Виталий Гладкий

Под личиной

Пролог

Промозглое осеннее утро посеяло на пожелтевшую траву крупные капли росы. Унылые деревья тихо роняли последние клочья своих златотканых одежд, горестно трепеща оголенными ветвями.

Низкое серое небо было плоским, как плита огромного пресса. Казалось, еще немного, и оно опустится до самой земли, чтобы раздавить беспорядочно разбросанные одно и двухэтажные строения, огороженные высоким каменным забором.

Здания несомненно видели лучшие времена. Их построили в эпоху, когда не жалели ни сил, ни времени, ни денег, чтобы придать фасадам помпезность.

По замыслу архитекторов и тех, кто ими руководил, колонны и лепнина должны были пробуждать у граждан гордость за страну и звать их к новым эпохальным свершениям.

Теперь лепнина покрылась трещинами и местами осыпалась, штукатурка на колоннах осыпалась, а высокие стрельчатые окна, некогда смотревшие на мир широко распахнутыми ясными глазами, теперь спрятались за железными решетками и потускнели, припорошенные пылью времен.

Забор, издали казавшийся монолитным и надежным, вблизи представлял собой уродливое сооружение, сложенное вперемешку из дикого камня, кирпича и шлакоблока. Строительные материалы были скреплены между собой где цементным раствором, где глиной, а кое-где и вообще держались на честном слове.

Снаружи забора рос хилый кустарник и молодые деревца, видимо посаженные прошлой осенью.

Несмотря на запущенный внешний вид строений, пространство, огороженное забором, было хорошо ухожено – словно в приличном городском парке. Посыпанные крупнозернистым речным песком дорожки окаймляли бордюры из силикатного кирпича, на деревьях нельзя было найти ни единой сухой ветки, а на аккуратных клумбах все еще цвели поздние осенние цветы.

В этот очень ранний час двор был пустынен. Только одинокая фигура дворника, шоркающего метлой, оживляла пейзаж, который никак нельзя было назвать идиллическим.

Скорее, наоборот – казалось, что от обветшалых зданий исходит зловещая аура. Можно было предположить, что из-за нее растущие во дворе деревья почти сплошь были уродцами: низкорослыми, с искривленными стволами, покрытыми наростами и лишайниками.

Это предположение подтверждали лесные заросли, почти вплотную подходившие к забору с северной стороны. Растущие там сосны были как на подбор высокими, стройными, с густой зеленой кроной.

Шорк, шорк… Шорк, шорк… Шорк, шорк… Метла в руках дворника равномерно и без устали отсчитывала секунды и минуты, словно метроном. Казалось, что он орудует ею без усилий, как будто внутри у него был вечный двигатель.

Лицо дворника напоминало маску. Оно казалось высеченным из темного гранита. Остановившиеся глаза смотрели не под ноги, а внутрь; они были пусты и холодны, как покрытая морозным инеем сталь.

Длинные неухоженные волосы космами ниспадали на плечи, от чего дворник был похож на хиппи шестидесятых годов. Это сходство усиливало облачение дворника, состоящее из ветхого хлопчатобумажного костюма – робы, надетого на голое тело, и самодельных сандалий на деревянной подошве. Несмотря на утреннюю прохладу, куртка дворника была застегнута лишь на одну пуговицу.

Светлело. В каком-то из зданий послышались голоса, звон посуды, и запахи кухни наполнили двор.

Неторопливо закончив подметать дорожку, дворник пошел к одинокому строению около ворот.

Впрочем, строением дощатую сторожку можно было назвать с большой натяжкой. Жилище дворника (а это было именно так) напоминало избушки на курьих ножках, которые клепали из чего ни попадя строители развитого социализма на своих садово-огородных участках.

Изнутри сторожка была утеплена листами сухой штукатурки и оклеена обоями. Ее меблировка состояла из стола, табурета, деревянной скамьи и медицинской кушетки, заменяющей кровать.

И все. Ничего лишнего. Ни радио, ни телевизора, ни этажерки с книгами, ни платьевого шкафа. Лишь возле двери, возле умывальника, на вбитом в стену гвозде висел ветхий брезентовый плащ с капюшоном.

Сторожка отапливалась миниатюрной "буржуйкой", которая стояла в углу.

На столе, кроме графина с водой, стояли алюминиевая миска и эмалированная "солдатская" кружка. Там же, на дощечке для резки хлеба, лежали старый кухонный нож, вилка с обломанным зубцом и дюралевая ложка.

Стол был накрыт дешевой полиэтиленовой скатертью. Единственным украшением спартанского жилища был потертый домотканый коврик в цветную полоску на полу. Несмотря на убогую обстановку, в сторожке царила идеальная чистота.

Закрыв за собой дверь, дворник какое-то время стоял неподвижно, как истукан, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. А затем неожиданно легким и даже грациозным движением опустился на колени и тихо постучал пальцем по полу.

Спустя какое-то время из норки в углу жилища выглянула мышиная головка. Дворник сунул руку в карман куртки, достал оттуда обсыпанный хлебными крошками кусочек сыра и положил его в полуметре от норы.

Мышь не заставила себя долго ждать. Похоже, серая зверушка совершенно не боялась дворника, потому что принялась за трапезу обстоятельно, не спеша.

Подождав, пока мышь управится с завтраком, дворник бережно посадил ее на ладонь. Его каменное лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, но глаза потеплели – будто оттаяли.

Он смотрел на мышь долго и пристально, а она тем временем прихорашивалась – терла лапками свою пушистую мордашку.

Наконец, коротко вздохнув, дворник опустил зверушку на пол и направился к выходу. По двору уже ходили люди, некоторые – в белых и зеленых халатах. Похоже, в зданиях располагалось какое-то медицинское учреждение – больница или санаторий.

Зачем-то потрогав амбарный навесной замок и засов, на который были закрыты ворота, дворник, немного горбясь и не глядя по сторонам, пошел вдоль забора к обветшалому двухэтажному зданию без крыши, окон и дверей. Оно было скрыто деревьями и стояло в дальнем конце двора, за трансформаторной будкой.

Поднявшись по замусоренной лестнице на второй этаж, дворник подошел к одному из оконных проемов, откуда был виден сосновый лес.

Здание стояло примерно в пяти метрах от ограждения. Верхняя кромка забора находилась почти на одном уровне с полом второго этажа. Между окном и забором был перекинут мостик, представляющий собой тонкое бревно, на которое, нимало не колеблясь, ступил дворник.

Он прошел по бревну, словно по широкой ровной дорожке – быстро и уверенно, ни разу не оступившись.

Очутившись по другую сторону забора, дворник углубился в лес. Его походка вдруг приобрела хищную звериную грацию; казалось, что между деревьев крадется леопард, вышедший на охоту. Леопард о двух ногах.

В глубине леса, на поляне, дворник сбросил одежду, оставшись в темно-синих трикотажных трусах, плотно облегающих его мускулистые бедра.

Тело дворника – сухое, поджарое – было сплетено из одних мышц. Широкоплечий торс, испещренный многочисленными шрамами, мог быть великолепной натурой для самого взыскательного художника.

Странный дворник поднял голову вверх… и неожиданно исторг леденящий душу вопль, похожий на волчий вой!

Стайка птиц с шумом взлетела с близлежащих деревьев и всполошено закружила над лесом. Дворник проводил их сумрачным взглядом, коротко вздохнул – и побежал. Его бег был стремителен и легок.

Казалось, что ступни дворника почти не касались земли.

Вскоре сосновый лес закончился, и начались заросли, где даже идти было нелегко, не то что бежать. Однако дворник продолжил свой бег, почти не снижая скорости. Ветки и кусты будто сами, по своей воле, освобождали ему дорогу.

Но это была видимость. На самом деле дворник проявлял чудеса гибкости и невероятную реакцию.

Без особых усилий уклоняясь от острых сучьев, он легко преодолевал сильно заросшие участки леса, позмеиному точно и безошибочно находил узкие проходы в почти сплошной стене из тонких стволов подлеска, буквально перелетал через неширокие овражки и поваленные бурей деревья.

Так он бежал не менее часа. Его выпуклая рельефная грудь работала как механические меха – ритмично, ровно и неутомимо. Казалось, что усталость ему просто неведома. Он даже не вспотел.

Остановился дворник возле небольшого, но глубокого, лесного озера. Оно было круглым, словно блюдце.

На удивление, вода в озере была не темная, с желтовато-ржавым оттенком, как обычно, а хрустальнопрозрачная; местами даже дно просматривалось.

Дворник, сделав несколько дыхательных упражнений, с разбега нырнул в зеркальную озерную гладь.

На поверхности он появился не скоро. А когда вынырнул, в руках у него трепыхалась большая рыбина.

Выбравшись на берег, дворник неуловимо быстрым и сильным движением оторвал рыбе голову, выбросил потроха, и жадно, по-звериному, практически не разжевывая, съел ее. Насытившись, он выбрал место посуше, насобирал кучу опавших листьев, зарылся в них и уснул, несмотря на осеннюю прохладу, глубоким, но чутким сном.

Дворник проснулся спустя два или три часа. Он открыл глаза, и, не меняя позы, настороженно прислушался.

Вокруг царила первозданная тишина, которую нарушал только шелест падающей листвы и редкие порывы тихого ветра.

И тем не менее, что-то его тревожило. Он встал на четвереньки и начал принюхиваться. Все его мышцы были напряжены, а в глазах зажегся опасный желтый огонь.

Ожидание надолго не затянулось: кусты неподалеку зашевелились, затрещали, и на узкую прибрежную полосу, очищенную самой природой от древесной поросли, вывалилась лесная семейка – медведица и двое медвежат.

Ветер был попутный, дул со стороны леса, и хищница, обладающая слабым зрением, не чуяла запах своего извечного врага – человека.

Зато шустрые медвежата практически немедленно нашли новую "игрушку". Повизгивая от удовольствия, они, смешно переваливаясь, бросились к дворнику, застывшему как изваяние.

Теперь и медведица увидела, что на берегу присутствует чужой. Она предостерегающе зарычала, предупреждая медвежат об опасности.

Но малыши и ухом не повели. Один из них, самый смелый, подошел к дворнику вплотную, и ткнулся влажным черным носом в его предплечье.

Человек по-прежнему не подавал признаков жизни. Даже остановившиеся глаза казались кусочками плавленого стекла, вмонтированного в каменный лик.

Однако старую опытную медведицу, в отличие от медвежат, провести не удалось. Она не клюнула на нехитрую уловку дворника, изображавшего безжизненную статую.

Взревев и злобно оскалившись, медведица быстро направилась к человеку с явным намерением разорвать его в клочья. Напуганные ее ревом медвежата мигом забрались на сосну, подступившую к самой воде.

Дворник не стал подниматься на ровные ноги и спасаться бегством. Он угрожающе оскалился, как дикий зверь, вскинул голову, и издал крик, в котором не было ничего человеческого.

Медведица остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду. Она не испугалась, но странное поведение человеческого существа здорово ее озадачило.

Принюхавшись, медведица в недоумении тряхнула головой, будто отгоняя наваждение. А затем неожиданно робко и неуверенно начала продвигаться к сосне, на которой сидели медвежата, обходя человека по дуге.

Дворник, не отводя немигающего взгляда от медведицы, попятился – все так же на четвереньках, будто изображая зверя.

Через какое-то время несколько успокоенная медведица согнала своих малышей с импровизированного насеста и удалилась вглубь леса, бросив на прощание в сторону человека воровато-тревожный взгляд.

Подождав, пока затихнет шум, производимый медвежьим семейством, дворник поднялся, и как будто ничего не случилось, широко зевнул и лениво потянулся. Затем он бросился в воду и минут десять плавал разными стилями, выкладываясь до конца.

Очутившись на берегу, он по-собачьи отряхнулся и начал делать гимнастические упражнение. Они были одновременно похожие на обычную гимнастику и на изощренные танцевальные па, предполагающие немалую профессиональную подготовку. Спустя некоторое время, хорошо разогревшись, дворник направился в обратный путь.

Но теперь он не просто бежал по лесным зарослям, а имитировал схватку с неведомым противником.

Дворник прятался за кустами и кочками, с обезьяньей ловкостью взбирался на деревья и перепрыгивал с ветки на ветку, бил ногами и руками, круша тонкий древесный сухостой и толстые сучья… А в одном месте он в мгновение ока размочалил кору старой липы, будто у него были не человеческие руки, а медвежьи когти.

Когда показались строения больницы (или санатория), где он работал дворником, по его лицу, пылающему горячечным возбуждением, пробежала тень. Посуровев и застегнув куртку на все пуговицы, дворник быстро забрался на забор, прошел по бревну, и спустя считанные секунды очутился на территории учреждения.

Там он сгорбился, из-за чего визуально стал ниже сантиметров на десять, опустил голову, и медленными шаркающими шагами направился в свою невзрачную обитель.

Снующие по двору сотрудники учреждения, казалось, не замечали дворника. Никто с ним не поздоровался, никто не сказал доброго слова, никто даже не взглянул в его сторону. Создавалось впечатление, что по двору идет человек-невидимка.

Однако, такое невнимание к себе со стороны, скажем так, сослуживцев совершенно не удивляло и не обижало дворника. Он их просто не замечал. Казалось, что двор учреждения был для него безжизненной пустыней.

Очутившись в своем жилище, дворник закрыл дверь на щеколду, снял куртку, и уселся на коврик, подогнув под себя ноги. Положив руки на колени, он закрыл глаза, и погрузился в состояние, похожее на гипнотический транс.

Прошел час, другой… Дворник был недвижим и почти бездыханен. Несмотря на полную неподвижность, его фигура излучала мистическая силу и свирепость. Железный торс дворника, перевитый рельефными закаменевшими мышцами, напоминал изваяние демона.

За тонкими дощатыми стенами сторожки слышались голоса, шаги, шум ветра, но внутри ее царила неправдоподобно жуткая тишина. Казалось, что в этом крохотном замкнутом пространстве не только умерла жизнь, но и остановилось время.

Андрей

Его избивали руками и ногами, долго и сосредоточенно, но без особой злобы – словно исполняли рутинную ежедневную повинность. Он даже не пытался выбраться из круга, так как знал, что это бесполезно.

Юношу предупреждали о возможном развитии событий, но он не внял голосу здравого рассудка. И не только из-за упрямства, которым отличался всегда. Он был влюблен – и этим все сказано.

Она жила неподалеку от самого бандитского микрорайона города, Вощанки. Отсюда в основном рекрутировались и бойцы мафиозных группировок, и рядовой состав городской милиции. А в конечном итоге и контингент местной исправительно-трудовых колоний, куда регулярно отправляли как первых, так и вторых – по какой-либо причине несостоявшихся стражей общественного порядка.

Короче говоря, Вощанка была не тем местом, где царили любовь, доброта и справедливость.

Но кто может похвалиться разумностью и целесообразностью своих поступков и устремлений, когда на дворе в полном разгаре весна, а в кармане лежит недавно полученный паспорт?

Он лежал на земле, свернувшись клубком и обхватив голову руками, даже не помышляя о сопротивлении.

Их было много, чересчур много, – не менее десятка.

Будучи от природы прагматиком, он знал наверняка, чем может обернуться для него даже намек на сопротивление. А потому приходилось уповать на упругость тренированных мышц (он занимался гимнастикой) и надеяться на неписаный закон этой дикой окраины.

Закон гласил, что главная экзекуция, нередко заканчивающаяся трагическим исходом, могла состояться только после третьего и последнего предупреждения. Пока он получал второе – в весьма доходчивой форме.

Неожиданно его оставили в покое. Как ему мыслилось, подозрительно рано. Не решаясь встать на ноги, он слегка приоткрыл уши, которые берег особенно тщательно, и прислушался.

Вокруг него дрались, это он понял по брани и воплям. И драка явно была не шуточной. Ему даже послышался хруст сломанных костей.

Кто бы это мог быть? – подумал он, и с трудом поднял веки, отяжелевшие от пыли. Решив, что, скорее всего, в Вощанку пожаловали соседи из Дмитровки, облегченно вздохнул. Теперь его истязателям будет не до забавы, мелькнула в голове злорадная мыслишка.

Дмитровская братва никогда не упускала случая пощипать вощанских. Нередко подростки обеих микрорайонов ходили и стенка на стенку.

В таких случаях на место побоища выезжал в полном составе не только городской ОМОН, но и полк патрульно-постовой службы. Потому что драчунов насчитывалось не менее сотни, и все они были вооружены кто чем: цепями, железными прутьями, кусками толстых освинцованных кабелей, кастетами, нунчаками, заточками, ножами и даже самодельными стволами.

Драка закончилась на удивление быстро. Раздался свист, затем топот многочисленных ног, и в темном переулке, освещенном двумя тусклыми фонарями, воцарилась тишина.

– Вставай, парнишка, хватит отлеживаться, – раздался тихий, немного хрипловатый мужской голос, и сильные руки помогли ему подняться на ноги. – Сам дойдешь или помочь?

– Дойду… – ответил он – и невольно охнул, сделав шаг.

– Ребра целы?

– Не знаю…

Он только теперь разглядел своего спасителя. Перед ним стоял тощий невзрачный мужичок в линялой безрукавке. При неверном свете уличного фонаря казалось, что его лицо состояло из одних морщин и костей, туго обтянутых темной кожей. В руках он держал обрезок трубы.

Перехватив взгляд юноши, мужичок коротко засмеялся и бросил трубу в темный скверик.

– Немного порезвился, – сказал он, предупредив вопрос парня. – Легкая разминка перед сном.

"Ничего себе разминка, – подумал юноша, пораженный до глубины души. – Ведь ему запросто могли "перо" в бок воткнуть – и поминай, как звали". Подумал, но свои мысли оставил при себе. Лишь поблагодарил, скупо обронив единственное слово:

– Спасибо…

– А ты немногословен, – то ли похвалил парня, то ли удивился его сдержанности мужичок.

Подросток смутился и молча пожал плечами. А затем попытался продолжить свой путь. Но ноги почему-то стали ватными, непослушными. Похоже, ему и впрямь здорово досталось.

Только теперь он почувствовал боль во всем теле. Особенно болели мышцы рук, которыми он закрывал голову, и спина: те, что его били, старались попадать по почкам.

– Ты где живешь, мил дружочек?

Мужичок заботливо поддержал юношу под локоть.

Юноша, немного поколебавшись, ответил.

– Далековато…

Мужичок на мгновение задумался; а затем, приняв какое-то решение, предложил:

– Пойдем ко мне. До моего дома минуты две ходьбы. Тебе нужно маленько оклематься и смазать царапины йодом. Не возражаешь?

Юноша сумрачно и не очень охотно кивнул. При всем том, этот странный мужичок вызывал если и не полное доверие к себе, то приязнь – точно.

Жилище мужичка находилось на первом этаже старого дома. Его внутреннее убранство, несмотря на стоившую немалых денег входную дверь сейфового типа, богатством не отличалось. Это была стандартная двухкомнатная квартира с крохотной кухонькой, в которой с трудом размещались четыре человека.

– Спортсмен? – с одобрением поинтересовался мужичок, когда юноша снял порванную рубаху, и он увидел его крепкий мускулистый торс в сплошных синяках и кровоподтеках.

– Да, – коротко ответил парень.

И слегка поморщился, когда йод попал на кровоточащую ссадину.

– Жжет? – снисходительно ухмыльнулся мужичок.

– Нет! – быстро ответил юноша. – Нормально…

– Ну-ну…

Мужичок снова улыбнулся.

Теперь юноша рассмотрел мужичка во всех подробностях.

Его спасителю было не менее сорока лет. Несмотря на морщинистое лицо, как будто предполагающее какую-нибудь хроническую болезнь, телом он был крепок и не по годам бодр. Морщины скорее указывали на аскетизм и различные самоограничения, нежели на слабое здоровье. Он был невысок, темен лицом и телом, и казался ожившей статуей, которую вырезали из цельного куска мореного дуба.

– Тебя как зовут? – спросил мужичок, когда закончились медицинские процедуры.

– Андрей…

Юноша назвал свое имя не очень охотно; от природы он был стеснительным, и в жилище мужичка чувствовал себя неуютно.

– А меня кличут Дроздом…

Мужичок коротко улыбнулся, заметив тень удивления, пробежавшую по лицу юноши.

– Просто Дрозд – и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца. Кажется, именно так писал пролетарский поэт Маяковский. Нет? Ах, да, извини. Похоже, ты не знаешь, кто это такой. В современной школе он не в чести.

Вот в наше время…

Он вдруг запнулся и сокрушенно покачал головой.

– Извини, заболтался. Это все от одиночества. На кой ляд тебе пропахшие нафталином воспоминания старого холостяка? Сейчас выпьем по чашке чая, и можешь отправляться домой. Ты не против? Вот и ладушки…

Дрозд заварил чай отменно. С каждым глотком горячей ароматной жидкости Андрей чувствовал, как постепенно восстанавливается душевное равновесие. Тело побаливало, но вполне терпимо.

Юноша, вполуха слушая треп Дрозда, который начал рассказывать разные веселые истории (наверное, чтобы подбодрить своего гостя), мысленно представлял встречу с матерью, которая, наверное, уже заждалась его, и строил из домыслов более-менее правдоподобную версию своих приключений.

Он понимал, что скрыть следы избиения ему не удастся, а потому подумывал все свалить на водителялихача, который якобы сбил его на повороте и скрылся с места происшествия. Андрей был уверен, что мать примет его побасенку за чистую монету. Однако, поразмыслив, решил от этой версии отказаться.

Однажды, когда он был маленьким, с матерью случилась подобная история. Но в другом городе. От гибели ее спасла лишь хорошая реакция. В последний момент она отскочила в сторону, и машина задела ее только крылом. Водитель, который был, как решили очевидцы наезда, на хорошем подпитии, даже не притормозил.

Мать получила ушибы средней тяжести, но на стационарное лечение не согласилась. Не захотела она сообщить о наезде и в милицию, несмотря на то, что нашлись свидетели, которые успели заметить номер автомашины.

Мало того, мать быстро собрала немудреные пожитки (тогда у них не было собственного жилья), и они уехали из города в тот же вечер, не поставив в известность ни знакомых, ни соседей. Навсегда.

Впрочем, для Андрея частая перемена мест жительства не была в диковинку. Их маленькая семья нигде не нагревала места. Более двух-трех лет на новом месте они обычно не задерживались.

Только в этом городе, как он считал, им повезло. Мать, которая устроилась медсестрой в больнице, согласилась присматривать за одинокой старушкой. А та, в знак благодарности, написала на нее дарственную.

Вместе со старушкой они прожили около двух лет, и когда она умерла, стали хозяевами двухкомнатной квартиры в одном из центральных районов города. -… Эй, да ты меня не слушаешь! О чем задумался, хлопец?

Веселый голос Дрозда вырвал Андрея из плена воспоминаний.

– Думаю, что сказать матери, – честно ответил Андрей.

– Да-а, неприятная история… Родителям она не понравится. По себе знаю.

Андрей сокрушенно вздохнул и промолчал.

– Но про то ладно, – продолжил Дрозд уже серьезным тоном. – Мать поймет и простит. Только говори ей правду. А вот как получилось, что ты, сильный, тренированный парень, изображал из себя футбольный мяч, даже не пытаясь сопротивляться?

– Бесполезно… Их было слишком много.

– Не могу давать тебе советы, не имею права. Но все-таки скажу. Если хочешь выжить в этом жестоком несправедливом мире, цепляйся за жизнь руками и зубами. И если кто-то захочет лишить тебя этой главной твоей ценности, постарайся прихватить и его с собой.

– Они не хотели меня убить. Я знал…

– Наивный мальчик… В таких ситуациях один случайный удар может сделать человека калекой. И неизвестно, что лучше – умереть сразу или до гробовой доски быть прикованным к постели. Это как посмотреть.

– Но что я мог сделать!?

– Драться, черт побери! Или уповать на быстроту ног.

– Я не трус!

– А кто сказал, что отступление перед многочисленным противником называется трусостью? Это всего лишь тактический ход, маневр. Но потом, спустя какое-то время, ты просто обязан вернуться и рассчитаться со своими обидчиками. Поодиночке. И очень жестко. Чтобы навсегда отбить у них желание нападать на тебя из-за угла и сворой. Вот как поступают настоящие мужчины.

– Я… я не могу драться…

– Не умеешь или не хочешь? – Дрозд хищно прищурился. – Ты что, непротивленец? А может, буддист?

Сейчас это стало модным среди молодежи – обрить головы наголо, напялить желтые балахоны и ходить по улицам, стуча в барабаны.

– Почему буддист? Вы не так меня поняли. В общем, я кое-что могу… Просто мать… – Андрей вдруг запнулся на полуслове, умолк и нахмурился.

– Не разрешает, – закончил его фразу Дрозд. – Так ведь это обычное дело. Трудно найти родителей, которым нравится через день видеть физиономию сына с подбитым глазом и чинить порванные в драке рубахи.

– Да… наверное…

Юноша не стал разубеждать Дрозда. Он не счел нужным говорить ему, что мать, по натуре мягкая, добрая и отзывчивая, становилась жесткой и непреклонной, когда заходила речь о драках вообще и об его участии в них в частности. Она замыкалась в себе и как минимум сутки не разговаривала с ним.

В такие моменты Андрей места себе не находил. Он неприкаянно слонялся по своей комнате из угла в угол, мысленно давая клятвы никогда более не огорчать ее подобными проступками. В конечном итоге Андрей стал избегать конфликтных ситуаций, которые нередко случались среди сверстников.

Такое поведение, конечно же, не осталось не замеченным, и Андреем начали помыкать все кому не лень.

Наделенный от природы великолепными физическими данными, которые позволяли дать отпор любому обидчику, он молча сносил насмешки и оскорбления, при этом страдая безмерно. В конце концов к шестнадцати годам Андрей стал замкнутым, неразговорчивым и практически не имел друзей.

В пятом классе он тайком от матери записался в секцию тэквондо,[1] которую организовал молодой преподаватель физкультуры. И тренировался почти год, подавая большие надежды.

О его подпольном увлечении мать узнала случайно, на родительском собрании. Скандал, который она устроила вечером, запомнился ему надолго. Все закончилось сердечным приступом, после чего мать пролежала в больнице больше недели.

Андрей перестал посещать секцию, несмотря на уговоры преподавателя, сулившего ему большое спортивное будущее и, как итог, золотые горы. Не по годам серьезному подростку здоровье матери было дороже любых житейских благ.

По выходу из больницы немного оттаявшая мать все-таки разрешила ему заниматься спортом, но только гимнастикой. Обладая немалой физической силой, цепкий, как обезьяна, Андрей быстро наверстывал упущенное – ведь его одногодки занимались в секции гимнастики с дошкольного возраста.

Конечно же, он не стал звездой первой величины, хотя в конце концов и получил звание мастера спорта. Но Андрей и не хотел достигать в гимнастике больших вершин. Его тайной страстью так и остались боевые единоборства.

Лишенный возможности посещать тренировочные занятия по тэквондо, в субботние и воскресные дни он удалялся в укромный уголок городского парка и часами отрабатывал всевозможные приемы, пользуясь купленным по случаю руководством по боевым единоборствам.

Андрей был неглуп и понимал, что его книжные знания без кумитэ[2] – это нуль без палочки. Но выйти на татами с каким-нибудь случайным партнером не решался. Он знал, что любая схватка оставляет следы…

С девушкой, из-за которой у него случился конфликт, закончившийся избиением, он познакомился недавно, когда был на сборах перед соревнованиями. Она тоже занималась гимнастикой, только художественной.

До этого Андрей избегал контактов с юными представительницами противоположного пола. Он не был некрасивым, отнюдь. Но его мрачная застенчивость и желание оставаться неприметным в любых ситуациях ни в коей мере не могли привлечь к нему внимание эмансипированных раскрепощенных одноклассниц.

А в спортзале все его помыслы были сосредоточены только на отработке разнообразных технических элементов и связок. Ведь ему приходилось на ходу учиться тому, что его товарищи по команде умели с детства.

Она подошла к нему сама. Что было просто невероятно: Алена (так звали девушку) слыла красавицей среди городских гимнасток. Андрей, конечно же, видел ее не раз, но у него даже мысли не возникало, что он может чем-то заинтересовать эту "Принцессу"; так прозвали ее спортсмены-гимнасты.

А потому Андрей мимо Алены и компании – возле нее всегда толпились воздыхатели и подруги – старался проскользнуть как можно незаметней. Правда, с некоторых пор ему начало казаться, что Алена попадалась у него на пути чересчур часто.

Но он по своей юношеской наивности не придал этому факту должного значения, и по-прежнему избегал встречаться с нею даже взглядами.

Она подошла и, немного смущаясь, предложила ему, будто давнему другу, лишний билет на какой-то фильм. Андрей даже не понял, на какой именно.

Все смешалось в бедной голове юноши, и он, вместо благодарности, вдруг начал не очень связно объяснять, что пойти в кино не может, так как очень занят, потому что он должен что-то сделать…

Тогда Алена сказала: "Пожалуйста. Я хочу, чтобы именно ты составил мне компанию. Я очень тебя прошу".

И он сдался. Он очень хотел сдаться…

Два месяца пролетели как утренний сон. Андрей не мог поверить своему нежданному счастью. Первая юношеская любовь сделала его безумцем. Он засыпал и просыпался с именем Алины на устах. Он буквально бредил ею.

В гимнастическом зале, зная, что за ним наблюдают ее жгуче-черные глаза, он творил чудеса. Даже видавший виды тренер в ужасе хватался за голову, когда Андрей работал на перекладине. Юноша играючи выполнял элементы высшей сложности, добавляя свои, невероятные с точки зрения здравого смысла и человеческих возможностей.

Увы, убеленный сединами специалист забыл (а может и не знал), что любовь способна на невозможное.

Впрочем, тренеру было невдомек, что его воспитанник пребывает в состоянии любовной эйфории.

Первое предупреждение, если быть точным, Андрей получил не от вощанской братвы.

К нему подошел товарищ по команде и сказал, что лучше будет, если он оставит Алину в покое. Ни для кого из гимнастов их отношения уже не были секретом. Трудно что-либо утаить от небольшого, крепко спаянного коллектива, в котором проводишь по несколько часов почти каждый день.

С трудом сдерживая внезапный приступ гнева, Андрей как можно спокойней спросил товарища – почему?

Тогда он и узнал, что на Алину накинул глазом местный бугор, бригадир какой-то мафиозной группировки.

Андрей не послушался умного совета. Он просто не мог послушаться. Его влечение к Алине было неподконтрольно здравому смыслу. В конечном итоге Андрея все-таки поймали в темном переулке, хотя он и старался быть предельно осторожным.

– Пойду. Мне пора. Спасибо вам… за все. – Андрей поднялся.

– Я провожу тебя. Так сказать, во избежание…

– Не нужно, – самую малость поколебавшись, твердо ответил Андрей.

Он не был уверен, что те, кто его избивал, не поджидают сорвавшегося с крючка фраера в какой-нибудь подворотне. Вощанские всегда отличались злопамятностью и бульдожьей цепкостью. Но согласиться на предложение Дрозда ему не позволяла гордость.

– Тогда вызовем такси. Через пять минут машина будет у подъезда.

– Я лучше пешком…

Дрозд внимательно посмотрел на смущенного Андрея и с пониманием улыбнулся.

– Ясно, – сказал он и достал портмоне. – Меняю свои седины вместе с богатой мошной на твою молодость и пустые карманы. Держи полста. Этого вполне хватит, чтобы проехать город из одного конца в другой. И никаких возражений! Это не спонсорская помощь. Даю в долг. Когда-нибудь вернешь. Я готов ждать хоть сто лет.

Дрозд снова показал свои крепкие белые зубы в веселой улыбке.

– Будем считать, что я застраховался, – сказал он. – А это значит, что мне обязательно нужно дождаться конца страхового срока.

– Я отдам. Честное слово!

– А я в этом и не сомневаюсь. Но не шибко торопись. Это дурной знак.

– Почему?

– Некоторые, чтобы долго жить, покупают себе заранее место на кладбище и даже надгробие. Есть такое поверье. А я коллекционирую должников. Появляется, знаешь ли, смысл в жизни. Очень уж хочется получить на исходе лет долги, собрать друзей-приятелей, а также всех остальных, которые числятся в доброжелателях, и закатить последний пир. Эдакий шикарный сабантуй. Чтобы всего было вдоволь. Все веселее будет дорога в мир иной.

– А как быть с теми, кто долг не возвратит? Ведь такое случается…

– И чаще, чем хотелось бы. Как там сказано в святом писании? "И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим". Одни будут в открытую веселиться на прощальном пиру, а другие – втихомолку, под одеялом; это когда я копыта откину. Ведь в таком случае долг будет считаться погашенным. А мне будет вдвойне приятно, что моя кончина окажется для многих сплошным весельем.

Может, на том свете зачтется.

По и так темному лицу Дрозда неожиданно пробежала тень. Но он омрачился только на короткий миг.

Спустя минуту Дрозд снова балагурил и ерничал, провожая Андрея к такси.

Хороший человек, вспоминая своего спасителя, думал с благодарностью юноша, когда машина везла его по оживленным, несмотря на достаточно позднее время, городским улицам – сегодня была суббота.

И все же непонятное беспокойство, угнездившись где-то в подсознании, мелкими булавочными уколами шпыняло возбужденный мозг.

Лишь когда такси свернуло под арку во двор дома, где жил Андрей, он вдруг понял, что его несколько смутило в облике с виду добродушного Дрозда.

Глаза. Голубовато-серые, белесые, они иногда покрывались тонким прозрачным льдом, сквозь который, как из замерзшего речного омута, время от времени проглядывала холодная расчетливая жестокость.

Волкодав

Если в книге судеб кому-то написано служить вышибалой в баре, то он может нацепить пенсне не только на нос, но и на заднее место, однако профессором все равно не станет. Когда в голове некоего индивидуума извилины построены в армейские шеренги, то хоть винтом завейся, а в зигзаги и петли свободного предпринимательства они не превратятся.

И вообще – на хрен я связался с этим бизнесом!?

– Вам чай или кофе?

Медоточивый голос секретарши вернул меня в реальный мир, заставив вздрогнуть. Немалым усилием воли задавив в зародыше внезапно возникшее раздражение, я ответил:

– Или…

– Простите, не поняла…

Я нехотя оторвал взгляд от столешницы и посмотрел на доморощенную Кассандру.[3] Вообще-то, в миру ее звали Марьей, но своим даром предвидения она ни в коей мере не уступала древнегреческой пророчице.

Увы, я тоже не прислушивался к умным советам Марьи. А жаль. Уж в чем-чем, а в людях она разбиралась, дай Бог каждому. В отличие от меня.

– Лучше принеси мне пистолет, – буркнул я, тяжело вздохнув. – Пуля в лоб – и все дела. И больше никаких забот. Ни тебе шустрых дельцов, которые так и норовят обвести ближнего вокруг пальца, ни налоговых инспекторов, способных за один заход ободрать фирму как липку.

– Тогда вам нужен короткий японский меч, – невозмутимо посоветовала Марья; при этом на ее очень даже симпатичном бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул.

– Это почему? – спросил я не без интереса.

– Чтобы уйти из жизни достойно, сделав харакири. Как японский самурай. И нужно пригласить телевидение.

– А это еще зачем?

– В таком случае ваша смерть не будет напрасной.

– Нет ничего более бесполезного и напрасного, чем человеческая жизнь, – назидательно изрек я с мрачной миной на лице. – Это во-первых. А во-вторых, почему ты считаешь, что я должен умереть перед объективами телекамер? Хочешь сказать, что на миру и смерть красна?

– Отнюдь. Просто я знаю один ваш недостаток, который, кстати, среди нормальных людей считается достоинством.

– Марья Казимировна, ты опять говоришь загадками… черт меня дери! Мне сейчас не до ребусов.

Я сделал вид, что сержусь.

– Никаких загадок, – возразила Марья. – У вас чересчур сильно развито чувство справедливости. И ваша смерть должна быть протестом против произвола чиновников, а не просто сиюминутным порывом бизнесмена-неудачника. А если еще и оформить все надлежащим образом…

– Стоп! Ни слова больше! Не хорони меня раньше времени.

От нашей словесной дуэли я, как ни странно, воспрянул духом; эта плутовка умела, когда требовалось, довести человека до белого каления.

– Может, по жизни я и лох, но не настолько. К слову, а кто в твоей табели о рангах числится ненормальным?

– Вам ответить честно или так, чтобы никому не было обидно?

– Ответь как на исповеди. Начальство нельзя обманывать.

Марья снисходительно улыбнулась.

– Начальство – да, но мужчин – можно. И даже нужно.

– Только не говори мне, что все мужчины шовинисты! Я это уже слышал, и не раз.

– И от меня тоже?

– От тебя – нет. Но я умею читать по глазам. А глаза, как тебе известно, зеркало души.

– И что вам говорят мои глаза?

– Стоп, стоп! Не уводи разговор в сторону. О твоих глазах мы потолкуем как-нибудь в другой раз. Отвечай на вопрос прямо, без всяких там женских штучек – Извольте…

Она приняла строгий пуританский вид, но в ее выразительных голубых глазах, доставшихся в наследство от отца-поляка, прыгали и кривлялись смешливые чертики.

– Я считаю ненормальными тех, кто главной целью своей жизни считает накопительство. Деньги, деньги и еще раз деньги – вот их кредо.

– Похоже, в глубокой юности ты увлекалась марксизмом. Это для меня сюрприз. – Я скептически ухмыльнулся. – Деньги – зло, это так. Но необходимое зло, без которого добро станет пресным. Если не будет богатых и бедных, и все станут равными в правах и возможностях, любое доброе дело превратится в простую вежливость воспитанного человека. Представляешь, скольких филантропов такое положение вещей сделает несчастными?

– Что-то я не наблюдала в бюро по трудоустройству длинных очередей, сплошь состоящих из филантропов, готовых платить деньги всем нуждающимся и безработным.

В голосе Марьи прозвучал злой скепсис.

– Они слишком скромны, чтобы выставлять свои добродетели напоказ.

– Да уж… – Марья заразительно рассмеялась. – Вот потому очень тяжело отыскать такого "скромника".

– Сейчас их называют спонсорами.

Я посмотрел прямо в глаза Марье, и с хитрецой ухмыльнулся.

– Некоторые девушки из кожи лезут, чтобы найти себе такого благодетеля…

– Если это намек, то будем считать, что я его не слышала. – Марья приняла обиженный вид.

Я подмигнул ей, и мы дружно рассмеялись.

Марье в прошлом году стукнуло двадцать восемь. Она окончила университет с дипломом экономиста и владела тремя иностранными языками – английским, испанским и французским.

Но, при всех своих достоинствах и весьма солидном образовании, она так и не смогла найти себе приличную работу по специальности. Приличную хотя бы в смысле заработка.

Как ни странно, я нашел Марью в бюро по трудоустройству. До нее секретари-референты мне попадались исключительно смазливые, но тупые до неприличия.

Отчаявшись найти себе дельную помощницу из среды "позвоночников" – тех, кто устраивался по знакомству, используя так называемое "телефонное право", я и направил свои стопы в службу занятости.

Уж не знаю, чем она поначалу приглянулась мне, – может, чувством собственного достоинства, которого у Марьи было хоть отбавляй и которое было буквально написано на лице девушки, – но я даже не счел нужным провести обычное в таких случаях собеседование. Скорее всего, меня сразили наповал ее весьма симпатичная мордашка и божественная фигура.

Собственно говоря, я совершил ту же ошибку, что и прежде, когда принимал на работу по знакомству. Нет, я ни в коей мере не отношусь к тем начальникам, которые безапелляционно считают секретарш своими гражданскими женами.

Но мне, как и любому мужику, гораздо приятней видеть в приемной не какую-нибудь очкастую грымзу в штопаных колготках, а благоухающее дорогими духами воздушное создание в современном прикиде, которое не стыдно показать партнерам по бизнесу. Ведь красивый секретарь-референт, как и дорогая престижная иномарка, – это лицо фирмы.

К счастью, на этот раз я не ошибся. Естественное, не наигранное, обаяние, невероятное трудолюбие и поистине мужская жесткость вскоре сделали Марью незаменимой помощницей.

Поначалу наши отношения были сугубо официальными. Марья была вежлива, предупредительна, но холодна как снежная королева. Я долго не мог выявить истоки этой холодности.

И только спустя год я, наконец, сообразил, как разрушить стену отчужденности, стоявшую между нами.

Марья не терпела фамильярности и приставаний со стороны начальства. Как я потом узнал, она долго не держалась ни на одной работе только из-за своей строптивости. Ну не любит девка служить шефу раскладухой, и все тут. На дух не переносит.

Как оказалось, на мое удивление, бывают и такие экземпляры. Правда, очень редкие… Поэтому мои робкие попытки сблизиться (на уровне дружеских отношений) она отметала, что называется, с порога.

Поняв, где собака зарыта, я повел свою игру. Она заключалась в полном безразличии. Я начал смотреть на Марью как на одушевленную приставку к компьютеру и переводчика-попугая – не более того.

В общем, я сыграл роль нехорошего, черствого человека, Синей Бороды из сказки. И Марья, при всем том, будучи женщиной до мозга костей, не смогла удержаться от искушения открыть запретную дверь.

На одной из презентаций, уж не помню по какому случаю, она якобы подвернула ногу, и мне поневоле пришлось лично отвезти ее домой на такси. Чему я, собственно говоря, был рад, хотя и состроил по привычке кислую мину – чтобы она шибко не задирала нос.

Марья жила одна в двухкомнатной квартире с мансардой, доставшейся ей по наследству от деда, известного художника.

В мансарде все и случилось: под картинами, которыми были увешаны стены сверху донизу, возле зажженного камина, за чашкой кофе, мы, наконец, нашли общий язык и подружились. Естественно, никаких вольностей мы не допускали.

С той поры наши отношения были ровными, доверительными и почти приятными. Почему почти? Да все потому…

Мое холостяцкое сердце не раз начинало стучать как отбойный молоток при виде ее круглых мраморнобелых коленок, но я крепился изо всех сил, по мере своих слабых актерских способностей изображая стойкого оловянного солдатика.

Иногда мне казалось, что и Марья не совсем равнодушна ко мне. Временами я ловил на себе ее острый, проницательный взгляд, достающий до самого нутра, от которого мне становилось не по себе.

Если честно, то эти взгляды мне не очень нравились, если не сказать – совсем не нравились. Иногда они будили в моей голове некоторые не очень приятные воспоминания из прошлой жизни.

Уж кто-кто, а я знал не понаслышке, как опасны такие вот красотки. Лучше сразиться с крокодилом голыми руками, нежели доверить свою жизнь и судьбу с виду невинному воздушному созданию с большими влажными глазами грациозной лани.

Скорее всего, в своих подозрениях я заходил чересчур далеко. Они не выдерживали никакой критики. Я вполне обоснованно отдавал себе отчет, что все эти домыслы – издержки моей военной профессии, в которой повышенная подозрительность считается нормой человеческих отношений.

О своем прошлом диверсанта-ликвидатора ГРУ по прозвищу Волкодав я, естественно, не распространялся.

И причиной тому была даже не подписка о неразглашении неких тайн.

Просто для нормального здравомыслящего человека моя прошлая жизнь могла показаться вымыслом, достойным пера талантливого сочинителя детективных романов.

Если бы это было так…

Марья знала меня как отставного военного (что в какой-то мере соответствовало истине), служившего по интендантской части, а поэтому сколотившего во времена перестроечной неразберихи немалый капиталец для собственного дела. Что тоже было почти правдой.

Только я не толкал на сторону вагоны с военным имуществом, а зарабатывал свои денежки потом и кровью – в прямом смысле этих слов.

Мало того, теперь я был Богатырев, а не Левада, как значилось в моем личном деле.

Я взял девичью фамилию матери. Так настоятельно посоветовал мой бывший шеф полковник Кончак. (Он недавно стал генералом, насколько мне было известно). Как говаривали наши коллеги из бывшего КГБ,

"лучше перебдеть, чем недобдеть".

Уж очень много я наследил…

Имя мне оставили прежнее – Максим, а вот отчество (черт бы побрал эту секретность!) тоже изменили.

Вместо Максима Севереновича, я стал Максимом Семеновичем. Батя, наверное, в гробу перевернулся от такого кощунства.

Ну и, само собой понятно, что мне сварганили весьма приличную легенду. Поэтому, благодаря спецам "конторы", я имел шикарную биографию, с которой запросто мог баллотироваться в Государственную думу.

– И что мне делать с этим гадом ползучим? – спросил я Марья после длительного раздумья.

Она поняла, кого я так обозвал, без объяснений.

– Нужно подавать на суд… – ответила она с сомнением в голосе.

– Как же! – фыркнул я, как рассерженный кот. – Ему судебный иск до лампочки. У него на счетах сущий мизер. Все бабки в наличке крутятся. В том числе и мои.

Я в отчаянии постучал себя косточками пальцев по голове.

– Каким же надо быть идиотом, чтобы отдать триста тысяч баксов явному проходимцу!

– Ну, не скажите…

Марья нехорошо, со злостью, ухмыльнулась.

– Поначалу он был таким душкой… – сказала она. – В ресторан приглашал, презенты дарил. А его новый "мерседес"? Любой поверит, посмотрев на эту крутую тачку, что у ее хозяина денег куры не клюют.

– Да, он умеет залезть в душу… – проворчал я с убитым видом. – Опутал меня своей паутиной в два счета, подлый паук.

– Может… нанять парней? – спросила Марья, отводя глаза в сторону.

Несмотря на свои внушительные габариты, мне, чтобы не раскрыть свое инкогнито, поневоле приходилось играть роль простого обывателя с заячьей душой, который лишь благодаря случайному стечению обстоятельств попал в бизнес.

Потому я никаким боком не прислонялся к местной братве, не имел "крыши", никогда не встревал в драки и делал вид, что по вечерам боюсь выходить из дома.

Бизнес у меня был так себе, средний. Я занимался оптовой продажей разнообразных материалов (в основном импортных) для отделки квартир.

В принципе, лично я зарабатывал неплохо – до десяти тысяч долларов в месяц, но по сравнению с зубрами от большого бизнеса был мелкой, незначительной букашкой, которую следует рассматривать лишь через лупу.

Из-за своей мелкотравчатости я поначалу не попал в поле зрения рэкета, а когда мое дело окрепло, основная часть местной братвы уже терла тюремные нары. Акулы большого бизнеса теперь не желали попадать в милицейские сводки, потому часть своих "бойцов" приструнили, а не поддающихся увещеваниям отморозков отправили по назначению: кого в зону, а кого – в ад.

Беда пришла с другой стороны, откуда я совсем ее не ждал.

Сначала сгорел один из складов фирмы, и я понес большие убытки. Затем свалился под откос трейлер с дорогими отделочными материалами из Италии. Увы, груз не был застрахован. А значит, я снова влетел в немалую копеечку.

И наконец я имел неосторожность согласиться на совместную деятельность с ООО "Девис".

Вложив в общество триста тысяч долларов в виде займа под проценты, только через полгода, когда дела моей фирмы здорово пошатнулись и мне срочно понадобились оборотные деньги, я понял, что попал как кур в ощип. Сейчас эти триста кусков мне бы здорово пригодились, чтобы поправить финансовое положение.

Но, увы и ах – мой так называемый партнер, директор ООО "Девис и Ко" Денис Висловский, даже не думал что-то там делать и возвращать вложения.

Короче говоря, мои триста косых помахали зелеными крылышками и исчезли в неизвестном направлении.

Куда именно, знал только Сачок – так прозвали Висловского еще в глубоком детстве.

– Марья! – воскликнул я с наигранным испугом и злостью. – Ты в своем уме!? Коготок увяз – птичка пропала. Стоит мне лишь заикнуться местной братве о таком, и пиши пропало. Сначала выдоят фирму, как глупую корову, а затем дадут мне под зад. В лучшем случае – если я не буду упираться.

– Это не совсем так, – настаивала на своем Мария. – У меня есть знакомые, которых можно назвать порядочными. С известной натяжкой… – Она многозначительно ухмыльнулась. – За умеренную плату они сделают все, что я попрошу. Сделают – и забудут. Я могу гарантировать…

– Ты можешь гарантировать только одно, – перебил я Марию, – что вслед за летом наступит осень, затем зима и так далее. Спасибо за совет, но мы пойдем другим путем.

– И что он собой представляет?

Марья смотрела на меня с сарказмом.

Ну, это уж слишком! По-моему, Марья забыла, что она не мой партнер с соответствующими правами, а всего лишь личный секретарь-референт.

Я не сомневался в ее словах. Марья, в отличие от меня, местная, а потому у нее могли быть хорошие друзья, готовые ради денег сделать все, что угодно.

Но она, похоже, не знала прописной истины: сотворенное зло, пусть даже с благородными намерениями, имеет свойство множиться и возвращаться к тому, кто его сделал. Как примитивная инфузория – делением.

И "наезд" на Висловского может оказаться брошенным в горах камнем, который вызовет лавину.

А мне очень не хотелось снова менять место жительства и начинать жизнь сначала. Я просто устал от вечных скитаний.

Мне нравился и этот город, и мой офис, и Мария, и люди, с которыми приходилось общаться. Естественно, за исключением Сачка… сукин сын!

– А вот это, милочка, не твое дело! – отрезал я грубо.

Марья уже привыкла к резким сменам моего настроения, а поэтому отреагировала на грубость с удивительным спокойствием. Опустив глаза, она стояла передо мной с непроницаемым лицом, буквально излучая антарктический холод.

Только теперь, с большим опозданием, я наконец сообразил, что даже не предложил ей присесть.

– Извини… – сказал я покаянно. – Нервы ни к черту…

Марья с пониманием кивнула. Ее лицо немного прояснилось. Но она смолчала.

Я решил объясниться:

– Я сам пойду к этому козлу, чтобы внести ясность в наши отношения. Все равно нужно что-то предпринимать. Если у Сачка все бабки в обороте, пусть продает свои машины. У него их три или четыре.

Как раз хватит, чтобы вернуть мне долг.

Марья снова промолчала (все-таки обиделась, подумал я), но в уголках ее резко очерченных губ мелькнула недоверчивая улыбка.

Я понял, о чем она подумала, – не видать мне денег, как своих ушей. И про себя сокрушенно вздохнул.

Эх, где мои молодые годы… Вернись те времена, Сачок сейчас бы слезами полы мыл, умоляя забрать долг, притом с большими процентами. Бывали дни веселые…

– Да, да, надежды юношей питают, но пока иного выхода нет! – сказал я раздраженно.

Вскочив на ноги, я заметался по кабинету.

– Нужно что-то придумать! Разборка и суд меня не устраивают. Надо искать третий путь.

– Он уже есть, – наконец подала голос Марья.

– О чем ты?

– Мы можем поправить дела фирмы и без денег, присвоенных Висловским. Наши зарубежные партнеры предлагают нам брать товары на консигнацию.[4] Я только что получила факс.

– Не понял… А разве я об этом их просил?

– Простите, может, я несколько поторопилась… – Марья зарделась, уж непонятно от чего. – Однажды в разговоре вы обсуждали этот вариант… Вот я и подумала…

– Понятно. Ты решила бежать впереди паровоза.

Я не знал, как мне поступить – разозлиться и побить горшки, или перевести все в шутку.

Иногда ее самостоятельность мне нравилась, но временами Марью заносило. Она иногда принимала решения, консультируясь со мной лишь после воплощения их в жизнь.

До этого времени я помалкивал, так как Марье нельзя было отказать в уме и сообразительности, но сегодня ее инициатива была совсем некстати.

– Спасибо, Марья Казимировна, – сказал я с горечью в голосе. – Удружила ты мне… Теперь за бугром подумают, что наша фирма на мели, а это значит хороших контрактов нам больше не видать.

– Максим Семенович, вы не правы. Дело обстоит совсем по-другому.

– Это как понимать?

– Помните, два месяца назад к нам приезжал господин из Италии?

– Еще бы не помнить. Это главный менеджер одного из наших заводов-поставщиков.

– И вы мне сказали, что он хорошо знает русский язык.

– Да, говорил…

Я смотрел на Марью с тупым видом, как баран на новые ворота.

– Я подсунула ему дезинформацию, и он сжевал ее за милую душу.

Марья расцвела в широкой улыбке.

– Объясни, – потребовал я и, наконец спохватившись, предложил ей стул. – Садись и рассказывай.

Она пожала плечами и села, положив ногу на ногу. Лучше бы она этого не делала. Я воровато отвел глаза от соблазнительных коленей и уставился в пространство поверх ее головы.

– Особо рассказывать нечего. Я напечатала липовый бизнес-план нашей фирмы, где указала такой огромный оборот товаров и средств, что у этого господина, мне так думается, глаза на лоб полезли.

– А когда он с ним ознакомился? – спросил я с неподдельным интересом.

– Бизнес-план лежал на вашем столе, среди бумаг. Но на виду. Извините…

Она смущенно замялась.

– Извините, мне тогда пришлось отвлечь вас на некоторое время… чтобы он успел прочитать необходимое.

– Припоминаю… – Я ухмыльнулся. – Именно в этот момент я срочно понадобился рабочим, которые занимались отделкой офиса.

– По моей просьбе они придержали вас на пятнадцать минут. Этого оказалось достаточно.

– Ну вы и фрукт, дражайшая Марья Казимировна…

Это я сказал с восхищением.

– А ты уверена, что он читал этот бизнес-план?

– Еще бы. Я оставила специальные метки между страницами. Прочитал от корочки до корочки, благо там было немного листов. Ну и, как итог, этот факс… – Она достала из папки, которую держала в руках, лист бумаги с текстом и хорошо знакомой мне подписью. – Господам из Италии невыгодно терять такого партнера, как вы.

– Как ты думаешь, они могут узнать о наших финансовых проблемах?

– Откуда? Им известно только то, что наша фирма хочет заключить солидный контракт на более выгодных условиях, нежели прежде. (Что, в общем-то, понятно: чем больше объем закупок, тем больше скидка). Они вполне обоснованно опасаются, что мы намереваемся работать и с другими итальянскими производителями отделочных материалов. А их там пруд пруди. Вот наш партнер и засуетился. Ведь для нас что-либо выгодней консигнации трудно придумать.

– М-м…

Я пожевал губами, не в состоянии связно высказать свои мысли.

– Ладно, будем думать, – сказал я неуверенно. – Но если ты ждешь, что я буду рассыпаться в благодарностях, то глубоко заблуждаешься. Все-таки, в фирме босс пока я. Поэтому, впредь согласовывай со мной свои хитрые планы. Иногда, знаешь ли, можно себя перехитрить.

– Виновата…

Марья покаянно опустила голову.

"Так я тебе и поверил, – думал я, усаживаясь в свой БМВ. – Виновата… Как бы не так. Это когда было такое, чтобы женщина созналась в своей неправоте? Скорее рак свистнет, чем случится нечто подобное…".

Я ехал к Висловскому.

Андрей

Летом на реке в погожий день всегда столпотворение. Особенно много молодежи возрастом до двадцати лет.

На море, как в былые годы, теперь ездить чересчур накладно, заработки родителей не позволяют. Где-то подработать самим – тоже проблема.

Хорошие (а значит денежные) места в городе наперечет. И они уже в основном заняты детьми "новых" русских из среднего звена – не очень богатых, но со связями и достаточно влиятельных, чтобы устроить своих чад на престижную работу.

Вот и тусуются с утра до вечера на пляжах молодые безработные из простонародья, благо река делит город на две равные части и далеко бежать за летним отдыхом не нужно.

Андрей загорал немного поодаль от основной массы отдыхающих. Он не любил толпу. Может, это свойство досталось ему с генами, а возможно, к одиночеству его приучила мать, которая по неизвестной причине всегда сторонилась людей.

Нет, ее нельзя было назвать затворницей или букой. Отнюдь. Скорее, наоборот: мать была добра, щедра и приветлива со всеми.

Но в свой внутренний мир не позволяла заглядывать никому. И тем более она не желала, чтобы в нем топталась толпа.

Такими же качествами она наградила и сына. Андрей обладал счастливой особенностью отключаться от восприятия действительности даже в самом многолюдном месте. Он как рак-отшельник прятался в ракушку мечтаний, и в такие моменты достучаться до него было затруднительно.

Андрей изнывал от тоски и неопределенности. Алена уехала с родителями куда-то за рубеж, и юноша считал даже не дни, а часы и минуты до того мгновения, когда он снова увидит ее.

Конечно же, "урок", преподанный ему вощанской братвой, оказался пустым номером и не дал нужный результат. Андрей был чересчур упрям и настойчив, чтобы отказаться от намеченной цели.

Тем более, что и Алена была к нему неравнодушна. По крайней мере, так ему хотелось думать.

Они продолжали встречаться, но теперь Андрей стал вдвойне осторожным. Когда он был с Алиной, его не трогали – так гласил кем-то придуманный "кодекс чести" вощанских сорвиголов.

Разборки – мужское дело, и женщины не должны о них знать, а тем более – присутствовать при этом.

А когда Андрей возвращался домой, подживавшие его вощанские с таким же успехом могли ловить ветра в поле.

Хорошо тренированный юноша мог за две-три секунды перелезть через высокий забор, а затем выскользнуть из западни, уйти в любую сторону, благо жизнь заставила Андрея выучить планировку города как свои пять пальцев.

Андрей знал все улицы, переулки, тупики, проходные дворы и подворотни. И он никогда не возвращался от Алины одним и тем же маршрутом.

Другой привязанностью Андрея стал Дрозд. Юноша уже знал, что его спасителя зовут Георгий Иванович.

Ему было известно и то, что у Дрозда работа, связанная с частыми командировками.

Где именно он работает, Дрозд ему не говорил. Впрочем, Андрей, не страдающий нездоровым любопытством, об этом и не спрашивал.

Юношу интересовали лишь ключи от квартиры, которые оставлял ему Дрозд, когда был в отъезде.

Пока Георгий Иванович находился в командировке, Андрей мог насладиться полным покоем и одиночеством. А также всласть предаться своей тайной страсти – тренировкам по тэквондо.

Дело в том, что квартира Дрозда была несколько необычной с точки зрения простого обывателя. В гостиной, вместо стандартной стенки и дивана, находились разнообразные гимнастические снаряды и тренажеры.

– Хобби… – смеясь, объяснил Дрозд юноше, пораженному увиденным. – Я холост, и все эти тумбочки, диванчики и салфетки-слоники мне как-то ни к чему. А вот спортивную форму мужчине моих лет нужно поддерживать постоянно. Упустишь время – не наверстаешь. Нарастить жир легко, а вот избавиться от него – задача не из простых. Никакие патентованные пилюли не помогают, чтобы там не болтали рекламные краснобаи. Поэтому я стараюсь заниматься гимнастическими упражнениями каждый день и уделяю им не менее трех часов в сутки.

– Понятно, – ответил тогда удивленный Андрей, хотя на самом деле ему ничего не было понятно.

Не прояснилась ситуация и позже.

Дрозд вел весьма странный образ жизни. Он мог спасть сутки, а потом бодрствовать две или даже три ночи кряду. Мог, уставясь в потолок отсутствующим взглядом, часами бездумно валяться на тахте, которая заменяла ему кровать, безучастный ко всему, небритый, всклокоченный и в мятой одежде.

Но когда апатия уступала место его обычной живости, Дрозд напоминал вечный двигатель. Он не присаживался ни на миг: то тренировался до седьмого пота, то стряпал, то что-то мастерил, чаще всего собирая различные электронные штуковины непонятного назначения.

Единственное, чего Дрозд не терпел, так это чтения. В квартире нельзя было найти ни книг, ни газет. И никогда, как заметил Андрей, Дрозд не смотрел детективов.

Его любимыми телевизионными передачами были только новости и программы, в которых рассказывалось о технических достижениях.

Несмотря на возраст, Дрозд оказался удивительно, просто невероятно, гибок. Он обладал способностью буквально завязывать свое очень худое, мускулистое тело в морской узел.

Мог Дрозд и подолгу висеть на перекладине, держась за нее даже не рукой, а всего лишь одним пальцем.

Такой фокус был Андрею не под силу, несмотря на всю его солидную гимнастическую подготовку и крепкие мышцы.

– Ничего сложного, – говорил Дрозд, посмеиваясь. – Тренируйся, и у тебя тоже получится.

Однажды в разговоре Дрозд обмолвился, что он занимается в какой-то частной фирме вопросами сбыта продукции. Если судить по одежде и обстановке квартиры, его заработки оставляли желать лучшего.

Но тачка у Дрозда была классная, из дорогих, – серебристый "ниссан". Андрей читал в каком-то журнале для автолюбителей, что эта модель почти ни в чем не уступает пятисотому "мерседесу" и стоит немалых денег.

Пища для Дрозда не являлась кумиром. Он с одинаково безразличным видом хлебал пустой жидкий суп трехдневной давности и жевал свежеприготовленную свиную отбивную.

А нередко Дрозд вообще мог питаться несколько дней одними сухарями и чаем. Это когда на него нападал очередной приступ черной меланхолии, и ему лень было не то что сходить в магазин за продуктами, но даже лишний раз повернуться на другой бок.

К женщинам Дрозд относился предупредительно, но с некоторой долей настороженности и недоброжелательности. Андрей уже был достаточно взрослым, чтобы задать себе вопрос: может, его странный приятель придерживается нестандартной половой ориентации?

Однако ничего такого юноша за ним не замечал, а потому успокоился мыслью, что, скорее всего, у Дрозда не сложилась семейная жизнь.

Удивительно, но они с Дроздом, несмотря на большую разницу в возрасте, подружились. Оба по натуре были нелюдимыми, но даже самые закоренелые затворники время от времени испытывают тягу к человеческому общению. Судя по всему, Андрей для Дрозда был некой отдушиной, елеем на ожесточившуюся душу.

А в том, что с виду добродушный Георгий Иванович может быть свиреп и жесток, словно первобытный дикарь, Андрей однажды имел возможность убедиться воочию.

Иногда они прогуливались в скверике неподалеку от дома Дрозда. Чаще всего инициатором прогулок был юноша. Таким способом Андрей пытался расшевелить своего приятеля, когда тот пребывал в унынии и отрешенности от мирской суеты.

Обычно после недолгих уговоров Дрозд соглашался составить ему компанию. И они, каждый углубленный в свои мысли, час-другой безмолвно слонялись по дорожкам скверика, не отличающихся оживленностью.

После такого променада Дрозд оживал и даже начинал, по своему обыкновению, шутить и ерничать. Они садились пить чай, и Андрей, открыв рот, внимал неторопливой речи приятеля, который, несмотря на стойкое отвращение к чтению, был весьма интересным собеседником.

Судя по всему, в своей жизни Дрозд повидал немало.

Правда, их разговор вертелся в основном вокруг разнообразных технических проблем – от возможности совершать дальние космические перелеты, используя в качестве двигателя "солнечный" парус, до использования микрочипов в создании бытовых роботов.

Но легкий, ни к чему не обязывающий, треп помогал Дрозду обрести душевное равновесие, а юноше давал возможность почувствовать свою значимость как личности.

В тот день Дрозд был особенно мрачен. Видимо, его очередная командировка не сложилась, как должно, и он возвратился в город раньше намеченного срока. На этот раз Андрею пришлось приложить немало усилий и такта, чтобы вытащить его на прогулку.

Юноша понимал, что Дрозд внутри буквально кипит, но делал вид, что не замечает состояния приятеля. Но в то же самое время острый, пронизывающий взгляд Дрозда теплел, смягчался, когда он смотрел на открытое простодушное лицо парня. Видимо, юноша и впрямь разбудил в черствой душе Дрозда какие-то чувства.

Кобель гулял без поводка. Это была здоровенная псина, какая-то невероятная помесь бульдога с носорогом.

Пока пес, подняв заднюю лапу, метил деревья в сквере, его хозяин, битюг лет двадцати пяти с пудовыми кулачищами, развлекался тем, что заигрывал к девушке, владелице симпатичного мопса.

Похоже, Дрозд чем-то псу не понравился. Когда они проходили мимо него, он вдруг обнажил внушительные клыки и злобно зарычал.

Почувствовав холодок где-то под сердцем, Андрей, застыл, как вкопанный. Остановился и Дрозд, так как пес преградил им дорогу.

– Послушайте, любезный! – обратился Дрозд к благодушествующему битюгу. – Уберите, пожалуйста, пса.

Или наденьте на него намордник.

– Счас… Приму низкий старт и побегу исполнять. Гы-гы…

Здоровяк с сальной ухмылкой подмигнул девушке, которая пребывала в тоскливом отчаянии, не зная, как избавиться от наглого ухажера.

– Обойдешь стороной, – сказал он, рисуясь. – Не большой барин.

– Я бы обошел, но, боюсь, ваш зверь не позволит.

Дрозд говорил спокойно, без надрыва; чересчур спокойно, как отметил про себя, Андрей, который уже изучил взрывную натуру Дрозда.

– Будьте добры, сделайте одолжение… – Дрозд был сама вежливость.

Пес и впрямь следил за каждым движением Дрозда, приближаясь к нему медленными шажками. Он был готов напасть в любой момент. Его рык становился все громче и громче, а шерсть на загривке угрожающе вздыбилась.

В ответ на слова Дрозда здоровила лишь криво осклабился. И пренебрежительно отвернулся, чтобы продолжить разговор с девушкой.

Однако, здесь его ждало разочарование: хозяйка мопса, пользуясь случаем, подхватила свое сокровище на руки, и едва не бегом направилась к выходу из сквера. Несмотря на внушительную комплекцию (бытует мнение, что большие люди по натуре добрее худых и низкорослых), битюгу такой поворот событий не понравился, и он здорово разозлился.

Парень резко обернулся к Дрозду, чтобы высказать ему все, что он о нем думает. Но не успел. Пес опередил своего хозяина.

Похоже, животное каким-то сверхъестественным чутьем угадало настроение парня и истолковало его в соответствии с древним инстинктом, который давным-давно превратил дикого зверя в друга человека.

Пес даже не зарычал, а взревел от ярости, и его мускулистые, слегка кривоватые лапы бросили поджарое тело вперед с силой распрямившейся стальной пружины.

Не сдвинувшись с места ни на сантиметр, Дрозд с поразительным хладнокровием сделал отвлекающий маневр – быстро поднял вверх левую руку, которую тут же атаковал пес, а правой нанес ему резкий и страшный по силе удар ребром ладони где-то за ухом.

Удар настиг пса в прыжке и был настолько молниеносным, что Андрей даже не заметил, куда точно он пришелся. Раздался хруст проломленного черепа, и бедное животное камнем рухнуло у ног Дрозда.

Агония пса была короткой и почти бесшумной. Он тихо проскулил – словно застонал, дернулся несколько раз, беззвучно разевая пасть, и затих, уткнувшись носом в лужицу крови, которая полилась из ноздрей.

Мельком, с ужасающим безразличием посмотрев на поверженное животное, Дрозд достал носовой платок, вытер правую руку, и бросил его в урну.

У Андрея от удивления отвисла челюсть. Убить пса голыми руками! И какого пса. Юноша был изумлен до крайности.

Битюг на некоторое время остолбенел. Расправа с псом была настолько быстротечной, что все происходящее показалось ему наваждением.

По-прежнему невозмутимый Дрозд, стоя напротив парня, рассматривал его с интересом естествоиспытателя, который нашел омерзительного слизня.

– С-су-у-ка-а…

Бранное слово, со свистом вырвавшееся из горла здоровяка, показалось Андрею шипением рассерженного удава.

– Разотру… падла… в пыль!

Битюг горой навис над Дроздом, который был ростом ему до плеча.

На фоне упитанной туши хозяина пса тщедушный Дрозд казался еще меньше, чем на самом деле. Глядя на клешни здоровяка, Андрей почувствовал, как страх словно приковал его к земле пудовыми цепями.

Он был уверен, что разъяренный битюг сломает Дрозда пополам – словно соломинку. А затем и до него доберется. Если, конечно, догонит…

Все дальнейшее произошло обыденно, но совсем не так, как предполагал Андрей.

Рука Дрозда метнулась вперед со скорость нападающей кобры, и его длинные худые пальцы вцепились в горло парня мертвой хваткой. Здоровяк захрипел, закатив глаза под лоб, и медленно опустился на колени.

– Не дергайся, – почти ласково сказал ему Дрозд. – Иначе кадык вырву. Молодец… Так и стой. Хороший мальчик. Запомни, дружок…

Он склонился к уху здоровяка и говорил почти шепотом. Резко очерченное лицо Дрозда с хищным ястребиным носом было зловеще спокойным.

Но это спокойствие показалось Андрею страшнее безумной ярости. Будто сама смерть стояла над задыхающимся от удушья парнем, который от неожиданности совсем потерял голову, и пускал слезу, словно большой ребенок.

– Запомни, дружок – сегодня ты родился во второй раз. Я не убил тебя только потому, что смерти пса вполне достаточно. Он погиб из-за твоей глупости. Все, прощай…

С этими словами Дрозд отпустил горло хозяина пса и легонько толкнул его ладонью в лоб. Парень мягко завалился назад и потерял сознание.

– Пойдем отсюда, – обратился Дрозд к потерявшему дар речи Андрею. – Пора обедать. Между прочим, у меня есть креветки. Деликатес – пальчики оближешь. Особенно под белым соусом…

Юноша тупо кивнул, и они пошли по асфальтированной дорожке в сторону улицы. Ступив на тротуар, Андрей обернулся.

Здоровяк уже пришел в себя, принял вертикальное положение, и теперь силился удержаться на ногах. Его шатало со стороны в сторону как пьяного.

– Кто ищет себе неприятности, тот всегда их найдет, – философски заметил Дрозд, поймав взгляд Андрея. – Может, мой урок добавит ему ума. Хотя… – Он невесело ухмыльнулся. – Если у человека в башке мусор, то это надолго. Если не навсегда.

На лице Дрозда вдруг появилось тоскливое выражение; но только на один миг. Через минуту оно опять закаменело, превратившись в маску невозмутимого спокойствия.

Ни в этот день, ни после о случае в сквере они не разговаривали. Будто его и не было. Дрозд, скорее всего, выбросил этот инцидент из головы сразу.

А перед глазами Андрея, как только мысли переносили его в сквер, немедленно появлялось траурно-алое пятно крови на светло-сером асфальте. Он не мог без содрогания вспоминать, как просто и даже обыденно Дрозд расправился с псом. Такая жестокая невозмутимость была выше понимания Андрея.

Сегодня Андрей решил пойти на реку. В отсутствие Алины тренировки стали казаться ему откровенно скучными, и юноша, сказавшись нездоровым, прямиком со спортзала направился на пляж.

В киоске он купил два бутерброда и бутылку минеральной воды, и, уединившись в тени кустарника, задумчиво жевал кусочки сырокопченой колбасы, которые по упругости не уступали резине. Мыслями Андрей был очень далеко и от пляжа, и от города, и даже от родной страны.

– Вот ты где… Хи-хи…

Негромкий голос, раздавшийся рядом, заставил задумавшегося юношу вздрогнуть.

Андрей поднял голову и встретился взглядом с Чупачупсом. Так прозвали Гелия Пекарского, который учился в том же классе, что и Андрей.

– Тебе чего? – недовольно спросил Андрей.

Чупачупса в школе не любили. Это был ярко выраженный подхалим, наушник и мелкий пакостник. Семья Гелия слыла зажиточной и даже интеллигентной, тем не менее, Чупачупс никогда не упускал случая прибрать к рукам то, что плохо лежало.

Поговаривали, что Пекарский приторговывал наркотой среди школьников младших классов. Но за достоверность информации Андрей не поручился бы.

– Привет… Хи…

Загадочно ухмыляясь, Чупачупс сел в тени напротив Андрея, подогнув под себя длинные худые ноги. Его непропорционально маленькие коричневые глазки тревожно блестели, а ярко-рыжие волосы были всклокочены и смахивали на воронье гнездо.

Пекарский и впрямь напоминал леденец на палочке, благодаря которому получил свое прозвище. Он был длинный, как глист, зато имел голову колобком, казавшуюся шире плеч.

Когда Чупачупс бежал, то создавалось впечатление, что вот-вот его тонкая шея не выдержит нагрузки, голова оторвется и покатится по земле, словно футбольный мяч.

Несмотря на то, что лето уже заканчивалось, кожа у Пекарского была серовато-белого цвета. Он снял майку, и Андрею померещилось, что на него дохнуло могильным холодом.

– Ну?

Андрей смотрел на Чупачупса выжидающе и с невольной тревогой.

За десять школьных лет он поневоле изучил Пекарского, что называется, вдоль и поперек. Андрей знал: если появляется Чупачупс, значит нужно ждать неприятностей.

Хорошо подкованные в истории старшеклассники почти всерьез предлагали поступить с Пекарским так, как в древние времена, когда гонца, принесшего плохую весть, посылали на плаху. По этой причине "рокового" Чупачупса сторонились, как зачумленного.

И тем не менее, Пекарский в роли изгоя чувствовал себя прекрасно. Всеми гонимый, он научился тщательно прятать свои мысли под маской недалекого простака.

На его лунообразной физиономии практически всегда была приклеена глуповатая улыбка вкупе с предупредительным выражением, легко читающимся как "Чего изволите?". Чупачупс был непревзойденным льстецом, и на его удочку, даже не подозревая об этом, попадались многие.

Андрей в классе тоже был на положении отверженного – может, в меньшей степени, нежели Пекарский, но со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Между ними была только одна, но весьма существенная, разница: Андрей сам сторонился коллектива, а Чупачупса не принимали в свои игры даже ученики младших классов.

В свое время всеми отвергнутый Пекарский пытался подружиться хотя бы с Андреем – как с другом по несчастью, но из его затеи ничего не вышло. Андрею приятней было одиночество в своем коконе, нежели дружба с человеком, способным продать ближнего за грош.

– У тебя фигурка – класс, – сказал Чупачупс, изображая на своей веснушчатой физиономии искреннее восхищение. – Мне бы такую…

Он согнул руку в локте, пощупал мягкую мышцу и сокрушенно вздохнул.

– Все изложил? – с неприязнью спросил Андрей, пропустив мимо ушей откровенную лесть Чупачупса. – Если да, то вали отсюда по холодку. Не мешай отдыхать.

– Фи, как грубо… Я к нему с дорогой душой, а он – ругается…

Чупачупс и не думал уходить, наоборот, устроился поудобней.

Андрей не без уныния покорился неизбежному и промолчал. Он знал: если Чупачупс вцепится в когонибудь, то избавиться от него по-доброму невозможно.

А поскольку Андрей являлся противником рукоприкладства, то несколько часов в обществе Пекарского можно было считать выброшенными из жизни.

– Книжки читаешь…

Чупачупс повертел в руках детектив в яркой обложке, который Андрей взял на пляж, чтобы убить время.

– Книжки – это хорошо… Хи-хи…

Загадочное выражение словно приклеилось к лицу Пекарского. Он оставил книгу и начал ковырять в зубах спичкой.

– Закуришь? – спросил Чупачупс, доставая сигареты.

– Шутник…

Андрей раздраженно отвернулся. Кому-кому, а Пекарскому было хорошо известно, что Андрей не курит.

Черт возьми, что нужно этому ублюдку?!

– Напрасно…

Чупачупс показал в широкой улыбке крупные зубы, которые росли вкривь и вкось.

– Сигарета успокаивает.

– Я и так спокоен.

– Пока спокоен…

– Что ты хочешь этим сказать?

– А я уже почти сказал.

Чупачупс снова осклабился.

– Ты советы принимаешь? – спросил он многозначительно.

Андрей хотел сказать, что да, принимает, но только не от таких придурков, как Гелий Пекарский, однако сдержался.

Юношу начало разбирать любопытство, смешанное с тревогой: уж больно загадочно выглядел Чупачупс, словно владел некой тайной, имеющей для Андрея большое значение.

– Допустим, – сказал сквозь зубы Андрей.

– Тогда слушай: бери ноги в руки и линяй отсюда как можно скорее.

– Не понял…

– Тебя по всему пляжу ищет Самурай с братвой.

Андрей почувствовал, как тревожно сжалось сердце. Самурай, бригадир вощанских отморозков, был тем бандитом, который имел виды на Алину.

– Зачем? – спросил Андрей – лишь бы сказать что-нибудь.

– Хи-хи… – показал свои лошадиные зубы в карикатурном оскале Чупачупс. – Я этого не знаю, а тебе лучше у них не спрашивать. По-моему, они накурились травки и имеют очень серьезные намерения. Так что сам смекай.

Похоже, Пекарский говорил правду. Наверное, на пляже отирался соглядатай Самурая, решил Андрей, который увидел его и доложил своему отмороженному боссу.

Но почему Чупачупс решился на доброе дело? С какой стати?

Впрочем, гадать было недосуг. Если Пекарский не соврал, и впрямь нужно делать ноги. Как можно скорее – еще одна встреча с вощанскими могла закончиться для Андрея совсем плачевно. Тем более, что у них сейчас от травки мозги набекрень.

– Спасибо, – чуток поколебавшись, сказал Андрей и начал одеваться.

– За спасибо ничего не купишь, – ответил ему Чупачупс и пошел прочь.

– Эй! – крикнул он уже издали. – Теперь ты передо мною в долгу! Понял?

– А не пошел бы ты… – сквозь зубы процедил Андрей, и скрылся в зарослях.

Он не рискнул топать по открытому месту, решив, что осторожность не помешает. Правду говорил Чупачупс, или нет, уже было неважно.

К юноше, несколько расслабленному летним зноем, вернулась его обычная предусмотрительность. Мать давным-давно отучила Андрея от иллюзий, которые в отрочестве доставляют много неприятностей.

Волкодав

Да-а, красиво жить не запретишь… Я смотрел на офис Висловского и глотал слюнки.

Он за бесценок выкупил разваливающийся старинный особняк (до революции в нем находилось Дворянское собрание) и превратил его в пасхальное яичко. Конечно, денег Висловский ухлопал не меряно. Одна мраморная облицовка фасада тянула на пол-лимона, не меньше. Притом, "зеленью".

Все это было, так сказать, на заре капитализации, когда везде крутились бешенные бабки, в основном наличка. Нынче настали другие времена, когда и десять штук хорошие деньги.

Но даже имея финансовые затруднения, сидеть в таком офисе – мечта многих бизнесменов. Тем более, что здание, кроме исполнения своих непосредственных функций, служило еще и приманкой… для таких лохов, как я.

Новенький "мерс" Висловского стоял на месте, и я облегченно вздохнул. Значит, Денни, как он себя именовал, находится в своем рабочем кабинете.

Я мог бы предварительно созвониться с ним, но, как говорится, ученье свет… Его секретарша, едва заслышав мой голос, тут же отвечала, что шеф или очень занят или в отъезде.

Когда я начинал проявлять настойчивость, она просила меня подождать, и я минут пять, а иногда и больше, слушал музыкальные паузы импортного телефона.

Спустя какое-то время у меня на эту, с позволения сказать, музыку выработался стойкий рефлекс – как у подопытной собаки академика Павлова. Когда в телефонной трубке раздавались первые аккорды, я просто зверел и готов был убить первого подвернувшегося под руку.

Еще хуже обстояли дела, когда звонила Марья. Худосочное чмо, сидевшее в приемной Висловского, цедило сквозь зубы что-то невнятное и без зазрения совести бросало трубку. По крайней мере, мне секретарша не хамила.

– Вы к кому? – кротко спросил меня дежуривший снаружи здания охранник, здоровенный детина с короткой стрижкой и низким дегенеративным лбом, стараясь как можно более смягчить свой грубый бас.

Видно было, что вежливость и обходительность даются ему с трудом. Я его понимал и сочувствовал. Нельзя заставлять слона работать продавцом в посудной лавке.

– К шефу, – ответил я, не менее вежливо улыбнувшись в ответ.

– Вам назначено?

– Нет. Но мы с ним старые друзья, так что он будет рад меня видеть.

– Момент… – Он сделал глазами знак второму охраннику, стоящему поодаль. – Я сейчас звякну в приемную.

Извините, такой порядок… Как вас представить?

Я назвал свою фамилию. Детина вошел в здание, где, как мне уже было известно, в стеклянной будке находился пост охраны с телефоном и мониторами видеокамер, расположенных по периметру особняка.

Возвратился он очень быстро. К сожалению, потеряв по дороге вежливость и обходительность. Теперь охранник смотрел на меня со злобным недоверием – как цепной кобель.

– Шеф не принимает, – буркнул он недружелюбно.

– А когда будет принимать?

– Я почем знаю? Звоните секретарю. Мое дело маленькое – охранять.

– И то верно…

Я широко улыбнулся и фамильярно похлопал его по плечу.

– Охраняй, братан. Бди. Удачи тебе.

Охранник хотел было продемонстрировать независимость, сбросив мою руку со своего плеча, но, взглянув мне в глаза, тут же благоразумно укротил свой порыв.

Мы были примерно одного роста – где-то под два метра каждый. Правда, в моем теле не нашлось бы и грамма лишнего веса, в отличие от туши охранника, налитой жиром под завязку.

Однако это вовсе не значило, что парень слабак. Скорее, наоборот. Силушки у охранника хватало, в этом можно было убедиться, посмотрев на широкие кисти его ручищ, похожие на лопасти весел.

Его смутило другое – мой нехороший взгляд. Видимо, парень, несмотря на свой дегенеративный облик, все же не был полным идиотом.

Похоже, во время службы в армии ему доводилось бывать в горячих точках. На войне у солдат развивается просто сногсшибательный нюх на смертельную опасность.

Я и впрямь был настолько разъярен хамским поведением Висловского, что мог наломать дров. Этот мой настрой парень уловил сразу. И стушевался. Так нередко бывает в дикой природе, когда два зверя выясняют отношения не схваткой, а взглядами.

Забравшись в свой БМВ, я постарался успокоиться и трезво просчитать сложившуюся ситуацию. Выходило на то, что Висловский меня просто-напросто игнорирует.

Выражаясь более конкретным деловым языком, этот сукин сын кинул меня как последнего фраера. А это уже не шуточки.

Я человек мирный и неконфликтный, но не до такой же степени. Доедай Висловский последний хрен без соли, я, может, и не простил бы его, но понял.

Однако, когда под офисом должника стоит тачка стоимостью в сотню косых "зеленью", а его задница покоится в приватизированном офисе, который тянет минимум на четыре миллиона долларов, то поневоле хочется разобраться с ним по полной программе.

Поразмыслив чуток и причесав растрепанные нервы, я решил дождаться, пока Висловский покинет свою нору, чтобы все-таки побеседовать с ним, пусть и на улице. Мне уже было известно, что у особняка есть и черный ход.

Но я почему-то не думал, что Висловский попытается смайнать от меня через забор, а затем проходными дворами. Это было бы чересчур.

Ждать пришлось недолго. Охранники видели, что моя машина не покинула стоянку, но почему-то не доложили об этом шефу. Видимо, на сей счет не было соответствующего распоряжения.

Через некоторое время один охранник уехал в банк вместе с кассиром, и вход остался сторожить толстомясый детина. Он прохаживался туда-сюда, изредка поглядывая в мою сторону со скептической ухмылкой. Наверное, ситуация ему казалась забавной.

Висловский вышел в сопровождении двух телохранителей. Третий – водитель – дожидался шефа в машине.

Я поторопился покинуть БМВ и быстро пошел к Висловскому. Телохранители немедленно ощетинились и встали на моем пути.

– Оставьте его! – приказал Висловский, и телохранители нехотя расступились.

Мне было понятным их рвение. Телохранители большие мастера устраивать показуху. Собственно говоря, именно за это им и платят. Потому что каждый мало-мальски разбирающийся в таких делах человек знает: от наемного убийцы защиты нет.

За свою жизнь может быть спокоен разве что президент, и то не в полной мере. Но его охраняют не одиндва человека, а не меньше трех тысяч обученных по высшему разряду профессионалов.

– Привет, – сказал Висловский, натянуто улыбаясь. – Ты ко мне?

– Нет, к твоей теще, – ответил я, закипая. – Может, пора прекращать эти игры!?

– Ты о чем?

Висловский был сама невинность.

– Все о том же. Похоже, ты считаешь меня мальчиком для порки. Это опасное заблуждение… Денни.

– Ты мне угрожаешь?

– Предупреждаю. Мне нужны мои бабки.

– Я сейчас пустой. По-моему, на эту тему мы уже говорили.

– Можешь отдать товаром. Я не буду возражать.

– Нет! – отрезал Висловский. – Получишь деньгами.

– Когда?

– Трудно сказать… Может, в конце следующего месяца. Или позже.

– Деньги мне нужны сейчас! Скажем, завтра или послезавтра.

Я с трудом сдерживал клокочущую внутри злобу.

– Я не художник, рисовать баксы не могу, – резко отрубил Висловский.

– Продай что-нибудь, в том числе и пару своих тачек. Их у тебя как грязи – больше, чем нужно. Насколько я знаю, у тебя есть три или четыре квартиры в центре. Они стоят больших денег. Долги нужно отдавать, и ты это знаешь не хуже меня.

– А вот это уж мое дело, сколько у меня машин и квартир и продавать мне их или нет! Сказано – приходи через месяц. И точка. Все, мне некогда разводить тут базар-вокзал. Бывай.

– Ах, Денни, Денни…

Огромным усилием воли я заставил себя говорить спокойно, хотя язык слушался меня плохо.

– Нехорошо… обманывать партнеров. Очень нехорошо. Жадность фраеров губит. Слушай и запоминай: чтобы вернуть долг, даю тебе срок – ровно три дня. Кстати, ты верно заметил: больше базара на эту тему не будет. Учти – нет проблемы, которую нельзя решить; так или иначе…

Я сделал вид, что собираюсь уходить.

– Постой! – вскричал Висловский. – Что ты имеешь ввиду?

– Что имею то и введу… фраер деревенский. Увидишь.

С этими словами я независимо сплюнул, резко повернулся и неторопливо пошагал к машине. Дальше говорить с Висловским было бессмысленно. (По крайней мере, сегодня).

Похоже, не видать мне денег, как своих ушей. Устраивать разборки я не собирался, а про срок ляпнул, чтобы хоть как-то досадить этому гаду. Пусть подергается. Неопределенность часто хуже пытки.

Придется согласиться на предложение итальянцев, думал я по дороге на фирму. Конечно, в этом случае я теряю лицо, как говорят японцы, но получаю возможность удержать свое детище на плаву.

А лицо… да фиг с ним! Мы, чай, не самураи. И суждения по поводу чести у нас несколько иные. Что русскому человеку в радость, то иноземцу в тягость. Так уж исстари ведется.

Менталитет у нас другой. Что это такое и с чем его едят, непонятно ни нам, ни иностранцам, хотя все об этом болтают, почем зря. Главное, чтобы этот самый менталитет жить свободно не мешал.

В офисе меня ожидало очередное огорчение: свои люди из налоговой инспекции предупредили, что скоро грядет проверка. Здравствуй милая моя, я и растерялси…

Опять непредвиденные расходы: на спецпитание проверяющим, которое хорошо идет в их ненасытные глотки только с шампанским и дорогими коньяками, на взятку, чтобы налоговики закрыли глаза на упущения в работе – у кого их не бывает? И еще на что-нибудь; если уж фирму начинают трясти, то открывай кошель пошире.

– Вы куда? – спросила Марья, многозначительно посмотрев на часы.

– Пойду напьюсь, – ответил я честно. – Непременно нужно расслабиться. Иначе из-за всех этих проблем попаду в психушку. Не хочешь составить компанию? – вдруг ляпнул я, как следует не подумав.

Марья, как мне показалось, опешила: такое предложение прозвучало из моих уст впервые. Она некоторое время размышляла – недолго, а затем осторожно ответила:

– Нам должны звонить…

– Понял. – Я сделал ей ручкой. – Тогда в следующий раз. Ежели что, щебечи мне по мобильной связи. Всех благ…

С этими словами я поторопился покинуть офис – чтобы Марья не передумала. Не хватало еще ей увидеть своего шефа пьяным вдрызг. Под мухой я способен на такие "подвиги", что лучше о них и не вспоминать…

Чем мне нравятся нынешние времена, так это великим множеством разнообразных забегаловок, которые работают практически круглые сутки. В них есть что выпить, чем закусить и кого полюбить – скромно выражаясь.

Ну и, при большом желании, если уж совсем невтерпеж, можно быстро и без особых усилий выпросить, чтобы тебе дали по физиономии.

Я, как человек мирный, не горел желанием махать кулаками, а потому выбрал уютное немноголюдное кафе в полуподвале с шикарным кондиционером, который гнал воздух, напоенный запахами хвойного леса.

Техника на грани фантастики…

Это питейное заведение открыли совсем недавно, и пока за ним не числились разные нехорошие истории со стрельбой и мордобитием. Наливаясь помаленьку спиртным, я постарался напрочь отключиться от действительности и предался воспоминаниям. А что еще остается холостому мужчине далеко не юношеского возраста?

Но вспоминал я не своих бывших подруг, как это обычно бывает у мужчин, а старых друзей и недругов.

Хотя в моей прежней жизни такое разделение чаще всего было весьма условным.

Все зависело от обстоятельств и приказов вышестоящего начальства. Которые звучно именовались воинским долгом.

И прощаем долги наши… В священном писании все целесообразно и просто. Но мне почему-то не хочется прощать кое-кому; в особенности тем, кто пытался сделать из меня послушное орудие для достижения личных целей.

Ладно, пусть их… Дела давно минувших дней. Увы, что-либо изменить или поправить уже невозможно.

Мне свои грехи делить не с кем, за них в ответе только я один. Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.

Чай, не мальчик был, когда подписывал соответствующие обязательства…

Интересно, где сейчас обретается мой бывший сержант Акулькин, с которым мы воевали в Афгане?

После того, как Акулькина (или Акулу) зачислили в спецподразделение ГРУ, я виделся с ним редко и общались мы недолго – от силы час-полтора, чтобы успеть раздавить пару пузырей беленькой. И наша последняя встреча-прощание была краткой и немногословной. Он как раз лежал в госпитале после очередного задания в Чечне.

Рана, в общем-то, оказалась пустяковой – пуля прошла навылет, не зацепив кость, и выздоравливающий Акула кадрил симпатичную медсестру. Так что ему в тот момент было не до меня.

Правда, он намекнул, что у него как будто намечается вояж "по местам боевой и трудовой славы". То есть, в Южную Америку, которую он знал вдоль и поперек.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В нашей системе никогда не знаешь, в какую сторону тебя забросит судьба в лице твоего куратора.

"Холодная" война закончилась, но это вовсе не значило, что люди нашей профессии остались не у дел.

Теперь все подспудные нарывы и язвы, которые раньше были заморожены, начинают с удивительной наглостью выползать наружу, и кому-то ведь нужно уметь ловко обращаться со скальпелем.

Чик – и готово. И нет очередного кандидата в местечковые Наполеоны. Чтобы воздух не портил. И не разлагал здоровое капиталистическое общество.

В общем, с Акулой более-менее ясно. Человек при деле. Если еще жив. А вот что случилось с Ершом, куда он запропастился, – это вопрос.

Наша последняя – нечаянная – встреча случилась в Париже[5] 30 августа 1996 года. И там мы оказались по разные стороны баррикады.

Хорошо, что тогда у меня хватило ума не становиться у Ерша на пути. Иначе лежать бы мне на какомнибудь парижском кладбище безымянным бродягой-клошаром, дожидаясь судного дня.

Нет, я не слабак, отнюдь. Но против Ерша я не более чем букашка. Это при всех моих незаурядных физических данных и солидной практике боевых единоборств.

Ерш был и киллером на службе у мафии, и смертником-"куклой" в спецшколе ГРУ, и работал на международный синдикат наемных убийц… Пришлось ему выполнять задания и моей бывшей "конторы".

Мне приходилось встречать с Ершом на татами, и я на собственной шкуре испытал это весьма сомнительное "удовольствие". Таких бойцов, как Ерш, можно пересчитать по пальцам. И даже в этом случае он будет стоять во главе списка. Силен мужик…

Наша "контора" искала его по всему миру около пяти лет. Ерш словно в воду канул. Исчез, растворился бесследно, что при возможностях ГРУ просто невероятно.

Уж не знаю, какая муха укусила моих боссов, и зачем он так им понадобился, но в поиске были задействованы большие силы. И все впустую.

Мало того, не удалось разыскать и семью Ерша – жену и сына. Но тут, насколько мне было известно, понадеялись на родную милицию, которая и сработала, как обычно. То есть, по известному принципу "Моя хата с краю".

Не значится клиент в домовой книге – и ладно. Тем более, что за женой Ерша никаких уголовно наказуемых деяний не числилось.

Увы, наши правоохранительные органы на дух не переносят таскать каштаны из огня для смежников. Так уж повелось со времен культа личности…

Ушел я из кафе, когда стемнело. Дежурный по автостоянке посмотрел на меня укоризненным взглядом, но промолчал.

Понятное дело – от меня несло как из винного погреба. Видимо, дежурный привык к тому, что его клиенты, в основном "новые" русские, по ночам трезвые за руль не садятся. А потому относился к такому безобразию достаточно спокойно. По крайней мере, внешне.

Доехал я до своего гаража благополучно. В темное время суток наши автоинспекторы предпочитают отсиживаться в своих гнездах – от греха подальше. Или стараются держаться освещенных мест.

Я же рулил по темным закоулкам, куда сотрудники милиции и днем не заглядывают.

Впрочем, я не был пьян до изумления. Чтобы упиться до чертиков, мне нужно было принять на грудь как минимум два литра водки. Что в одиночку немыслимо и неприлично.

Я был всего лишь навеселе. Это как раз то состояние, когда все беды и горести кажутся ничтожными, а жизнь неожиданно расцвечивается разноцветными красками и приобретает новый, многообещающий смысл.

Мой дом находился в престижном месте – неподалеку от центральной городской площади. В свое время я не пожалел денег, прикупив трехкомнатную квартиру у бывшего партийного босса преклонных лет, которому развивающаяся демократия наступила на мозоль, уравняв его в правах, а значит и в пенсионном обеспечении, с простым народом.

В связи с таким обломом содержать козырное жилье ему было не по карману. Поэтому он приобрел для себя и своей старухи скромную клетушку в отдаленном районе города и стал непременным участником всех митингов и демонстраций, ратующих за возвращение золотой эры развитого социализма с персональными пенсиями, государственными дачами, спецпайками и спецраспределителями дефицитного барахла.

Конечно, трех комнат, по которым можно запросто кататься на велосипеде, для меня было многовато. Я уже не говорю о просторной кухне-столовой и нескольких кладовых.

Но я был сражен наповал огромными окнами, высокими потолками и шикарной лепниной -такую прелесть теперь не делают.

Однако главную роль в моем решении приобрести эту квартиру, как я понял позже, сыграло вовсе не желание приобщиться к сонму "новых" русских, не мыслящих свое существование без престижного жилья.

Все дело в том, что в отрочестве у меня был приятель, сын крупного партайгеноссе. Наша дружба зиждилась в основном на моих кулаках, которые уже тогда были весьма внушительными, и которыми я готов был защищать своего дружка в любое время и при любых обстоятельствах.

Дружили мы недолго. Что поделаешь – гусь свинье не товарищ. Этот постулат очень быстро втолковала мне его мамаша, склочная баба с замашками базарной торговки, но с претензиями на дворянскую спесь.

Однако мне хватило и нескольких посещений квартиры приятеля, произошедших в отсутствие его родителей, чтобы на всю оставшуюся жизнь в моей душе осталась черная зависть к власть имущим, которым за здорово живешь доставались шикарные апартаменты.

Приобретенная мною квартира была очень похожая на ту, что запечатлелась в моей памяти навсегда. И это послужило главным аргументом во внутреннем споре с самим собой "покупать – не покупать".

Я заплатил, не скупясь…

Что значит потерять бдительность. И соответствующие навыки. Жизнь на гражданке, конечно, тоже не мед, в особенности у бизнесмена – только успевай увертываться, чтобы и нажитое сохранить, и голову не потерять.

Но супротив моего прежнего бытия она не идет ни в какое сравнение. Разница между ними примерно такая, как между ходьбой по минному полю и по цветочному лугу, где местами встречаются рытвины, благодаря которым можно нечаянно подвернуть ногу.

Они ждали меня на лестничной площадке возле лифта. И это притом, что дверь парадного в моем доме была металлической и имела цифровой замок.

Правда, его поставили не столько от воров (разве вора чем-нибудь остановишь?), сколько от попрошаек разных мастей и калибров – от цыганок и жителей когда-то цветущей Молдавии, до бомжей и местной шпаны разных возрастов и разной степени запущенности.

Они ждали меня…

Андрей

Школа, в которой учился Андрей, была из престижных. Кого ни попадя в нее не принимали. Особенно в последнее время.

В Первой городской (так именовалась школа) обучались только дети "новых" русских, разбавленные жиденькой прослойкой отпрысков интеллигенции, занимавшей высокие посты в городское иерархии.

В эту школу Андрей попал совершенно случайно. Дело в том, что бабуля, за которой присматривала мать, была преподавателем математики и проработала в Первой городской всю свою жизнь. Она и составила Андрею протекцию – директор, бывший ее ученик, не смог отказать любимой учительнице.

Поначалу все складывалось наилучшим образом. Андрей был смышленым любознательным мальчиком, и все схватывал на лету. Он, как и вообще пацаны, не отличался особым прилежанием, но мать держала его в ежовых рукавицах, и Андрею поневоле приходилось учить уроки на совесть.

Мать почему-то вбила себе в голову, что ее сын обязательно должен получить высшее образование. И ради своей мечты она не жалела сил. В прямом смысле этого слова.

Главная проблема заключалась в хроническом безденежье. Скудного заработка матери не хватало, чтобы свести концы с концами.

У них была так называемая "дача" – участок за городом в пять соток, оставшийся в наследство от бабули, с фанерным домиком для сельскохозяйственного инвентаря.

Однако и этого крохотного клочка земли хватало, чтобы обеспечить их маленькую семью овощами и фруктами на целый год. Мать по весне даже приторговывала свежей зеленью, чтобы выручить немного денег на продукты.

Как оказалось, бесплатное образование требовало много денег. Тем более, в престижной Первой городской школе.

Почти каждую неделю классная руководительница ходила, что называется, с шапкой по кругу, собирая дань с учеников. Нет, не для себя лично, а на школьные нужды. Ведь в таком козырном учебном заведении все должно быть по высшему разряду…

Поначалу, когда Андрей учился в младших классах, эти поборы хотя и били мать по карману, но не так чтоб уж очень.

В те времена еще были сильны отголоски прежних традиций, когда ученики тратились только на подарок в складчину классной руководительнице в Международный женский день 8 марта. А помощь школе со стороны родителей в основном заключалась в ремонте столов и стульев, и – гораздо реже – в покраске и побелке классов.

Все изменилось, когда после приватизации начался период демократизации; в том числе и школьного обучения. На образование государство выделяло сущий мизер, а пыль в глаза многочисленным проверяющим Первая городская должна была пускать в обязательном порядке. Никуда не денешься – престиж.

И конечно же, в связи с новыми веяниями Андрей оказался изгоем. В семье просто не было таких денег.

Тогда мать, договорившись с учительницей, стала убирать класс. Бесплатно. И анонимно. Никто из одноклассников не должен был знать, что родительница Андрея – уборщица. Так решила мать.

Отработав смену в больнице, она торопилась в школу. Обычно уборку мать начинала уже затемно – чтобы ее не могли видеть ученики.

Классная руководительница, с которой на этот счет была договоренность, тайну уборщицы хранила свято.

Хранила и тихо радовалась. Еще бы – теперь ее класс всегда блистал идеальной чистотой.

Учительница радовалась, а юноша страдал безмерно. С душевным трепетом едва не каждый день он ждал, что одноклассники узнают, чем занимается мать, и поднимут его на смех.

А о том, что отпрыски "новых" русских относятся с жестокостью и презрением ко всем "нижестоящим" в уже складывающейся табели о рангах, Андрей знал не понаслышке.

В младших классах такой снобизм был малозаметен. Но с годами барьер, отделяющий богатых от середняков по достатку (не говоря уже о бедных), становился все выше и прочней.

У детей "новых" русских был свой круг общения, свои радости и проблемы. Не говоря уже об одежде.

Денег, за которые было приобретено платье какой-нибудь одноклассницы, семье Андрея хватило бы на полгода.

Юношу выручало единственное: в их школе не было принятым интересоваться, а тем более докапываться, чем занимаются родители учеников и откуда у них такие большие деньги.

Одноклассникам было известно лишь то, что мать Андрея – медицинский работник; в какой-то мере это соответствовало истине. И все, не более того. А поскольку друзьями он так и не обзавелся, откровенничать ему было не с кем…

Последним уроком в расписании значилась физкультура. Щедро наделенный от природы силой и сноровкой, Андрей, тем не менее, старался не выделяться из общей массы.

В школе мало кто знал, что он занимается гимнастикой, а юноша скромно помалкивал. Даже на поприще, где ему практически не было равных, он старался быть как все.

Правда, нормативы Андрей выполнял, за что преподаватель физвоспитания Ник-Ник – Николай Николаевич – к нему очень даже благоволил. Возможно, он хорошо относился к Андрею еще и по той причине, что юноша был послушен и прилежен и не позволял себе диких выходок, на которые были горазды другие ученики, дети городской элиты.

Сегодня Андрей был мрачнее обычного. Страдания терзали его юное сердце, и он не знал, куда себя деть от этого неприятного ощущения, испытуемого им впервые в жизни.

Что-то разладилось в его отношениях с Алиной. После возвращения из дальнего зарубежья ее будто подменили. Их первое чувство начало постепенно начало иссякать, как родник в засушливую пору. Алена начала им помыкать и командовать, словно он был даже не ее подчиненным, а рабом.

Капризы следовали один за другим, и только любовная страсть, всецело овладевшая юношей, удерживала его от необдуманных поступков. Иногда ему хотелось влепить ей затрещину и уйти, чтобы не возвращаться никогда.

Но Алена была настоящей представительницей слабого пола. Она всегда чувствовала ту черту, через которую переступать нельзя.

В нужный момент Алена вдруг становилась прежней – ласковой, нежной, уступчивой, и приподнятое настроение счастливого влюбленного снова возвращалось к Андрею, чтобы в очередной раз нацепить ему на нос розовые очки.

Теперь Андрей уже не провожал Алину домой, как раньше. Ее отец занял какой-то большой пост, и Алена получила в свое распоряжение машину с водителем. Их встречи наедине стали редкими, и чаще всего случайными. Андрею казалось, что она начала его избегать.

Чтобы проверить свои подозрения, он решился на постыдный с его точки зрения поступок. Андрей надумал проследить за Алиной.

Лучше бы он этого не делал…

Андрей вспоминал прошлый вечер и наливался желчью. Он не пошел на тренировку, а нанял такси и стал дожидаться Алину возле спорткомплекса. Она выпорхнула из здания как обычно в окружении поклонников и приятельниц, уселась в отцовское авто и отбыла… но не домой.

Дрожа от лихорадочного возбуждения, он наблюдал, как Алена подъехала к входу в престижный ресторан, где ее ожидал высокий плечистый парень. Глядя, как он обнимает и целует Алину в щеку, юноша не выдержал, и в ярости заскрипел зубами.

– Что, зазноба изменила? – с пониманием спросил таксист, мужчина в годах, до этого молча и беспрекословно выполнявший все распоряжения клиента.

– Не ваше дело! – грубо отрезал Андрей и, бросив деньги на сидение, выскочил из такси.

– Молодо – зелено… – услышал он вслед осуждающее резюме таксиста. – У тебя, парнишка, такого добра еще будет и будет…

"А не пошел бы ты!..", – мысленно вызверился совсем потерявший голову Андрей. И поторопился прильнуть к окну ресторана. Внутри он увидел веселую компанию, к которой и присоединилась Алена со своим кавалером.

Наверное, Андрей простоял бы под рестораном до полуночи, но его шугнул швейцар, дюжий детина с физиономией, смахивающей на морду злобного бульдога.

Возвратившись домой, Андрей закрылся в своей комнате, упал на постель и принялся страдать, накрыв голову подушкой. Его буквально распирала злость на все и вся. А неверная Алена получила столько нелестных эпитетов в свой адрес, что ей должно было икаться до самого утра.

Тем не менее, она позвонила ему где-то около двенадцати; Алена знала, что его мать на ночном дежурстве.

Наверное, немой призыв Андрея она почувствовала еще в ресторане.

– Ты не спишь? – с фальшивым удивлением спросила Алена.

– Сплю, – сердито буркнул Андрей. – Ты разговариваешь с домовым. Что нужно?

– Почему тебя не было на тренировке? Ты заболел? – Алена никак не отреагировала на грубый тон Андрея, что было необычно.

"Чует кошка, чье сало съела, – мстительно подумал юноша. – Никогда не прощу, никогда!" – Может быть, – туманно ответил Андрей, хотя на языке вертелись совсем иные слова.

– Что значит – может быть? Ты болен или нет?

– А тебе какое дело до моего здоровья?

Трубка умолкла. Андрей слышал лишь учащенное дыхание Алины. Похоже, она была сбита с толку и не понимала, какая муха укусила Андрея.

Он зло ухмыльнулся, но трубку не бросил, хотя такое желание было.

– Почему ты мне хамишь? – наконец сдержанно спросила Алена.

– Извини, я плохо воспитан, – сказал Андрей.

И, не удержавшись, добавил:

– Твой… милый друг, с которым ты ходишь по кабакам, куда любезней, чем я.

Теперь трубка молчала не менее минуты. Андрей терпеливо ждал. Его переполняли противоречивые чувства. Он понимал, что поступает неправильно, но не мог остановиться.

– Это мое личное дело – с кем ходить… по кабакам, как ты выражаешься.

По голосу Алины юноша понял, что она одновременно удивлена и раздражена.

– От тебя ведь не дождешься приглашения… хотя бы в театр.

– Что верно, то верно, – сказал Андрей после небольшой паузы.

Он неожиданно быстро успокоился – будто очнулся от наваждения; но это спокойствие не сулило ничего хорошего.

– Вот и поговорили. – Он вдруг начал говорить хриплым голосом. – Все, пока, спокойной ночи.

И недрогнувшей рукой положил телефонную трубку на рычаги.

Алена зацепила самую больную его струну – у Андрея практически никогда не было карманных денег. Дватри червонца на пирожки и кофе, а также на проезд в городском транспорте – это всего ничего.

Однако даже эти деньги мать всучивала ему едва не насильно. Наверное, она бы дала ему и больше, даже на поход с Алиной в кафе или бар, не говоря уже о театре.

Но юноша видел, с какими трудами ей достаются эти жалкие гроши, и понимал, что просто не имеет права запускать руку в скудный семейный бюджет.

Он пытался устроиться работать на полставки, однако из этой затеи ничего не вышло. И вовсе не потому, что Андрей не мог найти работу. Узнав о намерениях сына, мать его идею приняла в штыки. Это было неожиданно и поначалу необъяснимо.

Что ею двигало, юноша понял лишь спустя какое-то время. Зациклившись на идее, что сын обязательно получит высшее образование, мать даже в мыслях не допускала, что он будет трудиться – пусть и временно – чернорабочим.

Андрей, как всегда, не стал с нею спорить. Со стройки, куда он подрядился убирать мусор, пришлось уволиться. О чем и было заявлено матери громогласно.

Юноша стал подрабатывать тайком: то на рынке торговкам тяжелый груз поднесет куда нужно, то "бегунком" в рекламной компании устроится – буклеты прохожим раздавать, то где-нибудь еще урвет лишнюю копейку, а то и рубль.

Правда, левых денег хватало только на мороженое и недорогие сладости. Он мог зарабатывать и больше, но из-за тренировок времени не хватало.

Алена догадывалась о незавидном материальном положении семье Андрея. Впрямую на эту тему они никогда не говорили, но она была совсем не глупой девушкой, чтобы понять очевидное.

Наверное, Алена спохватилась и поняла, что допустила бестактность, даже оскорбила Андрея. Но было поздно – телефон отключился. А позвонить еще раз и извиниться, ей, скорее всего, не позволила гордость.

К сожалению, девушка нечаянно разбудила в Андрее что-то темное, страшное, таившееся до поры до времени в тайниках подсознания. Куда и девалось его былое спокойствие и уравновешенность. Временами ему казалось, что даже кровь в жилах начала закипать. Увы, причиной тому была не только ревность…

Андрей стоял на паркетном полу спортзала словно на иголках. Как обычно, он держался в стороне, но его обостренные размолвкой чувства ловили малейшие нюансы в поведении одноклассников.

Скажи ему кто-нибудь сейчас, что он ищет повод для ссоры, он бы и сам не поверил. И тем более не поверили бы присутствующие в спортзале. Но это было именно так.

Повод появился неожиданно. Ник-Ник сделал замечание Самсону, который перед занятиями накурился "травки" и теперь развлекался тем, что устроил соревнование по плевкам на точность попадания с сыном заместителя городского мэра Ямпольским.

– Самсонов, Ямпольский, станьте в строй… пожалуйста.

Ник-Ник сказал это спокойно, извиняющимся тоном. Ему было хорошо известно, кем являются родители Самсона и Ямпольского.

Самсон даже ухом не повел. Он лишь нагло ухмыльнулся и сказал, не оборачиваясь к преподавателю:

– Пошел на хрен… старый козел.

Даже для престижной Первой городской такое хамство было явлением из ряда вон выходящим.

Все вдруг притихли, замерли. Ник-Ник, побледневший до синевы, застыл словно изваяние, не зная, как ему поступить и что говорить дальше. Старшеклассники тоже хмуро помалкивали – у Самсона были кулаки как кувалды.

– Извинись… скотина. Немедленно!

Разразись сейчас в спортзале гроза, все удивились бы гораздо меньше: "великий немой" Андрей Синицын покатил бочку! И на кого!?

– Ямполь, что я слышу? – спросил удивленный Самсон. – А может, все это мне снится?

Он с нехорошей ухмылкой начал медленно приближаться к Андрею.

Все быстро расступились, образовав круг. Ник-Ник хотел что-то сказать, но вместо слов раздалось сипение – будто начал закипать чайник. Он так и не сдвинулся с места, словно его намертво приклеили к полу.

Андрей понимал и не осуждал Ник-Ника. Мужику осталось до пенсии всего ничего, и он просто боялся потерять хорошо (и главное, вовремя) оплачиваемую работу. У Ник-Ника за плечами было только среднее специальное образование, и на его место тут же образовалась бы очередь из преподавателей, окончивших институт физкультуры.

– Ты о чем тут базлаешь, маменькин сынок? – Самсон подошел к Андрею вплотную. – Тюха ушастая, захлопни пасть, а не то я сейчас скручу тебя в бараний рог.

– Сначала извинись, – глухо сказал Андрей, все еще стараясь сдержать свои эмоции, с неистовой силой рвущиеся наружу.

И тут впервые он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Самсона. Наверное, тот прочитал в них что-то опасное, нехорошее, потому что даже отпрянул назад.

Но тут снова начала действовать "травка", и Самсон загорелся праведным гневом.

– Ну тогда получай, недоделанный!

Самсон ударил с правой, целясь Андрею в челюсть. И попал, что называется, пальцем в небо. Долей секунды раньше Андрей ушел в сторону, и будто на тренировке нанес Самсону четко акцентированный удар ногой в район сердца.

Здоровила как-то странно икнул, подкатил глаза под лоб, и рухнул на пол, словно подкошенный.

Короткое "ах!" вырвалось из уст старшеклассниц и моментально затихло – как испарилось. В спортзале снова воцарилась мертвая тишина. Все смотрели на Андрея, не веря свои глазам. Вот тебе и "великий немой"! – подумал каждый.

Не успокоился только Ямпольский. Он тоже был под кайфом, поэтому смысл происходящего до затуманенных мозгов сына заместителя мэра пока не дошел. Ямполь видел и понимал только одно: его сердешного друга Самсона бьют!

Он бросился на Андрея, особо не задумываясь. Ямполь был поменьше Самсона, но все равно Андрей уступал ему и в росте, и в весе.

Удар Ямпольского пришелся Андрею в скулу. Он не отличался точностью и мощью, но Ямполь носил на руке золотой перстень, который прочертил на лице Андрея глубокую кровоточащую царапину.

Лучше бы Ямпольский скромно постоял в сторонке. Андрей практически впервые за свою жизнь ударил человека, и этот, до сих пор незнакомый, опыт высвободил из потаенных глубин души самый настоящий вулкан.

Оскалившись, как дикий зверь, Андрей встретил Ямполя вихрем профессиональных ударов по самым уязвимым точкам тела. Он бил, не придерживая руку, и вскоре лицо Ямпольского залилось кровью.

Шатаясь и закрывая голову руками, Ямполь уже не помышлял о продолжении драки. Он был напуган, подавлен, и мечтал только об одном – куда-нибудь спрятаться.

Но Андрей все бил и бил, буквально обезумев от вида крови. Он продолжал бить Ямпольского даже тогда, когда тот упал – уже ногами.

Очнулся он от неистовства в крепких руках Ник-Ника. Преподаватель обхватил его сзади и кричал на ухо:

– Синицын, стой! Что ты делаешь, остановись сейчас же! Ну!!! Андрей, мальчик… успокойся, успокойся…

Вот так… Пойдем отсюда.

Он едва не силком потащил Андрея к двери.

– Помогите им! – сказал Ник-Ник уже на пороге, обращаясь к ученикам и указывая на Самсона и Ямпольского. – И кто-нибудь мигом к фельдшеру. Мигом!

По настоянию высокопоставленных родителей, два года назад в школе организовали медпункт, оснащенный по первому классу всем необходимым, в том числе и специальной медицинской техникой – спонсоры, они же папаши некоторых учеников, помогли.

Ник-Ник отвел Андрея в свой кабинет, представляющий собой кладовку для различного спортинвентаря, и закрылся на замок.

– Что ты надел, парень, что ты наделал… – Ник-Ник удрученно схватился за голову. – Как теперь нам эту кашу расхлебывать?

Андрей молчал, будто его заклинило. Злость постепенно угасала, и на смену ей пришла странная отрешенность. И усталость. Нет, не физическая. Какая-то другая, непонятная.

В этот миг Андрей чувствовал себя столетним старцем. Что будет, то и будет, думал он с неизвестно откуда взявшимся стоицизмом.

В коридоре прозвенел звонок. В голове Андрея он прозвучал набатом.

Волкодав

Лестничные площадки в довоенных домах весьма далеки от примитивных стандартов позднего социализма.

Они имеют столько разных поворотов, тупичков и загогулин, что в образовавшихся то ли по замыслу архитектора, то ли благодаря изощренной фантазии строителей карманах вполне можно при необходимости спрятать как минимум отделение солдат.

А если учесть, что фонарь на моей лестничной площадке едва теплился, то в этих естественных (или противоестественных) тайниках в дневное время царил полумрак, а ночью – чернильная темень.

В моем доме лестничные площадки служили приютом воркующих подростков. Как ни странно, но и в таком престижном здании, где проживали в основном солидные респектабельные люди (я не в счет), водилась молодежь.

И она предпочитала изъясняться в любви не под хрустальной люстрой и за круглым столом из дорогого итальянского гарнитура, а в темноте крохотного пространства, ограниченного с трех сторон покрашенными стенами; для влюбленных этот закуток на самом деле казался огромной вселенной, обитателями которой были всего двое.

Я услышал их сразу, как только за мной закрылась дверь лифта. Вернее, не услышал, а почуял, словно дикий зверь скрывающуюся в кустах добычу. (Все-таки мои рефлексы пока были на должном уровне).

Почуял, но не придал этому факту должного значения. Я решил, что в тени за выступом спряталась очередная парочка. Ничего необычного…

Ключ в замке входной двери успел сделать всего один оборот, как сзади (мне так показалось) воздух неожиданно уплотнился и с большой скоростью, словно выпущенный из пушки снаряд, понесся на встречу с моей бестолковой башкой.

Наверное, меня спасло провидение. А может, в этот момент мне на голову присел передохнуть от трудов праведных мой ангел-хранитель, которому совсем не улыбалась перспектива получить монтировкой по ребрам.

Как бы там ни было, но в последнее мгновение я перенес тяжесть тела на левую ногу, и железный прут, едва не задев ухо, с большой силой врезался в правое плечо.

Придись место удара немного дальше, моя ключица сломалась бы словно тростинка. Но железяка попала в основание шеи, где бугрились, осмелюсь заметить, весьма внушительные и к тому же тренированные мышцы, автоматически сработавшие как резиновый амортизатор.

И тем не менее, мне мало не показалось – удар был очень силен. Инстинктивно стараясь удержаться на ногах, я попытался ухватиться за стену, но лишь сломал себе ноготь.

Падение уберегло меня от больших неприятностей – железный прут просвистел в нескольких сантиметрах над моей макушкой. А боль в плече возвратила мне прежние навыки.

Ни что-либо говорить, ни устраивать смотрины нападавшим (я насчитал троих) было недосуг. Серьезность их намерений не вызывала никаких сомнений, поэтому я не стал особо миндальничать.

Я покатился по площадке словно соломенный куль – принять вертикальное положение мне просто не дали бы. Но от моего внешне беспомощного положения бандитам легче не стало.

Я устроил им "жалящую колесницу" – есть такой жестокий прием в восточных боевых единоборствах, культивирующийся в буддистских храмах и считающийся особо секретным.

В соревнованиях он, естественно, не применяется, да и вообще не афишируется, так как взят на вооружение в основном военными некоторых стран; а если быть совершенно точным, то спецслужбами Китая и Северной Кореи. Прием в свое время показал мне Ерш – он был большим докой в таких вещах.

Я шустро катался и кувыркался по полу, круша ноги нападавших и подминая их под себя словно каток для укладки асфальта. Подмяв очередного "клиента", я добавлял ему ребром ладони или локтем, после чего моему противнику становилось очень больно.

Прием считался особенно эффективным в ограниченном для маневров пространстве – бандитам просто некуда было бежать.

Случись такая ситуация где-нибудь за бугром, не "холоде" – во время выполнения задания, я не стал бы особо миндальничать. Там или пан, или пропал.

Но дома – совсем другое дело. Конечно, я был зол, как сто чертей вместе, однако головы не терял. В моей нынешней ситуации только и не хватало одного-двух жмуриков.

Бойцы, которые взяли меня в оборот, были как слоны. Здоровые мужики. С железобетонными костями и тупыми чугунными бестолковками.

Одно меня утешало – все трое оказались безоружными. Наверное, решили, что для лоха по фамилии Богатырев будет достаточно и железного прута.

Все трое были как ваньки-встаньки. Я прикладывался к ним от души, но мои удары они сносили безропотно и терпеливо, и даже пытались отвечать взаимностью. Так что я тоже получил свою порцию пинков, каждый из которых мог бы свалить быка.

К счастью, их никто не обучил по-настоящему. Иначе от меня осталось бы мокрое место.

В конце концов, я здорово разозлился и, на время забыв о мужской солидарности, вогнал одному из них каблук в промежность – снизу, под углом в сорок пять градусов, резко выпрямив правую ногу, и в тот самый момент, когда здоровила бросился на меня как алкоголик на буфет.

Эффект соприкосновения моего башмака с братцами-близнецами Не-Разлей-Вода оказался потрясающим.

Мне даже послышался хруст.

Откатившись на свободное место, чтобы освободить место для бедолаги, я сначала услышал: "У-у-у… бляа-а…", процеженное сквозь зубы, а затем дикий звериный рев, разбудивший не только подъезд, но и, наверное, весь дом.

Сделав кульбит, я наконец встал на ровные ноги. Мне никто не мешал; двое остальных громил растерянно смотрели на третьего, который исполнял на полу жалкое подобие моего номера, – скрючившись, катался колобком – бережно сжимая в руках то, что у него осталось от мужского достоинства.

– Слушайте, вы, козлы безрогие, – сказал я, не желая продолжения схватки, которая запросто могла закончиться смертоубийством. – Валите отсюда, да побыстрее. Пока я добрый. Иначе я убью вас. Всех.

Это было сказано тихо, с леденящим спокойствием. Но эти зловещие слова продолбили даже чугунные оболочки, в которые были заключены их мозги; или то, что у таких отмороженных считается мозгами.

Тихо матерясь сквозь зубы и бросая в мою сторону злобные взгляды, они подхватили горемычного дружка под микитки, и потопали по лестнице вниз, Я сразу сник и привалился к стене. Вдруг заболело все тело, а сердце, несмотря на состояние покоя, готово было взорвать грудную клетку.

Уф-ф… Все-таки годы берут свое. Где мои… а, что там вспоминать! Припрыгал, соколик. Пора лапти плести.

На верхней площадке щелкнул замок и послышался тихий скрип отворяемой двери. Я поторопился зайти в квартиру – мне вовсе не улыбалась перспектива давать незапланированное интервью кому бы то ни было.

Надо мною жил директор какого-то фонда, считавший себя крутым мужиком. Я знал, что у него есть помповое ружье, которое ему не терпелось пустить в ход. Еще пальнет сдуру…

Я окончательно пришел в себя только после стакана коньяка, который выпил одним махом – как за себя кинул. Задернув на кухне плотные шторы, я облокотился о стол, и задумался.

Кто и почему? То, что ждали именно меня, это и ежу понятно. Кому я перешел дорогу? Вопрос повис в воздухе.

Я практически не имел серьезных конкурентов. С теми фирмами, у которых был похожий бизнес, я обычно договаривался на дружеских началах. Договаривался в главном – о ценах на товар.

В остальном каждый коллега-директор плыл своим руслом: кто совсем узким, с мелями и тихими заводями, кто по стремнине, изобилующей подводными камнями, а кто и посреди широкой полноводной реки; последние обычно имели мощную "крышу" и левые деньги.

До сих пор нашим товарам на рынке не было чересчур тесно, и мы относились друг к другу достаточно индифферентно, не как противники, а как спортсмены-марафонцы: сошел с дистанции – посочувствовали для вида и забыли, добежал до финиша – ну и ладушки.

Иногда все же случались стычки (скорее, недоразумения), но обычно они не заканчивались отстрелом конкурентов. В бизнесе отделочных материалов деньги крутились немалые, однако не настолько, чтобы устраивать кровавые разборки.

Кто и почему, черт побери!? Я сжал голову руками и застонал от злобы и бессилия. Как узнать, кому я должен нанести ответный "визит"!?

А в том, что я это сделаю, у меня не было ни малейшего сомнения. Я не привык прощать обиды, подставляя, когда меня ударят по левой щеке, еще и правую. Ну нет у меня библейского смирения – и все тут.

Меня хотели убить. И представить убийство как злостное хулиганство с отягчающими обстоятельствами.

Вывод напрашивался сам по себе.

Таких "случайностей" у нас хватает. То ученого, стоящего на пороге эпохального открытия, нечаянно замочат какие-то неизвестные в подъезде собственного дома, то одинокая бабуля, божий одуванчик, выпадет из окна своей квартиры, расположенной в центре города, то директор намеченного к приватизации перспективного предприятия совсем некстати сыграет в ящик от неизвестной медицине болезни, будучи в расцвете сил.

В отличие от простых граждан, обывателей, я, по идее, должен уметь противостоять подобным "случайностям". А иначе на кой ляд государство потратило на мое обучение весьма солидную сумму денег.

Но все это хорошо в теории. Практика показывает иное. Не может человек всю свою жизнь ждать запланированного недругом удара из-за угла. Да это и не жизнь будет вовсе, а сплошное ожидание конца.

Врага нужно опередить. Пока он вынашивает коварные замыслы и подыскивает исполнителей для ликвидации, надо застать его врасплох, притом в самое неподходящее время – когда враг, например, снял штаны, готовясь сделать то, без чего нельзя обойтись ни в коем случае, или то, без чего можно обойтись (с большим трудом), но это будет насилием над самим собой.

Я мог бы допросить напавших на меня бандитов. Предварительно избив до полусмерти. Но толку с этого…

Что могут знати эти шестерки? Приказ испробовать мой череп на крепость попал к ним через четвертые или пятые руки. Пока доберешься до главного паука, в паутине запутаешься…

Наконец я принял решение. Когда допил бутылку коньяка. Впрочем, несмотря на приличную дозу, у меня не было ни в одном глазу. На удивление, я был трезвее трезвого.

Я взял мобильный телефон и набрал номер.

– Алло? Кто это?

Голос в трубке был сонным и немного хриплым.

Еще бы, подумал я с запоздалым раскаянием, посмотрев на электронные часы. Если верить дисплею, уже перевалило заполночь. Но я почему-то был абсолютно уверен, что Он не спит. Он – это мой враг, которого я вычислил методом исключений.

Он уже должен знать, что я остался в живых. Пока Он не боится меня. Потому как не знает, что я представляю собой на самом деле. Просто его бесит моя настырность. А это для бизнесмена самый серьезный раздражитель.

Но если у него и впрямь рыло в пуху, то лучше бы ему срочно улететь на Суматру ловить бабочек.

– Марья, это я…

– Шеф?

Странно, но мне показалось, что она не удивилась.

– Твоя тачка на ходу?

У Марьи была "девятка". Ездила она на машине редко, так как от работы до ее дома было чуть больше километра.

– Да, – ответила Марья после короткой паузы.

– Тогда запрягай свою лошадку и дуй ко мне.

Теперь трубка молчала дольше, чем первый раз. Наконец Марья осторожно спросила:

– Это… приказ или просьба?

– Ты мне друг?

– Максим Семенович, извините, но я просто обязана спросить…

Она замялась, а затем выпалила как из пушки:

– Вы пьяны?

– Блюдешь свою непорочность?

Я начал злиться.

– Докладываю: я обращаюсь к тебе как к другу. Не более того. Мне нужна твоя помощь. Объяснения потом.

– Уже еду.

– Спасибо. Буду ждать тебя возле подъезда…

Марья долго не задержалась. Спустя двадцать восемь минут ее "лада" притормозила возле моего дома.

Я стоял, спрятавшись за ствол дерева – на всякий случай. Огнестрельного оружия у меня не было, поэтому пришлось захватить с собой кухонный нож. Он был острый, как бритва, и я на скорую руку соорудил для него из обычной ученической линейки, сломанной пополам, куска медной проволоки и вафельного полотенца импровизированные ножны.

– Поехали! – сказал я, быстро ныряя в салон машины.

– Куда? – поинтересовалась Марья, невольно наморщив нос.

Как я не старался перебить запах спиртного, сжевав почти половину мускатного ореха, все мои потуги оказалось напрасны.

– Прямо. Затем возле светофора повернешь налево…

Мы колесили по городу, повинуясь моим указаниям и соблюдая напряженное молчание, минут пятнадцать.

И только когда впереди показалось чистое поле, Марья не выдержала игры в молчанку и спросила:

– Что-то случилось, Максим Семенович?

– Случилось… – ответил я и скрипнул зубами от неожиданно нахлынувшей злобы. – Сегодня ты могла потерять своего горячо любимого шефа.

– Как это?

Марья опешила и на долю секунды забыла, что сидит за рулем; вильнув, машина съехала правым передним колесом на обочину.

– Держи вожжи крепче! – прикрикнул я на девушку.

"Лада", сделав по кустарнику, щетинившемуся вдоль шоссе, залп мелким гравием из-под колес, возвратилась на асфальт.

– Сегодня у меня несчастливый день, так что будь внимательной.

Я искоса посмотрел на Марью, которая с закаменевшим лицом судорожно вцепилась в руль.

– Расслабься, – посоветовал я по-дружески. – Трасса практически пуста.

Марья кивнула и перевела дух.

– На меня напали… в подъезде, – продолжил я, тщательно подбирая слова, чтобы совсем не испугать своего "извозчика". – Хотели вышибить мозги.

– Кто?

– Это вопрос. Как раз сейчас я буду пытаться найти на него ответ.

– Неужели?..

Она не решилась произнести вслух знакомую фамилию.

Да, у Марьи котелок варит, будь здоров. Она сразу вычислила предполагаемого недоброжелателя.

– Похоже, что так. Во всяком случае, он стоит в моем списке под первым номером.

– Но я не понимаю, зачем мы едем за город?

– Хочу посмотреть на осиное гнездо. Одним глазом. Если этот сукин сын – заказчик, то я не думаю, что он сейчас спит сном праведника.

– Это очень трудно сделать. Даже невозможно, – сказала Марья.

Она взглянула на меня с большим сомнением; впрочем, возможно я ошибался.

– Там такие заборы… и охрана… – обронила она будто в раздумье.

"Там" – это дачный поселок Мяча в десяти километрах от города, расположенный на берегу реки в лесном массиве. Дома – вернее, особняки – росли тут как поганки в грибной год.

Простому человеку ход сюда был заказан – въезд на территорию дачного поселка денно и нощно охраняла милиция. Тут отдыхали после трудов праведных сливки городского общества: разное начальство, разбогатевшее на мздоимстве, бандиты, сумевшие вовремя перекраситься в добропорядочных бизнесменов, и новые "новые русские".

Основная часть первых "новых" уже давно смайнали за бугор – проедать и пропивать украденное у беспечного и доверчивого народа, в очередной раз поверившего в байки перевертышей.

– Нужно хотя бы попытаться, – сказал я скромно.

Я понял, что Марья относится к моему намерению с большой долей скептицизма. Не думаю, что она считала меня слабаком, но мой замысел попахивал откровенной авантюрой, на которую ну никак не способен бизнесмен-неудачник.

Я не стал ее разубеждать. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.

Мы свернули на дорогу без указателей. Она вела к дачному поселку нуворишей. Узкую полосу асфальта обступили с двух сторон толстые стволы замшелых деревьев, кроны которых растворила ночная темень.

В свете фар деревья казались горгульями, охраняющими дорогу к замку злобного колдуна. Их голые сухие ветки-руки угрожающе тянулись к машине, готовые в любой момент забраться через открытое стекло в салон и вцепиться в горло.

Мне вдруг стало очень неуютно. Не страшно, нет, – именно неуютно.

Андрей

Директор школы был неумолим:

– Нет и еще раз нет! Случай вопиющий. Ваш сын избил двух одноклассников, и я просто не имею права не принять соответствующих мер.

Андрей стоял, потупив голову. Им овладело полное безразличие. Его неокрепшая, юная душа в одночасье покрылась корой, не дающей эмоциям прорваться наружу.

Он лишь боялся смотреть на мать, которая в просторном кабинете директора казалась какой-то маленькой, тоненькой, беззащитной.

За те несколько дней, что минули после инцидента в спортзале, мать состарилась как минимум на десять лет. Она почернела, словно обуглилась; ее ясные, живые глаза потускнели, в них появилось выражение беспомощности и обреченности.

Только присутствие сына удерживало гордую, независимую женщину от прежде немыслимого для нее поступка – она была готова встать перед директором на колени.

Шум поднялся в Первой школе большой. Драки между школьниками старших классов случались и раньше, но на сей раз спустить инцидент на тормозах не удалось. Дело было в статусе.

Родители Ямпольского и Самсонова выяснили, что их отпрысков избил какой-то "голодранец" без родуплемени. За Андрея вступился только Ник-Ник, но его слабый голос не был услышан в гвалте, устроенном мамашами Ямполя и Самсона.

Они даже грозились передать дело в суд, но тут в свару достаточно решительно вмешался директор, которому такая "реклама" ничего хорошего не сулила.

Он пообещал выгнать Андрея из школы. Так сказать, в назидание другим.

А когда мать Самсона попыталась все-таки настоять на своем, он отвел ее в сторону и шепнул пару слов на ухо – скорее всего, рассказал, чем занимается ее "дитя" в свободное от учебы время и на какую статью уголовного кодекса эти занятия тянут.

Дама, увешанная золотом и бриллиантами, как елка игрушками, немедленно дала задний ход и ретировалась, не забыв еще раз напомнить директору о его обещании.

Директор Первой городской не был жестокосердным подлецом или лизоблюдом. Отнюдь. Он всего лишь дорожил своим местом.

Потому что ему нужно было как-то прокормить двух детей, больную жену (у нее врачи подозревали злокачественную опухоль), и тещу, которой недавно исполнилось восемьдесят два года.

– Поверьте, я действительно не могу… – Директор с жалостью посмотрел на мать Андрея. – Да, ситуация мне известна в деталях. Ваш парень, конечно, виноват, что не сдержался, на его месте, наверное, я поступил бы точно так же, но… – Он сокрушенно вздохнул. – Вся загвоздка в этом "но". Меня взяли за горло, образно выражаясь. И дожмут, если я оставлю вашего сына в школе. Говорю это откровенно. Думаю, вам объяснять не нужно, кто за всем этим стоит. Нет, не могу. Простите…

– Я поняла. Всего вам доброго…

Мать сглотнула подступивший к горлу ком, медленно повернулась и направилась к выходу.

– Погодите!

Директор поспешил вдогонку.

– Все не так мрачно, как вам кажется. Вашему сыну "волчий билет" не грозит. Уж об этом я позабочусь. Я поговорю с директором двадцать седьмой школы – это недалеко от центра. Уверен, он согласиться на перевод. Только…

Он на мгновение запнулся.

– Только Андрею придется недели две-три посидеть дома – пока не улягутся страсти.

– Да, он посидит…

Мать слабо кивнула и словно сомнамбула продолжила свой путь.

Андрей, все так же не поднимая головы, последовал за нею. Он даже не подумал сказать директору "до свидания".

С этого дня директор стал для него пустым местом, человеком-невидимкой. Нет, у Андрея не было ненависти к этому человеку. Просто директор превратился в частичку той пустоты, которая царила в душе юноши.

Андрей понимал, почему мать так настойчиво упрашивала директора не выгонять его из Первой городской.

Дело в том, что практически все выпускники школы поступали в вузы. Одни за большие деньги – те, что хотели стать медиками или юристами, другие, избравшие специальность поплоше (то есть, менее денежные), – по обычной схеме, почти бесплатно.

Поговаривали, что было какое-то распоряжение свыше. Чтобы поддерживать авторитет Первой городской на должном уровне.

"Плевать! – ожесточаясь, думал Андрей, шагая вслед за матерью. – Подумаешь – Первая престижная…

Выгнали – и ладно. Не примут в другую школу, пойду работать. А там армия… Я не один такой. Как-нибудь проживем. Но эти козлы, – вспомнил он про Самсона и Ямполя, – свое получат. И теперь уже по полной программе. Клянусь!" Из неведомых глубин его подсознания снова всплыло что-то темное, страшное, с множеством длинных, жалящих мозг щупальцев.

Андрей невольно содрогнулся, тряхнул головой, избавляясь от очередного наваждения, и, догнав мать, взял ее под руку.

Она даже не взглянула на него, шла, механически переставляя ноги.

Ему показалось, что рядом идет деревянный истукан…

Двадцать седьмая школа, конечно же, не шла ни в какое сравнение с Первой городской.

Она была просторной, и когда-то даже красивой, но годы ее состарили и накинули на давно некрашеные стены ветхую накидку из многочисленных трещин. Выщербленные ступени, не раз и не два чиненые двери, деревянные полы, больше похожие на мостки, которые прокладывают по топким местам, парты, державшиеся на честном слове, бассейн, который не наполнялся водой добрый десяток лет…

Безрадостную картину обнищания народного образования дополняло нарисованное на стене вестибюля в доперестроечный период огромное панно, изображающее счастливое детство, – красные флаги, веселые пионеры с горнами и барабанами, и строгая учительница с книгой в руках, бодро ведущая детвору в безоблачное будущее.

Андрея школьный антураж интересовал поскольку постольку. Ему пришлось отсиживаться дома больше месяца, и теперь нужно было наверстывать упущенное. Правда, в своем добровольном заточении он пытался работать с учебниками, но толку от этого было мало.

Юноша потерял интерес к учебе. Если раньше он смотрел на порядки в Первой городской как бы со стороны, с присущими молодости безразличием и здоровым эгоцентризмом, то случай в спортзале неожиданно высветил совершенно в ином свете его место в обществе.

Он пока не мог объяснить себе, почему стал ненавидеть лютой ненавистью людей богатых, обеспеченных, и тех, кому все позволено благодаря служебному положению.

До сих пор ему казалось, что он обязательно пробьется к высотам, позволяющим жить на широкую ногу.

Андрей мечтал, что однажды он подгонит к подъезду шикарную импортную машину, посадит в нее мать и отвезет в самый дорогой магазин, чтобы она купила себе обновки.

А затем они поедут в лучший ресторан и поужинают в отдельном кабинете при свечах. И чтобы на столе был букет из алых роз.

Он даже составил меню ужина, в котором обязательно должен присутствовать лангуст, сваренный в белом сухом вине.

Дальше этого мечты Андрея не простирались. Наверное, сказывалась его рациональная натура. Сам того не осознавая, он был прагматиком до мозга костей.

Вернее, становился им – все-таки молодость в какой-то мере смягчала, нивелировала непростой, скрытный характер юноши. Он еще был способен на необдуманные поступки и нередко повиновался не холодному, трезвому рассудку, а велению сердца.

Его новый класс по составу был похож на лоскутное одеяло.

Если в Первой городской в основном занимались дети далеко не бедных родителей, то в двадцать седьмой школе кого только не было. Пестрый состав ее учеников напоминал молодое вино в бродильном чане: бурлил, колобродил, пенился и выплескивался наружу; нередко случалось, что за год какой-нибудь класс обновлялся на треть.

Одиннадцатый "Б", куда определили Андрея, не был исключением из общей ситуации. Поэтому, крепкие дружеские связи, которыми отличаются старшеклассники, здесь были слабыми, традиции практически отсутствовали, а отношения между учениками быстро меняли полярность: от панибратства до откровенной вражды.

Но в основном старшеклассники были заняты личными проблемами. Девизом одиннадцатого "Б" могло стать выражение: "Живи, как хочешь, сам и не мешай жить другому".

В новом для Андрея коллективе эгоизм был возведен в ранг религии. Что для юноши было спасительной отдушиной – никто не лез к нему с расспросами, не набивался в приятели и не учил жить по новым правилам.

Он был предоставлен самому себе, а потому, не мудрствуя лукаво, сразу же забрался на "камчатку" – сел за последнюю парту.

Небольшие проблемы начались спустя две недели. Все это время к нему незаметно присматривались, оценивали: девушки – со своей колокольни, а парни – со своей.

На одной их перемен к нему подошел цыган, которого кликали Маноло, и доверительно спросил:

– Курнуть хочешь?

Андрей сразу понял, что подразумевалось под словом "курнуть".

– Нет, – ответил он, спокойно выдержав взгляд жгуче-черных глаз Маноло.

– За бесплатно. Я угощаю.

– Спасибо, я не курю.

– Может, "шырка" или "колеса" нужны? Так это мы мигом…

– Извини, брат, – жестко сказал Андрей, – но я наркотой не балуюсь.

– Все, все, я сваливаю.

Маноло показал в ослепительной улыбке все свои зубы.

– Будем считать, что я тебе ничего не говорил, а ты – не слышал.

– Заметано, – согласился Андрей.

Что-то насвистывая и поигрывая брелоком с ключами от подержанного "Фольксвагена", Маноло вышел из класса. Андрей не без зависти посмотрел ему вслед. Да, умеют жить некоторые…

Этот парень был удивительным цыганом.

Мало того, что Маноло фактически уже получил среднее образование (до выпуска осталось всего ничего), что среди цыган было большой редкостью, так он еще и учился весьма неплохо. И при этом ухитрялся прилично зарабатывать.

Впрочем, теперь Андрею стало понятно, каким образом…

Второе испытание на прочность произошло через два дня после разговора с Маноло. Все началось с невинной детской шутки: опять-таки на перемене кто-то из ребят присел позади Андрея на корточки, а худой, но жилистый, Мухаметшин будто нечаянно толкнул юношу в грудь.

Конечно же, Андрей упал, и старшеклассники демонстративно расхохотались. В мгновение ока очутившись на ногах, юноша едва не совершил очередную глупость – ухмыляющаяся татарская физиономия Мухаметшина была так близко…

Но тут же сработал внутренний тормоз, и Андрей, остывая, тихо сказал – так, чтобы слышал только Мухаметшин:

– Еще раз "пошутишь" подобным образом, вобью тебе зубы в глотку.

С этими словами он развернулся и вышел на улицу – дело было в школьном вестибюле.

Озадаченный Мухаметшин, не ожидавший подобной реакции, недоуменно хлопая длинными ресницами, молча переглянулся с приятелями и неуверенно пожал плечами. Ему почему-то больше не хотелось зубоскалить; жесткий непреклонный взгляд новенького достал его до самого нутра.

После этого случая Андрея оставили в покое. Он был сам по себе, и в то же самое время как бы растворился среди одноклассников, превратившись в нечто усредненное, не выделяющееся из толпы ни по каким параметрам.

Но Андрей и хотел оставаться малозаметным, а потому вскоре его новое положение стало казаться ему просто идеальным. Он отдался на волю течения и плыл, не прикладывая почти никаких усилий. В том числе и по части учебы, которую он практически забросил.

Его спасала лишь феноменальная память; он мог с большой точностью повторить речь учителя даже спустя неделю. А письменные задания Андрей просто списывал перед уроками. В двадцать седьмой такая практика превратилась в обычай.

Сильных учеников в классах было немного, и их первейшей обязанностью было выручать тех, кто слабее.

Слово "выручить" в этой школе было синонимом слова "списать". Не важно что: домашнее задание, контрольную работу по математике, сочинение и так далее.

Учителя тоже принимали весьма активное участие в этом "процессе". Они не только разными путями доставали для своих учеников темы сочинений, тексты диктантов и прочая, но и сами решали для них экзаменационные примеры и задачи.

Нельзя сказать, что учителя двадцать седьмой школы были по части знаний на голову ниже своих коллег из Первой городской.

Но житейская и бытовая неустроенность, долги по заработной плате превратили, в общем-то, толковых преподавателей в людей, которые не работали, а отбывали повинность.

Многим из них были совершенно безразличны успехи их учеников на поприще учебы. Поэтому оценки выставлялись чаще всего от фонаря, больше сообразуясь с личностью школьника, нежели с тем, что он знает.

Плохо себя ведешь – получаешь низкие оценки, примерно – высокие. А так как Андрей старался держаться ниже травы, тише воды, то его новый табель был практически копией табеля из Первой городской.

Наверное, документ от престижной школы служил преподавателям двадцать седьмой своего рода образцом.

И они, не мудрствуя лукаво, штамповали Андрею точно такие же отметки, как и те, что он получал в Первой городской. Юношу существующее положение вещей вполне устраивало.

Так шли дни и недели. Приближался Новый год.

Волкодав

Вот что мне нравится в наших "новых" русских, так это размах. Если они строят дом – то он должен быть никак не меньше царского дворца, если приобретают участок земли – то размером с княжество. При этом никто из них не думает о целесообразности своих приобретений.

Дачный поселок своим наименованием Мяча, как я узнал совсем недавно, был обязан беловато-желтому известняку с таким же названием, применявшемуся в строительстве.

Примерно в двадцати километрах вниз по реке даже находился карьер, где добывали этот известняк. Немало его было и в окрестностях дачного поселка, особенно в ярах, где высились обрывы.

Первопроходцы, построившие свои дачки еще во времена застоя, использовали дармовой стройматериал на полную катушку. Благо, за него не нужно было платить и соответствующие органы не требовали справок из серии "Где взял?". Да и ходить за известняком было совсем недалеко, даже транспорт не требовался, разве что тачка.

Слово "мяча" имело и другое толкование – "зимняя слякоть". Самое интересное, но и оно подходило поселку как нельзя лучше.

Зимой (примерно со средины декабря и по первое февраля) Мяча наиболее гнилое место во всей округе.

Дождь вперемешку со снегом, промозглая теплынь, от которой вместо радостей одни хвори, ветер, который крутит, как хочет…

Короче говоря, отвратительный период. Будь такая возможность, богатые жители Мячи давно бы подмазали небесное начальство на предмет улучшения погодных условий.

К счастью для простых людей, деньги и золото в таких сферах не катят, вот и приходится нуворишам страдать целых полтора месяца, пока не ударят настоящие морозы, и не выпадет чистый до голубизны снег.

Впрочем, многие из них в это время "страдают" не на своих дачах, а где-нибудь в Малазии или на Карибах.

Что ж, вольному – воля, счастливому – удача, а богатому – золотой унитаз с подогревом и электронным управлением. Каждому свое.

Дача моего "клиента" была большая, но бестолково построенная. Она напоминала двухэтажный сарай.

Все необходимые по ее статусу прибамбасы были на месте (в чем я и не сомневался): забор, через который и птица перелетит с трудом, осветительные фонари, как на стадионе, видеокамеры слежения по фасаду, сигнализация и круглосуточная охрана. В общем, все как у людей – по-взрослому.

Но не зря говорил Козьма Прутков, что нельзя объять необъятное.

Чтобы наладить надежную охрану такого большого дачного участка (включающего и лес), потребовались бы затраты, которые по карману разве что государству. И то если здесь будет жить как минимум премьерминистр.

Поэтому я не стал биться лбом о кованые ворота, а сразу же зашел с тыла – по овражку. Машину вместе с Марьей я оставил в укромном месте, куда можно быстро добежать в случае неудачи – когда придется делать ноги.

– Ежели что, – сказал я Марье на прощанье, – уезжай отсюда без оглядки. И запомни – вечером ты меня не видела и вдвоем мы никуда не ездили. Стой на этом, даже если тебя будут пытать.

– Что значит – "ежели что"?

– А то и значит, – ответил я сердито. – Если начнется стрельба, подожди, скажем, пятнадцать минут и сваливай. Поезжай не быстро, чтобы не подумали, будто ты рвешь когти с места происшествия. Поставишь машину потихоньку в гараж – и на боковую. Если все-таки докопаются, что ты куда-то ездила среди ночи, придумай что-нибудь. Ты ведь у меня умница. Все ясно?

– Не совсем. Разве намечается какое-то происшествие? По-моему, разговор был о том, что вы намереваетесь лишь посмотреть…

– Эти смотрины могут закончиться кровопусканием. Пока только неизвестно кому. Очень хочется, чтобы чаша сия меня миновала.

Мне вовремя вспомнилось, что я теперь не диверсант-ликвидатор высокой квалификации по прозвищу Волкодав, а обычный предприниматель, опасающийся не только за судьбу своей фирмы, но и за свою жизнь.

– А вдруг вас убьют… – упавшим голосом сказала Марья.

В ее глазах притаилось что-то непонятное; то ли она и впрямь беспокоилась за меня, то ли просчитывала очередную финансовую комбинацию, в которой мне уже не было места.

– Убьют – закопаешь. На это у фирмы денег точно хватит. А если серьезно, то не каркай. Думай о чемнибудь хорошем. И последнее: дверки машины держи заблокированными, стекло низко не опускай, ключ должен быть на старте, свой газовый пистолет положи на сидение – чтобы, в случае чего, не замешкалась.

Все, я ушел…

Она что-то сказала мне вслед, – наверное, дежурную фразу типа "Ни пуха, ни пера" или "Скатертью дорожка" (это если у нее за пазухой для меня камень припасен), но я не расслышал. Все мои мысли и чувства были устремлены вперед.

Нет, скорее наоборот: я хотел подобраться к даче "клиента" задами.

Как я и ожидал, тыл дачи оказался пусть и не проходным двором, но вполне преодолимым препятствием.

Доски забора держались некрепко, но я не хотел оставлять следов, поэтому разбежался, подпрыгнул, и, уцепившись руками за верх ограждения, одним махом перекинул тело на другую сторону.

Мягко и бесшумно приземлившись, я невольно подумал – не без самодовольства: "Есть еще порох в пороховницах…". И тут же осадил себя – не рисуйся прежде времени.

Я не шел между деревьями, а скользил, плыл, – так, как меня натаскивали в спецучебках, и как доводилось все это проделывать не один раз в боевой обстановке. Теперь я был призраком, фантомом.

Темнота стояла, хоть глаз выколи, но у меня был свой маяк – фонарь на углу какой-то хозяйской постройки, очень похожей на конюшню.

Время от времени я приседал и аккуратно исследовал подозрительные участки лезвием кухонного ножа. На мою удачу, "клиент" не решился (или не догадался) заминировать подходы к даче хотя бы петардами.

Не было и растяжек с пиропатронами.

Я знал, что некоторые особо подозрительные нувориши (особенно те, кто опасались "заказа") устраивали на очень высоком профессиональном уровне ловушки с фейерверками. Попав в огненное кольцо, мало кто мог выбраться из него целым и невредимым.

С другой стороны мне такая беспечность "клиента" показалась подозрительной. Чрезвычайная легкость, с которой я проник на территорию дачного участка, ни в коей мере не усыпила мою бдительность.

Я оказался прав.

Не знаю, каким чувством – седьмым, восьмым, а может, двадцатым – я уловил в темноте среди жидких кустиков какое-то движение. Я сначала застыл на месте в полной неподвижности, а затем, выставив нож вперед, как копье, опустился на корточки.

Ну конечно же, этого и следовало ждать. Я уже достаточно близко подошел к даче, и свет фонарей, освещавших двор и фасад, с низкой позиции послужил мне экраном.

И на этом экране достаточно четко вырисовалась мощная, приземистая фигура сторожевого пса – уж не знаю, какой породы.

Песик – чтоб он сдох! – явно что-то учуял. Или кого-то. Но пока соображал, как ему поступить, – залаять или без особого шума вцепиться непрошеному гостю в глотку.

Наверное, второй вариант ему понравился больше.

Неторопливо, даже вразвалку, – как борец перед схваткой на ковре – пес двинулся вперед. В моем направлении.

Вот сволочь! – прошептал я в отчаянии. Бежать поздно, а сражаться… – кто его знает, что это за зверь.

Хорошо, если пес не шибко обучен сторожевым премудростям. А если его специально натаскивали охоте на человека?

Тогда мне хана. В темноте с моим оружием особо не разгуляешься.

Если я не успею нанести удар первым… лучше об этом и не думать. Пока суть, да дело, пес запросто может снять с меня скальп и отгрызть все выступающие части, в том числе и…

Господи, только не это!

Конечно, можно залезть на дерево. Но как потом мне, Волкодаву, смотреть в глаза простому трудовому народу в лице Марьи? Стыд-то какой. Мужик, способный голыми руками убить быка, испугался шавки.

Нехорошо.

Нет, здесь у меня получился явный перебор.

В том звере, что неторопливо, с сознанием своей силы и превосходства, приближался ко мне, от шавки была только родословная. Которая терялась где-то во тьме веков. Чудеса селекции довели его вес как минимум до шестидесяти килограммов.

Пес бросился на меня молча. Уж не знаю, как и чему его учили, но он сам напоролся на нож. Наверное, псина привыкла таранить противников своей немалой массой, чтобы потом, сбив его с ног, катать жертву по земле, снимая зубами одежку вместе с кожей, – словно очищая кукурузный початок.

Я удержался на ногах с трудом. Пес, враз растерявший свою злобу, несколько раз жалобно проскулил, затем захрипел – и представился. Похоже, клинок попал ему прямо в сердце.

Если честно, мне стало жаль безгрешную животину; пес всего лишь исполнял свой долг. Увы, такова жизнь…

Этой мыслью я и утешился, потому как в такой обстановке предаваться философским размышлениям было недосуг. Что если у нашего песика где-то неподалеку бродит друг или подруга? Бр-р…

Мне пришлось простоять возле поверженного животного, вслушиваясь и вглядываясь в темноту, не менее пяти минут, прежде чем я удостоверился, что вокруг царят тишина и спокойствие.

Видимо, мой "клиент" пожадничал и не стал покупать второго пса. Такие звери стоят больших денег.

До здания я добрался без приключений. Весь второй этаж был освещен. Возле самой дачи росли деревья (правда, не густо), что меня вполне устраивало.

Прячась в тени, я высмотрел себе удобный насест. А затем быстро забрался наверх, прямо в густую крону старой липы (кажется, липы – ботаника в школе никогда не была моим любимым предметом).

Устроившись в развилке, я достал из-за пазухи небольшой, но сильный бинокль, и прильнул к окулярам.

К слову, бинокль был трофейный и очень мне памятный. Тот, кому он принадлежал, оказался хорошим бойцом. Победа над ним была для меня весомей любой награды – ведь я остался жив.

Я так и не смог определить его государственную принадлежность – "в поле", то есть, на задании, у спецов моего профиля нет ни имени, ни звания, ни национальности, а тем более – документов.

Пардон, за исключением фальшивых, правда, изготовленных так, что комар носа не подточит.

Комната, которая меня сразу заинтересовала, оказалась гостиной. Она была немалых размеров, и меблирована большей частью кожаными креслами и диванами.

За круглым невысоким столом, уставленным бутылками и снедью, сидели двое; третий, прижав к уху мобильный телефон, беспокойно ходил туда-сюда и, разговаривая, энергично жестикулировал.

Я присмотрелся – и едва не присвистнул от изумления. Моб твою ять! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

Попугая, который болтал по мобилке, я узнал бы и в темноте. Это был хозяин дачи, мой "клиент" по кличке Сачок. Да, да, именно так – Денис Висловский, Денни, собственной персоной… сукин сын!

Второго, толстого до неприличия, с физиономией премудрого пескаря, я как будто видел где-то, но где именно, вспомнить не мог. Впрочем, не исключено, что я ошибался.

По выражению особой значимости на его рыбьей физиономии можно было с большой долей вероятности сказать, что в уютном кожаном кресле, держа в одной руке рюмку, а в другой – бутерброд с черной икрой, сидел чиновник; как минимум, начальник какого-нибудь денежного ведомства. Денежного – значит, напрямую причастного к мздоимству в крупных размерах.

А вот третий…

Встретить в такой уютной компании привидение я даже не предполагал. Этот человек был настоящим фантомом. Когда-то гостя Висловского искали спецслужбы почти всех стран мира. Но только у ГРУ имелись его портрет и установочные данные.

Ларчик открывался просто. Дело в том, что Анубис – так кликали гостя Висловского – в свое время прошел выучку в ГРУ. Служил он в службе внутренней безопасности – внутренней контрразведке "конторы".

Судя по отзывам знакомых ребят, Анубис был изрядной сволочью. Это значило, что к своим обязанностям Анубис относился очень серьезно.

Потом его стали использовать для проведения весьма тайных и специфических операций. Анубис стал ангелом смерти. Резиденты "конторы" в зарубежных странах кипятком писали, получив шифровку, что к ним для разбора полетов направлен Анубис.

Он чуял предателей и колеблющихся как голодный гриф падаль. И расправлялся с ними нещадно. Досталось от него и нашим противникам. Анубис был хитрый, как змей, и мог проникнуть куда угодно.

Особенно много работы было у него во времена тотального развала наших разведслужб, произошедшего с одобрения перекрасившихся в демократов партайгеноссе, которые словно проститутки выкидывали антраша перед заокеанским дядей Сэмом, выпрашивая у него подачки.

Тогда у многих моих коллег дрогнуло сердечко. От полной безнадеги некоторые готовы были в петлю лезть.

Или, в крайнем случае, легализоваться.

Вот тогда и появлялся Анубис.

Он быстро и со знанием дела вправлял мозги сомневающимся. А тех, кто решался на немыслимый с точки зрения настоящего разведчика шаг – перекинуться на сторону врага, он отправлял вперед ногами с таким же эффектом, как и его древнеегипетский тезка.

Кстати, псевдоним Анубис[6] была придумана им самим; наверное, он был знатоком древней истории. До этого Анубис носил более скромное прозвище.

Я видел его только раз. Но впечатлений хватило на всю мою оставшуюся жизнь.

В одной из операций "на холоде" я был дублером Анубиса. Естественно, в лицо он меня не видел, и о том, что я работаю на подстраховке, не знал. Так что его методы мне были знакомы не понаслышке.

Внешне Анубис был сама любезность и простодушие. Эдакий хлипкий мужичишко – душа нараспашку с подворотни, который ищет третьего, чтобы купить поллитровку.

Но в нужный момент он мгновенно превращался в жестокого беспощадного убийцу, отменно подготовленного в физическом плане и неразборчивого в средствах ради достижения цели.

Анубис имел в своем арсенале не менее сотни изощренных способов отправить человека в мир иной. Его коньком были изощренные пытки с применением психотропных препаратов – чтобы у жертвы не осталось от "конторы" никаких тайн.

На этом он и прокололся. В наш гуманный век садизм как-то не очень приветствуется. Даже среди рыцарей плаща и кинжала.

От Анубиса хотели избавиться привычным способом… нет, нет, речь шла не о ликвидации! В демократическом обществе даже негодяи, по которым давно веревка плачет, имеют возможность дожить до глубокой старости, пусть и за решеткой. Начальство пожелало, чтобы Анубис отправился в отставку.

Уж не знаю, что там сотворил обиженный спецагент, мечтавший о быстром карьерном росте в ГРУ (это доказанный факт), но, уходя, он так хлопнул дверью, что "контора" спустила на его след целую свору опытных борзых.

Увы, напрасно музыка играла… Анубис как в воду канул. Спустя год пришло известие, что его труп обнаружили в Италии. Затем еще через семь месяцев нашли обезображенное тело Анубиса в Бразилии.

А после того, как минуло два года с начала поисков, Анубис, возлежащий в гробу, объявился уже в Австралии. Самое интересное: все три жмурика были опознаны как искомый объект.

Когда я покидал "контору", интерес к Анубису заметно снизился. На него просто махнули рукой. Тем более, что у начальства на столе лежали три свидетельства о смерти бывшего сотрудника ГРУ.

А тратить и так скудные бюджетные ассигнования на поиски фантома было, по меньшей мере, большой глупостью. Тем более, что Анубис, вопреки нехорошим предчувствиям руководства, никого не сдал.

И вот теперь "мистер Смерть", как его прозвали то ли англичане, то ли американцы, нарисовался передо мною собственной персоной, и даже не в гробу.

Как он здесь оказался и что его связывает с Висловским? Уж не потому ли Денни-Сачок оборзел до крайности?

Его можно понять – имею такую "крышу", это все равно, что нанять взвод головорезов-наемников из иностранного легиона.

Если это так, дела мои плохи. Чтобы не сказать больше. От Анубиса можно спастись единственным способом – пустив ему пулю между глаз. А затем, вбив в мертвое тело осиновый кол, лично сжечь труп и пепел по ветру развеять.

Но для этого нужно его сначала найти, а затем застать врасплох. Что не так-то просто.

Эх, сюда бы, на худой конец, нашу старушку СВД с оптикой! – мелькнула в голове здравая мысль. Я не такой большой дока в стрельбе со снайперской винтовки, но в Анубиса, который просматривался во всех деталях, с такого мизерного расстояния можно было попасть, не целясь – навскидку.

Тем временем Висловский закончил телефонные переговоры и присоединился к остальным. Он явно был сильно раздражен. Конечно, я не знал темы разговора, но можно было предположить с большой долей вероятности, что и моя фамилия была упомянута.

Этот вывод я сделал благодаря жестикуляции.

Взвинченный Висловский, гримасничая как мартышка, что-то начал объяснять Анубису и "премудрому пескарю", время от времени показывая три пальца.

Видимо, ему просто не верилось, что трое "быков" не могли справиться с одним бизнесменом, который, насколько ему было известно, по своим данным и поведению никак не тянул на крутого.

Я посмотрел на бывшего коллегу. Анубис пил вино – как будто вино, судя по бутылке, из которой он наливал – мелкими глотками и снисходительно ухмылялся.

Я его понимал. И радовался. Так непрофессионально могут работать только случайные люди, но никак не выученики Анубиса.

Значит, Волкодав шакала пока не интересует. Иначе я уже был бы мертв. Однако, это не значило, что в скором времени моя жизнь благодаря "заботам" Анубиса не превратится в настоящий ад.

Сдаваться на милость противника я с детства не приучен. Но что получится в конечном итоге, сказать трудно.

Во-первых, я уже далеко не тот Волкодав, который семь лет назад ходил "в поле" как по московским бульварам. А во-вторых…

Во-вторых, как это ни странно, гражданская жизнь мне стала нравиться. Даже если мой бизнес провалится в тартарары (я иногда об этом подумывал), все равно лучше сидеть на хлебе и воде и выращивать помидоре на дачном участке, нежели каждый день рвать нервы, балансируя на лезвии бритвы.

Каким бы ты профессионалом ни был, но всегда наступает такой момент, когда опускаются руки, и то, чему отдал лучшую часть своей жизни, кажется недоразумением, ошибкой молодости, кошмарным сном. По науке, это нервное истощение – человек ведь не железный робот.

Я своего морального предела не достиг. Но так уж сложились обстоятельства. У моего шефа, тогда еще полковника Кончака, случились большие неприятности по службе.

Недоброжелатели шефа выперли его из "конторы" с треском, а меня, как ближайшего помощника Кончака и где-то даже друга, отправили ему вслед, но с более мягкой формулировкой. (Кстати, насчет друга я несколько загнул. У Кончака, по моим наблюдениям, настоящих друзей отродясь не водилось, только "нужники" – то есть те, кто ему были нужны на определенных этапах его карьеры).

Правда, обо мне все-таки позаботились – хотя бы в части легенды, пенсии и новых документов. Сработала корпоративная солидарность. Ведь я ни в коей мере не уронил чести "конторы".

А это в ГРУ ценилось. Тем более, что среди спецов своего профиля я задних не пас.

Теперь Кончак снова в фаворе. Наступили новые времена и вновь потребовались настоящие профессионалы.

Это только блаженные демократы-либералы уверяли всех, что эра конфронтации закончилась и наступает новый золотой век. Бред!

Чтобы государство существовало, развивалось и крепло, ему требуются враги. Как внутренние, так и внешние. Это аксиома.

А иначе на кой ляд налогоплательщикам нужна толпа чиновников, военных, полицейских и сотрудников спецслужб?

Все они должны как-то оправдывать свое существование. Люди придумали игру под названием "Государство" в незапамятные времена, и не нам ее упразднять…

Пока я предавался воспоминаниям и наблюдал через оптику за странной компанией, внизу подо мною произошли определенные изменения.

Кто-то шел в мою сторону. Но тихие крадущиеся шаги я услышал только тогда, когда они зазвучали в двухтрех метрах от липы, на которой я устроил наблюдательный пункт.

Я даже дыхание затаил. Неужели меня заметили? Если это охранник, то он точно вооружен. А значит, может снять меня с дерева как рябчика – одним выстрелом.

Паршивая ситуация… При таком раскладе я был совершенно беспомощен.

Охранник подошел к дереву вплотную. Мне были слышны до боли знакомые эфирные шорохи – у него была переносная рация. А это уже совсем худо.

Интересно, чего он сюда приперся? Сработала интуиция? Не исключено. Но, скорее всего, охранника удивило и обеспокоило исчезновение сторожевого пса.

Мое предположение не замедлило подтвердиться.

– Абрек, Абрек! – раздался встревоженный голос охранника. – Ты куда подевался, чертов пес?

Все, медлить нельзя ни секунды. Если охранник пройдет дальше, то наткнется на труп своего Абрека. А значит, тут же поднимет тревогу. Куда-либо спрятать мертвого пса я был не в состоянии – у меня на это не было ни времени, ни желания.

Уже не беспокоясь о маскировке, я мешком свалился охраннику на голову с пятиметровой высоты. Под моей массой он сломался словно стебелек.

Не давая ему времени опомниться, я рубанул парня ладонью по загривку, тем самым отключив его как минимум на двадцать минут, и тут же вскочил на ноги и побежал в сторону забора.

Можно было прихватить с собой его оружие – шикарное помповое ружье, но я моментально сообразил, что мне лишняя улика как-то ни к чему.

Обратный путь к машине не занял много времени. Марья встретила меня удивленным взглядом.

– Так быстро… – сказала она, запуская мотор.

– Ага, – ответил я, переводя дух. – А ехать мы должны еще быстрее. Жми на железку до упора, пока на даче не объявили аврал.

По правде говоря, Висловский был мне по барабану. Если я в этой ситуации кого-то и боялся, то только Анубиса. Этот не станет мешкать и разводить трали-вали. Ночью на пустынном шоссе он нашу тачку вычислит в два счета.

Догнать же машину Марьи на "мерседесе" Висловского – раз плюнуть.

Анубис не станет искать злоумышленника в самой Мяче, это точно. Именно так поступил бы и я на его месте.

Не тот здесь народ. Обитатели Мячи не любят лишнего шума. Надумай кто-нибудь из них завалить Денни, это произошло бы где-нибудь в городе и даже в другом государстве.

А в том, что мой бывший коллега будет разыскивать человека, проникшего не территорию дачи Висловского, у меня не было ни малейших сомнений.

Он сразу поймет, что к милому Денни на пленэр пожаловали не примитивные воры, а гораздо более серьезные люди. Сторожевой пес, сраженный наповал точным мастерским ударом, и виртуозно, со знанием дела, отключенный охранник, для опытного "волкодава" не просто горячий след, а важная улика.

Анубис не успокоится, пока не выяснит, чьи глаза наблюдали за гостиной Висловского. Это для него очень важно. Если это случайный человек, то бояться ему нечего. А если нет… тогда можно только предполагать, как поступит Анубис.

Не исключена вероятность, что он немедленно сменит дислокацию. Что меня, в общем-то, вполне устраивало. От этой засушенной гидры в образе человека мне хотелось держаться подальше.

До города мы доехали быстро и благополучно.

Андрей

Дрозд учил:

– Защищая свою жизнь, не возбраняется использовать любые подручные предметы. Про камни я говорить не буду, здесь и так все ясно. При определенных навыках даже маленький окатыш может оправить противника в нокаут. Или, сломав височную кость, еще дальше. А вот разбитая водочная бутылка – ее именуют "розочкой" – оружие куда более серьезное. Но и этот пример самый обыденный, давно известный…

Они сидели на топляках в укромном месте у берега реки, защищенном от ветра густым кустарником и деревьями.

Зима уже вступила в свои права, но день выдался солнечный и безветренный, а потому легкий морозец – где-то около трех-четырех градусов – почти не ощущался. Тем более, что между ними горел костерок, на котором истекала приятно пахнущим жирком купленная по дороге курица.

– Вилки, ложки, столовые ножи, кусок битой фаянсовой тарелки, которым запросто можно вспороть артерию, – все это проза, – продолжал Дрозд. – Имея под рукой такой арсенал, хорошо обученный человек страшнее гремучей змеи, забравшейся ночью в постель. В случае ресторанной драки, грозящей смертоубийством, ему ничего не стоит уложить нескольких противников – даже вооруженных огнестрельным оружием.

Он широко улыбнулся, заметив недоверчивый взгляд Андрея.

– Впрочем, это нужно видеть. Никакие аргументы не заменят личного опыта. Я тебя понимаю…

Дрозд подбросил в огонь сухих, как порох, дров – Андрей набрал их в показавшей дно старице, а затем, на мгновение задумавшись, с хитрецой осклабился, и начал снимать брючный ремень.

Несколько опешивший юноша безмолвно наблюдал, как Дрозд оторвал карман от собственных брюк, затем наполнил его песком и к образовавшемуся увесистому мешочку прикрепил узкий мягкий ремешок. Все это он проделал очень быстро.

– Вот тебе и нестандартное оружие, которое практически любой мужчина носит всегда и всюду при себе, – сказал Дрозд. – Притом, весьма грозное оружие. У меня получился вариант индейского болас.[7] Слыхал?

– Да.

– Значит, представляешь, как оно действует. Правда, болас в моем исполнении имеет несколько иные функциональные возможности. Видишь, вон там лежит старый тазик? Принеси его сюда.

Старый оцинкованный тазик, скорее всего, принесло весенним паводком. Андрей очистил его от комьев примерзшей грязи и, следуя указаниям Дрозда, прислонил к древесному стволу.

– Наблюдай, – коротко молвил Дрозд, и точным движением намотал свободный конец ремня на правую руку.

Андрею показалось, что мешочек сам вылетел из ладони Дрозда, настолько быстро был произведен бросок.

Раздался глухой стук, и в донышке тазика образовалась вмятина. А мешочек, как заколдованный, снова оказался в руках Дрозда.

– Вот и все. Противнику амба. Не веришь? Что ж, произведем эксперимент на объекте. Защищайся. Только серьезно, без дураков.

Андрей уже привык к таким "экспериментам", на которые Дрозд, обучавший юношу премудростям самозащиты без оружия, был мастак, а потому сразу же встал в боевую стойку.

Но это его не спасло: выпорхнувший из ладони Дрозда мешочек ударил Андрея точно в солнечное сплетение. Задыхающийся юноша присел на корточки, судорожно пытаясь вдохнуть глоток воздуха.

– Впечатляет? – с иронией спросил Дрозд. – То-то. А вздумай я приложиться мешочком к твоей голове, тебе пришлось бы считать звезды в своих глазах минут пять. И главное, нет видимых следов. Можно отмолотить противника до полусмерти и никакая экспертиза не в состоянии документально подтвердить факт избиения. (По крайней мере, без сложных лабораторных исследований, что весьма дорого и на практике применяется крайне редко). Иногда это очень важно.

Андрей промолчал. Он продолжал восстанавливать дыхание, делая гимнастические упражнения.

– Но и это еще не все, – сказал Дрозд. – Ты как, в норме? – спросил он заботливо.

– Угу… – буркнул юноша.

– Крепись, казак, атаманом будешь, – пошутил Дрозд. – Пойдем, и ты увидишь другие возможности нашего импровизированного оружия…

Они прошли берегом до густой рощицы, которую облюбовала стая ворон.

– А теперь тихо, – шепнул Дрозд. – И не делай резких движений. Ворона – птица умная, хитрая. Ее на мякине не проведешь.

Несмотря на предосторожности, вороны все-таки заметили людей. Вороний страж, взгромоздившийся на самое высокое дерево, тревожно каркнул, и птичий гвалт уступил место настороженной тишине.

– Я думаю, что не гуси спасли древний Рим, а вороны, – с досадой сказал Дрозд. – Ну да ладно, расстояние для броска вполне приемлемо.

Он хищно прищурился, впившись взглядом в одну из ворон, сидевшую ниже других, а затем, мигом раскрутив свой снаряд – как пращу, запустил его в сторону цели.

Птиц будто ветром сдуло с ветвей. Андрею показалось, что вороны взлетели даже раньше, чем Дрозд бросил мешочек с песком, мелькнувший в воздухе черной кометой.

Но та птица, которую наметил Дрозд, как показалось Андрею, удивленно каркнула и, беспомощно взмахивая крыльями, спланировала в кустарник.

– Готова, – удовлетворенно сказал Дрозд. – Осталось только шею ей свернуть. Конечно, такой бросок требует определенной сноровки. Но голодный желудок – лучший учитель. Девять раз промахнешься, а на десятый попадешь. Проверено. Ну что, поджарим нашу добычу? – спросил он не без иронии. – Да ты не кривись, ворона вполне съедобна. С голодухи она вообще кажется деликатесом. Добавить в костер разных пахучих травок и веток можжевельника, нашпиговать тушку диким чесноком, насадить ее на вертел, подержать над огнем, пока не образуется хрустящая корка, – и будьте здоровы, приятного аппетита. Эй! – вдруг тревожно воскликнул он. – А про нашу "дичь" мы забыли. Бегом!

Они прибежали к костру как раз вовремя. Спустя пару минут Дрозд сноровисто накрыл на стол, добавив к мясу несколько соленых огурцов, хлеб, банку маслин и в качестве приправы соль в спичечном коробке.

Роль столешницы играл все тот же тазик, только застеленный газетой.

– Давай по глотку…

Дрозд достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку коньяка и налил янтарную жидкость в пластмассовые стаканчики.

– Выпьем, чтобы кровь веселее побежала по жилам.

– Я не пью.

– И правильно делаешь. Но иногда мужчине просто необходимо спиртное. Немного, тридцать-пятьдесят грамм в день. Чтобы прочистить желудок и мозги. Только избави тебя Бог употреблять разную поддельную гадость! И тем более, в больших количествах. Кстати, это армянский коньяк, из лучших. Раньше эту марку поставляли только в Кремль, чтобы дряхлые партийные боссы поправляли здоровье. Поэтому будем считать, что мы сейчас не пьем, а лечимся.

Андрей, пытаясь не дышать, вылил в горло свою порцию одним махом. Дрозд, жмурясь от удовольствия, пил коньяк смакуя, мелкими глотками.

Юноша почувствовал, как спиртное жгучей волной прокатилось по пищеводу и образовало в желудке приятно горячий шар. Хмель мгновенно пробудил чувство голода, и Андрей жадно впился зубами в куриную ножку.

– А ты маслинами закуси, – посоветовал Дрозд. – Жаль, что мы не догадались захватить лимон. Впрочем, этот натурпродукт можно употреблять под любую закуску. Нектар…

Спиртное постепенно рассасывалось по кровеносным сосудам, и у Андрея, который до этого пробовал разве что сухое вино и то считанные разы, немного закружилась голова. Эйфория, навеянная крепким напитком, подействовала на мозги возбуждающе и принесла на своих невидимых крыльях целый ворох мыслей и воспоминаний.

Новая школа приносила ему сплошные разочарования. Создавалось такое впечатление, что с переходом в двадцать седьмую его оставила удача.

Только теперь Андрей понял, что уничижительное отношение, которое он терпел по собственной воле в Первой городской, гораздо лучше полного безразличия, с которым к нему относились его новые одноклассники.

Чем ближе становился желанный день, когда по закону должны вручать выпускникам школ аттестаты зрелости, тем больше каждый из учеников замыкался в себе. Если выпускники Первой городской имели перед собой ясную и только одну цель – поступить в институт (или университет), то устремления соучеников Андрея были аморфны и хаотичны.

Взрослая жизнь, к которой они так стремились все одиннадцать школьных лет, вовсе не ждала их с хлебом и солью на вышитом рушнике. Многие должны были уйти в пустоту, в неизвестность, чтобы влиться в ряды безработных или заполнить пустующие койки в зонах.

Андрей уже точно знал, что Маноло торгует наркотиками, Мухаметшин и его закадычный дружок Фундуклеев – детина под два метра ростом с пудовыми кулачищами – примкнули к банде, занимающейся разными темными делишками, шустрый, похожий на хорька, Чиквасов шарит по карманам в трамваях и троллейбусах, смуглый Габор с острыми глазами-шильями начал осваивать воровскую профессию "форточника",[8] а Бушманова, Савенко и Воробьева давно работают на панели.

Некоторые, наплевав на успеваемость, пытались подрабатывать, но их запала надолго не хватало. Кому может быть по душе уборка мусора на стройках за мизерную оплату или продажа газет на улице?

Пять человек из класса прочно сидели на "игле" – были наркоманами со стажем, еще двое чересчур часто прикладывались к бутылке, а косоглазый Савоськин вообще прослыл полным придурком.

За последние полтора года Савоськин два раза резал себе вены, пытался повеситься, а однажды выпрыгнул из окна – чтобы досадить своей неверной зазнобе, как он объяснил. Другой на месте Савоськина уже давно откинул бы копыта, а ему все сходило с рук. Что с дураком станется?

Выбросившись из окна пятого этажа, он умудрился упасть сначала на провода, а затем в кустарник, значительно смягчивший удар. Савоськин отделался лишь царапинами и ушибом своей дубовой головы, что никак не сказалось на его умственных способностях.

Конечно, были и такие, кто намеревался штурмовать ВУЗы – скорее из отчаяния, нежели по здравому расчету. Чтобы заплатить за поступление, их родителям пришлось бы продать свои жилища и все имущество, и пойти по миру с протянутой рукой.

Так что намерения немногочисленных отличников одиннадцатого "Б", скорее всего, относились к миру фантазий.

Если Андрей кому и был не безразличен в одиннадцатом "Б", так это Поплюевой. Светка Поплюйчик, как ее кликали подружки, была плоской со всех сторон девицей с прыщавым лицом и необъятным запасом плотской любви, которую она безмолвно предлагала любому и каждому парню, преданно заглядывая ему в глаза Однако больших охотников до прелестей Поплюйчика почему-то не находилось. Она страдала, впадала в депрессию, замыкалась в себе, но не надолго.

Появлялся очередной объект ее воздыханий, и Светка снова начинала тихую осаду. Назойливость Поплюйчика могла даже деревянную чурку довести до белого каления.

Не стал исключением и Андрей. Светка всегда и везде наблюдала за ним голодным взглядом и куда бы он ни шел, тащилась следом или чересчур часто попадалась на пути.

Однако все потуги Поплюевой обратить на себя внимание Андрея были тщетными. Его мысли занимала неверная Алена. Он пытался выбросить ее из головы, но не мог. Ночью, едва Андрей закрывал глаза, она появлялась перед его внутренним взором назойливым видением.

С момента ссоры они больше не встречались и не разговаривали по телефону. Наверное, и Алена, и Андрей были чересчур упрямы и категоричны; эти качества практически всегда сопутствуют юности.

Но Андрей уже начал понимать и другое: Алена принадлежала к чуждому для него кругу, в который он никогда не будет вхож. Это открытие неприятно поразило неокрепшую душу юноши, изъязвив ее червоточинами неприятия всех и вся.

Мать, после отчисления Андрея из Первой городской, совсем замкнулась в себе, стала нелюдимой и неразговорчивой. Единственным, что его радовало, было решение матери никогда больше не появляться в престижной школе.

А это значило, что она больше не будет мыть полы за спасибо и унижаться перед преподавателями и директором.

В новую школу мать ходить не стала. Андрей сам отнес в двадцать седьмую свои документы. Никто даже не спросил, кто его родители и чем занимаются.

Наверное, в этой школе такое положение вещей было обыденным, что, скорее всего, объяснялось контингентом учащихся. Почти все они жили в пятиэтажных "хрущобах", а их семьи имели мизерный доход.

Поэтому в двадцать седьмой поборы на различные школьные нужды не практиковались; с родителей просто взять было нечего.

Андрей все больше и больше привязывался к Дрозду. Когда тот уезжал в очередную командировку, юноша места себе не находил. Он вырос без отца, и теперь его старший приятель восполнял то, чего Андрей недополучил в детстве.

В первую голову Дрозд учил Андрея постоять за себя. Умей юноша мыслить более логично, он поневоле задумался бы над приемами самозащиты, которые преподавал ему Дрозд.

Все они были из разряда смертельно опасных для соперника.

Если захват, то с переломом руки противника, если бросок, то с подкруткой, после чего у недруга ломалась шея или хребет, если удар, то по наиболее уязвимым и незащищенным точкам. Андрей уже знал, что такие удары могут вызвать паралич и даже мучительную смерть.

Увы, юность не отличается взвешенность и мудростью, поэтому Андрей без всяких сомнений и размышлений с головой окунулся в тренировки на пределе своих возможностей.

Он часами пропадал на берегу реки, выполняя домашние задания Дрозда. Спустя три месяца после начала интенсивных занятий руки, которыми юноша крушил кирпичи, уже почти не ощущали боли, а босые ноги – зимнего холода.

Дрозд тоже был не равнодушен к Андрею. Он относился к юноше как к младшему брату – покровительственно и с отеческой строгостью.

Судя по обмолвкам своего взрослого приятеля, Андрей сделал вывод, что Дрозд не имел семьи. По крайней мере, в настоящий момент. Почему так случилось, он спросить не решался.

Дрозд был вполне здоровым мужчиной. Не раз и не два юноша находил в его квартире то женскую заколку, то забытую помаду, а однажды ему попалось на глаза даже дамское белье.

Связи Дрозда были редкими и случайными, в чем он, будучи навеселе, сам признался Андрею. Чаще всего Дрозд удовлетворял свои потребности с путанами, в основном дорогими – по вызову.

Но если в общении с Дроздом юноша находил отдушину, то все остальное ему радости не приносило.

Особенно доставал Андрея небезызвестный городской авторитет Самурай, бригадир вощанской братвы.

Он почему-то утвердился во мнении, что именно Андрей виноват в его поражении на любовном фронте – Алена по-прежнему не обращала внимания на Самурая.

Свою кличку он получил в местах заключения. Его провинность перед законом была немалой – он сидел за разбой.

Оттрубив на зоне положенный срок, Самурай очень быстро сколотил из бывших спортсменов банду рэкетиров (он занимался каратэ и даже успел до отсидки походить в чемпионах области). Но теперь бригадир вощанских, прошедший тюремные "университеты", действовал более хитро и изобретательно.

Милиция давно вострила на него зубы, однако Самураю сопутствовала удача. А может и нечто более существенное – несколько лет назад он стал владельцем трех или четырех магазинов и держал один из городских рынков. Так что денег на подкуп власть имущих у него хватало.

В крови Самурая было немало примесей, о чем свидетельствовали его раскосые глаза и смуглая кожа.

Неизвестно, был ли его отец японцем, как при случае гордо заявлял вощанский авторитет, но то, что мамаша Самурая нечаянно переспала с каким-то азиатом, можно считать фактом.

Единственной проблемой, омрачавшей существование Самурая, был его малый рост. Поэтому он носил ботинки на высоких каблуках и подбирал себе миниатюрных подружек.

К несчастью, Самурая угораздило влюбиться в Алину (по крайней мере, он сам так считал), которая была почти на голову выше бригадира вощанской братвы. Понимая в глубине души, что здесь ему ничего не светит (с учетом того, что отец Алины стал важной шишкой), Самурай нашел громоотвод в лице Андрея. И теперь готов был землю грызть, лишь бы расправиться с соперником.

Андрею уже надоело бегать от Самурая. К счастью, у бригадира вощанской братвы было много разных дел, поэтому о своем мнимом сопернике он вспоминал эпизодически – когда находился подшофе. То есть, не чаще двух-трех раз в месяц.

Увы, Андрей никак не мог вычислить периодичность этих бзиков Самурая, а значит, ему приходилось быть настороже каждый день. Что вовсе не способствовало бодрости духа и хорошему настроению.

Иногда у юноши возникали кровожадные намерения – это когда он, завидев подручных Самурая (или его самого), бежал по городу, сломя голову, чтобы забиться в какую-нибудь норку. Ему хотелось достать двустволку и расколоть дуплетом узкоглазую башку авторитета как спелый арбуз.

Эти мечтания были настолько сладостны, что Андрей даже забывал иногда об осторожности. В такие моменты он приходил к ресторану, где обычно гужевали вощанские братки, и, почти не прячась, наблюдал за ними через неплотно зашторенные окна.

Он представлял, как входит в зал, как достает из-под плаща обрез ружья, как бледнеет Самурай, завидев два черных зрачка, готовых в любое мгновение полыхнуть смертоносным огнем…

После таких вечеров Андрей был как выжатый лимон. Ему весь свет казался не мил. Хорошо, что мать была занята своими переживаниями и не обращала внимания на взвинченное состояние сына.

Впрочем, он старался не показываться ей на глаза: или садился за уроки, или притворялся спящим. -…Очнись, глухая тетеря!

Веселый голос Дрозда вернул Андрея к действительности. Он поднял голову и увидел, что его приятель стоит в одних плавках.

– Окунемся? – то ли спросил, то ли настоятельно попросил – почти приказал – Дрозд. – Погода в самый раз.

И главное – вода мокрая. – Он заразительно рассмеялся. – Утопим беса, что сидит за плечами. Эх-ма!

Дрозд с разбега ухнул в широкую полынью, которая метров на двадцать врезалась в лед, слегка припорошенный девственно чистым снегом.

Андрею было известно, что этот участок реки облюбовала группа городских "моржей". Они регулярно рубили себе во льду дорожку для заплывов и чистили полынью от шуги. Любители зимних купаний обычно приходили к реке ранним утром, а сейчас время близилось к обеду.

– Окунемся… – пробормотал себе под нос Андрей с невольной дрожью в голосе и последовал за Дроздом.

Ледяная вода обожгла тело как кипяток. Кровь в жилах словно забурлила. На душе вдруг стало легко и весело.

– Хорошо! – скалился Дрозд. – Эх, хорошо!

– Хорошо… – отвечал Андрей, возвращая ему улыбку.

Над речкой царила мертвая тишина. Молчали даже вороны, возвратившиеся на прежнее место. Молчали и недобро поглядывали на людей, резвящихся в полынье.

Безмолвие было тягостным, давящим, но ни Дрозд, ни Андрей этого не замечали.

Волкодав

Я успел. Я все-таки успел!

Едва я зашел в свою квартиру, как раздался телефонный звонок. Выждав необходимое время, я поднял трубку и, изображая человека, которого подняли с постели, сонным голосом недовольно спросил:

– Чего надо? Кто звонит?

Трубка ответила молчанием.

– Блин! – выругался я в сердцах. – Кому не спится в ночь глухую… Алло! Я слушаю.

На другом конце провода прозвучали короткие гудки. Я положил трубку и с удовлетворением ухмыльнулся.

Пронесло…

Ах, Анубис, Анубис, сукин сын! Вот ты и высунул свои рожки, "мистер Смерть". Сразу сообразил, чье рыльце может быть в пуху. Без твоей подсказки Висловский вряд ли догадался бы прозвонить кандидатов в недоброжелатели.

Анубис сделал то же, что и я, только другим способом. Ему важно было очертить круг возможных соискателей на роль покойника под номером один.

Он моментально сообразил, что заказчик акции с проникновением на дачный участок Висловского вряд ли будет в этот поздний час почивать спокойным сном. Хотел бы я знать, как Анубис оценил мои актерские способности…

Конечно же, спать мне вовсе не хотелось. Нервишки были уже не те, что прежде. Увы. Годы берут свое, как не крути.

Десять лет назад я мог дрыхнуть даже под артобстрелом. И не потому, что старался прослыть храбрецом.

Отнюдь. Просто я был фаталистом. Кому суждено быть повешенным, того не расстреляют. Именно так звучало мое кредо.

И я следовал ему во всех своих житейских коллизиях. А иначе гордое прозвище Волкодав носил бы ктонибудь иной. Потому как в моей воинской профессии мандраж просто исключается как состояние души.

Я налил себе полстакана виски, сел в кресло, включил ночной канал телевизора – чтобы создать фон для мыслительного процесса, и начал усиленно думать. Что было нелегко: я никогда не отличался аналитическим складом ума.

Вот ежели кому зубы выбить или отправить вперед ногами – так это пожалуйста. А крутить шариками в башке – это не мой профиль.

Все выходило на то, что моему безоблачному существованию пришел конец. Тут и дураку несложно догадаться.

Конечно, Анубис может покинуть город – подальше от греха. Но мне почему-то казалось, что он приехал в наши палестины вовсе не для того, чтобы насладиться провинциальным покоем и полюбоваться на окружающие город леса.

Если уж Анубис выполз из своей преисподней, значит, у него есть на то очень веская причина. Какая именно?

Вопрос. Который без вводных данных простое сотрясение воздуха. Может, Анубис решил заняться бизнесом?

Если это так, то очень сомнительно, что он захотел стать компаньоном Висловского. Не тот размах. Денни даже в масштабах нашего города всего лишь букашка.

Тогда что привело Анубиса на Мячу? Связь. Вполне возможно. Висловский исполняет роль связующего звена. Но с кем?

Это вопрос под номером два. В том, что Денни-Сачок знает многих местных воротил лично, я уже убедился.

Но на кого именно нацелился Анубис?

А если я все усложняю? Может, "мистер Смерть" решил тряхнуть стариной? Возможно, он сейчас работает по "заказам"?

Не исключено. Уж в чем, чем, а в этом деле ему мало сыщется равных.

Но в моих умозаключениях есть одна неувязка: такие проблемы Анубис обычно решал без свидетелей и весьма скрытно. Он появлялся как призрак и исчезал, словно утренний туман – бесследно. Только в особо сложных случаях у него была подстраховка. Но никак не прямые помощники.

А что если?.. Я невольно вздрогнул и допил виски.

Нет, черт побери, нет! Не хочу об этом даже думать. Зачем кому-то может понадобиться моя жизнь? Месть, по идее исключена, а в остальном…

В остальном я чист. Ну, скажем так – почти чист. Естественно, не считая моих "подвигов" за бугром.

Однако, я почему-то совсем не верил, что коллеги из западных разведок только сейчас опомнились и решили свести счеты с Волкодавом. Что пройдено, то забыто. У них там тоже есть парни, с которыми в свое время мне очень хотелось увидеться с глазу на глаз…

Но то было тогда. А теперь они мемуары пишут и с умилением вспоминают о старых добрых временах.

Какая там к черту месть… Мы сражались если и не с открытым забралом, то по не писаным правилам, пусть и жестоким, но где-то даже рыцарским.

Только иногда, по решению политиканов, проваленные тайные операции вытаскивались на свет божий. В основном разведки решали свои дела полюбовно, обменивая провалившихся агентов без присутствия прессы и так называемой общественности.

Это была поэзия и проза шпионской действительности. Без всяких там вывертов. Настоящая, не книжная, жизнь.

А как иначе? Работа есть работа. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. А руководству разведорганов – и наших, и чужих – страсть как не хочется признаваться перед своими вышестоящими боссами в собственных ошибках.

Поэтому такие вопросы часто решались по согласию и на доверии. Ты – мне, я – тебе. Вот и вся философия.

Вопрос под номером три…

Вот на него отвечать мне не хочется. Бр-р! Мороз по коже… Неужели мой любимый шеф, полковник – пардон, теперь генерал – Кончак, рубит концы?

Тогда я точно пропал. Мы с ним много чего натворили… Вдруг где-нибудь что-то всплыло?

С меня взятки гладки, а вот Кончаку, если я расколюсь, будет худо. Нынче в "конторе" снова начали наводить порядок. И, естественно, служба внутренней безопасности опять заработала на полную мощь.

Не исключено, что могут поднять и старые дела. А покопавшись в них и подняв документы моей фирмы, спросят: как это вы, гражданин Левада, сиречь Богатырев, умудрились за время своих командировок "в поле" сколотить очень даже неплохой капиталец?

Я, конечно, стану утверждать, что за бугром экономил на суточных и питался исключительно на халяву.

Ведь не секрет, что наиболее усваиваемыми, калорийными и полезными для здоровья являются именно халявные продукты. Потому я всегда был в отменной форме. Но боюсь, что мне не поверят.

Могу еще поплакаться товарищам из "конторы" в жилетку и порвать тельняшку на собственной груди, доказывая им, что тогда времена были такие, когда от себя гребли только курица и бульдозер. Мол, и я кровь от крови, плоть от плоти своей страны. И тоже принял посильное участие в приватизации всего, что плохо лежало.

Могу, но не буду. У державы я и копейки лишней не взял, а что касается "капусты", так я накосил ее на иноземных полях.

Как? А вот это мои личные проблемы. Своих я не продавал, и это главное. Так что всем заинтересованным господам привет, а бывшим коллегам – мои лучшие пожелания…

Уснул я далеко заполночь. Перед закрытыми глазами мельтешило волевое лицо Кончака. Он смотрел на меня своим змеиным взглядом и хищно ухмылялся. Чур меня!

Проснулся я от настойчивой трели телефонного звонка. Посмотрев на часы, я подхватился как ошпаренный: стрелки показывали одиннадцать!

– Алло, слушаю!

Оказалось, что мне звонили по мобильному телефону.

– Максим Семенович, у нас посетители!

Всполошенный голос Марьи разбудил меня окончательно.

– Они маются в ожидании уже битый час.

– Во-первых, доброе утро. А во-вторых, подождут, если такие настойчивые.

– Вы даже не спросите, кто?

– А зачем? Я никому аудиенцию на это время не назначал. Если пожаловала налоговая инспекция, то проводи их к главбуху. Если это менты, накрой им стол с коньяком и кофе. Ладно, шучу. Кто?

– Какие-то подозрительные типы…

Эту фразу Марья произнесла шепотом.

– Наглые?

Я немного встревожился.

– Нет. Ведут себя прилично. Окопались в приемной, листают журналы. Но не читают.

– Значит сильно волнуются или совсем тупые. А ты откуда говоришь?

– Из вашего кабинета.

– Молодец. Сколько их и что им нужно?

– Трое. Не объяснили. Говорят, что хотят побеседовать с вам тет-а-тет.

– Рэкетиры?

– Может быть. Здоровые лбы.

– Не было печали… Скажи им, что буду через полчаса. Я еще не брился и не завтракал. Ты только не трусь.

Лады? Ежели что, зови мужиков из отдела сбыта.

– Только поторопитесь… пожалуйста!

– Между прочим, я не Карлсон, летать не умею. Развлеки их… но без излишеств. Стриптиз в офисе – это чересчур.

Марья разозлилась и бросила трубку. А ведь могла и послать меня подальше. Что значит хорошее воспитание. Одним словом – интеллигенция. Мне бы ее такт и уравновешенность…

Я лишь промыл глаза, а потому добрался до работы через восемнадцать минут после телефонного разговора.

В приемной толклись два "быка" и молодой человек приятной наружности (которую портили большие оттопыренные уши), в костюме и даже при галстуке, любезно беседующий с Марьей. Она вежливо поддерживала разговор, но ее улыбка казалась приклеенной.

– Прошу, – сказал я, приглашая нехорошую троицу в свой кабинет; мне даже удалось изобразить вежливую улыбку.

Молодой человек холодно кивнул, и странные посетители продефилировали по ковровой дорожке прямо к кожаному дивану, возле которого находился журнальный столик. Наверное, они решили, что я расколюсь на угощение. А горчицы с хреном не хотите, господа хорошие? По ложке на брата?

– Слушаю вас.

Я требовательно посмотрел на молодого человека; по всей видимости, он был главным.

– Садитесь сюда, поближе… – Я указал ему на кресло возле письменного стола.

– Мы пришли к вам с предложением, – начал молодой человек ровным бесстрастным тоном. – Нам известно, что ваша фирма испытывает денежные затруднения. Чтобы поправить дела, вам нужны оборотные деньги.

Они могут быть у вас уже сегодня.

– Это как понимать? Вы предлагаете ссуду?

– Нет. Мы хотим купить ваш оптовый магазин, что находится на Левобережной улице.

– Кто такие "мы"?

– Будем оформлять купчую, узнаете.

– Допустим. И какая цена вас устроит?

Я уже сообразил, что за "покупатели" передо мною и кто будет оценивать мою недвижимость.

– Двадцать штук "зеленью". Не более, – жестко подчеркнул молодой человек.

Я снова изобразил вежливую улыбку. Это чтобы не послать их прямо со старта куда подальше. Мой магазин тянул по самым скромным расчетам на три сотни. Он был достаточно большой и очень удачно расположен – возле центрального вещевого рынка.

– Во-первых, насчет денежных затруднений вы ошибаетесь, – ответил я. -Во-вторых, магазин не продается.

А в третьих, смею заметить, у вас плохие экономисты. Они не умеет работать с недвижимостью. Даже по официальной оценке стоимость магазина как минимум в десять раз дороже. Так что извините… – Я развел руками. – Ваше предложение неприемлемо.

– Тридцать тысяч – и по рукам. Это максимум.

В голосе молодого человека прозвучал металл.

– До свидания.

Я поднялся.

– Не отнимайте у меня время. Я чересчур занят, чтобы выслушивать подобные нелепицы.

– Вы пожалеете…

Молодой человек смотрел на меня, не мигая, – словно собрался загипнотизировать.

– Уже жалею…

Иронично ухмыльнувшись, я спокойно выдержал его взгляд.

– Я привык общаться с людьми, которые ценят время делового партнера. Надеюсь, господа, вы меня не разочаруете.

И я довольно выразительно посмотрел в сторону двери.

Краем глаза я заметил, как один из "быков", со шрамом над левой бровью и с прической ежиком, налившись кровью, хотел встать, но его придержал второй, постарше, со смуглым лицом в оспинах и широкими черными бровями.

Я не преминул подарить им "теплую" многообещающую улыбку, после которой они почему-то сразу остыли.

Похоже, парни прошли школу спецназа и побывали в горячих точках. И они сразу сообразили, что со мной не все так просто, как им объяснили; зверь сразу чует зверя. Поэтому они немного растерялись.

– Напрасно, – сказал молодой человек, направляясь к двери. – Но мы еще встретимся.

– Лучше не надо, – сказал я, усаживаясь в свое кресло. – В этом мире так много дорог и тропинок, что каждый может выбрать себе единственную и неповторимую, на которую никто не претендует.

В ответ я услышал только пыхтенье "быков", последовавших за своим маленьким ушастым начальником. (Я почему-то вовсе не думал, что этот молодой человек – очень важная шишка).

Спустя минуту после их ухода в кабинет зашла Марья. Я взглянул нас нее и сокрушенно покачал головой.

– Похоже, у нас начинаются трудные времена, – сказал я, бесцельно перекладывая бумаги на столе. – Трудные и опасные. Дрейфишь?

– Не так чтобы очень…

– Слушала?

– Да… – немного поколебавшись, ответила Марья.

В свое время я на всякий случай установил в кабинете микрофон, соединив его с записывающим устройством на столе секретаря. От Марьи у меня секретов не было, но случались ситуации, когда требовалось зафиксировать разговор, чтобы потом клиент не ссылался на забывчивость. Все происходящее в кабинете можно было прослушивать через миниатюрные наушники.

Обычно Марья включала диктофон только по моему указанию, но сегодня она проявила похвальную инициативу. Кнопок включения было две; одна из них находилась в приемной, вторая – под крышкой моего письменного стола, и была невидима для посетителей.

– Ну и как тебе? – спросил я.

– Нам нужно найти надежную "крышу".

– Думаешь, нас дожмут?

– Не исключено.

– Сначала не мешало бы узнать, откуда ветер дует. Кто стоит за этими молодчиками?

– Увы, они не представились.

– Это секрет Полишинеля. День, два – и я буду все знать. Шило в мешке не утаишь.

– Между прочим, они ведь угрожали вам… – Марья смотрела на меня с участием.

– Да. Но очень деликатно. Как видишь, появились рэкетиры новой формации. Уже приятно. Раньше просто набили бы морду, а сейчас соблюдают видимость дипломатических переговоров. Что дает возможность маневра. Так говоришь, нужна "крыша"?

– В этом я почти не сомневаюсь.

– И под кого мне ложиться?

– Здесь я вам не советчик.

– Марья, не хитри! Обстановку в городе ты знаешь, как свои пять пальцев. Так что колись, дорогая. Я просто не могу поверить, что у тебя ничего нет на уме.

– Вам не понравится…

– Ясное дело. Так ведь иного выхода нет. Если уж и ты запаниковала, то пора сливать воду.

– Самая надежная крыша – милицейская. И вы это знаете не хуже меня.

– Знаю, – ответил я с тяжким вздохом. – Наша служба и опасна и трудна… – пропел я песенную строку. – И на первый взгляд как будто не видна… На второй и третий взгляд тоже. В свое время мне предлагали… Я прикинулся тупым лохом и сыграл в непонятку. Может, эти трое как раз и являются посланцами доблестных ментов?

– Вряд ли. Милицейская "крыша" действуют не так.

– Что верно, то верно. Сначала наезжают пожарники, затем санэпидемстанция, потом налоговая инспекция, после нее появляются главные устроители аврала с прозрачными намеками, а в конце, как финальный аккорд, налетает лихим кавалерийским наскоком налоговая полиция. Возможны и вариации.

– Мне переговорить с кем нужно? – деловито спросила Марья.

– Марья Казимировна, не лезь впереди батьки в пекло! Иди занимайся своими делами. И запомни на будущее: я никогда и ни перед кем не становился на колени. Это так, к слову, если ты еще об этом не знаешь.

Наверное, Марья никогда не видела меня таким яростным и возбужденным. Она смотрела на меня, слегка приоткрыв от удивления рот.

А я и впрямь не сдержался, вытащил свое внутреннее состояние наружу, на свою физиономию. Меня просто прорвало.

Какая-то криминальная сволота хочет командовать Волкодавом?! Нет, брат, шалишь! Если кому-то хочется увидеть, что такое диверсант-ликвидатор ГРУ в действии, то он увидит. В первый и последний раз в этой жизни.

– Все, мой рабочий день сегодня закончен, – сказал я, не глядя на Марью, – чтобы хоть как-то скрыть свое внутренне состояние.

И решительно вышел из-за стола.

– Так ведь он еще и не начинался, – робко возразила Марья.

– Да пошло оно все!..

Я едва сдержался, чтобы не продемонстрировать перед ней свои познания в сленге.

– Можешь быть уверена, что теперь нам спокойно работать не дадут. Так что пока ситуация не разрешится – в ту или иную сторону – строить какие-то планы на перспективу просто глупо.

– Но что мне ответить итальянцам?

– Их предложение нужно принять. Хуже все равно не будет.

– Висловского пока оставим в покое?

– Вот именно – пока…

Наверное, в моем взгляде мелькнуло что-то очень нехорошее, потому как Марья изменилась в лице, и непроизвольно отступила на шаг назад. Нет, точно, нервы нужно лечить. Как только закончится эта история, так сразу…

Дурень! О чем думаешь!? У тебя на балансе уже не одна, а две истории. Тут не до лечебных процедур.

Живым бы выкарабкаться из предстоящих передряг.

– Все, бывай, – сказал я, направляясь к выходу. – Ежели еще что-нибудь случится, звони по мобильному. Все деловые встречи на ближайших три дня отмени. Я в отгулах. Но всем говори, что уехал в командировку…

Машина завелась с полуоборота. Я сорвался с места как сумасшедший. Внутри у меня все кипело.

Я ехал за город.

Андрей

В двадцать седьмой школе решили затеять новогодний бал. Только не тридцать первого декабря, а двадцать девятого. И принимать в нем участие должны были только старшеклассники. Для учеников младших классов на следующий день намечался утренник.

Андрей, так и не сумевший привыкнуть к порядкам в новой школе, особого желания участвовать в увеселительном мероприятии не имел.

Но у матери на этот день выпало ночное дежурство, Дрозд опять куда-то исчез, – может, поехал навестить друзей или знакомых, и, чтобы не маяться одиночеством, Андрей надел свой единственный старенький костюм, который был ему тесноват и потерт на рукавах, и отправился в школу.

Бал уже был в разгаре. Играл школьный оркестр, старшеклассники танцевали кто во что горазд, и только Светка Поплюйчик неприкаянно подпирала одну стену спортзала, где и происходило торжество.

Компанию ей составляли две девицы из одиннадцатого "А"; судя по их шальным глазам, они уже успели приложиться к бутылке.

Завидев Светку, юноша постарался спрятаться за спинами ребят. Андрей танцевать умел, но стеснялся.

Искусство танца ему преподали в секции гимнастики. Там было издавна заведено, что гимнасты разминались под музыкальные ритмы.

Тренеры считали, что танцевальные па способствуют лучшей координации движений и вырабатывают хорошую пластику, столь необходимую спортсменам во время соревнований.

Наверное, они не ошибались, потому что Андрей после такой разминки работал на снарядах с удвоенной энергией.

– Здорово, Синица!

Кто-то с силой хлопнул его по плечу.

Андрей обернулся и увидел смуглую разбойничью физиономию Габора.

– Привет, – ответил юноша и посторонился, пропуская одноклассника вперед.

Он думал, что Габор хочет присоединиться к танцующим. Но Андрей ошибался: Габор и не думал уходить.

– Тебя тут спрашивали… – понизив голос, заговорщицки сказал Габор.

– Кто?

– Какой-то рыжий фраер, не из наших. Может, твой кореш?

– Нет. Я не знаю такого.

Андрей невольно нахмурился.

– Я так и подумал. Уж больно скользкий типчик. Похож на стукача. У меня на таких нюх.

– Постой, постой…

Из глубин памяти всплыли неприятные воспоминания.

– Он очень худой и длинный. Волосы торчком, будто их никогда не расчесывали.

– Ну. Точно он, – сказал Габор. – Так это все-таки твой знакомый?

– Скорее всего. Учились вместе…

По описанию Габора, это был Чупачупс – Гелий Пекарский.

Но что он делает здесь, в двадцать седьмой школе? Пришел по приглашению друзей? Возможно. Но не факт: учащиеся Первой городской очень редко заводили дружбу с ребятами из других, не престижных школ.

Тогда что ему здесь нужно?

– Я вижу, встреча с этим рыжим тебя не очень радует, – с пониманием ухмыльнулся Габор, пытливо глядя на Андрея.

– Как тебе сказать…

– А ты не говори. Зачем много слов? Сейчас я соберу парней, и мы твоего рыжего спустим в унитаз. Чтобы он не портил праздничную атмосферу. Лады?

– Не нужно. Я сам с ним поговорю.

– Как знаешь, – пожал плечами Габор. – А где спасибо?

– Не понял…

– Где благодарность за мои добрые намерения?

– Спасибо.

– И все?

– Нет, не все. С меня причитается. Ты это хотел услышать?

– Я был уверен, что Маноло не прав…

Габор показал все свои ослепительно белые зубы в широкой улыбке.

– Оказывается, ты свойский парень, Синица. Мы с тобой еще подружимся, уверен. А что касается этого рыжего… так ты только кликни меня, ежели что не так. Оч-чень подозрительный фраерок…

Андрей согласно кивнул, и Габор отправился восвояси.

Пекарский… Что нужно этому пройдохе? Где появляется Чупачупс, жди беды, вспомнил Андрей школьную примету.

Какую весть принес Пекарский на этот раз? Не мог он просто так прийти на новогодний бал в чужую школу.

Это всегда чревато. Тем более для такого изгоя, как Чупачупс. Андрей почему-то не думал, что его бывший одноклассник завел дружбу с ребятами из двадцать седьмой.

Гадай, не гадай, а поговорить с Чупачупсом нужно, решил Андрей. Он все равно не отстанет.

Пекарский старался быть тише воды ниже травы. Он рыскал по спортзалу, держась поближе к стенам. Его выручало то, что верхние светильники были выключены, и помещение освещалось лишь разноцветными фонарями на эстраде и огоньками елки, стоявшей в центре.

Первым заметил его Андрей. Немного понаблюдав за Чупачупсом, рыжая голова которого мелькала то там, то сям, он решительно догнал его и с силой взял за локоть.

– Ты… ты чего!? – испуганно дернулся Чупачупс.

Но тут же, узнав Андрея, расплылся в своей обычной придурковатой улыбке.

– Фу, наконец-то… А я тебя ищу.

– Знаю. Зачем?

– Есть разговор…

Чупачупс был сама таинственность.

– Поговорим.

– Здесь?

– Почему нет?

– Разговор серьезный… – Чупачупс понизил голос до шепота. – Он касается Алены.

– Алены?

У Андрея дрогнуло сердце.

– Я не имею к ней никакого отношения, – сказал он, как мог, твердо.

– Так уж и не имеешь… – Чупачупс хихикнул. – Но то не мое дело. – Он вдруг стал серьезным. – Ей грозят большие неприятности. Только ты можешь ее выручить. Пойдем, расскажу…

Чупачупс явно хитрил. Но зачем, с какой целью? Что у него на уме? Алена в опасности… Возможно. Не нужно было водиться с разными подозрительными личностями и шляться по кабакам, мстительно подумал Андрей.

– Я уже сказал, что Алена мне до лампочки. Ты обратился не по адресу. У нее есть родители, это их головная боль.

– Жаль…

Чупачупс сокрушенно вздохнул.

– А она меня так просила…

– Алена… тебя… просила? – Андрей неожиданно рассмеялся. – Слушай, ты, трепло собачье. Не лепи горбатого. Она на тебя даже не посмотрела бы. Надо же: Чупачупс – доверенное лицо Принцессы…

Юноша скептически ухмыльнулся.

– Напрасно не веришь…

С этими словами, состроив постную мину, Пекарский полез в карман и достал серебряное кольцо с янтарем.

– Смотри.

Андрей узнал кольцо сразу. Это был его подарок Алене на день рождения. Кольцо сделал местный ювелир, которому юноша отнес серебряный царский рубль.

Монету (так же как кусок янтаря) Андрей нашел в разном хламе, оставшемся после смерти старой учительницы. Кольцо получилось массивным и красивым – под старину. Алене оно очень нравилось.

– Где… где взял?

Голос Андрея неожиданно стал хриплым.

– Ну не украл же. Этими делами я не занимаюсь, – соврал Чупачупс, не моргнув глазом.

– А если более конкретно?

– Более конкретно ты услышишь на улице. В зале чересчур много ушей. Идешь – нет? Все, я исчезаю. Не люблю иметь дело с неблагодарными людьми. Это можешь забрать.

Ткнув в руки Андрея кольцо, Чупачупс с независимым видом начал пробираться к выходу.

– Постой! Я иду…

На улице падал мелкий снег. Андрей не стал одеваться, так как было безветренно и тепло.

– Пекарский, ты где? – спросил он в темноту.

Чупачупс вышел раньше; он был одет в пуховый комбинезон горнолыжника, который делал его тощую фигуру более солидной.

– Здесь я, – отозвался Пекарский из глубины школьного двора.

Андрей поторопился на голос.

Его окружили так быстро, что он не успел опомниться. Единственное, что Андрей успел сделать, так это оттолкнуть одного из нападавших и прислониться спиной к стене школы.

– Вот ты и попался нам, козел, – раздался чей-то хриплый голос. – А то мы ловить тебя забодались.

Глаза Андрея постепенно привыкали к темноте, и он увидел совсем близко от себя ухмыляющуюся физиономию помощника Самурая, нескладного, мосластого парня по кличке Февраль.

Он совсем недавно вышел на свободу, но и за этот небольшой срок сумел зарекомендовать себя человеком, у которого мозги набекрень.

Помощник Самурая был патологически жесток и мог покалечить человека, не задумываясь. Поговаривали, что на его совести есть и человеческие жизни. Февраль[9] полностью оправдывал свое прозвище.

– Извини, Синицын, так вышло… я не виноват… меня заставили.

Из-за спин окружавших Андрея парней выглядывал Чупачупс.

Он был в своей стихии: сначала сделал подлость, а потом поторопился для виду раскаяться. Чупачупс не зря прослыл большим хитрецом; даже в такой, совершенно безнадежной для бывшего одноклассника ситуации, Пекарский пытался обелить себя, прикидываясь невинной овечкой. На всякий случай.

– Дайте этому уроду под зад! – гаркнул Февраль. – Вали отсюда! И смотри: где-нибудь вякнешь об этом, считай, что ты покойник. Понял!?

– П-понял… – пролепетал, запинаясь, Чупачупс, и бросился бежать.

Андрей неожиданно успокоился. Первый шок прошел, и теперь он чувствовал, как к нему возвращается уверенность в себе.

Силы, конечно, были неравными – Андрея окружали четверо. Он также не исключал, что подручные Самурая вооружены. На первый взгляд положение было безвыходным.

Но ему вспомнились уроки Дрозда: "Запомни, хлопец, – количество противников не имеет большого значения. В свалке они только мешают друг другу. Основной момент заключается в следующем: нужно сразу же вывести из строя главаря. Бей его так, чтобы он быстро не поднялся. Остальные чаще всего трусливые шакалы. Несколько хороших пинков – и они разбегутся. Только не дрейфь! Если ничего другого уже не можешь, то кусайся, царапайся, кричи дурным голосом, изображая ярость, – но не сдавайся. Никогда не сдавайся! И твои враги смутятся и будут обращены в бегство. Удача любит неподдающихся".

– Что ж ты, бля, воду мутишь? – спросил с угрозой Февраль. – Самурая обидел, телку у него увел. Бегаешь от нас. Решил, что вошел в крутизну и можешь на братву хрен забить?

– Я ни в чем не виноват, – угрюмо буркнул Андрей.

Он прекрасно понимал, что Февраль устраивает базар-вокзал – заводит своих дружков, чтобы потом, когда начнется избиение, ни у кого из них не дрогнуло сердце и чтобы все они месили от души.

А это значило, подумал Андрей, невольно содрогнувшись, что со школьного двора он уйдет калекой. Если вообще уйдет.

Февраль говорил еще что-то, его подручные распалялись все больше и больше, подступая все ближе и ближе, но юноша почти не слушал бандита, а лихорадочно шарил ногой, чтобы нащупать что-нибудь похожее – пусть отдаленно – на оружие.

И нащупал. Совсем близко, в полуметре. Это были обломки кирпичей из выкрошившейся стены.

Андрей молниеносно присел, схватил кирпич и с силой, помноженной на злость, запустил его в голову Февраля, стоявшего в двух метрах от него.

Бандит коротко охнул и упал, как подкошенный. Не останавливаясь ни на миг, Андрей обрушил каменный град на подручных Февраля, нагибаясь-разгибаясь словно заведенный.

Не ожидавшие такого оборота вощанские братки растерялись. Злобно матерясь, они попытались наброситься на Андрея, но, судя по их болезненной реакции, кирпичи попадали точно в цель, и спустя считанные секунды подручные Февраля бросились врассыпную, освобождая юноше дорогу.

Андрей не стал мешкать и рванул с такой скоростью, что ветер в ушах засвистел. Он мчался, не оглядываясь.

Уже сворачивая за угол школы, он услышал звуки выстрелов. Значит, бандиты и впрямь имели огнестрельное оружие и их намерения по отношению к нему были самыми что ни есть кровожадными…

Юноша бежал без остановки не менее двадцати минут. А может и больше. Потом он еще долго шел – без всякой цели, куда глаза глядят.

Остановился Андрей только возле дома, где жил Дрозд. Ноги сами принесли его сюда, несмотря на то, что Дрозда не было в городе.

Он подошел к подъезду, потоптался возле двери, глядя на темные окна квартиры приятеля (на этот раз Дрозд уехал внезапно и забрал ключи с собой), а затем направился в котельную, которая находилась неподалеку.

Андрей только сейчас сообразил, что на нем только легкий костюм и туфли на тонкой подошве – его теплая куртка так и осталась в школьном гардеробе. А мороз ближе к полуночи начал усиливаться.

В котельной юношу встретил кочегар, живой черноволосый мужичок, который все время дергался, как паяц, и шустро мотался между котлами, почти не приседая. Он отзывался на прозвище Сундук, но на самом деле его звали Суюндук. Отец кочегара был башкиром, а мать русской.

Впрочем, со своими родителями он практически не общался. Суюндук-Сундук с детства испытывал тягу к бродяжничеству и в конце концов навсегда уехал из родной деревни. С той поры минуло более тридцати лет.

– Йо-йо-йо! Кого я вижу! Здорово, Андрюха! Садись к столу, будем чай пить с карамельками. Хороший чай, индийский. По знакомству достал. Знаешь, какое сейчас барахло трудовому народу всучивают? Сено, а не чай. Пить противно. Поддельный. А мне, сам видишь, только лучший дают. Попробуй, попробуй, сразу убедишься. Какой аромат… Сила! Как там поживает Георгий Иванович? Что-то давно его не видел.

– С ним все в порядке, – ответил Андрей, прихлебывая чай. – Жив, здоров.

– Сурьезный человек, – на мгновение спрятав в морщинах улыбку, с уважением сказал Сундук; а затем продолжил назидательно: – Ты держись его, паря, не пропадешь.

С кочегаром юношу познакомил Дрозд. Наверное, от одиночества Георгий Иванович иногда просиживал за бутылкой вместе с Сундуком ночи напролет. Однажды Дрозд предупредил Андрея, что в случае внезапного отъезда из города он передаст ему весточку и ключи через Сундука.

Но сейчас Андрей не стал справляться насчет ключей от квартиры. Он понял, что Сундук в неведении, где теперь находится Дрозд. А раз так, то и ему незачем язык отвязывать…

Андрей пил чай, слушал безостановочный треп Сундука, и постепенно погружался в полудрему. За окнами котельной снова пошел снег, и сверкающие в лучах уличного фонаря крупные снежинки казались падающими звездами.

Звездами, которые не исполняют загаданных желаний.

Волкодав

Я ехал за город к одному весьма примечательному человеку. Никто не знал ни его фамилии, ни настоящего имени. Не было у него и никаких документов. Все называли его просто – Мазай.

Трудно сказать, как прилепилось к нему это прозвище. Как, когда и где. Возможно, оно происходило от жаргонного слова "маз", имеющего двоякое толкование: главарь воровской шайки и наставник, учитель. А может, в его основу легло слово "маза" – заступничество.

По крайней мере, он никак не походил на литературного героя, в половодье спасавшего зайцев. Но, как бы там ни было, а Мазай среди городского "дна" имел большой авторитет.

Мне довелось с ним познакомиться при весьма необычных обстоятельствах. Однажды осенью, возвращаясь из командировки, я увидел на обочине дороги толстяка, который, словно муравей, упрямо тащил на горбу чем-то под завязку набитый мешок.

Время от времени он падал, смешно дрыгая ногами, затем с трудом вставал, и снова продолжал свой нелегкий путь – точно как несчастный Сизиф, вкатывающий на гору тяжелый камень.

Наверное, я был тогда в чересчур благодушном настроении, потому что остановил машину и предложил свои услуги. Толстяк с радостью согласился (еще бы не согласиться!), а когда мы приехали к месту назначения, он вежливо попросил меня пройти в его "апартаменты", чтобы "тяпнуть по рюмашке", как он выразился.

Его предложение невольно вызвало у меня гомерический смех: оказалось, что толстяк был бомжем и квартировал в крематории!

Тут нужно объясниться.

У городских властей с крематорием вышла еще та история. Лет эдак десять назад (а может и больше) какойто умник предложил усопших не хоронить, а сжигать (чем мы хуже Европы!?). Пусть не всех, но тех, кто победней. Ведь расходы на погребение ныне подскочили до небес и впору использовать опыт индейцевдикарей из бассейна реки Амазонки.

Индейцы просто подвешивают своих мертвецов к веткам деревьев, чтобы всякие божьи твари быстро и бесплатно очистили скелет до благородной белизны.

Ну, а кости, как известно, можно хранить сколько угодно и где угодно – они безвредны и не занимают много места.

Предложение приняли демократическим большинством и сразу же приступили к строительству. Денег в стройку вбухали уйму. Половину из них, как это заведено, украли.

Но, несмотря на всякие козни и финансирование по остаточному принципу, спустя четыре года внушительное, даже где-то помпезное, здание крематория было готово принять первых, так сказать,

"посетителей".

И только когда задымила труба, сначала члены приемной комиссии, а потом и жители нового микрорайона, выросшего за это время неподалеку от крематория, схватились в отчаянии за головы: черный маслянистый дым, повинуясь розе ветров, тянуло на город – прямо в распахнутые окна высотных домов.

Виновных в таком безобразии, как всегда, не оказалось: бюро, спроектировавшее крематорий, упразднили, руководитель проекта эмигрировал в Израиль, а шустрого умника-депутата, предложившего идею постройки крематория, грохнула братва, с которой он не поделился прикарманенными деньгами, выделенными на строительство последнего пристанища бренных останков усопших.

Что касается самого крематория, то его просто-напросто законсервировали. Наверное, до дня Страшного суда, когда людям станет безразлично, куда дует ветер, и когда им будет не до забот о собственном здоровье.

Сначала здание охраняла вневедомственная охрана, потом деды-пенсионеры, а затем какая-то фирма приспособила его под склад.

Но видимо место, на котором построили крематорий, было заколдованным. В одну из ночей складские помещения запылали словно по команде – дружно и весело.

После пожара городское начальство постаралось забыть о существовании завороженного объекта. И мрачное здание крематория, почерневшее от копоти, начало постепенно разрушаться.

Правда, нечистая сила поработала и в этом направлении: за одну ночь (опять ночь!), спустя месяц после пожара, исчезли окна и двери, которые пощадил огонь. За ними через какое-то время последовали и все металлические предметы – вплоть до заслонок печей и болтов.

Так и стоял теперь крематорий: черный, одинокий, с пустыми глазницами – оконными проемами, проваленной крышей и достающей до неба трубой. Через нее ночью вылетали на охоту летучие мыши, облюбовавшие самые темные углы здания.

Асфальтированная дорога, ведущая к парадному входу в зал церемоний, потрескалась и взбугрилась от корней деревьев, выстроившихся в шеренги на обочинах, а двор, лишенный забора, зарос травой в пояс.

Запустение и уныние царило на этих грустных останках очередного окна, так и не прорубленного новыми демократами в вожделенную Европу.

Мазай облюбовал себе не порушенный огнем полуподвал.

Похоже, толстяк был когда-то хозяйственным мужиком. Мазай сколотил из ящиков дверь, притащил кем-то выброшенный диван без спинки и ножек (он установил его на кирпичи), стол, стулья и даже буфет.

Благо полуподвал был просторный, он разгородил его досками и фанерой на несколько комнатушек. Одну из них он приспособил под спальню, вторую – под кухню, а остальные – под кладовки.

Мазай, несмотря на свой низкий социальный статус, никогда не побирался и не шарил по мусорным ящикам. Он собирал на полях и в бесхозных садах брошенные овощи и фрукты. Мазай не ленился, и к зиме полуподвал крематория напоминал склад солидной овощной базы.

В течение холодных месяцев Мазай продавал на рынке свой съедобный скарб, чем и кормился. Притом, судя по его габаритам, кормился неплохо.

И все же основной доход, которого хватало на выпивку и даже на деликатесы, Мазай получал из воздуха.

Он был ходячим агентством новостей. Притом тех, что почти никогда не появляются на телеэкранах и страницах газет, так как принадлежат теневому миру.

Мазай собирал слухи, систематизировал их, подвергал анализу и нередко делал совершенно точные заключения по весьма спорным и сложным вопросам. Информацию ему поставляла армия нищих, мелких воров, проституток и бездомных подростков.

Несмотря на регулярные возлияния, голова у Мазая работала как швейцарские часы. Он обладал уникальной памятью на события и лица.

Вся городская шушера предоставляла Мазаю информацию бесплатно. Мало того, нищие и попрошайки делали это наперебой – будто хотели выслужиться.

Секрет такой преданности одинокому толстяку, как я недавно узнал, заключался в том, что три года назад он встал на защиту этих отверженных.

Однажды в городе появились цыгане. Они привезли с собой несколько калек и малолеток из Молдовы, которых заставили попрошайничать.

А поскольку молдаван было мало, и доход пришлых был небольшим, цыгане взяли под свою "опеку" и местных нищих, выгребая у них из карманов почти все, что им подавали прохожие.

Такое положение было нетерпимо. Но что могли сделать разрозненные группы попрошаек против целого цыганского табора, пусть и небольшого?

Тогда за дело взялся Мазай. Сначала он предупредил цыган, чтобы они оставили городских нищих в покое.

Однако вечные бродяги только посмеялись над ним, многозначительно поиграв перед его глазами опасной бритвой. Знали бы они, с кем связались…

Мазай поднял целое восстание, в котором приняли участие не менее двухсот человек. Цыган били смертным боем всюду – чем попало и где только могли поймать. "Скорая помощь" не успевала развозить раненых и увечных по больницам.

На другой день цыган как корова языком слизала. Они просто испарились. И с той поры Мазай стал среди обитателей городского "дна" непререкаемым авторитетом – гораздо большим, чем раньше.

Впрочем, своими привилегиями он не пользовался. Мазай любил уединение, тишину и много еды. Будь он богат и живи в роскоши, его назвали бы сибаритом.

– А, большой парень…

Мазай мельком посмотрел в мою сторону и продолжил шуровать в печке длинной кочережкой.

– Здравствуй, отшельник, – сказал я, невесело улыбнувшись.

– Здорово, коль не шутишь, – ответил он приветливо.

Я нашел свободное место и сел.

– Принес? – спросил Мазай деловито.

– Не помню, чтобы я когда-нибудь приходил в гости с пустыми руками.

Я начал доставать из пакета водку, пиво в банках, колбасу и так далее. Мне пришлось раскошелиться на шикарный обед поневоле, потому что я приехал к Мазаю не просто балду гонять, а кое-что выведать.

– Что там в мире творится? – спросил он, глянув на меня исподлобья.

И, не дожидаясь ответа, поставил на печку вместительную сковородку, налил в нее подсолнечного масла и положил мелко нарезанный картофель.

– Так это ты у нас все знаешь, – ответил я не без задней мысли, нарезая колбасу и булку крупными кусками.

– Все знает только американское ЦРУ.

– Не преувеличивай.

– Они так говорят.

– У них такая работа – наводить тень на плетень.

– И то правда…

Мазай достал стаканы, сполоснул их в ведре с водой и поставил на стол.

– Наливай. Хорошая водка, – сказал он уважительно, посмотрев на этикетку.

– Плохую не держим.

– Ну, чтоб было…

Мазай аккуратно взял стакан двумя пальцами и медленно выцедил водку до дна.

– Хух… Забориста… – сказал он с удовлетворением.

Мазай обвел взглядом разложенные на столе деликатесы, но ему пришелся по душе лишь ломтик булки; он не съел его, только понюхал корочку.

Мы обменивались ничего не значащими фразами до тех пор, пока не осушили первую бутылку. После этого Мазай достал свою знаменитую трубку, с которой он не расставался никогда, набил ее голландским табаком и закурил.

Трубка была знаменита ценой. Для непосвященных она не представляла никакого интереса. Трубка как трубка, таких везде пруд пруди. Это на первый взгляд. А на второй…

Для второго взгляда требовался специалист. Или человек, который много чего видел в своей жизни.

Например, я.

Подобных трубок в мире насчитывались единицы. Ей было уже много лет, потому с виду она не казалась раритетом. Когда-то для ее изготовления убили слона, чтобы снять с него бивень, и спилили несколько ценных деревьев, а взяли всего ничего – небольшое колечко слоновой кости и три или четыре кусочка древесины.

Остальной материал сожгли, дабы трубка была единственной и неповторимой в своем роде. Поэтому легко представить, сколько она стоила еще в те далекие времена, не говоря уже о том, какие деньги могли за нее дать современные коллекционеры.

Как трубка попала к российскому бомжу, можно было только предполагать. На мой вопрос "Где взял?" Мазай недовольно отмолчался – сделал вид, что не расслышал. Второй раз я уже не спрашивал – из вежливости.

Похоже, Мазая неприятно удивили мои обширные познания по части курительных приборов. Сам он точно знал, какой ценностью обладает, так как трубку берег, словно зеницу ока, и хранил ее в специальном футляре.

Вообще сама фигура Мазая казалась сплошной тайной. Его прошлое для всех было табу. А оно явно тянуло на приключенческий роман с продолжением.

Чего стоила лишь одна татуировка на левом предплечье – кобра, обвившая якорь со скрещенными молниями.

Мне было известно, что подобными художествами украшали себя наши "барракуды", аналог американских "морских котиков"; отряд "барракуд" обычно задействовали в спецоперациях на побережьях Индийского и Тихого океанов.

Я не стал лезть в душу Мазая. На кой это мне? Почти у каждого из нас есть скелет, который мы тщательно храним в шкафу. Ведь не всем, кто родом из спецназа, улыбнулась судьба после окончания службы.

Ко мне Мазай относился со странной смесью уважения и настороженности. Нет, его вовсе не смущал мой статус бизнесмена. Ему на это было наплевать.

Просто Мазай был чересчур проницательным человеком, чтобы безоговорочно поверить в мою легенду. У нас сразу установилось негласное правило: никаких вопросов о прошлой жизни. И мы придерживались его неукоснительно.

– Американцы Ирак хотят бомбить. – Мазай сокрушенно вздохнул. – Много горя будет…

– Брось… – Я поморщился. – Количество горя с течением времени не уменьшается и не увеличивается. Горе -это величина постоянная, константа. Оно лишь кочует из материка на материк, из одной страны в другую.

– Может, ты и прав. Но как-то так получается, что горе большей частью стоит на якоре в наших краях.

– Не путай горе с бедой. А к бедам мы привычные.

– Что беда, что горе – один хрен.

– Не скажи. Горе, это когда безносая ходит по городам и весям с косой. А что касается беды… у нас это состояние сродни хроническому геморрою: неурожай – беда, полные закрома – тоже беда, зерно хранить негде и продать некому; гнилая дождливая осень – беда, по дорогам и танком не проедешь, зима – опять беда, топить нечем; лето – еще какая беда, так как горят торфяники, потому что болота с дурного ума осушили… Этот перечень можно продолжать до бесконечности.

– Ну, ежели так… Может, ты и прав…

– А что касается янки, так ведь палка имеет два конца. Ты библию читал?

– Давно, – коротко ответил Мазай и нахмурился.

Он никак не мог понять, куда я клоню.

– Одним из самых больших грехов считается гордыня, наплевательское отношение ко всем окружающим. А все грехи наказуемы, уж поверь мне. В последнем столетии второго тысячелетия колесо истории значительно ускорило свой бег, и если раньше кары небесной ждали десятилетиями, то теперь этот срок значительно сократился…

Такое начало разговора вошло у нас в привычку. На политике и мировых проблемах мы разминались.

Умные (а еще лучше – заумные) речи действовали на Мазая как допинг. В своих "дебатах" мы иногда доходили даже до космических пришельцев.

– Так говоришь, вскорости все может перевернуться? – с надеждой подвел итог нашей "политбеседы" Мазай.

– Еще как. Притом с большим шумом. Как пели пролетарии: кто был никем, тот станет всем.

– Дожить бы…

– Хочешь тряхнуть стариной? – спросил я с невинным видом.

– Хе-хе-хе… – многозначительно рассмеялся Мазай, и поторопился изменить тему разговора: – В городе заказное убийство.

– Эка невидаль. Это не новость.

– Почему? – удивился Мазай.

– А все потому. В нашем славном городке заказные убийства, если судить по реакции населения, сродни заморозкам на Мальорке – народу уже все до лампочки. Почти каждый месяц кого-нибудь валят. Бывает и пачками.

– Ну, не скажи, – горячо возразил Мазай. – Такого еще не было.

– Неужели замочили мэра? – пришла и моя очередь удивляться.

Наш городской голова был еще тот фрукт.

Он сидел за экономические преступления при всех властях, – от коммунистической до новой демократической – но каждый раз каким-то чудом очень быстро оказывался на свободе, притом по реабилитации.

Его не брали ни хворь, ни пули, ни взрывные устройства конкурентов, ни выстрелы из гранатомета.

Бронированный "мерседес" мэра взлетал на воздух три раза, а ему хоть бы хны.

Говорили, что на свою избирательную кампанию он потратил сумму, сравнимую с годовым бюджетом города. Теперь он стал членом новой правящей партии, поддерживаемой президентом, и каждую неделю через экраны телевизоров загробным голосом не говорил, а вещал прописные истины и красочно расписывал свои успехи на городском поприще.

– Чур тебя, – вяло отмахнулся Мазай. – Пусть живет. Он хотя бы наших не трогает. Тот, что был до него, травил нас как зайцев. Нигде от него спасу не было.

– Хороший человек, – я скептически ухмыльнулся.

– У каждого свой крест, – философски заметил Мазай.

– И то правда… Так кого там на этот раз грохнули?

– Коммерческого директора "ящика". И какого-то коммерсанта. Ну и двух человек охраны.

"Ящиком" в городе назывался номерной военный завод, выпускающий всякие интересные штучки. В том числе и ракеты средней дальности.

Раньше о специализации завода сотрудники "ящика" и дома под одеялом боялись говорить, а теперь каждый пацан в городе об этом знает. Куда мы идем?

Вопрос, конечно, чисто риторический, но для меня, как военного человека (пусть и бывшего), совсем не праздный. Вокруг нас, если судить по новым веяниям в политике, теперь одни друзья. Не на кого, блин, даже плюнуть.

Господи, избави нас от таких друзей! А от врагов мы сами как-нибудь избавимся. Не мною сказано, и давно, но точно.

– Взорвали? – спросил я без особого интереса.

– Нет. Расстреляли.

– Когда?

– Утром. Они возвращались с Мячи.

В моей голове будто тумблер щелкнул. Мяча!!! У меня даже ладони вспотели.

Стараясь не показать Мазаю, что взволнован до крайности, я неторопливо открыл новую бутылку, наполнил стаканы и выпил, не закусывая. Мазай остро взглянул на меня и опустил глаза.

Мяча! Два человека и охрана… Я напряг память, пытаясь восстановить облик "премудрого пескаря".

Моб твою ять! Эх, Волкодав, стареешь, брат… А ведь ты почти узнал его. Увы – всего лишь почти.

Это был коммерческий директор "ящика".

Мне приходилось с ним общаться, – правда, всего раз – когда завод заказывал моей фирме материалы для отделки офисов. Он подписывал договор на поставку.

Я видел его мельком, через приоткрытую дверь кабинета, – когда секретарша заносила ему документы на подпись. Он был чересчур важной персоной, чтобы напрямую общаться с каким-то малоизвестным бизнесменом.

Ладно, с "пескарем" все ясно. Почти ясно. А как звали того коммерсанта, который ехал вместе с ним? Уж не Висловский ли?

Блин! Меня начал бить мандраж. На даче был еще и Анубис. Мог он возвращаться в город вместе с коммерческим директором?

Сомнительно. Он профессионал и позволить себе такую глупость просто не имел права. Тем более, после ночных событий.

Лично я на его месте этого не сделал бы никогда. Ведь коммерческий директор чересчур известная в определенных кругах фигура, и засветиться в его обществе человеку, которого ищет "контора", все равно, что самому себе надеть петлю на шею и выбить из-под ног табуретку.

Значит, Висловский. И два его телохранителя. Почему они?

А потому, что встреча явно была тайной и "премудрый пескарь" не стал тащить за собой лишние глаза и уши. Его привез на дачу сам Денни. И увез утром.

Итак, "мистер Смерть"? А кто еще. Сработано в духе Анубиса – молниеносно и эффективно. Он всегда любил опережать противника как минимум на шаг.

Анубис не стал продолжать поиски человека, подсматривающего за гостями Висловского. Это длинный и скользкий путь.

Более надежно и просто было избавиться от свидетелей. Конечно – я в этом был совершенно уверен – коммерческий директор и Висловский не знали, с кем имеют дело, но они видели его.

И этого оказалось вполне достаточно, чтобы Анубис вынес им смертный приговор. Он уехал раньше, устроил засаду и…

В общем, все как обычно. Возможно, Анубис был не один. Не исключено. Если Анубис затеял в городе какую-то многоходовую комбинацию, поддержка ему просто необходима.

Нужно расспросить Мазая, чтобы он рассказал все, что ему известно об этом убийстве! Мне нужно точно знать, кто сидел в машине вместе с коммерческим директором "ящика".

Стоп! Укроти свой дурацкий порыв, братец Волкодав. Успеется. Мазай неглупый человек. Не нужно давать ему пищу для размышлений.

Нужно просто приехать домой и посмотреть телевизионные новости. Кроме того, есть еще один вариант – не исключено, что коммерческого директора военного завода "заказали" совсем другие люди.

– Еще по единой? – спросил я Мазая.

– Когда я был против?

Мы выпили, закусили. Мазай снова задымил своей знаменитой трубкой. Он смотрел на меня исподлобья, двигая кустистыми бровями, с каким-то странным выражением – пытливо и недоверчиво.

Неужели он думает, что я имею какое-то отношение к убийству?

Бред! Что может понимать в таких делах бомж Мазай? Я никогда не давал ему повода считать себя человеком, способным на нечто подобное. То, что я был отставным военным, он вычислил сразу.

Что ж, рыбак рыбака видит издалека, как гласит пословица. Но мало ли офицеров после увольнения в запас занялись бизнесом? Пруд пруди.

Конечно, Мазай был очень проницательным типом, несмотря на свой образ жизни и социальный статус.

Может, я где-нибудь прокололся? Где и когда? Трудно сказать.

Наверное, он уловил мою странную реакцию на сообщение о гибели коммерческого директора, подумал я с досадой.

Нет, все-таки с годами даже железные нервы сдают. А я всегда был достаточно эмоциональным человеком.

Это только настоящие разведчики в совершенстве умеют владеть мимикой.

Я же был всего-навсего рабочей лошадкой ГРУ. Куда начальство вожжи тянуло, туда я и ехал.

Мне хотелось немедленно сесть в машину и побыстрее добраться домой, чтобы послушать городские новости. Я не сомневался, что город сейчас напоминает разбуженный пчелиный улей.

Делом об убийстве коммерческого директора "ящика", само собой понятно, будет заниматься не только милиция, но и служба безопасности. Ведь военный завод был очень серьезным объектом.

Но у меня еще оставались вопросы к Мазаю.

Я мог бы с ними и погодить, однако мне вовсе не хотелось вызвать у моего собеседника еще большие подозрения. Ведь Мазай уже был приучен, что столь шикарное угощение, на которое я сегодня расщедрился, предполагает плату с его стороны в виде информации.

– Я хочу тебя кое о чем расспросить, – решительно отбросив все колебания, сказал я, когда мы допили вторую бутылку.

– Щебечи, – благодушно согласился Мазай.

– В городе, как мне кажется, появились новые люди… – начал я осторожно.

– Появились, – согласно кивнул мой собеседник.

Он сразу понял, что я имею ввиду, и не стал задавать уточняющие вопросы.

– Кто они?

– Не знаю. А что, и тебя начали доставать?

– Момент. Что значит "и тебя"?

– На Левобережной и в самом центре скупается вся мало-мальски стоящая недвижимость. Кто кочевряжится, тех жмут так, что мало не покажется.

– Блин! Оказывается, я здорово отстал от жизни. Мне об этом еще неизвестно.

– Так ведь они действуют тихой сапой. Пока давят бизнесменов мелкого и среднего калибра. Но есть сигналы, что скоро займутся и акулами. Они перекупают акции, играют на бирже по крупному, ставят палки в колеса тем, кто не согласен на их условия.

– А ты откуда об этом знаешь?

Мазай многозначительно ухмыльнулся.

– Земля слухами полнится… – сказал он уклончиво.

Сукин сын! Тоже мне граф Монте-Кристо, таинственный и непредсказуемый. Мазай никогда не открывал свои источники информации, что иногда меня сильно раздражало.

А знал он много. И я подозревал, что он пользовался услугами не только нищих и проституток.

– Так все-таки, кто за всем этим стоит? – спросил я, не особо надеясь на ответ.

– Пока неизвестно. Я не особо интересовался. Но если тебе нужно, то узнаю.

– Узнай. И как можно быстрей. Не плохо бы знать и адрес их штаб-квартиры. Я хорошо заплачу.

Мазай посмотрел на меня исподлобья и с иронией ухмыльнулся.

– Не все в жизни измеряется деньгами, – сказал он нравоучительно. – Наливай.

Я откупорил очередную бутылку, и мы продолжили наши посиделки. В какой-то момент я вспомнил, где нахожусь, и на меня, как в первый раз, напал гомерический смех.

Я упал на какие-то тряпки и принялся ржать, словно сумасшедший. Наверное, мое поведение не показалось пьяному Мазаю необычным, потому что он, глядя на меня, тоже захохотал.

Нет, что ни говори, а самое лучшее лекарство для снятия стресса – это водка. Я совсем забыл все свои печали и заботы, и плыл на корабле, похожем на Ноев ковчег, в неведомые края.

Только вот беда – море сильно штормило. Да так, что и я, и Мазай едва держались на ногах.

Андрей

Андрей чувствовал себя неважно. Время от времени его знобило, болели мышцы, будто он надорвал их на тренировке, першило в горле.

Наверное, он простыл, когда убегал от подручных Февраля в одном костюме, который никак нельзя было назвать теплым. А может, сказалось чересчур большое нервное напряжение.

Юноша лежал в постели и страдал. Температура была не очень высокой – всего тридцать семь с половиной градусов, но мать даже слушать не хотела его просьб, заключавшихся в том, что Андрей просился на улицу якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом.

На самом деле он хотел повидаться с Дроздом. Тот уже приехал, но когда Андрей позвонил ему, то по голосу своего взрослого приятеля юноше стало ясно, что Дрозд не горит желанием поболтать по телефону.

Видимо, у Дрозда опять какие-то неприятности, решил Андрей, но не успокоился. Ему очень хотелось поделиться с ним новостями о своих приключениях на новогоднем бале. И посоветоваться, как быть дальше.

Дело в том, что второго января ему позвонил Габор. Ни свой адрес, ни телефонный номер Андрей ему не давал. Но, похоже, пронырливый венгр (Габор был из семьи венгерских коминтерновцев, поселившихся в России еще в довоенное время) сумел отыскать его через справочное бюро.

– Ух, брат, наделал ты шухеру! – восторженно заявил Габор, едва Андрей поднял трубку; он даже забыл поздороваться – наверное, от переполнявших его чувств. – Молодец!

– Это ты о чем? – с фальшивым удивлением спросил Андрей.

– Брось! Не прикидывайся лохом. О тебе вся школа гудит.

– Пусть себе гудит. Только я не знаю, по какому поводу.

– Ну ты, блин, даешь! Хватит врать-то. Ты самого Февраля едва не завалил. В реанимации лежит.

– Живой? – невольно вырвалось у встревоженного Андрея.

– А что ему станется? У него голова дубовая. Его не кирпичом нужно бить, а кувалдой.

– М-м… – промычал Андрей, не зная, что сказать.

– Менты на уши стали, – между тем продолжал Габор. – Вощанские такую пальбу возле школы устроили, будто война началась. Народ с перепугу по щелям полез – словно тараканы.

– Поймали тех, кто стрелял? – упавшим голосом спросил Андрей.

– Как же, их поймаешь… Слиняли. И Февраля унесли на руках. Потом они в больницу его отвезли. Менты нас опрашивали. А хрен им! Так что не волнуйся, мы не сдали тебя.

– Откуда тебе известно, что это я Февраля?..

– Чудак человек! Так ведь я сразу сообразил, зачем этот рыжий глист тебя на улицу потащил. Но извини, брат, помочь тебе не успел. Пока собрал ребят, ты уже постарался без нас. Мы видели почти все, но добежать не успели. А когда эти придурки достали стволы, нам ничего иного не осталось, как зарыться поглубже в сугроб. Сам понимаешь, очко не железное…

– Понимаю… Но ведь ты говоришь, что вся школа гудит.

– Неувязочка вышла…

Слышно было, как Габор сокрушенно вздохнул.

– Кое-кто из ребят язык отвязал. Моя вина, не успел предупредить… Но ты не бойся! Свидетелей менты не найдут. А ты держи язык за зубами. Отказывайся от всего. Скажешь, что был вместе со всеми. Я подтвержу.

И Маноло тоже. Он парень, что надо. Его на понт менты не возьмут.

– Спасибо, Габор. Выйду с больничного, накрою поляну.

– Вот это по-нашему. Давай, выздоравливай. Только… – Габор заколебался. – Ты уж будь поосторожней.

Февраль – человек Самурая, если ты не знаешь. Февраль – опасная тварь. Он вряд ли забудет про свой облом. Но ты не дрейфь. Держись поближе к нашим пацанам. И не ходи в ночное время. Хотя бы месяц-два.

– Понял, – упавшим голосом ответил Андрей.

– Ну, бывай. Встретимся в школе.

– Бывай…

После разговора с Габором температура у Андрея подскочила до тридцати девяти градусов. Правда, ненадолго.

Он и сам понимал, что ни Февраль, ни Самурай не забудут о событиях возле двадцать седьмой школы. И когда-нибудь они все равно его достанут. У них для этого возможностей хватало.

Что делать? – думал Андрей. Идти в милицию? А что он им скажет? Даже если его там внимательно выслушают и арестуют тех, кто устроил возле школы стрельбу, через день-два их все равно освободят. И за большее вощанских отпускали с миром.

А иначе можно было пересажать почти все мужское население Вощанки. Там каждый третий – вор, и каждый пятый – бандит.

Мрачные мысли не очень способствовали скорому выздоровлению, и Андрей только вздыхал, с тоской глядя на морозные узоры, будто вырезанные тонким штихелем на оконном стекле.

После Габора, четвертого января, позвонил тренер. Несмотря на каникулы, ему кто-то доложил, что у Андрея грипп.

Они поговорили о том, о сем, затем тренер пожелал Андрею скорого выздоровления, так как на носу областные соревнования, не преминув посетовать на отсутствие свободного времени и на то, что опять, как в прошлом году, то свет отключат в спортзале, то отопление. На этом они и попрощались.

А вот следующий телефонный разговор был для Андрея полной неожиданностью. Седьмого числа, вечером, когда у матери было ночное дежурство, звонок прозвенел два раза и умолк. Андрей просто не успел подойти к телефону.

Но едва он лег в кровать, как звонок раздался снова. На это раз юноша был быстр как молния. Он схватил телефонную трубку и, затаив от радостного предвкушения дыхание, прижал ее к уху.

Андрей думал, что звонит Дрозд. Его взрослый приятель все праздничные дни где-то пропадал. В квартире он появлялся эпизодически, и по его голосу Андрей определял, что Дрозд не склонен к праздной болтовне и сильно раздражен, даже разгневан, что с ним случалось редко.

В такие моменты он становился каким-то другим, незнакомым, будто его подменяли. Глядя на Дрозда, Андрей чувствовал, как у него замирает сердце. Ему становилось страшно.

– Алло, алло! Слушаю! – сбившись от волнения на фальцет, сказал в трубку Андрей.

Трубка молчала. Но Андрей явственно слышал чье-то учащенное дыхание. Он насторожился.

– Кто это? Говорите.

Андрей понял, что на другом конце провода может быть кто угодно, только не Дрозд.

– Это я… – раздался тихий голос.

Если бы в комнате загремел гром, даже тогда Андрей не удивился бы так, как в тот миг, когда услышал голос Алены.

– Слышу, – ответил он непослушными губами.

– Здравствуй.

– Здравствуй…

– Поздравляю с Новым годом.

– Взаимно…

– Ты болен?

– Да так… не очень.

– Лежишь?

– Лежу.

– Мне сказали в спортзале…

– Тренер?

– Нет. Маша Селютина.

Селютина училась в Первой городской, в параллельном классе. Она практически не участвовала в соревнованиях и посещала спортзал "для фигуры".

Селютина была бойкой девицей и имела весьма сомнительные связи среди городской босоты. Ее старший брат работал в какой-то охранной фирме и слыл грозой своего микрорайона.

– А она как узнала?

– Кто-то из ваших сказал.

– Из каких "ваших"?

– Извини, я забыла, что ты перевелся в другую школу…

Интересно, подумал Андрей, откуда ей известно, что он ушел из Первой городской? Насколько ему помнилось, он не посвящал в свои школьные перипетии никого, в том числе и своих коллег-гимнастов. И уж тем более Алену, с которой Андрей старался не встречаться даже случайно.

– О том, что ты болен, Селютиной сказал… этот, ну как его… такое смешное имя…

Андрей будто воочию увидел, как Алена наморщила свой аккуратный носик; она всегда так делала, пытаясь что-то вспомнить.

– Гелий! – обрадовано воскликнула она. – Да, точно, Гелий. Он учился в твоем классе.

Пекарский! Гад! Анёдрей даже зубами заскрипел от ненависти. Подлый стукач… Все ему неймется.

С какой стати Чупачупс интересуется его здоровьем? Наверное, по заданию Февраля. Придется с Пекарским потолковать по душам, мстительно подумал Андрей.

– У нас скоро соревнования, – между тем продолжала Алена.

– Знаю, – буркнул Андрей, все еще во власти гнева.

– Остались три недели…

– Три так три.

– Тренер на тебя надеется, – продолжала Алена, будто не замечая неприветливости Андрея.

– Я знаю. Он мне звонил.

– Успеешь набрать форму?

– Постараюсь. На областных у нас практически нет конкурентов. Думаю, что прорвусь.

Алена вдруг умолкла. Видимо, ее что-то смущало. Андрей терпеливо ждал. Наконец она несколько изменившимся голосом сказала:

– Ты поправляйся… быстрее. И приходи в спортзал. Нам нужно поговорить.

– Приду, – механически ответил Андрей, хотя намеревался сказать совсем иное.

– Я жду. И еще одно… – Алена заколебалась, но все-таки продолжила: – У меня украли кольцо. То, что ты подарил. Помнишь?

– Где это случилось?

– В школьном спортзале. Мне так обидно…

– Может, ты его потеряла?

– Нет, что ты! Я не могла его потерять. Кольцо было в сумке, которую я оставила в раздевалке. А после уроков его не оказалось.

– Невелика ценность… – тихо буркнул Андрей.

Пекарский, гад! Это его рук дело. Ну, погоди, я выздоровею, подумал юноша…

– Что ты сказал? – спросила Алена.

– Да так, ничего…

– Тогда до свидания. Мне пора на тренировку. И… прости меня. Я виновата… – На другом конце провода раздались сигналы отбоя.

Би-би-би… Андрей не клал трубку на рычаги минуты две, пытаясь привести в порядок хаос мыслей. Он был потрясен. Алена попросила прощения! Невероятно… И что теперь ему делать? Неужели все можно вернуть на круги своя?

Алена, любимая… Я так по тебе соскучился… Нет, нет! Она предала его. Она изменила ему. Такое прощать нельзя!

Все смешалось в голове бедного юноши, и он не знал, радоваться ему, грустить или ненавидеть. Внезапно воскреснувшая любовь не обогрела его душу, а обожгла.

Волкодав

Я был прав – Висловский приказал долго жить. Вечером, когда я, добравшись до своего дома, включил телевизор, журналистская братия уже била во все колокола почти на всех телевизионных каналах.

Чего только не было в бредятине, которая голубым потоком лилась с экранов! Мои уши сначала опухли от сплошного вранья и домыслов, а затем посинели и свернулись в трубочки.

Оказалось, что Денни был образцовым гражданином, примерным отцом семейства и никогда не имел врагов. Его бизнес являлся образцом законопослушности и порядочности. Тяжелое детство, безотцовщина и постоянное безденежье в юные годы не вытравили из его души благородные порывы. (Далее шло перечисление заслуг Висловского на ниве благотворительности). Народ рыдает от такой потери и гневно клеймит убийц.

Доколе!

Еще больше сиропа было в панегириках по погибшему вместе с Висловским коммерческому директору "ящика". (Я наконец узнал его фамилию – Чебалин). Перечисление его заслуг заняло полчаса эфирного времени.

В конце выпуска новостей я готов был рвать волосы на голове от горя – какая огромная потеря для родины!

Но я лишь принял холодный душ и с удовольствием выпил две бутылки пива. А затем лег в постель и проспал крепким сном праведника до самого утра. Вот такая я бесчувственная и безнравственная скотина…

Марья встретила меня квадратными глазами.

– Удивлена? Ты видишь перед собой трудоголика. Я не смог прожить без работы и дня. Безделье меня угнетает.

– Шеф, убили Висловского! – выпалила Марья на одном дыхании.

– Плакали наши денежки, – сказал я спокойно, усаживаясь в свое кресло. – Будь добра, свари мне кофе. Да покрепче. И поставь на стол коньяк и рюмки. Помянем раба божьего Денни.

Марья не уходила. Она стояла передо мной навытяжку и смотрела обличающим взглядом.

Я понял ее состояние и добродушно ухмыльнулся.

– Марья Казимировна, я не способен на такие штуки. Я уже забыл, как держать автомат. И с какой стороны он стреляет. Нет, я не убивал Висловского. Да, если честно, у меня руки чесались надрать ему задницу. Но не более того. Я мирный человек. И садиться в тюрьму из-за какого-то подонка у меня желания нет.

Я врал так вдохновенно, что даже сам себе поверил. Конечно, я не убивал Висловского. И в зону меня не тянет – я уже там был, выполняя задание командования. Но что касается всего остального…

– Это… правда?

– Истинный крест.

Она еще немного посверлила меня глазами, а затем повернулась и вышла из кабинета, держась ровно и шагая, как царский гренадер.

Я улыбнулся. Ее испуг меня умилял. Нежели Марья ко мне неравнодушна?

Трудно сказать. Понять женщину нельзя. А Марью – тем более. Это еще та штучка.

Спустя десять минут мы сидели и расслаблялись коньяком. Марья настороженно помалкивала, а я балагурил, но в то же самое время усиленно размышлял.

Засада на Чебалина и Висловского была организована по всем канонам спецмероприятий, проводимых диверсантами. В этом я убедился, слушая утром экстренный выпуск программы "Криминал".

"Мерседес" Висловского взяли на крутом повороте, где скорость обычно не более двадцати километров в час. Едва машина миновала поворот, как узкую дачную дорогу перегородило загодя подпиленное дерево.

Судя по довольно скудной информации, которой располагал ведущий программы "Криминал", водитель Висловского был настоящим профессионалом и обладал отменной реакцией. Едва дерево упало, как он тут же, шлифуя колесами асфальт, резко дал задний ход.

Но те, кто сидели в засаде, тоже были не лыком шиты. Едва "мерседес" скрылся за поворотом, они закрыли ловушку бревном, положив его поперек дороги.

А еще убийцы растянули ленту с шипами – это уже на всякий случай. Вдруг водитель умудрится каким-то макаром вывернуться из создавшегося положения. А на проколотых шинах далеко не уедешь.

Ленту и оружие нападавшие забрали с собой, что было необычно для заказных убийств. Этот факт мог означать только одно: они люди пришлые и не могут рассчитывать на скорое обновление своего арсенала, который им еще нужен.

Всем четверым – Висловскому, Чебалину и двум телохранителям (один из них заменял водителя) – был сделан контрольный выстрел в голову. (Личного шофера Денни на дачу не взял; наверное, не очень доверял ему).

Анубис? Скорее всего. Хотя и не факт. Если это и впрямь "мистер Смерть", то можно только позавидовать быстроте его действий. Ведь такую операцию с кондачка не приготовишь.

Значит, он загодя готовился отправить нежелательных свидетелей вперед ногами. Просто моя вылазка лишь ускорила процесс.

На Анубиса это похоже. Он всегда отличался предусмотрительностью. Потому за ним "контора" и гонялась по всему свету столько лет. Видимо, Анубис приготовил своим шефам классный сюрприз.

Если это люди Анубиса, думал я, то он, вопреки моим надеждам, и не собирается покидать наши края. Чтото его здесь крепко держит.

Что? Вопрос. От которого, возможно, зависит моя жизнь. Если, конечно, я буду пассивным наблюдателем.

Но если я соберусь нанести удар первым, то куда бить? По ком? И когда? Ведь правильно выбранное время при игре на опережение – уже пятьдесят процентов успеха.

А он будет искать человека, подсматривавшего за сборищем на даче Висловского. Несомненно. Я для Анубиса сейчас самая большая опасность. Он ни в коей мере не поверит, что на даче побывал лох из милицейской наружки или примитивный вор.

К сожалению, я сам себя раскрыл, сразив сторожевого пса мастерским ударом ножа. Увы, диверсантский "почерк" на старости лет трудно менять.

Так что же мне делать? Просить защиты у "конторы"? Ведь самому уберечься от наемных убийц будет очень сложно, если не сказать невозможно.

Размечтался… На коя ляд нужен "конторе" отработанный материал? Нет, я не в претензии на бывшее свое ведомство. У них там и так дел по горло.

Конечно, меня могут спрятать подальше, опять изменив установочные данные. Но я уже плохо представлял себе другую жизнь, отличную от той, которую я сейчас веду. Сидеть где-то в норе, дрожа за свою шкуру… бр-р!

Нет! Этот финал не для Волкодава. Умереть мгновенно, запустив свои клыки в горло врага, – это предел мечтаний диверсанта-пенсионера. За других коллег не поручусь, но себе иной конец просто не мыслю.

И все равно, нужно что-то предпринимать. Пусть это будет лакировка действительности, но она должна благотворно подействовать на нервную систему, которая начала маленько шалить.

– Марья! – наконец приняв решение, обратился я к своему верному Санчо Пансе в юбке. – Нам нужна охрана.

– Зачем? – удивилась она.

– Понимаешь, как-то несолидно наша фирма выглядит со стороны. У всех крутых организаций на входе "секьюрити", а мы что, хуже? К нам может зайти, кто хочешь – двери нараспашку. Просто проходной двор какой-то. Пора прекращать это безобразие.

Марья промолчала. Но ее взгляд был достаточно красноречив. Она решила, что я праздную труса.

Ну и пусть. Не могу же я рассказать ей, что Анубис-шакал вышел на охоту и что он собой представляет. При наличии охраны есть хоть минимальная вероятность того, что я буду предупрежден об опасности раньше, чем моя душа окажется на небесах.

Я понимал, что никакая охрана не удержит Анубиса и его людей. Случись, что он выйдет на мой след раньше, чем я на его, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

А если к тому же Анубис узнает, кто скрывается под личиной бизнесмена Богатырева, то я не успею прочитать даже "Отче наш", как окажусь на полях вечной охоты.

Он просто обязан будет устранить своего бывшего коллегу, обладающего специфическими навыками, а потому опасного для него вдвойне. Ведь никто не может дать ему гарантию, что я всего лишь военный пенсионер, мечтающий только о покое и собственном благополучии, а не действующий сотрудник "конторы", выполняющий задание.

– Так ты одобряешь мою идею или нет? – спросил я Марью, готовясь привести ей и другие аргументы в пользу своего "гениального" замысла.

– Как вам сказать…

– А что говорить? Приедут, например, наши друзья-итальянцы подписывать новый договор, и что они увидят? Заведение, похожее на биржу труда, куда может беспрепятственно зайти каждый желающий.

– Они уже приезжали…

– Вот-вот. Теперь они могут сравнить свои впечатления. Раз фирма позволяет себе держать охрану (а это не дешевое удовольствие), значит, дела ее идут в гору. Ну как, убедил?

– В общем, да.

Упоминание об итальянских партнерах несколько смягчили упрямую Марью.

– Тебя что-то смущает?

– Еще как смущает. Где столько денег наберем на охрану? У нас и так касса почти пуста.

– Это моя забота. Пойду с топором под мост, – пошутил я не очень удачно. – А если серьезно, то мне обещали вернуть прошлогодний долг.

– Кто? – Эта новость подействовала на Марью возбуждающе.

– Мобильная связь. Отделочные работы в офисе они уже закончили, клиентов у них прибавилось, так что пора и с долгами рассчитываться. Фирма солидная. И новый директор мужик порядочный. Да ты его знаешь.

– Знаю. Раз он обещал, значит выполнит.

– Вот видишь, все складывается наилучшим образом. Мало того, теперь, в отсутствие Висловского, мы можем преспокойно выставить его фирме претензию. Думаю, что в "Девисе" сейчас начнется кавардак, связанный с дележкой наследства, а мы тут как тут. Арбитраж, суд, а затем судебные исполнители. Может, и не вернем всю сумму до цента, но, как говорится, с шелудивого пса хоть шерсти клок. Только нужно поторопиться. Подключай юристов. Это тебе задание на ближайшие дни.

Я встал и засобирался.

– А вы куда? – спросила Марья.

– Пойду на псарню. -…

– Это сленг, Марья Казимировна. Псарней в нашем городе называется охранная фирма "Топган".

Придумают же такое название…

Я ухмыльнулся и покрутил головой.

– Вот я и проверю соответствие рекламы действительности.

– Каким образом?

Марья скептически улыбнулась; она явно меня недооценивала.

– Не образом, дочь моя, – сказал я гнусавым голосом нараспев, – а чем-то наподобие кувалды.

Эта фраза была несколько измененной концовкой анекдота, который Марья знала.

На лице Марьи снова появилась улыбка, на это раз более веселая, но выражение скепсиса так и осталось…

Да, точно, – большое видится издалека. Так утешал я себя, сидя за рулем своего БМВ.

С одной стороны моя игра дала положительный результат – Марья и не подозревала, судя по всему, кто я на самом деле. А с другой – обидно, понимаешь ли, когда здоровенного бугая считают трусом и мальчиком для битья.

Ну да ладно, как-нибудь прорвемся. Может, когда-нибудь Марья изменит свое нелестное мнение о моей персоне…

"Топган", судя по шикарному офису, была серьезной фирмой. Меня встретили две гориллы с ухватками бандитов и проводили к шефу.

Его звали Олег Николаевич, и, как мне было известно, он прошел не только Афган, но и другие "горячие" точки планеты. Одним словом – профессионал. Только служил он не в моей, а в другой "конторе". Что почти одно и то же.

– Сколько вам нужно человек, и на какой срок? – сразу перешел он к делу, едва я объяснил цель своего прихода.

– Пока хватит двух. Они будут работать только в дневную смену. Срок? Заключим договор на три месяца. А там видно будет. Если вы, конечно, не возражаете.

Мне хотелось думать, что за три месяца я с Анубисом разберусь. Или он со мной. Во всяком случае, охрана не помешает.

– Ни в коей мере. Вы должны присмотреться к нам, а мы – к вам. Для этого трех месяцев вполне достаточно.

В их обязанности будет входить только охрана офиса?

– Да. Личных телохранителей я еще не заслужил.

Тут мне, естественно, пришлось соврать.

Шеф "Топгана" понимающе улыбнулся. Он был среднего роста, широк в плечах, а на его круглой голове серебрился ежик седых волос.

– Договорились. Составим договор – и вперед, – сказал он решительно. – Как насчет кофе? Пока суть да дело…

– Кофе потом. Я хочу лично проэкзаменовать тех парней, которых вы мне предложите.

– Даже так?

В его коричневых, глубоко посаженых глазах мелькнула опасная искорка.

– Если вы говорите серьезно, то должен заметить, что это может быть чревато для вашего здоровья.

– Ничего, как-нибудь… Но я должен быть уверен, что за свои деньги получу настоящий товар, а не его имитацию. Мне ли вам говорить, что сейчас дилетантов в охранном деле пруд пруди. Мне нужно, чтобы они охраняли, – сказал я с нажимом, – а не просто отбывали положенное по контракту время.

– Что ж, желание клиента для нас закон. Пойдемте…

Он начинал мне нравиться. Сразу видно военную выучку. Меньше слов – больше дела. Другой на его месте начал бы разводить трали-вали, красочно расписывая достоинства своих работников.

Мы зашли в спортзал, располагавшийся на первом этаже здания, в котором находился офис. Удобно, подумал я. Незанятые охранники и под рукой, и не бездельничают, держат себя в форме.

Я уже знал, что "Топган" занимается не только охраной предприятий, но и сопровождает ценные грузы. Так что количество сотрудников фирмы было больше, чем требовалось на данный момент. Своего рода резерв.

– Мне нужны лучшие, – заявил я сразу, едва переступил порог спортзала.

– Всем нужны лучшие, – с улыбкой парировал шеф "Топгана"; и сразу же стал подчеркнуто серьезным. – Но мы, смею вас заверить, плохих не держим. Вы сами выберете двоих, так сказать, на глазок, или последуете моему совету?

– Вы лучше знаете своих людей, поэтому вам и карты в руки.

– Лады. Арбузов, Селютин, два шага вперед!

Едва мы появились на пороге спортзала, как занятия прекратились, и работники охранной фирмы мгновенно построились в шеренгу; их насчитывалось двенадцать человек.

Неплохая выучка, подумал я с удовлетворением.

Парни с первого взгляда были очень даже неплохими. Но первый взгляд к делу не пришьешь. Чего стоит их бравый вид и крепкие торсы на самом деле?

– У вас есть во что переодеться? – спросил я Олега Николаевича.

– Нет проблем…

Он отдал приказ, и мне принесли чистое кимоно.

Оно было мне почти впору. Переодеваясь, я ловил на себе насмешливые взгляды парней. Похоже, такое испытание у них впервые. Ну-ну…

– Я готов. – Завязав пояс, я вышел на татами. – Кто первый?

Первым вызвался Селютин.

Рост у него был под стать моему, да и силушки, похоже, было не занимать. Хороший парнишка. Только чересчур молод. И, наверное, горяч.

– Только без дураков, – предупредил я своего соперника. – Работай в полную силу.

– Как скажете…

Парень едва сдержался, чтобы не рассмеяться прямо мне в лицо.

Эх, молодо – зелено… Как говорили мои далекие предки монголам: "Вас – орда? А нас – рать". Это точно.

– Поехали, – сказал я Селютину.

И весело подмигнул Олегу Николаевичу, который стоял под стеной спортзала с озабоченным видом.

Наверное, он боялся, что наш договор может не состояться по причине "отсутствия присутствия" второй договаривающейся стороны.

Селютин атаковал меня стремительно и мощно. Ах, дурашка… Без разведки, на такого лба, как я… По меньшей мере, неразумно. И опасно.

Парень так и не понял, почему вдруг оказался в воздухе. А затем ему было уже не до размышлений.

Я вогнал его в татами с минимальной подстраховкой. Поэтому он приземлился не на голову, а на загривок.

Что и спасло его от тяжкого увечья. Все-таки он мне не враг.

– Следующий! – сказал я, не обращая внимания на обалдевших от изумления сотрудников "Топгана".

Второй, Арбузов, был поуже в плечах, но с виду тоже парень крутой.

Он не стал лезть на арапа, как Селютин, а затанцевал вокруг меня по-боксерски. Видимо, хороший хук с правой был главным его козырем.

Нет, он точно не прошел школу спецназа. В боевой обстановке танцевать некогда. Там сразу удар – блок, удар – блок, удар – амба. Не успел – значит опоздал. На свои собственные похороны. И ничего исправить невозможно. Жестоко, зато просто.

Я не стал миндальничать и со вторым. Руками он работал неплохо, потому я включил ноги. Парню хватило двух ударов: первым я сделал Арбузову подсечку, а следующий, пока он вставал с колен, пришелся ему в челюсть.

Парень упал навзничь, даже не дернувшись. Он был в нокауте.

– Это ваши лучшие бойцы? – спросил я вполголоса, приблизившись к шефу "Топгана".

– Неплохо, очень неплохо… – сказал он восхищенно и вполне по-дружески вместо ответа на мой вопрос. – Спецназ?

– Самоучка, – ответил я, скромно опуская глаза.

Мне нужно было еще и по-девичьи зардеться, но это уже был бы явный перебор.

– Не буду спорить. – Олег Николаевич понимающе ухмыльнулся. – И все-таки, Максим Семенович, кто вам нужен?

– Профи, – коротко ответил я. – Народ битый и обстрелянный. Иных не предлагать. Мне их фактура до лампочки. Отличная реакция, бдительность, дисциплинированность, умение быстро и без колебаний применять оружие и попадать точно в цель – мне нужно именно это.

– Даже так?

– А как иначе? Я ведь не "голубой" и подбираю себе не партнеров по постели, а передовой дозор. Надеюсь, вы со мной согласитесь.

– Да-да…

Шеф "Топгана" задумался.

– Добро, – сказал он спустя некоторое время. – Будут вам такие парни. Через два дня. Срок устраивает?

– Продержусь, – ответил я, сделал прощальный жест в сторону растерянных парней, и направился к выходу из спортзала.

Договор был подписан спустя полчаса.

Андрей

Зимние каникулы для Андрея закончились, так и не начавшись. Разве можно было считать каникулами валяние в постели?

После звонка Алины он вдруг резко пошел на поправку, и когда пришла пора идти в школу, Андрей чувствовал себя вполне удовлетворительно.

В классе его встретили как героя.

Еще бы: наш пацан дал отпор вощанской братве! Если раньше на Андрея почти никто (кроме Светки Поплюйчик) не обращал внимания, то теперь десятки глаз следили за каждым его движением, и каждый старшеклассник считал своим долгом подойти и пожать ему руку.

Андрей не просто был смущен, он был шокирован. Превратиться в одночасье из серой незаметной мышки в кумира – это чересчур сильный стресс даже для прирожденного карьериста.

Но самым мучительным испытанием для Андрея оказалось повышенное внимание к собственной персоне со стороны девушек. Многозначительные взгляды в его сторону и перешептывание еще можно было выдержать, но настоящая осада, устроенная ему Бушмановой, Савенко и Воробьевой, оказалась просто нестерпимой.

Андрей сразу и бесповоротно был принят в ближний круг (или братство), ядром которого были Габор, Маноло, Чиквасов, Фундуклеев и Мухаметшин. Туповатый Фундуклеев в братстве практически не имел голоса; его приняли в ближний круг по настоятельной просьбе Мухаметшина, у которого он подвизался в роли мальчика-куда-пошлют. Кроме того, Фундуклеев был неимоверно силен.

– Не рви душу и ничего не бойся, – заявил ему Маноло. – Найдем и на вощанских управу. А то эти козлы начали считать себя хозяевами города. Лезут, куда их не просят.

Маноло принадлежал к дмитровским, которые постоянно конфликтовали с вощанской братвой. Но больше всего цыгана злило то, что Самурай пытался продавать наркотики на территории, которую он считал своей.

– Ежели что, ты только скажи, – говорил Маноло. – У нас есть чем и есть кому решить больной вопрос.

Хорошая разборка давно назрела. Надеюсь, ты будешь с нами?

– Да… конечно…

Слова вырвались помимо воли Андрея.

– Ну, что я тебе говорил? – победоносно глядя на Маноло, сказал Габор. – Синица – парень, что надо. Наш человек.

– Виноват, ошибочка вышла, – ответил Маноло.

И заразительно рассмеялся.

– Есть предложение обмыть нового члена нашего братства, – деловито предложил Габор. – Притом, не откладывая в долгий ящик.

– Верно, – снова заулыбался Маноло. – Сегодня, после уроков. Ты как, за? – спросил он Андрея.

Андрей немного замялся, но потом хмуро кивнул.

– Только… Дело в том, что я пока пустой, – смущенно сказал Андрей.

– Да, это проблема…

Маноло переглянулся с Габором, и они дружно расхохотались.

– Ну ты, парень, даешь… Сегодня я угощаю. – Маноло достал из кармана пачку денег и раскрыл ее веером. – Хватит? Думаю, что вполне.

– Нет, я так не могу.

В этот раз Андрей ответил гораздо тверже.

– Сможешь, – уверенно сказал Габор. – Не изображай из себя красную девицу. У каждого бывают финансовые затруднения. Появится у тебя баблос[10] – тогда и твой черед придет. У нас так заведено. Поэтому не переживай. Все, решили: после уроков рулим в кабак. Айда в класс, училка уже потопала, а мы тут базарим.

– Вперед, друзья! – с пафосом подхватил Маноло. – На штурм вершины знаний. Ибо только образованный человек в состоянии понять, что жизнь прекрасна, а с деньгами – ну просто замечательна…

После уроков Андрей, Габор, Мухаметшин, Чиквасов и Фундуклеев уселись в машину Маноло, и поехали в бар "Тропиканка". Это было дорогое престижное заведение, которое посещали большей частью люди состоятельные.

Андрей в таком баре был впервые. Его поразило обилие зелени и бутылок с импортными напитками, выставленных на зеркальной витрине.

Несмотря на раннее для таких заведений время – часы показывали половину четвертого – бар не пустовал.

Маноло с уверенностью завсегдатая занял стол в углу бара и сделал заказ.

– Ну как, нравится? – спросил Габор, склоняясь к Андрея.

– Не то слово…

– Да, славное местечко. Хочу после окончания школы наковырять бабок и открыть подобное. Тут хрусты гребут лопатой.

– Чудак человек! – воскликнул Маноло, услышав слова Габора. – Зачем самому себе связывать руки и ноги?

Хрусты, о которых ты мечтаешь, будут выгребать из твоего бара другие. Их знаешь сколько? И менты, и налоговая инспекция, и пожарники, и санитарные врачи, и городское начальство… Я уже не говорю о "крыше". Так что в конечном итоге ты будешь ходить на поводке и без штанов. Хорошая перспектива.

– Брось… – поморщился Габор. – Не пугай меня. Я постараюсь поставить дело так, чтобы ко мне вообще не было вопросов. Конечно, подкормить кое-кого придется, но не думаю, что на это будет уходить вся выручка.

– Надежды юношей питают, – осклабился Маноло. – Брат, главное в жизни свобода. Свобода! Провернул дело, сгреб бабки, как с куста, – и сваливай. За тобой пришли, а ты уже тю-тю – и след простыл. Ищи, свищи ветра в поле.

– Эт точно, – поддержал цыгана Чиквасов. – Так что лучше тренируй ноги и дыхалку, Габор. Чтобы вовремя уйти в отрыв.

– Гы-гы-гы… – заржал басом туповатый Фундуклеев, который из разговора понял только последние слова Чиквасова.

– А ты как считаешь, Синица? – спросил Маноло. – Что лучше: свобода или хомут?

– Свобода, – уверенно ответил Андрей.

– Во! Понял, Габор? Орел должен летать, а не окучивать наседок в курятнике. Молодец, Синица! Дай пять…

Маноло с чувством пожал руку Андрея.

– Это твое личное мнение, – упорствовал Габор. – Я человек оседлый.

– А я что – перекати-поле?

– Ты цыган, у тебя бродяжничество в крови.

– Ха! Кто бы говорил. Ты посмотри в зеркало на свою смуглую рожу.

– У нас в роду все такие.

– Вот-вот. И я об этом. Что венгр, что цыган – все одного поля ягоды. Так что не нужно нам ля-ля.

– И все равно я с тобой не согласен, – продолжал упорствовать Габор. – Хапок скоро закончится, и в цене будут солидность и стабильность. Пусть я буду иметь меньше, но зато регулярно.

– Ну и черт с тобой. Рожденный ползать летать не будет. Где это наш халдей запропастился?

– Уже чешет, – сказал Чиквасов.

Молоденький официант, почти ровесник ребят, едва донес до стола полный поднос. Андрей изумленно помалкивал, увидев деликатесы, заказанные Маноло: черная икра, семга, маслины, швейцарский сыр, мясная нарезка, ананас.

– Где наш лангуст? – требовательно спросил Маноло официанта. – Только не говори, что он еще в морозилке. Тащи его сюда, да побыстрей. А то в ожидании закуски мы едва не уснули.

– Будет лангуст. Через пять минут, – пообещал официант и скрылся на кухне.

– Навались, дружбаны!

Габор быстро разлил виски по стаканам и бросил в них лед.

– В нашей компании прибавление, да еще какое, – сказал он торжественно. – Поэтому, давайте выпьем за Синицу.

– Клевый тост, – наконец подал голос и Мухаметшин.

Все это время он задумчиво смолил сигарету, время от времени с сомнением поглядывая на Андрея. Он был очень хитер и недоверчив. За внешней бесшабашностью и простотой Мухаметшина скрывался злобный и мстительный нрав.

В классе Мухаметшина побаивались, несмотря на его незавидные физические данные. Он помнил все обиды, нанесенные ему одноклассниками еще в малом возрасте. Помнил и мстил. Притом очень изощренно.

Незадачливый обидчик Мухаметшина только руками разводил, недоумевая, откуда на него свалилась очередная напасть.

Об особенностях характера Мухаметшина Андрея предупредил Габор: "Будь с этим татарином помягче. Это такая злопамятная сволочь… Но если он дал слово, то умрет, а сдержит его. Кремень".

Все выпили. Виски пробежало по жилам огненной волной, и Андрей поторопился схватить ломтик ананаса.

– Бвеск… – сказал с набитым ртом довольный Чиквасов.

Он держал в одной руке бутерброд с икрой, а в другой – вилку с кусочком мясного балыка.

– Конечно, блеск, – согласился с ним Габор; он налегал на семгу. – А теперь, братва, по второй. Чтобы первой не скучно было…

Андрей быстро хмелел. Он никогда не пил виски в таких больших количествах. Дрозд, который и приобщил его к спиртному, обычно наливал Андрею не более ста пятидесяти грамм и то не за один раз.

– Да ты не переживай, Синица, не пропадешь, – бубнил цыган на ухо Андрею. – Работу мы тебе найдем.

Много бабок не обещаю, но на жизнь будет хватать. На хорошую жизнь.

– Нет, я не хочу заниматься тем, чем занимаешься ты, – пьяно упрямился Андрей.

– Эх, дружище…

Маноло снисходительно ухмыльнулся.

– Туда, где я вращаюсь, не так просто попасть.

– А если попал, то не выскочишь.

– И то правда. Но игра стоит свеч.

– Не хочу… – твердил свое Андрей.

Он неловко махнул рукой и уронил вилку.

– Ч-черт…

– Речь идет совсем о другой работе, – сказал Маноло.

– Какой именно?

– Придет время – расскажу. Дай только школу закончить.

– Ты будешь поступать в институт?

– А что, цыганам туда дорога заказана?

– Брось… Я не о том.

– Понял я, понял. У меня тоже есть своя мечта. Цыгане живут по-разному. Одни крутятся вверху, им весь почет и уважение, а другие по вокзалам шакалят копейки, чтобы прожить день до вечера. Но деньги это еще не все. Статус, Синица. Главное – статус, положение в обществе. А без высшего образования наверх тебя не пустят. Даже если ты будешь есть и пить на золоте. Иногда высшее образование может заменить талант.

Увы, мне в детстве слон наступил не только на ухо, но и на все, что только можно. Уставший распределитель талантов на мне заснул. Остались одни способности.

– А зачем тебе наверх?

– Чудак-человек…

Маноло снисходительно похлопал Андрея по плечу.

– Вырастешь, – поймешь. Власть – сладкое слово.

– Ты его меньше слушай, Синица, – вмешался в разговор Чиквасов. – Он у нас большой фантазер. Брехать – не пахать.

– Пошел к черту, Чико, – лениво отмахнулся цыган. – Мужики, кто хочет позвонить сусликам?[11]

Желающих не оказалось и Маноло, слегка пошатываясь, направился куда-то вглубь бара.

Мухаметшин, который больше слушал, чем говорил, растянул тонкие злые губы в ехидной ухмылке.

В разговорах не принимал участие лишь Фундуклеев. Детина, косая сажень в плечах, занимался тем, что сметал со стола все подряд. Он жевал, не переставая.

Тем временем народу в баре прибавилось. За окнами уже сгустились сумерки, и молодежь – та, у которой были деньги, заработанные и праведным, и неправедным путем – потянулась в злачные места коротать скучный зимний вечер.

Музыка заиграла громче, и три или четыре пары начали топтаться на свободном месте. Остальные посматривали в их сторону с вялым интересом, но составить компанию танцующим не торопились.

Мухаметшин откровенно нудился. Его не интересовал пьяный треп приятелей. Сам он выпил тоже немало, но был почти трезв. Круглые черные глазки Мухаметшина рыскали по бару, выискивая симпатичных представительниц слабого пола.

Наконец он наметил достойный объект, встал и подошел к одному из столиков. Там сидели три девушки и два парня явно бандитской наружности.

– Мадмуазель, я вас приглашаю, – сказал Мухаметшин, обращаясь к одной из девушек. – Пойдем, киска, потанцуем.

Он демонстративно игнорировал парней, которые при его приближении насторожились.

Девушка робко посмотрела на парня, сидевшего рядом, и, заметив, что он нахмурился, отрицательно покрутила головой.

– Не робей, пойдем, – настаивал Мухаметшин, дергая ее за рукав.

– Отлипни, фраер, – тихо, с угрозой сказал один из парней.

Он был коротко пострижен, белобрыс, а его руки сплошь покрывали наколки.

– А я не с тобой базлаю, парнишка, – ответил ему Мухаметшин.

И хищно ухмыльнулся.

– Сиди спокойно и жуй, – бросил он небрежно.

Мухаметшин явно нарывался на скандал.

– Кончай чмырить.[12] Вали отсюда по-хорошему, – сказал приятель белобрысого.

Он привстал, угрожающе сверля татарина серыми лихими глазами.

Он был нескладен, угловат и имел изъян – "заячью" губу, которую неудачно пытался замаскировать жиденькими усиками.

– А то что? – поинтересовался Мухаметшин.

Татарин спокойно выдержал взгляд парня, продолжая нагло ухмыляться.

– Клиент не понимает… – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал белобрысый. – Придется снять слепок.[13]

Он резко встал и боднул головой – чтобы словно нечаянно ударить Мухаметшина в подбородок.

Но белобрысый просчитался. Секундой раньше татарин схватил со стола бутылку водки и точным молниеносным ударом по голове свалил его на пол.

– Наших бьют! – крикнул Мухаметшин, чтобы привлечь к себе внимание приятелей.

И тут же он получил удар в скулу, от которого улетел на соседний столик. Раздался треск, столик сломался, и на пол посыпались бутылки, стаканы, тарелки…

Мухаметшин, по-кошачьи извернувшись, вскочил на ноги, но второй удар парня с "заячьей" губой снова бросил его на пол.

Третий раз парень ударить не успел: кулак Фундуклеева опустился ему на макушку, и противник Мухаметшина, подкатив глаза под лоб, потерял сознание.

И завертелась пьяная кабацкая драка с нечленораздельными воплями, битьем посуды и матерщиной.

За парней вступились их приятели, затем в драку ввязались те, которым досталось нечаянно, и наконец в кучу малую бросились охранники бара – чтобы разнять дерущихся. Это у них получалось плохо, а потому, получив в запарке по мордам неизвестно от кого, они начали бить дубинками всех подряд.

Андрей сам не понял, как случилось, что он оказался в эпицентре событий. Хмельная ярость затуманила мозга, и юноша начал драться, словно одержимый.

Андрей уворачивался от ударов, передвигался и бил с такой скоростью, что казалось, будто он раздваивается. Каждый его удар достигал цели, а тренированное тело повиновалось не разуму, а инстинкту.

Поэтому вскоре многим стало казаться, что закоперщик и главный виновник драки именно этот не очень рослый паренек.

Только Мухаметшин, сделав свое черное дело, преспокойно удалился в угол, где, сидя на стуле и, прикладывая лед к скуле, с большим интересом наблюдал за событиями в баре. На его лице блуждала змеиная улыбка, а глаза блестели холодно и равнодушно.

Круговерть драки столкнула Габора и белобрысого, который, оклемавшись, сразу же схватился за нож.

Венгр попытался отмахнуться стулом, но сделал это неловко, и финка, сверкнув лезвием, вонзилась ему в плечо.

Андрей, который в этот момент оказался рядом, сразу оценил ситуацию. Он закрыл своим телом раненного Габора, пинком ноги оттолкнул от него белобрысого, а затем, схватив со стола вилку, молниеносно метнул ее в противника.

Часто вспоминая слова Дрозда, что в ресторанной драке столовые приборы – грозное оружие, он дома часами оттачивал свое мастерство. Андрей научился буквально жонглировать всеми кухонными и столовыми принадлежностями. А вилкой с расстояния в пять-шесть метров он мог попасть в какое угодно место на теле человека с неимоверной точностью.

Белобрысому вилка вонзилась в кисть правой руки, в которой он держал нож. Не выдав ни единым возгласом, что ему больно (только зубами заскрипев), белобрысый вырвал вилку из раны и бросил ее на пол.

– Считай, что ты склеил ласты,[14] козел! – не сказал, а прорычал белобрысый, и бросился на Андрея.

Спокойно нащупав на столе за спиной тарелку, Андрей точно рассчитанным движением швырнул ее в сторону белобрысого. Толстый фаянсовый кружок ребром угодил нападавшему посреди лба.

Остановленный на ходу сильным ударом, белобрысый издал сдавленный стол и медленно завалился на пол.

Из раны обильно полилась кровь.

– Спасибо, брат! – с чувством сказал Габор, который, зажимая рану рукой, наблюдал за схваткой. – Я в долгу перед тобой. Но нам пора сваливать. Скоро менты нагрянут.

С этими словами он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.

Сначала к ним пробился Маноло. А затем из свалки вывалились Чиквасов и Фундуклеев. У первого были в кровь разбиты губы, а второй прихрамывал.

Маноло вытащил за шиворот бармена, который прятался за стойкой.

– Держи, баклан, – кинул он перепуганному до икоты парню пачку денег. – Это за стол и поломанную мебель. Здесь должно хватить. И запомни: ты нас не знаешь. Вякнешь кому-нибудь, а в особенности ментам – тебе хана. Бывай…

Они выбежали из бара и быстро расселись по сидениям "фольксвагена". Маноло рванул с места как сумасшедший. Едва машина свернула в переулок, как по улице в сторону бара "Тропиканка", блистая мигалками, проехала милицейская машина.

– Уф-ф… Пронесло… – сказал довольный Маноло. – Пусть теперь разбираются. Наше дело – сторона. Легко отделались.

– Кто так, – недовольно ответил Габор. – Притормози где-нибудь, нужно рану перевязать. Кровищи натекло…

– Сей момент…

Маноло проехал еще с полкилометра, а затем завернул во двор, образованный четырьмя девятиэтажками. В автомобильной аптечке нашелся йод и бинты, и спустя десять минут они снова катили по улицам ночного города.

– Да, Синица показал класс, – восхищенно сказал Чиквасов, который время от времени плевался через опущенное стекло розовой сукровицей.

– О чем речь, – согласился с ним Маноло. – Дрался, как зверь. А с виду – тихоня. Оказывается, ты опасный человек, Синица. А?

Все дружно рассмеялись.

– Что это наш Ахметка притих? – неожиданно спросил злым голосом Габор. – Опять эта татарская морда заварила кашу. Тебе что, без мордобоя скучно? Такой вечер испортил. Блин!

– Не заводись, – мирно сказал Мухаметшин. – Ну, размялись немного, что в том плохого?

– Вот сволочь! – не унимался Габор. – Размялись… Тебя бы на "перо" посадить, вот тогда мы и послушаем, что ты запоешь.

– Все, прекратили! – скомандовал Маноло. – Нам сегодня только ссоры и не хватает. Разбор полетов отложим на завтра. Синица, тебе куда?

Андрей сказал адрес. Все как-то сразу умолкли. В салоне машины воцарилась тишина.

Андрей сидел, как на иголках. Ему хотелось, не дожидаясь, пока его довезут до подъезда, немедленно выскочить из машины и остаться наедине со своими мыслями.

Хмель из головы уже выветрился, и ему почему-то стало страшно. Этот страх был неосознанным, неконкретным, но от этого было не легче.

Зверь, который вырвался наружу во время драки, нехотя уползал в свое логово, рыча и огрызаясь, и на смену ему пришла пустота.

Нет, она не была невесомой. Она легла на плечи юноши тяжким грузом, и он не знал, как от него избавиться.

Андрею было плохо, как никогда раньше.

Волкодав

Положение моей фирмы как будто стабилизировалось.

Во-первых, приезжали итальянцы, и я заключил с ними новый, более выгодный контракт. Для этого мне пришлось три дня изображать из себя крутого бизнесмена и поить их в ресторанах до положения риз.

А во-вторых, компаньоны Висловского, напуганные убийством Денни, решили не искушать судьбу и вернули моей фирме долг. Даже с процентами. Так что, как не крути, а тот, кто его "заказал", сделал мне большую услугу.

По идее, можно было отказаться от предложения итальянцев, но, поразмыслив, я все-таки решил пойти у них на поводу. Кто знает, как все обернется. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Я надеялся, что по истечении времени все станет на свои места. Укреплю свое положение с помощью итальянцев – хорошо, сам выкарабкаюсь – еще лучше.

Ну, а если все полетит в тартарары, то тогда и переживать нечего. Пойду в фермеры, буду окучивать сельских красавиц. Благо в нашей стране за долги в яму не сажают.

Не объявлялись и "покупатели" моего фирменного магазина на Левобережной. Похоже, им было сейчас не до меня.

Городская милиция по-прежнему стояла на ушах, разыскивая тех, кто расстрелял коммерческого директора и Висловского. Видимо, кто-то сверху был сильно заинтересован в поимке убийц.

Поэтому все городские бандиты и иже с ними попрятались в свои норы до лучших времен. Скорее всего, их примеру последовали и "покупатели".

Парни, которых прислал директор "Топгана", мне подошли. Своими физическими данными они не впечатляли, но это на первый взгляд. Но я воробей стреляный, меня на мякине не проведешь, а потому я посмотрел второй раз.

И понял, что любезный Олег Николаевич не пожалел для меня свой "золотой" фонд. Они были внимательны, быстры и решительны. Наверное, потому и выжили в тех местах, куда Макар не гонял своих телят.

Я не стал устраивать им испытания. И не потому, что побоялся. Отнюдь. Просто я знал, что в рукопашной схватке против меня редко кто устоит. Зачем морально травмировать парней, которые должны относиться ко мне толерантно?

Но они, похоже, знали, какой урок я преподал их коллегам по "Топгану". И посматривали на меня с плохо скрываемым интересом и настороженностью хищников, которые встретили собрата, но пока не знают, как к нему относиться – пустить на свои охотничьи угодья или вступить с ним в драку.

Единственное, что я проверил, это их снайперские способности. Мы пошли в тир, и они показали все, что умели. Или почти все. Думаю, в этом вопросе парни даже перещеголяли меня.

Я стрелять не стал, чтобы не ударить перед ними лицом в грязь. Увы, я так давно не практиковался в стрельбе, что сейчас, наверное, не попаду в консервную банку с тридцати шагов. После выхода в отставку я принципиально не брал в руки огнестрельное оружие. За годы службы оно мне так надоело, что я видеть его не мог.

Правда, из оружия, которым я оснастил своих охранников, можно было особо не целиться. Помповая "дура" двенадцатого калибра с патронами, снаряженными картечью, действует как небольшая пушка пиратских времен, буквально сметая все, на что ее наставишь. Если выстрелить из нее с близкого расстояния в человека, то несчастному никакие доктора не помогут.

– Вот что, мужики, – сказал я охранникам, когда мы возвратились на фирму. – Работа у вас не пыльная, но денежная. Однако я хочу, чтобы вы не заблуждались на сей счет. Поговорка "Солдат спит, а служба идет" здесь не катит. Хотите остаться в живых – бдите. Берегитесь человека с ружьем. Если такой появится, стреляйте, не задумываясь. Не ждите, пока он пальнет первым.

Они промолчали. Только кивнули. На их бесстрастных лицах я не прочел ничего. Поди, загляни им в головы.

Скорее всего, они думают, что я преувеличиваю опасность. Наверное, им приходилось охранять бизнесменов гораздо круче, чем я. И все обошлось.

Может, они счастливчики? – думал я. Возможно, и в моем случае все обойдется? Хорошо бы…

Но червь сомнения, угнездившийся внутри с появлением на моем горизонте Анубиса, снова шевельнулся, и я лишь тяжело вздохнул.

Марья порхала как птичка. Она прямо-таки лучилась от счастья.

Еще бы: получив назад свои денежки и заключив контракт с итальянцами, я отвалил ей премию – десять штук зеленью, устно присовокупив, что это только аванс. Марья действительно заслужила эти деньги.

Чтобы я без нее делал?

– Марья, мне кажется, нам не мешает отметить наш успех, – сказал я своей секретарше, когда она принесла мне осточертевший за день кофе.

Была пятница, седьмой час дня, конец рабочей недели. Зима постепенно сдавала свои позиции ранней весне, и на дворе стояла чудная погода – ясное небо, приветливое солнце и легкий морозец, где-то пять-семь градусов.

Мне почему-то совсем не хотелось плестись в мою холостяцкую обитель. Как-то так получилось, что за последнее время я растерял всех своих подружек и теперь пребывал в подвешенном состоянии.

С годами я стал мудрее (а может, ленивее), и мне уже не хотелось пилить на другой конец города, чтобы в конечном итоге лишний раз убедиться, что столь удаленный объект моих воздыханий почти ничем не отличается от того, чья квартира находится совсем рядом.

Но в связи с последними событиями мне было не до свиданий. Так что и близлежащий объект помахал мне ручкой и бросился в объятия менее занятого мужчины.

Раньше я бы расстроился, а сейчас только сокрушенно почесал в затылке. О, женщины, имя ваше – непостоянство…

– Шеф, я всегда готова.

– Куда пойдем?

– Мне все равно, – ответила Марья с напускной скромностью.

– А можно конкретней?

Марья хитро улыбнулась.

– Можно. В ресторан "Третий Рим".

– Марья! – возопил я от избытка чувств. – Ты хочешь пустить меня по миру с сумой!? В сие питейносексуальное заведение без штуки "зеленью" в кармане можно не появляться.

– Так ведь и повод у нас не рядовой…

– Ты что, никогда стриптиз не видела?

– Нет, – честно призналась Марья.

– А хочется?

– Как вам сказать…

– Только честно.

– Не отказалась бы.

– Не ожидал, что у тебя такая извращенная натура.

– Хочу в "Третий Рим", – оставив без внимания мой выпад, твердо сказала Марья.

Мы переглянулись – и весело расхохотались…

"Третий Рим" принадлежал мэру города. Естественно, в документах об этом не упоминалось ни слова. Но истинное имя владельца "Третьего Рима" для жителей города было секретом Полишинеля. Его знали все.

При советской власти это здание занимал книготорг. Во времена перестройки и дальнейшей демократизации страны государственная книжная торговля захирела, книготорг приказал долго жить, а здание несколько лет стояло пустым. Его даже не сдавали в аренду. Что вызывало у бизнесменов, мягко говоря, большое удивление.

Впрочем, деловые люди удивлялись недолго. Ровно до того времени, когда в городе появился новый мэр, проходимец из проходимцев.

Спустя два или три месяца после воцарения этого сукиного сына на престижном месте, в здании книготорга появились строители. За полгода они переоборудовали его в дорогой ресторан.

Теперь здание снаружи напоминало греческий храм (строители прилепили к нему колоннаду), а внутри оно было очень похоже на бардак времен главного римского развратника императора Нерона. Мрамор, бронза, позолота, чешский хрусталь, дорогие драпировочные ткани, экзотические растения – и почти голые телки, поднимающие ноги выше головы.

В общем, все в мире возвращается на круги своя и повторяется. Но если когда-то это была история, то теперь – низкопробный фарс.

Нас усадили возле фонтана. Так пожелала Марья.

Мы сначала заехали к ней домой, и она переоделась. Эта пытка переодеванием и прихорашиванием длилась часа два. Я весь извелся, дожидаясь Марью. Мне хотелось побыстрее сесть за стол и хлопнуть пару рюмашек. Но женщина есть женщина; ее хлебом не корми, а дай повыпендриваться и покрасоваться в новом прикиде.

Я пошел в ресторан в той же одежде, что был на работе, а потому по сравнению с блистающей в модном наряде Марьей был похож на бедного родственника. Что меня совершенно не смущало.

Мужчина должен быть чуть краше обезьяны и носить такую одежду, которую можно быстро снять, а еще быстрее – надеть. Разве знаешь, когда и в какую ситуацию попадешь…

– Что будем заказывать? – спросил я Марью небрежно, но не без душевного трепета, когда нам подали меню в шикарном позолоченном переплете.

Еще бы не мандражировать: в меню были указаны такие цены, что впору рехнуться. Судя по цифири, напечатанной красивым шрифтом, бычка, от которого отрезали кусок мяса для бифштекса, кормили не травой, а шоколадом, и поили баварским пивом. Что касается спиртных напитков, то их явно доставили как минимум из другой галактики.

И тем не менее, несмотря на дороговизну, ресторан не пустовал. Интересно, как люди ухитряются наклепать столько денег, что не знают, куда их девать? Это всегда было для меня загадкой.

Марья, вопреки моим опасениям, выбрала из меню то, что дешевле. В том числе и шампанское, но не французское, а наше, Абрау-Дюрсо; все дешевле. Наверное, она просто пожалела мои бедные нервы. В ожидании заказа мы с интересом наблюдали за действом, которое разворачивалось на сцене.

Для меня там не было ничего необычного. Я смотрел стриптизы во многих странах мира, так что удивить меня было трудно.

И все же "Третий Рим" преподнес изюминку. Сначала выступали девушки – и поодиночке, и группой.

А затем пришел черед голых мужиков (фиговый листок, прикрывающий кое-что, не в счет). Похоже, наш любимый мэр хотел всем угодить – и лесбиянкам, и "голубым". Чего не сделаешь ради сверхприбыли…

Ну, а после, так сказать, одиночных выступлений, пошла сплошная групповуха.

На подмостках сплелись в немыслимых позах (куда там индийской "Камасутре"!) три стриптизерши и сколько же представителей сильного (если судить по некоторым признакам) пола. Все это шло под музыку и под различные световые эффекты. Пьяный зал ревел от восхищения, а Марья, красная, словно вареный рак, не знала, куда спрятать глаза.

– Не желаешь присоединиться? – кивком головы указал я на подмостки и едко ухмыльнулся.

– Максим Семенович!..

– То-то… И перестань возмущаться; пойти сюда – твоя идея. Будешь теперь знать, как раскалывать мужчину на дармовое угощение. Да еще в таком дорогом заведении.

– Вы все смеетесь…

– Но и ты вроде не рыдаешь. Принимай мир, каким он есть, и будешь жить в согласии со своими нравственными установками.

– Но это же низко, грязно!..

У Марьи не хватило слов.

– Согласен. Эти тупоголовые на сцене считают, что они творят искусство. И, наверное, даже не подозревают, что их считают всего лишь живым мясом, приправленным острыми специями.

– Что делают с людьми деньги…

– Здесь ты не права. Готов поспорить.

– Почему я не права?

– Я думаю, что ни меня, ни тебя и за большие деньги не заставишь выставлять напоказ перед толпой свои голые телеса и вытворять разные штучки. Ну, разве что под дулом пистолета. Для этого нужно иметь отмороженную совесть и особый склад характера. Своего рода сдвиг по фазе.

– Эксгибиционизм?

– Что-то вроде этого. Но гораздо хуже. Потому что эксгибиционизм сродни насморку, а сексуальноэротические упражнения у всех на виду – это уже раковая опухоль, поражающая здоровый человеческий организм. Приобщение к так называемым демократическим ценностям убило у нас совесть и порядочность.

Разве можно себе представить наших матерей, людей довоенной поры, в этом гнезде разврата и пьянства?

– Нет, нельзя. Они были другими… правильными.

– Именно – правильными. Они четыре года ждали своих мужей с войны, голодали, нищенствовали, но на панель не шли. И не трахались с каждым встречным и поперечным. Извини за грубость…

Меня понесло. Я даже сам удивился. Никогда не был моралистом, а тут целую речь выдал. Неужто старею?

А может, леща Марье кидаю? Чтобы показать ей, какой я хороший. С чего бы? Уж не втрескался ли ты, братец Волкодав, на старости лет? Этого мне только и не хватало.

Слава Богу, маразм на подмостках шел с перерывами, которые заполнял ансамбль. Парни пели очень даже неплохо, а под одну песню я едва не прослезился.

В ней говорилось об Афгане, о "вертушках", которых не дождаться попавшим в засаду разведчикам, о ротном, не прятавшемся за спины солдат, и о девушке, что стала невестой другого, потому что милый возвратился с войны калекой.

Эту душещипательную балладу исполнили на заказ. Интересно, подумал я, кто это из клиентов "Третьего Рима" заказал малоизвестную песню, которую знали очень немногие воины-интернационалисты? Ее написал мой коллега… уж не помню, как его звали. Он погиб где-то под Кандагаром.

Я стал внимательно и не без душевного трепета рассматривать окружающую нас с Марьей публику. Мне очень не хотелось, чтобы в зале оказался мой знакомый по Афгану. Тогда всю мою маскировку можно будет выбросить коту под хвост.

Даже если это бывший сотрудник ГРУ, не думаю, что он сумеет сдержать эмоции. А чужих и, возможно, недобрых глаз здесь больше, чем нужно.

И я увидел. Но сначала мне попался на глаза тот прилизанный молодчик с большими ушами, который возглавлял "покупателей" моего магазина на Левобережной. Его я узнал сразу.

Он кейфовал в небрежной позе, покуривая длинную сигарету. К моему удивлению, двух других его спутников рядом с ним не было. Наверное, они числились всего лишь "торпедами" и в дорогое заведение им вход был заказан.

За одним столом с молодым человеком сидели симпатичная девица и худощавый невзрачный мужчина неопределенного возраста с бородой и пышными усами. Он был в очках. Его костюм стоил больших денег, но давно вышел из моды, а галстук вполне мог дополнить наряд огородного пугала.

Короче говоря, в этом мужике не было ничего необычного. Такие попадаются в любом кафе или ресторане.

Им наплевать на свой внешний вид, потому что у них или напрочь отсутствует вкус, или они от природы неряхи, или денег столько, что некуда девать.

А богатому человеку все до лампочки. Его любят и уважают в любом одеянии. Ему прощают любые выходки и странности в поведении. Он всегда такой умный, что перед ним хочется снять не только шляпу, но и штаны.

Мужчина сидел ко мне вполоборота. Не будь он в одной компании с молодым человеком, я и не подумал бы обратить на него внимание. Заурядное лицо, неухоженная борода, с виду хлипкое телосложение, вяловатые движения. Ничего особенного.

И все же чем-то он мне не нравился. Так иногда бывает: увидел человека впервые – и сразу же чувствуешь к нему неприязнь.

Заметь этого хмыря полгода назад, я бы и не подумал к нему присматриваться. Ну, сидит себе в дорогом кабаке серая невзрачная личность, эдакий купчишка новой формации, и ладно. Пусть его. Мне-то какое дело.

Но теперь, когда произошло столько разных событий, мои чувства были обострены до предела. Я всегда отличался тем, что чуял опасность за версту. Вот и сейчас неприятный холодок вдруг угнездился между лопаток, мешая мне сосредоточиться на приятной беседе, которую я вел с Марьей.

Наверное, она заметила мое состояние, потому что, бросив на меня удивленный взгляд, извинилась и направилась в дамскую комнату. Я остался наедине со своими мыслями и сомнениями, незаметно наблюдая за очкариком.

"Ну повернись же, повернись ко мне в анфас!", мысленно молил я мужика. Мне нужно было обязательно увидеть его лицо во всех подробностях. Внезапно возникшее желание было похоже на зуд от комариного укуса.

Он словно услышал мой немой призыв. Внимание бородача привлекла симпатичная женщина с великолепной фигурой, которая, зазывно покачивая бедрами, прошла мимо его столика. Он обернулся и посмотрел ей вслед. Так ты еще, серый гном, и дамский угодник…

К черту глупые мысли! Лицо, смотри на его лицо! Пристально смотри, братец Волкодав. Включай в мыслительный процесс все свои извилины.

Как будто ничего знакомого. Как будто… А почему тогда так тревожно сжалось сердце? Наш внутренний мотор, в отличие от головы, которая предпочитает логику, срабатывает чаще всего на голой интуиции.

Допустим, в таком виде этот человек мне незнаком. А если сбрить ему бороду и усы? И очки снять, да с размаху о пол… Ась? Лицо темное, но это не загар, а естественный цвет кожи.

Сколько ему лет? Трудно сказать. Возможно, пятьдесят с хвостиком. Морщины не показатель возраста. По крайней мере, не совсем точный показатель.

Некоторые в семьдесят выглядят лет на двадцать моложе. А кое-кто и в сорок смотрится старик стариком.

Все зависит от генов и образа жизни.

Глаза… Рассмотреть их мешают большие очки-"хамелеоны". Они и не темные, но все равно под них особо не заглянешь. Большой крючковатый нос.

Нет, положительно я с ним не знаком. Это отнюдь не значит, что я никогда его не видел. Может, встречался когда-нибудь на ниве бизнеса? Не исключено. Или где-нибудь еще.

Нос… Нос! Ну-ка, побреем мысленно еще раз тебя, господин хороший. Лицо узкое, аскетическое, брови…

Опять очки мешают. Брови скорее широкие, нежели узкие. Подбородок… (Господи, чем я занимаюсь! Сижу в кабаке, и вместо того, чтобы расслабляться, занимаюсь черт знает чем!).

Ну-ка, напрягись, дружочек… Запускай свой внутренний компьютер на полную мощность. Думай, Волкодав, думай, соображай, дубина стоеросовая!

Моб твою ять… Не может быть!!! Это невозможно! Так не бывает. Пришел, увидел, победил.

Случай. Это его сиятельство, господин Случай. Который дал мне ухватить себя за бороду уже второй раз.

Как часто он говорит решающее слово и столь много от него зависит.

А может, я ошибаюсь? Нет, нет и еще раз нет! Что ж ты, дружище Волкодав, так опростоволосился – не разглядел бревно в своем глазу. Потерял квалификацию… Стыдно!

Компьютер управления рисовал лицо этого человека в самых разных вариантах – с бородой и усами, совсем без волос и в парике, напоминающем прическу Карла Маркса… Графическая компьютерная станция даже выдала несколько версий новых личин после предполагаемой пластической операции.

Но этот до омерзения хладнокровный сукин сын и не подумал менять свою внешность. Это был он, "мистер Смерть", – в десяти шагах от меня сидел Анубис.

Андрей

После того, как Андрея приняли в "ближний круг", он стал просто-таки неприкасаемым. О драке в "Тропиканке" члены "братства" не распространялись, и в школе об этом событии не знали.

Однако теперь "ближний круг" начал относиться к Андрею не только как к равному, товарищу, но и с большой долей почитания и уважения.

Особенно в этом преуспел Габор. Его рана зажила быстро. Лечила Габора знакомая фельдшерица, подруга его матери. Так что об инциденте в "Тропиканке" знали немногие. И, понятное дело, милицию тоже никто не поставил в известность.

Габор ходил за Андреем как собачонка. И все просил, чтобы он научил его драться "по-человечески". Самое большое впечатление на Габора произвели манипуляции Андрея с вилкой и тарелкой.

– Супер! – в восхищении качал головой Габор. – Как в кино. Научи, а?

– Некогда, – отнекивался Андрей. – Сам понимаешь: выпускные экзамены на носу. Нужно поднатужиться.

– Ну хотя бы покажи, как это делается. Что тебе стоит.

Андрей про себя тяжко вздыхал и показывал. Габор старательно учился, но кроме груды битых тарелок в итоге ничего не получилось. Для тренировок венгр покупал уцененную посуду на оптовом складе. Она стоила копейки.

– Руки – крюки, морда – ящиком! – ругал себя Габор. – Синица, я тупой, а?

– Не говори глупости. Просто нужно много тренироваться. Не одну неделю, а как минимум месяц. По пятьшесть часов в день.

– Буду!

– Только без меня, – твердо отвечал ему Андрей. – Технику броска я тебе показал, так что дерзай.

Габор соглашался, но уже на другой день снова искал общения с Андреем.

Теперь Андрей ходил только с компанией. Несколько раз им встречались бойцы Самурая, но связываться с Андреем они не рискнули. Скорее всего, из-за Фундуклеева, который в свои семнадцать лет выглядел настоящим богатырем.

Кроме того, они побаивались Маноло. Цыган в городе было немного, но трогать их опасались все мафиозные группировки.

Года два назад на рынке завязалась драка, в которой погиб сын цыганского "барона". Его убийцы долго не зажились – спустя неделю их тела выловили из реки.

Впрочем, Андрей предполагал, что Самураю сейчас не до него. В городе шел очередной передел территорий, и мафиозные кланы грызлись между собой как голодные псы из-за кости с мясом. До отстрелов дело пока не дошло, но ситуация накалялась с каждым днем.

У Андрея наконец появилась хорошо оплачиваемая работа. Помог, как и обещал, Маноло. Андрея по большому блату пристроили охранять вечерние сборища какой-то секты. Вместе с ним дежурил и Фундуклеев.

Поначалу Андрей отнесся к предложению цыгана с настороженностью, но, увидев сектантов, успокоился.

Это были благообразные с виду люди, большей частью молодые – не старше сорока лет. Их радения длились до полуночи.

Сектанты собирались в большом доме, огороженном высоким забором. Андрея и Фундуклеева во двор не пускали, они охраняли периметр снаружи. Чем сектанты занимались за закрытой дверью, Андрей не имел ни малейшего представления.

Юношам дали переносные рации и помповые ружья. Но патроны были снаряжены не дробью, а мелко нарезанной свиной щетиной и солью.

Главной задачей охранников было не только отпугивать нежелательных посетителей или соглядатаев, но и вовремя поднять тревогу. Им также не возбранялось пострелять для острастки, желательно в воздух, – это если покой молельного дома решатся нарушить местные хулиганы, недолюбливающие сектантов.

Так инструктировал юных охранников их работодатель, глава секты преподобный Иезекииль.

Косноязычный Фундуклеев, который никак не мог выговорить имя благодетеля, называл его просто Киля.

Конечно же, за глаза.

Андрей про себя окрестил преподобного "Килькой-В-Масле". И впрямь, Иезекииль был длинный, прилизанный, скользкий, словно угорь, – как в словах, так и поступках, а с его языка казалось изливался елей. Он мог заболтать любого.

Юноша немного побаивался преподобного, не без оснований считая, что "Килька" обладает гипнозом.

Большой двухэтажный молельный дом сектантов стоял на отшибе, среди промышленных зданий и частных построек, поэтому в темное время суток сюда никто посторонний не хаживал. Вечером жильцы частного сектора запирали ворота уже в седьмом часу. К сектантам, как подметил Андрей, они относились с неодобрением, но в их дела не вмешивались.

На этот раз Андрей все-таки признался матери, что по вечерам подрабатывает. Иначе никак нельзя было вразумительно объяснить, откуда у него появились деньги, притом, по меркам их семьи, немалые. Он сказал, что будет копить на поступление в институт.

Мать уже немного успокоилась после потрясения, вызванного конфликтом в Первой городской, и к его сообщению отнеслась индифферентно. К тому же, отметки Андрея по-прежнему были высокими, что вселяло в нее определенные надежды.

После нового года Андрей встречался с Дроздом только раз. Его старший приятель был весь в делах и неделями находился в командировках. Он еще больше похудел и почернел, словно обуглился.

Разговор между ними был ни о чем – пустой треп, не более того. Смышленый юноша сразу понял, что Дрозду не до него. Он лишь вежливо поддерживал разговор. Поэтому Андрей не стал отнимать у Дрозда время и с обидой в душе поторопился удалиться.

Наверное, Дрозд понял состояние юноши, однако при расставании его глаза так и остались пустыми и холодными. Что-то его угнетало, но что именно, Андрей не знал. Дрозд по-прежнему не пускал Андрея в свой внутренний мир.

Иногда не по годам проницательному юноше казалось, что Дрозд играет какую-то роль и вся его веселость и доброжелательность не более чем обманка, шелуха. Облетит она под порывом ветра, и под нею окажется не человек – душа нараспашку, а камень-гранит.

Зачем Дрозд с ним возится? Этот вопрос Андрей задавал себе не раз. И не находил на него ответа.

Единственным пришедшим ему на ум предположением было то, что, казалось, лежало на поверхности:

Дрозд страдает от одиночества, потому завел себе живое существо. Для развлечений.

С таким же успехом на месте Андрея мог быть и щенок. Есть только одна загвоздка: за щенком нужно ежедневно ухаживать, что при кочевом образе жизни Дрозда невозможно. То ли дело пацан: сам пришел, сам ушел, ни кормить, ни выгуливать не нужно…

Так размышлял Андрей, воскресным днем уединившись в своей комнате. До выхода "в дозор" оставалось три часа, и он коротал их в горестных раздумьях.

С Аленой он так и не встретился. После выздоровления Андрей пришел на тренировку, где узнал, что она на неделю уехала с отцом во Францию.

Сразу же по приезду Алена заболела гриппом и в областных соревнованиях участия не принимала. А затем уже Андрей перестал ходить в спортзал. Он решил с гимнастикой завязать.

Алена почему-то больше не объявлялась. А сам Андрей позвонить не решился. Он панически боялся, что к телефону подойдет не сама Алена, а ее мамаша.

Чтобы выбросить из головы ненужные мысли, Андрей всецело отдался своей главной страсти. В любую свободную минуту он отрабатывал приемы защиты и нападения из нового комплекса боевых единоборств – того, что преподал ему Дрозд.

Благодаря гимнастике, Андрей усваивал материал очень быстро. И так же быстро доводил выученные ката[15] до совершенства. Он был ловок, гибок и обладал потрясающей реакцией.

"А может пойти прогуляться? – подумал Андрей. – Времени вполне достаточно. Хотя бы посмотреть на человеческие лица… Рожа Фундуклеева уже осточертела".

Он прислушался. В кухне звенели миски-ложки и лилась вода из-под крана. Андрей сокрушенно вздохнул.

В последнее время мать просто помешалась на чистоте. Два раза в неделю она устраивала генеральную уборку и перемывала всю посуду. Теперь мать заставляла Андрея снимать обувь в общем с соседями коридорчике, а чистить одежду он должен был на лестничной площадке.

"Пойду! – решил Андрей и начал одеваться. – Ну его все к чертовой бабушке! Надоело…".

Ему удалось выйти из квартиры не замеченным. В лифте Андрею "повезло" ехать вместе с толстым солидным мужиком по фамилии Дрыщ. Звали его Сам Самыч. Он как обычно был угрюм и сопел, словно морж. От него несло чесноком и дешевым цветочным одеколоном.

Дрыщ жил этажом выше. Он работал чиновником городской администрации (заведовал каким-то отделом) и корчил из себя большого начальника. В доме Дрыща не любили. Он никогда ни с кем не здоровался. Он просто не замечал людей – шел, глядя поверх голов.

Семейство Дрыщей отличалось плодовитостью. Сам Самыч наштамповал троих пацанов. Четвертый "дрыстунчик" (так соседи называли отпрысков Дрыща) находился в животе его супруги. Она уже была на сносях.

Ушлые старушки, коротавшие время на скамейках в скверике возле дома, разузнали причину такого "подвижничества". Сам Самычем двигала примитивная ревность, а вовсе не квасной патриотизм, заключающийся в самоотверженной работе на ниве ускоренного прироста населения страны.

Его жена была настоящей красавицей. Как он ухитрился ее заполучить, было большой тайной. Сам Самыч походил на бульдога, которому прицепили уши слона.

Он ревновал свою супругу к каждому столбу. Чтобы она не ушла к другому, Дрыщ придумал коварный план и выполнял его невзирая ни на какие перипетии в стране.

Его не смутил ни развал Союза, ни перестройка, ни демократические перемены, от которых большинство семей стали жить впроголодь. Он трудился каждодневно и неустанно, как муравей и с такой потрясающей эффективностью, что бедная женщина не вылезала из женской консультации и роддома.

Теперь ей и впрямь было не до амурных похождений. Беспокойные "дрыстунчики" как мартышки мотались по комнатам до полуночи, с грохотом роняя на пол мебель и разные тяжелые предметы.

Когда их выпускали на улицу, все бродячие собаки и кошки обходили двор десятой дорогой, а обычно невозмутимые вороны улетали подальше с истошными криками.

Отпрыски Дрыща обладали уникальным даром творить всякие пакости. В их карманах всегда лежали рогатки, самодельные пугачи, камни и шутихи. И нужно сказать, что своим "арсеналом" они пользовались с большим эффектом…

Андрей не стал дожидаться троллейбуса и пошел пешком.

Март выдался солнечным, светлым. Снег пока лежал, река еще была покрыта льдом, и временами ртутный столбик термометра опускался до отметки в десять градусов, но воздух уже был напоен восхитительными весенними запахами. Пронзительно голубое небо было не просто бездонным; оно казалось воротами в новую вселенную. Или входом в райские врата.

Задумавшись, он не заметил белой "девятки", которая медленно двигалась позади, – словно за рулем сидел неопытный стажер, осваивающий азы вождения автомобиля.

Но как только Андрей свернул в безлюдный переулок – чтобы сократить путь, "девятка" резко набрала скорость и за считанные секунды догнала юношу.

Андрей невольно отшатнулся в сторону, потому что машина резко затормозила, выехав на тротуар. Весь в своих мыслях, он недоуменно посмотрел на двух мужчин в милицейской форме, которые вышли из "девятки".

– Стоять! – приказал один из них, старший лейтенант, доставая пистолет. – Не двигаться, буду стрелять!

– В чем дело? – спросил дрожащим голосом испуганный Андрей.

Он с детства привык обходить человека в милицейской форме стороной. Так его учила мать.

– Руки за голову! – продолжал командовать милиционер. – Обыскать, – приказал он второму, сержанту.

Тот сноровисто обшарил Андрея с ног до головы и сказал:

– В норме…

– Садись в машину! – приказал старший лейтенант.

– Зачем?! Что я сделал? – в отчаянии спросил совсем потерявший голову Андрей.

Он почему-то подумал, что его арестовывают за драку в баре "Тропиканка". От этой догадки юноше едва не стало дурно.

– Скорее, ну!

Старший лейтенант силком запихнул его на заднее сидение.

Едва закрылась дверка, машина сорвалась с места. Кроме старшего лейтенанта и сержанта, в машине был еще и водитель в штатском.

– Синицын? – обернувшись, строго спросил старший лейтенант; сержант сидел рядом с Андреем.

– К-кто, я? – с трудом выдавил из себя Андрей Язык стал словно деревянный и не хотел его слушаться.

– Нет, я, – сказал старший лейтенант и неожиданно рассмеялся. – Отвечай, когда тебя спрашивают.

– Да, моя фамилия Синицын…

– Вот и ладушки, – снова осклабился старший лейтенант. – Чегодаев, браслеты! – приказал он сержанту.

– Давай сюда свои грабли, – хмуро пробасил сержант.

Он был черный, как галка. В его широких узловатых ладонях чувствовалась большая сила. Когда сержант взял Андрея за руку, юноше показалось, что он попал в железные тиски.

Наручники совсем лишили юношу присутствия духа. Он был в отчаянии. В голове роились самые мрачные предположения. Что станется с матерью, если его посадят? Она просто умрет от горя…

Андрею хотелось плакать.

Тем временем "девятка" свернула с центральной улицы и поехала в сторону окраины. Андрей с недоумением и тревогой вертел головой, пытаясь понять, куда его везут.

– Сиди спокойно! – прикрикнул на него сержант. – Шустряк…

– Уже скоро… – загадочно ухмыляясь, сказал старший лейтенант, ни к кому конкретно не обращаясь.

Спустя несколько минут "девятка" заехала на территорию заброшенного предприятия. Там Андрей увидел милицейский "газик" и новенький "джип". Возле машин стояли парни и, посмеиваясь, курили.

– Выходи! – сержант вытащил Андрея наружу.

– "Подарок" упакован и доставлен, – шутливо сказал старший лейтенант, обращаясь к одному из парней.

– Спасибо, братан, – сказал тот неприятным ржавым голосом. – Я твой должник. А это, – он ткнул в руки старшего лейтенанта тонкую пачку американских долларов, – вам на двоих. Чтобы жизнь медом казалась… гы-гы…

Андрей глазам своим не поверил – это был Февраль! Юноша похолодел. Совсем недавно Андрей думал, что самое страшное – это тюрьма, куда, как он предполагал, везли его милиционеры.

Но теперь заключение казалось ему просто манной небесной. Андрей был уверен, что Февраль живым его не отпустит.

– Ну, здорово, фраерок! – Февраль подошел к Андрею. – Давно не виделись. Не соскучился? А я – очень.

Хык!

Февраль нанес короткий удар кулаком в живот Андрея.

Юноша ожидал чего-то подобного, а потому успел сгруппироваться и ослабить силу удара. И все равно было больно. Андрей охнул и согнулся.

– Э-э, Февраль, погоди! – резко сказал старший лейтенант. – Мы сейчас уедем, и потом делай с ним, что хочешь. Нам на это смотреть не стоит.

– Не там ударение ставишь, братан! – Февраль хищно осклабился. – Что, кишка тонка? Шучу. Садитесь в свою "канарейку" и смывайтесь. Еще увидимся…

Милицейская машина уехала. Февраль проводил ее недобрым взглядом.

– Суки продажные… мать их!.. – выругался он и плюнул. – Мусор. С кем приходится дело иметь… Бля!

Он перевел взгляд на Андрея.

– Что, мандраж бьет? – спросил Февраль. – Это даже не цветочки, а пыльца. Цветочки, а затем и ягодки будут впереди. С тобой очень хочет побазарить Самурай. А потом – если, конечно, будет это "потом" – я отдам тебе должок…

Он невольно прикоснулся к рваному шраму на лбу. И побледнел от внезапно охватившей его злобы.

Андрей снова напрягся, ожидая, что Февраль начнет его избивать. Но бандит все-таки сдержался. Наверное, Самурай наказал ему доставить Андрея в целости и сохранности.

– По машинам! – приказал Февраль.

На город постепенно опускались туман, превращая день в прозрачные сумерки.

Волкодав

Я ждал этого момента. И, если честно, побаивался. Не то, чтобы очень, но легкий холодок между лопатками загулял, когда я увидел Анубиса.

Мне совсем не хотелось встретиться с ним на узкой дорожке, когда кто-то обязательно должен сойти с дистанции. Навсегда. И даже не под прощальный звон колоколов, а тихо и буднично. Увы, такая у нас профессия…

Когда был Союз, мы все находились по одну сторону баррикады. Встретив где-нибудь на "холоде" коллегу из другого ведомства – например, с Лубянки – я был всегда уверен (или почти всегда), что к нему можно совершенно спокойно повернуться спиной. Мы были спаяны пусть и не братской любовью, но служебным долгом и патриотизмом – точно.

А сейчас нельзя верить даже закадычному другу. (Не говоря уже о бывших сослуживцах). Кто знает, под чью дудку он теперь пляшет. Как же нас изуродовала эта извращенная "демократия"!

Никогда не забуду последнюю командировку в Чечню. Я встретился с ним на рынке в Грозном, когда покупал бритвенные принадлежности.

Когда-то Леча (так его звали) был одним из лучших спецов по взрывному делу. Мне пришлось с ним работать… в общем, не суть неважно где. Скажем так – "в поле". Это был настоящий Сокол – так звучит в переводе с чеченского языка его имя и под таким псевдонимом его знали в ГРУ.

Нам тогда довелось немало хлебнуть свинцовых щец. Так случилось, что однажды Леча прикрывал мой тыл, и я в тот момент ни на миг не усомнился, что он будет держаться до последнего, и умрет, с честью выполнив приказ.

Мы не стали друзьями, однако уважение друг к другу у нас, как мне казалось, осталось на всю жизнь.

Он обрадовался встрече, (я тоже), звал в гости, но меня в тот день должны были с подчиненной мне группой спецназа высадить в горах, где разведчики засекли один из лагерей чеченских сепаратистов. Потому я с глубоким сожалением отложил дружеское застолье до лучших времен.

До сих пор не могу понять, как случилось, что уже в воздухе я изменил маршрут следования "вертушки" и мы десантировались не там, где планировало штабное начальство. Наверное, сработала интуиция.

Нас уже ждали. И именно с той стороны, где мы должны были высадиться. Засада была обустроена по всем канонам ведения партизанской войны.

Но "чехи" не учли одного – что я поступлю по-своему. За что, собственно говоря, их винить нельзя. Из опыта они знали, что план войсковой операции по ходу действия не меняется. По крайней мере, так быстро и спонтанно.

Наша команда зашла с тыла и популярно объяснила "чехам", что такое спецназ ГРУ. В конечном итоге мы загнали их на минное поле, откуда они и отправились прямо к своему аллаху.

Но не все. Прежде чем начался сабантуй, мои парни по-тихому умыкнули "языка", араба по национальности, который, как оказалось, был не последним человеком в этой банде.

Несколько позже (когда мы чистили перышки в ожидании "вертушки") пленник рассказал, что они были предупреждены о спецоперации одним правоверным, проживающим в Грозном. Использовав мобильную телефонную связь, лазутчик "чехов" настойчиво убеждал главаря банды, чтобы он не принимал бой, а увел людей в горы, подальше от лагеря.

По словам пленного араба, лазутчик сказал, что командир спецназовцев – очень опасный человек, профессионал высокого класса. Главарь только посмеялся…

Сложить два и два и в итоге получить четыре может даже такой недалекий человек, как я. Чего проще.

Академий мы не заканчивали, но опыт кое-какой имеем. Поэтому я связал узелки еще на борту "вертушки", которая сняла группу с отработанного объекта.

Адрес он сказал при первой встрече, на рынке. Двери отворил какой-то старикашка, который тут же куда-то испарился.

Едва взглянув мне в глаза, Леча понял, что я – ЗНАЮ. Мы молча стояли друг против друга и смотрели, смотрели… Два волкодава, теперь уже принадлежащие к разным стаям.

У него был при себе пистолет. На этот счет у меня не имелось ни малейших сомнений. Он знал, что я тоже вооружен; это и козе понятно. Но Леча не рискнул обнажить ствол.

Во-первых, он знал, как я владею пистолетом. А во-вторых, правая рука Лечи была покалечена взрывом.

Поэтому точность его стрельбы оставляла желать лучшего. Впрочем, это от него и не требовалось. Он был специалистом другого профиля.

Леча прыгнул, как барс. Но не на меня, а в открытую дверь кухни. Однако, пуля оказалась быстрее. Она хоть и дура, но иногда попадает в кого нужно и куда нужно…

В кухонном полу был люк в подвал. И кстати, почему-то открытый. Наверное, Леча не ждал гостей. Или ждал, но других. Из подвала мы извлекли почти двести килограмм динамита.

А в тарелке на кухонном столе лежала граната, прикрытая салфеткой. Леча не дотянулся до нее на самую малость.

Вот и верь после этого в боевое братство… Когда я вообразил, что могло случиться со мной и моими парнями, будь Леча пошустрей, мне стало не по себе. На месте дома образовалась бы воронка диаметром с лунный кратер.

Представляю, как ругались бы небесные служки, собирая меня по частям для присутствия на Страшном суде…

Спустя двое суток после смерти Лечи его группа в Грозном перестала существовать. Я закусил удила и проявил не свойственный мне талант аналитика. Я вычислил их почти всех. Остальных несколько позже арестовали коллеги из службы безопасности.

Каюсь, пришлось на кое-кого нажать… так, слегка, без стрельбы по конечностях, но с мордобитием. Война – жестокая штука.

Мы взяли шестерых. В том числе и одного русского, бывшего спецназовца. У него на связи был "крот" в штабе округа, который за баксы мог продать и родную мать. На счету группы Лечи были десятки подрывов.

Он и впрямь хорошо знал свою воинскую специальность.

Маршрут моей команды и район десантирования Леча вычислил элементарно просто. При встрече он сразу сообразил, что через час-другой я отправляюсь на задание, которое никак не может быть простым и обыденным. Уж он-то знал, как работает спецназ ГРУ и задания какой сложности выполняет.

"Крот" из штаба округа оперативно выдал данные по количественному составу команды, а еще один "кореш", служивший на аэродроме, – мать бы их всех, этих предателей!.. – сумел краем глаза заглянуть в полетную карту командира вертолета.

Состыковать моих парней с "вертушкой", в которую мы грузилась, для Лечи было проще простого. (Чегочего, а соглядатаев вокруг наших военных объектов в Чечне хватает).

Такие мысли бродили в моей черепушке, пока я незаметно наблюдал за Анубисом. Наверное, они не совсем соответствовали атмосфере пьяного разухабистого веселья и слегка завуалированного разврата, царившей в "Третьем Риме", потому что обычно наблюдательная Марья с тревогой спросила:

– Что-то случилось?

– Да.

Я широко улыбнулся; мне очень хотелось, чтобы улыбка получилась не натянутой.

– Волнуюсь, что куда-то запропастился наш половой.

– А зачем он вам нужен?

– Марья Казимировна, я уже добрых полчаса сижу без спиртного.

– Ну и что? Хорошо сидим…

– Ты, может, и хорошо сидишь, а вот я страдаю.

– Почему? – удивилась Марья.

– Потому что, без приема водки в количестве двух стаканов на грудь, смотреть на это непотребство нет никаких сил.

Я кивком указал на сменивших музыкантов стриптизерш, которые, за неимением мужиков, принялись тискать друг дружку.

– Иначе я так и останусь холостым. Такое зрелище просто убьет во мне мужское начало.

– Это и впрямь будет прискорбно…

Она с напускной скромностью опустила глаза.

– Не принимай так близко к сердцу мои личные проблемы, – сказал я серьезно. – Их у меня так много, что под таким грузом ты можешь сломаться.

– Ой, как страшно! – воскликнула Марья и рассмеялась. – Какие проблемы? Фирма сейчас в полном порядке, а что касается вашей личной жизни… – Она вдруг зарделась. – Вы еще молоды.

– Душой. Но за комплимент спасибо.

– Это не комплимент, а констатация факта.

– По-моему, до "констатации" мы так и не дошли. И видит Бог, не по моей вине. – Я лукаво ухмыльнулся.

Марья посмотрела на меня странным взглядом.

– Верно, – сказала она, – вашей вины нет. Но и моей – тоже.

– Это как понимать?

– Вам нравятся одноразовые женщины?

– Одноразовые!? – Я от души рассмеялся. – Поздравляю. Ты сказала новое слово в классификации слабого пола.

– Почему – новое? Женщина на одну ночь – любимое развлечение плейбоев.

– Ну, ты сравнила… Я что, похож на плейбоя?

– Честно?

– И не иначе.

– Да, – ответила она.

И быстро добавила, как бы извиняясь за откровенность:

– Немножко…

– Ни фига себе!

Я не изображал удивление. Я и впрямь удивился.

У меня были случайные связи, не скрою, и немало, но я никогда не считал себя красавцем, способным на подвиги в стиле Казановы. Просто мне удавалось находить подруг, которые придерживались тех же принципов, что и я: бери от жизни все сегодня, потому что завтра может не наступить.

– Расту в собственных глазах. – Сказав это, я расправил плечи. – Марья, неужели мне можно рассчитывать?..

– Э-э! – Она лукаво погрозила пальчиком. – Нехорошо пользоваться тем, что я подшофе.

– Вот так всегда…

Я сделал вид, что пригорюнился.

– Никто меня не жалеет…

– Сирота казанская… – фыркнула Марья.

– Конечно, сирота. Ни отца-матери, ни семьи, ни детей…

Тут меня прервали. Прибежал взмыленный официант с водкой в хрустальном графинчике. На закуску он принес маринованные грибы.

Я удивился: как официант мог догадаться, что мне нужно?

– У тебя что, прорезался дар предвидения? – спросил я бойкого малого.

– Простите – не понял…

– Разве я это заказывал?

– Ох, извините, перепутал столы.

Официант схватил графин, но я придержал его за руку.

– Стоп! Умерла, так умерла, – сказал я. – Тот стол обслужишь следующей ходкой. А это тебе чаевые – чтобы потом не забыть. – Я сунул ему в руку купюру. – Аванс. За проницательность.

Малый рассыпался в благодарностях и исчез с такой скоростью, что казалось просто растворился в воздухе.

Мы с Марьей чокнулись и выпили. Я и впрямь накатил почти полный стакан – чтобы немного успокоить расшалившиеся нервы. Ведь не каждый день приходится встречать смерть в человеческом обличье…

Я продолжал присматривать за Анубисом. Вполглаза. Иначе нельзя. Кто знает, что такое наружное наблюдение, тот меня поймет.

Практически любой человек может почувствовать, что за ним следят. Уж не знаю, каким образом. Наверное, мы обладаем способностью улавливать биотоки.

Но это обычный человек. А что касается профессионала, жизнь которого зависит от его способности вовремя обнаружить грозящую ему опасность, то здесь случаются ситуации совершенно фантастические.

Ерш, мой приятель-неприятель (случалось, что мы с ним бывали по разные стороны баррикады), объяснял, что у человека есть третий глаз, четвертый и так далее. От другого я не стал бы даже слушать такую ахинею, но Ерша никак нельзя было зачислить в разряд шутников и краснобаев.

Он не раз демонстрировал, что такое "третий" глаз. Даже не взглянув на человека, ведущего за ним наблюдение, Ерш мог обрисовать его наружность и повадки. Мало того, он был способен вычислить ВСЕХ топтунов, каким бы образом они не передвигались – на своих двоих, в машине или по воздуху.

Если это был фокус, то мой приятель мог бы зарабатывать на жизнь в цирке. А если это действительно так, то я просто поднимаю руки перед поразительными человеческими способностями, которые до сих пор не исследованы должным образом.

Конечно же, Анубис опасность почуял. Правда, не сразу, а спустя полчаса с того момента, как я его заметил.

Он неожиданно застыл, будто окаменел, а затем стал методически, буквально пядь за пядью, исследовать глазами зал ресторана. (Метод, взятый на вооружение Анубисом, в просторечье называется "уборка помещения". Обычно он применяется при большом скоплении людей).

Это было плохо. Это было очень плохо. Теперь я не мог даже посмотреть в его сторону. Мало того, я вообще отвернулся от стола, где сидел Анубис, и постарался стать как можно незаметней. То есть, скукожился.

И все равно, я никак не должен был упускать Анубиса из виду. Просто не имел права. Доведется ли мне встретить его еще раз так, как сейчас, – когда он не знает, что попал на крючок, и не ведает, кто держит в руках удочку.

Я нашел способ, как следить за Анубисом, не вызывая у него подозрений.

Посреди стола стояло ведерко со льдом для охлаждения шампанского. Его никелированные бока и послужили мне зеркалом. Я лишь немного передвинул ведерко в сторону – сделал вид, что оно мне мешает.

Если Марье и показались подозрительными мои манипуляции, то она все равно даже глазом не моргнула.

Мы продолжали трепаться о всякой всячине, но я иногда отвечал невпопад, так как все мое внимание было сосредоточено на зеркальной поверхности ведерка.

В нем была видна лишь голова Анубиса. Я с невольным трепетом ждал, когда он примется работать с тем сектором зала, где сидели мы с Марьей…

Андрей

Они ехали долго. Закрывать глаза Андрею не стали, поэтому он понял, что едет в последний путь. От этого ему поначалу стало страшно, но постепенно смертный ужас, сковавший его ледяным панцирем, сменился на жажду жизни, добавившую в кровь изрядную порцию адреналина.

Бежать нужно, бежать! – думал Андрей, лихорадочно перебирая в памяти истории побегов, о которых немало наслышался от Дрозда. Главное, не пасть духом, вспоминал юноша слова приятеля.

Потерял волю к победе – значит, погиб. И побеждать в первую голову нужно себя, свое "я". Цепляйся за жизнь руками и зубами, выкинь из головы мысли о смерти – и тебе на помощь придет счастливый случай.

Ему не по нраву нытики и трусы, он любит стойких и несгибаемых.

Так поучал Дрозд.

Но одно дело размышлять гипотетически, а другое – самому очутиться на помосте, где уже стоит палач с топором. Даже очень мужественные люди в таких случаях нередко теряют голову и становятся безвольными, послушными жертвами, безропотно идущими на заклание.

А что говорить о бедном юноше, который прожил всего ничего и никогда не сталкивался с жестокой изнанкой жизни…

Его привезли на окраину города, в лес. Пока ехали, Февраль несколько раз беседовал по мобильному телефону, судя по всему, со своим боссом Самураем и еще с кем-то.

Андрей знал эти места. Неподалеку находилась психиатрическая лечебница или, как ее обычно называли горожане, "Территория". Однажды ему довелось побывать в ней.

Мать и еще одна женщина забирали отсюда бабу Милю – соседку, проживавшую на втором этаже. Андрей вызвался помочь им.

Баба Миля жила одна. Ее дети и внуки эмигрировали в Израиль, а она ехать туда отказалась наотрез. Баба Миля хотела, чтобы ее похоронили рядом с мужем, а не где-то в чужой земле, пусть и "обетованной".

Однажды с Израиля пришла трагическая весть – палестинские террористы убили ее любимого внука – и у бабы Мили что-то случилось с головой. Она даже перестала узнавать соседей.

Ее отвезли в психиатрическую лечебницу, где она и пробыла почти два месяца. Баба Миля возвратилась оттуда тихая и покорная. Казалось, что ее просто покинули жизненные силы. Вскоре после этого она умерла.

"Территория" произвела на Андрея тягостное впечатление. Она даже снилась ему в кошмарных снах.

А еще ему снились безумные глаза ее обитателей – когда мать приехала за бабой Милей, больных как раз вывели на прогулку. Эти глаза преследовали Андрея в снах почти год, пока мать не сводила его к бабке.

Трудно сказать, что помогло больше – заговоры и молитвы знахарки или время – но Андрей в конце концов избавился от навязчивых видений. А спустя еще год он вообще выбросил из головы все, что было связано с психиатрической лечебницей. Тогда Андрей учился в седьмом классе.

И вот опять он попал в это мрачное место человеческой скорби. Здесь даже лес, подходивший вплотную к забору "Территории", соответствовал ее зловещему имиджу. Лесной массив был густой, замшелый, и казалось, что в нем еще не ступала нога человека.

Действительно, сюда горожане наведывались редко. И уж никто и не подумал бы устраивать в этих местах пикники с шашлыками и веселым застольем.

Только секта "сатанистов", как слышал Андрей, иногда собиралась здесь на свои шабаши. Но однажды их кто-то здорово пугнул, и с той поры лес вокруг "Территории" стал настоящим заповедником.

Укрыв машины подальше от людских глаз – в кустарнике – и оставив возле них охрану, Февраль повел Андрея по снежной целине вглубь леса. Через какое-то время показалась поляна с небольшим озером посредине.

Неподалеку от берега на складном стульчике возле полыньи сидел Самурай и ловил рыбу. Рядом с ним маячили два мордоворота – личная охрана.

– Шеф, приказ выполнен! – бодро отрапортовал Февраль. – Клиент упакован и доставлен в лучшем виде.

Ментовские "шестерки" бабки получили. "Хвоста" не было. Все в ажуре.

– Не шуми… – поморщился Самурай, не отрывая глаз от поплавка. – Кажется, клюет…

Он резко подсек рыбину, и спустя секунду-другую она уже трепыхалась у его ног.

– Бля! – воскликнул с деланным восхищением Февраль. – Вот это улов. Чемпионский. Фиш[16] килограмма на два потянет.

– Не преувеличивай, – возразил ему Самурай, но было видно, что грубая, примитивная лесть первого помощника пришлась ему по душе. – Ну-ка, парни, – обратился он к своим телохранителям, – разожгите костер и все, что я поймал, насадите на вертел. Не мешает пожрать. Но сначала плесни шнапсу. – Это он уже обратился к Февралю. – Мне и себе, – уточнил он, заметив жадные взгляды своих подручных. – Задубел…

Они выпили по рюмке водки. Затем закусили колбасой. Казалось, что Самурай совсем не обращает внимания на Андрея. Его восточное лицо сохраняло невозмутимое выражение.

Наверное, Самурай хотел быть похожим на Будду. Портретное сходство портили только глаза – злобные, как у потревоженной гадюки, – и ранние морщины, свидетельствующие вовсе не о мудрости и просветленности сознания, а являющиеся следами от "ходок" в зону.

– Ну, и кого ты мне притаранил? – наконец спросил Самурай у Февраля, мельком посмотрев в сторону Андрея.

Он сделал вид, что страдает забывчивостью. Видимо, Самурай для начала решил позабавиться с Андреем – как кот с мышью.

Быстро хмелеющий Февраль, который выпил еще одну рюмку, посмотрел на Самурая с тупым удивлением.

– Шеф, это тот самый чмырь, который у нас под ногами путается.

– А-а, "неуловимый"… – Самурай иронично ухмыльнулся. – Я слышал, фраер неплохо дерется… – Он многозначительно взглянул на Февраля.

Тот нахмурился и промолчал.

– Рыба скоро будет готова!? – крикнул Самурай телохранителям, которые хлопотали возле костра, разложенного на берегу.

– Через десять минут! – ответил один из них.

– Думаю, времени вполне достаточно…

Самурай встал и начал снимать верхнюю одежду.

– Шеф, может, я?.. – с надеждой спросил Февраль.

– Твоя очередь еще придет, – жестко отрубил Самурай. – Вытряхни его из браслетов.

Февраль недовольно скривился и достал из кармана ключ от наручников.

Андрей так и ехал в них; наверное, продажные менты, получив от бандитов мзду, от радости забыли свое имущество. Ключ от наручников висел на общей связке; судя по всему, Февраль был очень предусмотрительным человеком.

– Будешь драться, – буркнул Февраль. – Только без дураков. Все должно быть по-взрослому. Усек?

И добавил, уже тише:

– Сопротивляйся изо всех сил, иначе тебе хана.

Похоже, Февралю очень хотелось лично сквитаться с Андреем за свое поражение во дворе школы.

– Я не хочу драться, – сказал Андрей, растирая кисти рук.

– Придется, – ответил Февраль и достал пистолет. – Или прямо сейчас схлопочешь свинцовую пилюлю и пойдешь на дно раков кормить. Раздевайся!

Андрей нехотя расстегнул куртку. Он не сводил глаз с Самурая, приближающегося к нему мелкими шажками.

– А ты, парень, оказывается еще и гнилой,[17] – снисходительно ухмыльнулся Самурай. – Как за чужими девками бегать, так он козырь, а как ответ держать, так сразу в кусты.

– Я ни за кем не бегаю, – хмуро ответил Андрей.

– Брешешь, кобелек. А как насчет Алены?

– Я давно с нею не дружу.

– Кончай лепить горбатого! Она мне сама сказала, что ты ее кавалер.

– Честное слово, я говорю правду!

– Не строй из себя образованного![18] Слышь, Февраль, фраер пургу гонит.

– Нужно наказать, – охотно откликнулся помощник Самурая.

– Вот-вот. Чтобы другим было неповадно.

Андрей понимал, что все эти разговоры не более чем прелюдия к избиению. Просто Самурай продолжал свою игру, в которой ему хотелось выглядеть благородным рыцарем, сражающимся из-за дамы сердца.

Юноша был как один большой натянутый нерв. Он мысленно прикидывал шансы на побег. То, что Самурай – мастер каратэ, Андрею было известно. Он силен и старше Андрея. Но даже если Андрею и удастся победить Самурая в честном поединке, все равно дальше этой поляны с озером ему не дадут уйти.

Значит, нужно бежать! Любой ценой.

Андрей оглянулся. И похолодел: пока шел разговор, подручные Февраля взяли место будущей схватки в кольцо. Отчаяние охватило юношу, и он прикусил нижнюю губу до крови.

Выхода нет… Выход должен быть!

Лихорадочные мысли неожиданно приобрели необходимую стройность и ясность. План побега, казалось, возник из ничего – явился бесплотной тенью и в мгновение ока принял реальные очертания. Есть!

– Я готов, – решительно сказал Андрей.

Самурай хищно покривился – и неожиданно ударил в прыжке. Андрей ожидал чего-то подобного, а потому бросил в него куртку, которую все еще держал в руках, и отскочил на безопасное расстояние.

Издав дикий вопль, яростный Самурай принялся наносить серии сильных и точных ударов. Андрей только защищался – ставил блоки, уклонялся, приседал, при этом стараясь соблюдать необходимую дистанцию.

И все равно один удар достиг цели. Пролетев по воздуху метра два, Андрей упал на заснеженный лед, но тут же, превозмогая боль, откатился в сторону, чтобы не дать Самураю возможность добить его ногами.

Окружавшие место схватки бандиты оживились, заговорили; кто-то из них засвистел. Только Февраль стоял хмурый и недовольный. Видно ему очень хотелось быть на месте Самурая.

Бой продолжился. Андрей вскочил на ноги, и все началось сначала: Самурай атаковал, а юноша пытался сдержать его напор. Он большей частью отступал, заставляя оцепление сдвигаться к противоположному берегу озера, где стеной высился дремучий лес.

Это и был план Андрея.

Он понимал, что бежать можно только в эту сторону. Там, откуда пришел Февраль, все еще находились телохранители Самурая; они по-прежнему возились с рыбой. К тому же, нельзя было не учитывать двух бандитов, оставленных охранять машины.

Наконец до берега осталось не более двадцати метров. Заснеженные деревья загадочно перешептывались с легким ветерком, будто приглашая Андрея скрыться за частоколом из толстых стволов.

Пора! Поставив жесткий блок, Андрей неожиданно нанес разящий удар – из тех, что его научил Дрозд. Будь на месте Самурая менее тренированный и искушенный в боевых единоборствах человек, он бы сразу отключился. Притом, надолго, если не навсегда.

Но хорошо развитые мышцы Самурая погасили инерцию удара, и вощанский пахан лишь "поплыл" – он был в нокдауне.

Андрей не стал развивать свой успех, а тем более – ждать, пока Самурай придет в себя. Он стремительно рванулся к ближайшему бандиту и буквально смел его с пути, свалив на лед одним ударом.

Дорога в лес была свободна!

Юноша бежал так быстро, что бандиты опомнились лишь тогда, когда он вплотную приблизился к кромке леса. Раздались крики, а затем и выстрелы. Пули зажужжали над головой Андрея и начали рвать кору на древесных стволах и рыхлить слежавшийся снег.

Андрей уже ступил под шатер из переплетающихся ветвей, как вдруг что-то обожгло левую ногу. Она подвернулась, и юноша со всего размаху грохнулся на землю.

"Меня ранили!!!" – мелькнула в голове страшная мысль. Андрей посмотрел на ногу и в отчаянии застонал: снег возле нее окрасился в алый цвет.

Он прислушался. Стрельба прекратилась, но был слышен топот и ругань. Конечно же, бандиты начали преследование.

Андрей представил на миг, что с ним будет, если его догонят, и содрогнулся.

Нужно подняться. Нужно! Превозмогая боль, Андрей встал, сделал шаг, другой… Боль как будто притихла, стала не такой резкой, а тупой и ноющей.

"Перевязать бы…", – подумал он безнадежно. Некогда. Нужно бежать дальше. Через не могу. И Андрей, хромая, побежал…

Его все-таки догнали. Возможно, ему и удалось бы оторваться от преследователей, но он нечаянно наткнулся раненой ногой на скрытый снегом пенек, и на какое-то время от сильной боли потерял сознание.

Когда Андрея настигли, он уже очнулся, и успел подняться, однако бежать было поздно – бандиты находились совсем рядом. Хотя юноша и петлял по лесу, но следы и кровь от раны на снегу спрятать было невозможно, поэтому найти его не составило бандитам труда.

– Падло! – прохрипел потный, запыхавшийся Февраль и ударил юношу ногой в грудь.

Ни защищаться, ни сблокировать удар у Андрея уже не было сил. Он вдруг ощутил какую-то космическую пустоту, куда летел со страшной скоростью. Наверное, его и дальше продолжали избивать, но он этого не чувствовал, так как снова отключился.

Когда к нему вернулась сознание и способность слышать и видеть, возле него уже топтались четверо бандитов во главе с Февралем. Они яростно спорили. -… И точка! – злобно хрипел Февраль. – Обратно его тащить я не собираюсь.

– Самураю это не понравится, – отвечал ему кто-то.

– Плевать! Этого фраера все равно ждет могила. Кончим его здесь – и все дела.

– Он уже оклемался, сам потопает.

– Да пошел ты!.. – вызверился Февраль. – Как я сказал, так и будет.

– Смотри, придется отвечать…

– Отвечу. А вы лучше придержите языки. – В голосе Февраля явственно прозвучала угроза. – Чтобы их потом не пришлось укорачивать.

Андрей с трудом повернул голову и встретился взглядом с побелевшими от ярости глазами Февраля.

– Сейчас я тебя, фраер, на куски резать буду, – прохрипел Февраль, доставая нож. – Нервных прошу не смотреть.

Он подошел вплотную, поигрывая финкой. Его лицо было искажено гримасой ненависти.

– Что, сучок, страшно? – спросил он.

– Мразь… – прошептал разбитыми в кровь губами Андрей. – Гнида…

– Ах ты!..

Февраль рванул рубаху на груди Андрея и занес нож. Что он хотел сделать, юноша так и не успел понять.

Что-то темное мелькнуло позади Февраля, и бандит, даже не охнув, завалился рядом с Андреем.

Юноша инстинктивно отстранился от него и перевел взгляд на бандитов.

Казалось, что по небольшой полянке, где лежал Андрей, пронесся черный смерч. Он разметал бандитов с необычайной силой и легкостью – словно это были не здоровенные "быки", а щепки. Вскоре все они лежали на земле, не подавая признаков жизни..

Юноша на мгновение зажмурился – ему показалось, что он бредит, а когда открыл глаза, то увидел над собой чье-то незнакомое лицо.

Это был мужчина странной наружности, одетый, несмотря на мороз, в легкую хлопчатобумажную робу черного цвета. Его глаза были неподвижны и бесстрастны. Длинные волосы обрамляли смуглое обветренное лицо, похожее на каменную маску.

– Кто… вы? – тихо спросил Андрей.

Мужчина не ответил. Андрею даже показалось, что он не понял его слов. Мужчина посмотрел на рану юноши, затем снял свой пояс, оказавшийся обыкновенным веревочным шнуром, и туго перевязал ему ногу выше колена – чтобы остановить кровь.

Затем он неуловимым движением взвалил Андрея себе на плечо и побежал по лесу с необычайной легкость и быстротой – будто нес не юношу, вес которого был больше шестидесяти килограмм, а пуховую подушку.

Андрей снова потерял сознание.

Волкодав

Ничего нет хуже ожидания. Минуты в таких случаях кажутся часами, а часы длятся целую вечность. Даже обычно шустрая секундная стрелка, вместо привычных коротких щелчков "Тинк, тинк, тинк…", выдает слабый и немощный шелест "Т-и-и-и-нк, т-и-и-и-нк, т-и-и-и-…", который тянется словно резина.

Мне начало чудиться, что посетители ресторана двигаются как сомнамбулы. А звуки для меня вообще перестали существовать. Я как завороженный следил за зеркальным отображением Анубиса, напрочь отключившись от действительности.

Наверное, Марья что-то поняла, потому как сделала вид, что ничего необычного в моем поведении нет, притихла и все свое внимание обратила на танцоров.

Оказалось, что "Третий Рим", кроме стриптиза и музыкального ансамбля, обзавелся очень даже неплохой танцевальной труппой. Шикарные длинноногие девчонки в одежде из перьев выделывали такие классные антраша, что зал время от времени взрывался аплодисментами.

Наконец и наш столик попал под пресс тяжелого ищущего взгляда Анубиса. Я даже перестал дышать.

Вначале он лишь скользнул своими буркалами по моей согбенной спине. Но не успел я облегченно вздохнуть, как тут же увидел, что Анубис начал таращиться в нашу сторону, будто увидел там, по меньшей мере, сиамских близнецов в неглиже.

Ну и нюх у этого сукиного сына, подумал я обречено. Надо же – ему понравилась моя спина. Не скрою, плечи у меня приличные; конечно, размером не с косую сажень, но посмотреть есть на что.

И тем не менее, для нормального мужика это не повод устраивать мне смотрины. Естественно, если он не "голубой". А насколько я знал, в поведении Анубиса сексуальных аномалий не наблюдалось.

Хотя… чем черт не шутит. Говорят, что в двадцать первом веке намечается конец света, поэтому у многих, даже вполне респектабельных, людей крыша едет. Так сказать, побочные явления приближающегося вселенского хаоса.

Если это так по отношению к Анубису, то интересно, кто он – актив или пассив? На миг представив "мистера Смерть" в соответствующей позе, я едва не заржал, но вовремя сдержался. Не до веселья нынче…

Похоже, "чистка перьев" закончилась. Анубис как будто успокоился, но время от времени бросал в мою сторону острые испытующие взгляды.

И что мне теперь делать? По-прежнему изображать горбатого, которого разбил паралич? Вот незадача…

Нет, сукин сын, шалишь! Пусть я волкодав на пенсии, но клыков еще не утратил. Пора затевать контригру.

Напуган – значит, побежден. Но в том-то и дело, что страха я не чувствовал. Я лишь ощутил легкий мандраж и то поначалу. Что вполне закономерно.

Я принял решение.

– Марья Казимировна, не пора ли нам освежиться? – сказал я, наливая ей шампанского. – А не то мы уйдем отсюда трезвыми.

– Разве смысл посещения ресторана заключается в том, чтобы напиться?

– И не только, – ответил я с подчеркнутой убежденностью. – Еще нужно снять подругу и устроить небольшое мордобитие. Это чтобы снять стресс. Вот тогда отдых будет по настоящему полноценен.

– Так за чем остановка?

– За малым. Подруга у меня уже есть. А на кулак пока никто не просится.

– Вот беда…

И Марья заразительно рассмеялась.

Мы выпили, закусили, поболтали минут пять на отвлеченные темы. В этом вопросе мне было далеко до Марьи с ее солидным образованием и незаурядной эрудицией. Поэтому я больше хохмил и как обычно прикидывался валенком.

Марья знала, что это далеко не так, и легко прощала мне ляпы, которые я изрекал по простоте душевной.

Она думала, что я ерничаю.

Это было мне на руку, и я временами, особо не задумываясь, нес всякую чушь, не боясь выглядеть в ее глазах тупым солдафоном.

– Марьюшка, ты тут посиди без меня чуток, – сказал я, поднимаясь. – Я сейчас…

Марья понимающе кивнула и обратила свой взгляд на девиц, которые как раз танцевали канкан. Я тоже посмотрел бы на них с большим удовольствием, но этот гад Анубис, этот шакал коцаный, торчал в моих мозгах как нарыв. Такой вечер испохабил… Урод.

Я шел по залу с пьяной миной на лице, пошатываясь и наталкиваясь на стулья. Нельзя сказать, что я выглядел на фоне остальных белой вороной. Пьяных в зале было – хоть отбавляй.

Лишь бы не переиграть…

Я выбрал зигзагообразный маршрут, с таким расчетом, чтобы все время держать Анубиса в поле зрения. Но странное дело: он лишь взглянул на меня мельком и отвернулся. Притворяется? Не знаю, не знаю…

Когда за мной закрылась дверь туалета, я с облегчением привалился к стене. У меня даже ноги дрожали.

Легче войти в реку с крокодилами, нежели прогуливаться на виду у Анубиса.

С первыми все заранее известно. Тварь, она и есть тварь, – всегда голодная и готова к нападению в любой момент. А что касается Анубиса, то можно только гадать, когда и где он нанесет свой разящий удар.

Я стал возле выхода и сделал вид, что решил покурить здесь в тишине и спокойствии. Время от времени я приоткрывал дверь и смотрел на Анубиса. Его стол с моего "наблюдательного" пункта был виден во всех подробностях.

"Мистер Смерть" сидел как засватанный. Казалось, что он поглощен только разговорами и едой. Анубис даже улыбался и поднимал тосты. Вот сволочь! Ну и нервы…

Но почему он не глядит в мою сторону? Наверное, уверен, что я никуда не денусь. И то верно: из туалета можно выбраться только через сливное отверстие унитаза.

И лишь когда я докуривал третью сигарету, до меня, наконец, дошло, что Анубис все-таки смотрит, но по направлению сектора, где расположен мой столик.

Ему что, Марья понравилась!? Не хватало еще, чтобы он решил завязать с нею знакомство и попытался затащить в свою постель. Убью гада! Тогда точно убью.

Плюнув с досады, я решительно покинул помещение туалета и снова поплыл обратно, изображая парусник, попавший в шторм. Анубис даже не удосужился взглянуть на меня. Это обстоятельство радовало, но не до потери штанов. Если он нацелился на Марью… Блин!

– Нужно закругляться, – решительно сказала Марья, когда я сел на свое место.

– Это почему?

– Мне кажется, вам уже хватит.

Она многозначительно указала глазами на графин с водкой.

– А еду и выпивку заберем с собой? Тут еще припасов на добрый час хорошего застолья. И кстати, не мешает под занавес выпить чашечку кофе и съесть мороженное.

– Не будем забирать. Оставим.

– Марья, это преступление! Стол влетел мне в круглую копеечку, и теперь ты хочешь, чтобы я оставил сие дорогое великолепие халдею!? Нет уж, дудки. Гулять, так гулять.

– Вот уж не думала, что вы такой жадный.

– Рачительный. Не жадный, а рачительный. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Наверное, у вас в роду были кулаки.

– Скорее всего. А может, купцы. Иначе откуда бы у меня взялась коммерческая жилка?

– Вот потому ваших дальних предков и раскулачили.

– Не понял…

– Объяснить?

– Конечно. Я люблю исторические экскурсы.

– А вы не обидитесь?

– Марья, о чем базар…

– Ловлю на слове. – Марья лукаво улыбнулась. – Вы очень нерешительный человек. Я бы даже сказала – ретроград. А в бизнесе нужно подметки рвать на ходу. Риск всегда окупается. Нельзя сидеть сиднем за воображаемой стеной.

– Спасибо, дорогой сэнсэй.[19] – Я церемонно склонил голову. – Учту на будущее. Кстати, я уже "рвал подметки". Вспомни Висловского. Но причем здесь мои предки?

– Будь у них большой коммерческий талант, они сразу бы почуяли, чем пахнет мировая война и революция.

И перевели бы свои капиталы в заграничные банки. Так, кстати, сделали многие. Почему-то об этом официальная история умалчивает.

– Да-а-а… – протянул я мечтательно. – Это было бы здорово. Блеск!

– Вы мечтаете уехать за рубеж?

– А кто этого не хочет? Только с моим хилым капитальцем там делать нечего. Будь мои предки посообразительней, я бы сейчас на Женевском озере чаи гонял и в ус не дул. Виллы в Швейцарии и Монако, счет с крупной цифирью и множеством нулей в надежном банке, тачка, изготовленная по спецзаказу…

Живи – не тужи. Никаких тебе бандитов, рэкета, грязных бомжей, продажных политиков, митингов, войны… Мечта, кто понимает.

– Вы это серьезно?

– Марья, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Тогда вы не патриот.

– А кто сказал, что я имею какое-то отношение к этому слову?

– Ну как же… – Марья опешила.

– Понятно. Как бывший военный, когда-то принимавший присягу, я должен вскакивать в шесть утра и стоять навытяжку, пока играют гимн страны. А при виде красного боевого знамени я просто обязан рыдать от умиления.

– В таких вопросах не шутят, – сказала Марья с серьезным видом.

– А я и не шучу. Сейчас слово "патриот" приравнивают к слову "националист" и считают бранным. Ни больше, ни меньше. Учитывая новые веяния, я стараюсь перестроиться. Чтобы меня не обвинили во всех смертных грехах и не приклеили соответствующий ярлык. А теперь возражай, если сможешь.

– У меня нет слов…

– Значит, я тебя переубедил.

Я весело рассмеялся.

– Черт побери, о чем мы болтаем!? Марья, давай поговорим о любви. Благо атмосфера как снаружи, так и внутри, – я похлопал себя по животу, – к этому располагает.

– Да ну вас! – Марья изобразила обиду. – Я не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите всерьез.

– Марья, я серьезен только в двух случаях…

Я многозначительно умолк.

– В каких именно?

– Любопытно?

– Еще как.

– Во-первых, когда сплю…

– Максим Семенович!..

– Дай договорить. Нет ничего на свете более серьезного, нежели сон. Я в этом имел возможность убедиться не один раз, притом на собственном горьком опыте. Поэтому я особенно тщательно и с полным сознанием важности момента отношусь ко всему комплексу "сонных" мероприятий. Это и надежно защищенное жилище, и удобная постель, и чистое накрахмаленное постельное белье, и хорошая звукоизоляция, и бутерброд с молоком или кефиром на ночь, и еще кое-что, весьма существенное… иногда.

– Согласна. Пусть так. А во-вторых?..

– Во-вторых, дорогая Марья Казимировна, я очень серьезно отношусь к проблемам, от которых зависит продолжительность моей жизни.

– Может быть…

В голосе Марьи явственно прозвучало сомнение.

Наверное, она решила, что я и впрямь наклюкался, и что меня понесло. Судя по всему, Марья давно уверилась в мысли, что я не в состоянии как следует защитить ни фирму, ни себя.

Но я сказал ей чистую правду. Иначе мне не удалось дожить бы до своей воинской пенсии.

Я подозревал, что Марья считает меня примитивным обывателем, ожиревшим пингвином, которому дороже всего родное гнездышко, выстеленное теплым мягким пухом. Ладно, пусть ее…

Увы, рассказать ей, кто я на самом деле, не позволяет не только присяга, но и элементарная осторожность.

Бахвальство до добра не доводит…

Мы продолжили застолье. Я по-прежнему посматривал на зеркальную поверхность ведерка, чтобы не выпускать из виду Анубиса, но уже сидел прямо и не изображал из себя пенек в камуфляже.

"Мистер Смерть", конечно, крутой мужик, но и мы, чай, не пальцем деланные. Я сейчас не на службе и мне он до лампочки. Я не хочу становиться ему поперек дороги. Пусть им занимается моя бывшая "контора".

Но я и не позволю, чтобы он встал на моем пути. Это если молодой прилизанный Чебурашка с ушами врастопырку, который сидит с Анубисом за одним столом и который, скорее всего, принадлежит к его команде, продолжит играть роль "покупателя" моего магазина на Левобережной.

Анубис тоже как будто расслабился, но продолжал держать мой сектор под прицелом своих колючих глаз.

Но мне почему-то показалось, что он смотрит не на меня, а куда-то левее нашего с Марьей столика.

Я осторожно рассмотрел гуляющую по полной программе братию. И не нашел ничего такого, что могло бы привлечь внимание шакала-Анубиса. С моей точки зрения.

Тогда какого хрена "мистер Смерть" так насторожился!? Я, похоже, ему неинтересен – что, кстати, не факт, а предположение. Но если не я, то кто? Кто тот человек, из-за которого Анубис начал икру метать?

Сотрудник моей бывшей "конторы"?

Возможно. Вполне вероятно. Как офицер службы внутренней безопасности, Анубис, в отличие от меня, многих сотрудников центрального аппарата знал в лицо. Не исключено, что кто-нибудь из моих коллег по каким-то своим делам приехал в наши палестины и пришел посидеть в ресторане с друзьями или подругой.

Есть и другой вариант. Существует вероятность, что в "Третий Рим" заглянул клиент с той стороны,

"варяжский" гость. Приехал в бывшую "империю зла" в качестве туриста или как бизнесмен. И Анубис его узнал.

Впрочем, нельзя исключить предположение, что клиент продолжает трудиться по своей прямой специальности. После развала Союза разведчики многих стран запада нагло и практически безнаказанно закружили над Россией – как воронье.

Но где он? Где человек, который встревожил Анубиса? Или, все-таки, шакал почуял волкодава?..

Вопросы, вопросы…

От нехороших мыслей мне стало неуютно. Даже спиртное не возбуждало, а угнетало. В конце концов, мне совсем расхотелось пить. Не будь в ресторане Анубиса, я бы давно направился домой.

Неожиданно я почувствовал сильное сердцебиение. Анубис встал и направился к выходу! Он сделал это быстро и решительно, даже ни с кем не попрощавшись. Его никто не провожал.

Что делать, что делать!? Извечный русский вопрос.

Анубиса упускать нельзя! Ни в коем случае. Обязательно нужно найти его логово. Придется тряхнуть стариной…

– Марья, вот деньги, – выпалил я скороговоркой и бросил на стол несколько крупных кредиток. – Заплатишь за стол и вызовешь такси. Здесь вполне достаточно. Я ухожу.

– Максим Семенович!..

– Надо, Марья, надо! Притом в авральном порядке. Извини. Потом объясню…

И я устремился к выходу, оставив бедную Марью в состоянии близком к трансу. Хотелось бы думать, что мое поведение не бросит тень на всех мужчин.

Андрей

Сознание возвращалось медленно, и так же постепенно вырисовывались предметы окружающей обстановки: сначала контуры, затем более мелкие детали, а потом словно кто-то с помощью дистанционного пульта включил цвет. Андрей с недоумением рассматривал невзрачную комнатенку, в которой он очутился непонятно как.

Андрей лежал, одетый лишь в трусы и майку, на обычной медицинской кушетке, прикрытой грубошерстным солдатским одеялом. Комнату освещала единственная лампочка, висевшая под потолком. В помещении он был один.

Потрогав голову и убедившись, что с нею все в порядке, юноша сел – и охнул, неловко поставив на пол левую ногу. Боль вернула ему способность мыслить. Он вспомнил все: и милиционеров, передавших его бандитам, и Февраля, и схватку с Самураем, и побег.

Но потом в памяти появились провалы. Перед его внутренним взором завертелся калейдоскоп несвязных сюжетов и картинок: лесная поляна, Февраль с ножом в руках, какой-то странный длинноволосый мужчина, ощущение полета и сплошное мелькание снежной целины и кустарников, над которыми он летел на низкой высоте.

Андрей перевел взгляд на ногу, потрогал со знанием дела наложенную повязку и наконец сообразил – он ранен! В него стреляли!

Но где он находится? Что это за комната? Больничная палата? Непохоже.

Юноша встал и поковылял к столу. Усевшись на табурет, он с любопытством начал рассматривать жалкую посуду, прикрытую вафельным полотенцем. На дощечке лежала краюха хлеба в прозрачном полиэтиленовом пакетике, и только теперь юноша понял, как сильно он проголодался.

Чуток поколебавшись и бросив вороватый взгляд на дверь, он мысленно махнул рукой на приличия и, достав хлеб из пакетика, начал жадно жевать. Съев краюху без остатка и немного удовлетворив чувство голода, Андрей выпил кружку воды, которую налил из графина.

В голове наконец прояснилось, и юношу постепенно начало охватывать чувство тревоги. Он подошел к двери и попытался ее открыть. Но она была заперта.

Тогда Андрей направился к окну и выглянул наружу. Он увидел просторный двор, который освещал одинокий фонарь. Чуть поодаль виднелись какие-то здания. Все их окна были темны, и лишь в одном, самом большом, горел свет.

На душе стало совсем муторно. Может, сбежать через окно? Но для этого нужно выставить раму, что было совсем не просто.

А есть ли смысл бежать? Тот, кто его сюда привел, – вернее, принес, поправил себя Андрей, вспомнив ранение и свой "полет", – видимо, был добрым человеком. И аккуратным: постиранная и заплатанная одежда юноши лежала на скамье у окна, тщательно сложенная стопкой.

Наконец, он спас его от бандитов. Кажется, спас, уточнил юноша: события на поляне все еще виделись расплывчатыми, нереальными.

Неожиданно его внимание привлек шорох и писк. Он оглянулся и увидел мышь, которая сидела в углу и, как ему показалось, смотрела на него черными бусинками крохотных глаз с доброжелательным интересом.

Андрей поискал что-нибудь тяжелое, чтобы бросить в мышь, но не нашел. Тогда он сказал "кыш!" и махнул рукой. Но крохотная зверушка даже не шевельнулась.

Ладно, пусть ее, решил Андрей. На него вдруг навалились апатия и усталость, и он, вернувшись к медицинской кушетке, лег и укрылся одеялом до подбородка. В комнате было тепло – в "буржуйке" возле двери все еще тлели уголья – но его зазнобило.

Так он пролежал добрый час, весь во власти тревог и сомнений. Как там мать? Она работает в ночную смену и пока не знает, что сын ночует не дома.

А что будет, когда мать придет с работы? Вдруг она звонила ему поздним вечером.

Служебным телефоном мать пользовалась очень редко, так как младшему медперсоналу это не разрешалось.

Все зависело от дежурного врача. А они были разными. И отнюдь не все относились к медсестрам доброжелательно и с пониманием их проблем.

Андрею было хорошо известно чутье матери на опасные ситуации. Она как будто видела их в волшебном зеркале, скрытом у нее внутри. Сколько он ее помнил, она всегда находилась в состоянии постоянной настороженности. Поэтому, Андрей совсем не удивился бы позднему звонку матери.

Юноша нередко задавал себе вопрос – почему? Почему она так напряжена, будто каждую минуту ждет чегото страшного, смертельно опасного? Но удовлетворительного ответа он не находил. А сама мать избегала разговоров на эту тему…

Неожиданно за окном мелькнула тень, и Андрею послышался скрип ключа, который поворачивался в замке.

К удивлению юноши, шагов он не услышал, хотя и в комнате, и во дворе царила мертвая тишина.

Дверь отворилась, и в комнату вошел спаситель Андрея, длинноволосый мужчина мрачной наружности.

Несмотря на мороз, окантовавший оконные стекла кристалликами серебристо-белого инея, он был одет все в тот же легкий хлопчатобумажный костюм – робу.

Его обувь больше напоминала примитивные опорки, нежели современную обувь. Это были черные спортивные тапочки с обмотками, немного не доходившими до колен.

Сухая поджарая фигура мужчины буквально излучала силу и мощь. Он двигался легко и грациозно – как большая кошка или леопард.

– Здравствуйте! – робко сказал юноша.

Мужчина ответил ему долгим сумрачным взглядом и промолчал. Он подошел к столу и положил на него какой-то сверток. Затем бросил взгляд на мышь, которая по-прежнему безмятежно исследовал пол вблизи своей норки.

Зверушка будто почувствовала, что на нее смотрят. Она подняла вверх свою аккуратную головку и пропищала. Озабоченно нахмурившись, мужчина достал из кармана узелок, развернул его и, присев на корточки, принялся кормить мышь крохотными кусочками сыра.

У юноши глаза полезли на лоб от удивления. Мышь совершено не боялась человека. Мало того, она охотно забралась к нему в ладони и продолжила свою неторопливую обстоятельную трапезу в уютной теплой колыбельке.

Насытившись, зверушка почистила мордочку лапками и скрылась в норке.

Мужчина молча развернул сверток и жестом позвал Андрея. Юноша встал и увидел, что в свертке находится еда – кости с остатками мяса, хлеб и пакетик с горчицей.

Упрашивать Андрея не пришлось: быстро помыв руки, он через минуту уже жадно вгрызался в давно остывшее вареное мясо, показавшееся ему удивительно вкусным. Дочиста обглодав кости, он запил еду кружкой крепкого чая с тремя кусочками рафинада, и только тогда спохватился: ведь он ничего не оставил гостеприимному хозяину!

– Извините, я нечаянно, – пролепетал смущенный юноша, опустив голову. – Вот… съел ваш ужин…

Мужчина отрицательно покрутил головой – мол, не беспокойся, я сыт, – собрал кости и хлебные корки и вынес наружу. Возвратившись, он подбросил в печку угля и сел на скамью.

– Спасибо вам за то, что вы меня спасли, – уважительно и с чувством сказал Андрей. – Большое спасибо.

Если бы не вы…

На словно отлитом из потемневшей бронзы лице мужчины не дрогнул ни единый мускул. В ответ на слова юноши он лишь коротко кивнул, приняв его благодарность как должное.

– Где я нахожусь? – решился продолжить разговор Андрей.

Ему показалось, что в глубоких, как два бездонных озера, глазах мужчины мелькнула оранжевая искорка.

На долю секунду его лицо исказил нервный тик, но уже в следующее мгновение оно снова стало бесстрастным и отрешенным.

Жест мужчины был красноречив: он указал пальцем на голову, при этом кисть его руки странно изогнулась, изобразив какой-то знак.

Удивительно, но Андрей понял! Мысль появилась в голове ниоткуда, без всякой связи с предыдущим мыслительным процессом. Коротким движением руки мужчина будто изваял ее в воздухе и заставил проникнуть в мозг.

Андрей находился в психиатрической лечебнице. Теперь он вспомнил и этот двор, и фонарный столб посредине, и длинные больничные корпуса. Только днем они выглядели иначе.

Значит, он находится на "Территории"…

Юноша неожиданно забеспокоился и бросил быстрый взгляд на своего спасителя. А что если мужчина один из пациентов лечебницы? Уж больно странный у него вид… И почему он все время молчит? Неужели немой?

Мужчина по-прежнему сидел, как изваяние, совершенно не обращая внимания на юношу. Похоже, мыслями он был далеко от "Территории". Андрею даже показалось, что мужчина не дышит, настолько неестественным было состояние полной неподвижности абсолютного покоя, в которое он был погружен.

– Кгм, кгм! – прокашлялся немного испуганный юноша, чтобы привлечь к себе внимание.

Сначала не произошло ничего. Фигура мужчины так и осталась неподвижной. И лишь спустя несколько секунд его остановившиеся в орбитах глаза шевельнулись, и тяжелый взгляд буквально припечатал Андрея к кушетке, куда он перебрался после ужина.

– Мне нужно домой! – набравшись храбрости, быстро выпалил юноша. – Мать ждет… Она будет беспокоиться.

Мужчина, казалось, не понял его слов. Мало того, на его лице вдруг появилось выражение недоумения. Он слегка нахмурил брови, напряженно глядя на Андрея, – будто пытался понять, что юноша сказал.

Неожиданные изменения в каменном облике мужчины сначала удивили Андрея, а затем обрадовали.

– Домой, я хочу домой, – сказал он просительно. – Пожалуйста, выпустите меня отсюда…

Мужчина отрицательно покрутил головой и взглядом указал сначала на раненую ногу юноши, а затем на окно.

Андрей понял, что было у мужчины на уме. Действительно, до утра из "Территории" не выберешься. Сюда ходил рейсовый автобус, но только до восьми часов вечера. В ночное время дорога была пустынна.

Конечно, до города можно добраться пешком, но как преодолеть такое расстояние с больной ногой?

И главное, о чем не мог сказать мужчина, но до чего юноша додумался сам: не исключено, что бандиты Самурая ищут Андрея по всем дорогам. Скорее всего, так оно и есть – вощанская братва, в очередной раз оставшись с носом, жаждала мести.

Андрей понимающе кивнул и лег на постель. Его снова начало знобить. Укрывшись едва не с головой и отбросив всякие ненужные мысли и страхи, юноша закрыл глаза… … А когда открыл их, на дворе уже светилось ясное морозное утро.

Он снова был один. Если не считать мыши. Она снова вылезла из своей норки, но была немного вялой – словно недоспала.

Потоптавшись возле норки, мышь, как показалось Андрею, посмотрела на него с укоризной и скрылась в своем подземном жилище.

Юноша встал и почувствовал, что нога болит уже не так сильно, как вечером. Это открытие обрадовало Андрея. Он оделся и снова, как ночью, подошел к двери. И невольно удивился – мужчина ее не замкнул!

Андрей приоткрыл дверь и выглянул наружу. Наверное, было шесть или начало седьмого утра. Во дворе он увидел согбенную – даже горбатую – фигуру дворника, который работал метлой. Чуть поодаль, возле здания, стояли две медсестры, судя по светло-зеленым халатам, выглядывающим из-под теплых курток, накинутых на плечи. Они курили.

Осмотревшись, юноша понял, что он находится в сторожке. Значит, его спаситель сторож?

А где же он? Недоуменно пожав плечами, Андрей подошел к столу и увидел, что там лежит пакетик с заваркой и черствая булочка.

Быстро приготовив себе чай (благо чайник на "буржуйке" кипел), юноша позавтракал, съев полбулки.

Когда он мыл чашку, дверь отворилась. Мужчина приблизился к Андрею и жестом приказал сесть на кушетку. Юноша безропотно подчинился.

Мужчина начал снимать повязку, и Андрей почувствовал боль. Однако он, стиснув зубы, даже не шевельнулся, затаив стон внутри.

Юноша вздохнул с облегчением – пуля не зацепила кость и прошла навылет. Но самое удивительное: рана начала затягиваться! Это было похоже на чудо.

Он перевел взгляд на своего спасителя и, как оказалось, врачевателя в одном лице. Мужчина с сосредоточенным видом перемешивал в небольшой стеклянной банке деревянной палочкой какие-то порошки и мази.

Закончив свои манипуляции, он легкими движениями стал накладывать мазь на рану. А потом вынул из кармана свежий бинт и сноровисто перевязал ногу.

Андрей сразу почувствовал облегчение. Мазь практически моментально сняла боль и приятно холодила кожу.

Мужчина закрыл банку крышкой и положил ее в карман плаща, висевшего на гвозде у порога. Затем, сняв его, он, как обычно, жестом, предложил юноше одеться. Андрей послушался.

Плащ был великоват и совсем не грел, но другой одежды у мужчины просто не было. Он по-прежнему щеголял в своей робе, под которую поддел ветхий, заношенный до дыр, пуловер.

Одевшись, юноша обрадовался. Он решил, что мужчина ссудил его плащом по единственной причине – Андрею пришла пора покинуть гостеприимную сторожку и возвращаться домой. И не ошибся.

Мужчина и юноша вышли во двор и направились к гаражу. Там уже слышались звуки моторов и пахло выхлопными газами.

У Андрея глаза на лоб полезли, когда он увидел, какая метаморфоза произошла с его спасителем. Едва они оказались во дворе, мужчина, до этого ступавший легко и даже грациозно, вдруг сгорбился и начал приволакивать ногу.

Так он работает дворником, понял Андрей, вспомнив нескладную фигуру с метлой. Но зачем ему весь этот цирк?

Наверное, мужчина от кого-то скрывается, в конце концов решил Андрей. Это его дело. Каждый человек имеет право на личную жизнь и нечего соваться в нее постороннему.

Тем более, что только благодаря этому странному и таинственному немому (к слову, юноша уже вовсе не был так уверен в том, что мужчина не может разговаривать) он остался жив.

Они подошли к водителю "Скорой помощи", добродушному лысому здоровяку с крупным носом в красных прожилках и солидным брюшком. Похоже, ему было наплевать на автоинспекцию, и он позволял себе сто грамм даже с утра. И сейчас от него несло спиртным.

– Здорово, старина! – весело воскликнул он, увидев дворника. – Это что, твой родственник?

Дворник ответил сумрачным взглядом.

– А похож… – Водитель бесцеремонно разглядывал Андрея. – Здорово похож… Тебе так не кажется, Филя?

– Нет, – ответил Филя, водитель второго микроавтобуса. – Не похож.

Он мельком глянул на Андрея и отвернулся.

Филя, коротконогий и грустный на вид мужчина лет пятидесяти, появился из глубины гаража с банкой маринованных огурцов.

– На, – протянул он банку лысому. – Загрызи. Иначе дежурный врач опять накапает главному. Вот сволочь!

– Молодой, – сказал лысый, с хрустом разгрызая огурец. – А потому ретивый. Со временем станет шелковым. Не таких укатывали. Помнишь этого… как его… во, вспомнил! – Банана.

– Не Банана, а Илью Абрамовича, – поправил его Филя.

Они переглянулись и расхохотались. Лысый даже прослезился от гомерического смеха. Наверное, он был из тех людей, которые никогда не унывают и готовы веселиться по любому подходящему поводу.

– Он поначалу был еще тот фрукт… – Лысый вытирал слезы. – Всех забодал. Как Троцкий. А потом стал милягой. Мы с ним не одну рюмашку опрокинули.

– Ну…

– Так что и с этим справимся, – уверенно сказал лысый.

Дворник, невозмутимый как скала, прикоснулся к его рукаву и показал на Андрея.

– Понял, старина, понял. Доставим по назначению. Будь спок.

Дворник коротко кивнул, резко повернулся и вышел из гаража. Он и не подумал попрощаться.

– Мне бы такую жену, как он, – хохотнул лысый. – Я бы ей при жизни памятник поставил.

– Ага, – хмуро кивнул Филя. – Моей тоже не помешает медицинская повязка на рот. Может, еще по сто?..

– Все, абзац, я пас. Еду в город. Спецзадание. Нужно перевезти тещу главврача в новую квартиру.

– Ну и что? Подумаешь – город… Нас не проверяют.

– Это было раньше. А сейчас устроят операцию "Перехват", и шмонают всех подряд. Ладно, будь здрав.

– Пока. После работы в пивбар пойдем?

– Как чего-нибудь заработаю на леваке, так я всегда готов. Как пионер. Ты же меня знаешь. Увидимся…

Садись, парень, рядом со мной. Отправляемся.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Андрей и забрался на переднее сидение.

– Между прочим, меня зовут Иван Петрович, – сказал водитель, выруливая с гаража.

– Андрей…

– Вот и познакомились.

"Скорая" выехала за ворота, которые уже были открыты. Пока микроавтобус не покинул "Территорию", ему почему-то было неуютно. Юношу что-то тревожило, и он никак не мог понять, что именно.

Андрей не видел, что за ним пристально наблюдает дворник. Он спрятался за ржавым кузовом списанной на металлолом "Скорой" и буквально впился взглядом в юношу. В его глазах полыхал огонь какой-то непонятной страсти, похожей на безумие.

Когда микроавтобус выехал за ворота, дворник поднял голову к небу и сдавленно по-звериному зарычал.

Затем он упал на колени, обхватил голову руками, и надолго застыл в такой позе…

– Так ты точно не родственник нашего дворника? – спросил водитель.

– Точно, – ответил Андрей.

– Значит, он просто твой знакомый?

– Нет.

– Тогда как ты очутился на "Территории"? На психа ты как будто не похож.

– Случайно.

– Не понял…

– Меня ограбили, – немного помедлив, молвил Андрей.

– Кто?

– Не знаю. Какие-то парни. Отобрали деньги, куртку…

Андрей на ходу выдумал душещипательную историю, совершенно не соответствующую действительности.

Он понимал, что любопытный Иван Петрович не отцепится от него, пока он не объяснит причин своего появления в лечебнице.

Но правду нельзя было рассказывать ни в коем случае. Иначе Андрей просто подставит своего спасителя.

Который по каким-то причинам играет странную роль.

– Вот сволочи! – от души выругался водитель. – Меня тоже год назад обобрали до нитки. Я получил зарплату и немного выпил. Треснули чем-то по голове и выгребли все из карманов. – Он сочувственно посмотрел на Андрея. – Сейчас столько развелось всякой мрази. Наркоманы, воры, бандиты… На Колыму бы их, за колючую проволоку. Там места хватит всем.

Он еще минуты две сокрушался из-за бардака, который творится в стране, а затем сказал, обращаясь к Андрею:

– Жаль, что ты не родственник нашего дворника. Несчастный человек…

– Почему несчастный?

– О, это была история… – Иван Петрович закурил. – Это я его нашел. Четыре года назад. Еду вечером, темно уже, а он из кустов выскочил, да прямо под колеса. Я обмер. Ну, думаю, Иван, приплыл ты. Человека задавил. Я, понимаешь ли, перед поездкой немного выпил. Запах был. А это кранты. Срок гарантирован. Не трезвый – значит, виновен. И точка. Никто не поверит моим объяснениям. А откупиться нечем. Зарплата у нас – курам на смех…

Он на минуту умолк, обгоняя груженый КАМАЗ, потом продолжил:

– Я к нему, а он как огурчик! Целехонек. Сидит на асфальте и так жалобно, жалобно смотрит на меня. Ну, как побитая собака. Голый совершенно! (А дело, между прочим, было осенью.) Волосы длинные, глаза безумные, тело в шрамах и худой, словно скелет. Чисто тебе Маугли. Я ему начал что-то говорить – сам еще в ступоре, не пойму, что лепечу, – а он в ответ только мычит. Вот тогда я и сообразил, что он наш клиент.

Насмотрелся я на всяких… сам понимаешь…

Водитель нажал на клаксон и помахал своему коллеге, который ехал навстречу.

– Привез я беднягу на "Территорию", показал врачам. Сначала его не хотели принимать. Но я уговорил. А куда ему деваться? Родных у него нет, как потом выяснилось. И сказать ничего не может, потому что немой.

Вот он и остался в психушке. Подлечили его, подкормили, а тут как раз наш дворник на пенсию вышел… А что, начальству выгодно. Ведь этот несчастный работает только за еду. И вместо одежды носит старье, обноски. Денег не берет. Любит порядок и чистоту. На своем месте человек, одним словом. Вот только с головой у него, как мне кажется, проблемы. Правда, врачи говорят, что никакой он не душевнобольной.

Просто заторможенный… забыл, как это по научному… Но я в их диагноз не верю. Он иногда как взглянет – мороз по коже идет. Нормальные люди так не смотрят…

Некоторое время они ехали молча. Затем Иван Петрович повернул голову к Андрею и сказал, пытливо глядя на профиль юноши:

– А жаль, что ты не родственник ему. Плохо, когда человек один-одинешенек на белом свете…

Андрей в ответ молча кивнул.

Микроавтобус притормозил, пропуская другие машины, и повернул налево. Они выезжали на центральную улицу. Освещенные утренним солнцем дома выглядели как нарисованные.

День обещался быть по-настоящему весенним.

Волкодав

Стараясь не привлекать к своей персоне лишнего внимания и не попасть в поле зрения молодого человека, который сидел за столом вместе с Анубисом, я неторопливо прошествовал к входной двери "Третьего Рима" и очутился на улице. Я очень боялся, что "мистер Смерть" постарается исчезнуть немедленно, как он это умеет, но мне повезло: Анубис как раз искал такси.

Я немного отошел от ресторана в темноту, чтобы он меня не засек, и последовал его примеру. Мне попался частник, так называемый "дикарь". Таксисты этой категории не числятся за какой-либо фирмой и не зарегистрированы в мэрии, а значит, не платят налогов и работают на свой страх и риск.

– Куда едем? – спросил мой водила.

Он был молод – не более двадцати двух лет. Наверное, машину – подержанный "фольксваген" – ему купили родители, чтобы он мог зарабатывать себе на хлеб.

– У тебя хорошее зрение?

– Не жалуюсь.

– Это видишь?

Я показал ему пятьдесят долларов.

– А то…

Глаза водителя жадно блеснули.

– Будешь хорошим мальчиком – деньги твои.

– Что я должен делать?

– Рулить вон за той машиной.

Я показал на "волжанку" с шашечками, в которую садился Анубис.

– Только поезжай осторожно. Держись от нее на расстоянии. И старайся, чтобы тебя не заметили.

– Вы… из милиции? – спросил он несколько упавшим голосом.

– Хлопец, ты как будто сегодня родился. Разве мент станет деньги предлагать, да еще такие? Он покажет тебе ксиву и будешь вышивать ночь напролет за здорово живешь. Это называется "оказание помощи органам при исполнении". Уразумел?

– А как же, – радостно согласился парень. – Так вы частный детектив?

– Наверное, книжки любишь читать?

– Само собой…

– Тогда запомни: не верь современным писакам, нет у нас никаких частных детективов. Мы до них еще не доросли.

– А как же кино? Неужели и там все врут?

– Частный детектив Склифосовский и компания… – Я рассмеялся. – Нет, не врут. Фантазируют. Художник имеет право на вымысел. Нам всем страсть как хочется быть похожим на американцев. Вот мы и обезьянничаем. Примеряем чужие одежки.

– Я думал…

В голосе парня послышалось разочарование.

– Внимание, слева!.. – Возглас вырвался у меня непроизвольно.

Я немедленно сгруппировался и всем телом вжался в сидение. Ситуация была аховая. Правда, я это понял чуть позже, когда инцидент, даже не начавшись, был исчерпан.

Мы едва не столкнулись с импортной тачкой, вылетевшей из переулка на большой скорости. Похоже, ее водитель уже лыка не вязал: выскочив на тротуар и свалив урну, он распугал компанию молодежи и метеором скрылся в неизвестном направлении.

– Козел! – прокомментировал выходку лихача водитель и поторопился показать в его сторону большой палец. – Ну, гад, что творит…

– Следи за клиентом! – гаркнул я. – Он повернул направо.

– Момент…

Парень добавил газу, и мы вскоре догнали "Волгу" с Анубисом.

Теперь мы ехали молча. Такси Анубиса неожиданно начало петлять по городским улицам. "Волга" то увеличивала скорость, то ползла словно черепаха. Поэтому мой молодой водитель был предельно сконцентрирован и сидел за рулем, пригнувшись, будто в седле скакуна.

Такой поворот событий мог значить только одно: Анубис заметил "хвост" и пытается оторваться. Ах, как скверно! Предупрежден – значит, вооружен. Есть такая пословица. Которая имеет к Анубису самое непосредственное отношение.

Мне ничего иного не оставалось, как свернуть мероприятие и катить обратно в "Третий Рим". Вдруг Марья еще там и пьет горькую, сетуя на мое совсем не джентльменское поведение.

И тут я будто прозрел. Нет, Волкодав, тебе точно пора на покой. И сидеть тебе нужно даже не в кресле директора фирмы, а где-нибудь на пасеке, в яблоневом саду, в роли сторожа или пасечника. Не заметить очевидное!

За такси, в котором находился Анубис, шла еще одна машина, "девятка". Она приклеилась к "Волжанке" словно муха к пирогу, смазанному сладкой патокой.

Если это "хвост" (а иного толкования на сей счет я не мог придумать), то за рулем "девятки" сидит или полный идиот, или человек, не знакомый с городом. На такое опасное расстояние к объекту можно приближаться только тогда, когда слежка ведется в открытую – чтобы вывести клиента из равновесия.

Значит, "хвост"… Кто? Мои бывшие коллеги? Не исключено. Но непохоже. Уж больно непрофессионально ведется наблюдение. Хотя…

В последнее время настоящие профи постепенно уходят из "конторы", освобождая места молодежи. В общем-то, естественный процесс. Среди молодых тоже есть очень даже неплохие парни – в смысле профессиональной подготовки. Но им не хватает опыта.

А где его получишь? С условным противником и знания получаются условные.

Правда, время от времени диверсионные группы ГРУ по соглашению с разными странами направляются туда вполне официально, чтобы пройти курс выживания, например, в джунглях или сельве.

Раньше мы еще и воевали, применяя свои знания на практике. А теперь парням остается лишь жевать сырых змей и ящериц, и бултыхаться по шею в болотной жиже, нашпигованной пиявками размером с большую сосиску и прочей омерзительной живностью, неизвестной даже науке.

Если уж быть совершенно точным, то все-таки воевать иногда приходится. Чаще всего в Чечне. Но война войне рознь. В чужой стране тебе все до лампочки. Ты применяешь свои специфические и чрезвычайно опасные знания, не задумываясь о последствиях.

А дома ты сто раз подумаешь, прежде чем нажать на спусковой крючок. Стрелять в своих – самое большое паскудство, которое только можно придумать для профессионального военного. Даже если его воинская специальность в просторечье звучит как "убийца на государственной службе".

Диверсанту-ликвидатору высшей категории, который знает как минимум три-четыре иностранных языка, в Чечне делать нечего. Чересчур дорогое удовольствие гробить столь дефицитные кадры. С некоторых пор, насколько мне известно, от такой практики стали отказываться.

Допустим, к Анубису прицепила "хвост" наружка службы безопасности. Возможно. Но опять-таки – почему слежка ведется грубо и примитивно?

Ну и хрен с ними! Мне-то что. У меня своя свадьба, у них своя. Вцеплюсь в "девятку", пусть тащит мою машину на поводке. Не думаю, что ее водитель в пылу преследования Анубиса будет зорко следить за зеркалом заднего вида.

– Осади маленько! – приказал я своему водиле. – Ты, я вижу, азартный малый. Мы меняем объект. Теперь будешь держать красную "девятку"… – Я назвал номер, который успел прочитать на хорошо освещенном перекрестке.

Парень среагировал мгновенно и поменял полосу движения. Немного помолчав, он осторожно и с дрожью в голосе спросил:

– А может вы… иностранный шпион?

Я заржал как застоявшийся конь.

– Ну ты, блин, наивный… – Я перевел дух. – Кто же тебе скажет? Может, и шпион. Что, хочешь сдать меня органам?

– Нет, нет, что вы! Я просто спросил…

– И, наверное, не без задней мысли. Мечтаешь содрать с меня больше? Шучу… Хлопец, ты посмотри на меня внимательней. Шпион обычно неприметный, серый человечек, способный в мгновение ока раствориться в толпе. Я никак не вписываюсь в такие рамки. Это первое. А второе тебе совсем не понравится…

– Второе? Что значит второе?

– Вот ты высказал предположение, что я шпион. Но будь твоя догадка верна, сегодня твоя мама домой тебя не дождалась бы.

Я решил немного попугать парня. Маленькие стрессы юношам только на пользу.

– Не понял… Что значит – "не дождалась бы"? – спросил парень.

– А то и значит, что шпионы свидетелей не оставляют.

Я произнес фразу зловещим тоном. Парень непроизвольно дернулся, быстро взглянул на меня и сказал несколько неуверенно:

– Да, это так…

Видно было, что он все еще пребывает в плену сомнений.

– Но ты еще жив, и, надеюсь, проживешь сто лет. Если не будешь чрезмерно любопытным.

Похоже, парень был из породы правдоискателей, потому что на мои слова он не обратил ни малейшего внимания.

– Тогда зачем мы следим за этой… за этими машинами? – спросил он с таким видом, словно решил броситься в омут.

– Тебе соврать или сказать правду?

Парень смутился и неопределенно пожал плечами.

– Тогда будем считать, что тебе все равно. Ничего предосудительного или противозаконного мы не делаем, поверь мне. Ты заработаешь свою "зелень" честно. Ну, а по правде, то лучше тебе знать как можно меньше… Стоп! Тормози! Приехали…

"Девятка" припарковалась в тени деревьев, образованной уличными фонарями. "Волга" стояла дальше, возле каких-то киосков. Несмотря на позднее время, они еще работали; возле них стояли люди (скорее всего, молодежь), курили и пили пиво.

Я увидел, как Анубис неторопливо выбрался из такси и пошагал в темноту. И тут же ему на хвост упали два пассажира "девятки".

Итак, наружное наблюдение налицо. И как мне теперь поступить? Идти или не идти за этой гопкомпанией? – вот в чем вопрос. Что называется, на засыпку.

Пойду! Что оставалось делать? Сказав "а", следующую букву алфавита должен говорить в обязательном порядке. Иначе незачем было огород городить.

– Держи, фантазер…

Я всучил парню обещанную бумажку.

– А это, – я достал из кармана еще десять баксов, – за приятную компанию. Ты оказался интересным собеседником. И все-таки – не будь чересчур любопытным. Это чревато нехорошими последствиями.

Бывай!

Я не стал выслушивать слова благодарности, и мигом выскочил наружу.

Анубиса уже не было видно, но топтуны (один из них сразу же перешел на другую сторону улицы) просматривались во всех деталях. Все-таки мэр выполнил свое предвыборное обещание. Теперь уличные фонари светили до часу ночи. Что сейчас мне было на руку.

Топтуны пытались маскироваться, но как это можно сделать, когда вечерней порой улицы города, в особенности отдаленные от центра, практически пустынны? Ближе к девяти вечера простого обывателя не выгонишь за порог собственной квартиры и дрыном.

Народ боится всего: и обкуренных наркотой подростков, и бандитов, и злых чеченов, и еще Бог знает чего.

Чаще всего эти страхи беспочвенны, но стоит посмотреть телевизионные новости, как сразу хочется забиться в темный угол и укрыться с головой одеялом – как в глубоком детстве.

Наверное, кому-то нравится на ночь глядя пугать сограждан. Чего стоят одни американские фильмы ужасов или кровавые боевики, которые крутят в позднее время, не говоря уже о нашей криминальной хронике, после которой тянет напиться до чертиков и выброситься из окна. В общем – дожили до развитой демократии…

Наконец я увидел и Анубиса. Он шел спокойным, уверенным шагом, совершенно не таясь и не оглядываясь.

Неужели этот ушлый сукин сын не замечает топтунов?

Нет, в это поверить я не мог. Шакал всегда отличался способностью чувствовать опасность, даже на большом расстоянии. (У меня тоже это получалось; правда, не всегда). А сейчас – вот она, опасность, совсем рядом, в двадцати-тридцати шагах.

И вообще – с какой стати он оставил машину и решил пройтись пешком? Вечерний променад? Или нежелание засветить свою нору? Скорее всего, второе…

Ну не верю я, не верю, что Анубис утратил свои профессиональные качества! Нас учили никогда не расслабляться, даже в родных краях. Хочешь выжить – бди. Всегда быть начеку – безусловный рефлекс диверсанта-ликвидатора.

Но если он засек наружное наблюдение, то почему не начинает контрманевр? Или уже начал, а я пока не врубаюсь?

Это плохо. Очень плохо. Я пока не могу понять его игру. А в том, что он играет, сомнений у меня уже почти не оставалось. Это было заметно по его чересчур уверенной, беззаботной походке.

Ликвидатор, даже в стельку пьяный, так свободно и раскованно не ходит. А тем более, специалист высокого класса, ас. Уж я-то знаю…

Проверка на предмет "хвоста" вошла в мою плоть и кровь. И я почему-то не думал, что Анубис в этом вопросе сильно отличается от меня. Скорее наоборот: "мистер Смерть" потому и выжил, что опережал своих преследователей как минимум на один ход.

Вот оно, началось!

Я невольно вжался в стену, где потемнее, лихорадочно соображая, как мне действовать дальше. Наверное, об этом сейчас думали и топтуны, потому что Анубис вдруг исчез, словно растворился в воздухе. Нечистая сила, да и только…

Куда он девался!? Анубис шел мимо трехэтажного дома старой постройки, как раз под окнами, вблизи – ни одной двери, нет и архитектурных выступов или проемов… Он вступил в тень от фонарного столба – и сгинул.

Топтунов едва не хватил кондратий. Они сначала оцепенели, вращая головами с таким усердием, что у меня возникло опасение, как бы их бестолковки не отвинтились.

А затем, дружно сорвавшись с места, они бросились туда, где только что был Анубис.

Но я не стал дожидаться их "консилиума". До меня наконец дошло, какой финт вытворил этот гребаный шакал.

Он рассчитал все точно. Заметив за собой слежку еще в ресторане, Анубис немедленно ушел в отрыв. И сделал это классически.

Все было продумано заранее. Это был его стиль. Сначала он проверил правильность своего предположения по поводу "хвоста", затем вычисли топтунов и… провалился сквозь землю. В прямом смысле.

Я знал такие трехэтажные дома. У них есть одна примечательная особенность: подвал с окнами на уровне тротуара, до половины утопленными в землю. Ниши для окон обычно прикрывались горизонтальными решетками – чтобы кто-нибудь случайно не поломал ноги.

Анубис быстро сдвинул решетку, открыл окно и нырнул в подвальное помещение. Где – я в этом совершенно не сомневался – был выход на другую сторону здания.

Весь этот трюк был подготовлен Анубисом заранее: и решетка подпилена или отвинчена, и шпингалеты на окнах открыты, и проход освобожден. До чего же предусмотрительная сволочь…

Я не стал мешкать, и рванул в переулок, который выводил на параллельную улицу. А затем забежал во двор, образованный шестью трехэтажными домами, среди которых был и тот, что мне нужен.

Во дворе царила чернильная темень, несмотря на присутствие фонарей. Наверное, у мэра на весь город не хватило лампочек. Бывает…

Во всем дворе светились всего пять или шесть окон – мне было недосуг их сосчитать. Все мое внимание приковали лишь черные окна совершенно конкретного подвала. Где-то там, в темноте, бродил шакал с ядовитыми клыками.

И что мне теперь делать? Вечный вопрос…

Я не был до конца уверен, что Анубис еще находится в подвале. Он мог и опередить меня. Но какое-то чувство подсказывало мне, что Анубис задумал нечто иное, нежели простой отрыв от слежки.

Теперь все зависело от топтунов. Как они поступят? Я не знал, кто эти парни, но мне очень не хотелось бы прослыть плохим пророком. Не дай им Бог полезть вслед за Анубисом в подвал. Лучше уж тогда прыгнуть в яму со змеями…

После недолгих размышлений я решил ждать. Чего? А фиг его знает. В этот момент мой котелок отказался варить напрочь.

Я ведь не ученый, у которого мозги работают днем и ночью. Вон Менделееву даже таблица периодических элементов во сне привиделась. А у меня после кабака наступил алкогольный ступор. То есть, в голове гуляло большое Ку-Ку.

Плюнув на мыслительный процесс, я забрался в игровой детский домик (это было очень непросто, учитывая мои габариты), и приготовился дожидаться развития событий, благо это крохотное деревянное сооружение находилось буквально в нескольких шагах от нужной мне трехэтажки.

Меня мучил только один вопрос: что я, совсем безоружный, буду делать, когда во дворе появится Анубис?

А в том, что у него был ствол, я практически не сомневался.

Андрей

Возле дома Андрею встретился Дрыщ. Он стоял с непривычно растерянным видом и пристально смотрел на проезжую часть улицы – будто надеялся разглядеть там что-то очень важное.

Рядом топтались и его пацаны – какие-то необычно тихие и смирные. Они были одеты кто во что горазд.

Создавалось впечатление, что семью Дрыщей выгнал во двор по меньшей мере пожар в квартире.

Чуть поодаль о чем-то оживленно гутарили старушки. По разгоряченным лицам бабулек Андрей понял, что в их доме случилась какое-то происшествие.

– Клим, поди сюда! – позвал он местную "достопримечательность" – парнишку тринадцати лет, одетого в пальто размера на четыре больше.

Клим и его мать, женщина неопределенного возраста, которую все знали как Шавря, "обслуживали" мусорные баки двора. Они искали в них объедки, пустые бутылки (как стеклянные, так и пластиковые), а также выброшенную за ненадобностью одежду.

Однажды Шавре повезло: в каком-то из дворов ей удалось откопать из-под мусора золотую цепь. Она сдала ее в скупку и больше месяца кутила с такими же "санитарами", как и сама.

А потом отыскался хозяин цепи, местный крутой. Шавря где-то проболталась о своей находке, слухи разошлись быстро, и вскоре на пороге ее жилища – однокомнатной квартиры в "хрущевке" – появился мордоворот, косая сажень в плечах.

Понятное дело, от цепи осталось лишь приятное воспоминание и гора пустых бутылок из-под спиртного.

Поняв, что не видать ему свой вещи, как собственных ушей, крутой потребовал от Шаври ни много, ни мало – продать квартиру, а вырученные деньги отдать ему. (К слову, цепь и впрямь было дорогой. Она тянула не меньше чем на две тысячи долларов. Но Шавре, которую все знали, заплатили за нее всего ничего, так как решили, что цепь ворованная).

Шавря уперлась. Она еще не совсем пропила свой ум, а потому понимала, чем ей эта напасть грозит. И не так ей, как Климу.

Тогда крутой для начала избил ее. Да так, что Шаврю отвезли в травматологический диспансер. Где она и пролежала две с половиной недели.

Но крутой не учел одно немаловажное обстоятельство – у Шаври был сын, воспитанный улицей. А потому он имел вовсе не ангельский характер. И уж тем более, не привык прощать обиды.

Однажды среди бела дня дорогая импортная машина крутого полыхнула факелом, а затем взорвался бак с горючим. Через пятнадцать минут сверкающий хромом и перламутровой краской шедевр автомобилестроения превратилась в груду покореженного и обожженного железа, пригодного только для сдачи в металлолом.

Эксперты установили, что машину облили бензином и подожгли. Кто это сделал, крутой мог лишь догадываться. А так как врагов у него было больше, чем у собаки блох, притом весьма серьезных, на Клима он даже не подумал. А зря.

После того, как Шавря выписалась из больницы, обозленный потерей машины крутой решил наведаться к бедной женщине еще раз. И, понятное дело, поздним вечером. Чтобы поменьше было свидетелей, когда он будет ей кости ломать.

Но Клим уже ждал "гостя". Когда крутой зашел в подъезд, раздался сильный взрыв и повалил густой едкий дым. Спустя десять минут приехала милиция и сотрудники ФСБ, которым сообщили о "террористическом акте", и "скорая". Картина, которую увидели оперативники и врачи, была потрясающей.

Крутой лежал без памяти на ступеньках в чем мать родила. Почти вся его одежда превратилась в пепел, а лицо было сплошным ожогом. Хорошо, что глаза остались невредимыми.

Сначала подумали, что это неудавшееся заказное убийство. Но потом, когда оперативники получили заключение экспертов, оказалось, что взрывное устройство было скорее шутихой, нежели чем-то серьезным, – его начинили порохом, серой и железными опилками.

А так как крутой давно сидел оперативникам в печенках, сильно рыть землю в этом деле не стали. Списали все на баловство подростков.

Как бы там ни было, а дело со временем закрыли. Виновников "салюта" так и не нашли. Но весь двор знал, чьих это рук дело, хотя не по возрасту осторожный Клим на эту тему не распространялся.

Больше крутого во дворе не видели. Поговаривали, что он вообще уехал из города – от греха подальше.

– Привет Андрюха, – солидно ответил Клим и подтянул спадающие штаны.

– У Дрыщей что-то стряслось? – спросил Андрей.

– Ну… Бабу рожать увезли.

– Когда?

– Пять минут назад.

Клим даже на цыпочки привстал, чтобы казаться выше. Для него Андрей был авторитетом – как старший по возрасту.

А еще он испытывал к Андрею благодарные чувства. Андрей нередко давал Климу то бутерброд с колбасой, то пакет молока, а иногда и кусок торта – на свой день рождения. Ни Клим, ни его мать Шавря не занимались попрошайничеством, но Андрей знал, как им тяжело живется.

Вообще-то Шавря не была пьяницей. На загул ее совратила треклятая золотая цепь. По выходу из больницы она вообще завязала с этим делом, и соседи даже поговаривали, что Шавря нашла какую-то работу. По крайней мере, теперь в мусорных ящиках рылся один Клим.

– Так ведь ей еще рано, насколько я знаю, – сказал Андрей.

– Может быть…

Странно, подумал Андрей, почему это Клим прячет глаза? И куда девалась его обычная говорливость?

Ребята из благополучных семей не снисходили до бесед с Климом, за исключением Андрея, которому было жалко смышленого и живого парнишку. Несмотря на возраст, Клим был не по годам развит и знал такие вещи, о которых Андрей понятия не имел. Поэтому разговаривать с ним было интересно, А временами даже поучительно.

– Бывай… – сказал Андрей и направился к своему подъезду.

Клим хотел что-то сказать, но лишь сдержанно кивнул в ответ. У Андрея неожиданно проснулось тревожное чувство, мгновенно выросшее до необъятных размеров. Он ощутил приближение какой-то беды.

– Здравствуйте, – на ходу поприветствовал Андрей угрюмого Сам Самыча.

И поторопился взбежать по ступенькам к входной двери подъезда. Ему вовсе не улыбалась перспектива ехать в лифте вместе с семейством Дрыщей, от которых всегда несло чесночным духом.

Сам Самыч всем лекарствам от гриппа и простуды предпочитал народные средства. Зимой его семейство поглощало в неимоверных количествах лук и чеснок, а чай Дрыщи заваривали с цветками липы, ветками вишни и смородины, и пили его с малиновым вареньем и медом.

Наверное, такая профилактика и впрямь была эффективной, потому что "дрыстунчики" почти никогда не болели и мотались по улице даже среди зимы в одежде нараспашку. А глава семейства в холодное время года ходил в легких туфлях и без головного убора.

– Погоди! – неожиданно окликнул Андрея Сам Самыч.

Андрей остановился, а затем в недоумении оглянулся. И опешил: Дрыщ смотрел на него с сочувствием, исподлобья, будто провинился перед Андреем и теперь хочет извиниться.

Это было необычно. Что с ним? – подумал Андрей. Наверное, переживает за жену, догадался юноша. Но онто ему зачем? Раньше Сам Самыч почти не разговаривал со своими соседями. И уж тем более с молодежью.

– Я вас слушаю, – сказал Андрей с подчеркнутой вежливостью.

– Ты, парень… это… – Дрыщ отвел взгляд в сторону. – Ну, в общем, не переживай. Все образуется.

– Простите… не понял. Что образуется?

– Так ты еще ничего не знаешь?

– А что я должен знать?

Сам Самыч наконец посмотрел Андрею прямо в глаза.

– Там в вашей квартире милиция…

Дрыщ явно что-то не договаривал.

Милиция!? Андрей невольно вздрогнул. В голове сразу пронеслись все его провинности – как настоящие, так и мнимые. Неужели пришли за ним?

Домой идти нельзя! Ни в коем случае! Решение появилось само собой, будто бес на ухо нашептал. Нужно пересидеть у Дрозда.

Потом он маме позвонит, и все объяснит, подумал Андрей. Юноша даже не спросил Дрыща, что делают милиционеры, а сразу же развернулся и быстро пошел обратно.

– Не торопись, – сказал Дрыщ. – Ты ведь не знаешь, где она. Расспроси сначала участкового, он еще здесь.

– Она? – Андрей вдруг почувствовал, как его обдало сильным жаром – будто он стоял возле мартеновской печи. – Кто – она? – спросил юноша внезапно охрипшим голосом.

– Твоя мать, – ответил Сам Самыч. – Она в больнице. Но в какой именно, мне неизвестно.

– Мама… в больнице!?

Андрей даже пошатнулся от такой неожиданной и страшной вести. В ноги вступила слабость и начала ныть свежая рана. Андрею стало дурно, и только огромным усилием воли он заставил себя собраться.

– Что с ней? – прохрипел он, вперив лихорадочно блестевшие глаза в лицо Дрыща.

– Поднимись в квартиру, там узнаешь, – неприветливо ответил ему Сам Самыч.

В мгновение ока Дрыщ превратился в того, кем был на самом деле: чиновника с большими амбициями и холодной рыбьей кровью. Он отвернулся от Андрея и снова стал созерцать улицу – будто ждал, что вот-вот появится "скорая" и вернет домой его ненаглядное сокровище. С довеском в лице еще одного "дрыстунчика".

Мысленно высказав Сам Самычу все, что он думает о нем, оправившийся от временной слабости Андрей сорвался с месте, и, не дожидаясь лифта, помчал вверх по лестничным маршам.

Дверь квартиры оказалась взломанной. Собственно говоря, ее и ломать-то было проще простого, так как закрывалась она всего на один накладной замок.

Второй замок – врезной – уже больше года был сломан, а на новый или не хватало денег, или мать, в целях экономии, откладывала покупку на неопределенное время. Причина ее беспечности лежала на поверхности – воровать в их квартире было нечего.

Андрей влетел в квартиру – и едва не сбил с ног участкового, старшего лейтенанта Хвостова. Это был кряжистый рыжеволосый мужик сорока пяти лет с плоским лицом и неподвижными глазами-пуговками, словно отлитыми из свинца.

Несмотря на достаточно солидный возраст, свое звание Хвостов получил недавно, хотя и работал на должности участкового долгое время. Дело в том, что по какой-то причине он не смог окончить школу милиции, и как возвратился из армии старшиной-сверхсрочником, так и прослужил в милиции с этим званием почти двадцать лет.

Почему Хвостов не получил должного образования, никто не знал. Его никак нельзя было назвать тупым или недалеким, скорее наоборот: участковый был проницателен и хитер, как змей. Умел он ладить и с начальством.

Возможно, ему нравилось постоянство в работе, а потому он и не гнался за чинами. Что касается мизерной зарплаты, которая полагалась ему по должности, то этот вопрос его особо не волновал.

Хвостов брал взятки. Об этом знали все старожилы. Но доложить, кому следует, не спешили. При всем том, Хвостов был справедливым человеком. И служил настоящей "крышей" для жителей своего участка.

За небольшую мзду он закрывал глаза на нарушения паспортного режима, выручал пьяниц, попавших в вытрезвитель, изымая бумаги, которые полагалось органам милиции отправлять на предприятие, где работали любители зеленого змия, оберегал старух, торгующих с лотков без лицензии семечками, сигаретами, пирожками и прочая, помогал вернуть права незадачливым автолюбителям… ну и так далее.

Этот перечень можно было продолжать до бесконечности. Трудно представить народ, обобранный родным правительством и разнообразными реформами до нитки, законопослушным и предельно честным по отношению к власть имущим.

Что касается порядка на вверенном ему участке, то здесь все было на уровне. В отличие от остальных районов города, подростки и хулиганы постарше не позволяли на участке Хвостова диких выходок, а тем более драк.

Хвостов с нарушителями спокойствия был беспощаден и руку не сдерживал. Его дубинка многих наставила на путь истинный. Он был очень силен, мужественен, храбр и не боялся никаких угроз. Конфликтовать с Хвостовым не решались даже бандиты.

Что касается воров всех "мастей", то они предпочитали "работать" в других районах города. Хвостов помнил многих "деловых" в лицо, знал, где находятся их "малины", кому они сбывают краденное, и нередко при поимке очередного преступника опережал уголовный розыск.

– Мама… где мама!? – вскричал Андрей.

Хвостов посмотрел на него невыразительным взглядом, помедлил немного и сказал:

– Ты, парень, не шуми. Пойдем со мной…

И Хвостов направился в гостиную. Андрей, мгновенно сняв плащ, который ему дал дворник, и, бросив его на пол возле вешалки, последовал за участковым, наступая ему на пятки; он был готов от нетерпения свалить Хвостова с ног.

В комнате царил хаос. Валялись опрокинутые стулья, на полу лежали черепки от разбитой керамической вазы, одна дверка платьевого шкафа была оторвана, коврик у дивана был скомкан, а старое кресло кто-то разрезал острым ножом и ватная набивка вылезла наружу словно кишки.

По всему видно было, что в гостиной дрались. Но кто и с кем?

– Ты садись, садись, – опередил Хвостов юношу, уже готового засыпать его вопросами. – В ногах правды нет.

Он указал на стул возле круглого массивного стола, оставшегося в наследство от бывшей хозяйки квартиры, и сам сел напротив.

– Где мать? – угрюмо глядя на Хвостова, все-таки спросил Андрей.

Юноша уже начал кое-что понимать, но ему все еще не хотелось верить, что его предположения – страшные предположения – верны.

– Во второй городской больнице, – ответил Хвостов.

– Что с ней?

– Сильно избита.

– Кто это сделал?

– Мне и самому хотелось бы знать. Надеюсь, что вместе с тобой мы сумеем разобраться в этом вопросе.

– Нет, – отрезал Андрей и встал. – Мне нужно идти в больницу, к матери.

– Садись! – повысил голос Хвостов. – Я есть представитель власти, которая ведет расследование инцидента.

Понял? Вот так. А потому давай сначала поговорим.

– Я хочу к матери!

– Экий ты упрямец… Тебя к ней не пустят.

– Почему?

– Она в реанимации, – жестко сказал Хвостов. – Ее жизнь в опасности.

– В опасности?..

Андрей мешком свалился на стул; ему отказали ноги, которые неожиданно стали ватными. Перед глазами все поплыло, в ушах раздался шум, и юноша оперся о столешницу, чтобы удержать вмиг отяжелевшую голову.

– Э-эй, парень, ты что!? – Голос Хвостова доносился как бы издалека. – Кончай эти дамские штучки с потерей сознания. Не хватало мне еще выступить в роли сиделки. Момент…

Он на некоторое время исчез с поля зрения Андрея, а когда вернулся, на лицо и грудь юноши хлынул водяной поток.

– Хватит… – тихо сказал Андрей, отстраняя руку Хвостова с кувшином. – Я в норме…

Действительно, холодная вода почти мгновенно вернула ему способность здраво мыслить и сидеть прямо.

Полуобморочное состояние постепенно возвращалось в неведомые глубины организма, оставляя после себя легкое покалывание в конечностях.

– Ну и ладушки, – сказал довольный Хвостов. – Чаю хочешь? Горячий крепкий чай – лучшее средство от обмороков. Можешь мне поверить.

– Нет. Мне не нужен чай. Я хочу к матери!

– Вот заладил… Я лично доставлю тебя в больницу на своей машине. Но прежде ответь мне на несколько вопросов. И никаких возражений! Таков порядок. Не я его устанавливал, не мне отменять. Это закон. Ты ведь хочешь, чтобы нашли тех, кто избил твою мать?

– Да, хочу. Но почему!?

– Почему ее избили? Какая-нибудь причина всегда есть. Она работает в больнице?

– Медсестрой…

– Вот тебе причина номер один.

– На что вы намекаете? – насторожился Андрей.

– Какие здесь намеки… – Хвостов поморщился, словно ему на зуб попало кислое яблоко. – Понимаешь, парень, иногда сестрички, чтобы по жизни свести концы с концами, а то и разбогатеть, разными таблетками приторговывают. Ну, теми, что выдаются по рецептам с печатью. А те, кто покупают таблетки, люди непредсказуемые. Они такое под кайфом могут вытворить…

– Да вы… вы что!? – Андрей от гнева едва не задохнулся. – Вы не смеете!.. Мама никогда не будет воровать.

А уж продавать наркотики… Нет! Никогда!

– Ты хороший сын, – с одобрением сказал Хвостов.

И внимательным взглядом окинул обстановку квартиры.

– Я с тобой согласен, – продолжил участковый. – Не похоже, чтобы у вас была лишняя копейка. Так что извини, парень. Я всего лишь выдвинул версию. Одну из многих.

– Мне бы в больницу…

Голос юноши предательски дрогнул, а на глаза навернулись слезы.

– Еще пять минут, – Хвостов посмотрел на наручные часы, – и ты будешь свободен. Лады?

– Хорошо, – согласно кивнул Андрей.

И украдкой смахнул слезу со щеки.

– А сам ты, случаем, не балуешься наркотиками? Может, "травку" куришь…

– Я спортсмен, – негромко ответил Андрей. – Нас всегда проверяют на допинг. Так что с этим делом у меня все нормально.

– Спортсмен, говоришь? Это хорошо… И каким видом спорта занимаешься?

– Гимнастикой.

– Видно, что ты парень крепкий, – сказал Хвостов, с одобрением оглядывая ладную фигуру юноши. – Я и сам когда-то… Впрочем, сейчас не до воспоминаний. Ты уж извини, но у меня служба такая – все проверять.

И Хвостов достаточно убедительно изобразил смущение.

– Мне бы хотелось посмотреть на твои руки, – продолжил он, вмиг превратившись из доброго дяденьки в стража порядка с каменным лицом и острым взором. – Будь добр, сними рубаху.

– Зачем? – машинально спросил Андрей, который в этот момент был мыслями в больнице, где его ждала мать.

– Не понимаешь? – прищурился участковый.

– Теперь понял… – кивнул Андрей. – Хотите посмотреть, нет ли следов от уколов.

– Естественно.

– Вы не доверяете мне?

– Что ты, дружочек, конечно, доверяю, – сказал Хвостов. – В какой-то мере… Но я не хочу, чтобы потом меня мучили сомнения. В нашей работе переживания вредны. Они мешают пищеварению и крепкому здоровому сну.

Андрей не стал больше развивать эту тему и быстро разделся до пояса. Хвостов внимательно осмотрел его со всех сторон, в особенности руки.

– У матросов нет вопросов, – прокомментировал он свои умозаключения.

– Я свободен? – спросил Андрей, дрожа от горячечного возбуждения.

– И что вы, молодые, такие нетерпеливые? Ты лучше бы расспросил меня, как все случилось.

– Да, верно… Как это случилось?

– Из рассказа вашего соседа сверху… у него фамилия интересная… – Хвостов наморщил лоб, припоминая.

– Дрыщ, – подсказал Андрей.

– Вот-вот, именно так – Дрыщ… – Хвостов ухмыльнулся; но тут же снова принял строгий и серьезный вид. – Он рассказал, что ранним утром услышал в вашей квартире какой-то шум, крики, затем что-то упало… В общем, Дрыщ был сильно возмущен, а потому спустился этажом ниже, чтобы сделать вам внушение.

– На него это непохоже… – пробормотал Андрей.

– Что? А… Почему непохоже?

– Он не снисходит до таких ничтожно малых личностей, как мы. Скорее пришла бы его жена.

– Вот как раз из-за нее он и отважился на сей "подвиг". Жена чувствовала себя неважно, а шум в квартире этажом ниже не давал ей спать.

– Ее увезли в роддом, – сказал Андрей.

– Ну, тогда понятно… Так вот, Дрыщ спустился на лестничную площадку и наткнулся на каких-то подозрительных парней, стоявших возле вашей двери. Завидев его, они поторопились зайти внутрь квартиры. Наверное, он смекалистый мужик, потому что не стал стучаться в дверь и требовать объяснений.

Дрыщ сделал вид, что идет по своим делам, но когда спустился в подъезд, то сразу же позвонил по мобильному телефону в райотдел милиции…

На лице Хвостова промелькнуло выражение досады.

– К сожалению, – продолжил он, – наряд прибыл слишком поздно. Хулиганы – или кто они там – уже успели уйти.

– Почему – хулиганы? – спросил враждебно Андрей. – Это… это бандиты!

– Откуда у тебя такая уверенность? -Хвостов смотрел на юношу испытующе, остро.

Андрей смешался и опустил голову. Но все-таки нехотя ответил:

– А кто же еще? Хулиганы не взламывают квартир, для того, чтобы избить беззащитную женщину.

– Ты прав… – Участковый задумчиво потер переносицу. – По моему мнению, в вашей квартире побывали не хулиганы и, скорее всего, не воры. Значит… – Он махнул рукой. – А-а… Ничего не значит. Происшествие уже прошло по сводкам, как хулиганка. Поэтому разобраться в этом деле поручили мне, а не следователю или оперативному работнику райотдела.

– Отвезите меня в больницу, – сказал Андрей. – Вы обещали…

Он почти не слушал Хвостова. Ему было наплевать, кто будет расследовать происшествие и чем это расследование закончится. После своих приключений в лесу, у озера, он перестал доверять милиции.

В отличие от участкового, юноша ЗНАЛ, почему и кто избил мать, которая возвратилась с ночной смены на час или два раньше, обеспокоенная отсутствием сына, не отвечающим на телефонные звонки. (Видимо, она почуяла своим материнским сердцем, что с Андреем случилась беда).

И постепенно растерянность уступали место жгучей ненависти. Но теперь она обжигала душу не испепеляющим жаром, а космическим холодом.

В нем крепла уверенность в том, что теперь уже точно пробил его час. ЧАС МЕСТИ. И Андрею совсем не хотелось перекладывать ее на чужие плечи, пусть они и были плечами правоохранительных органов.

– Обещал… – Хвостов забарабанил пальцами по столу. – А скажи-ка мне, мил человек, где тебя носило этой ночью?

Андрей ответил ему долгим равнодушным взглядом. Для него Хвостов уже был в другом измерении; участковый остался в той, прежней, жизни. И юноша не испытывал никакого желания откровенничать с кем бы то ни было. В том числе и с Хвостовым, которого прежде побаивался.

– Что же ты замолчал, парень? – спросил, несколько повысив голос, участковый.

– Я должен увидеть мать, – твердо сказал Андрей. – Сейчас, немедленно.

– Ответь на вопрос.

– Нет! – отрезал Андрей. – Это мое личное дело.

– Было личным. Пока не случилось ЧП.

– Я больше не хочу говорить на эту тему.

Андрей был непреклонен.

– Ты уйдешь отсюда только тогда, когда я разрешу, – играя желваками, сказал Хвостов.

– Вы не имеете права меня задерживать.

– Имею – не имею… Парень, на своем участке я могу поиметь, кого захочу, – жестко сказал участковых.

– Думаю, вы ошибаетесь. Спасибо за предложение подвезти меня к больнице.

С этими словами Андрей подхватился на ноги и мигом выскочил в прихожую, а затем, схватив свое старое пальто, и на лестницу.

– Стой! – закричал Хвостов. – Остановись, черт тебя дери! Иначе посажу в кутузку!

Но в ответ раздался лишь топот ног. Хвостов выругался матерно, сплюнул в досаде и пробормотал:

– Ох уж эта современная молодежь…

Андрей выбежал во двор и увидел Клима, который сосредоточенно исследовал содержимое объемистого пластикового пакета, выброшенного кем-то из жильцов дома в мусорный бак.

– Клим! – позвал он подростка.

– А, это ты…

На скуластом лице Клима появилось выражение сочувствие.

– Ты их видел? – требовательно спросил Андрей.

Клим опустил голову и тихо ответил:

– Ну…

– Узнал?

– А то как же…

– Самурай?..

– Не-а. Его тут не было. Но приходили вощанские, это точно. А верховодил Февраль. Знаешь такого?

– Знаю… – ответил Андрей и до скрежета стиснул зубы.

– Не нужно с ними связываться, Андрюха, – опасливо поглядывая на юношу, сказал Клим. – Это бандюганы.

– Поживем – увидим… Клим, присмотри за квартирой. Мне нужно в больницу, к маме.

– Все будет в ажуре. Не беспокойся.

– И еще одно: ментам не рассказывай ничего. Даже если они наедут на тебя по полной программе.

– За кого ты меня принимаешь!? – возмутился подросток. – Я себе не враг. Иначе бандиты меня разрежут на кусочки.

– Пока, – глухо сказал Андрей. – Когда вернусь домой, не знаю. И не забывай, о чем я тебе говорил…

Андрей инстинктивно оглянулся. В кухонном окне его квартиры торчал совершенно неподвижный Хвостов.

Он был виден по грудь и казался бронзовым бюстом.

Юноша развернулся и бросился бежать в сторону автобусной остановки.

Волкодав

Кто сидел в засаде хотя бы на медведя, тот знает, как тревожно бьется сердце. И пусть ты проделывал это много раз, все равно встреча с хищником, славящимся своей непредсказуемостью, вызывает вполне обоснованное волнение и опаску.

А что говорить об охоте на двуногого зверя, которого не могли завалить лучшие охотники ГРУ… Кроме всего прочего, Анубис был мастером рукопашного боя; притом, по словам людей, знающих его не понаслышке, в этом деле равных ему было мало.

С такими нехорошими мыслями и тревогами я затаился внутри детского домика, скукожившись, как младенец в чреве матери, и ждал… чего? А фиг его знает.

Впервые за годы службы в диверсионном подразделении специального назначения я не знал, как поступить.

Пусть я уже не числился в боевых порядках "конторы", но ведь определенные навыки остались. И силенок еще хватало.

Но толку с этого… Мне не хватало главного, к чему я привык в армии – приказа. Дай мне кто-нибудь сейчас команду взять Анубиса, я бы не колебался ни секунды.

Большую часть своей сознательной жизни я был солдатом, подчиненным, которого вели и направляли отцыкомандиры. Поэтому в сложных ситуациях без четкого и ясного приказа я иногда терялся и поступал, как гражданский человек – сомневался, анализировал, размышлял, топтался на месте, вместо того, чтобы действовать быстро и решительно.

Приказ командира в армии – это святое для подчиненного. Умри, но выполни. И перед Господом за свои деянии уже будешь отвечать не ты, а начальник, пославший тебя на задание. Без такого груза солдату гораздо легче идти в бой.

Солдат – безгрешная душа. Недаром издревле говорят, что погибший на поле брани служивый попадает прямиком в рай.

А я лежал в домике и думал, что пока даже райские кущи меня не прельщают. Я еще на этой земле не пожил, как следует. Разве можно назвать жизнью мою армейскую одиссею?

Брать или не брать? Вопрос стучал в моей башке даже не одним молотком, а целой кузницей. А если брать, то зачем? Чтобы сделать услугу своей бывшей "конторе"?

Еще чего! Глупее идеи не придумаешь. Что если Анубиса уже простили – такое случалось – и он работает по заданию ГРУ? И попадешь ты тогда, братец Волкодав, в аховое положение. А по-простому, по народному – мордой в кисель во время праздничного застолья.

Ладно, брать не будем. Тогда на кой я вышиваю за Анубисом по городу, как легавый пес за дичью?

Взыграли инстинкты? Фас, борзой, фас! Тьху…

Черт бы побрал мою дурацкую натуру! И мою судьбу. Всегда так: если с неба падает кирпич, то обязательно на мою голову, а если плывет бутерброд с маслом и черной икрой – то можно не сомневаться, что мимо моего рта. Как говаривал Ерш – карма.

Ерш, Ерш… где ты сейчас, дружище? Живой ли? Вот с кем бы пойти в разведку. Или, например, выслеживать Анубиса. Тогда шакалу точно была бы крышка.

Помечтай, братец Волкодав, помечтай, пока в сознании…

Но все-таки, что же мне предпринять? Продолжить слежку? Теперь это очень опасно. Анубис знает, что на него охотятся. А значит держать его на поводке не легче, чем поймать голыми руками электрического угря.

Отпустить к чертовой бабушке? Пусть погуляет на свободе и успокоится. А там…

Что – там? А ничего. Потом Анубиса не достанешь. Забьется в свое логово – и привет. Отбойным молотком не выковыряешь.

Он как будто мне и ни к чему, если бы не одно "но". Которое заключалось в том самом прилизанном молодом человеке, приходившим ко мне в компании "быков" с предложением купить магазин на Левобережной.

Эти от меня не отстанут. На сей счет у меня сомнений не было.

В городе явно затевалась какая-то интрига. Я, конечно, не ахти какой стратег и разгадывать шарады подобного рода не умею, – тут нужен ум покрепче.

Но убийство Висловского и коммерческого директора номерного предприятия, по здравому размышлению, случайностью не назовешь.

Да, Анубис мог таким образом заметать следы. И мог отправить вперед ногами Висловского. Он не представлял для него никакой ценности. И самое главное, случись чего, не смог бы удержать язык на привязи.

Другое дело коммерческий директор. Это была серьезная фигура, притом даже не городского, а областного масштаба.

Будь он болтуном или слабым человеком, такой ответственный пост, связанный с большими деньгами, ему бы не доверили. Я совершенно не сомневался, что расколоть коммерческого директора было практически невозможно. Не тот кадр.

А его убили. Несмотря ни на что. Значит, судьбу коммерческого директора решили давно. Мое посещение дачи Висловского лишь ускорило этот необратимый процесс.

Кто принял такое решение? Это можно было только гадать. И я почему-то не думал, что главную скрипку в этом мутном деле играет Анубис. Он всего лишь хороший исполнитель.

Конечно, все это мои догадки и предположения. Чтобы найти точный ответ на все вопросы, связанные с коммерческим директором, нужно знать его подноготную. И в первую очередь связи.

Кто за ним стоял и кого он поддерживал? Кто его самого держал на плаву, и кому перепадала львиная доля больших денег, которыми он ворочал в тени? Что это так, я мог бы побиться об заклад.

Но информацию на коммерческого директора мне не добыть никогда. Скажем так – в полном объеме. Это прерогатива спецслужб, обладающих практически неограниченными возможностями. А я уже выпал из этой сферы.

Но про то ладно. Пусть все эти пауки грызутся в своей банке за место под солнцем. Меня их грязные игры не касаются.

Меня волнует лишь моя судьба. И жизнь. Которая, как я уже понял, висит на волоске.

Может, продать магазин? Ну его… Жизнь дороже денег. Даже очень больших. Но с другой стороны обидно.

Еще как обидно.

Ты работал днями и ночами, крутился, словно вьюн на сковородке, отмахиваясь от конкурентов, налоговиков, пожарных, вечно голодных ментов и прочая, сделал все в лучшем виде, а тут пришла какая-то мафиозная сволочь и хочет жировать на готовеньком. Притом практически на дармовщину.

Но если я даже соглашусь на условия, так сказать, противоположной стороны, легче от этого мне не станет.

Не станет и безопасней.

Анубис, этот упырь, жаждет крови. Моей. Потому что, насколько я его знал, он не успокоится, пока не найдет человека, подсматривающего за сборищем на даче Висловского.

А в том, что он, в конце концов, меня вычислит, я не сомневался. Не тот это кадр, чтобы останавливаться на полпути и оставлять недоделанную работу.

К тому же, найти меня не так уж и сложно. Наш городишко – не столица, в которой населения больше десяти миллионов человек. А если учесть, что Анубис обладает аналитическим складом ума, то и вовсе хреново.

Короче говоря, куда не кинь, везде клин. Я загнан в угол, и нужно включаться в игру на полную силу. Увы, безмятежные – относительно безмятежные – деньки закончились…

Тихие хлопки в подвале были едва слышны. Их было три, быстро следующих один за другим.

Несмотря на позднее время, по улицам ездили автомашины, создавая определенный звуковой фон, где-то громко играла музыка, лаяли псы, кто-то пробовал по пьянке голос, пытаясь исполнить на "бис" попурри из блатных песен…

В общем, город и ночью спал беспокойно, как нервнобольной.

Так что услышать возню в подвале было довольно проблематично. Но я все время держал уши, как локаторы, а потому хлопки отразились даже не в ушных раковинах, а в мозгах.

Блин! Эти два идиота, топтуны хреновы, все-таки полезли в подвал. Разве так поступают опытные наружники? Интересно, кто все-таки вел Анубиса? Какая-то спецслужба или братки из конкурирующей организации? Трудно сказать…

Значит, он их угрохал. Как птенчиков. Влет. Правда, сработал не очень чисто. Для такого аса, как Анубис, три выстрела для двух клиентов все же многовато. Тем более – из засады. Стареешь, шакал…

Все это так, но как мне поступать дальше? Что если Анубис не пойдет дворами, а возвратится прежним путем? Я ведь раздвоиться не могу.

Я почувствовал, что меня прошиб пот. Положение и впрямь было аховым.

Не в силах справиться с волнением, я покинул свой наблюдательный пост и вылез из домика. Выползал я наружу, как рак – на четвереньках и пятясь назад. В этот момент меня можно было взять голыми руками.

Как оказалось, свой нехитрый маневр я выполнил вовремя. Раздался чуть слышный скрип, затем металлический стук сдвигаемой решетки, и темная человеческая фигура отделилась от стены трехэтажки, чтобы тенью скользнуть к ближайшим деревьям.

Моб твою ять! Дождался… Этот гребаный шакал, этот сын змеи и ехидны Анубис направлялся в мою сторону! Похоже, у нас мысли работали в одной фазе; ему тоже приглянулся детский домик как отличное укрытие.

Наверное, Анубис решил минуту-две понаблюдать за окрестностями, пользуясь надежной крышей, – не поднимется ли шум из-за топтунов, и нет ли у них помощников на этой стороне дома.

Верное решение, подумал я. Спешка до добра никогда не доводит. Тем более в таком архиважном деле, как спасение собственной жизни.

Но все это хорошо, однако куда мне деваться? Анубис уже в десяти шагах от домика, он насторожен и чуток, как зверь, вышедший на охоту, а я просто не имею возможности ни убежать подальше, ни спрятаться хотя бы за песочницу с горой недавно привезенного песка.

Хорошенькое дельце: у шакала ствол, а я голый, как младенец. Все, хана тебе, братец Волкодав.

Допрыгался. И все из-за чрезмерного любопытства.

Ну ушел бы Анубис из ресторана – и ладно, пусть его. Так нет же, захотелось вспомнить свое героическое прошлое. Плохая попытка с хреновыми средствами. Идиот…

Но нужно что-то решать, а не посыпать в отчаянии голову пеплом сгоревших надежд. Пригнувшись, Анубис ступает совсем неслышно и вот-вот приблизится вплотную к моему убежищу.

Все будет, как в сказке, коль уж мы играем в свои игры на детской площадке: "Тук, тук! Кто в тереме сидит?

Это я, мышка-норушка по кличке Волкодав…" Моб твою ять!

Я сделал единственное, на что у меня оставалось время – спрятался за домик и затаил дыхание. Авось, пронесет.

Может, Анубис посидит, посидит внутри крохотного сооружения – и свалит без лишних смотрин и проверок. Ему ведь сейчас нельзя долго задерживаться на одном месте.

Нет, не пронесло. У этой сволочи нюх как у его тезки-шакала.

Анубис нагнулся и уже намеревался нырнуть внутрь домика, что у него получилось бы куда быстрее, нежели у меня (он был небольшого роста, худощавый и юркий), но вдруг на какое-то мгновение застыл в позе, которая очень даже меня устраивала.

Поза в народе называется "зимней стойкой шофера"… не буду объяснять, что это значит. У нас теперь автолюбителей пруд пруди.

Он меня почуял. Уж не знаю, как – я даже затаил дыхание. Возможно, он услышал биение моего сердца. Что было в принципе невероятно, но не исключалось.

То, что он меня вычислил, я понял не только благодаря интуиции, но и увидел. Стены домика представляли собой деревянную решетку и сквозь ячейки фигура Анубиса и лицо просматривались в деталях.

Дело в том, что в доме, который стоял напротив трехэтажки, где Анубис расстрелял топтунов, в одном из кухонных окон неожиданно зажегся свет. Наверное, кому-то захотелось на ночь глядя подкрепиться. Или попить кваску с похмелья.

Луч света падал на физиономию Анубиса, которая показалась мне ожившим черепом. Его глаза горели красным огнем – как у вурдалака. Казалось, что они прожигали хлипкую деревянную конструкцию насквозь, словно на их месте были лазеры.

Неужели он меня увидел? Нет, это невозможно!

Впрочем, видит – не видит, сие мне без разницы. Я уже не сомневался, что избежать жесткой силовой конфронтации мне не удастся. Или он меня – пулей, или я его… – чем? А хрен его знает.

Я выкатился из-за стенки домика кубарем; вставать на ровные ноги было недосуг. Анубис рванулся в сторону, при этом пытаясь поднять пистолет, который держал в руке (осторожный, гад!), но уж больно в неудобном положении он оказался.

Особо мудрить мне было недосуг. Но я все-таки сумел сделать то, на что даже не надеялся: резкий выпад ногой из положения лежа – и пистолет выпорхнул из рук Анубиса как воробей.

Вскочили на ноги мы одновременно. И началась рукопашная, безмолвная и жестокая, когда побежденный должен стать мертвецом.

Наверное, со стороны интересно было бы наблюдать за двумя темными фигурами, которые дрались в таком бешенном темпе, что в глазах рябило.

Я, как и Анубис, работал практически на одной интуиции, подтвержденной отменной техникой. А по-иному в темноте и не получится. Выпад противника ты не видишь, только предугадываешь.

Первые атаки закончились ничем: Анубис попытался пойти на сближение, но я встретил его ударами ног, которые он успешно сблокировал. Видимо его кавалерийский наскок был рассчитан на человека, менее обученного разным убийственным премудростям, и он хотел закончить дело как можно быстрее.

Но, получив квалифицированный отпор, Анубис изменил тактику. Похоже, он сообразил, что встретил коллегу, натасканного в той же псарне, что и он сам. А это уже совсем другой компот.

Теперь он начал "танец". Это когда противника пытаешься прощупать на разных дистанциях, не входя в длительное соприкосновение.

В таких вариантах идет проверка реакции. И оставляется "окошко" для коронного, а значит смертельного удара, когда какая-то зона не подвергается атакам – чтобы усыпить бдительность противника.

Анубис был не быстрее меня в исполнении приемов, но шустрее. Подобный нюанс непосвященному в боевые единоборства человеку объяснить трудно, но это именно так. А если сказать проще, то двигался он словно вихрь, а вот бил с обычной для нормального человека скоростью.

Реакция у него была потрясающей, но все-таки силенок я имел побольше. В чем ему и довелось убедиться, когда я, поставив блок, нанес ребром ладони удар по его ключице.

Шакала спасла от увечья случайность – в момент исполнения приема он споткнулся о песочницу и упал.

Потому моя ладонь пошла за ним вдогонку, что значительно ослабило эффект удара.

Он издал приглушенный стон, но затем не вскочил на ноги, а взлетел, вспорхнул над песочницей как большая хищная птица, сделав машущее движение руками – словно крыльями. И немедленно обрушился на меня в каком-то немыслимом прыжке.

Будь я менее тренированным, тут бы мне и каюк. Железные пальцы Анубиса впились в мое горло с явным намерением разорвать глотку.

Это был очень опасный прием – смесь стилей "тигра" и "змеи". Я видел его в классическом варианте только однажды – в исполнении Ерша.

Нас (то есть, диверсантов-ликвидаторов) тоже учили чему-то подобному. Но это была жалкая пародия на классику. Исполнение приема в спецназовском варианте уповало на грубую силу, тогда как настоящая "тигрозмея" предполагает молниеносность и резкость завершающего движения.

Анубис явно учился не у китайцев. Он использовал только силу. От чего мне, в общем-то, было не легче.

Его пальцы были даже не из мягкого железа, а стальные.

Мышцы шеи среагировали как и должно. Задыхаясь и терпя сильную боль, я провел единственно верный в такой ситуации прием – двумя ладонями резко хлопнул по ушам Анубиса.

Смертельная опасность удвоила мои силы; не знаю, разорвались ли у него ушные перепонки, но Анубис коротко вскрикнул и, разжав свой стальной захват, отпрянул назад.

Я невольно восхитился им. Другой на его месте завизжал бы как заяц-подранок и закружил на месте, словно волчок, зажимая уши руками. Но Анубис был сделан совсем из другого теста.

Пока я наслаждался выигранным раундом, казалось бы поверженный шакал бросился вперед и с большой силой вогнал свой кулак мне под дых. А затем, попробовав на крепость мой подбородок (хорошо, что левой рукой), он бросился бежать, и исчез с моего поля зрения так быстро, будто его нечистый прибрал.

Сознаюсь – он поступил мудро. Его удары лишь немного выбили меня из колеи, но добавили злости и яростного желания разорвать врага на части.

Анубис хорошо понимал мое состояние, а потому не стал испытывать судьбу. Скорее всего, он просто был не в форме. К тому же, шакал по технике ведения боя понял КТО перед ним.

Спецназовец ГРУ – это не просто специалист по рукопашному бою. Это разрушительное и смертельно опасное оружие. Анубис быстро сообразил, что может этот бой выиграть, но может и проиграть.

А такой поворот как раз и не входил в его планы. И он не сбежал, а всего лишь отступил. Что и довел двумя ударами в живот и челюсть. Таким образом он дал мне знать, что еще не все кончено и наша следующая встреча обязательно состоится.

Когда? Это вопрос. На который пока ни он, ни я не были готовы ответить…

Отряхнувшись и подобрав оружие Анубиса, я медленно побрел в сторону улицы. Шакала я не боялся, но на всякий случай проверил магазин пистолета.

И удовлетворенно хмыкнул: там не хватало всего трех патронов. Из тринадцати. Это был девятимиллиметровый "ЗИГ-Зауэр" Р228, очень изящная и надежная модель. (К слову, у нас достаточно редкая).

Выбрасывать пистолет я не стал, хотя на нем и висели три трупа (а может и больше). Мне уже надоело изображать из себя беззащитного кролика, которого ловят сетями, травят собаками и заливают норы водой, чтобы выгнать под выстрел.

Над головой распростерлись черные крылья ночи. С высоты на меня холодно и безразлично смотрели тусклые звезды.

Мысль, которая в этот момент бродила по отсекам моего мозга, опустошенным огромным напряжением смертельной схватки, была самая, что ни есть, тривиальная: "Поскорее домой, на горшок и в постель…".

Андрей

Больница была старой, ветхой и насквозь пропахшей карболкой и химическими средствами от насекомых.

Ее пытались поддерживать в более-менее нормальном состоянии, но косметические ремонты только усугубляли метастазы разрухи, вырывающиеся наружу обвалившейся штукатуркой, щербатыми ступеньками и протекающей крышей.

Палат не хватало, и больные лежали даже в коридорах, тоскливо поглядывая на снующих туда-сюда санитарок и медсестер. Персонал больницы не мог похвалиться молодостью и резвостью, а потому то там, то сям слышались зовущие оклики, которые длились достаточно долго.

Из-за этого в коридорах больницы всегда стоял гул, больше похожий на многоголосый стон.

Андрея в реанимационное отделение не пустили.

Сначала на его пути стала санитарка, тетка неопределенных лет с рыжей "химкой" на голове. А затем к ней подключился и врач.

Это был рано располневший светловолосый молодой человек, с ярко-красными, словно накрашенными, губами и безмятежными водянисто-голубыми буркалами прожженного циника.

– Нельзя, – отрезал он, глядя на Андрея пустым, ничего не выражающим взглядом.

– Почему!? – с отчаянием в голосе спросил Андрей.

– Потому, – ответил врач. – Видишь табличку – "Посторонним вход воспрещен"?

– Я не посторонний!

– Знаю, ты это уже говорил. Сочувствую. Но порядок есть порядок. В реанимации три человека. Все в тяжелом состоянии. Занесешь какую-нибудь инфекцию – и привет. Им и так плохо.

– Но я хочу ее увидеть! Очень хочу…

– Увидишь. Потерпи.

– И сколько я должен терпеть? – пошел на попятную Андрей.

– Сколько нужно. Но я думаю, что не менее суток.

– Скажите… а как она там?..

– Если честно, то неважно. Но ты не отчаивайся. У тебя мать – женщина крепкая. Уверен, что все будет в порядке. Она обязательно выздоровеет.

– Может, ей чего принести? Минеральной воды, кефира… или печенья…

– Пока не нужно.

– Я буду ждать здесь, – угрюмо кивнул Андрей на стулья в "предбаннике" – квадратной комнате для посетителей.

– Жди…

Врач безразлично пожал плечами и удалился. Андрей сел на стул в углу возле входной двери и задумался.

Он еще дома понял, что в квартире побывали бандиты Самурая. Они искали его, чтобы отомстить за свое поражение.

Андрей не мог знать, что сталось с Февралем и теми бандитами, от которых его спас странный дворник из психушки. Кто-то из них вполне мог отправиться в мир иной, вспомнил юноша его мышцы, напоминающие стальные канаты.

Дворника Самурай вряд ли сможет найти, а вот Андрея отыскать легко. Это юноша понимал отчетливо.

Но страха в его душе не было. Сверху она закаменела, покрылась панцирем, но внутри ее горела жажда мести. Ненависть к тем, кто поднял руку на мать, была настолько сильной, что временами ему хотелось рычать от бессильной ярости.

Андрей просидел в полной неподвижности до четырех вечера. Мрачные мысли отделили его от окружающего мира непроницаемой стеной, он ничего не видел и никого не слышал.

Люди приходили и уходили, о чем-то разговаривали, больные, идущие на поправку, жевали принесенные деликатесы и радовались скорой выписке, а юноша как уставился неподвижным, полыхающим адским пламенем, взглядом в одну точку, так и держал ее на прицеле все эти часы, словно пытаясь прожечь противоположную стену насквозь.

Ближе к вечеру комната для посетителей стала пустеть. Были заняты лишь стулья возле Андрея. Там сидели двое стариков – похоже, муж и жена – и о чем-то неторопливо вполголоса беседовали.

Увлеченные разговором, они совершенно не обращали внимания на Андрея. Угол, где он сидел, был освещен слабо, а потому юноша никому не бросался в глаза.

Неожиданно на лестнице раздались громкие голоса, и в комнату вошли два парня с большим пластиковым пакетом в руках. Один из них, с руками в наколках, приблизился к двери, на которой было написано "Реанимационное отделение" и нажал на кнопку звонка. Он не звенел, а тихо играл какую-то мелодию.

Дверь отворилась, и на пороге стала уже знакомая Андрею санитарка с рыжими буклями на голове.

– Чего надо? – спросила она неприветливо.

– Слушай, мать, нам бы кореша навестить, – сказал один из пришедших.

– Не положено, – отрезала санитарка.

– Ну ты, блин, даешь… Как это – не положено? Кем не положено?

– У нас такой порядок. И нарушать его нельзя.

– Во базар… Чтоб я сдох. А харчи можно передать?

– Это вам может сказать только дежурный врач.

– Тогда зови. Побазлаем и с врачом. Как он, мужик клевый?

– Сейчас кликну, сами увидите, – уходя, неприветливо ответила санитарка, и дверь закрылась на замок.

– Ну, бля, и мымра… – сказал второй.

Пока первый разговаривал с санитаркой, он рассматривал какие-то плакаты, призванные украсить комнату для посетителей.

– Ага, – подтвердил его приятель. – Ржавчина. Ее бы на цепь…

И они расхохотались.

Только теперь Андрей очнулся от заторможенного состояния и перевел взгляд на новых посетителей. Их голоса показались ему знакомыми.

Какое-то время он присматривался к ним, и вдруг почувствовал, как в жилах забурлила кровь, а до этого вялые мышцы налились силой.

Андрей узнал их. Это были люди Февраля: водитель – по национальности, скорее всего, татарин, и боец из вощанских, которого кликали Шаман. Он был татуирован с ног до головы. Шаман ходил у Февраля в первых помощниках.

Они пока не узнавали Андрея, так как были заняты разговором с санитаркой. Но она ушла, а потому юноша низко склонил голову и подпер ее кулаками. Просто встать и уйти он не мог и не хотел.

Однако ни татарин, ни Шаман не обращали на других посетителей ни малейшего внимания. Они говорили о чем-то своем, отвернувшись от Андрея.

Наконец появился и дежурный врач. Это был все тот же полный молодой человек.

– Нельзя, – сказал он категорически.

Наверное, это была его главная обязанность в реанимационном отделении – отваживать чересчур настойчивых посетителей. Притом ключевое слово "нельзя" вылетало из его уст совершенно автоматически.

– Слышь, братан, – обратился к нему татарин. – А как насчет харчей? Мы тут принесли Коляну пошамать.

Колбаска, апельсины, пирожные… Он сладости обожает.

– Какая колбаска!? Вы что, мужики, до сих пор не врубились? У него челюсть в четырех местах сломана. И половины зубов нету. Ваш Колян будет сидеть на манной каше как минимум месяц.

– Бля-а… – протянул озадаченный Шаман. – Ну, Колян попал…

– Ага, – мрачно подтвердил татарин. – Влип, как муха в свежее дерьмо. И все из-за того фраера…

Шаман злобно покривился; они с пониманием переглянулись.

– Ничего, – сказал Шаман, – у него все еще впереди. Пусть побегает…

– Ко мне вопросов нет? – спросил врач. – Тогда я пошел. Извините – дела…

– Вопросов больше не имеем, а вот разговор есть, – сказал Шаман, понижая голос.

– Я вас слушаю, – вежливо сказал врач.

Похоже, он с первого взгляда определил, что это за "посетители" пожаловали в больницу. А потому вел себя насторожено и сдержано.

– Мы тут посоветовались и решили, что для скорейшего выздоровления Коляна обязательно нужен подогрев, – пробубнил Шаман. – Держи… – Он ткнул в руки врача конверт. – Здесь триста, "зеленью". Будет все в ажуре – получишь еще.

– Спасибо, – оживился врач, суетливо пряча конверт в карман халата. – Не беспокойтесь, уход и лечение обеспечим на высшем уровне.

– Смотри, – с угрозой сказал татарин. – Теперь ты за Коляна в ответе.

– Я понимаю…

Андрей не стал больше слушать разговор бандитов Самурая с врачом. Он решительно встал и вышел на лестницу. Краем глаза юноша увидел, как вытянулась скуластая физиономия татарина, который в это время обернулся. Похоже, бандит его узнал.

Решение вызрело, пока татарин и Шаман разговаривали с дежурным врачом. Ненависть на бандитов, избивших мать, искала выхода.

И теперь Андрей знал, что ему делать дальше…

Больница была четырехэтажной. Реанимационное отделение находилось на втором этаже вместе с хирургией. В комнату для посетителей нужно было подниматься по лестнице запасного выхода, со стороны двора.

Андрей знал, что внизу, на первом этаже, висит на стене пожарный щит. К нему он сразу и направился, едва покинул комнату для посетителей…

Юноша оказался прав – его заметили. Спустя считанные секунды послышались оживленные голоса татарина и Шамана, а затем раздался топот ног; они спускались вниз бегом, перепрыгивая через ступеньки.

Андрей стоял, затаившись под лестницей. В руках он держал огнетушитель старой конструкции – длинный тяжелый баллон.

Первым внизу очутился Шаман. Это был здоровенный бугай с квадратной головой и внушительными бицепсами. Юноша и хотел, чтобы это было именно так.

Андрей ударил огнетушителем, не придерживая руку. Баллон попал Шаману по физиономии. Послышался хруст сломанных костей, и туша бандита грузно завалилась назад, на бегущего следом дружка. В одно мгновение его лицо залила кровь из расплющенного носа, и он потерял сознание.

Отбросив в сторону баллон, который вдруг зашипел и начал плеваться ржаво-желтой пеной, Андрей, как дикая кошка, бросился на опешившего татарина.

Второй бандит был похлипче, нежели Шаман. Ростом он тоже не вышел. Но Андрею в этот момент было все равно с кем драться. Будь на месте татарина какой-нибудь богатырь, юноша все равно схватился бы с ним не на жизнь, а насмерть.

Андрей не стал бить татарина кулаками. Он сделал так, как его учил Дрозд – скрюченными и напряженными до стальной твердости пальцами правой руки резко и с оттяжкой провел по физиономии противника. Это был удар "тигровой лапой".

Четыре глубокие красные борозды прочертили левую щеку и лоб татарина. Он уже готовился дать отпор Андрею и даже успел сунуть правую руку в карман – наверное, чтобы достать нож или пистолет.

Но не успел. Вскрикнув от резкой внезапной боли, татарин отшатнулся назад и попытался протереть глаза, которые начала заливать кровь из ран.

Эта заминка оказалась для него губительной. Андрей не дал ему опомниться.

Юноша вложил всю свою силу, помноженную на дикую, безумную злобу, в один единственный удар, который пришелся в подбородок противника.

Татарина отбросило к перилам, затем он подкатил глаза под лоб и, медленно подгибая колени, опустился на тушу своего дружка…

Андрей шел по улицам города, не замечая ничего вокруг. Красная пелена застила глаза, а в груди попрежнему бушевала буря.

Стоя над поверженными бандитами, он готов был размазать их по ступенькам. Андрей уже нагнулся, чтобы поднять все еще бормочущий огнетушитель и добить обеспамятевших врагов. Ничто не сдерживало его в этом диком садистском желании. Он просто не понимал, что делает.

Неожиданно вверху, на втором этаже, раздался испуганный вскрик и грубый женский голос прокаркал:

– Изверг! Ты что делаешь!? Ой, убили!.. Люди-и, помогите-е-е!

Андрей опомнился мгновенно. Он даже не стал смотреть вверх, потому что сразу сообразил, кто там вопит на лестничной площадке второго этажа.

Это была рыжеволосая санитарка. Ее голос напоминал рев охрипшей сирены. Еще немного, и сюда сбегутся не только врачи и медсестры, но и больные.

Отбросив огнетушитель в сторону, Андрей выбежал на улицу, и постарался как можно скорее убраться с территории больницы…

Андрей шел, и его переполняла злоба на бандитов Самурая. Это из-за них он не смог повидаться с матерью.

Куда бы он ни пошел, всегда эти проклятые уроды стоят поперек его пути.

Нет, так не должно продолжаться! Или он, или Самурай. Другого не дано.

Андрей понимал, что его решение безумно, глупо, но своим, уже не детским, умом он отдавал себе отчет в том, что по одной дорожке ему и Самураю не ходить.

Юноша точно знал, что он приговорен. А потому или должен держать бой, или нужно бежать из города куда подальше.

Но как убежишь, если мать в больнице? Он ей нужен, она без него просто зачахнет. В этом Андрей был уверен.

Только теперь Андрей с отчетливой ясностью увидел внутренним взором всю ту безграничную, жертвенную любовь, которую мать испытывала к нему.

Он и раньше это знал, но не придавал большого значения. Жизнь несла его по своим быстротекущим волнам, и некогда было разбираться в ее тонких проявлениях.

Андрей не мог оставить мать одну, не имел права.

Юноша шел к Дрозду.

Волкодав

Спал я, как убитый. Мне даже сны не снились. Как зашел в квартиру, как упал на постель полураздетым, так сразу и провалился в черный омут тяжелого забытья.

Мне даже есть перехотелось, пока я ехал домой на перекладных – к сожалению, такси поймать не удалось, и я трясся сначала в трамвае, а затем меня подвезла машина "Скорой помощи" из гаража психиатрической больницы.

Перед тем, как поймать "скорую", я позвонил по телефону-автомату в милицию и сообщил о двух трупах в подвальном помещении трехэтажки. На вопрос дежурного "Кто говорит?", я ответил просто и незатейливо – "Доброжелатель".

Водитель "Скорой помощи", который, похоже, "левачил", попался мне чересчур говорливый. Он балаболил всю дорогу, не переставая, но я отвечал ему лишь краткими фразами – для поддержки разговора. Иван Петрович (так его звали) вывалил мне такой ворох нужных и ненужных сведений, что у меня голова пошла кругом.

Он рассказал мне про свою жену, детей, невестку, соседей, затем перебрался на врачей психбольницы и медсестер, потом стал живописать психов и какого-то дворника… Короче говоря, я едва сам не чокнулся от его трандежа, пока он довез меня до моего дома.

Такому бы кадру поступить ведущим на телевидение. Ведь он, судя по его разговорам, крупный специалист по психам. Шоу было бы – закачаешься. Конгломерат программ "Империя страсти", "Большая стирка",

"Окна" и "Свобода слова".

Да, есть у нас на Руси еще не открытые таланты…

Заплатил я Ивану Петровичу щедро. Конечно, я не меценат, но талантливых людей нужно поддерживать. И защищать. Пусть хоть деньгами заткнет рот своей жене, которая, по его словам, не умолкает с утра до вечера ни на минуту.

В общем, не хилая парочка. Если у Ивана Петровича язык как помело, то можно представить, что за птица его дражайшая половина…

Утром я почему-то проснулся очень рано и от нечего делать с тяжелой головой приперся на работу до прихода Марьи.

Позавтракал я куском засохшей до каменной твердости колбасы, которая не столько меня насытила, сколько вызвала приступ сильной жажды. Сидя в машине, я с тоской посматривал на проплывающие мимо киоски с прохладительными напитками. Увы, в это ранний час все они были закрыты.

Я уже намеревался заехать по дороге в какую-нибудь круглосуточно работающую забегаловку, чтобы утолить жажду пивом и немного подлечить голову чем-нибудь покрепче, но тут меня тормознул автоинспектор. Глядя на его упитанную красную рожу размером семь на восемь, восемь на семь, я с тоской подумал, что день начинается хуже некуда.

Подумал – и как в воду посмотрел.

Инспектор оказался старым дорожным волчарой, ходячим рентгеном, который видит нашего братаавтомобилиста насквозь. Скорее всего, по радужной оболочке моих глаз он сразу определил, сколько я принял вчера на грудь и что пил.

Не говоря лишних слов, он достал импортный газоанализатор, и вежливо вручил мне его с таким видом, будто это была верительная грамота иноземного посла. В ответ (тоже без лишнего базара) я достал из кармана новенькую сотку "зеленью" и, обернув хрустящей бумаженцией стеклянную трубочку приборчика, не менее любезно вернул его обратно.

Сыграв свои роли в этом дорожном театре, мы разошлись в разные стороны: инспектор – с сознанием выполненного долга, а я – с больной головой, которая стала совсем плоха от непредвиденных расходов.

В общем, когда я уселся в свое рабочее кресло, настроение у меня было хуже некуда. Тем более, что в холодильнике не оказалось даже минералки.

И в этот момент зазвонил телефон. Я посмотрел на него как на врага народа, и с отвращением поднял трубку. Какой идиот может звонить в такую рань!?

Обычно уважающие себя бизнесмены появляются на рабочем месте не раньше десяти утра, а сейчас стрелки часов показывали половину девятого. Наверное, кому-то очень не терпится…

Голос в трубке показался мне знакомым, но я поначалу не мог сообразить, что хочет некий господин без имени на другом конце провода. Нет, все-таки правду говорит медицина, что каждый стакан водки убивает в мозгах миллионы нейронов.

Не знаю, так ли это, но в моей голове и впрямь был бардак. К тому же, до сих пор болело горло и мышцы шеи, а синяки от пальцев Анубиса на кадыке я не смог загримировать даже патентованной французской пудрой, которую забыла у меня одна из моих подружек.

– Кто говорит!? – наконец рявкнул я в трубку, не выдержав несколько затянувшегося вступления.

– Мы с вами уже встречались…

Голос был похож на елей, смешанный с толченым стеклом.

– Где?

– У вас в кабинете.

– Послушайте, хватит говорить загадками! Кто вы и что вам нужно?

– Мы с вами вели переговоры по поводу продажи магазина на Левобережной…

– А-а…

Меня, наконец, осенило. Оказывается, похмелье действует на некоторых, как возбуждающее средство – урезает сон до минимума.

На другом конце провода был прилизанный молодой человек, гужевавший вместе с Анубисом в "Третьем Риме". Похоже, утренний сон и у него не задался.

Впрочем, я не исключал и тот вариант, что "мистер Смерть", получив от меня по соплям, в ярости вознамерился закончить свои дела в нашем городе как можно быстрее.

После убийства топтунов, а в особенности после фиаско во время схватки, он понял, что по его следу идут серьезные люди. И решил форсировать события. Собственно говоря, и я поступил бы на его месте точно так же.

Одним трупом меньше, одним больше – какая разница?

– Ну и что? – спросил я намеренно грубо.

– Я хочу услышать, что вы решили.

– Хочешь услышать? Тогда слушай: а не пошел бы ты, и твои козлы вместе с паханом!..

Я высказал ему все, что у меня на душе накипело. Притом в весьма доходчивой форме. С образными выражениями, которые можно смело считать народной мудростью.

– Все, отбой, – сказал я, запыхавшись от усердия в словоизвержении. – И мой вам совет – не попадайтесь мне на пути. Сомну.

С этими словами я швырнул трубку на рычаги и в ярости вскочил на ноги.

Ну что это за драная демократия!? Каждая сволочь с накачанными бицепсами может творить любые беззакония, а органы правопорядка лишь занимаются фиксацией преступлений. И то не всех и не всегда.

Бардак, моб твою ять!

Конечно же, они придут по мою душу. Кто бы сомневался…

Приходите. Я вас жду, господа хорошие. Но на этот раз я поступлю с вами как с самыми злейшими врагами.

Так, как это было "на холоде". Жестко и бескомпромиссно. Надоело прогибать спину и кланяться каждой сволочи.

Надоело!!!

Не в силах справиться с охватившим меня бешенством, я выскочил в приемную. И наткнулся на Марью, которая в этот момент снимала пальто.

– Почему у нас нет минеральной воды!? – бросился я сразу с места в карьер. – Кто за это отвечает!?

– Максим Семенович… – Марья от удивления округлила глаза. – Что с вами?

– Со мной все в порядке! Я спрашиваю, почему в холодильнике нет воды?

– Разве вы не помните? Вода на балконе. Целых две упаковки.

– На балконе?..

Я остолбенело уставился на Марью.

Балкон… как же я забыл о нем? Он был застеклен и мы там хранили на полках всякую всячину: ящика два спиртного, минералку, другие прохладительные напитки, консервы и так далее.

Балкон служил кладовой для продуктов – в холодное время года. Очень удобно: приехали серьезные люди – и в магазин бежать не нужно. А в холодильнике Марья обычно держала фрукты, коровье масло, колбасу, другие скоропортящиеся закуски и минеральную воду.

– Извини… – буркнул я, пытаясь унять раздражение. – Проблемы…

Марья понимающе кивнула. И пошла на балкон, чтобы принести мне бутылку "Нарзана".

– Спасибо, – сказал я и возвратился в кабинет.

Потушив из горлышка бутылки жажду, я почувствовал значительное облегчение. Даже мысли просветлели и поплыли плавно и неторопливо.

И первой нормальной мыслью было раскаяние. Мало того, что я оставил Марью одну в ресторане, так еще и наорал на нее с утра пораньше. Вот мудак…

Я нажал на кнопку селекторной связи:

– Марья Казимировна, зайди пожалуйста…

Чересчур официально, однако этикет нужно соблюсти. Марья не тот человек, который может проглотить хамское обращение как ягоду малины.

На удивление, Марья не выглядела принципиально строгой и неприступной. Она смотрела на меня приветливо и с любопытством. Но в ее взгляде иногда мелькала озабоченность.

Нет, что ни говори, а женщины гораздо более тонкие натуры, нежели мужчины. Марья сразу поняла, что мой срыв ни в коей мере не относится лично к ней.

– Садись, – сказал я, выдержав ее пристальный взгляд.

Сегодня на Марье был очень симпатичный розовый костюм, навевающий разные фривольные мысли. В нем она казалась лет на пять моложе.

Интересно, кольнула подлая мыслишка, с чего это Марья такая оживленная? И в глазах какие-то странные огоньки…

А что если после моего ухода из "Третьего Рима" Марью закадрил какой-нибудь фраер? А потом увез ее на хату? Ну, гад…

Услужливое воображение сразу же нарисовала несколько весьма скабрезных картинок с участием Марьи.

Святая пятница! Неужели я ревную? Мне сейчас только этого и не хватает. Влюбленный Волкодав… Бред!

Такого казуса со мной еще не случалось. Ну, разве что в детстве, когда мне очень нравилась русоволосая девочка с бантиками. Она жила на соседней улице и была старше меня на целый год. А учился я тогда в первом классе.

Мы вместе собирали гербарий, коллекционировали марки и разные открытки (на какие только жертвы не пойдешь ради любимой женщины!), а как-то раз она даже позволила поцеловать себя в щеку.

Увы, эта ветреная особа мне изменила. Оказалось, что ей больше по душе был Изя Кацман, который здорово пиликал на скрипке. Ему уже исполнилось десять лет, и в своей шикарной бобочке, клетчатых штанах и американских ботинках на толстой подошве он был неотразим.

Конечно, морду ему я набил. Притом, несколько раз. Но уже в те далекие годы я понял, что ревность – это очень нехорошее, мстительное чувство.

Больше я не влюблялся. По крайней мере, без памяти. Русоволосая Дюймовочка с бантиками напрочь лишила меня иллюзий, обычных для мужчин (особенно молодых).

Я повиновался лишь зову плоти. Что делать, против природы не попрешь. И пусть мне простят те женщины, которым я в порыве страсти вешал лапшу на уши, создавая необходимый в подобных делах звуковой фон. В такие моменты я и впрямь был искренен.

Но все в этом мире преходяще, в том числе и нечаянные увлечения. Утром я становился прежним Волкодавом, бойцом спецназа, для которого отец – это командир, казарма – мать родная, а винтовка – любимая женщина…

– Ты как вчера?.. – спросил я, не поднимая глаз.

Не сказал бы, что меня мучили угрызения совести по поводу моего внезапного исчезновения из "Третьего Рима", просто нужно было как-то начать разговор.

– Нормально, – живо ответила Марья.

– Что значит – нормально?

Не знаю, что там уловила Марья в интонациях моего голоса, но на мой вопрос она ответила весьма сдержанно и осторожно:

– Посидела еще немного, а затем вызвала такси и уехала домой.

"Сама уехала?", – едва не сорвалось у меня с языка. Но я вовремя опомнился и спросил совсем про другое:

– Как обстоят дела с квартальным отчетом?

Главный бухгалтер заболел, и бумажными делами занимался его зам, не имеющий достаточного опыта.

Потому я попросил Марью держать бухгалтерские дела на контроле.

– Идем с опережением графика. Осталось заполнить формы по пенсионному фонду и службе занятости.

– Молодцы. Но прежде чем сдать отчет, пусть всю эту цифирь на всякий случай проверит главбух. Он уже выздоравливает, так что легкая нагрузка ему не повредит.

– Будет исполнено, – по-военному ответила Марья.

– А заодно и проведаете его, – добавил я, доставая из кармана деньги. – Купите чего-нибудь вкусненького… на ваше усмотрение. К сожалению, составить вам компанию не смогу.

– Вы уезжаете?

– Да.

– Когда вас ждать?

– Трудный вопрос… Может быть, к вечеру. Короче говоря – созвонимся.

Я поднялся и стал одеваться. Марья посмотрела на меня долгим, испытующим взглядом, хотела еще что-то спросить, но передумала. Она уже была у двери кабинета, когда я сказал:

– Марья, ты прости меня за вчерашнее… Я действовал по ситуации. А она была очень серьезной.

– О чем речь… – Марья мягко улыбнулась. – Мужские дела и поступки всегда загадочны для нас, женщин.

Поэтому и прощать-то нечего. – Она чуток помолчала, а потом все-таки задала вопрос, который вертелся у нее на языке: – Можно полюбопытствовать, что это был за человек, за которым вы бросились с такой прытью, словно вас к нему привязали?

Ах, черт! Все-таки Марья усекла, кому я упал на хвост. До чего же проницательная девка… Ей бы в разведку. А ведь там, в ресторане, она ни единым движением не выдала, что поняла мои устремления.

– Полюбопытствовать не возбраняется, – ответил я сдержанно. – Но пока я не могу сказать тебе правду. А врать не хочется. Уж извини…

Я подошел к ней и взял ее за плечи.

– И еще одно, Марьюшка… Есть у меня просьба. С сегодняшнего дня мы на осадном положение.

Поостерегись. Всегда блокируй дверки машины и не выходи по вечерам на улицу. Я не шучу и не преувеличиваю опасность. В принципе, охотиться будут за мной. Но мне совсем не хочется, чтобы и ты попала под топор – так сказать, за компанию.

– Я понимаю, – серьезно ответила Марья. – Охрана предупреждена?

Нет, ну что за женщина! Никаких "ах" да "ох", "кто" и "почему". Предельная собранность и конкретность.

У нее даже глаза потемнели и словно покрылись ледяной коркой, а возле губ образовалась жесткая складка.

И я был абсолютно уверен, что она не испытывает страха. Что было бы вполне естественно для слабой женщины.

– Не волнуйся, парни свое дело знают. Но несколько слов я, конечно, им скажу.

– Удачи вам, – сказала Марья, посмотрев на меня таким взглядом, что у меня сердце затрепыхалось, как заячий хвост. – Берегите себя.

– Уж постараюсь, – буркнул я смущенно.

И быстро покинул кабинет.

В этот момент мне до сердечной боли захотелось, чтобы встреча с Анубисом и предстоящая разборка с "покупателями" магазина на Левобережной улице (а что она грядет, я в этом совершенно не сомневался) оказались всего лишь дурным сном.

Андрей

Дрозд был какой-то взъерошенный и чем-то очень озабочен. Его глаза горели лихорадочным огнем, а на скулах время от времени играли желваки. Похоже, у него болели уши, потому что время от времени он прикладывал к ним примочки и капал пипеткой лекарство.

Но то, что у Андрея случились неприятности, он заметил сразу.

– Что с тобой, парень? – спросил Дрозд. – Ты очень бледный.

Андрею не хотелось сразу рвать с места в карьер, рассказывая ему о своих бедах и приключениях. А потому он начал с того, что мучило его уже добрый час, – с повязки, которая ослабла и сползла на колено. Из-за этого начала неприятно зудеть рана.

– У вас есть бинт? – спросил юноша.

– Всенепременно. Зачем он тебе?

– Ногу перевязать, – коротко ответил Андрей.

– Ногу? – Дрозд посмотрел на него исподлобья, задумчиво пожевал губами, но больше ничего не спросил.

Он достал свою походную аптечку и отыскал там бинт. Андрей всегда про себя удивлялся: на кой ляд Дрозду столько разнообразных лекарств? Ведь он практически здоров. А в аптечке чего только ни было.

Уезжая в очередную командировку, Дрозд аптечку брал с собой. Внешне она смахивала на небольшой докторский саквояж; такие Андрей видел в каком-то старом фильме.

Андрей снял брюки, которые зашил и выстирал дворник психбольницы, и начал снимать бинт. Дрозд сидел возле стола и перебирал какие-то бумаги. Казалось, что он не обращает никакого внимания на манипуляции юноши, но это была только видимость.

На самом деле Дрозд время от времени бросал в сторону Андрея короткие пронзительные взгляды, в которых сквозила явная заинтересованность.

Посмотрев на рану, юноша едва не вскрикнул от радостного удивления: она начала затягиваться! И это за такой короткий срок. Наверное, подействовала мазь, которую дал дворник, подумал Андрей. Какое-то и впрямь чудодейственное зелье…

Он достал из брючного кармана баночку с мазью и начал обрабатывать рану. Банку он переложил в карман брюк еще в "скорой" из опасения потерять – плащ дворника был таким ветхим, что казалось вот-вот расползется прямо на плечах и осыплется вниз как осенняя листва.

Мазь обладала острым незнакомым запахом и поначалу немного жгла. А точнее – покалывала. Создавалось впечатление, что миллионы мелких иголочек впиваются в кожу, разогревая ее до высокой температуры.

Юноша подивился: когда дворник накладывал мазь на рану первый раз, ощущение было совсем иным.

Впрочем, покалывание и жжение длились совсем недолго. Спустя минуту-две он уже ощутил значительное облегчение и начал довольно неумело накладывать повязку.

– Погоди… – Дрозд встал и подошел к юноше, который сидел на диване. – Так это не делается. Давай я помогу.

Андрей согласно кивнул. Дрозд посмотрел на рану, хотел что-то спросить, но промолчал. В его умелых руках бинт, казалось, ожил и сам начал укладываться ровными, в меру тугими, слоями.

– Другой компот, – с удовлетворением сказал Дрозд, ловко закрепив свободный конец бинта. – Можно идти на дискотеку.

– Спасибо, – поблагодарил Андрей.

– Что это за лекарство? – спросил Дрозд, взяв баночку с мазью в руки.

– Мне дал его… один мужик, – неопределенно ответил Андрей.

В этот момент он мучительно размышлял, как начать разговор с Дроздом.

Дрозд, макнув кончики пальцев в баночку, потер их, а затем понюхал. Сначала на его худощавом лице появилось удивленное выражение. Но тут же он вдруг нахмурился и задал Андрею странный вопрос:

– Этот мужик приехал из Южной Америки?

– С чего вы взяли? – пришла очередь удивляться и Андрею.

– Парень, я так много чего в жизни видел и знаю… Чтобы тебе было известно, это очень ценная и дорогостоящая мазь, которую можно достать лишь в Южной Америки и то не всегда и не везде. Секрет ее приготовления знают только африканские колдуны из глубинки. Эта мазь – чрезвычайно эффективное средство при заживлении ран.

– Я не знаю, где он ее взял, – ответил Андрей. – Только я сомневаюсь, что этот человек мог привезти ее из Южной Америки.

– Кто он? – неожиданно резко спросил Дрозд. – И как ты с ним познакомился? И наконец – кто тебя ранил?

Только не говори, что это бытовая травма! Пулевое ранение не спутаешь ни с каким другим.

Андрей немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем рассказал всю свою эпопею, закончив повествование событиями в больнице и своими намерениями разобраться с Самураем.

Дрозд, который сидел в кресле напротив дивана, слушал юношу внимательно, не перебивая. Его лицо было закаменевшим, а глаза словно смотрели внутрь. Несмотря на внешнее спокойствие Дрозда, юноша подметил, что тот весь напряжен, как струна.

С чего бы? Неужели он так переживает из-за меня? – с благодарностью и удивлением подумал Андрей.

Когда он закончил рассказывать, воцарилась тишина. Дрозд сидел все так же неподвижно и отрешенно, с пустым, ничего не выражающим взглядом. Андрей терпеливо и с большим волнением ждал, что он ему скажет.

Но вот Дрозд наконец шевельнулся, сделал глубокий вдох и медленно произнес:

– Этот дворник… Очень странная личность… Говоришь, его подобрал на дороге водитель "скорой"?

– Да.

– Когда это случилось – год, месяц?..

Андрей сказал.

– Интересно… – Дрозд задумчиво потер виски. – То, что мазь явно не отечественного происхождения – почти факт. Впрочем… – Он перевел взгляд на банку, которая стояла на тумбочке возле дивана. – Зная ее рецепт, часть составляющих не составит труда найти в наших аптеках. Там теперь чего только нет. А остальные ингредиенты можно приобрести, например, у моряков, которые ходят в загранку, или у студентов-иностранцев. Китайцы тоже торгуют разными диковинками. Может быть, может быть…

Дрозд поднялся и начал быстро ходить по комнате из угла в угол. Наверное, так ему легче думалось.

– Обрисуй мне еще раз его портрет, – попросил он Андрея.

Юноша был удивлен. Зачем Дрозду какой-то ненормальный дворник?

Андрей, конечно, был очень благодарен своему странному спасителю. Но избиение матери бандитами Самурая для юноши было во сто крат главней и схватки в лесу, и своего нежданного спасения, и уж тем более – выяснения обстоятельств, связанных с личностью загадочного дворника.

Но он оставил свои сомнения при себе и снова, как мог, описал внешность человека, который так заинтересовал Дрозда.

– Тэ-экс… – протянул Дрозд. – Говоришь, он очень сильный?

– Мне так кажется. По крайней мере, он нес меня с такой легкостью, будто я был пушинкой.

– О чем вы с ним говорили?

– По-моему, он вообще немой. Я уже вам рассказывал.

– Ах, да… – Дрозд захрустел пальцами.

Удивление Андрея все возрастало. Дрозд хрустел пальцами только в моменты большого волнения. Такое случалось с ним редко, но юноша уже подметил, что Дрозд чаще всего пребывает в расстроенных чувствах перед длительными командировками.

– Он дал тебе свой плащ? – спросил Дрозд.

– Да. Нужно бы вернуть…

– Правильно, – живо поддержал Дрозд юношу. – И не мешало бы его отблагодарить. Все-таки он тебя спас.

Хороший человек…

– Я и сам об этом думал. Но как?

– Есть много способов. Может, одежку новую справить или еще чего купить. Деньги я дам.

Андрей промолчал. Ему почему-то не хотелось, чтобы Дрозд субсидировал его чувство благодарности к загадочному дворнику.

– А что касается Самурая… – Дрозд вдруг умолк на полуслове и пристально посмотрел на юношу.

От этого тяжелого, жесткого взгляда Андрею стало не по себе. Казалось, Дрозд хотел проникнуть в самые потаенные глубины его души, чтобы выпить ее до дна. У него даже мороз по коже пошел.

– Что касается Самурая, – продолжил Дрозд, – то в этом вопросе я тебе помогу. Этот сукин сын возомнил себя восточным царьком, который правит городом как ему вздумается. Таких клиентов нужно лечить от излишней самонадеянности.

– Но как это сделать? У него под рукой не менее полусотни отморозков. А то и больше. И все вооружены.

– Ты когда-нибудь наблюдал за стадом баранов?

– Не приходилось, – ответил недоумевающий Андрей.

– Стадо ведет вожак. И чаще всего на эту, с позволения сказать, "должность" определяют бодливого козла в расцвете сил. Да, да, именно козла. Так вот, если замочить вожака, стадо само разбежится. Закон природы.

Массам нужна твердая рука, жесткий (чтобы не сказать – жестокий) руководитель. Закопали его на два метра в глубь земли – и вся кодла попрячется по углам, дрожа за свою шкуру. Или примкнет к другим группировкам.

– То есть, вы хотите сказать…

– Я уже сказал, – отрезал Дрозд. – С Самураем нужно разобраться по полной программе. Мне жаль тебя, хлопец. Считай, что ты конченый человек – Самурай очень мстительный мерзавец. Он не оставит тебя в покое. А мысли твои верны: или ты вытянешь черную метку, или он. Выбор небогат. Но я не допущу, чтобы с тобой случилось непоправимое. В противном случае не будет мне прощения. Я с тобой, Андрей.

– Я… я не знаю, как вас благодарить…

– Благодарности после. А сегодня мне нужно продумать план боевых действий против Самурая.

– Я знаю, где его найти, – решительно сказал Андрей.

Дрозд снисходительно улыбнулся.

– Где можно найти кирпич, который упал тебе на голову? Парень, это задачка для первого класса. Самурай никого в городе не боится, а потому не прячется и не предпринимает повышенных мер безопасности.

– Это верно.

– И совершенно зря не прячется. Черная зависть – движитель многих несчастий. А ему завидуют многие.

Поскольку Самурай вращается в весьма специфическом обществе, и способы выражения этой зависти нестандартные. Если ходишь по лезвию ножа, то не мешало бы надеть сапоги на прочной подошве…

Андрей особо не вслушивался в философствование Дрозда; иногда на его приятеля находил такой стих.

Юношу снедала злоба на Самурая и его подручных. Он буквально дрожал от ненависти.

Андрей был уверен, что Дрозд не откажется от своих слов. А его возможности юноше были в какой-то мере известны. Кроме того, что Дрозд был мастером восточных единоборств, он прекрасно владел ножом и отменно стрелял.

Несколько раз Дрозд приезжал вместе с Андреем в заброшенный карьер, и они упражнялись в стрельбе с пистолета.

У юноши глаза на лоб лезли от удивления и восхищения, когда Дрозд вкладывал пулю за пулей точно в центр мишени. При этом создавалось впечатление, что он почти не целится.

Андрей иногда задавался вопросом, откуда у Дрозда оружие и зачем оно ему нужно. Но спросить об этом приятеля не решался. А сам Дрозд помалкивал.

Впрочем, объяснение этого факта лежало, что называется, на поверхности.

Андрей знал, что купить пистолет можно без особого труда. Об этом ему рассказал Маноло. Цыган даже назвал цены на разные модели оружия.

А то, что Дрозд, собираясь в очередную командировку, брал пистолет с собой (это Андрей тоже успел подметить), объяснялось еще проще: такие нынче времена. Страшные времена.

По вечерам даже во двор выходить опасно, а уж в дальней дороге, да еще в одиночку и на дорогой машине, – тем более.

И только одно его несколько смущало. Почему Дрозд так быстро и сразу – практически без раздумий – согласился помочь ему?

Даже в том состоянии, в котором он сейчас был, Андрей понимал, в какую опасную авантюру ему, пацану без надлежащего опыта, придется ввязаться. Но у него был веский мотив.

А с каких соображений Дрозд так легко и с энтузиазмом из-за чужого ему человека кладет голову под топор? Неужели единственно ради острых ощущений?

Это была загадка.

Но отгадывать ее Андрей не имел желания. Пусть все идет, как идет, думал он с убежденностью прожженного фаталиста. Все это время перед его глазами стояло лицо матери. Он думал только о ней.

– Мне обязательно нужно увидеть мать, – сказал Андрей, перебив Дрозда на полуслове. – Сегодня увидеть.

Дрозд запнулся, недовольно нахмурился, но все-таки ответил:

– Это опасно. В больнице могут быть бойцы Самурая. Если все обстояло так, как ты рассказал, то этим двоим – как их там? – можно сказать, повезло.

– Повезло?

– Конечно. Ведь от места событий до реанимации всего ничего – несколько метров. И сейчас они находятся там. Или где-то поблизости – в лучшем случае. А это значит, что "самурайчиков" будет на втором этаже больницы – пруд пруди.

– Я все равно ее увижу! Может быть, ночью.

– Мне твое желание понятно… – Дрозд задумался. – Ну, раз хочешь… как говорится, о чем базар, – сказал он спустя некоторое время; и добавил, как-то странно ухмыляясь: – Проведем разведку боем.

От этой улыбки – вернее, оскала – у Андрея побежали мурашки по коже.

Волкодав

Что такое интуиция? Трудно сказать. Как ни объясняй, все равно ничего понять нельзя. Есть такое чувство – и все тут. В умных книгах об этом явлении пишется примерно так: интуиция – это способность постижения истины без доказательств.

Пришла тебе в голову какая-нибудь нелепица, думаешь, что такого просто не может быть, а внутренний голос, этот беззвучный вестник интуиции, капает и капает на мозги: ни хрена подобного, все, о чем ты сейчас размышляешь, должно случиться; или уже случилось.

И чем бы ты ни занимался, куда бы ни шел, а интуиция поворачивает тебя совсем в другую сторону – туда, где, по идее, тебе совсем делать нечего.

Так и я: вместо того, чтобы заниматься делами фирмы и другими, совсем уж неприятными вопросами, связанными с Анубисом и молодчиками, которые нацелились на мой магазин, я пылил в сторону заброшенного крематория, к Мазаю.

О нем я почему-то вспомнил, едва продрал глаза. Наверное, потому, что похмельный синдром часто навевает воспоминания о событиях такого же порядка, произошедших ранее.

А мы с Мазаем во время нашей последней встречи надрались до чертиков. И естественно, на следующее утро я был остекленевшим и с больной головой.

Конечно, сегодня мне было значительно легче – если не считать болевых ощущений после схватки с Анубисом, все еще напоминающих о себе во время резких движений. Этот гад все-таки умудрился достать меня несколько раз.

Но мозги, которые должны были, по идее, заниматься продуктивным трудом, начали выдавать на-гора разные фантастические домыслы. И бомж Мазай неизвестно по какой причине занимал в этих интуитивных бреднях главенствующее место.

Я почему-то был уверен, что с ним что-то случилось. И эта уверенность крепла во мне с каждым километром, убегающим назад мимо окон моей машины.

Когда до крематория осталось не более пяти километров, я от нетерпения начал ерзать на сидении, будто оно было утыкано иголками. Волнение все усиливалось, и я, вместо того, чтобы подъехать по уже знакомой дороге прямо к зданию крематория, совершенно спонтанно свернул в посадку.

Загнав машину вглубь лесополосы, я едва не бегом начал обходной маневр. Я хотел подойти к зданию крематория сбоку.

Я знал, что там находилось люк, через который Мазай спускал в подвал тяжелые мешки с овощами и фруктами, собранными на полях и в садах, а также разнообразный скарб, найденный бомжем в брошенных квартирах. В принципе, он не был ленив до безобразия, но не хотел таскать тяжести по ступенькам и подвальному лабиринту.

Вот и не верь интуиции… Укрывшись за толстым древесным стволом, я наблюдал за козырным "джипом", стоявшим у парадной двери крематория. (Это если говорить высоким стилем, потому что дверное полотно сперли неизвестно когда). Возле машины околачивался хмурый тип с квадратной башкой и низким лбом дегенерата.

И он был вооружен – под полой длинного пальто угадывались очертания автомата. В общем, здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты…

Итак, у Мазая "гости". Что они прибыли сюда не ради дружеских лобызаний, я мог бы поспорить с кем угодно и на что угодно.

Но какая причина заставила братву съехать с хорошо укатанного асфальта на ухабистую дорогу, ведущую к промежуточному полустанку между жизнью и местом вечного покоя?

Вопрос… Но думать над ним было недосуг. Мне светили два варианта: или рвать когти, пока трамваи ходят, или ввязаться в совершенно безнадежное мероприятие.

Я с досадой тихо чертыхнулся: ну что тебе стоило, остолоп, прихватить на работу "пушку" Анубиса!? А теперь что делать – швыряться камнями, этим классическим оружием пролетариата, и кричать "Свободу Мазаю"?

Блин! Вечно жизнь подсовывает мне задачки не для среднего ума…

Уехать можно и даже нужно, если поступить рассудительно и мудро. Но когда я отличался этими качествами? Что-то не припоминаю.

А если учесть, что братва в подвале сейчас, скорее всего, изгаляется над Мазаем, к которому я испытывал добрые чувства, то можно понять, почему мои ноги понесли меня сами в направлении "грузового" люка.

Можно было пойти и напролом. Но это уже чистое безумие. Дегенерат с автоматом может поднять шум и тогда меня ничто не спасет.

Ко всему прочему, в моей душе теплилась надежда на то, что все-таки Мазай просто беседует с кем-то из "крутых". И не грех было подслушать, о чем идет речь. Ведь я знал Мазая поверхностно, а что там у него под оболочкой – поди угадай.

Люк закрывался просто – он был привязан медной проволокой. Она оборвалась легко, и я спрыгнул в подвальное помещение, заваленное разным мусором.

Немного освоившись в темноте, я стал на расчищенную Мазаем дорожку, и осторожно двинулся на звуки голосов. Я старался идти тихо, но это было сложно.

Сначала я нечаянно пнул ногой консервную банку, но, на мое счастье, она лишь зашуршала по тряпью и обрывкам газет. А потом мой лоб попробовал на твердость какой-то столб или колонну.

Я беззвучно взвыл и вспомнил кое-какие нехорошие слова. Но этот эмоциональный всплеск длился недолго.

Голоса за стеной зазвучали громче, а затем послышался хриплый вскрик и протяжный стон.

Жалеть себя и стенать было недосуг. На цыпочках я поспешил к проему, откуда сеялся бледный свет.

Хорошо, что путь туда был свободным от разных предметов.

Картина, которую я увидел, подтвердила мои самые худшие предположения. Раздетый до пояса Мазай был подвешен за руки к толстому пруту арматуры, торчавшему из полуразрушенной балки перекрытия. Возле него стояли двое, по наружности – "быки". Мне они были не знакомы.

Мазая пытали. Я сначала не понял, откуда в его жилище такой яркий свет. Но потом сообразил: бандиты принесли с собой мощный электрический фонарь и водрузили его на ящики у порога.

Дверь в оборудованную Мазаем комнату была открыта, и я со своего места видел только часть жилища. Не исключено, что там есть еще кто-то, подумал я вскользь. А сам осторожно двинулся к освещенному прямоугольнику, в глубине которого, как на экране, разворачивались трагические события.

Мазая пытали раскаленным железом. Судя по окровавленному торсу, его сначала резали ножом, но потом, убедившись в неэффективности этого метода, решили применить другой, более действенный.

Я однажды попал в подобную ситуацию. И не могу похвастаться, что я выглядел геройски. Когда к телу прикасается раскаленный докрасна железный прут, хочется немедленно выпрыгнуть из собственной шкуры и вознестись на небеса.

Тогда мне подфартило – я был под пыткой всего лишь пять или шесть минут. Подоспевшие парни из диверсионной спецгруппы раскромсали осиное гнездо палачей в пух и прах.

А я, когда пришел в сознание, не смог отказать себе в удовольствии засунуть своему истязателю (которому здорово не повезло – он остался в живых) раскаленный прут в анальное отверстие. Это я сделал исключительно для того, чтобы подтвердить тезис, что наказание за грехи неотвратимо…

Однако, что же мне дальше делать? "Быки" были вооружены и, судя по крепко сбитым, но подтянутым и худощавым фигурам, явно не перекормлены.

Сражаться с такими хищниками безоружным – настоящее безумие. Они явно прошли хорошую школу, и не исключено, что в войсках специального назначения.

Мой опытный глаз сразу подметил характерные признаки, присущие хорошо тренированным людям: раскованность и кошачья мягкость в движениях, скупые точные жесты, нередко заменяющие им слова, и самое главное – привычка к оружию.

Несмотря на то, что наверху остался дозор, эти двое держали стволы под рукой, притом так, чтобы их можно было мгновенно приготовить к стрельбе. У одного из них был израильский "узи", а второй вооружился никелированной "дурой" немыслимо большого калибра, которую засунул за пояс брюк.

Они были одеты не в пальто, как тот, что дежурил возле машины, а в легкие кожаные куртки – чтобы ничто не сковывало движений. В общем, передо мною были типичные "гориллы" – низшее звено в мафиозной иерархии.

Пока я мараковал, что да почему, бедный Мазай дергался в конвульсиях и время от времени хрипло вскрикивал. Пытали его грамотно, не мог не отдать я должное профессионализму "горилл". Они старались прикладывать раскаленную железку к болевым, но не смертельным точкам на теле бомжа.

Значит, Мазай пока ничего не сказал… Наверное, понимал, что когда он расколется, дорога ему будет только одна – на небеса.

Но как долго может выдержать пытки его уже немолодое сердце?

Нет, нужно что-то предпринимать! Ну не могу я спокойно смотреть на таких изуверов. Я, конечно, и сам далеко не ангел и в моей боевой жизни чего только не было, однако и жестокость имеет свои пределы. За ними уже начинается садизм.

А в жилище Мазая как раз и находились настоящие садисты. Пытая бомжа, они довольно ухмылялись, испытывая наслаждение от мучений своей жертвы.

А, была, не была! Смелость города берет. Я нагнулся, поднял две половинки кирпича (этого добра в подвальном помещении хватало) и, хорошенько прицелившись, метнул их внутрь комнаты.

Мне немного повезло: один из моих метательных снарядов попал "торпеде" в спину, от чего бандит, охнув от сильной боли, согнулся в пояснице и выпустил из рук автомат, а второй врезал любителя "пушек" большого калибра по башке. Он пошатнулся, как пьяный, и прилег прямо под распятым Мазаем.

Я ворвался в комнату, словно третий кирпич. Нельзя было мешкать ни секунды, потому что "торпеды" были опытными профессионалами, мало чувствительными к боли, и временное замешательство могло быстро закончиться.

Так оно и случилось. Тот, кому досталось первому, среагировал мгновенно. Едва моя тень мелькнула в дверном проеме, он в падении попытался поднять с пола свой "узи".

Но не успел. Я прыгнул на него как на ползучего гада – обеими ногами. Учитывая мой вес и резкость движения, эффект от достаточно неуклюже выполненного приема получился вполне удовлетворительный.

Не знаю, сломал ли я ему что-нибудь, или нет, но он квакнул, словно лягушка, и застыл. Заметив боковым зрением, что второй уже достает пистолет, я круто развернулся и проехался подъемом ноги по его челюсти.

Раздался хруст сломанных костей, приглушенный вскрик, и вторая "торпеда" отправилась в полет в страну грез и сновидений. Я мигом подобрал оружие и с ожесточением добавил рукояткой пистолета и тому, и другому по башке. Для верности – чтобы быстро не оклемались.

Мазай был жив. Он смотрел на меня диким взглядом, вращая белками полубезумных глаз. И похоже, не узнавал.

– Держись, братишка… – процедил я сквозь зубы.

Метнувшись к столу, я взял кухонный нож, и быстро разрезал веревки на руках и ногах Мазая. Подхватить его на руки я не успел, и несчастный бомж грузно упал на тело бандита.

– Кто… ты? – прохрипел Мазай, пытаясь встать на ноги.

– Момент…

Я опять возвратился к столу, где находился кувшин с водой и вылил ее на голову Мазая. Он встрепенулся, взгляд его стал осмысленней, а движения более уверенными.

– Это я, Максим. Не узнаешь?

– Большой парень… – Лицо бомжа перекосила вымученная улыбка. – Откуда?..

– Вопросы потом. Ты с этим гавкунчиком умеешь обращаться? – спросил я, подавая ему "узи".

– Приходилось…

– Тогда держи машинку и не спуская глаз с этой падали. – Я легонько пнул ногой одного из бандитов – они оба были без сознания. – Ежели что, пускай их в расход. Им туда самая дорога. А я скоро вернусь…

Если вернусь, уточнил я мысленно свою последнюю фразу. Но уже на ходу. Ведь оставался третий, в пальто, стерегущий "джип". А у него, похоже, "калашников" под полой. Это вам не израильский щелкунчик. "Калаш" бреет под корень.

Я не выходил из крематория, а выползал. И самое удивительное: я молил Бога не о том, чтобы бесшумно снять "торпеду" с первого выстрела, а чтобы не влезть в собачье дерьмо.

Дело в том, что Мазай прикармливал бродячих псов, оставляя им подле стен крематория кости, корки хлеба и другие пищевые отходы. Вечером к его, с позволения сказать, жилищу, подойти незамеченным было трудно. И опасно, если в стае бродячих собак была сука.

Псы облаивали любое живое существо. А в период течки могли и разорвать неосторожного посетителя заброшенного крематория.

Все зависело от настроения суки. Тявкнет со злости раз – и пиши пропало. Бродячие собаки, свирепые, дальше некуда, бросались все скопом и кусали, не обращая внимания на пинки и крики своей жертвы.

Но днем они куда-то исчезали. Наверное, выходили на промысел. Или отдыхали в каких-нибудь катакомбах, куда не доставала рука живодера.

Самое паршивое в этом благотворительном поступке Мазая было то, что псы ему попадались сплошь невоспитанные. И гадили они, где ни попадя. В том числе и внутри здания, не имевшего ни окон, ни дверей.

Потому я и старался не ткнуться нечаянно носом в собачье дерьмо.

Бандит не особо таился. Но уши держал на макушке. Он не только зырил по сторонам, но и принюхивался.

Ну чисто тебе ирокез на тропе войны…

Я не стал долго мудрить и устраивать игрища. Конечно, я понимал, что поступаю незаконно, но коль кто-то вступил в мафиозное сообщество, значит, должен был знать, чем в конечном итоге закончится его схватка с обществом.

И пусть я не карающий меч правосудия, но вестник судьбы – это точно. А она у этого отморозка подошла к своему финалу.

Я снял его одним выстрелом, благо расстояние было совсем детским – около двадцати метров. Пуля попала ему в грудь, но когда я подошел, чтобы посмотреть на дело своих рук, то невольно отшатнулся – она была такого сногсшибательного калибра, что разворотила всю грудную клетку "гориллы".

Когда я вернулся в подвал, Мазай подкреплялся водкой – прямо из горлышка. Кровь из порезов на теле уже не тела, но все равно вид у него был ужасный.

– У тебя есть перевязочный материал? – спросил я, не очень надеясь, что у бомжа можно найти бинты и йод.

– Не знаю, – подумав, ответил он. – Посмотри там. – Он кивком указал на ящик из-под бананов, набитый доверху разным хламом.

Конечно же, бинтов там не оказалось, но я нашел застиранную до дыр простыню; она была подозрительна на вид по части стерильности, но ничего другого все равно не было. Разорвав ее на полосы, я перебинтовал раны Мазая, вместо йода использовав водку.

Он даже не поморщился. Наверное, у него притупились болевые ощущения. Такое случается. Особенно, после пыток.

Пока я возился с перевязкой, Мазай окончательно пришел в себя. Его глаза, обращенные на поверженных бандитов, загорелись лихим огнем.

– Что будем делать с этими уродами? – спросил я небрежным тоном, заранее зная ответ.

– Ты уезжай… а я с ними маленько потолкую… – Голос Мазая, казалось, заржавел.

– Понял… Что им было нужно от тебя? Если это не секрет.

– Какие там секреты… – Мазай болезненно поморщился. – Им нужно было узнать, почему я интересуюсь делами, до которых не должен иметь никакого касательства.

– Ты хочешь сказать, что к ним дошла информация о том, что ты интересуешься некими странными личностями, скупающими городскую недвижимость? – догадался я.

– Да.

– Но как они об этом узнали?

– Чего проще… – Мазай скорбно потупился. – Они взяли… в общем, одного человека, и тот под пытками назвал мое имя и место, где я живу. Он как раз по моей просьбе вычислял их штаб-квартиру.

Я не стал спрашивать, что случилось с тем несчастным. Это и ежу понятно. Я лишь налил стопарик водки и одним махом выпил, чтобы утихомирить расшалившиеся нервы. Да, годы свое берут…

– И где они обретаются? – спросил я с надеждой.

– Я забыл, – ответил Мазай. – Да ты не переживай, – поспешил он успокоить меня. – В кармане фуфайки лежит записка. Там указан и адрес, и номера машин, на которых они ездят.

– Спасибо, дружище… – Я был растроган.

Я нашел клочок бумажки, исписанный корявым почерком, внимательно прочитал, и бережно положил его во внутренний карман.

– Ты прости меня за то, что я втянул в тебя в такое дерьмо, – виновато сказал я Мазаю.

– Перестань… Я на этом свете уже и так зажился. Но прежде чем уйти вперед ногами, – он перевел нехороший взгляд на "горилл", начавших подавать признаки жизни, – я немного повеселюсь.

Я невольно поежился; мне бы не хотелось быть на месте этих двух громил… Но сказал совсем другое – совсем не то, что вертелось на языке:

– Я привезу лекарств, чтобы твои раны заживали быстрее.

– Не нужно. Я ухожу отсюда. Мне тут оставаться больше нельзя. А раны… заживут. Мне не впервой.

– И то верно… – Я сунул руку в карман и, достав портмоне, выгреб оттуда всю свою наличность; там было около тысячи баксов. – Возьми… на первое время, – сказал я, протягивая деньги Мазаю.

– Зачем? Много ли мне надо? Как-нибудь перебьюсь.

– Извини, но я настаиваю. Не обижай меня. Это от чистого сердца.

– Тогда спасибо… – Мазай небрежно запихнул доллары в кошель, который был привязан к поясу. – Даст Бог, когда-нибудь свидимся…

– Вот тебе мой адрес и телефоны…

Я вырвал листок из записной книжки, вынул из гнезда миниатюрную ручку и крупным почерком написал несколько строк.

– Звони, а нет, так приходи, – сказал я сердечно.

– Когда обустроюсь… – уж не знаю, где это будет, – обязательно позвоню, – ответил Мазай.

– Что делать с их тачкой? – спросил я. – И там, наверху, лежит жмурик, кореш этих "горилл".

– Я позабочусь обо всем, – коротко ответил Мазай. – Помоги связать их.

Я помог. Бандиты пытались трепыхаться, но слабо – при всем том, несмотря на годы, удар у меня еще был на уровне.

– А теперь уходи, большой парень, – сказал Мазай и крепко пожал мне руку. – Оружие заберешь?

– На кой оно мне?

– Всякое может случиться… Я спрячу стволы в тайник.

– Под трубой?

– Ага.

– Спрячь. Действительно, разве знаешь, где упадешь. Ну, бывай…

С этими словами я вышел из его жилища и спустя минуту очутился возле "джипа". Вокруг крематория царила удивительная тишина, но я заметил в кустах какое-то движение.

Я присмотрелся и увидел как минимум шесть пар собачьих глаз, наблюдавших за мной из зарослей. Из них буквально изливалась первобытная злоба.

Мне стало немного не по себе, и я постарался как можно быстрее удалиться от территории крематория.

Моя машина стояла на месте, только чуть припорошенная инеем – наверное, последним в этом году. Я сел за руль, включил обогрев и выехал на дорогу.

На душе было муторно.

Андрей

Дрозд припарковал машину в квартале от больницы.

– Дальше положишь, ближе возьмешь, – объяснил он Андрею свою задумку.

Юноша ничего не понял, но на всякий случай согласно кивнул. Они нырнули в проходной двор – чтобы не светиться на улице – и разными закоулками добрались до видневшегося неподалеку здания больницы.

– Сначала пойду я, – сказал Дрозд.

И вынул из кармана несколько удостоверений.

– Конечно, все это "липа"… – Он наугад раскрыл одну книжицу со своей фотографией. – Но для такого случая подойдет любая ксива. Это ежели будет большой милицейский шмон, что не исключено.

– Но ведь они могут сообразить, что это поддельные документы…

– Документы самые что ни есть подлинные. – Дрозд ухмыльнулся. – Только фамилия в них другая. Так что особо волноваться нет оснований. Не такие кордоны проходил… Но мы их пустим в ход только в крайнем случае.

Андрей удивлялся все больше и больше. Откуда у Дрозда удостоверения? Притом, весьма солидных государственных учреждений. Это была одна из загадок, которыми Дрозд в последнее время сыпал на юношу как из рога изобилия.

Но Андрей в очередной раз промолчал. Ему главное было увидеть мать и узнать, как ее здоровье. Остальное его не касалось.

Дрозд всегда был сама таинственность. Потому Андрей уже перестал удивляться и его странным с точки зрения простого обывателя поступкам, и философским рассуждениям, не имеющим ничего общего с общепринятыми канонами, и образу жизни, который был несколько странным, чтобы не сказать больше.

Юноша уже начал понимать, что Дрозд – это чемодан с двойным дном. Никогда не знаешь, что он вытворит в следующее мгновение.

Вот и сейчас Дрозд достал из кармана накладные усы и бакенбарды, приклеил их к лицу, а затем надел очки и слегка ссутулился. Когда он обернулся к Андрею, юноша едва не ахнул: на него смотрел совсем незнакомый человек!

– Впечатляет? – гнусавым голосом спросил Дрозд.

– Ну…

– Что и следовало доказать. Жаль, нет трости… Ладно, я пошел. Жди меня вон там, под аркой. Без нужды никуда не высовывайся. Если меня не будет в течение двадцати минут, иди к машине. Это место встречи.

Понял?

– Да.

– Пожелай мне удачи, парень… – И Дрозд, подмигнув Андрею, неторопливым стариковским шагом направился к зданию, где находилось реанимационное отделение.

Андрей извелся в ожидании. Он не мог найти себе места. Горячечное возбуждение буквально взбурлило кровь, и юноша, чтобы немного успокоиться, несколько раз кусал себя за пальцы.

Боль возвращала его к действительности, и он снова начинал ходить туда-сюда, пытаясь унять нервную дрожь в коленках.

Время близилось к вечеру. Иногда через арку проходили люди, большей частью женщины, которые возвращались с работы. Видимо, им что-то не нравилось в облике юноши, потому они старались обходить его стороной, пугливо прижимаясь поближе к противоположной стороне арки.

Но Андрей их просто не замечал. Он был во власти каких-то странных видений, возникающих перед его внутренним взором с калейдоскопической быстротой.

Иногда ему даже казалось, что это не Дрозд поднимается на второй этаж больницы к реанимационному отделению, а он сам.

У Андрея не было часов, поэтому время для него просто остановилось, забуксовало, и юноша в отчаянии молил неизвестно кого, чтобы оно снова закрутили свои колесики. Он до боли в глазах вглядывался в сгущающиеся сумерки, пытаясь увидеть возвращающегося Дрозда.

Дрозд словно материализовался из воздуха. Андрей от неожиданности вздрогнул и попятился.

– Ждешь? – будничным голосом спросил Дрозд.

– Жд-ду… – ответил Андрей, пытаясь справиться с волнением.

– И напрасно… – Морщась от неприятных ощущений, Дрозд начал снимать усы и бакенбарды.

– Почему – напрасно?

– Туда тебе не прорваться. Возле больницы дежурят бойцы Самурая, а на втором этаже, в комнате для посетителей, находится наряд милиции.

– У-у… – В отчаянии Андрей обхватил голову руками и сжал ее с такой силой, словно хотел раздавить как перезревший арбуз.

Дрозд посмотрел на него с сочувствием и сказал:

– Но это еще не все. У ментов есть твоя фотка. Не исключено, что такая же имеется и у бандитов. А это значит, что ты в розыске.

– Плевать, – глухо ответил Андрей.

Дрозд ухмыльнулся. Но тут же снова принял серьезный вид.

– Конечно, бояться этого не следует, – молвил он рассудительно. – Но поостеречься нужно.

– Почему меня разыскивает милиция? – недоуменно спросил Андрей – больше себя, нежели Дрозда.

– Похоже, ты отправил кого-то из тех двоих, что напали на тебя в больнице, вперед ногами, – ответил Дрозд.

И удивительно: в его голосе Андрею послышались довольные нотки. Он быстро взглянул на Дрозда, но тот смотрел на него хмуро и озабоченно. Почудилось, подумал юноша, и твердо сказал:

– Я все равно увижу мать. Сегодня.

– Как? Это невозможно.

– Посмотрим.

– Не лезь на рожон, парень. День, два подожди, пока все немного утрясется, вот тогда и…

– Нет! Я не буду ждать.

– Не горячись. Это безрассудство.

– Возможно. Но мне уже терять нечего. Как будет, так и будет.

Дрозд посмотрел на него с невольным уважением и ответил:

– И все же я советую все хорошо обдумать, прежде чем лезть на рожон.

– Я подумаю… А вы уезжайте. Спасибо вам… за все.

– Ты ставишь меня в неудобное положение…

– Ни в коем случае. Вы сделали все, что могли. Теперь моя очередь. Всего лишь.

– Ну что же, раз ты так решил… – Дрозд крепко сжал плечо Андрея. – Может, все это и к лучшему. Мужчина должен уметь принимать ответственные решения и находить пути к выполнению поставленной задачи.

Рискни. Но помни – двери моей квартиры всегда для тебя открыты. В любое время дня и ночи. Если меня не застанешь, ключи я оставлю Сундуку. Сегодня я вернусь домой поздно. Нужно кое с кем встретиться.

Бывай…

Дрозд пожал Андрею руку и скрылся в темноте. Пока они разговаривали, на город опустилась ночь. Она словно упала с космических высот, практически мгновенно окутав город туманом и почернив провалы подъездов и серые глазницы окон.

Андрей задумался. Он уже давно выработал план, но нужно было ждать, как минимум, два часа – пока не уйдут последние посетители реанимационного отделения.

Юноша решил забраться в палату, где лежала мать, через окно. Он знал, что этот путь не будет для него трудным. Дело оставалось за малым – точно определить, где находится нужная палата.

Он мысленно представил себе второй этаж, что было нетрудно. Андрею уже приходилось бывать в этой больнице, и он не думал, что планировка помещения реанимации сильно отличается от планировок других отделений.

Почти невидимый в темноте Андрей немного приободрился, наметив маршрут движения, и направился к зданию. Ему нужно было прикинуть, как подниматься наверх по отвесной стене.

Задача на первый взгляд показалась юноше достаточно простой. Здание больницы было построено давно, и сложено не из железобетонных плит, а из кирпичей. Поэтому на стене всяких архитектурных выступов и углублений хватало.

И опять потянулось томительное ожидание…

Андрей спрятался в кустах, откуда ему был хорошо виден черный ход в комнату для посетителей. Машину с бандитами он вычислил сразу. Это были невзрачные "жигули" шестой модели.

Машина стояла немного поодаль – наверное, чтобы не привлекать особого внимания. Иногда от нее отрывалась темная фигура и шла по направлению к зданию. Навстречу ей из тени выходила другая фигура и скрывалась в салоне "жигулей".

Положение было серьезным. Бандиты устроили засаду и, как понял Андрей, намеревались ждать его сколь угодно долго.

Самурай, эта хитрая сволочь, сообразил, что Андрей обязательно вернется к больнице и попытается проникнуть в нее через черный ход, который закрывался поздно.

Значит, с тыльной стороны здания ему делать нечего, решил Андрей. Оставался лишь одни путь – по фасаду со стороны главного входа. К сожалению, там было освещение – фонарь под козырьком над дверями.

Но юношу утешало то, что лампочка была маломощной, и весь фасад осветить не могла. Это обстоятельство увеличивало его шансы проникнуть в здание незамеченным.

Он едва дождался, пока не ушел последний посетитель и на двери черного входа с внутренней стороны не громыхнул засов.

Выбравшись из кустов, Андрей, снедаемый нетерпением, быстро, но осторожно, пошел в противоположную от машины бандитов сторону. Он с большой долей вероятности предполагал, что подручные Самурая не додумаются поставить дозорного возле парадного входа.

И оказался прав: небольшая площадь перед зданием была пустынной. Примерно прикинув, где должно находится реанимационное отделение, он подпрыгнул, ухватился руками за удобный выступ, и словно кошка начал карабкаться по стене.

Заглянув в первое окно второго этажа, Андрей разочарованно поморщился – это была ординаторская. Там сидела женщина-врач и что-то быстро писала – наверное, заполняла какой-нибудь формуляр.

Следующее окно тоже оказалось пустышкой. От разочарования юноша едва не сорвался с крохотного уступчика, но вовремя уцепился за водоотливную трубу.

Через третье окно Андрей наконец увидел палату, но там лежал мужчина. Присмотревшись, юноша ощутил жар, полыхнувший в груди, – это был Шаман. Он узнал его по наколке на правой руке. Дрозд оказался прав в своих предположениях.

Действительно, бандиту и впрямь повезло, что до реанимации было всего несколько метров. Его лицо скрывалось под бинтами, он дышал тяжело и прерывисто. Возле Шамана, не отходя от койки ни на шаг, дежурила миловидная медсестра.

Мстительно оскалившись, Андрей некоторое время наблюдал за Шаманом, а затем начал продвигаться дальше.

В четвертой и пятой палате тоже лежали люди, но матери в них не было. Где же она!?

Оставалась последняя, шестая палата. К ней склонило верхушку молодое дерево, едва не касаясь оконного стекла тонкими ветвями. Тая дыхание, Андрей сделал несколько мелких шажков по опоясывающему здание фигурному уступу, и прильнул к окну.

Мама!!! Юноша едва не вскричал от безумной радости, увидев знакомое лицо. Ему показалось, что она спит.

В палате больше никого не было, только на экранах каких-то приборов, установленных возле стены у кровати матери, вычерчивались светящиеся ломаные кривые.

Форточка была приоткрыта, и Андрей, подтянувшись на руках, ужом проскользнул через нее внутрь палаты.

Он хотел сразу броситься к матери, но предусмотрительность, эта сестра осторожности, заставила его открыть окно, что оказалось нелегкой задачей, так как оно было на зиму оклеено бумагой.

Справившись с непослушными шпингалетами, Андрей подошел к матери. Она дышала ровно, но, присмотревшись, юноша почувствовал, как его сердце облилось кровью – ее лицо было сплошь в синяках и ссадинах.

Убью, всех убью! Дикая ненависть на Самурая и его бандитов на мгновение помутила разум Андрея. Он даже заскрипел зубами.

И тут мать открыла глаза. Она глядела в потолок ничего не выражающим взглядом, не замечая склонившегося над нею сына. Наверное, мать все еще была под действием лекарств.

– Мама, мама! – позвал ее Андрей. – Мама, это я. Ты меня не узнаешь? Мама…

Какая-то искра промелькнула в пустых глазах матери; она шевельнулась, наморщила лоб, словно что-то припоминая, а затем перевела взгляд на Андрея. Он в это время заплакал.

– Сынок… – Ее губы были непослушными, но бледное лицо вдруг порозовело, ожило. – Ты…

– Мама, я пришел, я здесь. Я… я тебя люблю.

– Слава… тебе… Господи, он жив… – Мать говорила медленно, запинаясь.

– Конечно, жив. Что со мною станется?

– Они спрашивали… где ты, били меня…

– Мама, это им не сойдет с рук. Клянусь!

Слезы на щеках юноши высохли в один миг, и в потемневших глазах вспыхнула безумная ярость. Они умрут, все умрут!

Мать сделала движение, словно пытаясь встать.

– Не нужно, сынок… Не трогай их. Это бандиты. – Ее голос зазвучал тверже. – Если с тобой… что-нибудь случится, я этого не переживу…

– Мама, они от нас не отстанут. Ты их не знаешь.

– Как ты мог с ними связаться? Я ведь просила тебя…

– Я ни в чем перед ними не виноват. И с ними я даже не думал связываться. Поверь мне. Честное слово! Так вышло…

– Я тебе верю. Но лучше отойди в сторону. Подожди, пока я выздоровею… а потом мы уедем из этого города.

– Мама!..

– Прошу тебя, не спорь. Так будет лучше. Я знаю. Потерпи.

– Хорошо, ма, будет, как ты скажешь, – покорно ответил Андрей. – Только быстрей выздоравливай. Завтра я принесу тебе чего-нибудь поесть. Но… – Он запнулся.

– Что значит твое "но"?

– Врачи не пускают меня в палату, – соврал Андрей. – Я влез через окно. Поэтому, некоторое время мы не сможем видеться. – И тут же он поспешил добавить: – До тех пор, пока ты будешь в реанимации.

– Пиши мне записки. Каждый день. Ладно?

– Обязательно, – с некоторым сомнением ответил Андрей.

Мать помолчала, пристально вглядываясь в лицо сына.

– Как ты похож на отца…

Ее глаза наполнились слезами.

Юноша нахмурился. Эта тема в их семье была запретной. Когда Андрей подрос и стал кое-что соображать, он однажды спросил у матери, где его отец. Она ответила коротко – погиб.

И больше никаких объяснений. Словно все, что касалось отца, было тайной за семью печатями. Скорее всего, так оно и было.

Иногда мать открывала старенькую шкатулку, где находились разные безделушки, и надолго застывала в полной неподвижности, перебирая недорогие вещицы, как бусинки четок. Похоже, это были подарки отца.

В такие моменты Андрей старался оставить ее одну, потому что мать, обычно, твердая, несгибаемая женщина, с которой в любых ситуациях трудно было выжать даже слезинку, начинала беззвучно плакать.

Видимо, ее одолевали печальные воспоминания.

И еще одно обстоятельство удивляло и поражало Андрея – у них не было фотографии отца.

– Мама, прости, если я что-то не то говорю… но кто мой отец?

– Это долгий разговор… – устало ответила мать. – Мы еще поговорим об этом. После…

– Он… нас бросил?

– Нет! Я любила его. И он меня тоже… – Она судорожно сглотнула слюну. – Я расскажу тебе, ты должен все знать. Потом…

Андрей молча кивнул. Он ругал себя последними словами. Зачем было спрашивать об отце? Мать и так слаба, ей лишние волнения вредны.

– Мама, я пойду, – сказал он и поцеловал ее в сухие, обветренные губы. – Нельзя, чтобы меня здесь увидели.

– Иди…

Мать глядела на него с такой любовью, что глаза Андрея вновь увлажнились. Прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, он направился к окну.

И в этот миг дверь палаты отворилась, и на пороге встал кряжистый мужчина в слишком маленьком для него халате, наброшенном на массивные плечи.

Андрей узнал его сразу. Это был участковый Хвостов.

Волкодав

Марье я позвонил уже из дому.

– Ну как там дела? – спросил я небрежным тоном.

Таким нехитрым способом я хотел замаскировать возбужденное состояние, которое не покидало меня с того момента, когда я увидел "джип" бандитов возле крематория.

Марья всегда чувствовала все нюансы моего настроения, а потому я не хотел, чтобы она встревожилась.

Интересно, у всех женщин такое тонкое чутье или этим отличалась только моя секретарша?

Конечно же, провести Марью мне не удалось.

– У нас все в порядке, – ответила она после небольшой паузы. – А вот у вас, мне кажется, что-то стряслось.

– Угадала… – буркнул я недовольно. – Колесо пробил. А запаску забыл отдать в вулканизацию. Пришлось вызывать эвакуатор.

Врал я безбожно, однако, без вдохновения. Естественно, Марья мне не поверила. Но сделала вид, что проглотила мои измышления как маринованный гриб – без особых усилий.

– Вам звонил какой-то мужчина… около часа назад, – сказала Марья ровным тоном.

– Кто?

Вопрос был – глупее не придумаешь. Но надо же что-то говорить, хотя, если честно, мне не хотелось не только шевелить языком, но и думать. Мысли в голове напоминали тесто, выползающее из квашни, – такие же бесформенные и аморфные.

– Он не представился, – сухо ответила Марья.

– Жаль…

– Но я думаю, – безжалостно продолжила Марья, – это один из тех, кто пытается принудить вас продать магазин на Левобережной улице.

– Настырные… – сказал я в трубку, вспомнив утренний звонок.

И добавил – уже в сторону, чтобы не слышала Марья:

– Сучары…

– Что вы сказали? – спросила она.

Ну и слух, удивился я. Не уши, а локаторы.

Нет, все-таки с женщинами трудно работать, вспомнил я своих коллег противоположного пола, с которыми мне приходилось сотрудничать "на холоде". Они и слышат то, что им не положено, и часто делают не то, что нужно.

– Сказал, что посылай их подальше. От моего имени. Можешь в выражениях не стесняться.

– Простите, но я так не умею…

– А если не умеешь по-простому, объясни им интеллигентно, с реверансами. Но чтобы это было доходчиво.

Понятно?

– В общих чертах…

Мне показалось, что на другом конце провода кто-то хихикнул. Неужто Марья? На нее это не похоже. С какой стати она развеселилась? По-моему, для веселья нет никаких причин.

– И не забывай то, о чем мы с тобой говорили утром.

– Думаю об этом постоянно, – с подтекстом сказала Марья.

Блин! Или она и впрямь такая бесстрашная, или считает что я рохля, ни на что не способный лось в калошах.

– Тогда всех благ, до завтра и спокойной ночи.

– До свидания, – вежливо ответила Марья и положила трубку.

Все, отбой. На сегодня приключений достаточно, даже с лихвой. Хряпну стаканчик, лягу на диван, включу телевизор – и хоть трава не расти. Имею я право на отдых? А как же.

Но едва я достал из холодильника бутылку водки, как зазвонил телефон. Неужели опять Марья? На нее это похоже – прерывать меня на самом интересном месте, будь то недосмотренный сон или приятный разговор с какой-нибудь дамой, нечаянно посетившей мою холостяцкую обитель.

– Слушаю! – недовольно сказал я в трубку.

В ответ я услышал чье-то сопение.

– Марья, ты?

Опять молчание.

– Кто звонит!? – спросил я, накаляясь.

На другом конце провода прозвучали гудки отбоя. Наверное, ошиблись номером, подумал я, откупоривая бутылку. Такое уже случалось, и не раз.

Наша телефонная связь – самая уникальная в мире. Звонишь в одно место, а попадаешь черт его знает куда.

Или поднял трубку, а там идет базар-вокзал двух подруг.

Послушаешь минут пять этот бесконечный треп, и начинаешь понимать, что ничего в этой жизни не знаешь.

Куда там телевизионной передаче "Что, где, когда?"…

Я уже начал дремать, как тренькнул звонок входной двери. Кого это нелегкая принесла? – подумал я раздраженно.

Обычно ко мне случайные гости не ходили, только по предварительной договоренности. Или бывало, что забредал местный сантехник по какой-нибудь выдуманной надобности, которому я однажды по неосторожности накатил стакан водки и дал на опохмелку.

После моей "благотворительной акции" он взял за систему навещать меня два раза в месяц. Так что теперь мое сантехническое оборудование находилось в образцово-показательном состоянии.

Похоже, у него был график таких посещений, потому что, когда бы я его не встретил, он всегда находился подшофе. Но не пьяный. А все потому, что к обязательному стакану водки жильцы вверенного сантехнику участка прилагали и неплохую закуску. По себе сужу.

Разозлившись на непрошеного гостя, я вскочил с дивана, и быстро вышел в прихожую. Но уже у самой входной двери меня будто током ударило. Тормози, Волкодав! Что-то здесь не то…

Остановившись возле вешалки, я прислушался. За дверью постукивали женские каблучки – какая-то девица притопывала, согревая ноги. Почтальон?.. А может быть, кто-то из жилищно-эксплуатационного участка.

Они имеют такую склонность заявляться в самое неподходящее время.

У меня немного отлегло от души; но не настолько, чтобы я решился посмотреть в глазок и задать обычный в таких случаях вопрос "Кто там?".

Конечно, дверь у меня железная, сейфового типа, ее обычная пуля не возьмет. Но я был стреляный воробей и знал, что небольшой заряд пластида вынесет меня вместе с дверью в гостиную, расплющив мое тело в лепешку.

Поэтому я вооружился пистолетом Анубиса (оружие хранилось в обувном ящике), дослал патрон в ствол и поднял флажок предохранителя. Вот теперь здрасьте, я ваша тетя Роза из Одессы.

Став сбоку двери, я спросил, постаравшись отойти от стереотипа:

– Кому я понадобился?

– Откройте, я из ЖЭУ, – раздался бодрый девичий голосок.

– Зачем?

Мой вопрос в нынешние времена никому не должен был показаться странным. Сейчас в квартиры пускают неохотно, не то, что при развитом социализме.

Тогда можно было стучать почти в любую дверь, в любое время дня и ночи, с уверенностью, что в случае крайней надобности тебя пустят на ночлег и накормят. Наверное, люди не боялись чужаков потому, что у них нечего было брать – большинство жило от получки до аванса, получая жалкие гроши.

– Мы переходим на новую форму обслуживания, нужно согласие жильцов.

– Нет проблем, я согласен.

– Все не так просто. Вы должны подписать соответствующие бумаги…

У девушки явно было ангельское терпение. До этого ко мне приходили две мегеры, так они едва не выломали мою бронированную дверь. А ругались эти дамы так, что, наверное, было слышно за квартал.

Я не хотел открывать им лишь по одной, но веской причине: у меня как раз гостило юное создание с удивительно голубыми и глупыми глазками. Оно с потрясающей непосредственностью воспринимало на веру все россказни и побасенки и без лишних слов выполняло мои фантазии и прихоти.

Поэтому я просто озверел, когда мне поломали кайф, и доходчиво объяснил дамам, что не открываю лишь потому, что я прокаженный. После моих откровений их как корова языком слизала.

– Ну, если так…

Вытянув руку, и все так же стоя за стеной, я быстро повернул ключ в замке и широко распахнул дверь.

Я ждал налетчиков, бандитов, шпионов, злых чеченов или еще Бог знает кого, а в квартиру вошла шикарная деваха в клевом и явно не дешевом прикиде с кожаной сумочкой через плечо. Хорошо, что мне удалось быстро сунуть свою "дуру" в задний карман спортивных шаровар. Представляю, что она подумала бы, приставь я ей дуло пистолета к животу…

Девушка мило улыбнулась и спросила:

– Здравствуйте. Куда пройти?

Ну не на кухню же, подумал я с невольным трепетом. Там я не убирал два или три дня, и в мойке лежала гора немытой посуды.

– Сюда, – широким жестом указал я на дверь гостиной.

– Спасибо, – молвила девушка.

Она посмотрела на свои сапожки, а потом с сомнением перевела взгляд на пол. Я понял, о чем моя незваная гостья подумала, и поспешил сказать:

– Сапоги не снимайте. Чай, не музей.

– Я вижу…

Девушка снова показала два ряда белоснежных зубов, очень похожих на вставные из фарфора или чего там еще. Нет, вряд ли эта симпатичная особа может быть редиской. Она была спокойна и уравновешена, а в ее серых глазах время от времени проскакивали озорные искорки.

Может, я ей понравился? Это было бы просто здорово. Все-таки коротать длинный холостяцкий вечер вдвоем гораздо приятней, нежели наливаться водкой и пялиться на телеэкран в полном одиночестве.

– Присаживайтесь… – Я пододвинул к журнальному столику кресло, предварительно бросив куда-то в угол лежавшие на нем носки.

– У вас тут уютно, – сказала девушка, окинув взглядом гостиную. – О, даже камин есть! Прелестно…

– Увы, он больше для понта, нежели для дела, – признался я сокрушенно. – Некогда почистить трубу. Дымит, собака…

Я намеренно говорил грубо. Девушка явно была не первой свежести, что я наконец разглядел, включив верхний свет. Увы, как не штукатурь фейс, а годы скрыть трудно.

Поэтому сюсюкать перед нею не было необходимости. Зрелые девушки любят мужчин с твердым характером, уверенных в себе. Надежность – вот главный их критерий. А где надежность, там и благосостояние, что весьма существенно.

Судя по фигуре и уверенным движениям, она занималась гимнастикой или аэробикой. В общем, девица была, конечно, не супер, но первый класс – точно. А если учесть, что жениться я пока не собирался, то в моем холостяцком положении и третий сорт не брак.

– Может, мы, пока суть, да дело, ударим по шампанскому? – предложил я, широко улыбаясь и надевая спортивную куртку, – чтобы скрыть оттопырившийся задний карман с позаимствованным у Анубиса "зауэром".

Я мог бы куда-нибудь спрятать пистолет, но что-то меня останавливало. Успеется, думал я, пока не в силах разобраться в смутных подозрениях, томивших моя душу, несмотря на столь приятное общество.

– Я не против… но сначала нужно покончить с формальностями, – ответила девушка, отфутболив мне улыбку, как мяч.

– Ваши слова – как елей на мое холостяцкое сердце, – сказал я с нажимом на предпоследнем слове.

Главное в амурных делать – дать женщине хотя бы маленькую надежду. На что-нибудь. И тогда все пойдет, как по маслу. В своем большинстве женщины очень любопытны, потому они не в состоянии остановиться, пока не вычерпают сосуд загадок до дна.

По-прежнему мило улыбаясь, девушка открыла свою сумочку, сунула в нее правую руку… и достала пистолет! С глушителем!

Моб твою ять!!! Едва я увидел черный зрачок ствола, как мне сразу все стало ясно. Анубис! Это его штучки. Он часто использовал женщин для ликвидаций. И не обязательно сотрудниц "конторы".

"На холоде" шакал втирался в доверие к какой-нибудь экстремистской организации, снабжая ее деньгами и оружием, а затем преспокойно пользовался услугами фанатиков, готовых ради паршивой мертворожденной идейки взорвать весь земной шар.

Он умел мастерски преподнести целесообразность такой акции под необходимым соусом, и тупорылые придурки шли на верную смерть, даже не подозревая, на кого они работают.

Эти мысли пронеслись в моей голове вихрем, пока я, перевернув стол на смертельно опасную, как оказалось, гостью, падал навзничь.

Я достал оружие только тогда, когда девица пальнула второй раз. Наверное, она не ожидала от гражданского лоха такой прыти, а потому на долю секунды замешкалась с первым выстрелом. Что меня и спасло.

Мне пришлось стрелять. Притом, на поражение. Я лежал в очень неудобном положении, и попасть в ее руку с пистолетом было просто нереально.

Я выстрелил только раз. И попал в голову (другие части тела мне были не видны). Она буквально взорвалась, забрызгав мозгами и кровью пол и часть стены гостиной.

Это было омерзительно. Меня едва не стошнило. Несмотря на мою, весьма солидную, практику в разных гнусностях подобного рода, я буквально поплыл.

Чтобы совсем не съехать с катушек, я встал, и, не глядя на то, что осталось от симпатичной девушкикиллера, присосался к горлышку бутылки с остатками водки, которая стояла в буфете; искать стакан я был не в состоянии.

Мне полегчало только тогда, когда бутылка показала дно. Вот сука, подумал я вяло. Зачем полезла в мужские игры? Понятно, что ты надеялась застать меня врасплох. Что, собственно говоря, и случилось.

Да только твой наниматель, красотка без мозгов (на данный момент – в прямом смысле), похоже, не знал, кто скрывается под личиной бизнесмена Максима Богатырева. Иначе он прислал бы полдюжины "быков" с автоматами и гранатометом.

Я был уверен, что девица получила приказ от молодого человека, настырно предлагавшего продать ему (или им; кому? а фиг его знает) магазин на Левобережной.

Все складывалось, как в мозаике: утренний разговор по телефону со мной, когда я его обидел, послав на несколько этажей выше Эвереста, звонок неизвестного мужчины в офис – в это время мне пришлось выручать Мазая, и наконец совсем недавно красноречиво промолчавшая телефонная трубка. Это была, говоря казенным языком, проверка на наличие присутствия.

Но в любых неприятностях всегда существует обратная сторона. Верно говорится: все что ни делается, то к лучшему. Сегодня я еще раз убедился, что Анубис пока никак не связывает некоего владельца магазина на Левобережной и диверсанта-ликвидатора под псевдонимом Волкодав.

Ведь я теперь точно знал, что прилизанный молодчик – верный наперсник шакала. И действует по его указке.

И еще одно: похоже, я был прав в своих умозаключениях – Анубис после нашей ночной схватки начал форсировать события.

Все это так, но что мне делать с дамой без головы? Я был уверен, что она не одна пришла ко мне. Где-то ее ждет партнер. И если он поймет, что дело не выгорело, то можно только гадать, как он поступит в дальнейшем.

Вариант первый: он просто слиняет, оставив девушку-киллера на произвол судьбы. Не думаю, что у нее есть какая-нибудь ксива. Такие люди обычно не ходят на задание с полным набором документов, удостоверяющих личность.

А это значит, что от нее не потянется ниточка к заказчикам. По крайней мере, в обозримом будущем. Что и следовало доказать.

Вариант второй: партнер вознамерится закончить начатое дело. Вдруг он был не равнодушен к девушке?

Вполне возможно, мадмуазель во всех отношениях лакомый кусочек.

Тогда совсем худо. От тела не избавишься и нос на улицу не высунешь – чревато. Вендетта обеспечена. И что же мне, кукарекать в одной комнате с трупом до новых веников?

Наконец, вариант третий, самый паршивый: напарник безголовой крали звонит ментам и сообщает о чрезвычайном происшествии в квартире некоего Богатырева, проживающего по адресу… Десять-пятнадцать минут – и опергруппа стучится в мою дверь.

А дальше все, как по маслу: труп налицо, оружие тоже, меня запихивают в каталажку, и пока все прояснится (если прояснится), от моей фирмы вместе с магазином на Левобережной остаются рога и копыта.

Блеск. Получится так, как доктор прописал. То бишь, Анубис. Блицкриг выигран малыми силами и с мизерными потерями. Что для него какая-то дурочка, возомнившая себя киношной Никитой? Горстка пыли, проплывающее облако, лед в стакане виски.

Да, брат Волкодав, худо. Очень худо. Не хотел ты принимать участия в опасных, набивших оскомину, играх, а придется. Иначе каюк.

Ты теперь гражданское лицо, а не карающая десница государства. Колосс на глиняных ногах. Свалить тебя – раз плюнуть. "Вышку" не дадут, но червонец с гаком припаяют.

Можно, конечно, доказывать (и даже доказать), что девушка вознамерилась меня убить, а я защищался, но как объяснить присутствие в моей квартире "меченого" ствола? За которым числится минимум два жмурика; а может, и больше.

Никак. Все мои объяснения будут выглядеть смешными и наивными. Чтобы не цеплять на себя еще один "висяк", менты загрузят это дело на меня – и вперед, ишак, с дружеским визитом к северным оленям.

Нет! В тюрьме я уже сидел (правда, выполняя задание "конторы") и особого желания вспоминать былое не испытывал.

Значит, в бой, братец Волкодав. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Умно сказано, даже нечего добавить.

Еще раз посмотрев на труп девушки, я осторожно обошел кровавые брызги на ковровом покрытии и направился к выходу. Парад-алле, господа!

Андрей

Хвостов закрыл за собой дверь и будничным голосом сказал:

– Здравствуй, Синицын.

Андрей промолчал, враждебно глядя на участкового. Его нервы были на пределе, а Хвостов казался ему ничуть не лучше бандитов Самурая.

– Я так и знал, что ты здесь, – продолжил Хвостов, по-прежнему стоя у порога. – Только мне совсем непонятно, как ты проскользнул мимо наших сотрудников. Надо будет их наказать. Это форменное безобразие.

Он будто и не замечал, какими глазами смотрел на него юноша.

– Это… вы их поставили возле двери реанимации? – звенящим от напряжения голосом спросил Андрей.

– А то кто же.

– Как вы догадались, что я в палате?

– Я тебе уже говорил, что ты хороший сын. На твоем месте я поступил бы точно так же.

– Что вам от меня нужно?

– Потолковать по душам. Всего лишь.

– Я не хочу "толковать по душам". Мне нечего вам сказать.

Андрей бросил взгляд на мать. Обессиленная переживаниями, она лежала с закрытыми глазами и, похоже, была в забытьи.

– А вот я так не думаю. Мне кажется, ты знаешь, кто избил твою матушку.

– Допустим. Скажем так – я предполагаю. Но что это изменит?

– Многое. Мы привлечем их к ответственности.

– По какой статье? – Андрей скептически ухмыльнулся. – За хулиганку?

– О, ты даже такие вещи знаешь…

– Чего проще. Это мы в школе проходили.

– Да? – удивился Хвостов. – Может быть… А насчет статьи… соответствующую статью мы найдем. Ты сомневаешься в том, что они ответят по закону?

– Я не сомневаюсь, я знаю, что дело спустят на тормозах. Не первый раз…

– А ты, оказывается, Фома неверующий. Нельзя быть таким в твои годы.

– Это не ваше дело, какой я!

– Не дерзи старшим, Синицын. К тому же, я при исполнении.

– Вы хотите меня задержать?

– Вот заладил… Не задержать, а выяснить обстоятельства дела, неизвестные следствию. Так положено. Но для этого мы должны покинуть палату, сесть за стол в отдельной комнате и поговорить в соответствии с процедурой. Понятно?

– Понятно. И все же, я с вами не пойду. На ваши вопросы я уже отвечал. Что вы еще хотите?

– Пойдешь, – жестко отрубил Хвостов, которому надоело препираться с мальчишкой. – Как миленький пойдешь.

Андрей еще больше насторожился. А что если Хвостов подкуплен бандитами? Он тут же вспомнил милиционеров, которые выдали его Самураю.

Нет, больше такую глупость – без сопротивления отдаться в руки ментов – он не допустит!

– Не шумите, – с внешним спокойствием сказал юноша. – Иначе разбудите мать. Она еще очень слаба…

С этими словами Андрей отворил окно и с легкостью белки запрыгнул на подоконник.

– Стой! Ты куда!? – бросился к нему Хвостов.

– А если я упаду? – со злой иронией спросил Андрей. – Здесь высоко… Кто тогда будет отвечать?

– Сопляк! – взревел Хвостов, но все-таки остановился. – С кем играешь!? Да я таких, как ты!..

– Знаю, знаю… – Андрей глянул вниз. – Повторяю еще раз – я не хочу с вами разговаривать. Ни на какие темы. Пока…

С этими словами он прыгнул, как показалось Хвостову, вниз.

– Бля-а… – только и сказал испуганный участковый, и опрометью бросил к распахнутому окну.

Картина, которую он увидел, потрясла его воображение. Андрей упал на верхушку дерева, растущего под окном, и теперь быстро-быстро спускался на землю, цепляясь по-обезьяньи за гибкие ветки.

Спустившись вниз, Андрей крикнул:

– Мама, все нормально!

И исчез в темноте.

Хвостов удивленно покрутил головой, обернулся – и встретил ясный и твердый взгляд больной. Похоже, она слышала их разговор. И ему показалось, что мать Андрея насмешливо улыбается…

Андрей то бежал, то быстро шел по ночному городу, все больше и больше удаляясь от больницы. Несмотря на приглашение Дрозда, юноше почему-то не хотелось сегодня идти к нему домой. Он решил навестить своих школьных приятелей.

У Маноло была отдельная однокомнатная квартира – "хип-хата", как он ее называл. Андрею еще не приходилось в ней бывать, хотя адрес он знал. На этот счет его просветил Габор.

"Приходи, – сказал он однажды. – Там собираются нормальные парни. Все свои люди. Не обидят. Зуб даю.

Ты теперь наш…". Андрей молча кивнул, соглашаясь. Но так и не пришел.

Квартира Маноло находилась на первом этаже. В окнах горел свет, и обрадованный Андрей поторопился зайти в подъезд и нажать на кнопку звонка.

– Кому не спится в ночь глухую? – раздался за дверью веселый голом Габора.

Щелкнул замок, и дверь распахнулась.

– Мужики! – возопил подвыпивший Габор, тиская смутившегося Андрея. – Кто к нам пришел! Какие люди в Голливуде… – запел он, отчаянно фальшивя.

– Здорово, Синица! – в прихожей появился Маноло.

Он был раздет до пояса и в шортах. В квартире было жарко.

– Да ты проходи, не стесняйся, – сказал он, пожимая руку Андрея. – Мы тут как раз о тебе говорили. Легок на помине…

Андрей зашел в просторную комнату и увидел Фундуклеева, Мухаметшина и Чиквасова. Они сидели вокруг накрытого стола и пили пиво. Впрочем, там были напитки и покрепче.

На диване дурачились две девушки, в которых юноша узнал одноклассниц Бушманову и Савенко. Они играли в какую-то незнакомую ему игру, напоминающую детские "ладушки", и при этом заразительно хохотали.

– Тихо, вы, сороки! – сказал Габор. – Посмотрите, какой у нас гость.

– Ой! – восторженно воскликнула Бушманова и повисла у Андрея на шее. – Синичка, я тебя обожаю.

– Перестань… – слабо сопротивлялся Андрей.

– Галка, не дури! – прикрикнул на нее Маноло. – Лучше принеси еще один столовый прибор.

– Слушаюсь, гражданин начальник! – ответила Бушманова и скрылась на кухне.

– Где ты пропадаешь? – спросил Мухаметшин, глядя на Андрея исподлобья с каким-то загадочным выражением. – Училка спрашивала…

Под училкой татарин подразумевал классную руководительницу.

– Болел, – коротко ответил Андрей, не считая нужным объясняться.

Он относился к Мухаметшину настороженно, сам не зная почему. В нем было что-то скользкое, гаденькое, которое татарин тщательно скрывал. Зная о его мстительности, Андрей старался всегда быть с ним предельно корректным.

– И болезнь эта называется Самурай, – язвительно покривил тонкие губы Мухаметшин.

– Заткнись, Ахметка! – прикрикнул на него Габор. – Синице и так худо. А ты лезешь со своими иголками, чтобы поставить их Андрюхе под задницу.

– Я что, я ничего… – Мухаметшин скис.

Несмотря на "телохранителя" в лице Фундуклеева, Габора он побаивался. Венгр, не обладающий впечатляющими физическими данными, дрался как одержимый. Редко кто мог выдержать его бешенный напор.

– Выпей чего-нибудь, – приглашал Андрея к столу хозяин "хип-хаты" Маноло. – И поешь. Харчи из ресторана, свежие. Пиво будешь?

– Нет. Лучше водку…

К пиву Андрей так и не привык. Оно казалось ему горькой полынной настойкой. Иногда Андрей пил водку, но понемногу. В отличие от приятелей и Дрозда, которым нравилось спиртное, юноша не испытывал от пития особого удовольствия. Он глотал предложенную дозу как лекарство, с внутренним содроганием.

Но сейчас ему впервые в жизни захотелось выпить. Нервное напряжение последних дней превратили его в один оголенный нерв. Андрей просто не знал, как совладать с переполнявшими его эмоциями.

Водка прокатилась по жилам, вызвав зверский аппетит. Только теперь Андрей вспомнил, что он не ел уже длительное время. Не обращая внимания на окружающих, он жадно рвал зубами отбивную, глотая мясо почти не разжеванным.

– Менты в школу приходили… – негромко сказал Мухаметшин, ни к кому конкретно не обращаясь.

Андрей с трудом проглотил очередной кусок и отодвинул тарелку. От слов татарина его аппетит мгновенно испарился. Стараясь не выказать волнения, юноша налил себе полрюмки водки, и выпил без закуски. В этот момент он готов был Мухаметшина убить.

Реплику Мухаметшина услышал только Габор. Он посмотрел на него зверем, но промолчал. Андрей поднял голову и встретился с ним взглядами. Габор по-дружески подмигнул ему и открыл бутылку минеральной воды.

– Хлебнешь? – спросил он, наполняя свой стакан.

– Давай…

В этот момент из кухни возвратился Маноло.

– Тебя… – сказал он, протягивая мобильный телефон Чиквасову.

Послушав, что ему говорил невидимый собеседник, Чиквасов встал и сказал:

– Мужики, я сваливаю. Дела…

– Какие могут быть у тебя дела поздним вечером? – спросил Мухаметшин. – Трамваи и троллейбусы уже ходят пустые.

Он явно нарывался на скандал, намекая на неблаговидное занятие Чиквасова, который постепенно втягивался в сообщество карманных воров.

– Когда-нибудь я тебе фейс бритвой попишу, – с нехорошим спокойствием ответил ему Чиквасов. – Или язык отрежу. По-моему, он у тебя чересчур длинный.

– Ша, братаны! – вступил в разговор Маноло. – Кончайте собачиться. Нам только и не хватало вцепиться друг другу в глотки.

– Тогда пусть он заткнется, – злобно оскалился Чиквасов.

– Верно, – поддержал его Габор. – Гонит пургу, почем зря. Язык как помело.

– Все, все, – поднял руки вверх ладонями вперед Мухаметшин. – Виноват, больше не повторится.

– Зарекалась свинья дерьмо жрать… – буркнул Габор.

– Садись! – приказал Маноло Чиквасову. – Выпьешь на дорожку. А мы поддержим. За наше братство.

Чиквасов помялся, бросая враждебные взгляды на Мухаметшина, но все-таки сел.

– А мы? – подхватилась Савенко. – Почему нас не приглашают?

– Потому что бабам не хрен лезть в мужской разговор, – отрезал Маноло. – Проводим Чико и тогда милости прошу.

– Противный… – надула губы Савенко.

И на нее, и на Бушманову уже наложила отпечаток их разгульная шальная жизнь. Чересчур много краски на пока еще свежих лицах, чересчур длинные ногти на руках, никогда не знавших работы, чересчур наглые глаза, чересчур развязные манеры… Все эти "чересчур" вызывали в душе Андрея неприятие, переходящее в отвращение.

Но юноша старался не подавать виду и терпеливо сносил приставания этих двух девиц. У него сейчас были проблемы гораздо серьезнее, нежели амурные дела.

Чиквасов ушел. Маноло хлопнул Андрея по плечу и сказал:

– Пойдем на кухню. Есть разговор…

Они уединились. Маноло закурил и помолвил:

– Менты искали тебя. И не только они.

– Вощанские?.. – догадался Андрей.

– Да. По-моему, ты крупно влип. Я не хочу знать, из-за чего и как, но в школе тебе появляться нельзя.

– Я знаю.

– Можешь пожить у меня, пока все утрясется.

– Спасибо за предложение, но у меня есть где перекантоваться.

– Как знаешь… Помощь нужна?

– Боюсь, что мне уже никто не сможет помочь, – с горечью ответил Андрей.

– Серьезная заявка… Но ты, все-таки, подумай. С вощанскими и Самураем пора кончать. Они уже многим перебежали дорогу. Наглые, паскуды…

– Нас мало. Что мы можем сделать?

– Ошибаешься, нас значительно больше, чем ты думаешь. И стволов вполне достаточно, чтобы устроить им большой сабантуй.

– Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал.

– А с чего ты взял, что каша заварится из-за тебя? – насмешливо спросил Маноло. – Разборка назревала давно. Ты тут сбоку припека. Пойдешь с нами, не пойдешь – твое дело. Но твоя помощь может понадобиться. Решай.

Андрей немного помялся и ответил:

– Я подумаю…

– Думай скорее. Иначе они тебе башку отвертят, не успеешь и пикнуть.

– А это мы еще посмотрим, – с угрозой сказал Андрей, в котором снова проснулась неутоленная жажда мести.

Маноло посмотрел на него с нездоровым интересом и буркнул:

– Ну-ну…

Андрей остался ночевать у Маноло. Было уже поздно, и он не рискнул идти по ночному городу на квартиру к Дрозду. К нему под бочок мостилась Бушманова, но Маноло бесцеремонно вытолкал ее за дверь.

– Эта профурсетка ни дня не может прожить без мужика, – сказал Маноло и с отвращением сплюнул. – Бабы…

Андрей уснул сразу, едва погас свет. Ему снился один длинный кошмар – сплошное мелькание каких-то фантастических чудовищ и неясных теней, тянущих к нему длинные щупальца.

Волкодав

Где же партнер девушки-киллера? Сидит в машине или сторожит в подъезде?

Скорее всего, он неподалеку. Или этажом ниже, или на верхней лестничной площадке. Но лично я стоял бы поближе к выходу.

Он ждал внизу. Хорошо, что я совсем недавно смазал дверные петли, а потому мое появление на лестничной площадке не произвело никакого шума.

Я на цыпочках взбежал на два этажа выше, а затем начал спускаться вниз, громко топая и беззаботно насвистывая – это чтобы партнер девушки ничего не заподозрил.

Ну, идет себе жилец, и идет. Почему не вызвал лифт? Может, он чешет к кому-нибудь в гости. Или тренирует ноги, атрофирующиеся от сидячего образа жизни. В общем, ничего необычного и подозрительного. Что и следовало доказать.

Выстрелы в квартире напарник девушки-киллера вряд ли слышал, ведь и ее пистолет, и "зауэр" Анубиса были снабжены глушителями. А значит он пока пребывает в большом мандраже, и готов стрелять при малейшем подозрении.

Так оно и оказалось. Клиент стоял возле лифта, нервно курил и вздрагивал при каждом шорохе. На меня он посмотрел, как на пустое место. Неужели ему не показали "объект" и он не знает клиента в лицо?

Возможно. Киллерам дали только мой адрес. Но это серьезный прокол в планировании операции. Наверное, моя ликвидация была поручена неопытному в таких делах молодому человеку, а тот не стал консультироваться с Анубисом. И зря.

Я растянул губы в глуповатой ухмылке – для маскировки, подошел к нему вплотную и приставил пистолет к его животу.

– Шевельнешься, сука, убью, – сказал я с ленцой.

Да, малый явно не имел надлежащего опыта в таких скорбных делах. При первых звуках моих слов он даже не побледнел, а посерел.

– А теперь двумя пальчиками бережно возьми свою "пушку" и отдай ее мне, – продолжил я все так же неторопливо.

Парень сделал все, что я ему сказал, – отдал мне пистолет "макарова". Я повернул его лицом к стене и обыскал. Но кроме запасной обоймы и перочинного ножа, в карманах больше ничего не оказалось.

– Пойдем, – сказал я, подталкивая его дулом пистолета в спину.

– К-куда? – спросил он, заикаясь.

– Ко мне в гости, дурилка. Нам тут недалеко. Да ты знаешь…

Он покорно поплелся по лестнице вверх, сложив руки сзади. Разбирается, клиент, в кислых щах… Наверное, ему, несмотря на молодость, уже пришлось попробовать тюремных "прелестей".

При взгляде на то, что осталось от головы девушки, он невольно отшатнулся.

– Впечатляет? – спросил я с развязным смешком. – Будешь брехать, сделаю с тобой то же самое. Садись в кресло… туда.

Я устроил парня с таким расчетом, чтобы мертвая партнерша все время была у него перед глазами. Это, знаете ли, бодрит некоторых клиентов и заставляет их исповедываться с максимально возможной честностью.

– Ну что же, фраер, давай, звони, – сказал я, использовав жаргон зэков.

– Что… что я должен говорить? – спросил он, судорожно сглотнув слюну.

Парень пытался не смотреть на девушку, которая не упала на пол, а так и осталась сидеть в кресле возле журнального столика. Но это у него получалось плохо – она притягивала его взгляд, словно магнитом.

– Все по порядку. Как зовут тебя и твою партнершу, кто вас послал, адрес вашей норы… ну и так далее.

Уточняющие вопросы я буду задавать по ходу разговора. Подчеркиваю – разговора, а не допроса. Но если ты хотя бы раз соврешь, то я привяжу тебя к стулу и вставлю в одно, очень интересное, место нагретый паяльник. Тогда ты вспомнишь даже то, что было с тобой в глубоком детстве, когда ты дул в штаны и сосал пустышку. Так что, выбирай. И не ошибись.

Последнюю фразу я произнес с угрозой.

Он начал строчить, как из пулемета. Но толку от вороха сведений, которые он вывалил передо мной, было мало.

На кой хрен мне знать, что он уже убил двоих на "заказ", что был он как бы стажером на роль киллера, а девушка, которую звали Рафа (скорее всего, это была кличка), выступала в роли его наставника, что живет он на квартире у знакомой, с которой не спит, потому как она другой ориентации…

"Заказ" на меня получала Рафа, от кого? – он не имел понятия, чему я поверил безоговорочно; такому хмырю я не доверил бы даже хвосты коровам крутить. Он был невзрачен, некрасив и от него за версту перло кондовой простотой и непреходящей тупостью.

Впрочем, из таких серых неприметных личностей получаются хорошие наемные убийцы низшего звена, которых уничтожает вслед за ликвидированным им "объектом" группа контроля. Это чтобы спрятать концы в воду.

Единственным ценным фактом, выловленным из его словесного поноса, был адрес их штаб-квартиры. Это было то самое место, на которое дал мне наводку Мазай. Значит, мои догадки верны и я на правильном пути…

– Все рассказал? – спросил я, когда парень окончательно выдохся.

– Конечно. Можете мне верить.

Он с надеждой, по-собачьи, попытался заглянуть мне в глаза, чтобы прочесть в них свой приговор.

Наверное, этот горе-киллер надеялся, что я отпущу его на все четыре стороны. Как бы не так…

– Верю. А сейчас займемся уборкой квартиры. Ваша машина стоит у подъезда?

– Ну…

– Вот и ладушки. Заворачивай свою милашку Рафу в ковер. А затем возьмешь ведро, стиральный порошок, тряпку и все чисто вымоешь – пол и стены. Чтобы нигде не было ни пятнышка! Понял?

– Понял, понял! – радостно закивал урод.

– Тогда за дело. И пошевеливайся – ты уже мне осточертел.

Парень трудился больше часа. Я с нетерпением поглядывал то на часы, то на окно. На дворе стемнело, что было мне на руку.

Все это время меня не оставляла одна мысль: а что если молодой человек, помощник Анубиса, додумался послать вслед Рафе и этому недоноску группу прикрытия? Такую возможность я не исключал.

Но внутренний голос мне подсказывал, что это было бы чересчур. При всем том, я не должен был, по идее, оказаться твердым орешком. Ведь завалить простого обывателя, пусть и бизнесмена – раз плюнуть.

Страховочные мероприятия с группой прикрытия осуществляются только тогда, когда противник действительно очень серьезный и имеет надежную охрану. А они знали, что я один как перст.

Когда уборка была закончена, я заставил его взвалить на закорки тюк с телом Рафы, а сам взял напрочь испорченное кресло – то, в котором ее застала смерть. Так мы продефилировали по лестнице вниз, а затем к машине (это была примитивная "шестерка"), на мою удачу никого не встретив по пути.

Усадив парня за руль, я взял курс за город, в лес. Там было одно очень укромное местечко, весьма подходящее для подобных случаев.

– Куда мы едем? – тревожился этот недоделанный, со страхом глядя на обступившие дорогу сосны.

– Ты что, с дерева упал? Или ку-ку совсем не работает? Нам нужно избавиться от трупа.

– Понял, – приободрился парень.

Завернутая в ковровое покрытие Рафа лежала на заднем сидении, а кресло я запихнул в багажник. Оно было массивным, и крышка багажника не закрывалась; пришлось привязать ее проволокой.

– Тормози, приехали, – сказал я, когда мы углубились в достаточно отдаленное от шоссейной дороги место.

Машина остановилась. Я забрал ключ зажигания и вышел из салона. Мой нечаянный шофер устремил на меня вопрошающий взгляд. Он не знал, что ему делать.

Я достал пистолет Анубиса и сказал:

– Ну вот и все. Здесь закончатся твои земные деяния.

– Как… Почему!? Ведь вы обещали мне!?

– Ничего я не обещал. Это твои фантазии. Просто тебе очень хочется выжить. Увы, это невозможно. Ты нежеланный, опасный свидетель.

– Я ничего никому не расскажу!

– В этом у меня нет сомнений, – сказал я, не скрывая сарказм. – Значит, ты хочешь остаться в живых?

– Да, да! Пощадите… – Парень смотрел на меня обезумевшими от страха глазами.

– Тогда назови хотя бы одну причину, которая помешала бы мне нажать на спусковой крючок.

– Я жить хочу! Жить!

– Причина веская. Но к тебе она не имеет никакого отношения. Вспомни тех, кого ты убил. Они ведь тоже хотели жить. Ты их пощадил? Нет. Мало того, ты со своей Рафой намеревался отобрать и мою жизнь. Я тебе сделал что-нибудь плохое? Молчишь? Правильно – сказать в свое оправдание тебе нечего. То-то…

– Не убивайте… – Он совсем помертвел.

Не будь за ним тени Анубиса, я бы его отпустил. Мне судейская мантия и даром не нужна. Я был не вправе судить этого парня.

Но инстинкт самосохранения присущ всем людям – и хорошим, и плохим. А в особенности диверсантам, которых натаскивали годы. Выжить любой ценой и победить – вот девиз специальных частей, в которых я нес службу.

Оставить в живых этого киллера-недоучку – все равно, что стать на табурет и засунуть голову в петлю.

Анубис сразу поймет, на кого наткнулись его люди, и тогда я так легко не отделаюсь.

Он раскопает всю мою подноготную (ладно, пусть не всю, но значительную ее часть) и поставит на моей жизни свинцовую точку.

И не из-за того, что ему просто не нравится бывший коллега. А по той причине, что я нечаянно стал большой помехой в осуществлении его планов. Его и тех, кто за ним стоит.

Диверсант-ликвидатор ГРУ, пусть и бывший, это такой камень на пути, что его не так просто объехать. А тем более, перепрыгнуть.

Поэтому наша схватка, начатая возле трехэтажки, – это всего лишь цветочки. Ягодки будут впереди.

Я нажал на курок…

Когда я отошел от машины примерно на двести метров, сзади раздался грохот, и пламя взметнулось почти до верхушек угрюмых елей, окружавших поляну, где стояла "шестерка". Это взорвался бензобак.

Я поджег машину, чтобы скрыть все следы, предварительно бросив в салон пистолет Анубиса. Пусть те, кому положено, гадают, как он здесь очутился.

Оружие "незадачливого киллера – пистолет "макарова" – я тщательно завернул в промасленную ветошь и припрятал в дупло дерева. Авось, когда-нибудь пригодится. Для этого мне пришлось поупражняться в гимнастике, так как дупло было на высоте четырех метров от земли.

Себе я оставил лишь ствол Рафы. Похоже, девка хорошо разбиралась в оружии. Ее девятимиллиметровый "вальтер" Р88 с емкостью магазина пятнадцать патронов был ничуть не хуже "зауэра".

Когда я выбрался на большак, стояла глухая ночь. Мимо изредка проносились легковушки, но я даже не думал их останавливать. Кто возьмется подвезти пассажира под два метра ростом, который почему-то стоит среди леса, да еще в такое позднее время?

Поэтому я, не мудрствуя лукаво, потопал в направлении города, прикинув, что мне придется идти не менее двух часов.

Но мне повезло. Примерно через полчаса меня подобрал водитель фуры, с которым я и доехал почти до своего дома. Не перевелись еще у нас добрые люди…

Вместо сна я занялся уборкой. Я буквально вылизал пол и все щелочки, использовав разнообразные моющие средства. А кусок стены, на который попали брызги крови, я просто закрасил, благо у меня осталось немного краски от недавнего ремонта.

Довольный своими успехами в малярном ремесле, я уснул, как убитый. Мне даже ничего не снилось. А утром, ближе к десяти часам, я наскоро позавтракал, позвонил Марье, чтобы сказать, что сегодня я на работе не появлюсь, сел в машину и поехал по адресу, который дал мне Мазай.

Пора было знакомиться с "клиентами" поближе.

Андрей

Юноша застал Дрозда злым и издерганным. Он с кем-то говорил по мобильному телефону, и, похоже, новости, которые услышал Дрозд, были не очень приятными. Он стал бледным, а на скулах заиграли желваки.

– Получилось? – наконец обратив внимание на Андрея, спросил Дрозд, болезненно морщась и массируя ладонями ушные раковины.

Видимо, у него все еще болели уши.

– Да, – коротко ответил Андрей.

– Каким образом? – Дрозд был удивлен.

– Я влез через окно.

– На второй этаж? – Во взгляде Дрозда сквозило недоверие.

– Чего проще… – пожал плечами юноша.

– И что, тебя никто не видел?

Андрей замялся, но все-таки ответил правдиво:

– Меня вычислил наш участковый. Хитрый, гад…

– Что ему от тебя нужно?

– Я думаю, он догадывается, кто избил мать. И хочет, чтобы я дал показания.

– Ну, а ты?

– Так я ему и сказал. Это моя проблема.

– Молодец, – похвалил его Дрозд. – Ты поступаешь по-мужски.

– Наша договоренность осталась в силе? – напористо спросил Андрей.

– Несомненно, – ответил Дрозд угрюмо.

– Когда?..

– Сегодня, – отрубил Дрозд. – Прямо сейчас.

– Может, лучше вечером? – робко возразил Андрей.

– Боишься?

– Нет!

– Тогда о чем разговор? Через полчаса подъедут мои люди – и вперед. Самурай и его гоп-компания скоро появятся в своей штаб-квартире. Если бить, так всех скопом. По вечерам они расползаются, как вша.

– Но там их будет чересчур много…

– Весь командный состав. У них с утра что-то вроде оперативки. Так что, кроме малочисленной охраны, там будет не более пяти-шести человек. Всего-то.

Андрей был даже не удивлен, а ошарашен. Сегодня Дрозд был каким-то другим, не похожим на себя. Он как будто вырос, стал шире в плечах, а в его взгляде появилась свинцовая тяжесть и жесткая непреклонность.

– Держи, – вручил ему Дрозд пистолет и запасную обойму. – Обращаться оружием ты уже умеешь, стреляешь неплохо, пора тебе понюхать пороху в настоящем бою. Не сдрейфишь?

Андрей ответил ему угрюмым взглядом и промолчал.

– Не сдрейфишь, – с удовлетворением констатировал Дрозд, верно истолковав взгляд юноши. – Надень-ка эту хреновину. Думаю, она будет тебе впору.

– Что это? – спросил Андрей, с недоумением воззрившись на безрукавку защитного цвета, похожую на телогрейку.

– Бронежилет. В ближнем бою незаменимая штука. Я не хочу, чтобы ты схлопотал пулю за здорово живешь.

Ты мне нужен, парень. У тебя великолепные задатки.

Нужен? Зачем? Какие задатки? И вообще – что Дрозд имеет ввиду? Андрей терялся в догадках…

Люди Дрозда и впрямь появились через полчаса. Они приехали на импортной машине с затемненными стеклами. При взгляде на них Андрей невольно поежился: это были крепкие парни с отмороженными физиономиями убийц.

– Садись, – скомандовал Дрозд, и они втиснулись на заднее сидение.

Машина (это был "форд") сорвалась с места и вырулила на проезжую часть улицы. Пока компания катила по городу, Дрозд не выпускал из рук мобильный телефон. Сам он почти ничего не говорил, лишь отделывался короткими фразами; похоже, ему что-то докладывали.

– "Объект" на месте, – наконец выключив телефон, сказал Дрозд, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ответом ему было угрюмое молчание.

Примерно через полчаса машина свернула в узкий переулок и остановилась.

– Пора, – сказал Дрозд. – Задача понятна, все, кроме нас, на позициях. Охрану снимет подразделение "дельта". Мы идем через центральный вход. – Он посмотрел на свои наручные часы. – В вашем распоряжении три минуты.

Все так же молча трое парней вышли из машины, открыли багажник и быстро вооружились. У Андрея глаза на лоб полезли от удивления – они держали в руках автоматы! Кроме того, у них были гранаты и пистолеты.

Тогда кто же такой Дрозд? Андрей искоса посмотрел на своего приятеля. Он в это время ловко цеплял на себя сбрую – две наплечные кобуры с заграничными пистолетами. Такие "игрушки", изготовленные из светлого металла, Андрей видел только в кино.

Юноше вдруг стало страшно. Нет, он не боялся бандитов Самурая. С ними все было ясно.

Но люди Дрозда и он сам вдруг показались юноше инопланетянами. Никаких эмоций, пустые, ничего не выражающие взгляды, сильные руки, "набитые" во время отработки ударов по твердым предметам – уж в этом Андрей разбирался неплохо, пластичные, точно выверенные движения…

От них исходили флюиды опасности. Они могли, походя, раздавить человека, как букашку. Их потрясающее спокойствие перед схваткой с бандой Самурая было противоестественным.

Андрей избавился от страха только большим усилием воли. Он решил так: пусть они помогут ему свести счеты с Самураем, а после он постарается прекратить отношения с Дроздом и его подручными, которые были похожи на роботов.

Укрепившись в этой мысли, Андрей с легким сердцем двинулся вслед за парнями. Все они были в пальто, под которыми скрывалось оружие и другое снаряжение. Только Дрозд надел куртку, но она оказалась размера на два больше.

Здание, где обретался Самурай, оказалось небольшим. Оно имело всего два этажа. Наверное, когда-то здесь находилось небольшое предприятие, потому что за высоким бетонным забором уныло торчал ржавеющий козловой кран.

Перед зданием, на площадке, вымощенной тротуарной плиткой, стояли машины: две "ауди", "мерседес" американский "джип" и черный красавец "ниссан". Чуть поодаль приткнулся и микроавтобус, кажется "фиат", как приблизительно определил Андрей. Наверное, в нем ездила охрана Самурая.

Дрозд и компания шли к зданию, не таясь. Когда они приблизились на расстояние не более десяти метров, к ним навстречу вышел парень, чем-то похожий не тех троих, что шагали рядом с Дроздом.

– Шеф, все в ажуре. Первый этаж блокирован, второй, как вы приказали, мы оставили вам, – доложил он Дрозду и отступил в сторону.

Дрозд молча кивнул и, достав пистолеты, стремительно вошел внутрь здания. За ним поспешили парни и Андрей.

Картина, которая открылась взору юноши, была не из приятных. В холле первого этажа, на полу, лежали трое; еще два охранника нашли свой конец в коридоре, который вел к лестнице на второй этаж. Все они были мертвы.

Видимо, их застали врасплох, и стрельба велась из оружия с глушителями, потому что наверху все было спокойно. Тихие голоса слышались только из одной комнаты, на двери которой висела табличка с надписью "Приемная".

Дрозд резко распахнул дверь и с ходу выстрелил два раза в грудь телохранителю Самурая, сидевшему за столом секретарши. Раздались тихие хлопки, и здоровенный битюг грузно завалился на пол, потащив за собой со стола бумаги и разные канцелярские принадлежности.

Не останавливаясь, Дрозд резко дернул на себя дверь директорского кабинета, и ворвался вместе с тремя парнями в просторное светлое помещение, отделанное от пола до потолка фанерованными плитами. За ними поторопился и Андрей, судорожно сжимая рукоять пистолета.

В кабинете находились Самурай, Февраль и еще четверо бандитов, незнакомых Андрею. Наверное, они не ожидали никаких неприятностей, потому что были безоружны, пили кофе с коньяком и вели оживленный разговор.

Выстрелы раздались сразу же, едва Дрозд стал на пороге кабинета. Стрелял только он, с невероятной быстротой и точностью. Трое парней были настороже и держали присутствующих в кабинете на прицеле, готовые помочь своему шефу, если понадобится. Так приказал Дрозд, когда они поднимались на второй этаж.

Минута, и все бандиты, за исключением Самурая, были расстреляны.

Андрею казалось, что все это происходит в кошмарном сне. Он не ожидал, что все произойдет так быстро, страшно и жестоко. Мстительное чувство, которое юноша испытывал еще совсем недавно, куда-то испарилось, и на смену ему пришел ужас, ледяным панцирем сковавший все его тело.

Андрей стоял, не в силах шевельнуться. Если бы юноша мог управлять своими ногами, он бы сбежал отсюда. Но они словно приросли к полу кабинета.

Самурай по-прежнему сидел в кресле и даже не шевелился. Его по-восточному бесстрастное лицо казалось плоской маской, на которой были прорезаны щелки-глаза. Было непонятно, или он сильно испуган и находится в трансе, или у него совершенно потрясающая выдержка и нечеловеческое хладнокровие.

Дрозд, вернув пистолеты на свое место (он стрелял с двух рук), встал на другом от Самурая конце стола для заседаний (в виде буквы "Т") и сказал:

– Все, соколик, ты допрыгался. Пора сливать воду.

– Кто… кто вы такие? – ржавым голосом проскрипел Самурай.

– Мы те, кто не любит, когда такая шавка, как ты, путается под ногами. Понял?

– Не совсем.

– Ты много на себя взял, Самурай. Хотя… какой ты самурай. Твоя кличка позорит славных воинов. Ты вонючий трусливый хорек с азиатской рожей. Но про то ладно, нам дискуссию на эту тему устраивать недосуг.

– Что вам от меня нужно?

– Ничего. Ты сейчас умрешь. Но у тебя есть выбор: или ты получишь пулю сразу, или спустя какое-то время.

– Вы будете меня пытать? – догадался Самурай.

– Все зависит от тебя. Расскажешь без утайки все, что мы тебя спросим, уйдешь на тот свет легко, как солдат. Начнешь кочевряжиться – будут тебя на Страшном суде собирать по кусочкам. Выбирай.

– Что вы хотите знать? – после минутного раздумья спросил Самурай.

– Номера твоих заграничных счетов, кто заведует в вашей банде "общаком" и список бойцов с адресами и телефонами. Всего лишь.

Самурай вдруг хрипло рассмеялся.

– Значит, вы не менты, – сказал он с облегчением.

– Допустим. Что это меняет? – спросил Дрозд.

– Многое. Вы думаете, что сейчас нас положите, и вам это сойдет с рук?

– Естественно. – Дрозд многозначительно ухмыльнулся.

– Вы здорово заблуждаетесь. – Самурай хищно покривился. – На ваш след выйдут уже сегодня. И достанут даже из-под земли. Вы не знаете, с кем связались.

– Я уже говорил, с кем. Не думай, что твоя ментовская "крыша" будет по тебе плакать и рыть землю копытами, чтобы нас достать. Ты для них всего лишь дойная корова. Им все равно, откуда пить молоко – с бадейки на разлив или с пакетов. Лишь бы его было побольше. А они свою пайку получат. От нас. И все будет тип-топ. Вот так-то, миляга. Так что давай, колись.

Самурай ответил ему ненавидящим взглядом. Затем он посмотрел на Андрея и сказал:

– А, и этот щенок с вами. Не знал я, не знал…

– Этот, как ты называешь его, щенок, совсем недавно утер вам, крутым, дальше некуда, сопли, – ответил ему Дрозд и показал зубы в ехидной улыбке. – Тебе до него, Самурай, как дураку до неба. Он человек, а ты мусор, гниль. Ладно, хватит зря языки чесать. Будешь говорить начистоту?

Самурай прищурился, от чего его узкие глаза вообще утонули в глазницах, и неожиданно в невероятном прыжке выметнулся из-за стола. В руках он держал пистолет. Наверное, оружие было в одном из ящиков, который он ухитрился незаметно открыть.

Но выстрелить Самурай не успел. Доля секунды, и длинный нож, который молниеносно бросил Дрозд, буквально пригвоздил правое плечо бандита к стене. Вскричав от внезапной боли, Самурай выронил пистолет, и застыл в нелепой позе, боясь шевельнуться.

– Тебе, гнида, – сказал сквозь зубы Дрозд, – нужно было проходить другие "университеты", а не те, что находятся в зоне. Может, тогда бы ты понял, кто перед тобой и что мы умеем.

– Да пошел ты… – просипел Самурай. – Ничего я вам не скажу.

– Может быть… – Дрозд перевел задумчивый взгляд на стоящего столбом Андрея. – Но это не суть важно.

Нет, так нет. Мы найдем твоего бухгалтера – его координаты у нас уже есть, и еще кое-кого, кто может просветить нас по всему пакету проблем. Уверен, что твои они окажутся сговорчивей.

Самурай промолчал. Он смотрел почему-то не на Дрозда, а на Андрея. Его глаза светились, как у бешеного пса. Наконец Самурай выдавил из себя, обращаясь к юноше:

– Это ты во всем виноват. Я понял… Надо было твою старую суку кончать. Жаль… Февраль дал маху.

Андрей будто проснулся. Кровь ударила ему в голову, он поднял пистолет… и не смог нажать на спусковой крючок, словно кто-то придержал его палец.

Дрозд быстро взглянул на стоявших чуть сзади парней, озабоченно нахмурился, а затем, что-то надумав, резко приказал:

– Андрей, убей эту тварь! Ты имеешь на это полное право. Ну!

Но юноша потупился и отрицательно покрутил головой. Его гнев улетучился, и ему хотелось поскорее покинуть это помещение, залитое кровью бандитов.

– Стреляй! – Дрозд подошел к нему вплотную. – Ты должен это сделать. Сейчас.

– Нет…

– Ах, черт побери! – процедил сквозь зубы Дрозд. – Молодо-зелено…

Он вдруг цепко схватился за кисть правой руки Андрея, сжав ее железной хваткой, и юноша даже не понял, как так получилось, что пистолет в его руках вдруг ожил, и выплюнул в сторону Самурая всю обойму.

Изрешеченный пулями Самурай обвис, клинок не выдержал нагрузки и выдернулся из стены, и уже бездыханное тело бандита упало возле стены кабинета.

– Вот так и нужно, – сказал Дрозд. – Молодец. Ты отомстил своему врагу. А теперь уходим. Быстро!

Андрей, механически переставляя ноги, поплелся вслед за Дроздом…

Опомнился он уже далеко от здания, где произошла кровавая расправа над верхушкой банды Самурая. По дороге в каком-то проходном дворе, куда они попали через арку, Дрозд и Андрей пересели в другую машину (это была новенькая "девятка").

"Форд" с парнями вернулся на улицу через ту же самую арку, а они выехали в узкий переулок и, немного поколесив по городу, взяли курс на окраину.

Почему Дрозд не едет домой? – думал Андрей с недоумением. Но расспрашивать его юноша не стал.

Андрей все еще был под влиянием увиденного в кабинете Самурая, а потому не только не хотел разговаривать, но и размышлять. Он был каким-то отупевшим и вялым, словно его покинули силы.

Разгадка необычного маршрута оказалась простой.

– Навестим твоего спасителя, – сказал Дрозд.

– Какого спасителя? – с недоумением спросил Андрей.

– Неужто забыл? – удивился Дрозд. – Нехорошо. Я говорю о дворнике из психушки. В багажнике новый плащ для него, я попросил ребят, чтобы приготовили заранее.

– А-а… – Юноша смутился. – Нет, я ничего не забыл. Просто сегодня… ну, такой день… В общем…

– Сегодня отличный день, – сказал Дрозд. – За малым исключением… – Он помрачнел, но спустя минуту его лицо снова прояснилось. – Что ж, потери в таком деле неизбежны… (Какие потери? – с недоумением подумал Андрей. Подумал, но ничего спрашивать не стал).

– По крайней мере, у нас с тобой навсегда исчезли проблемы, которые создавал нам Самурай. А это уже хорошо. Верно я говорю? – преувеличенно бодро спросил Дрозд.

– Да.

– Ты чего такой грустный?

– Что-то нездоровится…

– Простыл?

– Может быть.

– Это не страшно. Вернемся домой, напою тебя чаем с малиной, выпьешь таблетку аспирина и утром будешь как огурчик.

Дрозд продолжал говорить бодрым голосом, но Андрей чувствовал, что он неспокоен и даже встревожен.

Чем? Непонятно.

Юноша уже понимал, что разборка с бандой Самурая для Дрозда не более чем эпизод, который ни в коей мере не мог омрачить его настроение. Скорее наоборот.

Тогда почему по мере приближения к "Территории" Дрозд становился все более собранным и молчаливым?

Он как будто готовился к чему-то серьезному и копил в себе энергию.

Из головы Андрея не выходили слова Дрозда, сказанные им в квартире, когда они собирались ехать в логово Самурая: "Ты мне нужен, парень…" Для чего? Уж не думает ли Дрозд, что Андрей оставит мать и начнет жить по его указке? Нет, этому не бывать!

Он, конечно, благодарен Дрозду за многое, в особенности за помощь в борьбе не на жизнь, а насмерть с бандитами Самурая. Но это не значит, что он должен полностью подчиниться Дрозду и дуть с ним в одну дудку.

А судя по многозначительной интонации, с которой были сказаны эти слова, Дрозд именно на это и надеялся. Нет и еще раз нет! Не дай Бог мать узнает о том, что ее сын принимал участие в кровавой бойне…

Это невозможно! Тогда он точно ее потеряет.

Набравшись смелости, Андрей сказал:

– Извините, может, сейчас не время… но мне хотелось бы задать вам один вопрос…

– Валяй, – безразлично бросил Дрозд, не отрывая взгляд от дороги.

– Вот вы сказали, что я вам нужен. Зачем?

– А ты еще не понял? – Дрозд нахмурился.

– Да, не понял.

– Я думал, ты догадливый.

– Когда как. Но не в этом случае.

– Ты хочешь жить по-человечески?

– Как это – "по-человечески"?

– Чтобы у тебя была шикарная квартира, дорогое авто, приличный счет в заграничном банке. Чтобы ты мог полностью обеспечить себя, свою мать, будущую семью и никогда не думал, где перехватиться до получки.

– Кому не хочется…

– То-то. Но для этого нужно немало потрудиться.

– Вы хотите, чтобы я стал убийцей? – невольно вырвалось у Андрея. – Как эти ваши парни? Теперь я понял, почему вы так усердно меня натаскивали.

– Какая муха тебя укусила? – процедил сквозь зубы Дрозд. – Во-первых, не суди с кондачка о моих парнях.

Что ты о них знаешь? Они прошли почти по всему земному шару, выполняя специальные задания. Многие из их товарищей так и остались безымянными, сложив головы на чужбине. А в итоге большие начальники бросили им крохи со своего стола – лишь бы они с голоду не подохли. Это справедливо? Конечно, нет.

Поэтому они сами решили взять то, что должно принадлежать им по праву. Сколько можно терпеть произвол бандитов и спевшихся с ними чиновников?

Он резко крутанул рулем, и машина свернула на дорогу, которая вела к психиатрической больнице.

– Во-вторых, мил дружочек, ты уже убил человека. Кто застрелил Самурая? Только не надо нам "это вы держали меня за руку" или "все получилось случайно"! Стрелял ты. А Самурай был не просто случайной мишенью, а твоим злейшим врагом. Не так ли?

– Я не убийца!

– Конечно, нет… – Дрозд скупо улыбнулся. – Теперь ты ликвидатор. А это уже совсем другой компот.

Убийца – это примитивное существо без мозгов, кровожадное по своей сущности. А ликвидатор – умный, хладнокровный, беспощадный профессионал, выполняющий не "заказ", а задание. Можешь гордиться, ты выдержал испытание, чтобы попасть в элиту спецслужб. Тебе еще многому придется научиться, но я уверен, что ты будешь одним из лучших.

Его голос вдруг смягчился, и в нем появились отеческие нотки:

– Андрей, поверь мне, я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Я помогу тебе подняться с того темного дна, где ты сейчас находишься, на лазурную поверхность моря жизни. Перед тобой будут открыты все пути, ты побываешь во многих странах мира, изучишь несколько языков. Наконец, ты научишься в совершенстве владеть своим телом и выходить победителем из любых схваток с любым противником. Что, согласись, в этом жестоком мире дорогого стоит. Я прав?

Юноша промолчал. Его раздирали противоречивые чувства. Ему казалось, что в словах Дрозда таится подвох, но в чем он состоит, Андрей по молодости и неопытности понять не мог.

Вдали показались ворота "Территории".

Волкодав

Я думал, что штаб-квартира моих недоброжелателей расположена где-то на окраине и не произведет на меня никакого впечатления, но ошибся. Это было помпезное здание пятидесятых годов с колоннами в центральной части города, недавно реконструированное и отделанное привозным итальянским мрамором.

Теперь оно казалось храмом какой-то греческой богини, невесть каким образом перенесенным в наше время из древней Эллады.

Ни фига себе! Я уставился на этот "храм", как баран на новые ворота. Чтобы купить, а затем реставрировать такое чудо архитектурной мысли, нужно иметь кучу бабок. Что предполагает наличие в городе крупной фирмы с солидным оборотом средств и не менее значительным капиталом, уведенным в "тень".

Но мне такая козырная фирма известна не была. Мало того – на фасаде "храма" не оказалось даже вывески.

Здание окружала высокая кованая ограда с острыми пиками по верху, а перед парадным входом были посажены голубые ели.

Машины сотрудников въезжали во двор через массивные ворота, похожие на те, что когда-то стояли в Зимнем дворце Петербурга. Они были черного цвета и их украшали ажурные финтифлюшки с позолотой.

Интересно, почему до сих пор я не замечал это здание? Впрочем, справившись с удивлением (можно даже сказать – обалдением), я понял, что оно расположено в переулке, который заканчивается тупиком, и с центральной улицы его практически не видно из-за высоких густых деревьев.

Я оказался в затруднительном положении. Как проследить за сотрудниками явно не Божьего "храма", чтобы вычислить Анубиса (если он тут есть), и не засветиться?

Соваться со своей тачкой в тупик, где располагалось здание, было чистым безумием. Меня вычислят на раз.

Я не боялся, что мне дадут пинка под зад, но после этого надежда разыскать Анубиса-шакала превратится в ничтожно малую величину.

С другой стороны напрашивался вопрос: что делать очень осторожному и скрытному Анубису в этом великолепном особняке? Здание просто мозолило глаза всем инакомыслящим, к которым можно причислить небогатых горожан и сотрудников правоохранительных органов.

А уж последние никак не могли обойти стороной такой лакомый кусок таинственной недвижимости. Ведь большинство ментов связали свою жизнь с этой профессией только потому, что у них чрезвычайно развит хватательный инстинкт.

Впрочем, не исключен вариант, что те, кто засели в здании, имеют очень серьезную "крышу", а потому к ним не подъедешь и на хромой козе. Есть у нас такие личности из касты "неприкасаемых". Обычно они отмывают бабки для заоблачных верхов, куда простому смертному не достучаться.

Все это так, но что же мне делать, черт возьми!? Пустить ситуацию на самотек в свете последних событий я уже не имел права. Исчезновение двух киллеров – это не фунт изюма. Анубис сразу поймет, что господин Богатырев совсем не тот фрукт, который открыто висит на ветке.

Нужно его опередить. Во чтобы-то ни стало. Опередить… Но как? Знать бы, где он обретается… А может, дать объявление? Так, мол, и так, некий В. ищет господина А. для доверительного разговора. И указать адрес конспиративной квартиры.

Выйдем друг против друга сам на сам и решим наши проблемы, как подобает мужчинам. Готовили нас в одной "конюшне", так что наши шансы равны. Благородно и красиво.

Ну да, как бы не так. Размечтался… о городской любви с деревенским паспортом. Анубис в открытую никогда не пойдет. А если и пойдет, то не раньше, чем его противник начнет ощущать себя затравленным зверем, угодившим в капкан.

Я проехался мимо тупика со зданием несколько раз. И наконец разглядел свой шанс.

Неподалеку от "храма" шла реконструкция здания. У нас нынче стали модными такие проекты. Хотя не в моде дело. Просто ушлые бизнесмены быстро смекнули, что выгодней купить за бесценок какой-нибудь старинный особняк и за небольшие деньги привести его в божеский вид, нежели ходить по многочисленным инстанциям и давать чиновникам умопомрачительные взятки, согласовывая земельный отвод под капстроительство.

А если учесть тот факт, что раньше строили на века и такие шедевры зодчества обычно располагались в центре города, то вполне понятно, почему народ начал вкладывать деньги не в безумно дорогое капитальное строительство, а в реставрацию старины.

Оставив машину на расположенной неподалеку автостоянке, я направился к облюбованному зданию, предусмотрительно захватив с собой термос с горячим чаем, пакет с едой и бинокль. Естественно, сердце мне согревал и "вальтер" безвременно усопшей Рафы. Так, на всякий случай…

Рабочие трудились лишь в правом крыле здания, поэтому я, никем не замеченный, благополучно поднялся на третий этаж, под самую крышу, и расположился в одной из комнат – в которой остались двери.

Остальные зияли пустыми дверными проемами.

Старые оконные рамы тоже были сняты, и я невольно поежился. Конечно, день выдался солнечным, но на дворе ведь не лето, а ранняя весна, и сырой промозглый воздух, гуляющий по комнатам и коридорам, никак не способствовал длительному наблюдению.

А сколько часов я здесь проторчу, можно было только гадать.

Заблокировав дверь изнутри деревянным брусом – чтобы меня случайно не потревожили – я достал бинокль и начал рассматривать свой объект. Увы, ничего необычного я не высмотрел.

Правда, двор, куда въезжали и откуда выезжали машины, я видел как на ладони. Но толку с этого было мало. Людей, которые ходили туда-сюда, я не знал.

Единственный факт, достойный внимания и анализа, который я подметил, говорил и о многом, и ни о чем: большинство мужчин (скорее всего, сотрудников этой странной фирмы) имели военную выправку.

Впрочем, не исключено, что я ошибался. Хорошо и со вкусом одетый человек всегда кажется стройней натянувшего на себя брезентовую робу. А во дворе ходили парни в добротной и большей частью модной одежде.

Наверное, я так и остался бы полностью разочарованным своими успехами в наружном наблюдении, не попадись мне случайно на глаза один из рабочих, проводивших реконструкцию здания. Я нечаянно посмотрел вниз, где трое работяг обслуживали растворомешалку, и едва не присвистнул от удивления – вот те раз!

Я протер глаза, присмотрелся, и почувствовал, как меня, несмотря на сырую прохладу, обдало жаром: одним из строителей и впрямь был сотрудник бывшей моей "конторы". Не помню, как его звали, дело было давно, но то, что в свое время он служил под началом моего горячо любимого шефа, ныне генерала, Кончака (чтоб ему фурункул вскочил на заднице!), я знал точно.

Неужели и этого орла турнули со службы? Возможно. Но чтобы такие спецы, как он, пахали с лопатой в руках… Нет, увольте, здесь что-то не вяжется. Конечно, он мог спиться или сесть на иглу, но здоровый румянец на лице и уверенные движения хорошо тренированного тела не подтверждали такое предположение.

Я некоторое время наблюдал за этими "работягами", и когда отвалился от окна, довольный, как слон, мне уже было все понятно. Внизу работала "наружка" ГРУ. А за кем они могли следить, я знал почти наверняка.

Значит, курс я взял правильный.

Ладно, все это хорошо, но теперь-то что? Получается, что я нечаянно попал в самый эпицентр серьезных событий. Мало того – стал свидетелем. А это уже очень опасно.

Ведь в таких случаях сотрудники "конторы" не церемонятся. Пока я докажу, что тоже из когорты рыцарей плаща и кинжала, что я свой, меня десять раз могут нашпиговать свинцом под завязку. Ведь в здании (я в этом был уверен) находится еще человек пять "торпед" – как минимум.

Интересно, как случилось, что они проморгали мое вторжение на третий этаж? Непорядок. Похоже, события последних лет, когда спецслужбы были на грани полного развала, сильно отразились на профессионализме сотрудников "конторы". В мое время при подобных обстоятельствах мышь бы не проскочила незамеченной.

Впрочем, не исключено, что я преувеличиваю. Ностальгия, сэр…

Сидеть здесь или рвать когти? Сидеть, не сидеть… Войти-то я вошел, а вот как отсюда слинять и не нарваться на большие неприятности… Задачка еще та.

Тем более, учитывая моральное состояние сотрудников "конторы", уже потерявших двух человек. (Теперь я был уверен, что те два топтуна, которых приговорил Анубис, служили именно в этом специфическом заведении).

У нас очень не любили проколов. А уж гибель товарищей всегда взывала к мести. Око за око, зуб за зуб. Так было во времена "холодной" войны, так, насколько я знаю, ведется и сейчас. Иначе грош цена нашему товариществу и профессионализму. Найти обидчика и покарать – вот кредо диверсантов-спецназовцев ГРУ.

Найти любой ценой, пусть эти поиски будут продолжаться сколь угодно долго.

Я выпил почти весь чай и съел несколько бутербродов, но здравые мысли все равно обходили меня стороной. Мало того – от сытости я вообще отупел.

Нет, я не забывал следить за зданием-"храмом", но делал это не так внимательно, как сначала. А все потому, что старался не выпускать из виду и своих бывших коллег; я был уверен, что все трое "строителей" работали на "контору".

И все-таки я первым заметил то, что могло дать мне хоть какую-нибудь ниточку, ведущую к Анубису.

Видимо, мои предположения, что Анубис в это светлое место даже носа не кажет, оправдывалось. Для этого он чересчур хитер и предусмотрителен.

Но вот другие клиенты, которые не столь известны и заметны, объявились. Из черного хода здания с колоннами вышли пятеро парней и быстро уселись в "БМВ". Быстро, не настолько, чтобы я не успел заметить среди них знакомые рожи. Это были два кента, что посещали мой офис вместе с прилизанным молодым человеком.

Шевеление за оградой заметили и "наружники" ГРУ. Я видел, как они начали оживленно перешептываться друг с другом.

Потом тот, кого я узнал, начал быстро говорить себе за воротник. Видимо, там у него был миниатюрный микрофон. Похоже, он вышел на связь с постом наблюдения в правом крыле. Оттуда здание-"храм" просматривалось во всех деталях.

Я не стал долго думать, что мне предпринять. Скорее всего, у подручных Анубиса намечалась какая-то операция, и мне не грех было проследить, куда они направятся. Может, и сам босс там объявится.

Я летел вниз, как на крыльях. И натолкнулся на "работягу", который курил на лестнице. Он вытаращился на меня, как на привидение и быстро сунул руку за пазуху.

Вот блин! Не хватало мне замочить коллегу. Продолжая движение, я вмазал ему с левой по челюсти – не очень сильно, чтобы не причинить большого вреда. Он мотнул головой, подкатил глаза под лоб, и сполз по стенке на замусоренные ступени.

Отдыхай, парень. И впредь будь внимательней. Иначе может наступить такой момент, что прикурить тебе даст сам Вельзевул – в своих владениях.

Давно я так не бегал. Когда я очутился в салоне машины, с меня градом полил пот. Да, не мешало бы пройти переподготовку…

Впрочем, на кой она мне? Я ведь теперь гражданское лицо, обыватель, которому не грех тяпнуть вечером рюмку, съесть пирог с мясом и поваляться на диване перед телевизором. Пора забывать про былые подвиги.

Я все-таки успел. Проводив взглядом "БМВ" с парнями и машину "сопровождения" с ребятами из "конторы" (это был микроавтобус, настолько я знал, начиненный специальной аппаратурой по самое некуда), я выжал сцепление и ринулся за ними в погоню.

Мы ехали недолго. Припарковав "БМВ" среди автомобилей, стоявших возле какого-то заведения, пятеро парней с увесистыми сумками в руках направились вглубь квартала, на одну из параллельных улиц.

За ними поспешили и "наружники" ГРУ, тоже пехом. Правда, я бы не поручился, что какая-то из машин, снующих сюда, туда по переулку, не является дублером микроавтобуса. Подстраховка в таких случаях обязательна.

Я не стал слазить со своего железного коня. Он еще не примелькался топтунам "конторы", а потому я смело поехал в потоке машин туда, куда направили свои стопы и они, и те, за кем была установлена слежка.

Мне пришлось ждать развития событий добрых полчаса. Чтобы синхронизировать движение людей и своей машины, я несколько раз открывал капот и ковырялся в моторе, изображая незначительную, легко устранимую поломку.

В конце концов мне пришлось вообще оставить ее под присмотром деда, который сторожил въезд на запущенную территорию какой-то базы. Дальше я шел, как и все, пешком.

Здание, на которое нацелилась группа из пяти парней, оказалось двухэтажной конторой предприятия, которую клещами сжимал высокий бетонный забор. За ним виднелись крыши цехов и давно стоящий на приколе козловый кран со свисающими обрывками кабелей.

Спрятавшись за не работающим киоском, я со все возрастающим удивлением наблюдал за действием, как теперь мне стало понятно, ударной группы. Парни подошли к зданию конторы, быстро распотрошили сумки, в которых было оружие – автоматы и пистолеты, и, нимало не таясь, ворвались внутрь.

Топтунов ГРУ я не видел – наверное, они устроились где-то поблизости.

Дальнейшие события начали накатываться, как морские валы на берег. Спустя несколько минут к зданию подъехал "форд" и с него вышли три здоровенных "быка", симпатичный юноша и… Анубис! Они тоже скрылись внутри здания.

Есть! Сработало! Я едва не закричал от радости. Теперь, друг ситцевый, я тебя не упущу. Берегись, шакал, Волкодав вышел на охоту!

Похоже, внутри что-то происходило. Разборка? Не исключено, подумал я, окинув взглядом автомобили, стоявшие перед зданием. Все тачки были крутые и стоили немало. Значит, контора явно не простая – похоже, бандитская.

Но если это разборка, почему не слышно выстрелов? Ведь у всех, кто вошел в здание, было оружие. И почему возле или внутри машин нет водителей?

Так не бывает, чтобы транспортные средства братвы оставлялись без присмотра. Вдруг кто подложит под сидение или под днище заряд пластида. Так сказать, из дружеских побуждений…

Но эта загадка оказалась несложной. Спустя какое-то время после исчезновения Анубиса внутри здания, возле машин словно выросли из-под земли три бойца со стволами, снабженными глушителями. Они зорко смотрели по сторонам, став друг к другу спиной, – так, что образовался равнобедренный треугольник.

Теперь вся мозаика сложилась в цельную картину. Перед самым приездом штурмовой группы водители (которые тоже были членами банды и явно имели оружие), чтобы не подняли шум, были отстреляны.

Узнаю "почерк" Анубиса – у него всегда все спланировано и рассчитано даже не по минутам, а по секундам.

Чистая работа… Сукин сын!

Внутри Анубис задержался недолго, от силы пятнадцать-двадцать минут. Интересно, скольких человек положили его парни? Похоже, все они из спецназа, судя по ухваткам, а потому, учитывая их количество, в здании должно было находиться минимум десять человек.

Расчет элементарен – один к двум. (Иногда один к трем). То есть, одному спецназовцу нужно выполнить задачу-минимум – завалить двух противников. Что, в принципе, семечки.

Анубис и приехавшие с ним парни еще усаживались в свой "форд", а я уже мчался дворами к любезному дедку, согласившемуся подкалымить на моей тачке. Я знал, что дорога к зданию конторы здесь одна, а потому машине шакала придется ехать только по ней.

Я едва успел зацепиться за хвост микроавтобуса с оперативниками ГРУ. Для этого мне пришлось нарушить с полдесятка правил вождения автомобиля.

Но главным моим "подвигом" на ниве управления машиной оказался рывок под "кирпич", когда я едва не задавил капитана милиции; слава Богу, что он оказался не сотрудником ГАИ при исполнении…

А случилось вот что: "форд" неожиданно свернул под арку и скрылся во дворе. Меня будто ударило током – Анубис идет в отрыв! Дело в том, что я ЗНАЛ этот двор.

Так уж вышло, что в свое время я исследовал город вдоль и поперек. Зачем? На всякий случай. А если уж быть точным, то по укоренившейся за годы службы привычке досконально знать местность, где намечается операция.

Этот двор был проходным. Я не стал медлить ни секунды: плюнув на все предосторожности, я дал газ, и поехал под "кирпич"…

Что там говорил мне вслед ошарашенный мент, я мог только предполагать. У нас милиция вышла из народа, а народ у нас богат по части ненормативного словарного запаса.

Но, как бы там, ни было, а я подоспел в нужное место вовремя. "Девятка", которая на большой скорости вылетела из переулка, сразу показалась мне подозрительной. Она была с тонированными стеклами, но за рулем сидел сам Анубис.

Возможно, я ошибался, ведь лицо водителя "девятки" промелькнуло перед моими глазами за долю секунды.

Но сегодня все мои чувства были обострены неожиданными открытиями до предела, а потому я совершенно не сомневался, следуя за "девяткой", что взял верный след.

Микроавтобуса не наблюдалось – ни сзади, ни спереди. Все-таки, оперативники ГРУ плохо знали город, что недопустимо. Потому они и потеряли двух своих товарищей.

Интересно, кто возглавляет операцию? И заключается ли она только в поимке или ликвидации Анубиса?

Скорее всего, нет, вспомнил я тех парней, что остались лежать в подвале трехэтажки. За Анубисом СЛЕДИЛИ, а этот факт говорит сведущему в таких делах человеку о многом. Похоже, "контора" затеяла какую-то многоходовую комбинацию…

Тем временем, пока я анализировал события последних дней и часов, "девятка" взяла курс на городскую окраину. Куда это он направился, подумал я? Уж не хочет ли Анубис рвануть когти подальше от этих мест?

А что, версия вполне реальная. Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Тем более, что он уже точно знает КТО вышел на его след. Я бы на его месте так и поступил. Подальше от греха…

И что мне теперь, пилить за ним до скончания века? На хрен он мне нужен.

Но с другой стороны, с его молодчиками мне в одиночку не справиться, как бы я не хорохорился. Ведь задание на устранение бизнесмена Богатырева еще не отменено, в этом я был уверен.

Блин! Похоже, у меня только один приемлемый выход – догнать Анубиса и объясниться с ним. Попросить его, чтобы он оставил меня в покое.

Попросить… До чего же ты наивен, братец Волкодав. Уж лучше попытаться охмурить змею, чтобы она пошла со мной под венец. От змеиного яда хотя бы есть противоядие, а от зубов коварного шакала кранты обеспечены.

Тогда Анубис просто обязан будет отправить меня мир иной, ведь я чересчур много знаю. При его образе жизни это совершенно непозволительная роскошь. А лучший способ заставить человека молчать – зарыть его на два метра вглубь…

Неожиданно "девятка" свернула на дорогу, которая вела к "Территории" – так называлась городская психиатрическая больница. Он что, решил подлечиться? Или там находится его нора?

Не исключено – место вполне подходящее. Кто будет искать среди психов такого человека, как Анубис?

Нет, это уже чересчур. Бред сивого мерина. При всем том, Анубис привык к определенному комфорту. А в больнице с этим делом, прямо скажем, туго. Даже если он сговорился с главврачом и имеет отдельные апартаменты.

Если на трассе мне было легко маскировать свои намерения, так как там было много машин, то дорога к "Территории" была почти пустынной. Поэтому я ехал далеко позади "девятки", а когда показались здания психбольницы, свернул в лес.

Теперь нужно было чесать пехом. Пристроив удобней пистолет – чтобы можно было быстро его достать, я бросился бежать через лесные заросли. Мог ли я думать утром, что сегодня у меня будет такая насыщенная тренировка…

"Девятка" стояла возле ворот. Но в салоне никого не было. Чтобы попасть на территорию психбольницы, мне не оставалось ничего другого, как где-то перелезть через забор, благо он был сложен из чего попало и не являлся серьезным препятствием.

Такое место нашлось быстро. По другую сторону забора виднелось здание без крыши и окон, которое могло служить мне идеальным наблюдательным пунктом и неплохим укрытием.

Забравшись на забор, я обнаружил там бревно, перекинутое между забором и оконным проемом. Видимо, этим путем пользовались регулярно, судя по ободранной сверху коре, и я благополучно проник на второй этаж здания. Наверное, импровизированным мостиком хаживали психи или сотрудники, чтобы сбегать в гастроном за бутылкой.

Посмотрев в окно на территорию психбольницы, я почувствовал радостное волнение – есть! Я не ошибся – за рулем "девятки" я и впрямь заметил Анубиса.

С ним был и юноша – тот самый, что принимал участие в операции по захвату здания конторы. Они беседовали с каким-то мужиком, одетым не по сезону легко, который стоял ко мне спиной.

Они что, подумал я с недоумением, решили проявить милосердие и благотворительность, после того, как отправили вперед ногами несколько человек? С ума сойти…

Юноша совал в руки мужчине, одеждой которому служила легкая хлопчатобумажная роба, какой-то сверток, но тот упрямо не хотел брать. Он стоял неподвижно, как скала, даже не делая попыток поднять опущенные по швам руки.

Неожиданно мужчина резко обернулся и посмотрел в мою сторону. Неужели он меня учуял? Мистика…

Я резко отпрянул от оконного проема, но в последний миг линзы бинокля, через который я наблюдал за этой странной компанией, нарисовали в моем сознании лицо мужчины. Не знаю, через какие фильтры в мозгах проходит информация и как много на это требуется времени, но я только через минуту осознал, КТО этот человек.

Есть такое выражение – "не поверить своим глазам". Так вот, я им точно не поверил. Такого просто не могло быть. Не могло быть в принципе. И тем не менее, факт, что называется, был налицо. Или это на меня так подействовала "Территория"?

Я сражался с собой минуты две. А затем не выдержал и еще раз навел бинокль на этого мужчину.

Теперь он стоял ко мне в профиль. Чувствуя, что вот-вот у меня может и впрямь поехать крыша, я закрыл глаза, чтобы вызвать в памяти хорошо знакомый мне образ.

Сомнений у меня уже не оставалось. ЭТО БЫЛ ЕРШ.

Андрей

На проходной их встретил какой-то дядька неопрятного вида, не брившийся как минимум три дня. Он молча преградил им дорогу, на что Дрозд, холодно улыбнувшись, сунул ему под нос одно из своих удостоверений.

Дядька едва не стал навытяжку перед Дроздом – возможно, он когда-то служил сверхсрочную и чинопочитание въелось ему в плоть и кровь.

– Где ваш дворник? – спросил его Дрозд начальственным тоном.

– Зачем он вам? – удивился дядька. – С него слова не вытянешь.

– Он что, немой? – Дрозд бросил быстрый взгляд на Андрея, который стоял, потупившись.

Юноша все еще не мог прийти в себя после событий в логове Самурая. Перед его глазами навязчиво маячило тело бандита, изрешеченное пулями.

– Не знаю. Про то спросите в главврача. Он его лечил. Но то, что дворник ни с кем не общается, это точно.

– Спросим, – сказал Дрозд. – Думаю, с нами он будет говорить. Так где же он?

– Двор убирает. Сегодня он почему-то припозднился. Обычно дворник начинает шоркать метлой с четырех утра.

– Пойдем, – сказал Дрозд Андрею.

– Главврачу доложить о вашем прибытии? – подобострастно спросил дядька.

– Не нужно, – резко отрубил Дрозд. – Если понадобится, мы сами к нему обратимся.

– Слушаюсь! – Дядька преданно "ел" глазами высокое начальство, как он думал.

Дворник и впрямь занимался уборкой территории. Он скалывал последний ледок на дорожках небольшим ломиком. Его лицо по-прежнему было бесстрастным и неподвижными, и Андрей вновь почувствовал себя скованно – как в первую их встречу.

Дрозд, увидев дворника, так и впился взглядом в его лицо. Он даже шаг замедлил, словно хотел еще на подходе получше рассмотреть спасителя Андрея.

Юноша удивился – он никогда не видел Дрозда в таком волнении. Лицо его покровителя (назвать Дрозда своим приятелем теперь он даже в мыслях не мог) покрылось мелкими пупырышками, а на лбу выступили капельки пота.

А ведь Дрозд боится дворника! Эта мысль пришла неожиданно и пронзила Андрея как молния. Боится!?

Невероятно… Юноша думал, что чувство страха Дрозду неведомо.

Нет, такого просто не может быть! Не может быть?

А если они встречались раньше? Об этом Андрей сразу не подумал, но сейчас на этот вопрос вполне можно было ответить утвердительно.

Юноша вспомнил, как настойчиво Дрозд просил его, чтобы он как можно детальней обрисовал внешность дворника, притом несколько раз. А затем буквально притащил Андрея на "Территорию" – якобы для того, чтобы подарить странному дворнику плащ-палатку вместо ветхого рваного плаща, который презентовал юноше его спаситель.

– Здравствуйте! – сказал Андрей, когда они подошли к дворнику.

Дрозд, наклонив голову, держался позади, за спиной юноши. Похоже, он хотел быть как можно незаметней.

Дворник оставил работу и сумрачно взглянул на юношу.

– Вы не узнаете меня? – Андрей попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

Лицо дворника по-прежнему было бесстрастным, но в его глазах промелькнула какая-то искорка.

– Я пришел вас поблагодарить… за все… и вернуть плащ, – смущенно сказал Андрей.

Казалось, что дворник не понимает, о чем идет речь. Он стоял, немного горбясь, и казалось глядел сквозь юношу.

– Вот… – Андрей протянул ему сверток. – Это вам. Новый плащ. Тот был очень старый, и я… я нечаянно его порвал. Починить его было невозможно.

Юноша говорил неправду, но ему очень хотелось, чтобы дворник взял подарок. Какое-то странное чувство вдруг поднялось из глубин подсознания Андрея и заполонило всю его душу. Ему вдруг показалось, что с этим странным человеком он знаком давным-давно. Близко знаком.

При первой их встрече Андрей не ощущал ничего подобного. Может потому, что был под сильным впечатлением схватки с бандитами Самурая, и его беспокоила рана.

Но сейчас юноша посмотрел на дворника более пристально. Где и когда он видел это лицо? Может быть, в детстве? Или когда они с матерью забирали отсюда соседку бабу Милю?

Но это было до того, как дворник появился на "Территории", вспомнил Андрей рассказ водителя "скорой" Ивана Петровича о том, когда и при каких обстоятельствах он подобрал на дороге этого несчастного.

Андрей напряг память, но она ответила калейдоскоп странных обрывочных видений, где главенствующее место по-прежнему занимал мертвый Самурай.

И все-таки он когда-то встречался с дворником! Сомнения постепенно уступали место уверенности.

Дворник будто и не заметил пакет, который протягивал ему юноша. Он смотрел ему прямо в глаза и его взгляд, казалось, проникал во все закоулки души Андрея.

И странно – в бездонных зрачках дворника вдруг что-то изменилось; так бывает, когда по предутреннему речному плесу, застывшему как стекло, пойдет мелкая рябь. Суровые черты его лица стали меняться прямо на глазах, словно начала истончаться и ветшать прикрывающая его маска.

Похоже, и сам дворник был удивлен происходившей с ним перемене. Удивлен и обеспокоен. Он даже отступил на шаг назад, хотя со стороны это выглядело, как категорический отказ принять из рук юноши новый плащ.

– Прошу вас, возьмите плащ… пожалуйста… – Андрей думал одно, а губы выговаривали совсем другое. – Я вам так благодарен…

Он не закончил фразу, потому что в глазах дворника неожиданно полыхнул огонь. Испуганный юноша увидел, что взгляд дворника устремлен ему за спину.

Дворник смотрел на Дрозда, который, наконец, поднял голову. Их взгляды столкнулись и, казалось, что между ними проскочила искра электрического разряда.

Этот поединок взглядами продолжался не меньше минуты. Но вот Дрозд отвел глаза в сторону и сказал:

– Здравствуй, Ерш. Давно мы с тобой не виделись…

Ответом ему было молчание.

– А ты неплохо здесь устроился, – иронично покривился Дрозд, который постепенно обретал уверенность. – Лучше укрытия не придумаешь. Разве что на кладбище… – Он коротко и резко хохотнул. – А на кладбище все спокойненько, ни друзей, ни врагов не видать…

Дворник распрямился и как бы вырос сантиметров на десять. Его мышцы-канаты пришли в движение, и Дрозд, многозначительно ухмыляясь, похлопал себя по левому боку. Там у него был пистолет в наплечной кобуре.

– Я к тебе с предложением, – продолжал говорить Дрозд. – Ты нужен Синдикату. Не забыл?.. Думаю, психушка перебьется без такого козырного дворника, как ты. Сейчас работы по твоему профилю – хоть отбавляй. А где работа, там и деньги. Хорошие деньги. Хватит тебе влачить жалкое существование. Судя по твоему виду, ты в отменной форме. Что меня радует. Ну, что же ты молчишь?

Ерш, казалось, превратился в каменный столб. На его помертвевшем лице остались живыми только глаза. И они были переполнены ненавистью.

– Мы долго тебя искали… – Дрозд был настороже. – Но от Синдиката, ты это знаешь, спрятаться невозможно. Наши боссы были в ярости. Мне удалось смягчить ситуацию. Так что теперь бояться тебе нечего. Выполнишь задание – и все вернется на круги своя. Будем считать, что ты был в длительном отпуске… по состоянию здоровья… хе-хе… Так я и доложу, кому следует.

Андрей ничего не понимал. Какой Синдикат, какие боссы? Дрозд опять преподнес ему сюрприз, и юноша совсем потерял голову. В какую историю он попал на этот раз? Неужели Дрозд работает на мафию?

От этой мысли Андрею стало страшно. Он был совсем не глупым и начитанным парнем, а потому слово "мафия" навевало ему совершенно определенный ассоциации.

– Перестань играть в молчанку! – разозлился Дрозд. – Не нужно изображать из себя глухонемого. Артист…

Собирайся, мы уезжаем. Вместе с тобой. Это приказ.

Издав приглушенный хрип, похожий на звериное рычание, дворник – или Ерш – быстро шагнул к Дрозду, но тот молниеносно выхватил пистолет.

– Не дури! Иначе мне придется привести приговор Синдиката в исполнение. Чего очень не хотелось бы.

Но Ерш словно не слышал Дрозда. Мелкими шажками, забирая по дуге влево, а значит, удаляясь от Андрея, он приближался к Дрозду, побледневшему от большого нервного напряжения.

– Последний раз говорю: буду стрелять! – истерически выкрикнул Дрозд.

Дальнейшее произошло настолько быстро, что юноша ничего не понял. Движения Ерша стали такими стремительными, что он начал двоиться и троиться в глазах. Его тело совершало целый комплекс движений, повинуясь плавному, но быстрому ритму. Казалось, что Ерш качается на волнах стремительно текущей горной реки.

Испуганный Дрозд успел выстрелить несколько раз, пока Ерш не приблизился к нему почти вплотную, но ни одна пуля не попала в цель. И это при его мастерском владении пистолетом!

Еще мгновение, и оружие Дрозда оказалось в руках дворника. Глядя ему прямо в глаза, Ерш начал ломать пистолет, словно он был пластмассовый. За считанные секунды оружие превратилось в небольшую кучку искореженных металлических деталей.

Все это время Дрозд стоял, как загипнотизированный. Андрей удивлялся: почему он не нападет на Ерша!?

Ведь Дрозд – большой мастер боевых единоборства. Это юноша знал точно. До сих пор равных Дрозду он не видел.

Однако Дрозд не сделал ни единого движения. Он был в ужасе – это Андрей, наконец, понял. Похоже, Дрозд считал, что ему пришел конец.

Однако дворник, бросив под ноги Дрозду то, что осталось от пистолета, неторопливо вернулся на свое место.

Дрозд пришел в себя очень быстро. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он попытался улыбнуться, но вышел лишь волчий оскал.

– А ты, оказывается, стал гуманистом, – сказал он, нервно потирая руки.

Дрозд перевел взгляд на Андрея, глупо хлопающего ресницами.

– Но тебе не известен один очень интересный факт из твоей бурной биографии… – Он хищно прищурился. – Я раскопал его случайно. А случай в нашей жизни имеет большое значение. Извини, ты мне просто не оставил выбора…

С этими словами Дрозд достал второй пистолет и, обхватив правой рукой шею Андрея, приставил дуло к его виску.

– Ты знаешь, КТО этот мальчик? Нет? Я так и думал. Сообщаю – это твой сын. Он на тебя очень похож. На тебя прежнего, каким ты был до пластической операции. Помнишь? У меня есть твои фотографии… Ерш, если сейчас мы не найдем общий язык, я нажму на спусковой крючок. Да, судя по всему, живым отсюда я не уйду. – Дрозд хрипло, с натугой, рассмеялся. – Что ж, днем позже, днем раньше, все равно придется улететь на серые равнины, а может, в ад – это кому как повезет. В нашей профессии подобный исход само собой разумеющийся. Такие люди, как мы, до старости доживают редко. Ну, что же ты не исполняешь свои трюки? Давай, рискни. Это сын, Ерш, твой сын, любимое дитя. Убей своего сына, Ерш, убей! Его жизнь в твоих руках.

Андрей не испугался. Он во все глаза смотрел на дворника, который, как утверждал Дрозд, был его отцом. В этот момент юноша вспомнил, что говорил водитель "скорой" Иван Петрович, увидев его впервые.

Так вот почему он решил, что знал дворника раньше! И он действительно похож на этого странного человека, если хорошо присмотреться. О том, что Андрей – вылитый отец, говорила и мать, когда он навещал ее в больнице.

Смутные воспоминания обожгли юношу изнутри, и ему на глаза навернулись слезы. Отец… Если это правда… Если это правда!

Перед внутренним взором Андрея возник крохотный домик, сложенный из восхитительно пахнущих живицей бревен, огонь в печи, брызжущий крохотными угольками, вышка – голубиный насест, откуда открывалась красочная панорама дальних лесов, голубое небо в белых барашках облаков…

И руки отца – сильные, жесткие и одновременно мягкие, как пух. Как Андрею не хватало его поддержки, его любви! От этого он страдал безмерно, хотя и не говорил матери.

Ерш тряхнул головой, словно прогоняя наваждение. Черты его лица вдруг утратили привычную жесткость, но из глаз все еще выглядывало недоверие. И он по-прежнему молчал. Но попыток что-либо предпринять не делал.

– Делай свой выбор, Ерш, – снова каркнул Ерш над ухом Андрея хриплым голосом. – И не прогадай, – добавил он с угрозой.

Дворник смотрел на юношу так пристально, словно хотел заглянуть ему в душу. Неизвестно, что в этот момент творилось в его голове, но спустя какое-то время он мрачно кивнул – наверное, согласился на условия Дрозда.

Дрозд ослабил хватку и опустил пистолет.

– Так-то оно лучше, – сказал он, переводя дух. – Нам не стоит ссориться. Мы еще станем друзьями…

Он хотел сказать еще что-то, но неожиданно раздался тихий, чуть слышный хлопок, и Дрозда резко развернуло, будто он столкнулся с несущимся на большой скорости невидимым автомобилем.

Пользуясь моментом, Андрей, который уже пришел в себя от столь неожиданной новости, гибким движением освободился от захвата Дрозда и отскочил в сторону.

Дрозд выронил пистолет и с недоумением глянул на свою левую руку, которая была раздроблена пулей большого калибра. Похоже, боль еще не пришла, и вид крови, льющейся из раны, удивил его.

– Здорово, Анубис! – послышался чей-то веселый голос.

Андрей обернулся и видел высокого, хорошо сложенного мужчину, который приближался к ним широким размашистым шагом. В руках он держал пистолет с глушителем.

– Что-то ты побледнел, друг ситцевый, – продолжал говорить мужчина, подойдя к Дрозду вплотную. – Аль не можется? Ну, извини, ситуация… Ты чего это на пацана набросился? Стволом размахиваешь…

Нехорошо мальцов пугать.

– Волкодав… – Дрозд пытался зажать рану другой рукой.

Глаза у него были, как у загнанного зверя.

– Вот блин, узнал все-таки… Чай, в картотеке "конторы" рылся? Ушлый ты тип, Анубис. И скользкий, словно угорь. Как твои уши, уже не болят?

– Так это был ты!?

– А кто еще может надавать по мордам знаменитому Анубису? Только Волкодав. – Мужчина раскатисто хохотнул. – Фирма веников не вяжет…

– Ты пришел сюда… с группой захвата?

– На кой она мне? Как видишь, я и без "торпед" справился. Чего проще – попасть в такую крупную неподвижную мишень с "вальтера" твоей любимой Рафы. Машинка – что надо.

– Значит, ты и Рафу…

– Конечно. Нашел кого посылать… У твои волчар на меня зубы еще не выросли. А уж с бабой справиться – плевое дело.

– Не очень заносись…

– Я всего лишь занимаюсь констатацией фактов.

– Ты меня арестуешь?

– Размечтался… – Волкодав хищно осклабился. – А потом меня по следователям затаскают. Почему, да отчего… Нет, Анубис, я не могу так рисковать. Для некоторых и тюрьма – проходной двор. А мне лишних врагов не нужно. Я теперь на пенсии и хочу жить спокойно.

Видимо, Дрозда не держали ноги, и он со стоном сел.

– Я перевяжу! – бросился к нему Андрей.

– Постой! – придержал его за рукав мужчина, которого Дрозд называл Волкодавом. – К этой гадюке нельзя близко приближаться. На последнем вздохе укусит.

Андрею было жалко Дрозда, но он послушался.

Волкодав обернулся к дворнику, который все это время не сводил глаз с Андрея.

– Ерш, ты чего такой смурной? Здорово, дружище! Сколько лет не виделись… Я думал, что тебя уже нет в живых.

– Волкодав…

Андрей от неожиданности вздрогнул – это заговорил дворник. Нет, не дворник – его отец! Голос у него был сильный и в то же время несколько глуховатый.

– Узнал… – Волкодав расплылся в широкой улыбке. – Значит, будем жить. Слушай, а что ты делаешь в этой печальной обители?

Он подошел к дворнику совсем близко и заглянул ему в глаза.

– Вот те раз… Ты никак плакать собрался? Брось… Но, если честно, я и сам рад нашей встрече до слез.

И в это время раздался хриплый, каркающий голос Дрозда-Анубиса:

– Умри, сволочь!

Нож летел Волкодаву прямо в сердце. Он уже не успевал ни отклониться, ни вообще что-либо предпринять.

И тут случилось невероятное. Рука Ерша метнулась вперед стремительней атакующей змеи, и нож словно прилип к его заскорузлой мозолистой ладони. А затем он полетел обратно.

Анубис умер, так и не поняв, как вышло, что клинок резко изменил траекторию и воткнулся ему в горло.

Захрипев, он конвульсивно дернулся несколько раз и затих.

– Ерш… Братишка… Я перед тобой в долгу. – Волкодав был ошеломлен. – Ни фига себе… Анубис, сукин сын! Чтоб ему гореть в аду! Я тебе говорил, парень, – сказал он, обращаясь к Андрею, – что он опасней змеи.

Кстати, что у вас тут за разборка была? И как тебя угораздило примкнуть к компании этого христопродавца?

По-моему, ты еще чересчур молод для той работы, которой занимался Анубис. Или я не прав?

– Волкодав! – окликнул его Ерш. – Это… это мой сын. Сын!

– Что-о-о!? – У Волкодава глаза полезли на лоб. – Ты что несешь, дружище? Сын… – Он всмотрелся в лицо Андрея. – А и правда, сходство есть… И брови твои, и овал лица, и разрез глаз… а подбородок? Как же я это сразу не заметил, а, Ерш?

Он обернулся – и смущенно застыл, старательно пряча мгновенно повлажневшие глаза.

Ерш, закрыв лицо, руками, плакал навзрыд. Он присел на корточки и выл, как раненый зверь, кусая губы и руки.

Но это были слезы облегчения, раскаяния и радости – всего понемногу. Ерша покинуло тяжкое бремя, которое он носил в своей душе столько лет, бремя, превратившее его в зверя и надолго замкнувшее уста.

Эпилог

Не могу без волнения вспоминать картину, которую увидел, когда привез Ерша – или Андрея Карасева – в больницу, где лежала его выздоравливающая жена. Он приехал вместе с сыном, который не сводил с него сияющих и одновременно встревоженных глаз – словно боялся, что его отец вот-вот исчезнет или превратится в призрак.

Я не в состоянии описать все перипетии встречи любящих сердец. Для этого нужно быть гением от литературы. А я всего лишь бывший служака, волею случая ставший бизнесменом.

Короче говоря, я потихоньку закрыл за собой дверь палаты, чтобы не мешать людям, и вернулся в свою холостяцкую квартиру.

В тот вечер я напился до чертиков. А как же – я праздновал очередной день рождения. Ведь Ерш спас мне жизнь.

Сколько у меня было дней, похожих на этот… Не счесть. Тот, кто выбирает военную профессию, должен быть всегда готов к таким "именинам".

Но это радостные мгновения. Лучше бы их не испытывать никогда, но коль пришлось – веселись на всю катушку. И благодари Бога.

На следующий день, чтобы не мучиться до обеда, я опохмелился прямо с утра и поехал на работу в такси.

Мне больше не хотелось встречать со знакомым инспектором ГАИ, который так ревностно исполняет свой долг.

Конечно же, на работу я опоздал. Пардон – задержался. Начальство ведь не опаздывает, а задерживается.

Марья встретила меня с несколько испуганным видом и прошептала на ухо:

– В вашем кабинете какой-то высокий чин…

– Не понял… Какой чин? И почему ты впустила его в мой кабинет? Наконец, чем, черт побери, занимается наша охрана!? Я что, зря им бабки плачу!?

– Тиш-ше! – зашипела Марья, прикладывая палец к губам. – Это генерал. Говорит, что он ваш друг.

Удостоверение показал… И охрана его пропустила.

– Генерал… – У меня вдруг появилось нехорошее предчувствие. – Добро, посмотрим на этого золотопогонника…

Я так и знал! Радость и беда всегда ходят под руку. Единство и борьба противоположностей, или как там глаголет марксистская философия.

В кабинете, за моим столом, в моем кресле, сидел мой бывший шеф Кончак. В общем, все вокруг колхозное, все вокруг мое.

– Проходи, садись, – сказал он с таким видом, словно мы только вчера расстались.

– Наше вам… – буркнул я неприязненно. – Явление святого Варфоломея мальчику-подпаску…

– А ты не изменился, – пытливо посмотрел на меня Кончак. – Все такая же балаболка.

– А вот вы стали другим.

– Это каким же?

– Помолодели, – брякнул я быстро, чтобы мой дурацкий язык не сморозил какую-нибудь дерзость.

– Леща кидаешь?

– Так ведь с начальством нужно быть вежливым и предупредительным. А вы теперь, насколько я зная, большая шишка.

Кончак хмыкнул, полез в свой дипломат и достал оттуда миниатюрный приборчик.

– "Клопов" у тебя тут не наблюдается? – спросил он, включая свою суперсовременную "глушилку".

– Кроме тараканов и долгов ничего нет. Но от первых еще можно избавиться, а вот что касается долговых обязательств… – Я сокрушенно развел руками. – Увы, сия зараза отравила мой здоровый организм напрочь.

Я вполне обоснованно опасался, что Кончак захочет подоить мою кассу, а потому решил соврать.

Оказывается, я уже стал жадным, как настоящий бизнесмен…

– Почему гостя не угощаешь? – спросил Кончак. – Или ты дошел до ручки, и у тебя нет денег даже на бутылку? Могу занять.

– Я всегда знал, что вы добрый человек, – ответил я иронично. – Но на бутылку я как-нибудь наскребу.

– И закуску не забудь. Да побольше.

– С вами разве что-нибудь забудешь, – буркнул я. – Что будем пить – виски, коньяк, водку?..

– Ты мои вкусы знаешь. Давай водку. Только не ту, что в ларьках продают. У меня, знаешь ли, после такой гадости изжога.

– Плохую не держим… Марья! – нажал я на кнопку селекторной связи. – Мечи, что есть, на стол… Да, принеси водку… И минералку. Пиво не нужно.

Спустя несколько минут стол был накрыт. Кончак задумчиво посмотрел вслед Марье и молвил:

– Хорошая девка. Чувствуется порода. Ты с нею спишь?

– Виктор Егорович!..

– Все, все, про женщин ни слова. Но, зная тебя, могу сказать, что если ты еще не затащил ее в постель, значит влюбился. Я прав?

– Виктор Егорович, я люблю только армию и своего бывшего командира. Это как на духу.

– Брехло собачье… Наливай, что смотришь? Я голоден, как волк.

– Служба?..

– Да. Она, родимая. Ну, за встречу…

Мы выпили, закусили, затем послали вдогонку первой рюмке вторую. Мне совсем полегчало, и я немного повеселел.

Ну, приехал мой бывший шеф, что здесь такого? Встреча старых сослуживцев, не более того.

Воспоминания, братание и что там еще… Ах, да, – обмен адресами.

Впрочем, у Кончака домашнего адреса, насколько мне помнится, никогда не было. Он как фантом – непонятно где живет, на кого работает и куда исчезает.

– Еще по одной? – спросил я, наполняя стопки.

– Есть предложение слегка притормозить… – Кончак окинул взглядом аппаратуру, стоявшую на приставном столике. – Пошли свою секретаршу по какому-нибудь делу… эдак, часа на два. Пусть подышит свежим воздухом. А дверь приемной замкни. Поговорим…

Сукин сын! Сообразил, что подслушать наш разговор можно и не пользуясь "клопами"…

Я отправил Марью прогуляться (она с пониманием кивнула) и мы с Кончаком остались одни.

– Где Анубис? – резко спросил Кончак, требовательно глядя на меня своим гипнотизирующим змеиным взглядом.

– Простите, это вы о ком? – Я, как мог, изобразил простодушие и наивность.

– Только не нужно вешать мне лапшу на уши, – недовольно поморщился Кончак. – Ты знаешь мои возможности.

– Да уж… – Я обречено вздохнул – придется кое-что рассказать, иначе Кончак не отцепится. – Ваш Анубис уже на полях вечной охоты. Это если между нами.

– Я так и предполагал… – Кончак нахмурился. – Твоих рук дело?

Я мысленно заржал. Он что, считает меня лохом? А если у вас, разлюбезный господин генерал, где-нибудь в кармане диктофон чирикает?

– Этого я не говорил.

– Темнишь?

– Зачем? – Я пожал плечами. – Но и чужие грехи мне ни к чему. У меня своих полон короб.

– Нескладно получилось… Черт побери!

– Вы хотели получить его тепленьким? – догадался я.

– Именно. Но теперь ничего не поделаешь… Расскажи-ка мне, братец, все, что тебе известно о его похождениях в этом городе.

– Расскажу… – Я налил себе рюмку и в наглую тяпнул. – Но не раньше, чем вы просветите меня в кое-каких вещах.

– Не забывайся! – гневно вскинулся Кончак.

– Виктор Егорович, – сказал я нежным, журчащим голосом, – вы как-то выпустили из виду, что я уже не ваш подчиненный. И не вы принимаете меня в своем кабинете, а я. Так что будем толерантны друг к другу. Баш на баш – и не иначе.

Кончак некоторое время злобно сверлил меня глазами, но затем успокоился и сказал:

– Тебя, Волкодав, только могила исправит. Ты всегда был дерзким и своевольным. Как я тебя столько лет терпел?

– А терпели вы, Виктор Егорович потому, что я своих друзей не предаю. И пусть вы теперь не считаете меня своим другом, я все равно не перестану вас уважать. А если будет нужно, то всегда вам подставлю свое плечо.

– Краснобай… – Взгляд Кончака потеплел. – Тогда давай выпьем за тех, кто в "поле". И продолжим нашу беседу.

Мы выпили, помолчали, вспоминая погибших товарищей, а затем Кончак начал рассказывать:

– Анубис стал одним из боссов Синдиката наемных убийц. Тебе эта "фирма" известна.

– Даже так!? – Я был поражен. – Неплохая карьера… Но тогда какого хрена босс Синдиката ошивался в наших палестинах? Неужто для того, чтобы возглавить примитивную операцию по устранению некоего бизнесмена Висловского и коммерческого директора "ящика"?

– Это эпизод. Так же, как "наезд" на твою фирму.

– Вы и это знаете?

– Я много чего знаю. Должность такая. А приехал Анубис в ваш город совсем по другой причине. Кстати, он здесь живет уже больше года. Анубис – руководитель русского подразделения Синдиката. Тебе, наверное, известно, что на следующую осень намечены выборы губернатора?

– Еще как известно… – Я выругался. – Меня уже пытались подписать на деньги – чтобы я выделил некую сумму в предвыборный фонд ныне действующего губернатора.

– Оперившийся Синдикат решил вмешаться в политические игры. Нет, нет, политикой здесь и не пахнет! На "ящике" производят продукцию, которая очень интересует тех, кто занимается торговлей оружием в мировом масштабе. Коммерческий директор уже проводил такие операции, но не с теми, кто заключил сделку с Синдикатом.

– Я предполагал, что он большая сволочь… – буркнул я.

– Не то слово… Всем известно, что коммерческий директор – ставленник губернатора, и на заводе играл главную роль. Генеральный директор "ящика" – слабая, безвольная личность. Поэтому было решено посадить в кресло губернатора своего человека, – чтобы старый не ставил палки в колеса – а всех остальных или списать в расход, или приручить.

– Умный ход…

– Примитив, – отрезал Кончак. – Все не так просто, как кому-то кажется из-за рубежа. Но все равно колесо закрутилось. А чтобы не тратить большие деньги из своей кассы на предвыборные расходы, Синдикат и те, кто за ним стоит, решили через подставных лиц прибрать за бесценок к рукам как можно больше солидных (и не очень) фирм, действующих в вашем регионе. И создать несколько новых. Ты знаешь, какими методами они действовали… Вот такая петрушка.

– Понятно, – сказал я задумчиво. – Решили на чужом горбу в рай въехать. А деньги потом можно вернуть, благо губернатор будет своим в доску. Получается, что и волки сыты, и овцы целы.

– Точно. В городе и области все будет схвачено, "ящик" начнет работать налево, и кто сунется разбираться во всем этом бардаке? Никто. Президент не ясновидящий, всех амбразур своей грудью не закроет. А губернатора не так просто сместить, даже если он изменник родины и вор.

Кончак умолк, и я поспешил наполнить рюмки. Он выпил и спросил:

– Так все-таки, Анубиса ты шлепнул?

– А кто же еще мог это спроворить? – Я ухмыльнулся. – Что-то у вас народ пошел жидковатый…

Я не мог, не имел права светить Ерша. С него и так достаточно приключений. Пусть оттает душой в семье. У него отличный сын и верная жена, что в наше время большая редкость.

– Это Анубис убил наших людей? – сумрачно поинтересовался Кончак.

– Да… – И я рассказал ему, как погибли его сотрудники.

– Молодые, неопытные… черт! – Он с силой стукнул кулаком по столу. – Слушай, Максим, а не пора ли тебе вернуться в лоно службы? Хватит изображать из себя крутого бизнесмена. Получишь еще одну большую звезду на погоны, сделаю тебя своим замом…

– Виктор Егорович, что я вам плохого сделал!? Дайте мне пожить, как человеку, хотя бы в старости.

– А кто будет молодежь учить, как родину защищать? Почтальон Печкин? У тебя огромный опыт и голова на месте. Что скажешь?

– Нет!

– Ты подумай, подумай, не спеши с ответом. Я подожду…

Мы просидели почти до обеда, вспоминая былое. Виктор Егорович слегка поплыл и размяк, что мне было на руку – он уже не заводил разговор о моем возвращении в "контору".

Проводив его, я сел в свое кресло и крепко задумался. А потому не услышал, как возвратилась из своей "ссылки" Марья.

– Вам чай или кофе, Максим Семенович?

Ее голос пролился на мою душу как елей. Я ласково улыбнулся Марье и ответил:

– Мне все равно. – И добавил словами из песни: – Лишь бы день начинался и кончался тобой…

Она посмотрела на меня загадочным взглядом средневековой Мадонны – и мы весело расхохотались.