Шукшин Василий
Как зайка летал на воздушных шариках
Василий Шукшин
Как зайка летал на воздушных шариках
Маленькая девочка, ее звали Верочка, тяжело заболела. Папа ее, Федор Кузьмич, мужчина в годах, лишился сна и покоя. Это был его поздний ребенок, последний теперь, он без памяти любил девочку. Такая была игрунья, все играла с папой, с рук не слезала, когда он бывал дома, теребила его волосы, хотела надеть на свой носик-кнопку папины оч-ки... И вот -- заболела. Друзья Федора Кузьмича -- у него бы-ли влиятельные друзья, -- видя его горе, нагнали к нему до-мой докторов... Но там и один участковый все понимал: воспаление легких, лечение одно -- уколы. И такую махонь-кую -- кололи и кололи. Когда приходила медсестра, Федор Кузьмич уходил куда-нибудь из квартиры, на лестничную площадку, да еще спускался этажа на два вниз по лестни-це, и там пережидал. Курил. Потом приходил, когда девочка уже не плакала, лежала -- слабенькая, горячая... Смотрела на него. У Федора все каменело в груди. Он бы и плакал, если б умел, если бы вышли слезы. Но они стояли где-то в гор-ле, не выходили. От беспомощности и горя он тяжело обидел жену, мать девочки: упрекнул, что та недосмотрела за дитем. "Тряпками больше занята, а не ребенком, -- сказал он ей на кухне, как камни-валуны на стол бросил. -- Все шкафы свои набивают, торопятся". Жена -- в слезы... И те-перь, если и не ругались, -- нелегко было бы теперь ругать-ся, -- то и помощи и утешения не искали друг у друга, стра-дали каждый в одиночку.
Врач приходил каждый день. И вот он сказал, что насту-пил тот самый момент, когда... Ну, словом, все маленькие силы девочки восстали на болезнь, и если бы как-нибудь ей еще и помочь, поднять бы как-нибудь ее дух, устремить ее волю к какой-нибудь радостной цели впереди, она бы ско-рей поправилась. Нет, она и так поправится, но еще лучше, если пусть бессознательно, но очень-очень захочет сама ско-рей выздороветь. Федор Кузьмич присел перед кроваткой дочери.
-- Доченька, чего бы ты вот так хотела бы?.. Ну-ка, поду-май. Я все-все сделаю. Сам не смогу, попрошу волшебника, у меня есть знакомый волшебник, он все может. Хочешь, я наряжу тебе елочку? Помнишь, какая у нас была славная елочка? С огоньками!..
Девочкина ручка шевельнулась на одеяле, она поверну-ла ее ладошкой кверху, горсткой, -- так она делала, когда справедливо возражала.
-- Еечка зе зимой бывает-то.
-- Да, да, -- поспешно закивал седеющей головой па-па. -- Я забыл. А хошь, сходим с тобой, когда ты попра-вишься, мульти-пульти посмотрим? Много-много!..
-- Мне незя много, -- сказала умная Верочка. -- Папа, -- вдруг даже приподнялась она на подушке, -- а дядя Игой казочку ясказывай -- п'о зайку... Ох, хоесенькая!..
-- Так, так, -- радостно всполошился Федор Кузьмин. -- Дядя Егор тебе сказочку рассказывал? Про зайку?
Верочка закивала головой, у нее даже глазки живо забле-стели.
-- П'о зайку..
-- Тебе охота бы послушать?
-- Как он етай на сайках...
-- Как он летал на шариках? На каких шариках?
-- Ну, на сайках!.. Дядя Игой пиедет?
-- Дядя Егор? Да нет, дядя Егор далеко живет, в другом городе... Ну-ка, давай, может, мы сами вспомним: на каких шариках зайка летал? На воздушных? Катался?
-- Да, не-ет! -- у Верочки в глазах показались слезы. -- Вот какой-то... Ветей подуй, он высоко-высоко поетей! Пусть дядя Игой пиедет.
-- Дядя Егор-то? Он далеко живет, доченька. Ему надо на поезде ехать... На поезде: ту-ту-у! Или на самолете лететь...
-- А ты яскажи?
-- Про зайку-то? А ты мне маленько подскажи, я, мо-жет, вспомню, как он летал на шариках. Он что, надул их и полетел?
Девочка в досаде большой сдвинула бровки, зажмури-лась и отвернулась к стене. Отец видел, как большая слеза выкатилась из уголка ее глаза, росинкой ясной перекатилась через переносье и упала на подушку.
-- Доча, -- взмолился отец. -- Я счас узнаю, не плачь. Счас... мама, наверно, помнит, как он летал на шариках. Счас, доченька... Ладно? Счас я тебе расскажу.
Федор Кузьмич чуть не бегом побежал к жене на кухню. Когда вбежал туда, такой, жена даже испугалась.
-- Что?
-- Да нет, ничего... Ты не помнишь, как зайка летал на воздушных шариках?
-- На шариках? -- не поняла жена. -- Какой зайка?
Федор Кузьмич опять рассердился.
-- Француз-зайка, с рогами!.. Зайка! Сказку такую Егор ей рассказывал. Не слышала?
Жена обиделась, заплакала. Федор Кузьмич опомнился, обнял жену, вытер ладошкой ее слезы.
-- Ладно, ладно...
-- Прямо как преступница сижу здесь... -- выговаривала жена. -- Что ни слово, то попрек. Один ты, что ли, пережи-ваешь?
-- Ладно, ладно, -- говорил Федор. -- Ну, прости, не со зла... Голову потерял -- ничего не могу придумать.
-- Какую сказку-то?
-- Про зайку какого-то... Как он летал на воздушных ша-риках. Егор рассказывал... Э-э! -- вдруг спохватился Фе-дор. -- А я счас позвоню Егору! Пойду и позвоню с почты.
-- Да зачем с почты? Из дома можно.
-- Да из дома-то... пока их допросишься из дома-то... Счас я сбегаю.
И Федор Кузьмич пошел на почту. И пока шел, ему при-шла в голову совсем другая мысль -- вызвать Егора сюда. Приедет, расскажет ей кучу сказок, он мастак на такие дела. Ясно, что он выдумал про этого зайку. И еще навыду-мывает всяких... Сегодня четверг, завтра крайний день, от-просится на денек, а в воскресенье вечером улетит. Два с не-большим часа на самолете... Еще так думал Федор: это будет для нее, для девочки, неожиданно и радостно, когда прие-дет сам "дядя Игой" -- она его полюбила, полюбила его сказки, замирала вся, когда слушала.
Не так сразу Федор Кузьмич дозвонился до брата, но все же дозвонился. К счастью, Егор был дома -- пришел пообе-дать. Значит, не надо долго рассказывать и объяснять его же-не, что вот -- заболела дочка... и так далее.
-- Егор! -- кричал в трубку Федор. -- Я тебя в воскресе-нье посажу в самолет, и ты улетишь. Все будет в порядке! Ну, хошь, я потом напишу твоему начальнику!..
-- Да нет! -- тоже кричал оттуда Егор. -- Не в этом дело! Мы тут на дачу собрались...
-- Ну, Егор, ну отложи дачу, елки зеленые! Я прошу те-бя... У нее как раз переломный момент, понимаешь? Она аж заплакала давеча...
-- Да я-то рад душой... Слышишь меня?
-- Ну, ну.
-- Я-то рад бы душой, но... -- Егор что-то замялся там, замолчал.
-- Егор! Егор! -- кричал Федор.
-- Погоди, -- откликнулся Егор, -- решаем тут с женой... "Э-э! -догадался Федор. -- Жена там поперек стала".
-- Егор! А Егор! -- дозвался он. -- Дай-ка трубку жене, я поговорю с ней.
-- Здравствуйте, Федор Кузьмич! -- донесся далекий вежливый голосок. -Что, у вас доченька заболела?
-- Заболела. Валентина... -- Федор забыл вдруг, как ее от-чество. Знал, и забыл. И переладился на ходу: -- Валя, отпус-ти, пожалуйста, мужа, пусть приедет -- на два дня! Всего на два дня! Валенька, я в долгу не останусь, я... -- Федор сго-ряча не мог сразу придумать, что бы такое посулить. -- Я то-же когда-нибудь выручу!
-- Да нет, я ничего... Мы, правда, на дачу собрались. Знаете, зиму стояла без присмотра -- хотели там...
-- Валя, прошу тебя, милая! Долго счас объяснять, но очень нужно. Очень! Валя! Валь!..
-- Да, Федор. Я это, -- отозвался Егор. -- Ладно. Слышь? Ладно, мол, вылечу. Сегодня.
-- Ох, Егор... -- Федор помолчал. -- Ну, спасибо. Жду.
А у Егора, когда он положил трубку, произошел такой разговор с женой.
-- Господи! -- сказала жена Валя. -- Все бросай и выле-тай девочке сказку рассказывай.
-- Ну болеет ребенок...
-- А то дети не болеют! Как это -- чтобы ребенок вырос и не болел.
Егору и самому в диковинку было -- лететь чуть не за пол-торы тысячи километров... рассказывать сказки. Но он вспомнил, какой жалкий был у брата голос, у него слезы слышались в голосе -- нет, видно, надо. Может, больше на-до самому Федору, чем девочке.
-- Первый раз собрались съездить... -- капала жена Ва-ля. -- Большаковы вон ездили, говорят, у них крыша про-текла. А у нас крыша-то хуже ихней...
-- Ну так бы и сказала ему! -- вскипел Егор. -- Чего ты ему так не сказала?! Чего ты... Уже ж посулился, нет, давай душу теперь травить!
-- Ладно, не ори -- душу ему растравили. Что я, голоса лишенная, -свое мнение высказать?
-- Да чего ты ему-то не высказала? Высказала бы ему. А то... туда же, посочувствовала: "У вас доченька заболела?" -- не злой был человек Егор, но передразнивать умел так до обидного похоже, так у него это талантливо выходило, что люди нервничали и обижались. Тем и оборонялся Егор в жизни. Потому, наверно, и сказки-то мастер был рассказы-вать: передразнивал всех зверей, злых и добрых, а особен-но смешно передразнивал вредную бабу-ягу.
-- Ехай, ехай! -- махнула рукой жена Валя. -- Ехай, убла-жай там, если больше делать нечего. Какие ведь господа жи-вут!..
-- А случалось, что эти господа и тебе помогали! -- Егор с укоризной посмотрел на жену. -- Забыла?
Жена Валя ушла в другую комнату, сердито хлопнув две-рью. Нет, не забыла! Федор Кузьмич устроил ее дочь в ин-ститут. Как тут забудешь! Но и расстроилась она очень, и не показать этого она тоже не могла.
Егор также расстроился. Так сложились их отношения с женой, давно уж и незаметно как-то сложились, что глав-ными в доме были -- дела жены. Егор покорился этому, ибо сам не умел ни достать ничего, ни устроить путевку в дом отдыха, ни объясниться с учителями в школе... Умел только работать. Но ведь... что же? Кони тоже умеют работать. От работы одной толку мало, это Егор также давно понял и по-тому смирился. Иногда, правда, бунтовал, но слабо и нере-шительно: вскипит, посверкает глазом да досыта наматерится в душе, и все. Так-то лучше -- не бунтовать вовсе, не протестовать, а то эти протесты больше только разжигают хозяйскую похоть людей крепких.
Егор еще немного сердито поторчал в комнате, взял из комода сорок рублей и ушел. "Хорошо, что не надо чемодан брать... Гостинцев бы захватить? Но... ладно: раз уж так все -- с тормозами, какие уж тут гостинцы. Ладно, хоть сам по-ехал", -- думал Егор. Маленькую Верочку стало вдруг очень жалко. Сперва -- впопыхах -- не совсем понял, сколь нуж-на, важна эта поездка, а теперь, когда поехал, понял до конца: глупо было и раздумывать. А вдруг да... Но эту мысль Егор прогнал из головы, не стал даже додумывать. Позво-нил из автомата начальнику цеха (Егор был мастер-красно-деревщик, на работе его ценили), и тот беспрекословно от-пустил его: знал, что Егор наверстает эти полтора рабочих дня, и даже больше.
В аэропорту, в кассе, Егору сказали, что билетов в Н-ск нету.
-- Ну, может, один как-нибудь... -- робко попросил он.
-- Что значит "один как-нибудь"? Нет билетов, -- повто-рили в окошечке строго.
Егор постоял, посмотрел на женщину за стеклом... И еще раз сунулся к ней:
-- Мне очень нужно, девушка... А? Там это... ребенок...
-- Гражданин, я же вам сказала: нет билетов. Неужели не-понятно? Один ему как-нибудь...
-- Да понятно-то понятно... -- Егору захотелось пере-дразнить женщину в окошечке, он бы сумел это сделать... "Э-э! -- вдруг вспомнил он. -- А этот-то, кому стеллажи-то делал... он же говорил: что будет нужно, обращайтесь ко мне". К счастью, Егор записал телефон того могучего това-рища. Поискал в книжечке... Нашел!
Долго, подробно мусолил в трубку про маленькую пле-мянницу, про брата, про сказки...
-- Куда билет-то нужен? -- вышел из терпения могучий товарищ.
-- В Н-ск.
-- Сразу и надо было сказать. На сегодня? Один?
-- Один. На сегодня. Я уже здесь... понимаете? Я здесь, в аэропорту, а билетов, говорят, нету. Я думаю: да неужели так ни одного билета и нету? Не может же быть, думаю, та-кого...
-- Перезвоните минут через десять, -- опять прервал уве-ренный басок.
Егор понял, что улетит сегодня.
Походил по вокзалу, подождал минут пятнадцать и по-звонил.
-- Подойдите к кассе номер три и возьмите билет, -- ска-зал басок.
-- Вот спасибо-то! -- кинулся Егор с благодарностями. -- А то я уже стал сомневаться... А брат чуть не со слезами про-сит. У него, понимаете, это второй брак, ребеночек послед-ний, он поэтому так переживает. Я ее тоже люблю, девоч-ку-то, такая смышленая, все сказками интересуется...
-- Ну, до свиданья, -- сказали на том конце. -- Счастли-во долететь.
-- До свиданья, -- сказал Егор.
Касса номер три -- это не та, куда он подходил. Если бы была та, Егор сказал бы той женщине, в окошечке... Сказал бы: "Значит, все же нашелся один билет? Эх, вы... Как же так получается, уважаемая? А сидишь -- строгую из себя изоб-ражаешь, справедливую. "Вам же сказали: нет билетов!". А один звонок -- и билет, оказывается, есть. Значит, так надо и говорить: "Для вас -- нету". А вид-то, вид-то -- не подсту-пись! А такой же -- нуль, только в пилотке". Ну, может, не так бы едко сказал... А может, и не сказал бы вовсе: правда что -- нуль, чего и говорить.
...В Н-ск Егор прибыл под утро, часов в пять, а в шесть был уже у брата.
Позвонил... Открыла хозяйка, Надежда Семеновна.
-- О-о! -- удивилась она. -- Так рано?
-- С билетом удачно вышло, -- радостно сказал Егор. -- Прямо сразу улетел... Как Верочка-то?
-- Лучше. Она еще спит. Вы потише, пожалуйста...
-- Конечно! -- тихо воскликнул Егор. -- А Федор-то дома?
-- Дома.
-- Ну, мы на кухне пока посидим... Пусть он на кухню придет.
Федор пришел на кухню в халате и в шлепанцах. Сон-ный, большой и нелепый в этом халате, Егору даже смеш-но стало.
-- Ты прямо как поп в ем, -- сказал он, здороваясь.
Брат Федор покривил в ухмылке губы.
-- Как долетел?
-- Хорошо!
-- А чего там жена-то? Возражала, что ли?
-- Да на дачу собрались... Да ну ее!
-- Что это она у тебя, командовать-то любит?
-- Та-а... Чего об этом? Как Верочка-то?
-- Перелом наступил. Поправится. Трухнул я тут...
-- Да я уж понял.
-- Давай чего-нибудь? Чаю? Или кофе? А может, что... с дороги-то?.. -смешной Федор начал соваться по шка-фам. -- Счас мы изобретем... Во, коньяк! Будешь?
-- Давай, -- Егор с интересом наблюдал за старшим бра-том. Раза три Федор был у Егора -- не то что в гостях -- про-ездом: всех поразил своей деловитостью, этаким волевым напором, избытком сил. "Да, -- подумали в провинции, -- эта птица может больно клюнуть". -- Давай, братка, давай. Смешной ты какой-то, -- не удержался и сказал Егор. Нор-мальный человек... никакой не деятель.
-- Ну! -- недовольно молвил Федор. -- Чего тут смешно-го-то? Халат, что ли, никогда не видал? Удобная штука, кстати.
-- Да не халат... Ну, давай -- со встречей. И чтоб Верочка скорей поправилась.
Братья выпили из маленьких, но каких-то очень тяже-леньких рюмочек... Помолчали.
-- Как живешь-то? -- спросил Федор.
-- Да как... -- Егор потянулся к пепельнице и рукавом пиджака свалил хрустальную рюмочку-патрон. Рюмочка пискнулась звонким краешком в гладкий стол и расколо-лась. -- Ах ты, господи! -- испугался Егор. И глянул на брата. Тот усмехнулся, прихватил осторожно пальцами рюмочку и отскочивший ее краешек и бросил в мусорную корзинку.
-- Видно, с детства живет этот страх в человеке, -- ска-зал Федор. -Вот, знаешь, Верочку же никто никогда не ру-гал за посуду, а один раз выронила блюдце, да так испуга-лась!.. Я же ее и успокаивать кинулся: ерунда, мол, чего ты так испугалась-то! Куклу уронит -- ничего, а посуду... Есть, наверно, какой-то закон здесь. А?
-- Наверно. Рюмка-то дорогая, черт тя возьми, -- с сожа-лением сказал Егор. -- Хрустальная.
-- Да брось! -- недовольно уже сказал Федор. -- Хрус-тальная... Все равно это -- вещь, и должна служить человеку. Ну, и отслужила свой век, туда ей и дорога.
Братья, пожалуй, смутно догадывались, что говорить им как-то не о чем. В прошлый приезд другое дело: дочь Егора, Нина, сдавала вступительные экзамены, начала сдавать сра-зу неважно, должен был вмещаться Федор... Все разговоры крутились вокруг экзаменов, института. Егор жил у Федора, очень переживал за дочь, но особенно не высовывался с советами, все надежды свалил на брата и только со страхом ждал, когда наконец закончатся эти проклятые вступитель-ные экзамены. Тогда-то он и подружился с маленькой Ве-рочкой и вечерами выдумывал ей всякие сказки. Тогда все как-то проще было.
-- Как Нина-то? -- вспомнил и Федор про Нину, может, тоже подумал, что, когда Нина устраивалась в институт, было хлопотно, но разговоры случались сами собой, не на-до было выдумывать, о чем говорить.
-- Работает в библиотеке. Я говорю: отдохни ты лучше, покупайся вон -успеешь еще, наработаешься! Нет, лучше глянется работать. Практика, говорит, мне будет.
-- Ну и пусть работает -- полезней. Накупаться тоже еще успеет. Сейчас надо этот главный рубеж взять -- окончить институт.
-- Да ведь устают, поди, от учебы-то! Неуж не устают?
-- Да ничего страшного нет в учебе! -- напористо и по-учительно сказал Федор. -- Что за дикость -- учебы стра-шиться. Уж нашему ли народу не учиться -- давно и давно пора. Нет, помню, бабка Фекла: "Федька, не дочитывай до конца книгу -- спятишь!" Вот же понимание-то! Да почему? Черт его в душу знает, откуда этот панический страх перед книгой? Нам-то как раз и не хватает этой книги... И вот из-вольте: не дочитывай до конца, а то с ума сойдешь.
-- А что, были же случаи...
-- Да от книг, что ли?
-- От книг! Парень вон у Гилевых... Игнаху-то Гилева помнишь? Вон сын его, Витька, -- зачитался: тихое поме-шательство.
-- С чего вы решили, что от книг-то?
-- Читал день и ночь...
-- Ну и что?
-- Как же?.. Зачитался.
Федор хмыкнул с досадой, но пока не стал говорить, достал другой хрустальный патрончик, плеснул в него коньяку. И себе тоже плеснул.
-- Давай. С ума они, видите ли, сходят от чтения... Ты много за свою жизнь книг прочитал?
-- Я не пример.
-- А кто пример? Ну, я вот: прочитал уйму книг -- жив-здоров, чувствую, что мало еще прочитал, надо бы раза в три больше.
-- Куда тебе больше-то? -- удивился Егор. -- Чего не хва-тает-то? Всего же вдосталь...
-- Знаний не хватает! -- сердито сказал Федор, -- Вот че-го. Вот они приходят счас, молодые, на смену -- и поджи-мают. Да как поджимают! Сколько-то еще подержимся, а дальше -- извини-подвинься: надо уступать. С жизнью, брат, не поспоришь.
-- Не знаю... -- сказал Егор. -- Меня, например, никто не поджимает.
-- Да тебя-то! Твое дело... не обижайся, конечно, но де-ло твое каждый сумеет делать. Ну, не каждый -- через одно-го. Есть вещи сложнее...
-- Ну, и надо уступать, -- тоже чего-то рассердился Егор, наверно, за профессию свою обиделся. -- А то и правда-то: смотришь, сидит -- пень пнем, только орать умеет.
-- Не торопи-ись, -- с дрожью в голосе протянул Фе-дор. -- Больно прыткие! Есть еще такие понятия, как -- опыт. Старшинство ума. Дачи увидели! Машины увидели!.. А не видите, как ночами приходится ворочаться от... Ты в суб-боту-то купаться пошел, а я сижу в кабинете, звонка жду: то ли он позвонит, то ли не позвонит. А и позвонит, да что скажет? Это ведь легче всего: в чужом кармане деньги счи-тать. Их заработать труднее...
-- Я не считаю твои деньги. Что ты?
-- Я не про тебя. Есть... любители. Сам еще ночного горш-ка не выдумал, сопляк, а уже с претензиями. Не-ет, подож-ди, пусть сперва материно молоко на губах обсохнет, потом я выслушаю твои претензии. Свистуны. Мне что, на блюдеч-ке все это поднесли? -- Федор неопределенно покачал го-ловой: то ли он имел в виду эту большую богатую квартиру, то ли адресовался дальше -дачу с машиной и с гаражом подразумевал, то ли, наконец, показал на шифоньер, где висел его черный костюм с орденами. -- Тут уж я самому господу богу могу прямо в глаза смотреть: все добыто тру-дом. Вот так. Сам от работы никогда не бегал, но и другим... -- Федор чуть сжал хрустальную рюмочку, и она вся спряталась в его огромном кулаке. Нет, крепок был еще Фе-дор Максимов, не скоро подвинется и даст место друго-му. -- Подняли страну на дыбы? -- выходи вперед, не бегай по кустам, -- Федор, наверно, чуть-чуть захмелел, а может, высказывал наболевшее, благо подвернулся брат родной -должен понять. -- Вот так надергаешься за день-то, на-орешься, как ты говоришь, -- без этого, к сожалению, тоже не обойдешься, -- а ночью лежишь и думаешь: "Да пошли вы все к чертям собачьим! Есть у меня Родина, вот перед ней я и ответчик: так я живу или не так".
-- Кто тебе говорит, что ты не так живешь? -- сказал со-чувственно Егор. -- Что ты? Наоборот, я всегда рад за тебя, всегда думаю: "Молодец Федор, хоть один из родни в боль-шие люди выбился".
-- Дело не "в больших людях". Не такой уж я большой... Просто, делаю свое дело, стараюсь хорошо делать. Но нет!.. -- пристукнул Федор ребром ладони по столу и даже не спохватился, что шумит. -- Найдутся... некоторые, будут совать свой нос в... Будут намекать, что крестьянский выходец не в состоянии охватить разумом перспективу развития страны, что крестьянин всегда будет мыслить своим наде-лом, пашней... Вот еще как рассуждают, Егор! -- Федор по-смотрел на брата, стараясь взглядом еще донести всю глу-пость и горечь такого рода рассуждений. -- Вот еще с какой стороны приходится отбиваться. А кто ее строил во веки веков? Не крестьянин?
-- У тебя неприятности, что ли? -- спросил Егор.
-- Неприятности... -- Федор вроде как вслушался в само это слово. Еще раз сказал в раздумье: -- Неприятности, -- и вдруг спросил сам себя: -- А были они, приятности-то? -- и сам же поспешно ответил: -- Были, конечно. Да нет, ничего. Так я... Устал за эти дни, изнервничался. Есть, конечно, и неприятности, без этого не проживешь. Ничего! Все хо-рошо.
А Егору чего-то вдруг так сделалось жалко брата, так жалко! И лицом, и повадками Федор походил на отца. Тот тоже был труженик вечный и тоже так же бодрился, когда приходилось худо. Вспомнил Егор, как в 33-м году в голоду-ху, отец принес откуда-то пригоршни три пшеницы немо-лотой, шумно так заявился: "Живем, ребятишки!" Мать сва-рила жито, а он есть отказался, да тоже весело, бодро: "Вы ешьте, а я уж налупился дорогой -- сырой! Аж брюхо пучит". А сам хотел, чтоб ребятишкам больше досталось. Так и Фе-дор теперь... Хорохорится, а самому худо чего-то, это видно. Но как его утешишь -- сам все понимает, сам вон какой...
-- Да, -- сказал Егор. -- Ну, и ладно. Ничего, братка, ничего. Дыши носом.
-- Что за сказку ты ей рассказывал? -- спросил Федор. -- Про зайку-то... Как он летал на воздушных шариках.
Егор задумался. Долго вспоминал... Даже на лице его, крупном, добром, отразилось, как он хочет вспомнить.
И вспомнил, аж просиял.
-- Про зайку-то?! А вот: пошел раз зайка на базар с от-цом. И увидел там воздушные шарики -- мно-ого! Да все разноцветные: красные, синие, зеленые... -- Егор весело смотрел на брата, а рассказывал так, как если бы он расска-зывал самой Верочке -- не убавлял озорной сказочной тай-ны, а всячески разукрашивал ее и отодвигал дальше. -- Вот. И привязался он к отцу, зайка-то: купи да купи. Отец и купил. Ну, купил и сам же и держит их в руке. А тут увидел: морковку продают! "На-ка, говорит, подержи шарики, я очередь пока займу". Зайка-то, маленький-то, взял их... И надо же -- дунул как раз ветер, и зайчишку нашего подняло. И понесло, и понесло! Выше облаков залетел...
Федор с интересом слушал сказку, раза два даже носом шмыгнул в забывчивости.
-- Как тут быть? -- спросил Егор брата.
Тот не понял.
-- Чего как быть?
-- Как выручать зайку-то?
-- Ну... спасай уж как-нибудь, -- усмехнулся Федор. -- На вертолете, что ли?
-- На вертолете нельзя: от винтов струя сильная, все ша-ры раскидает...
-- Ну а как?
-- Вот все смотрят вверх и думают: как? А зайка кричит там, бедный, ножками болтает. Отец тут с ума сходит... И вдруг одна маленькая девочка, Верочка, допустим, кричит: "Я удумала!" Это у меня Нина, когда маленькая была, гово-рила: "Я удумала". Надо -- я придумала, а она: "Я удумала". Вот Верочка и кричит: "Я удумала!" Побежала в лес, созва-ла всех пташек -- она знала такое одно словечко: скажет, и все зверушки, все пташки ее слушаются -- вот, значит, со-звала она птичек и говорит: "Летите, говорит, к зайке и проклевывайте клювиками его шарики, по одному. Все сразу не надо, он упадет. По одному шарику прокалывайте, и зайка станет опускаться". Вот. Так и выручили зайку из беды.
Федор качнул головой, усмехнулся, потянулся к сигаре-там. А чтоб не кокнуть еще одну дорогую рюмочку, прихва-тил другой рукой широкий рукав халата.
-- Довольно это... современная сказочка. Я думал, ты про каких-нибудь волшебников там, про серого волка...
-- Нет, я им нарочно такие -- чтоб заранее к жизни при-выкали. Пускай знают побольше. А то эти волшебники да ца-ревны... Счас какая-то и жизнь-то не такая. Тут такие есть волшебники, что...
-- Да, тут есть волшебники... Целые змеи-горынычи! -- засмеялся Федор.
-- Не говоря уж про бабу-ягу: что ни бабочка, то ба-ба-яга. Мы твою-то не разбудим? Громко-то...
-- Бабу-ягу-то? -- хохотнул опять Федор. -- Ничего. У ме-ня, Егор, даже не баба-яга, -- сбавил он в голосе, -- у меня нормальная тряпошница, мещанка. Но так мне, седому ду-раку, и надо! Знаешь... -- Федор заикнулся было про ка-кую-то свою тайну тоже, но безнадежно махнул рукой и не стал говорить. -- Ладно, чего там.
Егора опять поразило, как не похож этот Федор на того, напористого, властного, каким он бывал на людях, на сво-их стройках...
-- Что-то все же томит тебя, братец, -- сказал Егор. -- Давай уж... может, и помогу каким словом.
-- Да ничего, -- смутился Федор. И чтоб скрыть сму-щение, потянулся опять к сигаретам. -- Я и так что-то сего-дня... Размяк что-то с тобой. Все нормально, Егорша. Все хо-рошо, -- помолчал, глядя в стол, потом тряхнул сивой го-ловой, с усталой улыбкой посмотрел на брата, еще раз сказал: -- Все хорошо. Хорошо, что приехал... Правда. Я, зна-ешь, что-то часто стал отца-покойника во сне видеть. То мы с ним косим, то будто на мельнице... Старею, что ли. Старею, конечно, что же делаю. Коней еще часто вижу... Я лю-бил коней.
-- Стареем, -- согласился Егор.
-- Давай-ка... за память светлую наших родителей, -- Фе-дор наполнил два хрустальных патрончика коньяком. -- Мы ведь тоже уже... завершаем свой круг... А? -- Федор, словно пораженный этой мыслью, такой простой, такой понят-ной, так и остался сидеть некоторое время с рюмкой в ру-ке -- смотрел сперва на брата, потом опять в стол, в стол смотрел пристально, даже как будто сердито. Очнулся, кач-нул рюмочку, приглашая брата, выпил. -- Да, -сказал, -- разворотил ты мне душу... А чем, не пойму. Наверно, прав-да, устал за эти дни. Думал, никакая меня беда не согнет, а вот... Ну, ничего. Ничего вообще-то не жаль! -- встряхнулся он и сверкнул из-под нависших бровей своим неломким прямым взглядом. -- Жалко дочь малую. Но... подпояшемся потуже и будем жить. Так? -- спросил брата, спросил, как спрашивал многих других днем, на работе, на стройках сво-их -- спросил, чтоб не слушать ответа, ибо все ясно. -- Так, Егорша, так. Ложись-ка сосни часок-другой, а там и Верунь-ка проснется. А я посижу пока тут с бумажками... покумекаю. Да, -- вспомнил он, -- подскажи мне, чего бы такое жене твоей купить? Подарок какой-нибудь...
-- Брось! -- сердито воскликнул Егор.
-- Чего брось? Мне счас будет звонить один... волшебник один... -Федор искренне, от души засмеялся. -- Вот вол-шебник так волшебник! Всем волшебникам волшебник, у него там всего есть... Чего бы? Говори.
-- Да брось ты! -- еще раз с сердцем сказал Егор. -- Что за глупость такая -- подарки какие-то! К чему?
Федор с улыбкой посмотрел на брата, кивнул согласно головой.
-- Ладно. Иди поспи. Там постель тебе приготовлена... Иди.
Егор тихонько прокрался в одну из комнат, разделся, присел на край дивана, который был застелен свежими простынями... Посидел. Огляделся... Посмотрел на окно -- форточка открыта. Достал из кармана папиросы, заку-рил. Курил и стряхивал пепелок в ладошку. Спать не хоте-лось.
Вошел в комнату Федор.
-- Слушай, -- сказал он, -- у меня чего-то серьезно душа затревожилась -- наговорил тут тебе всякой всячины... По-думаешь бог знает что. А? -Федор улыбнулся. Присел рядом на диван. И даже по спине братца хлопнул весело. -- У ме-ня все хорошо. Все хорошо, я тебе говорю! Чего смотришь-то так?
-- Как? Ничего... Я ничего не думаю. Что ты?
-- Да смотришь как-то... вроде жалеешь.
-- Ну, парень! -- воскликнул Егор. -- Ты что?
-- Ну, тогда ладно. Поспи, поспи маленько, а то ведь не спал небось в самолете-то? Поспи.
-- Ладно, -- сказал Егор. -- Посплю. Покурю вот и лягу.
-- Мгм, -- Федор ушел.
Егор осторожненько стряхнул пепел в ладошку, скло-нился опять локтями на колени и опять задумался. Спать не хотелось.