Юрий Иванович

Смертельный рейд

Пролог

Эти два врага, соратника, соперника, коллеги и противника уже во второй раз за короткое время были вынуждены встретиться на нейтральной территории. И опять это был лес в одном из миров, где не обретался никто из разумных существ. Только представители дикой фауны здесь прокладывали свои тропы. Только этими тропами лес и пересекался во всех направлениях, которые лишь изредка видоизменялись по причине падения огромных древесных великанов.

Мужчины в брезентовых куртках весьма походили на грибников, да и называли их некоторые люди именно Грибниками, но только наивный юнец подумал бы, что у них в тяжеленных рюкзаках рвут ткань собранные грибы. Да и не было грибов в этом лесу изначально.

– Ну вот и встретились, – ехидно скривился приземистый, широкоплечий Грибник. – А ты все попрощаться спешишь!

Высокий и худощавый, прежде чем ответить, осмотрел собеседника уничижительно и с презрением:

– Никак понять не могу, почему именно ты ко мне на встречу приходишь? Почему не тот же Морт, например? Или до сих пор боится, что я ему мстить за все его подлости стану?

– Хм! Это скорее Морт опасается, что не удержится при личной встрече с тобой и…

– Обделается со страха? – хохотнул худощавый. – Да и вообще, мне подобные встречи с каждым разом не нравятся все больше и больше. Чего вы от меня добиваетесь?

– Поддержания единого порядка! За который ты сам когда–то ратовал больше всех.

– Э–э, Тамихан! – Имя было брошено словно плевком. – Это ты зря о порядке вспоминаешь! Перекрутили вы с Мортом многие изначальные понятия, так что распределение по секторам – единственный вариант какой–то справедливости и неприкосновенности. Насколько я знаю, ведь в иные сектора вы и лезть не пытаетесь, там вам сразу зубы выбьют за попытки сунуться со своими непрошеными советами.

– Следи за словами, Петроний Баккартри! – перешел на злобный шепот приземистый крепыш. – Ты совсем теряешь не только контроль, но и разум! Все наши сектора взаимосвязаны: разрушение одного неизменно повлечет разложение остальных.

– Если будут нарушены основы мироздания!

– В последний месяц случаи неконтролируемых пробоев на твоей гауриадной консоли просто зашкаливают в количестве, ну а то, что случилось в последние дни, вообще не поддается осмыслению: ты решил спасти жалкие остатки мира Герчери. Зачем? Почему ты пошел на подобное нарушение всех уговоров?

Худощавый, названный только что Петронием Баккартри, ядовито улыбнулся:

– Ты еще скажи, что вы сами к этому своих ручек не приложили!

– Не понял? – вроде как чистосердечно поразился Тамихан. – В чем ты нас подозреваешь?

– Ну, начнем с моего лучшего питомца, гелиарна Дюка. Эту птицу–сторожа, под цифрами и аббревиатурой УГЛС–251–ХП, я посадил в Диком, намереваясь пленить случайных людей, которые каким–то образом уловили суть перехода туда с Земли. И что ты думаешь? Дюка оглушили ментальным ударом, что вызвало у него короткий паралич и он банально разбился, упав с башни. Как ты думаешь, могут земляне так коварно уничтожить такого уникального сторожа?

– Ну… чего только не случается.

– А я почему–то уверен, что тем землянам кто–то помог. Причем из наших коллег. Идем дальше. Я перенастроил точки перехода из Дикого в мир Трех Щитов. И что? Те, кто прошел, и дальше продолжали жить, мутить воду, вмешиваться в политику и при этом здравствовать. А начавшаяся в мире чистка никого из посторонних не коснулась. Куда они могли спрятаться? Кто их предупредил и кто их дальше продолжает курировать? Они у меня нигде не фиксируются по причине иномирского происхождения. Или сами погибнут при чистке, или уже давно сидят под чьим–то крылышком в ином мире. Ну и последний массовый исход почти четверти миллиона людей из гибнущего мира Герчери – это для меня тоже невероятный шок. До сих пор не могу ни признать это как данность, ни понять кто, как и почему помог тем людям спастись. И у меня лишь одна догадка на эту тему: это ты с Мортом решил таким образом смять стабильность моего сектора и ополчить на меня остальных коллег. Иного – не дано!

Приземистый крепыш пожал плечами, а потом и руками развел в стороны:

– Могу поклясться чем угодно: ни одно твое обвинение не имеет под собой основы. И ты прекрасно знаешь, что довольно скоро наши консоли выдадут и способы нарушения переходов, и портреты личностей, их совершающих. Так что нам самим идти на подобную подлость – не с руки при всем желании хоть немного тебя позлить или раззадорить.

– Вон оно как! Позлить или раззадорить. Это теперь так называется ненависть и жестокая конфронтация?

– Не я это сказал! – поднял указательный палец Тамихан. – Это ты считаешь, что мы с тобой воюем, тогда как наша группа только и мечтает о единстве между нами и о стабильности в каждом секторе.

– Ладно, формулировки наших отношений пока оставим в покое. Мне важнее, что ты утверждаешь категорически: вашего вмешательства в дела моего сектора не существует.

– Утверждаю!

Петроний Баккартри отвесил шутливый полупоклон:

– Тогда все в порядке. Основам мироздания ничего не грозит. И не смотри на меня так хмуро и недоверчиво. Что ты, что твой Морт должны помнить: если изменения в мирах происходят по вине их разумных обитателей – значит, стабильность нерушима. Верно? Вот и прекрасно! Теперь уже точно прощай! Если у меня будут сложности, я сам вам дам знать о времени и месте встречи.

Видно было, что Тамихан еще о многом хочет поговорить, но худощавый Петроний уже пятился по тропинке, не спуская взгляда от своего ненадежного коллеги. По этой причине и широкоплечему ничего не оставалось, как самому только со злостью сплюнуть да податься назад.

На какое–то время судьбы парочки миров оказались под пристальным вниманием почти бессмертных созданий, мышление которых находилось вне всякой нормальной человеческой логики.

Глава первая. Знакомство

Труба, в которую меня бесцеремонно зашвырнул четырехметровый великан, оказалась сродни тем, что строят в парках водных аттракционов. Вот только ее начальная часть была строго вертикальной метров тридцать, а потом резко переходила с общим уклоном в сорок пять градусов, но при этом становилась в виде штопора. То есть меня крутануло раз десять вниз головой, лишая всякой ориентации в пространстве, а потом выбросило туда, что как раз и считается самым желанным в парке аттракционов: в жидкостную среду.

На мое счастье, среда и в самом деле оказалась водой, но какой холодной! Мне показалось, что я вонзился в бетон, не только из–за большой скорости, но именно из–за холода. Не больше чем восемь градусов в плюсе по Цельсию. Вдобавок, кувыркаясь в некоем подобии длинного бассейна, я изрядно приложился правым плечом и правой частью лица о дно. Вода мне забила уши, нос и чуть глаза в мозговую коробку не затолкала. Ну и дыхание жутко сперло от удара и леденящего холода.

Вставал я на ноги и пытался вздохнуть чисто на инстинктах. Неглубоко там оказалось, чуть выше пояса, но первая мысль пронеслась по поводу простуды личного наследства: «Стоило убегать от проклятий вашшуны, если я себе сейчас все отморожу, нафиг!» Кричать что–то вслух, как и толком осмотреться, мне мешала все та же вода, поэтому я двинулся, куда ноги шли, шумно откашливаясь, отфыркиваясь и протирая глаза кулаками.

– Телепяк! Куда прешь? – услышал я над собой насмешливо–удивленный голос. – Хочешь к чихолу на корм попасть?

Хотел я сейчас больше всего оказаться на чердаке нашего семейного дома в Лаповке, среди своих любимых деталек и общих систем информации. Но и к какому–то там чихолу на корм я попадать ни в коей мере не желал. Поэтому покорно замер на месте, кое–как проморгался и, чувствуя, как у меня отмерзают конечности вместе с нижними придатками, все–таки попытался осмотреться. Бассейн, который меня так гостеприимно принял в свои объятия, в длину простирался метров на сорок, а в ширину метров на пятнадцать. Но вот его боковые прозрачные стены вздымались на высоту метра в четыре. То есть самостоятельно выбраться из бассейна нечего было и мечтать. Мало того, боковые дорожки у стенок темнели некоей странной глубиной. Там что–то шевелилось и ворочалось, а когда я поднял глаза на прозрачную стенку и присмотрелся (что это там такое кругленькое?), то у меня онемела и верхняя часть тела вместе с захрустевшими от восстания дыбом волосами. На меня смотрел глаз какого–то чудовища! Монстра из монстров! Подобных которому я не видел даже в современных фантастических фильмах.

Причем посмотреть на меня обоими глазами чудовищу мешала ходовая платформа вне бассейна, он упирался в нее головой, как бы приподнимая над водой только одну часть своей гигантской пасти.

Хоть и в замороженном состоянии, но мой мозг догадался, что перед нами и есть тот самый чихол, и я непроизвольно отступил назад. После чего заметил висящие прямо у меня возле лба ременные петли, очень удобные для вдевания в них рук и удержания. Да и все тот же насмешливый голос подтвердил мою догадку по поводу петель:

– Да пошевеливайся ты! Судорога схватит – баграми за кожу вытаскивать будем! Оно тебе надо втройне дырявому ходить?

Мне и своих дырок хватало в самый раз. Поэтому, кое–как приподняв скрюченные руки, я просунул кисти в петли и сжал ремни пальцами. Вытаскивали меня на бортик бассейна неким подобием длинного журавля, который используют при доставании ведер с водой из колодца. Два здоровенных бугая налегли на противоположный край, утяжеленный парой внушительных гранитных блоков, и меня легко выдернули из грозящего смертью и огромными монстрами холодильника.

Задубевшие ноги совсем не слушались, чуть не подогнувшись, а руки из петель пришлось высвобождать с посторонней помощью. Это сделал пожилой мужчина с седыми, как мне показалось, волосами. И только чуть позже, присмотревшись, стало понятно: передо мной альбинос. Еще и глаза у него так и пугали странным розоватым белком вокруг зрачков. Хотя улыбка на бледном лице была дружеская и располагающая.

– Парень, ты откуда?

Говорил он точно так же, как и поймавшие меня великаны. Понимал я его нормально, но вот самому перейти на подобный суржик, да с очень специфическим акцентом, прямо вот так с ходу я бы не рискнул. Хорошо, что припомнил, как в первые дни пребывания в Рушатроне удачно имитировал простуженного паренька с больным горлом, да и сильно притворяться–то сейчас не приходилось. Вода вытекала у меня из носа, я пытался прокашляться и выбить жидкость из ушей. Морда, после удара, наверняка наливалась синевой.

– Тебя что, первый раз в холодняк бросили?

Я кивнул.

– Ха! Так все равно знать должен: нос надо закрывать, телом сжиматься перед ударом о воду. Так откуда ты? – Мой уткнутый в потолок палец явно альбиноса не удовлетворил. – Да я понимаю, что ты не из пасти чихола вылез! Из какого сектора, спрашиваю. Или из другого города?

Массируя горло и прокашливаясь, я закивал интенсивно головой. Лучше уж признаться, что не местный, чем потом сразу попасть под разоблачение, не зная ни номеров секторов, ни что в них находится. При этом я старался внимательно рассмотреть окружающую обстановку и сформулировать правильное мнение.

Мужики, поднявшие меня журавлем, закрепили рычаг на место и поспешили куда–то по своим делам, на ходу взглянув в мою сторону с явным любопытством. В помещении бассейна помимо доставившей меня трубы имелось и четыре выхода, за которыми дальнейшая перспектива терялась из–за поворотов. С потолка опускался ровный, скорее электрический свет люминесцентных ламп в виде провисающих полусфер. Кругом металл, скорее всего, нержавеющий, стекло, несколько мутноватое, с различными цветовыми оттенками, и пластик.

Первый вывод: здесь ну совсем не средневековье!

– Из другого города? – поразился тем временем мужчина с белыми волосами. – Как же тебя угораздило к нам попасть? – Я пожал плечами и постарался прохрипеть нечто неразборчивое. – Давненько у нас такого не было! Я, пожалуй, даже и не припомню такого случая за последние лутени.

Мои разведенные в понятном жесте руки показали, что я и сам озадачен своим здесь появлением. При этом я почувствовал, что мой первый щит вышел из замороженного состояния и теперь интенсивно пытается прогреть вверенное ему тело. Но куртку в любом случае следовало снять и хотя бы выжать из нее ледяную воду.

Мои действия еще больше заинтересовали альбиноса, он прямо круги вокруг меня нарезал.

– Точно не из наших краев! У нас таких одежд ни у кого нет. Сильно отличаются. – Мое пожатие плеч было воспринято как жест печали и скорби. – Пришлось бежать по семейным мотивам?

Тут я задумался и начал делать головой такие движения, что вроде как и киваю, вроде как и опасаюсь, но и сомнений у меня куча преогромная. Как я замечал уже не раз, собеседники в таком случае сами прекрасно могут додумать и выдать на–гора вариантов вагон и маленькую тележку. Если тут такое возможно, то так и буду опираться на некие семейные обстоятельства. Хотя если припомнить слова великанов, то я – раб. А какие могут быть у раба семейные обстоятельства для побега? Я бы, например, ни в жизнь не догадался, но мне повезло с собеседником.

– Наверное, тебя заставляли насильно жениться? – Мои округлившиеся глаза его только обрадовали. – Я так и знал! Все вы, молодые, одним мирром мазаны! Все вам любви хочется да больших светлых чувств. Телепяки!

Последнее слово что тут, что в мире Трех Щитов обозначало исконно русское слово «дураки». Но я, наверное, и в самом деле в тот момент, с отвисшей челюстью и круглыми глазами, походил на полного телепяка. У меня в голове не укладывалось, как можно насильно женить мужчину? С женщиной все понятно, физиологически, как бы она ни сопротивлялась и была морально против, она будет возлежать на брачном ложе, ее будут иметь, и она по желанию или без, но оставит после себя потомство. Тогда как с мужчиной подобное не прокатит. Если ему жена не мила, то он, даже если и сподобится на некое подобие секса, всегда может постараться избежать нежелаемого отцовства.

Правда, мне тут же в голову пришла мысль, что, возможно, где–то совсем недалеко томится в колодце Шаайла, с которой я при всем моем противлении умудрился попасть под страшный каток интимных вашшунских отношений. А если девица еще и забеременела, то уж лучше… Ну да, как минимум тогда лучше так и остаться именно в этом мире.

«Нет, нет, нет! – спохватился я. – Что за глупые пожелания?! А вдруг здесь заставляют жениться на женщинах пожилого возраста? Шаайла хоть и на лицо страшненькая, как атомная война, зато телом природа одарила великолепным, с ней хоть в темноте забыться можно».

Уже изрядно разогревшись, видя, что меня тут не терроризируют, не бросаются обыскивать и не мешают подсушить одежды, я бодренько так сдернул с себя почти все, быстро выкрутил и вновь натянул на бренное тело. Моя сноровка вызвала завистливое цоканье языком.

– Да ты никак воин? – Мое запоздалое мотание головой его не убедило. – Точно воин! Иначе никто другой не смог бы Ловчего поломать. Кстати, как это ты с ним справился? Мне о таком и слышать раньше не доводилось.

Я пожал уже в который раз плечами, попытался что–то прохрипеть в ответ, но, плюнув на это якобы бесполезное дело, показал жестами: кинжал, взмахи рукой, разбитый глаз и падающая на камни зубастая пасть питона. Как это было ни странно, но альбинос от моего пересказа обрадовался, как ребенок:

– Так им и надо! Пусть теперь техники с ремонтом Ловчего возятся, чем тут по уровням шастать да всякую крамолу высматривать.

Поняв, что мне явно сочувствуют, я грустно вздохнул, а потом постучал себе ребром ладони по шее. Мол, достанется мне за это так, что как бы без головы не остаться. Театр одного актера прошел на ура, мой друг, мэтр клоунады, мной бы гордился. Тогда как мой собеседник от сочувствия перешел к утешению:

– Да не заморачивайся ты так! Наш поставной – добрейший дядька. А с бароном Фэйфом он ладит и умеет договориться. Так что если ему понравишься, то он тебя в обиду не даст и большого наказания не назначит. Да и для определения тебя в смертники твой поступок не тянет, ведь не гауза же ты убил.

«Вон оно! – Внутренне я весь так и напрягся. – Так здесь еще и гаузы бывают?! Как же они выглядят и что это такое? Может, те великаны и есть гаузы? Или это какие–то религиозные святыни?»

Но задавать подобные вопросы было бы ну очень неосмотрительно, тем более что некий «поставной», видимо, немалая шишка в местном раскладе, раз он даже грозного барона не боится.

Но процесс знакомства и взаимопонимания следовало ускорить. Растирая одной рукой якобы сильно саднящее горло, я второй рукой ударил себя в грудь и прохрипел:

– Миха!

Называться другим именем, тем более совершенно новым, я не мог. Вдруг именно по именам в дальнейшем мы сможем с Леней и Шаайлой разыскать друг друга? Если друг еще сообразит, как меня отыскать, то уж бедная девушка, оказавшаяся одна в чужом мире…

«Странно! Чего это меня на жалость к ней пробивать начало? – возмутился я мысленно. – Она со своими ведьмовскими чудесами тут за сутки такого шороху наведет, что нам с Ленькой и не снилось! Свою ведьмовскую шкурку под топор не положит».

Тем временем и мой новый знакомый представился по полному титулу:

– В нашем секторе я старшина дозорных и исполнителей. И зовут меня Борей.

Ха! Да он же мой тезка! Непроизвольную улыбку на лице вовремя погасить не удалось, что Борея не на шутку заинтересовало:

– Чего это ты лыбишься?

– Отец мой… тоже, – прохрипел я, укоряя себя за несдержанность.

– А–а–а! – совсем иным тоном продолжил альбинос. – Наше имя редкое, потому я и удивился. – Мое довольное мыканье и кивание его обрадовали еще больше. Осмотрев меня с ног до головы, он предложил: – Ну что, отправляемся к поставному?

Как будто у меня был выбор! Но и за это дружеское расположение я показал, что буду очень благодарен, всей возможной для этого мимикой. Расшифровывалась она примерно так: «Да я за вами – хоть на край света! Только прикажите! Только уж словцо за меня перед большим начальником замолвить не забудете? Да и знать бы интересно, какие мне наказания лютые грозят?»

Наверное, становлюсь великим артистом: Борей все понял, потому как ничего не переспросил и, двинувшись впереди меня, стал инструктировать с барской снисходительностью:

– Ты, главное, у поставного веди себя вежливо, вид держи покаянный, вину свою признавай и не вздумай выкручиваться. Если ты ему понравишься, то самое страшное – отправку в твой город – он может отменить. – Услышав мое недоуменное «мм?», старшина дозорных и исполнителей несколько насмешливо фыркнул: – Если ты сбежал от насильственной женитьбы, то тебя там и кастрировать могут или отдадут в городской бордель. А то ты сам не знаешь? Так что уж лучше у нас остаться, тем более если мечом орудовать можешь. Нам воины всегда нужны.

Несколько в голове не укладывалось наличие электричества и такие механические монстры, как Ловчий, с понятиями «меч» и «воин». Ни единого кусочка металла не было и на великанах, в смысле из оружия. На местных – тоже. Мы прошли три коридора по всей длине и поднялись на два лестничных пролета, но ни на одном из встреченных пяти мужчин ни ножа, ни тем более меча не заметил. Как и формы или доспехов. Скорее все ходили в некоем подобии грубой рабочей робы нескольких модификаций и оттенков. Кстати, идущие навстречу приветствовали старшину точно таким же жестом, как в мире Трех Щитов, и это меня порадовало: «Много общего, очень много. Да и язык почти одинаков. Кто же это так все миры перепутал и людей в них? Вернее, почему это на Земле так много различных языков?» Вопрос не в тему. Мы уже подходили к довольно роскошной, обитой мягким материалом двери.

– Смотри на меня и во всем поддакивай, – предупредил Борей и потянул дверь на себя.

Внутренняя обстановка комнаты меня не просто удивила: натуральный офис какого–то крупнейшего банкира мирового масштаба. Разве что ни единого компонента оргтехники в виде компьютеров, ксероксов и множительной аппаратуры. Несколько ламп на потолке и на стенах, несколько бра в разных местах, удобные мягкие кресла, ворсистый ковер на полу и некие полотна художников–абстракционистов на стенах. За одним из столов восседала (иначе не скажешь) расфуфыренная, вся из себя красавица лет двадцати пяти. Ноги она закинула на стол, в нашу сторону даже не покосилась, а руки, вернее, ногти пальчиков полировала пилочкой. Точь–в–точь такими пользуются все уважающие себя модницы на Земле!..

Сразу несколько напрягло наличие в огромном офисе именно женщины, хотя совсем недавно мой новый знакомый утверждал, что местный начальник «мужик». Ну тут ведь могло оказаться, что нужный нам начальник просто вышел на минутку, а это либо секретарша, либо…

Мои терзания на эту тему прервал заискивающий голос Борея:

– Ксана, здравствуй! Можно?

Так на нас и не взглянув, красавица покрутила пальцами, скрупулезно осматривая ногти, и только потом ответила, словно половиной царства наградила:

– Заходи!

Прикрыв за собой плотно дверь, мы прошли метра три и опять замерли в позе просящих эмбрионов (я ведь во всем старался скопировать старшину):

– Ксана, нам бы увидеться с поставным. А?

«Что за маразм? – поражался я мысленно, наблюдая эту картину. – Так это не секретарша, а еще более вышестоящее начальство? Или у них тут жесточайший матриархат? Ведь недаром мужиков женят без их согласия».

Поняв, что проситель не один, фифа взглянула на нас и взмахнула ресницами.

– Кто такой?

– Да только недавно поймали. Беглый из города. Тот самый, что Ловчего поломал.

– Ух ты! – Всю вальяжность и высокомерность с женщины как сквозняком сдуло. Она даже села нормально, рассматривая меня как диковинного зверя. – А почему он сам молчит?

– При падении о воду сильно ударился, гортань повредил.

Я на все это кивал, словно механический болванчик. А уж женщина присматривалась ко мне с таким недоверием, словно засомневалась, что видит перед собой мужчину.

– Он? Такой недоросток? Повредил Ловчего? Да быть такого не может! Сморчок он какой–то недоделанный!

Вид у меня и в самом деле был непрезентабельный: помятая мокрая одежда, слипшиеся, спутанные волосы и раздувающийся краснотой синяк на пол–личика. В совокупности эти детали могли бы напугать и не такую мадам или вызвать у нее брезгливость. Кажется, она оказалась не из пугливых, потому что сморщила носик и вновь откинулась на спинку кресла, задирая свои соблазнительные ножки на стол. Я явственно расслышал, как стоящий со мной мужчина непроизвольно сглотнул слюнки. Ну это понятно, на такой знойной женщине и я не отказался бы поставить пробу, несмотря на нашу некую разницу в возрасте.

– Так это… можно к поставному? – унижался старшина.

Ксана оглядела нас еще раз с ног до головы и только после этого соизволила непосредственно своей ножкой нажать на столе нечто, нам не видимое. Из динамиков послышался вопросительный рык, и девица доложила:

– Тут к тебе Борей какого–то синяка привел. Но вот вид у…

– Пусть зайдут! – последовал грубый приказ, расставивший все на свои места.

«Партизаны на луне! Значит, она таки секретарша и матриархата пока не наблюдается. Но вот переговорные устройства на высшем уровне».

На дальней стене в сторону отъехала панель высотой метра в четыре с половиной, и мой сопровождающий поспешил туда. Уже почти проследовав за ним, я оглянулся на глазеющую нам вслед фифу и не удержался: послал ей воздушный поцелуй. Боюсь ошибиться, но, кажется, она взвизгнула от возмущения. М–да! Слишком уж тут секретарши разбалованные, не иначе! Или она просто исключение?

Второй кабинет отличался более простой, можно сказать, спартанской обстановкой. Хотя и здесь потолки достигали шести метров. Видимо, любой из великанов, а также тот самый барон, инспекцией которого они угрожали, обязаны были чувствовать себя при посещении подземных пространств вольготно и не страдать клаустрофобией.

А вот хозяин кабинета поражал сам собой. И становилось непонятно, как с таким можно вести себя неуважительно или просто оспорить его хоть одно слово. Стала понятна и некая робость секретарши к своему боссу: как она там себя ни мнила секс–бомбой и как бы ни пыталась крутить этим мужчиной, подспудно она всегда понимала: стоит ему только хлопнуть ладонями ей по ушам – и судьба моли–однодневки покажется раем.

Поставной оказался детиной ростом не менее двух с половиной метров. Как только мы остановились недалеко от его стола, он встал с кресла, подошел ко мне вплотную и стал бесцеремонно осматривать. А я с отвисшей челюстью взирал на него и пытался сообразить: «Те великаны наверху гораздо огромнее и страшнее этого явно человека. Но в то же время они мне показались какими–то ненастоящими, игрушечными, что ли. А этот! У–у–у! Мастодонт! Недаром он у них тут сектором заведует. Или чем еще? Уж моей судьбой в данный момент точно распоряжается!»

Последнее воспоминание заставило меня несколько прикрыть рот и выпрямить ссутуленную спину. Гигант недоверчиво поморщился, вернулся за стол и, только плюхнувшись на кресло, потребовал:

– Рассказывай!

С хрипами и кашлем я из себя выдавил:

– Миха звать меня.

– Чего это он? – поразился местный начальник, уже в упор глядя на старшину.

Кажется, Борей боялся поставного раз в пять меньше, чем его секретаршу. Потому что отвечал легко и с юмором:

– Да не повезло ему, Сергий. Бедняга не успел сгруппироваться перед падением в «холодняк». Очумел, радуясь намечающемуся купанию. Вот его гортань водой и забило. Как я понял, его еще до отправки к нам и Ловчий придавил чуть не до смерти, да и «верхние» его потрясли от всей души, напоследок бросив в трубу вниз головой. А питона он кинжалом упокоил, раздробил глаз, у того монстра что–то и замкнуло в системе. Выглядит справным и вроде как от звания «воин» не отказывается.

Главный босс сектора, с таким приятным по звучанию именем Сергий, задумался, поглаживая массивную челюсть, а я все никак не мог понять: «Что они меня все в воины пытаются сосватать? Оружие никто не носит, даже декоративного на стенах не видно. Уж не процветают ли здесь бои гладиаторов? Никогда не мечтал проливать свою кровь на арене на потеху полоумной публике. Только этого мне не хватало!»

– Откуда у тебя кинжал?

На этот вопрос пришлось отвечать самому:

– Отец… подарок… древний…

Но кажется, поставного это только обрадовало.

– Вот видишь! Вернем тебя домой, твоему отцу тоже не поздоровится. За припрятанное оружие могут и руку отсечь. Кстати, из какого ты города?

В мыслях неожиданно крутнулась песенка «Вот и расстались». Только у меня на прежний мотив появились новые слова: «Вот и приплыли, вот и приплыли мы сюда!..»

Знать бы еще, откуда приплыли?! Одна надежда на артистизм и осталась.

– Пшлотварш, – выдало мое окончательно осипшее горло.

– Пловареш? – уточнил начальник, и я, словно кидаясь в омут, печально кивнул. И не прогадал. – Как ты сумел сюда добраться?

Язык жестов показал прекрасно: «Днем отсыпался в вентиляционных башенках, ночью бежал» – спасибо за услышанную от великанов подсказку.

– Как же тебя настолько далеко занесло? И почему в лесах не остался?

«О! Да тут и леса есть! – обрадовался я. – И прочие места для отсидок. Мне, главное, освоиться, а потом меня тут и на цепях не удержат!»

Ну а вслух прохрипел:

– Леса… – И жест: «Не нравится мне там!» – О–о! – И жест ладонями вокруг: «А здесь в сто раз лучше!»

– Да его в том Пловареше женить на ком–то собрались, – влез по–простецки старшина. – Вон он, болезный, и сбежал куда подальше. А чего такому орлу в лесах делать? Пропадет ведь от дикой жизни. Зато здесь может и удаль показать.

Он даже подмигнул своему непосредственному начальнику, и тот воспринял это как подсказку надавить на меня:

– Так ты воин или нет? Отвечай!

«Вот им далось это желание меня в гладиаторы определить! – запаниковал я, пытаясь лихорадочно сообразить, как можно выкрутиться из создавшегося положения. – Кажется, у них только воины могут иметь оружие, и, таким образом, это поможет мне и от страшного наказания спастись, и в данном секторе остаться. В этот гребаный Пловареш уж точно не отправят. Но с другой стороны, выходить на арену гладиатором – только через мой труп! Ну а кто еще может оружие носить у них? Эх, знать бы заранее! Вон в Рушатроне все могли носить, даже художники специальный кортик при себе таскали. Художник!»

Конечно, я мог и ошибаться, но ведь всегда можно будет что–то прошипеть типа: «А в моем городе все живописцы имеют традицию прятать кинжал за пазухой!» Захотят доказать и уличить – мало не покажется, но чем не попытка?

Поэтому я встал в горделивую позу, помахал перед собой ладошкой, словно с кистью, и прохрипел:

– Художник.

Стоило видеть, как глаза Сергия алчно и угрожающе заблестели. Мне показалось, что он сейчас вскочит на ноги и одним ударом отправит меня к праотцам.

Но он только прошипел сквозь сжатые зубы:

– Ну вот, ты и попался!

Глава вторая. Житие аборигенов

По одной и той же тропе порой может пройти несколько человек, и результат их движения окажется совсем разным. Первый отыщет пять грибов, второй – ни одного. Третий насобирает десяток грибов, а четвертый… сломает ногу.

Вот так случается. Каждому свое. Хотя и правда сермяжная в том имеется: кто как обучен и насколько старается, тот того и добивается.

Леонид Найденов, он же барон Лев Копперфилд, он же помощник мастера–оружейника Чарли Эдисона, обучен был многому, и весьма неплохо. Особенно физической подготовкой мог похвастаться, потому как в бытность мэтром циркового манежа ему приходилось и акробатикой заниматься, и силовыми трюками хвастаться, и невероятную ловкость рук демонстрировать. Ну а уж про все тайны переходов, значки и контрфорсы он получил максимум информации от своего друга и боевого товарища Бориса Ивлаева. Естественно, ту информацию, которая была доступна самому первопроходцу между мирами.

Поэтому Леня не стал слишком расстраиваться, обнаружив себя в узком, сооруженном из гранитных блоков, вытяжном колодце. Как не стал в панике возвращаться назад, не дождавшись следом за собой ни вашшуны, ни Бориса. Понимал: скорее всего, те попали в иные три варианта переходов и сейчас в этом же мире, но в других местах. Ну а назад возвращаться сейчас и в ближайшие дни – смертельно опасно. Обозленные до бешенства зроаки будут скалы рыть носом в поисках как своих невероятных обидчиков, так и при поиске страшного для себя оружия. Наверняка людоедам будет плевать на вырвавшихся из котла окружения наемников и поселенцев, наверняка они не станут их преследовать после кровавого рейда по своим тылам, но вот убийц императора, уничтожителей двух огромных группировок, обладателей таинственного оружия они просто обязаны будут искать, искать, искать… пока не издохнут.

Поэтому следовало сразу настроиться на весьма долгое пребывание как в этом колодце, так и в этом мире. Вентиляционную щель в колодец из подвала, а также со следующего этажа он осмотрел, ступеньку со значком – тоже, а потом стал располагаться. В отличие от Бориса он не решился выходить из башенки наружу и куда–то путешествовать, хотя наверх благодаря своей ловкости взобрался и осмотрелся. Увиденный лес дымоходов ему не понравился, как и расположенный в пределе видимости, примерно в одном километре, срез широченного вулкана. На верхнем краю этого вулкана он заметил какие–то массивные человеческие фигурки, но вот идти к ним с распростертыми объятиями не торопился. Решил вначале собрать максимально возможное количество информации.

Для такого дела у него имелось с собой все. Ну или почти все. И главное, полная фляга с водой, которой при очень экономном использовании суток на трое в любом случае хватит. Продуктов питания оставалось еще больше. Ну и технических устройств хватало, как и мотка жесткой, упругой проволоки. По благоприятному стечению обстоятельств у Леонида и переговорные устройства имелись, и видеокамера, и малый ноутбук, и оба диктофона с добавочными портами USB. А уж как это все приладить да пустить в дело, мудрить не приходилось. Для подобных дел не следовало быть академиком или профессором института кибернетики.

Конечно, если очень напрягать слух, то из определенных воздуховодов можно было расслышать некоторые слова без всяких приспособлений. Но так ведь даже не догадаешься, о чем идет речь внизу, а не то что выяснишь устройство этого мира и взаимоотношения в нем. Да и не станешь мотаться между щелями туда–сюда, улавливая эхом доносящиеся и сильно искажаемые поворотом воздуховода разговоры. И, как это ни странно, для наладки и закрепления всех устройств пришлось больше поработать именно физически, а не умственно.

Самым главным дефицитом оказалась жесткая проволока. Вернее, ее недостаточная длина. Ведь каждая щель уходила в глубину постройки на три метра, а потом под углом в девяносто градусов ныряла вниз. Там тоже до открытого пространства помещения расстояние получалось около полуметра. То есть странные обитатели подземного города при всем своем желании не смогли бы снизу заглянуть в колодец непосредственным взглядом. И уж проволоку с прикрепленной к ней видеокамерой пришлось так хитро выкручивать и удерживать засунутой в щель рукой, что только и выручала сноровка циркового акробата.

Мало того, вначале Леонид сильно опасался спонтанного переброса обратно в мир Трех Щитов. Ведь следовало и подвал осмотреть, в котором тоже иногда голоса раздавались и откуда неслись запахи странной, слежавшейся пыли. Но переход не действовал, если человек бочком сползал по стенке вниз, оставляя свои ноги ступенькой выше. Кстати, подвал не вызвал особого интереса: склад старых вещей, стеллажи с книгами и наполовину разломанная мебель. Все это освещалось редкими, несколько странными на вид, но явно электрическими лампочками. И в первом просмотре удалось засечь двух мальчуганов, которые перебирали во внушительном ящике детские игрушки. По всей логике, один был там хозяином, а второй его гостем, потому что несколько раз восторженно восклицал:

– Как у тебя тут здорово! И столько всего интересного! А у нас в подвале прачечная.

– Ничего, – покровительственно подбадривал товарища хозяин. – Теперь будешь ко мне все время приходить и играть.

– Если отпустят. Тебе, Маняла, хорошо, можешь дружить с кем хочешь.

На это утверждение Маняла грустно вздохнул:

– Как же! Мне вон даже с тобой со скрипом разрешили общаться.

– Это из–за нашей простой жизни, – рассуждал вполне логично гость. – Вы вон какие богатые.

– Ха! Ты только прикинь, сколько людей в городе богаче, чем мы! И не посчитаешь!.. Ладно, давай играть в сражения!

И ребятня, которой на вид было лет по десять–одиннадцать, перевернула коробку на пол. После чего принялась доставать из кучи некое подобие фигурок и расставлять их для игры. Вряд ли здесь можно было прослушать что–то интересное, а уж тем более просмотреть. Но все равно Леонид оставил на самом ребре воздуховода диктофон: порой и в детских разговорах можно уловить весьма важные, интересные детали быта.

Обнадеживало и то, что в доме родителей Манялы, скорее всего, проживали люди как минимум среднего достатка. А у таких и разговоры наверняка ведутся более возвышенные да интересные, чем только про цены на рынке или о проблемах покупки новой обуви для детей. Хотя чуть позже выяснилось, что система воздуховодов позволяет проводить вентиляцию помещений с четырех сторон, и на каждой из них, порой занимая только два этажа, проживает отдельное семейство. В этом плане частная собственность родителей Манялы поражала: ряды отдушин с двух сторон, от подвала до чердака. То есть огромный подземный дом принадлежал одним хозяевам.

Единственное, в чем не повезло гостю из иного мира, – это то, что данный колодец оказался закольцован в основном на подсобные помещения. Как то: подвалы, кладовки, кухни, туалеты, и в таких помещениях, кроме кухни конечно, ничего важного или толкового вообще не услышишь. Да и то кухня кухне – рознь. В одной – что–то готовила, напевая себе под нос, угрюмая тетка. Там даже слов песни разобрать не удалось. Во второй – некие личности явно уголовного вида пытались накачаться неким заменителем местного самогона. В их разговорах только и слышались угрозы какому–то Косому, который явно перешел дорогу и сильно насолил данной группе товарищей. Да и через несколько часов пустопорожние угрозы перешли в банальное во всех мирах «Ты меня уважаешь?». Самое пикантное, что в том воздуховоде возле боковой стеночки лежали три солидных кожаных мешочка. Даже по внешнему виду можно было понять, что в них: то ли заначка хозяина на черный день, то ли «общак» данной группы уголовников. Трогать пока мешочки не стоило, ведь тот, кто спрятал, может и по два раза на день засовывать руку в вентиляцию и проверять наличие денежек. Ну и понятно стало, что изнутри помещения, просунув руку, можно легко достать припрятанные там предметы или наткнуться на оставленный диктофон. Пришлось его при установках отодвигать чуть дальше от края излома вентиляции.

В третьей кухне молодая мамаша постоянно возилась с младенцем, тот плакал, а детский плач заставлял грустить талантливого клоуна больше всего, поэтому там он больше и не подслушивал.

Самая большая, просторная кухня оказалась в едином доме, примыкающем к двум сторонам колодца. Там люди роились, как пчелы на пасеке, и порой собиралось одновременно человек до пятнадцати, если считать вместе с пятью работниками ножа и сковородки. И там не то что подслушивать, там и подсматривать, пусть даже частично, было весьма интересно. А частично – по той причине, что следовало опасаться неожиданного взгляда на потолок: вдруг заметят? Вроде как электрические лампы светили вниз, тем самым немного заслепляя с потолка, высота до которого от пола была метров шесть, но все равно кто–то мог бы присмотреться. Так что камера на проволоке опускалась из щели только в редких случаях, когда уж очень хотелось рассмотреть говорящего или новый персонаж.

Изначально пришлось решить задачу: каким образом закрепиться на третьем уровне вентиляционных каналов? Тут невероятно помогла пика–метатель и тот факт, что сделано это оружие из тяжеловатой, но прочной доски. Леонид засунул концы этой доски в противоположные отверстия и порой даже умудрялся возлежать на ней, прислушиваясь, присматриваясь и анализируя информацию.

Но в первый день ничего, кроме общего знакомства с местными жителями да поверхностных сведений о кулинарии, почерпнуть не удалось.

Следующим утром, вместо физзарядки выбравшись наверх и осмотревшись осторожно из отверстия, Леонид вернулся к облюбованному насесту и продолжил свою шпионскую деятельность. Ну и можно сказать, что с первого часа ему стало везти. Работавшие вовсю повара, в количестве пяти особей, затеяли между собой нешуточный спор на тему грядущего через несколько дней традиционного конкурса по кулинарии.

«Ого! Да они тут живут самой что ни на есть полнокровной жизнью! – удивлялся иномирский шпион. – Не удивлюсь, если они и конкурсы «Мисс Вселенная» ежемесячно организуют».

Старшая повариха, на удивление и против устоявшихся традиций стройная, подтянутая женщина, с расстроенными интонациями восклицала:

– Если бы барон отпустил со мной двоих! Что я с одним успею за три часа сотворить? Только позор на свою и на нашу голову!

Вот ее помощники (одна девушка и три молодых парня) и спорили, кого именно ей взять с собой из них и какие именно блюда следует приготовить на конкурс. Попутно кто–то из остальной прислуги врывался в кухню, что–то брал, уносил, приносил и довольно часто вмешивался в ведущийся спор. Как советами, так и подначками.

– Почему это барон двоих тебе не дает? – удивлялся некто, видимо не самый последний в табели о рангах. – Чай, за несколько часов от голода не помрем. А может, и здоровее только станем.

– Вот ты бы на ушко господину и нашептал, пусть он помягче с нами обращается, – фыркнула шеф–повар. – А то ведь и уйти могу, меня вот к зуаву Сегедскому давно зовут.

– Сегедский? Там ведь нищета и платят меньше!

– Зато уважают, и не надо так тяжело и круглосуточно работать! – озлобленно возражала главный кулинар. – Да и почета не в сравнение больше. А нищета там только внешне, там не дом, а полная чаша.

– Да ладно тебе на меня–то кричать. Постараюсь с бароном переговорить.

– Только не забывай, что у нас тут на следующий день после конкурса банкет намечен.

– А–а–а! И с чего вдруг?

– Ну ты, пьяница старый! Годовщина свадьбы барона, вся, почитай, родня припрется с поздравлениями и подарками. Он именно поэтому не хочет нас троих отпускать, что боится: мы не справимся с готовкой обеда на следующий день.

– Точно!

Склерозный старикан убыл, а профессионалы от кулинарии продолжили обсуждать самое перспективное блюдо.

И что удалось мэтру заметить, даже он, не обладающий высокой профессией повара, поразился бедности выбора и скудности фантазий: «Да это не конкурс будет, а издевательство над членами жюри! Что за бледное воображение у них? Наверняка сказывается этакое затворничество под землей, ведь, живи они на открытых пространствах, сама природа подсказывает массу удивительных вариантов и смесей. – Он непроизвольно взглянул на пятнышко света далеко над головой. – Еще бы разобраться, почему они на поверхности не живут. У окошек, что ли, поторчать?»

Пока ни слова он ни о кречах, ни о каких драконах или банальных кислотных дождях не услышал. Дикие осы или злобные крысы с ядовитыми зубами тоже вряд ли здесь существуют, иначе давно бы свили себе гнезда в таких удобных для этого воздуховодах. Хотя почему–то, после рассмотрения страшной, безжизненной почвы между башенками–колодцами, землянин был уверен: виной всему именно ядовитые осадки. Да и остов не то вулкана, не то открытого карьера подталкивал к мысли, что обитатели здешнего мира перестарались с какими–то вредными производствами.

Ну и словно по заказу, дальнейшие разговоры как раз и пошли на интересующую тему. Вначале в кухню заскочила служанка, обслуживающая самого барона за столом и наверняка наиболее проинформированный человек в доме.

– Кувшин сока и графин охлажденного компота! – распорядилась она и, пока ей это доставали из громоздкого холодильника, поделилась коротко новостями: – Валухи все с поверхности сбежали. Что–то у гаузов случилось, так и мечутся над сектором.

Она убежала, и в кухне какое–то время стояла тишина, нарушаемая лишь короткими командами. Леонид уже пожалел, что не рванул наверх к окошкам, дабы рассмотреть этих таинственных гаузов, как шеф–повар первой начала обсуждение на больную для всех тему:

– Опять эти «кошмарики» что–то задумали. Хоть бы никого не забрали.

– Ну не всегда ж они кого–то забирают, – скорее всего, сам себя успокаивал ее молодой помощник. – Почитай, два лутеня никто из сектора не пропал, только умерших и уносили.

– Зато когда в последний раз живых забирали, считай, сразу шестерых не стало! – с яростью возразила ему девушка. – Вон соседка наша до сих пор по сыну убивается. И какой парень был!

Ее коллега заунывным голосом подтвердил:

– Весельчак и добрый. – И не совсем в тему добавил: – Все мечтал хотя бы одного гауза убить, тренировался.

– Вот и домечтался, придурок! – зло оборвала его главная на кухне. – А остальные пятеро, скорее всего, тоже подобные глупые разговоры вели. Вот их и не стало. Глупая молодежь…

– Так что, нам теперь тоже в рабстве умирать?! – чуть ли не истерила девушка. – Родились рабами, живем рабами, и только после смерти наши окоченевшие тела попадают на поверхность и сжигаются неизвестно где! Так что, и дальше оставаться трусливыми тараканами? Как все наши предки?! Как вы все?! Так и подохнем все, не побывав под лучами Ласоча?! Не хочу!

Наблюдатель сам непроизвольно скривился, когда резко шагнувшая к помощнице шеф–повар нанесла ей хлесткую пощечину:

– Заткнись! И больше не открывай рот для подобных вопросов! И не только потому, что здешние стены имеют уши… – От греха подальше, заметив, как все стали осматриваться, Леонид приподнял камеру наблюдения в щель. – А потому, что так и помрешь глупой девственницей, не родив детей и не познав счастья в любви. И что там под тем Ласочем хорошего? Что стало с теми, кто сбегал в леса? Сама прекрасно знаешь! Мало кто из них детей на той свободе имел. А если возвращался в города слишком поздно, то и тут уже не мог иметь.

Она еще несколько минут ожесточенно отчитывала молодежь, которая только и пытается кричать «Долой рабство!», но которая даже не понимает, как прожить без этого рабства. По ее словам и вполне рациональным рассуждениям, получалось, что неведомые гаузы, которых и она вместе со всеми все–таки называла «кошмариками», скорее сохраняют человеческую цивилизацию, оберегают ее от лучей Ласоча и дисциплинируют отношения между людьми в сторону справедливости и повышения уровня жизни.

Тогда как Леонид успевал еще и хороводы собственных мыслей упорядочить: «Получается, что лучи местного светила достаточно радиоактивны, чтобы лишить репродуктивности местное население. Так что с подземным проживанием все понятно. Но что это за леса такие? И почему где–то там что–то растет, а здесь и травинки не видно? Еще бы узнать, кто такие валухи, и взглянуть на этих гаузов. Если последние окажутся сродни кречей, то я понимаю желание любого парня убить такой «кошмарик». Но с другой стороны, если тут в рабстве целый народ, а то и цивилизация, то почему они и в самом деле не борются на свою независимость? Или их поработители и в эти дома легко могут залететь? Недаром ведь такие потолки высокие и двери огромные. М–да, интересный мирок».

Главная повариха тем временем все продолжала поучать и воспитывать молодежь. Привела достойные примеры того, что в глубокой древности, когда ни гаузов, ни валухов в этом мире не существовало, люди воевали между собой и в войнах уничтожали столько народу, что некоторые подземные города вообще остались пустыми. Сейчас же всякие войны запрещены, население растет, и пустых, заброшенных домов становится все меньше и меньше. Питание стало несравненно лучше, появилось электричество и множество полезных бытовых приборов. Развиваются искусства: литература, живопись, балет, танцы, театр. Совершенствуются науки. Устраиваются праздники с конкурсами и спортивными соревнованиями. Так что какая разница, как к тебе обращаются валухи: «раб» или «господин». Великаны поставлены охранять установленный порядок, и они это делают, как им приказано. И не их вина, что некоторые глупые мальчишки позволяют себе вынашивать идеи убийства гаузов, а то иногда и воплощают подобные идеи в жизнь. Родители тоже порой наказывают балованных детей, заставляют их учиться и правильно жить в обществе, но ведь дети при этом не становятся ненавистниками своих матерей и отцов.

Один из помощников, пожалуй самый степенный и рассудительный из парней, все–таки попробовал возражать своей начальнице:

– Такие сравнения тоже нельзя приводить. Родители – это одно. Они нас любят, и они едины с нами во всем. Тогда как чуждые «кошмарики» – это воплощение зла и насилия для большинства людей. Да и нас они заставляют работать для их блага, обкрадывая наш мир и делая его нищим.

– Где это и у кого ты наслушался таких бредовых мыслей? – можно сказать, что испугалась шеф–повар. – Это же надо до такого додуматься: «обкрадывают»! Даже ребенок знает, что груан – это как раз те самые вредные скопления от нашего Ласоча, которые только мешают нашему миру. Гаузы используют груан для своих устройств, он для них невероятно ценен.

– Тогда почему они сами груан не собирают и не воюют с подземными тварями?

Женщина на это криво улыбнулась.

– Так и нас никто не заставляет. Любой желающий спускается вниз добровольно. Остальных туда скидывают в наказание за преступления. Потом поставные сдают груан валухам, и мы за это получаем все блага цивилизации.

– Все равно оставаясь при этом рабами, – зациклился на своем парень.

Но его соперница в диспуте оказалась на удивление грамотно подкована в политическом плане:

– Значит, не заслужили считаться свободными. Вот когда докажем свою сознательную мудрость, тогда и заберут от нас валухов. Ведь это уже давно обещано. И даже конкретные правила для определения нашей мудрости составлены. Если ты о них не знаешь, то я тебя после обеда специально отпущу на беседу со старшиной нашей улицы. Если и он тебе не поможет, тогда к старшине сектора сама отведу.

Похоже, такая угроза была более чем нешуточная, потому что парень зачастил ножом по разделочной доске и больше ни словом не обмолвился о несчастной доле своего народа. Молчали и все остальные. И только через некоторое время в кухню ввалились еще две женщины, которые оказались личными швеями барона, лучшими подругами шеф–повара и родными тетками той самой, получившей пощечину девушки. Но молодая повариха с ними только скромно поздоровалась, не поворачиваясь красной щекой, тогда как швеи, получив от подруги на столик сбоку от двери вазу печенья и кувшин напитка, принялись, словно сороки, обсуждать фасоны изготавливаемых платьев.

Они и вчера болтали о чем–то подобном больше часа, так что Леонид решил не терять даром время, мотнулся наверх. Уж больно ему хотелось посмотреть хоть издалека, как эти гаузы выглядят. Посмотрел. Чуть не поплохело после этого.

Ему оставалось метра два до окошек, когда сквозь гул обдувающего тело сквозняка услышал странный шелест, скрип, а потом и свет наверху убавился вдвое. Словно кто–то заглядывал внутрь колодца. Памятуя о высоте шести метров над грунтом и об утверждении, что «кошмарики» летают, землянин сразу заподозрил именно поработителей данного мира. Хотя не мог понять, почему не слышно специфических хлопков крыльев. Уж заглянуть в планировании кречи или им подобные летуны никак бы не смогли.

Вначале было страшно лезть дальше, но любопытство пересилило. Хотя выглядывать Леонид старался с максимальными предосторожностями. Вот тогда ему и поплохело: между башенками деловито ползал гигантский питон с громадной пастью и заглядывал в каждое оконце! А его многометровое тело так и волочилось следом уродливой, поблескивающей металлом колбасой.

«Если это гауз, да он еще и летает, – думал землянин, стараясь от дрожи по всему телу не свалиться вниз, – то я сам готов добровольно идти хоть в бездну за тем груаном, лишь бы никогда больше не видеть эти ужасные зубы! Или это валух? Да нет, те вроде как куда–то попрятались».

Кое–как успокоившись, решил еще раз осмотреться. Тем более что питон уже скрылся за лесом окружающих башенок и заглянуть именно сюда в данный момент вроде как не мог. Зато теперь можно было и в сторону вулкана посмотреть. И вот там уже явно кто–то летал!

Внешне это напоминало наполовину спущенные, деформирующиеся при смене курса шары из сморщенной, покрытой пупырышками резины. Метра три в диаметре, они довольно лихо носились как над вулканом, там и над вытяжными колодцами. Создавалось впечатление, словно они что–то ищут на поверхности.

«Или голодные, или кто–то сбежал, или у них тут какая–то система тревоги сработала, – озабоченно размышлял Леонид, опускаясь вниз. – Ведь недаром этот питон откуда–то взялся и в окошки стал заглядывать. И если гаузы умеют перемещаться между мирами, то не удивлюсь, если у них есть некие приборы, фиксирующие эти перемещения. Вдруг так получилось, что мы оказались здесь и тем самым подняли тревогу? Мало того, вдруг Борю или Шаайлу уже поймали? А то и обоих? Лучше всего мне было бы сейчас находиться в городе и расспрашивать у людей конкретно, но как туда попасть?»

Да и нормально адаптироваться, незаметно влиться в среду горожан было бы нереально. Слишком мало до сих пор сведений о городе, следовало их собирать, накапливать дальше. Иначе ни себе, ни товарищам помочь не получится. А о возвращении в мир Трех Щитов в ближайшие дни и думать нечего.

Так что самыми актуальными были сведения. Ну и вода, пожалуй. Как ни редко прикасался гость из другого мира к своей фляге, она опустошалась с явно чрезмерной скоростью.

Разговор на основной кухне о платьях и фасонах продолжался с прежней интенсивностью и не думал прекращаться. Поэтому Леня поспешил к иным щелям, чтобы с помощью единственной у него имеющейся проволоки разложить оба диктофона. Ранним утром он их прослушал, но в предыдущих записях ничего особенного, кроме некоторых бытовых деталей, уловить не удалось. Но и то хлеб, чтобы понять жизнь иного мира – даже крошками брезговать не стоит. Опять установил диктофоны в позицию «Автопуск при звуке» над перспективной кухней людишек сомнительного криминального толка и небольшой семьи, в которой обычно на кухне и трапезничали. Ну а потом спустился к подвалу с камерой, думая еще раз быстренько глянуть на мальчуганов, потому что именно их голоса оттуда только и слышались.

Ребята на этот раз возжелали прямо на дому обучиться цирковой акробатике. По их словам, недавно они были в цирке, ну и сами старались доказать, что и они не хуже профессиональных артистов. Понятное дело, получалось у них ни шатко ни валко, но наблюдателя заинтересовал начавшийся во время кувырканий разговор. Причем гость явно уважал и ценил мнение баронского сына, да и тот рассуждал довольно дельно. Ученое дите! Правда, при этом был не в силах сдерживать рвущуюся наружу романтику и непоколебимую веру в сказку:

– Точно тебе говорю: существуют домовые! Про них знаешь сколько книг написано? Сотни! И самое главное, что во всех утверждается: домовые, если к ним хорошо относиться и щедро подкармливать, всегда в ответ людям помогают.

– Чем же они помочь могут, Маняла? – вопрошал гость.

– Да во всем! Бывает, что потеряется в доме ценного, уже и подумают, что украли, а домовой и подскажет, куда колечко дорогое закатилось. Или порой подскажет, как от хвори плохой излечиться. Иногда может совет дать дельный по торговле.

Мальчики еще долго обсуждали как саму суть домовых, так и правила общения с ними, но для себя Леонид сразу продумал одну идею: грех, конечно, пользоваться детской наивностью, но почему бы не устроить себе маленькое пополнение в провизии? А тем более в воде? Сотворить такое на кухне, еще и со взрослыми обитателями дома, было бы крайне проблематично да и слишком самонадеянно, а вот с восторженными мальчуганами может получиться.

Но пока ситуация позволяла не торопиться, и одурачивание несовершеннолетнего Манялы было отложено на крайний случай.

Да и в баронской кухне подслушивать да временами подсматривать было намного интереснее. Швеи, может, и дальше бы отлынивали от работы да языками трепались, но в дом нагрянули нежданные гости: сам старшина всего сектора, а с ним двое исполнителей. Видно, последние были рангом пониже, и их за общий стол с бароном не усадили, но вот покормить помощников старшины хозяин распорядился. Так что наверх ускакала служанка с заставленным подносом, а на кухне за столиком у входа расположились двое мужчин среднего возраста.

Как оказалось, шеф–повар и с ними была прекрасно знакома и никакого смущения или робости не испытывала. Вначале она засыпала ехидными вопросами одного из них, интересуясь, не слишком ли ему в последний раз досталось от супруги за поступки неблаговидные, а потом и ко второму исполнителю подступилась с вопросами:

– А что дочь твоя с учебой решила? У нас в Пловареше останется или куда в иную академию подаваться будет?

– Нечего ей по чужим городам, вдали от семьи самостоятельность проявлять, – буркнул мужчина. – Наша академия не хуже.

– Ха! Я ведь не твоего мнения спрашиваю, а как дочь сама решила? Тем более что парень ее вроде как себе иную девицу–избранницу отыскал.

– С чего ты взяла?

– Так об этом все кто хочет знают, твоя дочь из этого секрета не делала. Ведь недаром позавчера того парня из окна водой облила. Старая традиция.

Судя по тому, что все на кухне захихикали, в том числе второй исполнитель, девушка таким образом всему свету заявила о разрыве со своим бывшим поклонником. Тогда как строгий отец не в силах был скрыть досаду:

– И все–то вы знаете! Все–то вам обсудить хочется!.. А парень–то, может, ничего и не замышлял плохого! Может, просто прошел с другой девицей по улице, потому как по пути им было?

– Ох! Не смеши народ! И за грудь ее тоже при этом тискал как попутчицу? И ниже спины ей юбку оглаживал, как заботливый товарищ?

Теперь уже все рассмеялись. Хотя первым опять–таки заговорил именно отец решительной девушки:

– И все равно это не повод, чтобы в другой город уезжать. В Макильской академии точно такие же курсы и специальности. Зато требования к экзаменам строже вдвое.

Шеф–повар хихикала дольше всех, но выводы сделала бесспорные:

– Понятно. Значит, твоя отправляется в Макиль. Уж я–то ее настойчивость знаю. Только не пойму, чего ты такой недовольный и расстроенный? Ведь еще дома три сына и две дочери остаются! Скучать не придется. Будет кого воспитывать и по углам гонять.

– Если бы все только в скуке заключалось! – сердился мужчина, непроизвольно для себя ударяя кулачищем по столу. – А ну как дура эта выучится с отличием, да заберут ее в иные миры?! Потом только и увижу раз в год… – Голос его сорвался. – А она у меня любимица.

«А мир–то полон здесь чудес! – восклицал мысленно Леонид, стараясь ни одного слова не пропустить из разговора. – Академии тут у них, в которых рабыня может сама специальность выбирать. Да еще и лучших учеников в иные миры на практику гоняют… – И в голову землянина пришла присказка, придуманная его другом Борисом Ивлаевым: – Интересно цирк построен, шпилем вниз, манежем вверх!»

Глава третья. Встреча с реалиями

В тот момент я ничего о друзьях не знал и думал, что бы такое придумать для спасения собственной жизни. Уж больно страшен был взгляд поставного Сергия. Хорошо хоть я сразу не развернулся и бежать не бросился: ноги приросли, и мой доблестный щит ничем мне не помог. Помогла наблюдательность. Взгляд этого здоровенного мужика оказался направлен не прямо на меня, а куда–то в подпространство.

А тут еще и мой тезка уважительно похлопал по плечу:

– Ну если ты и в самом деле художник, то, считай, тебе повезло. Правда бы, еще знать, какой у тебя уровень мастерства?

– В каком смысле? – стал я немного успокаиваться, с хрипом выдавливая из себя уже длинные предложения. – И как в вашем городе художники делятся по уровням?

– Как и везде: подмастерье, ученик, ученик–рисовальщик, младший мастер, мастер, заслуженный мастер, академик, заслуженный академик.

Некоторые слова он называл не так, как они мне переводились, но суть градации улавливалась. Пришлось спешно прикидывать, насколько обряд гипны и умение рисовать способствует тому же званию «академик». Что–то подсказывало, что еще о–го–го как соответствует, но лучше изначально занизить свой уровень, чем потом опростоволоситься.

– Обучался я у академика и вроде как хороший мастер.

Теперь уже и поставной поменял выражение лица на чисто дружеское покровительственное:

– Ты, парень, не переживай, если сможешь несколько портретов нарисовать за пару дней, получишь должность прямо в администрации сектора. Наказание вначале заменим административными работами, барону скажем, что ты сюда именно и мечтал убежать, а потом тебя и в ранг возведем. Там, глядишь, и оружие носить сможешь. Ну, как тебе такое предложение? Остаешься у нас или тебя в твой Пловареш отправить?

– Остаюсь! – интенсивно закивал я, не понимая, что это у них за жизнь такая и почему меня великаны рабом назвали. Правда, я немного опасался рисования портретов, все–таки после обряда гипны иную технику, чем набросок, опробовать не приходилось, а детские рисунки – не в счет. – Э–э–э… портреты?

– Праздник у нас через три дня, – в охотку стал пояснять Сергий. – Ну и мой главный противник – это поставной соседнего сектора. Каких он только нам каверз не устраивает в конкурсах, чтобы по общим показателям занять первое место на празднике. И последние годы у него художник появился, и один пункт мы даже наполовину никак преодолеть не можем. Если ты хотя бы не хуже нарисуешь, мы уже имеем прекрасный шанс на победу. Понял?

Я развел руками и кивнул. Мол, как не понять! Вот на этом моя аудиенция у местного начальства и закончилась, хотя само общение продолжилось. Дальше оба моих «благодетеля» чуть ли не под локти меня подхватили и поволокли к выходу. Только и успел оглянуться на Ксану да заметить нескрываемое презрение высокомерной, разбалованной самки у нее на личике. Видимо, девица, не знавшая о сути нашего разговора, решила, что сразу на казнь тащат. Или куда тут у них и как?

Затем меня бодро провели по нескольким коридорам этого казенного здания, и мы оказались в довольно просторной комнатушке, уставленной четырьмя двухъярусными кроватями, несколькими мольбертами, рамами с полотнами и прочими принадлежностями, необходимыми живописцу. В правом крайнем углу имелась дверь высотой для человека, ведущая, как потом выяснилось, в каморку с душем и туалетом. По правой стене стоял большой стол. Чуть дальше за ним, в неправильном углу просматривалось пока непонятное мне окно или пролет, оттуда вроде что–то светилось. Одна кровать сразу налево за решеткой, вторая у стены слева, и две у противоположной от входа стены. С потолка свисали сразу три лампы довольно интенсивного дневного освещения. Меня только сильно смутило, что в комнатушку вела зарешеченная дверь с показательным амбарным замком на ней.

Да и старшина с ходу обрадовал:

– Это у нас тюрьма. Самое спокойное и тихое для работы место.

– Да–а? Раньше кто… р–р–работал?

– Так наш Сергий добрый, он даже смертникам давал шанс себя в рисовании проявить. Вдруг бы талант проснулся?

– О–о–о!

Дивные у них тут методы определения талантов.

– Понятное дело, – басил довольный поставной. – Получись у кого–нибудь чего, я бы ему пожизненную отсидку устроил или еще как отмазал. Негоже талантам погибать бездарно. – Видя, как я озадаченно подергал стойку кровати, он хмыкнул: – Да и тебе где наказание отбывать, как не в тюрьме?! Отсиживайся от неприятностей да любимым делом занимайся. Питание у тебя будет – не хуже, чем у меня, ты только рисуй.

После чего уселся на лавку у стены, сложил свои ручищи на груди и приготовился смотреть спектакль. Иначе и не объяснить эти его выпуклые глаза, следящие за каждым моим движением. Да и старшина, усаживаясь на единственный стул, уже на правах старого друга не приказывал, а эдак душевно советовал:

– Да ты не стесняйся, Миха, приступай к работе, мы только чуток посмотрим, успокоимся и пойдем! – Видно было, что душа у него переживала за предыдущие поражения родного сектора не меньше, чем у Сергия. – Главное, покажи нам хоть капельку своего мастерства.

Легко сказать, капельку! Как говорится: таланта полная кастрюля, да вот ложку бы еще к нему. Глядя на краски, я понял, что понятия зеленого не имею, как их смешивать, разводить и наносить. Хорошо хоть карандаши имелись, разные, еще и с разной грифельной начинкой. Полотна разных размеров уже были на рамках, часть даже загрунтована разными цветами. Причем и сомневаться не приходилось: подобные рисовальные принадлежности и все, что я вижу в этой тюремной мастерской, – не то что не средневековье и даже не двадцатый век по земным понятиям, а как минимум середина двадцать первого века. То ли местный начальник настолько сбрендил на пункте победы его личного художника, то ли подобное было доступно в этом мире любому художнику. Или все это досталось в наследство от какого–то в самом деле великого художника. Неужели?.. Что с ним случилось и так ли это, я спрашивать побоялся. Суеверие проклюнулось.

Мало того, поди что–то спроси лишнее, так сразу поймут, что ты с неба свалился. Вернее, из колодца вылез.

Но спросить все–таки следовало. Особенно по темам предстоящих работ.

– Чьи портреты?

– Кого угодно. Хоть себя рисуй.

– Зеркало надо.

– Будет! Ксана чуть позже принесет.

Это обещание поставного напомнило, как мне вслед смотрела смазливая секретарша. Очень обидно смотрела! Да и вообще как она высокомерно себя вела хотя бы с тем же Бореем, так и взывало к мелочной, мещанской мести. Обладать ее телом мне вряд ли удастся, а вот хоть немного унизить да заставить вокруг меня повертеться можно и попытаться. Другой вопрос, как к моим рассуждениям и пожеланиям отнесется шкафообразный начальник этого сектора. Поэтому я начал издалека:

– Обязательно только портреты?

Сергий только одним взмахом бровей взбодрил рвение заговорившего старшины.

– На конкурсе оцениваются работы по категориям, – затараторил тот. – Низшая – абстракционизм. Чуть выше – натюрморты. Потом портреты. Затем – во весь рост изображение. Ну и наивысшее – групповое изображение сразу нескольких людей или фантазия. Можно даже валухов рисовать. А то и гаузов. Улицы города и дома приравниваются к натюрморту, но если с людьми – к портрету.

«Партизаны на луне! Кто же те великаны? И чем отличаются валухи от гаузов?»

Все еще продолжая сипеть и коверкать слова, я стал осторожно выспрашивать:

– Если рисовать с натуры?

– Кого закажешь, тот и будет с тобой сидеть в одной камере! – с юморком обещание от поставного.

– Женщину?..

– Легко!

– А если голую?

– У–у–у! – Сергий умудрился и глаза в восторге закатывать, и кивать одновременно.

– Покрывало и… она!

Я жестом указал на кровати расстеленное покрывало, потом улегся на живот и согнул одну ногу в коленке, как делают супермодели на рекламных фотографиях.

На это уже замычали оба. Кажется, от самой возможности лицезрения подобной картины они от слюнок ничего иного и сказать пока не смогут. Но мне еще оставалось показать ту «капельку» таланта, после которой мои требования станут более весомы. Поэтому я на мольберт, развернутый к зрителям, прикрепил лист ватмана кнопками и буквально несколькими линиями нарисовал силуэт женского тела в только что показанной мною позе. Гипна не подвела! Как и маленькая сестренка Мансаны в своем ведьмовском просмотре, сказавшая, что я стану великим живописцем: я мог себя смело зачислять в академики. По крайней мере, по рисунку. Оба местных господина сидели и мычанием выражали свои восторги.

Голову к силуэту пририсовал только контуром прически, без лица, и замер, не зная кого изобразить.

– Женщина… – Я всем видом изображал терзания великого маэстро перед творимой формой. – О! Может… Ксана?

Интересно было смотреть на обоих: старшина Борей весь как–то дернулся, словно размышлял, смеяться или нет. Тогда как поставной нахмурился, закряхтел, задвигал своими могучими плечами, словно на него вдруг высыпали большую коробку с кусачими муравьями. Однозначно он свою секретаршу не только для мебели держал, и вполне возможно, будь он в пылу начальной влюбленности, мне могло и непоздоровиться от вспышки ревности. Но похоже, что своими капризами и склочным характером Ксана уже и его достала. А такой резкий, независимый и характерный самец никогда долго не станет терпеть вмешательства самки в свои дела и спускать ей покушения на его личную свободу.

То есть временная ситуация оказалась самой удачной для некоторой смены комбинации в их отношениях. Вариантов было несколько: разрыв, укрощение, наказание или разъяснение зазнавшейся девице ее истинного места. А то и просто попытка опозорить и унизить. Хотя я позже узнал, что в данном мире считалось за огромную честь позировать профессиональному художнику хоть голой, хоть вообще в непристойных позах. По большому счету, поговори я с Ксаной отдельно, она бы и сама пришла в мою камеру для работы натурщицей. Может быть.

Ну а тут еще и Сергий решил:

– Ну да, коль рисовать тело, то пусть будет одно из лучших нашего сектора.

– О! Есть еще лучше? – выдавил я уже шепотом.

На это лицо поставного пошло гримасами. Мол, и есть, и лучше, но уже не для рисования, а для… «И не для всех! А только для меня!»

Ну кто ж спорить станет с главным начальником, который, кажется, себе уже имеет на примете более покладистую, но, главное, более шикарную секретаршу. (Бедная Ксана! Догадывается ли она?)

Я тоже не спорил. Поэтому без единого звука отдал снятый ватман в протянутую ручищу. За что был по–братски похлопан по плечам второй подобной ручищей и награжден благословлением:

– Работай. Все у тебя будет. Обед привезет Ксана чуть позже. Когда нарисуешь первый портрет и он мне понравится, вообще проси из еды что только душа пожелает. Об остальном тебя проинструктирует Борей. Не унывай!

После чего Сергий, словно ходячая скала, поспешил по своим делам. А я и не унывал. Уж как–нибудь, но пару недель и в тюрьме пересижу, портретами занимаясь. Потом выведаю про друзей, помогу им выбраться куда надо да сбегу. Свой колодец с переходом тоже без труда отыщу. Теперь самое главное – это сбор информации. Особенно про гаузов выведать все надо поподробнее.

– Ну вот, – радовался старшина сектора, как ребенок, – говорил ведь тебе, что наш поставной – добрейший, умнейший мужик!

– Да уж!.. Но вот с обедом…

Но слушать меня пока не стали.

– Тем более что мы о таком художнике, как ты, уже лет десять мечтаем. Кстати, замок я закрою, чтобы тебе кто посторонний не мешал. Но самое главное, если вдруг нагрянет с инспекцией барон Фэйф, ты старайся к нему синяком больше поворачиваться, пусть он видит, как тебе тут несладко приходится.

«Ага! Синяка на мне уже завтра не будет благодаря первому щиту. Или можно как–то притормозить выздоровление?»

– Ну и не вздумай при нем какую–то глупость сморозить. Есл и что уже готовое на холсте будет, к стене разверни, чтобы не увидел ненароком. Сам знаешь, насколько эти валухи простаки и как мало разбираются в искусстве, но выставляться перед ними тоже нельзя. Мало ли что.

«Ну вот, кажется, разобрался, кто такие валухи: великаны. А что они простаки, то это старшина явно деликатничает. Тупые эти валухи! Ну совсем ту–у–упы–ые! – в стиле популярного у нас в России комика носилось в моей голове определение. – Еще бы отомстить тому придурку, который меня в трубу затолкал…»

Борей уже стоял в двери, когда я жестом указал на странное окно:

– Там?

– Сам и посмотри! Пока, закрываю, работай.

Надо же какая забота! Все–таки меня закрывают не по причине недоверия, а чтобы мне никто не вздумал случайно помешать. Хотя я первым делом присмотрелся к замку, когда шаги старшины стихли в отдалении. Изначально просканировал металл: отменного качества. Да и слишком странный какой–то сплав, словно маленькие перекрученные косички. Такой замок не сломаешь даже несколькими ударами тяжеленной кувалды. А вот механизм – простейший. Мне, как имевшему полчердака подобных железяк и деталей, достаточно будет четверти часа для вскрытия.

Теперь к окну. Ба! И в самом деле – окно! Причем выходящее на вполне себе приличную улочку этого подземного города. Высота под два метра, ширина в половину метра. Пять толстенных прутьев, стоящих вертикально, за ними рука просовывается легко и открывает наружу жутко запыленное окно. И неторопливый городской гомон наполняет мою тюремную камеру. Отлично видны окна домов напротив, но они все зашторены. Просматривается солидный кусок улицы с редкими прохожими. Порой видна повозка, запряженная осликами, порой сами люди катят арбу. Но никакого постороннего запаха от возможного на мостовой навоза. Над головой прохожих, на уровне верхних окон висят более мощные фонари все того же дневного освещения.

Монументальный город!

И люди! К кому ни присмотришься, вполне себе нормальные, не угнетенные, не подавленные. Порой молча идут, порой рассказывают что–то, порой смеются. Если сильно не задумываться о некоторых деталях одежды, то вполне себе улица среднестатистического европейского городка. По крайней мере, так мне она представляется по кинофильмам и кадрам информационных новостей. Сам–то не сподобился побывать.

– Эй! Смертник! – Резкий женский окрик от двери моей персональной тюрьмы (а что, сам ведь проживаю!) заставил меня оторвать лицо от решетки и сфокусировать расплывающийся взгляд на секретарше поставного. – Не пойму, зачем тебе зеркало?

Она уже его пропихнула между решеток двери. Довольно большое, овальное, можно спокойно пользоваться в ванной комнате во время бритья, мытья… и вытирания. Но вот вид Ксаны так и кричал о горящем в ней любопытстве, пылающем презрении и разгорающемся ехидстве. Видимо, босс ей ничего пока толком не рассказал, а просто в грубой форме приказал отволочь мне эту совершенно неуместную в тюрьме вещицу. Так что ей еще и обидно было за незаслуженную грубость. Хотелось хоть на ком–то отыграться и унизить морально. Наверняка она уже и фразы подходящие заготовила, но я ей поломал заранее спланированный спектакль. С воздетыми к ней руками бросился к двери и рухнул там на колени.

– О богиня! Как дивно смотрятся твои волосы при этом освещении! – При этом старался подставить для обозрения пострадавшую часть своего лица. – А твоя кожа кажется нежнее и мягче, чем крылышки ночного мотылька!

Прокол! Глаза красавицы сразу же сузились в подозрении.

– Кто такой мотылек?

Ну да, откуда у них тут мотыльки, если они на поверхности не бывают!

– Я специально для тебя его нарисую и подарю. Это такая прекрасная бабочка с разноцветными крылышками.

– Кто такая бабочка?

– М–да.

– Ты так странно говоришь.

Второй прокол! Не с моим говором пытаться в точности повторить местный многопрофильный акцент. Но останавливаться тоже нельзя.

– Прекраснее тебя нет во всем мире! О Ксана! Ответь мне: придешь ли ты еще хоть раз ко мне перед моей смертью?

– Еще чего! Обойдешься! – и, грациозно развернувшись, стала уходить. Но видимо, вспомнила, как собиралась меня и унизить, и обозвать, и что–то выспросить, потому почти замерла на месте. Мне этого и даром было не надо, поэтому я опять взвыл голосом давно не целованного Отелло:

– Ты услышала мои мольбы?! Возвращаешься?!

После подобных вопросов вернуться и продолжить со мной прения показалось даже такой фифе невероятно зазорным делом. Так она и скрылась с моих глаз, ублажая их невероятной грацией своего соблазнительного тела. Но не ушла из моих мыслей. Уж я–то точно знал: ей и обед придется доставить, и от работы натурщицы, скорее всего, не отвертеться. Да и как любой здоровый мужчина не мог отказать себе в неких фантазиях фривольного толка.

Но расслабляться и уходить в мечты не позволяла окружающая обстановка: какая–никакая, а тюрьма. И если я хочу здесь «отсидеться» спокойно недельку, а то и другую, следует немедленно приступать к выполнению данного мне поставным задания. Вернее, наложенного на меня наказания.

Вначале решил начать с рисунков. То есть сделать рисованный портрет себя нынешнего, и зеркало для этого мне казалось одним из обязательных условий. Расставил удобно мольберт, прикрепил самый большой лист ватмана, ну а на второй установил зеркало. Кстати, и все остальные предметы для работы живописца тоже отличались невероятным качеством и удобством, а бумага так вообще показалась изумительной.

Короткая настройка, с окончательной выборкой света от ламп, и я приступил к рисованию собственного портрета. И что самое интересное: в зеркало пришлось взглянуть раз десять, не более. Обряд гипны мне и в этом деле давал неограниченные возможности. В сознании у меня словно сам по себе формировался весь образ предстоящего рисунка во всех его мельчайших подробностях и многочисленных нюансах, а потом наступал творческий всплеск, и я становился неким подобием человека, о котором говорят: увлеченный. Почетно – одержимый. Хотя бывает и так: бесноватый.

Руки двигались легко, смело прорисовывая большие, насыщенные линии. Пальцы сами выхватывали нужный карандаш или грифель. Глаза перестали метаться к зеркалу уже на третьей минуте работы. Ноги словно приклеились к одному месту, не желая менять выбранный ракурс.

В принципе я несколько раз становился свидетелем работы художников–портретистов. В нашем городе на одной из малых площадей как раз и располагались по выходным те, кто за определенную плату брался нарисовать что угодно. Некий карикатурный образ у них получался минут за десять, более сложный и многоцветный портрет – минут за сорок. Солидные заказы выполнялись за несколько часов.

У меня же автопортрет цветными карандашами получился минут за двадцать вдохновенного и яростного труда. После чего я с естественной гордостью принялся ходить по всей камере и рассматривать созданное произведение с разных ракурсов и с разного расстояния. И что мне сразу пришло на ум, так это понимание, что портрет удался. Может, и не шедевр с точки зрения мирового искусства, но уж ни один из художников моего города на Земле подобного ни за что бы не нарисовал. Вернее – за такое короткое время. Больше всего радовал стиль рисунка: жесткие, насыщенные линии, глубокие тени, смещение контраста, и все это на грани гротеска. Ну и время от времени я замирал на одном месте, мысленно восклицая: «Красота! Неужели это мне удалось так шикарно нарисовать?! Да имея подобные таланты, можно зарабатывать бешеные деньжищи!»

Вот в один из моментов «замирания» Ксана меня и застала:

– Чего это ты стоя спишь? Бездельничаешь? – Рисунок она видеть не могла, мольберт был повернут в другую сторону. – Или собой в зеркало любуешься?

Из чего следовало, что моя внешность у нее до сих пор вызывает неприятие, но кое–какой интерес уже просыпается. К тому же вплотную к решетке стоял некий столик на колесах, на котором лежала довольно скромная арестантская порция. Вот она меня в первую очередь и поразила. Проигнорировав вопросы красавицы, я сам воскликнул с негодованием:

– Почему так мало? Поставной обещал кормить не хуже, чем самого себя!

– Да ты издеваешься, беглый? – Ксана с высокомерием ткнула пальчиком в миску с какой–то кашей. – Ты даже этого не заслужил! Еще возись тут с тобой.

– Почему это? Первый портрет готов! – Я прекрасно видел, как девушка собралась перейти к прямой ругани, мстя мне за свою доставку. Но похоже, что о своей роли натурщицы она еще и не догадывалась, и решил это дело немножко поторопить: – Так что я требую себе много мяса, сыра, хлеба, салатов и… всего остального. Порций на пять, не меньше. Когда я творю – мой аппетит удесятеряется.

За время этого монолога я приблизился к решетке вплотную и попытался сквозь ее прутья перетащить к себе доставленный мне скромный обед. Кружка с не совсем понятным не то компотом, не то кумысом уместилась на выступающей каменной полке. Окаменевший от черствости хлеб я зажал под мышкой. Кусок серого на цвет кабачка, страшно безвкусного, я проглотил почти не разжевывая: «салаты съедаются первыми». Подошла мне и деревянная ложка, занявшая место рядом с кружкой. А вот миска с кашей… Если бы это была хоть густая перловка! Так, нечто среднее между похлебкой и манной кашкой для детей.

– Однако! Как же я кашу буду есть?

– Как и все подобные тебе свиньи! – дождалась возможности меня оскорбить красавица. – Становишься на колени у столика, черпаешь ложкой здесь и заносишь в свою камеру.

О такой мало сказать «хамоватая». Такую надо обязательно наказывать. Тем более у меня преимущества: я–то знаю, что данная фифа уже в опале у большого босса и тот собирается от нее избавляться. А она разве что подспудно догадывается.

«Сволочь! Над голодным человеком издевается! – Во мне мой голод–зверь уже и в самом деле проснулся и начал словно слон топтаться по желудку и прочим дорогим для меня внутренним органам. – Ну погоди, я тебе устрою! Пусть только ты ко мне попадешь в натурщицы!»

Мало того, пока я поставил миску на столик, желая перехватить ее левой рукой, наглая секретарша бесцеремонно отодвинула столик от решетки:

– Ты и каши не заслужил! Покажи вначале, что ты там намазюкал!

Причем все таким тоном, который никак не предполагает непослушания. А кто ослушается, тому будет и очень плохо, и очень больно. Ведь недаром даже такой человек, как старшина Борей, относился к девице с необычайным почтением, чуть ли не со страхом. Но то он, а то я. Тем более что мой разум несколько помрачился в тот момент, когда каша стала недосягаемой. Родилось непреодолимое желание хоть чем–то, но запустить в это холеное, надменное личико. Только чем? Под левым локтем у меня была зажата четвертушка черствого хлеба. Как ни был я разозлен, но понимал, что таким твердым да и тяжеловатым предметом питания и убить можно. Не говоря о том, что хлеб – это не только ценный продукт питания, но и… (кушать–то хоцца!). Ложкой запустить? А чем потом жрать буду? Как жаль, что сразу не догадался кашей плеснуть! Кружка? Зато кумыс в кружке точно подойдет.

И, долго не раздумывая о последствиях, с похвальной точностью и кучностью, я выплеснул жидкость прямо на девушку. Хорошо попал, душевно! Но если бы предвидел, как она меня вспугнет своим визгом, вернул бы время вспять и вместо обливания просто покорно показал бы девице свой автопортрет. Ксана была неподражаема в своем гневе! А сногсшибающим визгом могла бы смело сражаться на поле боя, будь то с великанами, будь то со зроаками или с кречами. Я даже присел непроизвольно, роняя несчастную арестантскую пайку в виде хлеба на пол. Ну чистый соловей–разбойник в юбке!

Вдохнул я уже после того, как визг затих в отдалении: Ксана побежала жаловаться на подмоченную репутацию.

Пришлось здраво прикидывать: что мне за такой поступок будет? При всей «доброте» поставного он может и разъяриться. Тем более он вряд ли поверит, что за такое короткое время портрет успешно нарисован. А значит, под горячую руку мне может и достаться, ведь при всем своем высоком самомнении о себе мне со здешним боссом конфронтация никак не нужна. Спасти меня от скорой расправы мог только мой труд живописца. Поэтому я сразу развернул мольберт с автопортретом к выходу, еще и пододвинул как можно ближе. На второй мольберт пришпилил еще один лист ватмана и в бешеном темпе принялся рисовать, пока опираясь на собственную память, портрет местного начальника.

И не прогадал. Услышав приближающийся топот, Сергий попал ключом в замок с разгона. Но, уже открывая решетку, делал это с солидным замедлением. А когда вошел в камеру заточения, вообще замер, разглядывая мой автопортрет. Минуты две он так стоял, а когда стал открывать рот, я, продолжая шепотом имитировать надорванное горло, стал ворчать:

– Так и стой! Хорошо свет на лицо падает. Отличный портрет получится.

Сергий нахмурился, но замер. Можно сказать, что и дышать перестал. Только и косил глазами то на меня, то на уже готовую картину.

А на меня опять нахлынуло вдохновение. Я рисовал словно пр?клятый, словно это последний рисунок в моей жизни, и словно он просто обязан оказаться самым лучшим. Можно сказать, что я тонул в тот момент в нирване собственного творчества. Вокруг ничего больше не существовало: только ватман и перенос на него изображения позирующего мне натурщика. Причем я с восторгом замечал, что перенос происходил не только внешности человека, но и его внутреннего мира. Такой типаж, как поставной, недаром находился на подобном месте и на подобной должности, и не знаю каким чудом, но мне удалось отобразить на карандашном портрете ярость этого человека и его уверенность в себе. Его жесткое, самоконтролируемое бешенство и ту некую доброту, которая все–таки и в самом деле наличествовала у этого человека. Его незаурядную хитрость и несомненные дипломатические таланты. Да и еще нечто, что конкретно не поддавалось моим умозаключениям.

Так он и получился у меня на портрете: в упор, метров с четырех, глядящий на зрителя сверху вниз.

«Странно вроде, рисовал быстрее, а получилось лучше, – засомневался я, отходя на должное расстояние и любуясь своей работой. – Или это так быстро время пролетело? Хм! А ведь очень даже респектабельно получилось! Видимо, мастерство тоже от частых тренировок зависит».

Также меня удивило, что ни единой тени, ни единой линии мне подправлять не хочется. Хотя в голове вдруг неожиданный критик стал нагло требовать: «Вон там чуточку надо продлить линии, вон там надавить, а вон там чуток теней добавить». В общем, спор с самим собой я выиграл, понимая, что надо срочно ковать железо, пока оно горячо. Поэтому развернул к зрителю и второй мольберт со словами:

– Ну как? Достоин я за такие умения нормального и обильного питания? Тем более что во время работы обмен веществ в моем организме проходит раз в пять быстрее, чем в остальное время. Можно сказать, что я выгораю изнутри, если желудок пустой. Вот я и не выдержал, облил Ксану, после того как она отодвинула столик с кашей от двери.

Поставной повернул голову, оценил, где столик, и с пониманием кивнул. Потом снова уставился на свой портрет. При этом хмыкнул и позволил себе ухмыльнуться:

– Отодвинула столик? За такое убить можно. Тем более при пятикратном ускорении метаболизма. Кстати, ты так странно говоришь, с чего бы это?

Меня очень поразило употребление научных слов в речи гиганта. А вот мои потуги не проговориться – расстроили. Все–таки мой шепот и хрип не служили должным образом при маскировке. Слишком рано я начал творить длинные предложения, упущения в произношении сразу высветились. Но с другой стороны, я уже понял: Сергий меня в Пловареш ни за что не отправит. А значит, можно частично приврать:

– Наш академик так разговаривал. Ну и среди учеников было модно его даже в разговоре копировать.

– Угу, угу. – Теперь он стал ходить по камере, рассматривая мои работы с разных ракурсов. – Значит, готов в нашем городе навсегда остаться?

– Несомненно!

– Хорошо, очень хорошо… – После чего он стал снимать оба листа ватмана с досок. – Эти я забираю, пусть пока у меня хранятся. А про Ксану… Ха–ха! Ты даже не представляешь, как ты угадал с обливанием: она, оказывается, тебе в кружку вместо положенной бражки из сыворотки что–то иное налила… Ха–ха–ха! Умора с ней, честное слово!

«Ах она… – Мои мыслеобразы наполнились руганью и новыми планами мести. – Эта тварь до таких подлостей дошла?! Вот потому она так возмущенно и визжала, что мерзостью сама оказалась облита! Не рой, сука, другим яму!»

– И сильно она на меня зла? – прошипел я скорее для поддержания разговора, потому что и так знал ответ на подобный вопрос.

– Не то слово! Она готова тебя на ленточки располосовать за испорченное платье… ну и за все остальное.

– Зачем ей платье? – подивился я. – Все равно будет позировать голая.

Видимо, поставного все еще терзали некоторые сомнения по поводу отдания своей недавней любовницы мне на «обработку».

– Думаешь, стоит ее и так проучить?

– Не сомневаюсь. Глядишь, в будущем будет своему мужу угождать как положено, а не вести себя как последняя мымра! – вырвалось у меня.

– О! А что такое мымра? – ухватился за новое слово Сергий.

– Да такая вот, как Ксана: со всеми вредная, противная и спесивая, а тому, от кого зависит, готова половым ковриком под ноги стелиться.

Гигант задумался, припоминая:

– Вначале и в самом деле стелилась. Зато в последнее время и со мной стала… мымрой. Если бы в себе не сомневался, подумал, что она для своего тела другого полюбовника нашла.

– Может, и нашла? – перешел я на совсем мелочную месть.

– Ха–ха! Молодец! Настроился против Ксаны по максимуму. Ну ладно. Можешь дальше рисовать?

– Вначале бы поесть… за пятерых. Потом поспать пару каров, – стал я прикидывать свои возможности. – Ну а потом могу и дальше рисовать… Опять–таки если еды будет много.

– Ну тогда поешь и поспи, а потом я тебе Ксану пришлю с нужным покрывалом. Кстати, будут еду заносить, сразу с вестовыми и договаривайся: чего тебе, сколько и когда подавать дальше. Там ребята понятливые, справятся. А я им сейчас отдельно распоряжусь.

Когда он ушел, мне захотелось от голода взвыть, но есть каменный кусок хлеба, который у меня имелся, я себе не позволил: а вдруг и его эта подлая секретарша чем–то испачкала? Ну а так как в безделье ожидание тянется троекратно дольше, я решил себя занять. На этот раз я уже установил на мольберты рамки с полотнами и попытался карандашиком наводить некие размытые в сознании образы. Натурщица еще придет или нет, а вот свободная тема «Фантазия» тоже шла по высшему уровню и могла мне оказаться весьма интересной. Тем более что специально руководить рукой при нанесении контуром я не пытался, наоборот, думал о чем угодно, и мой взгляд был затуманен до невозможности. Наверное, так рисуют люди с очень плохим зрением: неважно что, важен сам процесс.

Помогло. Отвлекло. Зверь–голод меня изнутри не порвал.

Из работы я вынырнул, когда раздался скрип решетчатой двери. Двое поваров и двое вестовых в некой униформе поставили принесенные корзины сразу за порог и с некоторой опаской вышли наружу, закрывая дверь за собой. Тогда как самый старший из поваров несколько удивленно на меня посматривал.

– Велено доставить обед ресторанного типа на пятерых и узнать следующий заказ.

Свои аппетиты я уже знал, поэтому, стараясь не подавиться слюной, осмотрел доставленные корзины и бегло опросил насчет иных возможных блюд. Из этого меню и исходил, заказав себе ужин персон на семь–восемь. Повара все внимательно записали, но уходить не спешили, видимо, очень им уж хотелось посмотреть, кто ко мне еще в гости придет.

Потакать их интересам я не стал. Лишь подхватил самую внушительную корзину и расположился с ней на той кровати, которая стояла сразу от входа налево. Если решетка не открыта, то и не увидишь, кто там сидит и что делает. Зато услышишь! Ел я с рычанием, поправ все правила хорошего тона. Чавкал, с хрустом разгрызал куриные окорочка, шумно запивал соусами и громко икал, когда запить вовремя не успевал.

Когда подался за второй корзиной, с той стороны решетки никого не было. А жаль! Я уже собирался дать некоторые существенные дополнения к предыдущему заказу. Мой растущий организм требовал, требовал и требовал (когда он насытится наконец?!). Ушли повара. Ну нет так нет! В следующий раз буду более предусмотрительным!

Как и рассчитывал, за два часа съел все. Ну а чего добру пропадать? Не ровен час, испортится что или подсадят ко мне в камеру какого нахлебника. Потом бейся головой о стену.

Два моих законных часа сиесты тоже никто не прервал. А вот потом бесцеремонное вторжение меня заставило вывалиться из сна. Кстати, сна очень и очень интересного, жаль, Лени рядом не было, у него здорово получалось толковать подобные загадки потустороннего мира.

Пришел поставной. Злой, разъяренный и жутко сердитый. А перед собой он толкал Ксану, попискивающую от страха, бессилия и унижений. Что самое интересное, ее левый глаз заплывал огромным кровоподтеком с невероятной скоростью. Видать, фингал оказался последним, самым веским аргументом местного босса, после того как секретарша решила устроить истерику и отказаться от высочайшей чести быть запечатленной на полотне великого художника из иного мира.

Понятное дело, что художник не собирался признаваться в иномирском происхождении, да и кто бы его спрашивал? Поставному нужны картины – для победы долгожданной над соседним сектором этого подземного города. Ну а его секретарше только и надо было, что дотянуться до горла этого ненавидимого ею художника и душить, душить, душить… Так, по крайней мере, расшифровывался ее ненавидящий взгляд, который нет–нет да просматривался сквозь ручьи слез.

– Вот, академик, принимай на работу натурщицу! – (Чего это он меня сразу так высоко продвинул?) – Пока не нарисуешь две картины, так и будет тебе позировать сколько надо и как надо.

– Так, а это? – Я жестами показал на красный фингал вокруг глаза девушки. Мол, видок–то подпорчен! Куда красота подевалась?

Заказчик меня понял. Грубо ухватил девушку за личико и развернул ко мне правой щекой:

– Рисуй в профиль. А надо будет в анфас, поменяй одну сторону на другую. Они ведь одинаковые?

Я не удержался от смешка:

– Будет у нее два правых глаза! Хм! Оригинально получится.

– Академик! Поступай, как тебе нравится. Не будет слушаться… – Строптивая секретарша вздрогнула в его руках. – Можешь наказывать, как считаешь нужным. Только кости ей не ломай… пока еще казнь не заработала. Ха–ха!

Шутки шутками, месть местью, но именно в тот момент я окончательно и отчетливо понял, что вокруг меня и в самом деле средоточие рабства. В какой бы среде ни жили люди, как бы они ни конфликтовали между собой по мелочам, но вот именно таким способом заволочь в тюремную камеру иного человека – для этого нужны были самые что ни на есть тепличные условия. Ладно меня, непонятного беглеца, могли сбросить в трубу с риском для моей жизни, но вот эта красавица, как бы она ни зарывалась, как бы ни подличала и ни унижала остальных, все–таки имела право на какое–то снисхождение, разбирательство и человеческое к себе отношение. А тут получалось, что она бесправная, как скот. Хуже! То есть и в самом деле она – рабыня. Как и все вокруг окружающие – тоже рабы. А всеми ими заправляет тоже раб, пусть и самый сильный, но поставленный руководить и поддерживать порядок внутри этого громадного рабского стада.

Да, тут есть некая видимость свободы. Конкурсы проводят, чуть ли не олимпиады. Вон даже убегают в леса, и их никто особо там не ищет. Но суть существования – все равно рабская. Пусть пока непонятная мне, по истории и первопричине, но тем не менее рабовладение здесь жесткое.

Мне стало жалко Ксану. Да только поздно. По крайней мере, на данном этапе переиграть свои действия никак не получится. Сергий уже составил определенный план и стремится к своим целям любыми средствами. Он и напомнил, швыряя красивое, но тоненькое покрывало на кровать, где еще стояла пустая корзинка:

– Пусть позирует совершенно голая. Сам не справишься с натурщицей, я за себя не ручаюсь! – И было совершенно непонятно, к кому больше относилась эта угроза. Ведь могло и мне достаться, если обещанная развратная картина не будет создана правильно и в срок. – Как кормят?

Пока я кивал и тыкал пальцами в корзины, словно по заказу появились мои старые знакомые: повара и вестовые. Заметив в камере поставного, они, наверное, подумали, что это мы вместе с ним тут пировали и все выели подчистую. Поэтому быстро забрали пустую тару, получили мой заказ на второй ужин и умчались, не проронив лишнего слова. Зато не удержался от вопросов главный человек сектора:

– Второй ужин? А я всегда думал, что это называется разминка перед завтраком. Но… зачем тебе так скоро? Неужели и это все съешь?

– Постараюсь. Тем более что по нашим правилам художник обязан также позаботиться о питании натурщицы.

– А–а! Тогда не буду вам мешать. Но за ночь пару раз загляну обязательно. Работайте! – Он уже было и до решетки дотронулся, как вдруг вспомнил, как я изображал на кровати позу лежащей женщины. Поэтому резко развернулся и спросил у меня: – Как будет расстелено покрывало?

Я быстро смахнул оставшиеся на кровати крошки после моего пиршества, расстелил покрывало как положено и указал на него ладонями. Но это поставного не удовлетворило.

– Раздевайся и ложись, – обыденным голосом распорядился он Ксане.

Та еще попыталась сделать отчаянную попытку сопротивления. Мило улыбнулась и, сложив ладошки на груди, попробовала обратиться к мужчине по имени и что–то у него попросить. Может, надеялась на свою неотразимость? Получилось только хуже: ведь кровоподтек уже стал на пол–лица, и от былой красоты остались только воспоминания и раздражение. Недавний любовник, злобно рыкнув, шагнул навстречу своей секретарше, показательно занося руку для удара. Сопротивление закончилось, началось раздевание.

Я продолжал видеть Ксану с ее правой стороны, поэтому она для меня оставалась и сексуальной, и на диво фигуристой. Поэтому даже непроизвольно сглотнул, представляя медленное раздевание наподобие стриптиза. Но я еще ни разу в жизни не видел, чтобы женщины раздевались так быстро и так неинтересно. Да и не подозревал, что такое бывает: я только раз моргнул, а она уже совершенно голая стоит у кровати и всем видом своим спрашивает: как именно лечь?

Вопрос Сергием был переадресован мне, и, нисколько не смущаясь (а чего, у нас ведь, художников, с натурщицами всегда так!), я показал, как надо лечь, как поднять ножку и как подпереть ладонью подбородок:

– Примерно, так. Со стороны потом мне лучше будет видно.

Глядя на разлегшуюся красавицу и похвально цокая языком, поставной забрал всю одежду девушки да и оставил нас наедине друг с другом. Ушел по–английски! Или это не англичане уносят с собой одежду?

После этого мне ничего не оставалось, как приступить к… ужину. Ну и пригласить подругу по заточению разделить трапезу. Да–да, именно в таком порядке: самому усесться за стол, а потом и даму пригласить. Иначе не получалось. Во–первых, ароматы вкусностей меня уже достали, во–вторых, хотелось скрыть странную, сковавшую меня неловкость, ну и, в–третьих, не хотелось встречаться с ненавидящим взглядом моей натурщицы. А во время еды, как мне казалось, организм окружал себя некоей аурой против сглаза или чем–то подобным.

«Хорошо еще, что Ксана не вашшуна! – мысленно радовался я, физически ощущая, как пытается пробиться прожигающий взгляд сквозь мою эфемерную ментальную защиту. – Не то сейчас бы прокляла, и детей бы у меня своих уже не было. Только приемные. Кстати, что там поделывает Шаайла? Уж ей–то достаточно объявить себя целительницей – и забот никаких. Подобные врачеватели нужны во все времена и эпохи. Опять–таки если она сразу не вернулась со страху назад и если решила нас с Леней разыскивать на поверхности. Может, она думает, что с нами беда? А то и позвала кого–нибудь на помощь прямо через вентиляционную щель? Да нет, это вряд ли. С ней был ее драгоценный камень, а она его побоится посторонним даже показывать. Так что будет вначале осторожно и долго осматриваться. Э–э! А ведь у нее ни пищи, ни воды с собой! Или была фляга на поясе? – Моя идеальная память художника тут же дала картинку шагающей в пропасть вашшуны. – Уф! Была. Хуже всего – немедленное возвращение. А там – зроаки. Но мне кажется, она девчонка сообразительная, не оплошает».

Глава четвертая. Каждому свое

Шаайла и в самом деле долгое время не решалась сделать больше чем два шага от места переноса в иной мир. Причем по многим причинам. Первая: она нигде не видела Чарли Эдисона, помощника мастера–оружейника. Или как называл своего друга сам Мастер: Лени. Ну не было Лени нигде: ни на крутом склоне горы впереди и по бокам, ни сзади, в небольшой, всего (!) метров двадцати, пропасти. Да и площадка в два квадратных метра никак не позволяла на ней играть в прятки.

Вторая причина: как раз малый размер вышеупомянутой площадки.

Третья: мешал прижатый к груди камень и торчащий из–под него факел. Ну с этими трудностями удалось справиться до того, как иссякли последние силы. Камень был благополучно уложен под ноги, а факел погашен. Да и какой с него толк при ясном дне и под лучами внушительного, голубоватого светила?

Четвертая причина: как целительница, девушка быстро определила, что долгое пребывание под данным солнцем весьма вредно. Долгое не в смысле нескольких каров, а гораздо дольше – несколько рудней, а то и лутеней.

Ну и пятая: сколько хватало глаз, нигде по окружающим холмам, густо заросшим громадными деревьями, не виделось ни единого человеческого жилья. Дымков тоже не наблюдалось.

Весьма смущал и тот факт, что обещавший шагнуть следом Михаил Македонский так и не появился. Просидев на своем камне около кара, никого не высмотрев и никого не дождавшись, Шаайла вначале исследовала площадку и все ее боковые грани. Отысканный значок с тремя щитами, который она не только нащупывала, но и прекрасно видела, девушку успокоил. Вашшуна осознала, что достаточно шагнуть обратно, и она окажется над колодцем, в подвале разрушенного древнего пантеона. Но понимала и всю опасность такого шага в ближайшие дни: зроаки будут вне себя после колоссальных потерь на поле боя и еще больше взбесятся после бесполезного поиска исчезнувших людей–героев. Ну и будут грызть камни в поисках подземного хода. До иного они никогда не додумаются.

Разве что кто–то из людоедов нечаянно подтолкнет своего соплеменника, тот шагнет в пропасть с правой ноги и… окажется вот на этой совершенно лысой горе.

После этой мысли Шаайла много каров просидела с готовым к немедленной атаке мечом. Вода кончилась, светило тоже склонилось к закату и скрылось за горизонтом. Вначале стало темно, потом резко похолодало, а потом взошла луна. В мире Трех Щитов о такой красоте и не знали, поэтому девушка готова была любоваться дивным объектом на небе хоть всю ночь, если бы не поняла, что замерзает. И когда она делала уже сотое приседание, пытаясь согреться, случайно заметила далеко внизу мигающий огонек костра.

Понятное дело, раз там костер, то там и люди! Вполне возможно, что там и Михаил с Чарли! Значит, придется спускаться к ним, ведь вряд ли в этом мире могут существовать людоеды. Да и в течение дня никого не было замечено в небе крупнее орла. Так что здесь и кречей нет. Другой вопрос: что делать с камнем? Тащить его вниз, а потом вновь тянуть через несколько дней в гору – чистая бессмыслица. Да и посторонним древний амулет показывать не следует. Значит, лучше всего оставить подарок от далеких предков прямо здесь. Как там говорили парни: «Где лучше всего спрятать ценную вещь? На самом видном месте!»

Несколько шагов в сторону от площадки, расковырять мечом некую выемку труда особого не составило. И вот уже камень ничем особо не выделяется от окружающего ландшафта. Лежит основательно, ни за что вниз не скатится. Ну и перед началом спуска появилась вторая луна. Феерическое зрелище для человека, который никогда в своей жизни на небе ничего, кроме звездочек, не наблюдал. Стало почти светло, но парадокс: с обилием света резко похолодало.

Пришлось вашшуне спускаться вниз бегом, укоряя себя за непредусмотрительность. Могла бы и с вечера догадаться спуститься, заготовить хвороста для костра, да и вообще оборудовать место для ночлега. Зуб на зуб не попадал, тело покрылось пупырышками, но радовало то, что огонек костра, а вернее, нескольких костров не исчезал надолго во время движения, и благодаря этому направление выдерживалось верно. Не прошло и часа, как, осторожно передвигаясь между огромными стволами деревьев, девушка приблизилась к внушительной поляне и стала присматриваться к происходящему. Да и прислушиваться, потому что песни разносились по лесу на довольно большие расстояния. Кстати, именно по песням путешественница между мирами поняла: язык весьма сходный и вполне понятный. Ну а некие шероховатости в произношении и разности диалекта всегда преодолимы при желании общаться.

Кстати, с противоположной стороны поляны время от времени доносился собачий лай. Похоже, там находилось с десяток «друзей человека», которые, скорее всего, осуществляли охранные функции именно с той стороны. Как раз и легкий, леденящий ветерок оттуда дул. Но собак вашшуна не боялась: умела усмирить, а то и запугать даже большую стаю. В мире Трех Щитов собаки были большой редкостью, и селекция этих животных носила чаще декоративный характер, но две боевые особи были и в монастыре, так что навыки обращения имелись отличные. Мало того, она могла и дикими животными управлять по своему усмотрению. Если они, конечно, хоть какие–то мозги имели.

На поляне пировали люди. Человек сто, не меньше, и из них примерно одна треть женщин. Все поголовно – с оружием. Да плюс возле каждого под рукой внушительное, по силам хозяина, копье. Часто копья стояли неким подобием шалаша за спинами людей. Столами для пира служили огромные стволы деревьев, просто грубо стесанные сверху до ровного состояния. Лавками служили стволы потоньше, установленные на пеньки. Похоже, что данная компания собирается здесь довольно часто, если не еженощно, и ее участники являются, скорее всего, соратниками по одному воинскому отряду.

Правда, одежды у них разнились слишком уж дико и пестро. Щеголяли кто в чем, и создавалось такое впечатление, что либо здесь все отчаянные модники и оригиналы, либо здесь, в одном месте собрались представители окраинных царств огромного континента. Именно так могла подумать девушка, явившаяся сюда из мира Трех Щитов. Кстати, име нно поэтому в ее сознании отсутствовало такое понятие, как разбойники. В родном мире, а уж тем более в царстве Леснавское все люди считали врагами только людоедов и кречей. Так что воевать между собой, грабить или убивать друг друга им и в голову никогда не приходило. Ну да, случалось редко нечто разбойное и преступное, но где–то там, очень далеко, на краю континента. О таких вещах в приличном обществе даже не упоминали. Так что радость вашшуны, когда она увидела людей, можно было понять.

«Свои! – думала она, шагая в сторону костров. – Вот только странно, раз они с оружием, то чего опасаются? А раз опасаются, то почему не выставили дозоры или постовых?»

Оказывается, пирующие люди все–таки перестраховывались от визита нечаянных ночных гостей. Но не визуально или с помощью дозоров, а с помощью некоей, совершенно непонятной для девушки магии. Что–то у нее под ногами зашуршало, по сторонам послышался скрежет, и тотчас с двух ближайших деревьев оглушительно рявкнули какие–то явно механические устройства.

Все пирующие люди тотчас похватали свое оружие, повернулись в сторону нарушения периметра поляны, и в руках у них оказались осветительные приборы. В мире Трех Щитов тоже такие переносные люмены имелись, но чтобы они так мощно и ярко светили, такого не было! Не ожидающая ослепления Шаайла подняла руки, прикрывая глаза. Но потом все–таки постаралась их опустить, давая возможность разглядеть себя полностью. Если бы в толпе пирующих оказались Михаил с Чарли, они бы сразу отозвались голосом, ну а раньше, чем тебя о чем–то спросят, самой что–то лепетать и спрашивать смысла нет. Мир все–таки чужой, люди явно навеселе, ну и хорошо было известно, как на подвыпивших мужчин отрезвляюще действует «неземная красота» молодой целительницы.

Подействовало и в этот раз. С женщиной ее никто не перепутал, зато критическое отношение к внешности проявилось в первых же восклицаниях:

– О! А это кто такая? Неужели заблудилась, красотка?

– Скорее она тут и родилась, после того как медведь переспал с сосной.

После такого мнения, высказанного одним из балагуров, толпа резко расслабилась, похохатывая и опуская оружие. Но интерес к незнакомке не пропал, видно, подобные развлечения здесь происходили слишком редко. Подначки и предположения так и сыпались от штатных юмористов компании:

– Видно, ее из пещеры кто–то выгнал, часто в темноте пугала.

– Да что ты! Кто такую прелесть выгонит! Скорее за нее слишком уж много поединков устраивалось, вот пещера и опустела.

– Ну да, теперь девочка ищет новых воздыхателей.

– Не может жить без звона мечей в свою честь!

Хохот так и перемежал каждое восклицание, и девушка никак не могла определиться с направленностью подобных высказываний: то ли простой треп находящихся под хмельком мужиков, то ли вульгарное издевательство над гостьей. В ее мире подобного никто себе не позволял, причем неважно, виден ли был медальон вашшуны или нет. Сейчас эта отличительная деталь была заметна очень хорошо, и в конце концов кто–то обратил на него внимание:

– Да она еще и знатного рода! Глядите, с какой цацкой на груди ходит.

– Ну так ведь небось кушать хочет, вот и будет ей чем расплатиться.

– Точно! Ну, чего ты там встала? Хочешь побыть мишенью для наших копий? Двигай быстрее сюда и снимай медальон.

– И все остальное тоже отдавай, – хохотнул еще один, совершенно лысый мужик. – Сама отдавай. Обыскивать тебя у меня рука не подымется!

Последняя шутка почему–то особенно развеселила пирующих. Даже женщины смеялись, вытирая выступившие слезы. И Шаайле закралась в голову логичная мысль: «А что они тут вообще пьют вместо алкоголя? Может, настойку из мухоморов? Слишком неадекватное у них поведение, того и гляди попадают на землю и начнут сучить ногами в припадке. Нескольких я еще могу успокоить, но вот на всех одурманенных идиотов силенок не хватит».

Она все–таки двинулась вперед, уже жалея, что засветилась своим медальоном. Вполне возможно, что о вашшунах в этом мире вообще ничего толком не знают, вон как пренебрежительно о символе магического отличия отзываются. Но прятать уже было поздно, да и гордость такое сделать не позволит.

Но шла девушка чуть правее, к той группе пирующих, которые смотрелись более серьезно и где сидели самые красивые, опрятно одетые женщины. По здравому размышлению здесь обязательно будет либо атаман, либо старший по званию, либо самые уважаемые, дельные воины. Вот именно с ними и следовало начинать диалог. До импровизированных столов оставалось с пяток шагов, когда рассердился тот самый мужик, который требовал отдать все. Он опять вскочил на ноги и, поглаживая свою лысину, двинулся наперерез с угрозами:

– Куда это ты пошла? Не слышала моего распоряжения? Я тут главный казначей, так что все драгоценности обязана сдать мне!

Шаайла замерла на месте и, стараясь обращаться ко всем, заговорила как можно громче:

– Это не украшение. Это – знак моей принадлежности к вашшунам. – Так как в повисшей паузе все недоуменно переглядывались и пожимали плечами, стало понятно, что они и слова такого никогда не слышали. Пришлось объяснять дальше: – Вашшуны – это целительницы, которые могут излечивать болезни. Причем не только излечивать, но и насылать болезни в виде наказания.

Так называемый казначей компании несколько снизил темп своего продвижения, прислушиваясь к женскому голосу, но намерений своих не поменял. Приблизившись вплотную, он требовательно протянул внушительную ладонь к самому лицу ночной гостьи:

– Медальон!

Все замерли, с огромным интересом наблюдая за развитием событий и боясь пропустить хоть слово. Если кто и поверил, что девушка целительница, то защищать ее или поинтересоваться деталями не подумал. Да и в самом деле, чего спешить, если прямо сейчас все и выяснится, кто есть кто.

Шаайле пришлось самой защищаться и угрожать в ответ. Силы свои она чувствовала, но сразу начинать знакомство с этими людьми с проклятия, а то и убийства не хотелось. Поэтому продолжила свои угрозы:

– Если ты коснешься медальона, навсегда останешься импотентом!

Казначей так рассмеялся, что согнулся в три погибели, опираясь ладонями на колени. Ему вторил хохот и за столами. Это казалось более чем странным, ведь что может быть для мужчины более неприятным, чем очутиться бессильным в отношениях с женщиной?

«Кажется, в этом мире что–то не так. Или этот лысый баран имеет защитные амулеты против моих проклятий?»

Мужик отсмеялся, помотал с издевкой головой и потянулся к медальону:

– Ладно, мои руки меня не подводят.

Случись подобное в мире Трех Щитов, отличительный знак вашшун просто убил бы на месте своего осквернителя. Никто, а уж тем более из мужчин, не имел права прикасаться к подобной святыне без разрешения владетельницы. Скорее всего, убил бы он и казначея ночной пирушки, да Шаайла сдержала энергию разряда. Слепящая молния, светящийся ореол вокруг лысой головы, и болезный завалился со стонами на землю.

Ну и следовало в полнейшей тишине сразу же пояснить суть и итоги наказания:

– Отныне этот дядя не сможет иметь детей и всех остальных удовольствий, связанных с данным процессом. Причем сразу хочу добавить, что это не лично моя прихоть или ярая антипатия к данному недоумку, просто силы самого мира защищают целительниц от унижения и надругательства.

Лысый постанывал у ее ног, а все остальные озадаченно примолкли. Причем переносных люменов на лице девушки сосредоточилось еще больше. Из–за этого было трудно сразу рассмотреть, кто стал с ней говорить. Но кто–то из той группы, к которой и приблизилась вашшуна. Хотя по всеобщему молчанию остальных пирующих стало понятно, что говорит некто уважаемый или имеющий власть:

– Защищают? Может, они тебя и от копья защитят?

– Нет, не защитят. Физически можно убить любого человека. Но тогда зачем вообще жить, если люди будут убивать друг друга?

– Хм! Ты странно говоришь. Из какого ты города сбежала?

– Я не из города, я прибыла сюда издалека. Очень далекого далека к тому же.

– Теперь понятен твой странный выговор. Но неужели ты прибыла сюда с гор?

– Ты угадал, – подтвердила истинную правду Шаайла. – Не по своей воле, но мне пришлось отправиться сюда. Правда, я слишком заблудилась и не совсем понимаю, что тут у вас происходит.

– Но разве ты не встретилась с малыми общинами, которые проживают на окраине этого громадного леса? – продолжал допытываться плохо различаемый из–за ослепления мужчина.

Над таким вопросом следовало задуматься, и жалко, что не было для этого достаточно времени. Но как истинная разведчица, девушка понимала: довольно важно запутать свой след. Собаки у них есть, захотят пойти по следу, обязательно придут на вершину голого холма. А там не столько путь в иной мир, сколько драгоценная святыня в виде древнего амулета.

Вот потому и последовал ответ максимально расплывчатый:

– Мне не с руки было встречаться с иными общинами. Я старательно обходила любое человеческое жилье.

– Даже так? Сейчас скажешь еще, что искала именно нас?

– Увы! Я даже не знала о вашем существовании. – Мешать правду с ложью всегда легко. – А послали меня сюда вашшуны нашего монастыря для поиска…

Она замерла на полуслове, словно размышляя: стоит ли открывать все свои намерения перед этой подозрительной компанией. Но повисшую паузу прервал нетерпеливый голос:

– Чего ты умолкла? Мы никогда не слышали о каком–то монастыре в горах и о странных вашшунах. Так что, скорее всего, ты врешь. А твои трюки с электрошокером нас тем более не удивят. Так что даю тебе последнюю возможность себя реабилитировать. Признавайся, кто ты такая и что здесь ищешь?

Гордо приподняв подбородок, Шаайла воскликнула:

– Люди должны быть едины и верить друг другу! И кто я такая – уже говорила. Ну а по поводу моего поиска… Мне и в самом деле понадобится ваша помощь. Меня послали на поиски волшебного дерева. Оно считается легендарным, и его плоды при определенных рецептурах могут излечивать массу различных заболеваний. Называется оно мадроньо и выглядит вот так…

После чего в течение пары минут подробно описывала дерево мадроньо. Подобное растение и в самом деле существовало в легендах мира Трех Щитов и даже имело подробнейшие отображения в медицинских книгах, но считалось давно вымершим видом. Отыскать только и смогли, что несколько кусочков стволов, окаменевших от времени. Так почему бы не попробовать здесь отыскать нечто подобное? Вещь, конечно, невероятная, но, по крайней мере, звучит очень правдиво, да и в мелочах или на ошибках никогда не поймают: описание дерева мадроньо вашшуна в свое время выучила назубок. И теперь пересказала с воодушевлением и внутренним восторгом.

А вот реакция слушателей поразила: все опять зашлись в дурном, гомерическом хохоте. Это было так обидно и неприятно, что Шаайла не сразу обратила внимание на восклицания здешнего атамана, прорывающиеся у того сквозь смех:

– Казначей! Кончай ею любоваться! Она – твоя!

Лежащий у ног лысый мужик давно пришел в себя и, похоже, только и ждал этого приказания. Коварно подсек ноги вашшуны, а потом еще в момент ее падения жестоко добавил ей кулаком в висок.

На сознание девушки опустилась тьма.

Глава пятая. Вредная гордыня

От присутствия за моим столиком дама отказалась. Вернее, вслух–то она ничего не сказала, хватило испепеляющего взгляда. Поэтому больше я себе аппетит портить не стал, но все равно наелся относительно быстро, почитай, и половины не съел, как появилось желание то ли поспать, то ли поработать, то ли…

Будь я один, последних мыслей бы не возникало, я бы просто завалился и часика два солидно подремал. Но доля рабская излишнего отдыха не подразумевает изначально. Да и сомневаться не приходилось: мое бездельничанье будет учтено и с особым злорадством передано в нужные уши. Значит, оставалось только одно: работать. По крайней мере, следовало хотя бы зафиксировать начальную деятельность. А там натурщица устанет, захочет спать, вот и уважительные причины для переноса работы на завтра. Как я понял, двое суток до конкурса у меня есть, так что торопиться некуда. Уж как–нибудь одну картину маслом напишу.

Ну а чтобы даром время не терять, ведь языки и уши в процессе рисования не участвуют, я решил выспросить у Ксаны как можно больше об этом мире. Дабы она изначально не вздумала противиться, надавил на нее морально:

– Помнишь правила поведения натурщиц во время сеанса у академика? – Озадаченные морщинки на лбу показали, что красавица о таких правилах слышит впервые. – Ну что за женщина! Как мне дерзить – так она первая, а как правила знать – так в отстающих. Слушай внимательно, повторять сто раз не буду. Существуют только три темы, от которых натурщица не имеет права отказываться во время сеанса и среди которых она имеет право выбирать. Это следующие темы…

После чего я сделал паузу, более интенсивно нанося карандашом на полотно силуэт лежащего передо мной великолепного образца. Правда, сделал это с критическим замечанием:

– Носочек тяни! На поднятой ноге, говорю, пальчики вытяни! Вот, так эстетичнее смотрится.

Пусть тянет. Быстрее устанет, значит, быстрее уснет, я к столу вернусь. А то я вдруг заметил, что уже не в силах бороться со своим инстинктом продолжения рода. Все–таки это не раз взглянуть на голое тело и не два, а с утроенной благодаря гипне чувствительностью пытаться всю эту красотищу срисовать так, чтобы она выглядела не хуже живого образца. Особенно когда вот так старательно вытягиваются розовые пальчики на ступне.

Ксана не выдержала первой:

– Представляю, какие там правила.

– Ну, это как смотреть. И учти, ты имеешь право выбирать. Так вот, первая тема: твои сексуальные пристрастия и твои эротические фантазии во время слияния с партнером. То есть все то, что тебе хочется, как тебе нравится и как ты предпочитаешь. Но! – Я прекрасно видел, как обнаженное тело побледнело. – Данная тема обязательна лишь во время создания очень специфической картины. В данном случае ты можешь выбрать одну из двух оставшихся тем: рассказы из твоего детства или история твоего родного города. Причем обе темы следует начинать с самого раннего детства или от закладки первого камня. Понятно?

Моя натурщица опять озадаченно хмурилась:

– Зачем тебе про камни и про мое детство знать?

– Глупышка! Данные сведения, рассказываемые человеком, позволяют ему полностью расслабиться, уйти мыслями в воспоминания. Именно в этот момент становятся более четко видны те внутренние чувства, которые и должен опытный живописец запечатлеть на полотне. Иначе получается банальная копия, не имеющая жизненной силы. Понятно?

– Если так, то… понятно. – В ее взгляде появилось определенное уважение ко мне. – Но все равно странно.

– Ничего странного, тем более что по собственному опыту уже давно убедился: женщины предпочитают чаще первую тему. Потому что именно в ней они раскрывают всю свою внутреннюю красоту и душевную гармонию.

Ксана явно не поверила моей лжи:

– Прямо так и раскрывают?

– Понятное дело, что есть и такие, которые выбирают иные темы. Но ты ведь не настолько стеснительная, правда?

– Ты ошибаешься! Но не в определении моей стеснительности, а в определении моих умственных способностей. В нашем городе любая женщина согласится позировать художнику при рисовании портрета, но делает это только добровольно и ни в коем случае не рассказывает свои сокровенные тайны.

Такая отповедь была более чем интересна. Выходило, что девица уже общалась с художниками, как минимум, а то и позировала им. И прекрасно понимала, что темы мною, скорее всего, надуманы. Вот только она не могла понять суть предоставленного мною выбора. Ловушка просматривалась ею сразу, но вот какая именно, понять она не могла.

Да и как бы она догадалась, что я банально хочу хоть как–то начать изучение истории этого мира? Хотя я бы с удовольствием сразу объявил иную тему разговора: «Что мне известно о гаузах». И хорошо, что я о них вспомнил, можно ведь постараться и в самом деле протолкнуть подобную тему для разговора.

– В каждом городе – свои традиции. Потому и мастерство картин разнится невероятно. А мне так вообще с учителем повезло: талантище! Так что хочу еще раз тебя настоятельно предупредить: молчать ты не имеешь права. Тема для первого сеанса есть, так что начинай рассказывать. И не сомневайся, во время второго сеанса у тебя тоже останется масса выбора, чтобы потешить свою необычайную, врожденную скромность. Итак! Номер выбранной тобой темы?!

Глядящая на меня с подозрением девушка спросила:

– Вдруг я выберу историю своего города?

– На здоровье! Главное, не молчать. И время от времени реагировать на мои уточняющие вопросы. Ведь порой при пересказе мелькает приятное воспоминание о какой–нибудь улочке или знаменательном факте, и тогда в создаваемом образе появляется маленькая, мимолетная подробность, которую хочется рассмотреть детальнее и отобразить на полотне. Видишь, как все просто?

– И как ты себе мой рассказ представляешь?

– Историю про свой родной город или…

– Про город!

– Рассказываешь все и с самого начала: мой город называется так–то, расположен там–то, построен тем–то, знаменит по таким–то причинам. При этом не забываешь перечислить всех земляков, кто хоть чуточку прославился в истории или известен в данное время.

Вроде бы и удивляться больше было некуда, но девушка поразилась еще больше. Даже при этом привстала на руках, присматриваясь ко мне и непроизвольно показывая мне все достоинства своей груди.

– Ну а название города зачем?

Наверное, здесь никогда не вылавливали шпионов, да и вообще не знали, кто они такие. Иначе бы сразу во мне приз нали ничего не знающего пришельца. Зато мне самому было дурить доверчивых аборигенов проще простого. Хотя уж эту красавицу назвать доверчивой никак бы не получилось. Но и ей втер с должным пафосом и велеречием:

– Уже само упоминание имени собственного трогает в рассказчике невидимые струны сопричастности к предмету рассказа, вызывает в нем глубинные пертурбации души, настраивает на определенный лад повествования и расслабляет лицевые мышцы в должной мере.

Ксана улеглась опять, озадаченно мотнула пару раз головой и даже в таком положении умудрилась пожать плечиками:

– Ладно. Если это и в самом деле помогает.

– Еще как! Сама потом посмотришь на картину.

И мы приступили к полноценному сеансу.

Я начал заполнять сделанные наметки на холсте красками, а моя натурщица приступила к рассказу о своем родном городе. Оказалось, к моему счастью, что она здесь родилась и выросла.

– Мой город называется Макиль, и он больше всего известен нашей технической академией.

Лепота! Информация пошла вначале тоненькой струйкой, а потом и полноценным широким ручьем. Работа тоже на месте не стояла, продвигаясь вперед совершенно для меня пока непонятными аритмичными рывками. То я лихорадочно наносил краски, не совсем соображая, как, сколько и почему именно таких цветов, то я застывал на месте, пытаясь рассмотреть в мешанине мазков то самое нечто, которое и называется искусством. Кажется, именно рассказ о местном городе Макиль мне и мешал больше всего окунуться в экстаз творения. Ведь приходилось не только внимательно слушать, но и частенько задавать наводящие вопросы, подталкивать рассказчицу в нужном направлении.

Но с другой стороны, именно изучение местной истории и взаимоотношений как раз не позволяло мне ввалиться в работу всем сознанием без исключения, каждой клеточкой моего мозга и каждой мышцей моего тела. Именно из–за той самой аритмичности мне и удавалось поэтапно следить за своей деятельностью и не уходить за пределы здравого рассудка. Да–да! Именно так: пределы здравого рассудка! Потому что в некоторые моменты я неожиданно «проваливался» в творческий ажиотаж и осознавал себя вдруг страшно возбужденным, стоящим возле не замолкающей ни на секунду Ксаны. Кажется, она меня в этот момент очень боялась, потому и говорила без остановки. Ее голос возвращал меня в реальность, я делал вид, что поправляю ей прическу или расправляю покрывало рядом с изумительным телом, и, пиная мысленно ногами свои инстинкты самца, вновь возвращался к мольберту.

Так что моя идея под лозунгом «Болтун – находка для шпиона!» оправдала себя на двести процентов. Очень много узнал о данном городе Макиль и сумел себя удержать от конкретного изнасилования. Потому что вряд ли бы Ксана, пылающая ко мне, мягко говоря, антипатией, сделала бы в мою сторону хоть малюсенький шажок обольщения. У нее даже интонация была самой что ни на есть сухой и полной канцеляризма. Так может рассказывать только настоящая канцелярская крыса. Но это мне и помогало.

После второго часа интенсивной работы к нам через решетку заглянул поставной. Ни слова не говоря, присмотрелся, как я, весь заляпанный краской, творю, и, с недоумением прислушавшись к речитативу своей секретарши, так и ушел молча.

Второй раз он появился еще часика через полтора. Но на этот раз был не один, а со старшиной Бореем. Оживленно переговариваясь и обсуждая какого–то там торговца и скандал, с ним связанный, они по–хозяйски вошли в камеру–мастерскую, зашли мне за спину без разрешения и стали бесцеремонно рассматривать созданное на полотне изображение.

Не знаю, как другие художники, но когда за моей работой вот так кто–то с пыхтением следит, да еще у меня из–за спины, у меня начинает все падать: и кисти, и краски, и тряпки, и… Ну все, короче. В том числе и желание работать. Но тут, как говорится, не гаркнешь: «Чего приперлись?!» Кто платит, тот и заказывает музыку.

Так что я просто прекратил работать, отошел в сторону и спросил:

– Ну и как? Возьмем первое место на конкурсе картин?

Борей стоял красный и смущенный, что особенно контрастно смотрелось на фоне его белых волос. Сергий – со слишком уж многозначительной улыбкой и облизываясь. Как я понял потом, уже позже, картина, а вернее, начальная заготовка картины получилась при всей своей размазанности и незавершенности слишком эротичной. Скорее всего, даже более эротичной, чем возлежащий на кровати оригинал. Это и предопределило дальнейшие события.

– Борей, забирай Михаила, и посидите пока в дальнем коридоре, – странно осипшим голосом скомандовал поставной. – Я вас потом позову.

Старшина тут же подхватил меня за локоток и уволок на выход. Я по своей наивности, а может, в опасениях быть в чем–то заподозренным вначале стал думать самое плохое: сейчас Сергий начнет допрашивать Ксану на предмет наших возможных шашней или чего посущественнее. А зная его неуемный и строгий нрав, можно было предположить и рукоприкладство. Поэтому даже вздрогнул, когда минут через пять до нас все–таки донеслись женские стоны. Потом послышалось и мужское рычание. Затем стоны стали достигать крещендо, и я все прекрасно понял: дело совсем не в рукоприкладстве. Поставной не сумел, а может, просто не захотел укротить свои неожиданно вспыхнувшие похотливые желания.

Вот она, сила искусства! Гордость и грусть – в одном флаконе. Для кого признание его таланта, а кому–то – очередное моральное унижение.

«Хотя чего это я так думаю? Скорее всего, этот гигант опять воспылал страстью к своей разбалованной, капризной лапочке и сейчас с помощью интенсивной любветерапии выпрашивает у красавицы прощения за свое скотское поведение. И, судя по ее ответной реакции, которая становится все громче и громче, свое прощение он уже получил. Или еще только получит?..»

Заметив, что я совершенно не слушаю его отвлекающий рассказ о торговце, Борей меня толкнул в плечо:

– Ты чего это кривишься и сомневаешься?

– Думаю, простит ли Ксана Сергия.

– Ха! Такие, как он, у таких сучек не просят. Вот увидишь. Тем более что уже у него новая красотка на месте секретарши сидит.

Такая новость действительно не оставляла «бывшей» никаких шансов. Но я все равно продолжил сочувствовать:

– Жалко.

– Кого?! Эту сучку?! – взвился старшина. – Ты бы знал, сколько она у меня крови попила за последние лутени! Хорошо, что у меня волос белый и седина не так в глаза бросается. А скольких парней из–за нее довелось со службы уволить! Мало того, три человека по ее вине сейчас гниют в принудительном войске на самом Дне!

И это он сказал таким тоном, что я сразу невзлюбил это «принудительное войско» всеми фибрами души и чуть ли не до обморока испугался неведомого Дна. Но отвечать на такое что–то следовало, поэтому я только в ужасе и прошептал:

– Не может быть!

– Ха! Еще как может! Только и удалось вымолить ребятам отправку не на год, а всего на пять лутеней. Но и за такое время там редко кто выживает. А если честно, то срок не имеет значения, все равно оттуда не забирают.

– О–о–о! – Сказать что умнее мне в голову не приходило.

– Вот тебе и «о»! Нашел кого жалеть… Тьфу! – Альбинос прислушался. – Ха! И сейчас вона как изгаляется! Старается, сволочь! А зря. Ничего у нее не получится. Ух, страсти сколько!.. Притворщица, подлее которой свет не видывал! Видимо, вернулись ей все проклятия обиженных да пострадавших! Сергий мне уже успел признаться, что в последние рудни сам ее еле выдерживал.

Он еще успел поведать мне кучу подробностей о подлом и склочном поведении бывшей секретарши, а я сочувственно кивал, вспоминая народную мудрость: «От тюрьмы и сумы не зарекайся!» Всего несколько часов назад эта фифа унижала окружающих, а сейчас вот сама находится на дне социальной лестницы. Хотя больше всего меня сейчас волновал вопрос: что такое Дно? И почему там принудительные вояки гибнут с такой невероятной скоростью? Ну а раз есть принудительные, то чем от них отличаются добровольные воины? Скорее всего, служба там и почетна, и не настолько опасна. Ведь недаром меня уже спрашивали, не желаю ли я пополнить их доблестные ряды. Или это все–таки гладиаторы?

«Вот напасть! И выспросить толком не у кого. Про город я узнал много, а вот про все остальное – мизер информации! И еще неизвестно, останется ли моя нынешняя модель для дальнейшей работы в камере? Да и сможет ли после таких действий реагировать должным образом на мои вопросы?..»

Тут и крики окончились. В смысле – страстные. Зато чуть позже послышался мужской вопль: «Борей!» Понятное дело, что мы со старшиной не заставили себя долго ждать. Ксана лежала на кровати к нам спиной, частично прикрытая покрывалом, порозовевшая и с учащенным дыханием. Тогда как поставной снимал недорисованную картину с мольберта с хвалебными словами:

– Она у тебя даже лучше получилась, чем в жизни. Последний раз убедился.

Как он меня ни пугал своим ростом и яростью, но я осмелился возразить:

– Картина еще не закончена.

– Ха–ха! Так кончай, кто тебе не дает! – хохотнул гигант весьма двусмысленно. – Но не сейчас, а чуть попозже. – И, словно старому другу, добавил, пригнувшись, на ухо, и отстраняя раму с полотном от себя: – Я ее забираю для сравнения с моей новой пассией. Посмотрю, насколько она лучше прежней. – И, уже во весь голос, добавил: – Рисуй новую картину. Только не такую, а чтобы и живот был виден, и грудь во всей красе. Ну и лицо постарайся сделать симпатичным целиком, а не половинку. Ха–ха–ха!

С этим смехом он и отправился на выход, там чуть не столкнувшись с поставщиками для нас ресторанной пищи.

– Молодцы, вовремя второй ужин приволокли! Теперь еще можете нашему заслуженному академику и вина принести. Немедленно! От меня лично – четыре лейзуены. А дальше, сколько он сам пожелает.

И ушел. Так как от прежней доставки у меня оставалось еще очень много продуктов, меня чуть не задавила жаба. Парни хотели забрать все, что, по их мнению, зачерствело. Понятное дело, что такого святотатства я допустить не мог и довольно резво отбил свое кровное, непосильным трудом живописца заработанное. Трое ушли с пустыми корзинами, явно не поверив, что у нас ночью намечается банкет, но зато весьма удивленные заказанным обильным завтраком. А навстречу уже бежал их товарищ с четырьмя бутылками. Не знаю, далеко ли у них ресторан, но обернулся он, словно на истребителе «мертвую петлю» сделал.

Лейзуены я рассмотрел, прикинул их емкость – чуть не литр каждая – и, покосившись на лежащую девушку, решил:

– Знаешь что, а принеси–ка сюда еще такую же порцию.

А молодой повар, видимо, только рад был носиться туда–обратно. Вскоре я уже восседал за столом, на котором громоздилось сразу восемь глиняных бутылок с вином, и распечатывал сургуч на первой из них.

– Ксана, садись за стол! Кушать будем! – Никакой реакции. Пришлось воздействовать на нее иначе: – Если завтра твоя мордашка получится на картине уставшей и голодной, я так и скажу, что ты не захотела ничего есть. А ты ведь догадываешься, насколько правдоподобные портреты выходят из–под кисти настоящего академика.

– Не знаю! Не видела я твоей мазни! – послышались в ответ истерические реплики. – Мне даже ни разу взглянуть не удалось!

– Значит, была наказана за плохое поведение, – философски рассудил я и добавил: – Не сядешь за стол – такой изображу на картине!..

Подействовало. Завернувшись в покрывало, только недавно стонавшая от бурной страсти красавица подошла к столу и уселась на лавку с моего левого бока. То есть мы сидели друг к другу в профиль своими вполне пристойными на вид половинками лиц. В дальнейшем она кушала и пила, постоянно упуская край покрывала и оголяя то одно плечо, то целую грудь. Причем делала это так мастерски, что только мое периферийное зрение художника улавливало незаметные движения руки или нужный, якобы непроизвольный наклон тела. Но в начале нашего застолья меня это не раздражало. Наоборот, я посмеивался про себя и лишний раз убеждался в правильной оценке этой редиски со стороны старшины Борея. Что–то девочка задумала нехорошее, раз целенаправленным способом решила меня соблазнить.

Ну а чтобы случайно не поддаться, я себя настроил самым строгим образом. И вдобавок решил споить упавшую на дно небожительницу до скотского состояния. Как мне показалось, вина у нас для этого должно хватить. Правда, Ксана, когда я потребовал пить за каждый тост до дна, попробовала меня перехитрить:

– Ты пьешь полную кружку, а я только половину! Иначе – не согласна!

Знала бы она, сколько может в себя поглотить мой зверь–голод! Да еще под такую отменную закуску. Но я для порядку немного поломался и согласился не сразу. Принюхался к вину, попробовал его на вкус и только тогда вынес решение:

– Ладно, оно и так слабенькое. Кстати, откуда вот это винцо в вашем городе?

И опять косой взгляд в мою сторону.

– Что значит «откуда»? Как и в любой другой город, оно поступает из Блаши.

«Ну вот, еще и Блашь какая–то всплыла! Надо быстрее девчонке рот затыкать! Или себе… закуской».

Поэтому первые порции я разлил, словно заправский бармен, и, выпив сам, показал жестами, что даже словом не перемолвлюсь, пока и она не выпьет. Так и пошло: пока она пила маленькими глоточками, я набрасывался на закуску с яростью голодного волка. Когда же она пыталась что–то у меня спрашивать, мне мешал отвечать полный рот снеди. А когда сама девушка пыталась что–то покушать, ее кружка уже оказывалась быстро налита и я, со всем присущим мне красноречием, говорил следующий тост.

Они ей понравились. Еще бы! Вряд ли она имела возможность читать самые искрометные тосты в подборках по Интернету. Хотя и мне приходилось изворачиваться, чтобы не стало понятно: тосты из другого мира.

Где–то после пятого тоста Ксана стала непроизвольно улыбаться. После седьмого хихикнула. После десятого уже не поправляла спавшего с плеча покрывала. После пятнадцатого пробовала мне подпевать, сидя с призывно торчащими сосками груди. После двадцатого она всплакнула, Еще через три разрыдалась в истерике, проклиная этого громадного монстра, который сгубил ей молодость и испортил всю жизнь. После двадцать седьмого она уже не могла говорить связно. Разве что прорывались невероятно грязные, кощунственно звучащие в таких прекрасных устах ругательства.

Еще через тост ругательства и угрозы перешли на мою персону, и тут я совершил маленькую промашку. Мне показ алось, что сотрапезница еще не дошла до нужной кондиции, и я налил очередную порцию. Выпила она двадцать девятую по счету половинку довольно лихо и даже попыталась после этого вскочить с каким–то бравурным пожеланием. Покрывало подхватить я не успел, а вот падающую девушку поймал. Причем, пока донес ее до кровати, уже не сомневался: никакого притворства, полный отрубон!

Накрыл красотку многострадальным покрывалом, несколькими одеялами с других кроватей и уже в полном одиночестве за столом ударными темпами почти добил съестные припасы, запивая остатками вина. А чего уж там, день прошел интересно, пир напоследок я заслужил и в новом мире уже частично освоился. Теперь только и оставалось, что хорошенько выспаться и постараться проснуться в тот момент, когда моя временная подруга по тюремной камере откроет свои глазки. Вернее, один глазик, потому что второй заплыл уже основательно и грозил на свет божий парочку дней вообще не поглядывать.

Кстати, ночь почти ничем в этом подземном городе не отличалась от дня. Ну разве что гомон с улицы чуток стих. Свет, по крайней мере, никто выключать не собирался, а выключателя внутри своей тюрьмы я так и не отыскал. А вот резкое похолодание и сильные подвижки воздуха были отмечены моим телом уже ближе к утру. Видимо, здесь ночью включали дополнительное вентилирование. Скорее всего, снаружи холодно, вот и внизу тепло выветривается. Закрыв плотно окно и собрав все одеяла с других кроватей, я только тогда сумел согреться и вновь заснуть.

И моя установка на пробуждение сработала верно: я почувствовал, что тяжесть на мне уменьшается, одеяла с меня стягивают. А кому это надо и для чего? Только Ксане и только для… Да что угодно такая коза может вытворить. Жаль, ночью не удалось дослушать ее страшные, полные ругательства угрозы. Верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так что я был очень и очень настороже.

Приоткрыв глаз, понял, что рядом с кроватью, босиком на покрывале, стоит Ксана и аккуратно пытается меня выпутать из горы одеял. Сама вся такая голенькая, соблазнительная и до умопомрачения доступная. Все мои мужские инстинкты самца резко проснулись, пытаясь оградить рвущееся в бой тело от повизгивающего со страха мозга. Хорошо, что я вовремя вспомнил вчерашние рассказы местного старшины дозора и исполнителей. Мне это помогло преизрядно, на Дно в принудительное войско, пусть даже точно не зная, что это такое, я никоим образом не хотел.

Поэтому я применил свое любимое в детстве развлечение. Бывало, Машка или лисички тоже вот так в мою комнату подкрадывались, стараясь меня напугать сонного, а то и водой холодной облить. И вот в тот самый момент, когда хитрый злодей крадется с коварными мыслями в голове и боится громко вздохнуть, его жертва вдруг сама взвивается со всеми одеялами и диким ревом к потолку. Здорово получалось. Хорошо помню, что подруги сами оставались при этом облитыми, а потом полдня за мной гонялись по всему нашему огромному деревенскому дому. Или сутки ходили обиженные и со мной не разговаривали.

Вот и сейчас произошло нечто похожее. А стоило вспомнить, что я уже не бывший недоросль–калека. Силенок у меня десятикратно прибавилось, да и росточком славно уродился. Только и приходилось опасаться кровати со второго яруса, мог бы сдуру сам себе голову раскроить. И все равно получилось более чем эффектно: я орал, удачно накинув фифе пару одеял на голову. Ксана завизжала от страха и ужаса, попятилась, тут же наступила на край одеяла и упала на спину. При этом и мольберт на себя завалила. Тогда как я с небывалой ловкостью и проворством носился с ревом по всей камере и накидывал на девицу все новые одеяла, матрасы и единственное прилично смотрящееся покрывало. Потом перешел на конкретные вопли:

– Помогите! Я тут убийцу поймал! Он ко мне подкрался и пытался задушить! Ксана, где ты?! Помогите!

После третьего круга моих воплей за решеткой появилась заспанная физиономия старшины Борея. Не удивлюсь, если его личная обитель окажется самой близкой как к тюрьме, так и к офису поставного. На сотую долю секунды я замер на месте, подморгнул старому служаке и несколькими жестами пояснил, кто и почему барахтается под одеялами.

Дальше мы уже ругались и кричали в два голоса.

Душевно получилось. Когда Ксана выбралась–таки из–под одеял и бедного мольберта, она выглядела, как на картине «Взрыв на макаронной фабрике», настолько ее наэлектризованные и расхристанные волосы торчали в разные стороны.

– Так это ты меня душила?! – подступил я к девушке со зверским выражением на лице.

– Нет! Я только хотела поправить на тебе одеялко, – попыталась она выкрутиться, хотя и так было понятно: не душить она меня собиралась, а соблазнить, нырнув ко мне в теплую постельку.

Но я–то я спал одетым да плюс ко всему проснулся вовремя. Ну и ко всему Борей уловил тему наезда прямо по ходу спектакля:

– Какое одеялко? Я буквально четверть кара назад заглядывал: академика под горой одеял не видно было, так он от холода спрятался. Или ты его решила разбудить пораньше? – Девушка на этот вопрос интенсивно закивала. – А с какой такой стати? Он сам решает, когда ему работать и сколько! Придется поставному доложить о безобразиях в камере.

Ну и я еще добавил, словно престарелый, разочаровавшийся в людях ханжа:

– Эх, Ксана! Я к тебе со всей душой! Поделился вчера вином, почти треть тебе отдал по доброте душевной, ужином угощал как товарища по заточению. А ты меня – душить собралась?

– Треть? От восьми бутылок? – совершенно искренне поразился альбинос. – Ну ты и сильна выпить. От такой дозы и я бы свалился с ног. А ты еще и одеялко пораньше спешила поправить. Заботливая какая!

Чтобы нас не видеть и не слышать наших ехидных голосов, моя натурщица накрылась одеялом с головой и заткнула уши. Да и личико у нее в анфас было более чем страшненькое: левый глаз и в самом деле почти не открывался, а красный кровоподтек вокруг него стал расцвечиваться желтыми и синеватыми оттенками.

Я тем временем сбегал в туалетную комнатку, а потом сразу подался к столу. Разминая пальцы, словно перед игрой на фортепьяно, еще и старшине сделал приглашение:

– Хватит на всех! Пока принесут завтрак, успеем малость подкрепиться.

– Увы! С арестантами не имею права, – ерничал Борей, косясь на пытающуюся подняться Ксану. – Еще потом обвинят, что объедаю и так скудный паек правонарушителей. А мне как раз служба нравиться начала на благо сектора, можно сказать, все сложности и унижения позади остались.

Последние строки явно дошли до ушек адресата, но никакой реакции не последовало. Но вот зато когда старшина ушел, Ксана без приглашения поспешила к столу, отыскала на нем остатки рассола от салата и спешно выпила. После чего подхватила кусок какого–то кисловатого растения, напоминающего ревень, и стала меланхолично жевать, присматриваясь к тому, как я сметаю остатки нашего ночного пиршества.

Потом все–таки решила поговорить:

– Зачем ты меня подпоил?

– А зачем ты меня хотела задушить? – ответил я встречным вопросом.

– Неправда! Я просто сильно замерзла и хотела лечь к тебе погреться. У тебя было так много одеял…

– Ну так взяла бы себе парочку, а не стояла босиком совершенно голая на покрывале, – посоветовал я. – И вообще… злая ты. Я к тебе со всей душой…

– Ты? Со всей душой?! Ха! Вот нахал! – опять стала впадать девушка в истерику. – Да я из–за тебя всего лишилась! Любимый мужчина меня покинул, место работы потеряла, репутация у меня теперь сродни вора–карманника будет, который из подобной камеры не вылезает. Да ты…

Крепкое словцо, а то и ругательство уже было готово сорваться с ее губ, но тут принесли завтрак. И вскоре я уже попивал новую бутылку вина и закусывал несколько однообразной, но все равно вкусной и сытной пищей. Съел почти все, чем вызвал на личике моей сокамерницы странное выражение. Она смотрела теперь на меня с каким–то ужасом и омерзением.

– Ну и чего ты так на меня уставилась? – не выдержал я.

– Ты хуже всякого монстра! Ты хуже тервеля! Столько даже Сергий никогда съесть бы не смог. Ты очень, ну очень странный. А кто твои родители?

Этот неожиданный вопрос показал, что Ксана вряд ли успокоится, пока меня не разоблачит или попросту не смешает с грязью. И даже неважно, кто такой тервель. Неприятно, когда идет сравнение человека и пусть даже дикого зверя с подобным выражением на лице. Я окончательно понял, что следует как можно быстрее выпроваживать такую вот натурщицу из моей персональной мастерской. Тьфу ты, забылся: из моей персональной камеры. Ну, я и ответил:

– Папа с мамой! – И сам задал вопрос по делу: – Наелась? Тогда стели покрывало и укладывайся для работы. – (Как многозначаще прозвучало!) – Ну и сразу готовься к повествованию по выбранной теме.

Пока я выбирал и закреплял загрунтованное полотно на мольберте, красавица и в самом деле улеглась по моим подсказкам в нужную позу. Долго мудрствовать я не стал, а выбрал самый классический и популярный на Земле вариант «Маха обнаженная», по образцу и подобию великого Гойи. Как раз как клиент заказывал: и грудь будет видна, и животик, и ножки во всей красе.

Но, уже наводя карандашом контуры будущей картины, я сразу приступил к добыче нужной мне информации:

– Итак, выбирай тему: вчерашняя, номер один, – о твоих сексуальных предпочтениях; вчерашняя, номер два, – о твоем детстве, и третья… – Ее я огласил после некоторых раздумий: – Например, о чем–нибудь страшном. Ну, допустим… Вот чего ты боишься?

– Уже ничего! – надменно ответила Ксана. – Все самое страшное, что только возможно, со мной уже случилось.

– Да–а? Ну а вот себе представь, что тебя вдруг отправляют… на Дно!

Судя по вздрогнувшему телу, очень хорошо она представила. Чем я и поспешил воспользоваться, наращивая голос до сурового баса:

– Что, неужели испугалась? Ха! Ты даже побоишься заикнуться о таком страшном и суровом месте. И знаешь почему? Стоит тебе рассказать о Дне все подробности, как ты обязательно туда попадешь!

Получилось как в сказке, когда на жуткой–жуткой полянке жутко–жутко умерла жуткая кошечка. Моя натурщица вздрогнула в несколько раз сильнее, а ее кожа покрылась пупырышками. Удар достиг цели, и вчерашнюю секретаршу пробило на истерику:

– Нет! Это ты туда попадешь и будешь сожран бешеными улитками! А я ничего не боюсь! Даже постараюсь рассказать так, чтобы ты испугался и обделался, мерзкий, противный, гадкий мазила!

Вновь пришлось изображать из себя наивного добряка:

– Мазила – это кто? Футболист, не попадающий по воротам?

От таких вопросов девушка чуть отстранилась назад, словно боясь от меня заразиться, а потом нервно рассмеялась:

– Да ты не от мира сего! Ты – сумасшедший! И тебе самое место – на Дне!

После чего с воодушевлением и даже с горящим от злости правым глазом приступила к рассказу о самом жутком месте этого мира.

Глава шестая. Абориген – друг шпиона (любого!)

За последующие сутки Леонид узнал много нового и даже умудрился поправить свое бедственное положение с водой и продуктами. Причем совесть его оставалась чиста и раскаяния не терзали. Хотя в другом случае и в иной ситуации такой коварный обман ребенка и доставил бы ему моральные терзания.

Самое главное, что присвоенные продукты питания можно было считать итогом правильного торгового обмена. Тем более что легендарные домовые просто обязаны были заботиться о тех людях, в доме которых они обитают и из рук которых они берут подношения. И помогли в добыче такой информации подслушанные разговоры на кухне тех самых криминальных личностей. Местная шайка воришек накануне поздно вечером весьма активно и подробно обсуждала детали предстоящего наскока на дом зуава Сегедского. Тот хоть и считался жутко обедневшим дворянином, но его дом оставался средоточием весьма ценных реликвий, украшений и ценных вещей. Из–за отсутствия денег там охранников оставалась только треть от обычного количества, поэтому связать их, а то и убить считалось для банды делом плевым. Вот они и решили уже следующей ночью совершить свой грабительский налет.

– Тем более что все дозорные и исполнители вместе со старшиной сектора будут стянуты к обители поставного, – радовался один из грабителей. – Там с завтрашнего утра начинается выставка королевских драгоценностей…

– Вот бы их взять! – не удержался от мечтательного вздоха один из самых младших подельников.

За что, судя по звуку, получил подзатыльник и строгое наущение:

– Впредь сиди и помалкивай! Если никто нам не помешает случайно, то мы и у зуава Сегедского себе на год безбедной жизни заработаем.

Самое смешное, что на дело банда шла с другой бандой, под руководством того самого Косого, которого они проклинали и хаяли накануне. Но тут уже пути бандитов, как говорят следователи, неисповедимы.

Так что информация была. Идея, как прикинуться домовым, и технические средства для этого тоже имелись. Ну а объект для уговоров тоже не заставил себя долго ждать. Тем более что на этот раз он спустился в подвал и сам, и грустный. Видимо, товарища либо его родители не отпустили, либо сам барон ввел некие строгости для собственного сына. И кстати, было за что.

– Эй, Маняла! Ты меня слышишь? – Пришлось убрать камеру выше да и громкоговоритель на переговорном устройстве поставить на максимум.

К большой радости, мальчуган не испугался. А может, желание разгадать тайну у него страх пересилило.

– Да. А где ты?

– Здесь, недалеко.

– А кто ты?

– Домовой.

– Ха! Это сказки! Домовых не бывает! – Но голос ребенка уже дрожал от предвкушения приближающегося приключения.

– Ну вот, многие нам не верят, – максимально грустным голосом стал стенать мэтр циркового манежа. – Поэтому мы и вымираем от голода.

– Покажись мне, и сразу тебе поверю! – срывающимся от счастья голосом пообещал Маняла.

На что Леонид тоскливым голосом стал выдумывать отговорки:

– Нам нельзя показываться на глаза человеку, пока он не станет другом, кормильцем, пока не докажет свое умение хранить тайну нашей дружбы и пока не пройдет три рудня.

Ну уж пятнадцать дней и для любого ребенка – приемлемый срок. Тем более что и Леониду по истечении такого срока можно будет уже смело возвращаться в мир Трех Щитов. А уж остальные условия для юного баронета показались легковыполнимыми.

– Я буду твоим другом! И я умею хранить тайны вечно! – Он уже стоял под щелью воздуховода и пытался взглядом просмотреть гранитные блоки насквозь.

Камеру пришлось почти убрать за поворот, как и переговорное устройство.

– Умеешь? И даже своему другу ты не должен ничего рассказывать.

– Запросто!

– И родителям – ни слова! – настаивал землянин таинственным, хриплым голосом.

– Обещаю!

– Ну ладно. Тогда если ты мне принесешь много вкусной еды и воды, то я попробую остаться жить в вашем доме и с тобой дружить.

Мальчуган оказался с деловой хваткой.

– Ну а когда ты мне начнешь помогать и давать нужные подсказки?

– Запомни: ты еще мне не друг, чтобы я тебе оказывал помощь. Да и в окончательном итоге мы тоже не всесильны. Когда можем, помогаем истинному другу с радостью, но порой и мы бессильны против некоторых обстоятельств.

– Как тебя зовут?

– Чарли Эдисон.

– Ха! Какое смешное имя. Да и вообще, ты так странно говоришь. Трудно понять.

– Но ведь понимаешь? Тем более что это наш особенный язык нашего вымирающего народа.

– А у тебя есть семья? – сразу загорелся Маняла.

Пришлось его осаживать капризными стенаниями:

– Я голоден. Пойду поищу себе нового друга…

– Не уходи! Постой! Я тебе скоро принесу! – запрыгал юный баронет на месте от переживаний. – Что тебе нравится?

– Хочу сыра, колбасы, мяса, лука, хлеба, – начал перечислять Леонид, прекрасно уже знающий, чем в этом мире в основном питаются. – И пить!

– Воду? Во фляге?

– Да можно хоть вино в лейзуенах. Только смотри, чтобы тебя никто не поймал и ничего не заметил! Иначе сразу уйду жить в другое место.

Мальчуган оказался более чем сообразительный. Не прошло и пары минут, как он в том же подвале разыскал длинную лестницу до самого потолка и вытащил откуда–то сразу четыре бутылки вина. Лестницу приставил к щели, забрался по ней и при подсказках своего нового друга домового засовывал руку с передачей в щель и укладывал на изломе. Кстати, именно в тот момент землянин впервые понял, что у него появилось умение лучше видеть в полной темени: первый щит, подаренный вашшуной Шаайлой, стал действовать!

Леонид прекрасно видел детскую ладошку с подарком, потом командовал, когда отпустить или как поставить лейзуену, и проволокой подкатывал предмет к себе. Точно так же чуть позже прошел процесс и с доставкой пищи.

Правда, мальчуган несколько удивился, что домовой потребовал наверх все содержимое большой корзины. А там было принесено на выбор: мясной рулет, пакет с жареными грибами, буханка хлеба и прочая масса разных вкусностей. Когда это все оказалось в щели воздуховода, Маняла не удержался:

– А ты какого размера?

– Маленький я, что твой локоть.

– Но как же ты все съешь?

– Уж как–нибудь постараюсь. А что останется, отнесу другим домовым, которые живут впроголодь, потому как боятся дружить с людьми.

– Почему боятся?

– Да потому что это только ты держишь свое слово и хранишь тайны, а вот остальные болтают о нас всем кому ни попадя и сразу требуют отыскать несметные сокровища.

– А–а–а, вы и сокровища можете отыскивать?

– Полное вранье! Если бы мы умели, то уже давно жили бы не хуже барессов и клайденов! Верно?

– Ну да, – вынужден был признать мальчуган, для которого разность видов разумных существ явно не представляла большой закавыки. – Кто имеет сокровища, тот не голодает.

– Умница! Много читаешь?

– Я самый лучший ученик в нашей школе, – горделиво похвастался баронет. И тут же перешел к делу, доказывая свою немалую сообразительность: – Раз мы уже друзья, – он явно слышал поспешное чавканье, прорывающееся в динамик, – то, может, ты мне дашь первую подсказку?

– Ну давай попробуем. У тебя в семье все здоровы?

– Вроде да.

– Горя и печали нет никакой?

– Вроде нет.

– Ну видишь, как все прекрасно! – давил Леонид, держа пока свой козырь в запасе. – Вот как только замечу что–то для тебя интересное, сразу буду с тобой делиться.

– Да? Так мне уже бы надо подсказку.

Делать было нечего, да и всегда можно придумать отговорку либо вытребовать отсрочку. Поэтому Леня постарался соглашаться бодро, с энтузиазмом:

– Давай! Говори, что за трудности!

– У меня кое–что пропало из личных вещей, – замялся мальчуган. – Кубики такие, с точечками.

«Вот повезло! – восклицал мысленно мэтр циркового искусства. – Уже весь дом про его кубики знает, а парень все мучается неведением. Ха–ха! Зато мой авторитет сразу подрастет!»

Дело в том, что в данном мире азартные игры были под большим запретом. А игра в кости считалась одним из самых пагубных пристрастий подрастающего поколения и искоренялась как только можно. Во время уборки в комнате юного баронета служанка отыскала два комплекта кубиков и как лояльная гражданка доложила своему господину, отцу мальчугана. Ну а тот не стал сразу приступать к наказаниям, а решил подождать и понаблюдать, какие действия предпримет озадаченный пропажей Маняла. Об этом на кухне уже не раз тема поднималась, так что и иномирский шпион был в курсе данного события.

Теперь следовало преподнести свои знания с максимальной пользой.

– Раз ты поклялся со мной дружить и хранить нашу тайну, то я тебе помогу. Только учти, ты должен поступить соответственно моим советам. Только так ты сможешь избежать наказания за обладание этими кубиками. Договорились?

– А что, будет наказание? – испугался мальчуган.

– Не будет, если поведешь себя правильно. Кубики у твоего отца, и он специально ждет, пока ты о них начнешь спрашивать или предпримешь более интенсивные поиски. Поэтому постарайся сделать вид, что ты вообще про кубики ничего не знаешь и знать не желаешь. А чтобы иметь нечто в положительном активе своего поведения, ты просто обязан совершить хороший поступок.

– Да я готов! Только вот какой поступок?

Дальше уже все оказалось делом техники и банального словоблудия. Длинная вереница обменов вопросами и ответами позволила уяснить суть очень многих вещей. Оказалось, что зуав Сегедский жил всего в нескольких домах от барона. А где–то там далеко, возле резиденции поставного в самом деле происходила незаурядная для данного мира выставка королевских регалий. Сам разговор о короле пришлось отложить на потом, а вот о графе и жизни на самой улице «домовой» интересовался во всех подробностях. Выяснилось, что пресловутого Косого даже Маняла знал и не раз видел. Характеристика: очень злой, мерзкий и неприятный тип, по которому Дно плачет. Опять–таки про Дно сразу разговориться не получилось.

Замечал юный баронет и прочие подозрительные личности, которые в последнее время слишком уж густо вращались напротив дома зуава Сегедского. То есть сделать некие выводы, при правильной наводке и соответствующих подсказках, смог бы даже ребенок. Система стукачества в данном мире тоже была на высшем уровне: достаточно было просто бросить записку в почтовую щель дома, где проживал либо поставной, либо старшина сектора, либо дозорные или исполнители. Причем и подписываться было необязательно, в любом случае полученный сигнал рассматривался и перепроверялся.

В итоге комбинация действий сложилась следующая: юный баронет изложил на бумаге все свои наблюдения и утверждал, что подслушал конкретный разговор о готовящемся ближайшей ночью ограблении. Также конкретно указывал Косого как главного организатора преступления и пособников – типов, проживающих по соседству. Имена бражничавших грабителей и их употребляемые клички Леонид тоже прекрасно запомнил и скрупулезно надиктовал. Подписаться, с далеко идущими планами, мальца он тоже заставил:

– Подписывайся: Иоанн Грозный.

– А кто это? – подивился Маняла.

– Был такой знаменитый дозорный и сыщик в древности. Но о нем никто уже и не помнит, так что, если отец тебя вздумает наказывать, раскроешь тайну этого имени, выскажешь свои наблюдения и подслушивания и получишь законное прощение. А может, и награду какую.

– О–о–о–о!..

На всякий случай записка была сделана в трех экземплярах и разнесена в три почтовых ящика. Ведь времени оставалось мало, а местным силам правопорядка еще следовало организовать либо облаву поздним вечером, либо ночную засаду. Тут уже как они сами решат.

После чего баронет убрал лестницу подальше и умчался, окрыленный грандиозными планами по искоренению преступности в родном городе. А переевший Леонид полез выше – подслушивать последние вести из радио «В эфире наша кухня!». Как ни странно, ничего полезного он там не услышал, зато умудрился подремать на доске и осмыслить свое состояние: «Щит во мне начал действовать. Это очень хорошо. Можно крикнуть «ура!». Еще лучше, что я не чувствую в себе упадка сил и потери аппетита. Может, здесь виновато наше с Борей земное происхождение? Может, у нас совсем иной метаболизм? Да нет, разница и с ним у меня есть, и хорошо, что я не стал таким прожорливым, как он. Хотя он–то был маленький инвалид, а мне вроде как расти не надо. Как бы еще все свои возможности быстрее раскрыть?.. Кстати, надо будет обязательно у Манялы про здешний цирк расспросить подробно. Вдруг бы мне туда удалось прорваться? Другой вопрос: как мне вообще в город попасть и стоит ли такое вообще предпринимать? Хм. Стоит! Скорее всего. Особенно если хоть словечко услышу о Борисе или Шаайле. Хотя вашшуна и сама должна со всеми бедами справиться».

Из очередной дремы его вырвали глухие крики из самой нижней щели:

– Чарли! Ты где?! Отзовись!

Пришлось спешно спускаться к жаждущему общения мальчугану:

– Здесь, здесь. Не надо так кричать. Ходил в гости к ближайшему соседу.

– Он тоже домовой?

– К другим мы в гости не ходим. Отнес ему всю еду, у него большая семья, а живет он в глубоком подземелье и с людьми общаться не желает.

– Почему?

– Обидел его друг, предал. Да и голодом морил. Вот дружба навсегда и закончилась.

– А я тебе еще еды принес! – После чего в щель стали поставляться очередные изыски местных кулинаров.

– Отлично! Ты настоящий друг! – от всей души порадовался Леонид, разрешая похвастаться новостями: – Рассказывай теперь, как прошло с записками?

– Обалденно! Я только к старшине закинул в почту, а он уже через пять минут выскочил из дому, всех взрослых, кто был на улице, взглядом ощупал да и поспешил в сторону управы поставного.

– То есть сигнал они приняли и поняли верно?

– А то! Наш старшина умный дядька, и все его уважают. А такие, как Косой, стараются вообще на дороге ему не попадаться.

– Вот видишь, как все здорово складывается.

– Ага! Теперь этим ворам не поздоровится! Попомнят они Иоанна Грозного!

– Ну а теперь я немного буду кушать, – соврал пришелец из иного мира, – а ты мне будешь рассказывать, как вы там поживаете. Мне ведь жутко интересно.

– Да что угодно! – проявил готовность Маняла. Ему и самому было любопытно, чем в первую очередь заинтересуется такое странное существо, как домовой.

– Ну, для начала расскажи мне про… цирк. Где он, что в нем, кто и как выступает, и как ты попадаешь на представление.

Как и следовало ожидать, для юного баронета подобная тема оказалась наиболее близкой. Уж как он только и что не рассказывал! Складывалось впечатление, он знает цирк не хуже, чем собственный дом. Да и многих артистов по именам называл, некоторых зверей по кличкам, и это сразу о нескольких труппах имел столько знаний. Оказалось, что труппы эти не сидят на месте, а гастролируют по многим городам этого мира, выступая в одном месте всего половину, максимум один лутень. У слушателя так и мелькнула мысль: «Если придется разыскивать Борю или вашшуну, то, затесавшись в труппу, можно исколесить весь здешний мир. Да и посмотреть на здешние чудеса было бы неплохо».

Следующей темой опросов оказалась легализация, правила проживания данного мира. Здесь тоже система показалась невероятно простой. Всем заведовали поставные секторов, которых выбирали по каким–то там своим критериям то ли валухи, то ли сами гаузы. Мальчик не знал конкретно всех тонкостей гражданского администрирования. Уже поставной назначал старшин, и те согласовывали с ним дозорных и исполнителей. Любой человек мог беспрепятственно перейти жить из одного сектора в другой, но только после смены места жительства был обязан зайти к старшине и представиться. Как именно представляться, ребенок тоже знать не мог. Как и затруднялся ответить о тонкостях переезда из одного города в другой. Но и такое действие разрешалось местным аборигенам.

Но, в общем, ничего особо сложного не предвиделось. Если уж приспичит пожить в городе человеку из другого мира, то он там обустроится. Другой вопрос: как непосредственно пробраться в город? Не взламывать же гранитные блоки вентиляций?

Вот тут баронет еще больше удивил «домового». Особенно когда тот спросил:

– Ну а вот если человек из другого города решит тайно пробраться в ваш, у него такое получилось бы?

– Запросто! – и поведал как.

Днем под лучи Ласоча выходить нельзя. Они очень вредные, лишают здоровья, а если жить на поверхности все время, то и убивают. Поэтому люди и живут под землей, тогда как валухи и гаузы к Ласочу равнодушны. Но зато ночью некоторые особенно страдающие по живой природе люди имеют возможность при желании отправиться на экскурсию в большой, можно сказать, огромный парк на поверхности. Парк находится с северной стороны каждого секторного Ирша (именно так звучно и назывался увиденный Леней странный и массивный срез вулкана). И в этом парке полно огромных, прекрасных деревьев, которые при сиянии обеих лун представляют собой сказочное, незабываемое зрелище. Мальчику уже посчастливилось побывать там раз десять, а уж взрослым туда выйти прогуляться – вообще не проблема. Было бы желание. Там только ранним утром запускают стальных Ловчих, чтобы никто после ночи не остался по дурости и не вздумал сбежать.

– Вот любой человек из другого города и может ночью или к утру вернуться в сектор вместе со всеми гуляющими. Главное, ему просто заранее, днем, пробраться в парк возле Ирша и там спрятаться. Эх, какие я там замечательные дупла видел!

«Неплохо они тут живут, – размышлял землянин. – Пусть и в рабстве, пусть их непонятно за что щемят валухи да гаузы, но по большому счету, может, пришельцы и в самом деле заботятся о местной цивилизации? Спасают людей от напрасной гибели и ненужных войн? Насколько я понял, они еще и многие полезные вещи в обиход ввели, то же электричество к примеру. А про их академии, бесплатное обучение в них я вообще не говорю. Отправка на работы в иные миры и положенный раз в год отпуск – тем более в голове не укладываются. Да какое это рабство?! Получается, что шеф–повар барона права во всех отношениях! Только живи да радуйся! Действительно, всякие лжепатриоты, мечтающие убить гауза, вредны для общества. Любой взрослый, сознательный человек это понимает. Ну, или должен понимать».

Конечно, он прекрасно помнил и о размышлениях Бори Ивлаева. Если уж сами зроаки боятся гаузов и в снах видят тех поедающими собственных детей, то, значит, эти полусдутые шарики могут оказаться коварными лицедеями и в данном мире преследовать свои, никому не понятные интересы. Вот только какие?

До того как мальчика стали разыскивать, «домовой» успел у него выспросить кое–что и о том месте, которое называли Дном. С точки зрения довольно образованного по своим годам баронета, в глубоких шахтах, вершинами который и являлись Ирши, велась добыча груанов, очень ценных для гаузов энергетических образований. Причем образований живых, которые могли существовать, в том числе закрепившись на больших животных. Сама суть образования, которое называлось «груан», сосредоточивалась в громадной, до трех сантиметров в диаметре жемчужине, которая, в свою очередь, была заключена в плоские полукруглые створки фосфоресцирующей устрицы. Считалось, что груан может жить веками, но при неправильном обращении легкораним и смертен. Самое неприятное – при своей гибели высвобождает страшную энергию взрыва, которая уничтожает вокруг все живое на расстоянии в несколько десятков метров. Взрыв провоцирует и сама попытка достать жемчужину из створок.

Как груан приживается на животных, одиннадцатилетний мальчуган толком не знал. Только и рассказал, что светящиеся устрицы очень любят носить на себе тервели, гигантские волшебные слизняки, могущие зараз проглотить человека. Вот именно с этими тервелями и ведут самые отчаянные сражения отряды принудительного войска, в которое отправляют только особо провинившихся перед обществом или заслуживших смертную казнь преступников.

С лестницы уже третий раз послышался требовательный голос какой–то служанки, и Маняла поспешно зашептал:

– Сегодня я уже прийти не смогу: меня ждут учителя. Буду утром!

Пока он опускал и прятал у стены лестницу, Леонид успел прошипеть ему в ответ:

– Еду не забудь! – После чего сразу поспешил двумя этажами выше – подслушивать, что именно творится на баронской кухне.

Время там близилось к ужину, царило обычное оживление, когда люди стараются успеть сделать все нужное за последние полтора кара работы. Девушка–повар и один парень жили прямо в доме барона, зато остальные старались на работе и лишней минуты не задерживаться. Их рабочее время заканчивалось одновременно с приготовлением ужина для всех обитателей громадного дома. Начиная от самого барона и заканчивая стоящими на главных воротах охранниками.

Кстати, на тему охранников и их работы как раз и состоялся интересный разговор, давший немало полезной информации.

– Наверное, барон все–таки Луку выгонит! – сообщила забежавшая на кухню служанка. – Опять его спящим в кладовке застал, когда тому следовало возле калитки через окно за улицей следить.

– Давно пора, – буркнула в ответ старшая из кулинаров. – Ленивее его во всем городе не сыщешь. Морду наел, того и гляди треснет, а даже свою дубинку в руках удержать не в силах: все время роняет. Бестолочь!

– Вот и барон только что точно так же орал, – поделилась служанка и умчалась по своим делам.

Тогда как девушка–повар решилась пожалеть изгоняемого охранника:

– Зря его так, он ведь совсем болезненный, у него обмен веществ неправильный, потому и толстеет.

Все ее коллеги прыснули смехом, а самый рассудительный парень еще и подначил с изумленным выражением на лице:

– Да ты никак согласна за него невестой заступиться?!

– Что ты себе позволяешь?! – взвилась девушка. – Уже и просто по–человечески нельзя парня пожалеть?!

– Его? Пожалеть? Да он ведет себя как последний скот. Ни с кем не поздоровается, толкнет и никогда не извинится. Еще и хамит на замечания. Даже к своей родной матери никакого уважения не оказывает. А уж про тренировки охранников вообще не говорю. Ни разу его во внутреннем дворе вместе с остальными не видел.

– Какой ему смысл на тренировки ходить? – яростно шипела девушка в ответ. – Если охранникам, кроме дубинок, бича и наручников, ничего больше не выдают. Вот если бы с мечом – он бы себя настоящим воином показал!

– Так почему в воины не пойдет? – с ехидством поинтересовался другой коллега.

И ему ответил тот самый рассудительный парень:

– Так не возьмут его, такого рыхлого и толстого. Там ведь при приемке надо и отжиматься, и подтягиваться, и бегать. А этот шкаф – где его поставят, там и засыпает. Да и такому меч дай, он и сам порежется, и других нечаянно поранит.

– Вот потому вы и умрете рабами, что никто из вас меч не получит! – с пылким пафосом и без всякой последовательности воскликнула девушка.

За что опять получила пусть и не пощечину, но грубый окрик шеф–повара:

– Заткнись наконец! Опять за свое? Еще раз что–то подобное услышу, вышвырну с кухни навсегда! И не думай, что твои тетки за тебя заступятся. Хотя побегут за тобой точно, но лишь чтобы догнать и хорошенько поколотить. Потом они тебе еще и сами все волосы выдергают и всю морду исцарапают, а напоследок пинками дальше от дома отгонят.

Угроза и нарисованная картинка наказания оказались, видно, и в самом деле весьма возможными, потому что девица, ратующая за скорое освобождение людей из рабства, до конца работы больше ни слова не проронила. Зато чуть позже в кузню вошел один из охранников дома и с удовлетворением сообщил:

– Выгнали Луку! Теперь хоть объедать нас никто не будет. – (На бригаду охранников давали пищу в отдельных казанках, и они ели у себя в дежурке у ворот.) – Дай, пожалуйста, парочку сухарей, а то до ужина не дотяну.

Это он просил главную на кухне, и та бросила в ответ:

– Вон в коробе возьми.

– Ага! Чуть не забыл: нам на ночь дайте еды на полную смену.

– С чего это вдруг?

– Барон распорядился, чтобы этой ночью так дежурили. Только что исполнитель от старшины заходил, что–то они там шушукались. Никак дело затевается.

– А где затевается? – учинила допрос шеф–повар. – У нас или по соседству?

– Ну, раз у нас Луку выгнали, то беспорядка не будет! Ха–ха! – рассмеялся охранник, продолжая набирать сухарей во все карманы. – Скорее всего, у соседей что–то не в порядке.

«Вот тебе и соблюдение тайны! – досадовал Леонид на своем посту. – Не успели силы местной полиции еще засаду организовать или облаву, а, сидя на этой кухне, уже обо всем можно догадаться! Вот уж болтуны да балаболки! Хорошо, что ваши соседи с другой кухни не слышат. Хотя если у них грамотно служба оповещения работает, то они уже драпают как можно дальше от дома зуава Сегедского. Ладно, раньше поздней ночи все равно ничего толкового подслушать не удастся. Значит, выгляну на заходящее радиоактивное солнышко – и вниз, пару часиков поспать не повредит».

Ночь предстояла весьма оживленная. Уверенность, что утром удастся услышать много интересного, только крепла.

Глава седьмая. Муки творчества

Видимо, Дно и в самом деле считалось у местных жителей сущим адом. И страшных историй о нем существовало превеликое множество. Причем редкие счастливчики, которым удавалось оттуда выйти живыми, добавляли в копилку легендарных «жутиков» все более и более удручающие истории.

Вот Ксана, довольно компактно эти все истории объединив, и стала вываливать на мою несчастную голову. А уж с какой артистичностью и воодушевлением она мне эти страхи пересказывала, оставалось только диву даваться. Видимо, великая трагическая актриса в ней жила и пыталась проявиться в характере, вот только вредность и надменность не давали развиться нужным талантам.

Девушка так увлекалась рассказом, что забывала, в каком она виде, порывалась сесть, а то и вскочить с кровати. Приходилось все время на нее покрикивать да возвращать на «рабочее место». Причем окрики и мне самому помогали вовремя справляться с накатывающими приливами странного вдохновения. Я не столько рисовал большой портрет «Иномирская маха», сколько на многочисленных листках ватмана, сменяя их в бешеном темпе, пытался сделать зарисовки лица Ксаны. Причем порой оно у меня получалось именно такое, какое виделось: наполовину опухшее. Но чаще совершенно иное, которого у нее не было даже в здоровом состоянии. Вернее, не так само лицо, как многогранные, подспудные выражения этого лица. Гневное. Пугающее. Злорадное. Испуганное. Ошарашенное. Пропитанное тайной. Отягощенное пороком. Дышащее местью. Сияющее от восторга.

Правда, последний вариант мелькнул только три раза при пересказе о чудесном спасении нескольких героев принудительного войска. Но я и его уловил. И рисовал, затенял, чиркал и стирал. Порой даже сам не соображал, что творил и почему менял уже изрисованный лист ватмана на новый.

Может, именно поэтому я и не полностью освоил и уловил суть повествования про Дно. Только и запомнилось, что там самое тяжкое и опасное для людей место. Никто сам туда по доброй воле не опускается, только каторжники и преступники, попавшие в принудительное войско. Эти бедолаги там обязаны разыскивать груаны, фосфоресцирующие средоточия непонятной энергии местного светила. Порой приходилось ценой многих жизней отбирать груаны у тервелей, гигантских слизняков, которые жрали людей, словно чипсы. Вот и все страхи. Ах да! Если кому повезло сдать на поверхность десять груанов или больше, он сразу получал свободу вне зависимости от оставшегося каторжного срока. Еще и получал вдобавок какие–то солидные средства к существованию.

Пожалуй, только один момент меня и удивил, когда я стал переваривать полученные сведения.

– То есть бывших уголовников выпускают в город и разрешают жить, как им вздумается?

Девушка уже в который раз за наше знакомство нахмурилась в подозрении.

– Ты и этого не знаешь?

– Знаю, знаю. Только хочу знать твое мнение на этот счет.

– Какое именно мнение?

– Ну как же! Эпическая гайка! – Я от раздражения сломал очередной карандаш, но тут же подхватил следующий и продолжил зарисовку взирающего на меня желчного подозрения. – Я в том смысле, что, может, не стоило бы их отпускать на свободу? Они ведь все равно останутся преступниками. Горбатого могила исправит, как говорится.

– Где так говорится и что такое могила?

«Как смотрит! И это лишь одним глазом! Рентген! – восхищался я мысленно, пытаясь придумать солидные отговорки. – Получается, у них тут не хоронят?»

– Могила – это уже мертвое тело. И так бают старики в моем Пловареше. Но ты мне не ответила на мой вопрос. Итак?

– Хм! Не пойму, почему ты так пытаешься унизить вырвавшихся на свободу? Ведь еще ни разу никто из них не вернулся после выхода со Дна в преступный мир. Сразу после освобождения они получают новые имена, меняют слегка, а то и сильно внешность и начинают новую жизнь. Их после этого начинают иногда звать Светозарный, потому что они порой в полной темноте еле заметно светятся. Кто–то остается воином и быстро выбивается в высшие командиры. Кто–то спешит учиться в академии и чаще всего после обучения отправляется в иные миры. Или становится одним из лучших в своем секторе. А небольшая часть начинает работать вместе с гаузами в их лабораториях.

Все это она говорила таким тоном, словно подчеркивала: «Я тебя раскусила! Ты всего этого не знаешь! Почему ты этого не знаешь?!» Следовало резко сбить ее с этого обвинительского, прокурорского тона. Вначале я спросил:

– Твое знание некоторых подробностей Дна поражает. Откуда тебе такое известно?

– Не твое собачье дело!

«Да тут и собаки есть?! – поразился я. – Ха! Что–то ни разу лая с улицы не слышал».

После чего лучше не придумал, чем ляпнуть:

– Когда ты закончишь мне позировать, как думаешь, Сергий тебя еще поимеет разок или сразу на улицу вышвырнет?

И быстро схватил чистый лист ватмана. Даже не закрепляя его, а прижимая левой рукой, принялся с бешеной скоростью зарисовывать выражение лица бывшей секретарши. Оно стало таким бледным, что даже жуткий синяк на какое–то время почти не просматривался. Минуты три такое продолжалось, после чего кожа по всему обнаженному телу стала резко розоветь, и девушка откинулась в обморок.

Честно говоря, и мысли не мелькнуло бросаться к ней, приводить в чувство и тем более извиняться. Руки уже привычно, молниеносно сменили лист ватмана, и мой карандаш зачиркал с утроенной скоростью. Ну как же, такого выражения лица у нее я еще не видел. Прекрасное лицо вдруг жутко становится изуродовано моментом приблизившейся смерти. Какой творец упустит такой великолепный вид? В тот момент я себя, может, вообще не осознавал, но твердо знал, что я не упущу.

Затем очередной набросок «Очнулась». Потом следующие: «Осознание» и «Вспомнила!» Ну и напоследок: «Одноглазый лазер!» Почти в рифму получилось, что вызвало у меня короткий смешок и очередной вопрос:

– Проголодалась? Сейчас принесут второй завтрак, и сделаем перерыв. Ну а пока опять займемся основной картиной. Ложись как положено. Руки за голову. И расслабься, расслабься! Не смотри на меня словно тервель!

В ответ еле слышный шепот:

– У слизняков нет глаз.

– Вот именно! – Я с угрозой нацелился в нее кистью, полной краски: – Сейчас и тебе закрашу твой последний. Даже не посмотрю, что он у тебя огромный, как у чихола!

Некоторое время мы молчали. Начав входить в очередной всплеск творческого азарта, я вначале похвалил:

– Молодец! Тему Дна раскрыла полностью! – а потом приказным тоном, не допускающим возражений, потребовал: – Теперь начинаешь рассказывать о своем детстве!

– С чего начать?

– Кто твои родители, как родилась, в какой день, вес, рост, а дальше – с самых первых воспоминаний. Вплоть до тех моментов, когда еще писалась в штанишки.

Ксана устало и с фатализмом вздохнула:

– С восьми лутеней дети уже сами ходят на горшок. А первые воспоминания возможны только после четырех лет.

– Ты тут мне не умничай! – разозлился я. – Приступай к рассказу!

Некоторое время я слушал безропотный пересказ просто статистических данных. Но для умного человека и это ценнейшая информация: родильный дом, современная медицинская аппаратура, прививки и медицинские осмотры еще в утробе матери. Специальное разрешение на роды после первых трех месяцев беременности и обязательный достаток в семье перед фактом зачатия самого ребенка.

«Ай да рабская жизнь! – веселился я про себя. – Прям Древний Рим в период расцвета, когда рабы не боялись порой высказывать своему хозяину претензии в лицо, воровать его вина, соблазнять его дочерей, а по пьяни изредка и морду набить под горячую руку. Меня чуть не убили, обозвав рабом и кинув в холодняк с чихолом, тогда как в остальном жизнь в подземном городе чуть ли не лучше, чем в России начала двадцать первого века. Как бы разобраться в этих парадоксах? Или, может, меня наказали холодняком только за порчу Ловчего? Скорее всего. Не натвори я такого, меня бы просто в лифте вернули в город и сразу забыли обо мне. Дальше мою судьбу решал бы поставной. И то, может, вмешательства старшины хватило. М–да, влип я и по собственному незнанию здешних реалий».

Как оказалось чуть позже, настоящие реалии меня еще только ждали.

Но в тот момент я обрадовался поводу сделать заслуженный перерыв: принесли второй завтрак. Как и заказывалось. Более плотный, с двумя бутылками вина. Отмыв руки от краски, я поспешил за стол, только мельком взглянув на себя в зеркало.

«Однако! А ведь мой синяк почти сошел!» – поразился я, спешно возвращаясь в туалет и окуная на ходу пальцы в акварель. Там, кое–как мазнув по правой щеке, я посчитал оплошность исправленной и вернулся к зеркалу. Что мне больше всего не понравилось, так это взгляд Ксаны при этом. Словно в той старинной песне получалось: «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» А одним глазом еще страшнее получалось, как–то с особенной, задушевной ненавистью.

Жаль, что возвращаться к мольберту уже не хотелось, можно сделать новую зарисовку. Хотя… Кажется, такая уже там была в общей пачке.

– Ну что, присоединяешься к завтраку? – спросил я, раскупоривая лейзуену с вином. – Или вздремнешь пока?

Ксана проигнорировала меня молчанием, отвернулась к стене и накрылась частью покрывала. Подумаешь! Мне больше достанется.

Не успел я как следует набрать разгон, как ко мне в гости, а может, правильнее сказать в свои владения, пожаловал поставной. Буркнув пожелание горлу и хлебу (все–таки этот мир и Трех Щитов невероятно сходны!), он сразу отправился осматривать полотно. Увиденное его не слишком обрадовало, там и половину не было от вчерашней картины, которая тоже была неоконченной.

– Эй, академик! А что так медленно? – полетел в мою сторону вопрос.

– Еще и завтра целый день. Успею довести до завершения.

– Надо сегодня к ночи! – Тон стал угрожающим.

– Хорошо, – легко согласился я, – постараюсь успеть. Все основные наброски у меня уже готовы. Вот та куча листов.

Несколько минут Сергий перебирал мои рисунки и удовлетворенно хмыкал над каждым. И я с успокоением вернулся к поглощению пищи. Позитивную картину перебил скрипучий от злости голос Ксаны:

– Сергий, у этого мазилы синяк зажил за ночь.

Наша реакция внешне оказалась одинаковой: ноль. Словно девицы и не существовало в природе. Это ее не образумило.

– Он сказал, что у тервеля есть глаза.

– Ага! Точно такие, как твой левый, – проворчал я со смешком.

– Он ничего не знал про Светозарных.

– И знать не хочу! Я им с детства завидую! – После чего я резко развернулся и требовательно уставился на замершего гиганта: – Знал бы ты, как она мне уже надоела!

– А картину без нее дорисуешь? – неожиданно спросил поставной.

– Естественно! Скорее она мне только мешает своими россказнями то про город, то про свое сопливое детство.

Девушка попыталась что–то возмущенно прошипеть в ответ, но была оборвана грубым приказом в ее сторону:

– Через десять ударов сердца чтобы и духу твоего не было у меня в управе! Время пошло!

Серьезный приказ. Ксана и секунды не стала терять при его выполнении. Наверное, подозревала, что может надолго остаться если не в этой, то в другой камере, там, где отсиживались воры–карманники. На ходу накручивая на свое роскошное тело скомканное покрывало, она, шлепая босыми ступнями по каменным плитам, выскочила в коридор и испарилась там, словно привидение.

После чего поставной сложил мои эскизы обратно, прошел ко мне и уселся рядом на скрипнувшую под его тяжестью лавку.

– Не помешает в работе? – кивнул на мою кружку с вином.

– Ни за что! Обмен веществ повышенный, творчество все сразу вытягивает.

– Ну да, ну да. Синяк и в самом деле пропал. Ты его лучше и правильнее краской замажь. – Совет мне показался несколько бессмысленным, но тут же последовало и разъяснение: – Скоро сюда барон валухов нагрянет, так что, как услышишь шаги, сразу отходи от мольберта, припадай к окну и тоскуй по свободе. Понял?

– Как не понять: самый несчастный и обездоленный узник… – Мои плечи печально поникли. – Прошу помиловать.

– Не вздумай такого ляпнуть! Тут я сам могу миловать или карать, мне только и надо, чтобы ты вел себя словно раскаявшийся полудурок и чтобы про тебя забыли. Хотя порча Ловчего, хочу я тебя обрадовать, может считаться очень тяжким преступлением. У нас просто еще ни разу такого случая не было в истории, поэтому даже предположить не могу, насколько барон Фэйф на тебя зол. Если починка Ловчего пустяк, тогда тебе и мне повезло. Ты останешься в достатке, а наш сектор с победой.

– А если не пустяк? – скривился я от дурных предчувствий.

– Ерунда, выкрутимся. Я уже придумал, что ты дальний родственник, сын моего двоюродного дядьки по отцу. Стремился ко мне под крылышко. Ловчего повредил чисто случайно, больше со страху и оттого, что он тебя сильно душить своим капканом начал. Главное, веди себя заискивающе и просительно. Побольше кланяйся, валухи это любят. При ответах сильно не мудрствуй, я скажу, что ты слегка на голову двинутый.

– Спасибо! – выдохнул я с чувством глубокой благодарности. Особенно «двинутая» голова меня обрадовала. – А когда этот барон точно придет? Хотел бы успеть основной слой красок положить.

– Кто его знает. Может, через кар, может, через три жди гостей.

После чего откупорил вторую лейзуену с вином, поднял ее в тосте:

– За наши успехи! Родственник.

И выпил почти литровую емкость в несколько мощных глотков. Затем, так и не закусив и не прощаясь, покинул камеру–мастерскую.

Ну а я не стал терять даром время на раскачку и разминку. Можно сказать, опять впал в очередной творческий экстаз. И даже вначале не заметил во время работы, как частенько прикладываю ладони то к одному участку картины, то к другому. Словно опытный доктор ощупывает тело и прислушивается к внутренним органам больного. Вернее, не больного пациента, а полностью здорового, но которого следует правильно поддержать и перераспределить его жизненную энергию. Вот так и я что–то делал ладонями, что–то перераспределял на картине. А когда все–таки осознал свои действия и задумался над их сутью, вдруг неожиданно понял самое главное: краски просто не смогли бы налагаться такими слоями друг на друга! Они бы в любом случае потекли, поплыли бы или, засыхая при повышенной температуре, обязательно потрескались бы.

А краски держались! Никак не смещаясь и выдерживая на себе новые, свежие слои. И, только присмотревшись более внимательно, используя для этого свои умения различать внутреннюю текстуру материалов и веществ, я понял, что краска просто высохла! И у нее такой вид, словно она была наложена дней десять, а то и пятнадцать назад. А нижние слои, держащиеся за грунтовку, тянули и на несколько месяцев своей давности наложения.

Феноменальное открытие собственных талантов и возможностей!

Продолжая работать уже с меньшей интенсивностью, я заметил, что мною руководят чисто инстинктивные действия опытного художника. Прошедшая мною гипна дала невероятные результаты. А ведь это – нонсенс! Подобной гениальности просто не должно быть у посетителей Сияющего Кургана! Пусть они там хоть сто обрядов гипны проходят!

И самое интересное, что мой родившийся талант по максимуму использовал уникальные возможности моего тела, даруемые в первую очередь первым щитом. То есть во мне сошлись две силы, которые не мешали друг другу, не противоборствовали и не стали антагонистами, а гармонично сливались воедино, помогая, поддерживая и направляя. Иначе какой бы художник сумел нарисовать удивительную картину за каких–то несколько часов? Да никто! Да никогда! Да ни в одном из миров!

«Кстати, а вдруг подобное со мной может происходить только в этом мире? – задумался я, окаменев на несколько минут. – Вдруг виной всему местная звездная радиация, вредная для остальных людей, но благотворно сказывающаяся на моем растущем организме? Не удивлюсь, если и питание местное как–то сказывается на общем обмене веществ. Мой щит получил некие иные силы. Мой талант от гипны поживился дополнительной энергией голубоватого Ласоча, а все вкупе со стрессом и отменным питанием таким вот кардинальным образом и превратило меня в заслуженного академика живописи. Может быть такое? Хм. Фиг его знает! И хватит стоять, как памятник нерукотворный! – прикрикнул я сам на себя, со вздохом сдвигаясь с места. – Картина, по сути, готова, если можно такой разухабистый стиль назвать великим искусством. Но кое–что еще следует подправить. Ну да. Вот здесь. И здесь».

Дальше я впал в тот период сомнений и неудовлетворения, который, наверное, накрывает с головой каждого художника в финале доводки картины. Все мне казалось не так, везде я хотел что–то подправить, во многих местах меня смущали слишком резкие тона, в иных – слишком размытые переходы. Не хватало теней, слишком ярко получились места отсвечиваний.

Короче, я метался от стены к стене и обратно к мольберту, пытаясь рассмотреть свое творение со всех ракурсов. При этом с обливаемым кровью сердцем пытался то там подправить, то там подмазать, то вообще все замазать и начать картину с самого начала.

И опять на какой–то момент окаменел в одном из мест, откуда замечательно и верно можно было рассмотреть лицо девушки. Никакого синяка. Глаза раскрыты словно в немом вопросе. Из их глубины вот–вот вырвется всесокрушающее цунами мести. Губы чувственно приоткрыты в готовом сорваться проклятии. Брови чуть нахмурены в неземном, жутко склочном подозрении. Ямочки на щеках свидетельствуют о готовом вырваться смехе. Крылья носа трепещут от бешенства. Морщинка на алебастровом лбу выдает озабоченность и удивление. Розовые мочки ушей не могут скрыть смущение и надежду.

«Партизаны на луне! – внутренне вопил я на всю вселенную, и на себя в первую очередь. – И зачем тогда я потратил столько времени на глупые зарисовки каждого ее выражения, если в этом портрете их довелось смешать все воедино?! Надо было рисовать что–то одно! Так нельзя все валить в одну кучу! Кошмар! Меня заплюет любой подмастерье! Мм!.. И правильно сделает».

От мук творчества и полонившего сомнения меня отвлекли чьи–то шаги в коридоре. Принесли обед, и мое запоздалое бросание к окошку оценено или раскритиковано не было. На этот раз сопровождающих не было, поэтому мне все заказанное передали сквозь прутья решетки. Разложив все принесенное на столе, я с проснувшимся аппетитом приступил к насыщению.

Но уже минут через десять заметил, что муки творчества настолько меня вымотали, что я даже две полные нормы не съел. Все меня что–то терзало и беспокоило. Дошло до того, что я оставил пиршество в стороне, а подхватив кисти, опять стал метаться возле картины.

Но вскоре опять послышался шум вне моей персональной темницы.

«Ну наконец–то и гости пожаловали!» – обрадовал меня повод отойти от мольберта. После чего я дисциплинированно поспешил в угол, к окну, и сделал вид, что тоскливо выглядываю на улицу подземного города. Причем тоску у себя на лице изображать не пришлось: чувствовал я себя очень печальным и полностью опустошенным. Даже оглядываться на портрет Ксаны в стиле «Маха обнаженная» мне совершенно не хотелось.

Насторожился я от подозрительной тишины возле решетки. Мельком туда покосившись, заметил прикрытого широченным плащом мужчину, который не сводил с меня ненавидящего взгляда. Я даже вздрогнул непроизвольно, когда на него наткнулся.

«А это что за перец?! Вроде на барона Фэйфа росточком не вышел. Или это его какой заместитель? Нет! Скорее всего, это техник–ремонтник добитого мною Ловчего! Точно! Кто еще другой может питать ко мне такие горячие чувства? Бедняге пришлось сутками не спать, а только заниматься починкой ценного имущества валухов».

Тем временем мужик процедил сквозь зубы:

– Да ничего в нем странного. Обычная плесень! Такую надо соскребать со стен, чтобы своим видом не портили интерьер помещений. И какой из него художник? Да моя левая нога лучше его рисует.

Мне показалось, что это он говорит не просто вслух, а кому–то невидимому мне за поворотом. Поэтому на первое оскорбление я смолчал. Непонятно было и его мнение обо мне как о художнике, ведь он ничего не видел из–за решетки. Или успел что–либо посмотреть в кабинете у поставного?

– Ну чего молчишь, урод? – продолжил тем не менее озабоченный техник (может, я ошибаюсь в его классификации?). – Начинай канючить пощаду для своего вонючего тела!

Некрасиво он выражается. И тело у меня вполне чистое, его мне первый щит в последние дни очищает все лучше и лучше. Да и ложь все это по поводу уродства. Несмотря на рисованный синяк, уродом я никак при своем современном росте и осанке не выглядел. В моей душе стала нарастать обида за подобное отношение. Тем более что никакой механический Ловчий не стоит такой озлобленной ненависти.

А мужик продолжал нагнетать конфронтацию:

– Я тебе сейчас оторву уши и заставлю сожрать!

Мое терпение кончилось.

– Слышь, ты, сморчок недоделанный! Ты лучше язык свой вырви и засунь в собственную задницу! Ему как раз там должное место.

Хорошо получилось, с этаким душевным презрением к гаденышу. И он даже ошалел вначале, видимо, таких ярких аллегорий в этом мире еще не слышали и не употребляли. Но тут же побагровел от бешенства и, расстегивая свой плащ, прохрипел:

– Открывай!

Тотчас по голосу стало понятно, кто его попутчик. Вернее, попутчица.

– Может, не надо? – сомневалась Ксана. – Он и так скоро издохнет от яда.

– Открывай! – рявкнул мужик. – Я его собственной рукой уничтожу!

Вот те раз! Оказывается, меня отравили?! Подсыпали яд в последнюю доставленную пищу! То–то она мне не в кайф пошла! А я списал это на духовное опустошение после творчества. Теперь у меня вся надежда на мой первый щит, который, по рассказам, спасает своего носителя от некоторых ядов. Правда, это говорилось в мире Трех Щитов, а вот какие здесь яды, даже догадываться не приходилось.

Но теперь уже в моей душе закипело взрастающее бешенство.

– А ты кто такой?

Ответ полетел ко мне с пафосом и неизмеримым апломбом:

– Я тот, кто лучше тебя во всем! И в живописи, и в умении убивать! И твоя мазня не способна даже рядом стоять с моими произведениями!

При этом он весьма интенсивно подталкивал девушку, которая, уже будучи в каком–то деловом, а скорее, даже охотничьем костюме, поспешно открывала своим ключом ограждающий меня от подобных посетителей замок.

Ну а мне стало многое понятно. Так сказать, отдельные фрагменты сложились в единую картинку. Ко мне заявился мой конкурент! Тот самый художник другого сектора, который всегда вырывал победу по общим итогам конкурса у нашего поставного Сергия. Причем явился не сам, а со своей подельщицей. Оставалось только понять, в каких они между собой отношениях: вряд ли в родственных, иначе старшина об этом разнюхал бы. Скорее всего, они либо заговорщики, либо любовники.

Дальнейшие размышления оборвались стремительно разворачивающимися действиями. Решительно отстранив нервничающую девушку в сторону, мой конкурент сам быстро открыл замок, толкнул открывающуюся решетку внутрь, вошел, а потом плотно прикрыл решетку обратно со словами:

– Чтобы этот червяк не выскользнул!

Ну а дальше он достал прикрытый ранее плащом меч!

И я понял, что жизнь моя и в самом деле теперь висит на волоске. Конечно, это в том случае, если я не буду бороться. А чем? И тут же в моих руках оказались две пустые корзины от провизии, стоящие у моего края стола. Не бог весть какая защита, но уж первый выпад отразить всегда можно. А потом – сразу в клинч, а уж в ближнем бою я со своей нынешней силушкой и не такого мужика одолею. Кажется…

Мерзко улыбаясь и поигрывая мечом, мужик двинулся ко мне. Но по ходу движения ему открылся вид уже готовой картины, и он, не в силах избавиться от своего любопытства, чуть принял влево, дошел до кровати напротив входа и там развернулся. Видимо, хотел и на мой труд посмотреть, и меня в поле зрения держать.

Ну а потом я понял, что он и в самом деле настоящий художник. Потому что про меня он забыл начисто, опустив меч и ошарашенно уставившись на «Маху обнаженную». Стоило видеть, как у него расширились глаза и непроизвольно отвисла челюсть. И лучшего признания, лучшей оценки моего творчества в тот момент я себе и представить не мог.

О гордыня! Именно в ней и крылась моя самая главная ошибка. Заметив ступор своего коллеги перед моим творением, я расслабился, задрал подбородок и расправил плечи, тогда как следовало сразу убивать нежданного гостя. Но это мы все умные задним числом, а тогда…

Небрежно помахивая корзинками, я приблизился почти вплотную и с неуместным высокомерием поинтересовался:

– Ну как? Лучше, чем у твоей левой ноги, получилось?

Он недоуменно моргнул и посмотрел на меня невидящим взглядом:

– А? Что?

– Да говорю: пробрала тебя картинка–то! Понравилась?

Я стоял у него с левой стороны, поэтому легко успел рассмотреть все. Молния кровавой мстительности в глазах, отстраняющееся чуть назад тело и вскинутая вверх и в развороте рука, несущая к моей голове убийственный меч.

Моя сноровка не подвела, хотя все равно оказалась недостаточной. Правой рукой я успел ткнуть корзинкой в лицо своего врага. А левой приподнять корзинку так, что она чуть отвела несущийся к моей шее меч. Помимо этого, я постарался резко присесть. Все это в итоге привело к тому, что меч не столько острием, сколько плашмя ударил меня по скальпу. Кожу он при этом не прорезал, а просто рассек своей тяжестью. В мозгу у меня взорвалась шумовая и кровавая граната. Кровь из раны хлынула на глаза, но где–то с задворок тупого сознания проскочила радостная мысль: «Мечом картину не зацепил!»

Ну а дальше уже действовали мои боевые инстинкты и неконтролируемое бешенство. Левой рукой перехватив его запястье с мечом, правой я вцепился в его глотку у подбородка и стал толкать его со скоростью бегущего человека. Довлело только одно желание: если не передавить или не сломать ему шею, то раздолбать его затылок обо что угодно. Вот только заливающая глаза кровь не давала мне возможности верно сориентироваться. И так сложилась наша кривая траектория разгона, что я ударил его не о кровать, не о стенку, а о входную решетку. Да так ударил, что его голова треснула, словно грецкий орех, и застряла в узком пространстве между прутьями решетки. Только короткий хрип вырвался из глотки человека, пытавшегося меня убить, но он был более чем убедителен: хрип не просто предсмертный, а послесмертный. Да и все его тело сразу обмякло тряпкой, зависнув на прищемленной голове. Больше бояться его было нечего.

Отступив на шаг назад, я стер ладонями кровь со своих глаз, присмотрелся к делу своих рук и окаменел.

За решеткой стоял великан. Или валух, как его называли в этом мире. В правой руке он держал за шкирку попискивающую и обмочившуюся от ужаса Ксану, а левую в позе удивления отставив в сторону. При этом он больше смотрел не на меня и на труп, а на свои блестящие сапоги, обильно заляпанные кровью и мозгами моего обидчика. Из–под его локтей выглядывали поставной и старшина. Выражение их лиц тоже было достойно великолепных портретов под общим названием «Шок всеобъемлющий, великий, парализующий».

Хорошо, что моя «говорилка» заработала раньше и быстрее, чем у остальных:

– Великодушно извиняюсь! Этот дядька ворвался ко мне в камеру с мечом и хотел порубить картины вместе со мной. Мне ничего не оставалось сделать, как защищаться. Ключ от замка ему дала вот эта девушка. Она же его сюда и привела. Скорее всего, они в сговоре, а то и любовники. А сам этот дядька, насколько я понял, художник соседнего сектора. Они меня еще и отравить пытались, в доставленном обеде яд. Сами только что хвастались, что мне жить недолго осталось. Хорошо, что я ничего не ел.

Что–то мне подсказало: лучше про все свои возможности не рассказывать. Не стоит им знать о моей сопротивляемости ядам, тем более что самочувствие пока было отличное. Я бы еще что–то там лопотал, но тут рявкнул своим басом великан:

– Этот слизняк убил Светозарного?! – Он не то утверждал, не то удивлялся.

Мне поплохело, и желание общаться тоже пропало. Тем более что, присмотревшись к трупу, я заметил выходящее из него и растворяющееся в пространстве свечение. Тут же вспомнились недавние повествования Ксаны про Дно, ее невероятно отличное знание материала, и уверенность в близости этих двух существ стала непоколебима. Только любовнице можно долго и со вкусом пересказывать собственные и чужие геройские подвиги. Ну а тот момент, что даже поставной мог не узнавать в Светозарном какого–то конкретного в прошлом преступника, объяснялся еще проще: после выхода на свободу героям по их желанию меняли внешность и имя. Так сказать, полная реабилитация для общества.

Вот только Сергий или Борей были обязаны меня предупредить, что художник у конкурентов не просто живописец, а еще и незаурядная личность, так сказать, местная знаменитость. А таких убивать – себе дороже выйдет. Конечно, в пылу схватки все может кулак вывернуться, но уже хотя бы изначально во мне довлела бы необходимость просто скрутить этого визитера и дождаться прихода подкрепления.

И, судя по реакции барона Фэйфа (а в том, что это он собственной персоной, сомневаться не приходилось), мои рассуждения и в самом деле были правильными.

Великан выглядел жутко расстроенным, сердитым и недовольным:

– Мои новые сапоги… – Затем – взгляд на меня: – Но как он с ним справился? – Потом опять вниз: – И столько крови? – Еще более внимательный взгляд на треснувший череп трупа: – Как только влезла его голова между прутьев? – И совсем для меня печальное: – Да за такое казнить мало! Буду настаивать, чтобы в данном случае смертную казнь опять ввели. Для этого слизняка отправка на Дно будет слишком мягким наказанием.

– Ваша светлость! – наконец–то заговорил и поставной. – Мы обязательно во всех этих событиях разберемся и самым строгим образом накажем виновных!

– Ага! Ты своего родственника накажешь! – ехидничал великан, с ожесточением встряхивая висящую Ксану. – Вон уже со своей секретаршей разобрался! Вышвырнул сучку на улицу, так она и дальше у тебя в управе темными делишками занимается.

– Ну, с ней все ясно: немедленно отправляется на Дно в принудительное войско! – решительно заявил Сергий. – А этот парень вроде как ни в чем не виноват. В порядке самообороны действовал.

– Знать ничего не хочу! – Барону Фэйфу надоело встряхивать девушку, и он бросил ее в натекшую внизу лужицу. – Если не добьюсь у гаузов отмены моратория на казнь, то за убийство Светозарного этого раздолбая – тоже на Дно! Сегодня же!

Развернулся и ушел.

Поставной тяжело вздыхал, кривился и укоризненно качал головой. Старшина озадаченно чесал макушку и порывался что–то сказать. Ну а мне ничего не оставалось сделать, как, открыв дверь с висящей на ней трупом, потерянным голосом пригласить первых зрителей на презентацию моей картины. Вернее, уже не самых первых, а первых из тех, кто остался в живых. Но прежде чем войти, старшина все–таки выполнил возложенные на него обязанности по соблюдению порядка: накинув один из наручников на руку скулящей Ксаны, бесцеремонно подволок ее к стене и там закрепил второй наручник на торчащем металлическом кольце. И только после этого поспешил следом за поставным.

А потом они вдвоем долго смотрели на картину.

Тогда как я размышлял над очередной превратностью в моей судьбе.

Глава восьмая. Превратности судьбы

В сознание Шаайла приходила долго и болезненно. При этом смутно вспоминая, что именно с ее телом творили в период беспамятства. Вроде как и ногами пинали, и куда–то волокли то за руки, то за ноги. Кажется, и бросали куда–то, и еще как–то издевались. Оставалось только удивляться, почему до сих пор не убили.

Хотя разлитая по всему телу боль явственно намекала: если не убили до сих пор, то лишь для еще б?льших, обещанных мучений. Кажется, она попала к нелюдям или к зроакам в человеческом обличье. И теперь готова была грызть и убивать любого из них при первой же возможности. Другое дело, что для большей эффективности следовало вначале тщательно осмотреться, выбрать самые основные звенья и начинать мстить.

Но и прислушаться не помешает, тем более что разговаривали двое мужчин, находящихся совсем рядом.

– Странная она, – рассуждал мужчина со старческим голосом.

– Дура она! – возражал ему более моложавый голос. – Явно сумасшедшая!

– Тогда какой смысл ее подлечивать и опускать на Дно? Если она действительно без ума осталась, то и там только даром слизнякам на корм пойдет. Уж лучше ее в общину какую за выкуп тогда отдать.

– Да кому она нужна, такая страшная? Вместо собак медведей пугать? Ха–ха! – Молодой мужчина рассмеялся. – Ну разве что ее как роженицу попытаются использовать. И то, скорее всего, пока она к нам дошла, лучи Ласоча успели ее стерильной сделать.

– А может, не успели? Вдруг она умом нормальная и днем пряталась в землю или в пещеры? – продолжал рассуждать старший мужчина. – И ведь недаром атаман приказал ее больше пальцем не трогать, что–то его в ней заинтересовало.

– Почему же сразу разрешил вначале казначею над ней изгаляться?

– Видимо, хотел посмотреть, как дальше ее электрошокер будет действовать. Что ни говори, а медальон – самая главная пока у нее загадка. Снять удалось только кусачками для замков, да с какой толстой изоляцией на ручках!

«Сволочи! – стараясь не вздрогнуть всем телом, запричитала мысленно Шаайла. – Они сняли мой отличительный знак вашшуны! Всех, всех импотентами сделаю!»

– Может быть такое, что она сошла с ума и просто отбилась от какой–то общины? – продолжал молодой. – А то и вообще ее выгнали, чтобы молодежь не пугала.

– Все бывает. Но ты посмотри: одета она справно, пусть и не броско. Говорила связно и рассудительно. Разве что ее россказни о мадроньо распылили появившееся к ней уважение. Но! Куда и зачем вдруг атаман заспешил и половину ватаги с собой увел?

– Ну и вопросы у тебя, Траван! Как – куда? В набег! Парочка новых рабов и молодых рабынь никогда не помешает.

– Да? А зачем они нам? К чему так рисковать нашими воинами? Провизии у нас полно, налоги и дань все общины платят, зачем с ними еще и воевать?

– Ну, чтобы нас больше боялись.

– Бред! Они нас и так боятся. Мы в нашем лесу самая значимая и грозная сила. Нас даже гаузы и их мордовороты–валухи не беспокоят. Ты глубже зри, так сказать, в корень. Атаман сказал ее лелеять, мол якобы для спуска на Дно, ну а сам тем временем помчался на край леса за несколькими деревцами мадроньо.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну». У нас они по периметру леса, словно сорный кустарник, растут, а эта блаженная утверждает, что эти деревца невероятной лечебной силой обладают. Вдруг и в самом деле какой секрет имеется. Вот они за мадроньо и помчались.

Продолжительную паузу после раздумья оборвал молодой:

– А зачем нам лечебные силы? Вроде как все здоровые.

– Да ты тупее горного суслика! – рассердился его старший товарищ со звучным именем Траван. – Много у нас детей рождается? Да и из тех половина помирает в первый год. Как мы днем от Ласоча ни прячемся, а оно нас все равно своей радиацией достает. А вдруг какие лечебные силы в мадроньо и скрываются?

– Так мы ягоды с них едим.

– Да, ягоды вкусные и сладкие, но всего лишь лутень в году. И народные знахари основную силу извлекают не из ягод, а из коры, кореньев, а то цвета. Вон как эта страшненькая распиналась: дерево, мол, и легендарное, и священное.

– Какого слизняка она тогда молола, что ищет мадроньо в центре леса? Про них только слепой, глухой и безрукий не знает. Да и того накормить могут ягодами.

– Вот потому и выглядит слишком странной. И еще подумай: вдруг она в наш лес прямо с неба свалилась? Точно так же, как гаузы со своими валухами. И просто не успела до околиц нашей вольницы добраться. Легенды помнишь?

– А–а–а! Что же ты сразу мне не сказал? – обиделся, а то и испугался молодой.

– Да я вот сам только сейчас до этого всего додумался, – признался Траван. – Но если атаман с деревцами вернется, считай, я в точку угадал.

– Но тогда получается, что она и в самом деле какая–то страшная ведьма? И казначей, если бы раньше не стал импотентом, точно бы в него превратился после удара от того медальона?

– Ха! Чтоб ты знал: ведьмам достаточно просто словами проклясть мужика, и он к следующему утру не то что импотентом станет, а от гниющего нутра помрет.

– Ой мамочки! – залепетал молодой. – Может, ее лучше добить? Чего ж мы рядом с такой напастью сидим?

– Потому и сидим, что приказ холить ее да лелеять выполнять будем. Мы–то ей ничего плохого не сделали, а казначею уже давно помирать пора. Ха! Чего дрожишь да кривишься? Если уж так боишься, то отойди подальше. Я ей сейчас сам лицо водой протру да попробую напоить.

– Ну да, тебе бояться нечего, – послышался удаляющийся голос молодого. – С казначеем только жрать да пить можете.

Оставшийся мужчина недовольно покряхтел, укоряя молодых да неразумных. Потом послышался плеск воды, и вскоре влажная тряпка коснулась вначале лба, а потом и щек вашшуны. Наверное, заметив, как пленница не удержалась от вздрагивания, мужчина понял, что она очнулась, и попытался оправдаться:

– Ты на нас, девонька, не сердись. Мы хоть и разбойники, да только людей почем зря тоже не обижаем. Посмеяться да повеселиться завсегда рады, а чтобы вот так, как казначей наш…

Шаайла пошевелила губами, пробуя, как они ее слушаются, и прошептала:

– Эта тварь долго не проживет! Где он сейчас?

– Так вместе с атаманом к околицам подался. Вроде как дело какое–то атаман затеял.

– А мы где? – Она открыла глаза и стала осматриваться.

– В наших пещерах, – с некоторым облегчением перевел дух сидящий обок деревянных полатей мужчина лет пятидесяти. – Они самые лучшие и удобные, и здесь наша ватага обретается. Все остальные общины по краям леса живут, тоже днем в пещерах отсиживаются, а ночью сбором занимаются, урожаи растят да животных разводят.

– Пить! – не попросила, а потребовала. Тотчас была напоена, потом приподнята в полусидячее положение, оперта спиной о подушки и одарена вполне изящным стаканом с чистой водой. Дальше она попивала сама, осматривалась и спрашивала: – И далеко до других общин?

– Часа три, максимум пять быстрого хода, – с готовностью отвечал мужик. – Некоторые и ближе проживают.

А потом, поняв, что вопросы будут продолжаться, сам решил дать общую картину человеческих поселений в данной части этого мира. Тогда как девушка слушала его скороговорку и пыталась понять основы географического расположения.

Сама пещера напоминала скорее отдельный грот иной, более огромной пещеры. И там чего только не просматривалось, освещаемое вполне понятными люменами, ну разве что несколько иного строения и конфигурации. Остовы каких–то повозок, станков, непонятных устройств. Различная мебель и прочие поделки не только из дерева, но и из материала, весьма напоминающего разное по прозрачности стекло. Стояли столы, вполне нормальные и совершенно не похожие на грубые стволы на поверхности. Виднелись приличные лавки и стулья, просматривались железные двухъярусные кровати.

Ну а само повествование было еще интереснее. Во все времена люди бежали из подземных городов, не желая подчиняться поработившим этот мир гаузам и их посредникам, выполняющим распоряжения колонизаторов – здоровенных великанов валухов. Хотя в городах жизнь и была совершенно безопасна, спокойна и размеренна, некоторым борцам казалось этого мало, они мечтали о полной свободе и рвались жить под открытым небом. Именно эти непокорные и убегали в леса, оседали в них, пытаясь жить там в вольных общинах и ватагах.

Вот только в дневное время лучи Ласоча были слишком вредны для людей, вызывали некоторые неизлечимые болезни, а то и вообще могли умертвить. Поэтому и приходилось прятаться в пещерах, а то и в специально вырытых глубоких норах. Как ни странно, но проклятые гаузы не слишком–то и свирепствовали, устраивая облавы на беглецов, а туповатые валухи вообще не решались далеко углубляться в леса. Самодельные луки и тяжелые копья оказывались слишком опасным оружием в условиях партизанской войны.

Ну и понятное дело, разные общины относились друг к другу по–разному. Порой и нападали друг на друга, порой грабили, воровали женщин, скот, иногда забирали собранный урожай. То есть постоянно велась этакая маленькая локальная грызня за ресурсы и лучших самок. Последних, кстати, тоже хватало, потому что из городов сбегали не только мужчины, хватало и молодых девиц, зараженных идеями освобождения от рабства. Ну и понятное дело, самая сильная и полноценно вооруженная община, оккупировав лучшие, центральные пещеры в лесу, навела порядок по своему уразумению: мы вас не бьем и защищаем от других, но за это вы нас кормите, поите и все такое прочее. Более слабым и малочисленным общинам ничего иного и не оставалось, как подчиниться.

Вот так и велось испокон веков, почитай уже четыреста двадцать лет со дня порабощения этого мира гаузами. Большинство живут припеваючи в городах, а глупое меньшинство влачит жалкое существование в лесах и в некоторых горах. Но зато при этом считают себя свободными, а городских обзывают с презрением «пресмыкающимися рабами». Детей в общинах очень мало, срок жизни короткий, так что не вымирают лишь благодаря постоянному притоку недовольных рабов.

Уже и так поняв, что мужчина–сиделка имеет предположения о ее иномирском происхождении, Шаайла стала уточнять:

– И как этот мир называется?

– Да так и называется: мир Груанов.

– А кто такие груаны?

Пришлось разбойнику–долгожителю и про эти уникальные светящиеся симбионты рассказать. При этом он коснулся самого понятия «Дно» довольно подробно, рассказывая, что в городах в основном все сектора и формируются вокруг глубочайших шахт, которые начинаются от Дна и заканчиваются на поверхности холмами–наростами, каждый из которых называется Ирш. На глубины отправляются провинившиеся люди, которые и добывают особо ценные груаны, а потом сдают их гаузам. Практически именно за это поработители и поддерживают, даже развивают человеческую цивилизацию.

Девушка чувствовала себя уже значительно лучше, да и воду ей пить надоело. Но от предложенной еды пока отказалась. Причем она понимала, что сейчас сразу лучше воспользоваться разговорчивостью своего не то охранника, не то знахаря и выпытать как можно больше подробностей. В том числе и по поводу того, какие конкретно планы у разбойников насчет будущего пленницы.

– А что собираются делать со мной?

На это мужчина чистосердечно признался, что не знает, и повторил уже и так подслушанные собственные выводы и рассуждения. Ночной пир закончился после того, как обозленный казначей изрядно попинал странную гостью ногами после продолжительных попыток снять с ее шеи медальон. Вот именно после того, как трофей оказался в руках у атамана и был внимательно рассмотрен, предводитель разбойников допил свой кубок с вином и явил свою волю: «Идем в набег! Заодно осмотрим наши законные вотчины и наведем там порядок!» Через полкара половина ватаги уже скрылась в лесу. По сути, за оставшиеся до рассвета три часа они вполне могли бы добраться до самых ближайших к центру леса зарослей мадроньо. Сейчас был полдень, возвращения своих подельников можно было ждать в середине следующей ночи.

Еще раз уточнять вид и признаки легендарного дерева Шаайла не стала. Если принесут, то и сама посмотрит, а вот о своей судьбе продолжала беспокоиться:

– Ну а почему меня могут на Дно отправить? И каким образом?

Рассказчик немного засомневался, отвечать или нет, но, наткнувшись на гневный взгляд девушки да припомнив, что она, скорее всего, точно ведьма, не стал ничего скрывать:

– Так ведь и от нас есть шахта, ведущая на самое Дно. Узкая и с дорогой для человека только в одну сторону, вниз. Там только одна клеть, и начинает через минуту опускаться сама, как только в ней закрывают человека. Порой ведь и наша братия буянит да бессмысленные убийства совершает, вот и приходится атаману таким способом в узде особо буйных держать. Если проштрафился крупно, то сразу в ту шахту и отправляют. Порой и нескольких заговорщиков, а то и десяток друг за дружкой скидывают.

– Так их ведь там слизняки–тервели сожрут!

– Ну не сразу ведь сожрут. Порой долго живут наши ребятки, да и наверх нам по особой трубе найденных груанов передают.

– Какой смысл им еще и добывать что–то? – поражалась девушка.

– Да простой: кушать–то им и на Дне хочется. Вот мы и сбрасываем им еду. Для этого там какое–то отдельное устройство имеется. Но если три лутеня ни одного груана наверх не доставили, пищу сбрасывать прекращаем. Значит, померли все штрафники. По крайней мере, мне именно так известно. Хотя наш атаман всегда утверждает, что по Дну можно и до городов добраться. А там и дорога наверх есть… Вроде бы. А который добытчик приносит гаузам сразу десяток груанов, то его героем делают, прощают все прежние прегрешения, и в городе он живет словно сыр в масле. А то и в другие миры отправляется жить и работать. Их еще Светозарными начинают называть, за легкое свечение в полной темноте.

Девушка задумалась.

– Постой! А зачем вам или вашему атаману груаны? Ты ведь вроде говорил, что людям они никакой пользы не приносят и даже жемчужиной внутри нельзя полюбоваться, взрывается.

– Верно, все верно, – вздыхая, мялся мужик.

– Неужели такая тайна?

– Да нет, всем известно. Наш атаман на верных людей выход в город имеет, ну а те уже наши груаны за свои трофеи выдают, а потом своими благами да некоторыми секретами с нашей ватагой делятся.

Вашшуна сразу сообразила, что здесь не все так просто, как думает или пытается высветить откровенничающий разбойник. Взять хотя бы освещение: откуда и как сила шуйвов подается? Или те же устройства в шахте, пусть и узкой: почему они так исправно работают долгие века? Да и это само понятие «верных людей» слишком уж попахивает двурушничеством. Если уже завоеватели этого мира не могут справиться с разбойниками и не пытаются выловить всех беглецов, то что это может значить?

Поэтому следующие вопросы она уже задавала по темам.

– Откуда дается сила для этих люменов? Ну тех устройств, что освещают?

– А–а, ламп? Так ведь специальный выход на верхушке нашей шахты имеется. Вот парочка техников и следит за исправностью всей проводки. Нам тут в темноте негоже, а чай, гаузы от малой толики электричества не обеднеют.

– Ну а это все откуда? – Взмах ладошкой в сторону большой пещеры.

– Так, почитай, все века собираем по лесам да по горам. Если что ценное попадается, то атаман в город продает, а остальное в хозяйстве используем, в кузнице перерабатываем.

– Ну а казначей чем заведует?

– Так у него отдельная пещера, куда только ему вход разрешен да атаману. Там все наше ценное общее добро и сберегается.

– Ну а вот когда умрет этот импотент в походе, кто новым казначеем станет?

Вашшуна спросила настолько злобно, что мужчина даже чуток отодвинулся. Уверенности она не имела, но одно из самых жестких проклятий на своего обидчика сбросила. Другой вопрос, успело ли оно к нему приклеиться до перехода в бессознательное положение? Но если приклеилось, к обеду должен умереть. Опять–таки если не отыщется другая вашшуна, умеющая снять проклятие и вовремя спасти умирающее тело.

Ответ разбойника подтвердил некоторые предварительные выводы:

– Ну так ясно кого атаман назначит.

– И как быстро он должен назначить?

– Не сразу, конечно. Ему ведь и в городе это с верными людьми согласовать надо. К ним ведь не каждый тропинку знает, только два человека в нашей ватаге. Атаман да казначей.

– Ладно, с этим разобралась. А что у тебя кроме мяса есть? Мне бы каких фруктов пожевать или овощей мягких. Боюсь, этот ваш покойный казначей сильно мое тело потоптал…

– Сейчас, сейчас.

Фрукты тоже нашлись. Немного и несколько странные для гостьи из иного мира, но вполне приемлемые и сытные. Тем более что обильно переедать не стоило. Пока ела, решила поинтересоваться наличием слабого пола в ватаге:

– А женщины у вас откуда? Все краденые?

– Да нет, таких мало. Некоторых сами отбираем у общин на время, а некоторые… – Мужчина с ностальгией ухмыльнулся. – Некоторые сами приходят. У нас ведь тут мужчины самые здоровые, и только от них можно нормальным ребенком забеременеть. Так что женщин у нас хватает. Ну а как только забеременеет, возвращается обратно в общину. Все довольны, все счастливы!

– Ага! И очень счастливы? – скривилась девушка, словно от лимона, хотя поедаемый нежный плод был скорее приторным. – Детей–то все равно нет?

– Э–эх, если бы! – понеслось на едином выдохе. Но в следующий момент глаза мужчины блеснули надеждой. – О! А мадроньо и в самом деле такое целебное дерево?

Теперь несколько засомневалась в правомочности своих ответов Шаайла. Описание легендарного дерева она знала досконально, но вот рецепты лечебных отваров, вытяжек и настоек, которые тоже сохранились в исторических хрониках, просто не было ни малейшего смысла запоминать. Тем более такие тонкости, как, что и какая именно вытяжка излечивает, в каких дозах принимать и как часто. Для этого следовало смотаться в мир Трех Щитов, попасть в свой монастырь и уже там выписать, вычитать и заучить все, что требуется. Понятное дело, некоторые рецепты смутно отложились в памяти после беглого прочтения, но как истинная целительница, девушка не могла бы себе позволить экспериментировать на людях или раньше времени давать им бессмысленные надежды на выздоровление.

Да и разобраться вначале следовало в причинах местных болезней.

– По легендам, мадроньо – невероятно ценное дерево. Да только, отправляясь на поиск, мне не было смысла заучивать все секреты приготовления лекарств. Вначале следует найти само дерево. Потом я начну его изучать. Одновременно постараюсь выявить первопричину ваших болезней и только потом смогу сказать что–то с уверенностью.

О своих личных умениях целительницы, которыми частенько излечивались немощность мужчин или различные женские заболевания, Шаайла благоразумно пока помалкивала. Мир совершенно новый, дар может не работать с полной силой, а то и вообще видоизмениться под воздействием неизвестных обстоятельств. Вот, к примеру, то же мадроньо: в мире Трех Щитов оно – ископаемая легенда, а здесь его чуть ли не сорняковыми зарослями считают. Только ягоду кушают один лутень в году.

– Опять–таки, – вслух напомнила она, – если это окажется одно и то же дерево.

– Так ведь даже названия сходятся?

– Мало ли что… – Но мысль хоть предварительно осмотреться и прикинуть собственные силы уже закралась в голову вашшуны со всей настойчивостью. – Слушай, Траван, а позови ты своего товарища сюда, – предложила она разбойнику. – Ну того, что за поворотом прячется и нас подслушивает. Хочу как целительница на вас посмотреть и сравнить: чем отличается мужчина–импотент от еще репродуктивной особи.

Мужчина покрутил головой, пожал плечами: мол, а мне–то что? И решительно отправился за молодым коллегой. Можно было себе представить, сколько ему понадобилось сил и умений, чтобы злобным шепотом уговорить упирающегося и страшно боящегося приблизиться к ведьме товарища. Десятина кара прошла, прежде чем оба вернулись к полатям с пленницей и встали с ними рядом. Лица у обоих становились то розовыми, то бледными.

Внутренне посмеиваясь над ними, Шаайла протянула к ним руки пальцами кверху:

– Приставьте свои руки, чтобы ладони наши совмещались, и ваши оставшиеся ладони тоже сложите вместе. У нас получается круг познания. Так я могу рассматривать некоторые сравнительные изменения между больными и здоровыми.

Молодой разбойник поинтересовался сквозь судорожно сжатые зубы:

– А я от него… не заражусь?

– Ну, если вы пьете и едите из одной посуды и до сих пор не заразились, значит, заболевания у вас не инфекционные. Понимаете?

Все–таки слова и некоторые термины обоих миров значительно разнились между собой. Порой приходилось догадываться по смыслу сказанного. Но пациенты целительницу поняли, согласно кивнули и замерли в образованном кругу.

Действие и в самом деле для вашшуны казалось несложным. Тем более что при обучении в монастыре она всегда была лучшей в данной практической дисциплине. В былые времена она подобные медосмотры проводила играючи, быстрее всех, определяя разницу и выискивая болезненные изменения в теле больного. Но сейчас с самого начала исследование пошло кувырком. Оба тела вдруг показались пропитаны какой–то странно вязкой, чернеющей мглой, которая клубилась у них в телах, странно завораживала и вытягивала жизненные силы у самой вашшуны. Причем черной мглы у старшего мужчины оказалось троекратно больше, и в какой–то момент она стала стремительно переливаться из ладони в ладонь и разливаться по телу девушки. Чтобы оторвать свои ладони и откинуться на спину, Шаайла потратила свои последние силы. Стало вдруг муторно на душе, появилась тошнота, прилив крови в голову бросил все тело в такой жар, что сопротивляться беспамятству сил не осталось.

Очнулась она, по собственным внутренним часам, через очень большое время. Ощутила вокруг себя все ту же самую пещеру и прислушалась к почти полной тишине. На этот раз рядом никто не переговаривался, но откуда–то издалека неслись отдаленные шумы громкого пира.

«Неужели опять ночь и разбойники вновь веселятся на своей поляне? Может, они про меня забыли и есть прекрасная возможность сбежать?»

Но открывать глаза или шевелиться она не спешила. Первым делом постаралась просмотреть собственное тело и подсчитать собственные силы. А сил–то почти и не было! Наверняка все они ушли на искоренение из тела той самой черной мглы, которая влилась в ее тело от пожилого мужчины. Попытки вспомнить его имя удались: Траван. Как раз выталкивались из тела последние капельки довольно странной магической субстанции, полученной от этого мужчины. «А ведь молодой товарищ Травана оказался прав! При некоторых обстоятельствах накопленной в старом теле гадостью можно и заразиться. Причем не просто заразиться, а умереть при неосторожном вливании. Видимо, нечто подобное иногда спонтанно случалось, вот и недоверие у людей остается к любому лечению. Ладно, хоть сил и не осталось, бежать будет сложно, но осмотреться все–таки надо».

И стала осторожно открывать глаза. Увы, не спускающих с нее глаз соглядатаев обмануть не удалось. Да и сидели они как мышки не в ногах, а в головах пленной девушки и сразу заметили приоткрывшиеся веки. Видимо, эти женщины знали, что делают, и не раз оставались следить за пленницами.

– Очнулась! – с удовлетворением констатировала одна из них и встала на ноги. – Я за атаманом, а ты пока присмотри за ней!

И умчалась, тогда как ее товарка, утомившаяся сидеть тихо и недвижимо, стала интенсивно разминаться рядом с полатями, показывая чуть ли не боевую выучку и сноровку хорошо тренированного воина.

– Да ты молодец! – не удержалась вашшуна от похвалы. – Отлично владеешь телом. Приятно посмотреть.

Молодая женщина лет тридцати на вид скорбно усмехнулась:

– Иначе никак! Не буду стройной и красивой – самца здорового больше ничем к себе не заманю в постель. А я еще одного ребенка хочу.

– И как?

– А что «как»? С твоим появлением мои надежды окрепли.

– Да? А сколько я пролежала? Уже ночь?

– Ха! Ты провалялась полдня, потом ночь, потом день и половину сегодняшней ночи. Уже опасались, что ты не выживешь.

«Кошмар! Это я около полутора суток провалялась! – мысленно запаниковала Шаайла. – Вот она какая страшная, эта черная мгла! Могла ведь и в самом деле умереть, если бы контакт не оборвала».

В этом контексте особенно стали интересны ранее произнесенные слова:

– Ты сказала, что твои надежды окрепли? Почему?

– Как же! На тебя теперь вся ватага молиться готова. Теперь уже никто не сомневается, что ты великая целительница и послана нам божественными предками для поправки нашего здоровья.

Женщина стала делать прыжки на месте, вскидывая ладони вверх, и вашшуне пришлось поторопить ее с объяснениями:

– По той причине, что умер казначей?

– Тоже важная причина, но не настолько. Этому лысому садисту и так уже недолго оставалось воздух портить.

– Есть иная причина?

– Конечно! Все потому, что ты вылечила Травана!

– Неужели?

– Неизвестно, сможет ли он делать детей, но уже вторую ночь он усердствует с некоторыми женщинами, словно молодой кобель. Даже на полянку поднимается, только чтобы перекусить да похвастаться. – Женщина прекратила свою разминку и не смогла удержать на лице довольную улыбку. – Меня он потащил в постель одной из первых, так что, если я понесу от него, буду благодарна тебе до конца жизни. Да и в нашей общине тебя всегда примут с распростертыми объятиями. Ну а если ты еще и всех можешь вылечить…

– Нет! – замотала Шаайла в испуге головой. – Это очень трудно! Я вон только немного Травана подлечила и при этом чуть сама не умерла.

– Мм… Трудно? Хм! Тогда я тебе не завидую. На тебя уже такие виды… – Она оглянулась на большую пещеру, откуда уже доносился топот. После чего скривилась и явно посочувствовала: – Особенно у нашего атамана большие проблемы. Он еще что–то может, еле–еле, но не больше. Да и то раз в рудню, не чаще.

А тут и атаман появился. Высокий, довольно видный красавец лет сорока – сорока двух на вид. Сильный, уверенный в себе, с вьющимися, кудрявыми волосами до плеч, он легко мог разбить не одно женское сердечко. Вот только если у него и в самом деле имелись проблемы со здоровьем, сразу становились понятны та глубокая печаль в его глазах и скорбно опущенные уголки губ.

Войдя в пещерку, атаман только одним жестом отправил вон как одну, так и вторую сопровождающую его женщину. Потом уселся рядом с полатями, протянул руки ладонями вперед к пленнице и заговорил сочным, приятным баритоном:

– Мне уже Траван все рассказал. Я верю тебе и сделаю самой счастливой в этом мире. Только вылечи меня. Ну, поторопись!

– Я не могу. У меня нет сил. Да и я сама могу умереть при таком лечении, – сжалась от непроизвольного страха вашшуна. – Надо подождать, посмотреть…

Только вот звереющий на глазах красавец мужчина ни ждать, ни смотреть не собирался.

– Лечи! Немедленно! Иначе я тебя прямо здесь растерзаю на мелкие клочки!

Страх у пленницы сменился откровенным удивлением:

– Неужели тебя ничему не научила судьба твоего казначея?

И в следующий момент поняла: нет, ничему не научила. А скорее всего, статный красавец уже так обозлился на жизнь, что решил – ему терять нечего. Или пойманная ведьма его излечит, или…

Глава девятая. И кого же я упокоил?

Наверняка в криминогенной среде этого странного мира никогда и не существовало такого понятия, как «залечь на дно». Потому что Дно у всех ассоциировалось только со смертью и преждевременной гибелью. Это мнение не могли развенчать даже те жалкие единицы Светозарных, которые выбирались на поверхность героями и считались обеспеченными до конца своей, довольно продолжительной жизни (ранняя смерть моего конкурента–художника явно смотрелась исключением из общего правила). Так что ничего хорошего меня не ожидало.

Уж на что поставной считался оптимистом да добряком, но и он, когда мы уселись в камере за совсем по–иному накрытым столом, нешуточно загрустил. Правда, не по той причине, что вдруг меня полюбил или проникся ко мне искренней симпатией. Его практицизм и расчет и здесь не слишком давали простор дружбе, подвижничеству и состраданию. Ему очень жаль было потерять такого талантливого, можно сказать, уникального живописца. Теперь он уже не сомневался в победе своего сектора по сумме всех конкурсов, а вот что будет на следующих соревнованиях?

– Проиграем мы, – уже заранее плакался он, не глядя на меня и с опаской ковыряясь вилкой в принесенной специально для него фарфоровой тарелке.

Складывалось впечатление, что он не так боится отравиться вновь замененной пищей, как заранее тосковал над своими разбитыми в прах честолюбивыми мечтами. Кстати, старшина Борей потому и отсутствовал, что занимался первым допросом молодого повара, который поддался на соблазнительные поцелуи Ксаны и потворствовал косвенно подсыпке яда в мою пищу. Сейчас мой первый щит справился со всеми последствиями отравления и теперь наверстывал потраченные при лечении силы. Мало того, представив себе, что вскоре я, по всем наметкам, буду страшно голодать, я оказался охвачен эпидемией обжорства и старался наесться впрок.

Но если уж быть до конца честным, то эпидемия захватила контроль полностью над моим телом, а вот сознание частично не столько сопротивлялось, сколько пыталось лихорадочно отыскать выход из этого положения. Поэтому, когда у меня не был набит рот, я старался не молчать, а спрашивать:

– И что, никак не удастся меня отмазать?

– Самое лучшее – если барону не удастся уговорить гаузов тебя казнить.

– Что тут лучшего, если на Дне не выживают?

– Вот и я говорю: проиграем мы.

И столько безысходности было в голосе гиганта, что я стал выходить из себя и метаться сознанием по разным углам:

– Не проиграет наш сектор!

– Почему это?..

– К следующему разу я еще лучше картины нарисую!

– Э–э–э?

– А что для этого надо?

– Что? – недоумевал поставной.

– Только одно: чтобы я как можно быстрее вернулся наверх с десятком груанов. Верно? Идем дальше! А для этого что надо? Мне срочно нужны все данные про Дно, все детали выживания, каждая полезная история и полная информационная экипировка. Еще лучше, если со мной срочно побеседует и ответит на вопросы один из Светозарных.

– Ха! Да я даже не знал, что один из них живет в нашем городе! – Сергий непроизвольно оглянулся на недавно отмытую работниками управы решетку и поправился: – Жил. – Потом покосился с уважением на меня. – И все равно никак не пойму, как ты его головешку так расквасил?

Я пожал плечами, запивая соком кусище вязкого сыра:

– Сам удивляюсь. Наверное, отличную скорость мы с ним набрали, вот ему и не повезло.

– Ну не скажи.

– А что тут не так?

Теперь плечами пожал поставной. Немного подумал и пробормотал:

– Ладно, пусть это тебе будет той самой информацией, что так необходима для выживания. Об этом сильно не распространяются в народе, да и не все поставные об этом знают даже, но ведь Светозарные – это уже совсем иные люди, отличные от прежних.

– Ну да, они ведь светятся!

– Это несколько иная тема.

– Неужели им меняют или пересаживают чужое сознание? – изумился я, чуть не подавившись.

– Нет! Они остаются теми же, порой живут со своими же семьями и заботятся о своих детях, но вот только лишь характер меняется кардинально. Они делаются честными, справедливыми, стремятся к науке и самосовершенствованию. То есть как бы становятся гораздо цивилизованнее, образованнее, интеллигентнее.

– Ага! Вот только недавно один такой интеллигент пытался мне голову отрезать! – проворчал я. – Какая же это справедливость? И где его честность?

Сергий покачал головой и неожиданно спросил:

– А то ты не знаешь, какие глупости совершают влюбленные идиоты? Оказывается, Ксана к нему уже два лутеня хаживала и умудрялась держать это все в секрете. Наверное, понимала, что я ее могу в порыве ревности зашибить с одного удара. Ну и с ним подличала, крутила им, как только хотела. А тут ты. Она на тебя и взъелась! Прибежала к нему вся в соплях и в грязном после секса покрывале. Так и получилось, что наша с тобой общая вина только на тебя пала тенью. Он и потерял рассудок. А потом еще и картину увидел, окончательно свихнулся от двойной ревности. Как же, он лучшим академиком в нашем городе считался. Шажка до заслуженного не хватало. Ну как тут не зарежешь?

– М–да! – вынужден был я согласиться. – Судьи рассудили ясно: гости к драке не причастны. Убийство совершено в состоянии аффекта. Виновных нет. Но так как наказать кого–то надо, меня пускают на Дно. Апофеоз справедливости!

– Ты не ерничай! – осадил меня поставной. – Я ведь еще не порассказал, что на самом деле представляют из себя Светозарные. Именно поэтому барон и выдал такое наказание и просит разрешение тебя казнить. Я уже не вспоминаю основательную порчу Ловчего, такого в истории просто не существует: человек победил стального монстра. Этот твой грешок просто теряется на фоне другого поступка. Ибо про убийство Светозарного тоже ни разу нигде не упоминается. А знаешь почему? Да потому что считается: их убить невозможно.

– Иди ты… – вылетело у меня грубое словосочетание вместе с отвалившейся челюстью.

Хорошо, что больше двух слов не сказал, остальные успел остановить. Все–таки не со сверстником в подворотне общаюсь.

Но и за эти два слова мой собеседник слегка обиделся.

– Сам ты иди! – После чего отпил вина прямо из глиняной бутылки, крякнул и покладисто продолжил: – Откровенно признаюсь: с таким героем и мне не справиться.

Я уже просто молчал, тупо засунув себе в рот кусище мяса. Ну разве что вопросительно замычал. Получилось примерно следующее: «Ты–ы–ы–ы?!»

– Да! Я! Насколько мне известно, такого выходца со Дна и валух убить не сможет. Будет его от себя отбивать кулаками, отшвыривать ногами, просто душить или ломать кости и… проиграет. Светозарный выкрутится, покусает его кулаки, отобьет ему ноги, вырвет ноздри и выколупает глаза, а напоследок свернет шею. И не смотри на меня так. Именно так мне рассказал о подобной стычке один очень информированный человек. Причем учти: тому Светозарному за убийство валуха ничего не сделали. Так и дальше проживает в своем городе. Вроде даже знаменитым профессором стал, в академии преподает.

– Эпическая гайка! – вырвалось у меня. – Так они живучее, чем гаузы?

Глаза поставного уставились на меня с подозрением.

– С чего это у тебя такое мнение о высокой живучести гаузов?

– Ну как же! – спешно соображал я, как выкрутиться. – Меня с детства родители убеждали, что они бессмертны, и сама мысль о причинении им вреда влечет за собой тяжелое наказание.

– Хм, правильно воспитывали, – успокоился, а может, только притворился, что успокоился, мой опытный и умнейший собеседник. – Тяжелым копьем, брошенным в упор, гауза убить можно. Да и не только таким способом, частенько встречаются идиоты, пытающиеся повредить хоть одного нашего иномирского покровителя различными изуверскими способами. А вот в Светозарного копьем не попадешь, хоть со спины кидай, хоть сбоку. Обязательно вывернется или отскочит. Будто бы у него глаза на ушах и на затылке. Подобные наблюдения имеются уже при контактах с теми героями, которые подались в военные.

Очень мне захотелось в тот момент спросить: а что ж это за военные такие, с кем они воюют и где они обретаются? Но и так моя легенда с побегом из города Пловареша трещала по всем швам. Больше интересовали магические способности Светозарных. Примерно так же вели себя во время ближнего боя трехщитные. Те тоже от ударов меча уходили играючи, от броска копья уклонялись со смешком, порой и стрелу, пущенную в упор, или отклоняли силой, или свой корпус отводили в сторону. Хуже дело у них обстояло с защитой от стрел, пущенных издалека, они просто не чувствовали самого намерения противника убить, поэтому и не реагировали как следует без визуального контакта. И уж совсем беззащитными можно было считать обладателей трех щитов при стрельбе по ним из арбалета. Уж в этом деле равных мне специалистов не было. Вон мы с Леней сколько среди людоедов этих магов выбили. Душа радуется, как вспомню.

Но в данном случае получалось, что, побывав на Дне, а также собрав десяток груанов, человек получал при этом магические силы если уж не трехщитного, то как минимум обладателя двух щитов. Даже такого убить – невероятное дело. Помню ведь отлично, как при сражениях за форт Уставной в царстве Трилистье меня прикрывал от падающих камней и летящих стрел тамошний целитель. Я только диву давался силе и умениям этого тщедушного на вид двухщитного. И ведь несколько часов тот на стене рядом со мной продержался, хватило сил!

Поэтому меня дико заинтересовали в этом отношении сам процесс поиска груанов и последующее их употребление. Все–таки они светятся, сияют, фосфоресцируют не только в темноте, и вот из трупа подобное сияние не так давно было заметно даже при электрическом освещении. Если провести сравнение первого щита и груана, то некое сходство просматривается сразу: симбионты, светятся, любят сожительствовать с другими существами, стараются придать своему носителю больше сил и развить выносливость. Да и само рождение, происхождение и существование иначе чем магическими не назовешь.

И вдруг такое в этом мире тоже возможно: человек отыскивает груан, и тот к нему прирастает? Или, чего от голода не бывает, человек съедает груан, и тот приживляется у него к стенкам желудка, как прижился во мне мой первый щит? Может, и еще какая система единения симбионтов существует, но некое магическое действо сразу просматривается.

Вот на эту тему я и стал задавать вопросы:

– Груаны приживаются на хищных слизняках. А на человеке?

– Никогда!

– Ну а если груан проглотить?

Поставной рассмеялся:

– Наверное, у всех дураков мысли одинаково работают. Были такие случаи, и не раз. Но во–первых, устрица довольно большая, проглотить ее очень проблематично. Во–вторых, при лишнем сжатии в гортани или в пищеводе хрупкие створки разрушаются, и в следующий момент человека разносит изнутри взрывом. Ну и в–третьих: если устрица таки попадает в желудок, то там на нее набрасываются желудочные соки, которые слишком активны и… Ты уже догадался? Все тот же взрыв. Разве что чуток попозже, через полкара примерно.

– Но отчего тогда герои становятся Светозарными и начинают светиться?

– Да тут все сходятся в едином мнении: само обладание сразу десятью груанами, пусть и недолгое время, создает вокруг человека определенное защитное поле, которое и поддерживает его, защищает, улучшает его и модифицирует потом до конца оставшейся жизни. Кстати, они ведь легко после обретения новых возможностей переносят жесткие лучи нашего Ласоча.

Я продолжал развивать свои идеи дальше:

– Хорошо, представим, такой вот герой вернулся, стал почти бессмертным и самым ловким, умным и честным. Но были случаи их повторного посещения Дна?

– Нет. Никогда! – последовал твердый ответ. – Да и зачем им это?

– Ну просто представим такую картинку, что человек опять, уже пользуясь своими новыми силами, наловил и насобирал десяток груанов, разместил их в специальных коробочках на теле и просто решил посмотреть, как оно пойдет дальше. То есть станет ли он жить с такими трофеями, преследуя цель еще более увеличить собственные силы? Что с ним будет?

– Такое тоже невозможно. Любой груан в городах или на поверхности сразу фиксируется устройствами гаузов. Да и любой спуск–подъем на глубинном лифте не просто фиксируется, а невозможен без разрешающего сигнала от корабля гаузов.

«Ну вот, теперь мне становится понятно, где эти гаузы обитают: на собственном корабле. Скорее всего, он висит на орбите этого мира. Пришельцы из космоса. И никакие они значки для перехода между мирами не используют».

Подобная догадка у меня витала в голове уже давно, но теперь она получила точное подтверждение. Теперь следовало выяснить сам процесс связи Ирша с Дном:

– А как ты узнаешь, что кто–то внизу из принудительного войска насобирал десяток груанов и требует выхода на поверхность?

– Для этого герой заходит в открывшийся для него лифт в виде клети. Там его сканируют устройства в стенах, обнаруживают наличие трофеев, и тут же лифт закрывается. Это я к тому, что бывали случаи нападения остальных охотников с целью вырвать трофеи для себя. Потом ко мне в кабинет поступает специальный сигнал, который я передаю на устройство гаузов. Мне в ответ приходит разрешение, я запускаю лифт на подъем, а сам бегу организовывать встречу и передачу трофеев.

– Как все сложно.

– Но меня удивляет другое… – Сергий развернулся ко мне всем корпусом и впился в меня колючим взглядом: – Почему ты не удивился при слове «корабль»?

– Что здесь такого? Ты ведь сам сказал.

– Ты и в самом деле… ух, как странный!.. Потому что никто, даже такие, как я, не знают о кораблях. Это огромная тайна. Все думают, что гаузы и валухи выпадают из облаков. Самые образованные считают, что те живут и плодятся на лунах. Те, что убывают на работы в иные миры, даже умирая, не скажут о кораблях, они бают только о каком–то молниеносном переходе. А ты вот совсем не удивился. Почему? И никак не отреагировал при словах «сканер», «лифт», «переговорное устройство».

М–да! Это не Ксана. Такому рот хамством или в приказном порядке не заткнешь, и он на раскрутке пойманных на лжи преступников не одну собаку съел. Скорее всего, сейчас начнется допрос с пристрастием, а у меня в ответ ничего, кроме наглости да бесшабашности, нет. Значит, на них и будем строить свою защиту.

– Чему тут удивляться? Знаешь ты, знаю я, значит, обязательно и третий отыщется. Не так ли?

Поставной нахмурился и слишком многозначительно пошевелил своими необъятными плечищами. Словно примерялся, как меня сподручнее схватить и быстрее голову оторвать.

– Хватит выкручиваться! Называй точный адрес своего проживания в Пловареше и настоящее имя. Свое и своих родителей. Быстро!

Как это ни странно, но его колючий взгляд я выдержал нормально и глаз не отвел.

– А вот не скажу! – сказал, словно сам бросился в холодняк.

– Почему? – даже как–то растерялся босс данного сектора.

– Да потому что домой ты меня к родителям все равно не вернешь. А самое жуткое наказание за это? Правильно: попасть на Дно! Так я и так туда скоро отправлюсь. И если попаду туда слабовооруженный и неподготовленный, то назад не вернусь, картины тебе не нарисую, и наш родной, любимый сектор опять проиграет соседям по всем статьям.

Упоминание о грядущем проигрыше немного расслабило Сергия, но свои пудовые кулаки он не разжал. Наоборот: словно приготовил для удара.

– Ты можешь из этой камеры и не выйти живым!..

– Ну и что? – продолжал я бравировать напропалую. – А если вдруг гаузы решат меня казнить показательно и с размахом? Кого ты подставишь вместо меня? Сам отправишься? А ведь валухи такие, виноватого долго искать не станут!

– Подобного никогда не случалось! – набычился все еще готовый атаковать поставной.

На что я пожал плечами и изрек с философским спокойствием:

– Все когда–то случается в первый раз. Тем более ты ведь и сам заметил: все, что вокруг меня, – все впервые. Вначале Ловчий, потом грядущая победа на конкурсе (а что, я и в самом деле считал, что мои картины победят), затем глупая гибель ревнивого Светозарного… О! А судя по тому, как ты на меня сейчас смотришь, то ты впервые познакомился с человеком, который так много съедает. Верно?

Наверняка в данный момент мой собеседник смотрел на меня с совсем иными намерениями, но мое утверждение и вопрос его сильно отвлекли и сбили с мыслей. Он рассеянно оглядел стол с мизерными объедками и окончательно удостоверился в моей необычности в виде несдержанного восклицания:

– Ну ты и жрешь! Куда оно в тебя лезет?

– А это я за пятнадцать дней съел! – заявил я, указывая большим пальцем на уже пустующий мольберт. – Потому что именно за такой срок можно нарисовать подобную картину. Или ты раньше слышал о таком, что красками получится написать подобный шедевр за несколько часов?

Новое направление мыслей заставило поставного наморщить лоб. Все правильно, пусть думает над тем, что выгодно мне, а не пытается загнать меня в угол своими неудобными вопросами. Чем бы его еще озаботить?

– А вот скажи мне честно: ты с гаузами с глазу на глаз общаешься?

– Нет! – поспешно ответил здоровяк, и я сразу понял, что он соврал.

Потому и продолжил с настойчивостью:

– Ну а как они тогда тебя выбрали на этот пост?

Кажется, поставной мысленно посчитал до десяти, чтобы успокоиться, или что–то в этом духе. Потому что задержал дыхание, а потом сделал длинный выдох. Наверное, сумел понять, что я его специально увожу от неприятной мне темы. Вот только вряд ли он уловил конкретно, от какой темы я ускользаю.

– На чем мы остановились?

– Ты собирался поискать мне для беседы Светозарного. Еще лучше по этой теме опросить гаузов. Наверняка у них много материалов накопилось. Да и вообще, лучше предоставить им все сегодняшние события не как мое наказание, а как некий научный эксперимент, который ты проводишь со своим избранным воином. То есть ты заявляешь, что отправляешь меня на Дно целенаправленно, а я соглашаюсь туда идти добровольно.

– Что за чушь?!

– Зато какой эффект будет, если я вернусь не только с десятком груанов, но и с ответами на те конкретные вопросы, на которые даже гаузы не знают ответов. Я почему–то уверен, что таких вопросов у них предостаточно.

Взгляд Сергия стал совсем иным, а я старался и дальше развивать и в самом деле несколько абсурдную, возможно, что и несвоевременную тему:

– Также я уверен, что всесильные гаузы не могут по многим причинам отправить на Дно свои хитроумные устройства, тех же Ловчих к примеру. Как не могут, хотя очень бы хотели, послать повторно на Дно организованный отряд Светозарных. Ну а каждому преступнику, которому только грозит отправка в принудительное войско, давать должные инструкции вроде как не с руки, уголовники все–таки. Вот тут и получается парадокс, антагонизм интересов: и хочется, и колется, и мамка не велит!

– Чья мамка?..

– Известно чья! Гаузов! Или ты думаешь, что у них матерей не бывает?

Я шутил. Особенно по поводу матерей. Скорее все это к слову пришлось. Но к перекошенному лицу поставного следовало присмотреться со всем тщанием. Он еще и прошипел с каким–то страхом:

– А кто тебе про них сказал?

И я понял, что, ткнув пальцем в небо, уловил принцип размножения колонизаторов этого мира.

– Да просто сам догадался. Ну не могут летающие шарики размножаться, как люди. Скорее всего, они либо делятся почкованием, либо одна большая или несколько маток высиживают из яиц, икринок или чего–то подобного.

– О–о–о! Да ты и в самом деле академик. Вернее, академик над заслуженными академиками. В Пловареше такого жителя по умолчанию быть не может.

– Ха! Почему бы и нет? Как сказал один древний мыслитель: «Невероятно много выражений, неведомых старейшим мудрецам!» Знать все не под силу даже гаузам.

Я бы еще выдал несколько философских притчей, да больше меня мой благодетель слушать не стал.

– Пойду узнаю, казнить тебя будут или…

Решетку за собой он не просто тщательно запер, но еще и тщательно подергал замок, проверяя, что тот, часом, не раскроется. Видимо, стал опасаться по поводу действенности мер для моего удержания. Если уж я Ловчего повредил да местного героя упокоил, то что для меня из тюрьмы сбежать?

«И правильно опасается! – злорадствовал я, поспешно засовывая в рот последний кусок мяса, вставая после этого и направляясь к решетке. – Скорее всего, и в самом деле пришла пора делать отсюда ноги! Чем быстрее, тем лучше. Об этом городе я уже знаю достаточно после лекций словоохотливой девицы, чтобы затеряться на его окраинах. Главное, из управы выйти да подальше от нее убраться… Опа!»

Прислонив лицо к решетке, я выглянул в коридор и опупел: там сидели на лавке сразу два молодца, строгих с лица. То ли дозорные, то исполнители, поди разберись в их пестрых нашивках. И у каждого в руках тяжеловесная дубинка. Не удивлюсь, если из специальной резины.

«А ведь босс–гамадрил–орангутанг умнее меня оказался! Сразу понял, что сбежать я в любом случае попытаюсь. Эх! – схватился я за голову от отчаяния. – С раннего утра надо было бежать, пока еще все спали. Связал бы эту несносную Ксану, кляп в рот, да ноги в руки. Уже бы давно отсиживался на окраине, в заброшенном доме, а то и долбил бы гранитные блоки, пытаясь выбраться наверх по воздуховодам. Так ведь нет, возжелал богемной жизни живописца! Вот и получите, распишитесь!»

Понятное дело, что ковыряться в замке на виду у соглядатаев – дело пустое и бессмысленное. В лучшем случае сами дубинками по пальцам проедутся, в худшем – прибежит взбешенный поставной и лично мне пальцы на руках поломает… на всякий случай.

Вернувшись за стол, я машинально подхватил в руки какие–то остатки пиршества и отправился к окну полюбоваться хоть напоследок на свободу. Словно мне назло, наблюдаемый мной кусок улицы будто вымер. А те несколько прохожих, которых удалось заметить, отличались разнообразием, как мои подружки–близняшки Катя и Вера. Проторчав бессмысленно у окошка минут десять и пережевав жалкие объедки, понял, что моя деятельная натура, а вернее, первый щит во внутренностях этой натуры не даст мне спокойно насладиться последними часами, а то и минутами сомнительной свободы. Дурные мысли водили в голове хороводы, запоздалые укоры травили сознание, а бессмысленные варианты благоприятных ситуаций только злили и раздражали. Хотелось куда–то мчаться, что–то рушить, крошить, кого–то душить и с кем–то яростно ругаться.

Хорошо, что здравый смысл все–таки возобладал. Но самое главное, мой взгляд наткнулся на мольберт у кроватей, стоящих от входа с левой стороны. Там так и стояло полотно, на котором я пытался сделать некие наброски на тему «Фантазия». Видимо, художник – это все–таки не дар и не призвание, а самая настоящая болезнь. Болезнь, разрушающая мозг и убивающая здравый рассудок. Даже мое славное тело, непомерно усиленное первым щитом и наращенными мышцами, не стало сопротивляться творческому порыву.

Дальше я осознавал себя какими–то фрагментами.

Вот я стою у холста и рассматриваю прежние наброски. Вот, лихорадочно и резко водя карандашом, что–то меняю, добавляю, выделяю. А вот уже и краски пошли в ход. Сразу за ними начались прикосновения ладоней к уже полуготовым фрагментам.

Кстати, именно эти движения отвлекли второй поток сознания от работы новыми размышлениями: «И пусть тот же Ястреб, патриарх монахов, усомнится, что это не одно из моих новых умений, сродни «маленьким гадостям», или как он их научно называл: тринитарные всплески. Кстати, надо будет продумать, не могу ли я подобную «гадость» использовать в бою? Например: дотронулся до противника, а у того кожа на солидном участке руки или плеча сразу и высохла до состояния румяной корочки. Здорово? Ему–то, конечно, совсем не здорово, но как по мне – то феноменально! Другой вопрос, что надо будет срочно на ком–то опробовать подобное умение… – И тут же сам себя осадил: – Садистом становлюсь. Зроаков тут нет, кречей тоже. Самая главная сволочь – Ксана, но наверняка она уже кормит собой слизней на Дне. Вряд ли кого мне в ближайшее время удастся пригласить на эксперимент. Или попробовать при побеге? Да вроде как людей жалко. Ничего плохого ни дозорные, ни исполнители мне не сделали. Старшина тем более. Поставной? Так у него служба такая, и он хорошо ко мне относится… О! А свои остальные попытки по наработке тринитарных всплесков… Надо бы возобновлять и прогонять мысленно все действия чуть ли не ежечасно. Вдруг у меня в этом мире благодаря радиации и эти умения заработали? Ну–ка, ну–ка…»

Понятное дело, что большинство «маленьких гадостей» тоже требовали для своей отработки живого противника. Но еще Ястреб мне доказывал, что тренироваться следует на всем: на сухом листике, на пламени свечи, на свисающей паутинке. Между прочим, в этом мире я не заметил ни паука, ни паутины. Ни мух, ни комаров. Про стрекоз и пчел и говорить не стоит: сколько я там был на поверхности? Но видимо, для подобных насекомых Ласоч не оставлял шансов для выживания. Искоренял, так сказать, все попытки насекомых развивать свою эволюцию.

Так что я тренировался на свисающей с койки второго яруса нитке. Подшивка одеяла растрепалась, вот нитка и свисала. Нанесу слой краски, прикрою его ладонью для подсушки и стрельну взглядом по нитке. Затем опять возвращаюсь к работе и накапливаю тем временем очередную порцию тринитарного всплеска. В данный момент: умения шевелить ушами противника. Я его еще мысленно назвал более шутливо: «Замри, рогоносец!» Вспоминаю, что там и где надо ухватить в теле, стараюсь это поднять из себя или выкатить и… Бам!

Мне совсем не показалось! Нитка не шелохнулась, а вот железо кровати не то скрипнуло, не то зазвенело от непонятного удара. Даже не удара, а скорее так, соприкосновения. Или это мне померещилось, и звук донесся из коридора?

Чего переживать, если можно еще раз проверить.

Новая концентрация, накопление силы, подхват, бросок… Ха! А ведь что–то такое есть! Только вот еще бы самому понять, что именно и какой с этого толк?

Вот так я с полчаса и отвлекался от пустопорожнего метания по камере и панических мыслей: то рисую, то развлекаюсь со своим умением. Раза три–четыре попробую шевеление ушами, а потом раз на выбор любое иное, какое только в голову взбредет. Иные не получались, а вот «Замри, рогоносец!» получалось с каждым разом все звучнее и резче.

«Что–то мне мерещится, что я этот всплеск видоизменил, – терзался я вполне обоснованными сомнениями. – Кажется, у меня стал получаться банальный щелбан. Причем по нитке он недейственен, а по железу проходит. Ну и какой мне толк будет с такой «гадости»? Ну дам я щелбан зроаку по его шлему? Так он даже не почешется, гад! Вот если бы мой посыл силы был по мощности равен пущенному из арбалета болту! О–о! Тогда бы я хоть сию минуту мог возвращаться в Борнавские долины и добивать остатки людоедов. М–да! Мечтать не вредно. Но тренироваться надо».

Тут мне и пришла в голову мысль взглянуть на точку моего действа. То есть как раз на тот отрезок рамы кровати, перед которым свисала тоненькая ниточка. С трудом оторвавшись от своего основного творчества, поспешил к кровати, небрежно сдвинул нитку и коснулся железа пальцами. Пощупать хотел, словно ткань добротного костюма.

Лопух! В следующие секунды я прыгал на месте, старался сдавленно удержать непроизвольный вскрик и хватался обожженными пальцами за мочку уха. Хорошо, что не языком полез пробовать! Металл в том месте был раскален так, что я подивился, почему он не светится. Мало того, присев на нижнюю кровать, я рассмотрел внутреннюю сторону рамы и поразился еще больше: там во всех направлениях змеились маленькие трещинки. Да и сама сталь, словно на дрожжах, подвспухла изнутри.

«Ай да «щелбан»! – Настроение у меня почему–то улучшилось, стало почти ликующим. – Да это получше, чем шевеление ушами! Или на живом теле оно все иначе получится? Загвоздка! Теперь ведь и не попробуешь ни на ком. Раньше я на Шаайле пробовал, и вроде как ничего страшного: ну шевельнулись бы у нее уши, она бы непроизвольно за них ухватилась, и я бы понял, что мое умение проснулось. А что теперь? Я над ней приколоться захочу, а у нее голова лопнет! Нехорошо–с!»

То есть мне придется и дальше то ли врагов искать, то ли на каких несчастных животных проводить эксперименты. Но ведь и с железом вон оно как здорово получается! А что, если попробовать поиграть с замком?

Задумано – сделано! Ну а чтобы снять с себя хоть часть подозрений в случае чего, я вернулся к работе за мольбертом и стал довольно громко напевать свои любимые песни. Слова, конечно, я бубнил нечетко, еще не хватало в этом мире наши русские песни распевать, но вот мотив со своим новым голосом старался выдерживать на должном уровне. Не знаю, как оно слышалось со стороны, но заметил, как несколько раз соглядатаи заглянули в камеру с интересом. Но, замечая, что я интенсивно тружусь за мольбертом и напеваю вполне радостно и беззаботно, возвращались на свое место.

А я совмещал приятное с полезным. В момент отправки «щелбана» значительно повышал голос, и легкого треска никто не мог услышать. Расстояние до замка было на метр большее, чем при прежней пристрелке, но это меня только раззадоривало. Процесс пошел!

Глава десятая. Саботаж

Время шло, картину я почти завершил, и к тому же издеваться над замком мне просто надоело. Тем более что с моим зрением сумел хорошо рассмотреть, что замок несколько деформировался и чуточку почернел. От перегрева, что ли?

Поэтому стал практиковать одну из иных «маленьких гадостей» – она называлась «сквознячок» и создавала на расстоянии довольно маленький, но вертлявый буравчик. Когда патриарх Ястреб объяснял мне суть этого тринитарного всплеска, то утверждал, что им очень удобно на расстоянии гасить, например, свечу. Или незаметно «дунуть» тому же противнику в ухо. Мелочь – а в поединке и это отвлекает.

Что самое интересное, сквознячок–буравчик у меня получился уже с десятой попытки. Используемая в качестве объекта все та же висящая нить резко качнулась в сторону, словно на нее кто–то дунул. Тотчас в мои напевы закралась строчка: «По просторам бродит ве–е–тер». И еще через парочку проб я перенес свои усилия с нитки на замок. Уж слишком я опасался, что сейчас вдруг появится старшина Борей, начнет открывать замок и останется с обожженными пальцами.

Но прошло еще полкара, мне надоело и это занятие, и я весь сосредоточился на завершении моей картины «Фантазия». Причем оказалось, что и сосредоточиваться не на чем: надо или все переделывать заново, или оставить как есть. Разве только мелькнувшая мысль о подписи на полотне опять разбудила во мне противное чувство неудовлетворения собой. Ведь и на остальных картинах я не поставил подписи! Как же я так опростоволосился? Ладно там, портреты и первая, недоделанная, «Маха» были забраны с мольберта сырыми и без всякого моего согласия. Но вот законченную «Ксану многоликую» можно было и подписать. Тем более что Сергий несколько раз переспросил, не надо ли сюда еще чего дорисовать, и только потом с необычайным почтением и осторожностью картину унесли в его личный кабинет управы.

Раз на той не успел, значит, на этой подпишусь. А как? Значком Земли – почему–то не хотелось светиться. Одним из придуманных старых имен – какой смысл? Да и теми именами, что носил, присваивая их бессовестно и нечестно, тоже не хотелось увековечиваться. Поэтому и решил в итоге поставить просто хитрую закорючку собственной подписи, которая стояла и у меня во всех документах. Если что, пусть мне докажут, что это не подпись Михаила Македонского.

Подписался. Наложением ладони высушил навечно. И понял, что успел сделать все: в коридоре послышались шаги. Чуток развернул мольберт, чтобы мне было хорошо видно, уселся на лавку, спиной уперся в стол и стал оценивать свой труд с нового ракурса. Хорошо получилось. Даже меня впечатляло. Тем более что я опять несколько позарился на известный, классический сюжет. Правда, сделал его несколько по–своему, осовременил, что ли. Но получалось красиво и эффектно.

Из рассказа Ксаны я уже знал, что образования, показавшиеся мне навершиями вулканов, называются Ирши и являются верхушками шахт, уходящих на Дно. Знал я и то, что больших домов на поверхности не строили никогда, и дневной свет не заглядывал в окна человеческих поселений. Так что даже не знаю, поймут ли мою художественную задумку местные аборигены. Даже интересно стало понаблюдать за их реакцией.

Но пока я так, безмятежно развалившись, размышлял, аборигены попытались войти в мою камеру. Старшина Борей руки себе не обжег (да здравствует моя предусмотрительность!), но уже изначально даже ключ в замок вставить не смог. За его спиной стояли, переминаясь с ноги на ногу, двое подчиненных, ничем из одежды не отличающиеся от стоящих там же соглядатаев.

– Что за ерунда! – нервно воскликнул альбинос, встряхивая своими белыми волосами. Вынул ключ, присмотрелся к нему, потом заглянул в замочную скважину: – Вы чего сюда напихали?

– Да к замку и не притрагивались! – возмутились соглядатаи.

– А арестант?

– Тоже не касался! За все время с ухода поставного только раз в нашу сторону выглянул, а потом работал у мольберта и песни напевал.

Еще немного поковырявшись в замке, но так ничего и не добившись, Борей крикнул мне:

– Эй, Миха! Что это с замком случилось?

– А я знаю? – уставился я на него честными глазами. – Поржавел, наверное. Вы его хоть смазываете иногда?

Смешно получилось. Да только старшина шутки не понял, почему–то рассердился и стал со злостью пинать замок своим сапогом. Кажется, он не поверил в мою невиновность при данной порче казенного имущества. Поэтому я решил хоть как–то его задобрить и успокоить:

– Да что за проблема? Неужели нового замка на складе нет? Ты вон лучше Сергия позови, пусть новую картину забирает. Как раз по теме «Фантазия».

Голову у альбиноса между решеток просунуть не получилось при всем желании, да и все равно бы не рассмотрел стоящую к нему боком картину. Но интерес проявлял к ней немалый:

– «Фантазия»? Так я и пришел сюда с приказом: и картину забрать, и тебя отвести к поставному.

– Да? Так я готов! – заявил я, вскакивая на ноги. – А что за повод для вызова?

Старшина скривился, но правду скрывать не стал:

– Там у него барон Фэйф восседает, хотят тебе пару вопросов задать, а потом вроде как казнь тебе грозит.

Что–то мне не верилось в такие решения властей. Если уж казнить собрались, то валух бы сам сразу к камере приперся, ухватил бы меня за шиворот да и отволок на эшафот. Или там своих подчиненных заставил бы вынести под барабанную дробь к месту казни. А тут нет, поговорить хотят, вопросы задать. Хотя текст вопросов так и читался моим воображением прямо в воздухе: «Признавайся, откуда ты взялся?!» Еще неизвестно, где кто восседает и в какой дыре меня допрашивать собираются.

«И с другой стороны, куда это мне спешить? Мне и здесь хорошо! – подумал я, усаживаясь обратно и закидывая ногу на ногу. – Мало того, еще и поиздеваться над ними могу!» Что и поспешил сделать:

– А как же обещание поставного кормить меня, чем пожелаю? Уже вроде и ужин давно принести следовало! Долго я ждать буду? Как–никак заработал, вон еще одну картину нарисовал. С ней наш сектор вообще самый главный конкурс по живописи выиграет. Так что, Борей, пусть ужин–то не зажимают. А то у меня уже живот от голода к позвоночнику присох.

От такой наглости Борей только и выдохнул, вращая возмущенно головой:

– Ну ты и…

– Не понял? – возмутился и я в ответ. – Как рисовать – так Миха! А как Миху покормить, то «ну ты и…»! Так нечестно. Я буду гаузам жаловаться. До самого главного у них дойду!

– Ты чего орешь? – прошипел на меня старшина.

– Справедливости требую! Тем более, пока вы старый замок спилите, я бы и перекусить успел.

Упоминание о замке несколько смирило местного представителя власти. Он еще раз попытался ткнуть ключ в замок и с плохо скрываемой паникой забормотал:

– Спилите? Как же его спилишь, если такой никакая ножовка по металлу не берет? Это же номерные замки, которые гаузы выдают на каждую управу только по три штуки.

– Вона как! – подивился я с явным сочувствием. – Крепчайшая сталь и заржавела? Что ж вы их так без смазки запустили? А? Значит, ключ запасной себе даже ленивая Ксана сделала, а вот о сохранности добра позаботиться некому?

После чего мне вдруг в голову пришла сумасшедшая идея. Все равно хуже мне не будет, а последний творческий порыв и тяжкие эксперименты с тринитарными всплесками меня выжали основательно в плане внутренней силы, голод–зверь опять во мне ворочался, грозя жуткими санкциями несообразительному мозгу.

Я встал и отправился к картине со словами:

– Ну, раз условия договора не выполняются, то я имею право свою работу уничтожить. К тому же она мне самому жутко не нравится. Мазня какая–то получилась.

Снял рамку с крепления, подержал на вытянутых руках, словно присматриваясь в последний раз к творению. Тотчас от входа послышалась вежливая просьба:

– Нам хоть покажи вначале.

Все пять лиц старались протиснуться сквозь прутья решетки. Я и на них посмотрел скептически, потом буркнул:

– Да и вам не понравится. – И ненадолго, секунд на пять, развернул картину к старшине и его подчиненным. При этом сознательно еще и попытался создать специальный отблеск–отражение от лампы, чуть покачивая рамой.

Ярко–красные полоски красок заиграли в тот момент словно живые, добавляя лишней правдоподобности страшной по эпическим масштабам сцене.

Затем досадливо цокнул языком и двинулся к единственному стулу:

– Ну вот, так и знал, что не понравится.

– Стой! – заорал не своим голосом Борей. – Ты чего это собрался делать?!

– Как чего? Порву полотно о спинку стула, а потом залью обрывки краской. Так все отчаявшиеся академики от живописи поступают.

– Стой, стой, стой! – запричитал, словно в молитве, представитель власти «моего родного» сектора. – Сейчас тебе и еды принесут, и… все остальное! Только ничего не порть!

И с одним из своих помощников куда–то умчался. А мне что оставалось делать? Озадаченно почесав свои кудри, поставил картину на место и вновь уселся за стол. Если уж попадать под удары неприятностей, то лучше под все сразу одновременно. Глядишь, удары между собой столкнутся да и рикошетом уйдут в стороны.

Это я так размышлял, пытаясь представить себе действия властей. Скорее всего, сейчас приволокут лом побольше да вставят его в лапу валуха помассивнее. А то и сам барон Фэйф постарается. Два, а то и один удар по замку – и никакой пилки не понадобится. Уж про прочность, хрупкость и усталость материалов я знал прекрасно. Теперь следовало додумать дальнейший ход своих действий. Смогу ли я, шантажируя поставного картиной, добиться хотя бы одной отменной кормежки? Или лучше сразу замахнуться еще и на последнюю ночь в данной юдоли скорби и грохочущих кандалов? Если буду очень убедителен, то что стоит властям узника казнить или отправить на Дно, допустим, завтра? Нет, еще лучше – через лутень?..

«Да нет, лутень – уже перебор, – грустно вздохнул я, прислушиваясь к очередному топоту в коридоре. – Если валух взбесится да поставной впадет в ярость, то они меня тут без всякой казни прямо на месте затопчут, в тонкую тряпочку раскатают».

Первым добежал к входу Сергий. Просунул свой кулачище между прутьями решетки и рыкнул, словно лев:

– Ты–ы–ы! – Затем его речь стала более человечной. – Ты что творишь?! Я из шкуры вон лезу, чтобы гаузов уговорить да казнь твою отсрочить, а ты саботаж в моей управе затеял?! Прибью!

Прежде чем ответить с бесшабашным видом, я сглотнул обильно наполнившую рот слюну. Как я заметил, у меня она всегда от страха раз в десять быстрее выделяется (интересно, для чего?). Но голос мой прозвучал вполне твердо:

– Господин поставной! Это вы должны разобраться с саботажем иных лиц! Кто–то меня тут запер, лишает обещанной пищи и заставляет работать на износ. Заявляю протест против такого неприемлемого против меня обращения!

– Чего он там заявляет?! – пробасил уже вставший у решетки барон Фэйф. – Да что за дрянь такая наглая и склочная нам попалась?! Сергий, ломай замок!

Тот отступил чуть в сторону, показывая инопланетный замок:

– Номерной.

– Выламывай решетку!

– В комплекте к замку.

– Пробивайте стены!

– Трехслойный армированный бетон. С улицы – тоже.

– Э–э? – Даже валуха проняло от такого перечисления. – Что за камера такая?

– Триста лет назад строили, с учетом нежданных взрывов, – несколько туманно пояснил поставной.

Но великан его понял отлично. Затопал своими ножищами от злости и рыкнул:

– Так что, эта мразь еще неизвестно сколько там прятаться будет?!

– Ну почему неизвестно? Сообщение я уже послал. – И Сергий указал глазами в потолок, намекая, кому ушла срочная просьба о помощи.

Как я понимал, мою персональную камеру теперь только некими специальными средствами вскрывать придется.

«Ай да Борька! – восхищался я сам собой. – Ай да умница! Ай да саботажник! Красава! Теперь бы только еще продуктами питания себя обеспечить».

Словно подслушав мои мысли, поставной злорадно продолжил:

– А чего с казнью спешить? Лучше все декорации успеем приготовить. Да и не сбежит он отсюда никуда. Мало того, голодом его поморим, может, и поумнеет перед смертью.

– А–а–а… как же э–это… – Моя рука указала на мольберт.

– Ха! Ты думаешь, меня шантажировать сможешь? Одной картиной меньше, одной больше, роли не играет. Понял?

После чего все притихли как по команде, глядя, как я приближаюсь с потерянным видом к своему творению.

– Ну ладно, раз художник должен умереть голодным, так не доставайся же ты никому!

И я в позе Отелло, собирающегося душить предавшую его Дездемону, замер в двух шагах перед картиной. Причем не только играл на публику, но и в самом деле задумался. Что мог увидеть старшина и его помощники? Вряд ли они успели рассмотреть нечто конкретное и дать правильную оценку. Скорее всего, впечатления варьировались от «Там такое…» до «Охренеть!». Да и самый большой знаток сейчас смотрит на меня из–под локтя барона–великана. Надо бы и ему вначале показать.

Поэтому я резко развернул мольберт, отставляя его подальше к кровати и театрально восклицая:

– Но напоследок, по заказам благодарной публики, – бесплатная презентация великого творения под названием «Гибель Пловареша»! Причем прошу учитывать, время осмотра в нашем выставочном зале ограничено беспомощным состоянием его хранителя. Если через полкара его не накормят, выставка закрывается по техническим причинам. Хранителю придется разводить из этого полотна костерок и над огнем греть себе жалкие остатки давнишней трапезы.

А сам еле сдерживался от смеха. Эх, сюда бы сейчас Леню! Вот бы мы с ним насмеялись! Потому что с посетителей моей выставки одного актера можно было снимать комедийные фильмы. Несколько лиц там поменялись местами, пытаясь в разные щели осмотреть картину с разных ракурсов. Понятное дело, что подобные попытки были изначально обречены на неудачу. Но именно это больше всего и смешило. Также поразило, и немало, наличие среди человеческих лиц и двух огромных морд валухов. Кажется, вместе с бароном прибыл и его сопровождающий. Спрашивается: что тупые великаны могут рассмотреть интересного в данной картине, если они вообще в искусстве ни в зуб ногой? Так, по крайней мере, думалось мне, так утверждал Борей, и так подтверждала в своих рассказах Ксана.

А тут эти «ну тупы–ы–ые–е!» совсем такими осмысленными глазами рассматривают. Я даже удивился. Демонстративно отошел ближе к входу и тоже оглянулся:

– Неужели так понравилось? Тогда странно, почему мне за мой труд не желают оплатить оговоренный заработок в виде трех корочек хлеба…

Короткую паузу заполнил ехидный голос старшины:

– Под столом у себя поищи: четыре корочки найдешь!

– …и трех жареных поросят! – продолжил я, словно ничего не услышал. Про фермы с домашними животными я узнал тоже от Ксаны. Каждый город обеспечивался продуктами питания более чем полноценно, если не с запасом. – Естественно, что со всеми комплектующими салатами, соусами и подливками!

После чего первым отозвался именно второй великан, которого я видел впервые:

– Ну, жареных поросят он и в самом деле заслужил. Распорядись! – Это он старшине кивнул. – А вот признайся, человек, откуда ты взял сюжет для этой картины?

Ну не буду же я признаваться, что частично украл идею у великого русского живописца Брюллова, который в своей картине «Последний день Помпеи» показал кошмарный апокалипсис, разрушающий прекрасный город.

Тем более что моя картина показывала один из Иршей, который и в самом деле превратился в гигантский вулкан. Потоки лавы стекали по его склонам, уносились в небо взрывами из жерла и уже оттуда опадали красноватыми глыбами раскаленной магмы. А у подножия вулкана погибал город. Причем не подземный, а вполне себе нормальный, с высотными двенадцати– и двадцатиэтажными домами. Лава сминала первые здания своим напором. Загорались первые пожары. Падающие с неба глыбы подминали под себя более дальние строения. Людей, кроме одного, я не прорисовывал. Только наклонные черточки, мазки, изображающие бегущую в панике толпу. Лишь на переднем плане я выделил светом молодую женщину. Страшненькую на лицо женщину, да и оно было обезображено нависающей у нее за спиной волной кошмара. Стоя на коленях и согнувшись, жительница погибающего города пыталась наивно прикрыть голову тонким отрезком ткани. И только сейчас, присмотревшись к лицу этой женщины, я понял, кто это: Шаайла!

Именно ей грозила смерть от летящего с неба сгустка магмы!

Что–то у меня внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Дыхание сперло. Какая–то часть сознания вдруг ощутила, что вашшуне очень и очень плохо. Вдруг ее сейчас убивают? Вдруг она сейчас спасается от погони? Или еще хуже: вернулась по глупости назад в мир Трех Щитов и попала в лапы людоедов?!

«Если с ней случится что–то плохое, это будет только моя вина! – Уже не глядя на картину, ушел я в себя с остекленевшим взором. – Из–за меня она осталась в развалинах некрополя, и это я по своей глупости не настоял в ее насильственной эвакуации. Ведь если бы захотел, отыскал бы нужные слова, и она спаслась бы вместе со всеми. А я только и рад был: с глаз долой, и сразу из памяти вычеркнул. М–да… Другой вопрос, как я вдруг почувствовал, что ей сейчас плохо? – При обдумывании этого вопроса я даже перестал слышать ведущиеся за решеткой разговоры. – Ведь я чуть ли не дословно могу сказать, что с ней сейчас происходит! Пещера… Странные лампы… И тянущий к ней свои ладони довольно смазливый на лицо мужик. Странно».

После чего рваный сполох видения потускнел и исчез. Но то, что Шаайла осталась жива, я тоже прочувствовал. Что меня еще больше обеспокоило.

«Понятное дело, что магия миров что угодно сотворить может! Но почему именно со мной? И почему я почувствовал вашшуну? У меня что, с ней не только интимная связь до конца жизни образовалась?! А еще и бесплатное телевидение установилось?! Ой!.. А если это связано с беременностью! Чего только на подобные темы не рассказывают и не выдумывают. Вдруг она и в самом деле «залетела»?.. И тогда наш потомок будет подглядывать за мной всегда, везде и всюду. Мамочка, я не хочу такого!»

Кажется, последняя мысль у меня вырвалась вслух. Гомон за моей спиной стих, и я разобрал отдельное утверждение с вопросом:

– Не хочешь? Но на этот раз можешь быть уверен: никто тебя травить не станет. Если сомневаешься, давай мы сами от твоей порции откусим.

– Мм? – Я резко развернулся к решетке, разглядывая старшину и пару работников ресторана. У них в руках были две солидные корзины с провизией, которую все–таки доставили по моему настойчивому требованию. – Да ты шутишь, Борей! – ожил я, спеша за «передачей со свободы». – Каждый откусит по разу, и вот уже художник вытянул свои худые ноги, а его тело скрючилось от смертельного удара голода.

Все это я приговаривал на ходу, метнувшись к столу за пустыми корзинками, а потом привычно укладывая уже в них подаваемые мне вкусности. Хлебом, как я заметил, тоже не обидели, ну а что–то огромное и горячее еле пропихнули между решетками.

– Неужели поросенок? Живем, ребята!

За спинами старшины и его помощников виднелись огромные фигуры валухов и нашего поставного. Тот, хоть и смотрелся рядом с ними карликом, и смотрел на барона снизу вверх, выглядел импозантно и солидно. Еще и что–то пытался скороговоркой доказать своим собеседникам. Жаль, что ворчание Борея не давало мне расслышать ведущиеся переговоры о моей тушке (о чем же им еще разговаривать, как не обо мне?).

– Ты так себя по–хамски не веди, сдерживайся, и уважения побольше, – убеждал меня старшина. – Вон барон возмущался, что ты ему так ни разу и не поклонился. А что, трудно тебе?

– Подумаешь! До сих пор не убили ведь, – бросил я, подхватывая первую корзину и отволакивая на стол. Когда брал вторую, поблагодарил: – Спасибо, ты меня сильно выручил.

– Чем?

– Отличным ужином. Без твоей помощи эти бы здоровяки надо мной не сжалились… Все, у меня перерыв на обед!

Но только я уселся за стол, как в спину мне забасил поставной:

– Миха! Картину отдай! Она уже не твоя, а принадлежит сектору.

Я замер на секунду, пытаясь унять раздражение. Скажи он это три секунды назад, отдал бы картину не задумываясь. Белкой бы метнулся и отдал! Лишь бы не надоедали. А сейчас, когда мои руки уже разорвали фольгу, а мой нос вдохнул аромат запеченного в духовом шкафу поросенка?! Ха! Да он издевается! Ни за что с места не сдвинусь!

Как я не подавился слюной, пока отвечал, так и не смог понять:

– Мне там еще пару деталей подправить надо! Буду выходить, тогда и заберете!

– Я так и знал.

Но последующие слова хитрого Сергия заглушил хруст разрываемой моими зубами румяной корочки. Да и с ушами моими что–то случилось: внешние звуки словно отрезало. Правильно заметил Леня: жевательные мышцы у меня перекрывают органы слуха намертво. Мало того, где–то на дне сознания тлели справедливые опасения. Вдруг гаузы подсуетятся? Вдруг мою камеру вскроют прямо сейчас? Сию минуту? И все мои старания по снабжению себя любимого пропадут втуне?

Вот я и торопился.

Как выяснилось чуть позже – зря. Мог бы и лучше пережевывать, тщательнее. И так там внутри мой бедный первый щит надрывается, работая в три смены и помогая переваривать наспех проглоченную пищу.

«Это не есть гут! – размышлял я, укладывая собственное, жутко отяжелевшее тельце осторожно на кровать. – Неужели я перестаю себя контролировать? Неужели я превратился в животное? Так и перед эшафотом (чур меня, чур, тьфу три раза!), если дадут слона съесть, не откажусь. М–да, и умру с позором. Человек я или тварь, дрожащая от голода? Все люди как люди, а я со своим щитом словно прожорливый комбайн пищу перемалываю. Не знал бы, что такое невозможно, давно бы подумал, что у меня там внутри все три щита прижились и теперь тянут из меня жизненные соки, кислород, кровь и… Что там еще можно вытянуть из молодого, здорового парня? Ах, ну да: силы, красоту и молодость! Надо с этим обжорством прекращать. Кстати, где мои соглядатаи? – Возле входа никто не просматривался и не прослушивался. – Неужели не охраняют? Хорошо это или плохо? Если будут беспокоить – плохо. Ну а если опять какой Светозарный припрется? Да с луком? Да засадит несколько стрел в меня сонного и беззащитного?»

Понятно, что такие мысли мне самому были смешны, но уже начавшая срастаться кожа на лбу живо мне напомнила смертельный удар меча, поэтому я не поленился встать и с кряхтеньем – «Как я выжил? Как я спасся? А под кроватью молча трясся!..» – поспешил перелечь на ту кровать, где возлежала прошлой ночью моя соблазнительная натурщица. По крайней мере, туда стрела не полетит и меч не забросят.

Мысли о девушке–глупышке замелькали с нелогичными полюсами. С одной стороны, Ксана – довольно умная женщина. С другой – не то что глупышка, а вообще конченая дура. Казалось бы, ненавижу эту фифу и презираю, но тут же признаю, что, сведи нас судьба в ином месте и в иное время, приложил бы все силы, чтобы добиться от нее благосклонности. Что–то низменное в моей душе и озлобленное злорадствовало: «Наверняка эту телу уже слизняки схарчили!» А кто–то добрый всепрощающе вздыхал: «Может, ее помиловали? Женщина все–таки. Ей еще детей рожать».

Так и заснул, не решив окончательно, как я отношусь к девушке, которая ярким метеором промчалась в моей жизни.

А потом сон приснился. Странный–престранный.

Стою это я, значит, на коленях в каком–то полутемном коридоре и аккуратно так прилаживаю шпионскую видеокамеру в углубление между каменными плитами стены. Вещь жутко дорогая, микроскопическая, доставленная и закупленная через длинную цепочку посредников. Один глаз у меня следит за руками, закрепляющими камеру. Сумрак глазу не помеха. Другой глаз прикрыт окуляром маленького экрана, в нем наблюдается та картинка, которую транслирует шпионская видеокамера. На экране моя жутко сосредоточенная, серьезная физиономия. А за моим плечом хорошо знакомое лицо: Машка! Причем она не просто присматривается к моей работе, но еще что–то бубнит да бубнит. Во сне пришлось подключить все слуховые резервы, чтобы разобрать ее слова:

– Как всегда! Аккуратнее! Говорила же, дай мне установить! Мои пальчики и более тонкие, и более чувствительные, а ты…

И тут мой голос ее перебивает с наглыми интонациями:

– Твои чувствительные пальчики только для одного и годятся. Ха–ха–ха!

И угрожающий шепот в ответ:

– Ты мне за это оскорбление ответишь! Сегодня же!

– Да? А не обманешь? – Мое тело закончило установку устройства, проверило по экрану, куда оно смотрит и правильно ли показывает. Потом встало с колен и требовательно попросило: – Давай третью!

Шкатулка с еще одной шпионской камерой легла мне в руку. Достал, включил, подвигал по сторонам, наблюдая, что отображается на экране. Затем стал устанавливать чуть левее, на уровне моей макушки в точно такую же выемку между плитами.

Ну а в моем сне я с удивлением рассмотрел, во что же одета стоящая от меня сбоку Мария. В этаком роскошном платье, украшенном и лентами, и брошками, и даже драгоценностями. На прекрасной шее невероятное по красоте колье. Но самое удивительное, что в левой руке она сжимает рапиру. Не ту свою, которую она забрала с Земли, а другую, с очень богато украшенной рукоятью и внушительным сапфиром в навершии. Да и ножны вроде как инкрустированы драгоценными камнями.

Чуть подвигав камерой и окончательно закрепив ее на заданном месте, я вдруг начал осознавать, что это за коридор такой: почти точь–в–точь, как в Сияющем Кургане в Рушатроне! Именно что почти! Моя память после гипны сразу обнаружила массу различий во всем, начиная от текстуры плит, рисунка и кончая некоторым смещением самих плит. Видимо, это помещение строили по явному подобию, но вот соблюсти идеальное соблюдение граней просто невозможно.

А до меня опять долетает обеспокоенный голос Марии:

– Вдруг он не придет?

– Да и пес с ним! Поймаем в другом месте!

– Но нам не хватит тибуронов для удержания. Еле насобирали должную концентрацию в одном месте. Куда их еще распылять?

– Сами встанем на дежурство…

Что за сон такой и кто такие тибуроны?!

– Еще чего?! – не просто капризным тоном, а чуть ли не со слезами возразила разодетая, словно королева, Машка. – Я и так тебя в последнее время не вижу! Мотаешься, как фантом, куда тебе только пожелается, а я тут одна, словно лошадь, должна на себе тянуть все дела и решать все проблемы!

Мои руки вздрагивают, отстраняясь от стены, а голос становится раздраженным:

– Куда это я мотаюсь? Ну–ка, ну–ка? – Один мой глаз видит совсем близко обиженное лицо моей подруги. Капризное лицо, но все равно такое близкое и желанное. А второй глаз видит нас обоих на экране. Хорошо можно различить, как мои руки, сминая роскошное платье, хватают Марию за попу и начинают поднимать вверх. – Никак опять спор проиграла? Придется тебя за это прямо здесь наказывать.

– Очумел? Нас же там ж…

Наши губы смыкаются в поцелуе…

…А мое тело выныривает со сна с неприятным вздрагиванием. Какой–то ишак истошным голосом вопит со стороны входа в мою персональную камеру:

– Миха! Отзовись! Ты там?

Узнаю голос старшины и, пытаясь опять вернуться в такой сладкий и загадочный сон, со стоном ему отвечаю:

– Как вы все меня уже достали! Злые вы, даже поспать спокойно не дадите! Уйду я от вас… на Дно уйду.

Глава одиннадцатая. Смена позиции

Утро. Надо вставать, а сил нет. Леонид чувствовал себя не выспавшимся и жутко разбитым. Все–таки спать в полусогнутом состоянии, при усиливающемся ночью сквозняке да при таком перепаде ступенек, тяжко. Да и спина устает невероятно. Плюс еще частые карабканья наверх и вниз по жесткому гранитному колодцу. Одно дело – высидеть здесь день–два ради сбора сведений, и совсем другое – проторчать здесь пару недель.

К тому же состояние немытого и запыленного тела стало изрядно надоедать, раздражать. Маску–то, подаренную патриархом, землянин не носил, но все равно лицо, покрытое шрамами, зудело и чесалось. Страшно хотелось его вымыть, но использовать для этого воду, пусть даже ее теперь и хватает, было боязно. А первый щит, который мог сам содержать кожу в чистоте, как у того же Бориса Ивлаева, пока еще не начал работать в полную силу. Поэтому и приходилось терпеть, сдерживать себя от нарастающего желания почесаться да поскрипывать зубами.

«М–да! На должности домового я долго не вытяну, – рассуждал мэтр циркового искусства. – Вот сегодня еще поиграю в шпиона, а ночью переберусь в город. Дней десять поживу как человек, а потом обратной дорогой вернусь сюда и загляну в мир Трех Щитов. Вон ночное зрение улучшается, так что мне и факел не понадобится, чтобы в полной темноте рассмотреть возможную засаду. Разве что там у колодца отряд зроаков для себя базу оборудует и будет ярко гореть факел или костер. Еще бы только за сегодня их финансовую систему понять. А мальчугана расспрошу. Да и те мешочки тех воришек надо будет распотрошить. О! В первую очередь надо к ним наведаться и диктофон забрать. Одно из двух: либо они разбежались, узнав о засаде, либо уже все в каталажке сидят».

То есть дел на сегодня хватало. И хорошо, что наведался к уголовникам в первую очередь. Там со всем тщанием, с грохотом переворачиваемой мебели шел обыск. Пока не было понятно, сцапали воришек на горячем или те в бегах, но местные слуги правопорядка шерстили жилище по полной программе. Не успел Леня проволокой подтянуть мешочки к себе и забрать, как услышал донесшийся снизу вопрос:

– Вентиляцию проверяли? – И тут же приказ: – Давай зеркала, сейчас сам гляну!

Успел землянин и ниже опуститься, уже прекрасно понимая, как ищейки просматривают при подобных обысках вентиляцию. Просто: приподнял зеркала, установленные на держателе под углом, и просматривай. При большом желании можно и в основной колодец заглянуть подобным образом, было бы только время да желание возиться.

Сыщикам заглядывать дальше досягаемости руки смысла не было. Да, скорее всего, они пока и не знали о возможной заначке. Но уже в процессе прослушивания записей диктофона, по разговорам в начале обыска Леонид понял, что преступную группировку взяли всю, до единого человека. Правда, те при этом оказали яростное сопротивление, и рассказчик заверял, что двоих бандитов точно убили, а третий еле на ладан дышит с проломленным черепом. Еще пятеро погибли при попытках выпрыгнуть из окон на булыжную мостовую.

Так что иномирский шпион, сбросив мешочки со странными геометрическими монетками вниз, поспешил на главную кухню баронского дома. А та уже гудела, словно растревоженный улей. Все–таки попытка ограбления зуава Сегедского, участие в том Косого и непосредственных соседей барона являлись главной темой любого ведущегося разговора или обсуждения. Вдобавок Леонид прослушал еще и те записи, которые были сделаны в первом часу работы поваров. Те двое, что жили в доме у барона и приходили на работу раньше, включая котлы, готовя завтрак и встречая своих коллег по кулинарному цеху, как раз и начали оживленный обмен мнениями. Вернее, продолжили инициированный еще по пути на кухню разговор.

– Так испугалась! Так испугалась! – экспансивно восклицала девушка. – Мне даже показалось по силе криков, что это на наш дом напали.

– А я еще как спать ложился, что–то странное заметил, – хвастался парень, сразу включаясь в ритм работы и грохоча приготавливаемыми противнями. – Как только стемнело, в нашу дежурку проскользнуло сразу пятеро дозорных из отряда поставного нашего сектора. Вроде даже их старшина там был. Ну и сразу понял, что засада готовится. Потому и окно плотно не закрывал. Как только началась суматоха, так я, уже одетый и с одеялом на плечах, на подоконнике лежал.

– У–у–у! – с завистью тянула девушка. – А меня тетки вначале вообще к окну подпускать не хотели. Так ничего толком не увидела. Только когда уже тела выносили. Расскажи, что видел!

Ну, парень, довольный своей наблюдательностью, и рассказывал. Вначале только девушке, потом еще раз всем остальным коллегам.

Местные силы правопорядка действовали весьма грамотно. Дождались, пока основная группа грабителей заберется в дом зуава, а затем по единому сигналу сняли всех оставшихся снаружи наблюдателей. В то же самое время стали действовать и люди, сидящие в засаде непосредственно в самом доме. Бандиты, поняв, что их обложили со всех сторон, сопротивлялись отчаянно. Прыгали из окон не только второго этажа, но и третьего, что, учитывая высоту потолков в пять–шесть метров, приводило к смерти и страшным переломам. Но повязали всех. По утверждениям того же старшины сектора, ни один грабитель не ушел. В том числе и главаря повязали. Теперь Косой сидит в местной тюрьме со своими подельниками и ждет справедливого наказания. Ну а наказание большинству будет одно: Дно. А уж предводитель туда самым первым отправится. Причем упоминалось в разговорах не раз, что всех уголовников не бросят скопом в одно место, а будут опускать из разных, удаленных от друг друга Иршей. Что делалось для того, чтобы они внизу не собрались в шайку и не стали притеснять обитающих уже давно там или пытающихся выжить членов принудительного войска.

Леонид еще бы слушал да слушал последние новости, но снизу послышались призывные крики Манялы. Видать, юный баронет имел для своего друга и что сказать, и что покушать. А так как после запахов из кухни подкрепиться не помешало бы, землянин оставил там диктофон, а сам опустился вниз.

– Друг, я слышу тебя! – хотя сразу же увидел и обильные запасы продовольствия, которые чуть ли не наглухо перегородили вентиляционное отверстие.

Вот пока он их к себе подтягивал, Маняла и тараторил счастливым голосом:

– Ночью такое творилось, такое! Всех воров повязали, некоторые убились, в окна выпрыгивая. Но самое главное, что я кар назад с отцом говорил и признался, что это я записки поставному об опасности написал. Мне вначале не поверили, но когда я рассказал о своей личной подписи «Иоанн Грозный», батя чуть не прослезился от гордости и умиления. Так что мне прощены не только кубики, но и все остальные шалости, как в прошлом, так и в будущем. И старшине отец признался в этом, и совсем недавно тот ко мне примчался уточнять некоторые вопросы. Ну я ему все и рассказал, как ты учил: подслушал случайно, потом присмотрелся, потом решил предупредить. Старшина поклялся, что о моей помощи из посторонних больше никто не узнает, кроме поставного. Да и то тому надо сообщить лишь по одной причине: мне полагается немалая награда. Пока неизвестно чего и сколько, но старшина меня хлопал по плечам и намекал, что я стану богаче своего папочки.

Понятное дело, что уж такой огромной премии ни в одном мире за предупреждение не дают, это просто взрослые мальцу так льстили. Но Леонид попытался использовать тему разговора, для того чтобы самому разобраться в денежных отношениях. Те трофейные мешочки, которые стояли у него перед носом, с первого взгляда не таили в себе ни серебра, ни золота, ни даже меди. И сразу была заметна иная штамповка, возможная лишь в условиях великой технической цивилизации. Материал – нечто в виде сплава пластика с тяжелым металлом. Форма – круглые, квадратные, прямоугольные и даже треугольные. Разве что все углы были не острыми, а скругленными. Номинал обозначен цифрами.

– Слушай, а вот мне интересно, – перебил увлеченный рассказ своего юного друга расчетливый «домовой», – как у вас, у людей, деньгами расплачиваются? И что примерно сколько стоит?

– О! Да это же так просто! – обрадовался мальчуган тому, что может просветить легендарного обитателя вентиляционных отверстий. Да и тема для него была более чем интересная. – Слушай внимательно…

В своей лекции баронет сыпал цифрами и понятиями, как заправский экономист, и о его будущем даже гадать не приходилось: финансист. Наверное, и батя его на этой стезе подвизался, потому что числился в почетном списке зажиточных горожан.

На что еще обратил внимание землянин, так это на свою окрепшую память. Словно вдруг его жесткий диск в мозге стал обладать большим объемом оперативки. Все, что ни говорил мальчуган, запоминалось с первого раза, и даже не было никакого смысла уточнять или переспрашивать.

«Да, мой первый щит и в самом деле весьма полезное приобретение! Придется после встречи с вашшуной изрядно проставляться за такой подарок. Теперь только и боюсь, что на меня нападет апатия и пропадет аппетит. Хотя и таким обжорой, как Борис, тем более становиться не хочется».

С баронетом они проговорили очень долго и расстались только после начавшихся поисков мальчика на обед. Как раз при расставании Леонид и решился на заготовленную заранее речь:

– Маняла, я так рад, что у меня появился настоящий друг и я даже сумел помочь тебе не только избавиться от наказания, но и заработать от старших и уважение, и похвалу вместе с наградой. И теперь я надеюсь, что ты и сам справишься с остальными трудностями в своей жизни. А говорю я это потому, что нам пришла пора расставаться. Мне придется уйти. Очень далеко уйти. Там мои друзья попали в беду, и я просто обязан сделать все, чтобы их разыскать и помочь. Но ты не слишком расстраивайся. Как только у меня появится возможность, я постараюсь вернуться и обязательно с тобой опять встречусь.

– Я буду сюда приходить каждый день! – с жаром благодарности воскликнул Маняла.

Но слишком частые его посещения подвала и разговоры с отдушиной могут не только вызвать подозрение, но и привести к ненужным разговорам, а то и наказаниям. Поэтому Леня спросил:

– А вот такое же отверстие есть в твоей спальне?

– В комнате – нет. А вот в моей ванной комнате – есть.

– Ну вот и отлично. Значит, если я вернусь, то оттуда тебя и позову для разговора.

– Хорошо. Я очень тебя буду ждать, Чарли! И большое тебе спасибо за помощь!

Судя по этим пылким словам, мальчуган отныне станет невероятным чистюлей и будет заскакивать в свою ванную комнату чуть ли не ежечасно.

На том и расстались. Хорошо, что пищи юный друг приволок более чем достаточно. Должно и до конца дня хватить, и на предстоящую ночь остаться. Ну и помня, что еще наверху придется как следует осмотреться, а потом еще добраться незаметно до городского парка на поверхности и там спрятаться в листве деревьев, землянин приступил к сборам и экипировке.

Понимая, что придется рисковать и его могут банально поймать даже при попытке проникновения в лес, он оставил все крупные вещи сразу. Потому что с оружием да с рюкзаком за плечами он привлечет к себе внимание, как еж среди воздушных шариков. Его сами горожане станут сторониться, если вообще не укажут на него пальцем тамошним охранникам. Ну а по карманам постарался рассовать разные полезные мелочи. Просмотрел и примерно прикинул, сколько у него трофейной наличности. Количество ввело в некоторый ступор: не то чтобы он стал миллионером по местным понятиям, но сумма оказалась невероятно огромной даже с точки зрения иномирца. Первые мнения могли быть ошибочными, но получалось, что бандитский общак состоял почти весь из монет самого крупного номинала, сравнимого в России, например, с той же банкнотой в пятьсот евро. Становилось страшно от самой мысли, что уголовники вдруг начнут поиск своих денег, разворотят вентиляционный колодец, где и отыщут рюкзак, арбалет, метатель и переход в иной мир.

Оставалось лишь надеяться на одно: те, кто знал о тайнике, либо уже погибли при ограблении дома зуава Сегедского, либо будут отправлены на Дно да там благополучно и сгинут, унося свои тайны в безвременье.

Ну и после полдника, собрав остатки пищи в узелок, мэтр циркового манежа подался наверх, где стал аккуратно осматриваться из окошек, стараясь первым увидеть стального Ловчего. По рассказу баронета он знал, что страшный инопланетный робот людей не убивает и тем более не ест. В его функции только и входит, что вылавливать заблудившихся, сбежавших да и просто людишек, ищущих на свою задницу приключений. Оказывается, и такие придурки имелись в городах. Причем их за правонарушение не наказывали, просто доставляли в Ирш и затем лифтом спускали вниз. Конечно, если человек при задержании буянил или как–то иначе выказывал свое недовольство, его просто швыряли в трубу, по которой он попадал в холодняк. Вода там была просто ледяная по той причине, что там проживало дикое животное–мутант, завезенное гаузами из другого мира и служащее для очистки питьевых вод.

Понятное дело, что попадаться Ловчему в зубы–капкан Леня не желал. Даже если будешь вести себя тихо и скажешь, что заблудился, не ровен час служаки поставного обыщут при выходе из лифта в город. Денег не жалко, как пришли, так и ушли, да и заработать всегда можно, а вот некоторые технические устройства из другого мира никак не следовало показывать местным аборигенам. Если им что–то покажется странным, сразу сдадут валухам, те – гаузам, и все, как говаривал Борис Ивлаев, – «эпическая гайка!».

Мальчуган знал и примерное количество Ловчих: всего лишь один на один Ирш. Так и ползала стальная колбаса вокруг возвышенности то сжимающимися, то расширяющимися концентрическими кругами. Иногда ему давали иное, конкретное задание – тогда Ловчий менял маршрут своего передвижения. То есть, если не будет чего–то непредвиденного, пробраться в городской парк – дело в принципе не сложное.

В самом деле повезло. Гигантский стальной змей вначале мелькнул слева между башенок, ближе к Иршу. А второй раз, уже через полкара, – правее от иномирского наблюдателя. То есть он патрулировал по расширяющейся спирали, и этим следовало воспользоваться как можно быстрее. Землянин надел маску на лицо, аккуратно ее пригладил и стал спускаться со своей вентиляционной башенки. Нисколько не сговариваясь с товарищем, Леня тоже решил пометить маркером свой колодец понятными ему знаками, как и несколько иных, стоящих в отдалении. А потом, стараясь не слишком явно бросаться в глаза на просматриваемых участках, поспешил к цели. Северную сторону Ирша он уже давно определил по восходу и заходу Ласоча, так что сориентировался правильно. И можно сказать, что не прошло и кара, как он уже в парке выбирал для своего отдыха самое большое и приличное дупло. Их и в самом деле с земли просматривалось довольно много, зато и трудности сразу возникали: как залезть по толстенному стволу древесного великана, если самые его нижние ветки на высоте восьми, а то и десяти метров?

Помогли более молодые и стройные деревья. Ветки одного такого удачно переплетались с гигантскими ветками другого. Только и следовало, разогнавшись, оттолкнуться от спинки парковой скамейки и достать руками удобную для первого зацепа ветку. Подобные трюки мэтр проделывал не раз. Стараясь внимательно запоминать свой каждый шаг и движение (ведь обратно придется спускаться ночью той самой дорогой), землянин наконец добрался до вожделенного дупла, которое казалось издалека и вместительным, и уютным. На самом деле жизненного пространства внутри оказалось ничтожно мало. Даже если человек сидел, поджав коленки к подбородку, его голову можно было бы заметить с аллей парка. Потому и пришлось неплохому акробату в такой вот позе улечься на дно дупла и так дожидаться темноты. И вроде как правильно поступил, потому что пару раз, перед самым закатом Ласоча, слышал стальной шорох чешуек, исходящий при движении проверяющего местность Ловчего.

Краткий период между закатом и появлением первой луны Леня блаженствовал всем телом, вытягиваясь, повисая на ветках или просто лежа на более широких ветках спиной. Еще кар времени, пока не взошла вторая луна, он с должной настойчивостью заставлял себя съесть все принесенные с собой запасы пищи. Оставлять их в дупле – жалко, а вот как он будет смотреться с узелком провизии среди горожан, любящих ночные прогулки, он не знал. Не догадался уточнить у своего юного друга.

Ну а потом рядами и колоннами пошли гуляющие бездельники. Маняла об этом не рассказал, но и самому следовало догадаться: подавляющее большинство – влюбленные парочки. Хотя хватало и пар постарше, выводящих детей на поверхность для знакомства с внешним миром. Что такое звезды и луны, детвора знала, хотя самих звездочек на небе было очень мало, все–таки сияние сразу двух больших лун скрывало полную карту звездного неба.

«Представляю, какие у них тут отливы и приливы из–за лун, – размышлял землянин, присматриваясь к гуляющему народу и выбирая время для своего спуска. – Хотя еще ни разу ничего не слышал о здешних океанах. Вдруг их не существует? Вон ведь пока ни одного дождя не было. Кстати, тогда должны постоянно быть пустынные бураны, а их тоже не слышно и не видно. Неужели вся планета находится под полным метеоконтролем? Вполне вероятно, если только немного подумать о возможностях этих непонятных гаузов».

Именно детвора первые два кара не давала малейшего шанса для спуска. Где эти сорванцы и с какой только скоростью не носились! Так что спускающийся с дерева человек наверняка был бы замечен и вызвал бы бурю ненужных вопросов. Но тем не менее, двигаясь по более толстым веткам ползком, шпион пробрался к пересечению веток и стал дожидаться благоприятной минуты там. Вот так по незнанию он и не попал в странную ловушку. Как только дети в сопровождении своих родителей покинули парк, буквально все створки дупел вдруг единовременно и хищно захлопнулись!

По причине окатившего его страха и запоздалой паники мэтр чуть на землю не свергся. И мысленно успел порадоваться, что не слишком хотел в туалет по–маленькому. Тогда как сидящая на лавочке под местом спуска парочка только счастливо рассмеялась:

– Теперь уже нам никто из этой мелочи не помешает! – Парень решительно подхватил свою девушку и усадил на колени.

Но та, видимо, смущалась вот так резко переходить к поцелуям:

– А вдруг кто–то еще остался?

– На выходе и входе только детей и считают, – уверенным тоном отвечал кавалер. – Иначе и дупла останутся открытыми, и через час тут бы шуршал обеспокоенный поиском ребенка Ловчий. Разве не знаешь, как с этим строго?

– Да это я понимаю. Я о взрослых. Вон почти рядом прогуливаются.

– Ха! Чего это ты решила стариков стесняться! Пусть завидуют!

И уже без всяких церемоний принялся зацеловывать свою возлюбленную.

Ну а иномирский шпион облегченно вздохнул: «Что бы случилось, прячься я до сих пор в дупле? Еще и с выставленными наружу ногами? Неужели это деревья–людоеды? Или они тоже металлические? – Древесный запах, поднимающийся от ветки, и легко царапающаяся ногтями кора начисто отводили последнее подозрение: живые это растения. – Ну и хорошо, что в парке остались не только влюбленные. Вон трое гуляют, а вон и все четверо… Может, мне как–то незаметно присоединиться к какой–нибудь компании? А то одиночек–то вообще не наблюдается».

Теперь мешали влюбленные. Но после некоторого наблюдения за ними было замечено: девушка и глаза от удовольствия не раскрывает, а парень если и смотрит, то в противоположную сторону. Так что короткий спуск, зависание на руках на нижней ветке и мягкий прыжок на великолепный и густой травяной газон.

И опять поплохело от неожиданного ощущения: трава, словно живая, брызнула в стороны зеленой кровью и оказалась жутко недовольной – что–то возмущенно шипела и сопротивлялась попыткам на нее наступить! Мало того, травинки пытались еще и захватить, прижать подошвы агрессора к земле. А ведь при дневном свете выглядела себе вполне обычной и ничем не примечательной растительной средой. Мало того, только совсем недавно многочисленные малолетние проказники какие только кульбиты на этой траве не выделывали.

Пришлось спешно выходить на аллейку и уже там, замерев на месте, приходить в себя. Ну и поражаться как безмятежной парочке, так и странным метаморфозам парка: «Вот доверяй после этого впечатлениям детворы! Они–то видят все со своего ракурса, даже не догадываясь, что творится здесь после их возвращения в город. То–то я удивляюсь, что эти парочки на траве не валяются! В наших парках они только и катаются по газонам, словно колобки или колбаски. Повезло».

Поняв, что к нему никто не бежит и никто не окликает, прогулочным шагом отправился в сторону самой многолюдной аллеи. В течение часа прогуливался там туда и обратно с таким видом, словно отстал от друзей или потерял их и теперь разыскивает. При этом очень внимательно присматривался, как и кто приветствует своих знакомых; прислушивался, какими репликами обмениваются; да и вообще старался уловить суть и темы ведущихся бесед. И вот как раз в этом сильно повезло. Постепенно догоняя трех горожан среднего возраста, двух мужчин и одну женщину, он стал свидетелем разгорающегося пусть и дружеского, но спора.

– Да там, говорят, целое побоище произошло! – настаивал один из мужчин, но второй явно не верил:

– И кто тебе такое нафантазировал?

– Да все говорят! Только среди дозорных и исполнителей пять человек погибло. Да плюс старшина пал, который командовал прибывшей из соседнего сектора помощью!

– О! Ну это вообще нонсенс! К чему привлекать помощь из иных мест? Да у нас своих бездельников полное управление.

– Вот именно что бездельников! Тем более ты знаешь, сколько в той банде грабителей собралось? Больше сотни!

На этот раз отозвалась женщина, своей логикой подойдя к спору с другой стороны:

– Мамочка родная! Где же все разбойники в доме зуава Сегедского поместились?

А ведь там еще в засаде вдвое больше людей должно было сидеть. Верно?

– Ну, дом–то у зуава огромный, – несколько смутился первый спорщик. А второй его мягко попытался отвести от спора:

– К сожалению, живем мы на другом краю города, так что к нам слухи и сплетни дойдут настолько перекрученными, что мы никогда правды не узнаем.

Вот тут Леонид, поравнявшись с троицей и вежливо поздоровавшись, осторожно подбирая каждое слово, их заинтриговал:

– Ну почему же не узнаете? Я, например, находился в соседнем доме и прекрасно видел все события из окна.

Глаза у всех так и загорелись нешуточным любопытством. Но первой затараторила женщина:

– Ну так расскажите! А то мы ничего толком ни у кого выспросить не можем.

– Если это не покажется вам навязчивым?.. – Леня вопросительно посмотрел на самого азартного крикуна.

– Да что вы, что вы! – замахал тот руками, развеивая его опасения. – Я и сам доказываю только то, что слышал от других. Но среди них непосредственных свидетелей и близко не было. Так что вполне безболезненно приму и правильное изложение событий.

Ну тут землянин и постарался. Тем более рассказ парня–повара он помнил наизусть. Вдобавок еще и прочие добавочные сведения позволяли ему оперировать словами с непоколебимой уверенностью, за которую было бы просто стыдно сомневаться. В концовке он еще и подкрепил свой авторитет самой пикантной деталью:

– Знаете, кто выследил грабителей и дал верный сигнал в управление поставного?

– А вы и это знаете? – выдохнули все трое.

– Понятно, что этого человека я не знаю, как он выглядит, наверное, знает только поставной. Но вот имя его из разговора старшины с дозорными расслышал: Иоанн Грозный!

При этом землянину пришлось перейти на шепот. Ибо только капельки не хватало, чтобы провально рассмеяться от ненужного пафоса и чрезмерно величественного звучания имени древнерусского царя в ином мире.

Слушатели оказались не только интеллигентными, но и весьма благодарными за такой поток точной информации. В ответ на их слова благодарности приходилось только наклоном головы выражать свои чувства: смеяться все равно хотелось до невозможности.

Смешливость резко сбила своим вопросом женщина:

– А вы из какого города?

Хорошо, что примерный вопрос ожидался. Еще и смешливость в тоне помогла.

– Как вы догадались?

– Просто. У нас так странно никто не говорит.

Единственное, что знали лучше всего из местной географии, так это название города Макиль и что в нем одна из самых знаменитых технических академий этого мира.

– Прибыл я сюда из Макиля. Да–да, того самого, где Макильская академия! – Ну а чтобы и дальше вопросами не засыпали, сам пояснил: – Меня с братьями с детства обучала всем наукам парочка очень странных учителей. Не знаю даже, где их отец отыскал. Ну а сам я здесь по поводу визита в вашу местную академию. Фактически только вчера вечером прибыл и вот так сразу удачно стал свидетелем грандиозного события. Но уже завтра мне надо явиться в приемную новых обучающихся. Не подскажете, где это конкретно находится и как все это выглядит?

Легче всего избежать ненужных вопросов – это задавая вопросы самому или заставляя туземцев рассказывать о своей родине. При правильном поддакивании, своевременном аханье и должном внимании можно слушать словоохотливых аборигенов хоть до скончания жизни.

Благо, что настолько долго прогулка не растянулась.

– Нам пора, – как бы извиняясь, развел один из мужчин руками, когда они уже во второй раз приблизились к тоннелю, ведущему из парка в толщу Ирша.

– Так и мне тоже пора, завтра столько дел.

Никто против такого попутчика не возразил. Но вот когда дошли вместе с редким потоком горожан до поперечного коридора, устеленного плитами тисненого металла, и повернули направо, женщина удивилась:

– А вам не налево разве?

– Ерунда! Пройдусь с вами. Хочу сразу прогуляться мимо здания академии. Вы ведь говорили, что оно совсем рядом с вашим домом?

– Да–да, конечно!

Непосредственно возле лифта землянину пришлось уже в который раз за сегодня поволноваться. Там он впервые чуть ли не вплотную столкнулся с огромными великанами. Один сидел на лавке, напоминающей трактирный стол, второй лениво отсчитывал вслух входящих в лифт людей, не пуская в покрытый сеткой каркас больше шести человек. Видимо, в этом и заключалась его «тяжелая» работа, пока напарник отдыхал от непосильного труда. Причем люди заранее старались не разбивать устоявшиеся или заранее сформированные группки, пропуская вперед пары или даже одиночных горожан.

Спустилась компактно вниз и четверка новых знакомцев, которые успели и представиться друг другу. Там опять небольшой отрезок тоннеля, и вот они, улицы подземного города. Не в силах удержать себя от любопытства, Леонид ненадолго замер посреди булыжной мостовой, но его остановка была расценена как обычное сомнение.

– Все правильно, вам туда, – подсказал мужчина в нужную сторону. – За вторым перекрестком сразу налево, и упираетесь в небольшую площадь. Вот на нее и выходит парадная дверь академии.

– Огромное спасибо!

Расстались тепло, чуть ли не лучшими друзьями. Если кто и наблюдал со стороны, ни за что бы не подумал, что в город тайно явился шпион из иного мира. Хотя, когда этот шпион остался там и двинулся в нужном направлении, любой бы удивился его поведению: словно человек в подобном городе в первый раз. А ведь все города практически на одно лицо.

Но так думали аборигены, тогда как землянин только и крутил головой по сторонам. Одно дело – просто подслушивать на кухнях, и второе – лично лицезреть фронтоны вполне величественных и красивых домов со стороны улиц. Такое впечатление, что здесь процветало настоящее идолопоклонство камню и предметам внешних декораций из него. А уж смешение стилей заставило бы сойти с ума многих земных искусствоведов от архитектуры.

Свет с перекрытий улиц падал вниз круглосуточно, поэтому и жизнь здесь никогда не замирала. Велась доставка продуктов на осликах и арбах. На иных телегах перевозили каменную плитку и блоки. С деловым видом куда–то спешили горожане с пустыми руками. Натужно согнувшись под неким подобием рюкзаков, что–то несли люди в одеждах попроще. Пробегали парочки, а то и группки веселящейся молодежи. Кое–где парочки влюбленных сидели на лавочках, которые окружали массивные цветочные клумбы. Работали лавки, пусть и не все, но две из десяти – как минимум. Каждый третий трактир, несмотря на позднее время, уже близящееся к утру, светился окнами первого этажа и приглашал открытой нараспашку дверью. За ней, правда, виднелись и другие, чуть ли не двойные, но их предназначение стало ясно только после открытия и закрытия: шумный гам выплеснулся на улицу и тут же иссяк. Звукоизоляцию здесь, похоже, соблюдали более чем скрупулезно.

Есть нисколько не хотелось, сказывались насильно впихнутые в себя еще в дупле угощения от юного баронета, но в одну из местных забегаловок зайти в любом случае следовало. И осмотреться не помешает, и подумать. Тем более что у Леонида было несколько вариантов на выбор. Первый: идти на окраину города и там пытаться занять один из пустующих домов. Такое разрешалось, но вот защищать там, даже после беседы со старшиной, никто никого не собирался, а на темных, заброшенных околицах встречались и откровенные гопники. Если не сейчас ограбят, то после того, как присмотрятся, что человек один и денежка у него водится.

Второй: попытаться с кем–то сойтись прямо в городе и уже с помощью новых знакомых если не легализоваться, то получить дельный совет или хитро выспросить, как это сделать. Совершить подобное со знакомыми из парка было нарушением всех конспираций и шпионских правил. Те бы сразу догадались о непричастности гостя вообще к этому миру. Может быть.

Ну и третий, самый простой и естественный вариант: трактир. Пока на эту тему ничего выведать не удалось, но тут не следовало быть семи пядей во лбу, чтобы знать: раз есть трактиры и нечто подобное ресторанам, значит, и есть такие, в которых хозяева сдают комнаты на постой. Хотя бы тем же молодым парочкам. На ночь. А то и на несколько часов всего. Кстати, если бы удалось каким–то образом познакомиться с девицей легкого поведения и снять комнату вместе с ней, было бы лучше всего. Но землянин даже понятия не имел, имеются ли в этом мире представительницы древнейшей профессии. Даже в разговорах воришек и грабителей, которых повезло подслушивать, подобная тема никогда не проскальзывала.

Так что ничего больше не оставалось, как податься в злачное заведение.

«Да и злачное ли оно? – размышлял иномирец, остановившись возле вполне солидных, раскрытых настежь дверей. За ними просматривались вторые двери, еще более инкрустированные резьбой по дереву и изукрашенные вставками из цветного стекла. – Что–то пока я ни одной драки не видел и ни одной пьяной песни не услыхал. Или это еще не самый разгул эмоций? Ладно, надо заходить».

И тут его подхватили с двух сторон под локти чужие руки, и два голоса спросили в унисон:

– Ну и как тебя зовут?

Глава двенадцатая. Новые друзья?

Все–таки, как я ни отлынивал от грядущего наказания, как судьба мне в этом ни благоволила, настал час и моего извлечения из камеры–мастерской. Где–то после первого завтрака валухи приволокли какое–то сложное, объемистое устройство на колесах и протянули от него сразу три трубки к дужке замка. Потом долбанула такая яркая точечная вспышка, что я на минуту ослеп. Причем не помогли ни массирование глазных яблок, ни громкие ругательства с моей стороны:

– Престидижит?торы! – Мой вопль пусть интерпретируют как хотят. – За что зрения лишаете? Предупреждать надо!

Со стороны входа донеслось насмешливо–угрожающее ворчание:

– Сейчас, сейчас, раб! Как только до тебя доберемся, так сразу и предупредим. Точно–точно, не обманем.

«Собаки позорные четырехметровые! Они еще и насмехаются надо мной?! – Понятное дело, что я расстраивался. – Светозарного мне для дачи инструкций не привели! Зрения лишили, и вообще странно, как это гаузы смертную казнь барону не разрешили?»

Именно с этой радостной новостью и приходил ко мне среди ночи старшина нашего сектора. Вырвал из такого чудесного сна, чтобы оглушить известием:

– Гаузы так и не сняли мораторий на смертную казнь! Так что спокойно отправляешься на Дно.

– Спасибо, конечно, огромное! – не мог сдержать я своего раздражения. – Но нельзя ли было меня этим огорошить во время завтрака? Заключенные тоже ведь имеют право на спокойный ночной сон?

– Ничего они не имеют! – донесся до меня удаляющийся голос Борея. – Особенно в тот момент, когда старшина сектора не спит.

Боялся я, что хуже будет. Некую гадость среди ночи устроят. Пронесло. Даже завтрак съел по своему полноценному заказу.

Да и зрение после нежданного ослепления вернулось довольно быстро (наверняка щит справился!). Чему даже возящиеся с замком валухи удивились:

– Не понял, он что, уже видит?

– Невероятно! В самом деле редкостный раб. Может, еще раз его импульсом угостим?

– Если берешь на себя отчет по использованию кристалла, то угощай.

Тем временем я приблизился к решетке, присматриваясь к их работе. Со всех трубок сейчас выходили три искрящиеся молнии, сливались возле самой поверхности в одну и медленно разрезали дужку замка поперек. То есть некая аналогия сварочно–режущего аппарата для высоких технологий. Ну а какой–то там кристалл используется, вероятно, для слияния трех молний в единую. И видать, дорогой, раз им не хотят лишний раз меня наказать.

Ну а я решил, что это и есть те самые умные техники нашего сектора. Причем на полных дебилов с ограниченными мозгами они ну никак не походили. И у меня в голове появилась твердая уверенность, что вся эта вот показная дикость и тупость – не больше чем хорошо прилаженная и привычная маска. Леня точно такую же носит, и любой, кто его увидит, ни в жизнь не поверит, что веселее парня нет во всех вселенных. Вот и с этими «артистами» решил поговорить: наглеть так наглеть!

– А что, ребята, того Ловчего уже починили, которому я глаз выбил? – Заметив, как дрогнула полоска сварочной дуги, понял, что напал на тех самых. – Вы на меня не сердитесь, не со зла так сделал. Уж больно сильно он меня своим капканом придавил.

– Не дергался бы, не придавил бы! – буркнул один великан, а второй перешел на угрожающий тон:

– Мы в записи все видели, раб!

– Так что вам стоило потом запись перемонтировать? – пожал я плечами. – Зато непобедимость Ловчего осталась бы непорочной, а мне бы не грозили всякими карами.

Дуга дрогнула во второй раз.

– Раб, не нервируй меня!..

– Не то сейчас направим резак на тебя и разрежем на две половинки!

Я показательно посмотрел в щель между великанами и стеной, рассматривая, нет ли кого в коридоре. Ну, понятное дело, исполнителей и близко было не видать, берегли глазки. После чего перешел на доверительный тон:

– Ребята, и охота вам вот такими тупорылыми притворяться? Хотя бы передо мной уже вели себя как нормальные специалисты.

Дуга дрогнула в третий раз, а великаны как–то странно переглянулись между собой.

– Ты чего это?

– Совсем умом тронулся, раб?

– Да что вы все заладили как попугаи раб да раб! Нет чтобы помочь товарищу по разуму, покорителю иных миров и вселенскому страннику.

Хорошо, что за момент до того, как дуга слишком резко вильнула, дужка оказалась окончательно перерезана и отошла в сторону. Замок раскрылся. Но теперь струя сварки уткнулась в скобы рамы и створки. Тогда как техники не обращали на нее внимания: с расстояния в метр в упор рассматривали только меня. А я шестым чувством осознал, что двигаюсь в правильном направлении, и поддал жару:

– Глядишь, когда потом и я вам помогу.

Наконец один из них заметил, что они уже не то режут, протянул лапищу и не глядя перекрыл три вентиля на устройстве. После чего глянул в конец коридора, убедился, что за нами никто не подсматривает, и заинтригованным тоном спросил:

– А ты кто?

– Да тоже в этот мир Груанов по своим интересам заскочил. Вернее, скорее даже случайно забрел, вот и пошел осматриваться, что да как. А тут ваша змеюка! Хорошо, что я с собой ничего поубойнее из оружия не прихватил. Сдуру мог и Ловчих всех проредить, да и ваших дежурных наверху почем зря на переплавку пустить.

– Они же живые! – вздрогнул один из великанов.

– Да знаю я, знаю. Это я так шучу. Ну и пришлось мне простым человеком из местных прикидываться, чтобы ваших земляков не обидеть. Ну а видите, что в итоге? Вся моя доброта – насмарку! Я, конечно, и со Дна выберусь, но могу где–то при этом не сдержаться, сами понимаете. Мало того, и мои товарищи тоже здесь, наверняка уже поиск моего тельца организовали. Вы только себе представьте, если я потом им пожалуюсь на плохое ко мне отношение.

Второй великан шумно сглотнул, но испуганным не выглядел. Скорее очень умным вдруг стал даже во взгляде.

– Ты нас не пугай! Мы тебе ничего плохого не сделали. Да и вообще: сам сюда заявился, сам и выкручивайся. Ну а если удастся, вон лучше с гаузами на эту тему поговори. Они и так тобой невероятно заинтересовались.

– Значит, ничем не поможете?

– Вот заладил! Чем мы тебе помочь должны?

– Мне обязательно нужен Светозарный для доверительной беседы. Мне надо заранее знать все детали, что там на Дне делается и как оно там все вращается.

– И это все?

– Ну и еще один совет дайте: стоит ли о себе признаваться гаузам?

– Хм! А нам, значит, не побоялся признаться?

– Так вы, ребята, тоже такие же подневольные, как и здешние аборигены. Тем более что разговор идет только между нами и будет сохранен в тайне от всех посторонних.

– В тайне, говоришь? – Великаны опять переглянулись. – А вот скажи, зачем ты вчера Светозарного убил?

– Поверите: случайно! Честное слово! Знал бы, кто он такой, я бы с ним сразу совсем об иных материях говорить начал.

– И справился бы? – Великан досадливо дернул губами и поправился: – Сумел бы его разговорить?

– Легко! – несколько самонадеянно воскликнул я. – Ну, если бы никто не мешал, конечно. А что, сильно они вас уже достали?

Смешно было и страшно наблюдать, как один из техников поковырялся огромным пальцем в не менее огромном ухе. А потом чисто по–человечески вздохнул и признался:

– Порядочно достали!

И его товарищ ему вторил со злорадной улыбкой:

– Ты бы только знал, с каким трудом наш барон сдерживал радость, глядя на свои сапоги, забрызганные мозгами Светозарного.

Я покачал головой:

– Трудно было заметить, трудно. Ну ничего, как–нибудь и с этой напастью справимся. Все вместе: и вы, и я.

Тот, что отключал устройство, уже в который раз покосился в конец коридора, а потом в упор уставился на меня:

– Ты хоть представляешь, за что пытаешься взяться?

– Не совсем. Но раз уж ухватился…

– А полномочия у тебя есть? – неожиданно спросил другой, наклонив голову к самой решетке.

«Интересный вопрос. Очень даже интересный! – пытался лихорадочно сообразить я. – Что он имеет в виду под словом «полномочия»? Понятное дело, никто меня в этот мир специально не засылал, что–то тут выискивать или шпионить не уполномочивал, так сложились обстоятельства. Да и вообще нет у меня никого, кто бы в чем–то как–то покровительствовал и давал какие–то полномочия вообще».

Я уже приоткрыл рот для отрицательного ответа, как вдруг сознание пронзила молниеносная информационная волна, подробная расшифровка которой выглядела дословно вот так: «Лобный камень меня предупредил конкретно: немедленно покинуть Рушатрон и центр империи Моррейди. Сияющий Курган мне показал столько своих значков–переходов в иные миры, что только полный идиот не поверит в его некую, скажем так, симпатию ко мне и заинтересованность в моих успехах. Тут уместно припомнить, что подобных мне «проходимцев» между мирами, называемых Грибниками, пантеон тоже чествует и привечает, но вот меня–то он однозначно выделил как–то особо! Обряд гипны у меня получился не просто на уровне хорошего художника, а на уровне гениального живописца, перешагнувшего время. Само звучание музыки для меня было совершенно отличным, чем для других. Тем самым мне как бы давали понять, что не все в единой структуре миров гармонично, цельно и правильно. Может, во мне было нечто такое, о чем это огромное устройство переходов между вселенных догадалось, рассмотрело и решило воспользоваться? Тогда понятным становится и тот момент, что именно я рассмотрел значок у пропасти колодца в подвалах разрушенного пантеона в Борнавских долинах. Дальше уже, конечно, пошли случайности и обстоятельства, но… Вдруг некая пробитая неведомыми силами тропа позволила зайти зроакам к нам в тылы? Ведь не было же ее раньше! Все твердили, что не было! И некие силы банально поставили меня перед фактом: либо на стол к людоедам, либо в мир Груанов. А какого лысого демона я тут забыл, если у меня и в других местах дел полно? А вот и ответ зарисовывается: значит, тут надо нечто вытворить! Знать бы еще, что именно. Но самое главное, если считать себя неким ставленником великого устройства, то уж, по крайней мере, и полномочия у меня от него имеются. Пусть непонятные, пусть неосознанные до конца, но есть! А значит, и ответ мой пусть и наглый, но прозвучит утвердительно».

– Есть у меня полномочия. Вам только и надо, что мне помочь в самой малости.

– Ну тогда даем сразу совет: ни в коем случае не раскрывайся перед гаузами! – затараторил шепотом один из техников. – Запустят под луч деструктора, а то и вместе со всем городом!

– Понял. Спасибо. А что со Светозарным?

– Пока не знаем. Попробуем что–то придумать. Поставному не доверяй! Старшине – тем более. Нам пора! – и, разогнувшись, напустив себе на лицо туповатое выражение, рявкнул в конец коридора: – Рабы! Давайте сюда! И пошевеливайтесь!

Я метнулся обратно в камеру, распихивая по карманам вроде как ненужные тюбики с краской, несколько толстых грифелей разной мягкости и несколько кистей. У меня еще с вечера теплились некие идеи на их счет, так почему бы не прихватить? Тем более что таких процедур, как обыск, тут вроде по умолчанию не предусмотрели.

А со стороны открытого входа ко мне уже приближался шкафообразный Сергий, приветливо расставив руки в стороны:

– Ну вот ты и выходишь из камеры, наш великий и загадочный шантажист!

Не совсем понятно было, чего у него в голосе больше сквозит – наигранного дружелюбия или желания одним ударом свернуть узнику голову. Но мне, как ни странно, страшно не стало. Да и разглядев его внимательнее, внутренне согласился: «Ну да, шкаф он! Железобетонный! И здоровый, как мамонт. Но вот по сравнению с валухами и в самом деле как ребенок рядом со взрослыми мужиками смотрится!»

От этого сравнения я непроизвольно улыбнулся, чем заставил поставного от неожиданности замереть на месте, и словно родного папу спросил:

– Привел Светозарного для разговора?

Из–за спины своего босса показался задумчивый Борей. Осмотрев внимательно мое рабочее место у мольберта и убедившись, что картина «Гибель Пловареша» целехонька, он и ответил:

– Отыскали двоих, связались с ними, но они только рассмеялись в ответ. Отказ. А заставлять их, скорее всего, и гаузы не станут.

Так как никто больше в камеру не вошел, а валухи уже давно укатили свое устройство, я понял, что местные власти все еще в чем–то сомневаются и пытаются нечто для себя прояснить. Причем сделать это прямо сейчас и здесь. Потому и спросил:

– Ну а что гаузы сказали по моему поводу?

Судя по тому, как напрягся старшина и приготовился слушать, такие сведения могли быть только у поставного. Тот и ответил:

– Ты для них – пыль. Но все равно удостоили ответом: «Посмотрим, выживет ли он на Дне».

– С ними понятно. А вы чем решили помочь в моем выживании?

– Ха! Ты совсем последние крохи скромности потерял? С какой наглости ты решил, что мы тебе помогать должны? Из–за твоих гениальных картин, что ли?..

– Естественно!

– Обойдешься! Шантажист.

С этими словами Сергий сделал шаг к мольберту, вынул картину из крепления и передал ее Борею с приказом:

– Отнеси в мой кабинет!

По лицу альбиноса пронеслась волна плохо скрытого недовольства, но проигнорировать приказ он не решился. Хотелось ему остаться и присутствовать при разговоре, к гадалке не ходи! И мне сразу припомнилось предупреждение валуха–техника: «Поставному не доверяй! Старшине – тем более!» Несколько странно как–то. Уж кто тут главный и кто решает все вопросы, так это босс всего сектора. Что может его подчиненный? Пусть даже и наиболее приближенный? Тем более мне хорошо припомнилась та унизительная предупредительность, с которой Борей впервые на моих глазах обращался к надменной и полной хамского презрения Ксане.

Как бы в этих странных отношениях разобраться? И надо ли себе мозги на эту тему ломать?

Пока Борей удалялся из камеры, я завел разговор на другую тему:

– У меня тут еще несколько идей появилось. Например, я бы мог нарисовать целую серию портретов под общим названием «Знаменитости нашего города». И время на это уйдет совсем малое, дней десять примерно.

– Ха–ха! – не удержался от смеха поставной. – Оказывается, ты еще не все резервы своей наглости явил миру! По всем правилам и нормам твоя тушка уже со вчерашнего вечера должна бродить по Дну и заниматься поиском груанов. Причем не ты один.

После чего он с вальяжностью уселся на лавку, в моей любимой позе, спиной опершись на стол. Тогда как я тоже не стал стоять, улегся на кровать. Еще и пояснил после этого:

– После завтрака руки–ноги дрожат. Стоять тяжко.

Укорять меня или отвлекаться и дальше на пустопорожние разговоры Сергий не стал. Его тон стал деловым, а информация лаконичной:

– Помочь я тебе могу только одним. Недавно трое наших ребят проштрафились и попали на Дно. Им дали по полгода службы в принудительном войске. Мне удалось их сбросить вместе, прямо в шахту нашего Ирша. Судя по заявкам на питание, они до сих пор живы, полсрока продержались. Кучкой там всегда выжить легче. Последняя заявка от них подана с сорок четвертого уровня, не знаю, что это и где, только могу сказать, что всего уровней сто двадцать. На сорок четвертый я тебя и отправлю. Моя единственная прерогатива как поставного в секторе. Мой тебе совет: обязательно их разыщи и передай от меня три слова: «Выбираться будем вместе!»

После чего сжато поведал мне имена и внешние приметы своих бывших подчиненных.

– Ну а как выбираются на поверхность те, кто насобирал десяток груанов?

– Мы понятия не имеем, а Светозарные молчат. Только и выходят они из тех самых клетей, в которых их опускают. Да вдобавок прибытие за полкара оповещается звуковым сигналом в нескольких местах.

Не успел я задать иных уточняющих вопросов, как он добавил:

– Кстати, Ксана до сих пор в камере. Отправлю ее вместе с тобой. Это все, что я могу для нее сделать по старой дружбе.

– Да на кой она мне нужна? – возмутился я, даже садясь на кровати от такой новости. – Мне что, еще и за ней присматривать придется?

– Тебе решать. Если тебя это спасет – можешь ее скормить атакующему тебя тервелю. Если не захочешь ее видеть, просто оставишь, где вздумается. Можешь даже попытаться продать или выменять. Ведь нравы там более чем жесткие, скорее всего, даже ты ее защитить не сможешь в первые же минуты после спуска.

– Нравы?

– Ну сам посуди, какие могут быть отношения между каторжанами и смертниками в их среде? Судя по заявкам на питание, женщины там вроде выживают некоторое время, порой даже несколько месяцев, а то и годами живут, но вряд ли можно позавидовать их жалкой участи. Или ты внизу надеешься отыскать куртуазное общество? Ха!

В коридоре послышались шаги, старшина уже возвращался. Но как я понял, поставной уже сказал мне самое главное. Поэтому я перешел к вопросу экипировки:

– А что с оружием? Хоть кинжал мне мой вернут?

– По этому поводу можешь не волноваться: тебе перед спуском выдадут полный комплект. Еще и по твоему усмотрению. Да и внизу уже столько подобного хлама за века собралось, что наверняка под ногами валяется, словно мусор.

– А оружие только холодное?

– Какое ты еще хочешь? – фыркнул Сергий. – Горячее, что ли?

Явно притворялся! Наверняка знает и про огнестрельное оружие, и про лазерное. Но и я не стал умничать:

– А вот, например, то, которым валухи пользовались при разрезании замка. Если его как–то приспособить, то можно легко любого слизняка раскурочить на маленькие котлетки.

На мои слова рассмеялись оба представителя местной власти. Ну а после поощрительного кивка поставного старшина с готовностью пояснил:

– Неужели ты хочешь быть умнее гаузов? Если бы вниз можно было опустить их оружие или отправить валухов, они бы давно уже все груаны из нашей планеты выпотрошили и ни одного тервеля в живых не оставили. Вся тайна в том, что на Дно могут опуститься только люди. Неужели ты этого не знал?

– Знал, не знал!.. Мне надо такое оружие, с которым я бы насобирал десяток груанов и быстрее вернулся на поверхность! – не мог скрыть я своего раздражения. – Мне вон картины писать надо, а не в смертельных местах ошиваться. Ну и по поводу выживших героев: как вам двоих удалось отыскать, если вы и про художника не знали?

Мой вопрос оказался, наверное, неожиданным, в том числе и для старшины. Потому что он с интересом уставился на поставного. «Ответит или не ответит?» – читалось в его глазах.

– Да в этом деле барон Фэйф пособил, – не стал тот скрывать. И тут же грузно, словно нехотя поднялся. – Ладно, и так уже все сроки вышли. Если через кар, точнее, через полтора не сброшу тебя на Дно, меня грозились убрать с места поставного. Старшина, выводи заключенного!

Борей развел руки в стороны, как бы извиняясь передо мной, быстро накинул мне на руку наручник и довольно мягко потянул меня к выходу. При этом он сочувственно бормотал:

– Вроде и невиновен, а вон как обстоятельства складываются.

Уже когда мы выходили, Сергий заметил, что замок с собой забрали валухи, и бросил мне в спину:

– Как тебе удалось такой замок повредить?

Признаваться в своих умениях не хотелось.

– С чего такая уверенность, что это я? К замку чаще всего Борей прикасался, может, чего и уронил нечаянно внутрь, механизм и засорился.

– Чего напраслину возводишь? – дернул меня за наручник альбинос. – Нет там внутри мусора никакого, просто все деформировалось как–то странно, вспухло внутри.

Мы шли уже совсем по иным коридорам и совсем в иное место, но разговор–то следовало поддерживать в любом случае:

– Слыхал я и о таком средстве. Кислота называется. Если в нее положить замок на несколько каров, почитай, все железо изъест да попортит.

– Замок никуда не уносили!

– Зато можно внутрь этой кислоты налить, – настаивал я. – Сами подумайте, кому было выгодно мое слишком длительное пребывание в камере, и вы поймете, чьих это рук дело.

– Да никому, кроме тебя, и не выгодно! – хмыкнул идущий сзади поставной.

Но его подчиненный не преминул возразить:

– Почему же! Ксане тоже это было выгодно, почитай, лишний день прожила.

– Намекаешь, что у нее мог быть любовник и среди моего окружения? – Голос Сергия налился злобой.

– Если она с художником тайно так долго общалась и даже знала, что он Светозарный, – стал рассуждать старшина, – повара своими поцелуями соблазнила, то могла себе и еще парочку тайных поклонников завести. С ее–то хитростью и красотой – плевое дело.

После минуты молчания, когда мы уже заходили в довольно огромный лифт, местный босс продолжил, словно паузы не было:

– Но тогда и тебя, Борей, следует заподозрить в первую очередь. Если Ксана настолько умна, то зачем ей мелкие исполнители? А? – и нажал единственную кнопку спуска со стрелкой вниз.

Моя кисть руки соприкасалась с кистью альбиноса, и я вдруг понял, что кожа его невероятно быстро вспотела. Хотя модуляции голоса остались насмешливыми и спокойными:

– Ну вот, еще и мне во всей этой неразберихе достанется ни за что! Ха–ха! Хотя мне даже льстит, что кто–то может подумать: такая красавица, да еще и личная секретарша поставного, польстится на такого старого служаку, как я. Если по уму, то ей следовало выбирать самых молодых и перспективных.

– Ага! Как раз все трое самых перспективных сейчас на Дне.

– Но с ее помощью туда и отправились! – уже начал паниковать Борей.

– А может, ей кто вовремя подсказал да надоумил? – Сергий взглядом пытался словно дырку в голове пробить у своего подчиненного. Да и следующий вопрос, пусть и вкрадчивым голосом, был задал, что называется, в лоб: – Может, ты на мое место метишь?

– При всем желании не получится, – довольно весело и откровенно хохотнул старшина. Правда, пот на его руке выделился еще б?льшими капельками. – Ты меня моложе, так что я столько не проживу. Да и по всем остальным размышлениям – дело полностью перспективное.

– А ты размышлял?

– Почему бы и нет, – не стал скрывать подчиненный. – Вполне нормальное явление: любой служащий твоего управления не прочь подняться по карьерной лестнице. Так что в этом плохого?

Кажется, это откровенное признание заметно успокоило поставного. Хотя сомневаться не приходилось: отныне он каждый шаг своего ближайшего помощника будет рассматривать с нескольких точек зрения. И я понял, что нисколько не завидую старшине. А уж если он где–нибудь оступится или всплывет из его прошлого нечто явное и компрометирующее, то и сам на Дно грохнется. Причем с еще большей скоростью, чем его трое подчиненных.

Не мешало бы, конечно, выспросить, за что, мол, и при каких обстоятельствах троица неизвестных мне парней оказалась так жестоко наказана, но мы уже прибыли вниз. Как долго ни опускался довольно скоростной лифт, но не мог он падать вечно. Хотя и эта остановка оказалась только промежуточной. Или, вернее сказать, предпоследней. Здесь отправляемых на Дно экипировали оружием по их выбору, а потом засовывали в какие–то клети–капсулы явно иномирского происхождения. Ну и здесь меня уже ожидала Ксана.

Нельзя сказать, что красота молодой женщины за последние сутки увяла, да и синяк еще только посинел и пожелтел до нужной спелости, но вот что стала не настолько яркой из–за бледности, посеревшей кожи, спутанных волос и выражения отчаянной безысходности – бросалось в глаза сразу. Можно было еще добавить к описанию несколько выражений, как то: ненависть, страх, презрение. Единственное, что вызывало некое уважение, – это отсутствие униженной просительности. Как–то сразу чувствовалось: бывшая секретарша так и отправится на смерть, но ползать у чьих–то ног и умолять о пощаде не станет.

Увидев меня, Ксана демонстративно отвернулась в сторону и закусила губу. А может, и не я был причиной такой ненависти? Если разбираться, то вины моих сопровождающих в ее падении гораздо больше, чем моей. А некая боязнь старшины, которая мною ощущалась во время прикосновений, могла и его выдвинуть в списке виновных на первое место.

Но так как узница ничего не говорила и не пыталась кого–то в чем–то обвинить, не сыпала проклятиями, то если и имелся у нее когда–то с Бореем некий сговор, сейчас высвечен со скандалом не будет. Это и сам старшина почувствовал, задышав спокойнее и увереннее. Но тут я мог и ошибаться. Возможно, у него совесть была нечиста совсем по иному поводу?

Сам пункт отправки выглядел как внушительный квадратный зал, созданный из прочного бетона. С правой стороны стояло пять клетей, каждая на одного человека, и сразу было видно, что это не лифты как таковые. Над каждой клетью возвышалось два поблескивающих рельса, потом резко уходящих прямо в стену. То есть здесь была самая высшая точка их подъема. Ну а некие колесные зажимы и держали клеть на этих рельсах. Ни провода к ним не подходили, ни электромоторов не просматривалось, но, видимо, они и двигали средство доставки вниз–вверх.

Посреди комнаты стоял длинный стол в метр шириной. Ну а в левой стороне виднелись не столько окна, сколько люки с неким карманом внизу. Словно увеличенные во много раз автоматы по размену монет.

Вот и вся нехитрая обстановка. Меня отправили на левую сторону к лифтам и стоящей там Ксане. Только мы замерли, со всех сторон блеснуло около полусотни вспышек. Примерно так действуют вспышки фотоаппаратов.

«Хм! Неужели фото на память делают?» – поразился я, но понимание сути процесса пришло чуть позже. Мои сопровождающие стали по левую сторону стола, и поставной взял в руки некое устройство, очень напоминающее переговорное:

– Два узника для отправки доставлены. Начинаем экипировку! – После чего обратился к нам: – Заказывайте! У нас на все один кар. Если не успеете или будете долго сомневаться, отправитесь в чем стоите.

Ну и чего тут, спрашивается, торговаться? Надо вырвать от благ «родного сектора» как можно больше.

– А как бы мне прочитать перечень оружия? – поинтересовался я. – И есть ли именно наши размеры?

– Ваши параметры уже сделаны световыми импульсами, так что не переживай. А оружие заказывай любое. Если автоматическая выдача не поймет, просто опишешь, что тебе хочется, подробнее. Самое главное, что всем выдают без исключения, – это два пояса со специальными футлярчиками для груанов. Основной и запасной. Ко всему прочему вам на каждого полагается по два одеяла, по две фляги с водой и боевой паек бойца принудительного войска. Рассчитан он на пять суток. Где находятся места с устройствами подачи заявок на последующие пайки, никто из нас не знает. Вам придется это самим выяснять на месте. Только и скажу, что раз в пять дней снизу приходит подтверждение в другой зал: «Такой–то жив! Прошу паек». Все дается ему автоматически. Я только могу наблюдать.

«Ну понятно! Потому он и знает, где его бывшие подчиненные обретаются. Со жратвой тоже понятно. А вот с оружием более чем интересно! Может, у них сразу автоматы попросить? Или хотя бы арбалеты. Но что–то мне подсказывает, с дальнобойным оружием тут будет напряженка. Но попробовать–то можно. Да и нужно».

И я приступил к заказам.

Глава тринадцатая. На дно

Начал я с самого простейшего:

– Рыцарские латы полного покрытия с поддоспешной комплектацией!

Не прошло и пары минут, как после дивного гудения в приемнике под окном загрохотало, а исполнители стали таскать на стол передо мной груду заказанных мною предметов. Хорошо, в принципе, что я хоть обучился все это облачение если не напяливать на себя, то уж стягивать с мертвых зроаков. То есть навыки были, и я стал резво надевать на себя вначале войлочные поддоспешники, при этом с некоторым восторженным опупением рассматривая сами блестящие латы и продолжая скороговоркой перечислять остальные виды холодного оружия:

– Рапиру, два меча, кинжал, двадцать метательных ножей, трехметровое копье цельное металлическое, короткое копье на два метра со сменными лезвиями, штыком и алебардой, лук с запасными тетивами и комплект из ста тяжелых стрел.

Вот тут неожиданно пискнула короткая сирена, и ухмыльнувшийся Сергий пояснил:

– Запрещено! – Вот те раз!

Корчить рожи и возмущаться я не стал. Стрелок из лука из меня никудышный, хотя обладание первым щитом мне и давало неоспоримые преимущества даже в этом виде вооружения. Но мне еще ни разу даже подержать лук в руках толком не удавалось. Так что это даже хорошо, зато и в меня никто стрелы пускать издалека не будет. Не могу сказать, что я и следующим оружием владел отменно, но с ним–то мы хотя бы много раз упражнялись в метании в нашем доме в Лаповке. Поэтому продолжил, словно и не останавливался:

– Титановая кольчуга с капюшоном! – (Ну не всегда же в латах в бой идти?) Судя по специфическому шелесту, выдали кольчужку. И ведь легкая какая, прочная! Потом затолкаю в рюкзак, если местные служаки не присвоят от жадности. Вон как глазами навыкате мою обновку ощупывают! Сам же зачитывал мысленно представленный список дальше: – Полсотни сюрикенов…

После озвучивания последнего вида оружия сирена промолчала. Я сделал большую паузу, надевая на свои сапоги стальное покрытие и затягивая его ремешками, а потом прекрасно расслышал, как в приемник грохнулись и сюрикены.

Мало того, их на стол, рассматривая один пакет из пяти метательных звездочек, положил лично поставной:

– А это что такое? Первый раз такие штучки вижу.

– Да ничего сложного, можно кидать их наподобие метательных ножей, – последовал мой равнодушный ответ.

– Тяжелые. И какой с них толк? Нож, он и есть нож, а это… Значит, ты все–таки воин?

Вместо ответа я спросил:

– Я могу дальше перечислять?

– Можешь. Только учти, тащить все это придется на себе. Что поднимешь на себе, только то с тобой и опустится. Иначе клеть не тронется.

Что–то мне в этом правиле слишком не понравилось, но я так и не успел как следует на нем сконцентрироваться. Меня изумил и чуть ли не взбесил вид стоящей без движения Ксаны: на меня она посматривала с явным интересом, но вот себе до сих пор ничего не заказала. С одной стороны, я на нее был страшно зол и тоже почти ненавидел, но, с другой стороны, вот так просто отдать женщину на съедение либо страшным слизнякам, либо на растерзание оголодавшим уголовникам тоже было не в моих правилах.

– Ты чего застыла, как рожающая мадонна?! – вспылил я. – Заказывай немедленно!

Она скривила свое бледное личико в презрительной ухмылке.

– А мне ничего не надо. Я даже ножом не умею пользоваться.

– Нашла чем хвастаться! Дура! То есть, пока я буду свои ножи тратить, сражаться, ты даже пальцем не шевельнешь для помощи? И мне придется спасать твою глупую задницу? А ты даже от камня защиты не имеешь! Или потом тебя сразу укусит какая–то тварь и ты изойдешь кровью на месте? Если только тебя ранят, твоя участь будет решена, и спасать окровавленную женщину никто не будет! Даже ради насилия над тобой.

Кажется, быть изнасилованной ей не понравилось больше, чем просто умереть:

– Так даже лучше! Хватит уже, сколько можно терпеть!

– Но если тебя ранят слегка, то обязательно догонят тамошние вояки и уж тогда изнасилуют, сколько и как им понравится.

Такой довод уже подействовал. Ксана воскликнула с досадой:

– Но я не знаю, что мне брать! Для меня это все – просто железо!

– Могу я заказывать вместо нее? – быстро повернулся я к настороженно прислушивающемуся поставному.

– Нет. Выдача пойдет только после ее голосового заказа.

– Отлично! Ксана, повторяй за мной: «Рыцарские латы полного покрытия с поддоспешной комплектацией!»

– Зачем они мне?

– Когда будешь стоять у меня за спиной и подсказывать, что вокруг творится, я буду уверен, что никакая собака тебя за ногу не укусит.

– Там есть собаки?!

От ужаса губы ее стали бескровными, и я понял теперь, чем ее пугать в случае неповиновения:

– Еще какие! Так что быстрее повторяй!

Вскоре загрохотало и под вторым окном выдачи. А мне пришлось метаться между собой и девушкой, затягивая и пряча ее роскошные формы под рыцарским облачением и не забывая одеваться самому. При этом продолжая усиленно думать, как и что еще потребовать у автоматической выдачи. С одной стороны, робот – это хорошо. Скорее всего, он понимает прекрасно саму мою мысль, описывающую в моем воображении данное оружие. Вон даже никогда в этом мире невиданные, неизвестные сюрикены были мне выданы без проволочек. Но были и минусы такого фильтра из развитых, скорее всего, космических технологий. То есть потребовать автомат или пистолет изначально будет большой глупостью. Как бы это все тут происходящее не фиксировалось и потом не дошло до сведения гаузов.

Поэтому я стал экспериментировать постепенно:

– Моргенштерн!

Рыцарская булава на цепи появилась на столе, и на нее все служаки сектора смотрели более чем с недоумением и плохо скрываемым восхищением.

– Боевая секира! Мачете! Два метательных топора! Три пары наручников! Ледоруб! – Все это прошло без сучка без задоринки, хотя я очень сомневался, что ледоруб посчитают боевым оружием. А уж тем более наручники! Судя по удивлению служак, подобные вещи с собой вниз мало кто брал. – Арбалет! – Ну так и знал, что сирена прозвучит! – Метатель! – Короткая пауза, позволившая мне начать радоваться слишком преждевременно, оборвалась сиреной.

«Да этот хитропостроенный кладовщик мои мысли читает! – возмутился я про себя. – А жаль! Скорее всего, у него и доску не допросишься с отдельным комплектом пружин. А то бы я сам метатель соорудил. Ну да ладно, продолжим…»

– Духовая трубка с ядовитыми стрелками! – Сирена. – Два лассо! – Заказ прошел, хотя оружием считать такое трудно. Рассмотрел моток упругой, прочнейшей веревки, чуть подумал и заставил Ксану заказать еще три лассо. – Рюкзак! Набор котелков! Ремни с креплениями для разгрузки! – Тоже прошли.

Потом я только одевался и время от времени выкрикивал разные пришедшие мне в голову мелочи, которые тоже без всякого недовольного гудка выдавались. Например, сотня толстенных гвоздей на сто пятьдесят миллиметров и молоток. Воспоминания о глубоких расщелинах натолкнули меня на заказ комплекта альпинистских клиньев и два прочных, конкретно синтетических фала, которые и вес двоих рыцарей выдержат. Скользнув взглядом по синяку на лице девушки, вспомнил о небольшой радости для нее, если, конечно, пройдет:

– Комплект из расчески, зеркальца и прочих предметов по уходу за прической и ногтями!

Ко всеобщему ступору всех присутствующих, и это прошло. Наверное, умная машина справедливо посчитала, что женскую красоту тоже смело можно отнести к оружию, и подбросило небольшой, размером в две мужские ладони, несессер.

Ну и под конец я все–таки догадался, как схитрить и обмануть хотя бы частично сканирующие мое сознание устройства. Я себе четко представил командующего армией, который перед началом атаки подносит к глазам внушительную луковицу часов и сверяется со временем. Якобы это тоже весьма важное оружие. Но! Не метательное! После чего мой взгляд как бы проникает внутрь часов и оказывается в мире пружинок, шестеренок и маятников. Проведя такую демонстрацию, я стал быстро перечислять:

– Рессорная сталь в виде проволоки и полос с закалкой на мартенсит.

И перечислил параметры, толщину и вес, в общем–то, небольших мотков. Если удастся выклянчить в комплект экипировки подобную сталь, то я впоследствии на готовые пружины уже сам сделаю нужный стабилизирующий отпуск. Технология мне была известна.

Прошло! Так что пусть и не сразу, но со временем такое оружие, как метатель, а то и пружинный арбалет, я обязательно сделаю!

Ну и под шум такого дождя сделал через Ксану вполне солидный заказ все той же незаменимой проволоки. Разве что чуть изменил сечение, ширину лент и предел упругости.

Пояса с футлярами для хранения груанов оказались довольно удобными в ношении и очень походили на патронташи. Их было удобно носить где угодно – на плече, на поясе, да хоть на бедре, футлярами наружу.

«Что ни говори, а экипируют тут одуренно! – не мог я не восхититься. – Знать бы все это заранее да продумать разные, но самые необходимые мелочи!..»

– Пошла последняя пятина кара! – предупредил меня поставной, и я заторопился с окончательной подтяжкой, навеской и размещением.

За четырнадцать минут много не успеешь, но вроде уложился даже с некоторым запасом. Закованная в латы Ксана смотрелась как вполне справный рыцарь среднего роста. Правда, вот оружие на ней и рюкзак смотрелись хуже, чем мятый серпантин на выброшенной после Старого Нового года елке. Прошлась она после моей команды вполне сносно, но вот сразу потом прошептала мне:

– Долго даже не выстою. Полкара, и упаду.

– Спортом надо было заниматься! В закрытом забрале не жарко?

– Не жарко, а… страшно.

– Вот и отлично! – Я стал быстро закидывать на себя неподъемный рюкзак, а потом брать в руки самое громоздкое оружие, которое нельзя было повесить на тело.

А тут и две клети с лязгом раскрылись.

– Две минуты вам, чтобы зайти! На пол ставить ничего нельзя!

Но только я вошел и стал разворачиваться на лязг закрываемой двери, как в помещение «гримерки» бодрым шагом вошел барон Фэйф. Ну а его «бодрый шаг» равнялся умеренному бегу обычного человека.

– Ну что, рабы, подготовили уголовников к отправке?! – забасил он таким голосом, что от него понеслась волна вибрации.

Судя по явной растерянности провожающих нас служак, появление великана считалось здесь невероятной редкостью.

– Э–э… Ну да, – не совсем по уставу отозвался поставной. – Через минуту отправляются.

– Хорошо–хорошо, туда им и дорога, – продолжал басить валух, деловито шагнув к клетям и осматривая нас с Ксаной с ног до головы. – Ха–ха! Да они словно в консервные банки запаковались! Ходячие консервы! Думаете, что тервель такой закуской побрезгует? Наивные. Ого! Ты смотри, как он загрузился?! Ишак столько не потянет! Никак навсегда туда перебираешься? Ха–ха–ха!

И во время этого монолога он своей массивной тушей полностью закрыл меня со стороны стола от возможных наблюдателей. Сложив руку в локте, он просунул сквозь ячейку стальной сети несколько скатанных в трубочку листов бумаги и расширенными глазами указал на них. Мол, забери!

Значит, некая помощь со стороны великанов мне поступила! Мои разговоры с техниками не прошли бесследно! Неизвестно, что в этих записях, но уж явно не яд для моей тушки. Вот только как взять эти записи? Руки–то у меня заняты!

Поэтому ничего больше не оставалось, как чуточку присесть, наклониться вперед и ухватить записи зубами. Великан продолжил и дальше что–то говорить бессмысленное, но предупреждение поставного я все–таки расслышал:

– Начинается спуск!

Я только и успел повернуть голову в сторону Ксаны и понять, что она следит за мной неотрывно, как наши обе клети ухнули вниз чуть ли не с активным ускорением. Вернее, это было даже не ускорение, потому что ни грохота, ни свиста ветра не ощущалось. Зато я сразу понял, что такое полная невесомость. И что ощущают космонавты на орбите. Ноги оторвались от пола, дышать стало так легко и непривычно, что амплитуда движений грудной клетки увеличилась до неприятного кислородного отравления. Да и волнение чрезмерное сказывалось.

Зато я считался весьма начитанным и образованным человеком (по крайней мере, сам такими мыслями себя тешил) и сразу начал действовать. Руки у меня облегчились, и мне не составило труда перехватить свернутые в рулончик записи. После чего я постарался развернуться в сторону моей попутчицы ко Дну, попискивающей и висящей под самым потолком своей клети.

– Ксана! Старайся дышать медленно, через раз! – прокричал я ей, пытаясь и по сторонам посматривать.

Серые стены шахты слились в сплошную стену без всяких тонов или участков света. Мы сами словно висели в слегка подсвеченном дымном облачке. И ведь уже пролетело сколько секунд, которые я начал отсчитывать с некоторым опозданием! Это ж на какую глубину мы падаем?!

Тем более, как знаток начальных постулатов физики, я прекрасно помнил: чем больший разгон, тем жестче и опаснее остановка. Да нас по большому счету с такой тяжеленной экипировкой может просто поломать, а то и убить при резком торможении. Может, Ксана была права, и нам следовало отправляться налегке?

Но сейчас было поздно что–то менять, и я заорал своей коллеге по несчастью:

– Держись! Если начнем останавливаться и ударишься о пол клети, постарайся по возможности сразу же лечь по диагонали клети на спину и ровно вытянуться! Ноги согнешь в коленках! Поняла?!

Ответного писка разобрать не удалось, но я понял, что ответ утвердительный. И только я уже в ужасе досчитал до шестидесяти, как началось торможение. К нашему счастью, медленное и щадящее. В отличие от моей попутчицы я вполне удачно встал на ноги да так и продолжал стоять, не зная падать мне на спину или нет. Пока, несмотря на все усиливающуюся на мои плечи троекратную тяжесть, я стоял нормально. Ксана успела лечь, как я ей советовал, и даже рюкзак себе довольно удачно сместила под голову.

И тут, где–то на двадцатой секунде торможения, вдруг оказалось, что мы прибыли! Пол под нами вздрогнул в последний раз и замер. Что–то в моих подсчетах, пусть даже и приблизительных, явно не сходилось!

Но пока на эту тему думать было некогда. Инструкций, что тут творится на Дне и как, нам не дали, стоять сейчас и читать полученные от валуха записи бессмысленно, тем более что долго нас здесь держать автоматически наблюдатели не собирались. Вначале я рассмотрел вплотную за сеткой стальную стену. Вернее, две сомкнутые створки ворот, которые красовались вполне понятным мне числом «сорок четыре». Не успел я к ним присмотреться, как створки бесшумно разъехались в стороны и точно так же тихо наружу открылась калитка клети. А уж совсем для тупых под ногами несколько раз вспыхнула и погасла световая стрелка. Мол, не задерживайся, топай!

Мы на Дне.

Не зная, грустить по этому поводу или сразу прощаться с жизнью, я сделал несколько шагов, волоча на себе все свои вещи, и аккуратно осмотрелся в обе стороны. Извилистые анфилады каменных переходов. Почти полная темень. Если бы не мое умение видеть в темноте, пришлось бы долго привыкать к такому густому, странному сумраку. Никого. Ну и самое главное – ничего вроде пока опасного. По крайней мере, ничто не шевелится и в нашу сторону не мчится.

Хотя тут же меня привлек шум из соседней клети, и я вовремя успел на помощь своей коллеге – отныне – по службе в принудительном войске. Оказывается, что задние стенки наших клетей стали двигаться к выходу, как бы выдавливая наружу ну совсем уже полных идиотов, не желающих расставаться с цивилизацией. А у Ксаны ремешок ножного облачения зацепился за стальную сетку, и она из–за тяжеленных и неудобных доспехов не могла до него дотянуться.

Поставил свои копья посреди прохода, сбросил рюкзак и только после этого в три этапа освободил женщину из плена, выволакивая под мышки наружу. Она при этом попыталась громко пожаловаться на какую–то боль или придавленность, но я на нее зашипел со всем напором:

– Тихо! И не пискни мне! Недаром здесь прибытие обставлено так бесшумно. Иначе сюда или звери сбегутся, или люди. Оно нам надо?

Тем временем стрелки в клетях перестали мигать, калитки закрылись, а створки в самой пещере сомкнулись. Да так слились с окружающими стенами, что, не смотри я за ними специально, потом бы упарился отыскивать. С этой стороны на них ни номера не было и никаких иных обозначений.

Вот и пригодились набранные в карманы краски! Маркер у меня тоже имелся, но в таком сумраке попробуй потом отыщи отметки темного цвета. Правда, чтобы достать парочку тюбиков из–под рыцарского облачения, пришлось изрядно попыхтеть. Это не в карман шорт, будучи на пляже, руку засунуть!

Отметки сделал, хотя при всем своем оптимизме даже представить пока не мог, как подобную автоматику не просто обмануть, а хотя бы вскрыть или взломать удастся. Потом тщательно осмотрелся по сторонам, моей усиленной памятью улавливая основные различия и особенности данного места.

«Хитро придумали! Люди сюда попадают, а потом даже при всем желании устроить засаду в данном месте на вновь прибывающих вояк – дело довольно сложное. Мало того что тут сто двадцать уровней, так и место собственной высадки редко кто догадается запомнить или пометить. Что же это за недра такие преогромные? Надо будет потом на досуге с калькулятором посчитать, куда мы провалились».

В самом деле, в понятии любого человека, да и моего тоже, дно – это дно. Ну как у ведра, например, или у колодца. То есть вот оно – вокруг нас! И никаких иных затей. А тут масса уровней. И что–то мне подсказывало, что между этими уровнями находятся некие пространства с другими уровнями. Может такое быть? Вполне!..

Долго оставаться именно в этом месте мне не слишком хотелось. По двум причинам: неприятный запах и странные чешуйки под ногами. Они словно образовывали светящуюся дорожку через этот тоннель. Уж не следы ли это тех самых тервелей? Слизняков, которые целиком заглатывают человека?

Поэтому мы опять загрузились своим добром и двинулись вправо выискивать, выбирать место для первого привала поспокойнее. Я впереди, почти ничего не видящая Ксана сзади, держась за конец копья. Шепотом я ей отдавал команды, как ступать и что перешагивать.

Уже в первой пещерке мы подивились странным древесным образованиям. Словно корни гигантских деревьев, они выходили снизу, порой змеились по стенам, порой стояли прямо по центру, словно голые стволы без веток и листьев, иногда вились спиралями и опять скрывались в толще сводов. В той же пещере было замечено и первое кострище, рядом с которым виднелись несколько обгорелых остатков тех самых корешков и разной величины пожелтевших словно от старости мослов. Были там и мелкие косточки, натолкнувшие на мысль, что выжить здесь воинам можно и без сбрасываемого сверху пайка.

– Ну вот, первый след человека разумного, – прошептал я, тыкая рукой под ноги так почти ничего и не видящей Ксане. – Значит, жить здесь можно. Топаем дальше!

Потом мы вышли в преогромную каверну, напоминавшую скорее каньон с широким днищем. И двинулись по ней под самой стеночкой.

Место я отыскал для спокойного привала довольно быстро, обещания моей попутчицы свалиться вот–вот с ног не успели сбыться. А место мне понравилось тем, что было более чем удобно для обороны. Крутой склон вверху завершался дырой, да еще прикрытой причудливо несколькими стволами странной растительности. Мало того, во вместительном гроте, а правильнее сказать, проходной пещерке имелся и второй выход: с противоположной стороны можно было выбраться в точно такую же огромную каверну. И там дыра была под самым сводом, только вот коренья закрывали лаз почти полностью.

Вначале я бегом затащил наши вещи, потом втянул сильно обессиленную коллегу и только тогда стал окончательно осматриваться внутри.

– Ты посмотри, и здесь кострище. Правда, совсем уже старое. Кажись…

– Я ничего не вижу! – сокрушалась шепотом бывшая секретарша. – И умираю под тяжестью этих лат. Нельзя ли их снять?

Вот это уже мне нравится, понимает, кто тут командир! Так что я не только милостиво разрешил, но и помог ей сбросить большую часть рыцарского облачения. После чего она просто завалилась на камни, а я стал поспешно соображать, что использовать вместо освещения. Ведь прочитать записки никак бы не получилось. Маловато света, маловато!

Как я ни присматривался, никак не мог понять, почему темень не полная. Что в больших пространствах, что в малых переходах стоял совершенно одинаковый ночной сумрак. Но именно сумрак, а не полная чернильная темень. Даже моя попутчица уже немного привыкла и различала мою фигуру, выделяла рюкзак на полу и видела некоторое крупное оружие.

– Может, топором срубить несколько корешков? – предложила она. – Раз здесь костры разводят, то почему и нам не попробовать?

– Да можно и срубить, – пожал я плечами и принялся внимательно осматривать остатки старого кострища возле стены. – Только какой нам пока прок от громадного костра?

Несколько щепок и старых угольков отыскать удалось. Кто знает, как оно все еще гореть будет? Вдруг подобное огнище следует каким жиром вначале полить? Например, из тела тех же тервелей? Или еще каким средством пропитать эти дрова, чтобы горели?

Расколов угольки ножом, понял, что они не прогоревшие насквозь, а скорее просто недогоревшие куски древесины. Так бывает, когда кострище заливают резко водой.

«Ага! Стоит попробовать хотя бы эти щепки вначале поджечь со старыми остатками. Если будут гореть, дальше посмотрим. Только вот что здесь со светомаскировкой?»

Своим зрением я отлично просматривал обе большие каверны по сторонам нашей пещерки. Пока там никто не ходил и не шевелился. Но если отсюда замерцает свет? Не потянутся ли гости на огонек? А значит, одеяла, коих у нас аж четыре штуки, более чем пригодятся. О том, что этой пещеркой не раз пользовались разумные, а скорее всего, наши коллеги по принудительному войску, свидетельствовали и колышки, оставленные в трещинах над обоими входами. Так что вскоре по одному плотному одеялу скрывало наше убежище от нежелательного взгляда с каждой стороны. Да и сам костерок я стал разводить под прикрытием рюкзаков и наших стоящих на коленях тел.

Когда из моей шикарной газовой зажигалки появилось пламя, слишком яркое для привыкших к темноте глаз, Ксана вздрогнула, зажмурилась, а потом не сдержала удивления:

– Странно горит! Да и сама штучка дивная.

Ну еще бы! Как я понял, природного газа в мире Груанов, скорее всего, и не было. Вся цивилизация жила на халявном электричестве, которое давали колонизаторы. Неизвестно, откуда сами гаузы брали столько энергии, но у высших цивилизаций наверняка правители и народ с проблемами нехватки нефти не сталкиваются.

Колотая ножом щепа загоралась не раз. Но что самое удивительное, горела ровно, сильно и практически бездымно. Только и чувствовалось в воздухе какое–то приятное обилие запаха эвкалипта, хвои и еще чего–то подобного. Но это нисколько не значило, что при таком костре нельзя угореть или задохнуться. Следовало в будущем обязательно проверить. Но наш первый маленький костерок разгорелся более чем ярко.

Доставая листки бумаги и разворачивая их, я почувствовал, как женщина прижалась ко мне плечом. Настолько ей было любопытно посмотреть, что же мне такое передал страшный барон Фэйф. Мимолетное сомнение я отбросил сразу: какой смысл от кого–то таиться? В любом случае здесь наверняка информация такая, что может только помочь, но не навредить.

И была она дана крупными, размашистыми буквами, которыми, скорее всего, писал кто–нибудь из валухов. Да вот только вся закавыка как раз и заключалась в том, что здешней письменности я не знал! Да что там здешней, я письменность мира Трех Щитов не совсем резво разбирал, а здесь и произношение совсем иное, да и правила явно какие–то несуразные. Знакомые буквы вроде попадались, но незнакомых было больше. Да и сложить почти непрерывные строчки в понятные фразы не получилось бы и за год! Помог, называется, барон! Я так расстроился, что совсем соображать перестал, и, только огорченно опустив все листки вниз, вспомнил, кто это усиленно дышит мне чуть ли не в ухо.

– Давай, любезная, читай все это вслух, но с выражением. Мне надо понять эмоциональный фон писавшего, важно почувствовать его настрой и откровение.

– Чего, чего? – изумилась девушка, в упор глядящая на меня опухшим до сих пор от фингала глазом.

Но я ей с нажимом вложил листки в руку и с угрозой повторил:

– Читай, говорю! Вслух! – И сам стал интенсивно подкладывать оставшиеся кусочки древесины в прогорающий костерок. – Скоро все прогорит!

Это окончательно подтолкнуло мою неформальную секретаршу к чтению:

– «Михаил! Это все данные, которые мне удалось вырвать из нашей аналитической машины. Сведения спорные, разрозненные и основаны на косвенных и непроверенных высказываниях Светозарных во все времена колонизации мира Груанов. Кажется, это мой предшественник собирал, и, кажется, догадываюсь, для чего…»

Ксана прекратила читать, прокашлялась и спросила:

– Ты что, дружишь с бароном? Или вы с ним в сговоре?

– Хм! Можешь считать, что дружу… Быстрее, прогорает!

Использовать зажигалку было жалко, а прочитать следовало как можно скорее. Ну и представительница принудительного войска больше не останавливалась при чтении.

И картинка, расписанная на пяти довольно больших листках, оказалась весьма и весьма колоритная. А по правде говоря, спасла нам с Ксаной жизни практически в первый и в последующие дни нашего пребывания на Дне.

Вначале говорилось о пайках. Для их получения в пещерах имелось практически неисчислимое множество уступов, называемых Дланями. Да иначе их и назвать было нельзя, потому что в них была, словно в глине, выдавлена человеческая ладонь. Следовало и свою ладонь вложить туда и подождать секунд пять для идентификации. Сигнал поступал в базу данных наверху, параметры сличались, и еще через несколько мгновений на уступе оказывался пакет с пятидневным пайком. Вся соль заключалась в том, что если человек «просил пожрать» несколько раньше положенного срока, например через четверо суток после последнего раза, то пакет появлялся ровно по истечении пятых суток. То есть приходилось бы ждать еще сутки, если ты потребовал слишком рано.

Дальше шло про возможность ухода на поверхность с десятью груанами. Как только они оказывались у одного человека, ему открывался прямой световодный путь к ближайшей клети, которая открывалась при его приближении.

Ну и весьма важными оказались сведения о личной безопасности. Вернувшиеся на поверхность Светозарные порой вели себя несколько странно, таинственно, молчаливо, но все равно проговаривались редкими фразами о том, что есть, существует, царит и происходит на Дне. Вот из этих оброненных, затем собираемых годами в разных городах фраз и сделала аналитическая машина ныне читаемые нами выводы.

«Всякий подряд корень рубить нельзя, может убить ядом сразу или дымом позже». Потом короткая приписка: «Данные не проверены!» – и точно такие же приписки почти под всеми оставшимися выводами. «Порой большой тервель раскрывает пасть и маскирует ее под нормальный проход в человеческий рост. Потом только смыкает пресс челюстей на доверчивой жертве. Главный признак данной опасности – запах гнилых листьев. Ни слизняки, ни другие дикие обитатели Дна огня не боятся. Костер – не защита, скорее приманка для охотников. Любое мясо внизу – съедобно (почему любое и что значит «внизу», не объяснялось). Женщины на Дне не беременеют. Женщины никогда не становятся Светозарными. Женщины тоже съедобны (в этом месте Ксана вздрогнула и на момент сорвалась голосом). Женщин хищники не ощущают по запаху (хоть одна для них радость!). При поиске груанов никогда нельзя заходить далеко в охотничьи угодья тервелей. Если обнаружен носитель груанов, лучше всего устраивать на него засады на нейтральных территориях. Груаны поселяются у зверей на загривках. Лучшее место для проживания принудительных воинов – древние замки или башни. Чужого, то есть совершенно незнакомого встреченного человека, правильнее убить сразу…»

Вот на такой пессимистической ноте и заканчивались записи барона Фэйфа.

Наш жалкий костерок догорел в полной тишине. Мы слишком задумались, переваривая информацию и вновь привыкая к полной темноте. Но я первым вернулся к действительности и бросился выглянуть с обоих выходов. И кое–что рассмотрел! Опасность нам не грозила! Опасность просто прокатилась по большой каверне, откуда мы пришли, несуразным, полуспущенным колобком. Мне не довелось лично видеть гаузов, но несколько описаний я уже имел, потому так и подумал: «Гауз!.. Только раза в полтора больший!»

Колобок и в самом деле достигал порой метров четырех в диаметре и все–таки не летал, а именно катился. Детальнее его рассмотреть не удалось, но так и напрашивалась ассоциация с тем, что вездесущие гаузы и здесь расплодились. А может, они просто иногда и сюда наведываются для контроля?

Со временем, конечно, станет ясна здешняя диспозиция: кто за кем смотрит и кто чего тут контролирует. Ну а пока я вернулся ближе к подруге по несчастью и, не так с ней советуясь, как просто рассуждая вслух, стал повторять некоторые выдержки из информативного письма:

– Незнакомых здесь стараются убить вместо «здравствуйте!» Как же тогда познакомиться? Или даже просто расспросить об иных возможных знакомых?

– А давай никуда не будем ходить и жить здесь? – вдруг попросила Ксана.

– И что мы здесь «наживем»? – съехидничал я. – Без врагов будет скучно, без друзей – страшно, да и женщины здесь не беременеют.

– Чтоб тебя! – И так тихое шипение вообще оборвалось на полуслове.

Но я–то расслышал и продолжил более строго:

– Советы следует давать только продуктивные и приносящие пользу. А польза должна служить одной цели: возвращению в цивилизацию. Значит, делаем шаги только в этом направлении, а не рожаем идеи, основанные на страхе и глупости.

Как ни странно, она и тут мне возразила:

– Среди женщин Светозарных не бывает! Так что цель у меня одна: забиться где–то в щель и прожить там, никого не видя, как можно дольше!

– Имеешь полное право выбора, – легко согласился я в ответ. – И когда я отправлюсь в путь, можешь здесь оставаться со своей парой одеял. Сейчас я пытаюсь определиться в главном. Больше всего меня радует, что люди здесь живут в некоем подобии компаний. Да и сам факт существования здесь замков и каких–то башен поражает. Не могли же эти строения соорудить только люди из принудительного войска. Или могли?

– Чем? Мечами и копьями? – Раз моя собеседница отвечала здраво и рассудительно, значит, в себе не замкнулась, на меня не обижается до крайности и может оказаться полезной в дальнейших осмотрах на местности.

– Вроде верно спрашиваешь. Но не забывай, люди за века могли здесь соорудить кузни, добыть руду и уголь да и из поставляемого сюда оружия наковать как рабочего инструмента, так и иную массу вещей для житейского быта. Да, наверх они уже и не мечтают попасть, но ведь могли и тут неплохо обосноваться да жить до глубокой старости. Вот со временем замки и построились, вот за века башни и взвелись.

– В пещерах?

– А откуда мы знаем, что вокруг нас? Вдруг тут такие каверны огромные есть, что стоэтажный замок можно выстроить? Да не один? Или вообще эти данные неверные, ошибочные. Все проверять придется. Но сейчас меня больше всего радует, что мы ни одного корня по дурости нашей и незнанию не срубили.

Я уже с некоторой опаской погладил несколько корешков, которые пронзали и нашу пещерку. Потом запряг для просмотра свои умения и попытался рассмотреть внутреннюю структуру древесины. Чуть позже провел сравнительный анализ с корнями, которые прикрывали отверстия нашей пещерки. Этот процесс оказался и познавательным, и полезным. Я четко определил сразу пять совершенно различных типов здешних голоствольных растений и сумел четко определить тип, в котором струился опасный для человека яд. Пока сам яд доставать и проводить с ним наблюдения не стал, не стоило терять время.

Из оставшихся четырех видов следовало определить, какой или какие годились в костер, но это можно было сделать у следующего найденного кострища по огаркам и остаткам. Да и пеньки где–нибудь обязательно отыщутся.

Ну а пока мы решили выдвигаться на разведку. Мне пожелалось пересечь вторую каверну и посмотреть, что таится у ее дальнего края. Жалко было оставлять здесь как сухие пайки с одеялами, так и часть явно лишнего в бою оружия, но делать было нечего, подвижность мною сейчас ценилась больше, чем грубая защита. Так что мы даже часть доспехов с себя сняли и, наскоро перекусив, отправились в путь.

Глава четырнадцатая. Провокация

Глядя на полубезумного мужчину, Шаайла с некоторым запозданием запустила в действие умение усыпления и успокоения. Но вся беда была в том, что у нее самой в теле не оставалось сил даже для самого слабого и никчемного проклятия. Даже прикрыться ладошкой от грозящей ударом руки сил не было. Все силы ушли на самолечение после контакта с Траваном.

Только и отвернулась в сторону со словами:

– Я даже встать не могу, не то чтобы кого–то лечить. А если ты меня сейчас убьешь, то уже точно никогда не сможешь порадовать свою плоть любовными утехами.

Послышался скрежет зубов, с которым атаман пытался удержаться от немедленного рукоприкладства. Но именно эта полная беззащитность его и остановила. Если бы пленница пыталась прикрыться, сжаться или закричать, он бы не поверил, что она настолько обессилена. А так вынужден был признать, что подобными методами подобную ведьму вряд ли удастся уговорить на сотрудничество.

Кое–как справившись с распирающим его бешенством и восстановив дыхание, мужчина продолжил разговор уже выверенным тоном:

– Меня зовут Кабан Стерня. Титул – клайден. Обращаться только как к господину клайдену. А тебя как зовут?

«Кажется у него мания величия, – догадалась вашшуна, перед тем как ответить. – И никакой он не клайден! В лучшем случае родился у какого–то барона на конюшне. А уж имечко! Нашел чем хвастаться! Или оно тут популярно? Хотя да, красив и породист на вид».

– Шаайла. Но я как целительница имею право обращаться даже к царю на «ты» и по имени.

– Мне плевать, как ты можешь вести себя дома! – опять вскипел Кабан. – Но здесь законы устанавливаю я! Поняла, тварь?! – И опять замахнулся для удара.

– Да ладно, господин Стерня. Мне без разницы, – не стала заедаться девушка с мелким диктатором.

– Что тебе надо для восстановления сил?

– Хорошая еда и как можно больше свежих фруктов. Желательно и овощи сырые. Но я не знаю, какие тут у вас есть.

Атаман резко наклонился вперед, буравя пленницу взглядом:

– Значит, ты все–таки признаешь, что явилась к нам из другого мира?

– Думайте, что хотите.

– Хорошо, поговорим на эту тему позже. Что еще может помочь в твоем становлении на ноги? Мы принесли несколько деревцев мадроньо. Они здесь почему–то не приживаются, но пока еще не высохли, и листья привяли лишь чуть–чуть. Корни обернуты тряпками с землей, поставлены в кадушки и постоянно поливаются.

А вашшуна уже махала руками и пыталась сесть на полатях.

– Несите!.. Быстрее!..

Настолько ее взбодрила сама мысль, что сейчас она собственными глазами увидит легендарное дерево мира Трех Щитов. Пока клайден Стерня свистел в свисток, пока прибежали его адъютанты и пока принесли сами деревца, девушке удалось усесться и унять буйное головокружение. После чего протянула руки к поставленным к ней вплотную деревцам. Разбойники принесли небольшие, всего метра полтора в высоту растения, но это были они, это были мадроньо!

Выплеснувшееся волнение, слезы радости и счастливую дрожь всего тела скрыть не удалось, поэтому и затаивший дыхание атаман не удержался от вопроса:

– Это они?

– Они. – Девушка с ошеломлением гладила листочки, прикасалась к веточкам и стволам. – Точно они.

Ошибиться было нельзя, хотя сил для более тщательного исследования внутреннего состава самого растения пока не было совершенно.

– И как ими надо пользоваться?

– Рецептов у меня с собой точных нет, меня отправили только на поиски. Но когда мои силы поднакопятся, я могу начать делать отвары, вытяжки и экстракты. Вот тогда и посмотрю, что из средств будет более интенсивно вытягивать из вашего тела ту черную, клубящуюся мерзость, которая там накопилась.

– Черная? – с судорожным вздохом переспросил Кабан Стерня. – И ты ее видишь у меня в теле?

– Твое тело я пока просмотреть не могу, сил нет. Я ее видела у Травана. Много. У того молодого парня – гораздо меньше.

Напоминание о слабости заставило атамана с остервенением, чуть не до крови закусить губу. Но долго молчать он не смог:

– Сколько дней тебе понадобится для восстановления сил?

– День, может, два. Очень страшная болезнь в вас сидит.

– А для изготовления вытяжек и прочих лекарств из мадроньо?

На данный вопрос нельзя было отвечать сразу и конкретно. Если бы еще местный диктатор был сдержаннее да здоровее, он бы наверняка дал для целительницы любое запрошенное время. Но видимо, его одолевала очередная буйная влюбленность, и его инстинкты самца не слишком дружили с разумом. Так что спугнуть его слишком большим сроком чревато новой вспышкой бешенства. Назвать срок всего в несколько дней – так тоже ничего хорошего: вдруг ничего сделать не удастся? Вдруг действенные лекарства не получатся? А ведь девушке только и надо, что продержаться дней десять – пятнадцать, а потом средь бела дня спокойно добраться до нужного «лысого» холма. Уж за один час Ласоч целительнице никакого вреда не принесет. Тем более что она после прихода в этот мир и так на поверхности уже чуть ли не целый день под опасными лучами проторчала.

Поэтому следовало давать расплывчатые обещания:

– В таких делах нельзя говорить конкретные сроки, тем более что я не знаю точных рецептур. Думаю, на это рудня уйдет, а то и все три.

Вот, казалось бы, что для мужчины, который еще «что–то» может, подождать лишних несколько дней? Ерунда, не иначе! Так нет, атаман чуть ногами не затопал от ярости и не бросился на пленницу лишь по той причине, что ту окружали три деревца в кадках.

– Даю тебе рудню! И ни дня больше! Если за это время я не почувствую улучшения своего здоровья, то… – Наткнувшись на холодный и равнодушный взгляд целительницы, он осекся, прорычал что–то неразборчивое и тут же произнес раздельно: – Нет, убивать я тебя не стану! Зато точно отправлю на Дно!

«Значит, придется сбег?ть через четыре дня, – решила Шаайла. – Рискованно возвращаться так рано в свой мир, но ничего не поделаешь. Ну и перед тем этого маньяка прикончить так же, как его казначея–садиста. Уж для этого мне сил хватит. А вот с деревом надо начинать исследования и работы прямо немедленно! Упустить такой случай – это похуже, чем потерять камень–амулет. Кстати, как он там себе лежит? Вдруг какое существо его нечаянно вниз столкнет?»

Душа за уникальный артефакт болела, но не настолько, чтобы отвлекаться от дел насущных. Поэтому, так и продолжая сидеть на своих деревянных полатях, гостья из другого мира стала отдавать распоряжения. Именно распоряжения, а не просьбы. И без всяких там обращений в виде «клайден» или «господин».

– Значит, так! Немедленно мне надо для помощи отрядить с десяток исполнительных, аккуратных в тонкой работе женщин. Желательно тех, которые хоть что–то понимают в знахарстве и умеют правильно варить снадобья. Затем следует собрать сюда все стеклянные бутыли, банки, а предпочтительно реторты, колбы и прочие приспособления, которые используются в лабораториях или мастерских алхимиков. Также мне нужны бездымные нагреватели на той силе, что питают ваши лампы. Ну и срочно следует отослать людей за дополнительными деревцами мадроньо. Еще пяток пусть доставят, как эти, три дерева не меньше чем в три метра высотой. Ну а из самых старых зарослей пусть принесут мне только кроны, участки стволов и как можно более древние корни. Кстати, и по поводу самого помещения для лаборатории: это не годится. Нужно гораздо большее, с хорошей вентиляцией и совершенно изолированное от посторонних. Есть такое?

– Да есть тут рядом, – скривив лицо, признался атаман. – Надо только провести туда освещение.

– И установить столы! Много столов! И все остальное пусть туда сносят. Мне тоже пусть помогут туда перебраться, пока идти не смогу. И лежанку мою перенесут. Так, что еще? Ага! Где мои фрукты?

Кабан Стерня уже опять скрипел зубами, настолько ему не нравилось, что кто–то распоряжается в его маленьком царстве, но, видимо, желание выздороветь все–таки возобладало над порывами бешенства, он взял себя в руки и, посвистывая в свой свисток, развил бурную деятельность. Пир наверху прекратили, несколько партий людей отправились за деревьями, ну а женский контингент чуть ли не в полном составе поступил в полное распоряжение целительницы. Судя по их рвению и желанию помочь, все члены разбойничьей ватаги горели верой если не в создание панацеи от невидимой болезни, то хотя бы в излечение с помощью плененной ведьмы.

Иное, изолированное помещение оказалось полностью творением рук человека. Этакий параллелепипед, со всех сторон ограниченный бетонными стенами и перекрытиями. Четыре входа–выхода, но разрешили пользоваться только двумя, ибо те, что у дальней стены, вели куда–то в запретные места. Да и с десяток мужчин тут же стали возводить глухую стену, отсекающую оба проема в неизвестность. Хотя догадаться, что там расположено, оказалось нетрудно.

– Опасается за свое казначейство? – ухмыльнулась Шаайла, когда рядом с ней оказалась та самая женщина, с которой она разговаривала после возвращения в сознание.

– Скорее всего! – хмыкнула та. – Ведь не спуск на Дно атаман вздумал охранять.

– А он и в самом деле клайден?

– Раньше мы и сами об этом не знали, – призналась женщина. – А совсем недавно он нам бумаги на титул показывал. Вроде бы настоящие. Меня Листа зовут.

– Вот и хорошо, Листа! Будь возле меня, а то я порой даже стакан с водой поднять не могу.

Так они находились с того момента все время рядом. Женщина ни с медициной, ни со знахарством раньше никогда не сталкивалась, но отличалась отменной памятью, отличной исполнительностью и полезной пунктуальностью. Пожалуй, более ответственной, чем она, не было во всей женской компании, состоящей из трех десятков особей самого разнообразного возраста. Только одна девица из всей компании не спешила на помощь гостье из другого мира. Лет двадцати на вид, черноволосая, знойная красотка неотлучно находилась при атамане и появлялась в новосозданной лаборатории только с ним. Причем по их отношениям, взглядам, жестам и прикосновениям нельзя было сказать, что парочка питает друг к другу одинаково пылкие чувства. Вернее, Кабан Стерня питал однозначно, а вот надменная красавица относилась к нему с прохладцей.

«Вот дура! – удивлялась про себя вашшуна. – Дался ей этот секс! Неужели без него обойтись не может? Или она вообще им не увлечена?»

Дождавшись момента, спросила у Листы:

– Что–то она не слишком радостная?

– Так ведь она не сама сюда пришла. Атаман ее у северян отбил. Ну и всеми средствами пытается из нее королеву сотворить. Ребенка ей обещает.

– А если не сможет?

– Тогда девица может выбрать в отцы любого другого мужчину. В этом для нас никакой хоть клайден, хоть сам гауз не указ. Имеем полное право.

Оказалось, что женщины здесь немалые права имеют. Если уж диктатору не побоятся в глаза заявить, что раз он ни на что не способен, то больше и права прикасаться к желанному не имеет. Вот тебе и вольница разбойничья: убить человека можно, а вот приставать к нему со своей любовью – фифти–фифти. Тут поневоле мужчина может мозгами съехать, если избыточно влюбленный.

Мало того, чуть позже выяснилось, что и днем, к примеру, выгнать женщину под лучи Ласоча – такое даже преступлением не считается. Такого идиота сразу же убивают если не сами женщины, то остальные мужчины. Своих подельников атаман – да, заставить в критическом случае выскочить на свет может, на то он и случай критический, а вот особ слабого пола ущемить и помыслить нельзя.

«Ага, значит, некоторые права и я в любом случае имею, – рассуждала вашшуна. – Теперь только и стоит хоть какой–то лечебный отжим из мадроньо сделать, а по всей логике такое волшебное дерево обязано излечивать от всего на свете. Эх, знать бы еще все рецепты! Тогда вся эта шайка сама ко мне этого неуравновешенного безумца не допустит. Правда, в таком случае и он от меня отстанет. Итак, с чего мне начать?..»

Целительница старалась поменьше двигаться и как можно больше кушать фрукты и доставленные ей овощи. Кстати, все дары природы она проверила на наличие опасной черноты с самого начала. Уж если сияние местной звезды так вредно скапливается в организме человека, то оно могло и аккумулироваться в тех же яблоках, к примеру. Оказалось, что ничего из доставленного не вредно. А вот в мясе животных, особенно слегка подвяленном или быстрого приготовления, черноты оказалось достаточно много. Только после тушения в масле полкара или варки почти кар мясо становилось чистым и сравнительно пригодным для употребления.

Это и стало первым шагом борьбы за здоровый образ жизни. Особенно со стороны женщин: они сразу перестали употреблять все мясное. Вообще. Мужики вначале обрадовались, а потом задумались, но перестроиться сразу у них никак не получалось, так и тянуло на сочное, слегка обжаренное мясо с кровью.

Ну и к утру в оборудованной подручными средствами лаборатории начались интенсивные работы с деревцами мадроньо. Слегка окрепшая, чувствующая себя гораздо лучше гостья каждой своей помощнице нашла работу. Кто расслаивал стволы и делал из коры отвары, настойки и вытяжки. Кто мелко резал и растирал в ступках корешки на густую кашицу. Кто те же корешки подсушивал и растирал их в порошок. Кто перемалывал листочки на мясорубках или просто продавливал через мелкое сито. С особым тщанием собирали редкие на таких молодых растениях цветы, разделяя их на много кучек и с каждой кучкой творя различные эксперименты.

К позднему вечеру от первых трех мадроньо осталось лишь несколько обрезков стволов, которые служили Шаайле для сравнительного анализа и подсчета годовых колец. К середине ночи стали доставлять новые образцы растений, и работа закипела с утроенной силой. Тем более что к работам подключилось с большой охотой два десятка мужчин. Сам же атаман появлялся время от времени, взбадривал ватажников обещаниями здоровой жизни и призывал слушаться госпожу целительницу. После чего и к ней подходил с одним и тем же, быстро надоевшим до смерти вопросом:

– Ну как?

– Еще ничего не готово, – следовал ответ.

– А что с твоими силами?

– Помаленьку восстанавливаю.

И, судя по блестящим глазам Кавана, именно на личные силы пленницы он и рассчитывал в первую очередь. Наверняка и сам понимал: пока настойки настоятся да вытяжки вытянутся, не один лутень может пройти, а сила ведьмы – вот она! Протянет руки, приложит к ладоням – и снова полон сил для продолжения рода. Потому что Каван и в эту ночь продолжил свои молодецкие подвиги в своей келье с одной из женщин и вроде как на недомогание не жаловался.

После такой короткой беседы разбойничий клайден подхватывал за талию свою черноволосую красавицу и уходил с ней то пировать, то показывать богатства своей шайки в сокровищнице. Правда, при этом молодка почти все время хмурилась и порой ворчанием выказывала свое недовольство. Попутно, как подсказали другие женщины, атаман занимался подбором, а потом и посвящением во многие тайны нового казначея. За прежнего своего зама он на ведьму и полусловом не обиделся. Видно, и самому давно надоел.

К окончанию второй ночи все основные работы были сделаны. Оставалось лишь дождаться в течение двух–трех суток должного настоя и сделать первый экстракт из разных производных смесей. Как надеялась Шаайла, именно подобный экстракт, принимаемый в день по стакану внутрь, должен связывать в организме нечистоты заражения лучами Ласоча, а потом выходить вместе с ними мочегонными путями.

Хоть никто эту ночь и не гулял в лесу на поляне, кроме атамана и двух десятков его приближенных, все устали и измучились более чем основательно. Поэтому на день разбредались по пещеркам–общежитиям и пещеркам–спаленкам. Да и спать заваливались. Вроде бы и шанс мог появиться для побега, вот только гостью атаман не оставил без тщательного присмотра. Пусть и подвыпившие, пусть и пошатывающиеся на ногах, но постоянно девушку в пределах собственной видимости держали сразу трое разбойников. Нет, конечно, при желании можно было от них сбежать без особого труда, тем более что ходить пленнице разрешалось, где ей вздумается. Хоть под лучи Ласоча выходи. Но вот удастся ли от них оторваться настолько, чтобы они не заметили, как она на вершине «лысого» холма шагает в пропасть?

Подобного допускать было нельзя. Хоть ни Чарли Эдисон, ни тем более Михаил Македонский не предупреждали строго: «Никому ни слова!» – Шаайла прекрасно осознавала, что раскрыть подобную тайну перехода будет тяжелейшим преступлением. Не столько даже из–за самих разбойников, как из–за гаузов, поработивших мир Груанов. Мало миру Трех Щитов зроаков с кречами, так еще и эти колонизаторы с невероятными технологиями появятся. Тогда уж точно родной мир захлебнется в собственной крови.

По совокупности этих причин вашшуна решила хорошенько и долго выспаться. Но только она прилегла в углу своих временных владений, как к ней приблизилась черноволосая пассия атамана и бесцеремонно уселась на кровати. Вокруг никого не было, все помощницы разбрелись спать. Только на двух выходах стояла тройка соглядатаев, да и те в сторону женщин даже не смотрели: «Куда пленницы из замкнутого помещения денутся?»

– Ты и в самом деле надеешься сделать лекарство от мужского бессилия? – сразу в лоб спросила любовница клайдена.

Не желая ее разочаровывать возможными неудачами, целительница ответила дипломатично:

– Мы все очень стараемся. Ну и я прилагаю для этого все свои силы и знания.

– То есть подобное лекарство в самом деле существует?

– Не уверена. Но постараемся сделать.

– Ну а если лекарство не получится, – продолжала напирать черноволосая красотка, – то ты вылечишь Кавана своими руками?

– Сомневаюсь. Если болезнь запущена, я сама при этом могу умереть, – пояснила Шаайла и сама попыталась перехватить инициативу в разговоре: – А почему ты так этим взволнована?

Прежде чем ответить, девушка криво улыбнулась:

– А ему только и осталась одна рудня, чтобы доказать мне свою мужскую силу. Если он не докажет, то я имею право уйти от него к другому.

– Не пойму. Ты об этом жалеешь?

– Очень! Очень жалею, что не могу… – она сделала паузу и даже наклонилась к лежащей целительнице, – уйти раньше! Я люблю другого! И не желаю быть с этим мерзким подонком, поддельным клайденом! И то, что я тебе сейчас скажу, касается только нас: если ты попытаешься меня оклеветать, я от своих слов откажусь и буду клеветать на тебя в ответ. Мало того, я тебе клянусь, что если ты его вылечишь и он меня покроет, то я лично тебя убью! Если это не удастся сделать мне, за меня отомстит мой любимый. Так что мой тебе совет: убей Кавана, как ты убила казначея!

Как раз к концу этой страстной речи на входе показался обеспокоенный атаман, разыскивающий свою возлюбленную. Она его заметила первой, и ее лицо расцвело притворной, счастливой улыбкой. Не дожидаясь приближения мужчины, поспешила к нему навстречу со словами:

– Она такая милая! Но так устала! Пусть отоспится, бедняжка!

Вашшуна покосилась им вслед, опять откинулась на подушку и погрузилась в тяжкие размышления: «Как тут у них все перепутано! И ведь и в самом деле не пожалуешься атаману на его объект жуткой страсти. Ни он не поверит, ни я доказательств не имею. К тому же это ее утверждение об ином, любимом ею мужчине звучало более чем правдиво. И даже, кто он такой, догадаться невозможно. Если уж сам атаман не подозревает о наличии у него за спиной разлучника–конкурента, то и я его высчитать не сумею. Для этого надо несколько вашшун иметь в помощницах и всех мужчин проверять перекрестным допросом. Ну а что тогда делать? Если я не сделаю лекарства, атаман меня убьет. Если сделаю, упокоит эта чернавка со своим любовником. Плюс еще масса всяких непонятных обстоятельств, которые действуют против меня. Как же выкрутиться из такой ситуации? Неужели придется копить силы и попросту убивать здешнего лидера, вместо того чтобы вылечить? Хорошо, что у меня еще есть три дня. Что–нибудь да придумаю».

Наивная! Это она так думала, что у нее есть три дня!

Управляемые неведомым закулисным кукловодом, трагические события стали развиваться уже следующей ночью.

Народ выспался за целый день отлично, тем более что наверх, на лесную поляну гулять да бражничать ушла всего лишь половина ватаги. Да и тем было скучновато без оставшихся внизу женщин, которые откликались на настойчивые приглашения повеселиться с явной неохотой. Как будущие матери они гораздо больше переживали и беспокоились об ожидаемом потомстве и ради этого были готовы вообще не показываться на поверхности. Изготовление загадочных лекарств их прельщало намного больше.

То есть во внутренностях пещер царил постоянный людской водоворот, в котором и сведущему человеку запутаться казалось нетрудно. Большинство старалось сготовить пищу и покушать внизу, и это тоже создавало дополнительную толчею. Причем как раз частенько толпились именно в самых посещаемых по жизненной необходимости местах. Имеются в виду санузлы. Здесь они располагались в конце двух тоннелей, зигзагами уходящих далеко в сторону от пещер. Самое интересное, что эти тоннели имели в своей протяженности достаточно узких проходов между собой по всей протяженности. Их за века пользования никому и в голову не пришло закладывать глухими стенами. Но так уж было принято: женщины ходили по своим нуждам по правому, а мужчины по левому тоннелю.

Вполне естественно, что и Шаайле пришлось туда частенько наведываться. Но в одной из таких отлучек ее на повороте перед тоннелями перехватил довольно импозантный с виду мужчина. Он носил на себе надраенную до блеска кирасу, открытый шлем и некое подобие сабли в дорогих ножнах. Причем действовал он со всей возможной деликатностью и предупредительностью:

– Уважаемая целительница, попрошу только одну минутку твоего внимания!

– Да. Я слушаю.

– Спешу представиться: новый казначей нашего великолепного воинского отряда. Зовут меня Барс, и хочу заверить тебя в моей личной симпатии. Если будут хоть какие–либо трудности или недоразумения, смело обращайся ко мне. Я сделаю все возможное, чтобы никто не мешал твоей работе. При этом готов безропотно ждать результаты как угодно долгое время.

Вполне естественно, что такой акцент вашшуну заинтересовал. Да и сам мужчина, лет тридцати пяти с виду, вызывал непроизвольное доверие и уважение только одним видом. Но не лучше ли таких людей проверять прямыми вопросами? Вот она и спросила:

– А если ты вдруг почувствуешь мужскую слабость, не станешь сразу бросаться на меня с кулаками?

– Ни в коем случае! Как раз именно работу из–под палки я ненавижу всеми фибрами своей души. Поэтому и жить среди рабов мне было тошно с раннего детства. А уж такие важные и основательные дела, как производство лекарств, следует всегда проводить с особой осторожностью. Ведь самое золотое правило целителя – это «Не навреди!». Верно?

– Ты, я вижу, весьма образованный человек.

– Наверное, и поставили потому подсчитывать богатства нашего отряда, – пошутил Барс. – Что считать умею! – И уже начал учтиво кланяться в расставании, словно при каком–то царском дворе, как вспомнил самое важное: – Ах, чуть не забыл! Спешу сразу обрадовать тебя, что по нашим законам если ты сумеешь оказать всей нашей дружине значительную помощь, то тебе в награду полагается треть нашей казны. Это наша нерушимая веками традиция. Причем тебе самой будет разрешено выбирать: или сокровища, или деньги, или древние волшебные артефакты.

– А у вас здесь и такие есть? – поразилась девушка.

– Разве тебе об этом Кабан не сказал? – не менее сильно поразился казначей, после чего его вид стал невероятно расстроенным. – Так и знал, что этот влюбленный болван все забудет! Ну как так можно себя вести? И я еще слышал, что он на тебя кричал и что–то требовал?

– Ну да. Он хотел выздороветь, – замялась вашшуна, подбирая слово, – чуть ли не вчера.

– Ха–ха! Как это на него похоже! Но ты не волнуйся, я переговорю с ним немедленно. Пусть он и клайден, пусть и атаман, но законам нашей дружины и он обязан подчиняться. Было очень интересно побеседовать! До встречи!

Развернулся и поспешил по своим делам.

«Жаль, что он так быстро ушел, – досадовала Шаайла, двигаясь по слабоосвещенному правому тоннелю к туалетным комнатам. – Только хотела его спросить про ту чернавку. Хотя что толку? Она все равно будет отрицать свои замыслы, да и ей поверят больше. Вот если бы с казначеем ближе пообщаться, да чтобы никто нас не подслушал, вот тогда можно было бы сразу все угрозы устранить».

И чуть не споткнулась о тело лежащего… атамана!

Причем полураскрытый рот и белки раскрытых глаз сразу подсказали целительнице, что мужчина мертв. Но одно дело – видеть. И совсем другое – убедиться окончательно. И она рухнула на колени, прикасаясь ладонями к шее лежащего.

Тут же где–то за спиной раздался истерический женский визг, переходящий в истошный крик:

– Клайдена убили! Чужачка убила атамана!!!

Не успела Шаайла оглянуться назад и рассмотреть, кто это так надрывно кричит, как из «мужского» тоннеля показ ались заинтересованные лица сразу троих разбойников. Разглядев, что именно творится, и осознав суть совершенного преступления, они создали целый хор своими возмущенными голосами. Чуть позже к ним присоединилось еще человек пять мужчин и женщин. Все они с озлобленными лицами вначале окружили целительницу, а потом, упираясь ей в спину и бока остриями мечей и коротких копий, заставили возвращаться в главную пещеру. Именно туда, а не в лабораторию.

А впереди на вытянутых вверх руках четыре мужика несли тело своего предводителя в скорбной процессии.

Все попытки пленницы что–то объяснить сразу же глушились громкими оскорблениями и злобными проклятиями, так что мысль, что все это провокация и подлая инсценировка, только крепла. Да и организованное в самом большом помещении судилище проходило словно по давно отрепетированному сценарию.

Изначально внизу собралась вся разбойничья шайка в полном составе. Причем часть из них оказалась довольно пьяна. Видимо, пир сегодня наверху проходил со слишком массивным возлиянием алкоголя. Судя по тем выкрикам, которые носились над толпой, обвинение уже было составлено и утверждено:

– Чужачка убила атамана своей волшбой!

– Точно как прежнего казначея!

– И она ничего больше, кроме как проклинать, не умеет!

– А как же Траван? Он ведь выздоровел!

– А вот и нет! Он этой ночью уже ничего толком не мог сделать. Спросите у Фиды!

Та самая Фида, которая этой ночью уединилась с Траваном в их спаленке, оказалась в почетном конвое преступницы и распиналась больше всех:

– Этот козел сегодня опять стал прежним: потыкался мне в грудь, как ребенок, да и заснул. Так что облегчение у него наступило временное, такое со многими случается. Разве не так? Так при чем тут лечение этой ведьмы?

В этот момент откуда–то прибежала и чернавка. Причем, рассмотрев труп атамана на одном из столов, она бросилась к нему с истерическими рыданиями, выдирая у себя волосы из прически. Шаайла чуть не рассмеялась от такой комедии. Но продолжала стоять сравнительно спокойно, пытаясь выяснить, к чему все это идет, кто тут всем так грамотно заправляет и чем это все закончится. Сил для убийства одного, а то и двоих человек она уже накопила, но прекрасно понимала всю бессмысленность сопротивления в данный момент. Надлежало как следует подготовиться к последней атаке, а перед тем попытаться в последнем слове высказаться в собственную защиту. Только и оставалось для грамотного построения своей речи догадаться, кто устроил эту инсценировку и что да как конкретно сказать.

Тем более что главное действие судилища уже перешло в свою основную фазу.

Глава пятнадцатая. Ознакомительная разведка

В разведку мы с Ксаной много оружия не брали. Пять метательных ножей на мне, пяток на ней. Самое тяжелое и длинное копье, секира, кинжал и рапира – у меня. Меч, короткое копье и легкий топор – у нее. Фактически я использовал девушку как транспорт для дополнительного оружия, потому что сама им управляться она бы не научилась до глубокой старости. Также я ее заставил надеть шлем, в итоге смотрелась она как молодой, довольно стройный воин. Отличить в ней женщину мог бы только такой вот обладатель первого щита, как я, да и то с близкого расстояния. А как мне подсказывала интуиция, подобных магов в данном мире не наблюдается. Ну разве что Светозарные тянут на нечто подобное, но все они давно выбрались со Дна и нам помешать в таком же действии вряд ли сумеют.

Всю огромную каверну мы пересекли бодрым шагом, лишь иногда приостанавливаясь у особо толстых корней, которые я быстро осматривал на тему внутреннего состава. Даже при наибольшей высоте эти странные древесные образования пусть и реже, но пронзали пустое подземное пространство. Хотя и разнились немного формой: большинство были строго вертикальными, тогда как треть разнообразилась спиральными завихрениями. По ним легко можно было добраться и до самого свода. Но пробовать мы не стали, не было смысла.

Так что первый этап мы преодолели без особых трудностей, если не считать пытавшегося ухватить меня за ногу удава. Метра четыре длиной и толщиной в руку. Но я–то его прекрасно заметил еще издалека, поэтому легко проткнул плоскую башку острием копья, и гад свился кольцами в предсмертной агонии.

– Что там? – раздался позади дрожащий женский голос.

– Наш предстоящий ужин. А может, и обед. Мне кажется, тут без разницы, как называть прием пищи, так что переходим на обозначение «трапеза». А то запутаемся.

Запутаться мне не дадут наручные часы с устанавливаемым временем и часами данного мира. Их я настроил, еще сидя в колодце, и носил до поры до времени в одном из потайных карманчиков. Так что пять суток мы в любом случае не пропустим, и голодными нам остаться не грозит. Но раз сказано, что мясо съедобно все, то почему бы не разнообразить сухой паек? Тем более с моим нешуточным аппетитом.

О моем аппетите вспомнила и Ксана, наблюдающая, как я отрезаю гаду голову, складываю его в три кольца и связываю веревочкой:

– Ты будешь это есть?! Да ты хуже всякого монстра!

– Спасибо! И тебе приятного аппетита! – С этими словами я повесил удава на плечо девушки. Секунду выждал ее реакцию и был приятно поражен полным молчанием. Разве что пыхтеть шумно стала.

Мы тронулись дальше, и только тогда она себе позволила высказаться:

– У меня такое предчувствие, что ты вскоре тут всю живность поешь. В том числе и тервелей.

– А что! Говорят, мясо крупных слизняков – настоящий деликатес. Представляешь, насколько оно вкусное у их гигантских родственников? Вот я тебя угощу.

– Прошу тебя, меня и так тошнит от моей ноши.

– Ладно, расслабься. И если что, не забудь эту ношу сбросить. Потом сразу приседаешь к земле, – уже в который раз повторял я инструкцию, – и по моему требованию подаешь нужное мне оружие.

Мой оруженосец тяжело вздохнула:

– Ну сколько можно повторять одно и то же? Если я не знаю, как мечом махать, то уж подать я его всегда смогу.

– Рукоятью ко мне! – поучал я, припомнив, кем она служила еще два дня назад в управе. – Это все–таки не карандаш.

После злобного шипения послышались рассудительно–мечтательные слова:

– Может, ткнуть его мечом сзади?.. Вдруг получится сделать больно?..

Пока я раздумывал, что бы такое ехидное ответить, мы добрались до нависающего над нашими головами свода каверны, и я без раздумий повернул в самый крайний слева проход. Ведь в любом случае выбирать что–то из пяти вариантов следовало. Так почему не налево? Тем более опасности не просматривались. Ну ведет себе перекрученный тоннель, то суживаясь, то расширяясь, но зато вполне проходим и куда–то, но выведет.

Вовремя меня насторожил неожиданный запашок. Я так и замер на месте, чувствуя, как в спину мне ткнулась своим шлемом оруженосец. Странный запах давно мне не попадался, тем более в этом мире. И, только вспомнив, что так несет порой из больших ям, где скидывают для перегноя листья и мелкий парковый мусор, сделал первый осторожный шажок назад, а на сдавленный вопрос, что случилось, пояснил:

– Гнилые листья!..

– Я даже не знаю, на что этот запах похож, – призналась Ксана.

– Вот запоминай!

После четвертого шага я замер и решил осмотреться более тщательно. Если мы и в самом деле наткнулись на раскрытую пасть гигантского слизняка, то в любом случае следовало присмотреться к нему внимательнее, чтобы в следующий раз замечать с безопасного расстояния. По логике вещей, раз давалось предупреждение не забредать на охотничьи угодья тервелей, то вот в таком одиночном состоянии они, скорее всего, не настолько опасны. Только и старайся сам по своей глупости к ним в пасть не зайти.

Вначале у меня не слишком–то получалось рассмотреть замершее в засаде чудовище. Уж слишком мимикрия у него была на удивительном для животного мира уровне. Вот вроде вижу вторым зрением ряд зубов на земле, присматриваюсь как обычно: нормальные кривоватые камни. Затем сведу глаза вместе, вижу, что проход слишком резко переходит в странную шероховатую стену с небольшим отверстием посредине. Опять гляну как обычно: явственный проход куда–то вглубь. Причем довольно большой и просторный проход. Тогда делаю наклоны в сторону и соображаю: картинка–то совсем не стереоизображение! Просто на глотке монстра словно нарисован пробитый водами в скалах тоннель.

Конечно, подсказка барона нас выручила. Затем дар художника, привитый мне гипной, помог. Ну и напоследок решил попробовать свои способности как обладателя первого щита. Вначале использовал «сквознячок», запустив его несколько раз в самую глубь теперь мне уже хорошо различимой дыры–глотки. Ничего. Разве что запах прелых листьев усилился. Дышит зверюга!

Просмотр внутренней структуры живой ткани тоже ничего не дал. Наверное, неправильно я смотрел, а может, и не на то, что следовало.

Потом раз десять своим «щелбаном» воспользовался. Но ни уши у тервеля не шелохнулись (знать бы еще, где они!), ни зубы не полопались. Жаль, что они не железные: никакой реакции!

«Как же его расшевелить?»

Тут мой взгляд упал на несколько валунов, и пришла забавная мысль: почему бы и не угостить местного «крокодила»? Мне почему–то слизняка за его огромную пасть так и захотелось отныне называть крокодилом. Отведя Ксану до первого поворота, сам вернулся к месту встречи с неведомым существом и приподнял первый камешек:

– Приятного аппетита, деликатес! – И, слегка разогнавшись, забросил свой снаряд на нижнюю челюсть. Хорошо тот улегся, между зубов. Что там у него, язык?

Но сидящий в засаде охотник даже не шелохнулся. Похоже, хотел, чтобы жертва ему в самый желудок прошла!

Увы! Мои силы тоже не безграничны, так далеко я бросить не смогу, а мелкими камнями и баловаться не стоило. Зато появился настоящий спортивный азарт: «А вот если мы еще…» Ну и принялся закидывать крокодилью пасть камнями довольно солидного размера. Когда общий вес камней превысил примерно мой вес вдвое, тварь в первый раз недовольно, с раздражением хрюкнула. Значит, имела какие–то особые чувства обоняния, которые до сих пор давали сигнал: «Еда рядом, но еще не на зубах!»

Кстати, а почему я по зубам не стараюсь попасть? Интересно поработать стоматологом у такого внушительного клиента. Два камня не достигли цели, а вот третий, словно по заказу, на излете дуги да всей массой, и прямо по верхушке зуба!

В первый момент раздавшегося рева мне показалось, что я оглох до конца жизни. Пятясь, стал массировать свои уши. И все равно наблюдать дальнейшие события было и интересно, и забавно, и поучительно. С большим трудом, но пасть захлопнулась. Но уже через две секунды непонятного мычания с грохотом распахнулась снова. Не понравились гостинцы? Что нашли, тем и угощаем!

Затем пасть прикрылась наполовину, и перекрывшее проход животное двинулось в мою сторону. Причем двигалось оно не быстрее, чем идущий в среднем темпе пешеход. Трудно было представить, что такая вот туша может серьезно угрожать шустрому и ловкому человеку. Или на своих угодьях они бегают значительно быстрее? Недаром ведь нас предупредили.

Морда, полная камней, стала резко двигаться из стороны в сторону, пытаясь избавиться от несъедобных гостинцев. Но видимо, мешали камням выпасть стоящие полукругом зубы, хотя парочка таки вывалилась. Мы постепенно отступали, и я уже собрался разворачиваться и уходить вообще, как удалось рассмотреть слизняка целиком. Он покинул самое узкое место тоннеля и стал хорошо виден. Общая длина метров восемь, но более трех метров из этой длины приходится на пасть, квадратную, широкую, пожалуй, метра на два. Общий диаметр этого хищного шланга метров до трех, толстенный гад, упитанный! Хотя пасть, как я понял, могла раскрываться от пола до свода на все пять метров!

Феноменальное чудовище! Ему в земных зоопарках цены бы не было. Жрал бы все и всех подряд. Шучу, конечно.

Но что заставило меня остановиться и забрать у Ксаны большое копье, так это два фосфоресцирующих предмета на впадине между основным телом и головой тервеля! Вернее, не предмета, а те самые вожделенные для нас груаны. Если бы я сразу знал, куда конкретно смотреть, я бы при желании постарался засечь эти бесценные образования прямо сквозь верхнюю челюсть, по моим понятиям, этому ничего, кроме мышечных связок и слоя кожи, не мешало. Но зато будет наука в следующий раз: чуть такую добычу не упустил! Теперь хочу я этого или не хочу, но мне следовало немедленно убить этого крокодила. Хотелось сделать почин в первый же день. Да еще какой!

Знать бы еще, куда и как колоть этого незнакомого мне монстра. Но так как ждать подсказки было неоткуда (хорошо хоть моя коллега мне под ноги от обморока не свалилась и продолжала отходить с дистанцией от меня метров в пять), я стал тыкать во все места, куда только мог попасть и куда доставало копье. При этом понимал и риск такого действа: упаду, не успею подняться – меня просто задавит ползущая масса плоти.

И все–таки человек – самый опасный хищник во всех мирах. Чем больше я с азартом вонзал сталь в губы и рот чудовища, тем больше он замедлялся и чаще ревел. При этом утяжеленная камнями нижняя челюсть стала просто волочиться по земле, гребя перед собой грунт вместе с камнями. А потом тервель замер на месте. А я несколько раз глубоко ткнул туда, где как бы у подобных существ должны быть ноздри. Попал со второго раза так удачно, что верхняя, движущаяся челюсть со щелчком упала вниз, слизняк судорожно дернулся и затих. Навсегда затих.

Мы немного постояли, словно при минуте молчания, и я, уставившись на светящиеся сгустки нашего вожделения, негромко стал рассуждать:

– Час пути – два груана. Десять часов – двадцать груанов. Может, нам вообще далеко от клетей отходить не стоит? Так прямо сегодня домой и отправимся? Но уже Светозарными. А?

– Хорошо бы! – мечтательно вздохнула девушка за моей спиной, видимо в тот момент забывшая о тексте, переданном бароном Фэйфом. – А ты сумеешь их снять и не повредить?

А ведь права красотка! С блондинками ее и сравнивать не стоит. Умная. В записках ни слова не было сказано, как этих симбионтов с тела животных снимать. Вдруг ты их ручками, а они: бабах! И ручки на фиг улетели. Ну да, вместе с головой… и со всеми остальными уже ненужными частями тела.

Мелькнула, правда, шутливая мысль при воспоминании наущений поставного Сергия: «Можешь ее как угодно использовать!»

– Почему я? Сама не хочешь попробовать? – И передал ей припомнившийся разговор, спрашивая напоследок: – Пойдешь?

Мне послышалось или в шлеме что–то всхлипнуло?

– Все мужчины одинаковые! – изрекла моя оруженосец так, что в последнем слове явственно послышалось иное, совсем нехорошее. Но вот следующей фразой она меня еще больше поразила: – Если прикажешь – пойду.

Хотя суть ее размышлений и так ясна: если со мной что–то случится, то и ей тогда останется только срочно повеситься на собственном ремне. Долго она тут в одиночестве не протянет. А сумеет добраться до людей, может, только хуже станет.

– Да ладно, это я тебя проверял. Держи копье и отойди вон к тому повороту. Лучше вообще из–за него не выглядывай, пока я не крикну.

И сам деловито, с кинжалом в руке стал карабкаться на поверженную мною тушу. Вроде недалеко… и совсем не страшно! Ну почти. Но сердечко стучит, зараза!..

Возле светящихся устриц встал на колени и стал их рассматривать чуть не в упор. Вначале само их строение рассмотрел с помощью своих умений. И до чего удивительно красивая картинка мне открылась! Словно сами створки устрицы – это тысячи маленьких искрящихся пылинок. А в центре, там, где жемчужина, огромный, сияющий шар невероятного по объему солнца. Феерично! Завораживающе!

А может, это и в самом деле некие мини–вселенные, за которыми и охотятся гаузы в этом мире? Вдруг это настоящие галактики? Вдруг вокруг этих всех искорок вращаются планеты? А на этих планетах живут разумные? И этих разумных хотят поработить все те же гаузы?

От наблюдения за груанами я впал в какой–то ступор, и вдобавок странные размышления практически парализовали мой мозг. Хорошо, что меня вернул в действительность окрик не на шутку встревоженной Ксаны:

– Миха! Что с тобой?!

«Действительно! Что это я? Пора пить пертусин».

А в ответ крикнул:

– Стой на месте! Со мной порядок!

И уже с чисто практическим интересом принялся осматривать груаны и разбираться, как они крепятся на коже монстра. Каково же было мое удивление, когда я понял: они просто лежат в выемках! Пошевелил пальцем – легко сдвигаются! Может, они сразу отклеились, когда поняли, что под ними труп? Все–таки они должны ощущать состояние своего носителя и реагировать на его общее состояние. Вот и отреагировали.

Аккуратно, боясь поверить своему счастью, уложил добычу в футляры «патронташа» и, уже не задерживаясь, поспешил к нетерпеливо наблюдавшей за мной издалека Ксане. Успел вовремя.

– Там я слышала голоса! – ткнула рукой она на последний поворот, за которым уже виднелась пройденная нами огромная каверна. – Мужские!

– Держись сзади и не мешайся! Но если крикну: «К бою!» – просто устроишь небольшой грохот железа. Хоть как, хоть мечом себя по шлему огрей!

И сам устремился вперед. У самой каверны занял удобную позицию за выступом, просматривая все подходы с левой от меня стороны и имея возможность видеть присевшую за камнем коллегу. Минут через пять, когда я уже хотел посмеяться над девушкой за напрасные страхи, со следующего прохода послышались шаги и голоса. В самом деле – мужские, да к тому же громкие, раздраженные:

– Я тебе говорил, нет здесь чудищ.

– Да ты глуховат на оба уха. А моему слуху все завидуют!

Мне на глаза показались два воина, примерно в такой же полулегкой экипировке, как у нас, и с такими же точно копьями, которыми я уделал недавно слизняка.

– Главное, не позавидовать твоей трусости! Ха–ха! – веселился первый воин.

– Но я слышал предсмертный крик тервеля! Он всегда так кричит, когда его байбьюки атакуют. Или когда ему очень больно.

– Ага! И куда же он сбежал? Или его байбьюки сожрали? Сам посуди, какую чушь городишь: колобки никогда по двое в такие проходы не закатываются, а одиночку тервель сожрет и не подавится. Пошли.

Сказавший это мужчина повернул в сторону дальнего выхода из каверны, но его товарищ возмутился:

– А последний проход?

– Вот что ты там услышал, то и ищи! А мне надоело!

– Сам?

– Вот уж точно, твоей трусости никто не позавидует! Мог бы и в одиночку раз прогуляться.

Мужчина удалялся, даже не оглядываясь, и оставшегося это заело:

– Ну и прогуляюсь! – и решительно направился в мою сторону.

Похоже, он неплохо знал эти проходы, потому что в самый широкий, начальный участок нашего шагнул без всякого опасения. А я, в последний раз глянув на уже далеко отошедшую фигурку его товарища, зашел охотнику за спину. Убивать его не хотелось, хотя позиция у меня оказалась превосходная, да и в рекомендациях указывалось: незнакомца лучше убить. Но мне что теперь, всех обитателей Дна уничтожить только по той причине, что нас никто не представил друг другу? Следовало самому заводить первые знакомства.

Поэтому я легко опрокинул человека наземь и приставил кинжал ему к горлу со словами:

– Чуть громче пикнешь, чем надо, протяну лезвие. Ты меня понял?

– Да.

Лежит подо мной, даже шевельнуться боится.

– Руки за спину, на пояс!

Послушался.

Ну а я сразу защелкнул у него на руках наручники. Все надежнее.

– Быстро отвечай: что здесь делаете?

– Услышал крик раненого тервеля.

– Плевать на тервеля! Сами чего сюда приперлись?

– Так это… граница здесь от нашей башни… Иногда заходим для осмотра.

Я хотел было еще кое–что расспросить злым шепотом, но снаружи, издалека, послышался крик напарника лежащего подо мной воина (все–таки вернулся!):

– Ты где?!

– Лежать и даже голову не поднимать! – приказал я пленному. И обратился к моей спутнице несколько иным именем: – Ксон! Если только он начнет подымать голову или просто пикнет ею – сразу руби!

Она понятно прошелестела мечом из ножен, а тело пленника окончательно окаменело от страха. Но надежда–то у него наверняка оставалась: «Раз сразу не убили, то, может, и потом пощадят?»

Ну а я, подхватив короткое копье, поспешил на свою прежнюю позицию.

Второй воин оказался не в пример опытнее и осторожнее своего товарища. С ходу двигаться в проход он не стал, остановился метрах в пяти и вновь прокричал:

– Пнявый! Ты где? – Копье он держал более чем умело, так что атаковать его одним рывком – самоубийство. – Э–эй! Последний раз спрашиваю! Не отзовешься – точно уйду. Пнявый!!!

Когда и на это не поступило никакого ответа, воин сделал первый осторожный шаг назад, продолжая правой рукой удерживать копье, а левой что–то нашаривая в висящей на боку холщовой сумке. В этот момент у меня была неплохая возможность метнуть в него копье, но опять–таки что за смысл знакомиться с трупом?

Поэтому, чуть изменив направление голоса в сторону, я заговорил:

– Пнявый не может говорить, иначе без головы останется.

– А ты кто? – Воин сделал еще два осторожных шага назад, приседая и всматриваясь примерно в моем направлении.

– Ты ко мне пришел, вот ты и представляйся, – последовал мой ответ. – И учти, твой товарищ пока еще жив, но и тебя мы можем атаковать в любой момент, если ты не будешь отвечать на наши вопросы. Хотя мы и у Пнявого можем выспросить, что нам требуется. Ну! Представляйся!

Тот явно сомневался, то ли убегать, то ли оставаться на месте. Да и судьба товарища, похоже, его волновала:

– Сомневаюсь, что он жив. Сурт, отзовись!

Значит, Пнявый – это не имя. Да и разрешить откликнуться не помешает.

– Ксон, дай пленнику возможность ответить. Но голову пусть не смеет поднимать!

Послышался звук пинка, так мой оруженосец подбодрила пленного к ответу.

– Жив я… без царапинки, – прохрипел тот.

– Ну вот, с одним уже познакомились, – обрадовался я. – Теперь знакомимся дальше?

– Меня зовут Крэч Быстрый. Мы из башни пятьдесят пять дробь четырнадцать.

– И сколько вас в той башне проживает?

– Когда как, – пытался уйти от ответа Крэч. – То десять, то все сорок. А вы сами–то издалека будете?

– Из замка, – несколько необдуманно стал врать я.

– Какой номер?

– Сто семнадцатый, – что в голову взбрело, то и ляпнул. Тем самым мы сразу раскрыли себя.

Голос воина стал несколько увереннее, в определении нас как недавно прибывших на Дно он нисколько не сомневался:

– Так вы новенькие!

– Вигвам тебе! Старенькие мы! Но парочка деталей нас сильно интересует. Ответишь, отпускаем вас живыми и считаем начало нашей дружбы свершившимся фактом. Договорились?

– Конечно договорились… э–э–э… – Он ждал моего имени.

– Михаил Македонский, мастер–оружейник. Титулы у вас тут не приветствуются?

– Совершенно! Скорее, наоборот, всяких зуавов да барессов в первую очередь на голову укоротить пытаются.

– И правильно делают! – согласился я с таким подходом к знати в принудительном войске. – Ну а теперь давай отвечай на мои вопросы.

Ну и пошел оживленный диалог. Я засыпал его вопросами и требованиями уточнить, а он отвечал довольно пространно и обстоятельно. Хотя я не сомневался, что в половине ответов старожил откровенно врал или недоговаривал правду. В идеале лучше было бы отволочь Пнявого куда–то в глубину, аж до туши тервеля, чтобы он ничего не слышал, а уже потом допросить отдельно и сравнить все данные. Запоздало я продумал такой вариант, но раз здесь так много жителей, то впоследствии обязательно проверим на других.

Но по словам Крэча мы поняли следующее. Сам он тут уже давно обретается, почти два года, Пнявый – только три лутеня, то есть сто двадцать дней. Все башни имеют номера с дробью. Замки имеют другое обозначение: вначале две цифры, потом буква и затем еще три цифры. Ну разве что некоторые, особо значительные и конструктивно отличные, имеют имя собственное. Но и в них живут не слишком большие группы людей, от десятка до полусотни. Хотя они считаются очень вместительными по сравнению с башнями.

Про окрестности своей башни воин знал очень много, потому что являлся как бы патрульным, снабженцем и торговцем в одном лице. А вот дальше он никуда не забирался, ссылаясь на то, что так дольше прожить можно. Оседлый образ жизни позволяет и полста лет прожить на Дне довольно неплохо. Он только и знал замки да башни, прилегающие к их границам. Впрочем, и о людях, там проживающих, знал предостаточно.

Про корни он врал безбожно: древесина нормальная, в костер годится любая. Вроде бы! Хотя тут же добавил: сам он рубкой никогда не занимается из–за запрета. Дескать, встречаются порой ядовитые растения. Так что заготовкой и рубкой занимается только один старый умелец из башни.

Над этими отступлениями я подумал и засомневался, что рассказчик врет. Скорее всего, не каждый мог рассмотреть внутреннюю текстуру древесины, потому и существовал запрет. А может, специально держалось сие умение в тайне, чтобы считаться незаменимым в любом коллективе?

Про зверей сообщалось довольно кратко:

– На нашем уровне водятся только тервели да байбьюки. Ну и мелочь всякая ползучая. Что на остальных уровнях – даже понятия не имеем. Все, кто туда уходил, – не вернулись.

– Байб… – запнулся я. – Что за звери? И почему так называются?

– Да это колобки такие огромные, на гаузов похожие. Но не летают и раза в полтора больше. Ну а название они получили из–за своего предсмертного звука, довольно четкого, словно человек выкрикивает: «Байбьюк!»

– Как их убивать?

– Одному – трудно. Хотя случаев хватает. А вот два охотника расправляются с байбьюком не в пример легче. Надо сражаться копьями, тыкая с двух сторон примерно в те места, где по сторонам пасти должны, по идее, находиться уши.

Заинтересовало меня и то, почему воины поспешили на услышанный Пнявым рев раненого тервеля. Оказалось, что между двумя основными типами монстров тут иногда случаются стычки со смертельным исходом. В таком вот проходе слизняк может запросто зажать челюстями по глупости закатившегося колобка, умертвить его и высосать все внутренности. Но вот на открытом пространстве два байбьюка могут справиться с неспешно ползущим тервелем. Люди спешат к местам таких сражений в основном за мясом, при этом частенько добивая ослабленного стычкой победителя. Но и главная надежда у них при этом довлеет всегда: отыскать на телах слизняка или колобка вожделенные груаны.

– Так они что, на каждом монстре проживают? – поинтересовался я.

На что получил порцию ехидного смеха:

– Размечтался! Один груан попадается раз на полсотни чудищ.

– А два?

– Один раз на тысячу.

– А три? – вошел я в азарт, и надо мной опять посмеялись:

– Легенды и о таком чуде сведения доносят, но на моей памяти в наших краях так никому не везло.

Я пытался прикинуть выгоды того, что мы, допустим, поделимся мясом нашего трофея с этими воинами. С одной стороны, мы закрепим нашу дружбу, покажем нашу силу и сноровку и выясним, какие кусочки из тела самые вкусные. Да и как их обрабатывать, хотелось бы знать. Но с другой стороны, вдруг на туше остаются определенные следы пребывания там бесценных груанов? Не явится ли это причиной ожесточенной схватки? Или причиной острой зависти и ненависти к нам?

Пока решил отложить данный вопрос на конец нашего разговора. И перешел к одной из самых важнейших тем:

– Ты хвастался, что знаешь почти всех обитателей в соседних замках и башнях. А вот не слышал ты о трех парнях из Макиля, которые попали сюда два с половиной лутеня назад?

Мое зрение прогрессировало в своих возможностях: я видел мимику Крэча.

– Ну как тебе сказать… – Он хитро кривился, явно задумываясь над своим ответом. И я догадался: знает, сукин сын! Но чего–то мнется. – Тут много из того города сюда попадает, да и секторов там много. Да и не все оседают на местах, разбредаются кто куда, половина в первые месяцы гибнет. А как их хоть зовут?

Ни имена, ни их бывшее занятие я скрывать не стал. Лучше уж сразу как–то определиться в своих намерениях и показать, что мы не такие уж отпетые уголовники, предпочитаем контактировать с теми, кто служил в управлении сектора.

«В крайнем случае, если станет врать, придется его догонять и сбивать с ног. Потом уже вести совсем иной допрос. Кажется, они тут в темноте видят довольно неплохо, но вот с моим усиленным щитом зрением никто из них и близко не стоит. Догадаться, что я увидел его мимику, он не сможет. Значит, буду этим пользоваться».

Нападать на опытного, да еще и с фамилией Быстрый, воина не пришлось.

– Знаю я этих ребят, вполне неплохие.

Но вот все секреты раскрыть про них он явно не желал. Поэтому я его поощрил:

– А что с ними не так? Нам для них только приветы передать, а там уже будем ориентироваться, где осесть.

– Ну так давайте сразу в нашу башню! – и замер с приоткрытым ртом, ожидая ответа.

Видимо, им очень людей не хватало в номере 55/14. А может, и коварные какие задумки у него в голове теснились, поэтому я почти согласился:

– И у вас осмотримся. Если понравится – почему бы и не остаться. А женщины у вас есть?

– Есть! – Но брови его так и вздернулись. Мол, ух какие! – Но они все очень плотно заняты.

Что значит плотно, догадаться было нельзя по интонации. Но вот сожаления в свой голос я добавил:

– Ну а у троицы моих знакомых как с женским полом?

То есть зарекомендовал себя озабоченным самцом, целенаправленно ищущим для себя постельных развлечений даже на Дне. Крэч этим проникся и стал откровенничать с явным сочувствием:

– А у твоих знакомых вообще ни одной женщины нет. Они в своей башне тридцать дробь тридцать с двумя коллегами еще собрались, да с большим трудом выживают. Мало того, что–то они там с замком восемнадцать эф триста не поделили. И те их в любом случае в самое ближайшее время изничтожат. Так что сразу советую: и не показывайтесь туда, не то и вам голову снесут. В замке, почитай, цельная полусотня вояк собралась, половина из них опытные старожилы, так что башня тридцать дробь тридцать через рудню–две опять пустой станет. А у нас ох как мастер–оружейник пригодился бы! Да и товарищу твоему дело отыщется.

Мне хотелось уточнить отношения между самими башнями:

– Ну а почему те пятеро к вам не переберутся, раз им смертью угрожают?

– А оно нам надо?! Тогда замок нас тормошить станет и все равно парней вырежет, но уже вместе с нами. У них там вражда уж больно сильная пошла.

– Так вас же порой до сорока там живет! – напомнил я.

– Ну, когда сорок, а когда всего полтора десятка, – юлил воин.

– Ну ладно, пусть бы бросили свою башню да подались в иное место. Сам утверждаешь, что и башни пустые есть, и замки.

– Есть, и много. Но я ведь говорил уже: никто оттуда не возвращался. Гиблые те строения для человека. Никто там не выживает. А совсем далеко уходить из этих мест парни не хотят, считают себя вправе оставаться там, где им понравится.

– Ладно, тогда к вам первым наведаемся, – стал я рассуждать.

– Сразу с нами пойдете?

– Зачем сразу? Пока издалека присмотримся, у других чего поспрашиваем.

– Странный ты какой–то! – стал сердиться вполне откровенно Крэч. – Да вы на открытых пространствах больше одного дня не протянете! Сразу к компании присоединяться надо. И чем больше в ней людей, тем лучше!

– Так, может, нам сразу в тот замок отправиться? Я себе как оружейнику цену знаю, меня везде примут.

– Ну так… – замялся несколько воин. – Вольному воля, как говорится. Но сразу хочу предупредить: в замке нравы слишком уж жестокие. А с новичками там вообще как с бесправными рабами обращаются. Уж слишком там командир неоднозначный распоряжается.

Ну, это понятно. Среди таких неведомых просторов таинственного Дна да в окружении уголовников наверх в атаманы пробираются самые оголтелые и беспринципные твари. Для таких перерезать горло ближнему – пустяк, вот и наводят дисциплину в своих бандах самым жестоким, кровавым методом. Полная диктатура силы – во всей красе.

– Хорошо! Давай вначале точные координаты вашей башни, потом той самой, куда нам надо весточку передать, ну и того замка, чтобы мы случайно на него не наткнулись.

Крэч Быстрый нам это все перечислил довольно быстро, и его объяснения оказались более чем доступные. Даже таким новичкам, как мы, показалось беспроблемной задачей добраться куда пожелаешь. Да и некий структурный план вообще этого уровня в голове у меня стал постепенно формироваться.

Также выяснили места, где располагались охотничьи угодья тервелей. Они простирались в другую сторону, от места нашего выхода из клетей прибытия. Вот тебе и спонтанный выбор дороги направо! Пошел бы по привычке налево, сейчас бы бегал от слизняков!.. Хотя с нашим счастьем, может, мы бы уже и все двадцать груанов насобирали?

Ну и своим последним вопросом я попытался убедиться в искренности Крэча Быстрого:

– А почему опасно заходить в охотничьи угодья слизняков?

– Вы и это знаете? – удивился тот в ответ.

– Ха! Может, мы тебя уже сотого расспрашиваем, а потом ответы сравниваем? – При этом кинжалом я многозначительно провел по камню. – Друзей надо выбирать честных и откровенных. Верно?

– Ну да, ну да. А в угодья нельзя, потому что там большие каверны, и слизняки на открытом пространстве могут нагнать даже бегущего человека.

– Не верю. Каким образом?

– Перекатом. Они вращаются, как колбасы, с громадной скоростью и раскатывают все живое, что у них попадается на пути. Даже стволы корней рвут и ломают, словно прутики.

– А–а–а. Вона как. Кстати, а куда эти корни вообще ведут? И откуда?

– Никто не знает. По рассказам старожилов, они так и пронзают все уровни Дна снизу доверху. Но ни начала, ни конца их никто никогда не видел.

– Забавно. Ладно, раз мы познакомились и подружились… – начал я.

– Но твой Ксон и слова не сказал!

– Он дал обет, что слова не скажет, пока не отыщет первые пять груанов.

– М–да, долго ж ему молчать придется.

– Так вот! – На разделку трофея я все–таки решился. – Для скрепления дружбы мы делимся с вами мясом тервеля! Да здравствует здоровая и полезная пища!

С этими словами я снял наручники с Сурта Пнявого, помог подняться на ноги и потрепал по плечам:

– Ну что, никаких обид за плохое обращение?

– Да ладно, чего уж там, – вполне бодро ответил тот. – Я уже давно догадался, что вы меня кончать не будете. А где слизняк? Неужели он от вашего оружия орал?

– Прошу! – После моего жеста новые знакомые двинулись за мной, тогда как молчаливая Ксана завершала наше шествие. – А вот и он, наш первый трофей. Только мы даже понятия не имеем, что у него самое вкусное и как это надо вырезать. Поможете? Подскажете?

Крэч только кивнул, уже с ножом подступаясь к недвижному чудовищу, тогда как веселящийся от свободы Пнявый затараторил:

– Конечно подскажем! Хотя сразу видно, что вы ребята отчаянные да воины умелые! Совсем на туповатых, растерянных новичков не похожи. Вам точно в каждой башне или замке рады будут. Но вы учитывайте, пятьдесят пять дробь четырнадцать – одна из самых лучших и неприступных башен в округе. Так что у нас вам будет в сто раз лучше. Соглашайтесь у нас остепениться. Мы такой пир в вашу честь устроим, э–эх!

Но я его не слишком слушал, а больше внимательно наблюдал, как занимается вырезанием кусков из туши тервеля его наговорившийся чуть раньше товарищ. Видимо, и в самом деле скоро испробуем самого деликатесного мяса этих удивительных монстров, обитающих на таинственных и смертельно опасных просторах.

Глава шестнадцатая. Пир во время… рабства?

Вначале Леонид попытался осмотреться: кто его так бесцеремонно подхватывает под локти? Хотя мелодичные женские голоса понравились сразу. Да и сами женщины оказались под стать своим томным голосам. Обе стройные, фигурки идеальные, рост выше среднего. А уж личики довольно миловидных, лет до тридцати по возрасту женщин вообще заставили широко улыбнуться.

– Зовут меня Чарли. Чарли Чаплин! – Давнее желание побыть в имени великого комика трансформировалось в слова непроизвольно от разума. – А с кем я имею честь приятного общения?

– Лада! Лизавета! – представились женщины, тем не менее выпуская локотки мужчины из своих ручек, рассматривая его в упор более внимательно под ярким светом электрических ламп и настораживаясь.

– Вы меня с кем–то нечаянно спутали? – пришел им на выручку Леонид. – Но в любом случае я вас приглашаю.

Так как он не знал правильного названия заведения, просто сделал приглашающий жест рукой в сторону раскрытых дверей.

– Но ты так странно говоришь. Почему? – хмурилась Лада.

– Я только вчера прибыл из Макильской академии. А там у нас такие преподаватели! Вообще трудно понять, чему они учат своими хриплыми голосами.

– А почему на тебе маска? – стала допытываться Лизавета.

– Это моя жизненная трагедия! – с самой радостной улыбкой и голосом, полным оптимизма, восклицал мэтр клоунады. – Жуткие шрамы, от вида которых любая прекрасная женщина наподобие вас сразу падает в обморок. Ну а так как мужчина не должен смущать такие очаровательные глаза, как у вас, или омрачать такие прелестные личики, то приходится носить на себе маску.

По собственному опыту Леонид знал, насколько некоторые женщины падки на тайны, мечтают рассмотреть откровенных уродов или уличить мужчин во лжи. В последнем они себя все и всегда считают истинными экспертами. А тут скрытый маской мужчина им явно и бессовестно врал о каких–то шрамах! Да еще таким счастливым голосом!

Но даже если у него и есть шрамы, то почему он их не покажет? Неужели просто от кого–то прячется? Или сбежал из дома? От жены?

Все эти вопросы так и читались в глазах женщин, которые почему–то не могли сами или не хотели входить в ночной трактир. Но незнакомец, назвавшийся таким необычным именем, продолжал тараторить без умолку:

– Давайте я попробую угадать, кто из вас старше. Так… думаю, что Лизавете не меньше двадцати одного, а то и с половиной. Зато Лада, наверное, на пару месяцев старше. Неужели уже двадцать два исполнилось?! Угадал?

Женщины довольно и даже игриво заулыбались. Ну какой тридцатилетней кокетке не понравится, когда ей дают всего двадцать два?

– Извините, это я, наверное, ошибся. Ведь на всякий случай накинул. А если честно, то ни одна из вас больше чем на девятнадцать лет не выглядит.

– Да ты льстец! – хихикнула Лизавета.

– Почему тогда сказал, что мне двадцать два? – надула капризно губки Лада.

– Потому что только опытные, взрослые и умудренные жизнью женщины могут так интересно, изящно и модно одеваться. Во всем Пловареше я еще таких изысканных красавиц не встречал!

Понятное дело, что сам–то иномирец по сравнению с остальными горожанами выглядел в своих полубоевых одеждах переселенца словно серый, усредненный уникум. Разве что некоторые вставки или детали претендовали на некое понятие оригинальности. Но то, что он гость издалека, его сразу оправдывало в глазах женщин. А уж от таких филигранных комплиментов в свой адрес они вообще поплыли. И уже заинтригованно смотрели на него с нарастающим любопытством и повышенной симпатией. Но видимо, и некоторые детали им хотелось оговорить сразу.

– Но мы сами хотели зайти и скромно перекусить, – стала пояснять Лада. – Тебя только хотели попросить нас провести внутрь.

«Ага! Значит, порядки морали сродни тем, что в Рушатроне, – припомнил землянин. – Только там прогулка одиноких женщин обозначает их желание познакомиться с кем попало. А здесь без сопровождения мужчин просто не пускают в приличное заведение. Если разобраться, то тоже правильно (и хорошо, что феминистки меня сейчас не слышат!)».

Но вслух, прикладывая руки к сердцу, горячо заверил:

– Мужчина всегда должен сдерживать данное слово. Поэтому я вас еще раз приглашаю составить мне компанию во время трапезы.

– А как у тебя со средствами? – Лизавета еще более внимательно присмотрелась к одеяниям Леонида. – Здесь все довольно дорого.

– Но мы за себя оплатим сами! – влезла со своим пояснением Лада, за что получила от подруги уничижающий взгляд, который расшифровывался однозначно: «Дура! Ну кто тебя за язык тянет? Заплатить мы всегда успеем!»

То есть среди подруг уже наметилось расслоение по характерам: одна – ветреная, бездумная и доверчивая. А вторая – строгая, опытная и вдумчивая. Ну, можно добавить, и экономная.

– Нет, нет, нет! В нашем городе Макиле только так и заведено: всегда за прекрасных дам оплачивает мужчина. Так что прошу со мной! Посмотрим, чем тут потчуют самых очаровательных прелестниц этого мира и их скромного кавалера!

Вышеупомянутый кавалер отставил локти в стороны, женщины обменялись между собой, как им казалось, непонятной посторонним серией взглядов и выразили свое согласие прикосновением к куртке мужчины.

После двойной звукоизолирующей двери тоже не сразу открывался вид на общий зал. Нечто похожее на прихожую, сильно обдуваемую свежим ветром, в которой на диванах восседало несколько разновозрастных парочек. Кажется, они просто охлаждались после танцев. Из дальнего прохода неслась оркестровая музыка в виде приятного вальса. Но, судя по звуку, музыка скорее воспроизводилась в записи. По крайней мере, так вначале показалось гостю из иного мира.

Тут же к троице посетителей вышел откуда–то из–за портьер местный распорядитель, разряженный как–то излишне броско и пестро. Леонид вначале его принял за разновидность местного диджея или за коллегу по клоунскому искусству. Но упредительный голос выдавал в пришедшем все–таки именно распорядителя:

– Желаете расположиться в общем зале, в кабинке по периметру или в отдельном кабинете?

Кажется, Лада была готова садиться где угодно, но Лизавета нахмурила бровки, и новоиспеченный кавалер сразу разрешил сложности нейтральным решением:

– В кабинке!

– Ближе к оркестру или дальше?

– Дальше! – и, так как женщины стояли на месте, недоуменно пяля на него глаза, первым поспешил за удаляющимся распорядителем.

«Значит, все–таки оркестр! – сосредоточенно рассуждал Леонид. – Да и мораль здесь несколько странная. Шеф–повар женщина командует мужчинами – это нормально. А вот пропустить дам к столу первыми – фига с маслом! Как бы мне теперь не опростоволоситься! Вдруг все–таки следует дамам придвигать стул, а потом только самому усаживаться? Вот это я влип!..»

Повезло! Возле каждого стула стоял молоденький разносчик, по–иному – тот же самый официант. Разве что, заметив, что все ждут именно его, Леонид сел первым. И тут же всем троим подали красиво оформленные меню. Уставившись в него, землянин мысленно ругнулся, вспоминая о своей безграмотности. Буквы знакомые встречались, и много, а вот сложить их во что–то понятное не получалось. Какие деньги у него и в каком эквиваленте, он знал благодаря лекции юного баронета Манялы. Но даже в них разобраться, какому блюду они соответствовали, было делом бесполезным. Выручила Лада, что–то спросившая по поводу какого–то салата. Так что, пользуясь случаем, кавалер закрыл свое меню и, положив на край стола, обратился к одной из спутниц:

– Лизавета, пожалуйста, выбери и для меня по своему вкусу.

– Но может, тебе чего особенного из мясного? – удивилась та. – Или рыбу?

Иномирец прислушался к своим внутренностям. Упоминание о рыбке, особенно хорошо прожаренной, сразу вызвало повышенное слюноотделение. Он, еще когда шпионил за баронской кухней, истомился по этим любимым лакомствам.

– Если рыба хорошо прожарена.

– Не извольте сомневаться, – заверил распорядитель.

– Тогда обязательно подайте.

– А что мы будем пить? – вырвалось у Лады.

– Что вам нравится, то и заказывайте.

Смешно было наблюдать, как Лада умильно уставилась на свою рассудительную подругу, и та с явным сомнением проронила:

– Может быть, возьмешь белое «Морское»?

Судя по напряжению в ее голосе и замершему распорядителю, вино могло влететь в очень круглую копеечку, но Леонид только беззаботно рассмеялся в ответ:

– Пусть будет «Морское»!

Еще что–то говорили о сладком, а официанты принесли уже на стол несколько салатов, фрукты и хлеб. Тут же последовали заливные блюда и что–то овощное. А потом и вино подали. За это время Леонид успел рассмотреть, что творится в основном зале, расположенном чуть ниже периметра кабинок. Да и кабинки напротив рассмотрел, поняв, для чего свисает витой шнурок с кистью от него по правую руку. Столы везде стояли разные, как и сидящие за ними компании отличались по составу. Кто танцевал на большой площадке возле оркестра, кто продолжал пировать за столами. Пьяных в стельку не наблюдалось, но явно подвыпившие не только мужчины, но и женщины просматривались. Поднимаемые фужеры ненадолго задерживались в воздухе – тосты все–таки произносили. Жалко, что нельзя было расслышать в общем гаме и музыке, какие именно тосты.

Поэтому и землянин не стал мудрствовать, припомнив что в мире Трех Щитов за здоровье пить никогда не было зазорно. Взмахом руки выпроводив из кабинки официантов, он провозгласил:

– За наше здоровье!

Постарался распробовать вино и понял, что пивал в своей жизни при частном цирке да в застольях с богемой и гораздо лучшие сорта. Да и глиняная лейзуена выглядела не намного лучше тех, которые они с Борисом опустошали во время плавания по рекам Лияна и Журава. А вот Лада не смогла удержаться от простодушного признания:

– Как вкусно! Никогда не пробовала такую прелесть. – Строгий взгляд подруги она проигнорировала. – Вот бы еще гнатар попробовать!

Лизавета не удержалась от упрека:

– Ну как можно! От этого алкоголя человек становится невменяем!

Нетрудно было догадаться, что разговор идет о более крепком напитке, и мэтру стало интересно и это попробовать. Поэтому он заявил уверенно:

– Если хорошо и много кушать, то никакой алкоголь не страшен, – и дернул за шнурок. После чего еле сдержался от восклицания «Человек!» при появлении официанта. – Гнатар принесите!

По поводу «много кушать» женщины выразились примерно одинаково и с одинаково скорбными лицами заявили, что им переедать нельзя.

«Фигурки берегут! Хвалю! – Кавалер уже внутренне предчувствовал удачу. Вот только не мог понять, с какой стороны она от него сидит. – И опять–таки подпоить этих красоток может оказаться делом полезным и даже… хм… познавательным. Наверняка они мне еще какие–нибудь секреты про этот мир выболтают. Надо только правильно строить разговор и самому не упиться. Я–то есть могу, значит, закажу еще рыбы… или мяса».

Напиток цвета чая принесли в графине, граммов триста, и только тогда предупредили:

– Самый лучший, из Розалии! – Видно, и этот продукт стоил немало.

Но только по запаху иномирец сразу понял, что это не коньяк, как он подумал вначале, а ром. Да и апробация это подтвердила. Причем ром очень вкусный, с изумительным цветочным букетом и ароматом тропических пряностей. А подобные напитки мэтр клоунады предпочитал любым винам. Так что, сколько там этот гнатар стоит, было глубоко наплевать.

«Ха! Да здесь и моря–океаны есть, и тропики, и джунгли со всеми прелестями, – размышлял Леонид. – Но как тамошние жители от лучей Ласоча прячутся? Неужели под водой живут? А что, вполне при таких колонизаторах возможно».

Триста граммов гнатара улетели непозволительно быстро. Причем даже строгая Лизавета не отказалась от своей порции. А уж мужчина и насладиться не успел. Да и женщинам после рома вино явно пришлось не по вкусу. Пришлось опять дергать за шнурок и заказывать уже двойную порцию.

Вот тогда и началось веселье. Причем кавалеру пришлось раз по пять даже станцевать с каждой своей спутницей. Играли в основном вальсы и некую разновидность танца, никогда ранее иномирцем не виденного, но быстро освоенного и понятого. Уж с его талантами и чувством ритма он и не такие танцы на лету схватывал. Тем более с такими партнершами, которые на удивление двигались и танцевали лучше всех остальных присутствующих в элитном трактире женщин. Но вальс да и новый для него танец – это одно, а вот если бы тут танцевали нечто иное? При этом землянин похихикивал, представляя, как в местном обществе восприняли бы, например, такой стиль, как танго.

Его улыбки были замечены подвыпившими и развеселившимися дамами. Потребовали объяснений. Землянин очень доходчиво объяснил суть стиля и напел саму музыку. Красавицы пришли в восторг от музыки, но стали негодовать от таких плотных объятий во время танца.

– А вот потому и называют у нас этот танец танцем страсти, – красочно расписывал все прелести стиля землянин. – Главное, попробовать, войти в ритм, а потом уже и не представляешь, почему вначале не получалось.

Помимо этого он все больше стал за столом устраивать маленькие фокусы и представления, сыпал анекдотами, давал остроумные ответы на любые вопросы. И сам при этом настолько расслабился к финалу пира, что совершенно забыл о своих помыслах выведать главные тайны этого мира от подвыпивших женщин. Только и болтал без умолку, прислушиваясь к звонкому смеху, и с особым удовольствием поражался своей воскрешаемой тяге к сексу. После нечаянного убийства своей последней партнерши и всесокрушающего пожара, в котором та сгорела, Леня на женщин смотрел с полным равнодушием, как бы они ни были прекрасны или привлекательны. С момента побега с Земли у него даже мысли не возникло кого–то из женщин поцеловать или просто прижаться к красотке. Моральный надлом грозился затянуться на долгие годы, и даже сама мысль о женской ласке вызывала у него отвращение и приступы тошноты.

А тут вдруг он осознал, что его либидо начинает стремительно возрастать.

«Может, это так меня первый щит подлечил? Вот уж настоящая панацея от всех болезней! О–ох! И что теперь будет, если мне откажут обе? Кстати, надо кого–то уже выбрать окончательно. Со всей решительностью!..»

Несколько насторожился кавалер и протрезвел, когда после последнего танца, усадив донельзя довольную Ладу на стул, поймал страшно сердитый взгляд ее уравновешенной подруги. Что–то у них между собой не заладилось. «Уж не желает ли эта слишком правильная Лизавета срочно увести свою подругу домой? Так сказать, «динамо» во всей красе? Как бы их подслушать?..»

И озвучил удачную мысль:

– Я вас на пару минут оставлю. Пройдусь в ванную комнату! Не скучайте!

А сам сымитировал затихающие шаги и притих возле неплотно прикрытой двери со стороны наружного коридора. Подслушанное его даже несколько шокировало, никак не ожидал бурной страсти от той, которая выглядела более строгой в морали.

– Ой, он такой приятный, сильный и подвижный! – первой исторгла из себя восторги Лада.

И была тут же строго оборвана на полуслове:

– Забудь про него и больше не вспоминай! – Голос Лизаветы звенел от гнева. – Он мой! Поняла? И только попробуй с ним еще хоть один танец станцевать. Я тебя сразу же и придушу.

– Лиза?! Ты чего? – попыталась вяло защититься ошарашенная подруга. – Один раз мне попался нормальный мужчина, так ты и его пытаешься увести.

– Не увести, а оградить тебя от его влияния.

– А может, он согласится на…

– Да ты что?! Они все в этом Макиле помешаны на морали! Не знаешь разве? Так что и заикнуться не смей!

«О чем это они? – пытался понять подслушивающий кавалер. – При чем тут мораль?»

– Тогда тем более он будет мой! – упрямо заявила Лада.

– Ты в его объятиях просто сгоришь и не выдержишь. А для меня он в самый раз.

– Может, я и хочу сгореть?! – стала повышать голос Лада. – Почему это ты решаешь, кому он достанется?

– Потому что он во всем со мной советуется и слушается. Он сразу дал понять, что только со мной готов отдаться страсти.

– Не надо выдумывать! Я чувствую, с каким желанием он со мной танцует! Он весь вздрагивает, меня прижимая, и готов к ласке. Он меня прямо на руках носит!

– Удушу!!!

– Души! Но я тебе его не уступлю!

Вроде бы любому мужчине приятно такие споры по поводу своей персоны послушать, но Леонид вдруг испугался. И даже все лечащий щит не помог: либидо стремительно понижалось. Сразу припомнились чрезмерные порывы страсти последней партнерши, сразу в памяти заплясали языки пламени, и бледное тело среди раскиданных подушек словно шевельнулось.

Да и следовало срочно возвращаться в кабинку, иначе женщины и в самом деле могут устроить если не удушение, то нешуточный скандал между собой. Снова имитация топота, но на этот раз приближающегося – голоса сразу стихли. А тут и официант мимо куда–то несся. Леня притворился клиентом, который слегка навеселе (таким прощаются даже глупые оговорки), и перегородил пареньку дорогу:

– Слышь, парень, а где здесь можно комнату снять?

Тот грустно вздохнул и стал терпеливо объяснять:

– Над нами гостиница, трактир ей и принадлежит. Если хотите, можете сразу заказать желаемую комнату у распорядителя. Вам включат в общий счет.

– Ах да! Спасибо, дружище!

Леня не удержался от улыбки: как все просто! Ну видел он там на фронтоне какие–то буквы, даже читать старался, думал, это название ресторана и описание блюд.

«М–да! Хорошо, что разносчики понятливые».

За столом обе девушки сидели раскрасневшиеся и слегка наклоненные в сторону двери: пытались уловить обрывки разговора с официантом. При виде шумно вернувшегося кавалера попытались улыбаться. Ну а он сделал вид, что ничего не заметил. Уселся на свое место и стал жаловаться:

– Что–то я совсем трезвый. Наверное, много съел. А давайте еще одну дозу этого приятственного гнатара? – И, не дожидаясь согласия, дернул за витой шнурок. – И еще мне надо с вами двумя посоветоваться по одному важному вопросу. Поможете?

Красавицы, хоть и скандалили перед этим да и глазками блестели от солидной дозы гнатара, сразу дали обещание помочь в любых вопросах. Причем Лизавета накрыла его ладонь своими пальчиками и многозначительно добавила:

– В любых вопросах без исключения!..

С отчаянием, словно бросаясь головой в прорубь, Лада повторила жест подруги, при этом еще и сжав мужскую руку с немалой силой:

– А я готова не только советами помочь!

Физически наблюдая, как между женщинами начинают проскакивать опасные искры, Леонид мягко высвободил свои руки, хлопнул в ладоши и радостно крикнул вовремя примчавшемуся разносчику:

– Отлично! Значит, нам еще порцию гнатара, добавку на всех сладкого торта с творогом и самого лучшего кофе. По большой чашке. А потом пусть ваш главный зайдет… для расчета… и заказа.

Наслушавшись над кухней, что тут кушают и что пьют, он не мог ошибиться и при этом заказе. Тем более что о чашке хорошего кофе он мечтал еще с самой Земли.

Когда они опять остались втроем, набросился на дам с неожиданным вопросом:

– А где вы работаете?

Женщины смотрели друг на друга, сомневаясь, что отвечать и как. Но в конце концов Лизавета после грустного вздоха призналась:

– Уже нигде.

– Почему так?

– Да длинная история.

– И все–таки? Хоть в двух словах?

– Наш управляющий, он же владелец, разорился, вот мы и закрылись.

– Ага! Понятно! Но хоть родители у вас есть? Дом свой?

Женщины даже обиделись на такие вопросы:

– Конечно! Все у нас есть!

– И живем мы нормально! Вообще можем не работать!

Самозваный Чарли Чаплин поднял руки, словно сдаваясь:

– Спокойно, спокойно! Да я только рад за вас. Хотелось узнать, как вы оцениваете, допустим, те же комнаты в данной гостинице? Хочу вот сейчас выбрать для себя неплохую и снять на рудню–две, но я ведь остальных не видел. Вдруг там лучше? Или тут слишком дорого? Или мебель никудышная, а мне гостей принимать придется, деловых партнеров. То есть вы понимаете, что человека постороннего, прибывшего издалека, обмануть проще простого.

Лада недоуменно моргнула своими глазищами.

– Так ты кто: торговец или ученый?

Принесли порцию рома, и компания отвлеклась на выпивку, поедание торта и смакование кофе. Ароматный напиток оказался и в самом деле на уровне лучших сортов и качества приготовления. При этом глазки у красавиц блестели все больше и больше. И не только от действия алкоголя. Похоже, они собирались начать сражение между собой прямо в данной кабинке и на глазах у своего кавалера.

Ну а Леонид продолжил как ни в чем не бывало:

– Трудно даже сказать, кто я. Профессий у меня – огромное количество. Так что, кем стать в вашем городе, я еще не определился. Опять–таки и в этом вопросе мне не помешают подсказки таких рассудительных и умных женщин, как вы. Тем более вы тут в курсе, как и что происходит, сколько стоит, как можно купить и оформить.

– Но что ты хоть собираешься покупать? – решила уточнить Лизавета.

Тут и появился распорядитель, принесший счет.

– Лада, Лизавета! Гляньте, пожалуйста, сколько там с меня? Ха–ха! Уже в глазах двоится!

Дамы присмотрелись к записям и несколько побледнели.

– Девятьсот шестьдесят каспов.

Конечно, инопланетянин был хорошо подвыпивши, но считать не разучился, и эквивалент местных денег в памяти сидел четко. Самый большой номинал, примерно, по земным меркам, в пятьсот евро, имела прямоугольная монета ярко–пурпурного цвета с выпуклыми на обеих сторонах устрицами. Причем в каждой такой монете и было ровно тысяча тех самых каспов. То есть, по земным меркам, наели на четыреста восемьдесят евро.

Дорого трапеза обошлась, это все понимали, но внешне кавалер выглядел бесшабашным и довольным. Положив на стол заранее нащупанную местную монету, он сразу предупредил:

– Но мы сейчас еще отправляемся выбирать комнату для моего проживания. Имеются свободные?

– Не извольте беспокоиться! Желаете самый лучший номер?

– По крайней мере, осмотр начнем с него.

– Попрошу за мной! – И распорядитель, суетливо кланяясь, первым поспешил на выход.

Тогда как Леонид, подталкивая несколько растерянных от такого напора женщин за локотки, вновь поставил их в трудное положение своими вопросами:

– Так что у вас все–таки была за работа? Что вы конкретно делали?

– Мы работали в арляпасе, – со вздохом выдала Лизавета.

Только это незнакомое слово для землянина подспудно перевелось как «большой торговый центр». И он бесшабашно фыркнул:

– Так идите в другой арляпас. Что за проблема?

– Как в другой? – удивилась Лада. – У вас в Макиле что, сразу два?

То есть получалось, что они работали ну в очень большом торговом центре. И уже захотелось посоветовать идти в маленький «арляпасик», но благоразумие заставило придержать язык, чуток подумать и пробормотать:

– Ну я и имел в виду в другом городе.

– О–о! Это так сложно! – жаловалась расстроенная Лизавета. – Тем более что танцовщиц, которым за… – она сделала паузу и улыбнулась, – девятнадцать, в другом городе уже и не примут.

– Так вы танцовщицы?! – вырвалось у землянина.

– А ты думал, мы билетерши? – фыркнула Лада.

– Как можно! Мне показалось, что вы первые помощницы управляющего, – разразился Леонид лестью, уже догадавшись, что ошибся с правильным определением нового слова. Только следовало еще уточнить остальные функции арляпаса: вдруг это нечто типа стриптиза? Ведь недаром женщины закончили свой последний рабочий день чуть ли не под утро. Потому и спросил осторожно: – Ну а что у вас там еще такого… хм… интересного было?

Они уже поднялись на лифте на последний этаж и шли по коридору, устеленному мягким, но явно синтетическим ковром.

– Да как и везде, наверное, – пожала плечиками более рассудительная подруга. – Небольшой оркестр, пара акробатов, две певицы, один чтец, он же исполнитель песен, три артиста для небольших сценок, ну и нас шестнадцать танцовщиц.

Уже догадываясь, что арляпас – это некое кабаре с водевилем или с небольшим театром, которое, скорее всего, работает при ресторане или кафе, мэтр циркового манежа в предвкушении мысленно потер руки.

– Так, так, так!.. А теперь расскажите мне более подробно, почему ваш управляющий вдруг разорился? Вы ведь танцуете просто изумительно!

Ответить ему польщенные красавицы не успели, потому что распорядитель открыл дверь и ввел компанию в номер. Прихожая, гостиная и громадная спальня. В спальне – небольшой сейф для личных вещей, запоры которого срабатывали при идентификации руки клиента (парадоксы колонизации пришельцами из космоса!). Все удобства, а уж сама преогромная ванна сразу вызвала желание у иномирца залезть в нее и не выползать из теплой воды несколько часов. Поэтому, когда была названа цена в сто десять каспов за сутки, он даже торговаться не подумал. Сразу согласился и только, выталкивая распорядителя за дверь, попросил:

– Пусть нам доставят сюда две порции рома, лейзуену «Морского», сладостей, морса, кваса и соков.

Судя по тому, как быстро в номер доставили заказанное, в коридоре имелась прямая телефонная связь с кухней. Женщины к тому времени только и успели поведать о горестях владельца арляпаса: как того дважды обокрали грабители, а напоследок еще и его жена сбежала с заезжим торговцем, прихватив с собой все оставшиеся капиталы.

В заключение они добавили, что, хоть весь ресторан с весьма хорошей сценой продается за довольно низкую цену, выкупить его самим артистам, как они мечтали бы сделать, все равно средств не хватит. Так что, скорее всего, помещение перейдет к владельцу остальной части дома.

Во время рассказа Леонид подливал местный ром да бегал иногда в спальню. Вначале он там положил в сейф все ценные вещи из карманов, деньги и уникальные для него земные устройства. Потом оставил куртку. В последнем забеге уменьшил до минимума свет. Что–то ему подсказывало, что с затянувшимся целибатом сегодня будет покончено.

Ну и когда суть всего бедствия с арляпасом стала ему ясна, Леонид плеснул еще по чуть–чуть гнатара в удобные, широкие стаканы и выдал тост:

– Давайте выпьем за нашу совместную покупку вашего великолепного арляпаса! Ура! – Выпив свою порцию, он спросил: – Кстати, вы никогда не подумывали о гастролях вашей танцевальной группы?

– Как это? – поразилась Лизавета.

– Легко! В других городах просто заранее арендуется зал со сценой, можно и как в этом ресторане внизу, а потом лутень идут гастроли. Ведь цирк, к примеру, переезжает? И везде неплохо снимает хорошую выручку.

– Так то цирк. Там весело, интересно.

– Милые мои, поверьте: в нашем арляпасе будет так весело и интересно, что туда будут ломиться толпы желающих. Обещаю! Ну а сейчас все остальные обсуждения продолжаем при купании. У меня уже нет мочи терпеть, так хочется окунуться в теплую воду с мыльной пеной.

И, на ходу снимая рубашку, поспешил в ванную.

Первой из женщин, радостно, хотя и несколько глупо заулыбавшись, зашептала Лада:

– Ну вот, а ты боялась. И душить тебе меня не придется.

Ее подруга, тоже изрядно подвыпившая, попыталась протереть глаза.

– Может, мы его не так поняли?

– Вечно ты во всем сомневаешься! – фыркала Лада, уже начавшая раздеваться. – Я тебя ждать не буду.

Последние сомнения отверг донесшийся из ванной крик:

– Мне маску уже снимать или вы сами будете ее приподнимать по чуть–чуть?

– Мы сами! – тут же крикнула в ответ Лизавета, начиная поспешно снимать с себя платье. И уже подруге самым примирительным тоном добавила: – Постараемся войти в ванную комнату одновременно. Поняла?

– Попробуй тебя не пойми, – бормотала та. – Жить–то хочется!..

Глава семнадцатая. Мелочи быта

Наши новые знакомые, тяжело груженные деликатесным мясом, только скрылись в дальнем, пятом по счету проходе, а мы уже спешили к себе «домой». Причем я прекрасно рассмотрел, что с этого края каверны наш участок совершенно не просматривается за лесом корневых зарослей и за плавным изгибом всей гигантской пещеры. И при движении назад частенько оглядывался. Не то чтобы я совсем не доверял Крэчу и Пнявому, но ведь недаром в инструкции от барона Фэйфа ясно говорилось об отношении к чужим. Со своим зрением, как я прекрасно понял, сразу буду иметь огромное преимущество перед остальными обитателями Дна. В этом неполном мраке они адаптировались довольно хорошо и могли далеко видеть, метров на шестьдесят или чуть меньше. Но с моими умениями, усиленными первым щитом, им и близко не сравниться.

Так что, вздумай воины башни пятьдесят пять дробь четырнадцать нас преследовать с целью слежки, я бы их заметил издалека и безошибочно. Хотелось бы надеяться, что и у местных хищников зрительные органы не дадут им преимущества. Крэч что–то утверждал по поводу чуть ли не полной слепоты тех же тервелей, но это еще следовало проверить. И не раз! Те, кто тут родился и живет поколениями, могли развить в себе совсем иные способности для поиска и определения пищи.

Также хотелось разобраться в сути вот этого мизерного свечения, узнать, откуда и куда тянутся корни, высчитать все–таки наконец–то правильную глубину нашего нахождения, решить проблемы с костром да и просто нормально выспаться. Все–таки отправка на Дно меня вымотала если не физически, то уж морально точно. Хотелось просто лечь, медитацией выгнать из головы все мысли и поваляться несколько часов, словно замерший в своем росте овощ.

Опять–таки сразу после этого в голову хлынули опасения: «Ты будешь лежать, как овощ, придут желающие и схарчат тебя, как тот же кабачок с грядки. Только вот интересно, кабачку этому больно, когда его едят, или нет?..» Не знаю как овощу, но мне наверняка станет больно.

Кстати, когда мы уже добрались до кручи, ведущей к нашей временной обители, я понял, что и Ксана вот–вот свалится с ног. И с запоздалым раскаянием бросился снимать с нее питона и тяжеленное оружие. Как я мог забыть, что она явный офисный планктон? Что она, кроме карандаша и пилочки для ногтей, ничего тяжелее не переносила? (Как она выдерживала на себе такого здоровенного мужика, как Сергий, я старался в тот момент не задумываться!)

За несколько ходок отнес все наверх, затем заставил подняться рассевшуюся девушку и почти затащил и ее. Едва я ее занес, как она завалилась на одеяла, даже не в силах сказать спасибо. Но то, что она без стонов и слез выдержала нашу первую разведку, меня приятно удивляло. Вроде бы и самому ничего больше не хотелось, как завалиться точно так же, но жить хотелось больше, чем спать. Слишком уж меня напугал своими рассказами о мелкой хищной живности новый знакомый. По его словам, следовало больше всего опасаться мелких, похожих на шакалов–недоростков собачек. При встрече даже с большой стаей в пятьдесят голов хорошо укрытый толстой кожей, а уж тем более латами воин легко разгонит и растопчет этих шавок. Но вся беда была в том, что те умели подкрадываться очень тихо, без лая, и нападать всей сворой внезапно. Успеют отгрызть пару пальцев – почитай, погиб человек.

Так что наша пещерка в этом плане безопасностью не отличалась. Но еще по дороге обратно я придумал, как сделать убежище более надежным. И, наскоро перекусив, но оставив себя голодным (а что еще меня может толком взбодрить?), приступил к работе. Помогли мне уже ранее сделанные анализы внутренней структуры диковинных растений. Те, что с ядом, старался не трогать; те, что годились на костер, нарубил и занес в пещерку с большим запасом. Ну а те, что могли гореть и давать ядовитый дым, смело порубил на определенной длины отрезки. И боевая секира для такого молодецкого дела пришлась более чем к месту.

Вначале довольно удачно заложил более узкий проход в ту каверну, где мы раздобыли свои первые трофеи. Затем пришлось изрядно повозиться с проходом, через который мы сюда пришли. Там уже пришлось ворочать валуны и возводить упорные стойки. Некоторые отрезки пришлось жестко закреплять клиньями. Понятное дело, что при мощном ударе большого хищника они вылетят из своих мест, но думаю, что забраться на такую кручу что тервелям, что байбьюкам будет очень сложно. Да и новые знакомые подтверждали косвенно мои предположения.

На все эти работы у меня ушло часов пять, но зато после этого, зверски изголодавшийся, я уже совершенно не опасался нежданного к нам визита каких–то шавок. Разве что, закладывая последние отрезки и подпирая их изнутри, я стал свидетелем местного чуда: увидел, как прямо на глазах срастаются, восстанавливаются обрубленные корни. Не все, но добрая половина верхних обрубков после третьего часа начинала сочиться тягучей, смолянистой жидкостью. Порой крупные капли срывались вниз, оставляя за собой тоненькую полоску–нить, очень похожую на паутинку. Что интересно, если капля попадала чуть в сторону от пня, она со временем как бы отмирала. Зато попавшая на обрубок капля начинала впитываться, а по остывшей паутинке стекали все новые и новые порции. Постепенно паутинка делалась бечевой, становилась в палец толщиной, а затем полупрозрачная клейкая жидкость затвердевала окончательно и превращалась в ствол. И чем толще были прежние обрубки, тем быстрее до той же толщины доходил восстанавливаемый участок корня.

«Вот это лес! Или корни? – мотал я головой в изумлении. – Интересно будет и на оставшиеся пеньки посмотреть, все ли опять срастутся? Но в любом случае получается, что он вечен. Надо будет только присмотреться к тем стволам, что я пустил на закладку проходов, вдруг они все равно какую гадость ядовитую выделяют при усыхании?..»

С этими мыслями я и принялся за готовку и жарку мяса на большом, солидно разложенном кострище. Правда, огня я не пожалел после того, как рассмотрел хорошенько свод нашей пещерки и разобрался, почему здесь всюду такая отменная вентиляция. Оказывается, вокруг корней, пронзающих все и вся, имелось по периметру еще свободное пространство. Немного, миллиметра два по всему радиусу, но и этого хватало с избытком.

От запаха жареного мяса проснулась и Ксана. Некоторое время просто лежала и наблюдала за моими действиями, потом с явным трудом встала, подошла ко мне и положила руку на плечо:

– Спасибо.

Ну вот, только одно слово, а я ее уже за все простил. Ну почти за все.

– Да не за что. Как твои мышцы?

– Ну… – начала она и примолкла.

Я ей протянул первый обжаренный кусочек мяса на отколотой от корня толстой щепе.

– Да ты не стесняйся, если где сильно болит, говори. Я ведь могу помочь.

– Чего уж там, болит. – Она присматривалась и принюхивалась к мясу с подозрением. – А чье это?

Мясо что удава, что слизняка я разделал на одинаковые стейки, но сам их хорошо различал по цвету. Перед тем как впиться зубами в свой кусочек, предложил:

– А ты угадай!

Забавно было смотреть, как она скривилась, наблюдая за моей трапезой, потом печально вздохнула и осторожно сама откусила кусочек. Пожевала, хмыкнула и продолжила есть уже с удовольствием. Ну еще бы! Соль у нас в сухом пайке, как и некоторые специи, имелась с запасом, так что я постарался на славу. Хотя так и хотелось бы побеседовать по душам с тем типом, который комплектует эти вот упаковки с пятидневным пайком.

– И все–таки что болит? – продолжил я прежнюю тему, чуть насытившись.

Моя оруженосец не стала перечислять, обозначила просто:

– Все. – Затем подумала и добавила, оглянувшись на занавешенные одеяла: – Извини, я просыпалась и видела, как ты ворочал эти бревна, но ничем не могла помочь…

– Да ладно тебе!

– …и в ближайшее время не смогу опять пойти с тобой. Просто не могу вообще идти.

– Значит, будем тебя лечить. Массажем, к примеру. А может, и умениями своими попытаюсь. Я ведь тоже в некотором роде целитель. Кажется.

Скептический взгляд в мою сторону показал всю глубину веры в мои умения. Хотя она первой и припомнила:

– Ну да, твой синяк за одну ночь сошел.

– Точно! А твой до сих пор меня пугает. Поэтому давай так: я его вначале попробую полечить, потом посплю как следует, а дальше уже посмотрим, что нам делать, как нам быть.

Она легко дернула плечами, как бы напоминая, что в любом случае здесь не она распоряжается. Споласкивая руки из фляги с водой, я вспомнил, что ее у нас почти не осталось. А ведь ни сами ручейков не видели, ни у наших новых знакомых спросить не догадались. Чувствую, придется мне первым делом после сна как раз за водой и отправляться. Но пока спешить было некуда, и, разогрев руки трением, я приступил к лечению, а вернее, к попыткам быстрее вернуть нормальный цвет коже на левой щеке девушки и вокруг ее глаза. Я–то привык к этому ужасу, да и само оно прошло бы через пару дней, но захотелось поэкспериментировать с собственными силами. Раз у меня выходит края раны срастить, то как оно с синяком получится?

Девушка легла на одеяла, я присел рядом и вначале постарался своим умением просматривать внутренние структуры, разглядеть основные различия между больной и здоровой щекой. Понял очень быстро: вся проблема в омертвевших частичках крови и клетках плоти. У меня их помог быстро вывести первый щит, а вот девушке бы не помешало как–то ускорить регенерацию. Дальше пошел путем проб и ошибок, заставляя тело пациентки с утроенной эффективностью очищать поврежденный участок кожи.

Использовал и некоторые приемы из арсенала «маленьких гадостей». Ведь патриарх Ястреб мне несколько раз акцентировал, что тринитарные всплески у некоторых трехщитных служат для целительства. Конечно, пробовал я не все «гадости», а то вдруг просто поджарю кусок кожи на теле Ксаны? Тогда она меня уже точно возненавидит, и на этот раз окончательно. Но одна из «гадостей», имеющая условное название «Горячо!», вдруг заработала.

– Ой! Моя щека словно жаром пышет, – призналась пациентка, пытаясь охладить кожу на лице собственными ладонями.

– Не трогай, не трогай! – задержал я ее руку в своей. – Кажется, это помогает.

Структура кожи менялась прямо на глазах, настолько эффективно и быстро началось вымывание омертвевших клеток. При этом никаких осложнений или порчи не наблюдалось. Через пяток минут жар стал спадать, и пришлось еще несколько раз повторить тринитарный всплеск. «Горячо!» действовало великолепно.

Так что, задав импульс силы напоследок, я согнал оруженосца с одеял, давая задание на время моего сна:

– Постарайся не заснуть и прожарить–провялить над огнем все мясо. Регулярно выглядывай в щели, хотя ты же ничего не увидишь после костра. Просто приподнимай одеяло и внимательно прислушивайся. Если вдруг нежеланные гости – тормоши меня что есть сил, кажется, я буду спать без задних ног. Что еще? На синяк пока не смотри, потом вместе оценим мои усилия.

Хотя я не сомневался, что несессер она таки отыщет в рюкзаках и обязательно посмотрит. Женскую натуру исправить под себя нельзя.

С такими мыслями и провалился в сон. Выспался отлично! Хотя, наверное, еще бы дрых некоторое время, не коснись осторожно Ксана моего плеча:

– Миха, там кто–то кричит и бросает камни.

Я мигом вскочил, прогоняя остатки сна интенсивным растиранием лица.

– Где?! Кто?! Почему камни?

– С той стороны, откуда мы пришли. Вначале что–то стукнуло, я пошла прислушалась: ничего. Потом явный стук камнями начался, слушаю, голос мужской надрывается: «Эй! Кто в пещерке?! Отзовись!» Вот! – Она нервно дернулась на очередной удар по древесной преграде. – Опять!

Я уже стоял у стены из бревен на коленях, прикладывая ухо к одной из самых нижних щелей. При этом я крепко зажмурил глаза, чтобы быстрее прошло ослепление огнем, и шепнул девушке:

– Гаси костер!

С той стороны и в самом деле послышались однообразные, повторяющиеся крики. Точь–в–точь как я уже услышал от оруженосца. И спрашивается: чего ему или им от нас надо? Шли бы себе дальше.

Но ведь пока не ответишь, не узнаешь. Да и предосторожность с той стороны вполне вроде как нормальная. Допустим, кто–то знал об этой пещерке, решил сам в ней отдохнуть. Сунулся, а тут уже проход перекрыт. Но человек хамить не стал, культурно отошел на безопасное для обеих сторон расстояние и решил выяснить «кто в теремке живет?». Резонно поступает, вдруг здесь его знакомцы, а то и соратники? А может, и сам ранен да в помощи нуждается?

С удовлетворением констатировав, что мое усиленное зрение почти вернулось к норме, я аккуратно приоткрыл кусок одеяла наверху, там чуть раздвинул стволы и прокричал в ответ:

– Кто такой?!

– Витим! Из башни тринадцать дробь тринадцать.

«Ух какое несчастливое число! – подумал я. – Хотя все Дно – одно сплошное несчастье. Какие могут тут быть предрассудки?»

– И чего тебе надо?! – продолжил я допытываться, уже заметив фигуру воина, который стоял на середине подъема, метрах в десяти от меня.

– Да пройти мне надо! – даже возмутился этот невесть откуда взявшийся Витим. – А сам–то кто будешь?

Врать и выдумывать что–либо, прикрываясь хотя бы номером башни Крэча и Пнявого, смысла не было. Если этот гость их и других обитателей знает, уличит меня во лжи на счет «два». Но ведь, с другой стороны, можно просто напустить туману в ответ:

– Дальняя разведка. – (Такие изредка хаживали всюду, если выживали.) – Откуда идешь, Витим, и почему именно тут пройти хочешь?

– Да дальше по этой каверне десяток байбьюков резвится, да и назад мне по охотничьим угодьям тервелей никак нельзя, сожрут. Ко всему и ногу я изрядно повредил, хромаю сильно. А пещерку я эту знал давно, всегда через нее в другую каверну переходил.

Вроде дядька все складно глаголет. Да и уважение проявляет, понятливость, постучал деликатно, разрешения просит пройти. Почему бы и не пропустить? Тем более что он один. А тут еще и Ксана мне на ухо дельную подсказку прошептала:

– Пусть оружие все там оставит, проведем его на ту сторону и только потом отдадим.

– Умница! – шепнул я в ответ. И уже громко мужику: – Ладно, мы тебя пропустим! Только оружие оставь, где стоишь, проведем через пещеру, тогда отдадим.

– Как же я без оружия?! Ты чего? – подивился Витим.

– Да ничего! Не хочешь – как хочешь! Мы тебя не знаем и знать не хотим! – довольно грубо ответствовал я, стараясь рассмотреть как саму каверну, так и пространства вокруг нашего входа.

Большие отряды здесь не ходят, да и они бы легко перекололи десяток байбьюков своими копьями. А уж тем более с проходом через эту природную дырку не церемонились. Значит, мужик одинешенек. Но все равно пусть основное оружие оставит от греха подальше.

Видимо, воину и в самом деле деваться было некуда. Сняв шлем и озадаченно почесав затылок, он сплюнул с раздражением и выкрикнул в сердцах:

– Хорошо, твоя взяла! – и начал с ворчанием снимать пояс с мечом и кинжалами. – Но что за люди такие пошли, пуганые да недоверчивые!

Мое зрение восстановилось окончательно, и, начав разбирать щель для прохода, я первым делом посмотрел налево, в ту сторону, где как бы пошаливал десяток колобков–хищников. Как ни странно, ничего не увидал.

«Может, они «прилегли»? Или вообще по проходам попрятались? Скорее всего, мужик и не видит, что дорога освободилась. Но не говорить же ему о моей необычайной прозорливости. Пусть проходит».

Но червячок сомнения у меня в душе все–таки поселился. И чисто для перестраховки повесил на себя меч и кинжал с метательными ножами приготовил. Чуть подумал и установил Ксану с копьем в такой позиции, что атакующий сам на острие напорется. И только потом разобрал проход окончательно. Вернее, узкую щель, в которую можно было втиснуться только бочком.

– Ну ладно, проходи, мил человек.

Прихрамывая и покряхтывая, воин стал подниматься к нам. И опять меня выручила внутренняя интуиция. Слишком уж смешно мужик прихрамывал, словно перекачанный культурист на потеху публике пытался сымитировать повреждение. Хотя, как они там, культуристы, хромают и как ходят, я толком не знал, но насторожился уже по максимуму. Да и явно притворное кряхтенье мне не нравилось. Вон моя оруженосец как страдала, а даже не пискнула. А тут воин, мужчина…

Витим приблизился и, протискиваясь в щель, сразу стал озираться по всем углам нашего убежища. А когда пробрался внутрь, бросаясь на меня с ножом, резко выкрикнул:

– Их двое!

Зря он так. Хотел же его как человека усадить, мясцом накормить, про жизнь расспросить. А теперь пришлось довольно грубо отсекать ему руку, а потом засаживать меч в брюхо так, что тот с хрустом вылез из спины. При этом он, скорее всего, рассек позвоночник, потому мне и не удалось сразу выдернуть свое оружие обратно. Зато у меня еще иного колюще–режущего инструмента оставалось предостаточно.

Второй нападающий спрыгнул сверху. Где он там притаился, я только впоследствии рассмотрел. Шустрый, подвижный и верткий, он с мечом на изготовку попытался форсировать щель с ходу, но чуточку застрял да так и стал там проседать с моим кинжалом в глазнице.

Но вот третий тип оказался для меня наиболее опасным. Он прилетел откуда–то справа, используя для этого длинную веревку, конец которой был захлестнут на верхушке одного из корней у самого входа. А сам до того прятался далеко, так сказать, в мертвой зоне моей видимости. И потом долетел ко входу, используя систему «маятник». Точно так же когда–то егеря людоедов пытались нас атаковать в узкой пещерке на Скале, которая разделяла империю Гадуни от империи Моррейди.

И этот ловкач действовал просто отменно: четко приземлился, отпустил веревку, удобно перехватил короткое копье и уже начал бросок в тот самый момент, когда я только нащупал острие моего метательного ножа. Труп в щели уже порядочно осел, я был в двух метрах от врага, так что как я успел бросить нож, так потом и не смог додуматься. Наверное, помогла невероятно ускоренная моторика движений, стимулируемая первым щитом. Хотя предпочтительнее было бы мне всем телом метнуться в сторону. Но, уже бросая нож, я ощутил настолько сильнейший удар в плечо, что меня отбросило навзничь. И вот в момент падения на спину вспышка боли достигла такой максимальной яркости, что я потерял сознание.

Да и очнулся я от боли. Ксана пыталась аккуратно протереть мокрой тряпкой мое окровавленное плечо. Точнее сказать, оттереть ту старую, запекшуюся корку, которая темнела на коже черными разводами.

Наверное, моя коллега по несчастью обрадовалась моему возвращению с того света, потому что, как ни закусывала губу, не удержалась и всхлипнула. Пришлось ее призвать к порядку строгим голосом:

– Со мной все нормально! Докладывай, что с теми типами.

Она резко вдохнула, успокаиваясь, и с нарастающей скоростью стала сыпать словами:

– Всех троих ты убил. Я только доколола того, третьего, что оставался снаружи. Твой нож попал ему в шею возле уха, и он корчился в конвульсиях. Вначале подумала, что и ты умер. Кровь из тебя хлестала ручьем. У тебя был вырван из плеча кусок плоти. Но пока тебя подтягивала к одеялу и пыталась перетянуть чем–то рану, уразумела, что кровь течь перестала. Опять–таки подумала, что это из–за остановки сердца, но заметила, что ты дышишь и просто в обмороке.

– Это женщины падают в обморок, – успел я вставить с ворчанием.

– Извини: без сознания. Я боялась к тебе даже притронуться, догадываясь, что это твое тело само себя лечит. Точно так же, как синяк. Если примерно, то ты пролежал без движения целые сутки. Поняв, что ты живой, я решила выкинуть трупы наружу. Того, что в щели застрял, еле приподняла, но больше всего с первым намучилась. В том числе и вытягивая из него твой меч. Там до сих пор такая лужа крови, что мне смотреть страшно. Их оружие я тоже все собрала и сложила у той стены. Тела я скатила вниз, но далеко спускаться не решилась и стала закладывать проход. Хорошо, что успела.

– Опять гости? – забеспокоился я.

– Маленькие! Самые маленькие! Те самые шавки… – Ксана сильно побледнела. – Но их много, и они уже доедают тех троих.

– Туда им и дорога! – воскликнул я в сердцах, чувствуя сильную слабость, странное головокружение и… сильный голод. – То–то мне слышится какой–то хруст и повизгивание… Ну с этим ладно. Как ты разожгла костер?

– Твоей волшебной штучкой.

– Умница. А покушать у нас есть?

– Сколько угодно!

– А что с водой?

– И вода еще осталась!

Странно, я помнил, что у нас оставалось полфляги. Тем более что вот и тряпка мокрая на плече.

– Ходила за водой?

– Так у нас была!

– Разве ты эти сутки не пила?

– Пила! Но у нас еще много.

– А у этих уродов фляг не было?

– Нет! Мне кажется, они свои вещи и остальное оружие где–то снаружи оставили, чтобы не мешали. А пить мне ни капельки не хочется! Честное слово! Мяса вполне хватает, и так живот переполненный! – При этих словах она заметалась вокруг меня, приподнимая осторожно мои плечи и голову. Потом поднесла кусочки обжаренного на огне мяса, распаренные галеты и стала меня закармливать со словами: – Ты, главное, ешь больше, быстрее поправишься! Тем более ты так любишь покушать! Всегда твой аппетит зависть вызывал.

«Ну да, ну да, смотря какую зависть, – размышлял я. – Наверняка добить такого объедалу хочется! – Иногда замирал, прислушиваясь к боли в левом плече. – Долго ли мне валяться придется? Воды–то все равно нет, и мы даже не знаем, насколько она далеко. И врет она, ни капли не выпила, вон какие у нее губы сухие и потрескались».

– О! А ведь от твоего синяка даже следа не осталось! – заметил я с восторгом и с полным ртом. – То–то я думаю, что ты такая красивая стала!

– Спасибо! – нахмурилась она и смутилась одновременно. – И не разговаривай, подавишься!

И в самом деле, чего это я на комплименты перешел? Наверное, приятно за свои умения стало, не напрасно старался… Или по другой причине?

Отбросив неуместные мысли в сторону, попытался сосредоточиться на врачебном осмотре своей раны. Но вначале тряпка мешала. Потом пришлось ждать, пока Ксана осторожно омоет и вытрет место ранения. Потом пока привык к виду розовой, странно бугрящейся кожи. Такое впечатление, что там навсегда вот такой и останется жуткий шрам, с бугорками, рытвинками и ямками. Даже дивно, что человеческая кожа так неприятно может выглядеть. Но при этом я четко помнил, что мой первый щит еще не то может. Уж если он меня от инвалидности спас и превратил в здоровенного, могучего молодца, то уж как–нибудь с помощью хорошего питания он и кусок плеча нарастит. Главное, что кости целы!

Это я так вначале подумал. Но потом, когда все–таки рассмотрел внутренние структуры, заметил, что верх выступающей влево и вверх части ключицы таки имеет небольшую трещинку. Даже маленький надкол! Не помню, как этот участок называется, вроде как ость, да и сути это не играет большой. Болит, зараза! Удар копья и для костей не прошел бесследно. А судя по тому, насколько важна лопатка для деятельности человека и сколько там у меня вырвано мяса, сухожилий и кровеносных сосудов, самолечение может растянуться и на неделю. Если не сказать – больше. Это ведь не синяк залечить!

«Кстати, о страусах! – Мысль о самолечении натолкнула на идею испытать так хорошо себя зарекомендовавшую «маленькую гадость». – Только удастся ли мне самого себя подогреть до нужного всплеска активности? Но в любом случае попробовать стоит!»

Вначале ничего, кроме бессилия, мои попытки не приносили. Наверное, еще и потому, что краешек лопатки я видел только одним, левым глазом. А как можно выплеснуть из себя точно заготовленную силу, кося на точку лечения одним глазом? Выход нашли с помощью зеркальца, вложенного в несессер. По моим подсказкам Ксана фиксировала зеркало в нужном положении, я концентрировался на изображении моего покореженного плеча и отправлял очередной тринитарный всплеск.

И отлично получалось! Конечно, если не считать полного бессилия после пяти–шести «подогреваний». Но как только я уставал, сразу проваливался в сон. Спал недолго, минут пятнадцать, после такое же время обильно поглощал все, что мне подавала моя забывшая о своих болячках помощница. После приема пищи лежал минут пять, посматривая на свой бушующий «внутренний котел», а как только чувствовал приемлемый уровень накопления энергии, опять приступал к лечению. Какое счастье, что мы запаслись просто невероятным количеством мяса, дров, да и пайки наши мы толком даже раскрыть не успели.

И чудо не заставило себя ждать. После пяти часов я уже осторожно мог шевелить и двигать левой рукой. На седьмом часу встал и попытался занять себя некоторым делом по хозяйству. На десятом часу я чувствовал себя вполне сносно, а моя кожа и покалеченные мышцы приобрели тот вид, который имели до ранения. После этого я уже лечил себя два часа сам, придерживая зеркало правой, а то и левой рукой. Эти последние часы, изменяя привычными для себя понятиями, я дал немного поспать доблестному оруженосцу, поведение которой я оценил по самой высшей оценке по десятибалльной шкале. Ну и между сеансами самолечения метался то к одной деревянной загородке, то к другой и все вокруг внимательно высматривал в щели. Не забывая при этом запихивать в рот и тщательно пережевывать жалкие остатки жареного мяса.

В той каверне, откуда мы пришли, шавки к моменту моего выздоровления начисто обглодали костяки наших павших врагов. Затем они немного покрутились возле загородки из бревен. Причем действовали предельно тихо, принюхиваясь и пытаясь протиснуться сквозь щели побольше. Ну, я–то те щели специально сделал! Поэтому, тыкая копьем, довольно быстро прибил с десяток доморощенных шакалят. Как ни странно, стая своих сородичей поедать не стала, а в количестве более полусотни особей быстро скрылась в тех проходах, где и находились доставившие нас сюда клети (чтобы не путаться, я решил назвать то место Лазейка, с надеждой, что именно оттуда мы когда–нибудь вернемся назад на поверхность). Видимо, у шавок срабатывало стадное соображение: наелись – хорошо! Начинаем гибнуть – плохо, пора сматываться.

Но только я собрался готовиться на выход, как со стороны Лазейки выползли друг за дружкой сразу три тервеля и отправились в левую часть каверны. Выходить к ним и проводить лихое сражение у меня не было никакого желания. Тем более теперь, когда знал, с какой скоростью они могут перекатываться на открытых пространствах. Решил за это время глянуть, что творится в другой каверне. Совпадение! Там деловито перекатывались вправо от меня сразу пять байбьюков. По логике, обе группы монстров должны встретиться «где–то там».

«У них там что, забита встреча? Или дружеские соревнования «кто кого сожрет»?»

По рассказам новых знакомых, подобные сражения являлись огромной редкостью. Монстры предпочитали в случае встречи таких и б?льших групп просто мирно разойтись по дальним периметрам. Но уж если сражения случались, то потом особо ловкие счастливчики умудрялись на месте битвы титанов находить несколько, а то пяток груанов. Только и следовало для этого добить слишком обессиленных победителей.

Правда, настоятельно рекомендовалось отправляться на шум боя не одному, а хотя бы десятку воинов. Тогда все десять и возвращались домой, деля между собой найденные трофеи. Одиночки, как правило, не возвращались.

Так что я себе запретил даже думать о такой опрометчивой вылазке. Тем более что издалека я ни на одном из монстров фосфоресцирующих точек не заметил.

«Пусть раз повезло, но это не значит, что будет везти все время, – раздумывал я, разбирая проход в сторону объеденных костяков. – И так вон после удачи сразу такое крупное покушение. А ведь могли прихлопнуть, словно доверчивого мотылька. Да и вообще, как можно мечтать об удаче, если ты и так уже на Дне?»

– Ксана! – Я старался кричать негромко, чтобы не испугать спросонья. – Я выхожу. Пойду поищу вначале вещи этих смертников. А ты бери копье и приглядывай за мной сверху. Если что случится, кричи или спешно закладывай щель обратно стволами.

Оруженосец молча заняла указанную позицию, сжимая копье своими исцарапанными ручками и никак не в силах унять напавшую на нее зевоту. Не выспалась, бедняжка! Но к сожалению, воды у нас ни капли не оставалось. Так что…

Вначале я подобрал оружие подлого Витима. И меч, и кинжалы оказались дивно хороши, даже представить не могу, кто это и как их заказывал в «гримерке». Неужели там можно было попросить вот такие отделанные драгоценными камнями ножны? Да еще с дивным камнем в навершии рукояти? Да и сталь клинков так и манила потрогать, погладить пальцами их убойную силу. Жалко, что я не специалист в оружии и украшениях, а то бы себе тоже такие клинки заказывал. Копье – так себе, наши лучше.

Отнес все это в пещеру, подбадривая Ксану смешком:

– Не спишь на посту? Значит, получишь бублик в подарок!

– А кто это? – понеслось мне в спину.

Ну да, бубликов я тут не заметил, но пообещать–то мне не трудно:

– Тебе понравится.

После чего спустился вниз и стал прикидывать: куда я лично укрыл бы свой багаж? Понятное дело, что далеко прятать нет никакого смысла. Тем более в районе Лазейки. Разбойникам только и следовало спрятать так свои вещи, чтобы я их не увидел со стороны пещерки. Да поближе, чтобы под рукой были. Таких мест в пределах видимости было не больше пяти, максимум десяти. То есть большие валуны или высоко выступающие скалы. И уже в третьем месте я отыскал наши заслуженные трофеи. Для них вырыли углубление да придавили сверху плоскими, большими камнями. Опасались шавок, которые могли тихо подкрасться да растормошить вещевые мешки и некое подобие рюкзаков. Сильно не прятали, надеялись на легкую победу и пополнение собственных трофеев.

На месте ничего рассматривать не стал. К чему такое неосторожное любопытство? За две ходки отволок все в нашу маленькую крепость, опять хорошенько забаррикадировался, разложили приличный костер и только тогда приступили к изучению попавшихся нам предметов. Изначально обрадовались воде: сразу семь полнехоньких фляг дали нам возможность напиться от пуза. Еще и на мысль хорошую меня натолкнули:

– А ведь вода здесь где–то совсем рядом. Фляги–то полнехоньки, ни одна даже не надпита.

Теперь мы могли и каши наварить в своих котелках. Так что сразу этим делом и занялись, так сказать, попутно. Шесть одеял у нас не вызвали большой радости тем, что были явно не новые и не совсем нравились нам по запаху. Зато теперь мы сняли два наших новых с входов и повесили туда сразу по паре трофейных. Сразу сквознячки и гудение уменьшились.

Самый большой рюкзак и вещмешок оказались полны никчемного, как мы решили, мусора. Мы прямо высыпали из них на участок пола все содержимое и тогда приступили к просмотру барахла. Какие–то обрезки кож, плохо выделанные, просыпанные солью и вонючие до омерзения. Стекляшки, угольки, клинышки, кресала, кремни, обломки ножей, куски старых подошв… Да чего там только не было! И все полный отстой. Разве что два «патронташа» с пустыми ячейками, да и те почему–то старые и жутко затертые. На последнем атакующем пояс для груанов был новехонький, но его Ксана сразу сняла с трупа. Остальное оружие подельников Витима тоже в принципе оказалось никудышным. Можно сказать, что с самым лучшим они атаковали.

Запах в нашей пещерке становился невыносимым.

Поэтому точно с таким же омерзением мы стали вытряхивать куски кожи из вещмешка сразу на пол. Кажется, эти бандиты между разбоем еще и ловлей каких–то особенных крокодилов занимались. Потому что рисунок кож мне показался очень красивым и даже приятным на ощупь. Рассуждая, я и высказал предположение:

– Может, эти кожи на браслеты идут? Или ремешки для женщин?

– Первый раз такие вижу, – призналась девушка, ковыряясь в куче кож длинной щепкой от наших дров. – Да и откуда мы знаем, из чего тут делают браслеты? Хотя и в самом деле красивые… О! А это что?

В кусок кожи словно что–то было завернуто, вроде как кусок древесины. А может, камень? Да нет, слишком легок. Имея более грязные руки, я и стал разворачивать сверток, а когда понял, что там свернуто, многозначительно хмыкнул:

– И стоило это так прятать от своих товарищей? – В руках у меня был хорошо знакомый нам «патронташ», скатанный в рулон и плотно замотанный куском бечевы.

– Значит, стоило! – задышала Ксана учащенно. – Тем более с такими «товарищами». Ну! Разворачивай!

У меня и самого пальцы подрагивали.

– Действительно, пустые «патронташи» так не прячут. Неужели нам опять повезло?

Развернул. Быстро вскрыл все футлярчики. После чего мы вдвоем замерли, любуясь сразу тремя груанами, отсвечивающими волшебным мерцанием.

Глава восемнадцатая. Низвержение

По законам здешнего разбойничьего братства главным судьей всегда считался атаман. Ну а когда его не было или не стало – то казначей. Вот с прибытием в пещеру опрятного и подтянутого Барса и началось главное судилище. Причем Барс всем своим видом и словами явно сожалел о случившемся. Но вынужден был соответствовать протоколу. Вначале выслушали свидетелей: двух женщин, которые первые заметили чужачку, склонившуюся над телом убитого. Потом тех мужчин, которые подтвердили слова женщин. Затем выступил, так сказать, общественный обвинитель, старый друг покойного, который вместе с ним еще в молодости бежал из города.

Тот сразу расставил все должные акценты: ведьма сюда для того и пробралась, чтобы всех убить своими проклятиями. Атаман ее раскусил, за это и был умерщвлен подло, из–за угла. Приговор может быть только один: на Дно!

После него еще трое самозваных следователей обрисовали свое видение дела, при этом только отягощая вину нежелательной для дружины гостьи. Особо они добавили, что Шаайле нельзя даже последнего слова давать, потому что она сейчас же начнет всех стравливать между собой и очернять самых лучших и достойных.

Но и после этого Барс не стал пороть горячку:

– Хорошо, а есть кто–то, кто хочет сказать слово в защиту этой девушки?

Из отдельно стоящей группы женщин сделала шаг вперед Листа, та самая, кто больше всех помогала целительнице и практически все время находилась с нею рядом. Да и свой вопрос она неожиданно задала вашшуне:

– От чего умер атаман?

– Его кто–то отравил, – успела сказать Шаайла и чуть не была сбита с ног обвинителями и главными крикунами судилища.

Суть их гнева была одна: «Ты не имеешь права и рта раскрыть, пока тебе судья не разрешит!»

– И зря вы на нее нападаете. Отравить она не могла, – довольно смело продолжила свою речь Листа. – Уж я–то видела все, что у нее есть при себе. Уверена, не имела она никакого яда! – На поднявшийся крик она сама резко стала кричать: – И дайте мне договорить! Иначе мы все немедленно уходим! – Около двадцати женщин синхронно на это кивнули, и остальная толпа озадаченно притихла. – Здесь что–то не так, я уверена. Чужачку кто–то подставил.

– Кто? – тут же заинтересованно спросил казначей.

– Не знаю. Но почему–то уверена: если мы ее отправим на Дно, шанс оздоровления пропадет навсегда. У всех, вы понимаете? У всех пропадет!

– Так что, нам ее не наказывать за убийство? – стал давить Барс.

– Зачем, пусть справедливость восторжествует. Но для начала давайте отложим суд и подождем несколько дней. Если лекарства окажутся действенны, то целительнице можно простить даже убийство атамана. Тем более что мы еще не слышали, что она нам расскажет по этому поводу. Может, она и не виновата. Помимо этого, отсрочка суда позволит провести более тщательное следствие.

– Да ладно тебе тявкать! – вызверился на нее старый друг покойного. – Чем тебе наше следствие не нравится?! Сейчас порубаю, тварь, на капусту, если рот не закроешь!

Видимо, этот отморозок имел слишком дурную славу, да и жить ему, судя по всему, не так много оставалось. Потому так и вел себя. Листа спорить больше не стала, отступила назад и благоразумно замолкла. Но теперь выкрикнул кто–то из нейтральных мужчин:

– Давайте вначале ведьму послушаем! Говори!

Но трое молодых обвинителей буквально на пену изошли, стараясь доказать, что суд имеет право вести только главенствующий казначей. Тот пожал плечами и с прискорбием согласился с требованием воина дружины:

– Пусть говорит. Давайте и ее послушаем, – и как старый, добрый друг приветливо кивнул вашшуне. При этом он словно намекал: все будет хорошо, не волнуйся.

Но та волновалась и внутренне сильно недоумевала: почему он не скажет, что за минуту беседовал с ней и поэтому она никак не могла успеть случайно выловить атамана и еще отравить так быстро.

«Поняла! – пришла в голову единственно верная догадка. – Барс что–то заподозрил с этой чернавкой, которая ненавидела Кабана, догадался и о ее любовнике и теперь просто хочет вывести на чистую воду обоих. Ну ладно, постараюсь ему помочь».

– Сразу хочу вас предупредить: думайте, кому выгодно убийство атамана! Мне причины его убивать не было. Сами решайте: кто получил наибольшие выгоды после смерти Кабана? За три дня я точно собиралась сделать первые вытяжки и начать серьезное лечение. Причем он был бы самым первым из моих пациентов на излечение.

– У тебя бы ничего не получилось! – взвизгнула одна из женщин–активисток. – И он бы тебя сам разорвал на клочки!

– А почему разорвал? Куда он так спешил? А вы все знаете куда: на ложе к своей возлюбленной. Если бы за три дня он ничего не успел бы сделать, доказать свою мужскую силу, она бы имела право уйти к другому.

– Я поклялась ему в вечной любви! – истерически, но с должным пафосом простонала согнувшаяся у трупа чернавка. – И готова была ждать вечность!..

– Как же! – с возмущением воскликнула разгорячившаяся Шаайла. – Вчера вечером она подходила ко мне и грозила убить меня, если я вылечу Кабана. Она его ненавидела и уже имеет среди вас любовника! Вот он, в сговоре с этой подлой мерзавкой, и убил атамана!

Секунду стояла оглушительная тишина, которая затем взорвалась злобными криками, ругательствами и проклятиям и на голову ведьмы. Опять особо распинались общественные следователи, взывая к тому, что, дескать, они предупреждали: обвиняемая в попытках защититься будет порочить сейчас самых уважаемых и самых достойных. Некоторые вообще требовали смертной казни прямо на месте. Причем не просто казни, а сделать это с расчленением тела. Так сказать, в назидание всем остальным.

Тишину удалось восстановить лишь казначею, поднятой вверх ладонью. После чего он с отеческой заботой и дружеской печалью в голосе обратился к целительнице:

– Эх, девочка, ну зачем же ты так? Это самое последнее дело – наговаривать на любящую невесту нашего Кабана. Ну вот признайся, что ты сама все это выдумала? Или тебя кто–то научил? Подговорил?

Голос его резко налился сталью и стал обвинительным. А вашшуна вне себя закипела от гнева:

– Да что ты такое говоришь? И почему ты всем сразу не скажешь, что за минуту до того, как я обнаружила труп атамана, ты со мной светски болтал и трепался, насколько рад знакомству? И долго болтал, минут пять! Словно задерживал специально!

Чистосердечное изумление на лице казначея было вселенским и невероятно искренним.

– Я?! Болтал с тобой?!

Сбоку раздалось шипение обвинителя:

– И тут она пытается наговаривать! И на кого?! На судью?! Ах ты…

Его проклятия потонули в хоре других возмущенных воплей:

– Заткните ей рот!

– Не дайте ей сказать проклятия!

– Это подлая обманщица!

Десятки рук обвили тело Шаайлы, затыкая ей рот, закрывая глаза и заламывая руки. Так что окончательный приговор о своей судьбе она даже не расслышала. И пока пленницу силком, чуть ли не на руках волокли куда–то, она пыталась понять, почему казначей ее предал? Хотя самый главный ответ напрашивался сразу: секреты дружины он узнать успел, доступ к сокровищнице получил, о нужных людях в городе узнал, так почему бы и самому не стать единовластным вожаком? А позже себе в помощь обязательно кого–то из подручных подберет. Если уже не подобрал.

Скорее всего, это он лично и организовал убийство. А в таком случае любая защита изначально проигрывает. Все подстроено и продумано. Ну а нежелание выздороветь? Так порой люди бывают так глупы и агрессивны в своем неведении и противлении новым лекарствам!..

Дальше пленницу ввели в какую–то внушительную комнату, где под стеной одиноко стояла зарешеченная клеть. Не снимая плотной повязки со рта, стали насильно облачать в какие–то лежащие грудой на столах латы, поножи и наручи. Подвесили меч, пару ножей и, только перед тем, как затолкать в клеть и надеть шлем, сняли со рта повязку. Да и то сделали это после истерического крика Листы:

– Пусть хоть один рецепт мне до конца расскажет! – И, подойдя ближе к пленнице, отгороженной стальной сеткой, Листа попросила: – Пожалуйста, расскажи хоть один секрет вытяжки! Я постараюсь сделать, поверь!

Шаайла тем временем выбирала, кого из своих туповатых врагов прикончить напоследок двумя заготовленными проклятиями, да и повязка ей при этом была бы не помехой. Но говорить начала с полным равнодушием:

– Я и сама не знаю, надо пробовать и смотреть, что получится. Иногда и яд получается. Так что вы все умрете…

И в этот момент заметила то, что не могли видеть все остальные свидетели спуска на Дно: чернавка стрельнула глазами на казначея, нахмурила брови, словно подавая сигнал, и тот принял решение:

– Последняя минута до отправки!

Ну а вашшуне вдруг все стало предельно ясно. И она громко закричала для всех:

– Теперь я точно знаю, кто новый любовник этой черноволосой стервы! Это – Барс! Они вместе и задумали это убийство влюбленного по уши Кабана! Давно задумали, тщательно скрывали свои отношения, прятались от всех… Хотя ты знаешь, Барс, она тебя тоже обманула и использовала! Да вы оба друг друга стоите! И своими мерзостными поступками, своей жадностью и стремлением властвовать вы лишили всю ватагу права на исцеление. И они вымрут, и вы сами вместе со всеми, вы умрете первыми! Я проклинаю тебя, Барс, и тебя, чернавка!..

Такого разоблачения парочка не ожидала. И при всей своей наглости, цинизме и подлости они сейчас стояли и никак не могли совладать со своими нервами. Они кривили рты, пытаясь весело рассмеяться, они пытались сказать что–то уничижительное в ответ. Но самое главное, как только пошла обличительная часть речи чужачки, из зала отправки стали по одному ускользать все те, кто был в преступном сговоре с новым казначеем и активнее всех участвовал в судилище над целительницей. Ну а большинство остающихся вояк потянулись к оружию.

И в последнюю секунду перед отправлением на Дно вашшуна поняла, что проклинать никого не стоит, силы пригодятся для выживания в неизвестности. Какие бы ни были разбойники глупые, пьяные или обманутые, в любом случае они сейчас разберутся со своим казначеем по всем счетам. Вряд ли он сумеет отвертеться от грозящей ему опасности.

«Убьют его или просто выгонят с позором?» – мелькнула последняя мысль и вытеснилась холодом страха: клеть с огромной скоростью устремилась на Дно.

Наверное, если сравнивать невероятный спуск вашшуны с иными смертниками в других городах, то данная шахта являлась неким продуктом кустарного производства. Вернее, наполовину кустарного. То ли ее кто–то сооружал в экспериментальных целях, то ли прокладывал по незнанию, то ли сами разбойники, а то и их далекие предки построили эту единственную «линию», ведущую только на один из ста двадцати возможных уровней, методом «народной стройки», но объект совершенно не отвечал требованиям безопасности и минимального комфорта.

Гостью из другого мира несколько раз здорово приложило о стены, пол и потолок из–за неровностей направляющей. Сама клеть то резко ускорялась, то неожиданно притормаживала. Да и весь спуск занял раза в три больше времени, чем официальные спуски, которые стояли в каждом городе мира Груанов.

На самой финальной части началось такое резкое торможение, что Шаайла чуть не поломала себе некоторые кости от перегрузки. Затем довольно резкий удар, вышибающий дух из легких, и в облаке поднявшейся пыли – скрип раскрываемой двери клети. Но не успела девушка вздохнуть, как две пары мужских рук выволокли ее наружу и прижали спиной к какой–то скальной поверхности. Слышно было, как клеть закрылась снова и резко устремилась вверх, а рассматривающие пополнение в своих рядах мужчины вдруг разразились радостными криками:

– Ты смотри, баба!

– Ну да, в некотором роде повезло.

– Чур, я первый!

– Так она ведь страшненькая. Фу! Неужели покроешь?

– Зато фигурка как раз в моем вкусе! Пособи!..

Девушку бесцеремонно оттащили чуть дальше и, уложив на стол, стали срывать с нее латы, поддоспешник, а потом и до одежды стали добираться. А она расчетливо не сопротивлялась, берегла силы и старалась привыкнуть глазами к странной, почти полной темноте. И с каждой секундой могла рассмотреть окружающее пространство и довольно гогочущих насильников все лучше и лучше. Злость в ней разгорелась и переливала через край, цацкаться с этими отбросами общества она никоим образом больше не собиралась. Только тирания! Только полная диктатура!

И когда пришла пора действовать, просто сделала самому бойкому и ретивому кровоизлияние в мозг. Тот замер со странным хрипом и медленно стал заваливаться назад. Еще и после удара женской ножкой в грудь получил добавочное ускорение.

Подельник проводил его очумелым взглядом, потом поднял глаза на спокойно усевшуюся на столе девушку. Ну та его и спросила самым что ни на есть зловещим шепотом:

– И ты хочешь так же умереть? Сейчас устрою! Только дотронься еще раз до моего тела! Ну?!

Мужик постоял с приоткрытым ртом, что–то соображая, потом рот захлопнул и шумно сглотнул. Ну а затем доказал, что он и в самом деле весьма сообразительный:

– Да я и не хотел ничего такого. Он старший в смене, поэтому я выполнял все его приказы.

– С этого момента ты будешь всегда и везде выполнять только мои приказы! – И, чтобы еще больше обозначить свои колдовские силы, вашшуна рыкнула грозным, звериным голосом: – Ты меня понял, раб?!

– Конечно, госпожа… э–э?..

– Шаайла! Великая ведьма из иного мира!

– Мм? Великая?..

Мужик скорее был ошарашен, чем выказывал недоверие или непослушание, но наказать его следовало сейчас, сильно и очень больно, хотя и на это действие придется потратить треть оставшейся внутренней силы вашшуны.

Демонстративный взмах ладошки, и воина скрутило от жуткой рези в желудке. Еще и шипящий голос заставил его мысленно проклясть свою глупую непонятливость:

– Ты мне не веришь? Тогда я так и оставлю умирать в таких мучениях, что позавидуешь своему легко умершему другу.

– Нет! Госпожа Шаайла! Умоляю! Простите! Я верю каждому вашему слову. Клянусь!

Тотчас боль его отпустила, и он, полностью мокрый от пота, стал подниматься на дрожащие ноги. Следующий приказ поступил уже спокойным тоном, но таким, что ослушаться его было смерти подобно:

– Как тебя зовут?

– Дорт.

– Отлично, Дорт! Принеси мне мое оружие и положи на стол. Ну а теперь давай подробно рассказывай, что тут у вас творится!

– С чего начать, госпожа?

– Сколько вас, кто до меня командовал, как питаетесь, где живете и как охотитесь. Начал!

Вашшуне еще было необходимо время, чтобы восстановить свой магический резерв хотя бы до половины. Поэтому она чуть ли не полчаса слушала довольно познавательный отчет о местной жизни и подправляла его направляющими вопросами.

Прервал их занимательную беседу резкий стук клети при резком торможении.

– Что это? – Шаайла соскочила со стола, подхватила свое оружие и поспешила на звук.

За ней семенил ее несколько растерянный первый подданный:

– Еще кого–то сбросили! Невероятно! Неужели опять в банде решили побороться за место атамана?

– Ну да, решили. – Девушка уже догадывалась, кого могут сюда столкнуть обозленные разбойники. И когда она за открытой дверью заметила сидящего на полу человека, исцарапанного, оборванного и без оружия, который пытался рассмотреть густую для него темень, резко приказала: – Дорт, вяжи этого урода! И ставь к стене!

Когда недавнего казначея поставили под стенку, а клеть вновь умчалась наверх, вашшуна ударила Барса короткой, но острой сердечной болью.

– Получи!

Тот зашелся в хрипе, узнавая, кто перед ним, и становясь белее мела. А его недавняя пленница теперь на него смотрела, словно сошедшее с Ласоча возмездие.

– Тварь, твое имя теперь – Червяк! И забудь свое прежнее имя! Ты его не достоин! Если вообще будешь достоин остаться в живых. Скорее всего, я пущу тебя на корм тем слизнякам, которых буду приручать.

Что Дорт, что новоназванный Червяк непроизвольно вздрогнули, поняв, что эта ведьма и в самом деле легко приручит любого тервеля. А она дождалась, пока недавний казначей восстановит дыхание, и спросила:

– Кого еще, кроме тебя, сбросят? Чернавку?

– Да.

– Почему не сразу?

– Ее там все… напоследок. Много желающих… Если не убьют.

– Жаль, если убьют, – искренне пожалела вашшуна. – Она бы мне очень пригодилась для экспериментов. Ну ладно, подождем. Дорт, продолжай рассказ!

Власть в данном ареале Дна резко поменялась, сосредоточиваясь в женских, но удивительно крепких руках.

Глава девятнадцатая. Чудеса

Долго мы любовались сразу тремя груанами.

Чуть отдышались, и я опять с юмором приступил к подсчетам:

– Ну ладно, за десять часов мы наши нормы не насобирали. Но за сутки целых пять устриц уже нашли. Еще три денька, ну пусть рудня.

– Нельзя радоваться раньше времени! – заставила меня замолчать девушка, повысив голос. Но тут же перешла на иной тон, словно извиняясь: – Просто будем собирать помаленьку до десятка, а потом отправим тебя наверх.

– Ну нет. Только вместе! – решительно заявил я. – Учти, я не верю, что Светозарных среди женщин не бывает. Тут, скорее всего, просто жуткий закон силы: кто захватил десяток трофеев первым, тот и уходит на поверхность. Женщины в этой кровавой схватке в заведомом проигрыше. Потому и не выбираются со Дна. Поэтому запомни раз и навсегда, больше я повторять не буду: отыскиваем девятнадцать устриц, и ты отправляешься наверх без всяких разговоров. А уж одну ракушку я сам как–нибудь отыщу без особого труда и твоей помощи. Поняла?

Ксана кивнула и тут же отвернулась. Но скатившиеся по щекам слезинки я успел заметить. А для меня подобное зрелище в последнее время хуже зубной боли. Я тут же постарался вскочить на ноги и развить бурную деятельность:

– Предлагаю немедленно отправиться к башне пятьдесят пять дробь четырнадцать и попытаться продать эти шкурки нашему знакомому Крэчу. А там, если все будет удачно складываться, может, и к твоим старым друзьям наведаемся.

При упоминании о бывших служащих управления сектором бывшая секретарша непроизвольно скривилась. Видать, взаимоотношения между ними были самые неважнецкие. Да и старшина Борей мне прямо говорил: ребята попали на Дно только из–за козней и надменности Ксаны. Как это происходило конкретно, я понятия не имел, потому что раньше ни времени не было выспрашивать, ни надобности. Но сейчас в преддверии возможной встречи стоило поинтересоваться подробнее. Мне только лишних эксцессов не хватало! Вдруг троица смертников, как только опознает бывшую секретаршу, сразу бросится на нас в яростную атаку?

Потому и потребовал:

– Пока будем собираться, давай рассказывай подробно: что там у вас произошло и почему именно тебя считают виноватой в наказании этих трех исполнителей.

– Дозорными они были, – поправила меня девушка.

– Да мне какая разница!

– И кто это меня считает виноватой? Только Борей мог такое сказать.

– Ну да. А что, не так?

– Да он сам только чудом на своей должности остался. Его тоже подозревали в сопричастности к махинациям, просто ребята его не сдали, а прямых доказательств не было.

– Ну–ка, ну–ка? Одеваемся, и начинай рассказывать! – Но, глядя, как она, закусив губу, пытается неловко встать на ноги, я забеспокоился: – До сих пор не восстановилась? Дорогу осилишь?

Ксана виновато захлопала ресницами и призналась:

– Ступни плохо ощущаются. Икры болят, дотронуться не могу. И поясница.

– О–о, красавица! Такие помощницы мне не нужны, которых самих носить надо! Оруженосец так оруженосец! – При этом я проверил свой магический боезапас: полон! – Ну–ка, раздевайся и ложись на живот. Буду тебя «прогревать»!

Получилось настолько двусмысленно, что я сам скривился. Ведь имелось в виду только лечение. Да и девушка как–то странно замерла, словно в сомнении, и уставилась на меня не то вопросительно, не то осудительно. Пришлось сделать вид, что я веду себя только как целитель и мне плевать, что она там обо мне подумает.

– Чего время тянешь? Мне еще после лечения надо будет слегка восстановиться. Ну? Пошевеливайся!

Несуразно было наблюдать, с каким стеснением и робостью моя коллега по несчастью стала разоблачаться и укладываться на одеяла. И это при том, что раньше она бесстыже валялась на кровати, не скрывая от меня свои прелести, и при этом ни о каких сомнениях и речи не шло. Да и я вроде бы видел это тело во всех деталях, рисовал его, помню благодаря гипне так, что и глаза закрывать не надо для воображения, а поди ты как получилось! Глядя на то, как она легла и прикрыла обнаженные ноги краем одеяла, во мне вдруг заиграли, забегали, проснулись несколько подзабытые, задавленные обстоятельствами желания и стремления. Последний раз у меня подобное было во время моей ночи с вашшуной Шаайлой, когда она мне лечила позвоночник в пещерке у строящегося моста в Борнавские долины.

Сейчас мне пришлось прикладывать всю свою волю, чтобы решительно отмежеваться от фривольных мыслей и жестко настроиться только на одно: лечение. Но как же сложно это было сделать! Уже вроде успокоившись и встав возле пациентки на колени, я вдруг опять резко возбудился, представив, что придется массировать эти вот ноги, выискивая самые пострадавшие, перетруженные мышцы. Помогло мне настроиться на рабочий лад воспоминание о том презрении, надменности и ненависти, которыми меня одаривала в свое время эта красотка.

«По большому счету она мне только и нужна как личный оруженосец! – убеждал я сам себя самогипнозом. – Обычная носильная сила! Можно сказать, рабочая лошадь! Да, именно лошадь! Поэтому никакой низменной страсти, я не зоофил!»

Такая вот уловка сработала. Уже без всяких посторонних эмоций я ощупал вначале ступни, выискал там наиболее пострадавшие места и вполне удачно залечил их тринитарными всплесками под названием «Горячо!». Кстати, более понятное слово «горчичник» подходило к данному прогреванию намного больше. Затем перешел непосредственно к ногам, а потом и к позвоночнику. Скрюченные и частенько опухшие мышцы и в самом деле могли вызвать только слезы жалости. Не берегу я своего оруженосца, не берегу! Как бы это тельце еще потренировать как следует?

Ну и во все время лечения я заставлял Ксану освещать перипетии тех событий, вследствие которых троица дозорных угодила на Дно. История оказалась до банального проста и присуща, наверное, всем мирам, где не до конца продуман надлежащий надзор за самими надзирателями. Тогда у последних появляется желание как–то поживиться за счет своего служебного положения и повысить свое благосостояние незаконным путем. Вот те трое служащих и отыскали для себя неплохую кормушку: стали поддерживать и прикрывать шайку мелких карманников. Ну и понятное дело, выручать из тюрьмы тех преступников, которых вылавливали более честные коллеги. Заработок вроде небольшой, но постоянный, да и напрягаться слишком не приходилось. Может быть, они бы так долго промышляли, но только решили повысить заработок, давая воришкам нужные наводки: где и как воровать.

Понятное дело, так долго продолжаться не могло. Да и техника поработителей этого мира довольно быстро высчитала виновников происходящего простым анализом информации и сопоставлением. И так уж получилось, что первой сообщение «сверху» о злоупотреблениях получила и прочитала именно секретарша. И нет чтобы там обеспокоиться долей своих коллег по управлению, предупредить их, подготовьтесь, мол, а сразу доложила поставному. Вот и получилось, что она как бы (по мнению некоторых!) виновата. Потому этот «некоторый» вот так в последнее время унизительно и входил в приемную своего босса. А сама секретарша нутром чувствовала, что Борей причастен к творившимся безобразиям: ребята были его ставленниками, в его непосредственном подчинении и, скорее всего, действовали строго по его инструкциям. Ну и вела себя со старшиной более чем надменно и холодно.

На лечение у меня ушло два часа и почти половина магических ресурсов первого щита. Но все равно я остался очень доволен таким результатом. Повышение моих умений как целителя меня поражало, они возрастали невероятными темпами.

А уж как оказалась довольна к концу сеанса сама пациентка! Она так расслабилась и «поплыла» от облегчения, что перешла вначале на неразборчивое бормотание, потом попросту замолкла на полуслове и… заснула!

Я даже ей позавидовал: прибалдела на ровном месте! Но тут же себя осадил и заставил припомнить, что девушка заслуживает и большего за свое терпение, старание и самопожертвование. Все–таки ни во время разведки, ни во время остальных наших действий я не услышал от нее ни одного стона или недовольного слова. А это стоило ценить! Про ее действия после моего тяжелого ранения вообще разговор не шел: выше всяких похвал! Так что я ей не только массаж обязан делать и лечить по первому требованию, а и руки–ноги целовать!

«Стоп! Куда–то меня не туда понесло! – прямо прикрикнул я на себя мысленно, заставляя с усилием отворачивать свою морду в сторону от соблазнительно торчащих из–под одеяла женских ступней. Мысль поцеловать эти ступни меня неожиданно ввергла и в жар, и в холод. – Э–э–э, парень! Так нельзя! Иначе от оруженосца вскоре останется только…»

Что от нее останется, если я себя не сдержу и на нее наброшусь, услужливая фантазия представляла настолько ярко и красочно, что я уже всерьез за себя испугался. Гормоны забурлили в крови настолько, что вот–вот мозг мог отказать полностью, и я стал бешено припоминать, что и как мне может помочь в данной ситуации. Понятное дело, что кастрацию и даже обрезание отверг сразу. Сон – о нем и вспоминать не стоило. Медитация? Да какая, к лешему, медитация, если рядом посапывает такая великолепная, роскошная женщина! Если бы кто–то другой меня успокоил, загипнотизировал, помахивая перед глазами чайной ложечкой или чем иным поблескивающим, вот это бы мне помогло.

«Партизаны на луне! – завопил я мысленно от пришедшей мне в затуманенные мозги идеи. – Так у меня же полно объектов для медитации! И успокаивают они не в пример лучше любого гипнотизера!»

Достав трофейный пояс да положив рядом свой, я приоткрыл все пять футляров и с невероятным облегчением уставился на фосфоресцирующие, поблескивающие мерцанием груаны.

«Вот это кайф! Да с ним ни одно женское тело не сравнится… Стоп! О теле ни слова! Все равно не стоит вспоминать! А здесь… красота! Ну и как тут засомневаешься, что в этих вот устрицах не таятся целые галактики? А то и целые вселенные? О–о–о… хорошо».

Не знаю, может, самовнушение помогло, но я и в самом деле здорово отвлекся. Буквально ввалился в нирвану блаженного, умиротворенного состояния. Нет, не уснул. Каким–то краем сознания, даже, скорее всего, еще и усиленного сознания, продолжал прислушиваться к каждому постороннему звуку за сооруженными мною преградами из необычных корней. Это действие нисколько мне не мешало в возникшей медитации. Словно я выставил часть своего сознания в дозор, а остальными частями блаженствовал и отдыхал.

Наверное, мы так часа три восстанавливались. Первой вернулась в действительность Ксана: перевернувшись во сне на спину, она коснулась рукой шершавого камня за краем одеяла и проснулась. Осознала, что она только в тоненьких трусиках, поспешно накрыла ноги одеялом и рывком уселась. При этом она больше всего удивилась не моей расслабленной позе, полному равнодушию и полузакрытым глазам, а своему состоянию. Ощупала себя, чуть поерзала ногами и не удержалась от удивленного восклицания:

– Ой! А у меня ничего не болит!

Вернулся и я в этот мир, закрыв глаза и отчаянно массируя пальцами веки. Как я ни старался, но в глазах словно на фотографии отчетливо стояли пять светящихся тел. Появились опасения, что так и ослепнуть можно или мозгами съехать, если долго пялиться на подобные драгоценные трофеи. Но самое приятное, что я вдруг почувствовал в себе прямо–таки переизбыток сил. Мой щит не просто восстановился, а чуть ли не раздулся, вспух, трещал по швам, или что там у него есть, от прущей наружу энергии.

«Ничего себе! Одно из двух… или из трех? Либо мясо тервеля наконец–то правильно усвоилось и дало мне такие силы. Либо местная радиация продолжает начавшиеся у меня в теле мутации. Либо… (а почему бы и нет?) только одно созерцание груанов помогает обладателю первого щита невероятно быстро восстанавливать потраченные силы. А это уже, если судить по рассказам и наставлениям патриарха Ястреба, огромный шаг к познанию, созданию и овладению второго щита. Причем процесс этот у меня начался не через десять – пятнадцать лет, а уже чуть не сразу, если судить по временн?м меркам, после проглатывания и усвоения первого щита.

А что это значит? Ха! Да это дает нам тройные шансы при выживании на Дне и уж не знаю во сколько раз умноженные шансы на благополучное, а главное, скорейшее возвращение в нормальный мир. Ура и еще раз ура!»

Ведь при всем огромном везении и даже некоторой приключенческой авантюре нашего пребывания задерживаться здесь даже лишний час не собирался. И уже в который раз мысленно сожалел, что не высидел в колодце денька три и не рискнул заглянуть обратно в мир Трех Щитов. Если там все в порядке, поочередно бы смотался за Леней и Шаайлой, и мы бы уж давно забыли о проблемах этого порабощенного гаузами мира. Да что там забыли! Мы бы о них и не узнали, просидев в вентиляции по несколько суток.

Вспомнив о друге и вашшуне, я непроизвольно скривился и досадливо зацокал языком. Вместо того чтобы им помочь, а то и спасти, я тут…

– Что с тобой?! – Озабоченный голос Ксаны вырвал меня из плена переживаний. – Тебе плохо?

Она уж стояла одетая и даже вооруженная. Наверняка ждала, пока я сам начну собираться, а я сижу и кривляюсь, как макака. Но зато теперь я мог без всяких подспудных мыслей смотреть на свою, можно уже так сказать, боевую помощницу, подругу и соратницу. Она ведь одета… Уф! Лучше бы я не начинал! Моя уникальная память художника тут же преподнесла мысленному взору все прелести недавно нарисованной картины в стиле «Маха обнаженная», где молодая красавица получилась чуть ли не лучше, чем в жизни.

– Со мной полный порядок! – рыкнул я раздраженно.

И с бешеным ожесточением бросился одеваться и экипироваться. Стараясь при этом в нервной злобе погасить и эту проклятую память, и низменные порывы проснувшейся похоти. Не могу сказать, что я такой уж опытный воин, но по всем историческим аналогам, по всей прочитанной литературе и по всем воспоминаниям бывалых людей, озабоченный сексуально, бессмысленно улыбающийся кретин – это, как правило, первый кандидат в покойники на любом поле боя.

Хотя мне известны и другие точки зрения, кстати вполне рациональные. А именно: человек, остро чувствующий, умеющий переживать и любящий обильно заниматься сексом, – это своего рода повышенный сгусток самых противоречивых энергий. Но как раз в таком сгустке очень хорошо развиваются предвидение, повышенное чувство опасности и умения многократно воссоздавать предполагаемую ситуацию в собственном воображении. Мол, чем человек тупее и приземленнее, тем меньше у него фантазий и тем меньше вариантов боя, сложных ситуаций или неожиданных происшествий он проигрывает в своем воображении. Как следствие, когда подкрадывается, а то и нежданно падает на голову «эпическая гайка», человек не успевает ни сообразить, ни отшатнуться в сторону. Так потом и падает с гайкой в голове. Ну или уже вообще без гаек, которые его отпускают в мир иной.

Проблема подготовки заключалась еще и в том, что нам теперь было что прятать. Во–первых, самое главное – груаны. Стоит ли носить их в этом неспокойном, можно сказать, ужасном месте? Как стало понятно после нападения группы Витима, нравы здесь царят более чем дикие. Вроде бы каждый ходит с «патронташем», но достаточно другой банде заподозрить тебя в обладании хотя бы одной вожделенной волшебной устрицей, как могут и украсть, и ограбить, и просто снять с… трупа (ну до этого мы сами не допустим!). Так что, наверное, было осмотрительнее просто прятать «патронташ» с такими важными трофеями куда поглубже и куда подальше.

Но с другой стороны, вдруг дикие животные могут чувствовать или определять груаны по запаху? Ладно, в этот раз шавки были заняты обгладыванием мертвяков, да и камни большие они не смогли бы сдвинуть с места, но если они зададутся поиском? Вернее, не так они, потому как вроде мелочь изначально не могла таскать на себе такую царскую роскошь, а вот те же байбьюки, например? Или тервели? А значит, место для захоронки следует искать очень высоко, желательно под самым сводом.

Во–вторых, у нас накопилось уже немало оружия, которое в здешних условиях, как я понял, всегда оставалось востребованным дефицитом. Все–таки выражение, что тут его за века накопилось немерено, можно считать безосновательным. Пока мы ни разу не порезали ноги, переступая груды острых мечей или кинжалов. Скорее всего, никогда таких груд и не отыщем. Конечно, крупные поселения людей в башнях или в замках наверняка собирают оружие, там оно может даже накапливаться, но опять–таки только для торга, обмена или для собственной защиты. Значит, иметь некий запас – это и правильно, и пристойно. Да и всегда на крайний случай будет что иметь для срочной продажи или обмена.

Вот я и занялся перепрятыванием самого для нас ценного. И для этого мое более совершенное, чем у местных жителей, зрение сразу позволило не опасаться непроизвольного или специального подглядывания. С таким преимуществом мне ничего не стоило тщательно осмотреть окрестности, а потом и отыскать на своде каверны, совсем недалеко от нас, удобную трещину, эдакий скол породы, уходящий наискосок внутрь скалы. Забрался я наверх по толстенному, но ядовитому корню и закрепил «патронташ» с груанами надежно в найденной щели. Несколько сложней обстояли дела с нашим личным и трофейным оружием. Я–то набрал, словно на целое отделение, так что пришлось мне изрядно попотеть, перетаскивая в глубокую нору, чуть дальше по верхней кромке подъема, все наши стальные, да и не только, атрибуты. Что ни говори, но если мы вдруг сюда вернемся и не отыщем хотя бы наших одеял, уже обидно будет и досадно. А что толку от той досады, коль воришки окажутся вне нашей досягаемости?

И, только заложив нору основательно камнями, мы нагрузились рюкзаками с вонючей кожей, подхватили мизер выбранного оружия и тронулись в путь. По словам наших знакомых, если идти в темпе и нигде ни на что не отвлекаться, то от места нашей с ними встречи – один кар пути. Итого, кара полтора отвел я расчетного времени на дорогу.

Но уже издалека, при подходе к концу каверны, я рассмотрел непонятные шевеления в том самом пятом, нужном нам проходе. Я–то внушительного воина в полном рыцарском облачении рассмотрел сразу и, пока он нас не заметил, остановился и стал думать: идти дальше или благоразумно вернуться назад? Рыцарь вроде как прохаживался открыто, нисколько не скрываясь, но мало ли сколько еще подельников затаилось непосредственно в проходе? Если их будет слишком много, сумеем ли мы убежать? Вроде как сумеем, особенно если Ксана сбросит с себя все, кроме шапочки под шлемом, прижимающей волосы. Она уйдет в отрыв, а уж я всегда своими «маленькими гадостями» сумею попридержать особо ретивых преследователей.

Проинструктировав по поводу побега после условной команды своего оруженосца, я двинулся с большим интервалом впереди. И метров через пятьдесят получил подтверждение своим особым умениям: рыцарь только тогда меня заметил. А чуть позже и идущую следом мою помощницу. Замер, присмотрелся и, перехватив копье двумя руками, стал меня поджидать. Причем стоял он по центру прохода, и обойти его было весьма проблематично.

Я отчетливо видел его рот в открытом забрале и, когда он начал открываться для первого слова, успел заговорить раньше:

– Приветствую! Ты кто?

– Хм! А ты кто?

– Вообще–то нормальные люди вначале отвечают на приветствие! – последовал укол с моей стороны.

– Ну и я тебя приветствую.

– И вдобавок отвечает тот, кого первым спросили!

– Откуда ты такой умный взялся? – ворочая головой и вроде как беззлобно, рассматривал рыцарь и меня, и моего замершего чуть в отдалении оруженосца.

И я решил поерничать:

– Чудо! Мы встретили человека, который тут родился, а не как все был насильно загнан в принудительное войско. Надо же!

Своим осмотром рыцарь оказался весьма удовлетворен:

– Чудо не чудо, а тебе повезло, что ты не из группы Витима.

– Но может, все–таки ты представишься? – настаивал я.

– А зачем? Мы здесь и так все друг друга знаем, – пожал рыцарь своими массивными плечами.

– Так уж и всех?

– Конечно всех! Вот хочешь, я сейчас скажу, кто ты и в какой башне проживаешь? – Приняв мое задумчивое молчание за согласие, он продолжил: – Вот, например, того молчаливого оруженосца зовут Ксон. Ну а тебя – Михаил Македонский. Не ошибся?

– Ха–ха! – развеселился я. – Да ты, дядя, оракул?! Наверное, так и стоишь на дорогах, угадываешь имена путников и предсказываешь им счастливое будущее! Отличная работа! Только с чего ты решил, что тут должен пройти Витим?

Прежде чем ответить на вопрос, незнакомец проворчал:

– А ты и в самом деле странный. И говор твой уж очень… специфический. – Из чего следовало, что ему про нас Пнявый и Крэч рассказали все до последних примет. – Ну а про Витима, так просто уверен, что эта падаль пройдет именно здесь, другой дорогой он в данное время проскользнуть не сможет: на Синих полях байбьюки как раз затеяли брачные игры.

– И ты решил его тут дождаться? – уточнил я, не забывая внимательно поглядывать по сторонам и оглядываться.

– И обязательно дождусь! – с ненавистью процедил рыцарь сквозь зубы. Хотя потом, поднимая копье и отходя в сторону, добавил для меня довольно миролюбиво: – А ты со своим Молчуном можешь проходить.

Я приблизился к нему, оставляя пространство метров в пять, но дальше двигаться не стал.

– Во–первых, я не прохожу мимо незнакомых воинов, оставляя их у себя за спиной, так и не познакомившись. Хоть мы здесь и недавно, но осторожными быть умеем и многим премудростям уже здесь успели обучиться. Так что, может, представишься и хоть немного расскажешь о себе, раз нам о себе рассказывать нечего?

Рыцарь хмыкнул и насмешливо бросил:

– Ну а во–вторых?

– Во–вторых, оракул из тебя никудышный. И знаешь почему? По той причине, что ты будешь тут торчать до самой смерти, но своих трепетно ожидаемых друзей так и не дождешься.

– С чего бы это? – напрягся мужчина, словно приготовился к атаке.

– Слишком некрасиво Витим себя вел, – со вздохом пожаловался я. – С двумя подельниками попытался забрать у нас последние одеяла. За что и был наказан нами, а потом безжалостно съеден маленькими, противными шавками. Только костяки обглоданные и остались.

– А чем докажешь?

Я отогнул полу своей куртки и снял с пояса трофейный кинжал:

– Если ты так хорошо знаешь каждого, то, наверное, опознаешь его оружие?

Незнакомец почти бросил, а не прислонил свое копье к стене и сделал ко мне три шага, протягивая руки и осипшим голосом попросив:

– Покажи!..

Держа за рукоять и кончик ножен, я бросил оружие в руки рыцаря, и тот с печальными кивками его просто подержал. Доставать лезвие и любоваться им не стал.

– Это не его оружие, оно принадлежало моему другу, и я поклялся уничтожить его убийц! – Потом сделал шаг в мою сторону, протягивая кинжал рукоятью ко мне. – Теперь это оружие твое. По праву. Ну и… это… спасибо… Ты мне здорово помог. С тремя мне пришлось бы очень сложно. – Затем согнул руки в локтях и сжал кулаки в традиционном приветствии сразу двух миров. – Емельян меня зовут, я из замка Зуб.

Это, если вспоминать рассказы Крэча, было несколько с другой стороны от его башни. То есть если идти к башне 55/14 один кар по прямой и взять это за основную линию координат, то потом замок Зуб будет в получасе ходьбы по направлению на десять часов. По направлению на два часа через час ходьбы будет та самая башня 30/30, где и обретались бывшие сослуживцы Ксаны из управления сектора. Еще дальше по прямой в том же направлении и тот замок 18Ф300 находился, откуда грозились в скором времени перебить проштрафившихся дозорных. Хотя вражда подобных группировок всегда понятна: не любят крутые уголовники бывших работников правоохранительных органов. Пусть даже те с мелкой шушерой преступного мира и сотрудничали.

О замке Зуб Крэч рассказывал мало. Только и поделился, что с ними хорошие, добропорядочные соседские отношения и что проживает там человек пятнадцать. А почему так мало, да еще в замке, уточнить я не удосужился.

Теперь вот получалось, что облаченный в рыцарские доспехи воин стал нашим третьим знакомым на Дне. И, судя по его поведению и отношению к покойным бандитам, человек он вполне правильный, адекватный и даже открытый. Да еще и пылающий жаждой справедливого возмездия и обязательной мести. Сразу вот так его спрашивать в лоб, за что он угодил в принудительное войско, не следовало. Крэч обмолвился, что для этого вначале надо с человеком пуд соли съесть, а потом только интересоваться. Но просто пройтись вместе с ним большой отрезок пути – уже будет огромным плюсом в нашей сегодняшней разведке–вылазке.

Поэтому я предложил:

– Ну вот, раз мы познакомились и вполне хорошо друг к другу относимся, то, может, Емельян, станешь нашим попутчиком к замку пятьдесят пять дробь четырнадцать?

– А чего не проводить! Мне здесь делать больше нечего. Да и Крэч очень просил вам дорогу подсказать, если вдруг с вами встречусь.

– И сильно просил?

– О! Еще и угрожал, что обидится до смерти, если я вас в замок нашей общины переманю. Ха–ха! Вы ему невероятно понравились, выделил он и ваши умения и осторожность. А с его опытом – он только на два лутеня меньше здесь, чем я, – это много значит. Да и я вижу, что вы ребята совсем непростые.

Он подхватил копье и, нисколько не опасаясь за свою спину, двинулся впереди. Я пристроился с ним рядом, а Ксана так и двигалась сзади, разве что сократив интервал до пяти метров для лучшей слышимости разговора. А разговор у нас и в самом деле шел самый что ни на есть продуктивный и полезный.

Емельян знал гораздо больше Крэча, ибо побывал не только на этом, но и на нескольких иных уровнях. Знал о многих иных хищниках и даже в охотку поделился некоторыми методами борьбы с ними. Но меня больше заинтересовали географические, так сказать, понятия Дна. В этом вопросе наш попутчик тоже не ведал основных разгадок, но для моего понимания высветил очень много темных углов познания. Тем более что ему удалось встречаться во время своих дальних вылазок и с более сведущими, знающими старожилами.

Как я и подозревал, сто двадцать – это не то количество уровней, которое имелось в распределителе «гримерки» непосредственно в городах. По твердому убеждению Емельяна, между уровнями с «лазейками» имелось порой не то что три–четыре, а чаще и все шесть дополнительных уровней. И отсчет велся обратный, о чем на поверхности ничего не знали. То есть вначале шел первый, глубже второй и так далее, до сто двадцатого. Что уже поражало неимоверно.

Но и это показалось мелочью, когда воин авторитетно заявил:

– Никто и никогда еще не доходил до боковых границ Дна.

Такое могло быть в случае, если внутренности планеты были принизаны насквозь подобными кавернами по всему радиусу. В такое верилось с трудом.

– В голове не укладывается.

– И у меня тоже. Сам я далеко никуда не ходил, да и из наших соседей тоже… никто не вернулся. Но поговаривают, что иногда возвращались воины, которые вместе с большой группой старались стремительно дойти как можно дальше в одном направлении. Максимум лутень непрерывного пути. И там – все те же пещеры и все те же вездесущие тервели. Остальные твари варьируются от местности к местности. Те, кто возвращался из такого пути, оседал только на одном месте и больше никуда до своей смерти от старости не стремился. Ну, если уж сильно повезло, то находил десять груанов да сматывался на поверхность.

– Ну а кто–нибудь хоть раз пытался подсчитать, что и на какой глубине от поверхности находится?

– Правильно ты интересуешься, – задумался Емельян. – Да и некоторые ученые грамотеи тоже пытались этим озадачиться. Только вот ничего толкового у них не выходило. Один ветеран мне рассказывал, что лучше этих умников не слушать, а сразу им лоб копьем протыкать. Потом меньше у самого голова болит. Ха–ха!

– И ты колол? – не поверил я.

– Еще чего! Это просто шутка такая, – обиделся здоровяк. – Или ты совсем посмеяться не любишь?

– Обожаю! Порой так шучу, так шучу…

– Ага, Пнявый рассказывал. Ха–ха–ха!

Во время этой нашей прогулки мне удалось выяснить и некоторые особенности со зрением. Вернее, разницу между нами всеми и особенности. Я первый заметил в дали анфилады огромных пещер катящихся нам навстречу трех байбьюков. Ну и начал интересоваться, кто, как, кого и с какого расстояния замечает. Оказалось, что звери видят примерно в два раза хуже, чем люди. Хотя порой могут с помощью обоняния преследовать по следу. Для отрыва достаточно нарубить побольше разных корней и осторожно (бывают и ядовитые) накрошить щепу на свои следы.

После чего стал выяснять, как и с кем можно встретиться смело, например, вот нам троим. Емельян постепенно рассказал обо всех, а о байбьюках следующее: одного бы мы атаковали в любом случае. От встречи с двумя желательно убегать. Там только хорошо сработанная, наученная тройка справится. Ну а от тройки монстров надо бежать в сторону как можно шустрее.

Чуть раньше я выспрашивал у Ксаны, что она различает на периметре своего видения, и уже примерно знал расстояние. Наш попутчик мог видеть метров на шестьдесят дальше нашего носа. Потому что, разглядев первого колобка, замер на месте и стал присматриваться:

– Вроде не один… Ага!

– Мне кажется, три, – выдал я, якобы тоже всматриваясь со всей силы в неполную мглу, и через мгновение воин буркнул с уважением:

– Глазастый! Сворачиваем вон туда!

Ориентировался он прекрасно на окружающей нас местности, так что далеко нам убегать не пришлось. Забрались мы на здоровенный валун, где защититься могли бы без особого труда и откуда даже Ксана хорошо просматривала тропу по центру анфилады. Там байбьюки и прокатились, нас или не заметив, или не став связываться. Я–то видел хорошо, что опасности нет, но подождал команды со стороны Емельяна:

– Пробуем идти дальше.

Из чего я сделал окончательный вывод: обладатель первого щита видит гораздо лучше простого человека раза в три. Огромный бонус как для выживания, так и для охоты за носителями груанов. Хотя мы еще даже не успели выспросить про то, где и как можно отыскать волшебные устрицы, обитающие, так сказать, в свободном полете.

Потому что мне первому открылась диковинно построенная башня, к которой мы направлялись, и я завел разговор на более актуальную тему:

– А не подскажешь, что и как здесь можно выторговать? Что самое ценное и за чем больше всего охотятся?

– Ты не поверишь, как и все новички, но здесь порой за хорошее оружие, опеку большой общины или, например, за продаваемую обжитую башню расплачиваются даже груанами. То есть они – это местная наивысшая валюта.

– Неужели есть люди, которые расстаются с пропуском в верхний мир? – не поверил я.

На что Емельян хитро улыбнулся и кивнул головой в направлении башни, которую он не видел, но прекрасно знал, где она находится и что она уже близко:

– А ты попробуй что–нибудь выменяй на груан в пятьдесят пять дробь четырнадцать! Если отдашь все свое оружие, можешь и заполучить одну устрицу. Хотя если честно, то за один этот кинжал можешь выменять, тут такие – невероятная редкость.

– И дадут? Не пожалеют?

– Вот когда будут давать, тогда и спроси. Заодно уточни, почему они отдают, – хохотнул воин, вглядываясь в темень и тыкая туда копьем. – А вот и башня уже видна. Передохну там вместе с вами да к себе поспешу. Мне сегодня надо будет к Длани наведаться.

Я быстро достал из своего рюкзака одну из шкурок и протянул Емельяну:

– А за это вот что можно выменять?

– Ух ты! – не сдержал тот восхищенного восклицания. – Скользкие зайцы! Где это вам повезло их выловить?

Врать смысла не было, тем более я даже предположить себе не мог, как подобные, жутко диковинные зайцы, имеющие такую кожу, могут выглядеть:

– Понятия не имеем. Это наш трофей. После схватки с Витимом нам их вещи достались.

– М–да, порой этому подлому мерзавцу сказочно везло. Надо было его не сразу убивать, а еще разные секреты выведать. В том числе и про норы с этими зайцами.

– Уж как получилось.

– Догадываюсь. – Он оглянулся на оруженосца. – У него в мешке тоже кожи?

– Ну да. Еще бы знать, для чего они?

– Одежду из них шьют да сапоги тачают. Да такие сапоги – сносу им нет. Сам мечтаю когда–нибудь разжиться. Ну а цена… Вот за своих два мешка можете и два груана выторговать.

– Не может быть! – вырвалось и у меня, и у Ксаны. Но она успела вовремя закрыть свой рот, и у нее только вырвалось непонятное мычание.

Попутчик наш опять оглянулся:

– Может, он у тебя немой?

– Нет, это он так радуется. Не думал, что так скоро удастся первую устрицу раздобыть.

– Ну–ну! Удачной вам торговли!

На его многозначительный тон я пока решил не обращать внимания.

– А где подобные сапоги делают?

– Тоже захотелось? Э–эх! Да в этой башне и есть умелец – сапожник. Старожил, лет десять тут уже, штатный рубщик, да и много чего полезного умеет. Но дальше этой каверны никогда и не выбирался.

А каверна и в самом деле смотрелась солидно. Не такая большая, как соседствующие с приютившей нас пещеркой, но тоже преогромная, особенно своей высотой впечатляла. Наивысшая точка свода находилась на высоте метров семидесяти, не меньше. А вот сама башня представляла собой архитектурное диво. Этакие разные по диаметру бетонные кольца толщиной метра по четыре каждое и поставленные беспорядочно вверх друг на друга. Причем одна сторона башни при этом оставалась идеально ровной, ну а противоположная выдавалась вперед выступающими бессистемно кольцами. Пятнадцать колец, общая высота башни метров шестьдесят, упирается как раз в чуть провисший в том месте свод пещеры. И вид такой, словно несуразная, декоративная подпорка.

На большой высоте корней стояло и вилось гораздо меньше, чем по краям пещеры, да и вообще в этом пространстве их много не наблюдалось. Видимо, сказывалась интенсивная вырубка на хозяйственные нужды. Хотя я бы не удивился, если бы поработившие этот мир гаузы провели сюда даже электричество. Что им стоит? Клети вон опускают, умудряются сканировать любого человека возле Дланей да еще в ответ на запрос скидывать объемистый пакет с пятидневным пайком.

Самое интересное, что на каждом кольце виднелась глубокая маркировка цифрами: 55/14. Словно некие углубления в бетоне. От меня явно ожидалась некая оценка увиденного, и я не стал кривить душой:

– Удивительное строение. По крайней мере, снаружи.

– Ничего, ты еще на наш замок полюбуешься! Считай, что я тебя официально приглашаю в наш Зуб и обещаю свое покровительство.

– А почему вас там так мало живет? Всего пятнадцать?

– Вот когда увидишь замок, сам без слов поймешь.

– Ну а здесь почему только десяток людей? – До цели нам оставалось метров пятьдесят, но дозорного на самом широком кольце я заметил уже давно.

– Да не десяток тут, – улыбнулся Емельян. – Крэч, как всегда, темнит. Тут у них пятнадцать живет, среди них четыре женщины.

На самом ведь деле это я темнил со своими вопросами. Но и тут мне показалось, что показать себя эдаким любителем женщин будет не зазорно:

– Ну а свободные женщины здесь имеются?

– Увы, слишком много их гибнет здесь в самый первый день. Хотя чаще всего стараются их скидывать с сопровождающими мужчинами, но ведь и те новички. А возле клетей устанавливать дежурство – бессмысленное дело. Но, как это ни странно, и этого счастья тут хватает. – Его упоминание о счастье было сделано кислым тоном. После чего он сам и пояснил суть своего отношения: – И что интересно: только треть из них по большому счету наверху к себе может привлечь внимание паршивенького мужичка. А здесь они – самая дорогая валюта после груанов. Прямо войны за них ведутся.

Я непроизвольно покосился на прислушивающегося к нам оруженосца и поспешил уточнить:

– Уж не по этому ли поводу враждуют обитатели башни тридцать дробь тридцать с вояками из замка восемнадцать эф триста?

– Точно! Там один парень из башни девицу отыскал себе из новеньких, а сынок атамана из замка ее присмотрел да выкрал. Да при краже нечаянно девицу до смерти придушили. Ну, может, чего и похуже там было. Ну а «башенный» этого сынка и упокоил еще с несколькими его корешами. Совсем недавно все было, и война там как раз в последнюю стадию входит. Атаман лично собирается наказать обитателей башни и всем в округе пригрозил: кто вмешается в их разборки, того первого изведут.

Тут как раз нас и аборигены встречать вышли. Солидная, толстенная дверь из явно нержавеющей стали открылась, выпуская к нам трех воинов, среди которых мы сразу опознали Крэча.

– Добро пожаловать! – воскликнул он, расставляя руки, словно увидел старых и милых приятелей. – Долго же вы к нам добирались! Мы уже и тушки ваши оплакать успели, и на поиски выйти собирались.

– Так чего идти с пустыми руками? – спросил я после обмена приветствиями и знакомства с еще двумя встречающими. – Для пира мы ничего вкусного не принесли, но вот для торговли кое–что прихватили.

– Неужели пайки свои обменять на что–нибудь сладенькое решили? Или желаете наших спиртных напитков прикупить? Хотя чего это я?! – спохватился Быстрый, хлопая себя по лбу. – В первый раз мы вас угощаем просто для знакомства. Прошу! – Он нас пропустил вперед, а сам головой махнул нашему попутчику: – Емельян, зайдешь на стаканчик гнатара?

– Когда это я отказывался? Тем более что и мне есть что рассказать, да на ваши торги полюбоваться.

– Сосед, а как твое дело мести? – Они шли сзади, но вопрос я расслышал.

– Вначале обещанный стаканчик! – отбрил преждевременное любопытство сосед.

Ну а мы уж вошли в самый нижний уровень башни. Пожалуй, это было и самое маленькое кольцо по диаметру, метров восемь примерно. Да еще и столб с вьющейся вокруг него лестницей много места занимал. Стены глухие, без всяких окон, небольшой стол да несколько лавок. На стенах некие осветительные приспособления, напоминающие тусклые, но, самое главное, нисколько не режущие глаза лампады. Я сразу понял, что после такого освещения легко выскакиваешь на улицу и не тратишь время на привыкание к более полной темноте. Наверное, тут в основном и проходили встречи с соседями, велись торги и переговоры.

Но нас как почетных гостей, которых дозорный заметил издалека, пригласили на второй уровень, гостиный. Там уже и стол был накрыт, да и ярких лампад было не в пример больше. Это бетонное кольцо имело в диаметре метров двенадцать. Тут размещались самодельные шкафы, некое подобие приличных стульев, несколько кресел, даже весьма импозантный, большой диван, оббитый неизвестной нам кожей. Два огромных стола можно было составить и вместе, но мы все вшестером разместились весьма вольготно за одним. Ну и начался разговор с того, что Крэч с некоторым удивлением уставился на моего оруженосца, который так и не снял шлем. Даже забрало было приоткрыто самую малость.

– Ну а ты чего этот котелок не снимаешь? Не надоело разве?

Ксана молчала, как каменная Нефертити, да и мне следовало поспешить с ответом:

– Он даже меня сторонится. Не хочет лишний раз пугать своими ужасными шрамами. Хотя я уже привык к этому страху.

– Ну так… э–э… – замялся наш знакомый. – Мы ведь не звери, все понимаем.

– Увы! Я тоже парня неволить не могу. Тем более что он уже дал слово, что заговорит и снимет шлем только после нахождения пятого груана.

Крэч хмыкнул с деликатным смешком:

– Кажется, я уже говорил, что Ксон может разучиться говорить за долгие годы?

Его поддержали смехом товарищи и Емельян, а я ткнул ногой стоящие возле стульев рюкзаки:

– Почему разучится? Вон мы товар принесли. Сейчас хотим два груана получить, а через пару дней еще три выкупим. Вот и будет вас Ксон радостно пугать своими шрамами. Ха–ха! А уж когда молчать перестанет, я его сразу торговаться буду отправлять. С его душевным выражением на лице он сразу любые скидки выбивает.

Так как мой смех никто не поддержал, да еще оруженосец демонстративно повернулся ко мне всем корпусом, я не стал ерничать дальше:

– Это я так, шучу. Но вот наш товар.

– Вначале давайте отметим ваш приход в нашу башню! – оборвал меня Крэч, деловито разливая из стеклянного графина напиток чайного цвета. – А все деловые разговоры отложим на потом. Поговорим, осмотритесь, проведем вас на верхние этажи. Ну, за знакомство и за неприступность нашей башни!

Хорошие они тут тосты бросают. И пьют залпом, крякая и сразу протягивая руки за закуской. Тогда как я, еще не знакомый с местным напитком под названием «гнатар», вначале скромно принюхался, потом попробовал на язык и только потом сделал несколько глотков. Отличный, крепкий ром! Правда, присутствует некий странный привкус.

На мои манипуляции обратил внимание один из местных обитателей:

– Понравилось?

– Превосходный… гнатар. А где берете?

– Сами делаем! – стал хвастать тот, но его оборвал Крэч:

– Такие секреты я как главный купец нашей башни имею право раскрывать только нашим жителям. Так что если решитесь к нам присоединиться…

Но его, в свою очередь, перебил со смехом Емельян:

– Зря ты так с этими ребятами. Они в любом случае узнают, что гнатар может делать каждый, у кого руки растут не из задницы. Кстати, Миха, я тебе любые секреты расскажу по пути в наш Зуб. Не сомневайся!

– Эх ты! – укорил его главный купец башни. – Я ведь тебе уже хотел и второй стакан налить… – Но под смешки остальных все–таки налил. А вот когда дошел до неопорожненного стакана моего оруженосца, зашевелил в удивлении бровями: – А ты, Молчун, чего не пьешь? И не ешь ничего?

– Я запретил, – признался я с явной неохотой. Но, видя, как все уставились на меня и требуют ответа, с сомнением продолжил: – Ксон парень вроде спокойный, даже тихий… пока трезвый. А вот потом забывает про все свои клятвы, кидается шлемом и ножами и порой так пугает окружающих, что сам вздрагивает, рассмотрев свое отражение в их троекратно расширенных глазах. Оно нам надо? Вдобавок он еще и до мяса тервеля, что мы принесли, дорвался… Ужас! Представляете: почти все съел! А потом… не приняло его нутро такого надругательства. Так ему, наверное, до сих пор неприятно на пищу смотреть.

Мужики с пониманием переглянулись, сказали тост за здоровье да и выпили до дна. Так и пошло: выпили, плотно закусили, перекинулись ничего не значащими фразами и снова наливают. Ну чисто русские мужики, собравшиеся в сельской избе для обсуждения последних новостей из столицы. И только после пятой, когда все малость перекусили и развеселились, купец башни поинтересовался со смешком:

– А на обмен чего принесли? Опять тервеля убили, но сами мяса уже есть не можете? Ха–ха!

Ну я ему и раскрыл жестом иллюзиониста рюкзак со словами:

– Скользкие зайцы! – Чуть подумал и добавил: – И отдаем оптом по смешной цене: всего два груана и два малых бочонка гнатара!

Что–то мне сразу показалось, что местный ром просто обязан храниться в деревянных бочонках. И уважительное изумление на лицах обитателей башни меня только укрепило в этой мысли. Ну ведь не из–за каких–то там зайцев они на нас с Ксаной так пялились?

Один из мужиков долго рассматривать кожи не стал, а быстренько метнулся куда–то наверх. Сам потом так и не вернулся, а вот вместо него к нам снизошел местный старожил и мастер на все руки, который представился коротким словом:

– Ольшин! – Емельяну он, правда, кивнул отдельно как старому знакомому. А вот наших имен так и не спросил. Наверное, тут все знакомятся со всеми заочно.

Затем, не церемонясь, подхватил оба вместилища шкурок и высыпал содержимое на другой стол. Пока он там копался, раскладывая шкурки по размерам и подсчитывая их, мы поспешили закинуть в себя еще по два стаканчика рома, настолько тошнотворный запах отбивал всякую охоту даже разговаривать. С непривычки хмель мне ударил в голову, но я старался и присматриваться ко всему, и за сапожником следить.

Наконец он повернулся ко мне:

– Еще шкурки есть?

– Нету.

– А будут?

– Увы! Это трофей! А где взять еще – понятия не имеем.

– У кого отбили?

В двух словах обрисовал стычку с Витимом и его подельниками.

– Это хорошо! – неожиданно обрадовался ветеран. Наверное, он боялся падения цен на готовые изделия да и разгулу неподконтрольных, отмороженных разбойников в окрестностях был не рад. – Даем вам за это два груана и… только один бочонок гнатара. Согласны?

– Да! – И так напиток хотел взять только ради дезинфицирующего средства, на всякий случай. На бочонок не надеялся, хотел сторговать на графин. Никогда не тянулся к спиртному, а уж Ксана, как она утверждала, вообще первый раз напилась у меня в камере.

– Расплатись! – кивнул Ольшин купцу и поспешил наверх со словами: – Сейчас пришлю близняшек, пусть приступают к замачиванию.

Но я все не верил, что вот так, прямо сейчас с нами расплатятся груанами. Ну никак не верил! Тем более что и Емельян давал какие–то намеки на толстые обязательства и советовал расспросить детали во время самой сделки.

Так что, когда Крэч достал из шкафа «патронташ», а потом положил на стол передо мной два фосфоресцирующих чуда, я уставился на них, как на привидение. Естественно, что своими умениями я сразу бросился рассматривать внутреннюю структуру устрицы, но вот никакого отличия от настоящих устриц не находил. Поэтому все–таки не выдержал и спросил:

– Это и есть груаны? Истинные?

– Самые что ни на есть! – торжественно подтвердил Крэч.

– И их вот так легко можно обменять, купить или дать в долг?

– Естественно!

– А в чем прикол? Так ведь любой охотник может набить этих зайцев да отправиться через неделю наверх. Или я что–то не понимаю?

Мужчины и посмеялись над моим незнанием, и повздыхали сочувственно, и даже по очередной порции так называемого гнатара в себя опрокинули за удачливых и наивных новичков. И только потом Емельян, после молчаливых кивков товарищей, мне объяснил:

– Понимаешь, для пропуска наверх действительны только те груаны, которые человек отыскал на монстрах или в местах нереста и успел один час хотя бы поносить на себе. Все остальные: найденные, купленные, выменянные или захваченные в бою – недействительны. И называются «чужие». Ну разве что ты вешаешь «патронташ» на кончик копья и вместе с ним бежишь туда, где хочешь купить нечто необыкновенное и самое дорогостоящее. Там уже покупатель надевает этот «патронташ» на себя, и груаны становятся «ТОЛЬКО ЕГО». Понятно?

Я горько скривился по двум причинам: три груана, найденные у убитых нами бандитов, ни на что не годятся, и нас за ценные шкурки развели словно лохов. О чем воскликнул с негодованием:

– Так, выходит, нас обманули?!

– Нисколечко! – пожал плечами Емельян. – Это отличный обмен, и вы здорово заработали. Тем более что вы еще не знаете других возможностей груанов. Да о них наверху никто даже не догадывается!

Я уже настроился подробно выспрашивать об этих неизвестных возможностях светящихся устриц, но тут вниз спустились две молодые женщины. Похожие друг на друга как две капли воды. Я уставился на них дурея и не в силах вымолвить ни слова. Только мысль мелькнула: «Такого не может быть!..»

Глава двадцатая. Играющий тренер

Прошло четыре дня, с тех пор как Леонид адаптировался и удачно влился в культурную жизнь города Пловареша. Кабаре с рестораном, который в этом мире назывался загадочным словом «арляпас», удалось выкупить у обанкротившегося владельца уже на следующий день после знакомства землянина с очаровательными танцовщицами. Причем Лизавета и Лада оказались не только пылкими, нежными и жертвенными любовницами, но и достаточно умными, сообразительными во многих вопросах женщинами. Несмотря на свой несколько приличный для подобной деятельности возраст, они до сих пор оставались лучшими танцовщицами на сцене, считались лидерами среди шестнадцати своих коллег и подружек.

Именно женщины подсказали идею, как сэкономить массу средств и при этом сохранить в коллективе и прежнего владельца, опытного умелого организатора, у которого имелась невероятная куча знакомств не только в Пловареше, но и во многих иных городах. То есть получилось так, что оставшийся без средств хозяин, имевший звучное имя Крамар и не мене звучную фамилию Лукоян, просто перешел работать в принадлежавшее ему кабаре на условиях пайщика при долевом участии, заняв должность администратора. Ко всему прочему договорились, что на людях Крамар будет заявлять и дальше, что он остался полноправным владельцем и просто ангажировал нового художественного руководителя и прекрасного клоуна. Тогда как сам Чарли Чаплин стал импресарио.

Причем не тем импресарио, который договаривается о контрактах, поездках и гастролях, это оставили на плечах у Лукояна, бывшего владельца, а тем, что называется главным режиссером, постановщиком и стержневым артистом заново организованного, перекроенного и значительно расширенного представления. Он быстро собрал в труппу еще десяток нужных исполнителей, без всяких ненужных терзаний совести навесил на них лучшие репризы земных авторов и уже на второй день после покупки, расстаравшись с должной рекламой по всему городу в виде объявлений на расклеенных листках, дал первое выступление. На нем зрителей оказалось не так уж много, всего ползала. Все–таки слухи о разоренном владельце ходили уже парочку рудней, и мало кто верил, что дела там так быстро пойдут на поправку.

Но зато пришедшие не пожалели. Они были в настоящем восторге от того, что увидели, как повеселились и насколько прекрасно отдохнули во время вечера. Животы у всех сводило от смеха, глаза остались круглыми от восторга, а рты потом не закрывались несколько суток от пересказов всем встречным о той великолепной, красочной театральной постановке ночного водевиля.

На следующий вечер зал был забит до отказа. Ну а на третий вечер, несмотря на резко утроившиеся цены билетов за столиками, на представление уже не могли попасть местные столпы общества. Например, тот же поставной данного сектора со своей супругой чуть не подрался с администратором, ворвавшись к нему в кабинет, угрожая ему страшными гонениями и даже отправкой на Дно, если тот немедленно не впустит его в зал. Хорошо еще, что бывший владелец сам лично и давно знал поставного. Он чуть ли не на плечах у того висел, умоляя подождать, выкупить билет на послезавтра и вот тогда уже насладиться представлением.

– Когда?! – ревел главный управляющий сектором, пытаясь стряхнуть с себя прилипшего с одной стороны администратора, а с другой – шипящую успокоительные слова супругу. – Послезавтра?! Может, мне еще через лутень прийти и просить у тебя милость зайти поужинать?!

– Ну нет мест, нет! И так за столами удвоенное количество посетителей! – стонал бывший владелец арляпаса. – Стула ни одного не осталось! Веришь? Не мог ты хотя бы на два часа раньше посыльного прислать?

– Я тебе сейчас пришлю!..

Вот в этот момент и заскочил в кабинет администратора сам импресарио, запыхавшийся, уже готовый к выступлению и полностью загримированный под клоуна. С порога, еще толком не открыв дверь, он заорал:

– Стул! Мне нужен на сцену один стул! Куда они все подевались?

Но так и замер при виде батальной сцены: поджарый, физически очень крепкий мужчина держит за ворот висящего в воздухе администратора, а со второй своей руки пытается мягко стряхнуть повизгивающую от недовольства женщину. При этом сообразил, что нового друга надо выручать немедленно:

– Феноменально! Отличная получается сценка, уже завтра разыграем на спектакле: «Ревнивый муж пришел бить морду коварному искусителю!»

– Какому искусителю? – хрипел полузадушенный господин Лукоян.

– При чем тут ревность? – фыркал поставной, опуская тем не менее отчаянного администратора на пол.

– Он нам не хочет продать билеты! – пожаловалась тоже немало удрученная женщина.

И вот тут Леонид рассмеялся. Ну а его заразительный смех никогда никого и ни при каких обстоятельствах не оставлял равнодушным. В ответ ему заулыбались все три раскрасневшихся участника бурной сценки, а потом еще и посмеивались во время дальнейшего знакомства и разговора.

– Ой, не могу! – причитал клоун, первым делом шагая к женщине и целуя протянутую с восторгом ручку (как выяснилось, здесь и такие куртуазные манеры приветствия присутствовали в высшем обществе!). – Ну как можно такой прекрасной даме отказывать в такой мелочи, как жалкий билетик! Крамар, на месте ее мужа я бы тоже тебе украсил фингалами поверхность лица! С кем имею честь беседовать?

Администратор поспешил представить своих возбужденных гостей:

– Поставной нашего сектора с супругой! – Понятное дело, что и имена не забыл назвать.

А Леонид еле сдержался, чтобы не подпрыгнуть на месте от восторга. Он уже два дня сушил себе голову, как выйти на только что представленного ему человека. Как выяснилось, документов как таковых в данном мире вроде и не существовало, но вот некоторые, вроде бы и небольшие, сложности с идентификацией иномирца возникли. И касались они в первую очередь более свободного перемещения между городами. Чтобы их уладить, только и требовалось выпросить несколько поблажек у поставного сектора, заново их оформить с помощью казусов в процессуальном законодательстве, и тогда уже Чарли Чаплин станет самым что ни на есть официальным жителем данной планеты.

Поэтому следующие минуты три Леонид старался как никогда. Умудрившись и букет даме вручить, вынутый из воздуха, и ее супругу лапши на уши навешать с три короба, ну и развеселить всех так своими шутками да прибаутками, что те уже ухохатывались, даже не видя самого представления.

Ну а под конец экспресс–давления обратился с укором к хохочущему администратору:

– Крамар, как тебе не стыдно! Работать надо, а ты тут своих гостей веселишь! Неужели их негде усадить в таком огромном зале?

– Вот представь себе, что негде! – со слезами на глазах восклицал господин Лукоян. – Даже стула ни одного не осталось! Разносчики и у соседа по всему дому собрали, где только смогли.

– А это что? – Рука клоуна указывала на три роскошных кресла, которые стояли в кабинете для хозяина и для уважаемых визитеров.

– Так ведь они огромные.

– Ну так и поставной у нас человек не маленький. А уж его супругу вообще надо усаживать на самое почетное место. Так что ставь эти кресла в проходе у самой сцены и определи нашим гостям тот маленький треугольный столик, что стоит вон в том углу. Скромно, зато самое лучшее место среди зрителей. А третье кресло я забираю для выступления! – Он подхватил предмет мебели и поволок к выходу. Но уже там обернулся: – Кстати! Сегодня мы делаем и презентацию нового блюда: вареники! Причем с начинкой из жареной капусты. Со сметаной и с обжаренным луком. Изумительное блюдо! Я потом лично буду интересоваться у наших гостей, как оно им понравилось.

И умчался. При этом его крик разносчикам был слышен из коридора:

– Быстрее к администратору! Он укажет, куда устанавливать кресла для господина поставного и его супруги. Живее, живее!..

– Он как огонь! – не удержалась от сравнения женщина.

– А уж весельчак – редчайший! – похвалил поставной. – Недаром такая слава о нем пошла по всему городу.

– Вот сейчас его еще и на сцене увидите, – интригующе обещал администратор.

– А что это за блюдо такое новое?

– О–о–о! Я сам только сегодня утром попробовал первую, пробную порцию. Пришлось из–за этого срочно нанять еще пятнадцать поваров, и то не знаю, справятся ли они при таком стечении народа. Каждому ведь захочется попробовать. Под рюмочку гнатара вареники идут с непередаваемыми ощущениями!

Поставной сглотнул слюну и проворчал:

– Ты меня сейчас до голодного обморока доведешь своими рассказами. А кто автор этого блюда?

– Чарли это и придумал! Вернее, он утверждает, что рецепт ему передала его бабушка, но так как для процветания нашего арляпаса нужна звучная реклама по всем направлениям, он не пожалел этого рецепта для нашей кухни. Мало того, он обещал в ближайшее время еще с десяток уникальных блюд ввести в ассортимент. И еще! Сегодня попробуете то, что вчера вызвало общий фурор за столами: салат оливье. До чего же роскошная вещь! Мм! Правда, секрет его приготовления Чарли дал только пяти поварам, которые поклялись блюсти тайну до самой смерти и фактически только этим салатом и занимаются. Причем основной ингредиент для салата, который называется «майонез», наш Чаплин готовит сам. Никому секрет не доверяет. Но делает сразу большой лагун, чтобы на сутки хватало. Вот уж где вкуснотища!..

Парочка гостей переглянулась, и одна из самых умных в городе, по всеобщему мнению, женщин задала весьма интересный вопрос:

– Слушай, Крамар, а как же вы тогда справитесь с наплывом посетителей? Это хорошо, что мой… – она покосилась на ухмыляющегося супруга, – такой добрый и спокойный. А ведь остальные могут и добраться до твоей… хм… поверхности лица.

– Во–первых, драк я больше в арляпасе не допущу. И поможет мне в этом господин поставной. Верно я мыслю? Несколько дозорных, отряженных ежевечерне к нашему дому, нисколько не помешают при разборках с излишней толпой. А то и десяток можно. Не все же им бездельничать в управлении.

– Ну да, это устроить легко, – согласно кивнул поставной.

– И во–вторых, господин Чаплин уже сейчас ведет спешный набор дублирующего состава всей труппы.

– На случай, если кто заболеет? – обеспокоилась дама.

– Нет. Он собирается вскоре начать гастроли в других городах. Я уже начал предварительные переговоры о снятии в аренду сцен в самых огромных, наиболее вместительных ресторанах. Так что название нашего арляпаса «Звездный Чарли» скоро будет на объявлениях и в иных городах. То есть как цирки путешествуют из города в город, так и наша труппа будет то там выступать, то здесь подменять дублирующий состав. Так сказать, чтобы связь с семьями и родным домом не прерывалась.

Уже двигаясь к самому ресторану, поставной продумал только что услышанное и восхищенно помотал головой:

– Повезло тебе с этим клоуном!..

– Почему только мне? – искренне возмутился Крамар Лукоян. – Это всем нам повезло. Всему городу! Да и остальные города наконец–то узнают, что такое настоящий юмор. А то в цирк порой заглянешь, а там кроме красивых акробаток да ярких костюмов – сплошная грусть и уныние.

А переполненный зал встречал гостей гамом, ароматными запахами и предвкушением ожидающегося спектакля. Чарли Чаплин начинал победоносное, пусть и не сразу заметное, невероятно мирное завоевание мира Груанов.

Глава двадцать первая. Рабы в рабстве у рабов

В первый момент при взгляде на одинаковых молодых женщин мне показалось, что я вижу перед собой Катерину и Веру. Только несколько постаревшими и страшно осунувшимися. Настолько молодые, лет по двадцать пять, женщины были похожи на моих милых подружек. Мне привиделось, что это они, только прошедшие через какой–то временной парадокс пространства и расстояния, несколько изменившие и забывшие свое прошлое и настоящее. Ведь они меня нисколько не узнавали, скользнув по моему лицу совершенно равнодушными, ничего не выражающими взглядами.

И только на второй минуте я стал соображать, что к чему. Первое: они меня и не могли узнать по умолчанию! Я вырос, стал совершенно другим, лицо изменилось кардинально. Меня даже мать родная не узнает, и хорошо, что я, предвидя это заранее, договорился с родителями о некоем пароле после долгой разлуки.

Второе: эти близняшки все–таки не мои дорогие лисички. Верочку от Катеньки я распознавал только по одному голосу, а уж внешне я их различал только по контуру совершенно идентичных тел чуть ли не в полной темноте. Такое со мной случилось и навсегда прилипло после тяжелой болезни. Тогда как эти две женщины разнились от моих подруг всем: и голосами, которыми они стали деловито переговариваться между собой у стола; и фигурами, несколько приземистыми, с более короткими ногами; ну и той невидимой аурой, которая всегда исходила от каждой.

А ведь какое сходство по лицам! Если бы не мои умения, точно бы поверил, что вижу своих дорогих подружек, которые вдруг стали лет на семь–восемь старше. Бывает же такое совпадение в разных мирах?!

Но на мое застопоренное молчание и расширенные глаза первым обратил внимание и по–своему интерпретировал Крэч:

– О–о! Парень, да ты и в самом деле тот еще бабник! Первые юбки увидел и сразу дар речи потерял.

– Да нет, – попытался я объяснить свое состояние. – Просто у нас в роду точно такие же, жутко похожие на них двойняшки имеются.

– Ага! Заливай, заливай, а мы послушаем! – Мужчины рассмеялись.

Только мой оруженосец сидел все так же тихо, но теперь уже резко ворочал забралом то в сторону женщин, то в мою.

– Ну и почему бы на красивых женщин не полюбоваться? – поинтересовался я с раздражением. – Или за это платить надо?

– Платить не надо, – посерьезнел местный представитель купечества. – Но вот некоторые законы существуют. И как новичку я просто обязан тебе их рассказать, чтобы не было каких лишних между нами осложнений или трений. Естественно, в каждом замке или башне законы разные, и отличаются они довольно кардинально, но в нашей обители они свои и нерушимы уже больше века. По крайней мере, так указано в наших постоянно ведущихся записях.

После чего Крэч довольно грамотно и четко изложил основы их внутренних взаимоотношений. И я с ужасом осознал, что женщины здесь на положении самых крайних, униженных и обездоленных рабов. Получалась невероятная по своей абсурдности пирамида. Гаузы поработили валухов и заставляют поддерживать порядок среди людей этого мира. Но эти рабы еще из своей среды выискивают рабов более низшего порядка и заставляют служить в принудительном войске. Но и этого мало! Сами вояки в своей общине практикуют настоящее рабство к себе подобным!

Например, данные близняшки были куплены тем самым ветераном за немыслимые средства полтора года назад и беспрекословно выполняют не только все его личные прихоти, но и прихоти других мужчин. А за это их хозяин берет с других мужчин поразовую, соответствующую доплату. То есть он приторговывает еще своими рабынями с целью прямой наживы. И приторговывает не только среди своих непосредственных товарищей, но и уступая по договорной цене близняшек хоть парой, хоть порознь любому заезжему гостю.

«Раб на рабе сидящий и рабом погоняющий!» – вывел я в итоге довольно грустную классификацию местного произвола. И что самое неприятное, как моя душа ни злилась, как ни бесновалась, я четко и ясно осознавал: в данной ситуации, тем более сейчас, немедленно, я полностью бессилен. Что–либо изменить было не в моих силах.

Пока велся про них разговор, женщины с безучастным видом ходили то вниз, то вновь возвращались, отбирая по шкафам некие нужные для замачивания кож ингредиенты. Глядя на них, хотелось тут все перевернуть вверх дном, но я удосужился только на очередные вопросы:

– Ну а вот за сколько эту двойню можно выкупить?

После чего даже Емельян от души рассмеялся, обращаясь к своему соседу–приятелю:

– Ведь прав оказался! Смотри, как Миха по женщинам уже соскучился. И губа не дура, самых лучших и достойных выбрал, на старух не польстился.

– А что, и старухи продаются? – не мог я скрыть своего удивления.

– Ну, если доживают до такого возраста! – сквозь смех выдавил из себя Крэч. – Но поверь мне, толку от них в постели уже совсем никакого. Да и этих чтобы покупать, до глубокой старости придется такие вот партии скользких зайцев поставлять ежедневно. И самое смешное, что слишком частое употребление одной и той же подруги быстро ведет к привыканию, и ты ее сам начнешь быстро сдавать в аренду, чтобы вернуть хоть сотую часть потраченных на нее средств. Например, каждый из нас покупает одну из сестричек раз в рудню на два–три часа, и нам хватает с избытком. А что с ней потом делать все остальные дни? Вот то–то! Нечего с ними делать, только кормить да защищать от всякой напасти, рискуя собственной шеей. Это когда «голодный», все бы отдал и месяц бы не слезал, а как успокоился, сбросил пар, то потом и думаешь: «Какая шавка меня укусила?»

Я лихорадочно пытался сообразить, почему же так происходит. И ничего, кроме единственно верного объяснения, мне в голову не приходило: всему виной отсутствие детей. Если женщина не беременеет и не рожает, она сразу становится вещью, разменной монетой, расходным товаром. Потому что в ином случае любой мужчина бы заступился и за свою мать, и за свою сестру, и уж тем более за свою дочь. Никто бы и никому не позволил содержать слабую, беззащитную женщину в рабстве, носи она высокое и гордое звание матери или будущей матери.

Да только ах и увы, но Дно лишило попадающих сюда смертниц этой почетной привилегии: беременеть и рожать. И если выяснится, что во всем этом виноваты тоже гаузы, то мой счет к ним сразу утроится. За такую подлость поработителей следует наказывать так глубоко и жестоко, чтобы они вообще позабыли свои колонизаторские замашки и радовались, что им оставили право на существование как виду.

Пока я вот так жутко терзался и переживал, мои новые знакомые обстоятельно продолжали меня вводить в курс цен: как, что и почем. Правда, Емельян несколько разбавил грустную картинку разъяснением законов их замка Зуб. Там имелись три рабыни и четыре «свободные» женщины. Но и последние принадлежали только своим любовникам, были уже в возрасте и не настолько притягивали алчущие взгляды соседей, чтобы из–за них развязывать кровопролитные войны. То есть ситуация сложилась вполне всех устраивающая. Возжелалось мужику позабавиться женским телом, выбирал самую для него приятную кандидатуру, прикидывая, хватит ли у него на нее средств, и спешил к соседям. А там уже договаривался с непосредственным рабовладельцем. Чем красотка моложе да пригожее, тем и цена за нее выше, тем и желающих приходит больше.

Опять поймав взглядом одну из женщин, я поинтересовался:

– А спросить у них что–то можно?

– Зачем тебе? – напрягся Крэч.

– Да хоть голос расслышу женский как следует.

– Да спрашивай сколько угодно. Порой их специально поговорить с желающими выводят.

– Ну–ка, постой! – взмахнул я рукой одной из близняшек, оказавшейся поблизости. Та с фатальным видом замерла на месте, хотя ее глаза посматривали на меня оценивающе и с какой–то мизерной симпатией. – Что умеешь делать?

– Все, что прикажет хозяин, – ответила она на мой первый вопрос.

– Ну а как тебе вообще на Дне нравится?

– Жить можно, – последовала философская фраза.

– По какой причине тебя вниз сбросили? Да еще и не одну, а с сестрой?

Несколько мгновений она стояла, упрямо сжав губы. И когда я решил, что она ничего не скажет на эту тему, все–таки заговорила:

– Было совершено два покушения на гаузов, подробности этого так до меня и не дошли. Валухи разыскали группу бунтовщиков, и совершенно неожиданно мы туда затесались. Ну а наших оправданий и криков про ошибку никто слушать не стал.

– Да врет она все, как обычно, – встрял второй пирующий с нами мужчина из местных. – Про то дело нам потом новичок один рассказал. Убили там гауза и одного тяжело ранили молодые придурки из общества какой–то там борьбы. Ну вот всю эту группу и повязали. А с такими смутьянами разговор короткий: на Дно! Ха–ха!

– Вот и неправда! – с горячностью осмелилась на возражение тройная рабыня. – Мы знаем, почему нас сюда отправили! Один исполнитель приставал к моей сестре и требовал, чтобы мы с ним обе сожительствовали. Но он такой страшный, мерзкий и противный, что мы и в мыслях себе такого представить не могли. Еще и опозорили его, высмеяли при всех. Вот он нам и отомстил. Тварь!..

– Все! – оборвал резко Крэч. – Хватит болтать, пошла работать! – И уже мне, приятельским тоном: – Не верь ей. Эти сестрички такие выдумщицы. Особенно в постели.

И мерзко облизнулся. Хотелось мне ему и в морду заехать, и просто по–человечески спросить: «А тебе не жалко этих бедняжек? Вдруг где–то точно так же, на иных уровнях твоих сестер, а то и дочерей насилуют?» Потому что я лично поверил каждому слову этой несчастной девушки. И мысленно поклялся сделать все, чтобы и их вырвать из этого мерзостного рабства.

Но я прекрасно понял, почему именно в «гримерке» и именно поставной решает окончательно, куда и на какой уровень принудительного воина отправить. И наверняка он имеет четкие инструкции: родственников никогда не посылать вместе. А то и на ближайшие уровни. А он прекрасно знает все родственные отношения, картотека у него ведется, так что посылает вместе кого угодно, только не близких по родству людей. Вот и получается, брат с братом могут жить на соседних уровнях, но так до смерти и не узнать о своем соседстве.

И та история с отцом и сыном, которые каким–то образом оказались вместе в одном замке, мне в свете пришедших озарений показалась несколько странной. Либо поставные что–то иногда мутят с выбором уровня, либо людям привалило невиданное счастье. Отец и сын оказались вместе. Потому и понятна скорбь отца, когда его сына убили бывшие дозорные из управления. После такого горя кровавая вендетта просто необходима. Но в любом случае про ту историю следовало бы выяснить как можно скорее и поподробнее. Может, и не стоит нам рисковать, пробираясь к почти осажденной башне 30/30? А то еще ненароком попадем под каток справедливого возмездия.

Да только время, проведенное нами здесь, пролетело незаметно и составило уже часа три, по моим ощущениям. Пьянка грозилась затянуться надолго, пить я уже не мог, а отказываться с каждым разом становилось все сложнее. А ведь еще следовало перед уходом как–то мягко очертить свою точку зрения и обосновать причины нашего как бы временного отказа перебираться именно сюда на постоянное место жительства. Вот так прямо сразу заявлять, что мы ненавидим подобное рабство и, как следствие, совершенно не уважаем сидящих с нами за одним столом хозяев, было бы в корне неверно. А потом еще следовало выяснить, что же мне теперь делать с выторгованными за шкурки почти негодными груанами.

Вот с этого я и начал:

– Давайте так: пока я трезвый, вы мне расскажете, что мне делать с этими «чужими» груанами.

Три наших собутыльника, сотрапезника и наставника по местным реалиям, перебивая друг друга, повторяясь и путаясь, стали выкладывать здешние секретные нюансы. Говорили много, бестолково и в основном сказки да легенды. Даже при всех своих знаниях о магии и чудесах иных миров я не сумел отыскать полезные зерна истины среди шелухи слов и болтологии. Но несколько свойств и в самом деле оказались едины, незыблемы и весьма полезны. Самое основное – это я мог бы и сам догадаться, зная, что при попытке повредить устрицу она взрывается со страшной силой. Фактически при этом получалась взрывная сила, сопоставимая с силой взрыва многокилограммового артиллерийского снаряда. Или нескольких гранат, взорвавшихся одновременно. То есть бросаешь «чужой» груан во врага, а еще лучше сверху на скальную поверхность между ними, и – бабах! Пятерых, а то десяток нападающих можно вычеркивать из списков живых. Вот потому в каждом замке и в каждой башне имелось по несколько таких устриц, используемых в критических случаях кардинальным образом.

На втором месте шла дивная для нас новость, что «чужие» груаны используют при обмене с поверхностью на громадную кучу товаров повседневного спроса. Как то: кухонной утвари, тканей, ниток, иголок, котлов, гвоздей, веревок и так далее и тому подобное. Причем все это добро доставляется с поверхности словно волшебством неведомым…

Мне вначале не поверилось:

– Еще какие–то линии связи существуют с городами?

– Нет, используют те же самые, которые ведут к Дланям, – пояснял Емельян как более трезвый. – Вначале вставляешь в оттиск свою руку на пару мгновений, а потом вкладываешь туда груан. Ну и смотришь, как он исчезает из твоей жизни навсегда. Ха–ха!.. А потом тебе вместо пятидневного пайка сбрасывают десятикратное количество пакетов с самыми разнообразными бытовыми товарами и полуфабрикатами. И чего там только не попадается! У–у–у–у!.. Есть и нюанс: на второй раз тебе уже дадут нечто другое, на третий опять по новому списку получишь. Никогда не повторяются. Зато уж эти товары ты можешь поменять всегда на что тебе пожелается.

«Так вот у них откуда столько всяких мелочей в хозяйстве! И если действительно обосновываться где–нибудь на новом месте солидно да с размахом, то двойки–тройки «чужих» устриц для такого полезного дела в самом деле не жалко».

Дальше шли лечебные свойства светящихся раритетов: болит зуб – приложи к щеке, а еще лучше приложи на все время сна. Почитай, несколько лутеней после такого лечения тот зуб уже болеть не будет. Если мелкая ранка или гнойничок какой, тоже достаточно приложить на несколько суток. Заживляет и излечивает гораздо быстрее, чем при протирании гнатаром или неким подобием спирта, который тут тоже некоторые умельцы приноровились гнать. Еще можно было в дальнем походе, при долгом отсутствии нормальной воды, набрать грязную воду из какой–нибудь ямы, процедить, а потом часа на три опустить туда устрицу. Желательно две, а то и три. Все, потом вода если и не чистая на вид, то вполне безопасная в плане отравы или какой кишечно–палочной инфекции. Как я понял, тут и подобные болячки людей порой терзают. Особенно дальних разведчиков и дозорных по периметру.

Вот, пожалуй, и все основные функции, которые давали пользу обладателю «чужого» груана. То есть вроде как много, но в то же время…

Я постарался занизить значение состоявшейся сделки. Скривился в сожалении:

– Мало нам заплатили. Да еще и бочонок рома мы упустили. Кстати, а где наш гнатар законный?

Убеждая меня не волноваться понапрасну из–за таких мелочей, Крэч отправился к одному из шкафов, достал оттуда бочонок литров на восемь и водрузил передо мной на стол со словами:

– У нас все по закону! А теперь хочешь на верхние этажи пройтись?

– Да нет, давай уже на следующий раз отложим. Мы постараемся завтра прийти, если нас опять какая банда не попробует вырезать.

Упоминание о банде Витима подействовало несколько отрезвляюще на хозяев. Конечно, реши они наброситься на нас, наши шансы на сопротивление были бы смехотворными, но уважение к нам в любом случае просматривалось. Да и сосед при этом присутствовал. Наверняка между этими людьми несколько совсем иные отношения, чем предъявляются к нам. И даже в состоянии хорошего опьянения на наше желание отправиться «к себе» хозяева отреагировали вполне с пониманием. Никто сердиться или обижаться не стал. Наоборот, пожелали всяких благ в пути, крепкого здоровья и удачной охоты.

Уложив бочонок в рюкзак, довольно бесцеремонно повесил груз на плечи оруженосца, и после всеобщего прощания отправились мы с ним к своей пещерке. Но чем дальше мы уходили, тем все больше мне не давала покоя мысль: почему же к нам для знакомства выходили только три человека? Ну и сам ветеран со своими рабынями. Один дозорный наверху, итого семь, а остальные где? Неужели никому не стало настолько интересно, чтобы взглянуть на нас, а то и перекинуться несколькими словечками? Уж как по мне, то любой новый человек из верхнего мира – это незаурядное и даже радостное событие. Ну вот я, к примеру, ни за что бы не удержался от знакомства и от выслушивания новых известий о родном городе. Как бы человек ни был обозлен, его всегда ностальгически тянет на разговоры пусть тоже о рабской, но сравнительно многократно лучшей жизни.

А эти словно затаились и подсматривали! Или не подсматривали? А затаились в другом месте? После чего мне вообще в голову пришла нехорошая мысль: «Вдруг по каким–то остаточным меткам на теле тервеля можно понять: здесь было два груана? Подобными секретами даже подвыпившая компания делиться не станет. Следовательно, при разделке туши, которой мы поделились для знакомства, что Пнявый и Крэч могли понять? Светящихся устриц у нас может быть много! Подумаешь, новички! Подумаешь, ничего не знают! А вдруг им повезло? Да так повезло, что есть смысл выследить, где они остановились и чем там таким занимаются?»

Раз подозрение в моей душе уже зародилось, значит, я начинаю становиться параноиком. Поэтому еще в пределах видимости башни стал осматриваться по сторонам с особым тщанием и прикидывать, где могут для нас организовать засаду. По всей логике напрашивалось только одно место: в непосредственной близости от самой пещерки. А то и в ней самой, если местные о ней знали и помнили.

Глава двадцать вторая. Покой нам только снится

Как только Ксана перестала видеть место нашего недавнего пребывания, я поспешил забрать у нее рюкзак с бочонком рома, разрешил снять шлем и лишь собрался поделиться своими мыслями и размышлениями, как она сорвалась. Видимо, не смогла больше сдерживаться от возмущения.

– Какой же ты… – Там шла цепочка нелицеприятных сравнений, услышав которые я сделал вид, что не понял. – Зачем тебе еще рабыни?! Что ты с нами собираешься делать? Да ты меня одну защитить толком не можешь, а уже на других засматриваешься! Да ты редкостный скот, если собираешься на нас зарабатывать, продавая наши тела любому платежеспособному клиенту. Ты…

Свою речь она завершила еще более длинным списком нехороших сравнений и очень нецензурных ругательств. После чего замолкла так, словно стала глухонемой до самой смерти.

Ошарашенный такими нападками, я вначале просто не мог сообразить, что мне делать. То ли сразу завалить Ксану ударами в лоб наземь, а потом пинать ногами от злости, то ли вначале высказать все, что я о такой дуре думаю, а потом уже… пинать ногами. Мне даже обидеться не пришло в голову на такие низменные инсинуации моих мыслей и такие страшно мерзкие выводы о моем моральном облике. Даже не понимаю, что меня заставило сдержаться. Интуиция, наверное. Или понимание, что криками и злобой я ничего не достигну. А может, попытка взглянуть на себя со стороны моей единственной, пока еще верной подруги?

Через четверть кара я успокоился окончательно и выбрал правильную форму своего поведения. А что может быть лучше, действенней в споре, кроме иронии да насмешки над кем–то? Правильно: только ирония над самим собой. Ну я и начал рассуждать вслух, словно осуждая себя и высмеивая:

– Что–то в последнее время я стал слишком добреньким. А ведь как известно, доброта всегда наказуема. Люди глупые и ограниченные мое добро воспринимают как недостаток, люди злые и коварные сразу пытаются этой добротой воспользоваться в своих целях. Вон недавно покойный Витим как легко меня обманул! Мол, пройти мне здесь надо, ножка бо–бо, страшно, аж жуть, не пустите ли, дяденька, руки погреть, а то покушать нечего и заночевать негде. Теперь–то я понимаю, что такому гопнику поверит не просто новичок, а именно добрый дурак. И это просто чудо, что удалось от этих бандитов отделаться малой кровью.

Моя боевая подруга что–то фыркнула себе под нос, но промолчала.

– Что? Говоришь, сколько там той крови было? – как бы переспросил я. – И то правда: литром больше, литром меньше, чего там мелочиться. Идем дальше и смотрим: до чего довела моя глупая доброта впоследствии. Почти любой мужчина из обитателей Дна сразу бы надел на тебя суровый ошейник, не говоря уже про иные, присущие каждому одичавшему самцу строгости. А я вечно что–то не так вытворю. Решил, что взбалмошная, капризная женщина может стать боевой подругой. Размечтался, что, став коллегами по несчастью, мы забудем все прежние разногласия и совместно, сжав зубы и деля все трудности, неудачи и радости, бросимся отвоевывать себе обратную дорогу в мир людей. А как оно в ответ получается? Меня смешивают с грязью, обзывают такими плохими словами, которые, по сути, и вырваться не должны из уст просто женщины, не говоря уже о будущей матери. Как печально!..

Свой шлем моя оруженосица несла под мышкой, чтобы в случае команды сразу надеть на голову. Шапочка стягивала волосы и скрывала уши, но вот вид красных, пунцовых щек мне говорил о многом. Ну и подтверждал косвенно правильно мною выбранную линию разговора. С минуту я горестно молчал, а она шумно дышала и все сдерживала свои порывы что–то сказать. Наконец у нее прорвалось некое шипение, а потом и вполне понятные слова:

– Но как ты вел себя в башне! Это было мерзко и низменно!

– Ага, значит, вот такое отношение с твоей стороны? Давай теперь посмотрим на это дело и с других точек зрения. Например, с точки зрения нормального мужчины, который в силу своих физических возможностей может получать удовольствие с женщиной и хочет этого. Причем вначале рассматриваем вопрос чисто гипотетически, принимая наши отношения такими, как они видятся с птичьего полета. Два товарища по несчастью решили соединить свои усилия по выживанию. Причем любви или любовной близости между ними нет, и в силу горевшей между ними ненависти она невозможна. То есть они становятся настоящими боевыми друзьями, невзирая на разность полов и категорически отрицая иную близость, кроме дружеской. И вот этому мужчине вдруг захотелось жениться, скажем так. И он начинает подбирать себе пару. Даже не подбирать, тут я поторопился, а размышлять на подобную тему: мол, потом, когда–нибудь почему бы мне и не жениться? Как бы. И вот в момент своего откровения боевому товарищу он вдруг получает не мудрые советы и дружеское участие в этом нелегком житейском вопросе, а ворох грязных, жутко постыдных и мерзких оскорблений. За что, спрашивается? Чем он обидел своего боевого товарища? Нонсенс! Да так ему со следующим шагом только и остается ждать уже не проклятий в свой адрес, а коварно вставленного между ребер ножа! И поделом ему! Такому глупому и наивному добряку!

После такого длинного и гневного спича моя боевая подруга вдруг неожиданно вернула шлем на голову. Да так дальше и шла, почему–то несколько раз споткнувшись. Зрение, что ли, ухудшилось?

Но я не собирался останавливаться на полпути. Кстати, мы как раз и прошли половину дороги, пролегающей между башней пятьдесят пять дробь четырнадцать и нашей огромной каверной.

– Смотрим теперь со стороны несчастных и бесправных сестричек. А вот с ними вообще туго. Скорее всего, никто и никогда за них в этом мире больше не заступится. А ведь они чьи–то любимые дочери, чьи–то оплакиваемые сестры. Скорее всего, и любящие их парни до сих пор себе места найти не могут от такой разлуки навсегда. Так они и проживут на Дне до самой своей смерти и не обязательно доживут до пожилого возраста. И самое обидное и постыдное – это осознавать, что они сами про это знают. Я вообще удивляюсь, как это в них еще не умерло человеческое начало, как они находят в себе силы жить и надеяться хоть на что–то. У них еще есть в наличии эмоции, они злятся, они негодуют на подставившего их исполнителя, и они готовы поверить каждому, кто пообещает им хоть глоток свободы. Пусть это будет последний глоток перед смертью, но он будет! И я себе мысленно поклялся, что сделаю все, чтобы этот глоток им предоставить.

С минуту я шел молча, озлобленно пиная попадающиеся на пути мелкие камешки.

Оруженосец отстала, но я даже не оглядывался, а продолжил подводить итоги под своим длинным монологом:

– И вот я задумываюсь: зачем мне такой боевой товарищ? Не лучше ли мне сразу с ним расстаться? Сейчас? Чем впоследствии получить нож в спину в одной из наших глупых, основанных на чистых недоразумениях, ссор? И прихожу к решению: да, лучше расстаться. Понятное дело, лишь только мы вернемся к нашей временной обители, я как более сильная боевая единица оставлю себе только свое боевое оружие, которое ты и так не сможешь применять в бою, остальное все делим поровну. Кроме… Кроме, конечно же, груанов. Все семь устриц, без исключения, достаются… тебе, Ксана. А потом я отправлюсь туда, откуда пришел Витим со своей бандой. Раз они там выживали, то я тем более не пропаду. По рассказам, башен и замков – неисчислимое количество, где–нибудь устрою себе достойное убежище. А когда насобираю достаточно груанов, буду постепенно выкупать тех рабынь и прятать их в новом жилище. Всех, конечно, я не спасу, да и не собираюсь так долго сидеть на Дне, а вот близняшек поклялся и выручу. Слишком уж они похожи на моих подруг детства.

Раздавшийся сзади грохот заставил меня вздрогнуть и резко развернуться, изготавливаясь к обороне. Но нас никто не атаковал. Зато Ксана, отбросив оружие и шлем вместе с шапочкой в сторону, лежала на земле и сотрясалась от беззвучного… Не может быть! Я подошел ближе и внимательно присмотрелся, ну да – от беззвучного рыдания.

«Ну вот, довоспитывался! – навалились на меня запоздалые укоры совести. – Что–то я совсем чувство меры терять начал, увлекся…»

Встал рядом с ней на колени, перевернул на спину и приподнял за плечи:

– Ну? Что с тобой случилось? Ты споткнулась и упала? Где болит? Ну что это за слезы такие! – стал я повышать голос. – Говори, где ударилась! Прекрати рыдать и скажи, в чем дело?

Она вдруг замерла у меня на руках, а потом со всхлипами стала говорить:

– Я тебя попрошу только об одном… И ради самого себя, просто дай мне слово, что сделаешь это.

– Конкретнее!

– Я тебя очень прошу, убей меня, если не простишь за мою глупость. Потому что дальше я не пойду, и жить мне больше не хочется. А теперь: прошу прощения! Я была не права во всем.

Очередной всхлип совпал с моим облегченным вздохом. Будем надеяться, что воспитательная беседа проведена, заучена и больше нам никогда не понадобится. Это сейчас у нас б ыло время для выяснения недоразумений. А вдруг его больше не будет? Так бы и погибли порознь, считая друг друга врагами.

Эти последние размышления я озвучивать не стал, а только озадаченно проворчал:

– Прощаю! И сразу советую немедленно подниматься. Мало ли тут какие букашки по низким местам ползают. А ты волосами прямо в пыль…

Это послужило лучше всякого пинка или долгих уговоров. Подруга вскочила, долго вытряхивала шапочку, вытрясала шлем и колотила себя рыцарскими перчатками по одежде. Подождал, пока она оправится, и вновь двинулся чуть впереди, начав говорить о возможных опасностях так, словно между нами и не было малейших недоразумений:

– Не понравилось мне отсутствие в башне других обитателей. Не выйти с нами, не поговорить?.. Странно!

– Может, они на охоте? – отозвалась сзади Ксана.

– Да я не сомневаюсь, что они на вторую ходку тогда к убитому нами тервелю успели. Причем не вдвоем, а всем личным составом башни. Видела ведь, сколько у них было на столе блюд из деликатесного слизняка?

– Заметила.

– Вот я и подумал, не вздумалось ли им наше убежище разыскать? Или где поблизости от него засаду устроить?

Добавил еще и рассуждения о неких знаках на теле монстров, по которым (возможно!) опытный охотник рассмотрит точки крепления груанов. А потом продолжил рассуждения вслух. Устраивать засаду возле пяти проходов не было малейшего смысла. Ну погибнем мы в неравном бою, ну заберут они у нас сторгованные нами «чужие» груаны да бочонок гнатара. Зато нашу основную базу никак не отыщут, а уж припрятанные нами вещи и «патронташ» с груанами – тем более.

Значит, самое опасное для меня и неудобное для просмотра место исключаем. Скорее всего, они или уже возле нашей пещеры будут ждать, если знают о ней, или где–то на подступах. В крайнем случае в самом конце «нашей» каверны. От этого я и отталкивался в своих настройках на контрдействия.

Ну и у меня уже было огромное преимущество перед любыми возможными противниками: я дальше всех, можно сказать – изумительно, видел в этом слегка подсвеченном мраке. Это если не вспоминать о тринитарных всплесках, которые могут мне подсобить справиться и с двумя, а если повезет – то и с тремя противниками. Надеяться в случае стычки на Ксану было бы с моей стороны полным и крайне наивным безумием. Женщины этого мира как–то не впечатляли своими боевыми искусствами и умением за себя постоять. Вот если бы со мной рядом находилась Мария! Да плюс еще и Вера с Катериной! А почему бы и о друге Леониде не вспомнить?! О! Тогда бы наш квинтет быстро навел порядок в этом мире!

Мечты, мечты, где ваша сладость…

В районе пяти проходов таки пришлось перестраховаться и тщательно все проверить. Оставив Ксану в отдалении и приказав убегать по первому моему свисту, я быстро осмотрел самые опасные для засады места и даже проверил тот участок, где завалил тервеля. Хотелось подтвердить свое предположение о заборе мяса жителями башни. Увы, там валялся только начисто обглоданный позвоночник и массивные челюсти! Видимо, мелкие шакалята постарались, забредя сюда целой стаей.

Ну а затем мы двинулись по гигантской каверне.

Дистанцию между нами увеличили до тридцати метров, то есть на две трети зрительных возможностей моего оруженосца. Да и любой другой обитатель не видел дальше пятидесяти – шестидесяти метров. Рюкзак с бочонком несла она, готовая его бросить по первому условному сигналу. Ну а я высматривал дорогу впереди не просто так, а применяя возможности, даруемые мне первым щитом. Так и дошли примерно до центра каверны. Где и заметил первого лежащего в засаде человека, слева, метрах в двадцати от основной тропы, когда между нами было метров сто, не меньше. Тип лежал довольно удачно между валунами и в щелочку между ними просматривал так называемую дорогу. Кто это был конкретно, определить не получалось, но то, что он ждал нас, – это к гадалке не ходи. Причем я его не просто визуально заметил, а по несколько усиленному свечению над ним. Словно он был тем самым желанным для каждого раба на Дне Светозарным.

Я даже вначале засомневался в увиденном, пытаясь сообразить: как же так я его обнаружил? И только чуть позже понял, что мне помогло исходящее от человека тепло. Все–таки воздух окружающего пространства примерно варьировался между семнадцатью и двадцатью градусами по Цельсию, а людское тельце гораздо теплее. Вот некие термические флуктуации моими магическими глазками и были замечены.

Чуть сместившись влево, рассмотрел второго лежащего в засаде. Он лежал еще дальше метров на шестьдесят. Скорее всего, они расположились на пределе прямой видимости друг друга и могли согласовывать свои действия даже жестами. Ну а на двухсотметровой отметке, поднявшись чуть выше по склону к краю каверны, я уже отлично рассмотрел сразу трех воинов, которые просто сидели на валунах и о чем–то оживленно беседовали, размахивая руками. Скорее всего, обсуждали, кому и откуда нападать. Изначально их скрывал от меня изгиб рельефа. Зато теперь я даже лица мог прекрасно рассмотреть: один из них – тот самый третий мужик, который поднялся на верхние этажи за Ольшином, а второй – вообще давний знакомый: Сурт Пнявый!

Вот все и встало на свои места: не удержались обитатели башни пятьдесят пять дробь четырнадцать от подлого и коварного грабительского налета. Потому что предположить, что они решили устроить нам сюрприз, доставив сюда второй бочонок с местным ромом, мне и в голову не пришло.

До резкого поворота вправо, на кручу и к нашей пещере, троица не добралась метров четыреста, и, сколько я ни вглядывался туда, никого больше рассмотреть не получалось. Слишком корни мешали на таком расстоянии. Но предположил, что эти вояки об убежище не знают.

«А что толку! Все равно отсюда придется сматываться, житья здесь не будет, даже если я всех этих стахановцев от криминала перебью. Вот только куда идти? Куда податься? Как ни крути, а придется наведаться к башне тридцать дробь тридцать. А до того все–таки выпытать главные подробности о тех пятерых парнях, что там засели. Почему не уходят? Неужели ждут какой–то помощи от своего бывшего поставного?»

От дороги мы удалились влево метров на сто и решили немножко выждать и осмотреться. Потому что мне пришла в голову вполне рациональная мысль. Если уж сюда послана засада, то не поспешат ли по моим следам и те несколько пьяниц во главе с Крэчем, которые остались в башне? Спровадят Емельяна домой да и рванут на дележ добычи. А то и соседа уговорят поучаствовать в облаве. Хотя в душе мне очень не хотелось, чтобы Емельян оказался таким же подлым и вероломным. Были и у него свои тараканы в голове, но не настолько же!

Вариантов у меня было несколько. Самый простой: так и придерживаться дальнего левого края каверны, обойти потенциального противника, добраться спокойно до своего убежища, а дальше уже действовать по обстоятельствам. Несколько более сложный: прямо сейчас постараться атаковать врага поодиночке. Скорее всего, с первой парой я справлюсь быстро и без особого труда. «Маленькие гадости» мне в этом очень помогут. Можно было и вообще просто выждать на месте и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Ну не будут же эти типы торчать здесь несколько суток? Еще один вариант: это вернуться да отправиться в любой из пяти проходов, кроме пятого. Все равно они куда–то выведут, где мы могли бы преспокойно выждать нужное время.

Мои размышления оказались беспочвенны, планы и прикидки рухнули, словно карточный домик от легкого землетрясения. Жизнь резко внесла свои коррективы и лишний раз доказала, насколько тяжко выживать в этом перекрученном подземном пространстве.

Вначале мы заметили спешно топающих по дороге со стороны башни воинов. Двое. Крэч Быстрый и его собутыльник. Ну ладно, и наш тоже… Мой, вернее. Ксана не пила. Быстро идут, энергично жестикулируя руками и размахивая копьями. Ну еще бы им не веселиться после такой дозы крепкого алкоголя! Спешат, болезные, торопятся.

Но не успели они отойти и ста метров по тропе–дороге, как следом за ними из средних проходов, из всех трех (!), стали нескончаемыми потоками выползать тервели. Вначале я пытался считать, но на третьем десятке сбился. И все это гигантское стадо тоже двинулось широченной полосой посредине каверны. Мало того, из первого прохода вдруг потянулся ручеек местных шавок, которые по правому краю, держась чуть ли не у самого свода, поспешили к центру каверны. Видимо, мелкие шакалята предчувствовали скорую поживу, которая наверняка остается после прохождения такого огромного стада. Причем и эта стая шавок просто поражала своим количеством: не менее двухсот особей.

А гигантские слизняки валили вперед, словно линейные броненосцы. Красиво шли, но по спине бежали мурашки от такой дикой и чудовищной мощи.

В душе я понимал, что нас монстры не видят и не слышат, но все равно с бьющимся сердцем поспешил на самую высокую точку крутого склона, под самый свод гигантского полого образования. При этом мы еще и вперед сместились, оказываясь за спиной первого лежащего в засаде мужчины и на расстоянии от него в двух сотнях метров. Отсюда вообще вид на всю полого изгибающуюся каверну оказался феноменальный. Так что мне открылся и второй ее край. И то, что я там рассмотрел, вызвало у меня непроизвольный хрип страха:

– Кажется, мы с тобой влипли, дорогая подруга! С другой стороны валит гораздо большее стадо байбьюков! Точно у них «стрелка»! А вернее, начало давно запланированного сражения! Мамочки, что тут сейчас будет!

– Но ведь они сюда не доберутся? – Глаза девушки горели надеждой, что все обойдется. – Тут такая круча…

– Да дело даже не в них, а в том, что сюда и людишки, сидящие в засаде, бежать начнут, – досадовал я. – Тут самое удобное место, и их семеро! Поэтому начинаем строить баррикаду и готовить камни для бросания вниз!

И уже без всяких проволочек, сбросив с себя мешающие куртки и отложив оружие, мы приступили к интенсивному созданию хоть какого–нибудь редута. В запасе у нас было, по моим прикидкам, всего минут десять. Но и за это время, взмокнув до последней нитки от напряжения, мы успели сделать очень многое: мы подготовились к обороне!

При этом я краем глаза наблюдал за передвижениями не только наших противников–людей, но и монстров. Крэч с подельником дошли до первого засадного поста и были остановлены недоуменным окликом. Скорее всего, примерно такого значения: «Это вы?! А куда делись наивные новички?!» Мало того, лежащий поднялся и вышел на дорогу, где троица приступила к оживленным переговорам, больше смахивающим на ругань. На эти крики поднялся и второй хит–роман. Своим троим товарищам, расположившимся чуть дальше, он ни знака не подал, ни крика не сделал, так что те и не заметили, как он ушел, спеша по дороге к троице во главе с купцом. Не знаю, за кем в тот момент перестали следить личные ангелы–хранители, но и тут вмешались некие фатальные обстоятельства.

Идущие по правому крутому склону шавки нечаянно столкнули некий камешек, а тот возьми и скатись чуть ниже, сразу попадая в поле видимости насторожившихся бандитов. Вот тут Крэч быстро оценил обстановку, подумал, что мы пробираемся где–то поверху, вне пределов видимости, и громкими криками отдал самое ошибочное в своей жизни приказание:

– Цепью! Наверх! Рассредоточились!

И все четверо стали карабкаться на противоположный от нас склон. Причем, пройди они и оглянись хотя бы через десяток метров, сразу бы заметили выплывающие из мрака туши тервелей. Да только слишком увлеклись погоней: «Вот она, цель, совсем близко! Все–таки удалось выследить новичков!..»

А тылы у них тем временем заполнялись монстрами. И самое радостное для меня и Ксаны, что слизняки, первые слизняки, добравшись до свежего человеческого следа, резко поворачивали вправо и ползли следом за нашими противниками.

– Ксана, кажется, у нас появляется лишний шанс на спасение, – скороговоркой комментировал я увиденное для своей подруги. Кстати, она самоотверженно, в надрыве продолжала обкладывать камнями наш редут. Не отвлекалась даже для междометий или уточняющих вопросов, берегла дыхание. – Но с другой стороны, если унюхают и наш след, то шансы наши сразу падают к нулю! Эти твари умудряются взбираться даже на откос такой крутизны! Эпическая гайка, да наша преграда из стволов в пещерке для такого чудища – только раз ткнуть мордой!

Тяжело дышащая оруженосец замерла на мгновение и прохрипела:

– А мы так безмятежно спали там, чувствуя себя в полной безопасности!

Так вот почему в той дыре между кавернами никто раньше подобным образом не прятался! А я–то себя таким умником мнил: как же, догадался соорудить неприступную преграду от хищных монстров! Ха! Оказалось, что она действенна только против мелких шакалят. Ну а сама дыра годна лишь как временный привал в дальней дороге. Или в лучшем случае короткая дорога для знающих, чтобы далеко не обходить. Вот потому Витим со своими подельниками и удивился невероятно, отыскав настолько любовно оборудованное жилище. И понял сразу: такую тупость могли совершить только новички. Наивные, глупые и сами просящиеся побывать в роли мальчиков для битья.

Мысли мои метались быстро. Но и военные действия в каверне развивались с неумолимостью надвигающегося цунами.

Первым заметил опасность правый крайний в растянувшейся цепочке загонщиков. Оглянулся и увидел спешащего за ним все с той же скоростью в пять километров в час тервеля. Монстру было фиолетово, куда ползти: по ровной скале или крутому, осыпающемуся склону. А вот наш недавний собутыльник запаниковал отчаянно. Его дикий вопль даже мы расслышали:

– Слизняки!!!

А уже в следующий момент на него сверху прыгнуло сразу с десяток мелких шавок. Будь он на ровном месте, только бы отмахнулся от шакалят, сбил их с себя да потоптал их ногами. А так оступился, пошатнулся и с диким воплем скатился прямо в резко раскрывшуюся пасть тервеля. Кажется, монстр придушил своими зубами человека вместе с нежданными помощницами: вместе с шавками. Оставшиеся трое людей заметались по склону, вначале не сообразив, куда отступать, а потом выбрали меньшее зло и полезли наверх. Смещаясь при этом вправо и ударами кулаков отбивая прыгающих на них шавок. Но им–то, в отличие от меня, не было видно общей диспозиции: уже по самой кромке, под сводом, им навстречу с ленивой грацией двигались сразу три тервеля. А сзади, загоняя в мешок, торопилось еще с десяток.

– Какое счастье, что ни один монстр не пошел по нашему следу! – передал я вслух мелькнувшую у меня мысль.

И опять был поражен рассуждением, брошенным Ксаной, которая остановилась возле меня:

– Ты не забыл? Хищные монстры женщин не ощущают по запаху.

Точно! Вот она, наша счастливая звезда! Моя подруга шла следом и своим запахом, скорее всего, перебивала мой. Вот по нашему следу никто и не подался! Вот мы пока и не подвергаемся опасности!

Спрашивается: почему местные мужчины, обитатели Дна, – полные идиоты? Вместо того чтобы содержать женщин, как скот, взаперти, им бы следовало в любой состав охотников, разведчиков и снабженцев включать женщину. Одна на двоих. Идет последней и «затирает» горячий для хищника след. И не было бы излишнего рабства. Сложилась бы взаимопомощь и немалое уважение к слабому полу. Хотя и не факт, что за века где–то на иных уровнях о таком явлении, как и его следствии, нормальные умники не догадались и вовсю этим не пользуются.

Тем временем баталия стала разгораться и в левой части видимого только мною гигантского представления. Там события развивались намного мягче для троицы воинов, рассевшихся на валунах. Из–за того, что те сидели чуть в низине и посматривали только в сторону своих лежащих в засаде коллег, катящиеся колобки они заметили только в тридцати метрах от себя. Но отнеслись к этому спокойно и без лишней паники. Видимо, среди них был кто–то опытный и властный. Но и он совершил роковую ошибку, неправильно выбрав направление для отступления: троица побежала направо по дороге, в сторону тех самых пяти проходов. Ну и чуть ли не сами вбежали в расставленные пасти тервелей. Один воин отшатнулся влево и стал карабкаться на противоположный от нас склон. С ним все стало ясно сразу: там еще продолжал метаться и дико орать загнанный в мешок Крэч, но спастись ему ни за что не удастся. И выхода оттуда не было. Жалость во мне не проснулась.

А вот два оставшихся вояки ломанулись практически в нашу сторону. Причем Пнявый сразу и резко сбросил с себя все, даже куртку, и отшвырнул все оружие. Что его и спасло: он оказался гораздо легче своего коллеги и с разбега сразу преодолел наиболее крутое место. Тогда как его тяжелый друг застрял, чуть сполз, потом упал, пока поднялся, тут его просто и вдавил в камни своей пастью подоспевший слизняк.

И вот тогда я впервые в жизни увидел, как убегают люди, когда за ними гонится смерть. Наверное, для этого надо родиться не просто трусом, а Трусом с большой буквы. Сурт Пнявый настолько устрашился, что ринулся по крутому склону вверх с такой скоростью, как если бы бежал по ровной беговой дорожке стадиона в финальном олимпийском забеге на сто метров. Я видел не раз подобные кадры по телевизору, будучи тогда еще инвалидом и жутко в душе завидуя великолепным атлетам, которые мчались, перегоняя ветер, словно неудержимые гепарды.

Вот где–то так примерно бежал и Пнявый. Двести пятьдесят метров до нас преодолел за двадцать секунд. Примерно. Но хуже всего, что он привел смерть и на нашу голову: по свежему следу неумолимо двигались сразу три тервеля!

В бессилии я взвыл, прекращая комментарии и хватаясь руками за голову. От этого моя боевая подруга вскрикнула, словно раненая чайка:

– Что?!

А я запаниковал. Вот каюсь, стыжусь, но признаюсь сам себе: умирать очень не хотелось, и мне было очень страшно.

В голову полезли абсурдные идеи по собственному спасению. И одна из них вдруг мне словно глаза открыла: почему я не ищу значки переходов в другой мир? Какой же я лопух! По всем логическим выкладкам, по всем моим прежним скитаниям по мирам, если я оказывался в критическом положении – всегда имелся запасной выход. То ли отысканный раньше, то ли подвернувшийся в последний момент. Именно так я спасся из замка людоедов Дефосс, отыскав знак перехода на Землю и оказавшись возле украинского города.

Ну и сейчас стал озираться по сторонам, сканируя неровную скалистую поверхность вокруг и выступающие валуны:

– Где, где значок? Ну?! Эпическая гайка! – Я еще какие–то слова выкрикивал, краем глаза замечая, что уже и Ксана увидела несущегося к нам Сурта, тоже поражена его скоростью и тоже понимает приближающуюся к нам гибель.

Тогда как в моей голове трепетало, рвалось вулканом запоздалой энергии только одно желание: найти знак перехода в иной мир! Какой угодно знак! В какое угодно место! В какой–то момент у меня даже мелькнуло вполне отчетливое желание переместиться хоть к черту на кулички! Пусть даже в тот самый замок Дефосс к людоедам. Там я хоть, по крайней мере, знал, где выход, и мог бороться, напоследок мог унести за собой жизни хотя бы десятка зроаков. А тут такая глупая и бессмысленная смерть.

Поэтому я сразу не понял и не оценил поступок Ксаны. Она ринулась навстречу Пнявому с такой скоростью, словно намеревалась убить подлого обитателя башни пятьдесят пять дробь четырнадцать. Но на самом деле пронеслась сбоку от него, повелительно скомандовав:

– Прячься возле Михаила! Вон за той насыпью!

Лицо бегущего Сурта было страшно: ни единой кровинки.

Он, наверное, и сообразить не успел, откуда тут вдруг взялась женщина и почему мы здесь прячемся. Но меня узнал! Его лицо умудрилось как–то искривиться в подобии улыбки, когда воин добежал до меня, перевалился через бруствер нашего редута и прохрипел:

– Спаси!.. Умоляю!..

А потом так и потерял сознание. Не от занесенного над ним моего кулака, а от полного изнеможения. А я так и замер, наблюдая за действиями моей боевой подруги и пытаясь осмыслить ее хаотичные движения. Она бегом петляла вокруг нашего редута, приближаясь к нему концентрически сходящимися полукругами. А у нее на хвосте наверняка уже на пределе своей видимости висели тервели. Около десятка.

И только когда девушка, уже обессиленная и тоже почти теряя сознание от изнеможения, стала приближаться к преграде из камней, я, проклиная свою тупость и постыдную панику, догадался.

– Она же «замазывает» след Пнявого! – вырвался у меня восхищенный шепот. – А я тут, дурак, значки какие–то ищу!

И, наклонившись вперед, протянул руки навстречу ринувшейся ко мне девушки. Как ей еще на последних силах подпрыгнуть удалось, понять у меня никогда не получится. Но я ее поймал весьма удачно, перекинул внутрь нашего редута, и мы оба завалились на мелкую крошку. При этом только я один и постарался отыскать щелочку между камнями и посмотреть наружу. Если все–таки монстры приблизятся, придется давать последний бой!

Пнявый лежал в беспамятстве. Ксана дышала так, что казалось, сейчас у нее легкие взорвутся. А я тянулся к оружию и чувствовал, как голова освобождается от всех посторонних мыслей. Билась, трепетала, довлела только одна мысль–вопрос. Скорее, даже всего лишь одно слово–вопрос: «Остановятся?»

Монстры притормозили на отметке в двадцать метров. Их пасти стали метаться над камнями в стороны, замирать, и мне явственно слышалось шумное дыхание: гигантские ноздри, словно поршни, втягивали окружающий воздух.

На пятнадцати метрах тервели остановились окончательно. А потом еще через три минуты повернули назад, словно по единой команде, и поспешили к разгорающемуся титаническому сражению с байбьюками.

А я осознал, что и на этот раз судьба оградила меня от явной смерти. Только моим значком–спасителем стала Ксана. Та самая Ксана, которая еще совсем недавно мечтала меня уничтожить, растоптать, задушить меня своими ручками. Девушка постепенно приходила в себя, а ее взгляд стал приобретать осмысленное выражение. С другой стороны от меня лежал враг. Подлый, коварный и жестокий. Но в данный момент беспомощный, словно грудной младенец. Такого добивать и рука не поднимется.

А вокруг нас простирался мир, четко разделенный на грани непонятными уровнями и совсем расплывчато – понятиями о дружбе и вражде. Тут граней вообще не могло быть по умолчанию.

Кто искренен? Кто коварен? И как вырваться из этого страшного мира, нам еще только предстояло решить в ближайшем будущем.

Я тяжело вздохнул, дружески, с благодарностью заглянул в глаза девушки, чуть приподнял голову над бруствером и стал комментировать именно для нее виденное мною действо на поле битвы с сотнями, а то и тысячами монстров:

– Их много. Очень много! Но им не до нас…

Конец четвертой книги