Юлия Федотова

Колумбы иных миров

_{Художник А. Клепаков.}

Пролог

А началось все опять с мира иного…

Неожиданно обнаружилось, что Ильза умеет вязать. Возвращаться в Дольн, в школу Белых Щитов, девушка не пожелала категорически.

— В военачальники я не стремлюсь, — пояснила она свою позицию, — в гильдию меня и без образования приняли, на кусок хлеба, если что, всегда заработаю. А изображать из себя мешок с отрубями, который бьют, я больше не желаю! Я не нежить бесчувственная!

Под «мешком с отрубями» боец Оллесдоттер подразумевала манекен, на котором ученики отрабатывали приемы рукопашного боя; сия дисциплина давалась ей хуже всего.

Энка попыталась воззвать к ее самолюбию, но Меридит сурово велела «отвязаться от бедного человека», и Хельги поддержал сестру по оружию. Сильфида плюнула: «Поступайте как знаете! Пусть остается неучем!» Так у Ильзы образовалась куча свободного времени.

Она с увлечением занялась домашними делами, ведь впервые за всю жизнь у нее появилось собственное жилье: мыла, стирала, готовила столь роскошные блюда, что Хельги и девицам казалось, будто у них теперь каждый день праздник. Но хозяйство было небольшим, а Ильза — девушкой проворной и неутомимой, и в результате свободного времени все равно оставалось много.

И вот, чтобы не скучать, пока друзья пропадают в университете, Ильзе пришлось вспомнить постылую науку покойной тетушки. В детстве, обливаясь слезами над спущенными петлями, она не раз давала себе клятву, что когда вырастет — ни за что в жизни не возьмет в руки спицы. Но Судьба распорядилась по-своему даже в такой мелочи. В Уэллендорф прибыл сехальский торговец, привез на продажу совершенно невиданную пряжу — пушистую, нежную, самых веселеньких расцветок. И Ильза не устояла… Накупила разноцветных клубочков в лавке за углом и принялась за работу, увлекаясь все больше.

Одна беда — вязальщица прекрасно понимала, что самой ей десятки кофточек ни к чему, а Энка, Меридит и тем более Хельги ничего розовенького, голубенького или желтенького не наденут под страхом смертной казни. Тогда-то она и решила вязать для новорожденной дочери Макса.

Хельги не без испуга наблюдал, как на его сундучке растет куча детских вещичек, от самых маленьких, «на первое время», до крупных — «на вырост». По его подсчетам, их должно было хватить как минимум на десятилетие. И настал день, когда Ильза заявила: «Все, пора доставлять подарки по назначению». Погрузила вещи в заплечный мешок и отправила Хельги в иной мир.

На этот раз путешествие прошло удачно. И сам не пострадал, и момент выдался подходящий. Супруги Ветлицкие сидели у себя дома, никого постороннего вроде подруг из Иркутска в квартире не было.

Довольная и благодарная Ирина разбирала мешок, не уставая восхищаться качеством шерсти, красотой вязки и оригинальностью узоров. Ильза украшала свои творения всем, что ни приходило в голову — котятами, утятами, грифончиками, единорожками, а на одном платьице даже боггарта изобразила, решив, что такой рисунок подходит для младенца как нельзя лучше. А Хельги тем временем разглядывал большой чемодан, распахнувший шелковую пасть посреди комнаты, и пытался угадать его предназначение. Наконец пришел к верному выводу, что это — подобие дорожного сундука, и спросил Макса:

— Вы собираетесь в путешествие?

— Мы едем в Америку, — кивнул Макс. — Надо показать внучку родителям Иринки. Они работают в посольстве и пока никак не могут выбраться сами.

Хельги с неодобрением присвистнул.

— В Америку?! Ничего себе! А ты не боишься?

— А чего я должен бояться? — не понял Макс. Он догадывался, что Хельги не имеет в виду расстояние или тяготы пути.

— Америка — плохое место! — ответил демон с большой убежденностью. — Я бы на твоем месте поостерегся ехать туда вместе с супругой!

— Это еще почему? — Макс совсем растерялся.

— Потому. Там принято уводить чужих женщин! — сказал Хельги серьезно. И процитировал:

От удивления Макс споткнулся о чемодан.

— Боги Великие! Это еще откуда?!

Ирина одарила мужа взглядом, полным укоризны.

— Макс! Как тебе не стыдно! Это Гумилев! Видишь, даже демон из другого мира и то знает, а ты!..

— Да знаю я, что Гумилев, — покривил душой Макс. — Я имею в виду, Хельги-то откуда это взял? Он даже читать по-нашему не умеет!

В ответ Хельги лишь пожал плечами. Он и сам не знал, откуда в его голове порой заводятся чужие слова и мысли. Наверное, такова демоническая сущность. Чего только не нахватаешься, когда путешествуешь через границу миров! И вообще, теперь была его очередь задавать вопросы.

— Америка — это далеко?

Макс снял с полки и вручил гостю красивый коричневый глобус, ткнул пальцем:

— Вот тут — мы, а вот — Америка. Соединенные Штаты.

— А масштаб какой? — деловито осведомился магистр Ингрем. Прикинул расстояние на глаз, пересчитал в уме и вздохнул: — Далеко… — А потом надолго о чем-то задумался, медленно поворачивая глобус против часовой стрелки.

— Ау! — Макс щелкнул пальцам перед его носом. — Проснись! О чем задумался, детина?

— А?! — вздрогнул демон-убийца. — Ты что-то сказал?

— Спросил, о чем ты думаешь.

— О географии. Я думаю, что наши миры во многом похожи. Но у вас — шесть больших континентов, а нам известен только наш собственный. И то не дальше окраин Ин… Аваллона… А ведь я, когда блуждал по астралу, иногда попадал в очень странные места, совсем не похожие на Староземье… Мне кажется, там, за Океаном, должны быть другие земли, далекие, неведомые… — Он мечтательно вздохнул, а потом попросил: — Расскажи мне про Колумба. Как он открыл Америку?

Макс рассказал, что знал.

Часть первая

В косо нахлобученной шапочке, в черной мантии, безбожно измятой сзади, по коридорам Уэллендорфского университета рысила дочь сенатора Валериания, злющая, как боевой сехальский дракон. Гулким эхом отдавали ее не по-девичьи тяжелые шаги, каменные плиты пола чуть не трескались от топота армейских сапог.

Сильфида была в ярости. В такой, что сама удивлялась, почему у нее до сих пор не пошел дым из ноздрей.

Вообще-то ей следовало бы радоваться. Как раз вчера она получила очень выгодный заказ. Уэллендорфский муниципалитет поручил ей проектирование новой ратуши. Обычно такая работа достается профессорам, простой магистр о ней может только метать. Поэтому сначала Энка прыгала от счастья.

Но Судьба неожиданно повернулась к ней задом. На радостях сильфида забыла вовремя призвать своего Фронтона. Как известно, если грифон не видит хозяина долее трех дней, он обретает свободу, улетает по своим грифоньим делам и больше не возвращается. За последние годы Энка таким образом потеряла уже троих. Но если с Тимпаном и Ампиром она рассталась по несчастливому стечению обстоятельств, то теперь ей следовало винить исключительно себя. Но как раз этого сотник Энкалетте делать и не умела. Поэтому она быстро нашла других виноватых. Хельги и Меридит. Почему они ей не напомнили?! Друзья называется!

Она спешила домой — высказать им все, что о них думает. И надо же было такому случиться — споткнулась о низкий порожек между старым зданием и современной пристройкой кафедры прикладной и теоретической магии. Мало того что едва не пропахала носом, так еще и подметка оторвалась. Сапог оскалился, будто пасть маленького чудовища. Воистину, беда не приходит одна.

Выругавшись, девица присела, чтобы подвязать покалеченную обувь веревочкой, да так и замерла на месте. Она услышала… голоса! В первый миг сильфиде подумалось — уж не спятила ли она? Коридор был совершенно пуст, а звуки раздавались будто откуда-то сверху. Но секунду спустя Энка поняла, что с ней сыграла шутку здешняя акустика. На самом деле голоса доносились из-за дверей лаборатории профессора Перегрина. Громкие, взволнованные…

Один принадлежал самому профессору, второй был незнакомым.

— А я вам говорю, не мог он самопроизвольно исчезнуть! — сердился мэтр Перегрин. — Я хранил его в золотом футляре! Он похищен! Грубо, механически похищен!

— Разве есть следы взлома? — уточнил некто.

— Нет. Замок цел, окна целы, знаки магической защиты не нарушены…

— Вот видите!

Голос профессора стал еще более раздраженным.

— Ничего я не вижу! Вы же не считаете, будто в помещение можно проникнуть только через дверь или окно? В Староземье водится множество существ, способных проходить сквозь стены! Я уж не говорю о квалифицированных магах!

— Тогда почему вы не позаботились о безопасности стен?

— Да будет вам известно, почтеннейший, за истекшие семьсот веков существования нашего университета в нем была зафиксирована одна-единственная кража! В пять тысяч семьсот двадцать восьмом году домовый гоблин проректора Синелиуса уволок из кубовой все веники, желая досадить поломойке Люцинде, с которой был в ссоре! — Теперь голос профессора исходил ядом. — Доселе у нас не возникало нужды в специальной защите!

— Но на дверях, по вашим словам, защита стояла?

— Стояла. Чтобы студенты во время опытов не вваливались. Они, знаете ли, не всегда приучены стучаться, а я иногда забываю запереть замок! Возраст, знаете ли!

Тут незнакомец сказал что-то еще — Энка не расслышала. Видно, собеседники удалились в глубь помещения. Спасибо, Перегрин почти кричал, иначе она так и не узнала бы, в чем дело.

— Да я же вас не собственный кошель прошу разыскать! Похищен Черный камень Ло! Вы понимаете, какие последствия могут иметь место?!

И все. С этого момента собеседники перешли на шепот. Как ни напрягала слух сильфида, как ни прижимала ухо к замочной скважине, больше ничего не услышала.

Почему эта новость так ее взволновала, Энка и сама не смогла бы ответить. Ярость угасла, неприятность с Фронтоном отошла на задний план. И домой она прибежала совсем с другой новостью. Обмолвилась только: «Опять я без крыльев осталась» — а потом они до самого вечера (пока не появилась иная тема), обсуждали, гадали — кто спер, зачем и какие такие последствия могут иметь место?

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА, ПОДМЕННОГО СЫНА ЯРЛА ГАЛЬФДАНА ЗЛОГО

26 марта, вторник.

Только не подумайте, почтенные читатели (случись таковым иметь место), что это я сам. Мне бы такое и в голову не пришло по доброй воле!

Несчастье приключилось из-за серых эттелийских жаб. Я забыл записать, в котором часу они принялись пробуждаться от спячки, потому что у Ильзы был день рождения. Утром меня вызвал профессор Донаван и сказал нечто ужасное.

Он заявил, что для естествоиспытателя я недостаточно собран и организован. Поэтому он, Донаван, настаивает, чтобы я завел дневник и ежедневно заносил туда свои наблюдения, размышления и переживания, а он станет проверять записи по пятницам. Якобы это меня дисциплинирует.

Как мог, пытался я облегчить собственную участь, уговаривал разрешить вести записи хотя бы через день. Профессор был неумолим и дал мне единственный выходной, в понедельник (в этот день я навожу порядок в виварии и возвращаюсь домой поздним вечером).

Вот так и пришлось мне идти в лавку, покупать амбарную книгу, над которой сейчас и тружусь. И чувствую себя несчастным как никогда — таково мое первое переживание. Кстати, Меридит мое новое занятие тоже не одобряет. Мол, оно приличествует кисейной барышне, а не воину. А Энка та и вовсе издевается, говорит: «Ты бы еще альбомчик для стихов завел!» Оказывается, в Сильфхейме есть такая мода — юные девы заводят альбомы и пишут в них друг дружке коротенькие стишки, преимущественно амурного содержания…

Пока мы разговаривали о нравах и традициях Сильфхейма, Ильза куда-то исчезла. Но скоро вернулась. С альбомчиком! Ей так понравилась идея, что не поленилась сбегать в лавку. И где она только откопала эту страсть?! Я тоже хожу в лавку старика Супхубора, но ничего подобного там даже не видел: малиновый, ворсистый, с умопомрачительной медной розой на обложке! Я, понятно, очень люблю Ильзу, но вкусы ее иногда ставят меня в тупик!

А потом она потребовала, чтобы мы немедленно написали ей по стиху. Энка первая взялась за дело, нацарапала какую-то галиматью вроде «любить тебя есть цель моя, забыть тебя не в силах я, люби меня, как я тебя…», сказала, что это классика жанра. Меридит написала гекзаметр из современной кентаврийской поэзии (по-моему, назло, потому что Ильза не любит гекзаметры). Настала моя очередь. А я стихов вообще знаю немного, а тут как на грех все до единого вылетели из головы! Думал-думал, кое-как вспомнил один, из другого мира. Не знаю, отчего мне пришел в голову именно он? Наверное, из-за вчерашней неудачи с жабами. Перевел, как сумел, и написал:

Очень красивый стих! Экспрессивный, образный и, в то же время, жизненный! У нас в Сехале тоже есть полигамные сообщества. Те же ванеды, например… Вот если бы только знать, что именно жевала эта жаба? По логике, это должен быть некий пигмент растительного или животного происхождения. Но растениями жабы не питаются, по крайней мере, наши, а насекомых, содержащих так много красящих веществ, я что-то не припомню. Возможно, это просто аллегория? Надо не забыть, при случае спросить у Макса. Что-то подсказывает мне, что он этого тоже не знает. Но может уточнить через свой технический артефакт, действующий на манер магического ока…

Энка сказала, что этот стих для девичьего альбома совершенно не подходит по причине кровожадности сюжета и мне следовало бы вспомнить что-нибудь из любовной лирики! Я ответил, что нельзя вспомнить то, чего никогда не знал, а в стихе речь определенно идет о любви и смежных тонких чувствах. Минут двадцать мы спорили на эту тему, но каждый остался при своем мнении. Наконец вмешалась Ильза и заявила, что мой стих ей нравится больше всего… Ильза меня любит. И это меня порой пугает…

Потом мы поели сырного пирога, и сейчас станем спать, поэтому других наблюдений у меня не предвидится.

Да! Совсем забыл о главном! Энка сегодня рассказала такое! Хотя нет! Об этом писать, пожалуй, не стоит. Не все можно доверить бумаге.

27 марта, среда.

Зря я вчера скрытничал. Сегодня весь университет только об этом и говорит. Из лаборатории профессора Перегрина похищен наш Черный камень Ло! Тот, что Ильза раздобыла в Альтеции, а мы пустили на взятку вместе с Граалем.

Теперь Грааль, будь он неладен, стоит на месте, а камень свистнули! По слухам, начальство пытается выдать это за обыкновенное меркантильное ограбление. Как бы не так! Золотую чашу не тронули, футляр, опять же золотой, оставили, а дурацкий, неизвестно для чего нужный булыжник пропал! Сперли! Ослу сехальскому ясно, что дело в магии!

Меридит меня сейчас отругала. Велела «оставить уголовную лексику для кансалонских казарм и выражать мысли подобающим для культурного существа образом». Пожалуй, я ее послушаюсь, но то, что уже дописал, переделывать не стану, мне лень… Потом допишу, кто-то в дверь стучится.

…С ума сойти! К нам приходил дознаватель из городской охраны! Энка узнала по голосу, это с ним разговаривал профессор Перегрин. Он долго расспрашивал нас про камень: где мы его добыли, при каких обстоятельствах, что знаем о его применении. Особенно его интересовала моя способность проходить сквозь стены. Я даже нервничать начал — уж не подозревает ли он меня в краже?! Хотел взять за шкирку и вышвырнуть вон, но постеснялся. Подумал: вдруг он пришел по поручению профессора? Как оказалось, напрасно. Потому что следом пришел сам мэтр Перегрин. Я дверь открыл — и чуть не завизжал на манер Ильзы!

Самое ужасное — он приходил с извинениями! Сказал, что в охране работают сущие идиоты и тому подобное. Тут я с ним полностью согласен. Но лучше бы он не приходил вовсе, мы бы не стали обижаться. Мэтр Перегрин чрезвычайно порядочный и благородный человек, но я его очень боюсь (потому что уважаю). Мне до сих пор снятся кошмары, будто я сдаю теоретическую магию.

Ну все! Больше писать не хочу, хочу спать. Тьфу-тьфу, не приснился бы кошмар! Зачем вспоминал на ночь глядя…

28 марта, четверг.

Сегодня у меня две новости — хорошая и плохая. Начну с первой.

Утром из лужи перед домом вынырнул Лавренсий Снурр и сообщил, что нашел себе невесту. Я так рад за него! Он давно об этом мечтал. Наверное, нелегко тысячелетие за тысячелетием оставаться круглым сиротой… Ужасно интересно, как выглядит его невеста? Наверное, что-то впечатляющее! Я спросил, из какого она народа, но Лавренсий Снурр только подмигнул: «Сами потом увидите!» — и исчез в нижних водах.

Теперь о плохом. Профессора Перегрина арестовали. Стражники пришли за ним ночью, как за разбойником, и сразу, без всякого суда, отвели в крепость Фольд! За что, почему — никто не знает! В университете разброд и шатание, слухи ходят самые невероятные, не буду их все перечислять — противно. Большинство склоняется к версии о некромантии — эту гадость я слышал от студентов его же кафедры! И как им не стыдно болтать?

И вот что странно — с пропажей камня Ло его арест никто не связывает. А мне эти два события не кажутся простым совпадением. Что-то нечисто в этом деле, я прямо чувствую! Меридит и Энка со мной согласны… Ой! Я же забыл рассказать им про Лавренсия Снурра! Теперь меня убьют!..

Это опять я, и я пока жив! Хотя и получил половником по лбу. Меридит меня треснула. Несильно. Можно сказать, любя. Хотя окажись на моем месте существо понежнее, могло и пострадать. Меридит хороший воин, но не всегда умеет рассчитать силу удара (я, кстати, тоже). Энка в этом плане аккуратнее. Зато во всех остальных… Например, на днях я обнаружил ее левый сапог в собственном сундучке с книгами! И сам же виноватым остался. Она заявила, будто я нарочно его там спрятал, чтобы ей досадить. Ну что греха таить: спрятать в принципе я еще мог бы. Но прятать вместе со старинными книгами не стал бы ни за что! Да разве ей докажешь!

Впрочем, я отвлекся.

Меридит сбегала за пивом, и мы посидели, отметили помолвку. Было очень весело, но Ильза, по-моему, немного ревнует.

29 марта, пятница.

Утром предъявил дневник профессору Донавану. Читать он не стал, только пролистал и сверил числа. Это обнадеживает.

В университете все хуже и хуже. О Перегрине никаких вестей. Начальство, похоже, что-то знает, но молчит. Слухи множатся в геометрической прогрессии, один другого отвратительнее. Заведование кафедрой прикладной и теоретической магии поручили мэтру Монссону — дурной знак. Значит, скорого возвращения профессора не ждут.

В коридоре мне встретился мэтр Уайзер. Заметил меня, скривился и мерзко хихикнул. Уж не знаю, что он хотел этим выразить. До чего же зловредный тип! Так бы и двинул ему в ры… В смысле, побил бы. Жаль, субординация не позволяет.

Работа после этой встречи весь день не клеилась. Я ронял склянки с реактивами на штаны, путал страницы и записи. Опрокинул банку с пиявками, и они расползлись по всей лаборатории. Пришлось ловить. Может показаться, что на суше пиявки медлительны и нерасторопны. Ничего подобного! Когда не надо, они страсть какие прыткие! Одну уже за порогом поймал!

В довершение я прочитал второму курсу не ту лекцию, что была запланирована. Они еще цефалопод[2] не проходили, а меня почему-то сразу на плеченогих занесло! С чего бы такое невезение? Уж не Уайзер ли навел на меня какую-нибудь гадость? С него станется! Или это я сам, от расстройства? Кстати, профессор Донаван не стал на меня сердиться, наоборот, пожалел. Спросил, здоров ли я, и отпустил домой на два часа раньше. Наверное, чтобы я не наделал новых бед.

30 марта, суббота.

Все! Больше я это выносить не в состоянии! Так я им и скажу!

— …Все! Больше я это выносить не в состоянии! — объявил Хельги, откладывая в одну сторону перо, в другую — недоеденный кусок пирога с ливером.

— Чего именно? — уточнила сильфида без особых эмоций.

— Пирог невкусный?! — испугалась Ильза.

— Пирог отличный. Я не могу выносить неопределенности! И вообще, в крепости Фольд даже молодые долго не выдерживают, а профессор Перегрин уже в больших летах.

— А-а! Вот ты о чем! Так бы и сказал. И что ты предлагаешь?

— Выкрасть его оттуда.

— Да выкрасть — не проблема, — с ходу откликнулась Меридит, видно, она и сама уже обдумывала этот вопрос. — Где мы его потом спрячем?

— Тоже не проблема. Мест полно! Можно у Лавренсия Снурра в нижних водах, можно отвезти в Конвелл или Оттон.

Несколько секунд девицы молча обдумывали предложение, взвешивали «за» и «против».

— Конвелл не годится. Там его живо разыщет Коллегия. Ты же не думаешь, что мага такого уровня можно арестовать без ее санкции?

— Тогда к Рагнару. Оттон — светское государство, они не обязаны выдавать беженцев.

— Ясно, что король Робер его ни за что не выдаст. Но стоит ли ссорить Оттон с Коллегией?

— Значит, остается Лавренсий Снурр. Тем более что он с Коллегией уже в ссоре.

Энка хихикнула.

— Не думаю, что профессор почувствует большую разницу между темницей в крепости Фольд и норой Лавренсия Снурра! Я вам так скажу: лучшего убежища, чем Сильфхейм, мы не найдем. У нас там своя магия, Верховному Амаранту на Коллегию наплевать. Профессор будет в полной безопасности.

Меридит фыркнула:

— Помню я, как ты сулила полную безопасность Бандароху Августусу!

— Сравнила Перегрина с Бандарохом! Великий маг и ходячее недоразумение!

Хельги поднялся с места.

— Ладно! Мы его выкрадем, а дальше пусть сам решает! В конце концов, он маг, может, у него свои убежища есть. Пошли!

— Давайте хоть ночи дождемся, — остановила его сестра по оружию. — Кто же такие дела по свету делает?

Ах, как мучительно тянется иной раз время…

…А иногда и вовсе нестерпимо! В темноте, в холоде, в неволе…

Есть на свете злые миры, для которых выражение «золотая клетка» — не просто метафора. В каждой приличной темнице Староземья имелась такая — специальная, на случай, если придется содержать колдуна, мага или какую магическую тварь. Но профессора Перегрина посадили даже не в клетку. Его камера, крошечная, два шага в длину, полтора в ширину, была сплошь окована листовым золотом: и стены, и потолок, и пол. Воздух и свет едва проникали внутрь через маленькое оконце в двери, но и его закрывал мелкоперфорированный золотой лист. Твори какую хочешь магию внутри — снаружи астрал даже не всколыхнется. Золото, как известно, вещество простое, магически инертное. Дорогая, но надежная защита, не оставляющая наделенному Силой узнику ни единого шанса на побег.

Впрочем, первые сутки заточения профессора Перегрина это не особенно тревожило. Ждал — вот сейчас там, снаружи, разберутся и явятся к нему с извинениями. На вторые — забеспокоился, но продолжал верить в лучшее. Должен же вмешаться ректорат и обуздать распоясавшихся городских стражей, бросивших в темницу добропорядочного и безвинного человека! На третьи — разочаровался в ректорате и стал надеяться на Коллегию. Великие маги не позволят гноить в темнице своего собрата!

Лишь на четвертые сутки осознал профессор весь ужас своего положения. Понял: арест его — вовсе не досадная ошибка городских чиновников. Ни один из них не решился бы и пальцем тронуть мага, причисленного к кругу Великих, не имей на то самой высшей санкции — согласия Коллегии. Значит, помощи ждать неоткуда!

Собрав в кулак всю свою волю, чтобы не позволить отчаянию завладеть душой, он принялся размышлять, как быть дальше. Но тема оказалась неблагодарной — от него ничего не зависело. За долгие часы заточения с ним никто даже не заговорил. Не вызывали на допрос, не потрудились сообщить, в чем его обвиняют. Надзиратели лишь приносили еду (кстати, довольно сносную), просовывали в окошечко и сразу убегали, как от зачумленного. Из высших чинов важного узника вниманием не удостоил никто. Причина ареста оставалась секретом. Он мог лишь предположить, что она как-то связана с исчезновением Черного камня Ло. Возможно, думал профессор, сохрани он это дело в тайне — избежал бы последствий столь трагических. Но домыслы, догадки и запоздалые сожаления не могли ему помочь. Оставалось одно — молить богов о спасении.

Этим и занялся мэтр Перегрин на пятые сутки. И тоже без особой надежды, что будет услышан. Привыкший рассчитывать на собственную Силу, профессор, как и большинство магов его уровня, прежде не считал нужным изучать слова молитв, формулы и ритуалы обращения к богам. Поэтому теперь молился как попало, по наитию, не зная даже, к какому именно богу уместнее обратиться в сложившейся ситуации. К тому же он вовсе не был уверен, что его сумбурные призывы способны преодолеть драгоценный барьер, отделявший его от внешнего мира.

И все же спасение пришло! Оттуда, откуда он меньше всего ждал.

Сперва он услышал робкий, неуверенный стук в углу камеры. Звук непостижимым образом шел изнутри, из толщи каменной стены, скрытой под золотым металлом. А потом голос, тихий и очень знакомый, осторожно спросил: «Простите, господин профессор, можно мне войти?» Именно так в недавнем прошлом вел себя нерадивый студент Ингрем всякий раз, когда являлся на очередную пересдачу!

— Войдите! — откликнулся узник машинально.

В ответ раздался еще один стук, вернее, резкий направленный удар, и из стены, пробив в золоте рваную брешь, вылезло лезвие меча. Вспороло обшивку, оказавшуюся совсем тонкой, чуть крепче фольги, и в проделанное отверстие шагнул…

Ну да, это он и был! Магистр Ингрем собственной персоной!

«А чему я, собственно, удивляюсь? — мелькнула мысль. — Он демон и даже чей-то бог. Я же взывал ко „всем богам“, вот один из них и явился! Почему бы и нет?»

— Ты явился на мои молитвы? — спросил профессор замогильным голосом, он был недалек от того, чтобы пасть перед бывшим студентом на колени.

— Н-нет, — удивленно пробормотал тот. — На молитвы я пока не умею… Я сам пришел. Подумал, может быть, вам на волю нужно?

— Вы правы — нужно! — подтвердил профессор от души. — Совершенно необходимо! — И нервно хихикнул. Ситуация выглядела такой нелепой и невероятной, что несчастный не был до конца уверен в здравии собственного рассудка. А может, это был просто сон?

— Тогда пойдемте. Буду рад вас проводить. — Нежданный спаситель робким приглашающим жестом указал на глухую стену. Но вдруг остановил сам себя: — Сейчас! Одну минуточку!

Хельги вспомнил дознавателя из муниципалитета, и, чтобы отвести от себя подозрения, немного поработал над краями отверстия, загнул и замял их так, что создавалось полное впечатление, будто пробоина нанесена изнутри камеры. Пусть думают, что профессор выбрался сам!.. Снаружи их уже ждали.

— Что так долго? — сердито спросили девицы. — Мы уже волноваться начали… — И вежливо раскланялись: — Здравствуйте, господин профессор!

— Как же вы меня разыскали? Крепость ведь очень большая! — Профессор нарушил неловкое молчание. Бывшие студенты стеснялись при нем болтать и всю дорогу вели себя так, будто не он должен благодарить их за спасение, а, наоборот, это они благодарны ему за то, что великодушно согласился принять их помощь.

— Через астрал, — ответил Хельги смущенно. — Вас самого видно не было, только пустота в одном углу. Мертвая зона — никакой магии! Я подумал, должно быть, там вас и держат. Полез и уперся. Слышу — а там вы с богами разговариваете…

— А почему вы вообще стали меня спасать? — поспешил перебить профессор. — Вдруг я в самом деле преступник?

— А нам какая разница? — удивилась Меридит — Вы же наш преподаватель!

— Мы однажды вообще целую галеру разбойников освободили!.. — подхватила излишне непосредственная сильфида, но умолкла, ощутив тычок в бок.

— Преподавателем я был для многих, — вздохнул профессор, деликатно игнорируя последнее высказывание. — А на помощь пришли вы одни.

— Просто не все умеют проходить сквозь стены, — откликнулся Хельги. Не мог же он рассказать профессору, что творится в университете на самом деле…

Кстати, он, Хельги, оказался прав. Искать убежище профессору не требовалось — оно у него было. Именно в Сильфхейме. Туда он и направился после ванны и ужина… Или завтрака? Трудно подобрать верное определение для трапезы, состоявшейся в три часа пополуночи.

Уходил мэтр Перегрин через портал. В Уэллендорфе подходящего узла Сил не было, пришлось ему просить разрешение воспользоваться астральным полем демона-убийцы. Последний, понятно, был только рад. И только когда профессор исчез в сияющем мареве, Энка шлепнула себя ладонью по лбу и завопила: «Идиоты! Почему мы не расспросили его о камне Ло?!» Но было уже поздно.

31 марта, воскресенье.

Вчера я записал немного — у меня было важное дело. Сегодня тоже много не напишу — после вчерашнего дела очень болит голова. Жаль, рядом нет Аолена. Вообще-то лекарей я терпеть не могу, но приходится признать, что и в них иной раз возникает нужда.

Погода сегодня стоит хорошая — пасмурно и немного моросит. А вчера весь день палило солнце, я едва не ослеп. Весеннее солнце особенно гадкое. Вот в мире Макса есть такая полезная штука, похожа на шоры для лошадей. Но наглазники сделаны не из кожи, а из специального темного стекла. Мечта любого сприггана! Почему я раньше не догадался обзавестись? На улице, конечно, станут на меня оглядываться — ну и пусть! В худшем случае подумают, что я слепой на оба глаза. Как-нибудь переживу, я же не дама… Сгонять, что ли? Не сегодня, а когда голова пройдет. Одно плохо — Макс теперь, наверное, в Америке. Не хочется его компрометировать своим визитом: трудно предвидеть, как станет тамошний народ реагировать на появление демона-убийцы. Да и есть ли в Америке нужный мне предмет?

Других переживаний, кроме головы, у меня сегодня не предвидится, поэтому стану размышлять.

Интересно, почему именно спригганская магия является коллективной? Ведь это такая редкость! У большинства народов Староземья она нормальная, индивидуальная. А коллективная, кроме нас… сразу и не вспомнишь! У сехальских шай-танов, феек-полуденниц (они поодиночке совершенно безобидные, а все вместе — как дадут по башке, мало не покажется!) У кого еще? Да! У средневековых айса, но их самих больше нет. И все вроде бы. Так почему именно спригганскому народу, такому разобщенному по вине проклятия (между детьми и родителями нет ни намека на близость, отсутствует узаконенный институт брака, нет своего языка, строгих обычаев и устоев — всего того, что делает народ народом, а не просто биологическим видом!), досталась коллективная магия? За что Судьба так несправедливо с нами обошлась? Может, иначе, не будучи объединены хоть чем-то, мы бы, по доброте душевной, просто перегрызли друг другу глотки?

Оказывается, фиксировать собственные размышления очень полезно. Идеи приходят несколько парадоксальные, но не лишенные смысла. В который раз убеждаюсь, что из любой неприятности (это я про дневник!) можно извлечь пользу.

Взять хотя бы мою голову.

Сейчас я дома один, дамы ушли на площадь, слушать оперу. Будь я здоров — пришлось бы тащиться с ними. Собственно, ради меня сей поход и был затеян. Это Энка не оставляет несбыточной надежды приобщить мня к вокальному искусству. Ей почему-то кажется, что если я стану долго слушать пение, то в конце концов его полюблю. Она не желает понять, что эффект тут как раз обратный… Но речь сейчас не об этом, а о том, что благодаря голове я смог избежать напрасных мучений. Как говорит мудрый народ, из двух зол выбирают меньшее!

Ну все. На сегодня я философствовал достаточно. Займусь полезным делом — составлю экзаменационные билеты по палеонтологии, чтобы в конце года времени не тратить. Правда, Аолен, как лекарь, меня сейчас, пожалуй, не одобрил бы.

1 апреля, понедельник.

У дис считается, что если месяц начался с понедельника — это добрый знак, а у сильфов — наоборот. Интересно, где истина?

Профессор Донаван меня похвалил — и за билеты, и за дневник. Только спросил почему-то, не увлекаюсь ли я выпивкой.

О профессоре Перегрине новостей нет никаких!!! Прежние слухи, прежние сведения, вернее, их отсутствие.

Ходил в библиотеку, хотел найти что-нибудь о камне Ло. Нашел. Вырванные страницы. Кто-то меня опередил! Изуродовал пять справочников, три альманаха и один шикарный старинный фолиант. Библиотекарь в ярости, гоблин, тот, что живет между стеллажами, рыдает в голос, а я ушел несолоно хлебавши, еще больше укрепившись во мнении, что дело ох как нечисто! Жаль, что Энка упустила Фронтона. Сгонял бы сейчас к Бандароху, может, ему известно про камень…

Эх и осел же я сехальский! Сегодня же понедельник! Я имел право вовсе не писать! Ну ладно, будем считать, что это за субботу.

1 мера сушеного гороха

2 меры воды

Варить, покуда не разлезется, солить, когда почти готово.

Добавить полмеры толченого аполидийского ореха. Добавить перец, шафран, кориандр, имбирь, так, чтобы жгло.

Под конец положить тертый чеснок. Поедать не как кашу, а со свежей лепешкой.

2 апреля, вторник.

Силы Стихий! Этого только не хватало! Выучили грамоте на свою голову!!!

Это Ильза услышала на рынке рецепт сехальского блюда, прибежала домой и записала на первом, что попалось под руку, — на моем дневнике! Еще и кляксу поставила! Можно подумать, у нас в доме другой бумаги нет!

Энка говорит: сам виноват, не бросай где попало! Почему существа часто склонны осуждать других именно за то, чем грешат сами?

Между прочим, Меридит этого есть не станет, она не выносит чеснок. А я стану. Особенно со свежей лепешкой, судя по запаху, она уже испеклась.

Наша Ильза удивительно вкусно готовит. Интересно, почему из одних и тех же исходных компонентов у нее получается божественное яство, а у меня или Меридит — сущая отрава? Ведь если ставить химический опыт, результат всегда одинаков, независимо, кто его проводит — профессор Донаван, я или даже студент-первокурсник, если он потрудится ничего не перепутать. Наверное, в кулинарии и вправду есть нечто божественное. Это искусство, а не просто процесс…

Да-а, вот если у меня процесс и дальше так пойдет, пожалуй, я скоро превращусь в настоящего философа и стану писать трактаты. Может быть, профессор Донаван хочет именно этого?

3 апреля, среда.

Из крепости Фольд по-прежнему никаких известий. Лабораторию профессора не отдали Монссону или Уайзеру, а опечатали сургучом и наложили заклятие, его жилые апартаменты — тоже. Я специально ходил проверял. Это обнадеживает. Может быть, со временем профессор сможет вернуться.

А меня не оставляет мысль о других континентах. Почему никто в нашем мире до сих пор не потрудился их открыть? Или их просто нет в природе? Тогда где я видел голых черных людей и ступенчатые сооружения среди густого леса? Не могу поручиться за второе, но первое было точно в нашем мире… Интересно, какие у наших дам планы на лето?

Прошло не меньше месяца, прежде чем он решился задать им этот вопрос.

За это время история с арестом Перегрина успела позабыться. Крепость Фольд так и не подняла тревогу. Слухи постепенно улеглись. С лаборатории профессора сняли защиту, и туда с видом победителя водворился мэтр Уайзер — напрасно Хельги надеялся. Правда, жилье арестованного пока не тронули, но это было делом времени.

— Вот так, жил человек — и нету человека! — шипела Энка всякий раз, проходя мимо опечатанных дверей. — Будто так и надо!

— Оно и к лучшему, — одергивал ее Хельги.

А о пропаже Черного камня Ло больше вообще никто не вспоминал.

3 мая, пятница.

Сегодня я наконец собрался с духом и рассказал о своих грандиозных замыслах. Понимания, как я и предполагал, они не встретили. Одна только Ильза ответила, что ей совершенно все равно, куда и когда, лишь бы со всеми вместе. Меридит напомнила: «Мы, дисы, народ сухопутный, на том стоим» — стало быть, лавры бабки-пиратки ее не прельщают. Она вообще-то рассчитывала, что мы отправимся повоевать в Герцогства. А Энка, по своему обыкновению, развопилась, будто ее режут. Сказала, что до других континентов, если таковые вообще существуют, возможно, придется плыть не один месяц, а то и целый год, и она столько просто не выдержит, помрет от скуки, если прежде не выпрыгнет за борт. Мол, у нее куча дел в Уэллендорфе, и из университета нас не отпустят, и еще множество разных причин привела… В общем, реакция ожидаемая, поэтому я не отчаиваюсь.

4 мая, суббота.

…Тем более первый союзник у меня уже нашелся. Только что из Дольна явился Эдуард. Вот паразит, всего месяц до начала вакаций не дотерпел и сбежал! Заявил, что Ильза была совершенно права, не стоило в «это упыриное гнездо» возвращаться, плевать ему на образование и больше он туда ни ногой!

Я спросил, а как же его планы сделаться великим полководцем? Он ответил, что для этого ему совершенно ни к чему навыки отмывания уборных и казарм, а никаких других он за год так и не развил. Наверное, он опять чем-то проштрафился и не хочет признаваться. Ну это его дело. Главное, что идея с другими континентами его очень увлекла. Раз не судьба ему сделаться великим полководцем, самое время позаботиться о карьере великого мореплавателя и первопроходца — так он решил. И даже вызвался сходить в Конвелл, заручиться поддержкой Аолена.

Аолен ушел от нас в Конвелл по осени. Он узнал, что там завелся некий выдающийся лекарь из Герцогств, чрезвычайно знаменитый и компетентный. Вот он и напросился к нему в ученики — ликвидировать пробелы в образовании. Теперь он сможет лечить язвы, чирьи, простуду и понос, по крайней мере, Ильза на это надеется. Она вообще была даже рада, что Аолен направился именно в Конвелл, рассчитывала, что он станет присматривать за Бандарохом Августусом и его потомством. Лично я очень сомневаюсь, что он этим занимался…

Видно, сама Ильза тоже не уверена в добросовестности Аолена. Она выразила желание отправиться в Конвелл вместе с Эдуардом и лично проверить, как там обстоят дела. Какая досада, что у нас больше нет грифона! На нем бы они за два дня обернулись. А пешком — неделя туда, неделя обратно, а то и больше. На покупку лошадей у нас не осталось наличности, джинны-туфлевладельцы в Уэллендорфе дела не ведут. Одна надежда на какую-нибудь оказию.

5 мая, воскресенье.

Ильзе с Эдуардом повезло. Энка узнала (удивительно, как ей удается всегда быть в курсе всех событий!), что одно почтенное уэллендорфское семейство задумало переезд в Конвелл и срочно подыскивает охрану для своих обозов. Конечно, запряженные в телегу лошади ходят не бог весть как резво, а все-таки быстрее, чем пешком тащиться.

И потом, Меридит говорит, что отпускать их (Ильзу с Эдуардом, а не лошадей) в путь с почтенным семейством как-то надежнее. Меньше глупостей наделают, если будут под присмотром. Я ей сказал, что нехорошо так думать о ближних своих. Ведь когда мы были в их возрасте, то шастали где хотели без всякого присмотра и никаких глупостей не делали.

«Это мы-то глупостей не делали?!» — фыркнула на меня Меридит и чего только не припомнила! И как лазили во вражеский лагерь, чтобы стащить с вертела окорок, и как подрались с аполидийскими легионерами, и как я провалился в колодец, и еще много такого, о чем в присутствии кое-кого из рода сильфов стоило бы помалкивать. Да и Ильзе с Эдуардом лишние подробности нашей боевой юности ни к чему, тем более перед дальней дорогой.

Уж не знаю, как мы теперь станем обходиться без ильзиных разносолов? Придется опять ходить в трактир, а там у них вечно рыба несвежая… Как же быстро, однако, привыкаешь к хорошему! Воину это ни к чему.

Кстати, наша гортензия наконец-то зацвела! Я надеялся, что цветки будут розовые или голубые, но они оказались зеленовато-белыми, невзрачными. Не знаю, это сорт такой или ей света не хватает? У нас комната с окнами на север, я нарочно выбирал, чтобы солнце не попадало. Зря Энка гортензию завела, надо было папоротник, ему много света не требуется. Интересно, можно ли изменить комнатный папоротник так, чтобы он цвел и отворял клады? И что произойдет в момент цветения — будут в комнате, как в лесу, всякие страсти твориться или нет?

У Макса есть цветок — глоксиния — вот это красота! Ирина говорит, он родом из Южной Америки… Если в нашем мире тоже есть другие континенты, наверное, и там растет что-нибудь замечательное.

А два дня спустя Ильза с Эдуардом отправились в дорогу. Путешествие вышло тоскливым до зевоты. Переезжающее семейство было весьма состоятельным, если не сказать богатым. Перевозило весь скарб, от мебели и посуды до запасов зерна и клеток с домашней скотиной. Телеги ломились от добра, сытые хозяйские лошади плелись степенно и нерасторопно, обоз растянулся шагов на сто.

Эдуард изнывал от скуки, бесился не хуже сильфиды.

— Ползем, как сонные мухи! Тоска зеленая! Хоть бы разбойники напали, что ли!

— Тише ты! — одергивала его Ильза. — Хозяева услышат! Или донесет кто. — Она кивала на соседей-охранников. — Скажут еще, накликали!

Но принц не желал внимать голосу разума.

— Эти лошади будто вчера ходить научились! Пешком и то быстрее!

— А ты попробуй пешком, — придумала Ильза. — Если и вправду получится быстрее, возьмем и уйдем вперед. Задатка нам не дали, мы нанимателям ничем не обязаны.

Принц послушал совет и… смирился. Потому что от телеги все-таки отстал. К тому же хозяева боялись нападения и обоз не останавливался на ночлег. Лошадей поили зельем, восстанавливающим силы, возниц-людей сменяли кудиане, способные видеть во тьме, так что процессия двигалась вперед день и ночь. И уже на четвертые сутки вступила в Конвелл.

Кстати, опасались хозяева не напрасно, без битвы не обошлось. Нападение было организовано по классической разбойничьей схеме: бревно поперек дороги, засада в кустах бузины. Да не на тех напали! Лесным братьям пришлось довольно скоро убедиться, что богатая добыча им не по зубам. Численное соотношение противников было примерно один к двум, но что стоят два селянина с дубинкой против наемника с мечом? Даже Ильза не сочла противника серьезным и во время сражения не визжала (и то сказать, неловко при чужих-то), даже обрадовалась развлечению, впрочем, недолгому.

Враг с позором бежал в чащу. А Эдуарду достался трофей — кожаный мешочек, полный золотых монет. Принц срезал его с пояса одного из разбойников, того самого, который, будучи еще живым, целился проломить ему голову дубиной.

А ночью один из охранников попытался отобрать законную добычу. Напал на сонного, зажал рот ладонью и замахнулся ножом. Но Эдуард оказался проворнее. Вывернулся, оттолкнул нападавшего и что было силы, почти наугад двинул кулаком. Попал точно в лицо, даже костяшки в кровь разбил о вражьи зубы. Негодяй с тихим вскриком свалился с телеги, и больше его никто не видел: не то погиб под колесами, не то сбежал. Окружающие этот инцидент даже не заметили.

Больше дорожных развлечений не было. Ильза досадовала — ей ведь тоже хотелось добыть свой трофей. Увы, на сей раз удача не улыбнулась бойцу Оллесдоттер.

Конвелл оказался городом красивым и большим — раза в полтора крупнее Уэллендорфа. Народ в нем так и кишел, попробуй разыщи в этой толпе никому не знакомого пришлого эльфа. Только когда Эдуард сообразил, что искать нужно не самого Аолена, а его знаменитого наставника, дело сдвинулось с мертвой точки. Но все равно на поиски ушел целый день.

Аолен встретил нежданных гостей радостно. В Конвелле он успел заскучать и уже подумывал о возвращении. Тем более что хваленый лекарь оказался вовсе не так хорош, как гласила народная молва. А кое в чем его деятельность и вовсе попахивала шарлатанством.

Появление Эдуарда с Ильзой стало для Аолена последним толчком. Теперь у него появился повод — пришли друзья, зовут домой. Значит, надо собираться. Собственно, сами сборы были недолгими. Пожитков у Аолена почти не имелось: несколько книг, несколько тетрадей да обычный походный набор. С чем пришел он в Конвелл, с тем и возвращался — эльфы не любят обрастать вещами.

Но ему еще предстояло неприятное объяснение с мэтром Лаварссоном, тот терпеть не мог, когда ученики уходили вот так внезапно. Почему? Да потому, что на самом деле он был даже худшим лекарем, чем представлялось Аолену. Спору нет, теорию целительной магии он знал превосходно. Вот только применить ее как следует не мог, поскольку собственных магических сил у него было меньше, чем у иной деревенской бабки. Зато при нем постоянно находились ученики, да не один, а четверо-пятеро, не меньше. Причем новичков он не брал, предпочитал только тех, кто, вроде Аолена, уже достиг определенных высот и желал совершенствоваться. Вот они-то — разумеется, под чутким руководством мастера! — и пользовали его пациентов, слетавшихся на известное имя, будто осы на мед. Они, ученики, сами того не подозревая, создавали славу целителю Лаварссону. Понятно, что он ох как не любил с ними расставаться!

Эльф всего этого не знал, но помнил тот скандал, что великий целитель закатил при уходе молодого лекаря Стефана Прона, специализирующегося на чирьях, лишаях и прочих кожных хворях. Аолен рассчитывал на худшее. К счастью, ожидания его не оправдались. С ним мастер простился относительно спокойно — время было мирным, острой нужды в лекаре, виртуозно излечивающем боевые травмы, у жителей Конвелла не возникало.

Такое равнодушие к его персоне даже немного задело Аолена: он ведь не знал, в чем кроется его причина, и решил, что Лаварссон считает его совсем негодным и неспособным. Обидно!

…Пока эльф улаживал свои дела, Ильза отправилась с инспекцией к Бандароху Августусу. Его долго искать не пришлось. Аолен знал, где именно поселился многострадальный отец семейства, но по-эльфийски честно признался: сам он там не был ни разу.

— Вот и надейся на тебя! — рассердилась Ильза и поспешила в указанном направлении. Она тоже ожидала худшего: боялась увидеть запущенных, завшивленных и голодных младенцев или, не дайте боги, услышать весть об их преждевременной кончине.

Напрасно она так плохо думала о Бандарохе Августусе. Магистр оказался неплохим отцом. Пока нерадивая мать гуляла по Южным землям с благородной целью добывания денег (пришлось-таки ей наступить на горло собственной гордости и податься в наемники), ученый муж неплохо справлялся с тяжелыми родительскими обязанностями. Маркс, Энгельс и Ильич были толстыми, ухоженными и довольно развитыми для своего возраста — чувствовалась отцовская забота.

— Молодец! — не скупилась на похвалы Ильза. — Мы-то думали, Бандарох Августус совершенно ни на что не годен, а ты вон как хорошо за детьми ходишь! Впору в няньки наниматься!

— Этого не хватало! — страдальчески вздыхал Бандарох. — Своих втрое больше, чем нужно. Едва управляюсь. Не помню, когда высыпался последний раз!

Ильза прониклась сочувствием к его нелегкой доле и развела бурную деятельность по наведению порядка в бандароховом жилище. Каким бы примерным папашей тот ни был, а все-таки женской руки в его доме явно не хватало. С точки зрения аккуратной девушки из Лотта, обстановка его не выдерживала никакой критики. Пол был покрыт таким слоем пыли, что на нем оставались отпечатки следов. По периметру громоздились косые пирамиды книг и рукописей, увенчанные скомканными детскими тряпками. Кровать самого ученого уместнее было бы назвать словом «логово». Ну а дети копошились в огромной, распиленной поперек бочке, на куче подушек. «Чтобы не расползались», — пояснил отец немного смущенно.

Эдуарду и Аолену пришлось провести в Конвелле лишних трое суток, прежде чем девушка переделала все, что запланировала, включая генеральную уборку, грандиозную стирку и приготовление пищи «чтобы им хотя бы на полмесяца хватило».

Все то время, пока она наводила свои порядки, Бандарох сидел на табурете, поджав тощие ножки, обхватив колени руками, и вид у него был совершенно потерянный. Он напоминал зверька, спасающегося на крошечном островке посреди бушующих вод весеннего разлива. Но Ильзу страдания магистра не смущали. Она действовала «во благо малюток» и была вполне довольна собой…

Весь обратный путь друзья проделали пешком, хотя теперь они могли бы позволить себе нанять лошадь с повозкой. Но Эдуарду так хотелось доставить домой свой трофей — отбитый у разбойника кошель — в целости и сохранности, что ни Ильза, ни Аолен не решились настаивать. Тем более погода стояла «отвратительная» (по меркам Хельги) — майское солнце припекало, будто летом, ночи были уже теплыми, дождя не намечалось. Отчего бы не прогуляться?

В первую же ночь на них, под покровом тьмы, напали трое. Одного Аолен пристрелил, второму Эдуард отхватил голову мечом, третьему удалось уйти живым, потому что Ильза зазевалась.

На следующую ночь нападение повторилось. Теперь разбойников было пятеро — ушли двое.

— Не знал, что леса Конвелла столь опасны! — удивлялся Аолен. — Можно подумать, мы не в Срединных землях, а где-нибудь в предгорьях Безрудных!

Третья ночь выдалась спокойной, благо их пустил в свой дом староста одного из больших придорожных сел. Зато на четвертую — сразу две атаки! Одна около полуночи, другая — перед рассветом. Сомнений больше не оставалось — все нападения не случайны. Путников определенно кто-то преследовал!

— Кому это надо?! — гадал Эдуард. — Чем мы им помешали? У нас и взять-то толком нечего!

— Кроме твоего трофейного кошеля, — напомнила Ильза. — Его раз уже хотели отнять.

Но принц только отмахнулся.

— Не смеши! Столько мороки ради одного-единственного кошеля?! За него и одной жизни жалко, а они уже с десяток положили. Овчинка выделки не стоит!

Но, как показало время, Ильза была не так уж далека от истины.

Оставшиеся три ночи прошли мирно лишь потому, что друзья решили не рисковать и каждый раз просились на постой. Аолен был очень недоволен. Его стесняло общество людей, грубых, неотесанных селян. Ему претили запахи их жилищ — местные жители по-братски делили кров с курами и молодняком домашней скотины. Его раздражал раскатистый храп мужиков, попискивание детей и ворчливое перешептывание боггартов. С каким удовольствием эльф оставался бы под открытым небом! Как любил он эти теплые майские ночи, легкие дуновения ветерка, пахнущего черемухой и молодой зеленью, странные крики ночных птиц, танцы маленьких фей при луне, сладкие предрассветные росы… Но не воевать же ради этого каждую ночь с разбойниками! Приходилось молча стоически переносить неудобства, даже спутники не догадывались о муках эльфа. Сами они, как истинные люди, в любом случае предпочитали ночевку под крышей. Для Ильзы такая обстановка была знакомой с детства, да и Эдуард за последние годы успел расстаться со своими высокородными привычками и не видел для себя большой разницы между королевским дворцом и избой землепашца. Тепло, сухо, безопасно — и на том спасибо! Чего еще можно желать?

А на восьмую ночь путники были уже дома, спали в кроватях. Правда, на шесть персон их было всего три — зато свои, не чужие… И без клопов!

…Но прежде им пришлось выдержать еще одну схватку, последнюю и самую серьезную. Дело было уже на подходе к городу. На сей раз разбойники набросились при свете дня, видно, решили использовать последний шанс. Их было восемь — все люди, да не селяне с топорами, как прежде, а опытные бойцы, в их действиях чувствовался профессионализм. Но не было слаженности. Пожалуй, только это и спасло путников. У Аолена — он единственный был в состоянии анализировать обстановку — сложилось впечатление, что нападавшие едва знакомы друг с другом. Каждый был сам за себя, не заботился о безопасности товарищей, не приходил на выручку.

Сражение вышло долгим — Ильза устала, будто на тренировке в школе. «Чего вы к нам привязались? Что вам нужно?!» — хотелось закричать ей, но девушка молчала, чтобы не сбилось дыхание. Она убила двоих: упитанного бородатого мужика проткнула мечом насквозь, а молодому парню-северянину, отдаленно смахивавшему на Улафа, братца Хельги, без всякой жалости вспорола брюхо (правда, потом ее чуть не стошнило). Стольких же уложил Эдуард. Аолен справился с троими. А один — сбежал!

— Как заговоренный! — бесился принц. Он был абсолютно уверен, что каждый раз уходит один и тот же грабитель, причем самый главный.

— Не выследил бы, где мы живем, — забеспокоилась Ильза. — А то станет нас и в Уэллендорфе донимать!

Но слежки они вроде бы не заметили…

23 мая, четверг.

У нас сегодня радость — Эдуард с Ильзой вернулись и Аолена с собой привели!

Всю дорогу их кто-то преследовал, нападал — еле отбились! С чего бы это? За Эдуардовым трофеем, что ли, охотились?

Бывший мой ученик принес отличный трофей, целый кошель золотых! Очень кстати — за год мы, как всегда, поиздержались. Меридит всю его добычу сразу забрала, она у нас вроде казначея. Как заведутся у кого деньги — сдаем ей, а потом берем, кому сколько надо на личные нужды. Очень удобно! Однажды заниматься финансами захотела Энка, но из этого ничего не вышло. Слишком уж ответственно она подходила к делу — у нее даже на чернила было не выпросить!

Эдуард ходит довольный и важный, он впервые принес такую большую прибыль самостоятельно, не залезая в казну своего родителя. Вообще он становится очень неплохим воином, но я должен признать, что моей заслуги в том нет. Я был совершенно негодным наставником. А школа Белых Щитов ему явно идет на пользу. Надо будет уговорить его туда вернуться. Разумеется, позже, сейчас у нас другие планы…

Сегодня я решил не заводить разговор о путешествии и даже не стал спрашивать мнение Аолена. Завтра, в спокойной обстановке, все решим…

Ах, напрасно рассчитывал Хельги на «спокойную обстановку»!

24 мая, пятница.

Нет, у меня просто нету слов!!! Эта сволочь… В смысле, сегодня у нас было заседание Ученого Совета…

Тьфу! Не могу писать, пальцы дрожат, как у новобранца после первого боя. Вечером допишу! А сейчас пойду в самый паршивый кабак в городе! Будем надеяться, там на меня нападет кто-нибудь пьяный — я его убью, и мне станет легче…

…Никого вроде бы не убил, но успокоился. Иной раз очень полезно как следует подраться. Чтобы от души, без всяких правил, приемов и хитростей — бить как попало, и все! Вот только под глазом у меня теперь такое, что на публике лучше не показываться. Если Аолен не сможет вылечить, даже не знаю, как завтра пойду на кафедру. После того, что было сегодня!

А было заседание Ученого Совета. Расширенное, ассистентов тоже пригласили. Сперва речь шла о всякой ерунде: об экзаменах, об организации летней практики — все как обычно. Я почти не слушал, потому что хотел спать. Я вообще постоянно хочу спать. Чтобы успевать на семинары, приходится вставать в полдевятого — это же чистое безумие! Когда-нибудь я умру от недосыпа, чует мое сердце! Хотя считается, будто я бессмертный демон, но, по-моему, обольщаться на сей счет преждевременно.

Но это я отвлекся. Наверное, мое подсознание не желает вспоминать, что было дальше. А было вот что. Профессор Уайзер взял слово и… ох! Короче, он сказал, что меня надо немедленно ИСКЛЮЧИТЬ из университета!!!

Я так думаю, этот план зрел у него давно, но прежде меня защищал профессор Перегрин и Уайзер не решался связываться. А теперь он почувствовал волю — и чего только не наговорил! Якобы раз я — демон-убийца, то представляю угрозу для общества. И если проголодаюсь, могу пожрать всех студентов вместе с преподавательским составом, лаборантами, обслугой и дамами из учебной части!..

Он еще много чего говорил, я не в состоянии все повторять. Это было обидно, несправедливо и неожиданно. Меня обсуждали, будто я не магистр естественных наук, а какое-нибудь редкостное инфернальное чудовище! Кое-кто, главным образом с нашей кафедры, меня защищал, но маги и демонологи бессовестно рассказывали про демонов-убийц всякие ужасы, не имеющие ко мне ни малейшего отношения. Однако они преподносили их так, будто университет вкупе со всем Уэллендорфом доживает последние часы, если не будут приняты экстренные меры!

А я вынужден был слушать и молчать, потому что ассистенты на Ученом Совете права голоса не имеют. Профессор Донаван прижал меня к стулу рукой и шипел на ухо: «Только молчи, молчи, ради всех богов, иначе будет еще хуже!» — хотя обычно он обращается ко мне на «вы». А потом он сам не выдержал, встал и объявил, что ему надоело это безобразное судилище, нельзя обвинять существо в том, что оно еще не совершило, и если его, профессора Донавана, посмеют лишить перспективного ассистента, то он лично позаботится, чтобы демон-убийца поглотил всех участников сегодняшнего заседания, за редким исключением!

Такой аргумент их убедил. Все вдруг утратили интерес к моей персоне и заговорили о другом, но я уже не слушал, мне было уже не до отчетов и учебных планов. Наверное, у меня был плохой вид, потому что Донаван велел мне выйти, выпить воды и дожидаться его в лаборатории.

Ждать пришлось недолго, всего минут десять, заседание быстро закончилось. Пришел профессор, принялся меня утешать — надо признать, в тот момент я действительно нуждался в утешениях. А потом он сказал: «Этот средневековый мракобес Уайзер от вас так легко не отстанет. Чтобы не обострять и без того дурную ситуацию, будет лучше, если вы на время исчезнете из поля его зрения. Отправляйтесь-ка на свой промысел… Нет, лучше — в экспедицию, собирайте научный материал и не показывайтесь в Уэллендорфе хотя бы до зимы. С ректоратом и учебной частью я договорюсь сам».

Вот так! Нет худа без добра! Думал, придется упрашивать, уговаривать, чтобы отпустили, а дело вдруг разрешилось само собой. Но все равно обидно, обидно!

Не могу понять, чем я так помешал Уайзеру? Ведь он демонолог! Казалось бы, должен относиться к предмету своего изучения более лояльно. Взять, к примеру, естествоиспытателей. За нашими объектами часто приходится отправляться в дальние края, искать их, ловить — столько проблем! А тут — пожалуйста, под боком имеется живой демон, изучай в свое удовольствие! Зачем же надо его выживать?! И ведь я никогда не делал Уайзеру ничего плохого! Демонологию, конечно, учил не блестяще, но и не сказать, что хуже всех. Вел себя всегда корректно. Откуда такая неприязнь? Убейте боги, не возьму в толк! Неужели он сам верит в те страсти, что про меня говорит?

Энка считает, это все потому, что я до сих пор никак не осознаю себя настоящим демоном и не поставлю своих недоброжелателей на место. «Попробовали бы они так обращаться с Одином, или Зевесом, или с той же Ирракшаной! — говорит она. — А ведь ты с ними сопоставим, об этом даже в справочнике написано!»

Но не могу же я, в самом деле, вести себя как Один или, не дайте боги, Ирракшана! Это будет просто нелепо. Явлюсь на Ученый Совет и скажу: «Трепещите, смертные! Я власть и сила! Я ваш ужас и ваша гибель! Не смейте мня исключать!» Фу! Даже представить стыдно.

Ах, насколько проще было бы жить, не окажись я демоном!

25 мая, суббота.

Сегодняшний день вышел замечательным, со вчерашним кошмаром не сравнить.

Мы были на свадьбе. Лавренсий Снурр женился! Утром вылез из той же лужи (благо она никогда не пересыхает, водопроводная труба, что ли, прохудилась?) и сказал, что к обеду ждет нас у себя. Мы скорее побежали в лавку за подарком. Купили красивый сундук и набор столового серебра на шесть персон. На последнем настояла Энка. Она утверждает, что на свадьбу принято обязательно дарить столовое серебро, без него там якобы даже показываться неприлично. По-моему, Лавренсию Снурру совершенно ни к чему ножи, вилки и ложки. Но разве ее переспоришь?

В назначенный час жених поджидал нас возле лужи. Так странно было в нее нырять, да еще на глазах у прохожих, и с букетами сирени. Не представляю, что они о нас подумали?

До места мы шли совсем недолго, буквально несколько шагов. Так что меня не покидало ощущение, будто мы прямо в луже и празднуем. Хотя Лавренсий Снурр утверждал, что мы находимся под старой городской ратушей.

Удивительно, как Лавренсию Снурру удалось в таких необычных условиях организовать такой прекрасный праздник? Было все, что полагается: цветы и водоросли, накрытый стол с очень приличной земной едой, обручальные кольца и прочие свадебные атрибуты. Нас ждал сюрприз — встреча с Рагнаром и Орвудом. Жених не поленился сплавать за ним в Оттон.

Но самой большой неожиданностью стала его невеста. Звали ее Офелия Сакс, и оказалась она точной копией Лавренсия Снурра, разве что чуть пониже ростом и в фате. А он, бедный, тысячелетиями считал, что один такой на свете. И она думала точно так же. Удивительно, как они за столько лет ни разу не встретились, не столкнулись в своих нижних водах? Мучились одиночеством без всякой надежды! Лавренсий Снурр хотя бы с нами подружился, а у бедной Офелии не было вообще никого — ни родных, ни знакомых. Со стороны невесты некого было даже на свадьбу пригласить.

Офелия сошлась с нашими дамами очень легко, и вообще она тотчас заявила, что сразу нас всех полюбила, поскольку мы милые. Нам она тоже понравилась. У нее приятный, уравновешенный характер и хорошие манеры — так сказал Аолен, а он в этих делах понимает. Даже Ильза перестала напрягаться, особенно после того, как Офелия написала стихотворение в ее альбом (не поленилась ведь притащить с собой в гости!):

и изобразила рядом красивый букет, двух голубей и сердечки со стрелой. Определенно, дамская психология временами совершенно недоступна моему пониманию! И вот что поражает две особы, совершенно разные по своей природе, возрасту, менталитету, а в головах — одна и та же несусветная ерунда! Но Энка считает, что это очень трогательно.

Они еще и венок невесты надумали ловить, чтобы все было по правилам! Офелия взгромоздилась на камень и бросила венок наугад, себе за спину. Ильза и Энка прыгали, махали руками, визжали, но поймала его Меридит, хоть вовсе и не собиралась этого делать. Просто у нее выше рост и лучше реакция: хватает все, что летит, машинально, не глядя. Это дурная привычка. Я, например, так однажды боевого сехальского дракона сцапал — очень неприятное ощущение!

Теперь Энка с Ильзой утверждают, что Меридит должна скоро выйти замуж — дразнятся. Дисы замуж не выходят никогда, им проклятие не позволяет. Меридит злится, обзывает их дурами, но даже она признает, что свадьба Лавренсия Снурра и Офелии Сакс удалась на славу.

Лично мне она понравилась гораздо больше той, что я видел на Рун-Фьорде, когда женился кормчий Отар. Тогда фьординги под конец дня напились, разодрались в кровь, а жениху едва не отхватили мечом ухо. Не знаю, возможно, это тоже веселая свадебная традиция, но сегодняшний опыт показывает, что без нее цивилизованные существа вполне могут обойтись… Все, иду спать.

P. S. Хельги не записал самого главного! Лично мне больше всего понравилось, как мы ходили в муниципалитет, чтобы зарегистрировать брак. Бургомистр перепугался до смерти, долго не мог найти регистрационную книгу и заикался во время церемонии. Это было очень забавно! Давно мы так хорошо не веселились!

Магистр Энкалетте, родная дочь сенатора Валериания.

26 мая, воскресенье.

Пожалуй, придется запирать мой дневник в сундук или применять охранные заклинания! Открыл — и обнаружил постороннее вмешательство. Энка подкараулила, когда я заснул, и мало того что все прочла, так еще и своего понаписала!

Но поход в муниципалитет и мне понравился, не стану отрицать.

…Утром я наконец собрался напомнить о своих планах, но не успел. Меня опередила Энка! Причем говорила она так, будто речь шла о вопросе давно решенном. Просто поставила новоприбывших перед фактом: нас ждет Океан, пора открывать новые земли, готовьтесь морально.

Пожалуй, Рагнар с Орвудом были не столь удивлены, как я. Передумали ли Энка и Меридит из-за последних событий в университете, или они с самого начала противились лишь из вредности — теперь я этого никогда не узнаю. Главное — итог: мы идем в плавание!

Оставалось согласовать детали. На том, что выходить надо как можно скорее, сошлись все. Но, по мнению Рагнара, для этого следовало взять в Оттоне хороший корабль. А по-моему, разумнее обойтись моим «Громом». Большой корабль требует присутствия матросов, — и где гарантия, что они не поднимут бунт, если решат, что плавание слишком затянулось? И потом, оттонские моряки почти поголовно люди. А людям надо много еды.

Мои аргументы насчет людей всех убедили. Большинство голосов было отдано за «Гром». Рагнар стал обижаться, что нет справедливости: в нашей компании всего три человека, а остальные — нелюди. Но Энка ему тут же возразила: в нашей компании целых три человека, а представителей всех остальных народов — по одному.

— И вообще, — сказала она, — ты должен нас понять. Представь, что тебя поместили в общество одних только эльфов, или спригганов, или, не дайте боги, гномов — каково тебе придется?!

Тут, разумеется, возмутился Орвуд.

— Чего это ты гномов приводишь, а про сильфов молчишь?

— Потому что сильфы и в упоминании не нуждаются! Их общество даже я оказалась не в состоянии выносить!

Орвуд был удовлетворен ее ответом, и мы стали собираться в экспедицию.

На самом деле «собираться в экспедицию» — было сказано слишком громко. Всего-то сборов — увязать дорожные мешки с личными вещами. Во-первых, Рагнар сказал, что тащить припасы из Уэллендорфа нет смысла, все необходимое можно будет взять в Оттоне. Во-вторых, денег у них все равно не осталось. Содержимое трофейного кошеля целиком ушло на подарок новобрачным, одна-единственная монетка завалялась за подкладкой. Обычно деньги водились в карманах Рагнара, но на этот раз Лавренсий Снурр увел его так неожиданно, что тот даже не подумал пополнить запасы.

Поэтому они, по настоянию Ильзы, всей компанией отправились за город, собирать опята на лугу, и посвятили этому занятию весь день. До заката. А потом нанизывали на ниточки — сушить. Ильза решила, что лучшего подарка для оттонской королевы не придумаешь. Не являться же в гости с пустыми руками?

28 мая, вторник.

Вчера ходил на кафедру, сообщил профессору Донавану о нашем отбытии. Он сказал, что с администрацией вопрос улажен, весь следующий год я числюсь в научной экспедиции. Меридит и Энка — тоже, он и о них позаботился!

Напоследок профессор проверил мой дневник. Велел, чтобы я ни в коем случае не бросал его вести и потом приобщил к отчету. И еще сделал замечание: сказал, что я фиксирую слишком мало отвлеченных рассуждений. Мне надо больше размышлять о природе сущего и старательнее записывать.

Сейчас я в качестве охранника сижу в ладье, идущей вниз по течению Венкелен. Делать все равно нечего — стану размышлять. Трудно сказать, когда профессор сможет вновь проверить мои записи и сможет ли вообще (нет, я ничего грустного не имею в виду, просто дневник имеет шанс потеряться в пути). Но из уважения и благодарности займусь тем, что велено. Буду думать о природе сущего и начну с тварей разумных.

Философы утверждают, что любое разумное живое существо обязательно имеет четыре составляющие, соответствующие четырем уровням, как то: телесная оболочка — материальный уровень; силы — энергетический уровень; сущность — информационный уровень; душа — эмоциональный уровень.

При этом в нашем мире приоритетной является сущность, поскольку именно она определяет индивидуальность. Только утративший сущность субъект может считаться абсолютно мертвым (конечно, если сущность разрушена, а не просто перемещена в сторонку).

В мире Макса — иной подход. Если об энергетическом уровне там иногда и заходит речь, главным образом в связи с вампиризмом второго уровня или альтернативным целительством, то на сущность вообще не обращают внимания. Зато с душами носятся как с писаной торбой. Ими иногда даже приторговывают. Хотя кому может понадобиться этакое добро — не представляю! Правда, насколько я могу судить, они рассматривают понятие «душа» несколько шире, отчасти объединяя с сущностью.

Трудно сказать, чей подход вернее и верны ли они вообще, но наш представляется мне довольно логичным, потому что позволяет легко классифицировать нежить.

Нет первой составляющей — дух. Нет второй — автономный зомби: некромант вкладывает в него свою силу — и вперед! Нет первых двух — покойник (в таком виде обычно отправляются в мир предков) или призрак (если отправка почему-то не состоялась). Без четвертой — много всяких видов. Например, вампиры. У них души нет, а предыдущие составляющие — нестойкие, приходится поддерживать извне.

И вообще, тут и с живыми возможны вариации: у кого-то две сущности (оборотень) или две души в одном теле (двоедушник). Кроме того, наблюдается разница в пропорциях…

Ох, вот о чем я сейчас подумал! В мире Макса есть такое хитрое устройство — компьютер. Ящичек, а в нем содержится куча информации, и она там не просто хранится, а анализируется, перерабатывается. То есть все признаки сущности налицо! Значит, по нашей логике, его следует считать живым существом или как минимум нежитью! Может быть, мы и вправду недооцениваем значение четвертого уровня? Но все же, когда в следующий раз попаду к Максу, стану здороваться с его компьютером. Не хочется выглядеть невежливым.

Пожалуй, следует поразмыслить еще вот над чем: как в эту систему вписываются твари неразумные? По-моему, этим вопросом еще никто толком не занимался.

О! Я еще не подумал о самом для меня главном — о демонах! Какое место в системе занимают они? Насколько я понимаю, демоны — это существа с чудовищно гипертрофированным вторым уровнем. Но какую роль при этом играют их тела? Они обретают бессмертие под влиянием силы или со временем разрушаются, высвобождая последующие составляющие?.. Ох, что-то не радует меня перспектива стать бесплотным духом! Не буду больше думать о таких страшных вещах. И чего меня вдруг на сущности потянуло? Не иначе из-за Ученого Совета. Или сказывается природа демона-убийцы: кто о чем, а орк о лопате.

…Путь до Оттона вышел приятным и неутомительным, но занял полторы недели. Вот когда Энка пожалела, что не догадалась договориться с Лавренсием Снурром, чтобы провел их до места нижними водами! Двое суток — и были бы на побережье. Не пришлось бы томиться от безделья, сидя среди мешков с пряностями, тюков сехальского шелка и прочего южного товара.

На путешествие в качестве пассажиров не было денег, последний Эдуардов золотой потратили на оплату жилья. Вынуждены были подрядиться охранниками на большую торговую ладью, везущую в Оттон товары с Кансалонского рынка.

— Если сказать гоблинам, что Рагнар — оттонский принц, они наверняка захотят отвезти нас задаром, ради протекции, — придумал Эдуард. — Мы сможем ничего не платить…

Но вмешался Орвуд.

— А если не говорить, что он — оттонский принц, то гоблины сами нам заплатят! Улавливаешь разницу?

— О-о-о! — застонал Рагнар. — У нас в Оттоне — куча денег! Зачем тебе нужны гоблинские гроши?!

Но в финансовых вопросах Орвуд был непоколебим.

— Во-первых, золото лишним не бывает, во-вторых, не такие уж гроши! Охране здесь платят очень прилично, я узнавал! Не резон пренебрегать!

Платили на реке в самом деле хорошо, и было за что. Торговые караваны прорывались вниз по течению с боем. Оттон, Дольн, Даан-Азар и Уэллендорф неоднократно подписывали соглашения о разделе сфер влияния, предусматривающие обеспечение безопасности проходящих судов. Но выполнял их только Оттон. На остальном протяжении водного пути, от Уэллендорфа до его границ, на торговые ладьи и плоты нападали нещадно, все кому не лень: люди, кудиане, орки. По слухам, даже гномы иной раз не брезговали неправедной добычей. Целые приречные села так и жили — не пахали, не сеяли, не разводили скотину, а только грабили.

Торговцам, чтобы сохранить свой товар, поневоле приходилось нанимать мощную охрану и платить ей по наемничьим расценкам военного времени. Каждый перегон обходился им как отдельная боевая операция.

Однако на сей раз торговые гоблины потратились напрасно. Самые старые из караванщиков не могли припомнить такого спокойного сплава. Всего три атаки за неделю пути! Кстати, все — на головную ладью. Причем вели себя нападавшие как-то странно, нетипично. Обычно они подплывали вплотную к борту и сдергивали тюки при помощи специальной палки с крюком либо брали судно на абордаж, сбрасывали добро вниз, сколько успевали, и спешили удрать. Эти же товаром вроде бы и не интересовались. Они зачем-то вступали в бой с охраной и рубились так, будто имели дело с личными врагами.

Но сами охранники с повадками речных грабителей знакомы не были, поэтому никакой странности не заметили. Просто делали свое дело и досадовали, что каждый раз одному-двум разбойникам удавалось сбежать, а времени на преследование по суше не было…

У пристани Дольна караван делал большую остановку — сгружали часть товара. Засидевшиеся путешественники отправились прогуляться по городу, главным образом для того, чтобы купить чего-нибудь вкусного. Гоблины не платили вперед, но у Эдуарда в кармане штанов нашелся еще один золотой.

Ильза идти со всеми не пожелала, осталась на ладье. Девушка заявила, что город надоел ей до смерти и ноги ее больше не будет на дольнской земле! Пусть ей принесут вкусное прямо сюда, в мешочке.

— Ладно, не скучай, мы быстро! — помахал ей на прощание Рагнар. — Туда и обратно!

Задерживаться дольше, чем требовалось на покупку еды, друзья не собирались. Город был большим, богатым — за счет торговли, но скучным и грязным, особых достопримечательностей не имел. Архитектуру его Энка презрительно называла «кондовой». Местные жители никак не заботились о наружном украшении своих жилищ и прочих построек — не видели в том смысла. Так уж сложилось исторически, что Дольн то и дело с кем-нибудь воевал: с Даан-Азаром, с Оттоном, не говоря уж об Аль-Оркане… Даже с Конвеллом, с которым, казалось бы, им вообще нечего было делить, за последнее столетие вышло несколько коротких, но кровопролитных войн.

Несмотря на то что подавляющее большинство конфликтов (исключая разве что орочьи набеги) провоцировал именно Дольн, армия его сражалась слабовато, в столицу регулярно входили вражеские войска, уличные бои стали привычным делом для горожан. Поэтому одни дома были превращены в маленькие крепости, другие выглядели времянками — такими, что не жалко, если опять сожгут.

Но дольнский рынок был хорошим, большим. Лавки ломились от всяческого товара. Торговцы широко растягивали в зазывных улыбках свои разбойничьи физиономии.

Разменяв в ближайшей лавке золотой на целую горсть медных монет, друзья пошли по рядам. Должно быть, здешние продавцы умели наводить чары, потому что каждому вдруг захотелось непременно что-нибудь купить. Чего они только не набрали! Большой кусок копченого окорока, пирог с капустой, полосатую конфету на палочке и засахаренные яблочки для Ильзы, бутыль вина для Рагнара, шерстяные вязаные носки — зачем они им вообще понадобились, в июне-то месяце? — и еще много всякой съедобной и несъедобной ерунды. И к тому моменту, когда Энка увидела вещь в самом деле необходимую — отличную красного дерева чертежную доску с набором инструментов, — большая часть денег была уже израсходована. А стоил деревянный шедевр трегератских ремесленников ровно один золотой!

Взять с собой в дорогу чертежные принадлежности сильфида собиралась с самого начала, чтобы не прерывать работу над проектом уэллендорфской ратуши. Она рассудила: в плавании у нее будет полно свободного времени, следует употребить его с толком. Одна проблема — ее старая, видавшая виды, прошедшая с ней все годы студенчества доска грозила в любой момент развалиться на части. И Энка не рискнула подвергать «бедную старушку» такому испытанию, решила, что по пути, в Оттоне, обзаведется новой. Однако по пути же ей пришла в голову мысль ужасная, но здравая: в Оттоне чертежных досок может не оказаться вовсе. Королевство славилось доблестью и благородством своего рыцарства, но отнюдь не уровнем цивилизации.

И вот теперь, кода сама Судьба послала ей необходимое, — увы! Денег не было!

— Поищите, ради всех богов! — взмолилась сильфида. — По карманам пошарьте, за подкладкой. Вдруг у кого завалялось?

И надо же, какое везение — завалялось! И снова у Эдуарда! Ровно один золотой! Лежал в левом кармане куртки!

Счастливая обладательница новой шикарной доски на радостях даже расцеловала ольдонского наследника!

— Не понимаю, зачем она тебе сейчас понадобилась? — удивлялся Хельги, косо поглядывая на увесистую конструкцию. — Как ты станешь заниматься черчением в море? Там же качка!

— А это уже не моя забота! — с ходу откликнулась девица, видно, этот вопрос был у нее давно продуман. — Ты у нас могучий демон, по твоей прихоти мы идем в плавание, вот ты и будешь, в случае необходимости, обеспечивать мне мертвый штиль!

В ответ «могучий демон» лишь обреченно вздохнул…

На подходе к гавани Эдуарду сделалось жарко — солнце, дотоле милосердно скрывавшееся за облаками, вылезло и воссияло во всей своей июньской красе. Остальные шли в одних рубашках, изначально оставив свои куртки на ладье. Принц же, будучи особой высокородной, постеснялся разгуливать по городу полураздетым и теперь расплачивался за свой снобизм.

— Да сними ты ее! — напустился на бывшего ученика Хельги, ему-то и в рубашке было тошно. — Не дайте боги, тепловой удар хватит! Смотри, мы уже почти пришли. Смотри, грузчики вообще в чем мать родила ходят! — Тут он, конечно, немного приврал: матери определенно рожали будущих грузчиков без набедренных повязок.

И принц послушался. Стащил потемневшую под мышкам куртку, взмахнув, перекинул через плечо, и… все услышали характерный звон металла о камень. Прямо под ноги Рагнару отлетела золотая монета!

— О! — обрадовался рыцарь. — Еще одна завалялась! Можем еще чего-нибудь купить! — Видно, торговая магия все еще оказывала влияние на его податливую натуру.

Но Орвуд одним хищным движением выхватил золотой из его рук и обернулся к Эдуарду.

— Та-ак! Скажи-ка ты мне, состоятельный наш, почему у тебя в карманах постоянно заваливаются золотые?

— Не знаю! — растерянно пожал плечами принц. И обиделся. — Ты что, думаешь, я нарочно их от вас припрятал?!

— Нет. Этого я как раз не думаю. Тут дело серьезнее! Ну-ка, смотрите внимательнее! — Он протянул монету на ладони.

Это был обычный, изрядно потертый золотой конвелльской чеканки, 6005 года выпуска, с головой орла и короной на гербе. Только самый острый, наметанный или целенаправленно ищущий глаз мог обнаружить различия. На короне был выгравирован не традиционный вензель королевского дома, а совершенно другой знак. Грудь орла вместо обычного оперения покрывала штриховка, напоминающая руну «ос» — «еловая ветка» или «вход». А по торцу, там, где обычно делалась простая насечка, шла надпись на неизвестном даже Меридит языке.

— Неразменный золотой! — торжественно объявил премудрый гном.

Друзья переглянулись, не зная, как реагировать: хорошо это или плохо.

— Теперь понятно, отчего нам разбойники житья не давали, — сообразил принц. — За этой штуковиной охотились.

— Да, ценная вещь, — согласился бывший наставник, разглядывая артефакт через астрал. — Зеленая… Давайте выбросим!

— Твоя логика порой удивляет, — заметила сестра по оружию.

— Щас! Разбросался! — возмутился гном. — С неразменными монетами нельзя обращаться легкомысленно. Штука опасная!

— Это я заметил, — согласился Хельги невесело. — В руки взять противно. А как от них избавляются?

— Кто о чем, а орк о лопате, — рассердился Орвуд. — Не станем мы от него избавляться! Он нам еще пользу принесет. Неразменным золотым можно без вреда пользоваться целый год, прежде чем начнутся последствия.

— Какие последствия?! — насторожился Эдуард.

— Неприятные. За каждую новую покупку будешь расплачиваться своей удачей.

Тут уж и Рагнар забеспокоился.

— Еще не хватало! Нет уж, давайте от него отделываться!

— Да я же говорю тебе: год…

— Это ты говоришь — год, а на деле может иначе обернуться! — перебил рыцарь. — Удача, знаешь ли, слишком ценная вещь, чтобы ею рисковать! — И добавил важно: — Особенно при нашем образе жизни.

— Верно! — подхватил Эдуард. — Выкинуть его!

Гном криво усмехнулся.

— Да нельзя его выкинуть, ослы сехальские! Вернется он!

— А вот я проверю!

Эдуард размахнулся, отшвырнул монету так далеко, как смог, и быстрым шагом, не оборачиваясь, пошел прочь. Друзья поспешили за ним. Шагов через полсотни принц полез в карман — монета была на месте. Он уставился на нее с суеверным ужасом.

— Вот зараза! Вернулась! Кошмар какой!

— Мелочи жизни! — презрительно фыркнул гном. — Ко мне в свое время орочий жезл возвращался — и то терпел.

— Должен же быть способ от него отвязаться! — горевал несчастный принц. Он уже раз пять повторил свой эксперимент — с прежним результатом. — Есть такой способ?

— Есть, — подтвердил «добрый» гном. — Радикальный способ. Если тебя убьют, он больше не вернется. Перейдет к убийце.

— Спасибо, обнадежил!

— Извини, другого не знаю.

— А подарить? Отдать на милостыню? Испортить?

— Нет!

— Мы можем просто ничего не покупать, пусть себе лежит без дела, — придумала Меридит.

Но брат по оружию был не согласен.

— Э, нет! Мы не выдержим соблазна. Избавляться так избавляться!

— Да как же ты от него избавишься?!

— Я знаю! — вмешался Аолен. — Я вспомнил! Надо купить что-нибудь абсолютно ненужное, бесполезное.

— Ты уверен? — заинтересовалась Энка, дотоле относившаяся к происходящему без особого внимания — ее больше занимала новая доска.

— А мы сейчас испытаем. Идемте! — В глазах демона-убийцы сверкнул азарт охотника.

— Куда?!

— Обратно, на рынок. Искать бесполезное. Мне интересно, сработает или нет!

Лукавил магистр Ингрем, ох, лукавил! На самом деле свойства неразменной монеты его почти не занимали, он всегда был равнодушен к магическим артефактам. Но его безумно заинтересовал философский вопрос: какая именно вещь на дольнском рынке может считаться абсолютно бесполезной?

Эх, и накупили же они в тот день всякого барахла!

Сначала пытались пойти по пути наименьшего сопротивления — покупали товар заведомо неисправный. Не действовало. Зачарованная монета возвращалась к владельцу.

— Вещь должна быть бесполезной по своей сути, а не по качеству, — заключил главный экспериментатор. — Вопрос в том, должна она быть бесполезной всегда или в данный момент, бесполезной только для нас или для всех смертных в целом?

— Не «для нас», а «для Эдуарда». Не обобщай. Неразменные монеты не бывают коллективной собственностью, — поправил гном.

На пробу купили детскую колыбель — предмет в данный момент совершенно лишний. Не сработало. Купили красивую вышитую юбку необъятной ширины — Эдуард клятвенно заверил, что никогда в жизни такую не наденет.

— А вдруг у тебя появится невеста и ты захочешь сделать ей такой подарок? — спросил Орвуд сурово.

— Никогда! — вскричал принц едва ли не с ужасом. — Никогда у меня не будет такой огромной невесты! Лучше уж на всю жизнь остаться холостым! Я люблю стройных женщин!

Но монета все равно вернулась.

— Значит, покупка должна быть ненужной вообще Вот тут-то они и дали себе волю! Увы. Сехальские безделушки, дамские украшения, детские игрушки, любовные талисманы — все они оказались кому-то нужны! Золотой появлялся снова и снова! Друзья уже совсем отчаялись и хотели уходить, как вдруг на одном из прилавков увидели… скажем так, объект. Белый, мраморный, резной, похожий на маленькую колонну, с углублением и креплениями наверху.

— Берите, берите, — уговаривал суетливый красномордый торговец. — Такая хорошая вещь! Редкая, богатая — чистый мрамор!

— А зачем она нужна? — подозрительно осведомился Эдуард.

— А это… Ну… Кому как! Берите, не сомневайтесь! Другой такой нигде не найдете! Задаром отдаю! Сам бы любовался, да деточек надобно кормить…

— Берем! — кивнул Хельги. На успех он уже не надеялся, но надоели фальшивые причитания торговца.

И не прогадал! Неразменный золотой остался в чужом кармане! А счастливые обладатели незнамо чего устремились в гавань. По пути благородного эльфа стали терзать муки совести:

— Нехорошо мы поступили, — убивался он. — Сами избавились от неприятности, но обрекли на них бедного, ни в чем не повинного человека!

В ответ Хельги, не склонный идеализировать действительность, усмехнулся.

— Не переживай. Я более чем уверен — этот человек таким неприятностям будет рад до визга. Если только его не прирежут наши разбойники. А вот остальных торговцев мы бессовестно обобрали — это факт!

Нельзя сказать, что после подобных слов у Аолена стало легче на душе.

У причала их встретила встревоженная Ильза.

— Слава всем богам! Явились! Я уже плакать собиралась! Называется «туда и обратно»… Вы что, весь рынок скупали?!

— Вот именно! — выпалил Эдуард. — Слушай, что расскажу!

Он рассказывал, а Ильза охала, ахала и попутно разбирала покупки. Ей нравилось все: и сехальские безделушки, и дамские украшения, и игрушки для детей, и особенно любовные талисманы! И даже огромная юбка: если ее перекроить, получатся как раз две, на смену. Странно, почему эти вещи были куплены как ненужные?

— А вот, — принц торжественно вручил ей мраморное изделие, — та вещь, с помощью которой мы избавились-таки от неразменного золотого! Только не спрашивай, что это такое…

— Да я и сама знаю, — не дослушав, вымолвила Ильза. — Это подставка от Черного камня Ло!

Вот и думай-гадай, простое ли это совпадение, или у Сил Судьбы вновь появились намерения втянуть своих наемников в очередную историю? Решили не думать вовсе: время покажет.

Ниже Дольна Венкелен разливалась вольно и широко. Степенно, неторопливо несла она к Океану свои мутные зеленоватые воды. Чтобы ускорить ход, гребцам приходилось налегать на весла. Охранникам, напротив, можно было расслабиться. Начинался короткий участок, подконтрольный Даан-Азару. Здесь тоже грабили, но в меру, без излишней наглости.

Орвуд сидел на носу ладьи, на мешке с корицей, поглядывал на юг, туда, где в туманной дали смутно угадывались очертания хребта Даарн-Ол, и старался пробудить в своей душе чувство ностальгии, приличествующее всякому патриотически настроенному гному. Но только больше убеждался в том, что кочевая жизнь (особенно та ее часть, что проходит в королевских покоях с золотой ванной) пришлась ему больше по вкусу, нежели тяжкий монотонный труд в рудниках его подземной родины.

А Рагнар смотрел вперед — там ждал его родной Оттон. Сколько раз уходил рыцарь из дому и сколько возвращался, в каких чудных краях ни бывал, какие диковины ни встречал, — но всегда при возвращении, еще задолго до родных пограничных столбов, охватывала его такая радость (вот как сейчас) — вперед лодки готов был бежать!..

На границе их встретили с королевскими почестями — в Оттоне не было ни одного подданного, кто не знал бы своего будущего короля в лицо и не умел опознать издали по богатырской фигуре. Эдуард не без удовольствия поглядывал на изменившиеся физиономии торговых гоблинов, обнаруживших, кого именно они наняли в охранники, на кого покрикивали, как на простого мужика, в глаза обзывали «громилой» и отказывались выдать задаток под предлогом «чтобы не загулял». Так они растерялись, бедные, что и о расчете чуть не позабыли. Спасибо, Орвуд напомнил, уж он-то своего никогда не упускал.

Дальше, от границы, пришлось пересесть на галеру — негоже, в самом деле, чтобы наследник престола разъезжал по своим владениям в качестве наемного работника у торговых гоблинов. Собственно, самому наследнику на это дело было наплевать, но так решил начальник речной стражи, и Рагнар не стал спорить, положившись на авторитетное мнение. Тем более новое судно подали оперативно, и было оно куда более быстроходным, чем груженая ладья.

Счастливые и гордые выпавшей на их долю честью, оттонцы налегли на весла, и через трое суток друзья были в дельте. А там, морем, и до столицы оставалось рукой подать…

Идею Хельги король Робер одобрил и поддержал.

Последнее время ему не давала покоя одна проблема. Священный Грааль, поискам которого поколения рыцарей посвящали годы своей жизни, найден, стоит себе на полке в Уэллендорфском университете. Искать больше нечего.

Утрачен сам смысл рыцарства — впору орден распускать! Как быть? Где взять новую достойную цель?

Теперь решение пришло само собой. Нет нужды искать магический сосуд — пусть открывают новые земли! Занятие полезное, благородное, вполне соответствует рыцарскому духу. И то, что первым на эту стезю ступит не кто-нибудь, а наследник престола, — очень символично…

— …Только у меня к вам, ребята, одна просьба будет. По пути зайдите в Оверин, возьмите с собой Улль-Бриана. Родителям скажете, я велел. Хватит уже ему за бабские юбки держаться!

— Что-о? Кого-о?! — Рагнар так и сел.

— Племянничка моего. Твоего, стало быть, кузена, — растолковал король, усмехаясь.

— Ой! А он петь станет! — невольно вырвалось у Хельги.

— Не, — успокоил король. — Он больше не поет.

— Но папаша! Куда же мы его потащим?! Он же нежный!

— Так и я о том же! Вон, Эдуарда взять. — Он кивнул в сторону Ольдонского наследника. — Я ведь у них в королевстве бывал с визитом. Помню его, каким прежде был: слизняк слизняком, почище нашего Улля! Верно?

— Верно! — без обиды, даже охотно подтвердил Эдуард. Он теперь и сам стыдится себя прежнего.

— Вот! Сами видите, каким он стал! Любо-дорого посмотреть! Хоть в полководцы ставь! Так я, грешным делом, и подумал: может, вы и на племянничка повлияете… гм… благотворно?

— Так это вам его надо в Дольнскую школу Белых Щитов отдать! — Ильза обрадовалась, что может дать дельный совет самому королю. — Там знаете какие порядки? Поневоле воином станешь!

Король с досадой махнул рукой.

— Да и отдал бы! Но, во-первых, мы с Дольном что ни год воюем, во-вторых, Оверинов удар хватит! Как же — их сокровище да с грубыми солдатами! А вы — то, что надо: два принца, демон, дочь сенатора, почти валькирия, маркиза и специалист по горным недрам — очень благородная компания. Оверины не придерутся.

— Па-ап, — осторожно спросил Рагнар, подталкивая отца в бок, — а если мы того… не воротимся или за Уллем не уследим? Тогда как?

Робер развел руками.

— Ну это уж как Судьба решит. А Оверины… Ну да как-нибудь переживут! У них наследник есть.

— О! — просияла Ильза. — Сколько ему уже? И как зовут?

— Год с чем-то, что ли. Или два? Не считал, признаться. А зовут его… — Тут король вздохнул и продолжил с отвращением: — Зовут его Розалиан. Имя, конечно, аховое… А так ничего, крепкий парень. Может, не чета родителю будет… — И обернулся к сыну. — Между прочим, тебе тоже не грех о наследнике подумать! Не маленький — сорок лет скоро!

— Тридцать! — поправил Рагнар. — И не скоро.

— Это тебе так кажется. А годы — они быстро летят. Так что думай!

— Буду думать, дорогой папаша, — покорно, но не совсем искренне пообещал любящий сын.

Вот что значит протекция на самом высоком уровне! В дорогу собрались не просто быстро — молниеносно. Дольше составляли список, проверяли, боялись упустить что-нибудь важное. А потом Рагнар передал бумагу кому нужно — и через три часа «Гром» был полностью оснащен всем необходимым для многомесячного плавания. Только запас воды взяли небольшой — Хельги так велел. Сказал, что в любой момент сможет устроить дождь или сделать соленую воду пресной, Силам Стихий это доступно. А перегружать драккар ни к чему.

Десятого июня, под радостные вопли и торжественные напутственные речи оттонцев, драккар «Гром» вышел из гавани и, подставив новый полосатый парус южному ветру, лег курсом на Оверин. Путешествие началось!

10 июня, понедельник.

Путешествие наше началось. Правда, немного неожиданно: мы идем не в открытое море, а курсом вдоль берега, на Оверин. Нужно взять на борт тамошнего наследника Улль-Бриана Р'Оверина (того самого, из-за которого я однажды проклял всех певцов, и у них отрасли вампирские клыки).

Мы с Рагнаром уже несколько часов спорим. Он считает, если у «Грома» парус квадратный, значит, он может идти только на фордевинд.[3] И нужно было не спешить с отплытием и установить на него стаксель.[4] Я ему объясняю, что если с помощью бона растянуть нижнюю часть паруса, можно будет и в крутой бейдевинд[5] плыть, и даже галс[6] поменять, а он не верит. Хотел изменить курс и показать ему, на что способен хороший драккар, но Энка сказала, что это плохая примета — сворачивать в начале пути. Ну ничего! Вот сменится ветер, я ему докажу!.. Самому, что ли, ветер поменять?

Не буду, Меридит не велит, а я не хочу ее расстраивать. Она все переживает, что мы станем делать с Улль-Брианом. Я предложил: посадим его черпальщиком. Занятие как раз для нежного герцогского отпрыска — особых навыков не требует и силу развивает. Но Энка стукнула меня по шее. По-моему, незаслуженно. Ведь иначе нам придется черпать по очереди.

Интересно, почему Силы Судьбы каждый раз подсовывают нам в спутники кого-нибудь совершенно неподходящего? Ну все, больше писать некогда, я стою за кормчего.

11 июня, вторник.

Ах, как же нам понравился Оверин! Город как игрушечный! На ярмарках в Срединных землях продаются пряничные домики с разноцветной глазурью и цукатами. Вот и дома в Оверине такие же — небольшие, аккуратные, желтые, розовые и белые, с высокими черепичными крышами, с красивыми вывесками, с изображениями сердечек или четырехлистного клевера на дверях и ставнях. Не уверен, что хотел бы жить в таком, но посмотреть очень приятно.

Очень много цветов, в палисадниках, в кадках и горшках прямо на улице, в оконных ящиках и подвесных проволочных корзинах. Об одну такую корзинку Рагнар стукнулся головой и нацепил на ухо настурцию. Рагнар очень высокий, оверинцам следовало бы это учитывать, все-таки он их сюзерен. А с цветком за ухом он стал похож на лоттского быка — Ильза ему об этом так прямо и сказала. Рагнар не обиделся, у него хороший характер. Я бы тоже не стал обижаться, но не потому, что у меня хороший характер, просто я не имею ничего против быков.

Энка ругает меня, зачем я записываю в дневник всякие глупости. Но это не глупости, а жизненные наблюдения с комментариями. И вообще, пусть свой дневник заводит и пишет туда что хочет. А чужие нечего критиковать.

Итак, продолжаю свой рассказ об Оверине. Герцогский замок здесь тоже особенный — нигде такого не встречал: с башенками, шпилями, зубчатыми стенами, лесенками и прочими многочисленными украшениями. И выкрашен он в приятный кремовый цвет — весь, целиком. Это же не лень было красить! А крыша ярко-красная. Похоже на цветную картинку из детской книжки. Я начинаю понимать, отчего Улль-Бриан такой… неординарный.

Замок стоит не в центре города, как, к примеру, в Ольдоне или Дефте, а на северной его окраине. Но она нисколько не напоминает обычные городские окраины. Все здесь эстетично и благопристойно — нет ни нищих лачуг, ни кривых заборов, ни мусорных куч, зато мостовая имеется и помои на нее никто не льет. Не знаю, может быть, в городе и есть бедняки, но внешне они себя никак не проявляют.

Давно ищу и не нахожу ответа на один вопрос. Понятно, что бедным горожанам не по силам построить добротный дом или замостить свою улицу. Но поправить забор, чтобы ровно стоял, и выливать помои в специальную яму, а не под ноги прохожим — вполне выполнимо. Так почему они этого не делают? Я понял бы, если бы они были настолько перегружены наемной работой, что не оставалось бы времени на домашнюю, но ведь все как раз наоборот… Не видят разве, что в грязи сидят? Или это такая неосознанная форма социального протеста?

Вокруг замка раскинулась… Ну надо же, как я поэтично выражаюсь, не иначе, обстановка действует!.. Раскинулась обширная зеленая лужайка. На ней пасутся совершенно идиллические овцы — с бубенчиками! Чистые, белые, без репьев! Наверное, здесь Улль-Бриан и подцепил свою пастушку.

За лужайкой начинается дубовая роща. Уверен, там все кишит феями. Они любят подобные места — вековые деревья, песчаные отмели, заросшие диким овсом, гроты среди морских утесов, лесные поляны… В Рун-Фьорде тоже есть одно такое место, у ручья. Если прийти туда в предзакатный час, можно поймать фею шелковым силком — мы в детстве так делали иной раз. Если фея попадется не очень вредная, она согласиться исполнить какое-нибудь несложное желание в обмен на свободу (вредная освободится сама и еще пакость устроит). Лично мне повезло только один раз, и я попросил ее посадить на мель драккар подменного папаши. Главное, я прекрасно мог сделать это сам, с помощью Сил Стихий. Но посредством феи казалось интереснее.

Вышло, конечно, очень эффектно — «Морской Змей» сел на Гремучую мель, ту, что у самого входа в нашу бухту. Эту мель знают все, на нее даже спьяну ни разу никто не сел, ее даже дети умеют обходить. А папашин драккар пропахал днищем при всем честном народе, вдобавок он сам стоял за кормчего! Над ним потом долго смеялись. Но попало в итоге все равно мне…

Но это я опять отвлекся. Возвращаюсь к Оверину. Перед дворцом устроен сад на аполидийский манер — с постриженными деревцами, качелями, каскадами и фонтанами, мраморными статуями и дорожками, мощенными клинкерным кирпичом. Ну и без клумб, понятно, дело не обошлось И всюду розы, розы… Беседки из роз, шпалеры из роз, розовые арки и галереи… Понятно, почему младенца назвали таким идиотским именем — очень уж увлекаются розами здешние обитатели.

Хотя нет, непонятно. Вот я, например, много лет занимаюсь палеонтологией беспозвоночных. Но при всем своем интересе, случись у меня, не дайте боги, дети, все равно не стану их называть Трилобитианом или Эхинодермом. Или Фузулиной какой-нибудь!

Да что у меня сегодня с головой?! Никак не могу сосредоточиться. Уже целый трактат написал — и все не по теме.

Про Оверин я пишу! Замок. Изнутри. Оформлен в стиле рококо — мечта невинной девы. Розочек не меньше, чем снаружи, однако все очень мило.

Приказ короля Робера привел всех здешних обитателей в отчаяние. Не только герцогская чета и их невестка, но и придворные, даже слуги страдали совершенно искренне. Да еще Рагнар стоял у них над душой и торопил: «Скорее, скорее, медлить нельзя!» Я ему сказал: «Куда ты опаздываешь? Дай людям нормально собраться». Но он ответил: «Я знаю, что делаю. Ты сам не велишь перегружать драккар!»

В порту мы стали свидетелями душераздирающей сцены прощания. Рыдали все! Включая нашу Ильзу.

…Прошло уже несколько часов, мы вышли в открытое море, и Улль-Бриан выглядит подозрительно довольным. Стоит на носу, скрестив руки на груди, и взором бывалого флотоводца всматривается в туманную даль. С нами почти не общается, но ведет себя вежливо. Энка его защищает. Следит, чтобы мы не издевались, а когда я сказал, что он похож на фарфоровую куклу, которую страшно разбить, ответила: «На себя посмотри!» Это жестоко с ее стороны. Потому что выгляжу я в самом деле катастрофически. Раньше у меня хотя бы была надежда, что с годами ситуация улучшится. Но обнаружилось, что я демон… В Асгарде есть бог Бальдр, он вечно юный и прекрасный. Вот не повезло парню! С ужасом думаю, не ждет ли и меня подобная участь? В этом плане положение Улль-Бриана не столь безнадежно, он в крайнем случае может бороду отпустить. У спригганов борода не растет от природы. Не знаю, как у демонов-убийц, но пока никаких признаков…

Зато я продемонстрировал Рагнару возможности моего «Грома», и он был уязвлен. На сегодня все.

12 июня, среда.

Второй день плавания. Погода стоит хорошая, только солнце слишком слепит. Чтобы не усложнять себе жизнь, идем по ветру, точно на восток, и полагаемся на волю Сил Судьбы.

Улль-Бриан больше не выглядит довольным, у него началась морская болезнь. Не знаю, чему Аолен учился в Конвелле чуть ли не целый год? Справиться с такой ерундой он по-прежнему не умеет. Несчастный оверинский наследник висит на борту при последнем издыхании, а рядом крутится Эдуард и развлекает рассказом о том, как однажды его стошнило прямо на голую никсу (или водяницу). Похоже, придется мне самому принимать меры…

Принял. Стащил Улля с борта, загнал под палубу, дал ковш и велел черпать, не то потонем. Это, конечно, жестоко, но так поступают всегда. Если лежать и ничего не делать, будет только хуже. И Энка с Рагнаром это прекрасно знают, но делают вид, будто они такие добрые и сострадающие, а я — демон-убийца.

Несмотря на легкую качку, Энка приспособилась чертить. Вроде бы у нее получается. Меридит точит оружие — такая у нее привычка. Свое уже довела до совершенства, теперь принялась за мое. С тех пор как мы вместе, я уж и не помню, когда в последний раз сам приводил в надлежащий вид свой меч. Разучился уже, наверное! Аолен слагает песнь. Перемена окружающего ландшафта всегда вызывает у него потребность сложить новую песнь, такова особенность эльфийской натуры. Рагнар, Орвуд и Эдуард играют в кости на интерес. Звали меня, но я все равно никогда не выигрываю, наверное, это такое проклятие. Ильза вяжет, хотя считается, что она стоит за кормчего и тренируется в судовождении. Ну и пусть, ведь нам по большому счету без разницы, куда плыть.

Хотя… что это там впереди? Похоже, рифы. Пойду, сменю ее, пока не поздно…

13 июня, четверг.

Сегодня совсем рядом с нашим драккаром видели скримсла — хороший признак. Значит, еще десять дней погода будет благоприятной. Только Ильза и Улль-Бриан перепугались. Они решили, это морской змей, который хочет нас сожрать. И заорали так, что до смерти перепугали самого скримсла, а он зверь хоть и большой, но робкий и впечатлительный. В результате мы чудом не перевернулись, когда он нырнул.

В наше время скримслов осталось немного: когда маги изводили средневековых чудовищ заклинаниями, под их действие попали и безобидные скримслы. Я за всю жизнь видел всего трех, сегодняшний — четвертый. Рагнар — двух. Энка утверждает, что ей попадались аж пять, но, думаю, врет. А может, и нет, она ходила в южных водах, возможно, там они встречаются чаще…

Убеждал Меридит, что в море надо обязательно есть чеснок, чтобы не было цинги. Она отказывается, и даже Аолен не может на нее повлиять. Она говорит, из двух зол выбирают меньшее, а для нее чеснок много хуже любой цинги, тем более не факт, что у дис вообще бывает эта болезнь. Мы почти поругались, и тогда она обещала, что как только у нее выпадет первый зуб, сразу станет заглатывать чеснок мерами. Но ни днем раньше.

Потом мы тренировались на мечах — чтобы не потерять форму. Сперва Меридит меня победила, потом я ее, потом к нам присоединилась Энка, следом — Рагнар и даже Аолен. А Ильза и Эдуард вычерпывали воду и завидовали нам из-под палубы. Мы прыгали по всему драккару с мечами и не столько тренировались, сколько просто веселились. Под конец подняли такой шум, что Орвуд велел прекратить безобразие и освободить место, он станет обучать Улль-Бриана обращаться с секирой, потому что на нас, олухов безответственных, нет никакой надежды.

Минут десять Орвуд и в самом деле гонял оверинского наследника между румами, но ему быстро надоело, и он перепоручил ученика Эдуарду. Что ж, если Улль овладеет хотя бы теми навыками, что и Эдуард, во многих кругах его сочтут отличным воином.

А теперь я сижу и думаю, каковы шансы, что мы, двигаясь в заданном направлении, встретим на пути другой континент? Можем проскочить мимо и уткнуться в восточную оконечность Инферна. Возможно, нам следовало идти на юг? Тогда мы уткнулись бы… ну да! В Границу Жизни. И пришлось бы возвращаться либо прежним путем, либо холодными водами, следуя в широтном направлении. Нет, это совсем не радует. Инферн, по крайней мере, можно будет обогнуть вдоль южного побережья.

В мире Макса континенты расположены так удачно, будто специально для удобства первооткрывателей: мимо ни за что не проскочишь! А нам остается лишь уповать на Силы Судьбы. Хотя стоит почаще заглядывать в астрал. Большой пользы это не принесет, но в какой-то мере поможет ориентироваться…

Скримсл не обманул. Десять последующих дней погода в самом деле благоприятствовала. Небо казалось высоким и голубым куполом, а Океан — плоской зеленовато-синей тарелкой. Все стороны горизонта открывались взору путешественников, и не находилось вокруг ничего, на чем можно было остановить взгляд. Только дельфины приплывали иногда, следовали за драккаром, высовывали из воды веселые морды, как будто хотели подмигнуть. Ильза не знала, есть у них разум или нет, и на всякий случай вежливо кланялась.

Зато по ночам светили звезды, и было их много, очень много — на суше столько никогда не увидишь. Ильза вылезала из палатки, ложилась на спину и таращилась в небо часами, пока не начинала зябнуть. Временами и у Рагнара появлялось желание любоваться ночным небом, тогда он поднимал Ильзу, Эдуарда и Улля и учил их ориентироваться по звездам — показывал Большой и Малый Ковш, полярную звезду Лис, Галеан на южном горизонте и еще много полезного. Но Ильзе хитрая наука в голову не шла, и она рассеянно зевала. Наследники были старательнее.

Не менее интересным и загадочным, чем ночное небо, был ночной океан. Он тоже сиял, он переливался тысячами огоньков. За кормой корабля тянулся красивый мерцающий шлейф воздушных пузырьков. Морские обитатели мелькали в темной толще, оставляя за собой светящиеся хвосты, подобно кометам. Дельфины выпрыгивали из воды, и с их гладких тел скатывались струи холодного, золотисто-зеленого жидкого огня.

Ночь Ильзе нравилась больше. А днем, несмотря на веселое солнце и безоблачное небо, на нее порой нападала необъяснимая, но острая тревога. Понятие «агорафобия» было девушке незнакомо, и она пыталась найти своим страхам рациональное объяснение.

— А пираты на нас не нападут? — приставала она к Хельги.

Тот успокаивал:

— Откуда им здесь взяться? Пираты промышляют там, где есть кого грабить.

— А фьординги? Вдруг они тоже надумают искать новые земли?

— Один шанс на миллион, что столкнемся.

Тогда Ильза, разочарованно вздохнув, приводила последний, убийственный аргумент:

— А морские чудовища?!

Эту версию никто не отвергал. Начинался увлекательный разговор о тролюалях, тех, что любят переворачивать корабли вверх дном, о кошмарных кракенах, стерегущих сокровища в черных пучинах, об убийцах-левиафанах, истребляющих все живое на своем пути, о морских змеях, крылатых и бескрылых, — какой только дряни не водилось на этих безбрежных просторах, таких мирных и спокойных с виду! Ильза слушала, и сердце ее замирало. Но на душе почему-то становилось легче. Страхи принимали оформленный образ и пугали немного меньше…

А на одиннадцатый день Хельги ближе к обеду (по его представлениям, остальные уже подумывали об ужине) настороженно понюхал воздух и объявил:

— Будет большая буря.

— Ты уверен? — удивилась сестра по оружию.

Все в природе оставалось по-прежнему безмятежным: лениво плескался и ворочался Океан, сияло солнце, и ветер был ничуть не сильнее, чем накануне.

— Уверен! — подтвердил подменный сын ярла. — К ночи соберется.

Спустя два часа с ним согласился Рагнар, еще через час — Энка. К этому времени далеко на южном горизонте появились облачка — легкие-легкие перышки, будто выпавшие из крыла белоснежного гуся.

К буре готовились заранее. Все, что можно привязать, привязывали, остальное прятали в надежные места. Снимали палатку, спускали парус. Налаживали «плавучий якорь» — полезное эттелийское приспособление, не позволяющее судну становиться поперек волны. Энка скакала по драккару с чертежной доской, все не могла решить, где именно ее сокровище будет в большей безопасности. В конце концов привязала ее к себе за спину.

— Тогда и мой дневник спасай, — решил Хельги. — С таким грузом от тебя все равно не будет толку.

Сильфида усовестилась и перевесила доску за спину Улль-Бриана со словами:

— Если за борт выпадешь, так она тебя на плаву удержит.

— Типун тебе на язык! — рассердился Рагнар.

Потом Хельги давал инструкции — как себя вести, кому что делать и чего делать нельзя, как быть в случае чего и тому подобное.

Особенно странными казались эти едва ли не предсмертные приготовления в свете восхитительного, мирного на вид нежно-розового заката…

А ночью творилось страшное. Потом, когда все кончилось и Хельги сказал, что ничего выдающегося в этой буре не было — буря как буря, случаются и хуже, Ильза почти обиделась.

Ветер — чудовищный, способный, казалось, вырвать из тела саму сущность, гнал огромные, немыслимо огромные валы. Волны перехлестывали через палубу, они пролетали высоко над ней, так что на мгновения драккар оказывался будто под водяной крышей, рассыпающейся лавиной соленых брызг. Но еще хуже были те волны, что поменьше — уж они-то обрушивались на судно всей своей мощью. Корабль бросало из стороны в сторону, раскачивало, как на гигантских качелях. Дух захватывало, когда он стремительно обрушивался в водяную пропасть, разверзшуюся жадной пастью, или взмывал к самому небу на гребне чудовищной волны — трещала, срываясь на визг, обшивка, казалось, драккар неминуемо развалится пополам. Дождь лил холодными пресными потоками, прямо в воздухе смешиваясь с солью Океана. Ильза вообще переставала понимать, где верх, где низ, где море, где небо и остался ли еще на свете воздух, — все вокруг казалось сплошной водой, и не было от нее спасения. Молнии сверкали почти непрерывно, одна за другой или сразу несколько, в разных краях неба. И мокрая статуя Фернира на носу зловеще отблескивала в их сполохах, она казалась живой. Оглушительные громовые раскаты сливались с ударами волн. Буря выла, грохотала, и в неистовом реве ее чудились голоса разъяренных морских демонов…

Но самым ужасным в этом вселенском безобразии было то, что оно не собиралось прекращаться! День сливался с ночью, ночь переходила в день, а вокруг было без изменений — темно и страшно.

Они потеряли счет времени, не ели и не пили (впрочем, недостатка в воде не было — открывай рот и лови), продрогли так, что приходилось бороться со сном. Улль-Бриан терял сознание. Ильза плакала в голос и не ощущала слез, остальные делали что-то полезное, но она не могла разобрать, что и зачем, и не верила, что это их может спасти…

И все-таки они выдержали! «Гром» устоял под напором стихии! Хотя Рагнар и утверждал, что победа над стихией была не совсем честной — в самые страшные минуты Хельги пускал в ход спригганскую магию, смягчал удары (он очень переживал за мачту, как бы ее не сломало). Ильза испугалась, когда увидела его лицо — он не был похож на живого.

Чудо, но непоправимого ущерба буря не нанесла. Кое-какие запасы все-таки смыло, парус потрепало, надломило макушку мачты. «Не уберег!» — в шутку горевал Хельги, потому что большой беды в том не было. Зато доска вместе с Улль-Брианом осталась на месте, и чертеж, надежно упакованный, подмок меньше, чем можно было ожидать. И дневник тоже почти не пострадал, наоборот, приобрел на вид некое романтическое благородство.

Июнь (наверное), число не знаю, день тоже.

Не писал несколько дней по уважительной причине — приключилась сильная буря. Аолен утверждает, что длилась она дней пять, а мне кажется — четыре. Ильза и Эдуард в один голос, полный возмущения, орут, что как минимум неделю. Энка смеется и предлагает компромисс — шесть. Орвуд возмущается — едва живы остались, а спорим из-за глупостей.

В общем, мы совершенно запутались во времени и пространстве.

Хотя насчет пространства — это я для красного словца. Я очень внимательно следил, куда нас несет, и с уверенностью могу сказать, что курс мы почти не изменили, только забрали севернее. Уж не знаю, к худу это или к добру, надо возвращаться на прежнюю широту или не надо.

Голова у меня болит, прямо пополам хочет треснуть. Это из-за спригганской магии, она мне всегда вредит. Зато «Гром» уцелел и путешествие наше продолжается!

Вычерпываем воду, штопаем парус. Ильза разбирает продукты, процесс сопровождается стонами и причитаниями. Я ползаю по драккару и собираю образцы. Какой нам только живности бурей не накидало! Медузы, рыбы, моллюски, иглокожие — я уже двадцать два вида насчитал!

Идиот, зачем я не догадался прихватить с собой спирт?! Теперь приходится зарисовывать и выбрасывать за борт — все равно пропадет. Рисую, рисую — скоро так натренируюсь, что смогу, в случае нужды, живописцем подрабатывать. Хоть бы Энка помогла, что ли! Но ее не допросишься. Вот сейчас допишу и стану дальше… ой, что-то Ильза дурным голосом орет!..

Не зря она орала! Я в первый момент тоже едва удержался. В воде, скопившейся под носовой частью корабля, плавало, брюхом кверху, полудохлое (сперва мы решили, что совсем дохлое) существо. Я такого раньше никогда не видел. Размером с локоть, тельце плотное, покрыто редкими волосиками, а брюхо совсем голое, белесое, кожа на нем мягкая и тонкая. Конечности тощенькие, длинные, пальцы с перепонками. Шеи почти нет, башка крупная, глазки маленькие, и вообще в лице есть что-то от выхухоли, хвост толстый и очень короткий, так, рудимент какой-то, а не хвост — Энка сказала «огузок». В целом впечатление это существо производит безобразное, в руки взять противно. Пришлось мне как натуралисту взять это на себя — больше никто не захотел.

Мы решили, что это какая-то неразумная морская тварь, заброшенная к нам бурей, и хотели выкинуть за борт, пока совсем не подохла. Каково же было наше удивление, когда оно заговорило, вернее, заорало по-староземски: «Помогите, спасите, убивают!» С перепугу я его уронил, и оно обозвало меня болваном.

Стали выяснять, кто таков, откуда взялся. Оказалось — судовой! Я даже разозлился! Где это видано, чтобы на боевом фьордингском драккаре водились судовые, будто на торговой посудине?! Он тоже разозлился. Разумеется, сказал он, ни один уважающий себя судовой не согласится жить на драккаре по доброй воле, без особой на то нужды. Но его постигло несчастье — прямо в оттонском порту затонул его старый галеон. От безысходности пришлось переселиться на первое, что подвернулось, и довольствоваться этим убожеством. Да, он прямо так и сказал — «этим убожеством»! А потом встряхнулся, обрызгав нас с ног до головы, и уполз под палубу. Зря я его пожалел, не выкинул. У него очень дурной нрав. Но, так или иначе, теперь нас на драккаре десять. А провизии стало меньше. Интересно, что ест судовой?

Второй день после бури.

Выяснили мы, что он ест все! И помногу! И ведет себя нагло — вылезает и требует, будто мы ему чем-то обязаны. Эдуард спросил, разве судовым не положено прятаться, скрываться от посторонних глаз? Он ответил: «Чего уж теперь скрываться, раз вы видели меня во всей красе!» Я ему сказал, чтобы он не обольщался насчет «красы», а он принялся гадко хихикать: «А у некоторых даже борода не растет! Некоторые будут вечно юными и прекрасными!» Значит, эта маленькая дрянь и до моего дневника успела добраться!

Имени своего он нам не называет, оно и понятно: если знать подлинное имя подобного существа, его можно заставить себе служить. Мы часами перебираем разные имена, но на нужное пока не наткнулись. А жаль. Было бы неплохо держать его в узде. Я ему обещал, что, если станет пакостить, мне придется его поглотить. Это произвело должное впечатление, гадостей судовой пока не делает, только ест (причем не меньше Ильзы — куда в него только помещается?). Но мне теперь стыдно — нашел кого пугать грозной и могучей демонической сущностью!

Погода стоит теплая и ясная, почти как до бури. Только с юга время от времени приходят короткие, но сильные шквалы, вынуждены следить за курсом.

Я насчитал тридцать четыре вида морской фауны, из них минимум десять — новые. Сделал около сотни зарисовок (в разных проекциях). Энка соглашалась мне помочь, но ничего не вышло. Ее рисунки высокохудожественны, но в качестве научного материала никуда не годятся. В другом мире есть такая полезная штука — сама делает изображения. Очень бы мне пригодилась!

Аолен слагает новую песнь. О буре. Получается очень поэтично — так сказала Меридит, а она знает толк в поэзии.

Когда вернемся, Аолен хочет издать в Конвелле книгу и назвать ее «Песни странствий». Говорит, у него есть уже восемь песен, надо еще с десяток.

Энка начинает выказывать первые признаки нетерпения — удивляюсь, как надолго ее хватило. Я думал, она заскучает гораздо раньше. Но она любит море и ведет себя в нем более уравновешенно.

Ильза с Улль-Брианом тренируются на мечах. После бури его перестало тошнить совершенно! Воистину, из всего на свете можно извлечь пользу!

Эдуард, похоже, задумал устроить стирку — носится с какими-то тряпками. Орвуд дрыхнет.

Вот так и живем.

Никогда прежде Мир не менялся столь стремительно.

Кончилась прекрасная сказка королевы Мэб — пала Волшебная страна, атакованная снаружи и изнутри. Льды пришли с Севера, оттеснив Границу Жизни далеко на юг. И не стало зеленых, цветущих островов Эмайн, само их название забылось, ушло из памяти народов. Замерзший Архипелаг — так звали их теперь. Да и народов тех тоже не стало. Героические дини ши, благородные тилвит тег, прекрасные гуараггед аннон, страшные слуа и еще многие, многие из тех, что составляли великолепный двор королевы-феи, остались там, под толщами льда…

И только проклятые спригганы, измученные многолетней борьбой со стихией, голодные, усталые и злые, с душами, отравленными горечью потери родины, шли на континент волна за волной, с боями завоевывая право на жизнь.

А там, на континенте, крепли новые силы. Те, кто прежде не смел поднять головы, будучи под властью могучей королевы, теперь стремились взять от жизни свое. Обрел независимость гордый Сильфхейм. Теперь он стал сам по себе, и не было ему дела до остального мира. Далеко за пределами родного Даан-Азара застучали молотки гномов, решивших, что все недра Староземья отныне принадлежат исключительно им. На Севере закопошились кобольды.

Прежде полудикие, они вдруг объявили себя ни больше ни меньше королевством и изрыли все перевалы своими ловчими ямами. В степных предгорьях хозяйничали и богатели мирные степенные кудиане — самый презираемый народ Волшебной страны. Дисы совсем распоясались и держали в страхе все северные города. Они, дисы, созданы для войны, а войн меньше не стало — отчего не радоваться жизни?!

Человечьи Герцогства — приморские и срединные, те, что едва не истребили друг друга в страшных магических войнах, за которыми, посмеиваясь, будто над проказами зверей, наблюдала королева, — объединились под короной Карола, вошедшего в историю под гордым именем Освободитель. Но мало кто знает в наши дни, что вторым его прозвищем было — Кровавый! То, что не довершили льды Севера и маги Коллегии, довел до конца, доистребил он. Даже память о Волшебной стране искоренялась с помощью меча и магии. Лишь через столетие после смерти Карола ученые книгочеи осмелились скрытно, в своем тайном кругу, вспомнить и написать о ней…

С тех пор род людской размножился как никогда, расселился по всему Староземью. Век человека короток, плодятся люди быстро и бездумно. И еды им всегда надо много.

…И падали под топорами лесорубов вековые рощи, и величественные леса уступали место бескрайним полям, и грязный скот вытаптывал девственные луга, и даже вольные реки меняли свои русла.

Нет, люди никогда не воевали с эльфами. Эльфы — единственный народ, сумевший сохранить добрые отношения с людьми. Но теперь людей стало слишком много. И эльфы поняли — их время прошло. Одни остались выживать на руинах Волшебной страны, заселили последние ее островки, спрятанные за завесой разделенного пространства. Другие навсегда ушли в глухое Чернолесье. А третьи…

Еще живы последние из тех нелюдей, кто помнит Великий Исход.

Они уходили на рассвете, на белых кораблях с парусами цвета утренней зари. Десятки, а может, и сотни белых кораблей… Откуда взялись они, кем и когда были построены? Ни на одной верфи Староземья такие не умели делать.

Медленно рассекая серые воды Океана, суда отплывали и ложились курсом на запад — и казалось, будто они уносят на своих парусах само восходящее солнце.

Это было и прекрасно, и жутко. Даже грубые отпрыски рода человеческого, и те не могли удержаться от слез, глядя им вослед. Даже они понимали… нет, скорее чувствовали: случилось что-то важное, непоправимое и горькое…

Сами эльфы не плакали. Мраморно-неподвижны были их прекрасные лики, плотно сомкнуты уста — не слышно было даже обычных морских команд. А глаза… Глаза уже не принадлежали этому миру. Они смотрели только вдаль. Ни один не оглянулся, чтобы проститься с родиной навсегда.

И никто из сородичей, не пожелавших покинуть Староземье, больше никогда не слышал о них. Нашли ли они свое счастье, или сгинули в бездонных пучинах Океана? Судьба ушедших так и осталась тайной.

— …Судьба их оставалась тайной, — закончил свой рассказ Аолен.

— Да! — Хельги передернул плечами, будто от холода. — Печальная история. Особенно когда знаешь, чем она окончилась.

Июль, девятый день после бури.

Вчера мы увидели землю. Вернее, и не землю даже, а туман. И не увидели, а увидел. Аолен. Из-за своей ужасной привычки вставать с первыми лучами солнца. Встал и заметил на южном горизонте большое облако тумана, прямо над водой. И понял, что там земля. Вообще-то близость суши мы заподозрили еще накануне, когда в воде стали появляться пучки зеленой травы, непохожей на обычные водоросли. Но если бы не Аолен — непременно бы ее проворонили, и, наверное, оно было бы к лучшему. По крайней мере, для него самого.

Но тогда мы, конечно, обрадовались. Все прыгали, орали, разбудили меня, и я не стал злиться, что ни свет ни заря… Мы не знали, остров это или искомый континент, но нам было все равно, лишь бы ступить на твердую почву. Очень скоро мы на нее ступили…

Но прежде Хельги некоторое время изучал новую землю через астрал и наконец пришел к однозначному выводу: остров. Но очень большой, не меньше Сильфхейма, и весь пропитан магией, очень похожей на эльфийскую.

Отыскав удобную бухту, путешественники причалили к берегу.

Остров был обитаем — это сразу бросалось в глаза. На отвесной прибрежной скале, на идеально гладкой поверхности, явно обработанной вручную, особыми эльфийскими рунами, заметно отличающимися от обычных, староземских, была выбита надпись: «Здесь есть наш последний приют», — так ее перевел Аолен.

— Не «последний», а «вечный», — поправила Меридит. — Ты трактуешь по-современному, а надпись сделана пятьсот лет назад. Смотри — вон дата!

— Верно, — согласился эльф немного смущенно. — Вечный. — И взглянул на дису с уважением.

Хельги поморщился.

— В любом случае, звучит невесело. Наводит на мысли о кладбище.

— У эльфов не бывает кладбищ, — успокоил Аолен. — Наши тела сливаются с природой.

— Это обнадеживает, — кивнул демон-убийца. Несмотря на печальную надпись, сам остров выглядел восхитительно. Трава была зеленой и свежей, ручьи, сбегающие в океан по каменистым руслам, — пресными, а неизвестной породы хвойные деревья — гордыми, величественными и огромными, почти как легендарные эльфийские коэлны. Хельги взглянул через астрал и увидел кружевные скопления белых сияющих нитей — все деревья на острове были магически измененными.

— Точно, без эльфов не обошлось, — изрек он многозначительно. — Идемте, поищем. Может, мы их найдем, может, они нас… Так или иначе, попросим у них еды. А то не знаю, как мы прокормим нашего судового! Запасы прямо тают!

— Нашел крайнего! — фыркнула Энка.

Бросать драккар на берегу без присмотра все-таки побоялись. Стали тянуть жребий, кому сторожить. Выпало Орвуду и Улль-Бриану.

— Третьего давайте! — рассердился гном. — Случись что — какой мне прок от Улля?

— У тебя еще судовой останется! — напомнила сильфида ехидно.

— А-а! Ну конечно! Уж с ним-то мы всех врагов одолеем!

Третьим остался Рагнар. Уж как он, бедный, огорчился! А между тем только в этом и было его спасение…

Условились, что разведчики будут идти в глубь острова целый день (если только эльфы не встретятся раньше), заночуют в лесу и назавтра вернутся обратно. На всякий случай Хельги крепко привязал к Ферниру, на носу драккара, свое левое ухо.

Скоро путешественники углубились в чащу.

Ах, какой же это был лес! Чистый, будто ухоженный парк, светлый — весь в солнечных бликах. Аолен шагал — и сердце его трепетало от радости слияния с природой, чувства, в полной мере свойственного, пожалуй, одним лишь эльфам. Редким людям и нелюдям доступно испытать подобное блаженство хоть раз в жизни…

Все здесь напоминало ему о далеком родном доме — и мягкая, как сехальский шелк, трава, и зеленые островки нежнейшего мха, и мощные, в несколько обхватов, янтарно-теплые стволы могучих дерев. Звенели птичьи голоса, воздух был наполнен густыми запахами молодой хвои и свежей смолы. Грибы, на радость Ильзе, высовывали из мхов свои блестящие шляпки, ягоды светились на невысоких кустах синими и красными фонариками, папоротники подрагивали своими зелеными перышками. Ветра не было совершенно — ни малейшее его дуновение не проникало под зеленые своды. И солнце пробивалось сквозь высокие кроны косыми лучами, наполняя пространство особым, торжественным светом, будто в храме лесного божества…

А через полчаса пути им открылась поляна, прекрасная, как в сказке. Обрамляли ее кусты с белыми цветами, пахнущими столь чарующе, что можно было позабыть все на свете, да так и остаться тут навеки, вдыхать их сладостный аромат до конца дней. Посередине лежали два круглых озера: темное, словно окно в иной мир, и светлое, искрящееся подобно опалу. В темном не водилось ничего живого, зато на поверхности светлого плавали дивной красоты цветы, похожие на речные лилии, но в несколько раз крупнее, с сочными зелеными листьями размером с хорошее блюдо. Между озерами стоял шатер, жемчужно-серый, расшитый золотой нитью, он поражал своим великолепием…

Кое-кто их присутствующих однажды уже видел нечто подобное.

— Боги Великие! — всплеснул руками Аолен. — Это же Сердце Общего Дома клана! Да как же нас допустили сюда?! Почему не остановила стража?! Неужели жизнь на этом острове такая мирная и благодатная, что не приходится опасаться врагов?

Ответ пришел почти сразу, но был он вовсе не таким радужным, как представлялось эльфу. Ильза из любопытства подошла к шатру и потрогала шелк, потерла между пальцев, как это обычно делают дамы при покупке ткани. И вдруг все сооружение с тихим шелестом осело, опало, рассыпалось, взметнув в воздух облако серебристой пыли. Спустя мгновение у ног насмерть перепуганной и отчаянно чихающей девушки лежала лишь кучка праха. Даже остова не осталось.

— Теперь понятно! — озвучил очевидное Эдуард. — Этот поселок заброшен давным-давно. Тут все истлело.

— Странно! — удивился Аолен. — Очень нетипично! Как правило, если клан переселяется на другое место, из Сердца Общего Дома стараются забрать все что можно. Озера, понятно, с собой не унесешь, но я никогда не слышал, чтобы бросали шатер оэннон! В моем клане подобное сочли бы святотатством!

— Тэмпора мутантур! — важно сказал Хельги на красивом мертвом языке латен. — Времена меняются. Пятьсот лет назад все могло быть иначе.

Аолен хотел возразить, что для эльфов пятьсот лет не срок, но не стал — какой смысл спорить?

— А может, они и не ушли, просто здесь случился мор? — высказала свое предположение сильфида.

Аолен хотел возразить, что эльфы не подвержены моровым поветриям, но снова промолчал. И они пошли дальше.

Но и дальше было не лучше. До заката разведчики нашли еще семь или восемь Общих Домов. Но все они были так же пусты. В одних не сохранилось ничего, кроме озер, в других были видны даже останки жилых галерей — но все рассыпалось, исчезало при малейшем прикосновении, уходило в небытие. Как выстояла эта хрупкая красота столько лет, почему не разрушилась прежде, под ударами океанских ветров, — это можно было объяснить только магией. Здесь все было прах и тлен. Но никто, нигде и никогда прежде не встречал столь прекрасного праха и тлена…

— Думаю, дальнейшие поиски бессмысленны, — грустно и устало сказал Аолен, опускаясь на мягкий мох неподалеку от светлого озера. — Этот остров покинут. Надо переночевать и возвращаться на драккар. На обратном пути соберем грибов и ягод.

— А на берегу наловим рыбы! — подхватил Эдуард, он не видел повода для печали. Мало ли на свете заброшенных сел? — Я еще там, на скале, устриц видел! Эх, давно я устриц не едал!

Настал ночь, такая теплая и звездная, что не было нужды разводить огонь. Уставшие за день тела утопали в мягких мхах, будто в перине, ночные птицы насвистывали колыбельную, где-то очень высоко в колючих кронах умиротворяюще перешептывались легкие ветерки… Очень скоро путники погрузились в сон, едва не ставший последним. Потому что Ильза — ей выпало дежурить первой — тоже заснула, убаюканная дурманящими ароматами…

Хельги проснулся среди ночи в панике, вскочил. Его трясло как в лихорадке, сердце колотилось, будто после долгих часов бега, кровь стучала в висках, лоб был холодным и мокрым, а ноги казались ватными… Еще никогда ему не снился кошмар столь ярко, столь убийственно-реально, буквально осязаемо.

Это были деревья. Нет, они не превращались в ночных раскоряченных чудовищ, как в Волшебной стране. Они не покидали своих мест и не пускались вдогонку за жертвой, как в легенде о Яне-лесорубе. Не хватали ветвями и сучьями, не обвивали корнями-змеями, как в Чернолесье. Они просто убивали. Оставаясь при этом величественными и прекрасными.

Деревья не желали видеть под своей сенью чужаков. Каждая ветка, иголка, даже капелька смолы была пропитана жгучей и страшной НЕНАВИСТЬЮ. У них был разум, у них были мысли — они острым штопором ввинчивались в чужое сознание. «Уходи. Тебе здесь не место. Тебя здесь не ждали. Ты — чужой! Ты — грязная тварь из грязного мира. Тебя не должно быть! Умри! Умри! УМРИ!!!» Их злые голоса сливались в беззвучном, но нестерпимо громком хоре, от этого рева нельзя было спастись, даже лишившись слуха, потому что звучал он прямо в мозгу. Тысячи и тысячи голосов приказывали: «Прочь! Прочь! Умри!» И это была не пустая угроза. Обезумевшие от ярости деревья пили Силу, высасывали ее, будто голодный упырь. Они и к самой сущности умели подобраться!

Хельги тряхнул головой, протер глаза, отгоняя наваждение. Приснится же такое в мирном-то лесу! Нарочно не придумаешь! Он посмотрел в небо, черное и звездное — до рассвета оставалось еще далеко. А вокруг было так тихо, так славно, что вновь потянуло на сон. И он хотел лечь снова, но случайно бросил взгляд на лица спутников… и сон как рукой сняло. Силы Стихий!!! Похоже, всем им снился один и тот же кошмар!

— Вставайте!!! Проснитесь, тетери сонные! Вот уроды! Да вставайте, чтоб вас!.. — Демон грубо тормошил полубесчувственные тела, толкал, бил по щекам наотмашь. Он был в совершеннейшем ужасе, подобного которому еще никогда не испытывал, он захлебывался отчаянием. Ведь если даже его, грозного и могучего демона-убийцу, ужасный лес едва не задавил в своих объятиях, что сделал он с его спутниками, простыми смертными?!

И все-таки они проснулись. Бледные, дрожащие, задыхающиеся от страха, едва способные устоять на ногах от слабости и головокружения. Ильзу долго рвало. У Эдуарда носом шла кровь. Остальным, включая «грозного и могучего», было не намного лучше. Но медлить было нельзя.

— Бежим! — скомандовала Энка, едва успев осознать, что происходит. — Скорее, к берегу! Или мы все здесь умрем!

Как же они бежали! Напролом, через кусты, вдруг ощетинившиеся злыми колючками, спотыкаясь на скользких куртинах мха, падая с размаху, во весь рост, лицом в траву, не всякий раз успевая вовремя обогнуть встречный ствол… А лес упорно не желал отпускать свои жертвы. Стоило разуму, измученному страшной ночной гонкой, померкнуть хоть на миг — деревья впивались с новой силой: «Умри, умри!»

— Осторожнее! — умолял Аолен на бегу. — Дышите ровнее! Головой не стукнитесь, ради всех богов! — Он понимал: тот, кто потеряет сознание, неминуемо потеряет и жизнь.

А небо оставалось безжалостно-черным, и лес все не кончался, и силы были на исходе…

Но вот наконец где-то впереди забрезжил неверный свет, деревья начали редеть, и между стволами стала видна спасительная гладь Океана, розовеющая в лучах зари.

Ильза… да что там Ильза! Грозный и могучий демон-убийца и тот плохо помнил, как скатились они, не разбирая дороги, вниз по каменной круче, как, завидев «Гром», не сговариваясь, бросились в воду… и вплавь, вплавь — лишь бы скорее добраться до родного драккара!

Заспанные, удивленные и встревоженные сторожа бросили им веревочный трап, но за Ильзой и Эдуардом Рагнару пришлось спускаться самому — у них сил не осталось даже на то, чтобы держаться за веревки, пока их будут вытягивать.

— Да что с вами? Что случилось? — наперебой допытывались рыцарь и гном, а Улль-Бриан испуганно повизгивал: «Ой! Ой!» И даже судовой, встопорщенный со сна, вылез из-под палубы, крутился рядом и давал советы: «Их надо водичкой, водичкой побрызгать!» — даром что беглецы были только что из Океана.

— Да расскажите же, ради всех богов!

— Ох, не спрашивайте! — Хельги в изнеможении плюхнулся на палубу, родную как никогда. — Нас едва не сожрали заживо! — И попросил, оглянувшись, будто опасался погони: — Ради всех богов, отчаливайте поскорее.

До самого полудня от жертв ночного кошмара было не добиться толку, хотя ни один из них больше не заснул. Да и потом сведения приходилось из них разве что не клещами вытягивать. Больше было эмоций, чем вразумительных ответов.

Лишь ближе к закату они отошли от пережитого настолько, чтобы начать связный рассказ. И начала его, как водится, Энка.

— Слава богам, Рагнара с нами не было! Он на такие вещи податливый — вспомните Чернолесье, непременно помер бы! — изрекла она ни с того ни с сего, а потом потребовала: — Если кто-то понимает, что с нами было, объясните и мне.

— Деревья… Они все проклятые — убить нас хотели! — Хельги отвечал бестолково, и без его разъяснений это было ясно, каждый ощутил на себе.

Но Меридит серьезно кивнула.

— Да-а… Вот это сила! После такого наше Чернолесье покажется тренировочным лагерем для новобранцев!

— Жуть! — вторила Ильза. — А злые какие! Сущие упыри!

— А мы гадали, куда подевались тамошние эльфы? Их, бедных, деревья пожрали. Всех, подчистую. Вот беда! — горевал Эдуард.

И тут очнулся Аолен. До этого момента он сидел в стороне ото всех, на корме, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову руками. Друзья решили, что его тошнит, и не беспокоили.

— Нет! — сказал он, и в голосе его звенело такое отчаяние, что всем опять стало страшно. — Нет! Все было иначе! Это не деревья! Это оннолэннон!

— Что? Кто? — Все недоуменно переглянулись. Они готовы были поклясться, что не видели никого, кроме деревьев, и голоса шли именно из них. — А это что еще за твари?

— Твари! — горько усмехнулся эльф непонятно чему. — Оннолэннон. Лишенные тел. Помните, я вам рассказывал про своих теток?

— А-а! — оживилась Ильза, эта тема ее и тогда занимала, — Которые хотели посадить тебя в дупло, чтобы ты там философствовал, пока от тебя не останутся только глаза и рот?

— Да. Именно так. Эльф сливается с деревом, утрачивает тело и живет вечно, в гармонии с миром… — Аолен перевел дыхание, будто собираясь с духом перед самым страшным, и выпалил: — В этом лесу каждое дерево — оннолэннон!

— Мамочки мои обе сразу! — выдохнул Хельги, бледнея. — Ты хочешь сказать, нас едва не угробили твои соплеменники?!! Эльфы?!! Благородные и прекрасные?!! Ты уверен? — Дикая мысль не желала укладываться в его голове. Это было так же невозможно, как если бы дева корриган взяла топор и вышла на большую дорогу или домовый гоблин записался в гильдию наемных убийц.

— Я уверен, — заговорил эльф раздельно и монотонно, без всякого выражения. — Меня они не просто убивали. Они говорили со мной. Хотели, чтобы я знал… Зачем? Они все равно не выпустили бы меня живым…

— Вот что случается, если слишком долго сидеть на одном месте! — торжествующе заявила Энка. — Эти эльфы до того дофилософствовались, что совершенно озверели! И немудрено! Я бы на их месте… — И перебила сама себя: — А о чем именно они с тобой говорили?

И эльф поведал о Великом Исходе.

— Да, грустная история! Особенно, когда знаешь, чем она кончилась, — сказал Хельги. — Одного я не понимаю: ушли они из Староземья, нашли такой чудесный остров, чего им нормально не жилось? Зачем поголовно в дупла полезли?

Аолен долго молчал. Он не знал, как выразить словами те чувства, что передались ему от чужих, изуродованных душ, и могут быть до конца поняты только эльфом. Тоска по утраченной родине, безысходность одиночества и изоляции, отсутствие надежд и того, что на современном языке называют «перспективами». Плюс обида на тех, кто сломил свою гордость и остался приспосабливаться к новой, грубой и жестокой жизни, смешанная с неподобающей эльфам завистью, в которой нельзя признаться даже самому себе. Кроме того — обжигающе-горькие воспоминания о собственном великом прошлом и ненависть к тем, кто лишил их всего. Можно прибавить сюда растущее чувство отчуждения — они перестали любить друг друга, потому что каждый видел в своем соседе или родиче отражение себя самого…

Ушедшие хотели создать свой, лучший мир — возвышенный, полный добра и любви, мир без войн, горя и страдания, живущий природой и высоким искусством, — но не сумели. Получился скучный, замкнутый мирок, суетный, мелочный и бесцельный, лишенный всякого вдохновения. Но гордость не позволила ушедшим признать свою ошибку и постараться что-то изменить…

А Судьба — она порой прощает ошибки одному существу, но никогда — целому народу. Они изменились сами. Они так долго твердили о собственной избранности, что поверили в нее — все до единого! Оннолэннон — вот высшая духовная ипостась, которую способен достигнуть эльф. Не каждый — избранный! Но ведь они все были избранными.

…Ни одного свободного дерева не осталось на острове за пятьсот лет. Ни один эльф не сохранил своего тела. Полстолетия назад ушли последние.

Но не высокие чувства и мудрые мысли зрели в их душах. Зачем, если их все равно некому передать? Годами, столетиями взращивалась, холилась, лелеялась и преумножалась Ненависть. Она зрела, закипала, как вулкан. И вся ее мощь, вся нерастраченная сила выплеснулась на головы случайных путешественников…

— Вот! — подвела итог речи эльфа Энка, назидательно погрозив пальцем неведомо кому. — Вот почему я сбежала из Сильфхейма! Думаю, там в конце концов тоже все перебесятся.

— Если судить по тебе, то непременно! — не удержалась от колкости боевая подруга.

Аолен умолк и снова перебрался на корму. Горький рассказ утомил его почти физически. Хельги тоже сидел тихо, он думал о своем. О Замерзшем Архипелаге, о потерянных островах Эмайн. Не впервой думал он об этом, но только теперь начинал понимать…

Льды не приходят в один день. Это не раскаленная лава, плещущая из жерла вулкана. Не оползень, не обвал или снежная лавина, не наводнение. Льды ползут медленно, милостиво дарят своим жертвам возможность уйти и спастись. Как ушли, еще по теплу, не дожидаясь вечной зимы и голода, люди. Как отступили, осознав, что битва проиграна, спригганы.

А они остались — прекрасные дини-ши, благородные тилвит тег, страшные слуа… Они сами избрали свою участь и обрели вечный приют в могильно-ледяных чертогах… Неужели целые народы согласны и жизнью, и сущностью своею заплатить за право оставаться избранными?..

Но излагать эти свои размышления на бумаге Хельги не стал, посчитав их недостаточно оформленными. Да и последнее событие было описано им очень скупо: пришли, нашли, заночевали, убежали. И заканчивалось это лаконичное повествование народной мудростью «не все то золото, что блестит», непонятно к чему в данном контексте относящейся. А потом, еще через полчаса, он сделал приписку на красивом мертвом языке латен, и вовсе ни с чем не связанную, она переводилась: «трудно поверить».

Июль. Десятый день после бури,

второй после посещения острова.

Сегодня нам уже намного лучше. Всем, кроме Аолена, он впал в депрессию. Эльфы слишком чувствительный народ, склонный к излишне бурным реакциям. И остров тому пример.

К середине дня мне стало его (Аолена, а не остров) совсем жалко, и я спросил, какого демона он так себя изводит, будто лично запихивал соплеменников в дупла. Оказалось, он страдает потому, что не знает, как станет рассказывать другим эльфам о случившемся. Ведь все оставшиеся верят, что ушедшие нашли путь к лучшей жизни, их почитают как самых достойных из эльфийского рода, а главное — еще живы многие из их родных и близких. Как открыть страшную правду, что их братья и сестры превратились в жестоких чудовищ?

Мне бы его проблемы! Насколько я знаю, иметь в роду оннолэннонов необыкновенно почетно. Значит, родные и близкие будут только счастливы, узнав, что с ними случилось. А вдаваться в детали совершенно не обязательно. Это будет даже не ложь, а невинное умолчание.

Но Аолен придерживается иного мнения. Он считает, что лучше горькая правда, нежели красивый вымысел. Ну я не эльф, спорить, что для них лучше, что хуже, не буду. Хочет — пусть страдает, возможно, эльфам это на пользу.

Мы идем прежним курсом — строго на запад. Но теперь опять южнее, примерно на широте Конвелла. Меня удивляет, почему у людей так плохо развита способность ориентироваться в пространстве. Они совершенно не чувствуют направления, им нужны различные приметы и знаки. У фьордингов, например, выработана целая система — днем они идут по солнцу, ночью — по звездам, используют разные приспособления, чтобы точнее выверять курс. Слава богам, что нам, нелюдям, все эти сложности ни к чему.

Последние несколько часов за бортом встречается много водорослей, преимущественно ламинарий. Я ловлю их багром, изучаю мелкую беспозвоночную фауну и очень доволен жизнью такой. Боюсь, не скоро мне вновь захочется на сушу.

И даже Энка перестала выказывать признаки нетерпения, сидит за чертежом и время от времени сообщает, как нравятся ей морские путешествия. Но думаю, такая идиллия ненадолго, и судьбу островных оннолэннонов нам еще не раз припомнят. Кстати, я так и не понял, склоняется это слово или нет? Спрошу у Аолена, когда повеселеет…

Последующие двенадцать дней плавания вышли ничем не примечательными. Все было спокойно и однообразно. Ну разве что в один момент драккар попал в струю сильного меридионального течения. Пришлось потрудиться, чтобы вырваться из его объятий.

Особенно нелегко было Хельги. Именно ему пришлось убеждать фаталиста Рагнара, что в этом происшествии нет перста Судьбы, и если не принять экстренных мер, течение увлечет их в северные воды, загонит за Границу Жизни, туда, где вечные льды и морозы, где без специального снаряжения и подготовки добропорядочным существам делать абсолютно нечего.

— А вдруг там лежит древняя земля Гиперборея?! — упрямился рыцарь, демонстрируя неизвестно откуда и совершено некстати прорезавшуюся образованность. — Есть же такая легенда?

Легенда такая и в самом деле была — многотысячелетней давности. Якобы лежит на самом северном краю Мира земля непаханая. И живут на ней великаны исключительно дарами милостивой природы. И такое их, даров, изобилие, что и великанам хватает с лихвой, и еще остается — для тех смельчаков, что рискнут в эту землю прийти, не убоявшись плавучих льдин Океана.

Но за последние столетия так похолодало, что, даже если та земля и существовала в действительности, теперь ее покрывает многометровый слой льда, и рассчитывать на какие-либо «дары» было бессмысленно. Но Рагнар заартачился: идемте в Гиперборею, и все тут!

Хельги страдальчески взвыл.

— Да замерзла она, Гиперборея твоя! Архипелаг — и тот льдом покрылся, не то что приполярная земля! — И добавил проникновенно: — Уж едой мы там точно не разживемся!

Последний аргумент стал решающим. Именно он убедил рыцаря оставить сомнения и налечь на весла.

Продуктов действительно оставалось маловато — но тоже не катастрофически. Был неприкосновенный запас на обратный путь. Имелась рыба, ее ловили небольшой сетью, ешь — не хочу! Хорошая вкусная рыба сардина водилась в здешних водах. Но Рагнара, убежденного мясоеда, вдруг неудержимо потянуло на свежие плоды и коренья. А где их взять, в Океане-то? Отсюда и его неожиданный интерес к легендам, и разочарование в них…

Потом полили дожди — скучные, затяжные. Драккар был мокрым и скользким, и палатка хлопала на ветру промокшими крыльями, и судовой просил есть еще чаще, и у черпальщиков не переводилась работа…

Зато Улль-Бриан начинал с гордостью поглядывать на свои огрубевшие ладони и окрепшие плечи. Ему, как наименее уважаемому члену коллектива, приходилось браться за ковш вдвое чаще, чем остальным. Впрочем, сказать, что им осознанно помыкали, что его дразнили и унижали, тоже нельзя. Юному наследнику приходилось значительно легче, чем когда-то Эдуарду. Но не потому, что он был родственником Рагнара — это его не спасло бы от насмешек, просто в данном случае главная обидчица выступала в роли защитника. Уж так тронула сильфиду пасторальная любовь юноши, что она прониклась к нему чем-то вроде материнского чувства и в какой-то мере оберегала от невзгод. Благодаря ей сын оверинского герцога ни с кем не конфликтовал, но и не сближался, даже с кузеном. Он вел себя скромно и тихо, но на самом деле, в глубине души, не считал своих спутников подходящей компанией, несмотря на наличие в ней двух принцев и грозного демона.

А причина тайной его гордости крылась в том, что юный Улль мнил себя не простым смертным, а Поэтом, в самом высоком смысле этого слова: причислял себя к тем, кого коснулась божественная десница, кто рожден для великой цели творить высокое искусство, отделять живое от мертвого. И неважно, что ценителей его поэтического дара насчитывалось пока совсем немного: отец с матерью, жена-пастушка да несколько придворных — по долгу службы. Настоящий поэт и не должен быть понят при жизни — так считал Улль. Настоящий поэт должен опережать время, творить для потомков. А на своем земном пути обязан непременно пройти через страдания и испытание одиночеством, чтобы в них черпать свое вдохновение.

В общем, юноша видел себя фигурой трагической, и компания грубых воинов была ему абсолютно чужда. Правда, имелся в этой компании эльф, и он тоже занимался стихосложением. Но Улль-Бриан почему-то сразу решил для себя, что особым талантом Аолен не обладает и сочиняет свои песни лишь в качестве развлечения, скрашивающего досуг.

На самом деле он недооценивал своих спутников. Творения Аолена котировались достаточно высоко в эльфийских поэтических кругах, да и остальным членам команды не было чуждо прекрасное. Разбиралась в искусствах Энка, Меридит при желании могла бы стать неплохим литературным критиком. И даже Хельги, хоть и не по своей воле, но однажды тоже сложил песнь философского содержания: про абсолютную идею и верблюжьи копыта. Не говоря уже о поэтическом альбоме Ильзы, который она со всей страстью коллекционера подсовывала кому только можно, даже оттонской королеве. Правда, упомянутая дама не была обучена грамоте, но знала премиленькие песенки о любви и овечках, каковые и были воспроизведены на бумаге рукой ее сына.

Разумеется, и Улля не миновала чаша сия. Через месяц плавания девушка решила, что они уже достаточно хорошо с ним познакомились, чтобы потребовать поэтическую дань, и подсунула ему свое украшенное розой сокровище.

— Вот! Напиши-ка мне сюда стих. Лучше про любовь, но можно и другой какой-нибудь. Главное, чтобы все слова были приличные, я грубостей не люблю.

Последнее замечание она стала делать с тех пор, как доверила альбом Рагнару. Рыцарь отработал задание честно — долго, старательно вспоминал «про любовь» и наконец вспомнил отрывок из старой солдатской песни. Речь в нем действительно шла о любви, но сюжет был весьма фривольным, а отдельные слова не выдерживали никакой критики. Пришлось густо зачеркивать их чернилами — из-за этого пропала рифма. Ильза даже страницу хотела вырвать, да только на обороте была запись, сделанная Офелией Сакс в день свадьбы, и девушка не решилась ею пожертвовать, оставила все как есть. Но с тех пор дело на самотек не пускала…

Улль-Бриан машинально принял из рук девушки чудовищную малиновую книгу, бегло пролистал. Боги Великие, каких только глупостей и пошлостей в ней не было! Он замер, не зная, как поступить. В голове вертелась отчаянная мысль — не кощунственно ли осквернять собственные великие творения подобным соседством?! Ильза интерпретировала его замешательство по-своему.

— Что? Неужели ни одного стиха не знаешь?! Ну пусть не про любовь, пусть про что-нибудь еще, лишь бы складно!

— Хорошо. — Поэт обреченно взялся за перо.

Ильза прочла с запинкой свежие строки. Вежливо поблагодарила, стараясь скрыть изумление, а сама побежала к Меридит, спросить, что бы это могло значить.

— Вот! Улль-Бриан мне написал! Я что-то ничего не поняла: разве это про любовь?

Диса сперва долго смеялась, а потом пояснила, что это неосимволизм, и понимает его всяк по-своему. А лучше вовсе не пытаться ничего понимать, просто принять глубокомысленный вид и сказать: «Ах, как креативно!» Тогда все увидят, что ты — культурная девушка, умеющая ценить искусство.

После такого объяснения Ильза совсем растерялась.

— Странный стих, — жаловалась она Хельги. — Его совсем не нужно понимать! Зачем такие пишут?!

— Чтобы казаться умнее, чем ты есть на самом деле. Другие понять не могут и думают: «Ах, какой мудрый сочинитель!» А что он и сам ничего не понимает, просто зарифмовал набор случайных фраз, и только — об этом ведь никто не догадывается.

— Чему вы ее учите! — зашипела Энка сердито. — Нельзя быть такими косными. Современное искусство тоже имеет право на существование!

— Разве мы возражаем? — невинно моргнул демон-убийца. И хихикнул.

А Ильза осталась довольна. Ей стало казаться, что она постигла суть поэзии: неважно, есть ли смысл, лишь бы была рифма.

Примерно со второй недели августа начались сложности. Острова, островки, скалы и рифы тянулись бесконечной чередой. Ни Хельги, ни Энка, ни Рагнар — самый бывалый мореход из всей компании никогда прежде не встречали подобных скоплений надводных и подводных препятствий. Продвигаться вперед приходилось медленно и крайне осторожно — Макс, наверное, сравнил бы это с ходьбой по минному полю, но в их мире подобной гадости пока не имелось.

Высаживаться на острова и особенно оставаться там на ночь Ильза первое время боялась. После страшной встречи с жуткими деревьями-живодерами у девушки появилось что-то вроде фобии. Но постепенно она пересилила страх — не оставаться же ей одной на драккаре, в то время как остальные, включая даже судового, гуляют на бережку! После пятнадцатого острова она успокоилась совершенно и даже радовалась, когда Хельги, несущий бессменную ночную вахту, объявлял: «Тут я один не справлюсь, будем ночевать на берегу».

Большинство из встреченных островов были очень малы и совершенно необитаемы — просто голые скалы, облепленные морской живностью лишь до уровня прилива. На некоторых шумными колониями гнездились птицы. На одном путешественники заметили лежбище морских котиков. Улль-Бриан, не зная, с кем имеет дело, заикнулся было об охоте. В ответ Хельги зашипел по-сприггански: «И думать забудь!» — и для усиления эффекта так сверкнул злым красным глазом, что юноша с испуга не только охоту — имя свое едва не забыл! А демон-убийца на пару с Ильзой еще долго умилялись, свесившись с борта: «Ах, какие хорошие, какие славные зверьки!» Но на суше ни одно разумное существо за неделю плавания среди островов путешественникам так и не попалось на глаза.

Иное дело — в море! Там обретались русалки. В отличие от своих староземских соплеменниц, изящных и белокурых красавиц, здешние были дамами дородными, единой масти не имели — попадались среди них и платиновые блондинки, и жгучие брюнетки, а то и вовсе зеленоволосые. Характер же у них был, судя по поведению, весьма темпераментный.

— Тьфу, бесстыжие! — плевался Рагнар, с осуждением поглядывая за борт, где резвились, плескались морские девы: принимали фривольные позы, по пояс высовывались из воды, кувыркались, били хвостами, стараясь поднять как можно больше брызг, и нарочито громко хихикали.

На самом деле славный рыцарь вовсе не был аскетом, его даже порадовала бы встреча с русалкой один на один или в чисто мужской компании. Но присутствие боевых подруг его стесняло. А бедный эльф — тот и вовсе спрятался, забился чуть ли не к судовому под палубу, и носа наружу не показывал. Сам же судовой сидел, свесив ножки, на мачте, без малейшего смущения любовался обнаженной натурой и даже с ней, с натурой этой, перемигивался.

Меридит из интереса попробовала с русалками заговорить, но общего языка в буквальном смысле слова не нашла, хоть и перебрала все известные наречия Староземья и окрестностей — десяток современных и несколько мертвых.

Тем большим было ее удивление, когда первое же разумное существо, встреченное на суше, заговорило на общем староземском.

Август, тридцать седьмой день после бури.

Сегодня мы высадились на очередной остров, чтобы погулять и собрать чего-нибудь съестного. Рагнару все кажется, будто у нас мало еды. В который раз убеждаюсь, до чего прожорливы эти люди! Вот мы, спригганы, к примеру, тоже любим хорошо поесть, что греха таить. Но и отсутствие пищи как трагедию не воспринимаем. А Рагнар если не поел вовремя, так ему и свет не мил, и все мысли только про охоту. Хорошему воину такая зависимость от еды ни к чему… По-моему, я об этом однажды уже писал. Или нет?

Так вот, высадились мы на остров, по здешним меркам, очень большой — понадобилось бы не меньше суток, чтобы обойти его кругом.

Часа два мы бродили вдоль полосы прибоя, лень было карабкаться наверх — берега здесь обрывистые, высокие, вдобавок заросшие колючим кустарником. Потом нам захотелось купаться, и купались мы, пока совсем не посинели. Ильза с Эдуардом бесились, старались меня утопить. Понятно, у них ничего не вышло. Тогда им на помощь пришла Энка, и втроем они со мной справились. Хотели и к Меридит подобраться, но она грозно сказала: «Только попробуйте!» Дисы не любят нырять, они народ сухопутный, на том стоят. Пришлось ограничиться Рагнаром — и ведь справились, вот что удивительно! Правда, я им тоже немного помог. Потом Аолен не по-эльфийски коварно перетопил нас всех по очереди. Не тронул только Орвуда — с ним никто не рискует связываться, да и купается он своеобразно: стоит по колено в воде и изредка приседает. Под конец мы сплоченным коллективом гонялись за Аоленом, но он всякий раз уворачивался, и мы топили друг друга… В общем, все мы порядком нахлебались, и Меридит тоже. Сердиться она не стала, потому что было весело.

После купания захотелось развести костер, погреться. Топляка у берега не было, пришлось лезть наверх за дровами. Там, наверху, росли невысокие деревья совершенно неизвестной породы, я даже затрудняюсь, следует отнести их к хвойным или лиственным. Конечно, мне стало уже не до дров, я занялся образцами и зарисовками.

Да и остальные, пока карабкались, успели согреться и решили исследовать остров. Ильзу такая идея не обрадовала. Вид у нее сделался совсем испуганным и несчастным. Она успокоилась, только когда я клятвенно заверил ее, что деревья совершенно не измененные и одичавшие эльфы в них не гнездятся. Теперь-то я точно знаю, как выглядят оннолэннон в астрале и ни за что не ошибусь, хотя демон из меня не самый лучший (и это я себе еще льщу).

На этом острове магии было вообще очень мало, только в самом центре копошилось что-то красноватое. Туда мы и пошли, из любопытства. И хорошо сделали, иначе не встретили бы Отшельника. Уж не знаю, почему он не пожелал открыть нам свое настоящее имя? Обычно людям не свойственно таить свои имена, они ведь не судовые какие-нибудь! А этот сразу сказал: «Зовите меня просто — Отшельник»…

…Впрочем, отшельничал он не по своей воле.

Он был еще очень молод, когда жрецы Великого Умрана принесли его в жертву своему богу. Вывезли в открытое море, посадили в утлую лодчонку без еды и питья и бросили на верную гибель.

И ни отец, важный зангарский сановник, ни мать, жрица могучей Эрды, не вступились за младшего сына, не пожелали выкупить его жизнь — смирились с жестоким жребием. Этого он им не простил. Он забыл и их имена, и то имя, что они дали ему при рождении. У него не было больше родителей. Он остался один во всем свете, посреди бесконечного Океана, обреченный на долгую и мучительную смерть от голода и жажды.

Но он был юн и хотел жить. Тогда он стал молиться. Но не тем богам, что почитали его соплеменники, не Умрану, не Эрде. Молитву за молитвой возносил он их заклятому врагу, морскому демону Ро-Зогару. Взывал, заклинал, умолял истово — и был услышан!

Проявил демон милосердие или ему просто показалось забавным перехватить жертву у своего главного соперника — но дни шли за днями, несчастному пленнику Океана давно полагалось бы умереть, а он оставался жив! Самые грозные волны щадили его суденышко, швыряли из стороны в сторону, но не пускали ко дну. Дожди, холодные и злые, давали пресную воду. Рыба сама запрыгивала в лодку — отвратительная, сырая, надоевшая до рвоты, но такая необходимая еда…

Такова была милость злого бога. Он выжил благодаря ей. И настал день, когда самое страшное испытание закончилось.

А он даже не сразу заметил свое счастье, он был почти без сознания от холода, тоски и дурной пищи. Прошли часы, прежде чем несчастный обнаружил, что лодка его больше никуда не плывет, и нос ее давно и прочно увяз в прибрежном песке…

На берегу выяснилось, что он разучился ходить. Ноги отказывались служить, и он полз, полз на животе, рвал зубами колючую траву, жевал ее, захлебываясь зеленым горьким соком, и казалось — в жизни не ел ничего прекраснее. Он выл как зверь, и сам не понимал, от счастья, от боли ли…

Первое время он и жил зверем, разум его спал, измученный страданиями. Но богу не нужен был безумный слуга. Бог не позволил угаснуть последним искрам его разума. Постепенно изгнанник пришел в себя. Но человек не может долго жить один, оставаясь человеком, — такова его природа. И демону пришлось наделить простого смертного тем, на что не способен тот по природе своей: слышать и понимать язык духов, видеть былое и грядущее, чувствовать близость своего бога и забывать об одиночестве, знать самое главное — собственное предназначение…

Так и жил человек, год за годом, век за веком, и имя себе придумал — Отшельник, будто не по чужой злой, а по собственной доброй воле посвятил жизнь служению богу своему…

И было все как всегда, медленно и неизменно. Сама жизнь проходила стороной — не дозовешься, не докричишься… Где-то там, за горизонтом, гремели войны, приходили и уходили народы, рождались и умирали поколения — а здесь было все как всегда… Но он знал — срок его придет. И ждал — терпеливо, спокойно. И готовился — целеустремленно, не щадя сил.

И срок настал.

…Это был бородатый дядька, очень здоровый — ростом и телосложением примерно с Рагнара, человеческого рода и неопределенного возраста. Мне показалось, что ему лет сорок с небольшим, но Аолен сказал, что по крайней мере в десять раз больше. Спорить не буду, он лекарь, ему виднее.

Нашли мы его в лесу. Хотя не уверен, что это слово подходит для обозначения здешнего ландшафта. Для леса деревья росли слишком редко, ну а рощей тоже не назовешь чересчур велика территория. Но не суть.

Сперва он показался нам совсем диким, потому что одежда его была сделана из подручных материалов и с теперешней модой не имела ничего общего. Но речь оказалась более или менее современной — точнее я сказать не могу. После годичного пребывания в Средневековье мы стали путаться в лексических нюансах. Сами иной раз такое загнем, что окружающие удивляются. Я, например, слышал, как Ильза требовала у лавочника продать ей «тальку коприны» (моток шелка) и еще сердилась, почему он ее не понимает.

С нами Отшельник обошелся приветливо, угостил плодами, не сказать что особенно вкусными, но после долгого плавания вполне съедобными. Рагнар был очень доволен. Но мне вот что не понравилось: Отшельник сказал, будто давно нас ждет и специально вышел навстречу. То есть он знал о нашем прибытии заранее! Но едва я успел подумать, уж не угодили ли мы снова в какое-нибудь идиотское пророчество, как он поспешил добавить, что дело тут не в пророчествах, просто он способен предвидеть будущее. Похоже, он еще и мысли умеет читать!

А вообще мужик он неплохой. Служит морскому демону Ро-Зогару (не знаю такого), но того оголтелого фанатизма и дурацкой напыщенности, что обычно свойственны жрецам, в нем нет. Разговаривал с нами как с равными. Поведал жуткую историю о том, как в молодости был принесен в жертву богам: его посадили в лодку и бросили в открытом Океане! Бывают же на свете такие гнусные боги! К счастью, его спас демон Ро-Зогар, привел на этот остров. С тех пор Отшельник тут и живет, совершенно один. В общем, не позавидуешь! Удивительно, как он до сих пор не спятил от одиночества? Лично я на его месте давным-давно рехнулся бы, не говоря уже о некоторых из рода сильфов.

Орвуд спросил Отшельника, сколько тому лет и давно ли он на острове. Тот ответил, что попал сюда еще в те времена, когда люди на Закатных островах поклонялись Ум-рану и Эрде. Конечно, нам следовало бы уточнить, когда именно это было, потому что о таких богах мы даже не слышали. Но никому не захотелось показаться необразованным. Мы сделали вид, будто все поняли, а в результате так ничего и не узнали! Теперь меня мучает любопытство и я ругаю себя последними словами… Что ж, пусть это послужит мне уроком. В другой раз не стану выпендриваться, когда не надо.

Мы думали, что Отшельник сразу захочет уплыть вместе с нами. Но он сказал, что пока не готов покинуть остров, время еще не пришло. Попросил забрать его, когда соберемся в обратный путь. Я даже испугался: мало ли что приключится с нами в Океане? Можем погибнуть, можем просто не найти этого места. И тогда он останется на своем острове до скончания времен. По-моему, не следует так рисковать и испытывать Судьбу! Но Отшельник ответил: «Да, вас ждут впереди многие опасности, но я точно знаю, что тем или иным способом, но выберусь с острова еще до зимы».

Ну это его дело, пусть поступает как знает… А все-таки я не очень люблю предсказателей и провидцев. Есть в их способностях нечто противоестественное!

Ночевали мы на берегу. Отшельник приглашал нас в свой шалаш, но мы побоялись оставить драккар без присмотра. Тогда он пошел нас проводить, и мы с ним всю ночь проболтали у костра. Бедный человек столько лет провел в изоляции, неудивительно, что ему нужно было выговориться!

На рассвете (Аолен называет это время суток утром — вот псих!) мы вышли в путь. На прощание Отшельник подарил нам окатанный камень, сердолик с двумя отверстиями по краям. Сказал, что это очень хороший амулет, способный отводить бури. Вещь и в самом деле мощная, я смотрел через астрал — магией так и разит! Ильза быстренько прибрала его и повесила на шею для украшения. Все-таки странные и непостижимые существа — женщины! Они почему-то искренне верят: чем больше всякой ерунды на них навешано, тем привлекательнее они выглядят! Взять ту же Ильзу. Она от природы, без всяких дополнений, очень красивая девушка. Но разве ее убедишь? Тем более что Энка сразу вопит: «Чего бы ты понимал! Нечего лезть в дамские дела!» — и тому подобное…

Хотя амулет на самом деле не ерунда, а очень полезная штука. Отшельник сделал нам действительно ценный подарок. Я привязал к дереву на его острове правое ухо, надеюсь, это поможет нам вернуться.

Ну вот, все, что было вчера, я изложил. Теперь с чистой совестью пойду спать. Последнее время я веду ночной образ жизни, чем несказанно доволен. Кажется, никогда прежде я так хорошо не высыпался! Очень тяжело жить в окружении существ, чьи биоритмы находятся в противофазе с твоими собственными!..

Август, тридцать девятый день после бури,

третий после встречи с Отшельником.

Наконец-то скопление островов осталось позади. Плыть стало намного легче. Нет нужды постоянно остерегаться мелей и рифов.

С другой стороны, я чувствую некоторое разочарование. Мне казалось, такой огромный архипелаг должен служить преддверием целого континента, но увы! Вокруг нас опять только Океан, на все четыре стороны горизонта.

В голову лезут неприятные мысли. Многие острова морфологически были очень похожи на горные вершины, торчащие из воды. Вдруг это правда?! Вдруг континент, который мы ищем, затонул, и острова — это все, что от него осталось? И впереди нас не ждет ничего, кроме охвостья Инферна? Вот будет обидно!.. Впрочем, надо надеяться на лучшее. Земля большая. Кто сказал, что на этой широте не могут располагаться сразу несколько материков?

И все-таки напрасно мы поспешили и не исследовали архипелаг повнимательнее! О чем я, собственно, думал, осел сехальский?!

Рискнул, попытался уговорить наших вернуться, пока недалеко ушли. Зря старался.

Во-первых — и тут Меридит права — обратно пришлось бы идти против ветра, на веслах. Вряд ли мы справились бы. У «Грома» шесть румов, он рассчитан на двадцать четыре гребца, а не на восемь… Саги говорят, что фьординг Гундер Гребец мог целый день в одиночку работать парой весел. Да только нам до того Гундера как до императора Сехальского. Может, час-другой и продержались бы, но не больше.

Во-вторых, стоило мне о том заикнуться, как Рагнар и Энка принялись вопить, что возвращаться — плохая примета. Уж на что суеверный народ воины, а мореходы еще хуже!

Хотя не мне их судить. Это я в университете такой весь из себя образованный и прогрессивный. А к примеру, в разведке — ну ни за что не пойду по тропе, если ее перебежит заяц, стану другую искать. И ведь знаю, знаю, что глупости. Нарочно в астрале смотрел — нет в зайцах никакой магии, совершенно нейтральные зверьки. А все равно боязно. Думается: а вдруг?..

Жаль, нет надежного способа отличать предрассудки от предзнаменований. В мире Макса все проще. Там магии нет — одни суеверия. И дурные приметы если и сбываются, то по причинам чисто психологическим. А у нас все так запутано — просто беда!

Август, сорок третий день после бури…

Или сорок четвертый?

Я запутался, потому что уже ночь. И вообще, после того кошмара, что с нами приключился, разумом ослабеть немудрено. Хотя когда начинаешь вспоминать — до того смешно! Особенно когда Рагнар… нет, буду излагать «о порядку.

Виной всему стала, опять же, неуемная прожорливость наших престолонаследников. Оказывается, они вчера — я это событие благополучно проспал — видели за бортом совершенно выдающуюся рыбу. На вид — самый обычный окунь, но размером якобы с дельфина. Естественно, в принцах тут же взыграл охотничий дух, и им приболело непременно ту рыбину изловить. Одна беда, наша сеть для такого гиганта маловата — не поместится. И решили они тогда ее удить, и удили весь день, и все без толку. А сегодня поутру догадались: наживка не та! Заменили салаку самой крупной сардиной из тех, что имелась в запасе у Ильзы. Не представляю, как она согласилась пожертвовать этаким добром?! Наверное, тоже польстилась на огромного окуня. В результате остались мы и без окуня, и без сардины… Но я опять забегаю вперед.

Насадили они сардину на огромный акулий крюк (это Рагнар запасся в Оттоне всевозможными рыболовными снастями), забросили в море и стали ждать богатую добычу. Час ждут, другой ждут…

А я ждать не стал, пошел спать. И проснулся уже под вечер, от радостных воплей — у принцев клевало. Но очень скоро вопли перестали быть радостными. У меня до сих пор стоит перед глазами незабываемая картина: наши рыболовы тянут, тянут своего „окуня“, а он все не кончается и не кончается!

А потом кто-то длинный, громадный вынырнул из воды, так и хочется сказать „по пояс“, навис над драккаром, и прямо над нашими головами разверзлась кошмарная зловонная пасть, оснащенная тремя рядами острых и круглых, как заточенные колья, зубов! А из ее розовых недр вывалился ужасный, шага полтора в длину, синюшный, пупырчатый, раздвоенный язык. С него стекала и капала на палубу вязкая желтая слюна. И в левом его кончике торчал, пробив насквозь живую плоть, наш рыболовный крюк…

За свою долгую и многотрудную жизнь я успел перевидать великое множество всякой гадости и со всей ответственностью могу утверждать — зрелище было непревзойденно тошнотворным!

Это сейчас мне смешно вспоминать, а в тот момент казалось, что всем нам, вместе с драккаром, пришел конец. Водяная тварь извивалась, била хвостом, вздымая огромные волны, нас швыряло из стороны в сторону, невозможно было удержаться на ногах. Я хотел усмирить чудовище с помощью магии — куда там! Не было и десяти секунд, чтобы успеть разложить камни. Тогда я схватил его в астрале, как прежде хватал сехальских драконов, и стал оттаскивать подальше, чтобы он не рухнул на нас всей тушей. Это была непростительная глупость с моей стороны! Потому что рыболовный трос оказался, для страховки, привязанным к носовой фигуре Фернира.

А дальше — полный восторг! Я тяну чудовище, чудовище тянет драккар, нос задирается кверху, мы скатываемся под корму, и нет никакой возможности перерезать демонов трос. Рагнар пытается по румам, как по лестнице, вскарабкаться наверх, подобраться к Ферниру, но мешает носовая палуба. Я, как полный идиот, никак не догадаюсь разжать пальцы, чудовище истерично визжит, все орут, — не соскучишься!

Думаю, мы непременно потонули бы, если бы Меридит в какой-то момент не разобрала, что добыча наша голосит не бессмысленно, а на красивом мертвом языке латен. Кто бы мог подумать, что морские змеи наделены разумом?!

Мой разум к тому времени тоже слегка прорезался, и я сообразил расположить змея таким образом, чтобы драккар вернулся в горизонтальное положение. Но чудовище продолжало завывать, и нелегко было моей сестре по оружию до него докричаться! К счастью, дисы — не тот народ, что привык отступать перед трудностями. Меридит удалось-таки столковаться с горемычным змеем. Я плохо знаю латен, что именно она ему сказала, передать не могу, но тот немного поутих и перестал метаться. Я рискнул выпустить его из рук — он остался более ли менее спокоен.

А дальше от нас требовалось подойти к змеиному языку и вытащить крюк.

Тут дело ненадолго застопорилось. Мы никак не могли решить, кто именно должен произвести сию ответственную процедуру. Аолен кивал на меня как на натуралиста, я — на Аолена как на лекаря. Согласитесь, если существо обладает разумом, ему нужен именно лекарь, а не натуралист.

В итоге крюк вынимал Рагнар как главный рыболов. При этом змей продолжал орать на латен, видимо, его голосовой аппарат был устроен таким образом, что функционировал без участия языка. Слов было сказано много, но я не уловил ни одного знакомого. Позже Меридит объяснила, что змей непристойно ругался.

Что ж, я не стану его за это осуждать. Помню, как-то в детстве, мне было тогда лет пять-шесть, стрела пробила мне насквозь левое плечо: спереди вошла, сзади вышла. Так вот, я тогда тоже не молчал. За это подменный папаша треснул меня по губам и заявил, что есть слова, которые дозволено произносить только взрослым. И где тут, скажите на милость, логика? Ведь я именно потому и произносил эти слова, что по малолетству не понимал их значения! Нужно быть совершенно разнузданным и безнравственным типом, чтобы говорить такие гадости осмысленно, во взрослом состоянии.

И все же, мне тогда пришлось много легче, чем змею теперь. Завершив воспитательный процесс, подменный папаша соизволил-таки расстараться, переломил древко и вытащил из меня стрелу. Но железный крюк — не стрела, голыми руками не переломишь! Страшно представить, что пришлось вытерпеть бедной твари, пока Рагнар его выковыривал!

Мне подумалось, что он, змей, вряд ли станет испытывать к нам благодарность, и я подстраховался. Как только язык оказался на свободе, снова схватил его (змея, а не язык) за хвост и оттащил как можно дальше от драккара.

Видимо, народная молва несколько преувеличивает свирепость и кровожадность морских измененных рептилий. Окажись на месте нашего змея, к примеру, Энка — она непременно постаралась бы догнать обидчиков, и если не сожрать, то потопить. Да и за нас с Меридит поручиться не могу, все-таки язык — очень чувствительный орган, поневоле задумаешься о мести! К счастью, змей оказался тварью более миролюбивой, преследовать нас не стал, оставил в покое.

Вот так бесславно закончилась рыбалка коронованных особ: ни наживки, ни добычи, драккар полон воды, а палуба заплевана морским змеем.

Хуже всего было то, что слюна оказалась ядовитой. Несколько часов мы отмывали от нее драккар — лили ковшами морскую воду, сгребали слизь с палубы вниз, оттуда вычерпывали за борт, и к концу процедуры с ног до головы покрылись пятнами и волдырями, зудящими немилосердно. Больше всех пострадали Аолен и Энка, у них даже начался жар. А Ильзу огорчало не столько состояние здоровья, сколько ущерб, нанесенный ее внешности. Она почему-то вообразила, что теперь навсегда останется пятнистой, и принялась плакать. Насилу успокоили!

Если яд змея оказывает столь вредное воздействие на кожные покровы, интересно, что было бы, попади он в кровь или в желудок? Жаль, не на ком испытать. Разве что на судовом? Эх, ну почему умные мысли так часто приходят в голову с опозданием?! Надо было набрать побольше яду во флягу и отравить наши стрелы. А мы все выскоблили дочиста, остался только маленький флакончик с образцом, даже на одну стрелу не хватит. Впору нового морского гада ловить.

Кстати, старого надо зарисовать и сделать описание, пока помню…

Сделал. Единственная проблема — не смог точно указать длину, он все время извивался и дергался. Думаю было в нем шагов пятьдесят, не меньше. Современной науке известно несколько видов морских измененных рептилий, но до сих пор все они считались тварями неразумными. Значит, либо наш является новым видом, либо нам стали известны дотоле неведомые подробности из жизни морских змеев. В любом случае это важное научное открытие. Очень, очень отрадно! Ради такого случая я согласен и почесаться.

Август, сорок пятая ночь после бури.

Раз я пишу по ночам, так и буду называть вещи своими именами, чтобы не путаться.

Яд змея оказался несильным. Все пятна с нас сошли, остались только расчесы. Ильза счастлива.

Днем мой дневник взяла почитать Меридит. Сказала, что он напоминает ей мемуары старого маразматика, который прыгает с одной темы на другую, потому что уже не в состоянии сосредоточиться на какой-нибудь одной. Надо будет учесть ее замечание. Меридит разбирается в художественном слове.

А мне в голову вдруг пришла жуткая мысль! Будто сложились в единое целое фрагменты головоломки: ведьма из Чернолесья, Закатные острова, племена Дану, Рагнар с его богатырской комплекцией, Отшельник и его загадочные боги…

Похоже, наш лекарь Аолен здорово просчитался — не четыреста лет Отшельнику и даже не четыре тысячи! Во времена Великого Раздела, когда наше Староземье, вернее, страшный Инферн, был отделен магическим потоком от беззащитного Аваллона, то есть Инферна в современном его понимании… тьфу! Насчет маразма — это Меридит верно подметила! Бедные мои читатели, имей таковые место быть!

Короче, в те стародавние времена люди на Закатных островах поклонялись богине Дану. Значит, Умран и его дама были еще раньше, в совсем уж незапамятной древности!..

Ох, что-то мне страшновато становится. В какую историю мы опять угодили?!

Точно такой вопрос, выслушав соображения брата по оружию, задала и Меридит:

— Хотелось бы мне знать, в какую историю мы опять угодили?!

Увы, ответа ждать было не от кого.

— Сколько же лет может быть Отшельнику?! — гадала сильфида вслух. — Пять тысяч? Десять?

— Человек разумный как биологический вид существует около сорока тысячелетий, — сообщил Хельги неуверенно.

— Ни один смертный не может прожить так долго! — сердито возразил Рагнар, — тем более человек!

— А я ничего не утверждаю! — поспешил оправдаться магистр Ингрем. — Я только назвал цифру, чтобы была хоть какая-то точка отсчета.

— Делать вам больше нечего, кроме как чужие годы считать! — проворчал гном.

Делать им и вправду было нечего. Драккар легко скользил по волнам, подставляя полосатый парус попутному ветру, солнце светило еще по-летнему жарко, и мореплаватели, растянувшись на свежевымытой палубе, нежились под его лучами. Времени для отвлеченных бесед было хоть отбавляй.

— Для своих лет Отшельник неплохо сохранился, — заметила Энка, как показалось Эдуарду, не без зависти. — Ведьма из Чернолесья с ним ни в какое сравнение не идет!

— Все потому, что ведьма живет собственными силами, а Отшельник служит своему демону, — важно растолковал принц.

А Ильза тут же узрела в его словах собственную выгоду.

— О! Если у демонов даже слуги живут так долго, а мы с Хельги близкие друзья, значит, и у нас есть шанс пожить на этом свете как следует!

Но Энка, скептически ухмыльнувшись, посоветовала:

— Не обольщайся. Хельги — демон никуда не годный. Мы и в его-то бессмертии не уверены, о своем нам тем более рано задумываться.

Ильза печально вздохнула. Она так любила Хельги, так хотела, чтобы он был лучшим во всем. Но даже она не могла не признать правоту слов сильфиды.

Пятидесятое после бури утро оказалось очень странным — оно никак не желало превращаться в день. В воздухе повисла непроглядная пелена тумана — с носа драккара невозможно было разглядеть, что делается на корме. Все тонуло в унылой серой мгле. Наверное, где-то там, высоко, было все иначе, изредка в маленькие просветы старалось заглянуть солнце — блеклое пятно идеально правильной круглой формы проявлялось на мгновение, но тут же снова таяло. Ветер совсем стих, парус пообвис, но браться за весла не было смысла. Плыть приходилось очень медленно и осторожно — мало ли какая напасть могла подстерегать неосторожных мореходов там, в тумане?

Воздух казался таким сырым, что борода Орвуда стала влажной и, как всегда в подобных случаях, резко испортилось настроение. Он сделался ворчливым и раздражительным, из-за какой-то мелочи сцепился с судовым, и они разругались не на шутку. Со стороны было очень забавно наблюдать, как здоровенный гном яростно скандалит с существом размером чуть больше кошки.

— Вы еще подеритесь, горячие лоттские парни! — подначивала Энка, хихикая.

— А при чем тут Лотт?! — удивилась Ильза — Они там даже не были никогда!

— К слову пришлось. Анекдот такой есть, — пояснила сильфида, и поведала широко известную в Староземье историю о том, как два лоттских мужика спорили, боггарт пробежал мимо или брауни.

— Ну и не смешно! — рявкнул Орвуд в сердцах.

И Ильза была с ним согласна. Будучи девушкой справедливой, она готова была признать, что земляки ее никогда не отличались проворством и расторопностью. Но в рассказе сильфиды они выглядели совсем уж малахольными.

— Не обижайся, это была гипербола! — подтолкнула ее в бок боевая подруга.

Ильза понимающе кивнула и перестала дуться — это красивое ученое слово было ей уже знакомо.

Утро постепенно перешло в сумерки, а день так и не наступил. Настоящей ночи тоже не было — только туман. Хельги промучился час-другой, напряженно вглядываясь в белесую мглу, потом плюнул и сбросил якорь. Двигаться вперед было невозможно.

Обнаружив, что драккар всю ночь стоял на одном месте и так и не выбрался на чистый воздух, Орвуд разворчался: зачем Хельги побоялся плыть, здесь открытое море, нет никаких препятствий, сейчас были бы уже далеко… Но будто в ответ на его слова, перед самым носом „Грома“ вдруг выросло из тумана нечто черное, громадное, чужое… Только благодаря опыту Рагнара в последнюю минуту удалось свернуть и избежать страшного столкновения.

Осторожно, правым бортом, приблизились к препятствию вплотную. Рагнар протянул руку — под пальцами оказалась шероховатая, будто изъеденная, скользкая от водорослей, холодная поверхность. Рыцарь треснул по ней тяжелым кулаком — раздался гулкий металлический звук.

— Железо! — удивился исследователь. — Что бы это могло быть? Железное, в море…

— Корабль, — откликнулся Хельги, и голос его звучал как-то странно. Впрочем, в тумане все звуки казались странными и неприятными, будто искаженными. Они немилосердно резали ухо, и мореплаватели уже давно невольно перешли на полушепот.

Рагнар воззрился на демона с изумлением.

— Ты что, дурак?! Кто же станет стоить корабли из железа?! Они же плавать не смогут, потонут сразу!

Но у Хельги ответ был наготове.

— В мире Макса — строят!

— Ну мы-то пока, слава богам, в своем собственном мире!

— Ты уверен? — Теперь голос демона был еще более странным, стало очевидно — это не акустический эффект.

— Ты о чем? — встревожился Аолен. — Что ты хочешь этим сказать?!

— Пока ничего. Просто у меня в голове завелись смутные, неоформленные подозрения…

А Орвуд в это время думал о своем, а именно, о бороде, как бы ее хоть немного просушить. Из всего предыдущего диалога ухо его вычленило только одну фразу, касающуюся самого насущного. Бедный гном так и подскочил:

— Что?! Завелись?! Опять?!! Этого еще не хватало! Где ты только успеваешь их подцепить?! Знаешь, что я тебе скажу? Держись от меня подальше! Не приближайся! И в палатку больше спать не ходи, хватит с тебя и палубы!

— П… почему?! — опешил демон-убийца.

— Потому что у меня от скипидара делается сенная лихорадка! Вам, голомордым, полбеды, если заведутся, а у меня — борода! — Будто в доказательство своих слов, разбушевавшийся гном схватил конец своего главного украшения и сунул прямо в лицо Меридит, стоявшей ближе всех.

Диса отпрянула. Друзья недоуменно переглядывались.

— Какой еще скипидар? — пискнула Ильза чуть не плача, она решила, что бедный гном лишился рассудка.

— Обычный скипидар! Которым вшей выводят! — отвечал гном воинственно.

— У тебя что, вши?! — Девушка в испуге схватилась за голову, ей стало казаться, что она уже чешется.

— При чем тут я?! Это у Хельги опять завелись, он сам сказал!

— Что значит „опять“?! — возмутился главный обвиняемый.

— У Хельги не вши, у него мысли! Смутные подозрения! — обиделся за бывшего наставника Эдуард. — Ты все прослушал, осел сехальский!

— Мысли? — уточнил гном подозрительно. — Ты уверен?

— Абсолютно! — отчеканил принц.

— Что ж, отрадно слышать! — воспрянул духом почтенный Канторлонг.

Демон оскорбленно фыркнул: по словам гнома почему-то выходило, будто он, Хельги, подцеплял насекомых чаще всех остальных. Хотел возразить, но вовремя почувствовал, что это будет выглядеть совсем уж глупо, и предпочел сменить тему, лишь заметил назидательно:

— Надо говорить, не „сенная лихорадка“, а „аллергия“! Тьма сехальская! — А потом попросил: — Давайте отойдем подальше, чтобы был обзор. Надо выяснить, что это за штука. — Он кивнул на железную стену за правым бортом. Мутная пелена скрывала ее вершину, и казалось, что черная громада уходит в самое небо. Чтобы разогнать туман, да не весь, а только шагов на полсотни вокруг, ушло столько сил, что хватило бы на приличный ураган или грозу среди зимы. Причем справиться с задачей до конца не удалось — видимость стала лучше, но в воздухе продолжали клубиться рваные клочья тумана. Странная стихия долго не желала поддаваться спригганской магии серых камней, и Хельги сделалось совсем плохо, уж и не рад был, что связался.

Впрочем, жертва была ненапрасной. Невиданное зрелище предстало взорам мореплавателей! Это действительно был корабль! Устрашающе огромный, будто плавучая крепость, мрачный, железный, мертвый, без весел и парусов, со странными трубами, выглядывающими из отверстий-бойниц, проделанных в высоких бортах. Совершенно невозможный — но все-таки корабль! Корабль из другого мира…

Хельги выплюнул за борт сгусток крови, ругнулся по-кансалонски. Смутные и неоформленные подозрения начали приобретать очень неприятные очертания…

— Наверх полезем? — спросила Меридит, разглядывая чужой корабль с нескрываемым вожделением. Диса уже имела представление об оружии мира иного, и безошибочное чутье прирожденного воина подсказывало ей: там, наверху, будет чем поживиться!

Ильза задрала голову.

— Высоко-о! Как же мы туда попадем?

— Уж не думаешь ли ты, что на моем драккаре не найдется длинной веревки и абордажного крюка?! — Подменный сын ярла был оскорблен в лучших чувствах.

Наверное, это было неразумно, но соблазн оказался слишком велик. Полезли вчетвером — Хельги, девицы и Рагнар. Эдуард возмутился, было, почему это его не берут. Но бывший наставник сурово осведомился:

— А кто, по-твоему, станет нас спасать в случае чего?!

Пришлось принцу подчиниться, хотя в глубине души он осознавал: если четверо разведчиков „в случае чего“ не смогут помочь себе сами, оставшиеся их тем более не спасут. Не тот уровень боевой подготовки.

— Пусть тогда Рагнар тоже останется, — попросил он без особой надежды.

— А если встретится запертая дверь, кто станет ее выламывать? — строго возразил рыцарь, которому совершенно не улыбалось оставаться.

— Меридит.

— Стыдись! — укорил Рагнар. — Меридит — дама!

— Вот именно! — гордо подтвердила та.

Эдуард вздохнул. Так это всегда ловко у девиц получалось — то они воины, то они дамы, и поди угадай, когда кто! А не угадаешь — сердятся…

— Хельги не дама, он выломает, — справедливости ради напомнил Аолен. Рагнар изменился в лице, но на выручку пришла Меридит.

— Хельги выламывать не станет. Он скажет: да пошла она, лень возиться.

— Эй, на драккаре! Заснули, что ли? Долго вас ждать? — крикнула Энка, она была уже наверху.

— Ты бы не орала, — посоветовал ей демон-убийца. — Вдруг на судне есть кто-то живой?

Но никого живого на судне не оказалось. Здесь все было прах и тлен, в самом неприглядном варианте. Мертвая тишина, изредка нарушаемая лишь тихим звоном капающей воды, царила вокруг. От этого лязг шагов и голоса казались пугающе громкими, хотя разведчики пробирались вперед крадучись, говорили шепотом. Рагнар то и дело спотыкался — в сыром затхлом воздухе внутренних помещений корабля факелы горели плохо, коптили и потрескивали. Плесень покрывала стены и потолок густыми наплывами, цвет ее менялся от грязно-белого с прозеленью до дегтярно-черного. Пол был скользким, будто заплеванная змеем палуба. Коррозия разъела металлические поверхности, покрыла безобразными язвами. Истошно скрипели проржавевшие дверные петли, чтобы привести их в движение, приходилось налегать всем телом. Кислый запах железа смешивался с затхлой гнилью.

Но самым неприятным были трупы — полуистлевшие скелеты в ветхих черных форменных одеждах. Они валялись в переходах, кто скорчившись, кто во весь рост. Они разваливались на части от малейшего толчка, и запах разложения многократно усиливался.

— Отчего они умерли, прямо в коридоре? — забеспокоился Рагнар. — Уж не чума ли тут приключилась? Не заразиться бы!

— Какая там чума! — Хельги сунул ему под нос один из черепов. — Смотри, какая дырища во лбу! Пристрелили его. Вот из этой штуки. — Он достал из кармана железную загогулину. — Они тут все друг друга перестреляли, уж не знаю зачем.

Рагнар внимательно осмотрел аккуратное круглое отверстие в черепе, даже пальцем потрогал. Чтобы проделать такое, нужен очень, очень сильный удар…

— Хорошая штука! Я тоже такую хочу.

— Бери! — Демон протянул другу чужое оружие, — Я себе еще найду. Здесь их полно валяется.

„Хороших штук“ и в самом деле было немало, беда в том, что их приходилось вытаскивать из пальцев скелетов, и Рагнар не мог преодолеть брезгливость. Ведь это были чужие скелеты из чужого мира! Девицы и Хельги оказались менее чувствительными натурами и скоро увешались всевозможным оружием с ног до головы и шли, сгибаясь под его тяжестью. Больше не таились — громыхали, будто рыцари в доспехах.

К слову, оружие на корабле сохранилось неплохо. Вонючее маслянистое вещество уберегло его от ржавчины. Сперва разведчикам попадались только небольшие предметы вроде тех, из которых Хельги доводилось стрелять уже дважды. И еще кортики — красивые, из отличной стали, с костяными рукоятями и витиеватой гравировкой. Но чуть позже Меридит нашла целую комнату, где вдоль стен хранилось множество более крупных и длинных приспособлений для истребления ближнего своего. Здесь же, в тяжелых грязно-зеленых ящиках были спрятаны тяжелые, промасленные, заостренные штучки, так похожие на маленьких рыб. Но не тех рыб, что плавают в реках и морях, а на мертвых, железных, с огнем в нутре, ждущих своего часа в темных подземельях и способных ядом своим истребить целый мир…

А в другом помещении водились рыбы покрупнее, размером с локоть. И еще — черные железные шары, с торчащими во все стороны выступами-шипами. Они тоже были оружием — от них пахло злом.

— Не потащим, — решила Энка. — Слишком тяжелые. Нам такие ни к чему.

— Маленьких рыб надо взять побольше, — заметил демон. — Без них оружие не станет действовать.

— Эй! Идите-ка сюда! — позвал Рагнар откуда-то сверху. — Вот где страсти-то!

Энка определила сразу — это было помещение для матросов: вешалки с одеждой, койки в два яруса, привинченный к полу стол. И скелеты здесь были победнее, чем в переходах — в полосатых кофтах вместо элегантных мундиров, без красивых кортиков и маленьких огнестрельных закорючек. Они лежали на своих двухъярусных койках в позах спящих Когда-то давно они просто легли — и умерли…

— Не иначе, от чумы! — заладил свое Рагнар.

— От голода, — поправила Энка. — Я видела их камбуз — нигде ни крошки еды. Никаких запасов. Они все съели, а потом умерли.

— Странно. Они что же, просто сидели как дураки в здешних водах и тихо умирали, вместо того, чтобы уплыть? Почему они не уплыли?

— А что если, — Хельги вдруг перешел на страшный, зловещий шепот, — что если из здешних вод вообще нельзя уплыть?!

— Эй! Прекрати! Чего ты меня пугаешь?! — жалобно спросила Меридит, толкнув брата по оружию в бок.

А Рагнар выпалил от души:

— Тогда пусть уж лучше чума!

Но легкомысленную сильфиду было не так-то легко вывести из душевного равновесия.

— Хватит раньше времени глупости болтать! Лучше взгляните, как интересно! — Она с увлечением потрошила кожаные дорожные сундучки мертвецов, вываливая содержимое прямо на пол.

Там была мужская исподняя одежда, приспособления для бритья, тоненькие потрепанные книжки на незнакомом языке, напечатанные буквами языка латен. Были альбомы с черно-белыми, но удивительно реалистичными картинками: мужчины в форменных одеждах, стоящие полукругом в обнимку, нарядные женщины и дети в длинных платьях, голые младенцы в тазиках — они выглядели совсем как живые, только очень тусклые. Были стопки писем, перевязанные ленточками; между пожелтевшими страницами попадались засушенные цветы (они мгновенно рассыпались в мелкую пыль) и локоны светлых женских волос. А рядом с этими сентиментальными вещицами лежали другие — маленькие фляжки, еще хранящие острый запах спиртного, картинки с сюжетами откровенно непристойными… Энка засунула парочку в карман, хихикнула:

— Аолену покажу! Посмотрим, как отреагирует!

Но самые интересные находки ждали впереди, в богатых офицерских каютах. Толстые книги, большая часть — с портретом неприятного дядьки на развороте. Морские карты, испещренные незнакомыми значками, и Хельги с уверенностью мог сказать — это карты другого мира. Бумаги с орлами и печатями — очень много бумаг. Приборы непонятного назначения — даже приблизительно не догадаешься, зачем такие нужны. Роскошные письменные принадлежности, медные и мраморные статуэтки, изображающие все того же неприятного дядьку — и бюсты, и в полный рост. Красивое оружие. Посуда — не помятые миски и кружки из неизвестного, очень легкого и мягкого металла, как на камбузе, а настоящая, фаянсовая и стеклянная. Кожаные кошельки с документами и деньгами. И еще множество всевозможных мелочей, обычно сопровождающих человека в его земном пути. Было захватывающе любопытно и в то же время чрезвычайно тягостно разглядывать все эти печальные останки чужой жизни.

С собой не стали брать почти ничего, кроме оружия — оно ведь для того и создано, чтобы переходить от мертвого к живому. Ну разве что Хельги прихватил, не считая железной загогулины, несколько карандашей — про запас, и бюст неприятного дядьки — на память. Да еще Меридит выбрала несколько книг (ее заинтересовал чужой язык) и прибор вроде эттелийской подзорной трубы, но рассчитанный для двух глаз сразу, — единственный, чье назначение удалось определить. Ну а Энка сняла со скелетов все золото, что нашла, — оно, как известно, лишним никогда не бывает.

Рагнар ее поступок не одобрил.

— Зря ты его взяла. Старые кости тревожить негоже. Нас станут преследовать призраки. Смотри, на кольцах символы! Это какая-то магия. Верни на место, от греха подальше!

Символы действительно были — массивные печатки украшали изображения орлов с распростертыми крыльями, двойных молний и крестов наподобие тех, то любят чертить сехальские жрецы. Только магии в них не было ни капли — за это Хельги ручался головой. Наверное, потому, что нарисованы они были неправильно, против хода солнца.

Но Рагнар все равно нервничал.

— Ну все, хватит среди скелетов копаться! Давайте уже уйдем отсюда! Мне теперь целую неделю будут мертвецы сниться!

— Ах, какие нежности! — фыркнула сильфида, направляясь к борту. Она тоже не собиралась задерживаться. Чужой корабль исчерпал себя и стал ей неинтересен, хотелось скорее похвастаться перед друзьями богатой добычей.

…На драккаре их уже поджидал возмущенный гном. Напустился сразу, не дав толком на палубу ступить. Встал, руки в боки и завел:

— И где вас, паразитов, демоны носили?! Мы тут уже извелись все! Ильза, бедняжка, плакать собралась! Аолен с Эдуардом хотели на поиски лезть, насилу удержал! Совесть иметь надо, вот что я вам скажу! Они там, видите ли, прогуливаются, а мы тут нервы себе портим! И хоть бы один осел догадался подойти к борту, крикнуть, что живы-здоровы! Не-эт! Где уж нам о ближних своих подумать! У нас одни развлечения на уме!..

Наверное, он еще долго продолжал бы в том же духе, если бы сотник Энкалетте не умела мыслить стратегически и действовать по обстоятельствам. Не говоря ни слова, она всучила разбушевавшемуся Орвуду приятно-тяжелый сверточек. Реакция была мгновенной. Почтенный Канторлонг машинально заглянул внутрь — и тут же сменил гнев на милость.

— Ого! Вот это дело! Ну ладно, хоть не зря ходили. Но в следующий раз будьте…

— Будем!!! — не сговариваясь, дружным хором отрапортовали проштрафившиеся разведчики.

— Вот! — шепнула Энка Рагнару. — А ты говорил, зачем я золото беру! Да без него бы нас живьем сожрали! Как Хельги Ирракшану!

Она не учла самой малости — в присутствии упомянутого пожирателя Ирракшаны шептаться было абсолютно бесполезно, чуткое спригганское ухо улавливало даже самые тихие звуки.

— Ну и свинья же ты! — завопил оскорбленный до глубины души демон-убийца, и рука его, повинуясь неосознанным рефлексам, сама метнулась к рукояти меча.

— Да ладно, не сердись. — Девица примиряющее похлопала его по спине. — Это я так, просто к слову пришлось.

Но Хельги не мог успокоиться так быстро.

— Интересно, почему у тебя к слову всегда одни гадости приходятся?!

Пятьдесят пятый день после бури.

Не вел записи четыре дня… или пять? Причем без особых на то причин — каюсь, каюсь. Впрочем, неизвестно, есть ли хоть какой-нибудь смысл в их продолжении…

Сегодняшний день опять не принес ничего доброго, даже наоборот. Мы по-прежнему блуждаем в тумане, уже пятые сутки… или четвертые? Нет, все-таки пятые. Видимость лучше, чем в первые два дня, но хуже, чем вчера, когда мы радовались, что туман рассеивается. В мире Макса в тумане обычно водятся ежи. Уж не знаю, чего привлекательного они там находят. Так вот, мы не ежи и нам тошно до невыносимости!

Встретили еще восемь кораблей: пять деревянных парусников, три железных механических судна. Теперь общий счет — двадцать четыре и, боюсь, это не окончательно.

На деревянные корабли залезать нельзя, они разваливаются на части, обломками может убить… Печально смотреть на их высокие мачты с гнилыми клочьями парусов — когда-то это были красавцы морей…

На железный мы опять полезли, просто от скуки. Невозможно сидеть вот так, без дела и без надежды — начинаешь потихоньку сходить с ума. Прежде мы лазили только на военные корабли, за оружием. Этот, по счету двадцать третий, перевозил людей и их грузы. Он был очень, очень огромным, как целый город, — даже не верится, что такая громадина способна держаться на плаву. Не стоило нам туда ходить. Трупы воинов мы привыкли воспринимать спокойно — это явление обычное. Воины для того и предназначены, чтобы погибнуть намного раньше, чем этого потребует их природа, — они знают, на что идут. Другое дело — мирное население. Много, много тел мирных путешественников было на том огромном корабле… Они умерли, по здешним меркам, недавно — лет десять — пятнадцать назад… Это труднее выдержать. В одном месте Меридит и Энка даже разревелись, обе сразу. Да и Рагнар отворачивался. Я тоже очень расстроился… Хорошо, что нам хватило ума не брать с собой в дорогу никаких собак — без них все-таки легче будет умирать… Потому что самые худшие мои опасения подтвердились.

Час назад мы встретили двадцать пятый корабль. Подошли к нему с кормы, поэтому не сразу узнали. Мы его уже видели раньше! Это был тот самый, первый… Короче, все эти дни мы ходили по кругу, и теперь опять вернулись на прежнее место. Как такое возможно?! Люди еще могли бы ошибиться, но мы, нелюди, всегда четко чувствуем направление… Хотя чему я удивляюсь? Просто это место проклято. Из него нельзя уплыть. Мы и дальше будем кружить, как больные овцы, пока не умрем от голода, как и все, кто пришел сюда прежде нас.

Интересно все-таки, чей это мир? Наш, или Макса, или еще чей-то — не знаю. Металлические корабли, определенно, чужие, сомнений быть не может. Деревянные — трудно сказать. Внешне они немного отличаются от привычных, в астрале тоже кажутся несколько чужеродными, но теоретически они могут принадлежать обитателям того континента, который мы так и не нашли…

Да, пожалуй, наступает момент, когда я вынужден буду прибегнуть к самому последнему средству. Если и оно не поможет — тогда нам всем конец. Не уверен, смогу ли… Астрал здесь тоже… Не знаю, как выразить словами? СТРАННЫЙ…

Но для начала надо хотя бы попытаться сориентироваться. Будем надеяться, Макс уже успел вернуться из Америки.

Надежды оправдались. В Штатах семья Ветлицких провела всего-то четыре недели, и отбыла на родину в твердом убеждении, что эта страна не для них.

— Не представляю, как мама с папой терпят все это так долго?! — удивлялась Ирина.

Макс не вполне четко понимал, что его жена подразумевает под „всем этим“, но с чувствами ее был согласен полностью. „В гостях хорошо, а дома лучше“, — гласит народная мудрость многих миров.

…Хельги объявился удачно, посторонних рядом не было. Последние летние деньки Ветлицкие проводили на даче у друзей, на берегу Учинского водохранилища. Это было идиллическое местечко в водоохранной зоне. Прежде дачные участки здесь давали почти исключительно космонавтам. Теперь контингент землевладельцев расширился, и не в лучшую сторону. Но местность продолжала оставаться умиротворяюще безлюдной, поэтому явление демона-убийцы из мира иного прошло без лишних свидетелей.

Хельги выглядел непривычно подавленным и усталым. На влажной рубашке виднелись расплывчатые бурые следы.

— Ой, что это у тебя?! — испугалась Ирина. — Кровь?! Ты хорошо себя чувствуешь?

— А, ерунда! — отмахнулся пришелец. — Это я магией на днях занимался…

— Спригганской?! Опять?! Хельги, милый, ты же демон! Ну когда ты наконец оставишь старые привычки, они тебе так вредят!

Демон тряхнул головой, отгоняя наваждение, — граница миров расплывалась. Какой смысл переходить из одного мира в другой, если ругают везде одинаково?

— Я постараюсь, — машинально, по привычке, ответил он Ирине и поспешил сменить тему — Я знаете, зачем пришел? Спросить. У меня к вам два вопроса.

— Выкладывай, — согласился Макс.

Хельги выложил — в буквальном смысле этого слова. Достал из карманов и разложил на траве целый набор весьма оригинальных предметов: пистолет вальтер, морской кортик, статуэтку, бинокль, еще кое-какую мелочь.

— Вот! Вы не могли бы сказать мне точно, принадлежат эти вещи вашему миру или нет?

— Принадлежат…

В этом Макс не сомневался. Потому что бинокль был изготовлен фирмой Цейс, на пистолете имелась выгравированная надпись „Партайгеноссе Раттмайеру на память о веселых деньках в Гамбурге от сослуживцев“ (в вольном переводе), а бронзовая скульптура изображала ныне покойного вождя Третьего рейха собственной персоной.

— Ты уверен? На сто процентов? — подозрительно уточнил Хельги.

— На двести. Это барахло из нашего мира.

— Ну хорошо, — согласился демон будто нехотя. — Тогда следующий вопрос. Нет ли в морях вашего мира такого места, где царит вечный туман и штиль, куда заплывают корабли, а выплыть обратно не могут. Все ходят и ходят кругами, пока последний моряк не умрет от голода… А суда еще долгие, долгие годы плавают в тумане, будто призраки, одинокие и мертвые… — Он говорил, и вид у него становился все более отрешенным и печальным.

Максу стало как-то не по себе.

— Нет у нас такого! А что?

Хельги отвел взгляд.

— Нет, ничего. Просто к слову пришлось.

— Та-ак! — Макс развернул его за плечи, заглянул в глаза. — А теперь с самого начала и с подробностями. Во что вы опять вляпались? Ну-ка признавайся!

Хельги виновато вздохнул и приступил к рассказу.

— Да-а! — присвистнул Макс, выслушав его мрачное повествование. — А я все гадаю, откуда у тебя все эти предметы старины? И что ты теперь собираешься делать?

Демон вздохнул еще горше.

— Собираюсь вызволять нас через астрал. Там он такой странный… Не знаю, наш мир, не наш… Может, вообще какой-то третий, незнакомый. Или вовсе не мир, просто какая-то дыра, и все в нее проваливаются… — говорил он будто сам с собой. — А главное, я еще никогда не перемещал через астрал столько народу, будучи в спокойном состоянии духа… Только в минуты крайней опасности, когда почти ничего не соображал.

Ирина всплеснула руками.

— И это ты называешь спокойным состоянием духа?! Да на тебе лица нет!

— Не обращай внимания. Это все туман! Он странно действует на психику. Вот на этом корабле, — он кивнул на бинокль, — люди и вовсе друг друга перестреляли…

— Ой, мамочка! — Ирина побледнела. — Хельги, выбирайтесь оттуда поскорее! Пожалуйста… Мне уже страшно.

— Постараемся, — уныло, без всякой надежды, обещал тот. — Ну я пошел…

— Подожди! — Макс ухватил его за рукав. — Как только выберетесь, сразу, слышишь, сию же минуту приди и сообщи! Иначе мы тут с ума сойдем!

— Ладно. Приду. — Демон был сама покорность. — Да вы не волнуйтесь, у нас еще на месяц еды хватит…

— Спасибо, утешил! — мрачно изрекла Ирина, глядя на пустое место, где мгновение назад стоял пришелец из мира иного.

…Но прошли еще почти целые сутки, прежде чем он решился. Все откладывал, все тянул время, собираясь с духом. Друзья ходили мимо как тени. И даже нетерпеливая Энка, вопреки своему обыкновению, не торопила, не дергала. Сидела на носу притихшая, плевала в воду.

И только когда Улль-Бриан вдруг завел речь о самоубийстве, Хельги понял — медлить больше нельзя.

Пятьдесят седьмой день после бури.

Ура, ура, слава всем богам и демонам, и мне в первую очередь, — мы снова на свободе!!!

Пытаюсь воссоздать в памяти, как именно я это проделал, и не могу. Картина расплывается. Знаю только, что, как обычно, велел всем держаться друг за друга и за носовую фигуру Фернира. А что было дальше, как хватал, куда тащил — не соображу! Наверное, потому, что закрыл глаза. Оправдываю себя тем, что в астрале зрение мало помогает, но на самом деле — со страху! Страшно было как никогда. Легче пятнадцать раз теорию современной магии сдать!.. Нет, это я перебрал. Пять.

Наверное, теперь мы уже никогда не узнаем, что это было за место, где находилось, как именно и в какой момент мы туда заплыли. По ощущениям, скорее всего субъективным, оно представляло собой некое астральное образование наподобие огромной воронки или омута. Сам я преодолевал его силу беспрепятственно, но драккар оно держало мертвой хваткой, затягивало и не желало отпускать. Я почти физически чувствовал, как трещит обшивка бедного „Грома“, как рушится мачта и рассыпаются в прах паруса. Я был в ужасе, мне казалось, никто не выживет в этом кошмаре. Я думал, что всех убил!

Но потом оказалось, что никто ничего не заметил, „Гром“ в полном порядке, и на самом деле ничего не трещало и не рвалось. Меридит говорит — наш побег ничем не отличается от обычного перемещения через астрал: только что были в одном месте, а через секунду уже в другом, где нет ни тумана ни мертвых кораблей, только Океан кругом, и солнце светит вовсю.

Удивительно, сколь велика бывает разница восприятия! Я-то был совершенно уверен, что мучился очень долго, как минимум несколько часов. И под конец уже совсем ничего не соображал, как будто мой собственный разум утонул в тумане.

А потом что-то булькнуло, хлюпнуло — такой звук получается, когда выдергиваешь сапог из трясины — хватка проклятого омута ослабла так резко, что нас отшвырнуло куда-то назад. Я открыл глаза и обнаружил, что плаваю в теплых водах Океана, рядом, как пробка на волнах, скачет „Гром“, а шагах в тридцати впереди из воды торчит острый черный плавник! И не просто торчит, а стремительно перемещается по направлению ко мне.

Видимо, в этот момент у меня сработали здоровые рефлексы. Я вылетел из воды и шмякнулся на палубу. Левитировал снизу вверх! Второй раз в жизни! Это я-то! А главное, в душе я этого совершенно не желал! Ведь я считал всех своих родных и близких мертвыми и был бы только рад, если бы акулы меня сожрали.

К счастью, Судьба уберегла меня от подобной глупости. Но левитация добила окончательно. Что было потом — совершенно не помню, да оно и не суть важно. Главное, все мы живы (и даже судовой, хотя как раз без него вполне можно было бы обойтись), „Гром“ цел и невредим, и путешествие наше продолжается.

Сейчас, пока не видит Аолен, я снова попробую встать и, если не упаду, отправлюсь в иной мир, успокою Макса и Ирину, они очень пережи…

Пятьдесят восьмой день после бури,

второй после тумана.

Это Аолен не дал мне вчера дописать! Отобрал перо и обозвал сехальским ослом. Наше общество дурно влияет даже на эльфов!

Мы плывем по волнам, счастливые до одури и совершенно дезориентированные в пространстве. Хотя нет. „Совершенно“ — это я преувеличил для красного словца. Мы, конечно, знаем, где север, а где юг, знаем, что по-прежнему идем на запад (ветер не переменился). Но не представляем, на какой находимся широте. Хотя очевидно, что намного южнее первоначальной… Ох! Вот предупреждал же я Отшельника, предлагал плыть с нами, — не послушался! И где теперь прикажете его искать? Вот досада! Жалко дядьку, так и будет сидеть на своем острове до конца времен.

А я с утра пораньше побывал в ином мире. Макс с женой очень обрадовались нашему спасению. Но Ирина сказала, что я смахиваю на труп, и взялась поить какой-то полезной травой. Это было даже хуже, чем сехальский чай. Но спорить с дамами из иного мира мне неловко, пришлось пить…

Перечитываю свои последние записи и удивляюсь. Нам многократно приходилось, бывать в ситуациях не менее трудных и опасных, но никогда прежде мы не впадали в подобное уныние и отчаяние. Вели себя как законченные психи, только что заживо друг друга не оплакивали. Совершенно очевидно, это странное состояние было вызвано внешними причинами, то есть проклятым туманом. Странное место, ох, странное!

Теперь я почти уверен: оно не принадлежит ни одному из миров. Оно напоминает ловчую яму, вроде той, что устраивают охотники или кобольды. Не берусь утверждать, что она поставлена специально кем-то из сильных мира сего. Возможно, это просто редкое явление природы… Будем надеяться, что редкое…

Хотя теперь, находясь в здравом уме, я жалею, что не предпринял ничего для изучения его свойств. Помирать собрался, осел сехальский! Нет бы о науке подумать, вместо того, чтобы зацикливаться на личных неприятностях! Идиот! Впредь надо быть умнее и ответственнее.

Кстати, об уме и ответственности. Макс говорит, почетная обязанность первопроходцев — давать имена вновь открытым землям. А нам даже в голову ничего подобного не пришло! Спасибо, догадались встреченные острова на карту наносить. Сейчас я ее разверну, и мы займемся топонимикой. Это нас развлечет…

Развлечение оказалось не из легких! Хельги никак не мог ожидать, что его предложение найдет в сердцах спутников столь горячий отклик. Ни один не остался в стороне! Даже судовой вылез из-под палубы, уселся на руль и, кто бы что ни предложил, орал, азартно хлопая себя ладошками по коленкам: „Дурацкое название, дурацкое! Не подходит, не подходит!“ А Улль-Бриана стало и вовсе не узнать. Юноша сбросил маску отрешенного, непонятого поэта и с жаром отстаивал свои тошнтворно-сентиментальные идеи. На него стоило взглянуть в этот миг. Фарфоровое личико порозовело, взор одухотворенно горел, красивые каштановые волосы разметались в художественном беспорядке — истинное воплощение романтизма!

Хельги был в бешенстве.

— Даже не надейся! Ты-то в стороне останешься! А я буду вынужден явиться на кафедру и предъявить руководству все твои „Земли Разбитых Надежд“ и „Острова Печали“! Да меня идиотом сочтут! Стыда не оберешься! Нужны строгие, рациональные названия, отражающие свойства географических объектов!

— Ну ты тоже хорош! — шла в атаку сильфида. — „Гранитогнейс-мигматитовый[7] скальный массив“! И не выговоришь на трезвую голову!

— Я же не виноват, что он сложен именно гранитогнейс-мигматитом! Вот видишь, у меня цифрой помечено! А вот образец! Типичный гранитогнейс! — Демон ткнул пальцем в тот самый остров, где они едва не погибли, а потом извлек из мешка пестрый обломок. — Я его чудом сохранил!

— Ну ты иша-ак! — кипятилась дочь сенатора Валериания. — Мало ли что из чего сложено! Закатные острова, к примеру, из чего состоят? Тебе известно?

Магистр Ингрем фыркнул.

— Естественно! Преимущественно из деформированных габброидов![8]

— Вот! — торжествовала девица. — Но называются они — Закатные, а не Деформированно-габброидные!

— Конечно! Этому названию тысячи лет. Тогда о габброидах никто представления не имел. Использовали самые простые признаки. На западе — значит, Закатные. Населенные сильфами — значит, Сильфхейм…

Тут в спор вклинился Рагнар:

— Да какого демона они нужны, ваши признаки?! Почему нельзя просто придумать красивое слово? Взять, к примеру, Арвеи: ничего не значит, просто хорошо звучит!

— Нет, не просто! Наверняка что-нибудь значит, на каком-нибудь забытом мертвом языке.

— Почему на мертвом? — возмутилась Меридит. — На вполне живом, кудианском. Поднебесные вершины! Арао — небо, венне — высота! Могли бы и знать! Кудианский — язык распространенный…

— Вот видите! Что я говорила! — торжествовала Энка. — За основу надо брать самые поверхностные, общедоступные признаки! Чтобы название было понятно простому мореходу! И по возможности содержало предупреждение об опасности.

— В этом есть смысл, — вынужден был признать Хельги.

— Ага! — ядовито ухмыльнулся Орвуд. — Пусть будет „Остров взбесившихся эльфов“!

— Этого не хватало!!! Да я у тебя сейчас всю бороду повыщиплю!!! Нечего издеваться над трагедией целого народа!

— Ого! В мире стало одним взбесившимся эльфом больше! — хихикнул демон-убийца.

— Да ну вас! — в сердцах плюнул Аолен и демонстративно удалился на носовую палубу. Но минуты через три вернулся и заявил, что готов согласиться на вариант Остров Бешеных Деревьев. Или лучше — хищных.

— А давайте на латен переведем! Для благозвучия! — предложила Меридит с энтузиазмом. — Получится… получится… О! Остров Карнодриас!

— Дурацкое название, дурацкое!

— Угу! — скептически проворчал подменный сын ярла. — Все староземские мореходы — персоны высокообразованные и прекрасно знают латен!

И Рагнар был с ним согласен, демон побери!

— Вот-вот! Первую половину они вовсе не разберут, вторую истолкуют так, что на этом острове водятся аполидийские дриады. А после долгих недель плавания даже дриада за женщину сойдет! Вот они, бедолаги, туда и устремятся, себе на погибель.

Но остальным название понравилось, и менять его ради благополучия безнравственных матросов, никто не пожелал.

— Похоть тоже наказуема! — выразила общую позицию Энка.

И первый из островов наконец обрел свое имя! Эдуард, через плечо бывшего наставника, разглядывал карту.

— А с этой мелочью что делать? — Он указал на целую россыпь точек, обозначающих совсем крошечные, неисследованные островки. — Мы ни их признаков не знаем, ни образцов нет…

Идея, как ни странно, пришла в голову Ильзе, девушке положительной во всех отношениях, но эрудицией не блещущей.

— Их можно в честь кого-то знаменитого назвать. Например, у нас в Лотте есть бухта Бургомистра Иенссена.

— А чем он так прославился? — заинтересовался любознательный демон.

Ильза равнодушно пожата плечами.

— Да кто ж его знает! Наверное, богатый был. Чем еще можно прославиться в Лотте?

Рагнару такой принцип понравился.

— Значит остров Отшельника можно так и назвать, в его честь. И голову ломать не надо!

— А мы его оттуда заберем, и не станет там никакого Отшельника! — не разобрал принц.

— Неважно! Бургомистра Иенссена тоже в своей бухте нет, он, поди, помер давно. Зато мы увековечим имя Отшельника. Он того стоит! Столько лет на одном месте просидеть и не спятить! Выдающаяся должна быть натура! — выпалила Энка на одном дыхании.

Увековечили Отшельника, а заодно еще целый ряд имен: Макса — он как-никак приложил свою руку к делу спасения мира, Лавренсия Снурра, мага Мерлина, колдуна Балдура, его собаки Агнессы… Постепенно личные имена получили все маленькие островки. Более крупные и значимые объекты назывались все-таки по признакам: Южный остров, Скалистый, Устричный, Рифовый пролив…

В конце концов безымянной осталась лишь некая область, очерченная неуверенным пунктиром.

— А это что такое? А-а! Ты так проклятое место отметил! — сообразил Эдуард.

— Точно! — подтвердил картограф. — Назовем его Туманность Профессора Перегрина!

— Дурацкое название, дурацкое!

— Да ну-у… — возразила Меридит немного даже обиженно. — Не стоит! Профессор Перегрин — хороший человек. Что ты против него имеешь?

— Ничего. Просто демонов туман вызывает у меня ассоциацию с экзаменом по теории магии.

Энка пристально уставилась на Хельги с видом лекаря, обдумывающего диагноз, и вынесла горький вердикт:

— Ассоциации у тебя, братец, шизофренические.

— Пиши: Проклятые Воды, — велел Аолен. — Это место слишком опасно, с ним нельзя шутить!

А гном мечтательно закатил глаза.

— Вот если мы найдем новый континент и там будут горы, я назову их Новый Даарн-Ол, в честь своей далекой и прекрасной родины!

— Ну ты прямо как американец! — заметил демон с откровенным осуждением.

— Почему — как американец?! — Орвуда оскорбило не столько сравнение, ничего ему не говорившее, сколько интонация.

— Им тоже фантазии не хватило свои названия придумать, вот он и украли чужие: Новый Йорк, Новый Орлеан…

Приятели еще долго спорили и пререкались, а Меридит смотрела на западный край неба, нежно розовеющий впереди, и думала: „Случись нам и в самом деле открыть новый континент и дело дойдет до названия — передеремся, не иначе!.. Скорее бы…“

Третий день после Проклятых Вод.

Сегодня встретили айсберг, огромный. Я видел такие в детстве, в северных водах, когда ходил в море с подменным отцом. Удивительно, как далеко на юг могут заплывать эти ледяные горы!

Айсберги очень опасны. Энка хотела подойти к нему и высадиться на лед, по ее выражению, „размять ноги“. Я как раз объяснял ей, почему делать этого не стоит, когда он взял да и перевернулся! С айсбергами такое случается, если его подводная часть тает слишком быстро и вершина, торчащая над водой, перевешивает.

Волна получилась устрашающая. Счастье, что мы находились на почтительном расстоянии, иначе я не смог бы добавить „едва не“ к глаголу „не потонули“: мы едва не потонули.

Когда же все улеглось и „Грому“ больше не грозила гибель, Энка опять привязалась все с той же идеей. „Не станет же айсберг кувыркаться туда-сюда“, — убеждала она. Я стал объяснять, что есть другая опасность — айсберги часто раскалываются. И только я это сказал…

Короче, волна вышла не меньше первой, а меня обвинили в „карканье“. Или в „накаркивании“? Меридит пыталась меня оправдать, доказывала, что никакое карканье не способно вызвать столько катаклизмов сразу, это просто забавное совпадение, но разве можно переспорить родную дочь сенатора Валериания! Она придумала, что раз я грозный и могучий демон, значит, и карканье у меня особо мощное и действенное, и велела впредь не высказывать никаких опасных предположений.

Если так дальше пойдет, я скоро не смогу и рта раскрыть. Мало мне было Царя Народов! Ох, не зря ли я его вспомнил? Тьфу-тьфу, чур меня, чур, как говорят деревенские бабки!

Пока мы спорили, Рагнар разглядывал, что осталось от большого айсберга (он раскололся на три крупные глыбы и несколько меньших обломков). И вдруг как заорет… Мы здорово испугались — Рагнар не Ильза, зря орать не станет!

Зрелище и впрямь было редкостным и страшноватым. На свежем сколе стало видно тело огромного великана, вмерзшее в прозрачный, как стекло, лед!

Наверное, это была очень древняя тварь. В наше время великанами считаются уриаши, островные киклопы и северные тролли, а в них росту-то всего метров пять-шесть (метр в мире Макса — примерно шаг). Еще говорят, будто далеко на Севере, у самой Границы Жизни или даже немного за ней, обитают ледяные великаны турсы. Но их никто никогда не видел, и мне не особенно верится в их существование. Магия магией, а от законов природы тоже далеко не уйдешь — питаться надо всем! А где за Границей Жизни взять столько еды, чтобы хватило на прокорм целой толпе великанов?

Поэтому я не думаю, что это колоссальное, ростом не менее тридцати метров, существо было сказочным турсом. Скорее оно принадлежало к тому древнему исчезнувшему народу, чьи мегалитические сооружения сохранились в Староземье до наших дней. Это они построили гигантскую лестницу на Перевале в Безрудных горах, чудовищный Дольмен Предков в Северных землях (чтобы воспользоваться его мощью, современное спригганское население пришлось бы утроить), каменную стену, сохранившуюся на некоторых участках Эттелийского побережья, и прочие крупномасштабные объекты, долго считавшиеся природными образованиями…

Мы подошли к айсбергу настолько близко, насколько позволяло благоразумие (а оно у нас зачастую позволяет лишнего!), и долго рассматривали тело. Вот когда я тысячу раз пожалел, что не имею прибора для получения изображений! Обычный рисунок не способен передать всей полноты впечатлений и не может служить достоверным подтверждением увиденного.

Из-за того, что айсберг перевернулся, труп располагался вниз головой. Лицо его — грубое, некрасивое и заросшее, с приплюснутым носом и выступающей нижней челюстью — было до бровей погружено в воду, а босые грязные ноги оказались поднятыми на многометровую высоту, — очень неприятная картина! Одежда на великане была сведена к самому минимуму. Счастье, что тогдашние представления о приличиях, совпадали с современными, и Ильзе с Аоленом не пришлось смущаться (как некогда при виде средневекового тролля). Зато амулетов на нем было великое множество — и на шее, и на запястьях, а тело почти сплошь покрывали татуировки с изображениями магических символов. Некоторые из них имели очевидное сходство с рунами, другие были совершенно незнакомыми.

В общем, это был настоящий аврал! Мы трудились в поте лица — я и Энка делали общие зарисовки, Эдуард, Улль-Бриан и Орвуд копировали символы татуировок, Ильза — изображения на амулетах, Меридит — подробное словесное описание, Аолен занимался чем-то своим, я толком не разобрал, судовой всем нам мешал советами. Мы почему-то отчаянно спешили, будто чувствовали недоброе. И едва последний из нас отложил карандаш, как вся ледяная глыба пришла в движение. Качнулась пару раз, а затем рухнула, завалилась набок, и потенциальная тема стольких диссертаций и статей с плеском ушла под воду. А мы снова чуть не потопли, третий раз за день!

Должно быть, пройдет не один месяц, прежде чем весь айсберг растает и тело освободится ото льда. Нас на этом месте к тому времени точно не будет. Какая жалость! Гибнет такой уникальный материал! Ведь описания и зарисовки — это одно, а образцы тканей — совсем другое… Я хотел отволочь его в Староземье через астрал и там где-нибудь припрятать до поры до времени. Но Меридит сказала: „Представь, что будет, когда он протухнет!“ Я представил и решил не связываться.

Все! Сегодня больше писать не стану, и так целый роман получился. Ильза зовет нас есть. Она приготовила особо торжественный, с использованием неприкосновенных запасов, ужин. Как она сама объяснила подобную расточительность — с горя. Уж не знаю, какое у нее горе? Великана, что ли, жалеет? Очень может быть. Ильза — девушка впечатлительная и чувствительная. Если бы мы с ней принадлежали к одному биологическому виду или хотя бы к близким, возможно, я бы ее тоже полюбил. А может, и нет. Чем дольше я являюсь демоном-убийцей, тем меньше разбираюсь в себе самом.

Четвертый день после Проклятых Вод.

Уже второй день внутренний голос подсказывает мне, что мы находимся примерно на широте Оттона. Спрашивал Меридит — ей кажется то же самое. Энка утверждает, что южнее, ближе к Эттелии. Не думаю, что она на самом деле так думает, просто ищет повод поспорить.

Энка очень любит спорить, даже если совершенно не разбирается в вопросе. Вдруг взялась убеждать меня, что маленькие панцири, которые я извлек из желудка пойманной вчера камбалы, не могут принадлежать офиурам, потому что у них нет лучей. И продолжала до тех пор, пока мне не попался экземпляр с сохранившимися лучами и я не ткнул ее носом.

Казалось бы, ну что тебе за дело до моих офиур?! Чертишь свою ратушу — и черти! Так нет! Полчаса убили на непродуктивный спор. В результате я вышел из себя и бессовестно отыгрался на ее любимчике Улль-Бриане. Сказал, что его не затем нам поручили, чтобы просиживал палубу и слагал неудобоваримые вирши, и взялся обучать рукопашному бою по кангарской системе тайшан-фа, самой жесткой из всех существующих. Помню, мне в свое время на тренировке сломали два ребра. У Улль-Бриана пострадала рука. Сами понимаете, в тайшан-фа трудно ничего не сломать, ведь она именно на это и рассчитана.

Хорошо, что рядом был Аолен. Он исцелил Улля и отругал меня за то, что не соизмеряю усилия. Что верно, то верно, рассчитывать силы я всегда плохо умел, в Дрейде обучают бить только на поражение, а к мирным поединкам почти не готовят. Я уж не говорю о фьордингах. Слава богам, что я не пришиб бедного племянника короля Оттона, — так неловко было бы перед отцом Рагнара! В другой раз, если разозлюсь, не стану его трогать. Лучше поймаю и утоплю судового. Мне думается…

Но о чем именно ему думалось, читателям, „случись таковым иметь место“, узнать так и не пришлось. Фраза осталась незавершенной. Да он и сам забыл, что именно хотел написать, потому что как раз в этот момент на мачту села крупная чайка. Склонила голову набок, глянула вниз сердитым глазом, противно квакнула и улетела на запад.

Рагнар проводил птицу долгим взглядом.

— Земля близко!

Но они даже не подозревали насколько близко!

Она выплыла из тумана уже на следующее утро — зеленая, огромная и прекрасная в своей неизведанности. Это был не большой остров и даже не целый архипелаг. Это был тот самый НОВЫЙ КОНТИНЕНТ!

Часть вторая

Было то во времена давние, забытые, да и не в этом мире вовсе…

А в краю, где несла свои воды священная Усумасинта, где вставали среди зеленой сельвы белокаменные города, змеились широкие дороги, высились огромные пирамиды — теокалли и храмы с алтарями, омытыми потоками жертвенной крови, — в том краю, где селились древние и могучие кланы. Люди ица, люди кокомы и люди шивы — звали их. Жили они, виналь за виналем, катун за катуном, и крепла их мощь, и росли города, и не было им равных на континенте ни по силе, ни по богатству и величию… Но жестокосердная Судьба уже занесла над ними свой меч.

Но вспоенные свежей кровью, боги не бросили свой народ. Змей Кукулькан явился в образе бородатого человека. Он собрал любимых детей своих из Тикаля и Вашактуна, Копана и Ицимте, провел тайными тропами, что не смертным предназначены, отворил огненные врата. И подарил людям новую землю. Обильную, плодородную и мирную, но чужую. Бог оставил их. И ушел на восход, уплыл на длинном корабле из змей в далекую страну Тиллан-Талапсллан…

Время шло, виналь за виналем, катун за катуном. Люди жили и ждали… И верили: вернется из-за моря бог Кукулькан, отворит огненные врата и возвратит им родную землю с ее священными реками, белокаменными городам и гробницами предков. И заживут их потомки в вечном благоденствии…

И день настал! Кукулькан вернулся с Востока!

Первым об этом узнал старый рыбак из прибрежного города Тукуапоку. Он встал на заре, чтобы поохотиться с рогатиной в прибрежных тростниках, тех, что севернее устья Ланхо. Но он не дошел до тростников. Он забыл про рыбу, и рогатину свою, новую, отлично выструганную, потерял, и одежды свои запятнал грязью, пока, задыхаясь от бега, спотыкаясь и падая, добирался до города.

Но он не пошел в дом свой, чтобы вернуть себе достойный вид. Нет, он бросился через площадь прямо к пирамиде теокалли. Он пал на колени с криком: "Идет! Идет! ОН идет!!!"

— Кто идет?! Кого ты видел?! — кинулись к нему люди.

— Кукулькан! — выдохнул старик.

И умер от восторга. Потому что не всякий смертный способен пережить такое счастье — встретить своего бога лицом к лицу.

Люди ица так и остались в неведении, с чем именно столкнулся бедный рыбак перед смертью. Они устремились к морю — но там было пусто. Они не увидели ни длинного, как змеиное тело, корабля с хищной головой и бело-красным полосатым гребнем, ни длиннобородого Кукулькана, ни свиты его… Только следы, много странных следов — загадочных, чужих. Но длинные языки океана уже слизывали их с песка…

И не один день прошел, прежде чем люди ица узнали, за что заплатил жизнью их соплеменник.

О том, что континент обитаем, первооткрыватели узнали, еще не успев на него ступить. Хорошая глубина позволила подвести драккар к самому берегу. И первым, кого они увидели на чужой земле, было разумное существо.

В том, что оно именно разумное, сомнений быть не могло. На это указывали и одежды белого цвета, и рыболовные принадлежности в руках, и множество амулетов на шее. Но человечью его природу они тогда не распознали. В Староземье не водились люди с такой темной, отливающей бронзой кожей, длинными прямыми и маслено-блестящими волосами, собранными наверху в пучок, а главное, с очень своеобразным и колоритным горбоносым профилем.

Осанка у старца была такой величественной, взор — настолько гордым, что казалось, будто как минимум местный король вышел порыбачить на заре с рогатиной. Поэтому особенно странно и неожиданно было наблюдать, как это важное существо сперва ошалело таращилось, потом, как-то неловко присев, по-куриному хлопнуло себя ладонями по бокам, издало трагический вопль, пало ниц и простерло руки на восток. Затем вскочило на ноги и, побросав имущество, бросилось бежать прочь, хромая и спотыкаясь.

— Засветились! — мрачно прокомментировала Меридит. — Вот проклятье! Теперь спокойно не высадимся. Маскироваться придется.

— И драккар прятать! Вот досада! — вторил брат по оружию.

Улль-Бриан удивленно моргнул.

— А зачем? Может, здесь живут мирные, добрые существа и их вовсе не нужно бояться?

Энка назидательно помахала пальцем перед носом любимчика.

— Запомни, сын мой, и детям своим передай! Золотое правило наемника: всякое незнакомое существо в незнакомой местности, до выяснения обстоятельств, должно расцениваться как потенциальный противник!

Труднее всего пришлось, конечно, с драккаром. Где такую махину спрячешь? А дробить силы, оставляя на борту караульных, не хотелось. Береговая линия была довольно сильно изрезана, и Рагнар предложил найти укромную бухту, оставить корабль там. Но Хельги категорически не согласился: каким бы хорошим укрытие ни казалось, оно не может считаться надежным, ведь местные жители знают свою землю лучше пришельцев. Он сам нашел решение, причем достойное истинного демона! Обнаружил в собственном астральном поле нить, ведущую прямиком в Оттон! В свое время он на всякий случай примотал к кнехту на пристани локоть, но потом начисто об этом позабыл, и вот случай заставил вспомнить.

В астрале не существует понятия "время". То, что в физическом мире занимает недели и месяцы, в магическом пространстве происходит мгновенно. Оттонцы были совершенно потрясены, когда у причала возле королевского флагмана прямо из ничего возник тот самый северный корабль, на котором ушел в путешествие сын короля. Первые их мысли были самыми мрачными. "Гром" сочли призраком, а Рагнара и его друзей — погибшими.

Хотели нести во дворец трагическую весть, но, слава богам, не успели. На резную волчью голову, украшающую нос корабля, кряхтя и охая, взгромоздилось маленькое неприятное существо неведомой породы и принялось орать удивительно громким для своего размера голосом: "Эй, эй, олухи! Да, да, это я вас зову! Что стали, как кони! Живо ко мне!" — и размахивать белым свитком.

Это оказалось письмо! Да такое, что люди сломя голову бросились во дворец — каждому хотелось первым доставить радостное известие.

"Здравствуйте, дорогие папаша и мамаша, Ваши Величества! — гласило послание. — Пишет Вам из дальних странствий любящий сын Рагнар. Бизмерно щаслив сообщить. Мы не посрамили чести рыцарства и исполнили наказ! Радуйся, отец, радуйся, мать! Новый континент найден, и мы в эту пору стоим на его благословенной земле по колено в болоте. Мы там прячемся от потенциального противника.

Одна незадача — спрятать окаянный драккар нам негде, больно здоров. Посему Хельги, будучи демоном великим и могучим, переправил его к вам на постой, для пущей сохранности. Одним богам ведомо, когда в нем вновь возникнет нужда. Посему уповаю: любимые подданные наши позаботятся, чтобы был он в полном снаряжении и надлежащем порядке. Особо пусть обратят внимание на провизию, давно я копченого окорока не едал! О! Вспомнил самое главное! Там на кормовой палубе, в зеленых ящиках, лежит страшное оружие из чужого мира — мы раздобыли по случаю. Посему пуще, чем от огня, берегите корабль от гремлинов! Мага приставьте, что ли! И пусть глядит в оба! Ежели хоть один ствол кто понадкусит — голову с него сниму, да и прочим любимым подданным спасибо не скажу.

Засим до свидания, дорогие родители, чтоб вам не болеть! Буду держать вас в курсе дел наших посредством грозного и могучего демона. Ежели таковой опять не перепутает собственные части тела…"

Дальше следовала некая закорючка, призванная изображать шикарную подпись с росчерком. Да, миновали те времена, когда Рагнар считал, что простая благородная галочка — вот подпись рыцаря. Теперь он стал личностью образованной и научился гордиться этим.

— Молодец! — похвалила Меридит. — Только "безмерно" пишется через "е".

— Учту, — важно кивнул "грамотей". И столь энергично взмахнул рукой, что едва не зашиб собственного нежного родственника.

Упомянутое в письме "болото", строго говоря, таковым не являлось. Это был небольшой, очень мелководный заливчик, густо заросший тростником, — именно сюда направлялся с рогатиной злополучный рыбак. Окружающий ландшафт более всего напоминал побережье Гиблого моря, с одной только разницей: кровососущих тварей здесь летало вдвое больше и были они вдвое злее своих староземских сородичей — хотя, может быть, это просто казалось, с непривычки. Потому что Северные земли в отношении насекомых были тоже не подарок. Во всяком случае, одно другого стоило. Воздух дрожал от непрестанного мелькания крошечных тел, звенел на одной ноте, гадко и тоскливо.

Если бы не "потенциальный противник", разгуливающий по берегу на расстоянии полусотни шагов, в количестве нескольких десятков, и внимательно изучающий следы высадки пришельцев, Ильза уже давно бегала бы и махала руками. А еще лучше — прыгнула бы в море с головой. Но враг был совсем рядом, и бедная девушка стоически сносила жгучие укусы, вцепившись зубами в кулак, чтобы не завизжать то боли и омерзения.

Первой не выдержала Энка. Не потому, что была менее выносливой, просто не видела повода, терпеть такие мучения.

— Вы как хотите, а ухожу! Я не скотина на пастбище, чтобы кровососов кормить!

— Но как же противник? — напомнили ей. — Вдруг нападет?

— Ерунда! Перебьем всех! — отмахнулась девица. — Не так уж их и много.

Аолен завел было разговор о невинно загубленных жизнях, но сильфида не желала слушать.

— Если невинные, пусть не лезут. А я не намерена погибать заживо ради их благополучия!

С этими словами она поднялась в полный рост и сделала шаг вперед. Друзья невольно затаили дыхание, но ничего не произошло, потому что как раз в этот момент туземцы как по команде развернулись и пошли прочь от берега. Первому контакту цивилизаций состояться в тот день было не суждено.

— Вот видите! — ворчала Энка. — Не судьба! Нечего было и прятаться! Из-за вашей дурацкой осторожности мы сами на себя не похожи!

Она не без удовольствия покосилась на Хельги. К чужеземному яду у подменного сына ярла привычки не было, и разнесло его не меньше остальных.

— А ты и рада! — укорил тот.

— Конечно! Не все только нам страдать!

— Между прочим, ты первая настаивала на осторожности, — с обидой напомнил Улль-Бриан. — Я с самого начала говорил, что местные жители добрые и мирные…

Нашел с кем спорить! У сильфиды в любой ситуации наготове был ответ, и не обязательно логичный.

— Они не добрые и мирные. Они просто нас не заметили. Это разные вещи, не путай!

Первый день на новом континенте.

Уж и не знаю, какими словами принято выражать столь необычные эмоции, поэтому ограничусь констатацией свершившегося факта. Мы его ОТКРЫЛИ!!!

Впечатлений слишком много, описать все сразу невозможно.

Но первое, на что обращаешь внимание, — здесь очень жарко и очень сыро. Воздух такой влажный, что чувствуешь себя словно в оранжерее для южных растений — такая есть во дворце у Рагнара. Понятно, что насекомым в здешнем климате раздолье. А разумным существам хуже, чем у нас в Северных землях (по крайней мере, мне хуже). Но и другой, менее зловредной живности великое множество. Я делаю описания в полевом журнале и не стану дублировать их на страницах дневника. Скажу только, что, судя по расцветкам, по крайней мере половина здешних обитателей должна быть смертельно ядовита! Лягушки ярко-голубого цвета! Или желтые, с огромными, выпученными, как у сехальского геккона, глазами. Или красные, с мохнатыми ногами. И водятся они на деревьях. Уму непостижимо! А уж какие здесь цветы, какие бабочки — вообще молчу! Чтобы передать их красоту, нужно быть эльфом или поэтом, а лучше — и то и другое вместе. Может, у Аолена или Улль-Бриана это получится, а мне не дано, не стоит и пытаться.

А вот деревья мне не показались особенно эстетичными. На них слишком много всевозможных эпифитов, что вызывает неприятные ассоциации с Чернолесьем. Хотя наверное, я сужу субъективно.

Но не стану больше вдаваться в натуралистические подробности — эта тема неисчерпаема. Нельзя объять необъятное, как говорит Энка, если хочет казаться мудрой. Потому перехожу к непосредственному описанию событий.

Сразу по прибытии мы видели туземцев. Кто они такие, мы не поняли — не похожи ни на кого. Но не измененные. Магии у них меньше, чем у Рагнара. И вообще, в астрале они скорее напоминают Макса, нежели уроженца Староземья: нет четких контуров, лишь крошечное размытое облачко. И вот что самое интересное: все они с ног до головы увешаны амулетами. Уж на что славятся пристрастием к защитной магии южные сехальцы и орки, и то столько на себя не напяливают! Так вот, ни в одном из их амулетов магии нет ни следа.

Эдуард предположил, что это, может, просто украшения вроде дамских? Он человек, для него расстояние было слишком велико, но я-то точно видел: это были именно амулеты, с символами и письменами. Все как положено, только без магии. Странно, странно…

Завязывать с туземцами знакомство мы пока не стали. Решили сперва разведать, что к чему, какой у них нрав. Не хотелось бы начинать исследование новых земель с кровопролития.

Примерно в полутысяче шагов от побережья, на холме, обнаружился город, по староземским меркам, довольно большой. Чтобы лучше разглядеть его, мы поднялись на вершину соседнего незаселенного холма. Просидели на ней примерно час, пока Энка чертила планы и разглагольствовала о своеобразии архитектуры — она и вправду была очень необычной. Город, по крайней мере центральная его часть, не стоял на земле, а громоздился на чем-то вроде гигантской прямоугольной каменной платформы, явно рукотворной. Посередине высилась ступенчатое пирамидальное сооружение, очень большое. Оно служило постаментом для более скромной постройки, вероятно, культового назначения (так предполагает Энка).

Теперь я вспомнил: мы уже видели подобное, С Лавренсием Снурром. Он тогда сказал, что место плохое, пахнет злом. Это настораживает.

На разведку мы отправились большой компанией, будто паломники в храм: Меридит, я, Энка и Ильза с Эдуардом. Остальные согласились остаться в засаде. Вообще-то мы собирались идти втроем — люди в темноте плохо видят, что от них толку? — но Ильза сделала вид, что хочет плакать. А взять ее и оставить Эдуарда — совершенно невозможно, сразу начинается выяснение отношений: кто из них лучший воин, кто в каком поединке победил, вспоминаются старые школьные обиды, дело едва не доходит до драки. Энка говорит, мы их распустили. Но ведь они уже взрослые люди, не можем же мы им указывать, как себя вести? И неважно, что мы сотники, а они — простые воины. Звания имеют силу только при найме. Взять, к примеру, Рагнара — он вообще полководец, но разве мы его слушаемся?

В город мы пробрались в сумерках, без всяких затруднений. Кое-какая охрана нам встретилась, но мы легко отвели ей глаза — когда на человеке нет специальных амулетов, сделать это проще простого.

Преодолеть языковой барьер тоже удалось, причем совершенно случайно. В какой-то момент я подумал: что толку от нашей вылазки, если мы не понимаем ни слова? И брякнул с досады: "Вот если бы мы знали их язык!" Короче, все вышло, как тогда, с Максом. Я в который раз замечаю: моя демоническая сущность чаще проявляется, когда этого совсем не ждешь. Можно сколько угодно высказывать пожелания, но если делаешь это намеренно, по заказу, они ни за что не исполнятся. А если сдуру, чисто риторически обмолвишься — может, и повезет. Хотя это еще смотря что считать везением. Не все мои обмолвки оказывались столь полезными, как последняя. Какой-то я случайный демон. Недоразвитый, что ли? Ну да у других и такого нет!

Довольно долго мы крались по широким городским улицам, прячась в тени построек, каменных, прямоугольных, с плоскими крышами. При желании мы могли бы зайти в любой из домов. Запоров на дверях не было, как и самих дверей. Магической защиты — тем более. Над входами красовались некие символы, нарисованные краской или выбитые в камне. Возможно, предназначены они были именно для защиты, и жильцы домов искренне верили в их силу, но на самом деле это были не более чем странные картинки.

Кое-какая магия в городе все же присутствовала, но основным его обитателям не принадлежала. По темным углам копошились мелкие существа вроде наших боггартов или домовых гоблинов. Порой они нас замечали, но тревоги не поднимали.

Мы перебирались от дома к дому и подслушивали. Значение слов понимали — смысл не всегда: в нашем языке не находилось аналогий. Особенно когда дело касалось еды. Одним богам ведомо, что за дрянью питаются эти твари! Ни за какие блага мира не согласился бы попробовать! Меня от одного запаха тошнит. А вот Эдуард сказал, что "пахнет резко, но аппетитно". Кто бы мог подумать, что у нас с ним столь разные вкусы!

Суммируя и сопоставляя услышанное, мы смогли сделать три основных вывода.

Первый — эти существа называют себя людьми, и, вероятно, таковыми и являются, несмотря на экзотическую внешность. Впрочем, и не таких видали! Достаточно вспомнить чернокожего дядьку с косичками из мира Макса. Давно известно: людям как биологическому виду присуще большое морфологическое разнообразие. В этом они могут сравниться только с собаками.

Второй вывод: они ждут пришествия какого-то змея. Он, судя по всему, их бог, и кто-то из-за него уже помер.

И третий, самый неприятный: похоже, здесь существует практика кровавых жертвоприношений и очередная процедура назначена на ближайшее утро. Ее ждут если не с нетерпением, то по крайней мере с интересом.

Больше ничего вразумительного выведать не удалось, рассказывать нечего. Велик соблазн заняться бытописаниями, но, во-первых, наблюдений слишком много, и в голове уже все перепуталось, во-вторых, мое время подходит к концу, сейчас меня на посту сменит Аолен, и я лягу спать. К слову, здесь, на вершине холма, насекомых на Порядок меньше, есть шанс проснуться живым.

Второй день на новом континенте.

Сегодня чуть свет нас растолкала Энка — смотреть жертвоприношение. Я очень разозлился, потому что намерений таких не имел. Вид жертвенных быков, баранов или черных петухов меня совершенно деморализует, и она это прекрасно знает. Самым лучшим для меня в этом случае было бы все проспать.

Но очень скоро выяснилось, что речь идет не о бедных быках и баранах, а о людях, и это в корне меняло дело. Злиться я перестал (да простят меня все знакомые люди).

Местоположение наше было самым выгодным — с вершины холма отлично просматривался храм на вершине пирамиды (Энка не ошиблась, вот что значит хороший архитектор!) и все подступы к нему. Можно было разглядеть всю сцену в подробностях. Одна беда — для человеческого глаза расстояние оказалось слишком велико, и нас замучили расспросами. Тогда Меридит достала свою двойную подзорную трубу из другого мира, и, кто хотел, мог смотреть в нее по очереди.

В какой-то момент, чуть не силой выцарапав прибор из лап Рагнара, я тоже им воспользовался, чтобы рассмотреть самые мелкие детали и подробности, оказавшиеся совершенно тошнотворными. А в целом ритуал был затяжным и унылым. На площади у пирамиды толпился народ. Откуда-то изнутри жрецы вывели жертв в количестве трех человек, все мужского пола. Жертвы были почти голыми, а жрецы — очень колоритными: черная одежда, расшитая красными псевдомагическими символами, волосы сваляны в безобразные колтуны, будто у сехальских нищих, рожи злющие — нарочно такую не состроишь, глаза белые и бешеные. В Аполидии я видел людей, привыкших жевать пыльцу конопли или вдыхать дым маковой соломки. Они становятся от этого хуже, чем пьяные. Кажется, здесь не обошлось без чего-то подобного. Не похожи были жрецы на нормальных.

Они пели и колотили в барабаны так громко, что звук долетал даже до нас. Окажись я возле них — наверняка оглох бы! Но зрители недовольства не выражали, только неприятно подергивались в такт. Жертвы под конвоем, еле переставляя ноги, поднимались с уступа на уступ, при этом каждый раз обходили вокруг всю огромную постройку. Смотреть было скучно до зевоты, но представляю, каково приходилось этим несчастным тварям! Врагу не пожелаешь! Наконец они взгромоздились на самую макушку. Там, перед храмом, стоял большой каменный постамент — алтарь… Доводилось мне на таком лежать, ох, доводилось! Как вспомню — мороз по коже!

Но мне в свое время повезло куда больше, чем нынешним жертвам. Их по очереди валили на алтарь, служители культа висли на их руках и ногах, так что тела выгибались дугой. А самый эффектный, видимо, главный жрец (его одежда была не черной, а красной), кривым темным ножом вспарывал грудную клетку, прямо пальцами выдирал сердце и клал на золотое блюдо перед статуей божества. Она стояла у самого входа в храм и вид имела очень абстрактный — не сразу разберешь, где какая часть тела. Блюдо же было таким большим, что Орвуд так и подскочил. Он всегда очень бурно реагирует на золото. Интересно, это его личное качество или общая черта гномьего народа?

Трупы жертв сталкивали вниз, они кувырком скатывались к подножию, оставив за собой широкий кровавый след. Какие-то люди подбирали их и уносили. Жрецы перестали завывать, зрители разошлись, а мы очень четко осознали, что заводить знакомство с горожанами нам совершенно не хочется.

И вообще, мы как-то не продумали один важный вопрос. Ну открыли новый континент — а дальше что? Обойти его кругом, вдоль берега, чтобы составить карту? На это могут уйти долгие месяцы, если не годы. Заняться изучением местной природы? Масштабы слишком велики, глаза разбегаются. Не знаешь, за что хвататься, с чего начинать. Методики нет!

Почему я не догадался узнать у Макса, как поступали первооткрыватели в его мире? Тот же Колумб, к примеру. Макс показывал его портрет — важный такой дядька, солидный. Уж наверняка знал, что нужно делать, как себя вести. Меридит говорит: "За чем дело стало? Сгоняй и спроси". Но я стесняюсь вторгаться в чужую жизнь без самой крайней необходимости. Мне очень редко удается выбрать подходящий момент для перемещения, и я каждый раз попадаю в неловкие ситуации. Однажды даже… впрочем, нет! Тот эпизод огласке не подлежит! А мы постараемся пока обойтись своими силами.

День, начавшийся со зрелища столь неприятного, прошел мирно и с пользой. Я планомерно описывал и зарисовывал окружающую флору и фауну. Складывается впечатление, что видовое разнообразие одного здешнего холма богаче целого староземского региона, такого, к примеру, как Срединные земли. Не говоря уж о Северных.

Остальные всесторонне изучали город: планировку, архитектуру, бытовые особенности и тому подобное. Жаль, среди нас нет квалифицированного этнографа. Вечером опять спускались вниз, бродили по окраинам, подслушивали что могли… Меридит начала составлять словарь. В общем, работы непочатый край. Но завтра мы с этого холма уйдем, сидеть на одном месте надоело.

Третий день на новом континенте.

У меня просто нет слов! Я давно подозревал, что у гномов беда с головой, но не настолько же!!! А Рагнар каков! Рыцарь! Оплот нравственности и морали!!! Ему-то как ума хватило?!

У Орвуда в королевском замке Оттона есть целая ванна, отлитая из чистого золота, плюс — доля клада, и все ему кажется мало! Это ли не признак помешательства? Аолен даже название для его болезни придумал — аурофилия. Покуда мы клали силы на алтарь науки, этот псих втайне вынашивал свою патологическую идею. И Рагнара подбил, вот что удивительно! После этого какой спрос с Эдуарда и Ильзы?

Не иначе у всех троих приключилось временное помутнение рассудка. Или это Орвуд обладает даром внушения? А может, они чего-нибудь съели или понюхали? Я, конечно, предупреждал об осторожности, да разве за всеми уследишь! Или у них от яда местных насекомых крышу снесло — не знаю. Но только на трезвую голову подобную глупость придумать невозможно!

Короче, Орвуд уговорил их украсть жертвенное блюдо! И они согласились!.. И даже вечера дожидаться не стали, так прямо и пошли средь бела дня. Вообразили себя боевыми магами, ослы сехальские! Решили всему городу глаза отвести. И ведь отвели, вот что самое удивительное! До самого верха пирамиды успели добраться, колдуны доморощенные! Энка заметила, что творится, когда они уже перед храмом стояли…

…Они потом и сами удивлялись, что на них нашло. Затея Орвуда вдруг показалась очень разумной и даже благородной: почему бы, в самом деле, не сделать пакость жестоким жрецам? Тем более местные жители так легко поддаются на простейшие магические приемы, и значит, никаких затруднений не предвидится. Отвод глаз — первое, с чего начинается обучение боевой магии (эту тему даже Ильза успела пройти). Мол, вчетвером они справятся: придут, возьмут и уйдут восвояси с богатой добычей…

— Но больше никому ничего не говорите, — предупредил гном. — Пусть будет сюрприз. Увидят, что мы и без них кое-чего стоим!

И на это они согласились, и даже в голову не пришло: уж кому-кому, а Рагнару-то нет никакой необходимости доказывать свою состоятельность, в его-то доблести никто не сомневается и без "сюрпризов"! Но в тот момент им не хотелось мыслить критически, душа рвалась в бой.

Вот так, на волне энтузиазма, воображая себя могучими боевыми магами, и доскакали они до цели, до самого верха пирамиды. А там, наверху, везение кончилось! Злоумышленники не учли один важный момент: глаза можно отвести только тому, кого видишь сам. По улицам они прошли благополучно, потому что дома в здешних местах строились без окон. В стенах были проделаны лишь небольшие, высоко расположенные отверстия для вентиляции, и жители не имели привычки в них смотреть. Но из сумрака храма, сквозь его приоткрытые двери, жрецам было прекрасно видно и жертвенное блюдо, стоящее перед статуей, и его похитителей.

А потому Энка, обернувшись на звук в сторону пирамиды, увидела такую картину.

Полукругом, спиной к статуе, с затравленным видом, стоят гном с блюдом в руках, два принца и Ильза. Перед ними выстроились в шеренгу человек семь жрецов, простерли руки к небу, орут дурными голосами. Восьмой, чуть поодаль, что есть мочи колотит в барабан и тоже орет. И на крик их из домов выскакивают люди. Они бегут, бегут со всех концов города. Потоки людей наводняют ближайшие к храму улицы, а на площади сливаются в сплошное море. И вся эта многотысячная толпа у подножия пирамиды ведет себя точно так же, как и жрецы наверху, — поднимают руки к небу и истошно голосят.

Несколько минут сильфида в ужасе наблюдала за происходящим. Разум лихорадочно просчитывал варианты и каждый раз убеждался: спасения нет. Вчетвером они не смогут пробиться к храму, прийти на помощь друзьям, и тех неминуемо растерзает разъяренная толпа. Это в лучшем случае, А в худшем… Вот он, алтарь, совсем рядом! Что-о?!!

Декорации сменились мгновенно. На этот раз Хельги раздумывать не стал — он действовал! Правда, результата он ожидал совсем иного. Ему представлялось, что он хватает попавших в беду друзей и возвращает в безопасное место, на холм. Увы. Не тех схватил и не туда переместил. Общее число сходилось, вот он и перепутал — в астрале немудрено! А потом и сам переместился следом, от отчаяния.

Так и получилось, что пришельцы предстали перед обезумевшими туземцами в полном составе, но с минимальным запасом оружия. Только и было у новоприбывших, что постоянно при себе носили: ножи за поясом да один экземпляр огнестрельного оружия из чужого мира. И больше ничего. Мечи, луки со стрелами — все осталось на холме. Неудобно было при полном вооружении научными изысканиями заниматься, вот и отложили в сторонку. Кто мог знать, как дело обернется? А может, это неизвестный дурман заставил и их потерять бдительность? Единственное, что могло бы их теперь спасти, это демонические таланты Хельги. Но он, как на грех, совсем растерялся…

…Наверное, у меня самого было не в порядке с головой! Ступор нашел, как на новобранца перед боем. Нырнул в астрал — чувствую, в собственных руках-ногах разобраться не могу, не то что кого-то куда-то перемещать! Нельзя мне задумываться в таких случаях, ох, нельзя! Астрал и интеллект — вещи несовместимые. Тем более интеллект, замутненный иноземным ядом…

Тут бы нам и конец пришел, если бы люди напали. Но они не нападали. Они бессвязно голосили, били в барабаны, тянули к нам руки. Они таращились на нас… с благоговением! А потом и вовсе повалились на брюхо, физиономиями вниз — и тут мне стало страшно. Я всегда впадаю в панику в моменты проявления народной любви.

А Меридит дернула меня за рукав и спросила: "За кого они нас принимают, демон побери?"

Но я совсем ошалел от громких звуков, и ответить не мог. К счастью, у нас есть Энка, которая не теряется ни в каких ситуациях. Она сразу расставила все по своим местам. Она сказала: "Разве не понятно?! Они приготовились встречать своего бога, а тут мы! Возникли из ничего и первым делом вцепились в блюдо с жертвой! Что они должны были подумать?"

— Что они, по-вашему, должны были подумать? — сказала сильфида, и Меридит изменилась в лице.

— Совсем хорошо! Теперь не хватало только, чтобы пришел настоящий бог и принялся выяснять с нами отношения!

— В крайнем случае Хельги его поглотит, — решил Эдуард, за что немедленно схлопотал подзатыльник.

— Ведите себя прилично! — шикнул Аолен. — Нам теперь богов изображать! — И добавил удрученно: — По крайней мере до тех пор, пока настоящие не явятся…

Постепенно благодаря выкрикам жрецов ситуация начинала проясняться. Главным богом туземцы назначили Орвуда, а Рагнара — его любимым сыном. Остальных причислили к божественной свите. И гном, и рыцарь были изрядно возмущены выпавшими на их долю ролями, точнее, своим неожиданным "родством".

— Нашелся тоже сыночек! — бурчал Орвуд. — С чего они вообразили?! У нас с ним ни одной общей черты!

— Вот именно! — вторил оттонец, поглядывая сверху вниз. — Нечего сказать, хорош папаша! От земли не видно… Ничего общего!

Они были неправы. Общая черта была налицо. Точнее, на лице. За время плавания, чтобы походить на настоящего морского волка, Рагнар отрастил бороду. Бороденка вышла так себе, неказистая. Короткая, всклокоченная, щипаная какая-то. Не шла своему хозяину категорически. Рагнар и без нее был далеко не красавец, а с ней приобретал вид совершенно лихой и придурковатый. Он и сам понимал это, все собирался побриться, да руки не доходили. И вот теперь благодаря бороде оказался причислен к лику богов — со всеми вытекающими последствиями.

Впрочем, и "свита" не была обделена славой. Целый вал подношений обрушился на них. У ног росли горы цветов, плодов и золотых изделий. А люди продолжали прибывать, несли все новые и новые дары. Они визжали и выли в экстатическом восторге. Обнимались и целовались, рыдали в голос, катались по земле… Вряд ли кому-то в этом мире доводилось прежде наблюдать столь грандиозный по масштабам приступ массовой истерии.

Если честно, против даров Орвуд ничего не имел, ради золота он был готов и не такое стерпеть. Но даже он содрогнулся, когда понял, что будет дальше. Похоже, горожане сочли свои подношения недостаточными — они решили повторить вчерашний кровавый обряд, но с неизмеримо большим размахом! На площади засуетились жрецы. Они выдергивали людей из толпы — мужчин, женщин, детей — и те покорно следовали за ними, поднимались по лестницам с уровня на уровень, сбрасывая на ходу одежду, и на лицах их было написано неземное блаженство… А наверху уже поджидал жрец в красном одеянии, с колтуном в голове и черным обсидиановым ножом в руке. И от алтаря исходил резкий, застарелый запах крови…

— Останови это! — зашипел Хельги, испепеляя Орвуда яростным взглядом. — Останови немедленно!

— Кто, я?! — отшатнулся бедный гном. — П… почему я?!

— А кто же еще?! Ты их бог! Тебе и карты в руки!

— Но я же ненастоящий! Я не умею!

Хельги был непреклонен.

— Умел блюда воровать — умей и отвечать!

Тем временем первую жертву, красивую, совсем юную девушку жрец уже укладывал на алтарь…

Положение спас "любимый сын бога". Наследный принц имел немалый опыт общения с ликующей толпой, и если в мирной жизни он слыл тугодумом, то в боевой обстановке умел ориентироваться и действовать мгновенно. Особенно если опасность угрожала даме.

Он выступил вперед, величавый, статный и гордый, как истинный монарх. Красивым царственным жестом вскинул верх правую руку, и громогласно, трубным басом, перекрывающим рев толпы, провозгласил:

— Остановитесь, смертные! Внимайте! Ибо реку волю отца моего!

Орвуд за его спиной поперхнулся и закашлял.

Толпа смолкла мгновенно. Ильзе даже показалось, будто она внезапно оглохла — только что был звук, и вдруг — полная тишина! Жрец замер с ножом, уже занесенным для удара. А Рагнар продолжал вещать, и люди внимали его "божественным" речам, и незнакомые слова чужого языка таинственным образом становились доступными их пониманию. Это было подлинное Откровение!

— Остановитесь, смертные! Отец приказал — довольно кровавых жертв! Он сыт ими! Он дарит детям своим милость свою! Радуйтесь, люди! Живите и радуйтесь!

И люди радовались! Город захлебывался ликованием. А несостоявшиеся жертвы, обливаясь слезами умиления, истово целовали землю у ног своего божества, осмелиться на большее они не могли. Песни, дикие пляски, приступы неудержимого веселья — народ обезумел от счастья. Свершилось то, чего ждали веками, поколение за поколением. БОГ ВЕРНУЛСЯ!!!

…Лишь один из всей толпы не разделял общего настроения. Верховный ах кин Текалипоку был вполне доволен той безраздельной властью, что принадлежала ему без малого сорок лет, и уступать ее кому бы то ни было не желал. Явление божественного Кукулькана, которое он предсказывал чуть не ежедневно на протяжении этих лет, на самом деле, как-то не входило в его планы. Потому под маской напускного веселья жрец скрывал досаду и раздражение. Жизнь его менялась не в лучшую сторону. Он больше не был Первым…

…Это было ужасно! Вряд ли я когда-нибудь смогу простить Орвуда за то испытание, на которое нас обрекла его жадность. Пишу эти строки, а у самого в ушах гудит, будто там завелся пчелиный рой или бьют в пожарный набат. Не знаю, как мне удалось пережить утренний кошмар! Помню, мы в свое время испугались Дикой Охоты. Ха! Детские страшилки! Случаются, оказывается, вещи и похуже.

Мало того что мои барабанные перепонки уцелели лишь чудом, а Улль-Бриан поскользнулся на слюне наших поклонников (это они землю целовали!) и вывихнул ногу — был и моральный вред. Никогда прежде нам не доводилось испытывать столь мучительного чувства стыда!

Я не особенно люблю людей (за исключением отдельных представителей этого рода), но даже они не заслуживают столь жестокого обмана. Страшно представить, какое разочарование их ждет, если не явится настоящий Кукулькан… А если явится — интересно, что тогда ждет нас? Во всяком случае, поглощать его я не стану ни при каком раскладе. Путь Эдуард не надеется!..

Страсти в городе бушевали несколько часов, местами дело доходило до свального греха. Под конец люди обессилели настолько, что в изнеможении повалились на землю и заснули, кто где упал. Это было жутковатое зрелище — казалось, будто площадь заполнена мертвецами.

Жрецы — здесь их называют ах кин — оказались более выносливыми. Они даром времени не теряли и успели приготовить для нас покои внутри храма. Там были плетеные циновки, красивые шерстяные ковры с геометрическим орнаментом, куча золотой утвари, цветов и всевозможной снеди, от устрашающей до вполне приемлемой на вид. С горя все принялись за еду. А у меня от шума начисто пропал аппетит, поэтому я сгонял через астрал на холм за нашими пожитками и моим дневником. Теперь вот сижу, пишу.

Магические перемещения произвели впечатление на жрецов. Мой божественный статус изрядно повысился. Теперь я на третьем месте после Орвуда и Рагнара: на меня тоже надели венок из красных цветов. Жаль, под рукой нет зеркала. Интересно, как я выгляжу в венке — полным идиотом или нет?

После трапезы нам привели наложниц и наложников. "Для увеселения", — сказали жрецы. Но мы дружно отослали их прочь, хотя некоторые девушки, несмотря на черные волосы и смуглую кожу, были вполне миловидными. Не знаю, кто из нас какими соображениями руководствовался, но лично я побоялся дурной заразы. У этого народа нет даже целебной магии — чего от них ждать в плане гигиены? Климат тут жаркий, велика опасность подцепить что-нибудь экзотическое. То-то "веселье" получится! Лучше не рисковать… А ночью надо отсюда бежать, вот что я думаю! Но только не через астрал. С восьмерыми мне не управиться.

Четвертый день на новом континенте.

Насчет заразы — это я как в воду глядел! Правда, она несколько иного, менее постыдного свойства. Поноса нет только у меня, потому что ничего не ел, и у Меридит, потому что после Сехала она может съесть что угодно. Остальные только успевают бегать за угол. На Аолена особой надежды нет, хворь недостаточно благородная.

Интересно, что подумают жрецы про своих диарейных богов? Думаю, это должно их насторожить. Зря мы не убежали ночью. А все Аолен! У эльфов гипертрофирована совесть, в этом их беда. Когда я предложил бежать, он произнес целую прочувствованную речь. После той встречи, что была нам оказана, сказал он, будет слишком жестоко бросить нечастный народ на произвол судьбы и просто взять и исчезнуть. Мы должны хотя бы частично оправдать надежды туземцев, принести им добро. Энка ему резонно возразила: о каком добре идет разговор, если мы не настоящие боги? Что мы можем сделать? Но у Аолена был наготове ответ: эти люди не владеют магией. Им недоступны даже самые примитивные ее проявления. То, что для нас — повседневность, для них — несбыточная мечта. Мы можем излечивать их болезни, влиять на погоду, избавлять от злой нежити и тому подобное. В общем, он предложил заняться примерно тем, что делали Странники в Средние века. Лучше бы избавил ближних своих от поноса, честное слово!

В результате нам пришлось целый день исполнять роль ярмарочных колдунов — это как раз наш уровень (впрочем, не исключено, что я нам польстил). Но горожане в восторге. Рагнар объявил божью волю, и они повалили к нам со своими нуждами и просьбами. И как, скажите, можно их все удовлетворить, если, к примеру, один просит дождя — у него маис не растет, а соседу его подавай сухую погоду — ему, видите ли, надо погреб копать!

Вот так и трудились мы до самого вечера, не покладая рук, а обслужить успели лишь малую толику населения. Придется продолжить магические экзерсисы завтра — Аолен не успокоится, пока не осчастливит всех поголовно. Если уж эльф начнет творить добро, его ничто не остановит, даже здравый смысл!

Прошел еще день, потом второй, третий, а поток желающих испросить милостей божьих не иссякал. Хельги, будучи главным противником мероприятия, подсчитал: раз в городе, по словам жрецов, проживает десять с лишним тысяч человек, на то чтобы "осчастливить" каждого, при максимальной пропускной способности двести человек в день, уйдет более полутора месяцев. Это при условии, что они не пойдут по второму кругу.

Но Энка с ним не согласилась.

— Ты неправильно считаешь. Надо не по головам, а по семьям, и исключать малолетних детей и слабоумных старцев. Так что за месяц управимся!

— И ты согласна сидеть в этой забытой собственными богами дыре целый месяц, упражняясь в прикладной магии по программе первого курса?! — потрясся демон.

— Ага! — широко улыбаясь, кивнула девица. — Хоть два!

И ей никто не возразил. Игра в богов оказалась неожиданно увлекательной. И дело было вовсе не в дарах и почестях — забавно чувствовать себя корифеем именно в той области, в которой всегда считался полным профаном! Всякий пустяк вроде амулета, отводящего стрелы, вызывал у людей неподдельный восторг и трепет. "Чудотворцы" купались в лучах славы, и даже "сыну бога" доставалась своя порция. Магическими способностями Рагнар ненамного превосходил местных жителей, зато его заговор против зубной боли — старинный, унаследованный от предков с Закатных островов, оказался лучше эльфийского. Благодарное это дело — лечить зубы! Голова у человека одна, рук-ног тоже немного, зато зубов — больше тридцати! Как тут не снискать популярности?

Довольны были все — и "боги", и их поклонники. И жрецы. Вот, думали они, не зря служили столько лет, лили кровь соплеменников. Боги услышали, боги пришли, принесли счастье народу своему. Жизнь прожита не напрасно.

Верховного жреца Текалипоку счастье народа не волновало. И кровь он лил с удовольствием. И в богов не верил. Сперва, на общей восторженной волне, поддался, было, упустил момент, усомнился: а ну как и в самом деле явился из-за моря бог Кукулькан? Вон бородища какая — длинная, светлая! И пришел с Востока… Да только, что это доказывает? Неужто всяк, кто с бородой и за морем живет, — обязательно бог?

Но чудеса были, этого жрец отрицать не мог. Сам, собственными глазами видел, как заживают раны и язвы, как сгущаются и проливаются дождем тучи, находятся давно пропавшие вещи и стрелы летят мимо защищенной амулетом цели. Он видел это, но — не верил!

Он знал цену чудесам. От отца к сыну передавалась в его семье тайная наука. Верховный жрец бога Кукулькана умел многое: меньше чем за час вырастить цветок из семени, устроить молнию под сводами храма, заставить воду кипеть без огня, а огонь — не гаснуть в воде. Мог внушить человеку, что он видит то, чего нет, и, наоборот, не замечать очевидного. Показывал, как средь бела дня гаснет и вновь возрождается Солнце… Он знал, что чудеса случаются, как и самое главное, то, о чем не ведали ближайшие из приближенных: это все происходит не на самом деле! Иллюзия, внушение и обман — вот на чем держалась власть верховного жреца. Именно понимание сути "чудес" делало его первым, ставило выше других.

Ах, если бы он мог овладеть секретами пришельцев, разгадать их хитрые фокусы! Тогда он сравнялся бы с ними, а может, и превзошел бы. Вернул бы ускользающую власть… А теперь — кому нужен жрец, если можно говорить с богом напрямую? Кто захочет проливать кровь, если можно отделаться маисовой лепешкой! Кто станет работать, если можно просто просить?

На глазах Текалипоку рушился весь миропорядок, каким его хранили деды, прадеды и прадеды прадедов. Спасать его надо было, спасать!

Не отрываясь, следил жрец за работой "богов", ловил каждое движение их рук, и во все углы храма заглядывал — не спрятано ли там какое хитроумное приспособление? Искал — и не находил. А "боги" и не возражали, ищи себе, милости просим. Они вроде бы и не понимали даже, чего он выглядывает да вынюхивает, зачем постоянно крутится рядом. Рискнул, спросил у самой юной из дев: "Божественная, открой верному слуге своему, как вершите вы чудеса? Доступна ли смертному хоть какая малость? К примеру, избавление от боли зубной?" Та даже руками всплеснула: "Ой, дяденька! Это же так просто! Сам попробуй, я тебя научу!" И в самом деле просто: повторяй слова заклинания и руками помахивай, да перо черной курицы сожги. Да только не действует! У девчонки — безотказно, у него — ни в какую! А делает все один в один! Чего же не хватает? Неужели, той самой Божественной Силы? Верить не хотелось. Поверить — значит, признать поражение. А сдаваться верховный жрец покуда не собирался.

Сперва хотел просто убить, но побоялся. А вдруг все-таки боги, чем судьба не шутит? Вдруг узнают и покарают? Решил подождать, не рисковать. Он был умным человеком, умел читать в душах людских. Он понимал: бессмысленно идти против толпы. Волну ликования не остановишь словами. Но человек привыкает ко всему, даже к чуду. Настанет день, и восторги поугаснут, и появятся первые недовольные — кто-то непременно почувствует себя обделенным. Вот тогда-то им можно будет напомнить о главном: Кукулькана они ждали не зубы лечить, а чтобы вернул их на родину предков. По силам ли будет "богам" такой фокус? А если нет — уж не злые ли они колдуны-самозванцы? Не плачет ли по ним жертвенник?

И еще. Близится конец тринадцатого туна. Недалек тот день, когда явятся за добычей Небесные охотники. Как-то проявят себя пришельцы?

Широкие плоские губы жреца растянула неприятная ухмылка. Кто бы из них не одержал верх — "боги" ли, охотники ли — ему все на руку. Надо только, чтобы не сбежали прежде времени благодетели, чтобы не предупредил их никто… Не забыть строго-настрого наказать людям, чтобы молчали. Пока они его еще слушаются…

Семнадцатый день на новом континенте.

Сегодня подсчитал — тому уже две недели, как обретаемся мы в городе на положении богов и вершим благие дела направо и налево.

В голову приходят неприятные мысли: не нарушим ли мы тем самым равновесие между добром и злом, не навлечем ли на туземцев беду? Конечно, добро мы творим пустяковое, на балаганном уровне, но все познается в сравнении — прежде здесь и такого не было.

Сказал нашим — отмахнулись. Ты, говорят, все нарочно преувеличиваешь, чтобы поскорее уйти из города. Не знаю, возможно, они правы и мое беспокойство вызвано лишь подсознательным стремлением сменить обстановку. Меня уже тошнит от этого города. Воистину, "зачем Колумб Америку открыл?" — впору обратно закрывать! Домой хочу, в университет!

Но Аолен непреклонен: раз начали, надо довести дело до конца. Несправедливо оставить обделенной половину города. Пожалуй, он прав, но мне от этого не легче. Спригганская магия вызывает у меня депрессию, а демоническая не подходит по масштабам… Дождя им, паразитам, надо! Вот как развернусь, как устрою Всемирный потоп — будут знать! Надолго воды хватит!

Не нравятся мне здешние люди, вот что! Чужие они. И сами это признают. Говорят, бог Кукулькан привел их из другого мира, спасая от большой беды. А теперь явился, чтобы вернуть на прежнее место. То есть это мы должны вернуть их на родину предков!

По ряду астральных признаков я могу предположить, что родина эта — мир Макса. Я даже готов допустить, что мне по силам подобное переселение народов. Вот только очень сомневаюсь, что народам от этого будет польза. Прогресс в том мире последние столетия на месте не стоял, не представляю, как переселенцы впишутся в тамошнюю жизнь, после своей-то глуши! И как их встретят будущие соседи? А как расценит наше вмешательство Кукулькан? Если он до сих пор не явился, наверное, у него есть на то основания.

Хорошо, что туземцы пока не настаивают, отвлеченные делами более насущными. Но что будет, когда мы покончим со всеми мелкими хворями, неупокоенными духами и огородными вредителями? До этого момента надо непременно сбежать!

И еще. Мне не нравится верховный жрец. Он на нас очень странно косится. Замышляет что-то, чует мое сердце! Жрецы вообще очень жестокий народ, а этот — в особенности. Один из худших представителей человечьего рода!

Думаю, он не доволен, что мы велели прекратить жертвоприношения…

Интересно, а зачем вообще нужны жертвоприношения? Что за польза богам от трупов? Может, они питаются их сущностями? Взять, к примеру, меня. Я — демон-убийца и могу самостоятельно, без посторонней помощи извлечь из тела сущность и поглотить. Правда, желания такого у меня никогда не возникает. А у нормальных демонов, не убийц, наверное, наоборот: желание есть, но нет возможности. Вот и приходится прибегать к магической процедуре, отделяющей сущность от тела. Бог исполняет желания своих поклонников, а они расплачиваются с ним сущностями…

Да! Но тогда — новый вопрос: должно ли исполнение магического ритуала находить отражение в магическом пространстве? Помню, когда Черные Моджахеды хотели принести нас в жертву мне (тьфу, какая нелепая фраза!), астрал буквально содрогался. А здесь людей режут, будто в драке на базарной площади, — ни одна ниточка не дернется. Какой смысл?

И зачем Черные Моджахеды приносят жертвы мне? А они приносят. Регулярно, два раза в год, самого страшного убийцу, какого только отыщут. А я этого даже не замечаю (узнаю от мэтра Уайзера, он меня этим попрекает). И не лень же им возиться! Может, дело не в питании, а исключительно в традициях? Не знаю. Совсем я запутался в божественных делах!

Энка переоценивала собственное долготерпение, когда вела речь о двух месяцах. К концу третьей недели она заскучала. Надоело однообразие чужих забот и проблем. Утомила бесконечная череда пиров, торжественных шествий и прочих увеселительных мероприятий. Исчерпал ее интерес и сам город — девица успела изучить его вдоль и поперек, сделать кучу планов и чертежей. Она даже создала еще один проект ратуши — в стиле дворца здешнего правителя, халач-виника: прямоугольные формы, потолки из драгоценной древесины кедра и много-много золота. Она понимала, что уэллендорфские власти отдадут предпочтение первому, традиционному варианту, менее затратному и более соответствующему климатическим условиям — открытые внутренние дворики хороши в теплых краях, но не там, где по пять-шесть месяцев не тает снег. Просто иногда хочется дать волю фантазии, развлечения ради…

Да, сильфиде теперь приходилось самой придумывать себе развлечения — дурной знак. В таком состоянии она могла продержаться дней пять-шесть, потом терпению приходил конец, и ее было уже не остановить. Аолен и Хельги внимательно наблюдали за развитием процесса, один с тревогой, другой — с нескрываемой радостью.

— Подожди, недолго осталось, — шептала Меридит на ухо брату по оружию. — Не сегодня-завтра она взбесится, я ее поддержу, и мы отсюда уберемся. Против нас троих Аолену с Рагнаром не устоять.

Орвуда, Ильзу и Эдуарда диса списывала со счетов, потому что все трое заняли позицию, которую уже неоднократно озвучивала боец Оллесдоттер: "Мне все равно, куда и когда, лишь бы со всеми вместе". А Улль-Бриан пока вообще не имел права голоса.

"Жди", — уговаривала сестра по оружию, и Хельги ждал. А что ему оставалось? Не скандалы же устраивать? Но своими божественными обязанностями он пренебрегал все больше и больше, сбегал из города и целыми днями бродил по окрестностям, изучал флору и фауну.

Местность в окрестностях города была холмистой, ровные участки встречались так редко, что туземцам приходилось разбивать террасы на склонах. Там они выращивали маис — очень крупный местный злак с янтарно-желтым початком, в Староземье ничего похожего не росло. Из маисовой муки горожане пекли вкусные лепешки и варили отвратительную кашу (впрочем, Хельги считал отвратительной любую кашу, так что мнение его вряд ли было объективным). В посевах, среди толстых стеблей, водились мелкие существа, называющие себя "алуши". Они имели добрый нрав, но легкомыслие их граничило со слабоумием. Хельги поймал одного, просто так, чтобы поговорить. Но пленник ничего путного сказать не мог, только брыкался и хихикал. Демон плюнул и отпустил дурачка на волю. Тот ускакал с развеселой песней, тут же подхваченной резвящимися поодаль соплеменниками. Астрал над маисовым полем искрился яркими звездочками — магии в глупеньких созданиях было хоть отбавляй.

Как и в самом маисе. Злак оказался магически измененным, и силой обладал немалой. "Пожалуй, помощнее папоротника будет!" — подумал демон удивленно. Он недоумевал: как же получается, что люди изо дня в день едят такой продукт, оставаясь при этом почти начисто лишенными магической силы? Может, она исчезает при обработке? Или выводится из организма с экскрементами? Хотел сразу бежать в город, изучать тамошние уборные, но передумал. Такое добро может подождать и до вечера, никуда оно не денется…

…Тем более что магии в нем все равно не оказалось. На этом магистр Ингрем утратил интерес к местному земледелию, и вплотную занялся теми холмами, на которых природа сохранилась в нетронутом виде. Именно благодаря своим исследовательским вылазкам он и получил возможность лично наблюдать за появлением Небесных охотников.

Сначала он набрел на странную поляну, очень правильной круглой формы. Вокруг бушевала густая зелень, но на самой поляне не росло ни травинки, ни былинки — голая каменистая почва. Место было неприятным, и Хельги, вообразив, что это могильник моровой язвы, хотел поскорее уйти. Но тут прямо посреди поляны возник гигантский мерцающий столб, уходящий вершиной в самое небо — такие бывают, когда отворяется магический портал, — и сердце демона упало. Змей Кукулькан! — понял он. Бог людей ица явился для выяснения отношений с самозванцами… Этого не хватало!

К счастью, объект, материализовавшийся внутри портала, меньше всего напоминал змея. А больше всего — пивной бочонок, только огромный и сделанный не из дерева, а из блестящего белого металла. Постояв минуту-другую неподвижно, бочонок медленно и бесшумно разделился пополам, и из него стали выходить, один за другим, существа. На богов они не походили, поскольку магии содержали еще меньше, чем люди города. Пожалуй, они тоже были людьми или принадлежали к близкородственному виду. Облик имели несколько болезненный: тонкие ручки и ножки, узкоплечие, бледные лица с мягкими, сглаженными чертами, движения немного неловкие, будто скованные. Одежда на всех была одинаковая: светлые, плотно облегающие тело штанишки и курточка, — нечто похожее, только менее блестящее, Хельги видел в мире Макса (Ирина, к примеру, в таком спала). Голова каждого пришельца была спрятана внутри прозрачного шара, похожего на большой мыльный пузырь.

В общем, они не производили впечатления грозных воинов, и Хельги не насторожился бы, если бы не одна деталь… Скорпион!!! На груди у каждого из полусотни пришельцев висело точно такое оружие, каким в свое время владел предводитель секты мангорритов (ныне, к счастью, покойный!) Талисман сидов! "Перикулюм ин кауда" — вспомнилось демону.

Больше он не медлил. Махнул в город прямо через астрал, чтобы не тратить время на дорогу. Он знал: друзья его не простят, если пропустят зрелище столь редкое и странное…

— …Бежим! — ликующе взвизгнула Энка, отшвырнув плошку с каким-то зельем, густой запах плесени разлился в воздухе. — Я должна это видеть!

— Тебе не известно, кто это может быть? — обратилась более благоразумная диса к верховному жрецу, тот, по своему обыкновению, крутился рядом.

Текалипоку, мгновение назад совершенно спокойный, вдруг сорвался с места, драматически заломил руки, бросился на колени перед Орвудом и истошно заголосил:

— О горе нам, горе! Они вновь пришли на нашу землю! Небесные охотники! О! Плачьте, люди ица! Великий Кукулькан! Яви милость! Защити детей своих от беды! Упаси от гибели! О-о-о! — Он стенал с такой экспрессией, с таким накалом страстей, что легко дал бы сто очков вперед любому староземскому комедианту.

"Сын бога" разозлился, тряхнул жреца за плечи.

— Хорош выть! Объясни путем, что к чему!

Жрец послушался. Мгновенно прекратил истерику и весьма толково, по-деловому, поведал.

Один раз в тун, то есть в год, с неба приходят неведомые твари с длинным огнем в руках. Они не боятся ни копий, ни стрел, будто бессмертные. Но они не боги — их можно убить. Пять катунов (около сотни лет) назад отважный воин Котелькопллан сразил одного из пришельцев боевым топором, и целых два туна горожане жили спокойно.

Но обычно бывает наоборот — убивают их. От длинного огня не спасают даже стены домов. Жители прячутся в погребах и ямах, ищут спасения в лесной чаще, пытаются уйти в море на лодках — кто как может. А Небесные охотники шагают по их земле и убивают, убивают, убивают… Им все равно кого: женщину на сносях, младенца в колыбели, старика, прикованного к лежанке, — лишь бы убивать. Тела жертв охотникам не нужны, их бросают на месте. Отрезают и уносят только головы. Текалипоку видел срезы: гладкие, ровные, такие не сделаешь никаким ножом. Сосуды будто спекшиеся, из тел даже не вытекает кровь — если собрать быстро, они годятся для жертвоприношения… "Ну да это тебе известно, о божественный" — жрец отвесил поклон в сторону Орвуда.

"Божественный" содрогнулся, представив, как горожане волокут на вершину теокалли, как потрошат мертвые, обезглавленные, но полные крови тела. Ничего подобного ему, разумеется, известно не было.

…Охотники убивают до тех пор, пока каждый из них не раздобудет хотя бы по одной голове. Они уходят — до следующего туна. Так было на протяжении жизни последних четырех поколений.

— Но теперь, — жрец ликующе сверкнул глазами, — чаю, будет конец нашим страданиям! Да обрушится на головы злых убийц гнев божий. Изничтожь их проклятое племя, молим тебя, о могучий Кукулькан!

Гном растерянно обернулся к друзьям, спросил по-аттахански:

— Попробовать разве уничтожить? — Он уже сто раз пожалел, что позарился на золотое блюдо.

— Не вопрос! — просияла сильфида. — Изничтожим на корню! По крайней мере, постараемся… — И махнула рукой жрецу: — А вы пока прячьтесь, прячьтесь. Чего стали? Знаете, как говорится: на богов надейся, да сам не плошай!

— Сгоняю-ка я в Оттон, за чужим оружием, — решил Хельги. — Оно помощнее, чем копья и стрелы…

На свете есть множество миров. Они существуют одновременно, в одном месте, но отдельно друг от друга. Миры разделены огненными границами, и не всякий демон, лишь самый грозный и могучий, способен их преодолеть. Но в некоторых из миров прогресс зашел так далеко, что простые смертные без помощи магии, используя одну лишь механику, научились приотворять огненную завесу и проникать туда, где их вовсе не ждут. Есть среди них и такие, кто превратил эти путешествия в развлечение.

— Вы уверены, что это безопасно, господин проводник? — Цакас Инолга уже третий раз за последние полчаса задавал этот вопрос и получал один и тот же любезный ответ.

— Безусловно, господин цакас! Наша фирма гарантирует своим клиентам стопроцентную безопасность. Неприятные случайности полностью исключены. Вас ждет чудесный отдых, господин цакас. Поверьте моему многолетнему опыту.

Цакасу Инолге стало неловко. Проводник наверняка счел его конченым трусом.

— Поймите, господин проводник, я тревожусь не за себя. Мой сын Лувал еще очень молод, он никогда прежде не бывал на охоте.

Инолга кривил душой. Он и сам никогда прежде не бывал на охоте и переживал за себя любимого не меньше, чем за свое великовозрастное чадо. Проводник прекрасно понимал это, но оставался безукоризненно вежливым.

— Ну разумеется, господин цакас! Я сам отец, и мне понятны ваши чувства. Но ваше беспокойство напрасно. Первый, он же последний неприятный инцидент с нашим клиентом приключился в те годы, когда не только сыновей, но и нас с вами на свете не было. С тех пор мы довели систему защиты до совершенства.

Цакас с сомнением пощупал тонкую ткань защитного костюма.

— И вы можете гарантировать, что ее не пробьет стрела аборигена?

— Ни стрела, ни топор или копье. Ее не пробьет даже пуля! — ответил проводник веско. И заметил с усмешкой: — Да только пули в том мире появятся годков этак через пятьсот. Не сомневайтесь, господин Инолга, защитная ткань абсолютно надежна. Она изготовлена с применением нанотехнологий. Подвергшийся достаточно сильному динамическому воздействию участок мгновенно затвердевает и становится прочнее всякой брони. Защита успешно прошла все полевые испытания, наша фирма использует ее уже три года — никаких нареканий. Безопасность и комфорт клиента — вот наше кредо!

Проводник сыпал словами как по писаному, но от этого они почему-то теряли убедительность. Цакас уж и не рад был, что поддался на уговоры сына и коллег и согласился на эту авантюру, купил охотничий тур. Но отступать было поздно. Ругая себя последними словами, Инолга сделал шаг в транспортировочную капсулу…

…И испытал разочарование. Ему доводилось бывать в дождевых лесах родного мира — отпуск в Бувале, отпуск на солнечной Сампранее. Он знал, какой впечатляющей может быть девственная природа: буйство красок, запахов и звуков, даже воздух иной, насыщенный теплой, густой влагой. Другой мир оказался заметно беднее, холоднее и суше — мог поразить только самого неискушенного туриста. Впрочем, сюда люди шли не любоваться красотами экзотической природы — они шли убивать.

Убивать надо было по науке, во избежание "неприятных инцидентов". Обращаться с профессиональным лучевым оружием охотников обучили еще на базе. Теперь проводник проводил инструктаж на местности. С высоты холма показывал город, рассказывал о повадках дичи, давал расписаться в журнале по технике безопасности.

В какой-то момент цакас поймал себя на том, что пропускает слова инструктора мимо ушей, лишь тупо смотрит себе под ноги и все крепче стискивает зубы, чтобы скрыть нервную дрожь. Ему было страшно… Он ждал беды. "Сын, мой сын! Надо спасти сына, — пульсировало в голове. — Я должен спасти хотя бы его. Должен. Должен".

— Я передумал! Я хочу оставить Лувала на базе… Он не пойдет на охоту, он слишком молод.

Проводник взглянул с удивлением.

— Но послушайте, господин цакас, здесь нет никакой базы. Капсула вернется за нами в назначенный срок. А до тех пор… Вы же не хотите оставить молодого человека в лесу одного?

— Нет, не хочу, — пролепетал Инолга обреченно. Пути к отступлению были отрезаны.

— А теперь, уважаемые господа, перед началом охоты нас ждет небольшой пикник, — радостно объявил проводник. — Прошу всех к костру!

— Вон они, видите! — Хельги указывал на охотников с таким гордым видом, будто самолично привел их в этот мир.

— Видим, — согласилась Энка. — А пальцем, между прочим, тыкать неприлично. Тебя не учили в детстве?

— Меня учили, что в боевой обстановке прилично все, что не демаскирует. Извини, я воспитывался во фьордах, а не в Сильфхейме.

— Хватит глупости болтать! — прошептала Меридит сердито. — Нашли время! Смотрите, они уже жрать заканчивают!

— Чего тут смотреть? Не смотреть надо, а бить! — воинственно зашипел Орвуд в ответ. Говорить в полный голос было нельзя, слишком близко подобрались лазутчики к вражескому лагерю. — По головам лупить! Пока они свои пузыри не напялили, бородой клянусь, они для защиты служат!

Аолен округлил глаза.

— Ты хочешь, чтобы мы напали первыми?!

— Разумеется! Нанесем упреждающий удар!

Эльф испепелил гнома взором.

— Нет! Мы должны дождаться, когда они нападут. Вдруг это мирные существа, никому не желающие зла? Посмотрите, они совсем не похожи на воинов. Мы знаем о них только со слов жреца, но лично я не склонен доверять Тека-липоку. Он жестокий и опасный человек с нечистыми помыслами и темной душой. Его рассказ может быть клеветой…

— Зачем мирным существам боевые скорпионы? — возразил Хельги. — Забыл, как они действуют?

— Не забыл. Для защиты от горожан, — отвечал эльф лаконично. — Надо подождать, пока дело не прояснится.

Хельги ждать не хотел. Последние недели он только и делал, что ждал, — надоело! Он хотел действовать, причем немедленно. Охотники расположились на поляне, сидели небольшими группами, ели мясо с костра, беседовали, смеялись… А рядом, небольшими кучками лежало их оружие, и никто за ним не следил. Грех было упускать возможность пополнить за чужой счет собственный арсенал! А почему бы и нет? Кансалонским диверсантам приходилось и не такие задачи выполнять…

— Вот именно! Вы уже тысячу раз ходили, а нам тренироваться надо! Значит, пойдем мы с Ильзой! — радостно объявил Эдуард.

Что тут возразишь? Действительно, бойцам надо тренироваться…

Тренировка прошла успешно. Подобраться к беспечным пришельцам почти вплотную оказалось совсем просто — никакой защиты у них не было. Похитители подползли бесшумно, прячась в густой зелени, нашептывая формулы заговора для отвода глаз, длинной палкой зацепили за лямку, подтянули добычу к себе и поспешили восвояси. Охотники не сразу заметили пропажу, а потом долго шарили по окрестным кустам, искали. Забавно было наблюдать, как они бродят по поляне, тощенькие, длинноногие, похожие на белых аполидийских цапель…

Небывалый случай! — покачал головой проводник.

Хорошо, что в капсуле имелось запасное ружье, свое цакас Инолга ухитрился потерять. Разум говорил ему — ничего удивительного, это просто рассеянность на нервной почве, с каждым может случиться. Но незнакомое чувство, темное и древнее, некий архаический инстинкт, живущий в самых тайных глубинах души, подсказывал, нашептывал зловеще: не к добру это, ох, не к добру…

Но изменить уже ничего было нельзя. Охота началась.

Они шли, выстроившись широкой шеренгой. Проводник — чуть впереди, с ружьем на изготовку. Еще пятеро сотрудников фирмы прикрывали тыл. Цакас Инолга оказался правым крайним в строю — замешкался и не успел занять место в середине строя, казавшееся ему менее опасным. Лувала он даже не видел, тот ушел с друзьями на левый фланг. "Нарочно!" — с горечью думал отец. Он впервые заметил, что сын начал его сторониться. Инолга знал, что все дети однажды вырастают — таков закон жизни, — но все-таки грустил. И эта новая эмоция на некоторое время даже вытеснила страх…

Чем ближе к городу подходила шеренга, тем мутнее и чернее становилось на душе у цакаса Инолги. Горечь и страх сменились странной, нездоровой эйфорией. Ему передавалось взвинченное, кровожадно-радостное настроение соседей, их азарт, их нетерпение. Если бы не переводчик, сдерживающий порывы самых рьяных охотников, многие уже сломали бы строй и сорвались на бег. Они больше не контролировали себя. Они больше не были робкими кабинетными клерками и скучными чиновниками, стремящимися к комфорту и безопасности. Цивилизованность слетала с них, будто сухая луковая шелуха, обнажая крепкое и острое ядро. Генетическая память предков, отважных воинов и бывалых охотников, заставляла чаще биться сердца. Кровь закипала от предвкушения скорой и славной битвы. Упоительное, пьянящее чувство мужской сплоченности возникает, когда шагаешь вот так, плечом к плечу, с оружием в руках, с удалой песней на устах, сильный и смелый, по пыльным дорогам чужих миров. Ты — хозяин! Ты — победитель! Трепещи, все живое! Человек идет!..

И вдруг все это оборвалось, внезапно и жестоко. Громкий отрывистый хлопок, короткий болезненный вскрик, неловкий взмах руками… Отлетев назад и вбок, проводник тяжело рухнул навзничь, под ноги своим клиентам. "А-ах!" — прокатилось от центра шеренги к краям. И не стало больше сильных и смелых воинов. Робкие клерки и скучные чиновники замерли от ужаса, сбившись в кучу подле недвижимого тела. Они жались друг к другу, напуганные, растерянные и слабые, позабыв о грозном своем оружии. Нелегко это — превращаться из охотника в жертву…

— Стрельну-ка я на пробу! Хочу во-он того хмыря снять! Уж больно наглый! — Энка поднялась на колени, вскинула лук.

— Подожди, — остановил Хельги. — Помнишь, жрец говорил, стрелы их не берут. Давай испытаем огневую мощь иного мира. — Он извлек из кармана небольшую железную загогулину…

…Кошмар продлился недолго, минуту-другую. Потом проводник поднялся, скривил в поддельной улыбке побелевшие губы и громким, звенящим от боли голосом объявил:

— Все хорошо, господа, все прекрасно, не волнуйтесь! Кто-то из дичи метнул камень, такое изредка случается… — Он улыбнулся еще шире и неестественнее. — Согласитесь, ощущение легкой опасности придает охоте особый колорит! Кстати, вы можете убедиться в отличном качестве нашего защитного костюма. Посмотрите, вот сюда пришелся удар. Чувствуете, как затвердела ткань? А тело под ней цело и невредимо!

Клиенты толпились подле счастливо воскресшего, радостно хлопали по плечам, с любопытством тыкали пальцем в бок — каждое прикосновение отдавалось жгучей болью в сломанном ребре. Потому что врал проводник. Стрелы, копья, боевые топоры — да. Но не то, что было зажато у него в кулаке. Тонковата оказалась чудо-защита. Не рассчитывали ее против того оружия, что должно было появиться в этом мире не раньше чем через пятьсот лет. Сэкономила фирма на комфорте и безопасности клиентов…

— Не-а! Железные рыбки их тоже не берут! — Ильза с увлечением таращилась на охотников в двуглазую подзорную трубу. — Вон он, встал, отряхивается!

— Это не рыбки. Это называется пуля, — поправил демон-убийца. — Пистолет и пуля.

— Пу-ля! — хихикнула Ильза. — Пу-у-ля! — Чужое слово было таким смешным! Она хотела и второе слово сказать, но не выговорила. Поэтому повторила еще раз: — Пуля.

— Одна речь не пословица, — выдала очередную народную мудрость вредная сильфида.

Эдуард отобрал у Ильзы прибор.

— О! И правда встал! Улыбается, зараза! Ни царапины на нем!.. Теперь они его трогают… Зачем они его трогают?

Урожденному сприггану приборы на таком расстоянии были не нужны. Он видел, слышал и даже понимал, благо уже научился демоническим образом преодолевать языковые барьеры.

Энка уже не раз поддразнивала боевую подругу: "Вот видишь, как все несправедливо устроено! Ты тратишь на изучение языков годы, а Хельги стоит только пожелать — и он понимает чужую речь, и мы заодно с ним. Вся твоя наука коту под хвост. Обидно, да?" — "Нет, — спокойно отвечала диса. — Я языковед, а не переводчик, не путай. Лингвистика отнюдь не сводится к примитивному пониманию чужой речи".

Примитивно или нет, но на вопрос принца Хельги ответить смог.

— Они любуются, как затвердела от удара его одежда. Удивляются! Странно! Не знают, что ли, как работает собственная защита?

— Ничего странного, — возразила сестра по оружию. — Не видишь разве, что это за публика? Среди них настоящих воинов — раз-два в обчелся: один впереди, пятеро позади. Остальные — не пойми кто. Кисейные барышни на прогулке! Их обстреляли — ни один даже оружие на изготовку не взял. Столпились, как перепуганные овцы! Если бы не защита, мы бы их…

— Вот-вот! Если бы не защита! С ней-то что прикажете делать?! — невежливо перебил Орвуд.

Тем временем порядок в строю охотников был восстановлен, и шеренга продолжила движение.

— Нельзя допустить, чтобы они достигли города! — взволнованно молвил эльф.

— Они же мирные и никому не желают зла! — не удержалась от колкости сильфида.

— Я этого не утверждал. Только предположил.

— И помешал нанести упреждающий удар! — напомнил Орвуд — Сейчас начнется резня, и моя божественная репутация будет безнадежно подорвана.

— Ты ею так дорожишь? — искренне удивился Хельги. Гном смерил его взглядом.

— Естественно! Ты бы тоже дорожил, если бы она у тебя была…

Хельги не дослушал.

— Она у меня есть!.. В определенных кругах.

— Она у тебя есть оправданно и закономерно, поскольку ты демон, хоть и неудачный. Утратить ее ты не можешь, даже если станешь вести себя как полный идиот. А нам, простым смертным, приходится ею дорожить, если случится сойти за богов. Оплошаешь один раз — новую взять неоткуда будет.

— Да зачем она вам, простым смертным, в принципе нужна?!

В общем, они нашли отличную тему для дискуссии и еще долго ее развивали бы, не тресни Меридит каждого по голове, чтобы вернуть к действительности.

— Чего ты дерешься? Нельзя, что ли, словами сказать? — укорил Орвуд, потирая темечко — уж больно тяжела была у девицы рука.

— Я говорила словами, да только вы не желали слушать! Пришлось воздействовать физически.

— Вот и хорошо! — вдруг радостно подскочил Хельги. — Я все понял! Ура!

— Чего ты понял?!

— Понял, что делать с защитой! — Он начал издалека. — Принцип действия у нее такой. Участок, на который приходится удар, мгновенно затвердевает, и любое оружие от него тут же отскакивает. Но!.. — Он обвел слушателей торжествующим взглядом. — Если бы затвердел только тот крошечный участок, которого коснулась наша пуля, человека внутри все равно убило бы! Этим самым участком. Чтобы обезопасить тело, площадь отвердения должна быть многократно шире! Вот!

— Что — вот? Нам с того какая польза?

— Непосредственная! Мы будем целиться по суставам, чтобы они потеряли эластичность! Мы обездвижим противника!

Меридит задумалась. На первый взгляд, способ был хорош. Но…

— Ты уверен, что ткань остается твердой надолго?

— Не уверен. Испытаем. Альтернативы у нас все равно нет.

— А почему вы не хотите испытать скорпиона? Зря мы за ним ползали, что ли? — спросила Ильза разочарованно. — Может, он лучше любой альтернативы стреляет? — Девушка больше не путала ученые слова с магическими заклинаниями, но смысл их понимала не всегда.

— Будем стрелять из всего, что есть под рукой. Не одно, так другое поможет! — подытожил Рагнар.

И тут неожиданно подал голос Улль-Бриан:

— Не понимаю, к чему эти фантазии? Почему бы нам просто не воспользоваться старой доброй боевой магией? Этим существам нечего будет ей противопоставить.

— Угу, — кивнула Меридит с напускной серьезностью, — мы ведь тут, все как один, многоопытные боевые маги! В первую очередь — ты! Одно дело — пускать пыль в глаза туземцам балаганными фокусами, другое — воевать по-настоящему.

Юноша залился румянцем, а Энка сердито ткнула боевую подругу в бок.

— Умолкни, несчастная. Он хотел как лучше!

— Рано ему еще хотеть! Его дело — помалкивать и перенимать опыт. Не знает, с какого конца за меч берутся, а туда же… — поддержал дису рыцарь. С ним Энка спорить не стала. Улль-Бриан — его родственник, пусть сам решает, что для того лучше.

Занять выгодную боевую позицию — уже наполовину победить. Равнина на Подступах к городу отлично простреливалась с двух ближайших холмов. На одном "боги" засели изначально, на соседний перебежали Хельги и Меридит. "Вдвоем справитесь", — распорядилась Энка. Она по собственному почину взяла на себя командование операцией.

Перед началом сражения вышел еще один короткий спор — насчет Улль-Бриана. Орвуд, Ильза и Эдуард считали, что ему не надо давать оружие, чтобы не тратил зря боеприпасы. Их было не так много, каждый выстрел на счету. Но Энка и Аолен убеждали, что юноше надо тренироваться. И снова вопрос решил Рагнар, сказав: "Пусть кидается камнями, этого добра не жалко. Боги дадут, может, в кого и попадет!" Правда, бедному рыцарю пришлось пожалеть о своем необдуманном решении — именно в него Улль-Бриан и попал. Тяжелым булыжником, прямо промеж лопаток. Замах у него как-то не получился, и камень полетел не по той траектории.

Но это случилось чуть позже. А в то время пока шел спор, Хельги и Меридит изнывали в ожидании, сидя в кустах на склоне соседнего холма: "Чего они медлят, ослы сехальские?!"

По уговору, первой открыть стрельбу должна была основная группа.

Но вот наконец раздался первый выстрел. Это Энка подавала сигнал, выпалив из пистолета в колено воина, прикрывающего тыл шеренги. И началось…

И даже видавшим виды наемникам не приходилось участвовать в битве столь дикой и невозможной. И не в удивительной броне противника было дело и даже не в его устрашающем оружии. Кстати, скорпион сидов все-таки отличался от тех, что участвовали в сражении теперь. Луч того был ярко-малиновым, умел изгибаться, настигая жертву, и нес в себе магию — Хельги это хорошо запомнил. Оружие охотников имело похожую форму, но "длинный огонь" оказался голубоватым и прямолинейным. Самым худшим было то, что твари, державшие его в руках, не являлись воинами. Они даже не пытались следовать командам своих более опытных провожатых. Охваченные паникой, они палили в белый свет не глядя, на кого боги пошлют. Одни с визгом крутились вокруг своей оси, другие, замерев на месте, посылали смертоносный луч в одну точку, наверное, им казалось, что именно оттуда летят пули и стрелы, именно там засел враг. Третьи водили оружием вправо-влево, вверх-вниз… Если бы не защита, от которой лучи отражались, будто от зеркала, они просто перебили бы друг друга! Увы, собственное оружие не причиняло им вреда. Но что творилось кругом — невозможно передать словами!

Пространство было исчерчено голубыми линиями так густо, что напоминало астрал. Пересекаясь друг с другом или натыкаясь на препятствие, лучи рассыпались снопами искр, наполняя воздух запахом грозы. Уши разрывались от оглушительного грохота и треска — это валились по всей округе деревья, будто срубленные гигантским топором. В городе рушились здания, занимались огнем крыши. На холмах начинал дымиться и едко чадить свежий валежник. Языки пламени расползались по склонам.

Поистине железными нервами нужно было обладать для того, чтобы сидеть посреди этого вселенского безобразия, ежесекундно рискуя остаться без головы, и спокойно, методично, стараясь не допустить ни единого промаха, целиться по суставам своих противников! "Это была идиотская затея!" — позже бранил демона-убийцу Орвуд. Тем не менее она имела успех!

"Лувал! Сын мой! Где ты, Лувал? Откликнись!" — в отчаянии звал, надрывно визжал, срывая голос, цакас Инолга. Но напрасно. Кричали все, обезумев от боли, от ужаса, царящего вокруг, от страха за свою жизнь и безопасность близких. И никто никого не слышал. Светопреставление — не было другого слова, способного описать происходящее. Чужой мир рушился, стараясь похоронить непрошеных гостей под своими обломками — и не было им, несчастным, спасения!

Сначала Инолга стрелял. Куда, зачем — и сам не понимал. Просто делал как все. А потом резкая боль в локте — и рука застыла, окоченела, намертво скованная броней. Ружье сделалось бесполезным. Тогда он бросил его, кинулся бежать, куда-то вбок, налево. Ему казалось, где-то там должен быть Лувал. Но помешал щелчок под колено, вроде бы легкий и безболезненный, однако нога моментально лишилась подвижности, будто загипсованная в согнутом состоянии. Теперь цакас мог только ползти. И он полз, полз вперед, пока третий, самый страшный удар в поясницу его не остановил. Оглушенный болью, он не мог понять, что стало причиной его неподвижности — отвердевшая ткань защитного костюма или раздробленный пулей позвонок. Он замер лицом вниз, прижавшись щекой к оболочке защитного шлема, и заплакал от отчаяния, бессилия и какого-то истерического умиления. Цакасу вдруг пришло в голову, что эта прохладная, гладкая, надежная поверхность — последнее, что связывает его с уютной, комфортной и безопасной родиной. Со всем тем, чего он больше не увидит ни-ког-да!

Наконец что-то тяжелое навалилось сверху, и сознание померкло. Инолга не видел, как попадали наземь, один за другим, его спутники. Не слышал, как стихла стрельба…

— Ну что, пошли собирать трупы? — радостно предложила Энка, выглянув из засады. Никакого движения внизу больше не наблюдалось. Скованные по рукам и ногам, люди и вправду казались мертвыми.

— Ага! — радостно откликнулась Ильза. Ей не терпелось рассмотреть врагов поближе и, главное, обезоружить их. От греха, как говаривал ее покойный дядька.

…Он очнулся, когда все было кончено. Сделав над собой нечеловеческое усилие, превозмогая боль в спине, при помощи левой руки — она единственная сохраняла подвижность — кое-как перекатился на спину. Чье-то тело скатилось с его ног, грязно ругаясь и поскуливая. "Замолчите! — велел цакас плаксиво. — И без вас тошно!" Кто-то послушался и замолчал. Может быть, даже умер. "Скоро я тоже умру", — подумал Инолга очень спокойно и попытался оглядеться. Но почти ничего не увидел. Густой, стелющийся по земле дым стекал с холмов в низину. Запаха его цакас не ощутил — активизировались воздушные фильтры защитного шлема. У него создалось впечатление, будто все окутано непроглядным, грязно-серым туманом…

И вот из тумана вышли ОНИ. Их было девять. Высокие, широкоплечие, молодые и сильные — только один пониже и с бородой. Они не походили на обитателей города — на "дичь", как говорилось в рекламном проспекте. Не были они похожи и на людей.

Один, перешагивая через тела, будто через бревна, подошел прямо к цакасу, склонился над ним, красивый и страшный, и произнес на незнакомом языке, смысл которого Инолга непостижимым образом понимал:

— Ого! А вот в этом хмыре есть магия! И немало! Кто бы мог подумать!

Он взял цакаса за грудки левой рукой (правая была занята оружием) и одним невероятно сильным рывком поставил на ноги. Вернее, на ногу, ту, что оставалась прямой. Инолга взвыл от боли в позвоночнике и повалился вбок.

— Падает! — пожаловался Хельги разочарованно. И повторил попытку, только руку больше не разжимал.

— Да брось ты его! — крикнула Энка. — Смотри, на нас сверху огонь идет! Туши немедленно!

Пожары Хельги погасил, все разом. Благо камней под рукой валялось предостаточно — Улль-Бриан накидал. Сперва урожденный спригган хотел унять пламя непосредственным воздействием магии, но в последний момент передумал. Огонь — трудноуправляемая стихия, легче иметь дело с водой. На нее и сил требуется куда меньше… И камни надо было брать не такие крупные. Как он сразу не сообразил, осел сехальский! Но повернуть процесс вспять было уже невозможно. Сплошная стена дождя обрушилась на землю, понеслась вниз по склонам холмов мутными потоками. Низину быстро затопило, и недвижимые тела охотников оказались в воде. Шлемы не позволяли им захлебнуться, но сквозь тонкую ткань безжалостно пробирался холод.

— Опять камни раскладывал? А поступить, как подобает демону, нельзя было? — сердито осведомилась Энка, заметив, что брат ее боевой подруги хлюпает носом и размазывает кровь.

— Можно! — огрызнулся горе-демон раздраженно. — В другой раз так и сделаю! Если тебя не пугает Всемирный потоп! Видишь, я и с камнями-то не рассчитал…

— Хватит браниться! Давайте решать, что делать с пленными! — прервал его Рагнар.

— И думать нечего! Выудим из лужи, вытряхнем из одежды и отдадим горожанам! — выпалил подменный сын ярла. Он был в ярости. Живописный окрестный ландшафт был превращен в безобразные обгоревшие завалы — страшно подумать, сколько мелких лесных обитателей погибло в огне. Поэтому виновники этого беспредела должны были расплатиться сполна — так он считал.

— С ума сошел?! — воскликнул Аолен. — Ты знаешь, что с ними сделают жрецы?

Хельги энергично кивнул.

— Разумеется! Не знал — не предлагал бы! Большей гадости мы для них придумать не сможем!

— Боги Великие! И это говорит существо, считающее себя цивилизованным, образованным и прогрессивным! Тебя не учили, что с пленными подобает обращаться достойно?

Хельги кровожадно усмехнулся.

— А как же! Само собой, учили. Хочешь, расскажу, как обращаются с пленными фьординги?

— Не стоит! — поспешно отказался эльф. — Достаточно на сегодня страстей. Мы все равно не станем следовать примеру фьордингов. Скажи, Рагнар! — Он знал, у кого искать поддержки.

— Не станем! — согласился рыцарь. — Благородный воин не должен мучить пленных и глумиться над трупами.

Но Хельги был настроен слишком агрессивно.

— А я вам и не предлагаю. Найдется множество желающих сделать это за нас.

…Спор был чисто риторическим, и девицы только посмеивались, наблюдая за тем, как эльф и рыцарь на два голоса запальчиво и страстно учат морали демона-убийцу. А тот, исключительно развлечения ради, стоит на своем: смерть негодяям — и точка!

— Но они по большому счету ничего плохого не сделали! — увещевал эльф.

— Как не сделали?! А это?! — Хельги негодующе указал на изуродованные холмы.

— Они не специально. Они только оборонялись — мы первые на них напали. Они ведь даже никого не убили!

— Просто не успели. Не останови мы их вовремя, сейчас резали бы горожан почем зря! За этим и шли!

— История слагательного наклона не имеет! — важно сказала Ильза, чтобы подлить масла в огонь.

— Сослагательного наклонения, — поправила Меридит. — Вы языком работайте, но и о деле не забывайте!

Под "делом" она подразумевала процесс разоружения пленных, проходивший не вполне гладко. У некоторых оружие приходилось силой вырывать из рук, они держали его мертвой хваткой — так утопающий хватается за соломинку. А некоторые даже пытались пустить его в ход. За ними зорко следил Хельги. Он хоть и развлекался болтовней, но бдительности не терял. Стоило кому-то из лежащих совершить угрожающее движение — он в тот же миг получал удар стрелой по рукам. А демон довольно фыркал, доставал из колчана новую стрелу, и нарочито громко продолжал развивать свою кровавую идею:

— Сами посудите: как же иначе? Мы вторглись на чужую территорию, в смысле, на территорию чужого бога. Выдали себя за него, вмешались в жизнь подданных без всяких на то прав. Имеет Кукулькан право на компенсацию? Имеет. А в чем она может выражаться? В жертвах. Полсотни отличных жертв — чем не компенсация? Лично мне понравилось бы. Я бы сразу сменил гнев на милость…

— Ну ты уже совсем договорился… — присвистнула сестра по оружию.

А Ильза, не разобрав, радостно предложила:

— О! Хочешь, я принесу тебе жертву прямо сейчас? Тогда разрешишь тебе поклоняться? — Она занесла нож над горлом посиневшего от ужаса пришельца.

Хельги тут же вышел из образа циничного душегуба.

— Этого не хватало! Нельзя же все понимать столь буквально. Лично мне жертвы вовсе не нужны! Я просто представил себя на месте Кукулькана.

— А-а-а… — понимающе кивнула девушка. — Это ты образно выразился! Ме-та-фо-ра!

— Вот именно!

— Это не метафора… — принялась было объяснять диса, но передумала. Обстановка не располагала к научным беседам: пленников разоружили и приступали к допросу.

Допрашивала Энка, она любила это дело. За шкирку вытащила из лужи первого попавшегося охотника, кое-как пристроила на кочке и заорала прямо в ухо командным голосом:

— Кто таков?! Имя, звание!

— Я гражданское лицо! У меня нет звания! — пискнул тот столь поспешно, будто отсутствие звания могло что-то изменить.

— Должность?

— Ц-цакас! Цакас второго разряда! Я гражданское лицо, я ни в чем не виноват!

— Цакас! — повторила Ильза с удовольствием. — Ца-кас! Хи-хи! — Слово было посмешнее, чем "пуля". — А что это значит?

Ей казалось, что цакас должен заниматься чем-то удивительным, как ученый или колдун. Но выяснилось, что это просто чиновничий ранг, вроде председателя городского суда. А обладатель его оказался существом не то бестолковым от природы, не то перепуганным насмерть. Полезных сведений от него добиться не удалось — нес что-то бессвязное о сыне Лувале, о своей невиновности и боли в спине. Энка хотела его стукнуть, но Аолен остановил:

— Подожди! Похоже, у него в самом деле позвоночник сломан!

— Ну-ну! Ты его еще исцели! Чего уж мелочиться!

Самое возмутительное — эльф именно так и поступил.

Воспользовался тем, что общее внимание переключилось на следующего допрашиваемого — предводителя охотников. Энка рассудила, что от него должно быть больше пользы. Под шумок уволок цакаса в сторонку и исправил ему надтреснутый позвонок с коленом в придачу. Хоть в чем-то несчастному Инолге повезло больше, чем остальным.

Сильфида не ошиблась. Предводитель, или проводник, как он себя называл, имел более устойчивую психику и смог дать кое-какие сведения.

Получалось так, что пришельцы убивали здешних обитателей не ради мяса, шкур (хотя какие с людей шкуры?) или какой другой пользы. Исключительно развлечения ради. А головы привозили домой в качестве охотничьего трофея. Но самым интересным было то, как проникали охотники в чужой мир. Оказывается, есть на их родине такое место, из которого, с помощью хитрых технических приспособлений можно время от времени открывать портал в соседний мир. Вот и появилась фирма, научившаяся получать из этого явления доход. Купила лицензию и стала организовывать охотничьи туры за головами дикарей — находилось немало желающих пощекотать себе нервы и дать волю древним инстинктам. Очень прибыльным вышло дело.

Друзья слушали проводника — тот выкладывал всю информацию без утайки, не то от страху, не то не видел смысла в молчании — и понимающе кивали. Эти понятия: фирма, лицензия, туры — были им уже знакомы, от Макса. Ильза даже расстроилась:

— Ой! У Макса ведь тоже фирма! Вот ужас! А я его так люблю…

— Фирмы бывают разные, — успокоил демон. — У Макса никого не убивают, просто гуляют и смотрят на игру комедиантов… Кстати, это мысль! Макс столько средств тратит, чтобы воссоздать в своем мире фрагмент нашего. Может, было бы выгоднее просто переправлять клиентов к нам…

— Ну да! И у нас их кто-нибудь убьет, и Максу придется платить компенсации семействам покойных, — подхватила Энка. И добавила назидательно: — Скупой платит дважды!

Возражение было резонным, но Хельги идея увлекла, и он не желал так легко от нее отказываться.

— Ничего подобного! Я же не предлагаю выгуливать их по Аль-Оркану или лесам Кноттена! Можно найти тихое место, вроде Инферна, позаботиться об охране…

— Допустим. Но у нас ведь нет хитрых технических приспособлений. Кто станет переправлять их из мира в мир?

— Как кто? Разумеется, я! Мне это раз плюнуть! — гордо отвечал демон-убийца, не сознавая, что сам себя загоняет в ловушку.

— О! — поймал его на слове Аолен. — Вот и прекрасно! Значит, тебе не составит труда вернуть домой наших пленных.

— Ну, знаешь, это уж слишком! — всерьез разозлился демон, и цакас чуть не умер со страха, увидев, как разгораются желтым огнем его глаза. — Я готов согласиться не убивать их на месте и не отдавать жрецам. Но заботиться об их благополучии не намерен ни под каким видом. Не надейся! Пусть они сами убираются восвояси, а я потом завалю проход портала, чтобы назад не полезли. — Он уже успел побывать в астрале, посмотреть, как устроена переправа, и сообразить, как уничтожить ее раз и навсегда.

— Как же они смогут убраться, если не в состоянии двигаться, броня мешает? — напомнил Рагнар.

— Вытряхнем из брони! Вот так! — Подменный сын ярла сам подал пример, разоблачил Инолгу — тот постоянно попадался под руку. Такая, верно, стезя была у бедного цакаса.

С раздеванием пришлось повозиться, потерявшие эластичность костюмы снимались из рук вон плохо, а резать их было невозможно — становилось еще хуже. На всю процедуру ушло не меньше часа, и это при том, что освобожденным от пут пришельцам было приказано помогать своим товарищам.

Даже в защитной одежде и с оружием в руках охотники не казались грозными воинами. Разоблаченные, они выглядели совсем уж жалко. Их бледно-розовые узкоплечие гладенькие тельца напоминали вареные ламарлинские колбаски, те, что принято есть с горчицей и запивать холодным пивом. Ильза сочла зрелище непристойным, обиженно отвернулась.

— Приличным девушкам не следует смотреть на такие вещи!

— Какие вещи? — удивилась Энка. — Они же не голые! Они в подштанниках!

— Еще хуже! — отрезала скромница. — Голых я уже сто раз видела. А подштанники — вещь неприличная. Девушка не должна видеть исподнее мужа раньше свадьбы. Такой у нас в Лотте обычай.

— Наплюй! — посоветовала бессовестная сильфида. — Тебе их не в мужья брать. Тебе их к порталу конвоировать.

Как бы не так — конвоировать! Даже раздетые, пришельцы не могли передвигаться самостоятельно из-за переломов. Человек пять из них вскоре умерло, хотя Аолен честно пытался им помочь. "Временами благородство и добросердечие эльфов доходит до полного абсурда!" — позднее сделал запись в дневнике Хельги. Он так и не "сменил гнев на милость". Его бы воля — узнали бы мерзкие твари, каково это — иметь дело с демоном-убийцей! Но вместо кровавой мести ему пришлось перетаскивать пленных к порталу.

— Не проще ли поступиться принципами, собрать их в кучку и выкинуть из нашего мира? — осведомилась сестра по оружию. — Зачем терять время и ждать, пока прибудет их транспортный бочонок?

— Не проще! Я дороги не знаю! Портал-то закрыт.

Портал открылся вечером, до тех пор пленных пришлось стеречь. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, замерзшие, дрожащие и такие жалкие, что у Эдуарда мелькнула мысль: возможно, гуманнее было бы их в самом деле убить? "Лучше смерть, чем такое бесчестие", — думал гордый принц. Но если бы он спросил самих охотников, узнал бы, что они придерживаются прямо противоположного мнения на сей счет.

— Ты хорошо закрыл портал? Надежно? — пытал осторожный гном демона-убийцу. — Они не вернутся обратно, чтобы отомстить?

— Не вернутся! — отвечал тот убежденно. — Я их портал подчистую разнес! Следа не оставил!

— А если новый создадут?

— Да что ты пристал! Не умеют они порталы создавать! Достался им старый, от какого-то демона, вот они и приспособились им пользоваться. Только и всего. Спи спокойно, из их мира в наш пути больше нет.

— Так. А из нашего в их? — уточнила Меридит подозрительно. Она знала брата по оружию как самое себя и всегда чувствовала, если он что-то недоговаривал.

— Ну, — замялся тот, — если честно… Короче, я прицепил нить к цакасу. На всякий случай. Никогда не знаешь, что может в жизни пригодиться.

…Уже через час отборная рота спецназа, экипированная испытанной и надежной бронезащитой предыдущего поколения, была готова к карательной экспедиции. Время позволяло — до полного закрытия портала оставались целые сутки. Обычно этот срок отводился для второй группы охотников, но, по чрезвычайным обстоятельствам, тур был отменен. Гражданских сменили военные — усмирять потерявшую страх дичь.

Происшествие в чужом мире стало главной темой дня. Воинственные речи и клятвы звучали в эфире…

Лежа на мягком желтом диване припортального терминала — еще не всех пострадавших развезли по клиникам, — цакас Инолга слушал о том, как дорого заплатят аборигены за каждую отнятую жизнь, и вяло думал: "Нет, они так ничего и не поняли! Ничего!.. Им кажется, будто они имеют дело с удачливыми дикарями, случайно угадавшими слабое место великой цивилизации. Они еще не знают, что есть на свете иные силы, неведомые и страшные… Им не может противостоять никакой технический прогресс. Ни лучевые ружья, ни защитные костюмы не спасут от их гнева…"

Цакас чувствовал их близость, он знал: теперь они всегда будут рядом, не убежишь, не спрячешься… И сказать никому нельзя — прослывешь безумцем. Можно только ждать что будет?

Но ничего не произошло. Транспортная капсула осталась лежать на стартовой площадке мертвым грузом. Мстителям не удалось преодолеть границу миров. Погасло огненное око портала, закрылось окно в другой мир, и цакас не сомневался — это навсегда.

В город возвращались затемно, хотели пробраться тайно, без лишнего шума. Но их уже встречали. Горели факелы и костры — светло было как днем. Шквал народного ликования обрушился на головы победителей. Те очень удивились бы, если бы узнали, что во всем Староземье не нашлось бы народа более сдержанного и гордого, чем люди ица. Но зачем таить свои чувства от всевидящих богов? До самого рассвета, до утренней зари продолжалось веселье.

— Все! — объявил Хельги, вконец измученный песнопениями. — Больше не могу! Уходим отсюда сегодня же!

— Будь по-твоему, — кивнул Аолен. Даже эльф не мог не признать: теперь туземцы облагодетельствованы по полной программе.

Знай об этом решении Текалипоку — все вышло бы иначе. Но на беду, на счастье ли — не знал.

Жрец был в ярости. Лицо его, темное, худое, горбоносое, привычно хранило непроницаемую маску. Но каких душевных сил стоило ему это напускное спокойствие! Он никак не мог решить, кого сильнее ненавидит: охотников, богов или самого себя — за глупость.

Повержен непобедимый враг — это ли не лучшее доказательство божественной сущности победителей? Как его опровергнуть? Как разубедить соплеменников в том, в чем убеждал долгие годы? Безоговорочная, безоглядная вера всегда была основой власти его рода. Что же теперь делать? Неужели рушить ее собственными руками? Да и возможно ли это? Как доказать людям, видевшим чудо собственными глазами, что чуда не было?

Для него, привыкшего смотреть на мир взглядом, не замутненным предрассудками и суевериями, способным отличить правду от иллюзии, было предельно ясно, что именно произошло на подступах к городу. Оставалось лишь проклинать самого себя за то, что сам не догадался, не додумался до этого тун назад. Догадался бы — и все было бы иначе… Но теперь можно хоть глотку себе сорвать, доказывая, что победители охотников — не боги, а просто удачливые самозванцы, все равно никто не услышит. Теперь пришлым тварям верят больше, чем ему, законному правителю.

Поначалу Текалипоку еще надеялся: может, вернутся охотники, сменив свои новые, неудачные белые одежды на старые зеленые, да и покажут, кто хозяин положения. Затопят город потоками крови, а потом снова уйдут на тун. А ему, Текалипоку, только и останется, как пожинать плоды: вот, дескать, какую беду накликали на нас ложные боги… Но они не вернулись.

И остался Текалипоку последний способ одолеть соперников, однажды уже отвергнутый.

Настоящий бог непременно должен обладать одним свойством — бессмертием. Боги не могут умереть. А самозванцы — могут. Должны! И как можно скорее! Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, — такая мудрость существовала и у народа ица.

Обычно, когда Текалипоку хотел избавиться от недруга, он пускал в ход яд. Не обычный яд из лягушачьей кожи, каким охотники (свои, а не небесные) смазывают стрелы. Совсем другой, страшный и тайный. Состав его передавался от отца к сыну из глубины времен, из мира в мир. Этот яд убивал мгновенно, будто удар судьбы, и не было от него спасения. Прежде, в другом мире, посвященные люди ценили его дороже золота. Он был слишком хорош для черни, с его помощью устраняли неугодных жрецов, правителей и вождей. Что ж, "боги" — тоже достойная жертва…

Так рассуждал Текалипоку, извлекая из храмового тайника заветный золотой флакон. Открыл крышечку, осторожно высыпал на глиняное блюдо щепотку мелких белых кристалликов. Посмотрел, как поблескивают их грани в отблесках факела… и ссыпал обратно. Новая мысль пришла ему в голову. "Как же так вышло, — спросят люди, — что любимый слуга Кукулькана так долго не мог распознать обманщиков, допустил в святая святых храма, позволил поклоняться им, будто истинным богам? И почему сам Кукулькан не покарал самозванцев?" Да-а, во дворце халач-виника найдется немало желающих задать такой вопрос…

Нет! Боги не должны умирать прилюдно. Боги просто уйдут. А он останется править от их имени — все вернется на круги своя…

Вот так решил ах кин Текалипоку.

…И они не удивились, не почуяли подвоха, когда жрец пригласил их спуститься на нижний уровень теокалли полюбоваться сокровищами — последнее время их то и дело куда-нибудь приглашали. И когда провожатый неожиданно исчез, а проход оказался закрыт камнем так плотно, что не осталось ни малейшего зазора, лишь ровная стена — они тоже не стали удивляться: жрец с самого начала не внушал доверия.

Не было и страха — не впервой пришлось им попадать в подземную ловушку, успели привыкнуть. Только склонная к клаустрофобии Энка постучала кулаком по стене и объявила драматически:

— Замуровали!

— Вполне закономерное событие, — откликнулся Хельги не без злорадства. — Дождались, пока мы решим их главную проблему, и избавились. Логичное и последовательное поведение. Говорил я вам — надо было раньше уходить!

— Какая подлость! — сокрушался Рагнар. — И это после того, что мы для них сделали!

— Правильно! Мне еще профессор Перегрин в свое время говорил: люди — неблагодарные твари, они не помнят добра.

— Мог бы и не обобщать, — совсем расстроился благородный рыцарь.

— Да ладно, не обижайся. Из каждого правила есть исключения, — примиряющее сказал Хельги, но Рагнару не стало легче.

Меж тем сильфида уже начинала немного нервничать.

— Хватит вам отношения выяснять, давайте выбираться на волю!

Но увы — это оказалось делом совсем не таким простым, как хотелось бы! Открыть проход изнутри возможности не представлялось. Спригганский метод тоже не работал — стены подземелья были сложены вулканическими породами интенсивно-черного цвета. Мало того! Они противостояли не только магии смертных, но и демоническим силам! Хельги попытался покинуть помещение через астрал, чтобы открыть снаружи — ничего не вышло! Невидимая преграда толкнула его обратно, да так, что едва голову о камни не разбил!

— Да-а, — присвистнул демон, потирая затылок, — эту ловушку ставили вовсе не дураки! И вовсе не на простых смертных!

— Ты грозный и могучий, — набросилась на него Энка, — неужели ты не в состоянии разрушить эту демонову нору?!

— Разрушить — в состоянии.

— Так рушь! Чего ты ждешь?!

— А тебя не смущает, что при этом от города не останется и следа? Ты ведь знаешь, я силы рассчитывать не умею!

Девица была настроена решительно.

— Плевать мне на город! Круши все подряд!

— Ну знаешь! — возмутился Хельги. — Стоило полтора месяца творить добро направо и налево, чтобы потом все уничтожить собственными руками!

Но для сильфиды не существовало моральных преград.

— Ничего! Порадовали людей напоследок, и хватит с них, пожили. Не будут подлости делать! Бей!

Подменный сын ярла вконец потерял терпение.

— Дурища! Оно же все на наши головы рухнет! Нам самим хуже всех придется!

Девица тут же успокоилась.

— А-а… Так бы сразу и говорил! А то город, город! Нашел чем пугать! Ладно, давайте пока осмотримся, а там решим, как быть. Утро вечера мудренее.

— При чем тут вечер? — не понял Эдуард. — Сейчас едва полдень!

Но оказалось, это очередная народная мудрость.

Осматривались друзья в полутьме — из четырех факелов три пришлось затушить, чтобы дольше хватило. Место оказалось очень любопытным, при обстоятельствах менее трагических они не отказались бы провести здесь часок-другой по доброй воле. Особенно Орвуд. Потому что в одном Текалипоку не солгал. Это действительно была сокровищница, полная золота и драгоценностей. Они хранились в полуистлевших мешках, в больших глиняных сосудах и просто грудами на полу. Чего здесь только не было! Украшения, женские и мужские, детали праздничных нарядов, доспехи, ритуальная посуда, разнокалиберные предметы непонятного назначения… И еще здесь были головы. Неподъемные отлитые из золота изображения правителей и жрецов. Аккуратно обработанные и инкрустированные драгоценными камнями черепа жертв. И совсем никак не обработанные, даже не отделенные от скелетов головы несчастных узников подземелья. Страшно было представить, какой ужас, какие мучения пришлось им вынести в последние часы жизни.

— Хватит таращиться на мертвецов! — одернула сильфида сердито. — Если не хотите составить им компанию, ищите выход!

— Если бы здесь был выход, его давно нашли бы до нас! — срывающимся от отчаяния голосом выкрикнул Улль-Бриан. Нежная психика поэта не выдержала испытания. Бедный юноша бросился лицом вниз, на груду мелкого золота, и разрыдался в голос.

Энка присела рядом, неуклюже погладила его по спутанным каштановым волосам.

— Да ладно тебе! Не расстраивайся! Не из таких мест выбирались… Ну не плачь, золото мое! Ну хочешь, поцелую?

Но юный Р'Оверин заливался пуще прежнего. Плечи его дергались, как в лихорадке, плач перешел в странные всхлипы и взвизги — это была форменная истерика! Энка даже растерялась от такой бурной реакции. А Меридит разозлилась не на шутку — дисы считают проявление эмоций на публике поведением совершенно недопустимым, тем более если дело доходило до крайностей. Девица решительным жестом отодвинула боевую подругу в сторону, взяла ее любимца за шиворот, поставила на ноги, энергично тряхнула пару раз и рявкнула зверским голосом десятника на плацу:

— Ма-алчать! Стать смир-р-на! Прекратить вытье! — Затем добавила несколько эпитетов, столь образных, что при Аолене их не следовало бы употреблять вовсе. Но на Улль-Бриана это возымело волшебное действие. Он икнул напоследок и затих.

— Зачем ты так грубо? — укорила сильфида. — Могла бы и поласковее!

— Еще поучи меня обращаться с крысенятами! — запальчиво огрызнулась Меридит. — Ты как в гильдию пришла, сразу в разведку попала. А мы с Хельги два года трубили десятниками в пехоте, новобранцев муштровали! Уж я-то знаю, как их успокаивают! Надо ему еще дело придумать, чтобы не было времени психовать… Так! Слушай меня! Вот тебе меч, простукивай стены! Может, найдем выход. Вы-пол-нять!

— Обязательно найдется! — подхватила Энка. — В тайных кладовых всегда делают запасной выход. По крайней мере у нас в Староземье.

— Верно! — со знанием дела подтвердил Эдуард. — У нас в Ольдоне именно так. На случай, если тайный враг застанет короля в кладовой врасплох и запрет одну дверь — имеется замаскированная вторая.

Орвуд был не столь оптимистичен.

— Это ничего не доказывает, — буркнул он. — Ольдонские короли — известные параноики. Не факт, что здешние жрецы на них похожи.

— Похожи, похожи! Один Текалипоку чего стоит! Морда как у лисы, все что-то вынюхивает, что-то подозревает…

— Ладно! — перебил гном. — Если вы все перестанете галдеть и мне мешать, я попробую почувствовать подземелье. Прежде мне иногда удавалось…

Друзья замерли как по команде, заинтригованные до предела, и даже Улль-Бриан перестал долбить стены, как сумасшедший дятел. В ту минуту их интересовал не столько результат, от которого напрямую зависела их жизнь, сколько сам процесс. "Почувствовать подземелье" — это звучало таинственно, красиво и жутковато. Никогда прежде они не слышали об этой гномьей способности.

А Орвуд стал посреди помещения, торжественный и важный, поднял руки кольцом над головой, закрыл глаза и принялся тихо мычать себе под нос. Зрелище оказалось довольно забавным, Энка еле сдерживалась, чтобы не прыснуть. Прошло минут десять, прежде чем Орвуд открыл глаза, бессильно уронил руки и объявил:

— Гарантировать не могу, но представляется мне, что прямо под нами большая полость, а вход в нее — во-он там! — Он указал пальцем на самую огромную, в человечий рост, груду золота.

Друзья переглянулись — работа предстояла немалая.

— Какова вероятность, что он действительно там есть? — решил уточнить не слишком охочий до грубого физического труда Эдуард.

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Ну что ж, стоит попробовать, — тяжело вздохнул принц. — Только бы огня хватило.

— Огня-то хватит. Хватило бы воздуха! — заметил подменный сын ярла.

Пламя в самом деле начинало дрожать и коптить, дышать становилось труднее. Пришлось расщепить факел на тонкие лучины, сделалось очень темно. Так, в темноте, и работали не покладая рук.

— Ну держись, если там ничего нет! — вытирая со лба трудовой пот, грозила сильфида, — Я тебя тогда, честное слово, убью!

— Если там ничего нет, я и без твоей помощи помру. Мы все помрем, — невозмутимо отвечал гном.

Но они не померли — там был люк! Его закрывала массивная каменная плита в локоть толщиной. Случись докопаться кому-нибудь из пленников-одиночек, все равно не спасся бы, не сдвинул бы с места. Но перед объединенной физической мощью дисы, урожденного сприггана и человека, потомка племени Дану, могла устоять далеко не каждая преграда. В тот момент, когда им стало казаться, что дело безнадежно, плита вздрогнула и сдвинулась с места на полпальца.

— Пошла!!! — восторженно завопил гном. — Пошла, родимая! А ну, поднажми! Раз-два — взяли!..

— Теперь у меня точно грыжа будет, — мрачно предрек Рагнар, стоя на краю открывшейся ямы. — Как пить дать!

— Дремучий ты! — осудил его Хельги. — Кто же говорит о таких вещах при дамах? Это негалантно!

Таких хитрых слов наследник оттонского престола еще не слышал.

— Не… что?

— Не по-рыцарски. Неприлично.

— А-а! Вот так бы и говорил! А то вечно из тебя ум лезет, когда не надо! — проворчал Рагнар, а потом надолго притих, пытаясь сообразить, вспомнить, какой из разделов "Свода правил и законов ордена Золотого Меча" может гласить о том, что при дамах неприлично говорить о грыже. Так и не вспомнил!

— Ну что, пойдемте? — спросила Ильза, опасливо поглядывая в черноту. Оттуда, снизу, тянуло холодом и запахом могилы. — Чего мы ждем-то?

А ждали они Орвуда — тот торопливо набивал карманы золотом. В отместку поганому жрецу гном намеревался забрать столько добра, сколько сможет унести. Назло!

— Хватит, — увещевал его эльф, — ты же с места сдвинуться не сможешь — надорвешься!

— Как бы не так! Близость золота придает гномам силы и выносливости! — гордо возразил тот.

Но того не учел почтенный Канторлонг, что куртке его близость золота никаких чудесных свойств не придает. Карманы лопнули под непомерной тяжестью груза, добыча вывалилась, со звоном разлетелась по камням. Кого другого неудача смутила бы, но только не Орвуда! Он нашел выход из положения — нацепил на грудь золотой панцирь, а на голову — золотой шлем. То и другое оказалось ему впору и даже к лицу. Облик гнома и впрямь обрел богоподобные черты.

— Ну вот! Я готов! Спускаемся! — скомандован "Кукулькан".

Спуск вышел продолжительным. Эдуард насчитал четыреста ступенек, крутых и узких, очень неудобных. По расчетам Орвуда, к концу пути они оказались ниже не только подножия теокалли, но и основания холма.

Там, внизу, было сыро и холодно до дрожи. Из трещин сочилась вода. В маленьких лужицах водились слепые пещерные обитатели: насекомые, многоножки, прозрачные рыбы — Хельги было чем занять себя в пути. С потолка свисали короткие сосульки сталактитов, видно, тоннель был пробит не очень давно. Он казался особенно темным из-за черных стен — лучина освещала путь на несколько шагов вперед, дальше все тонуло во мраке. Своды становились все ниже, скоро Рагнар столкнулся с обычной своей проблемой — в буквальном смысле слова. Треснулся макушкой о камень.

— Вот наказание! — пожаловался он, потирая ушиб. — Что ни год, приходится блуждать по подземельям! У кобольдов были, у некромантов, у сидов, у средневековых колдунов. Теперь еще у людей другого континента! Это превращается в традицию.

— У гномов не были, — заметил Орвуд добродушно. — Боги дадут, вернемся в Староземье — приглашу вас в Даан-Азар. Гостями будете!

— Спасибо! — сделала книксен вежливая Ильза. Шагов через триста коридор немного расшился. Стало светлее — черная порода сменилась серой, с прожилками.

— Ого! — радостно отметил Хельги. — Это мне начинает нравиться! Хотя неизвестно, что залегает выше, можно там пробиться или нет…

А Меридит, шедшая впереди, вдруг взвизгнула совсем по-бабьи.

— Ты чего?! Дисам так себя вести не положено! — напомнил брат по оружию.

— Знаю! — отмахнулась та. — Это я от неожиданности. Что-то неприятное под ноги попалось. Мягкое такое… Вот опять! Чувствуете?!

— Да-а! — откликнулась Ильза испуганно. — Ой, мамочки! Что это такое?! Ой! Его тут много! — Она нагнулась, брезгливо потрогала пальцем. — По-моему, это… это…

Это были волосы. Огромные залежи грязных, сбившихся в войлок рыжеватых волос! И чем дальше, тем больше их становилось — ноги утопали по колено. Девицы шагали, поскуливая от омерзения. Зато качество постепенно улучшалось, волосы становились свежее, ровнее и чище, колтуны пропали вовсе. "Что бы это могло быть?" — гадали путники. Меридит, не подумав, предположила: возможно, сюда с какой-то тайной ритуальной целью жрецы приносят и складывают волосы своих жертв. Но Энка отмела эту версию с ходу: во-первых, где взять столько жертв с волосами одинакового рыжеватого оттенка, учитывая, что местное население исключительно черноволосое? Во-вторых, сразу видно, что это не обрезки, а одна непрерывная прядь. И тянется она еще шагов на сто! А на самом ее конце…

Вот тут, признаться, заорали все! Даже Хельги, только что попрекавший сестру по оружию. И было от чего!

Стены коридора резко раздались в стороны, образовав довольно просторную камеру. И там, на правой стене, прикованное к камню цепями из неведомого красноватого металла, висело существо. И было оно живым. Потому что тоже заорало. А уж выглядело оно — не приведите боги! Тощее как скелет, лысое, как колено, голое, потому что одежды истлели почти до основания, и бесконечно, устрашающе бородатое! Да, именно по его бороде и шагали пленники подземелья!

Бедный Орвуд был сражен наповал! Он-то, наивный, считал себя первым бородачом этого мира! Мог ли помыслить почтенный Канторлонг, что на свете существует такая немыслимая роскошь?

Первые слова, услышанные узником после столетий заточения, были: "Ну и бородища у тебя, парень! С ума сойти! Что, долго растил?!"

— Прекрати! Так себя не ведут! — Рагнар подтолкнул Орвуда в бок. — Сперва познакомиться надо!

Вежливая Ильза сделала книксен.

— Кх-х-то вы, с-смертные? — раздался голос, негромкий, по-змеиному шипящий. — 3-з-зачем явилис-с-сь? — Чувствовалось, что речь давалась существу с трудом, так бывает с теми, кто слишком долго был лишен общения.

Не только в голосе, но и в облике подземного узника было много змеиного. Кожа на плечах и бедрах, пестревшая чешуйками. Лицо, похожее на человечье, но с очень маленьким носом и почти безгубым ртом. Желтые глаза с вертикальными зрачками.

— Покусай меня химера, если это не настоящий бог Кукулькан! — громко объявила бестактная и чуждая условностей сильфида. — Вот страшилище! Точно — змей!

— Ты глас-сиш-шь ис-с-с-тину, — согласился змей. — Я бох-х-х. А вы кх-хто? — Он говорил без всякой обиды, неприязни или божественной надменности, но с искренним интересом.

— Видишь… Как бы тебе объяснить? — замялся Хельги. Не мог же он вот так прямо, в лоб, выложить правду.

Дескать, мы — самозванцы, присвоившие твое имя. Но Кукулькан истолковал его молчание по-своему.

— Виж-шш-шу! Убийц-с-са! Они прис-слали убийц-с-су! Ты при-шш-шел за мной! Что шш, делай, что долж-шш-шен! Пусть нас-с-с-тупит конец-с с-страданиям! Дейс-с-ствуй!

Демон-убийца побледнел и отшатнулся, почувствовав встречное движение астрала.

— Это он предлагает, чтобы ты его съел! — услужливо растолковала Энка, на случай, если Хельги вдруг сам не понял.

— Нет! Не хочу! Не стану я его есть! Не стану я тебя есть, не надейся! Я здесь случайно! Я вообще уже ухожу!!!

— Да стой ты! — Меридит поймала брата по оружию за пояс куртки. — Куда ты рванул?! Никто тебя насильно кормить не станет, успокойся!

Хельги не мог успокоиться.

— Ага! Как же — не станет! Да он мне сам в глотку лезет! В смысле, туда, чем едят сущности! А я — не желаю! Я такое не ем! Ой, меня тошнит уже!

К счастью, Кукулькан сделал из его сумбурного монолога полезные выводы.

— То ес-сть ты при-ш-ш-шел не за мною? Я ос-сстанус-ссь жить?

— Очень на это рассчитываю! — сердито буркнул подменный сын ярла.

— Рас-с-с так, не окажете ли любес-с-с-нос-сть, не ос-свободите ли меня? Очень тело ус-с-с-тало…

— Конечно! Непременно! Сию секунду! — Сердобольные Ильза, Аолен и Рагнар бросились на помощь несчастному.

Но Меридит их остановила.

— Подождите! Надо уточнить один момент! Помню, когда мы с Хельги воевали в Южном Сехале, случилась такая история. Один десятник из нашей тысячи нашел в море кувшин, запечатанный звездой Соламина. Сдуру решил, что там вино, но там оказался ифрит. Вышел на волю и тут же убил десятника! Он так озверел за годы заточения, что дал клятву уничтожить того, кто его освободит. Говорят, обычно ифриты в таких случаях исполняют три желания, но этот просидел взаперти слишком долго… Я к тому, что мы ведь не знаем…

— Я понял с-слова твои, дева! — прервал ее бог. — Кля-нус-с-сь! Я не причиню вам вреда! Поми-лос-с-с-серд-с-с-ствуйте, ос-с-с-вободите!

…Да, пришлось-таки им повозиться с оковами! На совесть были сделаны. Магия их вообще не брала. Еле сбили боевым топором. Спасибо, металл оказался мягкий, поддался грубой силе.

Освобожденный от цепей, Кукулькан сполз по стене на пол, уселся, утонув в собственных волосах.

— О-о-о! — стонал он, разминая затекшие конечности, — Ах-х-х, как х-хорош-шо! Блаженс-сс-ство! Какое немыс-слимое блаженс-с-с-ство! Пос-с-с-ле с-стольких-х лет! О, как же мне вас-с-с благодарить, с-спас-с-сители мои?!

— Способ прост и обоюдно полезен! — сказал на это Орвуд. — Выведи нас отсюда на свет божий! Ты ведь и сам наверняка не захочешь тут оставаться… Кстати! Скажи, как случилось, что столь известный бог оказался в столь затруднительном положении? Если не секрет?

— С-с… скажу! Вс-се с-скажу! Только с-с… сперва вы о с-себе! Или я с-спячу от любопытс-с-ства! — Кукулькан окончательно оставил подобающий богам высокопарный слог и перешел на староземское просторечие.

— Думаю, нам всем надо отдохнуть, поближе познакомиться и рассказать свои истории, — предложил Аолен дипломатично.

Так они и поступили.

Первой говорила Меридит. Это Энка незаметно подтолкнула ее в бок и шепнула: "Рассказывай ты! Быстрее получится! Я ведь тоже могу спятить!" Она знала, кого просила. Как и все дисы, Меридит отличалась способностью излагать мысли коротко, ясно и по существу, без лишних подробностей и прикрас.

— То ес-с-сть, люди ицс-са приняли вас-с-с за меня?! — удивился бог-змей. — Только из-за бороды? Потряс-с-са-ющ-щ-ще! Спасаеш-ш-шь их, спасаеш-ш-шь, забо-тиш-ш-шься — и где благодарнос-с-сть? Забыли! С-с-со-всем забыли! Пятис-с-сот лет не прош-ш-шло!

— Не совсем! — справедливости ради уточнил Хельги. — Храм стоит, с-с-статуя с-с-стоит… тьфу! Извини, я не нарочно! — Стиль речи Кукулькана оказался заразительным. — Жертвы, до последнего времени, приносились регулярно. А что до внешнего твоего облика — вполне объяснимо: десяток поколений сменился… Слушай! Скажи как демон демону! Что тебе за польза от жертв? Ты ими питаешься?

Кукулькан невесело усмехнулся.

— На меня пос-с-смотри! Кожа да кос-с-сти! Какая уш-ш там пищ-ща?! Глупо-с-с-сть! Вредный и бес-смыс-с-с-ленный человечес-с-ский обряд! Жрецы неугодных ус-с-страняют, держат народ в с-страхе… Верные с-с-слуги! Ха! Подлецс-ссы! С-с-сволочи! Ис-с-стребить окаянных-хх!

Хельги удовлетворенно кивнул.

— Так я и думал!

Энка потеряла терпение.

— Эй! Совесть имейте! Хельги, прекрати отвлекать Кукулькана дурацкими вопросами! Так мы никогда ничего не узнаем!

— Прости! Сейчас-с вс-с-с-се расскажу!

Печальна была история бога-змея и лишний раз подтверждала слова профессора Перегрина о неблагодарности людской.

Был он, Кукулькан, демоном амбициозным и еще молодым, хоть и родился в такие незапамятные времена, что и сам не мог точно сказать, когда это случилось и сколько ему лет. Но у бессмертных свои сроки… А в ту пору, как вошел он в силу, царствовали в этом мире великие боги: Один на севере, Зевес на юге, Умран и Эрда на западе, Табити в степях, Ро-Зогар на морях — кто где. Народы поклонялись им, славили их имена… Молодому и могучему Кукулькану тоже хотелось и почестей, и славы, и власти, да не над горсткой сектантов, а чтобы как у Одина или Зевеса, не меньше. Подумывал сперва создать свой народ, но поленился. Хлопотное это дело, да и ждать, пока расплодятся, надо не одно тысячелетие. А ему хотелось, чтобы сразу…

Однажды, в астральных скитаниях своих, забрел он в какой-то из соседних миров — и задержался надолго. Один из тамошних народов признал змея богом своим, а местные боги — царем. Потому что силен был и могуч. Заботами его процветали и боги, и люди. Да только не все радовались его власти. Но до поры до времени таились.

И вот настал день, когда открылось Кукулькану страшное: обречен народ его на скорую и неминуемую гибель. Падут великие города, и дикий лес сомкнётся над ними. Люди умрут, приняв страшные муки, их место займут другие… И не во власти богов изменить саму Судьбу…

Но он осмелился пойти против ее воли, задумал спасти — нет, не всех, лишь самых любимых детей своих — людей племени ица. Да и не каждого — избранных. Три тысячи человек увел Кукулькан в свой родной мир, поселил на далекой земле, где до той поры людей не было вовсе…

Разве мог он помыслить, что здесь, на родине, ему уготована коварная ловушка?! Он до сих пор не ведает, кто это сделал. Одно ясно — кто-то из своих. Смертным магическую западню, способную удержать великого демона, не выстроить, оковы не выковать. Но и без смертных дело не обошлось. Не кто-нибудь, собственный жрец — вот уж от кого подвоха не ждал! — заманил его в подземелье, опоил не им сваренным дурманом, заковал в цепи… А уж кто его подучил — пленнику оставалось только гадать…

Столетия миновали с тех пор…

— И ты даже не подозреваешь, кто бы это мог быть?! — всплеснула руками Ильза.

Змей махнул рукой.

— Подозревать — одно, знать наверняка — другое… Теперь, глядиш-шь, узнаю… Давайте выбиратьс-сся! Душ-шш-ша прос-с-с-ит мес-с-сти!

— Идем! — обрадовалась Энка. Любопытство ее было удовлетворено, а подземелье надоело.

Кукулькан встал, сделал несколько робких шагов на негнущихся ногах, потом пошел увереннее… и все дружно попадали на пол… Они ведь стояли на его бороде!

— Нет, так не годит-с-с-ся! — решил бог. — С-с-слиш-ш-ш-ком велика отрос-с-сла! Надо с-с-стричь!

Орвуд схватился за голову.

— С ума сошел! Такую красоту! Ну ладно, можно в самом конце колтуны обрезать. Но хоть сотню-то шагов оставь!

— Как же я с-с-с ней ходить с-с-стану? Только цеплятьс-сся за вс-с-се! Нет уш-ш-шь, с-с-стричь так с-с-стричь!

С этими словами он взял у Хельги меч, натянул бороду левой рукой и резанул наискось. И тут же пожалел, что действовал столь решительно. И дело было не в том, что роскошная бородища превратилась в жалкий, неопрятный, кривой обрубок. Просто до этого волосы успешно скрывали его наготу, а теперь они кучкой лежали у ног и ничего больше не скрывали. К счастью, бог быстро сориентировался, отхватил еще кусок и обернул им чресла на манер ванедской набедренной повязки. Сразу стало намного приличнее.

— А с остальной ты что делать будешь? — не мог успокоиться гном. — Хоть на память с собой возьми!

— Да не нужна она мне! С-с-совер-ш-ш-шенно! Я ш-ш-што, девиц-с-са, ш-ш-ш-тобы локоны х-хранить?

— Ну тогда я себе кусок заберу! — придумал Орвуд, привыкший ни при каких обстоятельствах не упускать выгоду. — Как-никак, божественная борода! При случае сбуду где-нибудь на рынке, магам или колдунам. Не возражаешь?

Кукулькан не возражал, судьба бороды его абсолютно не интересовала. Возразила Энка:

— А как ты докажешь ее божественное происхождение? Смотри, она на твою собственную похожа! Скажут: с себя состриг и продает!

Гном на секунду смутился, потом велел Хельги:

— Смотри, есть в ней магия или нет?

— Есть! — подтвердил тот уверенно. — Полно магии. Больше, чем в единорожьем хвосте.

— Вот и прекрасно! — Довольный гном принялся скручивать волосы в моток и увязывать ремнем, чтобы удобнее было нести.

— Смотри, штаны потеряешь! — хихикнула сильфида.

— Не боись! Не потеряю! Меня люди ица откормили, штаны плотно сидят!

— А как насчет насекомых? — задумчиво спросил Хельги.

— В смысле? — не понял гном.

— Не в смысле, а в волосах. Ты уверен, что там их нет?

— Конеш-ш-ш-но нет! — вступился за честь своей бороды Кукулькан. — У демоноф-ф-ф не бывает ни блох-х-х, ни ф-ф-фшей!

— Это смотря у каких демонов, — припомнив что-то личное, грустно вздохнул подменный сын ярла…

Выбраться на волю пленникам удалось довольно быстро. Пройдя еще с полсотни шагов по коридору, вновь сужающемуся и извивающемуся змеей, они уперлись в каменную заслонку. Как ни была она тяжела, отодвинуть ее было бы вполне возможно, если бы не мешала некая сила.

Подземная тюрьма для бога была устроена очень хитрым образом: если смотреть через астрал, снаружи она была совершенно незаметна — и не догадаешься что там, под холмом, спрятан столь мощный магический объект. Но если находишься внутри — выбраться наружу невозможно ни смертному, ни демону. Одному демону. Против двоих даже такая могучая преграда не могла устоять.

Кукулькан, будучи демоном многоопытным, прекрасно справился с задачей. Взял силы у Хельги, соединил с собственными, ударил резко и прицельно. Каменная заглушка вылетела с грохотом, будто пробка из бутылки игристого вина. Путь был открыт, окружающие — целы и невредимы.

— Учись! — назидательно сказала сильфида. — Вот что значит полноценный тренированный демон! Тебе до него расти и расти! — И пожаловалась Кукулькану: — Он у нас не демон, а сто золотых убытку! Хоть бы ты на него полезно повлиял!

— Научит-с-с-ся, какие его годы, — усмехнулся змей. — Он ещ-щ-ще младенецс с-с-сов-с-с-с-сем!

Хельги протестующе фыркнул:

— Я давно совершеннолетний!

— Это для с-с-с-мертных. А для нас-сс… Не обижайс-с-ся! Вырасс-стеш-ш-шь с-с-со временем. Будеш-ш-шь с-страшным убийцс-с-сей! Каких-х-х ещ-щ-ще с-с-свет не видывал!

— Тоже утешил! — Подобная перспектива Хельги только огорчила. — Скажи, а от этого нельзя как-нибудь избавиться? Снова стать нормальным… извини, простым смертным?

— Мож-ш-ш-но! — уверенно ответил Кукулькан. — Но с-сам я с-с-способа не знаю. Да и не пред-с-с-ставляю, зачем тебе это?.. Ищ-щ-щи тех-х, кто знает!

— Спасибо! — поблагодарил демон-убийца. — Я буду жить надеждой!

…После темноты тоннеля дневной свет показался столь резким, что Хельги невольно отпрянул назад. А Кукулькан обнаружил, что на солнце совершенно слепнет. Потребовался не один час, прежде чем глаза его обрели способность смотреть на свет. Все это время новые знакомые просидели рядом с ним у выхода из подземелья, за компанию. А чтобы не было скучно, они взялись поведать богу о том, что случилось в мире за века его заточения. Говорил главным образом Аолен, он лучше других знал историю. Энка, Орвуд, Улль-Бриан и Эдуард делали очень важные, с их точки зрения, дополнения и поправки, Меридит по привычке точила оружие, Рагнар зевал, а Хельги с Ильзой демонстрировали дремучее невежество, задавая по ходу рассказа дурацкие вопросы.

— Ну ладно Ильза, — возмущалась дочь сенатора Валериания, — она, бедняжка, полуграмотная, какой с нее спрос. Но ты! Образованное существо, имеющее ученую степень! И не знаешь, почему началась Первая мировая! Стыд и позор!

— Не "не знаю", а забыл. Чувствуешь разницу? — защищалось образованное существо. — И потом кое-что я все-таки помню.

— Что именно? — коварно уточнила девица.

— Что герцога зарезали!

— Да что ты говоришь? Зарезали! Вот беда! А какого? Кто? Где?

Увы, таких подробностей магистр Ингрем припомнить не мог. Пришлось ему менять тактику и переходить из обороны в наступление.

— А ты, к примеру, можешь сказать, что такое… ну, хотя бы гидрослюдисто-монтмориллонитово-бейделлитовый[10] горизонт?

Этого Энка не только объяснить, даже выговорить не смогла.

— Вот и нечего на меня нападать! Сама неучем была, неучем и осталась! Чему тебя столько лет учили — не представляю!

Кукулькан слушал их болтовню и веселился от души. Впервые за полтысячелетия с лишним.

Меридит была неприятна та легкая снисходительность, что проскальзывала в поведении бога. Но она утешала себя тем, что Хельги, если захочет, двоих таких проглотит и не подавится. Наверное, она думала слишком громко, потому что в один момент, когда все были отвлечены разговором, Кукулькан обернулся, весело подмигнул и шепнул не то на ухо, не то прямо в мысли: "Троих-х-х! И четвертым за-кус-с-сит! Только ты ему не говори! Обидит-с-с-ся!" Меридит стало смешно, она сменила гнев на милость, а друзья так и не узнали, чего это диса со змеем перемигиваются и хихикают.

С наступлением сумерек к Кукулькану вернулось зрение.

— Х-х… хорошо! С-с-стемнело! — радостно объявил он. — Я снова вс-с-се вижу!.. Пред-с-ставьте, на родине народа ицс-са меня почитали как бога с-с-солнц-с-са! А я теперь на с-с-солнце с-с-слепну! Ирония с-с-судьбы!

— Привыкнешь со временем, — заверил Аолен.

— Знаю. Вс-с-се равно смешно!.. Ну ш-ш-што, каковы ваш-ш-ши планы?

— Пойдем в город, — откликнулся Хельги, изрядно удивив ближних своих.

— Чего мы там забыли? Новые неприятности? Ты же сам первый хотел оттуда уйти!

Хельги смерил сильфиду взглядом, полным укоризны, — так умудренные жизнью старцы взирают на не в меру легкомысленную молодежь.

— Там остался мой дневник и полевой журнал. И твоя чертежная доска, между прочим, тоже! Я уж не говорю о менее ценном имуществе.

Девица с размаху шлепнула себя ладонью по лбу.

— Верно! Ослица сехальская! Как я могла забыть о доске! Идемте немедленно! Не дайте боги, демонов жрец ее уничтожил! Убью на месте!

— Насколько я смыслю в богах и жрецах, — возразил ей эльф, — он должен был поместить наши вещи в храм и сделать предметами поклонения.

— Верно! — снова рассмеялся змей. — Помню, как-то рас-с-с потерял я с-с-свой пояс-с-с. Ис-с-скал, ис-с-скал — нету них-х-хде! Лет трис-с-ста прош-ш-шло, уш-ш-ш и позабыть ус-с-с-пел — заглянул в один х-х-храм. С-с-смотрю, вис-с-сит мой пояс-с-с на с-с-стене, а людиш-ш-шки на него молятс-с-ся! Ну я забирать не стал. Пус-с-сть, думаю, теш-ш-шат-с-с-ся!

Гном не был столь щедр.

— Нет уж! Мы свое добро заберем! И золотое блюдо из храма тоже… — Тут он вспомнил, что у храма нашелся законный хозяин. — Не возражаешь?

— Пожалуй-с-с-ста! — пожал плечами змей. — Охота тебе тяжес-с-сти таскать! Золото — оно вес-с-сит!

— Охота, охота! Нам, смертным, золотом пренебрегать не пристало. Идемте скорее!

— Я с-с-с вами, — решил Кукулькан, — Навещ-щ-щу с-с-свой народец-с-с!.. только с-с-сразу не покажус-с-сь. Пус-с-сть будет с-с-сюрприз-с-с!

Сюрприз удался на славу!

На свою беду, верховный жрец уже успел объявить народу об уходе богов. Народ успел погоревать, поплакать, успокоиться и даже принести жертву. Естественно, столь скорого возвращения субъектов поклонения никто не ожидал. И в первую очередь Текалипоку.

Есть на свете вещи, которые ни у кого не вызывают ни малейшего сомнения. Все знают, что днем светит солнце, а ночью — луна, что лето обязательно сменяется осенью, что детей рожают женщины, что собака лает, а кошка мяукает. Эти непреложные истины знакомы каждому с самого детства. Вот так же и Текалипоку знал с юных лет, был абсолютно уверен: выбраться из храмовых подземелий невозможно — так уж они устроены. Опыт поколений его предков подтверждал этот факт безоговорочно. Многие, многие входили в сокровищницу — не выходил никто. До этого дня.

В богов Текалипоку не верил. В чудеса — тоже. Никакого рационального объяснения случившемуся придумать не мог — не до того было. Объяснения требовал… нет, не народ. Народ привык молчать, не раскрывать рта без дозволения… Главный противник верхового ах кина, халач-виник Кауакомек сразу ухватился за такой случай: как же это получилось, что жрец Кукулькана заманил в подземелье и запер своих божественных повелителей? Как?! "Как?!" — вторили ему жрецы. Многие, многие из них желали бы занять место Текалипоку. "Как?!" — ревел народ, уставившись на ненавистного жреца тысячами пар потерявших страх глаз.

Текалипоку попытался спасти положение — так утопающий в панике хватается за соломину. Он разразился гневной истеричной речью, клеймил самозванцев, осмелившихся присвоить имя бога, каялся слезно, что не распознал обман сразу, что побоялся разочаровать любимый народ и потому утаил ужасное открытие, а злодеев решил покарать сам… В какой-то момент Текалипоку показалось, что ему начинают верить.

Но тут произошло совсем уж невозможное. Бог, в которого жрец не верил, ЯВИЛСЯ…

Он был огромен и страшен. Он выполз из храма, едва протиснувшись в двери. Его длинное тело извивалось кольцами в завораживающем танце, чешуя сверкала медью в кровавых лучах заката, вдоль хребта и воротником вокруг шеи топорщились яркие перья, грозное шипение вырывалось из разверзнувшейся пасти, оснащенной острыми ядовитыми зубами и жутким раздвоенным языком. Таков был змей Кукулькан… Но миг — и на месте чудовищного демона возникло двуногое существо исполинского роста, голое, лысое, с косым обрубком отливающей медью бороды…

Бог был ужасен во гневе своем. Бог проклял Текалипоку за вероломство и жестокость, унаследованные от предков, таких же жестоких и вероломных тварей.

Спустя несколько минут у народа ица появился новый верховный ах кин, а сердце прежнего трепетало, отсчитывая последние удары, на золотом блюде…

— Ну что, прекрас-сно я с-с-с ним рас-с-справилс-с-ся?! — Кукулькан дружески подпихнул Орвуда в бок, отчего тот едва не свалился наземь. Очень уж огромным стал демон — чуть ли не с дерево!

— Слов нет! — ухмыльнулся гном. — Куда мне до тебя! Но не думай, я тоже старался как мог, имя твое не посрамил, кого хочешь спроси. Кстати, когда это ты успел так вымахать? Вроде с нас ростом был.

— Нравит-е-с-ся? — Змей (к слову, он уже успел задрапироваться в красивые шерстяные одеяла местного производства) для наглядности встал и вытянулся во весь свой гигантский рост. — Мой любимый раз-с-с-смер! И впечатляет, и не с-с-слиш-ш-ш-ком громоз-с-с-с-тко! — И обернулся к Хельги: — Рекомендую для начинающ-щ-щих!

Демон вздрогнул.

— Нет, спасибо. Я пока не дорос морально.

— Мож-ш-ш-шет, ты и праф-ф-ф, — легко согласился змей. — Общ-щ-щ-атьс-с-ся прощ-щ-ще так… — Он стремительно уменьшился до размеров простого смертного.

Общение продлилось за полночь. Во дворце халач-виника снова был пир, и проголодавшиеся боги, как истинные, так и самозванцы, не устояли перед искушением отужинать.

Но на ночь не остались — Хельги взбунтовался. Ночевали под открытым небом, под писк местных кровопийц, — зато на воле! Кукулькана с ними уже не было. Воспользовавшись привычной для глаз темнотой, змей отправился по своим божественным делам, накопившимся за сотни лет. А наутро они ушли. Подальше от надоевших мест…

Какой день, не знаю, сбился со счета.

Спросил Аолена — он тоже сбился со счета. Значит, дело безнадежно. Временные ориентиры утрачены безвозвратно, начинаю новый отсчет. Записей я не вел дней шесть-семь, так мне представляется. Сперва ленился, потом не до них было. За это время много всего произошло — перечислять не стану. Возможно, по прошествии лет мне и захочется заняться мемуарами, но только не теперь. Упомяну лишь, что мы свели знакомство с богом Кукульканом. Такое забавное имя! Энка у нас особым тактом не отличается, она так прямо ему и сказала: "Зовут тебя по-дурацки, прямо как орка!" К счастью, тот не обиделся (у него вообще очень хороший, уравновешенный характер). Сказал только, что Кукулькан — это прозвище, полученное от людей ица. А, к примеру, люди инка, те, что остались в другом мире, называли его еще хуже — Кетцалькоатль. Язык можно сломать! Нормальным не выговоришь, не то что раздвоенным! Энка так прямо и сказала: "Хрен редьки не слаще!" Она любит народную мудрость. Жаль, что сама умнее не становится.

Меридит спросила Кукулькана, как его назвали при рождении. Но он сказал, что уже не помнит. А ведь он считается молодым богом. Неужели и мне суждено дожить до таких лет, что собственное имя забуду? Вот ужас! Пока по мню, надо на всякий случай записать где-нибудь в надежном месте. Татуировку, что ли, сделать?

В гильдии, да и вообще в войсках, носить на себе собственное имя считается дурной приметой. Помню, когда мы еще служили в пехоте, командование придумало выдать каждому бойцу жестяной медальон с его именем и прочими данными. Чтобы легче было опознавать трупы: у противника имелись боевые драконы, а после них понятно, что остается, — угли одни. Сделано это было с благими намерениями — обеспечить достойное погребение, передать заработок осиротевшему семейству и все такое… А что толку? После первой же атаки обнаружилось: трупы отдельно, на поле боя, а медальоны отдельно, в расположении тысячи… Впрочем, их (трупы) это не спасло. Хотя как знать? Возможно, держи мы медальоны при себе, трупов было бы больше.

Да, пожалуй, мне не стоит рисковать, ведь бессмертие мое пока не доказано. Безопаснее будет выбить имя на какой-нибудь крепкой скале и сделать татуировку типа "Забыл, как тебя зовут, — отправляйся туда-то и прочти"…

И зачем я поделился этой мыслью с родными и близкими? На смех меня подняли. Нет, что ни говори, смертным заботы демонов не понять! Надо было с Кукульканом посоветоваться. Эх, как бы мне от этой демонической напасти совсем избавиться? Ведь есть же способ!

Вот удивительная вещь! Когда я только начинал писать дневник — от одной мысли тошно делалось. А теперь привык настолько, что даже рад вновь взять его в руки. Пожалуй, мне его здорово не хватало в последние дни. Особенно в подземелье, когда я думал, что утратил все записи навсегда… Так что профессор Донаван своего добился. Я стал очень собранным и организованным. Надеюсь, он останется доволен.

Второй день после ухода из города.

Мы идем в северном направлении — так указал жребий. Движемся вдоль побережья, местами проходим у самой воды. Я собираю раковины моллюсков — удивительные! У меня уже около трех десятков новых видов, и это, думаю, не предел. Примерно половину из них удается определить до семейства, но есть и совершено новые группы, не имеющие староземских аналогов. Характерная особенность здешних моллюсков — по-настоящему огромный размер раковин. И соответствующий вес. Меня спасает только их удивительная красота — иначе никто не согласился бы их тащить, а одному мне все было бы не унести. Но не буду больше о моллюсках, эта тема неисчерпаема.

Ночью на нас кто-то напал, с копьями и ножами. Мы кого-то убили. Были это не люди, другие твари, очень страшные на морду. Чего они от нас хотели, осталось невыясненным — раненых они забрали с собой. Трупы тоже. Днем нас не беспокоили. Что будет ночью — посмотрим.

Воевать со здешним населением неприятно — оружие у них смазано особым ядом из кожи древесных лягушек. Нельзя допускать даже царапины. Вон, Эдуарда задели ножом — Аолен еле справился. Говорит, отрава — хуже драконьего серебра. Магией ночные твари тоже пользовались, но непрофессионально, так всякий умеет.

Сейчас мы ужинаем. Ильза испекла на камнях лепешки. Не знаю, как другие, а я просто блаженствую. Туземная пища мне надоела до отвращения. То ли дело — родная староземская лепешка! Вру, не совсем родная — мука-то местная, маисовая… Без разницы, если вкусно.

Третий день после ухода из города.

Ночью на нас никто не нападал, но мы все равно не спали. Решили не останавливаться и уйти как можно дальше от этих мест. Чтобы не провоцировать вчерашних тварей. Мы так рассудили: нападение могло быть вызвано лишь тем, что мы забрели на их территорию. Потому как грабителям брать у нас нечего: золота Орвуд с собой не взял. Сказал, тяжело тащить. На него не похоже. Уж не заболел ли?..

На самом деле гном был совершенно здоров. Просто на прощальном пиру он в какой-то момент задремал, всего на пару минут, но успел увидеть очень неприятный сон.

Он сидел на целой груде золота, но каждая вещь, к которой он прикасался, начинала сочиться кровью под его пальцами и скоро растекалась полностью. А рядом маячил мертвый жрец Текалипоку с большой черной дырой в груди и раскатисто хохотал. Общее впечатление от увиденного было таким тягостным, что пересилило гномью скупость. Орвуд не вынес из города ни одного золотого трофея, и даже подарки, полученные от правителя Кауакомека вполне официально, незаметно зашвырнул в кусты.

Поэтому теперь почтенный Канторлонг шагал налегке. По крайней мере, первое время. А потом Хельги подложил ему в мешок одну раковину — кассиса, вторую — лямбиса и, наконец, третью — стромбуса. Очень восхищался: "Смотрите, какой огромный! Просто гигантский! Так я его и назову — Strombus gigas! Стромбус гигантский!"

— Сам его и таскал бы, раз он у тебя гигас! — рассердился гном. — Что я тебе, носильщик?

Демон огорченно моргнул.

— Да я и рад бы! Только у меня в мешке больше места нет. Там у меня фасциолярии.[11]

Гном грузно скинул мешок с плеч, раковины жалобно звякнули, Хельги чуть побледнел и взмолился:

— Полегче! Разобьешь!

— В мешке у тебя места нет. А на драккаре?! Какого демона мы ноги сбиваем, если можем плыть?

— Если мы будем плыть, я не смогу собирать образцы! Я ради тебя сидел в городе? Сидел! Теперь ты ради науки можешь пройтись пешком!

Но Орвуда было не так просто заставать делать то, что он не хотел.

— Вот ты сам и иди пешком ради науки. А мы поплывем на "Громе" параллельным курсом. И всем будет хорошо. Ну-ка, живенько, тащи его сюда!

В целом идея Орвуда была не лишена смысла. Корабль давал многие преимущества, как то: безопасный ночлег, возрастающая скорость передвижения, дополнительное место для транспортировки образцов. И все-таки Хельги сомневался.

— А вдруг вы его без меня на мель посадите?

— Не посадим! Рагнар — мореход получше тебя! В крайнем случае ты можешь отправить "Гром" обратно в Оттон, при этом он автоматически слезет с мели. Так что не тяни время, тащи драккар!

Четвертый день после ухода из города, первый день плавания.

Да, вот так повернулась наша судьба, что не иду я пешком вдоль берега и не собираю моллюски, а сижу на корме и урывками пишу сии печальные строки. Мы держим курс на восток, назад в Староземье. Потому что на борту "Грома" нас, помимо запасов провизии и прочих полезных вещей, поджидал пакет с красивыми печатями. Это было послание от Рагнарова отца. И вот что оно гласило (цитирую дословно — все-таки исторический документ):

"Приветствую тебя, любезный сын мой Рагнар! Привет и вам, верные други сына моего Рагнара! Уповаю, что обретаетесь вы в добром здравии и никто из вас не покинул мир сей.

Известно тебе, сыне, что не большой я охотник письмена писать, да поневоле пришлось. Прошу, да не как король, но как отец: возвращайся, сын мой Рагнар, домой, не замешкав. И сотоварищей своих о том проси. Ибо вновь грядут темные дни, и сердце наше чует беду, не столь королевству нашему, сколь всему Староземью грозящую. Однако что за беда — не спрашивай, не ведаем. Вести доходят худо, слухи смутные, аки болотная водица. Из десяти лазутчиков возвращается один, да ничего путного сказать не может. У наших-то границ покуда мирно. Но что на севере, что на юге деется — от нас сокрыто. Торговля стала — убытки терпим немалые. По ночам видны далекие зарева. На мачтах синие огни горят все чаще. Мудрецы пророчат недоброе.

Возвращайся, сын мой, с друзьями своими, ибо у вас одних есть опыт в делах подобного рода. Вам одним ведомо, как миры спасают!

Замыслов Высших Сил смертным знать не дано, да только ежели не сама Судьба, так я, король Робер Оттонский, готов призвать вас на службу и за ценой не постою!

Вот тут меня супруга в бок торкает, говорит, плату сулить — только обижать, они и задаром не откажутся. Да я и сам знаю. Но вот о чем подумал: вдруг у Судьбы порядок таков, что вас надобно непременно нанять? Потому не станем рисковать и последуем традиции. Жду вас в Оттоне, дайте вам боги застать его прежним. Торопитесь! И главное — остерегайтесь людей в белых рясах! Чую, от них все зло! Засим до встречи.

Писано рукою дворцового канцеляра Жиана по указу и с уст короля Робера Оттонского 19 августа сего года".

Такое вот послание! Дожидалось нас, наверное, около месяца… Кошмар!

Я хотел сразу же отправляться в Оттон, разузнать, что там творится. Но вот странность — нить оборвалась! Натянулась и лопнула! Ощущение было, будто волос выдернули, даже немного больно. Никогда прежде такого не случалось! Пошарил в астрале наугад, — пользы никакой. И остался нам один путь домой — путь простых смертных. Два месяца морем. Орвуд и Энка опять ругают меня за демоническую несостоятельность — а в чем я виноват? Таким уж уродился.

Погода нам не благоприятствует — стоит почти полный штиль. Движемся раз в пять медленнее, чем хотелось бы (к вопросу о двух месяцах). Идем на веслах, но "Гром" для десятерых гребцов слишком тяжел. Если ветер до завтра не усилится — буду вызывать сам! Очень не хотелось бы…

Жаль, что путешествие наше по новой земле оборвалось так внезапно. Осталось неприятное чувство незавершенности, разочарования, даром потраченного времени… Надеюсь, позже мы еще сможем сюда вернуться… Еще одна проблема — как нам забрать Отшельника, где его искать? Тем более что времени на поиски нет?! Остается уповать на его счастливую судьбу и везение. Хотя если учесть, как ему "везло" в жизни прежде, я бы не обольщался.

Все, больше писать не могу. Энка вопит, чтобы я сменил ее на веслах.

Второй день плавания.

Погода без изменений. Я разложил камни, некрупные. Все равно тошно. Дней на пять-шесть меня хватит, а дальше — сомневаюсь. Аолен очень тревожится. Ходит вокруг меня и страдает. Уж и не знаю, кому из нас хуже.

А сам я лежу и думаю о людях. Представляется мне, что из всех существующих ныне народов будущее именно за ними. И дело не только в их высокой плодовитости — по этому показателю их опережают кобольды, шай-таны, орки, кое-кто еще. Но людям как никому присуща удивительная для млекопитающих внутривидовая изменчивость. Они различаются и ростом, и сложением, и типом лица, и цветом кожных покровов, и характером оволосения… Если, к примеру, перед несведущим наблюдателем поставить рядом фьординга и ванеда — разве тот догадается, что оба существа принадлежат одному биологическому виду? Рост среднего ванеда едва доходит среднему фьордингу до груди. Дисы и даже эльфы больше похожи на фьордингов, чем южане ванеды… У аттаханских кочевников лица плоские, а глаза сужены. У людей ица — волосы черные и прямые, носы горбом. Небесные охотники — почти альбиносы, с удивительно слабо развитыми мышцами… Но все они — люди. А случалось мне видеть представителей этой расы и с кожей черной как смоль! Только по астральной проекции и понял, кто такие! Поистине, люди — великий народ! Изменчивее их только собаки (кажется, я снова повторяюсь).

Как-то там поживает Агнесса со своим колдуном Балдуром? Дайте боги, чтобы все было хорошо! Неизвестность мучает больше всего…

Да! Между прочим, я нашел еще одно доказательство того, что предки людей вели полуводный образ жизни, а вовсе не слезли с деревьев, как считает Макс. Голосовой аппарат всех современных приматов устроен таким образом, что звуки издаются на вдохе. А у людей — наоборот. Почему? А попробуйте, смеха ради, находясь под водой, издать звук на вдохе! По-моему, доказательство неопровержимое! Надо написать статью и опубликовать ее в мире Макса! Они там все сплошь люди, им будет полезно.

Вот еще вопрос — откуда в нашем мире взялись другие антропоморфные народы? Эльфы, к примеру? Думается мне, хоть они и воображают себя "первородными", и тут без обезьян не обошлось! Эльфы — это магически измененные обезьяны… Хорошо звучит!

Сказал Аолену — он совсем расстроился. Решил, у меня уже и с головой плохо. Камни отобрал. Ну и ладно. Значит, буду спать. А они пусть себе гребут…

Меридит говорит, раз мой дневник рассчитан на почтенного читателя, а не предназначается для тайного хранения, я должен быть более осмотрительным и не выставлять себя совсем уж идиотом, допуская слишком вольные ассоциации. Пожалуй, она права. Впредь учту.

Шестой день плавания.

Несколько дней не писал — не о чем было. Ни событий, ни мыслей. Тоска!

У нас все по-прежнему. Тишь да гладь! Я рационализировал свой магический труд. Вместо того чтобы сутки напролет поддерживать легкий ветерок, устраиваю с утра пораньше (Энка и Аолен упорно именуют это время обедом) хороший шторм. Мы быстро преодолеваем большое расстояние, потом я отдыхаю, стоя за кормчего, а все гребут. За день проходим почти вдвое больше, чем прежде. Главное теперь — не перестараться со штормом…

От берегов нового континента мы уже далеко, но как подумаешь, сколько осталось впереди — делается страшно. Что мы застанем по возвращении? Мне еще хорошо, мои близкие здесь, со мной. А каково Меридит, Рагнару, Улль-Бриану? У них в Староземье множество родни… Энка делает вид, что не особенно привязана к своему семейству, но на самом деле тоже тревожится. Хотя я уверен, если со Староземьем случится беда, Сильфхейм пострадает в последнюю очередь. Их магию колом не прошибешь! Плохо, что мы не знаем размеров угрозы. Придется спасать целый Мир или дело не столь серьезно? Если да — почему он грозит рухнуть так часто? Что-то в нем разладилось или так изначально устроено: Мир проявляет постоянную тенденцию к гибели, а кто-то его постоянно спасает? И если верно последнее — поневоле закрадывается мысль: что сталось с теми, кто спасал его до нас? Сомневаюсь, что Силы Судьбы просто отпустили их на заслуженный отдых… Кажется мне или в самом деле потянуло ветерком?!

Седьмой день плавания.

Ветер дует, но не совсем тот, что хотелось бы, — южный. Нас постепенно сносит к северу. Все же лучше, чем ничего. В детстве я здорово разозлился, когда подменный папаша выделил мне драккар. Решил, что он недостаточно велик. Мне-то хотелось румов двенадцать — четырнадцать, не меньше! А теперь я думаю: лучше бы "Гром" был совсем маленьким, как у Грольфа, сына владельца бедного Саг-Фьорда. Управлять было бы легче… А в те времена как же я над бедным Грольфом издевался! Довел до того, что он на меня напал в море! На своей-то лодочке! Ясно, я его "Кабана" потопил, а самого взял в плен и вернул отцу за выкуп — четыре сехальских шелковых покрывала. И пришло же в голову именно покрывала потребовать! Сдались они мне! Дети — очень жестокие твари, я давно это заметил…

Пишу что ни попадя, лишь бы отвлечься. Очень нам всем тревожно. Хуже всего — ждать и догонять. Мы, по сути, делаем то и другое одновременно.

Каждый из нас развлекается как может. Энка орет песни. Ильза с Аоленом ее песен стесняются. Пожалуй, я бы тоже не стал исполнять их на публике. Но Энка нарочно дразнится. Меридит обсуждает с Рагнаром письмо его отца. Ее удивляет, почему оно написано таким устаревшим слогом, ведь разговорная речь оттонцев вполне современная. Оказывается, их старый писарь Жиан (сам он называет себя исключительно канцеляром) считает, что коронованным особам надлежит изъясняться высокопарно, чтобы отличаться от простонародья. Король Робер придерживается иного мнения и разговаривает как все нормальные люди. Но когда дело доходит до письма, он, по неграмотности своей, вынужден мириться с причудами писаря. Однажды терпение короля лопнуло и он решил отстранить старика от дел. Того едва успели вынуть из петли. Чтобы не брать грех на душу, Жиана пришлось вернуть и поручить ему личную корреспонденцию. Такая вот история.

Эдуард на это сказал, что в Ольдоне неугодного слугу и не подумали бы вынимать из петли, скорее сами бы голову отрубили. По крайней мере, так было при его отце. Сейчас власть в Ольдоне прибрала к рукам мать Эдуарда и порядки постепенно меняются к лучшему… Менялись. Ох, что-то там теперь делается?

Восьмой день плавания.

Вернее, ночь. Я теперь пишу по ночам, на вахте. Но для удобства предполагаемых читателей продолжаю отсчитывать именно дни.

Только что мне в голову пришла разумная мысль. В Староземье я попасть не могу, нить таинственным образом оборвана. Но что мне мешает отправиться в мир Макса? У них там полно всевозможных технических приспособлений, может, найдется и такое, что поможет нам ускорить ход и не зависеть от ветра? Точно! Так я и поступлю. Только дождусь утра, чтобы не будить Ирину. Не всем нравится, когда к ним среди ночи является демон из иного мира. К Ирине это не относится, она мне всегда рада. Все же не стоит злоупотреблять гостеприимством.

А впереди, похоже, рифы…

Цакаса Инолгу продержали в клинике больше недели. У него не было переломов и ушибов, но нервное потрясение было слишком велико. Прыгало давление, по ночам снились кошмары, время от времени накатывали мучительные приступы панического страха. Примерно так же чувствовали себя его товарищи по несчастью. Но им было легче. Они не знали. А он — знал: кошмар не кончится никогда. Зло неотвратимо. Он ждал и боялся.

Но даже он не предполагал, что продолжение наступит так скоро.

Тварь из чужого мира возникла в его кабинете прямо из ничего. Только что не было, и вдруг — вот он! Стоит, чуть покачиваясь, бледный и страшный. Моргает желтыми глазищами, оглядывается… Потом подошел к столу, одним движением нечеловечески сильной руки выкинул цакаса из его любимого кожаного кресла и уселся сам, плюхнулся с размаху. А Инолга так и остался у его ног. Он сжался в комочек, лежал, обхватив руками колени, втянув голову в плечи, и смотрел на пришельца снизу вверх глазами, полными суеверного ужаса. Немая сцена длилась довольно долго — цакас успел замерзнуть на полу.

Наконец чудовище прервало молчание. И снова, как в тот страшный день, цакас понимал чужой язык, будто родной. И было это жутко и непостижимо, поскольку наука давно доказала: телепатия — это всего лишь красивый миф современной цивилизации.

— Границы у вашего мира кошмарные! Не продерешься! Какого демона ты мне под руку подвернулся?! — услышал цакас. Голос пришельца был приятным, но очень раздраженным и обвиняющим. Хотя в чем именно состоит его вина, несчастный понять не мог. — Ну чего ты валяешься, как бревно?! Встань и принеси мне воды! Если не хочешь, чтобы я прямо здесь, в твоем кресле, помер!

Этого Инолга не хотел — что бы он делал с трупом? Невразумительно пискнув, он бросился исполнять приказание. Дрожащими руками протянул монстру баллон с питьевой водой. Тот открыл крышку, сорвав резьбу, подозрительно понюхал, сделал пару глотков, поморщился.

— Вода у вас еще хуже, чем границы! Разве можно пить такую пакость?! Сущая тухлятина! Из болота, что ли, набирал?!

С этим цакас поспорить не мог. Вода и вправду была самая дешевая, тридцать скальтов за меру. Он держал ее в кабинете только для полива цветов, от технической они увядали.

— Позвольте, я принесу другую! — Цакас сделал шаг к двери. Он знал, что бежать бесполезно, но страх был сильнее разума.

Чудовище легко разгадало его наивную хитрость.

— Нет уж, обойдусь. Еще я за тобой по чужому миру не гонялся! Зовут-то тебя как? Помню, слово такое дурацкое…

— Ц… цакас Инолга! — отрапортовал несчастный. Пришелец обрадовался.

— Точно! Инолга! Имя на мангорритское похоже. Рождает дурные ассоциации… Ты мне, Инолга, вот что скажи. Известно ли тебе, что такое драккар?

О, да! Цакас знал это слово! Древнее, почти забытое, оно тревожило романтические души мечтами о славных подвигах, от него пахло морем, соленым ветром и кровью, в нем слышались всплески волн, воинственные крики и лязг металла…

— Да! — сказал цакас с глупой, совершенно неуместной в его ситуации гордостью. — Мне известно, что такое драккар! На таких судах выходили в море мои далекие предки.

— Что?! Твои… кто?! — Пришелец выглядел совершенно ошарашенным: он привстал в кресле, дернул заостренными ушами, глаза его сделались большими и почти синими. — Ты хочешь сказать, что твоими предками были фьординги?!!

— Фаллораны! — поправил цакас с достоинством. Хельги тряхнул головой, стараясь совместить понятия.

Приказал цакасу:

— Повтори!

— Фаллораны, — покорно и испуганно повторил тот. Да. Ошибки не было. Значения слов совпадали.

— Потрясающе! — выпалило чудовище с чувством. — Как же это фьординги твоего мира ухитрились выродиться до такого плачевного состояния?! С ума сойти! А кто-то еще сомневается, что люди могли произойти от обезьян! Оказывается, в жизни и не такие чудеса случаются!.. — На секунду он умолк, справляясь с потрясением, и продолжил уже спокойнее: — Ну тем лучше. Проще будет с тобой столковаться. Ты знаешь, чем драккар приводится в движение?

— С… силой ветра. Или можно грести на веслах… — Происходящее было столь абсурдным, что начинало казаться дурным сном.

— Верно! В этом и состоит проблема. Скажи, нет ли в твоем мире приспособления, способного сделать драккар самоходным, заставить двигаться в нужном направлении против ветра и течения?

— М… м-мотор? — нервно уточнил цакас.

— Не знаю. Называй как хочешь, лишь бы работало. Так есть или нет?

— Есть!

— Вот и прекрасно! Неси его сюда, оно мне Нужно.

— Но п-помилуйте! Я не могу принести! У меня нет мотора! Может быть, в специализированных магазинах… Но у меня сейчас нет таких денег. И я не знаю, какой подойдет для драккара… Я не специалист! Я совершенно не разбираюсь в моторах! — В голосе Инолги звучали сдерживаемые рыдания.

Пришелец презрительно фыркнул.

— Уймись, не визжи, ты почтенный чиновник, а не дева корриган! Даю тебе сроку семь дней. Раздобудешь деньги, купишь мотор и научишься в нем разбираться. Понял?

Инолга сперва кивнул машинально, будто хаярский болванчик, а потом рискнул уточнить: что будет, если он не сможет справиться с поручением в срок?

Пришелец долго пристально, изучающе смотрел на него нехорошим желтым глазом. Барабанил по глянцевой крышке стола когтистыми пальцами — цакас готов был поклясться, что секунду назад никаких когтей не было. Волчий оскал придавал нечеловечески красивому лицу выражение жуткое и хищное…

— Тогда я вернусь и вырежу под корень все твое семейство, включая больных стариков, беспомощных младенцев и баб на сносях! — был ответ.

Ни тех, ни других, ни третьих в семействе цакаса не наблюдалось. Но сказано было так страшно и убедительно, что нервы несчастного не выдержали. Он повалился на колени, и голосом, полным душевной муки, бессвязно запричитал:

— За что?! Ну за что?! Почему я?! Что тебе от меня надо?! Кто ты такой?!!

— Я демон-убийца! — Чудовище очаровательно улыбнулось и исчезло так же внезапно, как появилось. Лишь глубокие свежие царапины на полировке напоминали о его недавнем присутствии и безжалостно свидетельствовали о том, что происшедшее — суровая реальность, а не плод больного воображения.

Девятый день плавания (на самом деле день, а не ночь)

Надо же быть таким идиотом! Хуже безмозглого волосатого гурра! Я опять перепутал нити, и вместо Макса угодил в мир Небесных охотников, к цакасу Инолге! Похоже, с досады, я обошелся с ним чересчур резко. Нет, меня совершенно не заботит состояние нервной системы этого выродка. Но боюсь, я так его запугал, что он лишился дееспособности. Поэтому не стану на него полагаться и отменять визит к Максу. Но отложу его до завтра. Сегодня мне надо прийти в себя — у мира охотников такие злые границы, еле продрался! Спасибо, в обморок не упал, со мной такое иногда случается после трудного перехода. Вышел бы конфуз: демон-убийца ведет себя будто кисейная барышня! Интересно, что сделал бы тогда цакас Инолга? Наверное, попытался бы зарезать. Или нет, смелости не хватило бы.

Небесные охотники мне отвратительны. Мерзкие твари! Меня не удивляет, что их предками были фьординги. Они деградировали физически, усовершенствовались технически, но моральные качества остались прежними. Даже ухудшились. Потому что ни один народ нашего мира не охотится на разумных тварей ради развлечения. Для пропитания — да, случается. В целях наживы — сплошь и рядом. И я их не оправдываю. Но исключительно для забавы — это особенно гадко! Тем более если силы неравны настолько, что у жертвы нет никакого шанса!.. Пожалуй, потом я все-таки прикончу этого Инолгу. Во имя мести. Месть — дело благородное, вполне приличествующее цивилизованному существу. Да! Решено! Я его убью!

Ах, демон побери! Я сейчас еще кое-кого убью!

Это все Рагнар. Он спохватился, что Улль-Бриан остался необученным, и принялся гонять его по всему драккару, тренировать на мечах. В результате они опрокинули мою чернильницу прямо на дневник! Целая чистая страница испорчена, все остальное в кляксах и брызгах, сам я еле отмылся! Не дочиста, конечно, — чернила были очень хорошие, водостойкие. Теперь придется писать карандашом.

Интересно, нельзя ли выводить чернильные пятна с помощью магии?

Десятый день плавания (вечер)

Был у Макса, ел много всего вкусного и с собой принес. Насчет двигателя он сказал примерно то же, что и цакас Инолга: ему нужно время. Договорились на неделю. Интересно, что, если с задачей справятся оба? Наверное, мы сможем двигаться очень быстро. Дайте-то боги!

Рассказал об охотниках, изложил свою коммерческую идею. Максу понравилось, Ирина сказала, что слишком опасно. Отложили обсуждение до лучших времен, когда выяснится, что происходит в Староземье. Рассказал, что хочу опубликовать в их мире статью по антропогенезу и Максу придется помочь мне с переводом — писать на его языке я не умею, могу только понимать устную речь. Макс был озадачен, главным образом тем, как именно я ее подпишу. Я ответил: могу и под чужим именем, я за славой не гонюсь, мне дорога истина. Прозвучало очень патетично, мы смеялись. Потом Ирина сказала, что мы валяем дурака. Если не уточнять насчет подменного папаши, а подписать просто "X. Ингрем, магистр биологических наук", все решат, что писал иностранец, и не удивятся. И вообще, текст можно просто, без подписи, скинуть в ин… Слово забыл. В артефакт вроде магического ока. Так что на досуге займусь.

К слову, досуга у нас становится все больше. Ветер переменился, гонит драккар на северо-восток, как по заказу. Неспроста такое везение! Силы Судьбы, что ли, о нас вспомнили?

Рагнар опять гоняет кузена, теперь уже подальше от меня, а что толку? Чернил все равно не осталось. Энка решила, что тоже должна кого-нибудь обучать. Заставила Ильзу писать диктанты. Использует при этом тексты Откровений Соламина — она помнит их наизусть! Вообще-то нам тоже полагалось бы знать их наизусть. Но Меридит в свое время выучила только первую четверть — и именно эти части попались ей в билете! А я сдавал письменно, по шпаргалке. Я не гуманитарий, чтобы забивать мозги допотопным магическим маразмом. Они мне для другого нужны. Для умных мыслей.

Вот, еще одна в голову пришла. Мы совершенно забыли об амулете, подарке Отшельника. Не поможет ли он нам отыскать хозяина? Потому что на ухо, привязанное к дереву, у меня нет особой надежды…

Амулет носила на шее Ильза, и Хельги его отдала неохотно. А кому другому и вовсе не дала бы — самой нравился: гладенький, желто-розовый с коричневатыми прожилками — очень красивый!

— Я тебе верну, — пообещал демон. — Только посмотрю, нельзя ли его использовать…

Сначала он не увидел ничего полезного. Амулет как амулет: яркое пятно с расползающимися во все стороны нитями. Но, приглядевшись внимательнее, уловил некое смутное направление линий. Словами трудно описать то, что происходит в астрале. Магическим, не поддающимся объяснению образом, он почувствовал Отшельника. И Отшельник почувствовал его… Теперь Хельги знал, куда надо плыть. Собственно, они именно туда и направлялись волею судеб — на восток.

…Остров был невелик, скалист и черен. Есть на земле такие места — попадешь туда и сразу чувствуешь недоброе. Гиблые болота, дурные ручьи и овраги, опасные пустоши… В астрал не гляди — остров был из их числа.

— Пройдем мимо, — убеждал осторожный Эдуард. — Не станем высаживаться! Нам надо спешить.

— А как же башня?! Такая необычная архитектура! Я обязательно должна ее изучить! — настаивала Энка.

Огромная, черная и зловещая башня высилась на прибрежной равнине, опровергая своим существованием законы равновесия. Она напоминала накренившийся вбок и вперед надгробный обелиск с узким основанием и расширяющимся, скошенным верхом. Даже смотреть на нее было неприятно, так противоестественно асимметрично она выглядела.

— Похоже на детскую страшилку, — хихикнула Меридит. — На одном черном-пречерном острове стояла черная-пречерная башня…

— Типун тебе на язык! — рассердилась Энка. Она точно знала: ничего хорошего в таких "черных-пречерных" местах не бывает, значит, нечего каркать. — Между прочим, я вообще не понимаю, как она стоит. По всем правилам архитектуры ей непременно следовало бы обрушиться еще при строительстве. Центры тяжести смещены, напряженных конструкций, похоже, нет. Что ее держит?

Хельги заглянул в астрал.

— Я тебе скажу. Магия ее держит! Это магическая башня.

Сильфида фыркнула:

— Спасибо, просветил! Сама бы в жизни не догадалась! Ну что, идем?

Напрасно разумные члены экспедиции взывали к неразумным, убеждая, что теперь не время для развлечений, что следует избегать неоправданного риска ради благополучия Староземья. Те ничего не желали слышать и даже Рагнара на свою сторону переманили, сыграв на его фатализме. Мол, "не зря же Силы Судьбы нас сюда привели? Не следует пренебрегать их волей!"

На самом деле и Хельги с Меридит, и даже Энка с Ильзой прекрасно осознавали все безрассудство затеи. Но справиться с собственным любопытством не могли. Решили идти на разведку, втроем. Ильзу оставили дуться на берегу.

Удивительно мрачными и мертвыми были подступы к башне — ни кустика, ни былинки. Если у самой воды еще сохранялся жалкий намек на жизнь — зловонные кучки гниющих водорослей, редкие следы птичьего помета, то выше — лишь голые и черные, будто опаленные пламенем камни.

— Это похоже на Аддо! Хельги, ты уверен, что здесь нет зеленой заразы? — встревоженно заметила сильфида. И получила лаконичный ответ:

— Вокруг все черно!

— Куда нас, ненормальных, несет? — прошептала Меридит, невольно цепляясь за руку брата по оружию.

Однако с пути никто не свернул.

У входа — высокого арочного проема с сохранившимися петлями, но без дверей, они задержались.

— "Войди, если готов идти до конца, каков бы он ни был", — прочла Меридит надпись, выбитую на камне древнесехальской вязью. — Ну что, войдем?

— А как же, зря шли, что ли?

Внутри башня оказалась пуста так же, как и весь остров снаружи. Хорошие кансалонские диверсанты, к числу которых, безусловно, относились Хельги и девицы, владели искусством чувствовать присутствие живых тварей вне поля зрения. Здесь не было никого — все трое могли в этом поклясться.

Очень прямолинейная и монолитная снаружи, изнутри башня была полной противоположностью себе самой. Ни одной ровной линии. Ни одного жесткого угла. Все извивалось, змеилось, струилось и закручивалось: потолки плавно перетекали в стены, а стены — в пол, вся поверхность которого была покрыта пологими складками. Опорные колонны то расширялись, то сужались — казалось, будто они стремятся вверх, наподобие древесных стволов. Из стен вырастали странные ответвления и выступы, украшенные искусно вырезанными из того же черного камня фигурами химер со злобными и хитрыми мордами. Лестница вилась крутой неравномерной спиралью, ступени плясали, как клавиши органа, — одна выше, другая ниже. Края их были сглажены, словно сверху лили вязкую смолу и она застывала потеками и наплывами. Сквозь округлые кривые оконца и люки пробивался дневной свет… Каждому школяру известно — свет распространяется прямолинейно. Но здесь даже этот закон не действовал. Лучи то бессильно провисали, то выгибались горбом, отражались и рассыпались бликами на гладких поверхностях и тонули в матовых… Это безумная, лишенная гармонии и красоты игра линий, света и тени каруселью кружила голову, туманила разум. Меридит заметила, что они бредут по залам зигзагами, как пьяные.

И еще один настораживающий момент. Под ногами, то тут, то там, попадались кости и черепа. Они казались очень старыми, и было их не слишком много, но все равно неприятно.

Никакой мебели внутри башни не имелось. Миновав пять этажей, разведчики (а они почему-то решили во что бы то ни стало добраться до самого верха) уселись отдохнуть прямо на полу. На всех троих разом вдруг навалилась свинцовая усталость, совершенно несоразмерная физической нагрузке: голова кружилась, веки слипались, ноги подкашивались, будто не пять этажей пройдено, а пятьсот.

— Только бы не заснуть! — пробормотал Хельги. — Это может быть опасным…

И тут же заснул. А может, и нет. Но как иначе объяснить то, что он увидел? Каменная тварь на стене вдруг ожила! Встрепенулась, встопорщила перепончатые крылья, раззявила зубастую пасть и плотоядно усмехнулась.

— Силы Стихий! Вы видите то же, что и я?! — не веря глазам своим, прошептала Меридит.

А вокруг все оживало, приходило в угрожающее движение. Жуткомордые создания, крылатые и бескрылые, когтистые, клыкастые, отделялись от стен, покидали насиженные места и, волна за волной, шли в атаку. Были они невелики, неуклюжи и нерасторопны, двигались скованно, но брали числом. Обычная боевая магия на них не действовала. Хельги с горя попытался было поглотить — но поглощать было нечего. Каменные монстры не имели сущностей. Оставалось только вставать на ноги (ох, как не хотелось!) и отмахиваться мечами, благо один был из драконьего серебра. Это Энка в свое время решилась пренебречь староземским законодательством. Обычное оружие лишь отбрасывало чудовищ в сторону, магическое — обращало в мертвый камень.

А еще у Хельги был при себе скорпион из чужого мира. И он работал! Легко разрезал тварей на части. Но увы — каждая из них продолжала двигаться и нападать самостоятельно. Хельги с досадой отшвырнул артефакт. Лучше крупнее размером, но меньше числом, справедливо решил он.

И все бы ничего, постепенно отбились бы — и не в таких переделках приходилось бывать — если бы не это странная слабость, нездоровая сонливость, вялая реакция, снижающая скорость и точность удара. Время шло, минута за минутой, усталость нарастала. То одна, то другая тварь прорывала оборону, клевала, царапала, рвала зубами, оставляя неглубокие, но кровавые раны.

— Надо пробиваться к выходу! — просипела ошалевшая от боли Энка.

Они сделали шаг назад… Но никакого "выхода" не было! Впереди оставался все тот же дикий интерьер, а позади разверзлась… пустота. Ни лестницы, ни стен, вообще ничего. Как в астрале. Ничто в ничем. И не придумано еще слов, чтобы описать, как это выглядит. Кроме одного — никак.

— Тогда вперед! — удрученно скомандовала Меридит. — Сзади все равно ничего не осталось…

— Идем, — согласился Хельги, отбрасывая узкорылую тварь, попытавшуюся с налету отхватить нос его сестры по оружию.

Они шли, шаг за шагом, спина к спине, по скользкой от собственной крови лестнице, и спать хотелось все сильнее, а сил оставалось все меньше, и мысли в голову лезли самые нехорошие…

Кошмар оборвался внезапно, стоило им ступить на площадку шестого этажа. Оживших каменных фигур больше не было. И самой башни с ее нелепым убранством — тоже. Вместо них откуда-то взялся целый город с плосковерхими глинобитными домами, облезлыми и потрескавшимися, с бесконечной чередой узких, невероятно грязных улочек и закоулков, с большой белой луной, будто нарочно приклеенной к черному южному небу.

Но исчезла не только башня… Разведчики упали наземь, чтобы перевести дух и перевязать раны, и с удивлением обнаружили, что никаких ран нет, и одежда целехонька, без следов свежей крови. Сонная муть улетучилась из головы, силы вернулись.

— Загадочное явление! — пробормотала Меридит, с интересом изучая большой палец левой руки, минуту назад безжалостно откушенный и проглоченный. — Может, это все-таки сон?

— Одинаковый у всех троих? — усомнился Хельги.

— Нет. Сон у меня, а вы мне в нем снитесь.

— Это почему только у тебя?! — возмутилась сильфида. — Может, наоборот, это ты нам снишься?!

— Может, — не стала спорить Меридит. — Но тогда я сама себе тоже снюсь.

— Снись кому хочешь, — разрешила боевая подруга. — И вообще, хватит рассиживаться среди отбросов, идем вперед!

Собственно только туда и можно было идти, за спиной оставалась пустота…

Долго-долго блуждали они по темному ночному городу. И не у кого было узнать дорогу — на улицу смотрели глухие, без окон и дверей, стены домов, на стук в калитки никто не открывал.

Это был настоящий глинобитный лабиринт, каждый коридор которого неизменно оканчивался тупиком. Дома выглядели такими одинаковыми, улицы — такими однообразными, что трудно было сообразить, проходили уже здесь или нет. На пути попадалось множество неприятных, отвлекающих внимание деталей: дохлые голуби и куры, кучи зловонных отбросов, над которыми аппетитно чавкали волосатые гурры, уже знакомые кости с черепами и тому подобная гадость. Отвратительные находки никак не помогали сориентироваться, только раздражали.

— Надо делать отметины на стенах, иначе мы никогда не выберемся, — предложил демон.

Стали делать отметки-зарубки, но те исчезали без следа ровно через пять минут после нанесения. Энка уже начинала впадать в отчаяние от такого однообразного бессмысленного блуждания. Но тут ей было уготовано развлечение.

Черная тварь в черных одеждах, с белыми и круглыми, как луна в небе, тускло отсвечивающими глазищами и острыми мечами в каждой из четырех рук выскочила из-за угла и набросилось на приунывшую девицу. Спустя миг Хельги и Меридит досталось по точно такому же противнику.

Несмотря на грозный вид, с многорукими врагами удалось расправиться быстро. Они оказались слабоваты по сравнению с кансалонскими диверсантами и прекрасно реагировали на самое обычное оружие. Но вот странность — сущностей у них тоже не было! Сразу после гибели они бесследно исчезли с поля боя, а из соседней подворотни уже лезли следующие, крылатые, с петушиными гребнями на плешивых головах…

Этот этаж понравился всем — развлечений хоть отбавляй!.. Меридит даже умилялась — он напомнил ей детство: "Ну точно как у нас в Сехале было! Вонь, грязь, и никогда не знаешь, какая зараза из-за угла выскочит".

По приблизительным подсчетам, они перебили около полусотни чудовищ, прежде чем добрались до лестницы, странно и невесомо уходящей прямо в черное небо. Приняв последний бой, на сей раз с гигантским пауком, разведчики перебрались на следующий этаж.

И очутились в серале!

Помещение потрясало бесстыдной, сияющей роскошью: золотой бассейн с фонтаном непристойной формы, выбрасывающим ароматные струи розовой воды, шелковые балдахины, украшенные тончайшей работы вышивкой на сюжеты столь фривольные, что Меридит порадовалась отсутствию стыдливого Аолена. Гобелены под стать балдахинам. Статуи под стать фонтану. И как апофеоз этого великолепия — широчайшее ярко-алое ложе для любовных утех, с кистями и помпонами.

Три полуобнаженные девы, черноокие и чернокудрые, горбоносые и смуглые красавицы выплыли из недр помещения и, соблазнительно покачивая широкими бедрами, подрагивая рельефно выступающими животами с пупками, украшенными золотыми колечками, приблизились к своим жертвам шагом удивительно легким и невесомым, учитывая их пышные формы.

В первый момент их поведение здорово озадачило вошедших: дису и сильфиду они обхаживали столь же рьяно и в той же манере, что и единственного представителя мужского пола. Липли — не отбрыкаешься! Прошло не менее пяти минут, прежде чем одалиски сообразили, с кем имеют дело, оставили в покое дам и сосредоточили все внимание на Хельги.

Тот был в ужасе. Даже приснопамятная Самитра теперь казалась ему более привлекательной, чем три лишенные сущностей грации! Вообще-то подменный сын ярла не имел ничего против женского общества. Если бы только женщины эти не были столь ужасны или хотя бы вели себя поскромнее! Урожденный спригган, он испытывал примерно то же, что почувствовал бы человек из мира Макса, если бы стал объектом вожделения самки гориллы.

Первым побуждением было выхватить нож. Но резать глотки безоружным дамам, желающим ему по большому счету только добра, рука не поднималась. А дамы продолжали наседать, игнорируя его протесты. Вытягивали для поцелуев мокрые алые губы, сбрасывали и без того скудные одежды, с него самого ухитрились стащить куртку…

— Уберите, уберите их от меня! — взмолился демон, отпихиваясь из последних сил.

Но верные боевые подруги что-то не проявили энтузиазма.

— Почему мы? Сам справляйся!

— Вы дамы! Вам сподручнее!

— Да-а! Мы на них, а вдруг они опять целоваться полезут?! — Если бы брату по оружию угрожала опасность иного рода, Меридит пришла бы на помощь не раздумывая. Но теперь, из соображений собственной безопасности, предпочла не вмешиваться.

— Ну я вам еще припомню! — обиделся тот.

Хельги отбивался как мог, но красавиц было больше, и силой они обладали не девичьей. Действие неумолимо смещалось по направлению к роковому ложу… Спасение оказалось неожиданным и весьма небанальным. Миг — и на месте жарких красавиц извивались толстые змееподобные твари, отдаленно смахивающие на недавнего знакомца Кукулькана, только гораздо более противные. У них были морщинистые старушечьи лица, острозубые пасти, длинные вибрирующие языки и очень голодный взгляд.

Видимо, таинственными устроителями здешних ловушек было так задумано, что преображение одалисок в чудовищ должно происходить в момент близости, когда жертва безоружна и не ждет ничего дурного. Поскольку у Хельги это момент так и не наступил, он был даже рад перемене и с нескрываемым удовольствием, по самую рукоятку, всадил в тело ближайшей твари нож. Эффект наступил незамедлительно — все три самки исчезли, и на месте алого ложа возникла знакомая черная лестница.

…Позади опять осталась пустота, а впереди ждало еще множество этажей и масса преград. Были новые чудовища: одних требовалось убивать, других, наоборот, развлекать стихами и загадками. Встречались огненные реки с расплавленными берегами. Попадались запертые двери с зашифрованными текстами заклинаний-ключей. Бездонные пропасти разверзались под ногами, потолки обрушивались на головы — всего не упомнишь. Все слилось и смешалось в один бесконечный и безумный сон.

— Сколько мы здесь бродим? Сутки? Двое? — гадала Меридит. — Наши, наверное, уже с ума сходят!

— Только бы не потащились следом, нас спасать. Сгинут ведь! — тревожилась сильфида.

А Хельги молчал, чтобы не накликать беду. Чем выше поднимались разведчики, тем сложнее становились задания, тем меньше костей попадалось им на пути.

Видно, немногим предшественникам удавалось достичь таких высот. Ох, что-то будет в конце? Наверное, нечто совершенно невыполнимое — так считала сильфида.

— Не каркай! — велел ей Хельги, потирая правый глаз. Этажом ниже он его лишился, напоровшись на сук живого и хищного дерева. Теперь глаз, как водится, вернулся на место, но неприятное ощущение сохранялось. — Давайте лучше посидим спокойно, попробуем сообразить, во что вляпались. Вдруг это нам поможет в дальнейшем.

Сидеть спокойно в башне можно было сколько угодно. Нападения на это время прекращались, за очень редким исключением.

— У меня такое ощущение, что все это не на самом деле, — жаловалась Меридит. — Сон — не сон… Выдумка. Игра с дурацкими правилами. Кто-то злобный выдумал ее тысячи лет назад, и мы теперь играем, сами не знаем зачем!

Энка задумчиво кивнула, она была необыкновенно серьезна.

— Да-а… Все эти существа без сущности и плоти… Эти загадочные световые эффекты… Создается впечатление, что мы имеем дело с чем-то вроде люксограммы. Очень сложной, странным образом влияющей на разум. Мы видим и чувствуем то, чего нет на самом деле. Одного я не могу понять! Откуда кости? Они-то совершенно реальные! Не могли же все эти несчастные умереть из-за того, чего нет? Из-за того, что им только казалось, будто они умирают?

— Могли! Легко! — возразил Хельги. — Убивает боль, убивает страх… Черная магия — опасная вещь… — Он огляделся в астрале, словно желая удостовериться. — Да, это самая настоящая черная магия. Знаете что! Давайте не будем верить тому, что видим, но станем делать вид, будто все это на самом деле. Мне представляется, это самая верная тактика!

— Ты хоть сам-то разобрал, что имеешь в виду? — усмехнулась сестра по оружию.

Предпоследнее испытание оказалось психологическим.

Происходило оно в очень скучном месте: плоская равнина, простирающаяся на все четыре стороны неестественно близкого горизонта, блеклое небо без облаков, трава пепельного оттенка, пыльная и колючая, под названием грасса — это слово само пришло им в головы невесть откуда… И голос, тоже скучный, тягучий и невыразительный, звучащий из пустоты…

— Внемлите речам моим, о Вошедшие. Вы прошли огонь и воду, вы сильны и хитры. Вам кажется — вы способны преодолеть любую преграду. Но нет на свете преград сильнее тех, что таятся внутри нас самих. Вы справились с задачами — но совладеете ли с собой? Выдержите ли самые страшные из мук — муки совести? Вспоминайте! Вспоминайте самые черные страницы ваших жизней! Вспоминайте и страдайте! И умрите в страданиях! Настал час расплаты за грехи!

И они вспомнили все, против воли своей, и стали страдать, как страдали те твари, чьи кости так и остались лежать здесь, на последнем рубеже. Но увы! Эти Вошедшие были слишком юными, безвинными и бессовестными, чтобы погибнуть из-за душевных мук.

Им следовало бы печалиться о сотнях жизней, отнятых на полях сражений… Но они были воинами, и жертвы их тоже были воинами. А они затем и созданы, чтобы убивать друг друга. Ну а кому больше повезет — кому жить, кому умирать, — решает Судьба. В чем же их вина?

Поэтому у троих наемников нашлись другие приоритеты. Самым тяжелым воспоминанием сильфиды был молодой дефтский тюремщик, убитый при побеге. Он был вполне приличным человеком, он единственный бил ее без всякого удовольствия, просто по долгу службы — а она перерезала ему горло, когда зазевался! Хельги скорбел о горькой судьбе некой сехальской козы, которую сгоряча лишил хозяина, разбойника-сумола: кто ее, бедную, стал пасти? А Меридит угрызалась совестью за грехи ранней юности: будучи ребенком, она имела обыкновение, нашкодив, сваливать вину на старшую сестру (делалось это, скорее, из любви к искусству, чем из соображений личной выгоды — Ингрид лупила ее гораздо сильнее, чем мать).

Потом все трое припомнили еще один эпизод — как не сумели спасти три десятка староземских младенцев от превращения в упырей. Очень расстроились. Девицы даже поплакали. А под конец Хельги дал клятву извиниться перед Эдуардом за то, как издевался над ним в первые месяцы знакомства.

На этом страдания были исчерпаны, и лестница подана. Впереди оставался последний этаж.

…Наверное, когда-то в глубокой древности этот вопрос казался чрезвычайно сложным, требующим философского подхода и необыкновенной догадливости. Но — tempora mutantur,[12] как говорил мудрый народ латен. За прошедшие тысячелетия задачка успела здорово устареть…

Какой это был этаж? Меридит считала, тридцать третий, Энка — тридцать седьмой. Хельги вообще не считал — определение "самый верх" казалось ему вполне достаточным. Тем более что от всех этих "этажей" теперь ничего не осталось, только пустота. И в этой пустоте парила черная каменная платформа длиной в десяток шагов. Посреди нее громоздился массивный постамент, увенчанный чем-то вроде сгустка тумана или белого дыма. Рядом возлежала очередная тварь со звериным телом и бесполым человечьим лицом. Низким, но тоже неопределенным голосом она без всякой преамбулы потребовала ответить: кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, вечером на трех?

Хельги от разочарования даже присвистнул. Он-то ждал чего-то ужасного! А Энка тоном оскорбленного достоинства выдала ответ: "Всякая двуногая смертная тварь!" И добавила сердито: "Посвежее вопросика не придумали?"

— Какой смысл препираться с люксограммой? — пожал плечами Хельги. — Видите, там, на столе? Наверное, мы за ним сюда пришли. Надо хватать и уходить, а то мало ли что!

— А что это, собственно, такое? — Меридит удивленно смотрела на небольшой камень-желвак, бугорчатый, с мелкокристаллической поблескивающей поверхностью, напоминающей дорогой черный бархат. Он лежал там, где только что рассеялся дым. — Выглядит как-то знакомо…

— Еще бы оно не было тебе знакомо! Это же Черный камень Ло! — воскликнула сильфида.

— Да что ты! — совершенно не по-дисьи всплеснула руками Меридит. — Что-то он не похож!

— Просто ты привыкла видеть его на подставке.

— И форма у этого немного другая, — фотографическая память Хельги позволяла заметить скрытые от остальных различия. — У нашего старого вот тут был бугорок, а у этого — впадинка. Но это он, камень Ло, точно тебе говорю!

Меридит смотрела с сомнением.

— Думаете, он нам нужен?

Дочь сенатора Валериания усмехнулась.

— Как мудро подметила однажды наша Ильза, если не хотели отдавать, значит, хорошая вещь. Надо брать. Зря, что ли, мучились?

Спуск занял всего несколько минут и всего десять этажей — остальные оказались иллюзией. Теперь башня изнутри стала такой же прямолинейной и безыскусной, как снаружи. Гладкий черный камень, пустые помещения, пронизанные ровными перекрещивающимися лучами света. Никаких изгибов, никаких каменных скульптур. Все исчезло. Остались только старые кости — они-то были совершенно реальны. Стало досадно. Так бывает, когда чувствуешь себя обманутым.

— Дурацкий аттракцион! Глупый! — злилась Меридит. — Сразу было понятно, что все это иллюзия! Какие-то недоумки строили!

Брат по оружию был с ней не согласен.

— Это нам, существам образованным, понятно. А возьми среднестатистического староземца, вроде Ильзы, да запусти внутрь — будет в полном восторге… в смысле, в ужасе. И сгинет еще на нижних этажах. Заметили, — он кивнул на кости, — выше седьмого до нас еще никто не поднимался.

После сумерек башни дневной свет резанул по глазам, Хельги зажмурился и чуть не упал. Он чувствовал себя будто пьяным. Вернее, ему представлялось, что пьяные чувствуют себя именно так, поскольку личного опыта не имелось.

По берегу, шагах в двухстах от башни, бродили Ильза и Эдуард, что-то увлеченно собирали среди камней.

— Монетки старинные ищем! И еще всякую мелочь! — Эдуард показал бывшему наставнику несколько золотых колечек и монет древней чеканки. — Их здесь полно валяется. Надо Орвуда позвать!..

— А что вы так быстро вернулись? Ничего интересного, да? — подбежала Ильза.

У сильфиды подогнулись колени. Она неудачно плюхнулась задом на острый камень и спросила воинственно:

— Что значит быстро? Да мы несколько суток блуждали по этой проклятой башне! Тебе что, мало? Хотела, чтобы мы там навеки поселились?!

Ильза испуганно моргнула.

— Не-эт… Минут пять… Вошли и вышли…

Сильфида вскочила, выругалась по-аттахански, ведь самым мучительным ее переживанием был страх, что друзья, встревоженные долгим отсутствием разведчиков, полезут следом. Она даже ногой топнула с досады.

В тот же миг, словно в ответ на ее раздраженный жест, сзади послышался глухой, быстро нарастающий гул. Огромное черное строение задрожало, как при землетрясении, стены пошли трещинами, куски камня полетели вниз…

— Смотри, что ты наделала! Осторожнее надо! Растопалась она! — упрекнула Меридит боевую подругу, не разобрав, что к чему, — после иллюзорных кошмаров мозги работали плоховато.

— Ты что, дура?! При чем тут я?! Оно само!

— Бежим!!! — дурным голосом завопил Эдуард, сообразив, что сейчас от троих разведчиков ничего умного ждать не приходится и кто-то должен о них позаботиться. — Скорее! Нас сейчас накроет!..

И бежали они, неслись во весь дух, не разбирая дороги, а позади все рушилось и грохотало, тучи черной пыли поднимались в воздух, мелкие каменные обломки колотили по спине.

Навстречу, сгибаясь в три погибели, пряча лица от ветра и камней, бежали Рагнар с Аоленом — спасать кого смогут. Увидели, что с друзьями все в порядке, радостно заорали, развернулись и бросились назад. К тому моменту, когда все они достигли воды, черной башни уже не было. И даже места, где она еще недавно стояла, было не различить: черные глыбы слились с окружающим ландшафтом.

— Ч… чего это с ней случилось? — лязгнула зубами Меридит, на нее вдруг напал озноб. — Рухнула почему-то! Ни с того ни с сего!

— Лично меня больше удивляет, почему она стояла раньше! — пробормотала сильфида.

Хельги утомленно прикрыл глаза.

— Нашла чему удивляться! Она держалась на магии. Сила исходила из камня Ло. Мы забрали камень — башня рухнула, по законам физики.

— Ну вот, — расстроилась магистр Энкалетте, — значит, мы все-таки виноваты! Загубили шедевр древнего зодчества!

— Кто же мог знать, что так обернется? — пожала плечами диса. Если честно, ей на "шедевр" было наплевать. Ноги унесли — и спасибо!

— Меньше знаешь — крепче спишь! — неожиданно выдал Хельги.

Аолен посмотрел-посмотрел — и чуть не силой отправил спать всех троих.

Они проспали пятнадцать часов кряду, но все равно были как с тяжелого похмелья. Причем каждый из них испытывал такое состояние впервые в жизни и был убежден, что часы его в этом мире сочтены. Только к вечеру, и не без участия Аолена, разведчики постепенно ожили и занялись изучением добычи.

Внешне камень выглядел довольно красиво — черный, искрящийся. Но прикасаться к нему, держать его в руках было неприятно. Наверное, сказывалось действие черной магии.

— Где-то у нас была подставка! — вспомнил Рагнар. — Не выкинули еще?

— Кто бы это позволил выкинуть?! — возмутился Орвуд и полез в запасной мешок. — Какие-никакие, а деньги плачены! Вот, держи!

Камень лег на подставку и прилип, будто намагниченный. Для пущей надежности Энка наладила крепления, но и без них вполне можно было обойтись — он прекрасно держался сам, лежал как влитой. По форме своей он здорово напоминал мозги. Черные мозги на белом мраморе…

— Ну вот, и эта штука пригодилась, — удовлетворенно заметил гном.

— Ой! — пискнул Эдуард. — Ой-ой! Шевелится!

Он запустил руку в карман… — Ильза вытянула шею от удивления и любопытства — и… На раскрытой ладони принца лежал, поблескивая, неразменный золотой!

— Еще одна магическая пакость до кучи! — фыркнул демон. — Мало нам камня!

Два дня, оставив все дела, Макс пытался самостоятельно разобраться в лодочных моторах. На третий понял, что ничего не получится. То есть теоретически он был в состоянии объяснить их устройство и принцип действия, но понятия не имел, какой именно подойдет для драккара и реально ли вообще его установить. Определенно, в этом деле требовался специалист. И такой человек был. Гоша Семенихин. Именно он занимался техническим обеспечением фирмы и устройством спецэффектов, от "огнедышащего дракона" до "самоосушающегося морского побережья". Макс был уверен: если есть на свете техническая задача, которую не способен решить Гоша, значит, ее не может решить никто. А уж установка мотора для Гоши — сущие пустяки.

Но было две проблемы. Первая — не самая сложная: поджимали сроки. Вторая — почти неразрешимая: чтобы установить мотор, придется либо переправить драккар со всеми, кто в нем находится, в этот мир, и тогда неизвестно, останется ли жив Хельги. Либо тащить Гошу в чужой, и тогда трудно предугадать, останется ли в своем уме Гоша. Кому другому Макс еще мог бы наплести про новейшие, совершенно секретные спецэффекты, но только не техническому руководителю проекта.

Долго-долго размышлял господин Ветлицкий над этой дилеммой и в конце концов пришел к не лишенному цинизма выводу, что Хельги ему дороже, чем Гоша. Через несколько часов после принятия этого исторического решения Макс был уже в Карелии, трясся в уазике по дороге на турбазу.

Поставленная задача Гошу не насторожила. О строительстве драккара Макс поговаривал уже давно, даже название придумал — "Гром". Поставить на судно мотор тоже было делом вполне логичным — где найдешь специалистов, способных управлять архаичным квадратным парусом? Не из Швеции же выписывать! Поэтому кое-какие наработки Гоша по собственной инициативе уже сделал и даже отдельные детали припас. Удивляла лишь странная спешка: зачем нужен мотор, если нет драккара?

— Нужен, нужен! — уговаривал Макс. — Скоро сам увидишь!

Вот Гоша и вообразил, что шеф где-то по случаю раздобыл вожделенное судно и теперь хочет сделать сюрприз. И без всяких опасений соорудил мотор. Не особенно мощный — ведь старинному кораблю не подобает с ревом носиться по морям на манер быстроходного пограничного катера, — но вполне способный обеспечить устойчивый ход, экономичный и простой в обращении, — все как требовал шеф.

В назначенный день Макс пришел к нему в ангар не один. С ним был странный светлоглазый парень приятной наружности, в костюме воина и гриме нелюдя. Гоша уже видел его однажды, в Москве, на производственном совещании. В тот раз он невесть откуда объявился посреди стола. Шеф называл его не то родным братом, не то двоюродным и врал что-то насчет спецэффектов. Гоша тогда решил, что парень просто псих, а Макс это скрывает.

Но теперь юноша выглядел вполне адекватным. Тихо вошел, вежливо поклонился, стал с интересом, но скромно разглядывать помещение. Шеф, напротив, был явно взволнован. В поведении его чувствовалось необычное напряжение, какая-то странная неловкость. На самого себя не был похож!

— Гоша, познакомься, это Хельги. Хельги, это Гоша! — Макс натянуто улыбался — Он наш лучший специалист. Думаю, он сможет нам помочь… гм… гм… на месте.

Парень вскинул на него круглые от удивления зеленые глазищи ("Линзы", — подумал Гоша) и спросил, запинаясь:

— То есть… Ты хочешь сказать… Ты уверен?!!

— Вот именно! — с чувством подтвердил Макс.

— Что, прямо сейчас?!

— А чего тянуть?

— Но ты хотя бы подготовил его… морально? — При этих его словах Гоша почувствовал, что начинает нервничать.

— Эй, мужики, вы о чем?!

Но шеф не был расположен к разговорам.

— Сейчас сам увидишь. Инструменты возьми в руки. Сядь на мотор. А я буду придерживать канистру… Все? Ничего не забыли? Хельги, давай уже! Поехали! — Он взмахнул рукой на манер первого космонавта.

И Хельги "дал"…

Было похоже, будто переключили телевизионный канал. Ангар исчез в мгновение ока. Безбрежная морская гладь раскинулась до горизонта. Под ногами покачивалась узкая грязноватая палуба. Перед глазами раздувалось на ветру полосатое полотнище паруса. В голове лихорадочно мелькали мысли — это разум пытался найти рациональное объяснение происходящему: напоили до беспамятства и притащили сюда, устроили дурацкий розыгрыш? Но что-то иное, более древнее и мудрое, безошибочно и безжалостно подсказывало: ничего подобного не было. И все, что творится вокруг, — НАСТОЯЩЕЕ! И люди, что стоят и смотрят на него с удивлением и испугом, на самом деле никакие не люди, а совершенно чужие твари! По крайней мере, половина из них… В общем, было от чего спятить!

Чуткий Рагнар первым оценил душевное состояние пришельца. Он снял с пояса плоскую кожаную флягу и протянул Гоше:

— Выпить хочешь?

Выпить Гоша хотел. Выпить пришлось много — почти всю флягу. Содержимое ее и вкусом, и градусом напоминало дешевый портвейн "Талас". Макс этого не знал, поэтому забеспокоился.

— Эй, эй! Хватит! Мы здесь по делу! Работать не сможешь!

— Смогу! — убежденно возразил Гоша. — Не боись, шеф! Теперь — точно смогу! — Мастерство, как говорят в народе, не пропьешь. Ставить моторы Гоша умел в любом состоянии ума и духа.

Установил. Опробовали. Мотор оказался слабоват. С точки зрения Гоши, привыкшего к реактивным скоростям, драккар еле полз. Но все остальные были в восторге. Потом пришлось обучать двух парней и одну девицу, как им пользоваться. Те схватывали все на лету и ничему не удивлялись, хотя вид у них был самый что ни на есть средневековый.

Шеф в общей суете участия не принимал. Они вместе с низкорослым бородатым мужиком ловили рыбу сетью. "Здесь отличная рыба, это я тебе говорю. У нее особый вкус! Надо наловить побольше, с собой возьмем. Ирина будет рада". Наловили. Взяли.

— Пора собираться, — сказал Макс. — У меня билет на Москву на восемь тридцать!

— Ну пошли, — согласился Хельги. — Только билет ты напрасно взял, вдруг не успеешь. Я ведь могу и промахнуться… Кстати, что нам делать, когда кончится горючая жидкость?

— Бензин.

— Ну да, он.

— Придешь ко мне, я тебе еще дам, — ответил Макс, с печалью думая, что теперь ему придется повсюду носить с собой канистру.

…Промахнулся Хельги совсем немного — вместо ангара вернул Макса с Гошей на поляну перед бутафорской избой ведьмы, оттуда до места было минут пятнадцать ходьбы.

— Делаешь успехи, — заметил Макс великодушно.

— Просто у вас легче ориентироваться, нитей меньше, — скромно пояснил Хельги. Гоша, разумеется, ничего не понял.

— О господи! Что это было? — Он без сил плюхнулся в папоротники.

Шеф усмехнулся, дружески похлопал по плечу.

— Другой мир, Гошенька! — И добавил задумчиво и странно: — Боги дадут, нам с тобой еще придется его осваивать…

Гошенька чувствовал, что сходит с ума. Знакомя, привычная реальность расплывалась, как круги бензина на воде. Брякнул первое, что пришло в гудящую от впечатлений и чужого портвейна голову:

— Ох! Ты бы хоть предупредил!

Макс снова усмехнулся.

— А ты бы мне поверил? — И вздохнул ностальгически. — Тебе еще повезло. Всего-то мотор ставил. Вот мне в свое время пришлось ядерный взрыв предотвращать!

Восемнадцатый день плавания.

Вчера Макс приводил человека, Гошу, тот ставил нам мотор. Так называется удивительный технический артефакт, способный приводить драккар в движение без гребцов, ветра и течения. Гоша приладил его сзади, на корме, внизу приспособил какие-то лопасти, залил горючую воду — забыл название, — и мы поплыли. Жаль, не могу описать подробно весь процесс установки, в нашем мире нет подходящих слов. Скажу только, что Рагнара стукнуло по лбу, Эдуарду придавило руку, Ильза ради интереса лизнула горючую воду и потом долго плевалась. А мне пришлось нырять в воду, и я едва не утопил какую-то очень важную деталь винта.

Но все хорошо, что хорошо кончается! Сегодня опять стоит штиль, а мы неумолимо идем вперед и воняем, как боевой сехальский дракон, пускающий газы. Воистину, теперь мое судно оправдывает гордое название — драккар!

Потом, когда мы будем на суше, я разберу артефакт на части и попробую понять, как он устроен. На первый взгляд кажется — ничего сложного. Думается, у нас такие тоже можно делать. Неизвестно только, как на это посмотрит Коллегия: магов хлебом не корми — дай затормозить прогресс! Интересно, сохранит Гоша здравый рассудок или спятит? Когда мы расставались, он определенно был не в себе.

Из-за нового мотора я на радостях едва не позабыл о цакасе Инолге. Собственно, теперь мы могли бы обойтись и без него. Но тут дело принципа! И потом, мне интересно сравнить технические артефакты разных миров. Поэтому утром я отправился к охотникам. Цакас Инолга ждал меня, сидя у артефакта, и нервничал, что я задерживаюсь. Трясся, как новобранец в первом бою, смотреть противно. Он долго и бестолково объяснял, как пользоваться артефактом — тащить цакаса в наш мир мне не хотелось из-за отвратительных границ, через них в одиночку не продерешься, не то что с человеком. Потом я забрал предмет, вернулся, сделал все, что требовалось, но работать он не желал. Думаю, цакас что-то напутал изначально, сразу видно, что он ни демона не смыслит в механике (если это вообще механика, а не что-то иное, нам неведомое). Специально я не потащусь, но если случится еще раз попасть в тот мир — непременно его убью!

А бездействующий артефакт я решил подарить Гоше, уж он-то разберется, что к чему. Сразу видно — великий специалист! Я нашел его по рыбе. Наша рыба очень хорошо заметна в чужом мире, светится как маяк. Чтобы лишний раз не пугать, сам я появляться не стал, просто оставил подарок. Меридит мне его даже подписала! Она уже умеет понимать речь и знает грамоту государства, в котором живут Макс и Ирина. А вот в Америке люди пишут буквами мертвого языка латен. Меридит скоро тоже научится…

Воротившись в родные стены ангара, Гоша почувствовал, что его нервная система на пределе и требует немедленного подкрепления. Он сделал это один раз, потом второй. Повторил с мужиками третий — на сон грядущий… Так что наутро он был почти уверен, что вчерашнее происшествие ему просто пригрезилось. Правда, от сна у него осталось ведро свежей рыбы, наполняющей помещение резким специфическим запахом. Но мало ли кто мог ее принести на самом деле… "Все хорошо, — сказал сам себе радостный Гоша, — я не спятил, я просто перепил".

Увы. Реальность была сурова и неумолима. Она настигла его прямо в ангаре. Рядом с раскладушкой, на которой он так и провалялся до обеда, прямо из ничего возникло нечто. Опытный глаз механика мог определить, что этот округлый предмет в пластиковом корпусе является двигателем. Но Гоша готов был поклясться чем угодно: нигде в мире таких двигателей нет, и не будет еще очень, очень долго, до тех пор, пока человек не научится преодолевать законы гравитации.

А сверху, на корпусе, лежала записка, написанная каллиграфическим почерком, с завитками и утолщениями: "Достопочтенному Гоше на память и с благодарностью от Хельги Ингрема, подменного сына ярла Гальфдана Злого".

…Раньше я часто задумывался: как происходит прогресс, что его движет? А теперь понял. Это безответственные демоны вроде меня шастают из одного мира в другой и таскают туда-сюда что плохо лежит. К примеру, Макс мне рассказывал: долгие тысячелетия техническое развитие их мира шло медленно и постепенно. А потом что-то случилось, и менее чем за столетие мир стал неузнаваем. Ох, чует мое сердце, кто-то им что-то притащил! А я с утра пораньше добавил. Интересно, к чему это может привести? Впредь надо быть осмотрительнее…

…Отшельник поджидал их на берегу. Он полностью собрался в дальнюю дорогу. Сидел, одетый в некое подобие староземского костюма, сооруженного из подручных материалов. Рядом в двух корзинах лежало его нехитрое имущество. "Всякая ерунда, — пояснил он, — но дорога как память. Людям свойственно привязываться к вещам за долгие века… А вы что-то припозднились. Я вас с утра дожидаюсь". Хельги вздрогнул — он терпеть не мог предсказания и пророчества.

Двадцать пятый день плавания.

Вчера взяли на борт Отшельника. Я рад, что мы его нашли, хотя лично он в этом, похоже, не сомневался ни на минуту — должно быть, дело в его амулете. Но он внушает мне беспокойство. В смысле, не амулет, а Отшельник. Он последний жрец своего бога Ро-Зогара. Я всегда относился с осторожностью к этому сословию, а после известных событий — особенно.

Интересно, зачем богам нужны жрецы? Что они с ними делают? Извлекают пользу, о которой я пока не подозреваю? Или жрецы заводятся сами, как блохи, и сосут из демонов соки, исключительно в личных целях, без всякой отдачи? Если когда-нибудь стану вести божественный образ жизни, ни за что не допущу, чтобы у меня завелись жрецы! Пожалуй, я боюсь жрецов…

Ночь опустилась на Океан, тихая и звездная. Первая ночь его новой жизни. Обычно такие чудесные ночи бывают только летом…

Богопротивное рычащее приспособление по ночам не работало, на корабле все спали. Только демон сидел на палубе и, пользуясь затишьем, что-то писал в большой книге. Был он трогательно юным, но очень, очень сильным. Он был убийцей.

Отшельник приблизился, стараясь двигаться как можно тише, — острые уши демона дрогнули. Отшельник подсел рядом, положил руку на его худое острое плечо. Демон непроизвольно напрягся и сжался.

— Ты боишься меня, — задумчиво, обращаясь скорее к себе самому, нежели к собеседнику, выговорил жрец, — Ты способен уничтожить их всех — и Умрана, и Эрду, и моего Ро-Зогара, но боишься его слугу. Почему? Я ведь вижу. Я вижу страх…

Демон резко обернулся, взглянул прямо ему в лицо глазами, отражающими ночную черноту — но тут же отвел взгляд. Стало еще тише. Даже волны замерли, перестали царапаться о борта.

— Если ты все видишь… Тогда почему ты спрашиваешь? И почему ты не боишься меня? — И добавил после паузы: — Тебе очень много лет. Я даже не могу представить, сколько. Меня пугают большие величины.

Некоторое время они молчали. Потом Отшельник рассмеялся, по-отечески взъерошил светлые волосы демона-убийцы.

— Ты хороший мальчик, Хельги Ингрем. Если бы у меня не было моего бога, я стал бы поклоняться тебе.

…Вот сейчас он со мной разговаривал, с большой симпатией. Наверное, я показался ему придурковатым: сначала старался быть многозначительным и вести философские речи, а потом брякнул какую-то несусветную глупость в стиле нашей Ильзы: наивно, зато от души. Именно так я обычно веду себя в присутствии профессора Перегрина. Они с Отшельником чем-то похожи. Возможно, поэтому я его побаиваюсь. Он меня подавляет грузом прожитых лет. Не профессор, а Отшельник. Профессор по сравнению с ним — младенец, но действует на меня точно так же, потому что является магом и владеет тайными знаниями. Правда, он честно пытался поделиться ими со мной, но увы. Магия и мой склад ума — вещи несовместимые. Я имею в виду, магия как научная система, а не как процесс. С процессом-то все в порядке. Если, опять же, не задействовать ум. Когда я совершаю магические действия спонтанно и неосознанно, под влиянием момента, дело идет как надо. Но стоит задуматься — беда, причем чреватая жертвами и разрушениями! Интересно, я один такой или это общее свойство демонов-убийц? Если верно последнее, напрашивается вывод: хороший демон-убийца должен быть слабоумным. Как же забавно устроен наш мир!

Отшельник ушел (простите за каламбур), теперь сидит на носу и беседует с судовым. Не представляю, какие у них могут быть общие темы? Я, грешным делом, надеялся, что в Оттоне судовой подыщет себе подходящий корабль и уйдет с моего "Грома", но он, паразит, остался.

Я знаю, что подслушивать нехорошо. Но у меня от природы очень острый слух, это не моя вина. Они, судовой и отшельник, говорят о Рагнаре. Сплетничают, если называть вещи своими именами. Судовой вдохновенно рассказывает, а Отшельник внимательно слушает. Хотелось бы знать, намерены ли они столь же подробно обсуждать каждого из нас, или Рагнар представляет для жреца особый интерес? Может, дело в том, что они в некотором роде земляки? Мать Рагнара родом с Закатных островов, как и Отшельник. Она, конечно, очень милая и красивая женщина, но очень уж масштабная, и по росту, и по комплекции. Будто и не человек вовсе. Если наша Меридит вдруг растолстеет, получится то же самое (а если прочтет эту запись, даст мне по шее.) Поэтому и Рагнар такой здоровый — весь в мать. Хотя и отец у него не маленький…

Все. Отшельник и судовой разошлись по своим углам. Мы их не интересуем. Значит, точно — дело в происхождении. Чувствую я тревогу по этому поводу? Пожалуй, нет. Вполне понятно, что существо, проведшее долгие тысячелетия вдали от родины, заинтересуется в первую очередь своими земляками. Я не вижу в этом ничего настораживающего.

Хотя вообще-то провидец из меня никакой. Помню, на третьем курсе у нас был зачет по предикторике. Так вот, чтобы его сдать, мне пришлось устроить целое представление. Задание мне досталось: — "краткосрочное бытовое предсказание", и не знаю, какой демон подбил меня ляпнуть, что через два дня в город придет корабль с товаром из приморских герцогств и торговец станет продавать соленую сельдь прямо на площади перед нашим университетом, несмотря на то что всякая торговля на ней запрещена.

Зачем я сочинил столько глупостей — понятия не имею! Нет бы ограничиться кораблем! Корабль-то в самом деле был, они в Уэллендорф каждый день приходят, не ошибешься. А что касается продавца… Хорошо, в тот год мы порядочно заработали в Аполидии, и мне хватило денег, чтобы купить целую бочку сельди и заплатить тому, кто согласен был получить по шее за торговлю в неустановленных местах. Плюс штраф в городскую казну. Орвуд бы меня живьем съел за такое расточительство! Спасибо, мы в то время еще не были знакомы.

А завтра, думается мне, будет дождь. И как бы не со снегом. И не подумай, почтенный читатель, что я стал на стезю прорицателя. Просто за последние два дня сильно похолодало. Оно и понятно: в Староземье сейчас глубокая осень… Домой я хочу, вот что! И даже не в Уэллендорф, а в Буккен, к Балдуру Эрринорскому! Хочу сидеть у него в гостиной, у очага, есть копченый окорок, пить эль, гладить Агнессу и читать сборник "Северные саги"… Ох, что-то там, дома, сейчас творится? За Агнессу я не особенно беспокоюсь. Балдур Эрринорский — сильный колдун, он не даст ее в обиду. Лавренсий Снурр и его супруга, надеюсь, тоже в порядке. А вот судьба Бандароха Августуса и его семейства внушает большие опасения. Но это пусть Ильза беспокоится, а мне до них дела нет… Почему, когда сидишь вот так, один в темноте, в голову лезут нехорошие тревожные мысли? По идее это неправильно. Спригганы — существа ночные, темнота не должна действовать на нас угнетающе. Наверное, сказываются годы, проведенные среди людей. Скорее бы доплыть…

Его желание было исполнено. Обратный путь занял в общей сложности всего лишь два месяца. Быстро и без происшествий добрались они до родных берегов, ведь корабль был оснащен двигателем из иного мира и вез жреца могущественного морского демона. Обошлось без серьезных бурь, чудовища не беспокоили, и рыба ловилась хорошо.

Но северо-восточный ветер был холодным и резким, и льдины все чаще проплывали за бортом, и тем, кто не писал научных статей (а таковых было большинство), делать стало абсолютно нечего. Вахту отстоял, а дальше — хоть вой со скуки! Ильза так и поступала — пряталась в палатке и плакала. Улль-Бриан слагал душераздирающе тоскливые вирши. Хельги в своих записях безбожно пропускал дни, пока совсем не сбился со счета — слишком похожи они были один на другой.

— Будь я матросом, непременно подняла бы бунт! — бесилась со скуки сильфида. У нее уже было готово восемь проектов окаянной уэллендорфской ратуши — на все вкусы, от мрачной готики до развеселой эклектики в стиле безумной архитектуры Альтеция, и она собиралась приняться за девятый.

— Ну и чего бы ты добилась? — возразил Хельги сонно. — Скорости бы он нам не прибавил.

— Дело не в результате, а в процессе. Повеселилась бы!

Один только Отшельник не разделял общего настроения, был безмятежен и счастлив. Ему-то, после тысячелетнего изгнания на необитаемом острове, казалось, что жизнь здесь бьет ключом. Или даже вулканом. Тем самым, чье извержение на некоторое время скрасило унылую серость их бытия.

Пятьдесят какой-то день плавания.

Вчера не писал, позавчера тоже, и еще бог знает сколько дней — не о чем было. А сегодня напишу — есть о чем! Не каждому доведется в жизни стать свидетелем зрелища столь редкого и впечатляющего!

Хорошо, что мы застали его ночью, днем оно выглядело бы не столь эффектно. Я издали заметил зарево и решил, что где-то на острове приключился пожар. Но это был вулкан. Целая гора возвышалась над морем и изрыгала огонь из недр своих. В Аполидии тоже есть действующие вулканы, мы с Меридит видели их — и Фобос, и Деймос, и Пьяного Орка. Но они, к нашей досаде, спали, лишь легкий дымок клубился над заснеженными вершинами. И вот теперь нам повезло!

Жаль только, подойти ближе было нельзя — из жерла в разные стороны летели раскаленные докрасна камни. По всей горе змеились извилистые и яркие, как молнии, трещины. Вниз по западному склону медленно текла огненная река. В небе тоже полыхали молнии, они сверкали так часто, что невольно закрадывалась мысль: все ли в порядке с головой у бога Тора, слишком уж он разбушевался. Гора ревела и дрожала, как будто внутри нее дрались сотни разъяренных драконов. Из кратера вырывалось пламя, оно било прямо в небо, и в нем резвились саламандры! Боги Великие, какие же они были огромные! Мы привыкли, что саламандры (я имею в виду духов огня, а не одноименных земноводных гадов) имеют размер мелкой ящерицы. Редко, на больших лесных пожарах, попадаются экземпляры величиной с локоть. Здешние саламандры были… да, пожалуй, покрупнее дракона! Они выскакивали из недр, кувыркались в небе и плюхались обратно, поднимая невероятные фонтаны огненных брызг. Сказать, что это было красиво — не сказать ничего. Ради одного этого зрелища стоило плыть через Океан! Энка прыгала и визжала, не обращая внимания на посторонних. Она любит саламандр, даже маленьких, может смотреть на них часами. А уж от гигантских пришла в полный восторг! Я, если честно, тоже. Родился бы дамой — непременно стал бы визжать…

Ах, зачем я постеснялся спросить у Макса прибор для получения изображений! Никогда себе этого не прощу! Надо было хотя бы краски и кисти с собой взять. Тогда Энка могла бы написать картину, у нее есть художественные способности. Думаю, при желании она могла бы стать настоящим живописцем. Она даже портретное сходство способна передать, а это не каждому под силу. Взять, к примеру, меня. Достоверно изобразить биологический объект я в состоянии. Но если пытаюсь нарисовать разумную тварь — и смех и грех! И даже не в том беда, что все мои портреты, будь то человек, диса, эльф или вовсе мантикор какой-нибудь, получаются на одно лицо, независимо от пола и возраста. Хуже всего, что лицо это принадлежит мэтру Уайзеру! Прямо проклятие какое-то! Зациклило меня на нем! Зато Энка — совсем другое дело. Как-то она нарисовала портрет Меридит, и, если бы не добавила к нему рога и ослиные уши, было бы похоже один в один! Жаль, что она пренебрегает своим талантом и ограничивается архитектурой. Было бы приятно иметь среди родных и близких настоящего живописца.

Но я, как водится, отвлекся. Возвращаюсь к извержению. Как бы я ни относился к жрецам, вынужден признать: живы мы остались только благодаря Отшельнику. Потому что в тот самый момент, когда мы поравнялись с огнедышащей горой, она раскололась на части и разлетелась обломками в разные стороны. Или, может быть, обвалилась. В том кошмаре трудно было понять, что к чему. Во всяком случае, это было ужасно. По-моему, даже саламандры перепугались. Огонь и грохот для них не представляли угрозы. Но была еще и волна! Такая огромная, что нам показалось, будто Океан разверзся и мы рухнули вниз, оказались на самом дне пропасти, а вокруг выросли чудовищные стены воды…

Не знаю, смог бы я что-нибудь предпринять для спасения? Скорее всего, нет. Слишком медленно все происходило, само время растянулось, как густая смола. У меня было его предостаточно, чтобы задуматься, запутаться и впасть в отвратительное оцепенение, какое бывает у новобранца в первом бою. К счастью, рядом был Отшельник. Он упал на колени, с размаху стукнулся лбом о палубу и очень драматично взвыл на незнакомом языке. В ответ на его призыв огромная рука вынырнула из глубин — оказывается, под нами еще оставались глубины! — легко, словно ореховую скорлупу, подхватила "Гром" и подняла высоко в небо, выше гребней волн, выше огненной горы…

Я не уверен, что точен в своих описаниях, они передают скорее ощущения, чем факты. Но рука была на самом деле — это не аллегория. Мы отчетливо видели ее, когтистую, перепончатую, покрытую зеленовато-серой чешуей. Наш драккар был величиной с ее мизинец. Кто бы мог подумать, что морские демоны достигают таких колоссальных размеров! Конечно, в астрале я тоже не маленький, но в нормальном физическом мире имею самый обычный средний рост. Другие демоны, Кукулькан или, скажем, Один, намного крупнее, но их габариты все-таки не так шокируют… Бедный Ро-Зогар! Как я ему не завидую! Если существо, подобное ему, попытается выйти на сушу, оно даже на ногах не устоит под тяжестью собственного веса.

Однако не исключено, что демоны умеют менять размер по собственному желанию. При случае надо будет попробовать. Но не теперь. Вдруг не смогу остановиться в росте и потоплю собственный драккар посередь Океана. То-то будет досадно.

На этих словах запись оборвалась. Хельги собирался поведать миру о том, как Ро-Зогар отнес их в на безопасное расстояние, как Отшельник в течение трех часов распевал хвалебные песни в честь своего бога и какие он, Хельги, испытывал при этом мучения… Но не успел. Злой рок в лице неугомонной сильфиды уже заглядывал ему через плечо…

— Не обязательно изменять размер в сторону увеличения, — заметила она. — Попробуй наоборот.

Ну Хельги и попробовал не задумываясь. И у него получилось.

А дальше ситуация напоминала ту, что приключилась с Бандарохом Августусом во времена оны. Только поблизости не оказалось мэтра Перегрина и возвращать горе-демона в исходное состояние было некому. Да и вряд ли скромный университетский профессор был в силах исправить оплошность грозного и могучего демона.

Меридит была в ужасе. Ильза вела себя спокойнее, она готова была любить Хельги и маленьким. Сам демон не испытывал ничего, кроме легкого раздражения. Но сестра по оружию ревела белугой. Затихала на минуту, потом бросала взгляд на недописанную страницу дневника, посередь которой стоял ее любимый брат по оружию, и принималась страдать с новой силой, уткнувшись лицом в колени. Столь велико было ее горе, что даже плотные зимние штаны промокли от слез.

Энка разозлилась.

— Что ты над ним воешь при посторонних, будто он помер? Прекрати сейчас же!

Право, лучше бы она помалкивала! Меридит только того и надо было, что найти виноватого.

— А-а! — заорала она, вскакивая и хватаясь за нож. — Это все ты! Ты его подговорила! Твои козни! Убью!!!

Энка хорошо знала, на что способна ее боевая подруга в минуты крайнего душевного волнения. Как правило, обычной бабьей дракой дело не обойдется, и остановить разбушевавшуюся дису сможет только хороший удар меча — до берсеркера она все-таки не доросла. И вот, чтобы избежать обоюдного кровопролития, пришлось сотнику Энкалетте малодушно спасаться бегством. А куда можно убежать с драккара? Только за борт!

Меридит мгновенно пришла в себя.

— Эй! Совсем спятила?! Вылезай немедленно, простудишься! Не лето на дворе!

— Д-д… да-а! — жалобно пролязгала сильфида, отталкивая ближайшую льдинку. — А т-т… ты драться п-полезешь!

— Ладно, не полезу! — Диса перевесилась через борт и протянула подруге руку. — Цепляйся…

— Отойди! — Энка решила, что пора уже изображать обиженную невинность. — Сама справлюсь! Левитировать б-буду!

Сильфы — один из самых очаровательных народов Староземья.

Представьте себе такую картину. Просторная поляна, поросшая мягкой травой, залитая розоватым утренним светом. Здесь юные сильфиды получают первые уроки чудесного искусства левитации. Прелестные и нежные создания, облаченные в свободные полупрозрачные туники, ступают по траве своими маленькими ножками так легко, что почти не оставляют следов. Движения их грациозны, как в танце, голоса звенят веселыми колокольчиками… Мелодичный напев заклинания, изящный взмах руки — и стройные девичьи фигурки, одна за другой, отрываются от земли и плавно взмывают в воздух! Не сразу приходит мастерство. Кто-то из девушек парит над поляной секунду-другую.

Кто-то дольше. Кто-то легкой пушинкой одуванчика опускается вниз, затем лишь, чтобы вновь оторваться от земли и погрузиться в объятия благородной воздушной стихии… Ах, сколь милы они, любимые дети солнца и ветра! Подлинное счастье любоваться их утренним полетом…

Вот только к злополучной дочери сенатора Валериания ничего из сказанного отношения не имело. Грации и изящества в ней было не больше, чем в деревенском кузнеце или городском водовозе. И левитировала она соответственно. Пробкой выскочила из воды и, по-лягушачьи раскорячившись, шлепнулась животом на палубу. При этом правая ее нога задела дневник, книга отлетела в одну сторону, демон — в другую, и… пропал!

Зрители замерли в молчании.

Первой решилась подать голос сестра по оружию.

— Хельги! — дрожащим голосом позвала она. — Милый, ау! Ты живой?!

— Вполне! — донесся приглушенный ответ. — Не мешай, я занят.

— Силы Стихий, чем?! И вообще, ты где?!

— Я в мешке. Изучаю тайные письмена.

Бедная диса побледнела, заподозрив, что изменение размера пагубно повлияло на рассудок любимого брата. Энка была более спокойна. Раскрыла мешок, заглянула внутрь и спросила с искренним интересом.

— А откуда в нашем мешке письмена?

— Оттуда! Здесь лежит камень Ло. Между прочим, могла бы и полегче лягаться, я об него едва не убился… И отодвинься подальше, ты на меня капаешь! Я промок весь!

— Не замечала я на камне надписей! — Сильфида демонстративно проигнорировала последние замечания.

— Естественно! Тебе размер не позволяет, они слишком мелкие для обычного глаза. А я их отчетливо вижу. Вот здесь! — Он ткнул крошечным пальчиком в черную шероховатую поверхность камня.

— О! И что там написано?! — полюбопытствовал Эдуард.

Демон пожал плечами.

— Откуда мне знать? Говорю же, они тайные. Это забытый древний язык или даже шифр. Или просто магические символы. Сейчас я их перечерчу покрупнее, может, Меридит разберется… Отломите мне кто-нибудь кусок стержня, я целый карандаш не удержу! И камень поставьте на дневник, чтобы было удобнее смотреть…

Не менее четверти часа трудился магистр Ингрем над хитрой вязью древних символов. Но усилия его пропали даром. Ни один из знаков Меридит не был знаком. И даже Отшельник не смог помочь. Или не захотел — их, древних и вещих, не разберешь… А кривоватая запись так и осталась красоваться на страницах дневника — в пылу событий Хельги не догадался начать ее с нового листа, чтобы потом можно было вырвать, а портить предыдущий текст ему не хотелось. И ведь предупреждал же профессор Перегрин, предупреждал неоднократно, какую силу могут таить в себе магические символы и как осторожно следует с ними обращаться! Увы. Студенты — народ легкомысленный, невнимательный и самоуверенный, склонный пропускать мимо ушей даже самые мудрые слова. Но к беде это приводит или, может быть, к добру — не всегда можно судить однозначно.

А Меридит напрасно так убивалась. Хельги довольно скоро вернулся к своему размеру, без всяких усилий с его стороны. Стоило демону задремать — и… Вот только не стоило ему дремать внутри коробки для рукоделия, позаимствованной у Ильзы. Это место показалось подменному сыну ярла самым безопасным — никто не наступит ненароком, не раздавит. Но тут его подстерегала опасность иного рода. Хельги увеличился в размерах столь стремительно и внезапно, что едва не свернул себе шею, ударившись о деревянные стенки. Коробка разлетелась на части. Одним из обломков Аолену подбило глаз. Эффектный черный синяк расплылся на нежном лице эльфа, придав его благородной внешности залихватски разбойный вид.

— Тебе идет, — отметила Ильза серьезно. — Так и ходи. Но тот не послушался.

О своем неудачном эксперименте Хельги оставил в дневнике одну — единственную запись: "Поймаю судового — убью!" Судовой был единственным, кто воспринял происшедшее без тени сочувствия и долго упражнялся в остроумии по данному поводу. Называл Хельги "милой крошкой, вечно юной и прекрасной", предлагал построить для него игрушечный драккар и пускать плавать по воде, что скапливается под палубой, — дабы "не скучал".

Ох, не стоило ему преждевременно злорадствовать! Приятно узреть своего главного недоброжелателя жалким и беспомощным, но нельзя забывать, что ситуация может перемениться. И если бы на месте Хельги оказались Энка или Орвуд, судовой не отделался бы вынужденным купанием в ледяной воде!

А ровно через неделю после купания — у судового еще не успел прекратиться насморк — вахтенный Эдуард разбудил спутников на рассвете радостными воплями: "Земля! Прямо по курсу земля!!!"

— Закатные острова! — выдохнул Отшельник, устремив к востоку затуманенный слезами взор.

Там, впереди, выступала из моря низкая и плоская седая равнина. Полугодовое путешествие подходило к концу.

Часть третья

— Ты уверен, что хочешь сойти именно здесь? Ты хорошо подумал? — спросил Рагнар с сомнением. — Это дурное место! Уж поверь, я знаю!

Архипелаг состоял из пяти островов. Самый большой из них, Лухтайн, населяли племена Дану. Огромные, мощные люди, не по-человечьи спокойные, уравновешенные и трудолюбивые, они никогда ни с кем не воевали, пахали скудную каменистую землю, разводили скот и сторожевых псов ценной породы севал — тем и жили, равные в своей гордой и достойной бедности. Отсюда была родом мать Рагнара.

На западном, Эйне, обитал одноименный эльфийский клан. Были это эльфы не горные и не лесные. В Староземье их называли темными, подразумевая не дремучее невежество, как уверяла Энка, и не приверженность злым силам, как подозревал Эдуард, а исключительно их скрытность и таинственность. Достаточно сказать, что никто из клана Эйне никогда не покидал свой остров. Возможно, в этом состояла суть их проклятия?

Восточный близнец Эйне, остров Сандарр, принадлежал пиратам, хозяйничавшим в Тайенском проливе. Люди и нелюди разное говаривали о жизни на Сандарре. Сходились в одном: подобного гнездилища порока и разврата даже в беззаконном Аполидии не сыскать. Для приморских герцогств остров был настоящей костью в горле. Из страха перед пиратами торговым судам приходилось делать огромный крюк, чтобы обогнуть архипелаг, рискуя при этом напороться на Харратовы Рога и потерять драгоценное время. Деньги плыли мимо герцогских карманов. Да ладно бы только деньги! Пираты до того обнаглели, что не ограничивались морским разбоем и повадились нападать на прибрежные города. Не раз и не два штурмовали герцогские войска пиратскую столицу. И неизменно терпели поражение, уходили ни с чем. Гигантские и неприступные крепости Сандарра, неизвестно кем и в какие времена выстроенные, могли выдержать любой удар — и с суши, и с моря, и даже с воздуха. Вскоре после Второй мировой герцоги решили раз и навсегда покончить с пиратством в регионе, сложились и наняли в Сехале пять боевых драконов. Но даже их огневая мощь оказалась бессильна перед бастионами Сандарра. Оборонявшиеся не потеряли ни одного корабля — на острове имелись укрытия даже для морских судов. Возможно, с пиратами могли бы справиться их могучие соседи, люди Дану. Но между сторонами существовало что-то вроде негласного договора — они друг друга просто не замечали. Кургузые, неповоротливые суда Лухтайна курсировали в Тайенском проливе беспрепятственно, а к берегам большого острова не осмеливался пристать ни один корабль с черным флагом.

Четвертый остров, Уз, тот, что расположен к северу от Эйне, был маленьким и неприкаянным. Там, в убогих деревушках, жили смешанными семьями люди и нелюди, бедно и бестолково. Пили по-черному, от мала до велика. Не пахали, не сеяли — ловили рыбу. В море не пиратствовали, но потерпевших кораблекрушение грабили. По слухам, в голодные годы пробавлялись каннибализмом. Их даже сандаррские пираты не уважали. Но нападать не нападали, брезговали.

Плох был остров Уз, но Эрд — еще хуже. Там вообще никто не жил. Место было не то проклятым, не то дурным от природы. Древние силы, неподвластные современной магии, витали над его унылыми равнинами, отравляя жизнь всем, кто пытался там поселиться.

Рагнару было лет семнадцать, когда он вообразил, что именно на Эрде сокрыт таинственный Грааль, и направил к его берегам свой корабль. Разумеется, никакого Грааля на острове не было — лишь замшелые развалины каменных строений и две зловещие статуи, мужская и женская. Они стояли посреди острова, спина к спине. Взор мужчины был обращен в небо, а женщина смотрела себе под ноги. У обоих истуканов были отбиты носы и правые руки. Смотреть на них было неприятно до жути — то ли увечье придавало им зловещий вид, то ли сокрытая в них Сила была столь велика, что чувствовать ее могли не только маги. Находиться подле статуй долее пяти минут было совершенно невыносимо. Приятель Рагнара, рыцарь Габриэль, просидел семь, на спор — и сошел с ума. Принялся бегать по берегу и выкрикивать что-то странное голосом диким и чужим. В Оттон его пришлось везти связанным по рукам и ногам с кляпом во рту. Трое лучших придворных магов больше месяца не могли привести несчастного в чувство. Рагнару тогда здорово досталось от отца, "чтобы знал, боров-переросток, куда умные люди должны совать нос, а куда нет".

Рагнар хорошо усвоил урок юности и потратил немало усилий, чтобы отговорить Отшельника от опрометчивого шага. Но тот настаивал на своем: ему надо на Эрд. Там его родина, туда он должен вернуться. А что остров успел опустеть за время его отсутствия — оно даже к лучшему. В изгнании Отшельник отвык от шумного общества.

— Ну поступай как знаешь! — огорченно махнул рукой рыцарь.

И они расстались, очень тепло. Ильза даже всплакнула. А Хельги поймал себя на том, что, вопреки собственным ожиданиям, вовсе не чувствует радости…

Миновав безымянный пролив между Лухтайном и Эйне, "Гром" взял курс на Оттон…

— Клянусь, это последняя! Завтра мы будем в Оттоне! — горячо уверял Хельги, принимая канистру из рук заспанного Макса.

Бензин кончился под вечер, и демон поспешил пополнить запас, позабыв, что в ином мире, вернее, в той его части, где обитал Макс, давно наступила ночь. То ли время там текло иначе, то ли дело было в часовых поясах, но Хельги никак не удавалось уловить закономерность и приурочить свои визиты к какому-то определенному часу. Вот и теперь явился не вовремя, перебудил всех в доме, опрокинув стул.

— Ничего, — утешала Ирина, — не бери в голову. Главное, вы вернулись домой.

Хельги вздохнул с раскаянием и полез в карман. Горючая жидкость стоила дорого, он знал это. А сколько таких вот канистр ему пришлось перетаскать за последний месяц — не счесть.

— Вот! — Он высыпал на журнальный столик горсть монет оттонской чеканки: золото — оно и в ином мире золото. — Рагнар велел передать. За бензин. Сказал, чтобы ты взял обязательно, у него много.

— Да пошел бы ты вместе со своим Рагнаром! — рассердился Макс. — Сколько можно повторять? Не возьму! На бензин у меня, слава богу, хватает! Надо будет — сам попрошу! А пока — забери и исчезни! — Он сгреб монеты со стола и вручил демону.

Тот еще раз вздохнул и покорно исчез. Но, секунду спустя, объявился вновь и напутствовал:

— Надо говорить не слава богу, а слава богам! Чтобы никого не обидеть. А то мало ли что.

— Да иди уже, политеист ты наш! — вяло отмахнулся Максим Александрович. Вести богословские беседы в полтретьего ночи он был совершенно не расположен.

Двадцать третье декабря.

Свершилось! Наше путешествие окончено! Мы в Оттоне!

Самые худшие наши опасения не подтвердились. Не знаю, как остальное Староземье, но родное королевство нашего Рагнара пока в порядке. По крайней мере, его физическая ипостась. Что-то необычное происходит в астрале, слишком много желтых линий. Но и их в Оттоне на порядок меньше, чем на прилегающих территориях.

В честь нашего возвращения отец Рагнара устроил грандиозный пир — мы просто в ужасе! Король Робер — человек замечательный во всех отношениях, мы его очень уважаем. Одна беда — он устрашающе много ест! Даже Рагнар, уж на что здоров, за ним не может угнаться. Король Робер видит в этом признак слабости рыцарского духа.

А уж гостей в Оттоне потчуют так, будто хотят насытить на всю оставшуюся жизнь! Мы провели за столом целый день. Сейчас, слава богам и демонам, трапеза подходит к концу, и я, пользуясь затишьем, пишу сии строки… О нет, я жестоко заблуждался, это еще не конец! Боги Великие! Еще один окорок! По-моему, это уже шестой! Интересно, правда ли, что я бессмертный? Думаю, сегодня мы это узнаем…

— Смертные твари не должны столько жрать! — с отвращением выговорила Меридит.

— Бессмертные тоже! — вставил Хельги сдавленно. А диса продолжала:

— Пятнадцать часов непрерывной еды! Это ни в какие ворота не лезет! В смысле, мы ни в какие ворота не влезем, если продолжим в том же духе.

— Не та нынче молодежь пошла! — добродушно усмехался король Робер. — Разве это пир — пятнадцать часов? Помню, папаша мой, его дед, — он кивнул на побледневшего от обжорства сына, — по трое суток гулял! Один полкабана съедал! За раз!

— Раньше ты говорил — четверть, — напомнил наследник сердито.

— Преуменьшал! Из скромности! — нашелся король. И тут же поспешил сменить тему: — Что мой племянничек? Ты сделал из него настоящего воина?

Лучшая оборона — нападение. Теперь уже Рагнару пришлось выкручиваться.

— Прости, дорогой папаша! Я честно пытался, но эта стезя не для нашего Улль-Бриана! Он не воин, он неосимволист!

Король Робер так и замер с недоеденным куском в руке, устремив на племянника полный тревоги взгляд. Похоже, он вообразил, что речь идет о некой загадочной душевной болезни.

— Он… кто?!

— Поэт! — пояснил довольный эффектом Рагнар.

— А-а! — с облегчением выдохнул любящий дядюшка. — А я уж невесть что подумал! Но ты, сын, меня не проведешь! Плохо старался! — И обернулся к гостям: — Аолен, ты ведь тоже виршами балуешься?

— Случается, — в тон ему отвечал эльф. Рагнар понял, куда клонит отец.

— Ты, папаша, не путай! У Аолена другая природа. Первородные — они на все руки мастера. Нам, людям, такого не дано. Либо ты воин, либо поэт. Приходится выбирать.

Но и короля не так легко было сбить с толку.

— Вот я и выбрал. Не нужен нам поэт, нужен воин. Пусть идет с вами, спасать Мир.

— Папаша, не будь тираном! Пожалей Оверинов! — взвыл любящий сын. И напустился на Улль-Бриана: — А ты, остолоп, чего молчишь, будто тебя не касается?! Скажи что-нибудь в свою защиту!

Поэт безмолвствовал. Если честно, он и сам не знал, чего ему хочется — вернуться в лоно семьи или продолжить странствия. Он был изнеженным, слабосильным и впечатлительным юношей, но отнюдь не трусом. Одна часть его души рвалась домой, к юной жене и младенцу, к матери с отцом. Но другая — жаждала приключений. Поэтому он решил: будь что будет, на все воля Судьбы…

А Судьба оказалась на стороне короля Робера Оттонского. И уже на третий день после упомянутого пира восемь наемников и один поэт ехали верхом по обледенелой зимней дороге, и злая поземка заметала их следы. О том, куда путь держать, на сей раз не спорили. Если кому и было известно, что за беда приключилась со Староземьем, так это сильным мира сего — магам и колдунам. Из них самым близким духовно и доступным территориально был Балдур Эрринорский. К нему-то друзья и направлялись.

Зима в этом году выдалась на редкость неустойчивая. Трескучие северные морозы на глазах сменялись настоящей весенней распутицей. Снег падал, таял и падал опять, вода превращалась в лед и лед в воду, — и все это в течение одного дня. Ветры дули немилосердно, то теплые и сырые, то обжигающе холодные, но все почему-то в лицо. Дело даже доходило до ураганов и снежных бурь. Казалось, две силы борются в природе не на жизнь, а насмерть, и ни одна не может одержать верх.

Несмотря на погодные неурядицы, первые дни пути были не так уж плохи. После долгого плавания приятно было ощущать под ногами твердую землю вместо шаткой палубы драккара. Не возникало трудностей с ночлегом — в этих краях хозяева охотно пускали на постой странников, были приветливы без заискивания, услужливы без подобострастия. Кормили вкусно и сытно. И денег с постояльцев брали, по выражению Орвуда, "очень по-божески".

Большинство из них узнавали в Рагнаре престолонаследника сразу, иные — чуть погодя и искренне радовались, будто родственника встретили. Особых привилегий это гостям не давало, зато накладывало определенные обязательства. В домах, где они останавливались на ночь, скоро скапливались люди. Степенные дородные мужики рассаживались по лавкам и затевали долгие скучные беседы, суть которых неизменно сводилась к тому, как именно следует управлять государством, причем мнения зачастую бывали прямо противоположными. Посиделки затягивались за полночь. Невольные слушатели клевали носами и засыпали под гул голосов, а бедный Рагнар сидел до последнего с обреченным выражением на физиономии и делал вид, что усердно внимает гласу народа.

— У-у, надоели! — злился он потом. — Много они понимают в государственных делах! Завтра скажу им, что они болваны!

Но назавтра все шло по-старому, и так до самой границы. Аолен думал про себя, что если подлинная гармония между монаршей властью и народом возможна в принципе, то Оттон — ее живое и, пожалуй, единственное в мире воплощение.

На переправе через Венкелен случился казус. Ильза провалилась под лед, не дойдя до берега всего-то шагов десять. Несмотря на постоянные оттепели, река все-таки ухитрилась замерзнуть (что на этих широтах вообще случалось нечасто), и через нее был проложен санный путь. Однако сходить с него в сторону не следовало, подстерегали коварные полыньи. Ильза опрометчиво сошла. Порывом ветра с нее сорвало шапку, любимую, подарок самой королевы оттонской. И девушка кинулась вдогонку, спасать свое имущество. Но пробежала несколько шагов — и ухнула в воду по самые подмышки. В последний миг успела раскинуть в стороны руки, чтобы не нырнуть с головой. Она в ужасе цеплялась за края полыньи, но они обламывались мелким крошевом. Девушка барахталась в ледяной каше, друзья, растянувшись цепью, тащили ее за руки, сами ежесекундно рискуя — лед угрожающе трещал, на поверхности его выступала вода, — но тщетно. Течение затягивало бедняжку все глубже.

Спасение пришло неожиданно. Ильза почувствовала, что снизу, прямо под пятой точкой, у нее вдруг появилась опора. В следующую секунду чья-то сильная рука вытолкнула ее наверх, отшвырнула подальше от гибельной ямы. А затем из воды, фыркая как морж, вынырнул…

— Лавренсий Снурр!!! — Позабыв об опасности, девушка кинулась на шею своему спасителю, и тому пришлось спасать ее повторно.

— Я прямо сердцем почувствовал, что это вы! — радовалось чудовище. — Вышел на утопленника поохотиться, вдруг чую — не охотиться надо, а выручать! Ах, какая встреча! Сто лет не виделись! Дайте я вас обниму! — А потом спохватилось: — Ну вот что, хватит на льду толочься, идемте-ка к нам! Ильза-то совсем замерзла… Да и у всех у вас брюхи мокрые. Идемте, идемте! Офелия как рада будет! У нее для вас сюрприз!.. — Но, видя общую нерешительность, Лавренсий Снурр добавил: — Да вы не стесняйтесь! Не чужие ведь!

На самом деле заминка была вызвана вовсе не стеснением, а перспективой прыгать под лед, в холодную темную бездну. Даже тем, кто уже имел дело с нижними водами и знал про их необыкновенные свойства, было психологически тяжело сделать этот шаг. А еще труднее — убедить тех, кто подобного опыта не имел: Улль-Бриана и лошадей.

Лошади нырять не пожелали. Уперлись копытами — и ни в какую. Рагнару пришлось довести их до берега и оставить там под присмотром случайного прохожего — хотелось верить, что сторож будет лоялен к властям и не позарится на богатую добычу. С Улль-Брианом вышло проще. Несмотря на судорожные протесты, его спихнули в воду силой.

Жилище Лавренсия Снурра стояло совсем неподалеку. Это была чудесная теплая пещера, чистая и ухоженная, совершенно не похожая на его прежнее логово — сразу чувствовалась женская рука. Здесь все было как в настоящем "верхнем" доме, только очень крупное, под стать хозяевам: накрытая вязаным покрывалом гигантская кровать с прорезными сердечками на спинках, со взбитыми белыми подушками, красивый посудный шкаф темного дерева, высотой с человеческий дом, стол, покрытый ажурной салфеткой, три стула с высокими спинками…

— На заказ делали! — Лавренсий Снурр с гордостью погладил когтистой рукой грубоватую столешницу. — А половики, — он указал себе под ноги, — Офелия сама ткет. Рукодельница!

Но главным новшеством была не дубовая мебель и не тканые дорожки в черно-бело-голубую полоску. Главное новшество лежало в огромной колыбели и попискивало голоском удивительно тоненьким для существа таких внушительных размеров.

— Его зовут Паскуаль! — оповестил счастливый отец. — Первенца Лавренсия Снурра зовут Паскуаль Снурр! Звучит, а?! Офелия предлагала назвать его Гайусом Октавианом, но я сразу сказал: никаких аполидийских имен! Аполидий — рассадник скверны! Сын Лавренсия Снурра должен носить патриархальное, благочинное имя! Пусть будет Паскуаль, сказал я, и Офелия согласилась! Ну как он вам?! Правда, красавец?

— Прелесть!!! — взвизгнула Ильза совершенно искренне. А Эдуард от неожиданности поперхнулся. Потому что внешность крошка Паскуаль имел, прямо скажем, спорную. Вот что Хельги писал по этому поводу в своем дневнике.

"Меня давно занимает вопрос: почему детеныши зверей, все без исключения, выглядят такими милыми и приятными, а отпрыски тварей разумных в младенческом возрасте совершенно отвратительны?

Увы, к маленькому Снурру это наблюдение относится в полной мере. Конечно, если бы мне пришлось выбирать между ним и детенышем человека или, там, сприггана, лично я предпочел бы Паскуаля. У него расцветка более креативная — в зеленую крапинку. Но в остальном… воздержусь от комментариев!

Но дамское восприятие младенцев, как правило (дисы исключение), лишено объективности — наверное, сказывается материнский инстинкт. К примеру, Ильза от Паскуаля в полном восторге. Целует его, умиляется, издает странные звуки, не имеющие отношения к членораздельной речи — что-то вроде "у-тю-тю". Только на руках таскать не может — он почти с нее ростом. А то бы непременно сделала это, она всегда так поступает с младенцами, независимо от степени их безобразия. И он, в конце концов, непременно бы на нее надул — младенцы всегда так реагируют на Ильзу. Не представляю, что за удовольствие она в этом находит?

Конечно, когда Паскуаль станет старше, я его тоже полюблю. Но пока стараюсь держаться подальше. Особенно когда он начинает плеваться…"

Пожалуй, Хельги был излишне суров. При всем своем внешнем безобразии наследник Лавренсия Снурра обладал одним неоспоримым достоинством: он был не из тех младенцев, что будят окружающих отвратительными криками. Он мирно спал сам и давал спать другим. Друзья отлично отдохнули за ночь. Плотно закусили рыбой. Еще раз обсудили ситуацию в Староземье. Правда, Лавренсий Снурр о происходящем наверху почти ничего не знал, сказал лишь, что утопленников в последнее время стало не в пример больше.

И только тогда Рагнар наконец вспомнил о лошадях, оставленных наверху!

Бедный, бедный прохожий! Могли он осмелиться нарушить приказ будущего короля? Не мог! Поэтому он так и сидел на берегу, замерзший и голодный, уверенный в том, что сидеть так ему придется до конца дней своих. А что еще он мог подумать? Представьте себе ситуацию: к вам подходит наследник престола, приказывает: "Сторожи, пока я не вернусь, да не вздумай обмануть!" — затем широким, уверенным шагом направляется к ближайшей полынье и лихо ныряет под лед. Несчастный прохожий был в полном смятении: что делать?! И лошадей оставить нельзя — нарушишь высочайший приказ, и горестную весть о гибели принца нужно доставить во дворец, а других прохожих, способных помочь его горю, на переправе, как назло, нет ни одного. Так и провел он ночь, в страданиях телесных и терзаниях душевных. И представьте, что было с ним, когда Рагнар вернулся. Тем же путем — через полынью!

Только вид золота — в раскаянии Рагнар отвалил его столько, что хватило бы на целый дом с коровой в придачу, — вывел прохожего из состояния панического ступора. "Не станет же утопленник расплачиваться за услугу деньгами?" — рассудил тот.

…За рекой Оттонские владения не заканчивались. Там лежали вассальные земли, принадлежащие многочисленным родичам Рагнара по отцовской линии. С ночлегом стало тяжелее. Рыцарь отказывался останавливаться в домах. Приходилось затемно, аки татям ночным, пробираться в сараи и на сеновалы и затемно же уходить.

— Если до теток дойдет, что я проходил мимо и не заглянул погостить, они мне потом всю плешь продолбят! — образно пояснил Рагнар.

— Давай заглянем и погостим! — Орвуд однозначно отдал бы предпочтение графским замкам, а не деревенским сеновалам.

— У всех не нагостишься! Тебе папашиного пира мало показалось? Кстати, отец из всего нашего семейства самый здравомыслящий.

— Не будем рисковать! — живо поддержал рыцаря Хельги…

Восемь дней ковыляли наемники по занесенным дорогам до оттонских границ. В лучшие дни, напрямик через лес, за этот срок можно было добраться до самого Буккена, даже пешком. Но лес утонул в непролазных сугробах. От лошадей, то вязнущих в снегу, то скользящих, как коровы на льду, пользы было немного — то и дело приходилось спешиваться и тащить их под уздцы, словно упрямых ослов.

— Пешком быстрее дойдем! — не уставал повторять Хельги, действуя всем на нервы. Друзья понимали: на самом деле демон-убийца никуда не спешит и печется исключительно о благополучии лошадей, жалеет гонять в непогоду.

— А нас тебе не жалко? — укоряла сильфида.

— Конечно, жалко, — смиренно кивал подменный сын ярла, — при такой черепашьей скорости езды неподвижно сидеть верхом очень холодно. Недолго и простудиться. Пешком нам будет гораздо теплее! — Потом он важно процитировал мудрое изречение иного мира: — Жизнь есть движение!

Лошадей оставили на границе. Но не потому, что прониклись состраданием к нелегкой участи четвероногих. По словам пограничных стражей, на землях севернее Оттона свирепствовала бескормица и сена нельзя было достать ни за какие деньги. За ним все направлялись в Оттон. Ходили слухи, будто один оборотистый десятник с приморского участка уже успел сколотить неплохой капитал торговлей через границу.

— Спекулянт! Контрабандист! На галеры его! — Рагнар сделал вид, что сердится, хотя на самом деле искренне радовался удаче доморощенного коммерсанта.

— А почему случилась бескормица? Разве лето было засушливым? — полюбопытствовал Хельги. Ему показалось странным: в Оттоне урожай — хоть отбавляй, а на сопредельных землях — голод.

Ответ начальника стражи — именно с ним вели беседу наемники — был не менее странным.

— Нет, лето было хорошим. Те, кто приходит к нам на границу, говорят, что они не успели заготовить сено.

— То есть как не успели?! Чем же они занимались все лето?! — Теперь возмущение Рагнара было искренним. О чем, мол, думают местные власти, позволяя своим подданным бездельничать все лето?

И прозвучал еще один странный ответ:

— Они говорят, что молились…

При всей своей внешней бесшабашности король Робер Оттонский был опытным воином и толковым правителем. Охрану северных и восточных границ, и без того надежную, он усилил пятикратно. Провожать своего сына и его товарищей в дальний и опасный путь выстроилось целое войско. Все было как положено — краткие тожественные речи, салютование мечами, воинственные выкрики… Но Улль-Бриан, обернувшись, вдруг заметил, что многие из стражников вослед уходящим украдкой вычерчивают пальцем в воздухе охранные символы, и на лицах их застыло то скорбное выражение, с каким воины провожают павших друзей в Долину забвения. Тогда ему сделалось по-настоящему страшно…

Последние дни пути выдались такими морозными, что у Орвуда борода стала колом. Но путники были даже довольны. От мороза можно спастись у костра, от всепроникающей оттепельной сырости — только под крышей. Но на изгородях трех встречных сел развевались узкие черные тряпки — знак морового поветрия. На постой не попросишься. До четвертого села, последнего перед Буккеном, болезнь еще не дошла, но и туда решили не соваться, обошли стороной и заночевали в поле. На всякий случай. Часто зараза начинает убивать прежде, чем ее успеют заметить.

Больше всего наемники боялись, что их не пустят в Буккен. Даже если туда не добрался мор, город могли закрыть заблаговременно. Дорогой Хельги усердно вспоминал цвет буккенских городских стен — на случай, если придется проходить насквозь. Напрасно мучился. Ворота стояли распахнутыми настежь — заходи кому не лень. Легкомысленные горожане даже не потрудились выставить патруль из лекарей и магов — проверять, нет ли на теле входящих черных язв, красных волдырей или иных признаков болезни.

Орвуд, как известно, принадлежал к числу тех существ, которые очень любят давать окружающим мудрые советы и наставлять на путь истинный.

— Разве вам неизвестно, что по округе гуляет мор?! — осведомился он у привратника. — Почему вы пропускаете в город всех без разбора?! Почему не держите в карантине?!

Прямо перед наемниками ворота миновала большая телега, тяжелогруженая пожитками. Среди узлов и сундуков копошились ребятишки, лошадей вел под уздцы мужик с типичной внешностью землепашца. Видно, спасаясь от бескормицы и мора, в город из села перебиралось целое семейство. Как знать, не везли ли они с собой невидимую беду?

Меридит сердито ткнула гнома в спину. Не хватало, чтобы городская стража начала претворять в жизнь его советы прямо сейчас! Но привратник в ответ только ухмыльнулся.

— Проходите, почтенные, не бойтесь! В Буккене вам никакая зараза не страшна! Тут вы под защитой богов!

Друзья переглянулись. С каких это пор у богов появился интерес защищать смертных от заразы? Прежде за ними подобного не замечалось!

Стражник, толстенький дядька, сонный и глуповатый на вид, будто разгадал их мысли:

— Не путайте богов истинных и ложных! — сказал он.

Что-то неуловимо изменилось в Буккене с тех пор, как наемники побывали там в последний раз. Город не стал богаче или беднее, не было следов пожаров или больших строек. Вроде бы все по-прежнему… Те же аккуратные, будто игрушечные, домики, мостовые, заботливо расчищенные от снега… И все-таки изменения были, просто не сразу бросались в глаза. Город будто выцвел, стал блеклым и скучным, как старая застиранная вещь. С улиц исчезли цветочные кадки — прежде в них даже зимой красовались розовые метелочки вереска. Куда-то делись забавные вывески питейных заведений. Да и сами заведения стояли с закрытыми ставнями, запертые на амбарные замки. Горожане больше не проводили там время за кружкой густого и темного буккенского пива (Меридит такое терпеть не могла) или привозного анисового эля (его терпеть не могли все, кроме, разумеется, Орвуда.) Торговым лавкам повезло больше, они были открыты, но из их дверей больше не неслись веселые, часто немного фривольные выкрики зазывал. Окна домов, прежде пестревшие яркими занавесками то в красную клетку, то в синий горошек, то вышитые мережкой, теперь казались глазами, заплывшими бельмами. Все до единого они были зашторены плотной белой тканью без намека на украшения.

— Ну точно как в Дефте! — ужаснулась Ильза. — Рехнулись они, что ли?!

С прохожими тоже творилось неладное. Прежде жители города, люди и редкие нелюди, сновали по улицам, каждый по своим делам. Знакомые кивали друг другу, незнакомцы проходили мимо, как в любом нормальном городе. Теперь все буккенцы (а было их на улице удивительно много, и все они двигались в одну сторону) церемонно раскланивались друг с другом, и выражение лиц у них при этом делалось идиотски благостным. С приезжими они тоже здоровались, будто дорогих родственников встретили. Но таилась в их лебезящих улыбках такая неискренность, что противно было смотреть.

— Точно, с ума посходили! — развивала свою идею боец Оллесдоттер. — У нас на островах тоже был случай — навели порчу на целое село, и весь народ там спятил. И люди, и нелюди, поголовно. Бегали голышом, орали по-звериному — ужас! Из департамента приезжали маги, приводили их в чувство… Может, и в Буккен надо магов прислать?

— В Буккене есть колдуны, — сказал Эдуард невпопад. Он не знал, что колдунов в Буккене к этому моменту уже не стало… почти.

— Чувствуете? — повел носом Хельги, — Запах странный…

— Чего странного? — не поняла сильфида. — Дымом несет.

Чем ближе к центру города подходили наемники, тем сильнее становился тревожный запах гари.

— Сарай где-нибудь горит. Или просто печи навозом топят.

— Тут тебе не Аттаханские степи, чтобы навозом топить, тут дрова есть. И дым не простой. Это паленое мясо.

— Коптильня работает.

— Я сказал паленым, а не копченым несет. Улавливаешь разницу?

— Идемте скорее, а? — изменившись в лице, попросила Меридит. — Что-то предчувствие у меня нехорошее…

Предчувствие не обмануло, и спешили они не зря.

На городской площади кольцом теснился народ. Горожане стояли, взявшись за руки, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Они пели, протяжно и монотонно. Мелодия была довольно приятной, а голоса поющих — тихими и такими стройными, будто они усердно репетировали перед исполнением. Кого только не было в этой толпе! Люди всех сословий, от городских богачей до нищих в лохмотьях, торговые гоблины, эльфы, кудиане, даже скрытные ночные боггарты и брауни, — совершенно противоестественное сборище.

Так стояли они и пели, и лица у них были такими одухотворенными, будто довелось им отведать неземной благодати. А из самого центра этого многотысячного круга валил густой жирный дым. И запах — вязкий, душный запах горящей плоти висел над площадью.

А потом раздался крик. Он начался будто неуверенно, с низких нот, и сперва в нем звучал лишь страх, животный ужас гибнущего существа. Затем пришла боль, безумная, нестерпимая. Крик перешел в истошные вопли, задыхающиеся, отчаянные, срывающиеся на визг… Толпа запела громче, будто желая заглушить эти кошмарные звуки. Но они врезались в заунывный напев, как раскаленный нож в масло, они рвали на куски тягучую мелодию… Это длилось несколько мгновений и оборвалось словно по сигналу. И в глухой тишине, внезапно рухнувшей на площадь, послышался жуткий и горестный собачий вой — так воют по покойнику…

Расшвыривая песнопевцев локтями и кулаками, сами не понимая, что гонит их вперед, наемники пробивались в центр круга. Толпа не препятствовала им специально, но и не уступала дорогу. Песнопевцы просто ничего не замечали. И даже те из них, кто получал тяжеловесный удар Рагнара, не умолкали и не изменяли выражения лица. Они будто спали и видели прекрасный сон…

Шесть столбов возвышалось посреди площади на расстоянии семи-восьми шагов друг от друга. Три из них были совершенно обуглены, истончены снизу. Они торчали из черных кругов кострищ, готовые рухнуть в любую секунду. Один догорал. Языки пламени еще лизали его, но уже вяло, будто нехотя. Пятый полыхал, обложенный соломой, смрадно чадил, и на нем в последних конвульсиях билось, корчилось чье-то страшное обожженное тело. У него уже не было лица, не было кожи — только ошметки горелого мяса на костях. А шестой…

На шестом в огненном кольце висел бывший черный колдун Балдур Эрринорский! Вокруг с погребальным воем бегала его маленькая рыжая Агнесса. Подскакивала к самому огню, отскакивала, почувствовав жар, но возвращалась снова. Она отчаянно пыталась найти прореху в огненной стене, пробиться к любимому хозяину…

Больше друзья не медлили…

Балдур Эрринорский предчувствовал недоброе загодя. Еще осенью он стал подумывать об уходе из Буккена. Но так и не решился. Во-первых, куда ему было податься? В соседних землях было не лучше: по слухам, под знамена Братства истинных богов стали все приморские и срединные герцогства до единого и большинство городов Севера. В Конвелл, Уэллендорф или Оттон тому, у кого в дипломе стоит специальность "черный колдун", лучше не соваться вовсе — гильдия сживет со свету. В тех краях, по каким-то высшим соображениям правящих магов, черное колдовство запрещено. И не докажешь никому, что завязал с этим делом, — даже слушать не станут. А предпринимать дальнее путешествие в Аполидий или Сехал по зиме Балдуру не хотелось. Разумнее было дождаться тепла и перебраться, к примеру, в Трегерат, город прогрессивный и толерантный во всех отношениях.

А потом, не мог же он вот так, бросив все, сорваться с места и уйти в никуда? И дело было не в том, что Балдур Эрринорский жалел расставаться с пожитками. Военная молодость приучила его к тяготам и лишениям, материальные потери не пугали. Но кроме собственного двухэтажного дома, дорогой мебели и прекрасной библиотеки была еще и лаборатория. Отличная, оснащенная по последнему слову магической науки, наскоро переоборудованная из черной. Оставить ее на произвол судьбы, без присмотра специалиста, значило бы обречь на верную гибель весь город. С собой тоже все не увезешь. А на остановку процессов, обезвреживание и ликвидацию нужно время… Никто в Буккене не назвал бы Балдура Жаборота добряком. Но при всем своем цинизме, обусловленном бывшей профессией, он был порядочным и ответственным человеком и не желал строить собственное благополучие на чужих костях… Тогда он еще не знал, что речь идет не о благополучии, а о самой жизни. А теперь ему оставалось лишь проклинать свой гуманизм.

В тот день ничто не предвещало беды. Разве червячок тревоги, угнездившийся в душе, шевелился сильнее обычного, но такое уже бывало не раз. И у Балдура даже мысли о побеге не возникло.

Схватили его в полдень, в книжной лавке. Налетело сразу человек десять, в белых рясах братства, заломили руки, сорвали амулеты, сковали невидимыми путами Силы… А дальше — городская площадь, столб и огонь… Их было шестеро в Буккене, несчастных, зарабатывавших на жизнь колдовством. У каждого была своя Сила. Они противились огненной стихии сколько могли. Час, другой, третий, под несмолкаемый гул зачарованной толпы, прибывающей с каждой минутой… А братья в белых рясах подбрасывали и подбрасывали в костры свежую соломку…

Первой полыхнула старуха Циргана, ведьма-повитуха, единственная на весь Буккен. Было ей лет двести, а может, и все триста. Никто из уроженцев города за этот срок не появился на свет без ее участия. Теперь они с благостными лицами взирали, как корчится в огне ее худое старое тело.

Вторым стал балаганный колдун Тарантах. "Отворот-приворот, сглаз, порча, гадание таро — цены умеренные, невинным девам скидка!" Тарантаха никто не принимал всерьез, и карты его безбожно врали.

Затем сдались молодые Цейтер и Гаттана, ведьмак и ведьма, брат с сестрой. Они пришли в город недавно, купили дом и корову, мечтали обзавестись супругами и жить большой семьей под одной крышей… Они переглянулись, кивнули друг другу, одновременно сбросили защиту и погибли без крика — щадили друг друга.

Дольше всех держался Феллем, бывший главный конкурент Балдура, сильный колдун старой школы. Был он негодяем и подлецом, занимался черным ремеслом не потому, что имел предрасположенность от природы, а ради собственного изуверского удовольствия. Поговаривали, будто он втихую вампирствовал и не брезговал некромантией. Балдур при встрече не подавал ему руки. Демон побери, он действительно заслуживал казни! Но смотреть на его муки все равно было невыносимо.

Балдур Эрринорский чувствовал, как тают его собственные силы. Если бы не чары песнопевцев, окутавшие его липкой пеленой, он смог бы противостоять огню и день, и два, и дольше — до тех пор, пока у палачей не кончится запас соломы. Он мог бы и просто погасить огонь, лишив стихийного духа. Но толпа росла, новые голоса вливались в хор, мощь братства крепла… Он понял — сопротивление бессмысленно. Зачарованные песнопевцы не уйдут. И если прикажут — поддержат огонь собственными телами. Так зачем продлевать мучения, если конец наступит один?

Он почти решился на гибельный шаг. И только тревога за Агнессу не давала покоя, заставляла цепляться за жизнь… Как она останется без него?! Долгие, долгие годы — он как на грех позаботился, чтобы годы зверушки были действительно долгими — она станет влачить жалкое существование, голодная, одинокая и несчастная… Эта мысль разрывала сердце, жгучей горечью отравляла последние минуты земного бытия.

И тогда, собравшись с последними силами, Балдур вознес молитву. Не старым богам Староземья — от них не дождешься помощи — и уж конечно не новым, так называемым истинным. Колдун молился Хельги Ингрему — демону-убийце. И не за себя просил — за Агнессу. Если честно, он не ждал спасения, хоть и не хотел признаться в этом самому себе… Но когда он увидел в дыму знакомые фигуры и то, как валятся наземь обезглавленные тела палачей в белых рясах, — не сразу поверил глазам своим…

Наверное, это запах так действовал. Позднее они и сами удивлялись собственной жестокости. Ах, как же они рубили! В ошметки, вдрызг! По головам, по животам, в лицо, в горло — хуже орков!

Врагов было много — весь первый ряд зрителей аутодафе составляли белые рясы. Мечи и копья имели почти все, но обращались с ним непрофессионально, по крайней мере, с точки зрения кансалонских наемников. Но было у них и другое оружие — Сила. Скудная, но очень странная, незнакомая и неподатливая. Они черпали ее из астрала напрямую, без сложных магических трансформаций — по крупицам отбирали у скопившихся на площади горожан. А в ход пускали на манер проклятых младенцев — сковывали, усыпляли противника, мутили разум, внушая парализующий страх. Простым смертным пришлось бы несладко в таком бою. К счастью, Хельги уже имел опыт отражения прямых магических атак.

Поняв, что их главное оружие не действует, белые рясы вновь взялись за мечи. Но момент был упущен. Первым к Балдуру пробился Рагнар. Ринулся прямо в огонь, расшвырял сапогами солому, ударом ножа перерубил путы.

Дальше было легче — колдун, ощутив прилив сил, одним взмахом погасил огонь. Движение вышло неуклюжим — руки сильно затекли. От угасающей соломы повалил неестественно густой черный дым. Из него вынырнул Хельги, радостный и закопченный, с такой же радостной и закопченной Агнессой на руках.

— Держи! Извелась вся, бедная!

Колдун подхватил на руки свое сокровище, собачка залилась счастливым визгом, ее длинный розовый язык оставлял на черном лице хозяина белые полосы — точно такие уже украшали физиономию демона-убийцы.

— О! — подскочила возбужденная сильфида. — Так я и знала! Они уже лижутся! А сражаться кто будет?! Держи! — Она протянула Балдуру трофейный меч. — Сматываться пора! Хельги, давай через астрал, а?

— Ага, прямо щас! Всю жизнь мечтал! Руби давай… Слева!!!

— Спасибочки! — Энка круто развернулась, взмахнула мечом, и разрубленное пополам тело, взметнув кровавый фонтан, рухнуло к ее ногам.

— Молодец! Так его! — весело взвизгнула Ильза… Ах, ведь еще совсем недавно девушка разве что в обморок не падала от подобных зрелищ. Воистину, ко всему на свете можно привыкнуть.

Оставив за собой широкую кровавую полосу, усеянную изувеченными телами, беглецы пересекли площадь, пробили брешь в ряду белых ряс и врезались в толпу горожан. Они ожидали сопротивления, но его не было. Буккенцы топтались на месте с тем же идиотски блаженным выражением на лицах, кое-кто даже продолжал пение.

— Взять!!! Взять неверных!!! Держи их!!! — истошно заорал кто-то из преследователей. Но одного словесного приказа оказалось недостаточно, а Сила была истрачена в бою. По толпе прокатился вздох, но активных действий не последовало. Беглецы вырвались на свободу.

— Куда дальше? — крикнул Эдуард на бегу.

— Прочь из города! — в сердцах откликнулся колдун. — Неблагодарные твари! Сколько я им добра сделал! А они… Ноги моей здесь больше не будет! — И добавил злорадно: — Да и самого Буккена тоже не будет! На днях… Они меня еще попомнят!

Как ни странно, преследовать их никто не стал. Даже городская стража пропустила через ворота беспрепятственно. Но прежде чем сделать первую остановку, друзья отдалились от города на целый час пути — на всякий случай. И они ушли бы еще дальше, если бы Энка не поскользнулась на льду. Природная ловкость помогла сотнику Энкалетте избежать постыдного падения. В последний миг она ухитрилась вывернуться и сделала вид, будто просто решила присесть. Спутники восприняли это как сигнал к действию и с наслаждением плюхнулись рядом — они давно чувствовали себя совершенно обессилевшими, да только стеснялись друг другу признаться. К тому же у каждого имелись ожоги, ссадины и небольшие раны. На морозе кровь не текла, но избавиться от боли не мешало. Так что кому-кому, а Аолену отдыхать не пришлось. Ничего не поделаешь, такова она, стезя целителя, нелегкая, но благородная.

Три четверти часа ушло на отдых у костра. Сидели молча, клевали носами — разговаривать почему-то не хотелось. Балдур удивлялся сам себе. Совсем недавно он готов был на крови поклясться, что в жизни больше не подойдет к открытому огню, а теперь грелся с тем же удовольствием, что и его спасители.

Отдохнув, двинулись дальше, по кривой ухабистой дороге — даже снег не мог выровнять все ее рытвины и колдобины. День клонился к закату, из-за фиолетовых туч пробивались розовые лучи. Ветер завывал, гоняя поземку. Мороз трещал. Кругом было голо и бесприютно.

— А куда мы вообще направляемся? — вновь поинтересовался Эдуард.

Для Ильзы такого вопроса не стояло.

— Как куда?! В Конвелл! Там Бандарох Августус и его семейство. Вдруг они тоже в беде?

— Вообще-то мы идем в прямо противоположном направлении! — усмехнулась Меридит. — Ты не заметила?

Во-он оно, солнце! На западе! А Конвелл где, скажи на милость?

Боец Оллесдоттер пристыжено вздохнула. Как ни учили ее мудрые старшие товарищи, она по-прежнему путалась в сторонах горизонта и из рук вон плохо ориентировалась на местности.

— Конвелл на востоке. Нам надо поворачивать назад!

— Верно! — Балдур будто обрадовался ее словам. — Это Судьба! Я должен вернуться в Буккен.

— Это еще зачем?! — поразился Хельги. — Захотелось обратно на костер? Или душа твоя возжаждала мести?

— Вряд ли мы сможем отомстить целому городу, — заметила практичная диса. — Или у тебя есть свои, колдовские методы?

Но Балдур не собирался мстить. Как раз наоборот. Ожесточение его прошло. Он понимал: в трагедии на площади нет прямой вины буккенцев, они стали всего лишь беспомощными жертвами злых чар, их использовали как источник Силы, и только. Так справедливо ли обрекать их на гибель?

Две действующие колдовские лаборатории остались в Буккене без присмотра, причем одна из них — самая настоящая черная. И Балдур не сомневался ни на миг: новые хозяева города заботиться о спасении его жителей не станут. Вернее, не смогут. Он еще не понимал до конца, какова природа их Силы, но видел, сколь она переменчива, как сложно ее накопить и легко растерять. Исподволь она могла подчинять тысячи и тысячи разумов, но в тех случаях, когда требовалась незамедлительная реакция на угрозу, оказывалась почти бесполезной.

И если угроза от его собственной лаборатории была пассивна — никакой беды не произойдет, пока кто-нибудь не залезет внутрь и не примется копаться в содержимом, — то с лабораторией покойного Феллема дело обстояло много хуже. Страшно было представить, какая дрянь могла там кипеть в никогда не пустующих котлах. С тех пор как Балдур отошел от дел, работы у Феллема прибавилось. Варил он и тинктуру Отцеля-Гаммарра, "сопли покойника", и декокт Амбасада, "кровавый сироп", и множество других зелий с красивыми и звучными названиями, ничего не говорящими непосвященному, но способными привести в ужас любого специалиста. Кроме того, колдун Феллем разводил на заказ зловредную нежить, вызывал неупокоенных духов, снимал стафии, поднимал покойников, мастерил колдовские артефакты и прочее, и прочее…

Есть у черных колдунов такое неписаное правило: если у тебя на глазах гибнет коллега по цеху, пусть даже от твоей руки, твой долг — привести в порядок его дела, предотвратить опасные последствия. Балдур Эрринорский привык следовать правилам. И надеяться ему было не на кого — из всех чернокнижников Буккена в живых остался он один…

— У тебя есть какой-нибудь план? — спросил Аолен с сомнением.

О необходимости возвращения в город больше не спорили, перешли к обсуждению деталей. И чем дольше в них вникали, тем безнадежнее казалось дело.

Плана у Балдура не было и быть не могло. Он представления не имел, что именно творится теперь у Феллема, какие средства придется применить и сколько времени это может занять. Ясно одно — чтобы вывезти из города все опасное добро, потребуется не менее трех грузовых саней. Но куда вывозить и что делать дальше: закапывать, сжигать или раздавать желающим — тоже вопрос. А самая главная проблема — как осуществить все это и не попасться в лапы членов братства?..

— Надо дождаться ночи, — внесла разумное предложение Меридит. — По темноте проберемся и разведаем, что и как. А там уж станем думать.

За неимением лучшего сошлись на этом. До захода солнца оставалось еще несколько часов. Чтобы коротать время с комфортом, соорудили круглый шалаш из снежных кирпичей, на манер тех, что строят кочевые цверги — с маленьким лазом и отверстием в своде. Развели костер, сели греться. Внутри было по-настоящему тепло, но с потолка покапывало — строителям не хватило опыта. И сидеть было тесновато, но все-таки лучше, чем на улице. И маскировка хорошая.

— А почему мы раньше так не делали? — обиженно допытывалась Ильза, вспоминая страшные зимние ночевки под открытым небом.

— Да как-то в голову не приходило! — оправдывался Хельги, главный инициатор строительства. И те, кто хорошо его знал, понимали: просто раньше с ними не было Агнессы.

Постепенно разговоры смолкли. Заговорщицки понизив голос, Балдур Эрринорский рассказывал, что знал, о делах Староземья. А знал он не так уж много…

Белые рясы пришли в Западные земли в начале лета. Сперва их было немного и внимания на них никто не обращал. Даже бросающиеся в глаза одеяния особого впечатления не произвели: похожие, только с капюшонами, носили горные эльфы.

Белые рясы продвигались от города к городу, от границы к границе, все дальше и дальше на восток. Они говорили об истинных богах. Они так и называли себя — Братство истинных богов. Они учили: демона нельзя считать богом только потому, что ему поклоняется кто-то из смертных. Это ложный бог, и лживы дела его. И горе смертным, почитающим его, ибо ведет он их к гибели. Увы, такое множество ложных богов пришло в мир, что смертные позабыли богов истинных, богов-создателей и радетелей — отсюда все несчастья и горести. Но даже позабытые, боги не перестают быть богами. Смертные должны вспомнить своих творцов, преклониться пред оными, вымолить прощение — и тогда снизойдет на землю подлинная благодать, и бедам наступит конец, и начнется новая жизнь, без войн, болезней и печалей…

— О! Это мы уже слышали! — фыркнула Меридит. — Только в последний раз для этого требовались не боги, а Грааль. Поистине, в мире не осталось ничего оригинального. Кстати, ты не сказал, что это за боги.

— Их имена — Умран и Эрда, — откликнулся Балдур, — Брат и сестра, но в то же время супруги.

— Ого! Инцест! — противно хихикнула Энка. — Только кровосмесителям мы и не поклонялись!

Взгляд Меридит сделался задумчивым.

— Умран… Эрда… Что-то знакомое! Где я могла слышать эти имена?..

— Сейчас! — пришел на помощь брат по оружию. — Ильза, слезь с моего мешка, мне надо достать дневник. — Несколько минут он листал страницы, а потом торжествующе объявил: — Точно! Все сходится! Это те самые боги, которым в свое время был принесен в жертву Отшельник!

Друзья переглянулись.

— Ох, неспроста это! — принялась причитать сильфида. — Ох неспроста! И не к добру, чует мое сердце!

— Вы о чем? — не понял колдун.

— Потом расскажу. Сперва ты.

И Балдур продолжил свое повествование… Число братьев стремительно росло. Все новые и новые смертные, люди и нелюди, надевали на себя белые рясы, бросали дома и семьи свои и шли проповедовать так называемую истинную веру. Пустели деревни, поля стояли несжатые, луга нескошенные… Истинные боги воздадут преданным чадам своим по заслугам, и семьи их не останутся голодными, говорили братья.

Сено в землях Эрринора кончилось к началу декабря — пришлось закупать на юге, в Оттоне, за траву платить золотом. Солому братья отобрали еще раньше, на костры. Жгли нищих и калечных — они противны богам. Жгли ростовщиков — они вершат неправедные дела. Жгли лекарей, знахарей и целителей — они мешают воле богов. Жгли ремесленников-умельцев, тех, что создают хитроумные механизмы, — они творят неугодное богам. Теперь вот и до колдунов добрались…

— А почему они хворост не используют? Зачем солому зря переводить? Что за бесхозяйственность? — перебил Орвуд.

— Тебе не говорили, что твоя бережливость порой граничит с жутким цинизмом? — укорила Энка.

Гном пристыжено притих, он в самом деле не хотел никого обидеть. Колдун сделал вид, что ничего не заметил.

В одном братья не обманули — с хлебом перебоев не было. Каждый новообращенный проповедник привозил из похода домой мешки с зерном. Серые — для своей семьи. Белые — для обмена. Кто из соседей-домоседов откажется обменять свое сено да солому на отборную пшеницу?

…А потом пришел страшный мор. И чудо — семьи праведников поветрие обходило стороной. Поклонники же ложных богов мерли по селам и деревням как мухи. И некому было помочь их беде, остановить заразу, ведь лекари давно сгорели на кострах. Кара истинных богов настигла демонопоклоников!

— А что известно об этом поветрии? — встрепенулся Аолен. Чувство долга звало его в бой.

— Ничего. Это не чума, не холера, не моровая язва или гнилая лихорадка. Совершено новая, доселе невиданная болезнь.

— Каковы ее проявления? — Эльф заинтересовался еще больше.

Сперва, рассказывал колдун, у зараженного текут слюни, случается черная рвота и понос. Многие слепнут, бабы выкидывают недоношенных младенцев. А потом одни гибнут в злых корчах, другие гниют заживо, скрытый огонь уничтожает изнутри их конечности и тело.

— Огонь, говоришь? — взволнованно переспросил Хельги, обычно равнодушный к медицинским вопросам. — Огонь… Злые корчи… бабы… белые мешки…

— Эй! — Гном тряхнул его за плечо. — Чего ты бормочешь, как старая гадалка?

— Мыслю вслух.

— Тогда давай членораздельно. Много намыслил?

— Много. Вспомнил. Никакое это не поветрие! Я статью читал. Это — эрготизм.

— Что?! — Это слово не было знакомо никому. Ильза сочла его неприличным.

— Отравление спорыньей. В зерне заводится плохо различимый глазом ядовитый грибок. Люди пекут хлеб и травятся. Белые мешки заражены, серые — нет.

Аолен побледнел от ужаса.

— Ты хочешь сказать, белые рясы специально расплачиваются с соседями отравленным зерном?!

— Вот именно! Хотя рядовые братья могут об этом и не подозревать. Знают те, кто дает им мешки.

— Какие чудовища! — Глаза Ильзы сделались большими и мокрыми. — Зачем они так поступают?!

Балдур Эрринорский невесело усмехнулся. Ему-то все стало понятно. Братья убивали двух зайцев одной стрелой. Точнее, одним мешком. С одной стороны, очищали от непокорных свои новые земли. С другой — демонстрировали новообращенным "чудо" божественного спасения от страшной болезни. Ведь на подлинные чудеса они были просто не способны.

— А куда смотрит верховная Коллегия? — удивлялся гном. — Уж им-то всегда до всего есть дело!

Колдун скептически поморщился.

— Верховная Коллегия безмолвствует. Кстати, магов пока не жгут.

— Хочешь сказать, они заодно?!

— Этого я утверждать не могу. Просто сообщаю факты.

— Тогда продолжай дальше. Как тебя самого на костер занесло? Ведь ты сильный колдун. Почему не отбился?

— Фактор внезапности, — ответил Балдур по-военному, — накинулись всей толпой. А магической угрозы я не почувствовал… — Он зябко передернул плечами. — Если бы Хельги не внял моим мольбам… Если бы вы не подоспели… Не знаю, смогу ли я вас когда-нибудь отблагодарить…

— Подожди! — перебил Хельги, бледнея. — Ты что, МОЛИЛСЯ мне?! Как богу?!

— Да, — подтвердил колдун смиренно, — ты был моей последней надеждой.

Взгляд Хельги сделался отрешенным, лицо потемнело.

— Я никому не внимал… — Он говорил тихо, будто бы сам с собой. — Я не слышал никаких молитв. Мы оказались на площади чисто случайно. Возможно, в этом есть заслуга Сил Судьбы, но только не моя! Это ужасно!

— Почему? — не понял Эдуард. — Все же хорошо кончилось!

— А если бы нет? — Хельги сделался агрессивным и раздраженным. — Каково это по-твоему — не оправдать чьей-то последней надежды?! Силы Стихий, как же страшно быть богом! Врагу не пожелаешь!

— Давайте сменим тему! — призвала диса. Ей не нравилось умонастроение брата по оружию.

— Нет! — упорствовал тот. И потребовал: — Клянитесь!

— В чем?!

— Что никто из вас больше никогда не станет мне молиться! Ни при каких обстоятельствах!

— Не больно-то и хотелось! — фыркнул Орвуд пренебрежительно. — Что за смысл молиться такому недоразвитому демону, как ты? Напрасная трата времени!

— Это вы сейчас так говорите. А я должен быть уверен! Клянитесь немедленно или… — Он запнулся, подыскивая подходящую угрозу.

— Да ладно, клянемся, не переживай! — Рагнар дружески хлопнул его по плечу.

— Не "да ладно", а по всем правилам!

Ильза вытаращила глаза.

— Что, клятвой Мельдаха?!

— Меридит, твой брат совсем спятил! — возмутилась Энка. — Ты должна на него повлиять. Он требует ужасного.

— Да не требую я Мельдаха! — завопил бедный демон. — Мне нужна формальная юридическая клятва, без всякого магического подкрепления.

— Тогда как ты узнаешь, что мы ее не нарушаем? — уточнил Эдуард с сомнением.

Хельги смерил бывшего ученика ледяным взглядом.

— Я думал, что могу рассчитывать на вашу порядочность!

Хорошо, что у этой сцены не было свидетелей. Участникам она казалась торжественной и полной драматизма, но со стороны выглядела бы весьма забавно. Каждый неловко привставал, насколько позволял низкий снежный свод, по кансалонскому обычаю поднимал над головой руку с раскрытой ладонью — она поневоле высовывалась в дымовой люк — и церемонно изрекал: "Клянусь, что с этой минуты и до конца дней моих не стану приносить молитвы демону-убийце Хельги Ингрему, подменному сыну ярла Гальфдана Злого, ежели таковой самолично не освободит меня от принесенного обета!" — а потом яростно дул на обожженные горячим воздухом пальцы. Текст клятвы составлял Орвуд, он лучше других разбирался в юридических процедурах и делопроизводстве. Эдуард счел ее никуда не годной и ни к чему не обязывающей, но предпочел помалкивать, чтобы не расстраивать бывшего наставника. Неважно, решил он, станет кто-нибудь молиться или нет, главное, чтобы Хельги об этом не узнал. А он не узнает, потому что сам ничего не слышит, а клятвопреступник наверняка не захочет себя выдавать. Так рассуждал наследный принц Эдуард-Карол-Хенгист Ольдонский, но не стоит его в этом винить. Ведь хотел он того или нет, а все-таки оставался сыном отца своего, Филиппа Подлого, и потомком предка своего, Ольдонского Кровопивца. А дурную наследственность не так-то легко перебороть…

А потом стал вопрос: кому оставаться с Агнессой? Ведь комнатных собак в разведку не берут. Жребий пал на Улль-Бриана.

— В кои-то веки Силы Судьбы сделали разумный выбор! — одобрил Орвуд. — В разведке от Улль-Бриана пользы не больше, чем от Агнессы.

— Держи свое мнение при себе! — огрызнулась сильфида. — Вам бы только издеваться над бедным юношей, солдафоны толстокожие! А Силы Судьбы тоже хороши! Думают невесть о чем! Вдруг в наше отсутствие на Улль-Бриана кто-нибудь нападет? Он не сможет противостоять им в одиночку.

— Мы запрем его внутри магического круга. Часок-другой продержится, — скоренько нашел выход любящий кузен.

— Нет! Ни за что! — Улль-Бриан, дотоле безропотный, вскочил, едва не разворотив головой крышу. — Я не стану сидеть взаперти! Я не могу! А что если вы не вернетесь вовсе?! Если вас схватят и сожгут?..

— Да типун тебе на язык! — взревел гном, но поэт его не слушал.

— …Что мне тогда прикажете делать?! Медленно умирать голодной смертью?!

— Не придумывай ерунды! — велел Хельги сердито. — За сутки еще никто не помер с голоду, а дольше наши круги не держатся.

Но Улль-Бриан был неумолим. Он не станет сидеть один взаперти — и точка. Хотите чертить круг — делайте односторонний, чтобы войти нельзя, а выйти можно. Или чтобы посторонних задерживал, а своих пропускал.

— Эх, — присвистнул магистр Ингрем, — кто же тебе такой сделает? Это профессиональный уровень защитной магии. Нас, конечно, учили в университете, но лично я давно все забыл…

— Да ты и не знал никогда! — противно хихикнула Энка.

— Я сделаю, — вызвался колдун. — На самом деле это не так уж сложно. Я вас потом научу.

На том и порешили…

Ах, как не хотелось им покидать теплое, уютное снежное убежище и уходить в лютую зимнюю ночь! От стоянки до городских укреплений оставалось около часа пути — успеешь промерзнуть до костей.

За несколько часов ожидания погода успела перемениться. Ветер стих. По черному небу рассыпались мелкие колючие звезды. Мороз крепчал, хотя казалось, куда уж еще. На ветвях деревьев повисли длинные белые клочья. Они осыпались под собственной тяжестью и тихо хрустели. Чтобы не спотыкаться на колдобинах, не скользить на неровных гребнях замерзшей санной колеи, разведчики сошли с дороги на обочину — наст был такой прочный, что даже огромный Рагнар и упитанный Орвуд не проваливались. Ни дыма, ни огня не было видно во тьме — никаких признаков жилья. Поневоле закрадывалась мысль: неужели все окрестные села уже повымерли? И такая дикая, первозданная тишина, такое ледяное, мертвое спокойствие царили в этот час в природе, что не только душа, но и самая сущность наполнялась глухой тоской небытия. Это новое, незнакомое чувство было столь тягостным, что его старались заглушить разговорами.

— Что делать со своей лабораторией, я знаю, — рассуждал колдун вслух. — Просто запру ее как следует и установлю защиту. Боги дадут, месяц-другой простоит. Я уже начинал сворачивать дела, успел остановить все процессы. А вот с чужой будет сложнее.

— Подожди! — До Орвуда дошел смысл услышанного. — Что значит "просто запру"?!

— То и значит — повешу замок на дверь. Только бы вспомнить, где он у меня лежит… И где от него ключ? На комоде, что ли?

Гном был изумлен.

— Ты хочешь сказать, что никогда им не пользуешься?! Что твоя колдовская лаборатория стоит настежь — заходи кому не лень?!

Балдур усмехнулся.

— Вот именно. Буккен — очень тихий и добропорядочный городок, случаев воровства у нас не замечено со времен Первой мировой. Горожане запирают двери только на ночь, от нежити. Днем лишь подпирают камнем. А желающих так просто зайти в колдовскую лабораторию я пока что-то не встречал!

— А магическая защита? Она должна быть установлена обязательно! Это общее правило! — поддержал гнома эльф.

— Она установлена, — согласился колдун. — Никакое зло не сможет вырваться из стен моей лаборатории самовольно, только если его кто-то выпустит. Правила требуют именно этого. А что касается проникновения внутрь посторонних — это отдается на усмотрение хозяина. Лично я, грешным делом, не озаботился… О! Смотрите! Впереди огни! Мы на подходе к Буккену!

Испытывать бдительность стражи лазутчики не стали, в город проникли сквозь стену. Балдур шел своим ходом, без помощи Хельги. Даже лишенный амулетов, он был способен на многое.

Улицы Буккена казались тихими, темными и пустыми. Настоящая ночь еще не наступила — скорее поздний вечер, но в редком окне можно было заметить свет. Горожане будто затаились в своих домишках и комнатушках. Ночные обитатели тоже сидели по углам, на двор не показывались. Только где-то вдали слышалась колотушка сторожа, да одна-единственная тень промелькнула мимо и скрылась в подворотне. Колдун сразу насторожился.

— Силы Стихий! Этого я и боялся!

— Чего?! — испугалась Ильза.

— Похоже, питомцы Феллема начали разбредаться по городу. Надо спешить! Но сначала — ко мне!

Осторожный Эдуард деловито осведомился:

— Ты уверен, что там нас не будет ждать засада?

— Обязательно будет. Мы ее перебьем, а кровь используем для наведения защиты. В таких делах чем больше крови, тем лучше.

— Это будет черное колдовство? — забеспокоился Хельги. — Ох, надо не забыть снять с тебя клятву Мельдаха!

Колдун равнодушно пожал плечами.

— Обыкновенная оборонная магия, современная версия Завесы Гримо. Разве вас не учили в университете?

— Учили, — покаянно вздохнул демон. Название ему было определенно знакомо, но суть вылетела из головы начисто. — Нас много чему учили… — И переиначил на собственный манер услышанную в ином мире фразу: — Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Образованьем, слава богам, у нас немудрено блеснуть…

— Ты о чем? — удивился колдун.

— Неважно. Это из другого мира. У нас с ними много общих проблем.

— Не обращай внимания, — посоветовала Ильза. — Демоны, они все немного странные. Такая уж у них, демонов, природа.

— Учту, — согласился Балдур. — Смотрите, мы пришли. В военном деле белые рясы смыслили мало — иначе они не завалились бы в дом всей толпой, а оставили бы снаружи караульных. Но никому, видно, не захотелось мерзнуть. В колдовстве разбирались еще меньше, тогда бы не сунулись в лабораторию. Потому что войти туда они смогли, а выйти — нет: защита идентифицировала пришельцев как магическое зло. Всех их, недавних мирных горожан перерезали и перестреляли прежде, чем они успели понять, что происходит. Крови для Завесы Гримо Балдур получил предостаточно, на весь Буккен хватило бы. А дальше — дело техники.

— Ну вот! — объявил Балдур, потирая руки. — Может быть, демон или особенно великий маг ее и пробьет, но не простой смертный, даже если на нем белая ряса! Ни живая душа, ни нежить в мой дом больше не проникнет.

— А если братья захотят его спалить?

— Ха! Пусть попробуют! Кстати, если кому-нибудь из вас понадобится моя лаборатория, скажете: "Именем Герхарда Вэйна, отворись" — затем начертите в воздухе такой знак, — он взмахнул рукой, и во мраке ночи вспыхнул огненный символ, отдаленно напоминающий жабу.

— Ой! А я так не умею, магии не обучена! У меня огонь из пальца не идет! — огорчилась Ильза.

— Да не надо огня! Это я для наглядности! Важно правильно начертить.

— Я потренируюсь, — обещала девушка. — А кто такой Герхард Вэйн?

— Это я.

— Как?! Ты нас обманывал?! Ты говорил, твое имя Балдур Эрринорский!

— Псевдоним! — ответил за колдуна Аолен. — Так я и думал! Все колдуны и многие маги живут под вымышленными именами, а подлинные скрывают.

— Зачем?

— В подлинных именах порой сокрыта большая сила. — Колдун не стал вдаваться в подробности, отделался общей фразой.

— Тогда почему ты открыл его теперь? Скрывал бы и дальше.

— Ну вот еще! Вы мне жизнь спасли, а я стану от вас таиться! Это было бы непорядочно. Но вы должны держать его в тайне и называть меня по-старому! Хорошо?

— Идет! — ответил за всех рыцарь. — Хочешь, поклянемся?

— Не стоит. Достаточно с нас на сегодня клятв.

— А почему ты выбрал именно этот псевдоним? — полюбопытствовала сильфида. До дома Феллема оставалось еще несколько кварталов, оставалось время на болтовню.

— А! Это я в честь бога Бальдра Прекрасного. В здешних краях его имя звучит как Балдур. Мне показалось забавным назваться именно так, при моей-то внешности. — Он указал на свой безобразный безгубый рот.

— Однако странный у вас, колдунов, юмор! — заметил гном саркастически, а потом бестактно брякнул: — Кстати, давно хотел спросить, что за беда у тебя с пастью? Неужели таким родился? Ай! — Это девицы, дружно и больно, с двух сторон ткнули его в бока.

Но Герхард, он же Балдур, вовсе не был обижен. Ответил охотно, но не совсем ясно.

— Разумеется, нет! Родился я нормальным, даже лучше… хотя, это с какой стороны посмотреть. Просто один мой… гм… недоброжелатель попытался превратить меня в жабу. Это все, на что его хватило.

— Бедный! — всплеснула руками добросердечная Ильза. — И ты с тех пор так и живешь искалеченным?! И расколдоваться не можешь?!

Ответ был неожиданным для всех и непонятным для большинства.

— Почему не могу? Могу! Даже расколдовывался однажды, специально к свадьбе сестры, чтобы сделать ей приятное. Но потом вернул все назад.

— Зачем?!

— Видите ли… — Колдун немного смутился. — Как бы это сказать?.. В юности моя внешность настолько не соответствовала образу черного колдуна, так что я сидел без заказов. А в армии стало еще хуже… Догадываетесь, о чем я говорю? Но жабий рот чудесным образом исправил дело! Вот я и решил его оставить.

— Ах, как же я тебя понимаю! — выпалил от души демон-убийца.

— Правда? — Настал черед колдуна удивляться. Дотоле его не понимал никто.

— Честное слово! — заверил Хельги и шепнул доверительно: — Знаешь, у меня тоже большие проблемы с богом Бальдром! Слушай, а ты не мог бы…

Но Меридит была начеку. Она слишком хорошо знала брата по оружию, чтобы не понять, куда ветер дует.

— Даже не вздумайте! Балдур, если ты изуродуешь мне Хельги, я вас обоих убью, так и знайте!

— О, труп! — шепотом воскликнул Эдуард. Он шел впереди всех и чуть не споткнулся о темную бесформенную кучу, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении человеческим телом с обгрызенным до неузнаваемости лицом и начисто выеденными внутренностями. Одежда на нем была небогатая, напоминала форменную.

— Похоже, это ночной сторож! Вот его фонарь и колотушка! — Рагнар протянул находку Балдуру.

— Может, оно и к лучшему, что его загрызли? — задумчиво молвил Хельги, разглядывая несчастного. — Иначе нам самим пришлось бы его убить…

— Ты кровожаден, как истинный демон-убийца! — не удержалась от комментариев вредная сильфида. — Мы могли бы ограничиться отводом глаз.

— Демоны тут ни при чем. Это у него от фьордингов. Их воспитание, — возразила сестра по оружию. — А ты, чем глупости болтать, лучше бы подумала, кто пожрал этого. — Она кивнула на тело. — Неужели в Буккене, в наш просвещенный век, прямо по городу разгуливают оборотни?

— Ну что ты! Это не оборотни! Тут поужинал кто-то из выкормышей Феллема, — вступился за честь своего города колдун. — Боюсь, мы безнадежно опоздали!

— Тогда, может, вовсе не пойдем? — предложил Эдуард, с опаской поглядывая на растерзанное тело.

— Пойдем непременно! Вдруг еще не все потеряно?

— Да ты не трусь! — подпихнула его в бок сильфида.

— А ты не путай трусость с разумной осторожностью! — огрызнулся принц с полным на то правом. Он и в самом деле не был трусом.

До чего же это увлекательное занятие — рыться в чужих вещах! Наверное, таково общее свойство порочной натуры смертных (впрочем, Хельги проявлял к делу не меньший интерес, чем остальные). Вдвойне приятно, когда можно оправдать свое поведение благородством цели.

Какого только добра не было в лаборатории покойного Феллема! Колбы, реторты, пробирки, перегонные кубы, флаконы с зельями всех цветов радуги, сундуки с магическими принадлежностями, старинные книги на разных языках и еще множество предметов, назначение которых было понятно одному Балдуру.

На первый взгляд колдовская лаборатория почти не отличалась от обычной магической, знакомой по университету. Немного иные символы на потолке и стенах, более мощная пентаграмма на полу плюс бьющее в глаза богатство обстановки (колдун Феллем любил роскошь) — вот и вся разница. Но тот, кто мог, чувствовал: в каждом углу, в каждом ящике, колбе и бутылке гнездится древняя черная сила. От нее делалось страшно, но все равно — интересно!

— Та-ак! — Балдур оглядывал помещение с видом полководца на поле брани. — А это что у нас? Это у нас аква морта! Целая бутыль! Вот ведь жмот был покойник! Просил его продать всего одну пинту — сказал, что нету!.. Ага… Аква вита! Ну этого добра у нас самих достаточно. Так, здесь всякий сушняк… здесь могильная землица… Охота ему была такую дрянь в доме держать? Лично я ее всегда в сарае хранил. А здесь что? Ох, демон!!! — Он приоткрыл дверцу дубового шкафа, и тут же захлопнул, отпрянув. Пальцы левой руки его непроизвольно черканули в воздухе охранный символ.

— Что там?! — сунулась любопытная сильфида.

— Не подходи! Держитесь подальше, пока я не установлю защиту! Там стафии!

Не стоило ему уточнять!

— Покажи! — потребовала девица. — Всю жизнь мечтала увидеть стафию!

— А что это такое? — Ильза совершенно не разбиралась в колдовстве.

— Тень! — объяснила Энка популярно. — Колдун крадет у своей жертвы тень или снимает с нее мерку и использует по своему усмотрению. А жертва медленно помирает, лишившись жизненных сил, которые выпивает стафия! Интересная штука, скажу я тебе! Не каждый день встретишь!

— Голодные стафии очень опасны! Особенно хранящиеся под давлением! — Балдур потихоньку оттеснил не в меру любознательных девиц от шкафа. — Счастье, что они еще не успели выбраться на свободу.

— Подумаешь, счастье! — пренебрежительно пожала плечами разочарованная Энка. — Что в этом толку, раз вся остальная нежить уже разбрелась по округе и нападает на каждого встречного? Одной дрянью больше, одной меньше — не суть!

Пожалуй, она была права. Самое худшее уже произошло. Тело ночного сторожа стало первым в череде страшных находок. А всего их было пятнадцать по дороге к дому Феллема. Десять братьев и четверо мирных горожан, случайно оказавшихся на улице в поздний час. Этим повезло меньше всего — не только внутренности, но и сущности их были выедены начисто. Сущности белых ряс хищники трогать не стали, верно, побрезговали.

Никакие защитные чары, даже те, что полагались по закону, лабораторию не охраняли — хозяин успел снять их перед смертью, такова была его месть. Зная его коварный нрав, Балдур опасался ловушки, но ее тоже не оказалось. Или она уже успела сработать. На бордовом сехальском ковре перед шкафом с серебряной посудой лежало еще одно тело в белой рясе, распухшее и позеленевшее. Правую руку и лицо его покрывала роговая чешуя с красивым медным отливом, из полуоткрытого рта вываливался раздвоенный язык.

— Нюхнул змеиного порошка, идиот, — отметил Балдур мимоходом. И предупредил спутников. — Будьте осторожны! Ничего подозрительного не касайтесь, в посуду с реактивами нос не суйте!

— Мы аккуратно, — обещала диса за всех.

Пока остальные продолжали увлеченно копаться в чужом имуществе, Балдур торопливо пытался наложить на помещение собственные защитные чары. Но тщетно. Здесь, на чужой территории, он был не властен. Силы прежнего хозяина еще не успели иссякнуть.

— Демон побери! — ругался колдун. — Ничего не выходит! Нужно подлинное имя хозяина!

— А ты не знаешь его подлинного имени? — уточнила Ильза глуповато.

— Если бы я знал подлинное имя Феллема, он помер бы не вчера, а гораздо раньше! — ответил колдун сурово. — Давайте думать, что делать с лабораторией. Я не смогу ее запечатать.

— Ну и демон с ней! Пусть стоит открытая! Нежить все равно успела разбежаться! — Орвуду не нравилось это черное место, хотелось поскорее уйти.

— Кроме нежити здесь полно других опасностей. Видишь? — Балдур указал на маленькую плоскую баночку черного стекла, скромно стоящую на полке. — Ее одной хватит, чтобы истребить весь город. Если кто-то случайно откроет, беды не миновать. Просто не представляю, как нам быть!

— Удивляюсь, почему власти вообще позволяют размещать такие опасные объекты в городах? Что за безответственность?! — возмущался Орвуд.

— О! Знал бы ты, какой с них идет налог — не удивлялся бы! Что же делать, что делать?!

— А ты не мог бы вызвать дух Феллема? — предложил Аолен. — Вдруг он согласился бы открыть нам свое подлинное имя?

Балдур безнадежно махнул рукой.

— Вызвать — легко! Только он ничего не скажет, мне в особенности. Феллем, упокойте боги душу его, и при жизни был редкостным ублюдком, так чего ждать от духа?

— А если сжечь? Огонь — сильная стихия!

Но и сжечь не удалось. Одно единственное заклятие все же лежало на лаборатории — наспех установленная защита от огня. Феллем все предусмотрел.

— Ладно! Я знаю, что делать! — Подменный сын ярла решил, что пора брать дело в свои руки. Вся эта возня с колдовским имуществом ему надоела, в душе крепла тревога. Он беспокоился за Агнессу — как она там одна, в чужом месте? Улль-Бриана Хельги в расчет не принимал и, как позднее выяснилось, вполне справедливо. — Идемте на улицу!

Конечно, он отдавал себе отчет, что поступает аморально и безответственно, что порядочным демонам такое легкомыслие не к лицу и ему придется еще не раз упрекнуть себя в содеянном. Но не мог устоять перед соблазном: воспитание фьордингов и натура демона-убийцы вновь дали о себе знать.

Хельги исчез без предупреждения — канул в астрал. Нарочно, чтобы избежать лишних споров, в которых он вряд ли остался бы победителем. Пропал он не один. На месте дома колдуна Феллема остался только неглубокий котлован и прилегающий палисадник с голым кустом сирени.

— Эй, ты, цакас! Подъем! Хорош дрыхнуть, к тебе демон явился! — услышал Инолга сквозь сон. Нехотя приоткрыл правый глаз… и вскочил как ужаленный. Чудовище из чужого мира стояло пред ним. Теперь оно оказалось одетым по-зимнему, в куртку с капюшоном, высокие сапоги и дикую мохнатую шапку. Лицо его было бледным и перепачканным свежей кровью — смотреть страшно.

— Одевайся! — велело чудовище, швырнув цакасу скомканный халат. — Идем!

— К-к-куда? — еле выговаривая слова, пролепетал несчастный. — Н-н… не хочу!

— А тебя не спрашивают, хочешь или нет. Речь идет о жизни и благополучии твоего мира! — Тут Хельги, признаться, преувеличил для красного словца. Повредить целому миру черная лаборатория все-таки не могла. Но уничтожить пару-тройку городов — вполне.

Стыдливо прикрываясь ладонями, цакас выбрался из постели, с трудом попадая в рукава, натянул халат и, как был босиком, поспешил за пришельцем. Ноги мгновенно застыли на холодном полу — простуда была обеспечена. Вышли из спальни, миновали коридор, добрались до лестницы.

— Тише, пожалуйста, тише! Домашние проснутся! — умолял цакас. Тяжелые сапоги чудовища гулко стучали по ступеням.

— А мне плевать! — заявило оно не без злорадства и прибавило грохоту.

Только у самых дверей бедный Инолга успел нацепить на босу ногу резиновые шлепанцы жены — в них она выходила работать в саду. Кстати, именно туда, в сад, чудовище и направлялось. А там…

Ухоженного газона для игры в петсир больше не существовало. На его месте громоздилось двухъярусное строение очень странного вида. Верхний его этаж был еще куда ни шло — белый, отделанный черными рейками в стиле кантри. Нижний выглядел так, будто его только что вырвали из земли — неровная, грязная и глухая кирпичная кладка. Все окна и двери находились на уровне второго этажа.

— Видишь?! — спросило чудовище радостно. — Это жилище черного колдуна! Страшной силы штука! Если хочешь обойтись без жертв и разрушений, позаботься, чтобы ни одна живая душа не проникла внутрь, а мертвая не вылезла наружу! Счастливо оставаться!

Пришелец исчез. Колени цакаса подогнулись, он тяжело опустился на холодную землю, обхватил голову руками и тихо взвыл. Он не представлял, что ему теперь делать!

Хельги вернулся так же внезапно, как и исчез.

— Где тебя носило?! — напустилась на него сестра по оружию, она уже начинала волноваться. — Через границу миров ходил?!

Вопрос был праздным. Плачевный облик демона говорил сам за себя.

— Назад не понесу! Даже не надейтесь! — заявил он вместо ответа.

Аолен в ужасе схватился за голову.

— Боги великие! Хельги! Неужели ты перенес дом колдуна в мир Макса?!

— Ну вот еще! — Демона-убийцу такое предположение даже оскорбило. — По-твоему, я совсем идиот?! Зачем Максу такая пакость? Я оставил его на хранение у цакаса Инолги. До лучших времен!

Как и следовало ожидать, спор о правомочности содеянного вышел долгим и жарким. Но изменить он ничего не мог — именно этого Хельги и добивался.

Зато по другому вопросу мнение сторон оказалось на удивление единодушным — разбежавшуюся нежить решили не ловить. Пусть горожане сами справляются, это послужит им хорошим уроком. Не теряя времени, компания двинулась в обратный путь.

Дорогой Аолену пришла в голову ужасная мысль: Буккен наверняка не единственный город, в одночасье лишившийся всех колдунов. Значит, без хозяев остались десятки, если не сотни черных лабораторий! Страшная угроза, способная обернуться настоящей катастрофой, нависла над землями Запада! Уж не с этой ли бедой Силы Судьбы поручили бороться своим Наемникам?!

— Ну вот еще! — не согласился Орвуд. — Для такой цели им нужны не мы, а десяток-другой квалифицированных магов. Во всяком случае, лично я не намерен скакать по землям Запада, искореняя черное колдовство!

— И что мы сможем сделать, если даже Балдур не справляется? — подхватил Рагнар.

— Хельги может перетаскивать лаборатории в чужой мир, — ответил Эдуард на чисто риторический вопрос. Он был целиком на стороне бывшего наставника.

Но тот и сам отказался. Слишком утомительное дело. Да и цакас Инолга вряд ли справится с таким наплывом черных сил.

Вот так, за разговорами, и пролетел час пути. Могильным холодом, тьмой и тишиной встретило разведчиков их снежное укрытие! В ужасе Балдур запалил магический огонь… и у них с Хельги отлегло от сердца! Агнесса, свернувшись клубочком, мирно посапывала на дорожном мешке Аолена. Но с сердцами рыцаря и сильфиды дело обстояло иначе. Улль-Бриана в укрытии не было!

Выскочили на улицу. Четкая цепочка следов тянулась от шалаша в сторону леса. Друзья переглянулись.

— Он что, спятил?! — спросил Эдуард страшным шепотом. — Куда его одного среди ночи понесло?!

— Может, за дровами? — предположила Ильза и тут же заработала щелчок по затылку — так ее воспитывала Энка. Девушка не обиделась: настоящий воин должен быть наблюдательным и не болтать, не подумав. Рядом со входом лежала груда сухих сучьев — запаса дров хватило бы на всю ночь.

— Идемте! — позвала Меридит. — Есть у меня одно соображение!

Идти оказалось легче, чем они ожидали. Под ногами хрустела все та же ледяная корка наста, лишь немного припорошенная свежим снегом, точнее, инеем, осыпавшимся с деревьев. Довольно скоро впереди, меж сосновыми стволами, забрезжил розоватый свет, трепетный и нежный, от обычного костра такого не бывает. Меридит, шедшая во главе, обернулась.

— Ну?! Что я вам говорила? Морганы!

Чудная картина открылась их удивленным взорам! Посреди просторной поляны матовым, ровным пламенем сиял огромный магический шар. Тепла он не давал — снег подле него даже не подтаял. Но светло было как днем. Вокруг него, взявшись за руки, водили хоровод светловолосые девы, юные и прелестные. На них были короткие белые шубки поверх легких туник, белые меховые сапожки до колен, аккуратные шелковые шапочки, тоже подбитые мехом. В их длинных распущенных косах серебрился иней, щеки розовели на морозе, по пухлым алым губам скользили томные улыбки, из уст лилась протяжная песня… А посреди чудесного хоровода, подле магического шара, стоял блаженно-счастливый Улль-Бриан Р'Оверин собственной персоной, и вид у него был таким идиотским, что хотелось подойти и треснуть как следует по башке!

— Вот они, стервы! — объявила диса громогласно. — Так я и знала! Зачаровали!!!

Песня оборвалась. Хоровод замер на месте. Девы как по команде обернулись на голос, их дотоле безмятежные лица исказились гневом и страхом. А в раскрытых ладонях каждой вспыхнуло по боевому огненному шару!

Но им ли, прелестницам, было тягаться с наемниками Кансалонской гильдии? И половины необходимой для удара силы они не успели вложить в свое оружие, а Меридит уже подскочила к ближайшей, вцепилась, рванула… Один профессионально ловкий взмах меча, и… Копна чудесных золотистых волос осталась в руках дисы. Лишь жалкий косой обрубок украшал теперь голову бедной морганы!

Если бы с нее сняли скальп или снесли голову целиком, визгу вышло бы меньше. Девы кричали тонкими, истошными голосами, будто раненые птицы. Они были в ужасе.

— Ну, — Меридит воинственно потрясала мечом, — кто следующая?!

Желающих не нашлось. Девы готовы были рисковать самой жизнью, но только не красотой!

Одна за другой прыгали они в огонь, тонули, растворялись в розовом сиянии и исчезали бесследно — уходили через портал.

Меридит победно, как боевое знамя, подняла над головой пучок трофейных волос.

— Видали? Здорово я их разогнала?!

— Превосходно! Потрясающе! Ты настоящий специалист по морганам! — наперебой расхваливали оба принца, колдун, демон и эльф. Они были просто счастливы, что не пришлось вступать с боевые действия с дамами.

— Дурное дело не хитрое! — еле слышно шипела сильфида, невольно поглаживая собственные рыжие космы.

Улль-Бриан тоже не спешил благодарить свою спасительницу.

— О дивный, о сказочный сон! Зачем, зачем вы разрушили его? Почему вы так жестоки?! — простонал он со слезами в голосе и простер руки к угасающему свету портала. — Вернитесь, молю вас!

— Опомнись, несчастный! Тебя дома ждет баба с малолетним дитем! — взревел Рагнар и отвесил кузену тяжелый подзатыльник. От удара тот отлетел на несколько шагов и рухнул на четвереньки.

— Полегче, идиот! — Энка бросилась на помощь своему любимцу. Подняла за шкирку, поставила на ноги и даже отряхнула снег с одежды. — У него сотрясение мозга будет!

— Трястись нечему! — Рагнар перенервничал и теперь был зол, как боевой дракон.

— А зачем морганы зачаровывают людей? Что они с ними потом делают? — Этот вопрос мучил Ильзу с детства. Но стоило задать его кому-нибудь из старших, ответ был неизменным: вырастешь — узнаешь. Вот и Аолен, услышав ее, залился стыдливым румянцем.

— Предаются плотским утехам! — охотно растолковала Меридит. — Набрасываются всей оравой и не отпускают, пока до смерти не уходят! Те, кто попал им в когти под утро, еще имеют шанс на спасение — на рассвете морганы исчезают. Но если мужика сцапали раньше — беда! Ни за что не выживет! Счастье, что мы подоспели прежде, чем до дела дошло.

— И правда, — всплеснула руками девушка, рассудив по-своему, — то-то бы сраму вышло! Как бы мы их растаскивали, голых?

Аолен охнул и спрятал лицо в ладонях.

— Дуреха! Не в том беда, что голые, а в том, что помер бы! — фыркнул гном.

— О чудный, о сладостный конец! Зачем, зачем вы лишили меня такого блаженства?! — Молодой Р'Оверин еще не избавился от власти любовных чар.

— Щас я тебе устрою сладостный конец! — угрожающе двинулся на него кузен. Энка встала между братьями, заслонила поэта собой.

— Не смей его трогать! Он просто не в себе, бедняжка! Проспится и все забудет!

Так оно и вышло.

Наутро Меридит с Рагнаром учинили юноше суровый допрос.

— Почему ты вообще вылез из круга?! — допытывалась диса. Она воспринимала Улль-Бриана как подчиненного, нарушение дисциплины ее возмутило. — Ведь староземским языком было сказано, сидеть и не высовываться!

— Я… ну… э-э-э… — Улль-Бриан решительно не знал, что именно толкнуло его на столь опрометчивый шаг.

Меридит истолковала его замешательство по-своему.

— В другой раз делай свое "э-э-э" прямо в кругу! Вырой мечом ямку, а потом засыпь снегом!

Бедный Р'Оверин залился краской.

— Дура! Он вовсе не это имел в виду! — вмешалась сильфида. — Он просто ничего не помнит! Для любовных чар защитный круг не препятствие. Он выходил из него уже зачарованным и не осознавал, что делает. Какой с него спрос? С каждым может случиться.

— Просто в другой раз мы не будем потакать глупым капризам и установим нормальный, непроницаемый круг! — постановил Рагнар. — Я не могу допустить, чтобы единственный сын моей тетки Элеоноры однажды пал жертвой плотских утех!

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА,

ПОДМЕННОГО СЫНА ЯРЛА ГАЛЬФДАНА ЗЛОГО

Начало февраля.

Или уже середина. Точнее сказать не могу — окончательно сбился со счету. Не вел записей дольше недели по причине объективной и уважительной: чернила замерзли в чернильнице. Я честно пытался растопить лед теплом собственного тела, но только сам замерз до дрожи. Пришлось отложить дневник до лучших времен.

А вчера они, лучшие времена, настали. Резко потеплело, чернила растаяли, и вот я вновь держу в руках перо.

Следуя первоначальным планам, мы держим направление на восток, идем спасать демонова Бандароха и его отвратительное семейство. Балдур Эрринорский, человек здравомыслящий и умудренный опытом, считает, что нужды в том нет. Во-первых, Конвелл еще не мог попасть под влияние братства, во-вторых, магов и их семьи вообще никто не трогает.

Но Ильза неумолима: она успокоится только тогда, когда собственными глазами увидит Бандарохово потомство целым и невредимым! "Колдунов тоже не трогали, до поры до времени, а потом что?" — говорит она, и в словах ее есть логика. Но допустим, она их увидит. Что дальше? Спасать мир в компании двух придурков и трех младенцев? Или плюнуть на мир и посвятить себя благополучию Августусова семейства?

Кстати, мы до сих пор не знаем, какая именно опасность грозит миру, от чего его надо спасать. И надо ли вообще. При всем моем уважении к землям Запада, они еще далеко не весь мир. И если их обитатели хотят поклоняться кровосмесителям и питаться отравленным зерном, это их личное дело. Почему мы должны им препятствовать?

Так думаю я, но не все со мной согласны. Потому мы, как истинные герои, вновь стремимся на борьбу со Злом.

А по пути Балдур учит нас черному колдовству (клятву Мельдаха я с него снял насовсем, мне так спокойнее). Аолен с Рагнаром не участвуют, эльфам и рыцарям Золотого Меча колдовать не положено. А по-моему, любому существу, даже самому благородному, всякая наука идет только во благо. И из черного колдовства может извлечь пользу тот, кто им овладеет. Лично я от этого состояния пока очень далек, остальные — еще дальше. Некоторые успехи делает Ильза — я же говорил, что она при желании могла бы выучиться на ведьму. К примеру, позавчера ей удалось зажечь красный огонь на кончике собственного носа — очень эффектно! Правда, по правилам, нужно было на пальце, но лиха беда начало! Я тоже часто путаю собственные части тела, особенно отдаленные в пространстве. Попробуйте отличить руку от ноги, если обе конечности скрыты далеко за горизонтом! Но я опять отвлекся на личное.

Собственное достижение Ильзу перепугало. Она орала дурным голосом и теперь отказывается практиковаться. Жаль. Чтобы переубедить, Энка на привалах заставляет несчастную письменно спрягать неправильные глаголы и решать арифметические задачи с пропорциями. Говорит, не хочешь колдовать — изучай светские науки. Ильза страдает, но пока не сдается и ошибок делает уже меньше.

Я же окончательно перестал понимать, где граница между магией и колдовством. По крайней мере, половину того, чему учит нас Балдур, мы проходили в университете. Другое дело, что я почти ничего не помню. Энка говорит: "Нельзя помнить то, чего никогда не знал". Но она преувеличивает. Ведь сдавал же я как-то зачеты с экзаменами? Или это было чудо? Воистину, загадочен и непостижим дух Халява! Или я об этом уже писал?..

Только что пришло в голову… Неужели в приморских герцогствах теперь войдет в моду кровосмешение? Опасная вещь! От близкородственных браков родятся уроды и хвостатые ведьмаки. Хотя не все ведьмаки — дети кровосмешения. Только те, у которых отсутствуют признаки пола. Однажды, в ранней юности, я встретил такого на ярмарке в Дрейде — он был отвратителен! Вернее, оно. Не хотелось бы, чтобы подобные создания наводнили Староземье. Потому что размножаться они не могут, но очень хотят, со всеми без разбору. Пришлось сломать ему челюсть и спасаться бегством. Фу! Противно вспомнить!

Не стану больше сегодня писать, привал окончен, мы уходим.

Февраль, понедельник.

Проходили через деревню с образным названием Черные Козлы. Я хотел узнать у местных жителей, какое сегодня число, но они смогли назвать только день недели, и то только потому, что по понедельникам нет торговли в соседнем селе. Меридит (и не только она) называет наш век "просвещенным"! Не знаю, каким боком в это определение вписываются подобные дремучие деревни, будто перенесшиеся из глухого Средневековья? Сужу как очевидец!

Сейчас мы где-то на середине пути до Конвелла, осталось идти дней семь-восемь. Напрямик вышло бы быстрее, но дороги в здешних краях петляют, будто пьяные. Кому понадобилось такие прокладывать? Местность сухая, равнинная, ни болот, ни холмов нет — чего огибали? Летом мы прошли бы через лес, но теперь не сунешься — сугробы по пояс, наст растаял, больше не держит. По ночам воют волки, да так тоскливо, что хочется подвывать. Дает о себе знать звериная сущность. На мой взгляд, всякому разумному существу вполне достаточно одной сущности, вторая — явное излишество.

Интересно, как отреагировала бы Агнесса, если бы я обернулся волком? Наверное, стала бы меня бояться и не позволила себя носить на руках. Мы таскаем ее по очереди, потому что каждому хочется. Но на руки к Орвуду она идет менее охотно. Ей не нравится борода. По-моему, ей кажется, будто это отдельное мохнатое существо, паразитирующее на гномах. Она даже пытается его прогнать. Если борода оказывается заброшенной за спину, или лежит в стороне, когда Орвуд спит, Агнесса рычит на нее и хочет трепать. Хорошая собака — маленькая, а храбрая, ведь борода гораздо длиннее ее! Думаю, однажды Агнесса ее победит! Вряд ли Орвуд будет в восторге, он считает бороду своим главным украшением, очень ею гордится. Настоящему воину не следовало бы так заботиться о собственной внешности. Впрочем, Орвуд на звание настоящего воина и не претендует, хотя в деле он очень неплох. При желании мог бы легко вступить в гильдию. Но он не хочет. Он — горный мастер, оторванный от любимого дела жестокой волею Судеб. Только замечаю я, последнее время он не очень-то стремится в свои горы, Оттонский дворец с золотой ванной ему больше по душе.

Но речь не о нем. Отвлекаюсь на всякую ассоциативную ерунду и никак не дойду до главного: Черные Козлы — первая из встреченных нами деревень, еще не попавшая под влияние братства.

Местные жители не могут похвастаться живостью ума и умением формулировать мысли, но после некоторых усилий нам удалось выяснить у них следующее. О том, что творится на Западе, они слыхом не слыхивали — ни о нашествии белых ряс, ни о бескормице, ни о моровом поветрии. Но однажды по осени, "ужо опосля жатвы", к ним в деревню пришли двое, в белых одеждах. Стали ругать их любимого бога Соха (уж и не знаю, кто таков, мы его точно не изучали) и уговаривать разрушить капище. "Тады", как они говорят, их собственный жрец, дед… Тьфу, забыл, как деда зовут! Дурацкое такое имя, лошадиное… Но не суть. Короче, тот "крепко осерчал", и пришлых людей забили камнями. С тех пор никого чужого в деревне не было, "рази токмо из Витвендорфа приходили, девку сватать, да в приданом не сошлись". Такая вот история.

Мы предупредили деревенских, чтобы ни в коем случае не покупали у посторонних зерно. Хочется верить, что они нас поняли.

Хотя через Козлы мы проходили под самый вечер, ночевать там не остались. Очень уж откровенно местное население чесалось. Уверен, у них не только вши, но и клопы в домах есть. Очень запущенный народ! Зато морально устойчивый — не променял своего бога на чужих. Все бы такими были — и миру спокойнее, и нам забот меньше.

Февраль, вторник.

Сегодня дорога вновь сделала большой крюк, забрала так круто на север, что несколько часов мы двигались едва ли не в обратном направлении. Зато в итоге выбрались из проселочной глуши на Конвелльский тракт, хорошую ровную дорогу, даже немного расчищенную плугом. Примерно через полкилометра (около пятисот шагов) к востоку лежало большое село. "Витвендорф" — было написано на придорожном столбе. Такая цивилизованность — приятно посмотреть! Само село тоже оказалось не чета Козлам — большое и благоустроенное. Странно, что его жителям пришло в голову сватать невесту из такой дремучей дыры. Теперь я думаю, что дело расстроилось вовсе ни из-за приданого. Просто сваты испугались насекомых и нашли предлог отделаться от завшивленной девицы.

Мы прошли село из конца в конец. Заглядывали в дома, довольно зажиточные и современные, с дымоходами, выгребными ямами, навесными рукомойниками и кроватями, отдельными для каждого члена семьи. Вот только даты я так и не узнал — не у кого было спросить. Ни одной живой души не осталось в Витвендорфе, все жители валялись где попало, с перегрызенными глотками, совершенно обескровленные. Не представляю, кто их мог прикончить? Для упырей раны слишком большие, для оборотней — слишком мелкие, да и кровь оборотни не сосут… Скорее всего, сюда добралась какая-то нежить из колдовских лабораторий. Наверное, она уже начала плодиться и размножаться. Быстро, однако… Сколько народу ни за что полегло и сколько еще поляжет — страшно представить! Ильза опять плакала, никак не привыкнет.

В опустевших домах мы разжились свежей едой и кое-какой одеждой — местным она все равно больше не понадобится. Дамы наши предлагали расчистить один из домов от трупов и заночевать, им надоело мерзнуть на улице. Но Балдур сказал, что покойники дурные, как бы не встали, поэтому мы должны до заката унести ноги. Так мы и поступили, но это не избавило нас от неприятностей.

Солнце уже почти село, и мы стали подумывать о привале, когда из лесу вышла старуха, одетая в черное. Издали — старуха как старуха, худая и косматая, вроде ведьмы. Не могу сказать, что меня в ней насторожило. Не то подумалось, зачем она ползала по сугробам, если даже хворосту не набрала, не то удивило, что так легко одета — в одно платье и без платка, ведь обычно старые люди любят кутаться… Или в астрале она мне не понравилась? В общем, сам не зная зачем, я черканул защитный круг. И хорошо сделал! Как только мы достаточно сблизились, старуха, вытянув вперед руки, двинулась прямо на нас. Какая же она была страшенная! Мороз по коже! Морда хищная, желтая, как из воска — не поймешь, живая или покойница, когти хуже, чем у меня, — одним махом кого хочешь располосует, глаза странные, ни у кого таких не видел! Зрачки ненормальные: и не круглые, как у людей, и не вертикальные, как у демонов, а горизонтальные и узкие, будто щелочки, почти незаметные, — безобразный вид. Кажется, будто оба глаза заплыли бельмами. Тем не менее видела старуха прекрасно и с курса не сбивалась. Шла на нас и шипела. А уж какой от нее разило силой — словами не передать! Не каждый демон такой похвастается.

Мы столпились внутри круга, а мерзкая тварь стала шарить руками по стенам, на манер упырей. Не знаю, чего она от нас хотела. Сожрать, наверное. Энка попробовала с ней ругаться — орала "пшла прочь, дура старая" и тому подобное, но та и ухом не вела. Не то была глухая, не то по-староземски не понимала. Покружилась, покружилась, не нашла лазейки и принялась за нашу защиту. Била так, что мой круг ни за что не выдержал бы! Спасибо, с нами был Балдур Эрринорский! Все-таки очень выгодно иметь среди родных и близких профессионального черного колдуна. Его защиту чудовище преодолеть не могло. Но и отступать не собиралось. Мы уже начинали замерзать, а оно продолжало осаду.

В общем, ситуация сложилась глупая до предела. С одной стороны, следовало бы выйти из круга и прикончить врага драконьим мечом. С другой — всех нас учили уважать старость. Тварь явно не желала нам добра, но ведь и зла не успела причинить. Поэтому связываться никто не хотел, все надеялись переждать. Но старушенция попалась упорная, видно, решила взять нас измором. А мы не могли ждать так долго. Через несколько часов Энка окончательно взбесилась, и нам пришлось тянуть жребий. И пал он на меня — вот ведь подлость! Все-таки дамам было бы сподручнее. А я чувствовал себя настоящим Родионом. Это мне Макс как-то к слову рассказал. Был в их мире один студент по имени Родион, прибил топором старушку из породы торговых гоблинов, а потом долго терзался муками совести…

Хотя нет! В их мире нет торговых гоблинов. Что-то я со бабулей напутал.

К какому народу относилась наша старушка, тоже осталось невыясненным. Балдур говорит, возможно, это была ламия, вроде тех, что водились в Аполидии. Правда, после Первой мировой они перевелись, но кто-то из колдунов вполне мог заниматься их возрождением.

Справиться с ней оказалось ох как нелегко! Без драконьего серебра не стоило и пытаться. Мне думается, она просто выглядела старой, а на деле была молодой и здоровой тварью. Чуть не четверть часа скакали мы по сугробам, прежде чем я сумел ее уложить. За это время она успела разодрать мне плечо когтями — до сих пор болит, несмотря на вмешательство Аолена. Ядовитая, зараза! А Энка еще ругала меня, зачем так долго вожусь. Сама бы попробовала! Я дважды протыкал старуху насквозь, а ей хоть бы что! Хуже любого берсеркера! Подохла только тогда, когда я снес ей голову с плеч. Рухнула, зашипела и растаяла — даже платья не осталось. Видимо, это была не одежда, а часть ее тела, как у призрака… Боги Великие, какой только дряни не водится на свете! Неудивительно, что его то и дело приходится спасать!

Февраль, четверг.

Сегодня утром отнес Агнессу к Максу. Мы с Балдуром решили, что этот мир стал слишком опасен для комнатных собак. Агнесса не особенно возражала, Макс тоже. Ирина и ее дочь визжали от восторга. Пока мы с Максом болтали о том о сем, Ирина успела сбегать в лавку и накупить всякого добра. Очень прогрессивный мир — чего там только не делают специально для собак! О назначении половины вещей я даже догадаться не смог! Они загадочны, как Черный камень Ло! Надеюсь, Агнесса, окруженная такой заботой, будет не очень скучать по хозяину. Мы договорились, что я стану приводить его время от времени, на свидание. Макс и Ирина еще никогда не видели черного колдуна, думаю, он им понравится.

А в нашем мире все по-прежнему — тоска! Стоит оттепель, дорогу окончательно развезло, поднялся сырой ветер, такой, что с ног валит. Спасибо еще, что дует в спину. С неба снег не снег, дождь не дождь — дрянь какая-то сыплется. Сапоги промокают насквозь. Уж лучше бы мороз, честное слово!.. Приятно думать, что Агнесса теперь в тепле и безопасности. Было бы лучше, если бы Балдур находился при ней, но он решил остаться с нами. Он самый старший из нас и, похоже, испытывает чувство ответственности. Следит, чтобы мы не творили совсем уж откровенных глупостей. Например, чтобы я не убегал от Аолена, когда тот практикуется на мне в целебной магии. До чего же я не люблю всяких лекарей, знахарей и целителей — кто бы знал! Хуже них только оперные певцы и бродячие комедианты! Плечо у меня гниет и не дает покоя Аолену. Другой бы давно плюнул и ждал, пока само пройдет, но ему непременно хочется излечить! Донимает меня на каждом привале, поит каким-то тошнотворным зельем — все напрасно. Хорошо, что я демон, иначе, наверное, помер бы — не от раны, так от зелья. Пока прекращаю писать — больно.

Февраль, суббота.

Последние два дня провел у Макса, здесь же останусь на третий. В дороге от меня пока мало толку. Но и в ином мире нет мне покоя, попал, как говорится, из огня да в полымя! Ирина взялась за мое плечо с не меньшим рвением, чем Аолен. С одной только разницей — ее зелья надо не пить, а вводить внутрь организма при помощи специального поршневого приспособления с полой иглой на конце. Процедура не слишком приятная и не особенно пристойная. На мой взгляд, логичнее было бы вкалывать зелье непосредственно в рану, но Ирина выбрала для этого другое, куда более неожиданное место. Видно, не скоро я смогу нормально сидеть! Интересно, это вещество на всех так губительно действует или плохо взаимодействует исключительно со спригганским организмом? Надо будет захватить с собой некоторое его количество и опробовать на Рагнаре. Надеюсь, это не будет считаться вивисекцией… По-хорошему мне не стоило бы беспокоить семейство Макса своим визитом. Ирина очень расстраивается. Она считает, что у меня гангрена и придется отрезать всю руку под корень. Я сотни раз видел гангрену и с убежденностью могу сказать: у меня ее пока нет. Но Ирина не верит и страдает.

А вчера они с Максом спорили — очень интересно! Макс купил для дочери и Агнессы еду, а Ирина отказалась давать, сказала, что она измененная.

Оказывается, есть в каждом живом организме специальные невидимые глазом структуры, которые отвечают за наследственность, — их в этом мире называют генами. Наука позволяет пересаживать ген одного организма другому, совершенно не родственному, даже от растения к животному! В результате измененный организм получает новые полезные свойства. Допустим, можно пересадить ген комара пшенице, и она не станет поражаться спорыньей (я этого не утверждаю, просто для примера). Очень выгодно для земледелия и животноводства! Но сперва в мире Макса научились изменять продукты, а потом почему-то решили, что это вредно. Якобы человеку свойственно питаться пшеницей, но не комарами, и комариный ген может вызвать изменения в его собственном организме и в организмах его потомства. Удивительно, что в таком прогрессивном мире рождаются столь нерациональные идеи. Не может такого быть, чтобы при питании происходила передача генов! Если бы пища влияла на того, кто ее съел, мы все давно превратились бы демон знает во что! Усваиваются только питательные вещества, а вся наследственная информация выходит с той стороны, на которой я теперь не могу сидеть.

Взять, к примеру, людей, самый многочисленный народ нашего мира. Те из них, кто обитает на северных берегах Океана, питаются почти исключительно рыбой. А жители внутреннего Сехала ту рыбу в глаза не видели, у них даже слова такого нет. Она столь же несвойственна для их рациона, сколь для нас комары. Но это ведь не значит, что, если сехальца кормить рыбой, он станет рождать уродов. Кстати, насекомых они едят за милую душу, даже Меридит один раз подсунули.

Все это я сказал Ирине, но она плохо разбирается в естественной истории. Не лучше, чем в гангрене. Поэтому измененные продукты съели мы с Максом…

Интересно, влияют ли на организм демона-убийцы поглощенные им сущности? Хочется верить, что нет.

В этом мире к демонам относятся резко отрицательно, само понятие является синонимом злой силы. И богов здешние смертные, вроде наших братьев, тоже делят на истинных и ложных. Из-за этого даже случаются войны. Поклонники одного бога стремятся обратить в свою веру как можно больше народу, а несогласных убивают. Так странно! Ведь всякому ясно: чем меньше народу поклоняется какому-то из богов, тем больше внимания он может уделить каждому. Поэтому у нас каждый стремится выбрать для себя или очень сильного, или слабого, но маловостребованного бога, вроде какого-нибудь Соха. Зачастую последний оказывается даже более полезным.

Шесть миллиардов человек проживает в этом мире — даже представить страшно! А богов — раз-два и обчелся! Бедные, как же они справляются с такой чудовищной оравой?! Особенно по праздникам, когда все молятся одновременно?

Или дело все-таки сложнее и силы бога возрастают от числа поклонников? Не исключено. Взять хотя бы тот случай, когда Один заподозрил, что я переманил у асов одну-единственную Меридит, и лично прискакал разбираться — кто бы мог ждать подобного от самого могучего бога Севера?! Да, если количество так важно, становится понятным и поведение белых ряс — они стремятся захватить власть в Староземье по наущению своих богов, возжаждавших Силы…

Хотя прежде не случалось, чтобы боги впутывали в свои распри смертных! Да и что-то я не замечал, будто бы происходящее беспокоило так называемых ложных богов. Они теряют поклонников целыми городами, но не предпринимают решительно ничего. Как объяснить это? Умран и Эрда такие могущественные демоны, что остальные боятся с ними связываться? Или столь незначительные и не представляют для них интереса? Или наша Меридит — столь важная персона и ценится больше, чем все население Герцогств?..

Вопросы, вопросы… Возможно, если мы найдем хотя бы половину ответов, то сможем понять, что именно происходит в Старых Землях, как спасти Мир и надо ли его спасать… А пока станем смотреть на вещи просто. Король Робер нанял нас, чтобы очистить Запад от белых ряс. Этим мы и займемся без лишних вопросов…

Увы мне, несчастному! То близится Ирина с поршневым устройством наготове! Истину говорят в народе: одно лечишь, другое калечишь…

Февраль, воскресенье.

Сегодня мне гораздо лучше. Уж и не знаю, что помогло: целебное зелье или просто закончилось действие яда?

Я вернулся в свой мир и обнаружил, что наши уже на подходе к Конвеллу — его острые готические шпили эффектно вырисовывались на фоне серого неба. Конвелл красивый и богатый город. Королевский дворец здесь просто шикарный — нигде такого нет. Энка называет его "архитектурным шедевром эпохи позднего Средневековья". Но мне больше нравится городская ратуша, украшенная по фасаду изображениями единорогов, драконов, химер, быков, собак, ящериц и прочей живности, как магической, так и неизмененной. Энка считает, что ваятели перестарались и можно было бы сократить поголовье, а по-моему, так интереснее! Говорят, если как следует рассмотреть все фигуры, среди них обязательно найдется не менее десятка тех, чьи морды будут напоминать лица кого-нибудь из твоих знакомых. Лично я нашел там братца Улафа, университетскую библиотекаршу и одного тупого кансалонского десятника из породы уриашей — на большее не хватило времени, я куда-то спешил.

На этот раз мне снова было не суждено продолжить поиски — нас просто не пустили в город. Предложили пересидеть неделю в заразном бараке, специально построенном возле городских ворот. Сюда уже дошли вести о моровом поветрии в Герцогствах. И о братстве тоже. Тварей в белых рясах приказано уничтожать на месте, без суда и следствия. Их вешают на близлежащих деревьях. Штук десять удавленников просматривалось от ворот — весьма полезное начинание!

Мы рассказали привратникам, что знали, предупредили насчет отравленного зерна и двинулись в обратный путь. Ильза соизволила-таки признать, что в Конвелле ее любимцы в большей безопасности, чем где бы то ни было еще, и не стала настаивать на тайном проникновении в город. А нам осталось только сожалеть о даром потраченном времени. Две седмицы без малого химере под хвост! Десять раз успели бы Мир спасти!

Единственной выгодой от нашего путешествия стало небольшое приобретение. Мы разжились белыми рясами, по одной на каждого. Сняли с тех покойников, что висели подальше от ворот. В случае чего они могут пригодиться для маскировки…

Орвуд гадает, взойдет по весне вокруг города мандрагора или нет? В последние десятилетия она стала большой редкостью. То ли климат похолодал, то ли вешать стали реже. У магов же этот корень в большой цене. Если будет хороший урожай, казна Конвелла неплохо пополнится. Но мне думается, ничего не выйдет. Все выделения висельников смоет талыми водами. Конвелльцам следовало бы дождаться, когда сойдет снег, потом уж вешать… Энка ругает нас, обзывает "отвратительными циниками". За что? Мы просто рассуждали о растениеводстве…

Коллегия заседала в Новрене, захудалом, донельзя провинциальном городе на границе Конвелльских и Ульпских земель. Старого графа Рю Новрена едва удар не хватил, когда он узнал о выпавшей на его долю чести.

Заседали узким кругом (широкий в Новренском замке и не разместился бы). Только самые могущественные и именитые из Великих магов собрались в тесном зале за старинным дубовым столом, чью потемневшую поверхность вполне можно было рассматривать как исторический памятник. Каких только следов не хранила она! Пятна пролитых вин и крови, зарубки от ударов меча — чего только не случается на хорошем пиру, вырезанные ножами и выцарапанные дамскими булавками вензеля, любовные магические символы, пронзенные стрелами сердца, непристойные картинки и даты, охватывающие не менее пяти последних столетий. Встречались и надписи вроде "Клянусь вечно любить леди Н" или "Тысячник Р'Аван — старый козел" — но их было совсем немного, подданные Новренской короны во все времена не отличались грамотностью. Граф сгорал от стыда и проклинал себя за то, что не догадался обновить мебель к прибытию высоких гостей. Но магов подобные мелочи не занимали совершенно — они решали Судьбу Мира.

— Вам не кажется, коллеги, что дело зашло слишком далеко и мы больше не контролируем ситуацию? Счет жертв идет на тысячи! — В обеспокоенном голосе мага Телиора нет-нет да и проскальзывали довольные нотки. Лично для него ситуация складывалась замечательно. После такого провала председателя Эстебануса Эттелийского наверняка сместят. И кто же станет первым кандидатом на освободившуюся должность? Разумеется, великий маг Телиор!

Председатель Эстебанус смерил конкурента ледяным взглядом.

— Все не так плохо, как стремится представить коллега Телиор. Согласен, мы недооценили расторопность братства и позволили оккупировать слишком большую территорию. Но еще не все потеряно. У братьев почти нет реальной Силы. Они действуют с помощью внушения и обмана — и только. Их оружие не магия, а ничем не подкрепленное слово. Что они могут противопоставить нам? Достаточно одного направленного магического удара, чтобы покончить с братством и вернуть ход истории в прежнее русло. Повторяю, коллеги, дела наши вовсе не плохи…

Эстебанус говорил так убежденно, так великолепно держался, что не только слушатели, но даже он сам начинал себе верить. Но тут из самого темного угла зала поднялась уродливая, горбатая фигура в плаще с капюшоном эльфийского покроя, но непривычного болотного цвета.

— Не обманывайте себя, почтенный Эстебанус. Дела наши не просто плохи — они почти безнадежны. Это катастрофа, коллеги!

Председатель вздрогнул, будто от удара, резко обернулся на голос.

— Коллега Оберон?! Не знал, что вы здесь!

— Разумеется! — насмешливо кивнул король Чернолесья. — Я понимаю, что у председателя в наше непростое время так много других забот, что он просто не в состоянии лично оповестить каждого о предстоящем сборе. Недолго кого-то и пропустить, при такой-то загруженности работой. Поэтому я позволил себе явиться без приглашения. Прошу прощения, почтеннейший коллега Эстебанус!

По залу пронесся недовольный шепот. Не пригласить на заседание Коллегии самого Оберона! Неслыханно! Естественно, о простой оплошности тут и речи не идет. Это могло быть сделано только умышленно. "Не слишком ли много стал позволять себе коллега Эстебанус?! — думал каждый. — Сейчас он обошел вниманием старейшего и сильнейшего члена Коллегии, а чего ему захочется в следующий раз? Вершить судьбы Мира в одиночку, ни с кем не советуясь?" Вот о чем беспокоились в эту минуту великие маги. А следовало бы совсем о другом!

В речи Оберона не было эльфийской цветистости. Он говорил кратко и безжалостно. Мага внимали суровым словам его, притихшие, будто школяры. Они знали — коллега Оберон способен видеть Истину.

— Нет на свете сил страшнее, чем идея, подкрепленная безоглядной верой. Они способны править народами и обращать в прах миры, созидать и разрушать, рождать и убивать. Ни магия, ни оружие не властны над ними. Идею может побороть только время или другая идея, еще более фанатичная и жестокая. Веру одолеет другая вера. Но времени у Староземья нет — уже пущен в ход Черный камень Ло. Другой идеи — тоже. Богам до бед смертных дела нет — на их помощь не приходится рассчитывать. Одна надежда осталась у этого мира — восемь Стражей Судьбы и те, кто идут с ними…

— Стражи… стражи… — Маг Франгарон поморщился, будто пытаясь вспомнить что-то неприятное. — Я полагаю, речь идет о тех разнузданных юных созданиях, что приняли некоторое участие в борьбе с некромантом? Кансалонские наемники, так, кажется?

— Стражи, — поправил Оберон. — Их следует называть так.

— Призовите же их! — воскликнул маг Риил. Он был молод, любил свой мир и не желал его гибели. — Почему мы медлим?!

Оберон вздохнул и выразительно посмотрел на Франгарона.

— Легко сказать — призовите! Боюсь, после того, как с ними обошлись в прошлый раз, они просто пошлют нас куда подальше!

Маги переглянулись. Очень уж непривычно было слышать грязную простонародную речь из уст благородного эльфа.

— Коллега! Фи! Я попросил бы вас выбирать выражения! Мы ведь не на рыночной площади! — возмутился председатель.

По прекрасному лицу эльфийского мага, так дико контрастирующему с уродливым телом, скользнула ироничная усмешка.

— Простите, что оскорбил ваш утонченный слух, коллеги, но я лишь назвал вещи своими именами. Нас именно пошлют подальше, и это в лучшем случае. В худшем — будет уточнен конечный пункт. Видите ли, почтенные, я лично знаком с этими милыми созданиями и хорошо представляю себе их манеры и убеждения… Единственный из нашего круга, кто мог бы повлиять на них, это коллега Перегрин из Уэллендорфского университета. Другого они не станут слушать.

— Полагаете, с нами согласится сотрудничать коллега Перегрин? После того как мы обошлись с ним? После подлого ареста и заключения в крепость? — У Телиора нашелся новый повод для злорадства.

— Я рассчитываю его уговорить, — отвечал Оберон смиренно.

— Прежде его надо найти! Он по сей день в бегах.

— Я постараюсь! — пообещал лесной король.

Февраль, точнее, опять не знаю.

Может, уже и март.

Мы на подходе к Эрринору — остался день-другой. Несчастье постигло меня, едва мы отдалились от Конвелла. Нашего пиита посетило вдохновение. Песнь он, видите ли, сложил! Записать надо было! Мало того что без спросу стянул мой дневник, пока я мирно спал, так он еще и все чернила разлил, уродец неуклюжий! Опять! Закон парных случаев, что ли, сработал? Убил бы, честное слово! До сих пор зло берет, как вспомню! Зачем мы его тогда в холерной Хемме не бросили? Жили бы теперь спокойно!

Вообще, вся последняя неделя выдалась на редкость неудачной. В Уэллендорфе начался практикум по вызову демонов (в этом году позже обычного). Профессора Перегрина замещает Уайзер. Скажем так, от наших ночных встреч мы оба не в восторге. Перегрину я тоже время от времени попадался, но он умел что-то перестроить в пентаграмме и переключиться на других демонов. А этому квалификации не хватает, вот он и таскает меня туда-сюда, хоть ты тресни! И сам же ругается, будто я виноват.

И я тоже хорош — всю неделю стеснялся признаться нашим, как "весело" провожу время по ночам. Только позавчера не выдержал и пожаловался. Давно надо было это сделать! Черные колдуны обращаются с демонами куда более ловко, чем маги. Балдур тут же, прямо на снегу, начертил пентаграмму, призвал какую-то упитанную небритую тварь, бранившуюся на языке латен, и поручил ей являться на зов вместо меня. Она, вернее, он тоже не обрадовался, но противиться воле Балдура не мог. Уважаю черных колдунов!

Дни, в отличие от ночей, были спокойными. На нас ни разу никто не напал, нежить не беспокоила. Упыри не в счет. В Эрринорских землях их всегда было полно — печальное наследие старых магических войн. Скоро весна, они начинают понемногу вылезать. Но Балдур умеет их отваживать.

Чернилами я разжился утром, в Генге. Городок так похож на Буккен, что Ильза даже испугалась, решила, что мы сбились с пути. В Генге внешне все спокойно, только очень много белых ряс. На всякий случай мы напялили свои. Горожане кланялись нам весьма любезно, и чернила продали с большой скидкой, почти даром. Отличные чернила делают в этих краях! Уэллендорфским до них далеко. Если мир уцелеет, стану их всегда покупать…

Идиот! Почему я не узнал, какое нынче число, будучи в Генге?!

1 марта.

Мы в Эрриноре. Неплохой город, большой. Чем-то напоминает Дрейд, только моря нет.

Мы так и ходим в белых рясах — в них нам всюду двери открыты. В городе царит странное, истерично-благостное настроение, нечто похожее мы наблюдали в Буккене. Все счастливы, все радостны, все друг друга любят. Но пока никого не жгут — и на том спасибо. Что Балдур — черный колдун, не замечают, хотя мы прошли мимо нескольких жрецов братства и даже раскланялись с ними.

Отличить жреца от простого брата очень легко. Последние надевают короткие и просторные рясы прямо поверх повседневной одежды, как плащ или накидку. Жрецы одеты в белое с ног до головы. У них даже шапки белые. Дурацкий фасон — больше всего напоминает младенческий чепчик с рогами. Один рог на лбу, другой на темени, концы их загнуты и обращены друг к другу. А под подбородком — завязочки бантиком! Удивительно, как им, жрецам, удается сохранять столь важный вид в таком нелепом наряде? Неужели сами не понимают, как смешно выглядят?

Оказывается, Ильза хочет такой чепчик. Считает, что он придется ей к лицу. Вот уж сомневаюсь! Это какое же лицо надо иметь, чтобы подходило к такому безобразию! И потом, что-то я не замечал среди жрецов молодых девушек. Но Ильзу не переубедишь. Пришлось пообещать: как только убьем первого жреца, чепчик достанется ей. Собственно, на него больше никто не претендует.

В Эрриноре мы решили провести несколько дней, побродить по людным местам, послушать, что болтает народ, разведать обстановку. Остановились в съемных комнатах при трактире. Опять же, со скидкой. Орвуд очень доволен. Боюсь, как бы он не решился обратиться в истинную веру, прельстившись этакой выгодой. Жилье попалось неплохое, даже есть где помыться. Этим мы теперь и занимаемся, по очереди. Я — последний. Мне-то по поводу чистоты роптать на судьбу не приходится, у Макса есть отличная ванна. Вода в ней бурлит и пенится. Ирина не велела мне в ней мыться, из-за руки. Но не мог же я упустить такой случай? Зато все остальные не мылись… да, пожалуй, больше месяца. С Оттона. Наших дам и Аолена теперь за уши из воды не вытащишь. А Орвуд с Рагнаром особой радости не выказывают. Похоже, они еще месяц спокойно обошлись бы без мытья. Вообще, в нашем Рагнаре есть нечто средневековое, он прекрасно вписался бы в ту эпоху…

Комнаты при трактирах во все времена кишат боггартами! Сейчас один вылез и пристал — сыграй с ним в кости… Я отказался. В кости я проигрываю всегда, даже если младенец в противниках окажется. Проще сразу деньги отдать. Так я и поступил, чтобы отвязаться — дал золотой. Но боггарта больше интересовал процесс, он ушел с деньгами, но разочарованный. Сказал, что молодежь теперь никуда не годится, и Силы Судьбы должны лучше смотреть, кого нанимают! Боггарты всегда все знают — даже жутко!

Да, упустил одну деталь! Нас предупредили, чтобы ночью мы никому, ни под каким предлогом, не отворяли двери и сами за порог ни ногой.

2 марта.

Был у Макса, докладывал Ирине, что рука совсем прошла (она велела, чтобы я ей об этом сообщил).

У них сегодня тоже второе марта. Оказывается, числа в наших мирах совпадают — прежде я этого не замечал. А дни недели — нет. У них сегодня воскресенье, а у нас будний день, вроде бы четверг. Макс с Ириной ходили на выборы. Все-таки это очень странный мир! У них принято сперва назначить правителя, а потом всей страной делать вид, будто они выбирают его тайным голосованием. Какой в этом смысл?

В нашем мире мы весь день бродили по городу. При ближайшем рассмотрении становится понятно: здесь все не так благополучно, как кажется на первый взгляд.

С утра и до обеда по улицам ездит скромная неприметная тележка, покрытая рогожей. Собирает тех, кто не пережил темное время суток. Ночь больше не принадлежит жителям Эрринора. Днем они веселятся и славят своих богов, а после заката становятся пищей для нежити. Но они делают вид, будто не замечают происходящего. Говорить об этом вроде бы даже неприлично. Горожане смущаются и отмахиваются, типа какие пустяки, все мы смертные! По-моему, это один из случаев массового помешательства, тихого, но стойкого.

За день мы успели узнать немало о нравах и обычаях белых ряс.

Молятся они по расписанию, каждые два часа, прямо на улице. Собираются небольшими группами: кварталами, артелями, кланами — кто как. Длятся богослужения примерно четверть часа, потом все расходятся по своим делам. Мужчины в молитве обращаются к Умрану, женщины — к Эрде. Церемонию возглавляет жрец или жрица, его (ее) называют Родителем. Не матерью, не отцом, именно Родителем, независимо от пола. Над Родителями главный — Прародитель. Он свой у каждого города, например: Прародитель Эрринора, Прародитель Буккена. Самые же главные — Пращуры. Мы еще не поняли, сколько их — много, или всего один. Похоже, именно их нам предстоит убить, чтобы выполнить поручение короля Робера.

Богослужения, вопреки ожиданиям кое-кого из рода сильфов, проходят вполне благопристойно, никаких публичных инцестов. Все держатся за руки и поют, мерно раскачиваясь в такт — как на буккенском аутодафе. Смысла у песен нет — просто набор ничего не значащих слов. Как эту абракадабру можно запомнить — не представляю! Хуже магического заклинания!

Мы стараемся не выделяться из толпы, "молимся" там, где нас застает момент, открываем рот, чтобы казалось, будто тоже поем. Глупый обряд! Что, если бы мы молились по-настоящему? Не могу представить себе такого бога, которому понравилось бы мое пение. Я уж не говорю о Меридит… Они бы еще Рагнара станцевать заставили! То-то угодили бы своим богам!

Оберон кривил душой там, на заседании Коллегии. К тому времени он уже успел связаться с мэтром Перегрином и все решения были приняты. О том, где именно и каким образом состоялась встреча, история умалчивает — у великих магов свои, тайные пути. Главное — они смогли договориться. А дальше — дело техники. На Оберона возлагалась задача повлиять на магическое сообщество, Перегрин брал на себя переговоры с бывшими студентами.

Но сначала их нужно было найти. Тут профессор особых затруднений не предвидел — прежде ему удавалось вызывать демона Ингрема, даже если он и не задавался этой целью специально.

Увы — дело оказалось куда сложнее! Вместо Хельги профессору раз за разом являлся дурной аттаханский демон Шадак. Красный от злости, он брызгал слюной и истерично вопил, что "смертные его, совсем, блин, загребли! Пожрать путем не дадут! Сколько можно?!"

Перегрин был немало смущен. Но его чувства не шли ни в какое сравнение с тем смятением и стыдом, что чувствовал бедный мэтр Уайзер! Балдур Эрринорский знал, кого послать на замену Хельги. Шадак был захудалым демоном из тех, что питаются трупами и воруют сущности. Подобными не брезгуют лишь черные колдуны. Если уважающий себя маг, в случае крайней необходимости, и прибегнет к его помощи, то никогда в этом не сознается. А о том, чтобы вызывать Шадака прилюдно, даже речи быть не могло! Уайзер не просто оскандалился на весь университет — он стал посмешищем, так ему казалось. Он уже и Ингрему был бы рад, но тот, подлец, больше ни разу не явился! В конце концов профессор просто отменил практикум. Якобы астрал пребывает в возмущенном состоянии, поэтому нормальное течение магических процессов невозможно. Студенты были очень довольны!

Мэтру Перегрину пришлось труднее — он-то остановиться на достигнутом не мог. Он изрядно поломал голову, прежде чем разобрался, что за ерунда творится с демонами. Сбивала с толку одна деталь. Профессору было прекрасно известно, что бывший студент его совершенно не в состоянии самостоятельно вызвать демона, а тем более заставить являться на чужой зов. Он искал причину неудачи в собственных действиях и не сразу подумал о стороннем вмешательстве. Но стоило только это предположить — все стало на свои места. Утомленный Шадак отправился в степи дожирать трупы, а грозный и могучий демон Ингрем предстал "пред суровые очи" профессора. А тут еще и Оберон заглянул, узнать, как идут дела…

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА

4 марта

…Самое ужасное, что я как раз собирался мыться. Уже и верхнюю одежду снял, и рубашку развязал. Спасибо, до штанов дело не дошло! Вдруг раз — вместо помывочной стою в пентаграмме! А пентаграмма та — в Сильфхейме. Тамошние интерьеры ни с чем не спутаешь — красота неописуемая! И стою я посреди этой неземной красоты в виде крайне непрезентабельном, а предо мной — ладно бы один король Оберон, он для меня не авторитет, так ведь еще и профессор Перегрин собственной персоной! Только раз в жизни я чувствовал себя глупее — в детстве, когда сумасшедшая соседка заставляла меня высиживать цыплят в курином гнезде. Дорого бы я дал в тот момент, чтобы очутиться где угодно, только подальше от профессора. Но пентаграмма не пускала…

Мэтр Перегрин разомкнул пентаграмму, позвал сердито:

— Ингрем, выходите! Ступайте сюда!

Демон попятился. Он был полуодет, испуган и болезненно бледен.

— Ну что вы медлите? — Профессор, по своему обыкновению, начал раздражаться. — Что вы приросли к этой пентаграмме, будто к родной?!

— Я… вот… — Хельги смущенно указал пальцем на свою нижнюю рубашку. — Не одет.

— И что?! Я вас не на бал приглашаю! Всего лишь в соседнюю комнату, там теплее. А тут дует от окна. Я пока вас вызывал, успел простудиться. Что это за нелепая затея с Шадаком?!

— С кем?! — Демон совсем сник.

— С тем отвратительным созданием, что вы мне подсовывали вместо себя! Неужели вам показалось столь затруднительным лично явиться на зов бывшего преподавателя? Что за неуважение!

— Ой, нет! Что вы, господин профессор! Я не подсовывал! То есть это не я… И не вам! Это для мэтра Уайзера…

При этих словах во взгляде профессора мелькнул неподдельный интерес.

— Та-ак! С этого момента, пожалуйста, подробнее! При чем тут Уайзер?

Хельги покорно объяснил.

— Вы хотите сказать, — уточнил профессор, — что коллега Уайзер, на глазах у студентов, несколько раз подряд призывал в университетскую лабораторию демона Шадака? Я вас правильно понял?

— Да. Извините, — чуть слышно прошелестел подменный сын ярла.

— Извиняю! — неожиданно охотно согласился профессор. — Ну выходите же из пентаграммы, не то вы тоже простудитесь. Идемте в гостиную, я угощу вас кексом, отметим нашу встречу. Коллега, — он обернулся к Оберону, — вы составите нам компанию? Мы будем ужинать!

Перегрин был очень, очень доволен! Он тихо хихикал и даже бормотал в адрес Хельги что-то вроде "хороший мальчик, милый мальчик". Но тут взгляд его машинально скользнул в астрал — и нашелся новый повод для недовольства.

— А это у вас что такое?! — Он обвиняющее указал на руку гостя.

Хельги опять смутился.

— Это так… ничего. Какая-то нежить ободрала.

— Нет, вы слышали?! Нежить его ободрала! — всплеснул руками профессор. — Ингрем, вы же какой-никакой, но демон! Умеете зрить астрал! Вы видели, что там у вас творится?!

— Нет, — честно признался "какой-никакой" демон, — я не смотрел.

Последние месяцы он все реже заглядывал в магическое пространство: новизна впечатлений давно ушла, неизведанное стало обыденным, и сформировавшаяся было привычка начинала забываться. Но теперь, после слов профессора, он туда, конечно, посмотрел. И не увидел ничего хорошего. Гадкие черные нити опутывали его конечности, будто клубок червей. Очень неприличный вид!

— Я потом все уберу! — пообещал Хельги профессору.

— Да уж, позаботьтесь, пожалуйста! Ваше предназначение состоит не в том, чтобы помереть во цвете лет от яда ламии!

И тут магистр Ингрем осмелился задать вопрос, который мучил его с тех самых пор, когда он впервые узрел черноту магической бездны.

— Профессор! Скажите… а почему на лекциях вы говорили нам, что теория Соламина лженаучна и астрала не существует? Вы ведь сами его видите!

— Я лгал, — ответил тот спокойно. — По долгу службы. Решением Коллегии сведения о существовании астрала являются тайными. Знать о нем должны лишь те, кто умеет видеть. А они, в свою очередь, обязаны молчать. Что я, с вашего позволения, и делал.

Хельги пристыжено покраснел. Ведь он-то трезвонил о существовании астрала направо и налево. Его стараниями оно давно перестало быть тайной!

— Неважно, — утешил Перегрин. — Вы ведь не член Коллегии, а демон-убийца — персона по определению маргинальная. Имеете право творить что хотите, и никакие маги вам не указ… кроме бывших преподавателей, разумеется. Давайте-ка перейдем к делу, уже ночь на дворе.

"Мир Макса — странный, но и наш — не лучше! — писал позже Хельги. — Какой смысл делать тайну из того, что для всех очевидно?!"

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА

4 марта, продолжение.

…На самом деле хорошо, что они меня вызвали! Теперь нам по крайней мере известно, что происходит. Не все, конечно. Всего маги никогда не рассказывают, так считает Балдур. И я им тоже не все сказал! Но об этом потом. Прежде изложу, что удалось узнать.

Культ Умрана и Эрды — очень древний, он существовал на Закатных островах в дораздельные времена, еще до того, как туда пришли племена Дану. Потом эпоха сменилась, древние боги забылись, и только на маленьком острове Эрд горстка их поклонников сохранилась до наших времен. Так и жили бы они в островной глуши, всеми позабытые, и никогда не достигли бы теперешних высот, если бы не Верховная Коллегия магов.

Магическое сообщество во все времена старалось сдерживать научное и техническое развитие нашего мира, только делать это с каждым столетием становилось все труднее, а в наши дни — почти невозможно. Последней каплей стало изобретение пороха. Маги поняли: если они хотят сохранить Староземье прежним и не утратить собственных позиций, действовать надо решительно и беспощадно. Есть сила, которая может стать еще более мощным тормозом прогресса, чем магия. Это религия, ортодоксальная и жестокая. Ею Коллегия и решила воспользоваться.

Скоро выяснилось, что большинство современных культов для такой цели не годится — они стали чересчур либеральными и бескровными. Сперва маги делали ставку на Черных Моджахедов, но тут я поглотил Ирракшану, и им пришлось начинать с нуля. Ха! Так им, паразитам, и надо! Тогда-то они и вспомнили о почитателях Умрана и Эрды.

Культ был хорош по всем статьям: строгая иерархия, жестокие обряды, жертвоприношения, а главное — полный запрет всего нового! Жители Эрда не пользовались даже колесом, а грамоте там обучали только самых высших жрецов. Одна проблема — почитателей Умрана и Эрды было слишком мало, и они вовсе не стремились к мировой экспансии, вполне довольные своей скудной жизнью. Нелегко было их расшевелить! Но тут мы сделали Коллегии невольный подарок — приволокли из Аполидия Черный камень Ло, считавшийся безвозвратно утраченным после Второй мировой.

Оказывается, назначение его состоит в том, чтобы превращать любую идею в сверхценную, в Идею с большой буквы, заражать ею массы и стремительно распространять по значительной территории. Оберон попытался растолковать мне принцип действия, но профессор Перегрин посоветовал ему не тратить время даром.

Камень Ло — бесценная вещь для всякого правителя. К примеру, задумал он прибрать к рукам соседнее государство. Ясно, что подданным его хочется не воевать, а мирно пахать и сеять и до соседнего государства нет никакого дела. Поэтому сражаться они станут без всякого рвения, и надежда на победу не так уж велика. Тогда правитель пускает в ход камень Ло. И очень скоро большинство его подданных, от мала до велика, проникаются фанатичной идеей. Теперь им кажется, что жители соседнего государства — гнусные твари, погрязшие в грехах и пороках, и священный долг всякого порядочного существа — истреблять их проклятый род под корень. Это будет совсем другая война!

Примерно такую вещь задумала и Коллегия. Главным рассадником прогресса были признаны портовые города западного побережья. Их-то и предполагалось обратить в так называемую истинную веру, чтобы население самостоятельно истребило своих излишне передовых сограждан, тех самых ремесленников, что "создают хитроумные механизмы, противные богам". Прогресс будет приостановлен, а маги при этом останутся в тени, не запятнают кровавыми расправами свой образ мудрых и благородных правителей. (Вот не зря я всю жизнь терпеть не мог магов! Как чувствовал! Любой черный колдун и то порядочнее. По крайней мере, честнее: всегда знаешь, что от него ждать.)

Решение принималось узким кругом, и не все были с ним согласны. Оберон, к примеру, утверждает, что возражал с самого начала. А Перегрин и подобные ему простые профессиональные маги, коих в Коллегии большинство, ни о чем даже не подозревали, иначе им хватило бы сил и здравого смысла, чтобы пресечь безумную идею в зародыше. Но, как сказал профессор: "Великим, видно, власть ударила в голову, и они вообразили себя хозяевами Судьбы. А Судьба подобного не прощает".

За ошибки великих магов пришлось расплачиваться жителям Староземья. Очень скоро стало очевидным: дело развивается не совсем так, как планировали заговорщики. Вдруг обнаружилось, что у жрецов Умрана и Эрды проснулись собственные амбиции, они не собираются ни прислуживать Коллегии, ни останавливаться на достигнутом и ограничиваться побережьем. Их цель — обратить в свою веру все Староземье, если не целый мир. А для этого любые средства хороши, будь то сожжение неугодных, массовый мор, расплодившаяся нежить или еще какая-нибудь гадость — у жрецов нет никаких моральных барьеров.

Самое смешное — они ухитрились выкрасть у магов камень Ло, который те, в свою очередь, тайно изъяли из нашего университета, а профессора Перегрина посадили в крепость, чтобы прекратить расследование, которое он намеревался во что бы то ни стало довести до конца. К счастью, жрецы истинных богов слабоваты в магии, поэтому не смогли заставить камень действовать в полную силу. Пока. Что будет дальше — одним богам ведомо. Но ясно, что ничего хорошего. Мир, может быть, и не погибнет (если кто-нибудь из разгулявшейся нежити не найдет способа его уничтожить), да только жить в нем под гнетом братства уже никому не захочется. Повернуть дело вспять Коллегия не в состоянии. Мешает какая-то тонкость, связанная с использованием камня Ло. Какая именно — я не совсем разобрал или мне не пожелали растолковать. Поэтому одна надежда у несчастных обитателей Староземья и окрестностей — это мы, Стражи Судьбы!

Таков, стало быть, наш новый статус! Орвуд очень недоволен. Прежде нас называли Наемниками, и это, как говорит он, по крайней мере предполагало оплату. А Страж — это вроде как обязанность такая: хочешь не хочешь, а сторожи. И правда, обидно, если посмотреть с такой позиции. Дело даже не в деньгах, а в отсутствии свободы выбора. Прямо зло берет! Так бы и двинул в морду, если бы знал, кому!

Меридит мой дневник ругает. Называет "патологической помесью научного штиля и казарменной лексики". Она, конечно, права. Но не всегда удается сдерживать эмоции.

А знаете, почтенные читатели (случись таковым быть), что самое забавное? Нам опять не сказали, что надо делать! Нас просто уведомили об обязанностях, а дальше — крутитесь как хотите, лишь бы Мир был в порядке! Я не виню профессора — уверен, он сам не знает, иначе непременно что-нибудь посоветовал, зато Оберон, зараза, нарочно молчит — я просто нутром чую! — опять у него свои, высшие соображения, как в тот раз, с некромантами.

Но мне тоже было что скрывать. О втором камне Ло я им даже не заикнулся. Не знаю, может быть, напрасно, ведь они могли бы научить нас с ним обращаться. Балдур утверждает, что не стали бы. Наоборот, попытались бы нас убить, чтобы самим завладеть камнем. Возможно, он субъективен, поскольку маги и колдуны издавна враждуют, но я склонен с ним согласиться. Я безоговорочно доверяю профессору Перегрину, но ни на йоту — королю Оберону. Аолен считает, что я тоже субъективен. Возможно. Только иной раз полезно перестраховаться. "Лучше перебдеть, чем недобдеть", как говорят в казармах…

Между прочим, что это за трогательная история о реликтовых обитателях Эрда? Рагнар утверждает однозначно — остров совершенно необитаем! И ему я верю куда больше, чем Коллегии! Странно, странно все это!

Хельги был прав, не доверяя магам. Информация, полученная от Оберона, при всей стройности изложения, оказалась верна лишь наполовину — это выяснилось позже. Но непосредственной вины лесного царя в том не было. Его самого, как и многих других, ввели в заблуждение умышленно — и на старуху бывает проруха. Даже сильные мира сего не застрахованы от ошибок. Какой бы могущественной ни считала себя Коллегия, главная роль в этой игре была отведена не ей…

5 марта.

Ушли из Эрринора. Направляемся на запад, к побережью. За неимением лучшего плана, решили истреблять всех жрецов высокого ранга, начиная с самых главных. Таковые, по нашим представлениям, должны обретаться в своем историческом логове, на острове Эрд. Меридит считает, что они могли перебраться на континент, в свои новые владения. Но надо же нам с чего-то начинать? Начнем с Эрда.

На душе скверно. Не достойное воинов дело нам предстоит. Больше подошло бы для наемных убийц.

Герцогства к западу от Эрринора заселены очень густо. И двух часов не проходит, чтобы не встретилась человечья деревня или даже большое село. Леса тоже не пустуют, равно как и болота. Можете представить себе болотника в белой рясе? Или лесовицу? А мы собственными глазами видели! Право, есть от чего спятить. Если так и дальше пойдет, скоро все придорожные упыри обратятся в истинную веру! Много, много в этих землях упырей! А колдунов не стало, отгонять некому. Вот и становится с каждой ночью людей все меньше, а упырей все больше. Но об этом тоже не принято говорить вслух…

Шестого марта пришла весна — очень ранняя для этих широт. Полил дождь, смыл почти весь снег. Только в чащах, меж деревьев, и по северным склонам оврагов сохранились жалкие потемневшие остатки недавних сугробов. Реки поднялись в одночасье, взломав ледяные оковы. Дороги развезло окончательно. А еще говорят, будто в Герцогствах они самые лучшие! Летом — возможно. Но по весне назвать эти пристанища болотников "дорогами" мог лишь самый непритязательный путник, такой, как Меридит.

— Чем ты недоволен? — удивлялась она в ответ на ворчание Орвуда. — Первый раз весну увидел, что ли? Тепло, более или менее сухо — живи да радуйся!

Лучше бы она помалкивала!

— Ничего себе — сухо! — заорал гном в голос. — Да я едва ноги передвигаю! То разъезжаются, то вязнут — того гляди, сапоги на дороге оставишь! Грязищи по колено!

Меридит во всем любила точность.

— И не по колено вовсе. От силы по щиколотку. Ну, может быть, местами чуть выше.

— Тебе этого мало?! — Возмущению почтенного Канторлонга не было предела. — Да мы уже как свиньи идем! На себя сзади посмотрела бы! Вся спина в брызгах, разве что с ушей не капает! Хуже болотника!

Меридит пожала плечами. Чистота собственной спины ее совершенно не заботила, но развивать тему дальше она не стала, чтобы не провоцировать конфликт. Она знала: споры из-за погоды порой бывают неоправданно эмоциональными. К примеру, однажды, в бытность свою студентами, Хельги и Энка не на шутку сцепились из-за того, какое лето лучше — жаркое и солнечное или прохладное и дождливое. Орали так, будто их личные предпочтения могли что-то изменить. Едва до драки не дошло!

Но одно дело — дерущиеся студенты, и совсем другое — братья-богомольцы, которым полагается быть тихими, дружелюбными и благостными. В базарный день на тракте было немало народу, буйное поведение могло привлечь к самозванцам ненужное внимание. Разумнее было предоставить Орвуду возможность тихо ворчать и браниться в собственное удовольствие. Так диса и поступила.

Город, куда они пришли, назывался Рииль. Принадлежал он короне Рейвена — так было в недавнем прошлом. А теперь и он, и сам Рейвен принадлежали братству, попали под его власть одними из первых. Герцог Рю Рейвен надел белую рясу и получил сан Прародителя — это был единственный способ сохранить власть. Впрочем, Рю Рейвена он вполне устраивал. В истинных богов герцог уверовал столь искренне и истово, что без всякой жалости утопил в озере собственного младшего сына — во славу Умрана и Эрды. Так теперь поступали многие — боги требовали жертв. Правда, скорое и всеобщее процветание, обещанное взамен, никак не наступало. Наоборот, после тяжелой и голодной зимы большинство местных хозяйств пришло в упадок. Рынок Рииля, один из лучших в Срединных землях, заметно оскудел.

Но все же не настолько, чтобы им пренебрегали. Путникам пришла пора запастись провизией, сменить зимнюю одежду на легкую. Кроме того, у каждого имелась личная нужда. Аолену захотелось пополнить запас стрел. У Рагнара прохудился левый сапог. Орвуд надумал обзавестись частым костяным гребнем для бороды — на всякий случай. Ночевки на человечьих постоялых дворах зачастую чреваты неприятностями гигиенического свойства. Меридит приобрела новый точильный брусок. Балдур — меч, нож и боевой топор (прежде ему приходилось пользоваться оружием спутников). Энка купила старинный дротик, просто потому что понравился. Хельги — новую рубашку с кружевами по широкому отложному вороту (другой просто не нашлось, а Ильза пообещала кружева спороть и забрать себе.) Улль-Бриан — чистую книжицу, записывать свои вирши. Ильза — медный браслет в виде змейки, для красоты. А у Эдуарда имелся свой, особый интерес. Он решил, что настала пора отделаться от неразменной монеты, тяжким грузом хранившейся в правом кармане его куртки.

Лишь на пятнадцатой покупке принцу улыбнулась удача. Это был сехальский сосуд, широкий и приземистый, с очень узким горлышком. Металлическую поверхность его украшала причудливая орнаментальная вязь. А в днище была проделана дырочка величиной с палец, чуть уже горлышка. Именно она и привлекла внимание Эдуарда, ибо делала сосуд совершенно бесполезным — ничего в такой не насыпать, не налить.

— В принципе туда можно втыкать свечку, чтобы не падала, — не одобрила его выбор сильфида.

— Ерунда! Не за тем его делали! Для свечи он неудобный! — поспешно возразил Эдуард, запуская руку в карман.

Он оказался прав. Золотой исчез безвозвратно. А Балдур, подошедший из оружейного ряда, оглядел покупку и расхохотался.

— Ты его потри ладонью, — посоветовал он. — Увидишь, что будет!

Эдуард послушался, потер. Эффект был незамедлительным. Раздалось шипение, переходящее в пронзительный свист. Из горлышка вырвался клубок синеватого дыма. В считанные мгновения из него соткалась вполне материальная фигура странного существа — тощенького, лысенького, остроухого, синекожего, размером с локоть. Существо громко чихнуло и выжидательно уставилось на своего освободителя раскосыми желтыми глазами. Тот вздрогнул и попятился.

— Ой! Ты кто?!

— Я — дух Анаха. Живу в сосуде. Ты меня вызвал! — Дух говорил по-староземски с заметным южным акцентом.

— И что же?! Ты теперь станешь мои желания исполнять?! — Испуганный принц вновь полез в карман. Там было пусто по-прежнему.

— Не-а! Не стану! — охотно отвечал Анаха.

— А что станешь? — спросил Эдуард глуповато.

— Есть стану. Пить стану. Вино! Есть у тебя вино урожая двенадцатого года?

— Никакого у меня нет! — буркнул принц резко. Ему начинало казаться, что над ним насмехаются. — Не знаешь, как запихнуть этого обратно? — обратился он к Балдуру.

Тот щелкнул пальцами, и громко протестующего Анаху затянуло в горлышко сосуда.

— Уммарская обманка! — пояснил колдун. — Такие делали в Сехале в конце прошлого века. Легковерный покупатель думал, что приобретает ифрита, а вместо этого получал совершенно бесполезного прожорливого уродца.

— А за уродца и ответить можно! — донеслось из сосуда.

— Умолкни! — Балдур шлепнул по горлышку ладонью. Анаха умолк. Но очень ненадолго.

— Пожрать-то хоть дайте, скряги северные! Полвека росинки маковой во рту не держал! Отощал совсем! — воззвал он через минуту. — Вай, вай, горе мне, несчастному!

Жалостливая Ильза принялась пропихивать через горлышко кусочки солонины.

— Откуда этакое чудо взялось здесь, в Герцогствах?! — удивился несообразительный Рагнар. — Загадка!

— Чего уж проще?! — снисходительно растолковал Орвуд. — Валялась ради забавы у какого-нибудь колдуна. Его сожгли, добро разграбили, что покрасивее — снесли на базар. Та баба, торговка, поди, и сама не знала, что за дрянь продает.

— Попрофу без офкорбленй! — вновь подал голос Анахи. Слова звучали невнятно — дух говорил с набитым ртом. Но напрасно Ильза ждала благодарности! — Это еда вафа — дрянь, а не мой дом! — И добавил что-то по-сехальски. Благо Ильза не знала южного наречия, иначе обиделась бы еще больше.

— На! Забирай! — Рассерженная девушка протянула обманку владельцу. — Сам корми! А еще лучше — выброси!

— Эй! Не надо! Не выбрасывай! Я буду смирный! — Анаха забарабанил кулачками по металлу. — Уж и пошутить нельзя!

Принц молча спрятал покупку в мешок. Он был недоволен: сменял одну магическую пакость на другую. Но выкинуть, будто ненужную вещь, разумное и беспомощное существо рука не поднималась.

— О! Ты достойный ученик своего наставника! — принялась ехидничать Энкалетте. — У него есть черный дух, а у тебя — синий! Очень креативно! Ты можешь гордиться!

— Типун тебе на язык! — возмутился Хельги. — Нашла о ком вспомнить! Соскучилась по его сюрпризам?

"Типун тебе на язык" — было любимым выражением Орвуда. В устах смертного — пустая, ничего не значащая фраза. Но грозные и могучие демоны должны быть осторожными в своих высказываниях! Или это был маленький привет от Царя Народов? Но так или иначе, язык вредной сильфиды удалось привести в порядок лишь совместными усилиями Аолена и Балдура Эрринорского.

— Пусть это послужить тебе уроком! — язвила Меридит противным благонравным голоском.

— Сама дура! — Сильфиде было нечем крыть.

Но урок пропал даром. Едва избавившись от болячки, Энка переключилась на новую рубашку и ее несчастного обладателя: уж не собрался ли он ходить на балы, в такой-то красоте? Или, скажем, слагать вирши при луне?

Хельги в ответ оставалось лишь шипеть от злости — возразить он не мог. Рубашка и впрямь придавала ему тошнотворно-романтический вид, совершенно не подобающий воину. Спасибо еще, что она пока скрыта под курткой и белой рясой. А летом что будет?! И зачем он, когда был в другом мире, отказался от клетчатой рубашки Макса? Не хотелось злоупотреблять гостеприимством, и так от него сплошные хлопоты — является без предупреждения, подбрасывает собак, сам живет по нескольку дней кряду… Знал бы, как дело обернется, — взял бы! У той рубашки тоже фасон странный, но все же лучше, чем кружева!

— Не страдай! — велела сестра по оружию. — До лета мы тебе десять раз другую купим! В крайнем случае с трупа снимем. Мало, что ли, по Староземью трупов валяется?

Трупов валялось много. В пяти часах ходу от Рииля встретился перебитый торговый обоз. Картина была знакомая — истерзанные тела, выеденные внутренности. Нежить вольно гуляла по Западным землям.

— Ну что, будем рубашку искать? — ехидно напомнила Энка. — Смотри, вон мужик валяется, на нем вроде поцелее.

Хельги машинально бросил взгляд на труп толстого южного торговца. Из-под распахнутого камзола, дорогого, с вышивкой и серебряными пряжками, выбивалась окровавленная рубаха с большой дырой на животе.

— Своя такая есть! — сердито буркнул демон и отвернулся. Ему, давно привыкшему к крови и трупам, вдруг стало жаль ни в чем не виноватого мирного сехальца, нашедшего жестокую и нелепую смерть на чужой дороге.

— А в повозках мы станем рыться? — спросила Ильза с надеждой. Ей было страсть как интересно, что там, в мешках и тюках сехальцев. Может, чудесные шелка, или роскошные золотые украшения, или засахаренные фрукты и другие южные сладости? Она не ела такие уже больше года!

— Ройся! — разрешила Энка, сделав рукой широкий жест, — Что найдешь — все твое!

А пока девицы разговаривали, Орвуд уже потрошил первый мешок.

Увы. Ничего интересного не нашлось. Вместо сехальского товара, подводы были нагружены пенькой, дегтем, тюками льна и свечным салом.

— А вы чего ждали? Шелков и пряностей? — усмехалась Меридит, — Раз оглобли повернуты на запад, значит, обоз шел к морю. Сехальцы распродали свое добро в Срединных землях, закупили северный товар и везли его домой… Аолен, ты что делаешь?!

Удивлению дисы не было границ. Спутник их занимался делом, совершенно ему несвойственным. Если так поступают наемники — это в порядке вещей. Но чтобы благородные эльфы методично и аккуратно, один за другим, обшаривали карманы убитых — такого еще не бывало!

— А что? — одобрил Орвуд. — Наконец-то наш первородный научился мыслить рационально! Мертвецам золото ни к чему, а живым лишнее никогда не повредит.

— Что ты! Я ищу не золото! — поспешил возразить Аолен. — Я проверяю, нет ли на них бумаг с указанием имен и мест проживания. Если судьба приведет нас в Сехал, мы могли бы сообщить родным и близким этих несчастных об их скорбной участи.

— Сказано красиво, — усмехнулась диса, — но какой в этом смысл? Когда торговцы не вернутся в назначенный срок, родные и близкие сами догадаются, что участь их была скорбной. А знать подробности им ни к чему. Ты не согласен?

Несколько лет назад Аолен стал бы возражать. Но теперь выслушал и кивнул. В самом деле, к чему лишние хлопоты? Все и так понятно…

— Чем тратить время на глупости, лучше бы мне помогли! — раздраженно окликнул друзей Хельги. — Да подержите кто-нибудь эту проклятую скотину! Она мне сейчас башку проломит!

Пока остальные копались в чужом имуществе, демон был занят делом благородным. Он распрягал лошадей. Людей и торговых гоблинов нежить перебила всех до единого, но тварей неразумных пощадила — видно, ее привлекала материя более тонкая, чем плоть и кровь. Однако лесные волки не будут столь разборчивы и лошадями не побрезгают — так решил Хельги и принялся спешно освобождать несчастных животных от перевернутых, увязших в грязи телег, мешавших им обрести волю. К сожалению, урожденный спригган менее кого бы то ни было подходил на роль лошадиного спасителя. Чуя затаенную волчью сущность, дурная скотина рвалась и билась, вставая на дыбы. Подменному сыну ярла приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы не получить копытом по темени.

Лошадей распряг Рагнар, легко и быстро, без всякого возражения с их стороны. Хельги громко свистнул в два пальца. Освобожденные животные развернулись и бодрой рысью ускакали в Рииль, откуда, верно, были родом.

— А я думал, мы на них поедем! — разочарованно протянул Эдуард. — Зачем вы их отпустили?

— Терпеть не могу лошадей! Глупые твари! Свои ноги надежнее! — в сердцах ответил бывший наставник. Но самом деле он любил лошадей. Это лошади не любили его.

…Кое-что полезное в обозе все же нашлось — дождевые плащи, пропитанные отталкивающим воду зельем. Вещь новомодная и безумно дорогая. Энка с Ильзой порывались купить такие в Рииле. Да Орвуд не позволил: "Не сахарные, не растаете! Да на эти деньги коня можно купить!" Видно, сехальские торговцы ценили комфорт больше, чем даан-азарские гномы. Их плащи были новыми, богатыми и, по выражению Ильзы, "ни разу не надеванными". Аккуратно свернутые, они лежали в мешках с личными вещами.

— Видите! Такая вещь — и даром досталась! — хвастливо повторял Орвуд, будто в этом была его заслуга.

Плащи оказались чудесными. Непередаваемое ощущение — в проливной дождь остаешься сухим, будто под крышей! Там, в другом мире, Хельги видел подобные материалы, но у них имелись серьезные недостатки. Те, что совершенно не пропускали воду (тонкие и прозрачные, как стекло) не пропускали и воздух. Под ними очень быстро становилось нестерпимо жарко. Другие, больше похожие на сшитые из обычной ткани, в сильный дождь все-таки промокали. Плащи же сехальцев были безупречны. Даже Хельги был вынужден признать: и магия иной раз приносит пользу. Притом немалую. Дождь собрался к вечеру и шел почти непрерывно целую неделю. Мелкий, колючий, скучный…

Хельги был очень доволен. Весеннее слепящее солнце он совершено не выносил. Особенно гадкими ему казались предзакатные часы, когда косые лучи низкого светила бьют прямо в глаза, а из-за деревьев, из овражков или закоулков уже выползают длинные синие тени, веющие зимним холодом. От таких контрастов делается тоскливо, хоть вой по-волчьи! Общего умиления "солнышку" урожденный спригган решительно не разделял. Как и его сестра по оружию. Той по большому счету было безразлично, дождь на дворе или солнце. Дисы рождены для войны, им не пристало обращать внимание на такие мелочи, как погода.

— Тогда зачем ты плащ нацепила? — поддела боевую подругу Энка. — Ходи раздетая, раз тебе безразлично! Пусть у нас запасной будет.

— Не дождетесь! — фыркнула девица. — Мне фасон нравится! Имею я право пофорсить? — Она с неуклюжим кокетством расправила складки и гордо задрала нос к дождливому небу.

— Ладно, форси, красавица ты наша несостоявшаяся! — великодушно разрешила дочь сенатора Валериания.

А Аолен украдкой вздохнул. В отличие от остроморденькой и неказистой сильфиды, Меридит могла бы выглядеть очень привлекательной. Если бы хоть самую малость этим озаботилась. Но дисам красота ни к чему. Они созданы для войны.

— Это мне начинает не нравиться… — присвистнул Балдур Эрринорский, оглядываясь.

Они оказались в очередном мертвом селении. Здесь все, от мала до велика, носили белые рясы. Увы — это не спасло их от жуткой гибели. Истинные боги не пожелали уберечь своих поклонников. Улицы были усеяны бездыханными телами.

— …Определенно не нравится!

— А раньше что, нравилось?! — Ильза подивилась жестокости черных колдунов.

— Раньше просто не нравилось, а теперь — пугает! — внес ясность их представитель.

— Почему?! — Ильза тоже испугалась.

— Чем больше жизней отнимает нежить, тем сильнее становится, — принялся популярно объяснять Балдур. — А чем сильнее она становится, тем больше жизней ей требуется на прокорм. Если дело и дальше пойдет такими темпами, как теперь, она скоро и вправду весь наш мир пожрет! В какой-то момент сила ее достигнет критической величины и ее уже никто не сможет остановить.

— А великие маги?

— Не справятся.

— Но раньше справлялись? После Раздела, после магических войн, — встревожился Эдуард.

— О! В те времена какие маги были! Одни имена чего стоят! Соламин, Хаз-Зарат, Олдрик, Акнагаррон, Оберон, Мерлин! А теперь кто? Франгарон с Эстебанусом? Индюки надутые! — Балдур пренебрежительно сплюнул. — А остальные — узкие специалисты. Им не с нежитью воевать, а плащи от дождя мастерить!

— Оберон и сейчас жив, мы с ним знакомы! — напомнил Рагнар.

— А толку? В одиночку он ничего не сделает, тем более что эльфийская магия плохо приспособлена для убийства.

— Это точно! — с раскаянием подтвердил Аолен.

— Так может, мы должны не с братством бороться, а истреблять нежить? — осенило Рагнара.

Сильфида фыркнула.

— Ну конечно! Мы будем нежить истреблять, а братья — плодить! Это называется "шей да пори, не будет пустой поры"! Бороться надо не со следствием, а с причиной. Я так считаю!

Сказано было мудро, возражать никто не стал. Только у Ильзы нашелся еще один, чисто познавательный вопрос.

— А что станет с нежитью, когда она пережрет всех в нашем мире? Вымрет от голода?

— Во-первых, нежить не умирает сама по себе. Во-вторых, если она сожрет целый мир, у нее достанет сил перебраться в соседний.

— Но как же боги?! Неужели они не вмешаются и не остановят зло? — спросил Рагнар с надеждой.

Хельги кивнул в сторону колодца. Там, в луже, валялся разорванный почти пополам девичий труп. Вода стояла в широко раскрытых глазах, будто слезы. Белые волосы разметались по черной грязи.

— А ты посмотри, как они его останавливают. Нет уж! На богов надежды нет. Надо самим справляться. Еще бы знать, как…

— Мародерствовать-то мы станем или как? — Орвуд решил направить беседу в практическое русло.

— Зачем? — вяло отмахнулась Меридит. — У нас все есть.

— Чтобы братству не досталось, бестолочь! — Гном рассердился. Он не понимал, как разумные и неплохо образованные существа не могут сами сообразить такую простую вещь.

Но в селении все равно не нашлось ничего ценного, хотя выглядело оно весьма зажиточным.

— Похоже, нас опередили, — заключил почтенный Канторлонг.

— А знаете, что хуже всего? — задумчиво протянул Аолен. — Посмотрите, на всех убитых — верхняя одежда!

— И что в этом плохого? — удивился Рагнар. — Лучше, что ли, когда голых задирают?

— Это значит, что нежить стала нападать и днем. Она уже не боится света. Силы ее растут.

14 марта.

Идем по местам страшным — всюду следы нежити. Убитых сотни. Нас пока не трогают. Боятся Балдура, или меня, или обоих сразу — так считают наши. А мне кажется, просто не хотят связываться. Зачем, если под рукой есть более доступные жертвы? Мы прячем под белыми рясами все необходимые охранные амулеты, к нам так легко не подступишься. А у братьев нет ни одного, им даже родовой знак не разрешено носить — далеко ли до беды?

Между прочим, если что случится, нас по амулетам можно легко уличить в самозванстве. Но снять их сейчас — подобно самоубийству. Меридит сказала, по моему дневнику еще проще вывести на чистую воду, как говорится, и я, по-хорошему, должен его уничтожить. Если честно — я огорчился. Но выручил Балдур. Начертил на обложке какой-то знак и обещал: если дневник попадет в чужие руки, все страницы мгновенно станут чистыми, стоит мне только пожелать. По сути он превратил мой дневник в черную книгу. Так забавно!

15 марта.

Пишу коряво, потому что сижу на дереве, аки пташка божья, а чернильницу держу только что не в зубах. Дожди сделали свое черное дело — разлилась какая-то из местных рек, причем так стремительно, что, вероятнее всего, где-то неподалеку прорвало плотину. И конечно же это случилось ночью. Мы не потонули только благодаря Аолену. Он рассказывает, что сначала услышал незнакомый звук, похожий на журчание ручья, но более глухой и мощный. Он подумал, это ворчит какая-нибудь нежить, и не хотел нас будить в надежде на защитный круг. Но потом посмотрел на дорогу и увидел, как по ней с запада на восток несутся стаи крыс. И крысы эти были не обычные, а измененные. Rattus nordikus var. Magika.[13] Очень умные твари! Глядя на них, и Аолен понял, что идет беда. Пока расталкивал нас (а просыпаемся мы быстро) — звук воды стал явственно слышен. Мы едва успели похватать пожитки и взгромоздиться на очень кстати подвернувшийся придорожный дуб, как все внизу оказалось затоплено. Бурлящая вода продолжала прибывать несколько часов, добралась до нижних ветвей, хотя те расположены раза в полтора выше рагнарова роста! Пришлось нам переселяться на следующие ярусы. Хвала богам, что в землях Герцогств растут такие мощные, раскидистые дубы! Иначе не знаю, что бы мы делали…

Теперь подъем воды прекратился. Нам удалось устроиться с некоторым даже комфортом. Все, кроме меня, чем попало примотали себя к ветвям, чтобы не свалиться во сне. Кто уже спит, кто пока болтает. Я вот пишу. Понемногу светает. Дождя нет, но ветер сильный. Снизу медленно проплывают трупы… О! А это еще кто?!

Оно, вернее, она не проплывала мимо, а вылезла из дерева. Это была лесовица в сером весеннем платье (спасибо еще, что не в белой рясе). Она недовольно огляделась и пропела голоском нежным, будто шелест листвы, но очень капризным и возмущенным:

— Что такое?! Кто вы? Зачем вы здесь? Я вас не звала! Уходите прочь, прочь!.. Это мое дерево! Мой дом!

Аолен уже открыл рот для вежливых извинений и просьб, но его опередила Энка. Она ткнула вниз указательным пальцем, хотя сама за такие некультурные жесты обзывала Ильзу "селом немытым".

— Не видишь, что кругом творится? Куда мы, по-твоему, должны идти?

— Прочь с моего дерева! — Лесовицу чужие проблемы не интересовали.

Энка всегда недолюбливала лесных дев, не без основания считая их непроходимыми дурами. А теперь и вовсе вышла из себя.

— Отвяжись, постылая! — рявкнула она. — Что мы на твоем дереве, место просидим, что ли?! Вода спадет — сами с удовольствием уйдем. А до тех пор — потерпишь!

Лесовица не желала терпеть. Ей хватило глупости пустить в ход магию. Дерево ожило, пришло в движение. Оно дергалось, раскачивалось из стороны в сторону, будто под ударами ветра. Оно отчаянно стремилось сбросить с ветвей непрошеных гостей. Счастье, что те были надежно привязаны, иначе не всем удалось бы удержаться, попадали бы в мутную ледяную воду. На ее поверхности плавали отвратительные хлопья желто-серой пены, всяческий растительный мусор, а прямо под дубом, запутавшись ногой в ветвях, колыхалось лицом вниз мертвое тело. Нет, туда никому решительно не хотелось! А дерево тряслось все сильнее, казалось, еще немного, и оно вырвет из разбухшей от весенней влаги земли свои могучие корни и, подобно огромному ожившему монстру, пойдет плясать по полям и дорогам Староземья…

— Идиотка! — заорала Энка в голос, чувствуя, как трещит ее ремень. — Прекрати сию минуту! Ты хоть понимаешь, с кем связалась?! Щас как разозлишь нашего демона-убийцу — плакала твоя сущность! С потрохами сожрет! Ни одной ниточки на развод не оставит! Спасайся, несчастная!

Угрозы сильфиды возымели действие мгновенное и неожиданное. Ума у лесовицы было не слишком много, но магических сил, на беду, достаточно, чтобы видеть астрал. Обнаружив, какое кошмарное чудовище угнездилось в ее родных ветвях, насмерть перепуганная дева истошно взвизгнула, красиво взмахнула руками, потеряла равновесие и легкой пушинкой полетела вниз. Туда, куда никому не хотелось.

Она вошла в воду почти без брызг, выныривая, задела труп, закричала отчаянно, закружилась в водовороте…

Этого зрелища благородное сердце поэта вынести не могло. Он выхватил нож, одним удивительно ловким движением рассек свою привязь и самоотверженно устремился на спасение дамы. Позабыв, однако, об одной маленькой детали — плавать он не умел. Ну не то чтобы совсем — если бы кому-то пришло в голову устроить состязание между Улль-Брианом, и, скажем, топором, победил бы, несомненно, Улль-Бриан. Но для спасения утопающих умения его было явно недостаточно.

— Куда, ненормальный?! — взревел Рагнар, прекрасно осведомленный о способностях кузена. — Потонешь, а мне отвечать? — Он собрался сигануть следом, но второпях выронил нож и стал рвать ремни руками. Вот только добротная, Отто Ильзунской выделки кожа не поддавалась…

Меж тем и дама, и ее неудачный спасатель начинали пускать пузыри…

— Да сделайте же что-нибудь, ради всех богов!!! — в отчаянии взмолился рыцарь, судорожно нащупывая ускользающую пряжку. — Спасите этого урода! Как я стану тетке в глаза смотреть?!

Что после этого оставалось Хельги? Ему была глубоко безразлична участь скандальной лесовицы, да и Улль-Бри-ана, что греха таить. Но он единственный оставался непривязанным, не был дамой и плавал как акула.

— Только ради тебя! — Он всучил Рагнару свой дневник со словами: — Храни пуще жизни! — и нырнул.

А когда вынырнул, волоча за шиворот обмякшего Улль-Бриана, то нос к носу столкнулся с Аоленом. Эльф тоже не мог оставить даму в беде. А потом всех четверых еще раз притопила тяжелая туша. Это Рагнар наконец избавился от своих пут.

— Тебя-то куда демоны понесли?! — отплевываясь, ругался Хельги. — И без тебя прекрасно справились бы! Дневник мой где?! Самое ценное тебе доверили, а ты!

— У Ильзы! — поспешил успокоить рыцарь.

— Берегу пуще глаза! — гордо заверила та.

— Ну все! Доигрались! Теперь они у нас непременно простудятся! Заболеют и умрут! — каркал Орвуд, глядя на лязгающую зубами компанию.

Опасения гнома были вполне объективны: сидя на дубе, костер не разведешь, не обсохнешь, да и ходьбой не согреешься… А тут еще сырой ветер свистал в ветвях удалым разбойничьим посвистом, забирался под мокрые одежды. Холод становился невыносимым. Улль-Бриан, буквально минуту назад истерически взбудораженный, сник на глазах, стал сонным и вялым. Именно так люди и замерзают…

Сотник Энкалетте поняла — пора брать ситуацию в свои руки, спасать положение.

— Ну вот что, красавица, — она наотмашь хлестнула полуобморочную деву по щеке, — ты это купание устроила, тебе и расплачиваться! Отворяй свое дерево, нам надо согреться!

— Да уж! Тебе это необходимо в первую очередь! — хихикнула Меридит.

— Мне, в отличие от некоторых бесчувственных особ, свойственно проявлять заботу о ближних! — с достоинством парировала сильфида.

Тут от удара, от возмущения ли очнулась лесовица.

— Нет! — вскричала она раненой птицей. — Не бывать этому! Чужая нога не ступит в мой дом!

— Ах вот как?! — Отступать дочь сенатора Валериания была не намерена. Рагнар, поддерживавший полуобморочную деву, и глазом не успел моргнуть, как Энка схватила ее за шиворот и рывком сдернула с ветки. Несчастная повисла в воздухе, маленькие босые ножки ее едва не касались воды. — Не хочешь выразить благодарность за спасение — отправляйся обратно!

— С ума сошла?! — вскричал Аолен. — Ты ее уронишь!

Сильфида мстительно усмехнулась.

— Ясно, уроню! У меня уже вся рука затекла! Того гляди, пальцы разожмутся!.. Ну что, бросаю? О, смотри-ка, прямо на покойника плюхнешься!

— Нет!!! — сдалась бедняжка, подчиняясь грубой силе. — Я проведу вас в свой дом! Только пощади!

Это был ярчайший пример действия принципа разделенного пространства. Лесовице удалось разместить внутри обычного древесного ствола довольно просторное жилое помещение, с кладовой в придачу. Обставлено оно было просто, но не без изящества. Из мебели имелось: большой старинный ларь, современный столик на гнутых ножках, украшенный искусной резьбой, и кованая кровать под шелковым сехальским покрывалом цвета моржовой кости. Пол, стены, потолок — все было деревянным, вернее, древесным, поскольку являлось частью дерева, ведь само жилище располагалось в стволе и даже не имело входного отверстия. Хозяйка проникала внутрь сквозь стены. Солнечный свет в комнату не попадал никогда, но под потолком висел шар, и от него исходил приятный для глаз матовый свет. Огонь в маленьком очаге тоже был магическим, бездымным. Хельги невольно поморщился — одежда на таком будет сто лет сохнуть.

— А мы никуда не торопимся! — угадала его мысли Энка. — Лично я не ворона, чтобы на ветвях сидеть. Переждем здесь, пока разлив не кончится.

— Пустили козла в огород! — заметила Меридит.

А лесовица всхлипнула, закрыла личико руками и обреченно затихла в углу. Только острые ушки нервно подрагивали, да из груди время от времени вырывался сдавленный, жалобный писк — таким манером бедняжка стонала.

— Давайте спать! — предложил Рагнар. — Один демон, делать нечего.

Так они и поступили. А когда проснулись, увидели совсем иную картину. Лесовица вылезла из своего угла. Теперь они с Улль-Брианом сидели за столиком, ели варенье и любезничали напропалую! Р'Оверин читал ей стихи, дева восхищенно внимала — полное взаимопонимание и гармония!

— Ни хр… себе, что делается! А как же пастушка?! — возмутился Рагнар.

Собеседники разом обернулись.

— Но мы же просто разговариваем! — воскликнули они в один голос.

— Знаю я такие разговоры! Сначала стишки, варенье всякое. А потом у моей снохи рога вырастут! И что ты за человек?! — напустился он на кузена. — То морганы, то лесовица! Так и глядишь налево, так и глядишь!

Обвинение было таким неожиданным и несправедливым, что Улль-Бриан задохнулся и не нашел, что ответить. Спасибо, Энка вступилась.

— А ты что за человек?! Во всем видишь одни пороки! Сидят два существа, целомудренно едят варенье — а ты уже готов обвинить их в разврате! Извращенец!

Рагнар сокрушенно развел руками.

— Ну вот! Я же еще и виноватым остался… — и раскатисто расхохотался.

18 марта.

Третьи сутки сидим у лесовицы, скучаем. Самая большая проблема здесь — это естественные нужды. Уж не знаю, какая у лесовиц физиология, но никакого специального места или хотя бы сосуда для этого дела у них в жилище не предусмотрено. Потому всякий раз, как у кого-то возникает потребность, он вынужден объявлять о ней во всеуслышание и просить хозяйку проводить его на улицу. Фиона (так зовут лесовицу) страдальчески вздыхает и выполняет просьбу, но на лице у нее появляется выражение типа "как вы мне надоели"… Ее тоже можно понять. Нас, как-никак, десять существ. И если дамы умеют для этого занятия как-то кооперироваться, то некоторым, вроде эльфов и гномов, требуется абсолютное уединение. Но Орвуд по крайней мере говорить на эту тему не стесняется, Аолен же очень страдает.

Снаружи всем тоже приходится сложно, потому что все надо проделать, не слезая с дуба. Хвала Судьбе, создавшей меня спригганом! У нас, у спригганов, процессы выделения сведены к минимуму и подконтрольны разуму. Энка завидует и злится — можно подумать, это от меня зависит!

Энка вообще уже начинает беситься от безделья и требовать, чтобы я прекратил наводнение. Точно, смерти моей хочет! Спасибо, Меридит защищает. А сильфида уже и к Балдуру стала приставать, но он сразу отвертелся: мол, я колдун черный, Силами Стихий оперирую с трудом, нужно специальное оборудование. Энка поворчала-поворчала и отстала…

Только что с улицы вернулся Эдуард. Говорит, покойник наш из-под дерева пропал. Интересно, отцепился и течением унесло, ожил и уплыл или его сожрал кто-нибудь? Даже не знаю, почему меня интересуют такие глупости? Со скуки, что ли?

Вода вроде бы начала уходить, нижние ветви обнажились. Думаю, скоро мы сможем отправиться в путь.

19 марта.

Не уплыл покойничек и не съел его никто. Ночью он сам напал на Орвуда и хотел им закусить. Битвы мы не видели, но Орвуд уверяет, что победил. Во всяком случае, он смог спихнуть нежить с дерева, не получив при этом ни одного укуса. Труп собирался вскарабкаться обратно, но Орвуд его дожидаться не стал, вернулся к нам в дупло. Интересно, успел он сделать то, зачем выходил? Спросить, что ли? Не стану. Уверен, что Орвуд ответит грубостью.

Окончательного спада воды мы не дождались. Утром ушли от лесовицы. Она томно вздыхала вослед Улль-Бриану и на прощание подарила ему мазь для заживления ран. Воняет ужасно — чем-то вроде креозота,[14] цвет зеленый, вид мерзкий. Но Аолен уверяет, что мазь очень хорошая, у лесовиц есть свои целительские секреты. Орвуд ворчит, что лучше бы это была мазь от ревматизма. Якобы он нам обеспечен.

Идти и вправду неприятно — по колено в воде. Но это лучше, чем сидеть без дела. Да и не впервой нам.

Проходим местами на удивление лесистыми. По обе стороны дороги, пока больше похожей на речное русло, стоят высокие осины. Это хорошо — упырей здесь не будет, они почему-то не переносят именно осину. Я нарочно посмотрел в астрале — дерево как дерево, магии не больше, чем в дубах или соснах, и природа ее та же самая. В чем тут секрет? Спросил у Балдура — тот ответил, что прежде ему такой вопрос не приходил в голову, но его, пожалуй, стоит как следует обдумать. Это может стать неплохой темой для статьи.

На предпоследнем привале Ильза показывала нам свой альбом. Молодец! Целеустремленности и настойчивости ее можно позавидовать! Уж на что была Фиона капризна и несговорчива — она даже ее заставила сделать запись. Текст оной привожу дословно, орфографические ошибки числом не менее трех на строку опускаю.

Меридит говорит, это интересный образец лесовичьего фольклора, почти неизвестного науке. Улль-Бриан разочарован до глубины души. Обзывает стишок "вопиющей пошлостью" и утверждает, что трое суток кряду "метал бисер перед свиньями". Рагнар злорадствует не по-рыцарски. А я вспоминаю пастушку и удивляюсь, неужели она представляется Улль-Бриану намного умнее лесовицы Фионы? По-моему, одна другой стоит. И вообще, существо, которое позволило назвать Розалианом собственного сына, не вправе судить окружающих слишком строго…

Сейчас мы сидим на сухом пригорке, у костра. Энка варит суп, Меридит точит нож, я пишу, а Орвуд удивляется, как мне не лень таскать с собой дневник: "Он здоровущий и тяжелый, а в походе и иголка весит". Не иначе, это Энка заразила окружающих любовью к народной мудрости! А что касается иголок… До того как мы с Меридит перешли в лазутчики-диверсанты, нам пришлось несколько лет служить в пехоте. Нанимали нас тогда все больше в Сехал — проклятый всеми богами край. Лошадей там в повозки не запрягают, ездят только верхом. Я, конечно, рад за лошадей, но таскать по песку стенобитные орудия и катать осадные башни я бы и врагу не пожелал. После таких упражнений мне не страшны ни иголки, ни дневники… Но зимнюю куртку, пожалуй, пора выбросить или отдать кому-нибудь. Вряд ли она еще пригодится в этом году. Терпеть не могу таскать с собой лишнее барахло.

20 марта.

Сегодня случилось первое серьезное столкновение с нежитью, хотя на нас она не нападала. Это мы напали на нее. Зашли под вечер в придорожное село в надежде просушить сапоги, а она (нежить) как раз расправлялась с мирным населением. Ужасное зрелище! А сами твари до чего отвратительны! Хуже курганников! Тела их напоминают человечьи, только кожа желтее, и ребра торчат, и загривок горбом, как у орков. По хребту идет черный волосяной гребень. Ноги какие-то скрюченные, будто кости были переломаны и срослись неправильно. Руки длинные, свисают ниже колен, до локтя покрыты черной щетиной. Ноги до колен — тоже. Верхние части физиономий уплощенные, так что носа почти не видно, но челюсти резко выдаются вперед и напоминают собачью морду, только ноздри расположены не на конце ее, а у самого основания. Острых звериных клыков нет — зубы обычные, бунодонтные,[15] но вдвое крупнее, чем у людей.

Эдуард обижается, почему я сравниваю этих тварей именно с представителями человеческой расы, а не с дисами, сильфами, эльфами или гномами, ведь зубы у них у всех одинаковые. А делаю я это потому, что люди — самый многочисленный и распространенный из народов Староземья и окрестностей. Вот и пусть служат эталоном, хоть какая-то от них выйдет польза! А то только и делают, что концы света организовывают!

Но возвращаюсь к нашей нежити. Справиться с ней было трудновато, хоть и насчитывалось не более двух десятков особей — по две твари на нос. Но они оказались удивительно устойчивы к действию стандартных заклинаний, и даже от драконьего серебра дохли не сразу. Балдур считает, что этой породы прежде в природе не существовало, ее вывели совсем недавно, на заказ. Скорее всего, кто-то из герцогов надумал модернизировать армию. Если бы Балдур продолжал практиковать черное колдовство, он был бы в курсе, но теперь мог только догадываться, чья именно это работа. Но уже не суть важно. Тот, кто вывел этих чудовищ, давно сгорел на костре…

К счастью, Балдур не успел утратить старые навыки и сумел подобрать подходящее заклинание. Иначе нам плохо пришлось бы. Твари сражались не хуже демонов. А может, они и были демонами? Мы так привыкли считать их обычной нежитью, что я не догадался заглянуть в астрал, кто они на самом деле. Но не беда. Думается, мне еще не раз выпадет такая возможность.

Удивляет то, как при нападении вели себя местные жители, вернее, те из них, кто носил белую рясу — таковых было большинство. Они не только не оказывали сопротивления, но даже не пытались убежать или спрятаться! Матери не укрывали своих детей — где такое видано? Люди оставались на том месте, где их застигла беда, стояли, молились и покорно дожидались своей участи. И непохоже, чтобы она их пугала. Собственная жизнь стала им безразлична — и это начинает меня настораживать. Страшная штука этот камень Ло… Демон знает, что можно натворить с его помощью!

Между прочим, особой благодарности за спасение братья тоже не испытывали. Их больше волновало… да что там — волновало! Они просто в ужас пришли, когда заметили, что мы носим амулеты. Откуда-то вынырнул местный Прародитель, как на грех уцелевший в резне, и устроил нам форменный допрос: кто такие и откуда, почему осмелились нарушить заветы истинных богов и пойти наперекор их воле?

Следовало бы дать ему по шее и уйти, но не хотелось выходить из образа. Поэтому я ему наврал. Изредка на меня находит вдохновение, и я очень ловко вру. Даже лучше, чем Энка, хотя у нее намного богаче практика. Вот Меридит врет плохо — у дис не принято. А Аолен не врет вовсе, по крайней мере, он сам так считает. Потому что выдавать себя за того, кем не являешься, тоже своего рода обман. Но не стану ему об этом говорить — зачем расстраивать?

А Прародителю я наболтал, будто мы действуем по особому поручению Пращуров, называемся Карающей десницей Умрана и призваны защищать мирных братьев от разгулявшейся нежити. Очень складно получилось — Прародитель поверил безоговорочно и велел нас накормить. Мы вежливо отказались, из опасения отравиться спорыньей, и ушли. А на прощание сказали, что боги устами Пращура повелели бороться с нежитью всеми силами. Хочется верить, что это поможет. Наверняка в сундуках и погребах здешних жителей припрятано на черный день драконье серебро…

Тьфу! Аолен меня зовет! Подошла моя очередь на исцеление. Лично я убежден: если прокушенный палец не отвалился сразу, он прирастет сам по себе, без помощи магии. Но Аолен считает иначе. Может, ему просто нравится заниматься целительством, вот он и ищет поводы?

21 марта (полдень)

Свершилось. Мы вышли к Океану. Сидим в портовом кабаке Шванка. В этом городе мне доводилось бывать в детстве, мы его грабили — тогда во Фьордах была мода на дальние набеги. И кабак этот я хорошо помню, потому что сломал в нем скамью и вышиб все окна.

Дети — отвратительные, неоправданно агрессивные существа, одержимые тягой к разрушению. Спрашивается, чем мне помешала та скамья? Зачем было ее портить? Не поленился ведь, в щепки разнес! А окна? Вспомнить стыдно! И еще хозяину в морду дал. Слава богам, что не убил, с меня сталось бы. Будем надеяться, спустя столько лет он меня не узнает. Может, при расчете стоит возместить ему ущерб? Орвуд считает, это будет выглядеть по-идиотски. Аолену и Рагнару такой жест представляется достойным и благородным. Энка и Меридит веселятся — у них всегда один смех на уме. Остальные мнения не высказывают, им все равно.

Белых ряс в Шванке на редкость мало по нынешним временам. Мы свои тоже сняли, чтобы не позориться. Сейчас доедим пирог с рыбой и пойдем в Торговый квартал. Там живет старый сослуживец Балдура, отставной боевой маг. Он хочет с ним поговорить, выяснить обстановку. А потом надо будет вернуться в порт, поискать попутное судно до Закатных островов. Хотя мне кажется, ради такого важного дела, как спасение Мира, не грех угнать подходящую галеру. Думаю, каторжники охотно составят нам компанию до Сандарра. Правда, Аолен против такого плана. Жаль, я не догадался поддерживать надежную связь с "Громом". Теперь мне уже не разобрать, какая из нитей к нему протянута…

Вечер того же дня.

Все устроилось как нельзя лучше! Мы держим курс именно на Сандарр! Но не на краденой галере, а на отличном пиратском фрегате под названием "Валькирия". И благодарить за это мы должны Улль-Бриана. Это он забыл свой дорожный мешок в кабаке, и нам пришлось за ним возвращаться с полдороги.

Вернулись и увидели прапрабабку Меридит собственной персоной. Почтенная старушка хлестала эттелийский ром и бранилась так, что уши у Аолена свернулись трубочкой (очень интересное явление, никогда прежде подобного не наблюдал). Несмотря на изрядное подпитие, бабка признала внучку с первого взгляда, а ведь они, внучки ее, исчисляются десятками, если не сотнями. Удивительная память! Я бы на ее месте всех перепутал!

Меридит же при виде родственницы хотела спасаться бегством. Но Энка быстро нашла с дамой общий язык и уговорила доставить нас на острова. Вот как удачно сложилось дело!

Теперь о нашем визите к магу. До отплытия нам оставалось несколько часов, и мы успели сходить в Торговый квартал…

От трактира до квартала было примерно полчаса ходу по ровной широкой улице, мощенной тесаным булыжником. Здания строгой лаконичной архитектуры, сложенные из добротного красного кирпича и стоящие в четкую линию, будто солдаты на плацу, придавали городу солидный, благопристойный вид. Здесь не было бьющей в глаза роскоши, но и безобразной бедности не наблюдалось. Никакого изящества, но зато — основательность и надежность во всем.

Местные жители, под стать своему городу, были степенными и важными существами. Даже торговлю вели по-особому, без разудалых выкриков зазывал, без обычных базарных склок, без лишней суеты. В Шванке вообще никто никуда не спешил. И чем дальше от порта, кишащего чужаками, тем медленнее и размереннее городская жизнь. "Сонное царство", — охарактеризовала город Энка.

Дом мага Зигмунда Гарта стоял на углу рыночной площади — массивное трехэтажное строение с узкими окнами и широкими двустворчатыми дверями. Разумеется, такие хоромы не могли принадлежать отставному боевому магу средней руки. Он просто снимал в них недорогое жилье из двух комнат без кухни. Балдур усмехался про себя — немногого же сумел добиться приятель Зигмунд! В свое время он, важный и самоуверенный, как все маги, любил поучать молодого сослуживца тому, как надо устраивать свою жизнь и правильно вести дела, чтобы "не остаться на старости лет у разбитого корыта". Видно, собственная наука не пошла Зигмунду впрок. Источником его существования стал не собственный капиталец, за который он так ратовал, отдавая все заработанные деньги в рост, а скромный военный пенсион. Глядя на скудную обстановку темных комнатушек, Балдур радовался, что не внял советам старшего товарища, вовремя ушел из армии и открыл собственное черное дело, весьма и весьма доходное. Правда, теперь все пошло прахом, но многие годы он не знал нужды, чего никак нельзя было сказать о Зигмунде Гарте.

Впрочем, того собственное убогое существование, похоже, нимало не смущало. Он поменял жизненную позицию и вошел в образ этакого философа-бессребреника, сознательно пренебрегающего земными благами ради постижения великого смысла бытия.

Но если отбросить некоторое высокомерие, свойственное всем представителям этой профессии, маг Зигмунд Гарт был неплохим человеком, вполне здравым в суждениях на темы отвлеченные, не касающиеся его лично. Он искренне обрадовался встрече со старым товарищем, которого уж и не чаял увидеть в живых с тех пор, как со всех сторон поползли в город страшные слухи.

Кстати, он смог удовлетворить любопытство Балдура, подсказан, почему Шванк, единственный на всем побережье, устоял, не попал под влияние Братства истинных богов.

Оказывается, город был проклят. Когда, кем и за что — сведения об этом не сохранили ни память старожилов, ни городские летописи, ни народная молва. Но раз в три года, тайно, в самую темную из осенних ночей, двенадцать человек, чьи имена никому не известны, а лица скрыты под бронзовыми масками, приносят на морском берегу кровавую человеческую жертву. Но не богу эта жертва, не демону. Таково условие проклятия. Стоит однажды пропустить срок — и страшные беды падут на головы жителей мирного, добропорядочного Шванка. Будут голод и мор и война мертвых с живыми. А потом сама земля провалится под городом, и океанская пучина поглотит его навеки…

Никто в Шванке, и Зигмунд Гарт в том числе, не знал, кто и как выбирает жертвы для кровавого ритуала. А самое главное, из кого их выбирают — имена несчастных тоже оставались тайной. Возможно, это были одинокие старики, исчезновения которых никто не замечал, или чужаки, пойманные в порту, или узники городской темницы… Добропорядочные обитатели Шванка любили иной раз тихонько поспорить меж собой о том, чьими жизнями оплачено их благополучие. Но сами не испытывали ни малейшего опасения оказаться в числе несчастных, пущенных под жертвенный нож.

Впрочем, для нашей истории таинственные подробности шванкского жертвоприношения значения не имели. Важен был сам факт: город проклят. А любому практикующему магу, колдуну и даже мало-мальски усердному студенту известно правило Хаз-Зарата, звучащее в современном изложении так: "Чары, наведенные на объект, в определенной мере предохраняют его от последующего наложения других чар. Дабы таковое наложение все же состоялось, последние должны значительно превосходить первые по силе воздействия и быть узконаправленными на данный конкретный объект".

В случае со Шванком ни одно из этих условий не было выполнено. Проклятия являются едва ли не самыми мощными из существующих чар, а действие камня Ло охватывало все Староземье, и сосредоточить его исключительно на Шванке было просто невозможно. Да и вряд ли братья задались бы такой целью. Зачем возиться с одним-единственным городом, когда целые государства одно за другим ложатся к их ногам?

Так рассуждали старые приятели, маг с колдуном. В тот момент Балдур еще не знал, какую пользу можно будет извлечь из полученных сведений, но чувствовал: когда-нибудь они наверняка пригодятся.

А потом разговор перешел на личное. А личным для Балдура Эрринорского была собака Агнесса.

— Что твоя любимица? Как поживает? — спросил Зигмунд Гарт, больше из вежливости, чем из интереса, к собакам он был равнодушен.

— Надеюсь, благополучно. Она теперь в ином мире, — откликнулся Балдур охотно, он любил поговорить о своем сокровище.

— Да ты что! — всплеснул руками маг. Такого оборота он не ожидал. — Какая жалость! Соболезную, соболезную! Как же случилось такое несчастье?!

Колдун удивленно вскинул глаза.

— Ты о чем? Какое несчастье?! Агнесса, хвала богам, жива-здорова!

Некоторое время они смотрели друг на друга в немом удивлении. Потом Зигмунд осторожно уточнил:

— Но ты же сам сказал: "Агнесса в ином мире".

— Так не в загробном же! — Балдур наконец понял, о чем речь. — Она в одном из соседних миров, у хороших людей, живет и благоденствует. Согласись, наш мир сейчас не самое безопасное место для маленьких комнатных собак.

Маг воззрился на старого знакомца так, будто встретил пещерного тролля в собственной спальне.

— Ты хочешь сказать… гм… — От изумления у него перехватило голос. — Хочешь сказать, ты достиг таких высот, что способен перемешать живых тварей из одного мира в другой? Что в магии превзошел Великих?!

— Да никого я не превосходил! Тем более в магии! Я вообще колдун, а не маг, как ты помнишь! Просто у меня есть один добрый знакомый, демон. Он и пристроил Агнессу к своим друзьям, на время, пока v нас все не утрясется.

— ДЕМОН?! ЗНАКОМЫЙ?! — Зигмунд ясно ощутил, как зашатались все его представления о реальности. — И как же вы… гм… познакомились?

— Случайно! — ответил Балдур бодро. Он настолько свыкся с ситуацией, что перестал замечать ее необычность и даже не думал о том, какими странными покажутся его слова лицам неосведомленным. — Мне его заказали. Я пытался навести на демона-убийцу, представляешь?! — Он хихикнул, будто речь шла о забавном недоразумении, а не о жизни и смерти.

Зигмунд вздрогнул.

— На убийцу?! Он еще и УБИЙЦА?!!

— Ну да! Могущественнейший и опаснейший из современных демонов-убийц.

— И ты пытался убить его наговором?

— Именно! Сам понимаешь, из этого ничего не вышло.

— А потом что?!

— Потом он пришел разбираться, и мы постепенно подружились. Он славный парень. И собак любит…

— Ты меня разыгрываешь! — сообразил маг и даже обрадовался такой догадке, она возвращала его в привычную реальность.

Но Балдур безжалостно возразил:

— Вовсе нет! Сейчас я его позову — сам увидишь! У тебя окна во двор? Я открою? — Он высунулся из окна, отыскал взглядом друзей, коротающих время под липой на поленнице (не тащиться же им было к незнакомому человеку всей оравой), махнул рукой и крикнул: — Хельги, если не трудно, поднимись к нам на минуточку! Третий этаж, дверь направо!

— Бегу! — с готовностью откликнулся демон и скрылся в парадном.

Зигмунд Гарт был магом средней руки, узким, хоть и не плохим специалистом. Такие, как он, обычно не умеют видеть в астрале. Но Зигмунд Гарт умел. И он узрел нечто немыслимо огромное, клубящееся и извивающееся, тысячерукое и тысяченогое, мерцающее всеми цветами радуги с преобладанием зловеще-черного. И оно, это устрашающее нечто, всей своей махиной лезло к нему в дом! От ужаса маг едва не лишился чувств. Но перевел взгляд в физический мир — и картина изменилась. На пороге стоял худенький мальчик из породы северных нелюдей, светловолосый, зеленоглазый, в белой рубашке с кружевами и поношенном меховом жилете.

— Здравствуйте, почтенный! — сказал демон-убийца и учтиво кивнул. — Рад встрече! Балдур много о вас рассказывал!

Маг в смятении поклонился. Затем последовала неловкая заминка. Не мог же Балдур сказать Хельги прямо: "Я позвал тебя, чтобы показать Зигмунду настоящего демона". К счастью, он быстро нашелся:

— Зигмунд, тебя не затруднит показать Хельги свой гербарий? Он натуралист, магистр естественных наук, ему будет интересно.

— Гербарий? — оживился Зигмунд, седлая любимого конька. — Ну конечно! Я собираю его много лет. Там есть очень редкие экспонаты. Охотно вам покажу, пройдемте в соседнюю комнату…

В общем, отставной боевой маг и демон-убийца нашли общий язык. Они еще долго чахли бы над пропахшими сеном альбомами, позабыв о заскучавшем Балдуре, если бы Энка не запустила в стекло камешком и не проорала на весь Шванк: "Ну где вы там застряли?! На корабль опоздаем!"

Вечер 21 марта, продолжение.

Итак, мы идем на Сандарр. Спасибо, расстояние до него невелико, потому что с пиратами нелегко ладить. Права была Меридит, утверждая, что все они — сущие психопаты.

Неприятности начались, едва мы отошли от берега. Один из пиратов стал приставать к Ильзе. Я имею в виду, грязно приставать. Подкараулил, когда мы не смотрели, и набросился. Наверное, она показалась ему самой безобидной из наших дам. Ильза с ним церемониться не стала, развернулась и отхватила мечом руку по самый локоть. Очень ловко сработала, чувствуется выучка.

Мы думали, сражения не избежать. Но пиратам нельзя отказать в справедливости. Они рассудили: раз не сумел справиться с девчонкой, ему и руки ни к чему. "Зато теперь, если выживет, сможет поставить себе железный крюк" — сказала Ильза чуть ли не с завистью. Эта тема ее давно волнует, уж не знаю почему. А Энка ее отругала: "Если ты и впредь станешь так агрессивно реагировать на ухаживания, то никогда не найдешь себе мужа". Но Ильза ответила сердито: "Не больно-то и хотелось!" Потом подумала и прибавила: "В крайнем случае, выйду за Эдуарда, он всегда под рукой" Похоже, Эдуард был польщен, хоть и старался не подать виду. Я, признаться, тоже обрадовался.

Случаем с Ильзой дело не ограничилось, хотя дам наших больше никто не трогал. Но нашелся один аполидийский выродок, жирный, как боров, и вонючий, как козел. Дамы его не интересовали вовсе. Вместо этого он полез к нам с Эдуардом, обоим сразу — видно, не мог выбрать, кого предпочесть. Нам не хотелось больше крови, поэтому мне пришлось вывалить его за борт и держать на весу вниз головой до тех пор, пока он не поклялся, что близко к нам не подойдет. Клялся пират очень искренне. Думаю, его убедила акула. Она следует за шхуной неотступно с того момента, как ей перепала отрубленная рука. Наверное, вообразила, что теперь ее станут подкармливать регулярно. Надеюсь, мы ее разочаруем. Не хотелось бы новых осложнений, неудобно перед бабушкой Гуниллой. Вряд ли ей как капитану понравится, что мы портим ее личный состав, или что там бывает у пиратов… Главное — продержаться ночь, завтра поутру мы должны прибыть на место.

22 марта.

Акуле повезло, нам нет. Ночь вышла, мягко говоря, неспокойная. Вынесли же на нас демоны эттелийский барк! И что этим эттелийцам по домам не сидится?! Шныряют по всему Океану как заведенные!

Мы решительно не знали, как себя вести. Участвовать в грабеже нам совершенно не хотелось. Оставаться в стороне было неловко, особенно Меридит. "Бабка сражается, а внучка бездельничает — куда это годится!" — сказала она и взялась за меч. Понятно, я не мог ее оставить. Энка — тоже. Постепенно в бой втянулась вся наша компания. Но мы не особенно усердствовали. Главным образом, следили, чтобы никто не пришиб бабушку Меридит. Хотя, если честно, сражалась старушка так, что прекрасно обошлась бы без нашей помощи. Лично я три раза подумал бы, прежде чем сойтись с ней в поединке. Против такой только каменный лоб выстоит!

В итоге барк пираты захватили и разграбили. Но остались очень недовольны. Не досталось им ни золота, ни шелков, ни пряностей! Трюмы оказались до отказа набиты тюками с овечьей шерстью! Вот уж верно говорят в народе: овчинка выделки не стоит! Как раз наш случай. Мы тихо злорадствуем. А Меридит пристала к бабушке с вопросами типа не собирается ли та оставить разбойный промысел и открыть прядильную мануфактуру, раз ей привалила такая удача? Отвязалась только тогда, когда получила рваным сапогом по шее. Но это не ухудшило ее настроения. Насмеялась над бедной старушкой и рада! А еще утверждает, будто у дис принято чтить старших!

Дописываю сии строки в розовом свете восхода. Ветер почти совсем стих, поэтому прибытие наше задерживается до полудня. Не знаю, какому идиоту пришло в голову такое дурацкое определение — полдень? Интересно, что он понимал под началом дня, если двенадцать часов считал его половиной, то есть серединой? "Проспал до полудня" — звучит-то как! Подумаешь, и вправду выспался! А на деле что? Встал ни свет ни заря!

Для любого порядочного существа время "до полудня" — это ночь. Воспользуюсь тем, что оно еще не истекло, и буду спать. У меня в запасе часов пять — успею отдохнуть, день обещает быть беспокойным.

Есть на земле места, куда попадешь и сразу чувствуешь их инородность, принадлежность к чему-то неизмеримо далекому, давно позабытому и чуждому современной природе смертных. Именно таким был пиратский Сандарр.

Остров представлял собой колоссальных размеров крепость — дух захватывало от ее мощи. На подходе к нему казалось, будто целый Океан от края и до края перегорожен неприступной черной стеной. Была она такова, что в ворота, достигающие едва ли трети ее высоты, свободно, без риска обломать даже самые высокие мачты, проходили бок о бок два боевых корабля. Толщина стены впечатляла не меньше — представлялось, что плывешь по горному тоннелю. Но больше всего удивляла ее поверхность, на всем протяжении отшлифованная так гладко, что сверкала на солнце антрацитовым блеском.

— Неужели это было построено в нашем мире?! — потрясение выдохнул Рагнар.

— Почему бы и нет? — откликнулся Аолен. — Помните великана, вмерзшего в лед? Таким, как он, строительство гигантских сооружений было вполне по силам…

— Да я не про то! — отмахнулся рыцарь. — Зачем это вообще надо было строить? Да еще полировать? Не для наших же пиратов?

— Может, они тут жили, великаны? — предположила Ильза, оглядываясь. — Что, если им нравилось, чтобы было гладко? Пыль легче вытирать…

— Жить тут нельзя! — убежденно возразил Рагнар. Древняя постройка и в самом деле была совершенно не приспособлена для жилья. Старая диса нарочно повела правнучку и ее друзей на верх внешней стены, чтобы те могли увидеть весь комплекс в целом. Зрелище, открывавшееся с высоты, оказалось еще более неожиданным и странным, чем вид со стороны. За стеной, имеющей ширину тридцать шагов (Рагнар нарочно измерил) следовал канал, заполненный водой. А за ним — еще одна стена, чуть ниже внешней. Дальше третья, четвертая, пятая — и так насколько хватало глаз. Каждая последующая стена была ниже предыдущей, все вместе они создавали впечатление гигантской лестницы, уходящей в бесконечность. Бабка Гунилла рассказала, что контуры стен образуют замкнутые треугольники, повторяющие очертания острова. Хотя есть ли тот остров на самом деле — это еще вопрос. Суши как таковой точно нет. Только стены с арочными проемами для прохода кораблей и каналы между ними. А в самом центре — треугольная платформа со сторонами в три тысячи шагов. Она тоже рукотворна, сложена из черного шлифованного камня.

Некоторые из стен внутри полые, там удобно укрывать корабли во время драконьих налетов. Другие — глухие, а может, тоже полые, но не имеют проходов внутрь.

Наверх можно было подняться тремя способами. Первый — медленный и опасный — карабкаться по вбитым в камень скобам. Не каждый мог отважиться на подобное восхождение. Даже кое-кого из пиратов, привыкших лазить по мачтам, пугала огромная высота.

Второй способ был быстрым и удобным, но тоже требовал крепких нервов. Именно его выбрала для своих гостей капитан Гунилла. "Скидай!!!" — заорала она таким диким голосом, что Хельги, бедный, чуть не оглох. В ответ сверху со страшным скрипом и лязгом спустилась на канатах огромная корзина, сплетенная из всякой подручной дряни. Вид у нее был устрашающе ветхий, но бабушка заверила, что еще ни одна из корзин на острове ни разу не развалилась. Если не считать того случая, когда разбились Акис и Фуйцвар, и того, когда утонул в канале Тритт. Но они сами виноваты, перегрузили своим барахлом. И вообще, это было давно. "Вы тогда еще на свет не родились".

— А что, с тех пор корзины поменяли? — осторожно уточнил Аолен.

— Зачем? — удивилась бабушка. — Они еще крепкие.

Нельзя сказать, что слова ее успокоили и обрадовали гостей, но деваться было некуда. О существовании третьего пути они пока не знали.

Подъем вышел незабываемым. Корзина ощутимо раскачивалась, казалось, она того и гляди ударится о стену со всего маху. Кроме того, шла она не плавно, а с неприятными толчками, от которых душа то замирала, то проваливалась в пятки.

— Только бы трос не перетерся! Только бы не перетерся! — повторяла Меридит как заклинание. Если честно, она не очень любила высоту. Дисы — народ равнинный, на том стоят!

— Не каркай! — Бабушка отвесила ей подзатыльник. — Не имей такой привычки!

Меридит умолкла, и тогда стало слышно, как Улль-Бриан тихо подвывает со страху.

Они почти добрались до верха, как вдруг — раз! — подъем сменился стремительным падением. Длилось оно ровно столько мгновений, сколько требовалось, чтобы успеть распрощаться с жизнью. Потом резкий рывок, скрежет прутьев, гул натянувшегося троса — и падение прекратилось.

— Вот сволочь! — беззлобно выругалась Гунилла, поднимаясь с колен. — Прознал, паразит, что новичков везет! Он всегда такой фокус проделывает. Поговаривают, однажды даже угробил кого-то… Это я про Зупала, подъемщика, — пояснила она.

— Бабушка, можно я его убью, Зупала вашего?! — простонала Меридит, вытирая холодный пот со лба.

— Еще не хватало! А где мы ему замену найдем? Ты, что ли, на ворот встанешь? На вороте, знаешь, не каждый согласится работать. Тяжело и скучно. Вот Зупал и придумал себе маленькое развлечение, а ты уж и убить готова! Никакого понимания! Что за молодежь пошла?! — закончила она фразой, которую миллионы бабушек произносили до нее и миллионы произнесут после.

А Зупал, к слову оказавшийся великаном-уриашем, в тот день развлекся на славу. В три партии происходил подъем, и с каждой он проделывал свой жестокий фокус, хоть Меридит и пыталась ему помешать.

Какова же была ярость Орвуда, когда после пережитого кошмара выяснилось, что за подъем полагается по три медяка с носа! Самому ему расплачиваться не пришлось, Гунилла достала кошель и щедрой рукой, не глядя, отсыпала уриашу горсть монет, да не меди, а серебра. Но гнома возмущал даже не расход как таковой, а сам факт — едва не угробили, да еще и деньги содрали! А когда шагах в пятистах от подъемника обнаружился широкий и пологий каменный выступ-склон, тянущийся вдоль стены до самой воды и позволяющий перемещаться вверх-вниз совершенно безопасно и бесплатно, негодованию его не было границ. Почему не воспользовались им?! Зачем было рисковать?!

Но вредная пиратка ответила: "Я женщина в летах, у меня ноги не казенные. Технические достижения существуют не для того, чтобы ими любовались, а для облегчения жизни!"

Орвуд, сраженный этими аргументами, умолк. Но Меридит слишком хорошо знала свою разбойную родственницу, чтобы не понять: той просто захотелось пощекотать нервы молодежи. Что ж, это ей удалось. Из всей компании только Ильза и Хельги восприняли подъем как увлекательный аттракцион и были не прочь покататься еще. Остальные бледнели при одном воспоминании.

Но подъемник был не единственным "развлечением" на острове. Со стены на стену можно было перебираться по подвесным мостам, на вид не менее ветхим, чем корзины. Их было множество, и платных, и бесплатных — на последние не решалась ступать даже сама Гунилла. Что только не шло на их сооружение! Корабельные канаты, ржавые металлические тросы и прутья, кожаные ремни, листы жести, доски самой разнообразной толщины и степени изношенности — одни радовали глаз свежими спилами, другие почернели от времени, расщепились и были готовы провалиться под ногой в любой момент, третьи же хранили следы полировки или резьбы. В прошлом они явно являлись частями богатой мебели, но были разжалованы и пущены на настил.

Собственно, таков был стиль всех островных построек. Бесформенными и безобразными вороньими гнездами облепляли они благородные древние стены. Ни дикого камня, ни дерева не было на острове. Строительным материалом служило то, что можно было привезти с континента или от соседей. Самые богатые сооружения Сандарра представляли собой остовы старых кораблей, перевернутые вверх дном. Те, что попроще, больше походили на сараи или курятники, чем на жилые дома. Но назвать эти халупы бедными не поворачивался язык. Убогие снаружи, внутри они ломились от нажитого неправедным путем добра. Чего там только не было: сундуки, полные монет, аттаханские ковры на каждой стене и на полу в два-три слоя, сехальские шелка, ипский бархат, драгоценная утварь…

Роскошь и нищета на Сандарре переплетались так тесно, что социальное положение его обитателей определялось не материальным достатком, а исключительно тем, какое положение занимает глава семейства в команде корабля. "Золото — оно везде золото", — любил повторять Орвуд. Но на пиратском острове оно имело иную цену. Здесь никого не удивлял вид оборванного, сопливого младенца, сидящего под протекающим, расшатанным навесом на подстилке из куска драгоценной парчи и хлебающего пустой рыбный суп из золотой чаши серебряной ложкой ювелирной работы. Равно как и вид почтенного, всеми уважаемого капитана, спящего под открытым небом на простой рогожке, потому что проиграл в кости все, что имел, до последней нитки, — что-что, а такая возможность на Сандарре предоставлялась желающим на каждом шагу. Игорные и питейные заведения, а также бордели стояли открытыми целые сутки и не знали недостатка в посетителях. Понятия "мораль" в пиратском логове но существовало вовсе. Даже слава беззаконного и безнравственного Альтеция меркла по сравнению с Сандарром.

— Бабушка, — со слезами в голосе хныкала Меридит вечером, — ну зачем тебе все это нужно?! Ну почему ты не желаешь жить, как все нормальные дисы? Теперь в Сехале такие хорошие войны! И у орков скоро кончится срок клятвы, тогда они непременно нападут на Аполидий! Воюй — не хочу. И почет тебе, и уважение, и деньги! Ну что ты забыла в этом безумном борделе? Только род наш позоришь!..

Стемнело. Шхуна стояла на якоре в канале между второй и третьей стеной. Своим жильем "на суше" Гунилла не обзавелась, из тех соображений, что "дисам, еще способным держать в руках меч, но уже не имеющим малолетних детей, не к чему обрастать лишним барахлом". На судне было пусто — команда разбрелась по домам или притонам. Рагнар тоже хотел "пойти побродить", но Аолен с Орвудом его остановили. Первый произнес душеспасительную речь о рыцарской чести и достоинстве, второй припомнил историю с Ирракшаной. Раздосадованный оттонец демонстративно улегся спать на полу капитанской каюты, остальные последовали его примеру, чтобы не мешать семейной беседе дис.

А им было о чем поговорить. Меридит всегда была крайне невысокого мнения о пиратах. Увиденное на Сандарре его многократно ухудшило. Теперь юная диса была полна решимости наставить престарелую родственницу на путь истинный. Но та не поддавалась. Отговаривалась старыми пиратскими банальностями о крысах, бегущих с корабля. А насчет родового позора Меридит вообще стоило бы помалкивать.

— Мы ведь не "род пиратки Гуниллы", а "род ненормальной Меридит, что не пошла в Вальхаллу"! — мстительно напомнила вредная старуха. — После твоей выходки с Одином наше положение уже ничто не может усугубить. Эх, мало тебя мать в детстве драла!

Разговор окончился ничем. Разобиженные друг на дружку, дамы улеглись спать прямо на холодной сырой палубе, под пьяные вопли пиратов и визг распутных девок, доносящиеся с высоты стен. Но тем, кто рожден для войны, не пристало обращать внимание на подобные мелочи.

23 марта.

Прогуливаемся по острову (если это вообще остров, а не искусственное сооружение). Бабушка Гунилла обещала подбросить нас до Эрда, но придется подождать несколько дней, пока у команды не закончится отдых.

Сандарр — очень своеобразное место. Гулять здесь приходится разве только не боевым клином. Понятно, что мы, как чужаки, привлекаем внимание местных. Но часто оно совсем не такое, как хотелось бы. Дамам нашим приходится нелегко, нам с Эдуардом и Улль-Брианом тоже — тут полно извращенцев. Интересно, почему они совершенно не беспокоят Аолена? Что такое есть в нем, чего нет в нас? С Балдуром, Орвудом и особенно Рагнаром все понятно. Они имеют внушительный, солидный вид, не оставляющий выродкам никакой надежды. Нам с Эдуардом в этом плане не повезло. Но ведь у Аолена такое же телосложение, что и у нас, а внешность куда красивее. Но к нам цепляются, а его игнорируют! Нет, я вовсе не желаю ему дурного, просто хочу понять, что именно мы делаем не так. Может, нам не хватает врожденного эльфийского благородства? Или эльфийской же репутации? На этот вопрос мы вряд ли получим ответ.

Зато на другой — почему Сандарр не попал под воздействие камня Ло? — уже нашли! Оказывается, здесь не существует магии! Вообще! Однажды нам случилось побывать во внутреннем Аполидии — там не было магии. Астрал выглядел черным и пустым, в нем виднелись только те нити, что я притащил с собой. Но здесь, на острове, все иначе… Тут нет ни астрала, ни моих нитей. И я здесь — не демон, а обычный, нормальный спригган. Какое блаженство! Уж не переселиться ли мне сюда навсегда? Морской разбой — вполне подходяще занятие для фьординга…

Аолен считает, и Балдур с ним согласен, что все постройки на острове воздвигнуты специально для разрушения магии. Интересно, кому это понадобилось и зачем? Впрочем, я могу их понять.

Но первым это свойство заметил не целитель Аолен, и не колдун Балдур, и уж конечно не я, а вовсе Орвуд. Он обратил внимание на то, как много на улицах женщин с проваленными носами, и удивился, почему они запустили болезнь до такой разрушительной стадии. Большинство из этих женщин вовсе не выглядят нищими, у них много золотых украшений и богатая одежда. Уж могли бы найти полсотни монет для оплаты хорошего мага!

Балдура с Аоленом тема увлекла. Аолен сказал, что не умеет исцелять сифилис (а вылечить его, как известно, можно только магией, по крайней мере, в нашем мире). Балдур решил его научить. Очень кстати на нашем пути попалась женщина в декольте, с яркими красными язвами на шее. Она валялась пьяная поперек дороги и спала. Наши лекари подкрались к ней, Балдур стал показывать свои приемы, но они не действовали. Тогда он, почуяв неладное, попросил меня заглянуть в астрал. Но заглядывать оказалось некуда!

Самое главное, местные обитатели, похоже, не догадываются об уникальном свойстве своего острова. Они носят амулеты, вычерчивают на дверях домов все положенные охранные символы, ходят в лавки магического товара и заведения практикующих магов и колдунов. Получается, все они — и торговцы, и маги с колдунами — шарлатаны? Интересно, сознательно они идут на обман или непредумышленно? Наверное, кто как. В любом случае о нашем открытии мы решили никому не рассказывать, даже бабке Гунилле. Зачем ломать привычный уклад чужой жизни, тем более в наше неспокойное время? Так считаем все мы, кроме Аолена. Он говорит, если вывести здешних мошенников на чистую воду, бедные женщины отправятся на континент к настоящим целителям и смогут наконец избавиться от дурной болезни. Возможно, он прав, но в данный момент лично я затрудняюсь определить, что хуже, сифилис или Братство истинных богов.

24 марта.

Третий день на Сандарре. И, надеюсь, последний. Утром должны отбыть на Эрд.

Весь день развлекались как могли. Хотели сходить в центр острова, посмотреть на тамошнюю платформу, но бабушка сказала, туда два дня ходу, и то, если знать короткую дорогу. Поэтому бродили по ближайшим окрестностям, заходили в увеселительные заведения и торговые лавки. Энка с Ильзой купили платье с декольте, как у вчерашней сифилитички, и напялили на Меридит — посмотреть, как будет сидеть. Здесь, на острове, не действуют проклятия, и дисам можно безбоязненно надевать женскую одежду. Но я не понимаю, зачем это нужно. Вид получился ужасный! Я, конечно, очень люблю Меридит, но убежден: с ее плечами декольте противопоказано. Хорошо, что она сама это осознает. Обозвала подруг дурами и сказала, что больше в жизни такого не напялит, хоть режьте. Энка упрекает нас в консерватизме и косности мышления — пусть. Не желаю, чтобы моя сестра по оружию ходила таким пугалом!

Зато очень похорошел Балдур. Иссякла та магия, что поддерживала его рот в жабьем состоянии. Энка говорит, теперь в него можно влюбиться. Но он собирается вернуть себе привычный облик, как только представится возможность.

Но самое удивительное случилось со мной — я выиграл в кости! Первый раз в жизни! Даже не знаю, почему я вообще надумал играть, тем более с гоблином. Я совершенно равнодушен к азартным играм. А тут ни с того ни с сего сел и выиграл! Это может говорить только об одном: на мне действительно лежит особое проклятие, не позволяющее выигрывать в кости там, где действуют законы магии. Орвуд считает иначе. Он уверяет, что соперник нарочно сжульничал и проиграл, чтобы раскрутить меня на более высокие ставки — такая у них, у гоблинов, повадка. Но я-то знаю: и прежде находились жулики, желающие мне проиграть на спор. Но у них ничего не получалось. Они обязательно выигрывали. Нет, я определенно проклят! Знать бы еще, кем, когда, за что и надо ли мне по этому поводу сожалеть?

Но сейчас меня больше волнует другое. Когда мы выйдем из зоны действия противомагического сооружения, что будет с моими астральными нитями? Найду ли я ту, что ведет в мир к Максу, или они опять все перепутаются? Премудрая Энка говорит: "Поживем — увидим". Ей легко рассуждать! А на моей совести Агнесса!

А у Рагнара совести нет вовсе — так считает Меридит. Дело в том, что он под конец дня все-таки ухитрился напиться, несмотря на усилия Аолена. Такое с ним изредка случается. Я имею в виду Рагнара, который напился, а не Аолена, который не уследил. Меридит совершенно не выносит пьяных. Даже убить может (такое уже случалось). Хорошо, что Рагнар, напившись, делается тихим, смирным и почти сразу засыпает. Таскать его тушу по подвесным мостам — дело непростое, но я считаю его меньшим из зол. Прояви он пьяную назойливость или агрессию, и ему бы несдобровать — у моей сестры по оружию рука тяжелая. К счастью, обошлось без жертв. Меридит никого не убила.

Зато убил я. Убил и сбросил в канал. Это был честный поединок, и не я его спровоцировал. Энка утверждает, что поединки со мной нечестные изначально. Якобы моя внешность вводит противника в заблуждение, не позволяет верно оценить силы. Но на сей раз меня нельзя упрекнуть даже в этом. Противником был мой соплеменник. Я так и не понял, чего он от меня хотел. Считается, будто живым тварям свойственно с возрастом становиться умнее. Этот ненормальный был заметно старше меня, пожалуй, в летах Балдура (а может, и больше — спригганы стареют гораздо медленнее людей.) Но годы не прибавили ему мозгов. Вел себя как неуравновешенный отрок. Прицепился с какой-то глупостью — вроде бы я не так на него посмотрел (а я не смотрел вовсе!) — и вызвал на поединок. Зачем — одним богам ведомо!

Дрались мы долго, он был хорошим воином. Но не знал косого кангарского удара, это его и погубило. Аолен меня упрекнул: зачем я его сразу насмерть? А косой кангарский удар иначе не бывает, на то он и рассчитан… Получается, Аолен его тоже не знает?! Надо немедленно научить, пока помню. Мало ли что…

Научил. Аолена, Ильзу, Орвуда и Улль-Бриана до кучи. А Эдуард, оказывается, знал. Я ему раньше показывал. Вот! Не таким уж я был плохим наставником, как стремится представить кое-кто из рода сильфов.

Но продолжу свой рассказ, день сегодня выдался насыщенным.

Побывали мы примерно на тридцати стенах. А всего их, по словам бабушки, более тысячи. Что-то невероятное! Какая же прорва базальта ушла на их возведение! Где откопали-то столько?!

Денег мы тоже потратили прорву — оплачивали переходы по мостам. Орвуд рад, что пришлось отказаться от идеи посетить центральную платформу. Иначе, говорит, совсем разорились бы. Но сложность тут даже не в деньгах, а в том, что и мосты, и арочные проходы для кораблей расположены не по одной линии, а как попало. Часто разброс составляет несколько тысяч шагов. Проходишь изрядное расстояние, но в глубь острова продвигаешься очень медленно. Гунилла говорит, там и делать нечего. Гуще всего заселены крайние стены, со второй по пятидесятую. А дальше сотой вообще никто не живет. Но нам-то нужно не население, не питейные заведения и бордели. Нам интересно увидеть самый центр — вдруг там сокрыта какая-то тайна или, наоборот, разгадка, позволяющая узнать, кто и зачем построил все это немыслимое сооружение?

Увы. Сейчас на это нет времени. Может быть, потом, когда приведем мир в порядок, нам представится возможность изучить внутренние части острова как следует? Удобнее всего было бы добраться туда по воздуху. Но ни грифон, ни даже дракон лететь над Сандарром не сможет. Во время войны они, драконы, дальше шестой стены не проникали, падали и разбивались. Это и понятно — движущей силой их полета является магия. В мире Макса есть чисто механические летучие повозки. Но мечтать об этом теперь, пожалуй, преждевременно. Возвращаюсь с небес на землю.

На одиннадцатой стене Орвуд повстречал соотечественника, был потрясен до глубины души. Он представить себе не мог, что на свете существует гном, способный податься в пираты. Но тот при ближайшем рассмотрении оказался простым ростовщиком. Похоже, Орвуд остался разочарованным.

На пятнадцатой стене дрались. Все против всех, и мы тоже, поневоле. Пришлось кулаками прокладывать путь к следующему мосту. Ильзе подбили глаз, Улль-Бриану разбили нос, хотя он и не дрался вовсе, шел за нашими спинами. Вот не везет парню! Хотя Ильза считает иначе. Говорит, что охотно променяла бы свой глаз на его нос — не хочет ходить с синяком. Больше всех пострадал Рагнар, в тот момент еще трезвый. Какая-то истеричная особа набросилась на него и расцарапала всю физиономию. Он не мог дать достойный отпор — боялся не рассчитать силы и навредить даме. Это было бы не по-рыцарски. Нападавшую оттащила за шкирку Энка. Стукнула по шее и пригрозилась убить. Та убежала, предварительно загнув столь выразительную словесную комбинацию, что лично мне надо напиться до состояния Рагнара, чтобы решиться повторить ее на публике. Все-таки на Сандарре чересчур вольные нравы!

На двадцать какой-то — я к тому времени уже сбился со счета — стене мы зашли в кабак перекусить. Ели копченую рыбу, хлебные лепешки и маленькие кексы. Интересно, где здешние жители берут топливо для очагов? Неужели везут с континента? Представляю, сколько оно должно стоить! Меж тем пища тут не дороже, чем в Герцогствах. Может, имеется какой-нибудь местный источник? Сушеные водоросли или еще какая-нибудь дрянь? В аттаханских степях, к примеру, топят сухим навозом… Но это я отвлекся.

Через две стены обнаружилось, что Рагнар пьян в стельку и его надо тащить назад. Видно, в кабаке он успел тайком приложиться к кружке. Подробностей пока не знаю, проспится — спрошу.

Насчет обратного пути скажу одно. Лично я предпочел бы, чтобы напился Эдуард или Улль-Бриан. Тогда нам всем пришлось бы значительно легче. Подвесные мостки шаткие, поручни у них низкие, а пьяный Рагнар очень увесист и неустойчив. Пару раз мы его чуть не уронили. Интересно, разбился бы он о воду или нет? Говорят, пьяный может остаться в живых там, где трезвый непременно погибнет, — его бережет дух Ваха. Но я думаю, духи тут ни при чем, дело в физиологии. У пьяного все мышцы расслаблены, и удар получается более мягким. Но здешние стены слишком велики, мне кажется, при падении с такой высоты разобьется любой. Слава всем богам, что нам удалось удержать Рагнара! С этим даже Меридит согласна, хоть и продолжает злиться. Не осталась на ночь в каюте, потому что ей "воняет сивухой". Ушла спать на палубу. Охота ей мерзнуть! Но не могу же я бросить любимую сестру по оружию? Придется мерзнуть вместе.

25 марта.

Ах! Сколь упоительны рассветы на море! Нежно-розовая акварель небес в просветах низких серых туч, глубокая лазурь воды… Волны, еще не пробудившиеся для великих дел, лениво постукивают о борта шхуны. Мелодично поскрипывают снасти… Крупные белые птицы реют над мачтами, кричат гортанно и резко, весело приветствуют зарождающийся день. Мощные крыла их при каждом редком взмахе отливают алым светом зари. Солнце тяжелым огненным шаром выкатывается из-за моря, косые лучи его пронзают купол небосвода. Как радостно, как легко на сердце от этого чудного, забытого зрелища!.. Но чу! Чья это песнь несется над водой?! Дивная, нежная песнь! О! Это юная ундина плещется в ласковых водах могучего Океана, подставляет его ласкам свою высокую белую грудь… Утро — что на свете может быть прекраснее? Ах, как хотелось бы мне видеть все рассветы этого мира, не пропуская ни одного! Как стосковался я по ним в своей астральной темнице…

А, чтоб тебя! Паразит мозговой! Когда успел вылезти?!

Вся беда в том, что несколько лет назад я нечаянно поглотил демона-убийцу Ирракшану. Вместе с той сущностью, которая, по-моему, уже переварилась — во всяком случае, никак не проявляет себя… Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Так о чем это я? Силы Стихий, как же трудно формулировать мысли среди ночи!

Так вот, вместе с сущностью Ирракшаны я заглотил множество других — жертв этого демона. Некоторые из них оказались удивительно устойчивыми и время от времени дают о себе знать. Порой я вижу чужие сны, мучаюсь чужими воспоминаниями… Особенно назойлив один эльф. Я даже имя его знаю — Иллуан. Стоит мне услышать музыку или увидеть нечто с эльфийской точки зрения прекрасное — он тут как тут! Обычно я не даю ему воли. Но сегодня он воспользовался тем, что я задремал вскоре после отплытия, заставил меня взять перо и записать в дневник всю эту сентиментальную пошлость. Определенно это попахивает шизофренией. Страшно представить, что он может выкинуть в следующий раз! Надо предупредить родных и близких, чтобы не пугались, если я вдруг начну слагать вирши или, не дайте боги, петь сладкозвучные песни. Хотя последнее, с моим голосом и слухом, мне, пожалуй, не грозит.

А теперь я буду спать. До полудня! И никакой эльф мне больше не помешает!

Вечер того же дня.

Продолжаю утреннюю запись. Идем на северо-восток Тайенским проливом. Чтобы добраться до Эрда, мы должны обогнуть Лухтайн по гипотенузе и короткому катету. Весь путь займет дней пять-шесть. Мне казалось, короче было бы идти проливами вдоль длинного катета Лухтайна, мимо Эйне и Уза. Но Гунилла не согласилась. Во внутренних проливах слишком много опасных мелей и подводных скал. "Дольше проковыряемся" — сказала она. Что ж, ей видней, она эти места знает. А я бывал только раз, в детстве, с папашей-ярлом. Кстати, во внутренние проливы мы тоже не заходили, обошли архипелаг с севера, мимо Харратовых Рогов… Не понимаю, почему детство принято считать порой счастливой и беззаботной? По-моему, это какое-то изощренно-издевательское заблуждение!..

За день не произошло ничего стоящего внимания. Чтобы не провоцировать конфликты, мы все время просидели в каюте (выжили бедную старушку). Играли в кости, но я больше не выигрывал. Проверил астрал — нити к Максу в порядке. На днях загляну, проведаю Агнессу. Эльф во мне себя пока что не проявлял. Надеюсь, я глубоко его загнал и он меня в ближайшее время не побеспокоит.

26 марта.

Странное дело — опять проснулся ни свет ни заря! Не спал довольно долго, лежал и помирал со скуки. Ближе к полудню кое-как задремал, но меня скоро разбудила общая суета. Досадно. Когда еще отоспаться сприггану, если не во время плавания на чужом корабле, где ему совершенно нечем заняться?

Аолену с Улль-Брианом хорошо, они слагают вирши. Какое-никакое занятие. Остальные развлекаются играми — сколько можно? Наверное, мне так скучно играть потому, что у меня нет стимула, я ведь не могу выиграть.

Вышел на палубу полюбоваться морским пейзажем — подрался с вахтенным. Он обозвал меня "сухопутной крысой". Возможно, я ответил ему немного резковато — сказалось воспитание фьордингов. Но уравновешенные существа из-за такой мелочи, как слова, за нож не хватаются. Только появление Гуниллы спасло вахтенному жизнь.

О чем бы еще написать? Напишу о еде. Еда на корабле обильная, но удивительно дрянная. Больше всего напоминает бурду для свиней. Все продукты свалены в один котел и разварены до состояния липкой, почти гомогенной каши. Меня не удивляет, почему ее с таким аппетитом поедает капитан — она (пища, а не бабушка) очень напоминает те блюда, что готовит Меридит. Видно, таковы традиции дисьей кухни. Меня удивляет, почему это терпит команда? Лично я непременно взбунтовался бы, хоть и неприхотлив в еде. К слову, по мне лучше есть продукт вовсе сырым, нежели портить его длительной варкой. Но не все со мной согласны.

Вот и все. Больше писать не о чем. Можно было бы вставить парочку философских рассуждений, но ничего умного в голову не идет. Если завтрашний день будет столь же скуден событиями, как сегодняшний, вовсе прекращу вести записи. Временно. До появления новых впечатлений.

27 марта.

Что за наваждение? Опять пробудился до рассвета! Никогда в жизни я не страдал расстройством сна. Все было — и насморк, и понос в детстве, и зуб однажды болел, и голова, — но только не бессонница! Это начинает меня тревожить.

28 марта.

Полшестого утра! Я в трансе…

29 марта.

Ровно пять! Я в ужасе!

30 марта.

Снова рассвет! Это просто какое-то проклятие! Все дни хожу не выспавшийся и злой, начинаю кидаться на родных и близких. Становлюсь психопатом не хуже пиратов. Энка говорит: "Можно подумать, тебе прежде не приходилось вставать так рано!" Приходилось. На службе. И поступал я так по приказу, а не по своей воле. Это разные вещи. Может, так на меня действует пиратское общество? А когда мы с ними расстанемся, все наладится? Скоро проверим.

31 марта.

Дурацкая буря! Демон бы ее побрал! Снесла нас к северу, придется возвращаться. Если бы не она, уже были бы на Эрде. А теперь доберемся туда не ранее завтрашнего вечера, и то если будет благоприятствовать погода. Еще сутки на "Валькирии" — такая тоска! Хотя непогода нас немного развлекла. В бурю в каюте сидеть не будешь, дело найдется для всех. Даже Улль-Бриана приспособили вычерпывать воду. Какая-никакая и от него польза.

Начавшись поздно ночью, на рассвете буря постепенно улеглась, а ближе к полудню установился почти полный штиль. На море тишь да гладь, на небе ни облачка. Энка считает, что я обязан обеспечить нам попутный ветер, если не демоническим, то хотя бы спригганским способом. Она не желает понять двух вещей: во-первых, я хочу высадиться на Эрд живым, здоровым и боеспособным, во-вторых, чем меньше кто бы то ни было вмешивается в законы природы, тем лучше. Умом она все это прекрасно понимает, но вредничает нарочно, такой у нее характер. Сильфы — я имею в виду нормальных, среднестатистических — нежные, возвышенные и одухотворенные существа, хуже эльфов. Счастье, что Энка вовремя покинула родину. Мы-то всякое можем выдержать, и ее в том числе, а что сталось бы с бедным ее семейством, останься она в его лоне, — страшно представить!.. Что и требовалось доказать! Пока я писал, она бессовестно подглядывала через плечо, а теперь треснула меня по шее. Весьма и весьма ощутимо. Кому другому таким ударом могла и хребет перебить. Определенно существу с таким нравом на Сильфхейме не место.

О! Наверное, это от удара пришел в голову умный вопрос: допустим, на Эрд мы попадем с помощью бабушки-дисы, а как станем выбираться обратно? Когда мы высаживали там Отшельника, остров имел совершенно необитаемый вид. Вряд ли оттуда есть регулярное сообщение с континентом. Не хотелось бы застрять там до конца света! Пойду поищу Меридит, эту проблему надо срочно уладить.

Уладили! Бабушка будет ждать нас сутки. Если понадобится задержаться на острове дольше, она оставит нам большую шлюпку. По ее словам, от Эрда до Лухтайна можно легко дойти на веслах. Можно, конечно, и до Уза, но там нам определенно нечего делать.

На этом пока все. Сейчас я отправляюсь к Максу. Неизвестно, что ждет нас впереди. Надо повидаться с друзьями и, для спокойствия Балдура, проведать Агнессу.

…Уже вернулся. Макс предлагал задержаться на ночь, но я побоялся. Мало ли что может случиться в мое отсутствие.

Ел новое блюдо. Название не то что запомнить — выговорить невозможно. Представляет собой маленькие шарики с каемочкой, сами из вареного теста, а внутри мясной фарш. Едят их с уксусом. Вкусно.

Агнесса благоденствует. Ирина пишет диссертацию, что-то о культуре раннего Средневековья. Везет! Как же я соскучился по нашему университету!

Пока был у Макса, заметил интересную вещь. В его мире, гораздо более благополучном, чем наш, люди живут в постоянном ожидании конца света, который им, по крайней мере в ближайшее время, не грозит. Но они думают иначе. Назначают сроки, ничего не происходит, они назначают новые, и так из столетия в столетие. Вот и теперь какие-то психи сидят в подземелье, спасаясь от очередного "конца", и не желают выходить наружу. У нас же все наоборот. Наш мир то и дело готов рухнуть, но никого это не беспокоит. Кроме, пожалуй, нас, Наемников Судьбы (дурацкое название! Слишком патетичное!) Но и мы, что греха таить, втянуты в его спасение не по своей воле. Отчего так? Нет ли в этом какой-то закономерности? На досуге надо будет подумать.

А вот чего я решительно не могу понять, так это зачем их правительству приболело вытащить тех психов-сектантов из подземелья! Казалось бы, сидят они и сидят, никому особо не мешают — ну и наплевать! Так нет же! Их там, под землей, и кормят, и поят, и все уговаривают, уговаривают! Специально привозят к ним и главного психа из дома для умалишенных, и жрецов местных. И деньги на них тратят, и капризам их потакают (чего-то там они едят, чего-то нет), и демонстрируют все это безобразие через магический кристалл на всю страну! К чему столько возни? Ведь в подземелье они поселились добровольно и хотят одного — чтобы их никто не трогал. Но к ним лезут и лезут. Меж тем в их мире полным-полно тех, кто нуждается в еде, питье и деньгах и вовсе не отказался бы от помощи, принял ее с благодарностью. Но как раз им-то оказывать ее никто не собирается. Почему? Загадка! Впрочем, это их дело, не мое. Я просто сочувствую чужому недомыслию. Очень, очень странный мир!

1 апреля, три часа пополудни.

Наконец-то! Года не прошло — добрались! Готовимся к высадке, эти строки пишу буквально на ходу — неизвестно, когда еще выпадет свободная минута. Стоит ли упоминать, что я снова не выспался? Остается лишь надеяться, что на суше моим страданиям придет конец.

Часть четвертая

Погода в ту весну менялась по семь раз на дню. Только что светило солнце, и гладь Океана синела под его лучами, но вдруг откуда ни возьмись налетел северный шквал, нагнал клубы свинцовых туч. На остров наемники высаживались, уже когда на его скучную каменистую равнину начали густо падать мелкие колючие крупинки. Они таяли почти сразу, иные и до земли не успевали долететь, но оставляли после себя промозглую сырость. Впрочем, такая погода как нельзя лучше соответствовала унылому ландшафту Эрда.

Назвать остров совсем мертвым было нельзя. Здесь росли деревья — измученные постоянными ветрами низкие кряжистые дубы. Вдоль побережья тянулись луга, ранней весной они выглядели бурыми и неопрятными от жухлой прошлогодней травы, но летом должны были являть более жизнерадостное зрелище. Можно было заметить и менее каменистые участки с неплохой почвой, вполне пригодные для выращивания злаковых и овощных культур, — пожалуй, прежде они как раз и служили полями и огородами. При желании в этих местах вполне могли бы поселиться если не люди или эльфы, то по крайней мере кудиане, гоблины либо кто-то из малых народов. Вот только желания такого ни у кого не возникало.

До недавнего, совсем недавнего времени. Когда Рагнар в поисках Грааля побывал на острове, тот был совершенно необитаем. Да и высаживая Отшельника на южной его оконечности, друзья тоже не встретили признаков жилья. Но здесь, на востоке, шагах в пятистах от берега, все было по-другому. Здесь жизнь била ключом: дымились костры, и между каменными хижинами, наспех сооруженными вперемежку с шатрами военного образца, сновали люди и нелюди, все как один в белых рясах. И над всей этой суетой, безмолвные и неподвижные, спинами друг к другу, высились две зловещие статуи, мужская и женская. Женщина смотрела себе под ноги, взгляд мужчины был обращен в небо. Но те изваяния, что увидел когда-то Рагнар, были изуродованы и искалечены. У этих же и носы и руки оказались на месте. Да и размером они превосходили те раза в два, а то и больше. Следов выветривания на них не наблюдалось, свежий камень хранил удары резца. Эти идолы были воздвигнуты совсем недавно — полгода или год назад. Новые памятники старым богам… После тысяч лет запустения маленький остров Эрд стал местом паломничества.

Десятерым новоприбывшим ничего не стоило затеряться в многосотенной, разноликой и разноязыкой толпе и подобраться совсем близко к ее идолам. Зачем? Да просто из любопытства. Энка, например, очень любила осматривать всяческие достопримечательности, особенно те из них, что имели отношение к архитектуре и искусству.

Рагнар подошел к ним неохотно. Помнил тот животный, лишающий разума ужас, что охватывал каждого осмелившегося приблизиться к истуканам. Помнил обезумевшего Габриеля и отеческую затрещину короля Робера: "Знай, куда умные люди должны соваться, куда нет!"

Но на этот раз все оказалось иначе. Ровным счетом ничего не почувствовал рыцарь, приблизившись.

— Ну и где же те страшные флюиды, которыми ты нас пугал? — осведомилась разочарованная сильфида. — Может, тебе в прошлый раз почудилось? Или вы просто перепились?

Рагнар беспомощно развел руками, он и сам ничего не понимал. А Хельги заглянул в астрал.

Идолы были мертвы. Ни капли жизни, ни капли силы. Огромные, величественные, на деле они оказались такой же пустышкой, дешевой обманкой, как и безобразные храмовые истуканы нового континента. Люди и нелюди поклонялись простому придорожному булыжнику!

Лишь приглядевшись повнимательнее, Хельги смог заметить слабое свечение в том месте астрала, куда проецировалось основание статуй. Для большей устойчивости оно было на высоту человечьего роста обложено крупными колотыми камнями. Именно от них исходил астральный свет, тусклый, неверный — в любом хорошем амулете сил больше, чем в этих булыжниках. "В ином месте такое сияние сошло бы за естественный природный фон", — подумал магистр Ингрем. Увы, ему просто не хватало умения понять то, что было бы очевидным для всякого квалифицированного мага, не говоря уж о демонах: некогда камни эти были наполнены огромной, убийственной силой, но она была извлечена из них, выкачана почти без остатка, причем совсем недавно.

И если бы не Энка, привыкшая во все совать свой нос, они так и не узнали бы, с чем имеют дело. Мог бы подсказать Балдур, но он остался на берегу. Побоялся лезть в толпу — вдруг среди братьев окажется тот, кто умеет распознавать колдунов? А Энка, разумеется, полезла, в самую гущу, толкаясь локтями, пробилась к подножию статуй. Случайно уронила взгляд на один из валунов — и отпрянула от неожиданности. Прямо на нее смотрел глаз. Огромный, выпуклый, каменный. Неподалеку нашелся и второй, потом обломок руки, затем ступня. Сомнений не оставалось: груда битого камня некогда представляла собой единое целое, а именно — статую идола вроде тех, чье основание теперь укрепляла. С одной только разницей: тот, разбитый, был настоящим! Вернее, те… Энка постепенно насчитала целых три глаза. Очевидно, где-то рядом валялся и четвертый — она не стала искать.

— Странно, — гадали они чуть позже, вернувшись на берег, к Балдуру, — зачем братьям понадобилось рушить настоящих истуканов и заменять их обманными? Какой в этом смысл?

— Тут может быть несколько вариантов, — предположил колдун. — Первый — им понадобился более мощный источник Силы, но они переоценили свои возможности и не смогли его создать. Второй — не успели этого сделать. Часто для изготовления артефакта требуется время. Оболочку они уже соорудили, а Силой пока еще не наполнили…

— Тогда зачем было старые статуи ломать? — перебил Хельги. — Пользовались бы ими, пока новые не будут готовы!

— А это как раз третий вариант! И мне он представляется наиболее вероятным. Старых идолов разрушили не братья, а кто-то посторонний, скорее всего, их враг. И им поневоле пришлось установить подделку, чтобы было что демонстрировать паломникам.

Рагнар вспомнил свои давние ощущения и присвистнул:

— Это какую же силищу надо иметь, чтобы разрушить такой артефакт! К нему подойти-то страшно было, не то что руку поднять! Кто мог отважиться на подобное деяние?

— Отшельник мог, — ответила Меридит невозмутимо. — Он упоминал, что его демон Ро-Зогар — главный враг Ум-рана и Эрды. И если он решил обосноваться на острове всерьез, первое, что должен был сделать, это разрушить враждебных идолов.

— Логично, — согласился Хельги.

Но Балдур засомневался:

— Думаете, смертному в одиночку хватило бы сил?

— Ого! Не знаешь ты Отшельника! Он — единственный жрец могучего бога! Вся Сила достается ему одному! Кстати, в смертности его я весьма сомневаюсь. Он называет себя человеком, меж тем живет на свете уже не одно тысячелетие! — В голосе Хельги звучала едва ли не гордость за старого приятеля.

— Короче, мы должны его найти и спросить! — подытожил Орвуд. — Пусть сам скажет, ломал статуи или нет! И вообще, хватит сидеть сиднем, пойдемте уже куда-нибудь, мне ветром всю бороду истрепало!

— Почему бы тебе не завести специальный чехольчик? — осведомилась Ильза. Девушка, как обычно, была далека от ученых рассуждений о великом. Ее мысли занимали простые житейские проблемы.

— Какой чехольчик? — не понял гном. О бороде он обмолвился чисто механически, по привычке, а думал совсем о другом.

— Для бороды! Длинный такой чехольчик, вроде мешочка. Лучше ситцевый, чтобы стирался легко. А сверху ленточки продеть. Как погода плохая, сунул бороду в мешок, завязал — и никакой ветер не страшен! — Ильза с энтузиазмом развивала свою идею, а под конец великодушно предложила: — Хочешь, я тебе пошью?

— Еще не хватало! — От возмущения Орвуд завопил в голос. Он очень живо представил себе эту картину: идет по белу свету почтенный, добропорядочный гном, а вместо главной его гордости от подбородка свисает длинный мешок из белого сехальского ситца в цветочек (того самого, что идет на пошив бабьего исподнего), да еще и завязанный на бантик шелковой ленточкой!

— Ты чего орешь? — удивилась Ильза. — Я как лучше хотела!

— Вот именно! — поддержала боевую подругу сильфида. — Нечего орать! Ты нас демаскируешь! В священном месте следует вести себя скромно и благочестиво, а ты голосишь, как больной уриаш!

— А пусть глупости не болтает!

— Вот что хочу, то и болтаю! — вконец разобиделась девушка. — Это мое дело. Не нравится — не слушай! Другой раз порвешь штаны — ко мне даже не подходи, сам зашивай!

— Ну ладно тебе! Я не со зла. Просто на нервной почве. Чего ты надулась? — принялся уговаривать гном. Он терпеть не мог шить.

Остров Эрд был невелик. Такой легко обойти за пару дней вдоль и поперек. Особенно если нет нужды заботиться о пропитании и ночлеге. Мероприятие по приему паломников было поставлено на широкую ногу. Желающим предоставляли отдельное ложе в шатре или каменной хижине, каждому полагалась тарелка похлебки и новая белая ряса — и все бесплатно. Даже лекарь при лагере был — странно, что до сих пор его не сожгли. Он проверял, нет ли у прибывающих чумы, холеры или иной опасной хвори. Но и это был не предел. Братство позаботилось не только о телесных нуждах и духовном развитии своих новообращенных — в определенные часы удары гонга созывали их на молебны с песнопениями, — но и об организации досуга. В свободное время желающие могли посмотреть тараканьи бега, блошиный цирк и знаменитую Альгальдскую оперу. Апогеем же сей трогательной заботы были специально оборудованные отхожие места, они стыдливо прятались за невысокими каменными стенками сухой кладки. Подобного сервиса Староземье еще не видывало. Молись — не хочу!

— Знаете, здешняя обстановка мне кое-что напомнила, — заметил Хельги вечером, в хижине. — Это похоже на то заведение, что содержит Макс.

— Он что, тоже кормит бесплатно целую ораву народа? — ужаснулся Орвуд. — Он с ума сошел?!

— Да за деньги он их кормит, успокойся! Да и здесь братство тоже внакладе не остается. Ты не обратил внимания, какие пожертвования оставляют паломники? А ты завтра понаблюдай… И вообще, дело не в цене, а в сути. В нашем мире так заботиться о комфорте клиентов не принято. Это что-то новое. Обслуживание по системе "все включено"!

— Чего?! — опешил гном.

Демон-убийца отмахнулся:

— Неважно. У нас этого все равно нет.

— Ну почему? — неуверенно возразила Меридит. — Наша гильдия тоже обеспечивает своих членов местами в казармах. И деньги может ссудить, и…

— Это разные вещи. Гильдия — древняя, богатая и развитая организация, со своим уставом, законами и обязательствами. А братство едва успело возникнуть.

Но Меридит принципиальной разницы не усматривала, ничего удивительного в заботе братства о единоверцах не находила, а неожиданный сервис приписывала общественному прогрессу. Хельги упорствовал: что-то здесь нечисто.

Так они и остались каждый при своем мнении. Кто прав — должно было рассудить время.

2 апреля.

Вторые сутки на Эрде. Кошмар полный! Крушение всех надежд! Я снова проснулся до рассвета! Определенно, я проклят и больше нет мне в жизни счастья! Хожу сонный и злой.

Правда, выспаться сегодня мне не пришлось бы в любом случае. Оказывается, Умрану принято поклоняться с первыми лучами солнца. Минут через пятнадцать — двадцать после моего трагического пробуждения до слуха нашего донеслись истошные завывания — это паломники собрались вокруг статуи и занялись отправлением своего культа. Они раскачивались, пели и время от времени били земные поклоны. Пришлось нам к ним присоединиться, чтобы не вызвать лишних подозрений. Лично я чувствовал себя полным идиотом.

Как только окончился молебен, мы вновь отправились на поиски Отшельника. Вчера мы успели прочесать северную часть острова, сегодня — центральную. Пока все напрасно. Никаких признаков жилья. Последняя надежда на южную. Рагнар говорит, местность там скалистая, с множеством пещер и гротов, идеально подходит для того, кто желает укрыться от посторонних глаз. Орвуд ругается, почему Рагнар не сказал этого раньше, тогда бы мы сразу начали бы с юга и не потеряли столько времени. Тот оправдывается: "Как-то не пришло в голову. У меня с детства кулак крепче мозгов — папаша всегда так говорил". Рагнар приятный человек, у него хороший, неконфликтный характер. Чего не скажешь об Орвуде. Но и его не стоит в том винить, сварливость — общая черта гномьей натуры.

В лагерь паломников этой ночью мы решили не возвращаться, чтобы завтра не тратить времени на дорогу. Надеюсь, нашего отсутствия никто не заметит. Есть там, в лагере, такие неприятные скользкие типы, все что-то выглядывают, вынюхивают, лезут с душевными разговорами. Утром от одного такого едва отделались. Я уже начинал подумывать, не заманить ли его в хижину да там и придушить. Но побоялся.

Между прочим, вскоре после молебна Рагнар вдруг начал говорить опасные вещи: не напрасно ли мы так ополчились против братства, возможно, оно не так страшно, как кажется со стороны, и способно принести миру пользу… Все в таком духе. Мы встревожены: Рагнар всегда был неустойчив к магическим воздействиям, уж не начали оказывать на него влияние чары камня Ло? И не только на него. Кажется мне, Ильза с Улль-Брианом во время церемонии пели излишне вдохновенно. Конечно, Ильза могла просто придуриваться, смеха ради. Но не Улль-Бриан! Определенно, пора нам с острова убираться, не дожидаясь разложения в своих рядах.

Хотя лично я с удовольствием задержался бы на Эрде. Мне тут нравится. Есть в здешней природе своеобразное очарование. Дикий камень, серое небо, темная бурлящая вода… Красиво! Аолену этого не понять, он называет остров "убожеством" а обстановку "гнетущей". Что ж, у эльфов свое мироощущение, отличное от спригганского. Эльфы любят солнце и зелень. Против зелени я тоже ничего не имею, но солнце, особенно весеннее, меня очень тяготит… Или я об этом уже писал? Не помню…

Но дождь нам сейчас тоже ни к чему. Ведь мы собрались ночевать под открытым небом. А мне только что капнуло на нос. Ну вот, опять… И прямо на страницу, руна расплылась! А Энка не верит, говорит, что показалось. Ого! Гром! В начале апреля — с ума сойти! Сейчас ей самой мало не покажется! Всю ночь будем мокнуть, вот досадно… Эх, оказаться бы сейчас в укрытии! В пещере или гроте, лучше всего, прямо у Отшельни…

Дописать он не успел. Декорации сменились в мгновение ока. Исчезла унылая равнина, открытая всем ветрам. Следом — темное небо. Стих шум Океана. Вместо них образовался грот: каменные своды, песчаный пол, узкий, как щель, лаз.

На сей раз случившееся никого, кроме разве Улль-Бриана, не удивило — успели привыкнуть. Ждали услышать голос Царя Народов. Ильза даже окликнула: "Ау! Царь! Это опять ты?!" Но никто не отозвался из темноты. Тогда Аолен и Балдур одновременно, не сговариваясь, шепнули заклинания, каждый свое. Два огненных шарика взлетели к потолку: белый, весело переливающийся — эльфа, и зловещий, багровый — колдуна. Но намного светлее от них не стало.

И тут Хельги, подумав, что негоже грозному демону отставать от простых смертных, решил последовать их примеру. Благо из недр памяти удалось извлечь подходящее заклинание… Извлечь, но не применить как следует! Вместо аккуратного шарика с раскрытой ладони демона полыхнул огненный столб, рассыпался снопом колючих искр. Угольки, догорая, зашипели на влажном песке. Резко пахнуло паленой шерстью.

— Ты бы прекратил свои магические опыты, пока мы еще живы! — сердито посоветовала сестра по оружию, смахнув пепел с волос.

Горе-демон пристыжено вздохнул и спрятал руки за спину.

— Кто-нибудь знает, отчего нас сюда занесло? — осведомилась сильфида. — Вроде бы Хельги ничего не желал.

— Желал, — возразил тот. — Я выразил пожелание в письменном виде. Вот! — Он протянул дневник.

Энка пробежала страницу глазами и спросила обвиняющее:

— Ну и где же тогда Отшельник?!

Грот был невелик, шагов пять-шесть в поперечнике. Спрятаться в нем было решительно негде. Да и не стал бы Отшельник скрываться от старых знакомых. Просто его тут не было. Ни его самого, ни следов пребывания вроде кострищ или пожитков. Совершенно необитаемый грот.

— Ничего удивительного, — рассудил Аолен. — Хельги главным условием поставил укрытие, а Отшельник был упомянут в дополнение. Поэтому первое пожелание исполнилось, второе — нет.

— А вас не интересует, почему оно в принципе исполнилось? — странным голосом спросил колдун.

— Да это все Царь Народов! — пренебрежительно махнул рукой Эдуард. — Он всегда так делает. Помнишь, мы рассказывали…

Но Балдур на эти слова только усмехнулся:

— Хочешь сказать, что я, дипломированный черный колдун, не почувствовал бы присутствие неупокоенного духа?

— А разве ты не почувствовал?! — резко обернулся Аолен.

— Вот именно! Голову даю на отсечение, ваш Царь тут совершенно ни при чем! Нас переместило нечто иное! Какая-то безличная магия…

— Наверное, это сам Хельги сделал. Должен же он когда-то стать настоящим демоном?

— Не обольщайся! — поспешил разочаровать Орвуда Хельги. — Я этого не делал.

— Сделал. Случайно, неосознанно переместил.

— Не перемещал! Я еще из ума не выжил! И действия свои контролирую!

— Ну это еще как сказать…

…Пока они спорили и гадали, погода на улице переменилась. Дождь так и не начался, гроза прошла стороной. Серое небо сделалось бархатно-черным и звездным. Из-за уходящих туч выкатилась луна, заглянула в узкий лаз грота…

Люксограмма вспыхнула на противоположной от входа стене. Высветились мелкие светло-голубые руны, не человеческие, что легли в основу современной письменности, а древнеэльфийские. Такие были в ходу тысячелетия назад, в эпоху Старых Царств и ранее. Теперь их забыли все, включая самих эльфов. Если бы не Меридит с ее лингвистическими познаниями, содержание селенограммы так и осталось бы тайной.

"Приветствую вас, дорогие друзья мои, — торопливо читала диса. — Ежели зрите вы сие послание, значит, меня, известного вам под именем Отшельник, теперь нет на этом свете. Но не печальтесь. Я исполнил свое предназначение и с легкой душой покидаю мир смертных. Я смог одолеть силу идолов моего народа, и злые боги наши, Умран и Эрда, более не угрожают живущим ныне. Не будет страшной войны бессмертных.

Но со смертными воевать вам — Стражам, Наемникам Судьбы. Вам обуздывать полчища нежити, вам смирять древнюю магию черных камней. Не ищите корень зла на острове — его здесь нет. Держите путь к востоку, на большую землю. Найдите Чужого — это он сеет смерть в ваших землях. Камень Ло в его руках. Он не ведает, что творит, и тем страшен. Но тем же и слаб.

Засим прощайте, друзья мои. Сказать вам более хотел бы, да не вправе. Такова воля Сильных мира сего. Увидимся ли мы еще когда-либо, не знаю. Но уповаю, что нескоро, хоть и был бы рад встрече с вами и благодарен Судьбе, что однажды нас свела.

Хельги Ингрем, демон-убийца, последнее мое слово к тебе. Ты хороший мальчик, и не будь у меня моего Бога, я стал бы поклоняться тебе. Но не сочти за дерзость, прими один совет. Никогда не играй в кости на деньги, ибо выиграть Тебе не суждено. А разгадку последней тайны ищи в своем дневнике…"

Луна скрылась из виду. Люксограмма медленно таяла. Тяжелая тишина повисла в гроте. Хельги первым решился ее нарушить.

— Спасибо, просветил! — выпалил он с горечью. — Без него я, можно подумать, не догадывался!

— Он что, умер, да? — осторожно, дрожащим голоском, спросила Ильза.

— Трудно сказать, — ответил Аолен. — Есть вещи, лежащие вне сфер нашего разумения.

— Эльфийские речи — из их числа! — буркнул гном.

— Ясно одно — в ближайшее время мы его не увидим. Жаль! Хороший был дядька, мир его праху! — сказала Энка.

Тогда Ильза тихо заплакала.

— Не реви! — велел Орвуд. — Если его нет в нашем мире, еще не значит, что нет вообще! Нам ли этого не знать? Грех оплакивать того, кто может быть жив! Давайте не слезы лить, а думать. Искать разгадку в дневнике.

— Ищи! — Хельги раздраженно сунул ему книгу. — Флаг тебе в руки!

Гном искать не стал, передал колдуну.

— Ищи ты.

Но Меридит, всегда тонко чувствующая настроение любимого брата по оружию, дневник отобрала и спрятала — попросту уселась на него.

— Завтра будем искать! Ночь на дворе. У меня уже глаза слипаются. Давайте разожжем нормальный костер и ляжем спать. Надеюсь, нас не застигнет прилив?

— Не должен! Здесь высоко! — бодро откликнулся Хельги, очень довольный тем, что изучение его записей откладывается хотя бы на время. Пока остальные будут спать, он рассчитывал сам разгадать загадку.

И разгадал-таки!..

Поутру Меридит тряхнула брата за плечо.

— Просыпайся! Мы уже уходим!

Реакции не последовало. Хельги продолжал безмятежно дрыхнуть. Она тормошила его, кричала в ухо, хлопала по щекам, даже водой облила — бесполезно! Тогда, движимая наитием, диса схватила злосчастный дневник, и на развороте, посреди чистой страницы увидела запись: "Желаю никогда впредь не просыпаться ранее полудня!"

— Идиот! — У нее отлегло от сердца. — Перепугал до смерти!

Открыв следующий разворот, девица размашисто черкнула: "Пусть Хельги проснется немед…" Желание исполнилось прежде, чем она успела закончить фразу. Хельги пробудился, довольный и веселый.

— Сработало! — объявил он.

— В следующий раз я тебя просто убью! — устало пообещала сестра по оружию.

Феномен исполнения желаний объяснялся просто. Как раз посередине одной из страниц были записаны магические символы, те самые, что Хельги однажды скопировал с поверхности камня Ло. Последующие записи проецировались на них, и если содержали пожелания — те сбывались. Вот почему бедный демон так долго мучился бессонницей. Это исполнялась воля эльфа Иллуана, мечтавшего видеть рассветы.

По сути, дневник Хельги и раньше представлял собой полноценный магический артефакт — то, что в просторечии именуют "черной книгой", — таким его сделал Балдур. Теперь он стал им уже по двум признакам.

— Здорово! — возликовала Ильза и потянулась за пером. — Вот повезло! Теперь что хочем, то себе и наколдуем!

— Хотим! — рявкнула диса.

— Не спеши! — осадил девушку колдун, пристально изучивший дневник. — Это же типичная компенсационная формула! Символика мне не знакома, но общая структура свидетельствует однозначно…

Ильза непонимающе моргала.

— Теперь то же самое, но на языке простых смертных! Объясни толком, что к чему! — потребовал гном, он тоже имел виды на дневник.

Балдур объяснил. Оказывается, существуют такие магические системы, которые способны выполнить любое желание, но за это приходится расплачиваться, как правило, удачей либо общим благополучием. И чем серьезнее желание, тем выше будет плата.

— Ой! — Ильза отпрянула от книги. — Лучше я обойдусь! Удача мне еще пригодится.

— Да-а! — присвистнул Хельги. — Интересно, во что нам обойдется встреча с Отшельником?

Аолен грустно усмехнулся.

— Ты о другом подумай! Надпись в твоем дневнике скопирована с камня Ло…

— Ну правильно! — подхватила Энка. — Камень Ло исполняет пожелание братства, постепенно передает всю власть в его руки. Расплатой станет гибель Мира! Все очень логично!

— Тогда какого демона Силы Судьбы всучили нам второй камень, если от первого столько вреда?! — сердито осведомился Орвуд.

— Спроси чего полегче, — пожал плечами демон. — Кстати, мы ведь даже не знаем, как они приводятся в действие.

— Как же не знаем? Надо написать пожелание…

— На чем написать? Камень — не книга.

— Написать на листочке и положить сверху! — фантазировала Энка.

— Хельги прав, — поддержал демона колдун. — Камень Ло — чрезвычайно сложный, многосистемный объект. Исполняющие желания символы — лишь часть его магии. Мы примерно представляем, как действуют они, но не комплекс в целом, во взаимодействии! И пока не узнаем, активировать камень не должны, чтобы не вызвать нежелательных последствий…

— Боги Великие! Бывает же в людях столько ума! — всплеснула руками Ильза, ее всегда завораживали длинные и непонятные ученые речи. — Так и лезет наружу, так и лезет!

Балдур смутился, но Аолен поспешил заверить его, что восхищение Ильзы вполне искренне, она и не думает насмехаться.

Прежде чем покинуть грот, Меридит заставила Хельги отменить пожелание. Она считала, что для этого достаточно будет просто вырвать страницу. Но специалисты, Аолен с Балдуром, были иного мнения: требуется сделать новую запись. Причем сформулировать ее очень точно, чтобы избежать двусмысленности. Варианты типа "хочу просыпаться как обычно" или "желаю спать до тех пор, пока кто-нибудь не разбудит" были отвергнуты. В последней редакции запись выглядела так: "Хочу, чтобы оба прежних пожелания — и бренной сущности эльфа Иллуана, и мое собственное — были отменены. Пусть сон мой отныне проистекает естественным образом и длится до тех пор, пока я не высплюсь, либо обстоятельства не потребуют моего пробуждения". Аолен утверждал, что и эта пространная формулировка далека от совершенства, но Энка заявила: "Я не намерена просидеть в гроте до конца времен. У нас есть дела поважнее, чем логические упражнения".

О том, кем может быть Чужой, гадали уже в пути.

— Помните, как мы попали в Пророчество Трех магов? В нем "чужим" был назван Макс… — начал Эдуард.

— Да ты что! — вскричала Ильза с негодованием. — С ума сошел?! Макс хороший! Он не станет сеять зло в нашем мире!

— Я вовсе не его имел в виду! — Настал черед принца возмущаться. — Что я, по-твоему, ненормальный — подозревать Макса?! Я хочу сказать, "чужой" — значит, из чужого мира: Макса, Небесных охотников, другого какого-нибудь.

— Это умная мысль, — похвалил бывший наставник. — Пожалуй, ты прав. Тем более есть и косвенные подтверждения твоей версии.

— А именно? — удивилась Меридит.

Хельги ехидно усмехнулся и пояснил:

— Несвойственное нашему миру обслуживание по системе "все включено".

3 апреля.

За встречу с Отшельником, вернее, с люксограммой, что он оставил для нас, расплатиться пришлось сполна. Пропала наша лодка. Может, ее унесло в море, может, кто-то спер. Покинуть Эрд самостоятельно мы не смогли. Пришлось отправиться на континент с партией паломников. Боги Великие, дайте душевных сил вынести такое общество!

Помню, я еще грешил на пиратов! Конечно, они психопаты и извращенцы. Но есть у них одно неоспоримое достоинство — они не поют! Точнее, делают это сравнительно редко, только когда напьются, и репертуар у них вполне приемлемый: "У шлюхи портовой", "Старый друг висит на рее", "Семнадцать человек на сундук мертвеца…" и тому подобное. Веселые песенки, мне такие нравятся. Но заунывные религиозные завывания братьев сводят меня с ума! Это даже хуже, чем королевская опера! Пение длится почти непрерывно, и никуда от него на корабле не скроешься.

А под рукой у меня черная книга, и так велик соблазн лишить этих уродов голоса… Но нельзя рисковать общей удачей ради собственной прихоти. Попробовать, что ли, проклясть их самостоятельно? Прежде у меня получалось…

Но не теперь! Вместо голоса пропал слух. Я имею в виду — музыкальный. Стройный хор превратился в настоящий кошачий концерт. Каждый воет во что горазд. Теперь друзья обзывают меня идиотом. Боюсь, что заслуженно…

Судно, что везет нас на восток, называется "Смирение". Это новое название, старое закрашено совсем недавно и очень неаккуратно, наспех. Народу здесь столько, что даже страшно делается, как бы не затонуть с таким грузом. (Тьфу-тьфу, типун мне на язык! В смысле, на перо… Короче, не знаю, куда, но типун!) Палубы, каюты, трюмы — все забито до отказа. Сидим друг у друга едва ли не на головах. На море качка, совсем небольшая. Но спутников наших морскими волками не назовешь. Их укачало и тошнит через одного. Запах соответствующий. Как они ухитряются в таком состоянии петь — не представляю! Воистину религиозный фанатизм способен творить чудеса! Увы, чаще вредоносные, чем полезные… О! Разве не философская мысль?

Профессор Донаван будет доволен!

4 апреля.

Тоскливый, невероятно долгий день. Нам удалось выбраться из каюты и расчистить себе место на палубе — не без применения физической силы (правда, сравнительно деликатного). Здесь, на палубе, по крайней мере есть чем дышать. Но если случится дождь или буря, выгода от нашего нового положения будет сведена к нулю. Пока этого не предвидится — небо абсолютно ясное, но погода в этом году на редкость неустойчива, надо быть готовыми ко всему.

5 апреля.

По-прежнему ясно и почти безветренно, идем очень медленно. В окружающей обстановке появилось что-то тревожное. Белые рясы не любят говорить о неприятностях вслух, но, похоже, в трюмах завелась какая-то болезнь. Энка заметила — она всегда все замечает! — как оттуда вынесли и скинули за борт три трупа. Очень нехороший знак! Аолен нас успокаивает, говорит, они могли умереть от чего угодно — от духоты, изнурительных молебнов, дурной пищи (она и в самом деле дурная — уж не диса ли тут кашеваром?) Что ж, вполне вероятно. Среди паломников немало совсем дряхлых старцев, кое-кто из них мог не выдержать тягот пути… Очень хочется надеяться на лучшее…

6 апреля.

Все очень плохо. То ли лекарь на Эрде был несведущим шарлатаном, то ли это чья-то злая воля, а может, мы продолжаем платить по магическим счетам…

Короче, на судне нашем бубонная чума. Паломники мрут один за другим. Акулы не отстают от "Смирения" ни днем ни ночью. Интересно, может ли акула заразиться от съеденного ею трупа? Думаю, что нет. У рыб совсем другая природа, вряд ли им передаются болезни теплокровных.

А из нашей компании чума не грозит только Аолену. Первородные не подвержены обычным хворям, они для этого слишком благородны. У них даже вшей никогда не бывает… Надо же! Оказывается, есть между эльфами и акулами нечто общее. Тоже философская мысль.

Сочиняю всякие глупости не потому, что уже заразился и спятил, а чтобы отвлечься. На самом деле мне страшно до одури. Любая битва… да что там битва! Любой экзамен лучше! Просто невыносимо сидеть вот так, без дела, в ожидании самого ужасного! Дорого бы я дал за то, чтобы оказаться смертным! Больше всего на свете боюсь остаться один…

Чумные мечутся, орут и стонут, время от времени вскакивают и бегают по всему кораблю, пока не упадут замертво. Иные сами прыгают за борт, их никто не пытается удержать. Здоровые же продолжают на разные голоса петь хвалу своим богам. Они не кажутся испуганными или даже подавленными — им все равно, что творится вокруг. И это особенно жутко. Это противоестественно. Я собственными глазами видел, как мать, ни слезинки не проронив, выбросила за борт умершего младенца, вернулась на свое место и продолжила пение. Подобные случаи не редкость. На палубе постепенно становится просторнее, уже можно удобно лечь. Но нас это совсем не радует.

Все наши пока здоровы — надолго ли? Балдур и Аолен пытаются оградить нас от заразы, но сами признаются, что надежды мало. Нужны особые зелья, особые условия. Доморощенными мерами чуму не остановить.

А тяжелее всего осознавать, что под рукой у нас черная книга и мы можем прекратить весь этот кошмар одним росчерком пера. Но что придет ему на смену — одним богам ведомо. Поэтому мы решили выжидать до последнего…

Плохо, что медицина нашего мира пошла по магическому пути и не способна предотвратить большой мор. Вот в мире Макса наверняка нашлось бы подходящее снадобье. Но соваться туда я боюсь. Не хватало занести к ним чуму и заразить Макса со всем семейством!.. А ведь я и вправду идиот! Ведь мне прекрасно известна дорога в мир еще более прогрессивный и развитый. Уж там-то наверняка умеют лечить все заразные болезни. Да, определенно, настал момент навестить цакаса Инолгу…

С некоторых пор цакас Инолга сделался личностью публичной. История с "таинственным появлением загадочного строения" в его саду понравилась журналистам, любителям паранормальных явлений и даже заинтересовала кое-кого из ученых, в том числе принадлежащих к военному ведомству. Которое в конечном итоге и наложило лапу на чужеродный объект. Участок обнесли высоким забором, над самим "объектом" возвели защитный купол, разогнали всех журналистов и любителей паранормальных явлений. А цакасу взамен прежнего, попавшего в зону отчуждения, предоставили новое, куда более шикарное жилье в престижном районе Манут.

Все были довольны — и супруга цакаса, удша Пагир, и любимый сын Лувал, и наложница Зу, и прочие чада и домочадцы. И невдомек было им, благополучным, купающимся в лучах внезапной славы, отчего так мрачен и подавлен сам цакас… впрочем, и не цакас уже — дела у него на службе вдруг тоже пошли в гору — цимбак Инолга.

Но ему, цимбаку, было не до веселья. Днем, важничая на заседаниях суда или хорохорясь перед телекамерами, он вроде бы забывал о вечном своем кошмаре, страхи ненадолго отступали. Но наступала ночь, и они как всегда возвращались, пробирались в сны, мутные и беспокойные, камнем ложились на грудь, злыми коготками впивались в душу. Он ждал, он знал: тот, кто приходит, явится снова.

И он дождался…

— Привет-привет! Давно не виделись, цакас! Хватит рассиживаться, к тебе демон явился! Ты не рад? — Чудовище насмехалось, но вид у него был измученный, поэтому улыбка больше напоминала волчий оскал.

Цимбак съежился и замер, вжавшись в кресло. Демон уселся перед ним прямо на стол, не потрудившись убрать в сторонку документы. Наоборот, он специально поерзал на бумагах, словно желая угнездиться поудобнее. Инолга с ужасом подумал о том, в каком виде выйдут из-под демонического зада судебные грамоты.

— У меня к тебе дело! — объявил пришелец. И, не оставив собеседнику времени на комментарии, уточнил: — Очень важное дело! Мне нужно зелье либо снадобье от бубонной чумы. Есть у вас такое?

— Н-не знаю! — пролепетал цимбак, холодея от страха. — Я не медик… Трудно сказать…

— Ну по крайней мере сама чума у вас есть? Известно вам, что это такое?

— Н-не знаю!

Демон заметно побледнел, хотя и до этого вид его никто не назвал бы цветущим.

— У вас не знают такой болезни?! Ты уверен?

— Да… Нет, знают. Но ее так давно не было…

— Не было — значит, будет! — В голосе чудовища звучала угроза. Он спрыгнул со стола подошел к по-весеннему распахнутому окну, демонстративно плюнул на улицу и объявил: — Ну вот! Процесс пошел! Быстренько, пока еще жив, отправляйся искать средство! Да побольше бери, чтобы и на ваш мир, и на наш хватило. Не скупись. Чума жадных не любит!

Менее чем через час цимбак влетел в кабинет, взмыленный и запыхавшийся, с объемистыми пакетами в руках.

— Вот! Тут… Тут все что нужно! Вот поливалентная сыворотка, вот противомикробный препарат широкого спектра… Сказали, должно помочь…

Хельги вывалился из астрала на палубу, принялся привычно размазывать кровь по щекам. Путь к Максу он успел освоить настолько, что преодолевал его без последствий для здоровья. Но границы мира Инолги пробивал с трудом.

— Принес! — объявил он хрипло. — Сказали, должно помочь… А у нас как дела?

Спутники сидели притихшие и бледные, отводили взгляды.

— Да что стряслось-то?! Говорите уже!

В ответ Эдуард жалко, вымученно улыбнулся.

— Ну… я… под мышкой у меня болит. Сильно. Началось, наверное…

— Щас кончится! — с великолепной уверенностью заявил бывший наставник (знали бы они, каким усилием далась ему эта напускная уверенность!) и протянул Аолену пакет. — Вот! Одно нужно заглатывать. Второе — вкалывать этой штукой. Разбирайся!

7 апреля.

Чума передается разумным тварям от крыс через блошиные укусы. Хорошо, что цакас Инолга этого не знал, иначе понял бы: оттого, что я наплевал в их мире, большой беды быть не должно — и не проявил бы необходимого рвения в поисках снадобья. И тогда… Страшно подумать.

Все мы — я, Меридит, Энка — воюем давно, можно сказать, всю жизнь этим занимаемся. Да и Мир не первый раз спасаем. За это время успели повидать много страшного. Но самим нам везло. Никому из нас не приходилось терять родных и близких. Разве что Ильзе — мой подменный брат Улаф убил ее дядьку и тетку. Но это другое дело. Она сама говорит, что не любила их по-настоящему, они дурно с ней обращались и держали скорее на положении прислуги, чем родственницы. У Рагнара в кобольдовых ямах погиб друг. Но и он был не близким, а подданным, их разделяла некоторая дистанция…

Так уж сложилось, что все мы, Наемники, Стражи — можно обозвать нас как угодно, — связаны общей Судьбой, и это было предопределено задолго, за тысячи лет до нашего до нашего рождения. Такие узы крепче дружбы, крепче кровного родства…

Судьба сделала нас воинами. Разумом мы понимаем: для нас каждый лишний прожитый день — это подарок. Непоправимое может случиться в любой момент, и мы должны быть готовы к потерям. Но вот вчера это едва не случилось (люди очень плохо переносят чуму). И я просто не представляю, как бы мы, уцелевшие, смогли бы это пережить… Очень страшно. В бою о таких вещах просто не думаешь. В бою легче.

8 апреля.

Чума пошла на убыль. Мы тайно подмешали снадобье в воду для питья, благо оно оказалось безвкусным и очень действенным. Новых заболевших нет, кое-кто из старых стал поправляться. Все возносят хвалу Умрану и Эрде.

У Эдуарда болезнь не развилась, он совершенно здоров и постоянно хочет есть. Сжевал весь запас лепешек. Девицы наши умиляются его аппетиту и постоянно подкармливают.

Плавание подходит к концу. Если не подведет погода, завтра поутру должны пристать к берегу. Надеюсь, зараза к этому времени успеет вывестись совсем и не пойдет гулять по континенту — на все Староземье нашего противочумного снадобья не хватит… А может, уже гуляет? Должна же она была откуда-то попасть на корабль? Страшно! Не за себя — за Староземье…

9 апреля.

Высадились в порту Шванка. Откуда начали путь, туда и вернулись. Потратили прорву времени а узнали так мало. Досадно!

Чумы в Шванке нет. Велик шанс, что будет. Мы рассчитывали, что больных с корабля запрут в заразном бараке, как всегда в подобных случаях. Но на сей раз никто об этом не позаботился, и чумные разбрелись каждый своей дорогой. Все они стремительно выздоравливают, но я не уверен, что больше не представляют опасности для окружающих. Но я-то ладно. Аолен тоже не уверен, и это уже серьезно. Он горестно вздыхает и говорит: "Мы сделали все что смогли". Утешение слабое.

Ну да на все воля судеб. Сейчас доедим тыквенный пирог (отличные пироги пекут в портовом трактире, хорошо, что я его в детстве не сжег, с меня сталось бы) и пойдем искать Чужого.

Это случилось во времена смутные и странные, когда дозволенным и доступным стало все, даже то, чего прежде не существовало вовсе — Тогда Он решил податься в колдуны. Не потому, что верил во всякую чертовщину, подобно многим "коллегам по цеху", ему нравилось чувствовать себя умным и хитрым, приятно было разводить доверчивых клиентов, готовых щедро платить за удовольствие быть обманутыми, за то, чего нет на самом деле…

Клиентами чаще всего были глупые бабы. Отворот-приворот, гадание на суженого, венец безбрачия и прочая любовная придурь. Иной раз забредали и мужики — бритый череп, мутный бычий взгляд и золотой нательный крест размером с половник. Типа… на конкурента порчу навести или сглаз — смотря что подороже — и чтоб с гарантией. Их трогательная вера в сверхъестественное была просто умилительна. Он обманывал их, он делал это сознательно и с удовольствием. Наживался на глупости человеческой, которой, как известно, нет предела. Он вошел в моду. Он сделался настоящим артистом, виртуозом своего дела. Тогда он еще не знал, что "ирония судьбы" — это не только название новогодней сказки…

К делу он всегда подходил серьезно и обстоятельно, даже в мелочах. Перечел прорву макулатуры по магии, алхимии, астрологии и прочей оккультной чепухе. Усвоил терминологию, мог часами с умным видом разглагольствовать о фаерболах, силовых щитах, порталах, талисманах и амулетах. Умел, при случае, и заговор экспромтом выдать: "Встану не помолясь, пойду не перекрестясь…" — и в таком духе. Потому что изображал колдуна темного, личность роковую и магнетическую.

Для этого пришлось поработать с внешностью, прежде ничем не примечательной: сбросить десяток лишних килограммов, перекрасить волосы в иссиня-черный цвет, заказать подходящие линзы, выщипать брови по-мефистофелевски (ужасная процедура!), пошить в ателье "У Елены" черный балахон. Бабенки-швеи от любопытства извелись — зачем такой нужен?

В интерьер квартиры тоже были внесены изменения: обычную комнату с телевизором, стенкой и диваном напротив окна трансформировался в приемную. Теперь ее украшали: зловеще-черный ковер, тяжелые драпировки, черный полированный стол с хрустальным шаром посредине (эх, и стоил же, зараза! Зубами скрипел, когда расплачивался!), а еще длинные полки со всяким псевдомагическим барахлом. Там были хрустальные призмы, морские раковины, сосуды причудливых форм, стопки старинных книг, якобы волшебных (покупал, если обложка казалась красивой), лампы, бутыли темного стекла, ритуальные маски народов мира — словом, все, что годилось для создания мистического антуража.

И кто же мог подумать, что среди всей этой рухляди, собранной по букинистическим отделам, рыночным толкучкам, а то и вовсе свалкам, окажется ОНО?! То, что раз и навсегда изменит его жизнь?

Попал к нему этот судьбоносный предмет путем самым прозаическим — стоял у мусоропровода. Так часто бывает: прежним хозяевам вещь стала не нужна, а выбросить жалко, вдруг еще кому пригодится.

Вещь и в самом деле казалась хорошей, без видимых изъянов. Правда, назначение ее было не совсем понятно. Почему-то он решил, что это деталь самогонного аппарата — медная каплевидная емкость на трех ножках, от нее отходит тонкая трубка в форме спирали. Но внимание привлекала не столько форма предмета, сама по себе довольно выразительная, сколько поверхность его, украшенная символами, очень похожими на скандинавские руны. Почему-то он тогда не задумался, какому психу могло прийти в голову украшать самогонный аппарат древними письменами. Просто взял его, принес домой и водрузил на полку, между керамической статуэткой Анубиса и страусиным яйцом. Предмет матово поблескивал при свечах, смотрелся внушительно и загадочно.

Полюбовавшись несколько минут своим случайным приобретением, он совершенно о нем позабыл. Вспомнить пришлось примерно через месяц. Тогда ему попалась клиентка, обещавшая заплатить за приворотное зелье большие деньги. Но с условием. Изготавливаться упомянутое зелье должно непременно в ее личном присутствии. Особенно умилял мотив такого требования: "Чтобы все было без обману!"

Мысленно посмеявшись над глупой девчонкой, он согласился. И время назначил — полночь! Клиентка была тупа, но миловидна, подумалось: может, так дело обернется, что и забудет она про свое зелье, в романтической-то обстановке, ночью, при свечах… Но как бы там ни было, готовиться к представлению он привык добросовестно.

Подобрал ингредиенты пострашнее: флакончик-пробник с кровью (собственной, накануне здорово порезался и не поленился, собрал шприцем), сморщенную лягушачью кожу (летом на даче нашел), травы сухие (какие — сам не знал, покупал на рынке, у бабки, выбирал то, что красивее засохло), клок волос черного кота (соседский Бегемот линял безбожно), еще какую-то дрянь, что под руку попалась. Заранее налил воды в большую колбу — якобы родниковой. В кухне навесил черных тряпок — для декора. Встал вопрос: в чем варить? Не в кастрюле же с цветочками? Бросил взгляд на полку с "магическими артефактами" — да вот он стоит! Медный, позеленевший. Лучшей тары для колдовского зелья не придумаешь!

В назначенный срок заявилась девица, вся в черном, как было велено, волосы распущены, сама бледная от страха, зубами стучит, дурочка. И такой она ему показалась красавицей в неверном свете свечей — дух захватило! Может, поэтому, от восторга, вместо заготовленного "встану не помолясь…" он вдруг принялся считывать руны с поверхности кипящего сосуда…

Что сталось с той девчонкой, удалось ли ей сохранить здравие рассудка — этого он так и не узнал. Пропала она, девчонка. И кухня пропала, его собственная. И весь мир пропал…

Очнулся он в месте незнакомом и неожиданном — на самом краю рва, у высокой кирпичной стены. Он лежал в теплой мягкой пыли, распластавшись на брюхе, по-жабьи. От рва, глубокого, почти пересохшего, несло тиной и нечистотами. Справа виднелись очертания гор. Слева простиралась бесконечная равнина. А прямо перед носом маячили, перетаптывались четыре маленькие босые ноги, грязные до неприличия. Он поднял взгляд, будучи еще не в силах подняться сам. Ноги принадлежали двум детям, оборванным и неухоженным. Но больше всего в тот момент поразили его не странные холщовые одежды детей и не их запущенный вид. Самым потрясающим были их лица, совершенно не похожие на человеческие. Круглые, плоские, с огромными желтыми глазами, разъехавшимися к острым ушам, с маленькими носами, вздернутыми так, что ноздри глядели наружу, с аккуратными овальными ротиками и резко скошенными подбородками. Волосы у детей были темно-серыми, короткими и мягкими, как шерсть животного, а кожа имела необычный оранжевый оттенок. Телосложение казалось крепким и приземистым — продолговатые тела на сравнительно коротких ножках. Их нельзя было принять за уродов, потому что в целом внешность их выглядела вполне органично. Просто это были не люди!

…Таким оказалось его первое впечатление от чужого мира.

Гораздо, гораздо позже, освоив чужой язык, он узнал, что город за стеной назывался Трегерат, а дети принадлежали к расе кудиан. В первый же момент он даже не пытался осмыслить увиденное, просто лежал и тупо таращился по сторонам.

Случилось все это десять лет назад. В двух словах не опишешь, что пришлось пережить ему за этот срок. Чужой и враждебный мир окружал его. Без языка, без денег и собственности, без боевых навыков, без каких-либо специальных знаний — он был никем в этом мире. А он не привык быть никем. Его не устраивала полуголодная жизнь уличного подметалы. А на что еще он мог рассчитывать?

Едва освоив чужую речь, он попытался пойти по проторенной дорожке, объявил себя колдуном. Над ним только посмеялись. Тогда он не понял, почему. Колдунов в Трегерате было пруд пруди, и он не мог взять в толк, чем он хуже других. Он еще не успел постичь особенности здешней жизни и осознать, что так называемое сверхъестественное в этом мире существует как нечто реальное и привычное, а магия — не выдумка для глупцов, а свойство, в той или иной мере присущее большей части местного населения, и ярмарочными фокусами тут никого не удивишь, не обманешь. Ведь даже те, кого здесь называли шарлатанами, вовсе не были лишены магических сил. Просто владели ими недостаточно профессионально для того, чтобы зарабатывать на жизнь колдовским ремеслом.

Итак, карьера колдуна сорвалась. Надо было думать, как жить дальше, где добыть денег. Потому что за два года пребывания в мире ином он прочно усвоил одну вещь: если и есть в нем тот, кто способен вернуть его на родину, делать это забесплатно он не станет.

Ах, как чудесно это бывает в фантастических романах, начиная с Марка Твена и его янки! Герой из светлого будущего попадает в темное прошлое, либо из развитого мира в отсталый и, вооруженный знаниями едва ли не во всех областях науки, довольно скоро занимает высокое положение в обществе… Увы. В своей первой, "дооккультной" жизни Павел Степанович Рыхтиков — так его звали — был аспирантом на кафедре научного коммунизма. Более бесполезной для чужого мира специализации трудно придумать! Любому автослесарю или электрику на его месте пришлось бы легче! Потому что был он, Павел Степанович, абсолютным гуманитарием, из числа тех, кто самостоятельно может разве что лампочку в люстре заменить, и то не без риска свалиться с табурета. Став "черным колдуном" Всеволодом, он был вынужден приобрести кое-какие познания в химии и физике, но все они касались исключительно демонстрации "колдовских" фокусов. Никакой пользы извлечь из них он не мог. Не помогали и теоретические знания, почерпнутые когда-то из художественной литературы. Взять, скажем, взрывчатку. Ее в этом мире, где все сражались на копьях и мечах, очевидно, приняли бы на ура — так думал он в то время, еще не подозревая о существовании Верховной Коллегии магов и ее запретах. Но как ее изготовить, ту взрывчатку? Память услужливо подсказывала ответ: древние китайцы делали порох из каменного угля, серы и селитры… Знать бы еще, что такое селитра! И так во всем, чего ни коснись! Демон побери, как здесь говорят!

Прошло еще несколько тоскливых лет. Нельзя сказать, чтобы он мучительно голодал — в благополучном Трегерате самый последний бедняк всегда имел кусок хлеба. Нельзя сказать, что работал до упаду — дворник, он и в мире ином дворник. Нельзя сказать, что страдал от одиночества — нашлась одна веселя, миловидная и покладистая вдова, пригласившая его в свой дом. Но Павел Степанович, он же Черный Всеволод, как некогда называли его журналисты, принадлежал к той категории людей, для которых слишком большое значение имеет положение в обществе. Даже если это чужое общество. Однажды он с удивлением признался сам себе: ему все меньше хочется вернуться домой и все больше — показать, доказать этим "средневековым обезьянам", кто есть они, а кто — Он!

Да только ничего бы он не доказал, если бы Судьба, сперва так жестоко над ним насмеявшаяся, в последний момент не сменила гнев на милость и не забросила его именно в Трегерат. Во-первых, в любом другом городе Староземья и окрестностей он просто не выжил бы — позднее он и сам это понял. Потому что одних городах не подметали улиц, в других — не терпели чужаков, особенно сумасшедших, ну а третьи постоянно воевали и брили в рекруты каждого, кто подвернется, даже если он в жизни не держал в руках оружия.

Во-вторых — и это главное! — в иных городах не было великолепной, всемирно знаменитой и бесплатной публичной библиотеки. Легко освоив грамоту, он стал долгие часы просиживать в ее стенах, наслаждаясь тишиной, прохладой и спокойствием. Чужая история вставала пред ним с пожелтевших страниц. Царства рождались и умирали, приходили и уходили народы, герои и злодеи, маги и пророки вершили судьбы миллионов. Мир жил по своим законам, и были они в чем-то схожи с законами его собственного мира, в чем-то отличны… Постепенно возникало понимание сущности здешней жизни. Следом — рождалась ИДЕЯ.

Этот мир принадлежал тем, кто владел магией, в чьих руках была Сила, не в философском ее понимании, а вполне материальном, физическом воплощении. Какова природа ее — на этот вопрос ответа не нашлось, да его, похоже, и не искал никто. Силу принимали как данность, как самое обычное явление, не вызывающее особого интереса. А ведь была она огромна! Маги могли управлять погодой, зачаровывать целые народы, перемещать с места на место города, изменять течение времени, мгновенно преодолевать через порталы тысячи километров, проникать в чужие мысли, видеть былое и грядущее, — подобного современной науке его мира и не снилось…

Но что оставалось тем, кто Силой не обладал? Только молиться! У них были боги!

И кому, как не ему, профессиональному историку, было знать, какая это сила — фанатичная вера в богов. Надо только суметь воспользоваться ею, направить в нужное русло. Тогда можно смело бросить вызов самым великим из магов. Так рассуждал он, "колдун Всеволод", на беду свою, не сумевший понять самое важное: что боги этого мира столь же реальны, как и прочие его обитатели, что они не вымысел примитивного разума, а существуют на самом деле.

Но к подбору их он подошел внимательно и строго, как к любому делу, за какое бы ни брался. Богов известных и могущественных отмел сразу — у них и без него полно жрецов, они не уступят чужаку своего места. Но и мелкие, местечковые боги для его цели не годились — их никто не уважал, кроме собственных почитателей числом от сотни до тысячи, не более. А главное, все известные современные боги были слишком уж демократичными. Поклонение им не требовало никакого фанатизма. Ну вспомнят при случае, дескать, я почитаю такого-то. Ну помолятся, если возникнет в чем нужда. Лень самим молиться — дадут жрецу монетку, он за них постарается. Не поможет — можно и к другому жрецу обратиться, и чужому богу поклониться. Полнейшая свобода совести на уровне примитивных культов. А где строгая церковная иерархия, где сложные ритуалы, изнурительные посты и многочасовые молебны, делающие народные массы смиренными и легкоуправляемыми? Где кровавые жертвы, внушающие страх и покорность?

Впрочем, как раз жертвы-то иногда приносились — в глухих отдаленных селениях, самым захудалым из богов. Не требовалось быть психологом, чтобы понять — за такими народные массы не пойдут, как ни проповедуй.

Разочарованный Всеволод собрался уже сам придумать подходящего бога, либо приспособить для своих целей старое доброе христианство. Но тут, словно сама Судьба, почитаемая в этих краях превыше богов, ибо и боги ей подвластны, услужливо подсказала ему решение. Большой пергаментный свиток упал с верхней полки прямо ему на голову (спасибо, не прибил — весил он немало). Прочесть его Всеволод не мог, язык оказался незнакомым. Спросил библиотекаршу, милейшую, немного занудную старушку, так похожую на многих своих коллег из иного мира. И та, обрадованная интересом постоянного читателя, пояснила: это древнее повествование о злых богах Запада, Умране и Эрде, покинувших этот мир и забытых смертными.

Оно, почувствовал Всеволод. Заплатил специалисту-книгочею за перевод, разыскал еще несколько источников и не был разочарован. Умран и Эрда подходили ему по всем статям. Более жестокого и кровавого культа и придумать было нельзя. Строжайшее подчинение Праотцам и Пращурам, жертвоприношения по жребию, полное самоотречение, длительные массовые молебны, а главное — никакой свободы выбора, все иноверцы считаются врагами и жизнь их ценится не дороже медного гроша. С такой верой можно покорять мир!

Этим бывший аспирант Рыхтиков, он же "черный колдун" Всеволод, а ныне верховный Пращур, любимый сын Умрана, и занялся. Объявил веселую вдовушку своей супругой, жрицей Эрды, распродал ее нехитрое имущество и отправился на Запад, проповедовать старую, Истинную веру. Расчет оказался точным. Именно там, в землях Герцогств, особенно тяжело жилось народам, особенно жесток был феодальный гнет не в меру затянувшегося Средневековья, и жители ради облегчения собственной участи готовы были поклониться каким угодно богам.

И все же поначалу дело шло туго. Не год и не два бродили новоявленные жрецы по разбитым староземским дорогам, сносили нужду, лишения, а то и побои городских стражей — не во все города был разрешен вход нищим оборванцам.

Сторонников находили легко (порой даже удавалось собрать неплохие пожертвования). Но так же легко и теряли. Стоило сняться с места, оставить паству без присмотра, и новообращенные тут же утрачивали интерес к Умрану и Эрде, возвращались к привычным своим богам. Как говорится по обе стороны границы миров: с глаз долой — из сердца вон! Конечно, если бы Всеволод готов был довольствоваться малым, то вполне мог бы безбедно, в почете и уважении провести жизнь свою правителем какого-нибудь селения или даже города. Сумел бы, пожалуй, и небольшое герцогство к рукам прибрать, если бы постарался. Но ведь ему-то нужен был целый мир! И он упорно продолжат свой нелегкий путь.

Бывали дни отчаяния, когда он, обливаясь пьяными слезами на обширной груди своей супруги, молил Судьбу о возвращении на родину. Но постепенно стали приходить и победы. Вокруг него выстраивался костяк людей (именно с людьми он предпочитал иметь дело) преданных и надежных, готовых пойти даже на смерть ради своего так называемого Пращура.

Порой, в моменты полного благополучия, судьба жестоко отбрасывала его назад. Так было, к примеру, при первом посещении "священного" острова Эрд, когда все его сторонники заночевали у подножия древних идолов, "дабы снискать особую благодать и милость любимых богов". Увы. Милость не снизошла. Несчастные проснулись совершенными безумцами и один за другим утопились в море. "Во славу Умрана!"

Но жертва оказалась ненапрасной. Следующая партия — он все-таки рискнул, привел людей, уложил их под статуями — вернулась с острова целой и невредимой. Подойники укрепились в вере своей. Тогда у него даже возникла мысль: может, не все так просто в этом странном мире и вера в богов и демонов имеет в основе своей некое рациональное зерно? Возможно, задержись она подольше, и дело пошло бы иначе, и не рискнул бы он будить силы, стоящие несравнимо выше амбиций простого смертного. Но мысль мелькнула и ушла, а сам Всеволод продолжил свое жестокое дело. Все странности он списал на счет магии, которую полагал явлением хоть и не изученным современной наукой, но в перспективе вполне объяснимым с материалистической точки зрения. И не смутила его даже внезапная, эффектная гибель "жены" от удара молнии с ясного неба (хотя всем окружающим было очевидно — она навлекла на себя гнев Тора). Взял новую (к тому времени он уже мог сам выбирать себе баб, многие поклонницы почитали за великую честь служить Пращуру телом своим).

О бедности, о голоде и нужде он позабыл вовсе. Везде у него были свои люди, в каждом городе был готов и стол, и кров. И все-таки власть не давалась в руки, ускользала, будто вода сквозь пальцы. Чего стоили, к примеру, те дни, когда Вардох Глом гулял по землям Староземья, и паства Всеволода, в одночасье позабыв о молитвах, об Умране с Эрдой, ринулась самозабвенно рубить головы нелюдям! Тогда ему казалось — все!.. Конец надеждам! Мир будет принадлежать другому…

Да, слишком сильны были сильные мира сего — колдуны и маги. Что он, чужеземец, самозванец, мог им противопоставить? Ничего. Кроме мудрого принципа разделяй и властвуй. И он пришел, вернее, нагло, без приглашения явился в правление Верховной Коллегии и предложил магам свои услуги по искоренению черного колдовства. Заключил тайный договор, заплатил за него золотом, да немало. Истинную цель этого сомнительного союза Коллегия, как всегда, предпочла сохранить в тайне. Пращур о ней так и не узнал никогда, а ремесленников-изобретателей истреблял по собственному почину, следуя примеру святой инквизиции.

Но прежде произошло еще одно событие, пожалуй, второе по своей значимости после переноса Всеволода в иной мир. Тогда его позвали к умирающему. Он пошел охотно, вообразив, что старец хочет завещать строящемуся храму Умрана свое состояние — эта полезная практика уже была введена в обиход.

Ожидания не оправдались, Всеволод был разочарован. Потребовалось некоторое время, прежде чем он прекратил досадовать на "старого маразматика" и осознал, какой дар преподнес ему умирающий прорицатель Гуафф.

Именно это имя значилось на большой медной табличке над парадным входом: "Прорицатель Гуафф. Гадания, пророчества, предсказания судеб". А ниже, на табличке попроще: "Прием посетителей с семнадцати до часу пополуночи, кроме вторника и субботы". Вероятно, Гуафф был хорошим предсказателем и успешно вел дела. Проживал он в неплохом особнячке на замковой площади, и обстановка в комнатах была богатой…

Но теперь его земной путь подходил к концу. Иссохший как тень старик лежал на высоких шелковых подушках и хрипло дышал. Было ему на вид лет двести, а может, и все триста — в этом мире люди, владеющие магией, живут подолгу, превращаясь порой в живое подобие мертвеца, такое, что и взглянуть жутко. Гуафф, надо отдать ему должное, еще сравнительно неплохо сохранился.

Толстая пожилая служанка подвела Всеволода к смертному одру, окликнула хозяина: "Господин мой! Он пришел!" Старик вздрогнул, чуть приоткрыл сморщенные полупрозрачные веки и знаком велел гостю приблизиться. Тот сделал шаг — и едва удержался от вскрика. Сухая холодная рука вцепилась ему в запястье, сжала костлявыми пальцами, будто сама смерть. Всеволод хотел вырваться, но Гуафф держал его неожиданно крепко.

Потом он сел, подавшись вперед всем телом, устремил в пространство пустой и бездумный взгляд выцветших глаз и заговорил голосом странным, низким, вовсе не похожим на старческий. Да и вообще на человеческий.

— Слушай, слушай меня, Чужой! Слушай и запоминай, ибо впредь не услышишь никогда! Велю: завладей Черным камнем Ло, он один приведет тебя к цели, ибо без него ты ничтожество. Камень отдаст тебе в руки весь мир — и горе этому миру! Но помни! Помни о тех, кто идет по следу! Убийца придет за тобой — бойся его, ибо он демон и страшен гнев его! Убей его прежде, чем он убьет тебя! Способ есть… есть… — Тут голос оборвался, старец зашелся надрывным кашлем, захрипел и испустил дух. Тело не выдержало напряжения. Прорицательство — тяжкий труд, отнимающий много сил. У несчастного их не осталось совсем. Последнее, что смог разобрать Всеволод, было: — …И знай, орки не войдут в Срединные земли, их остановят… дельта…

Первой реакцией стало раздражение: стоило тащиться через весь город ради сомнительного удовольствия выслушивать старческий бред. Но успокоившись и поразмыслив, он все-таки дал себе труд собрать сведения о Черном камне. И был потрясен до глубины души. Именно такого магического артефакта ему и недоставало, именно он должен был стать орудием его победы!

Всеволод не пожалел сил и средств, чтобы раздобыть его. А тот — вот чудо! — будто сам шел ему в руки. Сгинувший бесследно столетия назад, он вдруг вновь возник из небытия и водворился под мирными сводами Уэллендорфского университета. Забрать его оттуда было проще простого. Гораздо сложнее — найти того, кто смог бы, а главное, согласился бы пустить его в ход. Тут требовался опытный маг из ранга Великих. Но для такого подобный шаг был преступлением. Потребовалось много золота, чтобы решить эту проблему. И еще немного — чтобы поставить достойный памятник прорицателю Гуаффу. Бессовестные наследники об этом не позаботились, но он, Всеволод, умел быть благодарным.

Тем более что слова предсказателя сослужили ему двойную службу. Еще до обретения камня Ло, в те страшные дни, когда орды орков надвигались с Юга и Староземье металось в панике, он твердо обещал своим сторонникам: проклятые гоблины не войдут в земли герцогств, будут остановлены в дельте. Тем самым он снискал себе славу провидца, совсем не лишнюю в его положении. Когда позднее неведомые силы вдребезги разнесли древних, сочащихся магией истуканов Эрда, потребовался весь его авторитет, чтобы убедить единоверцев: такой знак к добру, а не к худу.

Плохо одно: внимания на третью составляющую пророчества он так и не обратил. Потому что в демонов не верил. И напрасно. Демон шел по следу. Правда, очень медленно.

…Мучительно медленно двигалась на северо-восток вдоль побережья колонна паломников. Шли в Альгальд (тот самый, знаменитый своей оперой). Именно там, оказывается, нашел пристанище Пращур, вознес к небу величественный храм истинных богов. Но знать о нем имели право лишь те, кто прежде успел побывать на Эрде, прикоснуться к его святыням и получить маленький медный жетон с изображением ветви полыни и квадратным отверстием посередине. Друзья еще на острове гадали, зачем их всем раздают и велят хранить как зеницу ока? Оказывается, они служат знаком отличия. Кто носит такой жетон, уже не простой брат, а Приобщенный Нижнего круга и достоин войти в храм. Там он приобщится к Среднему кругу, получит второй жетон и право лицезреть самого Пращура, лично поклониться ему. Он станет Приобщенным Высшего круга, из таких назначают Родителей и Прародителей. Такая вот иерархия, таков путь посвящения.

И им, Наемникам, предстояло пройти по этому пути. Не для того, разумеется, чтобы стать Родителями или Прародителями. А чтобы добраться до Чужого и убить его. Так они решили действовать.

Тяжел и опасен был путь. Не всем суждено было одолеть его. Ветер, сырой и соленый, бил в лицо, подчас валил с ног. Хлестал дождь, мучил холод, лишая сил стариков и детей. Страшна была непогода, но страшнее стократ — нежить. По ночам налетала она, а иной раз и в сумерках осмеливалась напасть. Вырывала жертвы свои из беззащитных рядов паломников, а потом нагло, прямо на глазах, не давая себе труда оттащить тело в сторонку, пожирала с чавканьем и хрустом. Братья смотрели с ужасом, сбившись в кучку, дрожа от страха. А наутро улыбались и делали вид, будто ничего не случилось, будто все идет как надо. Ведь это была жертва во имя Эрды — значит, грех роптать, ведь те, чьи косточки ночью трещали на зубах хищных тварей, теперь уже в лучшем мире. Они стоят у подножия трона истиной богини, и она дарит их своей любовью. Они выдержали испытание смертью, прошли путь до конца — Приобщенные Божественного круга! Они достигли вершин счастья. Слава им!

Знал ли Пращур о том кровавом кошмаре, что творился в его землях? Безусловно, знал. Мог ли его остановить? Пожалуй, мог. Камень Ло поставил в ряды почитателей Умрана и Эрды немало магов, пусть и не Великих, но вполне способных обуздать злую нежить. Но Пращур не предпринимал ничего. Известие об очередном опустошенном селе или ополовиненном караване паломников встречал неизменно словами: "Такова воля богов" — и внутренне усмехался, потому что знал: никаких богов нет, это его собственная воля. И происходило это не оттого, что Павел Степанович Рыхтиков был кровожаден от природы. Просто это уже не было тем Павлом Степановичем Рыхтиковым, кого Судьба привела в этот мир.

Есть на свете силы, прикоснувшись к которым невозможно остаться прежним. И Павел Степанович изменился. Насколько? Настолько, что, случись ему, к примеру, проголодаться и надумай он попробовать хлебнуть свежей кровушки, — пошла бы, ох пошла! Но был он теперь постоянно сыт и весел, и мысли такого рода пока не приходили ему в голову. И в зеркало он смотреться не любил. Зачем? Он ведь жрец, а не девка на выданье. А если бы глянул, так, может, и заметил бы, что стал походить не на человека, а скорее — на кого-то неприятного и злого.

Но в том и была беда, что осознать произошедшие с ним перемены Павел Степанович не мог! Ему казалось, он все тот же, прежний, просто ловко приспособился к новым обстоятельствам. Ну конечно, и возраст давал о себе знать. Все мы с годами не молодеем! Оттого и сеть мелких морщин на посеревшей коже, и желтизна заострившихся зубов, и болезненная худоба… Ну да ему, как говорят в этом мире, на королевские балы не ходить! А если вдруг надумает да пойдет — ему в любом виде будут рады!

Убивать нежить всегда трудно. Вдвойне — делать это незаметно для окружающих. Потому что это только название у нее такое — нежить. А начнешь ее резать драконьим серебром — визжит громче любой живой твари. И паломники сразу оглядываются: кто это там не пожелал стать жертвой любимой Эрде, кто посмел противиться воле ее?

— Мне кажется, они нас подозревают! — нервничал Эдуард. — Они на нас косятся. Вон тот, видите? — Он исподтишка указал пальцем на паломника, плетущегося справа от их группы.

— Да он не за тобой подглядывает, он просто от природы косой! — успокоила Меридит. — Я его вчера на ночевке хорошо рассмотрела. Глаза как у зайца.

— Расходящееся косоглазие! — авторитетно подтвердил магистр Ингрем. — Говорят, от него можно вылечиться единорожьей мочой.

Вылечиться косоглазому паломнику не пришлось, его съели следующей ночью. Но Эдуарду легче не стало, он по-прежнему чувствовал себя неуютно в стане врага.

— Лучше бы мы шли одни. И быстрее, и веселее, и безопаснее.

— Безусловно. Но тебе же объяснили: в храм пускают лишь тех, кто совершил священный ход, а не кого попало с улицы!

Все это принц знал и сам. Просто капризничал.

— Какой пример ты подаешь Улль-Бриану! — укоряла его сильфида. — Он должен видеть в тебе образец воинской доблести, а не деву корриган!

Если честно, девица и сама была бы не прочь поныть и поругаться, только ниша эта оказалась занята принцем и следовать его примеру было бы неоригинально. Пришлось стать на противоположную позицию и демонстрировать чудеса благоразумия и долготерпения…

Рагнар тем временем слушал их разговоры и вздыхал. Ах, насколько легче было бы ему теперь, окажись его изнеженный родственник дома, в безопасности! Сколько с ним хлопот: то ногу сотрет в кровь, то простудой заболеет, то поносом, то еще беда какая! На днях, к примеру, упырь его сцапал — еле успели отбить! А главное — все у него молчком. Лучше бы сразу жаловался, легче было бы помочь, — так нет! Гордый! Будет страдать, но не пикнет, как орк на допросе, пока он, Рагнар, сам не заметит, что у кузена очередное несчастье. Однажды это может случиться слишком поздно — вот чего боялся рыцарь. Страшные картины рисовало воображение: вот он, огромный и сильный, способный одним ударом проломить городские ворота, кладет к ногам любимой тетушки Элеоноры жалкое бездыханное тельце ее единственного сына и произносит роковую, до отвращения избитую фразу: "Прости. Я не смог ему помочь…"

Ему, Рагнару, уже случалось бывать в подобных ситуациях, и не раз. Он знал, каково это — смотреть в глаза матери убитого друга. Но тогда это по крайней мере не касалось его собственной семьи…

— Хельги! — взмолился наследник престола Оттонского, придержав демона за плечо, чтобы приотстать от колонны. — Я тебя всеми богами заклинаю, помоги! Нету больше моих сил!!!

— Ты о чем?! — испугался тот. Только что все было вроде бы в порядке, откуда вдруг такие страсти?

— Об Улле я, о чем же еще?! Не ровен час, с ним выйдет беда! Что мне тогда делать? Тетка моя тогда совсем того… — Рыцарь жалобно шмыгнул носом и умолк. Ну не умел он облечь свои благородные мысли в красивые слова! Порою, в минуты душевных волнений, окружающим стоило немалого труда его понять.

— Так от меня ты чего хочешь? Чтобы я тетку утешал? Так это больше по части Аолена. А я не умею.

— Бестолочь! — рассердился Рагнар. Будучи человеком добрым и уравновешенным, он крайне редко выходил из себя. Но теперь его одолевали дурные предчувствия и нервы расшатались, — При чем тут тетка?! Я тебя староземским языком прошу: отправь ты этого горемыку к Максу! Пусть там обретается, вместе с Агнессой! — И добавил важно: — Этот мир не для нежных поэтов!

Бедный Хельги не знал, что и сказать. С одной стороны, Рагнар был прав. В деле спасения мира Улль-Бриан становился обузой, и неплохо было бы от него избавиться. С другой — поэт, пусть даже самый нежный, это все-таки не комнатная собачка. И трудно сказать, будут ли в ином мире обрадованы такому гостю. А с третьей — как к этому, будучи тварью разумной и отнюдь не бессловесной, отнесется сам Улль-Бриан?

На последний вопрос Рагнар ответил с ходу:

— А мы его и спрашивать не станем! Сцапаешь под шумок, утащишь. А там, на месте, скажешь: мол, извини, случайно вышло. И обратно никак.

— В смысле, я должен ему наврать, будто он застрял в другом мире?

— Вот именно! — просиял любящий кузен.

И Хельги не хватило духа ему отказать. В крайнем случае, рассудил он, если юный Р'Оверин в ином мире станет вести себя совершенно невыносимо, Макс сможет поселить его на турбазе у Гоши. Потому что Гоша, когда напьется, делается совершенно непробиваемым и может что угодно стерпеть, даже поэта под боком… Но сначала все-таки следовало переговорить с Максом.

С этой мыслью демон ушел в астрал. А там, за границей миров, его ждала потрясающая новость.

— О! Ну наконец-то! — встретил его Макс с порога.

На этот раз Хельги материализовался очень удачно: у входной двери, как порядочный. "Опыт приходит с годами!" — гордо подумал демон.

— То чуть не каждый день объявляется, то по месяцу носа не кажет, дожидайся его! У меня уже давно все собрано, а тебя нет и нет!

— Что собрано?! — опешил подменный сын ярла. Вместо ответа Макс кивнул на объемистый заплечный мешок, примостившийся у дверей. Рядом на крюке висел хороший меч и маленький боевой топорик.

— Это зачем?! У вас что, война?

— Типун тебе на язык! — по-гномьи возмутился Макс — Какая война?! Это я с тобой отправляюсь! Спасать ваш мир. — И, словно для пущей убедительности, громыхнул мечом. — У нас таким оружием вообще никто не воюет!

Хельги так и сел, где стоял. Он не знал, что и подумать. С одной стороны, лично он был вовсе не против такого решения. Макс — это не нежный поэт. Это надежный друг, опытный, проверенный воин. А лишний меч в боевой обстановке никогда не помешает. С другой — как же жена, дочь, наконец, Агнесса и странное заведение под названием фирма — то самое, где Макс продает людям сказку? Как они все останутся без хозяина? И что он, Хельги, всем им скажет, если, не дайте боги, случится беда? А с третьей — справится ли Ирина с Улль-Брианом в одиночку?

— Силы Стихий! Т-т… ты уверен, что хочешь этого?! Ты хорошо подумал? — пробормотал демон растерянно. — Это же не твой мир…

Макс ждал подобного вопроса.

— Ну во-первых, ваш мир теперь лежит в сфере моих коммерческих интересов, и я должен о нем позаботиться. Во-вторых, я что-то засиделся, погряз в мирной жизни, а воину это не к лицу. В-третьих, я кинул жребий, и мне три раза подряд выпала дальняя дорога. Не хочу идти против воли Судьбы.

Хельги кивнул. Аргументы были вескими — возразить нечего.

— А Ирина?

— Мы все решили. Она понимает.

— Понимаю! — прошелестела Ирина, силясь улыбнуться сквозь навернувшиеся слезы. — Я же знала, за кого шла замуж… Я буду ждать.

Оставался последний вопрос.

— А как быть с Улль-Брианом?

— В смысле?! — недоуменно переглянулись супруги. — При чем тут Улль-Бриан?!

Хельги мысленно обругал себя сехальским ослом. От потрясения он совершенно позабыл, что так и не успел оповестить чету Ветлицких о первоначальной цели своего визита. Пришлось наверстывать упущенное. Ох, нелегко было бедному демону высказать столь деликатную просьбу. Но Ирина неожиданно быстро согласилась. Верно, просто не представляла, с кем ей придется иметь дело!

— Наверное, в этом сокрыт некий смысл, — рассудил Макс. — Возможно, сами Силы Судьбы не пожелали, чтобы между нашими мирами было нарушено равновесие, и решили послать мне на замену Улля. Значит, так тому и быть! Тащи его сюда!

— Ты стал фаталистом не хуже Рагнара, — заметил демон. — Он будет рад!

И исчез. Вместе с Максом и походным мешком. Ирина так и не разобрала, чему именно будет рад оттонский рыцарь — избавлению от кузена или обретению единомышленника в лице ее мужа. Она стояла посреди опустевшей прихожей, прижимая к груди маленькую рыжую собаку, тихо плакала и думала о женщинах, тех, что поколения за поколениями, вот так же, как она сейчас, провожали мужей на войну. Расставались и ждали, ждали, не зная, дождутся ли… Такова она — извечная женская доля…

А потом из ванной донесся шум — это Хельги вывалил туда ошеломленного, перепуганного Улль-Бриана. И некогда стало предаваться печали — надо было собирать на стол, стелить постель, отстирывать пропахшие дымом, покрытые дорожной грязью одежды и уговаривать, успокаивать… Да, такова она — женская доля…

Это было просто ужасно! Невыносимо… Так считала Ильза. Попробуйте-ка сохранить "чинный и благопристойный" вид, когда хочется скакать и вопить от радости! Эмоции (вот какое слово она знала!) рвались на волю, а их приходилось беспощадно загонять обратно, чтобы не выдать себя, не привлечь внимание врага. Как она пережила, вытерпела такую душевную муку — уму непостижимо.

Появление старого товарища обрадовало всех, и дело было вовсе не в лишнем мече, просто соскучились. Та самая связь, что объединяла Наемников Судьбы узами более прочными, чем кровные, распространялась и на иной мир. Макса встречали как дорогого родственника после долгой разлуки. Кое-кто даже прослезился.

С приходом его будто свежая струя ворвалась в монотонные походные будни. Они так давно не виделись, им столько надо было рассказать! Главным образом, конечно, о недавнем путешествии, о морских приключениях, об удивительном, новом, до сих пор безымянном континенте и его обитателях.

Макс оказался благодарным слушателем. Его всегда интересовали древние цивилизации, и в жестоких людях ица он безоговорочно признал народ майя, некогда загадочным образом исчезнувший с лица его мира. Вот, оказывается, куда его занесло! Вот почему за сотни лет до Колумба опустели великие города: Тикаль, Вашактун, Копан, Паленке… Кто бы мог подумать!

Особенно поразило его описание теокалли — огромных, как природные холмы, пирамид. Удивительные сооружения, полные загадок и тайн! Пирамиды строили в Африке, строили в Америке — на другом конце земли. Их строили, оказывается, даже в ином мире, причем не только пришельцы ица. И в Северных землях, и в Сехале, и особенно а Аполидии имелись подобные постройки. Это ли не свидетельство чуда?! Как могли древние существа, не владеющие никакой техникой, воздвигнуть такие громады? Возможно, в прежние времена магию знали по обе стороны границы миров? А может, к строительству приложили-таки руку инопланетяне либо более прогрессивные цивилизации другого мира, вроде тех же Небесных охотников?

Увы. Жители магического мира умели отличить чудесное от бытового. Магистр архитектуры Энкалетте не видела в пирамидах ровным счетом ничего загадочного.

— Лично я сильно удивилась бы, если бы где-то построили что-то другое! — заявила она. — Твари, лишенные нашей магии, вашей техники и без вмешательства… этих… ино… — она не справилась с незнакомым словом, — задумав возвести нечто гигантское, могли построить только пирамиду, и ничего больше!

Макс потребовал разъяснений.

— Пожалуйста! — Девица оседлала любимого конька. — Давай по порядку! Всякое приличное сооружение должно иметь крышу, так? Но где взять гигантские балки и стропила? Ни у нас, ни у вас такие огромные деревья не растут. Значит, надо стыковать, строить внутри опорные столбы, перегородки — это слишком сложно. Поэтому конструкция должна сама себе служить крышей. Традиционный параллелограмм отпадает. Подходящая форма — призма… в том числе четырехгранная, то есть пирамида, а также конус, купол и двускатный шалаш. Но при постройке гигантского купола слишком сложно выдерживать заданную кривизну. А строительство двускатного шалаша требует возведения двух огромных вертикальных стен — как без магии и техники затащишь тяжелые каменные глыбы на такую высоту? Значит, остаются лишь конус и призма, пологие настолько, чтобы по склонам было более или менее удобно поднимать груз.

— Вот! — попробовал придраться Макс. — Почему им было для разнообразия на выстроить конус? Гораздо проще — не надо углы вымерять. Начертил с помощью веревки на равнине окружность, и погнал!

— Окружность легко начертить на земле. А проверять точность радиуса на высоте будет очень трудно. Можно запросто уйти вкось. Контролировать прямоугольное сечение легче, даже при огромных размерах. Откладываешь по одному катету три единицы, по другому — четыре, гипотенуза должна равняться пяти. Можно воспользоваться веревкой…

Но Макса такие тонкие строительные подробности не интересовали. Он не терял надежды отстоять свою мистическую позицию. Вообще-то он всегда считал себя человеком сугубо рациональным, но иногда даже ему хотелось загадок и тайн.

— Если дело только в удобстве строительства, для чего было так точно ориентировать пирамиды по сторонам света? — спросил он запальчиво.

— А все для того же! — хихикнула вредная девица. — Если они точно сориентированы, то в определенные часы, измеряя длину теней, отбрасываемых гранями, можно следить, не случилось ли перекоса, не ушла ли вершина в сторону! Согласен?

Макс грустно вздохнул. Слова сильфиды походили на истину. Даже обидно!

— Неужели хоть кто-нибудь из древних не мог исхитриться и построить что-то другое? Скажем, трехгранник? Или тот же конус?

— Пожалуй, могли бы, — поразмыслив, согласилась Энка. — Думаю, если бы гигантское строительство затеяли, скажем, кудиане, они непременно воздвигли бы конус. Но большинство людей, за исключением разве что степняков, предпочитают именно прямоугольные помещения. Во всяком случае, не настолько любят круглые, чтобы из-за них мучиться. Я не права?

— Права. Но ты не ответила на главный вопрос. Ради чего все эти немыслимые усилия? Зачем было громоздить такие махины, по сути своей бесполезные? Неужели только для хранения покойников и принесения жертв?

Ответил ему Хельги:

— О! Ты даже не представляешь, на какие глупости порой способны смертные ради своих богов! Даже если богам их усилия даром не нужны!

— Ладно. Согласен. Они старались только для своих богов. Тогда для чего им было придерживаться при строительстве столь строгих форм? Нагромоздили бы гору камней как попало — и сошло бы!

Магистр Энкалетте усмехнулась.

— Нагромоздить гору камней любой демон и сам может, даже такой бестолковый, как наш Хельги. Нет! Если ты хочешь произвести впечатление на своего бога, должен расстараться, сделать что-то выдающееся, что-то гармоничное и прекрасное. Такое, что он сам не построит!

Тут даже Эдуард, дотоле совершенно равнодушный к данной теме, заинтересовался:

— Ну-у! Неужели могучий бог, Один, там, или Зевес, не способен построить пирамиду?

И снова отвечал Хельги:

— Способен, конечно. Только делать такую глупость в жизни не станет! Она ему ни к чему!

Вот так, весело и оживленно беседуя днем, тайком отбиваясь от нежити по ночам, и добрались они до Альгальда. За две недели без малого. А могли бы за неделю и даже быстрее. Но что поделаешь, паломники всегда ходят медленно!

Храм был заметен издали, высился над городом, соперничая размерами с герцогским замком. Выстроен он был в лучших традициях древнего зодчества. Догадываетесь, как он выглядел? Правильно! Это была пирамида! Ничего более оригинального Всеволоду просто не пришло в голову. Кроме того, он ведь тоже был осведомлен о мистических свойствах данной геометрической формы. Вот и решил: черт с ним, пусть будет пирамида. Простенько и со вкусом.

У храмовых ворот пришедших ждал неприятный сюрприз. Оказывается, внутрь пускали не всех. Женщинам, детям и юнцам обоего пола хода не было. Только зрелым мужам дозволялось прикоснуться к главной святыне.

Настоящие паломники разочарования не выказывали. Вера их была слишком глубока, чтобы иметь собственные мнения и чувства. Им сказали нельзя — значит, нельзя! Родителям и Прародителям виднее. Женщинам и молодежи пришлось ограничиться торжественным молебном и целованием храмовых стен — они и от такой малости были счастливы.

Чего не скажешь о паломниках мнимых. Меридит, Энка и Ильза были раздосадованы не на шутку. Что это за дискриминация такая, доселе в Староземье не виданная?! Можно подумать, они где-то в Сехале, а не в Срединных землях! Можно подумать, они гаремные бабы, а не воины! Сущее безобразие!

Хельги и вовсе пришел в ярость, даже глаза разгорелись.

— Это я-то незрелый муж?! — бесился он, не обращая внимания на культуру речи. — Да я за свою жизнь столько народу перебил, сколько в их паршивый храм не поместится! Да мне уже третий десяток идет! У меня на то даже документ есть! С печатью!

Увы. Документы привратников не интересовали. Степень "зрелости" они определяли исключительно на глаз и были в своем решении совершенно непреклонны.

— Ну ничего! — мстительно шипел урожденный спригган. — Не хотите по-хорошему — как хотите! В дверь не пускаете — через стену пролезу!

Именно так он и поступил. Оставил свой походный мешок Эдуарду (принца тоже причислили к юнцам, но он отнесся к неудаче спокойнее других, рассудив: если даже наставника не пустили, куда соваться ученику?) — и канул, растворился в сером камне.

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА, ЗАПИСЬ ОТ 22 АПРЕЛЯ

Не могу сказать, что посещение храма доставило нам большое удовольствие. Теперь я понимаю, почему туда не пускают женщин и детей!

Снаружи храмовое здание выглядит небогато — простая пирамида без всяких украшений. Внутри — то же самое. Голые стены, окна даже без рам — просто сквозные проемы в стенах, пол земляной, как в избе бедного селянина. Братство явно экономило на строительстве. Кстати (что совсем уж странно для храма!), собственной магии у него тоже не было, только общий природный фон (обычные Силы Стихий, благодаря которым я и смог проникнуть внутрь) и та магия, что исходила от Черного камня Ло. Он лежал у задней стены храма, на высокой беломраморной подставке в форме дорической колонны и источал свои флюиды на весь астрал.

С полчаса, а может, и дольше мы просто стояли и "проникались священным духом Умрана", то бишь получали ударную дозу магических эманации камня. Было скучно до одури, я успел несколько раз сбегать наружу, к нашим дамам, и вернуться обратно. Остальным пришлось ждать. Орвуд от злости даже зубами скрипел и задавал риторические вопросы типа: "Они что, нас тут до конца времен мариновать собираются?" Но паломники ни малейшего нетерпения не проявляли, напротив, воодушевлялись все сильнее. Было странно и неприятно наблюдать, как здоровые, солидные мужики постепенно впадают в экстатическое состояние и начинают вести себя будто буйнопомешанные. Одни заливались слезами умиления, рыдали обнявшись, друг у друга на груди (на мне тоже хотел порыдать один пожилой кудианин, я едва увернулся). Другие, наоборот, хохотали и пели, третьи казались и вовсе невменяемыми — раскачивались из стороны в сторону, нелепо размахивали руками, крутили головой так, что, оторвись она от шеи, я не удивился бы. Отвратительное зрелище!

Но это было лишь преддверие праздника. Худшее ждало впереди! Я уже почти потерял терпение и собрался уходить совсем, когда началась главная часть церемонии. Откуда-то сбоку, из потайной двери вышли двое — мужчина и женщина средних лет, человеческой расы, весьма внушительной комплекции (чтобы не сказать "жирные"), в просторных белых одеждах, покроем и материалом заметно отличающихся от обычных ряс — точнее описать не могу, совершенно не разбираюсь в вопросе.

Сперва это был обычный молебен: жрец и жрица (все называли их "земными воплощениями Умрана и Эрды") несли привычную религиозную околесицу — мы за последние месяцы немало наслушались подобной. Потом все пели, раскачиваясь, обняв друг друга за плечи. А потом… ох! Стыдно вспомнить! Короче, жрец и жрица стянули с себя балахоны, взгромоздились на специальный пьедестал и занялись тем, чем порядочные существа при посторонних не занимаются. Я никогда не считал себя образцом нравственности и морали, но такое зрелище и мне показалось чрезмерным. Чего уж говорить о бедном стыдливом Аолене! И перед Максом было неловко до ужаса — что он подумает о нашем мире?! Правда, сам он говорит: "Ничего особенного, в нашем мире порой и не такого насмотришься", — но мне кажется, это он просто из вежливости.

Жрец и жрица вели себя непристойно до крайности. Но паломники — еще хуже. Скажем так: окажись в храме женщины и дети, дело непременно дошло бы до свального греха. Без них, женщин и детей, грех тоже был. Но каждый вершил его в одиночку. Самостоятельно. Уж и не знаю, что лучше.

Я повел себя малодушно — каюсь! Сбежал, бросив друзей в трудную минуту. А им, чтобы получить жетон, пришлось дожидаться… как бы поприличнее выразиться? Дожидаться окончания.

Радует одно: никто из нас ни в коей мере не поддается влиянию обстановки и не заражается умонастроениями толпы. Был момент, когда я опасался за Рагнара и Ильзу, но, слава всем богам и демонам, обошлось. Интересно, что именно защищает нас от пагубного воздействия Черного камня? Может быть, другой камень? Так считает Аолен, но Балдур сомневается. Наш камень еще не активирован, говорит он. Аолен возражает: "Даже спящий, камень несет в себе Силу. Какая-то часть ее может действовать самопроизвольно". Трудно судить, кто из них прав. Поживем — увидим.

Странное впечатление произвело на Макса посещение храма.

Была досада — столько времени потрачено даром. Было чувство брезгливости — очень уж неэстетичной оказалась эротическая сцена и ее коллективное сопровождение. Но не это главное. Не давало покоя ощущение неестественности — будто не в реальности все происходило, а в плохом дешевом фильме.

Нелепым до безобразия был ритуал. Этакое шизофреническое сочетание лихой разнузданности с ханжеством: черная порнуха — но детям до шестнадцати запрещено! Трогательная забота о женском целомудрии и нравственности подрастающего поколения, которое, к слову, рискует в любой момент попасть на зуб нежити.

Раздражающе чужеродным выглядел храм на фоне суровых ландшафтов Староземья. Плещутся темные воды Океана, колышутся, гудят голоствольные сосны, громоздятся причудливо изрезанные скалы, высятся тяжеловесные башни средневековых замков и вещие черные птицы кружат над их шпилями.

И посреди этого строгого северного великолепия торчит аккуратная, гладенькая, самого что ни на есть южного вида пирамидка-недомерок! Как кость в горле!

Да и в целом культ истинных богов вызывал большие сомнения своей надуманностью и нарочитостью. Он казался склеенным из отдельных разрозненных частей, принадлежащих совершенно другим учениям и верованиям. Было в нем что-то и от ортодоксального христианства, и от ислама, и от язычества в самом диком его проявлении. А главное — здорово разило тоталитарной сектой, причем не в местном ее понимании, а в том, что бытует за огненной завесой границы миров. Да еще и с явным голливудским налетом.

В магическом мире отношение смертных к богам было достаточно прагматичным. О слепой вере и любви речи не шло. Им поклонялись, поскольку рассчитывали получить что-то взамен. Их почитали, пред ними трепетали, потому что они воплощали Силу и Власть, и, умилостивившись, могли поделиться их малой толикой со своими почитателями. Они воспринимались как существа, безусловно, высшие, населяющие иные сферы мироздания, но именно как существа, твари, если не из плоти и крови состоящие, то из чего-то очень похожего.

Даже самые могущественные из богов имели свои особенности, точнее сказать, слабости и пороки, сближающие их со смертными. Всем обитателям Староземья, к примеру, было доподлинно известно, что Один — мужик склочный и злопамятный, Тор — не дурак выпить, Зевес — бабник, Пероон любит пышные праздники, чтобы все танцевали в венках и пели протяжные песни, а могущественнейший и опаснейший из современных демонов-убийц до визга боится постельных клопов.

Никто — даже самые убежденные поклонники, даже профессиональные жрецы — не считал богов вездесущими, всемогущими и непогрешимыми. Самыми главными они тоже не были. На порядок выше стояли безликие, неперсонифицированные Силы: Судьба, Время, Стихии, Запретные — те, что нельзя назвать вслух… Бездушные, неумолимые, они управляли ходом вещей, течением жизни, в том числе божественной. Боги, они же демоны, по природе своей, были неизмеримо ближе к смертным, чем к Силам. С ними можно было столковаться, найти подход. Никто не причислял их к разряду сверхъестественного. "Подумаешь, демон! Обычное дело! Я сам одного видел!" И смертных — наделенных властью правителей или сильных магов — порой чтили превыше богов. Потому что они находились ближе, казались опаснее. А богам, как известно, до смертных дела мало, не помолись лишний раз, так и не вспомнят…

Такое свойское отношение к обитателям астрала делало проявления религиозного фанатизма довольно редкими. И жизнь свою бескорыстному божественному служению никто не посвящал, даже жрецы трудились по соображениям вполне меркантильным, это был их способ заработать на хлеб. И храм воспринимался не как святыня, а как место, откуда легче до тех богов докричаться, что-то вроде магического портала.

И массовые молебны обычно не приветствовались: если целая толпа излагает свои просьбы одновременно, бедному богу недолго и перепутать, кому что надо, кто чего хочет. Может с досады и плюнуть на это дело. Сообща молились о нуждах общих, жизненно важных: о погоде и урожае, о победе в войне, о прекращении мора. И делали это редко, чтобы бога лишний раз не беспокоить, а то потом не откликнется, скажет, надоели.

И жертвы если и приносились, то в качестве платы или откупа, но никак не во славу любимых богов…

На таком фоне истеричное обожание Умрана и Эрды, доходящее порой до массового психоза, было для Староземья явлением крайне нетипичным. Обитатели здешнего мира заметить разницу не могли — им не с чем было сравнивать. Разве что Хельги, с его астральным кругозором, беспокоили смутные подозрения, чувствовался некий подвох.

Ну а Максу сразу бросились в глаза нестыковки. Он очень ясно осознал: то, что творится теперь в Староземье, гораздо ближе его собственному миру, чем здешнему. Наверное, дело в Чужом, решил он. Не к добру это, ох не к добру!

23 апреля.

Сидим в Альгальде, ждем. Демонова Чужого в городе нет, уж не знаю, куда его нелегкая унесла. Говорят, должен прибыть на днях. Отсутствует он давно — в лагере у храма скопилась прорва паломников, страждущих приобщиться к Высшему кругу. Столпотворение такое, что Аолен опасается нового мора.

Мы у храма не остались, ушли на постой в город. Но не из гигиенических соображений. Просто лагерь рассчитан исключительно на зрелых мужей. Всех женщин и отроков отослали прочь. Боюсь, немногим из них суждено добраться до дому живыми. Некоторые пришли в Альгальд целыми семьями. Теперь мужья остались дожидаться Пращура, а их жены с детьми отправились на верную гибель. А тем хоть бы что! Лишь бы войти в число Приобщенных! Воистину, это какое-то вселенское сумасшествие! Я еще могу понять, когда своих детей убивали сектанты-мангорриты, они воспитывались в таком духе. Но жители Герцогств — они ведь совсем недавно были абсолютно нормальными! Работали, воевали, женились, детей растили… Потом вдруг нацепили белые рясы и наплевали на все то, что прежде было им дорого! Страшная это штука — камень Ло. Я уже сто раз пожалел, что мы притащили его в Срединные земли. Заварили кашу, теперь вот приходится расхлебывать… Хотя на все воля Судьбы.

И в лагере, и в городе одинаково небезопасно. После заката выходит нежить и дурные покойники. Упыри восстали по всей округе, ночами по улицам рыскают голодные стафии, в подворотнях кто-то воет и рычит. Балдур говорит, это кладбищенские гримы, и бояться их не надо, они только пугают, но причинить вред не могут. Ильза все равно боится. Подозреваю, что Эдуард тоже. Но теперь он совсем не тот, что прежде. Он стал настоящим воином и умеет скрывать свои страхи. Ильза, к слову, тоже, но не считает нужным, потому что дама.

Мы поселились в сарае местного сапожника. Платим как за королевские хоромы — Орвуд бесится. Хотя на самом деле нам здорово повезло, в городе почти не осталось свободного жилья… Ой-ой! Когда нам так "повезло" в прошлый раз, я съел Ирракшану и сделался демоном-убийцей… Ой, не нравится мне это! Тьфу-тьфу, чтоб не накаркать! Может, лучше было остаться на улице? Тоже не вариант. Там нежить, дождь и холод. В сарае не намного теплее, мы мерзнем отчаянно, но тут, по крайней мере, сухо. Жаль, нет печки, и костер не разведешь. Так хочется согреться. Энка сначала над нами издевалась, обзывала "нежными феями", но теперь холод и до нее добрался. Сидим, как сычи, в одеялах, и дрожим. Одеяла наши стали совсем плохими: грязные, влажные, шерсть свалялась, пахнет плесенью и не греет. Пора новые покупать. Интересно, остались ли в здешних лавках походные одеяла или паломники все разобрали?

Все, больше писать не могу, руки стынут.

24 апреля.

Теперь понятно, отчего мы так мерзли. Дело не в погоде, не в одеялах и даже не в нежных феях. Это какая-то зараза, от нее течет нос, болит горло и голова. Очень неприятно! Здоровыми остались только Балдур и Макс. Они нас очень жалеют и заботятся, будто отцы родные. Про отцов — это Рагнар сказал. Лично мне бы такое сравнение в голову не пришло, я своего в глаза не видел. Макс к тому же страдает чувством вины. Воображает, что это именно он заразил нас гриппом. Грипп… Смешное слово.

К счастью, Ирина положила в его походный мешок целую кучу маленьких белых лепешек. На вид они сделаны из мела, а на вкус отвратительные, кислые с горечью. Но если их проглотить, становится теплее, жар спадает. Ирина очень предусмотрительная женщина, Максу повезло с женой… Больше писать не могу — Балдур отнимает черниль…

Дневник Хельги не отражал всей серьезности ситуации. Максим Александрович был просто в ужасе. Когда спутники его, один за другим, стали, обливаясь соплями, валиться с ног, он запаниковал. Вдруг обычный грипп, которым недавно переболело его семейство, окажется убийственным для обитателей иного мира? А что если у них нет специфического иммунитета и они начнут умирать, как умирали когда-то чукчи и эскимосы, зараженные европейцами?

Напрасно Балдур уверял нового друга, что никаких знаков близкой смерти он не видит, и если бы таковые имелись, непременно заметил бы, поскольку является колдуном черным и высококвалифицированным. А от обычной простуды с лихорадкой никто не помирает, тем более крепкие и выносливые воины. Макс внимать голосу разума не желал и две ночи не смыкал глаз, проверяя каждые полчаса, все ли живы, не стало ли кому хуже.

А было им плохо, что правда, то правда. Очень злой оказалась зараза. Ильза тихо плакала, усугубляя и без того чудовищный насморк. Орвуд впал в беспамятство, метался и беспокоил сильфиду, от болезни еще более раздражительную, чем обычно. В перерывах между приступами кашля она кляла весь гномий род на чем свет стоит. И еще каркала: раз Меридит тоже заболела — будет беда! Эти ее слова окончательно деморализовали Макса, он стал ждать худшего.

Слава богам, не дождался. То ли грипп не был редкостью в этих краях, то ли организмы воинов оказались более стойкими, чем у чукчей и эскимосов, а может, помог аспирин, заботливо припасенный Ириной, но на пятые сутки стало легче всем без исключения. Даже Орвуд очнулся и потребовал "жрать, да побольше!" А потом спросил:

— Ну что, вернулся Пращур? Вы узнавали?

— Не узнавали, — покаянно признался Макс, — не до того было.

Гном от возмущения расчихался.

— Здрассьте вам! Апчхи! Что же вы зря время тратили?! Может, он уже в городе? Может, мы бы его уже убили давно? — А потом стал ворчать: — Стоило ненадолго вздремнуть — все дело встало… Ни на кого нельзя положиться!

— Интересно, как бы ты его убивал в таком состоянии? — с иронией осведомился колдун.

— Подумаешь, — поддержал гнома демон, — убивать — дело нехитрое, лично я в любом состоянии могу. Это же не коллоквиум по теории магии сдавать… — И залез поглубже под одеяло. Лично ему в данный момент совершенно не хотелось никого убивать. Только спать.

29 апреля.

Большая удача, что никто из нас не помер. Оказывается, Макс опасался именно этого. Кто бы мог подумать! Он пытался мне объяснить, почему, но помешали его непроходимая дремучесть в вопросах естественной истории и отсутствие нужных слов в нашем языке. Суть заключается в понятии антитела, я так и не понял, что оно значит.

В городе слышно народное ликование — Пращур вернулся! Балдур сходил, разузнал: послезавтра, на празднике Величания (что бы это ни значило) он обещает предстать пред очи братьев. "Ежели не приключится неотложных дел". Что ж, будем ждать. Аолен говорит, отсрочка к лучшему, успеем окрепнуть.

Интересно, согласится ли кто-нибудь уступить мне свой медальон Среднего круга или нет? Без него меня не пропустят к Пращуру и я не смогу участвовать в его уничтожении. Это меня очень тревожит. А спросить пока не решаюсь. Боюсь, пошлют ко всем богам и демонам. Скажут, надо было терпеть до конца, не убегать из храма. И будут правы…

Одна надежда на Орвуда. Он пострадал от болезни больше всех и вообще не слишком любит рисковать. Но может отказать из вредности. Спрошу в последний момент, чтобы не оставить ему времени на раздумье. Хорошо бы, он к тому моменту еще не встал. Я вовсе не желаю ему зла, но пусть на этот раз поболеет подольше… Ох!

Нет! Слава богам, пронесло! (Это я испугался, не совпали ли последние слова с рунами. По счастью, те расположены выше.)

Орвуд до сих пор лежит, а мы с Рагнаром и дамами хотели пойти прогуляться к храму. Балдур нас не пустил. Велел не валять дурака, а потом коварно пустил в ход темные силы и лишил нас возможности передвигаться. Вот что значит иметь в родне черного колдуна! Очень странное ощущение, когда собственные ноги тебя не слушаются. Наверное, так чувствуют себя паралитики.

Теперь вот валяемся, как кули, скучаем. Демонов сарай надоел до смерти! Хотя стало в нем, надо отдать должное Балдуру и Максу, совсем неплохо. Для тепла они где-то раздобыли большую жаровню, а чтобы не текла крыша, навалили на нее целый стог сена (в этих краях с ним не так плохо, как на юге). Хозяин-сапожник очень доволен, потому что у него есть корова, а запас кормов кончался. Орвуд считает, он должен за это снизить нам плату. Не думаю, что тот согласится.

От безделья Ильза вспомнила про свой альбом с розой и потребовала с Балдура и Макса поэтическую дань. Оба пришли в замешательство и попытались отвертеться. Но Ильза умеет быть очень упорной. В конце концов Балдур вспомнил короткий отрывок из баллады о рыцаре Ланселоте (том самом, что увел жену у нашего средневекового приятеля Артура). Я не стану цитировать, ее все знают.

С Максом было сложнее, ведь мы с ним говорим на разных языках. При этом непостижимым образом понимаем друг друга (я устроил!), но только устную речь. Поэтому пришлось ему диктовать стих Меридит, чтобы перевела и записала рунами, а потом переписывать в альбом собственной рукой. Это Ильза настояла, чтобы непременно "собственной рукой", иначе ей неинтересно! Стих он выбрал неудачный:

Что-то в этом роде.

Орвуд как услышал, так и подскочил: "Да ни одна баба в мире не стоит целой золотой горы! Что за расточительность!" Спасло его только бедственное состояние организма, иначе непременно побили бы.

Да еще Эдуард, по наивности своей, вмешался.

Посоветовал не воспринимать поэзию столь буквально. Мол, "никто не собирается отдавать за бабу золотые горы, это просто метафора". Ну и ему досталось.

Эдуард до сих пор не понял одну простую истину. Если ты общаешься с дамами, следует соблюдать определенную осторожность. К некоторым вещам они относятся не так, как требует простая логика. К примеру, наша Энка. Ведь на самом деле она не питает ни малейшей иллюзии по поводу собственной внешности. Сама сколько раз говорила: "Я страшная, я щипаная, я рыжая!" Но только рискните с ней согласиться! Не убьет, так покалечит!

Интересно, "реки полные вина" — тоже метафора или они существуют на самом деле? Рагнара этот вопрос очень занимает. Вернется из свечной лавки Макс — надо будет спросить.

Знак Приобщенного Орвуд уступил довольно легко. Он чувствовал себя еще неважно, кроме того, отлично понимал, что в деле убийства Хельги даст ему сто очков вперед. Поэтому сопротивлялся только для проформы, часок-другой, не дольше. А потом с кряхтением встал и торжественно повесил свой жетон на шею демона-убийцы.

— Носи, чадо мое, и помни мою доброту!

Сильфида сидела в углу и сердито сопела. Ох, не любила она оставаться в стороне от событий мирового значения! Завидовала Хельги отчаянно!

— Можешь не обольщаться, — прошипела вредная девица. — Тебя к Пращуру все равно не допустят, хоть с ног до головы медальонами увешайся! Потому что ты "незрелый муж"! Забыл?

Хельги сник. Опасность была вполне реальной.

— Надо тебя загримировать, чтобы выглядел старше, — нашел выход Аолен.

— Точно! — радостно подхватила Ильза. — Надо бороду наклеить! Здорово будет!

— Где я ее возьму-то? — буркнул демон мрачно.

А Орвуд попятился, потому что все взоры вдруг устремились на него. В сарае повисло напряженное молчание.

— А что? — решился нарушить тишину Эдуард. — Длинная. Половину можно отрезать, без всякого вреда…

— Ага! Щас! — От ярости гном брызнул слюной. — Дожидайтесь! Что за твари такие на мою голову?! Им дашь палец — всю руку норовят… Да я скорее соглашусь… — Тут он вдруг перебил сам себя. Умолк и зарылся в походный мешок. Искал долго, но плодотворно. — Вот!!! — Глаза его сверкали торжеством. Он радостно размахивал над головой чем-то похожим на большой клок рыжей пакли. — А вы говорили, зачем берешь? Вот и пригодилась! Носи на здоровье!

Это был кусок бороды бога Кукулькана. Основную ее часть Орвуд оставил в Оттоне, чтобы не таскать лишний груз. Но небольшой, в полшага, отрезок все-таки прихватил с собой. На всякий случай. Вот он и представился…

Теперь дело оставалось за малым: приспособить чужие волосы к физиономии подменного сына ярла. За дело взялась художественно одаренная сильфида. Развела хозяйский сапожный клей, нашла кусок рогожи, веревочку и наспех соорудила накладную бороду.

— На, примерь!

Хельги примерил. Вид получился безобразный. В сочетании с природными его волосами, мягкими и светлыми, колючая и неопрятная темно-рыжая бородища выглядела абсолютно чужеродно.

— Что ж, — сокрушенно развела руками сильфида, но в голосе ее слышалось неприкрытое злорадство, — придется тебя обрить. Будешь лысый бородатый старец.

— Брей, — покорно согласился демон.

— Щас! — завопила Меридит. — Хельги, не вздумай! Прокляну! А ты его на дурное не толкай! Заведи себе брата по оружию — и брей сколько хочешь! А моего нечего уродовать! Он волосы под шапку спрячет, и все будет нормально.

— Пожалуйста! — фыркнула девица с негодованием. — Твоего брата уличат в обмане и убьют, не моего!

— Да типун тебе на язык!

Пока девицы бранились, Хельги старательно натягивал плотную черную шапочку Макса, прятал отросшую челку, заправлял верхние края "бороды". Но труды его успехом не увенчались. Борода все равно смотрелась дико, неестественно топорщилась и заметно отставала на щеках и вообще еле держалась. Дернешь — сразу отвалится. Бдительных храмовых стражей такая откровенная бутафория обмануть не могла, только привлекла бы лишнее внимание.

Меридит критически оглядела Хельги и вынесла вердикт:

— Ничего не поделаешь, надо приращивать. Не то тебя точно разоблачат!

На самом деле ей вовсе не хотелось, чтобы ее любимый брат отправлялся на такое опасное дело один, без нее. Но знала: все равно пойдет, не остановишь. Значит, надо постараться, чтобы все прошло гладко.

Хельги опешил.

— Как это — приращивать?! Ты о чем?! — Потом сообразил: — Хочешь, чтобы я эту дрянь прямо к морде приклеил? А вдруг отвадится?

— Я не сказала приклеивать! Я сказала приращивать! Дневник твой на что? Открывай и пиши: "Пусть борода Кукулькана ко мне прирастет". — Подумала и добавила: — "Ненадолго".

— А беду не накличем? — забеспокоился Аолен. — Расплачиваться ведь придется!

— За такую гадость еще и расплачиваться?! — выпалила диса в сердцах. — Обойдется!

На самом деле ей вовсе не улыбалось увидеть любимого брата по оружию бородатым. Но на что только не пойдешь ради спасения мира!

— Отчего бы тогда просто не попросить, чтобы Хельги стал выглядеть старше? — поинтересовался здравомыслящий Максим Александрович.

Но было уже поздно. Борода приросла мгновенно, даже чернила не успели высохнуть. А высказывать повторную просьбу Хельги не решился. Чтобы не накликать беду.

1 мая.

Вот уж не думал я, что и мне однажды в жизни доведется испытать, каково это — носить бороду. У спригганов, к коим я отношусь по рождению, борода не растет — атавизм, доставшийся нам от предков-эльфов. Да простит меня профессор Донаван за несколько вольное употребление термина!

Меня это всегда удручало. Борода к лицу всякому настоящему воину (если таковой не дама). С бородой любое существо выглядит солидно и представительно, как и подобает зрелому мужу.

Но видят боги, чтобы привыкнуть к этому украшению, требуется время! Борода должна отрастать постепенно, естественным путем, и состоять из волос собственных. А когда на твоей физиономии вдруг появляется нечто вроде корабельной швабры, чужое и жесткое, при этом ты ощущаешь каждый волосок будто живой — это испытание не для слабонервных. Но ничего не поделаешь, красота требует жертв.

Правда, Меридит говорит, что и красоты-то никакой нет. Будто бы вид у меня идиотский. Я ей не верю. Просто она излишне консервативна в вопросах моей внешности. Да к тому же борода неаккуратно пострижена, и уже нет времени приводить ее в порядок. Пока сойдет как есть, а позже я подровняю ее, причешу — она станет выглядеть совсем иначе.

Сейчас я дописываю последние строки, и мы отправляемся к храму всей компанией. Вдруг и дамам нашим удастся просочиться незамеченными. А нет — подождут снаружи. Если что — помогут отбиваться от охраны, так они решили.

Надеюсь, сегодня дело обойдется без непристойных оргий…

Хельги чертил руны размашисто и неровно. Нетерпеливая Энка уже давно торопила: "Ну что вы там застряли?! Как воры на ярмарку!" Но Хельги решил непременно довести запись до конца. Вдруг ему сегодня суждено погибнуть, и он так и не успеет поделиться своими удивительными ощущениями от "внезапной бороды" с "почтенными читателями, имей таковые место быть". В конце концов, дочь сенатора Валериания окончательно потеряв терпение, бесцеремонно выхватила книгу из его рук. И они пошли "на дело", к слову, гораздо более подходившее наемным убийцам, нежели профессиональным воинам, поскольку требовало совершено иных боевых навыков.

На улице было суетно и весело. Толпы народу — и паломники, и горожане — стекались к храму. Знали: внутрь пустят не всех, так хоть рядышком постоять, испить благодати. Прохожие, люди и нелюди, знакомые и незнакомые, приветливо кланялись друг другу, обменивались поздравлениями.

Под стать праздничному настроению была и погода. Дожди, лившие все последние дни, прекратились, тучи ушли. Яркое, умытое солнце, отражаясь в бесчисленных лужах, лужицах и сточных канавах, сверкало, нещадно слепило глаза. Воздух был по-особому свежим. Деревья стояли в нежно-зеленой дымке — поздновато, но все же добралась и до этих мест настоящая весна. Приветствуя ее, долгожданную, радостно и бестолково орали птицы. Гадили на головы прохожих, но те, вместо обычной брани, лишь улыбались: "Умран милости послал!"

Максу думалось: все это уже было, было много раз! Добавить сюда красных флагов и воздушных шариков — получится настоящий Первомай. А если яйца с куличами — тогда Пасха. Кому что нравится. Настроение было приподнятым. Сказывалась обстановка и привычка — раз первое мая, значит, праздник. И не суть важно, какой — Солидарности трудящихся, Величания ли… Главное, общий настрой, это с детства знакомое ощущение наивной радости от того, что солнце светит, и всем вокруг весело: и жить хорошо, и жизнь хороша. Вот только шел он с этим светлым настроением не демонстрировать единство мирового пролетариата, и не поклоняться добрым богам. Он шел убивать. Или быть убитым. Как уж повезет.

Путь до храма был неблизким — через весь город. Каждый из паломников, по тем или иным соображениям не оставшийся в лагере, все равно стремился поселиться как можно ближе к "источнику благодати". И тем, кто приходил позднее, доставались все более отдаленные районы.

Всю дорогу Энка немилосердно шпыняла Хельги: "Оставь свою бороду в покое! Что ты ее все время теребишь, как придурок? Со стороны можно подумать, у тебя блохи!" Хельги смущенно отдергивал руки от своего рыжего украшения. Но спустя несколько минут забывался и снова начинал перебирать пряди, скручивать в жгутики, наверчивать на палец — с непривычки. Кроме того, ему было нестерпимо жарко в черной вязаной шапочке, поэтому общего радужного настроения он не разделял.

Никакого специального плана убийства у друзей не было. Решили действовать по обстоятельствам. Самым удачным было бы пустить стрелу. Но разве стража пропустит с оружием?

— Пропустит! — уверенно пообещал демон-убийца. — С луком или там с мечом, конечно, остановят. А с моей маленькой кочергой из иного мира — нет! Не поймут, что это оружие.

— Ты о чем? — удивился Макс. — Какая кочерга?

— А вот! — Хельги полез в свой мешок. — Я тебе показывал, ты забыл?

На ладони его лежал черный офицерский вальтер времен Второй мировой с надписью "Партайгеноссе Раттмайеру от сослуживцев".

— Это называется пистолет, — сказал Макс наставительно.

— Пистолет, — повторил Хельги. — Смешное слово. Мне не нравится. Я стану звать его кочергой, уж не обессудь.

Макс не возражал. Пусть будет кочерга, лишь бы стреляла.

Праздник Величания Павел Степанович назначил на первое мая не случайно. Это был день его рождения. А название придумал просто так, из головы. Оно ничего не значило. Звучит пышно, народу нравится — ну и хорошо.

Себя, родного, Павел Степанович всегда очень любил. И день своего рождения тоже — он ведь не баба, чтобы кокетничать: "Ах, годы уходят! Ах, для меня это не праздник, не поздравляйте!" И отмечал он этот день с удовольствием, на широкую ногу. Всегда. И в прежние времена — с шашлычком и водочкой, и, тем паче, в нынешние — с народными гуляниями и торжественными молебнами.

На этот раз все вышло иначе — никакой радости! Не до торжества ему было — он сходил с ума! В буквальном смысле слова. Вот уж два месяца как… Голоса — первый признак сумасшествия. А он слышал голоса. Вернее, голос. Один. Знакомый, странный, нечеловеческий — таким разговаривал умирающий прорицатель. "Идут, идут! Они идут за тобой! Они близко. Они рядом! Беги, беги, спасайся!" И еще: "Убей их! Убей, убей, убей!" Он гнал его от себя, затыкал уши, но голос возникал как бы внутри головы, и не было от него избавления. Моментами он стихал, особенно днем, на публике. Но потом звучал с новой силой. Павел Степанович, он же Всеволод, пытался сбежать — уехал в Дрейд, подальше от собственных "владений". Но голос и там его нашел, заставил вернуться. А в последние дни он стал особенно настойчивым. К нему присоединились и видения. То в снах, то наяву приходили образы — разные твари, люди и нелюди, парни и девки, с бородами и без. На них были белые рясы — не по праву. Они хотели одного — убивать! Они приближались…

Отменить торжество голос запретил. И ослушаться Всеволод не мог. Знал — хуже будет! Изведет, ни днем ни ночью покоя не даст. Вот и шел Павел Степанович на собственный день рождения, будто агнец на заклание. Но умирать так просто он не хотел. Сделал то, чего не позволял себе никогда прежде, просто не считал нужным: выставил охрану. Да не двух-трех, не десяток даже — целая сотня лучших герцогских обережных людей, владеющих мечом и магией, смешались с толпой паломников, затерялись в ней. Они были повсюду в храме. Они стояли вокруг алтаря, у стен, у входа, опытным глазом ловили каждое движение, готовые в любой момент, не жалея собственной жизни, отразить вражеский удар. Нож, меч, копье, летящую стрелу, магический шар — они могли отвести все. Но не пулю. Они вообще не знали, что ее надо отводить.

Жестоко толкаясь локтями, друзья с превеликим трудом пробились вперед. Стрелять поручили Максу — ему такое оружие привычнее. Действовать надо было наверняка, без осечек. Случись неудача — второго шанса может и не выпасть. Рагнар, сведущий в делах подобного рода, уже несколько раз замечал среди мирной толпы подозрительных людей с цепкими холодными взглядами убийц. Они отличались от простых паломников и ловкими, скоординированными движениями профессиональных воинов, а также подозрительно оттопыренными подолами ряс, тогда как в храм не только с мечом — с ножичком не пропускали, даже костыли у калек отбирали.

— Плохо дело! Здесь полно охраны! — шепнул он.

— Прорвемся, боги дадут! — отмахнулся Макс, прицеливаясь.

Он никак не решался спустить курок. Пращур, стоящий на каменном возвышении (на том самом, где прошлый раз предавались любовным утехам так называемые Воплощения Умрана и Эрды), являл собой отличную мишень. Но Максу хотелось выстрелить скрытно, из-под полы, и ему все время кто-то мешал, маячил перед дулом. Только образуется прореха в переднем ряду, только он наведет ствол — обязательно вылезет какая-нибудь сволочь, закроет весь обзор. Ох, нелегка, оказывается, работа киллера!

— Да демон с ним, бей в открытую! — раздраженно прошипел Хельги. — Сколько можно медлить! Надоело! Того и гляди, петь начнут!

— Имей терпение! — велел стрелок. — Не уподобляйся кое-кому из рода сильфов. Время у нас есть, эта тягомотина надолго… Надо только поймать момент…

И поймал! Когда Пращур, воздев руки к небу, зычным голосом изрек: "На колени, чада мои! Склонитесь пред ликом Умрана!" — Макс, задержавшись на ногах чуть дольше остальных, успел выстрелить поверх склоненных голов. Попал — грех было не попасть, с такого-то расстояния!

Точно в середину живота. Огромное алое пятно расплылось на белоснежной рясе.

И никто не понял — что случилось?! Что за грохот? Откуда кровь? Обережные ошарашено крутили башками. Приближенные бестолково толкались вокруг раненого. Братья — те и вовсе решили, что все идет как и было задумано, и продолжали бить поклоны. А главное — сам Пращур, которому полагалось уже быть мертвым, он тоже ничего не понимал! Кровь была — била толчками из перебитой брюшной аорты. А боли никакой. И разум не меркнул, и силы не уходили, будто не кровь вытекала, а разлилась бутафорская краска. Чуть дрожащей рукой ощупал он то место, куда пришелся удар. Рана была, под пальцами ощущались ее края. Но минуты не прошло, как она стала затягиваться, закрываться изнутри. Ткани сомкнулись, не оставив даже шрама. Только дырявая, окровавленная ряса напоминала о происшедшем.

Всеволод медленно отнял руки от живота, поднес к глазам. На ладони его лежала… Да, сомнений не было: пуля! Самая настоявшая пуля, вроде бы девятимиллиметрового калибра — предмет, которого в этом мире просто не могло существовать! Нет, он решительно ничего не понимал!

Не понимал и Макс — взирал на жертву едва ли не с суеверным ужасом. Зато магистр Ингрем сразу все понял!

— Вот зараза! — без всякого удивления констатировал он. — Значит, простые пули его не берут! Серебро нужно. Макс, в вашем мире бывают серебряные пули?

— Т-теоретически, — обескуражено пробормотал тот. А потом справился с собой, собрался с мыслями и сделал весьма здравую и полезную вещь. Незаметно положил оружие на пол и отпихнул далеко в сторону.

Очень вовремя! Охрана наконец опомнилась и приступила к решительным действиям. Перекрыли выход. Паломников согнали в центр храма, сбили в плотную кучу. Нарочно оттеснили от стен, видно, знали, что для некоторых и камень не преграда. Наружу стали выпускать по одному, тщательно обыскав. Чего хотели найти — и сами не знали. Пращур велел: "Ищите странное. Задерживайте каждого, кто покажется хоть в чем-то необычным".

Все шло четко и слаженно. Никакой паники, никакого волнения или роптания толпы. Верующие привыкли к беспрекословному подчинению. Даже пожирать себя позволяли без возражений, не то что обыскивать. Снимали верхнюю одежду, выворачивали карманы, развязывали дорожные узелки… От "злоумышленников" теперь требовалось одно — полнейшее хладнокровие. Главное, ничем себя не выдать, тогда они будут свободны.

Медленно, медленно двигался к выходу поток паломников. Не менее тысячи существ столпилось в храме. Не менее минуты уходило на досмотр каждого. Обыскивали одновременно троих-четверых. По всем подсчетам, как заметил Орвуд, раньше чем через пару часов им на волю не выбраться. Притом, что они находились где-то в середине очереди. А "счастливцы", пробившиеся в первые ряды и занимавшие места вокруг алтаря теперь оказались в самом ее хвосте. Вот уж кому стоило запастись терпением! Впрочем, они-то никуда не торопились: чем дольше пробудешь в храме, тем больше благодати успеешь почерпнуть. Не чувствуя за собой вины, не опасаясь быть уличенными, они были счастливы и безмятежны. В отличие от несостоявшихся убийц.

— Девчонки с Эдуардом теперь с ума сходят! — нервничал Рагнар. — Как бы к нам на выручку не полезли!

— Не полезут, — успокоил Хельги. — Я передал Меридит, чтобы ждали на месте, не дергались. — И важно пояснил Максу: — У меня с ней магическая связь. Могу передавать мысли через астрал прямо ей в ухо.

— Ты так уверен, что они тебя послушаются? — скептически хмыкнул гном. — Я бы на твоем месте не обольщался.

Хельги заметно побледнел, но ответил с оптимизмом:

— Будем надеяться на лучшее!

Любому ожиданию рано или поздно приходит конец. Доползла очередь и до наших друзей. Первым, без малейших затруднений, храм покинул Орвуд. Вид у гнома был серьезный и благочестивый, ничего странного при нем не имелось. Выпустили. За ним последовал Рагнар. При желании славный рыцарь умел придать собственной физиономии выражение настолько глупое, что никто не поспел бы заподозрить его в каком бы то ни было умысле, тем более в злом. Третьим отпустили Балдура — и друзья вздохнули с облегчением. За него опасались больше всего — как-никак, черный колдун! Но тот справился, отвел стражнику глаза. Как воины герцогские обережные были хороши, но как маги противостоять профессионалу уровня Балдура Эрринорского все же не могли. С Максом тоже прошло гладко, чужака в нем не заподозрили. Староземская одежда и пятидневная щетина делали его неотличимым от местных. Разницу можно было заметить только в астрале, да и то, если знать, что с чем сравнивать. Один из стражей, самый бдительный, обратил внимание на наручные часы, к счастью, механические, маленькие какие… Макс тут же снял их с запястья, протянул парню:

— В Эттелии купил. Там теперь такие стали делать. Прими на память, не побрезгуй, почтенный!

Тот принял, не побрезговал. А на Аолена охранники и не взглянули толком — не станет же благородный эльф нападать подло, из толпы.

Последним из компании шел Хельги. Был он совершенно спокоен: друзья, слава богам, в безопасности, еще миг — и все закончиться. Пусть без особого успеха, зато и без потерь. А уж его-то самого никто задерживать не станет. Выглядит он благодаря бороде мужем зрелым и благонадежным, ничуть не подозрительным… Верно гласит народная мудрость: не говори гоп, пока не перепрыгнешь. И еще: за все надо платить! Особенно если имеешь дело с коварной магией черных камней.

Шикарная рыжая бородища стала отваливаться в тот самый момент, когда страж приступил к досмотру! Волосы лезли большими клоками, оставляя безобразные проплешины. Отвратительное зрелище! Обережный шарахнулся.

— Силы Сти… В смысле, помилуй Умран и Эрда! Больной, что ли?!

Но сосед его сориентировался мгновенно и завопил:

— Вот он, злодей!!! Хватай его, братцы!!!

Схватили, не замешкались… Хельги не сопротивлялся, покорно позволил себя связать, даже сам руки подставлял, чтобы стражам удобнее было. Его тревожило другое: Макс с Рагнаром задержались у выхода — все произошло на их глазах. Только бы не вмешались, только бы не попытались отбить! "Уходите, уходите, ради всех богов! Не ждите меня! Я выберусь, одному будет легче! Уходите, не то погубите и себя, и меня!" — Он вовсе не был уверен, что сможет запихнуть свои мысли в их головы — они ведь не были его сестрами по оружию. Но хоть в этом ему повезло. Недолго поколебавшись, поскрипев зубами от отчаяния и бессилия, друзья развернулись и ушли. Знал бы он, чего им это стоило — не обрекал бы на подобные муки!

Всеволод ликовал. Душа его пела весенней пташкой. Такого подарочка в день рождения он еще не получал! Что ему теперь до зловещих голосов и пришлых убийц! Его больше НЕЛЬЗЯ УБИТЬ! Каким чудом это произошло — неведомо, но он обрел бессмертие! Это ли не высшее счастье?! Павел Степанович впал в состояние эйфории, что обычно возникает у смертных, чудом избежавших неминуемой гибели. Увы. Всем им свойственно общее заблуждение. Вот и Всеволод не понял разницы между бессмертным и нежитью, не подумал о том, что кроме простой оружейной стали есть на свете еще и драконье серебро… Для него этот неприятный момент еще не наступил. Он безмятежно радовался. Даже обережным людям простил оплошность. Правда, отчитал для порядку: "За что я вам, дармоедам, деньги плачу?! На жертвенном костре ваше место!" — а потом рукой махнул: "Умран с вами, живите!"

Те на радостях, что легко отделались, принялись носом землю рыть. Оружие нашли, на полу валялось. "Киллер сбросил!" — мелькнула нездешняя мысль. Оружие тоже было нездешним — восьмизарядный пистолет с именной гравировкой на немецком. Откуда такое чудо?! В родном-то мире не каждый день такой раритет встретишь!

А тот охранник, что его приволок ("Гляньте, господин, какая вещица странная, уж не ее ли ищем?") — застрелился сдуру. Сунул нос чуть не в самое дуло и спустил курок — посмотреть, что будет. Череп разнесло, разбрызгало мозги по всей пирамиде. Забавно! Что ж, вот и еще одна жертва Умрану!

Чуть позже привели злоумышленника. Нелюдь, не поймешь, какой породы. Совсем молодой парень, почему вообще в храм пустили?! Велено же было…

— Так ведь он бородатый был! — поспешил оправдаться страж. — Во-от такая бородища дремучая! — Он отмерил рукой по пояс. — Видно, те, кто на воротах стояли, подумали, что взрослый мужик. А уж как отваливаться стала, мы его сразу к вам! Скрыться хотел, неверный, да боги не допустили!

— Допросить! — приказал Пращур отрывисто.

Начался допрос.

— И чего этот болван там застрял?! Почему не уходит через астрал?! — томилась тревожным ожиданием Энка.

Меридит прислушалась к ощущениям в правом ухе.

— Он хочет, чтобы мы ушли как можно дальше от храма. Чтобы сели в сарае и затаились. И еще надеется что-нибудь разведать.

— Мало ли чего он хочет! — рассердился Орвуд. — Мог бы и о других подумать — нервничай тут из-за его хотений! Передай, пусть возвращается немедленно!

— Все равно не послушается, — безнадежно махнула рукой диса, — я его знаю…

…Разговор начался с того, что ему без всякого предупреждения дали в морду. Хельги не удивился. В ранней юности, еще не будучи существом цивилизованным, образованным и прогрессивным, он и сам порой использовал этот стиль допроса.

— Кто таков, что за тварь? — страшным голосом прямо в ухо заорал сотник охраны.

Допрашиваемый отшатнулся от громкого звука, втянул голову в плечи, опустил глаза, изображая полную покорность.

— Хельги меня звать. Сирота я. У людей из милости рос, роду-племени своего не ведаю! Не обижайте за-ради Умрана, добрые господа! Сироту грех обижать!

А про себя подумал: "Демон побери! До сарая целый час ходу, придется все это время изображать идиота. Опять! Что за невезение! Если этот и дальше станет так орать, оглохнуть недолго. Надо больше говорить самому, чтобы ему времени не оставить".

— Где живешь, чем занимаешься?

— Нынче я в городе живу, почтенный господин! Уж деньков пять, как пришел. Меня одна вдова на постой пустила, к свиньям в хлев. Золотой за то взяла. Вот я и думаю, не дорого ли?

Охранник нетерпеливо поморщился.

— А раньше где жил?

— Так деревенские мы. Витвендорф — слыхал про такое? Там я жил. А как нежить по зиме всех поела, так я и убег оттоль, скитался. Меня, господин хороший, нежить не жрет, видать, я ей не по вкусу. Я так рассуждаю: может, мы с ней одной породы…

— Занимался чем?

— Дык я того… — Хельги на секунду запнулся, припоминая какое-нибудь сельское ремесло, заведомо не требующее интеллекта и специальных навыков. — Гусей пас! — Он ругал себя последними словами: пришло же в голову изображать именно деревенского дурня. Почему не выбрал роль более знакомую? Что он, собственно, знает о сельской жизни? Толком ничего! Придется теперь выкручиваться…

— Оружием владеешь?

— А как же! — отвечал "злоумышленник" с идиотской гордостью. — Дубиной я ловко управляюсь! Кого хошь отходить могу! Дубиной я раз даже кузнеца победил. Токмо что он пьянющий лежал, а все равно здоровенный. Так что если тебе, к примеру, сторож нужен, нанимай меня смело… Ай!

Его стукнули, чтобы прекратил болтать.

— Отвечай! Почто замыслил Пращура нашего убить? — Сотник сбился на простонародный слог. Стиль речи допрашиваемого оказался заразным. — Кто велел?!

Тот вытаращил зеленые глаза, приоткрыл рот, даже руками замахал от ужаса.

— Убить?! Пращура нашего?! Я?!! Да ты не белены ли объелся, добрый господин… Ай! Да я вовсе не могу живую тварь убить! Покалечить разве, а убить — ни-ни! Тем паче — Пращура нашего! Такое и в ум никому прийти не может… — И, подманив сотника пальцем, доверительно шепнул на ухо (якобы чтобы Сам не услышал): — Не знаешь разве, ежели о Пращуре нашем кто плохо подумает, того Умран сразу громом поразит и на клочки разорвет! А ты говоришь — убить! Спасибо, дураков нет, хоть ты мне тыщщу золотом дай! — И продолжил, прибавив голос: — Да и вовсе нам такое злодейство не надобно! Пращура любить надо! Ай! Что дересси, больно!..

Истерическое многословие допрашиваемого начинало раздражать сотника не на шутку. Будь он менее опытен, уже плюнул бы и отпустил глупого парня на все четыре стороны, решив, что не того взяли.

— Зачем в храм пришел? Отвечай!

— Не стану! Чего тебе отвечать, когда ты дересси? Ай! Стану, стану, не тронь! Сам, что ли, не знаешь, зачем в храмы ходют? Молиться!

— Ладно. Маскировался зачем?

— Чего делал?!

— Бороду нацепил.

— А! Так без нее не пущали! Давеча сунулся в ворота — прогнали. Дескать незрелый! Ну я и того. Магу на ярмарке золотой дал, он мне ее прирастил. Обещал, держаться будет. Обманул, скотина! Деньги взял, а она и отпала! Где же правда на свете? — Парень обвел окружающих взглядом, ища сострадания. Не нашел и принялся развивать тему дальше. Плюхнулся на колени перед Пращуром: — Ты прости меня, отец родной, за ослушание! Что обманом к тебе пришел. Я ведь токмо за-ради того, чтоб благодати черпнуть! Мы — твари маленькие, подумалось: когда еще такой случай выпадет, что и золотой есть, и маг встретился… Прости за-ради Умрана и Эрды! Помилуй! Скажи, прощаешь? — настаивал он заискивающе.

Вместо ответа Всеволод сунул ему под нос пистолет.

— Говори, это что такое?

— Рогулька! — выпалил "дурак" радостно, дескать, вот как угодил, растолковал.

— Зачем она нужна?

Тот смутился.

— Да… откудова мне знать? Может, того… орехи колоть? Или на палку дыркой насадить и по башке бить? Так это простым топором сподручнее будет, я так мыслю.

Мысли его Всеволода не интересовали.

— Твоя вещь? Ты принес?

— Не-э! Сроду такой не имел! О! Вишь, на ней письмена! Для колдовства, знать! Дорогая вещь, не иначе. Я сирота от рожденья, у меня таких денег не водится. Два золотых случилось, и те даром потратил. Нет, не моя!

Говорил нелюдь складно, даже слишком. Но старого сотника не оставляло мерзкое чувство, что его водят за нос и втайне насмехаются. За что бы зацепиться? Как вывести гаденыша на чистую воду? Ну не верил он ему! Не такие бывают морды у деревенских простаков!

— Та-ак! А это у тебя что?! — Он резко дернул шейную цепочку Хельги. На ней рядом с обычными амулетами висел знак Кансалонской гильдии.

Сотник Ингрем похолодел. "Как мог забыть снять, осел сехальский?! Не иначе, тоже козни камня!" Минуту они смотрели друг на друга молча. Потом… А, где наша не пропадала!

— Не отдам! Мое! — Хельги прикрыл медальон ладонью, прижал к груди — спрятал.

— Твое? Выходит, ты наемник? Кансалонец, так?

— Не знаю я никаких наемников, господин хороший. А амулет этот по праву мой. Я его не отнял, не украл! Мертвец поперек дороги лежал, голова отъедена. Я с него снял. Если мертвец неузнанный, кто что нашел на нем, тот может забрать. Закон такой, это каждый знает.

— Да разве тебе не ведомо, что амулеты носить — великий грех?! — вмешался грозный Пращур. Говорил громко и назидательно, адресуясь не столько к "грешнику", сколь к окружающим братьям и обережным людям. — Не на чародейство должно нам уповать, а только лишь на милость истинных богов! Все мы в их воле!

— Ведомо, не вели казнить. Да я их ненадолго надел, чтоб не потерять. Встречу какого неверного — продам. Кушать-то мне надо? Не отбирайте, господа добрые, сегодня же продам!

Ах, демон побери! Опять выкрутился! И ладно бы, доказывал, наглец, что чужая вещь! Так нет! "Мое! Не отдам!" Хитрый, щенок! Ну мы еще хитрее!

— Лови!!!

Будто походя, сотник удалился на несколько шагов, а потом, резко и неожиданно обернувшись, метнул нож. Без настоящего замаха, вполсилы — на проверку реакции. Всякий тренированный воин непременно ушел бы от такого удара. Машинально, не задумываясь. Тут бы его и уличили: не гусей ты пас, братец, а на битвы ходил. Да только не стоит сравнивать простого воина с кансалонским диверсантом, умеющим не только управлять своими рефлексами, но и само время на миг задержать.

Хельги отчетливо и ясно ("будто в замедленном кино", сказал бы Макс), видел, как, переворачиваясь в воздухе, приближается к нему нож. Не только уклониться от удара — поймать, перехватить за рукоять успел бы. Но не стал. Только чуть заслонился рукой, чтобы не в живот пришелся удар. Сотник этого движения даже не заметил.

— А-ай! — хоть и неглубоко вошло лезвие, все равно больно. — Ты что, дядька, в своем уме?! Ножами кидается! А коли зарезал бы насмерть?! — На побледневшем лице допрашиваемого было написано праведное негодование. Прижимая окровавленную руку к груди, он упал на колени. — Дяденька Пращур! Господин наш, отец родной! Не вели ты энтому упырю меня обижать! Вот вишь! Кровища! Ой-й! — Тут Хельги очень натурально изобразил обморок, свалился на пол. Он чувствовал, что фантазия его небезгранична, и решил, пока не поздно, прервать допрос.

— Привести в чувство! — приказал сотник подручным.

Те кинулись было, но Пращур остановил их взмахом руки. Допрос ему наскучил. Он был не в том настроении, чтобы выслушивать болтовню деревенского олуха, которому легче было бы достать луну с неба (она, по крайней мере, существует и в этом мире), чем раздобыть себе пистолет. Обережный идет по ложному следу — это очевидно. Чего прицепился к сопляку?

— Господин! Нутром чую, тут дело нечисто! Дозвольте до конца доследовать! Он убивец, он, не сойти мне с этого места! Честью своей ручаюсь — расколю паршивца!

И расколол бы, пожалуй, такова уж была его профессия. Но самонадеянный Павел Степанович отмахнулся.

— Не дозволяю! Умран говорит мне, это не он. Других ищите.

Сотник помолчал минуту, сердито сопя мясистым, сломанным в трех местах носом. Потом спросил едва ли не враждебно — немногие осмелились бы говорить с Пращуром в таком тоне:

— А с этим что делать прикажете? Отпустить, что ли?

Всеволод хлопнул в ладоши, подзывая братьев:

— Уберите неразумное чадо. Принесите в жертву матери нашей Эрде.

Те согнулись в поясном поклоне.

— Велишь закопать заживо или утопить?

Павел Степанович задумался. Закопать? Вдруг откопаться сможет? Кто их, нелюдей, знает, на что они способны?

— Топите. Груз побольше привяжите, чтобы не всплыл утопленничек.

Потом уж как он себя проклинал: почему не велел принести жертву Умрану, не приказал сжечь на костре? Но было это много позже. А в тот день он ни о чем не жалел — радовался…

Хельги был разочарован до глубины души. Если честно, от церемонии жертвоприношения он ожидал много большего. Думал, будет торжественное шествие, толпа народу, молитвы, песнопения — ради такого случая готов был и их стерпеть. Помирать — так уж красиво!

Понятно, что помирать на самом деле он не собирался, рассчитывал улучить момент и сбежать. Но братьям-то об этих планах известно не было. Они-то всерьез его топили. Могли бы и расстараться! А то привели на берег реки, всего вчетвером, привязали к ногам большой булыжник, рукой махнули: "Ступай, отроче, во славу матери нашей Эрды!" — и толкнули в спину. "Будто вора утопили!" — успел подумать демон с досадой, и камнем (в буквальном смысле слова) пошел ко дну.

Нырял Хельги отлично, дыхание умел задерживать почти на пять минут. В детстве очень этим гордился — никто из мальчишек Рун-Фьорда не мог его превзойти. Хотя на самом деле никакой его заслуги в том не было, просто спригганы от природы выносливее большинства людей. Так или иначе, времени у него теперь было предостаточно — мог себе позволить спокойно утонуть, и уже со дна, не спеша и не привлекая лишнего внимания, уйти через астрал.

Река Тарвелен — так она называлась — в этом месте оказалась гораздо глубже, чем можно было предположить. Погружение, причем ускоренное дополнительным весом камня, заняло целую минуту (нарочно считал, чтобы знать, сколько времени у него осталось). Верхние слои воды были мутными, буро-зелеными, пахли тиной, и видно в них было шага на два вперед, не дальше. Но примерно посередине глубины вдруг посветлело, будто Хельги не тонул, а, наоборот, всплывал. Исчезла муть, вода сделалась кристально-прозрачной, синеватого оттенка. "Странно!" — подумал он с удивлением. Но если бы он в свое время удосужился выучить как следует эльфийский язык, теперь не удивлялся бы. Все названия рек в Староземье были староэльфийскими: Венкелен — могучая вода, Иткелен — холодная вода, Менглен — злая вода. Даже имя Аолен можно было перевести так: чистая вода. Так вот, название Тарвелен обозначало именно то, что подумал Хельги, — странная или другая вода. Но подменный сын ярла этого не знал, не понимал, что происходит, а потому начал гадать, чем объясняется сей природный феномен.

При всей неожиданности и необычности окружающей картины, она казалась ему подозрительно знакомой. Этот цвет — холодная магическая синь, этот запах, похожий на тонкий аромат березового сока, эта легкость — будто не на глубине находишься, а в сильно загустевшем воздухе… Где-то он встречал нечто похожее… Только где?..

Прислушиваясь к собственным ощущениям, он на секунду сомкнул веки — и тут ноги его коснулись мягкого дна. Он открыл глаза… и едва удержался от крика! Прямо перед его носом колыхался утопленник! А рядом — еще один, второй, третий… Десятки, если не сотни утопленников стояли на дне. У каждого камень на ногах, руки скручены за спиной — чтобы не освободились, не всплыли. На каждом белая ряса, как саван… Бледные лица, синеватые губы, волосы шевелятся в слабых струях воды… Тихо, мертво, страшно… И вдруг…

— А-ах! — выдохнул Хельги, от ужаса позабыв, что находится под водой.

Никто и никогда не упрекнул бы Хельги в трусости. Про таких, как он, в мире Макса говорят "не боится ни бога, ни черта". Но есть вещи, которые даже самая крепкая нервная система не выдержит! Один из утопленников, тот, что справа, вдруг открыл глаза, разомкнул мертвые губы и тихо, но явственно произнес: "О! Еще одного потопили! А вы говорили, больше не будет!" — а потом горестно рассмеялся.

Короче, было от чего сойти с ума! Ведь каждому обитателю Староземья и окрестностей (исключая разве самых суеверных) доподлинно известно: живых утопленников не бывает! Водная стихия не позволяет плодиться дурным мертвецам, разрушает действие Запретных сил.

Они просто не могли существовать в природе — но они существовали! Шевеление прошло по рядам несчастных жертв. Они поднимали головы, смотрели мутно и безразлично, переговаривались, всхлипывали… "Силы Стихий, неужели я спятил?!" — панически подумал Хельги, веривший науке больше, чем собственным глазам… И тут наконец заметив очевидное, сообразил: ему и самому давно полагалось бы захлебнуться и умереть, но он до сих пор жив! "Тьфу ты, осел сехальский!" — отругал он себя за глупый испуг. Ситуация сразу прояснилась, даже скучно стало. Нижние воды — вот что это было. Обыкновенные нижние воды — привычная среда обитания Лавренсия Снурра, моргенов, келпи и тому подобных тварей. И утопленники — несчастные жертвы "матери нашей Эрде" — не имели никакого отношения к живым мертвецам. Живые были живы по-настоящему. А мертвые — мертвы.

Те, кто попал на дно давно, умирали долго и страшно — от голода и жажды, которую не могла утолить та похожая на воду магическая субстанция, что окружала их со всех сторон. И всем живым тоже предстояло умереть — со временем…

— Какого демона вы тут полощетесь?! — с раздражением спросил Хельги у ближайшего "утопленника". Его взбесила их бездеятельная покорность. — Почему не стараетесь освободиться? Ползли бы к берегу, что ли!

— На все воля матери нашей Эрды! — бесцветным голосом откликнулся тот.

— Идиот! — прошипел демон яростно. — Воля Эрды, говоришь? Ладно! Будет вам Эрда! Ждите меня здесь, я быстро! — приказал он бестолково (ведь "утопленники" не могли никуда разбежаться) и рванул через астрал.

Вывалился из магического пространства прямо в сарай, мокрый и злой, камнем едва не зашиб Аолена. Девицы кинулись ему на шею с визгом и причитаниями.

— Ну слава богам! Наконец-то! Где тебя демоны носили! Я уже чуть не спятила! И я тоже! Ох! Ах! — Обычная девичья канитель.

— Потом, потом все расскажу! — отмахнулся Хельги. — Скорее, развяжите меня! Мне назад надо! Срочно!

— Куда назад?!

— В реку!

— Хельги, счастье мое, ты рехнулся?!

— Ничего я не рехнулся! Сказал же — подробности потом… Меридит, собирайся! Тебе придется изображать Эрду, мать нашу!

— Это почему сразу ей?! — взвилась Энка. Еще и сама Меридит не успела сообразить, что к чему, а сильфида уже нашла повод для скандала. — Я, может, тоже хочу! Что я, хуже, что ли?

— И я! — пискнула Ильза.

— Вы не подходите. В вас нет должного величия, во-первых, а во-вторых, вас я могу потерять по дороге.

— А в ней, что ли, есть величие?!

Хельги критически оглядел сестру по оружию — тощую, стриженую, начисто лишенную женственности…

— Она, по крайней мере, ростом выше. Хоть какая-то представительность.

— Аолен ростом еще выше! И потом у него волосы длинные, можно косу заплести! — Энка будто прочла его мысли, такое часто случалось.

— Ты что, дура? Аолен не дама, это сразу видно! — Меридит вовсе не хотела уступать такую интересную роль без боя.

— Ну и что? Он сколько раз изображал даму, вполне успешно! И гаремную женщину, и ведьму-упырицу, забыла? Да он, когда постарается, больше тебя на даму похож! Тем более на богиню! У него выражение лица благородное! Скажи, Аолен!

Но тот молчал. Он еще не решил для себя, как надо расценивать слова сильфиды. Счесть за комплимент или наоборот?

Спор разрешил Балдур, на правах знатока заявивший, что богини стрижеными не бывают.

— А мы из остатков бороды сплетем косу и прирастим мне на голову! — нашла выход сообразительная диса.

— Ну уж нет! Только не борода! Наэкспериментировались, хватит! — заорал брат по оружию. — Нечего время тянуть, там народ погибает! Аолен, переодевайся скорее! Заплетите ему кто-нибудь косу!

— Давай я! — вызвалась добрая Ильза. — Хочешь, я тебе колосок заплету? Я умею, в Лотте всегда девчонкам плела. Знаешь, как красиво?

— Да хоть початок! — отмахнулся эльф с досадой. — Во что мне переодеваться прикажете?!

Для деятельного ума сильфиды неразрешимых проблем не существовало.

— Щас придумаем, какие наши годы! — обнадежила она и принялась оглядываться по сторонам в поисках подручного материала. — О! Знаю! Так, штаны снимай! И сверху все снимай! Надевай рясу на голое тело… Да отвернемся мы, что ты стыдишься, как невеста? Голых эльфов мы разве не видели? Так… Рукава обрежем… Вырез лодочкой… Поясок… Эх, хорошо бы на голову что-то накинуть, вроде вуали — морду спрятать… И бюст надо соорудить! Ильза, что стоишь?! Бери отрезанные рукава, набивай сеном, да поплотнее!

— Может, без бюста обойдемся? — совсем растерялся Аолен.

— Ну да! Скажешь тоже! Что это за богиня без бюста? Никакого величия! И потом, ты статую Эрды видел? Забыл, какие у нее формы?

— Может, в самом деле, пусть Меридит идет? — взмолился бедный эльф. — Она все-таки дама…

Но дочь сенатора Валериания и слышать ничего не хотела.

— Какая разница, кто дама, кто нет! Ее бюста для Эрды все равно недостаточно, да еще и с волосами проблема. Ты больше подходишь.

"Постригусь! — решил для себя Аолен. — Вот вернусь — и сразу наголо! Чтобы уж наверняка и надолго!"

Зря он переживал. Богиня из него вышла хоть куда — рослая, статная, пышная, с серебристой косой до пояса. Даже платье, наспех перекроенное из мешковатой, бесформенной рясы, смотрелось совсем неплохо.

— Определенно, во мне пропал великий… — Глядя на творение своих рук, без ложной скромности начала сильфида, но забыла нужное слово. — Макс, кто в вашем мире одежду шьет?

— Портной?

— Нет, уровнем выше! Мне Ирина говорила. Кердык? Кардан? Карден!

— Модельер? — догадался Макс.

— Точно! Он самый!

— Ты, главное, ничего лишнего не говори, только кивай и делай важный вид! — нервно и торопливо поучал Аолена Хельги. — Я сам им скажу что надо. Потому что врешь ты, не в обиду будь сказано, хуже младенца! Ну что, готов? Уходим.

Меридит демонстративно повернулась спиной.

— Ну и уходите! А я на тебя, Хельги, обиделась! Так и знай! Променял родную сестру по оружию… — Тут она всхлипнула, правда, ненатурально. — Его берешь, а меня нет!

Она знала, что делала. Любящий брат быстренько нашел выход из положения:

— А я могу и тебя взять! Только ты не станешь изображать Эрду, а так — пожалуйста! Втроем даже лучше, быстрее дело пойдет.

Но на всех, как говорится, не угодишь. Меридит просияла — надулась Энка.

— Ага! Значит, нас таскать через астрал ты не можешь, а их с Аоленом — можешь?! И где справедливость? Их ты не боишься растерять по дороге?

— Не боюсь. В Аолене много магии, его я удерживаю надежно. А с Меридит у меня астральная связь. Даже если оброню, всегда могу легко найти. Вернусь и подберу.

— Вот спасибо! — Диса с чувством хлопнула его по плечу. — Ты настоящий брат! Только лучше уж не роняй.

— Постараюсь! — обиженно фыркнул демон, сгреб спутников пальцами, и все трое растворились в магическом пространстве.

Хельги очень спешил, боялся, что забудет, какую из своих нитей привязал к ноге утопленника, и не сможет найти астральную дорогу. Тащись тогда через весь город, ныряй у всех на виду… Но на сей раз память его не подвела. Из астрала они вынырнули точно в нижних водах.

…Один за другим, один за другим всплывали со дна Тарвелен утопленники, живые и мертвые. А вослед им неслись слова: "Скажите наверху, передайте всем! Мать наша Эрда не хочет новых жертв!" И еще: "Мать наша Эрда повелевает — не слушайте речи Пращура! Он более не угоден истинным богам! Убейте его! Убейте!"

— Думаете, сработает? — спрашивала Меридит уже на обратном пути — пришлось им троим всплывать вместе с утопленниками и возвращаться назад пешком. Мокрыми, через весь город. А все потому, что Хельги, осел сехальский, об утопленниках позаботился, а о родных и близких — не удосужился. Нить к сараю привязать забыл. Хотел отыскать дорогу, ориентируясь на Макса — угодили в другой мир, к Ирине. Та, понятно, очень обрадовалась гостям (Аолена не сразу и узнала!), но весь пол в детской оказался залитым водой. Причем не магической, а самой обычной, мокрой. Как это получилось? Загадка!

Наскоро передав привет от супруга и уведомив о его добром здравии, Хельги поспешил вернуть всех в родной мир.

— Ничего не поделаешь, придется всплывать.

— А ты подумал, как я пойду по улице в облике мокрой Эрды? — осведомился эльф сердито.

— Давай я тебе косу расплету, — услужливо предложила диса.

— Не соглашайся! — быстро предупредил брат по оружию. — Она меня как-то расплетала — чуть лысым не оставила. Знаешь, как дергает!

— Расплетусь я и сам. С платьем что делать, скажите на милость?

— Рясой прикрыть, что же еще!

— Где ж ее взять?

— С трупа снять. Вон их сколько плавает, лови какой нравится! — Хельги был искренне удивлен эльфийской недогадливостью…

Тот поморщился брезгливо, но послушался — а что ему еще оставалось?

Чего только не видало, с какими напастями ни сталкивалось на своем веку злосчастное Староземье! Бесконечные войны, голод и мор, нашествия чудовищ и нежити, чудеса магии и черного колдовства — всего не перечислишь. Но такого здесь еще не случалось!

Один за другим, один за другим поднимались со дна Тарвелен утопленники. Мертвецы плыли вниз по реке, к Океану — с глаз долой. Но живые выходили на берег. Они неловко ковыляли на подгибающихся ногах, бледные, странные, с безумными глазами, и их обескровленные уста шептали страшные слова: "Эрда, мать наша, гневается! Она больше не хочет жертв! Она хочет, чтобы был убит Пращур — он стал неугоден истинным богам!"

Паника охватила жителей Альгальда. Как быть? Спасаться бегством от умерших и воскресших родичей, возвращающихся по домам, или встречать их с ликованием, возносить хвалу добрым богам?

И они бежали, бежали в суеверном страхе куда глаза глядят, спасались от неведомого и непонятного…

Смятением наполнились сердца верующих. Как быть? Кому верить? Пращуру, коего привыкли чтить превыше родных отцов и матерей, кому поклонялись наравне с богами? Или им, вырвавшимся из объятий самой смерти? А как им не поверишь? Ведь такое чудо могло произойти не иначе как по воле богов — это каждому понятно…

Впрочем, нет, не каждому! Был тот, кто совершенно ничего не понимал. Павел Степанович Рыхтиков, он же колдун Всеволод, он же Пращур, он же Чужой — в богов не верил. Но в совершенстве постиг, как ему казалось, законы природы и магии. Но и те и другие сходились в одном: свершилось невозможное! То, чему бы он никогда не поверил, если бы не узрел собственными глазами, со стены храма, куда вышел на крик.

Увиденное и услышанное было ужасно! Страх обуял его — не рациональный, естественный страх быть убитым, но мистический трепет пред тем, что выше человеческого понимания, чему не может быть дано разумное объяснение, Многие маги и особенно колдуны умеют поднять мертвеца — но тот останется мертвецом. Призраком, упырем, автономным зомби — на что хватит способностей мастера. Псевдовитальная структура,[17] аффивитальная структура[18] — так это называется по-научному. Но сделать мертвое тело истинно живым, вернуть сущность или душу из Долины забвения — на такое ни один смертный, будь он даже величайшим из магов, не способен.

А те твари, что поднимались с речного дна — они были именно живы, в этом брат Севран, храмовый маг, готов был поклясться на крови…

Так неужели боги и впрямь существуют в этом мире? Неужели демоны — это не только те гротескно-безобразные твари, что умеет вызывать любой маг-недоучка, но и таинственные высшие существа якобы населяющие астрал? Выходит, Умран и Эрда — не древний миф, а реальные твари, и он, самозванец, прогневил их настолько, что они возжаждали его гибели?

Тогда почему не убили сами? Не испепелили молнией, не обратили в прах — что там еще делают боги? К чему лишние сложности с воскрешением целой оравы утопленников? Вопросы, вопросы…. Но тут же пришел сакраментальный ответ: пути господни неисповедимы…

Неужели ему теперь предстоит противостоять богам? И каковы шансы смертного? Неужели это КОНЕЦ?!

Но все же он сумел взять себя в руки — надо отдать ему должное. Кода в келью робко заглянули трое приближенных, их встретил уже не дрожащий, обессилевший от страха человек, но властный и грозный наместник богов — такой, каким его знали всегда.

— Велите братьям нашим собраться на площади пред храмом, — приказал он, не спрашивая, с чем пришли. — Приведите всех без исключения, и женщин, и отроков. Я выйду к народу. Я буду говорить. Пусть все узнают волю истинных богов…

— Сходим, что ли? — спросил Макс, услышав вопли глашатая. — Интересно, как станет выкручиваться?

Предложение было принято с редким единодушием.

Распоряжение Пращура немного усмирило панику. Горожане перестали бестолково метаться по улицам, дружно устремились к храму в надежде получить ответ, понять, что же такое творится на свете. Вскорости плотная толпа запрудила площадь и все подступы к ней.

— Если, не дай боги, возникнет паника, трупы будут десятками собирать, — отметил Орвуд с мрачным удовлетворением.

— Типун тебе на язык! — испугался Эдуард, хотя его собственная позиция была значительно более выгодной, чем у большинства окружающих.

У самого подножия пирамиды торчала довольно нелепая тумба высотой в два с лишним человеческих роста, круглая в сечении, с абсолютно гладкими бочкообразными боками. Она осталась здесь с прежних времен — служила постаментом для статуи Одина. При строительстве храма "идола ложного бога" убрали, а тумбу не успели или поленились, очень уж массивной она была. Оставили до лучших времен.

На нее-то вся компания и взгромоздилась, для лучшего обзора. Разместились весьма комфортно, свесив ножки, да еще и место осталось. Залезть туда без лестницы было практически невозможно. Выручили магические способности сильфиды. Лихо присвистнув, девица взмыла в воздух и шмякнулась точно на верхнюю площадку тумбы. А дальше — дело техники. Рагнар подсаживал снизу, на вытянутых руках, Энка тянула что есть силы — и скоро все оказались наверху. Последним Рагнара подсадил Хельги, а сам тоже воспользовался левитацией. Но только с пятой попытки. Намучились, конечно, изрядно, зато опасность быть затоптанными толпой им не грозила.

— Я не за себя, я за других переживаю, — пояснил Эдуард. — Хоть и поклоняются демон знает кому, а все-таки живые твари.

А вот Пращур за других не переживал, перед паствой предстать не торопился. Терпеливо выжидал, пока соберется как можно больше народу. И только когда по толпе пронесся гул роптания, соизволил-таки явить себя миру — осчастливил.

Поднеся ко рту интересное конусообразное приспособление, он начал говорить. Необыкновенно зычный голос его разносился по площади громовыми раскатами.

— Ого! — непонятно чему обрадовался Макс. — Настоящий матюгальник! Сам, что ли, смастерил?

— Нет, — возразил Хельги, — не сам. Мне один знакомый из гильдии рассказывал. Здесь жил один мастер, он такие штуки делал, на продажу. Стоили дороже королевской кареты, зато приказы через них отдавать было одно удовольствие. На тысячу шагов слышно, если, конечно, знакомый не приврал… Теперь мастера, наверное, утопили, а изделия его Пращур присвоил.

Хельги не ошибся. Так дело и было, за небольшим уточнением. Не утопили мастера Блума, а сожгли. Чтобы не творил неугодное богам…

Произносить речи Павел Степанович любил всегда, вполне заслуженно считал себя искусным оратором. Без хорошо подвешенного языка на кафедре научного коммунизма делать нечего. Равно как и во главе тоталитарной секты.

А за последние годы он и вовсе поднаторел. Теперь он не просто складно говорил. Он научился распалять себя, едва ли не вгонять в транс. Начинал негромко и задушевно, постепенно поддавал жару, потом переходил на крик, кривлялся, брызгал слюной — и толпа заворожено ему внимала. Ораторствуя, он изрядно смахивал на фюрера или скорее Муссолини, если не искать более поздних исторических аналогий. Он культивировал это сходство сознательно, так сказать, перенимал полезный опыт. Даже перед зеркалом репетировал, принимал горделивые позы. Пусть сам себе он был неприятен, пусть даже смешон, но зато на толпу это действовало безукоризненно. И не раз выручало в трудную минуту. Выручит и теперь.

— Возлюбленные дети Умрана и Эрды! Братья и сестры мои! — взывал Пращур трагически. — Опомнитесь! Вы ли это, коих мнил я вечным оплотом истинной веры, посмели поддаться жестокому обману? С каких пор слова живых мертвецов стали значить для вас больше, нежели слова Родителей и Прародителей ваших?! Коварный враг готов на все, чтобы пошатнуть вас в вере вашей! Ожившие твари, те, коих даже чистая вода отказалась принять в себя, есть порождения сил зла, исчадия тьмы. Лживые речи их — суть козни…

"Дьявола", хотел сказать он. Но не сказал. Он вдруг понял с устрашающей ясностью, какую ошибку совершил.

Он придумал богов, но забыл придумать вечного их противника! О дьяволе он позабыл! Теперь его прочувствованные слова о враге рода человеческого, о силах света и тьмы и их коварных кознях пропадали впустую! В его родном мире они были бы понятны любому, верующему и неверующему… Да что там! Каждый дошкольник прекрасно знал, кто такой черт и что от него ждать.

Но здесь все было иначе. Здесь были боги — свои и демоны — чужие. И нравом они обладали злобным, причем и те и другие. Существовали Силы — равнодушные ко всему и вся. И беду смертным они несли так же часто, как и добро, — им все равно, они не разбирали. Но в этом мире не существовало главного — представления об абсолютном персонифицированном Зле.

Слишком разные народы населяли Старые Земли, слишком отличалось их восприятие жизни, чтобы можно было однозначно разделить ее на черное и белое. В этом мире не противопоставляли Свет и Тьму, избегали давать оценки, расставлять плюсы и минусы. Великое Добро было недопустимо, потому что неминуемо оборачивалось страшным Злом, — границы этих понятий стирались. Словом, единого, всеобщего Врага не существовало вовсе.

Была некая географическая область — Инферн. Оттуда якобы шли все беды. Но и его статус рассадника зла в последние годы как-то пошатнулся. Теперь уже нелепым показалось бы утверждение, что всплывшие утопленники были засланы из проклятого Инферна. А больше обвинить было некого… Не предусмотрел! Самое главное упустил! Лучшая защита — нападение, но нападать-то, как оказалось, и не на кого! Одной-единственной речью, пусть даже самой пламенной, сознание народов не перевернешь, основы мировосприятия не пошатнешь. Вот в чем весь ужас положения!

Нет, конечно, он не замолчал — не мог себе этого позволить. Он что-то нес, импровизируя на ходу, сочиняя о ложных богах, коварных демонах, задумавших отомстить… Выходило путано и неубедительно. Спектакль не удался — он сам это чувствовал. Его слушали с недоумением и тревогой. Ответов не получили, появились новые вопросы, пока еще не высказанные. Пращур продолжал свою сумбурную, многословную речь, а перебить его никто не осмеливался. Слушали, пытались понять — не понимали. Нарастало глухое раздражение. Если бы не действие камня Ло, оно давно нашло бы себе выход. Но магические чары надежно держали массы в узде, спонтанного бунта можно было не опасаться.

Наемники на верхушке тумбы заскучали, они не любили долгих торжественных речей. Кое-кто особенно нетерпеливый уже начинал высказываться в том духе, что идея прийти на площадь была не самой лучшей.

Трудно сказать, сколько времени говорил Пращур — три четверти часа, а может, и целый час, когда ждешь, время будто нарочно тянется медленно. Он уже почти иссяк и начал повторяться, когда с юга, со стороны леса, донесся шум. Рыкающий, скрежещущий звук, такой низкий, что мороз пробирал по коже, смешался с нарастающим, многоголосым воплем объятой ужасом толпы…

Миг — и вся площадь пришла в движение. В нее будто врезался живой клин. Задние ряды напирали, спасаясь бегством от кого-то страшного и пока невидимого. Передние бестолково метались из стороны в сторону, не понимая, что происходит и что надо делать. Одни рвались в храм, под защиту богов, другие, наоборот, пытались выбраться из толпы, кулаками прокладывая себе путь в город, третьи стремились на простор, к Океану. Давка была страшенная, истошные вопли затоптанных раздавались тут и там. Братья падали, путаясь в длинных подолах ряс, и уже не могли подняться, сотни ног проносились по их телам. Напрасно Пращур дико орал что-то в свой раструб — его больше никто не слушал…

"Накаркал! Боги Великие, это я накаркал!" — Орвуд в приступе раскаяния рвал на себе бороду. Ильза визжала, не стыдясь, но голоса ее почти не было слышно. Ошеломленные, смотрели наемники на обезумевшую людскую массу. В голове у каждого вертелся один вопрос: что же могло ввергнуть в такой ужас, заставить спасаться бегством тех, кто давно свыкся с мыслью о возможной близкой гибели, кто безропотно принимал смерть от зубов и когтей ночной нежити, кто готов был в любой момент шагнуть в огонь или воду во имя своих богов?

Ответ не заставил себя долго ждать.

— Вон оно, видите?! — по-девчоночьи взвизгнула сотник Энкалетте, вцепившись побелевшими пальцами в первое, что подвернулось. Это было плечо Макса. — Ой, мамочка родная, гадость какая!!!

Тварь была отвратительная, хотя и не слишком огромная — чуть больше человеческого роста, — поэтому издалека ее не сразу заметили. Темная, косматая, с множеством глаз, резво перебирая тонкими вывернутыми лапами, вползла она на площадь. Своими жуткими, выступающими вперед челюстями она хватала всех без разбору, людей и нелюдей, вгрызалась в их плоть. Она вызывала не просто страх — непередаваемое, иррациональное омерзение. От одного вида ее, казалось, можно было умереть.

— Б-б… боги и демоны!!! Да что же это за чудище такое?! — хватаясь за меч, взвыл Рагнар.

Ответа на свой крик души он не ждал, но тот последовал незамедлительно.

— Паук это, не видишь, что ли? — проорал ему в ухо демон-убийца.

— Это?! Паук?! Какой паук?! — наперебой посыпались вопросы.

— Откуда мне знать, какой! — с раздражением, накопившимся за время бездарного сидения на тумбе, фыркнул Хельги. — Вроде бы Paradosa palustris,[19] а может, кто другой. Ракурс необычный, издали вид не определишь. Надо ждать, когда подползет.

— Издеваешься?! — зарычала сильфида. — Плевать нам на его вид с высокой башни! Какого демона он такой огромный?!

Уязвленный натуралист демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая: вопрос не по адресу. За него ответил Балдур:

— Это магически измененный паук.

Энка хотела огрызнуться, дескать, спасибо, без тебя бы в жизни не догадались, но промолчала из уважения к старшему товарищу. Все-таки она была не такой бессовестной, как утверждали некоторые особы из рода дис.

— Ой, что будет, что теперь будет?! Ой, спасите нас, боги милостивые, ой, спасите! — обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, причитал Аолен. Пауков он даже мелких боялся настолько, что едва скрывал от друзей свой глупый страх. Гигантский же — его совершенно деморализовал.

Отработанным движением бывшего десятника Меридит отвесила ему тяжелую оплеуху — и не посмотрела, что благородный эльф. Она знала, как поступать в подобных случаях.

— Хватит скулить, как крысенок в первом бою! Никакие боги нас не спасут! Лично я вижу только один выход. Надо пойти и убить эту тварь, пока она тут всех не перегрызла… Гляньте, она чем больше жрет, тем здоровее становится! Надо спешить, пока с ней еще можно справиться!

Диса была права. Паук становился все крупнее, и не только потому, что приближался. Он действительно прибавлял в размерах с каждой новой жертвой, его грязно-бурая спина уже возвышалась над толпой.

— Что?! — взвизгнул Орвуд истерично. — Мы пойдем его убивать?! Сами?!

Меридит криво усмехнулась и кивнула на безоружных горожан, в смертельном ужасе мечущихся внизу.

— А ты видишь кого-то, кто может сделать это за нас?

— Не понимаю я этого, — подхватил ее братец по оружию, и в голосе его звучало откровенное осуждение. — Ладно, гражданские в панику впали, им простительно. Но вы-то, воины! Чего так всполошились? Ну паук, ну большой. Неприятно, конечно. Но ведь не дракон, не василиск какой-нибудь средневековый! Огнем не плюется, взглядом в камень не обращает. Да и не так уж и велик… Пойти, убить, и дело с концом.

Орвуд смерил демона взглядом, ничего не ответил, но фыркнул столь выразительно, что всем стало понятно: лично он предпочел бы иметь дело с десятком драконов и василисков, нежели с одним-единственным пауком-переростком. А Энка, извлекая и чехла боевой топор, передразнила мстительно:

— "Подумаешь, паук!" Смелый какой! Чем в чужом глазу соломину, лучше бы в своем бревно поискал! Кто из нас от клопов визжит, будто нежная фея? Представь, если бы это был огромный клоп! Что бы ты тогда сказал?

— То же самое! — огрызнулся подменный сын ярла. — Я клопов потому и боюсь, что мелкие и много, всех сразу не убьешь! А этого — легко! Пошли!

Он уже собрался прыгать вниз, но Балдур, один из немногих, сохранивших хладнокровие, остановил:

— Стой! Затопчут! Подождем, когда сам подползет.

— Да-а! А он еще больше станет! — заскулил Эдуард.

Но колдун был непреклонен:

— В нашей ситуации толпа опаснее паука. Надо подпустить ближе. Больше чем на метр он вырасти не успеет. — И пояснил по привычке: — Метр — это примерно шаг.

— А мы уже давно знаем! — гордо заявила Ильза. — Нас Хельги научил.

Макс слушал их болтовню и горько вздыхал про себя. Ах, как он жалел, что пришлось выбросить пистолет. Как бы он теперь пригодился! Смешно сказать, но он, Макс, тоже с детства не выносил пауков…

Тянулись долгие, томительные минуты ожидания битвы…

…Маг был в бешенстве! Ярость жгла его изнутри с такой силой, что самому казалось: еще немного, и он начнет изрыгать огонь, подобно сехальскому боевому дракону! "Почему я допустил такую вопиющую глупость? — клял он себя. — Какое затмение нашло в тот миг, когда решился связать собственные великие замыслы и надежды с этим пришлым ничтожеством?!"

В том, что изначально планы были хороши, маг не сомневался и теперь, когда они грозили рухнуть. Действовать открыто он не мог: будь ты хоть трижды Великий, против всей Коллегии не выстоишь. А она, Коллегия, ни за что не допустит, чтобы кто-то из ее членов единолично пришел к власти. Поэтому выход у него был только один — найти того, кто сделает это за него, но с его помощью. Править Староземьем, скрываясь за чьей-то спиной. Пусть другому достанутся все лавры — власть важнее почестей и преклонения толпы. Позже, разделавшись с коллегами по цеху, он возьмет свое, наверстает упущенное. А пока можно и потерпеть, поступиться малым ради главного…

Несколько лет назад, после позорной отставки с поста Председателя, пришла ему в голову эта мысль. Так хотелось отомстить, показать обидчикам, где их место, а где его! И будто сами Силы Судьбы прочли его тайные мысли! Буквально через несколько дней в поле его зрения попался неприятный субъект со странным именем Всеволод и невероятными для простого смертного амбициями. К тому моменту он уже пользовался некоторой известностью — по всему западному побережью Герцогств, от Альганда до Тувра были рассеяны его приверженцы, поклонники так называемых истинных богов. Его-то маг и избрал орудием для осуществления собственных замыслов. Кто же мог знать, что при всей его отчаянной смелости (немногие из смертных решатся назвать "ложными" всеми почитаемых богов), напористости, беспринципности и коварстве он однажды проявит себя таким непроходимым глупцом, что подставит под удар все достигнутое ранее! Знал бы — не связывался, нашел другого… Как там говорят в народе? Знал бы, где упадешь…

А сколько усилий было потрачено — страшно вспомнить! Чего стоило убедить Коллегию пойти на сделку ради истребления ремесленников-изобретателей — якобы только так можно сдержать подрывающий устои общества технический прогресс. Чего стоило выйти на след Черного камня, ведь коллега Перегрин далеко не сразу соизволил проинформировать магическую общественность о том, какая ценность попала в хранилище Уэллендорфского университета! А организовать похищение и потом привести в действие древнюю магию Ло, без которой Пращур никогда не продвинулся бы так далеко на пути к власти!

Причем проделывать все это приходилось с величайшей осторожностью, действуя через третьих лиц — чтобы Коллегия ничего не заподозрила, не задумалась, кому обязан своими удивительными успехами простой безродный смертный, не владеющий магией, жрец-самозванец, не пользующийся реальной поддержкой богов.

До поры до времени, при помощи Силы и золота, ему это удавалось. Город за городом, герцогство за герцогством надевали белые рясы, вставали под белые знамена Умрана и Эрды — древних богов, давно позабывших об этом мире и не ведающих, какие страсти творятся их именами.

Препятствие возникло откуда не ждали. Коварная Судьба, дотоле вроде бы благоволившая им, вдруг выставила у них на пути своих Стражей. Почему? Что именно заставило ее сменить милость на гнев? На этот вопрос не дали бы ответ и самые могучие из богов. Но игры Сил Судьбы тем и хороши, что равные шансы всегда предоставлены обеим сторонам. Надо только суметь ими воспользоваться — и победить!

"Еще не все потеряно!" — сказал себе маг и взялся за дело. Прежде всего требовалось предупредить Пращура об угрозе: Наемники вышли на его след…

Прежде маг из осторожности никогда не вступал с Пращуром в прямой контакт — только через посредников. Тот даже не подозревал о его существовании. Не ведал, что в великой битве за власть над миром на самом деле исполняет жалкую роль марионетки, а все плоды однажды достанутся другому. Хозяину.

Но теперь случай был слишком серьезным, и маг решил действовать настолько открыто, насколько позволяли соображения безопасности. Понятно, что он не мог явиться к Пращуру сам: дескать, вот он я, твой хозяин, делай, что велю. Он поступил хитрее — подобрал ключик к голове Всеволода, проник прямо в мысли. Казалось бы, что может быть надежнее ментального приказа? Кто осмелится его нарушить?

Увы! Маг так и не понял, в чем состояла его главная ошибка, почему Пращур, вместо того чтобы четко следовать указаниям, вдруг принялся метаться и сопротивляться изо всех сил. Ведь всякому обитателю Староземья было доподлинно известно: если, будучи в здравом уме, вы вдруг начинаете слышать голоса, значит, кто-то из сильных мира сего избрал вас своим орудием, и противиться воле его — себе дороже. Надо выполнить, что требуется, а там, глядишь, сами отстанут.

Но жизненный опыт выходца из иного мира диктовал обратное: если вы слышите голоса, то находитесь точно не в здравом уме, и начать им следовать — продемонстрировать свое безумие окружающим. Поэтому надо противиться до последнего. Маг рассчитывал, что Пращур припишет его слова своему Умрану и будет свято следовать им. Откуда ему было знать, что человек со странным именем Всеволод вовсе не верит в богов? В конце концов, он сломил его внутреннее сопротивление — но было поздно. Стражи подобрались к самому храму.

Был миг, когда мелькнула надежда — самого страшного из них схватила охрана. Но даже этим, столь верным шансом Пращур не сумел воспользоваться, наоборот, обратил против себя. И теперь под угрозой оказалось все то, что удалось Достигнуть таким трудом! Его, мага, трудом, чего бы там не воображал о себе этот балаганный фигляр в белой рясе!..

Маг бросил взгляд на всевидящее око… На площади перед храмом толпился народ. Где-то там, в этой толпе, были его смертельные враги… Он осознал, отчетливо и ясно: изящные игры ума и магии кончились. Пора самому вступать в бой, пока еще не все потеряно.

Меньше всего в тот миг его беспокоила участь Мира, благополучие которого эти твари призваны были оберегать. Он точно знал: герои приходят и уходят, а Мир остается. Для Сил Судьбы жизнь смертного — лишь мелкая разменная монета, они назначат себе новых Стражей. А эти должны умереть, как умерли многие и многие до них. Умереть здесь и сейчас — потом будет поздно. Он лично должен их убить, больше рассчитывать не на кого.

Вот только как отыскать их в этом живом море, если он и видел не всех, а кого видел — даже лица не потрудился запомнить — может, узнает при встрече, а может, и нет… Он напряг память, пытаясь вызвать полустершиеся в памяти образы. Две девчонки-нелюди — светлая и рыжая, ничем не примечательные. Эльф — они все на одно лицо. Отрок в богатой одежде — теперь он должен выглядеть старше… Выродок проклятого народа — красивый как картинка и наглый до неприличия… Впоследствии оказался демоном-убийцей… Та-ак! Это уже зацепка!

Маг обратил взор в астрал.

Несомненно, Стражи были в Альгальде. Магическое пространство над городом клубилось и дрожало, будто в узле Сил. Но определить центр этого гигантского скопления, понять, куда проецируется физическое тело его обладателя, было совершенно невозможно. Что же делать?

Маг задумался на минуту, а потом усмехнулся, вспомнив древнюю поговорку: если гора не идет к пророку, пророк идет к горе. Стражей надо выманить, заставить проявить себя. Как? Да проще простого! Насколько известно, они, Стражи, принадлежат к числу тварей, не способных спокойно смотреть, как у них на глазах гибнут мирные горожане. Наверняка захотят вмешаться и спасти…

— Фу-у, пакость! — Из размышлений его вывело мерзкое ощущение: что-то ползло по голове, путалось в поредевших волосах. Он дернулся, махнул рукой. Средних размеров паук шлепнулся прямо на мерцающую поверхность всевидящего ока. Маг отпрянул — пауков он не выносил до дрожи. Но быстро взял себя в руки, даже рассмеялся. То, о чем он думал, само свалилось на голову! Перст Судьбы, не иначе! Почему-то так устроены люди и нелюди, что маленькое, по сути безобидное, но гадкое с виду существо порой внушает им больший страх, нежели реальная опасность. А если его, существо это, немного подкорректировать, усовершенствовать… Паника и давка на площади перед храмом будет обеспечена!

Паук полз очень удачно — точно в направлении тумбы, верно, она привлекла его своим размером, казалась особо лакомым куском. Кровавый след тянулся за ним — он жрал всех, кто попадался на пути.

— Спрыгнем ему на спину и прикончим, — сказал Рагнар с ненавистью. — Хельги, ты не знаешь, где у пауков самое незащищенное место?

— Бейте в сочленение головогруди и брюшка, — посоветовал магистр Ингрем. — Щит, я думаю, мечом не пробьешь. Хитин очень прочный материал… Интересно, откуда эта тварь взялась? Никогда о таких не слышал.

— Уползла из чьей-нибудь лаборатории, — предположила Меридит. — Мало ли дряни бродит по округе. Видно, кто-то из городских колдунов занимался изменением насекомых.

— Паук не насекомое! — возмущенно поправил брат по оружию.

— Один демон!

Энка пренебрежительно поморщилась. Она уже успела совершенно успокоиться и даже заскучать, ожидаючи.

— Паук! Фи! Кому понадобилось его выводить — не представляю. Это так банально. В любом да… классическом романе, — она чуть не сказала "в дамском", но вовремя поправилась, — всегда действует гигантский паук. Он либо пытается сожрать главного героя, либо дает полезные советы.

Аолен нервно хихикнул.

— Ну от этого советов ждать не приходится. Скорее будет обратное. Хотелось бы знать, кто в нашем случае подразумевается под "главным героем"? Уж не Пращур ли? Смотрите, эта тварь явно стремится к храму!

— Тогда, может, не стоит его трогать? — засомневался гном. — Пусть делает свое дело.

— Нет уж! — Энка не собиралась отказываться от такого увлекательного занятия, как охота на гигантского членистоногого. — Решили убивать — будем убивать! А с Пращуром потом сами разделаемся, никуда от нас не уйдет… — Тут она закашлялась, потому что из-за невыносимого гвалта, царящего вокруг, разговор приходилось вести не пределе возможностей голосовых связок.

— Все! Подползает! — объявила Меридит. — Прыгаем?

Но прежде чем прыгнуть, Балдур решил пустить в ход магию. Заклинание Кауэрграсса-Варра было разработано специально для истребления гигантских чудовищ. Странно, но оно отскочило от паука, не причинив не малейшего вреда.

— Ого! Да на него защита Самура наложена! Как на боевого дракона! Кто бы мог подумать! Магией его не возьмешь.

— Значит, будем уничтожать физически! — Аолен вроде бы даже обрадовался. Ему было мучительно стыдно за минутный приступ слабости, глупого страха, и хотелось оправдаться в глазах друзей. И вниз, на спину поравнявшегося с башней чудовища, он спрыгнул первым. И остальные после него могли бы уже и не прыгать. Одним мощным наклонным ударом эльф по рукоять всадил меч именно туда, куда велел Хельги — в сочленение сегментов тела. Этого оказалось достаточно. Видно, драконий металл перерубил какую-то жизненно важную жилу — тварь испустила дух почти мгновенно. Дернулась пару раз и замерла. Мохнатые лапы скрючились и поджались, туша грузно осела.

По толпе, с тревогой наблюдавшей за коротким сражением, пронесся вопль ликования.

— Вот это удар! Вот это я понимаю! — загрохотал Рагнар, хлопая друга-эльфа по плечу. Он тоже был рад. Пожалуй, впервые в жизни радовался тому, что самому не пришлось вступать в бой. Ну не мог он побороть отвращения, не мог, и все тут! Тролли, драконы, василиски — он на все был согласен. Но только не жабы, пауки и прочие земные гады. Тем более увеличенные!

Позицию Рагнара разделяли многие, но не все. Энка оглядела мертвую тушу и разочарованно протянула:

— Это что, все, да?! Называется, повоевали!

— Все! — Эльф виновато развел руками. Он тоже не ожидал, что победа окажется столь стремительной и легкой. Душа рвалась в бой, да не с кем было. Он чувствовал себя едва ли не обманутым.

Напрасно они огорчались — это было еще не все. Что-то ослепительно-яркое, раскаленное пронеслось над площадью и с оглушительным треском, рассыпая искры, ударилось оземь подле паучьих останков, только чудом никого не задев. Толпа, сомкнувшаяся было — многим хотелось рассмотреть поверженное чудовище поближе, а может, и отщипнуть какой клочок на память — вновь отхлынула. Раздались крики.

— Какой идиот огненными шарами кидается?! Раньше надо было стараться! А теперь чего после драки кулаками махать?! — проорал Орвуд, с возмущением оглядываясь по сторонам. Он был уверен, что неизвестный магический стрелок запоздало целился в паука.

Но словно в ответ на его слова, небо вновь полыхнуло огнем. Новый шар, раза в три мощнее первого, примчался неведомо откуда, вроде бы, со стороны леса, но точно никто не успел разобрать. Жертв было бы не счесть — спасла отменная боевая выучка Балдура, отставного армейского колдуна. В последний миг он успел выкинуть, растянуть над площадью отражающий щит. Шар врезался в его невидимую поверхность, отскочил, как каучуковый мячик от стенки, и, рикошетом перелетев через площадь, упал на опушке соседнего леса. Было видно, как ярко и дымно, будто смоляной факел, вспыхнула вековая ель. А следом уже летел второй шар, и третий, и четвертый — только успевай отбивать. Народ, обезумевший пуще прежнего, разбежался кто куда.

— Силы Стихий! Ведь это же по нам бьют!!! — ахнул гном. Он, кажется, последним сообразил, что приключилась новая беда.

Маг бил огненными шарами через портал (тот же, по которому запускал паука), поэтому удары выходили неточными — неловко прицеливаться. Это затруднение он предусмотрел, знал, что с первого удара не убьет. Заранее запасся терпением и испросил прощения у богов за случайные жертвы, каковых ожидалось немало. Формальность, конечно, — богам до смертных дела мало, — а все-таки совесть успокаивает.

Но то, что противник ухитрился воспользоваться щитом Беллерота, его изрядно озадачило. Это была боевая магия, требующая специальной подготовки. Такому не учат ни филологов с архитекторами, ни лекарей, ни натуралистов. Если обычный отражающий экран способен создать даже самоучка, едва овладевший азами магии, то со щитом Беллерота не каждый мастер справится. Обычно им пользуются лишь Великие. Откуда у простых наемником такая магическая мощь? Насчет демонических способностей Ингрема маг не обольщался, давно разведал, как в действительности обстоят дела.

Маг запустил последний шар и плюнул с досады. Окаянный щит сводил на нет все его усилия. Под таким можно хоть неделю сидеть в полной безопасности. Собственно, тем и была хороша защита Беллерота, что на установку ее сил требовалось многократно меньше, чем на сотворение огненных шаров, и нападающий истощался гораздо быстрее обороняющегося. Да и дистанционно такой щит не пробить, требуется личное присутствие.

Маг торопливо сменил домашнюю мантию на коричневый дорожный костюм, прихватил боевой посох, волшебный жезл (это дилетанты говорят "палочка", а профессиональные маги гордо — "жезл"!) и сквозь тот же проверенный портал устремился на поле боя, к данному моменту уже почти опустевшее. Посторонние успели разбежаться, только укрывшийся под щитом противник да несколько сотен мертвых тел остались на нем.

Великие маги не зря носят это гордое звание — иные силой своей не уступают и демонам! Свет солнца померк, будто наступили глубокие сумерки. Гудела, дрожала земля. И воздух колыхался и плыл, как в летний зной над раскаленной дорогой. Деревья гнулись под шквалами ветра, а птицы метались над городом с резкими, гибельными криками, будто наступал уже конец света.

Огромная, размером с пещерного тролля, фигура, окутанная мерцающим ореолом чистой Силы, возникла на площади из пустоты. Ветер раздувал ее коричневый плащ, и с подола его сыпались мелкие искры. Боевой посох светился белым огнем. Лицо великана скрывал низкий капюшон, был виден только свет, струящийся из глаз. Одного вида пришельца было достаточно, чтобы повергнуть в трепет любого врага. Почти любого.

— О! Гляньте-ка! Идет! — расплылась в улыбке Энка, ее всегда радовало новое и необычное. — Видно, надоело прятаться. Интересно, кто это такой?

— Маг, если судить по облику, — ответил Аолен.

— Вот спасибо, подсказал! Сами бы мы, по дремучести своей, в жизни не догадались бы! — К эльфу вредная девица питала куда меньше пиетета, чем к колдуну. — Я имела в виду, чего он к нам привязался?

— Так бы и спрашивала, как думала! Пора бы уже научиться выражать мысли внятно! — не остался в долгу Аолен. Он тоже кое-чему научился за последние годы.

У Макса упало сердце. Ему до сих пор не доводилось бывать свидетелем и тем более участником магических сражений. Он совершенно не представлял, как можно противостоять такому страшному врагу. Это вам не безмозглый паук-переросток — мечом не заколешь!

— Он нас убьет, да?!

— Постараемся предотвратить, — хмыкнул Балдур, — но будет нелегко, сразу предупреждаю. Это Великий.

— Почем ты знаешь? — заинтересовался Рагнар.

— Простые не светятся и не изменяются в размере, — коротко ответил колдун, будто речь шла о чем-то неодушевленном.

У Ильзы был свой интерес.

— А ты сейчас тоже увеличишься, да? — Она смотрела на Балдура как ребенок на ярмарочного фокусника, который, того гляди, выкинет какую-нибудь занимательную штуку. Но тот ее разочаровал.

— Ну вот еще! Дешевый театральный эффект, рассчитанный исключительно на устрашение противника. Пустая трата сил. А они нам еще понадобятся, помяните мое сло…

Это было последнее, что они услышали. А дальше все потонуло в таком магическом кошмаре, что недавний обстрел показался веселой детской забавой. Враг явился с одной целью — убивать. Он не вступал в переговоры, не требовал, не угрожал, даже не объяснял. Он бил на поражение.

И гудел, и стонал мир вокруг, трещины рассекали земную твердь, взметались огненные вихри, смешивались с ледяными потоками воды. Ослепительные молнии разрывали небосвод — казалось, еще миг, и он рухнет на несчастную землю. Громовые раскаты сливались в постоянный, непрекращающийся рев. Свежий грозовой запах озона смешивался с нестерпимой вонью паленой шерсти. Огонь, воздух, вода и земля слились воедино, кромсая и терзая друг друга. Бушевала вырвавшаяся на свободу, необузданная мощь Сил Стихий…

А в самой глубине пирамиды-храма, забившись в темный угол, сжавшись в плотный комочек, прятался, как загнанное животное, Павел Степанович Рыхтиков, фальшивый колдун, жрец-самозванец. Лицо его было землисто-белым, зубы выбивали барабанную дробь, пальцы судорожно комкали полу белой мантии, а губы лихорадочно нашептывали слова молитвы "Отче наш", неизвестно каким путем задержавшиеся в памяти ученого коммуниста. Что творится вокруг и какова его роль во всем этом безобразии, он даже не пытался понять. Он просто и примитивно ХОТЕЛ ЖИТЬ…

…Какое счастье, что Судьба свела своих Наемников с Балдуром Эрринорским! Большее, на что были способны они сами, — это удерживать защиту, и то недолго. Но колдун был настолько подготовлен и силен, что мог достойно противостоять Великому магу. Он закручивал черные вихри — и в них тонули, захлебывались и гасли смертоносные красные лучи. Он обрушивал водяные шквалы на рвущееся из-под земли пламя, он отражал стрелы молний, да так, что противнику приходилось спасаться от собственного оружия. Он вызвал целый сонм мелких голодных демонов-пустынников (колдовство на грани запретного, в мирное время грозящее немалым штрафом, а то и заключением под стражу) и натравил на врага. Пустынники атаковали неудержимо и яростно, гибли в магическом пламени, но лезли, лезли вперед, гонимые вечным голодом. Маг отмахивался от них, как от назойливых насекомых, — но ведь и маленькая пчела жалит больно…

Аолен, Энка, Меридит — они тоже стремились не отставать, делали что умели, но сами понимали: против такой мощи все их магические усилия — лишь капля в море.

Хельги разложил камни, шарахнул по врагу такой молнией — не магической, а чистой, природной, что у того слетел капюшон, волосы встали дыбом и заискрились. Но все-таки устоял, гад! Зато самому Хельги этот удар принес больше вреда, чем противнику.

Нет, они ничем не могли помочь Балдуру! А он меж тем начинал сдавать позиции. Атаковал все реже, слабее отражал удары… И враг тут же почувствовал это, удвоил натиск. Его силы казались неисчерпаемыми.

— Хельги! — Колдун резко тряхнул демона за плечо. — Очнись, ради всех богов! Иначе нам конец!

— Да я в порядке, — слабо откликнулся тот, выплюнув кровавый сгусток. — Чего делать-то?

— Поглощай этого гада немедленно!

— Нет! — Грозный и могучий демон-убийца отшатнулся.

Балдур был готов к такой реакции и не настаивал.

— Ладно, давай по-другому. Быстро начинай поглощать меня!

— Что?!! Ты спятил?!! — На Хельги было жалко смотреть. "Крысенок в первом бою", — говаривала в подобных случаях Меридит и била. Балдур Эрринорский тоже не один год провел в войсках.

— Делай что велено, демон тебя побери! — заорал он яростно. — Ну! Живо!.. А вы держите защиту, мне не до того!

Хельги опустился на колени — ноги совсем отказались его держать. Закрыл глаза. Жалобно всхлипнул, не скрываясь — все равно никто не смотрел. Осторожно-осторожно нащупал в астрале сущность колдуна, тронул, потянул…

— Давай! — подбадривал тот, а сам морщился, как от боли. — Ну смелее! Еще… еще… стоп! Замри! Сядь в сторонке и не делай ни-че-го! И не сопротивляйся. Я не знаю, вдруг будет больно…

Хельги не сопротивлялся. Он не стал бы делать этого, даже если его резали бы на части. Потому что разгадал наконец замысел Балдура. То, чем не умел воспользоваться сам демон, смог извлечь и задействовать черный колдун из Эрринора! Неисчерпаемый источник силы открылся бы ему!

Маг сразу понял, что битва проиграна. Он наверняка одолел бы черного колдуна (откуда, интересно, занесло его в компанию наемников?), каким бы опытным тот ни был. Кстати, именно опыт, боевая выучка, а не сила позволили Балдуру продержаться так долго, ведь маг, в отличие от него, воином не был, сражался мощно, напролом, но непрофессионально, не знал многих приемов и хитростей. Да, колдуна он победил бы рано или поздно. Но какой смертный выстоит против силы высшего демона? Маг раньше самого Хельги осознал, что происходит, но с поражением не смирился. Сопротивлялся жестоко и злобно, пока последние капли силы не стекли с кончиков его пальцев в жадную пасть астрала. Однажды эти твари уже заставили его пережить страшное унижение, второй раз он этого не допустит! Победа или смерть — другого выбора не было. Коллегия никогда не простила бы ему попытки узурпировать власть. Лучше уж умереть на поле боя, достойно, как настоящий воин. И он умер.

И разом смолкло все вокруг. Погасло магическое пламя, стихли порывы ветра, осела пыль. Луч предзакатного солнца пробил черноту туч, озарил кровавым светом мертвые тела: множество белых, одно бурое, паучье. И еще одно — шагах в тридцати поодаль — коричневое. Уже не огромное, как тролль, а самое обычное, человеческое.

— Пошли, что ли, посмотрим, с кем сражались. Интересно все-таки, — вяло предложил Рагнар. В магическом бою его роль была сведена к минимуму: старался выжить сам и прикрыть от ударов Ильзу. Теперь сам удивлялся, отчего так устал, будто несколько часов мечом махал?

— Идем, — утомленно кивнула Энка. Ей-то труднее пришлось. Она-то худо-бедно, но сражалась. И все же природное любопытство взяло верх над усталостью. Приблизились. Посмотрели.

Рослый, худой дядька в дорожных одеждах лежал лицом вверх, широко раскинув руки с обгоревшими до черноты ладонями. У него был горбатый, как клюв орла, нос, кустистые брови вразлет… "Мефистофелевская внешность", — подумалось Максу. В старчески водянистых, широко распахнутых глазах отражалось розовеющее небо.

— Где я видала эту рожу? — спросила Энка, ни к кому конкретно не обращаясь.

— В Поните, — подсказала Меридит. — А потом в Ольдоне. Это маг Франгарон.

— Точно! — авторитетно подтвердил Балдур. — Я тоже его знаю. Он меня однажды допрашивал по делу… гм… неважно. Вот уж не думал, что однажды мне придется его убить! — Сказано это было без малейшего сожаления.

— А чего он на нас набросился, кто-нибудь может мне объяснить? — осведомился гном сердито. Ему как всегда казалось, что разговор идет не о том, не о главном.

— Ну… если помнишь, у нас с ним старые счеты… — размышляла вслух сильфида. — Удивительно, неужели этот тип был таким злопамятным, что…

— Не дури! — перебила боевая подруга. — Я уверена, прошлые обиды ни при чем. Истинные боги, белые рясы, Пращур, паук, Франгарон — все это звенья одной цепи. Нужно только понять, что их объединяет.

— Красиво сказано! — ехидно кивнула дочь сенатора Валериания. — Сразу чувствуется — филолог, не абы кто!

— Сама дура! — беззлобно отмахнулась диса.

— Кстати о Пращуре! — вспомнил Макс. — С ним-то как быть? Он вообще где?

— В храме, надо полагать. А пошли и его убьем до кучи! — Сильфида, оказывается, еще не навоевалась.

— Нет! — твердо ответил Хельги, дотоле стоявший позади всех и помалкивавший. — Не сейчас! Идемте в город, я есть хочу!

Друзья обернулись. Демон был бледен, как упырь, и заметно пошатывался, так что чуткий Рагнар счел нужным подойти и взять его под руку, на всякий случай.

— А потерпеть ты не можешь? — спросила Энка с раздражением. — Надо сначала дело сделать, а потом уж свои прихоти удовлетворять! Есть он, видите ли, хочет! Как нежная фея, право!

— Значит, не может! — В спорах Меридит всегда принимала сторону Хельги.

— В самом деле, — поддержал рассудительный Орвуд. — Не знаю, как вы, а я, к примеру, едва на ногах стою. А в храме наверняка полно охраны. Еще одной битвы мне сегодня не выдержать. Да и вам тоже. Надо сначала отдохнуть.

— А Пращур тем временем сбежит! — Энка упрямилась только из принципа, устала она не меньше других.

— Найдем, никуда он от нас не денется, — обещал Балдур. И они пошли в город.

Альгальд, еще утром веселый и процветающий, теперь выглядел как в дни войны.

Островерхие крыши большинства домов были разрушены. Повсюду валялась битая черепица, сорванное с веревок тряпье вперемешку с мусором и всяческим хламом. Поваленные деревья и фонарные столбы перегораживали улицы. Южные стены окраинных домов были покрыты черными отметинами — в них били молнии и огненные шары. Тут и там поднимались столбы густого дыма — горели деревянные постройки и поленницы дров — никто их не тушил.

Жители неприкаянно бродили по улицам — кто разыскивал тела погибших родственников, кто, наоборот, скрывался от воскресших… Сами воскресшие блуждали тут же, тихие и странные, как тени, — искали самих себя. Кое-где по углам копошилась нежить, кого-то поедала. На нее не обращали внимания. Жизнь в городе замерла, печать обреченности лежала на всем. Торговые лавки, винные погреба, трактиры не работали, но и закрыты не были. Стояли настежь — заходи, бери что хочешь, никому дела нет.

Зашли в первое попавшееся заведение, взяли, что нашли — пирог с печенкой, тушеного гуся, квашеной капусты, светлого пива. Сели есть.

— Но деньги мы все равно заплатим! — раз пять повторил Аолен, выразительно поглядывая на Орвуда.

Тот предложил рассматривать трапезу в качестве боевого трофея, но поддержки не нашел и плюнул:

— Делайте что хотите, если у вас деньги лишние!

— Ну что, наелся наконец? — спросила Меридит брата по оружию. Обычно тот ел немного и считал это своим достоинством. А тут вдруг его одолела несвойственная прожорливость. Не обращая внимания на насмешки и упреки, один съел полпирога, полгуся и капустой закусил.

— Нет. Не наелся. — Он встал и принялся шарить по шкафам и полкам. Отыскал четверть головы овечьего сыра и ее съел в один присест.

Это было уже не смешно.

— Хельги, милый, ты не лопнешь? Тебя не стошнит? — испугалась сестра по оружию.

— Не лопну, — обещал тот и продолжил поиски.

— Да что с тобой? — Меридит уже чуть не плакала.

— Не знаю. Хочу есть, и все. Очень! — Он был сам не свой.

— Что значит очень?! — возмутился гном. — Ты один полтрактира смел! Хуже тролля какого-нибудь! У тебя что, днище выпало?

— Не знаю. — Голос Хельги звучал глухо, с нотками отчаяния. — Хочу есть, — повторил он и выскочил на улицу. Его и вправду стошнило. Но есть хотелось по-прежнему.

— Так дальше продолжаться не может! — заявила Энка после третьего трактира. — Этот процесс бесконечен. Хельги, ты должен остановиться.

— Думаешь, мне самому это нравится? — буркнул демон. Выглядел он совсем плохо: его стошнило уже раз пять. — Я, может, вообще скоро умру. — Это предположение было высказано тоном совершенно равнодушным. — Так есть хочется — сил никаких нет.

— Бывает такая нервная болезнь — булимия, — принялся рассказывать желающим Макс. — Человек ест, ест, а наесться никак не может. Вдруг у Хельги то же самое? Стресс спровоцировал или еще что-то…

— Может, это Франгарон его проклял перед смертью? — Меридит как-то не верилось, что ее брат по оружию склонен к нервным болезням.

— Нас много было, почему именно его? — уточнил Эдуард.

— А помнишь, я ему однажды нагрубил? Вот он и задумал отомстить… — Тут несчастный запнулся, выскочил на улицу, вернулся через минуту, повторил: — Просто сил больше нет! — И вновь принялся за еду. Толку от нее не было, но сам процесс вроде бы приносил временное облегчение.

— Идиот! — вдруг хлопнул себя по лбу Балдур. Последние слова Хельги натолкнули его на мысль.

— Кто?! — пискнула Ильза испуганно. Обычно колдун был очень сдержан в эмоциональных проявлениях.

— Я, кто же еще! Осел сехальский! Хельги, оставь в покое ветчину, пища смертных тебе не поможет. Как я сразу не догадался! Тебе нужно совершенно другое!

Что-то в его тоне заставило демона насторожиться. Он отложил ветчину, спросил подозрительно:

— И что же мне, по-твоему, нужно?

Колдун подсел к нему, обнял за плечи, говорил мягко, но в глаза не смотрел:

— Знаешь что… Ты, главное, не волнуйся… Так уж ты устроен, против природы не пойдешь. Сейчас я их вызову, пару-тройку, и все. И тебе сразу станет лучше.

— Кого это ты вызовешь? — В голосе Хельги послышались панические нотки, его начат бить озноб.

— Демонов. Каких-нибудь того… небольших. Или, хочешь, одного покрупнее. Как тебе легче?

— Легче что?!! — Подменный сын ярла с ужасом почувствовал, что глаза его начинают наполняться слезами.

— Поглощать! — Балдур наконец решился назвать вещи своими именами. — Хельги, ну пойми, ты же убийца. С этим ничего не поделаешь. Ты потратил много сил, тебе надо восстановиться, сам ты не умеешь, значит, придется извне…

— Ни за что! Ни за что! — твердил демон убито, уставившись взглядом в одну точку. — Лучше умереть.

Он сидел за трактирным столом, обхватив голову руками, голодный и совершенно несчастный, а друзья толпились рядом, смотрели требовательно и осуждающе. Они не были демонами-убийцами и не могли понять, что отказ его — не пустой каприз, не глупый принцип. И для него в самом деле легче умереть, чем переступить через себя!

Как хорошо, что с ними был Орвуд! Ворчливый, порой занудный, но вместе с тем, здравомыслящий и надежный, умеющий позаботиться о своих юных бестолковых спутниках.

— Ну вот что! — распорядился он сварливо. — Оставьте его в покое! Идите себе в сторонку, ему и без вас тошно. Думаете, если демон, можно им помыкать как хотите?

Друзья смущенно отошли: на самом деле они ничего подобного не думали, просто не видели иного выхода. А Орвуд — видел! Он полез в заплечный мешок, с которым предпочитал никогда не расставаться, долго копался, а потом извлек и вручил Балдуру свалянный клок рыжих волос.

— Вот тебе борода, живенько, вызывай Кукулькана! Он демон высший, мудрый, может, придумает, чем помочь.

— И правда… — Хельги поднял голову, взглянул с надеждой.

А Балдур принялся с энтузиазмом вычерчивать пентаграмму. Любому школяру известно: вызвать высшего демона очень трудно, практически невозможно. Кроме двух случаев. Если он, демон, совсем уж бестолковый, вроде Хельги, или если у вас имеется вещь, прежде принадлежавшая ему лично. И лучше всего для такой цели подходят именно волосы.

Кукулькан появился в трактире спустя несколько минут. Со дня их первой встречи он изменился — к ужасу Орвуда, начисто сбрил свою шикарную бороду, отчего лицо его стало более молодым и змеиным, заметно поправился и посвежел. Чешуйчатая кожа приобрела красивый металлический блеск. К тому же теперь он не был голым — чресла его опоясывала набедренная повязка совершенно невозможной расцветки — сиреневые и изумрудные огурцы по ярко-оранжевому фону. Аолен даже зажмурился от такой ослепительной красотищи. В первый миг демон казался заспанным и недовольным, но увидел старых знакомых и просиял.

— О-о! Кого я вижш-ш-шу! Какая вс-с-с-треча! Щ-щ-щас-стлив, щ-щас-с-стлив! Я вас-с-с час-с-сто вс-с-споминал! Ис-с-скал-ис-с-скал — не наш-ш-шел! В ас-с-страле нынче чего только не наме-ш-ш-шано! Вс-с-се думал — где вы ес-с-сть?

— Мы здесь! — ответил гном сурово. — И у нас проблема. На тебя последняя надежда. Но прежде скажи, какого демона ты побрился, а?!

— Да я не с-собирался, чес-с-стно, — принялся оправдываться бог. — Какую-то пакос-с-сть в ас-с-страле подцепил, предс-с-с-тавляеш-шь! Сколько в темниц-с-се с-си-дел — ни вош-ш-шки, ни блош-ш-шки. На с-свободу выш-ш-шел — на тебе! Чес-с-салос-сь — спас-с-су нет! Пришлос-сь избавлятьс-с-ся!

— Да ты что! — всплеснул руками гном. — Какая досада! А вывести ничем нельзя было? Я как-то раз скипидаром…

— Кхе-кхе! — выразительно кашлянул Рагнар. Собеседники опомнились.

— Так шш-што, говориш-шшь, приключилос-ссь?

Вместо ответа гном кивнул на понурого демона-убийцу: дескать, сам смотри. Бог-змей взглянул и сразу все понял.

— О! Где это ты так поис-с-с-тощ-щ-щил-с-ся?! С-с-смотреть грус-с-стно! Но это не с-с-страш-ш-шно. Щ-щас-с-с притащ-щ-щу демона потолщ-щ-ще, подкрепиш-ш-шь-с-ся…

Хельги готов было возмущенно заорать, но Орвуд вовремя закрыл ему рот ладонью и пояснил:

— В этом-то и есть главная проблема! Демонов бы мы и сами наловили, у нас колдун есть… — Упомянутый колдун поклонился, змей церемонно кивнул в ответ. — Но Хельги отказывается есть чужие сущности. Уперся как баран: "Не буду, и все!"

— Почему? Он же убийц-с-са! Ему по природе полож-ш-ш-ено! Хельги, еш-ш-шь с-с-спокойно, никто не ос-с-судит!

Демон отмалчивался, говорил Орвуд:

— Мы ему то же самое говорим — бесполезно. Твердит: лучше умереть.

Кукулькан помолчал минуту, а потом прошипел с сомнением:

— Ну хорош-ш-шо. Ес-с-сть ещ-щ-ще с-с-спос-соб… Но боюс-с-сь, он тебе не понравит-с-с-ся. Очень болез-с-с-не-нный.

— Ничего! Я потерплю! — живо откликнулся Хельги. Он догадался, о чем идет речь. Вспомнились двое незнакомых демонов — мужчина и женщина, витающие в белой туманной мгле… Они поделились с ним своей силой, и ощущения, связанные с ее передачей, были просто кошмарными. Но все-таки лучше, чем поглощать сущности!

— Рубаш-ш-шку с-с-снимай, — велел змей. — А вы вот ш-ш-што… С-с-ступайте пока на улиц-с-с-су! Ни к чему с-с-смертным на это с-с-смотреть.

Друзья тихонечко вышли.

Похоже, Кукулькан подобную процедуру проделывал не впервые. Действовал он очень ловко. В мгновение ока изменил антропоморфный облик на змеиный, обвился вокруг Хельги плотными кольцами, как удав вокруг добычи — тот не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Предупредил:

— Только с-с-сам не тяни, а то ещ-щ-ще угробиш-ш-шь меня! Как-никак, убийц-с-са… — И, не дожидаясь ответа, отворил силе путь.

Боль была почти нестерпимой, а все-таки змей действовал мягче, чем женщина: пускал силу не сплошным потоком, а короткими импульсами, давал отдышаться. Хельги с трудом, но удавалось сдерживаться от крика — чтобы не пугать Меридит и Ильзу. Он был уверен: они где-то рядом, подслушивают, подглядывают и переживают.

— Хватит! — взмолился он после шестого импульса. — Я… уже… наелся!

— Я с-с-сам знаю, когда х-хватит! — возразил бог. — Вызвал-с-с-ся — терпи.

Пытка продлилась еще несколько минут, потом хватка змея ослабла, кольца развились. Хельги рухнул на четвереньки — ноги отказывались служить. Кукулькан легко, одной рукой подхватил его поперек туловища и посадил на трактирный стол, между блюдом с ветчиной и горшком с овсяной кашей.

— Ну ш-ш-то? Живой?

— Н… не уверен, — пробормотал несчастный, отворачиваясь, чтобы никто не видел его лица. — Скажи… Почему это так больно?

— Потому ш-ш-то противоес-с-стес-с-ственно. Вот ес-с-сли бы ты был умницс-сей и с-соглас-с-силс-с-ся куш-ш-шать с-сам, как с-с-следует…

— Нет, спасибо! Из двух зол выбирают меньшее! — воскликнул демон-убийца убежденно, даже голос, только что хриплый и сдавленный, вдруг откуда-то прорезался.

— Ты мог бы вообщ-щ-ще не выбирать. В тебе с-с-силы немерено! Научис-с-сь с-с-сам вос-станавливатьс-с-ся.

— Как? Сам я могу только выходить в астрал, и больше ничего, — с досадой махнул рукой Хельги и, помолчав, добавил доверительно: — Знаешь, в качестве смертного я вполне приемлем, но как демон никакой критики не выдерживаю. От меня одни разрушения, шевельнуться боюсь. Скажи, это со всеми так поначалу или я один такой неповоротливый?

Кукулькан не ответил, только погладил его по голове, взъерошив светлые волосы:

— Какой ты у нас-сс ещ-ще младенец-с-с… — Шмыгнул коротким змеиным носом, видно, Хельги казался ему очень трогательным, и распрощался: — Ес-с-сли ш-ш-то — вызывайте, не с-с-стес-с-с-сняйтесь… Вс-с-сем привет!

Кукулькан исчез.

— А чего он нас не дождался?! — разочарованно спросила Ильза с порога.

— Побоялся, что ты станешь визжать и целоваться! — фыркнул вредный гном.

— Ну ты как? Насытился? — обратился Макс к Хельги.

Тот осторожно слез со стола — голова сильно кружилась. Едва подошвы его сапог коснулись пола, раздался сухой треск, под ногами сверкнули короткие синеватые молнии.

— Похоже, перебрал! Перекормил он меня! — пробормотал горе-демон. И предупредил: — Вы до меня пока не дотрагивайтесь, мало ли что… Пусть сила поуляжется.

Сила "не укладывалась" до самой темноты. Чего бы ни касался — искрило. Глядя на Хельги, Макс удивленно качал головой и непонятно обзывал его ходячей динамо-машиной.

— Уж и не знаю, как его в сарай пускать! — ехидничала Энка по дороге к их временному пристанищу. — Там солома, опилки — как бы он нас не подпалил! Хельги, придется тебе во дворике спать, ничего не поделаешь!

— Подумаешь! — обиженно фыркал тот. — Хоть на улице! Первый раз, что ли. Главное, дождя нет… — Он говорил и даже не задумывался о том, какая в самом деле удача, что в тот вечер не было дождя. Не то непременно замкнуло бы…

Напрасно Энка старалась, упражнялась в остроумии. Спать ночью не пришлось никому. Отчего так случилось — сразу не скажешь. Может быть, Сила, расплескавшаяся по округе во время магической битвы, послужила приманкой, или многочисленные горожане, так и не сумевшие вернуться в свои дома, под надежную защиту охранных символов, тем более что у большинства и домов-то не осталось. В то же время мог кто-то из богов наконец разгневаться на Пращура и его единоверцев. Или же имело место простое стечение обстоятельств. Но как бы там ни было, а именно в эту ночь полчища окрестной нежити, да не разрозненными кучками, а едва ли не организованным строем, двинулись на город.

Друзья долго не могли заснуть: лежали, ворочались, потом начали перешептываться — все, кроме Макса. Тот дрых без задних ног — вот что значит крепкие нервы!

— Как ты думаешь, зачем этот маг на нас напал? — спросил Эдуард у лежащего рядом Рагнара. Но вместо рыцаря ему, вопросом на вопрос, ответил Орвуд, видно, он и сам думал именно об этом:

— Уж не Коллегия ли поручила ему нас убить?

— О-о, тогда нам кердык! — присвистнул принц, вставив для лихости аттаханское словечко. — Одну такую битву выдержать можно, но если они начнут нападать по очереди, каждый день… Или все вместе навалятся…

— Не сочиняйте глупостей! — шикнул на них Балдур, почувствовав, как задрожала Ильза. — Коллегия такими методами не действует. Не хочу сказать, что маги служат образцом добродетели, есть среди них и редкие сволочи, но устраивать массовую бойню в центре города они не станут. Уверен, это была личная инициатива убитого. Скорее всего, он просто спятил…

— Но мы конкретно чем ему помешали? — вмешалась Энка.

— Я же говорю — он связан с Пращуром! — подал голос Аолен. — Ну сами рассудите. Даже если тому и вправду благоволят древние боги, в чем я лично начинаю сомневаться, камень Ло не приведешь в действие молитвой. Нужна магия, да такая, что простому мастеру не по силам. Значит, с Пращуром был Великий…

— Следовательно, теперь Великого с ним нет. Завтра спокойно его прикончим! — сделала приятный вывод сотник Энкалетте.

И тут в сарай влетела заспанная и всклокоченная Меридит — она заночевала во дворе, с братом по оружию, из солидарности.

— Подъем, тревога!!! — еще не до конца проснувшись, заорала девица по-военному. Но тут же опомнилась: — Тьфу! Вставайте, я хотела сказать! Там, — она сделала рукой широкий жест, охватывающий минимум пол-Староземья, — там демон знает что творится!!!

Она приукрашивала действительность ради красного словца. Что именно там творится, демон, увы, не знал. Зато игниморфные структуры[20] (изъясняясь профессиональной магической терминологией) метал в ту ночь как заправский боевой маг! Взмахнул рукой — молния, взмахнул другой — вторая. Обеими — огненный шар. Чихнул — рассыпался сноп искр, как из пасти дракона!

— Наверное, Кукулькан предвидел, что ночью предстоит сражение, и нарочно тебя перекормил! — строил предположения Эдуард в короткие передышки между атаками.

— Не думаю. Просто он испытывает ко мне что-то вроде отеческих чувств, вот и перестарался. Вспомни, как Ильза кормила младенцев Эфиселии: они уже орут, плюются, а она все пичкает!

— Я про запас хотела. Вдруг им случилось бы голодными остаться, мало ли что в походе бывает!

— Вот и он тоже!

— И хорошо сделал. Иначе как бы мы с нежитью справлялись?!

Ильза была права. Молнии и шары уничтожали исчадий дурной магии не хуже драконьего серебра, которого на всех не хватало.

День в Альгальде был ужасным, ночь — еще ужаснее. Южные окраины полыхали, над ними разливалось кровавое зарево. Удушливый запах гари стелился по подворотням. На шпилях уцелевших крыш, будто на корабельных мачтах, сияли голубые огни — верный знак беды. Беда рыскала по улицам города — хищная, злобная, голодная. Эти твари не могли существовать, не отнимая жизни у других. И они отнимали, безжалостно и жестоко. Они не просто насыщались, как делали это обычные упыри и прочая нежить старой породы. Им нравилось убивать. Но вины их в том не было. Такими их замыслили, создали, а потом бездумно выпустили на свободу — живым на погибель. И хоть окончил их создатель дни свои в пламени костра, Ильза поймала себя на мысли, что ни капли его не жалеет. На свете и без него водилось полно всяких чудовищ, совершенно ни к чему было плодить новых.

— Зачем колдуны вообще занимаются такими гадостями?! — спросила она в сердцах.

— Военные заказы, — пожал плечами Балдур. — Они всегда самые выгодные…

Тут разговор прервался. Из-за угла выскочили сразу пятеро: ростом чуть выше гнома, широкоплечие, сутулые — руки свисают ниже колен, морды вытянуты вперед, загривки высокие и щетинистые.

— На основе оборотней, что ли, созданы? — проявил профессиональный интерес Балдур. — То-то плодятся быстро! Раз куснул — и готово, новый боец в строю!.. — Он отбил атаку ударом Слепой волны и предупредил: — Надо всем встречным раненым голову отрубать. Для профилактики.

— Не о том думаешь! — крикнул в ответ Орвуд. — Главное, чтобы самих не цапнули. А городу мы ничем не поможем. Наши усилия — капля в море. Глянь, на каждом шагу трупы, за каждым углом жрут!

— Что жрут — не страшно. Сожранные не встанут. Покусанных надо убивать, пока не переродились.

— Знаешь, — заметила Энка после минутного раздумья, — все-таки вы, колдуны, очень циничный народ!

— Издержки профессии, — с раскаянием молвил тот.

К всеобщему удовольствию, покусанных им что-то не встречалось. Или их просто не хотели замечать? Очень тяжело убивать кого-то "для профилактики".

— А мы вообще-то куда так целеустремленно пробиваемся? — вдруг спросил Хельги квартала через три (путь, занимавший в мирное время около четверти часа, теперь отнял вдвое больше времени и был отмечен не одним десятком вражьих туш). Пока Меридит будила спутников, ее брат по оружию расправлялся с нежитью, проникшей во двор, и спасал хозяйское семейство, состоящее из жены, тещи, малолетнего чада и пестрой телки (она-то, собственно, и сподвинула его на это благородное дело), поэтому пропустил краткий военный совет.

— Как куда?! — опешила диса. — К храму! Кругом неразбериха, самый удобный момент прикончить Пращура! Мы же решили, ты забыл?!

— Да я и не помнил. Решить-то вы решили, а мне не сказали.

— А ты что, не одобряешь? — насторожился Балдур, он больше, чем кто бы то ни было, ценил мнение Хельги, потому что на полном серьезе считал его своим богом, каким бы своеобразным тот ни был.

— Почему? Одобряю! Я просто из любопытства спросил.

— Любопытство не порок! — брякнула любительница народной мудрости. — Берегись!!! Сзади!..

Еще одна тварь выскочила из окна полуразрушенного дома. Она не была похожа на тех, что попадались раньше. Она смахивала на хорошо откормленного курганника, только еще страшнее. Двигалась странной дергающейся походкой, как на ходулях. Но самым примечательным в ней были когти — полупрозрачные, блестящие, янтарно-желтые, загнутые ятаганом, чуть не в палец длиной. И красная кровь капала с них.

Удар принял на себя Макс — ему захотелось размяться. И пока он отбивался мечом, Ильза как зачарованная таращилась на эти когти — так они ей понравились! И думала она не о том, как уродлив и жесток их обладатель, даже не о крови невинных жертв, а о том, как здорово было бы заполучить один такой коготь и сделать из него подвеску или даже амулет, ведь в нем наверняка есть хоть какая-то сила. Душевно чуткий Рагнар перехватил ее взгляд и, казалось, прочел мысли.

— Что, хочешь такой?

— Ага! — смущенно выдохнула девушка.

Рыцарь вынул топорик и отхватил коготь под корень:

— Держи!

Ильза аккуратно завернула трофей в тряпицу:

— Я его потом помою как следует, — и прибрала в мешок.

— Фи! Ты вроде Хельги стала! — осудила брезгливая сильфида. — Охота тебе всякую дрянь собирать!

— Правда! — опомнился упомянутый натуралист. — Чего я стою-то? Надо и мне такой взять. Вот хорошо вы подсказали.

— Тьфу на вас! — безнадежно махнула рукой Энка.

Чем дальше в южном направлении пробивались наемники, тем чаще и агрессивнее становились атаки нежити. Скоро им стало совсем не до разговоров — только успевай обороняться. Обнадеживало одно: горожане перестали вести себя как бессловесные скоты на бойне, они сопротивлялись как могли. Одни просто убегали и прятались в уцелевших домах либо прыгали с обрыва в спасительную реку. Другие извлекли из чуланов и тайников запретное дедовское оружие и отважились вступить в сражение. Кое-кто даже магии оказался обучен — город большой, образованных жителей в нем немало. И пусть на каждом по-прежнему болталась дурацкая белая ряса поверх нормальной одежды, это был уже не тот народ, что безмолвствовал утром на празднике. То ли массовое воскрешение мертвых родичей и соседей так на них повлияло, то ли мощный выброс магических сил заглушил действие камня Ло и позволил пробудиться здоровым инстинктам, но — они снова хотели жить!

Да только суждено было не всем, и мертвых на улице в тот час было больше, чем живых. Но у храма по-прежнему бушевала толпа, всем хотелось проникнуть внутрь. Видно, он представлялся им особенно надежным убежищем. Наивные! Откуда им, не умеющим зрить астрал, было знать, что никакие божественные силы на самом деле не защищают его, мало того, ни одно охранного заклинания не наложено, ни одного амулета над входом не повешено, — заходите, тати ночные, кому не лень! Любой жилой дом в Альгальде был сейчас безопаснее, чем величественный храм истинных богов, чьи толстые стены никого не могли уберечь от беды. И те, кто сейчас так яростно, топча и расталкивая других, толпился у ворот, даже не подозревали, что рвутся навстречу собственной гибели, потому что нежить уже вовсю хозяйничает внутри!

Наемники столкнулись с ней нос к носу, едва успели вынырнуть из стены (проникнуть внутрь иным путем было совершенно невозможно). На улице было страшно, внутри — просто невыносимо! Удушливый запах свежей крови, пота и мочи бил в ноздри. Стены на высоту в два с половиной роста были забрызганы. Пол стал скользким. В спертом воздухе было трудно дышать, от непрерывного визга, усиленного гулким эхом, закладывало уши. В давке негде было развернуться, чтобы достать оружие. Ближе к выходу даже мертвым некуда было падать, а снаружи все напирали и напирали. Юркая проворная нежить кишела тут и там, вгрызалась в беззащитную толпу. И не было никаких надежд найти в этой кровавой свалке хоть кого-нибудь…

— Хельги! — заорал Балдур, силясь перекрыть визг толпы. — Смотри через астрал! Ищи камень Ло! Пращур должен быть при нем!

Демон послушался и через мгновение бесцеремонно вытолкал друзей на улицу. Потому что камня Ло в храме не было! Точнее, был второй, тот, что в мешке у Меридит. В астрале он выглядел ярким, но четко ограниченным пятном. А первый, опутавший своей желтой паутиной пол-Староземья — исчез!

— Смылся, зараза! — всплеснула руками Энка. — Где нам теперь его искать?!

— Камень смылся? Как это? — недоуменно моргнул Эдуард, склонный все понимать буквально.

— Пращур, осел сехальский!

— Пращур — сехальский осел? А почему? Наоборот, он хитро поступил, сбежал…

— Не Пращур осел, а ты! Потому что задаешь глупые вопросы! — вышла из себя сильфида.

Кстати, напрасно. Хоть и говорили все люди Староземья на одном языке, а все-таки местные различия имелись. В частности, северный, дрейд-эскерольдский, диалект требовал более точного построения фраз. Энка же, покинув Сильфхейм, усвоила южный диалект Аполидия, а в этом беззаконном краю выражались кто во что горазд, не признавая никаких языковых норм. Классическое университетское образование сделало речь дочери сенатора Валериания академически правильной, но стоило ей, в минуты душевных волнений, перейти на привычный с юных лет жаргон, и Эдуард с Ильзой начинали с трудом ее понимать.

Примерно такую краткую лекцию прочла друзьям ученая диса, за что и получила нагоняй от Орвуда: надо о спасении Мира думать, а не о языковых особенностях народов Староземья!

— Что тут думать? Как его теперь спасешь, если Пращур сбежал? Где его искать? — впал в черный пессимизм Эдуард.

— Пусть Хельги ищет в астрале камень Ло, он приведет нас к Пращуру, — не видел затруднений эльф.

— А я что, по-твоему, делаю?! — усмехнулся Хельги мрачно. — Сейчас в астрале демон знает что творится! Столько всего намешано — концов не найдешь. Есть у меня смутное ощущение, что камень унесли на север, но я могу ошибаться.

— Идем на север! — решил Макс. — Если твои ощущения будут усиливаться, значит, мы на верном пути! Логично?

— Вполне! — просияла сильфида. — Идемте скорее! Меня уже с души воротит от этого рассадника скверны! — Она кивнула острым подбородком на пирамиду.

— Постойте! — Аолен замер на месте как вкопанный. — А как же несчастные в храме? Мы ничего не предпримем для их спасения?!

Орвуд скептически хрюкнул — у него это должно было изображать смех.

— А как им поможешь? По своей воле эти дурни туда полезли, пусть теперь сами выкручиваются. За глупость надо платить!

— Но не такую цену! — вскипел благородный эльф. — Они зачарованы и не могут мыслить здраво… А ты просто бесчувственный чурбан, в тебе нет ни капли сострадания!

Орвуд побагровел, ноздри раздулись, как у свирепого быка.

— Это ты не способен мыслить здраво! Угробят нас в том храме, и все! Нежить не загрызет, так твои несчастные раздавят! И что тогда прикажешь делать Миру? Загибаться из-за твоей добродетельной дурости?!

В ответ на это Аолен, побледнев, обозвал Орвуда "моральным уродом". В какой-то момент казалось, что они непременно сцепятся. Рагнар уже приготовился разнимать, а Энка — наблюдать редкое зрелище — драку эльфа с гномом. Но Балдур сумел предотвратить безобразие. Встал между ними и нарочито громко, но с плохо скрытым сомнением сказал:

— Пожалуй, я смог бы дезактивировать нежить внутри храма… Если только Хельги не против еще раз…

— Не против! — откликнулся тот, не дожидаясь конца фразы. Ему уже надоело искрить от каждого прикосновения и чихать огнем. Избыточную силу требовалось срочно израсходовать!

…Чудовища передохли почти мгновенно, тела их скрючивались и чернели на глазах.

— Здорово! — восхищенно присвистнула сильфида.

В храм Балдур и Хельги собирались лезть вдвоем, но она, понятно, увязалась с ними:

— Не могу же я пропустить столь эксклюзивное зрелище! А ты не можешь с остальными так разделаться? С теми, что на улице?

Ученое словечко очень понравилось Ильзе. "Исклюзивное, исклюзивное", — повторяла она, чтобы не забыть.

— Не получится. Этот метод действует только в замкнутом пространстве.

— А другого ты не знаешь? Ты ведь специалист!

— А для другого требуется специальное оборудование и куча времени. Мы не располагаем ни тем, ни другим. Так что проблемы мирного населения придется решать Коллегии. А нам, знаешь ли, пора Мир спасать! — Он цинично усмехнулся.

Хельги хихикнул в ответ — такой заезженной и театральной казалась в устах черного колдуна эта патетическая фраза. Но как бы она ни звучала, делать-то все равно надо…

Пращур бежал прочь. Страх гнал его все дальше и дальше от собственных владений. На север, на север! Туда, где не бродят по улицам страшные твари, где не восстают мертвецы, где никто его не знает и не хочет убить.

Уходил он не один — с целой свитой, как и подобало по чину. Было при нем пятеро самых преданных сторонников (из них двое — маги) и полсотни охраны. Город они покинули, едва успел отгреметь магический бой. Двигались как могли быстро, без остановок на ночлег. Пешком. Всеволод хотел взять лошадей под седлами для сопровождающих и карету для себя — верхом он не умел. Но охранники заявили в один голос: если на лошадях, то только днем. Ночью в этих краях конному не проехать. У тварей двуногих еще есть шанс остаться в живых, но перед свежей кониной ни один местный оборотень не устоит. Надо отложить выезд до утра. Однако Пращур не хотел задерживаться в городе ни на минуту, словно чуял новую беду. Условились до рассвета идти на своих двоих, а потом раздобыть транспорт по пути.

Ровная, мощенная булыжником дорога, проезжая даже в самую непогоду, уводила беглецов из герцогства Альгальд в свободный город Дрейд. Быстро смеркалось. От придорожных дубов ложились длинные тени. Из оврагов и низин выползали коварные язычки промозглого тумана — Павел Степанович расчихался, он не выносил сырости. С юга тянуло дымом пожарищ. Жалобно, будто оплакивая мертвых, кричала ночная птица. Было тоскливо и бесприютно, смутно на душе.

В последний раз оглянулся он на Альгальд, город недавней своей славы. Черный силуэт пирамиды вырисовывался на фоне кровавого зарева, рядом с изящными шпилями герцогского замка. Густой дым размывал, смазывал его контуры, и огромное сооружение казалось парящим в воздухе… Пращур не обладал даром предвидения и не мог знать, что видит свое детище в последний раз и вернуться сюда ему более не суждено…

Метод Макса действовал. С каждым шагом у Хельги крепло убеждение, что они на верном пути.

— Скорее, скорее! — торопил он. — Ну что вы как сонные мухи, еле ножками перебираете!

— Куда уж еще быстрее? — хныкала бедная Ильза. У нее от скорости даже ветер в ушах свистел, будто не пешком шла, а скакала на коне. — И вообще, темно! Я спотыкнуться боюсь!

— Споткнуться! — поправила верная себе Меридит.

— Учту, — покорно вздохнула девушка и постаралась прибавить шагу.

Но тут, к ее радости, стал отставать Орвуд.

— Совсем вы меня загнали! — пыхтел он. — Не забывайте, что мои ноги чуть не вполовину короче ваших!

— Не преувеличивай! — отвечал Аолен через плечо. — От силы на треть!

— Вот и пойдем на треть медленнее! Потому что мне на треть тяжелее вашего приходится! Где справедливость?!

Так и пришлось им сбавить темп — Орвуда не переупрямишь. Но все равно двигались преследователи гораздо быстрее беглецов, не тратили время на привалы, и расстояние между ними неуклонно сокращалось. Восход еще не успел разгореться, когда Аолен заметил впереди на дороге процессию в белых рясах.

Макс долго гадал потом: откуда охрана Пращура поняла, что их догоняют враги, ведь на каждом из преследователей была надета та же самая белая ряса? Наверное, это было некое шестое чувство, особое чутье, присущее воинам. Они заняли круговую оборону, ощетинились копьями и мечами.

— Ничего страшного. По пять на нос, — оптимистично рассудила Энка, — бывало и хуже. — А потом обратилась к стражникам: — Эй, вы! Выдайте Пращура, и мы вас не тронем!

Предложение было праздным. Девица не хуже остальных знала: ни за что не выдадут. У гильдии стражей-телохранителей свои нерушимые принципы. Просто нужен был формальный предлог для нападения.

Макс ждал, что охранники — все как один здоровые молодые мужики, рассмеются в лицо рыжей тощей девчонке, чья речь звучала так самоуверенно, будто исход битвы был уже решен. Но те, видно, понимали, кто встал у них на пути.

— Мы будем стоять насмерть, — серьезно ответил один из десятников.

— Ну стойте, воля ваша, — вздохнула сильфида с некоторым даже сожалением, дескать, не хотела губить невинные души — сами напросились, и взялась за меч.

Силы были неравными — это стало ясно с самого начала. И численный перевес не помог. Стражи-телохранители хороши для близкого боя в замкнутом пространстве. Они умеют безошибочно угадать убийцу и отвести коварный удар, отбить короткую атаку заговорщиков, усмирить и разогнать недовольную толпу и, если надо, закрыть хозяина собственным телом, приняв смерть вместо него. Но сражение в чистом поле с таким грозным противником, как закаленные в бесчисленных боях воины-кансалонцы, требовал иных навыков. Охранникам, состоящим на службе при герцогской короне, слишком редко приходилось пускать свое искусство в ход, а никакая тренировка настоящего боевого опыта заменить не может. Холеные, сытые, они были, с точки зрения троих сотников, непозволительно медлительны. А Рагнар считал, что и удар у них слабоват.

Правда, соотношение один к пяти, о котором упоминала сотник Энкалетте, было не совсем верным. К тому моменту, когда лично она прикончила седьмого противника, Ильза едва-едва справлялась с третьим. С точки зрения Макса, это был выдающийся результат: юная, хрупкая с виду девушка уложила насмерть троих здоровенных парней. Но Меридит потом долго отчитывала бедняжку, въедливо перечисляла промахи — когда только успела подсчитать? — а под конец заявила, что если та и впрямь намерена зарабатывать на жизнь мечом, ей следует меньше времени уделять вязанию и больше тренировкам, и вообще, рановато она ушла из Дольнской школы. Ильза не обижалась, она и сама понимала, что в этом бою была не на высоте и не погибла только чудом: стражник не знал косого кангарского удара, а она — знала. Хельги в свое время научил. Если бы не его трогательная забота, лежала бы она теперь на чужой дороге с отрубленной головой… От умиления девушка даже прослезилась. Меридит, увидев такое дело, вообразила, что была слишком строга с бойцом Оллесдоттер, расстроилась и принялась утешать: "Ну что ты! Я же не со зла! Это я любя ругаюсь, за тебя беспокоюсь!" Эдуард демонстративно морщился, глядя на них: вот еще девчачьи нежности!

Зато очень хорошо показал себя Орвуд — гномов учат сражаться в тесноте подземелий, он лучше других чувствовал стиль охранников, точнее отражал удары. Справился с семерыми, хотя от него не ждали и четверых. Эдуард честно выполнил план — пять трупов, ни больше ни меньше. Макс шел вровень с Ильзой, но его-то никто не осудил: если человек годами не имеет практики, какой с него спрос. Остальные своих противников не считали, а Балдуру с Хельги вовсе не до того было, им пришлось иметь дело с магами. Вот когда подменный сын ярла пожалел о собственном благородном жесте! Покидая несчастный Альгальд, он напустил на него проливной дождь, погасить пожары. Еще отругал себя, почему раньше не сообразил. Вот только воспользовался он при этом не демонической силой, бившей через край, а обычными спригганскими камнями. И теперь, в бою, был бы и рад пустить их в ход, направить на противника удар стихии, да не мог. Оставалось только неуклюже швыряться магическим огнем. Счастье еще, что маги были совсем не того уровня, что покойный Франгарон, и Балдур мог разобраться с ними самостоятельно — без конца дергать Кукулькана было бы неловко…

Нельзя сказать, что победа далась легко. Это на словах все так ровно и гладко. А на деле Эдуарду распороли бедро, Орвуду проткнули плечо, Меридит — такое место, что она чуть со стыда не сгорела и потом, когда Аолен исцелил рану, еще три дня приставала к нему: точно не останется шрама? Потому что если останется, она больше никогда не сможет показаться на глаза родным! Хотя по правде, не было в ее ране ничего постыдного, просто один из упавших охранников, прежде чем испустить дух, слабеющей рукой метнул наугад нож. Но для дис шрам на мягком месте — все равно что табличка с надписью "Я трусиха", и никому ничего нельзя доказать. Энка едва не осталась без большого пальца, а Хельги обжегся до волдырей собственным огнем — такая досада!

Трудно сказать, сколько продлился бой — времени никто не засекал, а полагаться на ощущения нельзя. Так или иначе, но наступил момент, когда Пращур с ужасом обнаружил, что все его сторонники мертвы и он остался один на один с кровожадными тварями, жаждущими его смерти! Одного он узнал — того нелюдя, которого сам велел принести в жертву Эрде. "Значит, сотник был прав…" — подумал он. Кое-кто из людей — коротко стриженный парень лет тридцати, тоже показался ему смутно, очень смутно знакомым. Где-то он его встречал, давно, давно…

— Ах, мать твою!!! — вдруг вскричал человек на чистом русском языке. — Да ведь я его знаю!!! Эта сволочь меня однажды на экзамене по СПИДу[21] завалила! Я нарочно к нему тогда сел, думал, молодой, цепляться не станет… А он меня только что с дерьмом не смешал! Гад! Я его на всю жизнь запомнил!

На это первый парень, несостоявшийся утопленник, покачал головой и изрек философски:

— Верно говорят: как тесен мир!

…И тогда Павел Степанович Рыхтиков со всей беспощадной ясностью понял, что окончательно сошел с ума.

Впрочем, Великий Пращур, верховный жрец Умрана и Эрды никогда не достиг бы таких высот, если бы позволял себе в этой жизни сдавать позиции без боя. У него почти не осталось шансов на спасение, ведь не был он ни воином, ни боевым магом. Но безошибочная интуиция, внутренний голос (не чужой, а собственный, природный), столько раз выручавший его из беды, и теперь подсказал, что надо делать. Движимый неосознанным внутренним порывом, Пращур выхватил из белой нагрудной сумы главную свою ценность — Черный камень Ло, поднял высоко над головой. И вспыхнул камень в его руках, сверкнул ярче огненного шара. И всколыхнулся, мелко задрожал астрал, пронзенный бесчисленными желтыми нитями…

— Преклоните колени, неверные! Истинные боги смотрят на вас! Истинные боги ждут вас! Склонитесь пред их ликом, славьте, славьте отца нашего Умрана и мать нашу Эрду!

С ужасом наблюдал Хельги, как стекленеет взгляд Рагнара, а лицо Аолена приобретает то идиотски вдохновенное выражение, что бывает у эльфов, когда они слышат музыку, с их точки зрения прекрасную; как подгибаются колени у Ильзы с Эдуардом и наполняются слезами умиления глаза Орвуда, как растерянно переглядываются Балдур с Максом и медленно, будто удивляясь самой себе, опускает меч Энка и, наконец, постепенно сникает даже несгибаемая Меридит — дочь проклятого народа. Неведомая Сила, спрятанная в маленьком черном желваке,[22] одолевала их.

Демон попытался остановить ее, черкнув защитный круг. Но она легко просочилась сквозь серебряную астральную ткань, не нарушив ее структуры. Для этой силы не было преград. Смертным не было от нее спасения.

Тогда он метнул драконий меч, сильно и точно, направляя удар Пращуру в сердце. Но оружие не долетело до цели. Оно словно увязло в чем-то густом и липком, повисело в воздухе и медленно соскользнуло на землю. Черный камень надежно оберегал своего владельца.

Павел Степанович убедился: действует! И воспрянул духом, из перепуганного насмерть человека вновь превратился в гордого владыку, рожденного, чтобы повелевать народами… Но не всегда, ох не всегда стоит доверять внутренним голосам!

Во всяком случае, у Хельги внутренних голосов с некоторых пор было неизмеримо больше. Обычно они только мешали ему жить — беспокоили, проникая в сны, мучили воспоминаниями о том, что было не с ним. Но порой и они приносили пользу. Вот и теперь откуда-то из недр чужой памяти пришло знание. Он понял, как надо поступить… А может, все это ему только показалось и он просто по наитию повторил действия противника. Сдернул мешок со спины оцепеневшей дисы, вывалил содержимое, схватил другой Черный камень Ло и поднял на вытянутой руке.

Слабой была вспышка, и астрал едва дрогнул в ответ на нее. Но все бесчисленные тонкие нити, исходившие из первого камня, мгновенно слились в один ослепительно-яркий пучок, направленный точно на второй камень. Сила стремительным потоком перетекала из одного вместилища в другое. Первое тускнело на глазах, второе разгоралось все ярче, оно, будто голодный упырь, тянуло соки из своего собрата. Новый камень пробуждался, старый засыпал. И заснул прежде, чем владелец его успел понять, какая беда стряслась с его главным, последним оружием. Он еще мнил себя победителем, но судьба его уже была в чужих руках.

Хельги хищно усмехнулся — обезоруженного противника можно было больше не опасаться. Теперь следовало позаботиться о родных и близких. Увы, он знал только один способ, тот самый, что некогда уберег от власти Пращура портовый город Шванк.

— Будьте вы прокляты! Чтоб вам никогда в кости не выигрывать! — выкрикнул демон-убийца первое, что пришло в голову. И поспешил добавить: — И чтобы никогда не узнать, отчего так вышло!

Минуты ожидания были мучительны. Вдруг не поможет? Вдруг магия камня пересилит, ведь она начала действовать раньше проклятия? Но, видно, не зря был он грозным и могучим демоном — помогло! Первой, как всегда, опомнилась сильфида. Тряхнула рыжей челкой и присвистнула:

— Во силища! Я уж чуть было не полезла этому хмырю подол целовать!

А Макс в ответ на это… Впрочем, повторять слова Макса мы не будем, потому что сказано было более чем по-русски.

И тогда-то все сомнения у Павла Степановича отпали, все надежды улетучились. Это был действительно КОНЕЦ. Он гордо выпрямил спину, закрыл глаза и стал ждать смерти. Он научился проигрывать достойно.

— Ну что, сам его убьешь? — великодушно предложила Энка Максу.

Тот от неожиданности попятился — к такому повороту он был не готов. Одно дело — убить врага на поле боя. И совсем другое — поднять оружие на человека беззащитного, пусть даже и врага.

— Почему я-то?! — выпалил он.

— Ну я думала, тебе будет приятно. Он же тебя на экзамене завалил.

— Нет, — нашел отговорку Макс, — мне неловко. Все-таки земляк.

Наемники кивнули, признав причину уважительной.

— Тогда кто? — Сильфида поставила вопрос ребром. Друзья стояли, опустив глаза. Если честно, каждого из них угнетало то же, что и Макса, но таких удачных отговорок больше никто не имел.

— Ну давайте я, что ли, — тяжко вздохнул Балдур Эрринорский. — Я как-никак черный колдун, мало ли у меня грехов на душе. Одним больше, одним меньше… — Он занес для удара боевой топор одного из убитых охранников — не хотел марать свой меч.

— Стойте! Не будем его убивать!

Эдуард невольно вздрогнул. Именно эти слова бывшего наставника однажды спасли ему жизнь. Впрочем, девицы слышали их далеко не в первый раз. Энка принялась демонстративно оглядываться, будто искала что-то, потом спросила с напускным недоумением:

— А где же коза?! Что-то я не вижу козы!

— Какой козы? — искренне удивился Балдур.

— Неважно! Это она глупости всякие сочиняет! — поспешила вмешаться диса. Она посчитала, что Балдуру ни к чему знать о причине его собственного чудесного спасения от ножа демона-убийцы. Вдруг он почувствовал бы себя уязвленным?

Хельги, ясное дело, понял, в чей огород камень.

— Коза тут ни при чем! — отрезал он. — Просто взять и убить — скучно. Я нашел Пращуру лучшее применение.

— А именно?

— Отправлю его в другой мир!

— К Максу? Такую сволочь?! За что? Он наш мир едва до беды не довел, хочешь, чтобы принялся за другой? Макс, не соглашайся! Скажи ему!..

— Не к Максу! — Хельги прервал возмущенный монолог Рагнара. — К цакасу Инолге! Там ему самое место!

Друзья переглянулись.

— Ты считаешь, что мы недостаточно отомстили Небесным охотникам? — деликатно уточнил Аолен. — Может, хватит с них?

— Не-а! — кровожадно усмехнулся могущественнейший и опаснейший из современных демонов-убийц, — Они просто созданы друг для друга — Небесные охотники и Пращур! Пора их воссоединить!

Эпилог

ИЗ ДНЕВНИКА ХЕЛЬГИ ИНГРЕМА, ПОДМЕННОГО СЫНА ЯРЛА ГАЛЬФДАНА ЗЛОГО

Я идиот! Беспросветный, клинический идиот, коему место в заведении для умалишенных! Горько осознавать это на третьем десятке жизни, но приходится. Таким безмозглым тварям, как я, нельзя доверять судьбу Мира! Правильно Совет Дольмена в свое время прочил меня в мусорщики. Занятие, как нельзя более соответствующее уровню моего интеллекта…

А как хорошо все было в начале! Накануне мы одержали победу над Пращуром, поэтому вечером решили отпраздновать спасение Мира в альгальдском трактире "У трех свиней". Интересно, откуда пошло такое название? Хозяин заведения, его стряпуха-жена и разносчица-дочь — все трое были людьми необъятно толстыми — может, они себя имели в виду? Редкий пример самокритичности!

Но не буду отвлекаться… Нет, отвлекусь! Заслуживает внимания еще одна деталь: к тому времени нежити на улицах уже не осталось. По слухам, в город через портал явились маги Коллегии, истребили всю подчистую и отправились на юг, наводить порядок дальше. Почему они не сделали этого раньше, когда стольких жертв можно было избежать? Ведь знали же, гады, что творится! Ненавижу!

Хельги был неправ. На самом деле правящим магам было известно очень немногое. Франгарон приложил все силы, чтобы скрыть от коллег истинные масштабы трагедии, разразившейся в землях Запада. Это он держал в узде расплодившихся хищников, не истреблял — вдруг пригодятся, но и воли не давал, бесчинствовать в крупных городах не позволял. С его гибелью твари вышли из-под контроля. Тут уж Коллегия не могла их не заметить и приняла запоздалые меры.

…Продолжаю свое повествование. Нельзя сказать, что еда у "Трех свиней" была хорошая — удивительно, что она вообще была, и ее нам принесли на подносе, не пришлось самим рыскать по чуланам и шкафам, как накануне. Орвуд принялся ворчать: невкусное, несвежее. Но Аолен ему сказал: "А ты надеялся, что во время атаки нежити кто-то специально для тебя станет готовить разносолы?" — и тот признал необоснованность претензий.

Речь за столом зашла о поэзии. Сперва Рагнар вспомнил о своем кузене, мол, надо бы его вернуть на родину. Но мы решили с этим повременить, пока на Западе не станет спокойнее. Разговоры об Улль-Бриане навели Ильзу на мысль об альбоме для стихов, про который она уже давно не вспоминала. Ей захотелось, чтобы я, когда буду отправлять назад Макса, захватил его с собой и поручил Ирине написать в нем стих о любви.

Потом Макс — как-то к слову пришлось — рассказал нам забавный стишок о трусливом ребенке, который не умел отличить собаку от вурдалака. Потом Аолен читал эльфийские баллады, а Рагнар смущал его солдатским фольклором. В общем, за столом нашим царствовала Евтерпа, или кто там еще ведает поэзией…

И дернул же Балдура демон именно в этот момент вспомнить о камне Ло! Он встревожился: артефакт активирован, сила его изливается впустую, ни на что не направлена — как бы не вышло новой беды. На это Энка ответила: "Ну давайте направим!" — у нее всегда все просто. Можно подумать, мы знали, как это делается!

Стали гадать. Но не о том, как, а на что именно ее, окаянную, направить. Каких только глупостей не предлагали — перечислять не стану. Скажу одно: тому, кто взялся решать судьбу Мира, не стоит, подобно Рагнару, Орвуду и Максу, мешать вино с пивом. Надо остановить выбор на чем-то одном. Аолен был более серьезным, но его предложения Балдур отверг, поскольку счел их чересчур благодетельными, а Большое Добро, как известно, порождает Великое Зло. Дамы наши тему почему-то проигнорировали вовсе — так непохоже на них!

А мне, в конце концов, так надоела болтовня на магические темы, что я взял да и брякнул сдуру: "Какая разница, на что та Сила будет направлена! Пусть хоть вирши слагают, лишь бы Умрану с Эрдой не молились!" И все…

"Повелитель возжелал — Царь Народов исполнил волю его!" Он отлично умел обращаться с Черными камнями.

Конечно, тем, кто видит целью своей жизни стихосложение, недосуг воевать за истинных богов. Но хотел бы я знать, как долго продлится этот кошмар? Как его остановить? Потому что лично я просто не в состоянии жить в мире, кишащем стихотворцами, бардами и менестрелями всех мастей! Мне одного Улль-Бриана было много. А теперь они на каждом углу: пишут, декламируют, поют — ужас! Альбом Ильзы пополняется с чудовищной скоростью — того и гляди потребуется второй. Короче, и раньше наше Староземье было не подарок, теперь же я его окончательно испортил!

Если Хельги и преувеличивал, то самую малость. Сочинительское поветрие охватило почти все население Герцогств и прилегающих территорий. Жизнь превратилась в сплошной праздник. Стихи слагали все, от мала до велика, даже те, кто не умел держать перо в руке. Горожане собирались на площадях, устраивали состязания в декламации собственных творений. Бардов и менестрелей расплодилось столько, что количество их превзошло число слушателей. Нельзя сказать, чтобы такое поведение шло на пользу хозяйству, пошатнувшемуся под властью Пращура.

Но всем бедам рано или поздно приходит конец — в который раз уже эта простая истина нашла свое подтверждение. Друзья были на подходе к Шванку, когда прямо перед их носом открылся портал. Из него вышли мэтр Перегрин с Обероном и забрали оба камня Ло. Наемники расстались с артефактами без малейшего сожаления — все равно не знали, как с ними обращаться. Но если бы Оберон явился один, не видать бы ему камня как своих ушей. Обозленный на Коллегию демон-убийца скорее вышвырнул бы их в иной мир, чем отдал в руки магов. Но перечить профессору он не посмел, и очень скоро мир был приведен в надлежащий порядок. Эпидемия графомании пошла на убыль.

Тогда Хельги решил, что не будет большой беды, если он вернет на родину Рагнарова кузена — сколько можно обременять семейство Ветлицких его присутствием?

— Агнессу пока не забирай, — велел Балдур. — Сначала мне надо привести в порядок дом. Страшно подумать, что там теперь творится.

— Альбом не забудь! — напомнила Ильза. — Пусть Ирина напишет!

— Максу привет! — напутствовал Эдуард. — И спроси, не он ли нечаянно утащил мое точило. Я ему давал меч точить.

— Да потерял ты его, и все! — фыркнул Рагнар. — Смирись. В Эрриноре новый купим, а пока моим пользуйся.

Но Эдуард не хотел новое. Старое точило было дорого ему как память о бывшем воспитателе Гилберте Навейском, походном кашеваре Кансалонской гильдии Белых Щитов, сыгравшем немалую роль в его судьбе.

Увы, насчет точила выяснить не удалось. Макса Хельги не застал, тот был в отъезде. Гостя встретили Ирина, Агнесса и Улль-Бриан, облаченный в широкую майку и потертые джинсы. Возвращаться в родные края он не особенно стремился, иной мир привнес свежую струю в его творчество, хотелось испить, как говорится, до конца. Но Хельги был неумолим: "Ты и твоя поэзия нужна родине!"

— Кстати, о поэзии! — Хельги протянул Ирине жуткого вида альбом: малиновая обложка его была украшена чеканной розой. — Ильза просила, напиши сюда стих о любви!

Ирина просьбу выполнила, благо стихов знала великое множество. Для Ильзы она выбрала незатейливое: "Любовь нечаянно нагрянет…" А потом вдруг вспомнила:

— Хельги, а ведь у меня и для тебя есть стих! Слушай!

Реакция демона была странной — он изменился в лице, даже побледнел.

— Ты это серьезно, насчет пола? — спросил он заметно дрогнувшим голосом. И пояснил смущенно: — Понимаешь, с возрастом я уже немного смирился…

— Ну что ты! — поспешила успокоить Ирина, сообразив, в чем дело. — Это просто аллегория. Вспомни, ведь про вашего бога Зевеса говорят, что он бабник. Разве его считали бы таковым, если бы у него было что-то не в порядке с полом?

— Точно! — повеселел демон. — Как я сам не сообразил! Красивый стих. Вернусь домой, вызову знакомого бога Кукулькана и прочту — ему должно понравиться.

А про себя подумал: "Какая все-таки вредная вещь — поэзия! Сроду так не пугался!"

Буквально через час после возвращения Улль-Бриана снова открылся портал. Объявился профессор Перегрин, проворчал, что "этот горбатый эльф" совсем заморочил ему голову, и он забыл спросить, куда они теперь держат путь и не надо ли им помочь с перемещением.

Вот так и оказались они пятнадцатого мая — Рагнар с кузеном и Орвуд — в Оттоне, две девицы, а также Хельги и Эдуард — в Уэллендорфе, Балдур — в Буккене, ну а Энка проделала сложный маршрут: сперва в Оттон, забрать чертежи ратуши, и только оттуда домой. "Наглость — второе счастье!" — присвистнул демон. Лично он никогда не осмелился бы так утруждать профессора. Вот поэтому образцы его так и остались в Оттоне — Рагнар пообещал прислать с попутной галерой, — а нахальной сильфиде хоть бы что!

По прибытии она кинулась в муниципалитет, сдавать работу. Бежала и думала: не дайте боги, ее заказ передали другому! Не дайте боги! Все-таки целый год прошел…

Волнения оказались напрасными. Заказчики терпеливо дожидались именно ее и даже не стали вычитать неустойку. И все-таки девица осталась недовольна. Да что там недовольна! Она клокотала как вулкан! С шумом ворвалась в дом, швырнула на стол уже утвержденный, заверенный гербовой печатью эскиз проекта и заорала, не подумав о том, что Ильза прилегла вздремнуть с дороги.

— Нет, вы подумайте! Я столько материала собрала! Столько вариантов проработала! И что они выбрали?!

— Что? — спокойно спросила Меридит, она привыкла к излишне бурным эмоциональным реакциям боевой подруги, они ее давно не впечатляли.

А та сумбурно продолжала, не слушая вопроса:

— …И ведь толковала я им, баранам, толковала: стиль не тот, в городской ансамбль не впишется! Да я его не всерьез, просто со скуки начертила! А они заладили свое: "На стропилах сэкономим, на кровле сэкономим!" Денег нет — лучше бы вовсе не строились! Что теперь обо мне потомки будут думать? Скажут, какой идиот проектировал? А главное… — От ярости у нее перехватило дыхание, она шумно хлебнула воды прямо через край ведра и продолжила с новой силой: —…Главное, они мне велели с боков башенки пририсовать! "Чтоб красивше было!" Нет, только подумайте — башенки!!!

Заинтригованный ее внезапной ненавистью к такой невинной архитектурной детали, как башенка, Хельги не поленился встать, взял со стола свиток, развернул — и вздрогнул. На рисунке была изображена самая настоящая ПИРАМИДА!