это из-за меня, – решила я. – Кто-то нашел мое убежище и решил избавиться от меня навсегда. Вот почему Николай не приехал. А если это его рук дело? Нет. Скорее всего – сначала убрали его, а теперь добрались до меня. Нет. Сначала они убили маму, а потом…

Потом я подумала, что это маме надоело мое существование.

А потом я поняла, что далеко не все в этом мире крутится вокруг моей персоны.

Вслед за мной неслись наспех одетые люди. Опухшие, расхристанные, многие без шапок. За церковной площадью я перевела дыхание. Теперь стало ясно – уничтожен соседний дом, через два от моего. Сначала мне показалось, что он взорван до основания. Однако, когда порыв ветра унес очередную порцию гари, выяснилось – из здания вырван треугольный ломоть. Из самого центра. Словно какой-то лакомка отхватил себе огромный кусок торта.

Обморочного вида немолодая женщина в ситцевом халате и тапках на босу ногу тонко выла. Захрипела, опасно посинела лицом, заваливаясь на бок. Прямо на землю. Подбежавшие родственники, видимо, муж и сын, в спортивных костюмах и босые, подхватили упавшую. Я сняла пуховик и укрыла женщину. Потом спохватилась и попросила обратно ключи и телефон, что лежали в кармане.

Сын мне показался симпатичным. С таким неплохо познакомиться поближе. Лицо сосредоточенное, движения аккуратные, точные. Чувствуется сила и уверенность. На Коловорота похож. На мой неуместный взгляд парень сердито хмыкнул. Поднял обмякшее тело на руки. Отец шел рядом, причитая, как по покойнику. Ему казалось, все видят, что жена обмочилась, и он пытался прикрыть ее от посторонних взглядов, бестолково бегая вокруг.

Посреди улицы стоял целый стул. Снег стал черный. Небо – тоже.

Первой пожарной машине не хватило воды, и она присосалась хоботом в колодец, трясясь и пуская в разные стороны клубы едкого белого дыма.

– Это нормально? – строго спросила я у злого пожарного.

– Нормально. Если не развалится, то потушим. Шла бы ты отсюда. Здесь тебе не место. Домой иди. Или это твой?

– Нет, – ответила я и поспешила восвояси.

Тем более что толпу уже начали разгонять милицией.

Мое жилище осталось почти в сохранности. Хотя, если быть объективной, хороший взрыв ему бы не помешал. Попытки создать уют были давно забыты по причине повышенной степени убожества как планировки, так и качества всего дома в целом. Достаточно упомянуть проветриваемую щель под батареей. Которую сколько ни замазывай, ей все нипочем.

Растерянно озираясь по сторонам, я обнаружила незначительные потери. Форточки повыбивало на фиг. Я с благодарностью посмотрела на соседний дом. Который выступил в роли заградительного щита. За его плоской крышей вздымались тучи копоти. Порой взлетали в воздух толстые струи воды. Потом раздался жуткий треск. В сквозную дыру форточки метнулся чадный ядовитый смерч. Изгадив все вплоть до входной двери. Пришлось срочно прибегнуть к кляпу из подушек, засунув их вместо побитых стекол. Не скажу, что стало значительно приятнее. Однако вонять стало чуть поменьше.

Мучимая непричастностью к событию, накинув поверх свитера осеннюю куртку, я вновь выскочила на улицу. Пожар притягивал как магнит. Нервная незнакомая женщина громко предупредила меня об отключении газа. Как выяснилось позже, паровое отопление отрубили тоже. К вечеру мы поняли, что нас лишили света и воды. Запасливая соседка снабдила меня половиной желтой витой свечки. По всей видимости, заготовленной к новогоднему торжеству.

К ночи квартира безнадежно промерзла. К утру на время вернули электричество. Быстро поставила телефон на подзарядку. Хотя Николай мог бы позвонить и на обычный городской. Потом пьяный в дупель сосед снарядился на колонку за водой. За тридцать рублей он приволок мне пару флаконов по пять литров. Где он добывал тару, я предпочла не задумываться. Доковыляв до ближнего магазинчика, купила питьевой воды, чтоб в ожидании лучших времен на нее любоваться. Чаю попить не удалось из-за очередного отсутствия электричества. Газ так и не включали. Телефон успел частично зарядиться, но звонков ни от кого не поступало. Включив все выключатели в доме, я надеялась таким образом не упустить возможность сварить кипяток.

На улице заметно похолодало. Несмотря на это я пошла за новостями. Пострадавший дом оградили бело-красной полосатой ленточкой. За ней маячили спины каких-то спецов из МЧС. Зевак разгоняли быстро и безжалостно. Правильно, там живых людей ищут, нечего развлекаться.

К ночи я клевала носом, боясь уснуть и пропустить появление света. Обещали, что его непременно дадут, но когда именно – не уточнили. Про воду вовсе ничего не сказали. Блин. Даже в туалет толком не сходить. Мерзость какая – нагадила, а смыть нечем. Пришлось слить в унитаз жидкость, добытую соседом. Отсутствие горячей еды сказалось на желудке. От доеденной отвердевшей икры стало совсем скверно. Тогда, презирая мороз и неподходящую одежду, я намылилась в кафе.

Теснота – яблоку некуда упасть из-за гомонящей толпы, смутно угадывающейся в клубах табачного дыма. На секунду мое появление утихомирило бравые выкрики, а потом все снова одновременно заговорили, стремясь перекричать друг друга. Не пострадавшие граждане активно опекали выживших в катастрофе, наливая им и себе. Кроме меня и девушки за стойкой, женщин в заведении не наблюдалось.

Как выяснилось, обездоленных расселили в актовом зале школы, но взрослая мужская составляющая погорельцев обосновалась поближе к деятельному участию. Которое заключалось в водке, перетирании подробностей недавних событий и отсутствии жен. Жены пребывали в состоянии закономерного шока, что выражалось в сменном карауле у поверженного дома. Они опасались разграбления останков имущества. Разгоряченные мужчины иногда отходили проведать частично разобранные руины, но быстро возвращались для нового прогрева. Плакал только один. Я из солидарности присела рядом.

– Два человека погибли.

– Четверо, – уточнил кто-то.

– Всего? Странно, все же отсыпались после праздника, – недоумевала я.

– Кому праздник, а кому горе, – укоризненно уточнил сосед по столику. – Мы поминки отгуливали. Всем домом. Почти. Смотри, какой парадокс получается, Коврига помер, значит. Горе. А вроде как он нас всех спас, сучок трухлявый. Робя! Мы на него теперь молиться должны!

– За это выпить надо.

Выпили. И мне предложили, но в этот момент невероятным счастьем мне казалась только чашка горячего кофе. Хотя за Ковригу стало приятно, не зря, выходит, помер. Здесь очень серьезно относятся к похоронам и всему, что с ними связано. Похороны – первейшая новость, и каждый имеет законное право навестить семью усопшего, чтоб откушать и помянуть. Как выяснилось, почти все, даже малые дети в злополучный момент очутились совсем в другом районе.

Сосед снова горько заплакал. Наверное, по Ковриге.

– Меня мама не любит, – зачем-то разоткровенничалась я из солидарности.

– Такого не бывает. Вот моя – до сих пор проверяет, надел ли я теплое белье. – Сосед задрал штанину, демонстрируя голубые потертые кальсоны.

– Повезло, – такое рвение явно нуждалось в поддержке.

Моя тоже всегда присматривала за моей одеждой, ну и что с того? Когда все было нормально, я ни разу не задумывалась, любит она меня или нет. Я просто в ее любви не сомневалась.

– Я ей не нужна. Она меня бросила.

– Ни хрена себе компот. В младенчестве, что ли?

– Да нет. Недавно.

Откинув голову с риском для хрустнувшего позвоночника, собеседник окинул меня придирчивым взором завзятого специалиста по брошенным неблагодарным дочкам. Я не привыкла, чтоб на меня так презрительно смотрели. Чую, лекцию сейчас зарядит про взрослых баб, на которых пахать да перепахивать.

– Не ной. Тебе лет сколько? Хотя, я думаю… – Он снова отхлебнул пива, отполировав напиток глотком водки.

Что именно он думает, выяснить так и не удалось. Вокруг все разом загалдели.

Какой-то шустрый нафраченный чиновник заглянул сообщить мнение властей о случившемся. Пособолезновал, пообещал и, извернувшись, сумел выскользнуть живым из крепких объятий озверевшего погорельца.

– Суки! Чтоб у вас зенки поразорвало! Я сколько раз говорил, что колонки газовые, на хрен, говенные! Что газ вырубать, на хрен, за неуплату нельзя! Говорил? Говорил! Поди сюда, на хрен, падла в галстуке, бля. Жопа ты с глазами!

Сохраняя доброжелательное лицо, как с плаката «государство – друг человека», чиновник юркнул за спины охраны и оттуда издавал звуки, мало напоминающие человеческую речь. При всем том явно запоминая лица самых активных бунтовщиков.

Потом все разом выдохлись, и возникла резкая бездонная пауза. В которую тут же вклинился осипший писк:

– Мы готовы войти в ваше положение и при наличии свободных ресурсов обеспечить пострадавших временным жильем.

– Ага, в бараки по деревням навечно заселите! Бля буду! За голосами нашими приволокся, гнида продажная.

– Держите меня четверо! Урою падлу!

– Гитлера на вас нет!

– Мы субсидируем похороны и скоро назначим компенсацию семьям погибших!

– Какая сука за Гитлера говорила? У меня оба деда в войне погибли!

– Бензопилу хоть верни! Куда я без нее?

– А у меня телевизор новый, бля!

– Твой дед до сих пор небо коптит!

– А я все потерял!

– И что у тебя было? Поллитра недопитая?

– Не твое собачье дело. Я, может, на мотоцикл копил!

– Мой дед герой, не то что твой – полицай ссученный.

– Так твоя квартира целехонька, бля. Сходи, бля, забери, бля. И езди на нем, на хрен! Ездюк хренов!

Зычный гогот перекрыл вопли несостоявшегося байкера. Который с невероятно круглыми глазами доказывал недоверчивому обществу свою правоту. Обильно орошая округу брызгами слюны.

Выглядывая из-под локтя охраны, митингующий обещалкин оглядывался, как голодный хорек из норы.

Мне сказочно повезло. Когда стали выдавливать власть из кафе, на улицу вынесло и меня. Целую и неповрежденную. Почти здоровую. Это если не учитывать температуру, но государство к ней не имело прямого отношения.

Возвращаясь в мрачный неуютный дом, я подумала, что неплохо бы озадачиться приобретением нового пуховика, но потом почему-то эта затея показалась мне незначительной. Мысли витали где-то в районе жаркого солнечного лета. Думалось о снастях для рыбалки, о красивом холме, поросшем елками, под которыми гуртом теснились белые грибы.

– У меня бред. Надо выпить аспирина. Где у нас аспирин? Нету. Что же выпить? Ножку у стула, что ли, погрызть? Раз никаких лекарств нет…

Вот интересно, а будет ли мама мной гордиться, когда случайно узнает, что ее дочь стала знаменитым художником? Хихикнула. Сколько уверенности в себе от нескольких проданных картин.

Днем температура поднялась еще выше. Правда, градусника под рукой не оказалось, но, судя по острой ломоте в суставах, больше тридцати восьми. Надсадный кашель мешал спать. Лекарств не было. Хотелось горячего чаю. Что же такого сожрать, чтоб легче стало? Залезла под одеяло. А там как в сугробе.

– Я ежик. Я упал в реку. Я сейчас утону. – Надо же, раньше мне этот мультик вовсе не нравился.

Соседка пыталась вызвонить меня, но дойти до нее оказалось невозможно. В бреду мне чудилось, что я встаю и открываю эту проклятую дверь. Раза три. Но в действительности я всегда оказывалась на месте.

Завернутая в одеяло, долго добиралась до кухни. Наверное, это было уже завтра. На одной из полок была обнаружена половина лимона. В которую я с радостью вгрызлась, предварительно разогнав с нее полчище мушек. Стало немного легче, во всяком случае, глаза вытаращились. А потом не помню ничего.

Было позднее утро или ранний вечер. Клацая зубами от холода, я случайно набрела на верную мысль. Которая заключалась в неприятии моего положения. Последнее время мною все помыкают. Мама, Николай и даже незнакомая тетка, покупающая мои картины. Мне такое положение дел осточертело. У меня есть самолюбие. У меня есть честь и – как его там? А, достоинство. Блин, что нормальные люди с таким счастьем делают? Идея о чести и достоинстве заставляла меня не стоять на месте и двигаться дальше.

– Маразм, – сказала я себе. – Было просто достоинство. Такое правильное важное слово. А теперь «мужское достоинство». Хрень какая.

Итак, собираемся и отчаливаем. Вопрос – куда? Москва отпадает по причине крайней степени неизвестности обстановки. И потом, говорят, там чертовски дорогая жизнь. Мелкие города наверняка похожи. Значит, там будет тоскливо в отношении хлеба насущного. Кроме того, последний инцидент с взрывом газа загодя охладил самые горячие порывы. И вопрос – нужны ли кому-то там мои картины? Ясен перец – на фиг они кому-то сдались. Быть может, в сезон наплыва туристов станут покупать, и то вряд ли.

Получается, надо рвать когти обратно в родной проветриваемый всеми мокрыми циклонами город. Там затеряться – раз плюнуть.

За время моего затмения дали свет и воду. Но мне теперь было начхать на блага цивилизации, кроме унитаза. Который оказался отвратительно ледяным.

Бросив прощальный взгляд на самовар под елкой, я всунула в него сверху поздравительную открытку для Николая. Пускай ему будет стыдно, что он меня бросил на произвол судьбы.

Ничего, я им всем еще покажу.

Некстати припомнился сосед Карабасов, который утверждал примерно то же самое. И до сих пор ничего никому не показал и не доказал.

Вымыла кисточки. Расставила нарисованный «примитивизм». Грустно. После моего ухода картины останутся сиротами. Как медленно думаются мысли. Прихватив самое необходимое, я аккуратно заперла за собой дверь.

– Ты куда собралась? Хворая, что ли? Я все звоню, а ты не отпираешь. – Соседка подозрительно оглядела меня с ног до головы.

– Уезжаю. Прямо сейчас, – выговаривать слова было труднее, чем думать.

Идти труднее, чем выговаривать слова. Даже дышать было проблематично. Мне кажется, я даже не моргала от усталости. Отважно спотыкаясь, я доплелась до автобусного кольца. Редкие прохожие сочувственно таращились на меня, словно на чахлое привидение, которое выписывает кренделя нетвердыми ногами. Ну и что уставились? Человек приболел немного, со всяким бывает.

– Понаехали, нарики, – весело хохотнул местный гопник.

Больше всего мучила невозможность унести в светлое будущее краски и кисти. Как весело было их покупать. Какое счастье открывать тюбики. Какое удовольствие от запаха…

Проверив в сотый раз, на месте ли паспорт и деньги, поискала вход в неприглядное здание кассы. На котором висел обычный амбарный замок. Не предвещающий ничего утешительного.

Нет, все-таки это был поздний вечер. Скорее – уже ночь. Присев на скамейку, я спрятала руки между коленями в надежде их отогреть. Странно, руки мерзнут, а туловищу не холодно.

Мне было до такой степени все равно, что всеравнее некуда. От осознания собственной ровности я счастливо рассмеялась.

Услышав звуки, вылетающие изо рта, срочно захлопнула его. Чего веселюсь, спрашивается? Николай наверняка, того, помер. Конечно, его не кокнули. Такого не убьешь. Скорее всего, автомобильная авария приключилась. Хороший был мужик, скорбно постановила я. Правильный такой, настоящий. И любовник хоть куда. Последняя эпитафия показалась мне на редкость неоднозначной. Тогда я покопалась в воспоминаниях и прибавила к вышеперечисленному целеустремленность и умение зарабатывать деньги. Теперь получалось, что Николай – обыкновенный деляга. Деляга, любовник, хороший мужик. Какого лешего я к нему так привязалась? Кроме того, достала меня эта его несносная привычка бросать одежду на стулья. Вот ведь зараза какая, нагородит горы из шмоток, будто шкафа нет. Теперь нечего беспокоиться о его привычках, помер ведь.

Скорбь требовала хоть какой-то реакции. Поплакать, что ли?

Поплакать не получалось. Приблудившийся кудлатый песик смачно описал ножку скамейки.

– На затертый туалетный ершик похож, – решила я, провожая взглядом деловитое существо.

Фонарный желтый свет навязчиво резал глаза. До боли. Отчего они постоянно были мокрыми. Я уставилась в припорошенную свежим снегом твердую землю. И вяло прикинула, что неплохо бы добраться до покинутой квартиры. Хотя какая разница, температура там не больше, чем на улице.

Раз мои возможности ограничены непреодолимой силой зимы и халатности Газпрома, оставалось только плюнуть на все, полагаясь на судьбу. Раньше фаталистически настроенные люди играли в русскую рулетку. И самоубийством эта шалость не считалось. Пускай будет как будет.

Привалившись к сумке с вещами, я настроилась на здоровый и крепкий сон. Тем более что он мне уже виделся.

Глава 55

По легкому движению скамейки я догадалась, что еду либо я, либо мой рассудок. Ногам было тепло, руки чувствовали себя дееспособными. Сногсшибательные красочные видения несколько подгрызали уверенность в полном здравии организма.

– «Зенит» – чемпион. – Блин, какую чушь я несу?

Наверно, это из-за температуры.

Пришлось собраться с силами и приоткрыть левый глаз.

На переднем сиденье машины сидел живехонький Коловорот. Он поминутно оглядывался на меня, рискуя врезаться в столб.

– Николай, ты приехал, – с улыбкой счастливого идиота просипела я и снова оказалась на промерзшей скамейке.

Бредовое состояние продолжалась.

Некоторый отрезок времени с пеной у рта доказывала маме, что я не просто так, а о-го-го! И вот удивительно, она полностью со мной соглашалась, признавая меня как личность, достойную всяческого уважения. Начались звуковые галлюцинации.

– Ты, доченька, не волнуйся. Как только поправишься, я сделаю для тебя все. Теперь у тебя все будет. И дом на Канарах, и квартира в Париже. Все, что захочешь. Счастливая безбедная жизнь. Ты ее заслужила. Будешь рисовать там свои превосходные картины. Прославишься. И я буду тобой гордиться.

Бред звучал и выглядел убедительно. Но щедрые обещания почему-то не вызывали восторга. Всю жизнь промечтав о куче денег, я вдруг подумала, что мне от мамы достаточно немного любви и понимания. Хотя обещанные дары лишними не будут.

Подсознание, оторопевшее от маминых хвалебных речей, иногда корректировало ее монолог. Получалось не так патетически, зато более правдиво. Даже в полном бреду мозг отказывал мне в уважении. Ему никак не удавалось поверить в то, что я хорошая хозяйка, прекрасный художник или что я готовлю съедобную пищу.

С раздражением я сообразила, что приятное покачивание сменилось неподвижностью.

– Пей, черепашоночек, – приговаривал Коловорот, заставляя меня отпить горячего молока.

На поверхности жирела толстая пенка, вызывая дикий приступ тошноты.

– Пей сейчас же, а то на голову вылью.

Пенка скользнула в моем направлении, переливаясь от самодовольства.

– Вот ведь незадача, – сокрушался Коловорот. – Может, из ложечки напоить?

Подцепив ложкой ненавистную гадость, я аккуратно выложила ее прямо в ладонь удивленному Коловороту. И даже вытерпела несколько глотков.

– Жить будет, – пробасил чей-то голос.

– А теперь скушай лекарство. Черт. Черт. Черт. Волка проще вылечить.

С таблеткой во рту я прикидывала, как поступить дальше. Проглотить не получалось, а выплевывать неприлично. Бессилие вызвало приступ злости, которая, как всегда, помогла справиться с задачей. Коловорот участливо наблюдал за моими мучениями.

Он похож на добрую собаку. Я радостно рассмеялась.

И снова оказалась на скамейке, будь она проклята.

– Паспорт где?

Не понимаю, зачем меня так безжалостно тормошить. И какого лешего ему понадобился мой паспорт?

– Вчера ей было хуже, но кризис уже миновал. Скоро пойдет на поправку.

У самого лица довольная морда Карлоса. Который без всяких церемоний пытается вылизать мое лицо. Его отгоняют. После чего я засыпаю. Просто сплю. Безо всякого бреда.

– Хватит валяться. Врач сказал, что тебе лучше. Посмотри, кто к нам пришел. – Коловорот сияет, загораживая посетителя.

Хорош гусь. Я телепат, что ли? Как я могу угадать, кто пришел, если он прячется?

– Вот фрукты всякие. Тут пирожные. И соки.

– У нее все есть.

Чего они ссорятся? Я все равно есть не хочу. Или хочу? Что там за пирожные?

– Ты на меня уже не сердишься?

– Сердится. Она про тебя в бреду такого наговорила. Хочешь, повторю?

Мама помогает мне сесть, облокотив мое слабое тело на подушки.

И тут я смертельно пугаюсь, что это снова все понарошку. Сейчас как очнусь на ледяной скамейке. Одна. Никому не нужная.

– Надо же, какие милые картинки, – замечает мама.

Она примерно так же хвалила меня за слепленный в песочнице куличик.

– И покупают, прикинь? Кстати, пока ты помирала, по твоей мобиле звонила какая-то тетка из Москвы. Спрашивала, нет ли еще чего на продажу. Я ей ответил, что ты при смерти. Знаешь, что она мне ответила? Ни за что не угадаешь. Что цену надо поднимать. А раз ты поправилась, значит, снова будешь работать за гроши. Покойники нынче в цене.

– А я и есть покойник.

Карлос прорвался и сцапал половину фруктового пирожного, а потом с отвращением выплюнул его прямо мне на простынь. Его снова выгнали.

– А почему ты вовремя не приехал? И вообще – куда ты тогда запропастился?

Мама вежливо отошла в сторону и расположилась на кресле.

– Тема такая. Понимаешь, я честно ехал к тебе. Остановился на заправке, – голосом былинного сказителя начал Коловорот. – А машина возьми да пойди в отказку. Не заводится, железяка гребаная. Все какой-то код требует.

– Ты на своей бомбе икс пятой был? – подала голос мама.

– На ней, чтоб ей пусто было. Так вот. Код требует – и ни с места. Я, значит, на станцию звоню. Они посоветовали снять аккумулятор. Чтоб компьютер полностью разгрузился. А потом надо его снова поставить и попробовать завести.

– И что? – с нескрываемым сарказмом веселилась мама.

– Того. Эвакуатор вызвал и на станцию отправил колымагу эту упертую. Теперь она там живет собственной жизнью. То фарами мигает, то окна откроет-закроет, то двери заблокирует. Авто-шизофрения.

– Программу из Германии высылали?

– А то. Только хрен эта программа им помогла. Не машина, а свихнувшийся интеллект.

– А с тобой что было? – внесла я свою лепту в непонятную беседу.

– Я стал ловить попутку. Потом вспомнил, что вместе с машиной отправил в Питер мобилу. Ну забыл! Я хотел тебе позвонить, честно. Прикинь, меня подвозить никто не захотел. Так и сидел в кафе при заправке. Новый год, все празднуют, а я как дерьмо в проруби. Хорошо, совсем память не отшибло. Вызвонил ребят. Они поартачились, конечно, но против шефа не попрешь, хоть и праздник. Другую тачку пригнали. Вот так я и добрался. А тебя нет. Хорошо, соседка сказала, что ты куда-то уезжать намылилась. Здорово дом долбанул, – прибавил он сокрушенно.

– Здорово. А ты самовар забрал?

– А то. Как не забрать. В него такая приятная открытка была пристроена. Я ее беречь буду. Кстати, ты «до» или «после» воспаления легких ее подписала?

По-честному, никакой открытки в моей памяти не было. Может, я и написала там что-то особо чувствительное, но, хоть убей, не помню.

– Мы заявление в загс подали, – уточнил Коловорот, обращаясь к маме.

Небрежный тон не очень вязался со смыслом сказанного. Я сначала испугалась, что окончательно потеряла память. Смутно вспомнила что-то про паспорт. Потом решила испугаться маминой реакции. А потом сообразила, что пугаться впору за себя.

– Я не помню, как ты признался мне в любви, сделал предложение, и я тебе ответила согласием.

– Совсем с дуба рухнул? Хочу тебе напомнить, она – моя дочь!

– Да ну? А так сразу не скажешь. Если мне не изменяет память, ты послала ее куда подальше. Чтоб спокойно рубить бабло и кувыркаться с молодым мужем. Хотела независимости? Кушай. Что касается работы – можешь всегда на меня положиться, а вот в нашу личную жизнь попрошу не лезть.

Тихое безмолвие, нарушенное слабым поскуливанием Карлоса. И тяжелым маминым пыхтением.

– Вот и договорились, – радостно подвел черту Коловорот.

– Что-то я не припомню ничего такого, – вяло сопротивлялась я, протягивая руку за очередным пирожным.

– Ну-ну, не стоит так стесняться присутствия мамы. Может, ты не припомнишь, как согласилась в качестве свадебного подарка принять собственный художественный салон? Еще район попрестижнее выбирала? Представляешь? – это уже к маме. – Я ей говорю, давай лучше я тебе ресторан подарю. А она – нет, ни за что. С салона выхлопа никакого. Один геморрой.

– Ты ей лучше цирк подари, – ехидно парировала мама, собираясь уходить. – Ну вас к черту. Вы неплохо спелись. Впрочем, во всем этом безумии есть один плюс. С погибшим ребенком мне встречаться было нельзя, а с твоей женой – запросто. Только ты ее нашим общим друзьям не показывай.

– А ты не хочешь расщедриться и выделить ей приданое? – нахально улыбаясь, спросил мой будущий муж.

– Когда помру – наследство получит.

– Ага. Лет через пятьдесят. Она тогда сама старухой будет, – глумился Коловорот. – Что за народ прижимистый пошел? Жмоты. Ладно. Проехали. Сами как-нибудь разберемся.

– Колово… тьфу, Николай, не язви. С меня подарок на свадьбу.

– Эй, а где я теперь жить буду? – заволновалась я.

– Здесь. Или на даче, которая в Финке. Там пейзажи красивые, а у тебя они пока не получаются. Кстати, мой подарок лежит под елкой.

– Ты мне фотокамеру купил? – радостно завопила я, соскакивая с постели.

– Как вы мне все надоели. – За мамой захлопнулась дверь.

Потом снова приоткрылась. И в нее ворвался безумный от счастья Карлос.