А знаете ли вы, кто изобрел рецепты «Киевского торта» и котлеты по-киевски, придумал славянскую азбуку, воздвиг в Киеве Софийский собор и предложил переименовать мать городов русских в Константинополь? Вот и Гавейн с Парсифалем не знали до тех пор, пока судьба не забросила их в эту «варварскую страну». А что делать, если в родной Римской империи они объявлены вне закона за поддержку узурпаторских планов Мерлина и Артура? Вот и пришлось бывшим рыцарям Круга Стоячих Камней идти на службу к князю Велимиру, спасать Русь от нашествия злобных и непонятных навьих сил – метаморфусов. А тут еще мрачное пророчество, согласно которому Гавейну суждено пасть от змеи, крокодила или собаки. И невесть откуда свалившаяся на головы двух отважных воинов столетняя колдунья с внешностью юной красотки. И козни коварного епископа Ифигениуса. Да и прошлое в лице амазонки Орландины, снова решившей спасти мир, тягостным укором маячит перед глазами… Как прикажете выживать в подобных условиях? Тем более если вокруг вертятся говорящие колобки, растут чудо-репки, рыщут гигантские волки, несут золотые яйца курочка-рябы и поют сладкоголосые птицы алконост…
2007 ru Snake fenzin@mail.ru doc2fb, Fiction Book Designer, FB Writer v1.1 17.03.2008 http://www.fenzin.org 8360e0c6-457c-102b-8580-badb19e949b1 1.0 Обреченный рыцарь «Издательство АЛЬФА-КНИГА» М. 2007 578-5-93556-982-2

Андрей Чернецов, Владимир Лещенко

Обреченный рыцарь

Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя

Вещи, одни из других возрождает обличья природа.

Овидий. Метаморфозы

Пролог

ВСТРЕЧА В СНЕЖНОМ КРАЮ

Артания, Карельское наместничество, предгорья Хибин

Местность эта была едва ли не самой безлюдной во всех владениях великих князей артанийских. За те сто с лишним лет, с тех пор как владыки Аркаима наложили свою длань на эти пустынные просторы – тундру, тайгу и неприютные берега северных морей, им разве что удалось наладить сбор кое-какой дани – раз в пять-шесть лет, да и то не везде.

Ближайшей властью был воевода, сидевший в бревенчатой крепости милях в двухстах южнее.

Сюда не забредали миссионеры – ни всевеликого Перуна, ни имперские, призывавшие славить Юпитера и Исиду, ни даже христианские, в последнее время все чаще появлявшиеся в других землях Троецарствия.

Разбойники – что норманнские, что свои, артанийские, – тоже не особо стремились в здешние края. Даже купцы, которые, как известно, и в преисподнюю готовы отправиться за барышом, и то были тут нечастыми гостями.

Но и среди этих угрюмых земель край в отрогах старых неприступных гор у озера Имандр был особенно безлюдным. Немногочисленные местные жители упорно избегали этих каменистых долин и чахлой тайги. Редкие кочевники, сиртя и саамы, неохотно пасли тут своих оленей и стреляли песцов и лисиц. И тому были причины.

По извечным преданиям, передающимся из уст в уста от мудрых стариков новым поколениям, когда-то тут обитали существа, глубоко чуждые людям. В те времена нынешнего мира не было, а был другой – неведомый мир, уничтоженный вышними богами за нечестие и великие грехи.

В доказательство старцы показывали стоявшую на берегу озера скалу, на которой была четко видна фигура человека с крестообразно поднятыми руками, высотой в добрую сотню человеческих ростов. Согласно легендам, это был один из древних великанов – Куйва.

В далекие времена на саамов напал гигант Куйва. Они никак не могли победить его, хотя храбро сражались. И тогда саамы попросили помощи у своих богов. Те, пораженные бесчинствами исполина, метнули в него сноп молний и испепелили. На скале только и остался отпечаток его тела. И до сих пор следы древних битв и черного колдовства нелюдей остались в этих местах.

В окрестной чахлой тайге часто можно наткнуться на большие грибы, неестественно высокую растительность, а также на сильно искривленные деревья.

Если же какой-нибудь отважный охотник-артаниец пренебрегал советами местных жителей и забредал сюда, привлеченный изобилием непуганой дичи, то вскоре начинал испытывать непонятный страх и подавленность, ноги его сбивались с шага, и предательская слабость овладевала телом, сердце билось как бешеное. В испуге бежали прочь недавние храбрецы. А коли кто и пытался преодолеть страх и слабость, то, видимо, рассказать об этом не мог уже никому. Ибо не сохранились подобные случаи в памяти людской.

Так или не так, но места эти считались у туземцев недобрыми…

Тем удивительнее была картина, которую мог бы увидеть кто-нибудь, кто решился бы посетить запретные места в этот прохладный и ветреный день апреля года 1356-го от основания Рима.

По пологой долине среди двух отрогов были тут и там разбросаны дольмены, представлявшие собой пару каменных плит огромного размера, поставленных на ребро и перекрытых сверху такой же каменной глыбой.

Рядом со снежными останцами, там и сям пятнами лежавшими на склонах ущелья, торчали желтовато-бурые колонны из рыжего порфира и идеально ровные кубические камни.

А на скальных террасах возвышались какие-то подозрительно правильные каменные завалы.

Если бы отважный наблюдатель ухитрился взглянуть на долину с высоты птичьего полета, то с удивлением узрел бы останки циклопических сооружений, кладки исполинских блоков, геометрически правильные плиты… И понял бы, что видит прах древнейшего города, который при своей жизни был больше любого из ныне существующих.

Но до того, как люди сумеют подняться в воздух, пройдет еще лет семьсот-восемьсот…

Пожалуй, изумление случайного гостя стало бы еще более глубоким, если бы он увидел, что возле одной из древних стен на расстеленном войлочном плаще устроилась невысокая молодая женщина, облаченная в штаны и безрукавку на голое тело.

Волосы перехватывала черная повязка с расшитыми серебром рунами. Ладная фигура, здоровый цвет матово-белой кожи, вполне красивое лицо с изящными чертами, волосы тона темного золота. Цвет глаз, правда, разглядеть было невозможно – они были прикрыты.

Однако ж чувствовалось, что молодка не спит.

Ни холод, ни пронизывающий ветер, похоже, ее не беспокоили, хотя бывалый охотник, останавливаясь на привал, в такую погоду постарался бы развести костер. Рядом с ней на войлоке лежали короткий меч и резной посох, а чуть поодаль на камнях – мешок с провизией. Довольно тощий для путницы, ведь, чтобы сюда попасть, ей пришлось, несомненно, проделать долгий путь.

Поблизости не было видно ни оленьей упряжки, ни лошади. Выходило, что странница пришла пешком.

Женщина, похоже, чего-то или кого-то ждала. Но кого можно ждать в этой продутой всеми ветрами, безлюдной долине, да еще в пользующемся столь зловещей славой месте?

Время между тем текло, и на ее отрешенном лице изредка возникала тень чего-то, похожего на нетерпение.

– Файервинд, может, наконец перестанешь сидеть и злиться? – с легким раздражением осведомился старческий скрипучий голос.

– Я совсем не сердилась, Учитель! – не открывая глаз, ответила дама.

– Гм… – насмешливо фыркнул невидимый хозяин голоса. – Мы знаем друг друга уже пятьдесят лет… Или больше?.. И ты, как самая талантливая моя ученица, могла бы запомнить – от меня невозможно ничего скрыть.

– Прошу прощения, досточтимый…

– Файервинд, Файервинд… – Невидимка рассмеялся кашляющим смехом. – Нехорошо с твоей стороны именовать своего учителя и благодетеля, которому ты обязана всем – и молодостью, и красотой, и богатством, «старым козлом и трухлявым пнем»! Худо!

Смех был как будто беззлобен, но некие почти неслышные нотки в нем заставили женщину вздрогнуть.

– Учитель, я не… – начала было она.

– Да, ты не успела так подумать, верю. Но прошло бы совсем немного времени, и ты неизбежно начала бы мысленно произносить именно эти слова. И это моя лучшая ученица, – в голосе звучала искренняя печаль. – Впрочем, чего еще можно ожидать от людей. Пусть даже это и ведьмы…

Миг, и рядом с ней появилась согбенная фигура в отороченном горностаевым мехом балахоне, сшитом из волчьих шкур.

Файервинд торопливо вскочила, и через секунду ее статная фигура склонилась в поклоне, затем припала на колено.

– Поднимись, Фай. – Голос старца был полон сухой деловитости. – Рассказывай, как добралась. Я не ждал тебя так скоро.

– Наняла драккар ярла Урмана – всего-то обошлось в сорок марок серебром.

– Аллеманских или норманнских? – осведомился старец.

– Аллеманских, – пояснила Файервинд.

– Всего-то, – ворчливо передразнил ее старец, – Это ж десять имперских ауреусов! Плохо торговалась. Вечно от вас, женщин, одни убытки. По-твоему, я деньги с утра до вечера у себя в кузне чеканю? Ну ладно, что-нибудь удалось выяснить?

– Увы, – виновато развела руками ведьма. – Бумаг после этого Мерланиуса никаких не осталось, а мастерскую захватили люди августа и христианские жрецы. К ним мне подступиться не вышло.

– И ты ничего не смогла сделать? – Старец был до глубины души возмущен. – Ты, которую я обучал лично?! Магичка с десятью годами обучения за спиной и, почитай, полувековым опытом чародейства?! И это моя лучшая ученица!!

Его взор недобро скользнул по фигуре ведьмы, останавливаясь то на золотом ожерелье, то на дорогой хинской ткани шаровар.

– Впрочем, понятно, – прошипел он зловеще. – Жизнь среди соблазнов мира развратила тебя! Нет, похоже, мы все же были неправы, когда отменили закон, по которому людские маги раз в пять лет должны проходить новый курс ученичества с самых нижних ступеней. Кстати, почему ты не попыталась войти сама? – вдруг изменив тон, спросил чародей. – Почему заставила меня, члена Высшего Круга, тратить время на подъем к тебе?!

Лицо Файервинд недоуменно вытянулось.

– Но, Учитель, там же защита… Я подумала…

– Ты правильно подумала, – ехидно ухмыльнулся маг. – А то бы ты отправилась к твоим праотцам.

Внезапно блеклые старческие глаза его налились кровью. Сжав кулаки в перчатках из алого шелка, он прохрипел:

– И кто их сюда звал?! Они чаяли, что мы сгинули, и заселили наши исконные земли! Пусть и не подозревали, что здесь еще теплится жизнь Старого Мира, уничтоженного их богами, – это ничего не меняет! Они все равно ответят – они и их боги, которые и привели сюда своих людишек, вселив в наши дома… На месте Арль-Сармира поставили этот треклятый Аркаим, а трон Грифона теперь оскверняет своим седалищем какой-то презренный вождь вчерашних кочевников… А эти недоноски, которые думают, что что-то смыслят в магическом искусстве…

– Господин, мы заставим их убраться отсюда! – торопливо пробормотала чародейка.

– У тебя, вижу, есть план? – пришел в себя старец.

– Да, повелитель, – подтвердила женщина. – Ты знаешь, князь Велимир затеял в Куявии внедрение новой веры…

– Слыхал, – саркастически хмыкнул он. – Этот дурачок думает, что бог из чужого мира послужит ему лучше богов его отцов. Люди, что с них взять?

– Так вот, Учитель, – с торжеством продолжила Файервинд. – Если все пойдет так, как мы думаем, то им на какое-то время станет не до того, чтобы приглядывать за магией – пусть даже и черной. А ведь в Куявии расположено одно из трех мест, где наш мир…

Выслушав свою ученицу, старый маг, которого женщина знала под именем Мар-Гаддон, глубоко задумался.

– Да, это может быть выходом, – изрек он наконец. – Ты хоть и человек, но моя ученица и чему-то я тебя научил… Как скоро ты думаешь приступить?

– Прямо сейчас, – молвила Файервинд. – Завтра утром неподалеку отсюда пройдет обоз торговцев мехами. Я к нему присоединюсь и через месяц буду в Хельмгарде. А оттуда до Куявии – рукой подать…

Старик впервые улыбнулся:

– Жаль, что так скоро… Думается мне, месяц-другой в шкуре некритто тебе не повредил бы. Твое счастье, что мы не можем терять время. Вот, – протянул он ей небольшой узелок. – Тут пара фунтов жемчуга, не слишком хорошего, чтобы не привлечь внимания, и драгоценные камни огранки наших мастеров. Тебе еще что-то нужно?

– Господин, мне бы пригодился новый Амулет Силы. Мар-Гаддон дернулся, словно ошпаренный.

– Обойдешься! У меня и так их мало осталось! На вас не напасешься. Ты б еще Дивьих Ключей попросила, коих всего-то и есть четыре на весь Геб, да и то два где-то затерялись.

Колдунья жалостливо шмыгнула носом.

«Жлоб!» – подумала она, но тут же поспешила прогнать обидные для Учителя мысли, чтоб не вызвать новой грозы. Чародей славился своей мнительностью.

– Ладно, вот тебе мой приказ: иди и действуй. Будет очень неплохо, если против них удастся использовать их собственную силу. Собирай тех, кто еще остались. А я займусь своим делом. И смотри мне! Еще одной ошибки я тебе могу и не простить! Подумай, что будет, если я отлучу тебя от служения? Ты ведь еще не научилась варить эликсир жизни?

– Я исполню, великий, я все исполню! – В голосе горделивой ведьмы звучал неприкрытый страх.

– Ступай!..

Маг Высшего Круга народа ти-уд, известного как «чудь белоглазая» и почитаемого за легенду даже великими посвященными Египта, проводив взглядом удаляющуюся волшебницу, сплюнул.

Он не любил людей – и это мягко сказано. Но, увы, древнему народу без них уже не обойтись.

Мысленным взором проник за магическую завесу, в глубь уходящих в камень пещер.

К залам, убранным драгоценными каменьями. Настоящим дворцам, освещенным вечными лампами, секрет которых похитили у них когда-то жрецы страны пирамид. Сказочные гроты, причудливые колонны оранжевого, красного и коричневого цветов, где подземный жар мягко согревает воздух, а струи подземных водопадов играют на искусно выточенных в незапамятной древности каменных флейтах, рождая чудесную музыку.

Но лишь немногие из созданных его предками подземных жилищ ныне населены, и почти не слышно там, внизу, детского смеха.

Если так пойдет дальше, то одни дряхлые старики и старухи ощупью будут бродить внизу, вылавливая в подземных реках бледно-кремовую рыбешку бокоплавку.

Чтобы возродить могущество ти-уд, нужна Сила.

Сила магических источников земли и сила мечей, сила женщин, способных к зачатию, и сила мужчины для еще способных рожать женщин.

А еще необходима свежая кровь.

Да, свежая кровь нужна им прежде всего.

Кровь лучших из этих разумных полуживотных, именуемых людьми. И та, что будет течь в жилах детей нового поколения ти-уд, и та, что прольется на алтарях Вечных Владык.

И если те откликнутся, то затрепещут не только людские царьки, но и их презренные боги…

Часть первая

ХВОРЫЕ ЗЕМЛИ

Глава 1

НА ПЕРЕПУТЬЕ

Артания, маеток Большое Дупло под Ракшавой, июнь того же года

Танцовщица изо всех сил пыталась изобразить подобие танца живота. Выходило это у нее, надо признаться, на редкость неуклюже.

Живот-то у артистки имелся. И даже с избытком – внушительных размеров шар, прыгающий вверх-вниз, влево-вправо. А вот, мягко говоря, мастерства не хватало. Ведь танец живота – это что? Не просто прыжки то на одной, то на второй ноге, чтоб заставить колебаться жировые складки, а некий ритмический ритуал, таинство, понуждающее мужскую кровь ускоренно бегать по жилам, а сердце биться в бешеном ритме, который способно успокоить лишь старое доброе вино в непомерных количествах.

От подобного же представления тоже хотелось в стельку наклюкаться. Чтоб поскорее залить глаза, дабы не глядели на подобное поношение святого искусства.

Однако местное вино было еще гаже танцев. Кислющее до оскомины и к тому же изрядно отдающее сивухой. Наверняка хозяин для пущей забористости подлил в бочонок с вином браги. Выпьешь кружку такого пойла, ударит оно тебе по мозгам до отшиба памяти, а там уже и трава не расти. Порция за порцией – держись кошелек!.. Хорошо если к браге какой-нибудь дурман-травы не подмешано. Нет, тут надобно держать ухо востро.

Забросили же боги в дырищу. Прямо задворки просвещенного мира. Или скорее задница цивилизации. Одно название чего стоит.

Большое Дупло.

Оно и видно, что дупло. От местного «дупа», что на лешском наречии означает ту же таки задницу.

– Ты чего такой мрачный, брат? – хлопнул Гавейна по плечу неунывающий блондинчик.

Вот уж кому все как с гуся вода. Унесли с поля боя ноги и головы целыми – и то ладно.

– А чего веселиться, елы-палы? – огрызнулся Гавейн. – Как загнанные в угол крысы сидим здесь, боимся нос наружу высунуть.

– Хотел бы лежать там, в пустыне, вместе с остальными? – кивнул куда-то в неопределенную сторону Парсифаль. – По мне, так лучше быть в бегах, чем биту…

– И доколе драпать будем? Покуда не дойдем до конца Ойкумены?

– Не бери в голову, – беспечно посоветовал красавчик. – Где-нибудь да остановимся. Не повсюду же могут дотянуться загребущие руки августа. К тому же у старика короткая память…

– А у волчонка? – нахмурился крепыш и добавил, кривляясь: – У цезаря Птолемея Юлия Кара? Хлебнул он из-за нас с батюшкой Мерланиусом лиха. Да и цепной пес Потифар вряд ли скоро забудет…

Да уж, натворили они дел в Империи полгода назад.

А все сгинувший невесть куда верховный понтифик Британии, чтоб ему (если он, разумеется, жив) весь оставшийся век пить такое вот артанийское вино!..

Стукнуло старому дуралею в голову замутить заговор против божественного августа Птолемея Сорок Четвертого и посадить вместо него на александрийский престол своего питомца Артория – британского префекта-наместника.

И чего старикашке не хватало, спрашивается? Член Высшей Жреческой Коллегии, хозяин тысяч рабов, владелец бессчетных угодий и замков. Один Круг Стоячих Камней чего стоил! Древнее святилище, восстановленное и отстроенное Мерланиусом с помощью магии и превращенное в неприступную твердыню-цитадель.

А орден Крута?

Лучшие воины из подчиненных Арторию Десятого и Одиннадцатого легионов. Цвет имперского рыцарства! Ланселат, Галахад с двумя клинками на поясе, вечно меланхоличный Гарет, Мелегант, способный одним ударом копья проткнуть двух воинов в доспехах, Пелеас, Саграмор Потаскун с его огромной палицей… Ну и, конечно, лазутчики, Парсифаль с Гавейном. Сколько славных подвигов, воспеваемых вдохновенными скальдами, совершили они.

И где герои прежних лет, спрашивается? Иных уж нет, а те далече…

Начали с того, что втихую прикарманили один из богатейших городов Империи – Серапис. Командор Ланселат провернул там блестящую операцию с контрабандой наркотиков и драгоценных камней, свалив всю вину за государственные преступления на местный магистрат и возглавив «временную» администрацию.

Дальше – больше. Ибо, как говорят галлы, аппетит приходит во время еды. Воспользовавшись династическими спорами в Тартессе, Арторий поддержал одну из сторон и завоевал это древнее царство – осколок некогда славной и великой державы атлантов. Но законный царь тартесситов, малолетний Кар XXX, не смирившись, подался искать управы сначала в священные Дельфы, а затем и в Александрию.

Им, Гавейну и Парсифалю, было поручено любой ценой воспрепятствовать тому, чтобы изгнанный владыка завершил свою миссию. Они и старались. И, верно, преуспели бы в этом неблаговидном поручении, данном рыцарям лично Мерланиусом. Если бы…

Ох уж это «если бы». Чего только не оправдывают им. От позорной слабости в постели до мировых катаклизмов. И каждый раз придумываются такие веские причины, что прямо дух захватывает. Чаще всего валят на богов. Дескать, ИХ воля. Боги и терпят. До поры до времени.

В судьбе рыцарей Круга Стоячих Камней роль «богов из машины» сыграли две сестры-близняшки из Сераписа. Орланда и Орландина – так их звали. Хотя лично Гавейн склонен был считать, что главным виновником приключившихся с ним бед были не девчонки, а их четвероногий приятель говорящий осел. (Эх, не надо было понтифику связываться с жалким поэтишкой; прирезали бы парня и баста; так захотелось же покрасоваться перед подчиненными, поиграть в метаморфозы, тьфу!)

Близняшки и ушастый выручили Кара в Дельфах, а затем проводили пацана до самого Египта, где вблизи великих пирамид и произошла решающая битва, в которой сошлись маги и люди. Понтифик Мерланиус против августова советника Потифара, рыцари Круга Стоячих Камней против девчонок и их свиты. И хотя перевес был явно на стороне британцев, победили египтяне. Не помогли даже вызванные батюшкой драконы. Наоборот, один из них унес неведомо куда своего повелителя. С тех пор больше его никто на Гебе не видел…

Может, оно и к лучшему? Потому как не пришлось великому чародею узреть, во что обратились все его начинания.

Командора Ланселата и его оставшихся в живых соратников сначала хотели отдать под суд, но потом император (вернее Потифар) сменил гнев на милость. Ибо отправить в тюрьму и на плаху столько знатных бриттов и галлов было чревато осложнениями. И на этот счет был издан эдикт о роспуске ордена Круга Стоячих Камней «за неимением нужды в таковом». А сформированная из его остатков Тридцать Первая Британская когорта тут же отправилась на эфиопскую границу – разумеется, сугубо добровольно.

Дело Артория тоже замяли – просто послали полководцу письмо с императорской печатью, где недвусмысленно посоветовали заговорщику сидеть себе тихо в Британии и довольствоваться тем, что имеет. Естественно, предварительно убрав из Тартесса, родовой вотчины наследника престола, цезаря Птолемея Юлия Кара, свои войска.

В отношении же «пропавших без вести бунтовщиков» Гавейна и Парсифаля в том же таки эдикте было сказано, что им «прощения нет, и любой подданный августа, кому станет известно об их месторасположении, обязан донести в соответствующие инстанции, за что по заслугам награжден будет». (Чувствовалась рука канцеляриста Потифара.)

Вот и петляют уже полгода, словно затравленные зайцы, кочуя из провинции в провинцию. Уже у самых границ Империи очутились. Дальше только дикие Скандинавия с Куявией…

Как они бежали – это и вспомнить жутко. Сначала на провонявшем рыбой старом кораблике до Пирея – капитан и матросы, кажется, не сдали их страже только потому, что пили не просыхая весь рейс. Затем через разоренные земли, где два десятка лет назад порезвились авары. В Карпатах им повезло – крестьяне какой-то забытой не только богами, но и чертями деревушки вбили себе в голову, что в окрестностях завелся песиголовец, и наняли двух прохожих воинов поохотиться на него. Взяв половину платы вперед, Гавейн и Перси дали тягу со всей скоростью, на которую были способны их кони. Возвращать задаток за мифического песиголовца они не собирались. А если против ожидания какой-то хомолюпус обыкновенный, чудом доживший до сего дня, и обретается в горных лесах, то тем более надо как можно быстрее уносить ноги. Ибо, как свидетельствуют древние мудрецы, твари опаснее сыскать было трудно.

В конце концов, кружным путем добрались они до Аллемании, надеясь, что все улеглось. Не тут-то было! Дядя Парсифаля, старый Арнольд Негриус, захлопнул дверь перед носом племянника, заявив, что их род даже при Атаульфе Бесноватом хранил верность Империи, и если беспутного племянника угораздило впасть в государственную измену, то пусть он сам и выпутывается.

Сколько раз уж кляли они себя, что не попытались бежать сразу в Персию – как поступил их товарищ по службе у Мерланиуса Стратопедавт Хитрец, сумасшедший механик. Сумасшедший-то, может, и сумасшедший, а бумаги хозяина прихватить догадался – об этом тоже говорилось в эдиктах… Но уж если кому не повезет, так и не повезет…

Несколько последних дней Гавейна не покидало ощущение, что им наступают на пятки. Попробовал он поделиться своими опасениями с Парсифалем, но юноша только презрительно скривил пухлые алые губы и отмахнулся. При этом его лазоревые глаза, сводящие с ума прелестниц (и не только их), излили на соратника столько жалости и участия, что тому стало неловко и он поспешил заткнуться.

Блондинчику что? Даже если и поймают, он сумеет выйти сухим из воды. Как-никак родня царствующему августу. Хоть и седьмая вода на киселе, какой-то там троюродный внучатный племянник, а все же не хухры-мухры – «голубая кровь», патриций в надцатом колене. Не то, что сам Гавейн. Тоже не из быдла, но с Перси меряться предками не стал бы.

Однако чувство опасности не оставляло.

Попытался залить его вином. Помогало плохо. Особенно если выпивка такого качества. Эх, где вы, златые дни, когда Гавейн презрительно отмахивался от фалернского и кипрского…

– Цикута, елы-палы! – гадливо сплюнул на пол крепыш, выплескивая туда же остатки пойла из своего кубка. – Лучше простой воды напиться!

На глаза вновь попалась неуклюжая танцовщица.

Бр-р!!

И откуда ее только выдрал хозяин заведения? Нечего сказать, сокровище! Массивное, лоснящееся от жира туловище, руки-ноги, напоминающие грабли. А рожа!..

Истинный крокодил.

В голове даже зазвучала известная шуточная песенка:

У вод священных Нила
Гуляла крокодила.
Она, она
Зеленая была.

В лапище анх зажала
И жертв себе искала.
Она, она
Голодная была…

Ага-ага, точно! Вон и хвост сзади волочится. И золотой крест-анх на мощных дынях-грудях подпрыгивает в такт заунывной музыке.

Гавейн сотворил знак, отгоняющий мороки. Крокодилиха исчезла.

Надо же. Сам бог Себек в своей женской ипостаси привиделся. С чего бы? Это из-за неприятных воспоминаний о превращенном в осла поэте да о Египте или местное вино-брага в голову бросилось? Надо бы сходить на воздух проветриться.

Скосил глаза на Перси и встретился с его взглядом, в котором читался легкий испуг. Что, ужель и ему рептилия помстилась?

Нет, косит голубыми буркалами куда-то в сторону, мол, обрати внимание. Чего он там любопытного надыбал?

Ну, крестьяне и крестьяне. Закусывают тем, на что денег хватило, ведя неспешную беседу.

Крепыш поневоле прислушался.

– А цо, то правда, цо наш пан скоро тутай бенде?

«Какое жуткое наречие!» – содрогнулся Гавейн.

Он и сам на классической латыни шпарить не мастак, не в пример своему ученому соратнику, но такое небрежение правилами и акцентуацией коробило даже его.

– Бей меня Перкунас своими молниями! – забожился мужик. – Як пана бога кохам!

– Як то он млоденчика крулевича кинет едного? – всполошился его собеседник. – А ну как тен здрайца Мерлин знов прийде?

«И батюшкино имя на свой лад переиначили! – вяло возмутился крепыш, дергая себя за козлиную бородку. – А здрайца вроде как предатель?»

– Наш пан Будря тему Мерлину так дав под дулу, цо ен пташкой улетел с Геба! – грохнул кружкой о столешницу мужик. – Бенде знать, як збродню робить!

«Збродня? Это что-то типа заговора? Чудной язык!»

– Так, наш ясный пан Будря певный богатырь! – подхватило несколько голосов за холопским столом. – Не то, цо пан Мудря с Козлиных Кучек!

– Куда там паршивому Мудре до нашего зацного и моцного пана Будри!

– Сто лят!! – проревели пять или шесть глоток разом, дружно сдвинув кружки с пивом (вино-то мужикам не по карману, пусть и такое паршивое).

– Сто лят!!! – громыхнуло по трактиру.

Пришлось и бывшим рыцарям Круга Стоячих Камней сделать вид, что пьют за главного телохранителя и дядьку цезаря Птолемея Юлия Кара.

«Вот, вот!» – торжествовал Гавейн. Не он ли нутром чувствовал опасность. Пора и отсюда уносить ноги, пока не столкнулись нос к носу со старым знакомцем.

– Выйдем? – предложил блондинчику.

Тот с готовностью полез из-за стола.

На улице было по-осеннему прохладно. В этих местах вообще чаще бывает холодно, чем жарко. Север, Гиперборея, однако.

– Чтой-то муторно мне, – похлопал себя по широкой груди здоровяк. – Не иначе отравился.

Задышал глубоко и громко, будто тюлень.

– Да и меня ведет, – подхватил Перси. – Хоть я почти не пил эту бурду… Мерещится дрянь всякая…

– И тебе? – удивился козлобородый. – Елы-палы, а я думал, что только меня на крокодильчиков пробило!

Красавчик застыл столбом.

– Крокодильчики? – хмыкнул. – Надо же…

И тоже присоединился к дыхательным упражнениям приятеля. Тюленя из парня не получилось, но молодой жеребчик вышел вполне сносно.

Пофыркали так чуток, пока Гавейна не пробило.

– Так это что ж, и ты крокодилу видел?

– С анхом и в гофрированном переднике? – уточнил юноша. – С париком и короной на голове?

– Ага, – подтвердил здоровяк. – Тудыть твою мать!

Оба, не сговариваясь, посмотрели на трактирную дверь. Возвращаться назад расхотелось. Но в комнатенке на втором этаже, которую они сняли позавчера, остался их нехитрый скарб, бросать который не годилось. Опять же таки лишние улики для тех, кто идет по их следу.

– Забираем манатки и сматываемся! – порешил Гавейн.

В иной раз неженка-блондин принялся бы ныть, не желая мчаться сломя голову куда попало и притом на ночь глядя, но сейчас ерепениться не стал.

Бочком, бочком пробрались воины через зал, шмыгнули вверх по лестнице, заскочили в свою каморку, побросали на скорую руку вещи в мешки и подались назад.

Уже осилив половину ступенек вниз, вдруг услышали какой-то жуткий рев, сотрясший здание трактира. И вслед за ним наступила звенящая тишина, ударившая по ушам не хуже предшествовавшего ей воя.

Гавейн с Парсифалем недолго думая обратились тылом к залу, чтоб ретироваться в комнату, а оттуда через окно на улицу. И с ужасом почувствовали, что деревянные ступени под их ногами проваливаются.

– Хонсу Милостивец! – клацнул зубами Перси, падая вниз.

– Елы-палы! – Камнем полетел следом за красавчиком великан.

Хорошо хоть сходни некрутые были.

Но приложились рыцари мягкими местами о каменный пол препочтенно.

Кряхтя, поднялись на ноги и оцепенели.

Зал питейного заведения напоминал дворец царицы Кассиопеи после посещения его Персеем, решившим похвастаться перед честным народом эллинским новым трофеем – головой Медузы Горгоны.

То тут, то там стояли застывшими статуями еще пять минут тому назад шумно и весело угощавшиеся здесь мужики и дворяне.

Однако ж видно было, что это не каменные изваяния, а вполне живые люди. Потому как дико вращались их выпученные глаза – единственный орган у всех этих бедолаг, сохранивший способность двигаться.

А посреди зала, упершись ногами-обрубками в камень и скрестив руки-грабли на груди, стояла, почти доставая головой до притолоки, ОНА.

КРОКОДИЛА.

С золотым анхом – символом жизни на жирной груди (только по ней и было ясно, что это чудище именно самка, а не самец), в белоснежном складчатом переднике, в черном парике из толстых шнуров, расчесанном на три пряди – две по плечам, а третья на спине. Ну и в короне из двух страусовых перьев, обрамляющих серебряный диск.

Стояла, глумливо ухмылялась и облизывалась, озирая хитрыми глазками поле уже наполовину выигранной ЕЮ битвы.

«Вот тебе и метаморфозы!» – пронеслось в голове Гавейна.

И тут глаза чудовища остановились на нем.

Здоровяк ощутил сильный толчок в грудь, но устоял на ногах. Помогла стеночка, к которой рыцарь прижался спиной.

Монстр явно удивился тому, что какая-то букашка воспротивилась его воле. Руки-грабли распахнулись в стороны. Анх бурно заколыхался на чудовищном бюсте.

– У-У-УЙ!! – рявкнуло чудовище. – И-Е-Е-Х!!

– И чего б ото я орал? – хладнокровно пожал плечами крепыш, хотя на самом деле он едва не оглох. – Перси, ты не знаешь, чего от нас хочет почтенная домина?

– Если того, чего я думаю, – слабым голосом отвечал стоящий на четвереньках блондинчик, – то пусть не обессудит. Она явно не в моем вкусе.

«Зато мы в ее», – невесело пошутил про себя Гавейн.

– Слышите, достойнейшая, – молвил он вслух. – Мы немного не по этой части. Со зверушками любовью не занимаемся. Даже с такими очаровательными, как вы. Вам бы в Элладу съездить. Или в Колхиду, скажем. Там это случается…

Крокодилиха затопала, забарабанила себя в грудь лапами. Даже анх погнулся, поцарапав серо-зеленую кожу так, что из ранки полилась изумрудная жидкость.

– И таких игр мы не любим, – встрял Парсифаль. – Нам бы без крови и ушибов…

– У-У-У-У-Й-Е-Е!!! – взорвалась тварь и, схватив подвернувшийся под лапу стол, ринулась в атаку.

А рыцари тоже не стали стоять столбами, уподобляясь соседям справа, слева и сзади. Ибо в отличие от них вполне могли двигаться.

С не менее дикими криками, выхватив мечи, они кинулись врассыпную, не давая крокодиле сбить их с ног.

Животина завертела головой, соображая, на кого из дерзких броситься в первую очередь. Ее глаза полыхали алыми зарницами, что вообще-то было чудно для такого зверя, будь он и в самом деле обитателем водного мира.

Перси не стал дожидаться, пока острый лом пробьет его грудь. Хотелось еще пожить, ведь столько еще не сделано. Поэтому он внезапно метнулся прямо под ноги страшилища, одновременно толкая его в тяжело дышащее пузо. Крокодила не удержалась на ногах и грохнулась навзничь. Блондин еле успел отскочить – гигантские когти правой нижней лапы прошли в нескольких дюймах от его лица, которым юноша по праву гордился.

– Давай, брат! – крикнул он бородачу. – Навались!

И сам первым начал колоть и рубить мерзкую плоть, отплевывающуюся все той же зеленоватой жижей. Гавейн присоединился к нему, облюбовав для себя толстую шею рептилии.

– И-эх! – крякал, вкладывая в каждый очередной удар всю свою силу.

Зверюга ревела и дергалась, била могучими лапами по воздуху, силясь дотянуться до обидчиков. Однако постепенно сопротивление ее становилось все более вялым. Видно, удары странствующих рыцарей не пропадали даром.

Вот наконец огромное тело сотряслось в жуткой агонии и… замерло, словно колода. Не доверяя образине, Гавейн с Парсифалем еще по инерции сделали пару уколов и ударов. Особенно распалился бородач, вошедший в настоящий раж. Он махал и махал мечом до тех пор, пока напарник не обхватил его руками, сковав движения крепыша. Тот пару раз дернулся, но юноша, несмотря на деликатную наружность, был достаточно силен.

– Все, хватит, хватит! Ты уже отрубил ей башку!

– Да?! – не поверил Гавейн.

Перси оказался прав. Большущая голова крокодилы с разинутой пастью и вывалившимся языком была отделена от туши и откатилась в сторону.

– Ух! Елы-палы!

Бородач вытер обильный пот, оросивший лоб и шею.

– Что ж это было-то? – воззрился на красавчика.

– А Хонсу его ведает, – огрызнулся блондин, тоже порядком упревший. – Знаю одно. Пора сматываться, пока эти парни не пришли в себя.

Кивнул в сторону посетителей трактира. Некоторые из них уже начали подавать признаки жизни.

Гавейн не мог не признать правоту соратника. И впрямь следовало мазать пятки жиром. Лишняя шумиха им не нужна.

Эх, вздохнул он. То ли дело в прежние времена. Уж они-то постарались бы, чтоб этот подвиг не остался незамеченным скальдами. Особенно Перси, любивший слушать ярмарочные небылицы о своих похождениях.

Подхватив пожитки (причем хозяйственный Гавейн не преминул сунуть в узлы с вещами и пару плохо лежавших караваев хлеба, окорок и полголовки сыру), рыцари метнулись вон.

На пороге Парсифаль оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на поле битвы. И едва не споткнулся о порог.

– Что за дерьмо?! – выругался юноша.

– Чего стал столбом, олух?! – дернул его за плечо здоровяк и тоже невольно глянул в зал. – Твою мать!! А где же ОНА?!

На том месте, где еще мгновение назад лежало поверженное чудовище, сиротливо валялось… осиновое полено.

– Вот и я о том же… – пожал плечами Парсифаль, выходя из разгромленного увеселительного заведения на улицу.

Не успели они отъехать и полмили, как услышали за спиной спорый топот. Гавейн порывисто обернулся, машинально хватаясь за меч.

Преследователь (если он действительно гнался за рыцарями) был один.

Здоровяк прищурился и с ухмылкой снял руку с оружия. Опасаться такого?..

Это был парень, на вид чуть моложе Перси и такой же смазливый. Только не белокурый, а шатен. Открытое лицо светилось тем восторженным удивлением, какое еще не умеют скрывать едва-едва входящие в пору мужественности отроки.

– Стой! – резко велел юноше блондин.

Крепыш удивленно вздел брови. И какая муха укусила красавчика? Ужели признал в одиноком путнике достойного соперника?

Молодой человек повиновался приказу.

Эге, а конь-то у него недурен, прикинул Гавейн. Такому впору и на патрицианских конюшнях обитать. Как видно, парень не так прост. Хотя по одежде не скажешь. Широкополый балахон с капюшоном, похожий на те, которые носят христианские монахи. Только цветом не черный и не коричневый, а зеленый.

– Тебе чего надобно? – насупился Парсифаль.

– Хочу поклониться вам, люди добрые, за то, что спасли меня и остальных добрых людей от медведя!

Воины переглянулись. О каком медведе идет речь?

– Ты часом не путаешь, дитя мое? – с пренебреженьем вопросил блондин.

«О дитем назвал. Точно, нервничает».

– Так все видели, – развел руками отрок. – Громаднейший медведь в три человечьих роста!

– И ты видел, как мы… его… этого медведя… завалили? – путаясь в словах, а больше в мыслях, поинтересовался Гавейн.

– Ну да! – И вновь добавил: – Все видели.

Пока рыцари размышляли над его словами, юноша шажок за шажком приблизился к ним и вдруг, перейдя на шепот, молвил:

– Только не медведь это был…

– Уф! – с облегчением выдохнул бородач. – Слава богу! А то я уж думал, что мне померещилось…

– Не медведь, – повторил шатен. – А навь, морок.

– Чего-о? – вытянулось лицо у Перси. – Какая еще навь?

– Ой, – отмахнулся паренек, – долго объяснять, дяденька. Потом как-нибудь. Позвольте-ка лучше полюбопытствовать, куда путь держите?

– А твое какое дело? – гаркнул на нахала Гавейн. – Едем куда хотим, и все дела!

– Может, и есть у меня к вам дело, – загадочно блеснул глазами путник. – И сдается мне, что оно вам придется по душе.

– Говори.

– Не желаете ль отправиться вместе со мною в Куявию? – вкрадчивым голосом предложил юноша. – Князю Велимиру как раз нужны мастера управляться с навьей силой, которая в последнее время стала у нас зело пошаливать. Он будет рад принять столь славных богатырей…

Куявия?! Хм-хм…

– А ты, собственно, кто таков будешь, что говоришь от имени князя? – недоверчиво хмыкнул Перси.

– Какие условия? – почти одновременно с ним осведомился крепыш.

Глава 2

TERRA INCOGNITA

Вечерело, когда троица остановилась на привал и принялась расседлывать коней. Вокруг были высокие, стройные сосны, заросли ольхи и можжевельника. Умиротворенно журчал ручей…

Насколько помнили рыцари азы демонологии, подобное место должно быть чистым – всякие темные твари боятся сосны и текущей воды. (Хотя кто их знает…) Да и жилье близко.

– А славно вы все же ту нечисть шуганули, – молвил с неподдельным уважением Вострец (так звали их нового знакомого), разводя костер.

Как пояснил парень, его имя походило от некоей сладости, выпекаемой в Куявии. Оно, конечно, странно, когда отроков кличут подобным образом (тем паче что малец совсем не был упитанным), однако ж, говорят, в тех землях, куда они направляются, много удивительного.

– Ну, мы же рыцари Стоячих Камней, как-никак, – скромно уточнил блондин, для которого до сих пор оставалось загадкой, как они могли так быстро и споро уложить рептилию (или чем ОНО там было).

– Это что, – пожал плечами Гавейн. – Вот с песиголовцем…

Тут он сделал многозначительную паузу.

– …С тем пришлось повозиться… Да…

– С к-кем?! – Куявец чуть не поперхнулся.

– Э-э, с этим… хомолюпусом, – веско произнес бородач, не обращая внимания на Парсифаля, корчащего из-за спины нанимателя зверскую рожу.

– Так их уж сколько лет как нету! Повывелись вроде.

– Значит, сохранились, где нигде! – отрезал крепыш. – Или ты думаешь, что мы врем?!

– Побожись! – потребовал Вострец.

– Вот те крест, – не моргнув глазом, перекрестился в ответ бритт, искренне полагая, что к его грехам это мало что добавит.

– И как же вы его?.. – Теперь в голосе посланца князя Велимира звучало искреннее уважение.

– Да елы-палы… – отмахнулся Гавейн. – В ловушку поймали. Яму вырыли, кольев понатыкали дубовых, дерном да листьями прикрыли – он и попался.

– А ловили-то на что?

– А вот на него! – ткнул Гавейн в приятеля, чей взгляд прямо-таки налился кровью от ярости. – Перси на другой стороне ямы сел да на своей дуде стал играть. Хомолюпусы, они до пастушков молоденьких особенно охочи. Чтоб, значит, и полакомиться, и всяким… грехам непотребным предаться. Ну Перси у нас, как видишь, парень собой видный, пригожий, сам и вызвался… Сперва тамошние смерды хотели кого-то из своих детишек привязать, только красавчик наш не таков, чтобы за чужую спину прятаться. Говорит, не могу допустить, чтобы дите невинное жизнью молодой рисковало!

– И ты совсем не испугался, твоя милость? – обратился паренек к Парсифалю.

Даже в сумерках было видно, каким восхищением горят его глазенки.

– Ну… – пробормотал тевтон, – не без того, конечно…

И, улучив момент, когда Вострец отвернулся, чтобы подбросить в костер хвороста, украдкой показал приятелю увесистый кулак.

– А скажи-ка, дружище, – продолжил беседу Гавейн, когда они, усевшись поудобнее, приготовились отведать сваренного спутником блюда, именуемого «kulesh» – наваристого супа из окорока и пшена, приправленного белыми грибами. – Расскажи, что за земля эта ваша Куявия и какие люди в ней живут?

Юноша усмехнулся:

– Правду про вас, имперцев, ученые люди говорят, что вы и свою-то державу на глобусе показать не сможете. На службу подрядились, а куда и к кому – не знаете! А может, у нас там по улицам медведи ходят и людей почем зря чавкают?

– Ты бы не дразнился, а рассказал все как есть, – буркнул Парсифаль, насупившись. – Языком-то всякий горазд молоть – он без костей! А то, почем знать, может, ты не то что показать не сможешь свою Куявию, а и глобуса-то приличного в глаза никогда не видал!

– Ну это ты зря, лыцарь, – совсем не обиделся Вострец. – У нашего князя-батюшки этих глобусей три штуки в палатах белокаменных стоят. А про землю родную отчего ж не рассказать? Вам с самого начала или покороче?

– Давай с начала, – позволил Гавейн. – Ночь длинная.

– И то верно. Ну, добро… Значит, вначале сотворил великий бог Род, он же Патар Дий, он же Сварог, небо и землю, потом человека Пурушу и жену его…

– Постой-постой! – встрепенулся крепыш. – Какой еще Сварог? Мы Христу молимся. И князь твой вроде тоже. И люди от Адама с Евой происходят, а не от Параш… тьфу… Пуруши твоего! И выдумали же имечко, нехристи!..

– Не хуже твоего, милость! – отбрил молодой человек. – Не знаю даже, как ты с таким прозвищем ко двору явишься? Надо что-то придумать…

– Что, что? – взъярился бородач. – Чем тебе мое славное имя не по нраву?

Даже за меч в сердцах схватился, но тут Парсифаль оделил приятеля добавкой kulesha(очень недурного на вкус), и тот смирил гордыню, предавшись насыщению плоти.

– А почем ты знаешь, как бога на самом деле зовут? – продолжал Вострец. – Может, и Дий.

Гавейн промолчал. Возразить ему было нечего да и недосуг – челюсти были заняты перемалыванием копченого мяса.

– Ну ладно, не будем уж так глубоко лезть… Летописи наши и «Книга Велесова» говорят, что предок народа нашего прибыл с далекого острова…

– С Атлантиды, что ль? – усмехнулся невольно Парсифаль.

– Нет, – покачал головой юноша. – С Атлантидой пращуры наши как раз воевали тогда. А прибыл он с Лемурии. Звали его Прогнор Эду, также Энкиду прозывался. Прославился он как великий воин и покоритель земель диких. Однако ж придворные царя лемурийского из зависти оклеветали его, и храбреца изгнали прочь с благословенного острова. И поселился он с дружиной верной своей в землях северных, среди народа дикого, но доброго, и стал его владыкой. От того народа и пошли скифы, сарматы да словене, а от Энкиду храброго – владыки куявские. Потом, когда Лемурия с Атлантидой потонули, пошли князья наши древние походом на Вендию. И вел их царевич Рама – великий маг и искусник.

Вострец замолчал, прихлебывая кулеш.

– А дальше?

– Дальше? – пожал плечами куявец. – Дальше были три великих князя, сыновья Рамы. И двинулись на запад от Аркаима князья Словен, Артан и…

– Куяв? – проявил эрудицию Перси.

– Какой тебе куяв-муяв? – почти рассердился сказитель. – Скиф! Ски-иф его звали! Еще меня учить будешь!

Озлившись, он легонько треснул рыцаря деревянной ложкой по лбу. Блондинчик опешил так, что даже не смог сразу ответить на неслыханное оскорбление. Гавейн фыркнул и закашлялся, подавившись похлебкой. И тут же получил от куявца благословение ложкой по лбу. Теперь уже тевтон повалился в траву от хохота, глядя, как отвалилась едва ли не до земли челюсть победителя хомолюпусов.

– Ну вот, – как ни в чем не бывало вел дальше свою повесть шатен. – Пошли они, значится, на три стороны света и разделили между собой всю землю. И земли диких эстов с латами, и Крым-Киммерию, которую вы Тавридой зовете, и Кавказ. И лехов, кстати, лехи неумытые тоже от нас происходят… И были с князьями богатыри великие – Усыня, Дубыня, Горыня, Вернигора, Вертигора, Святогор, Валигор, Валидуб, Дубодер, Перебейнос… А богатырь Горыня еще с нагами-драконами воевал много, отчего даже слово «драка» в нашей мове появилось. Он и на ихней принцессе женился, и сын у них был – Змей Горыныч.

Потом вернулся из Вендии царь Рама и стал верховным царем Гипербореи, которому еще семьдесят царей подчинялись. И построили те цари семьдесят городов больших со стенами каменными и вратами золотыми. И воздвиг Рама на далеком востоке, у Алтайских гор, храм великого бога Ханумана, союзника своего по войне с чудищем Ревуном. От детей же того бога, обезьян, и род людской происходит.

– Погоди, – прервал его Перси, – ты ж вроде говорил, что от Сварога…

Вострец несколько опешил, но тут же вновь пришел в себя.

– Ну так люди разные, – примирительно сказал он. – Одни от Адама с Евой пошли, другие от Сварога, а кто, может, и от обезьян. Дела-то давние – было то ровно четыре тысячи лет назад, так кто ж теперь доподлинно правду установит…

– Это ты, братец, чего-то не того сказал, – встрял Гавейн. – Четыре тысячи лет назад и греков-то не было, не то что римлян. А по твоему выходит, что варвары какие-то всю Европу завоевали и города построили.

– Варва-ары?! – рассмеялся юноша. – Вот так-так, к нам, кажись, служить едешь, да нас же варварами и ругаешь? Не сладко вам, видать, в Империи вашей, что в земли незнаемые драпать приходится?

– Ну дык елы-палы… – поскреб затылок рыцарь. – Не без того…

– То-то! – поучительно изрек Вострец. – Много вы, имперцы, о себе воображаете. – Вот, к примеру, что это на вас надето? – ткнул он ниже пояса Гавейну.

– Э-э-э… штаны, – пожал тот плечами.

– Вот то-то и оно, что штаны! – с торжеством поднял куявец палец кверху. – А штаны, ежели ты, конечно, книги ваши читал – это наша варварская одежда! Мы ее придумали! Не научили бы мы вас штаны носить – до сих пор с голыми задами щеголяли б!

И Парсифалю, и кельту ничего не оставалось, как лишь кивнуть – штаны действительно римляне позаимствовали (как и многое другое) у соседних народов.

Правда, у тевтона в глубине памяти отчего-то застряло, что штаны изобрел грек Пифагор, но как ни старался, он не мог вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

Словно услышав его мысли, Вострец продолжил:

– Греки, понимаешь ли, ему угодили! Да если хочешь знать, мы тех греков всегда били! И греков, и иудеев с хеттами. И египтян! Колесницы наши до этих, как их… пирамуд… пирамид доезжали!

– Быть не может! – синхронно воскликнули оба рыцаря.

– Не может? – ехидно скривился куявец. – Вот вы про Ахилла знаете?

Ну, конечно, кто ж не знает Ахилла. Уж как не дики были родные места Гавейна, что на берегу Атлантического океана напротив Ирландии, но и он слышал об этом греческом герое. О чем оба рыцаря и сообщили собеседнику.

– Темнота! – махнул тот рукой. – Вот говорите, а не знаете, что Ахилл-князь из наших, из куявских будет! Небось Гомера в оригинале не читали, а сказано у него, что с Борисфена приплыл Ахилл, с Днепра то есть! И имя его что значит? Ну?!

Гавейн лишь пожал плечами – он не то что по-гречески говорил с акцентом, но и свой родной валлийский изрядно подзабыл вдали от родины. Пришел черед отдуваться бывшему студенту Парсифалю.

– Хм… Частица «а» в эллинском означает отрицание, а «Хилл» это… дай вспомнить…

– Э-э, темнота, – повторил с улыбкой Вострец. – «Хилый» по-нашему – значит слабый, немощный. А Ахилл, стало быть, нехилый. Без нашего Ахилла и Трою эту паршивую не взять бы гречишкам – вот так!

Логика парня показалась рыцарям убедительною, хотя и не вполне совпадала с грамматикой.

– Ну вот, а потом в Куявии…

– Так откуда сама Куявия-то взялась? – вновь подначил его Гавейн. – Только что Гиперборея была!

Вострец только этого и ждал.

– Ну ладно, расскажу еще напоследок, отчего страна наша Куявией называется.

В древние времена в Рифейских горах поселился ужасный злой маг и демон и захватил власть над землями людей корня словенского. Звали его Черный Властелин, или по-половецки Кара-Хан. Хотели с ним биться князья да богатыри, да не смогли – летал он над землей с воем громов, напускал на дружины хоробрые ветры буйные, уносившие всадника с конем, так что земля дрожала. Молниями зажигал деревни и города, не щадил ни храмов богов отеческих, ни хижин бедных. Многие витязи и мудрые чародеи выходили против него на битву, но ни один победить не мог. Его наполненный ужасной силой взгляд лишал мужества самых храбрых и заставлял повиноваться даже бессловесных тварей. От одного его взора волки пожирали друг друга!!

Гавейн и Парсифаль печально покачали головами – известно, что волки вопреки тому, что о них говорят, живут очень дружно, и если и едят друг друга, то исключительно с большой голодухи.

– От одного его взора священные крокодилы в реке Ра пожирали священных жаб богини Макоши.

И вновь рыцари сочувственно вздохнули – известно, что для крокодила нет ничего страшнее, чем съесть жабу – ведь богиня Макошь (она же Кибела) не кто иная, как праматерь крокодилов.

Правда, Перси не припоминал, чтобы в книгах что-то говорилось насчет того, что в реке Ра, она же Итиль или Volga, водились крокодилы. Но мало ли что там было в древние времена?

А ужасный Черный Властелин, продолжал меж тем юный куявец, воздвиг себе среди дымных, извергающих огонь гор Рифея Черный замок, где развел всяких отвратительных и страшных тварей – драконов, пауков, исполинских кротов.

Поработил Кара-Хан и подземных карл, и лесных чугайстров, и всякие дивные народы, не говоря уж о людях.

В горе и уныние впали народы словенского корня.

Лишь немногие жрецы светлых богов да скоморохи с каликами перехожими бродили по земле да сеяли надежду светлую на приход освободителя, а в тайных капищах неустанно молили о помощи богов да духов предков.

И пришел избавитель – хотя и в то время, когда уже надежда угасла.

Потребовал Черный Властелин неслыханного – первенца от каждой семьи и от каждого приплода скота принести ему в жертву в собственный день рождения.

Стон и плач наполнил всю землю, и плакали не только люди, но и бессловесные твари – ибо воля демона была непреклонна, и даже дикие звери должны были принести своих детенышей на алтари.

Тут-то небеса смилостивились и послали спасение.

Явился с востока великий богатырь, имя которого было до времени скрыто.

Были на нем доспехи, скрывавшие его с ног до головы и скованные им самим в тайных кузнях служителей Перуна из упавшего с неба железа.

Имелся у него меч-саморуб из того самого железа и палица-ваджра из него же.

Пришел он к замку Кара-Хана, и кинулись на него пауки огромные и волки хищные. Но схватил витязь палицу свою ваджру верную да как принялся их колотить, с одного удара в землю вбивая.

Потом налетели на него птицы хищные – вороны да коршуны. Налетели – и все разбились о панцирь его да о шлем из упавшего с неба железа, изготовленный в виде птичьей головы.

И черные злобные насекомые, коих любил Черный Властелин, тоже не были страшны богатырю, ибо был он в сапогах из шкуры знаменитого зверя Индрика, который, о чем всем ведомо, всем зверям отец.

Сокрушив все двенадцать железных ворот Черного замка, вошел богатырь в тронный зал, где сидел, предвкушая обильное жертвоприношение, Кара-Хан, и разрубил его одним ударом своего меча-саморуба.

Разрубил его аккурат напополам, вместе с троном, пьедесталом, на котором тот стоял, полом из гранитных плит и даже фундаментом дворца.

Тут же темное колдовство рассеялось, ужасные твари издохли в муках, и только мерзкие насекомые уцелели и разбежались кто куда, правда, потеряв свою силу. (Вот так и появились на земле пауки караханы.)

А витязь вышел из замка, который рухнул, едва нога победителя ступила за порог колдуновой обители. И там уже встретили его жрецы да посланники пращуров народа нашего. И открылся он, сказав, что имя его – Куй Сварожич. Ибо он сын самого Сварога – кузнеца небесного…

– И основал он град Куев, ныне Киевом прозывающийся, и был предком князя теперешнего Велимира, – закончил речь Вострец.

Поглядел, поглядел в костерок, да и выдал такое, от чего с рыцарей мигом сошла дрема.

– Вижу судьбы ваши в огне святом. Такое случается, если перед тем говоришь о предметах священных. Ты, светловолосый, рожденный в землях северных, не найдешь в Куявии свою судьбу, но успокоишься в краях дальних. А тебе, пришелец с островов, следует опасаться собаки, змеи и крокодила. От одной из этих зверушек погибель примешь…

– Как это? – взвился Гавейн.

– Да кто ж его знает? Так уж прочиталось. На роду твоем написано. Я не волхв, чтоб знамения толковать, а всего лишь княжой скоморох. Шут по-вашему. Скажу одно: самое место тебе, твоя милость, в Куявии. Насчет змей и псов врать не стану, а вот крокодилов точно не водится… Ладно, – бросил он, покосившись на ночное небо. – Повечеряли уже – спать пора. Дорога у нас дальняя.

Хм, подумалось крепышу, крокодилов у них нет. Так они и в Артании вроде как не обитают. А вот же…

Но так или иначе с одной бедой, кажись, справились. Как бы еще от змей с собаками защититься?..

Глава 3

АКИ ДЕМОН В НОЧИ

– Ночь, – тихо прошептал Перси, – в такое время только и жди нечисть разную…

– Типун те на язык, – бросил Гавейн, устраиваясь на попоне рядом. – Забыл, мы нечисти не боимся? Мы – охотники на нее, елы-палы.

Тем не менее бородач чувствовал себя неуверенно. Особенно после слов юного куявца. Дернули ж того за язык демоны пророчествовать на ночь глядя.

Вышедшая из облаков почти полная низкая Селена словно бы сделала лесной мрак еще более зловещим. Ее мертвенный свинцовый свет только сгустил черные тени. Между сосновыми и еловыми ветвями колыхалась белая дымка тумана.

Но недолго мрак давлел над миром. Яркие звезды засияли на небе россыпью алмазной крупы. Сумрачный свет луны, воцарившейся на небе, заливал обступившие поляну черные деревья.

Спутники бритта похрапывали и посапывали как ни в чем не бывало, а Гавейн все не мог сомкнуть глаз. Что-то его беспокоило, заставляя сердце тревожно сжиматься.

Ветер шумел в ветвях сосен, старые деревья тяжело скрипели. И казалось, будто по лесу бредет нечто невообразимо огромное и злое.

Вот из-за покореженного дерева показались некие бледные тени…

А вдруг какие-то невообразимо древние духи этой дикой земли пришли напиться крови путников?!

Вот одна из теней как будто двинулась к ничего не подозревающим людям – и лошади чуть всхрапнули…

Похолодев, Гавейн с бормотанием полузабытых молитв схватился за меч.

Может, разбудить спутников?

Но тень так же бесследно исчезла, как и возникла.

Наверное, он принял за движение игру лунных отсветов.

– Тьфу, мерещится! – буркнул кельт.

Да в следующую секунду так и застыл, не в силах сдвинуться с места.

Гавейн, конечно, был трусоват, но научился скрывать этот порок и даже преодолевать его – иначе не стал бырыцарем Мечехвостом, а потом и рыцарем ордена Стоячих Камней.

Но то, что он увидел, лишило его в мгновение ока всего его мужества и даже мысли о сопротивлении. Кошмарные, непредставимо чудовищные твари, словно извергнутые ночным сумраком, вышли на полянку.

Прямо напротив него стоял огромного роста урод, похожий на здоровенную рогатую макаку. Рядом с ним торчал светящийся скелет, одетый в ветхую рясу из гнилой рогожи, с ржавой косой в руках. Сбоку заходил не кто иной, как восставший из могилы мертвец, распространяющий запах разрытой земли и гнили. Из провала рта свисал длинный, сочащийся гнусной слизью язык, слегка светящийся в темноте. При свете луны можно было различить торчащие из гниющей плоти кости. Меч у нежити был правда вполне новый и даже очень длинный.

И еще один – волк, отчего-то вздыбившийся на задние лапы, а в передних сжимавший увесистую дубину.

Перебивая запах псины, тухлого мяса и еще чего-то не менее мерзкого, в воздухе явственно чувствовался серный дымок.

Глаза гигантской макаки горели тусклым, мертвенным светом, подобным тем огням, что горят над болотами и кладбищами. Эти полные багрового огня зенки буквально парализовали Гавейна, и рука его, вскинутая было для крестного знамения, безвольно упала. Все кончено, он погиб. Бог не станет защищать своего нечестивого слугу, нарушившего клятву и святотатственно ограбившего церковь, да еще связавшегося с черным магом…

– Господи, прости мя и помилуй! – лишь обреченно пробормотал рыцарь.

Черная рогатая обезьяна, загоготав, указала дланью, в которой был зажат кривой меч, прямо на путников.

Твари ответили утробным воем, и Гавейн обратился в кусок трепещущего живого студня.

Сейчас клыки чудищ сомкнутся на его горле, и он рухнет, залитый кровью…

И не было сил даже закрыть глаза, чтобы не видеть свою смерть.

Воздух разорвал утробный рев – словно у кабана (размером эдак с носорога) прищемили неприличное место.

– Хонсу Милостивый!

Вскочивший с места Парсифаль устремился прямо на нечисть, размахивая клинком.

И вот уже обезьяна взвыла вполне человечьим голосом, и то был крик боли и недоумения – в грудь зверя вошел почти фут отличной римской стали.

Зверюга рухнула на землю, бессильно скуля и нелепо дергая когтистыми лапами.

Не прошло и мгновения, как блондин рубанул по шее двуногого волка, и волк свалился на упавшее за секунду до того на землю тело рогатого урода. Свалился беззвучно, ибо сказать что-то по этому поводу без головы было ему весьма затруднительно.

Явно не ожидавшие отпора адские существа опомнились только после того, как та же участь постигла тварь в саване и с косой, причем чмокающий звук стали, входящей в живую плоть, свидетельствовал, что оная тварь состояла отнюдь не из одних костей.

Пришедшие наконец в себя твари, закричав в разноголосицу и завыв, скопом кинулись на Парсифаля.

Крик и вой смешались с истошным визгом – это орал «княжий человек», только теперь соизволивший проснуться и выглянуть из-под одеяла.

Молниеносным движением Перси оказался позади нападавших и прежде, чем те успели развернуться, мешая друг другу, двое из них уже рухнули на землю со смертельными ранами.

Против тевтона осталось еще двое – бледные призраки в болотно-зеленых одеяниях. Однако они, выкрикнув несколько весьма человеческих слов, которые, по поверьям, должны как раз отгонять подобные создания, кинулись бежать в разные стороны, тут же исчезнув во мраке.

Но из мрака выскочили новые уроды – косматые, горбатые, клыкастые, вооруженные дубинами и ножами.

– Бежим, друг! – завопил блондинчик, отступая.

Еще миг – и он, схватив Гавейна за шкирку, рванулся в лесной мрак, благоразумно не пытаясь прорваться к лошадям, вокруг которых уже приплясывали какие-то жуткие силуэты.

Некоторое время позади них слышался визг Востреца, потом резко оборвавшийся.

Как Гавейн ни был напуган, мысленно он пожелал бедолаге попасть на небеса как умученному от тварей бесовских.

Потом был совершенно невероятный бег через ночной лес, сквозь мрак и ужас. Ветер свистел в ушах, кровь стучала в висках…

«Только бы не…»

«Только бы не…»

«Только бы не…» – билось в голове Гавейна, но додумать до конца, что именно «только бы не…», сил уже не хватало.

Их доставало лишь на то, чтобы не отцепиться от приятеля.

Они падали, спотыкались, ветви хлестали их по лицам, но рыцари продолжали это сумасшедшее бегство, пока еще хватало сил.

Наконец, выбравшись на какую-то полянку, они как подкошенные рухнули наземь.

Тяжело дыша, Парсифаль привстал, опершись на меч.

– Надо же! – Он вытер струившийся со лба пот. – Выходит, сподобил нас Господь с нечистой силой потягаться да победить. Получается, не совсем пропащие мы души!

Зубы Гавейна неудержимо выбивали крупную дробь. Ком в горле не давал выдавить ни слова.

– На вот, выпей! – Красавчик сорвал с пояса флягу.

И сам же выхлестал половину, не отрываясь, лишь потом отдал сосуд спутнику.

– И помолимся, брат Гавейн!

Но только они приготовились опуститься на колени и вознести молитву, как…

«Не-еет!!!» – завопило, закричало все внутри бородача.

Из чащи под лунный свет с шумом вывалилась одна из тех тварей, от которых они только что улепетывали.

Шла ли она по их следу, а может, наткнулась случайно – бог весть!

Она была укутана в черный плащ, скрывающий почти всю фигуру и морду. Злобно блестели глаза, а на поросшей шерстью голове торчали два небольших, причудливо извивающихся рога – явные признаки приспешника дьявола.

Парсифаль только-только успел выставить вперед меч, а ублюдок уже кинулся на них, воздев над головой солидную дубину.

И тут Гавейн, повинуясь какому-то непонятному импульсу, подставил адской твари ногу.

Та запнулась и рухнула… прямо на острие клинка тевтона.

При этом с губ ее сорвались некие слова на чистом лешском, которые вообще-то нечисти произносить не положено – ибо непристойная брань, говорят, ее отгоняет.

И слова эти заронили в душу здоровяка некие сомнения…

Меж тем блондин, подойдя к покойному бесу, с каким-то странным выражением на лице безбоязненно пнул ногой тело (или тушу).

Потом еще… И еще раз…

– Вот, значит, как?! – прохрипел он. – Да ты посмотри. – Перси наклонился к мертвецу и потянул за одеяние.

Ветхая ткань порвалась, и в руках рыцаря оказался кусок савана с изображенными на нем черепом и костями скелета.

Всего-то.

Схватив страшилище за рога, тевтон с силой рванул их на себя. Косматая шкура сошла, как перчатка…

Перед ними лежал здоровенный кряжистый мужик с короткой густой бородкой.

– А вот, – пнул молодой человек ногой сумку, из которой выкатились куски гнилого мяса, – для запаха.

Парсифаль поднял с земли кривой выщербленный клинок.

– Вроде египетский хепеш, надо же? – буркнул он, засовывая оружие за пояс. – Из какой пирамиды они его сперли? А я-то…

И вот тут бритт понял, что к чему. И почуял, что его разбирает смех.

Он хохотал все громче, оглашая ночной лес истерическим ревом – так что какой-нибудь случайный путник, доведись ему это услыхать, определенно бежал бы в страхе прочь, решив, что это веселится сатир либо кикимора.

Успокоился, лишь получив от Парсифаля крепкий подзатыльник.

– Хватит, – велел тевтон. – И так всех волков с медведями распугал, должно быть, миль на десять. Лучше думай, куда нам теперь деваться?

Гавейн недоуменно уставился на спутника.

– Да-да, подумай-ка, братец… – бормотал истребитель демонов. – Ни денег, ни коней, и нанимателя, кажись, прирезали. И добро бы настоящие бесы, а то вот разбойники.

– Нет, а все-таки хорошо, черти, придумали! – хихикнул здоровяк. – Ведь это каким богохульником надо быть, и вообще… Как просто: если и успеет кто сбежать, так ведь точно ума лишится! Да и кто поверит? Да… А может быть… все рассказы о нечистой силе вот от такого и идут? А?

И он негромко засмеялся.

Глава 4

УТРО СЕРАПИССКОЙ МАТРОНЫ

Серапис, август того же года

Орландина сладко потянулась, стоя у открытого окна.

Учитывая тот факт, что из одежды на ней сейчас имелась лишь шелковая лента, да и та в волосах, поступок довольно опрометчивый для почтенной замужней женщины, каковой она с некоторых пор являлась.

И извинить ее могло лишь то, что окно выходило в сад ее собственного дома.

Прохладный ветерок приятно ласкал нагое тело, навевая какие-то смутные, игривые мысли.

Вздохнув, бросила взгляд на широкое ложе, застланное лучшими батистовыми простынями. Сейчас оно было пусто.

Ее муж, подающий надежды поэт Стир Максимус, не иначе как по привычке убежал в сад, слагать строки своих «бессмертных» творений, или отправился на кухню – закусить. А может, вообще ушел с утра пораньше, не попрощавшись даже с женой, на городской Форум – проводить время в компании таких же сочинителей.

Молодая женщина сдвинула брови.

Не то чтобы они со Стиром ссорились или тем более она сожалела о браке с любимым человеком, но…

Что-то в их отношениях было не то.

Ой, не то…

И что хуже всего, это самое «не то» было и во всей ее жизни – с самого триумфального возвращения в город, ставший родным.

Когда чуть больше полугода назад она сошла с галеры под императорским штандартом на Южную пристань Сераписа и собравшаяся толпа встретила их – ее с сестрой и нового наместника города – Эомая, ставшего мужем Орланды, приветственными криками, чего греха таить, у Орландины сладко закружилась голова – да и у кого бы не закружилась.

Потом она сама вышла замуж, и им со Старом подарили вот этот двухэтажный дом с перистилем и бассейном в небольшом, хотя и тенистом саду, принадлежавший прежде какому-то из заговорщиков, прирезанному своими же еще до позорного падения Мерланиуса.

(Первое, что сделала бывшая амазонка, так это рассчитала всех слуг, кроме приходящей кухарки – не привыкла она жить в доме с чужими людьми.)

И вот уже третий месяц они с супругом обитают тут.

Чем не жизнь? Да любая из ее товарок по легиону запродала бы душу всем подземным богам за такое счастье.

Но она-то не любая!

В детстве Орландине довелось слышать множество сказок самых разных народов – почитай всех, которые были представлены в Сераписском легионе вольных воинов.

Но рассказанные хоть в скромном уюте домика матушки Сэйры, хоть у лагерных костров, они всегда заканчивались почти одним и тем же. Царевич, принц, конунг, вождь или еще кто-то побеждал узурпатора, рубил голову чудовищу, женился на самой красивой девушке, королевской дочери или даже богине и… и жил долго и счастливо.

Продолжения обычно не было, и Орландина уже смутно понимала почему.

Вот вроде есть у нее все. Дом, почести, звание центуриона преторианцев, деньги, честное имя. Муж, наконец…

А счастье?..

Нет, не надо гневить богов, сколько их там ни есть, – живет она хорошо.

И однако не хватает какой-то малости, чтобы чувствовать себя по-настоящему удовлетворенной.

Ведь даже когда они чудом уцелели в пустыне возле мемфисского Города Мертвых, она вовсе не думала ни о богатстве, ни об особняке в лучшем квартале Сераписа.

Ее мечтой было спокойно вернуться сюда, поселиться с сестренкой в каком-нибудь домике на окраине, взять к себе матушку, найти себе и сестре хороших женихов, да и жить-поживать, зарабатывая деньги мечом.

А тут вдруг свалилось все сразу – от гвардейского звания до обожающего ее супруга.

Невольно позавидуешь сестре – Орланда свое положение жены наместника Сераписа восприняла с христианской кротостью – значит, так Богу угодно. Да и то сказать, Эомай – мужчина завидный…

У сестренки правда другие проблемы – хотя аббатису Кезию и убрали из сераписской обители Марии-Магдалины, но выдать имперскому суду категорически отказались – ибо Святой остров еще от августа Херония Весельчака получил привилегию судить своих священнослужителей собственным судом, если тех не брали с поличным.

А раз Кезия успела удрать, то и говорить не о чем.

Живет себе негодная блудница в Новом Иерусалиме, не тужит и козни плетет, распуская паскудные слухи о своей бывшей послушнице, нежданно-негаданно взлетевшей столь высоко.

И не попрешь ведь против – императорский эдикт, нынешним августом подтвержденный. А император не может быть неправ.

Ну да это ладно, а вот все остальное…

Вот, к примеру, мечталось Орландине разыскать их настоящих родителей – не вышло. А как теперь ей все бросить?

Хотела матушку к себе поселить – пожила Сэйра пару недель у них, да в свой небогатый домик в слободке и вернулась.

– Не привыкла я, дочка, к такой роскоши, уж как-нибудь доживу по-старому, – только грустно улыбнулась она, собирая скудные пожитки.

Все острее чуяла Орландина, что в ее внешне такой благополучной жизни что-то не так.

И теперь начинала лучше понимать тех из своих бывших товарищей-наемников, кому приваливала вдруг большая добыча на какой-нибудь из войн. Они сперва пытались остепениться да жить как все люди, прикупив лавчонку или трактир, а потом вдруг все бросали и возвращались обратно. К мелким войнам, когда подыхаешь за чужие деньги, к жизни на бивуаках под свист стрел да к ранней смерти – обычной для солдата.

Как-то она пожаловалась на свою непонятную тоску Смолле Смоленой. Та почему-то разозлилась и обозвала ее дурой набитой, а потом выразилась вообще нецензурно, в том смысле, что Стиру надо бы каждый год делать ей по ребенку. Тогда, мол, на глупые мысли времени не останется.

Орландина подошла к зеркалу – роскошному, стеклянному, какие только недавно научились отливать в Лютеции – первом в Империи городе по части всяких модных штучек.

Критически передернула плечами.

И без зеркала знает – лишних фунтов десять нагуляла.

От такой жизни растолстеешь.

Присев на край ложа, задумалась.

Да, определенно с ее жизнью что-то пошло не так.

А как шикарно все начиналось!

Весь первый месяц к ней в дом являлись уважаемые горожане.

Иногда с поздравлениями, иногда – с извинениями.

От местной тайной полиции, от купеческих корпораций, от магистрата и квартальных старейшин. Все поздравляли с победой, выражали преувеличенную гордость, что их землячка раскрыла злодейский заговор нечестивого Мерланиуса и помогла державе обрести наследника.

Круг центурионов родного легиона подарил ей золотой меч – знак высшего отличия для вольных воинов.

Даже от пресловутого Драко пришел человек – скромно одетый мозгляк в фальшивых драгоценностях – и сообщил, что доминус Клавдий Пизон и возглавляемые им «ночные работники» Сераписа к уважаемой Орландине никаких претензий не имеют. Ежели же у нее самой имеются какие-либо обиды, то прощеньица просим и всячески готовы возместить моральный ущерб.

Последним пожаловал посланец Аргантония – этого жалкого тартесского царька.

Толстый расфуфыренный вельможа с выкрашенной по древней моде в синий цвет бородой, он все рассыпался в извинениях, благодарил за спасение любимого племянника государя. И даже заявил, что помнит Орландину, когда та поднималась на стены. Под конец от имени Аргантония подарил шкатулку с драгоценностями да еще триста золотых солидов (четыреста пятьдесят имперских ауреусов!) в качестве компенсации за незаконный призыв в тартесское ополчение.

Весь разговор Орландина лишь презрительно кивала, вглядываясь в лицо гостя.

«Не знаю, пузанчик, видел ли ты меня, а вот тебя я точно видела…»

Она хорошо помнила, как Аргантоний со свитой частенько появлялся ввиду стен Тартесса (благоразумно не приближаясь на полет стрелы) и важно сидел на переносном троне, созерцая осажденный город. Не иначе надеялся, что от одного его вида жители откроют ворота. Этот синебородый был в числе вельмож, окружавших узурпатора.

А еще в ее памяти сохранилась картина, когда почтенный Эргион Ушбар (так звали толстяка), возглавлявший посольство Тартесса в Дельфах, требовал от жрецов заключить их с сестрой под стражу и выдать юного царя-беглеца Кара (между прочим, своего воспитанника) на суд Аргантония.

Солиды она отдала во «вдовью казну» легиона. Туда же думала пожертвовать и украшения, да муж как увидал их, прямо ахнул – среди этих побрякушек, оказывается, были и штучки древней тартесской работы, созданные по образцам времен Атлантиды.

Чуть не на коленях уговорил жену оставить цацки, и при каждом удобном случае заставлял цеплять на себя.

Хорошо хоть не требовал носить ритуальное кольцо для носа жриц тамошней богини… как ее там? Ладно, неважно.

Но все остальное – святое дело.

Словно гордость мужчины не в жене, а в том, что на ней надето! Право слово, как будто не поэт, а торгаш.

Вот на вчерашней вечеринке у Публия Трималхиона, уже месяц праздновавшего удачное избавление от уголовной ответственности за измену престолу (по слухам, стоившее банкиру чуть ли не половины его немаленького состояния), она сидела в шелковой тунике и в дурацком тартесском ожерелье, напоминающем золотой ошейник, слушала разговоры гостей про цены на вино и оливковое масло да комплименты мужчин с сально блестящими глазками. Для вида, правда, говорили – какие прекрасные стихи пишет ее муж и как они гордятся, что столь замечательный служитель муз живет в их городе.

Да, вот еще проблема – Стир. Вернее, его стихи.

Писал бы эти… элегии или гекзаметры. Ну, на худой конец – песни про пиратов и веселых девиц.

Так нет же – пробило вдруг ее муженька на сатиры с политическим подтекстом.

Взбрела ему в голову чушь несусветная. Дескать, нелады у них в державе. Оттого вся история с Арторием и Мерланиусом и стала возможной.

Писал он, конечно, без оскорбления величества и покушения на отеческих богов – в этом смысле жители аллеманских провинций выдрессированы как следует. Чувство самосохранения им еще Атаульф Клавдий Безумный привил.

Но вот все остальное…

Вот на вчерашнем пиру он, встав на стол, хотя вроде и выпил мало, прочел очередные стишки:

В Империи немного света,
Царят в ней деньги и чины.
В Империи мечта поэта —
Наесться вдоволь ветчины.
Мне за Империю не стыдно…

Дальше Орландина не помнила – тем более собравшиеся дружно зааплодировали, наперебой восхваляя творца и при этом многозначительно ухмыляясь.

Еще бы – в Сераписе каждый третий патриций и по сию пору не против, чтобы Арторий сел на александрийский трон.

В общем, с пира она ушла злая, да еще и чуть не разругавшись со Старом.

К тому ж девушку жутко злило, что весь вечер на ее законного мужа пялилась, подмигивая, эта похотливая купчиха Диана Винценгеторикс, вызывая труднопреодолимое желание запустить в нее блюдом или тарелкой.

Да у них в Солдатской слободке начни кто-то столь нагло делать намеки чужому мужу – выдрали бы все патлы! А тут нельзя – высшее общество!

И хотя ночью Стир попытался возместить ей испорченное настроение, но между любовными ласками бывшая амазонка некстати подумала, что свою немалую сноровку в ублажении прекрасного пола супруг наверняка приобрел в постели всяких распутных патрицианок да артисток, падких до смазливых певцов.

Да, еще немного, и она таки выскажет Стиру, что, видать, кое-что ослиное у него осталось – мозги.

Вот, между прочим, ушел с утра и даже не предупредил. Опять небось заявится ближе к ночи и скажет, что просто будить не хотел!

От невеселых размышлений Орландину отвлек шум за стеной.

Сперва она подумала, что явилась кухарка – спросить, чего госпоже угодно откушать на завтрак. Но звуки раздавались со стороны кладовой, где амазонка держала имевшееся у нее оружие.

Кто-то, вполголоса чертыхнувшись, зазвенел за стеной железом.

Орландина сдвинула брови.

Это уже начинало раздражать!

Не иначе ее драгоценный супруг решил пренебречь обществом других стихоплетов и придумал себе новое развлечение – вдохновения ради забрался в оружейную кладовую. И теперь наверняка картинно взмахивает мечом, изображая Геракла или Спартака и сочиняя очередную героическую поэму.

– Стир! – крикнула она. – Положи оружие на место: порежешься еще.

Вновь зазвенел металл, и снова кто-то воскликнул – вроде бы на непонятном языке, но с испугом.

– Стир, хватит, это не игрушки!

Но Максимус не унимался. Теперь он начал греметь доспехами – должно быть, пытался натянуть ее церемониальную преторианскую кирасу.

– Да перестань же!.. – начала не на шутку сердиться девушка и, как была без ничего, выскочила в коридор.

Спустя несколько мгновений ее рука решительно рванула дверь оружейной.

– Ой! – только и смогла растерянно вымолвить отставная амазонка, машинально прикрывая ладонью низ живота.

В центре оружейной комнаты грудой валялась ее парадная позолоченная броня, подаренная августом Птолемеем Сорок Четвертым.

А рядом, виновато потупившись, стоял невысокий мохнатый человечек с короткими, как у новорожденного козленка, рожками и детским личиком.

Глава 5

ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Куявия, Чернобыль, артанийско-куявская граница, конец июня того же года

Ну, наконец-то…

Небритый детина, презрительно зыркнув на путников, брякнул на стол перед Парсифалем обгрызенный деревянный поднос. На нем сиротливо ютилась миска с жареной бараниной. Рядышком примостились две лепешки и пара кружек квасу. Или, лучше сказать, кружечек. На большее у пары экс-рыцарей денег не нашлось.

Еще пара медяков были отданы за право переночевать сегодня и завтра в этой корчме, расположенной неподалеку от заставы на границе Куявского царства.

Больше у Гавейна и Парсифаля денег не имелось.

Вот уже пятый день сидят они тут, в этом забытом всеми богами и чертями местечке, славном лишь древним храмом Чернобога да еще древним запретом – строить в городе и окрестностях на двадцать верст какие-либо гончарные, стекольные и прочие мастерские, где работа связана с огнем. (Сделано это было из-за какого-то древнего предсказания.)

Заведение именовалось «Три кабана». Вместо вывески конек крыши украшали три клыкастых черепа сих милых созданий.

Откровенно сказать, бродяги предпочли бы заведение поизысканнее, но выбирать не приходилось – день подходил к концу, а на дорогу до столицы и въездную пошлину в Киев денег уже не набиралось.

Тускло коптили масляные лампы, неровные багряные отсветы ложились на стены, но несмотря на это все-таки большая часть помещения оставалась сокрытой мраком. За окном мерно капал дождик, в камине сухо трещали поленья.

Парсифаль жевал жесткую баранину и размышлял о скверном положении, в которое они угодили. И «задница Плутона» было, пожалуй, не самым крепким из выражений, которые просились ему на язык. После того как два незадачливых рыцаря решили отправиться в Куявию, соблазнившись высоким вознаграждением борцов с нечистью и полагая, что там никому не будет дела до их прошлого, злобная Фортуна принялась преследовать их с удвоенной силой, не оставляя своим вниманием.

Сначала эта зловещая история с крокодилом. Потом – нападение прикинувшихся демонами разбойников, когда Гавейн с Парсифалем лишились и коней, и провожатого.

Они решили добираться до Куявии сами…

Ох, лучше бы им внять предупреждению судьбы и поискать себе другого пристанища, нежели эта варварская страна.

Двинулись к границе пешком.

Из-за очередной мелкой смуты в лехских землях прямой путь к куявской границе оказался перекрыт, и им пришлось двинуться кружным путем. Нет бы тихо пересидеть неприятности в этом самом Большом Дупле!

Вспомнить только, как их чуть не забили дубинами дикие литовцы – уж чем им не приглянулись два безвредных путешественника, Марс ведает. (Ну, потискал Гавейн торговку на базарной площади – так ведь не убыло от нее!!)

В конце концов путники сели на струг спускавшихся по Березине в Данапр-Борисфен купцов, заплатив последние деньги, и уже решили, что их злоключения кончились.

Не тут-то было!

На рубеже Артании и Куявии тамошний сборщик пошлин, безошибочным чутьем опознав в них подозрительных бродяг, взял с обоих рыцарей мзду за въезд в страну – по пять денариев с головы: ровно столько, сколько у них было.

После этого купцы высадили их прямо на берег, заявив, что с сомнительными типами им не по пути.

И вот теперь они здесь, почти у стен столицы Куявии – самой сильной и богатой страны Троецарствия.

Без денег, без друзей, без знакомых.

Ладно. Как-нибудь доберутся до Киева, явятся в дружину Велимира, но что там скажут, увидев парочку оборванцев? Борцы с нечистью, ха!

Именно эту тему они обсуждали вчера и единогласно решили, что деньги добудут, ограбив кого-нибудь. И сделать им это придется завтра, самое большее – послезавтра, иначе их просто выкинут вон и придется ночевать под открытым небом, питаясь подаянием.

Уже вчерашней ночью заготовили подходящую амуницию – из лишней одежды, длинной ветхой рубахи, украдкой снятой с огородного пугала, и позаимствованной без спросу на кухне рогожи, они соорудили два устрашающих балахона и закрывающие лица маски, в которых должны были слегка напоминать приснопамятных лехских «демонов».

Не дело, конечно, рыцарям, пусть и бывшим, становиться разбойниками, но жить-то надо!

И вот теперь они сидели, пили пиво и ждали жертву.

Перси нервничал.

Поневоле на ум приходили воспоминания о виденной на первой заставе большой доске с вырезанными письменами – свод местных законов.

Гавейн написанного не разобрал – он и по-латыни читал не без труда, а вот более образованный тевтон сумел понять кое-что из украшавших доску надписей.

Повествовали они о карах за разные неблаговидные деяния, принятых в Куявии.

Хотя и давненько уже учился в школе незадачливый потомок римских патрициев и германских вождей и достаточно плохо усвоил здешнее письмо с его «чертами» и «резами», но вбитая указкой педагога наука полностью не забылась.

И теперь Парсифаль невольно повторял про себя: «сто ударов плетью», «колесование», «четвертование», «отсечение головы мечом», «поджаривание на медленном огне», «разрывание лошадьми с конфискацией имущества»…

Суровость законов Троецарствия была хорошо известна, а лихих людей преследовали неустанно.

Вот и сейчас на дверях корчмы висел истрепанный лист бересты с описанием какого-то злодея, совершившего уже непонятно что. Ясно можно было прочесть лишь самую нижнюю строку: «Изловить и повесить».

Гавейна занимали мысли более практичные.

Дело в том, что в корчме не наблюдалось подходящего для ограбления объекта.

У очага пристроились молчаливые возчики в надвинутых на глаза широкополых шляпах. Рядом с ними к столам были прислонены бердыши и шестоперы. Чуть правее, за угловым столиком деловито доедал свой припозднившийся обед тучный купец в компании трех угрюмого вида телохранителей.

Тихо бренчал на гуслях бродячий певец – при нем из оружия имелся лишь нож за голенищем сапога. Но что возьмешь с калики перехожего?

Остальная публика тоже не производила впечатление легкой добычи.

Рослые норманны в грубой одежде из меха и дубленой кожи. И у каждого на поясе в петле болтается острый топор с двойным лезвием. Смуглые кочевники в малахаях и просторных пестрых халатах – все при саблях и луках.

Крупный мужчина с ярко-рыжей бородой в потрепанном пластинчатом доспехе искусной работы. На стойке, рядом с ним, лежал длинный двуручный меч.

Да, не забалуешься…

Правда, время еще есть. Но что, если тут за эти два дня не появится никто подходящий?

Гавейн задремал.

Снились ему ароматные бифштексы, соленая черноморская кефаль и нежный тунец, копченые осьминоги, заячье рагу, жареные и заливные молочные поросята, фаршированные куропатки, устрицы под соусом из сицилийских лимонов, соленые опята и супы из отборных раков…

Все то, чем их кормили в трапезных ордена Стоячих Камней.

И где теперь все это?

– Эй, Гавейн, проснись: кажется, это то, что надо! – разбудил его шепот приятеля.

Открыв глаза, британец увидел, что в таверну вошла женщина…

Черный войлочный плащ скрывал фигуру и лицо гостьи, но как только она сбросила капюшон, стало видно, что ока молода – ей лет двадцать пять от силы. Опиралась на резной посох, но нужен он ей был скорее для украшения.

Незнакомка скромно уселась в углу и попросила горячего сбитня и жареную курочку, расплатившись вперед – причем серебряной монетой, не пересчитав сдачи.

У Перси с Гавейном синхронно потекли слюнки. Монета была большой, солидной. Не какой-то паршивый сестерций и не местные мелкие как чешуя грошики…

И, судя по туго набитому поясу, отнюдь не последней!

Да и штаны на девке не из чего-нибудь – из дорогого шелка.

Бывшие рыцари, а ныне бродяги, принялись внимательно изучать будущую жертву.

Одета она необычно – под потертым плащом на ней были черные широкие штаны и сапоги, безрукавка тонкой замши поверх вышитой сорочки. Весь багаж составлял туго набитый небольшой мешок с широкой лямкой. На поясе висел короткий меч или даже скорее тесак…

Интересно, кто же она такая?

Как знал Парсифаль из книг, Куявия, как и прочие земли Троецарствия, страна весьма дикая. Есть в ней племена, где всем заправляют женщины. Наверное, эта из такого варварского народца.

А стало быть, не ожидает неприятностей от презренных мужланов.

Правда, вот клинок на поясе…

В голове Перси враз ожили воспоминания о встрече с амазонкой в песках возле мемфисского некрополя.

Но там воительница была в компании с несколькими колдунами. А тут как-никак одна, а их двое!

Теперь осталось дождаться, пока эта глупая дама покинет заведение, а потом отправиться следом за ней.

Можно будет, кстати, и развлечься, хе-хе…

Файервинд потягивала сбитень, наслаждаясь отдыхом после долгого пути, и лениво размышляла.

Со времени встречи с Учителем в северных горах прошло два месяца…

Проходивший мимо торговый обоз без проблем подобрал ее – купцы удовольствовались легендой, что она – знахарка из Аркаима, ищущая редкие и стоящие баснословных денег целебные травы, которые растут исключительно в этих диких горах.

Проводник, малорослый смуглолицый парень, попытался было что-то сказать хозяину, лопоча насчет недобрых мест, но колдунья, улучив момент, шепнула ему на ухо на его родном языке: «Не заткнешься, корешок отсохнет».

Намек был понят.

В дороге она вправила пару вывихов и вылечила одно расстройство желудка, так что если у кого-то и имелись подозрения, то вскоре они рассеялись.

Правда, возникла проблема – старший купец, ражий детина лет под сорок, стал слишком уж внимательно глядеть на нее маслеными глазами, а потом и зазывать в свою палатку «посмотреть его больную спину».

Пришлось наслать на него легкий морок, так что утром он проснулся весь выжатый как лимон и с твердым убеждением, что всю ночь занимался любовью с пригожей знахаркой.

Две недели назад она, поблагодарив торговцев, оторвалась от обоза и направилась к Чернобылю в ожидании подходящей оказии отправиться в Киев. К старому дураку Велимиру. Пара золотых солидов из казны Мар-Гаддона и место на ладье, шедшей на юг, оказалось ей обеспечено.

Вот еще вопрос – как ей втереться в доверие к князюшке?

Конечно, магией задурить голову несложно, но…

Внезапно ощутила направленный на нее поток внимания – и внимания недоброго.

Незаметно скосив глаза, Файервинд узрела двух небритых типов, внимательно ее изучающих. Подобные встречи случались не раз в долгой жизни ведьмы и всегда заканчивались нехорошо для развратных наглецов.

Смущало, что во взглядах парочки не было похоти.

Мысленно чародейка произнесла заклятие и усмехнулась. Аура незнакомцев была серо-коричневой, лишь слегка отливая оранжевыми тонами желания.

Голод и жадность владели ее новоявленными врагами.

Ясно – двое неудачников, судя по лицам, жители дряхлой Римской Империи, поиздержавшись, решили пополнить кошель старым как мир способом, при этом выбрав, как им кажется, беззащитную жертву.

Намерения их читались в ауре элементарно.

Ограбить, а в случае чего убить и изнасиловать.

Слава темным богам, именно в такой последовательности, а не наоборот.

(Признаться, то, что ее великолепное тело было для разбойников всего лишь в лучшем случае приложением к ее кошельку, в глубине души задело ведьму.)

Минуту или две Файервинд обдумывала, как ей быть. Пришедший в голову план заставил ее улыбнуться. Он был безупречен. В любом случае она выиграет. Тем более нечто подсказывало ей – эта встреча не простая случайность.

* * *

Утро вступило в свои права.

Весело пели птицы, приветствуя солнце, и в унисон им доносилось пение жрецов из храма Чернобога – они благодарили своего владыку за то, что тот соблаговолил уйти и ночь сменилась днем.

А из ворот харчевни «Три кабана» появился одинокий путник, вернее – путница.

Следом за ней не вышел никто. Ибо те, кто наметил ее своей жертвой, покинули заведение за полчаса до того, и теперь их глаза следили за чародейкой из-под низко надвинутых капюшонов хламид.

Оба рыцаря осторожно следовали за Файервинд, перебегая от дерева к дереву и маскируясь среди придорожных кустов. Незаметно преследовать и скрытно нападать их выучили еще в первый год пребывания в ордене.

И сейчас тевтонец и бритт готовились применить столь неблагородные, но порою полезные знания на практике. Да не ради высокой цели и не к вящей славе ордена, а ради того, чтобы отобрать кошелек у беззащитной тетки.

Между тем Файервинд, прекрасно зная о преследователях, медленно, но верно сокращавших расстояние, не могла удержать улыбку.

Парочка грабителей действовала довольно ловко и хитроумно, что было весьма странно – обычно лихие люди предпочитают тупую и прямолинейную тактику: засесть в засаде, а потом кинуться на оторопевшего путника, беря не умом, но наглостью и нахальством.

Чародейка пожала плечами.

За ее очень долгую жизнь кто только на нее не нападал – от наемных убийц, посланных обиженными ею королями, до боевых монахов из инквизиции Святого острова и от пиратов до коллег-колдунов. (Все попытки кончались для ее врагов одинаково плохо.)

Но вот разбойники встретились ей первый раз. И то попались какие-то необычные разбойники.

Ну ничего, разберемся.

А пока немного поиграем.

Та-ак…

Сейчас небольшое заклятие Кружного Пути, какое так любят лешие. Легкий Туманный Полог – и посмотрим, как два охотника за чужим добром будут блуждать в трех соснах.

* * *

…– Послушай, а ты точно помнишь, что она шла именно тут?! – уже, наверное, в третий раз справился Гавейн.

– Да говорю ж тебе – сам видел, как она сюда свернула! – рыкнул, теряя терпение, Парсифаль.

– Тогда почему?..

– Да не знаю я! – вспылил тевтон. – Отстань! Лучше смотри в оба! Она не могла далеко уйти!

И в самом деле – уйти в этом небольшом придорожном перелеске было решительно некуда. Слева и справа от него тянулись старые безлесные пустоши на месте, где мужики выжигали лес под пашню (хорошо живет тут народ, земли много).

А прямо лежало болото, куда путница вряд ли бы сунулась.

Неужели же треклятая девка что-то почуяла и сумела их обмануть? Нет, чушь! Не ведьма же она в самом деле?!

Парсифаль с Гавейном совсем было отчаялись и хотели уже повернуть обратно, как вдруг деревья расступились, и узкая тропинка вывела их на поляну.

Там на пенечке сидела их предполагаемая жертва, мирно расстелив перед собой платочек, на котором лежала луковица и пара яиц – она, видно, решила перекусить в дороге.

Файервинд же своим вторым зрением изучала вывалившихся на поляну встрепанных громил.

Ничего вроде особенного. Два голодных и злых мужика, наверняка давно не мывшихся. Один – явный тупица, второй – хотя и поумнее да попригожее, но трусоват и невежда.

Ага! Это что-то новенькое. Хм-хм…

В их ауре она заметила слабый отпечаток некой странной, но весьма могущественной магии, не похожей ни на обычное земное чародейство, ни на старую и хорошо знакомую магию народа ти-уд, ни на волшбу Малых Народцев.

Это удивило и встревожило ее.

Пожалуй, с ними надо будет поговорить.

– Мир вам, святые отцы, – с милой улыбкой приветствовала их Файервинд.

– Привет и тебе, дшерь наша, – буркнул из-под капюшона Гавейн, вспомнив годы, проведенные в ордене Мечехвостов. – Куда направляешься?

– Я? – переспросила Файервинд. – Моя дорога лежит в Искоростень, достопочтенные.

– Искоро… что? Так вот знай, красавица, что дорога эта на Киев лежит, – развеселившись непонятно почему, заявил Гавейн. – Не хочешь ли ты обмануть нас? Это же грех…

– На Киев? – Дрожь в голосе Файервинд была почти неподдельной. – Тогда простите, святые отцы, мне нужно сейчас же идти искать другой путь. Вы же не будете возражать, если я вас покину?

С милой улыбкой Файервинд встала.

– Не будем! – подтвердил бородач. – Но сперва скидывай с себя пояс! Посмотрим, чем он у тебя набит!

– Э-э-э… простите, что вам надо? – удивленно переспросила девушка, округляя глаза.

– А чего тут понимать, елы-палы?! – гаркнул, теряя терпение, бритт. – Гони монеты, дура безмозглая! И вообще, не слышала разве – бог велел делиться!

– Если никого грабить не будут, то богатеев слишком много разведется! – поддакнул Перси. – Ну ладно, ты мне понравилась, убивать не будем… – Мерзкая ухмылочка появилась на лице парня. – Ну разве что позабавимся слегка! Или не слегка…

– Отдавай золото, крыса! – набычился Гавейн, надвигаясь на стоявшую столбом Файервинд.

– Но… Я… Как же это?..

– Деньги давай, деньги! – вышел из себя и тевтон. – А то хуже будет! Или скажешь – у тебя денег нет?

Грубый голос, казалось, вверг девушку в полное замешательство.

– А! – вдруг ткнула она пальчиком в сторону готового взорваться Перси. – Я поняла! Так вы разбойники, да? Но ведь тогда вас казнят! Святые отцы, вам нужно бросить это греховное и богопротивное занятие! Вы погубите не только тела свои, что палачам отданы будут, но и души…

Гавейн опешил.

– Ты че, совсем ум потеряла?! Ты сама деньги отдашь или мне их с твоего трупа снимать?

– Нет, нет, что вы, – залопотала девица. – Я, конечно, отдам вам все…

Она торопливо зашарила за пазухой.

– Ну где же они? Ну вот… Забыла… – сокрушенно заморгала. – Забыла…

С виноватой улыбкой провела рукой по туго набитому поясу.

– Смотрите, тут же ничего нет – совсем пояс пустой.

– Так ты издеваешься! – взвизгнул Парсифаль, медленно извлекая меч из ножен. – Ну не взыщи! Раз ты не поняла…

Блондин высоко поднял меч, готовясь обрушить его на беззащитную жертву, неподвижно стоявшую у пенька.

Когда до девушки оставалось шага три, она резко повернула кисть правой руки, в которой держала посох.

И его нижний конец, обитый медью, описав дугу, врезался аккурат между ног тевтона.

– А-а-а-а-а-а-а-а!!! – завыл, заревел Парсифаль, словно дракон, которому прищемили то самое место, куда с такой точностью угодила Файервинд.

Выронив меч, он покатился по земле, держась обеими руками ниже пояса и путаясь в лохмотьях.

– Если ты, жирный боров, не понял, что тебе и твоему дружку лучше свалить отсюда, пока еще можешь убрать с моей дороги свое толстое пузо и пустую башку, то не жалуйся! – произнесла Файервинд, со змеиной улыбочкой глядя на крепыша.

Уже в глубине души осознавая, что проиграет, Гавейн устремился в атаку, выхватывая клинок из-под одеяния.

При этом распахнувшийся балахон зацепился за можжевеловый куст. Жалобно затрещав, прелая рогожа порвалась, и половина хламиды повисла на ветвях, отчего вид британец приобрел весьма комический.

По-разбойничьи свистнув, Файервинд перехватила посох двумя руками, лихо его закрутив.

Угрюмо прорычав что-то, бородач выставил вперед верный гладиус, прикидывая, как отбить опасно вертящуюся деревяшку.

Про эти хинские штучки с борьбой на посохах он краем уха слышал. В ордене этому даже обучали желающих. Но зачем нужны какие-то палки, когда в руках добрый меч из отличной стали?

Оконечность посоха, блестя стертой медяшкой, полетела прямо в лоб Гавейну, и он уже приготовился отбить дрын, а потом достать в выпаде проклятую бабу, в эту минуту так напомнившую треклятую амазонку!

Не тут-то было – посох по-змеиному отскочил назад, а потом вновь метнулся вперед, клюнув Гавейна в запястье.

Тот мгновенно перестал чувствовать правую руку.

Меч выпал…

Последнее, что видел крепыш перед тем, как в его голове взорвался огненный шар, после чего наступила тьма, был устремившийся прямо ему в лоб медный наконечник…

Ухмыльнувшись, чародейка перевела взгляд с неподвижного тела поверженного бритта на стонущего и воющего Парсифаля. Пошевелила пальцами, словно разминая затекшие ладони, и туша тевтона перестала корчиться и замерла.

Теперь с ними можно будет поработать спокойно. Выяснить, что это за люди, случайно ли они попались ей на дороге и кстати – откуда взялась эта непонятная магия, с какой они не так давно имели дело.

Потом…

Потом посмотрим, что с ними делать.

Однако же заниматься всякими тайными делами рядом с оживленной дорогой не слишком сподручно. Вдруг да какому-нибудь проезжему купчине вздумается тут сделать привал? Или уйти в лес с пригожей рабыней? А не дай Темные Владыки, еще принесет нелегкая какого-нибудь жреца-заклинателя, который почует творимое волшебство.

Вот только как оттащить подальше этих амбалов?

Вздохнув, Файервинд уселась на пенек и с хрустом сжевала луковицу.

Да, задача не из простых.

Конечно, она могла бы благодаря своим умениям поднять и унести и этого белокурого хлыща (она неприязненно покосилась на распростертого на траве Парсифаля), и его попутчика-бугая.

Но потом тело все равно отомстит за перегрузку. Да и не дело ей, чародейке и женщине, таскать тяжести.

Заклятием Лишения Веса она, увы, не владела – оно относилось к тем, которые Высшие (так велели называть себя ти-уд) неохотно делились со своими учениками из числа людей: Файервинд знала от силы человек десять, умевших его использовать.

Можно, конечно, задействовать Амулет Силы, но он наполовину разрядился, а другого старый скупердяй (слава Темным, он далеко и не услышит) для своей любимой ученицы пожалел. Да и не дело тратить драгоценную ману на такое в общем мелкое дело. А то в решающий момент ее может не хватить.

Но в конце концов чародейка нашла выход.

Закрыв глаза, она просканировала окрестности и через минуту удовлетворенно хмыкнула – шагах в трехстах от нее мирно дремал матерый кабан-секач.

Не прошло и пары минут, как он уже, повизгивая от радости, мчался к Файервинд.

Как только клыкастая тварь (возможно, брат или дядя тех, чьи черепа украшали трактир, давший ей ночлег) приблизилась к девушке, она ту же произнесла Большое Звериное Слово – именно от него происходит Малое Звериное Слово, которому в давние времена отступник Промеат научил диких людей.

Кабан тут же склонил голову в покорности, после чего ведьме осталось лишь передать в его мозг картинку того, что нужно делать.

Вскоре она уже шла по лесу, небрежно пожевывая травинку, а впереди нее пыхтящий секач волок зубами за шкирку два бесчувственных тела, словно кошка – котят.

Глава 6

ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

Серапис, дворец наместника, август того же года

Нет, жить и впрямь хорошо!

Разве можно предаваться унынию, когда перед тобой на столе расположилась этакая-то благодать? Положительно, только закоренелый мизантроп и мерзкий богохульник станет отрицать очевидное.

Вот хотя бы эти превосходные овощи. Сочный латук, доставленный прямо из Египта. Краснобокие томаты, привезенные из-за Океана. Крепенькие пупырчатые огурцы (ну, эти «земляки», выращенные в какой-нибудь из сераписских латифундий).

А фрукты? Наливные яблоки, медовые груши, кисло-острый ананас…

Тут бы Горация с Вергилием надо, чтобы описать изобилие даров Цереры. На худой конец Стира Максимуса. Правда, тот больше по части политической сатиры мастер. А с чего бы? Неужели ему так плохо живется в благословенной Римской Империи? Вроде и дом полная чаша, и жена красавица, и вес в обществе имеет. Чего еще для счастья надобно? А вот же…

Сколько раз уже приглашал его Эомай на беседу. И не как наместник провинции, а по-родственному. Просил быть осторожнее в высказываниях. Ведь столько «доброхотов» вокруг. Так и норовят насолить новой власти, отобравшей хлебные места у прежних отцов города. Тут надо бы вести себя скромно, с оглядкой, пока не упрочится их положение.

Стир кивал, соглашался, но, только ступал за порог наместничьего дома, тотчас же забывал все клятвы и обещания. Что с него взять? Одно слово – поэт.

Но что это с утра о грустном?

Не лучше ль заняться вот этой обливающейся каплями золотистого жира перепелкой, фаршированной трюфелями? Или аппетитными аллеманскими колбасками, обжаренными в луково-томатном соусе?

Что-то аппетит пропал. Вот так всегда. Стоит лишь подумать о печальном, и он куда-то улетучивается.

А ведь раньше такого не было. Наоборот, едва видела перед собой накрытый стол, так сразу и приходила в доброе расположение духа.

Правду говорят умные люди, что от высокого положения хорошему человеку одни слезы да неприятности.

Лучше бы Эомай тогда отказался от должности. Знал же, сколько хлопот принесет наместничество в Сераписе. Но попробуй отговорись, когда насели со всех сторон. И старенький август Птолемей, и императрица Клеопатра, и главный советник Потифар. Даже сам цезарь Кар лично просил ее супруга помочь восстановить порядок в Империи.

Кар…

Златокудрый, голубоглазый мальчуган, волею судьбы ставший наследником огромной державы. Как он там?

Совсем забыл свою подружку. Не пишет. Только передает неизменные поклоны в официальной переписке с Эомаем. Обиделся, что не его выбрала? Так ведь сердцу не прикажешь.

Да и не пара они друг дружке. Он ведь природный государь, потомок царей Тартесса, ведущих свой род от атлантов.

А она… Ни рода своего не знает, ни племени. Всего-то и родственников, что сестра-близняшка. Пытались они с Лаской разузнать что-либо о своих родителях, да так у них ничего и не вышло.

Зато Кезия хорошо все ведает о родословной своей бывшей послушницы. Пригрелась у своего братца в Болонье и рассылает по всей провинции хулительные хартии против «впавшей в блуд и ересь дочери сатаны». И ведь прямо по имени не называет ни ее, ни Эомая. Боится, что плюнет наместник на иммунитет, предоставленный кляузнице Святым островом, и таки доставит ее на суд скорый и справедливый.

«Блуд и ересь!» Уж кто бы говорил! Забыла «матушка-настоятельница» как сама во святых стенах обители предавалась скверне, кувыркаясь, прости Господи, в своей келье со встречным и поперечным, а наипаче же с главным заговорщиком Газдрубалом (упокой, Создатель, его грешную душу).

Ох, надобно хоть кофею испить с пирожным. Чудодейственное зелье из Аунако хорошо способствует исцелению души от тоски и уныния.

Хм, а где же выпечка?

Ну!..

Просто слов нет!

Нигде за ним не поспеешь.

Уж кто не меняется со временем, так это некое пушистое и ушастое существо, обладающее поистине неутолимым аппетитом.

«Ви-и».

Еще обижается. Будто неправду молвила.

«Ку-ви-и» – «А тебе завидно?» – привычно «перевела» она.

Кусик, он и в доме наместника провинции кусик.

Только раздобрел изрядно на патрицианских харчах. Еле передвигается. Не мешало бы кое-кому и на пост сесть.

«Ви-и-и кви!» – «На себя, сестрица, посмотри!»

Ладно, ладно. Правда твоя. Оно хоть и нет аппетита, а как-то само собой естся. А еще эти постоянные приемы. Гости, угощение… Где тут за фигурой уследить. Ну, прибавила пару фунтов…

«Ви?» – «Сколько, сколько?»

Еще и дразнится, нахлебник!

О, с чего бы это Ваал так встрепенулся? Подобное с ним случается, если…

Ну да, так и есть! Сестрица припожаловала.

Дверь с шумом отворилась, пропуская легионера, стоявшего у дверей на карауле (дурацкий обычай, отменить который, как ни уговаривала она мужа, не удавалось). Бедолага влетел в покои задом вперед, полусогнутый и при этом держась руками за живот. Шлепнувшись на пятую точку, воин забормотал извинения и тут же на четвереньках подался на выход.

По пути он уперся лбом в женские ноги, одетые в кожаные скифские штаны, испуганно чертыхнулся и поспешил обогнуть препятствие, при этом получив ощутимый пинок в мягкое место.

– Ласка! – попробовала мягко пожурить неукротимую амазонку Орланда, но нарвалась на свирепый взгляд сестры и закрыла рот.

Ну не любила воительница «домашних вояк», как она презрительно именовала почетную дворцовую стражу.

Орландина была не одна.

Рядом с нею, испуганно посматривая по сторонам, жался какой-то подросток, с головы до пят закутанный в парадное облачение авгура (недавно Стир был пожалован этим званием и одеяние наверняка позаимствовали из гардероба поэта).

– Что за маскарад? – недовольно нахмурилась супруга наместника, которой по положению требовалось следить за соблюдением ритуалов, в том числе и пресекать любое надругательство над государственными культами.

– Познакомься! – как ни в чем не бывало молвила Льдинка, при этом отвешивая своему спутнику легонький подзатыльник.

Тот от неожиданности шагнул вперед и отпустил край тоги. Капюшон, до самого носа прикрывавший лицо парня, соскочил, открыв взору пораженной Орланды рыжую шевелюру, из которой озорно торчали… маленькие козьи рожки, круглые юношеские щеки, нос-картошку и изумрудно-зеленые глаза, испуганно всматривающиеся в хозяйку дома.

– Да ведь это же!.. – Рука экс-монашки непроизвольно сотворила крестное знамение.

– Это Бубликус! – торжественно представила гостя амазонка, устремляясь к накрытому столу.

– Бублик! – проблеял малыш, шаркнув ножкой и мило покраснев.

– Сатир!! – взвизгнула Ланда.

– Вообще-то мы лесные князья, – насупил рыжие бровки «чужачек».

Гордый титул невольно напомнил девушке об одном хорошем знакомом, в компании которого им с сестрой пришлось пережить немало приключений.

– Постой, а ты, часом, не из…

– Вот именно! – перебила ее сестра, жующая фаршированную перепелку. – Иш Куявии он. От нашего друга Вареникша.

– Ой! – обрадовалась юная наместничиха, враз забывая о своем высоком положении. – Да что ж это мы стоим? Милости прошу к столу, гости дорогие.

– Ага, ф шамый раз сейшас шлопать какой-нибудь вкушнятинки! – Рука амазонки потянулась к кувшину с вином. – Давай, пацан, не стешняйшя! Когда ты в последний раз ел по-человечески?

– И то верно! – не стал ломаться сатиренок.

Ваал подозрительно взглянул на претендента на место за ЕГО столом. Чего это косматый удумал? Что кусик вот так просто позволит первому встречному лопать приготовленные для них с Орландой лакомства?

Зверек, выставив вперед оскаленную мордочку, ринулся мохнатой грудкой на защиту любимой колбасы, и тут…

«Ви-и!» – сказало существо, отчего-то не пахнущее вражьим духом. – «Разрешите?»

«Ви-и-и!» – растерянно выплюнул кусик. – «Милости просим!»

Ой, неужели же это он такое сказал?

Да что же творится на белом свете?!

«Ку-ви-и?» – ткнул рыжим пальчиком гость в колечко колбасы. – «Позволите?»

«Ку-у-у-ви…» – кивнул Ваал. – «Отчего нет…»

Орланда с удивлением вслушивалась в церемонную беседу своего питомца с пришельцем издалека.

Само собой, она не понимала звериного языка, лишь по жестам паренька догадываясь, о чем могла идти «речь».

Кусик любезно соизволил поделиться с рыжим своим любимым кушаньем. Колбасой! Это дорогого стоило. Значит, мальчишка и впрямь из невредных «чужаков».

Исподтишка, чтобы не смущать гостя, девушка принялась рассматривать его.

Пацан как пацан. Если бы не эти его рожки – практически ничем не отличался от человеческих отроков. Ни тебе хвоста, ни копыт. Мускулистый и тонкий, как тростинка. Ну, может, излишне волосатый. Хотя такое и среди людей бывает. Например, у ее Эомая.

Но видно, что воспитанный. Вкушает пищу основательно и неторопливо, как-то по-взрослому. При этом не забывая подкладывать маленькие кусочки яств своему крикливому ушастому соседу.

– Тебе сколько лет-то? – спросила, не удержавшись.

Глаза-изумруды хитро блеснули.

– Кхм, – прокашлялся. – Сто сорок минуло о прошлом месяце.

– Сколько-о? – изумилась Ланда.

– Вот заливать горазд! – хлопнула по плечу сотрапезника Орландина. – Почти полтора столетия ему!

– Так и есть! – разобиделся Бублик. – Мы, лесные князья, не врем… Друзьям не врем… – поправился.

– Так ты, выходит, старичок совсем… – ухмыльнулась амазонка.

– Почему старичок? – не понял шутки «чужачек». – По-вашему, по-человечьи, мне всего-то тринадцать сравнялось. Вот дедко Вареник, так тот точно старый. Ему, чай, все две тысячки годочков будет…

– Ско-олько-о? – вновь далась диву экс-монашка.

Нет, она, конечно, догадывалась, что сатиры живут дольше людей. Но не настолько же! Надо будет непременно заглянуть в бестиарий.

– Наелся? – прервала светскую беседу Ласка. – Давай о деле. Расскажи сестре все то, что мне заливал.

Бублик с сожалением поглядел на еще ломящийся от недоеденного стол и так тяжело вздохнул, что у хозяйки сжалось сердце. Потом, вспомнив Вареникса и сравнив его с внучком (или кем ему там приходился пацаненок), она невольно улыбнулась. Ну и горазды ж поесть эти «лесные князья» из Куявии.

– Итак, – приступил к повествованию сатиренок, – началось все это…

Да, началось все, кажись, с тех самых пор, как светлый князь Куявский Велимир решил Русь крестить.

И до него в землях куявцев появлялись христиане, но местные жители принимали проповедников Иисусовых как-то с прохладцей. Им и с привычными отеческими богами неплохо жилось.

Опять же, кто таков этот самый Христос? Никто на Гебе о нем отродясь не слыхивал. А то, что баяли забредшие невесть откуда «крестоносцы» (так называли себя закованные в латы мореходы, захватившие две сотни лет тому назад Кандию, переименованную впоследствии в Святой остров), поди проверь. Где она, эта загадочная планета Земля, с которой якобы «приплыли» люди с нашитыми на плащах алыми крестами? Сгинула, как некогда Атлантида? То-то и оно…

Римские августы, хоть и дали волю христианам проповедовать всем и каждому о своем боге, сами не спешили принимать непонятную веру и Иисуса Распятого в официальный пантеон Империи не включили. Потому как не желали молящиеся Христу признавать божественность императора и приносить жертвы перед статуями государей. Ну, не хотят, и не надо. Насильно мил не будешь. Однако ж, в свою очередь, тоже кое в чем права христиан по сравнению с прочими подданными ущемили.

Велимировы дед и отец, привыкшие во всем подражать александрийским владыкам, не привечали молящихся Спасителю, но и не преследовали, хотя некоторые полоумные монахи сами напрашивались на «муки адские», желая «пострадать во славу Искупителя». Таковых по княжескому распоряжению сажали на пару дней в холодную, чтоб поостыли малость, а потом высылали за границу. Негоже, ежели о государях Куявии пойдет в Европе недобрая слава как о варварах, мучителях и душегубцах. Они ж не какие-нибудь аунакские касики, которые до сих пор приносят кровавые жертвы своим жестоким богам, потчуя тех человечьими сердцами.

Первые два десятилетия Велимирова правления также не отличались никакими новшествами. Правил великий князь себе по старинке, по заветам славных предков своих. И вот год назад словно подменил его кто.

Ни с того ни с сего приблизил к себе главу куявских христиан архидьякона Ифигениуса, мужика весьма зловредного, жадного до денег, а по слухам, и до замужних молодиц (с девками крутить не решался, ибо куявский закон в этом отношении суров: спортил девку – либо женись, либо мужеска достоинства лишайся). За дурной норов народ прозывал его втихомолку Фигой или Кукишем. Откеле тот лихоимец взялся – никто не ведает. Даже отцы со Святого острова, коих князь попросил возвести его нового любимца в епископский сан. Возвели. Им-то что, лишь бы их вера «в языческих землях торжествовала».

Она и принялась «торжествовать». Согнали всех жителей Клева к Борисфену-Данапру да и окрестили в речной водице. Люди повздыхали, пообсохли… И по-прежнему стали величать старых богов.

Велимир, посчитав, что полдела сделано, малость подуспокоился. И даже жертвы Перуну принес за успешное начало многотрудного пути. Кукиш покривился, но перечить грозному князю не стал (что, мол, возьмешь с закоренелого язычника).

Но тут воротилась из дальних странствий Князева дочка Светланка. И учинила родителю такой разнос, что бедный владыка не знал, куда спрятаться от гнева чада своего. Дескать, как можно служить Богу и Мамоне?! Надобно искоренить ересь! А начать с того, что изгнать из Куявии «всякую нечисть». Это она так о представителях Малых Народцев молвила. О леших, кикиморах, водяных, банниках с овинниками, русалках, домовых… Ой, да всех и не перечислишь.

Фига, найдя такого знатного союзника, воспрянул духом. Организовал из княжих гридней специальную дружину, которая занялась розыском и выдворением «нечистиков» за пределы государства Куявского.

Вот тогда-то и пошел дедко Вареник по наказу обчества во святые Дельфы, чтоб испросить совета у Аполлонова оракула…

– Что было дате, вы сами ведаете… – сделал паузу сатиренок и, пока сестры переглядывались между собой, запихнул за щеку пирожное.

…Воротясь домой, старый леший явился на княжое подворье и передал Велимиру послание от самого августа Птолемея, а Светлане – от императрицы Клеопатры и цезаря Кара…

– Я тоже ей писала! – возмутилась Орланда. – Просила не обижать бедных «соседей»! Разве не так, Ласка?!

…Как бы там ни было, но обращения столь высоких особ возымели действие. Гонения официально прекратились. Хотя дружина Ифигениуса распущена не была. Объявили, что отныне она служит не для нападения, но для «обороны веры истинной»…

– Хотя по мне сие что в лоб, что по лбу! – прокомментировал Бублик, защекав очередную сладость.

Надо отдать ему должное, не забывал гость потчевать и ушастика. Отчего тот смирно наблюдал, как медленно, но верно исчезают со стола лакомства, отправляясь в поистине бездонный желудок рыжего.

«И куда оно в него лезет?» – дивилась экс-монашка, окидывая взором тощую фигурку бесенка.

Однако ж дурной пример заразителен.

Орланда положила себе на тарелку порцию окорока, запеченного в тесте, и кусочек сыра. Своего любимого, с плесенью.

…Но месяца три назад шаткое равновесие резко нарушилось.

То тут, то там стали пропадать малонародцы.

Конечно, в первую очередь заподозрили Кукиша. Видать, не унялся лиходей. Втихую да в одиночку решил с врагами своей веры разделаться.

Хотя какие ж они «враги»? Большое им дело до чужих обычаев. Тут бы со своим хозяйством управиться.

Дедко Вареник побывал в местах пропаж и понял, что напрасно хулу на Ифигениуса возводили. Тот хоть и блажной, а смертоубийством свою душу не отягощал. Ибо его Спаситель велел: «Не убий!» Выгонять «соседей» выгонял, но и только.

А здесь было понятно, что лесные да водные существа именно исчезли.

Навсегда, а не на время.

Это всегда понятно, когда кто-то из НИХ переступает за грань бытия. Особенно тем, кто постарше да посильнее. Но и столетний несмышленыш вроде Бублика кое о чем может догадаться. Тем более когда рядом с покинутым обиталищем родича явственно отпечатывается навий след…

– Navij? – переспросила Орландина. – Что бы это значило? Я еще в первый раз хотела спросить, но как-то позабылось.

– Ну, – наморщил лоб пацан, – это… Как бы тебе попонятней объяснить-то?

Озадаченно поскреб лоб между рожками.

– Навьи – это что-то вроде умертвий. Восставшие мертвецы, умеющие превращаться во что и в кого попало.

– Ага! – догадалась Орланда. – Метаморфусы! Вот это кто!

– Пожалуй, что и так, – согласился Бублик. – Но еще страшнее. Потому как нет у них живой души.

– Все равно непонятно, – стукнула кулаком по столу амазонка, едва не прихлопнув мирно прикорнувшего рядом с ней кусика.

Тот испуганно взвизгнул и сверзился на пол.

– Неважно, – сделала нетерпеливый жест хозяйка. – Продолжай.

Навий след сначала озадачил, а затем и испугал старого лешего. Ладно там единожды на оный нападешь. Всяко бывает. Вдруг кто по неосторожности выпустил или призвал чудище. Но коли таковские следы начинают встречаться часто-густо…

Тут уже не до смеху. Как бы плакать горючими слезами не пришлось.

– Что, так опасно? – загорелись хищным огнем охотницы глаза Ласки.

Бублик горестно вздохнул, не забыв оприходовать очередной кусочек пирожного.

– А мы-то здесь при чем? – наконец опомнилась Орланда. – Все тобой рассказанное – это, конечно, очень плохо. Но мы чем можем помочь? Мы ведь не из Малых Народцев и даже не волшебницы!

Сатиренок набычился.

– Дедко Вареник видел. Сказывал, что непременно вас известить и покликать надобно. Вы, дескать, пособить беде сможете…

– Ага! – гордо выпятила грудь Льдинка. – Видишь, сеструха, каково быть победительницами всемирно известного чародея!

– Перестань! – приструнила ее экс-монашка. – Как будто не помнишь, чего нам это стоило?

– Так, говоришь, Вареникс видел? – обратилась она к пришлецу из далекой Куявии. – Где и что?

– А он мне не докладывался, – пожал плечами нечистик. – Сказал, что не моего ума это дело. Не дорос еще. Попросил лишь молвить, что непременно надобно с собой ваши Дивьи Ключи, ну, Амулеты Силы взять. В них вроде бы спасение.

– Ха! – хмыкнула юная наместничиха. – Он был так уверен, что мы по первому же его зову бросим все и помчимся сломя голову в дикие леса? Как бы не так! Что нам за дело до Куявии? Вот если бы это Империи касалось…

– Ланда?! – поразилась воительница. – Ты что?!

– Не боись, дева, – презрительно скривился бесенок. – И до вас дойдет черед. Сказывали, что навий след ужо и в Артании видали. А это ведь самый порог вашего царствия.

– Короче! – подвела итог Орландина. – Ты едешь или нет?

– Нет!

– Почему?

– Не могу…

– Муж не отпустит? – фыркнула амазонка и тут же осеклась. – Кстати, а где Эомай?

Теперь уже и хозяйка посмотрела на нее с нескрываемым изумлением.

– Как? Разве тебе Стир не сказал?..

– Да не видела я его еще сегодня! С утра куда-то завеялся. Наверное, в каком-нибудь трактире вдохновение ищет!

– Так они же ночью вместе с Эомаем уплыли…

– За каким дьяволом? Вино в ваших подвалах перевелось, что ли?!

Экс-монашка с подозрительным прищуром оглядела притихшего Бублика, прикидывая, можно ли при нем говорить сокровенное.

«Пожалуй, можно», – решила.

– В полночь из Александрии прибыл гонец от Потифара. С августом плохо. Не жилец наш государь Птолемей. Вот и позвал верховный советник всех верных людей, чтоб к престолу были поближе. Не ровен час какая заварушка… Арторий-то так и не присмирел… Волком жадным на трон смотрит… А наш друг Кар слишком молод… Нуждается в помощи…

Худая новость поразила Орландину. Вот уж точно: пришла беда – отворяй ворота.

– А мой Стир при чем? – спохватилась.

– Так он ведь член жреческой коллегии, верховный авгур Сераписа…

– Ну да…

Ласка никогда всерьез не воспринимала казавшееся ей слишком уж декоративным жреческое звание супруга. А вот ведь как повернулось.

– И ведь, главное, мне ничего не сказал…

Обида комком подкатила к горлу.

– Когда вернутся, не говорили?

– Нет. Но, думаю, не раньше чем через месяц. Понимаешь теперь, что я не могу сейчас оставить город? Как бы мне этого ни хотелось, не могу, – прижав руки к груди, виновато улыбнулась сатиренку Орланда.

– Знамо дело, – кивнул тот. – На хозяйстве осталась.

Умоляюще воззрился на вторую сестру.

– А что я?

И решительно прищелкнула перстами.

– Я женщина свободная, нечиновная. Могу и попутешествовать…

– Ур-ра-а!! – повисло у нее на шее чудо лесное.

– Без фамильярностей! – с деланой суровостью хлопнула его пониже спины амазонка. – Вперед, собираться, пока не передумала!

– Ты точно решила ехать? – справилась хозяйка. дома. – Не хочешь подождать, пока наши мужчины вернутся? Тогда бы все вместе чего и придумали…

Воительница решительно тряхнула коротко стриженными волосами.

– Сама же слышала, время не ждет. Нужно опять спасать мир. Как он, такой маленький, без могучей меня? Топай, парень! – подтолкнула сатиренка к выходу.

На пороге обернулась.

– Если удумаешь присоединиться ко мне, жду в Киеве. Или там же оставлю весточку. А Стиру передай… – Задумалась. – Скажи, что я его очень люблю… И… надеюсь на его помощь…

Глава 7

МАГИЯ ЧЕРНАЯ И ЗЛОВЕЩАЯ

Чернобыль, Старый лес под Киевом

Пройдя примерно с час (береженого и Великий Темный бережет), Файервинд наконец решила, что пора остановиться. Осталось лишь выбрать место, где можно будет спокойно и без проблем допросить наглых монахов.

А между тем места, куда она углублялась, доброй славой отнюдь не пользовались. Напротив, по слухам, лес, прозванный Старым, был давно облюбован нечистой силой. Именно тут, мол, волкодлаки-оборотни и справляют на залитых лунным светом глухих полянах свои волчьи свадьбы: ведь только в это время, как известно всякому, они могут продлить свой нечестивый род. Сюда частенько летают на шабаш ведьмы и водят ночные хороводы крылатые нетопыри-бурхуны.

Говорили, что под глухими болотищами и древними валунами скрываются бездонные дыры, ведущие вниз. Местные жители твердо убеждены, что под лесистыми курганами, сложенными, по легенде, воинами самого Рамы, таится вход в огненное подземное царство. Из него злые духи, живущие глубоко под землей, просачиваются сквозь камни и бродят по чаше в ореоле черного сияния, распространяя вокруг удушающий запах серы…

А под лесом кроются пещеры, тянущиеся во все стороны и доходящие до самого моря Черного.

Если верить древним преданиям, именно тут черные волхвы учили своих преемников всей их противной светлым богам премудрости и посвящали в служение.

Рассказывали, что один из пастухов, забредших сюда в поисках отбившейся от стада коровы, спустился в пещеру, вход в которую он обнаружил на месте вывороченной грозой старой сосны. Стоило ему пройти несколько сотен шагов, как раздалось страшное хрипение и сип, а стены пещеры затряслись и быстро стали сжиматься. Бедолага едва успел унести оттуда ноги. Люди долго судили-рядили, что это может быть, говорили даже, что не иначе как та пещера была ноздрей огромного дракона, который спит уже тысячу, а то и больше лет.

По рассказам, встречались тут и призраки, глумливо хохотавшие вслед припозднившимся путникам с вершин деревьев, и какие-то карлики, и даже человечьи черепа, будто бы бегавшие по лесным тропинкам на длинных, паучьих ножках, и сам Дикий Охотник со своей страшной свитой.

Видели тут много кого, но что было известно точно – в этом лесу, случалось, пропадали отправившиеся по ягоды и грибы дети и скот. Хотя виной тому могли быть и обычные волки или медведи…

А семь лет назад, в год появления в небе огненного шара, пастухи из окрестных деревень обнаружили в лесу участок выжженной земли с «бездонной дырой» посредине.

Что во всем этом истина, а что досужие вымыслы, сказать с точностью никто не брался. Но дурная слава этих мест заставляла избегать их не только купцов, без крайней нужды старавшихся избегать лесные дороги – те, кто этим пренебрегал, иногда бесследно исчезали, – но (похоже, это подтверждало, что дело и впрямь нечисто) и разбойников.

Как бы там ни было, все сходилось на том, что Старый лес – место недоброе, и лучше держаться от него подальше.

Может статься, если бы незваная гостья знала о жуткой славе места, она бы вела себя осторожнее.

Впрочем, вряд ли…

Ведь Файервинд за прошедшие годы уже привыкла не воспринимать себя как обычного человека и вряд ли всерьез приняла бы россказни темных людишек, не знающих истины. И поэтому, когда вдруг навалилась странная тяжесть, а в ушах прозвучал долгий тягучий звон, она не сразу даже сообразила, что это такое. Недоуменно уставилась на пыхтящего кабана, но тот знай себе трусил с немалым грузом в зубах, будучи тварью насквозь примитивной и прагматичной.

Будь у нее конь, с запоздалым сожалением подумала чародейка, тот бы определенно почуял больше – лошади неплохо ощущают магию, и по реакции скакуна даже можно понять, что за волшба. Сама же Файервинд разобрала лишь то, что заклятие, которое ее коснулось, было очень и очень старым.

Ничего интересного тут больше не было, за исключением того, что рядом начиналась одна из Старых Троп, выводившая аккурат под стены Киева.

Плюнув, колдунья последовала дальше, браня непонятное место и непонятную магию…

Знала бы она, что ее угораздило нарушить охранный круг места, о котором даже чернобыльские жрецы не подозревали.

Какой из колдовских амулетов, спрятанных в поясе ведьмы, прошитом изнутри кожей давно вымершей змеи глорха, скрывая их от взора жреца и простого колдуна, отомкнул давным-давно возведенный барьер – неведомо. Да и было это уже неважно…

Кабан впереди громко зафыркал, и Файервинд вышла на небольшую полянку, на которой с недоумением узрела нечто вроде сложенных из трех исполинских валунов каменных врат, за которыми стоял дом.

Чародейка озадаченно хмыкнула.

Перед ней была массивная изба из окаменевших от времени бревен, крытая полусгнившим тесом.

Жилье не совсем обычное для Куявии. Тут все больше обитали в симпатичных хатках из мазаной глины, крытых камышом, а уж самые бедные – в полуземлянках.

Избы рубили саклабийцы и артанийцы да еще лехи…

Избушке на вид было лет сто, хотя что-то подсказывало колдунье, что место это гораздо древнее.

Когда она вошла в жилище, то невольно присвистнула.

В красном углу обширного дома стоял неровный ступенчатый алтарь из грубо тесанного гранита. А на алтаре расположились разномастные идолы. Да какие!

Казалось, хозяева задались целью собрать тут всевозможных злых или просто недобрых богов, божков и боженят, известных в сих краях.

Изъеденные временем деревянные идолы, чур-баны (князья чуров), каменные древние изображения, среди которых она с неприязнью увидела гиперборейскую Великую мать.

Скифские и киммерийские кумиры с чашами в грубых ладонях, предназначенными явно не для кобыльего молока. Из каких, интересно, курганов их вырыли?

Как-то даже затесался атлантский Чернокрыл – если Файервинд не запамятовала – из свиты Миктлантьекутли.

Тревога наполнила сердце Файервинд – куда завела ее судьба? Каким богам, или, что вернее, – демонам, тут служили? Какие силы призывали?

Ни надписей, ни знаков, которые могли бы ей что-то подсказать, она не увидела, и это заставило Файервинд еще сильнее напрячься.

Первое, чему учили Высшие человеческих детей, отобранных для служения на магической стезе, – не верить в совпадения.

Другое дело – как их правильно истолковать…

Ведьма напрягла все свои немалые способности в полную силу. Но ничего, кроме приступа головной боли, это ей не принесло. Похоже, все силы этого места умерли или оставили его много веков назад.

Ах, если бы Файервинд знала, как жестоко она ошибается!

О том, что древнее зловещее предсказание, которому обязан своим существованием странный запрет на строительство здесь кузниц и гончарных печей, во многом связано именно с дурной репутацией данной местности…

Что служители Чернобога избегали даже говорить об этом месте, хотя знали, что тут когда-то соприкасались подземные и надземные миры. И не говорили именно ради того, чтобы не привлекать лишнего внимания к зловещей тайне. Что, наконец, ради этого тут не выставили охрану, ибо охраняемое поневоле привлекает чужой взор. Хотя если бы знали все тайны, то наверняка не пожалели бы сил, чтобы обнести проклятый лес неприступными стенами с неусыпным караулом.

Впрочем, что толку сожалеть о невозможном?

Хрюканье кабана вывело ее из недоуменных раздумий.

Надо было делать дело, ради которого пришла сюда.

Выйдя, она пару раз всхрюкнула. Секач осторожно втащил пленников в избу и, радостно повизгивая, удалился.

А Файервинд занялась пленниками.

Оттащив их к огромному, вытесанному из дубового комля столу, она связала их тем особым способом, которому научил ее беглый ниппонский ниндзя, за какие-то заслуги привеченный народом ти-уд. Вроде и шнурки тонкие, и узлы простые, а ни освободиться, ни разорвать путы – малейшее движение, и петля туго сдавливает шею.

Быстро перебрала скудный скарб. Одежда наверняка отобрана у бродяг и нищих, припасов – высохший чеснок и несколько черных сухариков. В кошельке – одна стершаяся до неузнаваемости медная монетка неведомого царства.

Перед ней были самые жалкие разбойники, каких только можно представить.

Правда, клинки у них не разбойничьи – явно ковались хорошими мастерами.

Причем не краденые – чутье говорило, что мечи помнят руки именно этих прощелыг.

И еще странная магия.

Кстати, вот ею и займемся.

Файервинд разложила на позаимствованном у Парсифаля платке свои колдовские причиндалы.

После некоторых раздумий идея применить Руны Поиска ею была отвергнута – дело это требовало внимания и ювелирной точности, как и вся Рунная Магия.

А ползать по полу, вычерчивая замысловатые символы, у нее не было ни желания, ни времени.

Чары Огненного Глаза тоже не подходили – для этого пришлось бы отрезать у пленников ну скажем палец (либо что другое, более важное), сжечь его, а потом уже, глядя в огонь через Стекло Вечности, узнать, в чем тут дело.

Оставался Кристалл Памяти – особый камешек, притягивавший к себе остаточную магию.

Их у Файервинд было всего два.

Хотя копи, где добывали такие камни, давно уже покоились на дне холодного океана, поглотившего многие земли, амулеты эти никогда не считались особо ценными. Кроме того, Мар-Гаддон был хотя и строг к своей лучшей ученице, но никак не мелочен.

Так что, пусть и не без колебаний, она принялась водить маленьким искристым камешком над по-прежнему бесчувственными телами. Закончив действо, долгие минуты она всматривалась в глубь амулета. Потом устало откинулась на скамье, на секунду спрятав лицо в ладонях.

Сомнений не было – эти люди не далее как полгода назад соприкасались с магией того самого загадочного чародея, за наследием которого она охотилась в Британии по воле Мар-Гаддона. Ее последнее задание неожиданно напомнило о себе.

За спиной колдуньи послышался хрип, сдавленные проклятия. Пленники очнулись.

Мельком Файервинд подумала, что, может, она и в самом деле, как говорит Учитель, теряет сноровку – полагала, что в ее распоряжении будет еще час.

Ну, ладно, будем работать.

– Здравствуйте, – поворачиваясь, улыбнулась ведьма во все тридцать два белых превосходных зуба. – Вы у меня в гостях, так что вам не о чем беспокоиться… Кто же вы такие? Назвались бы уж…

Оба рыцаря ответили ей мрачным сопением, очевидно, проверяя украдкой крепость пут.

– Отвечать надо, когда с вами говорит хозяйка, гостюшки дорогие… – Файервинд недобро сдвинула брови.

Воздух рассекла невидимая плеть, и Гавейн с Парсифалем синхронно взвизгнули, со страхом принявшись оглядываться.

«То ли еще будет!» – про себя фыркнула Файервинд.

– Так кто же вы такие?

– Мы… смиренные слуги Господа нашего… – проблеял Гавейн, – Прости нас, дева лесов. Видно, бес помутил наш разум, что мы покусились на столь прекрасную и достойную даму…

– А, так, значит, вы монахи?

– Монахи… Монахи… – залопотали экс-рыцари.

– Да? И из какого же вы ордена, святые отцы?

– Мы из монастыря святого Тука! – взвизгнул бородач.

– Да-да! Святого Тука! – подхватил тевтон.

– Стало быть, из монастыря святого Ту-ука… – с ухмылкой, от которой у двух бывалых и не самых трусливых людей затрепетали поджилки, протянула Файервинд. – Добро… Как насчет того, чтобы пострадать за веру, монашки? Видите, – она обвела дланью усевшихся вокруг алтаря богов. – Они тут давно одни-одинешеньки, никто за ними, бедными, не смотрит. Надо их угостить, а? А то неудобно. Они ведь тут хозяева, а мы – гости. Кровушки давно, бедные, не пили…

Файервинд ласково провела ладонью по голове Чернокрыла, и казалось, тот довольно мурлыкнул.

Старший из пленных, темноволосый и бородатый, испуганно дернулся, зато тевтон, взревев, рванулся было к ней – и спустя несколько мгновений с побагровевшим лицом обмяк. Его выпученные глаза вращались от бессильной ярости, смешанной с ужасом.

– Ну что, будем говорить правду или мне таки напоить здешних хозяев вашей кровушкой?

– Мы… будем… говорить… – запинаясь, пробормотал Гавейн.

– Всю правду? – насмешливо прищурилась Файервинд.

– Всю! – выдохнул, сипя, Парсифаль.

– Ладно…

На столе появился предмет, до ужаса напомнивший связанным бродягам миниатюрную виселицу. В жильной петельке болталась позеленевшая статуэтка непонятного уродца.

– Значит, так, – важно изрекла чаровница. – Это Весы Истины. Посвящены они богу правды и… Ладно, это не для ваших ушей, презренные… Так вот, стоит вам солгать или даже промолчать о чем-то важном, и этот вот дружок, – щелчок длинного ногтя по скрюченной костяной статуэтке, – начнет качаться… Точно так же, как будете качаться в петле и вы, если не прекратите врать. Ну, давайте, что ли, исповедуйтесь… святые отцы!

Про себя Файервинд только что не смеялась, глядя на белые от страха лица пленников.

На самом деле эти «Весы Истины» она соорудила за пару минут из подручных средств.

Заставить фигурку качаться с ее способностями к телекинезу, сбивавшими с ног воина в полной броне, было проще простого. А ложь от правды она научилась отличать еще в пятнадцать лет, по завершении первого круга обучения.

И они заговорили….

Заговорили много и часто, не скрывая ничего, испытывая страх пополам с облегчением.

Если кто-то вдруг запинался, колдунья взглядом заставляла жутковатый «маятник» колебаться быстрее, и тогда оба принимались вновь наперебой говорить, выкладывая свои самые сокровенные тайны.

По ходу дела Гавейн признался, что поступил в орден Мечехвостов, потому как оказался замешан в заговоре против своего дяди, лорда Нортумбрийского, и боялся разоблачения, а Парсифаль повинился в совращении падчерицы своей тетки.

Наконец Файервинд сделала знак замолчать.

А когда Парсифаль что-то пытался продолжить, ведьма простеньким заклятием заткнула ему рот.

Несколько минут она провела в напряженном раздумье.

С одной стороны, как будто не стоило менять планы из-за двух не очень много знающих болванов, хотя новости, ими сообщенные, стоили дорого. (Одну историю с драконом и превращенным (превращенным!!!) в осла человеком взять.)

Вначале она даже подумывала – не связаться ли с Мар-Гаддоном и не доложить ли о том, что в ее руках находятся люди этого самого Мерланиуса.

Но чтобы добраться до ближайшего из Камней Слова, с помощью которых Высшие поддерживали связь со своими земными соглядатаями, слугами и агентами, требовалось не меньше двух дней конного пути.

– Ладно, – наконец встала она, приняв решение. Лица пленников, и без того бледные, стали белей муки. – Вставайте уж… рыцари Стоячего Круга.

Парсифаль и Гавейн ощутили, как с них падают путы.

– Значит так, – объявила Файервинд как ни в чем не бывало. – Отныне вы у меня на службе. Будете верно служить, награжу так, что ваш Арторий еще завидовать вам будет. А вздумаете сбежать или, не дай Тьма, поднять на меня руку…

Она вдруг свела руки вместе. Между ними разлилось неприятное лиловое сияние… И оба друга вдруг увидели, как стремительно разрастаются вокруг стены, как становится просторной их одежда, как ведьма на глазах превращается в невероятную великаншу из страшной сказки…

Еще мгновение – и на щелястом полу избушки сидели две серенькие мышки.

– Вот так, герои! – хлопнула со смехом в ладоши Файервинд. – Было два глупых злых мужика, а стали две такие милые мышки! Может, вас такими и оставить? – Грызуны жалобно запищали в ответ. – Скажите спасибо, что помощь ваша нужна…

Вновь фиолетовый проблеск, и на полу уже снова стояли Гавейн и Парсифаль в прежнем облике – правда, совершенно голые.

Переглянувшись, они синхронно бухнулись перед своей новой повелительницей на колени.

– Одевайтесь, мальчики, – непринужденно рассмеялась Файервинд, успевшая по достоинству оценить сложение обоих парней, особенно блондина. – Слушайте мой первый приказ. В столярном деле чего-нибудь соображаете? Нет? Придется поучиться!

Хотя голова ее трещала, виду подавать было нельзя. Мужланы должны свято верить, что для великой чародейки обратить их в серых грызунов – раз плюнуть.

Конечно, в мышей она их не превращала – это даже Высшим не всегда удается.

Заклятие Образа, примененное ею, лишь заставляло самого околдованного и его окружающих видеть в нем то, чей образ на него наложен – будь то слон, мышь или, например, царь зверей. На заговор, кстати, ушла немалая толика заряда в Амулете Силы.

Но дело того стоило. Люди, идущие в дружину Велимира и даже имеющие там знакомых, были ей очень кстати.

Через пару минут уже одетые Гавейн и Парсифаль, повинуясь ее указаниям, обтесывали мечами свежесрубленные молодые деревца и связывали их ремнями, нарезанными из куртки Парсифаля.

Вскоре были готовы вполне качественные, хотя и неказистые носилки.

– Ну, мальчики, – изрекла Файервинд, забираясь на свежесделанное транспортное средство. – Сейчас отправляемся в Клев.

– В самый Киев? – убито спросил Перси, но был остановлен разъяренным взглядом Гавейна, мол, обратно в грызуна захотел?

– Не волнуйтесь! – облизнулась чародейка по-кошачьи. – Мы пойдем другим путем – коротким.

Через пять минут они уже подходили к Старой Тропе.

Стражники Золотых Ворот славного Киева много чего повидали на своем веку.

Но новое зрелище весьма их удивило.

По дороге двигались, явно изнемогая от усталости, два человека – могучий бородатый здоровяк и худощавый смазливый парень.

На плечах своих они тащили самодельные носилки, накрытые тентом из наскоро перекроенного плаща. А в носилках, на набитых сеном подушках, вольготно расположилась красивая молодая женщина…

Свет ущербной Селены – тусклый, гнилушечный – падал на покинутое невесть когда капище. В его лучах колебались мертвенные тени, словно души загубленных тут людей и иных существ, обладающих мыслью и речью, до сих пор неслышно витали над этим местом.

Колдовской щит, прорванный вторжением северной ведьмы, уже затянулся, но это не имело никакого значения. Исправить дело уже не могли даже боги – ведь они, вопреки мнению верующих в них людей, не всемогущи и не всеведущи.

Мудрецы давно полагают, что самые жуткие дела и самые великие бедствия имеют истоком сущие мелочи.

Так случилось и на этот раз.

Лунный луч прошел сквозь окошко полуразваленной избенки и лег на брошенный чародейкой поисковый амулет, в глубине которого еще тлели искорки чужой этому миру магии.

И отразившись от него, упал еле заметным отблеском на старый каменный алтарь.

Крошечный, еле заметный отсвет…

Жалкий блик, видимый лишь самому острому зрению.

Но почему-то именно там, где он коснулся старого камня, тот начал сиять в ответ. Сперва слабо, потом все сильнее…

Увы, никто не мог видеть творящегося тут. Да и не всякий посвященный разобрался бы, что происходит в заброшенном месте Силы.

Маги чуди белоглазой кое в чем ошибались.

Мест, где миры живых соприкасаются с мирами Иных, куда больше, нежели им казалось.

И сейчас магия, пришедшая со звезд и из иных пространств, открывала врата, отпереть которые в давние времена тщетно пытались обитавшие в заколдованном лесу.

Да, будь здесь сейчас Файервинд, она бы лишний раз убедилась, что в одном ее Учитель был прав – совпадений не бывает.

Глава 8

ВЕЛИКИЕ ПРОЖЕКТЫ

Киев, начало июля

Клев произвел на экс-рыцарей Круга Стоячих Камней двойственное впечатление.

Удивительная смесь варварства и цивилизации.

Через весь центр города, пересекая его на две части, шла вполне современная дорога, явно построенная знатоками своего дела. (Как выяснилось позже, ее и впрямь сооружали имперские градостроители, специально выписанные из Александрии отцом нынешнего куявского владыки, князем Радогастом.)

И как странно было видеть по обе стороны этого чуда архитектурной мысли нелепые бревенчатые здания в два-три этажа, называемые местными жителями horomi. Так именовались особняки здешних патрициев. Но ничего общего с привычными инсулами и домусами имперских метрополий, как ни пытались напрячь воображение путешественники, у этих самых «хором» и близко не было. Ни стройности, ни изящества. Груды почерневших от времени и ощетинившихся острыми концами бревен. Высокие крыши с «коньками». Затянутые чем-то полупрозрачным окна. Только резные или расписанные петухами ставни хоть как-то оживляли мрачные фасады.

Бок о бок с хоромами стояли лавки, лавчонки и таверны. А вот они уже один к одному были слепком с привычных, имперских.

В этом Гавейн с Парсифалем убедились, остановившись в одной такой, звавшейся «Под лопухом».

Их новая хозяйка сначала жутко упиралась, не желая селиться в заведении с такой несуразной вывеской. Дескать, «аура здесь неустоявшаяся».

Но когда ей показали чистый и опрятный номер с поистине царским ложем, укрытым мягкими пуховыми перинами. Когда она полюбовалась мраморным умывальником и серебряными приборами для туалета. После того как оценила небольшие, но вполне сносные термы, размещавшиеся в подвале…

В общем, ледяная душа Файервинд несколько пооттаяла.

Но «подлопушный» сервис соответственно тоже был недешев. Поэтому новоиспеченным «ученикам» чародейки достались покои победнее. И все равно не сравнить с теми жалкими конурами, где напарникам приходилось ютиться последний месяц.

Тем более что и термы, и, что более приятно, кухня, и недурной винный погребок были полностью к их услугам.

– Все включено! – как пояснил им радушный хозяин таверны, пробуя на зуб золотой тартесский солид, полученный от Файервинд в задаток.

Прелести куявской кулинарии они оценили тут же. В компании балагура Востреца и колдуньи.

Княжий слуга был первым, с кем они встретились по прибытии под стены Киева.

Вернее, вторым.

Сначала была неулыбчивая и подозрительная привратная стража, которая ни в какую не хотела пропускать в город странную троицу.

Самым непонятным для парней в броне было то, что двое дюжих молодцов тащили на своих плечах носилки с чернявой девахой. Спору нет, зело пригожей и приветливой на вид. И все же. Где это видано, чтоб так срамить мужское достоинство?

А Файервинд нет бы, чтоб пострелять глазками, утишив недовольство стражников. Или пожаловаться на неурочно подвернутую ногу, мешающую ей передвигаться самостоятельно. Ну, как это делают все умные женщины, старающиеся, чтоб противоположный пол не догадался, что им самым наглым образом помыкают.

Колдунья полезла прямо на рожон, словно ее какая муха укусила. Наорала на охрану, указав, что их дело принимать от гостей въездную пошлину, а не донимать их всякими разными расспросами. Для этого особые люди с соответствующими полномочиями есть.

Ребята даже рты раскрыли от удивления и обиды, а их руки поневоле потянулись к… Нет, не к мечам булатным, но к плеткам. Чтоб поучить незваную крикунью уму-разуму.

Тут-то Парсифаль и счел нужным вмешаться, отвесив сперва тумак Гавейну, желавшему насладиться зрелищем, которое могло бы хоть немного уврачевать его израненную женской тиранией душу. Блондин, подойдя вплотную к воротарям, заговорщицки подмигнул им и, скосив глаза в сторону опущенных на землю носилок, в которых фыркала кипящая от возмущения чаровница, сказал пару слов, от которых ратники тут же покатились со смеху.

Здесь бы гостям и хозяевам и разойтись полюбовно. Но какие-то демоны донесли до ушей Файервинд то, что для них не предназначалось…

Простить забывшегося слугу, дурно отозвавшегося о хозяйке, было не в правилах достойной воспитанницы ти-уд. Не тому ее учили столько лет, буквально вбивая почтительность к наставникам и старшим.

Увесистая оплеуха должна была привести в чувство забывшегося холопа.

Должна была.

Если бы достигла цели.

Один из куявских стражей, заметив непристойное поведение девахи, вовремя схватил ее за руку…

Лучше бы он этого не делал.

Потому как был немедленно награжден доброй порцией Силы, материализовавшейся в огненный шарик. Некрупный такой (Файервинд еще не вполне восстановила запас маны да и не хотела никого калечить, так – более для острастки швырнула). Но и этого оказалось довольно, чтобы спровоцировать изрядный переполох.

Вконец деморализованные воины таки схватились за мечи.

Отличающийся мгновенной реакцией Гавейн, вообще не жалующий стражей порядка, достал свой.

Парсифаль затравленным зверьком метался между двумя станами, не зная, к которому примкнуть.

И тут в его голове мелькнула идея, показавшаяся юноше спасительной.

Он во весь голос прокричал имя их недавнего знакомца – Востреца. Ни на что особенно не надеясь. (А вдруг парень так и не ушел от тех лешских «бесов».) Но попытаться все равно стоило. Хоть какой-то, пусть, возможно, и мертвый, знакомец в Киеве.

– Тю, дурни! – сплюнул подсмоленный ведьмой ратник, пряча меч в ножны. – Чего ж вы раньше его милость не вспомнили? Ратибор, – обратился он к своему напарнику, – пошли весточку на Гору. Мигом! Не те ли это богатыри, о которых ясновельможный поминал?

– Что за «его милость»? – поинтересовалась немного поостывшая Файервинд у тевтона.

Молодой человек пожал плечами. Как-то не вязался в его представлении образ озорного брюнета со столь высокими титулами. Может, другой кто.

Да нет, не другой.

Тот самый парнишка-говорун и оказался.

Примчался к Золотым Воротам на резвом породистом коньке, которому и сам Ланселат позавидовал бы. (Шут на коне?! Что за нравы в этой Куявии?!!) И с ходу бросился на шею сначала Гавейну, а за ним и Парсифалю.

Надо признать, что и рыцари были рады увидеть Вострена живым и здоровым. И не только потому, что он послужил им «охранной грамотой», проведя в столицу Куявии. Присутствие здесь мальчишки давало им надежду и на то, что они таки получат обещанную и столь необходимую им службу. («Работа» на Файервинд не в счет.) Да и вообще… Им было искренне жаль, если бы этот толковый парень сгинул тогда в диких лесах Артании…

Сейчас они ехали по Крещатику (так называлась главная улица Киева), осматриваясь по сторонам и с любопытством слушая непрекращающуюся болтовню своего проводника. Файервинд, само собой, осталась в таверне, решив расслабиться в термах и предварительно пригрозив Гавейну с Парсифалем всеми вероятными и невероятными казнями за малейшую попытку «выхода из-под ее воли».

Направлялись к Княжьей Горе, на аудиенцию к князю Велимиру.

Им хотелось побольше разузнать о своем потенциальном работодателе. Каков он нравом и насколько щедр. Однако Вострец, едва речь заходила не о местных достопримечательностях, а о фигуре владыки, сразу же замыкался. Словно на его острый язычок кто заклятие какое-то наложил.

– Сами увидите, – отвечал коротко и односложно.

Парсифаля все это немного напрягало. Что за тайны александрийского двора?

– А вон там князь-батюшка заложить изволил новый храм, – соловьем щебетал Вострец. – Выписал мастеров аж из самого Византия!

– Храм? Какой храм? Какого бога?

Парень с осуждением покосился на Гавейна.

– У нас теперь один, Бог.

Ах да, верно. Как можно было забыть.

– Храм святой Софии, премудрости Господней! – торжественно произнес шут.

Отчего-то в его патетике тевтон расслышал глумливые нотки. Или это ему показалось по причине собственного маловерия?

– А почему из Византия, а не откуда поближе? – удивился здоровяк. – Вот, говорят, в Лютеции неплохие зодчие. Да и в Сераписе тоже.

Брюнетик с уважением посмотрел на Гавейна. Оказывается, тот не только в оружии да сече разбирается.

Бритт приосанился. Еще бы ему не разбираться в храмовом строительстве. Как-никак бывший рыцарь-мечехвост. Довелось поучаствовать не в одном послушании, связанном со строительными работами.

– Да? – поразился Вострец. – Тогда вы с Кукишем… то есть его преосвященством Ифигениусом, наверняка общий язык найдете.

Кому, кому, а куявскому архиепископу паренек косточки перемыть не стеснялся.

– Он-то и посоветовал государю нашему пригласить мастеров из греков. А княжна Светлана поддержала. Она вообще Фиге… преосвященному то бишь… в рот смотрит.

И снова Парсифаль услышал издевку. Только вот в чей адрес? Ужели пресветлой княжны?

– У него столько идей, у нашего владыки, – завздыхал юнец. – Вот намедни предложил батюшке переименовать стольный град в Константинополь!

– Это как? – выпучил зенки Гавейн.

– А вот так, – сплюнул шут в сердцах. – Князь наш во святом крещении принял имя Константина, то есть Постоянного. Ну и, значит, чтобы увековечить его премудрое правление, – мальчишеский голос стал пародийно другим, старческим, с дребезжанием, – необходимо Киев переназвать градом Константиновым, сиречь Константинополем.

– Елы-палы! – расхохотался здоровяк. – Ну и прожектер же этот ваш поп!

– Не то слово. Но нам-то каково?

– И что ваш князь? – заинтересовался блондин.

– Сперва было задумался, а и впрямь не переименовать ли? Хвала небесам, опомнился…

Юноша перекрестился. Нетвердо и неумело. Видно, что это еще не вошло в его привычку.

– А еще государя царем именует. Это от вашего «цезаря»… Но святая София не в пример прочим задумкам Ку… его преосвященства… должна стать подлинным украшением «матери городов русских!

– Какая еще «мать»? – ядовито осклабился Перси.

– А так отец Офигениус перевел греческое «метрополия», столица то есть.

На круглом мальчишечьем лице замерцала ироническая ухмылочка.

– Чудны дела Твои, Господи! – поддержал его настроение тевтон.

Княжая Гора поразила рыцарей не меньше, чем Крещатик. Той же эклектикой, сочетавшей влияние западной и восточной культур.

Планировкой она напоминала афинский акрополь. Большой участок земли был огорожен высокой стеной из затесанных кольями толстых бревен. Правда, когда уже они въехали в огромные, обитые бронзой ворота, Парсифаль заметил, что с внутренней стороны частокола по всему периметру началось возведение каменных стен, которые, как можно было судить вприкидку, по мощности не будут уступать крепостным стенам любого из больших городов Европы.

В центре находился княжеский дворец – terem. С виду он походил на уже виденные хоромы знати, но был гораздо масштабнее. И не в два-три, а в целых пять этажей. Притом же не из дерева, а из красного обожженного кирпича.

У приезжих зарябило в глазах от изобилия башен, башенок, портиков и балконов. Видно было, что здание планировалось и сооружалось не одним поколением архитекторов, потакавших запросам разных заказчиков.

– Да, – подтвердил Вострец, – строить терем начали еще при деде Велимира, князе Гостомысле. Он был большим любителем Востока. Потому и велел построить здесь подобие знаменитых Висячих садов Вавилона. Вон их остатки, над берегом Днепра-Славутича, ну, Борис-фена по-вашему.

Рыцари глянули в ту сторону, куда показывал парень, и ахнули. Точно, копия садов, прославивших имя легендарной царицы Семирамиды. Но в каком запущенном состоянии!

– Гостомысл умер, когда сады еще не были разбиты до конца, а его сын, Радогаст, больше тяготевший к имперской роскоши, прекратил работы. Нужны были деньги для строительства Крещатика…

Он же, Велимиров родитель, заполнил местность вокруг терема мраморными беседками, фонтанами, бассейнами. Были здесь и алтари в честь богов земли Куявской. Но после начала борьбы нынешнего повелителя с идолопоклонством вся «мерзость языческая» подверглась уничтожению.

Что еще бросилось в глаза профессиональным воинам, так это немереное количество вооруженной до зубов охраны. Она стояла везде: у порога дворца, на лестницах, по коридорам, у окон и дверей. Пока поднимались к княжим апартаментам, Гавейн насчитал что-то около полусотни ратников, которые звались gridni.

Кого же или чего остерегался Велимир?

В gridnice, бывшей преддверием в личные покои государя, им пришлось обождать. Как пояснил один из стражников, экипированный богаче иных, что выдавало в нем воинское начальство, князь был занят.

Пока суд да дело, осмотрелись.

Стены гридницы буквально ломились от развешенного на них оружия. Щиты, мечи, копья, шлемы, свезенные сюда со всех концов Геба. Настоящий музей! Иные экземпляры средств лишения человеческой жизни рыцарям довелось увидеть впервые в жизни.

– Наш батюшка любит зброю, – пояснил Вострец. – Вот иноземные послы и везут ему во множестве дары от своих владык.

Между тем дверь, ведущая в апартаменты, отворилась, выпустив человека среднего роста, гордого, надменного, с широким лбом и пронзительным взглядом. Худощавое лицо его еще больше удлиняла остроконечная бородка, над которой закручивались усы. По виду ему было лет за сорок, и в волосах и бородке уже мелькала седина. Одет он был в шелковый балахон фиолетового цвета, что выдавало в нем лицо духовное и притом высокого сана. Тяжелый золотой крест на груди указывал, к какой именно религии принадлежал мужчина. В руках он сжимал несколько пергаментных свитков.

Ифигениус, отчего-то сразу догадались приезжие. И не ошиблись.

– Кого на сей раз к царю-батюшке притащил, охальник? – задребезжал противный голос, при звуках которого Перси невольно улыбнулся.

Все-таки здорово у шута вышло с подражанием, похоже.

– Завел моду на государево подворье со всякой шушерой шастать! – одарил епископ рыцарей пренебрежительным взглядом.

– К князю, – подчеркнул последнее слово парень, – кого попало гридни не пустят. За то им злато-серебро исправно платят. Со мной же герои беспримерные, богатыри земли Римской достославные Гавейн и Парсифаль. Пришли к государю на службу наниматься. И, кстати, святый отче, наши единоверцы.

– Неужто?! – усомнился Кукиш, но в голос и на рожу на всякий случай подпустил учтивости.

– Святая правда, преосвященный, – подтвердил Гавейн, широко крестясь. – Благослови!

Склонил голову и протянул руки под благословение. Его примеру последовал и тевтон.

Епископ в благословении не отказал и уже с нескрываемым интересом принялся разглядывать прибывших издалека молодых людей. Им даже стало не по себе от цепкого и какого-то липкого взгляда князя церкви.

– Славные, говоришь? – уже и в обращении пастыря с шутом стало меньше неприязни. – И беспримерные?

– Сам видел, как они навь оприходовали, – засвидетельствовал Вострец. – Словно с какой векшей-белкой справились…

– На-авь? Метаморфу-уса?!!

У Ифигениуса даже челюсть отпала почти до самого пола.

Рыцари скромно заковыряли носками сапог ковер.

– А я о чем, святый отче? – понизил голос парень. – Теперь понятно, почто они к князю-то пожаловали?

Кукиш судорожно сглотнул слюну и часто закивал.

– Нам пора, – отчеканил брюнет. – Государь ждет.

– Да, да, да, да… – попугаем зачастил епископ.

А в глазах его застыл священный ужас.

– Э-э-э… – понеслось им в спину, когда они уже заходили в княжеские покои. – Проситесь в мою дружину. Не обижу! Сто, нет, двести денариев в месяц, обмундирование и провиант!!

Рыцари, не оборачиваясь, кивнули, а Вострец незаметно для преосвященного сложил фигу.

Великий князь Куявии Велимир мерил светлицу нервными шагами.

Был он невысок, но крепок телом и широк в плечах. Густые русые волосы, ниспадавшие до плеч, обрамляли полное румяное лицо, по имперской моде бритое. Да и одевался государь так, как это было принято среди высшей знати Империи. Вот разве что тяжелый алый плащ (korzno), скрепленный на плече золотой фибулой, да круглая шапка, отороченная мехом, выбиваясь из общего стиля, указывали на высокое положение этого человека, владевшего доброй четвертью всех европейских земель.

Впрочем, и плащ, и шапку, одетые по случаю приема иностранных гостей, Велимир вскоре сбросил, как бы подчеркивая, что официальная часть закончена и пора перейти к вещам приватным и конфиденциальным.

– Вострец уже, наверное, поведал вам о том, что у нас приключилось? – Холодные голубые глаза вперились сначала в собственного слугу, а потом уставились на рыцарей. – Что в землях наших месяца полтора-два как навьи появились и житья никому не дают?

Все трое кивнули. Шут и правда успел ввести приезжих в курс дела.

– Вот и славно. А то я не мастак складно говорить о вещах тайных и неискушенному в волшбе уму недоступных. По этой части вам лучше с дочкой моей, Светланкой погуторить. Или с отцом Офигениусом…

Перси про себя усмехнулся. Видно, переиначивать на все лады имя своего архипастыря вошло у куявцев в привычку.

– Скажу лишь одно. Что земли наши хворы и нуждаются в добром и надежном врачевании. И ежели найдутся умелые лекари, могущие в беде нашей споспешествовать, то награда им будет немалая.

У Гавейна зажглись глаза. Но спросить, сколь велик будет размер княжеской благодарности, он постеснялся. Лишь прикинул, что коль уж епископ предлагал им восемь ауреусов месячного содержания (у Мерланиуса имели пять) плюс харчи и экипировка, то внакладе они не останутся.

Конечно, и работенка предстоит нелегкая.

Снова вспомнилась та зеленая образина из артанийского трактира. Еле справились тогда с одной. А тут, судя по озабоченности царя (бритту понравился титул, придуманный Кукишем) и его ближайшего окружения, этих тварей видимо-невидимо.

Но выбора у скитальцев нет. Работа, притом хорошо оплачиваемая, ой как нужна. Посмотрим, куда кривая вывезет. Одна надежда на собственные мечи да на удачу, которая, кажется, наконец повернулась к ним лицом, а не задницей.

Ну и, конечно, Файервинд не стоит сбрасывать со счетов. Твердо обещала им свою помощь в обмен на клятвы верности.

– Вы где служить хотите? – вопросил государь. – У меня в дружине или как? Могу вас в гридни записать, коли пожелаете…

Служить в личной княжеской гвардии, как им пояснял Вострец, было великой честью. Туда отбирались люди надежные и неоднократно проверенные. Еще бы, ведь им доверялась жизнь самого повелителя земли Куявской.

– Тут преосвященный к себе в дружину звал… – решил забросить наживку крепыш, вдруг удастся чего выторговать.

Голубые глаза полыхнули лютым гневом.

– Пущай своими делами занимается! И так на себя воз и малую тележку дел взвалил владыка. И святая София на нем, и радение о благочестии, и обустройство границ. А тут вот еще новое дело замыслил…

Князь подошел к столу, заваленному пергаментными свитками, и взял один из них.

– Вот полюбуйтесь! Решил преосвященный русскую азбуку составить. Мало ему наших отеческих черт и рез!

Парсифаль сунул нос в рулон пергамента. Тот был испещрен знаками, по виду напоминающими буквы греческого алфавита.

– А почему не на основе латиницы? – удивился тевтон. – Ведь так было бы удобнее…

– Ну не ведаю я, чем ему так греки угодили! – развел руками Велимир-Константин. – Может, восхотел батька имя свое увековечить. Офигеницей желает назвать новое письмо.

– Фигня это все! – сказал, как припечатал, Вострец.

– Вот и я так же мыслю! – расхохотался повелитель. – Фигня и есть, самая натуральная! Но пусть владыка забавляется. Чем бы ни тешился, лишь бы в государственные дела не лез. Итак, на чем порешили?..

– Позвольте нам, ваше величество, – учтиво начал Парсифаль, памятуя инструкции, данные им на сей счет Файервинд, – остаться, так сказать, вольными стрелками.

Велимир вздел левую бровь.

– Нам так будет удобнее. Дело-то тонкое, лишних глаз не любит. И чтоб подчиняться напрямую только вам, а не какому-нибудь воеводе. А для связи просим выделить вашего шута. Дабы, буде понадобится помощь, могли всегда к вам обратиться.

– Хм, – буркнул князь, – В одиночку желаете? Как наши богатыри? Ин, быть по-вашему. Вострецок, ты как? Готов послужить земле родной?

– О чем речь, великий государь! – стукнул себя кулаком в грудь юноша.

– Добро. Нужды ни в чем знать не будете. Жалованья вам положу по пятнадцать гривен на нос…

«Пятнадцать гривен! – зашелся в немом восторге Гавейн. – Это же триста семьдесят пять денариев! Целых два с половиной фунта серебра!»

– Сейчас пойдете к моему казначею. Он вам выдаст чуток деньжат на обзавод. Обживайтесь поскорее и за дело. Ежели что неотложное, мой терем для вас открыт в любое время дня и ночи. Ступайте же. И да поможет вам Господь!..

Глава 9

ОПАСНЫЕ ТЕРМЫ

Файервинд никак не удавалось расслабиться.

«Милостиво отпустив», а если точно, то скорее проводив своих новоявленных «слуг», она попыталась отдохнуть с дороги. Умаялась не на шутку.

Только присев на краешек кровати, а затем и утонув во взбитой перине, почувствовала, как свинцовой тяжестью навалилась усталость, буквально сковывая все тело. Не было сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Добрая сотня назойливых иголок впилась в плечи и затылок. Разноцветные круги плавали перед глазами.

Доигралась.

И зачем только зря расходовала драгоценную Силу? Перед кем форсить вздумала? Если подумать и признаться самой себе начистоту, то зачем ей вообще понадобилась эта обуза в виде двух здоровых и не очень сообразительных парней? Ведь привыкла работать в одиночку. А тут…

Большое Звериное Слово.

Хм!

Одно оно «весит» целую кучу маны. С помощью такого количества Силы можно городские ворота пробить или не очень толстую крепостную стену. Ну, конечно, и соорудить чего-нибудь вроде моста через неширокую реку.

Странно. А ведь получается, что на созидание требуется гораздо больше магической энергии, чем для разрушения. Как-то никогда прежде Файервинд об этом не задумывалась. Не оттого ли, что ей, боевой магичке-разведчице, чаще приходилось делать именно второе, а не первое?..

Потом глупо израсходовала Кристалл Памяти.

Чего ей стоило просто-напросто прижечь парням пятки раскаленной кочергой, чтоб выяснить, кто они и что?

И еще заклятие Образа.

Вроде и плевый эффект от него, несерьезный. А поди ж ты, почти в полсилы Звериного Слова тянет.

Да, довыпендривалась…

Неужели ее так глубоко задел за живое этот голубоглазый смазливенький блондинчик, что она захотела ему утереть нос? И почему это из двух молодых людей вспомнился именно он? Не тот кряжистый козлобородый богатырь, который ей, кажется, больше бы подошел и ростом, и комплекцией…

Великий Темный, о чем это она?!

Подошел, не подошел… Тьфу! Точно от потери Силы в детство впадать начинает. Девичьи бредни. А ведь уже давно не девочка. Хе-хе.

Спасибо Учителю.

А кабы не его волшебное зелье? Смогла бы она выглядеть на двадцать пять в свои-то… Ох, не будем вспоминать, во сколько… Грустно становится. Целая жизнь прожита. А если по человеческим меркам, то и все полторы…

Подозрительный шорох и последовавший за ним не менее подозрительный писк отвлекли чародейку от невеселых мыслей.

Повернув голову, Файервинд увидела, как по краю кровати неторопливо шествует какое-то существо, по виду напоминающее крысу. Однако ж пушистую и притом бесхвостую и большеухую.

Порывшись в памяти, женщина припомнила, что подобные твари на латыни именуются кусиками, а здесь, в Куявии, пацюками. Куявцы их вроде бы приручают и заставляют выделывать всевозможные уморительные трюки.

Вот и этот скорее всего ручной. Совсем не боится людей. Ни малейшего внимания не обращает на лежащую на кровати даму.

Ведьма хлопнула ладонью по покрывалу.

Зверек даже усом не повел, продолжая свое странствие.

Файервинд слегка разозлилась. Надо же, словно она пустое место.

Перевернулась на живот и замолотила по кровати уже двумя руками.

Пушистик остановился. Вальяжно, с ленцой развернулся к ней мордочкой и выжидательно уставился на колдунью глазками-бусинами. Ну, мол, чего тебе от меня надобно?

Постоял так мгновение-другое, а затем вновь оборотился к чаровнице толстеньким задом и потопал восвояси.

Дама опешила от подобной наглости.

Чтобы какой-то четырехлапый клубок шерсти игнорировал ее, колдунью! Ну, держись, паразит! Сейчас тебе мало не покажется.

Щелкнула перстами, пытаясь сотворить крохотный огненный шарик. Небольшой, с горошину. Чтобы немного" припалить бока наглецу, поубавив у него самоуверенности. Еще не хватало таверну сжечь, обнаружив себя раньше времени. И так едва не погорела у ворот из-за своей несдержанности.

Огонька раздобыть отчего-то не удалось.

Да что ж это такое делается, Темные Владыки?! Ужели совсем выдохлась?!

А раскормленный паршивец еще и дразнится. Уселся столбиком, поджав задние лапки и сложив крест-накрест на грудке передние. И глядит этак глумливо. Дескать, давай, поджаривай, чего медлишь, тетка.

Раздосадованная, плеснула в ладоши, вызывая гром. Но вместо грозного раската, долженствовавшего напугать грызуна, из-под висящего над кроватью балдахина прямо на голову Файервинд плеснуло холодной водой.

Б-р-р!!

Это еще откуда? Вроде дождя не накликала?

А-а, понятно. Всего-навсего перевернула кувшин с водой, стоящий на прикроватном столике.

Ты-то чего, тварь, крысишься? Думаешь, сбежишь от неминуемой расправы? А насчет этого как?

Запустила в зверька подушкой. Не колдовством, так естеством возьмем.

Пацюк, хоть и толстые бока да щеки наел, от перьевого снаряда ловко увернулся. И глумливо оскалил два верхних клычка.

Этого чародейка вынести была уже не в силах. Схватив вторую подушку, она вскочила на кровати и тигрицей метнулась вперед. Но, запутавшись ногами в шерстяном покрывале, не удержала равновесия и сверзилась на пол.

Падение вышло болезненным. Ударилась боком и оцарапала левую руку о резную спинку ложа.

С руганью, услышь которую, верно, покраснел бы отъявленный завсегдатай кабаков, Файервинд поднялась на ноги. Ее терпение лопнуло. Неназываемый с ним, но сейчас она сотворит что-либо ужасное. И пусть летит в бездну эта паршивая таверна со всеми ее обитателями, а мерзкая крыса таки получит по заслугам. Будет знать, как действовать на нервы великим чародейкам.

И ведьма начала замогильным голосом произносить заклятие Разрыва.

Видно, почуяв неладное, пушистик заметался по кровати, намереваясь унести куда подальше лапы, а с ними и все остальное.

Файервинд злорадно захохотала, представляя, во что сейчас превратится грызун.

И тут случилось невероятное.

Кусик остановился и, глядя на заливающуюся смехом женщину, вдруг покачал головенкой и… постучал себя лапкой по лбу.

Слова заклятия стали поперек горла, и вместо них изо рта колдуньи понеслись невнятные хрипы и стоны…

Чародейка протерла кулаками глаза, а затем снова посмотрела на кровать…

Там было пусто.

И ничего не указывало на то, что ложе еще недавно служило полем боя.

Подушки, чуть примятые ее головой, так и лежали одна рядышком с другой. Шерстяное клетчатое покрывало тоже было на месте.

Но, главное, все было сухое. А где же пятно от разлившейся воды?

Чудно, кувшин стоит на столике полным-полнехонек. И даже лед не успел растаять, словно его положили туда только что.

Быстро осмотрела раненую руку. Ни царапинки.

Что же это было? Заснула она, что ли? Тогда почему стоит, а не нежится на перине? Не замечала за собой раньше привычки спать стоя.

Бред.

Проклятая усталость.

Надобно немедленно что-то делать.

Имперцы да и жители Куявии в таких случаях незаменимым лекарством считают баню. Самое время наведаться в термы, столь превозносившиеся хозяином таверны.

«Термы».

Только и названия.

Ничего общего с теми роскошными заведениями, в которых ей приходилось бывать в имперских городах. В той же Лютеции. Или, скажем, Массилии.

В раздевалке-аподитерии не обнаружилось надзирателя, который присматривал бы за вещами. Понятно, что, направляясь в баню, Файервинд не стала разряжаться в пух и прах. Однако она привыкла бережно относиться к личному имуществу, как, впрочем, и большинство ее земляков. А что тут скажешь? Север. Он воспитывает. Раздобыть приличную вещь в краях, где и людей-то раз-два и обчелся, довольно трудно. Разве что у какого-нибудь зеваки…

Недолго поколебавшись, чародейка все же решила довести начатое до конца, положившись на твердые заверения хозяина «Под лопухом», что у него всегда все под неусыпным контролем. Посмотрим.

Она с мстительным удовольствием представила, во что превратит «термы» вместе с прочими постройками таверны, буде из аподитерия исчезнет хоть один из предметов ее убранства. Пусть даже самая крохотная вещица.

Завернувшись в простыню (следует признать, идеально чистую и из тонкого полотна) и обув легкие сандалии, сплетенные из древесной коры (пар десять таковых, все новенькие, ненадеванные, помещалось в коробе, стоявшем под полкой с бельем), колдунья прошла во фригидарий – помещение с бассейном, наполненным прохладной водой. И комната, и бассейн были небольшими, даже крохотными. Но сделано здесь было все со вкусом, причем из отличного мрамора.

Интересно, откуда они его берут?

Простыня упала на пол, в разные стороны полетели сандалии, и Файервинд с победным воинским кличем ринулась в воду.

Ух-х-х!!

Холод бодряще обжег ее тело, сразу дав ему невероятный заряд энергии. В глазах сначала потемнело от резкого перепада температуры, но так же быстро и прояснилось.

К чему к чему, а к холоду ей не привыкать. И в ледяной проруби не раз приходилось купаться – было и такое в годы ее ученичества у Мар-Гаддона. Наставник закалял не только ее дух, но и тело. И даже не поймешь, тренировке чего он уделял больше внимания.

Поплескавшись так немного, женщина перешла в следующее, уже более теплое помещение – тепидарий. Здесь находился брат-близнец давешнего бассейна, но вода в нем была слегка подогретой.

Придумавшие термы римляне были по жизни большими сибаритами и не любили слишком резких контрастов Переход от одного состояния воды к другому должен быть постепенным.

И здесь, как и в предыдущих покоях, было пусто. Ни души. И это также отличало местные термы от имперских, никогда не испытывавших недостатка в посетителях. Или это проявление заботы хозяина таверны о ее нравственности? Чтобы кто ненароком не обидел знатную постоялицу?

Ага, будто ее так легко обидеть. Пусть только попробуют.

Хм, холодная вода таки вернула ей боевое настроение. Это радует. Дело-то, кажись, пошло на поправку.

Что, если попробовать Силу прямо сейчас?

К примеру, не выходя из тепидария, сотворить пару огненных шариков и довести воду до кипения, превратив помещение в кальдарий?

А что, недурная мысль. Все равно вокруг людей нет. Никто и не заметит. Потом она приберет за собой.

Файервинд защелкала перстами, одновременно нашептывая заклятие Огня.

– Негоже, дева, порядок-то нарушать! – неожиданно раздалось откуда-то сверху.

Голос был старческий. Скрипучий и противный.

С перепугу колдунья ойкнула и погрузилась в бассейн, при этом изрядно нахлебавшись воды.

Вынырнув и сердито отплевываясь, завертела головой по сторонам, выискивая нарушителя спокойствия.

Нашла довольно быстро.

Им оказался невзрачный толстопузый старичок с длинными волосами и такой же длинной, почти касающейся пола бородой. Волосы деда уже до того выцвели, что приобрели какой-то зеленовато-болотный оттенок.

Старик был гол. Только неширокий кусок материи опоясывал чресла. Круглые выпуклые глаза неприязненно зыркали на Файервинд из-под кустистых бровей.

– Чего озоруешь, спрашиваю? – грозно рявкнул.

Однако ведьма уже окончательно пришла в себя.

Встала посреди неглубокого бассейна во весь рост, вызывающе выставив напоказ полные соблазнительные груди и уперев руки в бока.

– А ты еще кто таков, чтобы требовать с меня ответ?! За молодицами подглядываешь, извращенец?!

Дед крякнул и озадаченно поскреб затылок. Беззубый рот расплылся в похабной ухмылке. Видно, лицезрение женских прелестей не оставило старца равнодушным.

– Так банники мы, за порядком следить приставлены, – развел руками. – Чтоб все было исправно.

– Вот и следи себе! – фыркнула чародейка недовольно, вновь присев в воду – хорошего понемножку. – Где-нибудь в другом месте!

Вот же старая перечница. Принесли Темные не вовремя. Неужели он что-то заметил? Вряд ли. Обнаружить плетение волшбы не так просто. И по силам лишь тому, кто сам обладает Силой.

– Да ты, дева, не бранись, – уже с извиняющимися нотками в голосе загнусавил дед. – Я ж тута для приятства человеческого обретаюсь. Так могу потрафить, что… еще мало покажется…

Странно, при всем том в немудреных словах старика Файервинд почудилась некая скрытая угроза. Бред, отмахнулась от тревожных мыслей. Какая может быть опасность от этакой-то развалины.

– А что ты такого умеешь? – поинтересовалась лениво.

Не зря же его приняли на работу. Хозяин таверны показался ей человеком здравомыслящим, так что кого попало к постояльцам подпускать не станет.

– Парку поддать такого, чтоб вся хворь-худоба мигом из тела повыскочила, – вкрадчиво начал вещать о своих умениях банщик. – Да травок пахучих подпустить для расслабления. Опять же косточки размять. Что руками, что веничком березовым…

Вот искуситель.

А ведь хороший массаж ей и впрямь не помешал бы. Рискнуть, что ли? В любом случае постоять за себя она сумеет.

– Ну, давай, веди в свои владения, – решилась.

Они проследовали в кальдарий, мигом оказавшись в царстве пара.

Во влажном воздухе отчетливо проступали травяные запахи, но Файервинд сразу не смогла определить, что это за зелья. Потому что как-то мгновенно расслабилась. Так, что еле доплелась до мраморного ложа, на которое ей указал старик.

Банщик придержал ее за руку, не давая сразу же улечься на камень, и окатил мрамор тазиком кипятка. Над ложем поднялось облако густого пара, ударив в нос резким тревожным духом. Женщина было вскинулась, но тут же и обмякла. Если бы не вовремя протянутые стариком руки, она наверняка бы сползла на пол.

Пузатик, сноровисто приняв ношу, бережно опустил ее на лежак. Лицом вверх. И принялся выделывать руками какие-то странные пассы вокруг головы Файервинд. Та пару раз дернулась, вскрикнула.

Да и затихла.

– Вот так-то, дева заморская, – покачал головой банник. – Что ты супротив одолень-травы сотворить можешь? Противу нее щит поставить силенок у тебя маловато.

Перевернул чародейку на живот. Провел тонкими длинными пальцами по обнаженной женской спине и одобрительно крякнул.

– Справная баба! Ладно-ть. Обещал же расслабить. Надо слово сполнять.

Невесть откуда в его руках возникло два пука березовых прутьев с листочками. Банник со знанием дела осмотрел их, поочередно сделав каждым пару рубящих движений, рассекая парной воздух.

– Знатные венички! Спасибо, друг Вареник…

Он расправил плечи, мигом сделавшись как-то выше и стройней. В его осанке появилась величественность, несколько не вяжущаяся с едва ли не карикатурной внешностью.

– Ну-ка, детки! – кликнул зычным голосом. – Поддайте парку! Окажем почет гостье издалека!

Из пара вынырнули два серебряных ковшика.

– Сюда лейте и сюда! – ткнул два раза вениками, коснувшись изголовья и поножья ложа.

Две струи кипятка пролились на мрамор. Но осторожно, чтобы невзначай не обварить распростертую на ложе даму.

– И веники не мешало б сбрызнуть, – рассудил банник. – Но не кипятком… А вот квасок был бы самое то.

В воздухе появился березовый туесок. Дед сунул в него веники, покрутил кругообразно. Потом вытащил и принюхался-пригляделся.

– Эх, мать-размать! – лихо рубанул по пару своими прутковыми мечами-кладенцами крест-накрест.

Да и приладил одним изо всей дури по мягкому месту Файервинд. А другим прошелся по лопаткам. Колдунья хоть и была в полудреме, а дернулась. Приметив это, банник кивнул. Но замах убавил. Зато зачастил.

«Шлеп, шлеп, перешлеп. Распошлеп да шлеп, шлеп, шлеп», – пели дружно венички.

Чаще, чаще.

Вот над спиною чародейки уже словно над ковшом с кипятком легкий парок заклубился.

Связки березовых прутьев заработали еще более споро. Они будто сгребали встающий от тела Файервинд молочно-белый туман в одну кучку.

Когда пара набралось уже довольно прилично, начали формировать из него что-то непонятное. Впрочем, это только поначалу казалось невразумительным. Немного погодя очертаниями оно стало напоминать снеговую бабу, которых так любит лепить зимой куявская ребятня

Еще через пару мгновений «баба» превратилась в точное подобие разомлевшей на лежаке чародейки. Только полупрозрачное и невесомое.

Испуганно косясь на свою материальную сестру-близнеца, призрак стыдливо прикрывал руками грудь и лоно. Ничего в нем не было от того бесстыдства, с которым ведьма недавно дразнила банника.

Старик внимательно глядел на дело чар своих. Он видел страх, сочащийся из всех пор морока, и с удовлетворением кивал.

– Что, теперь твоя душенька довольна? – вопросил негромко. – Отпарил на славу, как и обещал. Благодари, что не запарил. А то ведь хотелось. И, верно, оно и стоило бы. В наказание за слепоту твою и дурость.

На лице призрака отразилось непонимание. Однако он по-прежнему безмолвствовал. То ли страшился слово поперек молвить грозному хозяину бань, то ли вообще не дан ему был дар разумной речи.

– Ну, положим, захотел твой учитель и братья его отомстить человекам за прежние обиды.

В горле у банника что-то булькнуло. Он матюгнулся и прищелкнул перстами. Из тумана выплыл серебряный ковшик с квасом. Старик браво опрокинул его в беззубый рот, утерся рукою и продолжил:

– Да, сквитаться с людишками решили. Оно и пущай бы. Кто спорит-то? Человеки – они порода вредная. Их завсегда вразумить не худо и не зазорно. Чтоб неповадно было губить вкруг себя все, что только с ними не схоже. Ты уж не серчай, дева, но на Гебе-батюшке намного легче б жилось без вашего гнусного племени. – Хитро прищурился и погрозил пальцем. – А и не с руки тебе на меня серчать. А то таки запарю. Хе-хе-хе… – Морок дернулся, заслышав этот зловещий смешок. – Однако ж что-то у воспитателей твоих не срослось, дева. То ли напутали чего в заклятиях, то ли разучились за столько-то веков, проведенных в Подземелье, с Силушкой обращаться… Но пустили они в мир наш беду лютую… А ты в Заповедном лесу им еще и пособила, не туды со своей волшбой сунувшись… – И вдруг гаркнул во всю мощь:– Кто тебе, дура, дозволил Охранный круг разрывать?! Нет, сейчас точно запарю! Ежели б не Вареник… Уж не знаю, на что ты ему сдалась, но обижать не велел. Лишь попужать дозволил. И слово просил передать. Дескать, сама напортачила, сама и исправить должна. А твои новые знакомцы пущай тебе в том помогут. Должок за ними неоплаченный имеется. Все поняла?

Призрак часто закивал головой.

– Гляди ужо. Присматривать за тобой будут. Так ты посланцев-то не забижай. А то вон ведь несчастного Уханю мало не угробила. И чем это тебе домовой не угодил? Всего-то и хотел, что подушки перебить. Грымза ты, однако. Будешь такой букой, никто замуж не возьмет…

На прозрачном лике видения появилось нечто вроде замешательства.

– Не тушуйся, девка… Какие там твои годы… Поживем, увидим… А нынче, однако, уже пора тебе и возвращаться. Разговор наш не забудешь. Не получится. Но порухи для здравия твоего и Силы от того не будет.

Банник хлопнул в ладоши.

Морок заколебался, быстро превращаясь в ту самую субстанцию, из которой был сотворен. Легкий парок осел на Файервинд, вдруг застонавшую и пошевелившуюся на ложе.

– В другой раз не суйся в воду, не зная броду, – осклабился старик и не удержался, напоследок приложив еще раз веничком по распрекрасному мягкому месту чародейки…

Дама ойкнула, ощутив, как что-то обожгло ее ягодицы, и открыла глаза.

Некоторое время недоуменно таращилась по сторонам, пытаясь вспомнить, где она и как здесь оказалась. Наконец припомнила и с негодованием заметалась по помещениям «терм», разыскивая обидчика.

Сейчас найдет и в порошок сотрет старого козла!

Щелкнула пальцами.

Сорвавшийся огненный шарик с шипением рассек пелену тумана и погрузился в бассейн, взвихрив его горячим гейзером.

Ха!

Получается!

Сила-то, кажется, восстановилась.

Попробовала сотворить такое еще раз. И снова вышло.

– Домина! – раздался встревоженный мужской голос, принадлежавший хозяину таверны. – Домина! У вас там все в порядке?

– Где твой мерзавец-банщик?! – рявкнула Файервинд, схватив за грудки возникшего посреди пара мужчину.

Тот часто заморгал.

– Банщик? – озадачился.

– Ну да! Такой нахальный зеленобородый старикашка! Он меня тут чуть не запарил!

Хозяин заведения столбом стал.

– Э-э-э… – Ничего иного сказать у него не получалось.

Чародейка недолго думая схватила его за шиворот и окунула головой в бассейн.

– Ну, вспомнил? – спросила, когда мужчина закончил отплевываться.

– Он так и сказал, что банщик? – замялся несчастный. – Или, может, банником назвался?

– Ой, банник, банщик – какая разница?!

– Не скажите, домина, не скажите… Вам когда-либо раньше приходилось встречать «соседей»? Ну… представителей, так сказать, Малых Народнее…

Вот осел! За кого он ее держит?! За несмышленую девочку, что ли? Встречала ли ОНА представителей малородцев?! Да…

Что?!

Глава 10

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

Чернобыль, Старый лес, октябрь того же года

– У вас что здесь всегда так встречают-провожают? – поинтересовалась Орландина, когда гостеприимная деревенька скрылась за поворотом.

Бублик лукаво улыбнулся:

– А что, понравилось?

– Да как-то непривычно. Чтобы незнакомых людей так запросто пустили на ночлег да еще и приготовили угощение…

Она мечтательно закатила глаза, вспоминая о чудесных блюдах – жирных, вкусных и необыкновенно сытных, которыми их потчевали хозяева.

– Но вообще-то такая жизнь не для воина, – вздохнула амазонка. – Расслабляет. Забываешь об осторожности. Начинает казаться, что все вокруг такие добрые и хорошие. Хочется всех любить…

– Так ведь так и надобно, – простодушно сказал сатиренок. – Воин должон любить свой народ. Тогда и с супостатом биться сподручнее, когда знаешь, что на тебя люд надеется.

Девушка хмыкнула:

– У нас не так. Мы, вольные, служим прежде всего себе самому. Чтоб денег перешибить побольше. Те, кто под присягой, во власти императора и богов. О народе думаешь в последнюю очередь.

– А о земле родной?

– А где она у наемника-то? – ответила вопросом на вопрос Орландина и отчего-то ей стало горько.

Всю жизнь она прожила в Сераписе, но может ли с уверенностью сказать, что это ее родина? Знает же, что они с сестрой были рождены где-то в другом месте и лишь волею судеб заброшены в огромный имперский город, где потеряться легче, чем найтись.

– Однако ж странно, – продолжила она чуть погодя, – что даже с перепою ни один мужик не сунулся ко мне за лаской и утешением.

В ее голосе кроме удивления звучало и какое-то разочарование пополам с обидой. За время их с Бубликом странствий амазонке не раз и не два приходилось доказывать грубым представителям мужского пола, что она таки не зря опоясалась мечом.

– Уж таков закон в здешних краях, – пояснил лешачок. – Никто не вправе посягнуть на то, что ему не предложено по доброй воле. Иначе…

– Что, князь накажет? – усмехнулась девушка.

– Зачем князь? – пожал худенькими плечиками Бублик. – Когда Старый лес рядом.

Последняя фраза была произнесена с таким благоговейным трепетом, что Орландина невольно посмотрела по сторонам. Никаких лесных насаждений поблизости не наблюдалось.

– Что еще за лес? – полюбопытствовала осторожно.

– Скоро сама увидишь…

Обычно словоохотливый отрок нынче явно был не в ударе. И вообще он как будто преобразился.

Если раньше амазонка не могла без смеха глядеть на то, как ее «оруженосец» (а именно такую роль играл при ней нечистик в их куявском походе) сидит в седле, то теперь ей стало казаться, что все его прежние кривляния, шараханья и даже падения были не чем иным, как притворством. Вот ведь едут легкой рысью по далеко не ровной дороге. Она сама, хоть и, что называется, выросла на коне, раз за разом подскакивает, клацая зубами и довольно ощутимо прикладываясь мягким местом о кожу сбруи. А малышу хоть бы хны. Словно стал единым целым со своим коньком. Не шелохнется. Спина струной, плечи развернуты, грудь вперед, голова гордо откинута.

Точно принц на параде.

И смотрит на нее так странно и загадочно. Под этим его взглядом Орландина вдруг почувствовала себя маленькой беспомощной девочкой, ничего толком не знающей и не умеющей.

Ох уж эти малонародцы. Всегда с ними так. Напустят важности да тумана, будто только им одним ведома некая конечная истина, которую не дано постичь обычному человеку.

Зачем тогда связываться с людьми? Пусть бы сами и справлялись со своими проблемами!

– Не серчай! – словно прочитал ее мысли Бублик. – Это место для всех нас свято. Тут пустые слова лишни…

– Для вас?.. – уточнила.

– Ну, для древних народцев. Или «соседей», как нас еще зовут люди.

Лес этот зовется Старым, потому что даже самые ветхие из ветхих днями не упомнят, когда тут зародилась жизнь. Почитай, что тогда, когда Мировое Дерево в первый раз заплодоносило, дало семя, разнесенное ветром по всему свету, отчего появились прочие деревья и растения.

И то ли одновременно с деревьями, а может, и задолго до них возникло здесь Озеро. Вроде упал с неба гигантский раскаленный шар и пробил в земле дыру, которая впоследствии постепенно заполнилась водой. Сколь оно глубоко, никто не знает и доведаться не пробовали. Даже русалки никогда не доплывали до самого дна. Говорили, что уж больно вода там холодная. Но это они шутят. Что им за дело до студеной воды, ежели у них самих кровь ледяная. Вернее то, что дедко водяной запретил шустрым внучкам понизу почем зря шастать. Незачем, дескать дразнить Бездну. А что это за зверь такой – следовало только догадываться. Кикиморы ехидно перешептывались, что и сам хранитель вод не ведает, о чем бает.

А вода озерная, даром что стылая, зато живая. Зачерпнешь ладошкой да выпьешь – словно огонь по жилам потечет. И всякая хворь сама собой из тела выскакивает. Правда, лесным жителям недуги почти неведомы. Вот разве что бывает, когда дедко Вареник за нерадивость в науках высечет кого из своих внучат, тогда стоит в Озере лопух помочить да приложить к больному месту – враз зуд как рукой снимает.

Люди тоже прознали о целебных свойствах той водицы. Но им по Старому лесу бродить вольно не дозволено. Разве что по самому краю, где собирают грибы да ягоды. А в самую чащу ни-ни. Только с позволения древних хозяев. Да и то не всем, а только посвященным. Волхвам, ведунам, целителям.

Волхвы – самые безвредные из соседей. Сложат какой-нибудь алтарь в честь лесных или водных жителей и знай себе пляшут с подвываниями, прося древних помочь в каком-нибудь деле.

Дедко Вареник завсегда выслушает просьбы молча, потом созовет совет старейших на полянке у Озера (это чтоб водяному сподручнее было, он не может долго на вольном воздухе находиться) и там уже решают, прийти на выручку людям или нет. Чаще всего помогаем. Отчего не пособить, ежели это в наших силах? Люди ж все больше о еде молят. Поделиться с голодными лесной снедью немудреной – орехами там, корешками, ягодами – это ж не в тягость. Земля – она для всех родит.

Иное дело, когда о всяких глупостях просят. Наслать мор какой на соседские поля или скот. Или помочь в военных походах. Тогда ответа нет. Еще и проучить можно за зловредность.

Знахари да ведуны – те много хлопот доставляют. За ними глаз да глаз нужен. Чтоб не испортили чего или не взяли лишнего. Им дай волю, так все Озеро б до дна вычерпали, все травы с кореньями повырвали. А зачем жадничать, спрашивается? Ты бери, сколько тебе надобно. А завтра еще возьмешь. И в следующем месяце. И на тот год. Старый лес – он щедрый.

Когда князь Киевский на старые порядки ополчился, то среди прочих священных мест и этому досталось. Явились епископовы дружиннички и стали по лесу рыскать, чтоб, значится, выдворить прежних хозяев куда подальше.

Старый леший на первых порах не велел их трогать. Люди подневольные, служивые, что с них взять. Тем бы и одуматься. Видят же, никого вокруг не наблюдается. Взять бы витязям и уйти восвояси да доложить по начальству, что дело сделано.

Так нет же, рьяные какие-то попались. Словно и не на этой земле родились. Чем это Кукиш их опоил или прельстил таким, что воины принялись священные деревья рубить да жечь, чтобы нас отсюда повыкурить.

Тут дедко Вареник уже не выдержал. Отослал нас, мальцов, под присмотр старших, а сам дружинникам и показался.

Те обрадовались, как полоумные, и начали за ним по лесу гоняться. Но это ж все одно, что пытаться ветер вольный поймать.

Поводил их князь лесной по своим владениям, покружив преизрядно, и к Озеру-то и вывел. Здесь воины на ночлег стали, ибо ночь уже подступила, а сил на обратную дорогу не было.

Развели костры, как водится, захотели водицы набрать для каши. А вода озерная от них и убегает. Только ратники к ней потянутся, а она уходит. Потом и вовсе диво-дивное приключилось. Взялась льдом поверхность Озера. И это посреди лета-то!

Вот и смекнули тогда дружинники, что совсем худое творят. Повинились, на колени перед водоемом попадав. Молили пощадить их и отпустить с миром. А уж они всем закажут ходить в Старый лес с дурными намерениями.

Ничего им в ответ не было сказано. Однако ж поутру показалась тропа. Узкая да неудобная. Через буреломы и овраги идущая. Но и за то были благодарны воины, что позволено им было уйти.

Больше никто от князя сюда не совался…

Впереди показались первые деревья. Сначала одно-два, а потом вдруг словно из-под земли встала гигантская желто-зеленая стена.

Орландине пришлось запрокинуть голову, чтобы попытаться прикинуть, сколь высоким был этот частокол. Не смогла. Раскидистые кроны колоссальных деревьев, сдавалось, подпирали самое небо.

Ей и раньше случалось бывать в заповедных лесах. Например, в священных рощах аллеманов или артанийцев во время одной из Рейнских войн.

К стыду своему вспомнила, что не раз и не два участвовала в осквернении таких вот мест. Авгуры поучали, что в этом нет ничего плохого. Дескать, изгоняем ложных богов ради торжества истинных. Но больше думали не о сакральной стороне дела, а о том, что подобные действия призваны деморализовать противника, унизить его.

Чаще выходило наоборот. Озлобленные святотатством варвары дрались, как бешеные, мстя за поруганную веру…

И все же таких деревьев-великанов Орландине видеть еще не доводилось. На их фоне казалась она сама себе малюсеньким муравьишкой.

Кусты тоже мало в чем уступали исполинам-соседям. Каждый из них напоминал доброе дерево. Даже колючки на терновнике и те размером были с мужскую руку.

Высокая, уже начавшая по-осеннему желтеть трава доходила почти до самого подбрюшья коней, хватая всадников за ноги и норовя стащить наземь.

С чего бы такое буйство жизни, удивлялась амазонка. Попробовала спросить у своего спутника.

– Старики сказывают, что это все от Озера, – нехотя ответил Бублик. – Мол, оно своими живыми водами питает корни древ и травы…

Что-то сильно беспокоило сатиренка.

Он тревожным флюгером вертелся в седле, пристально всматриваясь в окрестные заросли. На его круглощекой потешной рожице мелькало одно чувство за другим. И не нужно было быть опытным физиономистом, чтобы прочитать все заботы, одолевшие лешачка. Удивление сменялось настороженностью, та в свою очередь уступала разочарованию, за которым следовало уныние.

– Что случилось? – всполошилась Орландина. – Что-то не так?

Бублик отмахнулся. Не до тебя, дескать.

Спешившись, пацаненок потрусил в сторону ближайших кустиков.

А, приспичило, с облегчением догадалась амазонка. Однако ж ошиблась.

Вместо того чтобы справить нужду, сатирчик стал осматривать да обнюхивать березку и искать что-то в росшей вокруг нее траве.

– Да где же она? – озадаченно почесал вихрящийся между рожек чубчик.

– Кто? – не поняла девушка.

– Тетка! – топнул ногой паренек. – Куда она могла запропаститься, ума не приложу! И сестренки вместе с нею…

В кустах орешника послышался подозрительный шорох.

– А! – расплылся в довольной ухмылке юный леший. – Схоронились! В прятки играть удумали. Вот озорницы! Вижу, вижу!

Метнулся к зарослям, раздвинул гибкие ветви лещины и разочарованно хмыкнул. Прямо под ноги ему выкатился… заяц. Да какой огромный, почти что с маленького кабанчика ростом. Видно, что, приобретя в размерах, зверек потерял отличительную черту своих длинноухих сородичей – непомерную пугливость. Потому как, нимало не дичась, стал по-кошачьи тереться о ногу Бублика. Еще и довольно урча при этом.

Девушка подумала, что за удивительное место этот Чернобыль. Если тут зайцы величиной с поросенка, то каковы должны быть сами секачи. Не говоря уже о медведях.

Сатиренок между тем тоже что-то наворковывал в длинное серое ухо. Косой, казалось, внимательно его слушал, знай себе кивая. Словно соглашался с тем, что ему втолковывали. Когда же маленький леший закончил, заяц тяжело вздохнул, совсем как человек, и понурил голову. Орландина готова была поклясться, что из его глаз… капнули слезы.

Святой Симаргл! Плачущий заяц?! Ну ладно бы еще крокодил. Слыхала она о таком диве, хоть самой и не привелось видать.

Бублик отшатнулся от ушастого и всплеснул руками.

– А остальные?! – раздался крик боли.

Заяц покачал головой. Потом развернулся к людям спиной и быстренько так юркнул назад, в орешник.

– Что он тебе сказал? – зачала тормошить мальца за плечи амазонка.

А у того слезы в три ручья из глаз катятся. Силится что-то сказать, но только рот лягушкой открывает.

– Ну, перестань! – пыталась унять его девушка, но лешачок, уткнувшись носом ей в жилетку, заходился еще пуще.

– Ты же не маленький! Сто сорок лет как-никак на белом свете прожил!

– Их нет, понимаешь?! – уставились на нее заплаканные глазенки. – Не-ет!

– Ну, ушли куда-нибудь, – совершенно не представляя, о ком идет речь, пожала плечами Орландина. – Вернутся. Или мы их найдем! Давай искать! Ведь мы, наверное, еще и половины леса не прошли. Ты мне Озеро обещал показать.

Слезинки мигом просохли.

– А ведь верно! Озеро!

После долгих блужданий по лесу они наконец вышли к таинственному водоему.

Почему «таинственному»?

Орландина и сама не могла бы толком объяснить то чувство, которое она испытала при первом взгляде на лесное Озеро.

Вроде бы и ничего особенного в нем не было, а вот же…

Форма Озера была идеально круглой. Как будто кто-то специально подровнял. Но кому по силам подобное? Разве что всемогущим богам.

Немного странным выглядело то, что у самой кромки воды ничего не росло. Абсолютно. А ведь можно было представить, что коль скоро животворящая озерная влага произвела такие разительные перемены в окружающей природе, то уж в непосредственной близи от нее должны твориться такие чудеса, что о-го-го.

Ничуть.

Даже чахлого камыша, смотрящегося в зеркальную гладь, не наблюдалось.

И тишина.

Глубокая.

Словно кладбищенская.

Сравнение невеселое, но отчего-то именно оно напрашивалось на язык. Не потому ли, что со времени, когда они с Бубликом въехали в Старый лес, амазонка ни разу не слышала птичьего крика? Уже это настораживало.

Хотя живность в чернобыльской чаще явно наличествовала. Тот же заяц-переросток. Пару раз из-под ног выпрыгивали лягушки. Тоже немаленькие. С голову взрослого человека. Хорошо хоть, что Орландина не в пример своей сестрице не падала в обморок при виде бородавчатых земноводных. А то прибавилось бы хлопот лешачку.

Однажды мимо них просеменил ежик, гордо неся на своих иголках гриб. Одного такого «грибочка», верно, хватило бы целой крестьянской семье на ужин. И как у ежа достало силенок волочь лесное чудо?

Интересно, какие ж тогда здесь ягоды? Не иначе трех-четырех достаточно, чтобы наполнить корзину.

Озерная вода также навевала мысли о трауре. Когда Орландина склонилась над водоемом, то не увидела своего отражения. Поверхность была черной и непрозрачной, словно смола.

Хотела дотронуться, но Бублик не дал. Схватил за запястье и дернул на себя.

Ого! Малец мальцом, а силенкой боги не обидели.

– Ты чего? – спросила на всякий случай.

– Вода, – прошептал сатиренок. – Она… умерла…

– Не может быть! – вырвалось у нее.

А сама отчего-то сразу поверила.

– И что ж теперь делать?

Юный князь лесной потряс головенкой.

Потом, отстраняясь, подошел к Озеру и присел на нависший над водой камень. Склонился к черной глади. И залопотал, запричитал что-то по-своему.

Некоторое время ничего не происходило.

А потом…

Над неподвижным зеркалом закружились в хороводе золотые бабочки. Оленьи глаза Бублика распахнулись от восторга. На пухлой мордашке заиграла счастливая улыбка.

– Они живы, – сообщил тоненьким, срывающимся от волнения голосочком. – Ушли. Далеко-далеко. Но… живы…

Глава 11

ПСЫ ГОСПОДНИ

Киев, июль

Да, бедный и богатый рыцарь – это как небо и земля.

Что такое убогий рыцарь?

Это бесконечные скитания, когда негде приклонить голову. Разве что в чистом поле или в лесу.

Это вечно жалующийся на голод желудок, насыщаемый в лучшем случае единожды в день.

Это тупая тоска, пришедшая на смену страху за свою жалкую жизнь.

И неизбывные мысли о еде, о ночлеге, об изношенной одежде и дырявой обуви. О мерзкой погоде с ее дождем, норовящим привести в негодность и без того уже прохудившуюся экипировку, с пронизывающим до сердца холодом.

А главная, не дающая покоя и забивающая все остальные дума – когда же это все наконец закончится, Господи?!

Иное дело, когда в кармане рыцаря весело звенит злато-серебро.

Тогда мир вокруг кажется прекрасным, люди же добрыми и великодушными, а не злобно зыркающими тебе в спину, как бы выбирая, в какое именно место всадить кинжал.

Да и думается с деньгами совершенно по-другому. Сдается, что нет таких преград, которые нельзя преодолеть. И все по плечу и по силам.

И хочется любить ближних.

Так бы обнял всех и поделился распирающей грудь радостью.

Или помог бы нуждающимся в защите, как и обещал, надевая рыцарские шпоры.

Вот хотя бы этой девице, которую обступила с явно недобрыми намерениями группа подозрительных типов.

– Эй, вы там! – сам собой прорезался голос. – Ну-ка, елы-палы, оставьте девушку в покое!

– Тебе что, делать нечего?! – злобно прошипел на ухо крепышу Перси. – Какого хрена вмешиваешься не в свое дело? У нас же деньги…

Гавейн одарил блондина презрительным взглядом.

Сияй в небе солнце, тевтон точно обиделся бы, поймав на себе этот исполненный леденящего холода взор. Но, хвала Создателю, был поздний вечер, и в тусклом свете Селены Парсифаль ничего не заметил. А потому продолжал удерживать за рукав вконец сбрендившего приятеля, ни с того ни с сего решившего поиграть в благородство.

Вот же идиота кусок! Ничему его жизнь не научила. Едва Фортуна улыбнулась, а он уже в преисподнюю торопится.

В том же, что дело может закончиться печально для новых слуг князя Велимира, можно было не сомневаться. Стоило взглянуть на крепкие высоченные фигуры, обступившие кольцом девицу, да посчитать их…

Мм, человек восемь.

Против двоих всадников.

Будь с ними Вострец, пожалуй, и справились бы. Но шут остался во дворце. Надо было уладить кое-какие формальности с казначеем.

Гавейн, завидев столько денег сразу и в одном месте, не выдержал и попросил выдать ему жалованье за месяц вперед. Хранитель сокровищ усомнился, вправе ли отпустить этакую-то сумму.

Перси, видя такой расклад, благоразумно ограничился третью.

Но бородач уперся, как осел. Вынь да положь ему все пятнадцать гривен, а иначе он немедленно едет из Киева прочь. К более тороватому нанимателю.

Парсифалю чуть дурно не стало. Где это дурной бритт собрался искать хозяина? Не в Империи ли?

Слава Хонсу, брюнет вмешался. Взял казначея под локоток и что-то тихонечко нашептал на ухо. Тот с сомнением посмотрел сначала на рыцарей, потом снова на шута. Вострец ударил себя кулаком в грудь, подтверждая все ранее сказанное. Хранитель хмыкнул, но перечить больше не стал и отсчитал всю сумму сполна.

Двадцать гривен новенькими монетами имперской чеканки. Часть в ауреусах, часть денариями. Как и попросили иноземцы, с недоверием отнесшиеся к несерьезным «кунам» и «резанам». (И напрасно, как им потом объяснил шут. В кунах и резанах серебра содержалось больше, чем в привычных рыцарям денариях и сестерциях. Потом при обмене потеряют.)

– И тут кинули! – бурчал бритт, ссыпая денежки в кожаный кисет.

Казначей только хитро усмехался в усы. На кросс-курсе он сэкономил своему государю целых полгривны. И то деньги. Среднему киевлянину на неделю жизни хватило б.

Вострец распрощался с ними до послезавтра, выразив надежду, что дорогу обратно они найдут без труда. А проблем никаких возникнуть не должно. В столице тихо и спокойно. Городская стража и гридни Офигениуса, в мирное время перебравшие на себя функции вигилов, зорко следят за порядком.

Ага, спокойно.

Прямо девица может пройтись ночью по городским улицам и никто ее не обидит.

Может, кликнуть на всякий случай стражников? Вдруг да поможет?

Ох, не поспеют! Глупый британец уже и меч вытащил. Значит, драки не миновать. Уж он-то напарника знает.

– Я вам, придурки, говорю! – рявкнул, распаляясь, Гавейн. – Отойдите от нее и поживее!

– Люди добрые, – выступил вперед один из нехороших парней – долговязый и плечистый. – Ехали бы вы подобру-поздорову, а?!

В его голосе слышалась плохо скрываемая угроза.

Парсифаль с удовольствием последовал бы этому совету. Но вот как образумить приятеля? Разве что дать хорошенечко по башке, чтоб на время дух вышибить. Однако ж можно не рассчитать и получить сдачи. Если на бородача найдет, он теряет контроль. Не разбирает, где свои, а где чужие.

– Елы-палы! – озадачился крепыш. – Да ты нас пугать никак вздумал?!

Он заскрежетал зубами.

«Похоже, – приуныл блондинчик, – началось».

И полез за своим оружием.

– Пугать? – удивился долговязый. – Разве что попросить. Правда, ребята?

Его сообщники громко заржали.

– Едрить твою! – выругался Гавейн. – Ну, держись!

И двинул своего рысака на длинного.

Тот, видя, что шутки кончились, повелительно вскинул руку.

– Стой!

И распахнул плащ.

Под ним находилась тонкого плетения кольчуга с нагрудной пластиной, на которой был выгравирован какой-то рисунок.

Присмотревшись, Парсифаль разобрал в лунном свете, что это изображение пса.

– И что, покусаешь? – осведомился бородач, тоже рассмотревший собаку.

– Э-э-э… – завертел головой долговязый.

Было видно, что он растерян.

И тут подала голос доселе молчавшая девица.

– Люди добрые! – завопила что есть мочи. – Спасите! Не дайте пропасть во цвете лет!

Длинный порывисто обернулся к ней лицом и развел руки в стороны, как бы пытаясь схватить молодицу в объятия. Она увернулась и ошпаренной кошкой кинулась к всадникам.

Кто-то из негодяев, сориентировавшись, схватил ее за подол платья и потянул на себя. Девушка споткнулась и упала на коленки, при этом громко охнув. Наверное, ушиблась.

Этот вскрик окончательно вывел крепыша из себя.

– Ну, собаки! Сейчас я вам хвосты рубить стану! Перси, спина к спине!

Тевтон мгновенно понял, какого маневра от него требует напарник, и повернул своего коня хвостом к крупу скакуна Гавейна. Таким образом, тылы обоих рыцарей оказались более-менее защищенными.

Первая атака вышла весьма удачной для бывших паладинов Круга Стоячих Камней.

Гавейн сшиб с ног и едва не затоптал того головореза, который толкнул девушку, и испытал при этом такое удовлетворение, что сам удивился. Обычно дрался хоть и с азартом, но без фанатизма. Выполняя обычную работу-воина. За которую платят.

А тут.

И что это с ним такое? Ведь даже толком не рассмотрел ту, из-за которой ринулся в драку. Наверное, это все из-за удачного начала службы. Деньги – великая сила, способная творить невероятные чудеса.

Например, размягчить зачерствевшую душу рыцаря-неудачника.

Бородач оглянулся на блондина. Как там у него дела?

Напарник тоже ворон не ловил. Прижал одного из противников к стене и пытался достать его мечом. Правда, отчего-то не рубил, а норовил огреть плашмя. Чего это он решил проявить милосердие? На взгляд Гавейна, насильникам самое место в аду.

Причем, похоже, они нарвались на какую-то шайку. Ишь, собака у них вместо опознавательного знака. И как удивился этот длинный, когда рыцари не проявили должного уважения (или следовало трепетать от страха?). Вероятно, псы имеют определенную репутацию в Киеве.

Но как же тогда быть с уверениями Востреца, что в столице Куявии тишь да гладь да Божья благодать? Или не хотел ударить в грязь лицом перед иностранцами? Знаем мы этих патриотов. Так и норовят приукрасить общую картину.

Ладно, потом разберемся. Сейчас первым делом надобно выручить даму и самим смыться. Есть, конечно, соблазн разгромить банду, а затем потребовать от князя награду за отличную службу. Но тут непонятно, кто еще кого разгромит. Многовато этих «собачек» на их с тевтоном головы.

Эх, если бы уловку какую придумать. Хотя бы вот подхватить девицу к себе в седло и деру. Эти пешие, не догонят.

Попробовать, что ли? Чем черт не шутит.

Гавейн с молодецким гиканьем пришпорил коня и направил его к уже успевшей встать на ноги девушке. Бандиты опешили и расступились.

Рыцарь наклонился и приобнял молодицу за талию…

Возможно, та не совсем правильно истолковала его намерения. Потому как неожиданно залепила бритту увесистую затрещину. Да еще и сильно рванула его за руку.

От неожиданности крепыш потерял равновесие и сверзился с седла наземь.

– Елы-палы! – взвыл, схватившись за ушибленную ягодицу. – Ты чего творишь, полоумная?!

Затравленно осмотрелся по сторонам и понял, что дело дрянь.

Его конек, лишившись седока, с перепугу умчался прочь.

Трое разбойников, навалившись на Парсифаля, тащили его с лошади. Блондин отбивался изо всех сил, уже не думая о сохранении вражеских жизней. Рубил с плеча. Однако его удары непонятным образом не наносили нападающим ни малейшего урона.

«Заговоренные они или что?» – удивился бритт.

Прислушавшись, он понял, в чем дело. При соприкосновении с бандитскими головами клинок издавал характерный звон. Итак, кроме кольчуг на негодяях были еще и шлемы. Круглые и плоские, так что под шапками их нельзя было заметить.

Тут на Гавейна тоже напали, так что ему стало не до наблюдений.

Уже после первого размена ударами рыцарь понял, что перед ним отнюдь не новичок в рубке. Уверенная рука, холодный расчетливый ум, подсказывающий, куда и как наносить удары.

Бритт сделал пару своих фирменных выпадов, которым его научил еще командор Ланселат. Обычно они проходили на ура. Если не один, так другой. Но здесь были погашены практически мгновенно.

«Вот дерьмо!»

Интересно, кто учил этого щенка (противник был еще совсем юным парнем, почти мальчиком) фехтованию? Не иначе великий мастер. У такого и самому взять пару уроков не грех. Если не дорого возьмет, конечно.

Ну, хорошо.

Посмотрим, как тебе понравится вот этот подарочек, дорогуша.

Крепыш завертелся волчком на месте, выставив перед собой клинок. Мальчишка немного опешил. Но лишь на самое мгновение. А потом присел, пытаясь достать ноги Гавейна.

Рыцарю только этого и надо было.

Рубанул наискосок, метя в незащищенную пацанячью шею. Вложил в удар столько силы, что наверняка снес бы молокососу голову.

Если бы сумел достичь цели.

В последнее мгновение кто-то успел подтолкнуть его руку. Так что удар пришелся плашмя, но все равно поверг парня сначала в транс, а потом и в глубокую отключку. Гавейн проверил, насколько она глубока, пнув юношу ногой в бок. Молодой человек не шелохнулся, что и решило его судьбу. Возиться с поверженным противником не было времени.

Уже новый нарисовался.

На сей раз это был длинный. По всей видимости, предводитель шайки.

Разминаясь, бритт повел плечами и повертел головой. Этот поединок будет нешуточным. Если желторотый цыпленок дрался как рысь, то громила семи футов роста, пожалуй, за медведя сойдет.

Принялся выписывать клинком в воздухе замысловатые фигуры, чтобы пощекотать нервы противнику. На что тот совершенно неожиданно брякнул:

– Бросай меч! Не наигрался еще?!

Странная это была встреча.

Поздний вечер, глухой переулок, шайка, напавшая на беззащитную девицу…

У Парсифаля сложилось стойкое убеждение, что все это кем-то подстроено.

Но кем и для чего?

Ну, на вторую половину вопроса, положим, ответ было дать нетрудно. У рыцарей при себе имелась по всем меркам немалая сумма денег. Такой приз стоил того, чтобы за него потягаться.

Кто же придумал столь хитрый план? Наверняка тот, кто знал, что они везут деньги и поедут именно этой дорогой.

Знакомых в Киеве у них еще не так много. Значит, кто-то из дворца, из ближнего окружения Велимира.

Самого князя Перси вывел из подозрения почти сразу. Зачем ему отбирать у гостей то, чем он сам их одарил по своей щедрости?

Тогда либо казначей, либо этот зубоскал шут. Не исключена возможность, что к делу мог приложить руку и епископ. Кроме денежного интереса у него был и мотив мести за то, что рыцари отказались служить под его рукой.

Однако больше всего странным было не само нападение.

Хотя какое там нападение? Сами ввязались по дурости в местные разборки. Вот уж чего не мог наверняка учесть тот, кто все это запланировал, так это то, что они таки точно решат вступиться за обижаемую нахалами девушку. Этот кто-то делал ставку на то, что рыцарь обязан заступиться за слабого. Эх, не знает он имперских рыцарей. Да большинство из них равнодушно проехало бы мимо столь незначительного инцидента. Если бы в голову бритту не ударила моча…

Так вот, странным было то, что разбойники не желали наносить рыцарям серьезных увечий!

Норовили просто-напросто хорошенько отмутузить иностранцев.

Вот, например, когда его стащили с лошади, он подумал, что тут ему и конец. Но нападающие вместо того, чтобы немедленно пронзить грудь Парсифаля своими мечами, только стали топтать поверженного врага. Пребольно, да. Но не смертельно. Притом же по голове не били.

Увернуться от троих противников для тевтона ничего не стоило. Пару мгновений, и он уже был на ногах.

Понятное дело, меч он выронил при падении. Но и кулаки – это тоже оружие. Особенно если знаешь несколько хитрых приемчиков. Однако ж все это хорошо, коль и неприятель идет против тебя с голыми руками. Тут же совершенно иная ситуация.

Иная?

Но отчего «псы» засунули мечи в ножны и стали закатывать рукава?

И еще эта девица.

Будто Парсифаль собственными глазами не видел, как она стащила бритта с коня. И как толкнула его руку, когда Гавейн уже чуть было не угрохал своего противника.

Разве так себя ведут девушки, едва не ставшие жертвой грубых насильников?!

– Бросай меч, говорю, иноземец! – повторил длинный.

При этом так нагло оскалившись, что Гавейн не выдержал.

– Эх, елы-палы! – гикнул он, бросаясь в атаку.

Заработал мечом, точно селянин косой. Влево-вправо, справа-налево. Так, как категорически запрещал драться требовательный и придирчивый к подчиненным Ланселат.

И как-то само собой получилось, что рука вскоре оказалась пустой.

Не всегда гнев хороший помощник в драке.

Вот дьявольщина, подумалось. И стоило бежать столько миль, чтобы вот так глупо сложить голову в далекой полудикой стране? И это тогда, когда судьба, казалось, повернулась к тебе лицом.

В глаза бросилась оскаленная песья морда, выгравированная на доспехе долговязого. Показалось, что тварь смачно облизнулась и пустила слюну.

«А тебе, пришелец с островов, следует опасаться собаки, змеи и крокодила, – вспомнилось вдруг пророчество Востреца. – От одной из этих зверушек погибель примешь…»

Не это ли и имел в виду княжой шут? Ведь не всегда предсказание следует толковать буквально.

Острие вражеского меча уткнулось в кадык. Гавейн сглотнул и попробовал молиться.

– Хватит, Лют! – раздался властный девичий голос. – Побаловали и будет!

– Как скажешь, светлая княжна! – ответил долговязый, убирая оружие. – Воля твоя!..

– И чего это вы себе вообразили?! – прохаживалась взад-вперед по горнице Светлана. – Что у нас в Киеве порядки хуже, чем в каком-нибудь занюханном Сераписе?

Перси хотел было возразить по поводу «занюханности» названного княжной города, но промолчал.

Он вообще обалдел от всего происшедшего. Недавние противники взяли их под белы рученьки и с почетом проводили в некий бревенчатый дом, оказавшийся местной вигилией. То есть караульней.

И сами «насильники» назвались… ратниками из дружины епископа Ифигениуса. Или, «псами Господними», как величал их сам его высокопреосвященство. Оттого и эмблема на нагрудниках, известная любому жителю столицы и ее окрестностей. И потому и догадались дружинники, что перед ними не иначе как иноземцы, раз не унялись при виде символа хранителей порядка.

– А чего ж вы тогда девицу обижали? – набычился Гавейн. – То есть…

Он шмыгнул носом и покраснел, потупившись. Княжна лукаво посмотрела на него и подбоченилась:

– Да разве ж меня обидишь? Такую-то…

Выпрямилась во весь рост. Не в отца пошла. Высоконькая для девы. И статью скорее воин, чем пряха.

И румянец во всю щеку. И русая коса почти что до пола.

– Скажи, Лют! Можно меня изобидеть?

Длинный невесело осклабился и почесал в затылке.

– Тогда что это было? – осторожно поинтересовался Парсифаль.

– А, – отмахнулась княжна. – Это преосвященный ко мне личную охрану на всякий случай приставил. Да я в городе подзадержалась чуток…

– Чуток!.. – возмущенно фыркнул Лют.

– Что, уже и к подружкам в гости сходить нельзя?! – Светлана грозно свела брови и стала разительно похожа на Велимира. – В другой раз не будете под горячу руку лезть! Аль думаете защитников не сыщу? Вон какие парни у тятеньки в услужении!

И этак-то по-особенному посмотрела на Гавейна.

У здоровяка сердце ухнуло в пятки…

Глава 12

ПО ГРАДАМ И ВЕСЯМ

Земли в окрестностях Киева, средина июля

Необычный это был поход.

Задуманный Файервинд и ею же возглавляемый. (Хоть оно и обидно для мужской, а паче же рыцарской чести, что командорствует в квесте женщина, а что поделаешь, когда связан по рукам и ногам вассальной клятвой и угрозой развоплощения.)

Колдунья не соизволила ничего толком объяснить своим телохранителям. Просто сказала, что надобно осмотреться.

Что она имела в виду, Гавейн с Парсифалем сначала не поняли.

Зато, к удивлению рыцарей, уразумели Вострец с Ифигениусом.

Шут, которого парни решили предупредить о своей внезапной отлучке, для чего с утра пораньше заявились в княжеский терем, выслушал их внимательно и без своих обычных прибауток. Спросил лишь, куда именно они намерены отправиться.

Молодые люди пожали плечами. Нанимательница не ознакомила их с предполагаемым маршрутом.

Брюнет помрачнел. Как тогда связь держать будут?

Потом хлопнул себя по лбу и, велев подождать, выскочил из гридницы.

В это время и появился преосвященный. Как будто стоял за дверью, подслушивая разговор и специально дожидаясь, когда уберется его соперник по влиянию на князя.

– Вы чего это, охальники, на моих дружинников поперли? – забуравил епископ глазами рыцарей. – Хотели удаль свою перед царем-государем выказать?

– Да какую там удаль, святой отец, – с притворным смирением потупился Перси. – Еле ноги от ваших соколов унесли.

Кукиш с подозрением скривился, отчего лицо его напомнило перезревший инжир.

– Хм, а мне доложили иное… Что, не прекрати вашу драку царевна, вы бы уложили всех псов Господних на месте.

– Это ж кто такое сморо… – начал было крепыш, но сильный удар локтем в бок, полученный от тевтона, заставил его заткнуться.

– Ее высочество и сказала, – указал глазами на княжеские покои Ифигениус.

«Вот так и рождаются легенды, – подумал блондинчик. – Но с чего бы это княжне брать нас под защиту?»

– Чем зря в столице безобразничать, лучше б делом занялись, – наставительно погрозил пальцем преосвященный.

– Дык, елы-палы, – подбоченился Гавейн, – мы же как раз и собрались…

Новый тычок прервал его словоизлияния.

– На рать?! – живо заинтересовался Фига. – И куда, ежели не секрет?

– Как раз тайна и есть, – дерзко ответствовал появившийся в гриднице Вострец, несший в руках нечто, покрытое платком и формой напоминающее коробку.

– Секреты от меня-а?! – грозно надул щеки епископ. – Первого министра?!

– Чего-чего? – недопонял брюнет. – Это еще что за диковинное титло? Снова, батюшка, что-то выдумать изволил?

– Неучи! – возвел очи горе Кукиш. – Варвары!

– Это ты о ком сейчас, твое преосвященство? – с недоброй ухмылочкой ласково поинтересовался шут. – Не о князе ль батюшке?

– И вообще, – вдруг заторопился владыка. – Недосуг мне с вами языком чесать. Я как раз на поварню шел. Рецепт нового кушанья придумал. Котлета по-киевски, вот! Куриное филе, масло… Должно выйти настоящее объедение! На весь Геб прославлюсь… то есть прославится земля наша…

– Благословите, святой отче, – попросил Гавейн.

– Скатертью дорога! – осенил их крестом епископ и тут же спохватился: – Христос вам защита, дети мои!

И величественно удалился.

– Из тебя б самого котлет навертеть, юрод, – плюнул ему вослед Вострец. – Держите, робяты.

Сунул в руки Парсифалю свою ношу. Тевтон снял платок и обнаружил, что держит клетку с голубями.

– Вестовые, – пояснил куявец. – У самой княжны выпросил. Сперва не хотела давать, но как узнала, что для вас, тотчас отчего-то и передумала. Еще вот и ленточку свою повязала.

Заслышав такое, бородач выхватил у напарника клетушку и прижал к груди.

«Ага!» – констатировал блондин.

А шут покачал головой и пояснил, как следует обращаться с посланцами.

– И глядите там, не шибко на рожон лезьте… – попросил на прощание.

Когда рыцари вышли из терема, Гавейну показалось, что его кто-то окликнул.

Запрокинув голову, он посмотрел на фасад княжеского дворца. И померещилось, что в одном из окошек четвертого этажа промелькнуло знакомое девичье лицо. Часто застучало сердце, к голове прихлынула кровь.

А вместе с нею невесть откуда пришли и непонятные мысли.

Интересно, а если, положим, на коне да с разбегу – допрыгнет ли он до этого окна?

Но зачем, когда можно и попросту, по ступенькам дойти?..

Файервинд решила проверить, насколько прав был банник, говоря о том, что они с Учителем пустили в этот мир свирепую напасть.

Она, конечно, не очень поверила нечистику. Не могли ее наставники из Подземелья напутать так сильно, чтоб поставить под удар и свое собственное существование. Хотя кто их, белоглазых, знает. Вдруг за столетия, проведенные в изгнании, ти-уд совсем ополоумели в своей бесконечной злобе на род людской и постановили: пропадай все, лишь бы людишкам досадить.

Как бы там ни было, стоило убедиться во всем самолично.

И по всему выходило, что начать следовало со Старого леса. Будто бы там был разорван некий Охранный круг.

Что оно такое, магичка догадывалась. Сама подобное не раз творила, чтобы загородить от любопытных глаз и загребущих рук что-либо ценное.

Но круг Кругу рознь. Смотря что он скрывает. И кем установлен.

Одним словом, под лежачий камень вода не течет. Надо ехать и смотреть на месте.

Велела своим помощничкам сходить на рынок и прикупить кое-какого добра на дорожку. Снеди разной побольше, а заодно и товару заветного, по большей части запретного. Сама светиться не стала. Незачем на свою зад… голову лишних неприятностей искать. А вот ежели двое вооруженных оболтусов да еще и чужеземцы станут выспрашивать о нетопырях сушеных да змеях копченых, на них никто ничего худого не подумает. Мало ли что эти имперцы привыкли вкушать на обед.

Правда, небольшая проблема возникла с самими парнями, которые вдруг заартачились. Уперлись, не станем, мол, такой пакостью руки марать христианские, и ни в какую. Больше всего возмущался Парсифаль. Он и Гавейна, сначала безропотно выслушавшего наказ, подбил на бунт.

По его глазам Файервинд поняла, что блондин догадался, зачем ей подобные припасы. Разумеется, поди тут не догадайся. Хотя мало ль для чего красавице такое понадобится. Рецепты сохранения женской прелести и не такие ингредиенты включают. Взять те же снадобья, выдуманные великой Клеопатрой Седьмой. Или Боудикой Великой.

Но не прост красавчик, ох не прост. Такого на мякине не проведешь. Помнит она из его лесной «исповеди», что не раз приходилось тевтону сталкиваться с силами тайными и неведомыми. Один поход за мифическим святым Граалем в Иерусалимский храм чего стоит. Да за такую историю, рассказанную в соответствующей обстановке и при подходящих обстоятельствах, любая женщина тут же отдалась бы славному и могучему герою. (И Файервинд не стала бы исключением.)

Однако в данных обстоятельствах следовало подчинить волю героя своей, а не наоборот. Так что пришлось задействовать пару заклятий из разряда любовной магии. Самых простеньких. Которые тем не менее прекрасно сработали.

Перси со смирением агнца отправился на задание, прочтя в глазах прекрасной колдуньи некое обещание. И упирающегося, словно осел, бородача за собой потащил.

Возвращение рыцарей было более впечатляющим. Явились злые и потрепанные. У Парсифаля под левым глазом красовался огромный синяк, изрядно портящий безупречный анфас парня. А Гавейн хромал и прижимал к груди вывихнутую правую руку.

Молодые люди долго отнекивались в ответ на просьбы и требования поведать о случившемся с ними. Лишь после того, как Файервинд применила искусство врачебной магии, исцелив все ушибы и царапины, напарники отмякли.

Все оказалось донельзя тривиальным.

Снова поцапались с дружинниками Кукиша.

На сей раз из-за какого-то монаха, вздумавшего совать нос не в свое дело. Точнее, в рыцарские покупки.

Только-только затарились всем, что велела им купить магичка, как сатиром из кустов нарисовался этот придурок в рясе. И давай какой-то фиговиной над их сумками вертеть. Проговаривая при этом молитвы, полагающиеся при экзорцизме. Чего он там хотел изгнать из сушеных жаб с летучими мышами, неизвестно.

Гавейн, и без того перенервничавший, со всей вежливостью, на которую только был способен, посоветовал святоше убираться куда подальше. Тот и ухом не повел. За что и получил в это самое ухо.

Ясное дело, поднял крик. На который объявились псы Господни.

Рыцари хотели уладить дело полюбовно, заплатив резану-другую штрафа. Но дружинники оказались какими-то непоколебимыми. Пойдем в караульню, и весь разговор. Там, дескать, разберемся.

Прикинув, что трое против двоих – это нормальный расклад, приятели, сокрушаясь в сердцах своих, засучили рукава и приняли (или дали?) бой.

Так что надо бы сматываться из города поскорее, пока новый скандал не разгорелся. Терпение-то у Офигениуса отнюдь не ангельское.

В этом отношении планы чародейки и рыцарей полностью совпадали…

Гавейн нутром не переваривал всяческие колдовские штучки-дрючки.

Ему бы попросту, по-мужски.

Вытащил меч – и голова с плеч.

Если ж без крайностей, то хорошенечко отмутузить противника, чтобы тот еле-еле кровавые сопли с костями собрал, а потом пару недель очухаться не мог. Это дело.

А вот ездить по деревням да малым городишкам, выспрашивая тут и там насчет каких-то примет да признаков и напуская при этом на себя такой вид, словно ты какой маг-кудесник или сам великий Мерланиус… Увольте.

Между тем Файервинд требовала от них именно этого.

Ей надо, вот пускай бы сама и занималась. Так нет же, заставляет двух здоровых мужиков комедию ломать. Нарядила в плащи, расшитые лошадьми да петухами, солнцами и молниями. Утверждая, что это для их же пользы. Навьи силы вроде отгоняет. А на шеи повесила ладанки.

Бритт как-то втихомолку вытряхнул содержимое своего мешочка себе на ладонь. Брр, мурашки по коже забегали. Мерзкого вида косточка, перевитая черной шерстяной ниткой. Чуть не выбросил. Но что-то удержало. Уж больно настойчивой была чародейка, когда одаривала рыцарей этими амулетами.

Блондинчик относился ко всей этой чертовщине намного серьезнее.

Всегда внимательно выслушивал инструкции магички, а когда чего недопонимал, то не стеснялся и переспрашивать.

Гавейн приметил, что поначалу красавица воспринимала все расспросы Парсифаля с плохо скрываемым раздражением. Но постепенно все больше и больше вживалась в роль премудрой наставницы, поучающей нерадивого и туповатого ученика. Ее ответы, на первых порах состоявшие из обрывистых фраз, мало-помалу превращались в распространенные лекции.

Здоровяк пытался было вникнуть в суть рассказов нанимательницы, но потом махнул рукой. Ну не дано ему все это. Пусть Перси, если хочет, дурью мается. Он вообще какой-то чокнутый становится рядом с Файервинд. Смотрит на нее преданными собачьими глазами, чуть не облизываясь при этом. Приворожила она его, что ли?

Как на его, Гавейна, вкус, то и нет в ней ничего такого, чтоб мужику, тем паче рыцарю, голову терять. Спору нет, покувыркаться с такой в постели разок-другой он, положим, не отказался бы. Но более длительные и серьезные отношения? Нет уж. Постоянно опасаться, что вдруг не угодишь бабе, так она тебя за это в крысу или жабу превратит? Ха! От этаких-то мыслей и вовсе можно мужской силы лишиться…

Поэтому и предпочитал держаться от ведьмы подальше. Хочет кого охмурять, пускай красавчику мозги пудрит.

Лучше проехаться по вольному воздуху, чтоб ветер голову освежил. Тем более что задания, которые им давала Файервинд, в общем-то были не сказать чтобы очень сложными. Пойди туда-то, посмотри на то-то, расспроси о том-то и перескажи все это в подробностях любопытной дамочке.

А зачем оно все ей нужно?

Что в деревеньке Остуды у всех коров молоко вдруг киснуть начало. А куры нестись перестали.

Что в городке Борти в одну ночь кони непонятным образом расковались, а в колодцах вода стала горькой-прегорькой. И какого-то жуткого красноватого цвета, точно кровь-руда.

Или то, что в окрестностях Старого леса какого-то Буку видели. После чего на полях пшеница осыпалась. И на прошлой неделе с неба вместе с дождем жабы падали…

Спору нет, вести диковинные и непонятные. Но что они означают?

На подобные вопросы Файервинд не отвечала. Либо делала вид, что не слышит, либо хищно скалила зубы, точно норовя укусить.

Вот бешеная баба!

Пару раз подсылал к ней с расспросами блондина. Думал, что хоть к нему она поприветливее будет. Где там…

Знай себе отмалчивается, лицом мутнея да о. каких-то хворых землях себе под нос бормоча.

И все некоего банника поминает. На пару с Учителем. И до того честит обоих, что у Гавейна зародились сомнения, а не учудили ль эти двое с ведьмой что-нибудь этакое. Типа того, что они с Перси хотели с ней сотворить при первом знакомстве. Хе-хе…

Рыцарь огляделся по сторонам и вдруг заметил, что ненароком въехал в подлесок.

Эге, а ведь чародейка строго-настрого запретила без ее сопровождения приближаться к Старому лесу на полет стрелы. Но мало ль какие страхи глупой бабенке на ум придут. И воин все эти бредни слушать должен?

У кого, спрашивается, в ножнах верный меч, а за спиной лук и полный колчан острых стрел? Ну чего тут бояться с таковыми-то помощниками?..

Так, а это чего в кустах шевелится?

Вот же…

Прищурился, высматривая вероятного противника. Рука ж непроизвольно передвинула меч с боку на живот, чтоб в случае чего доставать сподручнее было. Но, видно, сталь тут не понадобится. Разве что под конец, если добивать придется.

Бритт заприметил что-то шерстистое. И еще услышал невнятную возню и рычание.

Никак дичь?

Вот это к месту! Надо побаловаться свежатиной.

Из их дамы повар никакой. Но ничего, сами с усами.

Хорошо бы, чтоб кабанчик подвернулся. Вепрятинку можно чуток отмочить в вине, благо кое-какой запасец имеется, да с душистыми травками. И на вертел. И на костерок. Чтоб мясцо дымком пропиталось и сок пустило.

Так живо себе все это представил, что даже слюнки потекли.

Наложил стрелу на тетиву и на всякий случай приготовил еще парочку. Вдруг рука дрогнет или конь споткнется. А у кабанов шкура толстая. Завалить такого зверя с одного выстрела – это недюжинное мастерство нужно. Вот наместник Арторий, тот умел подобные штуки выделывать. Ну, еще командор Ланселат. Самому ж Гавейну ни разу сей подвиг не удавался. Три стрелы – его предел.

Ну, поросеночек, выходи. Хватит в прятки играть.

Кусты затрещали…

Файервинд всецело погрузилась в работу.

Тевтон, затаив дыхание, следил за каждым ее движением. Ведь практически впервые он был допущен в святая святых чародейства. В магическую лабораторию.

Конечно, лаборатория – это сильно сказано. Всего-то большой шалаш, который они с Гавейном и соорудили для своей нанимательницы (звать красавицу хозяйкой рыцарская гордость не позволяла) под сенью старого раскидистого дуба.

Парсифаль заметил, что вообще в этой округе с растениями творится нечто удивительное. Они достигают каких-то неимоверных размеров. Наставница объяснила это явление воздействием особых воздушных флуктуаций, происходящих от… В этом месте она ткнула пальцем в сторону темнеющего вдалеке Старого леса и дальше распространяться не стала. Вроде и так все понятно, зачем еще слова тратить.

Ну не говорит, и не надо.

И без того понятно, что с этим лесом что-то не так.

Они ведь с самого начала поездки направлялись именно к нему. Однако ехали не напрямую, а как бы кружили вокруг да около, словно коршун, выцеливаюший добычу. То с одной стороны подъедут, то с другой, то с третьей. Порыщут там-сям, порасспрашивают местных жителей, наберут того-сего в сумки. И сюда, в лагерь.

Здесь красавица уединится в своем «шатре» и давай чародействовать.

Рыцари с опаской наблюдали, как оттуда сыплются искры, расходится многоцветное сияние и выбегают размытые тени. И еще доносятся голоса. Женский, принадлежащий Файервинд, и мужские. Разговоры (или перебранка?) велись на повышенных тонах и на неизвестном имперцам наречии.

После таких толковищ магичка выходила мрачной и неразговорчивой. Будто весь пыл из нее вышел во время таинственных словесных баталий.

Было видно, что в душе Файервинд происходит жестокая борьба. Но кого с кем или с чем? Перси многое бы отдал, чтобы прояснить это. Однако то подобие взаимопонимания, которое, как казалось блондину, возникло между ним и красавицей в последнее время, еще не давало ему возможности проникать в такие сокровенные глубины.

Ничего, с помощью милостивого Хонсу…

Пока же он ограничивался ролью ученика чародейки. И то дело. Сколько трудов душевных и страданий физических ему стоило, чтобы утвердиться хоть на этом месте. Фай (про себя, а иногда и вслух он называл ведунью таким именем) упорно не хотела подпускать к себе кого бы то ни было ближе той дистанции, которую определила она сама. Запахнулась в свой магический плащ, как в броню, и все.

Отчего она такая? Понятно, что маги всегда окружают себя таинственной завесой. Но ведь то дряхлые старцы и старухи. А Фай молодая и красивая женщина в полном соку. Наверняка было в жизни колдуньи что-то, сделавшее ее такой…

– Ты что, заснул?! – прервал его размышления недовольный голос.

– А? Что? – вскинулся парень.

– Разожги огонь, говорю.

Проворно кинулся выполнять приказ. Дама не любила нерасторопных.

– Хорошо. Положи в тигель немного земли, которую мы взяли с поля.

И это исполнил.

– Нагрей.

Молодой человек зажал медный тигель в бронзовых тисках с длинными ручками и поднес к огню. Некоторое время ничего не происходило. Но по мере того, как тигель и земля в нем накалялись, стало происходить чудное.

Сначала послышался назойливый, похожий на комариный писк.

Файервинд прислушалась к нему. Хмыкнула и брызнула на раскалившуюся землю несколько капель изумрудной жидкости из маленького хрустального пузыречка, извлеченного ею из кошелька.

Писк сменился пронзительным воем, от которого у рыцаря заложило уши. Он выронил тиски и схватился руками за голову. Лишь бы не слышать отвратительных звуков.

Через пару мгновений наступила тишина.

Перси виновато посмотрел на колдунью.

– Ничего страшного, – махнула та рукой. – Все, что было нужно, я узнала. Теперь подай горшок с молоком.

Взял с полки, устроенной тут же, на нижних ветвях дуба, глиняный кувшин с кислым молоком, купленным в Остудах. Пойло издавало невыносимую вонь. Блондин даже нос зажал пальцами. А ведьме нипочем.

– Неженка! – фыркнула. Но не зло, а с усмешкой. – И вон ту коробочку. Да не эту, а ту, что слева. Где у нас жабы хранятся.

Подал и сушеных жаб. Руки непроизвольно зачесались. Тут же захотелось помыть их в реке. Благо, та была неподалеку.

Магичка поставила горшок с молоком на стол, достала из коробки лягушку. Оторвав задние лапки, растолкла их в ступке, нашептывая слова на том самом неизвестном Парсифалю языке. Закончив, высыпала порошок в молоко. То сразу же забурлило, над ним взвился фиолетовый пар. До того едкий и вонючий, что у тевтона заслезились глаза и запершило в носу. Не удержавшись, чихнул. От этого пар моментально развеялся.

Испуганно покосился на красавицу. Не напортачил ли? Однако та довольно улыбалась. Видать, чародейство удалось.

Склонившись над кувшином, Файервинд понюхала содержимое. Не ограничившись этим, сунула внутрь палец, вынула и поднесла к носу. Удовлетворенно кивнула, а затем налила немного молока в кубок и… поднесла его Перси.

– Пей! – приказала коротко.

Молодой человек в ужасе отшатнулся. Вот те на! А он-то полагал…

– Пей, говорю! – сунула ведьма кубок под самый нос рыцарю.

Он непроизвольно втянул в себя воздух…

Дивно, однако пойло совсем не воняло. Даже приятно пахло луговыми травами. И все равно пить эту гадость не хотелось.

– Уволь, Фай! – взмолился блондинчик. – Мое нутро не принимает молока. У меня от него это… расстройство бывает.

Чаровница проглотила фамильярное обращение и осталась непреклонной. Мало того, она сама взялась поить рыцаря молоком. Как нежная мать непослушного ребенка.

Положила левую руку ему на затылок, запустив пальцы в густые кудри тевтона, а правой поднесла кубок к самим губам Парсифаля и буквально залила напиток в рот. Дернула за волосы, и красавчик непроизвольно сглотнул, сразу же приготовившись к самому худшему. И вдруг расплылся в счастливой улыбке:

– Вкусно-о!

Молоко оказалось свежим и на редкость приятным на вкус.

Уже не сопротивляясь, допил все до дна.

Рука магички по-прежнему лежала у него на затылке.

И тут произошло такое, о чем рыцарь мог лишь грезить.

Губы Фай приникли к его устам, и женщина языком слизала не успевшие обсохнуть капельки молока. Зажмурилась и проурчала, как сытая кошка:

– И впр-рямь вку-усно-о!

Громкий хлопок заставил их обернуться.

Стоявший на столе горшок ни с того ни с сего развалился на две половинки.

– Еще одно подтверждение… – пробормотала Файервинд. – Хворые земли…

– Чем это вы здесь занимаетесь? – с подозрением уставился на застывшую в полуобъятиях парочку просунувший голову в шалаш Гавейн.

Словно застуканные на шалости детишки, они отпрянули друг от друга.

– А ты где шляешься?! – перешла вместо обороны в атаку чародейка.

– Дык это, елы-палы, – сразу стушевался крепыш, вваливаясь вовнутрь. – Я там это… В лесу… Ну, поохотился малость: Вот!

Достал из-за спины сумку, в которой что-то шевелилось и повизгивало.

– Это что? – отшатнулась красавица.

– Дык это… – смущенно зачесал рукой голову бородач. – Елы-палы…

Уже успевший оправиться от шока Парсифаль отобрал у напарника ношу и вытряхнул содержимое сумки. На землю с жалобным визгом упал маленький серый комочек.

– Волк! – вскрикнула Файервинд.

– Волчонок, – поправил ее бритт и широко улыбнулся.

– Откуда? – свела брови в одну линию ведьма.

Гавейн вздохнул.

Когда он, заехав в Старый лес, услыхал, что в ближних кустах притаился какой-то зверь, то сразу приготовился к бою. Нацелил лук, подъехал…

И здесь увидел, что это никакой не кабан, как рассчитывал рыцарь. И вообще не годная в пищу человеку животина.

В общем, то была волчица. Неимоверных размеров. Почти со взрослого теленка.

Бритт натянул тетиву, чтоб покончить со зверем, пока тот сам не вздумал на него броситься. Однако волчица внезапно улеглась на землю, покорно склонив голову на передние лапы и как будто приготовившись к смерти. И что удивительно, так это то, что зверюга… плакала. Крупные слезы текли из ее глаз.

Ошалелый рыцарь даже лук опустил. Что за?..

Но приближаться не стал. Мало ли чего. Вдруг притворяется гадина.

Тихонький скулеж отвлек его внимание от волчицы. Из тех же кустов выкатились четыре клубка, оказавшиеся маленькими волчатами, которым было, наверное, не больше месяца от роду. Подбежав к матери, детеныши принялись тыкаться мордочками ей в живот, ища сосцы. Волчица, одним глазом косясь на человека, стала облизывать своих малышей.

Но отчего же она не бросается на защиту потомства? Вон ведь какая огромная. Прыгнет – и в одно мгновение сомнет лошадь и всадника.

Как бы в ответ на его немой вопрос зверина вздохнула и дернула задней лапой.

Тут уж Гавейн все понял.

Конечность волчицы угодила в капкан, и животное просто не могло пошевелиться.

Некоторое время рыцарь колебался, раздумывая, как поступить.

В другое время он не раздумывая добил бы лесную охотницу вместе со всем ее выплодком. Однако в последнее время душа бритта заметно размякла. Отчего? А кто его знает!

Проклиная эту свою мягкотелость, рыцарь спешился и бочком-бочком приблизился к зверю. Волчата гурьбой окружили человека, чай, увиденного ими в первый раз. Запрыгали вокруг него, начали дергать зубками за штаны.

Прицыкнув на щенят, крепыш занялся их матерью.

Конструкция ловушки озадачила его. Это кто ж умудрился соорудить такое? Бронзовые желваки с острыми зубьями. Пружина из стали. И ровно знал таинственный охотник, каких размеров животина должна была сюда угодить. Потому как сам капкан был почти двух с половиной футов. Да и силушкой, должно быть, обладает немалой. Сам Гавейн, пока сумел разжать металлические челюсти, семью потами изошел.

Пока он возился с капканом, волчица почти не шевелилась. Чтоб не помешать человеку и не испугать его. А когда все закончилось и зверь оказался на свободе, произошла странная вещь.

Животное поднялось на все четыре лапы, оказавшись почти одного роста с отнюдь не коротышкой бриттом. (У рыцаря все внутри оборвалось, когда он представил, что будет, реши волчица встать на задние лапы. Хвала Господу, не сможет из-за раны.) Левая задняя конечность сильно кровоточила, и серая на нее старалась не опираться.

Постояв этак-то пару мгновений, волчица нежданно… низко поклонилась спасителю. А потом взяла зубами за шкирку одного из своих малышей и протянула Гавейну. Тот опешил от подобного подарка.

– Что я с ним делать буду? – растерянно спросил, не думая, что зверь не понимает человеческой речи.

И то ли ему померещилось, то ли и впрямь случилось, но волчица подмигнула, как бы говоря: бери, пригодится.

– Я и взял, елы-палы, – закончил свой рассказ бородач. – Ну не мог я отказаться. Виданное ль дело, чтоб зверь свое дитя подобру-поздорову отдал человеку?!

– Правда, – поддержал приятеля Перси. – Но что дальше-то? И чем его кормить? Он же еще совсем маленький? Ну-ка.

Тевтон взял в руки малыша и посадил его на стол. Там еще белели лужицы разлившегося молока. Волчонок встал на все четыре лапки и, проковыляв к одному такому пятну, понюхал его, а потом начал слизывать. Вероятно, угощение ему понравилось. Поскольку вскорости щенок слизал все.

– Я буду звать его Фенриром, – подала голос Файервинд. – И… не уступишь ли щенка мне? Могу заплатить.

Парсифаль предупреждающе зыркнул на бритта и показал ему кулак.

– Дарю, – с видимым облегчением выдохнул из себя Гавейн.

– Спасибо, – поблагодарила ведьма без обычной сухости в голосе. – А теперь собирайтесь.

– Куда еще? – скривился крепыш. – Надеюсь, не в этот распроклятый лес? Что-то неохота мне туда снова соваться.

– Нет, возвращаемся в Киев. Мне уже все ясно.

Проехав городок Борти, они оказались на развилке четырех дорог. Одна вела в столицу, а три других уходили влево. На их скрещении высился обросший мхом валун, на котором были высечены какие-то буквицы.

Файервинд узнала привычные глазу руны.

– Налево пойдешь – коня потеряешь, – переводила она не знавшим скандинавской письменности рыцарям. – Направо пойдешь – голову потеряешь. Прямо пойдешь – друга потеряешь.

– Да, весело, нечего сказать, – промямлил, переглядываясь с Гавейном, Парсифаль.

– Здесь вроде еще что-то написано? – присмотрелся к булыжнику крепыш.

Точно.

Прямо поверх старой надписи, пересекая ее наискосок, было нацарапано кривыми литерами, напоминающими буквы греческого алфавита. Где-то рыцари уже видели подобные письмена. И вроде бы совсем недавно.

– Это по-куявски, – удивилась Файервинд, разбирая корявый почерк. – А не пошли бы вы на…

Дальше шло неприличное слово, прочитать которое вслух магичка постеснялась.

ТРЕВОЖНЫЕ ЗНАМЕНИЯ

За Рифейскими горами, стойбище племени Бурого Волка народа сиртя

Сидя на берегу порожистой речки, Белый Лемминг задумчиво глядел, как бежит вода в быстрой холодной реке, как выпрыгивают из нее серебристые красноперые рыбины, то ли играя, то ли справляя неведомые двуногим и сухопутным рыбьи обряды.

Глубокомысленно вздохнув, Белый Лемминг встал.

Обязанности вождя племени не оставляют слишком много времени для праздных размышлений.

Сейчас вот нужно возглавить охотничью ватагу и отправляться добывать детенышей косматых носорогах зверей. Беловолосые люди с юга платят за каждого живого носорожку совершенно безумную цену – целых пять больших ножей!

(Видать, ума у них немного, ведь мясо носорогах космачей жесткое и невкусное, а приручить зверя почти невозможно – уж очень они злобные да глупые, почти как сами, хе-хе, беловолосые – как раз под стать им скотинка!)

А еще нужно следить за правильными кочевками семей, присматривать за заготовкой припасов, чтобы в глубоких ямах-ледниках было вдосталь рыбы и мяса…

Теперь вот надобно разбираться и с пророчествами безумной шаманки Иптыш, мутящей племя…

Да, вот так всю жизнь – туда-сюда… а в конце концов все равно умрем… Да.

С шаманкой же определенно надо разобраться. С другой стороны, и ссориться с ней тоже не следует. Ведь старая сделала много добра Людям Волка. Вспомнить хоть, что именно она помогла появиться на свет его младшей дочери и спасла при этом младшую и любимую жену Белого Лемминга, Иркун, уже почти отошедшую в Ночные Края.

Так размышляя, шел глава племени по хрустящей от ранних морозцев траве, серебрившейся инеем.

Лемминг вдохнул хрустальный воздух и выдохнул облачко пара.

Что-то рановато в этом году дает о себе знать Снежная Девка! Старики говорят, что такое бывало в последний раз о такой поре шесть поколений назад, как раз перед тем, как громадные клыкастые звери Быыо-га, старшие братья шерстистых рогачей, последний раз показывались в этих краях.

Не к добру… Определенно не к добру!

Вождь миновал сложенный из огромных окаменевших бревен грубый загон, где раздраженно хрюкали детеныши шерстистых носорогов – ровно пять штук. Если охота, которая предстоит через несколько дней, будет удачной, к ним прибавится еще полдюжины – и его племя, носящее имя Бурого Волка, станет одним из самых богатых по эту сторону великой реки О-обь. Да, все бы неплохо, если б не предсказания…

И словно вторя его мыслям, навстречу Белому Оленю, тряся погремушками из песцовых костей, вылетела Иптыш…

– О-о-о, горе нам! – завыла она. – Горе Людям Оленя и Волка! Горе, Горе!!

Белый Лемминг не испугался, лишь досадливо пожал плечами.

Он привык. Вот уже четвертый день старуха повторяла свои пророчества.

– Горе нам, живущим вдоль Ледяной Стены, и всем прочим людям! Погубит, погубит нас злой Неназываемый, что явится из-за Звездного Полога Снежной ночи! И из-за бури снежной выйдут тьмы слуг Неназываемого верхом на огромных волках, разжиревших от человечьего мяса, потрясая копьями из костей людских. Ибо вызвала старая дева, которая вечно молода лицом и телом, из-за Края Мира темных тварей! Вызвала уже!!

«Тьфу! – сплюнул на восход Белый Лемминг. – Чего только не примерещится! Храни нас от этого предки и Небесный Медведь!»

– И будет это в дни лета, когда ночная владычица Сель поднимется над горизонтом! – вещала старуха между тем.

У Лемминга немного отлегло от сердца. Чего греха таить, предсказания шаманки его беспокоили. Когда это в здешних краях Луну было видно летом?! И не припомнить такого! Определенно прав молодой шаман Гугха, что в последнее время Иптыш стала чрезмерно увлекаться мухоморами…

Конечно, не стоит беспокоиться из-за полубезумных пророчеств старой бабы, которой самой скоро пора за Край Мира… Вот эти ранние заморозки – это да! Могут не успеть подрасти оленята у ездовых оленей, да и запасы на зиму тоже не до конца заготовлены.

Так, размышляя о житейских делах, Белый Лемминг вышел из главного стойбища и направился к юрте, где обитали молодые, неженатые еще охотники. Заморозки заморозками, а детенышей носорогов ловить все равно придется.

Когда он миновал каменный круг из исполинских валунов, поставленных стоймя и перекрытых сверху такими ж гигантскими камнями, сооруженными жившими до людей великанами йотунами, взор старого опытного охотника разглядел слева, в стороне восхода, нечто несообразное.

Он даже не понял сперва, что это такое. И лишь спустя десяток ударов сердца осознал…

И едва не закричал, остолбенело глядя туда, где в мутном желтоватом ореоле светил над холмистым горизонтом бледный диск ночной владычицы…

И страх сковал отважного вождя Белого Лемминга, не раз в одиночку дравшегося с волчьими стаями и трижды побеждавшего в единоборстве ледового медведя-ошкуя.

Часть вторая

А НЕ ПОЙТИ ЛИ ВАМ НА…

Глава 1

ПОСРАМЛЕНИЕ ЕПИСКОПА

Киев, август

Убедившись, что дверь ее номера надежно заперта, Файервинд извлекла из кармана свитки небольшое складное зеркальце из тускловатого серебра. Из кошеля на поясе добыла маленький узелок, откуда вытряхнула на ладонь несколько песчинок и, ловко отколупнув оправу зеркальца, вложила их туда.

Затем установила его в расписное глиняное блюдце, на котором лежало оставшееся от завтрака яблоко, подлила несколько капель чертополохового масла.

На этом приготовления к обряду были закончены.

Вообще-то магические штучки полагалось бы хранить в тайнике, и тайник у чародейки действительно был. Но содержалась там всякая мелочь исключительно для отвода глаз.

Не исключено, что люди Ифигениуса, а то и самого князя побывали в ее апартаментах, но вряд ли содержимое тайника под половицей возбудило их подозрения. Пара колец, заколка скифской работы, браслет с самоцветами – обычные женские безделушки, хранимые подальше от завидущих глаз.

Самые ценные предметы колдунья предпочитала носить с собой и без суровой нужды не использовать.

Зеркало это было самым обычным. Но вот если вложить под оправу чуть-чуть крупинок порошка из Камня Слова, то через серебряную пластинку можно будет установить связь с той таинственной сетью, которой пользовались маги ти-уд.

Конечно, так вот запросто передать сообщение у нее бы не получилось. Даже у Учителя эти фокусы не выходили. Но вот принять его было проще простого.

Глядя в матовую поверхность зеркала, Файервинд зашептала мантры заклинаний, и вскоре ее лицо в глади металла оказалось смыто колеблющимися волнами, закручивающимися в перистую воронку. Ведьма сосредоточенно всматривалась в глубь этого водоворота, готовая в любую секунду разорвать контакт.

А от зеркала вниз, в землю уходила тонкая лента или нитка зелено-желтого ядовитого цвета. Она сейчас доберется до ближайшей водяной жилы, и по ней скользнет к ближайшему Камню Речи. Правда, увидеть ее было дано лишь магическому зрению, да и то не всякому. Файервинд опасалась не зря.

Зеркала весьма часто показывали невесть какие видения. Откуда они приходили – из прошлого, будущего или, возможно, из других миров, – не говорили даже сами ти-уд: может, не знали, может, не хотели. Но про то, что эти видения могли ввести в заблуждение или даже быть опасными, учителя не забывали напомнить, и праздное их созерцание не поощрялось.

Увидеть там и в самом деле можно было всякое.

Иногда зеркала демонстрировали чужие сны – сны магов или даже Малых Народцев, иногда – непонятные пейзажи и незнакомые города, не похожие на то, что она видела в чудных книгах ти-уд, иногда – странных живых существ…

Или вещи еще более необычные.

Однажды сама Файервинд видела что-то непонятное – битвы неких огромных металлических кораблей в бескрайнем океане, сотни стальных огненных птиц, взлетающих с их палуб и превращающих в труху целые города. В другой раз – что-то вообще непонятное. Сражения в черной пустоте тоже металлических, сияющих множеством огней громадин, посылающих друг в друга смертоносные лучи, и всяких невероятных созданий, в этих летающих домах сидящих. (Из них ей особенно запомнился мохнатый зеленый уродец, похожий на перекормленную ушастую макаку.)

Но это было не самое худшее.

Как-то ее приятель Рагнар Красавчик узрел в таком зеркале церемонию в египетском храме. Причем по его рассказам выходило, что это не нынешнее время, а какая-то седая древность. Жрецы поминали царя Скорпиона и нетеру, говорили о скором прилете птицы Бену. А еще на церемонии творилось непонятное волшебство, читались заклинания из древних свитков, из сундуков вынимались некие, судя по всему, волшебные предметы…

Заинтересовавшись, Рагнар решил было подсмотреть, что именно за чародейство творят жители Черной Земли, и даже попытался приблизить изображение. И тогда старший из жрецов, что-то почуяв, резко взмахнул рукой, после чего зеркало буквально взорвалось градом металлического крошева. К счастью, глаза любопытному ученику не задело, но с тех пор звали его уже не Рагнар Красавчик, а Рагнар Рябой.

Помнится, наставники тогда пару дней ходили хмурые и встревоженные, а за ее невинный вопрос, неужели можно нанести удар из прошлого, Файервинд на десять дней отправилась в карцер на хлеб и воду…

Однако никаких мрачных тайн талисман сейчас не показывал. Более того, он не хотел показывать ничего.

Магичка уже решила было перенести сеанс на завтра и потянулась за яблоком, чтобы чуток освежиться (как всегда, занятия волшебством отобрали у нее частицу Силы), как. вдруг яблоко завертелось, покатилось по кромке блюда… И на поверхности зеркальца возникло лицо человека. И это был вовсе не ее Учитель или даже любой другой из Истинных.

Нет, на нее сурово взирал князь Велимир.

– …дабы вера крепка была! – закончил он фразу, буквально пронзая отшатнувшуюся чародейку взором.

– Репка была, – повторило эхо.

Изображение сместилось, и Файрвинд обнаружила, что князь произносит речь в каком-то обширном сводчатом помещении с простыми белеными стенами перед толпой богато одетых людей.

«Главные палаты, новое здание», – механически отметила она.

Его все никак не могли толком закончить.

Но с какой стати зеркало вообще ей это показало?

– И говорю всем, – продолжал вдохновенно вещать владыка земли Куявской, – не отступлюсь от сего! Ни по воле вашей, ни по воле тем паче неразумных и жалких простолюдинов указов своих не отменю. Ибо нечисть на нашей земле лишь дотоле требовалась, пока мы истинного бога не познали! – Он истово перекрестился. – Теперь же вовсе не нужны нам полевики, домовики, овинники, гуменники да разные прочие мелкие да ничтожные «соседи»! Теперь все у нас будет твориться волей Господней! И всякий, кто станет мешать в деле богоугодном, тот будет иметь дело со мной! – Голос государя вдруг сорвался на фальцет, а посох грянул о каменный пол так, что эхо загремело под сводами. – Будете мешать вы, и вас, бояре, разгоню! Потому как вы люди важные, но не важнее Бога! И тех священников, кто высокоумствуют, рассуждая, что и нечисть Господом сотворена и Он ей место знает, тех тоже карать будем!

Файервинд осклабилась. Князь, похоже, и в самом деле уверовал в ту чушь, что вливал ему в уши этот Ифигениус. Впрочем, глупцов на тронах хватало всегда. Это ж надо! Он уже учит священников, как им верить в их Бога! Быстро же…

Но все-таки почему зеркало, настроенное на Камень Речи, вдруг стало передавать происходящее в княжеских покоях? Да еще, судя по всему, в ретроспекции. Ведь то, что она сейчас увидела, явно происходило год назад, когда Велимир только начинал свои религиозные реформы.

Даже если кто-то додумался бы притащить такой камень на Княжескую Гору для того, чтобы он начал транслировать окружающее, его нужно было в начале настроить…

Тут внезапно зеркало погасло, а потом вспыхнуло ярким серебристым пламенем.

– Да!! Не соврали! – произнес долговязый худой мужчина, в котором Файервинд без труда признала главу псов Господних.

За последние пару месяцев не только рыцари, но и она сама успела познакомиться с гвардией Кукиша. Надо заметить, что особенного удовольствия это знакомство ей не доставило.

Епископ, что называется, шел по следу. Приставил к ней и парням соглядатаев. Постоянно донимал проверками, обысками и прочими гнусностями.

Ну-ка, что там волшебное зеркало кажет?..

– …Да!! Не соврали! – только и смог выдавить из себя сотник епископской дружины Лют, глядя на открывающуюся картину, потому что других слов у него не было.

Его бойцы, побрякивая железом, молчали, лишь кони тревожно всхрапывали.

И было отчего удивиться.

Внизу, на лужке у речушки бродили животные. Да, именно животные, потому что точнее назвать их было бы затруднительно. Ибо существа выглядели как огромные крысы размером с кобылу, украшенные длинными тонкими рогами да еще покрытые какой-то рыжей длинной шерстью.

Твари мирно щипали травку, как какие-то кошмарные адские коровы, не обращая внимания на явившихся по их душу вооруженных людей и даже целого епископа.

– Что называется, сон в руку! – пропищал, выглядывая из-за спин вояк, пожилой писарь. – Как раз позавчера снились мне две крысы. Точно такие вот здоровые. Пришли, понюхали да убрались!

Лют пожал плечами.

Сегодня, когда на епископское подворье в Киеве с хутора Старый Гай, подаренного князем владыке, прибежал трясущийся от страха староста и сообщил о том, что вокруг их сельца бродят огромные крысы, воин поначалу хотел послать подальше старика, не иначе перебравшего медовухи.

Но Ифигениус неожиданно решил поглядеть, что за живность завелась возле его личных владений и не может ли она нанести какого урона «церковной собственности».

И вот – поглядели…

Перун Вседержитель и Иисус Распятый! Что ж это в свете белом творится?!

– Может, того? – бросил он вполголоса. – Отойдем пока, ваше преосвященство? Черт его знает, что можно ждать от этих уродов? А там подтянем обоз, соберем баллисты да уделаем крысок-то, а? Пусть себе попасутся. От урожая не убудет…

Лучше бы он этого не говорил!

Кукиш, последние два дня пребывавший в каком-то нервном возбуждении, мало-помалу переходящем в бешенство, смешанное со страхом, и сам подумывал об отступлении. Конечно же временном! Но теперь выказать свою неуверенность или робость показалось ему недопустимым перед лицом подчиненных. И без того авторитет его, как он знал, начал колебаться.

И еще урожай.

Владыка, седмицу назад побывавший тут, уже прикинул, куда пойдут деньги, вырученные им от продажи даров земли. Собирался потратить их на внедрение в умы куявцев своего любимого детища – ифигеницы. Что ж теперь из-за каких-то гадин должно сорваться великое дело просвещения этого варварского народа? За которое его, Ифигениуса, уж точно причислят к лику святых (если не равноапостольных). Ну, это уж дудки!

– Отставить разговорчики в строю!! – рявкнул он, набрав полную грудь воздуха, так что шарахнулись и сотник, и его конь, нервно запрядавший ушами. – Кого испугались, воины!! Это же крысы! Пасюки амбарные, пусть и здоровенные!

– Ну-у, ежели так, то да… – промямлил растерявшийся сотник. – Оно, наверное, конечно, так… Крысы есть крысы…

– Истину вам реку, – надрывался епископ. – Защищает нас Бог наш! Бог истинный, живой, иже ему поклоняемся и славим! А это лишь демоны жалкие, твари неразумные, животные, кои плоть свою суть раскормили вельми…

Фига вдохновенно вещал, начиная забывать, о чем, собственно, речь.

Подчиненные угрюмо внимали, хотя давно потеряли нить повествования.

Странное это было зрелище – тощий проповедник в рясе перед пятью десятками воинов, увешанных железом. Ратникам пока не было страшно, но их состояние духа было самым отвратительным. Мысль атаковать здоровенных крыс в конном строю никого не вдохновляла. Даже обычный амбарный пасюк, загнанный в угол, и тот запросто прокусывает сапог из воловьей кожи. А у этих зубищи длиной самое малое в локоть.

– Я вам докажу! – преосвященный захлебывался слюной. – Воины! – Указующий перст прицелился в стадо крыс… – Поразите же тварей нечистых сталью крепкой! Вперед!

Псы Господни однако не торопились.

– Что, струсили? – с непонятным азартом осведомился епископ.

– Никак нет, святый отче, – бросил сотник и, вспомнив стажировку в имперских легионах, добавил: – Рассматриваем поставленную перед нами тактическую задачу с точки зрения наилучшего способа ее успешного решения!

– Довольно! – взвился орлом Ифигениус. – Довольно! Жалкие трусы! Я сам! Сам вам покажу!

Короткая команда – и оруженосец подал ему копье на толстом ясеневом древке, с заметно сточенным острием.

Одно из тех, какими были вооружены прибывшие с Древней Земли крестоносцы. Подарок понтифика Святого острова. Великая и священная реликвия. (Правда, злые языки утверждали, что если собрать по Гебу все подобные копья да мечи, то хватит на то, чтоб вооружить все имперские легионы, включая обозников.)

И наставляя копье, епископ помчался в атаку на крыс, при этом демонстрируя ловкую посадку в седле.

Воины напряженно следили за шефом с невольным уважением. Как бы там ни было, трусом он не был.

На ходу владыка выкрикивал имена святых, встряхивая пикой. Особливо ж взывал к Георгию Драконоборцу – святому, изображение которого красовалось на штандарте его гвардейцев. (Легенду об этом благочестивом и удачливом воине завезли на Геб все те же миссионеры-крестоносцы, основавшие на Святом острове Новый Иерусалим.)

Подъехав шагов на тридцать к ближайшему чудищу, он привстал на стременах, обеими руками подняв копье, и атаковал по-прежнему не обращавших внимания на него врагов.

Удар – и сталь вошла в бурый лохматый бок мирно пощипывавшего травку пасюка. Некоторое время ничего не происходило. Затем воздух разорвал низкий басовитый звук, от которого заложило уши.

Так пищала или, вернее сказать, орала пораженная тварь.

В следующий миг жуткое создание встало на дыбы. Копье рванулось из рук Ифигениуса, так что он вылетел из седла как пушинка, брякнувшись с маху на траву. Удар толстого серовато-розового хвоста обрушился рядом с ним, не достав каких-то считаных дюймов до головы преосвященного.

Епископ некоторое время лежал неподвижно, и у многих воинов промелькнула в общем-то не шибко достойная мысль: «Наконец-то мы избавились от этого беспокойного святоши!»

Затем стоявший на задних лапах монстр всей тяжестью обрушился на дернувшегося было в сторону коня. Короткое ржание и хруст костей, слышный даже отсюда, сообщил воинам о судьбе скакуна поверженного владыки. А Ифигениус сам тем временем, против ожидания, бодро вскочил на ноги и, подобрав полы фиолетовой сутаны, понесся прочь от ужасных порождений тьмы со скоростью, которой позавидовал бы, наверное, и только что погибший жеребец.

Не дожидаясь команды, воины начали разворачивать коней, поддавая им шпорами. Лишь сотник и оруженосец задержались ровно настолько, чтобы подхватить мчавшегося с перекошенным от страха лицом Кукиша.

«Нехорошо как-то получилось, – промелькнуло у Люта, когда он втаскивал епископа в седло. – И за каким хреном сдалась мне столичная дружина? Служил бы на северной границе, горя б не знал!»

Крысоиды не преследовали отступившего противника. Довольно урча, они разделывали тушу коня своими огромными клыками.

Их проткнутый копьем сородич, жалобно похрюкивавший и пытавшийся вытащить обломок пики из живота, некоторое время спустя присоединился к большинству…

– М-да, – хмыкнула Файервинд, когда картинка погасла так же внезапно, как и появилась.

Увиденное одновременно и позабавило ее, и озадачило.

Оно, конечно, хорошо, что их недруг был публично посрамлен. Меньше дуть щеки от спеси будет. Однако ж опасность подобралась уже к самим стенам Киева. И с этим надо что-то делать. И немедленно.

– Разрешите, госпожа? – появилось в приоткрытой двери улыбающееся лицо Парсифаля. – Вы уже отдохнули?

– От чего? – не поняла магичка. – А-а…

Вспомнила, что наплела парням о жуткой усталости, чтобы уединиться и поколдовать над чудо-зеркалом.

– Да. Заходи. У меня как раз есть для вас небольшое поручение. Нужно поехать…

Глава 2

КИЕВСКИЕ ФАКИРЫ

Ну не ополоумела ли вконец чертова баба?!

Послать двоих из самых знаменитых и славных воинов Империи уничтожать грызунов. Хорош подвиг, нечего сказать. Сражаться к крысами! Пусть и донельзя раскормленными.

Добро, что отсюда до Европы вести год, а то и больше идут. Обрастая всякими фантастическими подробностями.

Глядишь, и через пару лет аэды с рапсодами станут слагать песни о том, как бывшие рыцари Круга Стоячих Камней Гавейн с Парсифалем уничтожили стаю огнедышащих драконов.

Оно, конечно, лучше бы совсем ничего не уходило. Чтобы не привлекать к ним излишнего внимания.

И без того уже стали предметом судов-пересудов куявцев. Каждый выезд ратников из столицы превращался в настоящее представление. За это надобно сказать спасибо Вострецу. Вот уж в ком пропадал великий театральный постановщик.

Нанял кучку специальных людей, которые при любом появлении рыцарей на киевских улицах поднимали шум и гам, приветствуя напарников восторженными выкриками:

Перси и Гавейн герои!
Всех побьют вот эти двое!

Или:

Перси меч свой вынимает
Всех злодеев убивает!
И Гавейн наш молодец —
Нечисти пришел конец!

У крепыша не было сомнений, что кричалки тоже были делом рук шута. Особенно одна из них:

Парни сделаны не пальцем,
Девки грезят им отдаться,
Мня, какой из их мечей
И мощнее, и длинней.

Любому другому такое, может, и польстило бы. Но Гавейн молил Всевышнего, чтобы стишок не дошел до ушей Светланы. Вероятно, почти о том же думал и блондин. Только, разумеется, применительно к Файервинд.

Как-то так само собой выходило, что бритт и княжна виделись чуть ли не ежедневно. То здоровяк на княжеское подворье заявится с отчетом или повидаться с Вострецом. То Велимирова дочка придет на ристалище поглазеть на упражнения рыцарей в воинском искусстве. Ну тут уж Гавейн старался не ударить в грязь лицом и предстать перед девушкой во всей красе. Как зайца гонял красавчика по полю, не давая Перси головы поднять. (И неважно, что между напарниками существовал на этот счет уговор: на глазах у дамы сердца каждого из них поддаваться друг другу.)

Рыцарю казалось, что Светлана смотрит на него как-то по-особому. Вроде как прицениваясь.

Пусть смотрит. Как говорят здесь: за посмотр денег не берут. Все равно у них нет никакого будущего. Кто он и кто она? Ее уже давно женихи из окрестных государств одолевают. И все принцы да герцоги. Как это еще из Александрии от августа послов для смотрин не присылали? Хотя цезарю Кару всего пятнадцать и у него еще молоко на губах не обсохло. Да и не пойдет христианская княжна за невигласа-язычника. Так уж ее воспитали.

Ифигениус в этом отношении непреклонен. Лучше в монастырь, чем в храм с идолопоклонником. А вот Велимир, судя по его разговорам, вовсе бы не прочь породниться с наследником Империи. Тот мал, а Светлана смекалиста. Можно весь мир к рукам прибрать да в лоно святой веры привести.

Князь вообще что-то часто стал заговаривать о грядущем замужестве дочери, сетуя на ее норовистый характер и переборчивость. Пару раз из его уст прозвучала мысль о том, что неплохо бы устроить специальный турнир, как то в Европах водится, где главным призом стала бы рука Светланы и половина княжества в придачу. Подлец-шут поддержал властителя в этом намерении. За что потом огреб подзатыльник от Гавейна и пару оплеух от княжны. На том бы и похоронить идею, но ее автором оказался все тот же Офигениус. Этот от своих проектов отказывался не так легко. Поэтому потихоньку-полегоньку подготовка к состязанию женихов велась. И это не могло не удручать крепыша.

Парсифаль тоже был озабочен. Но несколько иными проблемами.

Файервинд доверила ему особое оружие, могущее помочь рыцарям в противоборстве с гигантскими грызунами.

Блондин долго вертел средство в руках, рассматривая с той и с этой стороны, и его грызли смутные сомнения. Нет, он не сомневался в том, что сумеет совладать с этим предметом. Однако будет ли от этого прок? Если уж полсотни хорошо вооруженных всадников не одолели кошмарных тварей, то что смогут двое рыцарей, экипированных полым кусочком дерева с несколькими дырочками.

Гавейн, так тот прямо послал чародейку на все четыре стороны и дальше. Он в скальды не нанимался. Меч, копье, сеть с трезубцем – это всегда пожалуйста. Но свирель…

– Я на тебя вообще-то и не рассчитывала, – презрительно скривила губы красавица, постукивая дудочкой по ладони. – Не по твоим пальцам дырки вертелись.

И вручила музыкальный инструмент тевтону.

– Слыхала, ты большой мастер по этой части… Так сыграй нам что-нибудь…

Парень бросил уничтожающий взгляд на глумливо улыбающегося бритта. И кто его только за язык тащил? (Он и не подозревал, что о своем искусстве музыканта сам и поведал ведьме, когда та допрашивала рыцарей в Старом лесу. И это помимо всего прочего.)

– Ну, не знаю, – замялся. – Что именно вы хотели бы услышать?

– Все равно, – улыбнулась, загадочно и призывно поблескивая очами. – На твой вкус. Под настроение.

Облизал пересохшие губы. Приложил к ним дуду и пробежался пальцами по отверстиям. За долгие месяцы скитаний отвык от игры. Последний раз, помнится, брал в руки свирель в Карпатах, когда на хомолюпуса «охотились».

Вспомнив обстоятельства того дельца, Перси развеселился. Славно они тогда селян накололи. Денег взяли, яму с врытыми кольями подготовили. Ну, и собачью голову заодно. Когда тевтон закончил свой концерт, а бритт умаялся махать мечом, ровняя близлежащие кусты и мелкие деревья, рыцари просто предъявили башку «песиголовца» крестьянам, пояснив, что тело после отделения верхней части само собой сгорело синим пламенем. Наивные горцы поверили. И с деньгами не поскупились. Хотели еще и на упыря их подрядить, однако приятели поспешили отказаться, сославшись на чрезвычайную занятость.

Какую ж он песенку играл тогда?

Кажется, «Патрицианку и боцмана» сочинения Стира Максимуса. Но исполнить такое перед Фай постеснялся. Не кабак все-таки, и она не дешевая кабацкая подружка на одну ночь.

Подумал, подумал и начал наигрывать немудреную любовную песенку, подхваченную им там же, в Карпатах, у местного пастуха. Мелодия была печальной и протяжной. Словно кто тихонько всхлипывал, прощаясь с несбывшимися мечтами.

Гавейн даже закручинился, вспомнив что-то свое. А Файервинд впилась глазами в губы музыканта, обхватившие мундштук свирели. Может, вспомнила, как слизывала с них молочные капли? Там, в шалаше возле Старого леса. По крайней мере, Парсифалю этого бы очень хотелось. После того их единственного поцелуя, который и поцелуем-то назвать нельзя, чего-то подобного между ним и красавицей не было. А жаль…

– Жаль… – повторила его мысль ведьма. – Жаль, что это не пригодится вам в бою. Для изгнания крыс необходима другая мелодия. Ну-ка…

Она протянула руку к дудке, отобрала ее у блондина и, не обтерев мундштук, приложила его к своим устам.

«А ведь это похоже на поцелуй», – промелькнуло в голове Перси.

Звуки, полившиеся из свирели, мигом развеяли его романтические мечтания. Они были настолько жуткими и негармоничными, что враз заболела голова и захотелось спрятаться куда подальше, чтобы не слышать этого ужасающего концерта. Те же чувства, если судить по выражению липа, испытывал и толстокожий Гавейн. Который оказался менее выдержанным и, подлетев к магичке, вырвал у нее дуду, намереваясь тут же сломать инструмент о колено. Слава великому Хонсу, Файервинд вовремя успокоила нервы бритта небольшим огненным шариком, пущенным над головой рыцаря и отвлекшим его внимание.

– Ты что думаешь, у меня в запасе тысяча таких вот дудок имеется?! – возмутилась чародейка, прижимая к груди чудесную свирель. – Аккуратнее с ней, – возвратила инструмент Парсифалю. – И с этим тоже, – кивнула в сторону крепыша. – По мне так его вообще на дело брать не стоит. Один управишься. Запомнил мелодию?

– Если это можно назвать мелодией… – покачал головой парень.

– Так она ж не для людей слагалась, – отбрила Фай. – Твоя, спору нет, намного лучше. Но в бой ты отправишься с моей. Все понял?

Перси кивнул.

– Вот и молодец. Теперь слушай. Как только увидишь, что крысы начали впадать в ступор, начинай двигаться к реке. Как раз у Старого Гая Борисфен достаточно глубок, чтобы стать последним приютом для этих тварей. Гляди только сам не утони…

– Что, жалко будет? – подначил.

– Не говори глупостей! – фыркнула чародейка в том же, что и он, тоне. – Было бы о ком…

– Эй, дед! – проорал Гавейн, обращаясь к едущему им навстречу на телеге мужику. – Где тут у вас крысы завелись? Те, что чуть епископа не сожрали?!

Крестьянин испуганно втянул голову в плечи и махнул рукой куда-то себе за спину.

– Понятненько, елы-палы, – сплюнул здоровяк в сердцах. – Дело ясное, что дело швах. Наверняка драпает, скотина.

Посмотрел вслед споро удаляющемуся селянину. То ли с осуждением, то ли с завистью.

– Слышь, красавчик, – повернулся к напарнику, – а может, и нам слинять, пока не поздно? Ну ее, эту службу. Была б голова цела.

– И далеко уйдем? – осадил его блондин. – У Велимира руки длинные. Да и у Фай не короче…

– Ой, да со своей подружкой, думаю, разберешься. Учить тебя, что ли, как с бабами обращаться? Гы-гы-гы…

– Ну вот, третий конь объявился, – скривился Перси.

– А? Где? – не понял шутки бородач.

– Да вон, на берегу…

Бритт привстал на стременах. Прикрыл ладонью глаза от солнца и всмотрелся в открывшуюся взорам картину.

– Хрень! – выразился точно и емко.

– Это точно, – не мог не согласиться с ним блондин. – Фигня полная!

– Где крысы-то?

– А я почем знаю?! – огрызнулся Парсифаль. – Может, эти тех сожрали!

Озадачиться было отчего.

Вместо рогатых гигантских крыс на приречном лугу грелись в лучах солнца огромные и также рогатые… змеи. Десяток или полтора жирных, отвратительных созданий серого цвета. Одни, лениво свернувшись кольцом, казалось, спали. Иные по-своему резвились, гоняясь друг за дружкой и покусывая то в бок, то за хвост.

Перси содрогнулся. Никогда не жаловал ползучих гадов. А таких вообще видел впервые.

– И что делать станем? – полюбопытствовал Гавейн.

Он довольно быстро оправился от первого потрясения. В отличие от напарника бритт не испытывал отвращения к пресмыкающимся. Не потому ль, что вырос в болотистом краю, кишмя кишевшим змеями? Случалось, что и настоящие гиганты попадались, почти не уступающие в размерах тем монстрам, которых предстояло атаковать рыцарям.

– Боюсь, с этим на них не попрешь. – Блондин скептически взвесил в руке ведьмину дудку. – И как это Фай так лопухнулась?..

– Если б их было чуть поменьше, – прикинул крепыш, – то можно было бы и обычным оружием попробовать. Вон того, например, я б одной левой уделал.

Показал мечом на змея, чуть отбившегося от прочих. Из бока твари торчало копье, явно доставлявшее пресмыкающемуся неудобство.

– Не высовывался бы уж, герой, – осадил его красавчик. – Забыл о пророчестве, что ли?

Бородач заметно стух. А ведь и верно. Забыл. Будь он неладен, этот Вострец. Кой черт его заставил читать в пламени Гавейново будущее?

Для начала решили послать весточку в Киев.

Нацарапали на клочке пергамента о том, что крыс-де сожрали змеи. И срочно нужна подмога. Привязали послание к лапке голубя (без клети с парочкой почтарей из города не выезжали) и пустили в синее небо.

– Батюшки светы! – завопил что есть мочи бритт, опустив глаза с неба на землю.

Пока рыцари возились с почтой, парочка змей заползла к ним с тыла, отрезав отступление.

– Хонсу Милостивец! – взвизгнул тевтон, едва не теряя от ужаса сознание.

Змеи стали на хвосты, приняв вертикальное положение. Стало ясно, что они готовятся к атаке.

– Думай, думай! – приказал сам себе Парсифаль и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. – Эврика!

– Что ты там нашел, Архимед хренов? – окрысился Гавейн. – Лучше, елы-палы, копье доставай! И меч! Да поскорее!

Сам он уже взял копье на изготовку, примериваясь, в глаз которой из змеюк его засадить.

А блондин уже приложил к устам свирель и, набрав полную грудь воздуха, дунул.

– Вот придурок! – продолжал негодовать бритт, по ушам которому ударила та самая какофония, которую они уже слышали в исполнении магички. – Остолопа кусок! Засунь-ка лучше эту дудку себе в жо…

И вдруг осекся, заметив, что со змеями творится нечто непонятное.

Уже не две, а все разом, не исключая и раненой, встали на хвосты и принялись раскачиваться из стороны в сторону, словно в причудливом танце.

Парсифаль вспомнил, как пару раз на больших ярмарках видел вендийских факиров, заставлявших змей плясать под свою дудку.

Почему бы не попробовать, решил он. Крысы ли, змеи – не все ль едино? Раз получено именно такое оружие, грех его не применить. Файервинд не могла ошибиться. К тому же молодой человек вспомнил, что метаморфусы (или навьи) кажут свой облик всем по-разному. Не так ли вышло тогда, в Большом Дупле. Когда они с Гавейном были уверены, что сражались с крокодилихой, а всем остальным показалось, что это был медведь.

– Делай, как я! – на миг оторвавшись от свирели, призвал приятеля блондин.

И тоже стал раскачиваться в седле. Вперед-назад, влево-вправо. Именно так и гипнотизировали своих питомцев ярмарочные фокусники. Поминая мать и всех святых, бородач последовал примеру «малахольного тевтона». То ли он позабыл о факирах, то ли и впрямь их никогда не видел.

Вскорости, однако, крепыш до того вошел в раж, что от усердия даже свалился с лошади наземь. Но не вскочил тут же в седло, как того ожидал Парсифаль, а… преспокойненько улегся на бочок и захрапел во всю богатырскую мочь.

«О, Хонсу!» – безмолвно возопил музыкант, не прекращая игры.

Прямо как Одиссей и сирены.

Предупреждала же Фай, чтоб был поосторожнее с другом. Словно в зеркало глядела. Следовало бритту уши восковыми пробками закрыть.

Сколько же ему так играть?

Чародейка говорила, что когда крысы войдут в транс, следует их утопить в Борисфене. Но с этими тварями подобное не пройдет. Змеи отлично умеют плавать. Вот если бы они тоже заснули, как глупый бородач… Тогда б, возможно, у него появился хоть какой-нибудь шанс. А там, глядишь, и подмога из Киева подоспеет. Уже б и пора. Сколько тут голубиного лету до столицы? Всего ничего.

Через некоторое время почувствовал, что болят щеки и начинает судорогой сводить челюсти. Никогда прежде он не играл на свирели столь долго.

А змеи, зажмурившись от удовольствия, слушали адский концерт так, будто для них архангельские трубы пели. Вот уроды!

Что, если в мелодию подпустить малость лирики? Или вообще попробовать иную песенку? Станет хуже – в любой момент вернется к предписанной чародейкой композиции.

Откуда-то из глубин сознания в голову Перси пришла старая колыбельная, которую ему в детстве напевала старая нянька-египтянка. О том, что в голубых небесах есть золотой город, в котором живут небывалой красы звери – большеглазый бык Апис, огнегривая львица Сох-мет, золотой сокол Гор и крылатая дева Исида. И что душа человека, вылетая из уст вместе с последним дыханием, устремляется в тот чудный град, чтобы жить там вечно.

Вот эту песенку и заиграл сейчас блондин своим хвостатым слушателям.

Змеи, заслышав новые звуки, сначала занервничали. Даже глаза открыли и прекратили танцы на хвостах. Рыцарь уже хотел было опять загудеть прежний «развеселенький» мотивчик, но тут заметил, что гады один за другим стали падать на землю. Точно так же, как давеча Гавейн. И точно так же… принялись засыпать.

Диковинное это было зрелище – спящие рептилии. Вытянулись во всю немаленькую длину, превратившись в гигантские бревна. Да еще и сопеть зачали. От одного змеиного храпа душа уходила в пятки.

Но что с монстрами делать дальше? Ну, начнет он расправляться с одними, а в это время остальные проснутся.

Помог бы кто.

Попытался, не прекращая игры, растолкать пинками Гавейна, но чуть ногу не ушиб, а здоровяку хоть бы хны. Дрыхнет себе и дрыхнет. Никак на него волшебство свирели так подействовало.

У у, спящий красавец…

Какой-то посторонний звук привлек внимание Парсифаля. Повернув голову, он заметил, что по дороге со стороны Киева летит небольшое пыльное облако.

Для войска маловато, прикинул рыцарь. Похоже, что скачет один конник. И то дело, если сноровистым бойцом окажется.

Оказался.

Но не бойцом.

На луг выскочил огромный молодой волчара размером с доброго теленка.

– Фенрир! – обрадовался тевтон. – Тебя Фай послала, да?

Волчок кивнул. Понимал все, как человек. Только вот говорить не мог.

Приемыш Гавейна сильно подрос за это время. Словно тесто на дрожжах. Ведьма говорила, что это не предел. Фенрир вполне может превзойти ростом свою великаншу-матушку.

Все хорошо, да вот с содержанием волка было туговато. Еле уговорили хозяина постоялого двора уступить для серого отдельный сарай на задворках. Целую гривну в месяц волчий постой обходится!

– Помогай, дружок!

Зверь снова кивнул. Но первым делом кинулся не к змеям, а к Гавейну. Подбежал к бритту, заглянул ему в лицо, поскулил жалобно и облизал рыцарские щеки и нос. Крепыш поморщился, чихнул и перевернулся на другой бок, поворотившись к питомцу спиной.

Лишь после этого Фенрир вступил в бой.

И через минуту было неясно, кто же к кому пришел на помощь.

Пока Перси рубил голову одной рептилии, нанося удар за ударом, волк вгрызался в змеиную плоть – только кровавые ошметки летели. Один-два щелчка мощных челюстей – и голова долой. Прыжок – и серый палач уже у следующей жертвы.

Пот заливал рыцарю глаза. Он поражался, как легко Фенрир справляется с врагами. Ему, например, было ой как непросто махать мечом.

Змеиная кожа оказалась на удивление прочной. Как панцирь. Пока рассечешь ее – умаешься. А потом еще и плоть. Вязкая, как кисель. Оружие застревает в ней, и его трудно вытащить. На каждое чудище у Парсифаля уходило много времени.

Наконец победный вой-рык возвестил, что дело сделано.

Блондин огляделся по сторонам.

Серый соратник не только нанес врагу сокрушительное поражение, но додумался и навести на поле брани своеобразный порядок. Снес все змеиные головы в одну кучу, так что теперь посреди зеленого луга возвышалась жутковатая пирамида.

– Молодец! – потрепал Перси помощника по холке.

Волк довольно заурчал.

По установившейся традиции, рыцарь отрезал у поверженных тварей кончики их раздвоенных змеиных языков. Осторожно, чтобы не пораниться о ядовитые зубы.

Сложил трофеи в сумку и, вдруг вспомнив о напарнике, повернулся и поискал того глазами.

И похолодел.

Над мирно посапывающим Гавейном нависла гигантская змеиная голова.

Это был тот самый, раненный монстр, из бока которого торчала пика.

Как они с Фенриром упустили его из виду – остается загадкой. Но, похоже, крепышу пришел конец. Слишком далеко он находился, чтоб Перси успел добежать или волк допрыгнуть.

«Вот тебе и пророчество!» – горько подумал тевтон, уже прощаясь с другом.

Наверное, такие же мрачные мысли пришли в голову и волку, так как он, запрокинув морду, протяжно и тоскливо завыл.

А затем все-таки прыгнул.

Куда там. И половины расстояния не покрыл.

Змеиная голова метнулась к открытому горлу бритта…

И отлетела назад, отброшенная ударом стрелы, вонзившейся прямехонько в левый глаз монстра.

– Киев! Киев! – раздался победный клич, выкрикнутый звонким девичьим голосом.

Белый конь с всадницей в алом плаще забил копытами рядом с распростертым на земле Гавейном, добивая еще шевелящегося змея.

Тут и Парсифаль с Фенриром подоспели.

– Что с ним? – тревожно склонилась над рыцарем Светлана. – Он ранен? Убит?!

– Да спит он, княжна, – через силу хихикнул блондин, чувствуя, как на него наваливается усталость.

Не удержавшись на ногах, сел тут же, прямо на траву.

– Спи-ит? – не поверила девушка, всматриваясь в лицо бритта. – А ведь и верно! С чего бы это?

– Волшебство, – пожал плечами Перси. – Ты-то здесь каким чудом?

– Так голубь же прилетел… Я и напросилась с Лютом…

– С Лютом?.. – не понял молодой человек.

И тут на лугу появилась епископская дружина. Уже в полном составе и при полном вооружении. Рыцарь приметил даже две полностью собранные и готовые к бою баллисты. Так вот что задержало подмогу.

– Эко травушки-муравушки повытоптали-то! – послышался плаксивый голос его преосвященства. – Кто мне теперь убыток возместит?

Видно, лавры Цезаря и Птолемея Пятнадцатого Октавиана не давали покоя Кукишу, ибо, еще не оправившись от недавнего потрясения, он снова был во главе войска. Или, что вернее, епископ распереживался из-за возможных финансовых потерь.

– Где крысы?! – вопросил он, грозно буравя очами Парсифаля. – Где змеи, я спрашиваю?!

Ифигениусово рявканье было громче труб иерихонских. И такой же силы воздействия.

При звуках святоотческого гласа Гавейн подхватился на ноги и стал навытяжку.

– Не могу знать, ваше преосвященство! – бодро отрапортовал бритт, хлопая осоловевшими глазами.

– А кто знает, Цицерон? – нахмурился владыка, впрочем, оценивший выправку здоровяка. – И кто оплатит ложный вызов моей дружины?

– Ложный?! – возмутился тевтон, не удосужившийся даже встать при появлении духовной особы. – Вы только оглянитесь вокруг, святой отец!

– И что? – завертел головой Фига. – И где?

– Как где?!

Опираясь на подобранную пику, Перси встал и тоже огляделся.

Луг был… абсолютно чистым.

Ни тебе пирамиды из змеиных голов, ни самих туш рептилий. Только несколько кучек коровьих кизяков.

– Что ж это?..

И осекся, вспомнив, как труп метаморфуса в Большом Дупле превратился в осиновое полено.

Быстро схватился за свою суму. Открыл…

И тут же отлегло от сердца. Кончики змеиных языков – единственное доказательство подвига – были На месте. Отчего-то не стал их показывать зловредному князю церкви. А почему, и сам не понял.

– Верни реликвию, охальник! – пробурчал епископ, указывая на Парсифалеву «трость». – Нечего священные предметы нечистыми руками лапать! А за ложный вызов царь-батюшка из вашего жалованья вычтет…

– Это мы еще посмотрим, – отбрила вероучителя Светлана. – Были змеи, я сама видела.

– И где же они?

– Испугавшись приближения вашей святости, демоны испарились, в прах рассыпались.

Кукиш с подозрением посмотрел на княжну. Не издевается ль? Но та глядела на наставника такими чистыми и полными восхищения глазами, что его преосвященство успокоился.

– Ладно! Отбой тревоги! Возвращаемся в Константинополь!

Для Ифигениуса вопрос с переименованием столицы уже давно был решен…

Глава 3

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В КИЕВЕ

Киев, октябрь того же года

– Ну, девица, вот мы и приехали, – сообщил возница. – Рассчитывайся, да слазь. Тебе в город нужно, так что давай шагай вот по той улице.

– В город? – не поняла Орландина, обводя вокруг растерянным взглядом. – А это разве не город?

Кучер добродушно рассмеялся.

– Это, дева, называется Купеческая слобода. А Киев за стеной начинается. Вот так-то! Одно слово – дикие вы люди. У себя там в горах!

Его спутники дружно расхохотались. Амазонке пришлось проглотить насмешку. Конечно, откуда дикой горянке видеть такой громадный город?

Прибившись к купеческому обозу, она представилась охотницей из Валахии, идущей в Клев к поселившемуся там брату-кожевнику. Это объясняло и корявый язык, и боевитость, а также избавляло от лишних расспросов. Охотница и охотница, из Империи так из Империи. Они там в горах все дикие, небось и не знают, что за три перевала от них тоже люди живут.

Сунув с нарочитой неохотой в ладонь возчика истертый серебреник, Орландина двинулась к городу.

Ворота в земляном валу охраняли только четверо воинов, что само по себе было странно. Ведь все по дороге сюда только и говорили, что о войне с метаморфусами, которые появляются то там, то здесь.

Стражники смерили ее подозрительными взглядами, взяли входную пошлину и заставили пройти через непонятное приспособление, напоминавшее рамку. Предварительно велев избавиться от всего металлического.

– Не звенит? – переглянувшись с остальными воинами, спросил у них старший.

– Вроде не звенит! – ответили те хором.

– И не светится?

– Не светится!

– Проходи, девка! – разрешил привратник.

Пожав плечами, она ступила за ограду.

На ее взгляд Киев вообще был городом, мягко сказать, странноватым.

Начать с того, что дома были не каменными, как она привыкла, и даже не глинобитными мазанками, а как на подбор деревянными. И высокие, теснящиеся друг к другу дома зажиточных горожан – с крутыми крышами, небольшими окнами и полукруглыми воротами в нижних этажах, и храмы с высокими шатровыми крышами, и торговые склады.

По улицам медленно тянулись телеги, подводы; важно вышагивали прохожие. В отличие от имперских городов народ тут особо не суетился и не шумел. Видать, холодный северный климат накладывал свой отпечаток на характер куявцев.

Орландина вышагивала по улицам – то немощеным, где сапоги по щиколотку утопали в грязи после недавних дождей, то по вымощенным отесанными бревнами, а то даже по булыжным.

При этом она не забывала оглядываться по сторонам, изучая местный народ.

В основном это были идущие куда-то по своим делам посадские.

Попадались и стражники – исполненные важности, вышагивающие по двое или по трое, внушительно покачивая бердышами, по-уставному лежащими на плечах. У иных амазонка заметила особые нагрудные бляхи, на которых было выгравировано изображение собаки. Бублик ей говорил, что таковских следует сторониться особо – Ифигениусовы дружинники, псы Господни.

Пару раз приходилось шарахаться к заборам, стараясь уклониться от комьев грязи и навоза, разлетавшихся из-под копыт несущихся куда-то во весь опор лошадей, которых седоки с гиканьем подзадоривали плетьми…

Одно слово – метрополия!

Опытный глаз разведчицы Вольного легиона выделял то неприметно шмыгавших типчиков с бегающими глазками – высматривавших добычу карманников, то непотребных девок с бирюзовым колечком во рту, игривыми взглядами приманивавших на улицах мужиков на блуд. Ну да, ведь лупанариев в этом оплоте христианства не имелось – грех.

Так или иначе, справляясь с планом-мапой, начертанным на бересте предусмотрительным лешачком (который сам по понятным причинам не мог появиться в столице и остался ждать вестей в небольшой рощице под Клевом), и расспрашивая встречных, она добралась до Ведьминой слободки. Здесь, найдя Болотную улицу, осведомилась у сидевшего на завалинке косматого деда, как ей сыскать дом Угрюма и Родиславы-знахарки.

– Ну, считай, что нашла, – буркнул старик, недоверчиво косясь на незваную гостью. – Я и буду Угрюм…

Он как бы невзначай потянулся к посоху, и на руках его вздулись совсем не стариковские мышцы.

– И чего тебе, чужинка, надобно?

– Я от Бублика, – доложила Орландина, понизив голос, и вытащила из-за пазухи данный сатиренком амулет.

Свой Амулет Силы она на всякий случай оставила пареньку и теперь не жалела. Эти проверки на воротах – «звенит – не звенит…».

– Ах ты, Макошь-хранительница! – всплеснул корявыми руками старец. – Так ты та самая Ласка! Ах, пустая моя башка! Как ты через заставы прошла? Ничего там не звенело? Родислава, да иди же ты скорее – гостью жданную привечать будем!

От домика уже спешила сморщенная, как моченое яблоко, но вполне себе бодрая старушка в синем платочке.

– Гляди, мать, какую кралю к нам племяш прислал!

– Милости прошу, гостьюшка дорогая, в дом! – пригласила хозяйка.

Изба стариков была неказистой, что греха таить. Низенькая, с односкатной крышей, крытой дерном. Маленькие, затянутые пузырем и оплетенные паутиной окошки.

Слева от входной двери – грубый каменный очаг, под потолком полати. Под стенами громоздились кадки и ушаты, чуть не в центре красовался громадный, окованный ржавым железом сундук.

В красном углу вместо изображений чуров да прочих предков висело черное резное распятие незнакомого Орландине фасона.

В доме стоял тонкий и терпкий запах знахарских трав, смолы, каких-то курений.

По углам висели чистенькие, хотя и вытертые рушники, на полках – глиняная и деревянная посуда. Видать, ремесло целительницы не давало хозяевам достатка – ежели те, конечно, не были убежденными скопидомами и не прятали каждый заработанный грошик в тайную кубышку.

Родислава принесла еще теплый пирог, дед нарезал в тарелку сотового меда. На столе появилась похлебка (shchi), ржаной хлеб.

За нехитрой трапезой, расспросами о дороге и разговорами о житье-бытье Орландина внимательно изучала своих хозяев.

Бабка Родислава – среднего роста, с мелкими чертами лица, в платке, из-под которого выбивались гладкие темные с проседью волосы, с тихим воркующим голоском, зачаровывающим слушателя.

Дед Угрюм напротив – грубоватый, но вместе с тем вызывающий какую-то безотчетную симпатию. И еще что-то знакомое чудилось амазонке в нем.

Но вот жилище чем-то девушку угнетало. Было в обстановке нечто затхловатое. Какой-то убогий печальный непорядок во всем…

И еще – нигде нет ничего для хранителей очага, как это положено и у имперцев, и у прочих народов. Ни блюдечка молока, ни ломтика каравая в углу.

Тут как раз старуха схватилась за ушат, собираясь сгрести в него объедки, и тот печально треснул, рассыпавшись осколками по земляному полу.

Родислава заохала, сокрушаясь оттого, что некому проследить за порядком в дому.

– А скажи-ка, бабушка, неужто у вас в доме ларов… домовых то есть нету? У меня в Сераписе и то домовые за всей утварью домашней следят. Только не забывай им угощение оставлять, и все у тебя в исправности будет.

– Эх, внученька, – вздохнула бабка Родислава, смахнув ветхим рукавом невидимую слезу. – И у нас так было. Да вот издал князюшка наш указ: всем домовым столичным зарегистрироваться в энтой… тьфу ты, Перун-милостивец, в караульне Кукишевой, и на учет стать. Да знак особый носить и в казну пошлину платить. А отколь у домовых деньги – им ведь и касаться до них нельзя!

Орландина пожала плечами.

Что-то подобное выдумал в свое время Атаульф Безумный, одним из своих последних указов повелевший всем, кто не мог доказать чистоту своей тевтонской крови на двенадцать поколений, выселиться в особые слободки да носить на одежде рыжие нашивки.

А поскольку доказать чистоту мало кто мог – за двенадцать колен-то, то, если бы не свергли психа, пришлось бы половине жителей мятежной Аллемании переселиться в гетто.

– Да мы бы и заплатили! – вступил в разговор дед. – Но домовые, известное дело, обидчивые – взяли да ушли… Так что… А теперь город в осаде. И все «соседушки» от навьев попрятались.

С улицы раздался стук колотушки. Кто-то решительно и нагло требовал впустить их в дом.

Угрюм выглянул в приоткрытое окошко.

– Мать Лада, оборони! – неумело перекрестился он. – Вот как раз этих из караульни и принесла нелегкая!

По тому, как поспешно он побежал отпирать, девушка догадалась, что, видать, репутация у служителей этого непонятного заведения недобрая.

В избу, пригнувшись, вошли двое – невысокий бородач в красном кафтане местного чиновника, и молодой, хотя и противный на вид монах.

– Мир вам, – бросил чиновник сквозь зубы. – Это ли дом торговца Угрюма и жены его знахарки Родиславы, кои в Ведьминой слободке обитают?

– Истинно так, – подтвердил Угрюм.

– А это кто у вас? – справился монах.

– А это племяшка моя, – торопливо бросил дед. – Приехала только что… В горах они живут, где Уж-город.

– Ну, раз племяшка… – равнодушно пожал плечами краснокафтанник. – Ты через какие ворота проходила?

Орландина ответила.

– Там искатель был? – И, видя, что девушка недопонимает, пояснил: – Ну, рамка такая.

– Было такое.

– Не звенел, не сиял? А, впрочем, что это я… Кабы что, не было б тебя здесь…

– Так чего тебе, служивый? – поинтересовался Угрюм.

– Во исполнение указа государя нашего Велимира от восьмого дня месяца травня сего года имею спросить – не привечаешь ли домовых незарегистрированных и вносишь ли плату за дружбу с нечистью? – осведомился приказной чин.

– Эх, милай… – вздохнул дед. – Нема у нас домовиков. Почитай месяц третий пошел, как нема! Как государь-то наш, чтоб его… боги оборонили, указ ентот огласил, так и не стало…

– Ежели уличу, – пробасил мытарь, – не обессудь, закон знаешь! Незарегистрированных домовых и нечисть прочую выявленную надлежит за пределы города выдворить, а самих хозяев да неплательщиков – бить батогами и сослать в деревни церковные на покаяние. Уразумел?

– Погоди, отец родной! – запричитала бабка Родислава. – Да как же это – ведь в указе насчет выдворения не было ничего!

– На сей счет, – почесал пузо чиновник, – разъяснение вышло от преосвященного Офиге… тьфу, Ифигениуса. Потому как ежели всякие народцы мелкие не хотят в книги писаться – стало быть то злодеи и энто… агенты сатаны, во!

– Да как же это?! – не унималась бабка. – Они ведь тоже души живые! Богами, то есть Всевышним созданные! Соседи, опять же таки…

– А про то, старая, мне думать не велено. Так князь-батюшка распорядился и к указу большую государеву печать приложил. А я, слуга смиренный, лишь волю его выполняю, – ответил мытарь, но ни смирения, ни сожаления в его голосе не ощущалось – И вообще, знаю я вас. Вечно затеваете козни бесовские. Полгода не прошло, как курочку, почему-то несущую золотые яйца, у вас изъяли. И вот снова под подозрение попали…

При упоминании о курочке старики переглянулись и горестно вздохнули.

– Ну ладно! – буркнул монах. – Некогда нам тут с вами лясы точить! Давай, Бородан, проведем этот, экзорсизмус, да пошли – нам еще две улицы сегодня проверить.

– Так начинай, брат Евлампий, снаряженье-то у тебя.

Монах извлек из-под сутаны чудной предмет – что-то вроде дощечки с мутным кристаллом и начал водить им вдоль стен. При этом внимательно следил за талисманом, ни на долю секунды не отрывая от него своих холодных прищуренных глаз.

Орландина ощутила, как слегка нагрелся ее медальон, когда монах приблизился. Слуга Христов как-то неестественно покосился на воительницу, но ничего не сказал. Зато возле тишком усевшихся на лавке старика со старухой аж сделал стойку, как охотничья собака.

– Чую, нечистым духом от тебя, дед, несет, прямо как от козла! Признавайся лучше сам, где домовых незарегистрированных скрываешь?

– Мил человек, да откуда ж?! – всплеснул руками Угрюм. – Да от ваших штучек все домовые давно бы без памяти валялись да от боли вопили!

– Верно, старый хрыч, – подтвердил монах. – У нашего батюшки добрые причиндалы против нечисти имеются. Ладно, похоже, не врешь.

Тут амазонка почуяла легкий зуд под кольцом, когда-то данным ей Смоллой. Несомненно, то, что творила странная парочка, имело отношение к магии Малых Народцев. Это ее почему-то встревожило. Ведь хотя она и не была таким глубоким знатоком христианских догматов, как сестра, но помнила, что к магии и чародейству они относятся очень неодобрительно. Впрочем, кто разберет? Куявцы издавна были объявлены отцами со Святого острова еретиками…

Недобрые гости ушли не прощаясь.

– Эхе-хе, – вздохнул Угрюм. – А вот еще лет пять назад хотели у нас училище ведовское организовать – академию чародейства и магии по-иноземному… Даже начали по Куявии искать ребят да девок с особыми способностями к волхованию.

– Ох, не дай Сварог, – сплюнула Родислава, – доберется до списков этих Кукиш-свинорыл! Уж и без того говорят черносутанники, что надо бы в колдовстве повинных сжигать…

Орландина понимающе кивнула, хотя идея с академией показалась ей не слишком удачной. Школа колдунов – это больше на сказку какую-нибудь похоже. От века было так, что чародеи наговоры да зелья свои от дедов к внукам и от учителя к ученику изустно передавали. Хоть у знахарки сельской, хоть у друидов, хоть даже у премудрых жрецов египетских.

– А чего это они плели насчет духа нечистого? – спросила воительница. – Или монету вымогали?

– Да как тебе сказать? – усмехнулся Угрюм. – Выходит, Бублик ничего такого не говорил про меня?

– Нет… – помотала Орландина головой. – А что?

– А то, – настоятельно сообщила Родислава. – Угрюм-то мой из малородцев будет.

– Ну не совсем чтобы из малородцев, – бросил, усмехаясь, старик. – Брат Вареника, знакомца твоего и деда Бублика этого пустоголового, отцом мне приходится. А мать из киевлян была.

Орландина растерянно оглянулась на бабку.

– Так это… у лешаков с людьми детей вроде не бывает, – только и выдавила она.

Тут ветхие днями и рассмеялись.

– Еще скажи, что у мавок лесных, дриад по-вашему, от любви с парнями вашими дети не рождаются, – бросила Родислава, многозначительно улыбаясь. – Слыхал, Угрюм? Нас-то с тобой нет, потому как нас быть на свете не может!

И старая чета залилась беззлобным смехом.

– Детей семерых народили, да внуков дюжина уже, а стало быть, так-таки нас и нету?!

И вот тут Орландина все поняла. И почему черты лица старца кажутся ей смутно знакомыми, и почему у старой Родиславы так молодо и необычно сияют глубокие, сине-зеленоватые глаза…

И еще поняла – опасаться предательства в этом доме ей не придется.

– Конечно, – поясняла меж тем хозяйка, – редко такое случается. Но случается.

– Ладно, Ласка, – хлопнул ладонями по коленкам Угрюм. – Давай, что ли, баньку истоплю, да переоденешься, да передохнешь с дороги. А завтра…

– А завтра я во дворец пойду, – насупила амазонка брови. – Со Светланой Повидаюсь да разузнаю, как вы тут дошли до жизни такой!

– Что, прямо так сразу? – в один голос изумленно изрекли Угрюм и его супруга.

– А мне медлить не с руки, – пожала в ответ плечами девушка.

– Оно и верно… – кивнул чуть погодя старик. – Потому как чую, времени у нас несильно много…

Среди ночи Орландина проснулась. Словно что-то толкнуло в бок.

Сначала подумала, что это кошка, балуясь, прыгнула. Любят мяукалки рядом с людьми спать. Тепло им.

Однако, открыв глаза, поняла, что причиной ее пробуждения был неясный голубоватый свет, лившийся из дальнего угла избы. Там, склонившись над столом, над чем-то трудились старик со старухой.

– Все сделала, как надобно? – прошептал Угрюм.

Наверное, дед был туговат на ухо, поскольку его шепот был сродни чуть ли не крику.

– А то как же, – ответствовала Родислава. – По амбару помела, по сусекам поскребла…

– А веник заговорила?

– Ты меня еще учить станешь! – изобиделась бабка. – Чтоб мавка да не умела прутья заговорить!

– Ладно, ладно, – примирительно проскрипел лешак. – Что там у нас еще? Сметана из-под черной коровы?

Старушка кивнула.

– Масло какое раздобыла? Конопляное или заморское, подсолнечное?

– Ой, Угрюм, ты вообще умом рехнулся! – взмутилась мавка. – Когда последний раз на торжище был? Знаешь, сколь за горшок солнечникового ломят? Три резаны! А наше, из конопель, на одну тянет!

– Ну, тебе виднее. Однако ж наше и смердит поболе. Чтоб гостья ненароком не угорела.

Они оглянулись на полати, где слала амазонка. Девушка для пущей важности всхрапнула.

– Умаялась, сердечная, – пожалела Родислава.

– Хм, хм, – покрякал себе в бороду дед.

Орландина даже заподозрила, что он знает, что за ними подсматривают. Столь двусмысленным показалось ей Угрюмово кряхтенье.

– Ну что, инда начнем? – спросила мавка.

– Род и Ладо с нами! – торжественно произнес старик. – Меси!

«Любопытно, что они там собрались делать? – пронеслось в голове у амазонки. – Наверное, хлеб печь».

Заприметила, что в печи огонь.

Старуха и впрямь принялась замешивать тесто.

Но полно, старуха ль?

С руками, по локти измазанными мукой, над столом склонилась… молодая женщина средних лет. Нет… девушка с пышным станом и волосами, почему-то отливающими зеленью. Она полголоса запела необычную песенку:

На море, на Океане,
На острове, на Буяне.
Стоит дуб столетний
За сто верст заметный…

Тут в песню вступил низкий и молодой мужской голос. Это уже и Угрюм сбросил пару десятков годков, обернувшись пригожим вихрастым парнем.

А под дубом тем
Стоит печка белая.
И у той печи
Колобка бабка делает.

И снова запела мавка:

Она месит тесто не пресно,
Приговаривает:
Соль, масло, мука,
Припеките колобку бока!

Леший:

Яйца да сахар,
Жирная сметана —
Будет балаболке
Искра жизни дана!

Родислава взяла в руки небольшой шар из теста и опустила его в горшок. Там что-то булькнуло.

Чтоб был румяный
Да спелый,
Ты, матушка-печь,
Свое дело делай!

Поставила горшок в печь, а Угрюм сотворил непонятный знак, словно что запечатывал, и примолвил:

Слово мое крепко
Будто камень!
Напитай жизнью
Колобка, пламень!

Долго ли, коротко ль шел процесс выпечки, Орландина не поняла. Закрыла на минутку глаза, а когда открыла, то увидела, что на чистом, прибранном от муки и остатков теста столе стоит деревянное блюдо, на котором покачивается из стороны в сторону, словно китайский болванчик, румяный шарик. С глазками и ртом! А Угрюм с Родиславой, вновь вернувшие себе прежнее, старческое обличье почему-то ведут с этим кругляшом беседу.

– Ты все уразумел? – допытывался дед.

– Все, батюшка, – неясным голосом ответил шар.

– Найдешь сперва Бублика, передашь, чтоб сидел покедова в лесу, не высовываясь. Потом отыщешь Вареника и передашь, что гостья издалека прибыла. И Амулет Силы при ней!

– Да гляди по сторонам! – наказала знахарка. – Чтоб, не ровен час, не попасть кому в лапы да на зуб.

– Ладно, матушка! Не беспокойся за меня. Я справлюсь, чай не маленький!

Амазонка едва не прыснула со смеху.

«Не маленький он!»

Почему-то именно это, а не то, что кусок печеного теста разговаривает, величая деда с бабкой родителями, показалось ей уморительным. Наверное оттого, что за последний год ей случалось и не с такими странностями сталкиваться.

А еще подумалось, что если и остальные из упоминавшихся семерых детей да дюжины внуков были сотворены подобным образом?..

Сквозь навалившуюся дрему расслышала, как скрипнула, отворяясь, дверь. Как Угрюм с Родиславой попрощались с колобком, пожелав доброго пути… Потом…

Потом она забылась глубоким сном.

Глава 4

НОЧЬ НА ЛЫСОЙ ГОРЕ

Киев, Лысая гора, сентябрь

Послюнявив пальцы, Ифигениус перевернул страницу лежавшей перед ним книги.

Ох, и занятное же чтение!

Да и сам внешний вид книжицы был необычным. Дорого бы дали князья церкви со Святого острова, чтобы взглянуть на сей фолиант хоть одним глазком…

На первый взгляд обычный тебе кодекс. Однако совсем небольшого формата. Ну, правда, и таковые встречаются. Ежели, к примеру, молитвослов какой или одно из святых евангелий. Тут много пергамента не надобно. Да взять писца поискусней, чтоб почерк был хоть и мелкий, но разборчивый…

Пергамент! Хе-хе… Дорог больно тот материал. Епископ как-то прикинул, сколько следует извести несчастных телят, чтобы худо-бедно обеспечить все христианские храмы, выстроенные Велимиром за последнее время, священными и богослужебными книгами. Выходило сумасшедшее количество. Положим, из шкуры одного теленка можно изготовить четыре-пять листов пергамента. А на один лишь тоненький молитвослов идет около десяти таковых аркушей. Следует, два тельца на одну книжицу. А коли в библии листов четыреста. И оных священных писаний необходимо десятка два…

Изобрести бы субстанцию подешевле, но чтобы ничем пергаменту не уступала. Вот тогда бы воссиял огонь веры истинной в этих диких землях.

Говорят, в Китае научились варить некую «бумагу» из древесных опилок, рисовой соломки да тряпья. Что из себя представляет рекомое вещество, его преосвященство лишь догадывался. Полагая, что это нечто, напоминающее тот материал, из которого было изготовлено его сокровище.

Ибо стоило приоткрыть верхнюю крышку кодекса, как становилось понятным, что листы книги не из пергамента. И не папирусные, как у безбожных идолопоклонников египтян, кои до сих пор возятся со своим камышом для выработки письменных принадлежностей. А тонкие, белые. И буквицы на них явно писаны не пером, а чем-то иным. Может, и не человеком вовсе.

Ибо не в силах людская рука начертать литеры одного и того же размера по всей книге. Переписчик и устает, и прерывается, и пропускает буквы, а то и целые слова. Здесь же словно кто маком посыпал. Ровненькие ряды ровненьких знаков. Да что там – даже печатные книги, что в империи Ханьской научились делать, да и в Империи завелись – и то не такие.

Ценная вещь. Немалых денег стоит.

А у него, Ифигениуса, подобных книг целый сундук имеется…

Но эта, пожалуй, самая ценная.

Поскольку написана теми самыми литерами, кои его преосвященство… недавно сам изволил выдумать и назвать собственным именем.

Ифигеница, мать ее!..

Не зря ж говорят, что новое – это хорошо забытое старое.

Хотя, глядючи на оный кодекс, начинаешь сомневаться – старое ли?

Так, как там писано?

Ага!

«А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра…»

Хм, хм.

А не лучше ль так?

Перо владыки борзо забегало по пергаментной хартии.

«А Борисфен, иначе же Днепр, устьем впадает в Понт Эвксинский, называемый еще морем Куявским, по берегам же его учил святой человек Ифигениус, епископ Киевский.

Когда Ифигениус учил в Афинах и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и захотел отправиться в Киев, и проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами киевскими на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, а во граде сием великом воздвигнет Господь много церквей». И взойдя на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы, где стоит княжой терем, и пошел в город. И увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился на Святой остров, и пришел в Новый Иерусалим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: «Диво видел я в Куявской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья березовые молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не учимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, а не мученье». Святые отцы же, слышав об этом, удивлялись…»

Во! Как на его взгляд, так вышло ничуть не хуже, чем в оригинале. Даже намного лучше. Потому как кто знает этого апостола Андрея в Куявии? Ну разве те, кто святое евангелие, завезенное со Старой Земли крестоносцами, читал. А вот его, Ифигениусово, имя гремит по всему государству и в веках прославиться должно.

Да простит Господь смертный грех гордыни скромному слуге своему.

Негромкий хлопок отвлек внимание преосвященного.

Прищурившись, он посмотрел в дальний угол и расплылся в довольной улыбке. Опять его любимица снесла яичко. Да не простое, а золотое!

Курочка Ряба была ценнейшим из последних приобретений владыки. Конфисковали ее у двух киевских старичков по закону, им же самим и сочиненному. Гласившему, что всякое колдовство и ведовство языческое объявляются враждебными вере истинной, а все, с оным волхвованием поганским связанное, подлежит немедленному изъятию и уничтожению.

У горожан отобрано было немало интересного. Так в коллекции епископа оказались сапоги-скороходы, скатерть-самобранка (как на диво, паразитка, подававшая исключительно постные блюда, «специально для христианского священнослужителя»).

И вот она, его несушечка. Привязался к ней, словно к родному дитяти…

– Ваше святейшество! – В покои просочился его верный помощник, Евлампий, молодой, но подающий надежды монах.

– Не величай меня сим титулом! – с деланым недовольством погрозился пальцем владыка. – Не папа, чай, и не патриарх!

– Дело времени, святейший! – замахал руками монашек. – Вот скоро учредим здесь самостийный патриархат…

– Опасные речи ведешь, – прищурил око Ифигениус. – Расколом попахивают. Так что там у тебя?

– Тот, которого вы вызывали, явился.

– А, проси, проси…

Гавейн вошел в помещение, по виду напоминавшее библиотеку, и очутился перед каким-то человеком, который сидел у письменного стола.

Бритт стоял и разглядывал этого человека.

Сначала ему показалось, что перед ним претор, изучающий некое дело, но вскоре он заметил, что мужчина, сидевший за столом, писал. Мгновение спустя человек закрыл рукопись, на которой было написано «Повесть временных лет», и поднял голову.

Рыцарь узнал Ифигениуса…

Приглашение в епископский дворец, располагавшийся неподалеку от Лысой горы, ему принесли после обеда.

Причем посыльный, худой парень гнусного вида, был тем самым монахом, которому Гавейн пару месяцев назад, как раз перед памятной поездкой по киевским окрестностям, дал на базаре в ухо, из-за чего чуть не угодил в караульню. Видимо, и инок признал своего обидчика. Потому что сразу же и прикрыл ухо рукой, словно оно до сих пор болело.

Быстренько сунул в руки крепышу берестяной свиток с большой печатью из красного сургуча, пробормотал что-то невразумительное и был таков.

Развернув послание, бородач прочитал вслух:

«Доминус Гавейн, вольный рыцарь на княжой службе, приглашается сегодня, к восьми часам вечера, в палаты его преосвященства епископа. Евлампий, владычный келейник».

– Черт возьми! – воскликнул Парсифаль. – Вот это свидание будет поопаснее нашей недавней схватки со змеями!

– Ты так думаешь? – нахмурился бритт. – Тогда я не пойду. Ну его на фиг, этого Кукиша!

– Отказываться нельзя, – покачала головой Файервинд. – Наши отношения с Офигениусом и так не проникнуты христианской любовью и дружеской симпатией. Он может воспринять отказ как личное оскорбление.

– Ты думаешь? – с сомнением покосился на ведьму рыцарь.

– В любом случае следует узнать, чего он от тебя хочет. Знать намерения противника – это уже половина пути к победе над ним.

– Будь что будет, я пойду. Хотя сдается мне, ничего хорошего из этого визита не выйдет.

Гавейн вздохнул.

Он догадывался, что могло стать причиной его вызова к епископу. До владыки уже наверняка дошли вести об участившихся встречах рыцаря и княжны Светланы. То они на охоту вместе съездят, то на ристалище приемы обращения с оружием друг с дружкой оттачивают, то в храм божий на службу вместе пойдут. А ведь это нехорошо, когда государева дочка на людях встречается с холостым парнем накануне великого турнира, где будет решаться вопрос о ее замужестве.

– Давайте сделаем так, – предложил Перси. – Когда ты пойдешь во дворец епископа, мы покараулим в каком-нибудь трактире, расположенном поблизости. Если чего, подай нам знак. Постараемся прийти тебе на помощь.

Он посмотрел на чародейку, та согласно кивнула.

– Хороший план. Мне как раз нужно обследовать Лысую гору.

– Чего-чего? – недопонял здоровяк. – Это еще зачем?!

– Ой, долго объяснять, – отмахнулась магичка. – Есть такие места, где наиболее вероятно появление метаморфозов. Вот Лысая гора как раз из таковских.

– А-а-а, – протянул Гавейн, делая вид, что ему все понятно, хотя на самом деле ничегошеньки не уразумел…

Епископ оперся локтем на рукопись, а щекой на руку и с минуту смотрел на рыцаря. Ни у кого не было такого проницательного, такого испытующего взгляда, как у владыки Ифигениуса, и Гавейн почувствовал, как лихорадочный озноб пробежал по его телу. Однако не показал виду и, держа шапку в руке, ожидал без излишней гордости, но и без излишнего смирения, пока его преосвященству угодно будет заговорить с ним.

– Сын мой, – начал Кукиш, – ты родом с островов?

– Да, святой отче, – отвечал крепыш.

– Кажется, ты в родстве с дуксом Лотом, повелителем Лотианы и Оркад? И даже с самим Арторием?

– Вы прекрасно осведомлены, – поклонился Гавейн.

А у самого на душе кошки заскребли. Получается, Фига наводил о нем справки. Не исключено, что и об эдикте Птолемея, объявившем их с Перси в розыск, здесь уже тоже известно. Не ошибся.

– Слыхивал я и о том, что некие два рыцаря с именами, очень похожими на прозвища ваши, наделали шума в Империи…

Бритт изобразил на лице полное непонимание.

– Шума?

– Да, что-то там связанное с покушением на особу его величества и попыткой узурпации власти… – Глаза епископа будто пытались проникнуть в самую душу. – Тебе о том ничего не ведомо?

– Никак нет! – по-военному отрапортовал крепыш, кося под дурачка.

– Вот и князю нашему не известно. – Ифигениус сделал паузу. – Пока. И княжне тоже… Что она подумает, ежели узнает, что завела… нежную дружбу с человеком недостойным, умышлявшим противу своего законного государя?.. Думаю, огорчится…

Ишь, как стелет-то. «Нежную дружбу», «огорчится». Сказал бы уж прямо: пошлет на все четыре стороны и дальше.

– Молод был, неразумен, – продолжал его преосвященство. – Но это не оправдание, сын мой. Закон есть закон. Как там у вас, имперцев, говорят: «Dura lex, sed lex» – «Суров закон, но на то он и закон».

Владыка хлопнул ладонью по столу, так что пыль клубом поднялась с его хартий и кодексов. Видимо, часть ее достигла преосвященного носа, потому что Кукиш громко чихнул.

– Желаю здравствовать! – молвил Гавейн, хотя подумал нечто совсем противоположное.

– Спасибо, юноша, – с достоинством ответил епископ. – Ты храбр, но неблагоразумен. Я люблю людей храбрых и с сердцем. Однако у тебя есть могущественные враги, и если ты не будешь осторожен, то погибнешь!

– Что же делать?

– Есть мысли, есть, – погладил усы и бородку Ифигениус. – Можно, к примеру, дать тебе другое имя, чтобы твое не светить. Под ним и на состязаниях выступить сможешь. Ты ведь думаешь о том?

Рыцарь склонил голову. Еще бы не думать!

– А подумал ли, что на состязания сии съедутся знатнейшие люди со всей Европы? И даже из Азии кто-то прибудет. Так вот, между ними могут быть и те, кто, узнав твое имя, запросто обличат тебя. Коли ж получишь другое прозванье – дело иное. Пусть даже в лицо узнают. Скажем, что обознались. Мало ль на белом свете человецей, схожих обличьем, обретается? Мы тебе такие бумаги выправим, кои будут лучшим доказательством! Ну, как бы ты хотел зваться? Можно Лысогором, к примеру, в честь этой горы, где моя резиденция, ежели невдомек. Или Святогор. Святогор богатырь, звучит, а? Можно и Лысогор богатырь! А можно и Святогор Лысогорович, – неприятно рассмеялся Кукиш. – Как, верно я мыслю?

– Все верно, владыка, – согласился бритт. – Только вот что я могу дать… взамен? У меня ж ничего за душой нет! Гол как сокол, как у вас говорят.

Ляпнул и тут же спохватился. А то епископу неизвестно, сколько они уже получили из княжеской казны злата-серебра.

– А ничего-то мне от тебя, сын мой, и не надобно, – елейным голосом ответствовал его преосвященство. – У самого, вишь, все имеется. Видел мою курочку-то? Глянь, глянь. Чудо дивное. Золотые яйца несет.

Гавейн с завистью посмотрел на редкую птицу. Вот бы ему такую. Бросил бы службу на фиг и стал бы жить-поживать припеваючи.

– Что бы ты сказал о чине сотника в моей дружине? – вдруг огорошил его Кукиш неожиданным предложением.

– Но я на службе у князя, ваше преосвященство… – смущенно начал рыцарь.

– Как, ты отказываешься?! – с удивлением воскликнул епископ. – И это после того, что я тебе посулил?!

– Что мне сказать, владыка? Все мои друзья по какой-то роковой случайности оказались, – Гавейн помялся, подбирая слова, – вашими недоброжелателями. И они дурно посмотрят, если я приму сейчас предложение вашего преосвященства…

– Это кто ж такие? Твой друг-товарищ, ведьма, с которой вы якшаетесь… Да, да, не думай, что мне ничего не известно, я лишь терплю до поры, до времени, – перехватил Ифигениус удивленный взор Гавейна. – Ведьма она, конечно, зело полезная, но скажу по чести – как только перестанет таковой быть…

Фига зловеще ухмыльнулся.

– Так что твоему похотливому аллеманскому приятелю надо поторопиться, если он желает вкусить ее прелестей. Хе-хе…

«И про то ему известно! – подивился рыцарь. – Какая ж это сука все доносит?!»

– Кстати, этот мерзкий скоморох тоже недолго задержится в сей юдоли слез… Короче, пойдешь служить или нет?! – рявкнул поп.

Видно было, что епископ начинал выходить из себя. В голосе его слышалась неприкрытая угроза.

– Разрешите подумать, ваше святейшество?! – с перепугу спутал титулы бородач и сам того не зная попал в яблочко.

На лице Ифигениуса появилось благожелательное выражение.

– Думай, – согласился. – Но недолго. Даю тебе месяц сроку. Не забывай, через месяц турнир.

– Я помню, владыка.

– Ступай, – милостиво махнул рукой епископ. – Евлампий тебя проводит…

Трактир с забавным названием «Три поросенка» находился как раз напротив резиденции его преосвященства.

Парсифаль остался снаружи, чтоб не проворонить возможный сигнал от Гавейна, а магичка зашла внутрь.

В трактире царила относительно спокойная атмосфера. Посетителей пока было мало, но Файервинд не сомневалась, что, когда совсем стемнеет, здесь будет веселье в полный рост. Лысая гора имела в Киеве весьма специфическую репутацию.

Хозяин трактира, увидев незнакомую посетительницу, немного оживился.

Черный плащ, черная шелковая рубаха с широкими рукавами до колен, под ними – черные штаны и черные туфли… Несмотря на этот мрачный облик, посетительница выглядела не без претензий на щегольство. Длинные волосы цвета темного золота разметались по плечам. Лицо было серьезным, хотя и не злым, а серо-голубые глаза излучали высокомерное сознание собственного достоинства.

Изобразив на мясистом лице доброжелательный оскал и отставив в сторону кружку сомнительной чистоты, трактирщик поинтересовался:

– Чего изволишь, красавица?

– Чего-нибудь съедобного и кувшин кваса, – не колеблясь, заказала магичка.

– Будет сделано, госпожа ведьма, – почтительно заявил трактирщик и кликнул служанку с кухни.

Файервинд села за столик неподалеку от стойки, несколько недоумевая, как хозяин трактира признал в ней чародейку.

В ожидании заказа она мельком оглядела немногочисленных посетителей: небольшая компания киевлян да несколько явно деревенских жителей. Ничего интересного. Странно, что не вертится никто из Кукишевой песьей своры. Такой важный пост и без присмотра. Или его преосвященство столь самонадеян, что полагает, будто в его хоромы никто посторонний сунуться не отважится? Напрасно, напрасно, святой отец.

Служанка принесла заказ, и женщина с аппетитом принялась за еду. При этом ее не оставляла мысль: что же понадобилось Офигениусу от здоровяка? Ну не перевербовать же он его решил, в самом деле? Неужели разведал что-то о ней и ее миссии? Или просто всех подозревает, мало ли?

А вдруг мудрецы из ти-уд решили ее банальнейшим образом засветить и сдать местным властям? С них станется. После того как она наотрез отказалась следовать их дурацким инструкциям…

Натренированный слух уловил перестук копыт за дверью…

Вот только стук был слишком странный для обычной лошади – скорее это могла бы быть миниатюрная пони.

Потом копыта застучали… по крыльцу корчмы. Как будто неведомый гость решил въехать в заведение верхом.

Повернув голову на скрип открывшейся двери, Файервинд подумала, что, наверное, спятила – в трактир важно вошел большой косматый… козел, при виде которого любой служитель зла и мрака радостно бы осклабился. Ибо был он абсолютно черный – от кончиков рогов до копыт, – лучшего для жертвоприношения какому-нибудь Азазелю или Старому Хозяину не придумаешь!

Войдя в притихшую корчму, козел дважды стукнул копытом по полу, словно расшаркиваясь.

Трактирщик остолбенел, глядя на явление нахального животного.

– Уйди, козел! – наконец рявкнул он, опомнившись.

При этом несколько посетителей испуганно дернулись, видимо восприняв приказ корчмаря на свой счет.

– Ме-э? – словно бы удивился козел.

– Чего, чего? – не понял хозяин заведения.

Козел как ни в чем не бывало подошел к стойке и сунул морду в кадку с пивом, из которой черпал янтарный напиток хозяин, от подобной наглости прямо окаменевший с черпаком в руках. Животное в три глотка осушило объемистый сосуд, а затем ловко подцепило на рога стоящее тут же ведерко – с тем же пивом и направилось к двери.

– Однако же козел козлом, а соображает, где самый смак! – прокомментировал кто-то из клиентов.

– А заплатить? – видать, совершенно ошалев, произнес трактирщик.

– Чем он тебе заплатит?! – буркнул кто-то. – Разве что шерсти из-под хвоста надергает.

– Ме-э-э-э! – бурно отреагировал козел на подобную идею, аккуратно стряхнул ведерко с рогов на пол, при этом не пролив ни капли, и угрожающе наклонил голову, целясь рогами в грудь хозяину.

– Ме-э-э-э!

– Ладно уж, – сдался владелец «Трех поросят». – Подавись, зверюга! Только сгинь отсюда…

Медленно и важно козел удалился с трофеем, почти человеческим движением передней ноги открыв дверь.

– Ото ж… – потрясенно пробормотал корчмарь. – Тридцать лет заведение держу, но чтобы козлы у меня пили… Нет, козлов-то много было, но ведь не в прямом же смысле!

Файервинд взирала на происходящее с не меньшим удивлением.

Поскольку от твари явно разило – и не козлом, а магией.

«Что это, козлооборотень? – изумилась она. – Козлолак, так сказать? Никогда о таких не слышала!»

Однако, похоже, факт не подлежит сомнению. Вряд ли это истинный оборотень. Их еще в древности не стало! Или… Или это метаморфус? Но почему защитный амулет не сработал?

И забыв про недоеденное жаркое, выскочила за дверь.

Селены не было, и темень стояла такая, что хоть глаз выколи.

Тем не менее козла она увидела, вернее – почуяла. И двинулась следом, через полузаброшенные огороды, мимо полуразвалившихся, давно покинутых халуп.

Поодаль мелькнула пара силуэтов сгорбленных старух – лысогорские ведьмы в эту ночь не спали.

Интересно, куда запропастился Парсифаль? Вечно его нет, когда нужно. Наверняка поперся прямо в епископский дворец товарища выручать. И чем только думает? Оно и понятно, блондин – он и в Куявии блондин.

Магичка сосредоточилась и осторожно просканировала козла. Что-то такое присутствовало и ощущалось, но ничего конкретного Файервинд не могла сказать.

Все боги и демоны, а пиво-то ему зачем?!

Вдруг чародейка почувствовала на себе чужие, недобрые и явно нечеловеческие взгляды. Как будто сама Тьма, которую поминала она не раз, смотрела на нее.

Ей стало не по себе.

Файервинд вдруг вспомнила то, что в них вколачивали, еще когда были несмышленышами, только-только поступившими в обучение к ти-уд.

То, что ночь – это не просто темное время суток… Что уютный и привычный мир, в котором существуют обычные люди, имеет свои границы. Что темный лес или даже городская улица имеют своих постоянных обитателей, которые не всегда кажутся тем, чем на самом деле являются.

И что, выходя во тьму, не всегда возвращаешься к свету.

Пожалев, что при ней нет клинка (в Клеве не очень-то поощрялось ношение женщинами оружия), она «включила» те чувства, которых не имели обычные люди.

Мрак вокруг стал серым.

Козел, видно, почуял что-то недоброе, обернулся и оскалился на ведьму.

И словно на его невидимый зов из зарослей кустарника выступило ни много ни мало пять козлов – точных копий первого.

Тревога Марички усилилась.

Тьма их знает, что это за козлы, да и козлы ли вообще? Вполне могут оказаться людоедами, как те северные олени с полуострова Тай-Мыр, о которых ей рассказывал Штор Мудрый…

Хватит ли ее посоха и магии, чтобы отбиться от непонятных страховидл? Пусть она одна из лучших чародеек, которые есть в племени людском, а перед ней всего лишь неразумные черные твари! И все же, может, бежать, пока не поздно? Но кто знает, вдруг они, подобно хищникам, чуют чужой страх и уж тогда точно кинутся за ней в погоню?

Козлы, однако, не спешили атаковать Файервинд. Напротив, они резво устремились к своему собрату, и спустя мгновение ночную тишину наполнило бульканье и чавканье.

Ведьма чуть не покатилась со смеху.

Козлы жадно пили пиво!!

И лишь осушив ведерко, они мрачно уставились на незваную гостью.

Но странное дело, ни агрессии, ни жажды крови от них не исходило. Скорее уж чувствовалось некое сожаление… Не оттого ли, что пива было мало?!

Некая смутная, наполовину оформившаяся мысль забрезжила в ее мозгу. Да такая нелепая, что Файервинд даже присвистнула от удивления.

А козлы словно того и ждали!

Дружно встав на задние ноги и смешно поджав передние, они пару раз переступили, будто пританцовывая, и недоуменно уставились на чаровницу, явно чего-то ожидая. Повинуясь интуиции, она вновь присвистнула, и рогатые сразу изобразили нечто вроде странного танца.

Тут уж Файервинд не знала – смеяться ей или плакать! Догадка вроде подтвердилась – выпив пива, козлолаки намеревались повеселиться, как и обычные пьяницы!

И, похоже, роль скомороха выпала ей.

Но что бы им спеть?

В странствиях своих красавица слышала немало кабацких песен разных земель и народов. Но вот куявских среди них еще не было. Не успела как-то по злачным местам из-за свалившихся на ее голову забот и хлопот походить.

Только почему обязательно кабацкие?

И, аккомпанируя себе ударами в ладоши, она затянула старую детскую песенку, немного переиначивая слова на новый лад.

Завела тем низким хрипловатым голосом, который, как она знала, отлично действует на мужиков (а кто такие мужики, если разобраться, как не козлы?):

Жил-был у Бахуса черненький козлик,
Жил-был у Бахуса черненький козлик,
Вот как, вот как, черненький козлик,
Вот как, вот как, черненький козлик.

И животные послушно выстроились в хоровод, притопывая копытцами и время от времени постукивая друг дружку рогами в такт песне.

Бог Бахус козлика холил-лелеял,
Бог Бахус козлика холил-лелеял,
Вот как, вот как, холил-лелеял,
Вот как, вот как, холил-лелеял.

Козлы принялись выделывать коленца, выкидывая в сторону сначала правую заднюю ногу, а потом переднюю.

Захотелось козлику на Лысую гору,
Захотелось козлику на Лысую гору,
Вот как, вот как, на Лысую гору,
Вот как, вот как, на Лысую гору.

И новая фигура танца. Прыжок вперед, затем небольшой – назад, и снова – вперед.

Напали на козлика серые волки,
Напали на козлика серые волки,
Вот как, вот как, серые волки,
Вот как, вот как, серые волки.

Козлы заметно заволновались, заозирались по сторонам, но танца не прекратили. Как будто кто-то невидимый и всемогущий принуждал их продолжать движение.

И в это время из серого мрака, окутывавшего место козлиного хоровода, стали появляться размытые тени, очертаниями и впрямь напоминавшие волков.

Файервинд словно не замечала, что происходит вокруг. Только чуяла, как непонятно откуда в нее вливается древняя темная сила, исстари принадлежавшая этому месту и лишь на время задремавшая, когда ей перестали служить. Сила эта нарастала с каждой секундой, хлеща через край.

На улочках, прилегающих к Лысой горе, лаяли собаки, чуя недоброе…

Ведьмы-знахарки, собиравшие тут украдкой ядовитые грибы и горькие травы, падали ниц…

Тревожно вздрогнул и забормотал во сне Ифигениус, напугав молоденькую послушницу, так что она, как была голая, выскочила из епископской спальни…

В смятении всматривались в ночной мрак Гавейн с Парсифалем, уже второй час безуспешно разыскивавшие свою «хозяйку» по путаным улочкам и пустырям Лысой горы.

А Файервинд ни о чем не думала.

Воздух звенел от ударов в ладоши, хриплый голос вздымался почти до крика, и в такт куплетам чавкали челюстями одни потусторонние создания, пожирая других.

Остались от козлика рожки да ножки,
Остались от козлика рожки да ножки,
Вот как, вот как, рожки да ножки
Вот как, вот как, рожки да ножки!

– Вот как, вот как! – вторило ночное эхо.

Глава 5

ВСТРЕЧА СО СТАРОЙ ЗНАКОМОЙ

Княжья Гора, октябрь

Улица вилась вдоль бесчисленных заборов зажиточных горожан славного города Киева. Она была широкой, но вся разъезжена конными и пешими, и приходилось иногда даже перепрыгивать, подобно юной пантере, с кочки на кочку вдоль забора, чтоб не угодить в колею и не выглядеть во дворце замарашкой.

Орландина жила предчувствиями встречи с принцессой. И, надо сказать, волновалась – захочет ли та хотя бы ее вспомнить? Правда, за время их короткого знакомства в Сераписе Светлана показалась ей вполне благожелательной и начисто лишенной гордыни. Но за прошедшее время могло очень многое измениться.

И вот она почти у цели.

Княжья Гора, Кремль-детинец. И мощные ворота, в отличие от больших городских прозывавшиеся Серебряными.

А у входа человек десять стражи. И это лишь снаружи.

Да только Орландина не зря с двенадцати лет обучалась всяким премудростям в центурии прознатчиков Сераписского вольного легиона. Чтобы пролезть в резиденцию важного человека, вовсе не обязательно ломиться через главный вход, да еще козыряя своими знакомствами с сильными мира сего. На основных воротах и стража злее, и проверяют чаще. Куда умнее выбрать самые незаметные ворота и войти скромной просительницей.

Таковой вход нашелся – с тылу резиденции в бревенчатой стене, которую она в принципе могла бы перемахнуть без особого труда. И ворота эти были даже приоткрыты.

Обтерев наскоро сапоги от налипшей грязи о ребро выступающего из земли валуна, девушка осторожно вошла внутрь, поклонилась одинокому стражнику, пристроившемуся под грибком.

– Я иду к принцессе Светлане, – сообщила она ему с максимально возможной вежливостью.

– Грамоту, – буркнул страж, не поведя длинным усом.

– Ты не понял, я к принцессе Светлане…

Видать, ее приняли за кого-то другого, решила Орландина.

– Давай поручительную грамоту! – уже суровее повторил гридень, берясь рукой за меч.

– Это что? – растерявшись, спросила амазонка. – Какую еще грамоту?

При их расставании Светлана ничего такого не говорила. Лишь пригласила, мол, будешь в Киеве – заходи…

Стражник, набычившись, уставился на нее, а потом вдруг взревел не хуже легионной трубы:

– А ну пшла вон отселева! Буду я тут от всякой задрипанки слушать невесть что! К светлейшей княжне Светлане ей надобно! Да без грамоты! Хучь даже с нею я еще посмотрел бы – пущать тебя или нет. Уж больно личность твоя сумнительна.

Амазонка поняла, что ошиблась. Похоже, порядки тут отличались от тех, о каких она знала из рассказов принцессы.

– Послушай, уважаемый десятник… – начала было она.

– Не десятник я, – буркнул тот. – Гридень простой, из дворцовой стражи, и службу свою ведаю.

– Но я…

– Да уйдешь ты, р-рог тебе меж ног?! – опять рявкнул он. – Вот постылая!

– Что тут такое?! – послышался вдруг звонкий девичий голос, наполненный, однако, типично старческим раздражением. – Чего горло дерете с утра пораньше?!

На дорожке, выложенной мозаичным рисунком, стояла молодая девушка.

Невысокого роста и ладного сложения. Облачена она была в синий шелковый сарафан с серебряными блестками, очень хорошо скроенный. Вполне скромный на вид, но вместе с тем ненавязчиво подчеркивающий все достоинства фигуры. На ногах были красные сандалии на босу ногу и на высоком каблуке – по имперской последней моде.

Длинные, почти до пояса, черные волосы, необыкновенно густые, были заплетены в косу и повязаны алой шелковой лентой. Лицо отличалось естественной белизной, достигнутой без участия белил и пудры, а губы красавицы были яркого макового оттенка – и тоже без новомодных помадок. Тут сомнений не было – то был их собственный, родной цвет.

И большие, синие, бездонные очи под черными, блестящими сурьмой (единственное, что добавилось от хитрых парфюмеров в данную природой и богами красу) бровями.

Одним словом, перед ней стояла великая княжна Светлана Велимировна, наследница куявского престола собственной персоной.

А девушка тем временем с нарочитой учтивостью обратилась к стоявшему навытяжку стражнику:

– Что уж такого тут приключилось, воин?

– Д-д-да… Здесь… Эт-т-то я… То есть, м-м-мы… Вот…

– Не мычи, словно телок! – сошлись в одну, линию черные брови.

– Энта девка к вам хочет идти, хучь никак не можно это!

– Это что ж?! – фыркнула княжна. – Я теперь уже и во дворце своем не хозяйка, что другие решают, кто ко мне волен идти, а кто нет? А вдруг дело какое важное, государст…

Тут она наконец присмотрелась к притихшей амазонке.

– Орландина?! Ты?! Вот так встреча…

И небрежно отпихнув стража, Светлана решительно взяла чуть оторопевшую девушку за руку.

– Пойдем, скорее пойдем ко мне!! – торопила княжна. – Как хорошо, что ты приехала! Слава богам… то есть Богу! Это просто подарок судьбы!!!

Оглядываясь по сторонам, Орландина шла по дворцу, мало напоминавшему резиденции европейских властителей. Рассеянно поздоровалась с попавшимся ей навстречу неприятным парнем в черной сутане, смерившим их со Светланой холодным пронзительным взглядом.

– Евлампий, – шепнула ему вслед княжна. – Келейник нашего епископа Ифигениуса. Странно, что он здесь делает, когда…

И, словно подгоняемые неведомой силой, девушки быстро пошли вперед.

Светлана пригласила гостью пройти в соседнюю горницу для завтрака.

Стол был скромным, но красивая скатерть ручной вышивки его украшала лучше заморских яств.

На завтрак принцессе и ее гостье принесли свежий, еще теплый хлеб с маслом, парное молоко, сыр, овощи-фрукты, квашенные с можжевеловым листом грибы, моченый чеснок, пирог с рыбой. Особенно гармонировал с белым молоком зеленый душистый свеженький огурчик.

Пока хозяйка потчевала гостью чем бог послал в столь ранний час, амазонка выдала ей заранее заготовленную и обдуманную вместе с Бубликом легенду.

Да, были события некие, в ходе которых Империя обрела наследника, а злодей и заговорщик Мерланиус оказался повержен. И амазонка в тех делах участвовала. Но влезла она в них случайно, а основную роль сыграли жрец Потифар да муж сестры, рыцарь Эомай. А сама Орландина больше на подхвате была.

И вот теперь ей стало скучно.

Замужество, поначалу приносившее некоторое приятство, чуток приелось. Деньги, выданные в награду (между прочим, не такие уж и большие), ее молодой муж по-глупому спустил на пиры да на сомнительные сделки, в которых был ни уха ни рыла. Да и в Сераписе на нее часть городской аристократии смотрит косо. Арторий многим приходился по нраву, а тут вместо воина могучего и мужа зрелого в наследниках оказался какой-то сопляк. Известно также, что властители не шибко любят вспоминать о тех, кто помог им добиться власти.

Так что вот и довелось воительнице вспомнить о куявской принцессе и ее обещании – при случае приветить ловкую да толковую телохранительницу при отцовском дворе.

– Да, – произнесла Светлана, расслабленно потянувшись. – Слышала я, что ты там в Империи шороху навела. Какого-то наследника престола пропавшего отыскала. Или потерянного наследника? – сморщила лобик девушка. – Неважно. Интересная у тебя жизнь, подруга… А вот нам, княжнам, такое и не снилось… Скука смертная! Ну ничего, даст Бог, найдем и тебе местечко, и мужа твоего не обидим. А не захочет к нам ехать, получше найдем! У нас парней пригожих не счесть. И своих, и заезжих…

Она заговорщицки толкнула Орландину в бок и расхохоталась. Амазонка лишь пожала плечами.

– Выйдем-ка в сад, подышим воздухом, – предложила хозяйка, когда с едой было покончено.

Когда они покинули терем, Светлана, наклонившись к уху гостьи, прошептала:

– Тут у всех стен растут уши, а мне тебе кое-что поведать надобно…

А потом наследница принялась рассказывать о том, что происходило в Киеве и государстве.

Рассказ принцессы больше походил на жалобы капризной девчонки, которая устала от своего высокого положения и налагаемых им обязанностей и хочет просто отдохнуть в свое удовольствие. Такие жалобы Орландине приходилось слышать от патрицианских дочек да купчих, весьма часто в разговорах «за жизнь» заявлявших амазонке, что завидуют ей. При подобных сетованиях воительница всегда плевалась про себя, представляя этих изнеженных дамочек на полосе препятствий или, того хуже, – на марше под дождем или палящим солнцем.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что при их знакомстве Светлана таких разговоров не вела – напротив, показалась ей девушкой умной и понимающей, что к чему. Или тут дела и в самом деле плохи? А судя по тому, что говорила дочь Велимира, так оно и было.

Во дворце последние пару месяцев нечистый знает что творится, рассказывала княжна. Как навьи Киев обступили да войну начали, так и понеслось.

Офигениус, ворон черный, совсем с цепи сорвался. Мало того, что в государственные дела уже влез по самую задницу, так теперь еще порядок во дворце вздумал наводить! Изо дня в день с утреца пораньше раздает всем какие-то одному ему понятные правила, которых должен придерживаться весь дворцовый и придворный люд – от мелкого истопника до первого боярина. Говорит, что из соображений государственной безопасности. Дескать, надо оградить первых лиц державы от возможных недружелюбных действий. Враг, молвит, у ворот. И может принять любое обличье, чтоб проникнуть в сердце державы.

При малейшем возражении Кукиш бесится, брызжет слюной, грозится предать всех анафеме, выпороть и выгнать вон. Доводит до истерик женскую часть дворцовых служителей обвинениями в блуде на рабочем месте, а мужскую – до нервной дрожи за то же самое, плюс пьянки и азартные игры, а сверх того и тех и других – за нетвердость в вере.

– Слушай, а давай пойдем в бассейне поплещемся, – закончив грустный рассказ, предложила принцесса, поглаживая стройный девичий стан.

– Это зачем? – слегка удивилась Орландина.

– То есть как зачем?! – сурьмяные брови куявской наследницы недоуменно приподнялись. – Динка, ты меня убиваешь! А где женщина может почувствовать себя совершенно свободной и куда не может войти ни один мужчина?

Она кивнула в сторону волочащегося за ней унылого стражника.

– Хотел преосвященный, правда, добиться, чтобы гридни за мной всюду ходили. Даже туда… куда сам Офигениус пешком ходит… Но уж я тут батюшке истерику устроила! Как же, мол, нашли дуру! Будет всякий смерд телом моим белым любоваться.

Подмигнула, поведя плечами.

– А какой у меня бассейн!!! Получше, чем в ваших термах, честное слово!

И увидев тень скепсиса в глазах Орландины, пообещала:

– Тотчас сама увидишь. Пойдем!

Схватив девушку за руку, буквально бегом устремилась обратно в терем, чуть не растоптав по пути спешившую по своим делам жабу.

Спустя несколько минут они расположились в теплом и уютном на вид бревенчатом помещении, пропитанном ароматами сосны и ели.

– Ну, вот и пришли! Входи, подруга, располагайся, а я распоряжусь насчет угощения и отпущу девок, чтоб никто нас не беспокоил.

Пока Орландина раздумывала, где оставить одежду и каков тут для подобных мест обычай, Светлана личным примером показала это, раздевшись попросту догола.

Амазонка поступила точно так же, скинув кожаные штаны и рубаху на руки служительнице.

– А сейчас – вперед! – распорядилась княжна, распахивая дверь.

Уже полчаса спустя Орландина была вынуждена признать, что хотя Куявия страна во многом отсталая, но вот этот бассейн вполне похож на те, в которых ей довелось плескаться в дни пребывания в Александрийском дворце.

Под бассейн был отведен большой сводчатый зал со стеклянной крышей с сине-желтыми мозаичными стенами.

Сам водоем был выложен настоящим розовым мрамором с островов Мраморного моря и наполнялся проточной водой из керамических труб (греческая работа, отметила амазонка).

Хозяйка, не глядя по сторонам, пробежала по мраморному полу и спустилась в теплую воду бассейна.

С полчаса девушки демонстрировали друг другу свое умение плавать.

С завистью Светлана наблюдала за Орландиной – никогда не будет у нее такого натренированного тела, как у гостьи.

Оглядывала украдкой свою бывшую нанимательницу и амазонка.

Со времени их знакомства, – приключившегося чуть больше года назад, куявская принцесса заметно изменилась.

В движениях появилась некая ленивая грация, округлости стали более пышными, хотя и прежде худобой девушка не отличалась.

И вместе с тем в ее лице, во взгляде, в манере говорить появилось что-то настороженное, напряженное, как у человека, постоянно ожидающего подвоха.

– Да, Ласка, а вообще это чудесно, что ты приехала, – как бы размышляя вслух, изрекла Светлана. – Мне как раз кто-то вроде тебя требуется. Времена у нас такие, что не поймешь, что и как, а верный человек всегда нужен. Опять же – охранять меня кто-то должен? А то витязи витязями (есть у меня такие), а вот амазонок у нас в Куявии давно уж нет. Хотела было степнячек куманских нанять, да там в степи смута вот-вот начнется…

Они вновь немного поплавали и поныряли. Бассейн был мелкий с одной стороны и углублялся к дальней стенке. Тут Орландина заметила нечто непонятное – вдоль боковой стенки бассейна на глубине в полтора человеческих роста шел ряд больших окон, в которых были вставлены замурованные в стены прозрачные пластины стекла – вроде тех, что составляли крышу зала, разве что толще.

– Заметила? – справилась подплывшая к вынырнувшей амазонке княжна. – Это при прадеде моем, Гостомысле Многолюбивом, сделали. Очень он любил оттуда на голых девок из своего гарема глядеть – как они в воде резвятся, будто русалки…

– А сейчас за нами никто не подглядывает?! – передернула плечами Орландина.

– Да нет, дверь в галерею замуровали, как только отец мой женился на маме. Она же у меня всегда набожной была, а тут такой разврат…

Светлана с грустью вздохнула, и амазонка поняла, в чем дело. Матушка ее высокородной приятельницы уже четыре года как пребывала в монастыре на Святом острове, куда внесла огромный вклад. Видимо, это обстоятельство и позволило избежать обострения конфликта по поводу «куявской ереси», споры о которой, как воительница слышала от сестры, очень любили вести новоиерусалимские отцы.

– Их даже разбить хотели и кирпичом заложить, – продолжила княжна. – Да стоят больно дорого – за каждое стекло десять гривен плачено. Как раз тогда такие стекла делать научились у вас в Империи – специально в Галлию посылали за ними…

Служанки принесли им угощение и поставили его на плавучий столик, чтобы можно было вкушать напитки и фрукты, не вылезая из воды.

Принцесса, испив холодного кваску, решила для пущего поднятия настроения заменить квас на пиво. Холодное пиво тут же было подано и порадовало девушек за столом, словно к ним присоединился новый собеседник.

Пара кружек направила беседу в другое русло и на новый лад.

– Ты мужем своим довольна? – поинтересовалась Светлана, лежа на воде и в раздумье поглаживая грудь.

«С чего бы это она? Неужели прямо сейчас сватать начнет?» – встревожилась слегка захмелевшая Орландина.

– Ну… – начала она, – как тебе сказать…

– Ясно, – махнула белой пухлой ручкой киевлянка. – Все мужики одинаковы… Ладно, ответь, подруга, а что бы ты сказала мужчине, чтобы это его обрадовало доподлинно? Ну, в смысле, как его можно похвалить, чтобы наверняка?

– А это смотря кто он, – пожала плечами амазонка.

– Шикарное у тебя украшение, – ткнула пальчиком в татуировку воительницы принцесса. – Говорят, парням нравится… Так что ему сказать, если он, к примеру, воин?

– Воин? – переспросила Орландина. – Ну, тогда, наверное, что своим мечом он владеет лучше, чем кто-либо из тех, кто тебе знаком.

– Ну, ты б еще сказала, что его меч самый длинный из всех, которые я видела! – расхохоталась Светлана так, что кончики упругих грудей призывно заколыхались.

Тут до прознатчицы дошел смысл шутки, а заодно и то, что, видимо, за прошедший год княжна несколько расширила свой кругозор по части «мечей» и прочей мужской снасти.

Засмеялась вслед собеседнице.

Через минуту обе девушки уже хохотали от души, и их звонкие голоса наполняли гулкий зал приятной всякому мужскому уху музыкой.

Допив третью кружку пива, Орландина решила развить тему противоположного пола. Известное дело, о чем еще говорят женщины?

– Вот, помню, как раз за пару месяцев до того, как к тебе нанялась, один наш десятник Барторикс пристроился охранять купчиху с семейством. И в том семействе было пять дочерей. А был он банник… то есть бантик… Тьфу, бабник! И бабник, скажу тебе, великий. Просто спасу нет – ни одной юбки не пропустит. А тут такая роскошь – у девок все, что надо, на месте, да так, что только туники не рвет. Да и мамаша бабенка еще вполне нестарая. А по Кодексу нашему наемник не может иметь с нанимателем никаких отношений, кроме служебных. Вот так! – развеселяясь, излагала Орландина.

Она чувствовала, что собеседнице сейчас надо отвлечься от неприятных мыслей.

– И вот захожу я как-то в «Приют головореза» – это таверна наша была лучшая. И вижу – сидит Барторикс пригорюнившись, а руки у него по локоть забинтованы. Разговорились. Я и спрашиваю, что это за ранение, служивый, и где получил? И он мне рассказывает:

«Понимаешь ли, Динка, вернулся я под вечер домой, как раз девиц своих в термы сопровождал. Да и задремал аккурат у жаровни. И приснилось мне, что рядом со мной Фортуната – самая красивая из дочек купчихиных, да на ней, кроме рубашки легкой чуть выше коленок, и нет ничего. Вот я печку эту и обнял одной рукой, будто девку, а вторую по привычке под подол сунул. Уже как проснулся, только и понял, что жаровню обнимаю».

Светлана со смеху пролила пиво на себя, отчего вся оказалась в белой пене, став похожей на Афродиту. Только не ту, которую рисуют художники на священных храмовых картинах и мозаиках, а ту, которую изображают в дешевых фарсах раскованные актриски.

Пена медленно сползала вниз по ее нежной белой груди.

Хмельной напиток сделал свое дело – девушки постепенно расслаблялись. Стукнувшись кружками, выпили за здоровье и успехи присутствующих.

Потом разговор как-то сам собой перешел на политику. Не совсем привычное для женщин дело, однако ж следует принять во внимание, кем была одна из собеседниц.

– Вот послушай, – ухмыляясь, излагала принцесса Светлана, уже явно захмелев. – Лежит наш Ифигениус при смерти…

– Как?! – вскинулась Орландина. – Епископ умирает?!

– Если бы так! – осклабилась совсем уж похабно наследница престола. – Это батюшкин шут намедни рассказывал, Вострец. Так вот, умирает епископ Ифигениус… Ну, в дверях уже черти с вилами его поджидают, от нетерпения с ноги на ногу переминаются да копытами стучат… А возле кровати умирающего собрались именитые граждане Киева – всякие там бояре, воеводы, купцы, придворные и прочие прихлебатели да приживалы… и тихо переговариваются:

«Какой это был чудесный человек!»

«А какой мудрый!»

«А какой справедливый!»

«А какой щедрый!»

«А какой был государственный ум!»

«А какая добрая и чуткая душа!»

На секунду умирающий открыл глаза и пробормотал:

«А скромный?! Прошу вас не забывать о моей исключительной скромности!»

Вот вечно папенька окружает себя такими обалдуями, а после виноватых ищет! – заключила принцесса и заметно погрустнела.

– Не любишь Ифигениуса? – осторожно поинтересовалась амазонка.

– Как тебе сказать? Ведь он наставник мой в вере. Выросла у него на руках. Но как пожаловали его епископским саном, точно подменили. Все прожекты, прожекты. Прославить свое имя в веках хочет. А ведь это гордыня, смертный грех. И батюшка мой, прости Господи, с ним дела ведя, поглупел. Вот недавно вообще невесть что удумал – математику учить стал, да дело строительное. – Хлебнула пивка. Но было видно, что хмельное уже не в прок. – Представляешь, Динка, прихожу я к нему как-то утром – отпроситься на охоту с Гав… Короче, со свитой, – махнула она рукой. – Теперь же я из города без дозволения даже на версту отъехать не могу. Мы ж на войне, сама знаешь. Так вот, а он сидит и пергамент портит, ажио язык высунул. А главное – добро бы что полезное для государства – доходы там считать или крепости строить. Нет, эти, каких… – напряглась княжна, – объемы высчитывает. Цистерн, чанов, бочонков, комнат. Пару же седмиц назад вообще невесть что учинил – врача своего греческого, из самых Афин Ифигениусом выписанного, опыты заставил делать. Мышей в стеклянный кувшин сажать удумал, пробкой забивает да и смотрит, когда тварь безвинная задыхаться начнет. Уже и разговоры пошли недобрые по городу. Вот, мол, выдумывает князь-батюшка казнь новую для еретиков – в бочку стеклянную их на площади будут сажать да закупоривать, чтобы задохнулись на глазах народа честного… Никак Кукиш его на это самое подбил. Он ведь почти всех наших людей ученых, а их и так кот наплакал, извел. Чуть что – наука бесовская и чары безбожные! А сам-то… Все что-то чертит и придумывает в своем тереме, куда просто так не попадешь… А еще эти разговоры про свадьбу…

– Ты замуж собралась? – подивилась амазонка.

– Нет, – пояснила принцесса. – Это родитель мой собирается замуж меня выдавать. А Ифигениус и рад стараться. Турнир решил устроить, на котором лучшие женихи из окрестных государств за руку мою и полгосударства нашего состязаться станут. Кстати, должон состояться уже на той седмице. Уже и первые участники съезжаться начали. Кукиш же и своего претендента приискал – Хамлета, принца данского. Даже странно, однако, что не какого-либо грека.

– Да ну? – изумилась Орландина.

Про принца этого слухи ходили самые разные, в основном недобрые. А еще он был хороший приятель Артория, что само по себе уже о многом говорило.

– И батюшка тоже стал говорить, мол, чем тебе не жених, а мне не зять? Умен, красив говорят, ростом велик, кудрями рус, лицом бел… Тьфу! – не выдержала Светлана. – Я тут ему и выдала. Дескать, человек, который мать родную в могилу свел, дядю убил прямо в тронном зале, лучшего друга прикончил, а сестру его соблазнил, она и утопилась, бедняжка, а двух других друзей к Арторию отправил, чтоб там им головы срубили, может, вам, батюшка, и хороший зять, но мне уж точно не жених! Да еще пьяница и сумасшедший! Когда ярлы на тинг собрались его судить, да стали спрашивать, зачем он такое непотребство в Данском королевстве учинил, он и заявляет им: явился-де ко мне призрак отца моего с плачем да слезами, да про злодейство, что над ним дядя мой учинил, поведал и просил отмстить. Призрак! – зло бросила она. – Ничего, даст бог, разберутся, что это за призрак и где он бродит! Батюшка было в крик, да я тоже не лыком шита. Сказала: воля ваша, отец мой и государь, только пойду я за того, кто руку мою по обычаю в состязании честном добудет! Так что волюшке моей девичьей пока что еще не угрожает ничего.

Чтобы отвлечь подругу от грустных дум, Орландина спросила:

– А какие новости из стран зарубежных приходят к вам?

– Слава… Иисусу, ничего нового не слыхивала, все мирно-тихо. Птолемей вот ваш сильно хворает, сказывают, не жилец будто бы. А так никто не воюет и не собирается. И слава Всевышнему, говорю, потому как только войны с соседями нам для полного счастья и не хватало. Своя-то уже почитай с год идет. Правда… – она нахмурилась, – в Саклабии вроде царь Артаферн чего-то затевает. Из северных единорогов мохнатых кавалерию создать задумал. В полуночных краях у дикарей-самоедов их скупает. Но только то дело нескорое, да выйдет ли чего?

Амазонка подумала, что тревожиться из-за таких вестей особых причин нет. Не раз в Империи пробовали приспособить к военному носорогов. Правда, не рыжих северных, а голокожих африканских, и ничего доброго не выходило. Создания эти мало что глупые и полуслепые, так еще, придя в ярость, не слушаются команд и скорее потопчут своих, чем врагов.

Тут в дверь постучали, и прислужница, застыв в поклоне, доложилась:

– Пресветлая княжна, не извольте гневаться, но тут стряслась беда…

И хоть в голосе ее была тревога, но испуг на лице был явно деланым.

– Что у вас такое?! – рявкнула Светлана. – Офигениус очередную епитимью на вас, охальницы, наложил – год с мужиками не спать?!

– Владыка… пропал! – то ли всхлипнула, то ли хихикнула девка.

Княжна нахмурилась.

– Как пропал?

– Сгинул!! И не ходил никуда, и не выезжал, а нет его нигде… С утра уже его никто не видел. Утром Лют пришел доклад делать, ан преосвященного и нет… И пятна кровавые на полу… Князь-батюшка велел закрыть все городские ворота и розыск учинить.

Орландина инстинктивно потянулась к оружию, не сразу вспомнив, что голая.

Принцесса медленно повернулась к ней.

– Это навьи… – прошептала. – Таки добрались. Я знала… я чувствовала… Динка, ты нам поможешь?

Глаза девушки горели воинственным пламенем.

– Так, – твердо произнесла амазонка. – Скорее одевайся… И не пугайся, ничего страшного пока не случилось.

«Святой Симаргл и все боги! – горестно вздохнула она про себя. – Кажется, опять я вляпалась… в историю! И что б Стиру и в самом деле вовремя меня было не обрюхатить?!»

ТРЕВОЖНЫЕ ЗНАМЕНИЯ

Римская Империя, Мемфис, комплекс храма Баст

«Что мы знаем о времени до Потопа?

Великие Льды, растаявшие за двенадцать тысяч лет до наших времен, уничтожили не только города древних, не только бесчисленное множество племен и царств…

Они стерли с лика Геба и последние остатки древних кошмаров, фантомы которых и поныне спят в глубинах нашей родовой памяти.

Не стоит думать, что ужасы, тень которых возвращается к нам в жутких снах, заставляя просыпаться с криком, никогда не существовали. Они имели плоть и кровь, и их рев разносился в первобытных чащах. В первобытных лесах жили существа куда страшнее саблезубых тигров-махайродов и жутких гишу.

Еще наши предки времен великих фараонов, пускаясь в путь в глубины Африки, в болотистых низинах, в сумраке темных джунглей встречали последних из них. То были тени теней. Тени без названия, без имени, которое способен произнести человеческий язык. Те, древние твари, рожденные далекими эпохами, помнившие свет холодных звезд, безжалостные и жестокие…»

Вздохнув, Мерихнум отложила ветхий свиток «Комментариев Агафокла Карибского к Пророчествам Абул-Хасра».

В комнате было тихо и прохладно, несмотря на палящую жару. Шелковые драпировки стен, скамьи из дорогого дерева, черная доска, покрытая священными иероглифами, позолоченная статуя богини-кошки Баст с серебряными курильницами перед ней…

Но на ученицу Мемфисской высшей жреческой школы эта благочестивая роскошь впечатления не производила. В то время как ее товарки, выбросив из головы старые папирусы, сейчас плещутся в Ниле, нежатся в тени сикомор или играют в мяч с ребятами из Академии писцов, на полную отрываясь на недолгих каникулах, она вынуждена тут сидеть и читать все эти скучные рассуждения, путаясь в словах и длинных заковыристых рассуждениях, в нагромождениях фраз, из которых Мерихнум понимала лишь самый общий смысл – да и то не всегда!

И все потому, что сделала две ошибки в начертаниях иероглифов, какими уже лет триста активно не пользуются!

Как будто ее спрашивали – хочет ли она учиться в этой школе. Сдалась ей эта старая премудрость!

Поморщившись, девушка взяла другой свиток из кучи назначенных ей к прочтению почтенным наставником Неферкаптахом.

То был учебник космогонии знаменитого паннонийца Корнелия Атиллы.

«Плутарх так описывает нарушение вращения планеты: «Плотный воздух скрыл из виду небо, и звезды сбились с пути от беспорядочных всполохов огня и дыма и бешеных порывов ветра». Геродот пересказывает свои беседы с египетскими жрецами: «Четыре раза за это время Солнце поднималось против своего обыкновения: дважды оно поднималось там, где теперь садится, и дважды садилось там, где теперь поднимается». В своем диалоге «Политик» Платон пишет: «В определенные периоды Геб имеет настоящее свое обращение, а в другие периоды он вращается в противоположном направлении. В это время произошло уничтожение всех животных, и только немногие из людей остались живы».

Ну и скучища!

Она пропустила несколько абзацев, надеясь, что дальше станет интереснее.

«Ультима Туле, как и многие другие древние цивилизации, погибла, когда море поднялось из-за таяния Великих Льдов. Мы не можем сказать об этом ничего, но факт, что в кратчайший срок от многочисленных островов остались лишь горные вершины, сами ставшие островами. Последние их жители, потомки атлантов, известны нам под именем гуанчей, заново открытых Христофором Колуном из Артании. Они сохранили некоторые тайны предков, например, тайну мумификации, хотя и вернулись после крушения своей цивилизации в каменный век…»

Фыркнув, Мерихнум оглянулась на дверь и вытащила из-под хитона сияющий яркими красками лубочный кодекс, украдкой стянутый у старшего брата. Это был последний роман Петрония Петрофалла «Месть мумии».

Повествовал он о том, как компания гетер и их поклонников решила провести симпосион в древней покинутой усыпальнице египетских жрецов. И тайные силы, разумеется, не стерпели такого кощунства. Ожили давно умершие могущественные маги. Ужас, кровь, страдания выпустили наружу юные красавицы и их приятели…

Описания восставших мертвецов, гоняющихся по коридорам подземных катакомб за визжащими от ужаса пышногрудыми блондинками, так увлекли девушку, что когда кто-то крепкими пальцами взял ее за ухо, она едва сама не завопила истошным голосом. Мелькнула мысль, что из подземелий древнего храма на свободу вырвался давно заточенный злой колдун (истории о замурованных заживо в храмовых подвалах бедолагах рассказывали в школе столько, сколько она себя помнила).

Над Мерихнум грозно нависала высохшая фигура древнего старца, облаченного в белоснежную льняную тунику и накинутую на плечи леопардовую шкуру. Массивная золотая цепь с подвешенным к ней изображением полумесяца болталась на тощей шее.

И тут она вспомнила, кто это такой, и испугалась едва ли не больше, чем если бы и в самом деле увидела живого мертвеца.

Перед ней был не кто иной, как святейший Менкаура – помощник верховного жреца александрийского храма Тота, прибывший в Мемфис по случаю предстоящего праздника Рождения Селены.

Именно ему предстояло произнести проповедь перед будущими жрецами и жрицами с поучением о необходимости почитания священного лунного диска, ибо свет его отгоняет приходящих из тьмы демонов, сеющих смуты, болезни и зло.

Больно потянув ее за ухо, жрец поставил Мерихнум перед собой.

– Вот, значит, чему учатся в сем благочестивом месте… Вот, значит, какие книги тебе, ничтожная, предписал читать наставник!

Не выпуская начавшее уже распухать ухо девушки, другой рукой старец брезгливо, двумя пальцами, словно дохлую мышь, взял кодекс.

– Готов поклясться клювом Тота, что этого нет в списке утвержденных нашей коллегией учебников!

– Я… не… – жалобно пропищала нашкодившая.

Мысли ее, надо сказать, были далеки от благочестивого раскаяния. Ей вспомнились слова отца – уважаемого ювелира Антефа, что, если ее выгонят из школы, он отдаст ее замуж за первого, кто посватается.

И она даже знала, кто им будет! Почти тридцатилетний старик Горгий – центурион городской стражи, со шрамом на лице и тремя дочерьми от первого брака!

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, откуда здесь эта поганая книжонка?! – злорадно рассмеялся Менкаура. – Или, чего доброго, ее тебе подбросили злые демоны? Эй, духи зла, вы где? – издевательски осведомился старик. – Как посмели вы подсунуть благочестивой ученице сочинение безбожного лжеца, богов наших порочащее?! Ау, покажитесь, именем Носатого заклинаю!

И тут…

Нет, не грянул гром, не загрохотали шаги разгневанного божества в коридоре…

Просто ожило, просветлело старое зеркало шлифованного нефрита, замурованное в стену. В следующий миг его поверхность стала отражать не хуже полированного серебра и даже стекла. И в нем отобразились девушка и от неожиданности выпустивший ее ухо старикашка.

Глаза Мерихнум затуманились, в голове зашумело. Она думала, что потеряет сознание, но этого не случилось.

Но лучше бы это с ней произошло!

Ибо в зеркале отразилась не она!

То был какой-то жуткий демон, волей Тьмы принявший ее облик. Потому как никогда Мерихнум не осмелилась бы так одеться, вернее раздеться – на смуглянке, выглядывавшей из полированного камня, было лишь два клочка ткани, не прикрывавших почти ничего. Руку бесстыжая бесовка положила на холку клыкастой косматой твари угольно-черного цвета, напоминавшей помесь пантеры с кабаном. Лицо девицы с чертами Мерихнум искажала глумливая ухмылка. Но даже не это было главным. Глаза!! Ее зрачки были вытянутыми, как у змеи – две вертикальные полоски, а радужная оболочка приобрела льдисто-серый отблеск.

И под взглядом оборотня в душе Мерихнум всколыхнулась неведомая безудержная сила, пробудилось стремление разрушать, крушить, осквернять!

А на месте жреца стояла тень, словно сотканная из плотной темноты. Потом, расправив сумеречные крылья, тень бесшумно вылетела в окно за спиной Мерихнум, за ней выскользнула стая других теней, помельче, и все они растаяли где-то у горизонта…

Все внутри у девушки оборвалось.

Как будто окаменев, стояла она перед вновь потускневшим зеркалом, выкопанным лет сто назад из каких-то руин в Ливийской пустыне.

– О-о-о, дочь моя!! – прошептал, тяжело оседая на лавку, Менкаура. – Беги, найди Неферкаптаха и зови, зови его скорее!! Кажется, на Гебе стряслась большая беда! Надо предупредить святейшего Потифара…

Глава 6

ЧАРОДЕЙСТВО И ПИВО

Окрестности Киева

Солнце пробивалось сквозь пожелтевшую листву, скользя по пожухлой траве светлыми пятнами. Мягкий лесной шелест наполнял пространство тихим спокойствием; лес казался дружелюбным и способным принять любого, пришедшего с чистым сердцем.

Деревья, обступающие небольшой домик; прозрачный воздух, легкий ветерок, сияние солнца и отражение его в капельках росы – подобная картина была достойна кисти художника. Эти места могли вдохновить любого поэта; кажется, вот-вот, и в лесной тиши прозвучат дивные строки…

– А, дышло вам всем в зад! Чтоб этому Кукишу провалиться в ад, да на самую горячую сковородку! Нашел время исчезать, придурок! Ищи теперь его! Чтоб метаморфусы до самого конца времен имели друг друга!

Файервинд злилась неспроста.

Сейчас ей предстояло совершить одно небезопасное и сложное магическое действо, которое в идеале должно было на не очень долгое время наделить ее весьма большими силами.

В другой ситуации она бы предпочла обойтись без риска, но время поджимало, а результатов пока не имелось.

В это же время в старой избушке, неприятно напоминавшей им о дне знакомства с ведьмой, двое отважных рыцарей готовились к обряду. Гавейн возился у ярко горящей печи, поддерживая огонь. Парсифаль старательно помешивал зелье, ингредиентами которого служили разнообразные сушеные травы, толченые пауки, крылья летучих мышей, корешки и еще черт знает что.

– Ты там ничего не напутаешь? – поминутно спрашивал Гавейн. – А то ведь госпожа, если что – самих на зелье пустит.

– Нет, – буркнул блондинчик, продолжая подсыпать нужные ингредиенты и помешивать пахучее злое варево.

Он вполне осознавал важность своей миссии, ведь, как объясняла чародейка, волшебное пойло нужно, чтобы «глаза нечисти отвести» и дабы те создания, которые могут слететься на запах творимого колдовства, не тронули их.

Колдунья появилась точно в срок – когда песок в часах просыпался до конца и Перси снял с огня булькающий горшок.

Наскоро остудив его легким заклинанием, магичка, не поморщившись, выхлебала одну треть содержимого, а потом заставила сделать то же самое подчиненных.

Хватило лишь чуть сдвинутых нахмуренных бровей, чтобы мерзкий суп был проглочен рыцарями без возражений.

И через какие-то двадцать минут она уже лежала внутри сложной фигуры, начертанной на полу мелом; одежда ее небрежным комом валялась в углу. Парсифаль и Гавейн торопливо заканчивали приготовления.

Приподняв голову в последний раз, она оглядела происходящее и кивнула.

– Начинаем.

Начерченные на полу линии загорелись мягким желтым светом; ведьма, прикрыв глаза, принялась читать созданное ею недавно заклинание.

Ее била крупная дрожь – накладываемые чары явно не доставляли удовольствия.

«Великий Темный! – прокомментировала она про себя. – Корежит, как с похмелья!»

Когда сияние линий стало нестерпимым, пробудились и камни, уложенные в углах фигуры. Зловещее багровое мерцание уменьшило желтый свет и окутало магичку непроницаемой пеленой… Но из этой мглы слышались заклинания.

Кони за стеной избы стали странно похрапывать и бить копытами.

Вдоль линий плясали мелкие белесые молнии, пропавшие в багровом сиянии…

Файервинд тревожно осматривалась.

Она была в той же самой избушке, где творила колдовство – Обряд Дальних Дорог. Правда, изба выглядела еще более старой и заброшенной. Печурка совсем развалилась, углы заросли толстой частой паутиной – к счастью, ее хозяин отсутствовал. В окна лился тускло-голубоватый свет, как на туманном рассвете.

На ней было роскошное патрицианское платье, расшитое бисером, но ноги были босы и исцарапаны, как будто она шла сюда через лес.

– С добрыми ли вестями, гостья? – послышался голос за спиной.

Ведьма резко обернулась.

Немолодой рябой человек (человек ли?), неизвестно откуда взявшийся в избушке.

– Давно ждем тебя.

– И вам вечер добрый, – сказала чаровница шелестящим, как осенний листопад, шепотом.

– Давай сразу к делу, – рыкнул рябой и кинул насмешливый взгляд на собеседницу. – Всю ночь при полной луне я не сомкнул глаз, спасал народ от нечисти, повадившейся в ваши края… Устал, сил нет. Все, думаю, хватит! Пусть остается все как есть. И тут приходит ко мне, не поверишь, Старший Сын Всеотца. Улыбается так ласково. «Отдохни, – молвит, – деточка. Посиди, поешь. Я тебя покормлю». – Нежно так по голове гладит. – «Не, – отвечаю, – не могу я сидеть. Меня люди ждут там. Мне идти пора». – И чую, самому не хочется, ну совсем! – «Подождут твои люди. Не денутся никуда». – Стол накрывает, представь, сам накрывает. И смотрит так пронзительно в глаза и улыбается все. Садится напротив, но за руку держит. «Отдохни, – ре-чет, – дружочек. Все сделается в свое время. Будет тебе и помощница, и помощники, и победа над ужасом чужим». – Не поверишь, заплакал я. – «Дий-батюшка! – кричу. – Ты зачем ушел-то?»– «Ну-ну, – вещает и слезы мне отирает. – Время мое пришло, вот и ушел». – А сам за плечи обнимает. И так мне вдруг легко стало, спокойно. – «Время, оно свое у каждого. Ты медку поешь. Хороший медок-то, такого в Нижнем вашем мире не сыскать». – Смотрю на него, а он как живой. Каждая черточка, каждая моршинка… И глаза смеются, голубые, как небо. Улыбается. – «Ничего, детка…» – Гляжу, а рядом с ним козлик махонький. И так и норовит меня за одежду ухватить, а к нему ластится. Из миски пиво лакает и пену с него сам сдувает. Тут-то он и говорит: «Пора мне». – Обнимаю его на прощание. О шершавую щеку трусь. – «Ты когда придешь еще?» – «Приду, милый. Как буду нужен, так и приду…» Садится на козлика – тот враз вырос вчетверо, и только пыль заклубилась. Понимаешь ли, что реку?

– Нет, – честно призналась чародейка.

– Неважно. Со временем поймешь! Только предупреждаю: бойся зверя в овечьей шкуре… Или козла с человечьими повадками.

– А вы меня зачем звали? – Ведьма, казалось, поставила этим вопросом хозяина в тупик.

– Я тебя звал? – Он рассмеялся. – Ты ж сама пришла вроде.

– Я вообще-то не за этим… – нерешительно пробормотала колдунья.

– А, понимаю, за Силой. Ну, будет тебе Сила! А теперь иди.

И в следующий миг колдунья ощутила под собой шершавые доски пола.

…Вот последний гортанный выкрик – и линии, ослепительно полыхнув, погасли. А багровое покрывало развеялось, истаяв, как иней под солнцем.

Файервинд, заметно осунувшаяся, поднялась с пола.

Ее шатало.

– Помогите уж, паладины… – бросила она.

Парсифаль бросился к красавице, и та буквально рухнула ему на руки, так что тевтон еле не выронил неожиданную ношу.

– Да чего ты всполошился?! – взвыла ведьма. – Можно подумать, бабу голую никогда в руках не держал! Помоги одеться!

Одевшись кое-как с неуклюжей помощью белокурого красавчика, она схватила кувшин с водой и жадно выпила половину.

– Ну как, получилось, госпожа? – поинтересовался Гавейн.

– Завтра проверим, – пожала плечами та. – Пойду воздухом подышу – душновато тут.

И решительно шагнула к двери. Ее вновь повело, так что она с трудом сохранила равновесие.

Парсифаль торопливо поддержал ее.

Они вышли на скрипнувшее крыльцо.

Магичка жадно глотала ночной воздух. Действие чар и впечатления от странной встречи в ином мире отступали.

Как бы то ни было, но оставались и никуда не делись ни Учитель с его делами, ни метаморфусы, ни поиски треклятого Кукиша, на которые их отрядил князь Велимир.

И всем этим нужно было заниматься.

Но внезапно ей стало не до того, решительно не до того.

Острое желание наполняло ее быстро и ужасно неделикатно, совершенно не спрашивая разрешения, без хоть какого-нибудь предупреждения.

Только что она размышляла, как ей быстрее связаться с Учителем и попросить помощи в поисках пропавшего епископа, как вдруг…

Сперва проскользнуло какое-то совершенно пустячное, отвлеченное, легкое воспоминание о давнем свидании… Потом о поцелуе в хижине во время занятий чародейством…

И вот уже бесцеремонное желание успело коварно подкрасться, охватить своими цепкими щупальцами ноги, проползти огненным следом по позвоночнику, наполнить тяжелым теплом грудь, зажечь огонь внизу живота. От этого она чувствовала себя беспомощной… Желание было ужасно наглым и самостоятельным, как будто в нее вселился тот самый блудный бес, о котором так любил разглагольствовать его преосвященство Офигениус во время проповедей (и которому он сам, видать, отдал немалую дань).

Конечно, Файервинд понимала, что это всего лишь побочный эффект от некоторых заклятий. Раньше она вполне могла им управлять.

Но сейчас, похоже, вся выучка дала трещину.

Может, тому виной, воспоминание о сильных руках парня, несколько минут назад касавшихся ее тела?

Или все-таки о том поцелуе?

Они уставились друг на друга, и отблески пламени словно застыли на мгновение, вслушиваясь в тишину.

– Пошли! – решительно подтолкнула Парсифаля Файервинд в сторону деревьев и на ходу принялась стягивать сорочку.

– Ты… ты уверена, госпожа?! – только и смог выдохнуть доблестный рыцарь.

– Вот именно – госпожа! – прошипела ведьма. – А раз я твоя госпожа, то и послужи мне как следует!

Из окошка избенки бритт со смешанным чувством зависти и облегчения наблюдал, как Файервинд растворилась в лесной чаще, утащив его приятеля.

Наконец-то у Перси получится. Дай ему Бог!

Авось тогда и у самого Гавейна все выйдет с княжною. Турнир-то уже через пару дней.

Если, конечно, Велимир не отменит состязаний из-за исчезновения Ифигениуса…

Утром следующего дня все трое появились из лесу и вновь присоединились к сотне Люта, которому накануне ведьма пояснила, что им троим всенепременно надо отлучиться на ночь в лес. Порасспросить темные силы о том, где искать его преосвященство.

Красавица пришпорила коня и поравнялась с полусотником, неугомонным литвином Юстасом, который в этот момент рассказывал Алексу, своему земляку и помощнику, что нужно сделать с девушкой, коли та забрела в лесную чащу и попалась на пути дружиннику.

Небрежно смахнула капюшон своего плаща, и пышные волосы упали ей на плечи.

– О чем такие бурные споры? – спросила ведьма, не скрывая своего недовольства подслушанной беседой.

Первым нашелся Юстас:

– Э-э-э… эт… это я притчу рассказываю…

Ведьма фыркнула и натянула капюшон обратно, обескураженная подобной постановкой вопроса.

Они миновали большое лесное кладбище. Тут мертвых не палили, а зарывали в мать землю, откуда все вышли.

И от острого зрения Файервинд не укрылась непонятная тень, метнувшаяся в лес возле кладбища.

«Хм… Либо мне мерещится, либо это не опознанный мною вид нежити…»

– А кто это там был? – вдруг осведомился подъехавший спустя несколько минут Лют.

С лишними расспросами насчет результатов их ночной отлучки сотник не совался. Уже привык к исчезновениям и появлениям чародейки, как и все дружинники.

– Где? – не поняла Файервинд.

– На жальнике… – многозначительно ухмыльнулся воин. – Кладбище то есть.

Магичка внимательно посмотрела ему в глаза.

– Заяц, кажись, – наконец с такой же многозначительной улыбкой ответила она.

– Ну, раз заяц… – понимающе кивнул Лют.

А потом они выехали из лесу, и враз стало не до зайцев.

Взору их предстал чудный зеленый дол, лишь слегка тронутый осенним золотом. Вдали, по левую руку, виднелось село под камышовыми крышами, справа, намного ближе, другое село, на вид больше и богаче.

А прямо напротив них навстречу друг другу шли две толпы – каждая по несколько сот человек. И настроены обе были весьма решительно, о чем яснее ясного говорили ножи, палки, вилы, цепы, которые несли люди.

Файервинд физически ощутила волну взаимной ненависти и жажды крови, исходившую от ближайшей толпы. Эта злоба просто не могла остановиться и буквально рыла в нетерпении копытами землю, ища цели для своей разрушительной черной энергии, распуская во все стороны щупальца тупого ожесточения.

А навстречу двигалась точно такая же толпа – рычащая, озверелая, пьяная. И от нее тоже исходила ярость, бессильная, слепая ярость, захлестывающая с головой и кажущаяся сильнее и страха, и здравого смысла.

Чутьем опытного вояки Лют почуял то же самое, и в этот миг очень обрадовался, что не он и его ребята сейчас стоят на пути у взбесившегося человеческого стада.

Обе толпы сблизились, прозвучал яростный клич, подхваченный сотнями глоток, и люди с обеих сторон кинулись друг на друга. В небо взмыли десятки, сотни камней…

Вот кто-то уже упал, кто-то схватился за лицо, кто-то за голову, из которой хлынула кровь. Все перемешалось: люди, палки, ножи, кровь…

Одни селяне орали что-то нечленораздельное, другие выкрикивали ругательства и проклятия, третьи времени на болтовню не тратили, а молча мутузили противников кулаками. Откусанные уши, сломанные кости, лица, по которым кулаками били, – все перемешалось в толпе.

…Вот на здоровенного волосатого мужика-бугая наскочил худощавый юноша. Казалось бы, что он может сделать этакой горе мяса? Ан нет, зажатая в руке подкова раскроила лицо противника так, что стал виден носовой хрящ. Кровь полилась струей, и этот запах человеческой руды заставил толпу озвереть…

…Две пожилые женщины надвинулись друг на друга с неистовостью бойцовых собак. Уже сцепившись, они покатились в пыли. Победительница принялась колотить головой о землю поверженную соперницу, тело которой обмякло, а по подбородку тонкой струйкой потекла слюна, смешиваясь с кровью…

…Удар кнута разбил лицо костистого старика, так что треснула кожа, лопаясь, словно шкурка колбасы, жарящейся на раскаленной решетке…

…Обезумевший подросток врезался в группу противников, и в следующую секунду упал, сраженный жесточайшим ударом, на руки товарищей…

…Женщины колотили мужчин, которые даже не замечали этого…

…Ребенок свалился на землю с лицом, залитым кровью. Одна из женщин кинулась на того, кто ударил малыша. На нее бросилась другая, кулаки замелькали в воздухе, натруженными ручищами они выдирали друг у друга клоки волос…

…Окровавленная девушка попыталась отползти в сторону, ожесточенно избиваемая ногами каким-то парнем…

В воздухе проносились камни. Люди гонялись за подобными себе, безжалостно избивая и терзая друг друга. Уже не было сил кричать, раздавалось лишь тяжелое сопенье, бряцанье со свистом рассекающих воздух цепов, обрушивавших новые и новые удары.

Непонятный ужас перед происходившим и жалость к гибнущим людям, странные для матерой ведьмы, воспитанницы угрюмого и злого народа ти-уд, наполнили душу Файервинд.

С этим надо было что-то делать!

– Лют, останови их! – пробормотала чародейка, ощущая непривычную сухость во рту.

– Не выйдет! – процедил сотник сквозь зубы. – Пока друг дружку не порвут, не угомонятся.

– Лют, останови их! – почти выкрикнула магичка. – Я тебе приказываю!

– Мне, красавица, лишь князь да епископ приказывать могут! – зло рявкнул тот в ответ. – Эвон, своими людишками распоряжайся.

Ткнул кнутом в застывших неподалеку Гавейна с Парсифалем. Было видно, что он действительно неподдельно разозлился.

За годы своей службы сотник поучаствовал в подавлении трех бунтов – Дровяного, Соляного и Пивного, и знал, что такую вот сорвавшуюся с цепи толпу обычно мирных крестьян остановить труднее, чем даже служивых людей. Потому как воин, как ни крути, все же знает цену крови своей и чужой и без нужды на рожон не полезет. А вот землепашцы, дровосеки, горшечники и кожевники с молотобойцами, ежели на них найдет священное боевое безумие, не понимают вообще ничего.

И горе тому, кто заступит такой толпе путь – хоть железный строй имперских легионеров, хоть такие же злобно ревущие скандинавские берсерки, – сомнут и втопчут в грязь!

– Ну ладно, – закусила губу Файервинд.

И резко ударила шпорами коня.

Парсифаль дернул было узду, но крепкая рука сотника перехватила повод.

– Не мешайся, парень, – бросил Лют. – Ежели знает, что делает, справится. А нет, так даром загинешь!

Подлетев к дерущимся, девушка истошно заорала:

– А ну всем прекратить! Именем государя Велимира!! Под страхом смерти!!

Княжое имя в устах ведьмы возымело поразительный эффект. Селяне отреагировали быстро, можно сказать, молниеносно: часть мигом попадали на землю, накрыв головы руками, часть побросали оружие и подняли руки вверх, в знак покорности.

Видимо, этому способствовало и зрелище вытянувшейся из леса сотни конников, блестящих кольчугами и обнаженными, даже без команды, мечами.

Надрывно заревел младенец, валявшийся в пыли на обочине, брошенный там матерью, чтобы не мешал драться.

Файервинд, сама, похоже, пораженная эффектом от своего вмешательства в бойню крестьян, сохраняя все ту же суровость в голосе, громко произнесла:

– Еще раз спрашиваю, что здесь происходит?! Вы все лишились ума? Из-за чего драка? – Сделав многозначительную паузу, она спросила еще более жестко: – Кто здесь за главных?

– Ну… эта… я староста, – вышел, вернее, был вытолкан вперед вихрастый мужик с синяком в полщеки. – Лунь меня зовут. Лунь… эта Коровин.

С противоположной стороны тем же манером объявился другой мужик – низкий и плечистый.

Под суровыми взглядами воинов оба старосты поникли, словно дети перед отцом, в руке которого ремень. Наконец один из старост, тот, что был одет побогаче, начал мямлить какие-то объяснения:

– Ну… дык… эта… мы же как бы живем-то хорошо потому как пиво варим. Знаете небось пиво-то наше? В самый Киев отправляем его, всяк человек пьет да нахваливает. – В процессе рассказа мужик все больше смелел. – А все потому, что мы баклуши не бьем, а от петухов до темна работаем как проклятые. А эти вон, – он зло погрозил кулаком в сторону оппонента, – с другой стороны тракта, не делают ничего, брюхо солнцу показывают, работать не хотят. А теперь им, видите ли, завидно, что мы лучше их живем. Ну так оно и понятно, работать надо было, а не мух считать. Нам-то все равно, завидно им или нет. Так ведь они, поганцы, повадились: то в хмель наш коней своих запустят, а они потопчут да пообрывают все…

– Да каких коней?! – взвыл второй староста. – Там, вишь, цельный табун погулял, а где у нас столько-то? Мы на волах пашем! Бедные мы, – рванул он ветхую рубаху на груди, – неоткуда нам коней покупать! Ты ври, да не завирайся!

– А ну-ка не орать! – прикрикнула чародейка, видя, что драка вот-вот может возобновиться.

– Ну вот, так я говорю-то, – продолжил староста Лунь. – То коней запустят, хоть и чудно, в самом деле нету у них лошадей-то, то овин подожгут. А сегодня с утра что натворили! Просыпаемся мы и чего видим – половина чанов наших с солодом опрокинуты, а какие не опрокинуты, то в них, извиняюсь, насрано! И как после этого они прозываются? Убить их всех мало! – не на шутку разошелся староста, размахивая руками.

Народ за его спиной опять зароптал и заволновался.

– Сами небось своего пива налакались, да и в свои чаны нужду справили! – выкрикнул здоровенный мужик из числа противников пивоваров. – А Ждана со Званом так измордовали, так что те скоро в Ирий попадут!

– А Зорянку мою кто чести лишил? – поддержал его невидный мужичонка с окровавленной палкой в руке.

– А пусть не ходит в наши хмельники! – кинул кто-то из второй толпы.

– Досточтимый староста, – поспешила продолжить разговор ведьма, видя, что народ вновь собирается продолжить побоище. – Вам, как ответственному за порядок в селе, вместо того, чтобы устраивать битву, нужно было тиуну или даже боярину своему сообщить… А то, что вы творите, бунтом попахивает!

– Э-э-э, – промямлил староста ограбленной деревни. – Эта, слушаемся. Но мы не боярские, а церковные. Преосвященного Ифигениуса владение…

Второй староста, видимо недовольный расплывчатым решением, хватил шапкой об землю, но возражать не посмел, и народ начал молча расходиться.

Но не все…

На утоптанной земле лежали тела тех, кому было уже все равно. Два, три… десять. У одного разворочена грудь, у другого вспорот живот, у третьего размозжен череп.

Души их отправились к праотцам, к Богу (или богам – это уж кто как чувствовал и верил).

Возле тел уже собиралась причитающая родня.

Движимая все той же интуицией, которой в последние недели привыкла доверять, чародейка двинулась следом за старостой разоренных пивоваров.

Гавейн и Парсифаль, без звука поняв, что от них требуется, пустились за ней.

Лунь, бормоча под нос проклятия, почтительно замер в поклоне, когда дорогу ему перегородили все так же непонятная, но жуткая и даже на вид опасная женщина да еще и в сопровождении двух хмурых вояк.

– Значится так, почтеннейший, – обронила красавица. – А покажи-ка ты мне эти ваши чаны. Посмотрим, кто и что у вас там напакостил…

Гавейн, не спрашивая разрешения, втащил оторопевшего старика на коня.

– …Да, – по прошествии десяти минут бросила Файервинд, выходя из сарая и переступая через выбитую дверь. – Ты, старый козел, и впрямь ума лишился. Да так слону не насрать, не то что людям! Ох, молись всем богам, чтобы дело до преосвященного не дошло, а то определенно быть тебе в петле за бунт да смертоубийство!

О том, что этот самый преосвященный исчез неведомо куда, ведьма, естественно, умолчала. И не обращая внимания на рухнувшего на колени и жалобно причитающего Луня, вскочила в седло.

Догнав дружину, она молча пристроилась в хвосте колонны и погрузилась в размышления.

Итак, похоже, навьи поработали и тут.

Старая зависть, злоба бедных к богатым да еще давние ссоры и обиды – и вот уже целый табун тварей делает то, что мечтают в глубине души сделать бедняки с богатыми и удачливыми соседями – такими же смердами, как и они.

Разорить, разломать и испакостить все!

Придется, видать, в этом году Клеву обойтись без здешнего чудесного пива! Если, конечно, киевлянам да и всей Куявии будет до пива.

Но вот не диво ли?! Получается, что метаморфусы действительно не имеют ни своих душ, ни своего разума? Не в этом ли ключ к победе над ними?

Кстати, а что там все-таки за тварь бродила среди могил? Вроде бы на метаморфуса не похожа. Хотя кто ж их знает. Уже не в одном обличье являлись…

В сумерках отряд остановился на отдых.

Ночь опускалась на Куявию. Небо такое глубокое, что как никогда верилось, будто там, над головой, нет ничего, кроме звезд. И это ничего продолжается бесконечно.

Жара сменилась прохладным ветерком, который изредка доносил далекий вой волков.

– А ведь боятся чего-то серые, – услышала ведьма прямо над ухом знакомый голос. – Тоже, вишь, чуют недоброе…

Подняв глаза, Файервинд обнаружила, что напротив нее у костра сидит тот самый Рябой из ее видения.

Она невольно потянулась к посоху.

Потянулась… и демонстративно отвела руку назад.

– Соображаешь! – похвалил рыжий. – Кто ты – мне ведомо. Меня же обычно величают Варениксом. Леший я, коль не уразумела, лесной князь то есть…

Чародейка недовольно встряхнула головой.

Легкие, игривые порывы ветра отбросили длинные волосы за спину, спутали их и сделали из прически что-то похожее на воронье гнездо.

Красавица раздраженно попыталась уложить их растопыренной пятерней, но ничего не получилось, и она плюнула на эту, без сомнений, вечную проблему женщин с длинными волосами.

– Пора, детка, поговорить в яви, – молвил лесной князь. – Кажись, ты уже созрела для этого…

Глава 7

ПУСТЬ ПОБЕДИТ ДОСТОЙНЕЙШИЙ

Киев, Княжья Гора

– Что ж, – сказал Велимир, поднимаясь со своего места в княжеской ложе, где кроме него находились Светлана, Вострец, несколько ближних бояр и четверо гридней в серебряных кольчугах и с позолоченными бердышами на плечах. – Хоть, может, и неурочный час для таковых празднеств-то…

Он обвел суровым взором собравшийся на государевом подворье народ – гостей, съехавшихся на турнир, киевлян, среди которых были не только мужи «лепшие и нарочитые», но и простые горожане. От взгляда владыки многим стало не по себе. Кому совестно, а кому и страшно.

– Сами ведаете, какие времена настали, – проникновенным голосом продолжил князь. – А кто не ведает, – тут он покосился на группку разряженных поединщиков, – прибыв издалека, так оно, может, и лучше. Поелику дурные мысли не будут мешать твердости рук, крепости мышц и верности глаза, что понадобятся вам в предстоящих сегодня испытаниях. Судить их будут люди проверенные и беспристрастные. Жаль, конечно, что нет среди нас того, кто придумал состязания эти и кому годилось бы стать главным судией…

Тут Велимир сделал паузу и пристойную для такого случая трагическую мину.

– Но никаким подлым врагам, похитившим мудрого советника нашего и отца духовного, не удастся совратить нас со стези, указанной преосвященным Ифигениусом. Мы завершим то, что начал владыка. Нынче же, пожалуй, приступим к тому, ради чего здесь собрались. Да пребудет с теми, кто верит в Единого, милость Его. Тем же, кто по незнанию истины поклоняется многим богам, да помогут они. Но, в конце концов, пусть победит достойнейший, которому и достанется рука дочери моей, а в грядущем и власть над землею Куявской!

Государь перекрестился и, видимо устав после долгой речи, опрокинул в рот кубок вина.

– Давай, паря, – хлопнул он по плечу Востреца. – Рули! Да ухо держи востро. От этих чужеземцев завсегда на Руси одни неприятности.

Шут низко поклонился князю и трижды хлопнул в ладоши, призывая к вниманию.

– Господа соискатели, прошу послушать! Победителем будет считаться тот, кто наберет наибольшее количество очков, пройдя через все испытания турнира. Их три отборочных: стрельба из лука по мишеням, упражнения в ближнем бое на мечах и скачки. А также последнее и основное: прыжки в высоту.

Среди претендентов послышался шум. Что еще за прыжки, недоумевали женихи. Глумятся над ними, что ли? За детей малых почитают?

– Никаких шуток! – развеял их сомнения главный специалист по этому вопросу при куявском дворе. – Испытание самое что ни на есть серьезное и притом весьма опасное. Вам предстоит допрыгнуть во-он до того окошка, – юноша указал пальцем на распахнутое окно на третьем этаже терема, – у которого будет сидеть княжна, и снять с ее белого пальчика колечко золотое с яхонтом. Кто сие сотворит, тому и быть суженым прекрасной дочери государя нашего.

У большинства молодых людей, решивших попытать сегодня счастья на турнире, при виде высоты, которую им надо будет преодолеть, зародились серьезные сомнения в том, стоит ли вообще огород городить. Хорошенькое дело! До заветного оконца, почитай, локтей двадцать пять, а то и все тридцать будет. Вероятно, даже самому длинноногому и ловкому прыгуну преодолеть такое расстояние не по плечу.

– А как прыгать? – уточнил кто-то смелый. – С места аль с разбегу?

– Да как хотите, – пожал плечами брюнет. – Хоть верхом на коне. Лишь бы допрыгнули. Но без веревок!

Некоторые парни, было приободрившиеся при упоминании коня, тут же и поникли. Веревкой, вишь, пользоваться нельзя. А как иначе? И лошадь ноги переломает, и сам шею свернешь. Нет, тут явно какая-то хитрость, некий подвох. Точно княжна замуж не хочет. Иначе не придумывали бы столь нечеловеческого испытания. Видать, решили, что раз женихи уж съехались, то отменять состязания неловко, а вот поставить заведомо невыполнимое задание – это в самый раз. И волки будут сыты (хотя не очень), и овцы целы (а это уж точно).

В отличие от претендентов Файервинд была озабочена несколько иным.

Лично она почти не сомневалась в победе Гавейна. Сама ведь пообещала крепышу свою помощь и поддержку. Ну разве что среди женихов или их окружения найдется кто-нибудь посильнее ее. Но это вряд ли. Почти всех учеников ти-уд она знала. Среди приезжих знакомых лиц не было. Так что Файервинд вне конкуренции.

Хвала Темным, Офигениус так и не объявился. При нем использовать свои магические способности ведьма бы не решилась. Слишком уж много у преосвященного имелось под рукой удивительных предметов, позволяющих обнаруживать воздействие чар.

Что ни говори, а вовремя Кукиш сгинул.

Без него и князь практически другим человеком стал.

Как раз это обстоятельство и поразило красавицу больше всего.

Вишь, как заговорил. Как настоящий трезвомыслящий государь. Поддержал тех, кто верует во Единого, но и тех, кто «погряз» в идолопоклонничестве, отвергать не стал. При Фиге такого ни при каких условиях не случилось бы. Так и до эдикта о веротерпимости недалеко.

Прав был старый леший, когда говорил при их недавней встрече, что грядут другие времена: Тяжелые, но и веселые.

Вообще же чародейке еще не приходилось сталкиваться с подобными представителями Малых Народцев. Всякая мелочь вроде ларов и пенатов (или, как их зовут куявцы, домовых), дриад или там водяных – не в счет.

Вареникс был слеплен из другого теста. (Или из чего там лепят нечистиков?)

Как-то раз Фай довелось тесно пообщаться с одним из птилай'йи. Так вот жабоид и в подметки не годился лесному князю. Хотя тоже силен был. После их схватки в подводном гроте на острове Левке, где ведьма по заданию Мар-Гаддона пыталась похитить щит Ахилла, она еле ноги унесла и потом целый месяц зализывала раны.

Лесной князь, как ей представился рыжий сатир, не стал применять против нее ни физическое воздействие, ни магическую Силу. Для начала просто посмотрел на красавицу долго и пристально, отчего на душе у Файервинд сделалось, мягко говоря, нехорошо. Потом неспешно заговорил.

За поступки, содеянные магичкой в последние пару месяцев, ей простилось кое-что из тех злодеяний, которые она частично по недоброму умыслу, а частично по незнанию причинила защитным доспехам Геба.

Что еще за доспехи, попыталась проявить любопытство заинтригованная донельзя ведьма, но тут же была поставлена на место. Не суйся в дела, разуму не доступные, строго, как разгневанный учитель, выговорил ей Вареникс. Про те дела одни Высшие ведают да те, кто ими к присмотру за делами земными приставлен.

Так вот, защитное Кружево так-сяк подлатали. Но лишь малую часть. Есть опасность Великого Прорыва. И вот тут чародейка должна расстараться, чтобы не случилась беда неминучая.

Прежде всего ей надобно связаться с Мар-Гаддоном и прочими мудрецами ти-уд и приложить все усилия, чтобы убедить наставников совершить обратные заклятия, долженствующие если не заставить навьи силы убраться в свои норы, то хоть остановить и ослабить их натиск.

Затем Файервинд надлежит завести приятельские отношения с новой телохранительницей княжны Светланы амазонкой Орландиной. В распоряжении этой девушки находится один из Дивьих Ключей, необходимых для починки Кружева. Ежели соблаговолят Вышние, а Дий дал понять, что так и будет, подоспеет и второй Ключ из дальних стран. Третий хранится под его, Вареникса, присмотром, спрятанный на дне озера в Старом лесу. Ну а четвертый, как она сама знает, хранится у ее учителей.

Следует как можно скорее собрать в Киеве все четыре Ключа.

Поведав все это, лесной князь, даже не откланявшись, исчез.

А Файервинд вот теперь мучься, как исполнить его задания.

Самым простым из них магичке показалось поручение подружиться с этой самой Орландиной. Но не тут-то было.

Какая-то стена льда и отчуждения взгромоздилась между сераписской амазонкой и ведьмой. Да такая непреодолимая, что Фай даже не знала, с чем к этой твердыне подступиться. И главное, она понятия не имела, в чем причина. Ладно бы перешла воинственной красотке дорожку. Так вроде бы им никогда не доводилось встречаться, а тем более противоборствовать.

Выручил, как всегда, острый глаз.

Приметила, что Гавейн как-то поник и пытается не попадаться на глаза Орландине. Да и ее друг сердечный Перси тоже.

Прижала блондинчика к стенке, тот ей все и выложил.

Как по заданию Мерланиуса они с крепышом преследовали двух сестер-близняшек и как эти самые девчонки споспешествовали тому, что был уничтожен орден Круга Стоячих Камней, а его патрон, верховный понтифик Британии, исчез в неизвестном направлении. А еще двойняшки водили дружбу с наследником имперского престола цезарем Каром и главным советником августа жрецом Потифаром.

Ничего себе, почесала макушку Файервинд, невольно уподобившись бритту, у которого этот жест вошел в привычку. И чего только понадобилось столь знаменитой бой-девице в такой-то глуши?

Парсифаль с легким полупоклоном подал Люту Гавейновы лук и колчан со стрелами. Сотнику было доверено судить состязания в стрельбе. И сейчас он проверял снаряжение участников на наличие постороннего вмешательства. Вдруг кому из претендентов взбредет в голову наложить на свое оружие магические заклинания. Самонаводящиеся стрелы – это хорошо, но только на поле брани, а не в честном поединке.

Блондин, которому выпала сомнительная (естественно, по мнению самого тевтона) честь выступить на турнире в качестве оруженосца бородача, заговорщицки подмигнул начальнику епископской дружины. Тот сурово насупил брови и неодобрительно крякнул.

Дружба дружбой, а служба службой. Это понимать надо. Тут, на ристалище, все равны. И пусть не думают наемники, что, если он с ними плечом к плечу сражался против навьей силы, это освободит их от самой тщательной проверки.

Вон ведь Хамлета, принца данского, он только что отстранил от участия в состязании, обнаружив в колчане жениха целых две заговоренных стрелы. Отвел, несмотря на гневные протесты рыжего крикуна, заявившего, что его пригласил в Киев сам преосвященный Ифигениус. Пущай кричит. Не страшно. Где он, тот владыка, усмехнулся Лют, и где княжна. А Светлана намедни без обиняков заявила сотнику, что если он хочет вскорости стать воеводой и не желает расстаться с головой, то непременно найдет у данца заказанную амуницию.

Воин все понял правильно. И поступил так, как велел закон. Закон же не разбирал, кто там и кого приглашал. Раз было пронесено на ристалище колдовское снаряжение, то виновный должен незамедлительно сойти с поля, после чего обязан покинуть пределы державы в три дня. Сам же сгинувший преосвященный этот закон и сочинил в надежде избавиться от нежелательных претендентов. А эвон как оно повернулось-то.

За ослушника вступился было сам князь. Дескать, негоже так чинить со столь знатным и известным человеком. Но дочка наклонилась к уху тятеньки и невинно так прошептала, что ежели родителю угодно, так пусть сам и женится на рыжем, а она завтра же к маменьке на Святой остров удалится. Велимирово лицо налилось кровью, так что бояре решили, что государя непременно удар хватит.

Тут вмешался Вострец и привел все к миру, предложив Хамлета от участия в турнире отстранить, но из державы не выдворять и в качестве почетного гостя при дворе оставить. На том и порешили. В пику дочке князь даже пригласил данца к себе в ложу. Светлана надулась, но усугублять скандал не стала, добившись своего. А про себя подумала, что надо будет отблагодарить Гавейнову хозяйку, так ловко все устроившую с заколдованными стрелами. Да заодно и Перси, подбросившего те стрелы в колчан ненавистному жениху.

– Та-ак, что тут у нас? – навел Лют свой хитрый инструмент на то, что подал ему блондин. – Амуниция в порядке. Все чин чином. Так что можно выходить на линию.

– Благодарю от себя и своего друга! – разулыбался тевтон, сгребая лук и стрелы со стола. – Век Богу молиться за тебя станем.

– Еще бы! – процедил сквозь зубы сотник, подождал, пока блондин отойдет на приличное расстояние и… включил штуковину, предусмотрительно выключенную им при виде приближающихся к столу любезника княжны и его приятеля.

Лют прекрасно понимал, когда закону следовало быть суровым, а когда надлежало молчать в тряпочку.

– Ну как, побьем их? – кивнул Парсифаль в сторону конкурентов.

Крепыш пожал плечами.

– Человек полагает, а Господь располагает, – уклончиво ответил он.

– Не будь таким букой, – укорил его блондин. – Пока все идет по плану. Как и обещала Фай.

– Ты ей так доверяешь? – вздохнул Гавейн.

– Как самому себе! – ударил себя кулаком в грудь красавчик и расцвел счастливой улыбкой. – Знаешь… она… она… такая…

– Да уж знаю, – покачал головой бритт.

«И чего это я бурчу? – удивился. – Сам ведь ведаю, каково оно – быть влюбленным».

– ЭТА тоже здесь? – спросил чуть погодя.

– А где ей быть? – скривился Перси, словно лимон укусил. – Вон рядом с твоей зазнобой отирается. Говорят, судить рукопашный бой назначена.

– Тогда хамбец, – понурил голову соискатель. – Точно засудит.

– Посмотрим. Не зови лихо, пока оно тихо. Еще ж ничем вроде бы нам не навредила. А вдруг она нас вообще не узнала?!

– Ага, держи карман шире! Будто сам не видишь, как нас десятой дорогой обходит. Сдается мне, если бы не вмешательство… ну, сам понимаешь кого, давно бы мы в застенке куковали.

– Полагаешь, Светлана за нас… за тебя, – поправился блондин, – просила?

– Думаю, не без того.

Княжна, которой Гавейн как на духу признался во всех своих прежних винах, к удивлению бритта восприняла его рассказ довольно спокойно. Он-то, открываясь ей, считал, что тут же будет с позором изгнан долой с ясных глаз девушки. Предугадывал такой исход, но готов был принять его. Потому как не мог таиться от той, которая стала ему дороже всех на свете. Обманывать ее было выше его сил.

Светлана же, выслушав исповедь, только поинтересовалась, когда истекает срок, данный ему для размышления Офигениусом. Услышав же, что через неделю, кивнула и перевела разговор на другое.

Вот каковы они, владыки земные, обиделся тогда крепыш черствости девушки.

– Ладно, чему быть, того не миновать, – молвил тевтон. – Ты лучше на поединке сосредоточься. Колдовство колдовством, но и противника тоже недооценивать не следует. Вспомни уроки командора Ланселата. Вон тот хинец, сдается мне, отнюдь не слабак. Да и вендиец с египтянином тоже.

Гавейн присмотрелся к конкурентам, указанным приятелем. Его правда, по их повадкам было видно, что в стрельбе они настоящие профессионалы. Ишь как осматривают и испытывают снаряжение. Хинец чуть ли не каждую стрелу на зуб пробует. А вендиец нюхает заостренные и оперенные палочки, будто благовония какие. У уроженца же Кемета вообще такой вид, словно он из материнской утробы прямо вместе со своим луком выбрался.

Среди европейцев таких мастеров, как эти трое, пожалуй, что и нет. Разве что вот этот скотт. Как его там? Робин в Капюшоне или как-то так.

– Выходите на рубеж по трое! – скомандовал Лют. – У каждого по три стрелы. Надобно попасть в мишени со ста, двухсот и трехсот шагов. После первого же промаха участник выбывает из числа претендентов.

Ага, прекрасно. Для такой безделицы Гавейну и помощи ведьмы не потребно. На тренировках в орденских лагерях и не такие расстояния брал. Лишь бы попутный ветер для стрел веял.

Его тройка была одиннадцатой по очереди. Предпоследней. До этого уже отстрелялись и прошли в следующий тур хинец, вендиец и скотт.

Крепышу же выпало состязаться с египтянином. Еще одним соперником стал громадный свей. Впрочем, этот парень практически не умел обращаться с луком. Его громадным лапищам больше подошла бы пудовая палица или рогатина. Сорвался после первого же выстрела, вместо мишени едва не угодив стрелой в ягодицу судье. Разгневанный сотник с отборной руганью прогнал недотепу прочь. А сам подумал, не одеть ли кольчужку подлиннее.

Вторым стрелял египтянин.

Бородач с завистью рассматривал его снаряжение. Кеметец держал в руках знаменитый составной лук, изготовленный из нескольких слоев твердого пружинящего дерева, склеенных вместе и окрашенных хной. Чтобы мощь лука усиливалась, в центре он был чуть вогнут в противоположном стрельбе направлении.

– Маат! – призвал стрелок легкоперую богиню истины и отпустил тетиву.

Стрела со свистом понеслась в направлении мишени и вонзилась в самый ее центр.

Зрители разразились восторженными аплодисментами, а бритт закусил губу. Надо же. Стреляет, как дышит. Прямо Одиссей.

В свою очередь натянул лук. И вдруг почувствовал, что ветер переменился. Стал дуть ему прямо в лицо. Против полета готовой сорваться с тетивы стрелы.

Гавейн почувствовал, как на его лбу выступил холодный пот. А вдруг это проклятый египтянин наколдовал? Не зря же помянул свою богиню, зорко следящую за охраной миропорядка. Вот она и досмотрела, что готовится непотребство. И вмешалась, чтобы не допустить попрания закона.

Да какая там к дьяволу богиня, возмутилась часть сознания крепыша. Все языческие боги суть беси. Их нет. Существует лишь Единый. Ему же молимся и Его славим.

И еще ведьма…

Только вспомнил бритт о прекрасной чародейке, как стрела сама собой вырвалась из его пальцев и устремилась вперед, преодолевая сопротивление ветра.

Злорадно заулыбался египтянин, предвкушая легкую победу. Но мгновение спустя его загорелое лицо перекосила гримаса удивления и злобы. Ибо мишень соперника также была продырявлена ровно по центру.

– Сет! – вырвалось у жителя знойного Египта. – Как это?!

– Дык елы-палы, – довольно хихикнул Гавейн.

– Один-один! – подытожил Лют. – Второй выстрел!

Теперь первым стрелял бритт. Он уже чуток успокоился. Да и ветер поутих. Так что когда стрела легла в середину яблочка, бородач уже не удивился.

Артистично раскланявшись восторженным зрителям, грянувшим бурными овациями, он дурашливо молвил противнику:

– Прошу, сударь! И да поможет вам ваша птица-счастье!

– Дерьмо Сета! – выругался кеметец, хватаясь за оружие.

У Гавейна сложилось впечатление, что сейчас он получит стрелу в грудь. Однако опасения не оправдались. Египтянин выстрелил по своей мишени, снова продемонстрировав отточенное мастерство.

Но бородач все же успел заметить, что рука соперника в самый ответственный момент чуть дрогнула. Ага, занервничал августов землячок. Надо бы дожать.

– А ведь дерьмецо лучше помогает, чем истина. Не так ли, братец?

Египтянин заревел, как раненый зверь.

– Маат! – в пику бритту выкрикнул он, но тут же на всякий случай прибавил: – Дерьмо Сета!

Его рука не изменила и на этот раз. Лишь глаз подвел. Самую малость. Всего на каких-то два пальца, на которые отклонилась стрела от центра яблочка.

И этой малости хватило, чтобы победа досталась Гавейну, в третий раз поразившему мишень точно в середку.

– Что и требовалось доказать! – хлопнул соратника по плечу Парсифаль, когда Лют объявил победителя. – Фай свое дело знает!

– Ну да, – огрызнулся задетый за живое крепыш, полагавший, что в победе есть и его заслуга. – Не говори гоп, как говорят куявцы. Впереди рукопашная. И… ОНА…

По случаю праздника Орландина облачилась в приличествующую случаю военную амуницию, само собой, пожалованную амазонке щедрой и последние дни невероятно возбужденной княжной. Сплетенная из тонких серебряных колец (от золота девушка категорически отказалась) рубашка с длинными рукавами, серебряные налокотники и наколенники. Лишь меч она оставила свой, привычный руке скрамасакс, не раз выручавший в трудную минуту.

И больше для форсу, чем от великой гордыни, надела золотую бляху – знак преторианского центуриона, пожалованный ей лично августом Птолемеем Сорок Четвертым за заслуги перед отечеством. Нацепила еще и не без задней мысли. Принимающие участие в турнире парни могут обидеться, если их мастерство будет оценивать какая-то заезжая бабенка. Так пусть знают, что не какая-то, а целый гвардейский сотник.

Честно говоря, участвовать во всем этом балагане ей не хотелось. Не покидала мысль, что присутствует при грязном торге, где кучка озабоченных и алчных мужиков пытается завладеть тем, чего они, возможно, и недостойны. Когда воительница попыталась объяснить свои чувства Светлане, в очередной раз приставшей к наперснице с вопросом, что ту мучает, княжна не поняла. Таковы традиции, пожала плечами. Еще в сказках и древних преданиях говорится о том, что если у Куявского князя не было наследников мужского пола, а только дочери, то судьба старшей из них, а с нею и всего государства решалась во время таких вот турниров. Неприятно, конечно, но что поделаешь. Обычаи. Главное, чтобы среди женихов был и тот, кто тебе люб.

Как раз вот это самое обстоятельство и беспокоило Орландину больше всего. Нашла в кого втрескаться подруженька. В одного из бывших врагов амазонки, цепного пса Мерланиуса. Светлана, правда, рассказывала, что он раскаялся в прежних винах. Уже одно то, что рыцарь признался княжне, кто он и что, свидетельствует в его пользу. Мог же и промолчать, кто б дознался. А как он сражался с навьими!

Все оно верно, да только не могла Орландина так просто взять и перечеркнуть прошлое. И года еще не прошло с той памятной битвы у великих пирамид, где они с сестрой едва не стали жертвами британского понтифика и его шайки.

И вот теперь, когда Гавейн протянул ей оружие для проверки, амазонка предпочитала глядеть не на парня, а на его меч. Не было сил поднять глаза и посмотреть воину в очи.

Вроде меч как меч. Традиционный имперский гладиус с параллельными краями и укороченным острием. Такими вооружены все легионеры августа Птолемея. Клинок хорошо сбалансирован. А вот с эфесом явно что-то не так. Амазонка не могла толком объяснить, что именно привлекло ее внимание. Наверное, необычной формы навершие, напоминающее рыбий хвост. Гладиусы же, как правило, украшались орехообразными навершиями.

А с другой стороны, не все ли ей равно, как решил украсить свой меч этот…

– Что-нибудь не так? – донесся до нее тихий взволнованный голос.

Орландина собралась с силами.

– Все в порядке, – процедила, глядя на крепыша в упор.

– Вот и славно, – попробовал он ей улыбнуться, но тут же и стушевался.

Помялся с ноги на ногу.

– Ты это, – промямлил, – не держи на меня зла за прошлое-то. Сама понимаешь, не своей волей мы вас преследовали. Приказ, елы-палы.

Орландина поиграла желваками.

Приказ. Как часто этим прикрывают самые страшные преступления и проступки.

– А как там поживает осел?.. – попробовал пошутить рыцарь. – Все так и бегает нерасколдованным?

– Уже давно снова стал человеком, – вспомнив о Стире, подобрела воительница и отчего-то не без гордости добавила: – Муж он мне теперь.

– Вот оно как, – кивнул Гавейн. – Трудно ему, наверное, с тобой.

– Это почему же?! – вскинулась девушка.

– Быть мужем такой… – он не смог подобрать нужного слова. – Тут поневоле об ослиной шкуре затоскуешь. Ты уж извини…

Взял свой меч и отошел к остальным претендентам, с подозрением поглядывавшим на беседующую парочку. Не пытается ли бритт чем подкупить судью?

Амазонка хотела было послать мерзкого наемника куда подальше и даже открыла для этого рот, но внезапно застыла, пораженная неожиданной мыслью.

А, может, рыцарь прав?

Анализируя их со Стиром отношения, она ведь никогда не пыталась стать на его место. Все время думала лишь о себе. Дескать, как она скучно живет… А муж со своими стихами… Но ведь мог бы…

Что «мог бы»? Ведь она точно так же могла бы постараться быть хорошей женой. Хозяйкой дома, хранительницей семейного очага. Как это испокон веков было заведено в Империи. Матерью. Глядишь, и муж не пропадал бы целыми днями и ночами на пустых пирушках.

Волна острой тоски по дому и своему, может и непутевому, но такому родному и близкому Стиру накатила на Орландину. На минуту ей показалось, что она не в далеком Киеве, в который ее занесло один святой Симаргл знает зачем, а в шумном и хлопотливом Сераписе.

Шагнула вперед и… наткнулась на взгляд двенадцати пар глаз. Ах да.

– Условия поединка таковы, – скороговоркой забормотала воительница. – Вы разбиваетесь на пары и начинаете сражаться. Победителем считается тот, кому удастся либо уложить соперника, не причиняя ему вреда, либо выбить у него оружие. В следующий тур выйдут шесть человек. Все понятно? Тогда сходитесь!

Гавейн надеялся, что хоть на этот раз ему удастся отвертеться от схватки с представителями Востока. Ну не любил он желтолицых, и все тут. От них всегда можно ждать какого-нибудь подвоха. Невозможно предсказать их поведение и понять логику поступков. На это красавчик Перси мастак. Не зря же в ордене Круга Стоячих Камней считался главным специалистом по Востоку. И не случайно именно ему Мерланиус поручил привезти из Иерусалима загадочный грааль…

Ага, размечтался. Держи карман шире.

И тут удружила злобная центурионша, подсунув в качестве противника хинца.

Ну не змея?

Он ведь к ней с открытой душой, давай, мол, мириться. Что там делить, когда уже нет ни Круга, ни его создателя. Так уперлась же, словно ослица. Ха, а ведь точно! Ежели муж у нее – ишак, то сама она, получается…

Хороших себе подружек Лана выбирает!

Крепыш принялся оценивающе рассматривать соперника.

Уроженец далекого Чжунго (отчего-то называемого куявцами Китаем) был, как и большинство его соотечественников, мелким и вертким. Еще и эта неприличная для мужика коса до пояса, длине и толщине которой могла бы позавидовать любая девица.

И меч. Это вообще песня! Обоюдоострый, узкий и длинный. Где-то в полторы длины Гавейнова гладиуса. Попробуй увернись от такого. Еще и удар нанеси. Да желтолицый просто не подпустит к себе врага.

– Ты его погоняй немного! – словно издеваясь, напутствовал Парсифаль. – Не вздумай сразу укладывать, чтоб зрители чего не заподозрили…

– Сам попробовать не хочешь?! – огрызнулся взвинченный крепыш.

Из его головы никак не шел неудачный разговор с амазонкой, который, как ни странно, угнетал бритта больше, чем предстоявшая схватка.

– Так не я же в зятья к князю набиваюсь! – отбрил блондин. – И помни, Силы у тебя на один удар. Если не попадешь, отбирай его железяку. Я посмотрел. Слава Хонсу, цзянь у него не традиционный, не из бронзы! А то…

– Цзянь? – попробовал бородач на вкус незнакомое и показавшееся ему несерьезным слово. – Это еще что за хрень, елы-палы?

– Мечи такие хинские, неуч! – возмутился всезнайка тевтон.

– Ни хао! – вежливо поклонился парень с косой.

– Сальве! – в свою очередь поприветствовал противника Гавейн.

Через мгновение ему стало не до вежливости.

«Погоняй его немного!» – передразнил крепыш напарника, умаявшись в бесплотных попытках отвязаться от нахального хинца.

Тот напоминал разбушевавшийся ураган. Перемещал тело легко, проворно и стремительно. Его движения были то такими размашистыми, что бритт не мог уследить за ними, то столь незаметными, что он их практически не чувствовал. Однако ж приметил, что чжунгосец пытался достать его запястья.

Рыцарь только тем и занимался, что увертывался от града ударов. О том, чтобы атаковать самому, и речи не было. Желтолицый казался ему тенью. Прыгал вперед, внезапно уходил в сторону, делал выпад и исчезал, когда крепыш силился выполнить контрудар и в итоге поражал пустоту.

«Еще немного и мне хамбец!» – подумал бородач и решил наплевать на инструкции Перси. Куда там ждать, если скоро сам либо выронишь оружие, либо начнешь рыть носом землю.

Противник тем временем сменил тактику. Стал двигаться более плавно, словно красовался перед публикой своим умением владеть мечом.

Отвел назад и опустил на землю правую ногу и сразу же поднял вверх согнутую в колене левую. Развернул корпус вправо. При этом его левая рука оказалась поднятой на уровне головы. Нанес мечом рубящий удар от себя – вниз, сосредоточив свой взгляд на острие меча.

«Ну, артист, ты только откройся, а там посмотрим».

Левая нога хинца опустилась на землю. Разворачиваясь влево, он описал правой ногой один круг против часовой стрелки. Его меч проделал круг вслед за разворотом тела хозяина…

«Ага, вот оно!»

Бритт быстро нажал пальцем одно из двух углублений в навершии своего гладиуса.

Клинок задрожал, и из острия меча вылетела крохотная, почти незаметная постороннему глазу (особенно, если находишься на том расстоянии, на каком располагались от поля боя зрители) голубая змейка-молния. Вылетела и укусила хинца в не защищенную панцирем шею.

Парень дернулся и застыл на месте с выпученными глазами. Постояв так секунду-другую, начал, как спиленное дерево, валиться на землю. Так же плавно, как до этого выполнял свои боевые упражнения. Так что со стороны могло показаться, что и сейчас он проводит некий замысловатый прием.

Свой меч цзянь хинец так и не выпустил, словно оружие было частью его самого.

Гавейн ради интереса нажал и второе углубление в навершии. Гладиус с такой силой дернулся в руке, что он едва-едва удержал его. Зато меч желтолицего птицей выпорхнул из ладони хозяина и устремился к вражескому мечу. Клинки, будто страстные влюбленные, слились в долгом поцелуе, не желая отрываться друг от друга. Бритт поспешно завертел гладиусом, чтобы создать впечатление удачно проведенного приема. Наконец действие притяжения ослабло, и хинский цзянь упал на землю, улегшись рядышком со своим хозяином, за миг до этого безмятежно раскинувшимся на пожелтелой траве ристалища.

– Твоя победа! – кивнула Орландина, склонившись над телом гостя из Чжунго, который уже пришел в себя и пытался что-то невнятно промяукать на своем, таком похожем на кошачий языке.

При этом амазонка так подозрительно глядела на Гавейна, что любой другой на его месте уже непременно бы стушевался. Однако кожа бритта была достаточно толстой. И лишь одной паре женских глаз было под силу пробить этот панцирь…

В скачках участвовали шесть наездников. Ровно столько претендентов дошло до этого тура состязаний.

Бритт подумал, хорошо, мол, что датчанина сняли с соревнований. Что было бы, если б участников оказалось непарное число. Явно кому-то пришлось бы сражаться против двух соперников во втором туре. А вдруг именно ему? И это при том, что его гладиус был настроен Файервинд лишь на один поединок. Вторым же противником по иронии судьбы вполне мог оказаться вендиец. Потому как везет Гавейну с Востоком. Как утопленнику.

Вон ведь как гарцует «чумазый» на лихом скакуне. Таки прошел в третий тур, одолев в противоборстве иранского принца. Крепыш, разделавшись со своим неприятелем, еще успел посмотреть финал этой схватки. Право, было на что полюбоваться истинному знатоку рукопашного боя. Рыцарь даже порадовался, что не он, а иранец отбивался от атак стройного и гибкого, как тростник, земляка Будды. Хотя хинец тоже был неплох.

Что ж, вот теперь сошлись и они один на один. Остальные четверо не в счет.

Скотт? Ну, эти больше из луков стрелять умеют. Откуда среди них лихие наездники? По болотам скакать, что ли.

Маленький и юркий ниппонец? Тоже не удалой всадник. Его удел – махать своим косым мечом, похожим на саблю. (Как там его обозвал Перси? Катала? Катана?)

Конечно, двое имперских патрициев – один из Галлии, другой из Нового Карфагена – могут показать кое-какое мастерство. Как-никак природные аристократы, с детства в седлах сидеть приучены. Однако ж не проходили они школу мастера Ланселата, да и, судя по их слащавым физиономиям и расслабленным позам, вообще военной службы не нюхали. Сосунки! И туда же, женихаться вздумали. Елы-палы!

Но вендиец тертый калач. Эвон как в седле сидит.

Да и конь у него…

Мечта, а не животное. На таком самим богам прилично ездить.

Кстати, кто его знает. Говорят, у вендийцев три миллиона триста тридцать три тысячи триста тридцать три бога (вот, все не как у людей, будто им одного Будды мало). Вдруг да кто-нибудь из них расщедрился и подарил своему поклоннику (а то и внебрачному отпрыску) скакуна из личных конюшен.

Или смуглый красавчик сам один из этой прорвы иных существ? Само собой, не из главных, а так, мелочь пузатая. Всякое бывает. Захотелось ему женой-красавицей из северных земель обзавестись. Чтоб кровь, так сказать, разбавить. Да и новых подданных приобрести.

Впрочем, это все фантазии. Файервинд проверила всех претендентов. Насчет инородности у них все в порядке. Отсутствует.

Вострец объяснил им путь следования.

Скакать предстояло до Индриковой горы, находившейся в десяти римских милях от города прямо на берегу Днепра-Борисфена. У ее подножия их будет дожидаться гридень, у которого в руках находятся шесть разноцветных значков. Всадник, добравшийся до горы, получит в подтверждение этого один из жетонов и поскачет назад, в Киев. Здесь уже будет определен порядок участия в последнем испытании турнира.

Где расположена названная шутом гора, бритт знал. Не раз и не два проезжал мимо нее, отправляясь с Перси в дозор. Спасибо княжескому любимцу, удружил. Дорога была наезженной и никаких неожиданностей не сулила. Разве что, тьфу-тьфу, очередной метаморфус решит объявиться.

Главное теперь со своей собственной конягой совладать. Уж больно норовистый скакун попался. Можно сказать, еще необъезженный. Никак к седлу не привыкнет.

Гавейн потрепал конька по холке. Тот недовольно заворчал и, повернув к наезднику голову, оскалил зубы. Смеется он, что ли?

Ну да, а кто б не смеялся? Взнуздать матерущего волка – это еще та шуточка. Но Файервинд сказала, что так надо. Необходимо, чтобы Фенрир с Гавейном притерлись друг к другу. Потому как главный их подвиг впереди, в финале.

Последние три дня они и притирались, как могли.

Понятно, что больше всего недовольство проявлял волчара. Рыцарю что? Какая разница, на чьей спине ездить. Он верхом на слонах и на верблюдах сражался А как-то раз по велению Мерланиуса довелось и на живом драконе полетать. Фенрир же своими размерами вполне походил если не на чистокровного рысака, то на добрую кобылку. Ну а в скорости любому иноходцу фору даст.

Уговорить зверя подставить спину под седло оказалось делом хоть и хлопотным, но выполнимым. Сложнее всего было добиться, чтобы наведенное ведьмой заклятие Образа не распадалось несколько часов кряду. Это требовало большого расхода Силы. Впрочем, чародейка весьма надеялась, что успеет восполнить запасы маны к тому времени, когда они ей понадобятся.

Вроде пока все идет гладко. Никто ничего не заподозрил. Кроме, разумеется, «сородичей» Гавейнова жеребчика. Лошади остальных наездников испуганно сбились в кучку, чуя запах своего извечного врага.

Надо было бы натереть Фенрира конским навозом. Но крепыш и представлять себе не хотел, что случилось бы со смельчаком, решившимся проделать с волком подобную процедуру.

Шут подал знак, и скачки начались.

Уже в самом их начале рыцарь оставил позади всех конкурентов.

Кроме вендийца, упорно не желавшего уступать первенство.

Его чудо-конь летел как на крыльях. Скорости ему, вероятно, придавал и страх перед следующим за ним по пятам зверем. Как бы то ни было, Гавейн неизменно видел перед собой хвост вендийского скакуна.

У бритта была слабая надежда, что противник, не знавший пути так, как он сам, непременно угодит в одну из колдобин, которыми славились куявские дороги. Так нет же! Непонятная сила помогла вендийцу преодолеть все рытвины и ухабы.

Не то, что остальным женихам.

У первой выбоины сверзился наземь ниппонец. Степь огласилась его гневным пронзительным свистом, от которого у крепыша заложило уши, а Фенрир так припустил с испугу, что едва-едва не настиг вендийца.

«Тоже мне Соловей-разбойник выискался!» – сплюнул в сердцах Гавейн.

На следующей ухабине не повезло одному из имперцев. Бородач не рассмотрел, кому именно. Вроде бы карфагенянину. Хотя, возможно, и галлу. Какие-то они оба одинаковые, будто от одной матери родились.

Впереди уже замаячила гора.

Что-то гридня не видать. А без жетона возвращаться негоже. Могут не поверить, что честно покрыл половину дистанции.

Как видно, той же проблемой озаботился и удачливый соперник. Вишь, как завертелся на месте. Будто волчок.

И тут по ушам снова ударил свист. На этот раз куда более мощный, чем недавно. Эх, задать бы «соловушке» по первое число. Да некогда.

Чертов гридень! Небось завалился по куявской привычке на послеобеденный сон и дрыхнет себе где-нибудь под кустиком. Ему ничего, а женихи все нервы изведут. Вон вендийцу явно надоело играть в прятки. Развернул коня и спешно едет в обратном направлении. И еще орет благим матом:

– Индрик! Индрик!

Ну да, Индрикова гора, что ж еще?

– Беги! – закричал смуглокожий, видя, что бритт его не понимает. – Индрик-зверь выходит!

Что за фигня? Какой еще такой зверь?

И почему вдруг присел к земле и скукожился его вол-чара? А потом и сам повернул хвостом к горе?

Куда, куда собрался? А жетон?! Не-ет, брат, шалишь! Поворачивай-ка назад.

С усилием развернул Фенрира обратно.

Да и оторопел.

Гор-то стало… две.

Нет. Вторая – это не гора вовсе. А что-то непонятное.

Длинношеее, как африканский жираф. Но потолще и повыше раз этак в десять. Гигантские лапы, заканчивающиеся копытами. И морда, напоминающая… крокодилью. Только со слоновьими ушами. Налившиеся кровью глаза с ненавистью смотрят прямо на Гавейна. Из ноздрей валит огонь. А из полуоткрытой зубастой пасти торчат… человеческие руки и ноги.

Так вот какая судьба постигла горемыку-гридня, догадался рыцарь, приметив, что руки оплетены сеткой кольчуги.

«Крокодил!» – пронеслось в голове крепыша.

И это слово было равно слову «смерть».

– Давай, выноси, родимый! – вне себя от страха дернул что есть моченьки бритт волка за уши.

Их сбивчивому рассказу киевляне конечно же не поверили.

– Какой такой индрик? – смеялся в усы князь Велимир. – Тот самый, который у нас всем зверям отец? Не может он из-под земли выйти, не так ли, Вострец?

– Истинно речешь, государь-батюшка, – кланяясь, косился на Гавейна шут и показывал рыцарю кулак. – Ибо не выдержит его тяжести мать сыра земля и настанет конец света. Померещилось гостям нашим. Право слово, померещилось с устатку-то. Вот сейчас Лют вернется и все нам доложит.

Вскоре и впрямь прибыла сотня псов Господних. Злые и усталые воины ворчали, что гонялись почем зря за марой. Лют же за шкирку приволок того самого гридня с жетонами, который точно закемарил на боевом посту, пригретый последним осенним теплым солнышком.

– Вот видите? – развел руками властелин земли Куявской. – И нет никакого индрика. Да и быть не могло. Ибо обитает он на самом деле в Индей-земле. А гору ту назвал давным-давно еще пращур наш Рама-богатырь в память о походе на Вендию.

– Сказывают, батюшка, что и впрямь у горы той блазни водятся, – встряла в разговор Светлана, решившая вступиться за опростоволосившегося милого. – Особливо под конец осени, ближе к Всесвятскому дню.

– Да? – удивился Велимир. – Тут без преосвященного не разберешься. Или без чарки…

Задумчиво посмотрел на пустой кубок, который послушная и любящая дочь тотчас наполнила до краев крепким стоялым медом. Государь выпил, крякнул и заплетающимся языком вопросил:

– Что, пр-родолжм или от-ложм дело до з-завтра?

– Надобно бы заканчивать, надежа, – осторожно молвил Вострец, поощряемый энергичными кивками Светланы.

– Да, да, – закивали и бояре, которым страсть как не хотелось вставать еще и завтра спозаранку и снова торчать целый день рядом с гневливым повелителем.

Кто его знает, как дело обернется. Сегодня-то князюшка уже раздобрел от выпитого. А с похмелья-то всяко может статься.

– А ты к-как, чад-душко? – прищурил око Велимир на дочку.

– Воля, конечно, твоя, батюшка. Но уж больно любопытство берет. Сумеет ли кто до оконца моей светелки допрыгнуть или нет?

– Хм, л-люб-пытно-о? – погрозил пальцем князь. – Зам-муж нетер-пца? Я ваш б-бабий норов-то зн-наю… – Махнул рукой. – Дале, т-так д-дале…

Гавейн прикинул критическим взглядом высоту и почесал пятерней в затылке.

Нет. Что бы ни говорила Файервинд, а тридцать локтей в высоту – это серьезное препятствие. Даже верхом на волке его не одолеешь.

А вот вендиец, похоже, не печалится. Или тоже какой камень за пазухой придержал?

Расстелил на земле малый коврик и уселся на него, поджав ноги. Руки на груди сложил, глаза прикрыл и как будто молится. Молись, молись. Вдруг да кто из твоих трех с гаком миллионов богов и поможет.

Ба-ба-ба…

Рыцарь захлопал глазами, а потом и протер их для верности. Также наверняка поступили и почти все зрители.

Коврик с смуглым красавцем стал медленно, но верно отрываться от земли. Сначала на ладонь, потом на две ладони. Половину локтя, локоть, другой.

Вот он уже завис на уровне первого этажа княжеского терема…

– Сделай же что-нибудь! – взвыл крепыш, дергая за рукав закусившую губу Файервинд.

Чародейка, вся бледная, только руками разводила. Вся Сила ушла на наведение заклятия Образа. Кто ж его знал, что вендиец владеет искусством левитации.

– Чего-чего? – не понял бритт.

– Перемещения тела в пространстве! – пояснил умник Перси. – Типа летать умеет. Они там в Вендии и не такие штуки выделывают. Йоги хреновы!

Между тем ковер благополучно достиг уже второго этажа.

Княжна, до пояса высунувшись из своего окна, с ужасом наблюдала за неумолимо приближающейся к ней перспективой стать женой не того, кого выбрало ее сердце. Смириться с этим, понятное дело, она не могла.

Заметалась по горнице в поисках выхода. Глаза ее натыкались то на один, то на другой предмет, который вполне мог бы сгодиться в качестве оружия. Но ведь нельзя действовать так откровенно.

Вот же блин горелый! Все шло как по маслу. И тут вмешался этот чаехлеб…

Ага!

В белых ручках Светланы оказалась большая глиняная кружка, паровавшая ароматами свежезаваренных трав.

Княжна умостилась возле окна и стала медленно наливать себе душистый напиток в блюдце, чтоб малость остудить кипяток. По рассеянности, ну совершенно нечаянно, поскольку засмотрелась на чудо, летающее у стен отцовского терема, пролила струйку мимо блюдечка…

За окном послышался вопль боли.

Девушка посмотрела.

Ахти, батюшки-светы! Никак расшибся бедолага? Надо же. А ведь был за какой-то локоть до победы.

Вздохнула, хрустнула кусочком сахарку и прихлебнула из блюдца чаю. Ну, кто там следующий?

Никто из четырех оставшихся претендентов (а допустили до прыжков всю шестерку, справедливо решив, что побежденных в скачках нет) не смог повторить рекорда несчастного вендийца.

Выше всех допрыгнул ниппонец. Ему каким-то непостижимым образом удалось доскакать до второго этажа. Но это был предел. Тоже свалился, держась руками за голову.

Настал черед крепыша.

– Как думаешь, доскачем? – наклоняясь к уху Фенрира, поинтересовался Гавейн.

Волк нахмурил брови, как бы раздумывая, зыркнул на вожделенное окошко, потом по сторонам, примериваясь ко всем выступам и вогнутостям стен княжого терема… И кивнул.

– Не подведи, а, – попросил рыцарь четвероногого друга.

Зверь снова качнул головой и, лизнув бритта в щеку, подставил бок. Давай, мол, садись уже, будет лясы точить. Воин послушно уселся в седло.

Фенрир содрогнулся всем телом и начал разбег. Зашел издалека, чуть ли не от самых Серебряных ворот. Сперва бежал тихохонькой иноходью, затем перешел на рысь, перенося тяжесть гигантского тела поочередно на каждую из четырех лап, отчего наездник мотался в седле, точно кукла-паяц, которую дергает за веревочки кукловод.

Достигнув бревенчатой стены терема, волк изо всех сил оттолкнулся от земли и полетел.

– Елы-палы! – выдохнул Гавейн, после чего у него перешибло дух.

Волк допрыгнул до небольшого ажурного навеса над входной дверью, пнул его задними лапами и понесся прямо к галерее, опоясывающей первый этаж.

На ее крыше он на неуловимое мгновение задержался, сделал два скачка, распугав облюбовавших это место голубей, и устремился ко второму этажу, где архитекторы как нарочно вынесли несколько балконов и балкончиков. Один из таковых находился как раз наискосок от окна Светланиной горницы.

Рыцарь глянул вниз, и у него вдруг потемнело в глазах. Ни с того, ни с сего услышал в голове незнакомый голос, вещавший на непонятном языке:

Деви твам пракртам читтам папа-крантам-абхун-мама
Тан-них сарайа читан-ме папам хум пхат ча те намах…

Руки сами собой разжались, бросив поводья. Тело наклонилось… И рыцарь почувствовал, что он… летит. Не как птица, а камнем вниз. То есть падает.

– Кранты папе, абхун маме, – повторил слова чудной песни Гавейн.

И тут кто-то с силой дернул его за шею. Это Фенрир, не замедляя своего полета, успел схватить незадачливого седока за ворот.

Волчище резко дернул головой.

И крепыш опять полетел. Но уже вверх.

– Мать! Мать! Мать!

– Ты че орешь, сокол ясный? – раздался над ухом знакомый девичий голос.

Гавейн посмотрел и обмер. Находился как раз напротив того самого окна, к которому так стремился.

Как же это? И чего он продолжает лететь?

– Задержаться не желаешь? – с издевкой спросила Светлана, хватаясь за пояс милого.

Тот, опомнившись, обеими руками вцепился в ставню и закачался на ней туда-сюда, как на качелях. С замирающим сердцем посмотрел, что там внизу.

Сразу отлегло от сердца. Фенрир, как ни в чем не бывало, вертелся рядом с Файервинд и Перси, приветственно махавшим приятелю рукою.

Чуть поодаль от этой троицы топтался вендиец, уже оправившийся от ушибов, и тоже потрясал руками, но сжатыми в кулаки. Грозил победителю? (Хм, да не он ли это попытался вышибить Гавейна из седла?)

Победителю? А ведь верно.

– Залезай-ка лучше сюда, – предложила княжна. – Да поцелуй невесту покрепче. Теперь можно не таиться…

– Невесту?! – ярился резко протрезвевший князь Велимир. – Да чтоб я отдал свою единственную дочь за первого встречного?! Дудки!!!

Волосатый кукиш очутился под самым носом Гавейна.

– Батюшка! – топнула ножкой княжна. – Ты слово дал! Он победил по-честному и оказался самым достойным!

Ответом ей стала все та же волосатая фига.

– Нехорошо, государь, – вступил в бой Вострец. – Слово перед всеми дадено… надобно держать…

– А ты помолчи, племяш! – окрысился на него князь. – Запамятовал уже, как за дерзкие речи из бояр в шуты угодил? А ведь и года не минуло! На конюшню хочешь, за лошадьми навоз прибирать?!

– Твоя воля, надежа, – твердо отвечал юноша, не обращая внимания на ошалелые взгляды Гавейна и Перси, уставившихся на новоявленного государева родственника. – Во всем и везде твоя власть. Но позволь молвить, что рыцарь Гав… Лысогор… – тут он кивнул на бритта, – не совсем первый встречный.

За сим последовала многозначительная пауза. Крепыш, уже неделю как взявший новое, куявское имя (спасибо сгинувшему Офигениусу, надоумил), важно приосанился, хотя и понятия не имел, что на уме у шута (или кто он там на самом деле).

– Да? – заинтересовался Велимир. – Ну-ка, ну-ка…

Вострец склонился к дядюшкину уху и начал что-то быстро шептать. Княжеские брови взмывали то вверх, то вниз, словно птицы небесные.

– Хм! – почесал он бороду, когда брюнет закончил. – Ладно. Так и быть, пущай считается дочкиным женихом… До особого указу… Эх, жаль преосвященного нет. Тот бы уж наверняка дело присоветовал…

Вздохнул тяжелехонько и… протянул свой пустой кубок:

– Налейте, что ли. Надобно ж и выпить за нареченных…

Однако не успел Велимир и пригубить вино, как в княжескую ложу ворвался взволнованный Лют.

– Беда, государь! – Глаза сотника полыхали тревогой. – Тревожные вести из Искоростеня! Только что гонец от посадника Мала примчался!..

– Что там такое?! Опять этому болвану невесть что мерещится?!

– Вроде как взят город навьими! Дозволь, надежа, выступить в поход малой силой. Надобно бы проверить.

– Велю! Берешь свою сотню и еще… две из моей дружины.

Повернулся к троице иноземцев и невесело усмехнулся:

– Вот тебе, женишок, и дело. Отправляйся-ка и ты на рать да докажи свою удаль. А вернешься, там и о свадьбе поговорим…

– Папенька! – запротестовала было княжна.

– Я все сказал!..

Глава 8

ПЕСНИ ПТИЦЫ АЛКОНОСТ

Лесок в окрестностях Киева

Сквозь сон его преосвященству показалось, что кто-то тихонько бубнит у него над ухом. Но поскольку в его личной опочивальне никто без особого на то позволения самого владыки находиться не мог и не смел, то поначалу святой отец подумал, что постороннее бормотание ему снится. А потому он повернулся на другой бок и попытался снова заснуть.

Однако назойливые звуки упорно не желали исчезать.

Интересно, и кого это нелегкая принесла спозаранку? Никак Евлампий с очередной порцией доносов приперся. Не мог подождать, пока начальство проснется. Ведь наверняка ничего важного. Иначе сразу бы растолкал. А так треплет себе языком с кем попало…

Та-ак! А ведь точно!

Как это он сразу не сообразил.

Голосов-то два.

Причем один вроде как женский.

Судорожно порылся в памяти. Кажись, никого на ночь не оставлял. Так откуда ж быть бабе?!

Но до чего ж болит голова! Прямо раскалывается. Словно кто шандарахнул по ней чем тяжелым.

Чего это он такого пил на ночь глядя?

Снова Евлашка вино паленое приволок, злыдень. Сколько раз ему было говорено: бери в проверенном месте. Так нет же. Вот теперь пущай берет с собой десяток псов да приволочет продавца оной дряни в караульню на правеж. Предварительно арестовав весь товар для проверки. Вдруг мерзопакостник специально метаморфусами нанят, чтоб отравить царя-батюшку и его ближайших сподвижников. Всякое может быть в это тревожное время.

Ух, дерзкие! И не уймутся же. Шуры-муры, лясы-балясы.

Вот ужо он им сейчас задаст перцу, чтоб знали свое место.

Епископ порывисто сел на ложе.

Резкая боль ударила в темя. Даже в глазах темно сделалось.

– У-йе… – схватился руками за голову преосвященный.

И наткнулся… на огромную шишку, откуда-то взявшуюся на макушке.

Так, так. И что ж это у нас получается? Выходит, что и впрямь оглоушили?!

– Кто посме-ел?! – заорал раненым зверем.

– Что, батька, никак очухался? – послышался приветливый и совершенно незнакомый мальчишеский голос. – Давно пора. Третий день как в беспамятстве.

«Третий день?! Это он о чем?! И вообще, где это я?!»

Находился явно не в своей опочивальне, а в какой-то убогой избе.

С трудом повернул голову на говор.

И оторопел.

Рука непроизвольно сотворила крестное знамение.

– Да воскреснет Бог и расточатся врази его! – пролепетал одеревеневший язык. – Сгинь, сгинь, рассыпься!

Прямо напротив него сидел на лавке самый настоящий… бес. Ну, положим, не бес, а бесенок. Но от этого не было легче. Зыркает зелеными зенками и глумливо скалится.

– Во искушение мне посланный, исчезни, адово исчадие!

– Ишь, Бублик, как он тебя честит, – раздался второй, чистый и звонкий девичий голосок. – Нет бы спасибо сказать за то, что ты его нашел, сюда притащил, медведищу этакого, мазью целебной умастил. Надо было его там, в лесу, бросить. Волкам на съедение.

Странно. Несмотря на то что речь эта не отличалась любезностью, в голове преосвященного от ее звучания как-то сразу прояснилось. И когда он обернулся, чтобы рассмотреть говорившую, боли уже не было.

Но лучше б не поворачивался. Так как угодил, что называется, из огня да в полымя. Ибо бесенок по сравнению с ЭТИМ был еще малым испытанием.

Огромная, в половину человеческого роста птица примостилась на табурете у стола. Определить, какой именно породы пернатое, было затруднительно. Никогда прежде Ифигениус не встречал таких.

Больше всего ОНО напоминало голубя. Но раскраской оперения походило на павлина. Хотя нет, куда там жар-птице до ЭТОГО. У той преобладают изумрудные оттенки. И лишь «глаза» сияют синим да темно-красным цветами. Здесь же смешались белоснежно-белый и небесно-голубой колера. Как на редких фарфоровых вазах, привезенных из далекого Китая. Однако изделия искусных хинских мастеров не обладают жизненной искрой, что ли. Радуют глаз и все ж какие-то холодные. А перья удивительной птицы, казалось, огнем полыхают. Но не тем, опаляющим и опасным для человека, а тихим пламенем солнечного ясного неба, которое радует глаз, успокаивает сердце, настраивая душу на мысли чистые и возвышенные.

Да не это было самым чудным. Ну, птица и птица. Всякие среди них встречаются. И яркие, и невзрачные, и совсем крохотные, и гигантские. Иные даже и говорить умеют. Само собой, без разума, лишь подражая людскому голосу.

ЭТА была разумной. Сразу видно. Стоило поглядеть в лукавые глаза под изогнутыми черными бровями.

Птичье подобие доходило до груди. А дальше начиналось…

Дальше было диво-дивное.

Перья исчезали, открывая взору два аппетитных полушария, сияющие белоснежной чистотой и манящие некрупными малинами сосков. Выше – изящная шейка, словно вырезанная из слоновой кости. И, наконец, озорное девичье лицо с румяными щеками, украшенными милыми ямочками, алыми пухлыми губами, чуть вздернутым носиком и широко распахнутыми голубыми глазами. Черные густые волосы были заплетены в причудливую прическу, напоминавшую короны ахайских цариц. Венчала голову чудо-птицы тяжелая золотая диадема, украшенная такими крупными яхонтами и лалами, которых владыка еще ни разу на своем веку не видел. В девичьих ушках болтались такие же золотые с каменьями серьги.

– Чего уставился, дед? – нахмурилось личико.

– Э-э-э… мм, – промямлил Кукиш, тщетно пытаясь оторвать глаза от созерцания девичьих прелестей.

– Нечего куда попало пялиться, извращенец! – возмутилась птица и довольно ощутимо хлопнула одним крылом прямо по епископской физиономии, а затем, уже двумя, стыдливо прикрыла грудь. – Стар уже! Да и грешно, ты ж вроде как священник?!

Ифигениус схватился за щеку, полыхнувшую было болью, тут же и унявшейся.

– Не сердись на него, Аля, – вступился за преосвященного бесенок. – Он небось в первый раз живого алконоста зрит.

– Еще бы не первый! – довольно потянулась синеперая, широко расправив крылья и позабыв о девичьем стыде. – Ты-то сам помнишь, как мы впервой встретились? Ну и видок у тебя, паря, был!

Она расхохоталась, заклекотав совсем по-птичьи.

– Че, дед, нравлюсь? – подмигнула, когда владыка уже начал было успокаиваться.

И повела этак плечами.

Фига зажмурился от такого соблазна.

– Не боись, на тот свет не утащу, – пообещала Аля. – Разве только в Ирий. Хотя… – Смерила епископа скептическим взглядом. – Куда тебе, греховодник, в Ирий-то… Столько пакостей сотворил, сколько бед принес, что вовек не отмолишь…

У Ифигениуса душа так и зарыдала.

– Ну, Аля, помилосердствуй, – попросил чертенок. – Не видишь разве, он хворый и слабый. Еще от раны не очухался.

– Добрый ты, Бублик, – покачала головой птица алконост. – А ведь он твоих соплеменников из дому повыгонял. И скитаются теперь по белу свету, горемыки. Не стыдно тебе, тать?

Преосвященный свесил голову на грудь. Не стыдно ль? Да он сейчас сгорит от срама, обратясь в кучку никчемного пепла, не годного даже на удобрения.

– Может, перекусим? – осторожно предложил Бублик. – Ватрушки стынут.

– Ватрушки? – оживилась Аля. – С творогом?

– Ага! – радостно подтвердил сатиренок. – Такие, как ты любишь. С коричневой корочкой.

– Тащи! – запрыгала с лапки на лапку птаха, едва не развалив несчастный табурет (весу-то в ней было преизрядно). – Да чтоб с парным молочком! Имеется?

– А то!..

– Ладно, – умиротворенно отвалилась от стола алконосточка. – Употешила душеньку на славу! Теперича вас тешить стану. Слышь, дед? Цени мою доброту. Не часто простому человеку выпадает меня послушать. – Повертела головой по сторонам и скуксилась. – Не, не стану петь, пока не приберетесь, – молвила твердо. – Я хоть и народная артистка, но работать в таком-то сраче не стану! Ишь, непотребство какое развел! – набросилась на лешачка. – Раз взрослых нет, так и порядок наводить не след, да? А как гости дорогие нежданно-негаданно нагрянут? Вот как я, к примеру.

Бублик виновато шмыгнул носом:

– Так я ж не знал…

– Должон был надеяться. И так прилетела с самого Океана-моря, умаялась. А у вас мало что конец света грядет, так еще и пауки по углам не выметены, полы не вымыты! Ой, лихо мне, лихо-о! Дед! – гаркнула на преосвященного. – Чего столбом стоишь? Бадью в зубы и к ключу по воду! Бублик проводит.

Ифигениус хотел что-то возразить, но почувствовал, что язык онемел. А ноги как-то сами собой зашагали в направлении деревянного ведра, а потом и к выходу.

Где-то глубоко внутри него зашевелился червячок сомнения, что то, что он сейчас делает, ему чинить не пристало. Но кто-то больший безжалостно раздавил червя, велев беспрекословно слушаться нахальную птицу-девчонку.

Выйдя на крыльцо, с наслаждением вдохнул свежий, пропахший хвоей воздух.

Сатиренкова избушка находилась среди непроходимой чащи.

С трудом перебираясь через валежник, епископ пытался сообразить, как это его угораздило здесь очутиться.

Ну не на крыльях же он перелетел прямо из своих столичных палат Бог весть куда.

И главное – ничегошеньки не помнит.

Может, поскакал на охоту и, сверзившись с лошади, треснулся головой о дерево или камень? Но отчего его никто не подобрал и не отвез в Киев? Ведь не в одиночку он охотился, в самом деле? Такого просто быть не могло. Всегда выезжал в сопровождении двух, а то и трех десятков верных дружинников. Да с малым обозом, чтоб все было под рукой: винишко там, закусь какая, теплая одежда на случай дождя или холода.

– В аккурат здесь я тебя и нашел, – вдруг отвлек его от размышлений голос бесенка.

Находились на небольшой поляне с выкопанной посреди нее землянкой.

– Кто-то тебя привез сюда и бросил, – продолжал Бублик. – Дивно, что не связали. Знать, не мыслили душегубства. Однако ж до мест, где обитают люди, отселе без проводника тяжеленько добраться…

– А где мы есть? – поинтересовался Кукиш. – Далече ль от Киева?

– Киев там, – махнул незнамо куда лешачок. – Далеконько будет.

Да уж, ценная информация, ничего не скажешь. Темнит нечистик. А что с него взять. Такая уж суть вражьей силы, чтоб людей путать и морочить.

– А до Берестова или Предиславина?

Назвал княжие села, чтобы хоть как-то сориентироваться, но ответа не дождался.

– Вот отсюда воду черпай, – показал вместо этого Бублик лужицу, посреди которой бил ключ.

Воротясь в избу, они вооружились метлами и тряпками и принялись за дело.

Избушка была невелика и, как успел приметить владыка, из тех, кои здесь принято именовать «на курьих ножках». То есть на деревянных сваях, забитых для пущей устойчивости здания, вероятно по причине болотистой местности.

Убранство небогатое и не дающее возможности определить, кто тут хозяин и чем промышляет. Печка, полка с горшками и кувшинами, ухват с кочергой, стол с двумя скамьями да табуретом, на котором восседала алконост-птица.

– Молодцы! – умиляясь их расторопности, вещала она.

И принялась напевать, задавая лад работе.

Во гор, во горнице! Во гор, во горнице,
Во горнице два удалых молодца
Пол метут, и пот с их капает лица.

Они метут, метут! Они метут, метут!
Они метут, приговаривают,
Тряпку с веничком нахваливают!

Ты ве, ты веничек! Ты тря, ты тряпица!
Вы помощнички сноровистые,
Сноровистые, покладистые!

«Что за глупые слова?» – дивился владыка.

Но еще больше поражался, глядя, как тряпки и веники, буквально вырываясь из рук, выполняют всю грязную работу, не давая им с Бубликом замараться.

– Умница, старикан! – похвалила Аля, когда дело было сделано. – Будут из тебя люди! Не пропадешь!

Что она имела в виду, епископ не понял. Однако похвалу принял с гордостью за себя. И он вот не лыком шит. Кое-что умеет.

– Инда начнем, пожалуй! – решила чудо-птаха. – А то, чего доброго, решите, что я петь не умею…

– Ми-ма-мо! – прочистила она горло заливистой руладой. – Ми-ма-мо-ми-и-и! Эх, жаль, гуслей нет. Оно б лучше пелось и слушалось. Ну да ладно. На нет и суда нет…

Как у ласточки, у касаточки,
На лету крылья примахалися.
Так у меня – добра молодца,
На ходу ноги подломалися.

У дородного добра молодца
Кудри в три ряда завивалися.
Во четвертый ряд – по плечам лежат,
Лешаки меня теперь сторожат.

Ой, не жалко мне завитых кудрей,
Только жалко мне стороны своей.
Стороны своей, что покинута
Супротив воли душой сгинутой…

Кукиш заслушался.

Песня брала за самую душу. Прямо слезы навернулись на глаза. А с ними нахлынули воспоминания. Неявственные и расплывчатые…

…Их городишко, расположенный на самом берегу Понта Эвксинского, издавна почитался дурным местом. Задолго до того, как хан Аспарух привел сюда болгар и основал царство.

Легенды гласили, что однажды, в незапамятные времена, в близлежащие горы упала огненная хвостатая звезда. Содрогнулась от удара земля. И три дня и три ночи стояли в небе сполохи.

Длительное время не решались люди наведаться туда. Однако ж человеческое любопытство сильнее страха. Собралась кучка смельчаков и отправилась на разведку.

Долго ли шли, нет ли, но когда все-таки добрались до места, то очам их открылась жуткая картина.

Одна из скал была расколота на две половинки, словно кто ее гигантским ножом разрезал и куски эти аккуратненько друг против дружки положил. И там, где сходились нижние концы половинок, в каменистом плато зияла круглая черная дыра. Камень по краям оплавился.

Разведчики и факелами светили, и камни бросали, чтобы узнать глубину того колодца, но дна так и не смогли обнаружить.

Когда же вернулись в дома свои, то вскорости все начали хворать, буквально истаивая на глазах родных, что свечки. И не прошло и полугода, как все и преставились.

А еще в тех краях стали объявляться диковинные звери, птицы и гады. Да такие уродливые, что смотреть тошно и боязно. Косули, волки и дикие свиньи о двух головах, треххвостые змеи, четвероногие орлы… И все настоящие гиганты. Знамо дело, всех тех уродцев бравые юнаки поубивали, но по негласному уговору к дыре той людям ходить было заказано.

Опасливо обходил это место и юный пастушок Константин, присматривавший за отарой хозяйских овец. Недавно осиротевший, он был рад, когда дядя по матери (как же его звали, запамятовал) пристроил парня к делу, определив в латифундию к ушедшему в отставку и поселившемуся здесь имперскому чиновнику. Денег ему господин не платил, но харч давал приличный и одежку тоже справлял за свой счет. Парню хватало. Он был непривередливый и нежадный.

К тому же сердобольный патриций позволил юноше учиться вместе со своими детьми. Правда, на положении мальчика для битья. То есть за каждую проказу юных аристократов или невыученный ими урок в назидание маленьким негодникам Константина секли розгами. Не сильно, конечно, больше для острастки. Экзекутор договорился с пастушонком, что бить будет легонько, но крику должно быть много. И мальчик орал от всей души. От этих упражнений, а также из-за ежедневного общения с овцами, которое тоже велось на повышенных тонах (а как иначе в горах-то), у него выработался приятный и звучный голос. Помимо того Константин выучился бегло читать и писать по-латыни, а также на греческом и родном булгарском наречиях.

Семья патриция исповедовала христианство, пришедшееся юному работнику по душе, и он с радостью ответил согласием на предложение хозяина перейти в новую веру, оставив отеческих богов, которые не очень-то ему помогли в жизни. Тем более что крестной матерью его стала сама хозяйка. Она же и выбрала юноше новое имя – Константин, что значило «постоянный». (А вот как его звали до крещения? Хм, хм, забыл. Равно как и то, как прозывались его благодетели.)

Как-то ему пришлось заночевать в горах. Такое случалось, когда отара забредала слишком далеко. А тут еще и пара ягнят куда-то запропастилась. В общем, решил в имение не возвращаться, а с утра пораньше поискать пропажу. Даст Бог, отыщутся несмышленыши.

Вот так и очутился у проклятого места, называвшегося на местном диалекте… (Батюшки светы! И это запамятовал. Да что ж это делается с его головой? Никак последствия удара сказываются.) Ладно, неважно, потом как-нибудь припомнится.

Каменная площадка с огромной черной дырой посредине.

Подойдя поближе, пастушок обнаружил цепочку следов маленьких копыт, обрывающуюся прямо у отверстия. И клочок белой шерсти на камне.

Все ясно, сгинули малыши в провале. Ох и попадет ему теперь на орехи за недосмотр.

И тут Константину послышалось слабое блеяние, доносящееся из колодца. Но ведь предания гласили, что он бездонный! Как же это?

Юноша лег наземь и заглянул в дыру. Оттуда повеяло затхлым и еще чем-то таким, чему Константин не мог найти названия. Голова закружилась, а затем…

Он сам не мог толком объяснить ни тогда, ни впоследствии, что именно с ним произошло.

Вдруг почувствовал себя птицей, летящей сквозь некую ярко-оранжевую пелену.

Парил, парил, пока не приземлился на такой же каменной площадке, как и та, верхняя. Но тут посреди не было дырки. Вместо нее обнаружилось огромное металлическое яйцо, расколотое в нескольких местах.

Интересно, подумал парень, что за тварь его снесла. Уж верно не птица. Не иначе дракон.

А ведь точно. Легенда поминала огонь, трясение земли, сполохи. И этот смрад. Похоже на байку ахайцев об их поганском боге Аполлоне и побежденном им гигантском змее Пифоне, до сих пор источающем вонючее дыхание из расщелины в Дельфах. Там еще храм с оракулом стоит. Вот и здесь такое же происходит.

У недавно обращенного язычника зашевелилась было мысль соорудить и себе нечто подобное дельфийскому храму. Самому же стать при нем главным прорицателем и предсказывать судьбу всем жаждущим приоткрыть завесу грядущего. Сколько ж это деньжищ можно огрести!

Негодная думка сбежала, едва Константин приблизился к таинственному яйцу и заглянул в одну из трещин. Святой Георгий и все угодники Божьи! Что он там узрел!

Да, собственно, а что? Не вспомнит. Эх, память, память. Какие шутки ты играешь с человеком.

Ведь точно мнится, что в стальном яйце Константин что-то нашел. Вроде некие хитрые приспособления. И еще книги. Да, точно, книги! Целую библиотеку. Странного вида кодексы, написанные на разных языках, большинство из которых пастушку было неведомо. Однако ж отыскались и сочинения на латыни, греческом и (о, чудо!) родном булгарском языках (эти, правда, были написаны не привычной латиницей, а буквицами, напоминавшими ахайские литеры). Вот их-то юноша и отобрал в первую очередь и сунул в заплечный мешок. Туда же положил и пару диковинных устройств в надежде разобраться на досуге.

Как же ему удалось выбраться? Снова провал в памяти. Но доподлинно спускался в колодец и поднимался оттуда неоднократно и тайно от всех. И жадно поглощал содержание книг. Конечно тех, кои его разум мог осилить. Ибо много чудного и непонятного было прописано в найденных кодексах.

Когда книг и приспособлений набрался целый сундук, а в карманах Константина зазвенело и золото (также раскопанное в яйце), он, купив пару лошадей и повозку, сбежал из опостылевшего городишки.

Кажись… В Афины? Или же на Святой остров? А, может, в Великую Моравию? Где принял сан и новое имя.

Какое же?

Память, память! Не шали так жестоко!..

Гладь воды весной рябью-то пошла,
Ой, зачем, ты, мать, меня родила?
Ой, зачем, ты, мать, меня родила,
В путь-дороженьку да спровадила?

Нечисть лютая во бору живет,
Добру молодцу воли не дает.
Добру молодцу доли не дает
И ярмо оков ко земле гнетет.

В чужой стороне – чужое житье.
Лешаков да сов, только не мое.
Только не мое, я о том пою,
Как вернусь назад в сторону свою…

– …А теперь частушки петь станем! – предложила алконост-птица, закончив песнь и приметив, что слушатели малость пригорюнились. – Ну-ка, кто больше знает! Один начинает – остальные подтягивают!

Как у князя Велимира
Блюдо на столе с инжиром.
Отдал бы князь фиги Фиге
И отправил на фиг с миром!

– Да, – покачала головой Аля. – Что-то с рифмами не так! Явно на арабские рубаи смахивает! Ну, тут уж с кем поведешься, от того и наберешься. Сами-и мы не местны-и-и! – жалобно затянула гостья с Востока.

– Наших послушай-кось! – предложил Бублик.

Ты, сорока-белобока,
Научи меня летать.
Не высоко, не далеко —
Но чтоб навьим не достать.

В Киев-граде слух пошел:
Кукиш-де с ума сошел.
Все добро раздал народу,
Перейдя на хлеб и воду!

Ифигениус блажной
Всех стращает сатаной.
Чаше б в зеркало глядел,
Там бы сатану и зрел!..

– Ха! – скривилась птица алконост. – Да так-то любой дурень безголосый наворотить может! На вот, выкуси!

Вот кикимора у леса
Сидит с кошкой как принцесса.
Мужичка б вместо кота —
И пошла бы суета…

Как изба на курьих ножках
Наклонилася немножко.
Петушка бы завести —
Будут яйца нам нести!

Бублик лезть хотел на птаху,
Как стянул свою рубаху —
Ноги-дуги, руки в бок —
Одним словом – колобок.

– Держись! – посулил задетый за живое стройный и ладный собой сатиренок.

Гром гремит, земля трясется
Фига на коне несется
Или птица-алконост —
Не поймешь, чей это хвост.

…Человек в лиловой сутане, даром, что не помнил ни одной частушки, самозабвенно драл горло вместе со всеми, подхватывая незамысловатые слова и мотивы песенок.

И неважно, что он совершенно не имел представления о том, кто такие эти самые князь Велимир, Фига, Кукиш, Ифигениус.

Главное, что ему было весело. И так спокойно на душе, как никогда…

Глава 9

ГОРОД ВО ВЛАСТИ ЗЛА

Куявия, Искоростень

– …Мышка бежала, хвостиком махнула, Колобок упал, Курочка Ряба его склевала. Оголодавшему Волку пришлось съесть Зайца. От одиночества Лиса сманила в компаньоны любимого Кота Деда с Бабкой и вместе с ним ушла жить в леса дремучие. В округе без Кота и Лисы в несметном количестве развелись грызуны. Они уничтожили леса, поля, сусеки и амбары. Вот так и захирело то царство, – закончила Файервинд, когда вдали показались городские стены.

И сразу настроение веселиться пропало. Ибо высоко над остроконечными крышами в небо поднимались дымы пожаров. Три, пять, восемь…

Но не было ни звуков битвы, ни потоков беженцев. И врагов тоже видно не было.

И это казалось весьма неприятным.

Ладно, раз сил неприятеля не наблюдается, то ничего не остается, как идти вперед и узнать, что там происходит, в этом Искоростене.

Обычно у главных ворот не протолкнуться – грязь, пыль, толпа приезжих и отъезжающих, всякий сброд, ошивающийся вокруг да около в чаянии легкой наживы.

Но на этот раз окрест было безлюдно. Поломанные телеги, разбросанные товары, дохлые лошади – и никого живого.

То тут, то там виднелись непонятные пятна, похожие на засохшую болотную жижу. Гавейн переглянулся с Парсифалем, и оба одновременно кивнули. Знакомое дело.

Отряд осторожно приблизился.

Прямо перед воротами стояла заляпанная дорожной грязью вывеска, сделанная из толстой дубовой доски, приколоченной к двум просмоленным деревянным столбам. Надпись, сделанная «офигеницей» (о, уже и сюда труды преосвященного распространились), объясняла, с каким количеством денег надо расстаться, чтобы попасть за эти самые ворота:

Смерд – одна резана.

Павозка – три резаны.

Купец – пять резан.

Баярин – полкуны.

Халопы – полрезаны.

Ниже была написана корявым почерком с помощью угля еще пара строк:

Свищенников и манахав – бес платно.

И под этим:

Дамавым, лесшим, русалкам, потерчатам, мавкам, чиртям и протчим – вход в Искоростен строго заприщен пад страхом онафимы.

Оставался открытым вопрос, кто будет накладывать «онафиму» на лешего или русалку, которая вздумает пройти в город, но, возможно, ответ на это давала толстая дубина, стоявшая у калитки караульни.

Сами по себе ворота, встроенные прямо в высоченную замшелую крепостную стену, были невелики, в них с трудом могла протиснуться одна повозка или разъехаться три всадника, но при этом сделаны они были довольно добротно. Толстые створки мореного дуба, обитые листами железа, готовы захлопнуться в любой момент, влекомые сложным механизмом из цепей и шестеренок, изготовленных, как пояснил Лют, специально выписанным из имперских пределов механикусом, а перед ними вверх поднята еще и здоровенная решетка с острыми зубцами.

В этой картине не хватало кое-чего. А именно – стражников в кольчугах и с копьями.

Когда ратники подъехали к воротам еще ближе, миновав маленькие и грязные лачуги, жмущиеся ко внешним городским стенам, то это было первое, что бросилось им в глаза.

И даже по одному этому, если не иметь в виду ни следов побоища и паники у ворот, ни столбов дыма над городом, было ясно – с Искоростенем стряслась беда.

Тут они решили разделиться.

Человек тридцать лучших бойцов и дружинного экзорциста, отца Павсикакия, Лют взял с собой. С ними же двинулась и троица – ведьма и рыцари.

Остальные псы Господни и отряд княжеских дружинников остались караулить у ворот.

Дозорные миновали пустые ворота и двинулись по главной улице к центру города.

Судя по остаткам вывесок на домах, в них еще недавно жили очень уважаемые люди – торговцы, хозяева харчевен, лекари…

По улице вдруг пробежала какая-то старушка. Она кричала:

– Грядет царство Чернобога! Вы уже все мертвые!

В нормальной ситуации прибывшие сочли бы ее сумасшедшей нищенкой. Но сейчас…

– Да что здесь творится? – поймал бабку один из псов.

– Чернобог! Он погрузит мир во тьму! Царство мертвых наступает!

– Спокойствие, только спокойствие, – сказал сотник и ласково схватил бабульку за рукав. – Объяснись, пожалуйста, что тут у вас происходит?

– Вы уже все мертвые! Все здесь мертвые!!! Настал час нечисти! – прошипела старуха и рванулась так, что часть рукава осталась в кулаке Люта.

Он осмотрел свою добычу, бросил лохмотья на землю, смачно сплюнул и обратился к друзьям:

– Кажется, у нас тут будут неприятности!

И подмигнул Файервинд.

Вдруг из-за угла прямо под ноги лошадям бросился странный тип и заголосил:

– Она ведьма! Кого хотите спросите, настоящая ведьма. Вечно какие-то травки мешала, порошки, сыну моему голову заморочила. Это она хотела меня отравить да просчиталась, дура, что-то не то намешала. Ну не собирался я ее убивать!..

Едва он закончил свои причитания, из-за того же угла показалась телега с возницей, и мужчина бросился к возчику со словами:

– Хват! Скажи, ну, скажи им, что она ведьма! Не собирался я ее убивать! А она с того света на нас этот кошмар выпустила! Скажите же ей, скажите – я не собирался ее убивать…

И вот тут сердце колдуньи сжал неподдельный страх, потому что вся спина говорившего была разодрана в клочья чьими-то когтищами так, что виднелись ребра и позвоночник.

А несчастный сумасшедший все лопотал:

– Скажи же, Хват, скажи ради богов, она ведь и вправду ведьма? Сварогом заклинаю, молви правду!

Возница не отвечал – голова его болталась на свернутой шее.

– Я смотрю, дела здесь и в самом деле творятся предивные, – почесав кончик носа, задумчиво произнес отец Павсикакий. – Надо бы разобраться…

– Вот и разберись, раз этому обучен! – отрезал Лют. – Наше дело военное. Перебить всех слуг дьявола – и делу конец. Тут ведь злодеяние учинено, не забывайте об этом. Посадник Мал так и докладывал князю в послании, дескать, град полонен навьей силой, отчего приключились многие беды лютые.

Файервинд ничего не ответила спутникам и только спросила у прошмыгнувшего мимо человека:

– Как доехать до резиденции посадника?

Прохожий испуганно шарахнулся, сотворил знак, отгоняющий злую силу, и засеменил в противоположном направлении.

– Надо бы кого-нибудь отловить и расспросить хорошенько, – угрюмо изрек Гавейн. – Как, может, проверим дома?

– А зачем? – пожал плечами Парсифаль. – Они тут, похоже, все рехнулись от страха.

– Верно, – поддержал его один из дружинников.

– Идти наугад, не зная, что творится в городе? – с сомнением почесал бороду сотник.

– А почему бы и нет? – хмыкнула чародейка. – Помню, в Мазандеране…

Тут навстречу им выкатились два стражника, худой и дородный, выставив вперед бердыши. Похоже, воины были не меньше напуганы, чем их подопечные горожане.

– Стоять, демоны! Живьем вас будем брать!

– Послушайте, ребята! – елейным голоском заявила ведьма. – Я не знаю, какой трухой набиты ваши головы, но это не будет иметь никакого значения, потому как если хоть волос упадет с наших голов, государь прикажет отделить от тел ваши!

Тут струхнувшие вояки разглядели знаки псов Господних и чуть не рухнули на колени.

– Нет, надо срочно что-то с этим делать! – пробормотал сквозь зубы Гавейн. – Иначе определенно держава Куявская свихнется и полетит в навье царство!

– А потом все свалят на нас! – подхватил вполголоса блондин. – Ну конечно на нас! И без того чертовы монахи уже всем уши прожужжали, что иностранцы вошли в сговор с нечистью и только и ждут, как бы учинить какую пакость! Если б Офигениус не исчез, точно начались бы погромы! Как только турнир прошел без проблем?

Он сплюнул.

– Эге! – как бы услышав его слова, вновь воспрянул стражник. – Да это же чужеземцы, разрази меня Перун, то есть Илья-пророк! Шпиены навьи! В грамотке преосвященного так и сказано…

Он перехватил бердыш поудобнее, явно намереваясь пустить его в ход.

– Это тебе не чужеземцы, дурень, а нареченный жених великой княжны Светланы со товарищи! – рявкнул Лют. – И вообще, говори немедленно, что тут у вас творится! Где Мал, куда запропастился? Говори, а то запорю!

Стражники, услышав привычный командный рык, послушно вытянулись в струнку.

– Осмелюсь доложить, – забормотал толстяк. – Третьего дня поутру на город напала стая нечисти. Или несколько стай. Город разоряют, обывателей режут, чего им надобно – неизвестно.

– Ну а вы, воины хоробрые, чего делали? – осведомился сотник.

– Мы это… мы сражались, – заявил тонкий. – Но их же целая тьма! Посадник Мал… э-э… ранен… Вы бы пособили, а? – с надеждой обратился он к столичному воинству.

– Посмотрим! – буркнул Лют. – Для того и прибыли. Кстати, как хоть эта ваша нечисть выглядит?

– Э-э-э… здоровые такие, с ушами… – начал тучный стражник. – С большими зубами и усатые.

– Нарисовать сможешь? – поинтересовалась Файервинд.

– Мы, конечно, этому делу не обучены, но… но… но… – Страж порядка уставился вдруг остекленевшим взором на чародейку.

– Что «но»? – спросила она. – Сможешь нарисовать или нет?

– Так, – ратник глупо улыбнулся, – не надо рисовать того, кто у вас, госпожа, за спиною…

Все разом обернулись, выхватывая из ножен клинки, но опоздали.

Серое косматое тело взмыло в воздух, растопырив все четыре лапы, и спикировало прямиком на Файервинд.

Парсифаль кинулся к красавице, уже понимая, что не успевает…

Зато успела сама магичка.

В ее руке появилась узкая полоска красноватого сияния, по форме напоминающего меч, мелькнула алым росчерком, и псообразное тело рухнуло к ее ногам, разрубленное надвое.

– Узнаешь, воин? – справилась она у тевтона, вытерев пот со лба.

Экзорцист перекрестил ее на всякий случай, но лишних вопросов не задавал.

Воины обступили мертвое тело. Было оно здоровенным, в семь футов длиной. И напоминало здоровенную обезьяну бабуина, коих для увеселения народа привозят по Нилу-батюшке из глубин Африки да держат в клетках. Но голова у него была настоящая собачья, а сверх того ее украшал один-единственный багряный глаз.

Вокруг твари натекла лужа густой зеленой жидкости.

– Так узнаешь? – пытливо заглянула в глаза рыцарю ведьма.

Парсифаль помотал головой.

– Странно, помнится, вроде бы в Карпатах вы песиголовца победили. А ведь это он самый и есть.

– Не… то был другой, – пробормотал блондин, только что не краснея.

– Ладно, все может быть. Тем более что это, собственно, и не песиголовец.

До подворья наместника они добрались без приключений.

Но здесь их ждало глубокое разочарование – в тереме не было ни единого человека. Настежь распахнутые двери, пустые гулкие помещения да еще выбитая кем-то калитка казнохранилища.

– Хм, слыхала ль ты, уважаемая, чтобы какая-то нечистая сила златом-серебром интересовалась? – с кривой ухмылкой обратился к ведьме Лют.

Та лишь передернула плечами.

Они устроились в палате для советов и больших приемов. Сюда же завели коней – не до церемоний. Животные тут же навалили на пестревший мозаикой пол гору конских яблок.

– Меня вот волнует, где местные отцы города? – Чародейка изящно поднялась и стала ходить туда-обратно по покоям. – Не пожрали ль и их нечистые твари?

– Не думаю, – ухмыльнулся сотник. – Здешний посадник вообще-то редкостная сволочь, так что навье должно было счесть его за родственника. Давно пора было его сменить, да подластился, гад, к преосвященному подношениями обильными, тот и не велел Мала трогать.

– Угу… – Файервинд откинула на спину длинные волосы и уселась на край столика, подбрасывая в воздух кинжальчик. – Везде одно и то же. Любимчики, взятки…

– Так объясните, домина, что же все-таки с городом? – осведомился отец Павсикакий, которому не понравилось, в каком тоне говорят о его начальстве. – Мне бы надобно точно знать, противу кого обряды проводить предстоит.

– Все очень просто, отче. На город напали метаморфусы.

– Господи, спаси и помилуй! – пробормотал священник, часто крестясь. – Не доводилось в книгах встречать молитв против оных тварей-то! Может, у владыки где и есть таковые, да где ж он, наш батюшка?.. Лихо, ой лихо какое…

Заложив руки за спину, ведьма прошлась взад-вперед, точь-в-точь, как Учитель в их Магической Школе.

– Метаморфусы или навьи, – начала она, – существа из сопряженных пространств, приходящие на Геб через разрывы в ткани мироздания. Метаморф имеет способность изменять свои физические показатели: отращивать дополнительные конечности, шипы, клыки, лезвия, делать кожу каменной, менять внешнее обличье, подражать неодушевленным предметам, обращаясь, например, в большой валун или бревно. Навьим незнакомы такие чувства, как милосердие, любовь, сострадание. Они не умней животных. Размножаться в нашем мире не могут, впрочем, неизвестно – могут ли в своем собственном. Обычно принимают облик наихудших кошмаров, которые видятся людям в их подсознании…

– В чем? – осмелился спросить Лют, только что не с открытым ртом внимавший лекции.

– Неважно… Короче, они обретают вид того, чего ты больше всего боишься.

Все это время Гавейн стоял у окна, сложив на груди руки. И думал о Светлане. И о том, что напрасно они не взяли с собой Фенрира. Черт с ней, с маскировкой. Четвероногий зверь ой как им здесь пригодился бы…

Потом какое-то движение на городских улицах заставило его взглянуть в ту сторону.

Он увидел, как небольшой отряд песиголовцев, людей-крыс и каких-то колючих исполинских ежей со щупальцами рыскал по улочкам.

Повернувшись, бритт заметил, что ведьма стоит рядом и тоже внимательно наблюдает за происходящим.

– Как думаешь, почему именно крысолюди и песиголовцы? – спросил он.

– Не знаю… – подумала красавица вслух. – Возможно, дело в том, что именно про них горожане думают чаще.

– О песиголовцах? – с сомнением пробормотал рыцарь. – Это скорее мой кошмар…

Ведьма взглянула ему в глаза. Проклятое пророчество совсем лишило парня силы воли.

– А ведь точно! – вдруг хлопнул себя по лбу Лют. – В этих краях частенько друг друга песиголовцами ругают.

– Как эти уродские твари еще сюда не ворвались, ума не приложу! – сплюнула Файервинд. – Откуда, во имя пасти Ёрмунганда, вообще повылазили эти уроды? Боги знают, сколько лет о них не было ни слуху ни духу… И вообще, что делать? Можете, конечно, рассчитывать на меня, но… В общем, выхода я пока не вижу… Не отправить ли кого-то в Киев за помощью? Боюсь, тех сил, что пришли с нами, здесь будет недостаточно.

А сама подумала, что не те силы здесь нужны. Ох не те. Был бы тут Учитель с наставниками. И рыжий Вареникс со своими малородцами и Дивьими Ключами.

– Надо бы послать за остальными, – вмешался Парсифаль. – Пусть следуют сюда. Лучше держаться кучно. Гуртом и песиголовцев бить сподручней. Наладим оборону.

Сотник кивнул и отрядил нескольких дружинников к воротам.

– Собрать целителей, знахарей, – добавил Павсикакий. – Раненых нужно лечить.

– Вы бы, отче, – предложила ему ведьма, – лучше поискали, осталась ли в городе нечистая сила… Тьфу, словечек Кукишевых набралась. Короче, представители Малых Народцев. Может, они что посоветуют. Я знаю, у вас должно быть специальное приспособление.

– Оно-то есть, дочка, да кто знает, может быть, эти самые Народцы с навьими заодно! – изрек священник.

– Жрец распятого Бога, не говори глупостей! Не до того сейчас!

– Прошу меня простить, уважаемые, – молвил Лют. – Но я не люблю сидеть без дела. Будет лучше, если я схожу в дозор да присмотрюсь, что здесь да как. Кто со мной?

Его воины с готовностью поднялись с лавок, но сотник махнул рукой. Не их он имел в виду.

– Вы начинайте подворье укреплять да к осаде готовиться!

Вопросительно поглядел на Файервинд.

– Хм, – потянулась, хрустя суставами, чародейка. – Не думаю, что я похожа на дуру, которая рвется в пекло в надежде умереть.

Сотник посмотрел на Гавейна и Парсифаля. Рыцари переглянулись и, без слов поняв друг друга, подошли к Люту. Все трое вышли вон, а Файервинд…

Бормоча про себя проклятия, Файервинд пошла за своими спутниками.

– Госпожа, вы бы поосторожнее, – озабоченно произнес Парсифаль. – Может, останетесь?

– Меня учить не надо, я в своей жизни повоевала столько, что тебе и не снилось! – Ведьма потерла старый, еле видный шрам на шее. – Но спасибо за заботу.

Тепло улыбнувшись, оперлась на подставленную блондином руку.

Стоило им отойти от посадничьего подворья на сотню шагов, как начались сюрпризы. Да какие!

Из распахнутой калитки одного из расположенных вблизи домов выполз, треща панцирем, здоровенный красный рак и, бодро семеня лапками, атаковал сотника.

– Добыча… – пропищал рак, пытаясь ухватить ногу Люта клешней.

Опешив от слов монстра, воин тем не менее успел прийти в себя, прежде чем его нога была перекушена.

– Ах ты щучий сын! – взвыл он. – Я столько раков в жизни поел, а ты меня вздумал схарчить?! Ну не взыщи, сейчас я покромсаю тебя на куски!

Два удара мечом оборвали жизнь говорящего членистоногого. Как человек, уважающий пиво, Лют отлично знал, как нужно расправляться с раками. Но из этого вряд ли бы вышла хорошая закусь к хмельному напитку. Потому как через мгновение чудище съежилось, позеленело… И от него осталась зловонная изумрудная лужица.

Разделавшись с монстром, они продолжили путь и вскоре были на Торговой площади. Картина была жуткая.

Базар был разгромлен.

Мертвые люди и домашние животные.

Крысы копались в разбросанной по земле снеди.

Вдруг послышался тихий шорох.

Гавейн заглянул в подворотню.

Какой-то парень испуганно жался к стенке, схватившись за вилы.

Ну хоть кто-то выжил!

Крепыш подошел к парню.

– Уйди, нечисть! – испуганно вскочил тот и стал размахивать вилами, пытаясь кольнуть рыцаря.

– Ты что? – попытался улыбнуться бородач, но, кажется, парень его не слушал.

– Вы, твари! Вы все время все разрушаете! Вы убили мою мать! Лишь из-за того, что она была жрицей Лады!

– Что? Я?!

– Все равно! Вы все заодно! Демоны, песиголовцы, чужеземцы, нечисть всякая! Вы хотите всех нас убить, а земли наши богатые себе забрать! Пока вас не было в Куявии, все у нас хорошо шло! Кто вас просил идти к нам вместе с вашим богом? Будто у нас своих богов не было?!

«Черт его порви… Видимо, у парня истерика», – подумала Файервинд.

– Так! Слушай, мальчишка! – Ведьма схватила его за плечи.

– Руки прочь от моего сына! Только через мой труп!

Худой лысоватый мужик, дрожащими руками сжимавший дубинку, опасливо глядел на чародейку. Парсифаль выхватил у него дубинку.

– Да что с вами?!

– Я сказал, убирайтесь, слуги Чернобога!

– Ох эти древляне! – покачал головой сотник. – Как были язычниками, так и остались!

– Хм… Глупые люди. Не имеет смысла пытаться спасти того, кто сам не хочет этого! – горько изрекла магичка. – Будем спасать, кого можно.

– Еще живые есть? – кликнул Лют.

– Спасите… – послышался сдавленный девичий голосок.

Оба рыцаря устремились к груде разломанных прилавков и повозок и вскоре вытащили оттуда всхлипывающую девчонку в окровавленном платье.

За дело взялся Парсифаль.

Скинув кафтан, он снял сорочку и разорвал ее на лоскуты.

– Прости, если будет больно… Но у нас мало времени… – Потом достал из торбы фляжку с водкой и смочил ею один из лоскутов. – Только постарайся не кричать; черт, и почему я не маг-целитель… – бормотал он, косясь на Файервинд, которая не без ревности наблюдала, как полуобнаженный блондин хлопочет вокруг какой-то пигалицы.

Тевтон аккуратно начал обрабатывать рану. Девушка не кричала, только закусила губу. Потом рыцарь забинтовал ее ногу лоскутами и наложил постанывающей деве ладони на виски. Через минуту та улыбнулась – боль прошла.

Чародейка удивленно покачала головой. Надо же, а она и не подозревала, что в ее «ученике» скрыты такие способности.

Когда девушка чуть пришла в себя, ведьма наскоро расспросила ее о происшедшем.

Ничего вразумительного Любомила, оказавшаяся ученицей местной травницы, рассказать, увы, не могла.

Два дня назад с утра она направилась на городской базар, чтобы купить новую порцию лечебных травок для наставницы. Но не успела даже на четверть наполнить корзинку чередой, подорожником и прочими зельями, как вдруг народ вокруг заволновался и зашумел.

Все происходило очень быстро, девушка не могла заметить причину замешательства людей. Но вскоре, увидев собакоголовых чудищ, лихо громящих прилавки и избивающих чем ни попадя всех, кто подвернется им на пути, в объяснениях нуждаться перестала.

Бросилась было наутек, но не успела – отовсюду набежала толпа гнусных вонючих тварей, которые чавкали и хрюкали и даже как будто смеялись.

Люди на площади потеряли разум от страха, множество горожан затоптали. Потом на базарную площадь ворвалась полусотня городского гарнизона, но их было слишком мало для победы. Затем к Любомиле подошел песиголовец…

Она порывалась бежать, понимая, что сейчас должна хоть что-то сделать, но руки и ноги отказывались шевелиться. Еще подумала, что твари, возможно, захотят надругаться над женщинами, ибо бесам это в особое удовольствие. И как только она это подумала, песиголовец схватил ее за волосы и потащил в переулок. Видать, хотел сожрать или сделать еще что-то более ужасное.

На счастье, один из стражников бросился ей на выручку и убил чудище, но в следующий миг смелый воин валялся с разорванным горлом. Девушка что было сил бросилась бежать, оступилась, обо что-то ударилась, и в итоге ее накрыла перевернутая телега. Так все время там и сидела, дрожа от страха, холода и голода и боясь выйти из своего жалкого убежища.

Киевляне обошли еще пару соседних улиц центральной части города.

Ничего, кроме мертвых человеческих тел, запаха крови и отчаяния…

А еще зловещего вида пятна зеленоватой жижи – все, что оставалось от поверженных метаморфусов.

– Ладно, возвращаемся назад, на подворье, – решил Лют. – Уже довольно насмотрелись… Надобно что-то делать… И куда ж эта гнида Мал запропастился?..

Глава 10

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Киев и его окрестности

Вести из Искоростеня не грянули громом среди ясного неба (какое уж тут ясное – середина осени на дворе), но озадачили сильно.

Когда гонец от Люта доложил князю и боярам о том, что древлянский город практически опустошен навьей силой, достойные мужи куявские стали думать да гадать, что бы это значило. Уже более полугода как навьи объявились в княжестве и принялись пошаливать. То там напакостят, то в другом месте навредят. Но чтобы так нагло и в открытую, да с этакими-то человеческими жертвами…

Не иначе, темные силы перешли в наступление. Знать, быть войне. И войне лютой.

– Ох, беда, беда, – переглядывались седобородые бояре.

Но это, оказывается, было еще полбеды. Ибо коли уж придет лихо в дом – отворяй ворота.

Не успел остыть конь под Лютовым нарочным, как с дальних застав доложили, что к Киеву движутся несметные полчища врагов. Ни сколько тех неприятелей, ни что оно там за супостаты, не уточнялось. Недруги и все.

От таковых-то недобрых вестей князь Велимир внезапно занемог. Заперся в своих покоях и никого, кроме главного виночерпия с новой порцией меду стоялого, к своей персоне не допускал. Ни Востреца, которому ввиду лихой для державы годины вернули боярский сан, ни даже дочери собственной. Что тут поделаешь?

Бояре уже начали меж собой шушукаться, что раз такое дело, то надобно бы позвать на великий стол кого-либо из прочих потомков Рамы-царя. Хотя бы того же Велимирова племянника. Чем из него не государь? И ничего, что в шутах ходил и что молод. На то и есть мужи лепшие и нарочитые, чтобы помогать князю участием и советом. А не захочет, так и другие кандидаты сыщутся. Не обязательно среди Рамовичей. Вон, данец Хамлет еще здесь. Не успели выслать. Или из варягов князя можно призвать. Есть вот такой себе Рюрик. Сокол соколом. И давно уже на Куявию несытым оком поглядывает. Только свистни, вмиг из-под Новагорода примчится с дружинушкой хороброй. И всех навьих в капусту посечет да и в кадушках заквасит.

– Хватит с державы и одного любителя квасить, – резко высказался Вострец.

А княжна Светлана и того круче. Недаром в батюшку пошла. Вызвала из сеней гридней и велела всех смутьянов связать да в холодную-то яму и посадить, чтоб поостыли малость.

– Всем все понятно? – обвела суровым взором оставшихся.

Ответом ей было дружное молчание, которое в Куявии всегда почиталось знаком согласия.

– Значит так! – молвила девушка дальше. – Пока батюшка хворает, его место буду блюсти я. Есть возражения?

Тишина. Не до споров нынче. Хотя…

Чтобы девка да на великом столе… Правда, вот у соседей в Империи Клеопатры да Береники всякие справляются не хуже мужчин… Но нам ведь богопротивные имперцы не указ…

Сделав паузу, чтоб поулеглись страсти в умах бояр, Светлана продолжила огорошивать «летних и нарочитых».

– Брат мой Вострец назначается верховным боярином и главой совета.

Безмолвие. На этот раз княжна потрафила. Конечно, и постарше, и поумнее люди найдутся в совете, но хоть княжич, а не какой-нибудь худородный выскочка. Пущай судит да рядит, а там, глядишь…

– Центуриона Орландину прошу принять чин главного воеводы…

Вот тут уж молчать не стали. Затянувшееся затишье было нарушено дружным возмущенным гулом, перекричать который не сумели ни сама новоявленная регентша, ни новопожалованный верховный советник.

Предложение подруги застало амазонку врасплох. Она отвлеклась от того, что говорилось княжной, следя в это время за боярами. Чтоб кому из них, не приведи святой Симаргл, не пришло в голову сыграть куявских Брута с Кассием. Когда ряды бородачей заволновались и загалдели, словно галки, воительница не мешкая обнажила меч и заслонила собой Светлану. Ее жест тут же повторили пятеро гридней из личной княжеской охраны.

«Молодцы, парни, – мысленно похвалила их разведчица, – хорошо вышколены».

– Помилосердствуй, государыня! – рухнул перед княжной на колени один из бояр. – Не позорь! Чтоб баба воев на бой водила! Ужель нет среди нас никого достойного?!

– Да есть, Гордята, есть! – растолкав охрану, поспешила поднять старика с холодного пола Светлана. – И не один достойный сыщется! Но ведь не простой враг нынче перед нами! Не люди о двух ногах, двух руках и одной голове, а нечисть поганая. Кто из вас знает, как с нею бороться, какое оружие ее одолеть способно? Разве что наш епископ, да где ж он? Или Лют, который сейчас, верно, бьется с навьими в Искоростене…

И опять тишь воцарилась в думном покое.

– То-то! – вздохнула девушка. – А вот у гостьи нашей есть в этих делах кой-какая сноровка. Доводилось ей сражаться с нелюдями. Потому и бью ей челом, чтоб пособила нам делом да советом. Так как, подруженька, согласна?

Амазонка кивнула, хотя до конца еще не поняла, какая ответственность на нее ложится. Уже после того, как удрученные бояре разошлись по домам, а Светлана с Вострецом разъяснили, чего, собственно, от нее ожидают, воительница впала в панику.

– Я ведь и центурией-то никогда не командовала! – заломила она руки. – А здесь небось целым легионом управлять придется?!

– Ну примерно так, – подтвердил юный боярин. – Чуток побольше будет.

– Представляю я этот чуток, – огрызнулась амазонка.

– Лучше не надобно, – улыбнулась княжна. – Войско у нас справное, но к боям с навьими непривычное. Так что считай, что получила новобранцев.

– Есть какие думки? – поинтересовался брюнет.

Орландина вздохнула:

– Есть одна. Но, боюсь, вам она покажется неудачной. Однако ж иного выхода не вижу, как призвать на помощь Малые Народцы…

Не без опаски шли Угрюм и Родислава по Княжьей Горе. Давненько сюда не забредали представители малородцев. Вот как Кукиш гонения на «нечистую силу» объявил да набрал себе псов Господних, так с тех пор сюда нога «соседская» и не ступала. В иных местах Киева, может, и нетрудно было схорониться, а здесь ни-ни. Понатыкал преосвященный тут и там своих рамок, а дружинников вооружил хитрыми приспособлениями. Поди укройся.

Теперь шли не скрываясь. С гордо поднятыми головами. Потому как сама государыня Светлана кликать изволила. И самолично свою подругу, а теперь и главного киевского воеводу Орландину отрядила, чтобы с почетом проводить дорогих гостей в палаты княжеские.

Амазонке пришлось здорово попотеть.

Сначала, чтобы убедить Светлану пойти на столь рискованный шаг. Ведь заключение официального перемирия с еще буквально на днях гонимыми малородцами было тяжелым ударом как по молодой и еще не укрепившейся религии, так и по авторитету куявской власти. Таким образом, Княжья Гора как бы признавала свои ошибки, объявляя проводившийся ею прежде курс неправильным. Слава святому Симарглу, юная регентша не была закоренелой фанатичкой и согласилась с аргументами Орландины и Востреца, что в столь тревожные времена не до сохранения лица. Тут бы державу сберечь да людей.

Потом нужно было заверить лешака с мавкой, что приглашение княжны не таит опасности для них и всех Малых Народцев. Светлана-де искренне желает примирения с «соседями» и приглашает их вернуться в свои дома. Не раз и не два повторила все это амазонка, пока наконец Угрюм не поднялся с лавки и… сотворил перед девушкой земной поклон. Словно перед идолом или святой иконой (это уж смотря кто кланяется).

– Исполать тебе, дочка. Великое дело сотворила ты. Уже ради одного этого следовало Варенику пригласить тебя из такого далека! Пойдем, что ли, старая?

– А то как же, батька! – кивнула Родислава. – Вестимо пойдем. Надо Народу своему да и соседям прислужиться. Только вот соберу кой-чего в узелок…

Привечали стариков с пышностью и торжественностью, свойственными приемам, устраиваемым в честь прибытия чужеземных послов. Да ведь они по сути и были посланцами того народа, который жил на этой земле задолго до появления здесь людей.

Орландина диву давалась, глядя, с каким достоинством держатся лешак и мавка. Словно весь свой век провели при княжеском дворе. Знают, куда ступить и кому и что сказать. Откуда? Или это одно из свойств «нечистиков» – приноравливаться к любым обстоятельствам и везде чувствовать себя как дома? Таким был и лесной князь Вареникс во время их общих странствий.

– Вы согласны нам помочь? – с надеждой обратилась к малородцам Светлана. – Забыть былые обиды?

– Коли мысли твои чисты, пресветлая княжна, – ответствовал Угрюм, – то как же не прийти на выручку-то? Иначе мы бы не вняли твоему зову.

– А остальные? – волновалась правительница. – Простят ли? Захотят вернуться?

– Так ведь домой же, – просто молвила Родислава. – Кто ж откажется? Ну а там поглядят… Это уж как встретят-приветят…

– И долго ждать ответа? – встрял и Вострец.

– Как спросим, так и ответят, – загадочно улыбнулась бабка и, обернувшись к лешаку, спросила: – Что, батька, инда начнем?

– Пожалуй… Затем и пришли…

Неожиданно для присутствующих в покоях старики развернулись и пошли к выходу.

– Э-э-э, вы куда?! – затряс бородой боярин Гордята, слегка забывшись и начав говорить без дозволения княжны.

– Великий Призыв надобно на вольном воздухе делать, – бросила через плечо мавка.

– В дому никак не возможно, – подтвердил и Угрюм.

Светлана поднялась с княжеского места и тоже устремилась к дверям. За нею, плечом к плечу, двинулись Орландина с Вострецом, держа ухо востро, а руки – на мечах. Следом гурьбой повалили заинтригованные бояре, как ни странно, довольно спокойно воспринявшие затею молодой правительницы пригласить на Княжью Гору нечистиков. Многие из них втайне еще держались старой веры, лишь наружно, из страха перед гневом Велимира и застенками Ифигениуса, исполняя христианские обряды.

Угрюм с Родиславой некоторое время побродили по гнезду Рэмовичей, к чему-то приглядываясь и принюхиваясь. Наконец остановились у остатков висячих садов князя Гостомысла. Переглянувшись между собой, согласно кивнули.

Мавка порылась в заплечной котомке и достала оттуда берестяную коробочку, флягу, сработанную из тыквы, и деревянный совочек. Совок отдала старику, и тот принялся ковырять землю, бурча себе под нос неразборчивые слова. Вырыв неглубокую лунку, он пролил туда немного жидкости из тыквенного сосуда, пришептывая:

Уж я пашенку пашу, я пашу,
Сам на солнышко гляжу, я гляжу,
Стало солнышко к обеду клониться,
Пора родичам домой воротиться…

Потом настал черед Родиславы.

Она извлекла из туеска маленькое семечко серого цвета, осторожно положила на ладонь, тронула его губами и протянула руку к небу, подставляя семя под лучи полуденного, по-осеннему нежаркого солнца.

Я колышки тешу, я тешу,
Огород загорожу, горожу.
В лунку семечко свое положу,
Да с любовью его в землю посажу.

Зрители, будто завороженные, наблюдали за священнодействиями двух существ, внешне ничем не отличавшихся от людей и одновременно совсем иных. Отчего-то никому из толпы высшей киевской знати не приходило в голову, что творится нечто непотребное и несообразное с местом. Только Светлана пару раз украдкой перекрестилась, отгоняя «соблазн бесовский», но на нее никто не обратил внимания. До того все были увлечены представлением.

Семечко, соскользнув с мавкиной ладони, легло во влажную землю: Родислава прямо голыми руками забросала лунку землей и полила остатком жидкости из фляги. Разогнувшись, обратилась к старику:

– Ну что, дед, посадили репку?

– Пущай вырастет большая-пребольшая! – в тон ей подхватил Угрюм.

Вырастай-ка, репка,
и желта и крепка,
Вырастай большою,
С корнем и ботвою.
Ты расти-старайся,
Силы набирайся,
Мы польем тебя водой
Не простою – ключевой.
Ты расти-старайся,
Соком наливайся…

Люди заволновались и разочарованно зароптали. Что это такое? Сколько ждать придется, пока семя прорастет и из него получится репа. Пришлось княжне цыкнуть на нетерпеливых. Имейте же выдержку, летние и нарочитые.

Терпеть и впрямь долго не пришлось. Волшебство же, не хухры-мухры.

Земля на том месте, где было брошено семечко, внезапно взбугрилась, и из земли показался росточек. Сначала махонький и слабенький. Бледно-зеленого цвета. Затем он начал укрупняться, наливаясь соками и приобретая насыщенный изумрудный окрас.

– Эхма! – крякнул боярин Гордята, по-детски улыбаясь. – Привелось же узреть на старости лет! Чудо-чудное…

На месте слабого ростка уже был огромный пучок широких и продолговатых листьев. Вслед за ними из грунта полез желтый кружок, быстро оформившийся в шар.

Завидев это, старик со старухой взялись за руки и пустились в хоровод вокруг растения, припевая во весь голос:

Репка наша уродися
Ни низка, ни высока.
В землю корнем углубися,
Стань листвою широка,
В небеса ботвой упрись
И за тучки зацепись…

Шар рос и рос, все больше напоминая сияющее высоко в небе солнышко. Вот уже Угрюму и Родиславе пришлось разомкнуть руки, ибо не могли они уже обхватить чудо-репку.

Ты нужна для пользы дела.
В репке дверь прорубим смело —
Станешь, репка, ты мостом
В мир иной, где мы живем.
Начинаем славный путь,
Чтобы всех назад вернуть.

Зрители с удивлением приметили, что уже не старик со старухой, а пригожий парень с девицей лихо выплясывают вокруг гигантского желтого шара, увенчанного короной из зеленой листвы. Светлана дернула Орландину за рукав и, ткнув пальцем в пляшущую парочку, удивленно вскинула брови. Амазонка, которой уже как-то приходилось видеть подобную трансформацию, успокаивающе положила руку на плечо подруги. Не волнуйся, мол, все в порядке. Так и надобно.

А лешак с мавкой протянули руки к огромному растению, слаженно затянув песнь Великого Призыва:

Как на Княжьей на Горе,
Да на царском на дворе
В репке был открыт проход.
Малый выходи Народ:
Выходите лешаки,
Занемогшие с тоски,
Выходите домовые —
Без домов еле живые,
Проходите, водяные,
И кикиморы лесные,
Выползайте все, кто жив,
На Великий наш Призыв!
Возвращайтеся назад,
Всякий здесь вам будет рад,
По родным местам селитесь,
Не смущайтесь, не страшитесь.
Размещайтесь по домам —
Счастья все желают вам.

Едва утихли последние слова этой чудной и непривычной для людского уха песни, как откуда-то из-за репки вышло на свет божий махонькое мохнатое существо, в котором Орландина признала лара, а куявцы – домового. Следом за ним появился кряжистый полуголый старик, с ног до головы увитый длинными зелеными волосами – банник. Потом бочком, бочком, жеманясь и стесняясь наготы, явилась зеленоволосая же девица – дриада или лесная русалка.

– С возвращением! – кланялась каждому вновь прибывшему княжна. – Милости просим домой!

– Мне надо ненадолго отлучиться, – шепнула на ухо Светлане амазонка. – Кое-что привезти, пока еще город не взят в осаду.

Правительница кивнула, не прекращая приветствовать водворяющихся на старое место «соседей».

На завалинке лесной избушки сидел сухонький седоватый мужичок в длинной белой рубахе до пят и что-то сосредоточенно рисовал на земле прутиком. Когда Орландина приблизилась к нему, он испуганно вскинулся и легонько ударил ее палочкой по ноге.

– Осторожно! – предупредил. – Не повреди мои чертежи!

И сосредоточенно продолжил свои занятия.

Амазонка присмотрелась. Рисунок изображал некий продолговатый цилиндр, поставленный на колеса.

– Что это? – поинтересовалась.

– Оружие такое, – пояснил мужичок. – Гармата называется. Или пушка – я еще не придумал.

– И как же оно действует?

– Понятия не имею… Кажется, шары металлические мечет… Надо бы модель сделать, попробовать.

Наконец он поднял голову и глянул на гостью. Широкий лоб, худощавое лицо с седой бородкой и усами… И глаза. Удивительно добрые и наполненные каким-то внутренним светом.

«Интересно, откуда он здесь взялся, этот изобретатель? – подумала воительница. – И кто он вообще такой?»

– Отче Кирилл! – послышался из избы звонкий мальчишеский голос. – Иди обедать, ужо все готово!

На пороге появился Бублик с перепачканным чем-то темным личиком. Подбежал к мужчине и тут увидел амазонку.

– Ой! – всплеснул руками. – Ласка! Как ты вовремя-то! Пойдемте в дом живее!

– Ты, милок, уже никак с торта пробу снял? – лукаво прищурился на сатиренка отец Кирилл.

Лешачок виновато потупился.

– Я лизнул только…

– Смотри, – погрозил священник (Орландина заметила большой золотой крест, висевший у него на груди), – ежели испортил красоту – высеку.

Бублик прыснул, не поверив угрозам. Да и как можно было поверить в серьезность намерений человека с такими добрыми очами?

Они вошли в чисто прибранную горницу и амазонка увидела стол, накрытый домотканой скатертью, расшитой красными петухами. В центре его возвышался огромный торт, политый шоколадной глазурью и украшенный кремовыми цветами. Вокруг этого чуда было наставлено разной прочей снеди – туески с мочеными и жареными грибами, миски с ягодами, пирогами, ватрушками. Тут же стоял и парующий горшок, от которого шел густой запах травяного сбора.

За столом сидели двое. Второго Орландина сначала не рассмотрела, потому что ее взгляд сразу остановился на удивительной бело-голубой птице с… женскими головой и бюстом. Груди были бесстыдно обнажены, и там было на что посмотреть.

– Привет, дева, – раздался знакомый скрипучий голос. – Поздорову ли будешь?

Воительница кинулась на шею Варениксу. Ибо вторым гостем за столом был ее старый знакомый лесной князь.

Чудо-птица, видимо, не без ревности восприняла появление в их компании второй дамы. Не дав лешему и амазонке как следует поприветствовать друг друга после долгой разлуки, она капризно надула губки.

– Кирюша, – фамильярно обратилась к святому отцу, – чай стынет! Пора бы уже и отведать твоего пирога. Давай потчуй гостей-то!

– В самом деле! – молвил Кирилл. – Гости дорогие, прошу к столу. Отведайте, чего бог послал.

– Спасибо, – поклонилась Орландина. – Но некогда за столом рассиживаться. Город в опасности. В любое время навьи могут обратный путь перекрыть. Надо доставить в Киев амулет.

– Верно молвишь, дочка, – согласно кивнул рыжий лешак. – Не до застолий нынче.

– Да как же это? – заволновался Кирилл. – Неужто моего нового блюда не отведаете? Киевский торт! Это же подлинный шедевр кулинарного искусства…

– Благодарствуем, отче, – прижал руки к груди Вареникс. – Пущай эвон детишки с девами сладким лакомятся…

Птица обиженно нахохлилась, несколько поник и Бублик.

– А нам и впрямь в город пора. Там уже наши объявились, их ободрить следует. Да и вообще надобно к лютой сече готовиться.

Воительница согласно кивала, дивясь, откуда ж леший так быстро узнал о возвращении в Киев своих родичей. Ну, на то он и князь лесной.

– Не по-людски это как-то, – запричитал кулинар. – С дорожки не присесть, не поесть и снова в путь…

Сам же в это время собирал в котомку какие-то вещи. Среди прочих, как приметила разведчица, и фиолетового цвета шелковую сутану.

– Ты куда намылился?! – набросилась на него птица.

– Так что ж, Алечка, и мне пора, – принялся оправдываться отец Кирилл. – Слышала ведь, беда грозит Киеву. Может, и я там на что сгожусь…

Лешаки переглянулись между собой и кивнули.

– А ты не хочешь с нами? – робко спросил священник.

Птица фыркнула:

– Еще чего! Неча алконосту в таком скоплении народу делать! Да еще и посреди военных действий! Мое дело души лечить! Вот после сечи – дело другое… Пока же надобно к Индрику слетать. Проведать, как он там. Слыхали ж, как его давеча людишки напугали, когда он малость поразмяться удумал… Перетрусил до икоты, сердечный.

– Как же мы все поедем? – озадачилась амазонка, оглядывая честную компанию. – Лошадь троих не выдержит.

– Четверых! – топнул ногой сатиренок. – Я со всеми!

– Добро, внучок, – потрепал его по кучерявой головенке Вареникс. – Добро. А горю помочь несложно. Я могу сзади тебя примоститься. А для них особую кобылку покличем… Тут их по лесу столько рыщет. Необъезженные, правда…

Словно услышав его слова, из лесу донесся волчий вой. Отец Кирилл испуганно перекрестился.

– На волке? Как же это, а?

– А чего? – пожал плечами лесной князь. – Некоторые, я слыхал, такие-то подвиги верхом на сером совершали… Царства себе добывали…

Он заговорщицки подмигнул Орландине, но та не поняла намека.

– Ой, да что вы тут огород городите! – возмущенно заклокотала алконост-птица. – Что ж я, своих-то друзей с ветерком до Киева не подброшу? Тем паче что мне по пути до Индриковой горы.

– Как это – подбросишь с ветерком? – не понял священник.

– Да вот так! Выходите на двор да седлайте своего коня!

Аля, не удержавшись, запихнула себе в рот добрый кусок киевского торта и полетела к дверям.

Только все вышли за порог, алконосточка подлетела к Бублику и Кириллу и, схватив их своими мощными лапами за вороты рубах, взмыла ввысь.

– Догоняйте! – крикнула откуда-то из поднебесья оставшимся амазонке и лешему.

– С возвращением! С возвращением! – неслось со всех сторон.

Киевляне кланялись их кавалькаде на всем пути от Золотых до Серебряных ворот.

Орландина не могла понять, в чем дело. Неужели Вареникс пользуется здесь такой популярностью? Вот уж не думала, что лесных князей встречный и поперечный знает в лицо. Вообще-то сатиры привыкли хорониться от людей в своих зеленых чертогах.

Странности начались еще при самом их въезде в город. Стражники у ворот при виде четверых путников взяли бердыши на изготовку и отсалютовали. Потом, зря, что трое не имеют коней, мигом подвели им скакунов. Даже малышу Бублику.

– С возвращением!

Может, это они ей кланяются, подумала амазонка. Как-никак теперь она главный киевский воевода. Однако ж весть о ее назначении вряд ли успела облететь весь город. Да и кто там ведает ее обличье? Нет, точно Варениксу кланяются, чтя его высокий сан главы малородцев Куявии.

Правда, девушка заметила, что не все приветствия произносились с одинаковым радушием. Кто-то улыбался сквозь зубы, кто-то кланялся с деланым почтением.

Понятное дело, не всем примирение с нечистиками пришлось по вкусу. Некоторые, особенно те, кто приняли христианство всем сердцем, могли считать, что это был неправильный шаг. Пусть. Время покажет, кто прав.

Ситуация прояснилась, когда путники оказались уже на княжеском дворе.

Прямо под ноги коню, на котором ехал отец Кирилл, кинулся невзрачного вида молодой монах, в коем воительница признала того самого брата Евлампия, который проводил обыск в доме Угрюма и Родиславы в день ее приезда в Киев.

– С возвращением! – возликовал он, лобызая ногу седока. – С возвращением, преосвященный Ифигениус! Вот теперь все пойдет, как надо! Ты бы видел, владыка, что тут натворили в твое отсутствие поганые язычники! Нечисть поганую в мать городов русских допустили!..

Увидев же, кто сопровождает его собеседника, монашек осекся и выпучил глаза.

Тем временем человек, оказавшийся одним из самых могущественных сановников Куявии, спешился, брезгливо отстранившись от помощи, поспешно предложенной ему Евлампием.

На крыльце терема появились Светлана с Вострецом, окруженные гриднями и боярством. Юная правительница и ее первый советник со страхом наблюдали за явившимся невесть откуда недругом. Что-то он им преподнесет? На всякий случай княжич перемигнулся с парочкой гридней.

– Меня величают Кириллом, брат мой, – кротко произнес епископ. – А тебе не мешало бы покаяться во грехах мнозих. Ибо давно плачет по тебе холодная яма-то…

И прошел мимо обалдевшего келейника прямо к крыльцу.

– С возвращением, владыка, – поклонилась наставнику княжна. – Благослови…

– Благослови тебя Бог, детка, – широким взмахом перекрестил ее преосвященный. Да и приобнял за плечи. – Что, тяжко небось с державой-то управляться?

Светлана всхлипнула и с рыданиями уткнулась ему в плечо.

– Прости-и, отче, дуру грешну-у-ю! Прости, ежели смо-ожешь!

Орландина и все присутствующие во все глаза наблюдали за сценой, смысл которой понятен был разве что этим двоим.

– Бог простит, дочка, а я уж давно тебя простил, – задушевно произнес владыка. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Не о прежних винах и ссорах теперь думать надобно, а о державе нашей. Что, батюшка по-прежнему хворает?

– Хворает, отче Ифигениус, – кивнула княжна.

– Кирилл, – снова поправил епископ. – Так меня кличьте. Пойдем, посоветуемся да подумаем, что дальше делать. И тебя, лесной князь, милости прошу с нами. Дозволишь ли, правительница?

Светлана, еще не привыкшая к новой, благостной ипостаси владыки, закивала. Иные бояре и перекрестились при виде столь великого чуда. Чтобы ярый гонитель нечисти Кукиш да самолично эту самую нечисть на совет звал? Точно, конец света, о котором так любил вещать с кафедры святой Софии преосвященный, наступает.

– Что там в Искоростене? – спросила Орландина Востреца по пути в думные покои. – Не получали новых вестей?

– Мы решили отрядить туда гонца с приказом Люту и остальным возвращаться. Древлянам уже не поможешь, а обученные люди нам и здесь понадобятся…

Глава 11

СЧАСТЛИВЫЙ ИСХОД

Искоростень

– Итак, дело плохо. Город наводнен всякими тварями, откуда они взялись – неясно. У кого какие будут предложения? Эти песиголовцы не такие страшные сами по себе, их вроде не так уж и трудно убить. Но их много, как тараканов. На них нужна мощная магия, каковой у нас пока нет, или облава силами всего куявского войска. Нашим воям тут делать нечего.

Сказав это, Лют сел на скамью.

– Ну, насчет магии… – поморщилась чародейка, недовольная тем, что кто-то усомнился в ее способностях. – Если покопаться в книгах, то я могу найти способ, с помощью которого мы и сами справимся… Для начала нужно просто выловить нескольких песиголовцев и провести опыты.

Голос женщины не изменился ни на йоту, но вряд ли хоть один из затеявших нападение захотел бы сейчас с ней общаться или даже просто находиться рядом.

– Песиголовцев нам ловить не придется, – негромко произнес дружинник, стоящий рядом с Файервинд. – Они сами сейчас нас ловить будут…

– Тем хуже для них! – Магичка отбросила волосы со лба. – Да будь у меня хотя бы дней пять да пара сведущих в магии людей, то я бы сварила эликсир, от пары капель которого эти создания отбрасывали свои копыта, которых у них, кстати, нет, раньше, чем наш отец-экзорцист успел прочесть «Отче наш»!

Умолкнув, Файервинд прикусила губу и выглянула в окно. Шайки песиголовцев и прочих тварей все еще сновали туда-сюда, так что выход на площадь означал одно – неминуемую драку с неизвестным исходом.

Внизу, на первом этаже белокаменных палат, служивших еще пару дней назад резиденцией княжескому наместнику, слышался приглушенный гул голосов. Там собралось уже человек пятьсот искоростеньских обывателей, приведенных воинами дружины или самостоятельно сбежавшихся под защиту стен и мечей.

Кто их будет защищать, если воины полягут?

Все это время Гавейн молча стоял, облокотившись о стену.

«Умники… – невесело усмехнулся про себя рыцарь. – Совещаются, муд… мудрилы… Пусть совещаются, а я пока отдохну… Или еще чем полезным займусь… Может, хоть голова болеть меньше будет… Христос и Юпитер, как мне все это надоело!!»

Файервинд на минуту замкнулась, задала себе паузу и постаралась отдохнуть, успокоиться. Глаза закрылись сами собой…

Белые цветы черемухи дурманят своим ароматом.

Белые цветы черемухи все равно обманут, рано или поздно. И тогда сознание услужливо напомнит об этом.

Держаться. Но пока…

Белые цветы черемухи пьянят и обещают. Манят и кружат голову! Те самые белые цветы, поднесенные ей сыном даннского ярла. Ей, вышедшей на первое задание колдунье, верной слуге Высших, какими она считала (да и, чего греха таить, считает отчасти и до сих пор) мудрецов ти-уд.

Черт возьми!

Ну еще слышно это слабое: «Держаться!»

Еще не поздно закрыть окно и не пустить аромат черемухи. Еще пара шагов к окну…

Но меркнет Свет в глазах.

Белые цветы черемухи…

Пока еще можно…

Или нет?

– Госпожа! – зычный рев Люта вывел ведьму из оцепенения. – Госпожа, нужно помочь!

Вернувшаяся в реальный мир ведьма уставилась на горожан, вместе со стражниками рубящихся на площади перед палатами. (И когда успели?) Они отражали натиск толпы нечисти. Преобладали старые знакомые песиголовцы и гигантские ежи, но были и другие – огромные склизкие жабы с шестью когтистыми лапами, лиловые пауки, грозно щелкающие жвалами, и чешуйчатые создания, напомнившие многоопытной магичке карликовых бегемотов.

– Госпожа, помогите!

– Чем, сотник? – глядя ему в глаза, с горечью спросила красавица. – Эти дураки, видать, с ума посходили? Они думают, что всесильны? Это каким надо быть кретином, чтобы ринуться в бой при соотношении десять на одного?

– Тут у половины в городе остались дети и жены! – проревел Лют.

Рядом с ним как по волшебству оказался Гавейн, которому явно не терпелось вновь вступить в бой.

«Нет, дорогуша, ты мне нужен живым и целым! – подумала Файервинд. – Ежели тебя сожрут или откусят что необходимое, Светлана меня, чего доброго, на медленном огне изжарит!»

– Лют, прикажи им отойти в палаты! – бросила ведьма. – Нас тут слишком мало, чтобы перебить всех тварей. Впрочем, я знаю способ, как разделаться с этими уродами и без магии.

– Есть способ убить всех навьих? – проревел постепенно приходящий в себя Парсифаль.

– Есть… один… Закрыть ворота и сжечь весь город вместе с оставшимися людьми – как при чуме. Это и есть самый простой рецепт.

– Мы спасем всех, кого сможем! – воспротивился сотник. – Быстро, братья!

Проклиная все на свете, Файервинд устремилась за топочущими и бряцающими железом воинами.

Вновь лихорадочные пассы, от которых звенело в голове и сводило пальцы, магические сети, парализующие тупую нечисть, подставляя ее под удары доброй стали.

Гавейн раздавил пробегавшую мимо панцирную крысу подкованным сапогом, но выскочившие из подворотни два песиголовца заставили его опять взяться за меч…

– Иди сюда, лохматая ты морда! Я тебе сейчас кишки на хвост намотаю!

Крепыш уколол бросившегося на него монстра прямо в глаз. Передышка в несколько мгновений – и новая атака. Вновь пригнувшись от удара тяжелой лапы в щит, рыцарь рявкнул прямо в оскаленную морду песиголовца:

– Ну все, кабыздох, ты меня достал!

После чего воткнул узкое жало клинка в распахнутую пасть. Потом походя еще добил поскуливающего у него под ногами крысюка, раненного кем-то из дружинников, и крикнул Парсифалю:

– Двигаемся вперед! Я прикрываю!

Осознание того, что бой будет сильным, а смерть в случае чего – страшной, не останавливает безумцев от нелепых поступков.

Перед ними оказалась большая толпа лохматых выродков – при этом на удивление правильно построенная – на подобие римской когорты. И в руках у многих бритт различил, с немалым страхом, палки и дубины.

«Мы пропали!» – отрешенно подумал он.

На них надвигалась первая шеренга – не меньше десяти тварей…

…Блондин повернулся к очередному врагу. Монстры друг за другим попытались достать его неуклюжими ударами дубин.

Один удар Парсифаль отбил щитом, другой принял мечом, затем подался всем весом вперед. Будь песиголовцы посообразительнее, они бы отошли назад, и настал бы конец тевтону, но…

Сделав небольшой шаг, дабы перенести центр тяжести на ногу, он резко раздвинул руки в разные стороны, а затем вернул их обратно. Твари были слабее его, а потому их палицы оказались в стороне, тогда как перед их дубинами были меч и щит Парсифаля. Два подряд точных удара и два новых трупа…

…Окинув павших монстров равнодушным взглядом, Файервинд прошептала слова, автоматически всплывшие в памяти, и в ее руке появилась узкая полоска красноватого сияния, по форме напоминающего меч.

Песиголовцы остановились и что-то презрительно пролаяли – должно быть, что их, великих и непобедимых, не удастся запугать каким-то фонариком. Вся их шайка дружно зашлась противным гавкающим хохотом.

Не меняясь в лице, ведьма сделала несколько взмахов, вычертив в воздухе багряные восьмерки. Через несколько секунд на землю посыпался буквально град отвратительных голов, из обезглавленных тел ударили фонтаны зеленой крови.

Чаровница продолжала мерно размахивать магическим клинком, отчего на землю перед нею падали все новые кровоточащие части тел песиголовцев, ежоидов и прочих страшилищ.

Навье замерло в замешательстве – еще бы, ведь три десятка из их братии валялись мертвыми, расплываясь в слизь. Правильно оценив ситуацию, песиголовцы спешно попытались ретироваться, но было уже поздно – Меч Молнии разил без промаха.

Навстречу колдунье выкатился громадный сгорбленный человекопес белого цвета.

В его единственном глазу помимо злобы светилось и еще что-то, похожее на зачатки разума.

Пожалуй, с этим можно было бы поработать…

– Гавейн, Парсифаль, помогите, – обратилась к рыцарям Файервинд. – Попробуем этого вот красавчика поймать…

И начала готовить заклятие, связывающее разум монстра.

И тварь словно почуяла что-то. Грозно зарычав, она вперила око прямо ведьме в глаза. И ведьма увидела…

Вот бедно одетая девочка лет десяти собирает грибы в лесу неподалеку от своего дома, стоящего посреди елового бора.

Предательски хрустнул сучок, ребенок оборачивается на звук, и становится слышно прерывистое дыхание девочки и ее гулкое сердцебиение, отдающее эхом в сознании. Она подходит ближе к источнику шума… Рывок, и огромный, покрытый бурой шерстью зверь проламывается сквозь еловые лапы и набрасывается на девочку, успевшую только широко раскрыть свои большие синие глаза с длинными ресницами, прежде чем теплая кровь заструилась по груди человека-волка. Мощные лапы рвали обмякшее тельце, ломая кости, раздирая сухожилия и мышцы, вырывая куски кровавой плоти…

Вот стражник у ворот – видимо, у ворот Искоростеня.

Налетевший из молочно-сизого тумана зверь вонзил когти в податливое тело очередной жертвы, одним движением лап содрал кожу с лица часового, оголив череп, ставший чудовищной кровавой маской с двумя огромными бельмами. Крик немыслимой боли потонул в булькающем хрюканье, так и не сорвавшись с уст бьющегося в агонии человека, когда оборотень вырвал его трахею. Когти раздирали тело стража, клыки впивались в плоть – не голод, но нечто иное заставляло ужасное создание убивать жертвы. Оно было ВРАГОМ любого из живущих в этом мире.

«Мерзкие… мерзкие…» – вертелось в мозгу у мета-морфа.

И ничего больше – злоба, отвращение и… и все…

– Пленных не берем! – сказала Файервинд и сделала выпад в сторону страшилища.

Бой закипел с новой силой.

Осмысленно отдавая себе отчет в том, что нельзя дальше ступать ни шагу, магичка все же ощущала, что у нее нет возможности противиться силе, толкающей ее вперед по этому опасному пути.

Держаться!

Просто крик, потонувший в безмолвии…

Зная, что удар последует неминуемо и будет страшней предыдущего, все же дерешься…

Держаться!

Годы учебы, годы схваток – за дело хозяев и просто ради спасения жизни – все было ради этого момента.

И словно подарок от неизвестного друга: приток новой силы – чистой, непонятной и, казалось, неиссякаемый.

Почувствовав, что ее кто-то дергает за рукав, ведьма резко развернулась, призывая Силу. Но предметом беспокойства, к ее немалому удивлению, оказался Парсифаль.

– Госпожа, госпожа, не тратьте силы! Вы же говорили, обещали.

Остудив ярость, ведьма позволила ученику утащить себя обратно под прикрытие, не забыв при этом погасить лезвие.

Они отступили обратно в палаты.

Едва за ними закрылись двери, горожане тут же принялись заваливать вход досками и бревнами.

Усталые дружинники поднялись на второй этаж.

Крики, стоны раненых, плач детей, женские стенания и молитвы священников и парочки волхвов…

«Еще на пару атак нас хватит, – отрешенно подумала ведьма. – Потом твари или перережут отряд прямо на площади, или ворвутся сюда».

Уже знала, что будет делать дальше.

Схватив в охапку Гавейна, а если повезет – и Парсифаля, она покинет обреченный город. Или, плюнув хоть единожды на доводы разума, ограничиться одним лишь блондином? Ну сколько можно стараться ради других? Не пора ли и о себе, о собственном счастье подумать?

Порталы не могут открывать даже лучшие маги ти-уд, а Старых Троп тут нет. Так что ей придется просто улететь, истратив остатки заряда в Амулете Силы.

А потом надо будет связаться с Мар-Гаддоном, с египетскими жрецами, с шаманами Африки и Аунако, с чародеями Чжунго и Вендии… Да хоть с мудрецами Шамбалы!!

И закрыть проход темным тварям!

Странное ощущение полета собственного тела в пространстве и времени совсем не занимало Орландину, хотя и было неприятным. Вдруг холодный освежающий ветерок пахнул прямо ей в лицо, и амазонка приземлилась на кучу хлама, сваленного в углу какого-то обширного темного помещения.

Пока ее глаза привыкали к сумеркам, Орландина беспрестанно водила мечом вокруг себя. Даже тени тут могли представлять опасность. Судя по всему, за стенами шел бой – выли псы, квакающе завывали неведомые создания, слышались удары дубин, лязг стали и крики о помощи.

– Тише ты, спрячь железку! – возникший словно ниоткуда Вареникс положил руку на плечо девушке.

– Ой, кто тут?! – взвизгнул испуганный голос.

В дальнем углу что-то зашевелилось.

И вот перед вновь прибывшими предстали обитатели подвала.

Мужчина средних лет с младенцем на руках, несколько испуганных старушек и два дровосека – высокий и худой и низенький толстячок.

При виде странной парочки – воительницы и явного представителя «нечистой силы» – они растерянно захлопали глазами.

– Кто вы и как здесь оказались? – строго вопросила разведчица. – Вообще, что творится в вашем… богоспасаемом городе?

Мужчина покачал ребенка на руках, унимая его, и тихо ответил:

– То промысл богов.

– Объясни все немедленно и подробно! – приказала Орландина.

Мужчина, утерев навернувшиеся на глаза слезы, заговорил.

Звали его Выпуш и был он ювелиром – правда, не самым богатым в Искоростене.

Этим утром они с женой отправились к лекарю – у долгожданной дочки Улиты разболелся животик. Не пожалев денег, направились к самому лучшему из живших в городе, мастеру Абу-Кабару. На улицах вроде было все спокойно.

Но стоило им лишь отдать деньги служителю лекаря, как в дом ворвались эти ужасные псоголовые твари и принялись грызть и рвать всех, кто попадался на пути.

Последнее, что видел Выпуш, – двое навьих, куда-то тащивших истошно кричавшую жену. А сам он, схватив ребенка, убежал через окно.

– Нас сюда привел глас Божий. Этот старый храм богини Макоши с недавних пор опустел, но я слышал, что тут есть подземный ход, идущий за стены города. Мы искали его, когда вы появились, и покинем с дочерью город, и всеблагие не оставят нас!

Где-то совсем рядом завыл пес, потом в дверь кто-то поскребся.

– Мешкать нельзя, – сообщил Вареникс, неодобрительно глядя на молящегося у разрушенного алтаря мужчину. – Нужно пробиваться к своим!

– А ты знаешь куда? – поинтересовалась амазонка.

– Да уж чую! Эй, уважаемые, – обратился лесной князь к остальным, – кто пойдет с нами? А то ведь учуют людей создания мерзкие, не ровен час – доберутся до вас!

С ними пошел мужчина с младенцем и один из дровосеков. Прочие решили остаться в надежде на защиту старой святыни и на крепость дверей.

Эти двери и захлопнулись за спиной Орландины, после чего небольшой отряд двинулся вперед.

Они шли странным извилистым путем, повинуясь интуиции Вареникса. То прямыми улицами, перешагивая через трупы людей и туши нечисти, прямо на глазах растекавшиеся зеленой жижей; то сворачивали в неприметные узкие щели между домами; перебирались через заборы и плетни. Пару раз спутники пытались было возражать, но Орландина выразительно показывала кулак, и те предпочитали держать свое мнение при себе. Сама же амазонка придерживалась старого военного правила – в тяжелой ситуации лучше следовать за более старым и опытным.

Мерзкие твари, к счастью, почти не попадались.

Лишь однажды им пришлось остановиться на перекрестке, пропуская марширующую в ногу шеренгу огромных полосатых жуков с красными брюшками и длинными кривыми жвалами. Да еще в глубине грязного и кривого переулка они узрели забавную сцену – несколько мохнатых и рогатых обезьян размеренно били бревном в двери давно покинутой винной лавки.

Правда, уже недалеко от цели из чьего-то сада прямо перед ними выскочил песиголовец – обожженный и покрытый ранами. Он был, видать, слишком изнурен, чтобы прожить подольше. И пока поднимал когтистую лапу, целясь в горло амазонке, та быстро опустила свой меч и, развернув лезвие, воткнула его в противника – страшилище с хрипом повалилось на землю.

Затем они вышли на площадь. И остановились. Прямо перед ними шагах в ста с небольшим возвышались белокаменные палаты, на стенах и в окнах которых поблескивала броня княжеских дружинников.

Но пробиться к ним было невозможно – ровно на полпути между вновь прибывшими и обороняющимися сплошным кольцом выстроились чудовищные твари.

Похоже, они собрались тут со всего города.

Кого тут только не было! И огромные свиноподобные существа, покрытые крокодильей кожей, и какие-то мелкие уродцы, похожие на двуногих крыс, и самые обычные черти, каких Орландина видела на церковных фресках и иконах. Были и бараны с головами ослов – уж чьи это кошмары в них воплотились, один Симаргл ведает, и даже несколько здоровенных слонов, правда, усеянных шевелящимися щупальцами и оснащенных бивнями неимоверной длины. Но больше всего было уже знакомых песиголовцев.

«Не пробьемся!» – с холодным отчаянием подумала Орландина.

– И не будем! – видно, прочтя ее мысли, изрек Вареникс.

И пару раз негромко свистнул.

Почти сразу в воздухе пошла радужная рябь, и перед ними предстал гигантский зверь.

С виду он походил на волка. Но не на настоящего, а на такого, каким его обычно рисуют в лубочных картинках: длинные ноги, густейшая серая шерсть, сильно вытянутые челюсти и огромная зубастая пасть. Да и размером своим он многократно превосходил знакомого серого хищника – ростом был с хорошего быка, а то и носорога. Лишь одна его голова была больше трех футов в длину. Страшный оскал клыкастой пасти, сжавшиеся в свирепом прищуре маленькие глаза, жесткие волосы на изломом выгнутой спине и мощные лапы, взбивающие пыль. Искоростенцы побледнели. Не иначе сочли зверя очередным вариантом навьих.

– Спокойно, он хороший! – успокоил всех лесной князь. – Давайте…

И первым взгромоздился на холку гиганту.

Через минуту все четверо оседлали волшебного зверя.

– Ну, Фенрир, – ласково потрепал Вареникс животное за ухо. – Вези к своей хозяйке, милок!

А потом…

Сказать, что Фенрир бежал, значит, не сказать ничего.

Он рванулся с места и взмыл сразу саженей на пять вверх. Толчок мощными лапами – и земля ушла далеко вниз, а взору открылся весь Искоростень, и даже палаты посадничьи далеко внизу.

– Ох… – только и успел выдохнуть мужичок, а девчонка на его руках сладко причмокнула во сне.

Под ними пронеслась отвратительно шевелящаяся масса навьих, как будто удерживаемая непонятной силой, и почти сразу приблизились черепичные скаты кровли и безмерно удивленные лица стражников.

Взор Орландины выделил среди двух дюжин людей, высыпавших на кровлю дворца, высокую молодую женщину в черном, Файервинд, и нареченного ее подруги – этого «Лысогора» (чтоб ему, Мерланиусову прихвостню, икалось!).

Волк стремительно летел вниз, и девушка было испугалась, что они проломят крышу и влетят внутрь, но зверь на подлете к цели аккуратно погасил скорость, и крыша лишь слегка прогнулась под исполинскими лапами.

– Я – старший телохранитель государыни Светланы, – сообщила Орландина, спрыгивая с Фенрира, осторожно двинувшимся к ней воинам и показала золотую тамгу. – Волею правительницы назначена главным воеводой киевским.

– Внимание и повиновение! – машинально рявкнули вояки Люта, а у самого сотника от удивления глаза полезли на лоб.

Он, конечно, узнал амазонку, недавно появившуюся в окружении княжны. Но то, что Светлану именовали правительницей, а также названный Орландиной небывалый для куявской женщины чин озадачили старого воина. Что-то произошло в стольном граде за время их отсутствия. И еще этот рыжий да рогатый, глумливо скалящийся из-за спины девушки… Нет, точно случилось нечто из ряда вон выходящее.

Тем временем Фенрир, сгрузив с себя седоков, прошествовал сперва к Файервинд и сделал перед ней низкий поклон, а затем подскочил к Гавейну и облизал его с головы до пят, отчего крепыш здорово сконфузился. Вот еще, щенячьи, то есть волчьи нежности. А зверь уже камнем спрыгнул вниз, перескочил через головы осаждающих, да и скрылся себе среди улочек и домов. Куда, зачем? Кто ж его, серого, знает.

– Нет поры на разговоры, – обронил между тем Вареникс, беря Файервинд под руку. – Пойдем…

Не обращая внимания на оторопевших дружинников, эти двое, а за ними и Орландина с рыцарями спустились на чердак палат. Тут не было ничего, кроме пыльного пола и черепицы над головой. Орландина с сожалением отбросила мысль, что тут спрятана некая волшебная вещь, которая и отгонит навьев.

– Приступаем немедленно! – распорядился леший, требовательно протянув руку к Орландине.

Без звука сняла она медальон с загадочными надписями и протянула князю лесному.

– Ну-с, уважаемая чародейка, теперь твоя очередь, – обратился он к Файервинд. – Соображаешь, что сейчас делать надобно-то?

Несколько мгновений та рассматривала Дивий Ключ, потом даже слегка отшатнулась.

– Я не имею права! – с явным испугом прошептала красавица.

– Предпочитаешь быть съеденной вот теми зверушками на площади? – с игривой улыбкой осведомился Вареникс.

– Ты не понимаешь… Да эта ваша богиня просто не станет меня слушать! – всплеснула чародейка руками.

– А ты попытайся, – рыжий вновь лукаво улыбнулся.

– Ладно, – с выражением лица святой, приговоренной к казни, изрекла ведьма. – Но только все равно ничего не получится.

Не прошло и пяти минут, как на чердаке был вычерчен неправильный треугольник.

В верхнем углу его стала все еще ничего не понимающая Орландина, в правом – леший, выглядящий чрезвычайно важным, а в левом устроилась Файервинд.

В центр лег медальон Орландины.

– Ну давай, что ли? – заговорщицки подмигнул нечистик колдунье.

– Чего? – уставилась на него та.

– Чаво-о! – передразнил ее леший. – Читай Великое Взывание к богине! Или скажешь, ты его не знаешь? Вас гиперборейской магии не учили?

– Ну учили, – передернула плечами магичка. – Но она у людей-то не работает толком…

– Не умничай давай, а дело делай! – прикрикнул на нее Вареникс. – А то чего доброго эти очухаются…

Припав на колени, Файервинд запела:

О ты, Вечная Мать всего сущего,
Чья милость неизмерима, а благость велика,
Чьи глаза – звезды, и чье лоно – Селена,
Хозяйка Небес и Земли,
Прародительница всякого живущего!
Отведи же гибель от мира своего.
Отврати зло!
Разорви сети его!
Изгони тень во Тьму!
Знаком твоим к тебе взывает об этом дочь твоя…

Файервинд хотела пропеть еще что-то, но тут небо над ними внезапно потемнело, а затем засияло багровыми отсветами, как от инфернальных зарниц. Налетел ветер, вмиг ураганно завывший. И вторя ему, завыли на тысячи голосов собравшиеся на площади навьи. А через миг их вой был подхвачен собратьями, что рыскали по Искоростеню. А еще через миг вой урагана и раскаты небывалой грозы, от которой тряслась земля и трескалась черепица, заглушили этот вой.

Дальнейшие пять минут показались Орландине часами.

Пол и перекрытия под ее ногами ходили ходуном, ледяной вихрь рвал одежду, что-то вопили люди внизу, призывая Господа и прадедовских богов вперемешку.

Пожалуй, промелькнуло у нее в голове, местные бедолаги решили, что настал тот самый конец света, о котором им при каждом удобном случае твердили христианские священники.

Потом измазанные глиной доски под ногами провалились, и Орландина полетела вниз. Но ее успел кто-то подхватить на руки, хоть и прогнувшись под ее весом.

И почти сразу же все стихло. И из-за рассеивавшихся туч блеснуло заходящее солнце – теплое и ласковое.

Орландина огляделась и тут обнаружила, что на руках ее держал Гавейн. При этом лицо его почему-то приобрело то же самое выражение, которое она частенько наблюдала у Стира, когда тот наклонялся над ней по утрам в их супружеском ложе.

Но амазонке, конечно, показалось – должно быть, все же стукнулась головой.

Тем более что совсем другое куда больше ее занимало. Судя по ощущениям, пресловутый Дивий Ключ вернулся на ее шею. Может, дикий ветер подхватил его и закинул?

Но тут стало не до этого, потому что тишина вновь огласилась криками. На этот раз то были крики радости.

Кричали воины и горожане, увидевшие, что непонятный волшебный ураган унес всю нечисть.

О толпившихся на площади навьих напоминали лишь редкие лужицы густой зеленой слизи, оставшиеся на месте их гибели.

Охваченные единым порывом, бросились все вниз, на площадь, словно желая убедиться, что проклятые твари, грозившие гибелью, действительно исчезли. И с ними устремилась и Орландина, вполне пришедшая в себя, и машинально выпустивший ее Гавейн.

Только лесной князь остался в полуразрушенных палатах.

Сверху осторожно спустилась по остаткам лестницы Файервинд – вполне себе живая и бодрая. И изрядно сконфуженная.

– Ничего не понимаю! – сообщила она Вареник-су. – Почему оно сработало?! Великий Темный! Да если бы мне сказали, что человек вообще такую силу может призвать – не поверила бы ни за что! Даже Старшие Господа этого не могут!

– Не могут, – подтвердил старый лешак. – И не смогут! Потому как не благу и жизни служат, а этим самым великим темным.

Титул богов ти-уд был произнесен нарочито с маленькой буквы.

– Ты бы, кстати, их не поминала всуе! Невместно тебе теперь!

– Это еще почему? – осклабилась магичка.

– Потому как ты теперь к ним да и к хозяевам своим бывшим отношения не имеешь!

– Ты все шутки шутишь, а я, между прочим, не знаю, как оправдываться перед ними буду! – нахмурилась Файервинд.

– Это в чем же? Не в ваших ли законах сказано: «Лги, предавай, убивай, если это идет на пользу делу Истинных Людей»? – язвительно процитировал лесной князь. – А ты как-никак тут ихнюю волю творила!

– Так не получилось же ничего… – пожала красавица плечами.

– Неважно… Кроме того, говорю тебе, ты из-под их воли вышла.

– Что с теми, кто из-под их воли выходит, случается, я видела. Сами потом приползали да за каплю эликсира пятки лизать нашим… господам были готовы! Не знаешь, а говоришь.

– Знаю! – отрезал Вареникс. – Вот за это и сводит их Геб-батюшка с лика своего! А тебе теперь с ними не по пути – ты ведь теперь дочь Великой Матери. Сама же сказала! И Дий в том свидетель! Иначе б ничего не получилось у тебя без воли Его.

Несколько секунд Файервинд, остолбенев, повторяла одними губами слова Великого Призыва.

– Но как же так…

Она сколько раз притворно молилась и клялась в храмах всевозможных богов – от Одина до Ормузда! Она столько раз к ним делано взывала. И ничего!

И вот теперь…

– Не догадываешься? – ухмыльнулся сатир. – Кстати, ты уже второй раз к Ней воззвала. А первый – в месте священном, в ночь Великую!

– Это не в лесу ли? – нервно рассмеялась ведьма. – Когда ты мне впервые явился?

– Ну да. – Он вновь улыбнулся, но на этот раз вполне доброжелательно. – Кстати, мать завсегда другую мать поймет и услышит.

– К-к-как?!! – побледнев, Файервинд невольно приложила руку к животу. – Ты хочешь сказать…

– Слава великому Дию! – всплеснул лесной князь руками. – Дошло наконец до бабы глупой, что от баловства с мужиком дети могут быть! Стоило сто пятьдесят лет прожить, чтобы такое узнать.

– Сто сорок восемь! – машинально поправила красавица и только потом все поняла.

Да и почуяла, как пол уходит из-под ног.

В себя она пришла от льющейся в рот воды. Открыв глаза, колдунья уставилась на сидевшего рядом с ней с чашей в руках Вареникса.

– Не может быть… – только и произнесла она.

– Что значит не может? – притворно удивился рыжий. – Ты баба аль нет? А бабы для того на Гебе и живут, чтоб жизнь давать, род людской продлевая и приумножая!

Файервинд все еще не могла прийти себя.

Известно, что всякий человек, принимающий эликсир, приобретает долгую жизнь, сравнимую с веком среднего ти-уд. Больше того, он становится почти бессмертным. Только вот незадача – слабая и несовершенная людская плоть не может выдержать больше двадцати-тридцати приемов волшебного снадобья, и потенциальный бессмертный просто умирает от лекарства, ставшего ядом. (Но тут людям повезло больше, чем Старшим Господам – тех убивала первая же доза созданного их руками лекарства для долголетия.)

Но есть и великий закон природы – чем дольше существо живет, тем медленнее оно размножается. А существо бессмертное размножаться не может по определению. (О богах – разговор особый, тем более что и они, как выяснилось, вполне смертны – взять хоть великого Дия.)

Так что и женщины, и мужчины, служившие ти-уд, детей иметь не могли.

Нет, конечно, были способы обмануть природу. Например, те из магичек, кто непременно хотели ребенка, могли рискнуть пропустить срок приема эликсира. На год-два это могло проскочить незаметно для общего состояния организма. Но далеко не все решались на такой риск, ибо случалось, что нарушившие график употребления напитка бессмертия за несколько дней превращались в стариков, да и маги давали на такое разрешение крайне неохотно.

Лет пятьдесят назад сама Файервинд просила было об этом Учителя, но получила лишь раздраженный ответ, что ей, причастной к высшим тайнам и счастью служить высшим существам, не пристало думать о всяких бабских глупостях, а кроме того, он слишком много вложил в нее сил, чтобы рисковать потерять. Чуть позже она узнала и другую причину – сам великий маг был не только совершенно бесплоден, но и вообще производить подобающие любому мужчине действия мог только в юности да и то с помощью особых зелий.

Вот же сюрприз ему будет! Как бы ей, чего доброго, не угодить в качестве подопытного кролика в его лабораторию!

При этой мысли холодный страх прошиб неробкую, ко всему привычную Файервинд. Страх даже не за себя – за то крошечное существо, которое послала ей в своей неисповедимой милости Богиня Людей, от которой она когда-то еще девчонкой отреклась.

– Не боись, милая, – полушепотом сказал ей Вареникс. – Тебя мы им не отдадим! Никуда они не денутся!

– А куда я денусь? – прошептала она и вдруг всхлипнула: – Я им три клятвы давала – на воде, на камне и на крови! У них и волосы мои, и… Да и даже если не будут ничего делать – мне эликсир жизни через два года надо будет пить. Еще бы лет пять, и я недостающие ингредиенты выведала бы. А так не деться мне от них никуда.

– Ох, – сурово проскрипел лесной князь. – Определенно, надо было раньше твоими Господами заняться! Да вишь, все не до того было…

Вздохнул этак тяжеленько.

– Первое – клятвы и магия вся твоя похерена: ты теперь под покровом Великой Матери. Да не простой, а самой древней, в ипостаси ее Харьятской. Той, что вы гиперборейской называете. И второе – открою тебе самую страшную тайну ти-уд. Нет никакого эликсира бессмертия, никакой сомы! Есть Вода Жизни! Один-единственный источник крохотный в самой глубине их пещер. Сорок капель в день он дает! Его самые первые боги оставили… Ну да про это потом как-нибудь поговорим, при случае… Водой этой они вас и потчуют. И запомни – одного лишь раза достаточно, чтобы век продлить. А та бурда, которой они вас раз в десять или двадцать годков угощают – так это обманка, чтобы вас на цепи держать! Вы вот за чарку помоев, куда небось колдунишки эти еще и мочатся, род людской продавали, – грозно нахмурился леший, – а того в башку никому не приходило, что ежели эликсир так просто сварить, то чего ж они магов великих да воинов верных не наплодили да мир и не завоевали?

Потрясенная Файервинд молчала. Такая простая мысль ей и в самом деле в голову не приходила.

– Но как же… – начала нерешительно.

– Ну, насчет того, как твои товарки деток рожали, тоже скажу. Это ведь просто совсем – коли есть яд, то имеется и противоядие. Можно притормозить действие воды, хотя и беда может приключиться. А уж рецепты, какие вы все разгадать стремитесь – так это обманка особая. Ты рецепт найдешь, сваришь зелье-то, да и копыта откинешь! А хозяева еще и скажут, что хотел, мол, человечишка нас предать. Рецепт украсть ума хватило, да магии толком не выучился, оттого и сдох! Так что не боись, девка, переживешь ты спокойно и муженька своего будущего, да и внуков, пожалуй. На свадебку-то пригласишь? – тепло рассмеялся лесной князь.

А в следующее мгновение ему пришлось вновь приводить в чувство потерявшую сознание чародейку.

Глава 12

ПОЗАДИ КИЕВ

Киев

Мириады алмазов на темно-синем, почти черном бархате….

Высокое, близко-далекое звездное небо над головой….

Она смотрела на луну, на ее жемчужно-яркое сияние, на облака, легкими тенями ложившиеся на звездный свет и подчас изменявшие привычные рисунки созвездий…

Файервинд наблюдала, как небо меняет свой цвет, теряет синюю глубину тьмы и приобретает пока еще серовато-алые отблески будущего рассвета.

Наступал день, пережить который будет не просто и ей, и всему Киеву.

Самое время вспомнить прошлую жизнь с самого детства.

С детства.

Файервинд усмехнулась. Горько и невесело.

Не помнила своего детства, своих родителей…

Нет, не так…

Она запретила себе помнить о них… Просто знала, что были и родители, и детство. Но заказала себе вспоминать, хотя с ее властью над собственной памятью могла бы без труда вернуть видения прошлого.

Лишь иногда во сне приходили к ней картины – бревенчатые стены и разноцветные половики на чистом, пахнущем сосной полу… Самые светлые, самые теплые воспоминания эти она спрятала подальше от всех и от себя самой. Потому что боялась. Боялась, что если узнает все, то не сможет больше быть верной прислужницей, Младшей Дочерью Истинного Народа, расплачивающейся чужими жизнями за свою (и как вдобавок теперь выяснилось, напрасно).

Здесь, в покинутом киевском предместье, оставалось всего с сотню солдат.

Передовой дозор.

Скоро им предстоит убраться восвояси. Ибо сюда явится орда навьих.

Фай поморщилась, вспоминая последний сеанс связи с разведчиками Вареникса.

Какой-то своей лешаковой магией, в которой она, как ни старалась, не разобралась, Вареникс сумел заставить птиц, сопровождающих метаморфусов, передавать увиденное в чашу с водой. (Это тебе не «волшебное» блюдце с яблочком, сработанное мастерами ти-уд.)

И зрелище это было довольно неприятным, если не сказать покрепче.

Длинная узкая колонна, идущая прямо на Киев. Как стрела, выпущенная из лука. Лука, который на карте Куявии верхним концом лежал где-то под Чернобылем, а нижним – в верховьях Буга. А сама стрела вылетела откуда-то из болот левее Искоростеня.

Мысли ее оборвал явившийся дозорный.

– Из лесу прибыл какой-то полоумный старик, говорит, что лекарь, – доложил он. – На него тама пауки здоровущие напали.

Файервинд встревожилась – тут неподалеку имелись руины какого-то капища с могильником. Хотя воинственных скелетов на земле Куявской пока наблюдать не довелось, однако ж получить в добавок к метаморфусам еще неизвестно что….

Воины привели встрепанного старца в старой, хотя и чистой хламиде.

Назвавшись лекарем Званом, он сообщил, что собирал целебные грибы неподалеку в лесу, когда наткнулся ни много ни мало на шестерых здоровенных пауков, возглавляемых вообще громадной тварью, исписанной странными рисунками.

Через пять минут вместе с компанией союзников Киева – печенежских воинов – Файервинд сунулась в чащу.

И в самом деле, на опушке, среди разбросанных грибов и трав, вальяжно копошилось семь огромных пауков.

При виде незваных гостей они двинулись в их сторону, шевеля жвалами.

И если шестерка пауков размером с доброго теленка способна была нагнать ужас на любого смертного, то седьмой – с осла размером, угольно-черный, волосатый, да еще покрытый какими-то непонятными знаками – вообще мог показаться воплощением дьявола.

– Стреляйте, парни! – взмахнула рукой магичка.

Хороший лучник выпускает по стреле за каждые пять ударов сердца, а печенеги были стрелками отменными. Били они к тому же тяжелыми срезнями, вспарывающими мясо и наносящими страшные раны. Так что пауки не успели пробежать и половины расстояния, разделяющего их с ведьмой, как, перевернувшись на спину, задергали лапами в конвульсиях, а потом затихли.

Осторожно подойдя поближе, Файервинд поняла – зрение ее не обманывало.

Нервно передернула плечами. Ибо огромным пауком был не кто иной, как сам Рунный властелин К'кин'зир. Тварь, убитая ею тридцать лет назад в пещерах Абиссинского нагорья. Зачем уж потребовались ти-уд высушенные железы этой легендарной твари – осколка незапамятных времен, чародейка так до сих пор и не знала.

Не то чтобы ее стали мучить угрызения совести из-за древнего мыслящего многонога. Просто появление его тут могло означать лишь одно – метаморфы от прощупывания мозгов горожан и мужиков перешли к сложно организованным двуногим.

При мысли о том, что еще может вылиться на свет божий из ее мозгов, она вновь вздрогнула.

Однако к ней уже спешила Яра Рыжая – глава киевских ведьм, считаные дни назад прятавшаяся от инквизиции по надднепровским пещерам да окрестным лесам, а ныне – правая рука Старшей Чародейки войска Киевского (так гласила надпись чертами и резами на золотой тамге, болтавшейся на груди Файервинд).

– Госпожа Фай, – бросила Рыжая. – Мы смотрели в воду – они будут здесь через час. Я послала к княжне и воеводе…

На поле перед Золотыми воротами выстроилось войско града Киева.

Не все, конечно, но большая его часть.

Преосвященный пару минут раздумывал, как ему обратиться к тем, кто вышел защищать стены столицы. Ведь среди них были и его единоверцы-христиане, и те, кто по-прежнему молился старым куявским богам, и даже представители Малых Народцев.

– Други! – наконец молвил отец Кирилл. – В нелегкую годину довелось нам собраться здесь, у нашего города. Перед нами враг неведомый, лютый и беспощадный. И с ним предстоит сразиться не на жизнь, а насмерть. Многие полягут в этой сече, но иного пути у нас нет. Велика земля наша, а отступать некуда – позади Киев!

Он размашисто перекрестил собравшихся воинов золотым крестом, а затем низехонько поклонился ратникам на три стороны, и тут со стен донесся истошный вопль:

– Они идут! Идут!

– ОНИ ИДУТ!!

Крик дозорного мгновенно был подхвачен множеством глоток.

Затрубили рога, топот тысяч ног занимавших свои места ополченцев казался громом исполинского барабана.

На башни вдоль стены поднимались собранные со всего города и окрестностей знахари да колдуны – иных выпустили прямо из монастырских подвалов.

Кошками взлетали по стенам домовички, банники, овинники. Им тоже было что защищать.

Вместе с Файервинд и лесным князем Орландина поднялась в клети на смотровую башню. И увидела наступающих навьих. Не в бледном зеркале воды, мелких, а потому не страшных, а воочию.

Издали одни казались слитной массой, но зрительное заклинание позволило рассмотреть их в подробностях. Клыкастые, зубастые, рогатые, усеянные шипами и острыми гребнями. На четырех, шести, восьми лапах. А в голове колонны шли существа, напомнившие увеличенных до размеров вендийского элефанта свиней. Это что-то новенькое… Огромные слонокабаны (или свинослоны) были уже почти рядом со стенами. Казалось, еще немного – и наскоро сметанный бревенчатый заплот рухнет под слитным ударом нечистых тварей.

Вот громадные хрипящие и пышущие паром исполины в каком-то десятке локтей от стены…

Хруст бревен и жердей, истошный рев исполинских глоток…

В мгновение ока стену от орды тварей отделил второй ров, в котором копошились издыхающие на кольях громадные туши.

Вареникс довольно усмехнулся – вырытые за ночь земляными норовиками при активной помощи кикимор и болотников ловушки сработали великолепно.

И все случившееся произвело на метаморфусов неприятное впечатление.

Волна ненависти, прокатившаяся по всей массе страшил, коснулась защитников столицы.

«Уничтожить всех! Уничтожить всех до единого! Уничтожить так, чтобы ничего от них не осталось! Уничтожить!!»

Орландина пошатнулась, ощутив мощь противостоящей им силы.

Только бы не дать слабину. Ведь на нее, воеводу, смотрит все воинство и горожане.

Когда навье войско вошло в предместья, стрелки натянули луки, и тысячи стрел с горящей паклей упали на крыши теремов и убогих хатенок. Заранее заготовленная в домах смола, щепа и хворост быстро занялись.

Передовые отряды нечисти погибли в огне, но пожар подозрительно быстро потух, зато защитники города и обыватели получили сомнительное удовольствие – дышать дымом и зловонием сгоревшей мерзкой плоти.

Метаморфы вновь пошли на приступ.

Затоптав угли пожара и завалив оба рва трупами, навьи атаковали город. Они заполнили весь склон, карабкались вверх по отвесным стенам, пробираясь сквозь град стрел, камней и смолы. Шли вперед черной волной, и казалось, она вот-вот сметет защитников и погребет их под собой.

Однако перед стенами этот бег внезапно затормозился. По толпе мерзких порождений чужого мира побежала непонятная волна.

Шагах в ста от переднего края выстроились здоровенные косматые монстры, напомнившие Орландине африканских обезьян хорилл. Потом передние ряды слились в кучу и двинулись вперед. И синхронно с ними переместились обезьяны, словно подталкивая собратьев вперед.

Подталкивая?..

И амазонка поняла…

Поискала глазами Люта, но его не было видно. Наверняка ослушался ее приказа и сунулся в самое пекло, на передовую. Вот уж душа неуемная. Надо будет всыпать ему за нарушение дисциплины. А еще вроде в имперских войсках служил. Ха! Она ни за что не поверит, что не получал палками по пяткам за свой норов. Но это потом, после…

Плюнув на все, она побежала к стрелкам, возившимся вокруг наскоро сколоченных метательных машин.

– Готовьте катапульты! – закричала. – Стреляйте по шестой шеренге – по мохнатым!

Никто не потребовал у нее объяснений – воины кинулись выполнять приказ.

– Катапульты готовы, матушка воевода! – отрапортовал ей запыхавшийся парнишка, вбежав на раскат стены.

– Отлично, – одобрила его воительница.

Хотя в обращении «матушка воевода» послышалась то ли легкая издевка, то ли неловкость. Понятное дело – впервой киевлянам пришлось иметь над собой военачальником женщину. А что поделаешь, раз князь до сих пор «хворает» (даже вмешательство вернувшегося архиепископа не помогало).

– Передай, чтобы стреляли по задней шеренге, где стоят обезьяны… Они подпитывают основные силы.

Гориллообразные навьи, попав под прицел катапульт, не дрогнули и спустя короткое время полегли почти все. И сразу напор ослаб.

– Ладно сделано, – прогудел у нее за спиной Вареникс. – Молодец, дочка!

Князь лесной, закованный в полный чешуйчатый до-спех персидской работы (подарок княжны), одобрительно кивнул.

Девушка не ответила, обдумывая свое открытие.

У навья, оказывается, все ж был разум!

Не такой, конечно, как у людей, сатиров с лешими или дельфинов. И даже не такой, как у пчел и муравьев. Каждый из метаморфусов имел набор самых примитивных инстинктов. Но когда они собирались большой толпой, то нечто разумное в их поведении возникало. Можно ли с ними договориться?

Орландина поделилась своими мыслями с чародейкой и лешим.

– Нет, вряд ли, – покачала головой ведьма. – Судя по тому, что я о них уже знаю, они не пойдут ни на какие сделки и соглашения.

Как бы там ни было, но разум тварей, делая их опасными, сослужил людям добрую службу.

Если дикие навьи очертя голову лезли на рожон, разменивая десять своих за одного человека, то сверхразум орды такого позволить не мог – ведь если чудищ станет слишком мало, то он исчезнет, а первое, что есть у всякого хоть чуть-чуть мыслящего (даже у безмозглой почти ящерицы), – желание избежать смерти.

И ревущая, стрекочущая, мяукающая, лающая толпа отхлынула от стен, отойдя на перегруппировку.

Отступление было встречено радостными воплями.

– Мы победили! – провозгласил появившийся на башне отец Кирилл. – Всем по чарке водки! Слышите, дети мои?! Лют, головой отвечаешь за раздачу!

Слова владыки, мигом разнесшиеся по стенам и под ними, были встречены радостным гулом.

– Почтенная, а ты что хмуришься? – обратился владыка к магичке. – Мы же победили!

Файервинд грустно вздохнула:

– Да, святой отец, это так. Но мы не продержимся долго. Каждый новый штурм будет уносить жизни защитников, а эти твари вновь и вновь станут приходить из своего мира. У нас так очень скоро не останется армии. Вспомните об участи царя Пирра…

Штурм возобновился после полудня.

Навьи атаковали восточную стену, и им почти удалось прорвать оборону.

Сотни темных, безликих тел лезли в образовавшееся отверстие, прорываясь в город. Бойцы перекрывали им путь.

Кругом царил хаос. Тела корчились в агонии, их сминали наступавшие черные ряды. Мечи рубили, когти рвали тела. Трупы – людей и метаморфусов – лежали в проломе стены почти до самого верха.

Но все равно части монстров удалось прорваться в город.

Воины, не жалея жизней, снова и снова отбрасывали их назад – за стену. Сражение то приближалось к пролому, то откатывалось вновь – ни одна из сторон не могла добиться преимущества.

Ярость выплескивалась в отчаянном крике, воплях и проклятиях, которым отвечал не менее яростный и бессмысленный рык тварей.

Битва разгорелась с новой силой.

Владыка Кирилл сражался плечом к плечу со своими дружинниками. Псы Господни не без гордости взирали на своего духовного пастыря. Все дружинники заметили, что с их преосвященным после возвращения в столицу произошли разительные перемены. Если раньше воины еще хорошенько подумали бы, выйти вместе с епископом на поле боя или нет, то нынче у них не было ни малейших сомнений. За этого Кук… то есть отца Кирилла любой из них готов был жизнь отдать.

Да и сам владыка то и дело бросался им на помощь, норовя собственной грудью заслонить «чад своих возлюбленных». И раньше за ним замечалась ухватка во владении мечом, но теперь проявились повадки бывалого и опытного воина.

Уже не одну вражину иссек преосвященный в зеленую кашу. Его доспехи были буквально заляпаны этой зловонной жижей. Лишь наперсный крест ярко поблескивал золотом. Как ни странно, его не коснулась ни одна смрадная малахитовая капля.

Рядом с отцом Кириллом вертелся юркий отрок, которого преосвященный ласково именовал «внучком». Воины посмеивались в усы, дивясь на крохотные рожки, торчавшие из рыжей шевелюры паренька. Хорошего же родственничка приобрел себе владыка. И от кого только прижил? Не от русалки ль лесной? Кто его знает, где он пропадал все это время? И отчего вдруг переменил имя и сменил повадки и норов. Вдруг его там подменили? Ну и слава богу!

Вот один из гигантских раков, изловчившись, подобрался вплотную к владыке и его оруженосцу. Некоторое время пучил глаза то на одного двуногого, то на второго. Наконец, сделав выбор, взмахнул клешней над головой маленького. Тот в последний миг все же увернулся, а то быть бы ему на голову короче. Однако огромные ножницы таки задели макушку отрока, потому как он, громко взвыв, вдруг схватился за волосы.

– Что, что такое?! – всполошился отец Кирилл.

– Рог! – запричитал Бублик. – Он мне рог, гадина, отрубил!

– Ах ты, щучий сын! – медведем заревел владыка, кидаясь на членистоногого. – Маленьких обижать вздумал?! Ну, держись!

Епископский меч разящей молнией заблистал над навьим, кроша в труху трудно пробиваемый панцирь. Из пробоин полилась все та же зеленая жижа. Но преосвященный, казалось, не замечал ее. Им овладел небывалый гнев. Как, глумиться над тем, кто ему дорог?! Не бывать такому!

Остановился лишь тогда, когда понял, что рубит уже воздух.

Перевел дыхание и утер от пота глаза.

От небывалого противника остались рожки да ножки. Вернее, усы да два большущих глаза, плавающие в смердящей болотистой луже.

– Ну, владыка! – в восхищении развел руками Лют. – Тут тебе не чарка, а целый ковш водки причитается!

– А то! – задорно подмигнул ему преосвященный. – Знай наших!

И, обратясь к сатиренку, примолвил:

– А ты, внучок, не горюй! До свадьбы новый рог вырастет! Какие твои годы!..

Мертвые, умирающие и раненые лежали повсюду. Из города подтянулись жители – старики, женщины, дети. С палками и дубинами, молотя прорывавшихся навьих изо всех сил и сами ложась под ударами лап, когтей и клыков.

Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут на выручку пришел Бабский полк (так его ехидно обозвали Лют с Вострецом) Орландины, набранный воеводой из самых отчаянных киевлянок, которым надоели горшки да метлы.

Размахивая мечами и подбадривая себя визгом, долженствующим изображать боевой клич, куявские амазонки ринулись в атаку на тварей.

Девушки отчаянно дрались.

Стана, крепкая и высокая хозяйка пекарни, укокошила нескольких монстров врукопашную, приложив ухватом. На спину ей прыгнул кошмарный полукот-полупетух, но стоявшая сбоку крепкая старуха снесла чудищу голову топором, ухитрившись не поранить девчонку. А затем тем же топором пришибла пару слабых мелких метаморфов, прыгавших вокруг и щелкавших зубами.

Злата, дочь Родиславы, тоже не теряла времени даром – прибила двоих тварей посохом и буквально превратила в слизистую кашу еще троих – на сей раз удачно брошенным заклинанием.

Тяжелее всего пришлось Гертруде – молодой аллеманской купчихе, муж которой держал скобяную лавку на Крещатике. Ее азарта хватило только на одного мета-морфа, потом она лишь вяло отмахивалась от наседающих врагов мечом, время от времени в ужасе зажмуривая глаза.

Однако Бабский полк все равно держался.

Твари умирали не как обычные существа или даже нечисть – не оставляли после себя мертвое мясо и внутренности. Они рушились наземь, точно глиняные болваны, тут же начиная истекать зеленой жижей или просто расплываясь черными кляксами мерзкого студня.

Но тут из прохода вылез здоровенный монстр раза в два выше человеческого роста, в костяном панцире, покрытом шипами с ног до головы. И сразу выяснилось, что все же девушки, по крайней мере если они не из Сераписского вольного легиона, на войне не столь уж и пригодны. Чуть ли не половина воительниц отшатнулась, кто-то бросил оружие…

К сожалению, с ними не было Орландины, а сотник – дочь боярина Кучки, Костяна, сама поступила в войско три дня назад.

Монстр довольно захохотал.

Одна из амазонок попыталась поразить его пиллумом, но демон с неожиданной ловкостью отбил лапой дротик и метнул обратно. Девушка рухнула, как подкошенная, обливаясь кровью.

Стана испуганно вскрикнула, и тут демон обхватил ее своими когтистыми ручищами и буквально двумя пальцами свернул женщине шею.

Демон осклабился и, взвалив себе на плечи трупы сраженных им девушек, затопал обратно.

Неизвестно, как бы дальше развивались события, но к месту битвы, оплеухами разметав потерявших боевой кураж девиц, подоспела сотня Люта, впереди которой бежал тевтон.

Оторвавшись от товарищей, он с ходу влетел в толпу навьих и принялся изо всех сил их рубить. Метаморфусы не сразу опомнились, и не меньше дюжины их легли от ударов его меча.

Но потом Парсифаль оказался буквально погребен под грудой тел врагов.

Словно обезумевший Гавейн бросился выручать товарища. Рядом с ним, не отставая ни на шаг, маячила туша огромного волка. Верный Фенрир тоже решил поучаствовать в битве с мерзкими пришлецами.

– Ищи! – указал ему крепыш на пирамиду, под которой, дай Бог, еще не успел превратиться в мумию блондин.

Волчара вгрызся зубами в лежавший сверху и еще не успевший стать изумрудным желе труп упитанного песиголовца. Щелчок мощных челюстей, и прямо в лицо бритту пролетела откушенная голова монстра. Еле успел отвернуться от мерзкого снаряда, в очередной раз подумав о пророчестве и предсказанной гибели от собаки. Только от которой из них? От песьей головы, едва не расшибившей его собственную, или от серого питомца, бросившего оную?

Особенно предаваться размышлениям было некогда, потому что на Гавейна сразу с двух сторон набросилась парочка живых сородичей дохлого песиголовца. Один сразу напоролся на выставленный рыцарем меч и застыл на месте, удивленно наблюдая за тем, как из его распоротого брюха, дымясь, вываливаются на землю внутренности. Второго гибель напарника не остановила.

Как видно, у навьих совсем не развито чувство воинского коллективизма и взаимовыручки, заключил бритт.

– Куда прешь, образина?! – возмутился он, отшатываясь от скрестившихся над его головой двух кривых клинков, которыми одновременно орудовал монстр.

Надо же, оказывается, и навье владеет кой-какими навыками фехтования. А он-то самонадеянно думал, что эти твари совсем безмозглые по части военного дела. Прут себе дуриком напролом, надеясь на силу и массу. Ан нет, выходит… Учтем, учтем.

Рыцарь сделал вид, что поскользнулся, отчего его грудь оказалась открытой для вражеского удара. Песиголовец радостно зарычал и произвел выпад вперед правой, чего Гавейну и требовалось. Извернувшись невероятным образом, бритт подпрыгнул на месте, подставляя под удар вражеского клинка закованную в наколенник ногу, а сам штрыкнул мечом прямо в единственный глаз чудовища. Смертельно раненная тварь взвыла и, отбросив оружие, схватилась руками за голову. Клинок крепыша по-прежнему торчал из покрытого черной шерстью лба. Особенно не кручинясь по потере, Гавейн завладел одним из брошенных песиголовцем мечей, оказавшимся несколько тяжеловатым для его руки. Еще бы – собакоголовый был на добрых полтора фута выше рыцаря ростом и раза полтора шире в плечах.

– И-э-хх! – взмахнул бородач десницей, опуская кривое лезвие на шею его бывшего владельца.

С первого раза отсечь собачью башку не получилось. Слишком мощным оказался вражеский загривок. Из стали он, что ли?

Вторая попытка была более успешной.

Оглянулся на Фенрира. Что там с поисками пропавшего красавчика?

Ага, нашлась пропажа. Чтоб такой охотник да не учуял дичь. Но что-то бледненький наш блондин. Зеленее, чем обычно. Не задохнулся ли, упаси все святые?

Волк, жалобно поскуливая, принялся облизывать Парсифалево лицо. Тот неожиданно чихнул и открыл глаза. Оттолкнув прочь морду своего спасителя, пошатываясь, встал на нога и грязно выругался. Жив, жив, красава.

– Берегись! – что есть мочи вдруг гаркнул Перси, едва не свалившись от резкого движения.

Гавейн обернулся.

Батюшки светы! Да сколько же вас?!

Еще пятеро песиголовцев обступили со всех сторон бритта.

«Ох, смерть моя пришла!» – затравленно заозирался он по сторонам.

Воины Люта дружно вскрикнули и бросились вперед, чтобы отбить храбреца. Опережая их, в один прыжок преодолел расстояние до хозяина Фенрир и, вздыбив шерсть на загривке, заслонил человека собой.

Твари отступили, отброшенные общим натиском.

Сражающиеся хлынули в пролом и на этот раз вышли наружу: навьих отбросили за стену. А домовые рука об руку с лешими и полевиками закидали проломы бревнами.

Уже в который раз Орландина проклинала все на свете. Но положение верховного воеводы обязывало ее быть на смотровой башне. Хотя ее место там, внизу, среди простых бойцов! В конце концов, среди тех киевлянок, которые вступили в ее особый полк!

Несмотря на это настроение, именно она первой увидела вышедший из леса большой отряд. Но не метаморфов, а людей.

Да каких!

Над сомкнутым строем пехоты реяли на ветру так хорошо знакомые ей штандарты – золотой орел на ветви дуба – Иберийский манипул; серо-красные стяги Железной сотни, белый конь Второй Галльской Когорты, серебряный луч на зеленом поле – Третья Британская…

Сомнений не было – на помощь Киеву спешил… Сераписский вольный легион чуть не в полном составе.

И впереди его на вороном коне величиной с доброго быка ехал закованный в сталь человек.

– Эомай! – радостно взвизгнула Орландина.

Вместе с войском продвигались конные носилки, над которыми трепетал вымпел со знаком бога Тота Носатого.

И девушка помнила, кому такие носилки принадлежат.

Навстречу отряду устремились сонмы навьих. Но не дойдя шагов ста, прянули прочь, как от огня…

Покачнувшись, Файервинд тяжело опустилась на помост.

– Госпожа Фай, вам плохо? – испуганно осведомилась Яра Рыжая.

– Нет, – утерла колдунья со лба ледяной пот.

Ей не было плохо.

Ей было страшно.

Потому что рядом с носилками, в которых обычно ездит высшее имперское жречество, она увидела другие – тоже конные, но черные, наглухо закрытые, блестящие лаком.

Именно в таких маги ти-уд покидали свои подземелья, когда им это требовалось.

И Файервинд точно знала, что за маг из числа Истинных Людей явился сюда…

Без помех достигнув ворот, римляне вошли в город.

Эпилог

НОВЫЙ ПУТЬ

– Ты все-таки решила остаться, Динка?

– Не знаю… – вздохнула амазонка. – Пока остаюсь.

– А как же Стир?! – Похоже, Эомай искренне волновался за своего приятеля, не смогшего принять участие в походе из-за недуга, внезапно сразившего поэта в Александрии (поговаривали даже, что его отравили).

– А что Стир? – пожала Орландина плечами. – Пусть приезжает! В Империи поэтов завались, а тут почитай что и нет, так что будет пользоваться успехом…

– Ну, это ты хватила! – крякнул Вареникс, отхлебнул медовухи и вытер тыльной стороной ладони губы. – Поэты, положим, найдутся – хоть Боян, хоть, скажем, Бус Кресень…

Девушка вздохнула.

Плутон побери!

Сейчас она мирно сидит во дворце киевских государей и провожает Эомая домой, а всего семь дней назад…

Честно говоря, она опомнилась толком, лишь когда ее родной легион втянулся в город, а Эомай, подъехав к ней, спрыгнул с седла и заключил в объятия – аж ребра под кольчугой хрустнули.

А потом осторожно извлек из поясной сумки и протянул ей что-то…

Машинально взяла знакомый медальон и тут кое-что сообразила.

– А почему… – забыв о гремевшей за стенами битве, кинулась она к Эомаю. – Что с сестрой?!

– С Ландой все хорошо, только она не может приехать, – почему-то смутился воин.

– Орланда скоро подарит супругу дитя, а тебе – племянника или племянницу, – пояснил подошедший Потифар. – Тебе придется ее заменить в ритуале.

Тем временем худосочный старикашка стоял возле многолучевой, начертанной на истоптанной земле звезды, демонстративно не глядя на бледную как смерть Файервинд, и изучал работу магички.

– Недурно, – презрительно поджав губы, признал Мар-Гаддон. – Узнаю штучки старой Азимус! Правда, шестой и двенадцатый лучи замкнуть следовало знаком Зхро, а ты зачем-то Мост Иштар воткнула…

– Не время болтать, – сурово прикрикнул первый министр Империи. – Приступаем немедленно.

Из скромной заплечной котомки он извлек, Орландина даже не поверила, священный жезл бога Луны и Мудрости – сокровище, хранящееся под семью замками в александрийском храме Тота.

Старик ти-уд, презрительно посмотрев сначала на жреца (видели, мол, мы такие игрушки), а затем на Файервинд (гляди, и мы не лыком шиты), вытащил из-за пазухи серый кристалл.

– Глаз Темного! – пробормотала чародейка, ошалело вращая глазами.

– Не отвлекайся… ученица, – пожал плечами Мар-Гаддон.

Она покрепче перехватила посох.

Подошедший Вареникс вынул из ножен меч. Грубой ковки, из почти черного железа, с рукоятью, вырезанной из какой-то окаменевшей кости.

– Надо же! – непритворно изумился Мар-Гаддон. – А я думал, Мечей Сварога уже не осталось!

– Не дождетесь, – рассмеялся леший. – Ладно, тут, я вижу, уже работа сделана. Давайте, братья… и сестры, – кивок в сторону Орландины и Файервинд, – становитесь.

– Как? – переспросила магичка.

– Становимся Рукой Бога, дура! – рассердился не на шутку ти-уд. – Мало я тебя порол!

Они стали внутри звезды – четверо рядом, а пятая, Орландина, немного в стороне – четыре пальца и большой.

Потифар поднял жезл Тота и направил его в сторону Золотых ворот. Камень в руках Мар-Гаддона внезапно вспыхнул иссиня-бирюзовым блеском. Посох Файервинд в ответ издал глухое низкое гудение. И чистым звоном отозвался древний меч лешего. А Дивьи Ключи в ладонях Орландины вдруг засияли как осколки солнца.

Издалека донеслись громкие крики стоявших на стенах киевлян, и, вторя им, заревели и завыли навьи. Но не так, как раньше. Сейчас впервые в их голосах чувствовалось нечто живое. А именно страх. Нет не так – СТРАХ!

Из круга вырвался свет, устремившись в сторону, откуда слышались вой и рев. Казалось, солнечная река изливается прямо из земли, поднимается вверх, в небеса, и извергается куда-то за стену – волшебство набирало силу.

Творившие волшбу не видели того, что предстало глазам потрясенных защитников Киева.

Метаморфы, охваченные странным свечением, оказались словно замурованными в прозрачном мерцающем кристалле. А волшебная сила, не останавливаясь, текла дальше, уходя куда-то за горизонт.

А потом вдали, на западе, над стеной леса вознеслась в небо радужная колонна. Вознеслась и бесследно погасла.

И вместе с ней сгинули, исчезли неподвижно замершие полчища чужих тварей. Сгинули их мертвые тела, пропали пятна гнусной клейкой жижи, пачкавшие землю и стены, улицы Киева и окрестные леса.

За какие-то несколько секунд магия завершила свою работу, избавив Геб от мерзости, пришедшей с изнанки мира.

Следующие часы сохранились в памяти Орландины как какой-то безумный водоворот радости, веселья и торжества.

Ликующие пляски и песни на улицах, пиры и возлияния в каждом дворе, в каждой даже самой убогой хатке, какое-то совершенно безумное радостное ощущение, которого словами не передать, а можно лишь ощутить…

За всей этой кутерьмой даже выздоровление Велимира не произвело большого впечатления. Вывел его из запоя, как ни странно, противный старикашка Мар-Гаддон, при этом презрительно фыркнув на Файервинд. Как выяснилось, государь Куявский все это время просидел в тайных покоях под флигелем прислуги, которые соорудил в старом подземном ходе на случай заговора и смуты (тут-то и стал понятен странный интерес князя к математике да механике).

Некоторое время бояре да знать Куявии были в сомнении. С одной стороны, государь вернулся, с другой – в стране уже вроде как имелась государыня. Но все решилось само собой – узнав о том, что случилось в его «отсутствие», Велимир тут же при стечении народа заявил, что отрекается от престола в пользу дочери. И тут же выразил намерение посетить Новый Иерусалим, чтоб повидаться с законной супругой. Преосвященный Кирилл охотно дал ему на это свое благословение.

А потом была пышная свадьба Светланы и Гавейна, перекрещенного, правда, все тем же Кириллом в куявскую веру и получившего имя Доброслав (прозвище Лысогор, принятое рыцарем для турнира, отчего-то не пришлось владыке по вкусу). И празднество это превосходило все, что Орландина видела раньше. На нем форменным образом гуляла вся столица – ибо одновременно отмечались три торжества: восшествие на престол Светланы Первой, ее бракосочетание и избавление Киева от нечисти.

На этой свадьбе Потифар первым делом извлек из золоченого футляра папирус и попросил слова.

Помнится, Орландина всерьез испугалась: что, если сейчас канцлер потребует выдать жениха вместе с его приятелем как государственных преступников? Но Потифар лишь поздравил молодых от имени августа Птолемея Сорок Четвертого и его наследника и соправителя Кара, сообщив, что дары, соответствующие уважению к царственной чете, будут присланы позже, вместе с новым послом – бывшим италийским наместником и двоюродным племянником государыни Клеопатры, Марком Лукрецием Куявиусом.

Амазонка понимала – политика есть политика, и не след ссориться Империи с сильным соседом, ломая старую дружбу. Ведь если что, не простит гордая и горячая принцесса куявская своего позора и сломанного семейного счастья. Да просто было бы свинством это! С другой стороны, если у мужа правительницы рыльце в пушку, то это тоже можно использовать – за последний год девушка здорово поднаторела в политических хитросплетениях: жизнь заставила.

Вот что удивительно – Эомай никак не показал своего отношения к убийце брата. Даже как будто посматривал с сочувствием. Впрочем, он же христианин, ему прощать положено. Вот Орландина бы никогда не простила того, кто причинил бы самый малейший вред сестре! Попадись ей хоть старая дрянь Кезия, хоть сам Мерланиус – порубила бы в капусту, и никакая волшебная сила не помогла бы обидчикам!

Ну а с Парсифалем вообще все ясно – наказание ему немногим хуже каторги имперской: на ведьме жениться. Ежели чего, и в таракана превратить может, а не то, что в мышь.

Другое куда сильнее занимало Орландину – что все-таки ей делать?

Возвращаться в Серапис? Или остаться тут, оберегать спокойствие и безопасность подруги?

Все же, как ни крути, но дом родной и все близкие люди – там. А здесь еще неизвестно, как все обернется. Сама же говорила, что частенько не любят владыки тех, кому властью обязаны.

Файервинд, сидевшая среди почетных гостей, почти не пила, налегая все больше на соленую рыбу да огурчики, и при этом косилась на устроившегося рядом с Потифаром нахохлившегося колдуна ти-уд.

Мар-Гаддон подписал со Светланой какой-то непонятный договор. Вроде бы его племя хотело поселиться на окраине Куявии, в Рифейских горах…

Да и пусть их, этих ти-уд! В Куявии места всем хватит.

Куда больше интереса вызвали два самых первых указа Светланы Первой – о веротерпимости и о признании малородцев детьми Божьими, равными людям в правах.

И никто, даже владыка Кирилл, не возразил, когда было сказано, что при дворе будет особый приказ по делам Малых Народцев, начальство над которым поручалось Файервинд. Кому хочет государыня, тому и поручает – тем более, охочих до этой должности не наблюдалось.

Кстати, сама Файервинд, прежде самодовольная и нагловатая, вела себя тихо, как мышка, и без нужды не высовывалась из своих покоев – роскошного терема на Княжьей Горе. Понятное дело, что за женихом ее нужен присмотр – навье таки изрядно помяло Парсифаля. Но все же интересно, что ей такого сказал Потифар? Впрочем, кто разберет этих чародеев? Со своими делами бы разобраться!..

* * *

– Ложись, ты еще не оправился полностью – ребра не до конца срослись, – распорядилась Файервинд, неодобрительно глядя на расхаживающего по просторным покоям рыцаря.

Тот подчинился, безропотно растянувшись на кровати.

Они помолчали.

– Как же мы жить будем, госпожа? – печально спросил Парсифаль.

Магичка поморщилась. Отучить жениха титуловать ее госпожой она уже отчаялась.

– Как жить будем? – пожала плечами Файервинд. – Как все… Детей растить, квас пить, добра наживать. Годам к пятидесяти ты до воеводы дослужишься – не быстрее. Так и будем жить. А потом помрем – тоже как все.

(«Каждый в свой срок», – продолжила она про себя.)

– Я буду слушаться вас, госпожа Фай, – сообщил Парсифаль и добавил зачем-то: – Я хоть и глупый, но вся семья у меня умная – предком моим Цицерон был. Так что дети у нас будут тоже умные, – невпопад ляпнул рыцарь.

– Надеюсь, – кивнула ведьма, а потом справилась: – А все ж не противно ль тебе? Я ведь не в матери – в прабабки тебе гожусь!

– Вы – самая лучшая! – пылко заявил тевтон.

И только сейчас ведьма обратила внимание, что ее избранник еще так молод – всего-то двадцать с небольшим лет…

В памяти вновь встал разговор с наставником, совершившийся в присутствии опекавшего чародейку Вареникса. Было это на четвертый день после битвы, сразу после окончания свадебных торжеств.

Мар-Гаддон уезжал, увозя с собой грамоту на право поселения «Племени Северного, Имандрского» в куявских землях, хотя все было решено задолго до того. Насколько могла понять Файервинд, Светлана подписала грамоту, даже не читая.

– Странно, – вдруг с саркастической ухмылкой бросил колдун, обращаясь к лесному князю. – Людишки гнали вас и травили, только что не посылали на костер, но ты вот их защищаешь… А между тем мне кажется, что у вас, Древних, куда больше общего с нами…

– Тебе кажется, – холодно процедил сквозь зубы леший. – У нас, Древних народов, очень хорошая и долгая память. Я этого, конечно, не могу помнить, но я застал еще стариков, которые рассказывали про то, как подобные тебе охотились на нас, а потом вываривали из наших тел разную магическую дрянь для своих отвратных чародейств. Как нимфу Латону – нашу царицу! – голос Вареникса зазвенел сталью, – бросили на потеху толпе за то, что она отказалась стать наложницей вашего царя – этого мерзкого горбуна! Как вы, воюя с Лемурией, ловили нас, словно дичь, и тысячами приносили в жертву на алтарях Рогатого Змея! И я даже знаю, что вы у него просили! Да вот только ошиблись малость – ваше зло вас же и погубило…

– Я был против… – растерянно пробормотал Мар-Гаддон, и Файервинд, как ни была взволнована, невольно удивилась – она и не могла представить, что ее бывший хозяин так стар!

– Знаю, – кивнул рыжий. – И только поэтому я с тобой говорю. Но, похоже, вы так ничему и не научились! Иначе хотя бы задумались, почему Вода Жизни вас убивает? Поэтому предупреждаю тебя и весь ваш высший синклит… Сейчас вы помогли устранить последствия своей злобы и глупости, поэтому вас не тронут. Но это последний раз! Подумай, хочешь ли ты стать последним из ти-уд, пережив свой народ?!

– До этого и так недалеко… – угрюмо бросил кудесник.

– Если не поумнеете, то именно это и будет. Государыня вам землицу выделила, вот и живите: под небом да солнышком, как людям положено, а не в камнях с пещерами аки змеи да нетопыри. Глядишь, и боги над вами смилостивятся.

– Да, все верно, – тяжело вздохнул старик. – Может, и смилостивятся, хотя не верю я в помощь чужих богов.

– Сколько лет прожил, а ума, видать, не нажил! – рассмеялся Вареникс. – Думаешь, почему я за вас просил – и перед Светланкой, и перед кое-кем повыше царей земных? Потому как видеть, как вы вымираете, и не помочь – невозможно это. Ваш народ если за ум возьмется, Гебу еще много добра принесет.

– Не понимаю тебя, – пожал плечами старый маг. – Но все равно спасибо. И прощай – мне нужно поскорее вернуться к своим: им будет трудно научиться жить наверху. Прощай и ты, Файервинд, – обратился он к ведьме. – Надеюсь, что ты не пропадешь – чему-то ты все же у меня научилась…

Повинуясь непонятному порыву, чародейка извлекла из-за пазухи Амулет Силы и протянула Мар-Гаддону.

– Возьмите, Учитель… Наверное, он мне больше не понадобится. Да и права на эту Силу я уже не имею.

«Да и не хочу иметь», – прибавила она про себя.

Протянув сухую длань, ти-уд взял лунно-переливающийся камень. Почему-то брезгливо, словно дохлую крысу.

– Мало того, что почти пустой, так еще и загажен…

Обхватив ладонью источник магической энергии, он как-то странно сложил пальцы на другой руке.

– Но-но-но!! – прикрикнул на него Вареникс. – Забыл уговор, что ли? Думаешь, я тебе девочку испортить позволю?

– Я только хотел проверить Амулет, – начал было оправдываться мудрец.

– Давай, давай, потом проверишь!

Маг поспешно скрылся в лесу.

– Он чего, так и будет пешком до Имандры топать? – осведомилась Файервинд, подозревая, что леший только что избавил ее от крупных неприятностей.

– Как же, небось сейчас лося подманит да поедет. А потом – Старыми Тропами. И не до ваших пещер, а прямо на новые земли рванет.

Несколько секунд красавица смотрела туда, где скрылся ее Учитель. Видела сейчас она не лес и даже не спинути-уд, скрывшегося в еловом лапнике, а нечто другое. Взору ее предстала другая картинка.

Среди безлюдной тайги движется небольшой караван. Тысяча или две странно одетых людей, среди которых немного молодых и очень мало детей. Зачарованные звери влекут повозки и тащат волокуши с добром. Отдельно, запряженная косматыми единорогами едет железная колесница, в которой на мягких шкурах устроилось с полдюжины дряхлых, непонятно как живых еще старцев – высший синклит народа, которому некогда принадлежала половина материка.

По бокам колонну прикрывают воины и маги – почти сплошь люди. Среди них ее знакомые…

Отогнав видение, Файервинд нервно встряхнула волосами. А потом опустилась на колени и припала губами к могучей волосатой длани лесного князя.

– Спасибо тебе, отче, – истово прошептала она, чуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Ну, чего ты, девочка? – ласково молвил Вареникс, поднимая ее с колен. – Нетто я не понимаю…

И тогда она разрыдалась – первый раз за Бог весть сколько лет.

И сквозь слезы подумала, что ей тоже надо будет принять крещение и новое имя.

Потому что прежней Файервинд больше нет…

* * *

– Да, – буркнул старый Гней Сульпиций, походный легат Сераписского вольного легиона, – вот шли-шли, на кораблях самых быстрых плыли, месяц с лишним в походе, а теперь вот возвращаемся, даже не подравшись!

– Радуйся, легат. – Эомай не скрывал раздражения. – Повоевать не пришлось, а полную плату получили.

– Что верно, то верно, – кивнул наемник. – Здешняя царица щедрая – не зря Орландина тут остается. А все ж, – усмехнулся он в усы, – недурно я девку выучил. Как-никак Мерланиуса уделала, а теперь еще и тут не подкачала. Моя школа, что ни говори! Слушай, а нас кто-нибудь хоть проводить из господ здешних придет? Хоть бы этот правитель. Вроде он из наших, из римлян…

– Муж царицы Светланы прийти не может, – изрек Потифар, двусмысленно усмехаясь. – Он очень занят.

Сотни луженых солдатских глоток заржали в ответ…

– Пойдем… Нужно кое о чем поговорить.

Как ни стыдил себя рыцарь Мечехвост в душе за подобное нехристианское поведение, но не мог он не проучить наглого бритта.

И тут же пообещал себе потребовать у духовника епитимью сразу по возвращении в Серапис, ибо испытал неподдельное злорадство при виде побледневшего лица беглого собрата по ордену.

– Пойдемте, уважаемый, – молвил появившийся как из-под земли Потифар. – И в самом деле нам есть что вам сообщить.

Гавейн обреченно пошел следом за двумя этими людьми, в данную минуту воплощавшими для него все самое страшное в мире. Ибо сейчас его ждало возмездие за все прошлые грехи. И ведь вполне справедливое! Видать, Господь, которого он забыл, решил сделать ужас расплаты еще большим, если позволил Гавейну из нищих беглецов подняться почти до царской власти и заслужить любовь прекраснейшей из женщин, чтобы сейчас сбросить его прямо в ад!

Словно в насмешку над его страхами прямо перед глазами рыцаря маячила золотая собачья голова, вышитая на алом плаще Сераписского наместника. Неужели сбудется пророчество? А он-то уже понадеялся, что все позади.

Прикинул свои шансы.

В бою, ясен Нергал, ему ничего не светит.

Может, пырнуть обоих мечом, пока они не ожидают? Но тут же отбросил эту мысль, мало того, что постыдную, так еще и бессмысленную. Если Эомай, пусть и не в одиночку, победил лучших рыцарей Круга Стоячих Камней, то где уж ему с ним тягаться. И потом – ну убьет он даже каким-то чудом двух достойных людей? Ведь скрыть это никак не удастся.

Пусть уж лучше его убьет в честном поединке брат зарезанного им мальчишки…

Но надо же было так влипнуть!

Ведь он хотел обокрасть ризницу, чтобы выкупить из борделя эту чертову куклу Луллию и бежать с ней!

Спустя полгода узнал, что чертовка мирно себе жила с хозяином заведения, и за пару месяцев до их знакомства упросила этого жирного борова Николакиса не продавать ее богатому купцу, воспылавшему к ней страстью.

С этой шлюхи все и началось – все падение послушника славного ордена Мечехвостов.

До сих пор он просыпается ночами, вскакивая в холодном поту и вспоминая ту ночь.

Ведь толком и не помнит, как все случилось. Память напрочь отказала.

Опамятовался лишь в каком-то грязном кабаке, крепко сжимающим тяжелый мешок с добычей. Руки и одежда были в кровавых пятнах, вокруг бесновался пьяный сброд. А напротив него, добродушно ухмыляясь, сидел полуголый татуированный великан.

– Ну, я понял, что ты убивать не хотел, – похлопал исполин оторопевшего, тщетно пытавшегося все вспомнить Гавейна по плечу. – Что ты так переживаешь? Я вот точно уже и не вспомню, скольким шеи свернул, и не мучаюсь. Будь проще, дружище…

Так он познакомился с приведшим его в Круг Стоячих Камней Горро, кошмарным телохранителем и штатным убийцей при особе понтифика Британского. Самое смешное, что добычу у него Горро тогда отобрал…

Между тем они оказались в укромном углу княжеского двора.

Потифар неторопливо развернул свиток папируса.

– Рескрипт его величества, императора, принцепса и фараона, милостью богов августа Римской Империи Птолемея Сорок Четвертого по делу бывших рыцарей бывшего ордена Круга Стоячих Камней Гавейна и Парсифаля, – важно начал он. – Поелику расследованием доблестного пропретора Ганнона Гамилькара установлено, что вышеозначенный Гавейн не имеет касательства к убийству послушника ордена Мечехвостов Ингмара…

– Как?! – прямо-таки взвизгнул обреченный рыцарь.

– …Совершенному преступным Горро, слугой злокозненного Мерланиуса дабы втянуть слабого духом Гавейна в дела темные и нечестивые, – не обращая внимания на реакцию крепыша, продолжил канцлер, – то обвинение в убийстве с оного Гавейна снимается. Учитывая же просьбу о милосердии, капитулом ордена Мечехвостов представленную, и покражу оному Гавейну простившую, постановляем, что римский гражданин Гавейн отныне из розыскных списков исключен и может невозбранно жить в Империи, где ему угодно, за вычетом пяти священных городов и Александрии.

Что ж до соприятеля рекомого Гавейна, бывшего патриция Парсифаля, то оного также решено простить, ибо, как явствует из материалов следствия, дела его не из злобы проистекали, но от полной глупости.

Также оному Парсифалю…

– Святейший Потифар, – усмехнулся Эомай. – Можете не продолжать – этот несчастный, кажется, сомлел.

За этим последовал звук упавшего наземь тела – без пяти минут принц-консорт Куявии действительно сомлел.

* * *

Из окна башни Орландина созерцала уходящий вдаль воинский строй.

Она все же сделала выбор. Пока останется в Киеве. Может, даже поживет тут со Старом – тому будет интересно в Куявии. Жаловался же, что в Империи ему мало света – пусть среди «варваров» поживет!

Но все равно, когда-нибудь она приедет в Серапис – там живет матушка Сэйра, там все ее друзья, там любимая сестренка.

(«Это ж надо – я скоро тетей стану».)

Но пока она остается здесь.

Вот только бы Стир не испугался и приехал к ней.

И что-то подсказывало ей, что он не испугается.