Он — Торнан, хотя иногда его зовут просто — варвар. Опасный для врагов и верный друзьям. Храбрый и сильный, как медведь из лесов его далекой северной родины. Великодушный, как бог грома, которому поклоняется. На этот раз в компании воинственной амазонки и шамана с далеких океанских островов он отправляется на поиски величайшей реликвии этого мира — жезла богини Тиамат, необходимого для отражения начавшегося натиска сил Тьмы. Ему предстоит преодолеть дикие леса и неприступные горные хребты, бурные моря и пустыни. Его ожидают сражения с разбойниками и чудовищами, тюремные подвалы и застенки инквизиции. Сумеет ли он добыть священное сокровище? И так ли чисты намерения тех, кто посылает его в это опасное путешествие?

Владимир Лещенко

Торнан-варвар и жезл Тиамат

Посвящается Татьяне и Александре

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПОВЕЛЕНИЕ БОГИНИ

Всякое в этом рассказе найдешь,
Перепутаны правда и ложь,
Очень все это было давно,
Очевидцев уж нет все равно...

Манас

Глава 1

ТАВЕРНА «КОРОЛЕВСКИЕ РОГА»

Не следует искать черную пантеру в темных джунглях. В особенности если она там есть.

Калебас Кавунда, первый министр Стигии

Западный Предел Логрии.

Корг — столица одноименного королевства.

Храм Тиамат. Конец месяца кринна

Таверна, носящая название «Королевские рога», стояла на улице Трех Демонов, неподалеку от перекрестка с Волчьим переулком. Ее задний двор почти примыкал к месту, называемому Шэттов пустырь, а часть города, где она находилась уже почти восемь десятков лет, на всех планах отмечалась как Жагг, а в простонародье именовалась не иначе как Гнилой Угол.

Было это заведение не первой руки, но и не совсем убогое, напитки, еда и девочки там были вполне способны Удовлетворить вкус рядового горожанина. Одним словом, заведение было как заведение — не лучше и не хуже прочих.

На вывеске была изображена пара великолепных ветвящихся оленьих рогов, между которыми художник поместил аляповато намалеванную золотой краской корону. Название, надо сказать, было довольно двусмысленным — оно то ли простодушно подразумевало, что столь большие рога не стыдно подарить и королю, то ли тонко намекало, что иногда рогоносцами становятся и коронованные особы. Пожалуй, забреди сюда какой-нибудь судья, он бы, чего доброго, стал подумывать — не применить ли к владельцу сего заведения закон об оскорблении величества? Однако судьи на улицу Трех Демонов не заглядывали. Возможно потому, что среди местных обитателей было немало их клиентов...

Толстые каменные стены, арочные подпорки, глиняные масляные лампы на полках, дававшие достаточно света, чтобы какой-нибудь нагрузившийся пьянчужка сослепу не грохнулся на пол. Тяжелые потолочные балки нависали так низко, что рослый человек мог бы достать их ладонью, не вставая на цыпочки. Несколько длинных столов со скамьями, квадратные столы поменьше, окруженные табуретами, диваны в нишах, закрытых тяжелыми занавесями, сейчас отдернутыми наполовину. Все основательное, сколоченное, что называется, на века.

В торце зала находилась стойка из истертого мрамора. За стойкой стоял и откровенно скучал худосочный парень лет двадцати, чью наполовину выбритую голову украшал искусно вытатуированный драконий череп в обрамлении жуков, а шею — кулон с синим прозрачным камнем, слишком большим, чтобы быть настоящим.

В этот поздний час народу в зале было немного. Несколько припозднившихся завсегдатаев пили пиво, заедая красными креветками. Трое матросов с речных барж (о чем свидетельствовали синие шляпы, сбитые на затылки) играли в арские кости. Два старых солдата с медалями на ветхих кафтанах что-то вспоминали, негромко шамкая. Подгулявший приказчик в отороченном мехом красном казакине взирал на нераспечатанный кувшин вина, видимо, решая важнейшую проблему — прикончить его или ограничиться уже поглощенными? Сидели в зале несколько небогато одетых типов, по виду — завсегдатаи кабаков.

Еще один человек, облаченный в старую кожаную куртку с капюшоном, сейчас откинутым на плечи, сидел в одиночестве за столиком на двоих, вкушая тушеного кролика, к которому прилагалась большая кружка пива. Было ему лет тридцать или около того, облик выдавал в нем уроженца северо-восточных земель — анта, а может, итвака, одежда — воина, а неуловимое выражение лица — человека, знающего себе цену. Через плечо был перекинут форменный солдатский плащ. Он закрывал знаки различия, но опытный взгляд определил бы, что таверну посетил не рядовой солдат, и даже не капрал, а скорее сержант или — бери выше — фельдфебель.

Внезапно в эту идиллию был внесен диссонанс. Дверь таверны громко хлопнула, и, нарочито гулко топая по ступенькам, вниз спустились пятеро посетителей сразу. Точнее, четверо темных личностей при оружии, во главе которых выступал длинный худой тип с белыми волосами и недобрым, костлявым лицом. В ухе у него качалась серебряная серьга в виде полумесяца, правое запястье охватывал широкий, серебряный же браслет с шипами. Еще одна серьга была продета в ноздрю, но мало кто решился бы пошутить над этим — уж больно нехорошо смотрели его глаза.

Кости перестали греметь, и разговоры вдруг как-то сами собой умолкли, словно по таверне пробежал холодный, если не сказать ледяной, сквозняк. Придержали языки даже те из припозднившихся гостей, кто не знал, что за человек перешагнул порог «Королевских рогов».

А человека этого звали Бо, среди своих — Бо Скорняк. Кличка эта, надо сказать, была дана ему неспроста. Получил он ее не потому, что был скорняком сам, и даже не потому, что, скажем, его отец занимался этим почтенным ремеслом. Просто среди ночного люда столицы королевства Килльдар ходили слухи (которые сам Бо не спешил опровергать), будто бы из кожи своих жертв он любит вырезать ремни, и что таких ремней у него накопилась целая коллекция.

Но если посетители таверны просто напряглись, почувствовав себя вдруг неуютно, то устроившийся за стойкой парень просто побелел при их появлении. Губы его мелко затряслись, он было вытащил из-под стойки окованную старой корабельной медью дубинку, но при виде ухмылки Бо рука его словно сама собой разжалась, и дубинка выскользнула на пол, с костяным стуком покатившись по доскам.

Сам бандит остановился на середине зала, зато двое его подручных, размеренно шагая, продолжили движение. Подойдя к стойке, они разом потянулись к бледному, покрытому испариной подавальщику и выдернули его из-за стойки, как морковку из грядки. Потом, держа на весу, поднесли к атаману.

Тот, мерзко улыбаясь, вплотную приблизился к почти потерявшему сознание от ужаса парню.

— Ты, Бесхвостый, видать, не уразумел, что я тебе тогда говорил, — произнес пришелец с нарочитым сожалением. — Ну, сам понимаешь... Я ведь два раза не повторяю и дружбу свою дважды не предлагаю! А ты мало того, что уперся как баран, так еще и язык распустил где не надо. Понадеялся на своего Быкуна? Ну и где он теперь, твой Быкун? Нехорошо, нехорошо... — Он повернулся к своим людям и резко приказал: — Подержите-ка этого недоноска! Не хотелось бы запачкать кафтан — он ведь новый почти.

Трое бандитов отрепетированными движениями схватили жалобно пискнувшего слугу. Двое стиснули его локти, лишая возможности сопротивляться, а третий запрокинул ему голову, резко потянув за собранные на затылке волосы.

И Скорняк неторопливо и аккуратно перерезал ему горло от уха до уха. Искусно уклонился от выплеснувшегося фонтана крови. Потом еще зачем-то дважды ударил ножом в грудь. Спокойно вытер нож о кафтан убитого, аккуратно спрятал за пазуху. Затем неодобрительно обвел взглядом посетителей.

— Некрасиво получается! Столько народу видели... Или не видели?

Лица всех присутствующих явственно говорили о том, что они ничего не видели и вообще непонятно почему они должны были что-то видеть...

Впрочем, нет, не всех — взор Бо уперся в льдистые синие глаза солдата, и тут же на лице главаря отразились противоположные чувства — сожаление по случаю непредвиденных проблем и радостное предвкушение очередного убийства.

— Да, все-таки кое-кто видел... Жаль, — вновь улыбнулся Бо Скорняк.

Многие люди в Корге при виде этой улыбки испачкали бы штаны. Но на лице солдата не дрогнула ни единая жилка. Он просто поднялся из-за стола, при этом плащ как бы невзначай сполз с его плеч на стол.

Громилы увидели под ним желтую выцветшую нашивку и болтающийся на отвороте куртки массивный серебряный семиугольник с рунами по краям и отверстием посередине. Ниже, на широком, в ладонь, поясе воловьей кожи висел продетый в железное кольцо меч необычной формы — как будто чуть переломанный в середине, с массивной гардой и пламевидным острием. Всякий, разбирающийся в оружии, опознал бы в нем ягузский ятаган, хотя и слегка отличающийся от стандартного.

— Ого, — пробормотал кто-то из бандитов, — никак, капитан?

— И здоровый какой...

— Да еще из Стражи этой... — подхватил другой. — Они ж там зверье все на подбор!

— И резак какой-то у него не такой... Может, ну его к ельфам, Скорняк?

Но главарь лишь усмехнулся.

— Ну что с того, что капитан? — бросил он. — Как раз ремешка из кожи капитана у меня еще и не было. Поиграем, вояка? — И шагнул к столику.

Опережая его, вперед рванулись сразу двое подручных, на бегу выхватывая клинки...

Это только так говорится: «мгновенно выхватил клинок» или «меч тотчас вылетел из ножен». Если кто вам такое скажет — не верьте. А еще лучше попробуйте сами вытащить хорошую рапиру, эсток или палаш (ну, можно и катану со скимитаром) из ножен.

А вот странный меч и в самом деле покинул пояс северянина моментально.

Знатоку, будь он в таверне, определенно стало бы ясно, почему незнакомец так странно носит клинок — лезвие вырвалось из железного кольца почти незаметно и молнией устремилось в грудь ближайшего головореза. Полуторный кармийский меч успел лишь на три четверти выйти из ножен, когда его хозяин, захлебываясь кровью, упал на грязные доски.

Одновременно серый плащ, подобно крылу летучей мыши, взвился в воздух и накрыл второго из нападавших. Тот заорал что-то, бестолково размахивая только что вынутым мечом, пытаясь стряхнуть облепившую его ткань... И его крик перешел в булькающее всхлипывание.

В руках низкорослого крепыша, стоявшего рядом с Бо, как по волшебству, возникли два метательных ножа. Еще неуловимый миг — и один устремился в шею северянина, другой — в живот.

Первый нож — тот, что летел в горло — капитан отбил взмахом ятагана.

Второй ударил его в бок — и отскочил от куртки.

Молниеносным движением — глазом не уследишь — капитан перехватил свой меч и рубанул по запястью нападавшего на него приятеля только что зарезанного бандита, размахивавшего малым боевым цепом и кистенем. Кисть атакованного так и осталась держаться за рукоять цепа, и тут же клинок вошел ему меж ребер, пробив легкую кольчугу, которую тот носил под одеждой. При этом капитан еще успел, изогнувшись, отклониться назад, пропуская мимо железный репейник кистеня.

В то же мгновение он оказался перед двумя последними бандитами.

Один из них — долговязый громила — отскочил назад, однако офицер опередил его, ударив снизу вверх под подбородок. Острие ятагана вонзилось в мозг, а еще через мгновение настал черед того, кто кидал в него ножи. Свободной рукой северянин перехватил его запястье в тот самый момент, когда он пытался ударить противника длинным тонким боевым шилом. Глаза коротышки в ужасе расширились, а потом выдернутый из черепа длинного ятаган вспорол ему брюхо. А мгновением позже северянин заслонился мертвым телом от удара сабли Скорняка.

Пока главарь высвобождал клинок и замахивался вновь, капитан уже разорвал дистанцию, отступив к столу, из-за которого метнулись в разные стороны напуганные старички. Капитан не попытался запрыгнуть на стол, как поступил бы обычный кабацкий драчун, чтобы через считанные удары сердца рухнуть на пол с подрубленными сухожилиями. Он ловко перекатился через него, сметая грязные блюда и ковши, и спустя миг уже снова оказался на ногах.

В схватке возникла пауза — оба противника, разделенные массивным столом, повидавшим на своем веку не одну подобную схватку, выжидали, переводя дух. Но если Бо Скорняк и в самом деле тяжело дышал и свободной рукой вытирал обильную испарину, то северянин даже не вспотел.

— Уйди, — предложил он, — я не ищу твоей смерти...

— Пес паршивый! — прошипел атаман.

— Отлично. А меня зовут Торнан, — послышалось в ответ.

— С-су-у... — выдохнул Скорняк. И добавил: — Дерьмо свое жрать будешь, выродок северный!

— Верно, выродок! — согласился Торнан. — Меня мать выродила, а тебя из бесячьего навоза слепили!

Взвыв, Бо кинулся вперед, стараясь на выпаде достать капитана кривым клинком в горло.

Но за мгновение до этого из-под стола вылетел тяжелый дубовый табурет, ударивший бандита в колени.

— А-ах-хр-р!! — только и успел выкрикнуть тот, врубаясь лбом в столешницу.

После этого он замолчал навеки: опустившееся сверху острие перерубило ему хребет, войдя между лопаток.

— Вы ничего не видели? — спросил Торнан у окружающих, аккуратно вытирая ятаган об одежду Скорняка.

— Нет, нет, почтенный господин, мы ничего не видели, — за всех ответил высунувшийся из-за двери трактирщик. — А что, что-нибудь случилось?

— И верно, ничего, — кивнул капитан, вновь вешая клинок на пояс.

Он уже шагнул к дверям, когда произошло то, чего произойти никак не могло, но тем не менее случилось по одинаковому во всех мирах закону всемирного свинства.

Двери «Королевских рогов» распахнулись, и по лестнице, топоча сапожищами, спустилось сразу с десяток стражников, в кои-то веки решивших навестить улицу Трех Демонов.

* * *

— Так ты, я вижу, все же не веришь до конца? Зря, зря...

Двое, мужчина и женщина, беседовали о чем-то вполголоса в комнатке, затерянной в недрах исполинского храма на окраине столицы. Оба были в скромных облачениях низших служителей, но опытный человек мог бы догадаться, что они носят их не по праву, а принадлежат гораздо более высокой касте.

Мужчина был немолод, рыхл и явно проводил дни в телесной лени. Но глаза его с набрякшими под ними мешками были живые, умные и жесткие. И женщина — красивая и властная — терялась под их взором.

— Честно скажу, Гормер, я до сих пор сомневаюсь...

— Тебе мало было сообщений из провинций и других земель? Мало пророчеств? Мало того, что астрологи прочли по звездам? Мало тех книг, которые я тебе показывал? Если уж Эрдест — а ты знаешь, как он ко мне относится — не спорит...

— Но может быть... вдруг это совпадения? Бывало же и раньше подобное...

— А вдруг нет?!

—Ну не знаю, дорогой, — бросила она. — Но даже если и так — то почему это поручено мне? Я хоть и не последняя по чину, но в школах не обучалась, к тайнам не допущена, да и вообще — знаешь ведь, чем я занимаюсь?

— Вот именно поэтому тебе и поручено это дело. Там, где не справились наши мудрецы и маги, должен помочь здравый смыл. А насчет тайн и прочего не беспокойся. Тебе помогу я. Ну и Эрдест немного.

— Ты и его привлек?! — удивилась женщина.

— Да, Ан, а что ты так удивилась? Он ведь не как мы с тобой, а еще и немного верит в те святые истины, которые проповедует. Для него наши свары — мелочь по сравнению со служением, и будь наш мир так же чист, как и раньше, то именно он стал бы Великим Предстоятелем. Чего, к нашему счастью, не будет.

— Но все же — почему я?

— Ну, есть еще одна причина. Если — вернее, когда — мы достигнем успеха, ты не будешь пытаться отнять у меня плоды победы. Ты ведь знаешь, что очень мне обязана, а неблагодарность тебе вроде бы не свойственна. Опять же ты, как человек, к высшим тайнам непричастный, просто не сможешь этого. — Он негромко рассмеялся. — Ну, иди и приступай. Грамота на полномочия от короны у тебя будет завтра, а уж во всякие мелочи я не вмешиваюсь. Тебе виднее, как выполнить повеление нашей богини.

— Но... Может быть, ты не будешь настаивать на... — Женщина запнулась.

— В чем дело, дорогая? — улыбнулся мужчина. — Ты чем-то смущена? Но я тебя знаю с двенадцати лет, и сколько помню, ты всегда была очень живой и... нестеснительной.

— У меня ведь больше нет никого... — начала было она.

— А вот это будет лишним поводом постараться, чтобы наша затея закончилась успехом, — вкрадчиво-жестко резюмировал мужчина. — Ты ведь постараешься, да?

«Постараюсь уж! — про себя процедила женщина. — Ты ведь не оставил мне выбора, старый змей!»

Но, внешне не выдав ничем своих чувств, только склонила голову в знак покорности.

Глава 2

СУД ДА ДЕЛО

— Что ты мне клеишь?! — прорычал капитан, приподнимаясь. — Что ты на меня повесить хочешь, чернильница старая?!

— Ты мне не тычь! — выкрикнул судейский. — Я тебе, то есть вам... И вообще — я с вами свиней не пас!..

— Это конечно, — согласился Торнан. — У моего отца тебя бы точно свиней пасти не взяли. Пожалели б... — Он не стал уточнять, кого именно: чиновника или хрюшек. — Так, значит, это я ни с того ни с сего напал на пятерых бандитов, ни с того ни с сего порезал их и еще пытался бежать? — зло продолжил он. — Удивительные дела творятся в нашем королевстве!

— Убитый вами мэтр Бо в списках граждан числится как стряпчий при Купеческом Суде, — сообщил чиновник.

— Стряпчий?! — иронически протянул Торнан. — Не знаю уж, что он там стряпал, только вот трактирного слугу он прирезал, как поросенка! Или, может, парня тоже я прикончил?

— На этот счет показаний нет, — ответил судейский. — Возможно, в суматохе он сам упал на собственный нож.

— Да ну? Аж три раза? И один раз — горлом?

— Все может быть. — уклончиво сказал служитель закона.

Почему-то это невинное замечание окончательно вывело офицера из себя:

— Ах ты крыса бумажная!!! Да я тебя...

Но в суде городского магистрата славной столицы королевства Кильдар уже накопили опыт общения с буйными посетителями. Торнан еще только успел вскочить, а на плечах его повисли сразу четверо стражников.

— Увести, — скомандовал чиновник, — пусть в камере остынет.

— Слон без хобота! Кабан кастрированный! Петух ощипанный! Любовник козлиный! — ревел Торнан, пока стражники волокли его по коридору (с должным почтением — капитан все-таки) в отведенную ему камеру.

Когда его впихнули внутрь, он еще успел метнуться к двери, но на какой-то миг опоздал, и засов лязгнул перед самым его носом.

От души вмазав обеими кулаками в потемневшие дубовые доски, Торнан плюхнулся на топчан и уселся, повесив голову. Вспышка ярости словно отняла у него все силы. Даже когда через час принесли миску с густым варевом из солонины и несколько ломтей хлеба — завтрак, он же обед, он же ужин, — капитан не стал кидать пайку в лицо разносчику через дверцу, как сделал вчера, а смиренно попробовал это съесть. Но, несмотря на то что брюхо уже подводило, он сумел заставить себя проглотить лишь пару ложек, подумав, что если таков паек привилегированного узника-офицера, то чем же кормят простых смертных? В дни его юности заточенных как будто кормили лучше...

Подтянувшись на ржавой решетке, капитан выглянул в пустой двор.

Высокие каменные стены, сложенные из слегка отесанных валунов, строгие башни и кажущееся тускловатым небо в колодце стен, вызывающее безотчетную тоску. По коридорам таскали арестантов, грохоча железом, проходили стражники. Слышалась перебранка и затейливый мат. Нарочито громко заверещала баба — не иначе, в кордегардии охрана развлекалась с пойманной проституткой.

— Э-э-э! — только и выдохнул Торнан, потому что слов у него уже не находилось.

Солнце перевалило за полдень, когда в дверях его камеры вновь загремел запор. Неужели его опять будут допрашивать треклятые крючкотворы? Или, может, его поведут на прогулку — вроде заключенных иногда полагается прогуливать, чтобы не зачахли от тюремного смрада?..

Но когда увидел, кто вошел в камеру, вмиг забыл о тюремных обычаях.

Еще раз внимательно окинул взглядом гостью. Синее облачение, метущее пол, серебряно-золотой нагрудник, сияющий самоцветами, лицо...

Лицо... Нагрудник... Священное облачение...

«Не может быть!» — только и произнес он про себя.

— Здравствуй, Торнан, это и в самом деле я. Ты не ошибся.

— Здравствуй, Аниза, — улыбнулся он в ответ, внимательно оглядывая ту, что его навестила. Его старая знакомая сохранила красоту, какая была присуща ей в молодости. Стройная, высокая, благородного облика... Изящно очерченный овал лица, с узким прямым носом, чувственным ртом и большими, яркими глазами под пушистыми бровями. Безукоризненная кожа, гладкая и упругая. На пальцах сверкали дорогие кольца. А на шее висела, блестя каменьями, жреческая пектораль.

— Ну и что это за маскарад, киса? — он указал на пышное одеяние.

— Это не маскарад, — с прохладцей уточнила гостья. — Я действительно теперь жрица Великой Матери пятого ранга.

— Ну хоть не Митры...

— Прекрати, — отмахнулась Аниза. — Теперь многое изменилось — я уже не та, кого ты знал когда-то...

— А кто же ты?

— Я проректор Дискалионской школы. Слышал про такую?

— Ага... — кивнул Торнан, многозначительно улыбаясь. — Выходит, не оставил тебя милостями тот брюхоногий настоятель... Понимаю, чего тут не понимать? Правда, ты вроде еще молодая, рано тебе шлюх обучать. Обычно этим те из вас занимаются, кто уже работать не может.

— Не смей так говорить! — вспыхнула Аниза. — Вы, мужланы, все понимаете только в одном смысле! Да знаешь ли ты, что в Дискалионе почитают за честь учиться девушки из самых знатных семей?!

— Да я разве спорю? — примирительно сказал Торнан. — Среди знатных тоже шлюхи попадаются будь здоров.

— Все, не хочу с тобой говорить! — замахала руками его старая знакомая. — Постыдился бы — не меня, так хоть Великой Матери.

— Верно, тебя стыдиться мне нечего. Мы друг друга знаем лучше некуда.

Аниза помотала головой, небрежно садясь на колченогий табурет.

— Котик, неужели ты решил, что я приперлась к тебе сюда, потому что мне не с кем спать? Давай забудем — хотя бы на время — прошлое и поговорим о настоящем. — Тут она словно в первый раз заметила миску с недоеденной похлебкой, брезгливо принюхалась. — Понимаю, — кивнула она. — То-то я смотрю, ты сердитый такой! Известное дело — прежде чем заставить мужика трудиться, его нужно покормить.

Не прошло и десяти минут, как тюремщики, не забывая кланяться в сторону Анизы, расставляли на дощатом столе блюда и кубки, за которыми было послано в ближайший трактир.

Торнан не заставил себя уговаривать. В два-три больших глотка выхлебав сразу полкувшина легкого вина, он пододвинул к себе блюдо с молочным поросенком. Мясо было приготовлено просто чудесно, а подливка из душистых кореньев заставила его довольно причмокнуть. Оставив разговоры на потом, узник по старой солдатской привычке жадно насыщался — если представляется удобный случай пожрать досыта, то надо им пользоваться, ибо когда еще представится другой такой?

О том, чем придется расплачиваться за столь сытный обед, он решил пока не думать.

Аниза почти не ела, лишь, чтобы поддержать компанию, отщипнула от сладкой лепешки несколько кусочков и пригубила из небольшого бокала. Она внимательно смотрела на работающего челюстями Торнана, улыбаясь своим мыслям. Наконец северянин оттолкнул опустевшее блюдо, жалобно зазвеневшее, допил вино.

— Ну и зачем я тебе понадобился? — И добавил, не скрывая иронии: — Досточтимая.

— Хочу предложить тебе работу.

— И что мне с этого будет? — перебил ее Торнан.

— Тебе за это ничего не будет, — усмехнулась жрица. — Не бойся — резать верховного архижреца Храма или Великого понтифика Митры тебе не придется.

— А кого? Ты же знаешь — я таким заработком брезговал и в худшие времена.

— Никого... — Аниза помрачнела. — Или многих. Но, прежде чем я буду с тобой говорить о деле, ты должен сказать «да». И после этого ты уже не сможешь отказаться.

— Киса, мне это не нравится, — после паузы сообщил Торнан. — Я не покупаю кота в мешке.

— Значит, я ошиблась, и того Торнана, которого я знала, больше нет, — печально произнесла она, нарочито проигнорировав «кису».

— Не забудь только, что Торнану, чтобы не загреметь на галеры, пришлось потратить почти все свое золото на покупку офицерского чина и поехать на войну с норглингами. Торнан теперь здорово поумнел.

— Тогда, если Торнан поумнел, пусть подумает своим недюжинным умом над тем, что ему, возможно, придется все-таки помахать веслом.

— Шутишь, Аниза! — рассмеялся Торнан, сыто рыгнув. — Чтобы капитана пограничной стражи сгноили на каторге из-за каких-то бандитов?

— Да, власть портит людей, — иронически прокомментировала Аниза. — Стоит человеку выползти из грязи, и он считает себя князем.

— Что-то я тебя не понимаю, подруга, — протянул обиженно Торнан. — Я в князья не лезу, ты что-то путаешь, хотя и к быдлу не отношусь...

— Извини, Тор. Я только хотела тебе кое-что объяснить. Ведь это только тебе кажется, что ты пришил бандита. А вот что будет, если судья решит, что это грязный варвар подло убил в пьяной драке честного логра?.. Вот я и говорю, — взирая на обдумывающего ее слова северянина, продолжила Аниза. — По-разному ведь может обернуться. Вот, например, если судье какие-то солидные люди скажут, что капитан Торнан — человек добропорядочный и законопослушный, а Бо Скорняк — личность сомнительная, то это будет одно. А если окажется, что за Торнана некому замолвить словечко...

— То есть ты хочешь... — недобро глядя на нее, начал он.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты мне помог. И хочу, чтобы ты стал богатым и знатным человеком. Торнан, — тон жрицы стал почти умоляющим, — я обещаю тебе — это будет не опаснее твоей нынешней работы... Я не стану тебе грозить — ты и сам понимаешь, в таких делах нет ничего хуже принуждения. Просто помоги мне, а я помогу тебе. — Она стиснула руки на груди. — Ну так как? — спросила она, выдержав долгую паузу.

— Хорошо! Уговорила...

И Торнан ощутил несказанное облегчение.

— Я знала, что ты послушаешься голоса разума, — кивнула Аниза.

Глава 3

ВОЛЯ ТИАМАТ

Копыта пары золотистых кобылок размеренно цокали по серой брусчатке дороги. Оси, щедро смазанные пальмовым маслом и обмотанные медной фольгой, чтоб быстрее вертелись, легонько поскрипывали.

Горожане с завистью провожали взглядами роскошную колесницу, затянутую тентом с длинной бахромой, с символами великой Тиамат на дверцах и облучке. При виде ее всякий бы понял, что великая богиня одаривает своих смиренных слуг весьма щедро.

Торнан вздохнул. Радость от того, что он вновь на свободе, постепенно сменялась ноющими мыслями все на ту же тему — чем придется расплачиваться. Уж явно не тем, что его спасительница так любила все то время, сколько он ее знает.

Капитан покосился на сидящую рядом Анизу, не преминув восхититься ее изящным лицом, носящим выражение благородной задумчивости.

Как уже успел узнать Торнан, его старая знакомая была не только заведующей пресловутой Дискалионской школой, но также и жрицей, ответственной за сбор «покаянной монеты» — денег, которые жертвовали на храм проститутки, таким образом искупая свою вину перед Великой Матерью, ибо любовь продавать нельзя: не для того была создана женщина.

Вскоре их колесница выехала на площадь, минуя длинный фасад великолепного беломраморного храма Тиамат, перед которым били фонтаны. Но их путь лежал дальше — обогнув исполинское сооружение, они проехали вдоль высокой, почти в два человеческих роста, стены, окружавшей храм, и остановились у невзрачных деревянных ворот.

Анизу и Торнана стража пропустила беспрепятственно. Анизе достаточно было лишь высунуться и небрежно махнуть рукой, и охранница, немолодая, жилистая и плоскозадая, распахнула ворота, одновременно дав отмашку выбравшимся из привратницкой товаркам. Наметанным глазом Торнан окинул их крепкие мышцы и подтянутые животы, оценил слаженные движения. Да, неплохо их вымуштровали. Конечно, случись что, он бы их раскидал — Аниза и до десяти сосчитать не успела бы, но вот что удалось бы сделать это чисто, не получив ран, — уверенности не было...

Они въехали на территорию храма. Тут правил уже не король Корга, Астарим VII, да продлит Небо его дни, а сама Тиамат Неисповедимая. Сад во внутреннем дворе благоухал ароматами и свежестью. Вокруг щебетали птицы, росли цветы и били фонтаны. По аккуратно выложенным галькой дорожкам сада гордо прохаживались диковинные голенастые птицы с цветастым оперением, которые важно взирали на посетителей.

Из сада Аниза вывела Торнана в большой триклиний, отделанный зеленоватым мрамором, с мозаичным потолком и галереями. Они прошли в глубь жилого крыла храма. Высокие потолки, полы, выложенные мозаикой, стены, расписанные фресками и украшенные гобеленами.

— Богато живете, — только и бросил капитан.

— Не бедно, — согласилась его приятельница.

— Ладно уж, что за дело у тебя ко мне? — Не в привычках Торнана было оттягивать неприятные объяснения.

— Ты слишком спешишь, дружок. Сначала тебе надо сменить одежду и вымыться. А разговор подождет.

Торнан согласился с Анизой. И в самом деле, за эти дни он успел изрядно провонять тюрьмой.

В храме мытью явно уделяли особое внимание: купальня сияла чистотой и пахла благовонным маслом. В углу стояла дубовая ванна — огромная лоханка, наполненная теплой водой. Некоторые надежды пробудились в нем, но Аниза лишь проводила его в купальню, а затем оставила одного.

Сидя в лохани, Торнан не переставал обдумывать ситуацию, в которую угодил.

Итак, его старая приятельница, которой он в свое время перетаскал немало золота, добытого обманом Сираксийской таможни, ныне заведовала Дискалионской школой. Это учреждение многие считали (и Торнан принадлежал к их числу) не чем иным, как высшей школой проституции.

Но авторитет Тиамат, под покровительством жрецов которой школа находилась, придавал Дискалиону известную респектабельность и авторитет. И правда, там учились не только искусству любви, но прочим сопутствующим вещам: музыке, танцам, поэзии, языкам, умению интриговать и располагать к себе, поддерживать умную беседу, и тому подобному. Старые, опытные, отошедшие от дел куртизанки раскрывали перед девицами самые потаенные секреты отношений между женщинами и мужчинами. Ученицы этой школы были причиной кутежей, расточительности и целого ряда других безумств золотой молодежи Корга. Что же до тех, кто прошел там полный курс наук, то перед их чарами были бессильны вельможи, полководцы и даже цари. Сыновья купцов, даже солидные отцы семейств пускали по ветру состояния, одаривая опытных девиц золотом, драгоценностями, дорогими платьями и рабынями. И неудивительно, что даже состоятельные семьи отдавали в Дискалионскую школу своих дочерей — чтобы обучить их умению нравиться и помочь составить хорошую партию.

Его приятельница взлетела весьма высоко. Да, что ни говори, женщине устроиться в жизни проще. Легче, не легче — судить не ему, но что проще — факт. Подцепила верховного жреца храма Матери в Сираксе, и вот — уже высшая жрица, в то время как многие благочестивые потомственные служительницы богини до седых волос прозябают в каком-нибудь дощатом деревенском капище...

И вот теперь бывшая продажная женщина рассуждает о спасении мира. Торнан сделал себе замечание: в конце концов, даже монархи, бывало, брали в жены певичек и танцовщиц, да и нынешняя королева тоже как будто родилась не во дворце... Не говоря уже о том, что как-никак Аниза избавила его от неприятностей.

Когда Торнан насухо вытерся и побрился, то обнаружил, что его одежда исчезла, а вместо нее — вот диво! — на лавке в предбаннике лежит серо-синий парадный мундир Стражи Севера, на который кто-то аккуратно перевесил его капитанский медальон. Лишь пояс, ятаган и куртка остались на месте.

И вот он, чувствовавший себя в форме довольно глупо и непривычно (в Страже считалось особым шиком игнорировать уставное одеяние), в покоях своей знакомой.

— Ну, добро пожаловать, Торнан. Как тебе мое новое жилище? Слушай, сколько же лет прошло после нашей последней встречи?..

За эти годы Аниза, пожалуй, даже похорошела, отметил про себя Торнан. Простое шелковое платье словно обтекало ее статную фигуру, сандалии мягкой кожи подчеркивали стройность ног. В домашнем одеянии она выглядела намного симпатичнее, чем в официальном жреческом облачении.

— Садись, ешь, пей, если хочешь, и слушай... Северянин весь обратился во внимание.

— Итак, мне придется начать издалека. Слышал ли ты о Черной Эпохе?

— Какие-то ваши легенды, — пожал Торнан плечами. — Вроде боги разгневались на людей, или люди отвергли богов, и те напустили на них демонов...

— Ты сколько времени живешь в Логрии? — недовольно спросила Аниза.

— Да годков с дюжину будет. А к чему это?

— Просто за это время мог бы получше узнать прошлое земли, где обитаешь, — наставительно уточнила жрица.

— Только и дела мне было, — бросил Торнан.

— Хорошо, продолжим. Тогда тем более придется рассказывать все сначала. Итак, полторы тысячи лет назад на мир обрушились неслыханные бедствия. Жрецы темного бога Шэтта-Змея в своих темных изысканиях достигли такого могущества, что осмелились бросить вызов небожителям. Эта темная секта поклонников зла, овладев древней магией, призвала великие бедствия на Логрию, да и на весь мир. Наводнения, войны, землетрясения, голод и всеобщее безумие распространялись по земле. И тогда служители Тьмы явились к правителям гибнущих королевств и предложили им свою помощь — мол, только они могут заклясть духов разрушения и смерти. Взамен они потребовали, естественно, объявить культ Шэтта и его темной родни единственным.

— И владыки, конечно, согласились, — с ухмылкой бросил Торнан.

— Не все, — сказала жрица, — но многие. В странах, поклонившихся Тьме, десятки тысяч людей умерли на алтарях Яру — Великого Зверя и Мархи — Ночной Кобылы. А в подземельях храма самого Темного Змея творились ужасы, о которых некому было поведать, но от которых седели и сходили с ума даже его служители...

Торнан недоумевающее пожал плечами. Пока что он слышал лишь старое и не очень интересное ему логрийское предание об очередном конце света. У его народа были похожие — вроде легенды о том, как Князь Холода решил покорить весь мир и наслал на людей ледники и зиму в десять лун, и почти весь свет стал похож на Отринутые Земли...

Непонятно — зачем ему все это?

Спохватившись, он обнаружил, что пропустил изрядный кусок из речи Анизы, и теперь она уже перешла к описанию битв богов:

— Но слишком силен оказался Темный, и не удалось силам света одержать верх. Больше того — говорят, что войско нагов захватило в плен светлую богиню Литту и Небесного Воителя Арса, и нелюди принесли их в жертву Шэтту. А царь Гронда, что был на месте Картагуни, по наущению темных колдунов заключил союз с троллями и взял в жены их принцессу. Огромное войско троллей разбило армию трех королевств при Эльгае, истребив всех до одного. Жрецы и колдуны правили людьми, творя ужасное зло. Молодых девушек уводили в темные пещеры, где совершались страшные ритуалы, на площадях городов в адских мучениях умирали тысячи пленников... Тролли разрушали города и убивали тех, кто уцелел в схватке с ордами людоедов. Не помогли ни чары уцелевших магов, ни сила верховных богов — грозного Тия, премудрого Нея, владыки вод Посенода. Выходившие из моря неведомые раньше чудовища сокрушали последние храмы. Лишь слуги зла торжествовали. Они своим чародейством убивали и делали безумными всех тех, кто осмеливался сказать против них хоть слово. Мертвецы вставали из могил, поля гибли, стада чахли после их появления. Женщины, которых они делали наложницами, становились безумными демоницами и рожали ужасных тварей — стрыгаев, богортов и иных, о которых ныне не осталось памяти. Лишь скудные слова остались в летописях о кровавых оргиях и омерзительных пиршествах, да еще иногда находят их древние капища с грудами костей. Они готовились уже и к штурму небес: изыскивали способы гасить светила и управлять ходом звезд, грозя, что по их воле луна падет с неба.

Люди уже приготовились к гибели, но все же Тиамат и светлые боги смилостивились над ними. Жрецы Тиамат, объединившись со всеми светлыми магами и жрецами истинных богов, воззвали к Великой Матери, и та откликнулась. Откликнулись и прочие боги, пожалев неразумных смертных. С гор пришли цверги и принесли оружие, убивающее самых могучих тварей и колдунов. Из страны в Холмах явились отряды светлых сиитхов, владеющие великой магией. И иные удивительные создания были приведены в наш мир. Великие герои — и Ификлий, сын Ификлия, и Арc Красноглазый, и Тумраз, и многие иные вышли на битву со злом...

«А где ж они раньше-то были?» — подумал Торнан.

— И сошелся царь Курана Туc Железнорукий в битве с самим Четырехрогим, спустившись в его пещеры под горой Хорат, и сразил его мечом синего булата, что выковали мастера Дунзага и благословили светлые сиитхи. И хотя сам погиб и погибли спутники его, но сокрушил он предтечу Разрушителя.

«А откуда ж тогда известно, что он этого Четырехрогого сразил?» — вновь спросил Торнан про себя.

— И за один год добро сокрушило Тьму, наползавшую на мир и грозившую его поглотить. В том помогли чародеям и жрецам великие талисманы, хранившиеся в храмах со времен, когда небожители ходили по земле, и созданные по советам бессмертных...

Глядя на серьезное и строгое лицо Анизы, Торнан чуть не рассмеялся. Он вспомнил, что не так уж и давно эта женщина весьма любила одно занятие — усевшись к нему на колени в чем мать родила и нежно обхватив его за шею, «поиграть в слова» — придумывать новые названия для того, чем они занимались прошедшей ночью...

Видимо, выражение лица его выдало.

— Ты меня слушаешь? — резко оборвав рассказ, спросила Аниза.

— Слушаю, — кивнул Торнан.

— И что скажешь?

— Что скажу? — осклабился он. — Скажу, что неправильно живу. Взять хоть наших с тобой знакомых по западному побережью. Грудд — на дочери капитана сиюмского порта женился. Серхан — тот уже второй корабль покупает. Кешт Сухорукий — трактир открыл. Ты вот в жрицы вышла. Один я, дурень, как махал железками, так и машу. Надо бы и мне научиться так хорошо сказки рассказывать, как ты... Глядишь, и будет толк.

Похоже, такой реакции его собеседница не ожидала.

— Торнан, ты, похоже, не понимаешь, насколько все серьезно, — умоляюще сжала руки Аниза. — Знаешь ли ты, что написано в священных книгах? В книге Т’Зиан, в книге Айгана, в свитках тормейских предсказателей, в пророчествах Магура, в конце концов... Пойми — везде говорится о том, что Тьма не повержена, не уничтожена, а лишь затаилась. И она вновь вернется спустя двадцать тысяч лун. Все дружно поминают эти двадцать тысяч лун! Двадцать тысяч лун — полторы тысячи лет. Они уже прошли, Торнан... Понимаешь — прошли?

— Я это все понимаю, уважаемая, — пожал Торнан плечами. — Сам любил сказки в детстве. Но мои ребята и не такое рассказывали — зимой, когда делать нечего, только байки у очага травить. Под добрую бражку. Я ведь не первый год живу — наслушался и про волшебные острова, и про заколдованные замки, и про мечи-кладенцы. Сам когда еще сопляком был, три луны в зимбаррских джунглях доспехи бога искал, чуть крокодилы не съели! Так ведь мы туда не по своему хотению поперлись, князь Кумой нас нанял...

— Но послушай...

— Нет, ты послушай меня, уважаемая. Ты, Аниза, конечно, не дура, только вот за всю жизнь нигде, кроме Сиркаса да Корга, пожалуй что и не бывала. А я по свету побродил, как тебе и не снилось, даром что я помоложе. Так вот, самый сильный маг, которого я видел, мог разве что вызвать дождь, а перед этим полдня пыхтел, надувался и бил в бубен похлеще скомороха. Подозреваю, богу дождя, или кто там сидел в небе, просто надоело до чертиков слушать его завывания! А вот еще — был у норглингов такой шаман, Эгри Головотяп. Он, говорят, амулеты делал надежные — от стрелы, меча и секиры. Так вот, я буду не я, если вот этой самой рукой, — продемонстрировал он свою длань, — не развалил его аж до печенок! А тролли, к твоему сведению, — это всего-навсего здоровенные обезьяны, и разума у них меньше, чем золота в муравейнике. Кидать камнями и махать дубиной его хватает, но и только. И стаями они не живут — одиночки, наподобие медведей. А уж насчет того, чтобы троллиху в жены взять... — Торнан усмехнулся. — Ты вот хоть одного тролля видела? Ну хотя бы чучело? А у нас они живут. Меня по малолетству охотиться за ними не пускали, но дядька мой три шкуры добыл.

— Ну, не знаю, — Аниза не скрывала раздражения. — Не забывай — за тысячелетия много могло измениться. И тролли могли потерять разум. Кстати, а разве медведи не живут стаями? Я сама читала записки князя Эдино — он как раз ездил послом в ваши края. Так вот он вспоминал про то, как ему со спутниками пришлось отбиваться от стаи разъяренных медведей и как те выскакивали из сугробов, в которых прятались.

— Это ж сколько выпить было надо?! — расхохотался Торнан. — Медведи — зимой! Зимой они спят.

— Хорошо, — поджала губы Аниза. — Оставим на время твоих уважаемых медведей и древние тайны. Поговорим о днях нынешних. Прошел слух, очень похожий на правду, что кто-то охотится за древними магическими артефактами конца Золотой, или как еще говорят, Старой эры, в особенности теми, что имеют отношение к временам Великого бедствия. Затем были ограблены два храма — Севза в Коринте и Эйпоны-Всадницы в Марсалии.

«За три моря отсюда», — отметил Торнан про себя.

— В наше время падения благочестия храмы грабят все чаще, — вздохнула собеседница, — но тут было кое-что еще: вместе с золотом и самоцветами похитители взяли и священные предметы — шлем Арса и палицу Ификлия. Зачем бы ворам эти вещи?

— Ну, священные предметы иногда богато украшают, — протянул Торнан, вспомнив лихие дни своей юности.

— Да, но это не тот случай — ни шлем, ни палица не были ничем украшены.

— Дальше, — бросил Торнан, ощутив, что вот сейчас-то и начнется главный разговор.

— Ладно, изволь — видно, ты как всякий мужик понимаешь только самые простые вещи. Это уже касается нашего, кильдарского братства Тиамат. Не буду говорить, как мы об этом узнали, но в Эльгайских горах в одном из покинутых городов рудокопов, в храме, в тайнике хранятся древние свитки и книги, посвященные древней магии — еще до Черных Времен. Мы снарядили экспедицию в полтора десятка человек. С ней, кстати, было два мага — не худших. Так вот, никто из них не вернулся.

— Ну что ж, бывает, — пожал Торнан плечами. — Эльгайский хребет — это такое место...

— Верно. Но не в этом дело. Мы отправили новую экспедицию, жрецы из тех, что знакомы с мечами, и еще почти полсотни наемников и слуг. Та благополучно добралась до пещерного храма и вернулась.

— Ну и?..

— Только вот свитков там уже не было. В тайнике было лишь письмо от старшего жреца Элдари, Лага, в котором он сообщал, что изъял реликвию и собирается в обратный путь... Мы списались со всеми братствами Тиамат в Логрии и с другими храмами, и выяснилось, что... Что кто-то охотится за всем, что относится к магии Черных Времен.

— Так! — Торнан и в самом деле почуял нехороший душок, но что-то все еще сопротивлялось в его душе. — И кто же, по-твоему, все это обстряпал? Сам Йух'хибболл С'сагг? И я что — должен буду его прикончить?

— Подозревают, что все это — дело рук братства «Круга Тьмы», — сообщила Аниза. — Тебе знакомо это название?

— Ах, «Круг Тьмы»? — иронически переспросил Торнан. — Ну тогда конечно... Тогда конца света уж точно не миновать!

Разумеется, о «Круге Тьмы» он слышал, и не раз — кто ж про него не слышал? Этому мифическому братству черных магов и жрецов запрещенных культов злых богов молва была склонна приписывать все неприятности, которые время от времени обрушиваются на род человеческий — от землетрясений, эпидемий и нашествий саранчи до дворцовых переворотов и повышения цен на хмельные напитки. Во многих храмах регулярно предавали анафеме «мерзостных богам слуг братства «Круга Тьмы», и немало народу в свое время было казнено на площадях при большом скоплении народа, как адепты оного. (Правда, по странному стечению обстоятельств, обычно это оказывались политические противники правящих царей и жрецов.) Тем не менее, насколько Торнан знал, за многие века никому так и не удалось отловить и представить публике ни одного «темнокружника», о котором можно было бы достоверно сказать, что он входит в это ужасное братство.

— Ладно, в «Круг» ты тоже можешь не верить. Я и сама в него не очень верю. Не буду ходить вокруг да около: в летописях храма, выбитых на каменных плитах в нашем тайном храме, есть запись об одной реликвии, которая может быть самая важная из всех. Это жезл Тиамат. Собственно, именно с его помощью и была одержана главная победа... Не буду долго говорить — я не причастна к самым великим тайнам Матери, но в наших летописях сказано, что именно им, как ключом, были заперты Темные Горизонты. Что это такое — тоже не спрашивай... В свое время его было решено спрятать, скрыть от глаз непосвященных, как было сказано — ради будущего. Почему именно такое решение было принято, почему столь великую реликвию не сохранили в самых надежных храмовых сокровищницах, а спрятали в глухих уголках Логрии — хроники не говорят. Нам хватило и того, что оказалось возможным, пусть и с трудом, проследить его путь и узнать, где он спрятан. Подумав, мы решили...

— Мы? — оборвал ее Торнан. — А поточнее?

— Мы решили, — продолжила она, нарочито проигнорировав вопрос, — что посылать целую толпу за ним бесполезно. Тут нужен человек, который, с одной стороны, был бы умен, с другой — силен и умел владеть оружием, а с третьей... На кого можно полностью положиться. И вот я случайно узнала о том, что ты в столице, да к тому же влип в неприятности. И я думаю...

— Теперь о самом главном, — оборвал ее Торнан. — Сколько мне заплатят?

Ни единая жилка в лице Анизы не дрогнула, хотя капитан и представлял, что за слова она сказала про себя в его адрес.

— Пять тысяч каймов сразу после того, как жезл будет доставлен, — нарочито небрежно ответила Аниза. — Это раз.

Торнан едва сдержал гримасу удивления — то была воистину царская сумма.

— Второе — титул пожизненного нобиля королевства.

Лет пять назад Торнан подпрыгнул бы от радости, даже если за все это ему пришлось бы отправиться штурмовать Нижний Мир.

Но сейчас он решил, что надо хотя бы для виду поторговаться.

— А почему не наследственного? — осведомился он.

— Ну, если захочешь, женишься на дочке барона, станешь наследственным. Делов-то, — ободряюще хлопнула она его по плечу.

— Пять тысяч, — как бы про себя повторил Торнан. — Что-то больно щедро. Не боитесь разориться?

Аниза мягко улыбнувшись, помотала головой:

— Дружище, точную сумму богатств, что уделила своим скромным слугам Великая Мать, не знает даже ее Верховная Жрица и Первый Смотритель Священного Предела!

В это Торнан готов был поверить. Ходили упорные слухи, что храмы Тиамат уже давно контролируют чуть ли не треть ссудных лавок Корга и Сиракса. А многие торговые дома, насчитывающие уже не одну сотню лет истории, формально принадлежащие старым почтенным купеческим династиям, скуплены служительницами Великой Матери, что называется, на корню.

— Третье, — продолжила Аниза.

— Есть и третье? — заинтересовался Торнан.

— Есть, но о нем, пожалуй, позже. А пока — взгляни. — Она вытащила из рукава свиток и протянула капитану.

Развернув, он увидел старательно нарисованную палку, выкрашенную в пять цветов.

— Вот так он выглядит. Он изготовлен из священных материалов и освящен на алтаре Первого Храма... Представляешь, что за сила вошла в него?

Торнан кивнул. Даже ему, далекому от логрских богов, хотя и уважавшему их, было известно о Первом Храме Тиамат, воздвигнутом еще в те времена, когда люди делали оружие из камня. Его уже семь столетий как не было — он ушел под воду вместе с островом Эркира, погибшим при извержении вулкана.

— Никто не сможет повторить подобного теперь. Понимаешь, почему вы должны будете отыскать ее? — пытливо заглянула она в глаза северянину. — Да, вы должны будете отыскать ее, — повторила она.

— Мы? — изумился Торнан. В немалой степени его обеспокоило, не придется ли делить вышеупомянутую сумму еще с кем-то.

— Не отвлекайся, — поморщилась жрица.

— Ладно, не буду. Так куда за ним надо идти?

— В том-то и дело, что он может находиться в пяти разных местах, причем места эти весьма далеко друг от друга. Или ты думал, что пять тысяч золотых тебе заплатят за легкую прогулку? — насмешливо бросила Аниза при виде его помрачневшего лица. — А пока подожди немножко, я должна сделать кое-какие дела.

И Аниза быстро исчезла за занавесью, оставив Торнана в одиночестве.

Не сказать, чтобы капитан был слишком уж удивлен. Конечно, магия, и колдовство, и жуткие пророчества — это можно пропустить. А вот что касается реликвий... Ни для кого не секрет, как фанатично жаждут жрецы самых разных богов обладать священными предметами своей веры. Тем более что наличие такого предмета приводит к росту числа паломников, возлагающих на алтари храма не только истовую веру, но и кое-что более существенное. Во все (времена реликвии продавались, покупались, похищались во время военных походов, забирались в качестве контрибуции, наконец, просто подделывались. Сам Торнан в своих странствиях лично видел три мумии пророка Зэбулона, шестнадцать отпечатков копыт Посенода и даже два черепа коня, на котором великий воин Мерани лично вознесся на небо. Это не считая прочей мелочи. И то, что кто-то ворует древние священные предметы, не останавливаясь перед кровопролитием, он вполне допускал.

Это Торнану не понравилось: быть втянутым в жреческие разборки непонятно из-за чего — хуже трудно придумать.

Нет, конечно, может быть и так, что кто-то собирает древние реликвии, думая извлечь из них истинную силу. Но чтобы везде и сразу... Пожалуй, у страха глаза велики. Аниза вернулась через полчаса или около того.

— Ну, ты чего-нибудь надумал? — осведомилась она. — Надеюсь, ты не пожалел, что согласился выйти из тюрьмы?

— А вдруг я просто удеру, как только пересеку границу нашего богоспасаемого Корга? — осведомился Торнан.

— Не удерешь, — с улыбкой покачала головой Аниза. — Ну, во-первых, за тобой будет кому присмотреть, — сообщила она.

Торнан в ответ лишь ухмыльнулся, всем видом демонстрируя, что он думает о таком «присмотре».

— Во-вторых, — невозмутимо продолжила она, — неужели тебе не охота заработать пять тысяч золотых и титул? В-третьих, — она многозначительно улыбнулась, — Торнан, я же тебя знаю — ты ведь обожаешь такие дела! А в-четвертых, — она стала вдруг серьезной и строгой, — Торнан, поверь мне, дело достаточно серьезное. Насчет Пророчества Магура и Книги Т'Зиан.

— Ладно. Раз пророчества и даже книга Т'Зиан, то тогда конечно... — Торнан изо всех сил сдерживал улыбку. — А кто все-таки со мной пойдет?

— Во-первых — маг. Он, кстати, ждет за дверью.

— Ладно, пусть войдет — я не ем магов.

За несколько дней до этого. Замок Кардирг главная тюрьма Корга

— Это у вас тут сидит фомор? — спросила Аниза.

— Это кто ж? А, такой маленький, противный, с глазами, как бельма? Да, именно тут. А в чем дело?

Мордастый, что называется, поперек себя шире, надсмотрщик хотя и встал при появлении жрицы, но особого подобострастия не проявлял. И неудивительно.

Разговор происходил в коридоре третьего этажа тюрьмы. Одной из самых надежных и неприступных — и не только в Корге. Еще лет двести назад эта старая крепость была особой морской тюрьмой. Тут содержался весьма лихой народ — моряки, проштрафившиеся каперы, пираты, контрабандисты, — и неудивительно, что и узилище для них должно было быть достаточно надежным.

И тем более неудивительно, что с некоторых пор государи Корга избрали это место для содержания заговорщиков, что покушались на их власть. (Сейчас тут таковых, правда, не имелось.) А потом кто-то решил, что нет лучшего места для колдунов, преступивших закон. Для них Кардиргская тюрьма становилась могилой — сразу или немного погодя.

Соответственно, и стражи тут подбирались под стать месту: не слишком боящиеся кого бы то ни было. Надсмотрщик повидал и сановников, и лихих пиратских капитанов, и поэтому не робел даже перед служительницей Великой Матери.

— Хочу поговорить, — не вдавалась в подробности жрица.

— Поговорить? И зачем эта дрянь вам, досточтимая?

Аниза промолчала, как бы невзначай помахав свернутым в трубку свитком с большой желтой печатью на двуцветном шнурке.

— Как он себя ведет? — перевела она разговор на другую тему.

— Да как ему себя вести? Жрет себе да сидит; чего ему? Еще и растолстеет тут. Урод! — истово воскликнул надсмотрщик. — Он ведь что, оказывается, делал — собак травил! Убил бы стервеца, это ж надо: живых тварей — ядом! Людей еще так-сяк, а то созданий бессловесных... Вот все думал — может, морду ему набить для порядка?

— А ты не боишься, что за такое этот колдун сделает с тобой чего-нибудь?

— Не боюсь, — сообщил надсмотрщик. — Терпеть не могу чародеев — все они мошенники и лжецы. Впарят тебе какое-нибудь тухлое варево из сушеных пауков и копченых жаб в сметане, сдерут деньгу и сбегут. А ты потом три дня сидишь в сортире. Настоящих магов сейчас нет.

— Может быть. Но тем не менее я хочу с ним поговорить. — Она еще раз как бы между прочим продемонстрировала бумагу.

— Как пожелаете, — надсмотрщик встал, гремя ключами.

— Да, и пусть дверь будет открыта. Чтоб никто не подслушал, — уточнила жрица.

За гостеприимно открывшейся дверью оказалась довольно просторная камера. В обычной тюрьме ее заняло бы не меньше десятка арестантов, но здесь заключенный был всего один. Невысокий, щуплый, беловолосый и светлоглазый, с мелкими и невыразительными чертами лица. Облачен он был в драную рубаху и штаны, со следами старых кровяных пятен, выданную из кладовой Кардирга. Старая мера предосторожности — мало ли, вдруг маг зачарует какой-нибудь предмет своего гардероба, а потом спалит колдовским огнем и честных стражей порядка, и узилище?

Выглядел коротышка неважно: поминутно вытирал испарину, сидя в напряженной позе, время от времени лицо искажала гримаса страдания... Неудивительно — два раза в день в него вливали добрую кружку отвара траммы, ввергающей в такое состояние, что совершенно невозможно творить магические действия. Ведь этого человека арестовали в портовом кабаке, когда он, каким-то непонятным чародейством заворожив пьяного купца до полной потери сознания и отведя глаза другим посетителям таверны, сникал с него пояс с почти пятью сотнями серебром.

На его горе, в зале присутствовал морской колдун с одного из кораблей, который заметил неладное. И вот теперь грабитель ждет решения своей судьбы. А как известно всем, законы любой страны беспощадны к магам-преступникам. Ему предстояло пожизненное заключение, коему суждено было продлиться не очень долго, ибо трамма не только лишает способности творить чары, но и отравляет пьющего ее.

Все это промелькнуло в голове у Анизы, перед тем как она с небрежностью, присущей тем, кто привык, что за их одеждой следят другие, уселась на грязные нары.

В глазах узника появилось что-то похожее на любопытство.

— Итак, не буду долго говорить. Ты Чикко, фомор с острова Лард, что в Пиридианском архипелаге. Кстати, как тебя зовут по-настоящему?

— Благородная госпожа, я уже почти забыл свое истинное имя, и к тому же, наверное, потерял на него право...

— Ладно, как пожелаешь. Ты наследственный шаман клана Белой Совы?

— Уже нет, — коротко бросил Чикко. — Я им был.

— Все равно. Ты умеешь варить зелья всех видов для злых дел, как и для добрых. Ты умеешь отводить глаза, насылать порчу и смерть, лечить болезни и раны наложением рук, а также Словами и Знаками. Ты даже, говорят, можешь летать... Что скажешь?

— Брешут, пресветлая... Разве тогда я сидел бы тут? — грустно улыбнулся фомор.

— А почему ты покинул родину?

— Превратности судьбы, — так же лаконично ответил он. — Неужели столь высокая особа пришла в эту грязную дыру, чтоб узнать жизненную стезю мелкого вора?

— Не такой уж ты мелкий. Три года в Сейлессе, у контрабандистов, пять лет учения у мага, до того как попасть к нам в Кильдар. Кстати, тебя брал на работу Жериэнн — почему ты не принял его предложение?

Чикко помрачнел.

— Давал мало... — пробормотал он, отводя глаза.

— Врешь, — усмехнулась жрица. — Хозяин половины борделей в Тарикке — и поскупился?

Фомор поднял свои светлые глаза на гостью.

— Ты сама знаешь, для чего ему нужен был травник и колдун. Хоронить бабский грех... Или еще говорят — «сокрытие тайн любви»? Так это у вас называется? Я, может, и нарушил все законы своего народа, но есть веши, через которые я не переступлю... Пусть этим ваши цирюльники занимаются — а потом им рубят руки на площадях. А я, видишь ли, хочу с руками помереть. Странно, что ты, служительница Предвечной, этого не понимаешь...

— Понимаю, — ответила жрица, чье лицо вдруг окаменело на несколько мгновений. — И, может, получше тебя понимаю... Что ж, похвально, — она справилась с собой. — Правда, твоя вера не помешала тебе поступить на службу к Королю, который был одним из самых знаменитых убийц и грабителей Корга за последние двадцать лет. Ты очень быстро вошел в фавор у Короля и стал при нем придворным чародеем, лекарем и штатным изготовителем ядов. Я права?

— Ну, кто-то должен исцелять и воров, — передернул фомор плечами. — А что до отравы, то она предназначалась только для сторожевых псов.

— Знаю, и только поэтому ты пока не на виселице. Кстати, ты же прирожденный шаман, неужели не мог зачаровать собачек?

— Ну да, — нахмурился фомор. — Этих зачаруешь! Эта ваша коргианская сторожевая — не зверь, а настоящая нечисть! Противная богам тварь! Определенно, их вывели черные маги — без них не обошлось. Думаете, я не знаю, что к ним собственные дрессировщики входят только в кольчугах?

И вновь жрица кивнула. Из семнадцати отравленных ядами этого человечка псов не было ни одного нормального.

— Тем не менее, — продолжила она, — ты стал настолько знаменитым, что тебя пригласил на работу сам Суун, чтобы ты помог обчистить ювелирное заведение купеческой семьи Мугов. И ты сумел обезвредить не только псов, но и пятнистых пифонов, которые сторожили лавку...

— Да! И Суун остался мне должен за эту работу! — с болью в голосе бросил узник.

Ограбление лавки богатейших ювелиров Корга должно было стать его последним делом, ибо как раз обещанной суммы ему не хватало для того, чтобы наконец завязать с темными делами и начать осуществлять свою заветную мечту... Но, увы — знаменитого бандита вместе с половиной шайки прикончили стражники, прежде чем он расплатился.

— Также ты, пользуясь своими умениями, склонял к сожительству честных девушек различных сословий, — продолжила Аниза. — Сколько их было — двадцать, тридцать? Больше?

— Осмелюсь сказать, высокая повелительница, что доподлинных девиц среди них было лишь две, — вставил арестант.

— Вот как? — жрица приподняла брови. — Ты предпочитаешь опытных женщин? — На губах ее возникла многозначительная улыбка.

— Дело в том, уважаемая, что невинную девушку почти невозможно склонить к тому, чего она не знает. Как я, скажите на милость, смогу пробудить в ней страсть и воспоминания о пережитой сладости, если она этого еще не испытывала?

— Но двух-то ты обломал? Темнишь, братец, — бросила Аниза.

— Те две были уже перезрелыми, — вздохнул чародей. — Совсем, бедняжки, истомились в своем никчемном целомудрии...

— И ты их освободил от страданий?

Фомор промолчал. Потом вдруг торопливо вскочил и, согнувшись, пробежал мелкой трусцой в угол, к дурно пахнущей дыре в полу, и наклонившись над ней, присел. Тело его сотрясали спазмы.

— Извини, почтенная, — он обернулся, вытирая рот ладонью. — То зелье, которым меня потчуют, чтоб я не смог колдовать, — оно, знаешь ли...

Он вновь вернулся на койку.

— А оно тебе сильно мешает? — Аниза вновь многозначительно улыбнулась.

— Какая разница? Я ведь все равно не могу развалить эту тюрьму по камешку или превратиться в мышку и убежать!

— Хорошо. А теперь скажи мне, Чикко, вот что... Ты явно колдун не из последних, ты много знаешь и умеешь, ты, наконец, не дурак. Почему же ты связался со всяким отребьем, вместо того чтобы спокойно зарабатывать деньги своим искусством?

— А будто сама не знаешь, госпожа! — с обидой бросил Чикко. — Будто ты не слыхала, что нужно, чтобы стать практикующим магом в вашей богоспасаемой Логрии! Нужен патент, подписанный тремя чародеями. Нужно заплатить городским чиновникам, и немало. Нужен дом или лавка в каком-нибудь приличном квартале, в котором будет груда всякой чародейской дребедени вроде старых костей, сушеных крокодилов по углам и древних идолов — чем уродливей, тем лучше! А к клиенту надо выходит не иначе как в парчовом балахоне и все такое. Только тогда людишки согласятся расстаться со своими деньгами. Без этого ты всю жизнь так и будешь продавать глупым девкам приворотные зелья и лечить пьяных матросов от дурных болезней, получая иногда вместо платы по зубам, будь ты хоть второй Мириддин или Альмангор!

— И много тебе еще оставалось копить, чтобы заполучить все это?

— Какая теперь разница? — задрожавшим голосом бросил маленький шаман, и Анизе показалось, что в уголках его глаз что-то блеснуло.

В его убогом жилище все тот же морской чародей, явившийся туда со стражей, обнаружил скрытый хитрым заклятьем — в Логрии такого не умеют — тайник со всеми сокровищами фомора. Там было что-то около трех тысяч каймов в монетах и драгоценностях.

— Просто ты можешь заработать даже больше. И, само собой, избежишь смерти в Кардирге.

Он резко повернулся в ее сторону, напряженно вглядываясь в ее лицо. Смотрел он долго, и от его взгляда жрице, женщине повидавшей и пережившей немало, становилось все больше не по себе. Быть может, трамма и в самом деле не до конца лишает чародея силы?

Затем Чикко вдруг саркастически усмехнулся.

— Что ж, прислужница Древней Матери, я готов — приказывай...

* * *

Аниза ударила в гонг. Два раза.

Несколько секунд Торнан вглядывался в фигуру, появившуюся у дверей.

— Чикко? — неуверенно спросил он. — Ну, велик бог Грома! — И кинулся через всю комнату к гостю.

— Медведь?! Ты? Вот это дела... — ошалело произнес человечек.

— Чикко, Чикко, дружище!!! — тряс его Торнан, изо всех сил сжимая в объятиях. — Ты как? Давно из Сиркаса? Как там наши? Как Торкест? А Эссия? Замуж не вышла?

— Вы знаете друг друга? — спросила Аниза. — Воистину, это знак от Великой Матери!

— Ты нашла мне самого лучшего мага, какого только можно! — сообщил Торнан. — Человек, который честно признается, что почти ничего не умеет.

— Ну, уж прямо и ничего, — скромно улыбнулся Чикко. — Ты льстишь моей скромности.

— Да, теперь я точно знаю, что не ошиблась. — Аниза снова ударила в гонг. Трижды.

Дверь вновь открылась. Подкованные каблуки процокали по старым плитам, по-военному четко щелкнув в конце.

— Старший воин Храма явился по вашему повелению, достопочтенная.

Торнан некоторое время взирал на того, кто вошел, только что не открыв рот в изумлении, совершенно забыв о старом приятеле.

— Это что?! — наконец осведомился он.

Глава 4

ВОИН ХРАМА

За несколько дней до того. Квартал увеселительных заведений Корга

Носилки, влекомые четырьмя полуголыми неграми, остановились у грязных замызганных дверей двухэтажного дома с заколоченными окнами и облупившимися стенами.

Мечи на поясах невольников и бронзовые бляхи на шнурках, что свисали с бычьих шей, говорили всякому, что перед ним иеродулы — старшие рабы храма. Самая завидная участь, которая может ждать раба! Иеродула нельзя продать без вины, его не заставляют много и тяжело работать, а дети его считаются свободными от рождения. Да что говорить — при удаче иеродул сам может стать жрецом!

И всякий поймет — если паланкин тащат не простые поденщики, а старшие рабы храма, то и едет в нем весьма важная птица.

Паланкин осторожно поставили на землю, и оттуда, отдернув занавески, выпорхнула пышно одетая женщина с массивной пекторалью на груди, по которой узнавали высших жриц Тиамат Неизреченной.

— Куббу, Нгусу, стойте тут и ждите, — распорядилась она. — Вы, — это двум другим, — за мной.

— Да, госпожа, — произнес старший.

Дверь беспрепятственно открылась, и они вошли внутрь, не встретив никого, лишь позеленевший медный колокольчик надтреснуто звякнул над притолокой.

Спустя минуту в полутемной передней появился хозяин — низенький жирный евнух с дежурной улыбкой на безбородом лице, в длиннополом дорогом парчовом халате, впрочем, не очень чистом и не новом. Быстрый взгляд на посетительницу, такой же быстрый — на двух рабов позади, потом опять на гостью, вернее — на ее пектораль. Сосчитав камни, он низко, истово поклонился — раз, другой.

— О, какая честь! — пропищал коротышка, закончив кланяться. — Осмелюсь спросить, что вам угодно, светлейшая? Лучшие наши мальчики — к вашим услугам! Вам светленького, черненького; помоложе, постарше?

— Я ищу девушку, — коротко сообщила посетительница. Скопец несколько растерялся.

— Девушку?.. Я, конечно, готов со всем старанием услужить, но это, так сказать, несколько не наш профиль. Однако если вы соблаговолите подождать...

— Заткнись, тупорылый! — зло скривилась гостья. — Я пришла за Мариссой.

— Мариссой?! — недоуменно пропищал евнух. — Но поверьте, я не имею чести понимать, о ком вы изволите...

— Брунда, — коротко бросила женщина, и один из негров шагнул вперед, протягивая ручищу к мгновенно побелевшему карлику. Видимо, вмешательство темнокожего исполина подстегнуло разум евнуха.

— А! Вам, наверное, нужна Белая Рысь? — торопливо сказал коротышка, болтаясь в воздухе. Женщина чуть кивнула, и кастрат был поставлен на место.

— Я не знаю, каким идиотским имечком она себя называет у вас, но я пришла за ней и не уйду без нее, даже если мне придется разобрать ваш клоповник по кирпичику! — И, видимо, чтобы окончательно добить управляющего дамским борделем (одним из двух в Корге), жрица добавила вполголоса: — Давай, кердуй шпетче, гуняй безпоцый!

Евнух икнул, выпучив глаза, а потом, решив, что чему быть, того не миновать, направился в глубину здания.

Жрица вместе с одним из стражей направилась следом.

Поднимаясь и опускаясь по узким душным лестницам, проходя темными коридорами, они углублялись все дальше. Из-за тонких дощатых стен доносились разнообразные звуки: стоны и вздохи, крики страсти — наигранные или натуральные, свист плетей, женские и мужские вопли, в которых смешались боль и наслаждение, и тому подобное. Одним словом, заведение жило своей обычной жизнью.

Наконец они остановились у одной из дверей.

— Здесь, — сообщил евнух. — Только я хочу сказать, — добавил он, — госпожа очень сердится, когда ее отрывают... от дела, иногда даже пускает в ход кулаки. Может, вы сами соблаговолите...

Отпихнув работника заведения, жрица решительно толкнула дверь и вошла.

В раскрытое окно бил солнечный свет, казавшийся особенно ярким после полутьмы коридоров борделя. На кровати растянулась обнаженная девушка, пожалуй, даже молодая женщина, лет двадцати или чуть постарше. Лицо ее закрывали беспорядочно разметавшиеся рыжие волосы, но даже они не могли скрыть набухший под глазом лиловатый синяк. Загорелую кожу гибкого и сильного тела украшало несколько шрамов. Рядом с ней сидел подросток лет четырнадцати, в крошечной набедренной повязке с кружевами, нежный и ухоженный, вертевший в руках флейту. Мальчишка был трезв, или почти трезв; о девице сказать этого было нельзя.

— О, тетя! — слегка заплетающимся языком изрекла девица, улыбнувшись. — Как ты меня нашла? Присоединиться к нам не хочешь?

Ни слова не говоря, жрица подошла к ним и, запустив пятерню в пушистую шевелюру парнишки, выкинула его за дверь, ловко добавив ускорения коленом под зад.

— Зачем мальчика обидела, тетя? — послышался недовольный голос девицы.

Не отвечая, Аниза (а это была именно она) прошлась по номеру взад-вперед. Втянула душный запах — смесь недорогих благовоний, вина и еще одного аромата, неплохо ей знакомого — который оставляет страсть мужчины и женщины.

— Вот как, значит, ты живешь, племяшка, — протянула жрица, переводя взгляд то на валяющиеся в углу явно мужские штаны, то на опустошенные бутылки и кувшины на столе, то на пару этих новомодных штучек из выделанного рыбьего пузыря, валяющихся на подоконнике, — уже использованных.

— Тетя Аниза, ну разве я не имею права развлечься? — улыбаясь, ответила девица, по-кошачьи потянувшись на ложе. — Я месяц таскалась с этим караваном, два раза с разбойниками дралась! Золото в казну нашей праматери-Тиамат доставила? Доставила! Значит, имею право...

— Значит, отмечаем успешное возвращение? — уточнила Аниза. — И вот ради этого ты отказалась от жреческого служения? Ради вот этого ты отвергла четверых... нет, уже пятерых женихов, которых я тебе нашла? Не без труда, между прочим, нашла!

— Ну вот, опять начала, тетя... — расслабленно бросила девица.

— Я тебе сейчас не тетя! — рявкнула жрица. — А ну встать, воин Храма Великой Матери Марисса!!! Встать!!! — И сунула племяннице под нос резную нефритовую пластинку. — Именем Богини — повиноваться!

Девица вскочила, растерянно вращая глазами, и даже инстинктивно попыталась отдать воинский салют.

— Дура, — заявила жрица, — забыла, что к пустой голове ладонь не прикладывают? Хотя у тебя она пустая всегда. Давай одевайся, и пошли. И поторопись. Кстати, обрадую тебя — у меня, вернее у Храма, есть дело как раз для таких, как ты.

Пока девушка, чертыхаясь, собирала разбросанные по комнате предметы туалета и вытаскивала мечи из-под кровати, жрица молча перебирала малахитовые четки, стремясь успокоиться.

Как бы то ни было, через несколько минут уже вполне одетая и почти протрезвевшая воительница уже выходила из дверей места увеселения женской плоти — одного из двух, имевшихся в столице. За ней бестолково семенил евнух, от которого не отходил мальчишка.

С неудовольствием жрица уставилась на них.

— Чего вы за нами ходите? А... Может, ты не расплатилась? — спросила жрица как бы между прочим.

Девушка замешкалась с ответом.

— Нет-нет, разумеется, нет, что вы! — вместо нее торопливо сказал скопец. — Госпожа... м-м-м... Белая Рысь всегда аккуратно платит!

— Чтоб я тебе еще раз одолжила хоть медяк! — буркнула гостья. — Ладно, пошли.

Через минуту четверо иеродулов резвой трусцой уносили паланкин прочь. Сбоку, размеренно вскидывая длинные ноги, бежала клиентка заведения, облаченная в форму храмового стража, придерживая болтающиеся мечи.

Евнух и парнишка молча провожали их взглядами. Затем старик взглянул на юнца.

— Полный трымбец, — все еще не отойдя от происшедшего, сообщил он.

* * *

— Старший воин Храма явился по вашему повелению, достопочтенная, — сообщила крепко сбитая рыжая девица, облаченная в поскрипывающую кожу.

— Это что? — повторил Торнан, обуреваемый самыми нехорошими предчувствиями.

— Моя племянница, — невозмутимо сообщила Аниза. — Познакомьтесь. Это Марисса а’Сайна а’Кебал, верная дочь богини Тиамат. Несмотря на молодость, весьма достойная и опытная воительница. Воин Храма Тиамат, как вы, наверное, видите. Стала седьмой на прошлогоднем королевском турнире в поединке на мечах и одиннадцатой — в бою одна против двух. Уже знает, зачем вы пойдете, так что при ней можно говорить свободно. Она и будет тем, кто присмотрит за вами.

Честно говоря, Торнан почти не удивился, узнав о наличии у Анизы племянницы: в конце концов, у него самого была целая куча племянников и племянниц. Да и не до того было.

Девушка была облачена в короткую кожаную юбку и кожаную курточку, выкрашенные в красный цвет, поверх столь же короткой расшитой белой блузки, оставляющей обнаженным живот до талии. Парадная форма стражниц храма Великой Богини. Броская, но для реального боя не слишком пригодная.

Волосы цвета осенних листьев перехвачены пестрой повязкой. Юбка, однако, складчатая, со сборками — так что в случае чего вмазать ногой не помешает и движений не стеснит. Ножки под ней, кстати, вполне ничего — отменно стройные и прямые. Фигурка плотная, кость широкая и в то же время гибкая. (По старой солдатской привычке, он сначала оценил стати воинские, а потом уже — женские.)

Лицо ее носило суровое выражение, и вид у нее был весьма воинственный — если бы их не портили большие зеленые с желтой искоркой глаза и изящно очерченные розовые губы.

Так, два клинка — стало быть, обоерукая, если, конечно, не пускает пыль в глаза. На поясе — фалькатта двухфутовой длины, кажется, тундайской или дамастской ковки. Второй клинок, похоже, что скимитар, — за спиной. Фельтская фехтовальная школа, выдуманная на Архипелаге, — скорее не для поля боя, а для схваток между благородными. Ноги крепкие, хорошо подкачанные, а вот сапоги надо бы повыше — голень наполовину открыта. Да и голое брюхо — глупое пижонство. Один скользящий удар — и все кишки наружу. В лучшем случае уже через сотню сердцебиений человек падает от потери крови.

В итоге Торнан пришел к двум выводам. Первый — на девицу пришлось бы потратить пару минут от силы. И второй — от подобной спутницы надо будет избавиться. И сделает это он прямо сейчас. За свою жизнь он встречал не так мало женщин-воинов, и некоторые из них действительно были неплохими бойцами. Но ни одну из них он не хотел бы видеть прикрывающей ему спину.

— Значит, вот кто будет присматривать за нами... — повторил он, покачав головой.

— Не только, — понимающе кивнула жрица. — Ей будут даны полномочия младшего посла коргианского братства Тиамат по особым поручениям, и в случае нужды вы сможете рассчитывать на помощь храмов в других землях.

— Ясно. А может, лучше поступим так, — примирительно предложил Торнан. — Я забираю Чикко, и мы вместе отправляемся за твоим жезлом. Можно даже без посольской грамоты. А ты оставляешь племяшку себе и забираешь ее в свой Дискалион... — И, заметив, как злобно напряглась девушка, добавил: — Командовать охраной твоего богоугодного заведения.

— Это исключено, — отрезала Аниза. — Она пойдет с вами — или не пойдет никто.

— Послушай, Аниза, когда ты, например, велишь повару приготовить ужин, ты же не стоишь у него за спиной и не учишь его, как жарить утку и растапливать очаг? — Торнан изо всех сил старался говорить спокойно, хотя на язык упорно лезли совсем другие слова. — Тебе за каким-то троллем нужен этот посох...

— Жезл, — строго поправила она.

— Хорошо, жезл. Ладно, я добуду его и принесу, во всяком случае — попробую. Но не вешай ты на меня еще и... — Он запнулся, не зная, как получше охарактеризовать навязываемую ему спутницу. — Дай, в конце концов, кого-нибудь другого!

— Ты напрасно сомневаешься, — сдвинула брови жрица, — Марисса, поверь, очень хороший воин.

— Да?! — издевательски хохотнул капитан. — Я вот с четырнадцати лет воюю, и то поостерегусь сказать, что я очень хороший воин. А лет мне побольше, чем твоей Мариссе.

— Тетя, а может, и в самом деле не надо? — покачала головой воительница. — Раз уж храбрый северянин так боится женщин!.. — То были первые сказанные ею слова.

— Да пойми ты! — не выдержал Торнан. — Я же теперь буду думать не о том, как добыть эту дурацкую палку...

— Торнан! — возмутилась Аниза.

— А о чем? — издевательски осведомилась девчонка. — О моих ляжках?

Набрав полную грудь воздуха, Торнан уже начал было выстраивать в уме длинную заковыристую фразу, содержавшую настоятельный совет Мариссе поступить на работу в некое заведение, где ее ляжки несомненно будут должным образом оценены множеством достойных людей. Но лишь буркнул раздраженно:

— О том, чтобы не привезти тетке твой труп, дура!

— А за дуру можно и... — девица картинно погладила рукоять клинка.

— Торнан, я попрошу... — встревожилась Аниза, чуя, что дело пахнет дракой и скандалом. — И ты, Марисса, тоже...

— Тетя, не надо. — Стражница по-прежнему держала ладонь на эфесе. — За себя я давно отвечаю сама, и с оскорблениями тоже разбираюсь сама.

— Ишь, злится, так и выхватит сейчас фалькатту да пойдет нас шинковать, — прокомментировал Чикко.

Торнан просиял — старый друг только что, сам того не зная, подсказал ему быстрое и очевидное решение проблемы.

— Ну ладно, — заявил капитан. — Согласен — гоблин с вами! Но при одном условии, — пояснил он слегка оторопевшим от такой покладистости женщинам. — Понимаешь, Аниза... Достопочтенная Аниза, — поправился он. — Мы все-таки отправляемся не на прогулку. Ты знаешь свою племянницу, я знаю тебя и Чикко, но мы с Чикко не знаем ее. Поэтому вот мое последнее слово: если она продержится против меня хотя бы малую скляницу, так и быть — беру ее с собой.

— Но... — растерянно начала было Аниза.

— Я согласна, — кивнула Марисса. — Пусть будет так. Вот это по-настоящему. Только не забудь — я побеждаю, и ты берешь свои слова обратно.

— Идет. — Торнан изо всех сил сдерживал довольную мину.

Марисса скрылась за дверью.

— Торнан, — решительно преградила ему путь Аниза, явно сбледнувшая с лица. — Ты же не собираешься...

Торнан поспешил успокоить ее. Подойдя к столу, на котором стоял изящный фарфоровый кувшин, он выхватил ятаган и молниеносно рубанул, не примеряясь.

Аниза невольно вскрикнула, но грохота и звона черепков не последовало — лезвие замерло вплотную к хрупкой посудине.

— Не беспокойся, Аниза, я, кроме всего прочего, еще и отвечаю за обучение фехтованию в своем полку. Самое большее — пару синяков поставлю.

— Тогда — желаю успеха, — со странной интонацией бросила его знакомая.

Пройдя одной галереей и двумя подземными тоннелями, Торнан оказался в тесном дворике, видимо, отведенном для тренировок храмовой стражи. Небольшая арена, засыпанная плотным гравием, места для зрителей вдоль стен и широкая скамья, на которой аккуратно разложены доспехи, мечи, кинжалы.

— Одень нагрудник, — распорядился Торнан. — Не ровен час...

— Обойдусь, — презрительно бросила девушка. Тяжело вздохнув, капитан обратился к Анизе:

— Может, зря я согласился? Лучше уж посидел бы в тюрьме, чем мои подчиненные учили бы меня жить.

— Марисса, надень доспех, — строго поджав губы, приказала жрица.

Не менее тяжело вздохнув, воительница выбрала самый маленький из нагрудников. Затем, отвернувшись, скинула крутку и блузу и принялась облачаться в броню, совсем не стесняясь присутствия двух мужчин.

Аниза только укоризненно покачала головой.

Капитан отметил, что талия у девчонки не очень тонкая, но гибкая, а спина довольно мускулистая и носит на себе следы пары серьезных боевых ранений. Но все равно — может, она и бывалая, но баб ему в походе не нужно, даже самых бывалых.

— Капитан, помоги затянуть ремни, — бросила девушка, не оборачиваясь.

Торнан не двинулся с места, зато Чикко поспешил на помощь прекрасной деве. И неудивительно — маг не мог оторвать глаз от девушки с того момента, как она сбросила с себя куртку. Никогда в жизни не видел он такого прекрасного тела, стройного и гибкого. Сильные мышцы пластично переливались под гладкой кожей, подчеркивая прелесть ее соблазнительных форм, плоский твердый живот заставлял сладко замирать дыхание...

Измученный многонедельным тюремным воздержанием, он уже представил, как сожмет это тугое мускулистое тело в объятиях, и просьба о помощи прямо-таки заставила его кинуться вперед.

— Я сказала — только затянуть ремни, уважаемый чародей. В массаже я не нуждаюсь, — прозвучало несколько секунд спустя.

— Уй-й!! — взвыл Чикко и отлетел прочь, прыгая на одной ноге.

— О, извини, я бываю такая неловкая, — мило улыбнулась девушка, оправив звякнувшую железом кирасу. — Да еще эти подковы... Ну, я готова... Кстати, пусть тогда и уважаемый Торнан наденет что-нибудь. — И добавила: — Не ровен час...

Вместо ответа Торнан взял с лавки кинжал и ударил себя в грудь. Лезвие лишь скользнуло.

— Выверна? — понимающе спросила Марисса.

— Бери выше.

Брови девушки приподнялись:

— Неужели...

— Угадала. Он самый — каменный василиск.

— Сам убил?

— Нет, это был мой призрак. Ну, начнем?

Аниза перевернула большие песочные часы.

К исходу второй минуты Торнан был вынужден признать, что недооценил навязываемую ему спутницу. Марисса металась по арене как разъяренная куница, не давая заблокировать себя, искусно отводя его удары и смело контратакуя.

Более того — трижды острие ее фалькатты проскакивало в опасной близости от его живота, и один раз оно не достало до его шеи нескольких дюймов.

Больше того — один раз скимитар вскользь ударил его в плечо, и даже через непревзойденный доспех это было чувствительно.

Аниза и Чикко завороженно смотрели на поединок. Лезвия вспыхивали солнечными бликами и звенели друг о друга в диком и мрачно-красивом танце. Противники прыгали, кружились, наступали, отступали и уклонялись от ударов, а лезвия продолжали свою пляску, не останавливаясь ни на секунду.

Ударить... парировать... рубануть... увернуться... отбить...

Короткий выпад... Длинный выпад... «Бросок саламандры»... «Аркан»... «Черный смерч»... Бесполезно. Хитрые приемы Шэттова девка знала не хуже его, а преимущество в силе сводилось на нет темпом схватки. Вот если бы они были вооружены тяжелыми пехотными двуручниками или секирами, тогда конечно... Но последнее дело сожалеть во время боя об оружии, которого у тебя нет.

Капитан ринулся вперед. Выпад его был быстрым и точным, но Марисса чуть отвела свой меч — и ятаган, вместо того чтобы выбить его, лишь отбросил в сторону. Она тут же сделала шаг вперед и нанесла широкий горизонтальный удар.

Сдерживая удивленный возглас, капитан отскочил назад, и скимитар прошел на расстоянии ладони от его живота. Торнан попытался развить успех, но девушка сделала обратное сальто, ухитрившись поймать меч в воздухе, мягко оттолкнувшись и сохранив равновесие на выходе из прыжка.

Некоторое время оба ходили кругами, не сводя друг с друга глаз. Торнан держал свое оружие выставленным далеко вперед, прижав свободную руку к груди.

Она сделала выпад, но Торнан быстро отступил. Мечи скрестились дважды, и теперь уже капитан заставил ее отступить.

Марисса держала свой меч за головой, изготовив его для удара по широкой дуге. Левую руку она отвела далеко в сторону, поигрывая фалькаттой. Правильно — лишние движения неизбежно отвлекают внимание врага. Но глупо — при известной ловкости выбить клинок труда не составит.

Торнан понял, что Марисса предпочитает пользоваться скимитаром, применяя фалькатту скорее для защиты, и решил использовать это. Он принялся наносить удары с разных сторон, отыскивая слабые места в защите противницы. Сталь звенела о сталь, когда Марисса отводила выпады. Неожиданно она перешла в низкую стойку, описывая вторым клинком двойной зигзаг. Проделала она это с изумившей капитана скоростью, при этом ее слегка повело вправо, и на какую-то секунду они оказались на близком расстоянии друг от друга. Торнан взмахнул ятаганом, метя рукоятью в челюсть. Мимо.

Противники отскочили друг от друга и опять начали ходить кругами.

Торнан забеспокоился. Схватка явно затягивалась, и в песочных часах оставалась уже половина песка.

«Бесе! Ну не убивать же ее!» — промелькнуло в голове у Торнана.

Марисса снова встала в низкую стойку. Удар из нее отбить очень трудно, но вот нанести — тоже не так просто. У ловкого бойца есть возможность воспользоваться этим, и выбрав момент..

Есть!!!

Марисса перешла в контратаку.

Он выбросил руку вперед, нанося прямой удар клинком и одновременно делая выпад всем телом. Она чуть потеряла темп. И тогда он резко поменял ноги, не закончив выпада, задержал на миг свое движение вперед так, чтобы оказаться слева от воительницы и пропустить мимо фалькатту, одновременно разворачиваясь. Когда клинок Мариссы пронесся мимо, он отбросил ятаган и, подныривая под фалькатту, схватил девушку за запястье. И, рванув ее на себя, одновременно изо всех сил ударил сапогом по незащищенной голени.

В ушах еще звенело от крика боли и ярости, когда он перебросил воительницу через себя, стараясь швырнуть ее так, чтобы она упала не спиной, а боком — самое болезненное падение. И, одновременно выворачивая кисть, заставил разжаться ладонь. Меч упал ему под ноги.

Тело ее только коснулось песка, когда он, не подходя близко, левой ногой выбил из ее ладони фалькатту — сейчас не до церемоний, — и, ловко подбросив его в воздух подъемом сапога, поймал за лезвие.

Она еще пыталась сопротивляться неизбежному, рванулась было туда, где лежал меч, но со стоном распласталась на песке — Торнану даже не пришлось ставить ей ногу между лопаток, вдавливая в землю, как поступали в поединках на потеху публике.

Капитан вонзил ятаган в песок, как на гладиаторской арене, отдавая салют поверженному противнику. Подобрал скимитар, а затем, церемониально поклонившись все еще остолбенело стоявшей Анизе, протянул ей клинки.

— Чикко, сбегай наверх, принеси чего-нибудь горло промочить, — небрежно бросил он с умилением взирающему на него приятелю.

Чикко убежал, беспрекословно подчинившись команде, даже не обращая внимания на жрицу.

— Ну что ж, Аниза, твоя племянница сама согласилась с моим условием. Так что не обессудь, но тебе придется оставить ее здесь.

— Но это было не по правилам... — слабо возразила Аниза.

— В бою нет правил, — важно сообщил Торнан. — В бою ты или побеждаешь, или умираешь. Или становишься рабом. Так что... — Он осекся.

В его спину уперлось, довольно-таки чувствительно уколов, острие. Причем не куда-нибудь, а чуть ниже шеи, как раз там, где кончалась шкура василиска.

И насколько он мог понять, его кололи его же собственным клинком.

Он медленно обернулся. Бледная, но вполне бодрая Марисса стояла, слегка пошатываясь и держа ятаган двумя руками. Держала так, что сомнений в печальной судьбе Торнана в случае чего не возникало, особенно учитывая выражение ее глаз.

— Ну как, берешь свои слова обратно?

— Но это... — начал было он.

— Не по правилам? — ехидно прозвучало сзади. — Но ведь в бою нет правил. В бою ты или побеждаешь, или... Кстати, как насчет того, чтобы стать моим рабом?

Обреченно Торнан следил, как на донышко часов просыпаются последние песчинки.

«Ну ладно, — с тоской подумал он, — в конце концов, может, и в самом деле этого хотят боги?»

— Я беру свои слова обратно...

— И просишь прощения? — Ее голос прямо-таки источал ехидство.

— И прошу прощения. Я был не прав, — признал он. Дальнейшее было уже не важным.

С каким-то непонятным равнодушием смотрел он на тревожно кудахчущую Анизу, на Чикко, колдовавшего над девушкой и озабоченно поглаживающего налитый дурной фиолетовой кровью синяк на ноге Мариссы, на то, как потом сам фомор стащил с себя сапог и занялся собственной стопой, украшенной не менее яркой отметиной. Только когда они втроем оказались в каких-то храмовых покоях и за ними закрылись двери, он вдруг словно очнулся и понял, что вскоре ему придется идти в поход, и идти вместе с этой дикой девкой.

Ну что ж, философски отметил он. В его жизни бывало и хуже...

— Можно взглянуть на твой меч, воин? — спросила вдруг Марисса, похоже, вполне пришедшая в себя. — Я никогда таких не видела. Можешь взглянуть на мои, если хочешь...

Чикко, наблюдавший за этой парочкой, слегка напрягся. Насколько он знал из житейского опыта, обычаи, касательно отношения к оружию, у разных народов очень сильно отличались. Были среди варваров (к каковым относился и его старый приятель) и такие, для которых просьба показать клинок была равносильна просьбе потрогать за... хм, тоже в некотором смысле, за оружие.

Правда, сам Чикко отреагировал бы весьма благосклонно, случись Мариссе обратиться с аналогичной просьбой к нему, но кто знает, как отреагирует его друг?

Но маг заблуждался — для северянина просьба показать его оружие, да еще в сочетании с предложением изучить клинки воительницы, выглядела весьма достойно. Для воина (а как ни крути, Марисса взяла над ним верх) это был знак высочайшего доверия к собеседнику.

Девушка с неподдельным интересом изучала ятаган, время от времени одобрительно сдвигая брови. Его широкое, с пол-ладони лезвие имело почти три фута в длину и было заточено лишь до половины. Обух был нарочито утолщен, чтобы ятаган не сломался даже под очень сильным ударом. Простая рукоять из роговых пластин была обтянута шероховатой замшей и заканчивалась нефритовым навершием. Закаленная кромка толщиной в мизинец была приварена на лезвие обычной мягкой стали.

— Да, неплохой клинок, — согласилась Марисса, возвращая оружие капитану. — Мой первый был потяжелее. Норглингский, — она вздохнула. — Такой широкий, с долом по всей длине и витой рукоятью — на ней еще зверушки всякие вырезаны.

— Знаю, только вот сами норглинги их не очень любят. У них такими самоделками только деревенщина вооружена — юнгеры. А самые лихие бойцы так сплошь нашими мечами обзавелись.

— Странно, — пожала плечами Марисса, — чего ж за них неплохую цену дают? Я свой за двадцать монет сбагрила.

— Верно, — Торнан улыбнулся, — только вот их для чего берут? На лом. Если его перековать да закалить как надо, то неплохой клинок получается. У них руды особые — что-то в них такое есть, как кузнецы и маги говорят. А вот мастера никудышные. При случае покажу, как с ними нужно обращаться. Говорю тебе — если смотреть по клеймам, то у каждого второго мечи или с героксийских кузниц, или вообще суртские. А ихними родными мечами даже норглингский волчий доспех не сразу разрубишь — у волков северных мех прочный, почти как шкура у слонов. Так что... — он усмехнулся. — Зря, что ли, за продажу оружия в Драконьи земли на кол сажают?

Чикко вздохнул. Сейчас они начнут говорить о железках, как это любят воины, и будут говорить часами, обсуждая способы заточки сабель и разницу между «темной» и «серой» сталью. Хуже вояк в этом смысле только маги-теоретики — те целые тома исписывали на тему: какой формы уши были у мифических древних эльфов (или все-таки эльфов?).

Отвернувшись, он принялся перебирать свое магическое имущество, только что доставленное из тюремной кладовой. Девка эта ему не нравилась. Нет, нравиться-то нравилась, но... Что он такого сделал? Ну, малость пощекотал, потрогал — она же не магичка, чтобы почуять Зов Плоти, который он ей послал, когда его пальцы соприкоснулись со спиной (ах, какая спинка!). И был-то он не слишком сильный, так, только чтобы если есть настроение... Ей что, мужики вовсе не нужны? Или нужны, но не мужики?

И что-то еще в ней есть — зря, что ли, целительские заклятья так плохо шли? А он, между прочим, сначала ее ногой занимался, а уж потом — своей.

Тем временем воин и амазонка, не подозревая о терзаниях своего спутника, всецело были поглощены оружием. Девушка взмахивала ятаганом, проверяя балансировку. А Торнан вертел в руках скимитар Мариссы, время от времени отпуская односложные комментарии. Клинок и в самом деле был выше всех похвал. Легкий и гибкий, с елманью у острия, выкованный вперегиб на множество слоев, с многократным перекручиванием, что давало прочность без перекаливания и надежность без толщины. Рукоять тоже была своеобразной — ее навершие удлинялось более тонким шпеньком, давая возможность работать как одной, так и двумя руками. Эфес обтягивала шкура молодой акулы, не дававшая ладони скользить.

Клинок был совершенством в своем роде: более удобного оружия, чем скимитар, Торнану держать в руках не приходилось. Правда, не без недостатков — колоть им не так удобно, удар лучше наносить всем телом, да и время между взмахами таково, что ловкий противник может успеть заколоть ставшего беззащитным бойца. Одним словом, все те недостатки, что были у его предка — танакки, привезенной из-за моря три века назад предками нынешних измельчавших фельтов, ходивших в дальние плавания вокруг Суртии (ныне в такое верится плохо).

— Я вот что хотела спросить, — Марисса между тем внимательно изучала сброшенную на скамью куртку Торнана. — Если кожа василиска такая прочная, то как же из нее доспехи шьют?

— Есть особые мастера для такого дела, — пояснил Торнан. — Раньше больше было, целые улицы в той же Алидии или в Маке этим кормились. Теперь василиска найти не проще, чем белого оленя, так что только несколько стариков и осталось... Вообще-то никакого секрета особого нет. Выкройки из дерева делаются, а потом по ним обсидиановыми резцами обводят — дня три-четыре на один разрез. Потом сверлом с наконечником из того же обсидиана дырочки сверлят для шитья. Потом его же, василиска, сухожилиями и сшивают. Вот и все дела. Шкуру вот с него снять тяжело. Приходится пасть ему раздирать да тушу наизнанку выворачивать — как чулок снимать. Главное — успеть, пока тухнуть не начал: чуть завоняет — пропала шкура!

— А говорят, василиск может превращать людей в камень, — улыбнулась Марисса.

— Да, а потом сгрызает их, как змей Йурмунхард гранитные скалы, — хохотнул Чикко.

— Если кто-то при встрече с василиском и закаменеет, то разве что от страха, — ответил Торнан, — и я его понимаю.

— А как ты с ним все-таки справился? — Девушка с завистью погладила матово блестевшую кожу.

— Повезло. Мы тогда на охоту отправились, я да приятель, сержант Гроллу, кабана выслеживать. Вдруг смотрим — прет на нас этакий валун на четырех лапках и с хвостом. Спасибо на мне доспех был охотничий, в каком на кабана или на медведя ходят умные люди. Ну, пока Гроллу его копьем держал, я на загривок запрыгнул да в глаз кинжалом успел засадить, прежде чем эта скотина меня хвостом на землю сшибла. Был бы без панциря — лег бы там с перебитым хребтом, а так только два ребра и синяк на всю спину. Сказать по правде, со страхуя это сделал: василиск нас в овраге зажал, и деваться было некуда. Если можно бежать, то от василиска надо бежать, потому как прикончить его очень трудно.

— Ты храбрый человек, раз можешь признаться, что тебе страшно было, — тихо сказала Марисса.

— Да вроде не трус, — согласился северянин.

— А шкуру как делили?

— Не пришлось делить, — вздохнул капитан, возвращая ей клинок и забирая свой. Нужно было делать дело, не тратя лишнего времени и не сетуя на судьбу. — Итак, Рисса, расскажи-ка нам о себе. Все же мы идем не на прогулку. Если что-то захочешь узнать обо мне или о нашем маге, спрашивай, отвечу.

— На любой вопрос? — Амазонка сунула меч в деревянные лакированные ножны.

— Да, — просто сказал капитан, глядя прямо ей в глаза. И девушка неожиданно смутилась, хотя и попыталась изо всех сил это скрыть.

— Ладно, расскажу. Только... что именно ты хочешь знать, капитан?

— Хочу знать, на что ты способна и что умеешь.

— Ну ... — начала она. — Как я фехтую, ты видел сам. «Дура, неужели ты не поняла, что в настоящем бою я тебя прикончил бы уже на половине склянки?!» — подумал Торнан.

— Воином я стала в шестнадцать, так что меч ношу уже шесть лет... Мне двадцать три года... ну почти двадцать три.

— Ну, это мелочи, — усмехнулся северянин. — Я вот меч ношу с тринадцати, а лет мне побольше, чем тебе.

— А сколько? — тут же с любопытством осведомилась она.

— Двадцать девять. — И с усмешкой добавил: — Почти.

— Я бы тебе больше дала, — сообщила девушка, как показалось Торнану, с некоторым разочарованием.

— Хорошо, что ты не судья! — вступил в разговор молчавший до того Чикко.

Марисса недобро посмотрела в его сторону.

— Как нога, уже прошла? — издевательски осведомилась она.

— А твоя? — не остался в долгу маг.

— Не отвлекайся, — неодобрительно указал Торнан Чикко. — Так вот, мечами мы меряться и в самом деле не будем; лучше скажи — еще что-то ты умеешь?

Марисса задумалась.

— Умею стрелять из лука и арбалета — из лука выпускаю двенадцать стрел за четверть склянки, правда, не целясь. Из арбалета попадаю на трехстах шагах в человека.

— Еще что?

— Клинки шести видов — спада, рапира, фальчион. Еще — бой на двух кинжалах, метательные ножи, кистень, боевой цеп, — перечисляла Марисса.

— Большой или малый?

— Малый, — уточнила Марисса.

— Малым цепом лучше всего убивать кроликов и кур, — Чикко, вздохнув, внес в список еще что-то.

— Магов тоже, — парировала воительница.

— Дальше, — потребовал Торнан.

— Ну... Еще я умею лазать по скалам без ничего.

— Совсем без ничего? И даже без сапог? Хотел бы посмотреть на это! — оживился маг.

— Чикко, ну хватит, — бросил Торнан через плечо. — Так ты говоришь, можешь залезть на скалу? Как горцы, что ли? — Впервые у капитана мелькнула мысль, что навязанное Анизой приобретение не так уж безнадежно.

Марисса кивнула, не забыв одарить довольно ухмыляющегося Чикко обжигающим взглядом.

— И, кстати, могу забраться на любую стену. Даже на башню Девы залезла однажды.

Торнан с уважением кивнул — в этой древней башне, которая стояла вроде как еще до того, как заложили первый камень Корга, было триста футов.

— Правда, с кинжалами, — уточнила она. — Один сломала даже. Еще могу на одной руке висеть дольше, чем мы с тобой дрались. Еще я неплохо управляю повозкой, и даже парусной лодкой. Могу проскакать верхом целый день — хоть по лесу, хоть по дороге, хоть по горам. Еще могу идти без еды три дня, еще переплываю Сурдан туда и обратно — в верхнем и нижнем течении, — с гордостью перечисляла Марисса свои достижения.

— И в верхнем? — Торнан уловил в ее голосе маленькую запинку сомнения.

— Да, — она кивнула, а потом все же добавила: — Если честно, в верхнем — только в одну сторону.

— А готовить, шить, стирать? — деловито задал вопрос Чикко.

— Естественно! — фыркнула Марисса. — Воинам Храма слуг не полагается.

— Ну вот, хоть будет кому кашу варить, — как бы про себя сказал маг. — Да, чуть не забыл — мышей, крыс, тараканов и темноты не боишься?

— Нет, не боюсь, — даже не поморщилась Марисса. — А если кто-то из моих спутников страшится маленьких серых мышек, ему не о чем беспокоиться — я обещаю защитить его от них.

Растерянный Чикко недоумевающе взглянул на Торнана, тот подмигнул чародею: что, мол, съел?

— А как насчет боя без оружия?

— Крайг-мавен, малиновый кушак.

— «Вольный бой»? Слыхал про такое. Недурно. А где изучала?

— В нашей воинской школе. Нас натаскивал сам Федро Молот. И еще знаю два десятка приемов из «Кендай», но оно мне не особо нравится.

— А «Кабуно» случайно не изучала? — вновь подал голос Чикко.

— Изучала, представь себе, и владею неплохо, — пренебрежительно бросила Марисса. — Только вот на тебе испытывать его неохота — боюсь, не переживешь. Хлипковат.

Про такую школу рукопашного боя северянин не слышал, но не подал виду.

Ладно, будем считать, что знакомство состоялось.

— Теперь, Марисса, слушай меня внимательно. Не знаю про всякие ваши храмовые дела — послов-ослов и прочее. Но в походе и в драке ты будешь подчиняться мне беспрекословно.

— Я согласна, — четко, по-военному ответила воительница.

Торнан слегка растерялся — он уже заготовил целый ворох аргументов в казавшемся ему неизбежным споре.

— Ты более опытный воин, и я не спорю, — пояснила она. — И, надеюсь, ты не прикажешь мне согревать свою постель?

«Нет, она все-таки дура! — подумал северянин. — О боги! Ну почему ей не досталось хоть сколько-нибудь теткиных мозгов?!»

— Так вот, слушай мой первый приказ. Первое. Ты сейчас пойдешь к себе и ляжешь спать, и хорошенько выспишься. Второе. На все про все тебе дается неделя. Завтра, как встанешь, начинай собирать все, что сочтешь нужным. К вечеру седьмого дня будешь готова. И — подберешь себе нормальную одежду. Штаны там, куртка теплая, свитер. И обязательно нормальные высокие сапоги.

— Ясно. А куда приходить-то?

— Ладно, я сам за тобой зайду.

— Вот язва! — хихикнул Чикко, когда за девушкой захлопнулась дверь. — Ох, наплачемся мы с ней...

В душе капитан был склонен согласиться с Чикко, но счел необходимым поставить ехидного мага на место.

— А ты, дружище, лучше б, вместо того чтобы к Мариссе цепляться, подобрал себе оружие. Не на прогулку ведь идем.

— Торнан, ты же знаешь, — неуверенно улыбнулся Чикко, — оружие меня почему-то не любит...

— И ты отвечаешь ему взаимностью?

Чикко с готовностью закивал.

— Да и потом, — я же все-таки маг, а не воин.

— Хлеб ты тоже магией резать будешь? Уж по крайней мере кинжал ты у меня будешь носить. Чую, предстоит нам дальняя дорога, а во многих местах если при тебе оружия нет, то ты не человек, а так, полчеловека...

Глава 5

ДНИ ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ

Торнан проснулся от того, что утреннее солнце светило ему прямо в лицо.

Приподняв голову, он оглядел свою келью, на полу которой ночевал, устроившись на мягком тюфячке, судя по запаху благовоний, въевшихся в шерсть, принадлежавшем какой-то молоденькой жрице.

Он вздохнул — уж больно приятным был сон. Снилась ему Аниза во всяких видах...

В комплексе главного храма Тиамат в Корге народу сейчас почти не было. Множество жриц-насельниц разбрелось до поздней осени по стране, да и за ее пределы: собирать пожертвования для храма, справлять свадебные торжества в деревнях, лечить, подбирать брошенных детей и творить прочие добрые дела. В храме остался лишь десяток жриц да еще служки. Собственно, кроме Анизы и еще полусотни охранниц, тут почитай никого и не было.

Наскоро сполоснув лицо у коновязи, Торнан направился к трапезной, в чаянии чего-нибудь перекусить.

Внимание его привлекли голоса, доносящиеся из лекарского корпуса. Визгливый дребезжащий голос старой Герны, главной составительницы лекарств, перемежался ехидными восклицаниями Чикко.

— Да, я варю зелья подольше, чем ты, недомерок, живешь на свете! И это честные старинные зелья, освященные мудростью Матери Мира! Да, именно так, а не всякая фоморская пакость!

— Да пойми ты, старая кошелка, это всего-навсего трава! Какая разница, кто это придумал! И если хочешь знать, мой народ владел мудростью, когда твои предки пасли в дальних степях баранов, отгоняя от них волков каменными топорами...

Торнан усмехнулся. Уже несколько дней Чикко завладел лекарственной лабораторией Герны и занимался приготовлением разных магических порошков и эликсиров, которые должен был захватить с собой. Вообще-то официально он должен был поведать храмовым травницам кое-какие фоморские секреты и честно пытался это сделать, надо отдать ему должное. Но напрасно — Герна видела в нем врага и шарлатана, полагая, что сама кого хочешь научит.

Однажды, когда она оскорбила его особенно крепко, он даже предложил ей поединок на ядах, и Анизе пришлось улаживать конфликт лично. Впрочем, как и всякий дикарь, Чикко был отходчив и незлопамятен. Кстати, он был уже не какой-то безродный шаман, а иерофант храма великой богини. Так было нужно для затеянного ими дела. Да и Торнан, хотя и не был уволен из Стражи Севера, находился теперь на службе у Коргианского соборного храма Великой Матери, будучи отпущен на оную службу «на срок, потребный храму для совершения дел, храма касающихся». Так гласила грамота, показанная ему Анизой. Про некрасивую историю в «Королевских рогах» там даже не упоминалось. Так что все основания быть довольным у него имелись.

Еще Торнан был доволен, что Марисса не живет с ними, а пропадает в городе. Успеют еще друг другу надоесть в походе.

Старый кухарь, немой раб (а может, и не раб), выдал Торнану его завтрак — кусок окорока и четверть большого каравая с оливками. Наскоро поев и запив корм холодной водой, капитан отправился обратно в келью и занялся делом.

В очередной раз он перебрал бумаги. Карты, отрывки из летописей, какие-то древние пергаменты и папирусы, коряво начерченные планы зданий и городов, старые записи с незнакомым, архаичным начертанием букв. Торнан в очередной раз благословил Тарну — ту бесшабашную купчиху, что когда-то, в промежутках между уроками любви, научила его бегло читать на нескольких языках.

Часть бумаг он отложил — там, где требовались знания магических штучек: пусть их посмотрит Чикко. Кое-что — там, где дело касалось всяких священных и божественных заморочек с Тиамат и прочими небожителями, — требовало совета Мариссы. Но вот все, что касалось маршрута их предстоящего похода — вот тут помочь ему было некому, да и не рискнул бы капитан просить совета в таком деле: боком выйти может.

К началу третьей дневной стражи Торнан почувствовал, как начинает трещать голова. Хотя и научившись водить в бой сотню и даже манипул, все же он по натуре оставался волком-одиночкой, бойцом, а не командиром. И в который раз он думал, что ему было бы проще, отправься он в это путешествие сам, даже без закадычного приятеля-мага.

Но чему быть — того не миновать...

Жезл, вернее его части, могли быть спрятаны в семи местах. Причем места эти были разбросаны без малого по всей Логрии — от хребтов и пустынь Дагарры и Южного Эльгая до жарких побережий Уттикского царства. И сейчас Торнан решал задачу, как пройти все семь мест наикратчайшим путем.

Для этого он еще утром отрядил Чикко в книжные ряды, чтобы тот приобрел самое полное описание всех этих земель, какое найдет, и заодно — карты их области мира: побольше и не торгуясь. Чикко вернулся, нагруженный книгами и свитками, ворча на дороговизну. Не стесняясь, он сообщил, что надеялся выгадать несколько монет, чтобы вечерком навестить девочек и хоть немного наверстать упущенное за недели тюремного воздержания, но тутошние книжники, похоже, дадут сто очков вперед картагунийским ростовщикам.

(Правда, когда он показал Торнану список магических снадобий и всего прочего, который составил, да еще с цифрой внизу, сколько это стоит, пришел черед сетовать уже капитану.)

Сейчас дорогие карты были безжалостно исчерканы углем и небрежно брошены на пол. И капитан вынужден был признать, что труды его были почти напрасны.

Самый короткий маршрут оказывался самым трудным, самый легкий и быстрый — самым опасным, самый безопасный — самым медленным и неудобным. Торнан пытался было комбинировать, соединяя достоинства различных планов. Не помогло: почему-то всякий раз происходило наоборот — шансов дойти хотя бы до середины у них было меньше, чем у кролика — сходить в гости на волчью свадьбу и вернуться живым и невредимым. В нескольких местах тлели войны и смуты. В других, как говорили, до сих пор обитали древние нехорошие твари и нечисть. В третьих на дорогах не было житья от разбойников, обнаглевших до того, что они открыто выходили к караванам и требовали плату за проход. В четвертых... В седьмых...

И это не говоря о том, что большая часть карт была не самого лучшего качества. Проще говоря — хуже некуда. Уже беглый взгляд капитана отмечал ошибки в определении дней пути и направлений. Да и вообще их составляли хотя и со слов знающих людей, но книжники, сами никуда из своих городов не выезжавшие.

Вот хоть этот чертеж — это ж надо было написать, там где живут айханы: «Место обитания породы сильных собак»! Спору нет, собачки там действительно неплохи, но вот не дай боги и демоны кому-нибудь отправиться туда их покупать...

Да еще два из возможных мест упокоения жезла находились не где-нибудь, а в Восточных пределах. А добираться туда... Как знает всякий, между основными землями Логрии и ее восточной частью пролегли непроходимые Рихейские горы, на чьих вершинах никогда не тают снега. И единственный удобный путь сквозь них, через перевал Карат, уже двести с лишним лет как разрушен Великим Землетрясением. Так что попасть туда можно тремя способами — либо морем, обогнув Ликонский полуостров, либо через северные земли даннов, либо высокогорными пастушьими тропами (если не очень боишься смерти). Сам Торнан пришел в эти края, кстати, именно через хребет, но было это много лет назад, он был тогда молод и глуп, и те несколько недель были не самыми лучшими в его жизни.

Древние герои в сказках в таких случаях садились на доброго коня и ехали напрямик к цели. Последовать их примеру? Да, как говорится в тех же былинах: «Тут ему, молодцу, и смерть пришла». Торнан еще в ранней юности на своем опыте понял, что прямые пути не всегда самые короткие — чаще как раз совсем наоборот.

Поэтому придется примеряться к направлению караванных троп и протяженности трактов, бродам и мостам; к течению рек, к сезонным ветрам и скорости хода кораблей. Выбирать, проехать еще лишних сто лиг, добраться до реки и, сев на паром, спокойно переправиться или пересекать двадцать лиг какого-нибудь Чернолесья с его буреломами, болотами, и вурдалаками... Думать, идти ли через славный бунтами и смутами Синий Берег или плыть в Гвойс, что и дальше, и куда как менее удобно.

И так далее, и тому подобное.

Пожалуй, будь у капитана возможность взять с собой — на всякий случай — сотню конных воинов, будь у него довольно золота, чтобы, не считая, покупать новых коней взамен сдохших, да еще имей он грамоту не храмового посла, а нормального королевского — можно было бы и рискнуть.

Но ничего этого не было, а кроме того, все надлежало совершить в глубокой тайне.

Он еще раз просмотрел карту Логрии. Семь мест. Подземные катакомбы возле руин мертвого города в пустыне Тэр и непонятная Часовня Второго Брата у самых границ Килльдара. Соборный Храм в столице Даннелага. Урочище Мертвой Змеи — это уже за хребтом. Храм Дочери в Алаваре...

Немолодой служка появился в дверях его каморки, оторвав от дела.

— Капитана Торнана желает видеть благословенная Аниза, — сообщил он кастратным фальцетом, хотя редкая бороденка свидетельствовала, что все части тела у него на месте.

— Хорошо, иду. — Ант отодвинул карты. Поднявшись следом за писклявым в жилое крыло, он толкнул дверь, беззвучно распахнувшуюся на хорошо смазанных петлях. Как только Торнан вошел, его сапоги утонули в толстом ковре, синем с вытканными серебром дельфинами. Он почувствовал запах знакомых духов. Капитан поднял глаза и встретился взглядом с той, которая предпочитала эти духи. Ее вкусы не изменились за прошедшие годы.

Аниза отступила в сторону.

— Входи, дружище. Я все думала, когда же ты наконец соберешься навестить меня.

Торнан вошел в покои. В комнате был тот изящный беспорядок, что отличает жилища богатых и безалаберных людей. У окна из белой фаянсовой чаши лакал молоко рыжий кот в серебряном с чернью ошейнике.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, Торнан. — Аниза сняла с кресла еще одного кота, трехцветного. — Садись, чувствуй себя как дома.

— Я рад слышать это, — сказал он, придав лицу благодарное выражение.

Хозяйка принарядилась: длинное платье до пола открывало плечи, по бокам шли разрезы до талии, скрепленные золотыми застежками, украшенные жемчугами и сапфирами.

— Присаживайся, Торнан, — повторила она.

Он двинулся было к креслу, но наглый котище тут же вскочил обратно, показывая всем видом, что не намерен уступать место чужаку. Можно было, конечно, сбросить хвостатого нахала на пол, но кто знает, что скажет хозяйка? Капитан огляделся. В обшитой панелями розового падуба комнате единственным местом, где можно было сесть, кроме кресла и стола, являлось ложе из эбенового дерева с пурпурными подушками, с балдахином, вышитым серебром. Перехватив его взгляд, Аниза приглашающе похлопала ладонью рядом с собой. Но все же не совсем рядом. Он сел — ровно там, где она указала: не дальше и не ближе.

— Ты, наверное, хочешь знать, как идет подготовка к походу? — начал он.

— Нет, я доверяю тебе — ты ведь более опытен в таких делах. Если только тебе не хватает денег...

— Нет, спасибо, золота достаточно.

— А сама затея у тебя не вызывает сомнений?

— Теперь уже поздно что-то менять... — пожал он плечами. — Хуже нет бросать начатое дело и все переигрывать.

После раздумий над ситуацией он предложил способ избежать возможного постороннего внимания. Они отправятся как бы не за жезлом, а с поручением в один из окраинных храмов Тиамат. Посол из числа храмовых воинов с двумя сопровождающими — мелким иеродулом-лекарем и телохранителем-наемником — не должен вызвать подозрений ни у кого, включая служителей храмов: Аниза и ее неназванные друзья предполагали, что у их неведомого противника могут быть глаза и уши и среди жрецов Тиамат. При всем этом они не должны будут слишком часто пользоваться гостеприимством храмовых подворий по пути и категорически не извещать о себе служителей богини в тех местах, где будут искать жезл.

— А с Мариссой у тебя как отношения? — осведомилась она

— Благополучно, слава богам, — сообщил Торнан. — Она говорит, что хоть завтра готова в поход.

— Да знаю уж, она всегда готова... — непонятно бросила жрица.

— А я и не знал, что у тебя есть племянница, — сообщил он зачем-то.

— А я ее вам и не показывала, — пожала она плечами. — Сам должен понимать, почему. Да и вообще: она тогда в жреческой школе училась, а я кто была? Вот, думала, вырастет, станет Повелительницей Алтарей, а вон как получилось... — Застарелая печаль прозвучала в ее голосе.

Повисло молчание. Торнан поднялся, шагнув к двери.

— Погоди...

— Есть еще что-то?

— Да так... Сущая мелочь...

Аниза встала, и ее руки поднялись к застежкам платья. Ловкие пальцы вмиг справились с фибулами. Быстрое движение плеч, и платье соскользнуло на ковер.

— Ты знаешь, что делать дальше? — спросила она.

Аниза, набрав в пригоршню воды, плеснула себе на великолепную грудь.

На шее у нее было жемчужное ожерелье с рубиновой подвеской, покоящейся в глубокой ложбине между ее грудей, которые были такими же впечатляющими, как в дни их первого знакомства. Больше ее тело не было прикрыто ничем.

В большой круглой мраморной ванне, где поместились бы не только Торнан с Анизой, эта женщина могла бы показаться человеку, склонному к поэзии, прекрасной жемчужиной в раковине. Но Торнану такое сравнение в голову не пришло. Он думал о другом.

Если Анизе добавить несколько лет, то Торнан вполне мог бы быть ее сыном. Но смотрелась она от силы его ровесницей. Белоснежную атласную кожу еще не избороздили морщины, а в иссиня-черных волосах не видно ни одной седой пряди.

Выбравшись из мраморной емкости, Аниза убежала за занавеску и вскоре вернулась с парой серебряных кубков и кувшином. Из кувшина она налила вина в кубки, не пролив ни единой капли.

Торнан взял протянутый кубок и отпил. Вино было превосходным. Как и все в жилище Анизы. Как и сама хозяйка.

— Я вот как раз собираюсь тебе сказать, насчет третьей награды... — сообщила Аниза, пригубив вино. — Когда вы вернетесь, я думаю назначить тебя начальником охраны Дискалиона.

— То есть?

— Ну, начальником охраны моей школы. Мне почему-то кажется, что нам следует почаще видеться.

— Да нет, я понял... но...

— Что тебя беспокоит? На нашу школу уже лет пятьдесят никто не нападал. Самое большее, что тебе придется — гонять безмозглых нищих дураков, вообразивших, что они влюблены в моих воспитанниц... Что ты замолчал?

— А ты ревновать не будешь? — только и спросил он.

— Дружок, ты еще не забыл, кем я была? Ревнивая шлюха — это все равно что распутная девственница! — жестко усмехнулась Аниза.

И вновь он почувствовал дистанцию между бывшей гетерой и капитаном. Между жрицей Тиамат пятого ранга и варваром с Востока.

— К тому же, — она вдруг усмехнулась почти добродушно, — моим девочкам будет очень полезно узнать, что такое настоящий мужчина! Так ты согласен?

— Разве я похож на дурака? — поинтересовался Торнан.

— Вот и хорошо. Ты хочешь со мной поговорить еще о чем-то?

— Да... то есть... Вообще-то...

— Ну ты прямо как какой-нибудь малолетний ухажер, который в первый раз пришел к потаскушке в веселый дом и стесняется просить — сколько это стоит? — изрекла Аниза. — Да еще думает-гадает — хватит ли стянутых у папашки денег?

Торнан выругался про себя. Аниза как никто умела поставить его на место.

— Нельзя ли все-таки куда-нибудь девать твою племяшку? — выдал он наконец.

— Торн, это не вопрос, — очень сухо сказала жрица, каким-то образом сразу отдалившись от собеседника на должную дистанцию. — Она идет с вами.

— Аниза, ты понимаешь — она может не вернуться... — начал Торнан.

— Я знаю, — коротко ответила она. — На все воля Богини. Это ее судьба, и никто, кроме меня, не хотел больше, чтобы она была другой. Она так решила, а характер у нее... Будь у меня ее характер, я, может, была бы королевой Килльдара... — Аниза улыбнулась. — Так-то, друг!

— Пороли ее в детстве мало! — прокомментировал северянин. — А еще лучше — посадила бы ты ее в кладовку этак на неделю на воду и хлеб. Быстро б поумнела!

— Пробовала, — печально сообщила жрица. — Еще когда куртизанкой была. Держала ее точно так, как ты сказал — в подвале на привязи, — после того, как она из храмовой школы бежала. Тогда у меня совсем крышу снесло. Видел у нее шрам на предплечье?

Торнан кивнул. Серьезный шрам, как будто хорошо рубанули фальчионом.

— Так вот — это она пыталась перерезать себе вены осколком кувшина. Несколько часов пилила — хорошо я тогда вовремя пришла... На все воля Тиамат, — повторила Аниза. — Но я очень хочу, чтобы она — и ты — вернулись живыми.

Глава 6

В ДОРОГУ

Несколько предыдущих дней Торнан посвятил обходу рынков и базаров, чтобы купить все необходимое.

Он купил легкую кольчугу для Чикко — на всякий случай. Ни от стрелы в упор, ни от меча не защитит, но скользящий удар ножа отразит.

Он нашел себе отличный плащ из тонкого войлока — серого, некрашеного. Неброско, зато тепло, и воры не польстятся. Купил еще всякие мелочи, которые в походе взять будет неоткуда.

Но главное было, конечно, не это. Лошади! Вот что предстояло поискать...

За три дня он обошел все четыре конских рынка столицы, приценился, наверное, к сотне скакунов. Коней выбирал старательнее всего. Ведь от них будет зависеть не то что успех — жизнь.

Как известно, есть две основных разновидности верховых лошадей — те, что могут идти долго, но особой резвостью не отличаются, и те, что могут развивать дикую скорость, но лишь на не слишком больших расстояниях. И если тебе нужно кого-то догонять, лучше взять коня первой разновидности, а если убегать — то второй: главное, оторваться от врага, а там уж посмотрим...

Судя по всему, им гоняться ни за кем не придется — пресловутый жезл, может, и сильно волшебный, но вряд ли даже у него за прошедшие века отросли лапки.

А вот убегать, вполне возможно, случай представится, и не один.

В конце концов, когда времени уже было в обрез, Торнан остановился на трех кобылах-четырехлетках дохаллской породы. Неказистые и не слишком резвые, зато крепкие, выносливые, неприхотливые и послушные. Все три были славно выезжены, все умели ходить в строю и караванах, и никто из них не скалился зло и не щелкал зубами.

Это, пожалуй, главное: неизвестно, как держится в седле Марисса, а уж Чикко...

Был соблазн взять хотя бы пару заводных коней, но Торнан сдержался. Трое путников при пятерых конях привлекут внимания заведомо больше, нежели трое путников и три лошади. Причем внимания как конокрадов, так и, возможно, тех самых неведомых врагов, которые мерещатся Анизе и ее друзьям.

Чутье, впрочем, подсказывало ему, что назад они в любом случае вернутся совсем на других конях... если вернутся.

Убедившись, что барышник доставил коней в конюшню «Зеленого барана», куда они с Чикко перебрались пять Дней назад, Торнан посетил улочку шорников, где, отчаянно торгуясь, приобрел четыре седла — одно запасное. Не были забыты и запасная сбруя, и большие седельные сумы-хурджины. Добавив с кислой миной пару монет, чтобы товар принесли в тот же «Зеленый баран», Торнан перекусил чем Дий послал в трактирчике на той же улочке и направился по вечереющему городу в квартал, где обитала Марисса.

Жила она в опрятном глинобитном домике за высоким забором из кусков ракушечника. При домике имелся даже крошечный садик — несколько кустов, ореховое дерево и запущенная клумба.

Воительница храма ждала его, уже собравшись, сидя на двух увесистых мешках, заставивших его фыркнуть.

Мебели в домике не было никакой — пол, застланный коврами, и груда подушек — по обычаям кочевников. Домик в одном из самых тихих и приличных кварталов — у него бы денег на такое, может, и хватило бы, хотя вряд ли.

— Красиво живешь, — сообщил он ей. — Дорого тебе это встало?

— Если бы! — пожала она плечами. — Это имущество храма. Я же все-таки что-то для Тиамат сделала? Пошли...

И подхватила мешки, словно они и не весили ничего.

Хотя темнота еще не опустилась и небо было не черным, а лишь темно-синим, народу на улицах было немного, хоть Корг и отличался тем, что жизнь в нем не замирала и ночью. Торнан слегка удивился, но вскоре бросил думать об этом, всецело посвятив свои мысли завтрашнему походу.

И вернулся к действительности, когда дорогу его спутнице преградил упитанный стражник, растопыривший лапы.

— Эй, девка, почему в столь поганом виде? Кто тебе позволил надеть штаны?! — прорычал он нечто непонятное.

Марисса торопливо достала яшмовую пайцзу воина храма.

— Ну и что? — издевательски осведомился страж порядка, — Где тут написано, что тебе можно носить мужскую одежду?

Торнан решил, что пришла пора вмешаться. Распахнув плащ, чтобы был виден офицерский знак, он неторопливо двинулся на стража.

— Она со мной, — бросил он. — Пошли, Рисса.

Но страж не унимался:

— Так ведь, господин капитан, извольте видеть — девка в штанах! Грех против естества!

Секунду-другую подумав, не сунуть ли попросту толстяку в рыло, Торнан решил обойтись без рукоприкладства. Тем более стражник был явно и непроходимо глуп (иначе бы не стал спорить с армейским капитаном).

— Разве ты не знаешь, что по указу его величества Астарима Шестого женщина, сопровождающая офицера рангом от поручика и выше, имеет право носить штаны? — сурово осведомился он.

— Никак нет, виноват! — растерянно сообщил стражник.

— Теперь будешь знать. Кр-ру-гом! Шагом марш!.. Как это понять? — спросил он у Мариссы, когда они отошли.

— Сам же приказал надеть шаровары, — раздраженно бросила девушка. — И вообще, не знаю, что на них нашло? И впрямь мужскую одежду нам носить нельзя, но сколько себя помню, на это уже и обращать внимание перестали.

Подумав, Торнан стянул плащ и решительно набросил на плечи Мариссы.

— Мне неохота выяснять отношения со стражей...

— А что, такой указ действительно есть? — спросила она немного погодя.

— Может, и есть, только вот я о нем не знаю...

Они без приключений добрались до «Зеленого барана». Марисса чуть отстала во дворе. Торнан уже собирался открыть дверь, когда услышал позади:

— Почему в штанах, шлюха?!

И следом — сдавленный вскрик, похабную брань и совсем не героический женский визг, в котором смешались злоба и отчаяние.

Он обернулся, инстинктивно кладя ладонь на эфес ятагана.

В свете горевшего у конюшни костра ему предстало следующее зрелище. Двое стражников держали Мариссу, Умело заворачивая ей руки за спину. Еще один деловито извлекал из ножен клинки. Четвертый в этом всем участия не принимал — скорчившись, он держался за низ живота, жутко выкатив глаза от боли.

Марисса отчаянно извивалась, рвалась изо всех сил, пытаясь освободиться, старалась ударить противников ногами. Тщетно — эти ребята имели большой опыт в таких делах, и из их рук было очень непросто выскользнуть, в свое время Торнан не раз испытал это на себе. Нехитрый вроде захват полностью лишал возможности сопротивляться. Без труда стражники уклонялись от коленей и каблуков растерявшейся воительницы, гнусно похохатывая.

— Может, — предложил один, — снимем с нее штаны да пустим по улице, чтобы честь понимала?

— Лучше оттащим в кордегардию да объясним, что к чему! — зло бросил второй. — Особенно Блум — вот сейчас хозяйство приведет в порядок...

Поняв, что терять времени на объяснения смысла нет, а следует действовать быстро и решительно, Торнан распахнул плащ и четким строевым шагом подошел к забеспокоившимся стражам порядка. Ноздри его раздувались в непритворном гневе, глаза сверкали.

— Па-ачему творите бесчинства?! — рявкнул он, как на плацу.

— Да мы вот... — начал оправдываться кто-то.

— Ты как стоишь перед офицером, мурло?! Где ваши щиты? Почему пьяные уже в начале стражи?! — рыкнул Торнан. — Распустились тут! Или столица надоела? Так я живо помогу — меня как раз за пополнением прислали. Норглинги вам быстро мозги вправят!

И, не давая стражникам опомниться, вырвал Мариссу из их рук и нарочито грубо потащил в дом.

— Да чтоб эта королева Сабина... — прошипела Марисса в холле, массируя руку.

Но при чем тут королева, Торнан так и не узнал, ибо именно в этот момент сверху по лестнице скатился немолодой мужик в форменной шляпе городской стражи.

«О, Шэтт!!!» — только и подумал капитан, и предчувствия его не обманули.

— Ых! Почему в штанах?! — рявкнул стражник, хватая девушку за куртку.

Терпение северянина лопнуло.

Удар кулака в печень заставил стража порядка влипнуть в стенку и медленно сползти вниз. Пожалуй, Торнан слегка поторопился, ибо сразу вслед за стражником по лестнице спускался его начальник — худощавый тип с породистым лицом истинного кильдарианца благородных кровей, в чине поручика стражи.

— Да ты сдурел, инородец?! — выкрикнул он при виде стонущего стражника, но тут же разглядел офицерскую бляху. — Извиняюсь, капитан, — сухо бросил он. — И чем же вам не угодил Пукус?

— Он спросил, почему я в штанах, — как можно спокойнее ответил Торнан, закрывая собой благоразумно отступившую в тень Мариссу. — Видимо, он не догадался, что я их всегда ношу. А я ненавижу дурацкие вопросы. И вообще, поручик, вы плохо следите за своими людьми — можно подумать, им платят жалованье за то, что они шатаются пьяными по городу.

— Жалованье, — зачем-то раздраженно повторил поручик, уволакивая пошатывающегося подчиненного.

— Что там произошло, господин офицер? — осведомился у него попавшийся навстречу управляющий, когда они поднялись к себе на третий этаж.

— Да так, поучил уму-разуму одного наглого типа из стражи...

— Да, — согласился управляющий. — Стража наглеет день ото дня, а сегодня так они вообще злы как бесы, и умные люди стараются без нужды не выходить из дому.

— Почему же стража злая? — осведомился Торнан.

— Им выдали задержанное жалованье, — пояснил кабатчик.

— Ай-я-яй, — покачал головой капитан. — А что, они предпочитают служить бесплатно?

— Да нет, — кабатчик оценил юмор. — Просто оно чуть не вполовину меньше прежнего. В казне, говорят, денег нет.

— Тогда понятно. Ладно, пошли, — дернул он Мариссу за плащ.

Вскоре они уже располагались в номере Торнана. Чикко высокомерно поглядывал на Мариссу, а она лениво изучала рисунок ковра на стене.

— И где я тут буду спать? — поинтересовалась она.

— Спать еще рано. Это твои вещи? — Торнан пнул мешки. — Все, что собрала в дорогу?

Марисса кивнула.

— Добро. Давай, вытряхивай все — будем пересчитывать. Чикко, тебя тоже касается.

* * *

— И зачем это тебе?

Торнан недоуменно встряхнул переливающийся сверток. В его руках развернулась тонкая шелковая туника кремово-розового оттенка.

— Это ночная сорочка.

— Км-хм, — многозначительно кашлянул Чикко, сосредоточенно перебиравший склянки с эликсирами и порошками, извлеченные из колдовской сумы.

Торнан скрестил руки на груди.

— Вообще-то, — лениво протянул он, — боюсь тебя огорчить, но большую часть пути нам придется спать в одежде. И даже в сапогах, — добавил он, вспомнив, как однажды на привале, после пяти суток погони, позволил себе стащить казавшиеся уже пудовыми сапоги, и как потом пришлось босиком удирать по лесу — норглинги, как у них принято, внезапно атаковали их бивуак.

— Все равно. В шелковом белье не заводятся блохи и прочие кровососы. Она ведь совсем легкая, — взмолилась Марисса.

— Ну, если против блох...

Ночнушка была амнистирована, но вытащенная следом бритва сперва вызвала у капитана легкое недоумение. Он было уже хотел задать вопрос, на кой бес это ей нужно, но догадался сам. Для проформы раскрыл бритву и уважительно прищелкнул языком. Небольшое лезвие, упрятанное в рукоять черного дерева, было отковано из темного струйчатого булата и имело также острие. Им можно было бриться без воды и мыла, а при нужде — использовать как оружие.

Сам-то Торнан по старой привычке пользовался дешевыми костяными, с вставками из обсидиана...

Бритву он тоже разрешил оставить.

— А это что?

— Мыло, — почему-то замешкавшись, ответила девушка. Ароматный кусок с красной полоской полетел в кучу лишнего барахла. Молча Марисса положила его обратно.

— Не понял, — озадаченно осведомился Торнан.

— Это особое мыло, — усмехаясь, просветил его маг, оторвавшийся от увлекательного занятия — попытки пристроить колдовскую книгу в заплечную суму.

— Волшебное, что ли?

— Не-а, — ухмыльнулся Чикко. — Для интересных мест...

И тут же быстро нагнулся, уклоняясь от брошенного ему в лидо «интересного» мыла.

— Слушай, Торнан, а если мага подхолостить — он колдовать сможет? — возмущенно спросила Марисса. — Я вот думаю: ты же сказал, что нужно освободиться от лишнего груза, а магу шулята вроде как ни к чему.

Тем не менее мыло, как и четыре пузырька с благовониями, были беспощадно брошены в общую кучу — ко всему остальному барахлу, в том числе трем магическим книгам Чикко. Мариссе удалось отвоевать лишь один — самый маленький. Зато еще один флакон, выточенный из цельного кристалла кварца, с какой-то печатью, она прямо-таки вырвала из рук Торнана.

— Знаешь, сколько оно стоит? Мое жалованье за два месяца!

— Да на кой Хургал тебе сдались эти духи! — вспылил капитан. — Ты бы еще трюмо притащила!

— Это... снадобье, чтоб не забеременеть, — смущенно сообщила девушка. — Надежное и безвредное. На всякий случай.

Торнан сдержался, зато вновь высказался Чикко:

— Ты чего — на целебные воды едешь прохлаждаться? В Вейю аль к Светлым Водопадам? Если на то пошло, я на тебя такое классное заклятье наложу, что ты еще сто лет никаких проблем с этим делом знать не будешь!

— Мне сто лет не нужно, — в запале бросила она, — и заклятья на меня не действуют! Ой, — Марисса прикрыла рот рукой, словно стараясь запоздало поймать вылетевшие слова.

Чикко громко и протяжно присвистнул.

— А я-то смотрю, что у девчонки в ауре непонятное такое? — хлопнул он себя по лбу.

— Поэтому Аниза тебя посылает? — спросил Торнан.

— И поэтому тоже... И по тому, и по этому, — было видно, что девушка не желает развивать тему.

— Так, ладно, — Торнан решил не настаивать, хотя эта тема его интересовала, как и все, что касалось спутников в будущем тяжелом походе. — А вот это... — он вытянул из второго мешка футляр промасленной кожи. — Ух ты!

— Что там? — вытянул шею Чикко. — А, лук...

Да, это был лук. Что называется, всем лукам лук! Ничего похожего Торнан никогда не видел. Это был не какой-то из знакомых ему луков. Не простой тисовый — самый любимый в Логрии. Не ясеневый норглингский. Не склеенный из кости и высушенного можжевельника, украшенный степной резьбой. Не горский — целиком из турьего или оленьего рога. Не лакированный, обманчиво хрупкий, привезенный из дальних восточных земель. Даже не выполненный из разноцветной древесины заморский, которые изредка привозят из страны меднокожих купцы, отваживающиеся плавать туда — тетива его сделана не из жил, а из волокон тамошней пальмы, прочнее которых в мире не сыскать.

С любопытством, переходящим в уважительное удивление, изучал Торнан оружие Мариссы. Потянул тетиву, отметив сильный и в то же время мягкий натяг.

Плечи лука были собраны из тщательно обточенных пластин черного дерева, каждая из которых с одной стороны снабжалась стальным насадками, куда вставлялась следующая и фиксировалась специальным шнуром. При нужде его можно было легко разобрать и так же быстро собрать.

Основание, инкрустированное слоновой костью, имело треугольную прорезь для стрелы и было снабжено рукоятью, подобной эфесу клинка, защищавшей кисть от удара тетивы. Было даже что-то вроде прицельной планки. Но главное — это тетива. Сплетенная из нескольких тонких стальных проволочек, она крепилась к «наперсткам», на одном из которых сидел миниатюрный вороток, чтобы ее можно было без усилий и мучений натянуть.

— М-да, не хотел бы я сражаться с войском, в котором у лучников вот такие вот изделия, — сообщил он Мариссе, возвращая оружие.

— И не придется, — обнадежила его амазонка. — Он сделан по особому заказу, для князя Теро.

— Тебе подарил его сам князь? И за что, если не секрет?

Северянин недовольно посмотрел на Чикко, но лицо того было сама невинность.

— Это трофей, — коротко сообщила Марисса, разбирая оружие.

На этом перебор имущества закончился. Воительница все же не могла успокоиться и решила сорвать зло на маге.

— Что это за склянки у тебя? — осведомилась Марисса, глядя на все еще копающегося в куче предметов фомора. — Как будто ты аптеку обокрал. Или думаешь по дороге лекарствами торговать?

Чикко не обиделся.

— Если хочешь знать, то все, чем торгуют ваши аптекари, по большому счету, выдумали мы, чародеи. Это сейчас каждый цирюльник, только и умеющий, что пускать кровь когда надо и не надо, лезет во врачи. А прежде шаманы были и мудрецами, и заклинателями духов, и лекарями.

— Но все-таки, зачем все это?

— Видишь ли, — важно сообщил фомор, — тут все имеет свое назначение. Вот это, — он встряхнул небольшую лаковую коробочку, — снадобье, которое дает возможность видеть в темноте многие часы. Сварено из рыжих мухоморов.

Марисса уважительно покачала головой.

— Это — горное мумие, — указал он на небольшой глиняный горшочек. — Срастит в пять дней сломанную кость и затянет глубокую рану, даже такую, какие оставляет граненое лезвие. Вот здесь, — его палец любовно погладил мутное стекло сосуда, — лекарство, что выгонит из тела желудочную хворь: в дороге это особенно полезно. А вот это...

— А без снадобий ты что-нибудь можешь? — К воительнице возвращалось ее прежнее ёрничество.

Вместо ответа Чикко протянул ей ладонь, над которой возник светящийся шарик размером с мандарин.

— Ух ты! — девушка действительно была восхищена. — Может, у тебя и демон ручной где-нибудь припрятан?

Чикко неприязненно на нее взглянул, гася магический светильник.

— Ты, никак, шутишь? Или вам в вашей школе не говорили, что демона невозможно вызвать в наш мир?

— Но раньше-то...

— Тысячу лет назад аль поболе — может быть. А теперь — нельзя. Хотя, — он недобро усмехнулся, — знавал я людей, которые похвалялись, что с демонами чуть ли не дружбу водили. Только вот... Кое-кто из них потом пропал, да так, что концов не найти.

— В одной старой книге я читала, что демонов может вызвать человек с Древней Кровью, — сообщила амазонка.

— В старых книгах чего только не напишут.

Так или иначе, сборы закончились. Груда вещей уменьшилась на треть.

Стемнело, и они решили лечь спать пораньше. Марисса устроилась за ширмой, Чикко тоже вскоре начал похрапывать, а Торнан все сидел при свете корийской масляной лампы, обдумывая все еще раз. Потому что завтра уже поздно будет переигрывать планы — начнется поход.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

РЕКИ И ГОРОДА

Глава 7

НАЧАЛО ПУТИ

Со стороны картинка могла бы показаться вполне идиллической — словно на пикнике, устроенном беспечными горожанами в окрестностях Корга.

Торнан с Чикко, в чем мать родила, устроились на горячем песке. Их одежда отмокала в ручье, старательно разложенная их спутницей и придавленная камнями.

Марисса, облаченная лишь в пресловутую ночную рубашку, распустив по плечам небрежно отжатые волосы, была занята важным делом — она чистила маленький медный котелок, одно из главных сокровищ путников. Благодаря ему они имели возможность попить на привалах горячего травяного отвару и когда-никогда побаловать себя похлебкой из вяленой баранины или дичи. Весьма большое удобство, если учесть, что обычно в таких походах довольствовались едой всухомятку да запеченным в кострище и жаренным на углях харчем.

Кони их, расседланные и стреноженные, бродили неподалеку, отдавая должное высокой траве. Ну все точь-в-точь как на пикниках богатой коргианской молодежи. Правда, там частенько именно девушки снимают с себя все или почти все, в то время как мужчины остаются в одежде. При этом ничего такого там обычно не происходит — именно в этом почему-то находят особый шарм.

Перед тем как залезть в ручей, Чикко, непритворно смущаясь, уговаривал девушку не подглядывать за ними. А она в ответ смеялась, говоря, что даже если они снимут с себя все при ней, то ничего нового она не увидит, к тому же Торнану стесняться нечего — у него, видать, все в порядке, а Чикко тем более не может, судя по всему, поразить ее чем-либо.

Чикко все же смущался и в конце концов прикрыл чресла сорванной тут же веткой папоротника. Но даже так было видно, что Марисса вызывает в нем весьма определенный интерес. Даже удивительно — в родных краях Торнана женщины купались голышом вместе с мужчинами, и мужчины спокойно к этому относились.

Впрочем, кто этих дикарей поймет? Вон, борандийцы недалеко от фоморов ушли, а сколько у них всяких запретов дурацких да заумных обычаев...

Оторвав взор от весьма симпатичной фигуры их спутницы, Торнан оглядел окрестности.

Если верить тому, что рассказывали им местные обитатели, жители мелких деревушек, непонятно было, как они тут еще живы. Места эти были, по их словам, мрачными и недобрыми. Леса заполнены медведями и дикими кошками, наглыми волками и злющими карликами. Пустоши и болота населены нечистой силой. Местные с искренним страхом говорили о волках-оборотнях и ведьмах, призраках и лепреконсах, но больше всего — о разбойниках...

И в самом деле, северо-запад Кильдара был краем мрачноватым, хотя никого страшнее косуль и оленей им пока не встречалось (последнюю доели вчера). Но сейчас они оказались в месте, достаточно приятном. Вокруг простирался светлый и могучий сосновый бор, в котором за сотню шагов различаешь пролетающую птицу. Это с одной стороны хорошо — трудно подобраться незамеченным. Но и плохо — почти невозможно скрыться от врага.

— Ой, хорошо-то как... Так бы всю жизнь тут и просидел, никуда бы не пошел, — вздохнул Чикко. — Да, — он сладко потянулся. — Я вот подумал — когда вернемся, может, плюнуть на это шаманство с чародейством, купить маленькое поместье где-нибудь лигах в ста от Корга? Так и сделаю! Заведу себе винный погреб, буду охотиться, а еще лучше весь день валяться в саду под яблоней на травке. А девушки с хуторов будут приносить мне виноград и землянику и класть в рот. А потом я сам буду класть... девушек. На травку. Торнан, махнем со мной? — Чикко мечтательно прикрыл глаза.

— Угу, — не обращаясь ни к кому, бросила Марисса. — Только вот скажу тебе, девушек в селе тебе придется искать долго и старательно, потому как уже с двенадцати лет их там... кладут на травку. Опять же моются они хорошо если в неделю раз, ноги и руки у них в мозолях, а уж насчет всяких таких штучек, до которых ваша мужичья порода охочая, — так за это и по башке могут дать!

— Ты-то откуда знаешь? — заинтересовался Чикко. — Вроде ведь не деревенская.

— Как-то месяца три я с друзьями охраняла одно село от разбойников. Там и насмотрелась на эту жизнь.

Торнан про себя слегка удивился. С чего бы это бойцам храмовой стражи охранять какую-то там деревню? Вряд ли им так уж много могли заплатить... Хотя всякое может быть, конечно. Но спрашивать он не стал. Зато спросил Чикко.

— Ну, кому-то ж надо и деревни охранять, — почему-то выдержав паузу, ответила их спутница. — Как-никак, вы все, храбрые герои, от трудов крестьянских кормитесь, а вот сторожите их не так чтобы хорошо. От тяжелых, между прочим, трудов. Я там и косить научилась, и козу доить... Вот ты можешь козу подоить? — обратилась она к Чикко.

— У нас на островах козы не жили — только коровы с овцами да пони мелкие, мне по грудь, — сообщил он. — Не выживали у нас козы-то. Сыро да промозгло больно...

— Что у вас там вообще хорошего было, на этих ваших островах? — ехидно осведомилась Марисса, вытаскивая барахло из ручья и раскладывая на песке просушиться.

— Да ничего особенного, — согласился Чикко. — Туманы, дожди, болота. Солнечных дней с десяток в году наберется. Лесов мало, все больше береза да ольха — даже приличной лодки не построишь. Топили и то торфом, который сами из болота выкапывали. Вот было мучение его просушивать! Вызревает только ячмень да репа. Вот и вся еда — лепешка из ячменя да бражка из него же. Это кроме рыбы. Рыбой мы даже коров кормили. А кроме рыбы — ничего. Городов нет, золота нет, пряностей с благовониями тоже. Оно и к лучшему — было б чего полезного, определенно нас завоевал бы кто-нибудь.

— Но что-то же хорошее у вас, фоморов, есть?

— Ничего нет, — вздохнул маг.

— Так уж и ничего?

— Вот разве что я был, а теперь и этого нет...

— А если у вас ничего нет, зачем к вам купцы приплывают? — осведомилась девушка. — Ты же не вплавь в Логрию добрался.

— Ну, скажешь тоже — вплавь! Не совсем уж мы отрезаны от мира. Китобои из Данелага, случается, за водой заходят. Ну, иногда норглинги с западных фьордов — если домой вовремя не вернутся, то бывает, их льдами к нашим берегам отжимает.

— И как вы с ними? — оживилась Марисса.

— А что им с нами делить? — пожал Чикко плечами. — Взять у нас нечего, а даром мечом махать... Да и какой дурак будет гадить там, где живет? Им же надо перезимовать спокойно. Наоборот, за кров и еду они кое-что нам подбрасывали. Оружие там, инструменты железные, ткани... Кроме них нам этого и взять неоткуда было.

— Награбленным добром, значит, пользуетесь?

— Не без того, — согласился Чикко. — Но и то нечасто — раз в год кто-то заплывал, и то много. А торговцы — тех вообще и не видно почти. Разве кого ветром снесет на пути в заокраинные земли. Так ведь туда почти не плавают.

— А что-то говорят насчет Подземелий Ка-Хет и руин в ваших горах? — вдруг сменила тему Марисса.

— Это не на моем острове, — отрезал Чикко, почему-то помрачнев. — Это на Сайбалле и на Оукке — на главных островах. А у меня на Эсселе и гор-то не было.

Марисса, потеряв интерес к разговору, принялась переворачивать вещи — чтоб лучше просохло, по ходу дела отряхивая от налипшего песка.

А Торнан посмотрел туда, где были сложены пояса — его и Чикко, и куртка воительницы, из-под которой торчали рукояти скимитара и фалькатты. В поясах были деньги, выданные на дорогу. Пятьдесят серебряных в кармане его пояса. Каймов семь разменной медью в мошне у фомора. Десяток золотых, как неприкосновенный запас, зашитых в портупею, на которой висели клинки.

Было еще кое-что. В обшлага куртки и в пояс Мариссы были спрятаны небольшие квадратики пергамента, густо заполненные разноцветными чернилами, украшенные штемпелями, да еще оснащенные тайными знаками — векселя, выписанные на самые разные торговые дома и меняльные конторы по всему их возможному маршруту. Еще несколько таких же были в наглухо закрытом деревянном пенале, вместе с посольской грамотой и рекомендательными письмами к трем монархам — у соборного Коргианского храма были большие связи.

Да, скажите на милость, как изменились времена!

В прежние годы, если верить преданиям, пускались в странствие витязи да богатыри с полной торбой овса для коня да добрым мечом. Но чтобы кто-то отправился спасать мир с пачкой векселей в суме — такого что-то слышать не приходилось.

А ведь квадратики эти, покрытые чернильными строчками, которые во всей Логрии разберет хорошо если каждый тридцатый житель — штука довольно удобная. Красть их куда труднее, чем кошель с золотом, ведь не на виду они, да и смысла воровать нет. Потому как есть в этих векселях всякие тайные штучки, вроде написанных невидимыми чернилами слов да незаметных непосвященному знаков, спрятанных среди писарских завитушек, да паролей, которые надлежит сказать тому, кто эти пергаменты к оплате предъявит. А если не скажет он те слова, или окажется поименовано тайнописью, к примеру, что векселя выписаны на толстого старого купца, а принес их молодой громила вида некупеческого, или еще что-то не совпадет... Поведет тогда хозяин конторы бровью, выскочат из тайных дверей слуги, для этого и нанятые, да повяжут гостя незваного.

И хорошо, если страже потом передадут. А то ведь сволокут в подвал да станут спрашивать огнем да кнутом — откуда взял да где хозяина прикопал?

Все, что касается векселей и прочего, с деньгами связанного, Торнану не доверили — ими занималась Марисса, у которой и были все тайные ключи и ходы к ростовщикам и храмовым казначеям. Он даже не знал, сколько им выделено на весь путь в звонкой монете.

И правильно — Торнан на месте жрецов тоже не доверил бы золото какому-то чужеземному головорезу.

— Торнан, слушай, а норглинги действительно такие сильные бойцы, как говорят? — В амазонке взыграл, видать, профессиональный интерес. За прошедшие дни пути он несколько раз рассказывал о службе в Страже Севера, но особого разговора как-то не получалось. И вот Торнан задумался — как ей получше объяснить положение дел?

— Скажу так: во всем моем манипуле бой один на один против норглинга выиграло бы человек пять или шесть, считая меня. Ежели взять десяток против десятка — то тут уже дедушка надвое скажет, то ли они нас, то ли мы их. Правда, троих-четверых наших положить придется, это точно. Сотня против сотни — ну, тут норглингам конец однозначно, хотя на четверть и наших убавится. А вот если мой манипул да на дружину любого эрла — хоть даже самого Ро Серебряного, или Игарра Черного, — то и потеряем немного, и победу добудем. Так что карьеру в Страже Севера делать просто — воюй да живым оставайся, и до капитана дослужишься без помех.

— Слушай, а вот у вас, антов — ну, в твоих родных краях, — с норглингами как? Сильно они вас прижимают, должно быть? — осведомилась Марисса.

— У нас с ними почти мир.

— Мир? С норглингами? — одновременно высказали удивление его спутники.

— Ну, можно сказать, что мир. Понимаете, в чем штука, — пояснил Торнан, — во-первых, мы не так богато живем, как в Логрии, и взять у нас особенно нечего. В смысле, золота и серебра у нас не много. Меха, хлеб, мед с воском — это есть, но это ведь еще и взять надо, а потом продать. А из них купцы поганые. Опять же реки у нас не то что здесь: мелкие, порожистые, с отмелями да перекатами. Берега лесами заросли. Вот, допустим, сунется к нам эрл какой-нибудь на своем драккаре, а лучше на пяти. Ну и что? Далеко ли уплывет? Пустят на него где-нибудь на повороте десяток лодок горящих, а пока он уворачиваться будет — с берега стрелами огненными пожгут или из катапульт горшками со смолой забросают. Так что с этими у нас мир. Вот борандийцы досаждают, это бывает — особенно оленные.

— Так борандийцы вроде вообще дикари! — удивилась Марисса не меньше, чем услышав про мир с обитателями Драконьего полуострова.

— Это лучшие лучники, которых я знаю, — припечатал Торнан. — И не все равно, какая стрела тебя проткнет — с костяным наконечником или с булатным?! Да к тому же гордые они и злые: договориться с ними, почитай, невозможно. С темными борандийцами еще так-сяк, а со светлыми — проще сразу утопиться. Они, видишь ли, считают себя потомками каких-то там Первоживущих, которые жили по тысяче лет и строили дворцы из золота. Это теперь, мол, только меткость от предков осталась, а прежде чародеями они были великими и божьими любимчиками, даже звери сами к ним приходили, чтоб те на обед их зажарили, — он добродушно рассмеялся.

— Я вообще-то тоже могу зверей приманивать, — пожал плечами Чикко, — но любимчиком богов себя не почитаю.

— Ты у нас скромник известный, — согласилась Марисса.

— Приятно услышать похвалу из твоих уст! — не остался Чикко в долгу.

Привал окончился, и они вновь продолжили путь.

* * *

Кони трусили рысцой. Справа и слева от них ползла архатисто-черная зубчатая полоса ельника, а в просветах между ними, где пролегали долины, далекой завесой светлели холмы. Потом дорога сузилась, пошла берегом мутно-зеленого ручья и привела под сень вековых, замшелых елей. Почти с каждого дерева свисали гирлянды мха, похожие на бороду лешего.

Теперь дорога петляла меж стволов. Чикко ехал позади и время от времени пытался что-то напевать. Пахло медом и смолой.

Только к полудню увидели они одинокую хибарку из нетесаного камня, стоявшую на высоком берегу ручья, который здесь разливался в порядочную речку. Потом они пересекли увал. Пришлось еще долго подниматься по извилистой тропе; кони всхрапывали, и Торнан, поглядев вниз, увидел, что темные ели тонут в сизой дымке.

Выехали наконец на самый высокий гребень и оттуда начали спускаться вместе с солнцем в долину. Отсюда, с вершины холма, открывался замечательный вид. Приятно округлые пологие холмы, покрытые старым дремучим лесом. Среди холмов извивалась река Арана, несшая свои воды в Дугрское озеро. За рекой холмы постепенно повышались, переходя в предгорья. Слева, во весь горизонт с запада на восток тянулись горы — Серый хребет, младший брат великого Рихея. На склонах виднелись какие-то поселения и лоскутья возделанных полей.

Но окружающее заставило капитана вновь вспомнить рассказы аборигенов.

Край сей и впрямь неплохо подходил для всякой нечисти — что людской, что нет. Старые, толстые, уже подгнившие стволы густо переплетались с тонкими, хрупкими, совсем сухими ветками более молодых деревьев и кустарников. Порой завалы были столь велики, будто Лесные Хозяева сложили их специально на страх путникам. Приходилось вести коней в поводу или двигаться шагом, доверяя чутью животных. Ветровалы сменяли один другой.

За невеселыми мыслями Торнан почти не замечал дороги, а солнце между тем подошло к закату. Жара сменялась прохладой.

Их маленький отряд неторопливо двигался по лесу, то углубляясь в чащу, то выбираясь на прогалины. Когда солнце почти коснулось вершин деревьев, они остановились на небольшой полянке и перекусили, запив жестковатую солонину ледяной — аж зубы ломило — родниковой водой. Затем вновь тронулись в путь.

К стыду капитана, опасность первой заметила Марисса, хотя полагалось бы ему — все же он сам вырос в лесу. Только увидев, как девушка рванула из-за пояса фалькатту, Торнан сам потянулся к ятагану.

И словно в ответ на его движение лес заполнился свистом и глумливым смехом.

Впереди, на поваленной сосне, восседал чернобородый здоровяк, картинно отставивший в сторону заржавленную алебарду. Не нужно было быть мудрецом, чтобы понять — это отнюдь не дровосек, не охотник и тем более не королевский лесничий. Облачение у него было соответствующее — дорогой красный кафтан, явно украшавший прежде объемистые телеса незадачливого купчины, рогожные штаны — судя по всему, снятые с какого-нибудь смолокура или бортника, и солдатские башмаки с обмотками.

А из кустов по сторонам тропы между тем выбирались, довольно ухмыляясь, коллеги лесного работничка — оборванцы, одетые в грязные лохмотья, разномастно вооруженные — кто вилами, кто топорами, кто тесаками, а в основном — дубьем.

— Гэ-э! — изрек бородач. — Как интересно! И ково эн-то к нам варки притащили в зубах? Благодарите богов, что мы таперича выпимши, а оттого добрые! Так что ни резать-убивать, ни в рабство черным купчишкам продавать вас не будем. Стало быть, сымайте с себя усё — чего нам надо, мы сами заберем. И лошадок оставьте — пешком-то вернее! И ты, телушка, давай, разоблачайся. Скажи спасибо, что баб в нашем логове хватает, так что позабавимся малешко и отпустим. Ниче страшного с тобой не буде — где два, там и дюжина!

Бандиты, которых и в самом деле было чуть больше десятка, дружно захохотали — так мог бы ржать табун простуженных битюгов. Громче всех ржал главарь — до того мгновения, когда брошенный Мариссой нож перерубил ему глотку. Атаман еще только начал заваливаться назад с лицом, выражавшим крайнее недоумение, когда следующий нож свалил лучника, вскинувшего свое оружие, а амазонка с диким воплем ринулась вперед, занося скимитар над головой.

Что-то гулко хлопнуло, и огненный росчерк соединил лицо второго лучника с ладонью Чикко, которой маг мгновенным движением как будто что-то зачерпнул из воздуха. А Торнан уже готовился встретить бандита, что, держа обеими руками перед собой копье, бежал вперед, собираясь всем весом насадить капитана на острие. Торнан перехватил копье под наконечником и рванул его в сторону. Затем клинок его опустился на древко — там, где в него вцепились ладони бандита. Тот с воем укатился в заросли.

Торнан отбил топор, которым пытался ударить его тип с рваным каторжными клещами носом, и острием ятагана аккуратно проткнул тому горло. Прежде чем тот упал, Торнан схватил его за куртку и притянул труп к себе, использовав этот страшный щит, чтоб прикрыться от удара алебарды в руках одноглазого здоровяка. Тяжелое лезвие с хрустом врубилось в позвоночник убитого. Через мгновение Торнан выпустил труп из рук, и тот своей тяжестью увлек за собой застрявшее в нем оружие. Кривой бандит потерял драгоценные мгновения, пытаясь высвободить алебарду, и не успел. Алый фонтан ударил в вечернее небо. Кровь хлестала секунд пять, после чего обезглавленное тело рухнуло наземь. Голова, откатившись в сторону, укоризненно глядела яркими белками глаз на зеленый лес.

Тем временем меч Мариссы, разрубив ключицу, рассек легкое и сердце нападавшего. Но затем на девушку с обеих сторон набросились двое, вооруженные один мечом, второй копьем. Но Чикко, правильно сориентировавшись, взмахнул соединенными руками в сторону копейщика, и тот отлетел, схватившись за размозженное лицо. Мечник опешил от такой демонстрации магических сил маленького фомора и принял в живот фалькатту воительницы.

После этого уцелевшие разбойники устремились в лес, оглашая девственную чащу воплями, словно за ними гналась стая бессов.

Первое приключение путников завершилось почти без потерь, не считая бледно-зеленого лица Чикко, севшего в изнеможении прямо на труп главаря.

* * *

На то, чтобы наскоро обшарить трупы, ушло с четверть часа. Вся добыча составила дюжину медяков разного достоинства, перстень низкопробного золота и нитку речного жемчуга. Было еще несколько ножей и алебарда атамана, но выручить много за них вряд ли было можно. К тому же мало ли: узнает какой-нибудь торговец оружия, каким его тыкали в пузо, снимая кошель — еще со стражей объясняться придется.

Куда больше, чем всему этому, Торнан обрадовался бы хотя бы одному коню, но, видать, разбойники предпочитали передвигаться пешком.

Он взглянул туда, где лежал разбойник с обожженным лицом и курчавой от жара бородой. Однако, выходит, поспешил он сказать, что друг его ничего не может. А ведь до сего дня и не подозревал! Да и вообще про магов, способных метать огонь, больше слышал только.

Недобрая мысль шмыгнула по краю сознания — не дай Дий, если бы Чикко стал их врагом!

Марисса нервно передернула плечами, словно уловив его мысли.

— Слушай, Чикко, а что ж ты их всех не спалил сразу, раз такое можешь?

— Ты видишь меня сейчас? — хрипло бросил тот. — А это был всего только один удар. Да это заклятье еще и удается только единожды из пяти попыток! Толку от такого в бою... Если б все было так просто, то вместо солдат нанимали бы колдунов.

— Так колдуны наши такого вроде не умеют, — произнес капитан.

— Верно, не умеют, тут не просто умение, — туманно проговорил фомор.

— Наши полковые маги только раны лечить умели да погоду предсказывать, — поведал Торнан. — Однажды старший засаду не почуял в трех шагах — чуть голов не лишились.

— Измельчала, видать, ваша мажья порода, — поддержала Марисса.

— Не в породе дело, — покачал головой Чикко и вновь непонятно добавил: — Мне говорили наши старики — мир стал не таким, как раньше, потому древнее волшебство уже силу теряет. Да и потом, чары творить — это не мешки ворочать и не сапоги шить. Это не ремесло какое — тут бывает хоть ты тресни, хоть кишки сам себе вырви, а не выходит, хотя уж вроде сто раз делал и знаешь как... Ладно, я уже в порядке, пошли. Еще вернутся эти орлы с подкреплением.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Восточная Логрия, Мардония, провинция Гден

Старый Петар Хвост, в миру Локку, житель небедного предгорного села Горькая Долина, кузнец (причем не из худших), пробирался задами на противоположный конец оного села.

Причина его поведения была вполне уважительной. Он собирался навестить вдову Билу. А узнай об этом его супруга, за склочный характер еще в юности прозванная Сердючкой, не избежать бы скандала с бросанием в голову горшков и обзыванием всякими нехорошими словами, среди которых «старый драный козел» было бы самым невинным.

Но желание получить немного женской ласки пересиливало возможные опасения. Конечно, Била не молода (сын ее лишь немного моложе Хвостовой старшенькой), и во вдовьей косе изрядно седины. Но, с другой стороны, она куда моложе супруги, и в противоположность ей — добра и дородна, статью смахивает на матерую медведицу.

Тем более и Петар не юн и не слишком красив, хотя и по-прежнему крепок.

Петар как раз пробирался мимо клуни кума Тыквы, получившего это прозвище лет двадцать назад, когда на базаре пьяный покупатель разбил о его голову десятифунтовую тыкву, когда все и началось.

Небо вдруг озарилось призрачным светом, похожим на лунный. Огромные сияющие столбы от земли до неба поднялись над вершинами Тарпийских гор, окрашивая снежные шапки Бобугана и Ховереллы во все цвета радуги. Они медленно меняли свой цвет с синего на желтый, потом на оранжевый и, наконец, взорвались кровавыми всполохами...

Петар в испуге что-то завопил, и вопли, заглушаемые воем собак, донеслись со всех концов села. Безотчетный ужас наполнил души тех, кто видел это небывалое зрелище, хотя ничего особенно страшного в нем не было.

Потом все погасло, но некоторые клялись, что, перед тем как полярное сияние исчезло, среди бликов мелькнула исполинская крылатая тень и унеслась к звездам.

Глава 8

ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ЧУДОВИЩА

С поляны на высоком крутояре было неплохо видно далеко вокруг. Впереди лежала дорога, петляющая среди холмов. Широкая, вымощенная битым камнем. Между булыжниками пробивалась высокая трава, дававшая понять, что путники редко ходят этим путем. Вдали дорога огибала безлесный холм и упиралась в небольшое селение с частоколом, с добротными каменными домами. Именно оно было обозначено на одной из карт Мариссы как ближайшее место, где может быть спрятан жезл. Так что при удаче совсем скоро их путь ляжет обратно — к славе и деньгам...

Впрочем, не хвали день, пока не кончится.

Даже отсюда было заметно что вид у селения нежилой — крыши домов осыпались, прогнили, местами вообще отсутствовали, скалясь гнилыми стропилами.

Торнан поморщился:

— Не нравится мне все это...

— А мне нравится! — фыркнул Чикко. — Никого нет, заходи и бери что хочешь! И по башке, главное, никто не даст!

— Сразу видно старого вора, — бросила амазонка.

— Меня другое волнует, — уточнил Торнан, — почему все разбежались? Чикко, тебя спрашиваю! Кто тут маг, спрашивается?

— Почем я знаю? Может, нас испугались. Заранее. А может, они и не разбежались вовсе, а померли все, упившись дурманной настойкой, которую гнали в подвале во-он той корчмы.

— Что и говорить — ты у нас кладезь мудрости! — прокомментировала Марисса. — Ладно, зайдем, там и разберемся. Ну, кто со мной, грабить и разорять мирных жителей? — задорно осведомилась девушка.

Они приблизились. Село как село, и корчма как корчма. Сколько таких он повидал на своем веку. И забросили его, может, по вполне прозаической причине — может, ушла вода и высохли поля. Или иссяк придорожный тракт, с которого село кормилось... Да мало ли?

Ладно, будем считать, что жители просто ушли в поисках лучшей доли.

Надо сказать, все трое были людьми бывалыми, и хотя сами с таким не сталкивались, но слышать слышали. Покинутые хутора и деревни — в горах и лесах, о жителях которых не было ничего известно, пропавшие бесследно странники и караваны, пустые корабли, носимые по воле волн...

Но как бы то ни было, спросить тут о Часовне Второго Брата было не у кого. А именно в ней и был тайник, в коем могла храниться первая из частей жезла Тиамат.

Дверь корчмы была чуть приоткрыта. Внутри царило запустение. Не было слышно ни звука.

Они вошли.

Невольно напрягшись, подсознательно пораженные несоответствием. Тихий пустой трактир — явление непривычное.

Солнечные лучи рыжими полотнищами падали в узкие окна сквозь запыленную слюдяную пленку. Все выглядело так, словно жители бежали прочь только что. Табуреты и скамьи, кружки на столах. Над пыльной стойкой возвышался большой бочонок с краном.

— Вот сейчас попьем пивка, — сообщил Торнан, отворачивая позеленевший кран. Ни одной капли жидкости, разумеется, не вылилось, лишь слабый винный аромат возник в помещении, на секунду перебив запах пыли. Видать, тут пиво не одобряли, предпочитая кровь лозы.

Зайдя за стойку, Чикко проворно обшарил ее, удовлетворенно цокнул языком и, замысловато сложив пальцы, что-то прошептал.

— Вот он, голубчик! — и, выдвинув замаскированный денежный ящик, он озадаченно хмыкнул, выгребая пригоршню уже потемневшего серебра с вкраплениями позеленевшей меди. — Как хотите, но ведь и в самом деле тут что-то не то, — протянул он, опуская монеты в сумку на поясе. — Не нравится мне это. Чтоб торгаш бросил деньгу... Дракон, что ли, прилетал?

Марисса пренебрежительно пожала плечами.

Дверь за стойкой заскрипела, как будто от сквозняка. Но вроде бы сквозняка нет?

Прежде чем капитан додумал эту мысль, руки Мариссы уже легли крест-накрест на эфесы клинков, а Чикко свел ладони с видимым усилием.

За дверью ничего не было слышно.

Осторожно заглянув туда, путники убедились, что за ней начинается длинный и темный коридор.

— Чикко, будь ласков, зажги шарик.

— А может, Марисса, тебе сразу и принца в женихи наколдовать?

— А, ну да, ты же волшебную силу бережешь — для девок, не иначе...

Не ответив, Чикко достал из-под прилавка коробочку с огнивом, выбил искры на трут. Смешанная с серой паленая ветошь, завоняв, затлела синеватым огоньком. Взяв с полки лампу, он быстро поднес пламя к фитилю.

— Вот, — назидательно сказал он. — А то шарик, шарик вам... Тут и без всякой магии обойдешься. А силу и в самом деле надо беречь.

При свете коптилки они обнаружили, что коридор не слишком длинный и в конце его имеется закрытая дверь. А слева от нее в каменном полу обнаружился надежно закрытый люк, изготовленный из одной широченной доски — должно быть, прежде бывшей стволом столетнего кедра.

В несколько минут выбив дверь, они выяснили, что выходит она на задний двор. В густой траве стояли две старые телеги, рассохшиеся бочки, какой-то хлам.

Ворота конюшни были распахнуты настежь. Торнан заглянул туда, опасаясь увидеть белеющие сквозь проросшую траву кости. Ему уже приходилось видеть такое — в селах, откуда не успели уйти люди, и скотина так и померла, намертво привязанная в хлевах и стойлах.

Но в конюшне было пусто.

«Стало быть, как ни торопились, а скотину забрать успели, — отметил про себя капитан. — И костей человечьих тоже вроде не наблюдается. Значит...» Он оборвал размышления — значить это могло все, что угодно, в том числе и то, что кто-то позаботился спрятать трупы и увести четвероногую добычу.

Закончив с осмотром двора, они спустились в подвал, без особого труда сдвинув люк. Внутри они обнаружили несколько рассохшихся бочек, гору окаменевших каштанов, откуда при их появлении в разные стороны разбежался табунок мышей, и четыре небольших амфоры, запечатанные смолой.

— Надо же, тарлисское, — с восхищением отметила Марисса, тут же взяв один из сосудов под мышку.

Имелся тут и сундук с большим замком. Но, опробовав на его крышке валявшийся тут же чугунный колун, Торнан убедился, что сундук пуст.

На улице уже темнело, солнце уже наполовину скрылось за горы.

Усевшись за главным столом трактира, они молча вскрыли амфору и по очереди отпили старого терпкого вина, выжатого, если не врали цифры на печати, за пятнадцать лет до этого дня.

То ли в память об умершем поселке, то ли за благополучный исход дела.

Прошедший день ничем особым не порадовал. Никаких признаков пресловутой Часовни Второго Брата найти не удалось. Среди полутора сотен домов поселения не было ничего похожего на часовню — ни там, где было отмечено на плане, ни вообще где-либо. И это тревожило — конечно, храмы в Логрии ломали очень редко, да и трудно сломать основательное здание, каковыми обычно строили дома богов, так, чтобы не осталось даже фундамента. Но кто знает... Разве что эта часовня подземная — но подземных храмов нормальных небожителей раз, два — и обчелся. В чем же дело? Может, это просто не то селение?

Чикко пересчитывал трофейные деньги, уже раз в четвертый. Складывал монеты в разновеликие столбики, перекладывал из одного в другой, смешивал... Вытащив из общей кучи маленькую шестиугольную золотую монету неправильной формы, он некоторое время вертел ее в руках.

— Взгляни, — он протянул ее Торнану. — Видал когда-нибудь такое? Это гхараттская цока, — сообщил он, когда капитан отрицательно покачал головой. — Из Мелуххи или из Гатского царства, если только я что-то понимаю в этих письменах. Каким ветром ее сюда занесло?.. Ладно, я вот что думаю, — резко сменил он тему. — Насколько я помню, здешние поселения обычно хорошо укреплены на случай прихода геркоссов. Но тут укреплений нет — так, частокол. Значит, есть подземные убежища. Я подумал, что часовня именно там. И вот еще что. Входы в эти подземелья обычно хорошо прячут — поискать придется. Но вот какое дело: в тарских пещерных городах я сам видел, что спуски в тайные ходы начинались в колодцах. Причем в тех же самых, которые использовали горожане.

— Весело, — бросила Марисса. — Придется лезть под землю и искать там до возвращения Четырехрогого.

— Не думаю, — вмешался в беседу Торнан. — У нас на плане отмечено, что часовня где-то в середине поселения. Стало быть, там и будем искать.

— И как ты под землей определишь, где что? Или Чикко вызовет нам парочку цвергов из подземного царства?

— Да уж как-нибудь найдем... Дня за три.

— Это если не провалимся никуда и не повстречаем каких-нибудь оживших скелетов или оборотней.

— Ну, скелеты там, может, и есть, — хмыкнул фомор, — но сдается мне, что лежат они там тихо и смирно, как всем порядочным скелетам полагается. А оборотней вообще не бывает, — продолжил он с апломбом. — И быть не может. Это я говорю вам как шаман. Только боги могут сделать животное человеком, да и то неизвестно. Может, и не могут уже.

— А может быть, и подземных крайтов нет? И стрыгаев?

— Нет, конечно, — самодовольно ответил Чикко.

— Стрыгаи существуют, — вполне серьезно заявила Марисса.

— И кто тебе это сказал? — Чикко чуть не расхохотался. — Или этому учат в вашей храмовой школе?

— Нет, приятель, просто я однажды встретилась с одним, — спокойно сообщила Марисса.

— И где же? На празднике Равноденствия? После третьего кувшина? Или пятого?..

— Нет, в бою... Впрочем, — скривилась амазонка, видя выражение лица Чикко, — я могу показать тебе свой бок, откуда он выдрал приличный кусок мяса.

И, как ни в чем не бывало, подняла руки, задирая куртку и рубаху.

Чикко с искренним любопытством принялся разглядывать загорелый гладкий бочок Мариссы. Торнан заглянул ему через плечо.

На ее боку был след укуса чьих-то зубов, действительно очень похожих на человеческий. Причем девчонку действительно весьма серьезно грызанули: между следами челюстей была довольно широкая белая полоса от вырванной кожи.

— Слушай, а ты уверена, что это был именно стрыгаи? — осведомился Торнан. — Вдруг это бы какой-нибудь свихнувшийся урод? Или троллёнок? У кое-каких разновидностей зубы похожи на человеческие.

— Может быть, только вот выглядел и вонял он, как типичный стрыгай — стрыгаистей не бывает. Ну как, чародей, налюбовался? — осведомилась девушка. — Эй, — она увидела, что Чикко собирается коснуться указательным пальцем следа зубов неведомой твари. — Руками не трогать!

— Да подожди ты! — вдруг отмахнулся маг. — Торнан, взгляни сюда.

Торнан наклонился к матово загорелой коже, даже на вид соблазнительно-упругой, и оторопел.

Зубы, испортившие ее года три назад (в шрамах он разбирался), действительно были человеческими.

Только вот не совсем. Четыре рваных узких дорожки были явно оставлены клыками, которых роду людскому иметь не полагалось.

— Ну?

Марисса резко опустила одежду.

— Как ты с ним справилась? — спросил Чикко, и Торнан отметил, как непривычно серьезен этот весельчак и балагур.

— С трудом, — коротко уточнила девушка. — Кровь хлестала, как из рваного бурдюка. Если бы не Элико и Картия, гнить бы мне в земле рядом с той тварью.

— А что вы с ней сделали?

— Зарыли, что ж еще? Это вы, чародеи, разных тварей потрошить обожаете, а потом из требухи всякую гадость варить.

— И что, ни голову не отрезали, ни шкуру хотя бы — похвастаться? И ваш маг вам позволил бросить тушку? — изумлению Чикко не было предела.

— А у нас мага и не было. Обошлись! — презрительно сообщила девушка. — И все живы остались. А Конра даже на третьем месяце была — и ничего: родила благополучно и в срок.

Поднявшись, Марисса решительно направилась к выходу.

— Эй, ты куда?

— По делам, — отрезала девушка, а Торнан украдкой показал кулак ухмыльнувшемуся фомору.

— Торнан, — через минуту сказал Чикко, — я вот что подумал насчет колодца... Я в лозоходстве не так уж силен, чтоб не соврать, но вот если ты подождешь до послезавтра, смастрячу один амулет... Торнан, — вдруг напрягся коротышка, — я чую что-то нехорошее...

Тревожно всхрапнули кони за стеной.

И тут со двора послышалось писклявое уханье, и через секунду — крик Мариссы.

Что было дальше, Торнан не помнил — он осознал себя уже на улице, спрыгивая с прогнившего крыльца с ятаганом, занесенным для удара.

Глазам его предстало следующее зрелище. Из колодца целеустремленно выползал шевелящийся пучок щупальцев, за которым следовал зелено-серый мешок. На нем блестели три больших буркала. И одно из щупальцев обвилось вокруг талии Мариссы, явно пытаясь утянуть ее на ужин страшилищу.

Вылетевший следом за капитаном Чикко аж взвизгнул, бросив что-то вроде «Стульху!» или «Птульху!» — наверное, выругался по-своему, по-фоморски.

Урод уже полностью выполз из колодца и вытянул во все стороны свои подрагивающие щупальца. Марисса отчаянно вцепилась в каменную ограду, изо всех сил сопротивляясь тяге напрягшегося щупальца.

— Эликсиром его, — бормотал бледный Чикко, шарясь в своей котомке. — Камировым... Или порошком Воуриш... Сейчас...

— Держись!!! — Видя, что помощи от штатного чародея экспедиции не дождаться, Торнан перекатился по земле, используя кучи мусора вместо прикрытия, и лежа ударил ятаганом, мгновенно снеся щупальце, обвившееся вокруг девушки.

Ловко уклонившись от метнувшихся в его сторону извивающихся «рук», Торнан рубанул еще и еще. Он не думал, с чем столкнулся, не удивлялся невозможной и незнакомой твари, не думал, можно ли с ней справиться, не размышлял, насколько она опасна. Просто рубил, уворачиваясь от опасных объятий. Его решительность принесла результаты — посрамленная тварь пыталась уползти обратно в колодец, но пучащееся тело зацепилось за обломки ворота. Застряв, неведомое страшило бестолково размахивало щупальцами, видимо, не теряя надежды поймать так некстати ускользнувшую добычу.

Через двор, вращаясь, пролетел светящийся шарик и влип прямо в третий глаз создания, заставив того громко замычать. Через мгновение, кувыркаясь, по тому же маршруту проследовала маленькая склянка, угодив в пупырчатую голову противоестественного моллюска, задергавшегося, как студень.

Через несколько секунд сухопутный осьминог наконец-то освободился и упал в колодец, издавая шипение — то ли боли, то ли разочарования.

Не спуская глаз с колодца, Торнан поднял девушку с земли.

— Рисса, ты как?!

— А что со мной будет? — морщась, ответила Марисса, держась за живот.

— Понятно, кто сожрал деревенских, — прокомментировал Чикко. Присев на корточки, он только что не с умилением изучал вяло дергающееся щупальце.

— Что ты там смотришь? — прикрикнул на него Торнан. — Или думаешь приготовить его на ужин? Помоги лучше Риссе.

— Да не надо... — попробовала та отмахнуться.

— Надо! — прикрикнул капитан уже на нее. Подчинившаяся амазонка задрала рубаху, и капитан выругался, глядя на сине-багровую полосу с пятнами кровоподтеков на месте присосок, обвивавшую талию девушки. Чикко сосредоточенно провел ладонями вдоль ее тела, пошептал что-то, шевеля губами...

— Так, — вынес он вердикт. — Внутренности внутри, как им и положено, ребра целы, синяк пройдет через неделю, если ничем не лечить. — И добавил с завистью: — Ну и мышцы у тебя, Рисса! Меня бы эта скотина точно бы пополам порвала! Откуда у тебя такие?

— Да проще простого! — Девушка, одергивая рубаху, бодро вскочила на ноги. — Пару камней по двадцать фунтов держи в руках перед собой, а потом слегка согнись и встань на цыпочки. И так стой, пока не упадешь. Пару лет — и у тебя будут не хуже!

Надо ли говорить, что все трое без лишних слов покинули трактир с его опасным соседством и перебрались на невысокий холм поодаль, раскинув там палатку.

Торнан с любопытством наблюдал, как фомор изучал разложенный на камне «трофей», потерянный головоногом. Внимательно осмотрев его так и сяк, только что не обнюхав и не попробовав на вкус, Чикко ткнул головешкой в обрубок. Кусок мертвой плоти не шевельнулся.

— Да... — резюмировал Чикко. — Похоже, тварюка эта стара, как прабабушка Шэтта. У молодых осьминогов или кальмаров щупальца даже через сутки еще дергаются.

Они помолчали, хотя все было яснее ясного. Им предстоит лезть вниз, где обитает хозяин отсеченной конечности, и, возможно, не один.

— Есть одно средство... — понял мысли Торнана Чикко. — Если несколько моих порошков смешать, получится знатный яд. Им в Хемте тритонов озерных изводят на рыбных садках. Должно помочь...

— Ты не знаешь, что это вообще за животное?

— Не знаю, — сказал Чикко.

От Торнана не укрылось выражение лица друга при этих словах. Как фомор ни был умен, но за все годы жизни в Логрии полностью скрывать свои чувства он так и не научился.

— Точно? — испытующе поглядел в его глаза капитан.

— Как тебе сказать... — выдавил шаман. — Боюсь даже подумать, но эта тварь слегка смахивала на Старших Детей Того... э-э... Того, Кто Живет Под Морским Дном.

— Ты их видел? — почему-то от непонятных слов друга мурашки побежали по коже у неробкого капитана.

— Нет. Слава Предвечной и Отцу ее. Только рисунки на камнях и священных досках. Старые. Очень.

* * *

Через день, на исходе утра, они устроились среди деревьев на пригорке, с которого отлично просматривалась местность перед храмом, если так, конечно, можно было назвать проход в подземелье. Лишь три колонны слева от входа давали понять, что это не простая пещера.

Прежде чем они нашли этот вход, им пришлось преодолевать нагромождения валунов и заросли колючего кустарника, через которые они добрались до подножия напоминавшей кукиш скалы. На склоне тут и там сквозь густые заросли проглядывали песчаные проплешины и покрытые мхом спины валунов.

В очередной — в последний раз — проверили снаряжение. Объемистые тыквенные фляги, найденные в поселке, заполненные водой. Еда — сушеное мясо и чеснок, надерганный на заброшенном огороде.

Марисса лишний раз проверила свой замечательный лук, старательно собранный и проверенный уже раз десять, осмотрела стрелы — всю дюжину, — скептически полюбовавшись слоем приготовленного фомором яда, губительного для моллюсков. Выхватив клинки, почти с отвращением глянула на полоску того же яда на лезвиях. Торнан машинально посмотрел на свой ятаган, тоже обильно умащенный оным зельем.

Чикко в отличие от амазонки был спокоен. Его сума, видимо, хранила все, что нужно. А в руках был необычный светильник — обмазанная смолой корзинка, к которой были прилеплены смолой наловленные с вечера светляки. Был и другой светильник — сосуд прозрачного стекла (находка из трактира), наполненный толчеными гнилушками и светящимися грибами из погреба.

Так что связка факелов за спиной капитана могла и не понадобиться.

Там же, за могучими плечами анта, был пристроен заржавленный заступ на коряво вырезанном свежем древке, обнаруженный в одном из пустых домов безымянного селения.

Вроде все. Оставалось разве что помолиться за успех, попросить у своих богов помощи.

Нет, ему-то особо докучать богу Грома не с руки — не любит старый Дий, когда его слишком часто теребят. А вот Марисса пусть лишний раз попросит Великую Мать — ведь как-никак она ей служит, кровь за нее проливала, и молитвы ее вес поболе имеют, чем у простого человека. Да и Чикко пусть обратится к своим небесным покровителям, не помешает. Кому он там поклоны бьет, как бишь их...

Тут Торнан вспомнил, что его приятель не то что не посещал на его памяти храмы, но даже и не поминал никаких небожителей, если не считать проклятий и богохульств, обычных для лихих людей по всему миру.

— Чикко, а каким богам ты молишься? — спросил северянин.

— Никаким, — отрезал шаман. — Я безбожник.

— Это как? — до глубины души удивился капитан.

— Старые боги моего народа мне помогать не будут, потому что я отрекся от своего предназначения. А чужие боги меня, пожалуй что, и не примут под покровительство...

— Почему ты так думаешь? — вновь искренне изумился Торнан.

— Так... Есть причина, — уклончиво сообщил его приятель.

— А как же ты тогда колдуешь? Духи-то тебе повинуются, как ты говоришь.

— А при чем тут духи? — пожал Чикко плечами. — Шаману — да и вашему чародею, если на то пошло, — боги не помогают. Он сам по себе сила, и сам умеет обращаться со стихиями, да и духов в бараний рог скрутить может. А если не может — то ему никакая Тиамат и никакой, извини, Громовник не пособят.

Пожав плечами, Торнан решил оставить эту тему в покое. В чародействе и волшебстве он мало что понимал. Тем более что тема для Чикко была явно болезненной.

— Ну, пошли, что ли? — заявила Марисса. — Сиди не сиди, жезл к нам не прибежит.

— Пошли...

Под их сапогами заскрежетала щебенка, когда они вступили в подземелье.

Вскоре каменный монолит совершенно неожиданно уступил место хорошо сохранившейся кирпичной кладке. Теперь это был не скальный проход, а ровно выложенный кирпичом и брусчаткой тоннель, ведущий куда-то в глубь скалы.

Троица двинулась дальше и вскоре оказалась посреди огромной залы, в которой стояли вдребезги разнесенные саркофаги, испещренные какими-то узорами, изображавшими геометрически правильные ряды угловатых знаков. Свод залы подпирали основательные, как столетние дубы, колонны. Все солидное, требовавшее много труда...

Путники увидели впереди аж четыре узких коридора, ведущих в неизвестном направлении.

— Куда дальше-то? — растерянно пробормотала Марисса. Видать, ни о чем таком ее не предупреждали.

— А без разницы, они все в одно место ведут, — сообщил Чикко.

— С чего ты взял? — осведомилась девушка.

— Чую, — объяснил фомор.

Избранный коридор вывел их в круглый зал, куда, впрочем, выводило лишь три прохода. Марисса фыркнула, но Торнан не стал развивать тему.

Узкие выщербленные ступеньки уходили вниз, в глубь скалы. Неверный свет гнилушечного фонаря в руке Мариссы рождал на неровной поверхности камня трепещущие бледные тени.

— Это мне напоминает одно невеселое местечко, — сказал Чикко. — Помню...

Что именно он помнит, никто узнать не успел, потому что именно в этот момент ступеньки кончились.

Коридор привел в большой зал с колоннами, вырубленными из известковой скалы. Здесь пришлось зажечь факелы.

В конце длинного ряда колонн у стены находилось возвышение в семь ступеней, на вершине которого стоял каменный алтарь древнего вида. Прислушавшись, можно было услышать множество шепчущих голосов, иногда похожих на далекий шум прибоя.

Марисса поежилась.

— Я слышала, что в древности, когда строили подземелья, в стены замуровывали всякие такие штуки. Кувшины-голосники, раковины, ниши делали особые, каналы выкладывали внутри стен.

Они разбрелись по залу. Неужели это и есть та самая часовня? Но где тогда второй алтарь? Где колодец?

Дверь, узкая и невысокая, обнаружилась в самом темном углу зала. От времени плиты разошлись, и дверь уже трудно было назвать потайной.

Используя рукоять заступа как рычаг, они открыли ее. За дверью начинался узкий коридор. Узкая и ветхая лестница с полусгнившими ступенями привела в прямоугольную, слегка вытянутую палату с низким сводом. У дальней стены палаты, налево от входа, была навалена груда камня, а по стенам виднелись боковые ходы. Чикко, потоптавшись, указал на один из них — узкую щель примерно фута в два шириной. Через него они проникли в выложенную черным камнем покатую подземную галерею, от которой под прямым углом отходили две боковые галереи. Но, по мнению фомора, туда им было не надо. Далее шел узкий коридор, упиравшийся в замурованную когда-то арку с пробитым в кладке отверстием. По ту сторону пролома обнаружилась другая лестница.

Миновали и ее — и оказались в широкой пещерной галерее. Коридор продолжался на той стороне галереи и вел дальше, но Торнан, даже не глядя в планы, понял, что им нужна именно она. Ее стены носили лишь следы кирки и кайла. Затем галерея расширилась, став почти пещерой. Створки ворот, запиравших ее, почти сгнили. Пещера отлого спускалась вниз. Катакомбы то являли собой обычную пещеру, то становились анфиладой залов и потерн, явно носивших следы работы каменотесов.

Они вышли в главный коридор, когда-то бывший руслом подземной реки. Иногда им слышались неясные шорохи, и хоть Торнан и не страдал излишней впечатлительностью, но в его уме возникала картинка — иссохшая мумия, крадущаяся за ними, волочащая за собой древний ветхий плащ. Марисса тоже нервничала, вспоминая слышанные в детстве сказки про огромных червей, что живут в глубинах земли и длиной превосходят самый большой корабль.

Неожиданно откуда-то слева, со стороны храма донесся подземный гул и грохот.

— Что это?!

Но тут из бокового коридора хлынул черный поток, и все стало ясно. Торнан рванулся к выступу, хватаясь за камень, но не успел. Вода сбила с ног фомора, швырнула его на Торнана, а того — на Мариссу. Из всех троих лишь она успела сгруппироваться и упереться в каменную стену, и даже удар двух тел, дополненный мощным течением, не сумел сорвать ее с места. Руки ее заскользили по камням, поток протащил ее несколько шагов, но каменный выступ в стене вовремя попался ей под руку, и она удержалась. Вода схлынула так же быстро, как появилась, уйдя куда-то вперед и вниз. Некоторое время они сидели в темноте, вращая глазами. Хрупкий сосуд, естественно, разлетелся вдребезги, и его содержимое унес поток, та же участь постигла и корзинку со светляками.

— Чикко, свет!

— Завсегда пожалуйста.

Засветился шарик, и все увидели, что ход впереди перегорожен трещиной, вернее — провалом. Туда-то и утекла вся вода. В глубину же провал уходил настолько далеко, что слабый магический свет не мог достичь дна. Зато определили ширину трещины — примерно больше половины человеческого роста. Торнан задумчиво изучал препятствие, пока Марисса, чертыхаясь, разжигала факел. Перепрыгнуть было не сложно, но потоком унести могло запросто.

Девушка удержалась (и удержала всех) совсем недалеко от пропасти. Она оглядела трещину, сплюнув вниз, опять чертыхнулась.

— Давайте сделаем так: обвяжемся веревкой и, хорошенько разбежавшись, прыгнем через эту вот щелочку. Если что — остальные вытащат, не упадешь, — предложил Торнан.

— Упасть-то, может, и не упадешь, но вот о скалу можно крепко дербалызнуться, — мрачно уточнил Чикко. — Черепушка, как крынка, разлетится запросто! И то если удержат. А если нет, то долго не видеть вам того, кто в трещину рухнет. Бревно нужно где-нибудь отыскать или досточку... Схожу, посмотрю у ворот...

Марисса сплюнула кровь из разбитой губы.

— Зачем извращаться? Уложим тебя поперек и перейдем. Ты вполне сойдешь за бревно.

— Я вот сейчас кое-кого тут положу поперек, — сообщил Торнан, прислушиваясь.

Откуда-то снизу доносились еле слышные звуки, похожие на... например, на шепот погребенного в темных глубинах моря. Снизу долетело легкое дуновение ветра, принеся запах... или его тень? Гнилостный острый запах застоялых вод древних лагун. Оглядевшись, капитан подобрал небольшой обломок и кинул вниз. Камень беззвучно канул во тьму. Десять, двадцать, сорок... Из бездны так и не донеслось ни звука. Чикко, пробормотав что-то, усилил свет, но ничего, кроме уходящих в темноту каменных стен провала, нельзя было разглядеть. Раздувшийся огненный шарик вдруг погас, оставив их в полной тьме.

— Тьфу, — выругался фомор. — Вот так всегда! Стоит чуть отвлечься... Торн, зажги лучше факел, а то знаешь, я не железный...

Пока Торнан на ощупь искал заботливо завернутый в провощенную кожу трут, пока высекал огонь и ждал, когда факел разгорится, прошло какое-то время.

— Значит, так, — сообщил он, взмахнув факелом, чтобы раздуть пламя. — Я признаю свою ошибку. Что бы там ни было, а прыгать и даже лезть через эту щель меня не тянет. Поэтому будем искать обход.

— А если не найдем? — встряла Марисса.

— Тогда и будем думать, — отчеканил капитан. — Пошли.

Торнан испытал облегчение, когда злосчастный коридор скрылся за поворотом. Он не стал тревожить спутников, но, пока они сидели без света, ему почудилось, что там, внизу, во мраке, поблескивают еле видимые бледные огоньки, подобные свету ночного моря. Море, спруты...

— Рисса, у тебя стрелы с той дрянью целы? — осведомился он.

— Торн, ее смыло, — сообщила с явной растерянностью Марисса.

— У меня еще осталось немного, — сообщил Чикко, извлекая глиняную бутылочку.

На то, чтобы заново смазать стрелы и ятаган, ушло некоторое время. Еще больше времени ушло на выжимание одежды, выливание воды из сапог, выбрасывание подмокшего харча и сушку одежды с помощью факелов. Но куда больше времени — на поиск обходных путей и на то, чтобы пройти узким штреком, где можно было передвигаться лишь согнувшись, как говорят моряки, в три погибели.

Торнан уже запалил второй факел, когда они наконец почти неожиданно оказались в зале, пол которого был выложен гранитными плитами и украшен геометрическими ровными узорами. Стены поросли черной плесенью.

Толстые, вырубленные из камня колонны. Несколько ниш. Алтарь на возвышении. И вырубленная из камня фигура — женщина, стоящая на коленях перед телом мужчины, которую держит за волосы человек с мечом.

Это и была часовня Второго Брата, против обыкновения, засунутая под землю.

В камне воплотили старую, ныне полузабытую легенду о двух братьях прародительницы людей Эроаны — старшей внучки Тиамат, дочери богини Литы. Один из них убил другого, желая единолично обладать сестрой. Насколько помнил Торнан, в наказание Тиамат повелела предать имя убийцы забвению, изгнала его с Земли, а внучке сделала нового мужа, слепив его из глины и оживив. От него-то и пошли люди. По крайней мере, логры. Предки Торнана были внуками Дия-Громовника, и никто там никого не убивал, тем более ради такого нехорошего дела, как соитие с родной сестрой.

И тут они обнаружили то, что искали. Маленькую узкую дверцу из когда-то прочного, а ныне рыхлого и склизкого дерева. В несколько ударов кайла Торнан разбил заржавленный засов и распахнул неприятно заскрежетавшую дверь. Марисса, готовившаяся попросить благословения у своей богини, обиженно надулась. Чтобы утешить ее, Торнан указал на проем — мол, тебе, как служанке Тиамат, туда и идти первой.

За дверью обнаружилось маленькое помещение, напоминающее увеличенный скворечник. Словно ведомая чутьем (или знанием?), Марисса сунулась к еле видимой нише на боковой стене и через мгновение уже благоговейно сжимала обеими руками небольшой предмет.

— Смотри — это ОН! Это Жизнь и Утро! — восхищенным полушепотом сообщила она.

В свете факела Торнан увидел на ее ладони небольшой Цилиндрик, украшенный резными знаками. Венчал его шлифованный хрустальный шар — вроде тех, куда любят смотреть всякие маги. Почерневшее от времени серебро обрамляло отшлифованный камень.

На его взгляд — ничего особенного.

Марисса осторожно спрятала цилиндрик в мешочек, который благоговейно повесила на шею. Лицо ее в полумраке ясно говорило, что снять этот мешочек можно будет лишь с ее трупа.

Затем они двинулись обратно.

Но не тут-то было. За время, пока они бродили, коридоры словно поменяли положение и направление, и несколько раз они обнаруживали в знакомых местах проходы, которых тут вроде не должно было быть, и тупики там, где как будто проходили еще час назад. Пришлось идти, полагаясь на чутье Чикко и общее направление — из всех тоннелей и коридоров просто выбирался идущий вверх.

Наконец они оказались в каком-то сводчатом подвале, с лестницей, упиравшейся в люк.

Чикко утер пот со лба.

— Мы наверху, — сообщил он.

Путь им преграждал только старый деревянный люк. Всего лишь поднять его, и...

Марисса попробовала. Люк почти не пошевелился.

Торнан, поднявшись по лестнице, уперся в дерево плечами, изо всех сил надавил...

Люк лишь слегка скрипнул.

— Скверное дело, — сообщил северянин минуты через две. — Похоже, он чем-то завален.

— Что будем делать? — обеспокоилась Марисса. — Неужели обратно придется тащиться тем же путем?

Торнан задумался. А ведь похоже на то. Люк, вырезанный из цельного ствола мореного дуба, изрубить было почти невозможно.

Обратно через весь этот треклятый лабиринт, под которым что-то не очень хорошее и где можно встретить не самых приятных тварей?

Чикко улыбнулся, глядя на терзания капитана:

— Эх, воины! Что бы вы без меня тут...

Он поднялся по лестнице, приложил к люку ладони. Затем спустился и некоторое время странно топтался на месте, приплясывал, несколько раз обернулся вокруг себя.

— Эрхато, массар — хатт!!! — выкрикнул он внезапно, выбрасывая вперед раскрытые ладони.

Вверху что-то грохнуло, тенью метнулся отпрянувший Чикко, а потом гладкая поверхность крышки пошла трещинами.

Еще пара мгновений — и развалившееся дерево не выдержало. Каменные обломки скатились под ноги удивленным капитану и воительнице, и в образовавшийся провал проник вечерний тускловатый свет.

Они выбрались наружу, оказавшись в развалинах какого-то из домов поселка.

— Ты что сделал? — осведомилась потрясенная девушка.

— Так... приподнял те булыжники, что лежали сверху этой деревяшки. Они и проломили ее, — сообщил чародей, сидя на заросших бурьяном руинах.

— Пошли обратно?

— Подождите, — сообщил Чикко. — Дайте отдохнуть — ноги не держат.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Закатный океан, архипелаг О 'Руллъдас. Владения фельтов

Здесь, в пустынной кумирне на вершине горы, два человека — наставник и его ученик — испрашивают у духов древней тьмы благословения. В этом священном месте учитель передал ученику магические приемы, которые позволяют приобщаться к тайному миру, откуда он может черпать неимоверную силу и мощь всей Вселенной. Теперь посвящаемый знает особые методы переплетения пальцев, замыкающие токи энергии внутри тела, а также священные формулы. За спиной ученика долгие годы тренировок, знание сотен хитроумных методов и тайных рецептов. Но этого мало — сейчас он узнал тайные знаки и формулы, благодаря которым Небо может даровать ему высшее мастерство, и теперь духи должны принять будущего мага.

Но, кажется, они не хотят этого делать. Свечи на алтаре — это жизнь человека, а их пламя все скудеет и скудеет, тени все ближе обступают двух человек, застывших в узком пространстве кумирни, наползают на посвящаемого, согнувшегося в молитвенном поклоне на коленях перед алтарем. Как только эти тени настигнут его, как погаснут свечи, духи отвернутся от него — он умрет.

Может быть, прервать посвящение?

Но он уже прошел часть инициации, он уже прикоснулся к той мистической тайне, которая открыта только великим посвященным, и значит, если духи не примут его, неофита придется заколоть здесь же у алтаря узким длинным кинжалом, для того и предназначенным. А может быть, он умрет сам — сколько раз бывало, когда во время церемонии по телу посвящаемого начинала пробегать дрожь, глаза расширялись от ужаса, он силился что-то сказать, но из его горла вырывались лишь несвязные звуки. Потом он страшно кричал, падал и, несколько раз дернувшись, затихал. Посвящаемый умирал здесь же у алтаря, и никто, даже учителя, не могли сказать, что произошло. Да и кто может постичь деяния духов? Почему они принимают одних и отвергают других? Почему здесь у алтаря они делают слабого сильным и вдруг отбирают мужество у отважных?

Темный Путь — это всегда путь смерти.

У того, кто вступает в мир духов Тьмы, немного путей. Одному нравится то, что они даруют силу, власть, сверхъестественное могущество разума — эти становятся пленниками духов, и мало кто может представить, сколь страшную плату им придется заплатить. Им кажется, что они используют силу духов, но это не так, это духи пользуются людьми, и обмануть их невозможно, они сами обманут тебя. Другие просто погибают, угасая столь стремительно, что помочь им невозможно — можно сказать, что этим еще повезло, расплата наступила быстрая и безболезненная. Но есть и третьи — они проходят сквозь мир духов, одолевают их силой того, кто стоит над ними. Эти и становятся великими магами и жрецами.

А пламя свечей дрожало все сильнее, тело посвящаемого начало дергаться, у губ появилась пена, кулаки судорожно сжимались и разжимались. Глаза были открыты, но, казалось, смотрели куда-то внутрь. В них был ужас перед разверзнувшейся бездной.

Внезапно словно кто-то дунул на свечи — две из них погасли, а пламя третьей уменьшилось до того, что в кумирне воцарился мрак. Человек у алтаря страшно закричал и упал ничком, лицо его исказилось гримасой страдания и ужаса. «Может быть, дух уже поразил его?» — пронеслось в голове учителя. Он занес над головой короткий меч — духи явно не приняли ученика к себе, а ведь в этом и заключен мистический смысл всей церемонии инициации. И миссия учителя — решительно отказаться от недостойного ученика, и только смерть может быть единственным подтверждением такого отказа. Но он все еще колебался — а вдруг духи изменят свое решение, вдруг они еще ведут ученика по пути мучений, боли и страданий, испытывают его страстями и искушают богатством? И тогда удар его меча окажется вопреки решению духов, а значит, и он сам умрет. Но две свечи были уже мертвы, а третья готова была вот-вот угаснуть, унеся с собой остатки жизни ученика.

А затем вдруг свечи вспыхнули все разом, и очень ярко! И язычки пламени их засветились потусторонней зеленью.

И в ушах наставника загремел могучий голос, который не был голосом.

И те мгновения, пока он рек свои истины пораженному магу, показались тому бездной времени.

А когда все кончилось и погасли свечи, уже ничто не занимало его — ни возможность, что сюда вдруг нагрянет стража, время от времени прочесывающая места с дурной славой в поисках адептов зла, ни тем более остывающее тело ученика...

Скоро, очень скоро невидимые преграды, подточенные, словно водой, искусными чарами, рассыплются в прах. Древние оковы будут разбиты, потайные двери — сорваны! И тогда настанет время исполнить великий, поражающий воображение замысел предков! Отдать этот мир во власть его законного владыки — великого господина Предвечной Тьмы!

Глава 9

ГОРОД ОБМАНА

Город был опоясан довольно высокой крепостной стеной серого цвета. Даже с расстояния нескольких миль были различимы основательные силуэты башен и укреплений. Красные и зеленые черепичные крыши возвышались над крепостной стеной. Столица Темии производила впечатление даже издали.

Путники не жаждали привлекать к себе внимание и остановились неподалеку от стены в ожидании каравана, смешавшись с которым можно было незаметно проскользнуть внутрь. Примерно через час на дороге послышался топот приближающегося множества копыт и скрип колес огромных фургонов — «биндюг».

Ловко проскользнув между фургонами, всадниками и пешими, они вошли в город. Похоже, их опасения и, как следствие, долгое ожидание возле стен были напрасными. Стража абсолютно не обращала внимания на караван, на телеги и на людей, беспрепятственно проходящих через ворота и разбредающихся по узким улочкам.

На всякий случай они спешились и повели лошадей в поводу.

На первый взгляд столица княжества ничем не отличалась от того, что они видели в других городах: те же домишки, стоящие вплотную друг к другу, те же узкие улочки, по которым с самого утра сновал туда-сюда городской люд. Судя по всему, его сюда привлекали дешевые кабаки и веселые дома, от грязных замызганных вывесок которых буквально пестрело в глазах.

(Или, что вернее, они забрели в соответствующий квартал.)

Вид аборигенов говорил, что они не бедствуют, в воздухе витал дух достатка и уверенности. Даже представители городского дня выглядели куда сытнее, чем их собратья в том же Корге.

И это было вполне объяснимо, ибо княжество это было богаче иного королевства.

Причиной была, конечно, не особая любовь богов к местной династии Эгиров — кстати, по происхождению не темийской, а геркоссийской, ведущей родословие от степных владык старины. Все дело было в немалых деньгах, что приносили местным владыкам горные промыслы.

Нет, в Темии не было ни золотых, ни серебряных рудников, тут не имелось рубинов с изумрудами. Подданные князей Эгиров добывали дешевые самоцветные камни — бирюзу, малахит, лазурит с нефритом. Но в том-то и дело, что куда больше, чем покупателей изумрудных и рубиновых колье, тех, кто может себе позволить колечко с сердоликом или порадовать любимую малахитовыми бусами.

Кроме того, темийские гончары прославились своей посудой едва ли не на половину Логрии. Тут она была весьма дешевая и прочная, ибо на обжиг не жалели топлива — печи обжигальщики топили горным углем, который выкапывали из неглубоко залегающих пластов. Мастера делали из местной белой глины посуду, мало уступающую изредка попадающей в Логрию белоснежной звонкой посуде с далекого востока — почти мифических Хатая и Ксан-Чан. Именно тут первыми научились делать фаянс, и до сих пор местный фаянс был лучше того, что лепили подражатели в других местах. А местная черепица славилась красотой и качеством.

Вдобавок именно в Темии было единственное по эту сторону Рихея крупное месторождение наждачного камня, как известно, незаменимого для оружейников, кузнецов и ювелиров. Так что сие не очень большое княжество не бедствовало.

Понятно, что доходами с рудников, копей и гончарен знать и хозяева не очень-то делились с простолюдинами. Но этот источник дохода исправно наполнял казну и давал возможность не гнуть подданных налогами, мудро ограничиваясь одной шкурой там, где другие сдирали семь.

Проплутав еще какое-то время по закоулкам, улочкам и подворотням, они вышли на площадь — и чуть не открыли рты от удивления.

Никогда прежде Торнан не видел таких роскошных дворцов. Над оградой розового кирпича возвышался пятиэтажный фасад, выложенный разноцветными изразцами и белым полированным — аж глазам больно — мрамором. Башенки, лепнина, колоннады, портики...

Полюбовавшись, они двинулись дальше и через полчаса наткнулись на гостиницу. Надпись на вывеске гласила: «Семеро козлят».

— Интересно, кого это они козлят? — простодушно спросил Чикко.

— Кто? — удивился Торнан.

— Семеро. Кого они козлят, что-то не пойму?

Соль шутки до Торнана не дошла. Зато ее вполне оценила амазонка.

— Ты от своих воровских шуточек-то отвыкай, — посоветовала Марисса. — В приличные люди выйти собираешься.

Бросив поводья конюху, они вошли внутрь. Внутри постоялый двор оказался на вид весьма приличным, так что фомор даже забеспокоился:

— Слушай, а у нас денег-то хватит?

— Должно... — нашарив тяжелый кошель, успокоил его Торнан. — Если не покупать все заведение вместе с хозяином.

Помянутый всуе хозяин, немолодой сырой толстяк, высунувшийся в холл, недоверчиво осмотрел трех путников, изучая их запыленную одежду. При виде пригоршни монет, со звоном грянувших о стойку, он, однако, превратился в само радушие. Комната нашлась моментально, причем большая, уютная и с видом на площадь. Приятные запахи, долетавшие с кухни, сразу возбудили аппетит. Вследствие чего ближайший час гости провели за столом, отдавая дань мастерству здешнего кухаря. Нет, они и в дороге, ясное дело, не голодали. Однако разве может сравниться вяленое мясо и похлебка из дичи с горячей, только что приготовленной искусным поваром бараньей печенкой, а сухари — с нежным молодым сыром?

Увлекшись поглощением снеди, они и не заметили, как чувство легкого голода ушло, уступив место тяжести в желудке и легкой сонливости. С трудом оторвавшись от скамьи, они пошли туда, куда вели ноги: в номер, где растянулись на койках.

Марисса, пользуясь случаем, поведала историю местного правителя. К концу рассказа Торнан уже заметно меньше завидовал ныне правящему князю Бэлиргэру X. Лет двадцать с чем-то назад князь Темийский не имел оснований жаловаться на жизнь — богатое и сильное княжество, отсутствие войн и смут, богатство, обширное семейство — три сына и пять дочерей. Но, как известно, боги и демоны бывают мстительны и завистливы (если это, конечно, не Тиамат Всеблагая и не Дий Вседержитель), и радость жалких смертных вызывает у них раздражение и злобу. В княжестве возникло моровое поветрие. Не чума и не холера, и уж тем паче не гнойная горячка. Так, лихорадка, от которой умирала лишь половина заболевших. И возникла-то она лишь в столице и двух ближних провинциях. И продлилась недолго. И жатву собрала не такую большую. Но вот только среди умерших оказались дети князя и все его внуки. А спустя полгода и супруга Бэлиргэра покинула сей мир, не перенеся смерти родных... Тут не обошлось без слухов — говорили о древнем проклятии, о совращенной и покинутой им в молодости ведьме и о храме невообразимой старины, раскопанном при проходке шахты личных рудников князя, с какими-то ужасными идолами и угрожающими надписями.

Но так или иначе, а Бэлиргэр остался на старости лет один-одинешенек. Князь горевал ровно год, но потом возобладало чувство долга, без которого правитель не правитель. Нужно было дать стране наследника, дабы избежать смут и войн по смерти уже немолодого государя. Он женился снова — на молодой вдове какого-то незнатного дворянина, все достоинство которой заключалось в наличии двух детей и доказанном тем самым умении рожать.

Спустя три года в новой княжеской семье на свет появилась девочка, получившая имя Когита — в честь младшей и самой любимой дочери Великой Богини. Злые языки поговаривали, что для получения результата престарелому князю пришлось прибегнуть не только к помощи магов и лекарей, но и кого-то из придворных. Но слухи продолжения не имели. Тем более что появился другой (и куда более печальный) повод для всяких разговоров: во время прогулки в горах сорвалась в пропасть вместе с взбесившейся лошадью княгиня Тоэсти — мать наследницы.

Одни вспомнили о проклятье, тяготеющем будто бы над Бэлиргэром. Другие перешептывались по углам, что княгиня, дескать, что-то такое узнала — какую-то ужасную тайну, из-за чего князь и принял меры... Не без страха ждали новых несчастий для правящего дома. Но все как будто на этом закончилось.

Ныне девятнадцатилетняя принцесса Когита является едва ли не самой завидной невестой по эту сторону Рихея. Пока, однако, ее отец не сделал выбора, повинуясь просьбам дочери, замуж, понятно, не рвущейся. Но долго сие продолжаться не может — князю под восемьдесят, и он не раз говорил, что не желает умирать, не обеспечив будущего княжества и дочери, не увидев внуков.

Выслушав рассказ, они вздремнули немножко, а потом отправились на раскинувшуюся неподалеку ярмарку. Шум, гам, выкрики зазывал....

У полосатой палатки толстопузый человек в красной рубахе, размахивая руками, вопил, стараясь перекричать гомон толпы:

— Спешите увидеть — чудо неслыханное прежде в славном городе Истар! Всего за одну монету! Женщина с бородой! Клянусь, вы такого не видели! Женщина, в которой течет кровь древних гномьих королей, властелинов Синего Хребта и Рихея! Спешите увидеть — последний отпрыск на древе дворфских монархов!..

— Так это он дворфов гнумами обозвал, что ли? — с легким недоумением произнесла Марисса.

— Нет, — буркнул под нос Чикко. — Это ты цфергов дворфами обозвала только что...

— Спешите увидеть! — продолжал зазывала. — Именно так выглядели женщины сгинувшего народа подгорных карлов, правивших Рихейскими горами! Всего одна иска!

— Не хочешь взглянуть? — подначил Торнан приятеля.

— Да ну тебя, — пожал плечами Чикко. — На такое страшило посмотришь — месяц и к нормальным женщинам подходить не захочешь! Да и наверняка борода приклеена — знаем мы этих шутов базарных...

Словно в ответ на его слова, из палатки донесся негодующий дамский вопль, испуганный возглас, треск раздираемой материи и звучные удары. Затем оттуда вылетел упитанный мужик, зажимая ладонью разбитый нос.

— Настоящая... — потрясенно сообщил он в пространство.

Марисса сама не заметила, как оторвалась от спутников. Только что перед глазами маячила широченная спина капитана и болтавшаяся на уровне его плеча макушка островитянина, и вот их уже нет.

Амазонка не стала их высматривать. В конце концов дорогу до постоялого двора и они и она найдут. Вместо этого она принялась прогуливаться между навесами и лавками, изучая товары.

Ноги занесли ее в уголок, где торговали всякими редкостями. Проигнорировав лотки со старой медной и бронзовой посудой из каких-то заморских стран и прилавок, заваленный суртскими статуэтками черного дерева и амулетами, она от нечего делать забрела в лавку, выглядевшую солиднее прочих. Товар тут был поприличнее — нефритовые и лазуритовые изделия восточных мастеров, изящные сосуды непонятной работы, редкие раковины южных морей, оружие...

— Что угодно госпоже воительнице? — вежливо, но без приторности обратился к ней торговец. — Могу предложить старинный амулет Дев Богини Сии, с далекого востока, из окрестностей Лунного моря. Или...

Марисса не слушала, сосредоточив свое внимание на лежавшем среди прочего добра клинке странного синеватого оттенка. Меч с клинком невеликой кривизны, с позеленевшей бронзовой гардой, от основания которой отходили захваты для оружия противника.

Осторожно взяла его, посмотрела на клеймо.

«Нет, этого не может быть!!!» — пронеслось в ее голове.

— А... вот это? — как можно более равнодушно поинтересовалась она.

— Это?.. — пожал плечами торговец. — Этот клинок достался мне по случаю. Некий искатель сокровищ нашел его в старинном подземелье возле Ункол-Седара — это далеко отсюда. Мой учитель говорил, что это, быть может, работа дворфов. Впрочем, я не знаю. Это клеймо мне не знакомо.

Марисса, затаив дыхание, уставилась на выбитый в Древней стали символ: обозначенный несколькими неровными грубоватыми линиями дракон на фоне столь же схематичной горы. Больше всего на свете она сейчас боялась, чтобы чужеземный торговец не увидел ее лица.

«И меч этот нужно калить на трех жертвенных алтарях на медленном зеленом огне, поливая его свежей людской кровью, но не из раба или убитого, но из живых, что добровольно ее дали. И пока Солнце не сменится Луной, еще до пенья птиц на заре надо его калить, и творить заклятья, пока не проступят на раскаленном клинке таинственные знаки... И войдет сила в клинок, и падет благословение на носящего его. И будет та сталь тверже любой другой, и будет победа с носящим клинок...»

Сомнений не было — перед ней лежал каким-то чудом уцелевший меч Истинного булата. Наследие глубокой древности, сгинувших когда-то великих царств и великой магии.

Она — одна из немногих живущих — видела такой: однажды и мельком. Его продемонстрировала Мариссе старая Раги — начальник всех воительниц Великой Матери в Килльдаре и окрестностях, — и то из своих рук...

— Сколько это стоит? — осведомилась она, чувствуя, как предательская испарина покрывает лицо и шею.

— Это очень старая вещь, — пояснил торговец. — Не знаю, сколько ей лет, я вообще в оружии не слишком разбираюсь. Но древность от подделки отличить как-нибудь смогу, так что...

— Короче — сколько?! — оборвала его Марисса, нащупывая пояс с монетами.

— Думаю отдать его тебе, воительница, за сто каймов серебра, — задумчиво пожевал губами лавочник. — Это хорошая цена за такую старину...

— Больше пятидесяти он не стоит, — нарочито ухмыльнулась Марисса, чудом удержавшись от радостного крика. Этот тупица и в самом деле не знает, что это за вещь! Богиня, что это за ВЕЩЬ!!!

Сойдясь с торговцем на семидесяти монетах, Марисса бережно обернула клинок в куртку и двинулась скорым шагом к постоялому двору, крепко держа покупку, чтобы никакой вор, не дай Тиамат, не вырвал ее.

— Вот, ребята, полюбуйтесь! — сказала она, войдя в номер, и положила клинок на стол в номере, за которым сидели и вкушали пиво капитан с магом.

Они уставились на нее с некоторым недоумением. Торнан взял меч, взвесил, примеряясь, пару раз взмахнул:

— Так, суртская нимша, если не ошибаюсь. Баланс так себе, рукоять неудобная, заточка ни к бессу... Ну и что? — с некоторой насмешкой осведомился он. — У какого пьяного грабителя ты отобрала это старье?

— Старье?! Эх люди! — рассмеялась Марисса. — Варвары, одно слово. Да знаете ли вы, что это такое? Это синий булат!

Брови капитана и шамана синхронно приподнялись — название это было им знакомо. Хоть и чужаки в Логрии, но оба они слышали о непревзойденных клинках, выходивших из мастерских сгинувшего царства Раолан, секрет которых сгинул вместе со стертым в прах в Великой Междоусобной Войне городом мастеров Дунзагом.

— Таким мечом можно самого Четырехрогого срубить! — сообщила Марисса. — Слегка приведу в порядок, и будет как новенький! Этот тупица, к счастью, даже не понял, что мне продал. Семьдесят монет! Мой, — она коснулась рукояти скимитара, — мне дороже обошелся.

На губах Торнана и Чикко возникли одинаковые многозначительные улыбки.

— Дай-ка мне его, Рисса, — попросил ант, — хочу еще взглянуть...

Он взял протянутый с готовностью клинок почему-то левой рукой, а правой вытащил ятаган. А затем его оружие молнией блеснуло, стремительно взлетая вверх.

Короткий лязг, жалобный звон...

Онемевшая Марисса, открыв рот, смотрела на перерубленный надвое меч из непревзойденного булата, даже в женских руках рассекавшего до седла панцирного всадника и, как говорят, способного срубить человеку голову так, что она оставалась на месте и казнимому приходилось еще и кивнуть, чтобы она упала...

— Н-да, мало того что сталь из дерьма выплавлена, так еще и перекален... — печально вздохнул Торнан. — Сколько, говоришь, с тебя содрали за этот дрючок?

— Семьдесят... — ошалело пробормотала амазонка.

— Синий булат, значит, — издевательски хмыкнул Чикко. — А может, голубой?

— Но... клеймо... узор... — потерянно бормотала воительница. — Все как на том, что я видела в храме...

— Э-эх, учить вас... — помотал Торнан головой. — Клеймо... Монеты бьют так, что от настоящих не отличишь, самоцветы из стекляшек, бывает, королям впаривают, а ты — клеймо...

— Но про него никто не знает уже...

— Кому надо — те знают, — заверил ант. — И вообще, на будущее запомни, Рисса: если тебе когда-нибудь кто-то будет предлагать древний клинок, то ли выкопанный из кургана, то ли украденный из королевской сокровищницы, выкованный древними мастерами, гномами или еще какими-нибудь бессами, с добавлением магических зелий, сушеных крысиных хвостов и прочего... Так вот — можешь сразу смело дать ему в зубы. Все эти всеразрубающие и не-затупимые мечи, сабли, которыми можно подпоясаться и резать камень, — это полная чушь. Старое оружие всегда было хуже нового, уж поверь мне. Это землю пашут сохой, как и тысячу лет назад, а вот в том, чем ближнего прирезать — вот тут навострились люди лучше некуда.

— Точно, — поддакнул Чикко. — Уж в чем в чем, а по части того, как и чем ближнего жизни лишить, люди со временем только больше наловчаются. Помню, в Гурандии толкнули мы с Урди Глазастым одному князю — они там все князья через одного, и все глупые, как гуси, — так вот, толкнули мы ему меч, украденный будто бы из гробницы гиммерайского кагана...

— А гиммерайцы — это кто? — спросила девушка, забыв на миг о своих бедах.

— Не знаю, — чистосердечно признался Чикко. — По-моему, Эрди их выдумал. Ладно, что будем делать с наглецом? Может, страже пожалуемся?

— Ну и чего мы добьемся? — возразил Торнан. — А он скажет — знать не знаю ни про какие волшебные мечи, ничего такого не говорил, и купил его у какого-то бродяги уже не помню когда...

— Так что, мне пойти и прирезать его? — мрачно осведомилась Марисса, проверяя, как скимитар выходит из ножен.

— Ну зачем же? — вдруг повеселел Торнан. — Можно и не резать...

* * *

Хозяин лавки поддельных редкостей и талисманов Тарун Сцал Эгг пересчитывал дневную выручку. Редко когда ему так везло, как в это утро.

Мешочек с волшебной травой от глупости — сыну какого-то лавочника: ну, тому может помочь только какой-нибудь бог.

Амулет для лучшего стяжания богатства — купчине, которому, как можно было понять по роскошному платью, он без надобности.

Браслет, предотвращающий зачатие, — не первой молодости шлюхе, которой, судя по потасканному виду, это уже давно не грозит.

И наконец — давно такого успеха не было — сбагрил какой-то глупой девке никчемную железку почти за фунт серебром. А он-то уже и надежду потерял, что выкованную пьяненьким кузнецом ржавую пырялку, на которую он поставил полузабытое клеймо каких-то божественных воинов, кто-нибудь купит.

И вот — повезло. Ну и поделом — бабе надо сидеть дома, или на худой конец зарабатывать серебро известным местом. А она таскается непонятно зачем, меч вон вздела...

Тем не менее, когда отдернулся дверной полог, лавочник вздрогнул, — а что, если эта волчья дочь поняла, что ее надули, и пришла разбираться?

Но это оказался невысокий, щуплый тип в засаленном, хотя и знавшем лучшие времена халате и белом колпаке.

— Любезный, — начал он разговор, почему-то оглядываясь. — Ты, я вижу, торгуешь всякими редкостями?

— Да, почтенный, — кивнул лавочник, придав лицу постное угодливое выражение. — Я, конечно, лишь простой странствующий торговец, и мне далеко до настоящего купца, но кое-что у меня все же есть... Так что интересует почтенного?

— Я, видишь ли, лекарь, — сообщил покупатель, — нет ли у тебя каких-нибудь редких снадобий из других мест? Я бы неплохо заплатил, найдись у тебя что-то подходящее.

Следующие четверть часа покупатель изучал мешочки с травами и семенами, маленькие флаконы и склянки с разными жидкостями и мазями, осматривал их так и эдак, обнюхивал, но, наконец, с сожалением констатировал, что ничего нужного ему тут нет. А потом, еще раз оглянувшись и даже высунувшись наружу, задал слегка удивленному Эггу вопрос:

— Послушай, а не найдется ли у тебя желчи Фрада?

Даже столь прожженному торговцу было трудно удержаться от вопроса, — а что это такое? Но Эгг удержался.

— Это большая редкость, — частил между тем человечек, — понимаешь, любезный, она мне срочно понадобилась для одного лекарства от редкой болезни. Я ведь даже не видел ее никогда, и о ней мало кто знает. Но если она у тебя есть, умоляю — продай мне ее! Я заплачу двести монет. Мне нужно совсем немного, золотника три-четыре, но как можно быстрее.

— Видишь ли, почтеннейший, — озабоченно произнес Эгг, — этого товара у меня нет — он и вправду очень редок.

— У-у-у!!! — схватился за голову лекарь.

— Но я знаю, как помочь твоей беде, — закончил лавочник. — Случаем я узнал — эта самая желчь есть у одного здешнего продавца трав...

— Веди, веди же меня к нему! — тут же воспрял коротышка. — Я заплачу тебе за помощь!..

— Подожди, — осадил его Эгг. — Он жаден, как шакал, и сдерет с тебя вдвое больше, как только поймет, что эта вещь тебе очень нужна. Давай сделаем так: я куплю эту желчь для тебя — меня он знает и не возьмет много.

— О-о, Великая Мать! — обнял оторопевшего лавочника врач, обдав его запахом каких-то лекарств. — Ты смилостивилась надо мной и послала мне на пути честного человека! Иди же и покупай ее, пока он не продал еще кому-то! Вот задаток, двадцать монет. Я побежал за остальными...

И, не дав лавочнику толком опомниться, он сунул ему в руку тяжелый кошель и выскочил наружу, едва не сорвав занавеску. Оставив Эгга в лихорадочном раздумье — что бы такое всучить этому идиоту, что может сойти за желчь этого самого Фрада?

Эгг был человек практический и жадный и, подстегиваемый мыслью о двух сотнях — двух сотнях! — монет, принялся смешивать имевшиеся в его распоряжении порошки и жидкости, стараясь, чтобы получившийся продукт пах как можно сильнее.

В итоге к моменту появления глупого лекаришки адская смесь была готова. Продемонстрировав лавочнику изрядного веса кошелек, покупатель однако не спешил расставаться с деньгами. Он принюхивался к забористому зелью, являющему собой что-то похожее на смесь сапожной замазки с прокисшим клеем, так и этак изучая снадобье.

— Послушай, ты можешь поклясться при свидетелях, что это и есть желчь Фрада? — наконец выдохнул коротышка.

— Разумеется, могу! — давя раздражение против дурачка, сообщил торговец.

Радостно выскочив наружу, покупатель привел за руку угрюмого здоровяка в серой кожаной куртке.

— Вот. Поклянись! — заглядывая торговцу в глаза, потребовал лекарь.

— Я клянусь своей честью и своими родовыми богами, что продаваемое мной зелье и есть желчь Фрада, подлинная и без обмана, — без запинки отбарабанил Эгг.

Тем более что родовых богов у него не было, не говоря уже о такой странной вещи, как «честь».

— Хорошо, — просиял после этих слов Чикко. — А теперь, дружок, для начала ты отдашь мне мои двадцать серебряных.

— Что ты сказал? — с явной растерянностью произнес жулик. — Да я сейчас стражу позову!

— Стражу? — переспросил Торнан. — Не трудись, она уже тут. — И продемонстрировал свою капитанскую бляху, в душе благодаря богов, что знаки различия в Кильдаре и Темии почти не отличаются.

— Вот и стража. Что ты хотел сообщить, достопочтенный? — издевательски дернул его за отвороты халата Чикко. — Или ты не знаешь, что желчью Фрада называется эссенция из печени юных девственниц, принесенных в жертву по обряду Йух'хибболла С'сагга? Только не говори, что не знаешь!

— Это подделка... — посеревшими губами поведал шарлатан.

— Значит, ты признаешь, что торгуешь поддельными зельями? — тут же осведомился Торнан. — Придется все-таки позвать моих людей...

— Сто монет, — чуть не плача, сказал торгаш.

— Двести, — отрезал Торнан.

— Ну хоть сто пятьдесят...

— Звать патруль?..

— ...Вот так, — спустя полчаса, пересыпая в ладонях серебряные кругляши, обстоятельно излагал Торнан. — Семьдесят монет — это твои, Марисса, да еще добавим тридцать — за понесенное оскорбление. Тридцать монет добавим в кошель тебе и мне. Тридцать — Чикко, заслужил. Ну а десять я предлагаю потратить в хорошем трактире, чтобы отметить победу над злокозненным мошенником. Будет знать, как людям головы дурить!

— А если б он уперся, ты и в самом деле стражу начал бы звать? — Девушка все еще не верила своему счастью — и оно было не только в отобранных назад монетах, но и в восстановленной чести храма. — Вдруг бы он понял, что мы его водим за нос?

— Не понял бы, — улыбнулся ант. — Уж поверь мне, я таких повидал: такие, как он, надувалы мелкие, себя умнее всех считают, — а все прочие для них так, овцы для стрижки и шашлыка. Ему даже в башку не взбредет, что его самого могут обжулить!

— Слушай, Торнан, — вдруг сказала Марисса. — Давно хочу тебя спросить — вот ты так складно говоришь, как будто в храмовой школе учился, так ловко все обдумываешь, и вообще такой... — Она неопределенно щелкнула пальцами. — Ты бы и при королевском дворе не оплошал, наверное. Откуда ты этого набрался? Ведь ты же из диких земель — не обижайся, конечно...

— Ну, — Торнан пожал плечами, — я ведь все-таки с шестнадцати лет среди цивилизованных людей обретаюсь. Да и вообще, с чего ты взяла, что я из диких земель? У нас, между прочим, есть и города — пусть не такие, как тут, — и купцы, и ремесленники, и жрецы, и священные книги, и хронисты.

Тут он не погрешил против истины — все это в королевстве антов имелось, и даже летописцы — в количестве одного: беглого жреца-недоучки из Хемлина, который и обучил Торнана грамоте.

— Надо же, — простодушно сказала девушка, — а я-то думала, что твой народ такие же дикие охотники, как норглинги.

— Нет, мой народ не охотники, — произнес Торнан. — Мы пастухи и земледельцы. Как, кстати, и норглинги, — но те еще и рыбаки. Нет. охотники тоже есть, как и везде.

— Норглинги — земледельцы? — переспросила Марисса. — Эти волколаки, богами проклятые?

— Они в набеги ходят не потому, что так уж любят воевать и грабить, — пояснил Торнан. — Просто у них на Драконьем полуострове мало земли, и она не может прокормить всех. Если бы кто-то из владык Логрии понял это, и вместо того чтобы непрерывно посылать туда карательные флоты и тратиться на Стражу Севера, выделил бы им какие-нибудь залежные земли для поселения, то получил бы отличное войско и верных подданных.

— Ну уж нет! — возразил Чикко. — Только пусти сюда этих варваров, и лет через сто они так размножатся, что нам, логрийцам, от них житья не будет! А вместо королей будут править ихние эрлы.

Торнан улыбнулся про себя: как совершенно машинально маг причислил себя, родившегося в еще более далеком крае, нежели он, к лограм! В их компании местная Уроженка лишь Марисса, да и та, судя по высоким скулам и чрезмерно широкой для местных женщин кости, не чистокровная.

— Ты еще скажи, и у норглингов города есть! — все еще сомневалась Марисса.

— Есть, — подтвердил Торнан. — Два — точно есть. Тимсталь в Вентийском море и Бранн в океане.

Марисса помотала головой:

— Все равно не поверю. У них и богов настоящих нет: Косматый, Одноглазый, Костлявая Старуха — Мать Троллей. Гадость несусветная! — Марисса сплюнула. — Так что, пойдем ужинать?

Однако планам их не суждено было осуществиться. Появился хозяин и сообщил, что к ним пришли.

При виде посетителей все трое вмиг забыли об ужине. Это были стражи во главе с человеком, на груди которого был семиугольник, правда, не серебряный, а (что еще за новости?) золотой.

— Идемте с нами, — сказал рослый. — С вами желают поговорить.

— Разве мы совершили что-то противозаконное или кого-то обидели? — поинтересовался Торнан.

— Противозаконно спорить со стражей, — сообщил седоусый.

— Мы что, арестованы? — спросил Торнан, и рука его автоматически потянулась к рукояти меча.

— Твой слуга дурно воспитан, почтенная Марисса, — сообщил «золотой» капитан оторопевшей девушке. — Ведь я говорю с почтенной Мариссой, послом храма Тиамат в Корге? Тебя вместе со спутниками приглашают во дворец, чтобы вы поприсутствовали на еженедельном ужине нашего государя.

— Тогда другое дело, — сказал Торнан. — Пойдем. Про себя же подумал, что манера приглашать на пир к местному царю тут не очень-то вежливая.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Северная Хиркания. Тарская волость, урочище Болотный Бор

Края эти от века считались неспокойными. В народе говорили, что боги, изгоняя расплодившуюся сверх меры в Черную Эру нечисть, пришли сюда в последнюю очередь, оттого тут и осталось много такого, чему быть под солнцем не след. А уж Тарская волость, и особенно урочище Болотный Бор, что совсем недалеко от диких лесов итваков, за которыми живут анты и собакоголовые люди, отличалась особенным количеством нечисти. В реках водились рыбы с козьими головами, в лесах видели кикимор.

Самые мрачные легенды рассказывали в здешних лесных селах. Говорили, например, что где-то в самой глубокой чаще стоит черный истукан, высеченный из камня, такого прочного, что ни одним молотом не отбить даже маленький кусочек. Ночами к нему слетаются совы и устраивают вокруг кутерьму, словно роящиеся пчелы — и крик их разносится на мили вокруг.

Но с недавних пор творилось вообще Тиамат знает что!

В селах мычали со страха коровы, выли собаки, кошки приходили в ярость и тревожно теребили хозяев. Повсюду кисло свежайшее молоко; огонь в очагах то и дело вспыхивал зелеными и синими отблесками; в небе днем и ночью кружили зловещие черные птицы.

И народ лишь в страхе обмирал, не зная, что делать.

Но не все жители горевали.

...Полная Луна ярко освещала обширную поляну. В середине ее возвышался черный остроугольный менгир, вершиной устремленный к синеватым точкам звезд.

А вокруг камня собралась изрядная толпа — человек в полсотни или около того. Тайными лесными тропами пришли они сюда, иные проделали немалый путь, дабы в это полнолуние собраться в сем тайном месте.

По знаку одного из собравшихся, на поляну выскочили голые девицы, распустив косы, взялись за руки и закружились в хороводе под треск барабанов и выкрики толпы.

А затем из толпы выступил человек в страшной клыкастой маске. Над головой он поднял блеющего от страха черного ягненка, которого держал за ножки. Затем последовал мощный рывок, короткий крик несчастного создания, и вот уже в руках служителя тьмы болтаются две половинки тушки. Кровь залила маску и могучую волосатую грудь. Сборище завыло и захохотало, приветствуя жертвоприношение.

— Слушай, Змееног! — возопил жрец, потрясая окровавленными кусками ягненка. — Мы славим тебя!!!

— Славим!!! — завопили остальные в унисон. — Славим!

— Знаем, — ревел жрец, — что не люба тебе кровь овечья, а люба — человечья! Но прими же пока эту кровь и знай — недалеко уже время, когда почтим мы тебя любимым тобой напитком!..

Глава 10

ДВОРЕЦ ПОРОКА

Пухленькая юная блондинка с копной чудесных золотистых волос прижалась к нему, что-то мяукнув. Он взял ее полную грудь, покачал на ладони, как бы взвешивая. Энна закрыла глаза, шумно вздохнув.

— Торнан, я стесняюсь, — промурлыкала она. — Прикрой, а то все видно. Тейя видит...

Тейя действительно все видела. Ее блестящие черные волосы в беспорядке разметались по плечам. Большие черные глаза горели страстью. Изысканная бледность лица оттенялась яркими губами, подкрашенными кармином.

Видимо, это зрелище ей нравилось, хотя местные обычаи и были против того, чтобы выставлять тело напоказ. Даже мужу с женой предписывалось предаваться любви в темноте.

Вскочив, Тейя прошлась перед ними взад-вперед, вихляя бедрами. Статью и фигурой она была подобна Мариссе, но праздная жизнь затянула ее тело заметным слоем жирка, а мышцы почти не ощущались под кожей.

— Торнан, а ты много народу убил? — промурлыкала Тейя.

— Откуда ж мне знать? — удивился северянин. — В бою как? Рубанул мечом, и уже на другого кидаешься!

— Вместо того чтоб глупые разговоры разговаривать, подруженька, лучше иди к нам, — бросила Энна.

Тейя не заставила себя упрашивать, и уже через короткое время Торнан издал довольное урчание.

Вообще-то, когда они с Мариссой и Чикко шли по улицам Темирна, сопровождаемые пятеркой стражей, у него имелись нехорошие предчувствия, что, возможно, их вводят в заблуждение насчет цели их похода. Но когда они оказались возле боковых ворот уже виденного им дворца, а потом, пройдя мощенной цветным камнем дорожкой сада, окружавшего дворец, вступили под своды прохладных залов с расписными куполами, его подозрения рассеялись. Да, действительно ему довелось стать гостем местного князя.

Зал был огромным — человек на пятьсот, хотя сейчас было всего полтораста с хвостиком. Туда-сюда сновали слуги с кумганами и блюдами, от обилия ярких одежд и золота рябило в глазах. Столы ломились от яств, а гости шумно гуляли, весело переговариваясь между собой и опрокидывая чару за чарой вино и пиво.

Марисса оказалась почти во главе стола, рядом с наследницей княжества, а Торнана с Чикко разбросало по разным концам стола.

Торнан полностью сконцентрировался на увлекательном и единственно возможном сейчас занятии — поглощении пищи. Отсюда ему было не очень хорошо видно спутницу, терявшуюся на фоне госпожи этих мест. Как и положено дочери монарха, Когита выглядела блистательно и величественно: длинный алый хитон с золотым поясом и застежками, рубиновая тиара в волосах, мерцающий шелк, вышитый золотом и жемчугом, черные опалы.

Да, все-таки интересная у него жизнь: сколько людей мечтает побывать на пиру у царственной особы? А он вот попал, даже не желая того...

Пир тем временем и не думал заканчиваться. Торнан пожалел о сытном обеде — великолепное жаркое с черносливом и финиками не лезло в глотку. Потихоньку он приспособился, отрезая по кусочку от каждого блюда и пробуя. Но все равно, Торнан опасался, что придется так и просидеть за столом до самого утра.

Но к счастью, после шестнадцатой, кажется, перемены блюд Торнаном завладели две очаровательные особы, чьи шелковые одежды изысканных бледных оттенков скорее подчеркивали, чем скрывали их молодые и соблазнительные тела. Они уволокли его в свои богато убранные покои. Только потом они назвали ему свои имена.

И тут же, что называется, с места в карьер, начали...

Вообще-то Торнан давно знал, что нравы при дворе всегда свободнее тех, что приняты в народе, во всяком случае, там, где речь идет об разнообразных удовольствиях. Но когда Тейя, едва представившись, встала перед ним на колени и пустила в дело свои полные губки, то той частью ума, что не была поглощена наслаждением, северянин удивился.

— Торнан, ты опять о чем-то задумался? — с обиженной гримаской сказала Энна, опрокинув его на спину и нависнув над ним. Ее полный бюст призывно колыхался. — Не думай — делай дело!

Хихикая, как маленькая девочка, она накрыла ладошкой его мужское достоинство.

Торнан протянул руку к груди Энны. Она лишь что-то проворковала, не отрываясь от своего основного занятия. Теперь в ход пошел ее язычок.

— Продолжай, — прошептал он.

Она тихонько завизжала, когда он провел по ее упругим от желания соскам.

— Да! Да... Теперь ты! Ну, я сейчас помру! Возьми меня! Не так — сзади!

Пальцы Торнана стиснули ее ягодицы.

Энна тихо повизгивала, видать, совершенно одурев от удовольствия. У Торнана все же были хорошие наставницы. Губы отыскивали губы, руки и ноги переплетались... И снова сплетались и расплетались. И еще... И еще...

— Торнан! — пискнула Энна, когда наступила очередная передышка. — Слушай, а зачем тебе все это? Бросай ты эту службу — переходи ко мне! Давай, соглашайся, — она пихнула его кулачком под ребра. — Мой муж как раз говорит, что мне нужен хороший телохранитель! Будешь нас в лес сопровождать на прогулку — свежий лесной воздух полезен для здоровья! — Обе подруги захихикали.

— А муж точно не будет против? — спросил Торнан, кладя голову на колени Тейи.

— Да нет, он у меня дурачок — сам в женщинах не понимает и думает, что и я такая же холодная! Ему же лучше! — хихикнула Энна. — Он вот сына хочет — так ему же лучше: отцом его наследника будет не какой-то толстозадый писец с геморроем, а настоящий мужчина!

И они залились радостным долгим смехом, катаясь по обширной постели.

«Девчонки сопливые! Интересно, мозги у них есть? Хоть немного?»

И в самом деле: Энне было двадцать четыре, Тейе — все двадцать пять. Обе были уже не первый год замужними дамами и хозяйками домов, у обеих были дети — у Энны дочка трех лет, у Тейи — мальчик и девочка. Но в том, что касается здравого ума, даже Марисса в свои неполные двадцать три года могла дать им сто очков вперед. Впрочем, неудивительно: они выросли в холе и неге, никогда не задумывались ни о том, что будут кушать завтра, ни уж тем более о том, как спасти свою голову и головы доверившихся тебе. У них с самого детства было все: богатые заботливые родители, сонм слуг, и даже не уверенность в завтрашнем дне, а знание того, что все в жизни будет великолепно.

У обеих были и вполне приличные мужья — придворные чиновники: у Энны — смотритель княжеских складов, у Тейи — младший казначей. Оба они часто уезжали по делам из столицы, давая возможность супругам славно развлечься, и одновременно — отсутствовали не слишком долго, чтобы в случае чего не возникло вопросов о причине беременности.

— Ну так как, согласен? — Похоже, идея эта не на шутку завела Энну.

— Да, понимаешь, неловко как-то... — Торнан не хотел обижать так славно развлекших его женщин, обратив все в шутку. — Я ведь самой Богине служу... Опять же, чего доброго, ваша принцесса на меня глаза положит — отберет ведь! Как пить дать, отберет меня у вас!

— Хи-хи-хи!

— Хо-хо-хо!

Похоже, последние слова показались Энне и Тейе очень смешными.

— Вот уж чего можешь не бояться! — сообщила Тейя. — Вот уж чего с тобой не может случиться никогда! Скорее мой толстячок вызовет тебя на поединок!

— Не хочешь же ты сказать, что она хранит девственность для мужа?

— Хе-хе-хе!!!

— Ха-ха-ха!!!

Его мимолетные подружки искренне развеселились. А потом начали рассказывать, давясь смешками, перебивая друг друга и многозначительно хихикая.

И Торнану оставалось лишь в очередной раз посочувствовать здешнему государю.

Когиту и в самом деле не интересовали мужчины. Совсем. Начисто. Ни на ломаную иску. Она предпочитала женщин.

Старый князь души не чаял в дочери: уже в семь лет у той был свой собственный маленький двор, где она была полновластной хозяйкой — с целым выводком придворных дам, прислужниц, и даже своей гвардией из двух дюжин знатных девушек: понятно, не настоящих воительниц вроде Мариссы, но по крайней мере знающих, с какого конца взяться за меч и умеющих держаться в седле. Уж кто из полусотни этих пресыщенных и развращенных бездельем баб приохотил наследницу к противоестественным забавам, или такова была ее природа, осталось неизвестным. Так же как и то, когда она впервые отведала запретного плода.

Первый раз это выяснилось, когда Когите было неполных тринадцать — обходившая конюшни стража застукала принцессу на сеновале в чем мать родила с семнадцатилетней горничной. Скандал тогда удалось замять — девка просто отдала все оказавшиеся при ней драгоценности стражам, пригрозив при этом страшными карами за болтовню. Тем не менее история как-то всплыла наружу.

Спустя год с небольшим весь двор только и говорил о том, как какая-то смазливая поломойка была вдруг возвышена по непонятному капризу Когиты до старшей камеристки, а потом выдана замуж за не самого бедного купца — с не самым, между прочим, плохим приданным. Затем были и другие — дочки бедных дворян и слуг, вдруг ни с того ни с сего возносившиеся очень высоко и получавшие земли и титулы. Иноземные куртизанки и авантюристки, блиставшие при дворе — не имевшие покровителей, но при этом не знавшие нужды в деньгах. И надо ли говорить, что Когита была весьма частой гостьей у местных торговцев живым товаром, временами покупая по десятку рабынь одновременно.

У нее было твердое правило — не иметь дела с замужними женщинами, кое-кто из особо брезгливых представителей знати даже спешил выдать своих наследниц замуж, если ему казалось, что Когита проявляет к ним повышенный интерес. Были, конечно, и досадные неприятности — чья-то дочь вроде бы пыталась отравиться, одну из служанок вроде бы нашли повесившейся. А полгода назад произошел скандал с министром двора, отказавшимся без объяснения причин включить свою внучку в свиту принцессы, несмотря на ее настойчивые просьбы. Дело кончилось отставкой и опалой — за оскорбленную Когиту вступился отец.

— А что отец? Князь то есть, — спросил Торнан. — Он знает?..

Взрыв смеха был ему ответом.

— Глупенький ты наш! — ласково ухватила его пальцами за нос Тейя. — Ну кто же ему скажет? Никто же не враг сам себе!

— Подумай: что будет? — с нотками явного превосходства над неотесанным варваром произнесла Энна. — Он не поверит, да еще прогонит с глаз долой. А потом, он же не вечный: когда принцесса займет место отца, она ведь не пожалует того, кто попробовал рассказать о ней правду. Ведь дураков нет!

— И вообще, — привалилась к нему упругой грудью Тейя, — хватит о Когите! Поговорим... Нет, говорить не будем!..

* * *

— ...А что говорит мудрость фоморов относительно Расположения звезд в момент рождения и их влияния на людские судьбы?

— Ерунда все это, — сообщил Чикко. — Для сбора трав или некоторых гаданий еще есть разница — собраны они при ущербной луне или при полной, или в какой именно час начинается камлание. Но прошу прощения, человеку безразлично, как стояла какая-то звезда в миг, когда он впервые закричал. Тем более что со временем звезды меняют свой ход на небесах.

— Что вы говорите?! — изумился старик. — Но мудрость учит, что звезды неподвижны и прикреплены к хрустальной сфере...

— Чья мудрость, позвольте узнать? — Чикко не скрывал ехидства. — Вот мудрость моего народа говорит, что за то время, пока он существует, звезды четыре раза меняли свой ход, а солнце дважды вставало там, где заходит.

— Не может быть... — Глаза старца налились восхищением и неверием. Фомор решил, что, видимо, его судьба сегодня — просвещать местных чародеев насчет мудрости его племени, и тихонько вздохнул.

Вот уже два часа он развлекал старого сморчка, таскавшего его по дворцу. Небось Торнан уже занимается какой-нибудь придворной дамой, и наверняка не одной. Марисса блаженно спит, или, может, тоже развлекается... с каким-нибудь гвардейцем. А он должен выслушивать излияния придворного мага. Старого болвана, на взгляд шамана, не стоило допускать даже до лечения волов и ослов, но, видать, у местного начальства свои резоны.

— А не будет ли уважаемый чародей с Пиридианских островов так любезен поведать скромному служителю искусства гадания и магии эти легенды? — вкрадчиво осведомился маг. — Это стоит записать!

— Ну отчего же нет...

Но тут Чикко увидел нечто такое, что напрочь выбило у него из головы всякие соображения насчет древней мудрости и легенд.

По освещенному факелами двору шла молодая женщина с корзиной белья. И какая женщина!

Ростом и статью она превосходила Мариссу, и вполне могла бы потягаться с самим Торнаном. Ее золотистые волосы были коротко и неровно обрезаны и давно не мыты, а всю одежду составляла хламида сурового полотна. Но что с того? Ноги умопомрачительной длины, бедра невероятной пышности, тонкая талия, груди фантастической высоты, рвущие ветхую ткань и так восхитительно колышущиеся при каждом шаге... Правда, шею разглядеть было непросто — широкий кожаный ошейник с ушком для цепи закрывал ее до половины.

— Кто это? — спросил Чикко, прервав излияния старца.

— Это? Это рабыня, — сообщил слегка оторопевший маг, даже слегка встревоженный — нет ли тут какого-нибудь подвоха и не содержит ли вопрос чужеземного шамана некоего скрытого смысла?

Про себя Чикко назвал мудреца старым ослом.

— Кажется, откуда-то с севера, чуть ли не из норглингов, — продолжал тот. — Да, точно, из норглингов, хотя я могу и ошибаться: в конце концов, я не обязан знать всех придворных рабынь...

— Тогда прошу прощения. — Фомор все еще смотрел в арку черного хода, куда скрылась рабыня. — Я бы хотел с ней побеседовать — говорят, женщины с Драконьей земли знают некую особую магию... — И торопливо зашагал к хозяйственному крылу княжеского дворца, оставив старика в недоумении.

Как без труда выяснил Чикко, прачками тут заведовал младший кастелян Грос Тунор, в этот поздний час не спавший. Он даже был рад гостю, появившемся в его одиноких покоях. Узнав что перед ним шаман, Грос пожаловался на боли в спине, и тут же ему была обещана завтра же скляночка с чудодейственной мазью. Довольный кастелян, узнав, что взамен от него потребуется очень немногое — всего лишь предоставить чужестранцу ночь с какой-то рабыней, — охотно пошел ему навстречу, попутно рассказав, откуда она взялась.

Девицу звали Удруна, и она действительно происходила из норглингского племени орелгов — самых диких и кровожадных из всех тридцати девяти племен, населяющих холодные фьорды и скалы. И была она, наверное, единственной рабыней этого племени в этой части Логрии, и уж точно — в Темии и окрестностях.

Рабы-норглинги попадались не так редко — в конце концов, после каждого отбитого набега оставалось некоторое количество пленников. Но девушки у них в походы не ходили (в отличие, скажем, от темнокожих хебов из южных пустынь и харьятток с востока), так что этим путем они в плен попасть не могли.

Особо отважные и жадные купцы плавали изредка по Вентийскому морю в гавани Драконьей земли, но одна заковырка — своих женщин норглинги на сторону не продавали. Наоборот, были не прочь прикупить чужих, ибо владеть рабынями и наложницами было весьма престижно в этом диком краю.

Оставалась еще возможность захватить северных женщин в набеге на земли норглингов, но храбрецов, что отважились бы на такое, история Логрии не помнила. Даже данны последний раз пытались провернуть что-то подобное лет сто назад, после чего тамошний король остался без войска.

Однако судьба сыграла с Удруной злую шутку, из тех, что эта ехидная старуха так обожает шутить. Ее семью вместе с прочими односельчанами сманил какой-то эрл из срединных марок норглингских земель, чьи владения опустошил мор. Корабль угодил в шторм, редкий в это время года, был унесен к югу и после недельной борьбы с волнами выброшен на берега Логрии, в Эдарии.

Надо ли говорить, как тамошние жители, не раз страдавшие от беспощадных пиратов, обрадовались, когда в их руках оказалось больше полусотни беспомощных врагов! Поначалу даже хотели устроить неслыханное — всех пленников принести в жертву богам, совершив таким способом тризну по всем убитым норглингами предкам. Но в конце концов жадность победила, и тех, кто еще был жив, распродали. Тогда-то Удруну и купил тамийский купец и как великую редкость подарил своему князю.

Между рассказом управляющий вызвал дежурного сержанта караула. Что-то сказал ему, и вскоре в дверях появилась, вызвав радостное возбуждение у фомора, пресловутая Удруна.

— От работы ты освобождена на сегодня и на завтрашнее утро, — сообщил Грос. — С тобой хочет поговорить гость нашего князя.

Чикко еле дотерпел до отведенной ему комнатки в нижнем этаже заднего крыла. Всю дорогу он вел Удруну за руку, наслаждаясь ощущением могучего запястья в своей не очень большой ладони. Но стоило ему переступить порог, как он ощутил некоторую растерянность — столь роскошных и больших женщин у него прежде не бывало.

— Э-э, подруга, я вот что хочу узнать...

— Три иска, — ровным голосом сообщила «подруга».

— Как?!

— Три иска, и я с тобой спать и делать хорошо, — столь же непринужденно изрекла дочь неукротимого, гордого и воинственного народа.

* * *

Из всех троих лишь Марисса успела кое-как подготовиться к столь высокому визиту.

После того как немолодой стражник в цветах Темии сообщил о приглашении, Марисса, чуть подумав и пожалев о брошенном в Корге парадном одеянии воительницы храма, решила явиться в таком виде, в каком была, не прихорашиваясь. Ну, почти...

Глядя в маленькое старинное зеркальце, она лишь высыпала на волосы щепотку тончайшей золотой пудры, на шею надела несколько ниток речного жемчуга, уши украсила длинными, до плеч, подвесками из тончайших серебряных цепочек, а рукава кожаной куртки — пучками сине-алых птичьих перьев и шелковых нитей.

Вначале по прибытии во дворец их всех развели по отведенным им гостевым покоям. Потом, не успела она даже опомниться, вновь потащили куда-то.

Скептически оглядев ее скромное облачение, управляющий вызвал звоном колокольчика какую-то толстую тетку, явившуюся в окружении нескольких служанок, и те почти волоком притащили Мариссу в большую комнату с изящными арками. Парчовые занавеси прикрывали часть стен; в полу был маленький бассейн на пару человек от силы, выложенный полированными плитами мрамора. На стенах понизу Марисса обнаружила мраморные резные решетки, и занятая ее туалетами служанка сообщила, что это выходы гипокаустов — труб, подающих в зимнее время горячий воздух из подвала, где стояли исполинские очаги.

Марисса помимо своей воли была поражена: даже в коргианском королевском дворце в холода обогревались обычными печами.

В нише имелся большой медный сосуд, предназначенный для подогрева воды. Его опорожнили в бассейн, повернув какой-то хитрый рычаг, загнали туда Мариссу, а когда она вышла, подали тунику из глубоко синего керийского шелка и такие же красные штаны. Вместо яловых сапог, уже заметно стоптанных, ей выдали изящные полусапожки желтого цвета с вязанными из шелковых нитей чулками.

Вся одежда пришлась ей впору, будто бы шилась на нее. (Марисса по молодости лет не знала, что опытная вышколенная камеристка на глаз безошибочно определит размеры одежды и обуви, потребной для человека.) И только облачив во все это, повели на торжественный ужин — она еле успела надеть мечи: единственное, что при ней осталось из старой экипировки.

Но даже после столь необычного приема Марисса была поражена невероятной роскошью главной залы дворца. Хотя удивить ее было трудно, ибо она видела и великолепное убранство храмов, и богатство и изящество резиденций знатных людей Корга — у Анизы было немало знакомых среди них. Сверкали массивные золотые блюда, усыпанные драгоценными камнями, резные серебряные кубки и тарелки, столы с инкрустациями слоновой кости и перламутра. Впрочем, в ослепительном блеске этой сине-красно-белой залы было что-то хвастливо-напускное. Она напомнила Мариссе одного теткиного приятеля-вельможу—в прошлом бедного дворянчика, который, внезапно разбогатев, не выходил в свет, не надев меньше чем шесть фунтов золотых украшений.

Роскошно разодетые гости прогуливались, ели, пили... Взглядом Марисса выделила из толпы своих коллег — воинов; вернее, как можно было понять, местных военачальников. Они были одеты в разноцветные камзолы, на богато убранных перевязях болтались палаши и мечи. Из-за шелковых поясов торчали кинжалы, иные могли поспорить размером с коротким мечом. Из-за голенищ высоких сапог у некоторых выглядывали витые рукоятки боевых ножей и стилетов — слишком красивых, чтобы быть по-настоящему боевым оружием.

Дамы были облачены в длинные шелковые платья темно-красных и лимонных тонов. Головы были непокрыты, волосы нарочито распущены. Марисса нахмурилась — таких причесок в Кильдаре не носили даже продажные женщины.

Приглашенные сидели за длинными столами, а венценосное семейство и их ближайшие друзья пировали на подиуме в конце зала. Горело бесчисленное множество лампад, так что не оставалось ни одного темного угла; на галерее наигрывал небольшой оркестр; слуги и служанки торопливо подавали блюда и подливали вина.

Путники, еще не совсем пришедшие в себя, были представлены принцессе Когите, высокой статной девушке с изящным профилем и холодноватым взором, и дюжине самых важных гостей. В голове у Мариссы был сумбур, и имен она не запомнила. Воевода такой-то, верховный жрец такой-то... Марисса машинально рассыпалась в любезностях и в конце концов позволила усадить себя по правую руку от наследницы.

Вечер пролетел незаметно, как-то даже слишком быстро. Для Когиты выступил менестрель, местная знаменитость — немолодой печального вида мужчина, который проникновенным речитативом исполнил какую-то балладу про витязя, воевавшего со львами и истребившего их целую кучу. К концу ужина Марисса изрядно осовела от тех великолепных вин и сытной еды, которые ей доставались, — видимо, потому, что она сидела на почетном месте.

Расходились далеко за полночь. Принцесса отрядила двоих пажей проводить Мариссу в ее покои. Стараясь идти твердым шагом, она втайне очень радовалась, что никто из спутников не примчался забрать ее.

Выйдя из сверкающей залы, Марисса думала только об одном — добраться до покоев и упасть на кровать. Глаза ее устали от обилия золота, и коридор показался ей темным и мрачным, хотя красивая винтовая лестница, ведущая наверх, была расписана фресками и ярко освещена лампадами, висевшими на бронзовых скобах. Марисса, утомленная навязчивой роскошью, уже ничего не замечала, кроме каменных ступенек. И даже не заметила, как пажи исчезли, а перед ней вдруг мягко заколыхался шлейф алого платья.

А потом удивилась, обнаружив, что хотя пажей рядом нет, зато находится она в обществе не кого-нибудь, а самой Когиты.

Не произнеся ни единого слова, они поднялись в крытую галерею и прошли еще несколько шагов, пока молодая хозяйка дворца не остановилась перед низенькой дверью, глубоко врезанной в стену. Отворив ее, Когита отступила в сторону, пропуская вперед свою гостью.

Марисса огляделась. Это была красивая комната, увешанная коврами, с двумя узкими окнами. В углублении располагался высокий камин с колоннами, с овальным навесом. На стенах висели раскрашенные треугольные щиты и охотничьи трофеи. Из мебели здесь были огромная кровать с балдахином темно-зеленого бархата, кресло с высокой спинкой, большой дубовый шкаф с резными дверцами, два табурета с бархатными подушками, поставец, на котором были расставлены серебряные кувшины и чаши. На скамьях были разложены синие бархатные подушки, а пол был устлан голубыми коврами, мягкими и пушистыми.

— Мне требуется с тобой поговорить, — сообщила Когита, зачем-то нервно вертя в руках замысловатую серебряную заколку. — Наедине...

— Я слушаю тебя, светлейшая, — вежливо, хотя и удивленно ответила Марисса.

* * *

Две здоровые, молодые и не вполне удовлетворенные женщины заездили бы кого угодно. А ночная тишина, обильная еда и мягкое ложе располагали ко сну. Но даже чуть выпивший и утомленный любовными играми, Торнан ощущал беспокойство. Были ли тому причиной призраки, бродящие в стенах дворца, или жаркие тела двух подружек, лежащих рядом — сон не шел. Что поделывают его друзья? Как там Марисса? Что, если Когита вдруг да положит на нее глаз?..

Торнан осторожно встал, зачем-то подошел к окну, за которым была теплая и темная ночь.

— Комната для обязательных облегчений по коридору налево, — сонным голосом пробормотал кто-то из девчонок. Кажется, Тейя.

Одевшись и с тяжелым вздохом проведя по пустому кольцу на поясе, Торнан осторожно прикрыл дверь в покои, где неплохо провел последние часы. И по коридору, скупо освещенному развешанными на вделанных в стену бронзовых крюках лампионами красной глины, двинулся вперед — для начала куда ему указали путь.

То самое заведение оказалось за поворотом, выделяясь ярко освещенным дверным проемом. Войдя, капитан остановился в неподдельном удивлении.

Отхожее место дворца было вполне достойно его великолепия. Выложенное мрамором и фаянсом, ярко освещенное четырьмя масляными лампами из того же фаянса, оно не имело ни лоханей, ни вульгарных дырок в полу. Имелся тут небольшой фонтанчик, непрерывно журчащий, и с десяток больших розеток белоснежного фаянса вдоль стен, тоже журчащих ручейками. Присутствующий тут же престарелый служитель в ливрее любезно сообщил, для чего нужен фонтан и для чего — розетки.

Подивившись хитроумной и удобной придумке, Торнан сделал дело, за которым пришел, и уже хотел уйти, как вдруг в нужник ввалился толстый, богато одетый хмырь, видать, кто-то из почтенных гостей, пьяный, как последний грузчик. Забористо ругаясь — даже капитан был удивлен, услышав такое в стенах дворца, — он проигнорировал жалкие попытки старца наставить его на путь истинный и справил нужду прямо на пол. Затем, под жалобные оханья служителя, принялся умываться в том самом фонтанчике, проигнорировав специально для омовений предназначенный сифон в углу.

Некоторое время Торнан раздумывал: то ли он просто никогда не видел подобного туалета, то ли, может, был тайным недругом правящей династии и таким способом выражал неприязнь к хозяевам дворца. Но в конце концов — какая разница? Конечно, будь князь Бэлиргэр его сюзереном, ант бы вытер получившееся безобразие самим виновником...

Торнан вышел из «комнаты обязательного облегчения» и, стараясь ступать бесшумно, двинулся по коридору — в направлении, обратном тому, каким пришел.

Перед глазами его стояла одна и та же картинка — последнее, что он увидел, перед тем как девки выволокли его из пиршественного покоя: хранящее печать напряженного предвкушающего ожидания лицо княжны Когиты, смотревшей на поглощенную едой Мариссу.

В стенах дворца стояла мертвая тишина.

Никакого продуманного плана у Торнана не было. Позднее он думал, что звериное чутье подчинило тогда себе его разум и вело нужным путем, позволяя избегать встреч с прислугой и стражниками.

Никем не задерживаемый, он добрался до второго этажа левого крыла. Выглянув в окно одного из трех эркеров большой залы, Торнан при лунном свете убедился, что не ошибся.

Прямо над ним и чуть левее виднелись еле освещенные узкие и высокие окна, под которыми во всю длину здания тянулся карниз — достаточно широкий, чтобы ловкий человек прошел по нему. Как подсказывала ему память и чутье, именно за вон теми угловыми окнами начинались покои княжны.

Торнан боком пролез через окно, высунул наружу одну ногу и, нащупав карниз, перенес на него вес тела. Распластавшись на стене, прижавшись к ней щекой и схватившись вытянутыми в стороны руками за камни, капитан начал осторожно продвигаться по выступу на высоте в тридцать с лишним фархов над известняковыми плитами, устилающими внутренний двор.

Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Торнан добрался до первого балкона. Он теперь уже подумывал, не сглупил ли, решившись на столь наглое поведение в княжеском дворце. Его порыв изрядно поостыл. Ну, вот заберется он незамеченным в покои к Когите, и что? Будет очень глупо, если он обнаружит там мирно беседующую с послом храма наследницу престола, или того хуже — их обеих, предающихся любви. В конце концов, подобные привычки — не такая уж невероятная редкость.

Когита может приказать посадить его в темницу — и будет в своем праве. А Марисса — дать в рыло: и тоже будет в своем праве.

А если Мариссы там и нет, то что с того? Мало того: кто помешает наследнице сказать, что он неизвестно как прошел в ее комнату, собираясь ее изнасиловать?

Да, темница светит в любом случае.

Но тем не менее он целеустремленно лез, подтягиваясь на архитектурных излишествах, в изобилии украшающих стены дворца правителей этой самоцветной страны.

Окна были узкие и по случаю теплой погоды — открытые. Но, даже будь ставни заперты, тихо выдавить ему их труда бы не составило. И вот он внутри.

Прислушавшись, он понял, что в апартаментах нет ни души.

Торнан без излишней спешки исследовал каждую комнату и мебель при слабом свете масляной лампы-ночника. Жилище принцессы состояло из четырех больших комнат: приемной и трех спален. Алые и золотые портьеры и гобелены драпировали обшитые панелями стены, полы покрывали пушистые ковры, узоры которых изображали охотничьи сцены, мебель розового дерева, привезенного из Суртии.

Никого. Торнан еще раз осмотрелся и увидел...

И увиденное заставило его испытать горьковатое облегчение — какое ощущает человек, переставший страдать и сомневаться, когда сбываются его дурные предчувствия.

Из-под дивана выглядывала знакомая перевязь с мечами.

Марисса явно попала в беду.

Как бы то ни было, она сняла бы оружие в последнюю очередь — как она всегда делала. А сняв, не бросила бы на пол. Он вытащил перевязь, осмотрел...

Да, явно снимала не она — амазонка всегда, расставаясь с оружием, старательно сматывала ремни и оборачивала их вокруг ножен, а сейчас они небрежно болтались.

Но что странно — следов борьбы в комнатах нет, а захватить и обезоружить такого бойца, как племянница Анизы, весьма трудно. Тем более вряд ли Когита прибегает в столь щекотливых случаях к помощи охраны или слуг.

Но как бы то ни было, у него было лишь два выхода. Либо дождаться возвращения хозяйки и расспросить, куда та девала Мариссу, либо поискать самому.

Он осторожно подошел к двери и ухмыльнулся — засов был задвинут изнутри и зафиксирован боковым крюком. А значит...

Во дворцах ведь обычно делают тайные ходы и комнаты, на случай разнообразных неприятностей, грозящих королям.

Потайной ход обнаружился за панелью, недалеко от окна во второй комнате. Капитан нашел его быстро — панель оказалась задвинута не до конца. Вытащив из ножен фалькатту и сунув ее за пояс сзади, он взял скимитар на изготовку, осторожно отодвинул тяжелый щит черного дерева, прихватил левой рукой ночник и двинулся вперед.

Вначале ход шел параллельно стене, а шагов через тридцать оборвался очень крутой и узкой винтовой лестницей, по которой мог пройти лишь один человек.

Новый коридор. Поворот налево. Потом еще шагов десять и снова лестница наверх. Коридор слегка поворачивал влево.

В конце хода тоже имелась потайная дверь. Ее невозможно было бы углядеть, если бы она была закрыта. Но щель и доносившиеся оттуда звуки выдавали тайну.

Торнан пригасил фитиль и приблизился.

Каменная плита была повернута на невидимой оси, оставив по обеим сторонам проемы, куда он заглянул.

Торнан не знал, что он ожидал увидеть за дверью, но уж определенно не то, что обнаружил. Пол обширного помещения покрывали все те же ковры. Стены украшали гобелены. У дальней стены стоял длинный стол из хорошего эбенового дерева, инкрустированный серебром.

И к этому столу была привязана раздетая Марисса. Амазонка дергалась и извивалась, стараясь освободиться от ремней, оплетавших ее руки и ноги, широко разведенные в стороны.

Перед ней прохаживался не кто иной, как наследница тийского престола, княжна Когита. Облачена она была в шаровары черной кожи и такую же жилетку на голое тело, усаженные серебряными бляхами. Сапоги на высоченном каблуке украшали многочисленные серебряные накладки.

И обе женщины, можно сказать, беседовали.

— ...Шикса ставленая! Грязная сучка!!! Помесь свиньи и лисицы!!! — закончила воительница фразу и, задыхаясь, замерла.

— Ну, зачем ты так, дорогая, — промурлыкало ее высочество в ответ, — ну не упрямься — все равно сделаешь то, что я захочу! Точнее, я сделаю с тобой все, что захочу! Будешь умной и хорошей девочкой — все будет хорошо. А будешь упираться — вон там в углу колодец. Глубокий или нет — не знаю, оттуда еще никто не возвращался.

Бесшумно — а при нужде Торнан мог ходить бесшумно, — северянин прошмыгнул в щель, ловко проскочил вдоль стены...

И Когита поняла, что что-то не так, лишь получив хорошего пинка по обтянутому лакированной кожей заду.

Пока пропахавшая носом ковер высокородная развратница вскакивала и недоумевающее озиралась, Торнан рассек фалькаттой ремни. Свободной рукой ему пришлось удерживать Мариссу, тут же попытавшуюся кинуться на обидчицу.

— Вот я сейчас, твое высочество, приволоку тебя прямо в таком виде в папашкины покои! Что тогда с тобой будет?! — рявкнул он на что-то собиравшуюся сказать хозяйку, не давая ей опомниться.

По вмиг сошедшему с лица румянцу и расширившимся зрачкам стало ясно, как Когита относится к подобной перспективе.

— Прошу тебя, не делай этого! Забери свою возлюбленную и уходи беспрепятственно — тебе не причинят вреда! — пролепетала она.

— Да ну! Какие мы добрые! — бросил Торнан в ответ. — Значит, ты напоила какой-то дрянью... мою невесту, — краем глаза он заметил, как на секунду вытянулось лицо торопливо пытавшейся завязать шнуровку платья Мариссы, — украла ее, распяла в этом грязном подвале, как преступницу, собиралась проделать с ней всякие противные Великой Матери вещи — так? И теперь мы можем уходить спокойно, и нам не причинят вреда! Ты действительно добра и милостива!

По лицу Когиты Торнан догадался, что сейчас в ее очаровательной головке бьется одна-единственная мысль: если этот ужасный громила сейчас ее придушит, то тайник найдут только после того, как ее труп начнет вонять.

— Подожди, ты не понял, — Когита шагнула к нему, рассеянно вертя в руках замысловатую фибулу. — Я не хотела ничего плохо...

— Торнан, стой! — рванулась Марисса. — Не подпускай ее — у нее заколка смазана какой-то дрянью! Ею она меня и вырубила!

Скорчив злобную гримасу, Когита замерла, глядя на острие скимитара в руке анта.

— Кинь побрякушку, — ровным голосом предложил Торнан. Честно говоря, что-то в этом духе он и предполагал.

Опасное украшение, упав на пол, закатилось куда-то.

— Я готова тебе отдаться, витязь! Можешь даже меня изнасиловать... Я не буду против... — невпопад предложила наследница.

— Могу, но не хочу, — бросил Торнан. — А вот от драгоценностей не откажусь. Моей... невесте они вполне подойдут.

— Я эти побрякушки в сортир вышвырну! — видно было, с каким невероятным усилием удерживается амазонка, чтобы немедленно не отправить Когиту в тот самый колодец. — Торнан, уйдем отсюда! Где мое оружие?!

— Вот что, — Торнан чувствовал, что сейчас главное — не давать противнице не малейших пауз. — Сейчас ты вот прямо тут напишешь нам всем троим пропуск из твоего дворца. И мы уйдем, не поднимая шума.

— Да?! — Марисса между тем шарила глазами по подземному покою в поисках чего-нибудь похожего на оружие. — А эта мерзавка так и будет заманивать сюда девчонок, а потом кидать их в колодец?! Торнан, я так просто отсюда не уйду!

— Я никого никуда не кидала! — К Когите потихоньку возвращался княжеский апломб. — Я пугала тебя... Если хочешь знать, то мои женщины потом на коленях просили меня повторить то, чем мы занимались! А, что ты понимаешь... И ты тоже! — бросила она Торнану. — Тебе не понять, какое это наслаждение: не с козлом похотливым, а с такой же, как ты сама! Не поймешь, — констатировала Когита, — где тебе... Ты не женщина!

— Верно, — согласился капитан, — я не женщина. И кулак у меня потяжелее женского будет! — Он сделал шаг в сторону княжны. — Пиши давай...

Нашлись в подземном покое и чернила, и тростниковая бумага (уж зачем они были здесь — неясно).

Перед тем как они вышли, Марисса все же попыталась свести счеты с обидчицей, рванувшись назад. Но Торнан одним рывком вытолкнул ее за дверь, и девушка опомнилась.

— Дура ты, — вдруг бросила скрестившая руки на груди Когита, стоявшая в центре покоя в позе скорбящей богини. — У тебя бы было все, что пожелаешь... А так ты сдохнешь как собака где-нибудь... Такие, как ты, не живут долго...

— Давай-давай, — бросил Торнан. — Нашлась тут Кифимская пророчица!

Когда Марисса и Торнан вышли из покоев Когиты, стоявший в коридоре стражник, кажется, не удивился. Возможно, уже привык, что из комнат наследницы появляются неожиданные гости.

Выйдя, они оба одновременно вздохнули.

Заря бросала розовые блики на грязные лужи во дворе. Слуги, зевая, тащили из кухни лохани с объедками. Дворец, готовясь к новому дню, начал потихоньку прибираться после ночной оргии. На ступенях лестницы вповалку лежали спящие люди. Свернувшись в клубок или растянувшись во весь рост, гости храпели там, где настиг их сон. Некоторые все еще прижимали к груди бочонок с вином или чашу. Полы были залиты чем-то липким, а от некоторых лужиц исходил недвусмысленный запах — словно не для гостей были великолепные «тайные комнаты».

Несколько важных господ спали чуть не в этих самых лужах.

Почти бегом Марисса и Торнан пересекли двор, добираясь до каморки Чикко.

Подойдя к двери, ант невольно замер. Из каморки доносились звуки, услышав которые Торнан в первый момент слегка опешил. Могло показаться, что Чикко занимается любовью с... хм, ну, скажем, с молодой суртской пантерой.

А когда распахнул дверь, то в первый миг чуть не растерялся. Ибо в полумраке могло показаться, что их приятель решил изменить своей всегдашней любви к женщинам и перейти к близкому общению со своим полом. Уж больно могучим было распростертое на койке тело, из-под которого фомора, можно сказать, и не было видно. И лишь когда Чикко вылез наружу, не без труда спихнув с себя рабыню, Торнан успокоился.

За его спиной Марисса хмыкнула, видимо, оценивая стати случайной подруги чародея.

— Торнан, я еще не успел... Еще хотя бы немножко... Совсем немножко, а? — жалобно попросил фомор.

— Плевать! Рукой себе поможешь, ежели чего, — непреклонно заявил капитан.

Чикко сник и принялся одеваться.

— Все равно давай иска, — с гнусавым норглингским акцентом, заставившим Торнана вздрогнуть, сказала поднявшаяся с кровати девица. — Говорю, давай иска, островная лягушка!

Потерянно фомор сунул ей монету, которую Удруна тут же спрятала за щеку, и, ничуть не стесняясь, принялась неторопливо облачаться в драное платье.

Забрав у полусонного начальника караула оружие (он даже толком не стал проверять написанное Когитой), они вышли из боковых ворот дворца и зашагали по рассветной улице.

— И как эта корова тебя не раздавила? — К Мариссе возвращался ее прежний задор.

— А тебе меня так жаль? — огрызнулся Чикко, не оставаясь в долгу. — Тогда ты вполне могла бы помочь моей беде!

И Торнану пришлось перехватывать в воздухе крепкий кулак амазонки.

Они забрали на постоялом дворе свое имущество, затем, растолкав заспанного хозяина, уступили ему коней без лишнего торга и отправились к пристаням. Там они долго объясняли сторожу, что ждать хозяев им не с руки, серебро трактирщика монета за монетой переходили в его потную ладонь, проясняя его ум...

И через полчаса лодка огибала южные укрепления, унося из города Мариссу, Чикко и Торнана.

Стоя на корме, капитан погружал большое весло в воду, мощно отталкивался, и лодка стремительно уносилась вперед. Вскоре стены города исчезли за густыми зарослями деревьев. Ольха с резными листьями, с рыжеватыми сережками, ивы, отливающие серебром, с обеих сторон клонились к реке. День обещал быть знойным, но на воде было почти свежо.

Слышно было, как журчит вода, как шелестит трава, как щелкает, сидя на ветке, белка.

Река, ставшая уже широкой, струилась меж берегов, заросших ежевикой, дикой вишней и яблоней. Лес подступал к самой реке, рослые буки и дубы высились над спокойными водами. Лодка бесшумно летела по спокойной глади реки, Марисса глядела на работавшего веслом Торнана сквозь полуопущенные веки. И думала...

Мысль ее была совсем неожиданной. Она думала, что по старому закону человек, увидевший случайно или нарочно наготу свободной девушки, должен был на ней жениться, если она того пожелает.

Потом вдруг засмеялась. Смеялась она долго и от души.

— Ты чего?

— А хорошего ты ей пинка дал — чуть не улетела!

— Кому?! — спросил Чикко, которого они сочли излишним посвящать во все подробности.

— Да дочке князя здешнего! И как у нее задница не отвалилась?!

— Что-о?! — У фомора только что глаза на лоб не вылезли. Он, конечно, понимал, что не просто так они сорвались с места, но чтоб такое...

И тут Торнан сообразил запоздало, что действительно несколько часов назад дал хорошего пинка наследной принцессе. Ну и дела! Бывало, приходилось давать по морде дворянам, случалось бить — и кулаком, и мечом — ноглингских ярлов, но вот так, отвесить по заду княжне...

И Торнан громко заржал, чуть не упав в воду.

Чикко ошалело переводил глаза с Мариссы на капитана, совершенно потрясенный услышанным. Потом и он тоже засмеялся, следом за своими приятелями.

Над ними с пронзительным криком пронеслась маленькая серая речная чайка, уносясь навстречу солнцу.

Глава 11

КОГТИ СМЕРТИ

На четвертый день плавания, ранним утром, когда красновато-золотое солнце всходило над кромкой лесов, их глазам предстали черные башни Курмала — столицы одноименного герцогства.

Одна из самых мощных цитаделей Западного предела Логрии гордо вздымала к небу шестнадцать громадных башен, увенчанных изображениями орлов — символами династии местных герцогов.

От этих черных немых башен на фоне темно-голубого неба веяло мрачным величием и одновременно от них исходила непонятная угроза.

Внезапно Марисса ощутила непреодолимое желание бежать, и Чикко, с его чутьем повелителя духов, почувствовал то же самое. В чем тут дело? Или в том, что вместо веселых предместий с их кабаками и ярмарками город окружают старые пепелища — след недавно закончившихся боевых действий? Ну да, они же воевали с Южной Эргией, но мир вроде уже заключили.

Она подавила непонятное чувство.

Под стенами старого города, помнящего еще, как говорят, времена Толлана, от Ранны ответвлялся небольшой рукав, частью уходивший под стену, питая водой горожан, частью заполнявший широкий ров, опоясывавший бастионы.

Торнан вытащил лодку на отмель, расположенную прямо перед одной из главных башен.

— Надо будет продать ее, — хозяйственно сказал Чикко. — Или на кобылу обменяем.

— На осла разве что, — уточнила Марисса, глядевшая вверх, прикрыв глаза ладонью. — Дрянь посудина!

Почти над их головами виднелась черепичная крыша башни, над подъемной решеткой из почерневших кипарисовых бревен висел деревянный позолоченный орел — герб герцогов Гламов.

Однако северянин, не слушая ее, внимательно изучал крепостные стены. Глаза его тревожно сощурились, а лицо все больше и больше мрачнело.

— Что там? — спросила Марисса, невольно понизив голос.

— Вроде ничего... Но в воротах нет стражи, на стенах пусто, — а ведь в крае неспокойно!

— А еще в городе тихо, — поддакнул Чикко. — Не по-хорошему тихо, скажу тебе, подруга! Как будто народ разбежался.

Марисса и сама обратила внимание, что обычного городского шума из-за стен не доносится.

— Дело воняет! — резюмировал фомор, и в самом деле принюхиваясь, как учуявший волка пес. — Может, тихо и скромно пойдем пешком?

Торнан задумался — именно из Курмала было проще всего добраться до Картагуни, а оттуда — до песков Тэр и тамошнего тайника...

Ант в задумчивости озирал стрельчатые башни крепости, между которыми торчала, как старая бочка, башня герцогского донжона. И — на ней не было стяга.

— Понял, — проследил его взгляд Чикко. — Траур у них. Кто-то умер из знатных. Может, сам герцог и откинулся! — По тону можно было заподозрить, что у фомора какие-то личные счеты с родом Гламов.

Торнан, не отвечая, направился к подъемному мосту, спутники последовали за ним. Пройдя по мосту, они вошли в ворота. Стража отсутствовала.

Прямо перед ними круто уходила вверх, поднимаясь к Верхнему Городу, прямая и широкая улица с неровной булыжной мостовой. Улица была чистой — даже, на взгляд северянина, слишком чистой. На лавках и трактирах веселыми яркими красками сияли вывески — и почти никого. Лишь пара силуэтов шмыгнула вдалеке, чтобы исчезнуть среди домов. Улица была пуста... И это безлюдье яснее любых криков и воплей давало понять — в городе беда.

Странники невольно замедлили шаг, руки Мариссы и капитана почти синхронно легли на эфесы, и даже Чикко принялся нервно теребить кинжал на поясе. Это было не то старое, пахнущее пылью и запустением безлюдье поселка, где они нашли первую часть жезла и где сразились с порождением преисподней. Нет — то было напряженное, сжавшееся в ожидании пришествия неведомого ужаса, наполненное мукой безмолвие приговоренного перед появлением палача.

Все двери были заперты, ни единой живой души. Пусто было даже в трех харчевнях, куда они заглянули по дороге. Лишь в последней они нашли четверых мертвецки пьяных горожан, валявшихся на полу. Но что еще удивительнее — навалившись на стойку, там же храпел и корчмарь, рылом в собственной блевотине.

Все трое некоторое время созерцали это дикое зрелище — ведь известно, что содержатели питейных заведений не пьют. Хотя и знал ант одного кабатчика, ухитрившегося пропить собственный кабак...

Они пошли дальше. По дороге им попалось несколько человек, но те шарахнулись прочь при одной лишь попытке подойти и спросить, что тут происходит.

Чикко и Торнан настороженно переглядывались, Марисса же глядела на заросшие мхом камни стен старых домов, ощутив вдруг жуткий страх, как будто узрела свежевырытую могилу.

Внезапно в мертвой тишине послышалось заунывное пение.

— Гимн Великой Матери, — сообщила Марисса. — Только... Шэтт!!! Это же большая покаянная молитва!

Торнан и Чикко вопросительно уставились на нее.

— Об отвращении великого бедствия! — бросила она. — Торн, похоже, надо сматывать удочки!

Но тут они миновали поворот, и глазам их предстала площадь перед дворцом местного владыки.

Там творилось что-то странное. Стражники в полном вооружении шустро подносили вязанки дров, разжигая огромный костер, для чего-то накрытый полотнищем. Лица у всех были обмотаны тряпьем. А командовал ими не офицер, а худой человек в кожаном балахоне и маске с длинным носом, делавшей его похожим на птицу. Он держал в руках кожаный баул, из которого его помощник, в такой же одежде, доставал большой ложкой порошок изжелта-серого цвета и сыпал в разгорающийся огонь. Смолистое пламя поднялось вверх, ветер принес клубы дыма с сильным терпким запахом химикалий.

— Тьфу, что за пакость?! — замахал Чикко руками. — Сера с сушеным аргатом... Какое колдовство они тут затевают?.. Торнан! — вдруг взвизгнул он. — Дружище, бежим отсюда!!!

Но Торнан уже и сам понял: вместе с едким запахом следующий порыв ветра принес запах подгоревшего жаркого.

Обреченно капитан оглянулся и увидел ползущий по флагштоку донжона белый стяг с черной половинкой оскаленного черепа.

— «Чумной Дед»!!! — взвыла Марисса.

Трое путников застыли на месте, ощущая то самое, описанное в балладах и сказаниях состояние, когда волосы становятся дыбом, а душа уходит в пятки.

На город обрушилось величайшее из возможных бедствий — в Курмале была чума!

На площадь, грохоча, выехала ломовая телега, управляемая оборванцами в оранжевых колпаках каторжников, с такими же, как у стражи, закрытыми лицами. На ней возвышался разъезжающийся штабель трупов.

Тут же из дворца — из дворца! — появились такие же каторжники, принявшиеся крючьями стаскивать раздутые, почерневшие тела жертв мора.

Марисса не выдержала. Не говоря ни слова, девушка бросилась прочь. Ничего не видя и не помня, она кинулась сломя голову по улице — назад, к воротам, прочь из этого проклятого города, отданного в добычу демонам смерти. Она мчалась как лань, а за ней неслись Чикко и Торнан, спотыкаясь и моля всех богов и духов, чтобы ворота еще не успели запереть.

Увы... Из-под каменного свода надвратной башни не прорывался ни единый луч солнца. Путь преграждала решетка и поднятый мост. Налетев с разбегу на решетку, Марисса обхватила прутья и застонала.

Появился сержант, подойдя к ней сзади, положил ладонь на плечо.

— Выхотить сапрещено! Прикасс наместника есть! Никого больше не выпускать! Та-ак есть! — Он говорил, медленно подбирая слова, с сильным гвойским акцентом. — Прикасс наместника! Под страхом висселитца!

Из дверей кордегардии высунулись стражники, но никто из них не отпускал шутки на тему распустившей сопли девки, зачем-то при этом еще таскающей меч.

— Так нато, дотщка... — уже мягче сказал сержант Мариссе. — Ты ше понимать есть — тщюма-а!

Тут прибежала какая-то расхристанная тетка, по виду знатная дама, с рассыпающимся узлом, и принялась трясти решетку, обдирая руки о деревянные колья.

— Я хочу выйти! Говорят вам, я хочу выйти! Не хочу оставаться здесь... Не хочу!

— Притется, — терпеливо ответил солдат. — Наместник сказал: больше никого не выпусскать. — Он был немолод, и в глазах его отражалась тоска и понимание. Было очевидно, что он и сам с удовольствием оказался бы подальше от этого места.

Обреченно поднявшись и утирая слезы, Марисса отошла прочь, позволив друзьям взять себя под руки.

— Что будем делать? — спросил Чикко, когда они отошли шагов на пятьдесят.

— Вначале нужно где-то устроиться, — сообщил капитан. — А потом будем думать, как выбраться. Я не собираюсь ждать, когда мой труп поволокут багром на костер.

— Я тоже! — фыркнул Чикко, и в глазах его сверкнула злоба на несправедливость мироустройства. — Но вот как?

— Придумаем! И не надо раскисать, Марисса, — обратился Торнан к изо всех сил сдерживающей слезы амазонке. — Мы найдем какую-нибудь дырку в этих стенах и выберемся. Город старый, а в старых домах крысам как раз и раздолье. А пока нам надо поесть и найти пристанище на ночь.

— Я не плачу! — вымученно улыбнулась девушка, кое-как беря себя в руки. — Пошли...

Они вновь поднялись по улице, с каждым шагом все сильнее ощущая запах горелого мяса. На площади их заметил человек с клювом, который, как оказалось, был врачом-жрецом.

— Немедленно уходите! — крикнул он властно. — Нельзя разгуливать по городу. Возвращайтесь к себе! Без нужды запрещается появляться на улицах под страхом отправки на уборку трупов!

— Куда? — спросил Торнан. — Мы нездешние. Мы только что вошли в этот ваш дерьмовый курятник, а теперь ворота закрыты, и никого не выпускают.

Жрец пристально глядел на них из-за закрывавших глаза толстых стекол.

— Куда? Лучше сразу в могилу! — рявкнул он, возвращаясь к своему жуткому занятию.

— Друзья, — вступила в разговор Марисса, — о чем мы говорим? Тут ведь наверняка есть храм Тиамат! Все же я посол, как-никак! — Она уже почти пришла в себя. — Где тут обитель Великой Матери, любезный? — спросила она.

— Назад путем, каким вы пришли, второй переулок налево, шагов триста будет, — бросил медикус, успокаиваясь.

В молчании трое странников двинулись в указанном направлении. Торнан вдруг ощутил навалившуюся невероятную усталость. В голове было пусто, перед глазами вертелись круги, и он едва волочил ноги. Город чудился ему западней, крышка которой захлопнулась, отрезав их от жизни и надежды.

— Когда мы чего-нибудь поедим и отдохнем, дело будет лучше! — проворчал Чикко. — Я уж знаю — при крупных неприятностях надо как следует пожрать. Поднимает дух и проясняет мозги!

Тиамат в Кайдаре, видать, не относилась к самым почитаемым богиням. Как припомнил Торнан, в этих местах больше почитают Атана — Отца Людей и его многочисленное семейство вроде Леоказа — покровителя воров и хитрецов и Хрейны — Любвеобильной.

Храм был сооружением хотя и старым и основательным, но явно знавшим лучшие времена. Да и заправлял делами тут жрец, а не жрица, — еще молодой, подтянутый, с добродушно улыбающимися глазами и тонкими чертами лица.

— Нельмаз, служитель седьмого ранга нашей Праматери, — представился он, принимая письмо от Мариссы. Пробежав глазами, горько улыбнулся. — Хочется сказать — рад видеть посланников столь великого храма, да лучше бы вы обошли наш город стороной. Ну ладно, устраивайтесь, — произнес он. — Подумаем, что можно сделать для вас.

— Нам надо убираться отсюда! — проворчал Торнан.

— Я же сказал — подумаем, — проговорил Нельмаз. — Идемте.

Они устроились в задних комнатах храма, в котором уже столпилось немало народу — видать, пришли просить помощи у Прародительницы. Там их встретила невысокая худая женщина неопределенного возраста — как выяснилось, супруга Нельмаза и старшая жрица курмальского храма. Видимо, мужчине было проще управляться с делами в городе поклонников бога-воителя. Поохав над бедой путников, она тут же убежала, обещая позаботиться о еде и ночлеге для столь уважаемых гостей.

Потом явилась прислужница с корзинкой в руках, откуда достала три ломтя черного хлеба с мясом и протянула их гостям.

— Поешьте! — произнесла она устало. Потом, приподняв тяжелый кувшин, налила в кружку вина: — Поешьте, пока есть чего. А то ведь... У нас в городе запасов еды ровно на две недели. Скоро крыс есть начнем...

Они втроем уселись прямо на каменный пол, подстелив плащ Мариссы, и по-братски поделили скудный обед, сразу почувствовав себя лучше. Чикко даже начал подремывать. Он проглотил свой кусок слишком быстро, будто не ел несколько дней, и фомора слегка разморило. Что до Торнана, то он ел не спеша, насыщаясь и разжевывая каждый кусок.

Солнце приближалось к зениту, и жара становилась невыносимой, проникая даже сквозь толстые стены храма. Поймав встревоженный взгляд Торнана, Марисса улыбнулась и шепнула:

— Душно что-то! Пойду немножко подышу свежим воздухом.

Понимающе кивнув, он принялся чистить ятаган. Чикко спал глубоким сном.

* * *

Выйдя на улицу, Марисса тут же уселась на врытое в землю трухлявое бревно и привалилась к стене. Может, она бы и задремала, но тут заметила какого-то человека: выглядывая из-за угла, он явно делал ей знак подойти.

Привстав, она огляделась вокруг — вдруг тут есть еще кто? Однако человек продолжал призывно махать руками. Очевидно, он обращался именно к ней. Марисса приложила палец к груди и вопросительно взглянула на него. Он энергично закивал. Заинтригованная, молодая женщина встала и направилась к нему.

Незнакомец оказался маленьким худым человечком в лохмотьях, сквозь которые проглядывало голое тело.

— Ты меня звал? Что нужно?

Оборванец осклабился.

— Я слышал, как вы разговаривали со стражником — дядюшкой Туукумом. Знаю, что вы хотите выбраться из города. Я могу помочь.

— И не боишься веревки? — осведомилась девушка.

— Боюсь, — печально вздохнул он. — Но я подумал, что если у трех странников найдется, чем отблагодарить бедняка...

— Тогда подожди: надо предупредить моих друзей...

Маленький человек удержал ее, схватив за руку.

— Нет. Я и в самом деле здорово рискую. Покажу тебе, как выбраться, а уж потом проведешь своих. Только дождитесь ночи...

Марисса колебалась. Ей не хотелось уходить, не предупредив Торнана и Чикко, но голодранец был прав. Если они пойдут все втроем, то могут, чего доброго, привлечь внимание стражи.

— Где это?

— Совсем рядом, почитай в двух шагах. Пойдем!

Мысль, что уже скоро она окажется за стенами жуткого города, вырвется отсюда, увидит зеленую траву и ясное небо, не отравленное вонючим дымом, заслонила все остальное. Мелькнула мысль, что она зря не взяла клинки, но вид человечка внушал доверие, да и справиться с ним в случае чего будет не трудно.

Марисса последовала за оборванцем. Ей так не терпелось убраться из проклятого чумного города! Бродяга свернул в переулок, такой узкий, что в нем еле-еле можно было разойтись двоим крупным мужчинам. Он оканчивался тупиком, в котором лепились бесформенные лачуги, крытые соломой. И прямо над ними возвышалась рыжая кирпичная городская стена. Голодранец направился прямо к лачугам, но, когда он пригнулся, чтобы войти в низенькую дверь, она инстинктивно отступила назад. Он понимающе ухмыльнулся, сощурив глаза.

— Так ведь если бы выход был прямо посреди улицы, солдаты давно бы его перекрыли. Пойдем. Сама понимаешь: подземный ход, про который никто не знает, очень полезная штука! — многозначительно подмигнул он.

Марисса, наклонившись, вступила в узкий, темный и грязный проход. Казалось, он шел под землю, однако в конце его воительница углядела какую-то дверь из необструганных досок. Оборванец пинком открыл ее, таща за собой Мариссу с неожиданной силой. Дверь хлопнула за ними, и проводник торжествующе закричал:

— Мужики! Смотрите, кого я вам привел!

Очам Мариссы предстал мрачный полутемный подвал, в котором набилось с дюжину человек в рванье. Они встретили ее появление громким гоготом и радостным визгом.

Это была ловушка, куда она так глупо позволила себя заманить.

Она в ярости повернулась к маленькому оборванцу. Тот, осклабившись, еще крепче сжал ее руку с силой, которую трудно было заподозрить в столь хлипком на вид человечишке.

— Куда ты меня притащил, мразь?! — прошипела она, скрывая за гневом растерянность.

— К славным ребятам, которые давно не видели живой бабы! Нас выпустили из тюрьмы, чтобы мы сжигали трупы. А мы взяли да тягу дали! Пожрать и выпить у нас есть, только вот девок не хватает: все попрятались!

С нар поднялся рябой громила.

— Ты никак рехнулся, Землегрыз?! Ее хватятся завтра же — и на кого подумают?! Хочешь, чтоб город перевернули вверх дном?

— Так ведь она не из города. Пришла прямо перед тем, как наместник приказал закрыть ворота, с какими-то хмырями. Я ее еще на площади приметил, а потом выследил. Посмотри на нее! Настоящая красотка!

— Верно, девка королю впору! — поддержал кто-то.

— Я буду первым! — важно сообщил Землегрыз. — Заслужил ведь? Ничего, красуля, тебе понравится!

Никто не возражал, хотя по лицам было видно, что многим это не по вкусу.

Марисса отпрянула, но ее схватили сильные руки, а к горлу приставили длинный ржавый тесак, который Землегрыз как-то ухитрился спрятать в лохмотьях.

Животный ужас овладел всем ее существом на кратчайший миг, оживив самые жуткие страхи, тщательно загоняемые в самые дальние уголки сознания. Но тут же она взяла себя в руки.

Сделав вид, что напугана до смерти, она бессильно обмякла. Коротышка погладил ее по щеке, надвинувшись на нее, обдавая зловонием гниющей пасти. Но она не давала воли ни ярости, ни ненависти, даже когда грубые руки принялись срывать с нее рубаху, путаясь в шнуровке безрукавки.

Бандиты смотрели во все глаза, затаив дыхание и боясь пошевелиться, как будто пред ними совершался некий священный обряд. Вот в тусклом свете подвала пред ними предстали обнаженные плечи — точеные, с бархатистой смуглой кожей... Гогоча и мешая друг другу, вскочили они, стараясь не пропустить ни единой подробности предстоящего зрелища.

Прикинув, что пускающий слюни урод уже совсем расслабился и потерял бдительность, предвкушая совсем скорое наслаждение, воительница, сложив три пальца в щепоть, коротко ударила ублюдка в точку «малл» приемом, именуемым в крайг-мавен «удар скорпиона». Тот покачнулся, выкатив глаза от пронзившей его боли, и его оружие тут же перекочевало к Мариссе.

Через мгновение Землегрыз с проткнутыми кишками полетел на пол, под ноги оторопевшим товарищам.

— Да ты... — прошипел кто-то и запнулся.

— Ну, кто тут еще хочет моего тела?! — выкрикнула она.

Растопырив пальцы, вожак бросился на нее, пытаясь ударить в глаза, но она выставила вперед ногу и с силой ударила колченогого в грудь, метя по нижним ребрам — чтобы их обломки проткнули печень и легкие.

А затем распахнула дверь и была такова.

Через мгновение она выскочила из темного прохода, уже полностью владея собой, и юркнула в приведший ее сюда переулок. Ее не преследовали — то ли внезапное преображение беззащитной жертвы в дикого зверя их обескуражило, то ли боялись выдать свое убежище.

На выходе Марисса подумала, что девчонка в разорванной рубахе и с окровавленным тесаком будет, пожалуй, привлекать внимание — мягко говоря. Отшвырнув подальше оружие, она наскоро привела себя в порядок, кое-как завязав на груди рубаху и затянув разрезанные шнурки безрукавки.

— Что это с тобой?! — встревоженно осведомился Торнан, когда она вошла в крипту.

— Решила прогуляться вот, — отмахнулась она. — Какие-то пьяные уроды... Еле отбилась!

При этом она почти не погрешила против истины. Рассказывать все, как было, ее совершенно не тянуло. Было стыдно своей глупости, опять же с этого дикого варвара станется пойти разбираться с теми головорезами, а им сейчас не до этого.

Тут же она подумала, что надо возблагодарить Богиню за спасение от ужасной участи.

Стоя в главном зале храма Тиамат, своей богини, вместе с несколькими десятками прихожан, что неустанно молили Небо пощадить их и даровать прощение несчастному городу, она долго молилась, обращаясь к Богине, затем вернулась к друзьям и устроилась в уголке, дожидаясь ночи. Из-за наглухо закрытых дверей храма доносились молитвы, жалобы и стоны. Но Мариссе все же удалось заснуть.

Она проснулась, как от толчка, и сразу поняла, что уже стемнело.

Чикко стоял на коленях возле Мариссы.

— Пойдем, — сказал он, поднимаясь, — нас ждут.

Нельмаз и Торнан стояли у черного хода в храм. Закатное небо затянули грозовые облака. Было невыносимо жарко и душно, особенно после прохлады, царившей в святилище. В воздухе стоял тяжелый запах дыма.

У входа в храм жгли ароматические травы и благовония в больших курильницах. Какой-то пышно одетый бородач с объемистым мешком подошел к костру и принялся горстями кидать туда темный порошок. Горький дым ожег глаза.

— Перец жжет, надо же! — усмехнулся жрец. — Эк припекло купчину!

Молча смотрели друзья, как исчезает в огне дорогая пряность.

В городе пахло смертью, могильная тишина обвивала его, точно саваном, и Марисса, не осмеливаясь говорить громко, прошептала:

— Куда мы пойдем?

— В квартал суконщиков, — так же еле слышно ответил Торнан, — наш единственный шанс — это пролезть через решетку, которая перегораживает реку. Мы с Нельмазом были там — охрана пока не поставлена.

Маленькая группа углубилась в запутанный лабиринт старых улиц. Проходя мимо домов, они иногда слышали обрывки молитвы или рыдания.

Вскоре они оказались рядом с рекой. Здесь располагались сукновальни, бывшие гордостью города. Нельмаз, который, чутко прислушиваясь, шел впереди, остановился у небольшого кривого мостика и показал им узкую дверь, пробитую в городской стене. Сейчас она была, естественно, замурована.

— Этот ход называется Кабаньим! — прошептал он. — Решетка прямо под ним.

Действительно, внизу проходил канал, перегороженный прутьями.

— А решетка?

— Не так страшно, — фыркнул жрец, извлекая из заплечной сумки толстую веревку. По синеватому оттенку Марисса узнала волокна южной пальмы арек — из таких же, разве что специально отобранных, была сплетена тетива ее лука. Такой веревкой легко можно было спутать даже быка.

— Желаю удачи! И да хранит вас Богиня! — бросил Нельмаз.

— А вы?! — удивилась Марисса.

— Останусь здесь. А как же иначе?

— А... чума?

— Это мой город, — просто сказал он. — И мой храм.

Марисса обратила внимание на длинный узкий шрам на шее жреца, спускающийся вниз, под ворот облачения. Шрам, свидетельствующий, что его обладатель когда-то близко познакомился с вражеским клинком.

Он поклонился и, не оглядываясь, двинулся широкими шагами вверх по переулку. Торнан уже спустился в воду, и Марисса с любопытством наблюдала за ним. Ант сноровисто обвязал веревкой прутья и, всунув под верхние железный ломик, начал крутить его, как колодезный ворот.

Торнану приходилось работать, стоя почти по грудь в воде. Марисса невольно вздрогнула. Эти прутья казались такими толстыми и крепкими! Однако Торнан, сжав зубы, вращал свою импровизированную лебедку, вкладывая в работу всю упорную ярость человека, которого внезапно лишили свободы.

Глядя на его лицо, Марисса лишний раз похвалила себя, что ничего не сказала спутникам об утреннем приключении. Было и прошло, а все хорошо, что хорошо кончается.

Торнан останавливался, расплетал узлы и вновь начинал крутить ломик. Железо гнулось, поскрипывало, пару раз даже прочнейшая абака не выдерживала, и приходилось вновь начинать все сначала.

Через четверть часа Торнан, мокрый с головы до ног, вылез из воды. Он тяжело дышал, но прутья явно прогнулись, давая возможность протиснуться между ними.

— Было б больше времени, я бы сварил эликсирчику, от которого эти железки рассыпались бы в труху, — похвалился Чикко.

— В другой раз, — добродушно ухмыльнулся северянин. — Пошли, что ли, пока стража не прибежала. А то я уже боюсь, как бы покойников не начали кидать в ров. Вроде уже темно, — он махнул облепленной мокрой рубахой рукой в сторону Луны, низко повисшей над крышами Курмала. — Давайте, братцы, раздевайтесь и в воду, — сказал Торнан.

Марисса быстро стащила с себя одежду, повернувшись к Чикко спиной, связала ее в узел, приторочила его к голове и вошла в воду, подняв высоко над собой перевязь с клинками, с которыми поклялась не расставаться до конца путешествия.

— Чикко, если тебе нечего делать, кроме как на Риссу глазеть, то это твои трудности, — бросил Торнан оторопевшему слегка приятелю. — Давай, пошел!..

Закивав, Чикко торопливо принялся выпрыгивать из Штанов.

Глава 12

ДРЕВНИЙ ЛЕС

Тропа все тянулась и тянулась сквозь вековую пущу. Ее то и дело переползали рогатые ужи, в болотцах так и кишели большие полосатые пиявки, а непуганые птицы щебетали что-то свое, не обращая внимания на путников.

Места были дикие и безлюдные — Ладская Пуща свою репутацию вполне оправдывала. Народу тут было мало — смолокуры и углежоги с охотниками и бортниками, да и те не попадались им на пути. Правда, однажды они как будто заметили чей-то силуэт в зарослях, но при их приближении он исчез. Что любопытно, когда они на всякий случай подошли к тому месту, то там не оказалось ничьих следов; к тому же с одной стороны был глубокий крутой овраг, с другой — совершенно непроходимые заросли ежевики, перевитой диким хмелем.

Не могло же померещиться всем троим разом?

Про места эти вообще рассказывали всякое — что людям тут мерещатся миражи странных городов и замков с высокими башнями, а Железная Гряда, пересекающая пущу, пронизана пещерами, заполненными нетающим вечным льдом, в который вморожены туши никогда не виданных зверей...

Не раз путь пересекали овраги — настоящие ущелья, и приходилось продираться прямо по склону, сквозь кусты и валежник.

Почти треть дня они шли старой лесной гарью. Тихое и печальное зрелище — на обугленных стволах окаменевшая смола, лишь ветер насвистывал в дуплистом обгорелом дереве. На пепелище росли ирисы — высокие, человеку по грудь, так и сияющие ярко-желтым и фиолетовым.

По пути они спугнули трех волков — мать с двумя подросшими щенятами. Без лишней спешки и суеты звери уступили дорогу людям.

— У нас говорили, что волки приходят на гари ночами и просто смотрят, — бросил Торнан. — Вроде как мертвый лес поминают.

Слава всем богам и хранителям, к моменту, когда солнце начало ощутимо клониться к западу, они миновали пожарище.

Они карабкались по каменным россыпям, перелезали через поваленные деревья, спускались вниз, в распадки, в лесную глухомань. Пару раз они влезали в болотца, шли мимо заросших ряской лесных озер. А между тем уже вечерело, ветерок приносил сизую туманную муть. Над водой поднимались клочья тумана.

Скала выросла неожиданно, прямо из лесу. Уступчатая, старая, осыпавшаяся, вся в трещинах-морщинах.

— Правильно идем, — резюмировал Торнан. — Это Каменный Старик, как нам и говорили.

Тут решили остановиться. Для ночлега местечко было неплохое, тем более поблизости имелся родник, откуда даже вытекал ручеек. На душе было легко и радостно. Наверное, потому, что заразившийся чумой заболевает на третьи сутки, а они в пути были уже пять дней.

Да, как вспомнить...

Два дня они шли лесом почти без отдыха. После двух дней блужданий они нашли заброшенную хижину неподалеку от ручья с невероятно чистой и вкусной водой. Вокруг раскинулся глухой и дремучий лес. Встретить людей в этом лесу Торнан не боялся, ибо места пользовались дурной славой — нечисть и нежить, по преданию, бродила по этим тропинкам и глухо завывала в ночи, глядя на полную Луну. Иногда они и сами слышали странные звуки из чащи, но, видать, вся нечисть при их появлении куда-то пряталась.

Весь следующий день они провели на этом месте, ежеминутно ожидая что заболит голова и начнут набухать на теле черные бубоны, предвещая смерть в горячке и судорогах...

По завершении дня они допили вино и проспали до следующего полудня.

— Можно сказать, заново родились, — заявила Марисса. — Надо будет Богиню возблагодарить...

Торнан с Мариссой, предоставив обустройство лагеря фомору, поднялись на лысую вершину останца. С макушки Каменного Старца им открылся великолепный вид — сплошная зелень во все стороны. Лишь на севере синела Железная Гряда, но им туда было не надо.

— Да, вот в таком месте и должно по-настоящему славить Богиню, — бросила со вздохом девушка. — В городах ее силу так не почуешь.

Торнан не ответил, с наслаждением оглядывая окружающий мир.

— Эге-гей, друзья! — донеслось снизу. — Идите, есть пора...

Над поляной порхали разноцветные пестрые бабочки. Солидно жужжа, летали шмели. Клены и яворы весело зеленели, пряча в кронах попискивающих птиц.

Неподалеку от путников в ветвях старого бука ссорились дрозды — видать, чего-то не поделили. Напротив уселась крупная золотистая сойка, словно кумушка, созерцающая скандал соседок. Внезапно дрозды упорхнули — на их место бесшумно выпрыгнула изящная белочка. Весело умываясь, она посмотрела на Торнана сверху вниз.

Не дожидаясь захода солнца, Торнан завернулся в плащ и заснул.

* * *

Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.

Над ним склонилась Марисса.

— Торнан, проснись, — бормотала она. — Там, там... Посмотри!

Капитан напрягся: девушка явно была чем-то напугана, причем крепко напугана. Он, пожалуй, ее такой еще не видел. Но вокруг было тихо, никто зловеще не завывал и не рычал...

Он поднялся и последовал за ней. Страх, чем бы он ни был вызван, не помешал ей ходить так же неслышно, как прежде.

Крадучись, они выбрались на край прогалины. Сперва Торнан ничего не видел, а потом разглядел то, что напугало Мариссу.

На озаренной новорожденным месяцем поляне танцевали странные создания.

Ему даже показалось, что это какие-то зверушки, вроде заморских свинок с другой стороны океана или хомяков, правда, раза в четыре крупнее. Но в подробностях разглядеть их было почти невозможно. Виднелись только темные силуэты, как сгустки черного тумана, и иногда сверкали огненные точки глаз. Не красных или зеленых, как у зверей, и не синих, как, по слухам, у нормальной нечисти. Холодно-серебристых — как полированный свинец, в котором отражается полная Луна. Непонятные существа забавно переступали на задних лапках, подпрыгивали и кувыркались, водили хороводы, собирались в кучки и разбегались... Потом вдруг, как по команде, длинной вереницей проследовали к груде наваленных друг на друга валунов и неторопливо скрылись в камнях.

Все это продлилось секунд десять, и когда все завершилось, Торнан даже не мог внятно ответить, было ли это на самом деле или же ему все привиделось.

Запоздало подумал, что надо было разбудить Чикко.

— Торн, ты видел?! — жарко шептала Марисса ему в ухо. — Ты видел их?!

И этот неподдельный страх в душе девушки-воина, сталкивавшейся уже с нечистой силой (причем, судя по оставленным на теле шрамам, куда более опасной, чем эти мелкие), начинал пугать и его.

— Видел, не слепой. Ну и что? Может, им так положено... — прошептал он в ответ. — Не нашего ума дело.

— Ты... ты ничего не почуял? — испытующе-удивленно спросила Марисса. — Неужели ты ничего не почуял?!

— А чего я должен был почуять?! — Тревога переходила в раздражение. — Ну, давай переберемся подальше, ежели так трусишь...

— Не почуял, значит... — печально вздохнула спутница.

— Эй, друзья, вы чего?

Громкий голос шамана заставил их невольно присесть.

— Ой, я не помешал? — с недоумением взирал на них фомор. — Просто проснулся вот отлить, смотрю, а вас нет.

— Чикко, ты ничего не ощущаешь? — осведомился Торнан.

Штатный маг их подразделения не стал задавать лишних вопросов, а, подобравшись, принялся озираться, по-собачьи принюхавшись несколько раз.

— Вроде нет, — резюмировал он спустя полминуты. — Лес, конечно, непростой, древний, а так... А в чем дело-то? Или привиделось чего?

— Вроде того, — не стал уточнять северянин. — Пошли спать.

— Я буду на страже, — поспешила заявить девушка. Как ни странно, Торнан заснул почти сразу. Может быть, потому, что все же не испугался по-настоящему: уж слишком странным было увиденное. Да и было ли оно? Может, слишком подействовали на него слова Мариссы?

На заре он первым делом после утреннего туалета отправился на давешнюю поляну и долго разглядывал камни. Несколько стоящих рядом почти вплотную валунов, поросших мхом. Камни как камни. Такие могла сложить и рука человека, и каприз природы.

Приглядевшись, он как будто различил на ребре одного из гранитных быков следы почти стертой временем надписи, и подозвал Чикко.

— Хреновина! — бросил фомор в ответ. — Ничего тут нет. Это бывает: трещины в такие знаки складываются, когда камень старый. Пошли, там Марисса уже заждалась, вся прямо извертелась. Не иначе, ночью стрыгая своего во сне увидела, — рассмеялся маленький островитянин.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Восточный Предел Логрии, королевство Мардония

Достопочтенному господину, милостью государя Эргила, наместнику провинции Налль, барону Сеймургу Анну, от управителя города Рекст, Ларнау Лои.

Господин губернатор!

Довожу до вашего сведения о невероятном и невообразимом происшествии, приключившемся во вверенном мне вами городе.

Трое суток назад, то есть в день семнадцатый месяца шерваса, Рекст подвергся нападению огненного демона. Сей демон явился в первую ночную стражу, когда горожане спали, отдыхая после праздника Иоллс. Пришел он со стороны главных ворот, хотя через заставы не проходил, и сеял вокруг себя огонь и разрушения. На Медной улице сгорело три дома вместе со всеми обитателями, да еще из восьми, занявшихся после, люди успели выскочить.

Затем вышел он в Безымянный переулок, где портные да белошвейки обитают, да поджег там несколько домов. Там встретил его патруль из трех стражей, во главе с капралом Туком, и попытался в битву с ним ступить. Но попалил он их огнем, отчего Тук мало не умер, а прочие пострадали тоже сильно, а алебарды стражей оплавились даже слегка.

Явился он потом к постоялому двору купца Мосха, где видели его многие, и также поджег его. Запалил он также и сортир наш городской, что построили мы возле рынка, дабы торгующие там неудобств не испытывали. Сгорело тогда несколько лавок и гостиница «Слезы невесты».

Затем демоном были атакованы оба городских борделя, которые также сгорели дотла.

После этого демон исчез, и в течение прошедших дней никак себя не являл.

А видели того демона ровным счетом сорок три человека. По рассказам их, был он черный, как суртианец, и большой весьма, выше самого высокого человека почти вдвое. Голову имел лысую, и лицо как бы человеческое, а уши длинные, но не острые, а закругленные. А иные говорят, был у него рог во лбу небольшой и как бы блестящий. Мантия на нем была наподобие жреческого облачения. Ног людских не имел, а были у него большие плоские копыта. А глаза имел, как говорили, цвета темно-красного, как бы мясо кровавое или угли остывающие. Когда же взмахивал он рукой, то от того и вспыхивал огонь. Еще же говорили, был при нем демон мелкий, подобный коту величиной, но премерзкий видом, на крысу более похожий, и он-то, мол, сортир и поджег, хотя видели его лишь два человека.

А следы того демона видел я лично, в чем готов поклясться перед богами, также и следы странной твари, навроде большой крысы, хотя и не поручусь, что то был вышесказанный мелкий демон. Все листы допросные, должным образом записанные и заверенные, сложены в ратуше для того, чтобы знающие люди смогли разобраться, что за напасть на нас обрушилась.

В дополнение сообщаю, что несколько месяцев назад в Рексте стали происходить непонятные и пугающие происшествия. Например, на городском кладбище, одном из двух, самом древнем и почитаемом, многими заслуживающими доверия людьми были замечены как многочисленные призраки, так и различные представители нечистой силы, кои прежде лишь в сказках упоминались. Потом, по словам настоятеля нашего городского погребального храма, Разана, человека не пьющего почти, что при его должности не так уж часто бывает, явилась к нему пара странных людей, внешности как бы благородной и утонченной, но красивой как-то не по-людски, отчего он даже вспомнил сиитхов. И интересовались они одним старым склепом, в коем была похоронена женщина, умершая еще молодой лет пятьдесят назад, при какой-то странной истории, суть которой уже никто толком не помнит.

А еще спустя время оказалось несколько могил разрыто. И что более всего странно, могилы были бедняцкие, потому на воров могильных, коих у нас и не водилось, к слову, грешить невозможно. Один покойник был найден, причем у дома своего, и сержант нашей стражи, Акус Безносый, даже сказал, что будто бы так ему показалось по признакам всем и следам, что мертвец дошел до дома своими ногами, пока не упал.

Прошу вашу милость снизойти к нашей старой дружбе, о каковой вы изволили мне говорить не единожды, и прислать кого-либо из проживающих в столице провинции нашей ведомых хороших магов, равно как и жрецов наших светлых богов. Дабы те решили, как нам поступить и как не допустить повторения сей напасти.

Ибо горожане в великом страхе и готовы бежать куда глаза глядят от домов и могил родительских.

К сему прилагаю список погибших от огня плательщиков налогов — двадцать один человек, и список сгоревших полностью и в части домов и строений.

(Всего ровным счетом двадцать две штуки, включая городской сортир.)

Остаюсь

Ваш слуга

Ларнау Лои

Резолюция барона на возвращенном послании

Ларнау! (Зачеркнуто.)

Ты и в самом деле мой друг, поэтому я возвращаю тебе твое донесение, не дав делу законного хода. Я даже приказал секретарю вымарать запись о присылке этой твоей (зачеркнуто особенно старательно) в мою канцелярию.

Помню, были мы молодыми и служили в уланах — случалось нам с тобой допиваться до розовых слонов. Но не до демонов же! Скажи, из чего вы варите такое забористое пойло, что умудрились спалить два десятка домов да еще решить, что это устроил демон?!

А уж сколько надо выжрать и что сделать, чтобы сжечь сортир?!

Может, ваши торгаши дурман-лист класть начали в вино и пиво?! Так ты тогда вели их выпороть нещадно и имущество конфисковать, а не заставляй меня думать, что мой старинный приятель или рехнулся, или, избави Прародительница, начал курить какую-нибудь гадость. Одним словом, прекращай панику и потряси виноторговцев. Налоги я с тебя спишу, не волнуйся, так что отстраивай погорелое спокойно.

А будет случай, глядишь, приеду; поохотимся, старое вспомним.

Кстати, я тут, исключительно смеха ради, показал твое письмо своему двоюродному брату: он у меня, если ты помнишь, служитель Баллиты Мудростью Дарящего. Так вот — ты его напугал изрядно. Потому как по словам твоих (зачеркнуто) горожан выходит, что явился им сам Кутгха — злой дух из свиты Додревних Владык. Ты, конечно, не знаешь, кто это такие, да и знать этого тебе не надо. Я так понял, что у вас там и жрецы уже пьют как лошади, а потом всякие байки рассказывают.

Остаюсь — твой друг, Сеймург-Горлохват.

Глава 13

У МОРЯ ПОГОДЫ

...Сидя на заботливо расстеленном плаще — холодные камни, как знает всякий обитатель севера, могут вызвать проблемы с мужским достоинством, — Торнан смотрел вдаль.

Море было неспокойно. Волны накатывались на каменистые берега, поднимая облака соленых брызг, оседавшие белыми потеками на камнях исполинских пирсов. Когда-то, говорят, к ним приставали корабли легендарной страны Толлан, что погрузилась на дно, и даже белоснежные суда Дивного Народа. Именно тут три с лишним тысячи лет назад высадились свирепые воины Хулла-Завоевателя, от которого будто бы вел свой род и сам Торнан.

Осень в Картагуни — невеселое время года. Сильные ветра запирают суда в гавани, закрывая дорогу на восток и юг. Мокрый ветер, приходящий с запада, не унимается, дуя днем и ночью. Ветер этот, называемый григэл, буквально сводит с ума.

Постоялый двор, где они остановились, был местом тихим и приличным. Драк тут не происходило, да и публика была для драк неподходящей — много немолодых и важных людей с деньгами и положением, кулаками да мечами еще в юности отмахавшие свое. Певцы услаждали гостей балладами и поэмами, а не непристойными куплетами. И служанки тут были вполне себе чистенькие и опрятные — не грех с такой даже самому солидному купцу поиграться. И не станет она вульгарно клянчить у него наутро монету, удовольствовавшись тем, что даст ей доброхотно клиент. И не станет хозяин отбирать честно заработанного — напротив, еще и приплатит, чтобы блюла себя и не валялась с матросами да биндюжниками.

Степенные посетители «Приюта» коротали вечера за неспешной, уважительной беседой, из которой порой извлекали весьма любопытные и небесполезные для себя сведения.

Вот и сейчас говорили они о вещах важных.

— ...Значит, вольные города пытаются восстановить заброшенные западные шахты. Разумно — ведь новый император Альбы может разорвать прежний торговый договор. Конечно, на месте вольных городов я бы не стал ссориться с Катриром и Актиром, но кто, спрашивается, указ этим выскочкам — они и без того посматривают в сторону империи. Подумали бы хоть о том, что старый император доживает свое, а новый неизвестно как себя поведет и когда еще укрепится у власти...

— Да, будет скверно, если прекратятся поставки с имперских рудников. Есть конечно, еще и Мелвия, но ведь они сдерут втридорога...

Торнан почти не слушал. За проведенные в «Усладе обжоры» дни он вдосталь познакомился со слухами о видах на урожай маслин и ценах на зерно и металл, о пошлинах и привилегиях, о заносчивости Старых городов и наглости Новых, о том, что император Альбин вот-вот помрет, а наследника-то у него как не было, так и нет. А еще — о безопасных караванных тропах через Большой Рихей, которые вроде бы еще не нашли, но скоро найдут, о войне, которая неизбежно случится, ибо... плюс к тому, и вдобавок... но тем не менее ее не будет, потому что... и потому, и еще потому...

Застрять без денег в незнакомом городе далеко от родных мест — что может быть хуже?

Только застрять без денег в Картагуни.

И именно это приключилось с ними.

Попади они сюда недели на три раньше, все могло бы обернуться по-другому. Но они прибыли в торговую столицу Запада, когда пепелище на месте лавки менялы, на имя которого Мариссе был выдан вексель, уже было расчищено, его бренные останки погребены по местному обычаю в волнах морских, а наследники только-только приступили к разбору дел...

Когда же Торнан предложил обратиться за помощью в местный храм Тиамат, Марисса сообщила две неприятных вещи. Во первых, у настоятеля Коргианского соборного храма были какие-то контры с настоятелем местным. А во-вторых и в-главных — что-то со здешней обителью, по мнению друзей Анизы, было не так, и возможно, тут засели агенты непонятных врагов. Во всяком случае, именно тут останавливалась пропавшая экспедиция Эльдари-Лага.

Знай они, что все так обернется, конечно, избрали бы для остановки менее богатый постоялый двор, но накладка с векселем обнаружилась лишь на второй день, когда было заплачено за две недели вперед. А в Картагуни было заведено так, что выплаченные деньги можно было вернуть разве что через труп хозяина. Почему? Уж такой тут был обычай.

Хоть в местах этих испокон веков жили промышлявшие морем люди, история нынешнего Картагуни насчитывала не столь уж и много лет — семь сотен от силы. Во времена великих бедствий (не Великого Бедствия, а просто очередной большой войны, пятьсот лет спустя), в эту почти пустынную — десяток рыбачьих деревушек да старые, почти заброшенные развалины порта — бухту Эгирийского моря пришли люди, бежавшие из разных мест Логрии. Некоторые продолжили бегство, уплыв на кораблях за пределы обитаемых земель, да и вообще, как говорят некоторые, за пределы человеческого мира. Другие решили, что убежали достаточно далеко. Там, где холмы и болота помогают успешно отбивать натиск врагов, переселенцы выстроили земляной вал. Причем так выбрав место, что если враг не научится плавать, то порт позволит снабжать крепость припасами хоть до скончания времен.

Прошли века. Тьма отступила во тьму, земляную крепость сменила каменная. И самые древние башни ее были намного младше города. Потом сюда пожаловали вездесущие в те времена торговцы из Великого Сура, что стоял по другую сторону южных морей и рассылал свои круглые вместительные корабли под пурпурными парусами во все концы мира. Смуглокожие чернобородые купцы и ростовщики без войны и осады подмяли город под себя за каких-то двадцать лет и дали этой гавани нынешнее имя.

Потом рухнул Великий Сур, сметенный очередным нашествием. А поселение беженцев стало не просто большим торговым городом, но центром богатой и немаленькой страны.

От прежнего времени остались лишь жители окрестных селений — потомки аборигенов сей местности, косо посматривавшие на картагунийцев и по сию пору. Они, как и предки, добывали розовый и золотистый жемчуг — лучший в Логрии, ловили рыбу и каракатиц. Говорили, что тут до сих пор соблюдается древний, вроде как забытый обычай — в самую короткую ночь в году бросать в море на съедение акулам юную девушку, чтобы морские духи не оставили милостями.

Впрочем, Картагуни был знаменит, конечно, не жемчугом, а людьми, ибо жители его считались самыми ловкими и жадными торгашами во всей Логрии — хоть западной, хоть восточной. На этот счет было сложено много пословиц. К примеру: «Скажи мертвому картагунийцу, сколько нужно заплатить могильщику — встанет и сам яму выроет». Или: «Картагунийцы за золото отца на кобеля променяют». Или же: «Картагуниец и с дерьма сливки снимет». И наконец: «Не стереги коня от харьятта, жену от айхана и кошелек от картагунийца: все равно не устережешь». Справедливости ради следовало сказать, что сами картагунийцы на это особо не обижались, обычно отвечая: «Зато у нас на улицах нищих нет и с голоду никто не помирает».

Об этом Торнан и думал, когда поднимался в комнату, уже почти обжитую ими.

Он обнаружил Чикко, явно намеревавшегося уходить.

— Ты куда?

— Схожу, сыграю на бегах, — пояснил фомор.

— Ты чего? — Торнан покрутил пальцем у виска. — Лучше уж в отхожее место эти деньги выбрось. Ты что, гадальщиком заделался? Или тебе кто-то верное имя назвать пообещал?

— Да нет, дружище, — улыбнулся Чикко, — тут дело посерьезнее. Есть у меня одно умение: с конями я могу говорить...

Торнан удивился — выходит, за три года знакомства он далеко не все узнал о приятеле.

— Ну все равно, — усомнился он. — Даже если специально не следят, то все равно с десяток магов на ипподроме будет. Почуют ведь...

— Нет, друг Торнан, не почуют — не магия это.

— А что ж тогда?

Чикко помолчал, пошевелил губами.

— Это — Дар, — проникновенно сообщил он.

— Так чего ж ты всякой чихней занимался тогда? — совершенно искренне удивился Торнан. — Нет, у нас, конечно, скачки редко бывали, но все же ты ведь озолотиться мог.

— Не все так просто, — печально кивнул Чикко. — Даром злоупотреблять нельзя. Это уж как повелось — если не для себя, то можно сколько угодно. А вот если корысти ради — быстро пропадает.

И он оставил спутников, уже предвкушавших, как потратят деньги.

Вернулся Чикко пару часов спустя, и лицо его яснее всяких слов говорило о результатах.

— Плохи наши дела, — сообщил он с порога.

— Что такое? — в один голос спросили Торнан и девушка.

— Запрещены, оказывается, бега. По указу шеффета Бендокира уж лет пять как запрещены. «Поелику сие издевательство над благородными животными, должными нести воинов в битву и путников в дороге и пахать землю для пропитания народа, а не потешать бездельников...» — процитировал он вышеупомянутый указ. — Так прямо на воротах цирка и выбито. Теперь там базар устроили.

Кратко и выразительно охарактеризовав шеффета Бендокира и его указ, Торнан задумался.

— А что тут есть на эту тему? — наконец спросил он. — Не узнал?

— Узнал, — вздохнул маг. — Устраивают тут бои — с оружием и без. Вроде как потешные. Только ты не вздумай туда сунуться: тут порядок такой — дерутся до смерти. Это чтобы подстроенных боев не было.

— Тоже не иначе по указу?

— Именно так, — подтвердил Чикко. — Шеффет Бендокир очень любит спорт и уважает честную игру. В женских боях, правда, этого нет... И не вздумай! — бросил он оживившейся Мариссе. — Видал я тех баб! Любая из них не то что тебя уделает как два пальца обсосать — с ней и Торнан-то не сладит...

— А что еще тут есть?

— Да много чего. Петушиные бои, собачьи бои, кошачьи бои... Мышиные бега, крысиные бега, тараканьи бега... Есть еще женские бега — ну, с женщинами я обращаться не умею. Нет, умею, конечно, — самодовольно облизнулся Чикко, — но не в том смысле.

— Постой, ты сказал — женские бега? — вновь заинтересовалась Марисса. — Это как же?

— Очень просто: женщины бегут девять кругов, а народ на них ставки делает, как на коней. Но ты же туда не сунешься. Как и в эту борьбу.

— Это еще почему? — осведомилась девушка. — Что я, по-твоему, — какая-нибудь дохлячка?

— Да нет, не в этом дело, — маг усмехнулся. — Бабы там голые бегут и дерутся. Чтоб, значит, как в правилах сказано, никто при себе амулетов и разных чародейных штук не имел. Только я думаю, не в этом дело. Скорее уж чтобы народ заманить поглазеть. Кстати, и на борьбе бабьей — тоже.

— Что, совсем голые? — потерянно вопросила Марисса.

— Почти. Только что маски дают, лицо закрыть; да и то не свои, а казенные. Разного цвета — чтоб можно было различать, на кого ставить. Это бегуньям. А борчихи только слегка срам прикрывают.

Несколько секунд Марисса о чем-то раздумывала, а потом решительно засобиралась.

— Ты куда? — спросил Торнан, впрочем, уже зная ответ.

— Деньги зарабатывать!

— Не пойдешь ты никуда! — Торнан загородил проход.

— Пойду! — твердо и негромко сказала Марисса. — Торнан, деньги все равно как-то требуется добыть!

— Но не показывая всему городу твою голую задницу, да еще рискуя сломать шею! Я твой командир, и я запрещаю тебе! — вспылил Торнан.

— Ты не можешь мне запретить...

— Могу и запрещаю!

— А вот и нет, — подбоченилась Марисса. — Я должна тебе подчиняться в походе и в бою. Но что касается храмовых дел, то тут у тебя власти нет. Я посол храма, а не ты! — отрезала она.

— А при чем тут твое посольство? — простодушно удивился капитан. — Что, послам положено голыми драться?

— Не в этом дело, — Марисса усмехнулась. — Я имею полное право поступать так, как считаю нужным, во всем, что имеет отношение к Богине-Матери?

— Ну да, — Торнан упорно не понимал, к чему девушка клонит.

— Так вот, — воительница приняла молитвенную позу, сложив руки на груди, сделала строгое лицо. — Я, Марисса а’Сайна а’Кебал, старший воин Храма и верная дочь богини Тиамат, которую чтут под многими именами, посвящаю ей свое выступление на ристалище в городе Картагуни. Все! — сообщила она.

Торнан обхватил руками голову в непритворном отчаянии.

— Ну ладно, — сообщил он через полминуты, в очередной раз утешившись тем, что чему быть, того уж никак не миновать. — Пошли.

— Это еще зачем? Я и одна...

— Видишь ли, я твой командир, как бы то ни было. А по кильдарианским уставам командир должен быть вместе со своими солдатами во всех опасностях. Даже на плаху он должен проводить своего непутевого подчиненного.

— Я тоже, — встрепенулся колдун. — Может, помогу чем...

— Нет, Чикко пусть останется. Кому-то ж надо добро сторожить. Опять же, — она рассмеялась, — еще мечтать обо мне начнет, страдать.

— Он пойдет, — отрезал Торнан. — Может, поможет чем...

Глава 14

БОЙ ВО СЛАВУ ТИАМАТ

Местное ристалище оказалось большим круглым зданием с рядами узких окон вдоль этажей. То был второй ипподром когда-то обожавшего скачки Картагуни, ныне переделанный под другие развлечения.

У его стен слонялась изрядная толпа людей, одетых по-разному, но в какой-то определенный цвет — синий, серый, малиновый... То были приверженцы разных братств и союзов, болевшие за определенных бойцов и мастеров. Что-то подобное, хоть и не в таком масштабе, было и в Кильдаре, и в других краях Логрии, так что Торнан не удивился, когда двое одетых в разные цвета — один в малиновый, другой в зеленый, о чем-то споривших у одного из входов, вдруг ни с того ни с сего принялись мутузить друг друга.

— Рисса, ты, надеюсь, не будешь хотя бы драться? А то и в самом деле, покалечат тебя ненароком... Хоть побегаешь просто, — с надеждой спросил он.

— Посмотрим, — загадочно улыбнулась амазонка. Вестибюль бывшего цирка заполняла такая же толпа, о чем-то спорившая и называвшая разные имена. Среди нее мелькали одетые в черное люди с бляхами на груди — видимо, местные служители. Выбрав одного такого, мальчишку лет пятнадцати с медной пластинкой на шее, Марисса, игнорируя предостерегающие гримасы Торнана, без обиняков заявила:

— Я хочу выступить на состязаниях женщин-бойцов без оружия. Позови кого-нибудь, с кем я могу поговорить об этом.

Паренек смерил ее взглядом, задержавшись на мечах за спиной, кивнул и дважды свистнул в небольшой костяной свисток. Вскоре появился другой служитель — толстяк лет сорока, с переломанным носом и покалеченными ушами старого борца и оловянной бляхой — раза в два побольше, чем у мальчишки.

— Вот, отец, эта женщина хочет биться без оружия... Тот опять-таки изучил взглядом фигуру девушки, клинки, остановил взгляд на шраме, украшавшем запястье.

— Ладно, — сказал он. — Как раз сам Моревладетель тебя послал, дева, — Железной Корове ногу сломали, а Акула замуж собралась... Да и не было новеньких давно. Пошли, что ли...

— Э-э, постой! — Марисса залихватски встряхнула головой. — А заплатят мне сколько?

— Сотни полторы серебром за победу, да еще пятую часть того, что выиграют на тебя поставившие. Да еще десятую от того, что проиграют, кто ставил против тебя. Так что, ежели победишь — в обиде не будешь.

— А если нет? — спросил Торнан.

— Тогда и говорить не о чем, — пожал плечами экс-борец. — А зачем спросил — у нее разве ж языка нет?

— А мне можно участвовать? — Торнан спросил это с улыбкой, чем рассердил служителя.

— Можно, пожалуй. Только вот бои с оружием у нас только в следующую луну, а в кулачных, ты уж извини, тебя одного только против двоих и можно поставить. Пошли, дева... Кстати, не застесняешься перед толпой телешом выйти?

— Не помру небось, — отшутилась Марисса.

Он привел Мариссу, за которой двинулись и Торнан с Чикко, на второй этаж цирка, и сдал с рук на руки костлявой женщине лет за сорок со свернутой скулой, представившейся как Молния.

Видать, подумал Торнан, тут служители из бывших выступающих подбираются да из их детей.

В обширной раздевалке, освещенной пробитыми в кровле окнами, было не протолкнуться от женщин. Кроме бойцов, были тут и бегуньи, и гимнастки, и даже участницы давней картагунийской забавы, снова входящей в моду — игр с разъяренными быками. Торнану стало не по себе при виде громадной, локтя четыре с лишним, бабищи откуда-то из суртских земель (правда, не чернокожей, а какой-то серой), небрежно разминающейся с каменной гирей, которой, пожалуй, можно было при удаче завалить медведя с одного удара.

Бегуньи уже успели надеть повязки, скрывавшие лицо и спускавшиеся на спину. Некоторые задрапировались в покрывала, но большинство без стеснения подставляли посторонним взорам свои молодые тела. Кроме Торнана в накопителе было еще с десяток мужчин — поклонники или просто зеваки, а может, и мужья с любовниками, кто ж разберет?

— Слушай, Торн, ты бы ушел, не смотрел бы, — бросила Марисса, стягивая через голову кожанку.

— Ну, Марисса, ты извини, конечно, но тебя же невесть сколько народу увидят. Да и видел я тебя уже...

— Это не то, — она потупилась. — А, ладно, и впрямь — можешь посмотреть. Мне стыдиться нечего, не уродина, не кривоногая...

— Да что ты в самом деле! — теперь уже Торнан неожиданно смутился. — Не хочешь — не буду смотреть. Можно подумать, я голых баб не видел!

Как ему показалось, последние слова тоже чем-то задели амазонку.

— Пусть остается — барахло твое кто-то должен будет забрать, — вступила в разговор Молния.

— А какие тут правила, кстати? — осведомилась Марисса у Молнии, вылезая из штанов. — Как тут драться можно?

— Да как угодно почти, — был ответ. — А ты раньше, кстати, не могла поинтересоваться? — рассмеялась служительница. — А то полезла, не зная броду... Ладно, — ободряюще хлопнула она Мариссу по голому плечу. — Правила такие: глаза не выдавливать, пасть не раздирать, шею не ломать, в лицо и голову не бить. Вот и все. Кто пощады запросил или драться уже не может, тот проиграл. Вот и все, — повторила тетка. — А если нарушишь — тебя палкой по башке, и вон с арены. Да, еще клятву произнеси.

— Клятву?

— Ну да. Ты кому молишься?

— Тиамат. А не видно, что ли?

— Ну вот тогда и повторяй за мной: «Клянусь именем моей богини, что выхожу на честную схватку не из низменной злобы, а лишь чтобы показать мастерство, силу и ловкость, клянусь, что не буду пытаться убить свою соперницу или сознательно причинять ей вред, клянусь, что не буду поддаваться за деньги и не буду участвовать за деньги в подстроенных боях, клянусь, что не буду мстить за поражение и ненавидеть победителя...»

Марисса послушно повторила.

— Вот и все — давай одевайся. Вернее, раздевайся!

Марисса послушно разоблачилась до конца, передав мечи и украшения Торнану, и старательно обмотала чресла суровым полотном. Надела поданную маску, повязала волосы.

— Ну как я тебе? — спросила она кокетливо.

В каком-то футе от себя Торнан созерцал весьма милую девичью грудь, и зрелище это его равнодушным не оставило.

— Я же тебя видел уже в голом виде! — повторил он. Марисса не обиделась на этот раз.

— Чего не замечала, так это чтобы вам, мужикам, это зрелище надоедало, — задорно сообщила она.

«А ведь хороша! — вдруг подумал он. — Хороша девка!»

— Вот теперь идите давайте, — вдруг с напускной суровостью бросила им Молния. — А то у этого коротышки сейчас глаза вывалятся. Как три раза в било пробьют — так на второй арене и начнется все. Недолго уже ждать...

Торнан спустился вниз по оживленной лестнице, Чикко где-то отстал по дороге.

— Поставлю тебя в третью или четвертую пару, — сообщила Мариссе Молния после ухода капитана, растирая ее тело маслом. — Это лучшее место — на первых двух обычно ставки мелкие делаются, да и на последних номерах народ устает уже. А вот к третьей уже разогреваются хорошо, в самый азарт входят. Вот с кем тебе драться — не знаю, тут уж будет голый жребий. Куда новичка поставить — тут мы еще можем решать, а вот кто — это только перед выходом главный наш говорит, жребии тянет опять же.

— А тебе какая корысть мне помогать?

— Ну так ведь и нам с той игры кое-что перепадает, — усмехнулась Молния, размазывая свежее оливковое масло по спине Мариссы.

Огороженная деревянными щитами часть ристалища, отведенная для бойцов слабого пола, была забита народом если не под завязку, то весьма плотно. Народ тут собрался самый разный — от матросов и грузчиков до вполне богатых горожан. Тысячи три с половиной людей на глаз, если не больше. Сновали продавцы воды, разбавленной вином (именно так), и сушеных фруктов. Торговали тут не только, впрочем, съестным.

— А вот, уважаемый, купите свиточек озорной и занятный, — предложил человек средних лет с заплетенными в косички волосами, с небольшой корзинкой таких вот «свиточков».

Торнан удивился. Книг он, конечно, не покупал и не читал, но знал, что продаются они обычно в лавках и стоят недешево. А чтобы на состязаниях книги продавать, так это вообще ни в какую нору не лезет.

Продавец между тем развернул свиток, и ант искренне удивился — написано там было не так много, но зато много было ярких и искусно нарисованных цветных картинок. А на картинках мужчины и женщины занимались тем, что обычно принято делать без посторонних глаз, да еще и всякими необычными способами.

Между прочим, даже он знал, что рукописи, украшенные миниатюрами, стоят очень больших денег.

— Дорого небось возьмешь?

— Недорого — два серебряных кайма, — был ответ.

Брови Торнана поднялись — хоть и не был он знатоком цен в книжных лавках, но порядок цифр знал.

— Краденые, что ли? — напрямик осведомился он.

— Нет, — вовсе не обиделся странный книгопродавец. — Потому как у нас эти картинки не рисуют, а печатают: кисло... ксилография называется.

— Это как?

— Режут из дерева по рисунку штемпеля разные, для каждой части картинки, а потом смазывают краской и печатают — как на воске, только лучше. Ну так как — возьмете, почтенный? «Кабуно» — очень хорошая вещь.

— Как ты сказал? — Слово было знакомое.

— «Кабуно». Гхараттский древний трактат по искусству любви, — важно сообщил продавец, гордый тем, что так много знает.

Торнан вспомнил, где слышал это слово, и подивился лишний раз ехидству шамана.

— Нет, братец, подумаю пока...

Обиженный торговец сгинул в толпе.

— Я вот что узнал, — сообщил Торнану появившийся как из воздуха Чикко, — насчет бегов-то. Тут какая штука — запретили их не потому, что лошади священные животные и прочая хрень. Тут вот какое дело: право на эти бега было уж лет сто как откуплено одной семьей, Раггами. А тут две других семьи — Тергосты, да еще эти, тьфу, забыл как... Одним словом, в силу они вошли и хотели это под себя подмять. А Рагги уперлись и не продавали право. Ну так эти и устроили, — Чикко захихикал, восторгаясь сообразительностью Тергостов, — вообще конные скачки запретили. Ждут теперь, что Рагги сломаются. Придумают же люди...

«Да, — подумал Торнан, — картагуниец и впрямь с любого дерьма сливки снимет».

— Слушай, — сказал он полушепотом, — а ты Мариссе помочь не сможешь?

— Попробую, — тем же полушепотом бросил Чикко. — Не глупый, сам понимаю. Тут, правда, вроде как пара магов есть, но они дохловаты, как я чую...

Среди толпы сновали ужами крикливо одетые типчики, о чем-то вполголоса расспрашивая встречных.

— Не хочет ли господин на кого-нибудь поставить? — позади Торнана стоял точно такой тип с восковой табличкой в руках.

— Да нет, я тут не знаю никого... — пожал плечами северянин, придавая лицу слегка растерянное выражение.

— Тогда я могу подсказать верную ставку, — заговорщически подмигнул незнакомец.

Ясно — собрался облапошить глуповатого чужеземца.

— Да нет, обожду пока...

Но вот трижды ударил гонг.

Представление началось с того, что на круглое возвышение в центре зала, усыпанное соломой, вышло с полдюжины девушек в мало что прикрывавших лохмотьях.

Девчата были отлично сложены, с крупными атлетическими фигурами и мощными формами. Под барабанную дробь, выбиваемую парочкой толстых евнухов, они принялись поднимать друг друга, строили пирамиды, забираясь друг дружке на плечи — в общем, обычное представление бродячего цирка в женском варианте. Потертый мужик с завитой бородкой — судья, или как он тут назывался, — отпускал сальные комментарии зычным басом, зрители свистели или одобрительно вопили. И лишь потом вышла первая пара бойцов женского пола.

Бородатый представил их как Стрелу и Сову и предложил делать ставки — кто из них победит.

Девушки держались спокойно, и было видно, что они жаждут поскорее начать бой. Как понял Торнан, они хорошо знают друг друга, видать, уже не раз боролись. Стрела была немного выше своей соперницы: красивая широкоплечая брюнетка с коротко обрезанными волосами. Сова — не первой молодости, коренастая, жилистая, выглядела даже более устрашающе, хотя у ее противницы на вид мышц было больше — по рукам аж перекатывались волны вздувающихся жгутов.

Торнану неожиданно стало интересно.

Вот рефери подал сигнал к бою, и Сова со Стрелой сразу сшиблись, сцепились и принялись молотить друг друга — ногами, руками, головой... Они кидали друг друга на затоптанные доски помоста, разбрасывая устилавшую его солому, чуть ли не кусались, и при этом вопили и визжали, словно проститутки в разносимом пьяными солдатами борделе.

Торнан приуныл — бабы дрались уверенно и умело, без дураков. Они врезались друг в друга, обрушивая на соперницу всю тяжесть своего тела. Мариссе придется тяжеловато.

Потом град ударов иссяк с обеих сторон, и они сцепились в мертвом захвате, стараясь опрокинуть друг друга. Бой закончился вничью — Стрела пыталась сбить противницу с ног, а Сова — методично придушить соперницу, и ни одна не достигла успеха.

Затем выпустили другую пару: долговязую брюнетку Иглу, против которой вышла коренастая и смуглая, с грубым лицом девица, чем-то напомнившая Торнану росомаху. Та носила вполне подходящую кличку — Дикарка. Вокруг прошелестело: пять к трем на победу второй. Капитан тоже поставил бы на Дикарку, но хорошо, что не сделал этого — Игла укротила ее в минуту, одним ударом пробив довольно хорошо поставленный блок и точно попав кулаком в солнечное сплетение. Сбив Дикарке дыхание и добавив по ушам раскрытыми ладонями, Игла поставила ее на колени, намотав на кулак волосы и запрокинув голову назад.

И вот на помост вышли Марисса и ее соперница — грузная молодая баба с могучим мужским торсом и толстыми ручищами, с вывороченными мясистыми ляжками слегка кривых ног.

— Итак, в бою сойдутся знакомая вам Слониха и новая девушка — прибывшая в наш славный город издалека, воительница, назвавшая себя... — смотритель сделал паузу, — Белая Рысь!

Слониха подпрыгивала и громко ухала, приветствуя толпу, встряхивая обильными телесами. Марисса стояла прямо и спокойно, скрестив руки на груди.

— Эй, покажи грудку, новенькая! — выкрикнул кто-то, и толпа издевательски засвистела.

— Покажи, покажи, пока тебе ее не оторвали! Презрительно обведя собравшихся взором, Марисса как бы невзначай поправила выбившиеся из-под повязки волосы.

Толпа встретила увиденное свистом и похабными советами вперемешку с презрительными комментариями. В Картагуни, по суртским обычаям, ценили толстых женщин — много толще, чем в прочих местах.

— Делайте ваши ставки, господа! Итак, Слониха против Белой Рыси! Бой начат!

Слониха не кинулась в атаку, а по обычаю опытных старых бойцов принялась медленно кружить по арене, подначивая соперницу.

— Ну как, шлюха харьятская, без штанов-то не мерзнешь? — осведомилась она. Зрители заржали, как табун жеребцов.

— Ну тебе-то не привыкать небось, — парировала Марисса. — Тебе и юбка небось не нужна — чтобы мужиков легче было к себе подпускать-то!

— Да я тебя порву и все выверну наизнанку, голозадая степнячка!!! — взревела Слониха, теряя над собой контроль. — Не понадобятся тебе штаны, потому что надевать будет не на что! — Яростно матерясь, она шагнула к Мариссе, занося кулак для сокрушительного удара.

И сразу Марисса стремительно бросилась навстречу сопернице, схватила ее обеими руками за талию и попыталась свалить. Но взять нахрапом не удалось — Слониха устояла, сжала противнице голову двумя руками и принялась невозмутимо пригибать ее к земле, так что амазонке пришлось освободить захват и отпрыгнуть в сторону. Трудно сказать, хорош ли был этот самый Федро Молот, что учил ее, но пока что пресловутый «вольный бой» мало помогал самонадеянному послу храма Тиамат.

Зрители затопотали, завыли.

Ничуть не обескураженная Марисса принялась кружить вокруг Слонихи, прыгая из стороны в сторону, нанося обманные удары, пару раз лягнув противницу в живот. Слониха спокойно топталась на месте, не реагируя на выпады Мариссы, только ухмылялась.

— Слониха, стопчи ее! Дави соплюху! — азартно визжали поклонники картагунийской борчихи.

Подстегнутая выкриками, Слониха перешла в атаку, кинувшись на воительницу. А та, казалось, именно этого и ждала — поднырнула под Слониху, ухватила за ногу... Неудача — та схватила Мариссу за руку и со всей мочи отшвырнула ее, как котенка, шагов на пять. Марисса стояла, растерянно держась за руку, видно, вывихнутую дланью могучей противницы.

— Эх! — не выдержал ант. — Говорил я дуре!..

И поэтому пропустил рывок Мариссы и сдвоенный удар коленями в живот заржавшей Слонихи.

И сразу же Марисса сделала совершенно неожиданный ход — с разбега запрыгнула сзади на Слониху, крепко обхватила за шею, а ногами — за талию и резко откинулась назад — ни дать ни взять хищная лесная кошка, в честь которой взяла свое прозвище.

Растерявшаяся Слониха отчаянно пыталась сбросить «рысь», но зашаталась, ноги у нее подкосились, и она завалилась на бок. А ловкая Марисса умудрилась соскочить с падающей противницы, упруго приземлившись и устояв на ногах.

Вокруг засуетились букмекеры, послышались выкрики:

— Двадцать на Рысь!

— Семнадцать на Слониху!

— Три к двум на Слониху!

Вновь они сошлись в схватке. Торнан понял тактику Слонихи — сбить противницу с ног и рухнуть сверху, навалиться всем телом, сполна используя преимущество массы. Но и амазонка понимала это не хуже него.

Слонихе удалось поймать Мариссу и провести шикарный бросок через бедро — но когда великанша, торжествующе взвыв, рухнула вниз, пытаясь прижать девушку к полу, то лишь брякнулась со всего маху на доски — та ловко ускользнула прямо из-под падающей туши. И тут же сама прыгнула сверху на Слониху, уселась ей на спину и яростно и жестко зажала ее шею и подбородок.

Зал визжал, ругался, верещал, бил в ладоши...

— Игра двадцать к одиннадцати на новенькую!

— Тридцать на Рысь!

— Забей ее, девочка! Гаси жирную свинью!

И вновь картагунийка вырвалась из почти безнадежного, казалось, положения, изо всех сил прижав Мариссу к себе, стараясь задавить в могучих лапищах. Руки амазонки оказались прижаты к телу, словно живым капканом.

Тщетно Марисса дергалась и даже пыталась укусить соперницу — та не поддавалась.

Торнан лишь горестно вздохнул. Сам борец не из последних, он понимал, что шансов у девушки мало — в такой ситуации более сильному и тяжелому достаточно просто не выпускать из захвата добычу, и противник неизбежно проиграет.

Судья извлек из-за спины палку, которой, судя по всему, прекращал затянувшиеся бои.

Не пытаясь больше вырваться из мощных рук, Марисса начала медленно тянуться вверх, поднимаясь на цыпочки. Слониха, шевельнув могучими плечами, оторвала соперницу от земли. Марисса вдруг отпустила Слониху, прогнулась всем телом назад, как будто превозмогая сильную боль. И тут Торнан заметил, как ее нога скользит по ляжке соперницы вниз.

Марисса нанесла удары одновременно — пяткой Слонихе под колено, и одновременно, используя силу мышц живота, — лбом в подбородок. Та рухнула на колени, расцепив захват.

Зал взревел, забил в ладоши, застучал ногами, как табун жеребцов.

— Ставлю сотню на девчонку!

— Ну дает Рыся! Так! Так ее!!!

— Слониха, не подкачай!

— Три к пяти!..

Но уже через считанные мгновения — ант не мог не восхититься силой и живучестью доставшегося его спутнице врага — Слониха вскочила на ноги, сгребла соперницу обеими ручищами и шваркнула спиной оземь так, что взметнулись в воздух клочья соломы. Она уже занесла ногу, намереваясь лягнуть поверженную амазонку в живот. И тут Марисса повернулась на спине, выстрелив обеими ногами в подвздошье противницы. Та зарычала и отшатнулась, но по-прежнему не упала.

Прыжком из положения лежа вскочив на ноги, Марисса, сильно толкнув соперницу коленом в грудь, вновь повалила ее на истоптанную солому и, вцепившись в затылок, прижала лицом к доскам. Слониха оказалась абсолютно беспомощной, видимо, захват оказался очень болезненным.

— Костлявая тварь! Сучка! — придушенно заорала она. Марисса усилила нажим.

— Да! Да! Сдаюсь!

— Бой окончен победой Белой Рыси, — объявил судья, пряча палку за спину.

Марисса поднялась с помоста — в синяках, исцарапанная, взмокшая, но довольная донельзя — и, как понял Торнан, даже не столько грядущим вознаграждением, как самой победой.

В комнатке отдыха давешний мальчишка с бляхой поднес ей кожаный мешочек.

— Сто тридцать монет серебром за победу, — важным баском сообщил он, — да еще сто восемьдесят одна — от выигравших ставки. Ежели хочете биться постоянно, то зайдите к моему батюшке, отведет к главному распорядителю, оформят все честь по чести на пергаменте. За выступление будут двадцать серебром класть без разницы — победа иль поражение, да еще всякие наградные.

— Подумаю, — произнесла Марисса, одеваясь. Мешочек перекочевал в сумку на поясе.

И почти сразу к ней подбежал одетый в пурпурные штаны и рубаху букмекер.

Вновь Марисса взвесила в руке кошель.

— Это от нас, — сообщил он, понизив голос. — Премия... И приглашаем сегодня на пир, — бросил он. — Твои друзья тоже могут придти.

— Пусть в гостиницу придут за нами, — последовал ответ амазонки. — И вообще, какой с тебя толк — когда надо, не можешь, а как рабынь толстых валять, пока меня всякие потаскухи оприходовать пытаются...

— И не надо орать! — вдруг вспылил Чикко. — Магия, между прочим, это не кулаками махать!

— Может, у тебя вообще способности пропали?

— Нет, не пропали, — серьезно ответил Чикко. — Только вот магия — это не так просто, как некоторые думают... Ты, видно, считаешь — прочел заклинание в книге или услышал где, заучил наизусть, и все? Нет, сестренка, чародейство прочувствовать надо. Через себя пропустить... Вообще, если на то пошло, любое чародейство можно и без всяких заклинаний творить. Просто нужно этим самым... чарами то есть... жить. Не зря говорят: «Не куя — не сделаешься кузнецом».

Марисса проворчала под нос, что некоторым кузнецами ни за что не сделаться, хоть куя, хоть не куя, но было видно, что она уязвлена.

Но так или иначе, продолжить беседу им не удалось.

Глава 15

НЕПРИЯТНАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

Что-то зашуршало, за дверью торкнулось раз-другой в доски, а потом она распахнулась, выбитая одним исполинским ударом. Полетел в угол вырванный с мясом засов, и в комнату ворвались люди с оружием. За ними, бросая послужившее тараном бревно, — другие.

Марисса еще только тянулась к эфесу скимитара, когда на нее навалилось сразу четверо, весьма умело прижимая руки и ноги к полу. Чикко ужом вырвался из объятий толстого здоровяка, но костлявый напарник амбала ловко приложил его палкой и набросил мешок на голову. Торнан, стремясь порваться к лежащему на койке поясу с ятаганом, пытался вырвать тяжелую деревянную дубинку из рук нападавшего и расчистить путь, но тут на него набросили сеть и ловко ею обмотали.

«Все, сейчас добьют...» — промелькнуло у повергнутого на пол капитана, когда он увидел сомкнувшихся вокруг разъяренных головорезов.

Однако северянина только били и пинали, не давая подняться. Потом навалились, скрутили руки и крепко связали за спиной — как будто было мало сети. Заткнули рот. И как неодушевленный предмет оттащили в угол, где уже расположились так же надежно скрученные приятели.

Схватка закончилась. Оставалось понять — кто напал на них и почему с ними так обошлись?

Их противники без лишних слов принялись собирать веши пленников и складывать в мешки. Было их не так много — десяток. Торнан не мог не отдать им должное: пусть и застав врасплох, но так ловко и без потерь упаковать двух толковых воинов и мага...

В дверях появился их командир, как определил ант, — высокий худощавый человек с жестким лицом и аккуратными черными усиками. Положив руку на эфес короткого меча, произнес ровным спокойным голосом:

— Этого парня зовут Торнан?

— Да, господин, — ответил старший из команды похитителей, — как ни странно, самый невидный и бедно одетый. — Кто он — я не понял. То ли Ргин Мореход, а может, даже сам Дикий Кракен.

— Нет, — покачал головой усач. — Кракен — данн. — Он прошел в комнату, приблизился к пленникам. Фомора и анта он удостоил лишь мимолетного взгляда, зато с минуту внимательно и с каким-то непонятным злым уважением во взоре изучал Мариссу. — Вот, значит, ты какая... — непонятно бросил он. — Ладно, ребята, грузите их...

Их вытащили во двор через черный ход постоялого двора и одного за другим, передавая с рук на руки, уложили в большую закрытую карету, запряженную четверкой лошадей. Потом храбрецы расселись — кто на спины животных, кто на запятки экипажа, кто внутрь. И рыдван тронулся.

Карета неспешно тащилась по тихим улицам предместья Картагуни, Динандара. Ее провожали взглядами — без особого удивления и без особого интереса. На немощеных улицах рыдван немилосердно трясло, колеса периодически застревали в промоинах и рытвинах, возница ругался.

А Торнан, лежа ничком на полу, думал.

Их похитили. Это ясно. Хотели бы убить — убили. Но вот зачем и кому они нужны?

Охотники за рабами? Вздор — те так не работают, во всяком случае, не светятся так нагло. Поклонники демонов, мечтающие помешать в поисках реликвии? Нет, те тоже действовали бы исподтишка: выследили где-нибудь на лесной дороге и расстреляли бы из луков. А может, какие-то разборки между служителями Тиамат?

Позади него завозилась Марисса, что-то зло промычала сквозь кляп, ударила ногами в стенку кареты.

— Тихо, ублюдки! — Голос сопровождающего их воина был злым и непреклонным. — Нишкните и не пытайтесь освободиться — не поможет! А главное — не вздумайте шуметь: господин приказал, чтобы ни одна живая душа вас не увидела. Иначе вы уже будете ему без надобности, и тогда я просто проткну вас, как крыс.

Возница присвистнул и тряхнул поводьями, подстегивая трех гнедых жеребцов.

...Карета въехала в ворота обшарпанного особняка. Торнан услышал оклик, краткое приветствие и скрип открываемых ворот, затем повозка остановилась. Торнана и его спутников выволокли из кареты и бросили в густую траву, покрывавшую захламленный двор. Потом поставили на ноги.

Торнан огляделся вокруг, разминая затекшие ноги, затем, подталкиваемый в спину конвоиром, двинулся к дому.

Подойдя к обитой железом небольшой двери, хорошо спрятанной в глубокой нише, солдат постучал. Дверь открылась, все трое прошли внутрь. Торнан увидел просторный, богато украшенный холл с яркими коврами и резной дубовой лестницей посередине.

Но они туда не пошли. Конвоир толкнул деревянную дверь в стене, за которой открылась винтовая лестница. Они поднялись в небольшую комнату с узкими окнами-бойницами и, миновав галерею, вошли в роскошный покой.

Увидев их, из кресла с высокой резной спинкой поднялся тот самый черноусый тип. Сейчас он выглядел натуральным родовым аристократом, каких в торговом королевстве отродясь не водилось. Облачение на нем было самое что ни на есть аристократическое: шелковые штаны, бархатные сапоги, которые носятся от силы неделю, короткий плащ с позументами... Меч на поясе, кинжал, отделанный серебром, — за поясом...

Торнан не знал, как начать разговор — то ли послать его с большим загибом через тридцать три хрена, то ли возмущенно вопить о невиновности.

Но разговор начала Марисса.

— Я посол соборного храма Великой Матери в Кильдаре, — кипя яростью, бросила она. — Я требую объяснений...

— Они воспоследуют, уважаемая... посол, — иронически осклабился усатый. — Они воспоследуют. Но сначала поговорим. Итак, я — Гор Нор, младший шарифф Картагуни, проще говоря — один из начальников стражи нашего богоспасаемого города. А почему я вас... задержал и почему, задержав, не отправил в тюрьму, сейчас поймете. Вы, стало быть, Торнан? — обратился он к анту. — Ладно, — не дожидаясь ответа, заявил он. — Будем пока называть вас так. Так вот, вы слышали про Ульметту?

— Первый раз слышу, — бросил Торнан. — Могу сразу сказать, что я его не убивал.

— Не его, а ее, — пожал плечами Гор. — Кстати, если бы вы ее прикончили, многие сказали бы вам спасибо. Ульметта — это вожак пиратской шайки, уже полгода терроризирующей Большое Суртское море и Закатный Берег.

— Чушь собачья! — Торнан даже позволил себе рассмеяться. — Женщина-пират? Этого не может быть!

— Тем не менее это так, — произнес Гор.

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! — сказал Торнан. — Конечно, вопреки мнению сухопутных крыс, моряки не считают женщину на борту предвестием несчастья, но те девицы, что путешествуют с моряками и пиратами, выступают лишь в одном качестве.

— Тем не менее это подтверждают многие свидетели. Говорят, она спит по очереди со всей командой, или, по другим сведениям, — с вожаками.

— А при чем тут мы? — взвилась Марисса, хотя Торнан вдруг понял, при чем.

— Видите ли, Ульметта и ее пираты, говорят, прячутся на каком-то острове Кехтского архипелага. И в цивилизованных краях появляется редко. Но есть, говорят, у нее одна слабость — разнообразные состязания и ристалища. Она не только любит их посмотреть, но и сама иногда в них участвует. А женщина она крепкая, здоровая, с мечами ловко управляется... Ну что, может, не будем играть в прятки? Думала, пиратская принцесса, что тебя не узнают?!

Тут даже и до Мариссы дошло.

— Что за бред?! Чушь вы несете! Какие мы, на..., пираты?! — завопила она, откровенно перепугавшись. — В конце концов, справьтесь в кильдарийском Храме!

— Ну, допустим, — пожал плечами Гор, глядя на беснующуюся Мариссу. — Но сколько уйдет на это времени? Три месяца? Полгода? Год? Это во-первых. А во-вторых, вы сейчас не в тюрьме и официально вас никто не задерживал.

— Что тебе от нас надо, упырь?! — процедила Марисса.

— Золото, почтенная Ульметта, золото! Только за последний год ваши ребята захватили грузов и кораблей на полмиллиона серебром!

— И как, интересно, ты собрался все это получить? — фыркнула Марисса.

— Это признание? — улыбнулся Гор. — Да мне и не нужно столько. Сорок тысяч монет — и вы свободны, уважаемые... послы Храма. Кстати, вы все же не выдавайте вашего воришку за мага. Или пусть хотя бы носит хламиду с длинными рукавами, чтоб не было видно шрамов от цепей. Сорок тысяч — и не монетой меньше. Не время торговаться. Потому что если мы не придем к согласию...

Он ударил в гонг, и из соседней комнаты появился здоровенный, немолодой уже мужчина, держа под мышкой большой короб с инструментами и жаровню.

— Так вот, уважаемая... ну, допустим, Марисса, — мягко и спокойно продолжил Нор Гор. — Это Уво, присяжный палач Картагунийской тюрьмы, и по совместительству — человек, оказывающий мне некоторые услуги за отдельную плату. И если мы не придем к согласию, то он займется вами. А Уво — человек искусный и старательный.

— Будь ты проклят! — процедила Марисса.

— Я это слышал в своей жизни не раз, — с нарочитой усталостью сообщил Гор. — Итак — сорок тысяч до завтрашнего утра...

— Больше двадцати тысяч дать не можем! — вдруг бросил Торнан.

Девушка взвыла дурным голосом.

— Тридцать, — твердо сказал Гор. — И это крайняя сумма.

— Согласен.

— Торн, ты с ума сошел! — забилась в путах Марисса.

— Нет, отчего же — весьма разумный молодой человек, — возразил шарифф. — Кстати, оцените мой ум — я точно знаю, что поблизости нет ни одного вашего корабля, да и вообще Ульметта... то есть вы, — поклон в сторону Мариссы, — путешествует на обычных судах. И срок до завтрашнего утра вам даден именно для того, чтобы вы не успели ни с кем договориться. Только и остается времени на то, чтобы получить у ваших прикормленных менял и банкиров серебро и внести выкуп. Кстати, кто за ним пойдет? Вы? — палец ткнул в Торнана. — Кстати, так вы Мореход или Кракен? Уж удовлетворите мое любопытство!

— Не важно, — процедил Торнан.

— Ну, можете эту тайну сохранить. Да, вы, любезная, наверное, сейчас строите планы мести мне? Можете это делать невозбранно — ведь когда вы выберетесь к своим, я давно уже буду в другом месте, тратить со вкусом ваши монеты. Ну так как?

— Я принесу тебе выкуп, Нор, — сообщил Торнан.

Марисса опять взвыла и выругалась.

— Не надо быть такой жадной, уважаемая, — усмехнулся Нор Гор. — Хорошо. Пойди и принеси. Но имей в виду: если к завтрашнему утру выкупа не будет, то вот этим красивым телом, — небрежным жестом он указал на выглядывающее из-под разорванной рубахи обнаженное плечо девушки, — займется мастер Уво. А ты, я думаю, очень ценишь это тело? А пока я вас оставляю. Под присмотром мастера Уво. Надо же проводить уважаемого Кракена... или все же Ргира Морехода?

Когда они остались одни, Уво деловито разложил инструмент, поставил жаровню, принес из соседней комнаты угля и засыпал его в жестяной поддон.

— Вы не думайте, что я зверь какой, — вдруг сказал он, обращаясь к узникам. — Просто... жить-то надо! Сами подумайте — палачу городскому дом двухэтажный, с садом и колодцем. Лошадей пара, с возком — это ежели, к примеру, срочный вызов. Да и господин Гор хорошо платит.

Марисса всхлипнула. Чикко дернулся, испугавшись, что сейчас их спутница заплачет, но она опять взяла себя в руки.

— Так я и говорю, — размеренно гудел палач, — вы не подумайте только, что я зверь какой...

* * *

Сказать по правде, Торнан не знал, что будет делать. Но твердо решил в данном случае следовать той мудрости, что делающий и проигрывающий имеет больше шансов, чем не делающий и жалующийся.

Очень скоро он обнаружил, что ноги сами несут его мимо центра Картагуни, с его богатыми улицами и солидными стражниками при секирах.

Путь его лежал в сторону гавани. На улицах исчезали масляные фонари у ворот домов, мостовая сменилась обычной грязью. И дозорные тоже перестали попадаться на глаза.

Дорогу освещал только закат. Народу было не так много, и люди эти не были похожи на преуспевающих обывателей самого богатого города Запада, как об этом не уставая талдычили сами картагунийцы.

Торнан шел все дальше и дальше, и хотя он никогда не заходил так далеко в эту часть города, но эти покосившиеся заборы, кривые улицы и поросшие бурьяном пустыри казались ему странно знакомыми, как будто он уже видел их когда-то. Видел и благополучно успел позабыть. Потом вспомнил — похожим образом выглядели подозрительные кварталы Сиркаса и других городов восточной Логрии, где он провел свою молодость контрабандиста. Пару раз он замечал, что его «пасут» — довольно грубо и даже особо не прячась, и дал понять, что видит слежку.

Нужный шалман он нашел, когда Луна уже поднялась над крышами домов. Определил он его по нехитрой, но точной примете — оживленное заведение в пустынном и далеком от людных улиц месте: верный признак, что кабак не прост.

Вышибала — раза в полтора крупнее самого Торнана и вдвое крупнее среднего логрийца, — прорычав что-то, попытался закрыть дорогу постороннему, но капитан ловко уклонился от его объятий, и пока тот озадаченно созерцал пустоту перед собой, уже вошел внутрь.

Зал шумел не по времени. Внутри царил полумрак, пропитанный перегаром и кухонными ароматами. Судя по ним, здешнее меню включало в себя квашеную рыбу, подгоревшую свинину, чеснок, лук свежий и жареный, кислое пиво и вино. От общего зала кухню отделяла не стойка, как полагалось, а ширма. Помещение было заставлено простыми, потемневшими тяжелыми деревянными столами и скамьями. Все просто и без затей. Пол был посыпан прошлогодними опилками и соломой.

Винтовая серая лестница вела на второй этаж в «номера», куда посетители время от времени вели растрепанных девиц. Клиенты были одеты в кафтаны всех мыслимых и немыслимых расцветок. Пьяницы стучали по столам большими деревянными кружками, азартно грызли кости и сушеную рыбу, лущили орехи, давя их о грязный стол. У многих на коленях сидели, смеясь и визжа, женщины, а у некоторых — томно попискивали мальчишки с подведенными глазами. Слышались возбужденные голоса:

— ...Ты «всадников» своих убери, долбоклюв! Против доброго суртского золота такое ставить удумал!..

— ...А я ему и говорю: дешевле никак отдать невозможно — товар-то тянули из-под двух замков тройных геркоссийских, да еще двух Мардонских догов...

— ...Не ожидается больше, выходит, «смолки»? Да, и что за дела пошли — Буциг на своем «Змее» спалился у Архипелага, а «Морской жабы» уже три месяца как нет, и, видать, уже не будет...

— ...Ну он всю оплату взял в ягнах — польстился на доброе серебо. Ну ты ж знаешь, на «барашки» чистый металл пускают. Так уж не знаю как, а напихали ему два мешка чуть не оловянных монет...

Торнан по-хозяйски огляделся, носком сапога брезгливо отшвырнул попавшуюся под ноги дынную корку и бухнулся на ближайшее свободное место.

В кабаке не то чтобы замолчали, но гомон как будто стих. Его явно и с интересом разглядывали. Наконец к нему подошел громила с красным рубином, покачивавшимся в мочке уха. Его серые грязные волосы были стянуты на затылке оранжевой лентой.

— Занято здесь, — вызывающе заявил он.

Торнан, не вставая, взял молодца за широкий пояс одной рукой, приподнял, подержал с полминуты. Бандит удивленно хлопал глазами. Торнан улыбался, глядя ему в глаза, почти с наслаждением видя, как их заполняет страх и непонимание. Потом как ни в чем не бывало поставил его на пол.

— Ты ошибся, приятель! — добродушно уточнил он. Дружки громилы схватились за рукояти ножей, но вмешиваться не стали.

Напряжение в таверне стало осязаемым; так бывает перед бурей, когда все замирает в настороженном безмолвии, а по небу начинают плясать зарницы.

Торнан посмотрел в сторону трактирщика.

— Эй, человек, вина и закуски! — зычно бросил он.

Корчмарь не пошевелился.

— Шпеткий, да? — скалясь, бросил приятель амбала. — Буром прешь? Зубы не жмут?!

— Про то я не с тобой буду толковать, а с твоим важняком. — Торнан вдруг почуял себя вполне в своей стихии. Словно и не было прошедших пяти лет офицерства в славной Страже Севера, а был он вновь лихим и удачливым контрабандистом среди таких же лихих людей Сиракса.

— Не свисти! С чего бы важняку нашему с тобой терки тереть?

— А слово у меня к нему есть. Большое слово...

— Да?! А вот мы тебе сейчас это слово в дупло забьем, вместе с твоим резаком!!! — заревел оправившийся амбал, кидаясь вперед.

Торнан не стал вынимать оружие, как, видимо, от него ждали — эту игру он хорошо знал. Схватив за край столешницы, он резко рванул ее на себя. Заскрипели жалобно выдираемые пятидюймовые гвозди, и Торнан, поудобнее перехватив толстую доску в три локтя, наподобие меча, дважды махнул ею перед ошеломленными противниками.

— Ша!

Из-за соседнего стола поднялся долговязый худой человек, неприятно напомнивший Торнану приснопамятного Бо Скорняка. Рваный и грязный кафтан контрастировал с дорогими сапогами. Из-за лимонного цвета шелкового пояса торчали две рукояти кинжалов, инкрустированные крупными жемчужинами, в ножнах висел широкий палаш.

— Ты хотел говорить с важняком, темнила? — осведомился франт. — Ну, я важняк, давай, говори свое слово.

— Не при шармаках же? — Торнан выразительно окинул взглядом сборище. То глухо заволновалось.

— Ша, я сказал! — чуть повернулся в их сторону долговязый. — Как погоняло твое, темнила?

— Медведь.

— Откуда? — быстро спросил «важняк».

— Из Сиракса.

— Кто?

— «Ночной рыбак».

— Был, кажись, такой годков пять назад, — кивнул важняк. — Я — Шершень. Ну, пошли, что ли, скажешь свое слово...

— ...Ну ты подумай сам, — добавил Торнан, закончив разговор. — Не в монете даже дело, а уж моя госпожа тебя не обидит. О другом подумай — сама Ульметта тебе обязана будет! Сама! Ты ведь слыхал небось, что она собирается все наше дело под руку себе взять?

— Ну, был звон такой, — подобострастно прогудел Шершень.

— Так вот и подумай: кто от нее в Картагуни смотрящим станет, если что?

— Ну дела! — только и смог сказать Шершень. — Слыхал я, что Львица Моря иногда у нас бывает. Слыхал, что Гор кого-то зачалил сегодня. Но чтоб так... Слушай, а я ее увижу?

— О чем разговор, брат? — широко улыбнулся Торнан.

— Нет, пожалуй, — вдруг сказал Шершень, порывисто вскочив и пройдясь по каморке. — Что-то стремно, брат. Потом, когда короновать меня будет...

За два часа до рассвета Торнан с дюжиной помощников уже были готовы. Капитан еще раз все продумал, отдал последние распоряжения и даже вручил Серому Кролику, одному из приближенных Шершня, наскоро нарисованный план особняка, где сидели его друзья.

— Ну, мы пошли, — сказал тот, сложив задубевший лист старого пергамента. — Ты как — может, все-таки с нами?

— Нет, я пойду один, как и договаривались.

Взяв под мышку набитую камнями шкатулку — приманку для Гора — и прикрыв ее плащом, Торнан двинулся к воротам.

— Эй, там! — громко постучал он. — Отпирайте!

— Чего? — По голосу он узнал одного из стражников, притащивших их сюда.

— Дело у меня к твоему хозяину.

Стражник отворил калитку, не снимая, однако, цепи, осторожно выглянул:

— Один?

— А то не видишь? Эй, руки убрал! — рявкнул Торнан на потянувшегося к свертку стража. — Это не про твою честь...

Зло ворча, картагуниец пропустил его и пристроился сзади. Даже не поворачиваясь, Торнан почти физически чувствовал, как дрожит от ненависти его ладонь на эфесе. В комнате было все по-прежнему. Кресло, в котором восседал Гор со взведенным арбалетом на коленях, и два других — где сидели связанные фомор и Марисса. Позади шариффа стояло еще двое стражей, там же грузной тушей нависал над жаровней палач. Он словно так и простоял эти часы в ожидании приказа — начать раздувать угли и калить железо.

— Рад видеть. Принес? — Гор был на редкость деловит.

Вместо ответа Торнан брякнул шкатулку на столик и отошел. Позади задышал стражник.

— Стер, уйди, — распорядился шарифф.

Позади хлопнула дверь... И как будто что-то упало.

— Ну, давай, открывай...

Торнан вытащил ключ, повертел...

— Я жду! — Гор явно нервничал.

— Сначала развяжи хотя бы его, — ткнул капитан пальцем в Чикко.

— Не играй со мной, Кракен, — лицо Гора словно окаменело, на скулах заходили желваки. — Ты ведь знаешь, наверное, — я не люблю шутить!

В этот момент из-за бесшумно раскрывшейся двери в дальнем конце комнаты появились неслышные тени. Двое, трое... пятеро.

Вот двое оказываются за спиной палача, и тот бесшумно оседает.

Вот мягко подкрадываются к стражникам...

Вот придвигаются к креслу...

— Молчишь? — Гор повел арбалетом в сторону Торнана. — Ну, так и будешь молчать?

— Я-то знаю, что ты не шутишь! — Торнан добродушно оскалился. — А вот ты не знаешь... Не знаешь одной занятной вещи...

— Это какой же? — усмехнулся Гор.

— Ты не знаешь, что у тебя сейчас за спиной, — усмехнулся в ответ Торнан.

Гор осклабился.

— Дешевый фокус, пират, я на такое еще стражником не велся. Ну, давай, думай быстрее, братец...

Все же некое движение за спиной он уловить успел и даже начал разворачиваться. Но фатально опоздал — удар обмотанной войлоком дубинки вышиб из него дух.

Торнан бросился развязывать Мариссу и чародея. Освобожденный от пут, Чикко тут же без стеснения отбежал в угол и, сунув два пальца в рот, принялся блевать.

— Скоты, — прошепелявил он, — мало того, что зуб выбили, так еще, наверное, полведра траммы вкатили...

Торнан между тем подошел к трем своим помощникам, переминающимся с ноги на ногу у потайного входа.

— Ну, благодарю за службу, орлы! — И протянул старшему, кофейного оттенка мулату, кошель, снятый с Гора.

— Не стоит благодарности. Мы рады послужить великой Ульметте, чье имя заставляет трепетать стражников и купчишек...

— ...Знаешь, я все-таки дурак, — сообщил Торнан Мариссе, когда вечером этого дня они устраивались на ночлег в перелеске, лигах в тридцати от Картагуни.

— То есть?

— Мне нужно было просто пойти во дворец шеффета и сдать Гора с потрохами. А я бес знает что затеял.

Марисса внимательно посмотрела на него, а потом пожала плечами.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГОРЫ И ПУСТЫНЯ

Глава 16

ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ПЕСКИ

Где же твой колодец? — возмущенно спросила Марисса.

— Колодец отыщем сегодня, — невозмутимо ответил проводник. — До вечера кони без воды выдержат. Если ивлисы нас не погубят.

— С чего бы это? — Марисса была раздражена до крайности. — Вот уже вторую неделю в песках — ни одного ивлиса не увидели!

Урам подвел их к кустику гарамалы, под которым сидел песчаный дракончик — мелкая, хотя и страшноватая ящерица с уродливой мордой, усаженной шевелящимися роговыми щитками и гребенчатым хвостом. Ящерица равнодушно подняла на них мутные глаза — эту тварь с жестким и вонючим мясом почти никто не ел. Потом вдруг она принялась закапываться в песок.

— Видишь? Это очень плохо, — сообщил проводник. — Идет «ветер ярости». Мой народ говорит: это тень дракона, несущего на хвосте гибель.

— Только этого не хватало! — буркнул Торнан. — Что будем делать?

— Вперед!

Пески и барханы сменились пустошами такыров и солончаков. Опаленные солнцем черные камни, кусты пустынной колючки и синего саксаула. Глаза жгло. А вдали уже виднелся темно-серый полог между небом и землей.

— Прятаться!

Торнан с сомнением огляделся по сторонам — ничего подходящего вокруг для укрытия не намечалось.

— Вперед! — прикрикнул проводник.

Вновь пошли низкие барханы, редкие кусты верблюжьей колючки и тамариска. Наконец обнаружили небольшую впадину между камнями. А на горизонте сквозь белесую голубизну небес двигалась серая туча, и в самом деле напоминавшая гигантского дракона с огромной пастью, широко раскинутыми крыльями и уходящим куда-то вдаль хвостом.

Едва они укрылись, как солнце заволокла белесая полумгла, наливающаяся темнотой с каждым мгновением. Они услышали нарастающий рев, словно освободились все семеро ивлиссов, всуе помянутые проводником, и пытаются сокрушить мир в угоду брату своему — Шэтту.

— Надолго это? — спросил Торнан, замотавшись плащом.

— Как получится. Может, на полчаса, может, на полдня...

А с востока накатывала густая серо-коричневая пелена, как исполинская занавесь от барханов до неба. Накатывавший ветер поднимал, завивая змейками, тучи песка. Потом померкло солнце, словно сдутое с неба исполинским дыханием урагана. Злые песчинки непостижимым образом проникали всюду — в ноздри и гривы коней, под одежду, в глаза, вызывая мучительную резь.

Задыхаясь, чихая, Торнан привычно выругался на судьбу, занесшую их в эту пустыню...

...Границу меж степью и пустыней они преодолели на одиннадцатый день после того, как пресекли Ранну. Эта граница не была четкой; просто бесконечная холмистая равнина, по которой они ехали, становилась все более засушливой, каменистой и неприветливой.

Зеленая ковыльная поросль сменялась верблюжьей колючкой и чахлыми кустиками солянки; последние рощицы и кривые деревья исчезли, деревья, изредка попадавшиеся прежде, исчезли. Чаше и чаще попадались пустоши, засыпанные мелким щебнем. И небеса над сухой равниной из голубых становились белесыми. А когда они поднимались на холмы, то на горизонте уже виднелась изжелта-белая полоса песчаного моря.

Путники стояли на вершине бархана, а перед ними простирались волны песчаного моря. Над головой висело залитое солнцем небо, будто огромный купол, на котором не было ни единого облачка. Жар солнца опалял их, будто гнев жестокого бога.

— Это пустыня, — сообщил Чикко несколько стушевавшейся Мариссе. — Тут нет ни деревьев, ни полей, ни душистого мыла...

Амазонка проигнорировала замечание мага.

— Да, наш друг прав, — согласился Торнан. — Но сейчас мы туда не пойдем. Мы найдем оазис и будем там ждать каравана, а может, наймем проводника.

— С чего ты решил, что мы его дождемся? — Марисса наконец отвлеклась от созерцания грозного жаркого моря.

— Тут проходит идрумский караванный путь — один из трех, — вместо Торнана ответил Чикко. — По нему караваны как раз идут в том направлении, куда нам нужно.

— Ты что, бывал тут? — иронически изрекла амазонка.

— Доводилось, представь себе, — подтвердил Чикко, чем вызвал у Мариссы что-то вроде некоторого уважения. А Торнан удивился — раньше его приятель ничего такого не рассказывал. Но это было весьма неплохо — сам-то Торнан попадал в пустыню всего дважды в жизни.

Впрочем, ничего особенно сложного (не считая самой пустыни) им не предстояло. С караваном они дойдут до Китара — Сонского оазиса, в дне пути от которого и стоит тот мертвый город, где в Храме Дающей Воду им предстоит забрать вторую часть жезла.

А купцы тут были нередкими гостями. Гоняли караваны крепких идрумских мулов и двугорбых верблюдов — на продажу. Возили дорогие цветные гхараттские ткани, под благородными именами «белая роса» и «струящаяся вода», которые можно было протащить через женское колечко. Возили лекарственные снадобья, мумие из Рихейских гор, стальные клинки со струящимся вдоль лезвия узором, превосходные доспехи из восточных земель, тисненые кожи и гоблин знает еще что.

Каравана они не дождались, зато им подвернулся проводник — Урам, не первой молодости пустынник, живший в лачуге с женой и выводком детишек. Это было неплохо — человек оседлый и ведомый местным жителям вряд ли мог оказаться помощником каких-нибудь разбойников. И они двинулись через пустыню. Теперь путешественники находились на земле, на которую не претендовало ни одно из царств, ибо тут уже был один безраздельный самодержец — Песок. Глубокие русла, дно которых было сухим большую часть года. Животные здесь были меньше и не собирались в такие крупные стада, как на севере. Больше всего попадалось изящных газелей и антилоп, быстрых созданий, которым нужно было мало корма и воды и которые умели избегать охотящейся ночью большеухой пустынной кошки. Каменистая выветренная земля, сухие кусты и кактусы начали уступать место более песчаной местности, и наконец вокруг до самого горизонта остались одни барханы, уходящие вдаль, как волны в море.

Вдали у горизонта иногда появлялись верблюжьи караваны, плескалось море, покачивались корабли у причалов, вставали башни чьих-то странных городов. И Торнан был готов усомниться, что это просто мираж.

Он и прежде слышал рассказы караванщиков и просто бывалых людей о древних руинах, прежде бывших храмами и крепостями неведомых народов, идолах жуткого вида, которых ветер иногда обнажает среди барханов, сдувая песок. Конечно, такие рассказы надо делить на два, если не на четыре (а по совести, так не грех и на восемь). Но единодушно Тэр считался странным местом. И караваны, как говорили, пропадали тут чаще, чем можно было предполагать, имея в виду лишь разбойников и пыльные бури.

Барханы, одни лишь барханы, иные из которых высотой спорят с горами. По несколько часов приходилось преодолевать каждый такой... Чтобы увидеть за ним другой, ничем от первого не отличающийся.

Такова уж была эта пустыня — по капризу природы возникшая тут, отрезанная от влажных морских ветров с юга Гаркасскими горами, а от столь же влажных северных — Синим Хребтом.

Вся вселенная, казалось, сложена из песка. Желтого, красного, серого, рыжего, белого. Кустики солянки и верблюжьей колючки, странные колючие шары, покрытые жесткой шкурой, и отменно горькие (говорят, такие еще водятся лишь в пустынях заокраинных земель), да изредка проскакивающие живые создания вроде карликовых тушканов и ящериц — вот и вся жизнь. Безбрежные просторы сухих, изрезанных оврагами и ущельями глинистых равнин, засыпанные песком котловины, каменистые эрги — и вновь море песка.

Пути от колодца к колодцу, сон вполглаза — кто его знает, чего можно ждать от проводника? Скудная еда — сухое мясо и сушеные до каменной твердости фрукты. И вот — ураган.

Буря стихла быстро, почти так же, как и накатила. Час прошел или больше — Торнан не понял.

Но вот смолк ветер, и песок больше не пел свою жуткую песню смерти. Конь с хриплым всхрапом поднялся, и следом за ним — Торнан. Из-под песчаного полога выбрались трое его спутников. Последним — выглядевший изрядно потрепанным Чикко.

— Проклятая пустыня, — выругалась Марисса.

— Не надо недобрых слов о пустыне: обидится, — прозвучало за спиной.

Позади них стоял человек в потертом бурнусе, с откинутым капюшоном — по виду родич проводника. А немного поодаль, по ту сторону бархана, поднимались верблюды, и кони, и люди — женщины, дети, седобородые старики... Целый караван. Не торговый, не купеческий — племя пустынных бродяг.

Кочевник что-то спросил у проводника на непонятном языке, тот ответил длинной речью, как будто оправдываясь. Оборвав его на полуслове взмахом руки, бородач приложил руку к сердцу.

— Я рад видеть служительницу Великой Матери, хотя и не могу понять, что ее привело в эти обиженные жизнью края. Но думаю, что мой отец тоже будет рад увидеть тебя, почтенная, и засвидетельствовать уважение к Матери...

В шатре, на груде подушек возлежал человек в широком одеянии, казавшийся не отцом, а скорее старшим братом встретившего их кочевника. По обе стороны от него сидели две весьма упитанные женщины в переливающихся шелках и грубой работы серебряных украшениях. Они равнодушно взирали на пришельцев. В шатре оказалось не в пример уютней, чем под палящими лучами солнца. Тем более что тут же гостям подали охлажденного финикового вина и сочные порезанные гранаты, сияющие красными зернами. На их кожуре поблескивали капельки холодной воды — колодец, который искал проводник, был именно тут.

Вскоре выяснилось, что бородатого зовут Имрам иб-Муум и он не только вождь этих пустынных бродяг, но один из самых знаменитых торговцев, что гоняют караваны через пески.

— Вы, наверное, ищете сокровища? — спросил хозяин посреди разговора.

— Нет, мы странствуем ради дел Великой Матери, — сообщила Марисса.

— А разве я усомнился? — кивнул вождь. — Просто имей в виду: проклятое золото проклятого повелителя Ускерга не приносит счастья. Мы чтим Богиню, но она далеко, а Семеро Проклятых всегда рядом. За левым плечом.

— Семеро Проклятых? Демоны? — переспросил Торнан.

— Да, они самые, ивлиссы. Ищут, в кого бы вселиться, но после Ускерга тут нет стран, которые могли бы их удовлетворить... Поэтому им остается жаловаться да проклинать судьбу, приковавшую их к этому месту, и еще себя — за то, что по злобе и глупости погубили Ускерг и его царя Хала.

— А давно это было?

— Кто ж знает? Пустыня скрывает следы... Ты можешь провести каналы от рек, согнать тысячи рабов, чтобы они вырыли колодцы глубиной в лигу, но все будет напрасно. Пустыня поглотит твой город, даже если будет ждать тысячу лет! Владыка Ускерга сильно согрешил, служа Семерым Проклятым, и подданные его согрешили, молясь в их храмах, и боги в один день осушили все его колодцы и арыки. И все умерли от жажды за несколько дней. И на все золото нельзя было купить ни глотка воды... Старые предания говорят, — продолжил он, прикрыв глаза, — что во дворце Хала имелась гигантская сковородка, на которой те, кого он приговорил к смерти, плясали, перед тем как упасть и изжариться заживо. Еще у него были рыбные садки, где жили сомы, которых откармливали человечиной. Любимым его занятием было привести не угодившего ему человека на берег пруда и заставить смотреть, как на корм сомам бросают его детей. Семеро Проклятых нашептывали ему все это.

— Я не слышала о них, — чуть озабоченно сообщила Марисса.

— Странно — я думал, служительницам такой великой богини это известно. У каждого из Темных своя работа.

Один — Князь Огня — отвечает за пожары, землетрясения, вулканы.

Второй — Князь Чумы — за болезни.

Третий — Князь Скелетов — за голод и засухи.

Еще один — Князь Пустоты — обрушивает на голову падающие звезды.

Пятый — Князь Людей... он отвечает за беды, что люди приносят сами себе.

Шестой... Впрочем, не следует тревожить ивлисов.

— Скажи, досточтимый, а нет ли тут в окрестностях разрушенного старого города? — решил изменить тему разговора Торнан. — Не слышал ли ты об Осиаге?

Собеседник ответил не сразу.

— Мы называем его Пасть Гиены, — нахмурился Инган. — Этот город не оставил доброй памяти о себе — слишком многие из наших предков пали жертвами его воинов.

Торнан кивнул, соглашаясь. Дружина эмира этого сгинувшего города изрядно уменьшила количество разбойников в песках.

— Но и он погиб, хотя его царь тоже называл себя господином пустыни. В пустыне много затерянных городов. Некоторые еще тянут свои разрушенные башни к звездам, другие занесены песком. Люди глупы — они строят свои города на песке, не понимая, что пустыня всегда возьмет свое обратно... Наш путь как раз идет мимо него, хотя и чуть в стороне. Мы укажем вам дорогу, хотя я сам лично не стал бы его посещать. Тридцать тысяч человек погибло там в один миг, и еще тысячи были поглощены землей. Ну, это ваши дела и дела богини, которую и мы чтим. А пока — отдохните в наших шатрах...

— Торнан, друг мой, — сказал внезапно Чикко, когда они вышли наружу, под раскаленное солнце. — А давай... Давай убежим.

— Да ты что?! — уставился на него капитан. — Ты рехнулся?

— Давай убежим, а?! — почти умоляюще произнес Чикко. — Шэтт с ними, с этими каймами! На них ни голову себе обратно не пришьешь, ни душу у темных владык не выкупишь! А эта сумасшедшая пусть сама ищет свои жезлы хоть до старости!.. Торнан, — голос Чикко был полон неподдельного отчаяния. — Я, может, и дикарь, высших тайн не понимаю, но мы, фоморы, пережили столько племен и народов, что и не упомнить. Мы ведь только потому живы, что чуем, куда можно лезть, а куда нельзя... Когда-то мои предки половиной мира владели, но вот забыли — что можно и что нельзя... И вот что от нас осталось! Это теперь в крови у нас — понимаешь?! Поверь, я чую: не будет добра от этой палки ни нам, ни миру. Не будет нам с ней удачи! Торн, ну неужто один вояка да один чародей не смогут прожить без этого золота поганого?..

— Да что с тобой, Чикко?! — встряхнул его Торнан. — Ты что-то знаешь? Или почуял? Ну, скажи!

— Не знаю... — покачал головой Чикко. — Ничего я не знаю... Извини, что-то накатило... Забудь.

* * *

Чикко тревожно озирался. Вокруг него была пустыня. Не та, которой они шли уже много дней, не Тэр, именуемая Большой Логрской Печью, а совсем другая. Белая снежная пустыня, освещенная серебряным солнцем дальнего севера. Вроде стоит он, озираясь, и видит белизну до самого горизонта — и ни пятнышка на ней, ровное заснеженное поле, только ветер свистит и колет щеки.

Чикко тревожно озирался. Ему было нехорошо — что-то происходило. Что-то угрожающее его, шамана Чикко, шкуре, которую он ценил дороже любых сокровищ всех миров — сколько бы там Неведомый и Древняя Праматерь их не создали. Об этом настойчиво говорило все его шаманское чутье.

На нем была его шаманская кухлянка, которую, как он помнил сам, он швырнул в костер, перед тем как подняться на борт даннского китобоя, что увез его от родных берегов. На груди висит витая раковина, в которую дудят, вызывая мелких стихийных духов, а к поясу приторочен бубен из рыбьей кожи — тоже брошенный им в огонь. Но прежде всего — где он? Он еще раз осмотрелся.

Вокруг были невысокие торосы, искрящиеся под солнцем полярного дня. Лед под ногами мутно-зеленый, толстый, значит, старый; пусть он и не слишком сильно понимает в оттенках льда... За его спиной белесое небо слегка темнело — значит, там, совсем близко, было открытое море. Итак, он находится где-то на полпути между родными островами и Отринутыми землями, на самой границе плавучих льдов.

Чувство опасности не отпускало. И теперь он смутно чуял, что ему грозит нечто живое.

Кто? Может быть, прячущийся за торосами белый медведь-ушхой, что любит лакомиться человеческим мозгом? Или подо льдом ходит, готовясь сокрушить шамана и утащить его в ледяную бездну, черный гронг — большая касатка, с теплой кровью, но дышащая жабрами?

Или из незамеченной им полыньи выскочит тумсак — громадный хищный тюлень, не делающий разницы между нерпой и человеком?

Или невесть как забредший сюда могучий белый волк из Драконьих земель, распластавшись на слежавшемся снегу, крадется к нему, готовясь прыгнуть на спину и ударить клыками, разрывая яремную вену?

Угроза тем временем приближалась, и приближалась с севера.

Чикко невольно вздрогнул. Неужели это те самые ледяные люди из легенд, косматые, поросшие волосом полуразумные карлики, что кочуют по льдам и тоже не делают разницы между двуногой и прочей добычей? Они будут поопаснее и тюленя, и волка, и даже медведя — потому как при случае слопают и того, и другого, и третьего.

Внезапно его уха коснулся мерный перестук, как будто сюда бежала маленькая лошадка или ослик. А потом на самом краешке белого пространства заметил Чикко какое-то движение: кто-то двигался к нему, и вихрилась следом снежная пыль, сверкая в лучах полярного дня.

Фомор, до боли в глазах вглядывавшийся в очертания неведомого создания, оторопел и почувствовал, как ноги вросли в снег и отказывались повиноваться.

По белой пустыне, тяжело топоча и поднимая льдистую крупу, бежал огромный носорог.

Чикко отрешенно понял, что это смерть. Ибо за ним пришел сам Кноф-Гех. Древнее чудовище из легенд, житель мрачных теснин Отринутой земли, что может ходить на двух ногах, подобно человеку, и на четырех, как обычный зверь, но обычно бегает на всех шести, ибо, в отличие от всех прочих тварей, шестилап. Убить его почти невозможно — стрелы и копья бессильны против толстой шкуры и длинного меха. Убежать не выйдет — шесть ног есть шесть ног. А чародейство не причиняет ему вреда.

Он бежал стремительно, хоть и неторопливо. Глаза его горели багровым огнем, широкая морда, поросшая роговыми пластинами, отражала лучи холодного светила. Рог го казался острием граненого чекана, и на каждой грани блистало солнце. Хрип и топотание оглашали ледяной воздух, и ничто не могло воспрепятствовать смертоносному бегу старого зверобога-демона, сына Тех, что спустились на Землю, во времена еще до человека придя с седых, давно угасших звезд.

Чикко отчаянно попытался воззвать к шаманской силе, но не почуял ни малейшего отклика.

Это воин может драться яростно и самозабвенно, даже зная, что обречен. Но маг, который не верит в себя и сознает бессмысленность усилий, уже не способен ни на что...

А Кноф-Гех уже склонял голову, нацеливая рог в грудь фомора.

И Чикко закричал изо всех сил, что не хочет умирать, что пусть демон мертвого материка придет за ним позже... Но неумолимая смерть глядела на него ярко полыхающими красными глазами.

Исполин, чьи движения вдруг замедлились, беззвучно хохотал, готовясь вздеть шамана на свой бивень...

— Им-мя! — проревело вдруг чудище нечеловеческим голосом. — Им-мя, скажи свое им-мя, нечестивец!

— Не-е-е-ет! — заверещал Чикко. — У меня нет имени!

По крайней мере, душу его рогатая мерзость не получит.

— В-вреж-ж! — железно прогудел надвигающийся исполин.

Нет! У него нет имени — ибо имя его сгорело вместе с кухлянкой и бубном, когда он отрекся от себя и своего предназначения. У него нет имени...

И пусть он умрет безымянным, и дух его расточится в бездне, но рабом зверобога не будет!..

— Чикко, вставай, нам пора... — вдруг сказал носорог голосом Торнана.

И Чикко почти потерял сознание от радости, что все это — лишь сон. И пробудившись, почти влюбленно взглянул на плохо выбритую физиономию своего приятеля, склонившуюся над ложем.

— А что такое?

— Что? Наши хозяева снимаются с места — не думаешь ли ты, что тебя погрузят на верблюда вместе с шатром?

* * *

Перед ними были руины когда-то большого города. От его горделивых стен ныне остались лишь белокаменные ворота, покрытые резным узором. Глинобитная кладка куртин расплылась возвышением, которое можно было без труда перелезть. Насыпь вала давно сползла в ров, оставив от него лишь неглубокую канавку.

Кровли домов давно провалились, и даже фундаменты стали грудами кирпича.

Город был мертв, как старая могила.

Эти развалины принадлежали знаменитому городу Осиаг, лет двести назад сметенному с лица земли страшным землетрясением. В этом грубом нагромождении камней теперь трудно было различить геометрический рисунок улиц и площадей. Прямо напротив них виднелись разбитые каменные блоки и плиты причала. Великое Землетрясение погубило не только город, но и оазис, изменив течение рек, и ныне от озера, на котором стоял Маддони, осталась лишь котловина, а когда-то великая река Оракс, несшая суда и поившая десятки тысяч человек, ныне пересохла, и лишь иногда ветер обнажал в ее сухом русле скелеты мелких речных крокодильчиков.

— Вон там были казармы для рабов — их тогда так и строили, треугольной формы, — сообщил Чикко, указывая на руины. — А вот то здание с внутренним двориком — там продавали рабынь...

— А любопытно было бы побывать там, когда этот город еще не превратился в сушеную ящерицу...

— Да, когда я стану магом, то не буду тратить деньги на всякие дурацкие вазы, мебель, тряпки, на которые идет материя по золотому за аршин! Нет, я заведу себе шикарный гарем! Мля! Все торговцы женщинами в Корге будут благословлять мое имя! Помню, перед самым тем, как меня замели, как раз пришел «скотовоз» из южных морей. Там была одна девчонка... — Чикко мечтательно закатил глаза. — Кожа, как черный шелк, глазищи в пол-лица, стройная, как копье, талию двумя пальцами можно обхватить... А уж грудки! Да я ж и влип в ту историю, потому что хотел купить ее!

Марисса вдруг зашипела, как кошка. Видать, слова Чикко стали последней каплей в ее дурном настроении.

— Правду говорит моя тетушка: все вы, мужики, вонючие козлы! Только и думаете о своем отростке! А ты подумал, приятно ли было бы той девчонке с таким, как ты, сморчком?! А если бы она не захотела, то ты ее плеткой, да? — вскочив, почти заорала она на растерянного Чикко. — А если бы тебя самого — в колодки, да на рабский рынок?! И купил бы тебя толстый вонючий пидарас! А?!

— Успокойся, Рисса! — решил вмешаться Торнан. — Чикко пошутил...

— Пошутил, да?! — Теперь разъяренное личико девушки обратилось к нему. — И ты тоже? Небось не одну девчонку изнасиловал, а потом еще солдатам своим отдал! Ну скажи — я угадала?!

— Ты думай, что говоришь! — Торнан тоже разозлился. — Своей пустой башкой бы подумала — я ж в Северных Пределах служил. Кого там я насиловал, по-твоему, — норглингов? У нас там даже к шлюхам в очередь на две недели записывались! У меня солдат был, так вот он терпел-терпел, а потом изнасиловал свинью! Над ним еще весь полк ржал.

— Ничего я не думаю и думать не хочу, — уже успокаиваясь, заявила Марисса. — Пойду проветрюсь. — И скрылась в кустарнике, окружавшем площадь.

— Чего это она? — спросил Чикко. — Перегрелась, что ли?

Торнан не ответил, созерцая пурпурного скорпиона размером чуть меньше ладони, важно шествующего по разбитой плите. Песок хрустел на зубах, скрипел в волосах...

Собственно, оставалось лишь пересечь город и проехать еще немного на север. Там, в древнем некрополе, и было то, что им нужно.

Но туда они пойдут завтра утром.

Небо, как обычно в пустынях, перед закатом сменило белесо-голубой цвет на великолепный пурпур и кармин. И в этих багряных отсветах среди дюн Торнан что-то заметил. Ветер обнажил допотопную постройку: уставился в небо обломок древней каменной кладки. Спустившись поближе, капитан разглядел очертания основания странной восьмиугольной башни и непривычно узкий фундамент, уходящий под бархан. Что-то в этой груде камня было особенное — древнее и чужое, отличающее ее от почти свежих руин Осиага. Не первый раз в своих скитаниях Торнан встречал такие развалины — мир-то, как ни крути, уже стар... Может, и в самом деле ему помирать пора?

Солнце упало к горизонту, и лишь темно-алое пламя стояло на востоке, тускнея на глазах. И вот уже сразу и вдруг наваливается ночь. Небо украсили сотни тысяч звезд во всем своем великолепии. Закатные огни погасли; пустыня Тэр погрузилась во тьму. Все небо было усыпано яркими мерцающими звездами. Потом взошла красноватая ущербная Луна, и пустыня вновь осветилась.

А они заснули, не озаботившись караулом. И мирно проспали до утра.

* * *

Пустыня за городом становилась менее засушливой, пески сменяла глина такыров. Неглубокие обрывистые русла пересохших рек, глинистые холмы, каменные россыпи, изрытые пещерами обрывы. И между ними не сразу можно было заметить старинный город мертвых, где перестали хоронить задолго до того, как стихия похоронила Осиаг.

Он был совсем недалеко — если идти пешком, а верхами еще того меньше.

Несколько каменных приземистых сооружений, кубический храм всех богов, ряды почти стершихся могильных холмиков незнатных горожан, пара погребальных храмов. И статуя, изображавшая варана, стоящего на задних лапах, высотой в четыре человеческих роста — возле храма. Именно под ним, видимо, и начинался Лабиринт Варана, ведущий в Покои Дарительницы Воды — или как там ее звать?..

«Ты-то нам и нужен, чешуйчатый!»

Каменное чудище стояло столбиком, словно вглядываясь вдаль. Оно было вырезано из белого известняка, морда его походила скорее на шакалью, хотя гребень и длинный раздвоенный язык выдавали в нем рептилию. Торнан разглядывал урода, прикидывая, где же там может быть вход. Огромная каменная ящерица смотрела на мир своим немигающим взглядом.

— Так, и где же тут вход? — озабоченно осведомился ант. — Сказано — возле змеиноголовой статуи?

Марисса торжествующе ухмыльнулась.

— Ну, так сразу все храмовые тайны вам и расскажи...

Войдя между задними лапами ящера, она вынула стилет и несколько раз воткнула его в трещины. Потом быстро отступила. И невидимая доселе фигурная каменная дверь, чьи очертания были искусно вписаны в рассекающие поверхность борозды и трещинки, со скрежетом упала на песок.

Марисса юркнула в открывшийся провал. Торнан, преодолевая сопротивление и непонятную робость, вошел следом.

Они оказались в просторном коридоре с высокими сводами. Пламя лампады слегка затрепетало от непонятного сквозняка и вновь загорелось ровным рыжим светом. И они осторожно двинулись вперед, опасаясь попасть в ловушку, какие любили в древности.

По узкой каменной лестнице, которой заканчивался коридор, они спустились вниз и оказались, как можно было понять, в Лабиринте Варана. Подземные коридоры то и дело сворачивали, прихотливо извивались, услужливо демонстрируя все новые ответвления. «Где же эти проклятые Покои Пятой Жертвы? — подумал Торнан. — Когда же эти шеттовы норы закончатся?» Словно кто-то услышал эти не произнесенные вслух слова, и они оказались в низком широком проходе, чьи стены украшали непонятные узоры.

Он был перегорожен массивной металлической решеткой.

Торнан протянул руку, намереваясь попробовать крепость прутьев.

— Нет, — остановил его фомор. — Надо сначала проверить, не припасли ли хозяева для нас какой гадости?

Осмотрев и осторожно коснувшись решетки пальцами и некоторое время выслушав тишину, маг подтвердил, что никаких ловушек быть не должно.

— А тут колдовских штучек каких-нибудь нет? — осведомилась Марисса.

Чикко что-то пробормотал странным свистящим полушепотом.

— Нет. Никакой особой магии здесь нет. Впрочем, решетка немного светится — если смотреть по-настоящему. Вполне вероятно, что, когда ее ковали, применяли какие-то чары.

Решетка, может, и была магической, только даже магия не устоит против человеческого ума. Металл не ржавеет в пустыне, зато раствор, скрепляющий кирпичи, бессилен против некоторых снадобий.

И уже вскоре они пролезали на ту сторону коридора.

Еще несколько сотен шагов, и в свете факела им стали видны широкие красивые ворота, покрытые золотом и резьбой. С двух сторон от ворот находилось по три маленькие двери друг напротив друга.

Торнан толкнул одну из них, и она распахнулась.

Они оказались в небольшом зале, где свет от их светильников дробился в зеркально отполированном камне, облицовывавшем стены. В центре зала стоял резной обсидиановый трон, а напротив него — амфора из мутного стекла на постаменте, охраняемая сидящим бронзовым драконом. Вернее, драконицей: существо имело женскую грудь и вполне человеческую голову с миловидными чертами лица.

Марисса поклонилась статуе — девушку, кажется, ничуть не смутила странная ипостась ее богини. Чикко между тем различил исходящее от амфоры чуть видимое сияние.

— Он там, — сообщил он. И направился к постаменту.

— Нет! — рявкнула Марисса, и Торнан вздрогнул от этого крика, прозвучавшего в этом давным-давно безлюдном месте. — Только я могу... Могу его взять!

Строевым шагом она прошла мимо оторопевшего Чикко, сунула руку в амфору и извлекла оттуда короткий столбик, в свете горящего масла казавшийся темно-пурпурным.

— Красный! — восхищенно воскликнула она. — Мой цвет! — И тут же начала восхвалять богиню.

Торнан между тем подошел к трону и вдруг уселся на него.

В тот момент он ни о чем не думал. Ни о том, что это может оскорбить каких-то богов, ни о том даже, что это может быть небезопасно с точки зрения разных ловушек. В конце концов, может же уставший человек просто сесть в кресло, пусть и каменное?

Чикко увидел, как магическая аура этого места, обычно бледная, вдруг начала наливаться красным. И трон тоже начал слегка светиться. Нехорошо светиться...

А потом что-то, показавшееся ему порывом ледяного ветра, ворвалось в зал сразу через три дальних прохода. Торнан ничего не почувствовал, только недоумевал: почему Чикко так себя ведет. Но Чикко понял — сейчас ими займутся...

— Бежим!!! — взвизгнул он.

И Торнан с Мариссой почувствовали — лучше последовать совету.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Западная Андия, Лемское княжество

Праздник получился веселый, на славу. На Поляне Ситтов развели костер, достали хмельные меды, сваренные по пришедшим издревле рецептам. Меды летние, не зимние — легкие, от коих захмелеть не так-то просто...

Но хмель есть хмель, и поэтому, когда к полуночи на поляну вдруг опустился густой туман, да такой, что еле-еле можно было разглядеть соседа, никто особенно не взволновался. Все лишь сгрудились у костра, продолжая веселье. Хотя не все...

Унур с Елгой решили прогуляться: с другой стороны поляны текла речушка, и они направились прямо к ней. Им вслед добродушно посмеивались — было ведомо, что по осени, как покраснеют листья, быть свадьбе между сыном кузнеца и дочерью знахарки... Так что пусть их.

От костра приглушенно доносились радостные крики отмечавших завершение лета, но молодые люди их не видели — все поглощало окружающее молочно-белое сияние. Вдруг Унур остановился и показал рукой вперед:

— Смотри — что это?!

И действительно: в тумане белело какое-то странное сооружение, более всего напоминавшее древние дольмены, что стоят на Красных холмах. Только будто не из камня, а из белого света. В море тумана выделялись два сгустившихся столба, наверху соединявшиеся в арку...

Потом, правда, оба они вспоминали увиденное по-разному. Если парень зрил лишь смутные силуэты арки и столбов, то Елга видела арку и ступени лестницы, уводящие куда-то вверх, два столба этой арки в виде мраморных колонн и замок, смутно проглядывавший наверху лестницы, и даже смутные тени, двигающиеся там, за гранью...

Девушка сделала шаг, другой...

— Елга, стой! — крепкая рука кузнечного подмастерья схватила девушку. — Не пущу!

И в тот же миг арка начала медленно таять в воздухе, стал рассеиваться и туман... Сквозь поредевшую мглу вдали маячило красное пятнышко костра, и от него почему-то бежали к ним друзья с испуганными лицами.

— Вы где гуляете? — закричали они. — Уже рассвет! Мы уж испугались — слопали вас сиды аль волколаки!

— Как рассвет? — удивленно переглянулись Елга и Унур. Всего прошло-то...

И запнулись оба — над кромкой леса поднималось тяжелое красное солнце первого осеннего дня.

Глава 17

ХРАМ СТАРШЕЙ ДОЧЕРИ

Нервно выругавшись, Чикко приподнялся в стременах и начал озираться по сторонам.

Торнан подъехал поближе.

— Что-нибудь случилось, Чикко? — спросил он.

Чикко вынул из седельной сумки пригоршню изюма и сунул в рот.

— Добрались вроде...

Торнан бросил взгляд туда, куда он глядел.

Там возвышались выступившие из степного марева высокие башни с синими, в цвет неба, куполами.

Марисса жалобно охнула, но тут же справилась с собой. И когда они совсем скоро проехали в неохраняемые ворота Алавара Древнего, она горделиво возвышалась в седле, словно и не было позади перехода через пустыню и спуска в треклятую гробницу, закончившегося бегством непонятно от чего. А потом еще нового перехода через пустыню и эту сухую степь.

...Улица кишела народом. Сновали ребятишки в одних набедренных повязках на грязных чреслах и закутанные в глухие покрывала старухи. Погонщики волов тащили своих подопечных за кольца в сизых ноздрях...

Они ехали мимо глухих стен, обмазанных глиной и побеленных, мимо узких (чтобы чужаки не вломились гурьбой) дверей, украшенных грубоватой резьбой, мимо проемов, завешанных ветхим войлоком, вдыхали ароматы горелого масла и жареного мяса...

Бедные кварталы кончились. И Алавар поразил их высокими белыми башнями с ярко-красными черепичными крышами, домами, тонущими в зелени благоухающих садов, мощенными известковыми плитами улицами и ярким блеском слюды и дорогого стекла в окнах.

Им хотелось одного — добраться до какой-никакой крыши над головой и сбросить с себя усталость пройденного пути.

Увы, их ждало разочарование. Все постоялые дворы в это время, время одной из трех ал аварских ярмарок, были забиты солидной и денежной публикой — купцами, съехавшимися если не со всей Логрии, то уж с ее половины и некоторой части Суртии точно. Правда, на самом большом оставалось место... но там стояла сотня наемников-айханов. Торнан и сам не стал бы задерживаться, но седой горбоносый старик в головном уборе, украшенном орлиными перьями (кажется, такие носили чародеи горцев), только посмотрев на них троих, что-то гортанно проклекотал на своем языке хозяину. После чего тот, несколько сконфуженный, подошел к Торнану и сообщил, что его постояльцы не хотели бы жить под одной крышей с колдуном. И что тут неподалеку, на Жилой площади, они найдут то, что им нужно.

Как ни странно, Торнан не обиделся — видать, понимающие люди высоко ставят умения Чикко. Кроме того, айханов он уважал — то были, пожалуй, лучшие воины Логрии. Не были они ни великими мечниками, хотя и рубились неплохо, ни особыми стрелками из луков, ни искусными в конном бою наездниками, хотя и тут у них было чему поучиться. Но вот где айханам не было равных — так это в искусстве обучения боевых птиц и боевых собак. Точнее, это получалось у них единственных.

Айханские боевые псы, скорее даже прирученные волки, уступали, конечно, размерами и кильдарской сторожевой, и мардонскому догу. Но ни у того ни у другого шансов против них не было. Жилистые, зубастые и дьявольски подвижные твари, умеющие ловко уклоняться от ударов пиками и клинками, да еще облаченные в панцирные стеганки и стальные шлемы, увенчанные заточенным как бритва рогом, были страшной силой на поле боя. Ни одна кавалерия не могла выдержать их атаки — псы умели подныривать коню под брюхо и вспарывать его клыками или рогом, с одного укуса ухитрялись рвать сухожилия на ногах, перегрызать подпругу; умели, запрыгнув на круп лошади, стащить всадника вниз бешеным рывком... Искусство их обучения оставалось тайной за семью печатями, но, видать, без горской магии тут не обходилось.

Не меньше приходилось опасаться и ручных беркутов — те, носящие на лапах привязанные стальные когти и такую же насадку на клюв, умели, обрушившись на противника сверху и метко попав в незащищенную шею или в лицо, убить одним ударом. Умели они также выслеживать с воздуха скрывающегося врага, охраняя войско и даже, как говорили, могли подпалить осажденный город, неся в клюве зажженные фитили, которые сбрасывали вниз, когда нужно — ну, тут, ясно, тоже без магии не обходилось.

Тем более что у айханов у единственных эти дикие и капризные птицы размножались в неволе. По слухам, ихние колдуны могли даже следить за врагом глазами птиц — но мало ли что рассказывают о горцах?

Упрямые и непреклонные, айханы были опасными противниками и, пожалуй, могли бы создать могучую империю, но, будучи неуживчивыми и гордыми, жили небольшими кланами в своих горах, не имея ни царей, ни городов, зато охотно нанимались на службу к окрестным государям.

Такая вот сотня горцев, с ее тремя сотнями псов и с восемью десятками птиц, была большой силой и могла решить исход битвы. Потому и плату брали они высокую — намного больше, чем все прочие наемники, например, Стражи Севера.

Что они добрались до пресловутой Жилой площади, было ясно и без расспросов. Всю ее сплошь покрывали разнообразные временные жилища из ткани, войлока, кожи. Старые солдатские палатки разных армий, юрты кочевников, шатры обитателей пустыни, полотняные дома, раньше принадлежавшие знатным и богатым — из когда-то дорогой, а ныне вытертой и ветхой ткани...

Тут же к ним подскочило по меньшей мере пятеро громко выкрикивающих цену типов, и через несколько минут за три серебряных в неделю они стали обладателями такого же жилья. Хозяева окружающих площадь домов этим и жили.

Место тут было бойкое. Палатки стояли тесными рядами, так что на «улицах» между ними было не протолкнуться от пришлого народа. Настоящий городок из шестов и ткани. Тут можно было увидеть представителей чуть не всей Логрии и даже других земель — от суртских торговцев до облаченных в запыленные бешметы даннских скотоводов, чьи предки сменили весла драккаров на пастушеский посох.

Дымили земляные печи-тандыры и грубые каменные очаги под открытым небом, где готовилась пища для этого разноплеменного сборища. По периметру площади торговали разнообразные лавки, склады и конюшни; один угол был отгорожен невысокой стеной, и приносимый ветром аромат ясно указывал, как это место используется. Водоносы громкими криками предлагали воду, лоточники — лепешки и фрукты, сутенеры — накрашенных девиц средней потрепанности.

Заняв палатку, сшитую из четырех видов ткани — от старой парусины до такого же старого войлока, — и пристроив коней на конюшню к ее хозяину, фомор и капитан отправились сопровождать Мариссу.

Пошла она вовсе не в храм Тиамат, которых в Алаваре кстати, было аж два, а в квартал менял. Там Марисса по каким-то признакам выбрала одну лавку — каменную, приземистую, с узкими окошками, куда и ребенок не пролезет, и окованной железом дверью, у которой торчал вооруженный копьем и чеканом угрюмый цербер. Войдя, Марисса молча достала вексель и протянула лысому костистому старику, стоявшему за высоким дубовым — не перемахнешь — прилавком. Тот внимательно его изучил, повертел так и сяк, уважительно кивнул и исчез в недрах лавки. Как Торнан понял — проверять всякие тайные знаки и прочие штучки, придуманные племенем ростовщиков и менял для своих надобностей.

Вернулся он с двумя увесистыми мешочками и в сопровождении невысокого бледного парня в бархатной жилетке — сына, а может, и внука. На подносе у того стояли чернильница с пером и крошечная дымящаяся жаровня с набором всяких железочек. Бормоча что-то под нос, старей принялся черкать перышком по пергаменту, однако выведенные им знаки исчезали почти сразу после начертания. Потом вынул из жаровни железки, оказавшиеся крохотными клеймами, и начал прижигать вексель, ставя на нем отметки. Тем временем Марисса пересчитывала монеты, которых оказалось ровно двести семнадцать штук.

— Ну вот, на дорогу должно хватить. Благодарю, уважаемый...

...Алавар был построен еще фельтами в незапамятные времена, хотя это могли быть и легенды. Но как бы то ни было, в городе смешались, похоже, все народы знаемого мира.

Город, стоящий на краю пустыни, казалось, был обречен на прозябание и упадок. Ан нет! Алавар Древний, или, как его гордо именовали жители, Алавар Блистательный, лежал в большом оазисе, и южное солнце и множество маленьких речушек, берущих свое начало от горных снегов, позволяли трижды в год снимать урожай с пышных садов и плодородных полей. А караванный путь вдоль Рихея к морю, через Дрейскую долину Гаркасского хребта, привлекал в город все сокровища Севера, Юга и Востока, делая Алавар подлинной жемчужиной всего юго-востока. Издавна был он местом, где пересекались всевозможные торговые пути.

Тут происходили ярмарки, немногим уступавшие даже картагунийским. Тут останавливались караваны, пересекающие пустыню с запада на восток и с севера на юг. Идущие от моря в глубь материка и с гор — на равнину.

С караванами шли люди. Кто-то задерживался, кто-то оставался тут на всю жизнь. Караваны привозили рабынь всех цветов кожи, иные из которых продавались в городе. И торговцы, стражники, караванщики, осевшие тут бродяги и ушедшие на покой разбойники покупали их себе в жены — чтобы не тратить время на сватовство и свадьбы.

Потомки едва ли не всех племен и народов Логрии собирались, чтобы послушать певцов, или спорили на улицах, играли в кости и думар, пили вино, заключали сделки. Обживали дома, сложенные из неровных, грубо отесанных валунов, скрепленных глиной, и рассказывали легенды, любимыми персонажами которых были Древние боги, которые не умерли, но спят, чтобы со временем пробудиться и восстать в мощи своей. Бородатые кочевники поклонялись Годду — демону пустыни, Властелину Песчаного Простора. А на алтарях Сестры-Ночи раз в год горели священные костры, разводимые из человечьих костей.

А еще тут стоял храм богини Тарки — младшей и мало кем признаваемой ныне дочери Тиамат. Богини, почитаемой сегодня лишь в Алаваре и окрестностях. Богини, как объяснила Марисса, довольно странной. Покровительницы пастухов и воинов, и в довершение всего — покровительницы коней, которая иногда превращалась в кобылу.

И к тому же — девственной в человеческом обличье и очень любвеобильной в лошадином.

В этом храме-то и мог храниться третий сегмент жезла.

Честно говоря, Торнан рассчитывал, что хоть тут проблем не будет. Ничего подобного! Оказалось, что между служителями Матери и Дочери уже лет сто как пробежала не то что кошка, а самая настоящая пантера. Началось все с каких-то непонятных капитану, да и Мариссе, тонкостей догматов, а закончилось разрывом и скандалом. Так что теперь, явись туда Марисса со своим письмом, ей откажут только потому, что просьба исходит именно от поклонников Тиамат.

Кстати говоря, на пользу культу раскол не пошел, и почиталась Тарка лишь в трех странах срединной Логрии, да и там храмов раз-два...

Так что, похоже, часть жезла придется забирать без согласия хозяев, а сделать это можно было двумя способами. Или договорившись с местными ворами — тут придется похлопотать капитану как знакомому с темой, — либо лезть самим. Но в любом случае нужно было сначала посмотреть на это капище.

Встал вопрос — кому идти? Марисса отпадает сразу — в ней запросто могут узнать воительницу Тиамат и заподозрить неладное. Чикко... Тут другое дело — фомор уж слишком редкая птица, чтоб на него не обратили внимания. Так что оставался Торнан — варвар он и есть варвар, много их бродит по дорогам Логрии.

* * *

Торнан двинулся к южной окраине города.

И чем дальше удалялся северянин от площади, тем более старыми и убогими становились дома. Когда он добрался до окраин, каменные строения полностью исчезли. Улицы были почти пустынны. Судя по всему, мусорщики ни разу не удостоили своим вниманием удаленные от Площади южные районы города, ибо все здесь утопало в грязи. Постоянно приходилось смотреть, куда ступаешь, чтобы не поскользнуться.

Храм, который был нужен северянину, стоял в торце улицы и, похоже, тянулся по обе ее стороны, часто скрываясь за складскими зданиями, построенными здесь значительно позже. Фасад храма украшала неровно наложенная мозаика — черная лошадь, у ног которой распростерся большой полосатый змей. Изображение было новым, по контрасту со старой резьбой на каменных плитах стен — женская фигура с луком.

Пожав плечами, Торнан вошел, старательно изображая глуповатого чужестранца.

В храме было прохладно, скудный свет сочился сверху, сквозь узкие прорези окон и несколько световых люков. Через большой зал, в котором оказался северянин, тянулись в два ряда колонны. В дальнем конце зала брезжил свет. Внутренне напрягшись, он двинулся в ту сторону.

Свет, замеченный Торнаном, оказался огнем, горящим в бронзовом сосуде на треножнике. Вокруг никого не было, словно храм был покинут, а этот огонь горел немало лет или даже веков. Видать, жрецы не особенно боялись, что храм очистят от лишнего добра.

А треножник, между прочим, старинный, из зеркальной бронзы, и стоит немало. Остатки былой роскоши?

— Ты пришел поклониться светлой Тарке, чужестранец?

Позади него стоял немолодой темнокожий жрец с длинной бородой.

Он говорил по-логрийски на северном диалекте, но с каким-то акцентом. Слегка растерявшись, Торнан кивнул и протянул заранее заготовленные монеты:

— В-вот... пожертвовать Конской хозяйке хочу!

— Ну хорошо, — согласился жрец. — Пойдем. Храм наш, к сожалению, посещают не так часто, хотя стены его помнят еще сиитхов, что были до логров.

Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма, стояла невысокая мраморная статуя женщины в длинной рубахе, обтягивающих штанах и сандалиях на босу ногу. Она опиралась на высокий лук. Лицо богини было скуластым, с узкими глазами и полными губами.

Стены храма были исписаны письменами, которых Торнан не знал, хотя умел читать на нескольких языках. Но этот язык был совсем незнаком ему. А может, знаком, да письмена были другими.

По углам стояли курильницы, вырезанные из нефрита и обсидиана. В чашах тлели угли, распространяя сладковатый дым.

Торнан замер. На шее богини висело ожерелье — потускневшие раковины, костяные фигурки, старые, темные от времени монеты. И среди всего этого — медово-желтый цилиндрик.

У него перехватило дыхание.

Торнан внезапно ощутил на себе взгляд, встревоженно скосил глаза на жреца, но тот, погруженный в себя, молился.

Несколько раз истово поклонившись жрецу и алтарю, северянин вышел, не забыв по дороге осмотреть высокие глухие стены и прикинув, где бы лучше забраться на крышу.

Наступал вечер. Небо быстро темнело. Свечи и лампы осветили окна домов. В тавернах вскрывали новые бочки вина. Игроки гремели костями. Начиналась обычная ночная жизнь обычного логрийского города.

Путь Торнана пролегал по узким улицам и переулкам. Луна изредка пробивалась из-за туч, освещая дорогу. Стражники в остроконечных шлемах, вооруженные пиками, по трое-четверо патрулировали улицы, внушая каждому мысль о незыблемости порядка. Проститутки высовывались из окон и окликали запоздалых прохожих. Некоторые из самых ретивых, как правило, весьма красивые, демонстрировали свои прелести через прозрачные шали. Другие, усталые и увядшие, зато наштукатуренные румянами и белилами, вели себя спокойно. Торнан шел мимо, привычно жалея о недостатке времени.

Добравшись до Жилой площади, он не сразу нашел свою палатку. Кратко объяснил ситуацию и изложил план штурма старой развалины, по ходу дела уточненный двумя Другими участниками. Потом они принялись готовиться.

Марисса сбегала на не утихающий на ночь рынок и купила за семь серебряных длинную тонкую ареековую веревку. Торнан заказал у кузнеца, работавшего здесь же, в углу площади, небольшой крюк, выкованный на его глазах, а потом за пару мелких медных монет обзавелся у старьевщика потертой подстилкой, которую тут же распорол на полосы, коими обмотал крюк. А Чикко тем временем занимался своими снадобьями, которым тоже отводилась немалая роль в грядущем похищении.

— Кстати, кто такие сиитхи? — спросил Торнан шамана, вспомнив слова жреца.

— Эльфов вроде так называли на юге, — ответил Чикко. — А что?

— Да так, болтают, — отмахнулся Торнан. — Просто похожим словом себя борандийцы называют иногда. А все же интересно, эти самые сиитхе-эльфы были? — в задумчивости спросил он. — Были или нет? Марисса, что вам в вашей школе на этот счет говорили?

— Я плохо училась, — самодовольно сообщила она. — И вообще — отстань. У нас все же шаман не из последних, — с легким раздражением сказала Марисса. — Можно сказать, великий шаман.

— До великого шамана мне было далеко, — грустно уточнил Чикко.

— Все равно. Вот слетал бы в прошлое, да и сказал бы, что ты там увидел. А заодно бы подсказал, были там эльфы с гоблинами или нет.

— Шаман видит в трансе не то, что хочет, а то, что ему показывают духи, — уточнил Чикко. И вообще: вот если я слетаю в будущее и увижу, как ты занимаешься со мной любовью — что ты на такое сказала бы?

— Сказала бы, — не моргнула воительница глазом, — что некоторых магов невредно бы слегка подхолостить.

Видя, что разговор грозит зайти не туда, Торнан поспешил вмешаться и попробовать перевести разговор на другую тему.

— Ладно, Чикко, я вот никак не спрошу — а чего ты бросил родные места?

— Из-за женщины.

— Из-за женщины?

— Из-за женщин, точнее будет. Видишь ли, дружище, — поведал Чикко, — дело все в том, что по нашим обычаям и законам шаман не имеет права делать многое из того, что может обычный человек. Например, шаман не должен жениться и вообще прикасаться к женскому телу иначе как для лечения. А я уж очень люблю... это самое дело. Вот поэтому я и ушел из клана.

— Вот как? — Торнан в задумчивости подпер голову рукой. — Постой, постой! — вдруг встрепенулся северянин. — Ты сказал, что шаман не должен иметь дела с женщиной? Но ведь ты говорил, что потомственный шаман и род твой насчитывает двадцать два поколения?

— Ну да, все именно так, не сомневайся! — гордо подтвердил Чикко. — Мало кто из королей может похвастаться такой родословной!

— А как же тогда вы... э-э, продолжаете свой род? — с недоверием осведомился Торнан.

— Видишь ли, Медведь, это одна из великих тайн нашего племени, которую мне так и не открыли, ибо я не прошел полного посвящения, — проникновенно молвил островитянин. — Но даже тогда я бы тебе ее не поведал...

— Они сначала добывают семя рукоблудием, а потом помещают в женское естество какой-нибудь плодовитой тетки, желательно вдовы, — лениво сообщила Марисса, отвлекшаяся от вязания узлов на веревке. — Вот и вся великая тайна.

— Отк-к... Откуд-да ты это знаешь?! — прошептал враз посеревший Чикко. — Это воистину великая тайна, и ее ведают только высшие шаманы!

— Про эту вашу «тайну», — издевательски сообщила Марисса, — нам рассказывали еще в храмовой школе, которую ты тут всуе поминал. К твоему сведению, кое-где так разводят породистых лошадей и коров.

Фомор, не слушая ее, встал и как сомнамбула вышел из палатки. Марисса посмотрела ему вслед, поморщившись — и чего, мол? Торнан посмотрел на нее... но решил, что слова, что вертятся у него сейчас на языке, пользы не принесут.

Чикко он нашел не сразу. Тот сидел в углу площади, на поваленной разбитой каменной коновязи, и шмыгал носом.

— Чикко, ну что ты? — встряхнул его за плечи Торнан. — Ну, неужели ты так обиделся на Мариссу? Она ведь всего лишь глупая девчонка, которая мало понимает, что говорит. Да, в конце концов, если это давно не тайна, то и огорчаться незачем!

Чикко всхлипнул:

— Но ведь теперь ты должен меня презирать... Как Марисса... Теперь я понимаю, почему она не любила меня...

— Да с какой стати?! — взревел Торнан. — Мне, если хочешь знать, до ваших обычаев вообще дела нет!

— Но ведь я... ненастоящий! — выдохнул Чикко.

С удивлением Торнан взирал на приятеля.

— О, бог Грома, прародитель мой! — воскликнул он, обратив лицо к небу. — Ну если ты так плохо думаешь обо мне, то... — он запнулся.

— Я не настоящий! — повторил Чикко. — И даже богов-защитников не имеющий! Любые боги мной побрезгуют! Пальцем деланный, а не как положено у людей! Но... но ведь меня тоже родила мать, как и всех вас! — невпопад восклицал он. — И она не тетка, а лучшая в мире! И отец любил меня не меньше...

И вдруг тихонько заплакал.

Торнан лишь горестно всплеснул руками. Ну что ты будешь делать? Ну почему, во имя всех небес, ему досталась такая команда, состоящая из глупой девчонки, не следящей за языком, и мага, не понимающего самых элементарных вещей?

Что ему оставалось? Он просто снял с пояса флягу и принялся вливать красное вино в рот всхлипывающего шамана.

* * *

Все, что случалось в его жизни, Чикко переносил достаточно легко. А случалось с ним много такого, что другого убило бы наверняка. Но Чикко перенес все, что ниспослала ему судьба, и главным образом потому, что на самом деле, как думал его приятель, так и остался, по большому счету, диким человеком с диких островов.

Он много знал и много умел, он многому научился, и прежде всего — научился ловко выживать в большом и неприветливом мире. В первый же год, ступив на землю Логрии, он каким-то шестым или двенадцатым чувством понял, что к чему. Он привык питаться жареной требухой и колбасами с жаровен, он познакомился с ворами, срезающими кошельки, и «ломовиками», что таскали вьюки с повозок и караванов, и освоил их ремесло, отводя глаза караульщику или обираемому купчине. Он научился болтать на полудюжине языков и даже освоил грамоту — чтобы читать чародейские книги. В борделях он перепробовал женщин всех цветов кожи и рас. Затем поднялся выше, пристроившись к мошенникам и аферистам. Сунулся было в игорные притоны, но быстро понял, что его рано или поздно вычислят и укоротят на голову. Потом было тяжелое и бессмысленное ученичество у чародея. И вновь он пережил крах своих надежд, и вновь начал сначала.

Его азартная и опасная жизнь приносила ему золото, но с той же легкостью его поглощала. Он копил и терял...

Монеты, потраченные на баб, проигранные, просто непонятно как разошедшиеся. Пять сотен, утонувшие вместе с кораблем на переходе из Нейсе. Тысяча сто, вложенные в торговлю благовониями и украденные приказчиком торгового дома. Три с лишним тысячи, отобранные у него в последний раз...

Помогало ему в жизни одно качество, оставшееся со времен жизни в племени. Он не беспокоился о будущем и старался не вспоминать прошлое. Будущее придет, тогда и будем о нем беспокоиться, и что толку бояться бедствий грядущего дня, если они могут и миновать по воле судьбы. Зачем бояться бед, которые еще не наступили?

И тем более — какой смысл мучаться уже свершившимся прошлым, которое ты не можешь изменить?

Лишь во снах на него иногда накатывали эти мучительные воспоминания — о его пути в большом мире: пути чужака и неудачника, чьи умения все никак не могут устроить его жизнь.

...Стой там, мой неудачливый ученик и позор нашего рода! А ты, дура, одевайся и уходи — с тобой я поговорю после... Нет, ты не надевай штаны, потому что сейчас я отрежу тебе то, что довело тебя до греха. Я не шучу — иди сюда. Что... ты... Ты угрожаешь мне! Ты ударил меня... О, предки, как же больно... Если бы так же, как чары, ты учил наши законы!!!

Будь ты проклят! Я не дядя тебе! Счастье, что отец твой не дожил! Уходи — ты больше не слуга предков и духов, ты не человек моей крови!!!

... Что, лягушкино отродье? Да я лучше с шелудивым ослом лягу, чем с тобой! И подавись своим серебром! Я честная женщина, и мой папаша, если хочешь знать, был дворянин! Что с того, что я шлюха — по-твоему, раз шлюха, то со мной можно делать что хочешь?! Убирайся, пока я тебе зенки не выцарапала!..

...Да, неплохо ты меня залечил — словно и не попортили мне шкуру. Деньги будут завтра... Чего-о? Так, я не понял, мелкий, ты что же, мне не веришь? Не веришь мне-е-е?!

...Нет, Чикко, я, конечно, тебя уважаю, ты меня с того света, почитай, вытащил, но ты все же чушок белоглазый — ты уж не обижайся...

...Сколько там у тебя — двадцать «корон»?Ладно, остальное завтра принесешь. То есть как нет? У воровского лекаря и нет денег? Все, говоришь? Эй, братцы, потрясите его хорошенько! Переверните это стойло, и если найдется хоть медяк, я тебя заставлю его съесть!... Да, и в самом деле больше нет. Ладно, давайте его в холодную до утра. И пяток плетей всыпьте, чтоб не крысился. А то моду завели стражу не уважать!

...Друг, не держи на меня зла — ну, врезал, ну с кем не бывает ?Я же шутя... Ну вот — зубы целы, и губа почти не распухла... Ну, не обижайся...

...Нет, извини — лечить ты будешь, но цепи я с тебя не сниму: мало ли — вдруг ты без них куда убежишь? С вами, колдунами, глаз да глаз нужен! Ну, давай, готовься — там уже больной пришел, мне серебра принес. И чтоб хорошо лечил: а то ведь можно тебя и в забой отправить!

...Чикко, бездельник, ты, видать, моей смерти ждешь? Ты, может, надеешься, что будь у тебя моя лавка, то сразу получишь все, к чему я почти два десятка лет карабкался?! Ну, тогда ты еще больший дурак, чем я думал!

Но приходил день, и все забывалось.

Но вот в этот раз... Не в тайне даже дело — хотя любой логриец, наверное, узнав, что родился таким способом, наложил бы на себя руки от стыда. Другое саднило душу — как эта девка просто и походя напомнила ему, кто он такой...

Глава 18

ТРИ ЧЕТВЕРТИ ДЕЛА

Поздний вечер следующего дня

Луна сияла на небе в окружении ярких звезд, отбрасывала мягкий свет на стены и крыши кирпичных домов, играла лучами в глади прудов и арыков.

Торнан не замечал света ночной хозяйки, не думал о красоте звездного неба — его мысли всецело занимало дело.

Пригибаясь, они перебежками пробрались в тени лавок и оград и оказались под самой стеной храма, скалой нависавшего над ними. Ночью обитель Тарки показалась куда больше, чем днем.

— Марисса, не боишься? — полушепотом осведомился Торнан.

— Не первый год замужем! — отрезала она, сбрасывая плащ. Потом стянула жилетку. Сняла портупею, аккуратно намотав ее на ножны, бережно передала Торнану. Приняла у него два кинжала и вдела в петли на рубахе.

— Веревку не забыл? — осведомилась она, освобождаясь от сапожек.

Капитан уже вытаскивал из мешка длинную и тонкую веревку, сложенную вдвое и закрепленную на обмотанном тряпьем крюке.

Марисса лишний раз проверила прочность пальмовых волокон и надежность узлов, и вот, раскрутив веревку, забросила крюк за край стены.

Что-то еле слышно звякнуло.

Повиснув всей тяжестью на веревке, девушка, тем не менее, не спешила лезть.

— Ты чего?! — У Торнана закралось подозрение, что Марисса просто слегка трусит.

— Если кто-то есть на крыше, он сейчас подойдет и посмотрит, — шепотом ответила она.

Капитан признал, что это разумно. Хотя в храме не должно быть никого, но сколько не самых плохих людей покинули этот мир раньше времени, потому что пренебрегли подобными мелочами?

Марисса решительно взялась за веревку и, легко отталкиваясь ногами, поползла вверх.

Спустя несколько минут она уже перебиралась через конек крыши. Распластавшись на холодной черепице, Марисса осматривалась и прислушивалась. Как она помнила из опыта храмовой стражницы, воры нередко стараются забраться в святилище и похитить принадлежащее небожителям добро именно через крышу. А значит, есть вероятность, что хозяева храма Тарки позаботятся об имуществе богини, поставив пост на крыше.

Но ее опасения оказались напрасными. То ли они доверяют могуществу своей богини, то ли слишком бедны, что не считают нужным охранять ее дом? Последнее, пожалуй, вернее... Вряд ли последним служителям угасающего культа было дело до таких мелочей.

«А не надо было ссориться с Матерью!» — не без злорадства прокомментировала она.

С этой мыслью Марисса принялась осматривать покатую крышу. При ярком лунном свете она различила старые потрескавшиеся плиты неровной черепицы, водостоки из сланца и бордюры вокруг световых колодцев.

Сейчас у нее было два пути. Или попробовать разобрать черепицу и пробраться по балкам и перекрытиям, а затем спуститься вниз по колонне; либо же рискнуть и воспользоваться потолочным окном.

Марисса покусала губы, раздумывая. Времени на раздумья оставалось не так много — храм открывался засветло, да и кому-то из жрецов могло прийти в голову навестить святыню.

Девушка остановилась на варианте с потолочным окном. Смотав веревку, она осторожно встала и двинулась вперед, настороженно нащупывая босыми подошвами покатость черепиц и не сразу ставя ногу — вдруг какая-то из старых глиняных плашек ненадежно закреплена.

Вот и колодец.

Проклятье!!! Окно было закрыто медным листом.

Неужели придется разбирать крышу?! Тогда лучше будет позвать сюда Торнана.

Она лихорадочно ощупывала края вдоль бордюра. Найдя слабое место, сунула туда кинжал...

Ставень предательски скрипнул, когда она его сдвигала.

Она замерла. Прислушалась... Отсчитала сто ударов сердца. Никто ничего не заметил.

Осторожно, на палец, на два она сдвигала туго поддающийся лист меди, и прошла, кажется, целая вечность, пока она расширила проход настолько, чтобы можно было протиснуться.

Марисса заглянула в открывшееся отверстие. Внизу, на расстоянии в двадцать пять локтей, был еле виден каменный пол. Если веревка не выдержит или крюк соскользнет...

Может, все же попробовать пробраться через колодец на перекрытия, проползти до стены и спуститься по ней? Или лучше по колоннам?..

Она зацепила крюк за бордюр и начала осторожно спускаться, обвив веревку ногами, время от времени перехватывая натянутый трос зубами и молясь Богине. Задержалась на несколько секунд, вися над пустотой, — нужно было задвинуть ставень.

То краткое время, пока она спускалась вниз, показалось ей чуть ли не часами. Но вот она стоит на полу и настороженно вглядывается в темноту.

Вспомнив, чему ее учили, она закрыла глаза, сосчитала до ста и вновь открыла. Тьма уже не была непроглядной.

Проступили очертания колонн, идолы вдоль стен... и больше ничего.

Без огня тут делать нечего. Но огня она зажигать не будет.

Нашарив в кармашке пояса крохотный узелок, она высыпала на ладонь его содержимое и проглотила одним духом. Рот свело противной горечью, она даже выругалась про себя.

Оставалось ждать, пока подействует зелье, приготовленное этим недоделанным во всех смыслах шаманом.

Окружающее медленно проступало из тьмы, приобретая вместе с тем размытую нечеткость. Когда стало светло, как в предрассветном сумраке, а зыбкие предметы приобрели явственный красноватый оттенок, она решительно двинулась вперед. У нее не так много времени, а снадобье имеет, как выразился Чикко, и побочные эффекты.

И вот она уже стоит в центре храма перед статуей Тарки.

Перед тем как забраться на пьедестал, она попросила про себя прощения у местной богини — жезл ведь нужен не ей, а самой Тиамат и этому миру. Ну да в конце концов мать и дочь, даже блудная, как-нибудь договорятся.

Встав и приобняв статую за талию, Марисса без труда сняла звено с ожерелья. На ощупь цилиндрик был теплым, словно живым. Крошечные искры, кажущиеся оранжевыми, проскочили, когда ее пальцы коснулись священного предмета. Магия?

Но об этом она может подумать потом, когда будет в безопасности. А пока... Марисса спрятала третью часть жезла в пояс и повернулась, чтобы уйти.

Окружающее залил яркий свет.

Как она удержалась от крика — Марисса так и не поняла. Она вновь осознала себя, лишь вжавшись в пол, не сразу поняв, что так видят обычный свет ночника ее ставшие такими чувствительными глаза.

— Ну, что там? — прозвучал голос.

— Да нет, показалось...

— Что показалось? — Голоса принадлежали мужчинам средних лет.

— Да чушь какая-то: что статуя с алтаря спустилась.

— Ты, видать, слишком много дурмана употребил! Старая б...дь уж лет пятьдесят как усохла у себя на небесах без подношений да жертв!

Марисса аж опешила от подобного святотатства.

Голоса затихли — их обладатели куда-то ушли, оставив дверь приоткрытой. Странные голоса, доносящиеся как будто из-под земли, заунывный звук маленького гонга...

Не понимая, зачем, она осторожно подкралась к потайной двери, выглянула, прислушиваясь. Тоннель, уходящий вниз, и старая лестница, на стенах — грубо вырубленный барельеф: не кого-нибудь, а самой Тиамат. Видно, что подземелье старое, и весьма — богиня изображена в длинной юбке колоколом и с обнаженной грудью. Так уже лет пятьсот не рисуют.

Но что там внизу происходит? Богине почти никогда не служили под землей! Да и вообще никому, кроме разве что...

Неужели?!

Марисса прижала ладонь ко рту, словно боясь закричать от острого непонятного страха. Но уже через мгновение воин взял в ней верх над испуганной девчонкой, вспомнившей старые сказки о временах владычества Тьмы и ее слуг. Нашарив рукоять кинжала, она вся обратилась в слух.

Ничего, кроме теней на стене — пять или шесть, нет, больше, с десяток человек. Руки, протягивающиеся в мольбе к странному силуэту, — как будто человек... но с нечеловеческой головой.

Ощущая подступающий страх, она разбирала заунывные слова на старом, священном языке.

...Раскрой глаза, о Змей, насыться кровью, пей лунный свет. Приди из глубин вечного мрака, пожри души и тела врагов наших. Огнь, что вечно горит на алтаре Черной Хозяйки, да узрят твои очи.

Голос произносил незнакомые, даже не по-людски звучащие слова, имена, от звуков которых мороз пробегал по коже.

Чьи это тени скользят по полу, чье дыхание колеблет воздух, шевелящий волосы?

О великий Шэтт, знай — мы верим в тебя, мы тебя ждем... Прими же в дар нашу кровь... Gfy'Rt'aaZzzahh!!! Mawax! Ilka 'qoo! Xllaaa! Urtkjanf!

Руки, протянутые к идолу... Силуэт ножа...

Что это шипит во мраке? Или ей кажется?

Как во сне подалась она назад, шепча молитвы Тиамат, осторожно, легко касаясь босыми подошвами шероховатых плит, вернулась в главный зал и полезла наверх. Когда она открывала люк, кинжал выскользнул вдруг из ладони, но предусмотрительно надетый на запястье темляк не дал ему упасть.

С бешено бьющимся сердцем выползла она на крышу, втянула веревку, привстала... И ее повело в сторону.

О, как не вовремя! Действие треклятого порошка проходит, и начинается отходняк — как колдунчик и предупреждал!

Кое-как задвинув ставень, она поползла на четвереньках к краю кровли, закрепила крюк...

И вдруг непонятная слабость пронзила ее, заставив онеметь ладони... Именно в момент, когда она висела на руках, нашаривая кончиками пальцев ног выступы стены.

* * *

Они стояли молча, инстинктивно вжимаясь в стену при каждом постороннем звуке.

Торнана слегка знобило, и не от ночного холодка, скорее — от не отпускавшей тревоги. В который раз он подумал, что надо было ему пойти с Мариссой — или вообще одному. Но, увы, скалолаз из него известно какой: это было как раз то, чего он делать почти не умел.

Да, тревожно. А вот Чикко хоть бы что.

Торнан оглянулся на своего приятеля. Тот стоял в тени, почти незаметный, слившись с окружающим мраком. Лишь белки его странных светлых глаз слегка фосфоресцировали в лунном свете.

«Чушок белоглазый» — так называл его один головорез в Сираксе. Он вроде потом отравился устрицами...

Устрицами ли?

Торнан внезапно ощутил нарастающую тревогу. Что, если... Да, конечно, Чикко как будто простил Мариссу. Но ведь известно — дикари, те же борандийцы, способны так же легко простить, как и затаить месть до удобного случая. А уж что до изощренности и неожиданности мести, как и ее жестокости, — так куда там до них цивилизованному человеку!

Чикко ведь мастер ядов... Кто поручится, что сейчас Марисса не корчится в муках внутри этого каменного ящика, захлебываясь кровавой рвотой, съев то самое зелье якобы для ночного зрения?

Или того хуже — не лежит парализованная, замурованная в своем омертвевшем теле, чувствуя, как медленно, по капле уходит из нее остаток жизни?

Он еще раз внимательно посмотрел на приятеля. Тот по-прежнему стоял молча, к чему-то прислушиваясь. Лишь подобие легкой улыбки, казалось, играло на его тонких бескровных губах. Со стороны — мелкий невидный человечишка, ничем, кроме баб, в жизни, по большому счету, не интересующийся — и не скажешь, что знается с тайными силами. И совсем не опасный на вид...

Так же, как кажется неопасным по сравнению с мечом или палашом короткий, носимый в рукаве ножик, в честь которого его приятель получил свою кличку. До того самого момента, как этот маленький нож не воткнется тебе в печень или не перехватит горло в обманчиво легком движении.

Тревога в душе анта нарастала. В сущности, много ли он знает о Чикко? Ведь до того, как их пути пересеклись в славном городе Сираксе, фомор, должно быть, немало побродил по свету.

Он ведь почти ничего о себе не рассказывал — ни что он делал до встречи с Торнаном и его шайкой, ни о том, например, где нахватался всех этих темных знаний и всяких ученых слов, которые даже их полковой маг (пусть и недоучка, но настоящий маг с грамотой) и выговорить не мог без ошибки. И откуда на его запястьях следы от кандалов — ведь чародеев не отправляют в рудники? Кстати, Торнан ведь так и не удосужился спросить: за что он угодил в Кардирг?..

А ведь случись чего с Мариссой, он даже не узнает, как и почему...

Ну, слава всем богам! Вниз почти бесшумно упала веревка, а затем над коньком крыши появилась пара ног.

Вот Марисса повисла над пустотой, на самом верху древнего сооружения.

Торнан укорил себя: хуже нет подозревать в предательстве товарища по оружию. Должно быть, какой-то ночной лярв, мелкий демон, пытался смутить его душу...

О нет, только не это!!!

Марисса внезапно забарахталась, задергалась там вверху, как паяц в ярмарочном балагане, и рухнула вниз.

Торнан на своем опыте убедился лишний раз, что в такие мгновения человек может думать очень быстро и о многом. Он тоже успел подумать о многом.

О том, что упавший с такой высоты обречен — один шанс из тысячи, что Марисса останется жива, да и то только затем, чтобы всю жизнь лежать пластом и ходить под себя. О том, что он вытрясет-таки из фомора правду. Что теперь он не сможет взглянуть Анизе в глаза. Еще он проклял дурацкую палку, жрецов и все на свете...

Не успел он только одного: удивиться, когда Чикко стремительно скользнул вперед, воздев руки над головой и что-то выкрикнув — и крик его слился с криком падающей Мариссы.

А потом пролетевшая уже две трети расстояния девушка вдруг замедлила свой путь к смерти и почти плавно приземлилась.

Взвыв, она скорчилась, держась за левое колено — все же неведомой магии не удалось погасить полностью силу удара. А Чикко, сделав несколько шагов в ее сторону, вдруг рухнул на колени. Призрачный ореол на миг окутал его и сразу исчез.

Торнан растерянно смотрел то на дрожащего шамана, пытающегося и не могущего подняться, то на свернувшуюся калачиком девушку, тихо постанывающую и бранящуюся сквозь зубы.

А потом стало не до растерянности: из переулка донеслись топот сапог и лязг оружия. Стража не дремала, и крики были услышаны.

Подбежавшая на непонятный шум четверка блюстителей порядка обнаружила у храма Тарке странную компанию. Два сильно поддавших чужеземца, здоровенный мужик и какой-то недоросток, пошатываясь, брели куда-то в обнимку с пьяной до синевы полураздетой девкой.

— О-о, — прорычал здоровяк, — достопочтенные стражи!!! Выпейте за наше здоровье! — И, отпустив девчонку — она чуть не упала, столько вылакала, видать, — протянул им руки. В одной была фляга с чем-то булькающим, в другой — несколько серебряных монет.

— Тьфу, чужаки бесстыжие! — сплюнул старший, немолодой упитанный капрал, чьи полные губы и кучерявые жесткие волосы изобличали в нем потомка суртиан. — Другого места не нашли? Не видите, что ли, — храм?! Ладно, пошли, ребята, пусть их...

Торнан проводил их взглядом, потом посмотрел на свою левую руку. Монеты исчезли как по волшебству: он толком не понял даже, кто их выхватил. Не до того было.

— Рисса, — сказал он, — нога не очень болит?

— Торнан, она отрубилась, — тяжело простонал Чикко, еле удерживая навалившееся на него тело девушки. Из уголка его рта по подбородку стекала струйка крови.

Торнан поднял спутницу на руки и двинулся в сторону Жилой площади. Чикко тащился позади, вцепившись в его куртку, и впрямь ни дать ни взять — матерый пьяница.

Добирались они довольно долго, так что Торнан слегка устал. За время пути Марисса пришла в себя, и первое, что сделала — протянула ему небольшой продолговатый предмет: третье звено жезла, о котором он совсем забыл. Потом заявила, что сможет идти сама, но Торнан лишь помотал головой.

Добравшись до палатки и распоров зашнурованный вход — плевать, заплатят хозяину, — Торнан все же не позволил себе расслабиться. Уложив Мариссу, он закатал ей штанину. Колено изрядно распухло. Похоже, нога была вывихнута, причем здорово. Вообще-то вывихи он вправлять так-сяк, но умел. А если это перелом? Лучше не дергать попусту — без ноги девка останется...

Он оглянулся на фомора. Тот сидел, привалившись к стойке палатки, и капитан понял: толку от него сейчас никакого.

— Дружище, — с усилием ворочая языком, произнес шаман, — мне сейчас нужно хотя бы пару фунтов сырого свежего мяса, лучше с кровью, и вина покрепче. И скоро я буду вполне готов... Да — вина, чем крепче, тем лучше. И тогда я займусь Мариссой. Просто я слегка перетрудился...

Когда Торнан вернулся спустя полчаса, под мышкой у него была половинка свежеосвежеванной тушки козленка и большой кувшин из желтой глины. Чикко, слегка оправившийся к этому времени, тут же принялся мелко строгать кинжалом мясо и жадно запихивать получившийся фарш за обе щеки.

— Ты быстро вернулся, — не открывая глаз, сообщила Марисса. — Вроде харчевни все закрыты...

— А я еще днем приметил одну лавчонку, где торговали всякой жратвой — тут рядом. Замок там сзади на дверях висел такой солидный, на два ключа, геркоссийской работы. Только что толку с замка, если петли из поганого железа, и тонкие к тому же. Я оставил там золотой, чтоб утром хозяин не поднял шуму. Э-э, Чикко, а не будет ли тебе? — изрек Торнан, видя, как фомор выковыривает пробку из кувшина и вливает в себя его содержимое. — Это ж пранди, а не пиво!

— Не будет! Я могу хмельное не пить, а есть!

Чикко сказал еще что-то, но слова его потонули в бульканье. Отдышавшись, он вновь принялся уминать мясо. Торнан, воспользовавшись случаем, приложился к кувшину с дорогим и крепким напитком, который получают, выпаривая в хитрых печах со змеевиками обычное вино, а потом пропуская его через какие-то магические порошки.

— Дали бы, что ли, и бедной девушке...

Торнан протянул уже наполовину пустой кувшин Мариссе, но она смогла сделать лишь пару глотков.

— Как мужики это пьют?! — сморщилась она, уняв кашель.

Чикко, изрядно приободрившийся, еще раз приложился к кувшину.

— Уф-ф, скоро будет совсем хорошо.

— Окосеешь ведь, — попытался урезонить приятеля Торнан.

— Говорю, не окосею, не боись... Я ж колдун вроде как. И умею пить не пьянея, а извлекая из него силу.

— Это как же?

Мысль о том, что из напитка, который обычно лишает силы, ее можно извлекать, удивила капитана.

— Да вот так. Силу можно черпать из воды, из земных жил, из солнечного жара и огня. А можно из пива и вина. Оно, если его несколько раз перегнать, может гореть. Так что силы в нем много.

Как бы то ни было, через некоторое время фомор был бодр и почти трезв. И тут же занялся Мариссой. Обнаружив у нее вывих, как Торнан и предполагал, он не стал изо всех сил дергать ее ногу, как обычно это делал, к примеру, любой из их полковых костоправов. А осторожно погладил побагровевшую конечность, несколько раз мягко повел из стороны в сторону... Марисса ойкнула — и опухоль стала прямо на глазах опадать. Девушка тут же выхлебала остатки пранди (словно недавно не обругала его), заев остатками козлятины, запеченными Торнаном на углях жаровни. Потом потребовала вернуть ей священный предмет, который присовокупила к двум другим.

— Вот, полгода не прошло, а три четверти дела сделаны, — довольно сказала она. — Богиня за нас!

— На Богиню надейся, а верблюда привязывай, — усмехнулся Торнан, вспомнив подходящую к случаю пословицу жителей пустыни Тэр, и вышел из палатки.

— Чикко, — вдруг тихо и очень серьезно сказала Марисса, когда они остались одни. — Я ведь жизнью тебе обязана...

— Ну, я тебе тоже, — спокойно сказал шаман, поправив укрывающее Мариссу одеяло.

— Я... теперь все, что у меня есть — твое, кроме... ну, ты понимаешь. Нам... нельзя телом платить. Богиня запрещает. Прошу только — не держи на меня зла за то, что я сказала вчера. Прости, я ведь и в самом деле дура!

— Не нужно, ты ведь не знала...

— И насчет другого тоже прости.

— Это насчет чего?

— Ну, насчет того... чтоб охолостить...

Чикко мягко улыбнулся.

— Рисса, ты будешь смеяться, но это мне не только ты говорила. Первым мне это сказал мой наставник. Правда, он это еще и в натуре проделать хотел...

Торнан вдыхал пропахший кизячным дымком прохладный воздух. Уже наступало серенькое утро поздней осени. Скоро ночами будет выпадать иней, а там и до снега недалеко.

Странно, но спать совсем не хотелось. Хотя почему странно? Ну и ночка сегодня выдалась! Если б не шаман...

Но тут Торнан резко оборвал посторонние мысли. Незачем думать о неслучившемся, пугая себя его тенями. Вспомнить, сколько раз сам Торнан был в прямом смысле на волосок от смерти, когда клинок врага лишь на волосок не доставал его.

А ведь Тиамат и в самом деле им пособляет — у них теперь три звена из четырех. Большая часть дела, как ни крути, сделана.

Но, как известно, стрела, пролетевшая в дюйме от цели, так же бесполезна, как и пролетевшая в лиге. А значит — только Богиня да еще Дий-Небодержец знают, сколько им еще предстоит пройти.

Теперь у них есть три пути.

Первый — вернуться с имеющимися частями святыни в Корт и оттуда уже, через Сиракс или Ретез, двинуться в Восточный Предел. Недели за три они доберутся до моря, потом еще дней десять на корабле, недели две — отдых и сборы по новой в путь... Месяца через четыре они добудут оставшуюся часть жезла и вернутся — еще месяц, правда, в лучшем случае.

Второй выход — это, добравшись до моря, прямиком плыть на восток. Месяца два они на этом сэкономят, к тому же весьма трудно после возвращения домой заново отправляться в дорогу.

Но есть еще третья возможность. Вполне может быть так, что недостающие части Жезла могут оказаться по эту сторону Рихея — в храме на границе с Данелагом. А это такое место, куда Торнан пошел бы в последнюю очередь Мало того, что там жили хоть двоюродные, но братья норглингов, так еще и верили они пусть и в логрских богов, но по-особому. И отношения между даннскими и прочими храмами и жречеством были довольно-таки натянутые — немногим лучше, чем у Тарки с Тиамат.

Площадь между тем просыпалась. Люди выползали из палаток, выстраивались в очередь к оградке, собирались с бурдюками у водоема, переговаривались, вялые и всклокоченные спросонья. Ржали седлаемые лошади, скрипели оси повозок, рыдали ослы, жалуясь на жестоких хозяев, заставляющих их трудиться день-деньской.

Так! — напрягся вдруг Торнан... А вот этот человек ему положительно знаком...

«Только этого не хватало!!»

В переулке стоял, заложив руки за отвороты мантии, давешний жрец Конской Хозяйки и что-то высматривал на площади.

Что-то или кого-то?!

Конечно, можно было успокоить себя, что его привело сюда какое-то постороннее дело, не имеющее к ним и жезлу Тиамат никакого отношения. Но Торнан привычки успокаивать себя не имел, поэтому и был до сих пор жив.

Стараясь не привлекать внимания, северянин быстро юркнул в палатку.

— Как ты себя чувствуешь? — сумрачно спросил Торнан у девушки.

— Да как будто ничего, — Марисса потерла глаза. — Только колено слегка... — Она махнула рукой.

— Я не о том. Ты ехать сможешь?

Она поглядела на него, видимо, сообразив что-то.

— А как же? — ответила она, неуклюже поднимаясь на «…стр. 248-249·

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Гвойс, Белое взморье, вольный город Гиртас

Этой осенью вольный город Гиртас переживал чреду жутких и необъяснимых событий.

Нет, тут не оживали мертвецы и демоны не пытались жечь бордели и сортиры. Проделки нечистой силы были сколь явными, столь и неопасными. Но горожан они довели до белого каления.

Разнообразные потусторонние существа наводнили город. И обычные домовые, и рыжие бурхуны, и мелкие рогатые нетопыри, и даже заморские суртианские деманджи были замечены в ночных переулках. И на Зерновой набережной, и в квартале мясников, и в Старых Амбарах — не только ночью, но и днем житья не было от расшалившейся нечисти. Правда, особого зла они, как было сказано, не творили, но выходки их лишали людей сна, покоя и душевного равновесия — что необходимо, как известно, людям, занимающимся всякими почтенными ремеслами и торговлей. Ни заклинания городских колдунов, ни мольбы жрецов, ни традиционные средства, вроде разбрасываемого на улицах чертополоха, не помогали.

Вконец потерявшие совесть и стыд призраки стали вести себя и вовсе непристойно. То они изрисовали срамными картинками стены ратуши. Потом каким-то образом подвесили на стене городской цитадели живую свинью, полдня оглашавшую визгом главную площадь Гиртаса. А однажды утром горожане со страхом узрели свисающие в петлях из бойниц Старого Равелина трупы — числом с пару дюжин. Но когда смельчаки поднялись по выкрошившимся лестницам на эту руину, мертвяки рассеялись как дым — это оказался лишь морок, наведенный демонами.

Скисало молоко, портился замечательный гиртасский сыр и не желал настаиваться превосходный, знаменитый далеко за пределами Гвойса бальзам. А сколько раз почтенные горожане, оглашая воздух перлами красноречия, обнаруживали в своем супе и пиве добрую порцию козьих орешков или дохлую мышь!

Мышей, ко всему прочему, в городе появилась Шэттова прорва. Все бы ничего, но вице-бургомистру во сне явилась преогромная мышь в зеленом камзольчике и посеребренном шлеме и сообщила, что она, то есть он, — командир мышиного полка, присланного по приказу хозяев ночи на постой в Гиртас.

Определенно, и тут не обошлось без нечистой силы.

Но не в привычках гвойцев было сидеть сложа руки. Вначале отцы города пытались вступить в сношения с Темными Владыками и уладить дело полюбовно. В «Бездонный Кладезь», древний, сохранившийся с невесть каких пор колодец, по преданиям связанный с Нижним Миром, было брошено письмо с печатью магистрата, где в вежливых дипломатических формулах предлагалось обсудить сложившуюся ситуацию и договориться полюбовно.

Но ответа так и не поступило, хотя попытку повторили трижды. Возможно, письма просто потерялись в канцелярии преисподней?

Начальники города еще раз повторили попытку, присовокупив к посланию трех поросят и золотую цепь. Но результата опять-таки не было. Колодец, дна которого не знал никто, исправно поглотил и скотину и золото — но и только.

Начали уже поговаривать, что нужно бы отправить в этот колодец кого-то из горожан, чтоб он передал послание к тамошним господам лично. В старые времена, по преданию, для такой надобности обычно использовали юных прекрасных девственниц, но нынче, как смеялись в городе, юную и тем более прекрасную девственницу найти в славном вольном городе Гиртасе было непросто...

Разочаровавшись в дипломатии, правители Гиртаса, полные решимости избавить город от неприятностей, решили устроить большую облаву на нечисть.

В гильдиях и цехах был зачитан приказ о мобилизации. Городской гарнизон был приведен в полную боевую готовность.

Скрепя сердце из казны выделили некоторое количество серебра, перелитого в наконечники и накладки для мечей и пик. Окрестные селяне поставляли городу целые возы чеснока и клеверного сена, запаха которого страшится любой выходец оттуда. Маги варили разнообразные зелья. Неразрешимым оставался один вопрос: как воевать с коварным, а главное, невидимым противником?

Но вдруг шкодливые демоны внезапно, в одну ночь, исчезли — словно их и не было.

Напоследок они хорошенько повеселились — в вольном городе случилось землетрясение, каких не помнили тут уж лет двести. Храм Егапа-Мореходца покачнулся, и купол его раскололся пополам, а все семнадцать его гонгов сорвались вниз, звоном переполошив весь город. С крыш поползла черепица. Трещины пересекли улицы, взломав превосходную булыжную мостовую.

А когда испуганные горожане высыпали на улицу, то с ужасом увидали гигантские водовороты на реке — знаменитые подземелья под Гиртой, о которых было столько разговоров, обрушились, и вода устремилась в пещеры. В следующие три дня река затопила подвалы половины домов, прорвавшись через катакомбы.

Но это было последнее.

С той ночи зловещие призраки навсегда покинули улицы Гиртаса. И лишь иногда, как поговаривают, в ненастную ночь, из окон заброшенных домов и затопленных подвалов слышны странные звуки...

Глава 19

СЛЕД ЗМЕИ

Эту заброшенную хижину у маленького водопада, между двумя обрывистыми лесными холмами, среди черных валунов, поросших густым мхом, они нашли после трех дней блужданий и коротких вполглаза ночевок под открытым небом почти без огня.

Надо ли говорить, как они устали!

Как они ни старались, проклятые хозяева Синего Звена упорно не хотели отставать. Длилось это почти месяц. Месяц блужданий по предгорьям, месяц скачек с юга на север. С врагом за плечами, которым двигали не только целеустремленность и чутье, но и кое-что посущественнее.

— У них там маг, — сообщил Чикко, когда в третий раз они обнаружили за спиной погоню.

— Ты уверен? — с некоей растерянностью спросил Торнан.

— Не уверен, дружище, — знаю... Уйти будет очень трудно.

— А ты не мог бы сбить его со следа?

Чикко покачал головой:

— Это я, конечно, попробую, но... Это собаку можно обмануть, насыпав перца, и простому человеку можно отвести глаза. А чары — это чары. — Он не счел нужным вдаваться в объяснения.

— А ты не мог бы его как-нибудь задурить?. Или вообще: того... — Марисса выразительно провела ладонью по горлу.

— Нет, — вновь покачал Чикко головой. — Не знаю, как там было раньше, а магия против магии бесполезна. Разве только если сойдемся лицом к лицу... Но тогда просто будет два трупа. Когда начинается бой между такими, как я, там... Сила и умение особого значения не имеют. По ту сторону мы почти беззащитны. Это на простого человека порчу навести почти невозможно, потому что он весь, почитай, в этом мире. Именно поэтому поединки магов давным-давно запрещены.

И капитан и девушка больше не поняли, чем поняли из его слов, но расспрашивать не стали, ибо пустые разговоры хороши в мирные дни в уютном доме.

Первые дни бежать было просто — врага Чикко чуял издалека, а кони их были весьма неплохи. Опять же — чем меньше отряд, тем быстрее он движется. Торнан повеселел, прикидывая, что рано или поздно они стряхнут погоню с хвоста.

Но все изменилось, когда путники опрометчиво углубились в пределы разоренного войной Арголла. Это был полудикий, пустынный край. Высокие холмы сменялись обширными заболоченными равнинами, которые вдруг пересекали громадные овраги, начинались болота.

Эта предгорная область и прежде была едва ли не самым бедным уголком к западу от Рихея. А уж теперь, когда три лежащие тут нищих, но гордых королевства сцепились из-за болот и песчаных пустошей в очередной раз, стало совсем плохо. Арголлу пришлось хуже всего — на него в конце войны навалились сразу оба соседа: Суранг и Цирм.

Деревень было мало, и они прятались в лощинах, поросших кустарником, словно хотели скрыться от беспощадного неба. Даже храмы, маленькие и убогие, были крыты простой соломой.

Крестьяне здесь и в былые времена были небогаты — сеяли рожь, репу, капусту и лишь кое-где пшеницу. Благословенный маис, в незапамятные времена привезенный из-за Океана, с почти легендарных Заокраинных земель, и с тех пор не раз спасавший Логрию от голода, здесь, в сырости и дождях, не вызревал. А тут еще война...

Страна запустела и одичала, скот был вырезан или пал от бескормицы. Арголл медленно умирал под пятой неумолимого голода. Пустынные, заросшие сорняками поля, полуразрушенные и сожженные деревни, усадьбы, замки и города... Если путникам удавалось встретить живого человека, он сломя голову бежал от вооруженных людей.

Когда подошли к концу запасы провизии, добыча пропитания стала делом очень непростым. Со вчерашнего дня они ничего не ели, да и последнюю еду трудно было назвать сытной — это были окаменевшие бобы, мешок которых им посчастливилось найти в заброшенном овине. С превеликим трудом они сварили их, а потом мучались животами так, что их чуть не перегибало пополам...

Единственное, что было хорошо — от них, похоже, все-таки отстали. То ли поклонникам Шэтта они просто надоели, то ли их все же потеряли. А может быть, преследователи даже натолкнулись на какую-нибудь банду, от встречи с которыми Тиамат берегла троицу.

Они кое-как разместили лошадей под старым навесом у глухой стены. Торнан отправился в лес, прихватив копье — может, встретится хотя бы заяц или толстый древесный сурок. Чикко развел костер и занялся лечением захромавшего скакуна, стараясь не думать о еде. Марисса же, не особенно стесняясь, сбросила одежду за камнями и нырнула в воду, заявив, что скоро уже покроется коростой. Робкие возражения были проигнорированы — она-де с тринадцати лет обливается холодной водой, и ничего с ней не будет. Фомору с берега было видно смутно белеющее сквозь водяную гладь тело девушки, и он нет-нет, да и поглядывал в ту сторону.

Внезапно послышались крики и проклятия. Из-за кустов появился вооруженный кончаром тип, который волок за шиворот оборванного крестьянина. Тот отбивался изо всех сил. На поясе у него висел глухарь, видать, пойманный в силки.

С рыданиями и криками несчастный умолял не отбирать у него добычу, потому что дома умирают с голоду жена и пятеро детей. Ублюдок, не слушая, с веселым гоготом пытался отнять птицу.

Поглощенный этим занятием, он не заметили путников.

Чикко, оставив в покое коня, принялся плести в уме заклятье, кое должно было отвести взгляд свалившемуся на их голову разбойнику, умоляя всех богов и духов, чтобы Марисса не вздумала вмешаться.

Но тут все закончилось. Зажав голову крестьянина под мышку, здоровяк резко повел плечом. Послышался сдавленный крик, потом что-то хрустнуло, и несчастный упал со свернутой шеей к ногам убийцы. Тот, нагнувшись, принялся снимать с пояса убитого глухаря, из-за которого лишил жизни человека.

— Не люблю, когда вопят не по делу, — бросил он.

— А я, — послышался вдруг звонкий голос, — не люблю, когда убивают безвинных!

Чикко обернулся. Обернулся и ухмыляющийся головорез, и улыбка тут же сползла с его лица.

А потом стрела вонзилась ему в горло.

Обнаженная Марисса равнодушно опустила лук.

— Оботрись, простынешь, — сказал Чикко первое, что пришло в голову.

Когда Торнан появился у хижины, неся за спиной тушку лани, глухарь был уже ощипан, выпотрошен и частично варился в медном котелке, частично запекался в костре, обмазанный глиной.

Выслушав краткий рассказ о случившемся и поглядев на два трупа в углу двора, а также на кончар у фомора за поясом, капитан попросил разбудить себя, когда еда будет готова. И завалился спать, постелив на пол хижины плащ убитого дезертира.

Проснувшись и похлебав отдающего хвоей супа, он стал разделывать и свежевать тушку лани и вместе с Мариссой принялся жарить мясо впрок.

«Соли, жаль, нет, а то бы солонинки наделали. Но хоть дней на пять хватит...» — прикидывал он.

Однако надеждам на сытную дорогу сбыться не удалось. Из-за деревьев донесся топот копыт — не меньше десятка всадников стремительно приближались.

Мясо полетело в костер, а путники кинулись к лошадям.

Когда над их головами засвистели стрелы, они уже были в полулиге от хижины. Вновь погоня, вопли позади, проклятия и громкие — без стыда и страха — призывы к Шэтту-заступнику... Враг то удалялся, то приближался.

Марисса пару раз пыталась на скаку затеять перестрелку с врагом, Торнан заставил ее прекратить бессмысленную трату боеприпасов: стрелы ее — как и преследователей — застревали в ветвях и кустарнике.

Наконец змеефилы в очередной раз потеряли их след.

...Они двигались, уходя от преследователей и путая следы, извилистым зигзагом. Если бы кто-то взялся проследить их путь, то обнаружил бы, что он похож на след змеи.

А впереди серой стеной возвышались уже недалекие Рихейские горы. Высокие, почти непроходимые и страшные.

И, похоже, судьба не оставляла им выбора.

Глава 20

ДРЕВНИЙ УЖАС

Хоббиты — это не только ценный мех, но и два-три пуда легко усвояемого мяса.
«Поваренная книга орка».
Барад-Дур.

Издание X, исправленное и дополненное

Торнан, у тебя сальца не осталось? — осведомился Чикко, выпуская клубы пара из-под мехового воротника.

— Ты уже свою долю на сегодня сожрал...

— Так ведь... холодно же! А на морозе сальца поесть — первое дело! Сам говорил...

— Мне тоже холодно, но я сало почем зря не жру! И не ори, — Торнан оглядел снежные склоны. — Не дай боги, лавину растревожишь.

— Тебе-то легко, ты на севере вырос, привык небось к морозу. У вас там и медведей небось запрягают, чтобы по сугробам ездить, — продолжил канючить колдун.

— Истинная правда, — буркнул Торнан, стараясь не хватать ртом ледяной воздух. — А еще у нас зимой расцветает большая ветвистая клюква. И ходим мы в плащах из лягушачьей шерсти: лягушачья шерсть при морозе — первое дело!.. Запомни Чикко: невозможно привыкнуть к трем вещам — холоду, жажде и женскому телу. Насчет последнего не знаю — мало еще живу на свете. А вот про холод и жажду скажу: истинная правда.

— Уг-гум, — согласился Чикко, стукнув всеми тридцатью двумя зубами.

— Эй, Марисса, ты там не заснула? — окликнул Торнан девушку, что, нахохлившись, моталась в седле. — Замерзнешь — проснешься уже в покоях своей Тиамат.

Та лишь махнула рукой, показывая, что бодрствует.

Хоть спутники отдали ей часть своей одежды, ей приходилось хуже всего. Несмотря даже на то, что в первые же дни Торнан заставил ее — с бранью и скандалом — надеть кроме всего тряпья, что она на себя напялила, еще и столь любимую ею шелковую ночную рубаху.

Лошади осторожно пробирались по узким горным тропам, что шли по склонам, поросшим лесом, крутым и отвесным. Торнан остановил коня и обернулся к своей спутнице, ехавшей позади него:

— Передохнем?

Марисса покачала головой:

— Я не устала.

Однако, глядя на ее бледное, осунувшееся лицо, этого никак нельзя было сказать.

Погоня треклятых змеепоклонников, свивших гнездо под крышей старого храма Тарки, упорно шла за ними через всю Маруну. Причем, похоже, преследователей даже прибавилось.

В первый день аргунна, Месяца Бурых Листьев, их окончательно прижали к горам, и пришлось бросить коней и уходить пешком по кручам. Чтобы оторваться от сделавших то же самое слуг Шэтта, им пришлось сожрать наскоро состряпанное шаманом зелье, а потом еще подвергнуться его странной магии, от которой болели глаза и в ушах пели непонятные голоса — получеловечьи-полуптичьи. Но даже ее не хватило, и в последние часы марш-броска Торнан то тащил Чикко, то волок мешки Мариссы, подгоняя колдуна чуть не пинками. Когда, наконец, Марисса рухнула наземь, держась за вновь распухшее колено, Торнан был вынужден остановиться. Волочь двоих сразу был не в силах даже он. Тем более что Чикко заявил осипшим голосом, что уже не может одновременно перебирать ногами и поддерживать силы здоровенного северного медведя и дикой логрской кобылы, и вообще сейчас умрет.

Но все же проклятые слуги Шэтта потеряли их, по крайней мере на время.

В первом попавшемся селении они купили, отчаянно торгуясь, трех лошадей, запаслись провизией, отдав за нее почти всю наличность, включая пригоршню чуть заржавленных тяжелых статимов, вынутых из кошеля все того же подстреленного амазонкой мародера.

Была мысль повернуть обратно на запад, но с нагорья, где стояла деревня, они увидели целеустремленно приближающиеся точки всадников — и по помертвевшему лицу мага поняли все. Проклятые слуги Тьмы не намерены были упускать добычу.

Им оставалось лишь углубиться в горы. В Рихей, где их бы не нашли никакие колдуны, ибо Рихей издавна был странным местом. Но зато там их могла найти обычная смерть.

Рихей...

Горы, чьи вершины возносятся без малого на двадцать тысяч локтей в небо. На перевалах которых задыхаются и падают самые сильные и крепкие. Где на каждом шагу подстерегают лавины и камнепады.

Горы, которые очень трудно перейти.

Горы, про которые ничего толком не известно, зато существует множество зловещих легенд — одна страшней другой.

Неизвестно даже, кто тут живет и живет ли вообще. Только слухи — о племенах, приносящих чужаков в жертву своим страшным неведомым богам, пришедшим из тьмы времен. Какие-то народы тут жили, с кем-то из них как-то торговали купцы — но, в общем, Рихей всегда был для Логрии землей незнаемой.

Нет, на севере, где Рихей переходил в скалистые обрывистые острова Данелага, обитали племена даннов, изменивших морю и приспособившихся пасти овец и ковырять руду. На крайнем юге, на восточных склонах, обитали дикие и непримиримые айханы. Пустынные предгорья у пересечения Рихея с Большим Приморским хребтом освоили бывшие кочевники.

И на севере и на юге шла торговля, и даже были купцы, отваживавшиеся ходить через хребты, хотя временами товар приходилось вьючить на спины специально выращенных огромных горных баранов, иные из которых якобы даже могли нести на спине человека. Но судьба в лице почитателей Шэтта загнала их в срединный Рихей. Туда, где он наиболее широк, неприступен и нелюдим... Чем больше удалялись они от селения, тем пустыннее становилось вокруг, деревни встречались все реже и, наконец, пропали совсем.

С рассветом снова повалил снег, а ветер задул чуть ли не со всех сторон сразу, и от него не было никакого спасения. Каменистые склоны, полузамерзшие речушки и высокие леса из угрюмых елей и пихт. Торнан называл этот край тайгой и говорил, что на его землях она тоже не редкость. Вечером второго дня они устроили привал недалеко от крошечной заброшенной деревушки — четыре домика, так, мелкий хутор, да и от того остались лишь голые каменные остовы без крыш и дверей...

Торнан разбудил Мариссу, когда было еще темно, но проблески на юго-восточном небосклоне предвещали рассвет. Позаботившись о лошадях, ант подал холодный завтрак — высохшие лепешки и сушеное мясо, лишь слегка подогретые над костром.

Пока Чикко и Марисса насыщались, Торнан поднялся на пригорок и обозрел округу. Длинные, тянущиеся с юго-запада на северо-восток хребты скал и зеленеющие между ними долины словно приковывали к себе его взгляд.

В полдень они вышли из тайги и двинулись по долинам и взгорьям, к северу от реки. И увидели город. Вернее, его остатки. Не крепость, не замок, не башню, что складывают нищие пастухи для обороны от таких же нищих пастухов. Город. Большой, не обнесенный стенами... и совершенно пустой и мертвый. Разрушенные дома и арки, сложенные из голубоватого камня, множество плит с выбитыми на них письменами. Руины храмов. Какие-то гранитные столбы, стоящие кругами, — разбитые и поваленные.

— Вот так-так! — только и оценил Торнан это зрелище. Больше слов у него не было. Город в самом сердце гор,

да еще такой большой... А ведь и в самом деле — большой. Не такой, как Корг и Сиракс, или даже Алавар Тысячебашенный. Но все равно — если бы он стоял в любом конце Логрии, то слава о нем простиралась бы на множество дней пути.

— Кто тут, интересно, жил раньше? — подала голос Марисса.

— Кто ж знает?

— Может, цверги?

— Цверги вроде под землей жили... если жили, — уточнил Торнан.

— Да, а городок-то был приличный, — с сожалением произнес маг, оглядывая руины. — Может, пошерстим — глядишь, чего и найдем?

— Если я хоть что-то понимаю в развалинах, — сказала Марисса, — то тут лет за тысячу до нас уже все вышерстили. И вообще, времени нет. А кроме того, в таких вот развалинах нечисть с нежитью и заводится.

— Если тут нечисть и была, то вся померзла невесть когда, — усмехнулся фомор. — Да и потом — нечисть, как старики говорят, все больше к людям льнет. Как нелюдям без людей, так и людям без нелюдей тяжеловато.

— А цверги твои — не нечисть?

— Цверги все вымерли, говорю. А если и остались — то не нечисть. Они людям сродни были... У них тут царство было, в пещерах. Города подземные, шахты, переходы...

— А я слышала, цверги были ящерами, только с мыслью и речью. Глаза у них были большие, в темноте видели, и чешуей покрыты...

На этом разговор окончился, и они двинулись дальше, оставив пустой мертвый город позади.

А через несколько сотен шагов наткнулись на караван.

Может быть, это был караван беженцев, искавших тут спасения, может быть, просто путники, которых неотложная надобность заставила двинуться через горы. Но что бы они ни искали в пути, нашли они смерть. Вернее, смерть сама их нашла, по своему обыкновению.

Спускавшийся в междугорье ледниковый язык рассыпался внизу глыбами и, обнажив скрытое подо льдом, дал возможность троим друзьям увидеть след много лет — или даже столетий — назад происшедшей здесь маленькой трагедии.

Несколько лошадей, изломанных, раздавленных, словно мыши, с которыми вдоволь поиграла кошка величиной с кита. Четверо мужчин в пластинчатых доспехах поверх тулупов — все крепкие и высокие при жизни, но сейчас странно плоские. Могучий старик в богатой шубе белого норглингского песца и высокой бобровой шапке, вмятой в череп; его лицо и борода были залиты кровью и мозгом, вытекшим из пустых глазниц.

И девушка.

Лет пятнадцати, пепельноволосая, в распахнутой горностаевой душегрейке, под которой было затканное золотом длинное платье. Она лежала, раскинув руки, и глядела в небо ярко-голубыми глазами. Удар стихии пощадил ее. Лицо ее не отражало ни боли, ни предсмертного ужаса — лишь удивленная обида: «Почему это со мной случилось? Я ведь так хотела жить...»

Чикко присел рядом с ней, поднял лежащее на груди массивное золотое ожерелье с разноцветными искрящимися камнями, взвесил, покачав на ладони... и, печально улыбнувшись, бросил обратно.

— Покойся с миром, сестра, — пробормотала Марисса, взмахом руки изобразив над телом знак Великой Матери. — Пойдемте побыстрее отсюда!

Торнан был склонен одобрить поступок Чикко, хотя нельзя сказать, что демон жадности не шептал ему в уши своих советов. Нет греха в том, чтобы взять у мертвых то, что им не нужно — если это, конечно, не осквернение могил. Но зачем им золото в этих ледяных горах? Лишняя тягота для и без того заморенных коней. Да и неизвестно — возможно, Хозяева этих скал не одобрят, если забрать у них добычу, которой они владеют уже давно.

— Я вспомнила... — сообщила Марисса, когда они проехали с версту. — Есть такое предание, про то, как в Рихейских горах пропал государь Садрикк и его дочь, спасавшиеся от мятежников. Они ехали навстречу войску, отступившему сюда, чтобы встать во главе его и вернуть корону. А без них все разбежались, так что узурпатор усидел на троне и теперешняя династия происходит от него.

— Когда это было? — спросил Торнан.

— Лет пятьсот назад, или даже больше. Не помню, нам это еще в первый год в школе рассказывали... И еще говорят, что они не погибли, а спят в пещере, чтобы прийти на помощь своему народу и изгнать злодеев. Как станет невмоготу жить, так начинают вспоминать... Три раза самозванки смуту устраивали.

Торнан равнодушно промолчал: наткнулись они на разгадку той давней трагедии или это кто-то другой нашел тут вечный покой — так ли это важно?

Но дело явно давнее: горностая в Логрии извели уже лет сто, да и таких доспехов, как на расплющенных лавиной воинах, Торнану не приходилось видеть даже среди хлама, присылаемого из арсеналов к полковым кузнецам на переделку.

На ночлег они устроились в обнаруженной Чикко пещере.

Хотя в ней не было тепло, но она давала защиту от ветра — и им, и коням.

Внутри было старое (очень старое) кострище и ветхий до невозможности обрывок ткани — люди были тут очень давно.

— Принеси снежку, — попросила Марисса. — Не всухомятку же есть?

Торнан кивнул и вышел наружу, во полутьму, набрать в бурдюк снегу, выбирая плотный слежавшийся наст.

Угасающий закат освещал скальные расселины и воронки. По горным плато гулял ветер, мрак опускался на глетчеры высочайших хребтов, скрывая их серо-зеленый древний лед. С бурдюком в руке Торнан стоял на снежнике, на ветру, и смотрел, как высокогорье тонет в наступающей ночи. Потом Марисса окликнула его, и он вернулся в грот.

Они сидели у костра в дымной пещере, ели приготовленный Мариссой ужин, а завернувшийся в шкуру Чикко, хватив из фляжки пару добрых глотков, дремал, тихо посапывая. Дремали и скакуны — Ревун, Мышка и Черныш.

Торнан с Мариссой смотрели на огонь и вполголоса беседовали об опасностях, подстерегающих путников в высокогорье. О метелях, лавинах, туманах, камнепадах, о снежных карнизах, которые перекрывали скальные и ледниковые трещины. А когда молчали, в убежище становилось так тихо, что они слышали только потрескивание углей, всхрап уснувших коней и сопение дремлющего Чикко...

Марисса сидела по другую сторону костра, по ее лицу пробегали глубокие тени.

— О чем грустишь? — негромко спросил Торнан. Она вздрогнула, словно от окрика.

— Прости, не могу сказать. Тайна.

— У тебя есть тайны? Великие секреты Богини? — пошутил он.

— У всякого свои тайны, — неопределенно бросила она. — Но я свою не выбирала.

— Ну тогда раскрой ее.

— Не могу, — сурово и решительно сообщила она.

— Ты в своем праве...

Глаза у него слипались. Он хотел продолжить разговор, сказать что-то еще, но силы оставили его.

* * *

Они вышли в путь еще затемно. Луна уже уходила за ледники, но снег переливался голубоватым, подсвеченный невидимой за хребтами бледной зарей.

Марисса время от времени пускала коня рысью, и им с Чикко приходилось догонять ее. Светало. Снега, светло-серые под Луной, наливались багрянцем, а потом вдруг воссияли алмазами в ставшем глубоко синем небе.

Когда над горами взошло солнце, они прошли миль десять. От яркого солнца слезились глаза, при этом холод не становился меньше.

«Интересно, — подумал Торнан, — почему, бесс возьми, солнце в горах не греет?»

Темная горная тайга была похожа на ту, что он видел в юности, но деревья здесь росли другие — низкорослые, искривленные, корявые, похожие на клубки змей. Лиственницы и ели, березы и сосны — все изуродовано ветрами и морозом.

Долину усеивали громадные валуны. В трещинах камня росли клочья высохшей травы и мха, стланик расползался по валунам. Снег был тверд, слежавшийся наст мог порезать коням ноги, если бы не особые горные «сапоги», предусмотрительно купленные в той же деревне, что и скакуны.

Все это напоминало Торнану Северную Пустыню, куда в двенадцать лет он ходил вместе с дядей в набег на досаждающих им оленных борандийцев.

День выдался мягкий. В лучах янтарного солнца даже камни осыпей сверкали как самоцветы. Над головами путников, среди острых утесов и черных обрывов, виднелись фирновые поля и глетчеры, а небо над льдистыми гранями высочайших пиков было таким синим и высоким, что порой Торнану чудилось, будто на нем и впрямь, как говорили легенды, видны звезды.

Когда Марисса спешивалась, чтобы осторожно провести коня по краю нежданно разверзшейся впереди трещины или воронки, Торнан тотчас следовал ее примеру. Чикко же, точно важный господин, сидел на коне и тем не менее преодолевал препятствия чуть ли не быстрее друзей. Видать, подумал Торнан, дар лошадника помогает.

В середине дня они сделали короткий привал и доели вареное мясо маленькой пятнистой серны, подстреленной третьего дня Мариссой.

После очередного поворота очам их открылась исполинская чаша, обрамленная каменными кручами. Озеро Неро — одна из легенд среднего Рихея. Высоко над индиговыми просторами тонкого льда разбегались призрачные следы воздушных вихрей, и рядом с путниками висели легчайшие перистые облака. Со снежных высот стекали каменные реки морен, вершины и хребты укрылись туманом. Раза два-три Торнану померещился у самой границы лесов тающие вдали дымные столбы.

Над скалистыми склонами скользили тени облаков.

Озеро было глубокое и такого яркого синего цвета, что дух захватывало. Марисса так и ахнула от восторга. Ослепительно сапфирная гладь озера простиралась перед ними, как зеркало, а вокруг круто вздымались горы. На берегу стояла глубокая тишина, звук человеческого голоса бессильно тонул в ней, будто камешек в омуте. Видя ее реакцию, Торнан усмехнулся, не сводя глаз с озера, указал рукой вверх, где зубцы вершин представали во всем своем великолепии.

— Без малого двенадцать лет назад я был в этих местах, когда утекал из Восточного предела, — сообщил он. — Было похолодней, чем сейчас, у меня вот-вот должен был издохнуть конь, и смерть точила на меня свою косу. Но тогда я, глядя на эту красоту, забыл обо всем.

Марисса и даже Чикко, только что не открыв рот в восхищении, смотрели туда, где вершины гор сливались с облаками и громоздились синие уступы, а внизу блестело озеро.

Большая, красивая, дикая страна напоминала ожерелье, созданное божественным кузнецом и брошенное на зеленый бархат степей и лесов Логрии. Серые и синие скалы — оправа. Холодные озера и ледники — алмазы и сапфиры. Снега — драгоценные кораллы. Изумруды — альпийские луга; малахит горных лесов...

Величественные каменные глыбы и низкие тяжелые тучи, осыпи и бурные реки, прогрызающие вечный камень.

И как же опасна была эта красота!

Не без самодовольства Торнан думал, что ни Марисса, ни Чикко, хоть и маг, в этих горах не выжили бы. Ведь кто, кроме Торнана, подсказал бы им, что нельзя жевать снег, когда мучает горная жажда в разреженном воздухе — воспалится рот, сводя с ума болью и жаром. Кто объяснил бы, что сапоги на ночевках нужно класть себе под голову — потому что иначе они задубеют на ночном холоде и поутру ты будешь, проклиная все на свете, втискивать ноги в ледяное, твердое как камень кожаное голенище, чтобы вечером увидеть, как чернеют пальцы и ступни... Никто бы не показал им, как сложить и ловко разжечь «длинный», медленно горящий костер, или что если настругать лучин, то можно, паля их одну за другой, обогреть даже самодельную палатку из шкуры мохнатого горного быка. Кстати, и купил эту шкуру именно Торнан. Опыт юности и походов в Белые Пустоши не пропал даром — так же как выручал он его в первом походе через горную страну.

...К перевалу они сначала поднимались легко.

Но потом им пришлось карабкаться на вершину скалы, на западной стороне их встретили осыпи, замерзшие водопады и сыпучий снег. Камни обросли инеем, казалось, не таявшим целые века.

Туман понемногу уходил, открывая окрестности. Вокруг был все тот же пейзаж — черные базальтовые скалы, заснеженные долины, заледенелые реки и кривые сосны, изуродованные яростными горными ветрами. К северу и востоку простирались гранитные пики, и взгляд Торнана переходил от вершины к вершине, ища вершину Хура, самой высокой по легендам горы Логрии, видимую в ясную погоду даже из Меридо, что за пять сотен миль от дальних отрогов хребта.

В своем первозданном холодном и гордом величии вздымались горы, отсвечивающие синью старинного чистого серебра. У кромки вечных льдов и снегов, на острых гранях утесов висели облака, словно зацепившиеся за камни в своем воздушном- беге. Вниз по склонам сбегали полчища мохнатых елей.

Ветер вышибал слезы из глаз, руки мерзли даже в толстых, двойной вязки рукавицах.

Где-то шумела река. Горные реки, бывает, не замерзают даже в сильнейшие морозы — такова сила бегущей воды, что ломает даже скалы. А может, в нее вливаются горячие ключи, питаемые подземным жаром.

Склоны гор расстилались впереди, сверкая ослепительным великолепием. Вершины, камнепады, морены, ледники, снежники... Как вчера и сегодня. И будет завтра.

За прошедшие недели они прошли примерно половину пути через горную страну. Будь сейчас другое время года, они, может быть, уже преодолели бы Рихей, но их скакуны не могли быстро двигаться по извилистым и крутым горным тропам, да еще в мороз.

Поправив ятаган, Торнан подозрительно осмотрел нависшие с обоих сторон долины угрюмые скалы, как будто там, за каждым из камней, затаилось по дюжине врагов. Улыбнувшись этой неуместной мысли, он потянулся и вдохнул полной грудью холодный горный ветер. Свежий, пахнущий снегом воздух взбодрил его; северянин с наслаждением почувствовал, как застарелая усталость выветривается, унесенная этим ветром, мышцы, онемевшие от бесконечной скачки, наливаются силой. Однако неуловимое ощущение опасности, повеявшее над ущельем, заставило его насторожиться. Торнан вновь принялся втягивать в себя ледяной воздух, но на этот раз уже не наслаждаясь, а принюхиваясь, словно волк на тропе. Постепенно лицо его вытягивалось в напряжении.

Сомнений не было — пахло зверем. Большим и хищным. И что самое неприятное, бывшим тут совсем недавно. А значит, скорее всего, он где-то поблизости.

Некстати вспомнились предания, что будто бы в пещерах Рихея обитает Шеелдас — жуткая одноглазая тварь, склонная к людоедству, схожая с огромной летучей мышью без крыльев. Иногда, в безлунные ночи, она выползает на скалы и воет, обратив уродливую морду к небесам — и услышавший этот вой человек может сойти с ума.

Еще это создание имеет обыкновение заманивать одиноких путников, раскидывая на тропах драгоценности. И когда забывший все от жадности человек торопливо запихивает за пазуху золото и камни, Шеелдас бесшумно прыгает сзади, перекусывая шею длинными челюстями.

Говорят, что откушенная им голова еще какое-то время живет — таково действие слюны чудища. И человек с ужасом созерцает, как мерзкий демон пожирает его тело.

Тем не менее они двинулись в дорогу, и пока никто не пытался на них напасть.

Тропа стала круче и так сузилась, что Торнану пришлось полностью сосредоточиться на том, как бы удержаться в седле и удержать лошадь. И лишь рефлекс старого вояки все равно заставлял его поворачиваться, чтобы видеть то, что за спиной.

И поэтому он увидел это вовремя...

Вот ничего не было, и вдруг позади них расслабленной трусцой бежит большая белая тварь, похожая на закутанного в меха человека исполинского роста.

Несколько мгновений Торнан еще не осознавал, кого он видит. А когда понял — первый раз бог весть за сколько времени по-настоящему испугался.

— Тиамат Великая! — побледнела Марисса, оглядываясь.

— Этого быть не может! — взвизгнул Чикко.

В следующий миг Ревун рванулся с места и помчался прочь.

Где-то на дне души капитана шевельнулась мыслишка, что все это ему мерещится, но зрение не обманывало капитана. На их след вышел снежный тролль — создание, которое считалось в Логрии вымершим и сохранилось лишь в легендах.

Он походил на тех троллей, на которых охотились на родине Торнана, но был куда больше, и шерсть куда длиннее и гуще, почти белого цвета — как у северных медведей. Издали он был весьма похож на человека, но это сходство только увеличивало отвращение и страх, а маленькие красные глазки излучали невыразимую злобу и хищную жадность.

Несколько секунд люди и зверь стояли неподвижно друг против друга. Затем скалы отразили высокий пронзительный крик твари.

Но тролль не напал сразу, а, широко раскинув низко висящие руки и оскалив клыки, медленно направился в их сторону.

Убежать они не могли. Тролли бегают не быстро, но зато дьявольски выносливы и способны преследовать намеченную жертву часами. Даже кони вряд ли спасут, измученные недостатком воздуха и долгой дорогой.

И то, что они оторвались на изрядное расстояние, а тролль даже почти не ускорил бег, было слабым утешением.

— Марисса, ищи, где можно спрятаться! — хрипло выкрикнул Торнан.

Кони тяжело всхрапывали, копыта скользили по камням, скачка казалась такой медленной, хотя скакуны выжимали из своих сведенных холодом и усталостью мышц все, что можно. И даже не оборачиваясь, Торнан прямо-таки затылком чуял, что тролль хоть и медленно, но неумолимо приближается.

Спасение пришло, как это и бывает, неожиданно. Из-за поворота тропы выплыл расположившийся на пологом склоне скальный хаос — похоже, когда-то сверху обрушился и раскололся целый утес. В щелях между обломками человек вполне мог спрятаться, а исполин — застрянет.

Конечно, могло оказаться и так, что щели были бы вполне достаточны для гигантского тела, но выбирать уже не приходилось — кони вот-вот начнут спотыкаться.

— Туда, быстро! — бросил Торнан.

Стоило ему спрыгнуть с седла, как жеребец вырвал повод из рук и унесся прочь. Следом рванулись кони его спутников.

Но он уже не думал об этом, а бежал к каменному хаосу, не оглядываясь, — он и так знал, что разрыв между ними и мохнатым убийцей совсем крошечный.

Они едва успели забиться внутрь, как позади раздались дикие вопли и рев. Шэттово отродье обнаружило, что добыча ускользнула. Почти сразу раздался грохот, и в щель влетел, высекая из стен искры, солидный, пудов на пять, валун.

Они забились еще дальше, в узкие проемы между обломками. Теперь у них было какое-то время.

— Будь внимательней, он может попробовать напасть сверху... — предположила Марисса.

Судьба словно услышала ее. Ярдах в десяти прямо над головой северянина показалась оскаленная морда. С желтых длинных клыков падала слюна, стекавшая по бледно-розовому языку.

Чикко замахнулся, по-особому сложив пальцы, и зверь, испугавшись, отпрянул.

У Торнана возникла мысль, что чудовище полезет за ними следом в надежде полакомиться и застрянет. Но тролль не был настолько глуп. Обиженно воя на неправильную добычу, никак не желающую наполнить его желудок, он, довольно ловко перепрыгивая с камня на камень, убрался обратно и занял пост снаружи.

Осторожно они подобрались к выходу из скального урочища.

Тролль сидел шагах в тридцати, неподвижно, как будто чучело. Так он мог сидеть очень долго.

Даже отсюда, с безопасного расстояния, он производил весьма внушительное впечатление. Поросшая густой белой шерстью тварь, в два с лишним раза выше Торнана, способная передвигаться и на двух, и на четырех лапах. Отсутствие хвоста и почти осмысленный взор горящих глаз придавали троллю сходство с человеком, хотя плоский нос с вывернутыми ноздрями и длинные — куда там волчьим — клыки могли кого угодно напугать до полусмерти. Здоровенный фаллос, выглядывая из свалявшейся шерсти, торчал, как таран галеры.

— Это что с ним? — сморщилась Марисса.

— Размножаться хочет, что ж еще? — нашел время пошутить Чикко.

Девушка зябко повела плечами, поняв двусмысленность шутки.

— У троллей всегда так, — пояснил Торнан. — В елдаке у них кость имеется, как у китов или касаток.

— Слушай, Торн, а что мы теперь будем делать? — спросила девушка, когда они вновь вернулись в глубину скал.

— Не знаю! Пока не знаю, — уточнил Торнан, дабы не пугать своих спутников.

— Но вы же охотились на троллей, ты говорил? — пожала плечами Марисса. — Как-то вы их убивали?

— Очень просто, — тяжело вздохнул Торнан. — Если такая дрянь заводилась возле селения или хутора, то делали так. Собирался десяток человек, брали хорошие копья — боевые и метательные, а не охотничьи — те тяжелые и с крестовиной, чтобы держать зверя, а этого никак не удержишь. Брали еще сеть из лахтачьих ремней, или на худой конец бычьих, и шли к логову тролля или туда, где он любит охотиться. Еще с собой несли пару живых барашков, и когда приходили на место, принимались их свежевать и потрошить. Когда тварь унюхивала лакомство — а потроха для нее самое вкусное, что бараньи, что... — Северянин не договорил. — Так вот, когда тролль прибегал, потому как нюх у него лучше некуда, они все спокойно стояли и ждали, когда он на них бросится. В последний момент поднимали сеть на шестах и кидали в тролля, а потом разбегались кто куда. Тварь, конечно, запутывалась и падала, и чем больше рвалась и металась, тем больше запутывалась. Конечно, ремней, даже из тюленьей шкуры, надолго не хватало, но это и не нужно было. Пока зверюга пыталась освободиться, охотники подбегали вплотную и закидывали ее копьями, метя в шею. Иногда, если под рукой был хороший лучник, он всаживал стрелы ей в глаза, иногда алебардой перерезали глотку... Потом оставалось только подогнать телегу с парой волов и отвезти дохлятину домой — свиньям на корм: люди у нас брезговали есть их мясо.

— Да, — констатировала девушка. — Это нам не подходит. А еще какие-то способы есть? Ведь не может быть, чтобы их не было?

— На дальнем севере, как я слышал, борандийцы убивали их отравленными стрелами из засад, устраивали ловушки с кольями — если тролль молодой и глупый, то попадется, — произнес Торнан. — Иногда подбрасывали ядовитую приманку, но это редко помогало — у них дьявольски тонкий нюх. Поэтому-то мы и не можем уйти отсюда — он сразу почует, что нас внутри нет.

Тролль снаружи заворчал, и они инстинктивно подались в глубь скального хаоса.

Сделать было ничего нельзя, но что-то делать было нужно. У них почти не было припасов — те остались в седельных сумах сбежавших коней.

У них не было топлива, чтобы развести костер. А если бы и было — то что с того? Век тут не просидеть даже летом, а тролль дьявольски терпелив. Уже через пару часов они начнут приплясывать от холода и бить в ладоши, чтобы согреться. Потом это перестанет помогать, и движения станут вялыми, а глаза начнут подергиваться поволокой накатывающегося ледяного сна.

И то, что тролль не получит их потрохов, вряд ли послужит утешением.

Значит, придется прорываться.

Тут, как в старой сказке, есть те самые два выхода.

Или броситься всем в разные стороны, в надежде, что тролль выберет кого-то одного и им пообедает. Но эти создания не просто звери... И что помешает страшилищу догнать их по очереди и свернуть шеи, а потом отволочь трупы в свое логово? А даже если и не догадается, то увидеть, как тварь, оскорбляющая своим существованием этот мир, будет пожирать кого-то из спутников, Торнану не улыбалось — как, разумеется, и самому стать угощением для нее.

Значит, остается принять бой — и тоже почти безнадежный.

Некоторая надежда имеется, если скотина кинется на них с голыми лапами, и тогда мечом можно будет что-то сделать.

Да и Чикко, может, успеет применить свою магию, на что, впрочем, особой надежды нет. Но что помешает троллю просто забросать их камнями? А кидается он ими весьма неплохо. Вдруг он уже знает, что такое мечи? Наверняка ведь он уже сталкивался с людьми...

Торнан обнаружил, что оба его товарища стоят и внимательно смотрят на него, ожидая умных слов и приказов — как всегда ожидают солдаты от командира в трудную минуту.

И... Марисса уже начала машинально притопывать, постукивая сапогами друг о друга. Всего лишь чуть-чуть.

— У кого какие соображения? — спросил капитан.

— Давайте посмотрим сперва, что у нас есть, — предложила Марисса.

Инвентаризация не заняла много времени. У них имелся лук с одной стрелой (колчан унесла с собой кобыла амазонки), полный комплект мечей и три метательных ножа, плюс кинжал Чикко. Против громадины весом почти в полторы тысячи фунтов — маловато будет.

Чикко вытряхнул из сумки на поясе несколько баночек и коробочек со снадобьями, вполголоса кляня упрямого одра, не давшего ему возможности взять тюк с прочей магической оснасткой. Среди этого добра была и маленькая бутылочка с ядом, сваренным еще в заброшенном поселке: смертельным для существ с холодной кровью, но совершенно бесполезным против обычных зверей и людей. Чикко с усмешкой выкрутил притертую пробку, вдохнул резкий аромат.

— Да, — саркастически усмехнулся фомор, — было бы ведро этого добра, так можно было бы попробовать — может, мартышка убежала бы от вони...

— Постой-постой, — вдруг вступила в разговор Марисса. — От вони?! Торнан, ты ж вроде говорил, что у них очень чувствительный нос? — Порывшись за пазухой, она осторожно извлекла на свет божий небольшой фигурный флакон граненого стекла.

— Это духи, — пояснила амазонка, — помнишь, ты только их мне разрешил взять? Так вот — это самые сильные, сварены на бешанском мускусе...

В этот момент Торнан, пожалуй, был готов согласиться, что в походе и на войне и в самом деле от женщин может быть какой-то прок.

Духи, яд и еще пара наиболее пахучих склянок, отобранных из запасов шамана, были старательно обвязаны шелковым шнурком и примотаны к темляку Мариссиного скимитара, отрезанному ради такого случая. Мариссе же был доверен и бросок — их первый и последний шанс. Ибо храмовых стражей обучали еще пользоваться пращой — оружием, почти забытым в Логрии.

Потом фомор что-то прошептал, и все ощутили тепло, размягчившее уже чуть прихваченные морозом мышцы.

— Ненадолго, — посетовал шаман.

Марисса не стала ждать, а тут же стянула рукавицу и принялась раскручивать импровизированную пращу. Видя, что добыча вновь появилась среди камней и шевелится, тролль заворчал, но кидаться не стал, по-прежнему сидя на месте.

«Ну, давай же! — про себя молил Торнан. — Ну, девочка, не промахнись!»

Пальцы амазонки разжались, и снаряд угодил точно в камни у ног белого ужаса. Брызнули осколки, треск удара эхом отразился от скал...

Первые секунды тролль не реагировал никак, словно обдумывая: что значит странный поступок его обеда? Потом вдруг привстал, повертел головой и, скорчив страшную гримасу... чихнул. Потом еще раз. Потом еще. Тварь терла глаза здоровенными лапами, фыркала, да еще почти по-человечески недовольно гримасничала — мол, зачем обижаете?!

— Все назад, — скомандовал Торнан.

И они рванулись сквозь обындевелые скальные обломки, вылетели из скального лабиринта, и как лоси помчались по камням, снегу, осыпям, стланику, каждое мгновение ожидая услышать за спиной торжествующей рев догоняющей косматой смерти.

Взбежав по склону, они нырнули под полог низкорослых корявых деревьев, и только там позволили себе передохнуть совсем немного. Тролль не показывался — адская смесь надежно лишила его обоняния. Вопрос — надолго ли?

— Не мешкать! — скомандовал Торнан.

И вновь они понеслись вверх. Лес, прогалина, ручей — ант еле поймал оскользнувшуюся на льду девушку, — опять лес.

Давно Торнан так быстро не бегал.

Только перевалив через скалистый гребень, они дружно брякнулись прямо на камни. Все трое задыхались, пар курился вокруг разгоряченных тел, нестерпимо хотелось распахнуть одежду и подставить кожу ледяному воздуху — что было бы верной смертью. На глазах анта вот так, простыв, в считанные дни сгорали здоровенные мужики, не ему даже чета...

— Не разевать пасть, дышать носом! — скомандовал Торнан. — Потом нутро выкашливать хотите?! Ну!

Марисса отмахнулась, и он зажал ей ладонью рот. Она от неожиданности пискнула, попыталась сбросить ладонь, но потом сочла за лучшее подчиниться.

С подветренной стороны донеслось еле слышное ржание, и Чикко обрадованно подпрыгнул:

— Родные! Не сбежали!

Поднявшись, они спешно двинулись вперед и вверх, по тропе среди валунов и наледей.

Их скакуны бродили по заснеженному лугу, тревожно встряхивая гривами. Как лучший знаток лошадей, фомор тут же устремился к ним. Пока Чикко ловил коней, варвар и амазонка осторожно выглянули из-за края скалы. Далеко внизу, на заснеженных камнях, неподвижно восседал грязно-белый, крошечный — не больше мухи — силуэт.

От души Торнан понадеялся, что этот представитель нечисти будет терпелив, а если и бросит добычу, то нескоро.

Тем временем у шамана дела обстояли не так чтобы блестяще. Ревуна и Мышку поймать удалось без проблем — вернее, они сами прибежали к человеку, словно ища защиты. Но вот Черныш — конь самого фомора, упорно не хотел возвращаться к хозяину, тревожно ржал, отбегал в сторону, бил копытами — видать, встреча с троллем испугала его до полной потери его лошадиного ума,

— Бесс с ним! — бросил Торнан, взлетая на спину коню. — Давай, быстрее...

— Но там половина моих травок! — не уступал Чикко.

— Да троллю в задницу тебя с твоими травками!

Чикко, сплюнув, влез в седло позади Мариссы, крепко вцепившись в нее, и даже не отпустил по этому поводу какой-нибудь подходящей к случаю шутки.

— Вперед!

Оставалось только надеяться, что тролль, когда ему надоест караулить, не вынюхает их след, а если проголодается, к его услугам будет целый конь.

— А чтоб тебе подавиться, жабьему сыну! — пожелал ант твари приятного аппетита.

Глава 21

ХОЗЯЕВА ГОР

Только затемно, уйдя, как им казалось, достаточно далеко, они решились устроиться на ночлег.

Почти на ощупь Торнан складывал аккуратными кучками сушняк. Нарезав вяленое мясо, он набрал в котелок снега и стал варить похлебку. При этом он занимал Мариссу и Чикко разговором. В эту зимнюю стужу он говорил о своих родных местах, о том, как после первых оттепелей поляны покрываются белым вереском, расцветающим за одну ночь, и нежными лиловыми фиалками. Рассказывал о больших совах почти в рост человека, что живут в тайге и почти не летают, но зато быстро бегают, о синицах, что ползают вниз головой по деревьям, об орланах, ныряющих под воду и взлетающих с аршинной треской в клюве.

Вновь короткий сон у костра, подъем, разогретое на углях мясо, и опять в седла и вперед. Марисса выглядела неважно, явно выбиваясь из сил. Все чаще она покашливала болезненным сухим кашлем. Торнан помрачнел — это был очень дурной признак. Простудиться зимой, в ледяных горах, вдали от жилья... А большая часть снадобий фомора, вполне возможно, уже в желудке мерзкого создания еще более мерзких темных богов...

К полудню Торнан, однако, отвлекся от этих тревожных мыслей — ради еще более тревожных.

Ему все чаще попадались следы недавнего присутствия людей. Полынья, хотя и затянутая ледком, но пробитая явно не рухнувшим с гор камнем. Обломанные еловые лапы. Пеньки, еще не затянутые смолой.

А потом Торнан вновь ощутил, что за ними следят — но уже не зверь, а человек.

«Интересно, кто они такие?» — думал северянин, подавляя желание взяться за ятаган. В Логрии ходили слухи о каких-то обитателях гор и долин Срединного Рихея, но никто ничего толком не знал.

Но, видать, не разбойники — тут разбойникам нечего делать. Разве что какие-нибудь одичавшие беглецы. А может, это воины какого-нибудь местного короля? В горах бывает так, что властитель любой долины провозглашает себя королем — чтобы не стыдно было перед соседями.

Однако Торнан даже не остановился. Кем бы ни были эти люди, здесь, в горном лесу, они у себя дома, им известны здесь все тропы, и потому бегать от них — занятие безнадежное.

Оставалось положиться на судьбу.

Так прошло еще около часа. Наконец дорогу им преградил завал. За ним маячили чьи-то фигуры и поблескивала сталь.

Торнан остановился. Остановилась и Марисса, расслабленно покачиваясь в седле. Чикко за ее спиной сидел тихо, как мышь.

Незваных гостей встречали пятеро. Невысокие, но крепкие и весьма широкоплечие бородатые мужчины, вооруженные гизармами и секирами, восседающие на лохматых мелких лошадках. Глаза стражей непроницаемо смотрели на пришельцев.

В молчании прошла минута или около того. Наконец Торнан громко сказал:

— Мир вам, досточтимые! Если мы нарушили ваши границы или задели вас еще как-нибудь — прошу простить нас, ибо мы сделали это по незнанию, а не по злому умыслу.

— Хорошо, — с непроницаемым видом сообщил один из них — не самый старый, но с большими солидными усами, свисавшими поверх бороды. — Потомки владык гор не видят в вас врагов, пока вы не причинили им вреда — таков наш обычай. Но вы поедете с нами. Оружие лучше отдать...

Селение их пленителей раскинулось в чащобе высоко в горах. Путники увидели множество домов с остроконечными крышами. Дома двух-, а то и трехэтажные, некоторые с башенками и, как убедился Торнан, когда подошел поближе — в большинстве старые.

Поначалу Торнану показалось, что дома эти крыты черепицей, однако, приглядевшись, он разглядел, что это шиферный сланец, искусно расколотый на тонкие плитки.

Жители толпились возле домов, с любопытством глазея на пришельцев. В основном то были женщины, молодые и старые, опрятно одетые, в шапочках, украшенных бирюзой, в вышитых кожухах и суконных сапогах на войлочной подошве. Дети восторженно вскрикивали, глядя на гостей. Немногочисленные мужчины в тулупах, расшитых яркими шерстяными нитями, и в белых суконных свитках со стоячим воротником и широкими рукавами, нервно поигрывали кайлами — видать, народ тут жил горной работой.

По мере продвижения по улочке за ними увязывалось все больше народу, и к концу собралось чуть не сто с лишним человек.

Вислоусый невозмутимо продолжал путь, показывая дорогу.

Они остановились в центре селения — не деревни, а скорее небольшого городка, — перед большим приземистым домом из обхватных бревен. Им приказали спешиться. Потом в толпе пробежал шепот, и все замерли, поклонившись в сторону дома.

Оттуда вышли два человека. Оба они были стары, хотя стары по-разному. Первый — в длинной белой шубе, сгорбленный, когда-то высокий, опирающийся на посох. Второй... Второй была старуха, вернее сказать — старая женщина. Годами не моложе согбенного, пожалуй, но бодрая, с живыми глазами на продубленном горными ветрами лице. Одежда обоих была опрятной и пышной, украшенной причудливыми узорами. В ушах сгорбленного висели массивные золотые серьги. На шее старой дамы — золотая цепь со вставками из великолепно ограненных самоцветов.

Местные князь с княгиней? Княгиня и верховный волхв? Или еще кто-то? Торнан слышал, что у некоторых горных племен в вожди положено выбирать женщин...

Марисса обмерзшими руками извлекла из-под одежды сумку с грамотами, вынула свиток...

— Я посол храма Тиамат. Мы заблудились, просим помощи...

Старуха вдруг что-то спросила у нее на непонятном языке. Марисса, пусть запинаясь и с трудом подбирая слова, но ответила.

Женщина довольно кивнула. Затем что-то сказала старику на опять-таки непонятном, но уже другом языке. Тот, не оборачиваясь, распорядился о чем-то.

Затем из-за его спины вышла девушка — невысокая и плотная, в расшитой лисьими хвостами шубейке. В руках она держала деревянное блюдо с куском хлеба и чашей воды.

У Торнана отлегло от сердца — похожий обряд был и в его народе: гостю предлагалось отведать хлеба, соли и воды, в знак добрых намерений к нему.

Первым поднесли ему. Он отломил кусок от краюшки, посыпал солью и глотнул из чаши обжегшую горло ключевую воду. За ним непослушными пальцами взяла хлеб Марисса, потом отдал должное угощению и Чикко.

А потом один из воинов взял у Торнана поводья и жестом пригласил его с шаманом следовать за собой.

Мариссе было уже почти все равно — она почти падала с ног. Нутро жгло, словно в груди поселилась мелкая, но злая мышь, царапавшая коготками. И поэтому она почти равнодушно вошла в дом, куда ее привела девушка, приподнесшая им хлеб.

Внутри жилище было таким же, как снаружи — полутемным, солидным и основательным. Пороги высокие, двери — низкие и тяжелые, чтобы холодные ветра не проникали внутрь. Комната была одна, просторная, почти квадратная, она разделялась на закутки висевшими на веревках вышитыми шерстяными ковриками. Печь, большие кованые сундуки, на которых, похоже, ночью спали, широкие лавки, сидя на которых ели, ставя еду рядом.

Возле печи суетилась невысокая, ладная и уже немолодая женщина. Когда гости вошли в дом, она доброжелательно поклонилась им. Это оказалась сестра хозяина.

Марисса досыта наелась свежеиспеченного хлеба с яблочным вареньем и выпила кувшин горячего молока с медом. Мясо вежливо проигнорировала. Тем временем сестра хозяина согрела ей воду.

Марисса с наслаждением окунулась в литую бронзовую ванну (изрядная роскошь, между прочим), отмокая от многонедельной грязи, чувствуя, как блаженное тепло вытесняет сидящий внутри озноб, засевший, казалось, в самой глубине костей.

Потом ей, не слушая возражений, намылили голову жидким пахучим мылом. Между делом хозяйка что-то у нее спрашивала, Марисса отвечала, чтобы не быть невежливой. Та поохала, глядя на ее шрамы, что-то рассказывала про себя, детей и двух внуков, что живут через три долины...

Уже в полусне Марисса ощущала, как жесткие ладони втирают ей в спину и бока какую-то жгучую мазь, от которой, однако, успокаивается жжение в легких. Потом она завернулась в плотную шерстяную ткань, протянутую ей, и улеглась на лежанке у печи.

«Еще бы и мужичка под бочок, чтобы согрел», — сквозь сон подумала она, улыбаясь собственной шутке...

И проспала почти целые сутки.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Документ, обнаруженный спустя тысячу лет после

описываемых событий в архивах Института магии,

религии и атеизма Эр-Маргийской республики

...Во имя Альмансина — Мерантона, смотрящего над мирами, слуги Того, чье имя не смеют осквернить уста смертного!

Смиренный слуга ваш, недостойный Ирган-игн-Саххат, извещает своего учителя и господина.

Посланный вами в северные области мира невежественный глупец в меру своего жалкого ума и ничтожных способностей выполнил повеление — узнать о знамениях надвигающихся великих бедствий, о том, как готовятся отразить удар Врага жители их, и по возможности — связаться с мудрецами и магами Эр-Логри для возможного объединения перед лицом надвигающегося.

Сообщаю без излишнего многословия и пустого мудрствования: ваши самые худшие опасения, господин мой, подтверждаются.

Отовсюду приходят слухи, один страшнее другого, которые можно было бы отнести к пустой молве и россказням темных людей. Если бы не то, что они совпадают почти во всем с... (Часть текста в три строки утрачена.)

Собранные вместе, они должны были бы повергнуть в ужас любого посвященного, способного расслышать Голос Судьбы, даже такого, чья причастность великим силам меньше, чем причастность вашего раба, пишущего это бестолковое письмо. Сообщают о появлении духов, о демонах жуткого и невероятного вида, причем по описанию похожих на тех, что упомянуты в известных вам тайных книгах. О случаях воскрешения мертвых. Упоминают также о встречах с таинственными существами, и даже о Тех, кто старше людей... (Часть текста в девятнадцать строк утрачена.)

...Приход Великого Сокрушителя, что проложит Врагу дорогу и который должен быть, как сказано в вышеупомянутых свитках, «служителем чужого бога — врага истинных богов, ненавидящим женщин и живущим в запретной башне». Боюсь гадать в силу своего ничтожного ума, но не связано ли это с распространением веры в Светоносна, что имеет место в восточных областях Эл-Логри? Не дерзну напоминать мудрейшему, кто именуется «Несущим Свет» в Книге Конца и в Свитках... (Утрачена часть текста в семь строк.)

Так же непонятно, что значит «Великая Королева, что сгорит до восшествия на престол»? А между тем ее смерть и станет частью плана Врага, ведь именно ее потомству было бы суждено... (Утрачена часть текста в четыре строки.)

...Служители тайных наук и высшей мудрости, живущие тут, увы, подобны варварам Севера и Черного Юга. Они многое видят и еще больше чувствуют, но понимают, увы, меньше любого из слуг Того, кому служим мы.

Мои попытки открыть и глаза не были поняты никем из чародеев.

Впрочем, есть надежда...

(На этом документ обрывается.)

Приписка архивариуса Талифы игни-Мукаббы. Видимо, документ имел какое-то отношение к чародейским делам эпохи Великого Страха. Из него можно сделать вывод, что Великий Страх был не просто очередным приступом суеверия, но отражал какие-то реальные события, неверно понятые людьми того времени, не знавшими ни настоящей науки, ни подлинно научной магии. Очевидно также, что документ не был прочитан и затерялся в архивах Дворца Чудес, откуда и был передан в наш институт.

Несколько дней спустя.

Рихей, поселение Гангарр 'Яриом,

область народа т'цанхар

Скит стоял в полуверсте от озера, на краю чудесной маленькой речушки с великолепными мачтовыми соснами по берегам. Маленький храм в честь неведомых горных богов, длинные бревенчатые избы, скотные дворы и овины. Выглядело все довольно живым и приветливым.

Торнан шел следом за Нро, не без труда за ней поспевая. Старушка оказалась весьма бойкой, несмотря на свои девяносто лет. Должно быть, и впрямь местные жители происходят от долговечных и крепких подземных гнумов-цвергов.

Торнан одернул себя — перед ним не старушка, а как-никак верховная ведьма целого княжества, пусть и маленького. Гостями которого, они между прочим, являются уже почти седьмицу.

Княжества, о котором не подозревали, наверное, во внешнем мире — как, впрочем, и обо всем, что происходило в Рихейских горах.

Жители десятка окрестных долин тоже, впрочем, мало знали про внешний мир, занятые своими делами. Они копали руду в глубоких шахтах, обжигали и плавили ее. Потом, под началом старых мастеров, ковали из полученной стали мечи, кинжалы, наконечники копий и стрел, инструменты, сошники. Потом дважды-трижды в год нагружали вьючных лошадок стальными изделиями и железными чушками, и обоз медленно трогался в опасный путь через горы, чтобы обменять произведенное у эргасских торговцев на нужный товар.

Что интересно, плавили руду здесь не на древесном, а на горном угле, и железо при этом получалось не хрупким и скверным, как обычно, а превосходного качества. Торнан не спрашивал, как это у них получается, но Чикко, когда им удалось перемолвиться словечком, сказал, что цверги их хозяева или нет, он не знает, но вот странная и необычная магия в этих местах применяется.

Судя по намекам, добывали они тут и кое-что подороже железной руды — Чикко рассказал, что хотел было прикупить магических снадобий у тутошнего шамана, вернее, шаманки (кого-то из внучатых племянниц Нро). И та сварливо ответила: мол, золота у них хватает, а вот трав среди зимы взять неоткуда. Но если это и было, то в других долинах, и капитан избегал лишних расспросов. Тем более что пока было неясно — кто, собственно, они для хозяев?

Гости? Гости-то гости, вот и оружие им вернули, но все же...

Между тем старая Нро привела его к одному из домов, долго отряхивала обувь у высокого крыльца. Потом толкнула незапертую дверь — Торнан аж сомлел, вспомнив родину, где тоже двери не запирали, уходя — и пригласила войти. Неторопливо сняла кожушок в холодных заледенелых сенях (ант аж вздрогнул, поежившись) и позвала наконец в избу.

Внутри дом старухи ничем почти не отличался от того, в котором жил сам Торнан. Разноцветные половики на стенах, овчина на полу, грубоватые лавки и стол.

Нро шмыгнула к печи и подала на стол горшок с запеченными овощами, приправленными острыми травами и кореньями.

— Поешь, гость, окажи доверие и уважение моему дому...

— Ну что ж, перекусить не помешало бы, — согласился Торнан.

Когда он вытер мякишем последнюю каплю подливы, старуха повернулась к нему:

— Ну, а теперь, господин гость, чтобы вражда не разделила нас, позволь налить тебе этого восхитительного вина.

Ведунья налила два кубка, протянула один из них Торнану.

— Отличное вино, — похвалил он.

— Теперь, господин гость, — сказала жрица, — поговорим о делах. Я знаю, что ты капитан войска, сражающегося с северными варварами, хотя, по мнению некоторых неразумных людей, ты сам от них недалеко ушел, и зовут тебя Торнан. И даже знаю, что вы идете за неким важным священным предметом, который зачем-то нужен слугам Великой Матери...

«Сейчас она скажет — чтимой издревле под многими именами...»

— Чтимой издревле под многими именами, — закончила старуха, и ант едва удержался от смешка.

— Ты далеко видишь из своего горного гнезда, многоуважаемая, — нарочито серьезно и почтительно произнес Торнан.

— Это все рассказал твой приятель... И твоя спутница, пока ели и отдыхали. Да и ты сам. Причем вас ведь специально не расспрашивали, — усмехнулась волхвица. — Сами все сказали между делом...

Торнан лишь покачал головой, признавая правоту хозяйки.

— А что я далеко вижу... Так это потому, что за мной опыт предков и их мудрость. Вот, например, вчера я как раз перечитывала книгу Т'Зиан. Ты слышал о такой?

— Представь себе, слышал, — он опять не без усилий удержал улыбку.

— Ты, видимо, в нее не веришь, как и подобает солдату, верящему в свой меч больше, чем в своего бога, — словно прочла его мысли старуха, ничуть как будто не удивившись осведомленности простого вояки в подобных материях. — И ты прав — потому что воин, который не верит в свою силу и свое оружие, а ждет помощи от богов, скоро встретится с этими богами, и вряд ли они будут благосклонны к такому дураку и недотепе.

Торнан наконец позволил себе рассмеяться, отдав должное остроумию собеседницы.

— Ну а мне не верить в святые книги и древние предания так же глупо, как тебе — в свой меч, гость, — резюмировала Нро — И книга Т'Зиан — это не просто сборник глупостей, какие выдумывают иные жрецы, чтобы выманить у легковерных несколько монет. Писавшие ее знали, что было сказано в древних намагах — старинных пророческих книгах фельтов, а те общались, как говорили наши предки, с Дивным Народом.

Итак, написано там, что злодеи, стоящие в тени мира, не раз и не два будут подкапывать его столпы, чтобы разрушить его и ввергнуть в великие бедствия, отдав во власть зла и мрака.

Они разбудят сто одиннадцать демонов, и те начнут раскачивать землю. От этого будет выпущена на волю демоница Назу, воплощающая Страх, Кошмар и Ужас. Выйдет она из адских врат в виде огромной страшной мухи, воплощения всех смертных зараз — чумы, холеры, оспы, черной лихорадки.

Землетрясения будут сотрясать весь мир. Начнется мор среди третьей части народа, и страшные болезни выйдут на землю.

На Востоке воскреснет страшный, одержимый бессами правитель, подобный Арфасаибу.

Злом будут осквернены вода и рыбы, и начнут они в больших количествах выбрасываться на берег, и будут гибнуть хранители моря. От огня вулканов рыбы сварятся и корабли испарятся...

Торнан припомнил, что в старых легендах «хранителями моря» называли дельфинов.

— Раздвинутся земные щели, и из глубин наружу вырвется множество ядовитых испарений и серных газов. Тогда новорожденные дети станут превращаться в омерзительных уродов, ибо именно в младенцев легче всего вселиться демонам ночи. Люди потеряют человеческий облик, станут похожи на монстров. Демоны ночи начнут ходить между людей. Грязь, страдания, болезни станут господствовать над Землей, и они окажутся страшней всех прочих, бывших прежде. Мух, комаров, тараканов невозможно будет ничем вывести, и они расплодятся до такой степени, что покроют землю сплошным ковром...

При последних словах Торнан невольно улыбнулся. Это не укрылось от блекло-зеленых глаз старухи.

— Ты думаешь, что я пугаю тебя, северный воитель? — спросила она. — Может, оно и так. Хотя я, наверное, просто боюсь сама. Мы живем на древней земле, не зная почти ничего о том, что было до нас. До того, как здесь появились нынешние жители, до того даже, как фельты воздвигли здесь свои города из дерева и камня, были другие. Не могу сказать, сколько веков они существовали, но их уже давно нет, и исчезли они не просто так. Кстати, хочешь проверить себя? — спросила ведунья.

— Это как?

Хитро улыбнувшись, та извлекла из стоявшей на столе шкатулки нечто, завернутое в несколько слоев толстой тряпки, осторожно развернула. Внутри оказалось зеркало, сделанное из черного обсидиана.

— Знаешь ли ты, что это такое?

— Магическое зеркало, — ответил Торнан. — Вроде бы.

Похожие штуки он видел у базарных гадателей.

— Взгляни в него, — предложила горянка. — Просто взгляни и сосредоточься.

— Но я в чародействе не смыслю ничего! Лучше бы тебе, уважаемая, поговорить с Чикко, он...

— Твой друг слишком слаб. Не как маг, может быть, но как человек — точно. И глуповат, между нами говоря. И много думает о бабах.

— А я, выходит, умен и силен? — слегка развеселился Торнан. — И целомудрен вдобавок?

— Не в этом дело, — отмахнулась Нро. — А в том, что тебя не заставишь свернуть с пути, если ты сам не захочешь... А кроме того — я хочу, чтобы туда посмотрел простой человек.

«Ну, не такой уж я простой, как тебе кажется!» — подумал Торнан, но в зеркало взглянул.

— Просто сосредоточься и думай — все равно о чем, — посоветовала старуха.

Торнан взглянул в зеркало и ничего не увидел, кроме своей обросшей физиономии. Он уже хотел сообщить об этом, когда мир вдруг погас. А потом пронесся перед его взором вихрем невероятных картин.

Он увидел людей, одновременно похожих на него и не похожих. И понял, что это предки его народа. Они вступали в яростные схватки с беловолосыми воинами, похожими на норглингов, и темноволосыми и раскосыми, похожими на борандийцев, только одетыми по-другому, куда как побогаче, и с изящной работы большими луками, которых у оленных людей отродясь не было. Были и другие — темнокожие, подобные заморским жителям, какие-то смуглые и скуластые...

Его предки были одеты почти так, как одевались анты в его время, вот только оружие у них было не стальное, а бронзовое, и он понял, что видит своих родичей, живших в те времена, когда железо еще не открыли.

Потом он увидел людей с оружием из камня и кости, что отступали куда-то по заледенелым просторам, сражались со снежными троллями и еще какими-то существами, для которых у Торнана не было названия. Каменные крепости незнакомых очертаний, тонкие стройные замки, в которых обитали люди, чем-то напоминавшие борандийцев, корабли под большими парусами с яркими вымпелами.

Потом все исчезло.

Он вновь сидел в горской избе, рядом с седой согбенной женщиной из странного народа.

— Что ты там видел? — осведомилась хозяйка.

— А разве, уважаемая, ты не...

— Зеркало показывает каждому свое, и только для него, — пояснила старица.

Торнан рассказал.

— Да, — пожала она плечами. — Хорошо не иметь дело с тайными силами. Тебе показали прошлое твоего племени. И твое, наверное. Ничего страшнее собственной смерти ты бы в нем не увидел в любом случае. А я... Я видела могучие народы, изгнанные великой бурей, скитающиеся в нищете и бедствиях, вымирающие, жалкие... Видела костры дикарей на площадях поверженных и опустевших городов. Видела зверей лесных, бродящих по зарастающим полям, и волков, глодающих кости на полях исполинских битв, после которых не осталось никого, кто бы захоронил павших... Ужасных тварей, каких нет в нынешнем мире, пожирающих людскую плоть... И не могу сказать, видела я прошлое или будущее... Знаешь, я решила, что вам надо помочь, — сообщила ведунья. — К сожалению, прежняя магия наших предков почти сгинула, да и оружие наше теперь не очень сильно превосходит то, что делают обычные люди. Тем более, — она одобрительно поглядела на ятаган Торнана, — твой клинок и так весьма хорош. Но мы поможем вам перебраться через Рихей.

— Вы дадите проводников? — спросил Торнан.

— Нет, мы проведем вас под горами... Далеко не все люди понимают, чему поклоняются, и вообще — зачем живут, — вдруг добавила она. — Я рада была увидеть тех, кто это знает... А сейчас, друг, соблаговоли лечь и поспать, оказав доверие моему дому.

Торнан и сам почуял, что его клонит в дрему — сытная еда подействовала, да и, видать, штучки с зеркалом отобрали у него изрядно сил.

— Да, благодарю тебя.

Он без лишних церемоний расположился на застланной волчьими шкурами лежанке и погрузился в сон.

— Спи, воин, — произнесла старуха. — И пусть тебе приснится хороший и светлый сон. Потому как явь, чувствую, будет к тебе не слишком благосклонной.

* * *

Спустя два дня Торнан, с довольной и вполне здоровой Мариссой и Чикко, горделиво восседающем на горском пони, в компании восьмерых горцев-всадников стояли у входа в пещеру.

— Вперед и шагом, — скомандовал старший из сопровождающих — все тот же встретивший их седоусый воин.

Торнан послушно тронул поводья, и кони, против ожидания, спокойно вошли под скальные своды.

Миновав полого уходивший вниз коридор, где без труда могли бы разъехаться два всадника на лучших боевых конях, они очутились в большой, уходящей в темноту пещере. Обостренными чувствами северянин ощущал бесконечную длину каменной кишки и тяжесть нависших над ними тысяч футов скалы.

На много миль вперед простиралась эта невероятная пещера. Они шли и шли, а пещера не кончалась, даже становилась все больше.

Прошли, кажется, долгие часы, хотя капитан слышал, что в пещерах время течет по-другому, нежели на поверхности. Неожиданно в темноте послышался звук, похожий на истерический хохот. Громкий, заливающийся, исходящий злорадством, отвращением и какой-то извращенной похотью.

Марисса ойкнула, и даже в свете факелов было видно, что она побледнела. Торнан почуял озноб. Кто знает, что за создание могло поселиться в этой пещере?

Но спутники-горцы, хотя и напряглись, не показывали особой тревоги, и они продолжили путь. Торнан и его спутники видели теперь в прыгающем красновато-рыжем свете огня черные стены пещеры и равнодушные физиономии цвергов. Отсветы выхватывали из темноты то чью-то бороду, то непроницаемо поблескивающие глаза, то вороненый доспех.

Торнан хотел было спросить насчет источника звука, но смолчал. Есть вещи, о которых лучше вслух не говорить...

Иногда они оказывались в больших залах, явно носивших следы рук человека, и свет факелов позволял увидеть уходящие в глубь скалы многочисленные проходы — тоже явно вырубленные чьей-то рукой. Куда они вели?

Наконец ход вывел в обширный круглый зал, где глазам путников предстали великолепные ворота. Они были выточены целиком из гигантских яшмовых плит, украшены резьбой и инкрустацией из нефрита и аметиста, а над створками сиял непонятный символ или иероглиф, выложенный редким и драгоценным пещерным жемчугом.

Торнан призадумался — отворить такие было бы под силу тройной запряжке могучих быков, но никак не неполному десятку людей.

— Теперь вам придется завязать глаза, — сообщил старший. — Простите, но эту тайну мы не можем открыть даже друзьям. Ибо под пыткой, бывает, ломаются даже самые храбрые и твердые.

Все трое без сопротивления позволили замотать себе лица плотными шарфами. Торнан отлично понимал цвергов. Прямой путь через Рихей, мимо ледников и перевалов... Да купцы по обе стороны хребта не пожалеют ни золота, ни крови, чтобы им завладеть! И лишний раз ощутил, насколько сильно старая Нро хотела им помочь.

Прошло довольно много времени, а потом послышался неторопливый перестук и скрип движущихся глыб. Кто-то дернул коня за поводья.

Вновь потянулась дорога, но на этот раз уже в полной тьме, и опять прошло достаточно много времени. А потом кожи Торнана коснулся солнечный свет, и он чуть не завопил от радости.

— Повязки не снимать, — строго приказал невидимый вожак. — Сохранять спокойствие.

Они продолжили путь, уже казавшийся Торнану бесконечным. Но вот они остановились.

— Теперь прочтите трижды вслух малую молитву вашей Богине, и потом можете снимать повязки. За вами следят, не надо нарушать... — распорядился все тот же голос.

— О ты, что породила некогда... — нараспев начала Марисса.

Честно прочтя трижды молитву, со всеми положенными титулами Богини и уставным ритмом, Марисса первой сорвала повязку.

— Ой, ой-ой-ой!!!

— Зажмурься и сосчитай до ста, — бросил Чикко, поняв, в чем дело.

Торнан последовал мудрому совету, открыв глаза не сразу.

Они стояли на краю горного леса на каменистой тропе.

Над ним нависала отвесная скала из черного базальта, рассекала надвое долину, словно разрубленную гигантским мечом. У подножия скалы притулилось селение. А пик горделиво уходил в небо на головокружительную высоту. Было так тихо, что Мариссе казалось, будто она слышит, как бьется сердце у каждого из спутников.

Внизу расстилались мрачные леса реки, рыжие заросли вереска и папоротников. Разбрасывая клоки белой пены, грохотали горные потоки. Дорога была такой крутой, а небо таким чистым в своей голубизне, что высокие зубчатые скалы, озаренные солнцем, походили на врата в царство блаженных. Марисса вдыхала полной грудью свежий утренний воздух. Потеплело, и отовсюду журчали струйки воды. Со скал устремлялось вниз множество ручейков, пробивающих путь сквозь почерневший мох и высохшую траву. Небо наливалось синевой, по нему плыли пушистые белоснежные облака. Земля, сбросившая с себя снежную шубу, казалось, вздохнула с облегчением.

Торнан подумал, что край этот очень красив. Горы, обдуваемые всеми ветрами, поросшие лесом долины и головокружительной глубины ущелья. Горы, синеющие в утреннем тумане, багряно-лиловые и черные скалы, и горные потоки в белой пене. И еще — квадратики возделанных полей и едва различимые селения. Луга, уже зеленеющие среди подпирающих небо утесов, рощи деревьев с круглыми пушистыми кронами и весело скачущие по каменистому руслу ручьи показались Торнану поистине сказочным зрелищем после льда, скал и пещерного мрака.

Из-за облаков выглянуло солнце, и раскинувшиеся перед очами северянина земли засияли чистыми, радостными красками. Небо голубело, и мелкие облака неслись в вышине.

Радостная лучезарная сила этого дня наполнила путников. Им сразу стало жарко, и руки сами собой потянулись к застежкам облачений.

— Шэтт побери!!! — воскликнула Марисса. — Так ведь весна началась!

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Геркоссия, Ламос

Двое старцев в недоумении взирали друг на друга.

— Как такое возможно? — спросил один из них, украшенный длинной седой бородой, в ветхом зеленом балахоне. — Я пятьдесят лет занимаюсь тайными искусствами, но ничего подобного не видел!

Они внимательно изучали лежащий на столе шар горного хрусталя, добытый из древнего толлантийского могильника ценой трех жизней гробокопателей.

— Нет, это просто безумие! — произнес один из них.

В этот момент в дверь кто-то поскребся. Как кошка, вернувшаяся с ночной охоты, или озябшая собака, просящаяся в дом. Нет, пожалуй, когти у того, кто царапал дверь, были побольше кошачьих и даже собачьих. Пламя свечи заколебалось, словно от чьего-то дыхания, и потускнело. Старики испуганно замерли. Когти уже не скреблись — скрежетали, полязгивая о железо петель. Затем кто-то ударил в дверь лапой, и та, на совесть сколоченная из дубовых досок и сбитая кованными гвоздями в палец толщиной, жалобно заскрипела, затряслась. Повеяло затхлостью подземелья и мускусным душком, характерным для крупных хищников. Старцы в ужасе сжались. Взоры их были прикованы к засову, и он, выделки самых умелых кузнецов, уже не казался им таким уж надежным. Затем из-за двери послышались мягкие затихающие шаги. Что бы это ни было, оно ушло прочь. Но лишь к утру мудрые чародеи решились отодвинуть засов, и то едва не лишились чувств при виде глубоких борозд на досках.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ПОСЛЕДНЕЕ ЗВЕНО

Глава 22

СЛОМАННЫЙ МЕЧ

Пока они ждали своей очереди в воротах славного града Нолу, столицы Эргассы, что, как всякому известно, есть перекресток всех главных торговых путей по ту (вернее — теперь уже по эту) сторону Рихейских гор, Торнан внимательно слушал, что говорит местный люд.

Говорили все больше о недобром и тревожном. Оружейникам Нираста кто-то заказал большой черный меч. Определенно, это тот самый Темный Клинок, что указан в Пророчестве Эселинны.

Какой-то паршивый наемник, Камир Беззубый, сверг Мунийский совет и лично прирезал Первого Советника, Зо бен Велига. Теперь один из богатейших городов Деянирского побережья в руках банды убийц и грабителей.

Урвенд из Ригии, авантюрист и самозванец, называющий себя потомком древних северных князей, уже захватил половину Томбара и собирается захватить вторую.

В горах завелся дракон, промышляющий овец с коровами, не пропускающий и пастухов. От поступи его содрогается земля, взмахом крыльев он сдувает человека как пушинку, и с каждым днем он растет, а когда вырастет с гору, пойдет по миру, пожирая все на своем пути. Вот тогда-то и настанет конец всему.

Приближается война — на Альбийскую империю хотят напасть торки, моранны, кессы и ристийцы, заключившие между собой тайный союз (последнее едва не рассмешило Торнана — даже он знал, что эти народы до смерти ненавидят друг друга).

Проповедники митраистов наводнили приграничные села и города, — это не к добру.

В общем, последние времена настают.

Заплатив положенную пошлину, они въехали в Нуми. Город был весьма симпатичный и старинный, с тем налетом патины времен и благородных седин, что вызывают невольную симпатию.

Два обводных канала вокруг старого города, мостики в цветах, старинные мельничные колеса, семьи уток сидят в старых запрудах и каналах. Полосатые разноцветные домики со смешными фигурными окнами, напоминавшие больших шмелей. Старые храмы Нецеросса — Лесного Бога, которого в Эграссе весьма уважали. Цветы перед домиками на крошечных клумбах.

Когда-то, еще двести лет назад, Эргасса была еще богаче и на треть больше размером. И была тому причина: в Эргассе начинался прямой караванный путь через Карат — единственный нормальный путь через Рихей. После того как подземная стихия его уничтожила, страна изрядно потеряла в деньгах и силе, но по-прежнему оставалась одной из сильнейших, и по-прежнему правили ею не короли или, скажем, князья, а выбранные пожизненно из числа старейшин самых сильных кланов дожи. Впрочем, даже если бы правили хоть сами боги, задерживаться тут расчету не было — до ближайшего тайника, где мог храниться жезл, было почти тридцать дней конного пути.

Проехав два квартала, Торнан заметил вывеску гостиницы — большой узкогорлый сосуд черного цвета. Постоялый двор стоял на перекрестке главной улицы с каким-то переулком. Трехэтажное здание с галереями на каждом этаже окружало двор со всех сторон — были тут и конюшня, и харчевня, и склад для товара проезжих купцов, и наверное другие полезные постояльцам вещи. Подбежавший слуга взял повод, Торнан же соскочил с седла и помог слезть Чикко — Марисса, не дожидаясь, пока кобыла остановится, спрыгнула наземь, вызвав восхищение конюха.

Спешившись, северянин обратился к нему:

— Подержи пока наших конников. Я сперва хочу взглянуть, стоит ли останавливаться в этом сарае.

Они вошли в заведение, как выяснилось, именовавшееся «Кувшин». Навстречу им уже шел хозяин, немолодой, но подтянутый и крепкий мужик с профессионально угодливым лицом, не очень вязавшимся с фигурой матерого воина:

— Добро пожаловать, почтеннейшие. Вы хотите остановиться в моем скромном заведении?

— Разумеется. Не для своего же удовольствия мы сюда притащились? — рассмеялся капитан.

— Исма в день. Ну и пол-исмы за место для лошади и за корм для нее. Комната на втором этаже.

— Идем взглянем, — Торнан высыпал на стойку пять серебряных.

Они последовали за хозяином и поднялись по лестнице галереи на третий этаж, в приличные и недешевые апартаменты из трех комнат (хорошо, когда за тебя платит Тиамат!). Торнану досталась квадратная, чисто побеленная комната шесть на шесть шагов, с большой широкой кроватью, шкафчиком и сундуком.

— Недурно, — одобрил Торнан.

— А есть тут где ополоснуться? — спросила Марисса.

— Да, сразу за домом мыльня.

— Ладно, это нам подходит, — Торнан хлопнул хозяина по плечу. — Распорядись, чтобы наших коней поставили в хорошие стойла.

— Я рад, что вам понравилось, — сообщил владелец. — Можете пообедать — у нас отличная кухня. Если что понадобится, я к вашим услугам.

Хозяин гостиницы поклонился и вышел.

— Ладно, пойду посмотрю, чем у них там кормят, — заявил Торнан.

— А я пойду смою пыль, — сказала Марисса.

— А я пойду посмотрю город, — сказал Чикко. — Говорят, тут есть очень древний храм бога Кадулху, что живет под морским дном. У нас есть похожий бог...

— Короче, — оборвал его Торнан, — вот тебе четыре серебряных, и поблуди хорошенько. А я остаюсь — перехвачу чего-нибудь.

Не то чтобы Торнану особо хотелось есть. Просто он знал, что нет лучшего места, чем кабак, чтобы быстро разузнать последние городские новости. В зале таверны в немалом числе обретались посетители — кто выпивал в компании друзей, кто в одиночестве вкушал пишу.

Тут же, в углу над очагом, крутились три вертела с поросятами и птицей — еда по здешнему обычаю готовилась на глазах едоков, чтобы те не заподозрили, что оная еда прежде мяукала и лаяла. Причем крутил вертела не поваренок, а посаженные в хитрое колесо упитанные земляные белки. Тут же стояло блюдечко с орехами — желающие могли покормить зверьков.

Подивившись выдумке, Торнан прошел к стойке. За прилавком торчал немолодой подавальщик в фартуке и синем колпаке.

— Новый постоялец? — осведомился он.

— Угадал.

— Что будешь пить? Есть эль — светлый и темный, вино, пранди...

— А красного эля нет? — отозвался Торнан.

— Это тея, что ли? Ты никак ороскиец?

Торнан помотал головой.

— А вроде только там медовуху уважают...

— Я ант, — уточнил капитан.

— Никогда не видел, — с толикой уважения отозвался бармен. — Ну, для дорогого гостя найдется и медовуха... — Он поставил перед Торнаном небольшую чарку, наполненную вязким янтарным напитком. — Осилишь? Он ведь по ногам бьет, как тролль дубиной.

Улыбнувшись, Торнан сделал большой глоток. Напиток был необычайно хорош.

Поблагодарив слугу, капитан пошел к столу. Он выбрал место, откуда прекрасно просматривалась вся таверна. Прислуга принесла хлеб и сыр, а также жареную курицу. Торнан с жадностью принялся за еду.

Не переставая жевать, северянин размышлял. Дня через два-три они продолжат путь на восток, и перед дорогой надо хорошенько отдохнуть. Кроме того, заменить горскую лошадку Чикко на что-нибудь более пристойное, купить новое седло для Мариссы вместо старого, которое уже началось рваться. А главное — определиться, каким путем добираться до дома после того, как они найдут последнее звено. Или, если судьба не будет к ним благорасположена, какой путь в Элению быстрее и удобнее.

Да, весьма скверно получится. Если последняя часть жезла не в Андии, а в этом северном королевстве, то им придется возвращаться на юг и плыть Суртскими морями. Потому как добираться через северные воды, конечно, короче, но вот норглингов, хозяев проливов, куда девать?

Северянин неторопливо и обстоятельно доел обед, вышел из таверны и по наружной лестнице поднялся к себе в комнату.

Там он обнаружил свою спутницу. Та, забравшись в его кровать, преспокойно спала, разметав по подушке чисто отмытые, пахнущие вербеной волосы. Судя по всему, ничем, кроме одеяла, ее тело прикрыто не было.

Торнан наклонился над ней, прислушиваясь к спокойному дыханию. И вдруг подумал: что будет, если он сейчас заберется к ней под это самое одеяло?

Разумеется, он не стал этого делать. И не из боязни, что девушка заорет, отбиваясь, и схватится за кинжал, который, конечно, не забыла сунуть под подушку. Или, даже не разбираясь, кто ее побеспокоил, проведет один прием крайг-мавен, витиевато именующийся «тролль похищает яблоки».

Просто... она могла обидеться. И этого было достаточно.

Решив, что Чикко ждать не имеет смысла — не вернется, пока не спустит последний медяк да еще не получит от девочек бесплатного «угощения» благодаря своей магии, — Торнан стянул сапоги и рухнул на соседнее ложе. И сам не заметил, как заснул.

* * *

Завтрашний день оказался заполнен делами и заботами.

Встав утром и позавтракав яичницей с лепешками, они, включая не выспавшегося фомора (припершегося уже возле полуночи), двинулись верхами в город, следом за воительницей, делать покупки и обновлять снаряжение.

Для начала они навестили местный храм Тиамат, где Марисса, кроме всего прочего, разменяла предпоследний вексель, великодушно пожертвовав десятую часть жрецам. Видимо, этим она их весьма обрадовала, ибо те досыта накормили посланцев далекого Корга и даже пригласили их остановиться на подворье.

Затем все трое отправились на местную лошадиную ярмарку, где Марисса продала коней вместе со сбруей и, добавив золота, купила четырех лошадок ригийской породы, причем даже капитан согласился, что выбор она сделала неплохой.

Тут же были куплены седла и уздечки, и с полчаса троица разъежала по загону, объезжая своих новых четвероногих друзей.

Торнану досталась молоденькая, но резвая кобылка, отзывавшаяся на кличку Белка. Чикко — широкозадый меринок по имени Железяка. Марисса выбрала самую красивую — серую мышастую кобылу, тут же обозванную ею Когитой.

Затем они верхами двинули на рынок. Марисса приобрела там себе новую одежду и сразу две изящные рубахи до колен синего шелка с многоцветной затейливой вышивкой вместо превратившейся в тряпье ночнушки. Чикко тоже потребовал свою долю, и ему был приобретен строгий черный кафтан из тонкого добротного сукна с желтой опушкой, который, впрочем, фомор не стал надевать, а аккуратно свернул и сунул в седельную суму. Кроме того в оружейном ряду он купил ножны к трофейному кончару и немедленно повесил его на пояс, спрятав кинжал за пазухой.

Торнан ограничился новыми штанами и подштанниками.

По дороге он не упускал случая внимательно изучить окружающее, не упуская ни одной мелочи. Тут, на Востоке, за Хребтом, он бывал уже больше десятка лет назад и теперь ясно видел, что край этот все же заметно отличается от привычного ему Запада, хотя люди тут и говорят почти на том же языке, да и молятся за небольшой разницей тем же богам. Взять хоть женскую одежду — чуть ли не треть горожанок носила штаны, так что на Мариссу никто не пялился.

Были тому причины: Рихей не просто разделял две части материка — он еще и становился непреодолимой преградой на пути приходивших нашествий. За летописное время Логрия пережила девять великих набегов кочевников. Но лишь два из них смогли перехлестнуть через эту преграду, поставленную самими богами. Первыми были фельты, от которых до сего дня прошло примерно две с половиной тысячи лет. Вторыми — пайсенаки восемь сотен лет спустя. Но фельты двигались и сушей и морем, а в годы, когда Таббу-каган провел своих всадников через горы, солнце светило так ярко, что растаяли многие ледники, ныне напрочь загородившие пути.

Так что хочешь не хочешь, но они уже находились, можно сказать, в другом мире, и это следовало учитывать.

После похода на рынок они вернулись в «Кувшин» и отправились отдыхать. Вернее — отправился Торнан с Чикко. Госпожа младший посол храма решила прогуляться по городу в одиночестве, надев только что купленное облачение и повязавшись платком, каким горцы завязали ей глаза.

Это был последний подарок цвергов. Ей, единственной из троих, повязали не простую полотняную тряпку, а изделие из шерсти синих каменных козлов — самую дорогую материю в Логрии, ибо животные эти обитали лишь на высокогорных лугах и вблизи ледников, не жили в неволе и не приручались, и к тому же были дьявольски осторожными, чтобы подпустить охотника на выстрел из лука. Лишь по весне, когда линяли, они терлись об острые ребра скал, оставляя на них немного шерсти. Вот из нее-то, собранной по щепотке, и ткали великолепное тонкое сукно — чудесного серо-синего невыцветающего окраса, теплое, мягкое и почти вечное... Платок этот стоил дороже всего, что было на Мариссе, исключая разве что, может быть, ее скимитар.

Торнан недовольно проводил ее взглядом и пошел спать. Вообще-то он предполагал обсудить с ней дальнейший маршрут, но раз она настаивала...

Торнан проснулся и по тускло-рыжим лучам солнца и длинным теням понял, что день клонится к вечеру. Мариссы не было. Однако Торнан решил, что за нее беспокоиться не стоит — на дворе еще день, да и не девочка. Но все же нехорошо уходить, не предупредив, куда собираешься!

* * *

Впервые за несколько месяцев Марисса надолго осталась одна. И почти свободной.

Не надо было ни от кого бегать, не надо было ничего искать, спать на земле, седло не стирало чуть не до крови кожу. Пусть это не надолго, всего на считанные дни, а скорее даже часы, но пусть так. Эти часы принадлежат ей одной. Даже богиня, которой она служит, может немного подождать — она все же бессмертная, в отличие от Мариссы. Она может спокойно сидеть в этом чистом и опрятном кабачке, пить самое дорогое и легкое вино из имеющихся тут и, расслабившись, ни о чем не думать...

Правда, ни о чем не думать не получалось. Думала она о Торнане.

Странно он к ней относится... Неужели он ее совсем не хочет? Такого не может быть — все мужчины думают только о том, как затащить женщину в постель. Почему же он не пытается к ней подкатиться, как это обычно бывало в походах, в которые она ходила в компании с мужчинами? И не всех, надо сказать, она отшивала, во всяком случае, сразу... Нет, его бы она точно отшила — он, ясное дело, мужчина видный, да не совсем то, что ей нравится. Но пусть бы пристал, чтоб хоть объясниться раз и навсегда!

А уж фомор... Да, конечно, он ей спас жизнь тогда, но все равно мысль о близости с ним заставляла ее невольно вздрагивать, как будто он был большой холодной лягушкой... Бр-р, не зря говорят, что фоморы созданы богами именно из лягушек. Нет, с ним — разве что под угрозой смерти. Это как в дальних восточных землях, в стране Кам-Хе, жрицы всяких тамошних богов совокупляются с большими змеями и ящерами. И даже с гигантскими белыми тритонами — священными тварями этих самых богов. Тьфу!

Нет, конечно, он не самый страшный из виденных ею мужчин, и характер у него хотя вредный, но не противный. Но вот при мысли о том, чтобы оказаться в одной постели с ним, мороз по коже продирает.

Так противно ей в жизни было лишь раз. Тогда она проснулась после дикой попойки и обнаружила себя в роскошной постели, рядом с Деврой — толстой, не первой молодости купчихой, с которой храм вел какие-то дела и за счет которой они, компания стражниц, пировали прошлым вечером. Обе они были в чем мать родила, и их одежда была разбросана по комнате, словно ее раскидывали специально.

Признаться, в себя Марисса пришла, лишь обнаружив, что стоит над беспомощно похрапывающей толстухой с занесенным кинжалом... Конечно, как ни старалась, она не вспомнила — было ли что-нибудь такое, да и не было скорее всего, ибо напилась Девра раньше и сильнее их. Но стоило лишь подумать, что именно могла проделать с ней эта дебелая, немолодая — за тридцать — баба, и всякий раз ее передергивало. И хотя бы еще кто-то из ее симпатичных подруг!.. Но это жирное вялое тело с бледной кожей и отвисшими сиськами... Бр-р.

Нет, если уж выбирать, то она лучше забросит мечи в кладовку и выйдет замуж... Ну хотя бы за того приказчика... ну последнего жениха, что нашла ей тетка... Как его? Муниг, что ли? Лучше всю жизнь с тем, чем хоть один раз с этим фоморским недоростком.

В голове уже шумело от выпитого вина, а за окном дело шло к вечеру. Пора уходить. Она допила последнюю кружку, постучала монетой по столу, готовясь бросить слугам золотой.

— Вы не возражаете, доблестная воительница? — За ее столик присели три молодых, хорошо одетых человека. Покрой и богатая отделка кафтанов выдавали в них купцов.

— Да нет, я вообще-то сейчас ухожу, — пожала она плечами, мысленно похвалив их за вежливость.

— Нет, нет, что вы, мы не хотим вам мешать, — засуетился один из них — ясноглазый, с обветренным лицом и длинным мечом на поясе.

И тут Марисса неожиданно для себя подумала: а почему бы не завести с этими симпатичными ребятами легкий флирт? Она даже в уме рассчитала дни — ведь не идти же в гостиницу за сберегаемым флакончиком предохраняющего настоя! Нет, конечно, она ничего такого делать не собиралась — но просто, на всякий случай...

* * *

Торнан обошел уже четыре питейных заведения в поисках Мариссы.

Что его заставляло это делать, он толком не понимал. Он в который раз повторял себе, что она вполне имеет право загулять, пойти помолиться в свой храм, завалиться в постель с первым встречным, посетить бордель для женщин (если такой тут есть), напиться как свинья. В конце концов, просто погулять по ночным улицам, любуясь звездами или ища приключений. И соглашался с этими доводами, и готов был уже повернуть к. «Кувшину», и вновь шел искать пропавшую девчонку. А воображение, нечасто беспокоившее его, рисовало ее — истекающую кровью, еле держащую в руках меч, из последних сил отбивающуюся от шайки безликих головорезов. Или даже чего похуже.

И в эти минуты Торнан почти хотел, чтобы на него самого напала пара-тройка грабителей, и он отвел бы душу в молодецкой схватке. Но, видать, ночной люд Нуми к самоубийству был не склонен и на высокого мужчину с ятаганом у пояса внимания не обращал.

Пятая харчевня.

Взгляд туда-сюда, привычный вопрос...

И Торнан уже знал, что услышит в ответ.

«Баба с мечами? Святейший Арей — да отродясь такого не было!»

Но стоп!

— Да, была вроде такая. В красных шароварах и с двумя клинками, — сообщил коренастый, немолодой вышибала, чье лицо покрывали старые ожоги. — Я еще удивился — у нас женщины если что и носят, так кинжал. Даже степнячки саблю не таскают — луки и метательные ножи еще куда ни шло.

Монета упала в лопатообразную ладонь здоровяка.

— Благодарствую, капитан, — с достоинством ответил тот.

— А давно она ушла?

— Да не так чтобы, хоть и не слишком уж чтобы недавно, — уклончиво ответил тот.

«Тяжелая панцирная пехота, или на метательных машинах стоял, — прикинул Торнан. — На крайний случай — пикинер. Но уж не конник и не стрелок».

— Где служил, храбрец? — осведомился он.

— Флот его величества короля Мардонии Эсгата Отважного, Вторая галерная флотилия. Старшина абордажного расчета, — подтянувшись, сообщил вышибала. — А ты, твоя милость?

— Стража Севера, — не стал уточнять Торнан.

— Уважаю, — чуть поклонился вышибала. — Там трусов не бывает. А девочка эта тебе, капитан, извиняюсь, кто будет?

«Невеста она мне», — хотел зачем-то соврать ант, но сдержался.

— Охраняю я ее, — бросил он. — Служба.

Вышибала сочувственно кивнул.

— Тогда другое дело. А то ведь она с тремя парнями ушла отсюда.

— То есть как?!

— Ну как... Загуляла, можно сказать... — И вновь сочувственный взгляд.

— А куда они пошли, не подскажешь?

— Ну, можно подумать, — сжал губы собеседник. Еще одна монета перекочевала в его ладонь.

— Головой не поручусь, но думаю, пошли они в «Свинью на троне», — сообщил вышибала, между делом отшвыривая от дверей пытавшегося прошмыгнуть внутрь нищего. — Брысь! Житья нет от вас, дармоедов!.. Потому как, — продолжил он прерванный разговор, — пошли они вниз по Горшечной улице, а там обжорок, кроме как «Свиньи» этой самой, и нету.

— Ну, ладно, — Торнан добавил пару медных грошей, — выпей за мое здоровье...

— Эй, постой, капитан, — придержал его за руку вышибала. — Вот еще что: с этими купчиками еще трое або четверо слуг были.

— Слуг?!

— Угу. Таких, знаешь, в красных куртках, да еще там были с клеймами на мордах. Рабы, а может — вольноотпущенники. С оружием. Тесаки, правда, в треть твоего будут, да и бойцы они вряд ли какие из себя. Но ты все ж остерегись.

— Спасибо, друг, — хлопнул Торнан дядьку по плечу. — Спасибо.

В зале «Свиньи на троне» было полно народу. Почти все места были заняты, посетители тесно сбились за столами. Голоса сливались в одно гулкое гудение, на фоне которого порой раздавались громкие вопли скандалистов и отчаянная борьба игроков. Среди столов можно было заметить серые безрукавки стражников, видавшие виды кафтаны купцов, подкольчужники наемников, куртки ремесленников. В углу сидело даже несколько моряков с Синего берега, неизвестно каким ветром занесенных сюда. Казалось, что в небольшом зале были представлены все известные Торнану народы Логрии: андийцы, альбийцы, неконцы, вездесущие картагуниицы, и даже один суртиец в пестрой яркой хламиде, так контрастировавшей с его черным лицом и курчавыми волосами. Они вопили так, что звенело в ушах, в глазах мельтешило, за столами ели, пили, играли в кости и карты.

А вот и те самые — в алых куртках, про которых ему говорил бывший моряк. Сидят и жрут. А где же их господа?

Придав лицу выражение средней доброжелательности, он подошел к ним.

— Ваши хозяева вошли сюда с девушкой? — осведомился он у них, как бы невзначай поигрывая серебряной монетой.

— Ну, допустим, — не поднимая головы бросил кто-то. — Они, может, и вошли сюда с девушкой, так и ты тож иди — вон!

Торнан понял, что ошибся — похоже, доброго отношения эти типы не понимали.

— Куда они направились? — тем не менее осведомился он, кладя монету на стол.

Она была сброшена небрежным жестом. Сидевшие явно ждали, что он ее поднимет — то ли чтобы врезать по затылку, когда он нагнется, то ли просто поглумиться, глядя, как он будет шарить по грязному полу. Но Торнан не пошевелился. Тогда один из сидевших за столом поднял глаза, посмотрел на капитана и хмыкнул. На лбу у игрока было клеймо алого цвета: раб, проданный в славном городе Хтон. Над бровью — синяя спиральная татуировка: знак вольноотпущенника.

— Ты! Эй, ты! — бросил он. — Тебе говорю, мышь лабазная!

— Я, что ли? — отозвался Торнан. — Ну, я. Чего тебе — людей, что ли, не видал?

— Ты, значит, спрашиваешь насчет девки с мечами?

— Ну? — Торнан шагнул поближе.

— А кто ты вообще такой? — вчерашний раб презрительно сплюнул на пол, чуть не попав на сапоги Торнана.

— Уж и спросить нельзя, — Торнан сделал вид, что оробел.

— Она с господами, — рассмеялся другой слуга. — Так что приходи завтра, сейчас господа заняты. И девка твоя тоже занята...

Северянин, добродушно кивнув, врезал ногой смеющемуся в живот. Затем, без разговоров, перегнулся через стол и схватил оторопевшего старшего слугу за ворот войлочной куртки. Приподняв наглеца за ворот, Торнан протащил его через стол и с размаху ударил об стену, потом еще раз, и бросил на пол.

Публика лишь поворачивалась, поглядывала на драку, но не вмешивалась — видать, в славном городе Нуми, столице торговой республики Эграсса, люди давно отучились лезть в чужие дела.

Бывший раб лежал, уткнувшись лицом в грязноватые доски, а тяжелый, грубый, подбитый медью сапог капитана твердо стоял на его затылке. Торнан вытащил у него из-за пояса клыч и приставил к спине.

— За убийство холопа в Эргассе штраф в триста золотых, — со зловещей ухмылкой сообщил он. — Как по мне — не такие уж большие деньги за удовольствие пустить тебе кровь.

— Третья комната слева, господин, — жалобно простонал поверженный.

Дверь выглядела достаточно хлипкой. Поэтому Торнан, еще раз вслушавшись в пьяные голоса по ту сторону, не стал тратить время на попытки достучаться, а просто вышиб ее ногой. Посмотрел на качающийся на одном гвозде засов и решительно шагнул внутрь.

Глазам его предстала картина разгула, хаоса и веселья. В углу валялся перевернутый средних размеров бочонок вина ведра на два. А вокруг стоявшего в середине стола собрались люди — богато одетые, по большей части молодые и пьяные, как та самая бочка. Обычная картинка — купцы, гуляющие после трудной дороги.

Торнан напрягся. Купцов было не трое, и даже не шестеро, а под дюжину. Пожалуй, целый караван средних размеров. На полу стоял ларец, внутри которого поблескивал матово-желтый металл и огоньки самоцветов. В ворсе затоптанного ковра блестело рассыпанное серебро.

Еще на полу валялись объедки и стояло блюдо с поросенком, в обнимку с которым, мирно посапывая, валялся еще один, совсем пьяный.

А на столе под завывание волынки и бренчание дутара танцевала Марисса. На ней не было ничего, кроме импровизированной юбки из пестрой шали, и сапог — правда, грудь она кокетливо прикрывала ладонями. Выражение ее лица поразило Торнана: столько в нем было самой натуральной похоти и совершенно невероятного бесстыдства. Лишь секундой позже он понял, что она здорово пьяна, да еще, кажется... Нет, не кажется — легкий душок горной конопли не спутаешь ни с чем.

Увидев его, Марисса, как ни была пьяна и укурена, все же узнала его и оступилась, потеряв равновесие. Но Торнан не дал ей сверзиться со стола, успев подхватить ее, беспомощно обмякшую, на руки, и осторожно опустил на пол. Затем, подобрав валявшееся покрывало, он завернул в него Мариссу и взвалил ее на плечо, прогнав мимолетные ощущения, возникшие от соприкосновения с горячей и упругой молодой плотью. Амазонка показалась ему совсем не тяжелой.

Собравшиеся взирали на него с каким-то тягостным недоумением, решая, видимо, непростую задачу — откуда взялся этот странный человек, зачем он, бесе возьми, сюда приперся и почему хочет забрать с собой эту симпатичную и веселую девочку?

— Эй, козел рябой! — выбрался вперед один из них — крупный, хорошо одетый парень лет двадцати, судя по виду, сын богатого купца. — Пшел вон отсюда!

— Спокойно, я уже ухожу, — произнес капитан, отступая к двери.

— Оставь девку, ты... — заорал парень, вынимая меч из ножен на поясе.

За время, пока он извлекал клинок, Торнан успел положить Мариссу на пол, выхватить ятаган, изготовившись к схватке, и определить, что за оружие в руках у нахала. И даже поблагодарить небо за то, что в противники ему достался круглый идиот, ничего в оружии не понимающий. В руках у юного болвана был хорошо знакомый капитану по Северным Пределам норглингский меч.

Кто-то из компании двинулся было на помощь приятелю, но, зацепившись ногой за ногу, упал, попытался подняться, но не смог и тут же захрапел.

— Уйди с дороги, добром прошу, — произнес Торнан.

— Порублю! — ответил парень.

Резко размахнувшись, капитан рубанул ятаганом по кромке меча противника у самого острия. Что-то жалобно звякнуло и покатилось по полу, а купец с расширенными от ужаса глазами смотрел на свое оружие — острие было срезано напрочь.

— Точно так же будет с твоей головой, — пообещал капитан. — А теперь одежду и вещи госпожи сюда. И побыстрее.

Кое-как собрав в узел любезно протянутые ему вещи и сунув мечи под мышку, он вновь взвалил завернутую в занавесь Мариссу на плечо и вышел. Надо сказать, все это время она лежала смирно, лишь время от времени заплетающимся языком (и совершенно непечатно) выражая недовольство вмешательством в ее личную жизнь.

Всю дорогу до постоялого двора она кулем висела на нем и как будто не сопротивлялась. И лишь уже в апартаментах, увидев Чикко, она вдруг взбеленилась, тем более что дурманная одурь малость прошла.

— Ты мне что — папаша, брат или жених?! — заверещала она, делая попытку встать и уйти.

Торнану пришлось попридержать ее, уклонившись от неловкого взмаха кулаком.

— Пусти!!! — забилась она. — Пусти — тебе какое дело?! Завидно, что не даю?! Так купи козу и с ней утешайся!

Торнан держал Мариссу, прижимая ее руки к телу и моля небеса, чтобы удар коленом не пришелся в пах.

— Все мужики скоты! Все, все, все!!! — Она заходилась в крике. — Вам баба — это кусок мяса для пользования... Только то, что между ног, и нужно!!! Пусти!!! Пусти!!! Я мужикам счета не помню! Хочу веселиться! Хочу с ними! Что толку в этой честности да це-еломудрии?! — издевательски проблеяла она. — Моя тетка купалась в золоте, а всего-то и нужно было ножки раздвинуть перед кем надо! А у меня сестренка маленькая померла, потому что денег на лекаря не было! У меня мать на работе надорвалась! Пусти! Мне браслет с изумрудом обещали...

Торнан глянул в сторону Чикко, но тот лишь беспомощно развел руками. Видимо, способность успокаивать взбесившихся девчонок не входила в его умения. Так что Торнану оставалось лишь крепко держать девушку в надежде, что рано или поздно она успокоится.

Марисса несколько раз чихнула, пробормотала проклятье. Она дергалась все реже, всхлипывания затихли, и вот она уже обмякла в его руках.

Он осторожно опустил Мариссу на пол. Рядом стоял Чикко, держа какую-то коробочку.

— Это маковый экстракт, — пояснил он. — Магии, можно сказать, и нет — просто это концентрированная сила растения. Млечный сок как-то перегоняют, высушивают... Если нужно усыпить человека, прогнать боль или еще чего-то... — Он не договорил. — Давай, клади ее на кровать.

Кое-как уложив Мариссу, капитан отправился к себе и, тут же завалившись на койку, как был в одежде, заснул — все случившееся здорово его вымотало.

«Старею, должно быть...» — подумал он, ощущая тяжесть в теле...

Тихий шорох разбудил Торнана, и он, резко поднявшись, сел на своем ложе. В окно светила полная луна, освещавшая комнату достаточно ярко, чтобы разглядеть стоящую на пороге Мариссу.

— Зачем ты пришла? — изумленным шепотом спросил Торнан.

— Можно я побуду с тобой? — В ее дрожащем и на удивление совсем трезвом голосе было столько мольбы...

Она медленно сняла покрывало и аккуратно положила его на табурет. Затем села рядом, внимательно глядя на него. Он видел, как с каждым вдохом наливаются ее груди, как постепенно твердеют соски.

И вот она уже ныряет к нему под одеяло.

— Марисса, ты... — Он замолчал, почувствовав ее губы на своих.

В несколько мгновений она освободила его от одежды. Ее сильное и в то же время женственное тело прильнуло к нему, прижимаясь изо всех сил. Язык северянина прилип к гортани.

— Торн, ты хороший, я знаю...

Он чувствовал переполняющую ее отчаянную решимость — так прыгают в ледяную воду штормового моря.

— Сейчас... — Она нежно касалась губами его кожи. — Сейчас все будет хорошо.

И Торнан решил не противиться судьбе.

...Некоторое время они лежали рядом, целуя и поглаживая друг друга. Он чувствовал сильные, но ласково-нежные прикосновения рук, ощущал возбужденность дыхания и гибкие движения горячего тела. Он ласкал ее бедра, живот, грудь, наслаждаясь бархатистой нежностью ее кожи и твердостью груди, каждая мышца тела содрогалась в судорогах страсти...

Он нежно и требовательно привлек ее к себе, жадно впился губами в ее губы, в то время как руки его скользили по ее плечам и груди. Прикосновение этих ласковых и таких умелых губ воспламеняло кровь. Страсть налетела, как ураган. Марисса отвечала поцелуем на поцелуи, лаской на ласку, целиком окунувшись в пучину страсти. Она вскрикивала от восторга под тяжестью его тела, ощущая неистовое биение его сердца. Яростно хрипя, она впивалась ему зубами в плечо. Выгибаясь и постанывая, переворачиваясь со спины на живот и обратно, она в свою очередь жадно приникала губами к телу любовника. Она выгибалась, как в припадке, а из ее глотки рвались вполне звериные вопли.

Потом они лежали без сил, а он продолжал гладить ее плечи и руки, но уже совсем не так, как раньше, и от этой тихой ласки хотелось плакать и смеяться одновременно. Подобно котенку, она вздрагивала и потягивалась под нежно гладящей ее рукой, и только что не урчала от наслаждения.

Он погладил подрагивающий живот девушки. И Марисса вновь накинулась на него, прижала к кровати своим сильным, гибким телом. Ее сочные влажные губы впились в рот и задушили родившиеся у него в голове мысли, не дав им стать словами.

Дальше не было ничего, кроме того, для чего, по преданиям, Богиня и сотворила мужчину и женщину.

...Среди ночи Торнан проснулся, ощутив, что его спутница заворочалась.

— Торн, ты спишь? — осторожно прошептала она и, стараясь не тревожить, перелезла через него. Нагая грудь атласно скользнула по его щеке, и он едва удержался, чтобы не поймать сосок губами.

Он слегка приоткрыл глаза. Крадучись, она подошла к столу, налила себе вина в чарку и осушила одним духом, а потом вдруг, поперхнувшись, зарыдала. Чаша выпала из руки и разлетелась на черепки.

Он вскочил с постели, подбежал к ней и, не зная, что делать, поднял на руки совершенно впавшую в истерику амазонку, осторожно понес, уложил на койку, укрыл одеялом, что-то успокаивающе шепча, пока та задыхалась и обливалась слезами.

— Торн, я... я должна тебе рассказать, — чуть успокоившись выдохнула она. — Я должна тебе рассказать...

— Ты ничего никому не должна.

— Нет, нет, ты не понимаешь! — твердила Марисса. — Я должна... Вот, посмотри, — она высоко подняла правую руку. На плече с тыльной стороны был шрам — шероховатый, белесый. Так выглядит сквозная рана, неумело залеченная, которую прижгли на поле боя головней, а потом замазали глиной или смолой. — Видишь? Тут был Знак Феанны!

«Не может быть!» — промелькнуло в голове у Торнана.

— Ты была в Феанне?!

— Да... — она всхлипнула.

— Ты выдержала испытания? — зачем-то уточнил он.

— Да, — кивнула она. — Всего три из пяти, как раз чтобы попасть... «Лисий бег», «волчий путь» и «прыжок лосося». На «стрелах богини» срезалась, конечно. Уже полгода прошло, я уж подумывала, что нашла то, что искала всегда, что у меня есть братья и сестры, которые... будут со мной до конца...

Марисса, обхватив грудь руками, срывающимся голосом бормотала признания, словно хотела оправдаться перед кем-то:

— Нас было шестеро. Четверо мужчин и двое девушек. Мы как раз возвращались из той деревни, которую охраняли — помнишь, я говорила... Ну, мы задержались на постоялом дворе — нелегкая дернула нас свернуть не на ту дорогу... А ночью на нас напали... Банда, человек пятьдесят. Бывшие наемники, мразь урконская. Там еще был караван гвойцев, те схватились за оружие, думали, отобьются... Какое там — постреляли из арбалетов, никто и пикнуть не успел. И Брона, и Тхо, и... всех, кто сопротивлялся. Хозяина живьем насадили на вертел — для забавы...

А я... Я бросила оружие и забилась куда-то, как крыса... Какое-то наваждение, словно кто-то лишил меня храбрости. Пока моих братьев убивали, я сидела в каком-то подполе и молила богиню спасти меня. Потом, когда меня вытащили из тайника, я... Как будто сошла с ума от страха... Я говорила, что я акробатка из бродячего цирка, валялась у них в ногах, просила пощады...

Она всхлипнула.

— Несса была еще жива, и они с ней... А потом кинули жребий — про меня. Я досталась прихвостню атамана. Потом другие... Я делала все, что они хотели, сама, по первому слову, а они хвалили меня... Они даже не были со мной жестокими. Один даже предлагал нам вдвоем убежать и вместе воровать и грабить — чтобы я заманивала мужчин в засаду... Я ему очень понравилась. Я прислуживала им за едой, танцевала для них, меня... разыгрывали в кости... Когда они валялись перепившиеся, я хотела их зарезать, но не смогла... Было три стражника, я могла бы справиться с ними, но... боялась... Только через месяц я сумела от них бежать... Решилась бежать...

Марисса вновь залилась горькими слезами.

— И тебя изгнали? — спросил минуту спустя капитан, вытирая ей слезы косынкой.

— Нет, — помотала она головой. — Я сама. Когда я вернулась, мне никто не сказал ни слова — в Феанне не могут обвинить, если нет свидетелей. Но они смотрели... Мне каждый раз чудилось, что они смотрят и говорят молча: «Почему ты жива?!»... И я... Эти взгляды... — Марисса запиналась, казалось, вот-вот снова разрыдается. — Вот так в одну ночь встала и срезала клеймо обсидиановой бритвой. Режу и вою, режу и вою... Потом прижгла рану свечой и отрубилась... Вот и все... Торн, — всхлипнула она. — Ну за что мне все это? В чем я виновата? Что я сделала, что богиня так карает меня?

Девушка с тихим плачем уткнулась Торнану в грудь.

Он механически поглаживал ее по волосам, не зная, что сказать. Все слова, что ничего страшного не произошло, что люди, пережив куда худшее, живут себе неплохо и даже счастливо, прозвучали бы нелепо и фальшиво.

* * *

Сколько себя помнила Марисса, судьба ее не баловала. Детство ее не было ни безоблачным, ни благополучным.

Ретез, город ее детства... Первый по величине порт Кильдара и третий — всей Логрии. Шумный, полный купцов и моряков, веселый и грязный, алчный и расточительный. Богатые лавки и тяжеловесные каменные мосты, бесконечные кварталы ремесленников, столь же бесконечные улицы увеселительных заведений, пестрые рыночные площади и храмы двунадесяти богов, которым в Ретезе молились...

Гавань, куда приходили корабли буквально со всего света — из Данелага, из Гвайса и Мериддо, из Суртии и Гхаратты, даже с Заокраинного материка, куда плыть надо полторы луны, не видя земли. Все это было ей знакомо.

Но жизнь среди этого богатства и пышного цветения всего и вся была ох как не легка.

В Ретезе всякий торговец, даже торгующий вразнос лепешками и щербетом, смотрит свысока на того, кто лишен этого высшего счастья: продавать и считать деньги за проданный товар. А отец ее не был торговцем. Кебал Хорт по прозвищу Шрам был воином купеческой стражи, одним из лучших ее воинов и непревзойденным лучником. Но — не торговцем. И этого хватало, чтобы дети соседей, мелких лавочников и приказчиков, смотрели на нее свысока.

У отца не было достаточного количества золота, и поэтому мать со вздохом штопала в очередной раз порванное платьишко дочки. Деньги как приходили, так и уходили, и как ни старался он, выше скромного достатка подняться никак не удавалось. Отец мечтал о сыне, но родилась Инграда — маленькая и болезненная девочка. Но он не упрекнул мать ни единым словом, как это водилось в их городе, где рождение девочки даже не всегда праздновали.

А еще отец ее не был ни коренным ретезцем, ни кильдарианцем, ни даже логрийцем. Про свою родину он не рассказывал никогда. И много времени спустя она догадалась, почему.

Ее мать, Сайна — огненно-рыжая, красивая, но быстро увядающая под напором жизненных тягот, — не попрекала отца ни отсутствием богатства, ни чужим происхождением. Она его просто любила. И любила ее — дочь чужеземца.

И это тоже позволяло подружкам высокомерно относиться к ней.

— Нет, Марька, тебя замуж никто не возьмет, — важно изрекала Тунна, заводила девчачьей компании их квартала, когда они по извечному обыкновению всех малолетних существ женского пола делили женихов из числа сверстников.

— Это еще почему?! — удивлялась Марисса.

— А потому, — назидательно поднимала Тунна палец. — У тебя папаня кто?

— Воин! — важно отвечала Марисса.

— Он у тебя харьитт. Tapeг аль еще какой бродяга степной, — сообщала подружка, словно открывая великий секрет. — Не наш человек, одним словом.

— Ну и что?!

— А то! — с той же важностью рассуждала Тунна. — От волков родятся волки, от зайцев — зайцы, от черепах — черепахи. Разве не так? А что родится от волка и черепахи?! Никто тебя замуж не возьмет, потому что ты помесь непонятная. Так что тебе одна дорога — к твоей тетке...

Так она первый раз узнала о существовании тетки.

Но на ее вопрос о том, почему это ей дорога к тетке, и вообще — кто она такая, ее мама вдруг расплакалась, порывисто обняв Мариссу. Потом, правда, добавила, что ее безмозглые подружки просто ничего не понимают и не имеют даже мышиного ума, раз так говорят. Ведь ее дочка самая красивая, а они просто завидуют. И тетя ее тоже хорошая, хотя и «неправильно живущая» женщина.

Вскоре девочка познакомилась с родственницей воочию.

Как-то, вернувшись под вечер, вдоволь наигравшись, она увидела стол, заставленный разнообразными кушаньями, которые они ели лишь по праздникам. А за столом вместе с родителями сидела хорошо одетая госпожа, чье ожерелье стоило как бы не дороже их домика — уж в таких вещах она, дитя города торгашей и воров, разбиралась с ранних лет. Выглядела гостья моложе матери, и Марисса очень удивилась, когда оказалось, что это и есть старшая сестра Сайны.

— Это тетя Аниза. Поздоровайся, дочка, — с натянутой улыбкой сообщила мать.

Марисса вежливо поздоровалась.

— У меня, оказывается, очень милая и красивая племянница, — доброжелательно сообщила новоявленная тетя.

И девочка очень удивилась, когда при этих словах выражения лиц отца и матери приобрели явно неодобрительное выражение.

Она почти не общалась с родственницей, лишь помнила, как мать упорно отводила руку сестры, в которой был зажат тяжелый кошель. И как потом ее отец сурово и хмуро сказал маме, что очень уважает законы родства и гостеприимства, но не хотел бы видеть в своем доме шлюх.

Когда ей исполнилось одиннадцать лет, четверо мальчишек во главе с Бартуком, сынком лавочника-старьевщика, начали ее преследовать. Этот стервец выследил ее, когда она купалась, и, стянув штаны, предложил «пососать морковку», обещая — вот урод — полфунта сладкой тянучки. Она вырвалась, стукнув кого-то из них под дых, а Бартук вслед кричал ей, что он все равно ее достанет.

Наверное, надо было пожаловаться отцу, но она сделала по-другому. У сына кузнеца она выменяла на две маленьких медных монетки, сберегавшихся как величайшие сокровища в ее тайнике, обломок серпа. И тем же вечером, обмотав обрывком уздечки, старательно наточила лезвие о камень. И когда через два дня малолетний шакал вновь попытался зажать ее в углу старой крепостной стены, выхватила из-за пазухи самодельный нож и ударила его в низ живота, метя отчекрыжить то место, которым он больше всего похвалялся.

Она промахнулась, лишь распоров бедро, но при виде хлещущей крови и воплях: «Убили! Убили меня!!!» — вся компания прихлебателей разбежалась прочь, включая и самого «убиенного», оставлявшего кровавый след в пыли захолустной улочки.

А назавтра под вечер к ним домой ввалился ревущий толстяк — отец Бартука. Он верещал, что поганое отродье чужака пыталось лишить мужественности его замечательного сына, что она сама пыталась его завлечь и соблазнить, что он немедленно заберет поганую девку-змею и продаст в портовый бордель — и то вырученные деньги не возместят даже капли драгоценной крови его бедного сыночка.

Он вопил, брызгал слюной, изрыгал ругательства, а отец, ее здоровый и сильный отец, стоял перед ним и молчал, жалко сгорбившись и опустив руки. Лишь потом, уже пройдя науку воина, она поняла: отец ее нарочно вел себя так — ждал, пока толстяк окончательно озвереет и ударит его. Ведь по законам королевства Кильдар ударившего тебя в твоем доме можно безнаказанно убить на месте.

И, видимо, лавочник тоже вспомнил об этом, потому что вдруг запнулся и, зло бормоча, ушел. А у калитки отвесил своему сынку такого подзатыльника, что тот упал на землю и заголосил не хуже, чем когда Марисса попортила ему шкуру.

Тем же вечером отец ее пришел к ней в комнатенку и долго молча смотрел на нее. А потом вдруг сказал, что пройдет еще года три-четыре, неизвестные ей «урочные годы» кончатся, и они все вместе поедут очень далеко — туда, откуда он сюда приехал. И тогда она увидит там другую жизнь и настоящих мужчин, и у нее будет много родных людей. И никто не посмеет сказать ей недоброго слова — ибо тогда все двести мужчин ее рода вступятся за нее. И обязательно, как только Мариссу увидят его земляки, то сразу кто-нибудь пришлет ей табун из десяти белых кобылиц...

Потом отец ушел в плавание вместе с большим купеческим флотом — семнадцать огромных каракков, каждый из которых вмещал по сто тысяч пудов груза. Купцы платили очень неплохо, а лучник, способный без промаха бить с качающейся палубы, был нелишним в дальнем походе.

Флотилия ушла в Малое Суртское Море.

И не вернулась. Так бывает — корабли гибнут бесследно, а у моряков нет могил. Пропали все семнадцать больших кораблей, полторы тысячи матросов и девять богатых купцов, полсотни приказчиков и одиннадцать морских магов. И воин торговой стражи Кебал Хорт вместе с ними.

Шли месяцы, кончались деньги, на столе не было ничего, кроме каши и черствых лепешек, что сбывают за полцены пекари, если товар нераспродан. Но они верили, что все будет хорошо и что настанет день, когда вернется их отец и муж, и вновь радость придет в домик на припортовой улице.

Мать бралась за любую работу, шила, стирала, присматривала за чужими детьми за миску вчерашней похлебки. И ждала. Прошел год, и Сайна одела белую вдовью ленту на волосы и справила тризну по мужу... Потом сгорела в несколько дней младшая сестра Мариссы, от непонятной неведомой болезни, и последние скромные драгоценности, отданные знахарям-шарлатанам, ничем помочь не смогли. Те даже не смогли сказать, отчего Инграда умерла.

А потом и ее мать, так и не дождавшись отца, тихо угасла. Легкая поначалу простуда свела ее в могилу в две недели.

Еще через десяток дней в опустевший домик приехала расфуфыренная красавица в дорогом платье — тетушка Аниза, совсем не постаревшая с их первой и последней встречи. Погоревав и погладив девочку по волосам, она сказала, что теперь будет жить с ней и займется устройством ее судьбы.

Голос тетушки был ласков, она была как будто искренней в своем желании помочь сироте... Но, глядя на ее изящную надушенную руку в дорогих кольцах, Марисса вспоминала руки своей матери: огрубевшие от тяжелой работы, потрескавшиеся, с обломанными ногтями — и ей почему-то хотелось впиться изо всех сил зубами в эту холеную белую руку.

Позже, правда, Марисса не могла не согласиться, что с родственницей ей повезло: тетка не попыталась приспособить племянницу к ремеслу куртизанки (что наверняка сделали бы девять из десяти ее товарок), а отдала в школу при храме, где учились будущие служительницы Тиамат — одну из трех в Кильдаре.

Месяца в этом заведении хватило Мариссе, чтобы понять: жреческая карьера в чем-то сродни ремеслу Анизы, и если ты желаешь продвигаться по ступенькам храмовой иерархии, то неизбежно придется стелиться под вышестоящих, независимо от пола и возраста. Причем стелиться как в переносном, так и в самом прямом смысле.

В конце этого месяца к ней в келью заявились две старших ученицы и заявили, что она должна стать служанкой кого-то из них. При этом они великодушно согласились предоставить право выбора ей самой. Одна из них славилась тем, что обожала таскать младших девочек за волосы и бить их по щекам, другая смотрела на Мариссу столь откровенно, что даже неискушенная провинциалка поняла, что к чему. И не тратя время на разговоры, Марисса схватила табуретку и кинулась в бой на не ожидавших этого девок. Все-таки она выросла в не самом благопристойном квартале Ретеза. И наставницам пришлось чуть не полчаса ловить ее, гонявшую вопящих от страха нахалок по школьным коридорам ножкой от дубового седалища.

Это обошлось ей в три дня карцера на черством хлебе и воде, но зато она завоевала изрядное уважение однокашниц.

Через три месяца она сбежала из школы, думая добраться до Ретеза, отыскать там кого-нибудь из друзей отца и поселиться в его семье; в том, что они согласятся пустить ее к себе, она почему-то не сомневалась. Да еще сманила с собой Гелию — забитую сироту, взятую в обучение из милости, презираемую и обижаемую всеми, предмет насмешек и издевательств даже самых глупых и некрасивых девчонок. Ее она решила выдать за свою дальнюю родственницу. Главное, говорила она млеющей от счастья Гелии, добраться до Ретеза, а уж в этом замечательном городе для нее найдутся и друзья, а потом и жених — и все будет хорошо, не будь она Марисса.

Поймали их спустя два часа после побега, спустив собак. Потом уже амазонка поняла, что им в этом смысле весьма повезло — только в тот год в Корге было разоблачено аж три шайки охотников за рабами.

Когда ее с рук на руки сдали тетке, та лишь шлепнула ее пару раз, сохраняя спокойное выражение лица. Но стоило им переступить порог дома, как она принялась орать на Мариссу громче любой базарной бабы. Сколько всего Марисса про себя услышала нового! И что она проклятье ее, Анизы, доставшееся от глупой, ничего не смыслившей в жизни сестры, не понимавшей своего счастья. Что и родилась Марисса по ошибке. Что дикарскую кровь ничем не перешибешь. И вновь — что она ужасное несчастье несчастной честной куртизанки, самой несчастной куртизанки в мире, на которое попусту уходит золото, с таким трудом заработанное в постелях всяких старых козлов.

Она вопила на молча сжавшуюся в уголке племянницу, распаляя себя. А потом начала бить Мариссу. Аниза хлестала ее по шекам, потом, заголив зад — ремнем, потом, когда Марисса попыталась вырываться и кусаться, начала колошматить всякими подлыми приемчиками, которым, видать, обучилась в своей не слишком пристойной юности.

А потом затолкала избитую племянницу в подвал и посадила на цепь, на которой раньше сидел сторожевой пес Рунн, любимец Мариссы.

Проплакав пару часов, Марисса поняла, что ей нужно сделать. Разбив старый кувшин, она выбрала осколок поострее и принялась медленно и методично пилить запястье левой руки. Пусть она помесь, родившаяся по ошибке, и несчастье своей тетки! Если так — то, значит, так тому и быть. А в царстве Великой Матери они будут жить все вместе — и мама, и отец, и сестренка. И даже тетку возьмут к себе, когда придет ее срок.

Скверно обожженная глина плохо резала юную упругую кожу, было больно и страшно, и когда, наконец, пошла кровь, Марисса с облегчением улыбнулась.

Кровь текла плохо, по капле, и Марисса потеряла сознание не сразу.

Очнувшись, она обнаружила себя привязанной к кровати в покоях своей тетушки. И тетушку, стоящую перед койкой на коленях, с залитым слезами лицом.

Увидев, что Марисса открыла глаза, Аниза заплакала еще громче. Сквозь полусонную одурь девочка услышала, что у нее просят прощения, что никогда ее не тронут даже пальцем, что не будут отдавать ни в какой храм, раз она этого не хочет, что исполнят любое ее желание, лишь бы только Марисса жила, потому что больше никого в этом мире у нее, несчастной никчемной дуры, нет... Она плакала и целовала забинтованное запястье, и просила больше так не делать, потому что иначе ей останется только помирать.

И, слыша эти слова, Марисса зарыдала сама, от запоздалого ужаса и раскаяния.

После этого случая в ней словно что-то сломалось. Выздоровев, она по своему хотению вернулась в школу, где и провела следующие два года. Она честно пыталась учиться, хотя это ей неважно удавалось. Зато ей не было равных в таскании еды с кухни и прочих шалостях. Ее, как водится, секли, оставляли без ужина, сажали в карцер — впрочем, все будущие жрицы и жрецы проходят через это; да и какое вообще может быть учение без розги?

Но вот однажды ее в очередной раз сунули в камеру, где вместе с ней оказалась попавшаяся во время пьянки на посту храмовая стражница — Эрда Окка.

Три дня она с замершим сердцем слушала рассказы стражницы — о городах и странах, где та побывала, о древностях и диковинках, о жарких схватках и побежденных врагах... В ее рассказах ожил другой мир, так не похожий на затхлые улицы Корга и Ретеза и скучные гимны и хроники жреческой школы.

Другой мир, таинственный и необъятный, ждал ее; там возносились к тучам горы, грохотали бурные реки и спали в песках затерянные города, там была свобода, вино, друзья и красивые мужчины, сходящие с ума от одного взгляда неприступных амазонок. Одним словом, из заточения Марисса вышла со страстным желанием — стать такой же, как Эрда, смелой и неунывающей воительницей.

Аниза чуть не упала в обморок, услышав о желании племянницы, но шрам на руке еще не побледнел, и спустя две луны девочка покинула надоевшую храмовую школу и была отдана в обучение в ту самую полусотню, к той же самой Эрде.

Спустя два года Мариссе вручили первый меч и зачислили в стражу.

Не сказать, что новая жизнь ее разочаровала, но она почти сразу убедилась, что приключений и красивых мужчин в этой жизни куда меньше, чем хотелось бы. Зато много бесконечных многочасовых караулов, брани старших начальниц, мытья полов в кордегардии и грубых заигрываний со стороны жрецов-мужчин.

(Не зря же в древности служителей Великой Матери лишали подвесок девичьей радости: пусть не отвлекаются от благочестивых мыслей.)

Когда ей стукнуло семнадцать, она зазвала к себе в келью храмового привратника Врайна — симпатичного и доброго, хотя и глуповатого парня, способного поднять одной рукой любую из девушек в полном вооружении. И сообщила, указав на большой кувшин крепкого вина, заранее ею заготовленный, что, когда она напьется этого вина и уснет, он может располагать ее телом как ему вздумается. Но чтобы к моменту, когда она очнется, его тут не было.

Проснулась она наутро, с дикой головной болью и рядом с похрапывающим Врайном. И, что огорчило ее больше всего, по-прежнему девственницей. Как выяснилось, ее «избранник», оробев от такой решительности, решил принять немного для храбрости, затем еще, затем вошел во вкус и в итоге не выполнил порученного ему дела.

Девственности она лишилась лишь полгода спустя, проиграв ее в самом прямом смысле в кости на одном из захолустных постоялых дворов...

А до того пережила нахлынувший ужас и осознание содеянного, стоя над еще теплым телом первого убитого ею человека — грабителя, что, размахивая дубиной, пытался отнять у обитательниц провинциального бедного храма священные серебряные подсвечники, единственное ценное, что там было. Но она стиснула зубы и решила не отступать, ибо отступить значило обессмыслить не только свою жизнь, но и эту смерть.

Потом было много чего — путешествия по Кильдару и за его пределами, уход из стражи, Феанна и возвращение, найденные теткой и отвергнутые женихи... И вновь она странствовала по храмовым делам, проливала свою и чужую кровь, до седьмого пота гоняла молодых стражниц. И иногда лишь мучительное ощущение когда-то, неизвестно когда совершенной ошибки мучительно подступало к сердцу...

* * *

Когда Торнан проснулся, было уже утро.

Мариссы не было рядом, и когда она ушла, он не ощутил. Смутно он догадывался, что сегодняшняя ночь уже не повторится, и, честно говоря, даже не знал, хорошо это или плохо.

После того как они поели и собрались, Чикко, уже выводя коней, украдкой подошел к нему и, подобострастно заглядывая в глаза, полушепотом признался:

— Завидую!! Год жизни отдал бы, чтобы оказаться на твоем месте! Только вот... Марисса-то от тебя вышла с красными глазами. Ну, если уж ты ее не развеселил, то не знаю уж — чего ей надо? Разве что быка племенного...

По этому поводу Торнан мог бы немало сказать Чикко, но сердиться на него было невозможно. Может, он и впитал логрийскую цивилизацию, но в том, что касается женщин, и в самом деле остался дикарем с забытых богами и демонами островов.

Глава 23

ОБРЯД ВЕЛИКОГО ГОСТЕПРИИМСТВА

Богатырь Тонр пришел однажды в замок людоеда. Тот как раз месил тесто для мясного пирога, который думал начинить пойманной накануне прекрасной принцессой. Богатырь вежливо поздоровался.
— Будь любезен, — ответил людоед, — возьми топор, наруби дров. Потом натаскай воды, разожги огонь и залей воды полный котел. Дров принеси побольше, чтобы вода быстрее согрелась. Как закипит, полезай в котел, а то некогда мне с тобой возиться...
— Хорошо, как скажешь, добрый хозяин, — ответил богатырь, взял топор и со всей силой запустил его в голову людоеда. Тот упал и тут же умер.
А богатырь освободил принцессу и женился на ней...

Избранные легенды и сказания Логрии. Том П. Типография 1-го Мардонийского Национального Университета

Дорога, которой они двигались, пересекала всю Альбию с северо-востока на юго-запад. В иное время ее заполняли путешествующие, теперь же, весной, странников было не так много.

Земли по обеим сторонам дороги были почти сплошь возделаны, на обширных полях и в садах во множестве трудились селяне. Зоркий глаз капитана различал изящные усадьбы местных богачей, мельницы, чьи крылья крутил ветер, пруды, где разводили рыбу и раков, селения с большими и богатыми виллами господ. Время от времени встречались маленькие капища местных богов. Кое-где были остатки подношений — цветы, лепешки, разноцветные ленты.

Торнан думал о Мариссе.

Значит, его спутница вступила и целый год состояла в одном из самых древних и загадочных воинских братств Логрии. Почти единственном, уцелевшем с Золотой эпохи, и восходящем, как говорят, к временам, когда люди еще сражались каменным оружием.

Члены этого союза не должны были требовать плату за свои подвиги, а довольствоваться тем, что им дают добровольно, не имели права брать виру за оскорбления, но лишь смывать его кровью, враждовать и спорить между собой, и отступать, если врагов было меньше, чем четверо на одного.

Были у них свои праздники, свои сходки, тайные убежища в горах и лесах, дома в городах. Кое-где Феанна была под запретом, но в общем к ней относились неплохо. Тем более что стоили они дешевле наемников, а сражались получше.

Их могли нанять земледельцы — за медные гроши и кормежку, и небогатые купцы — стеречь стада и добро от разбойников. Они также участвовали во всех войнах, но при одном условии — на поле боя дружины фениев не сражались друг с другом.

Что до Торнана, то, как солдат регулярной армии, он относился к Феанне с некоторым недоверием. Как говорил по этому поводу фельдфебель Шнотт, все это фокусы и лихачество, и любое правильное войско разобьет вдребезги самую храбрую и крутую компанию вольных стрелков.

«Фокусник кидает нож десяток раз так, чтобы попасть на волос от головы партнера. Я кидаю нож один раз — в глаз или глотку», — любил он пошутить.

Они остановились передохнуть и перекусить на небольшом и чистом постоялом дворе, хозяин которого оказался настолько любезен, что не только принял в оплату каймы, но и разменял их изрядную сумму на имперские серебряные «скорпионы».

На дворе кроме них был еще лишь один проезжий — купец с несколькими слугами и полдюжиной больших возов, куда были запряжены — скажите на милость! — «корабли пустыни». Все время, пока Торнан со товарищи ели, торговец опасливо глядел на них, видать, прикидывая — не собираются ли чужеземные варвары изнасиловать его верблюдов, или, чего доброго, скушать его самого?

Поев и передохнув, они продолжили путь. Опять дорога — гладкая и хорошо мощенная, казалось, сама ложащаяся под ноги скакунам.

Разбойников опасаться не приходилось. Кругом — безлесная равнина с перелесками, оливковыми рощами, полями и виноградниками. Всюду — чужие глаза. Лихим людям разгуляться негде.

В перелесках паслись откормленные свиньи, на лугах — стада флегматичных коров. Край был щедрый и, видимо, небедный. Долгий мир, должно, пошел империи на пользу.

Да, что ни говори, империя — это империя. Занятное государство, сильно отличающееся от всех прочих стран Логрии — что по эту сторону Рихея, что по ту, откуда пришли.

Альбийцев довольно-таки сильно не любили. Конечно, случалось, что между жителями разных стран нелюбовь расцветала и множилась. Тому было много причин — войны, споры из-за земель и торговые склоки. Но Альбия ухитрилась задрать буквально всех — и не только соседей.

Во-первых, ее жители считали одних себя по-настоящему цивилизованными, а всех прочих — варварами. Вплоть до того, что их императоры не брали в жены иноземных принцесс.

Во-вторых, в Альбин верили не в тех богов, что в прочей Логрии. Боги их — Йопис-Миродержец, его жена Герия — Разрушительница Судеб, Кхароний — владыка времени, жизни и смерти, Кулван — Владыка Огня, — были совсем не похожи на обычных логрских небожителей. Даже Тиамат тут почти не почитали, что само по себе было неслыханно. Это был, кстати, лишний повод для гордыни, ибо, по мнению жрецов, веру свою альбийцы принесли почти в первоначальной чистоте из самого Толлана, прямыми потомками жителей которого они являются. Как предки имперцев с тех полумифических островов попали в лежащую далеко от побережий срединную Логрию, легенды скромно умалчивали. Видать, не обошлось без божественной помощи.

И, наконец, в-третьих и главных, альбийские императоры и знать всерьез полагали, что раз они — единственная цивилизованная страна на континенте, то кому, как не им, объединить его вокруг себя?

Всего эта часть Логрии пережила пять больших войн, именуемых Альбийскими. Но хотя имперцам и удалось расширить свои владения, но успехи были несоразмерны с жертвами. Всякий раз судьба чувствительно била обнаглевших имперцев по носу.

Восемь сотен лет назад созданная императором Севверином Суровым безупречно вышколенная пехота прошла железной поступью до самого Большого Суртского моря и Рихея, разбив храбрые, но скверно организованные дружины окрестных властителей. Но возле Граниса тяжелая латная конница трех восточных королевств растоптала альбийские легионы, ибо против закованных в доспехи всадников с длинными пиками те оказались бессильны. Особенно же помогли союзникам заимствованные у кочевников стремена, позволявшие даже воину в тяжелом панцире без труда сидеть верхом и вкладывать всю силу в удар. Причем чванливые имперские военачальники про стремена слышали, но высокомерно проигнорировали выдумку каких-то там бродячих варваров.

Разгром был полным, погибло большинство полководцев и сам император. Еще двести лет тот день был днем траура для обитателей сильно сократившейся в размерах державы.

Следующие полтора века новая династия альбийских владык давила смуты, зализывала раны, а заодно, выжимая все соки из подданных, создавала такую же тяжелую кавалерию. В двух войнах в течение полувека они вернули себе большую часть утраченного при Севверине II (и последнем); и даже кое-что прихватили сверх этого.

Но потом король Хетти Дуаред Мудрый бросил против тяжелой конницы спешно нанятых за золото кочевников.

И вновь, узнав про это, полководцы Клавия Гордого (позже переименованного в Самодовольного), посмеялись. Что смогут им сделать эти дикари на своих мелких лошаденках, облаченные в кожаные латы и вооруженные саблями из дрянного железа?

И вновь поплатились за самонадеянность.

В двух битвах — при Нилине и Бельмере — хваленые панцирные всадники были просто расстреляны из луков бьющими без промаха витязями Бескрайней Степи. Сабли у них, может, и уступали имперским мечам, зато стрелки могли попасть в прорезь шлема на ста шагах, а в коня — за четыре сотни.

Еще век ушел на дворцовые перевороты (сменилось три династии), а заодно — на создание своей легкой конницы. Но тут в западной Логрии мастер Харт изобрел арбалет с воротковым механизмом, стрельбе из которого мог обучиться даже деревенский мальчишка, а натянуть — даже слабая женщина. И вновь завоевателей постигла неудача.

Последней каплей стало поражение проконсула Бруттия у Зейла восемьдесят лет назад, когда императорская гвардия оказалась разбита союзниками тамошнего короля — горцами-айханами из племени мунтов. Их одетые в кольчужные попоны боевые псы в какой-то час без труда расправились с отборной имперской кавалерией. Ибо, как уже говорилось, были натренированы подныривать между ногами скакунов и откусывать благородным животным причинное место или вспарывать брюхо.

После этого властители Альбии окончательно отказались от мысли принести цивилизацию на кончике пики соседям ближним и дальним и сосредоточились на обустройстве своих владений. Тем более что с этим возникли проблемы, поскольку детей у считавших себя солью земли альбийцев рождалось все меньше. Была ли причиной тому гибель лучших граждан в бесконечных войнах или развращенность здешнего народа, как говорили жрецы в окрестных царствах, неясно; но даже императорские указы жаловались на нехватку мужчин. Так что с некоторых пор в армию начали вербовать иноземцев, которым за десять лет беспорочной службы давали имперское гражданство, а за двадцать — добрый участок земли.

И надо ли говорить, что рабов Альбия ввозила больше всего.

За мирные годы альбийцы не то чтобы растеряли свою спесь, но успокоились и даже кое-что позаимствовали у «варваров». К примеру, вместе с патрициями и нобилями тут появились бароны и герцоги с графами, да и старый язык в своей чистоте теперь уже остался лишь при дворе да у ученых людей...

Была у Альбии еще одна занятная особенность — ее законы. Их альбийцы, само собой, считали лучшими в мире, и имели на это основания.

— У них, — поясняла Марисса, сплевывая с седла вишневые косточки, — все, что записано в ихних кодексах, прямо-таки святыня. И богиня даже судейская имеется, как ее там... Нет, не помню, плохо выучила. И даже вроде как если точно не указано в законах и нет приговора судьи по всей форме, то человека запрещено наказывать — даже просто кнутом.

Торнан посочувствовал местным начальникам. Как тут управлять, если без бумажки даже прощелыгу какого-нибудь и повесить-то нельзя?!

— А еще тут положено писать в приговорах только то, что написано в законах, и не больше не меньше, — продолжила она тему. — И точно все проворачивать по писанному. То есть ежели в законе, к примеру, сказано, что какого-нибудь местного нобиля надо разрубить на сто двадцать кусков, а тебе дать десять тысяч золотых, то его разрубят именно на сто двадцать кусков, а тебе дадут именно десять тысяч.

Торнан лишь пожал плечами, подумав, что какие бы тут законы ни были, но, видимо, с помощью денег и их можно повернуть так, что, будь ты хоть трижды прав, именно тебя разрубят на сто двадцать кусков, а твои десять тысяч монет отдадут другому...

Но как бы там ни было, разбойников и грабителей в Альбин было немного, дорога были почти безопасны. Да к тому же скоро граница, и они будут в Хатти, откуда рукой подать до Андии. А там отыскать еще один покинутый храм, взять то, что там лежит, и домой можно...

Ведь осталось им не так уж много. Поневоле придут успокаивающие мысли и расслабленность.

— Торнан, — встревоженный голос девушки вывел его из сладкой полудремы. — Там впереди кто-то есть. Вроде нас поджидает.

И в самом деле, впереди на дороге торчало несколько фигур, у одной из которых на поясе болталось что-то похожее на меч.

Торнан невольно придержал коня. Что это может быть? Не засада вроде.

Стража? Но что страже может быть нужно от них? И что им теперь делать?

— Едем дальше, — распорядился Торнан. — Посмотрим, что за птицы.

При их приближении стоявшие на дороге не проявили ни беспокойства, ни агрессивности. Да и выглядели они достаточно мирно. Три немолодых человека в альбийской одежде старых фасонов — теперь такую редко носят, все больше предпочитают логрийские моды. У одного на поясе короткий клинок.

— Мир вам, путники, — обратился старший из них, хорошо одетый бородач с чернильным прибором в плетеной корзиночке у пояса. — Да пребудет с вами благо Отца Мира, великого Йописа. Я — Борзий Притт, ликтор нобиля и сенатора Мархо Антеуса, герцога Тамисского. Не скажете ли, кто вы?

— Мир и вам, — бросила амазонка. — Я — посол соборного Храма Тиамат в Корге, Марисса а'Сайна а'Кебал. Это мои люди: капитан Торнан и Чикко — иерофант моей богини. Едем по делам храма в Андию.

Торнан прямо-таки залюбовался Мариссой: сколько в ней было высокомерного спокойствия и холодной вежливости — не всякая особа королевской крови сможет так себя вести.

— В таком случае, — поклонился Борзий, — позвольте пригласить вас, досточтимая нобилерия, в дом моего господина. Нынче случилось так, что его решил почтить визитом соправитель империи и наследник престола Лукерий Товис. Высокородный Мархо Антеус хотел бы видеть у себя как можно больше достойных людей, ибо намерен почтить наследника престола по старому обычаю великого гостеприимства. Поэтому позволю себе пригласить вас в его скромное обиталище, — и он указал рукой туда, где на одном из холмов невдалеке туманно вырисовывался силуэт замка — две тонкие башни с тремя куполами между ними.

— Мы принимаем приглашение, — кивнула Марисса все с тем же восхитительным королевским высокомерием.

Через полчаса они все уже находились под кровом виллы — да нет, пожалуй что даже дворца поименованного нобиля и герцога. Борзий сдал их с рук на руки мажордому, и тот лично не побрезговал отвести гостей в их покои — три смежных комнаты. Там их уже ждали три корыта с горячей водой, дабы они могли смыть дорожную пыль.

Под ухмылки Чикко Марисса оттащила корыто в соседнюю комнату, проигнорировав попытку Торнана помочь. И вскоре выпорхнула оттуда, заставив Хоана приподнять брови. Под уже знакомой кожанкой была одета та самая синяя шелковая ночнушка, смотревшаяся, надо сказать, вполне прилично. Вытертые ботфорты сменились короткими желтыми полусапожками — единственным уцелевшим трофеем из дворца темийских князей.

— Ну что, так и пойдете в таком виде на обед к герцогу? — усмехнулась она, указывая на обернутые вокруг бедер мужчин полотенца.

— Дай обсохнуть, — попробовал возразить Чикко.

— Побыстрее переодевайтесь, — не терпящим возражений тоном указала девушка. — Я как посол приказываю вам выглядеть прилично. Принца империи как-никак увидим.

Одеть, кстати, им было особенно нечего. Но Торнан подумал, что, пожалуй, может явиться на обед и в своей всегдашней куртке — она может вполне сойти за доспехи, а воину вполне допустимо явиться в них даже к монарху на прием. Чикко же просто натянул черный кафтан, купленный в Нолу, и стал хоть немного похож на того, кем и был — на чародея.

Потом явился мажордом и повел их представляться хозяину.

Герцог Мархо Антеус оказался сильно немолодым уже человеком весьма благообразного вида, с аккуратно завитой и надушенной бородой, которой требовались ежедневные услуги цирюльника, с бледным лицом и усталым взглядом пресыщенного и уставшего от жизни человека. Пожалуй, подумал Торнан, именно так и должен выглядеть имперский вельможа. Он вежливо поприветствовал гостей и предложил пройти отобедать.

Позади Антеуса стоял мелкий тип, тоже с бородой, но не пышной, как у герцога, а маленьким клочком волос на подбородке. Лет ему было за тридцать. Как им сообщил герцог, это друг дома, книжник Сфин Порке, явившийся специально для того, чтобы описать посещение наследником престола дома нобиля. На взгляд Торнана — достаточно противный тип.

В главном зале был накрыт длинный стол человек на пятьдесят, вокруг коего суетились слуги, но путники сели вместе с хозяином за небольшой стол на пять персон — хозяин во главе и они по бокам. Мариссе досталось место рядом с книжником.

Затем к ним подошла девушка лет семнадцати в простом белом платье до полу. Сопровождал ее жрец какого-то местного бога с печальным сморщенным лицом и служанка, державшая в руках поднос, на котором стояла чаша с мелко нарезанной капустой. Девушка жеманно присела.

— Моя дочь Лиэнн, — сообщил нобиль. — Прошу прощения, что она не сможет разделить нашу трапезу. Иди, Лиэнн, уже скоро...

Она развернулась и деревянной походкой пошла прочь, на ходу зачерпнув пригоршню капусты из миски. Торнан насторожился. Что-то тут было не то. Но тут начали подавать еду.

— Вас, надеюсь, не задевает, что я не пригласил за этот стол свою семью? — обратился к Мариссе Антеус после второй перемены блюд.

Лично Торнана это не задевало нисколько — даже если б ему подали еду в людской, на грязном столе, и то он не счел бы себя оскорбленным. Как же можно обижаться за доброе угощение?

— Не сочтите это за неуважение, просто сложилось так, что я одинок. Мои жена и сын с невесткой три года назад стали жертвой трагической неблагодарности...

Ант, отвлекшись от креветок в винной подливе, изобразил на лице подходящую к случаю скорбь.

— В нашем столичном доме была рабыня, выросшая в нашей семье... Она родила ребенка без разрешения, и Кронис, мой сын, поступил по закону, приказав отвезти младенца на Громский остров.

Марисса поперхнулась перепелиным супом, да и Торнан тоже на какое-то время забыл о креветках. Про этот проклятый остров в столице Альбин он кое-что слышал.

— Той же ночью рабыня заколола кинжалом и его, и его жену, и трехмесячного внука, и мою любимую Ринию, — продолжил герцог. — Никто не ожидал от этой мерзкой женщины такого коварства — ведь мы вырастили ее, подобрав на том самом острове...

— Да, — согласилась Марисса, возвращаясь к супу. — Она поступила неправильно...

Торнан тоже подумал, что рабыня, пожалуй, поступила неправильно — смерть во сне от кинжала достаточно легкая, можно было бы придумать что-нибудь более затейливое.

— Я бы пригласил за стол Лиэнн, но она должна готовиться к обряду великого гостеприимства, которое мы окажем наследнику имперского трона, — продолжал хозяин.

Торнан мысленно пожал плечами. «Знаем мы это великое гостеприимство!» Вообще-то про подобные обычаи он слышал, и не раз, но все больше у диких племен вроде борандийцев. Ну и у островитян-адаллонцев, еще говорят... В других местах самое большее гостю предлагали рабыню или служанку. Хотя если девчонка угодит наследнику престола, то от этого будет немалая польза папаше. Но все равно непонятно — почему бы перед бурной ночью не поесть поплотнее?!

Марисса нервничала. С каждой минутой она все яснее ощущала — что-то тут не так, что-то неправильное есть в самой атмосфере этого дома, в каком-то отрешенном лице хозяйской дочери, в этих вкрадчивых разговорах... Вплоть до того, что на этой Лиэнн белое платье — а тут белый цвет означает смерть и траур.

Она уже начала сожалеть, что приняла приглашение, попавшись на невольную лесть — ее, дочь простолюдинки и кочевника, поименовали нобилерией, благородной дворянкой.

Да зачем их вообще позвали сюда? Что этому напомаженному и завитому герцогу до послов Богини, в которую в этой империи почти и не верят?

Охота показать диковинных гостей местному принцу? Или просто от скуки завлек подходящих по высоте положения путников, как иногда делают одуревшие от одиночества в своих глухих усадьбах провинциальные бароны, что ловят на дорогах случайных прохожих и затаскивают на пирушки, упаивая до полусмерти?

Фантазия тут же услужливо подсказала ей страшненькое объяснение: этот герцог — слуга тех самых непонятных темных сил, о которых говорила тетушка и о которых шепчутся по углам, и заманили их сюда, чтобы расправиться с ними и завладеть жезлом...

Она одернула себя. Ну и чушь лезет в голову!

И, чтобы отвлечься, задала вопрос хозяину:

— Ваше высочество, а не расскажете ли вы про этот обычай подробнее?

— Охотно, нобилерия, — кивнул герцог. — Впрочем, лучше пусть об этом расскажет мой друг Сфинн — он автор трактата о нем.

— Итак, обряд великого гостеприимства, — начал ободренный книжник, — заключается в том...

Покончив с креветками, Торнан перешел к острому сырному салату. Марисса что-то спросила — он не уловил вопрос. Ответил Сфинн. Марисса спросила еще раз, и голос ее странно и непривычно дрожал.

Торнан поднял голову.

И рука его чуть не рванулась к ятагану — уж слишком нехорошим стало лицо их спутницы.

Он перевел взгляд на Чикко — шаман тоже был чем-то очень удивлен.

— Вы, я вижу, в недоумении, нобилерия? — осведомился Мархо Антеус. — Да, обычай этот и в самом деле многим — особенно, уж не обижайтесь, варварам, — кажется диким, как и многое в нашей цивилизации. Но он имеет большой смысл, как и все в ней. Ибо означает полную покорность дитя родителям и торжество безраздельного родительского права, а также беспримерное почитание престола, и готовность отдать все для него, и смирение перед лицом богов... Ныне он настолько редок, что, можно сказать, исчез, ибо, увы, — древние обычаи доблести вообще угасают в наше время...

Торнан переводил взгляд то на побледневшее лицо амазонки, то на растерянного Чикко, соображая: что же такое герцог им сообщил?

— Позволю себе рассказать о его происхождении, — продолжил между тем герцог. — В давние времена, при государе Кронотии, жил знатный, но бедный нобиль Йиар Торнилий. Человек всеми почитаемый и рода весьма влиятельного и знатного, пользовавшийся глубочайшим уважением и славный благородной кровью древних альбийских нобилей, не оскверненной ни браками с плебеями, ни, да простят меня гости, браками с чужеземцами. Отличался он также благонравием и достоинствами, но судьба бывает несправедлива. И на старости лет деньги у него все вышли, он обеднел, и осталось у него одно-единственное имение, где он и жил, еле сводя концы с концами. Дошло до того, что заложил он и продал все оставшиеся земли и жил лишь тем, что со старым слугой выращивал в саду и на огороде. Была у него единственная отрада старости — дочь, имя коей ныне забыто, хотя и следовало бы помнить его как пример покорности и послушания.

И вот однажды проезжал теми местами божественный император Кронотии, славный тем, что воздвиг тридцать новых больших храмов отеческих богов по всем городам Альбин. И помня о Йиаре, чьи предки издревле служили его предкам, решил навестить старика и послал к нему гонца, дабы предупредить о своем появлении, с тем чтобы смог тот подготовиться.

При виде императорского посланца Йиар едва не лишился чувств, а узнав о чести, ему оказанной, принялся готовиться к приезду монарха. Но великая беда ждала его — в доме не обнаружил он ничего, чем мог бы попотчевать священного гостя. В отчаянии он уже подумал о том, что надлежит ему отворить себе кровь, дабы избежать позора, когда вдруг...

Хотя Торнан и знал уже, о чем пойдет речь, ему вдруг стало как-то по-детски страшно и захотелось, как бывало, когда он мальчиком слушал сказки, чтобы Костяной Змий не съел королевну Арию, или чтобы великий богатырь Дирк победил Железнорукого Демона...

— Но тут вошла дочь его единственная, до того игравшая в саду, коей было от роду шестнадцать весен. И возрадовался сенатор, что не опозорится он перед божественным императором. И сказал ей тогда: «Дочь моя, надлежит тебе покинуть сей мир, ибо прибывает к нам император, а угощать его нечем, и невозможно подать ему к столу презренную капусту или репу».

Покорность выразила дочь его, и не унизила себя просьбами отменить волю родительскую. Лишь попросила времени немного, дабы посетить могилу матери... На что сказал ей отец: дочь моя, не нужно тебе прощаться с матушкой, ибо скоро будешь ты с ней в Ализии, где пребывает она.

Со слугой растопили они печь на кухне и подготовили все, что следует в таких случаях. Но не хватило сил Йиару лишить жизни дитя свое, и водвинул он ее в печь огненную живой.

Спустя время прибыл император, сокрушаясь о нищете гостя. Но почуял запах жареного и сказал: должно, зажарил ты для нас свинью или тельца упитанного. На что сказал Йиар: не тельца для тебя, божественный зарезал, но лучшую овечку своих стад.

Марисса ощутимо побледнела, и Торнан подумал, что девушку, чего доброго, сейчас вытошнит прямо на драгоценную утварь и золотые инкрустации стола, так что конфуз выйдет не меньше, чем тот, которого боялся нобиль-детоубийца...

— И внесли блюдо, на коем лежала запеченная дочь Йиара, — вещал Сфинн. — Император был потрясен увиденным...

«Да, представляю!» — пробормотал ант про себя.

Почему-то Торнан вспомнил историю, совсем не подходящую к обстановке, что приключилась в прошлом году у него в роте как раз в эту пору. Служил у него один парень откуда-то с дальнего севера, чуть ли не борандиец, среди племенных запретов которого был строжайший запрет — вкушать ежиное мясо. Трое безмозглых мардонийцев, занесенных невесть какими ветрами в Килльдар, решили славно подшутить над «тупым дикарем». И, поймав в лесу пару ни в чем не повинных ежиков, приготовили из них похлебку, густо приправив травами и кореньями. Затем зазвали его в свою хижину, якобы на дружескую пирушку, а когда бедолага с аппетитом употребил варево под бутылочку доброго эля, со смехом показали ему колючие шкурки и ушастые головки зверьков...

На следующий день Торнану пришлось присутствовать при погребении трех своих солдат, разделанных мечом не хуже тех ежей, а еще через три дня — при казни четвертого.

— Долго не мог решить император Кронотий — что делать ему? — продолжал книжник между тем. — Но в глубине души по достоинству оценил его глубокое гостеприимство и, поблагодарив, Йиара за оное, спешно покинул скромное обиталище нобиля. Но повелел сделать запись о том золотыми буквами в храме Священных Предков по возвращении в столицу. А по смерти старого сенатора дом его был объявлен неприкосновенным, и руины его по сию пору можно увидеть в области Ермис.

С тех пор и появился у нас обряд великого гостеприимства, коим положено чтить лишь особ венценосной крови, и который столь редок, сколь и благороден. И с тех пор во многих знатных домах имеется особая печь для обряда великого гостеприимства. Имеется она и в доме герцога Мархо, и уже скоро будет использована по назначению. Печь эта, скажу вам, — излагал Сфинн, — не совсем обычной конструкции...

Торнан обвел взглядом хозяев — герцога и книжника. На какой-то миг показалось ему, что за человеческими лицами прячутся бородавчатые и клыкастые хари болотных упырей — как в сказке про богатыря Гайдо, попавшего на пир к Хозяину Кровососов. Он тряхнул головой.

— А... осмелюсь, спросить, — почтительно прервал Чикко. — Наследник престола, так сказать, будет... э-э... есть... блюдо?

— Нет, что вы, — снисходительно улыбнулся герцог. — Как можно — мы же не дикари! Он поблагодарит меня за изысканное и ценное угощение, после чего плоть моей дочери будет захоронена в фамильном склепе...

Что-то изменилось в выражении лица Мариссы, и Торнан вдруг понял, что она собирается делать.

Мысленно проклял самыми страшными проклятиями судьбу, приведшую его сюда. Помянул всех демонов и богов до Йух'хиббола С'сагга включительно.

С тоской еще раз поглядел в глаза Мариссы.

Запоздало подумал, что нужно было тогда, в самый первый день, чего-нибудь ей сломать или даже слегка подрезать эту бешеную девку. И тогда он пошел бы вдвоем с Чикко, и все было бы просто — потому что в одиночку он бы ничего не смог сделать и назавтра уже спокойно ушел бы из этого поместья, наплевав на мерзкие обычаи этой гнилой империи.

Но исправить уже ничего было нельзя. Нужно было делать что должно, раз ничего другого не оставалось.

— Так вот, печь... — продолжил книжник.

— Я бы хотел на нее взглянуть, — сообщил Торнан как бы между прочим.

— Конечно! — охотно поднялся герцог. — Я ее вам покажу, идемте.

На обширной кухне взору Торнана и в самом деле предстало занятное зрелище. При других раскладах он всенепременно пожелал бы, чтобы в его дворце — ежели таковой у него когда-нибудь будет, — на кухне была бы точно такая же печь. Кабана или сразу пару оленей в ней можно было зажарить целиком. Круглая, утопленная в пол, с несколькими поддувалами, большой крышкой на цепях, чтобы можно было опустить ее вниз не надрываясь, большим дымоходом, бронзовой решеткой. И еще четырьмя цепями, спускающимися с ворота на потолке. На каждой висел разомкнутый обруч. Небольшой — как раз для узких девичьих запястий и лодыжек.

Скосив глаза, Торнан посмотрел на Мариссу. Та внешне была спокойна и расслаблена, но он ощущал то дикое внутреннее напряжение, что просто разрывало ее сейчас.

— Эта печь сооружена тут при императоре Ставре, — пояснил герцог, — и никогда не использовалась по назначению. При моем прадеде — он был изрядный вольнодумец — ее даже хотели сломать, но даже он не решился пойти против обычая.

Книжник согласно закивал.

«Так эту штуку тут сделали специально», — подумал Торнан. И сразу стало легче.

Он как бы невзначай придвинулся поближе к горячему колодцу столь замечательной печки. «Уже растопили? Ну, тем лучше».

— Обратите внимание на рисунок, украшающий решетку, — деликатно тронул его за рукав Сфин.

Торнан обратил. Переплетение бронзовых прутьев довольно искусно изображало легенду о дочери нобиля Йиара.

— Это работа самого великого Схуниссия, — восхищенно прошептал герцог. — Сегодня она первый раз будет использована по назначению...

Молча Торнан схватил нобиля и книжника за затылки и крепко стукнул головами.

Головами можно стукнуть по-разному. Можно шутя — так, что ничего, кроме звона в ушах, жертвы не почувствуют. Можно до искр в глазах и сотрясения мозгов, коли они есть. Можно до беспамятства. А можно, если есть сила, так, что дробятся черепа и душа отлетает ввысь из вмиг холодеющего тела.

Торнан ударил вполсилы — так, чтобы оба не смогли сопротивляться, ошеломленные болью, но чтобы, не дай Дий, не лишились сознания.

А затем столкнул их вниз, прямо в дышащий жаром колодец печи.

В следующий миг Марисса подскочила сбоку, ударом сапога сбила решетку и подхваченной с пола скамейкой расплющила медный запор.

И под двухголосый вой заживо жарящихся хозяина и слуги они развернулись навстречу влетевшим в кухню — как чувствовали! — телохранителям.

Работа в паре — едва ли не самый сложный раздел фехтования, требующий сноровки и тренировки. Но будь Торнан тогда в состоянии соображать, он бы несомненно пришел к выводу, что лучшего второго номера, чем Марисса, представить невозможно. Избитые слова о невидимой связи, возникающей между бойцами, и о понимании с полувзгляда стали явью.

Выпад, уклонение, удар, выпад, уклонение, удар... Отбить обухом ятагана рапиру, которой его пытаются проткнуть, как назначенного на жаркое цыпленка, сместиться влево, давая дорогу скимитару, — и длинный костлявый мужик падает с разрубленной ключицей. Встретить эфесом предназначенный Мариссе взмах «кошкодера», поднырнуть под клинок и сверху вниз отхватить кисть противника, чтобы через секунду фалькатта амазонки оборвала его жизнь. Пропустить над собой гизарму и из низкой стойки нанести удар в печень седому усатому дядьке с серебряной медалью на отвороте камзола. Извини, брат, такова жизнь...

Их враги падали, обливаясь кровью из страшных рубленых ран — клинки Мариссы и капитана ковались из расчета, что ими будут рубить людей в доспехах, а на охранниках сенатора не было даже парадных лат.

«Только бы тут не оказалось лучников!» — подумал Торнан, прикончив спущенного со сворки волкодава, а через мгновение — протыкая кинувшегося с навахой псаря.

К их счастью, в поместье не было ни луков, ни арбалетов, ни этих новомодных штучек, плюющихся огнем на сорок шагов, про которые он только слышал, но не видел.

Поэтому спустя минуту они ворвались в комнату, где, замерев, сидели трое: Лиэнн, жрец и гувернантка. Хозяйская дочь замерла, не донеся до рта ложку с капустой.

Схватив взвизгнувшую девчонку и перебросив ее Мариссе, Торнан мимолетным движением сбил на пол жреца, пытавшегося его остановить, и рванулся к выходу на галерею.

В главном зале их ждало прелюбопытное зрелище: Чикко, бегущий по длинному пиршественному столу и довольно ловко отбивающийся при этом от компании слуг и стражников, пытающихся стащить его вниз. При этом он странно подпрыгивал, вертелся на месте, извивался всем телом, и, глядя на его ужимки и прыжки, Торнан вдруг почувствовал странное оцепенение, а из глубин сознания всплыл вопрос: а что, собственно, он делает тут и куда бежит? Но через долю мгновения совладал с собой, успев отвести глаза. Его друг сейчас демонстрировал то, о чем даже легенды почти не говорили: тот самый танец фоморских шаманов, который при должном исполнении дает почти божественную власть.

— Марисса, не смотри! — рявкнул он, толкая завороженную девушку.

Спутница мгновенно поняла что к чему: все-таки чему-то ее в храмовой школе учили.

Похоже, свои магические способности Чикко использовал на полную катушку. Двое преследователей валялись, скорчившись на полу, в луже мочи и содержимого кишечника, при этом отчаянно блевали. Еще один раскоряченно замер нелепой статуей посреди зала. Двое закрыли руками лица, нелепо шатаясь, как слепые.

— Торнан, помоги!!!

Развернувшись, северянин увидел, как вооруженный большим мясницким топором повар пытается утащить за руку ополоумевшую от страха Лиэнн, в то время как за другую тянет Марисса, одновременно старясь достать храброго кухаря фалькаттой. Взревев, Торнан метнулся к нему, и тот, поняв, что ловить тут нечего, кинулся прочь подстреленным зайцем, отпустив девушку и уронив топор.

Не помня себя, они скатились с лестницы в зал, где к этому моменту храбрецы оставили Чикко в покое и проворно отступили в угол, ощетинившись ножами и палками и готовясь подороже продать свои жизни. Но Торнан вовсе не собирался сражаться с ними. — За мной, Чикко!!!

Все втроем они кинулись к выходу, при этом Марисса волокла дочь уже наверняка покойного хозяина чуть ли не на закорках.

Они скатились с мраморных ступенек. Торнан оглянулся. На верхнем балконе вроде бы мелькнули люди с мечами, но на их пути больше никто не стал. Челядь разбежалась по огромному дому, схоронившись кто где.

Возможно, промелькнула у него мысль, они могли бы безнаказанно разграбить этот дом. Но северянин с легким сердцем предоставил сделать это слугам, которые наверняка выдумают историю про банду кровожадных разбойников и амазонок, сопровождаемую могучим черным магом. Торнан отлично представлял, что будет делать дальше. Рвануть до конюшен, забрать своих лошадок и прихватить лучших коней в завод, затем пробежаться по стойлам, перехватывая сталью горло оставшимся животным, и уходить что есть мочи. До границы тридцать лиг, а там — ищи-свищи...

Они не успели. Пожалуй, им не хватило всего нескольких минут — от погони оторваться на свежих лошадях было не так сложно. Но закон всемирного свинства проявил себя и в этот раз. Когда они уже спустились с лестницы, в ворота усадьбы влетели всадники на тяжелых конях под сине-лиловыми чепраками, с лимонными султанами на сбруе. Их было много, очень много. Наследник альбийского престола оказал честь герцогу Мархо посещением его владений...

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Синий Берег, провинция Наруз

Кабак гудел встревоженными голосами. В этот поздний вечер «Заблудший путник» был лишен обычной ауры пьяного веселья, и выходившие из него мужики лишь озабоченно качали головами. И ни вино, ни соблазнительная фигура хозяйки, Магиты Толстухи, не могли отвлечь их от сумрачных мыслей. Ибо невероятные и тревожные дела стряслись в этой захолустной тихой округе.

Началось все с того, что десятник стражи Жорн Лис со своими ребятами, преследуя банду эргасских конокрадов, проехал мимо места, известного как Курган Старых. То, чему он и его ребята стали там свидетелями, заставило неукротимого и храброго Лиса, не боявшегося ни ножей придорожных бандитов, ни стрел бандитов лесных, повернуть назад. Потому как речь шла уже не о врагах из плоти и крови, а о делах таинственных и жутких, где не обошлось без темных сил и древних демонов.

Потому как, только его бесшабашный отряд на рысях подъехал к склону высокого, поросшего дроком и ежевикой угрюмого кургана, вечерний воздух огласился звуками самого настоящего сражения. Причем, как утверждал и Жорн, и его ребята — все люди бывалые и повоевавшие, — то были звуки не какой-то мелкой стычки, а самой настоящей большой битвы. Земля сотрясалась от лязга доспехов и конского топота, яростных боевых кличей, криков раненных и убиваемых, ржания умирающих коней и воплей животных, десятнику неизвестных, но тоже, судя по всему, участвовавших в битве — как, скажем, южные слоны или боевые псы айханов (разве что много крупнее последних).

Когда стражники, спешившись, осторожно поднялись на Курган Старых, из-за которого доносились звуки боя, то обнаружили, что там никого нет, а шум доносится как будто из воздуха. И прогалина, на которой возвышался курган, и окрестные перелески были безлюдны, и лишь Сум Криволапый, правая рука десятника, сказал, что как будто видел призраки воинов — конных и пеших, — бьющихся друг с другом в небесах. Правда, видел он их краткие мгновения и мельком, но все ж сказал, что то были воины незнакомого ему народа — уж больно необычные доспехи и оружие были у тех. Да и кони вроде как не были теми конями, которых все знают.

В этом месте Жарн оборвал излияния помощника, заявив, что у него, видать, еще вчерашний хмель не выветрился, потому как он сам призраков никаких не видел, а бабка его была, между прочим, лучшей ведьмой в округе.

Тем не менее стражники опасались двигаться дальше, между тем как звуки сражения не стихали, и длилось это почти час. Потом произошло нечто такое, что заставило Жарна и спутников его бежать прочь с проклятого места. А именно — из воздуха появилось здоровенное копье и вонзилось с силой в землю прямо перед мордой лошади десятника.

Это оказалось слишком, и они сочли за лучшее бежать со всех ног, прихватив, правда, странный трофей, который стоит в углу кабачка, чтобы никто не посмел сказать — стражники-де просто перепились и упустили конокрадов. Потустороннее оружие переходило из рук в руки, и посетители дивились его тяжести и основательности — словно бросила его рука великана или тролля. Марис, старый солдат, правда, определил по пропилу на тупие и обрывку матерчатого хвоста, что копье это не предназначено для рук человеческих, а выпущено из баллисты, но его мало кто слушал. Тем более само оружие было куда как удивительным и на известное собравшимся не похожее.

Острие, не листовидное, как у обычных воинских, и не треугольное даже, как у пики тяжелого всадника, а восьмигранное, сходящееся на клин, из доброй стали и украшенное на каждой грани клеймами, тоже никому не ведомыми. А древко из крепчайшего темного дерева было расписано рыжей и желтой охрой, и знаки были все непонятные — широко распахнутые глаза, когтистые лапы и много чего жуткого.

Тут к сгрудившимся вокруг водруженного на длинный стол копья протиснулся хуторянин Мурсо Серый — старейший из окрестных жителей, уважаемый за прожитые годы и трезвый, несмотря на них, ум.

— Скажу вам, робяты, — сказал он. — Не померещилось это все ни тебе, Жарн, ни людишкам твоим. Потому как место это нехорошее, и всякие темные дела там творятся издревле. Не зря ведь добрые люди Курган Старых обходят стороной, не просто так. Расскажу вам, — он понизил голос, — что со мной было. То осенью было, — важно огладил бороду Серый, — как раз лета за три до того, как в пожаре полдеревни сгорело. Было мне тогда годков десять, а бате моему, да будет он счастлив в Небесах, аккурат поболе, чем теперь тебе, Жарн. Ставили мы тогда как раз силки на глухарей осенних — по осени-то глухаря ловить самое оно будет. Так вот, и вышли мы к тому Кургану, пусть его боги сроют до основанья. Прикинул тогда отец мой, что люди там ходят редко, место недоброе, а стало быть, птица непуганая. И от — только мы к тому холму треклятому, прыщу земляному, вышли, только передохнуть устроились, поснидать что собой взяли, так и началось!

— Дед, что началось-то? — подался вперед Жарн.

— А то и началось, про что ты говорил! Как ураган налетел — враз грохот, визги, гром — как в бурю, чисто! Только была то не буря, а самая что ни на есть битва — потому как люди орали, да кони ржали тож. Но сверх того и бухало что-то, и трещало как барабаны, и... — Старик сложил корявые пальцы в знак против зла. — Мы уж и бежать не могли — лежали, башку руками прикрыв: как нас страх-то взял! А еще ревели чудища, и кто-то выл в небесах, как будто летали там драконы какие, громко крича, — и крик их был, скажу вам, не похож на крик любой из живых тварей. И хоть не видно было никого, хоть и призраков даже, но от того легче не было. И еще слышалось такое, как будто лязгало тяжелое железо, словно бегали там одетые в брони исполины. Мы с отцом так и лежали ни живы ни мертвы, пока грохот и гром не стихли. А потом нашли в том месте странную вещь — видать, так же прилетевшую из страны духов, как твое копье, Жарн. И было то, видать, оружие, хотя и не понять мне, что за оружие то было, и для чьих рук, ежели вообще для рук.

— Это как? — почесал стражник в затылке, не представляя, как может быть оружие не для рук.

— Помню я уже не так хорошо, но скажу, — пояснил дед Мурсо, — что сперва приняли мы его за стальную дубинку, хоть и непонятной формы. Однако ж потом разглядел мой отец, что скорее уж то был арбалет, хоть и не было там ни дуги, ни тетивы, арбалету полагающейся. Зато имелся ремень из доброй кожи, на каком как раз тогда стали самострелы носить, и крючок спусковой на рукояти. А еще была на этой штуке другая штука занятная — сзади приклад имелся, как лет через двадцать стали делать. Эх, не поняли мы тогда, — вздохнул старик, — а могли бы ведь озолотиться: уж какие ухватистые арбалеты делать стали, как до приклада додумались!

— А где ж теперь эта ваша железяка? — спросил кто-то.

— Да отец мой думал сперва снести ее в город, к жрецам. Потом думал кузнецу сбагрить: железо-то доброе! Но все ж решил утопить от греха подальше в болоте — кто ж его знает, железо это демонское...

Люди разошлись из заведения Магиты Толстухи далеко за полночь, рассуждая вполголоса, что как бы не было беды от всего этого, потому как, ежели копье прилетело из страны Древних Богов, так ведь могут прийти тогда и люди, которые теми копьями швыряются. Или вообще — стрелы пускают из арбалетов непонятных.

Глава 24

АЛЬБИЙСКОЕ ПРАВОСУДИЕ

— Суд завтра, почтенные подсудимые, — сообщил им надзиратель. — Нет ли у вас желания что-то сказать, что может повлиять на решение судей?

Молчание было ему ответом.

Надзиратель покинул их камеру, с лязгом опустилась в пазах решетка.

Не сказать, что Торнан был таким уж великим знатоком тюрем Логрии, но кое-какой опыт имел — и как узник, и как стражник. Но узилище, куда они угодили, было самым занятным и из ряда вон выходящим.

То была большая просторная камера, в которой, в свою очередь, было что-то наподобие альковов, числом три. Только вот отгороженных не занавесями, как принято в обычных домах, а решетками. В них-то и сидели узники — в данном случае воительница, капитан и шаман.

Что занятно, решетки, коими отгораживалась и большая камера от коридора, и отдельные номера от нее, не открывались, как двери в обычных тюрьмах других стран, и даже не отодвигались, как, по слухам, в Картагнуни. Нет — они поднимались и опускались сверху, в пазах, и делалось это из камеры наверху. Там же эти решетки и запирались. Ни открыть их, ни сломать. Можно было видеть друг друга, разговаривать. В камерах были даже небольшие сифончики, через которые подавали трижды в сутки воду. Все же это была главная тюрьма Альбийской империи, задние дворы которой выходили к задним дворам императорских палат. Их даже кормили объедками, доставляемыми с государевых кухонь.

Вот уже два месяца сидели они в этой тюрьме. С того самого дня, как...

Да, этот день он запомнит до конца жизни, сколько бы ему ни прожить (а жить, видимо, осталось не очень долго).

Как понял он, глядя на летящих к нему всадников, что спасение, такое близкое, — недостижимо.

Как они стояли спина к спине, подняв мечи и закрывая собой повизгивающую Лиэнн.

Как, обводя глазами оскаленные конские морды и удивленно-злые лица под стальными шлемами и острия наставленных пик, Торнан, ощущая холодное отчаяние в душе, бросил ятаган под копыта жеребца центуриона. Как, закричав дурным голосом, опустила руки Марисса, дав себя разоружить. Как спешившиеся гвардейцы пытались привести в чувство бьющуюся в истерике дочку герцога (вернее — уже герцогиню), в то время как другие связывали их, поваленных на песок садовых дорожек, — а Торнану было уже все равно.

Как с удивленными лицами сотник передавал какому-то типу в пышной хламиде конфискованные у Мариссы грамоты...

Как явился другой тип в такой же хламиде, но носившей следы всего, что тот съел за завтраком, — видать, побывал на кухне или увидел порубленных телохранителей...

А потом их приволокли обратно в дом и поставили на колени перед тощим, уже не первой молодости человеком, выглядевшим как книжник или учитель, — это и был наследник престола Лукерий Товис. Он только растерянно озирался да подслеповато щурился, рассматривая их сквозь отшлифованный кристалл бледного аметиста.

Наконец его адъютант осведомился: не хотят ли они воспользоваться своим правом и попросить у царственной особы милости и справедливого суда?

— Хотим, хотим!!! — прежде чем Торнан сообразил что-либо, завизжал Чикко, брякаясь на пол перед принцем. — Просим у царственной особы милости и справедливого суда!

Наследник аж вздрогнул, торопливо закивал и исчез за спинами драбантов.

— Ну и чего ты добился? — спросила Марисса, когда их, стянутых цепями, сунули в подвал усадьбы.

— Того хотя бы, что нас не вздернули сразу, — пояснил Чикко и замолк.

Выглядел он постаревшим лет на пятнадцать — священный танец высосал из него все силы. Видать, за все надо платить.

Потом их десять дней везли в закрытых повозках через всю империю, к столице — каждого в своей повозке, прикованного на цепи за ошейник. И вот привезли сюда, в эту тюрьму, стоявшую напротив дворца, слева от которой был храм местной богини истины и правосудия — Йусты, а справа — здание Имперского Трибунала.

Честно говоря, Торнан думал, что их доставят к местному владыке и тот прикажет их немедля казнить — вот и все правосудие и справедливость. Но нет — их судили по всем правилам, в соответствии с местными законами, в которых всякая буква была священной, и отступить от нее было никак невозможно.

Следствие длилось уже почти два месяца, да еще так, что временами ему казалось, что суд никогда не настанет.

Дело в том, что обвинение стало в тупик. Не говоря уже о том, что убийцами были люди самой почитаемой в Логрии богини, к тому же не просто люди, а посол храма с сопровождающими лицами, была еще занятная закавыка.

Имперские законы не зря называли законами на все случаи жизни. Они предусматривали ни много ни мало — сорок девять видов убийства.

Убийство простое, убийство жестокое и совершенное с особой жестокостью.

Убийство жреца, офицера, сборщика налогов, убийство благодетеля облагодетельствованным и бывшего хозяина — вольноотпущенником.

Убийство с расчленением трупа и без такового. Убийство из ревности, мести, похоти естественной и извращенной. Убийство любовника мужем и мужа — любовником. Убийство с целью кражи скота и просто кражи. Убийство гостей хозяином и хозяев — гостем (однако Торнан не провел ночь под крышей покойного герцога, а стало быть, не мог считаться его гостем).

Но вот убийства с целью спасения жизни той, кто предназначался к обряду великого гостеприимства, законы не предусматривали. И знаменитое альбийское правосудие, которым эта забавная империя так кичилась, застопорилось.

Их допрашивали вместе и порознь, по двое и вновь поодиночке. Допрашивали одного в присутствии двух других или кого-то одного, допрашивали двоих в присутствии молчащего третьего, и вновь по одному. Их то сажали в одиночные узилища, то вновь возвращали в эту камеру.

Следователей интересовало буквально все. Они задавали Торнану, на его взгляд, совершенно идиотские вопросы. Например, не домогался ли покойный Антеус Мариссы, не оскорблял ли богов, в которых Торнан верит, не было ли родовой вражды у их предков до седьмого колена включительно, не могли ли каким-нибудь образом Торнан и Антеус состоять в родстве?..

Затем комиссия жрецов-демонологов тщательно выясняла вопрос: а не есть ли все случившееся следствие козней злых духов? Целых три дня два почтенных старца, представившихся членами Альбийской академии, внимательно изучали Чикко, расспрашивали о чем-то, сверяясь со свитками и рисунками, пока не подтвердили — да, это есть доподлинный фомор, и ошибки быть не может. Почему-то это тоже было важно для судей.

Более того, каждому из обвиняемых были назначены адвокаты — специальные люди, получающие жалование в храме Йусты, которые следили, чтобы их «законные права» не претерпели никакого ущерба. Они тоже задавали вопросы и что-то записывали.

Пару раз пришел местный жрец Тиамат — толстый, еще молодой скопец, бормотавший какую-то чушь насчет того, что госпожа посол совершила нечто ужасное и он теперь не знает, чем помочь, и хотя, конечно, он обратится к императору, но...

И так далее, и тому подобное.

Во время допросов отчаяннее всего вела себя Марисса, думавшая, видно, что ей терять нечего. Она поносила обычаи империи вообще, а обычай великого гостеприимства в особенности, взывала к Тиамат, называла судей людоедами и детоубийцами...

Те не гневались, а терпеливо записывали все ею сказанное.

Сам Торнан отвечал на вопросы прямо и односложно. Да, убил. Да, столкнул в печь. Да, чтобы спасти девушку. Да, считает, что обычай мерзкий и неправильный. Нет, не жалеет. Да, так ему велит учение его богов. Нет, добавить нечего.

В словопрениях он никогда не был силен. Хитрее и умнее всего повел себя, как ни странно, Чикко. Знал ли он, что задумали его спутники? Да откуда ж он мог знать? Они не сговаривались и с ним не советовались. Что? Если бы посоветовались? Посоветовал бы не делать того, что сделали.

Колдовал? Ну да — когда на него ни с того ни с сего напали слуги хозяина. Он же не знал, что произошло. Черная магия? Да откуда ж?

Нет, ни про какого Содагуи он не знает. И про Заббала тоже не слышал — ни на родине, ни в Логрии. И кто такой Шогг-Лаггарат, он тоже сказать не может. Это она? Все равно...

Да помилуйте, он всего лишь скромный шаман вымирающего островного народца — с чего бы ему быть причастным к какой-то там древней тьме?

Хотел ли кого-то убить? Нет, не хотел и не убил. Зачем служит храму Тиамат? За серебро.

Следователи не могли нарадоваться на столь покладистого и миролюбивого заключенного.

Похоже, фомор сумел как-то разобраться в этом хитром альбийском правосудии, в котором и сами имперцы не шибко, похоже, понимают.

Время шло, и временами какое-то тупое отчуждение завладевало Торнаном, погружая его в зыбкое отупение. Он словно смотрел со стороны на себя, вернее, на варвара из северных лесов, убившего вдруг ни с того ни с сего почтенного человека, бывшего в своем праве — распорядиться собственной родной дочерью как ему угодно. И теперь варвара будут судить. Что его ждет? Странный вопрос! Если бы он сам у себя дома судил убийцу князя или тысячника?..

Но вот все кончилось. Завтра их судьбу решит высочайший суд страны — Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи.

— Друзья, — вдруг сказал Чикко. — Есть у одного народа занятный обычай — когда подступает смертный час, нужно вспомнить все недоброе, что тяготит тебя, и попросить за это прощения у своих богов. И, говорят, это облегчает душу при жизни и помогает в посмертии. Давайте же исповедуемся перед нашими богами и друг перед другом.

Торнан и Марисса помолчали, безмолвно соглашаясь.

— Давайте я начну, — сказала девушка. — Я принимала зелья, запирающие чрево, противные Богине, которой молилась. Я спала с мужчинами без обряда и даже без любви, я дралась и пьянствовала. Я убивала людей, даже и не помню сколько, а сама не дала жизнь никому, и после меня никого на земле не останется. И еще... Я осталась одна-единственная у тети, и больше у нее никого нет. И если я умру, то ей будет тяжело и горько... Вот и все мои грехи.

Замолчав, Марисса спрятала лицо в коленях.

— Ну, что мне сказать, — проговорил Чикко. — Мой первый и главный грех в том, что я уклонился от службы своему народу, для которой был рожден на свет. А служил, выходит, лишь своему отростку. Я не чтил отеческих богов, а чужеземных презирал или вообще насмехался над ними. Ну, что я воровал и помогал ворам почти всю жизнь, пока живу в Логрии, это не так тяжело, хотя и в этом грешен. И я даже не знаю, что будет со мной после смерти, потому что боги, наверное, не захотят иметь со мной дело. Больше ничего такого за собой не помню. А если боги вспомнят еще что-то — каюсь и за это.

— Ну тогда и я покаюсь. — Торнан сделал глубокий вздох и поведал: — Я должен был стать королем в своих землях, но сбежал.

Оба его спутника молча смотрели на него. Марисса едва удерживала отвисшую челюсть.

— Расскажи, как это случилось? — тихо попросила она.

— Ну что ж... Мой старший брат, король Серуны, умер, простыв на охоте. Я был его наследником и должен был занять его место. И унаследовать его жену. А я ее терпеть не мог, да и она меня не любила. А мой младший брат Дорогал был влюблен в эту змею по уши. К тому же... У моего отца было пять жен, от каждого клана. Ну, и клан моей матушки был самым слабым. Вот и пошли разговоры, что должен, дескать, править не я, а он. А у нас не полагалось отрекаться от престола. Ну, я и сбежал. Ускакал как бы на охоту, и...

Торнан не стал вдаваться в подробности, что к моменту его бегства три клана из пяти уже начали потихоньку поднимать дружины, а один из двух коронных уж слишком часто стал шептаться о чем-то с дядюшкой Думом, братом матери Дорогала. И что Дорогал, как ни крути, был его любимым братом — и воевать с ним Торнан решительно не хотел. Не важно это уже теперь. Особенно теперь.

— Как же ты решился? — с восхищением спросил Чикко.

— Дурак, молодой был! — резюмировал Торнан. — Повоевал бы, глядишь, всех врагов бы и победил... Ладно. Давайте спать. Завтра у нас будет тяжелый день...

Но спать не хотелось. Ни ему, ни девушке, ни даже шаману.

— Торнан, — вдруг произнесла амазонка, — спой что-нибудь.

Он удивился просьбе, но спорить не стал. Почему бы не спеть, ведь песня поддерживает дух в бедствиях.

Но вот что?

И тут припомнилась ему старая, почти полузабытая песня родных краев, что любил напевать его воспитатель — дядька Осмунд. Длинная, с бесконечным количеством куплетов — их все целиком не помнили даже рапсоды.

— Хотите, друзья, спою вам, как поют в моих родных краях? Ее поют, когда пир кончается и приходит пора вспомнить тех, кого нет уже на земле...

Марисса кивнула, Чикко одобрительно покашлял.

Вспоминая слова, Торнан набрал полную грудь воздуха и затянул:

Славно мы рубились,
Метко стрелы били,
И у скал холодных
Я волков голодных
Мясом борандийцев
Подкормил изрядно.
Славно мы рубились,
Лихо смерть дразнили,
Слали в царство мертвых
Норглингов дружины,
Пламенем драккаров
Бухты освещая.
Славно мы рубились,
На день скачки конной
Уходили в степи
От родных пределов
Отгонять харьяттов.
Славно мы рубились.
Из лесов итвакских,
Из похода с князем,
Мать привез сынам я
И подругу сердцу.
Славно мы рубились,
А погибну в битве,
Смерть с улыбкой встречу
С предками я стану
Пить хмельную брагу
Во чертогах Дия,
Жизнь — она не вечна...
Славно мы рубились...

Он вдруг запнулся, увидев лицо прижавшейся к решетке Мариссы. Он понял — она сейчас заплачет.

Но она все же справилась с собой.

— Славно мы рубились... — повторила она полушепотом, отворачиваясь.

* * *

Утром им дали выспаться — когда за ними пришли, было уже около полудня.

С лязгом ушли в потолок тяжелые решетки. Сбрызнув благовонной водой, надели хитрые кандалы и повели длинными коридорами и лестницами наверх. Затем открыли замки и, без злобы подталкивая кончиками копий, завели в большой, богато отделанный зал со множеством рядов скамеек и обширной кафедрой синего гранита.

Их усадили за аккуратные конторки, не забыв замкнуть левую ногу каждого в крепкую деревянную колодку и запереть на замок. Словно этого было мало, за спиной каждого стало по два стража в посеребренных кирасах.

Потом зал начал заполняться публикой.

В Альбин полагалось, чтобы правосудие вершилось на глазах народа, даже если судят за украденную курицу, — дабы все видели, сколь мудры законы и беспристрастны судьи. Народ был все больше солидный, хорошо одетый, многие приходили с женами. Еще бы — не каждый день судят убийц сенатора и нобиля. Да еще не грабителей и разбойников каких-нибудь, а послов.

Появились судьи — сановитые старцы как на подбор, лишь двоим было лет этак под сорок. Все в голубых длинных мантиях и тогах, один даже с зеленой лентой через плечо — член совета Скипетра.

Да, можно гордиться: не какие-нибудь серые судейские крысы тебя на плаху отправят — аристократы.

И вот наконец пристав возгласил начало процесса, а присутствовавший тут же жрец воззвал к богине справедливости. После чего один из судей спросил, не хотят ли подсудимые сказать что-нибудь перед тем, как их дело рассмотрит суд?

Чикко смиренно промолчал. Торнан помотал головой.

— Итак, если вы не хотите больше ничего сказать...

— Я скажу! — поднялась, звякнув цепью, Марисса. Говорила она совсем недолго, и суть сказанного ею сводилась к одной фразе: «Жечь, резать, рубить в лапшу надо тех, у кого такие обычаи!»

Речь ее, несмотря на сумбур, произвела впечатление на присутствующих, правда, не такое, на которое она рассчитывала. Публика ухмылялась, кое-кто откровенно крутил пальцем у виска. Судьи тоже зашушукались.

— Я полагаю, — изрек один из них, морщинистый, но на вид еще бодрый старикан с крашеными волосами, — что подсудимая Марисса явно не в себе. Видимо, злодеяние совершено ею не по злобе, но по душевному нездоровью. Я ходатайствую перед судом о помещении вышеизложенной Мариссы в приют для душевнобольных при храме Эскалопия, причем во имя человеколюбия готов оплатить ее пребывание там и лечение...

«Надо же — и тут есть добрые люди», — подумала Марисса.

«Может, хоть она спасется и доставит треклятую палку Анизе». — пожал плечами Торнан.

«Старый ты козел! Тебе не о бабах думать надо, а о фамильном склепе!» — фыркнул про себя Чикко.

Потом пристав начал читать подробное описание дела.

Потом начали выступать судьи. Их речей, произносимых на старом альбийском, Торнан не понимал, но по тону, по выражению лиц, по долетавшим из зала репликам догадывался: дела их неважные.

Потом вышел уже знакомый им жрец Тиамат — бледный и жалкий, что-то пропищал и убежал. Выскочили адвокаты и тоже что-то бормотали с солидным видом...

И тогда Торнан решился. Мысленно обратя глаза к небесам, он начал говорить:

— Прародитель мой, бог предков моих, Хозяин Громов, идущий по звездам! Я редко вспоминал тебя и еще реже молился, но я не докучал тебе пустыми просьбами! Теперь же умоляю об одном — спасти не мою жизнь, но жизнь моих товарищей и спутников! Пусть уйдут они отсюда целыми и невредимыми, пусть вернутся они в Кильдар с удачей. А моя жизнь в твоей милости и в руках судьбы...

И произнес несколько слов на неведомом языке, которые заставил его выучить верховный волхв Благ.

Ничего не случилось, не грянул гром, и в дверях не появился императорский посланец с указом о помиловании. Но вдруг встрепенулся один из старцев — самый разряженный и увешанный золотыми знаками гуще прочих, почти не участвовавший до того в заседании глава трибунала.

— По-озвольте, по-озвольте, — обратился он к присутствующим, — кажется, мы упустили одно обстоятельство... Просто удивительно, как плохо работает нынешняя молодежь. Подсудимый Торнан, — сказал он. — Вы ведь, если я не ошибаюсь, не логриец?

— Да, я ант, — не замедлил подтвердить капитан.

— То есть вы варвар? — уточнил дедок.

— Да, бывало, меня и так называли...

— А вы, посол Храма, — дочь варвара из степей, из народа, в Логрии не жившего?

Зло оскалившись, Марисса сообщила, что, будь тут ее отец, они бы поостереглись так его называть.

— Ну, что касается именующего себя Чикко, его варварское происхождение даже не нужно подтверждать, — ничуть не обиделся старец. — В таком случае принесите мне пятнадцатый том Свода законов, — да, кажется, пятнадцатый.

Спустя минуту пристав приволок массивную инкунабулу, и старец, кряхтя, принялся перелистывать покоробившиеся пергаментные листы. Прочие судьи, и адвокаты, и даже сам прокурор, да и публика в зале благоговейно взирали на священнодействия председателя.

— Так, так, — бормотал он, — не то, не то, так... «Дабы вонючие мужики...» Нет, тоже не то... Вот, нашел, — сообщил он. Указ императора Биберия X, от третьего числа пятого месяца 1145 года от основания Альбы. «Ежели какой-нибудь варвар по глупости и темноте своей нарушит какой-то из чтимых в империи обычаев, то не надлежит ему ставить того в вину, ибо не умыслом сие совершено, но лишь от дикости...» Вот! Объявляю процесс законченным. Судьи удаляются на совещание!

И бодро засеменил к дверям Тайных Покоев. За ним потянулись и остальные члены Имперского Трибунала.

Совещались они не более получаса.

Пока судьи решали судьбу подсудимых, тем принесли еду — хлеб и воду. Торнан, не стесняясь, отломил чуть ли не треть каравая и принялся уплетать его. В конце концов, вполне возможно и такое, что в следующий раз ему доведется поесть уже в покоях Дия. Позади него переговаривались стражники.

— Смотри, как жрет — это ж три фунта за раз!

— Вот интересно — сожрет он их или нет?

— Да кому же три фунта сожрать-то? Он же не слон!

— Об заклад бьешься?

— А то?..

Судьи вышли гуськом из-за позолоченных дверей с изображением богини правосудия и расселись на своих местах. При этом председатель выглядел весьма довольным, но еще более довольным выглядел самый молодой из судейских — прямо как кот, слопавший всю сметану на хозяйской кухне и умудрившийся свалить вину на мышей.

— Сегодня... числа... месяца... — забубнил пристав. — Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи, рассмотрев дело об убийстве, разбое и похищении знатной девицы, постановил. Дело это всецело подпадает под указ императора Биберия X о варварах, а посему — считать означенного варвара Торнана и его спутников оправданными по всем пунктам обвинения. Что касается девицы Лиэнн Тамисской, дочери и наследницы герцога Марко Антеуса, то суд, рассмотрев все обстоятельства, счел, что поскольку данная девица волей отца и по родительскому праву была предназначена к свершению обряда великого гостеприимства и над ней были свершены все положенные погребальные процедуры, то она не может наследовать имущество и титул герцогов Тамисских. Каковые переходят к ближайшему родственнику...

При этом рожа самого молодого из судей прямо-таки засияла, и даже простодушному капитану стало все понятно.

— Посему трибунал постановил: передать девицу Лиэнн, отныне не имеющую фамилии и рода, под опеку варвару Торнану, на основании закона Люцция II «О бесхозной скотине». Также постановляем: варвара Торнана и его спутников, купно с девицей Лиэнн, выдворить из пределов империи, доставив к ближайшей границе и изгнав под страхом вечной каторги по возвращении, если оным персонам не будет возможности доказать, что оные вернулись не по своей воле.

Трижды стукнул священный молоток в руках председателя, возвещая о том, что решение вступило в законную силу, окончательно и обжалованию не подлежит.

«Надо же — выходит, не зря Громовника молил...» — вздохнул про себя Торнан.

«Выручила все же Великая Мать недостойную дочь свою!» — сжав руки на груди, подумала Марисса.

«Сколько премудрых слов, и все для того, чтобы захапать чужое добро!» — отметил Чикко.

«Лучше б меня зажарили...» — обреченно промелькнуло у Лиэнн.

— Плати, говорю! — рыкнул стражник на приятеля. — Проспорил, так гони как есть два скропула! Говорил я тебе: сожрет! А ты не поверил...

Глава 25

СТЕПНЫЕ ВЕТРА

Тяжело груженная повозка стала.

Из-за прутьев клетки Торнан наблюдал, как сбиры деловито разматывают дерюжную дорожку, чтобы край ее оказался за пограничным столбом — каменной растрескавшейся чуркой: ноги изгнанников не должны были коснуться имперской земли. Как выволакивают из второй телеги вьюки с их имуществом.

Как один из них снял с седла старого мула нахохлившуюся Лиэнн и, взяв за руку, подвел к столбу, а потом выпихнул за границу. Затем стражники перекидали на ту сторону тюки. И только потом хромой возчик принялся сбивать замок с клетки.

— Вылезайте, — распорядился сопровождавший их офицер с непонятными знаками различия. — Идти по одному, на землю не ступать.

Они выбрались, разминая затекшие ноги, один за другим, и гуськом, поодиночке, как и приказали, перешли на ту сторону.

Сделав дело, стражники сели в седла и уехали медленной рысью. Вскоре лишь пыль клубилась вдалеке желтоватой пеленой.

Можно даже было вернуться обратно. Правда, зачем? И тут и там — такая же степь.

— Да, ни коней не вернули, ни золота, — бросила Марисса. Первым делом она вскрыла тючок с оружием и, передав ятаган Торнану, деловито влезла в перевязь. — Вот — вся наличность, — она встряхнула сиротливо брякнувший мешочек. — Векселя уцелели, да ими тут и не подотрешься! И жратвы, — она пихнула мешок ногой, — на три дня, ровно как в законе. И купить нечего, негде, да и не на что... Хоть вексель бери да жуй!

— Ну, тут-то волноваться незачем, — философски бросил Чикко. — Вот как доберемся до приличных мест, кое-что продадим и все, что надо, купим.

Он извлек из-под одежды небольшой грязный узелок, с хитрой улыбкой развязал его, и на солнце блеснули драгоценные камни.

— Успел прихватить во дворце герцога, — сообщил он, глядя в удивленные лица спутников. — А нас ведь по-настоящему и не обыскивали... в штаны мне по крайней мере не залезли.

Марисса, слегка повеселев, ловко вытянула из узелка кулон с рубином на витой цепочке и надела на шею.

— Между прочим, это мои драгоценности, если кто забыл, — проговорила Лиэнн.

Чикко повернулся к ней:

— Ну, так ведь за свое спасение ты нам кое-что должна, если подумать. Мы как-никак в тюрьме сидели, смертушку ждали...

— Вот именно, — поддержала фомора амазонка. — Помолчала бы! — с обидой в голосе произнесла она. — Если хочешь знать, из-за тебя я убила пятерых! Это больше, наверное, чем я детей родить смогу! Как я с Богиней буду расплачиваться ?!

— А я не просила меня спасать! — не осталась в долгу Лиэнн. — Вам-то какое дело — варвары! Не вмешивались бы, и все было бы в порядке. Мне Стун, жрец наш, зелье дать обещал — я бы ничего и не почувствовала!

— Дура ты! Дура неблагодарная! И в самом деле не надо было спасать!

С удивлением Торнан заметил, что Марисса готова расплакаться.

— Попроси прощения, — сжав зубы, распорядился Торнан, решив, что недурно было бы дать оплеуху девке. Неблагодарность — один из худших грехов, и просто так оставлять его он был не намерен.

— А если не попрошу? Убьешь, варвар?!

— Зачем? — пожал Торнан плечами. — Просто отдам тебя первым попавшимся пастухам. Они по бабам соскучились, в степи оно, знаешь, все больше с овечками...

Выражение лица Лиэнн показывало, что данная перспектива ее совсем не устраивает.

— Действительно, варвар, — бросила Марисса, совсем неожиданно ставшая на сторону обидчицы, отчего капитан слегка растерялся.

— Заладили — варвар, варвар! — рявкнул он. — Может, и варвар, только вот у нас девчонок не жарят для гостей!

— Верно, — как бы между прочим отметила Марисса. — У вас их приносят в жертву разным гнусным богам.

— Много ты о наших богах знаешь! — вспылил Торнан. — Между прочим, один из них нам жизнь спас!

— Не гневи Великую Мать! — Раздражение и обида Мариссы окончательно переместились с «крестницы» на анта. — Только она могла нас спасти!

— Друзья, может, отложим богословие хотя бы до ближайшего города? — Чикко печально ковырнул носком старого сапога затвердевшую землю. — Мы не знаем даже, на каком языке будем разговаривать с местными, если встретим их, а вы собачитесь!

— Я не собачусь, а говорю, — холодно припечатала Марисса. — А насчет языка не волнуйся: сумею объясниться как-нибудь. А ты, Торн, вместо того чтобы разговаривать про то, чего не понимаешь, заглянул бы в карту да сказал, куда нам лучше идти. Ты ж у нас в походе вроде командуешь, а я ведь кто — посол храмовый...

Решив не вступать в спор с раздраженной амазонкой, Торнан извлек из сумы карты и углубился в них.

Познания Торнана в вопросах жизни в степи исчерпывались фразой — «А Дий его знает!». В эти края его никогда не заносило, знакомых, кто бы рассказал что-то полезное, тоже не было вроде...

В общем, ничего, кроме обычных баек и слухов.

Впереди, насколько хватало глаз, тянулась Бесконечная Степь. Ее западная окраина, вроде как входившая еще в логрийские земли, принадлежала Ибрании — диковатому и отсталому государству. Туземцы мыли золото в заводях великой Ары, торговали со степняками, скупая шкуры и шерсть, тем и жили. Во всей стране имелось лишь два приличных города — Такон и Касса-Ибра — столица, в которой самым значительным сооружением был двухэтажный глинобитный дворец местного короля, а ибранская монета — «всадники» — вошла в иронические пословицы.

Что там дальше на Восток — про то говорили разное. Например, что там есть земли, населенные людьми с собачьими головами. Или что далеко в степях вокруг далекого и почти легендарного Лунного моря обитает могущественный и многочисленный народ, чьи женщины, подобно мужчинам, участвуют в битвах и где юноша может взять в жены девушку, если одолеет ее в скачках или в стрельбе из лука. Но пока взору открывались лишь поросшие высокой травой просторы, балки с рощицами, по дну которых струились ручейки, каменные гряды, заросшие камышом озерца.

Под обжигающими, как языки пламени, полуденными лучами солнца необозримый степной простор казался вымершим. На много лиг вокруг простерлась степная гладь, поросшая высокими травами. По этим просторам можно было ехать много часов и не встретить никакого жилья. Иногда в степи попадались юрты одиноких кочевий или хотоны — стоянки пастухов. Вечно голубое небо, синие, желтые и пурпурные тюльпаны, голубые и алые как кровь маки, чистый горячий воздух. Глиняные и каменные пирамидки на холмах — сэберганы, курганы, в которых похоронили кого-то и когда-то, выложенные растрескавшимся от времени камнем колодцы в низинах. На сочной траве жирели суслики, земляные белки, тарбаганы и стада диких ослов, волки и лисы охотились за мышами и зайцами.

Им предстояло пересечь эту степь и добраться до ближайшего города — без коней и почти без припасов. Степь дикую, где не просто добыть воду, и к тому же населенную людьми, частенько рассматривающими чужаков как добычу.

Да, пожалуй, степняки-харьятты — все эти холкейты, сироллы, оркиты и прочие — будут главной проблемой.

У народов, гордо именующих себя «цивилизованными», на харьяттов существовало две противоположные точки зрения.

Первая — сохранившаяся с древних времен, с Арфа-саиба и Таббу-кагана. По ней степь населяли страшные дикие всадники, оставляющие за собой лишь трупы и пепел, стирающие с земли города и целые страны. Те, чьи луки выпускают стрелы на шесть сотен шагов без промаха и способны просадить любой доспех. Те, кто сокрушал древние королевства, обращая знатнейших людей в рабов, а их жен и дочерей — в наложниц, греющих зимними ночами ложа в юртах.

Но уже давно большая часть логрийцев думала совсем по-другому.

В их глазах кочевники Степи были всего лишь кривоногими малорослыми дикарями, которые, спустившись из седел своих коньков, даже толком не способны ходить. Глупые и дикие, способные отдать табун в десяток лошадей или отару овец за саблю из скверного железа и драгоценную шкуру ахнайского барса или гигантского ташкуна — за бусы из позолоченной меди и цветных стекляшек. Те, кто приносил неплохие прибыли работорговцам, в голодные годы отдавая своих смуглых крепкотелых дочерей лишь за мешок зерна. Те, кто, по рассказам знающих людей, удовлетворяют свою похоть с овцами и кобылами, отчего иногда рождаются полукони-полулюди.

Молва приписывала, впрочем, обитателям степи и положительные качества — гостеприимство, например. Торнан слышал, что не накормить встреченного путника — для кочевника тяжкий грех, будь он последний пастух или даже хан. (Точно так же, как для путника — оскорбить хозяев отказом от угощения.)

Впрочем, говорили также, что в голодные годы путника могли и самого пустить на угощение — как ни жалко чужого человека, а своих детей еще жальче.

Еще ходил занятный слух, что в Степи никогда или почти никогда не грабят ради золота или драгоценностей, ибо номады не испытывают в них большой нужды — другое дело оружие, стада и женщины (мда, вот еще проблема!).

Одним словом, впереди была довольно опасная дорога. Но выбора не было — нужно было идти. Будь Торнан один, он бы просто дождался ночи и вернулся в Альбию, и помоги Громовник тому, кто бы попытался поймать его и сдать страже! А там — быстрый конь, купленный или украденный, за день-два донес бы его до границ с Хетти или Ниссарой. Но где пройдет он один, там нечего и думать проскользнуть четверым, среди которых — никчемная изнеженная девчонка.

При мысли о том, что придется тащить Лиэнн, он скривился, как от доброй порции уксуса.

Тренированный человек, например, солдат славной Северной Стражи, может пройти в день с грузом примерно тридцать лиг. Ну хорошо, он сможет идти с такой скоростью и пять, и десять дней. Дня три продержится Марисса. А вот эта патрицианская дочка свалится на первом же десятке миль. Но что прикажешь делать? Бросить ее в степи, на почти верную смерть от голода или хищных зверей или рабство у бродячих пастухов?

То есть, если на то пошло, выйдет, что они зря подставили в имении герцога Мархо голову под топор, поубивав при этом некоторое количество живых людей?!

Но даже и брось они ее — Чикко тоже долго не сможет идти. День-два — самое большее. И что — сидеть и ждать, пока он вылечит себе сбитые до костей ноги? Или друга тоже надо бросить на поживу волкам и полосатым гиенам?

Значит, придется идти, равняясь по самому слабому, в надежде, что по дороге попадутся торговцы или аборигены, которые продадут им хотя бы двух коней.

Между прочим, куда им идти, он тоже толком не знал.

Если судить по карте, то в трех-четырех днях хода одву-конь лежит Такон — второй по величине город Ибрании, ее пограничный форпост. За ним всякая цивилизация обрывается. Оттуда можно будет легко спуститься по какой-нибудь из мелких речушек в Хатту и без особых трудностей добраться до Андии, где и добыть недостающую часть жезла.

Но без коней, да еще с довеском в виде отставной герцогини Тамисской, путь может растянуться на месяцы. Значит, придется сворачивать на юг, пересекать засушливую Смеарскую котловину, выбираться к стоящему на границе Таноры городку Самхен и уже оттуда двигаться во все тот же Такон, из которого, в свою очередь, через Хатту — в Андию.

И все это опять-таки будучи обремененными девицей, которая даже не вполне понимает, что они для нее сделали.

Хотя... Капитан несколько повеселел. Кто их, собственно, заставляет тащить Лиэнн всю дорогу?

Он пододвинулся к Мариссе.

— Слушай, Рисса, я вот что подумал. Нам надо ведь что-то решить с Лиэнн...

— А чего тут решать? — передернула плечами воительница. — Доберемся до ближайшего святилища Матери и там ее оставим. Уж послу соборного Коргианского храма не откажут?

Торнан закивал, испытав глубокое разочарование. Он-то думал, что Марисса поблагодарит его за верно найденное решение, а она уже обо всем догадалась сама.

Он наконец принял решение:

— Идем на юг. Давайте, поднимайтесь. Тебя тоже касается, — слегка пнул он молча нахохлившуюся Лиэнн.

Прошел час. Потом еще. Третий... Пятый...

Пот лил в три ручья, ноги заплетались. Оглядываясь на Чикко и Лиэнн, Торнан отчетливо видел, что если те сейчас упадут, то уже не встанут. Да он и сам изрядно устал.

Выбрав место, Торнан скомандовал привал в тени высокого холма — а может, кургана.

— Отдыхаем до ночи, — объявил он. — Отдохнем, пойдем до утра, переждем жару и двинемся дальше. Воды не дам, — сообщил он пожирающей взглядом бурдюк девчонке. — Только ночью — сейчас ты изойдешь потом и будешь больная и мокрая как мышь.

До заката было еще далеко, но фомор и альбийка заснули почти мгновенно.

Часа через три, впрочем, они пробудились и даже слегка ожили. За это время Торнан с Мариссой поднялись на вершину кургана и осмотрели окрестности, не увидев ничего хорошего, равно как и плохого. Потом вздремнула сама Марисса.

А Торнан решил кое-что прояснить — разговор предстоял не очень приятный, но избежать его было нельзя.

Подойдя к отрешенно сидевшей на склоне Лиэнн, он опустился в траву рядом.

— Значит, так, девица, — начал он. — Я не умею говорить красиво...

Та обернулась к нему, внимательно глядя ему в глаза. Смотреть в глаза тому, чьих родных ты убил, — занятие не из приятных.

— Я понимаю, что убил твоего родного отца... — продолжил ант.

— А он и не отец мне был, — равнодушно пожала плечами Лиэнн.

— То есть?! — Торнан чуть не подпрыгнул. — А как же... — Он запнулся.

— Да вот так. Все очень просто. Он меня удочерил, когда я еще совсем крошечной была. Я даже не знаю, кто были мои настоящие родители. Специально для этого самого обряда и удочерил. Старик вообще был помешан на этой старине, — саркастическая издевка прозвучала в голосе девушки. — Раньше так усыновляли детей рабов для жертвоприношений всяким богам. А он — для такой вот надобности. Он ведь, бедный, извелся весь — по обычаю в девятнадцать девушку положено нарекать вторым именем, и тогда уж — никакой печки. А мне вот восемнадцать стукнуло...

Торнан молчал. Его посетила мысль, что совсем не худо было бы перерезать всех местных нобилей с их древними обычаями.

Он поднялся, собираясь оставить Лиэнн.

— Подожди, — вдруг негромко сказала девушка. — А скажи мне... Торнан... Правда, что ты был... Что ты король? — справившись с нерешительностью, спросила альбийка.

— Нет, — ответил Торнан, прикидывая, кто и когда успел ей проболтаться. — Я сын короля. Сын от пятой жены. Еще что-то хочешь спросить?

Сочтя разговор законченным, Торнан позволил себе смежить веки. Вернее, лишь попытался это сделать, потому что кто-то дернул его за ногу.

Рядом с ним сидела Лиэнн с округлившимися от ужаса глазами. А в следующий миг Торнан убедился, что все рассказы о том, что степные кони могут двигаться бесшумно, полностью правдивы. Ибо прямо перед ними стояли пятеро всадников, появившихся из густой травы совершенно бесшумно. Да, ровным счетом пятеро всадников на низкорослых крепких лошадках, зло скалящих зубы и весело всхрапывающих. Драные засаленные чапаны, вытертые малахаи, луки, что обрадовало Торнана, в саадаках. Они смотрели на изгнанников и улыбались.

Торнан тоже улыбнулся им, окидывая еще раз незваных гостей внимательным взором. Обычное оружие степняков — сабли и луки. Рваные обноски бешметов и накидок, неумело, явно наспех починенные, подпоясанные веревками и простыми кожаными ремнями.

Капитан понял — дела их неважные.

Как ни был он невежественен в нравах обитателей Бескрайней Степи, все же даже он знал, что пояс цветов клана или рода — последнее, с чем расстанется любой харьитт, даже давно покинувший родину и сменивший дедовские одежды на логрский камзол или камизу. Если же в степи встречаешь человека без кланового кушака — готовься драться или бежать. Ибо перед тобой «вольный всадник». Именно так красиво и вычурно именовали себя изгнанники из рода или племени, беглые рабы или просто бродяги, скитавшиеся по этому бесконечному травяному морю, жившие охотой, кражами скота или разбоем.

Судьба, видно, не исчерпала всех неприятных сюрпризов, что заготовила для них.

Пришельцы переглянулись, по-прежнему добродушно улыбаясь.

— Сейян, — бросил наконец один из них. Его спутник кивнул:

— Ту сейян.

— Кут сейян, — в один голос высказались двое других, пожирая глазами Мариссу и Лиэнн.

— Тэк торбо, — резюмировал последний, уже немолодой и хуже всех одетый.

Старший некоторое время переводил взгляд с девушек на Торнана с Чикко и обратно. Наконец он принял решение.

— Мейян — сок, — махнул он рукой куда-то в сторону. — Сейян — кнас, — и ударил себя в грудь.

Торнан не понял ни слова, но смысл был ясен и без перевода. Добрые и великодушные степняки позволяют жалким мужчинам чужого народа уйти на все четыре стороны, оставив в уплату за свои никчемные жизни двух симпатичных женщин.

Торнан понимающе закивал и медленно потянулся к мешку, старясь держать руки подальше от ятагана.

— Х-х-ху-у! — недовольно выкрикнул атаман. — Барах — кнас! Сейян — кнас! Мейян — сок.

Имущество, видимо, тоже было включено в уплату за головы чужаков.

— Сок-сок-сок! — нетерпеливо замахал на них руками степняк и, не слезая с коня, нарочито медленно принялся развязывать кушак.

«Убирайтесь, пока мы добрые», — так мысленно перевел его речь Торнан.

«Что я скажу Анизе?!»

Медленно они начали отступать от стоянки: Торнан — с приклеенной улыбкой протягивая вперед руки, и Чикко, державший в руке треклятый посох. Северянин старательно придавал лицу именно это выражение — жалкое, испуганное, растерянное и глупое одновременно. Кто другой, пожалуй, не купился бы на такое, но эти дикари могут поверить. Есть надежда, что эти выродки, занявшись женщинами, расслабятся... Марисса, конечно, ему не простит — ну да ладно.

— Сейян — сташ кунчар, — спокойно распорядился атаман, ткнув пальцем в клинки на поясе Мариссы. — Барах сташ цеш. — И, уже дергая за узел кушака, недвусмысленно указал на расстеленный плащ Торнана. — Сюты.

Марисса обернулась к товарищам, и...

Дорого бы дал Торнан, чтобы не видеть того дикого искреннего презрения, которым она облила его. А потом спокойно уперла руки в бока, помотав головой.

— Мен сейян не для тебя, — сказала, как сплюнула, Марисса и добавила: — Туйян!

Лицо кочевника потемнело, и, взвыв, он послал коня вперед, широко размахнувшись плетью.

Марисса не кинулась прочь, а бестрепетно подставила под камчу руку. И когда ремень жуткого степного волкобоя обвился вокруг предплечья (Торнан мысленно вздрогнул, выхватывая ятаган), изо всех сил рванула на себя. Кочевник, не удержавшись, вылетел из седла, кувыркнулся в воздухе и приземлился теменем прямо на жесткую, как камень, прокаленную солнцем землю.

И тут началось нечто невероятное. Лошади, словно сойдя с ума, бились, дико ржали, не слушаясь всадников — степные лошади, приученные слушаться хозяев не хуже собак! Вот один из них вылетел из седла, за ним второй, неудачно угодив под копыта. Жуткий хруст и дикий вопль, кровавые ошметки, летящие во все стороны...

Новый крик — и Торнан с изумлением узрел, как вторая лошадь яростно грызет лицо другого всадника. Еще один тщетно пытается укротить своего коня, — а потом рукоять плети, ловко использованной амазонкой в качестве кистеня, бьет его в лоб, и тот летит на землю, чтобы через секунду его лицо было разбито копытом собственного коня.

Последний всадник сумел-таки спрыгнуть с седла взбесившегося скакуна и с кинжалом бросился на девушку. Марисса свалила его привычной «мельницей», пырнув напоследок трофейной саблей.

И все было кончено. Единственный уцелевший степняк, не обращая внимания на разорванное бедро, из которого торчали белые обломки кости, икал от ужаса, не отрывая взор от Чикко. все еще приплясывающего и вихляющегося на месте.

— Камм, камм! — жалобно всхлипывал он. И через силу выдавил, протянув руку к Торнану: — Убэй, убэй, толко камму не отдавай! Убэй, сьэш, но не отдай!!!

На то, чтобы обыскать покойников, забрав у них все ценное, ушло совсем немного времени. Эту грязную работу Торнан взял на себя: Чикко занимался лошадками, а Марисса молча бинтовала руку, рассеченную плетью. Постанывающего степняка он решил оставить напоследок. Хотя, конечно, глупо — все равно ведь придется им заняться.

Покончив с раной, девушка зачем-то принялась рыться в мешке.

— Ну что, муйян, сейчас сделаю из тебя туйян, — зловеще ухмыльнулась она, вытаскивая из мешка бритву. Повязка на руке уже набухла кровью, но она, казалось, этого не замечала.

— Хакк, сармузи бай-реггир — торму, — бросила Марисса, деловито поправляя бритву на ремне.

— Ш-шлима-ра! — нашел в себе силы пленник, под которым уже натекла солидная красная лужа.

— Поговори тут у меня, хмок сессынкурный, будешь вдвое дольше умирать!

Торнан не стал ничего говорить или спорить. Подойдя к задыхающемуся степняку, он быстро наклонился, положил ему руки на виски и резко повернул. Тот не сопротивлялся, даже расслабил в последний момент шею, чтобы облегчить работу своему убийце.

— Ты!!! — взвыла Марисса.

— У нас времени нет, — пожал плечами Торнан. — Да и другие тут могут оказаться.

Топнув от возмущения ногой, Марисса швырнула бритву в траву.

— Подними — хорошая вещь, — холодно распорядился капитан. — И займись Лиэнн — она вся белая аж, — ткнул он во всеми забытую альбийку.

— Я ничего, я уже... — слабо возразила Лиэнн. И ее вывернуло наизнанку.

Герцогиня, спокойно готовившаяся к собственному зажариванию, к чужой смерти, видать, не привыкла.

Не обращая внимания на хнычущую девушку, Марисса подобрала бритву, аккуратно сложила и принялась приторачивать вьюк к седлу все еще нервно вздрагивающей кобылы кого-то из убитых — Чикко уже успел с ней «договориться».

— Слушай, а язык ты откуда знаешь? — спросил Торнан, когда они уже тронулись в путь.

— Немного, — согласилась Марисса, сморщившись, — неловкое движение забинтованной руки напомнило о себе болью. — Ему меня отец учил, пока был жив. — И, ни к кому не обращаясь, мрачно добавила: — Может, кого-то из родственников прикончила... И что я Богине скажу, когда помру?

Спустя несколько дней. Такон

Добавь еще хоть монетку, красавчик, — потерлась о Торнана всем телом Ко.

— Я заплатил уже столько, что хватило бы обслужить целый караван вместе с верблюдами, — приобнял ее Торнан.

Меднокожая девка обиженно отвернулась к растрескавшейся стене. Шел второй день его пребывания тут, в городе, и почти сутки в этом заведении. Когда они достигли глинобитных стен Такона, кони под ними были еле живыми. Еле живым был и Чикко, уже раз сто громко заявлявший, что дар «Конского Мастера» его покинул, причем навсегда. Два жеребца пали по дороге.

Вручив коней мальчишке у ворот и кинув ему серебра, они ввалились в двери харчевни.

— Пить, жрать и отдыхать! — сообщил Чикко недоуменно взирающему на них мужику за стойкой. Тот, впрочем, быстро вышел из прострации — видать, привык, что путники из степи хорошими манерами не отличаются. Следующий час они, сидя за столиком в углу таверны, поглощали разведенное водой вино, заедая его нежной ягнятиной, свежим сыром, виноградом и персиками.

Вышли они из харчевни только вечером. И, не сговариваясь, отправились в город.

Это, конечно, был не Алавар Тысячебашенный, но Такон действительно заслуживал славы торговой столицы Ибрании. За время прогулки они получали массу деловых предложений, касающихся обмена и торговли. Продать Лиэнн — четырежды (отвергнуто большинством голосов при воздержавшемся Чикко). Продать Мариссу — одно (отказ сопровождался бранью вперемешку с обещаниями «вспороть жирное брюхо» и «отрезать окаянный отросток»). Поступить могучему северянину и мудрому магу в охрану каравана в обмен на пищу, немного серебра и место в караване для сопровождающих их женщин. (Отвергнуто после некоторых раздумий — караван шел не в ту сторону, куда им было нужно). Продать лошадей — пять раз (отказ из-за смехотворности предлагаемых сумм). Обменять лошадей на двух верблюдов (отвергнуто по причине отсутствия нужды в верблюдах). Обменять лошадей на двух мальчиков для удовольствий (отвергнуто по той же причине). Обменять жизнь на кошелек (предложение взято обратно после того, как острия трех клинков пощекотали горло наглых оборванцев, пытавшихся размахивать ножами).

Это не считая предложений посетить самых красивых и ласковых девушек во всем городе (девятнадцать обращений к мужчинам и одно — к Мариссе), поселиться в самой чистой и дешевой гостинице, какую только можно представить (раз пятнадцать), поесть в харчевне с бесподобной кухней (уже и не вспомнить, сколько раз), и тому подобное.

И так ли удивительно, что Торнан первый отстал от друзей, соблазнившись одним из предложений — вернее, той, кто его делал. А именно — черноволосой красоткой лет семнадцати, с гладкой блестящей кожей и синими глазами, одним своим видом будоражившую кровь — упомянутой выше Ко.

— Так не добавишь монетку?

— Ладно уж, — вздохнул капитан, — добавлю.

Радостно заверещавшая девица тут же принялась отрабатывать вознаграждение. Позволив ей делать все, что хочет, Торнан блаженно расслабился.

В конце концов, почему бы не радоваться жизни? Три дня назад они дрались со степняками не на жизнь, а на смерть. Две недели назад были осужденными изгнанниками, сидевшими как звери в клетке.

Месяц назад ждали смерти в главной имперской тюрьме. Что еще подбросит им судьба?

Глава 26

КОСТРЫ И ЦЕПИ

Если спросишь — я при чем? Я караю божьим мечом...

М. Горшенев

Вот такая у нас жизнь, уважаемый путник, — бормотал кузнец, старательно опиливая копыто коня. — Такое вот у нас творится. Когда такое в Андии было, скажите на милость? Вот и подков-то хороших не найти...

— Прав ты, уважаемый, — бросил северянин, поглаживая беспокойно прядавшего ушами коня. — Уже вторую потерял...

— Так и я о том же!

Все чаще Торнан задумывался, что слухи насчет Темных Знамений и пробуждения Зла в самом деле имеют под собой некую почву. А чем, как не вмешательством темных сил, объяснить, что эта земля на юго-востоке Восточной Логрии, всегда такая спокойная и благостная, почти сонная, ныне погрязла в пучине смут, готовых разрешиться кровопролитием?

Началось с того, что внезапно отрекся от престола старый король Андии — тихий безвредный пьяница. Знать, как тут полагалось, затеяла выборы нового владыки — и началось...

Три кандидата на престол от разных клик лордов набрали поровну голосов, и никто не хотел уступать. Потом вдруг один из претендентов во главе своих сторонников самочинно ворвался во дворец и короновался с нарушением всех законов и обычаев.

Взбунтовавшаяся знать срединной Андии осадила столицу Новый Лайг — город, первые камни которого были заложены, по преданиям, самими богами. Они собирались посадить на трон своего претендента, но тот ни с того ни с сего снял свою кандидатуру. Затем уже лорды западных земель собрали свои дружины, якобы для похода на столицу, чтобы прогнать самозванца, но частью струсили, частью перессорились, и освободительный поход так и не начался.

Рудокопы, кузнецы, каменотесы волновались, были готовы идти на освобождение столицы, но губернаторы и правители поджали хвост. Новоявленного короля, чье имя капитан так и не смог запомнить, в конце концов утвердили на престоле, но он уже мало что решал (да еще говорили, что на него навели порчу), и все свелось к скандалам на бесчисленных съездах знати.

Смута не прекращалась.

При Колноваге с каждой стороны сошлось по пятнадцать тысяч воинов, но в бой они так и не вступили — все ограничивалось тем, что, сблизившись на расстояние крика, отдельные бойцы и отряды осыпали друг друга оскорблениями. В конце концов войска частью были отведены лордами, частью разбежались. Так что выражение «поле брани» обрело самый что ни на есть подлинный смысл Война, не начавшись толком, перешла в то, что умники в штабах называют «позиционной», а затем и вовсе в откровенную анархию.

Не имея возможности, да и желания, решать споры в честном бою, лорды принялись действовать другими методами. Золотом, обещаниями, интригами и угрозами переманивали на свою сторону вассалов и союзников врага, ядом и кинжалом расправлялись с несговорчивыми. Местная гильдия убийц уже не справлялась с заказами, и, по слухам, ее мастера срочно выписывали из других краев соответствующих специалистов. Шайки любителей чужого добра росли в числе. Недавно назначенный первый министр вдруг покончил с собой, при этом так ловко, что не поленился привязать веревку на вершину высокого вяза в парке своего имения и спрыгнуть вниз.

Тем временем на крайнем востоке страны верх неожиданно взяли поклонники Митры. Причем не простые, к которым тут уже привыкли, а какая-то секта чуть ли не с Дальнего Востока, чьи вожди, опять же по слухам, поддерживали связь с какими-то «Великими посвященными», что засели в пещерах Гхараттийских гор. (Их не смутило, что все остальные братства Митры-Светоносца по всей Логрии тут же объявили их еретиками и богоотступниками.)

В главном городе востока, Хемлине, также называемом Градом Тысячи Львов, воцарилась власть полубезумных пророков, заявлявших о конце прежнего века и начале нового, и их орудия — Святейшей Инквизиции. В этом новом веке, по их словам, не будет ничего противоречащего воле Великого Митры. Например, колдовства, магии и магов, лжебогов. Чародеев и даже знахарей жгли на кострах целыми семьями. Толпы фанатиков крушили храмы Великой Матери, Торра. Утана и прочих больших и малых небожителей.

Объявлено было также, что все люди, в ком есть нелюдская кровь, тоже не войдут в новый век, ибо всякие там гномы, дворфы, дроу, эльфы, русалки, ундины и прочие есть демоны и дети лжебогов, которых вообще-то не существует...

Толпы фанатиков бродили по улицам, вознося хвалу своим вождям и Митре, именуя его своим грозным воеводой, что разрушит прежний мир и воздвигнет новый. Они забросили свои житейские дела, обитали на улицах, ели что придется, слушая речи своих вожаков. Сотни барабанов день и ночь били на главной площади Хемлина, чтобы отогнать злых демонов, и от их звуков мирные прежде обыватели впадали в неистовство.

На дорогах приходилось опасаться равно и стражников инквизиции, ищущих колдунов, и разбойников, как уже говорилось, умножившихся в числе, и обычных стражников, от всего происходящего совершенно одуревших и оттого злых.

Все бы ничего, но именно туда предстояло идти посланникам Тиамат. Причем Хемлин, гнездо безумия, им никак было не миновать, ибо через него лежала кратчайшая дорога в Урочище Мертвой Змеи, что в нескольких днях пути отсюда, у реки Урат. Там и находился храм, посвященный божеству столь древнему, что никто уже не помнил его имени. Храм имел большое подземелье, где в крипте была оборудована сокровищница. И там, как хотелось надеяться Торнану, и лежала последняя часть жезла.

— ...А еще эти Сыновья... — вывел его из размышлений басок коваля. — У нас тут они пока особенно не шалят, а вот в Хемлине от них уже, говорят, честные люди не знают куда деваться.

— Это чьи сыновья? — заинтересовался Торнан.

— Да Сыновья Света, чтобы им на том свете Охриман фитиль куда надо вставил! — пояснил кузнец. — Сборище сопливых дураков, которым монахи задурили мозги. Обрядились в черные балахоны, день и ночь с мечами и топорами по улицам бегают, песни орут да к Светлому Походу призывают! Поговаривают, что их в горы пошлют, мол, горцы — это потомки нелюдей. Говорят еще, что на юг двинут — нести истину собратьям. Только вот скорее уж их тут оставят — охранять правителей наших. Армия от такой жизни скоро разбегаться начнет — жалование грошовое, оружие дрянь, старье... Да и не любят вояки монахов. Ну, вот и все, с вас девять данаров, уважаемый.

Торнан не глядя сунул мастеру серебряный.

— Трогай, — бросил он спутникам.

Граница между царством Хетт и хемлинскими землями лежала вдоль восточных отрогов Тарпейских гор. Правда, граница эта издавна существовала лишь на папирусе карт и пергаменте договоров. Признаком ее были разве что попадавшиеся иногда среди скал и горных лесов столбы из потемневшего от времени известняка, изображавшие какого-то бога с палицей (или просто мужика с дубиной). Их поставил лет сто назад один из андийских королей, когда они еще были в силе и что-то решали.

Единственные таможенные посты стояли в Ар ганской долине и на перевале близ пика Коверла. Но когда Торнан со товарищи их достиг, выяснилось, что торговцы и путники могут ездить беспрепятственно. Ибо посты покинуты, рогатки сломаны, а в бревенчатых старых казармах гуляет ветер.

— Вот тебе раз! — только и сказал Торнан. Бросить таможенное дело, столь любимое охочими до денег государями — такое в его голове не укладывалось.

Тем не менее это было так, и ничего не напоминало о сборщиках пошлины. Лишь реющий на слабом ветру забытый выцветший стяг желтой расцветки, украшенный подковой.

А окончательно добила его часовня.

Это была обычная придорожная часовня-каплица, какие любили строить в этих землях. Простой каменный или деревянный дом с залом, где можно было помолиться, алтарем в виде простой гранитной плиты и нехитрым орнаментом. Там были изображения всех богов, каким поклонялись в этой местности, и каждый проезжающий мог выбрать себе небожителя по вкусу.

При часовнях никто не служил, и сами проезжие, что останавливались помолиться, обычно поддерживали в них порядок. Не возбранялось и переночевать здесь, соблюдая, разумеется, уважение к божьему дому.

Но в той каплице, где они пожелали остановиться, ночевать было решительно невозможно.

Все было загажено и осквернено, изображения — не исключая и самого Митру — разбиты, а перед алтарем, на котором разводили костер и готовили еду, возвышалась груда людского дерьма...

— Великий Морской Хозяин! — воззвал Чикко, до того богов не поминавший. — Что ж это творится?!

Так что к Хемлину они подходили с явной настороженностью. И только успели над деревьями придорожных садов подняться его башни, как их опасения начали сбываться.

Навстречу им попалось несколько вооруженных пиками солдат. Остриями они подталкивали в спину человека в лохмотьях со связанными руками, который покорно тащился вперед. Замыкал шествие судейский в черном балахоне: на поясе у него висела чернильница, а в руках он держал свиток, скрепленный оранжевой печатью. Марисса встретилась взглядом с осужденным и прочла в нем страх и муку. Все трое вдруг догадались, что пленника ведут на казнь.

Солдаты повели связанного человека вдоль речки и вскоре исчезли за деревьями, низко склонившимися над водой.

— Хорошенькое начало! Боюсь, мы попали в поганое место, — пробормотал Чикко.

Марисса ощутила непреодолимое искушение повернуть назад. Может быть, лучше будет остановиться на постоялом дворе или даже попроситься в крестьянский дом?

И Торнан против ожидания поддержал ее мысль.

Место для стоянки нашлось почти сразу. В паре верст от города возвышались развалины какого-то большого храма.

Свернув с дороги и подъехав поближе, они обнаружили, что лучшего места найти нельзя. Руины занимали изрядный кусок земли; их окружала невысокая каменная стена. Главная башня храма поднималась на сотню футов и когда-то явно была выше. Перед тем, что раньше было внушительным входом в храм, стояли грубые полуразбитые статуи непонятных божеств. Кому тут поклонялись — не знали, должно быть, и здешние мудрецы. Боги на востоке Логрии менялись чуть ли каждый век.

— Решено: остановимся здесь, — сказал Торнан.

— Что-то мне тут не нравится, — беспокойно завертел носом Чикко.

— У тебя всегда что-то не так. — Марисса, спешившись, принялась расседлывать свою кобылу. — А по-моему, все прекрасно, — заявила она. — Травы много, погода теплая, разбойников не наблюдается, солдат тоже.

— Но эта груда камня, я слышал, пользуется дурной славой у местных жителей, — насупился Чикко.

— Вот поэтому мы тут и переночуем, — резюмировал Торнан.

Снаружи послышался приближающийся топот копыт. Чикко достал из-за спины арбалет, купленный по случаю.

Он увидел трех всадников. Двое из них были воины, в центре и чуть впереди ехал человек в синей с багрянцем длиннополой одежде. Они пронеслись по дороге, даже не взглянув в сторону храма, подняли тучу пыли и скрылись. «А не по нашу ли душу?» — встревоженно подумал Торнан. По лицам товарищей он понял, что, видимо, та же самая мысль посетила и их.

После того как они разбили лагерь под защитой нехороших развалин, было решено провести разведку. Нужно было выяснить, остались ли еще в городе храмы Великой Матери и могут ли служители помочь им, а заодно — прояснить обстановку. Оказаться в центре вдруг вспыхнувшей смуты никому не улыбалось.

Естественно, эту обязанность взял на себя ант.

Торнан вошел в город через Старые ворота вместе с шумной толпой, состоящей из монахов, торговцев и горожан, разносчиков с корзинками, набитыми снедью и пивом. Галдели и резвились детишки. Важно восседая на коне, северянин двигался по улицам, зорко осматриваясь и одновременно изображая из себя важного господина. Хемлин был старым городом, где новое стояло на старых фундаментах. Что было тут прежде, толком не знал никто. Издревле при строительстве фундаментов и рытье колодцев здесь находили следы древности — литые бронзовые наконечники стрел, светильники и алтари из глины тонкой работы, керамические трубы водопроводов, булыжные мостовые. Нижние ряды кладки многих домов, едва выступающие из земли, были сложены из гладко обтесанных камней, потемневших от времени. На стенах и сводах древних арок встречались изображения, которые почти невозможно было разобрать.

Перед Торнаном в небо устремлялась огромная главная башня цитадели, поражающая своими размерами и массивностью кладки. Перед ней раскинулась ярмарка. Выли и ржали цирковые животные, фокусники пускали изо рта струи огня; тут же кривлялись плясуны и жонглеры. Кулачные бойцы мерялись силой на помостах. Встречались и жрецы-митраисты — многие под ручку с грудастыми хохочущими бабенками. Мелькали и одеяния чинов инквизиции.

Худосочный прыщавый парень в черной хламиде с двумя неумело нашитыми литерами «С» на груди читал свою поэму, выкатывая глаза и придавая лицу зверское выражение — видимо, изображал вдохновение.

...Огнем выведены знаки,
Колдовского повеленья:
Падалью сгниет во мраке
Виноватый в оскверненьи!

Почему именно во мраке и что именно осквернил виноватый, капитан так и не понял.

Тут и там сновали монахи, призывая еретиков покаяться; другие выкрикивали псалмы и строки из «Книги Солнца». Один забрался на бочку у дверей кабака и что-то пафосно излагал.

Торнан приблизился.

— Некогда изгнал с земли Митра Несущий Свет всякие нечистые народы, Охриманом порожденные, — вещал монах. — Всяческих эльфов, дворфов, гоблинов, гнумов и иных, дабы отдать землю любимому своему рабу — человеку. Бежали прочь, в свои темные страны, эти народы злокозненные. Однако ж затаили злобу на Светоносца и на людей. Ведомо всякому: мерзкие сии народы ждут в сумраке, дабы, дождавшись урочного часа, войти в мир наш и напасть на людей, отомстив за то, что любит их Митра Великий, и извести род людской под корень.

Но есть еще одна беда — остались на Земле их отродья, потомки от соития нелюдей с людьми. Сколь много их среди нас — за века отравленная нелюдская кровь далеко разошлась среди народов и племен. Горцы — от дворфов с гнумами и цфергами происходят, а кочевники — от кентавров с орками. Есть также люди, от болотников произошедшие, и от русалок с водяными и корриганами — те больше на берегах живут и рыболовством промышляют. И иные многие — на Дальнем Всходе и Заморском Западе, в землях черных и смуглых также их премного. А лишь тот, в ком течет чистая людская кровь, достоин войти в обновленное царство мира сего!

Желтосутанник вытер рот, переводя дух.

Воспользовавшись случаем, к импровизированному помосту через нахмуренных зевак протиснулся пожилой седоватый священнослужитель Митры в коричневом потертом облачении. Должно быть, сельский попик или служка при часовне.

— Брат мой! — укоризненно и недоуменно произнес он. — Что ты такое говоришь? Разве в священных книгах наших такое написано? Разве сказано где, что есть люди, благодати Митры лишенные? И как думаете вы определить, в ком демонская кровь течет?

Торнан двинулся дальше — не встревать же ему в спор двух поклонников одного бога, которые его поделить не могут?

Он прогулялся по базару, прислушиваясь к разговорам. Но среди всяких незначащих слухов и сплетен не выловил ничего, что могло облегчить их задачу.

Затем капитан прошелся по Хемлину, где ни разу не был, но который не так уж плохо знал по рассказам своего учителя. И дивился, узнавая места, что часто упоминал старый Корчан — беглый служитель божий из этих мест.

Вот удивительно: сбежал ведь отсюда чуть не из-под виселицы — в заговор поиграть вздумал. А вот тосковал человек — послушать его, так лучшего места и не сыскать.

«Бывало, выйдешь из Книжного квартала, свернешь на Мельничную улицу, пройдешь до дома вдовы Араж и задами — к Соборной площади, — делился он воспоминаниями юности. — Можно по Коронной и Гнилому переулку, но так короче. И там, через переулок от Собора Митры — он еще при отце моем был храмом Небесного Волка, но потом солнцепоклонники его откупили, — так вот, там кабачок есть: «Мышь в чернильнице». Собираются там люди приличные, не грузчики какие — все больше книжники, писцы, школяры. Выпивка там хорошая, и девочки чистые, с которыми поговорить можно, а не только поваляться...»

Торнану, впрочем, город не так чтобы и нравился — видал он и побогаче, и почище. Верхние этажи складывались из грубо обтесанного песчаника, кренясь под собственной тяжестью. Узкие улочки были завалены мусором сверх меры — порой приходилось слезать с седла и вести коня под уздцы. Вымостка — там, где она была — оказалась неровной и небрежной. Этакое уютное захолустье с претензией.

Но при всем этом, пожалуй, впервые за время пребывания в Логрии, он почувствовал что-то родное, во всяком случае — не чужое в окружающем. Не то чтобы что-то определенное, но... Нечто мучительно знакомое было разлито в окружающем. В линиях узоров, которыми были расписаны глинобитные стены домиков предместий, в резьбе оконных наличников, в вышивках на рубахах. Даже отдельные слова местного говора были похожи на звучание его родного языка. В конце концов, и название страны звучало похоже на то, как именуется его родной край.

Он вспомнил старые легенды, слышанные в детстве и юности, — что когда-то беспощадный Арфасаиб, пришедший в земли антов, не только ограбил их подчистую и не только издевался над несчастными побежденными, запрягая женщин в телеги, но еще и угнал на свою войну чуть ли не всех молодых мужчин. Так что после его ухода вождями и волхвами было постановлено, что, дабы народ антский не исчез, каждому из оставшихся надлежит взять себе не меньше четырех жен.

Вспомнил он и другие предания, что услышал уже от Корчана, в промежутках между уроками письма. Что когда-то, в давние-давние времена, часть андийцев бежала от войн и смут на восток, и что-де от их смешения с борандийцами и прочими лесовиками анты и происходят.

Но он тут не для того, чтобы размышлять над старыми преданиями и тем более любоваться красотами и красотками.

Приметя прилавок, за которым немолодой мужик торговал бражкой и закусками, капитан остановился — пропустить стаканчик и заодно прояснить кое-что.

— Милейший, — обратился он к торговцу, — а не подскажешь, как отсюда добраться до Урочища Мертвой Змеи?

— Это где ж такое? — пожал тот плечами.

— Да от Оргея неподалеку вроде...

— Ишь ты! — рассмеялся усач. — Так ведь, добрый человек, как в Оргее будешь, так там и спрашивай, а людей пустыми разговорами от дела не отвлекай!

«Чужаков тут не шибко привечают», — отметил капитан.

— А как найти здешний храм Тиамат? — осведомился Торнан, заказав второй стакан.

— Опоздал ты, — сообщил торговец.

И рассказал следующую историю. Храма Тиамат в Хемлине больше не существовало. Месяц назад верховный жрец был вызван в Инквизицию, откуда вернулся спустя три дня — бледным, осунувшимся, но .зато убежденным сторонником Митры. И первым делом передал вверенный ему храм со всеми ключами главному городскому жрецу культа Светоносца. Никто из прихожан не посмел протестовать...

— Ну тогда скажи — «Мышь в чернильнице» по-прежнему на месте? — спросил ант, допив брагу.

— Давно ты, видать, в Хемлине не был, — чуть понизил голос дядька.

— Да порядочно, — согласился Торнан. — А что?

— Так нет теперь никакой «Мыши в чернильнице», — огорошил его торговец. — Уже года полтора как нет. Теперь там Сыновья Света обретаются — главное кубло у них. — Он опасливо оглянулся. — Так что лучше не ходи туда. А то, знаешь...

— Ясно. Благодарствую за совет. — Торнан двинулся обратно к воротам.

«Как ни спросишь — ничего у них нет. Ни храма, ни кабака», — прокомментировал он про себя.

В чем он не сомневался — так это в том, что завтра с рассветом нужно трогаться в путь до Оргея.

Беспрепятственно покинув город, Торнан выбрал время, когда на дороге не будет никого, и свернул в перелесок. И поскакал прямиком к развалинам.

— Всем отдыхать и готовиться к завтрашнему выступлению. Особенно тебе, — предупредил он Лиэнн.

Не повезло, но что ж делать — еще немного с ними попутешествует.

— Слушай, — с сомнением произнесла Марисса. — А может, все же поищем тут того, кто нам поможет? Хемлин — единственный приличный город на всем Востоке. А то ведь будем это урочище искать до возвращения Четырехрогого! Расскажу я тебе одну историю, что приключилась со мной...

— Нет, это я тебе лучше расскажу одну мудрую притчу, — ответил Торнан. — Утром человек проснулся и говорит: «Мне приснился кабан». «Кабан? Это как же?!» — стали расспрашивать родственники. «Вот иду я по лесу, — отвечает тот, — и вижу: упавшей сосной придавило матерого кабана. Ох, и наелся я мяса!» «Почему бы тебе не сходить в лес, вдруг сон вещий?! Вдруг и вправду найдешь кабана?» Сказано — сделано. Отправился человек в лес. Тут налетел ураган, ветром повалило старую сосну, она упала и задавила человека, как муравья. Родственники ждали его, ждали, пошли искать. Нашли труп. «А теперь пойдем искать кабана», — решили они. Искали здесь, искали там, тоже нашли. Видать, это был нехороший кабан.

— А смысл в чем? — осведомилась Марисса. — Что не каждый сон в руку?

— Нет — в том, что клювом щелкать не надо! — уточнил Торнан и начал готовиться ко сну.

Над разрушенной башней всходила луна, заливая серебряным светом лишайники и дикий хмель, которыми поросли развалины. Камни руин храма мягко блестели, и углубившиеся тени ясно выделяли резьбу. Нежный ветерок наполнял воздух шуршанием травы. У палатки, понурив головы, дремали лошади.

И — вот незадача! — капитан так расслабился, что не сразу среагировал на множество поднявшихся из кустов и травы фигур в длиннополых одеяниях, в руках которых блестел металл...

— Именем инквизиции!!! Сдавайтесь! — прокричал кто-то позади цепи.

Торнан вскочил, рванулся к коням: сейчас главное — уйти! Слева от него возникла Марисса, с воинственным кличем воздевая над головой скимитар.

«Нужно было выставить дозорного! Хоть от герцогини была бы польза...» — промелькнуло в голове у Торнана, когда он понял, что уйти они уже не успевают.

Дальше стало не до того — перемахнувшие через изъеденную временем стену противники оказались совсем рядом.

На него кинулся алебардщик, метя пробить грудь прямым ударом. Торнан сделал вид, что растерялся, и инквизитор присел и нанес Торнану удар в живот, — но кожа василиска выдержала. Монах резко отскочил, попытался ударить воина древком алебарды в лоб. Торнан, отступив на шаг, избежал удара. Монах в свою очередь тоже попытался отскочить, чтобы использовать преимущество длины оружия, но в это самое время Торнан нанес удар. С хрустом лезвие вошло в запястье, разрубая кость. Инквизитор выронил алебарду и бросился прочь.

Его товарищ замахнулся алебардой, воздев ее обеими руками... Торнан поднял свой ятаган, проскочил вперед и рубанул наискось. Алебарда выпала из руки раненого. Капитан еще раз поднял клинок и ударил, метя в шею. Раненый присел, и удар пришелся вскользь, хотя и по той же руке, куда угодил первый. Монах упал, скорчившись, и остался лежать на земле.

Один из монахов — тот, что налетел на Мариссу, сидел на земле, обхватив раненую ногу. Но главарь, обнажив меч, стал наступать на амазонку, оттесняя ее к стене. Он был зол и полон решимости, проворно и ловко двигаясь, извиваясь всем телом, вкладывая в удар силу не только рук, но и всех мышц.

— Держись!!! — взвыл Торнан, кидаясь на помощь.

Враг развернулся ему навстречу, но потерял темп. Капитан отразил удар обухом, а потом отклонился, и меч прошел рядом с его рукой. Сойдясь вплотную, он нарочно пропустил удар, болью отозвавшийся в ребрах, и ударил растерявшегося мечника кулаком в подбородок, так что тот рухнул навзничь, растянувшись во всю длину.

Воспользовавшись моментом, Торнан попытался вырваться из кольца, расчищая путь Мариссе, но трое монахов уже атаковали его, вращая палашами.

Где же Чикко, почему он не помогает — или опять чары сдохли?!

Вот подскочил еще один монах, выхватив из сапога кинжал, метнул его в Торнана. Тот отбил его клинком, и в то же самое мгновение выскочивший из темноты инквизитор прыгнул на капитана, увернувшись от удара ятаганом.

Но, избежав первого удара, монах наткнулся на второй. Острие ятагана рассекло ему щеку.

Торнан отвел клинок, готовясь вскрыть жертве горло...

Боль пронзила голову. Ятаган выпал из внезапно ставшей такой слабой руки.

Последнее, что он услышал, был чей-то истошный рев:

— Именем инквизиции! Стоять! Да ловите же проклятую суку!..

* * *

Очнулся Торнан на соломе, под которой был голый каменный пол, и не сразу сообразил, где он. Некоторое время он приходил в себя, не в силах собрать разбегающиеся мысли. Наконец он привстал, оглядываясь, разминая затекшее тело. Вроде ничего сломано не было, ран тоже как будто не оказалось, хотя можно было лишь порадоваться, что в полумраке не видны синяки от ударов.

Он медленно поднял руку и ощупал затылок.

Хвала Громовнику, череп вроде не проломили. Капюшон из волшебной шкуры погасил удар. Куртку с него содрали — не такие дураки в этой инквизиции, чтобы не понять, что именно за шкура на нее пошла.

Торнан попытался сесть. На несколько мгновений тошнота подкатила к горлу, голова закружилась, но усилием воли северянин отогнал дурноту и слабость. В свое время ему приходилось попадать и в более тяжелые передряги.

Капитан услышал приближающиеся шаги.

— Живой, кажись!

Торнан поднял глаза и за дверной решеткой увидел надсмотрщика — немолодого горбуна в пресловутой желтой сутане. На миг фигура раздвоилась, потом снова приобрела прежние очертания, и наконец Торнану удалось сфокусировать взгляд на лыбяшейся харе тюремного служителя.

— А ты надеялся, что я подохну? — спросил Торнан.

— Как бы тебе о том не пожалеть, хе-хе! — сообщил стражник. — Впрочем, кажется, тобой заинтересовался сам отец Саректа, так что... — Он мерзко захихикал.

— Дайте поесть хоть... — миролюбиво попросил Торнан.

— Ах, скажите на милость! — всплеснул руками надсмотрщик. — Подайте ему поесть! Ну и чего подать? Чего? Брюквы со сметаной? Или чего еще? Сена с хреном, соломы с уксусом? — хихикнул стражник.

— Да я и соломки пожевал бы, — вымученно улыбнулся Торнан.

— Ничего, — донеслось из-за двери. — Как сволокут тебя в пытошную. будет тебе и уксус в глотку... и хрен в задницу!

— Погоди, — отозвался Торнан. — Дадут боги — укорочу я твой язык.

— Тут и не такие, как ты, грозились... А теперь ими червяки с воронами завтракают, — лениво бросил страж, уходя.

Окончательно придя в себя, Торнан глубоко задумался. Встав, он измерил шагами камеру, осмотрел ее всю внимательно. Подергал решетки, отметив, что железо местные тюремщики использовали неплохое и фокус с веревкой тут не пройдет. Подтянулся на оконной решетке и убедился, что камера расположена высоко, а прутья замурованы на совесть. Потом вновь опустился на солому и принялся размышлять над положением, в которое угодил.

Занимали его следующие мысли.

Первое — что с его спутниками?

Второе — где жезл?

И третье — что это все значит и за что его сюда посадили? И почему их взяла не стража, а эта самая инквизиция?

Торнан задумался. О вере тех, кто засунул его в эту тюрьму, он почти ничего не знал. Вернее, слышал, конечно, про то, что они поклоняются богу солнца Митре и дочери его Гелит, Чей Лик Отражает Луна, вера в которых пришла с востока. Вроде бы он породил эту дочь в союзе с Предвечной Тьмой? Или вообще родил из бедра? Нет, из бедра вроде родил альбийский бог Кулван. И не дочь, а сына... Шэтт разберет этих логрийских богов — кто из них и откуда кого родил... Боги его народа рожали детей, как положено приличным людям. Да и неважно это. Зачем на них напали? Какое преступление они совершили перед ихним богом?..

Но главное — как отсюда выбираться?

Где-то в недрах огромного замка караульные играли в зернь и распивали тайком принесенный эль, где-то палач пытал очередного заблудшего раба Митры, а тут опытный и бывалый воин обдумывал, что ему делать. И мысли эти не сулили ничего хорошего хозяевам узилища.

Двумя часами ранее. Серый замок, бывшая резиденция

правителя Хемлинской области, ныне место пребывания

окружной инквизиции Владыки Света Митры

и дочери Его

Высокомерно выглядевший костлявый тип в сутане тонкого сукна внимательно рассматривал распростертого на соломе неподвижного человека.

— Настоящий великан, — с какой-то странной интонацией бросил он. — Так что говорят про них наши люди?

— Донесений почти нет, — сообщил второй монах. — Девка — из воинства храма богини Тиамат, отправлена за каким-то Охриманом как посол. Ну, это мы знаем из бумаг. Этот, — указал он на валяющегося в беспамятстве Торнана, — темная личность. Наемник, варвар. Хитер, но глуп, как все варвары. В Кильдаре служил в Страже Севера. Опытный боец, но лишь за счет своей варварской силы. Вроде бы за деньги вырезал семью какого-то альбийского лорда, но это лишь слухи. Еще фомор... Надо же, настоящий фомор, — фыркнул монах. — Звать Чикко. Хитрый, как гном, изворотливый, бывший вор. Говорит, что колдун, на самом деле — базарный фокусник и надувала. Прохиндей, воображающий о себе невесть что.

— Хорошо, — кивнул высокомерный. — Подумаем, что с ними делать. Да, девку пока не трогать, — бросил он не оборачиваясь.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Из летописного свода Южно-Хемлинского княжества

Караяз со множеством «Сынов Света» и прочих бунтовщиков восстал против власти государя Адалина. Придя в город Оргей, вошел в крепость и укрепился там. Затем Караяз, выйдя из крепости, собрал вокруг себя еще более многочисленное войско и начал разорять страну.

Несколько сот этих злочинцев направились к достославной обители Бога — Подателя Жизни. При виде их все обитатели ее разбежались, но Сыновья Света схватили какого-то больного и немощного жреца и стали требовать, чтобы он показал тайники и хранилища. И, повесив за руки, били этого служителя в течение трех дней. А когда он не показал никаких тайников, разъярились, как бешеные звери, и повесили за мужской уд и жестоко мучили его; а потом бросили живого в огонь. И разграбили и захватили все имущество, а затем убили всех крестьян, кого поймали в округе, и совершили еще множество гнусностей, какими невозможно осквернить пергамент. Из храма было вынесено много добра: одежда, медная посуда, сосуды священные, кадила и книги — древние и поучительные. И осквернили они святыни и алтарь во имя своего злого бога, коего кощунственно именовали Несущим Свет. Так поступали они во всех окрестных селениях и землях — в Кабри, в области Паранской, Лахской, в Арни и по ту сторону реки Линны, пока войско десятитысячника Грослага их не истребило под корень всех до единого, потому что не было у них предводителя и были они хоть и многочисленны, но разрозненны.

Глава 27

ПОЗОР И СМЕРТЬ

Спустя несколько часов его вновь навестили. Торнан уже задремал, приложив гудящую голову к холодным камням стены.

Услышав лязг засова, Торнан поднял взгляд. Двое стражников, войдя в камеру, сунули чуть ли не в лицо ему факелы, чтобы ослепить привыкшего в полутьме узника.

— Выходи, обиженный Митрой, — сообщил старший из них. — Сам великий инквизитор хочет видеть тебя.

Решив, что немедленно сворачивать шеи ублюдкам неразумно, Торнан вышел в коридор, всем видом показывая, как он страдает и мучается от побоев, и дал связать себе руки. Снаружи его дожидались еще двое монахов, и под смешанным конвоем инквизиторов и солдат он двинулся навстречу судьбе.

Шагов через десять он невольно замер, так что идущий сзади подтолкнул его древком протазана пониже спины.

А замер он потому, что из-за решетки двери на него смотрело изуродованное лицо, заросшее длинной грязной бородой. Впрочем, нет — смотреть-то как раз обитатель камеры ни на кого не мог, ибо вместо глаз у него были затянутые шрамами от ожогов пустые впадины. Человек метался за решетчатой дверью, тряс ее, вцепившись обожженными руками в прутья.

— Изыди, изыди Охриманово отродье!!! — выкрикивал он. — Отойдите от меня, бессы!

Эхо далеко разносилось по сводчатому коридору.

Они прошли еще одну камеру — открытую. У дальней стены, напротив входа, горела жаровня. За колченогим столом сидели монах в порыжелой сутане и писарь. Камеру, помимо углей в жаровне, освещали лучины в светцах грубой работы. В стену были вделаны кольца с цепями. А со сводчатого потолка свисал дубовый блок. На перекинутой через него веревке висел привязанный за руки длинноволосый человек в рваной рубахе до колен. К. ногам его был прикован короткой цепью чурбан. Это была знакомая Торнану, одинаковая во всех мирах и временах дыба. Глаза человека были закрыты, он тяжело дышал. Два крепких мужика в кожаных штанах и бахилах хлопотали вокруг него. Один раздувал угли в жаровне, второй калил в жаровне инструменты своего ремесла.

Они прошли и эту камеру, когда в спину Торнан ударил дикий вопль, заставивший его вздрогнуть. Кричала женщина:

— Как больно!.. Я невиновна... Светоносный свидетель!.. А-а-а! Помогите мне, я умоляю! Помогите! Во имя Митры! Сжальтесь... Помогите!

— Вот ведь как стараются! — похвалил один из конвоиров. — Вот присмолили еретичку! Всегда бы так...

Затем навстречу им выбежал палач, тяжело дыша, гнусно и на редкость однообразно выражаясь, угрожая какому-то Жикареду разодрать задницу по самое горло, если тот еще подбросит ему такую работу. Зло стеганул кнутом по стене и ушел обратно.

Но вот наконец Торнана подвели к дверям, отворили их, миновали еще две двери и остановились перед третьей. Стражники, приняв подобострастные позы, остановились и постучали. Затем толкнули дверь и ввели заключенного.

Глазам его предстало обширное длинное помещение. Выглядело оно, надо сказать, довольно необычно. Слева от Торнана за полуотдернутой занавесью имелся альков с узкой кроватью и парой сундуков — видать, местный хозяин обитал прямо на рабочем месте... На стене, подобно оружию в доме воина, была развешана коллекция топоров, но не боевых, а используемых исключительно палачами. От небольших, коими представители этой древней профессии отсекают пальцы и кисти рук, до тяжелых, двадцатифунтовых «казнильных», даже в руках неумехи сносящих голову с одного удара, входя при этом в дубовую плаху на пол-ладони.

Тут же, прямо у стены, стоял хитрый пыточный станок, с зажимами и ремнями, позволявший зафиксировать тело допрашиваемого в любом положении.

В противоположном конце залы переливался золотом углей огромный древний камин, рядом располагался длинный дубовый стол. С одной стороны на нем стояла грязная посуда, с другой валялись свитки и письменные принадлежности. Как сразу отметил Торнан, тут же на столе были разбросаны их вещи — взгляд тут же выделил его куртку и ятаган и одну из грамот Мариссы с большой зеленой печатью.

А у стола находилось основательное кресло, в котором сидел высокий худой человек — видимо, тот самый великий инквизитор.

Его внешность вполне соответствовала профессии. Больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, костлявый, гладко выбритый. На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие губы кривились в саркастической усмешке, глубоко посаженные глаза словно бы прятались под кустистыми бровями.

Инквизитор с легким презрением смотрел на вошедших.

— Развяжите и убирайтесь, — бросил он.

— Будь сполнено, отец Саректа.

Руки Торнана оказались свободны.

Они остались вдвоем.

Отец Саректа, встав, подошел к капитану, внимательно посмотрел на него. Лицо инквизитора было худым, туго обтянутым кожей, глаза — злыми, холодными. Как и полагалось инквизитору.

— Как твое имя, человек?

— Торнан.

Приор кивнул, потер руки.

— Торнан? Так вот, Торнан, скажи мне: хочешь ли ты жить?

— Конечно...

— Ваша милость...

— Конечно, ваша милость...

— Тогда подойди к окну, будь любезен, и посмотри — что ты там видишь?

Торнан повиновался.

За на редкость прозрачным стеклом был виден один из внутренних двориков замка, где стояла неуместная тут, на первый взгляд, большая, неровно сложенная печь с высокой трубой. Вокруг нее суетились закопченные типы.

Торнан невольно улыбнулся, но тут истопники вытащили из зева печи большой железный поддон, на котором цепями был привязан... Привязан... Привязано то, что когда-то было человеком.

Любой на месте Торнана похолодел бы при виде этого зрелища. Торнан тоже не стал исключением.

— Так что ты видишь, Торнан? — Голос инквизитора был мягок и вкрадчив.

— Печь... ваша милость, — ответил капитан, оборачиваясь. Губы его дрожали без всякого притворства.

— И все? — Инквизитор почти улыбался.

— Н-нет...

— Ваша милость....

— Никак нет, ваша милость, — сообщил Торнан.

— Вот именно, друг мой, вот именно! — Инквизитор вновь улыбнулся. — Эта штука именуется геенницей, потому что в ней горят великие грешники. У меня будет много вопросов к этой твоей послице, да и к фомору... — продолжил Саректа. — Я собираюсь отвезти их в Тарен, где их судьбу будут решать на Совете Приората. Возможно, речь идет о заговоре служителей лжебогов и демонов против истинной веры. Вскорости нам предстоят великие дела во славу Митры, и нельзя упускать ничего, что могло бы им повредить. Тем более, — он самодовольно усмехнулся, — накануне выборов Великого Инквизитория. Но вот что до тебя... Учитывая обстоятельства, я пришел к выводу, что твоя вина невелика, — жрец смотрел почти доброжелательно. — Ты не колдун и не слуга лжебогов — ты наемник. К тому же ты и не логр — ты варвар, чужеземец, ты не знаешь, да и не можешь знать истину. Высота Митры выше твоего понимания, и это не вина твоя, а беда... Ты пошел с этой девкой и колдуном ради золота. Так что тебя можно было бы простить... при определенных условиях...

Инквизитор чуть подрагивающей рукой вытащил из мешочка на поясе катышек темной смолы и торопливо прожевал, блестя глазами. Торнан не подал виду, тем более кое-какие подозрения возникли у него уже давно. Всякие зелья, мутящие разум, имели немалое хождение в Логрии, и в некоторых местах уже поговаривали, что их надо бы запретить к продаже.

— Но, может быть, — словно спохватился Саректа, — ты думаешь, что мне нравится кого-то пытать или дышать дымом от сожженных людей, пусть даже это злодеи и безбожники? Совсем нет — я, наоборот, люблю людей. И именно поэтому мой долг — быть беспощадным. Ибо мы, инквизиция, защищаем людей от колдунов, продавшихся Охриману, еретиков и безбожной мерзости, — гордо произнес Саректа.

Он прошелся взад-вперед и вновь сменил тему беседы:

— Знаешь, что бывает с человеком, которого сунут в печь? — Инквизитор не переставал пожирать могучую фигуру Торнана взором. — Хорошо, если геенница как следует прокалена, и тогда грешник от боли приходит в беспамятство почти сразу, хотя от его крика у палачей потом полдня звенит в ушах... Кстати, ты знаешь, как зовут этих палачей? Поварята, ха-ха! Но иногда у нас не хватает дров, и тогда еретик медленно запекается... На прошлой неделе один прирезавший монаха солдат горел почти полчаса, прежде чем умолк. Но сейчас речь не о них, и даже не о моем боге, а о тебе... Знаешь, когда я увидел тебя первый раз, я понял одну вещь... — Он повернулся и, глядя в глаза Торнану, сообщил: — Ты — тот, кого я давно ищу. Ты — мой мужчина.

Капитан не сразу понял, что это значит. А когда понял, не испугался и даже не пришел в ярость. Лишь почему-то усмехнулся про себя — печально и горько. В этом странствии печи для поджаривания человечины и любители неестественной любви почему-то преследовали его. К чему бы это?

— И у тебя выбор — либо я, либо печь, — прояснил ситуацию инквизитор, словно услышав его мысли. — Время решить у тебя есть, и поверь, мне будет тяжело отдать приказ о твоей казни... Впрочем, я ведь могу не отправлять тебя туда сразу, — как бы размышлял выродок в сутане. — Ты воин, а значит, для тебя друзья дороже себя. Например, можно сделать так: сначала тут, на твоих глаза, будут пытать твоего дружка! Этого жалкого колдунишку! Потом сюда приволокут эту распутную девку и будут бить ее палкой между ног, по тому месту, которое ты так любишь! Потом...

— Я не спал с ней! — выпалил Торнан, не на шутку испугавшись за Мариссу. Проклятый выродок, обуреваемый ревностью, вполне может осуществить свою угрозу немедленно.

— Не лги! — взвыл монах. — Не лги мне! — Его блестящие буркала уставились, казалось, прямо в душу Торнана. — Я могу видеть то, что другие хотят скрыть...

— Она вообще ненавидит мужчин, — сообщил Торнан. — Ей нравится их убивать!

— Значит, эта баба — наложница твоего приятеля-шарлатана?

Торнан помотал головой:

— Его вера запрещает колдунам прикасаться к женщинам. Они даже детей делают, осеменяя своих женщин добытым рукоблудием семенем.

— Противная естеству гадость! — высказался инквизитор.

Он некоторое время молчал, видимо, ожидая ответа Торнана, а потом вдруг порывисто подошел, встав прямо напротив него. Совсем близко — лишь руку протяни. Саректа это и сделал. Он протянул узкую ладонь с длинными гибкими пальцами и убрал прядь волос с лица Торнана.

«Отец Дий — почему ты позволяешь твориться такому?!»

Потом притронулся пальцами к его губам, провел ими по щеке, по шее...

«Отец Дий — дай мне силы перенести это!!!»

Инквизитор что-то говорил, и его слова долетали до капитана откуда-то издалека:

— Не бойся... Тебе будет приятно... расслабься... тебе понравится... Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься... Будь послушным мальчиком... У тебя такие сильные руки. Я хочу, чтобы ты обнял меня...

— А я хочу сначала трахнуть твоего слугу, — вдруг сказал северянин. — Одного или двух сразу. И пусть сюда приведут моих друзей. Я хочу видеть, что они живы, и заодно — пусть уж они тоже увидят.

Торнан лихорадочно бросал слова, стараясь запутать инквизитора. С человеком, находящимся в здравом и твердом уме, такое, конечно, не прошло бы, но перед ним был выродок и наркоман.

Все же мозги его помутились не до такой степени, как надеялся Торнан.

— Ты что-то задумал? — впился в него взором Саректа, но руку убрал. — Может быть, ты думаешь бежать?!

— Если хочешь, надень на меня кандалы! — торопливо предложил ант.

— Кандалы? — с интересом повторил Саректа. — Ты знаешь, эта мысль мне нравится. Как-нибудь потом.

Торнан чуть было не вздохнул с облегчением, хотя кандалов не очень-то боялся. Это только тупые стражники да разные штатские думают, что не придуманы еще боевые приемы в расчете на цепи и колодки. Еще как придуманы — и не один из тех, кто этого не знал, подох, успокоенный по голове колодкой или наручниками.

Инквизитор еще какое-то время смотрел на него своими затянутыми дурманной поволокой глазами, а потом сказал:

— Ты странный. Но ты мне нравишься. Пусть будет так, как ты хочешь.

И, улыбаясь, сжевал новую порцию наркотической смолы.

Он повернулся спиной к капитану и, еле заметно пошатываясь, прошел к двери. Торнан проводил его движением зрачков. Один прыжок и одно мимолетное движение — и худой костлявый инквизитор упадет на пол со свернутой шеей...

Открыв дверь, Саректа что-то сказал вполголоса, и через пять минут в покои вошли двое приближенных слуг инквизитора — те самые, что привели его сюда. С собой они приволокли Мариссу и Чикко.

Девушка была вся в синяках, с подбитым глазом, в рваной рубахе и без сапог. Шаман выглядел куда лучше — видать, почти не сопротивлялся при поимке, скорее всего и не успел ничего сделать — не боец ведь.

Молча слуги-любовники привязали ничего, похоже, не понимающих спутников капитана к скамье — теми самыми веревками, что были наброшены им на шеи: бедолагам оставалось только смирно сидеть и смотреть.

Торнан заставил себя не думать ни о мучительной боли, застывшей в глазах амазонки, ни о страхе, который прямо-таки излучала щуплая фигурка фомора. Он думал о своих противниках в неизбежной схватке.

Вопреки надеждам капитана, любовники инквизитора были мужчинами вполне взрослыми и крепкими, хотя извращенцы вроде как должны предпочитать женственных мальчиков. Ну да ничего — и не таких обламывали.

Саректа о чем-то — хотя известно о чем — пошептался с приближенными.

— Ну, Торнан... друг Торнан, — поправился он с показавшейся капитану омерзительной улыбкой. — Ты хотел — так приступай...

«Дий-Вседержитель — ну помоги в последний раз!!! Надоел я тебе, наверное, — так забери меня с этого света, но даруй победу над ублюдками, над тобой насмехающимися!»

Сделав вид, что выбирает. Торнан ткнул пальцем в одного из слуг — самого здорового из двух, лет чуть за двадцать, с литыми плечами и сплющенным давним ударом носом.

— Ты! Стань к стене, повернись и немножечко нагнись.

Тот, с гримаской сладостного ожидания (а, чтоб тебя!), повиновался.

Торнан вразвалочку, не торопясь, направился к нему. Путь его лежал мимо светильника, воткнутого в дубовое корытце с водой железного кованого копья с четырьмя расщепленными зубьями, в которых торчали огарки лучин.

Капитан прошел мимо него, даже не повернувшись в ту сторону, миновал, подойдя почти вплотную к замершему в недвусмысленной позе монаху. Зачем-то оглянулся.

Второй смотрел на него с ненавистью и одновременно — пожалуй что с вожделением. «Ну и крысятник!» — подумал ант.

А жрец, уже сполна ощутивший действие конопляной смолки, запустил руку под сутану, делая недвусмысленные движения. Торнана потянуло блевать.

— Подними балахон, дружок, — распорядился капитан, отвернувшись, — длинный больно.

Слуга повиновался, подбирая полы желтой инквизиторской хламиды. Торнан крякнул, дергая пояс, а потом аккуратно ударил слугу инквизитора ребром ладони ниже левого уха. Рванулся обратно, обеими руками выворачивая витой железный стержень из дубовой подставки. Боль в напряженных мышцах и сухожилиях, сменяющаяся радостным облегчением и ощущением металла в руках — у него есть оружие!

Краем глаза он ловит замершего, как ледяной столб, Саректу, друзей, у которых синхронно отваливаются челюсти — но нет времени ни на инквизитора, ни на освобождение Мариссы и мага — нужно разделаться со вторым слугой.

Увы! Тот не кидается на Торнана, и не пытается прорваться к двери, и даже не бросается к столу, где лежит, заманчиво блестя, ятаган. Он бросается к окну, похоже, желая вышибить его и предупредить о случившемся стражу.

Чувствуя уже, понимая, что не успевает — на миг, на полмига, но не успевает, — ант откинулся назад и метнул в широкую спину крученый светец. Заостренное навершие ударило слугу между лопаток, когда тому оставалось всего два шага до окна, и тот по инерции полетел вперед.

«Эх!!!» — только и успел обреченно подумать Торнан, когда слуга со всего маху ударился лбом прямо в дубовый переплет и медленно сполз по стене. Видимо, у него был перешиблен хребет.

Успев подумать, что бог его народа все же благоволит к своему отдаленному потомку, Торнан развернулся к уже открывшему рот для крика отцу Саректе и опустил кулак на его темя.

Дальнейшее было совсем просто — схватить первый попавшийся нож, оказавшийся на редкость тупым, перепилить ремни на товарищах, по-прежнему не способных выразить свои чувства в словах. Потом этим же ножом наскоро приколоть заворочавшегося бугая в желтой хламиде и убедиться, что второй мертв. Оттащить бесчувственного Саректу к его хитроумному станку и надежно привязать там, не забыв заткнуть рот. И лишь затем, сунув нож в руку почти пришедшей в себя амазонке, Торнан начал перебирать их барахло, сложенное на рабочем столе у инквизитора, перед этим еще подумав, что нужно попробовать вытащить отсюда Лиэнн, если это, разумеется, окажется возможным.

Через минуту он ощутил настоящий, неподдельный ужас, какого давно не испытывал.

Еще раз перебрал веши, заглянул в ящики...

Его не было. НЕ БЫЛО!!!

Священный жезл отсутствовал.

Торнан еще раз пересмотрел сложенное барахло. Куртка, ятаган, карты, одна из посольских грамот Мариссы, мешочек с деньгами, ее лунный амулет, драгоценности...

Жезла нет как нет.

О, Шэтт!!! И все боги!!! И все собачье дерьмо мира!!! Неужели драгоценная реликвия пропала? И все было зря?!

Совладав с собой, Торнан повернулся к связанному Саректе, вытаскивая изо рта кляп. Пара крепких оплеух привела инквизитора в чувство.

— Значит, так, — произнес капитан, позволив себе несколько секунд наслаждаться выражением лица монаха, сполна осознавшего, что с ним случилось. — Не буду долго трепаться и грозить попусту — у меня к тебе ровно два вопроса. Первый: где жезл Тиамат? Второй: где девчонка?

— Какой жезл? Какая девчонка?! Ты рехнулся, язычник — никакой девки, кроме вот этой дряни, с тобой не было... Или была?! Ну так ищи ее сам, если сумеешь уйти, — Саректа попробовал улыбнуться.

— Повторяю, если ты не понял: где жезл? Отдай его, и умрешь без мучений. Ты ведь сам знаешь, как умирают от пыток.

— Не знаю я никакого жезла, мерзкий дикарь!

Марисса, не совладав с собой, подскочила вплотную и ударила инквизитора со всего маха коленом по яйцам. Тот с полминуты корчился, хватая ртом воздух. Ант подумал, что в чем-чем, а в допросах у воительницы навыка нет никакого: язык и мужские причиндалы — последнее, чем должен заниматься палач.

— Грязные скоты! Рога вырастут, ослиные уши и свиные хвосты, гноем изойдете и будете скакать на четырех костях, яко твари Охримановы! — было первое, что сказал отошедший от болевого шока инквизитор.

— Ладно, о тварях Охримановых мы поговорим потом, — как ни в чем не бывало ухмыльнулся Торнан, раздувая в камине угли и помешивая их снятыми со стены клещами. — А пока скажи: где жезл Тиамат.

— Не знаю я никакого жезла...

— Торн, дай мне щипцы! — протянула руку Марисса, только что не лопаясь от ярости.

— Не спеши, — отвел ее ладонь капитан. — Извини, но я получше в таких делах понимаю. Друг жрец, — Торнан старался придать голосу как можно более небрежный и вместе с тем веселый тон (именно такой страшнее всего действует на беспомощные жертвы на допросах). — Я не большой знаток пыток, но кое-что умею — и разговаривать мне приходилось с норглингами, а они покрепче тебя будут. Так что думай сам, что я могу с тобой сделать... Где жезл и девка?

— Нет никакого жезла и никакой девки! — упрямо проговорил Саректа.

— Спрашиваю в последний раз!..

— Торн, он, кажется, не врет! — успокоившаяся уже Марисса протягивала какой-то пергамент, найденный ею на столе. — Он тут писал про нас донесение... Вот: «Задержано трое, из них одна женщина, именующая себя посланницей храма лжебогини Тиамат...» Тьфу! «При них обнаружены грамоты и письма, и я полагаю, что надлежит их допросить не мне одному, а нескольким из облеченных правом...» Понимаешь?!

Чего уж тут не понимать — жезл, видимо, остался там, в развалинах храма, вместе с Лиэнн. Если только эти уроды не выбросили его, не придав старой реликвии значения.

— Ладно, нужно уходить.

— Торн, тут еще остались мои клинки!

— Они в оружейной, распутная поганка, — прошипел обер-инквизитор. — Можешь сходить туда и забрать их...

Торнан посмотрел на камин, где в углях рдела кочерга. Затем, не забыв запихать кляп обратно в рот, перевернул пленника ничком, благословив изобретателей станка, завернул сутану, обмотав ее подолом голову, и распорол серые штаны аккурат на заднице. Взял кочергу и клеши, предварительно надев валяющуюся тут же рукавицу.

— Эй, ты меня слышишь?

Инквизитор промычал что-то в ответ.

— Так вот, — щипцами он раздвинул бледные вялые ягодицы Саректы, — ты выродок и ублюдок, но ты еще и мужеложец... Если бы ты не лез ко мне, я бы просто свернул тебе шею. Но раз ты так, то... — Торнан сделал паузу. — То пусть и смерть твоя придет через задницу! — И стремительным движением вогнал кочергу в прямую кишку митраиста.

Покончив с Саректой, Торнан, не обращая внимания на потрясенные взгляды друзей, заглянул еще раз в стол покойного. Он был почти пуст. Пара деревянных фаллосов, при виде коих Торнан брезгливо поморщился, раскладная наваха, давно не точенная, какие-то свитки. И пригоршня серебряных и медных кулонов с тремя языками пламени — знаков инквизиторского ордена. Все-таки то, что было нужно им, местный жрец хранил у себя.

Внезапно зазвонил дверной колокольчик. Все трое замерли на месте.

Совершенно непонятно было — что делать? Бежать прочь, не разбирая дорогу, затаиться, не отзываясь, или хотя бы спросить — кто там?

Торнан принял решение. Схватив большую медную бляху, он нацепил ее на шею, взял какой-то свиток и вооружился клещами. А потом, подойдя к двери, грубо осведомился:

— Кто там?

— Это брат Морк, с ведомостями на подпись к приору.

Обернувшись, Торнан показал спутникам один палец — мол, только один. Марисса кровожадно ухмыльнулась.

— Отец Саректа занят, никого не принимает, — сообщил Торнан.

— Я все же хочу с ним побеседовать, — настаивал служитель. Вряд ли он что-то заподозрил — скорее, просто считал свое дело слишком важным.

— Хорошо, проходь, уважаемый, — Торнан сбросил дверной крючок.

«Ты сам этого хотел, урод», — подумал капитан, опуская тело худого монаха с переломанной шеей на пол и вновь запирая дверь.

Фомор, не дожидаясь команды, уже переодевался в сутану одного из слуг.

Они опять торопливо принялись осматривать кабинет.

— Так, — сообщил Торнан две минуты спустя. — Боги определенно за нас.

Кабинет местного обер-инквизитора имел две двери — обычную, через которую его ввели сюда, и выходившую на черную лестницу, запирающуюся изнутри на простой засов. Тут же, в предбаннике кабинета, стояли прислоненные к стене волокуши, полозья которых еще блестели от сала.

Дальнейшее произошло быстро, как только можно. Торнан, сунув за пояс несколько инструментов из коллекции Саректы, завершил экипировку большим острым топором, став окончательно похожим на заплечных дел мастера, каким ему и положено было выглядеть. Потом сорвал с пальца мертвого инквизитора перстень с рубином.

Они бросили вторую сутану на доски, сверху легла куртка Торнана и ятаган — чтобы в случае чего схватить сразу. Затем, вымазав Мариссу в крови, добытой из канцеляриста, и обильно окропив кровью ее же лохмотья, они уложили девушку на волокушу, набросили сверху рогожу и вытащили в коридор. Осталось лишь задвинуть засов с помощью шелковой нити, сложенной вдвое и наброшенной на рукоять щеколды. Пусть теперь гадают, чем там ихний приор занимается...

Теперь осталось лишь выбраться наружу, запудрить мозги страже, и они будут спасены.

Они стащили волокушу с лестницы, пройдя узким коридорчиком, двинулись по освещенному факелами проходу, почти безлюдному.

— Э, постойте-ка...

Еще секунду-другую жила надежда, что это относится не к ним, но увы — похоже, удача не могла улыбаться бесконечно.

— Э, я вам говорю, двое с бабой...

Торнану потребовалась вся выдержка, чтобы не рвануться прочь, расшвыривая идущих по коридору инквизиторов. «Только бы Марисса не сорвалась!» — подумал он, нарочито неторопливо останавливаясь и разворачиваясь. Но Марисса не потеряла хладнокровия и смирно себе лежала под рогожей, весьма натурально постанывая.

К друзьям неспешно подошли, шаркая сандалиями, два инквизитора, судя по серебряным кулонам — довольно высокого ранга.

— Э-м-м-м, — пренебрежительно морщась, произнес один из них, — куда это вы тащите эту... грешницу?

— Велено отволочь за стену, да и зарыть там где-нибудь, — глядя прямо в глаза митраисту, поведал Торнан.

— Но она же еще живая? — удивился второй.

— Точно так, — закивал Чикко, — вот так и велено закопать.

— И кем же это, позвольте спросить? — не унимался второй.

— Великим инквизитором Саректой, ими самими, — подобострастно ответил маг.

— А ты, милейший, будешь, если я не ошибаюсь, палач? — с той же высокомерной гримасой спросил старший из двух. Судя по длинному костлявому лицу с тонкими чертами и темным волосам — дворянин чистых кровей.

— Точно так, — кивнул Торнан. — Палач мы будем.

— В таком случае па-атрудись пройти с нами, — распорядился благородный. — Как раз есть для тебя срочная работа. Думаю, послушник, вы и сами сможете зарыть эту заблудшую. Судя по всему, она от вас не убежит, хотя в вашей, с позволения сказать, епархии все возможно, — он каркающе рассмеялся. Второй, круглолицый и курносый, похоже, из западных земель, тоже усмехнулся, поддерживая начальство. И добавил на альбийском:

— Пойдемте побыстрее, брат Гачко, к вечеру надо все закончить.

«Как все-таки хорошо понимать языки», — думал Торнан, шествуя по запутанным коридорам тюрьмы за своими новыми хозяевами.

— Я продолжаю настаивать, — вещал Гачко. — Все эти дыбы, клещи, топоры и грубые скоты, ими орудующие, — мимолетный взгляд в сторону Торнана, — все это давно устарело и не дает должной меры устрашения врагов Митры, брат Друк. Даже эти печки, что придумал магистр Будган...

— И что же вы предлагаете взамен? — бросил круглолицый. Видимо, они возобновили спор, который вели до того, как наткнулись на друзей, пытавшихся улизнуть из этого проклятого места. — Не эти ли ваши машины — плод развращенного восточного ума?

— Вы не правы, брат мой. Вот, например, в своем путешествии в Куттэх я видел занятную штуку — устройство, заменяющее кузнечные меха и нагнетающее воздух в плавильные печи... Представьте себе такую картину — на помост выводят еретика, вставляют ему в зад трубку, соединенную с такой машиной, и начинают качать воздух. Еретик надувается, словно жаба, а потом лопается! Кровь, страх, требуха летит во все стороны... Подумайте — какое потрясение для темных людей! Ведь быдло падко на всякие зрелища...

— Не знаю, не знаю...

В этот момент Торнан вполне отчетливо представил, как лопнули бы почтенный брат Гачко и брат Друк и безо всяких хитрых восточных штучек, а просто если их связанными уложить на землю, а потом от всей души шваркнуть по ним валуном, который поднимают шесть здоровенных парней. Именно так казнили на его родине самых отъявленных злодеев.

Тем временем Друк искоса посмотрел на бредущего следом Торнана.

— Все-таки где, интересно, наш приор откопал такой экземпляр, — проговорил он. — Просто не по себе становится, что в наших цивилизованных краях на воле бродят такие дикари. Определенно, норглинг или еще какой-нибудь борандиец...

«Ах ты!.. — прокомментировал про себя капитан. — Меня, анта, за норглинга принять!».

— Но какой, однако, здоровяк! — между тем продолжил инквизитор. — Да, я, признаться, не очень верю в то, что говорит наш конклав насчет нелюдей, но в этом, вполне возможно, течет троллья кровь.

«Ну, ублюдок! Да если бы ты хоть раз тролля увидел — до конца жизни сутану не отстирал бы!»

Внезапно один из монахов резко обернулся к нему, окинул напряженным взором. Неужели все-таки что-то почуял?.. Но причина была совсем другой.

— Милейший, а что это у вас за перстень? — спросил длинный.

— Так ведь сами великий инквизитор изволили подарить, — с должным почтением пояснил Торнан, не растерявшись.

— Очень любопытно. И за что, позвольте узнать? — На этот раз в голосе вопрошающего звучала неприкрытая издевка. Видать, наклонности местного борца со скверной и тьмой были хорошо известны.

— За служебное рвение и особые услуги, — сообщил северянин.

— О, — воскликнул круглолицый, — и что ж это за услуги такие?

— Услуги они и есть услуги, — для виду помявшись, сообщил Торнан. — Ежели что, могу и вам такие же оказать. Энто со всем нашим старанием.

Тут он ничуть не кривил душой — он был вполне готов проделать с обоими то, что за полчаса до того сделал с Великим Инквизитором.

Они пришли. За толстой дверью, которую Гачко отпер фигурным тяжелым ключом, оказалась обычная пыточная камера, освещенная тремя факелами.

— Вот, — ткнул пальцем Гачко в распятого на стене человека. — Надо его допросить.

— А в чем его обвиняют? — осведомился Торнан.

— Тебе-то что, палач? — брюзгливо ответил Гачко. — Твое дело — кнутом работать да щипцами. А спрашивать будем мы.

— Не, я к тому, — пояснил Торнан, — что смотря как обработать. Ежели его отпускать потом или еще нужен будет — так это одно. А если, к примеру, на плаху или там в геенницу — тогда другое дело.

— Отпускать — скажешь тоже, — хохотнул невысокий. — Много ли тут отпускали на твоей памяти?

— Можешь не стесняться, — бросил длинный. — Ему отсюда только в огонь. Этот еретик, лживый раб Черного Властелина, космограф, лекарь и алхимик, вздумавший открыто отрицать истины святой веры. Он говорил, например, что звезды — это не отражения солнечных лучей от края мира, а такие же солнца, как и светильник божественного Митры...

— Это не я, — пробормотал узник, — это говорили еще древние мудрецы...

— Всем им место в огне Охримана! И тебе тоже, безбожник и язычник! Значит, так, — кипя непритворным (или, наоборот, хорошо разыгранным) гневом, распорядился Гачко. — Сперва горячими щипчиками его, затем кипятком... Да что я говорю — ученого учить.

— Добро, — ухмыльнулся Торнан, — энто мы завсегда! Вы только скажите, а мы уж со всем старанием...

Повернувшись к верстаку, Торнан принялся деловито перебирать инструменты — разнообразные пилы, долота, щипцы и иные, назначения которых честный вояка даже и не знал. При этом он мурлыкал себе под нос какую-то песенку, изо всех сил создавая образ бывалого палача.

— Ну, что ты там возишься? — раздраженно прозвучало за спиной.

— Так ведь, господа хорошие, наше дело палачское, оно такое — спешки не любит, — сообщил он, найдя наконец то, что подходило для задуманного. — Ремесло наше — это не просто так! Нужно с умом подойти да со старанием... Э-э, и что за порядки — инструмент не чищен, ножи не точенные отроду...

Он протянул обеспокоенно заерзавшим в креслах инквизиторам два тяжелых тесака-шкуродера с хищно торчащими зубьями.

— Наточить бы надо, а?

— Ну так точи, — похоже, инквизитора уже выводила из себя тупость северянина. — Надеюсь, это недолго?

— Да уж не сомневайтесь, ваш-степенство, не надолго...

— Послушай, дружище, — прозвучал тихий хриплый голос, и Торнан еле удержал готовую отвалиться челюсть: к нему обратились на родном языке. Он повернулся к висевшему на цепях узнику, ибо именно он сейчас обратился к нему. — Не знаю, каким ветром тебя сюда занесло, но если в тебе осталось хоть что-то от настоящего человека, то прикончи меня. Я знаю, палачи это умеют... Чтобы со стороны никто не понял. Я не хочу в геенницу...

— Что он говорит?! — в один голос встревоженно спросили инквизиторы. — Ты понимаешь его?

— А как же, понимаю, — кивнул с готовностью Торнан. — Ругает вас, ваш-преподобия, так что и сказать-то стыдно.

— Вспомни, друг гиперборей — у тебя на родине не полагается мучить перед смертью даже злодеев... Если хочешь, я скажу тебе, где тайник с золотом...

— Теперь меня ругает, — пояснил Торнан насторожившимся инквизиторам, при этом не переставая размеренно водить точильным бруском по лезвиям сведенных вместе ножей. — Ничё, ничё, недолго вам осталось его слушать...

— Триста монет, полновесных имперских солидов... Проткни мне печень раскаленным железом, пусть я буду умирать мучительно, но недолго...

— Теперь опять вас...

— И как же он нас именует? Даже интересно, что этот тип может выдумать?

— Ну, говорит, извиняюсь, конечно, но вы — отородья ишака и шакала.

— Да? — усмехнулся Друк. — Ну, еретик, наверное, я тебя разочарую, но твоя брань меня не оскорбляет, тем более ты почти мертвец! Матерящийся мертвец — это даже забавно.

Друк заложил руки за спину.

— Кстати, еретик, хочу лишний раз тебя огорчить. Скоро на конклав в Хемлине будет вынесен указ о переименовании Солнца в Митру, а Луны — в Гелит. И за неправильное употребление имен светил небесных будут примерно наказывать! — издевательски улыбнулся он. — Впрочем, что тебе говорить? Ты ведь до этого все одно не доживешь, да и вообще — что толку внушать священные истины тому, кто подобен Охриману?

— Вы, должно быть, часто его видите, раз знаете, кто на него похож... — хрипло пробормотал несчастный, пытаясь даже улыбнуться.

— Замолчи, богохульник, или пойдешь в огонь с вырванным языком! — взвизгнул Гачко.

Торнан продолжал возиться у верстака, а Друк внимательно смотрел на него — слава богу Грома, не так, как покойный обер-инквизитор, а скорее с любопытством: как на заморского зверя обезьяну в королевском зверинце.

— Ты, я вижу, любезный, мастер своего дела, — сообщил Друк.

Про себя Торнан подумал, что у него на родине так могли бы назвать горшечника или плотника, но никак не палача.

— Где так научился?

— В Хорниране, — бросил Торнан.

— А кстати, как звать тебя, любезный? — спохватился Друк.

— Зовите Голым Дэвом, — бросил капитан, слышавший кличку хорниранского палача.

— Ты знаменитый Голый Дэв? — изумился инквизитор. — Наслышан... — И во взгляде его скользнуло уважение. (Бог Грома! Уважение!! К палачу!!!) А говорили, вроде бы ты скончался от синей лихорадки... — И добавил, обращаясь к Гачко, опять по-альбийски: — Нет, отец Саректа все же толковый человек — вот, добыл где-то такого мастера!

«Пора», — шестым чувством определил Торнан, перехватывая рукояти.

Взмах руки, разворот на носке левой ноги, короткий высверк стали...

Клинки вошли чисто, перерубив гортань. Он бы полюбовался работой, если бы ему нравилось убивать.

Проверив засов, он осмотрел цепи, на которых был распят бедолага, все еще не сводивший с него восхищенного взгляда. Они были выкованы из дрянного железа, но при этом достаточно толсты и надежно замурованы в камень стены — так, что вырвать их оттуда было под силу разве что троллю или слону. Браслеты кандалов тоже были надежней некуда. Только вот были они не закрыты на замки, а зафиксированы прочными дубовыми втулками.

Хмыкнув, Торнан взял с верстака небольшие щипцы с тонкими извилистыми губками (для чего такие предназначались, он предпочитал не задумываться) и быстро вынул все четыре чеки.

Вытряхнув покойников из их облачений, он протянул одно из них пошатывающемуся с непривычки узнику. Тут только северянин определил, что спасенный им еще молод — лет двадцать пять, вряд ли много больше.

— Идти сможешь? — осведомился он у узника.

— Идти смогу, только вот не выйдет ничего у нас, — И, грустно усмехаясь, тот указал на рассеченную щеку и обгорелую щетину на заплывшем кровоподтеками лице. — Не поверят, что я монах. Я Дорбодан, имею несчастье быть космографом, лекарем и алхимиком, что ныне в Хемлине очень опасно, как ты, уважаемый, видишь.

— Зови меня Торнан, не ошибешься! — ободряюще хлопнул его по плечу ант. — Ладно... Как думаешь, что нам делать?

Он взглянул на камин — через трубу, что ли, попробовать выбраться?

— Что думаешь делать? — повторил он.

— Вообще-то я знаю выход из этого замка...

— Выход?!

— Ну да, через Старую башню. Если ты, конечно, не боишься нечистой силы...

— Не пойдет, — отверг Торнан соблазнительную мысль. — Снаружи меня дожидаются двое друзей, которых надо вывести за ворота. Иди один, до этой твоей башни я тебя как-нибудь дотащу.

— Не нужно, — вдруг бросил алхимик и указал северянину на дверь. Из-за нее доносился приближающийся грохот тачки. — Вывези меня как мертвого... А чего это ты смеешься?

— Умные мысли приходят одновременно разным людям, — бросил Торнан.

Служка, везший несколько вязанок дров на расхлябанной тележке, аж побледнел, когда дорогу ему преградил великан в окровавленном фартуке, небрежно поигрывающий щипцами.

— О, вот тебя-то мне как раз и надо, холоп, — причмокнул палач. — Давай сюда свои дрова.

— Милостливый государь, рад бы, так ведь пан экзекутор шкуру спустит — сегодня в гееннице до полуночи будут какого-то еретика важного палить, энто, как его... козлографа какого-то. А я человек простой, этих графов и козлографов не знаю, а мой хозяин — лорд Дринк... А экзекутор сказал — кровь из носу, сказал, дров натаскать, — жалобно запричитал служка невпопад.

— Поговори тут у меня, рыло кувшинное, — пренебрежительно отмахнулся Торнан. — Давай, давай, шевели копытами, — и небрежно подтолкнул его в камеру.

— Но ведь нельзя никак, отец мой, — тот, казалось, пустит слезу, — рад бы услужить, так ведь сам экзекутор...

Пробежавший мимо монах одобрительно взглянул на грозно нависшего над служкой громилу, — мол, правильно, нечего давать спуску всякому мужичью...

Забрав у мужичонки тачку, капитан небрежно вытряхнул дрова на пол.

— А тележку позвольте, милостливый господин... — робко попросил тот.

— Пшел отсюда! — рыкнул Торнан.

Служка торопливо, пятясь задом, выскользнул из камеры.

Торнану вдруг стало безотчетно жаль этого жалкого забитого человечишку. Раб в десятках поколений, исконный обитатель этих сирых краев, никогда не знавших даже куцых вольностей, что судьба уделила югу и востоку, для которого извечно любой паршивый лорд был земным богом, а любой, кто с мечом или дубиной — господином...

Беспрепятственно варвар скатил тачку с «трупом» по дощатому пандусу — видать, трупы тут возили регулярно, — и выехал из главного входа Серого замка, который даже не охраняли. Глазам Торнана предстал широкий двор, заполненный различными строениями: казармы, кордегардии, кузницы, конюшни. В углу располагался старый колодец, чей каменный грибок зарос зеленым мхом. Огромный донжон возвышался над четырьмя толстыми угловыми башнями. На большой виселице ветер покачивал закостеневшие тела пяти повешенных. Мимо пробегали солдаты с копьями и арбалетами в руках, монахи инквизиции, чиновники, рядовые служители Митры, держащиеся, как зайцы, попавшие на волчью свадьбу.

Толкая перед собой тележку, он приблизился к воротам. Та-ак, а это что за дела? Возле ворот переминался с ноги на ногу Чикко, а подле стояла волокуша, где свернулась калачиком амазонка.

Не раздумывая, Торнан приблизился.

— Эй, там! — рявкнул он.

На крик из караульной будки выскочили солдаты. Вид у них был явно не геройский — старая кожаная броня с роговыми накладками, сохраненная, видать, в сундуках с дедовских времен, кое-как заточенные копья на свежевыструганных древках не самого лучшего дерева и дубовые, обитые плохим железом шлемы.

Подумав, Торнан решил, что всей этой своры деревенщины его ребятам бы хватило бы минуты на две. Ладно, наглость — второе счастье, как говорят картагунийцы. И смело двинулся к ним. Те поворачивались в его сторону, только что не открывая рты. Громадный, полуголый, играющий стальными мускулами, за кушак которого были заткнуты предметы палаческого ремесла, перепоясанный многохвостым бичом, Торнан, надо полагать, производил неизгладимое впечатление на вчерашних деревенских увальней.

— Га! Ну чего, ребята, а кому тут отрезать свежей мертвечинки фунт?! — зычно гаркнул он.

— Пожалел бы, живую ведь закапываешь, — вдруг бросил один из стражей. — Придушил бы уж...

— Тебя, что ль? — осведомился капитан.

— Извиняюсь, профос, а сколько тебе конвойных? Больше трех не дам! — подошел сержант.

— Да к чему конвой? — пожал плечами Торнан, ощутив холодок под сердцем. — Я покойников не боюсь, даже если они живые...

— Говорю — без конвоя не выпущу, — уперся сержант. — Извиняй, мэтр палач, но так и скажите пану приору — он сам так указал. Ежели живого выводишь, так только с конвоем.

— Так мы разве выводим — мы прикопать везем, сам подумай! — вступил Чикко.

— Нет, как хочете, а не могу, — помотал головой стражник.

— Лады, — вдруг согласился Торнан. И повернулся к Чикко: — Давай, тащи девку обратно. Пошли, монашья рожа, подождем, пока сдохнет. А перед этим еще допросим слегка! Видать, судьба ее такая... — И похабно осклабился.

В главном коридоре им пришлось уступить дорогу — на большой тележке, которую, обливаясь потом, катили два палачонка лет пятнадцати, было навалено с полдюжины трупов.

— Ну что, — прошептал Торнан, наклонившись к тележке, где лежал Дорбодан. — Давай рассказывай, как тут пройти к твоей Старой башне?

— Недалеко, но там ход через кордегардию внутренней стражи...

— Ну дела, — только и выдохнул Торнан, а Чикко аж побледнел.

Чувствуя, как истекают последние отведенные им богами минуты, они двинулись по указанному Дорбоданом пути.

Когда-то это был типичный для востока Логрии замок, одна из резиденций хемлинских господарей. Теперь это был центр инквизиции Братств Митры, куда, бывало, свозили людей из весьма далеких мест... Народу тут было много. И пробегающие по своим делам люди не обращали внимания на палача, занятого исконным палаческим делом — вывозом трупов.

На третий этаж тележку и волокушу подняли без труда, ибо хитрый человеческий ум придумал в помощь вынужденным частенько таскать туда-сюда покойников инквизиторам занятное усовершенствование. Пролет лестницы главного корпуса был оборудован деревянной клетью, которую поднимали вверх-вниз сидящие в подвале грузчики, вращая огромный скрипучий ворот. Команды им подавали, громко вопя, так что лестничный колодец буквально гудел.

Добравшись с комфортом на третий этаж и пройдя арочной галереей, Торнан бесцеремонно вломился в кордегардию внутренней стражи. Шесть пар глаз повернулось в его сторону.

— Тэ-экс, — изрек Торнан, созерцая валяющиеся на столе карты и полупустую бутыль граппы, — это, значит, так мы несем службу?

— Что угодно господину профосу? — осведомился бородатый фельдфебель.

— Ключи от Старой Башни, — не допускающим возражений тоном сообщил Торнан.

Лица солдат вытянулись.

— Так ведь там... — начал было один, самый молодой, розовощекий парнишка, наверное, всего месяц-другой назад взятый из деревни.

— Знаю, — бросил северянин. — Лично сам приор велел вот этих туда оттащить и бросить.

В этот момент за каменными стенами тревожно забил набат. Видать, труп инквизитора нашли раньше времени. Но стража не испугалась и не встревожилась.

— Митра Светлоликий! — устало бросил фельдфебель. — Опять эти учения... Берите ваши ключи, — в Торнана полетела связка, ловко пойманная в воздухе, — и делайте там свои дела.

И солдаты, топоча сапогами, оставили их одних.

— Быстро, за мной, — бросил Дорбодан, вскакивая. И в самом деле, проверять, учебная ли это тревога или совсем наоборот, желания не было ни у кого.

За дверью в углу кордегардии оказалась заброшенная галерея — длинная, крытая камнем известняковая аркада. Как тут же сообщил Дорбодан, галерея выходила аккурат к заброшенному донжону.

В темноте почти ничего не было видно, только зияли черные арки и слабо белели простенки.

— Шэтт! — выругалась Марисса. — Дерьмо какое-то! Торнан тоже отметил, что здесь воняет, а под ногами скользит.

— Сюда, думаю, ходит срать стража, — прокомментировал Дорбодан.

— Так сюда ж запрещено ходить, вроде ты говорил...

— Ходить-то, может, и запрещено, но парашу выносить по три раза в день тоже никому неохота, должно быть, — резюмировал космограф, проявив неожиданное знание армейских порядков.

Сгорбившись и стараясь не поскользнуться на залитом пованивающей жижей полу, они двинулись по полого уходящему вниз ходу.

И вот они в Старой Башне. С башнями, крепостной стеной, домами для прислуги, с сетью подземных переходов, с цветными витражами, в которых играли солнечные лучи, с плющом, обвивающим многовековые гранитные стены, каждая из которых могла порассказать немало любопытного...

И над всем этим вздымалась на высоту в двести с лишним локтей Старая Башня. Сложенная из гранитных блоков в три быка весом, кажущаяся гигантским монолитом, поражающая толщей стен, изредка прореживаемых небольшими оконными проемами.

С ее верхней площадки открывался бы великолепный вид на окрестности до самого Хемлина. Но только вот уже с век, наверное, никто не поднимался туда. Потому что в последнюю большую войну слишком страшные дела творились в этой башне. Потому что ее переходы и этажи были изъедены временем и огнем. Потому что с теми, кто пытался ее снести, перестроить или поселиться в ней, приключались всякие беды. Потому что последний хозяин Серого Замка, благородный Аркан Сум, умер в двадцать три года, на следующий день после того, как на пиру высказал мысль, что эту проклятую груду камней надо снести до основания. Еще много чего рассказали бы путникам про эту Башню, но Торнан ничего этого не знал, и, возможно поэтому, тени, владевшие этим местом, их не побеспокоили. Лестницы, площадки, старые двери, открываемые решительной рукой Дорбодана, переходы, узкие коридорчики, чей-то череп в углу, потайная дверь, раскрашенная под цвет штукатурки. Извилистые коридоры и винтовые лестницы, замурованные балконы для лучников, ниши с каменными скамьями. Как и всякий дворец властителя, Серый Замок имел немало тайных ходов, дабы правитель смог отправлять посланцев без чужих глаз и спастись бегством в случае заговора или смуты.

Комната стражи была единственным обитаемым местом Старой Башни. Дальше уже много лет никто не ходит, по дороге пояснял Дорбодан.

— Кроме некоторых любителей древних тайн. — При свете факела было видно, как он многозначительно улыбнулся.

Каменная пыль хрустела под ногами на каждом шагу, холод заставлял легко одетую Мариссу ежиться.

Дорогу впереди преграждала кирпичная стена. В ней едва угадывалась тяжелая резная дверь, наглухо запертая и заколоченная. Торнан сорвал доски, а амазонка дернула засов, но тот не поддался.

— Погоди-ка! — Подоспевший Дорбодан плечом отодвинул девушку и, высоко подняв державы факела, указал на незаметный стопор.

Капитан потянул дверь на себя, и та, скрежеща ржавыми петлями, растворилась. Винтовая лестница не располагалась в центре башни, как привык Торнан: ступеньки лепились у внешней стены, широкими витками спускаясь вниз. В середине зиял глубокий, пугающий бездонным мраком колодец.

Они двинулись по лестнице вниз.

Глядя в эту темноту, было трудно поверить, что снаружи — белый день.

Кладка оказалась довольно прочной, хотя и очень древней. Кирпичи потрескались и разбухли от старости. Их неровные бугристые грани вызывали мысль о глубокой дряхлости и пыли веков. На стенах иногда бывали надписи, но не на знакомых Торнану языках, а что-то вроде норглингских рун.

Вот они наконец спустились на самое дно, что, судя по ощущениям капитана, лежало много ниже уровня земли.

Торнан, высоко подняв факел, двинулся на середину длинной узкой комнаты со сводчатым потолком из блекло-розовых кирпичей. В стенах, через равные промежутки, были пробиты продолговатые ниши — пустые или заложенные кирпичами. На последних были изображены какие-то странные рисунки с непонятными надписями. Чаще всего среди рисунков встречались грифоны и змеи. В глубине комнаты виднелась низкая узенькая дверь.

Марисса, оглядев странное убранство подвала, несколько раз сделала знак, отвращающий зло... она на секунду забыла о своих страхах.

— Странное место! — Хриплый голос капитана гулко отозвался под низкими сводами. — Почему-то это напоминает мне склеп.

— Так оно и есть, — сказал Добродан. — Мой учитель говорит... Говорил, что здесь было кладбище жрецов древней веры. Очень давно... в те времена, когда край наш был совсем диким.

— Похоже на тамкайский Город Мертвых, — сообщил Чикко.

— Может быть! — прервал его Добродан, которому, очевидно, не нравилось это место. — Пойдемте дальше. Больно здесь холодно.

— Кстати, ты уверен, что у выхода нас не ждут?

В полутьме было видно, как хемлинец улыбается разбитыми губами.

— В этом замке полно тайных ходов, о которых даже хозяева не знали. А уж эти... Сейчас летописи никого не интересуют. А там можно прочесть, что из Серого Замка можно попасть в старую часовню Митры в городе, что стоит у Багряных ворот. И это только малая часть подземелий. Да, что за подземелья в Хемлине... — мечтательно произнес Дорбодан. — Многие ходы полузасыпаны, и по ним опасно ходить, но другие сохранились в сносном состоянии со времен фельтов. Однажды я нашел подземный ход, идущий от Львиного дворца прямо к развалинам Проклятой башни. Да в нижние ярусы — там внизу кажется целый подземный город!

Что такое эта самая башня, Торнан не знал, зато, видимо, знали Чикко и Марисса: уж больно одинаковым стало выражение их измученных лиц.

— Не поминал бы уж...

— Между прочим, донжон Серого Замка очень на нее похож, и даже как будто ее ровесник — продолжил узник. — Говорят, камни древних башен пропитаны чарами и заклятиями еще тех, кто жил до фельтов. Так что сам Черный Хозяин не сметет эту башню, — полушепотом сообщил Дорбодан.

— Да кто такие эти фельты? — буркнул Торнан. Лучше бы он этого не спрашивал. Книжник прочел ему краткую лекцию о народе фельтов, чьи потомки живут на Адаллонских островах к западу от Логрии. Темные люди только и знают, что фельты когда-то жили тут и строили каменные круги и непонятные храмы из громадных каменных плит весом в десятки быков, или спрятанные в исполинских курганах, облицованные базальтовыми блоками подземелья, и обнесенные оградами из небольших скал, поверх которых лежат циклопические плиты. А между тем именно фельты первыми перешли через Рихей и обосновались в Логрии.

— До того, как из степей сюда нахлынули наши предки, они уже жили на этих берегах, создавали великолепные города. Один из них стоял тут. Наверху от него ничего не осталось, его башни и статуи сокрушили еще пайсенаки, но земля хранит их фундаменты и тоннели. Камень живет дольше человеческой памяти, — резюмировал андиец.

Они шли, открывая потайные двери, задвигая за собой неприметные плиты в почти невидимых нишах. Когда сгорел третий факел и Торнан засветил огарок второго, путь им преградил каменный тупик, сложенный из неровных валунов, поставленных стоймя. Простые, честные каменные глыбы. Казалось, никакой потайной двери тут быть не может.

— Ну и?.. — раздраженно повернулся капитан к бывшему узнику.

Но Дорбодан, не обращая внимания, подошел к стене и, повернув, дернул ржавый железный крюк. Заделанный, казалось, намертво в камень, тот выскочил из щели между глыбами.

— А теперь — все дружно навалились, — распорядился алхимик и привалился к стене — силы его совершенно оставили.

Все трое нажали на валун, и он повернулся на невидимой оси, заставив их зажмуриться. Они выбрались наружу в старой заросшей балке, на склоне которой каменная дверь выглядела ушедшим в плотный дерн валуном.

— Да, умели раньше строить, — высказалась амазонка. Осторожно они выбрались наверх, к лесной дороге.

— Мили четыре прошли, не меньше, — определил капитан.

В следующую секунду топот копыт заставил их отпрянуть обратно. Но тревога оказалась ложной. На дорогу выехала запряженная тройкой лошадей тяжело груженная телега. Битюги были вполне пригодными и для упряжки, и для седла.

Не раздумывая, Торнан вышел на дорогу.

— Стой, мужик! — вытянул он вперед длань. — Слезай, приехали!

С неподдельным страхом взирал селянин на двух инквизиторов в компании палача, вооруженного большим топором, да еще сопровождаемых полуголой девкой с мечом.

— Дальше пойдешь пешком, — сообщил Дорбодан, не открывая лица и размеренно перебирая четки.

Без возражений возчик начал выпрягать лошадей. Глядя на его трясущиеся губы, Торнан сунул андийцу кольца Гачко и Друка, присовокупив несколько монет из шкатулки Саректы.

— О нас — молчок! — сделав грозное лицо, изрек ант. — Дело секретное, по воле самого приора. Головой ответишь. Митра тебя не забудет...

— Да прославится он и дочь его Гилит, — простонал ограбленный торговец.

Застелив импровизированными попонами из тента воза спины меринов, они двинулись в путь.

Глава 28

ПОСЛЕДНЕЕ КОЛДОВСТВО

Скачка по вечернему лесу, по плохой разбитой дороге, да еще без седел и стремян — дело такое, за которое, наверное, никто бы по доброй воле не взялся.

Но выхода не было — сделана только половина дела. И им теперь еще нужно вернуться к тем развалинам, найти жезл, по возможности забрать Лиэнн, если она не сбежала, и уходить как можно дальше.

Хорошо еще за ближайшим поворотом Торнан остановил лошадей и, вопреки всем кавалерийским правилам и наставлениям, привязал Дорбодана и Чикко к коням — чтоб не слетели с лошадиных спин. В случае падения животного подобные штуки обычно кончаются тяжелыми переломами или даже переселением в иной мир, но выбора и в самом деле не было.

«Интересно, — подумал Торнан, — что сейчас в Сером Замке?»

Обнаружили ли инквизиторы смерть своего господина или до сих пор думают, что тот мило развлекается с пойманным варваром? Может, у него в привычках было закатывать долгие оргии — кто знает?

А если и нашли труп, то что именно делают? Рассылают во все концы летучие отряды охотников, рыщут, подавляя страх, в запретных подземельях, или, наоборот, делят власть после гибели вожака?

Но в любом случае им надо было оказаться как можно дальше от Серого Замка и вообще от Андии.

Развалины храма показались, когда закат уже догорал оранжевой лентой над лесом. К великой радости Торнана, людей поблизости не наблюдалось.

Дав заморенным коням отдых, они подъехали шагом к руинам, миновали осыпавшуюся арку. Вот и место их стоянки. Никого и ничего не было видно в стремительно сгустившемся мраке.

Истоптанная земля, следы костра, несколько окровавленных тряпок...

— Торнан! Торнан!

К ним бежала выскочившая непонятно откуда Лиэнн. Растрепанная, босая, донельзя напуганная, но живая и здоровая.

— Торнан, я знала, я знала!!! Ты меня спасешь! — подбежав, завопила она, неловко размахивая тесаком. Она принялась покрывать поцелуями его сапог и чуть ли не его лошадь. — Я знала! Знала... — разрыдавшись, бормотала она. А потом начала торопливо, запинаясь и глотая слова, рассказывать, как во время нападения забилась в глубь развалин и спряталась в подземелье, случайно найденном, как прошли в двух шагах от нее прочесывавшие храм инквизиторы, как...

Но Торнан не обращал внимания на ее эмоции. Ибо за кушаком ее платья торчало не что иное, как Жезл Тиамат.

Пока они слезали с коней, пока Марисса приводила импровизированную сбрую в порядок, пока Чикко кратко излагал Лиэнн происшедшее и знакомил ее с Дорбоданом, прошло не очень много, хотя и немало времени. И как Торнан ни устал, отдыхать времени не было.

— Значит, так, — распорядился Торнан. — Собери все барахло, какое тут осталось, — бросил он Лиэнн. — Ничего не осталось? Ну ладно... Тогда давай грузись на кобылу вместе с Риссой, и уходим быстрее.

— Торн, — встревоженно бросила Марисса. — Тут такие дела — взгляни...

Капитан всмотрелся в ночную тьму и увидел то, что обрадовать его никак не могло.

По направлению к развалинам двигалась цепочка факелов. И достаточно быстро, чтобы понять: движутся конные, а не пешие.

— Быстро же они сообразили, — пробурчал он себе под нос.

— Так, прячемся! — скомандовал Чикко. Затем взмахнул руками, и кони потрусили в темноту.

— Ты чего?! — уставилась на него Марисса.

— На наших толстухах да без седел мы от всадников не уйдем, — поддержал приятеля Торнан. — Прячемся.

Словно споря с ним, в той стороне, откуда приближался враг, залаяла собака.

— Не боись! — хлопнул Чикко по заду ойкнувшую Лиэнн. — С песиками я как-нибудь договорюсь. Тем более тут камешки так старой силой и пропитаны. Веди давай в свое подземелье!

— Да как мы его в темноте найдем?! — зло прошипела амазонка.

Чикко склонил голову на грудь, что-то пробормотал на непонятном языке, хитро скрестил пальцы. В голове Торнана что-то словно щелкнуло, и окружающий мир стал виден отчетливо и ярко, хотя и в какой-то мутной прозелени и дымке.

— Надолго не хватит, — предупредил фомор.

Проход в подземелье они нашли спустя минуты три — неприметный треугольной формы люк среди нагромождения каменных плит и обломков.

— Давайте вниз, сюда они не полезут, если даже найдут, — хмыкнул Торнан.

Мир уже начала заволакивать темнота, когда они спустились по истертым, изъеденным временем ступенькам вниз, в полумрак каких-то узких коридоров и каменных щелей. Они отползали все дальше в лабиринт, перебираясь через груды земли и камня, вдыхая старую затхлую пыль. Под ногами что-то брякнуло и с пустым стуком откатилось в темноту — то ли горшок, то ли череп.

Ойкнула Лиэнн и тут же замолкла — рот ей зажала ладонь Мариссы.

Потом откуда-то долетел слабый отсвет факелов.

— Ну что? — Голос прозвучал глухо, как из бочки.

— Да Охриман его знает, подвал какой-то...

По голосам Торнан ясно представил двух вояк — не пожилого, но уже в возрасте, бывалого, и молодого, еще не обтеревшегося.

— Вылазь давай.

«Ну, велик бог Грома! Сохранил отец Дий!»

— Эй, — голос на пределе слышимости, — а ты хорошо проверил? Все осмотрел? Может, засели где?

Начальник. Но не воин — хитрый, себе на уме, и голос не солдатский. Крыса чиновная или монах.

— Да нет тут вообще никого! — солдат словно оправдывался. — И вообще — тут всадников видели, а где кони?

— Ты не умничай, а давай слазь-ка еще...

Шорох щебня, постукивание металла о камень...

— Назад!!!

Громовой удар потряс подземелье, вновь взвизгнула Лиэнн, но даже тут ее голос был почти не слышен, прыгающее по углам эхо...

— Идиот!!! Болван!!! — верещал где-то наверху истеричный голос. — Что ты делаешь?! Да как тебя в священную стражу взяли, придурка такого?! Кто тебя просил дергать камень?! Ты б еще башку туда сунул!

— Тьфу, пошли отседова, пока твой племянничек, Ксан, всех тут не угробил! Выпить надо — с вами заикой станешь...

Когда шаги и еле слышное позвякивание оружия окончательно растворились в ночной тишине, Торнан бесшумно двинулся туда, где на камнях стен виднелись слабые лунные блики. Ощупью поднялся по лестнице. Секунды ему хватило, чтобы понять — свороченная неловким парнем плита толщиной в локоть надежно перекрыла выход из подземелья, упав краем аккурат на отверстие люка. Упади она чуть-чуть правее — и осталось бы ровно столько, чтобы выбраться если не ему, то Чикко или Лиэнн. Но она упала именно так, как упала. Не зная, где они, инквизиторы все же достали их.

* * *

— Торнан, у тебя дети есть?

— Да нет, Чикко, — откуда? То есть, может, и есть где-то...

— А у меня двое, — сообщил фомор. И, поймав удивленный взгляд друга, пояснил:

— На острове. Еще... тем самым способом... Дочки. Уже ведь большие, наверное, я дедом давно стал... Торнан, а дела наши ведь скверные, — продолжил он после паузы. — Я ведь... не смогу. Даже и в лучшие времена бы не смог. Даже мой учитель и то не сумел бы. Может, разве старые шаманы, да и то... Сдохну я просто при такой тяжести. Нет, — словно извинился он, — ты только не подумай: я бы все равно сделал — лучше одному помирать, чем всем. Просто я ведь умру раньше, чем сдвину этот проклятый камень. Тут не все так легко — разогнаться нужно сначала, вроде как таран раскачать. А я ж еще и слегка надорвался, когда Мариссу ловил... Если бы шагов на двести в сторону — там жила земляная проходит, родник... Можно было бы попробовать, а так...

Торнан не перебивал. Все и так было ясно. Видать, вся удача, отпущенная ему Дием — Отцом, им уже израсходована.

А может, смерти надоело гоняться за ними, подстраивая каверзы, и она решила прихлопнуть надоедливую добычу, так ловко уходящую из всех ловушек.

Что дальше — он не хотел думать, но представлял. Дни мучительного угасания от голода и жажды, боль в ссыхающемся желудке и мучительное ощущение загустевающей крови в жилах, попытки слизать со стен росу... И неизбежные мысли о спутниках, как о мясе...

Друг, — Чикко понизил голос. — Я ведь к чему это говорю — есть один способ... Я его не пробовал никогда в жизни. Мне его только показывали и рассказывали, что и как. Можно много силы получить, побольше, чем у иного демона. Но вот не знаю, получится ли. И потом...

Торнан вновь ничего не сказал, ожидая продолжения.

— Торн, — Чикко решительно поднялся. — Я могу попробовать нас освободить. Но мне нужна для этого кровь. Человеческая, — зачем-то уточнил он.

Капитан поглядел внимательно в казавшиеся темными в полумраке склепа глаза шамана.

— Много? — только и спросил он.

— Не очень, — криво усмехнулся собеседник. — Примерно... чуть больше половины того, что есть в человеке.

Торнан ничего не ответил. Почесал заросший подбородок, зачем-то погладил рукоять ятагана. И только потом посмотрел на расположившихся на каменном полу спутников.

Кому-то из них совсем скоро придется умереть.

— Торнан, лучше ты им скажи... — пробормотал Чикко. — Я ведь ни одной живой души в жизни не убил, а ты... ты воин, тебе легче будет объяснить.

Торнан вновь ничего не ответил, а переводя взгляд то на одного, то на другого товарища по заточению в склепе, в очередной раз мысленно пересчитал их.

Марисса, Дорбодан, Лиэнн, Чикко, он. Кто?

Отпадает по понятным причинам Чикко. Марисса... Шэтт, ладно, тоже отпадает — она посол и вообще. Итак, остаются трое.

Торнан, лекарь и Лиэнн.

Честно говоря, лучше всего бы Лиэнн. Во-первых, она самая бесполезная из всех, во-вторых — у нее перед ними самый большой долг.

Говорят, нет лучше способа отблагодарить того, кто спас твою голову, чем отдать за него жизнь.

Правда, эта старая гвойская поговорка говорит о добровольном самопожертвовании, когда своим телом закрывают спасителя в бою, к примеру... А то получается вроде как на Тармийских рудниках. Бывает, что бегущие оттуда каторжники, из опытных и прожженных головорезов, берут с собой какого-нибудь воришку, чтобы, если припрет голод и нужда, сожрать его, тем самым обманув смерть.

Да, если так, судьба пошутила над ней веселую шутку.

Есть еще, правда, и такая возможность — дать выцедить кровь из себя... В старых легендах собой обычно жертвовал вождь.

— Торнан, — дернул его за рукав Чикко, — я понимаю, но... Ты это — не тяни. Я не ослабел пока, но чем быстрее, тем лучше. Не тяни, как у вас говорят, это... быка за рога.

— Ладно, не буду, — произнес Торнан, поднимаясь.

— Это так? — только и спросила амазонка, обращаясь к шаману, когда капитан закончил говорить.

— Да так, Рисса... — произнес тот и добавил: — Если б я мог, я бы сам умер за вас, но вот — никак не получится.

— Торн, я буду тянуть жребий вместе со всеми, — отчеканила Марисса. — Это дело Великой Матери, за которое я клялась умереть, если придется. Моя жизнь в ее руке, и если она ей нужна — я ее отдам!

И, не говоря больше ни слова, принялась кинжалом раскалывать подобранную тут деревяшку на щепочки, одна из которых будет короче другой.

Торнан глядел на нее, пытаясь проглотить ком в горле. Что будет, если жребий вынет Марисса?! Предложить себя вместо нее? Так ведь она ни за что не согласится!

Он думал ровно столько, сколько потребовалось амазонке, чтобы выстругать жребии. И принял решение. Жестокое, но правильное — как удар ножа в сердце в муках умирающего пленника норглингов, с которым те сотворили любимого ими «багрового орла» или «синюю змею».

Кто бы ни вытянул жребий — Дорбодан или Марисса... Один удар воительнице в лоб, чтобы вырубить враз и надолго. Второй — в висок герцогине: чтобы по крайности отошла без мучений. А потом — ятаганом по яремной вене, и крови будет с избытком. Вот так — и пусть потом госпожа младший посол проклянет его самым страшным проклятьем! Пусть его презирают, а старик Дий не пустит в свой удел. Но такова участь командира: делать то, что должно. Если кому-то суждено умереть, пусть умрет самый ненужный миру.

Будь на месте капитана другой человек, тот бы задал себе вопрос: а дано ли ему право определять, кто этому миру нужнее? Но даже тень этой мысли не пришла в голову анту. Он просто молился, чтобы жребий вытянула та, кому все равно умирать, избавив его от греха.

— Жребии готовы, — сообщила Марисса, протягивая щепки. — Торн, давай — кому первая!

— Постойте! — вдруг порывисто вскочила Лиэнн. — Чикко, — дрожащим голосом сказала она. — А кровь... кровь обязательно должна быть из... из одного человека?

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

Книга Айгана. Часть 111. Столбец 17. Считается утраченной более восьмисот лет назад

Разрушитель придет в ночи, и поступь его будет шагами Великого Ужаса, глазами его будут смотреть Древние, которых изгнали в Вечность Благие Боги, и пробудит он тех, кто ныне спит и кому во времена забытые приносили жертвы. И откроются врата, и Мрак хлынет, и демоны Бездны явятся, спящие под руинами мест, где им поклонялись.

Сам Четырехрогий склонится перед ним, и разрубит он Рикейские горы мечом огненным, смешает Запад с Востоком.

И будут люди друг друга губить — сначала за золото и сокровища, потом за кусок хлеба, а потом — чтобы глад свой насытить.

И не останется ни колоса на полях, ни агнца в хлеву. Ни города, ни дома. Ни стран, ни королей.

Но Разрушитель — лишь предтеча Хозяина Своего, перед которым он ничто, и даже Древние — лишь жалкие черви. И придет он на Землю, и немыслим будет облик его и невероятны дела.

И прекратится время людей. И лишь один из тысячи переживет время своего рода. И будут люди редкими и пугливыми, как ныне гнорры и болгины, и иные неведомые и страшные хозяева будут у мира. И мрак опустится, и не будет света, но будут живые рады сумраку, как счастью великому. И будет мир сей принадлежать Злу и Тьме — но даже эти Зло и Тьма будут нелюдскими.

Так будет, говорю я вам, и ничто, кроме судьбы, отвратить это не может. Ибо все, что родилось, и умереть должно. И боги не сумеют остановить Зло Неизреченное и тоже умрут. Лишь если переменится судьба мира, то этого избегнет он.

Так говорю я, Айган, что говорил с демонами и богами, и видел прошлое и будущее.

* * *

— Не забыли? Когда я закончу вертеться, кровь уже должна быть готова, — сообщил Чикко. — Так что приступайте прямо сейчас, — и шагнул в круг, в центре которого светились рдеющим пламенем угольки.

На нем не было ничего, кроме нескольких амулетов.

Запрокинув голову, Чикко начал петь, медленно переступая на месте, потом двинулся вдоль неровно обведенного круга. Песня его была непонятной и жутковатой — без слов, даже без привычных мурлыканий.

Дребезжащие металлические звуки шли прямо из горла.

Пожалуй, окажись кто у развалин сейчас, решил бы, что это какой-нибудь приблудный демон славит своих неведомых темных богов.

— Все готово? — зачем-то спросил капитан, не оборачиваясь.

— Да, — хриплым дрожащим голосом ответила Марисса — она явно была не в себе.

Торнан присел на корточки возле Лиэнн, обреченно вытянувшей над сосудом руку. Сосуд был еще тот — найденный в лабиринтах темных комнат человеческий череп из обожженной глины, раза в два больше прототипа. Видать, священный сосуд, употреблявшийся для каких-то древних ритуалов (может, даже для той самой жидкости, что сейчас в него прольется).

В последний момент герцогиня дернулась было, но Дорбодан мягко удержал ее.

Быстрое движение клинка — и черная в полумраке жидкость потекла на дно жуткой чаши. Потом кожаный ремешок живо перетянул девичью руку выше локтя, а лоскут, оторванный от рубахи амазонки, закрыл разрез.

— Отлично сделано! — Было видно, что Дорбодан вполне оценил ловкость, с какой Марисса забинтовала рану.

А через миг он сам уже стоял на коленях, торопливо заворачивая рукава сутаны.

Когда и с космографом было покончено, настал очередь Мариссы.

— Режь по шраму, — скомандовала она, протянув левую руку. — Мне новые отметины вроде как ни к чему.

Торнан коротко полоснул по хорошо видному даже сейчас широкому рубцу на запястье — тому самому. Ни единая жилка не дрогнула в лице амазонки. Когда сосуд наполнился уже на три четверти, Торнан отодвинул ее. Пришла его очередь.

Верный клинок почти без сопротивления отворил жилы на предплечье. Почему-то в этот раз сосуд наполнялся очень медленно — или это ему лишь казалось? Но вот череп оказался почти полным. Пережав кровоток чуть ниже локтя. Торнан обернулся на воющего и гудящего шамана, пока Лиэнн и Дорбодан неловко бинтовали руку.

Чикко продолжал свой жутковатый бег размеренно и целеустремленно, как цирковая лошадь. Было что-то нелюдское и потустороннее в его фигуре со свисающими мертво вдоль тела руками, с запрокинутой под немыслимым углом вверх головой, и щуплое безволосое тело отливало оттенком брюха снулой рыбы.

Из всех четверых разве что Марисса смутно догадывалась, что за силы сейчас призывает этот мелкий неказистый человечишка, и догадки эти заставляли шевелиться непонятный липкий страх на дне души. Но даже знай она достоверно, что не ошибается и что тут и в самом деле не обошлось без Додревних Хозяев, то и тогда выбора у нее не было. И не потому даже, что речь идет о ее жизни — ведь она не имеет права умереть, не выполнив повеление Тиамат...

Вдруг Чикко начал сужать круги. Вот он уже в центре кольца, вот падает на колени...

Пора.

— Марисса, давай! И не вздумай уронить — этой штуке цены нет!

Как объяснил перед обрядом Чикко, в Круг Преисполнения с Чашей Мощи может войти лишь женщина.

«Именно женщина», — с нажимом уточнил он, смерив взглядом сунувшуюся было в разговор Лиэнн.

Взяв обеими руками глиняный череп и зажав в зубах обвивавший его ремешок — дополнительную страховку, амазонка сделала несколько шагов, пересекла круг и поставила сосуд перед шаманом, чье лицо могло бы напугать менее стойкого человека.

Она еле успела выскочить из круга, как фомор подхватил сосуд, вскакивая, и, высоко подняв над головой, опрокинул на себя.

Завизжала Лиэнн, и без того бледная от страха.

Воздух в подземелье словно сгустился, а потом засиял синеватыми огоньками. Чикко стоял, покрытый свежей кровью, окруженный голубоватым маревом, от которого тьма шарахнулась по углам этого зала странной неправильной формы с коряво скошенными стенами и старательно сбитыми барельефами.

И был крик — воистину нечеловеческий, который никак не могла издать впалая узкая грудь шамана.

И плита, которую не сдвинул бы и десяток коней, вдруг приподнялась и поползла в сторону.

А потом свалился Чикко, словно из тела его вытащили разом все кости.

— Быстро наверх, что ждете?! — приказал капитан, первым пришедший в себя. Все дружно бросились выполнять команду, словно боялись, что плита вот-вот вновь вернется на место.

Последним выскочили Торнан и Дорбодан, подхватив безвольно обмякшего Чикко под руки. Они уложили его на траву, и Марисса принялась бестолково хлопотать вокруг их спасителя, стирая кровь с его тела. К ней присоединилась и Лиэнн, по своей инициативе оторвавшая для этого подол.

— Чикко, Чикко, ты как?! — все спрашивала Марисса. — Чикко, родной, ты меня слышишь?!

— Слышу, красавица, — разлепил губы фомор. — Слышу хорошо.

Что-то в его тоне очень не понравилось капитану.

— Чикко, — Марисса тоже что-то почуяла, — Чикко, тебе плохо?!

— Нет, друзья, мне не плохо, — тихо ответил фомор. — Просто я умираю.

— Чикко, ты чего — рехнулся? — ляпнул Торнан первое, что пришло в голову.

— Надорвался я все-таки, хотя и оба Ключа поставил, и Нить Ярости повязал... — словно размышлял вслух маг. — Этот обряд — он... сложный... Вот так вот. Похороните меня тут — прямо в том склепе. Место хорошее, старое...

— Чикко, да что с тобой? — Голос Мариссы дрожал болью и страхом. — Скажи — тебе больно?!

— Да нет, не больно, моя маленькая, — фомор вдруг улыбнулся. — Это и плохо, что не больно...

— Чикко, погоди, — Торнан растерянно оглянулся. — Ты говорил, тут где-то жила земляная — скажи, куда тебя нести?!

— Не надо никуда нести, — голос шамана был тих и спокоен. — Я сейчас как бурдюк рваный. Вроде все цело, а швы лопнули. В меня сейчас хоть озеро этой силы влей — все уйдет.

С нарастающим отчаянием Торнан видел, что его старый друг не ошибается насчет себя. Лицо его отчетливо приобретало то выражение, что видел он не раз и не два на лицах смертельно раненных товарищей — и в Страже Севера, и раньше.

— Надо же, — печально улыбнулся Чикко. — А я уже почти поверил... Ты знаешь, друг Медведь, мне совсем не страшно...

— Никто тут умирать не будет, — вдруг решительно шагнул к шаману молчавший дотоле Дорбодан. Опустившись на колени, он взял безвольную руку Чикко, к чему-то прислушался.

— Брось, не стоит, — попробовал слабо возразить тот. — Тут разве что бог справится. Все астральное тело в клочья, считай, порвало.

— Насчет бога не знаю, а я попробую, — деловито ответил космограф.

Перевернув Чикко на спину, он принялся деловито постукивать по липкой от крови спине колдуна, нажимая на какие-то одному ему ведомые точки. При этом он что-то ворчал себе под нос, как водится у мастеров за работой:

— Так, эту веточку мы перекроем, а эту, наоборот... Так, с этой вообще все в порядке... Ух ты, это ж надо так... Скверно, но поправимо... Не хочешь? Так мы тебя узлом завяжем. И вот этот каналец...

— Разожгите костер, — скомандовал он, не оборачиваясь, и перевернул закрывшего глаза Чикко вновь на живот.

— Зачем? — пробормотала Марисса. Торнан пихнул ее кулаком в бок.

— Человек знает, что делает, — и достал огниво. Через пару минут крошечный костерчик уже весело пылал среди развалин, пожирая сухую траву и обе льняных нижних юбки бывшей герцогини Тамисской. Марисса сбегала вниз и принесла пригоршню щепочек, оставшихся от непонадобившихся жребиев.

— Отлично, — скосив глаза, бросил Дорбодан, ни на секунду не прекращая танец пальцев. — Зажги их и сразу погаси — но не до конца.

Амазонка сунула щепки в огонь и тут же вынула, сильным взмахом руки сбивая пламя. И лекарь принялся тыкать рдеющими кончиками лучин в тело Чикко. В грудь, шею, ноги — и даже пару раз ниже пояса. Потом начал вонзать щепки в разные места, иногда оставляя их воткнутыми в плоть.

Все как завороженные наблюдали за его манипуляциями. И Торнан, потрясенный до глубины души, заметил, что маска смерти исчезла с лица его старого друга, а почти исчезнувшее дыхание стало глубоким и ровным. Сомнений не было — спасенный ими из камеры пыток человек только что вернул шамана из Страны Мертвых.

И вот этого чудодея ублюдки в сутанах хотели сжечь живьем!

— Ну вот, вроде все. — Дорбодан отбросил последнюю лучинку и встал.

Чикко открыл глаза, обвел взглядом обступивших его спутников, явно не понимая, почему он еще на этом свете? Затем порывисто поднялся, схватил Дорбодана за руку и прильнул к ней бескровными губами.

— У меня нет ничего, — прошептал он. — Но в Кильдаре я должен буду получить пять тысяч каймов золотом. Если хочешь — отправляйся с нами, они будут твоими... И еще — я хочу научиться этому.

— Ну, не надо, друг, не в золоте дело, — почему-то смутился Дорбодан. — Митра велит делать добро. А учить тебя я не могу — я сам учился шесть лет, и наставники были не мне чета.

— Да, боги несправедливы — того, кого одарить должен, не можешь, — пробормотал Чикко. — А тому, чему хочешь научиться — не научишься... Торнан, — произнес он почти обычным тоном. — Отсюда чуть левее, пройдешь лигу, там в лесу наши кони. Подозвать их не могу, уж извини.

— Я с тобой, друг, — бросил Дорбодан.

— Как бы то ни было, отныне я твой должник, — бросил Торнан, когда они оба отошли от развалин.

— У нас говорят — долг спасителю возвращаешь, когда спасаешь его дважды, — улыбнулся лекарь. — А я ведь еще должен тебе за то, что ты вытащил меня из Серого Замка.

— Если ты укажешь нам самую короткую дорогу к Урочищу Мертвой Змеи, то считай, что долг твой выплачен.

— Я не могу принять этого условия, друг.

— Это почему?

— Потому что мы только что там были.

Резко остановившись, Торнан схватил Дорбодана за плечи, разворачивая к себе.

— Повтори, что ты сказал!

— Ну, руины храма Трех Богов и есть то самое урочище, — слегка растерянно пояснил андиец.

— Но нам нужен старый храм Тиамат!

— Так это он и есть! Уступлен конгрегацией пять веков назад набравшему тогда большую культу Трех Светлых за... — Дорбодан наморщил лоб. — Кажется, за тридцать тысяч серебром.

Торнан помотал головой, не веря своему счастью.

— Этого не может быть, ты ошибаешься! На карте это урочище указано в пяти днях конного пути к северу от Хемлина, под Оргеем! Когда мы вернемся, я покажу тебе...

— Не знаю, кто чертил эту карту и когда, так что отвечать за него не могу. Но Мертвая Змея всегда была именно тут. Лет сто назад его переименовали в Синие Луга, и храм тогда уже был давно заброшен. Но поверь мне, два года просидевшему в Хемлинском скриптории среди древних летописей: это именно так.

— Ну если так, то считай, что твой долг выплачен сполна, — хлопнул его по плечу Торнан. — Быстрее, пошли!

Их кони и в самом деле оказались там, где указал Чикко. Они стояли, мирно пощипывая травку. То ведь были спокойные крестьянские обозные кони. Покорно дали они отвести себя к развалинам, где капитана и андийца уже ждали собравшие скудный скарб и готовые в дорогу товарищи.

— Вот что, Марисса, — заявил он. — Похоже, наш путь завершился. Ни в какое урочище нам ехать не надо.

И изложил ей то, что полчаса назад услышал от лекаря.

...Ту самую колоннаду нашли довольно быстро, и еще быстрее отсчитали нужное число колонн. Но тринадцатая колонна, одна из тех, что подпирали разбитый архитрав, оказалась такой же, как все прочие — выточенной из цельной глыбы здоровенной шероховатой тумбой.

Мариссу это никоим образом не смутило. Став на плечи Торнану — он только закряхтел про себя, после всего силы были уже не те, — она рукоятью ятагана разбила казавшийся сплошным камень, а на самом деле тонкую плитку, закрывавшую тайник.

От радостного визга Торнан чуть не потерял равновесие и не сбросил девчонку. Он и без того еле успел поймать ее, в порыве дикой радости спрыгнувшую вниз.

Вырвавшись, Марисса принялась исполнять перед всеми какой-то воинственный танец, потрясая ятаганом:

— Братья, друзья, смотрите — мы его нашли! НАШЛИ!

Она протянула замершим спутникам ничем не примечательный цилиндрик — когда-то белый, а ныне в свете факела отливающий серой желтизной. Торнан ничего не почуял, хотя понимал — ошибки быть не может, они действительно отыскали века назад спрятанное последнее звено Жезла Тиамат, выточенное из кости когда-то живших в мире исполинских драконов, ныне ставшей камнем.

Марисса вытащила из-под куртки Жезл и установила звено на место, повернув его в гнезде.

Невольно Торнан подался назад, но ничего не произошло.

Благоговейно и трепетно Марисса спрятала святыню своей веры обратно.

— Нам нужно как можно скорее доставить его в Кильдар, — не терпящим возражения тоном сообщила она.

Чтобы вздеть на лошадок нехитрую сбрую и усесться самим, потребовалось немного времени. Взгромоздив все еще слабого фомора верхом, уселась Марисса. Лиэнн устроилась за спиной Дорбодана. И лишь Торнан по обыкновению оказался в одиночестве, как самый тяжелый.

Они тронулись в путь, по лугу, предрассветному лесу, оставив позади развалины, едва не ставшие местом их последнего успокоения, но ставшие местом их триумфа.

Торнан не опасался ни разбойников, ни хищников, ни нечисти. Да и что может еще случиться с ними теперь?

Уже поднималось солнце, когда на перекрестке двух лесных трактов Дорбодан вдруг попросил остановить.

— Я пойду своей дорогой, — сообщил он недоумевающим путникам.

— Ты чего, брат? — только и сумел спросить ант.

— Видите ли, друзья, у меня еще остались дела... Я ведь не только за ересь к пытошникам угодил, — улыбнулся тот.

Прежде чем Торнан что-то смог ответить, Дорбодан исчез в сгущающейся тьме. Марисса молча отсалютовала ему сжатым кулаком. Торнан последовал ее примеру. Подняв голову, она посмотрела на бегущие по сине-розовому небу облака. Зловещий крик козодоя отозвался низким лесным эхо.

А потом, крепче обхватив ногами бока коня, амазонка потрепала его гриву. Тот ответил ржанием на ее ласку.

— Ну-ну, хороший мой! Сейчас поедем... Стой спокойно!

* * *

Несколько дней подряд они почти без остановок гнали коней, дольше всего задержавшись лишь в первом попавшемся селе, где раскошелились на старые седла. Потом выехали из западных земель Андии и двинулись прямо на юг по главному королевскому тракту, обгоняя движущийся по нему народ — крестьян, спасавшихся от надвигавшейся войны, торговцев, бросивших товар и двинувших куда глаза глядят, ремесленников, тащивших на себе инструмент... Несколько раз они замирали на краю тракта, пропуская отряды наемников. Сначала бело-голубые плащи жителей западных земель, второй раз — зеленые косынки южных горцев, а третий — стройные колонны гвойцев с длинными пиками.

Видели путники и толпы фанатиков, внимающих взбесившимся пророкам, видели и кострища, где на столбах висели обугленные скелеты.

Торнан смотрел на все это и видел другое, совсем другое — то, что подсказывало ему чутье опытного воина. Залитые кровью мостовые и багряная, налитая той самой кровью Луна над коченеющими трупами... Вопли раненых, добиваемых озверевшими победителями, оборванные женщины, которых насиловали прямо на поле битвы. Пожары, отражающиеся в сотнях и тысячах мертвых остекленевших глаз... Блеск драгоценностей в руках мародеров, ржание умирающих лошадей, звон набата и вопли девушек, зарытых заживо в землю.

Виселицы, на которых болтались облепленные мухами трупы, вороны, клюющие обглоданные бродячими собаками человеческие кости, пустые лица инквизиторов, над чьими головами ветер взвивал пепел сожженных людей, и жестокий вопль триумфа над преданными огню селениями...

И смех Черного Властелина, которого тут так часто поминали к месту и не к месту, летящий над мертвой выжженной землей.

И даже то, что они добыли этот самый жезл, не могло отвлечь его от этих дум.

Глава 29

ВОЗВРАЩЕНИЕ И НАГРАДА

Сколько волка ни корми — ему все мало...

Антская поговорка

— Мы все-таки сглупили, друзья, — сообщил Чикко, сидевший на руле и взиравший на Мариссу с герцогиней, вычерпывающих воду из гнилой посудины. — Золото он положит в карман, а про лодку так вообще скажет хозяину, что ее смыло в шторм.

Торнан проводил взглядом удаляющийся парусник.

— Зато завтра уже мы будем в Корге, — бросил он, в душе, однако, соглашаясь с Чикко насчет судьбы их денег. — А так — еще три дня до Сиракса и пять дней по суше обратно! — И в очередной раз рывком опустил весла ялика в воду.

Собственно говоря, они так и планировали еще вчера, но корабль прижало ветром к берегу, и Марисса узнала знакомые места — в этой бухте южнее устья Ранны она как-то бывала. Капитан Зхо, конечно, отказался причаливать в незнакомом месте, но ничего не имел против, если нетерпеливые пассажиры купят у него шлюпку.

— Ты ж не свое золото тратишь! — поддакнула взмокшая Марисса. — Да и вообще, — добавила она смягчаясь, — и золото было так себе: рийты какие-то.

Торнан повернулся к медленно приближающимся береговым скалам и продолжил грести с удвоенной силой.

Солнце уже клонилось к закату, когда они добрались до суши на шлюпке, любезно проданной им шкипером «Громового ветра».

— Торнан, там кто-то едет, — встревоженно сообщил Чикко. — На конях и при оружии. Может, повернем?

Марисса, отложив черпак, встала и посмотрела на темнеющий берег, приложив ладонь к глазам.

— Это вроде бы солдаты, но точно не скажу.

Несколько секунд Торнан колебался. Но мысль проболтаться в море в этой дырявой скорлупке еще неизвестно сколько времени, да еще с учетом того, что ночной бриз может унести их невесть куда, перевесила возможные последствия.

Достигнув полосы прибоя, они выскочили из шлюпки, бросив посудину на произвол судьбы, и направились навстречу четверым поджидавшим их всадникам.

Зелено-серые форменные плащи береговой охраны, обветренные лица, потертая чиненная упряжь... Это хороший знак. Разбойников отличает хорошее снаряжение, это в войсках экономят по мелочам...

«Пожалуй, правильно мы не повернули», — подумал Торнан, глядя на взведенные арбалеты, притороченные к седлам. Могли бы и стрельнуть, не разобравшись...

— Капитан Торнан, Стража Севера, — представился он, указывая на серебряный семиугольник на груди. — Сопровождаю младшего посла Коргианского соборного храма Тиамат, Мариссу а'Сайна а'Кебал, направленную с поручением, касающимся дел Богини и ее слуг.

— Вот оно как? — передернул плечами старший, седой как лунь сержант. — А, осмелюсь спросить, когда это вы отправились с поручением-то?

— В месяце кринне прошлого года...

— А, вот оно как... — закивал сержант. — Давненько же! Ну, тогда понятно...

Торнану, признаться, было непонятно — какое это имеет значение? Но тут он увидел белые траурные темляки на мечах вояк.

— Что-то случилось, братцы? — осведомился он. — Какое-то несчастье?

Один из всадников, самый молодой, ехидно осклабился.

— Да много чего случилось, — сказал сержант. — А главное — король наш, славный Астарим, седьмой монарх этого имени, ушел к предкам.

Машинально Торнан склонил голову, то же сделали и его спутники.

— Когда?

— Да уж месяца с два будет. А вы, стало быть, не знали?

— В море мы были, — решив не вдаваться в подробности, сообщила Марисса.

— А, вот оно как! — в третий раз заявил сержант.

— Ведь еще не старый был, — вступил в разговор Чикко. — Как же такое стряслось?

— Да, вот оно как! — согласился седой. — И не думаешь, не гадаешь — глядь, и уже перед Богиней отчет даешь!

— И кто же теперь наш король? — осведомился Торнан. — Чье имя надлежит славить?

Насколько он помнил, у Астарима VII имелось два сына и штуки три племянников, так что будущему династии вроде ничего не угрожало.

— Да нет у нас короля! Вот оно как! — сообщил тот самый молодой зубоскал.

— У нас королева теперь, — с нарочитой почтительностью пояснил сержант, недовольно покосившись в его сторону.

Торнан почти не удивился. Покойник имел то ли пять, то ли шесть дочерей, а в Кильдаре, в отличие от многих других стран, «кудель» наследовала наравне с «мечом». Правда, вроде бы лишь в случае отсутствия равных по правам претендентов на престол. Марисса нахмурилась.

— Значит, эта... значит, жена прежнего короля теперь правит?

— Верно, — кивнул стражник, — говорю же: теперь у нас вдовствующая королева-мать Сабина. Благочестивая Сабина соблаговолила... э-э, взять бразды правления в свои руки. По согласию с августейшей семьей и лучшими людьми королевства правит до полного совершеннолетия принцев. А как догадалась, уважаемая?

В другое время Торнан тоже удивился бы странной осведомленности спутницы, но сейчас было не до того. Если даже тут и приключился дворцовый переворот, то им до этого нет дела.

— Братцы, подскажите, где мы можем купить коней — нам нужно как можно быстрее в Корг, — попросил он.

— А давайте с нами, — принял решение сержант, — у нас на посту и постоялый двор есть, и коней, наверное, можно добыть.

Торнан про себя одобрил служаку. Там, на посту, можно будет лишний раз проверить странных визитеров, не навлекая на себя в случае чего гнев храма.

— Только, — вдруг сказал унтер, — насчет вас, госпожа посол... Вам, стал быть, надо будет переодеться. А то не пустят вас в столицу, а то еще в темницу сволокут, не разобравшись. Потому как теперь у нас королева очень о благочестии заботится. Вот оно как! И девицам в штанах никак невозможно ходить. Энто, вот вспомню... «Воспрещается женщинам, во имя благочестия, обнажаться прилюдно дальше колена и выше локтя, а также надевать штаны, пренебрегая природой своей, и также носить жилетки на голое тело...» Вот оно как! Запомнил, вишь — два дня глашатаи орали на улицах. Ну, двинулись, что ли? Нарог, Арент, бездельники — коней господину капитану и послу храма! Слезайте давайте, — распорядился сержант. — За стремя подержитесь, жир растрясете.

* * *

На посту береговой охраны, хлебая подогретое вино, пока Марисса показывала сонному коменданту свою грамоту, Торнан наконец позволил себе решить, что задание, данное от имени Тиамат, ими, несмотря ни на что, выполнено. Жезл, который жрецы считают спасительным для мира, у них в руках, вернее — у него в котомке.

Последний отрезок пути прошел почти без проблем. Покинув Андию, они чуть не до смерти загнали своих коней, зато в две недели добрались до побережья. И тут им повезло: в захолустном гвойском порту они обнаружили прятавшийся от шторма быстроходный и вместительный вардихский акат, идущий из Земта в Геркоссию с грузом соленой рыбы и топленого сала, дубленой кожи и звериных шкур, бараньих кишок, незаменимых при пошиве сапог, что не протекают в воде, и тому подобных даров востока Логрии.

Капитан оказался приверженцем Тиамат и был настолько любезен, что за жалкий остаток золота уделил им одну из носовых кают. Они оказались в компании сотни с чем-то разнообразных личностей, забивших трюмы и палубы «Громового ветра». Все восемнадцать дней на палубе, в трюмах и каютах шла нескончаемая пьяная гульба. Деньги, оружие и вещи пассажиров в одночасье проигрывались в кости, по десять раз меняли владельцев, разухабистая брань сменялась кровавыми драками. Из десятка проституток, плывших с ними, две нашли свой конец — одна от ножа, другая от перепоя. Еще несколько мужчин разделили их судьбу.

То и дело в занимаемую путниками каюту ломились, угрожая выкурить огнем, пустить рыбам на корм, развлечься с Мариссой и Лиэнн (и не только с ними) разнообразными способами... По опыту Торнан знал, что лучше всего в таких случаях — сидеть тихо, не отвечая на угрозы и ругань. Но несколько раз он, доведенный до белого каления, открывал дверь с топором на изготовку, твердо намереваясь как можно сильнее уменьшить поголовье человеческих отбросов.

Блеск секиры андийского палача в его руках, в сочетании с ятаганом амазонки, тесаком Лиэнн и магическим огнем в ладонях фомора имели воистину чародейское влияние. Тут же выяснялось, что громилы ищут вовсе не их, что они совсем не то имели в виду, долго и нудно извинялись, клялись в вечной дружбе. Обычно все завершалось просьбой дать пару монет с клятвенным обещанием вернуть, как отыграются.

И вот, после почти трех недель плавания, они на земле Кильдара, совсем недалеко от столицы. И только теперь Торнан осознал в полной мере, что они завершили свое путешествие. Завершили успешно и без потерь, счастливо избежав всех бед и опасностей, сколько их ни было. И как ни крути, это был тяжелый и славный путь.

Ускользнули и от похотливой принцессы, и из чумного города. Дважды угодили в тюрьму — оба раза, что называется, «ходили под топором», и тоже благополучно вышли.

Чуть не были съедены тварью, вымершей якобы в давние времена — но спаслись. Дрались со стражей, инквизиторами, разбойниками и поклонниками Тьмы — и победили.

Прошли через почти неприступные горы, и в том месте, где, как считалось, их вообще нельзя перейти. Встретили гномов — ну, почти что гномов.

Трупов за собой оставили... Да, а ведь и не сочтешь уже теперь! Спасли, по крайней мере, одного хорошего человека от смерти.

А ведь им еще повезло — они не угодили ни в одну из войн, не влезли ни в один из городских мятежей, столь любимых на востоке материка, и всего единожды напоролись на банду — и то какую-то полудохлую.

И вот они вернулись — целые, с удачей и без потерь! Только божья помощь тому причиной, и никак иначе. Вот только и не знаешь, кого благодарить — то ли Тиамат, то ли старого Дия?

Тем временем Марисса, выяснив отношения, оставила вполне довольного прапорщика и присоединилась к Торнану, осушив остаток из чаши одним духом.

— Вот оно как! — раздраженно бросила она, передразнивая сержанта. — Благочестие, туды вас и растуды! Ни жилеток тебе на голое тело, ни штанов! Добились-таки, стервецы! Ох, допрыгаемся мы до того, что будет, как у андийцев! Ух, профурсетка старая! — Торнан не сразу понял, что речь идет о нынешней государыне. — Одно спасение — хоть бы опять с поручением куда послали.

— В следующий раз нас пошлют куда-нибудь в Гхаратту.

— Плевать! Только бы не в Отринутые земли!

— Не исключено, — хмыкнул Чикко. — В старых книгах сказано, что там когда-то жили люди, искусные в магии и в мудрости. Может, там тоже какая-то реликвия завалялась.

Торнан подумал, что это не слишком-то приятная перспектива.

Отринутые земли. Исполинский материк под Полярной звездой. Обындевелые скалы, каменистые промороженные пустыни, исполинские ледники, сползающие в замерзшее море. Редкие оазисы в вулканических долинах, с низкорослыми лесами и странными тварями, вроде бы встречающиеся там. Лишь в одном месте там жили люди — Драконий полуостров, длинным языком спускающийся к югу, к Логрии, и населенный норглингами. Но даже они с их яростью и бешеной отвагой (может, даже самую малость посильнее антов) очень редко совершали походы к северу. Хотя в тамошних горах и встречались, по слухам, золотые россыпи и залежи драгоценных каменьев, они предпочитали добывать богатство с оружием в руках в благодатных южных землях.

— Торн, дай мне свой плащ, — попросила воительница, доставая кинжал. — И в самом деле надо бы переодеться. Все равно он рваный — стежок на стежке. И безрукавок, значит, на голое тело не носи! — злилась она невпопад. — А у кого денег на нижнюю рубаху нет?

— А где в Кильдаре женщины носят безрукавки на голое тело? — спросил вдруг Чикко.

— На Синем берегу, — пояснил Торнан. — Рыбачки так ходят, это удобно, чтоб одежду не мочить лишний раз, и чтоб рыбой не провоняло барахло.

— Хотелось бы посмотреть.

— Но уже, видать, не посмотришь, — сообщила Марисса, кромсая одежду.

За час она порезала старый плащ и скроила из него довольно уродливую юбку до щиколоток. Чикко не преминул ей напомнить, что и голову тоже следует покрывать, и она обмоталась платком, отчего вид приобрела весьма залихватский.

* * *

В Корг они въехали под вечер.

Стража не спросила ни пошлины, ни подорожных — видать, как бы то ни было с дворцовым переворотом и властью, но почтение к офицерскому чину по-прежнему сохранялось, даже если спутники офицера никак не похожи на доблестных хранителей границ от норглингской скверны.

С точки зрения капитана, столица королевства почти не изменилась. Разве только хорошеньких женщин на улицах стало меньше. Может, их просто не так стало заметно под длинными платьями и платками?

А шлюх в их крикливых нарядах вообще видно не было. Или разогнали, или, что вернее, они теперь не выставляли себя напоказ, уйдя в тень.

А так — все как обычно. Крикливые разносчики и зазывалы, вполне довольные лица сытой столицы процветающей мирной страны. Ну и нищих не убавилось — да и с чего им убавляться?

Когда они подъезжали к Последней площади, Торнан подумал, что, может, Марисса теперь никто, потому как новые власти, судя по всему, намерены прижать храмы, и вполне возможно, пресловутые воительницы Тиамат уже давно разогнаны.

Воительницы, однако, были на прежних местах, правда, были одеты по-иному — в широкие складчатые туники и длинные складчатые же юбки. Марисса задержалась у врат, но то ли стражницы не узнали ее, то ли были новенькими, но не обратили внимания на молодую женщину с мечом и в неуклюжей вытертой юбке.

И они вступили под полутемные своды святилища.

Когда они уходили, храм был почти пуст. Теперь тут было множество людей: паломники, жрецы и жрицы, прислужники, иеродулы... По сторонам широкого нефа стояли святилища младших богов и богинь, но главенствовала, конечно, Тиамат. Тут же было большое число ее изображений, включая и самые древние — грубые статуэтки женщины с маленькой головой и худыми руками, с тяжелыми грудями и торчащими бедрами, указывающей рукой на свой живот. У ног идолов лежали миртовые ветви, лепестки роз и зернышки благовоний. А над ними украшенные лепным узором окна ярко вспыхивали закатным солнцем, отражаясь в рубинах и аметистах, которыми были выложены надписи вдоль купола. Лахми, Ашигора, Нера, Ахамат, Мелитта, Ночная Госпожа и просто Великая Мать: таковы были ее имена.

В полумраке тускло горели светильники, гудели голоса...

И трое путников стояли у входа, слегка растерявшись, не в силах сообразить, куда им идти...

И лишь когда Марисса вдруг порывисто рванулась вперед, Торнан разглядел семенящую в их сторону Анизу: видно, кто-то все же сообщил о прибытии вернувшихся посланцев.

— Тетя...

— Девочка моя! Хвала Богине, ты жива!

Они упали друг другу в объятия, и Торнан с непонятным щемящим чувством смотрел на то, как у обеих текут слезы...

А потом, по-прежнему обнявшись, они удалились в глубь храма.

Капитан хотел было двинуться следом, напомнить о жезле, спросить наконец — что делать? Но потом понял, что ни Анизе, ни ее племяннице нет сейчас дела ни до каких святынь.

— Пойдемте, — появился перед ним незнакомый служитель. — Отдохните с дороги.

Торнан увидел, как точно так же кто-то из иеродулов вежливо указывает путь Чикко, и двинулся за провожатым. Другая служительница уводила смертельно усталую, равнодушную ко всему Лиэнн.

Он подумал, что если этот пресловутый жезл, что у него в сумке за спиной, может подождать, то пусть ждет.

Торнану отвели небольшую комнату в дальнем крыле храма. Коридоры и переходы в этой части здания были еще более запутанны, чем в других помещениях. Это была тесная, довольно узкая келья с высоким потолком и стенами из побеленного известняка; неровные плиты пола закрывал потертый ковер. В комнате имелось окно круглой формы. Через его неровное мутное стекло слабый вечерний свет проникал синими и зелеными пятнами. Было душновато и пахло пылью. Единственной мебелью были стол, дубовая скамья и широкое ложе.

Кто-то постучался, а потом в дверном проеме появилось юное девичье лицо. Торнан перехватил взгляд из-под кокетливо опущенных ресниц. Гостья, поставив на пол маленькую лампадку, закрыла дверь и подошла поближе.

— Я Дилларма, — представилась она. — Младшая жрица. Можно Дила. Или Ди, — хихикнула девчонка. — Пусть Богиня дарует тебе счастье и долгую жизнь.

— Хвала ей, — ответил Торнан, как было принято. Если он хоть что-то понимал в женщинах, выражение ее личика говорило ему, что она пришла сюда вовсе не для того, чтобы пожелать ему всего наилучшего.

Она кокетливо одернула синюю мантию, какая подобала ее рангу низшей жрицы.

— Меня вот преподобная Аниза прислала, постель тебе застелить, ну и вообще., помочь... — пояснила она. — Вот, — она протянула корзинку, — поешь, кстати...

— Что-то не хочется.

Пожав плечами, Торнан решительно подошел к ней, но она опередила его, стащив свой балахон через голову. Под ним оказалась только набедренная повязка из разноцветного шелка.

— Ну-у, — Ди облизнула розовым язычком губы, словно кошка, — давно хотела узнать, правда ли то, что говорят о варварах?..

...Торнан проснулся по весьма прозаической причине — требовалось опорожнить мочевой пузырь.

За окном серел рассвет, но храм и город еще спали. Вспоминая, где в этом богоугодном заведении места, куда, по слухам, даже боги ходят пешком, и с ностальгией вспоминая шикарный туалет принцессы Когиты, капитан поднялся и тут же забыл о всех низменных надобностях. Он обнаружил, что Ди не спит, а голая сидит на корточках перед его сумками и... И небрежно вертит в руках жезл Тиамат!

Первым побуждением северянина было вырвать у юной дуры священный предмет, так дорого им доставшийся. Но он тут же опомнился: в конце концов, она служительница этой самой Богини, и кому, как не ей, держать в руках великое сокровище их веры?

Девчонка между тем вела себя безо всякого благоговения — вертела жезл так и сяк, при этом глупо похихикивая.

— Это ж надо, какой здоровый смастерили: слонихе впору, — пробормотала она. — О, ты не спишь? — повернулась она и задорно отбросила челку со лба.

— Ты хоть знаешь, что это такое?! — возмутился северянин.

— Ой, ну конечно, знаю — жезл Тиамат! — пожала она плечами, поднимаясь.

— Да ты что?! — Признаться, далекий от всех божественных разборок Торнан был поражен до глубины души. Выходит, то, что он считал высочайшей тайной культа Великой Матери, известно каждой несдержанной на передок храмовой девке?!

— Ну да, жезл Тиамат. Дружочек, а зачем он тебе? Мужчинам вроде как свой собственный жезл иметь полагается? — она тоненько рассмеялась. — Нет, игрушка, конечно, забавная...

— Игрушка?!

Глядя на ничего не понимающего любовника, Ди произнесла:

— А, ну да, откуда тебе...

И, прохаживаясь с жезлом в руках, как была голая, начала рассказывать:

— Этому делу уж лет сто с лишним, если не больше. Тогда тоже, как сейчас, высшие жрецы друг с другом собачились, ну и пошли разговоры — мол, жрицы наши не просто женщины, а любимые дочери Богини, вроде как особо отмеченные, а стало быть, и спрос с них особый. В смысле, с мужчинами им можно не просто так, когда захочется, а по дозволению старших, да еще и не со всеми. Пару раз в месяц — и хватит: даже хоть и с мужем законным. Ну, кто монету старшим жрицам нес за дозволение, кто просто налево бегал, а те, у кого ни монеты, ни наглости, ни мужа, те себе такие вот игрушки делали...

— Игрушки? — еще раз переспросил ант.

— Ну да — не понял, что ли? — Дилларма вновь мило рассмеялась. — Я и говорю — игрушки, потому и называли их — жезлы Тиамат. И старались из священных материалов делать, даже говорили: мол, для чего священные материалы, как не для святого места, из которого Богиня, мать наша, всех нас породила? Ну, потом заморочки кончились, стало как и раньше с мужичками, так что теперь про это и не помнит почти никто... Мне вот бабка рассказала...

Выслушав жричку, вновь юркнувшую под одеяло, Торнан уныло поплелся через все здание — делать свои дела.

Вернувшись, он уже не застал у себя Ди. Жезл валялся на подушке, брошенный небрежной рукой.

* * *

Проспал он еще часа четыре — когда к нему явилась Аниза, было уже недалеко до полудня.

— Давай, одевайся, промой глаза и пошли, — она была доброжелательна и вместе с тем официальна. — Тебя ждет сам Эрдест Гервис, наш новый Смотритель Первого Алтаря. Ему и отдашь жезл Тиамат, — носком расшитой бисером туфли она подбросила забытую ночной знакомой Торнана ленту и многозначительно подмигнула. — Если он будет тебе что-то предлагать, — забормотала она вполголоса, когда они поднимались по лестнице, — соглашайся. Потом разберешься — главное, не отказывайся. И еще — то, что я тебе говорила: насчет места начальника стражи, помнишь?

Торнан помнил и уже сообразил, что услышит дальше.

— Так вот, прости, конечно, но не моя вина: отныне все такие должности должны замещаться храмовыми стражницами.

Капитан лишь пожал плечами.

— Дворянство мое, само собой, тоже накрылось?

— Дырявым корытом, — подтвердила Аниза. — Теперь нас, служителей богов, куда как меньше слушают при дворе, чем прежде. Ладно, что горевать об утекшей воде? Будь серьезен, не забывай кланяться, и главное — соглашайся, что бы Эрдест... преподобный Эрдест не предложил. По крайней мере, он обещает только то, что может выполнить, и выполняет все, что обещал.

Пройдя по узкому коридору, стены которого украшали непонятные фрески, они остановились перед резной деревянной дверью. Тончайшая резьба, инкрустации, редкие породы заморского дерева. Двери этой место было во дворце государя.

Старый темнокожий слуга распахнул дверь, за которой открылась анфилада комнат.

— Пусть войдет рекомый Торнан, — послышался глубокий голос.

И Торнан вошел, держа сверток со святыней под мышкой.

Окна были занавешены тяжелыми портьерами, но было достаточно светло: вделанные в стены фигурные крючья поддерживали ярко горящие светильники, мягкие ковры покрывали пол. В центре комнаты стоял огромный, покрытый пышными подушками диван, на котором расположился высокий седовласый человек в мантии белого цвета. Такие носили слуги Тиамат наивысшего ранга, насколько ант помнил. Это, видать, и был тот самый Гервис. Его глаза были задумчивы и доброжелательны.

— Итак, вы принесли?.. — сразу перешел к делу верховный жрец.

— Да, святейший, — с непонятной робостью ответил Торнан и извлек из сумы сверток. Развязал шнурки, развернул плотное сукно. И так же, не прикасаясь руками, на сукне протянул жезл жрецу.

Тот, никак не показав своих чувств, взял артефакт в руки.

И Торнан, и Гервис внимательно разглядывали жезл Тиамат — древнейшую реликвию, когда-то, по слухам, остановившую величайшие бедствия. Красный горный янтарь. Синеватые выцветшие кораллы. Желтизна мамонтового клыка. Белизна драконьей кости. Навершие — черное от времени серебро и льдистое сияние горного хрусталя.

Жрец небрежно прошелся взад-вперед по комнате, внимательно изучая жезл. Подошел к камину, вглядываясь в пламя. А потом...

Вот уж этого Торнан не мог ожидать никак! И поэтому понял, что случилось, лишь через несколько мгновений после того, как реликвия сгинула среди ярко пылающих дров.

— Вот так, друг мой, — так же доброжелательно сообщил Эрдест. — Я надеюсь, вы понимаете, что рассказывать о том, что вы видели, не следует? Хотя... — Он вдруг улыбнулся. — Пожалуй, можете говорить свободно. Пусть они знают, что мы не боимся ни демонов, ни тех, кто им поклоняется. Но вы, кажется, не удивлены? — Жрец внимательно посмотрел Торнану в глаза.

Он был прав — северянин не был удивлен: он был, что называется, убит на месте.

— Это не мое дело, — бросил Торнан первое, что пришло на ум. — Я наемник.

Казалось, Первый Блюститель Алтаря разочарован.

— Лучше будет, если эта вещь исчезнет из мира, — сказал он. — Она принадлежит прошлому, а прошлое мертво, и оживать ему не нужно. Поверьте, друг мой, — сражаться с мертвецами, воскресшими для новых похорон, удовольствие еще то... А главное — артефакт, которым демоны были обузданы, с той же легкостью может вновь вызвать их из Великой Пустоты за Гранью Мира. Чем меньше подобных штук будет на лице Земли, тем лучше. И древняя магия, и Древняя Кровь должны исчезнуть. Мои предшественники этого, увы, не понимали. Не понимали, что нужно искать что-то новое, а не ходить до бесконечности по старым путям... Не нужно бороться с возрождением Тьмы — нужно просто закрыть ей пути в подлунный мир. Впрочем, мой друг, вам все это не понятно, да и не нужно... Можете идти. Свою награду вы получите послезавтра. Аниза ждала его у дверей.

— Ну как? — полушепотом спросила она. — Он что-нибудь говорил? А обо мне? А жезл выставят в главном святилище?

— Не выставят...

— Значит, спрячут в Священной Сокровищнице, — с толикой уныния кивнула Аниза.

Торнан не стал ее разочаровывать.

— А что он еще говорил?

— Награду получите послезавтра, — буркнул ант, подражая интонациям Эрдеста.

— А про меня, значит, ничего не говорил?

Торнан покачал головой.

— Да, вот и у Мариссы неприятности какие-то по службе... Не слишком-то благочестивая она у меня.

— Твое-то заведение по случаю благочестия не прикроют? — осведомился капитан.

Жрица тонко улыбнулась.

— Девочки, горячие и умелые в постели, будут пользоваться спросом при любом благочестии... Но спасибо за заботу. Спасибо — и еще раз прости, что не могу выполнить обещание.

— Да чего там, хватит с меня и денег.

— Кстати, еще спасибо тебе за Лиэнн. Я поговорила с ней — у нее очень неплохие задатки. Жрицы из нее толковой не выйдет, но вот служительница Покоев Любви... Вот увидишь, не пройдет и пары лет, и она будет блистать в королевском дворце!

— А тебе спасибо за Ди, — проворчал Торнан.

— Я всегда знала, что эта маленькая стерва далеко пойдет, — вновь улыбнулась Аниза. — Одна из лучших моих учениц, между прочим! И троюродная племянница покойного короля, если на то пошло.

— Да? Ну ладно, — пожал плечами Торнан. Родство мимолетной подружки не произвело на него ровно никакого впечатления — теперь уже его трудно было бы чем-то удивить. — Так я пошел?

— Ди развлекать?

«Ну, ты же меня развлекать не хочешь», — хотел он сказать. Но вместо этого сухо пояснил:

— Нет, я сейчас пойду доложу в Стражу Севера, что вернулся и готов приступить к службе. А еще получу причитающиеся мне деньги за год. Награда наградой, но и про жалование забывать не надо.

Одарив его загадочной улыбкой, Аниза упорхнула.

Воинский Двор Корга встретил его деловитой суетой, запахом конюшни и позвякиванием металла — как и положено армейскому лагерю. В этой старой крепости размещалось все воинское начальство королевства, все, у кого в подчинении были вооруженные люди: от обычных линейных войск до Морской Конторы, чьи корабли сопровождали купцов в море за плату, обороняя от пиратов.

Было тут и отделение Палаты Чинов, где всем желающим продавали воинские звания. Заплати четыре сотни золотых — и ты уже прапорщик, пусть даже и не дворянин, и даже варвар иноземный. И какой-нибудь старый солдат, верный служака, весь в шрамах, будет перед тобой стоять во фрунт. Да, все просто — заплати, и ты уже офицер: и вперед — подставлять башку под секиры северных дикарей. Свой-то чин Торнан купил, правда, не тут, а в Сираксе...

Тут размещалась и его родная Стража Севера, до которой он в прошлый приезд так и не дошел, решив отложить это дело до следующего дня. Он улыбнулся. Всего лишь на сутки, чтобы отдохнуть и посмотреть на город, который охраняешь как-никак. И вот как все обернулось. А не случись ему свернуть в тот кабачок с дурацким названием, которое, может, уже изменили по случаю пресловутого благочестия?

Чикко, вполне возможно, так бы и сгнил в Кардирге. Марисса, если бы и пошла куда-то, то скорее всего уже тоже покинула бы сей мир. Умер бы и Дорбодан, всенепременно. Да и Лиэнн... Торнан нервно передернул плечами.

Выходит, если так посмотреть, то бог изменил его путь.

чтобы спасти всех этих людей? Или для того просто, чтобы ныне исчезнувший жезл Тиамат был возвращен в руки ее служителей?

Но какое дело богу его народа до Тиамат и ее святынь, а тем более — до подданных иных богов? Или... есть кто-то еще, кто может повелеть старику Дию направить путь своего верного сына?

Что-то на размышления пустые его потянуло, ровно какого жреца...

Или и в самом деле стареть начинает? Тем не менее, размышляя, он не забывал зорко оглядываться. Лица воинов были здоровые, загривки могучие, одежда — потрепанная в меру. Случившийся переворот на войско никак не повлиял. Да и вообще, насколько он понял, все кончилось лишь изгнанием кучки вельмож да еще удалением от двора жрецов.

Кстати, и его старый соперник в вопросе обладания Анизой, тот самый пузатый настоятель Сираксийского храма, коему та и была обязана жреческой карьерой, тоже лишился места и был услан куда-то в провинцию. Ну да Дий с ними со всеми — это его не касается!

— Это ж надо, каких бугаев в Стражу Севера набирают! — услышал он вполголоса брошенное за спиной. Два молодых офицера с эмблемами копейщиков, беседуя, прогуливались вдоль старого бастиона. — С такими орлами нам давно бы надо с Драконьих краев дань брать да ихний народ на рабские рынки отправлять, а они все никак с пиратами не покончат.

Еще год назад Торнан не преминул бы сделать умничающим прапорщикам замечание, как старший по званию, но сейчас пребывал в благодушном настроении. Они ж не виноваты, что у него такой тонкий слух!

Да и откуда ж им знать то, что знает он, пять лет дравшийся с норглингами?

Что были времена, когда драккары доходили до Эрелата, а столицу его, Эргурак, грабили невесть сколько раз. А теперь лишь на северном берегу безобразничают да купцов в море ловят, да и то южнее мыса Фара не заходят. Или то, что на Драконьей земле каждый владелец каменистого поля и пары тощих коровенок вынужден почти каждый год отстаивать свое добро с клинком в руке? Ибо нет сильнее мечты у всякого хуторянина — увидеть, как сгорит соседский хутор, освободив лишний клин земли. Что тамошние мужики не чета логрийским: сами без всякой оплаты в свободное от полевых работ и рыбалки время валят лес и тешут доски для снекков и драккаров, а потом еще собирают провизию для уходяших в море. Что нет лучшей доли для уроженца тех диких краев, нежели умереть в бою. Что сколько бы их не погибло в набегах, но уже на следующий год в дружину придут новые — ибо, как поется в их песнях: «Привыкший сражаться не сеет, не пашет».

— Э, капитан?! Капитан! Торнан!

Торнан оглянулся и заулыбался. В его сторону торопливо направлялся кряжистый человек его лет, со знаками различия унтер-генерала на груди, чье лицо было ему знакомо.

— Приветствую, ваша доблесть, — поздоровался Торнан со старым сослуживцем.

— Без чинов, друг варвар, без чинов! — добродушно обнял его Беркс Сорк — человек, которого он некогда вытащил из лап разъяренных пиратов.

— Ты, я вижу, преуспел по службе? — осведомился Торнан. — О, да ты, никак, теперь командуешь всеми баллистами Кильдара?

— Так и ты на месте не стоишь, — ответил с усмешкой полугенерал. — Из поручиков в капитаны — тоже успех.

Они рассмеялись.

— А насчет должности — не угадал, друг. Я заместитель начальника инженерной службы. Да и зачем мне это начальствование? Одних бумаг сколько писать да на доклады во дворец через день мотаться! А там теперь лишний раз лучше не появляться. Да и вообще, ты же знаешь, я больше с железками возиться люблю.

Торнан это знал. Действительно, Беркс, происходивший из старой дворянской семьи, давшей королевству немало полководцев, избрал довольно странную специальность для благородного отпрыска. Он обожал всякие механизмы и великолепно разбирался в фортификации и механике — науках, которые сам капитан не взялся бы постигнуть даже за те самые пять тысяч каймов вкупе с потомственным дворянством. По натуре он скорее был ученым наподобие Дорбодана, нежели воякой. И как многие книжники, отличался вольномыслием, за что и попал в почетную ссылку на север, ибо не раз позволял себе слишком резкие высказывания об умственных способностях вышестоящих командиров.

— Ты по-прежнему в Страже?

— В ней, как видишь, — подтвердил ант. — Ну, кому-то ж надо и косматых гонять, так ведь? А ты как? Все чего-то изобретаешь?

— Не изобретаю — изобрел, — сообщил генерал. — Новый огнестрел. Вот как раз готовимся испытывать...

Заинтересовавшись, Торнан проследовал за Берксом на задний двор.

Там его глазам предстало водруженное на три колеса занятное сооружение: медный кувшин с доброго поросенка, чья горловина была замысловато выгнута наподобие изготовившейся к прыжку скальной кобры. Сзади к нему были приделаны большие меха с длиннейшими рычагами.

По команде Беркса солдаты запалили трут, прицепленный на далеко выступающий крючок, припаянный к заткнутому деревянным клинышком раструбу, потом дружно навалились на рычаги.

Казалось, кожаный мешок сейчас лопнет, как раздувшаяся от натуги жаба. Но тут что-то хлопнуло, как удар бича, пробка вылетела из горловины, и огненный плевок, пролетев шагов сорок, растекся по стене багровой коптящей кляксой. Горела она довольно долго, не растекаясь, как обычно бывает, когда разбивался горшок с нефтью.

— Что за пакость ты в него залил? — осведомился Торнан.

— Земляное масло, — улыбнулся Беркс.

— Горит оно как-то не так, — выразительно зыркнул на приятеля Торнан.

— Верно. Потому как не простое, а разбавленное. А знаешь чем? Не поверишь! Клеем копытным! Представляешь, липнет теперь к чему угодно. Попал в корабль — считай, все покойники! Ты подумай — ведь через пару лет твою Стражу можно будет распускать! Конец норглингам!

— А ты вот про другое подумай, — пожал плечами Торнан, — что будет, когда у норглингов такие вот штуки на каждом драккаре стоять будут?

— Шутишь, брат? — искренне рассмеялся генерал. — Этим дикарям до такого не додуматься ни за что!

— А ты вспомни — когда морякам дали палубные арбалеты на вертлюгах, что за один раз по десятку болтов выпускали, тоже так говорили. Это ж было в тот год, когда я на службу попал. Ну и что? Вспомню, как Торфин Лысый теми арбалетами нас у Белой Скалы приветил — до сих пор сердце екает.

— Узнаю настоящего вояку! — засмеялся генерал. — Нет хуже, как вам про новшества говорить! Ладно, заходи как-нибудь ко мне домой, побеседуем, старое вспомним...

Распрощавшись со старым приятелем, Торнан добрался до канцелярии Стражи Севера и осведомился у дежурного, пожилого одноглазого фельдфебеля, как ему поговорить с кем-нибудь из начальников. Тот сообщил, что сегодня на службе никого нет, правда, несколько офицеров обретаются в канцелярии: может, досточтимый капитан обратится к ним и все выяснит?

За указанной дверью сидел молодой, лет двадцати, пухлощекий поручик, меньше всего похожий на воина одной из лучших частей армии Кильдара.

— Капитан Торнан, Гормарский полк, второй манипул, — по-уставному сообщил ант. Кому я могу доложить о себе?

— Постойте-ка, постойте, капитан, — развязно ответил офицерик, картинно отставляя мизинец, украшенный сапфировым перстнем. Как, вы говорите, вас зовут? Припоминаю... — Он приблизился к стеллажу, заваленному свитками и разбухшими томами, и принялся шарить среди них. — Вот, извольте, — самодовольно сообщил он, разворачивая потрепанную бумагу. — Список уволенных из Стражи без выходного пособия и почетной пенсии. Так... старший солдат Хнабу, Хроллс, прапорщик... Вот, посмотрите сами, ежели читать умеете, — Торнан, капитан.

Торнан последовал совету поручика, поднес бумагу к глазам. Все точно — уволен как пренебрегающий службой без уважительных причин, с лишением чина и выслуги...

— Это какая-то ошибка, — твердо заявил ант.

— Что значит — ошибка?! — взвился поручик. — Вот, тут и подпись начальника стражи, и печать! Устав забыли?! Отсутствующие шесть месяцев на службе без данного командованием разрешения подлежат увольнению...

— Да я выполнял поручение храма Тиамат! — взвился Торнан. — Об этом должна быть запись — все было утверждено...

— Этими вашими храмовыми делами будете другим головы дурить, — важно бросил сопляк. — Это раньше было не понятно, где кончаются вольности храмов и своеволие подданных и начинается власть короля. Теперь все будет по-другому! Впрочем, ты, конечно, можешь обжаловать приказ...

— А деньги? — зачем-то спросил Торнан и почувствовал себя идиотом.

— Какие еще деньги? Ах, жалованье? Ну, и какое еще жалованье тебе нужно? Скажи спасибо, что под суд не отдали! — вальяжно откинулся в кресле его собеседник.

Махнув рукой, северянин поплелся к выходу.

— Постой-ка! — встрепенулся поручик.

— Ну, что еще?!

— Сдай знак офицера, чужеземец, — презрительно бросил тот. — Ты больше не имеешь права носить его.

Торнан равнодушно снял жетон и аккуратно положил перед юнцом.

— Теперь можешь проваливать, — лениво бросил тот. — И вообще, давно пора вас, зверей, перестать набирать в войско — и без вас справимся.

Торнан вздохнул, тяжело нависнув над столом, в который уперся обеими руками. Поручик тревожно заерзал — а вдруг оскорбленный дикарь хочет его зарезать?

— Ты все же зря со мной так, — пожал плечами Торнан. Имей в виду, мой лучший друг — граф Беркс: слышал, может быть, про такого? Он генерал, а семья его кое-что значит в Корге. Так что смотри... Вот восстановят меня на службе, поеду я обратно на побережье... и тебя с собой прихвачу. А то непорядок — служишь в Страже Севера, а наверняка и норглинга живого ни разу не видел.

И, насладившись испуганным выражением лица молокососа, удалился.

Честно говоря, он не собирался жаловаться на несправедливость, и уж тем более — беспокоить унтер-генерала по этому поводу. Деньги у него есть, а с деньгами в Кильдаре ты сам себе капитан. Хотя обидно, конечно. Пять лет, два ранения, два собственноручно убитых эрла, сотни освобожденных пленников, десятки сел и дворянских усадеб, которые остались целы благодаря ему и его ребятам... И вот — вместо благодарности!

Да, вот кстати — а что ему делать с деньгами, полученными от храма?

Купить корабль и, как встарь, заняться контрабандой? Хотя зачем же контрабандой: и на нормальную торговлю монет хватит. Правда, торговец он никакой... А может, прикупить приличный постоялый двор да стричь доход с путников да купцов? Заодно и на вышибалах можно будет сэкономить.

Тем более денег хватит даже на два заведения.

Или, как говорил Чикко, купить земли да зажить помещиком, собирая оброк с арендаторов и охотясь на оленей и податливых пастушек?

Или просто пропить да прокутить всю добычу, как водится у лихих людей?

Но все-таки — как же с ним обошлись, выкинули как щенка ни за что ни про что!

Вернувшись в храм, он уже приготовился излить душу приятелю, но, увидев торопливо шагавшего ему навстречу по внутреннему двору Чикко, чье лицо отображало радость, решил не портить другу настроение.

— Вот, дружище, — Чикко показал ярко раскрашенный пергамент, — угадай, что это такое?

Торнан угадал, но не стал лишать фомора повода похвастаться.

— Это патент мага, вот, — Чикко радостно притопнул. — Подписан тремя городскими колдунами, да еще старшим жрецом храма Тиамат, удостоверяющим, что я благочестивый и достойный чародей, оказывавший храму услуги и с черной магией не знавшийся. И все задаром. Так что получу свое золото и поеду в Сиракс или в Гомм.

— А почему туда? — удивился Торнан. — Ты ж вроде хотел в Корге дело открыть?

— Да видишь какое дело, — фомор слегка помрачнел. — Бумагу мне, конечно, дали, и деньгами обещали не обидеть, только... Только вот посоветовали подальше от столицы нашей богоспасаемой обосноваться. Вот...

Мысли северянина в эту минуту были довольно неблагочестивы, и будь его воля, он бы высказал много разнообразных слов, характеризующих благодарность сильных мира сего.

— Торнан, — вдруг толкнул его маг, — взгляни-ка: это Марисса, или у меня с глазами стало плохо?

Обернувшись, Торнан увидел, что во дворик и в самом деле вошла Марисса. И понятно было, почему его приятель так удивился. Темно-синее платье до лодыжек, строго повязанный платок, изящные полусапожки с красными шелковыми кистями и серебряным набором. Под платком вились тугие девичьи косы. Вид вполне благочестивый. Под мышкой длинный предмет, завернутый в рогожу.

— Привет! — радушно бросил Торнан, и осекся. Что-то было не так.

— Вот, пришла собрать вещи, — сообщила она.

— Что, тебя опять куда-то посылают? — Он непонимающе поднял брови.

Покачав головой, она вытащила из-за обшлага рукава свиток, развернула его... Губы ее дрогнули, сложились в подобие улыбки.

— Постановить, что старший воин храма Тиамат Неизреченной и Всеблагой, Марисса а'Сайна а'Кебал, не может далее служить в святом воинстве, поскольку совершала многие поступки, противные заветам Великой Матери и несовместимые с истинным благочестием, — бесцветным голосом процитировала она. — Как-то — пьянство, сквернословие, непочтение к служительницам богини, драки в кабаках и посещение мест разврата. Кроме того, она состояла в Братстве Феанны, которое не почитает Тиамат, и состоящие в коем женщины, как говорят достойные доверия слухи, отличаются противоестественными склонностями, о которых неуместно здесь говорить... — Она сделала судорожную паузу. — ...А посему решено означенную Мариссу отрешить от служения богине, без права ношения оружия и нового поступления на службу.

Торнан только удивился — как похожа оказалась их участь.

— Однако поелику означенная Марисса показала себя хорошим воином и отличалась не раз, то выплатить ей жалование за шесть лун вперед...

Она небрежным движением бросила свиток на мостовую.

Почему-то Торнану захотелось вдруг подойти к этой сильной и такой теперь несчастной молодой женщине, погладить по волосам и сказать, что все будет хорошо, и у них будет четверо сыновей и трое дочерей — таких же красивых и хороших, как она...

Но вместо этого он, кашлянув, произнес:

— Рисса, вот что я хочу сказать... В Эредии — это на крайнем западе, двенадцать дней пути морем, — есть община женщин-воинов. Даже не так: это очень старая община женщин, живущих по своим законам, тех, кто не приемлет мужской власти. Есть там и воительницы, и купцы, и те, кто занимается ремеслом. Их никто не тревожит — эредийцам наплевать на все, кроме денег, они еще похлеще картагунийцев в этом смысле. Так вот, одна из Старших Матерей этой общины — ну, проще говоря, правительниц, — кое-чем мне обязана...

— Нет, Торн, — ответила девушка, — спасибо тебе за участие, но это мне уже не надо. Я выхожу замуж.

— Замуж?!

— Да, именно так. Женщина должна рожать и воспитывать детей — именно так предназначила Великая Мать...

— Ты любишь его? — только и спросил Торнан.

— Нет, наверное... Это ведь один из моих женихов. Просто... просто он так никого и не выбрал, и даже отверг купеческую дочку... Он добрый и неплохой человек, и... По крайней мере, ему нужна я, а не мое приданое! — невпопад закончила она. — Да, прости, не могу с тобой долго говорить — больше половины дня я в храме пребывать теперь не могу. Возьми, — она протянула сверток. — Это твой меч, мне он теперь без надобности. Это хорошее оружие, и оно меня выручило. Спасибо тебе за него... и за все.

— До свиданья, Марисса! — произнес капитан.

— Прощай, Торнан. И еще раз — спасибо.

Она порывисто вскочила и вышла.

Подошел Чикко, сел напротив.

— Эх, дружище, прохлопал ты свое счастье, — вздохнул вдруг чародей.

— Ты это про что? — невесело осведомился северянин, хотя и так все было понятно.

— Да уж не про герцогиньку... Пойдем, может, к девочкам?

— Нет, спасибо, приятель, что-то не хочется.

Глава 30

СТАРЫЕ ДОЛГИ

И тогда государыня Лиэнни повелела: отыскать воина Торанка и представить ей, чего бы это ни стоило. И искали его и в Кильдаре, и в иных землях. Но сгинул он, и следов не оставил. И сказали тогда иные — может, не человек то был, но посланец вышний? Ведь не могло же быть, чтобы просто по слепому случаю спас он ее от смерти лютой и муки огненной и в королевство наше привез. Но так было или по-иному, не скажешь уже теперь...

Хроники древних лет. Сборник избранных исторических преданий королевства Кильдар. Издание Килъдарского исторического общества.

За каким демоном Торнан притащился на улицу Трех Демонов, он точно сказать не мог. Наверное, потому, что здесь все и началось.

Или просто потому, что делать ему было решительно нечего. Золото было получено и обменяно в одном из торговых домов на дюжину векселей. Чикко еще вчера убрался вместе со своей долей из города. Марисса... Ну да что теперь вспоминать?

А сам он, оставшись один, так и не решил — как жить дальше?

Но, так или иначе, он спустился в полуподвал заведения, чью вывеску украшали рога вместе с короной.

Несмотря на белый день, в корчме было довольно многолюдно, пожалуй, сегодня собралось куда больше народу, чем в тот раз, когда Торнан познакомился с Бо. Торнан уселся за угловым столом возле окна, инстинктивно расположившись так, чтобы был виден весь зал. У подошедшего подавальщика он потребовал кружку пива, и тот на удивление быстро выполнил заказ.

С полчаса северянин скучал за столом, не очень понимая — зачем он сюда явился? Как вдруг дверь открылась, и в зал спустилась довольно странная компания. Впереди — упитанный лысоватый крепыш, несмотря на жару, облаченный в скрипучую кожу тонкой выделки. На его украшенном золотым набором поясе болтался короткий меч. За его спиной маячили трое типов. Ничего не выражающие лица, могучие мышцы, грузные тела, бритые наголо черепа. Он остановился у входа, внимательно осмотрел зал кабака.

Шум в зале не то чтобы смолк, но как-то приутих — видать, личность была достаточно известная.

Гость выразительно посмотрел на высунувшегося хозяина, тот кивнул и повел головой в сторону Торнана. Улыбаясь, кожаный человек направился прямо к его столику. Торнан нервно положил ладонь на ятаган — кажется, история грозила повториться.

Мужчина плюхнулся напротив Торнана как ни в чем не бывало, подвигал выразительно бровями. Надо сказать, в облике его не было ничего угрожающего. Наоборот, выглядел новоявленный криминальный элемент вполне доброжелательно. И вообще, был похож скорее на добродушного лавочника, нежели на бандита. Это, впрочем, не добавило анту оптимизма — внешность, как известно, бывает обманчива. И наверняка не один легкомысленный собеседник заплатил жизнью за то, что не принял всерьез этого улыбчивого хмыря.

— Торнан? — нарушил молчание гость.

— Торнан, — подтвердил северянин.

— Капитан Стражи Севера, — утвердительно констатировал собеседник.

— Вроде того. — Не посвящать же этого более чем сомнительного типа в свои служебные неурядицы.

— Отлично! — просиял незнакомец. — Ты, стало быть, Торнан, а я, стало быть, твой должник! Да, извини, себя не назвал — Быкун я. Слышал, может быть, про меня?

— Что-то не припомню, уважаемый, — начал было ант и тут же чуть не хлопнул себя по лбу. Ну конечно — про какого-то Быкуна что-то говорил недоброй памяти Бо Скорняк аккурат перед тем как сдохнуть! Стало быть, его решил навестить конкурент покойника — у Торнана отлегло от сердца.

— Вот видишь, какое дело, — довольно ухмыльнулся Быкун. — Такое дело: я, вишь, тогда совсем думал — конец пришел Быкуну... Сидел в своем схроне в последнем да ждал, пока сдадут меня, да придет Скорняк резать меня как барана. А тут ты его самого — раз, и кончился Бо... — Бандит рассмеялся. — Ну пока все дела, пока я всяким гадам, что меня подставляли да Скорняка облизывали, котелки сносил... Хватился — а где ж спаситель мой?! А тебя нет как нет. Ну, искал, даже на север в твой полк верного человека посылал с весточкой. Как в воду канул. Думал, сбежал — тебя ж «цветные» замели. Всем своим людям даже наказал: где Торнан-Медведь объявится, так чтобы сразу мне знать дали. Ну, а ты сам объявился! — Быкун, помрачнев, вздохнул. — Да, вот как — думал, будет у меня надежный человек, а вот все как вышло... — И очень серьезно продолжил: — Бежать тебе надо, друг Медведь. Бежать, потому как... скверно может все обернуться. Ищут тебя.

— Кто?

Торнан подумал было о друзьях и соратниках покойного Бо Скорняка, но тут же пожал плечами. Эти давно уже, должно быть, дали отчет в своих делах Великому Ныю.

— Кто ищет? — Быкун тяжело вздохнул. — Ульметта...

Торнану понадобилось какое-то время, чтобы переварить эту новость.

— Нет, ты только пойми меня правильно, — забубунил Быкун. — Я бы тебя прикрыл, да не смогу — уж больно сила большая. Пытались против этой Ульметты идти многие — и Беко Кривой из Сиракса, и Спун, и где они? Так что бежать тебе надо, браток, вот как. Ты только не подумай, я в твои дела не лезу и знать, как ты с ней пересекся, не желаю, но зря ты с Ульметтой замутился. В большую силу она входит, быть ей ночной королевой Логрии, похоже... Да, плохо получилось... — Быкун был искренне расстроен. — Вот. кстати, как раз место таможенного офицера освободилось, всего восемь тысяч просили... Думал, будет свой человек, верный да правильный... Вот, — протянул он Торнану под столом набитый мешочек. — Это на все дела...

— Погоди, браток, — остановил его Торнан, вспомнив о друзьях. — А кроме меня, никого не искали?

— Да нет, — пожал плечами Быкун. — Про Торнана люди приходили да расспрашивали, а вот про кого другого...

— Да, хорошо, — у капитана вновь отлегло от сердца. — Спасибо тебе...

— Вот так вот, — добавил с сожалением Быкун, поднимаясь из-за стола.

Торнан остался, медленными глотками допивая пиво. Он уже знал, что будет делать, покинув «Королевские рога». Отсюда он сразу пойдет в ссудную лавку — богатую и надежную, и превратит векселя в золото. Потом — к какому-нибудь ювелиру, и обменяет золото на драгоценные камни, занимающие немного места. А на остаток и на деньги Быкуна купит все, что нужно для путешествия. И завтра же уйдет вместе с первым караваном прочь. Сначала к Серым Горам, а там — к морю. И поплывет туда, откуда прибыл — на восток. А потом... Там видно будет!

Он не ощущал ни страха, ни сожаления. Видать, так было суждено, может быть, до его рождения. Пришло время уйти отсюда. Еще один круг его жизни завершился. И теперь ему предстоит начать все заново, уйдя прочь в очередной раз.

Пришло время прощаться с Коргом — чудесным городом ступенчатых храмов, белокаменных дворцов, буйно зеленеющих садов; городом большим и богатым, городом, где живут его друзья и женщина, которую он когда-то любил, и другая — которую он мог бы, наверное, полюбить.

Подальше от опостылевшей службы, храмовых тайн, жаждущих его крови разбойниц, и вообще — от этого затхлого Запада!

Вперед — туда, где восходит Солнце!

ЭПИЛОГ

Три месяца спустя. Бескрайняя Степь, Старское нагорье, сто лиг к востоку от Игиль

В каменистом распадке, раскинув могучие крылья, лежал дракон.

Он умирал. Не от ран, не от голода, не от заразной болезни, не от отравы или старости...

Что-то, что требовалось его телу и чего тут и так было мало, окончательно исчезло. И это не могла дать ему ни плоть четвероногих созданий, ни даже мясо странных двуногих, чем-то отличающихся от прочей бегающей и летающей дичи. И вот теперь он умирал. Его могучее тело разъедали заключенные в нем силы, противоестественные для этого мира. Он просто не мог здесь существовать. Что-то непонятное его полуразумному мозгу, неощутимое и оттого еще более мучительное убивало его.

И это ощущение было настолько тяжким и непереносимым для него, непобедимого царя воздуха и огня, что он из последних сил, набрав в могучие легкие воздух, излил свои муки небесам в диком и страшном крике...

* * *

Долетевший из-за скалистых отрогов непонятный вой заставил вздрогнуть сидящих у костра. Тревожно всхрапнули лошади, заволновались верблюды.

— Ну и глотка! Кто ж это так вопит? — спросил сам себя караванщик — немолодой густобородый тарег.

— Каменная гиена, должно быть, — сообщил другой, помоложе.

— Гиены так не визжат! Может, аламаста нелегкая принесла?

При упоминании местного имени тролля сидевший тут же высокий человек, завернувшийся в плащ, зябко поежился.

— Как думаешь, северянин? — спросил старший караванщик. — Не слыхал, кто так вопит?

— Нет, не доводилось, — полусонно донеслось из-под плаща. — Вообще-то похоже на льва, так ведь нет их тут.

— Верно, нет, — согласились караванщики, однако на всякий случай поудобнее положили копья.

И Торнан вновь задремал. Ему снилась битва: звон железа и быстрый топот конницы, пляшущий свет факелов в подземелье, лица людей, знакомые и незнакомые. Ему снились родные леса и Рихейские горы со сверкающими снежными шапками и зелеными долинами, выжженные поля сражений и города с высокими башнями. Снились тени его прошлого, а может быть, и будущего.

До рассвета оставалось еще часа три.

СЛОВАРЬ

Акат — парусный 2-3-мачтовый корабль, предназначавшийся для дальних плаваний, водоизмещением 500-600 тонн.

Анты — народ к востоку от Логрии. Занимает весьма большую территорию, но разделен на княжества, впрочем, не слишком враждующие друг с другом. Отделен от Логрии лесами и Вентийским морем, где хозяйничают норглинги, поэтому мало известен в «цивилизованных» странах. Что до характера и прочего, то Торнан — его типичный представитель.

Арекк — пальма, из волокон луба которой делают очень прочные веревки.

Арфасаиб — древний степной владыка, возглавивший нашествие кочевников на Логрию примерно за две тысячи лет до описываемых событий, причинившее неисчислимые страдания множеству людей. Местный вариант Аттиллы или Чингисхана.

Архипелаг, или острова Хаа'кадлин — архипелаг у западных берегов Логрии общей площадью примерно с нынешнюю Британию, насчитывающий несколько сот островов. Населенный фельтами — единственное место в Логрии, где этот древний народ сохранился в чистом виде.

Бессы — мифический волшебный народец, карлики с рожками и копытцами. Мелкие пакостники, хулиганы, не любящие людей.

Борандийцы — племена, живущие к северо-западу от земель антов. Оленеводы, охотники на морского зверя и рыбаки. Некоторые из них, наиболее развитые, создали что-то вроде кавалерии на ездовых оленях и даже нападали на окраины антских княжеств. Внешне — скуластые и невысокие, отращивают длинные, до колен, косы. Их предания говорят о том, что их предки были созданы богами задолго до остальных людей, жили по тысяче лет и безраздельно владели Землей.

Василиск — крупная, до двух человеческих ростов длиной, ящерица, обитающая в Западной Логрии в безлюдных местах. Крайне редка. Легенды приписывают им способность гипнотизировать жертвы взглядом и даже превращать их в камень. Весьма опасен при встрече, ибо из-за на редкость прочной шкуры ее очень трудно убить, но тем не менее на большей части континента истреблен — именно ради идущей на доспехи кожи.

Выверна — родич василиска, меньше размером и с куда менее прочной шкурой.

Восточный Предел — историческая область Логрии, расположенная к востоку от Рихейских гор.

Гоблины — разнообразные мифические племена примитивной нечисти. «Гоблинское отродье» — одно из грубых оскорблений, принятых в Логрии.

Гхаратта — огромный остров, лежащий восточнее Суртии. Считается в Логрии страной чудес.

Гуняй — на блатном жаргоне большинства стран Логрии мелкая, нестоящая личность.

Данелаг — страна на севере Логрии, прилегающая к землям норглингов и заселенная родственным им народом. Состоит из множества островов и островков, отчего даже именуется иногда Даннским архипелагом. Благодаря ее наличию норглинги не могут совершать пешие походы в Логрию.

Заокраинный Материк — континент по ту сторону Закатного океана, подобный земной Америке. Известен жителям Логрии уже очень давно, но по ряду причин торговля с ним почти не ведется и путешествия туда редки.

Западный Предел — историческая область Логрии, лежащая западнее Рихейских гор и примыкающая к Закатному океану.

Йух'хибболл С'сагг — один из древних богов зла, хтоническое чудовище, не имеющее отношения к обычному пантеону. В некоторых легендах считается абсолютно чужим, «дочеловеческим» божеством из других сфер бытия. По преданиям, ему поклонялись слуги Тьмы в эпоху Великого Бедствия, в настоящее время культ забыт.

Итваки — лесные племена к северо-востоку от Логрии, отделяющие ее от антских земель.

Каррак — наиболее совершенный тип парусного судна в Логрии в описываемую эпоху, торговый корабль водоизмещением до полутора тысяч тонн. Длина — более полусотни метров, высота мачт — более тридцати, число палуб от двух до семи. Имел надстройку в несколько ярусов, где размещались жилые помещения офицеров и пассажиров. Мореходный, с большим сроком плавания и грузоподъемностью. С появлением огнестрельного оружия стал на несколько веков основой военных флотов почти всех стран.

Кильдар — одно из крупнейших королевств Западного предела.

Кифимская пророчица — персонаж широко известной старинной логрской сказки. Жрица-предсказательница из города Кифима, во время Второй войны трех королей предсказывавшая всем обращавшимся к ней солдатам смерть. Была в конце концов убита каким-то враваром-наемником, пытавшимся таким образом помешать осуществлению пророчества.

Кончар — короткий прямой клинок с односторонней заточкой и утолщенным обухом.

Клыч — кривой клинок, среднее между тесаком и шашкой, используемый некоторыми из степных племен.

«Книга Айгана», «Книга Т'Зиан» — древние книги, повествующие о борьбе с темными силами и содержащие пророчества о грядущих бедствиях и кознях зла. Наряду с этим содержат мифы о происхождении и роли различных божеств и демонов, сведения по магии и космогонии и тому подобное. Существует семь вариантов первой книги и одиннадцать — второй, причем заметно друг от друга отличающихся.

Крайг-мавен — «вольный бой», система рукопашного боя, разработанная лет за сорок до описываемого времени знаменитым борцом Стромом и усовершенствованная его учеником Федро Молотом. Включает восемь уровней мастерства, обозначаемых разноцветными кушаками — от серого до золотого.

Логрия — материк, где происходит действие романа. С востока ограничен Великой Степью и великой рекой Игиль, с севера — Вентским морем и Данелагскими проливами, с запада — океаном, а с юга — тремя Суртскими морями.

Морские маги — специфическая наследственная корпорация чародеев, довольно немногочисленная, специализирующихся на всем, что связано с водной стихией. Могут предчувствовать бури и шторма, отыскивать косяки рыбы, указывать наилучший курс, помочь избежать встречи с пиратами, и т. п. Самые сильные, по слухам, могут успокаивать ураганы и вызывать попутные ветра.

Нимша — старинный меч, пригодный как для конного, так и для пешего боя, с клинком небольшой кривизны и бронзовой или железной рукоятью, выкованной одновременно с клинком, обматываемой кожаным ремнем, и небольшой гардой с захватами для оружия противника. Был занесен в Логрию с юга, из Суртии. Ко времени Торнана уже примерно лет триста как вышел из употребления, вытесненный палашом и прямым мечом-бастардом, именуемым также «кошкодер».

Норглинги — дикие племена, жители Драконьего полуострова. Воинственные, жестокие пираты, наводящие ужас на Логрию. Для борьбы с ними создана Стража Севера — специальное войско, охраняющее логрское побережье Вентского моря и Закатного океана. Когда-то оно было объединенной армией нескольких царств, но уже давно каждая страна имеет свою Стражу.

Пиридианские острова — архипелаг на севере Закатного океана, примерно на трети пути между Логрией и Заокраинными землями. Ничего ценного там не имеется, поэтому почти не известны логрийцам. Что любопытно, именно там сохранились единственные материальные следы цивилизации Толлана.

Приор — глава Инквизиции Митры-Солнцеликого, иначе — Ордена Воинствующих Защитников веры в какой-нибудь области. Собрание приоров образовывало Великий Приорат — коллегию, руководившую деятельностью этой организации, возникшей первоначально под лозунгом защиты приверженцев Митры от возможных преследований. Благодаря рыхлой структуре жречества Митры и отсутствию внятной иерархии довольно скоро инквизиция подмяла митраискую церковь под себя и фактически возглавила ее. Эта ситуация в конце концов привела к Святейшей войне, позже названной на Востоке Андии и окрестностях Смутой солцепоклонников. Хотя у бунтовщиков были все шансы на победу, из-за отсутствия дееспособного вождя они в конце концов проиграли, хотя самые упорные фанатики воевали в лесах и горах еще более десяти лет. Первоначально предполагалось, что во главе Ордена станет Великий Инквизиторий, но реально эту должность так никто и не занял, что во многом и обусловило его поражение в Святейшей войне.

Пророчества Магура — сборник предсказаний будущего, составленный лет за пятьсот до рождения Торнана полубезумным жрецом Тиамат Магуром на основе множества старинных рукописей, содержащих различные пророчества — в основном о грядущих бедствиях и гибели мира. На редкость туманны и невнятны, поэтому их истолкование кормит уже не одно поколение шарлатанов. Известны двенадцать вариантов этой книги, без учета разрозненных обрывков. Тем не менее считаются весьма авторитетными источниками.

Сбиры — стражники в Альбийской империи.

Северный Предел — область Западной Логрии, расположенная на берегах Вентского моря и Закатного океана.

«Синий булат», он же «синяя сталь» — полумифическая сталь, клинкам из которой приписывается масса достоинств как боевых, так и магических: например, ими будто бы можно гарантированно поразить любую нечисть. Секрет производства утрачен многие века назад. В описываемое время во всей Логрии имеется лишь несколько мечей «синего булата», тщательно хранимых в королевских и храмовых сокровищницах; неудивительно, что простодушная Марисса так глупо попалась на удочку мошенника.

«Склянка», «скляница» — обиходное название песочных часов (изобретены впервые в Геркоссии), а также отмечаемое ими время. Различают большую и малую скляницу — около получаса и чуть больше пяти минут соответственно.

Суртия — континент, населенный темнокожими, к югу от Логрии. Отделен от нее тремя морями, именуемыми Суртскими — Малым, Средним и Великим. Получил название благодаря древнему государству Сур — великой морской державе, торговой и пиратской, основавшей в свое время немало колоний на юге Логрии.

Тиамат — Великая Мать. Верховная богиня, прародительница людей и богов, пожалуй, самое почитаемое в Логрии божество.

Толлан, она же Толланти — полумифическая страна на архипелаге в Закатном океане, погибшая то ли за пять, то ли за восемь тысяч лет до описываемых событий.

Тролль — в мире Торнана гигантская обезьяна, больше всего схожая с земным вымершим гигантопитеком.

Цверги (гнумы, дворфы, подземельщики и т. д.) — карлики, будто бы жившие в пещерах в древние времена, искусные кузнецы и ювелиры. Их потомками считают себя некоторые народы Логрии.

Харьитты — название кочевников Бескрайней Степи. Делятся на многие племена: тареги, хорпиты, тэролы и т. п.

Фалькатта — искривленный недлинный кинжал, слегка похожий на вакидзаси.

Фоморы — жители Пиридианских островов. Невысокие, светловолосые и светлоглазые люди, считающие себя самым древним народом из ныне живущих. Некоторые книжники полагают, что фоморы — прямые потомки толланцев. К восточной ветви фоморов принадлежит Чикко. Фельты — жители крайнего запада Логрии и Архипелага, обладатели довольно своеобразной и высокоразвитой культуры. Потомки древнего населения континента, в прочих местах вытесненные и ассимилированные более поздними пришельцами. Их следы присутствуют в языках и культуре многих стран и народов и географических названиях.

Хургал — древний, почти забытый бог фельтов.

Черная эпоха — времена примерно за тысячу двести лет до описываемого времени, когда на Логрию обрушились бедствия, как гласят легеды, вызванные происками служителей злобных богов и черных магов. Каноническую версию событий изложила Торнану Аниза; впрочем, некоторые книжники-вольнодумцы полагают, что на самом деле поклонники Зла просто воспользовались тяжелыми временами и бедствиями, чтобы заявить о себе.

«Черные купцы» — скупщики награбленного разбойниками добра и пленников, одновременно — наводчики и осведомители. В отличие от городских скупщиков краденого, не пользуются уважением в преступном мире за свою беспринципность и пренебрежение нормами даже блатной морали.

Четырехрогий — темный полубог, сын Шэтта и смертной женщины (по другим сведениям, был создан Змееногом из разрубленных на части мертвецов и оживлен путем вселения в получившееся тело могучего демона). Имеет вид высокого смуглого человека с четырьмя маленькими рожками на голове. Персонаж различных логрийских легенд, в которых обычно появляется, чтобы быть убитым очередным богатырем.

«Чумной дед» — белый флаг с разрубленным надвое черепом: поднимается над городом, в котором вспыхивает эпидемия чумы или другой смертельной болезни.

Шарифф (справедливый — др. суртск.) — начальник полиции и судья в Картагуни, каковых в каждом городе обычно от трех до десяти, — чтобы не заворовывались и следили друг за другом.

Шеффет («повелитель» — др. суртск.) — наследственный правитель Картагуни.

Шэтт, он же Великий Змей, или Змееног. Древний хтонический бог зла, тьмы, хаоса и распада, враг светлых сил, в особенности Тиамат. В Логрии считается источником всяких бедствий и несчастий, обрушивающихся на род людской. Культ его давно уничтожен и запрещен под страхом смерти, хотя упорные слухи о могущественных тайных орденах его поклонников (вроде знаменитого «Круга Тьмы») циркулируют в Логрии почти непрерывно. С учетом того, что слова, начинающиеся на «ш», в логрийских языках в основном заимствованы из суртского языка, некоторые книжники полагают, что это божество тоже заимствовано из заморского пантеона.

Эльфы (они же сеитхе, ситты, сеиттхэ, Дивный Народ) — мифический народ мудрецов и магов. Преданий о них сохранилось мало. Поминаются в основном как фигура речи вроде «какого эльфа?» — примерно так же, как «какого лешего?».

Эр-Маргейн — обширная область к юго-востоку от Логрии, в описываемое время разделенная на целый ряд враждующих государств, но два века спустя объединившаяся в великую империю, которой суждено будет сыграть огромную роль в мировой истории.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

Материалы, являющиеся символами Тиамат, из которых изготовляют ее амулеты и священные предметы, и их истолкование.

Янтарь — красный: солнце, день, жизнь, огонь, любовь, дерево, запад.

Мамонтовая кость — темно-желтый: сила, земля, вечер, север.

Кость динозавра («дракона») — белый: воздух, время, восток, ночь, смерть.

Синий коралл — синий: утро, море, чародейство, вода, юг.

Изделия из этих материалов — прямоугольный серебряный или медный кулон, со вставкой из какого-либо из выше перечисленных — знак богини, носимый верующими Соединять все материалы в одном изделии догматы категорически запрещают, рассматривая этот как проявление гордыни.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

I. Логрнийский календарь

Общей системы летосчисления не имеется, годы считаются в разных царствах либо по правителям («Седьмой год от восшествия на престол такого-то...»), либо от основания государства или города.

Год начинается в декабре, в день зимнего солнцестояния. Месяцы состоят из четырех недель плюс два или три дополнительных дня, кроме того, в конце года «добавляются священные дни Тиамат» — 3-5) — в которые люди обычно не работают, а празднуют счастливое окончание года и наступление нового.

Месяцы:

1. Кальтос

2. Винтар

3. Сольн

4. Квитар

5. Криннас

6. Яре

7. Жарис

8. Шавваль

9. Брост

10. Шервас

11. Дагждис

12. Весе

II. Воинские звания и военное дело в Логрии

Почти повсеместно уже лет триста как принята следующая система званий, заимствованная в Мардонии.

Нижние чины:

Солдат

Капрал

Сержант

Фельдфебель

Офицеры:

Прапорщик

Поручик

Капитан

Полковник

Унтер-генерал

Генерал

Полный генерал

Основной воинской единицей является полк, состоящий из пяти манипулов, по две сотни в каждом. Во главе манипула (иногда называемого ротой) стоит капитан, реже поручик. Сотню возглавляет прапорщик, у которого в подчинении два фельдфебеля, возглавляющие соответственно полусотни.

Этого принципа придерживаются и в городской страже, и среди наемных отрядов, и в пограничных частях — Береговой Страже, Страже Севера и других. К примеру, Стража Севера в Кильдарском королевстве сведена в два полка — Гормарский и Прибрежный.

Исключений из этой довольно стройной системы три: Геркоссия, где со времен завоевания Таббу-каганом так и придерживаются деления на сотни, тысячи и тьмы (десять тысяч); Андия, где основу войска составляют ополчения феодалов во главе с назначемыми королем тысячниками и десятитысячниками; Альбийская империя, в которой основной частью является легион в составе трех когорт по четыре центурии (сотни) в каждой. Раньше когорты делились на манипулы, но после реформ императора Таргиана V их упразднили, в то время как в других странах, наоборот, ввели.

Звания в имперской армии — младший центурион, центурион, трибун, легат легиона и верховный легат.

Надо сказать, реальная численность частей заметно меньше штатной, и в сотне, например, иногда еле-еле набирается пятьдесят человек.

III. Деньги

В большинстве стран Логрии в обращении находятся каймы и иски — монеты, отчеканенные по образцу и весу одноименных суртских монет, когда-то пущенных в оборот в Картагуни (аналогично тому, как по всей Средневековой Европе чеканили талеры и дукаты).

Кайм золотой — примерно 3,4 грамма золота. Кайм серебряный — монета в 35 граммов.

Иска — медная монета в Ую-Уго серебряного кайма.

Это сильно облегчает жизнь торговцев и путешественников, хотя все же каймы разных стран различаются в цене, и менялы без работы не сидят.

Скрупол («скорпион») — серебряная монета Альбийской империи в 'Д кайма. Названа так по изображению скорпиона — священного животного бога огня, кузнечного ремесла и войны Кулвана (он ездил на гигантском красном скорпионе).

«Барсук», «белка», «куница» — мелкие серебряные и медные монеты Андии с изображением этих животных. Название восходит ко временам, когда вместо расчетных единиц использовались шкуры. Первоначально за стоимость серебра в монете можно было купить соответствующую шкуру, потом соотношение изменилось.

Рийт, или «всадник» — монета Ибрании с изображением наездника. Весом чуть больше кайма, но чеканится из низкопробного местного россыпного золота; да еще у властителей имеется привычка выпускать неполновесную монету и примешивать к сплаву свинец и медь. Поэтому не очень ценится, что даже вошло в логрский фольклор: «Сам точно рийт, а цена ему — иска» — о скверном, ничтожном, но хвастливом человеке; «За такого всадника только «всадником» и заплатить» — о неумелом наезднике; «Гуняй — не мужик, «всадник» — не деньги» — блатная пословица.

Региний, или «корона» — серебряная монета Мардонии с изображением тройного венца местных королей. Достоинство — примерно полтора кайма.

Статим — тяжелая железная монета арголлской чеканки, имеющая хождение лишь в государствах предгорий Западной Логрии, вообще-то являющихся хрестоматийным образцом нищеты и неустроенности. (Пословица: «Нищ, как арголлец»). Достоинство очень низкое — иска за два статима.