Шукшин Василий

Три грации

Василий Шукшин

Три грации

Рассказ-шутка

Воскресенье. Сегодня в течение дня буду ненавидеть. Месяца два, как я переехал на новую квартиру, и каждое воскресенье - весь день напролет ненавижу. Это происходит так.

С утра, часов в девять, на скамейку под моим балконом садятся три грации и беседуют. Обо всем: о чужих мужьях, о политике, о прохожих... Я выставляю на балкон кресло, курю, слушаю этих трех - и ненавижу. Все человечество. Даже устаю к вечеру.

Как-то будет сегодня? Погодка славная (раза два в воскресенье шел дождь, их не было, я не знал, куда деваться от тоски); сегодня они должны хорошо поговорить.

Итак, заготовил пачку сигарет, бутылку хорошего вина (буду пропускать по рюмочке, когда какой-нибудь из этих трех удастся особенно больно уесть прохожего, или если выяснится, что у товароведа из 27 квартиры - крупная недостача - или что он - рогоносец). Сперва коротко опишу их.

Номер один. Тихая с виду, в очках, коротконогая. Лет тридцать с гаком. Говорит негромко, мне приходится наклоняться, чтобы хорошенько расслышать се. Одинокая, но заявляет, что "они от меня никуда не уйдут". Будем называть ее Тихушница.

Номер два. За сорок. Крупная, с вишневой бородавкой на шее. Говорит громко, уверенно. Часто сморкается, после чего негромко несколько раз делает так: "кхм, кхм, кхм". Эта раза три обронила: "Все они сейчас - никуда не годятся". Будем называть ее - Деятель.

Номер три. Рыжеволосая. Тоже за сорок. Необычайно подвижная, легкая на ногу, стремительная в мыслях, мастер замочных скважин. Тоже, как я, ждет не дождется воскресенья - приходит на скамеечку раньше подружек, трещит без умолку, но авторитетом в коллективе не пользуется: суждения ее неглубоки. Будем называть ее - Летящая по волнам. Можно просто - Рыжая.

Десять часов. Что-то запаздывают. Четверть одиннадцатого... Начинаю нервничать. Что с ними? Уж не поехали ли за город? Нет!.. Вон идет Рыжая. Лапочка моя! Ой-ой - в новом свитере!.. А походка!.. Вся - движение, порыв. Наполеон на Аркольском мосту. Глаза горят. Наверно, какой-нибудь из ее начальников полетел за "аморалку". Или кто-нибудь где-нибудь отступил. Она утопичка: ей кажется, что никто никогда не должен уступать. Ммх, лапочка!..

А вот и Тихушница. Идет, переваливается уточкой. Тоже вообще-то лапочка. Она, конечно, не Наполеон на мосту, но я глубоко убежден, что "они от нее никуда не уйдут". Как-то раз она сказала: "Я знаю, что им всем надо". Сейчас, когда так ослепительно блестят ее очки, я верю - знает.

Две есть. Третья?

А-а!.. Деятель. Идет. Я всегда думаю, глядя на нее, что сильный характер это от бога, как бородавка.

Ну - собрались. Закурим! Наверно, начнут с политики - прохожих еще мало.

- Сегодня так плохо спала ночь, так плохо спала! - это Рыжая. - У этих собака внизу... Гадина!.. Всю ночь - "гав-гав-гав!"

- А меня этот паровоз всю ночь донимал, - сказала Деятель. - Всю ночь "ту-у! ту-у! ту-у!" Какого черта гудеть? Ночью же на путях детей нету.

- Маневровый, - пояснила Тихушница.

- А?

- Маневровый. Он своим сотрудникам гудит, чтобы его перевели на другие рельсы. А у меня голова что-то всю ночь болела...

Все три плохо выспались. Будет дело!

- Почем же огурцы теперь стали? - спросила Деятель.

- Я в прошлую субботу была на базаре - два рубля.

- Два рубля?! Да я вчера в "Овощи-фрукты" по руль тридцать брала. И народу мало.

- А я вчера... - заговорила было Рыжая, но тут нанесло неурочного: какой-то парень, явно с похмелья, шел по двору, направляясь, видно, в магазин за пивом.

Все три смотрели на него. Попался, голубчик! Выпил в субботу? Сейчас закусишь.

- Иде-ет, - сказала Деятель. Таким тоном, будто по двору шел ночной грабитель, которого за углом ждет не пиво, а наряд конной милиции.

- Краса-авец... Ручки в брючки.

- Что, милок, с похмелья?

Парень посмотрел на них.

- А вам что?

- Ничего, ничего - пей. Больше пей - к сорока годам будешь чурка с глазами, - это - Деятель.

Парень, изумленный, остановился.

- Ты что?

- Я, мол, пей. Больше пей!

Тихушница и Рыжая промолчали.

Парень пожал плечами, пошел дальше. Но только он отошел, мои грации осмелели.

- Он и сейчас-то уж никуда не годится. Для мебели только.

- Алкоголик, глот. Тоже ведь - "ты что?"

- А у меня - сестрин муж, - стала рассказывать Рыжая. - Я ему: "Что ж ты, говорю, пьешь-то, рожа твоя кывадратная? Ведь ты вот с получки-то сколь? двенадцать рубликов усадил! А на двенадцать рублей можно полторы недели питаться, если ты - опять же - не нальешь глаза-то да мяса себе не будешь требовать". Так он мне: "Все пьют. Не пьют только собака да кошка - они лакают". Такой паразит!..

- Что ты! Они ответют.

- "Я, говорит, работаю. Что же, мне и выпить нельзя?"

- Они работают! Со мной на площадке один - тоже работает. Я на днях стала диван выколачивать, так он: "Что же это вы на площадке-то? Люди работают и должны вашу пыль глотать!" Я говорю: "Где ж эт ты, милок, работаешь-то? Ты ж целыми днями дома сидишь. Вот так работка!" - говорю. Он мне: "Я диссертацию пишу". "Эх ты, думаю, лысая ты коленка, диссертацию ты пишешь!.. А чего же полысел-то раньше времени?"

- Истаскался.

- Знамо дело!

- Пьет?

- Что ты! Он скорей задавится, чем бутылку себе возьмет.

- Они такие - лысые: истаскаются, потом начинают: тут болит, там болит... А деньги на книжечку.

За этого лысого, который диссертацию пишет, я выпил рюмочку - очень уж славно они его уделали. Голеньким выставили - со всех сторон. Будь здоров, очкарик!

Деятель высморкалась, сделала "кхм, кхм" и продолжала:

- Они лысеют, а людей на земле уменьшается. Я бы расстреливала таких.

- Собрать их всех в одно место и посадить на карточную систему! неожиданно громко и зло сказала Тихушница. - Узнают тогда.

Какова Тихушница-то!.. Голосок прорезается. С карточной системой она неплохо придумала.

- А один лысый, я слышала, - заторопилась Рыжая, - сделал себе капроновые волосы, заплатил валютой, напился пьяный, а его постригли в милиции. Ха-ха-ха!.. Они же не знали! Ха-ха-ха!..

Ну эта все по анекдотам дает, верхушки сшибает. Нет, голубушка, если за душой ничего нет, не помогут и капроновые волосы. Что это?.. Нет, Рыжая явно не тянет.

Тут выпорхнуло из подъезда этакое воздушное создание и заспешило, заспешило, отстукивая каблучками по асфальту. Коротенькая юбочка - туда-сюда, туда-сюда...

- Вот она! - в один голос сказали Деятель и Тихушница.

- Ну к чему такие короткие юбки? - вякнула Рыжая. Да заткнись ты!

- А легше, легше, без всяких там... - сказала Деятель.

- Больше-то нет ничего, вот они и выставляют коленки, - заметила Тихушница.

То есть как это "ничего нет?" Не понял. Что-то ты, матушка, не того... не объективно.

- К любовнику пошла - торопится. Сейчас придет, а там - другая.

- У них график. Как у паровозов.

- Идет, виляет... А чего вилять, чего вилять? Там вилять-то нечем.

- Шкелеты.

В это время вышел на солнышко глубокий старик.

- Идите к нам! - сказала Деятель.

Старик присел на лавочку.

- К сыну приехал?

Старик был с глухотцой.

- А?

- К сыну погостить приехал?

- Ага.

- Сноха-то ничего, не гложет?

- Нет, ничего. Она хорошая.

- Они все хорошие... пока спят. Как там в деревне-то?!

- Хорошо. Косить начали...

- Оптимистический старичок! - сказала Рыжая. - Везде у него хорошо! Видел такой фильм "Оптимистическая трагедия"?

Деятель снисходительно похлопала старичка по спине.

- Волос-то - тоже на одну драку осталось?

Старичок усмехнулся.

- Мне уж семисит пять скоро...

- О! А все жалуетесь: плохо в деревне, трудно.

- Я не жалуюсь.

- Они теперь все хорошие, трудящиеся...

- А кто огурцы по два рубля продает?! Кто с мешками на метро ездит?.. Мешает!.. - это Рыжая "покатила бочку". - Кто поступает в дворники, а потом получает секции? Кто в колхозы не хотел идти? Кто упирался?!

Деятель стиснула зубы и оглянулась во гневе.

- Кто из-за угла стрелял? - спросила она тихо. - Кто без конца вредил?

Я налил рюмочку. Старичочек, конечно, не ждал такого. Тихо было кругом, тепло, солнышко светило.

- Кто с необъятных полей колоски воровал?! - как-то даже взвизгнула Тихушница. - Кто самогон ва...

Тут старичок встал, весь подобрался и неожиданно громко - на весь двор скомандовал:

- Стать!

Грации опупели. Молчали.

- Стать!!! - заорал старичок. И замахнулся палкой.

Рыжая и Тихушница встали. А Деятель, наклонив вперед голову, смотрела на старичка.

- Я - Егорьевский кавалер! - кричал старичок. - У меня медаль за "Трудовую доблесть"! У меня сын - токарь семого разряда! Я вас сам в ГПУ - за такие слова! - он заплакал и пошел домой.

Рыжая и Тихушница сели. Им стыдно стало, что они испугались. Они стали оправдываться:

- Он же ненормальный, я давно замечала.

- Я тоже замечала.

- Когда "давно"? - спросила Деятель.

- Ну, давно.

- Он только вчера приехал. Это сын у него ненормальный.

- Это который на мотоцикле-то? Да тот уж лежал в психиатрическим раз пять. Тот просто задавит кого-нибудь, и все. "Токарь семого разряда". Знаем мы этих токарей... Только премиальные хапать.

Деятель понюхала табачку.

- А потом пропивают их с мастерами. Да на мотоциклах гоняют.

- Думают, у них мотоцикл, так за ними любая побежит! Тьфу!.. - Тихушница в самом деле плюнула. - Да по мне - хоть будь с трактором, мне и то на дух не надо. Мне - лишь бы человек был.

Я налил рюмочку - за мотоциклистов. Вообще - за наш славный спорт. Хороши они сегодня, мои грации!.. Мои лапочки. Ворочают пласты - от коллективизации до мотопробега. Сердце радуется! Маленько старичок их смутил... Но это... так, ерунда. Они ему тоже бубну выбили: будет знать, как стрелять из-за угла и воровать колоски. Кулацкая морда. Да еще Георгиевским крестом хвалится! Ясно: какого-нибудь пролетария свалил. Пень дремучий. Дупло. Я выпил еще рюмочку. Потом я выпил еще: товаровед из 27 квартиры не только растратчик, он еще и без одного легкого. Куркуль недорезанный. Тубик. И тут меня стукнула идея. Как только я выпиваю лишнего, меня начинают стукать разные идеи. Иной раз с похмелья все тело болит. Идея такова: в нашем дворе есть еще одна скамейка с высокой спинкой. Если эту спинку аккуратненько подпилить да потом снова приставить на место... Представляете? Человек садится на скамеечку и приваливается к спинке... Тот же старичок. Или этот, с одним легким... Представляете? А наблюдать все это можно с моего балкона хотя бы. Я вынесу еще три кресла - балкон у меня большой.

Я выпил рюмочку и спустился к грациям.

- Здравствуйте! - сказал я. - Представляете?.. человек присел отдохнуть, так? И - раз! - кверху ногами. Мы хохочем негромко. Вы спросите: как это делается? Вон скамейка - видите? Подпиливается спинка... Мм? Я это берусь сделать в ночь с субботы на воскресенье. И мы весь день хохочем. Старичок грохнулся, я выхожу и опять подстраиваю спинку... А этому с одним легким-то, много ему надо! А? Я даже диван на балкон вынесу... Мы славно попируем!

Тут Тихушница встала и куда-то пошла.

Я продолжал развивать мысль. Я доказывал, что всякая идея должна воплотиться в образ, должно быть зрелище, спектакль. Только тогда идея будет выражена до конца.

Сосед из 27 квартиры рассказывал мне через три дня:

- Вы кричали на них: "Почему вы не понимаете этой идеи со спинкой скамьи?.. Вы - пустобрехи! Кустари!" Чего вы хотели от них? Они же глупы, как...

Я смотрел на него, на этого недорезанного, и думал: "Не будь они глупы, ты бы сейчас кровью харкал". Но это было потом.

А тогда, в воскресенье, я вдруг обнаружил, что передо мной стоит милиционер. Как из-под земли вырос. Они меня предали. Они ничего не поняли...

Тот же сосед рассказывал:

- Когда вас вел милиционер, вы плакали. Вы оборачивались к ним и говорили: "Эх вы! За чечевичную похлебку!.. А я любил вас! Ну и сидите зубоскальте! Мещанки... А годы проходят! Жизнь проходит!" Чего вы все-таки от них хотели?

- Совершенства. Цельности. Красоты.

Сосед громко захохотал (при одном легком!).

- Нашли красавиц!.. Что вы, помоложе не можете подыскать?

Нет, зря я тогда лишнего выпил. Не выпей я лишнего, я бы смог спокойно и обстоятельно разъяснить им, зачем надо было подпилить скамеечку. Загубил прекрасную идею!