Идиатуллин Шамиль

Эра водолея

Федеральный инспектор

Денис подозревал, что шеф вернется из Нижнего огорченным. Но такую степень

нервного расстройства предвидеть было невозможно. Выражение "не в духе"

представлялось географически некорректным — складывалось ощущение, что дух так

и завис в Нижнем подвяливаться горьким полустоличным тлением. А шеф — вот он,

прибыл и вызвал.

И теперь из Дениса тоже дух вон. Совсем.

— Денис, — ласково сказал ГФИ. — Напомни, когда у Мухутдинова полномочия

кончаются?

— 14 марта, — удивленно сказал Денис.

— А сегодня у нас что?

— 7 июля.

— И остается сколько? — не меняя интонации, спросил ГФИ.

— Ренат Асрарович, не мучайте, — подумав, сказал Денис. — Что случилось-то?

— А ничего не случилось. Ничего, Денис Маратович, не случилось. Потому что мы,

Денис Маратович, ни черта не сделали. И ни хера не подготовились к внесению. А

вносить уже через месяц надо. И что?

— Так есть же список, — не понимая, сказал Денис.

— Нету! — воскликнул ГФИ и даже привстал. — Нету. Полпред его вот так вот

взял, херакс — пополам, херакс — еще раз пополам. И нету списка. И сказал:

вот, дорогие коллеги, из-за таких списков у нас вертикаль власти похожа на

Пизанскую башню. Сначала, грит, предлагаем обсосов или кретинов с вот такими

рылами, потом продвигаем их сквозь дождь и ветер, потом, грит, вытираем им

носы и греем задницы. А потом начинаем снимать. Потому что они доказывают, что

в самом деле обсосы и кретины. Спасибо, грит, Ренату Асраровичу за блестящую

иллюстрацию. Вот. А от меня тебе, Денис, персональное спасибо. Помог

произвести впечатление.

— Зачем вы так говорите, Ренат Асрарович? — спросил Денис. — Нам же сам

полпред жесткую установку давал, как составлять. С партиями, с общественными

организациями. На совете нашем обсудили…

— Да что твой совет! Шушеру набрали, теперь без вони и не выгонишь, — сообщил

ГФИ и уставился в окно.

Денис не стал напоминать, что совет создан при Главном Федеральном Инспекторе

и по его инициативе. И шушеру из наиболее амбициозных чиновников и крикливых

бизнесов ГФИ набирал самолично. И не он был виноват в том, что нижегородское

начальство получило новые ЦУ и принялось претворять их в жизнь — со всей

доступной полпреду живостью и последовательностью. Вины Дениса в этом тоже не

было, но сегодня он был крайним. А крайнему лучше отмалчиваться, пока туча не

опорожнится. Вот Денис и решил отмалчиваться.

Не удалось.

— Молчать будем или конструктив предлагать? — не отрывая взгляд от окна,

осведомился ГФИ.

— Ну, что конструктив… Можно вернуться на исходные, взять лонг-лист…

Зря Денис это сказал. ГФИ вместе с креслом подпрыгнул чуть ли не выше верхней

кромки монитора.

— Лонг-лист! Им даже задницу не вытереть — не расцарапаешься, так отравишься

через анус. Мне этим лонг-листом чуть щеки вчера не отрезали! Сказали, что я

странно понимаю суть кадровой политики. Денис, ты не понял, что ли? В обоих

списках — что коротком, что в лонге этом, — либо обсосы, либо люди

Мухутдинова! Это что, операция "Спецпреемник"? Извини, у нас для удачного

проведения таких операций другие люди есть. И не здесь.

Денис открыл было рот — но тут же и закрыл. Уставал он от таких разговоров. Да

и чего было говорить? Вводная поменялась. Все свободны, все на свалку.

Напрасными оказались несколько месяцев напряженной и неприятной работы,

выматывающих консультаций, общения с настойчивыми людьми, почти каждый из

которых пытался доказать, что именно он — тот, кто нужен Кремлю. Одни тупо

пытались купить, другие просто хотели понравиться — но почти все стремились

утоптать возможных конкурентов. От этих экскурсий в банку с пауками Денис

устал страшно. На одно надеялся — что ГФИ после поездки в Нижний отпустит

Дениса в отпуск. На неделю хотя бы. Личные дела в норму привести.

Надежда умерла. И явно не последней. Следующей, судя по Светкиным заявлениям,

была любовь. А с верой Денис покончил давно и самостоятельно.

— В общем, ищи мне верного кандидата, — велел ГФИ и посмотрел на подчиненного.

— Хорошо, — ответил подчиненный и повернулся, чтобы идти. Делов то. Велели

есть контакт, будем есть контакт.

И тут ГФИ сказал главное:

— Сегодня ищи.

— Как это? — не понял Денис.

— Вот так это, — устало ответил ГФИ. — Сегодня даешь мне список новых людей. И

не обсосов. Помнишь, как Стендаль говорил?

У Дениса при слове "Стендаль" перед глазами возник только черный облезающий

дерматин корешков четырехтомника в родительском шкафу, а потом — широкое

красивое лицо актера из древнего боевика про пиратов. Он на всякий случай

неопределенно усмехнулся.

— Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление, — объяснил ГФИ,

видимо, словами Стендаля. — Понимаешь? Наша задача — найти того, кто оказывает

сопротивление, измерить это сопротивление, опереться — и представить его

руководству. Если убедимся, что человек, понимаешь, достоин. Понимаешь?

Достоин. Все, иди. Вечером жду.

Денис сначала запретил себе хлопать дверью, потом плавно развернулся, вышел,

умело не хлопнув дверью, и дошагал до своего кабинета. Там он тоже не хлопнул

дверью, аккуратно ее затворил и только после этого вполголоса сказал несколько

десятков слов, которые не имели отношения к поставленной начальством задаче.

Задача решения не имела. Лонг-лист можно было критиковать по разным причинам,

но он ведь был исчерпывающим. За его пределами остались только маргиналы и

реальные обсосы.

Денис понимал, что эта максима, как и всякое утверждение, была ложью. В

лонг-лист вошло пятьдесят два человека. В Татарстане жили четыре миллиона

человек. Наверняка среди них можно было не найти, так самим вырастить из

произвольно взятого эмбриона мощного и динамично развивающегося политика,

который при этом гарантированно не оказался бы преемником Мухутдинова. Беда в

том, что подобные селекционные мероприятия даже у Мичурина и даже с растениями

занимали по нескольку лет — и без гарантированного результата. Экзерсисы с

людьми были совсем неплодотворными, о чем свидетельствовала вся человеческая

история и немножко культура (Галатея, Голем там всякий, чудовище Франкенштейна

опять же). Правда, у России собственная гордость. Денис давно подозревал, что

именно величина национальный гордости, а также само ее наличие у образования,

традиционно относимого к женскому роду, мешает поступательному движению

родины.

Был еще резерв "запредельщиков" — татар, живущих за пределами Татарстана.

Москва почему-то никак не могла отделаться от убеждения, что республикой может

править только представитель коренной национальности (это был третий параметр

поисков). Лично Дениса это, во-первых, удивляло. При советской власти

заявленный принцип опровергался постоянно — и ничего, Татария жила и

благоденствовала. Во-вторых, такой подход Кремля федерального инспектора

расстраивал. Вопреки фамилии, отчеству и записям в анкетных данных, Денис себя

татарином не считал. И при получении первого паспорта, между прочим, записался

русским — уж простите, по матери. Из новых паспортов графа "национальность"

исчезла, зато торжество так называемого федерализма подняло нацменов на щит.

Соответственно, публичного обсуждения проблем идентификации Денис Сайфиев

избегал, с татарами, которые считали его своим, не спорил. Таких татар было

немного — зато среди них был ГФИ. С его поддержкой Денис мог не опасаться за

развитие карьеры, которое, естественно, в один Татарстан не уперлось. А то

обстоятельство, что начальство вело происхождение из сибирских краев и родного

языка почти не знало, позволяло и фединспектору поплевывать на всех

недоброжелателей и на проблему изучения второго госязыка. Впрочем, необходимый

минимум в тысячу слов Сайфиев освоил и даже получил по этому поводу сертификат

и похвалу начальства. Ведь от федерального чиновника знания basic tatar не

требовалось. От него требовалось доскональное владение ситуацией по месту

службы. А в этом владении язык был сугубо факультативным доминионом.

Знакомство с раскладами внутри четырехмиллионного отряда татар, посеянного за

пределами исторической родины, было совсем лишним. Приглашение варягов на

княжение в последние годы практиковалось активно, но нигде — или почти нигде —

итоги эксперимента не были признаны удачными. Денис это знал от ГФИ, поэтому

при подготовке списка кандидатов стоически игнорировал попытки занести в

лонг-лист запредельщиков. Несмотря на то что ходатаи этого варианта были

страшно настойчивы и трактовали глагол "занести" предельно широко.

В общем, Сайфиев был убежден, что ликвидированный полпредом список является

единственно возможным. Кабы это было мнение одного Дениса, можно было бы

подергаться. Но уверенности нескольких десятков профессиональных политиков и

политологов, вынувших и пошинковавших за последние месяцы душу Дениса (или что

там от нее осталось после того, как он стал федеральным инспектором)

противопоставить было решительно нечего.

Ресурсов не осталось. Это было не то что плохо или ужасно. Это был конец

карьеры и смыв федерального инспектора по Республике Татарстан Сайфиева Дениса

Маратовича в канализацию. Равнодушный и безвозвратный.

Смываться не хотелось.

Денис распахнул окно и проделал сяо пао цюань таолу. Это помогло успокоиться и

понять, что надо предельно сузить задачу. Последние полчаса Денис пытался

найти пресловутую кошку в пресловутой комнате. Что было глупо и не отвечало

требованиям субординации. Дело Дениса было собачье: провести инвентаризацию

кошек и отчитаться. А идентифицировать, определить окрас и интронизировать

кошку предстояло ГФИ и президенту страны.

Техническая проблема требовала технического подхода. До конца рабочего дня

оставалось шесть часов. Даже девять — с учетом того, что ГФИ раньше 21.00

домой сроду не уходил. Достаточно, чтобы тупо обзвонить коллег в соседних

регионах, еще раз обменяться опытом составления списков и применить

подсказанные методики на местном материале.

Хватило двух часов. В 14.00 Денис ворвался в кабинет ГФИ, размахивая

сцепленной парой листков. Это был не список, а развернутая справка на одного

человека. Большего и не требовалось.

Главный федеральный инспектор

— А чего ты так радуешься-то? — строго спросил Шайхельисламов. — Если ты прав,

мы полгода зарплату зря получали.

— Вот именно! — восторженно подтвердил Сайфиев. — Мне когда Серега Николаев

сказал: так вы с глав и начните…

— Что за Николаев? — насторожился главный фединспектор.

— Ну, кировский инспектор, Серега, мы с ним вместе по кадровой программе

Кириенко шли.

Шайхельисламов кивнул. Сайфиев продолжил:

— Вот, и Серега мне говорит: в правильных олигархах и гендирах крупных

компаний руководство разочаровалось. Так что первым делом главы и бывшие

главы, особенно снятые за последние год-два. Я еще подумал: вот он мне будет

азбуки рассказывать, как будто мы не знаем. Ну, Николаев еще пару таких вот

общих мест сказал, я "спасибо" говорю, а сам думаю — голяк, надо всем

остальным звонить. Но все-таки решил себя проверить, список районов взял и

читаю: Агрызский — ну, там Марченко, сразу не подходит, Аждахаевский, значит,

Азнакаевский — это Камалов, стопудово человек Мухутдинова… А потом так себе:

стоять. А чего ради это я Аждахаево проскочил? Потом начал вспоминать. И что

получается. Ни разу ни одна зараза про Насырова ни слова не сказала. Ни в

совете, ни просто так. Контент-анализ по СМИ быстренько запустил — еще

интереснее выходит. Полтора года назад Насыров был в двадцатке самых

упоминаемых политиков республики. Потом — резкий спад. А с конца прошлого года

— вообще как отрезало. Как будто нет такого главы и такого района. Даже в

криминальной хронике не проскакивает — а так не бывает. Вот что это значит,

Ренат Асрарович?

— И что это значит, Денис Маратович? — покорно переспросил ГФИ.

— А то, что примерно в это время мы объявили о начале непубличных консультаций

по поводу кандидатуры будущего президента.

— И что, прямо вся элита, партии и журналисты дружно сплотились против

Насырова?

— Ну, тут вообще странно. Вы же видите.

ГФИ снова углубился в справку. Он видел, что тут вообще странно.

Альберт Насыров родился 54 года назад в Бавлинском районе Татарстана. Окончил

Казанский сельхозинститут и Академию народного хозяйства при Совмине Союза. В

советское время шел сначала по комсомольской, потом по профсоюзной линии, но

вовремя перековался в крепкие хозяйственники: возглавил крупный Бавлинский

совхоз, был замечен, попал в казанскую номенклатуру: стал начальником отдела в

Минсельхозпроде, затем замминистра, наконец, министром. Говорили, что

Мухутдинов ему благоволит. Так что быть бы Насырову вице-премьером, а потом и

премьером правительства республики. Но карьеру сгубил буйный нрав министра.

Четыре года назад очередное совещание в честь завершения уборочной завершилось

банкетом, а банкет — скандалом. Насыров подрался с министром внутренних дел.

Причина и прочие подробности инцидента остались тайной. Но, судя по

последствиям, зачинщиком (и победителем) оказался именно Насыров. Во всяком

случае, главный милиционер появился на работе только через пару недель,

официально проведенных в отпуске. К тому времени Насыров уже вылетел из кресла

— прямо в малопочетную ссылку, местом которой был определен заброшенный

Аждахаевский район.

Естественно, глава МВД также продержался на посту недолго — Мухутдинов, при

всех его недостатках, лузеров в окружении не любил. Москве такой силовик тоже

был не слишком нужен. Новым главой МВД стал начальник местной криминальной

милиции, бывший чемпион милицейского спецназа по рукопашному бою (федеральное

министерство тогда в очередной раз отказалось от разгульной межрегиональной

ротации кадров). А Насыров, перед которым была прозрачная альтернатива:

сгинуть в изгнании подобно Меншикову или искупить вину доблестным трудом, —

умудрился найти третий вариант.

Он в короткие сроки преодолел депрессию с запоем и принялся рьяно поднимать

новый участок работы. Поначалу не без помощи Казани, которая все-таки не стала

добивать веслом упавшего за борт товарища. Насырову удалось перерегистрировать

в Аждахаеве дочку "Татнефтегаза" и разом вдвое увеличить поступления в местный

бюджет. Далее бюджет утроился — уже без помощи республиканского центра.

Насыров ввел режим наибольшего благоприятствования для местного бизнеса, не

только объявил, но и добился регистрации юрлиц в течение двух часов и принялся

перекупать в соседних районах толковые кадры, которые расставил на ключевые

посты в госструктурах и на контролируемых администрацией предприятиях. В том

числе в аграрном секторе, в котором глава администрации фактически восстановил

самую заскорузлую госмонополию. Она оказалась удивительно плодотворной.

Одновременно Насыров нырнул в омут социальных проблем. За два последних года

жилфонд в Аждахаеве распух на треть — исключительно за счет коттеджей,

реализуемых в рамках районной ипотечной программы. Впрочем, процентов двадцать

нового жилого фонда строилось за счет средств, сэкономленных отказом от

строительства нескольких новых школ. Отказ случился еще до впадения района в

полосу информационного отчуждения и вызвал большой скандал. Однако Насыров

доказал с цифрами в руках, что при самых благоприятных вариантах

демографического развития района в ближайшие десять лет уже существующие школы

не будут загружены больше чем на восемьдесят процентов. Поэтому надо не

строить новые коробки, которые потом придется за копейки перепродавать под

офисы и базы отдыха, а интенсифицировать использование имеющихся мощностей.

В рамках интенсификации глава назначил солидные стипендии и гарантировал жилье

аждахаевцам, которые учились в казанских вузах и подписались под

обязательством применять навыки высшего образования на исторической родине.

Забавно, что стипендии действительно платились, жилье выделялось, молодые

специалисты возвращались, а два невозвращенца стали фигурантами показательных

процессов, по итогам которых им придется выплачивать полученные за пять лет

стипендии с процентами. Не факт, что именно из-за этого — но отток молодежи из

района в последние годы держался на рекордно низком для республики уровне. А с

учетом скупки новых кадров аждахаевцы оказались единственным сельским регионом

с заметным приростом населения.

Ради той же интенсификации районные власти запустили программу школьных

автобусов. Нельзя сказать, что Аждахаево первым придумало перенести этот опыт,

распропагандированный Голливудом, на татарскую землю. Но Аждахаево оказалось

первым субъектом республики, в котором автобусы возили только школьников, не

отвлекаясь на решение насущных коммерческих задач даже в базарные дни.

В общем, Насыров выглядел воплощением горячих мечтаний руссоистов, толстовцев

и лично Гоголя Николая Васильевича в период написания второго тома поэмы

"Мертвые души". Главным героем передовой статьи в газете "Сельская новь", а то

и "Правда" образца 1986 года. Или официального органа "Единой России". Что,

впрочем, одинаково. Главное — аждахаевский глава был идеальным кандидатом. Это

бросалось в глаза со скоростью хорошего хука, было очевидно до рези. Той, что

поражала глаз и мозг любого, кто попытался бы разыскать Насырова в списках

претендентов — да и вообще в пределах татарстанской горизонтали власти.

Этого Шайхельисламов понять не мог. Потому и был остро недоволен — вопреки

ситуации.

Впрочем, концовка справки давала хотя бы возможность выдвинуть логичную

версию, объясняющую обнаруженный феномен.

Главный подвиг Насырова был эпичен: глава дал райцентру воду. Вся

инфраструктура, необходимая для водоснабжения, в том числе горячего, была

выстроена еще в конце 80-х. Но запустить ее толком не удалось — систему так и

не замкнули на дееспособный водоисточник. В постсоветские времена выяснилось,

что строить новый водозабор на Каме не хватает штанов ни у района, ни у

республики. Пришлось пристегивать Аждахаево к водозабору местных управлений

"Татнефтегаза". Но их возможности были скудными. Вода в домах райцентра

просачивалась на три часа в сутки — с 6 до 7 утра и с 7 до 9 вечера.

Все предшественники Насырова начинали с попытки решить эту проблему: стучали

кулаком на руководство "Татнефтегаза", рыдали на совещаниях в Казанском

кремле, пара особо удачливых даже вписалась в федеральные программы. А толку

не было.

Насыров поначалу пошел тем же дурным путем, но быстро соскочил с колеи подобно

юному Володе Ульянову. Зажав под свое крыло часть "Татнефтегаза", он

уверенными пинками загнал в угол его геологоразведочное подразделение, каковое

поставил перед очевидным выбором: или жить ему будет плохо и неприятно, или

оно найдет и доставит в краны аждахаевцев качественную воду.

Геологи, частью жившие в Аждахаеве, в ответ вывалили на стол пакет

документации, согласно которой район располагал богатейшими — до 90 тысяч

кубометров в сутки — запасами кристально чистой воды. Проблема состояла только

в том, что линзы с водой были разбросаны по недрам в лучшем случае на

километровой глубине. Причем большая часть случаев была худшей. Но после того

как на первый листок из кипы документов упал жаркий взгляд Альберта Насырова,

проблему можно было считать ушедшей из жизни, как пирамидальные пакеты для

молока — незаметно, но безвозвратно.

Теперь в Аждахаевском районе была вода. Везде. Хоть залейся. Великолепного

качества. Правда, только холодная — поселковая котельная за истекшие

десятилетия состарилась и пала. Но аждахаевцы не переживали — напротив,

говорили, что преступление греть или хлорировать живую воду, за которой

знающие люди приезжают из соседних, а хорошо знающие — и из отдаленных

районов. В подтверждение неофиты демонстрировали вырезки из местных газет,

утверждавших, что артезианская вода в Аждахаеве способствовала эпителизации,

укрепляла иммунитет, выводила какие-то шлаки из организма, стимулировала

секрецию инсулина, обеспечивала общий тонус и даже действовала как афродизиак.

Самое забавное, что казанские специалисты, призванные проверить эти заявления

и успевшие откомментировать их до стирания района с событийной карты

республики, признали, что не все в этих словах вранье. Ссылались спецы на

какие-то темные факторы вроде позитивной ионизации, антитоксической

ферментизации и слабого защелачивания микрофлорной среды.

— Так, может, в этом и дело, — сказал ГФИ, дочитав справку.

— В смысле? — не понял Денис.

— Насыров живую воду раскопал. Теперь собирается бутилировать. Класс премиум,

все такое. Вот, написано: пуск завода планировался на этот год, объемы в

перспективе до 40 миллионов литров в год. Это не баран чихнул. Я так понимаю,

казанских экспертов конкуренты привлекли, чтобы на корню проект загасить.

Заранее. А раз спецы такие честные оказались, начали рекламу бесплатную

толкать… Или Насыров их перекупил? Тогда вообще молодец, а?.. В общем,

заказчики увидели такое дело — и вообще район того… деклассировали. Они могут,

ты знаешь.

Денис кивнул. Он знал, что разлив воды и безалкогольных напитков в Татарстане

курировал сын главы мухутдиновской администрации. Он мог если не все, то почти

все.

Тут Шайхельисламов опять блеснул легендарной гибкостью мышления.

— Стоп, Денис. А может, это все мухутдиновская мулька? Как раз на нынешний

случай? Он же знает, что мы должны преемственность исключить. Вот он, значит,

выбрал Насырова и решил его ото всех подальше спрятать. Чтобы мы, как вот

сейчас, нашли и повелись. А?

— Да нет, — сказал Денис, снисходительно улыбаясь. — Там же скандал был.

— Где? — раздраженно спросил ГФИ.

Денис сообразил, что раздражение относится не только к улыбке и тону, но и к

словечку "там", которое Шайхельисламов в своем ведомстве плющил как огородник

колорадского жука. Сайфиев вздохнул и сказал:

— Насыров скоро год как не приезжает в Казань. Вообще никуда. Последний раз в

мае было: Мухутдинов жестко предупредил, что ждет Насырова для разборок по

поводу его аграрных экспериментов.

— Каких? Почему в справке нет?

Не оправдываться, напомнил себе Денис и холодно объяснил:

— Потому что неподтвержденная информация.

И замолк, ожидая, чего скажет начальник.

Начальник сказал:

— Продолжай.

— Значит, весной выяснилось, что насыровский район резко снизил площади под

зерновые. Насырова на ковер. Он не поехал, послал зама. Зам объяснил, что

урожайность все равно хреновая, поэтому решили уйти в животноводство, а землю

отдать под фураж. Зама раком — ты что, сука, не в курсах, что мы по зерновым

на рекорд идем. Зам мычит и руками водит. Мухутдинов говорит — Насырова ко

мне… Ну и все, собственно.

— В смысле — все? — не понял ГФИ.

— Ну, с тех пор Насыров так и едет.

— Смело. А может, мужчина в запой ушел?

— А тут, Ренат Асрарович, совсем смешно. Были данные, что он перестал пить.

Совсем то есть.

— А раньше пил?

— О-о, — сказал Денис.

— Ну да, — согласился Шайхельисламов. — По трезвянке главному менту в репу не

настучишь. А в чем дело? Трипак схватил или в ислам ударился?

— Да бог его знает. Просто такие данные есть — начисто перестал пить.

— Правильно, с такой водой водка на фиг нужна, — сказал ГФИ и уткнулся в

справку.

— Так что мулька-то это… — хихикнув, начал было Сайфиев, но Шайхельисламов

прервал его:

— А что у нас с видами на урожай в этом году?

Денис пожал плечами и начал было говорить, что если надо выяснить, то мы

сейчас.

— А когда аграрное совещание? — снова оборвал его босс.

— Да сегодня вроде, — неуверенно сказал Денис.

— Во-от, — удовлетворенно протянул ГФИ. — А почему ты не там?

Денис поперхнулся и возмущенно посмотрел на босса.

— А не надо меня глазами прожигать, я огнеупорный, — предупредил ГФИ. — Нельзя

пропускать республиканские мероприятия. Непрофессионально это.

— Не, ну что такое, Ренат Асрарович! — не выдержал Денис.

— А что такое? — осведомился ГФИ. — Вот позвонит сейчас полпред, спросит, как

у нас обстоят дела с закромами родины. А мы что скажем — что нас внутренние

проблемы отвлекли?

Денис потоптался на месте и мрачно сказал:

— Сейчас все узнаю и доложу.

— Тихо, — скомандовал ГФИ. — Не мельтеши. Тут дело такое: все, как говорится,

к лучшему. Хорошо, что нас там не было. Им же и вольнее. И не надо сейчас

никому звонить. Просто иди и пообедай. Обедал сегодня?

— Нет, — обиженно сказал Денис.

— Вперед. И я тоже пообедаю. Никуда не собираешься во второй половине?

— Ну, как… Хотел с Петуховым перетереть, там взносы, все такое. Но точно не

договаривались.

— Добро. Давай так. Меня дождись, потом обсудим — и дальше решим, как у нас

все срастается.

Денис заждался, но дождался. ГФИ вернулся около пяти — так что встречу с

главой политсовета местной партии власти пришлось отменить. И слава богу.

— Денис, ты в Аждахаеве был? — спросил ГФИ, едва Сайфиев вошел к нему в

кабинет.

— Когда?

— Вообще.

— Бог миловал. А, нет. То есть это можно не считать — проезжал район, когда в

Оренбург… А что? — запоздало насторожился Денис.

— Ехать надо, — сказал ГФИ.

— О как. А когда?

— Сегодня. Самый край — завтра утром, — сообщил ГФИ. Вроде не шутя.

— О как, — растерянно повторил Сайфиев. Подумав, решил уточнить: — Контакт с

Насыровым был?

— Контакт… Космонавт ты у нас прямо, Денис Маратович. Союз-Аполлон. Тут не до

контактов уже — забуриваться надо, пока претендента того… не скушали.

ГФИ был прав. Ехать оказалось необходимо, несмотря на отчаянное нежелание

срываться в неведомые колхозные дали. Неизвестный Сайфиеву конфидент

Шайхельисламова (Денис в чужие секреты не лез и полишинелей предпочитал не

узнавать при всех их беспощадной узнаваемости) рассказал, что с момента

исторической встречи президента республики с заместителем главы администрации

Аждахаевского района Мухутдинов приглашал Насырова трижды. Первый раз, в

начале июня, на заседание республиканского совета безопасности прибыл другой

замглавы — курирующий в райадминистрации нефтянку и силовой блок. Видимо,

поэтому Мухутдинов такой финт стерпел. Но выступить аждахаевцу не дал —

вопреки программе мероприятия. Спросил, где хозяин, кивнул, сказал: "Ну, как

выздоровеет, сам доложится", — и посадил побагровевшего замглавы на место.

Пару недель назад вообще вышел скандал. На расширенное заседание кабмина

Насыров снова прислал зама — третьего, очевидно, последнего. Мухутдинов, едва

поздоровавшись с залом, спросил: "Где Насыров?". Поднявшийся с места

аждахаевец даже отчество президента договорить не успел. Мухутдинов сказал:

"Так, дорогой, езжай домой. С замами я говорить не буду. Что стоишь?

Домой-домой. Альберту Гимаевичу пламенный привет".

Заседание было посвящено развитию нефтянки и оборонки, поэтому проходило без

прессы. И похоже, присутствовавшие поняли, что Мухутдинов завелся всерьез.

Поэтому никому ничего по поводу инцидента не слили. Что не помешало ГФИ при

пересказе этого эпизода очень выразительно посмотреть на заместителя и

отпустить пару фраз про несерьезное отношение молодежи к работе с источниками.

Денис оскорбление проглотил. Потому что ГФИ перешел к сегодняшним событиям.

Насыров, похоже, сорвался с резьбы. Он явно учел обещание президента не

общаться со вторыми лицами. Сегодня аждахаевский глава прислал в Казань даже

не зама, а завотделом сельского хозяйства. Мухутдинова, который традиционно

начал совещание — по счастью, снова закрытое для прессы — выкликом Насырова,

это ушибло настолько, что он вытащил аждахаевца на трибуну и предложил

высказаться на любую интересную высокому гостю тему. Но мужик — точнее, парень

— оказался храбрый и толковый, очевидно, из городских высокооплачиваемых,

перекупленных Насыровым в последние месяцы. Со спокойствием, пересекшим

границу наглости, аграрий сказал, что воздержится от пространных выступлений,

чтобы не утомлять аудиторию, а вкратце обоснует переориентацию района с

растениеводства на животноводство. Аудитория вымерла. Мухутдинов подпер щеку

рукой и сказал: "Изнемогаем от нетерпения".

Речь в самом деле была короткой и эффектной. Если парень не врал, то в первом

полугодии выручка аграрного сектора в районе выросла в шесть раз. По итогам

года разница, конечно, должна была сократиться — в связи с тем, что урожай

зерновых продается все-таки в осенние месяцы, в отличие от мясомолочной

продукции, реализация которой относительно равномерно размазана по году. Но

все равно в новый год селяне намеревались войти с чистой прибылью, не

гигантской, но весомой. В следующем году она должна была утроиться за счет

запуска бутилировочного комплекса. Для Аждахаевского района, по аграрным

показателям болтавшегося на уровне рентабельности, это было чудом. А для

большинства районов, мечтавших об этом уровне как о коммунизме — яростно и

нерегулярно, — оскорблением. Аудитория слегка ожила и злобно забубнила.

Что-то великовата у вас реализация получается, сказал Мухутдинов, разглядывая

пометки в блокноте. Как будто сам район потребление по мясу и молоку резко

снизил. Вы что, крестьян на фураж перевели?

Аждахаевец улыбнулся и пожал плечом.

А то, что мы благодаря вашему району недобираем 200 тысяч тонн твердой пшеницы

к плану, продолжил Мухутдинов, — это как?

А никак, спокойно ответил аждахаевец. Твердость, вы знаете, спорной была. И

потом, нам что нужно — денег заработать, людей прокормить или бумажкой пустой

помахать?

Аудитория вымерла снова, а местами даже истлела.

Спасибо, молодой человек, ласково сказал Мухутдинов. На этом, пожалуй, объявим

перерыв. Вас, молодой человек, не задерживаем. Можете возвращаться домой.

Альберту Гимаевичу, как всегда, привет пламенный. Скоро, Alla birsд*,

увидимся.

— Такой скандал, Денис, уже не скрыть. Утечка не сегодня, так завтра пойдет. А

там и до Нижнего с Москвой докатится. Вопросы возникнут. И у нас должны быть

ответы наготове. Верные и единственно возможные. Я уж не говорю про то, что

Мухутдинов может завтра в Аждахаево нагрянуть, чтобы с Насырова голову снять.

— Может, конечно, — задумчиво сказал Денис. — А может и выждать недельку.

Чтобы Насыров попугался. Хотя он, похоже, страх на фиг вообще потерял.

— Во-во. Не понимаю я, Денис. Когда человек так себя ведет — он или дурак, или

у него крыша не любить какая крутая. Ну, ты помнишь Галиуллина.

Денис помнил. Галиуллин был казанским вице-мэром, которому ГФИ интереса ради

сообщил, что его кандидатура вошла в утвержденный Москвой короткий список

кадрового резерва. Галиуллин обрадовался настолько, что уже через пару недель

его имя пришлось вносить в другой, черный список.

— Так ведь нет у него никакой крыши! — воскликнул ГФИ.

— А может, действительно болеет? — предположил Денис.

— А может, умер, а подчиненные скрывают? А может, ваххабитом стал и оружие

скупает? А может, в законники коронован и теперь по понятиям живет? Все может

быть. Вот ты и выяснишь. Езжай прямо сейчас. Деньги у Нины возьми, по

возвращении оформишь. В пятницу жду. Лучше раньше, но сильно не торопись.

Счастливо.

Главный технолог

Райцентр Аждахаево был откровенно богатым, но каким-то заброшенным — как

Сургут или Шарджа, в окрестностях которых внезапно и навсегда, в середине

финансового года, высохла вся нефть. Или как элитный жилой комплекс, почти

достроенный к тому моменту, как генподрядчик сбежал с деньгами.

Городской тип поселка оправдывался в первую очередь дорогами — широкими и с

толстым асфальтом. В центре они были обставлены двухэтажными домами барачного

типа, но веселенькой расцветки, на окраине — блочными финскими коттеджами и

деревянными избами. Коттеджи были новехонькими, избы — старыми, но обязательно

окруженными свежим пристроем вроде гаражей и сарайчиков. При этом Денис

насчитал как минимум пять недостроенных домов обоих типов. Разглядеть детали

на ходу и сквозь деревья, агрессивно заполнившие все свободное от дорог и

дворов пространство, было трудно — но стройки казались заброшенными давно и

решительно. Коттеджи существовали по пояс, срубы стояли безголовыми. Возможно,

застройщик предпочел купить готовое жилье, высвободившееся по случаю. Но

почему ни он, ни сосед-доброхот не додумались разобрать уже слепленный

стройматериал и загнать его на сторону, объяснить было решительно невозможно.

При этом возле каждого второго дома стоял автомобиль — как правило, не

характерный для деревень "Москвич" или уазик, а "восьмерка", "Нива", в том

числе новая, или не слишком пожилая иномарка. Предпочтение отдавалось

универсалам.

В результате поселок напоминал учебный автополигон в санитарный день. Кроме

джипа-денисовоза аждахаевский трафик обеспечивала пара салатных школьных

автобусов и несколько истошных мотоциклов с колясками. К чему, спрашивается,

было так усиленно дороги мостить. Впрочем, Денис не исключал, что весь

подвижной автопарк выстроился сейчас вокруг нефтяных участков и прочих

поселкообразующих предприятий. Возможно, он так решил, поскольку на улицах

было очень мало народу. Точнее, почти совсем не было. В течение дня, пока

Дениса таскали туда-сюда, как нитяную строчку по сложносочиненному

комбинезону, он заметил три-четыре группки молодых людей. И не факт, что это

не была одна и та же лениво перемещавшаяся группка.

Впрочем, гораздо больше Сайфиева интересовали иные особенности Аждахаева.

Денис привык к различным моделям поведения хозяев, встречавших пусть

небольшого, но все равно федерального чиновника. Одни рассыпались мелким бесом

на почти невидимый бисер, себе резали подметки, а гостям мыли ноги — и все на

ходу. Другие — совсем редкие — держались с диаволической гордостью, гостя

игнорировали, излучая в пространство: "Раз такой умный, пусть сам все узнает".

Ни эти крайности, ни то, что плескалось между ними, Сайфиева особо не трогало.

Он просто в любом подходе изучаемых находил повод для снисходительного

лукавого торжества по поводу того, что вот вы стараетесь, крутитесь,

вертитесь, деньги суете, морды воротите — а все равно как я решил, так и

будет. С вами. Со всеми.

Аждахаево выбрало иную тактику, в которой Денис никак не мог разобраться. С

одной стороны, Дениса немедленно принялись опекать как наследного принца

дружественной страны. С другой — бесцеремонно откармливали и пытались

отпаивать (несмотря на жесткие объяснения Дениса) словно выставочного порося

перед свинскими соревнованиями. С третьей — мгновенно организовали программу

знакомства с районом, масштабную и бесконечную, при этом действительно

любопытную: будь Денис журналистом "Советской Татарии" или бытописателем,

материалу набрал бы на книгу очерков. С четвертой — внимание и радушие в

направлении высокого (184 см) гостя источали сугубо чиновники низового и

среднего уровня. Вергилием выступала Сания Шакурова, крупная эффектная

брюнетка средних лет, заместитель главы администрации по социальным вопросам.

Вокруг нее вихорьками металась челядь рангом пониже. В должности Шакурова была

недавно, Насыров переманил ее из соседнего района, с какой-то небольшой

должности, и не прогадал. Шакурова знала об Аждахаеве, его окрестностях,

республике и вселенной все и доводила до сведения собеседника любые данные,

казавшиеся лично ей интересными — не обращая внимания на то, хочет ли он

вообще это знать или видеть. Денис ее уже малость побаивался.

Сначала Сайфиева это забавляло. Денис полагал, что его просто так торжественно

готовят ко встрече с первым лицом: сперва торжественная встреча антикварной

"Аннушки" в местном аэропорту, ловко совмещенном с ипподромом, потом заселение

в занимавший треть микроскопической гостиницы люкс с бильярдом, сауной и

неработающей джакузи, далее изнурительное таскание по ударным капстройкам и

ненатужное хвастовство достижениями народного и околонародного хозяйства:

молокозавод, нефтегазодобывающее управление, качалки, вышки, ипподром, пасека

и уже невозможно вспомнить чего еще. Наверняка, думал Денис, подвезут к

загородному особняку, богатому такому, и с веранды спустится Насыров,

величавый и весь в белом, как Сталин из фильма "Взятие Берлина" (или Рабинович

из анекдота), пожмет руку и отечески осведомится: "Ну, как вам у нас? Никто не

обижает, не надоедает?"

Так ни фига подобного. Дениса до глубокого вечера таскали по автотранспортному

предприятию, Сания рассказывала о проекте "Школьный автобус", а сопровождавший

гостей гендир АТП-1 согласно шмыгал носом. Ужин был организован здесь же, и

Денис наконец понял смысл древней юморески про так и не заслушанного

начальника транспортного цеха. Пить он опять отказался, очевидно расстроив

Санию, зато от усталости потерял контроль над руками и желудком и слегка

переел. Этим он несколько утешил кураторшу, которая даже перестала потирать

запястье под широким металлическим браслетом.

Денис подозревал, что аждахаевцы не намерены ограничивать ублажение гостя

гастрономическими заходами. Он был готов к тому, что в отеле Acdaxa его

встретит миловидная девушка — или в холле (ресепшн в гостинице отсутствовал,

ключи от комнат второго и третьего этажа выдавал администратор ресторана, тихо

буйствовавшего на первом), или постучит в дверь и попросит мясорубку, клей

"Момент" либо еще какую-нибудь вещь, остро необходимую в одиннадцать вечера

миловидной девушке с вот такими ногами и вот таким бюстом. Денис так и не

понял, как будет реагировать на визит: одни из придуманных вариантов

заставляли холодно сладко замирать его внутренности, размещенные где-то между

желудком и легкими (как мальчик, ей-богу, смущенно отметил он — в самом деле

афродизиачная вода, по ходу), другие — наполняли горьким самоуважением. В

итоге все ушли в помойку. В дверь никто не постучал, по телефону не позвонил.

В ресторан Денис решил не спускаться — чего уж провоцировать. И вообще, едва

он представлял запах любой, даже самой изощренной и любимой еды, как

становилось Денису очень плохо. Очень.

Денис позвонил Светке и сразу пожалел об этом. А толку-то. Пять минут говорил,

потом столько же бродил по номеру, а потом надел пиджак и твердым шагом двинул

в ресторан. Не собирался он никому мстить, никого провоцировать и есть не

хотел. Но надо же было составить хоть какое-то представление о ночной жизни

родной страны в ее глубинных проявлениях.

Зал был уютным, музыка — негромкой. Провоцировать оказалось некого — не

молодую же пару в углу возле пустой сцены разлучать. Сцена была с шестом,

блестящим таким. Шест Дениса умилил. Но хозяйки инвентаря на посту не

случилось. Ее недостачу как могла компенсировала пожилая белолицая официантка.

Она хотя бы выглядела не вульгарной и меню протянула безо всяких выкрутас.

Меню потрясало. Блюдо дня (200-граммовая отбивная на косточке с зеленью и

овощами) стоило как кофе в средней казанской забегаловке. Правда, робкое

намерение когда-нибудь что-нибудь здесь попробовать мистическим образом

протекло в желудок, который страшно разнервничался и потребовал оставить его в

покое до следующей пятилетки. Денис поспешно перелистнул несколько страниц и

уставился в напитки. Это слегка успокоило истоптанный путь к сердцу. Но

предвкушение пития было всего лишь не омерзительным — зато и не вдохновляло

ничуть. А вставать и уходить глупо. Не знаешь хода — иди с бубей, подумал

Денис, вспомнил Шарапова и заказал кофе. Для полуночи выбор был радикальным.

Зато правильным — Денис убедился в этом, как только еще не поставленная

официанткой на стол чашечка забросила Денису в нос первые частицы аромата.

Глоток подтвердил обоснованность ожиданий. Сайфиев откинулся на спинку стула и

прикрыл глаза. За спиной немедленно спросили:

— Я прошу прощения, в соседи примете?

Денис обернулся. В соседи и, очевидно, собеседники набивался грузный дядька

средних лет — явный командированный, из столиц, и, как это называлось раньше,

приличный человек. Хотя и слегка вдутый. Денису понравилось, что претендент

этого фактора не то чтобы не скрывал, а просто шел с ним наперевес: хороший

галстук был раздерганным, морщинистая морда весело-хитроватой, а в левой руке,

застенчиво полуубранной за спину (правая была учтиво прижата к желудку)

собеседник сжимал графинчик — початый, но способный скрасить досуг двух-трех

умеренных джентльменов. Или одной опытной леди. Все, забудь про леди,

эротоман, изучай лучше окрестности и обитателей, скомандовал себе Денис и

сказал:

— Да ради бога. Только скучно со мной. Я ведь пить не буду.

— Вообще? — ужаснулся дядька.

Денис хихикнул и уточнил:

— По возможности.

— Ну, это мы как-нибудь, — начал дядька, но порядка ради осведомился: — А чего

так? Вера не велит?

— Да не. Вера у меня понятливая. Вот с надеждой… — начал было Денис, подумал:

"Вроде я такое недавно говорил" и утек в формулировку: — Неохота, короче.

— Я присяду? — спросил дядька, водрузил графинчик в центр стола, плюхнулся на

стул, тут же подскочил, как каучуковый, и сунул Денису крупную ладонь:

— Вадим Михалыч. Можно Вадик. Можно Михалыч. Можно и Вадим Михалыч, кстати.

Ай, разберемся.

Денис пожал горячую и почти не влажную руку (мельком подумал: похоже, не

алкаш) и представился, постаравшись выдержать предложенную стилистику.

Михалыч важно кивнул, отвернулся на секунду, в которую всадил обращенную к

официантке многофигурную пантомиму, принял исходное положение и спросил:

— Из Москвы?

— Казань.

— Финансист?

— Нет, по госделам.

— О. Солидно. Хотя в нашем деле чем дальше от чиновников, тем лучше.

— А что за дело?

— Водное.

— Водные ресурсы и недра относятся к исключительной собственности государства,

— строго сказал Сайфиев.

Вадим Михалыч рассмеялся.

— Да нет, мы на всю воду не претендуем. Только минералка и только в бутылках.

— Так вы местный, что ли?

— Не дай бог. Питерские мы.

— Это сейчас неактуально, — отметил Денис.

— Это всегда актуально, — веско возразил Михалыч и оглянулся на официантку.

Она, видимо, легко прочитала таинственные фигуры пальцами: с достоинством

приблизилась, поставила на стол рюмки, бутылки с водой да тарелки с закуской и

с достоинством удалилась. Денис вздохнул и слегка отвернул голову от стола.

— Язва? — сочувственно спросил Михалыч.

— Да какое… Пережрал как бобик, тресну сейчас.

— Так у меня мезим есть! Или как он там называется, — обрадовался Михалыч и

принялся шарить по карманам.

— Ой, да не надо, я таблетки не это… Только в крайнем случае.

— Правильно! — легко согласился Вадим Михалыч. — Лучше водочки. Ой вкусная!

Разговор впал в неизбежную кадриль "а коньяку — а вина — а сухого — а полрюмки

— а коньяку — а без закуски — а тогда водочки", из которой, по счастью,

выскочил без потери темпа и качества. Денис согласился на коньяк в

гомеопатической дозе, и намерение исполнил — убрал за весь стремительно

углубившийся вечер лишь пару рюмок с лимончиком. Чисто для пищеварения. Плюс

несколько кофейных наперстков и много воды — чтобы не было мучительно горько

за прицельно прожитый день.

Вадим Михалыч представлял фирму "Источник-плюс", которая поставила под ключ

две линии — по бутилированию воды в пластик и стекло, на 5 тысяч и 2 тысячи

бутылок в час соответственно. Бригада пробыла здесь три дня, контролируя

завершение пусконаладки заводика, и вчера отбыла на брега Невы. Михалыч,

успевший уполовинить остатки ой вкусной, отбывал завтра, не скрывал, что

страшно опечален таким отставанием от коллектива и безмерно рад скорому

отъезду. Он жарким полушепотом объяснял посмеивающемуся Денису:

— Я тебе говорю: тело воды чистейшее, биоактив уникальный, гидрокарбонат,

сульфаты, щелочной баланс, натуральное озонирование — короче, не врут ученые.

Аждахаево ваше — говна кусок страшный. А вода под ним — жидкий бриллиант.

Бутерброд такой, — отметил Михалыч и невесело хихикнул. Он уже заметно окосел.

— А чем Аждахаево-то не угодило? — удивился Денис. — Нормальный такой поселок,

выше среднего. У вас в Питере победнее и погрязнее будет.

— Страшно здесь, — сказал Михалыч, пропустив злобный наскок. — Я последние

пять лет только по командировкам и мотаюсь. Думал, все видел. Блин, я в Туве

был, завод канцерогенчиков, ну, шипучка эта цветная, ставил. Там город есть,

уж не помню названия — короче, все там или уже отсидели, или до конца года

сядут. На улицу выйдешь — как зона на прогулке. Все мужики в позе срущего

воробья, курят или семечками плюют. Пальцы синие, морды страшные. Бабы сплошь

хабалки какие-то. Так там не страшно было. Там все понятно. А здесь жуть. Мне

мои сперва рассказывали, что, наоборот, рай. Швейцария типа деревенская. А

потом резко передумали. Тут, короче, ни гопников, ни бандитов. В ночном клубе

танцы по вечерам — мои сходили, пришли офигевшие. Первый вечер только

раздухарились — бац, и нет никого в зале. Ни девок, что досадно, ни парней,

что опасно. Ну, думают, снаружи ждут с дрекольем. Бутылки нахватали под

розочки, минут двадцать с духом пособирались — и на улицу. А там пустынь.

Оптина. Вообще никого. На второй день уже начали всех расспрашивать.

Оказывается, местные на танцульки вообще не ходят, только из окрестных

деревень. И в 21.00, как Золушки, облегченный вариант, фьють, и по домам. И

хоть ты замуж их бери, не удержишь. Вы что, говорят. Это самое безопасное и

самое жуткое место в округе, говорят. Кладбище ходячее.

— Михалыч, стоп машина. Я здесь сутки по объектам скачу. Где тут кладбище?

— Ну, не кладбище. Я просто не знаю, как сказать. Слов у меня нету, —

прошептал Михалыч. — По слухам, сюда бандюки какие-то прибыли, из этого

вашего… Лениногорска, что ли. Буржуев почистить. Прибыли, а не убыли. До сих

пор ищут. А мне теряться не хочется. У меня внучка, не говорю уж — вторая дочь

на выданье.

Михалыч ненадолго умолк, сунув в рот ком из нескольких пластинок балыка и

сыра. Кажется, он не дурковал, и в самом деле был близок к истерике. Денис

добил итоговую рюмку, затем, чтобы снизить градус беседы, махнул официантке и

ткнул пальцем в свою чашку. Аждахаевский экстрим: одни в ночи водку глушат,

другие — коньяк с кофе. А кругом, выходит, кладбище.

Михалыч, тоскливо размышлявший глазами в рюмку, вполголоса продолжил:

— Пока по делам говоришь — нормально. А по улице пройдешь или на вольные темы

переключишься — как с инопланетянами какими-то. Вот ей-богу. Щечками белыми

блестят и моргают раз в минуту. А ночью — хоть транквилизаторами нажирайся.

Улицы пустые, ни одна собака не гавкнет, и тишина такая, что бошку ломит — вот

здесь, за ушами. И пожаловаться, бляха, некому. Ты первый человек, с кем я за

эти дни нормально побазарить могу. А до того был как этот… Как эфиоп в

эстонской бане. Все тихие, трезвые и работящие. Роботы.

— Может, ваххабиты? — посмеиваясь, предположил Денис. Только посмеивался он

уже на автомате.

— Не знаю. Ну, какие ваххабиты. Они же бородатые. А эти наоборот. Мужики

лысые, бабы — будто неделю после эпиляторов. И кожа у всех как шлифованная. И

будто светится, заметил?

— Так это же здорово.

— Ага. Сказка в картинках. Я нюх топтал такой вот красоте. Это когда с

девушкой, значит, на природе под березкой сидишь, сумерки, у березы тело

светится, и у девушки все тоже — вот тогда да, здорово. А когда мужик моих лет

идет и будто фосфора объелся… Или собака Баскервилей эта… — Михалыч

незаметно, из-под мышки, ткнул пальцем в официантку, неспешно проплывшую по

дальней стене.

— А может, они нарки все? — подбросил Денис идею совсем затосковавшему

собеседнику. — Поэтому странные, бледные и трезвые. А пляски вокруг воды —

прикрытие. Я слышал, что в первую голову линии с шипучкой закупали бандюки,

потому что стоили дешево и помогали наркоту толкать. Как альтернативу водке. А

проводили это как борьбу с алкоголизмом — так что еще и помощь государства

получали.

— Во-первых, фиг тебе — дешево. Был бы я щас такой красивый и молодой, если бы

задешево жизненную силу продавал. Во-вторых, не было такого после Лигачева,

чтобы государство помогало с водкой бороться. Она же главный наполнитель

казны. После нефти с газом. А иногда и до них. Нефть и газ кончаются, а водка

вечна, как Россия. Борец с алкоголем — враг государства.

— Ну, это ты зря.

— Ой, да ладно. Ну, ты чиновник, тебе вслух это признавать нельзя. Но если

честный человек, согласись. Хотя бы про себя. А лучше водочки выпей. А? Ну

ладно, ладно. Соси свою армянскую бочкотару. А во-вторых… А, нет, уже

в-третьих. Я знаю нарков. Хорошо знаю. У меня племянник на героине сидел.

Помнишь, в середине 90-х пошел дешевый героин? Пол-России подсело, помнишь?

Денис не помнил, но кивнул и в один заход выцедил последний кофе, принятый от

официантки, похожей не столько на собаку Баскервилей, сколько на бабушку

привидения Каспера.

— Вот. А Леха пацан совсем был. Эх… Короче, они не такие, — подытожил Михалыч.

— Выдумываешь ты, Вадим Михалыч, — сообщил Денис. — Устал просто, по внучке

соскучился, вот и все.

— Выдумываю, — легко согласился Вадим Михалыч. — А уеду с наслаждением.

— Ну, за благополучное отбытие, — предложил Денис, поднимая чашечку на уровень

носа.

Михалыч старательно посмеялся и тюкнул рюмкой в фаянсовый бочок. Рюмка коротко

пропела и припала к губам водных дел мастера.

Денис посмотрел на это с некоторой даже завистью, вытряхнул на язык чудом

сохранившуюся среди толстых разводов карюю каплю и услышал:

— Молодые люди, ресторан закрывается. Еще что-нибудь заказывать будете?

— Спасибо, родная, хватит пока. Счет, пожалуйста, — сказал Михалыч.

Расплатиться за кофе с коньяком, естественно, не удалось: главный технолог

коротко, но увесисто обматерил Дениса и его бумажник.

— Дениска, спасибо огромное. Я спать. Честно, легче стало. Теперь осталось

глазки закрыть, продрать — и в дорогу. Домой. Эх, славно-то как.

— Нормально, — согласился Денис. Он в самом деле вошел в тонус — наконец-то

испытывал телесную расслабленность, душевное спокойствие и легкое умственное

томление, которое лично ему всегда строить и жить помогало.

— А ты завтра, значит, до хаты? — спросил Михалыч, раскланиваясь на ходу с

парнем, утомленно придержавшим перед ними дверь ресторана.

— Очень надеюсь. Если опять не промаринуют. Но нет, блин, я им такое устрою,

если опять кота будут…

— Устроишь… Ты это, Дениска… Береги себя, — неожиданно сказал Михалыч.

— О как, — удивился Сайфиев. — От чего беречь? От проказы и склероза?

— Денис, я пьяный, потому говорю. Пьяному можно. Не устраивай никому тут

ничего. И постарайся свалить побыстрее. Тут плохо и опасно. Поверь старику.

Денис в очередной раз похвалил себя за то, что не стал пить, тепло попрощался

с Михалычем и пошел спать. Тут его ждал конфуз: спать не получалось. То ли

кофе мешал, то ли желудочный недоперевар, то ли упомянутое умственное

томление, ничуть, впрочем, не подстегнутое михалычевским карканьем.

Денис немного посидел у окна, убедился, что Михалыч не врал про жутковатое

отсутствие звукового сопровождения — не стелились по Аждахаеву ни

мотоциклетное пердение, ни девичий смех, ни собачий лай. Только комарихи

звенели. Денис затосковал было, хотел позвонить Светке, но вспомнил, что под

коньяком, а Светка это дело учует, даже если любимый без пяти минут супруг

свяжется с нею по рации морзянкой — и сделает далеко идущие выводы по поводу

того, что я тебе пьяному только и нужна.

В итоге Денис раскочегарил сауну и часок почелночествовал по маршруту

полка-бильярд-балкон в обнимку с бутылкой, наполняемой из стоявшего у входа

кулера. Кулер был украшен аляповатой наклеищей, на которой чего только не

было: желтая нива, зеленый лес, синее чудо-юдо и стилизованная под арабскую

вязь надпись Acdaxa зismдlдr. Сания сегодня гордо демонстрировала образцы

бутылок, в которые предполагалось фасовать чудо-воду. Чудо к чуду — бутылки

были оформлены не лучше, причем неведомая науке рептилия была выдавлена в

стеклянной и пластиковой поверхности.

Денис оперировал бутылкой попроще, из-под колы, выпитой с утречка. Но и в

плебейской таре местная водичка была ай как хороша — особенно в сочетании с

сауной. Денис размяк, подобрел, уверился, что встреча с Насыровым пройдет

спозаранку — в конце концов, Шакурова ведь обещала "как только получится". И

лег спать, не обращая внимания на остервенелых комаров.

Федеральный инспектор

Минералка в самом деле была волшебной. Афродизиачные признаки, правда, больше

не мучили, но — и поэтому — Денис шикарно выспался, восстав ото сна готовым к

труду, обороне и хитроумным переговорам с Насыровым.

Переговоров не случилось. Прискакавшая к раннему — по счастью, континентально

скудному — завтраку (лукулловы поползновения официанта Денис пресек под самую

грибницу) Сания сообщила, что у Альберта Гимаевича снова процедуры, и врачи

совсем не позволяют ему ни покинуть клинику, ни допустить к себе гостя.

Тут Сайфиев наконец посочувствовал Мухутдинову и зауважал его за терпение.

Будь сам Денис облечен полномочиями, сопоставимыми с губернаторскими, то

игнорирование подчиненными пресекал бы максимально жестко. С привлечением

журналистов, прокуратуры и вымоченных в скипидаре подтяжек.

Денис постарался донести свое недовольство до Сании в предельно доступной,

хоть и корректной форме. Сания выслушала внимательно, но вместо ожидавшихся

Сайфиевым нижайших извинений выстрелила мордюковской цитатой:

— А что у вас с рукой?

Денис растерялся и посмотрел на руки. Оказывается, по ходу спича он, сам того

не замечая, ожесточенно скреб ногтями левое запястье.

Вопрос Сании показался справедливым и самому Сайфиеву. Он задрал рукав летнего

пиджака и внимательно осмотрел запястье. Ничего шокирующего не обнаружил —

несколько пухлых следов комариной любви, раскиданных по прочесанному участку,

как кусочки мороженого по поверхности непромешанного клубничного коктейля.

— Да стеклопакеты здесь странные какие-то, — брюзгливо объяснил Денис. —

Форточка перекосилась, и привет. Не закрывается. Вот они и лезут. Знал бы,

фумитокс с собой взял.

— Так что вы сразу-то не сказали! — воскликнула Сания, извинилась и с грацией

фронтового бомбардировщика упорхнула в сторону администратора ресторана. Денис

и вякнуть не успел.

Малярия у них гуляет, что ли, подумал он. Иначе чего бы она так всполошилась.

Хотя понятно, отдавать высокого гостя на прожор самкам диких животных — не

самое мудрое решение.

Тем не менее, Денис решил присмотреться к укусам повнимательнее. Его познания

о малярийных комарах ограничивались двумя пунктами: во-первых, эти комары

переносили малярию, во-вторых, при посадке на жертву оттопыривали афедрон. Это

описание никак не годилось для диагностики здесь и сейчас. А на вид и на ощупь

следы укусов ничем не отличались от среднефедеральных образцов. За несколько

минут вдумчивых изысканий забывший о кофе Сайфиев обнаружил лишь одну

особенность. Кожа на запястье уплотнилась и почти затвердела — и, кажется,

стала заметно светлее. Денис успел даже испугаться — но после ряда незаметных

маневров убедился, что остальные укусы, щедро разбросанные по конечностям и

шее, подобной симптоматикой не обзавелись. Дочесался, решил Денис и постановил

следить за руками.

Тут вернулась Сания. Еще за полтора шага до столика ее лицо полыхало победными

салютами, а за стол она садилась уже как отобранная из сотен кандидатов модель

для скульптуры "Скорбное сочувствие". Но Сайфиев твердо решил добиться

однозначных ответов на вопросы, интересные ему и стране, а не Сании и не

районному предприятию, ответственному за общепит и гостиничный комплекс.

Размечтался. Перебить Санию он, правда, сумел, и вопрос ребром поставил. Но

Сания все равно сказала все слова, которые собиралась — правда, перебросив их

из блока "Мы признаем и преодолеваем отдельные недостатки в деятельности наших

МУПов" в блок "Врачи — это смесь гробокопателя с бюрократом". Когда она

извинилась третий раз, Денис, который уже не соображал, о чем речь — о

комарах, о слишком напряженной программе ознакомительного визита, об опасности

детских болезней в среднем возрасте или о нормативах отчисления в Дорожный

фонд, не выдержал.

— Сания Минасхатовна, — сказал он. — Большое спасибо за заботы. У меня

проблема вот какая. Мне сегодня вечером в Казань надо. Начальство требует, с

докладом. А доклад странный получается. Может, помните, книга такая была —

"Роман без героя"?

Сания неуверенно кивнула и явно решила ударить по собеседнику очередным

гекзаметром. Денис торопливо продолжил:

— А у нас такой номер не пройдет. Мое начальство не любит, когда без героя. А

начальство начальства — так просто не выносит. Честно. И что нам делать?

— Денис Маратович, я же объясняю, я только что с Кулаковым говорила, это

помощник Альберта Гимаевича. Он на постоянной связи и с шефом, и с врачами.

Так вот, все говорят — завтра к обеду кровь из носу удастся встречу

организовать.

— Завтра к обеду меня начальник ждет, — напомнил Денис. Он решил, что пора уже

и разозлиться — в конце концов, сказка про белого бычка хороша лишь первые

три-четыре круга.

— А можно возвращение на завтра на вечер отложить? — без особой надежды

спросила Шакурова.

— А смысл? Смотрите, Сания Минасхатовна. Мой шеф хотел вашего шефа в Казань

пригласить. Но мы узнали, что с этим проблемы могут возникнуть. Поэтому я

здесь. Как говорится, гора к Магомету. Но ведь результат нулевой! И не только

у нас, насколько я понимаю. Это уже, знаете, на комедию похоже. Вы честно

скажите, Сания Минасхатовна, а ваш шеф живой вообще?

— Да бог с вами, — испугалась Шакурова и чуть ли не с места вскочила.

Денис послушал ее около минуты, потом поднял руки и сказал:

— Сдаюсь. Неудачно пошутил.

Санию, естественно, так просто было не остановить. Она несла еще некоторое

время — при этом заметно было, что девушка искренне пытается соскочить со

столь возмутившей ее темы, и потому ее речь бросало то в сегодняшнюю повестку

дня, то в перспективы развития района, которыми Аждахаево обязано единственно

Альберту Гимаевичу. Денис, поняв, что надо просто выучиться ждать, виновато

кивал. И на очередном кивке заметил, что Сания не щадя маникюра сандалит

запястье, скрытое широченным браслетом. Видать, пристрастие к массивным

украшениям может объясняться не только дурновкусием и восточной цыганщиной.

Денис осведомился:

— Вас тоже не щадят?

— Кто? — не поняла Сания, оборванная в самой середке телеги про финансовую

обеспеченность муниципального самоуправления.

— Комары.

— А. С переменным успехом. Сладенькое любят, — объяснила Сания и довольно

рассмеялась.

Дура старая, подумал Денис, вежливо улыбнувшись. Последний раз напомнил о

необходимости уехать сегодня же, получил заверение во всем возможном и

невозможном — и пал в цепкие руки хозяев.

Руки проволокли его новыми тропами. Если нанести на карту поселка маршруты,

проделанные Денисом за последние полтора дня, получилась бы не слишком

правильная, но очень плотная паутинка. Дыра зияла только в середке. Возможно,

потому, что где-то там зудела главная добыча — неуловимая и маловнятная муха

по имени Насыров Альберт Гимаевич.

Сегодня Сания вытягивала из Дениса нити для внешнего контура паутины. Сперва

ехали в поля — там заикающийся и скверно говоривший по-русски дядька попытался

объяснить Денису, что сокращение площадей под зерновые было, во-первых, чисто

символическим, во-вторых, жизненно необходимым, а в-третьих, куда нам вообще с

такой клейковиной соваться, зато фураж у нас всем фуражам фураж, голландцы

приезжали — чуть лично кушать все не стали.

Сания, увидев, что Денис совсем затосковал, поспешила увести его с поля.

Дядьке она на прощанье сказала по-татарски что-то такое, что он впал в ступор

на середине "Ну, вы к нам еще ппп…", махнул рукой и даже не стал провожать

до машины.

После этого Сания следила за Денисом внимательнее. Он особо и не собирался

утаивать непроизвольные реакции. Благодаря этому осмотр свинофермы удалось

уложить в четверть часа. Увиденное и почуянное все равно примяло Денисовы

центры восприятия. Все. Садясь в машину, он пробормотал: "Вот так, наверно, и

приходят к исламу".

Сании, похоже, шутка не понравилась. Она пожевала резко очерченными губами и

сказала:

— У нашей свинофермы качество продукции лучшее по округу. Она в аренде у

Натальиных, это как бы семейная агрофирма. Геннадий — вы с ним разговаривали,

два сына и племянник. Они из Удмуртии, недавно приехали, но развернулись как

надо. Их обратно в Удмуртию сейчас сманивают. А они не едут. Зато мясо

поставляют на историческую родину и сало. Знающие люди говорят, хохлы у нас

есть, что лучше полтавского. Вы сало любите?

— Думал, что уважаю, — признался Денис. — А этих монстров увидел —

засомневался.

— Ну, разве это монстры, — сказала Сания. — Под тонну вообще хряки бывают. С

"Запорожец" величиной. А потом, где им быть, монстрам, как не у нас?

— В смысле?

— Так вы разве не знаете, что такое Аждаха? Это как раз монстр в переводе. Или

дракон.

— Ух ты, — сказал Денис. — А я думал, дракон — Зилант. Ну, герб Казани, все

такое.

— Ой, ну что вы. Зилант — это просто, я думаю, испорченное cilan или elan,

змея. Зилант — это ведь скорее просто змея, но с крыльями. А дракон — acdaxa.

И, по-моему, не только в татарском, но и еще у кавказцев. У многих мусульман,

в общем.

— А почему именно здесь такое название? — поинтересовался Денис.

— А хотите, в музей поедем? — загорелась Сания. — У нас там спец классный

есть, Хакимов Аяз Магсумович. Он кандидатскую защитил по поводу наших

драконов. Пять, что ли, версий насчитал. Не хотите?

— В следующий раз, если можно. Вот с Насыровым переговорим, и сразу, клянусь,

программу следующего визита обсудим. И профессора вашего — первым пунктом.

Договорились?

— Договорились, — легко согласилась Сания, выглянула в окошко и сообщила: — А

пока пойдем других монстров смотреть. Птицефабрика у нас пока не лидер, только

набираем обороты. Но через год точно, как это молодые говорят? Всех порвем.

— А почему монстров? — уточнил Сайфиев, стараясь не показать настороженности.

— Не из-за гриппа, надеюсь?

— Гриппа? Ой, нет, что вы. К нашим красавицам никакая зараза не липнет. А

монстры потому, что здоровенные очень. Мы тут решили суповых выращивать. Сама

первый раз увидела — испугалась, честное слово.

Насчет "испугалась" Сания приврала. Нечему было пугаться. Курицы оказались

здоровенными — это да. И вкусными — это трижды да.

Обедали прямо здесь, в спецкабинете при столовой птицефабрики. Директором был

очень молодой, очень толстый и не умеющий молчать очкарик с очень подходившей

ему фамилией Першко. Пока шли по фабрике, он рассказывал, как лично руководил

ремонтом — видите, это даже не евростандарт, это космическая чистота! —

закупал оборудование, подбирал людей — благо, их почти и нет,

восьмидесятипроцентная автоматизация.

Двадцать процентов в почти свежих халатах мрачновато поглядывали на делегацию,

не отвлекаясь от работы. А в таких условиях чего не работать — чисто, светло,

куры интеллигентные, запах свежий, без примесей помета или гриппа.

Когда добрались до столовой, Першко завелся по поводу важности правильного

питания, в котором нет биодобавок, ферментов роста и прочей гадости.

Денис берегся, помня вчерашние страдания. Потому пробовал только незнакомые

либо небанальные блюда. А их одних набралось штук пятнадцать — и все из

курятины. Так что пришлось перестраиваться на ходу и с сожалением отказываться

от многих печалий в образе многих гурманальных знаний.

Прощаясь, Першко торжественно вручил Денису увесистый пакет, набитый шуршанием

пергаментных свертков. Попытка возражать была пресечена самым примитивным

способом — водитель просто перехватил kьзtдnдз** и унес в багажник. Осталось

поблагодарить и раскланяться.

Дальше по расписанию ожидались молочная ферма, мясокомбинат и колбасный цех,

существовавший самостоятельно. Денис попросил по возможности сократить

программу. Сания, с жалостью взглянув на него, приступила к мучительным

консультациям с самою собой, по итогам которых высокий гость лишился молока.

В колбасном цеху Денис выступил в уже опробованном амплуа отказчика — сначала

от дегустации продукции (сам виноват, сломал расписание Сании, а в нем был

учтен самый причудливый метаболизм), потом от получения из рук начальницы —

симпатичной, хоть и крашеной блондинки лет пятидесяти — пакета с образцами. В

итоге водитель уволок в багажник второй полиэтиленовый тюк. Сания

переглянулась с блондинкой и вполголоса сказала ей что-то. Денис решил не

обращать на это внимания.

На мясокомбинате вышло страшно.

Дениса быстренько провели по производственной цепочке, только задом наперед —

от экспедиции и упаковки к приемному, так сказать, покою. На сей раз

исключения ради роль экскурсовода выполняло не первое, а второе-третье лицо.

Лицо оказалось иссиня-белым, изможденным и малоразговорчивым, было

представлено как зам по производству Алексей Николаевич — человек на этом

посту новый, но очень опытный. А кто у вас старый и неумелый-то уже, подумал

Денис с некоторым раздражением. Видать, подустал от малополезных впечатлений.

Когда группа вошла в цех первичной приемки скота, грязноватый по сравнению с

оставленными за спиной разделочными помещениями, Денис уже одурел от запахов,

не слишком задавленных кондиционированной прохладой. В этот момент у Сании

запел телефон. Она извинилась и вернулась на пройденный этап.

Алексей Николаевич, не обращая на это внимания, провел спутников к стойлу, в

котором томилась средних размеров пестрая корова. Денис заглянул ей в глаза.

Корова облизнулась фиолетовым языком и сглотнула. Сайфиев отвернулся.

— Вот, — сказал Алексей Николаевич, — показывая рукой. — Здесь принимаем скот.

В эту смену было пятнадцать голов КРС, несколько свиней. Это копейки. Пока под

местных поставщиков подстраиваемся. В следующем году поголовье нарастят — ну,

вам сказали. На плановую выйдем.

На этом, видимо, Алексей Николаевич счел свой доклад завершенным и замолчал.

Молчать ему было комфортно. Денису — наоборот. Он нервно покосился на корову и

сказал:

— Я, Алексей Николаевич, только что на птичьем комбинате и у ваших соседей

был, у колбасников. Они меня своей продукцией закидали. Боюсь, что протухнет

теперь. А как сюда зашли, думаю, все, хана, сейчас мне эту буренку как

kьзtдnдз вручат.

— Есть такое намерение, — согласился Алексей Николаевич.

— Буду очень признателен, — сказал Сайфиев и сунул руки в карманы. Он

почему-то очень разозлился.

— Сейчас организуем.

— Только парное, — напряженно сказал Денис.

— Конечно, — отозвался Алексей Николаевич.

— Вот с этой коровы, — уточнил Денис, махнув подбородком в сторону пеструшки.

Та коротко промычала.

— Хорошо, — сказал замдиректора. — Саша.

Он сказал это вполголоса, и Денис едва услышал — как раз в этот момент ему

будто врезали боксерскими грушами по ушам, обоим одновременно. Сайфиев даже

тряхнул головой. Паскудное ощущение прошло.

Из ворот, в которые упиралось стойло, не спеша вышел щуплый паренек в

резиновом фартуке поверх слишком большого халата. Видимо, Саша. Как он

услышал-то, подумал Денис. Саша подошел к корове и положил руку ей на холку.

Холка крупно вздрогнула, но сама корова осталась стоять на месте. За ее кормой

зажурчало, снизу потек соответствующий запах.

Денис прикрыл нос ладонью. Он почему-то не мог оторваться от Сашиной руки.

Хотя руки и не видно было — ниже кончиков пальцев свисал длиннющий рукав

грязно-серого свитера. Из-под тонкого хлопка выпирала только цепочка костяшек.

Остро выпирала.

Злоба, заставившая Сайфиева так неудачно куражиться, куда-то вытекла —

параллельно коровьим процессам, — уступив место легкой панике. Он решил

немедленно объявиться строгим вегетарианцем, но не успел.

— Я думаю, филей и грудинки немного самое то будет, — предположил Алексей

Николаевич. — Верно, Денис Маратович?

Денис молчал, глядя на Сашину руку. В лицо Саше смотреть совершенно не

хотелось.

Рука двинулась в сторону ворот. Корова, похоже, поняла, куда ей предлагают

пойти, и уперлась всеми конечностями в доски под соломой. Поэтому первое

движение получилось нелепым, как в мультике — пеструшка скакнула сразу на

полметра, будто ее дернул за холку крюк, притороченный к рванувшему с места

бульдозеру. Копыта дробно стукнули в пол, как банда ирландских танцоров.

Корова покачнулась, сохраняя равновесие, часто задышала и покорно поплелась за

Сашей.

Денис не отрывал взгляда от них, затем — от открывшегося на пару секунд

мутного проема, в котором из-за падающего сбоку света невозможно было

различить ничего, кроме той же соломы на полу. Затем — от заслонивших проем

плохо промазанных белой краской ворот.

Сейчас она начнет орать, тоскливо подумал он. Потом захлебнется и замолчит.

Потом мы будем полчаса ждать, пока Саша вырежет филей и вырубит грудинку.

Потом…

Тут Денису стало так плохо, что он временно завязал с прогнозированием. Ему

показалось, что кто-то — например, Алексей Николаевич, — подкрался сзади и

воткнул в череп за ушами пару сварочных электродов. А еще один электрод

незаметно задвинул куда-то в подбрюшье, от чего тело порвалось, и почему-то

мениски прыгнули в горло, чтобы вырваться наружу. Бесконечный миг Денис

мучительно крепился, и вдруг все кончилось. Рухнувшая на него слабость будто

вырвала из Сайфиева кусок, довольно мотнула мордой и сдернула прочь. Осталось

эхо боли — пронизывающей и совершенно непривычной. Денис схватился за голову и

с некоторым даже недоумением обнаружил, что лишних пробоин там нет. Страх

мгновенно прошел. Так уже было, отчаянно понял Денис, но додумать не успел.

За воротами кто-то коротко крикнул — не по-человечески, но и не по-коровьи же.

Булькнуло — будто какая-то луженая глотка секунду решила поиграть с киселем.

Раздался неровный плеск — словно над полом трясли вскрытую бутылку. Денис

сморщился, ожидая звука падения. Но вместо него из-за ворот понеслись другие

звуки, быстрые и резкие, будто ткань на куски рвут.

Дурачат они меня, понял Денис с облегчением. Проучить решили. Корову увели для

понта, а теперь уже разделанное мясо пластуют. Дурачки, хоть бы догадались,

что на весу такую тушу не уработаешь — стало быть, если коровка не обрушилась,

то живехонька пока.

От этого фединспектору сразу стало легче. Он радостно заулыбался Сании,

которая наконец вышла из переговорного процесса и настигла подзаброшенную

экспедицию.

— Чего стоим, кого ждем? — осведомилась Сания, пряча телефон в сумочку.

— Да вот, хозяева решили меня парным мясом угостить, — сообщил Денис. — Вот

только…

Он резко замолчал.

За воротами что-то наконец обрушилось, и сразу плохо прокрашенная плоскость

уступила место неконтрастному потоку света. Из потока сначала донеслась волна

теплого душного воздуха, округло толкнула Дениса в глаза и неведомый орган,

который до настоящего момента сидел где-то за носом и скулами и никак себя не

обнаруживал. Ощущение было таким, будто в ноздри вкачали жбан густой жидкости

надсадно медного свойства.

Следом из проема выступил Сашин силуэт. Он сделал несколько шагов в полной

тишине — под шелест соломы и редкое "туп- туп". Капало с фартука. Даже не

капало, а лило. Звуки были редкими оттого, что большая часть капель не

достигала досок, растекаясь по соломе.

Саша дошел до Дениса и протянул ему большой, на тридцать кило, пакет с

символикой района. Денис, так и не вынувший рук из карманов, замороженно

разглядывал надпись Acdaxa rayoni под синим драконом, изогнувшимся на

желто-зеленом поле.

Сания подхватила пакет вместо Дениса, охнула и воскликнула:

— Ох, ну куда же сколько. Смотрите, Денис Маратович, самое что ни на есть

парное, как и обещали. Разобрать только надо, а то все тут вперемешку.

Денис выковырял наконец руки из карманов и принял пакет. Он был горячим.

Денис, поколебавшись немного, поставил его на пол и развел ручки. В лицо

пыхнуло паром. В пакете лежало несколько очень аккуратных, как в анатомическом

музее, оторванных кусков, которые, похоже, не резали ножом, а поддевали острым

крюком, отслаивая всей мышцей. Сверху слегка кровоточил свернутый в кольцо

фиолетовый язык.

Дошкольница

Отсидеться можно не только в кустах или закутке, но и на открытом

пространстве. Оно даже необходимо после сильного испуга — чтобы не было вокруг

ни худых кранов, ни близких углов, ни самостоятельно включающихся телевизоров.

Чтобы не пришлось вздрагивать от звука капель или ждать, пока из-за угла

вылезет или в окно вползет что-то страшное. Например, невыразительный мальчик

Саша, умеющий за сорок секунд раскладывать на аккуратные кучки живую печальную

корову.

Ловить обещанный звонок Сании Денис ушел за ограду гостиницы. Шагал, с

некоторым недоумением вертя только что купленную пачку сигарет. Пришлось —

долго стоял перед киоском, тупо рассматривая ручки, пачки и газеты. Воротило

ото всего, но с места сойти не мог. Лишь когда продавщица спросила, не помочь

ли чем, Денис засуетился, купил первые попавшиеся сигареты и вальяжно вышел на

улицу, даже не повернув головы в сторону гудящего вполголоса ресторанного

зала. Улицы-то не было, был двор, который Денис спешно покинул. И теперь

топтался по округе.

Прохожими округа не кишела. Денис редко попадал в сельскую местность и не мог

поклясться, что нехватка народу является нетипичной. Но почему-то казалось,

что в это время — был шестой час — люди должны возвращаться хотя бы с работы

или из магазинов. А никто почти не возвращался. За десять минут, что Сайфиев

рыскал по чистеньким улочкам, навстречу попались три мужика. Были они будто из

одного инкубатора: коренастые, плавные в движениях и лысоватые. Видать,

нефтяники, в некоторой оторопи подумал Денис — никогда не думал, что их можно

отличить на вид, как, говорят, идентифицируются танкисты. Кожа у местных в

самом деле была очень светлая и приятная глазу — как кожура наливного яблока,

будто бы двуслойная, твердая и блестящая.

Денис не решился ни разговориться с кем-либо из прохожих, ни найти ближайший

магазин и рядом с ним отнаблюдаться до ощутимого результата. Робость была

остро непрофессиональной. Сайфиев соврал себе, что надо быть рядом с отелем на

случай звонка — вдруг Сания подъедет, а подхватить высокого гостя не сможет,

потому что высокий гость изображает доктора Ливингстона в поисках водопада

Виктория.

Денис вернулся к гостинице, но у кованых ворот принял вправо и пошел вдоль

забора. Там была еле заметная тропинка, выглядывавшая из густой травы, будто

притворившийся спящим ребенок. Мучало сознание ошибки, которая еще не

совершена, но уже необратима. Даже не ошибки, а стыдной опасности, и ты в нее

вляпался. Будто забрел в брошенный деревенский сортир с гнилым полом,

ненароком провалился и сидишь уже по горлышко, потому что стеснялся позвать на

помощь. Теперь стесняешься уже по другому поводу — что окружающая среда

преодолеет судорожно сплюснутые губы и станет твоей внутренней. При этом дно

не нащупывается. Через минуту будешь проклинать свою стеснительность и

брезгливость. Но это будут недолгие переживания. Потом ни их не будет, ни

вообще ничего — даже погашенной густой прохладной вонью мысли "Хоть бы уж

совсем не нашли".

Немало лет назад здесь, видимо, была улочка, упиравшаяся в лужок, отчеркнутый

сосняком. Спутанные кусты шиповника и еще какой-то неласковой дичи торчали

несколькими маловнятными периметрами, будто раньше окружали дома. Денис хотел

проверить свою догадку, но вдруг резко передумал, потому что устал. Он

огляделся и обнаружил, что боковое зрение не обмануло — из кустов, как раненый

комиссар, выползла и косо припала к земле серая от ветхости скамейка. Видимо,

потому организм и дал сигнал об усталости. Упрекать его Денис не стал, а

покорно дошагал до скамьи, проверил ее на прочность, удобно сел и вскрыл

пачку. Не зря ж покупал, в конце концов. Мысль о том, что за пять лет можно

вообще отучиться курить, показалась забавной. Мысль о том, что, продержавшись

пять лет, глупо срываться ни с фига — смешной. Тот факт, что при себе не было

ни спичек, ни зажигалки — просто ржачной.

Ржать Сайфиев не стал, потому что кусты робко зашуршали. Денис насторожился,

но быстро все разглядел и успокоился. Боком, как краб, в траву вдвинулась

рыжая с белым собачка с две ладони величиной. Не выдергивая хвоста, прочно

засевшего между ног, она принялась крутить кренделя, постепенно приближаясь к

скамейке, на которой сидел Сайфиев. Дениса в десятилетнем возрасте примерно

такая шавка больно цапнула повыше пятки. Он неделю хромал, собак ненавидел

год, и изживал эту ненависть до сих пор.

Денис посвистел. Собачка дернулась назад и слегка оскалилась, словно негромкий

свист был для нее сигналом к достойному отступлению. Змеи ее запугали, что ли.

— Собака, ты чего боишься? Иди сюда, — пригласил Денис, похлопав себя по

голени.

Собака сделала пару шагов почти по прямой к Денису, но вдруг застыла.

За плечом Дениса тонко сказали:

— Ma'may***.

Денис вздрогнул и оглянулся. Рядом, касаясь ярко-желтым платьицем волокнистой

древесины скамьи, стояла белобрысая девочка лет пяти.

— Вот ты Чингачгук, — сказал Денис почти ровным голосом. — Ты откуда взялась?

И что за Мамай?

Девочка коротко посмотрела на него, как неинтересную картинку в книжке, и

снова уставилась в собачку. Глаза у нее были зеленовато-карими и очень

спокойными. Лицо — нежным и белым, как свеча.

— Девочка, ты чья? Ты из гостиницы? Тебе можно одной гулять? — спросил Денис.

Он знал, что не умеет обращаться с детьми, ему это сестра тысячу раз говорила,

да и сам он видел, что племянник Димка его и не слишком любит, и не уважает

совсем. Но одно дело Димка, здоровый дурак с чугунной головой, которого Денис

тоже не сказать чтобы обожал. Другое — девочка на вечерней опушке. Ее надо

было как минимум отвести к людям, не напугав при этом.

Денис не дождался ни ответа, ни повторного взгляда и терпеливо осведомился:

— Тебя как зовут? Ты не глухая?

По нулям.

— Милая, ты по-русски понимаешь?

Денис подозревал, что найти на территории республики пятилетнего человека,

знавшего татарский и не знавшего при этом русский, в наше суровое время

практически невозможно. Тем не менее, он прищурился, вспоминая, и, слегка

запинаясь, спросил:

— Qizim, sin rusзa belдsenme?****

— Ma'may, — повторила девочка, не отрывая глаз от собачки.

Голову дернул отчаянный визг. Денис вздрогнул, решив, что это девочка верещит,

не раскрывая рта. Потом сообразил и посмотрел на псинку. Собачка припала к

земле, крупно дрожа и не отрывая взгляда от девочки. Передними лапами она

слабо возила по траве, желая отползти задним ходом, но нижняя половина пса

была будто воткнута в землю. Визг выпадал из оскаленной пасти неровными

отчаянными кусками.

— Собака, ты чего? — ошарашенно спросил Денис.

Собака не отвлеклась на него. Она была целиком занята пожиравшим ее ужасом.

Денис подумал, что сейчас рехнется, и решительно встал со скамьи, чтобы

успокоить животное. Или заткнуть ему рот каким-то другим способом — пока оно,

в конце концов, не испугало ребенка. И тут собака заткнулась сама — резко,

будто раздавленная сапогом.

Денис остановился на полдороге, не понимая, в чем дело. Собака сидела все в

той же позе, словно прибитая к земле гвоздем-двухсоткой, но ныть перестала,

зубы спрятала, а глазами рыскала по сторонам. Передние лапы перестали елозить,

а потом вовсе расслабились. Шавка тряпкой опала в траву, затем перекинулась на

бок и принялась деловито вылизываться. Видимо, после припадка там было что

вылизывать. Впрочем, приглядываться Денису не хотелось. Он вдруг подумал, что

псина может быть и бешеной. И спросил, повернувшись к девочке:

— Малышка, а собаки у вас вообще?..

Умолк. Не потому, что вспомнил, что девочка не то глухая, не то глупая, не то

по-русски не понимает (два последних обстоятельства, впрочем, были

тождественными). Просто не было девочки. И кусты поодаль не шевелились, и по

тропке никто не удалялся. А тропка просматривалась метров на пятьдесят, так

что скрыться из виду за время, что Денис наблюдал за тонкостями собачьего

выхода из истерики, мог бы только какой-нибудь Бен Джонсон — да и то до

позорной дисквалификации и после имплантации в дыхательные пути мощного

глушителя. Денис был уверен, что с того момента, как псина замолчала, не

слышал ни звука. Если не считать, конечно, ставшего совсем неприличным

саундтрека вылизывания собачьих причиндалов.

Денис снова присел и следующий вопрос направил собаке — больше и некому ведь

было:

— Собачка, а собачка. А куда девочка-то делась?

Реакция у Дениса была хорошей — он выдернул кисть практически из клацнувших

зубов псины. Зато отшатнулся будто нетренированный — кабы второй рукой в землю

не уперся, непременно проехался бы задом по траве. И хана брюкам.

— Вот же сука ты вредная, — злобно, но справедливо сказал Денис.

Он поспешно встал, отряхнул ладони и двинулся к моське с намерением двинуть

пяткой в мелкий сморщенный нос. Собака приняла положение низкого старта и

утробно зарычала. Это укрепило Дениса в необходимости провести маленькую

карательную операцию. Но тут он опять обнаружил, что уже не отряхивает ладони,

а скребет под манжетой левой руки, и скрести ему скользко. Да что такое,

подумал, он, швырнул наземь изувеченные сигареты, задрал рукава и с некоторой

оторопью обнаружил, что кровь сочится не из расчесанных укусов, а из пальцев

правой руки. Псинка до них не дотянулась, трава не посекла. Но как-то Денис

умудрился заиметь незаметные среди папиллярных линий, но глубокие порезы —

словно чиркнул по кассете бритвенного станка.

Короткое исследование показало, что роль кассеты успешно примерило на себя

запястье. Цепочка укусов на нем подсохла так причудливо, что ее край образовал

тонкий заусенец, твердый и острый, как кость какого-нибудь солидного вяленого

леща. Это пугало. Еще сильнее пугало, что таким же натянуто-твердым оказался

почти весь участок кожи, широким браслетом опоясывающий запястье и уже

запустивший язык на тыльную сторону ладони.

Скорее домой надо, подумал Денис, но немедленно постарался подавить панику.

Для этого пришлось потоптаться на месте, собраться с мыслями и сделать пару

специальных вдохов.

— Вот кого тебе бояться надо, а не соплюшек мелких. Инспектор Твердая Рука

сломает тебе все зубы, а потом сожрет с этим самым, — сказал Денис собаке,

присмотрелся, удостоверился, что это самое — действительно неизбежная приправа

к строптивой собеседнице, пробормотал "Фу, гадость" и поспешил уйти подальше

от неприятного места.

Через пару шагов он сочинил правдоподобную версию, объясняющую странность

собачье-девичьего поведения. Очевидно, местные жители ударились в Восток, жрут

собак, как корейцы с вьетнамцами, блин. Восточная диета позволила аждахаевцам,

в первую очередь юным, самым восприимчивым, овладеть сакральным знаниями и

умениями, в число которых входит доведение животных до инфаркта именами

монгольских мятежных ханов, а также нинзевское умение появляться и исчезать,

не тревожа слуха и зрения потенциального противника.

Развеселиться или хотя бы отвлечься такие размышления не помогли. Хотелось

кричать. Хотелось бежать к дерматологу. Хотелось домой, наконец. К Светке,

хоть она и дура оголтелая.

Денис решил, что все, его командировка завершена, он собирает вещи, плюет на

завтрашний самолет, вышибает из Сании машину и едет домой. А ГФИ докладывает,

что Насыров либо щедринский майор Прыщ с фаршированной головой, либо

безнадежно больной параноик.

Приняв решение, Сайфиев даже рассмеялся вполне по-детски и решительно

направился ко входу в гостиницу. Звонок Сании застал его на пороге номера.

Сания сухо сообщила, что машина за Денисом Маратовичем подойдет к воротам

гостиницы через десять минут. Альберт Гимаевич ждет.

Глава администрации

Ехали минут пятнадцать, довольно заковыристо. Большая часть пути пропетляла

внутри могучей ограды, скрывавшей странные аллеи и новостройки за несколькими

сосновыми линиями. Сайфиев чувствовал себя плохо. Вернее, не себя он

чувствовал, а будто своего клона, чуть большего по всем параметрам, надетого

поверх настоящего Дениса. Себя настоящего Денис не чувствовал, пытался

исправить этот непорядок всю дорогу до Насырова — и не мог. Оттого намеревался

на любые — особенно соболезнующие — расспросы Сании ответить в лучшем случае

раздраженно. А то и вовсе сцену закатить. Но то ли Сания от гостя не меньше

устала, то ли действительно была очень толковой дамой, но по пути не проронила

ни слова — хотя, казалось, и должна была объяснять: это санаторий строим, а

здесь промплощадка, а Альберт Гимаевич очень на врачей ругался и сегодня все

процедуры отменил, чтобы с вами встретиться, да вы не бойтесь, это не заразно.

На любой из этих вариантов у Дениса был готов развернутый ответ. Нет,

отмолчалась Сания. Тем веселее будет Насырову.

И не дай бог ему сейчас крутого дать — заставив фединспектора в приемной или

там в больничном холле потомиться больше пять минут. Фединспектор устроит ему

мамаев курган, упоротых коровок и недорезанных собачек.

Ждать не пришлось, наоборот — Сания вылетела из джипа со сноровкой

спецназовца, застигнутого приступом поноса, и почти не обождав, пока на землю

ступит Денис, вчесала в обе лопатки. Здание было крупным, в три нестандартно

высоких этажа, обширным и мрачноватым — фасад обделан глыбами печаника, а что

там, под отделкой, дерево, кирпич или крупная панель, только опытный строитель

разберет. Дорогие двери впечатления не подсветляли. Были они толстыми, как бы

не дубовыми, вделанными в длинные бронзовые петли среднеевропейско-крепостного

типа. Пол был похожим — деревянным в морилке и, похоже, не из досок, а из

брусов. Нога так чувствовала — хотя до сих пор Денис за своей ногой подобных

талантов не знал. Крепостное ощущение подкрепляли узкие высокие окна,

забранные дымчатым стеклом. Дачно-базоотдохновенного впечатления не подгоняла

даже евростандартная вагонка, которой были убраны стены. И пахло не базой

отдыха. Совсем ничем не пахло.

Интерьер Денис разглядел краем глаза, потому что Сания не сбавляла темпа —

только длинная юбка бурлила кильватерной струей. Холл проскочили в две

секунды, Денис не успел даже расмотреть лестницы, ведущие вверх и вниз, вошли

в гулкое помещение с кафельным полом. Бассейн, решил Денис, и оказался прав.

Даже два бассейна, как в турецком отеле — большой прямоугольный и маленький

замысловатой формы. Денис удивился было глупости проектировщика и тут же

понял: за бассейном будет предбанник, а Насыров ждет его в бане. С чемоданом

денег и девками. Короткая мысль о девках внезапно обожгла — вот такого Денис

от себя не ожидал, не шестнадцать ведь лет. Он решил поразмышлять, сколько

Насыров будет ему предлагать, и на какой сумме можно позволить себе сломаться.

Но вечная игра не принесла удовольствия — только раздражение.

Вот же идиот. Господи, на кого я трачу время. ГФИ сожрет меня с говном и будет

прав, тоскливо подумал Денис сквозь раскаты шагов и поплескивание воды. У

двери Сания сделала приглашающий жест и затормозила, явно не собираясь

составлять Денису пару. Что неудивительно. Он усмехнулся, вошел в ожидаемый

предбанник — и остановился. Это был не предбанник, а здоровенный кабинет — с

овальным столом для заседаний по центру и рабочим секретером у дальней стены.

За секретером, увенчанным красивой бутылью с символикой района и краником,

восседал Насыров.

Он встал навстречу гостю и, хоть и не сделал шага навстречу, но руку протянул

первым. Денис решил извинить недостаточную куртуазность, сделав скидку на

тяжелую продолжительную болезнь визави. Ладонь у Насырова, почти не

ответившего на пожатие, была странной — сухой, прохладной, при этом как-то

притаенно твердой — словно кусок толстой доски, сверху обтянутый пористой

резиной. Сайфиев сдержанно улыбнулся, готовясь сопроводить ритуальное

рукопожатие столь же ритуальным "Очень рад наконец-то воочию". Видимо, Насыров

был движим тем же намерением. Он приоткрыл рот и тут же закрыл, внимательно

поглядев на Дениса. Денису чуть подурнело — который раз за этот день, —

желудок толсто прыгнул в диафрагму, отдача на мгновение прихватила горло. Да

что же со мной такое, устало подумал федеральный инспектор. Тут же и

отпустило.

Насыров приглашающе указал на кожаное офисное кресло, придвинутое к столу, и

грузно сел в свое, такое же. Денис поспешил дать отдых задрожавшим ногам и с

досадой подумал: и чего они мне голову мучили? Здоров чувак как бык. Кровь с

молоком, не то что моли эти бледные.

Насыров в самом деле производил впечатление человека, который последние дни не

томился в больничной палате, а занимался экстремальными видами спорта на

свежем воздухе, а перед текущей встречей еще коротко сбегал в финскую баньку.

Был он мужествен, загорел и вообще походил на актера из рекламы дорогого

мужского парфюма. Только глаза подкачали — тускло прятались под толстыми

темными веками. Но все равно перла от главы мощь, ощутимая, физическая и

психическая, которую Денис встречал только у пары знакомых бойцов — людей,

полностью уверенных в своих силах и своем будущем. Ни сам Денис, ни люди из

его бизнеса — тот же ГФИ, например, да и Мухутдинов — такой уверенностью

похвастаться не могли. А их младший коллега мог и откровенно этой способностью

кичился. Возмутительно.

— Денис Маратович, я очень виноват. Прошу прощения за то, что так долго ждать

вам пришлось. Надеюсь, вы не зря потратили время и немножко познакомились с

тем, что у нас получается.

Тут Денис слегка успокоился. Сага о недуге, затянутая полгода назад, была,

похоже, не совсем фольклором. У Насырова был голос очень больного человека. В

отличие от большинства руководителей сельских районов говорил он без акцента,

но так, будто сдерживал сильную боль, и очень этого стеснялся.

— О, это да, — ответил Денис. — Просто наизусть кое-что выучил. Только я ведь

хотел с вами лично как бы знакомство свести, а антураж — вторым порядком…

— Человека видно по делам. И не только человека.

— Но и чиновника. Безусловно. Я впечатлен, кроме шуток. Вы же в район когда

приходили, он не таким был?

— Что вы. Совсем другим. Дыра дырой. В дыре нефть, правда, но толку с нее.

Нефть — не вода, ею не напьешься, и наешься не всегда. Мы постарались все

изменить. В промышленности, в аграрном, в социальном секторе. Главное — люди

изменились. Мы и сами…

— Да, просто перестройка на марше, — сказал Денис с усмешкой и поспешил

загладить возможную обиду собеседника: — Честное слово, такого разительного

прогресса в жизни я не видел. Просто революция в отдельно взятом районе.

— Мы сторонники эволюционной теории. Особенно в последнее время, — размеренно

сказал Насыров. Речь ему явно давалась с трудом, голос малозаметно пополз

вверх по октаве.

Что ж ты крючок никак не подхватываешь, с досадой подумал Денис. Приходилось

тащить нить беседы самому:

— Я, Альберт Гимаевич, почему про революцию говорю. Потому что есть у нее

начало, а, простите, конца нет. Ей, революции — да и эволюции тоже, так что

противоречия нет, — становятся тесны рамки и границы. Вот я и приехал спросить

вас — не столько как чиновник, сколько просто как политолог. Ну, и посмотреть

на все, конечно. Но и спросить — вам здесь не тесно?

Насыров тяжело повел головой. Похоже, ему было тесно — или просто воротник был

слишком тугим.

Денис испугался, что дурацкая искренность Насырова собьет его с мысли, и опять

начинай сначала. Но сказать ничего, чтобы толкнуть разговор в продуктивном

направлении, не успел. Насыров принялся с тяжелым подсвистом ронять:

— Мы догадываемся, для чего вы приехали, Денис Маратович. Это, так сказать,

вопрос эволюции. Все в нее упирается, в конце-то концов.

Так, подумал Денис. А дяденька не сайентолог часом? Или мунист какой? И чего

ради он себя во множественном числе величает, как самодержец Николай Кровавый?

— Мы ждали визита — вашего, или еще чьего-либо, — продолжил Насыров. Голос

стал совсем срывающимся — и только, видимо, навык главы администрации делал

его понятным. Говорил Насыров все медленнее и размереннее, чтобы можно было

разбирать смысл в замысловатых фистулах. — Вы не обижайтесь, но вы могли быть

и не первым. А сначала мы с ужасом ждали. Мы ведь здесь построили маленький

такой анклав, который не мешает чужим и позволяет выживать своим. Но этот

анклав — он как шарик надувной. Любое вторжение — и лопнет. И хана всем, кто

внутри. Поэтому мы береглись. Но потом дошло до нас: страусиная политика не

спасала никого. Надо принимать угрозу реально, и превращать ее в содействие.

Другого пути нет. Поэтому мы рады, что именно вы здесь. И что мы разговариваем

с вами именно сейчас. Когда вы стали ближе к нам. Когда вы…

Насыров резко замолчал, набычился и схватился за нижнюю челюсть.

Денис, слушавший его с растущим недоумением и беспокойством, напряг ноги,

чтобы вскочить, спросить про плохо ли и не надо ли врача, и независимо от

ответа броситься из комнаты — хотя бы за Санией. И опять его подкосила лютая

слабость, не только выкусившая ноги в районе колен, но и будто воткнувшая в

нижнюю половину головы здоровенный ком горькой ваты. Денис обмер. Сил осталось

лишь на то, чтобы догадаться — у Насырова болезнь заразная, и залетный казанец

сейчас станет ее жертвой.

И тут полегчало.

Денис обвис в кресле. Рубашка на спине и под мышками стала как заплесневевший

на теле горчичник. Рот скребла полынь. Денис откашлялся и показал рукой на

бутыль. Насыров, не отрывая ладони ото рта, вытащил левой рукой откуда-то

сбоку широкий стакан для виски, поставил под краник и набурлил почти под самый

срез. Денис дотянулся, похватил и припал. Вода была сладкой и пьяной, как

глоток воздуха после нырка к шарм-эш-шейхским кораллам на двадцатиметровой

глубине. Она оживляла и позволяла не думать, что с ним такое происходит и не

показалось ли ему, что у Насырова в момент, когда он ставил стакан, глаза

сверкнули как у кошки — изумрудным многоугольником.

Денис поставил стакан другим человеком — бодрым, сильным и готовым к любым

передрягам. Голова была прозрачной и ясной, а кожа звенела как струна. Даже

рубашка, кажется, подсохла. А гормоны или протеин какой они туда, часом, не

добавляют, подумал он рассеянно и ласково посмотрел на Насырова. Насыров

наконец оторвал руку от лица, но сильно далеко решил не убирать — держал на

уровне груди. Он состроил мгновенную гримасу, отчего лицо на секунду съехало

куда-то вверх, как маска, но тут же вернулось обратно. А может, не протеин, а

кокаин, подумал Денис, теряя значительную долю энтузиазма. И решил перехватить

инициативу:

— Мне льстит такая оценка, хотя "ваш-не ваш" — не тот критерий, к которому я

привык. Но в данном случае…

— Все, Денис Маратович, не могу больше, — виновато сказал Насыров. — Эта

официальная оболочка… Вы позволите?

Все-таки в баню, и с девками, подумал Денис и кивнул.

Насыров ответил тоже кивком, благодарным. Вытер рот рукой, сунул ладонь под

подбородок и аккуратно снял лицо.

Денис почувствовал, как по спине снизу вверх стремительно скользнул широкий

ледяной клинок. Он вжался в кресло, пытаясь избавиться от жуткого ощущения.

Пытаясь отвлечься от кошмара. Пытаясь проснуться.

Существо в кресле Насырова аккуратно положило лицо главы администрации со

скальпом в ящик стола и страшно зашевелило тем, с чего это лицо сняли. Сперва

был фас человеческого черепа — плосковатый, довольно точно воспроизведенный,

только синий, с носом и крупными холодными глазами. Потом челюсти поехали

вперед, нос — им навстречу, а лобная кость стала покатой. Существо придвинуло

к себе бутыль, страшно вывернуло светло-лиловую голову на длинной чешуйчатой

шее и пустило струю минералки в вытянутую зубастую пасть.

Глава администрации-2

Мне в тот день впервые стыдно стало — наверное, после школы, когда меня у

окошка соседской бани застукали, где Лейсан мылась. Но там все понятно, пацан,

дурак. А тут здоровый лоб, столичная штучка, с академическим образованием — а

сказать нечего.

Это я уже в себя пришел после переезда, начал владения изучать. Естественно, с

упором на нефтянку. С НГДУ начал, потом до геологоразведки и сервисных центров

добрался. По сужающей. А у "Татнефтегазсервиса" офис почти в черте города. Ну,

ты был, знаешь? Нет? Все, не трогаю. Просто слушай. Ну, не слушай — да какая

разница. Понимаешь, воспринимаешь — и хорошо. А как назвать, потом сам

придумай, если пожелаешь.

Вот. Я там до конца смены проторчал, с руководством общался. А на пролетариев

времени не хватило. Ну, шофера отпустил, решил с народом вместе пройти.

Вахтовый автобус тех, что подальше живет, увез. Я с остальными пешком

отправился. Ну, идем, говорим за жизнь. Я с людьми говорить умею и всегда

умел, честно. Сначала, значит, про как жизнь да как работа. Мне-то интересно в

свою сторону народ повернуть, чтобы люди не возражали против того, чтобы под

район уйти. Понятно, что это не от них зависит, но все равно поддержка

трудового коллектива — великая сила. Не всегда решающая. Но когда как

контрольный выстрел срабатывает, когда — ситуацию ломает.

И только я решил в эту тему выйти, мне один спец — как сейчас помню, инженер

из цеха капремонта скважин и насосных установок, крепкий такой и молодой

парень, можно сказать, Ильдар, если не ошибаюсь — говорит: Альберт Гимаевич,

все нормально, и зарплата хорошая, и жилье есть, а живем как коровы на ферме.

Почему, спрашиваю. Потому, говорит, что вода в Аждахаеве — вы, наверно, и не

знаете, весь день на работе, — течет три часа в день. Рано утром и рано

вечером. И вот если мы в утреннюю смену, то все, в принципе, нормально — и

сами успеваем умыться, и детей утром умыть перед школой, а вечером ополоснуть

пред сном. А если вторая — то привет. Что жена в ведерки наберет, тем морду и

моем. А в те же ведерки надо ведь и на готовку набрать, и на питье, да и в

туалет, чтобы смывать — квартиры-то городского типа, с канализацией. Хоть

нужник во дворе сколачивай. А нефть и мазут — это ведь не просто грязь. Ее

смывать надо. Иначе кожа вот такая становится. И руки мне показывает. А руки —

это сейчас я скажу, что это были цветы-василечки и детская опрелость. Тогда я

такое только в каком-нибудь дерматологическом центре для особо запущенных мог

увидеть.

И понимаешь, Денис, он ведь не наезжал, за грудки не хватал. Просто рассказал

— как, я не знаю, приятелю. Тот про свою неприятность, он — про свою. Ну, и

еще добавил, что вода наша вообще для снабжения населения не годится, потому

что техническая. Ну, все равно пили, куда деваться — в каждом доме на кране

фильтры, японские, наши "родники". А в унитазе, если долго не тревожить, внизу

такое масляное пятно поверх воды образуется. Разноцветное. Пустяк, а

неприятно.

А я в самом деле не замечал этой фигни, у меня с самого начала в коттедже

артезианская скважина была. Я по-другому и думать не мог.

В общем, завелся я. А я, между прочим, только потому чего-то добился, что

злиться умею. Вот когда все гладко идет, по накатанному, я ничего не могу.

Максимум — пить начинаю или в морду. Да. А когда вводную дают: Насыров, вот

пустыня, ты голый, перед тобой стена в сто километров длиной и высотой,

еды-воды нет… Я, клянусь, что-нибудь организую. Антикризисный управляющий на

вашем языке это называется, наверное. Я таких слов не люблю. Просто решаю

сложные проблемы. А без них и неинтересно жить-то.

Видишь, не зря соседочку Ляйсан вспомнил — тогда в бане было дело, и сейчас, в

принципе, к ней свелось. Решил я Ильдару, ну и остальным ребятам воду дать. А

как иначе? Тут цифры сами по себе играют. Человек на шестьдесят процентов

состоит из воды. В Аждахаеве население — пятнадцать тысяч. Если перемножить,

получится, я восемь тысяч человек физически спасти должен. Ну, согласен, не

туда немного пошел сейчас — ты извини, в этом состоянии с цифрами и, как это,

формальной логикой не все ладно.

Дальше тебе, наверное, известно. Дали мы воду. Сначала на восемь часов в сутки

— полный рабочий день. Потом круглосуточно. Потом выяснилось, что мы

микроскопом в носу ковыряемся. Читал же про голливудских красавиц — не помню,

как их там… Они требовали, чтобы, когда съемки, их во французской минералке

купали. А у нас весь поселок, получается, как блондиночки эти голливудские.

Просто анализы решил провести, а ученые в крик: да уникальная, да позитивный

эффект, да сульфатно-гидрокарбонатная, да магниево-кальциевая, да со

значительным содержанием биоактивной органики. Намели на сто баранов сена. А

что я, дурной, такое богатство в канализацию спускать? Наняли маркетологов,

туда-сюда…

У меня к тому времени уже обе руки чесались. Это с рук почему-то почти всегда

начинается. Не знаю уж, почему. Иногда только с шеи. Но тогда принципиально

по-другому течет все. И результат другой — ты увидишь. Но тогда-то я откуда

мог знать? Ну, думал, нервы. Думал, питание неправильное. В Казани

дерматологам показывался. В Москве. В Германию собирался уже. А в одно

прекрасное утро просыпаюсь — здрасьте, чешуя пошла. И пальцы в когти

превращаются. Вот так, видишь, прямо из-под кожи… Да брось ты дергаться, у

самого такие будут через месяц-другой. Ну ладно, ладно, не буду больше.

Я тоже так испугался. Думаю, все, мутант. И помру скоро. С женой общаться

перестал, запил, ты что… Забросил все, сел в машину и уехал — есть тут типа

база отдыха. Как раз для таких случаев. Ну, вообще для гостей. А какие гости с

такими руками? Один поехал. Думаю, порыбачу, уток постреляю, в себя приду. И,

значит, или поправлюсь, или помру.

Там скрутило совсем. Как раз после охоты. На уток ходили, я стреляю хорошо,

трех свалил. Ну, пришли с Мансуром, это егерь, он айда стряпать — в вине

тушить, со специями. А мне плохеет совсем. Я креплюсь, нельзя виду показывать,

при подчиненных-то, понимаешь? А от уток дух пошел — я такого никогда не

чувствовал. Сперва нормальный. А чем дольше они готовятся, тем хуже. Как с

помойки, где черви уже. Я говорю: Мансур, что за дела. Он сначала глазками

хлопать, потом в обиду. Я подошел, посмотрел — ну, нормальные утки. Свежак. А

меня чуть на стол не вырвало.

Я же не знал, что теперь почти вегетарианец, прости господи. И что вообще

только сырое переношу. И что процесс трансформации прерывать нельзя. Без

подпитки водой так худо делается — просто перманентное похмелье, кишечный

грипп и дамский токсикоз в одном флаконе.

В общем, упал я там. Мансур меня в джип — и до Аждахаева. В больничку. В себя

пришел — как огурец, зато руки уже по локоть как в броне синей. Якудза, ты

что. И жена рыдает, говорит: я сперва думала, ты меня больше не любишь,

молодайку местную нашел. Потом решила, что заболел, пожалела тебя, дурака,

потому что ты заразить меня боишься. Потом возненавидела, из-за того, что

заразил. Чуть руки на себя не наложила. Альбертик, говорит, идиоты мы с тобой

старомодные. Ты погляди — это же весь поселок уже такой. Чешется и чешую

пускает.

В общем, вода это. Ты не знаешь, наверно, я тоже не знал. В мире почти все

залежи воды, самой чистой, находятся на глубине от семиста метров и ниже. Это

так называемые юрские слои — глинисто-сланцевые отложения. Тогда здесь мелкий

залив был, всякая живность, динозавры-птеродактили тонули, слипались в курганы

такие в десятки метров высотой. Получались горючие сланцы, которые миллион

лет, или сколько там, не вымывались — их сверху плотные глины мелового периода

прикрывают. Компостную яму видел когда-нибудь? Получилась такая компостная яма

площадью в сотни, тысячи квадратных километров, консерва из юрского периода —

с органикой тех времен. С ферментами. С ДНК. Которые, значит, могут вступать в

симбиоз с другими ДНК и подминать их под себя. Перестраивать. Стремительно

перестраивать.

А мы эту консерву открыли.

Теперь вот имеем две тысячи человек в разной стадии трансформации. Кто в кого.

Но большинство в травоядных таких, типа игуанодонов. А еще считается, что

народ не стадо.

Ладно, как говорят, революцию пережили, эволюцию уж как-нибудь… Те, кто уже

перевоплотились, полностью, не как я, это пока полсотни человек, они ведь еще

по домам живут. Тяжело, конечно. Жилье не приспособлено, мебель толком не

используешь, скотина вся разбежалась. Ездим, кормим. Перестраиваем пока

интерьеры. Дальше проще будет.

Вопрос пока, какими дети получатся. Но это скоро выясним — уже на следующей

неделе первые роды в новых, будем говорить, условиях ожидаются.

Ну, в школе обучение продолжаем — только новые предметы вводим. Основы

безопасности новой жизни, так скажем. И все тремя потоками идет — для обычных,

для перевоплощающихся и тех, кто уже. И ничего, не враждуют. Поначалу

побаивались, понятное дело. Но тут ситуация такая — большой вопрос, кто кого

еще бояться должен. Уж никак не травоядный хищника.

Странно, что мы первые добавку черпанули. Хотя не зря же Аждахаевом

называемся. Видать, в последние сотни лет кто-то вглубь лез и вылазил вот

таким вот… С другой стороны, где гарантия, что мы первые? Может, все как мы

делают — молчат и готовятся.

Я сначала, конечно, задергался: в Казань, в Москву, к врачам. Потом с умными

людьми… Ну люди мы, люди, что ты так смотришь? Просто выглядим и как это… Ну,

звучим по-другому. Я специально интересовался. Знаешь ведь самое

распространенное определение — двуногая мыслящая птица без перьев? Это чье

определение? Человека или тиранозавра? Вот и я теперь не знаю.

Зато я про себя знаю — я ведь человек. У меня внешность изменилась, но, блин,

у людей она всегда меняется. Меня сорокалетней давности поставь рядом со мною

прошлогодним. Или каким бы я был лет через сорок. Совсем бы разные люди

получились. Мозги у меня те же, умения и желания те же. Душа. Что у меня, души

теперь нет? Совесть, в конце концов. Я совестью отвечаю за свое население.

Вот, посоветовался с людьми, в общем. Прикинули мы, что дальше. Получается —

нас перебьют. По-любому. Хоть налоги платить будем, хоть в армию пойдем, хоть

детей на опыты отдадим.

Я тут думал — помнишь, был такой таежный тупик? Нет, ты не помнишь… Лет

тридцать назад газетчики нашли хуторок в тайге, там какие-то деды с бабками

живут, лет сто уже. И знать не знают, что революция была, война,

индустриализация с коллективизацией всякой… Ну, и айда про них писать.

Интересно же — такие динозавры среди нас. А если бы их сейчас нашли, думаешь,

в газете стали бы писать? Ну, это-то само собой. Но первым делом насчитали бы

им налогов за сто лет, с пенями и штрафами. А как иначе? Государство ради вас

армию содержало, от китайцев границу охраняло, лечило кого-то бесплатно и, в

принципе, могло все эти сто лет и вас лечить. А вы, значит, жрете тюрю, не

моете харю и считаете, что никому ничем не обязаны? Да вы по жизни государству

должны. А мы — тем более. Потому что у нас нефть есть. И потому что мы не

хутор, а район. И если у нас птичий грипп — приходят санинспекторы и

истребляют всю птицу. А если вот такое? Кто приходит? Я не знаю, кто, и

подумать боюсь — хотя и думаю. Долгими бессонными ночами.

Мы-то в чем виноваты? Все живое из воды вышло. И красота там родилась —

Афродита, прочее. Я не издеваюсь, просто голова иначе работает.

Мы сами, что ли? Мы специально? Но на это ведь смотреть не будут.

Смотри, вот самый шоколадный вариант, который нам могут предложить. Нас всех в

больнички. С решетками, конечно. И там резать по пальчику. По коготку. И

изучать, значит, варианты мутаций и способы применения в народном хозяйстве и

в оборонной отрасли. А я, как про оборону речь зашла, понял: не жить нам.

Понимаешь, не только ведь кожа сползает. Это ведь все броня. Везде — на руках,

на ногах, по всему телу, лицо… Ну, то, что вместо него. Мы нечаянно, конечно —

не совсем уж изверги, — но убедились, что прямое попадание из ружья, допустим,

эта чешуя не держит. А чуть по касательной — вполне. Плюс реакция. Плюс

расширение восприятия — ультрафиолет, инфракрасный диапазон, ультразвук… Ты

его, кстати, уже воспринимаешь — а вчера еще в обморок падал. Хотя парень

крепкий. А псы вон все наполовину сдохли, наполовину разбежались. А здоровые

волкодавы были у пары тут. Я вот кавказца потерял. Ну ладно.

Значит, плюс неприхотливость в быту — мясо едим только сырое и в очень малых

количествах — а большая часть почему-то уходит в травоядные, питается фуражом,

стыдоба, блин. Ну, про силу я не говорю — сам видел, что Саша с коровой делал.

Я ему потом морду набью, демонстратору.

И что, думаешь, хоть один нормальный министр обороны устоит перед такими

возможностями? Да через месяц после того, как из нас первый мазок вынут, здесь

будет в/ч какого-нибудь спецназа ГРУ. Будут превращать обычных убийц в этих

самых… Ну, есть киборги, а тут будут динорги. Или ящорги.

А какие-нибудь америкосы или китайцы, как про это узнают, начнут у себя

бурить. И все. Процесс пойдет. Ни одно оружие, которое создается исключительно

для спецназа, не остается в спецназовской казарме. Оно уходит всем желающим. А

вода — это не оружие. Она дырочку найдет. Это сейчас она лежит на глубине или

тихонько капает на поверхность через несколько скважин. И уже сейчас она —

шестьдесят процентов человечества. Не нынешнего, а будущего, когда

поверхностные источники загадятся или просто наступит мода на трансформацию.

Она наступит-то в любом случае. Я ведь главное забыл сказать.

Продолжительность жизни в нынешней форме. Ну, пока только гадать можем. Но вот

были у меня тут несколько профессоров — пришлось мини-конференцию провести по

евгенике, с хорошими грантами. Так они совсем другими людьми же уехали. Ни

тебе ишемии, ни язв. Если первым анализам верить, по самым скромным оценкам,

лет на пятьдесят-семьдесят драконий век длиннее человеческого. Симбиозный

вариант, конечно, не просчитан, он может и сильно меньше оказаться. Но ведь и

оценки очень скромные. Вот наш энтузиаст, Хакимов, из музея, такую научную

базу подо все подвел. Его послушать, так вообще Солнечную систему переживем.

Фантастически, говорит, низкие темпы амортизации организма при повышенной

регенерации. Хотя ему самому от этого, честно скажу, ни жарко, ни холодно. Как

Ихтиандр, в ванне с минералкой живет и ею же питается — а все на поверхностной

стадии. Скелетные ткани почти не тронуты. Зато энтузиаст.

Но это к слову. А что касается перспектив — получается примитивный выбор. С

одной стороны — нас всех тупо истребляют, и только ради того, чтобы тихой

сапой прочее население в наше состояние ввести. С другой стороны — финал тот

же, но с нами, которые живы и здоровы.

А для этого надо сделать чужих своими.

Вот мы и выбрали второй вариант. Потихонечку развиваемся сами, подсоединяем

соседей — раньше собирательство земель было, а у нас собирательство людей.

Лучших кадров, между прочим. Ну, а потом налаживаем бутилирование, запускаем

рекламную кампанию, и вперед — в последний решительный.

Я давно читал — третье тысячелетие — это эра Водолея. А Водолей — знак России.

Кто же знал, что все так буквально. Но прогнозы — они все равно вдохновляют.

Значит, все не случайно. Значит, так было предопределено. С бутилированием

почему заминка вышла — не рекомендуется скважинную воду фасовать, при

усиленной выкачке обеднение минерального состава происходит. Но геологи

молодцы, нашли участки с повышенным пластовым давлением, соединили их с

естественными источниками. Теперь за баланс можно не опасаться. Ну,

запуститься мы могли еще месяц назад — по первой очереди 56 тысяч бутылок в

смену, минимум процентов десять населения республики накрыли бы уже. Но надо

же действовать наверняка.

Главный-то вопрос — политической крыши. Чтобы выжить. Чтобы распространиться.

Чтобы по вертикали пойти. Вода так особенно эффективно ходит — по узкому

каналу, вверх, с подкачкой.

На Мухутдинова надежды нет, его по-любому снимать будут, так ведь? Значит,

преемник порядок сразу начнет наводить, каленой метлой махать. И первым делом

мы бы под раздачу и попали, если бы поддержкой нынешнего президента

заручились.

Вот мы и выжидали. Ничего другого не оставалось — только тупо сидеть и ждать

гонца в большой мир.

Слава богу, что ты приехал. Ты уникум. Я такой мгновенной трансформации еще не

встречал. И Сания говорит — ты за два дня прошел путь, который она четвертый

месяц топчет. С такой подкачкой и на федеральный уровень можно. Так ведь,

Денис? Ты ведь за этим приехал?

Денис, ты не убегай. Мы же тебя держать не будем. А если далеко убежишь,

просто помирать начнешь. Все, механизм запущен. А не помрешь — останешься

получеловеком из кунсткамеры. С чешуей и когтями вместо пальцев. Возвращайся.

Тогда ведь и перекидываться сможешь. Ненадолго. Денис, я связь с тобой теряю.

Ты прикинь со всех сторон. Абсолютная сила. Абсолютное зрение и слух. Твой

мозг. И твое бессмертие.

Федеральный инспектор

Почему, ну почему? Ну почему я? Cон это, сон. Я сплю. В гостинице. Нет, в

Казани, дома, на Фукса. Хороший новый дом, хорошая квартира, только что после

ремонта, еще не обставленная. Светка рядом. Нет, не надо Светки. Просто —

один. И кошмар снится. Сейчас открыть глаза — и будет подушка, и тонкий луч

сквозь гардины, а за ними — Казанка, и свежесть, и ветерок.

Денис открыл глаза. Перед глазами была взрытая подушка палой листвы вперемешку

с рыхлой лесной землей. Она должна была пахнуть сыро и тревожно. Но не пахла —

хотя насморка не было — напротив, воздух входил в легкие споро и мощно.

Совсем нюх потерял, подумал Денис и заплакал. Он не должен был видеть жухлые

барханчики бурой листвы, потому что была глухая ночь, и сидел он где-то в

густом лесу. Но видел — не сами предметы, а их подсвеченные невесть чем

контуры. Наверное, это и был не то ультрафиолетовый, не то инфракрасный

спектр, доступный теперь глазам Дениса. Которые, очевидно, были уже не глазами

Дениса.

Цигун успокоить не мог — похоже, ци исчезла вместе с запахами.

Дениса затрясло. Холод пер из паха через пищевод и вымораживал до онемения

горло и язык. Денис вытер слезы, помял живот, пошевелил челюстью, разминая.

Вроде стало легче. Он сел, как для медитации в цзочань, протяжно выдохнул,

протяжно вдохнул и отчетливо сказал:

— Отче наш, иже еси на небеси. Как там дальше-то, господи… Да святится имя

твое, да придет царствие твое. Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа. Аминь.

Денис подумал и перекрестился, надеясь, что не перепутал, с какого плеча

начинать. Помолчал, прислушиваясь к себе. И продолжил:

— Ну пожалуйста. Господи, ну пожалуйста. Помоги мне. Избавь меня. Что я

плохого сделал? Я не грешил, я не злодей. Я тебе пригожусь. Всем пригожусь.

Святой буду просто, черт, ну пожалуйста, ну зачем я тебе такой? Как чертила,

блин! Ну помоги мне, Господи!

Немного подышал, приходя в себя, снова вытер слезы и стал читать, старательно

следя за произношением:

— Bismillax ir-rahman ir-rahim. Ну как же это… Ну!

Он ударил себя кулаком в лоб, застыл на секунду и с облегчением продолжил:

— Aw-zu billahi min-a s-saytan ir-racim. Allahu aqbar.

И неуверенно омыл лицо ладонями так, как это делала дауаника*****, мать отца,

когда приезжала к Сайфиевым в гости. Она и научила Дениса паре аятов, она же

вечно доставала его призывами: "Денис, всегда говори "Слава Богу". По-татарски

не знаешь — по-русски говори. Он один, он услышит".

Денис не знал, услышали ли его. Он впал в какое-то совсем глухое отчаяние —

так и сидел, будто в цзочань, уронив кисти ладонями вверх. Потом вдруг

медленно поднял руки и еще раз провел пальцами по щекам. Поставил ладони перед

глазами и принялся рассматривать их. Вскочил. Дико заозирался. Задрал голову,

шаря глазами по небу. И хрипло засмеялся.

— Вот ведь клоуны, блин, — бормотал он сквозь хохот. — А я повелся, как лох,

блин, последний.

Ладони и пальцы у Дениса выглядели совершенно чистыми и здоровыми. Раздражение

на запястьях было просто раздражением, экземой, запущенным расчесом — но никак

не чешуей. Сумерки казались прозрачными из-за полнолуния — луна была огромной,

будто спешила на помощь Денису и уже преодолела половину дистанции. Прочие

мелочи наверняка имели примитивное объяснение. Нюха не было — так и нечего

было особо нюхать-то.

Необъяснимым следовало считать только поведение Насырова с присными. Чего ради

было устраивать масштабную мистификацию с маскарадом, пугать федерального

инспектора до пурпурного поноса и выкидывать на помойку почти неизбежный,

притом оглушительный, карьерный скачок? Ответа не было. Да искать его Денис и

не собирался. Он собирался отправиться домой. Прямо сейчас, не возвращаясь в

гостиницу и вообще в это долбаное Аждахаево, где свихнулось все население,

начиная с главы и заканчивая младенцами и собачками. Бумажник и документы с

собой, а без портфеля, бритвы, зубной щетки и спортивных штанов он как-нибудь

проживет.

Денис повертелся, ориентируясь, сообразил, что шоссе справа, откуда доносился

неровный шум (нарастает-угасает) и побежал. Бежать было нетрудно — луна

подсказывала, куда лучше не ставить ногу и от каких веток лучше уворачиваться

— и недолго. Через десяток минут Денис уже стоял в придорожном кювете. Он

отдышался, отряхнулся, вышел на обочину и огляделся, пытаясь сообразить, в

каком направлении лежит Казань. Пробормотал "солнце там — значит, Ашхабад

там", пошел вдоль дороги налево — как он полагал, подальше от Аждахаева,

наткнулся на километровый столб, убедился, что угадал — идет в сторону Казани.

И приготовился голосовать.

Странно было только, что за десяток минут, что он вышагивал по обочине, мимо

не ширкнула ни одна зараза. Видно, не сезон. Но Денис не сомневался, что

своего счастья не упустит. Трасса явно была не федеральной, участок

Оренбург-Казань вроде лежал в нескольких десятках километров восточнее. Но и

эта дорога выглядела приличной и должна была использоваться — хотя бы жителями

окрестных районов. Не Сибирь же, в конце концов, и не Якутия. Хоть трактор,

хоть мотоцикл да проедет.

Первым пролетел угловатый внедорожник Mercedes, а то и Brabus. Оглушил ревом

сигнала, ослепил галогеновым полыханием. Денис еле отскочить успел, отобрав

вытянутую руку — и то чуть воздушным потоком в кювет не смахнуло.

Следующим был вонючий "Москвич-Орбита". Вонь доказывала, что серьезные запахи

Денис различает. "Москвич" коварно сбавил скорость, завидев голосующего

Дениса, а когда тот обрадованно побежал к пассажирской двери, вильнул и удрал.

Денис даже материться не стал. Запомнил на всякий случай номера — вдруг

приведется случай наказать остроумца, — пробормотал что-то про уродов и

спросил себя: а стал бы он в два ночи тормозить на глухой дороге перед высоким

парнем в офисном костюме? Он прошел еще несколько десятков метров до удобного

места — там дорога шла на подъем, и водителю труднее было бы набрать скорость

— и ответил: ну, я — это я. А может, и тормознул бы. Людям-то помогать надо,

констатировал Денис и решил, что следующая машина от него не уйдет.

Следующая машина ушла — и еще одна тоже. Не в ту сторону ехали. Денис

терпеливо переминался на гравии. Наконец воздух над далеким холмом посветлел,

вспыхнул и сгорел в двух столбах света, которые медленно повернулись и

превратились в фары легковушки. Кажется, "девятки". Денис поморщился и

приготовился. Водителей "девяток" он любил немногим больше, чем водителей

"Газелей" и "КамАЗов". Но было уже не до привередничания.

Водитель принялся подгазовывать уже на спуске, бодро влетел на подъем, но

все-таки начал терять скорость. Денис вышел на асфальт и вытянул руку.

"Девятка" — точно она — страшно заревела и приняла влево. Денис сделал шаг и

другой к середине дороги и раскинул обе руки пошире. Он вспомнил Вицына из

"Кавказской пленницы", нервно хихикнул и торопливо принялся соображать, куда

прыгать, если этот урод все-таки не остановится. Ничего не придумал и в итоге

отшагнул влево, когда водитель утопил педаль газа, решив проскочить по

обочине.

Тормоза "девятки" закричали на весь район. Машину слегка повело юзом — задние

колеса сыграли на гравии обочины. К счастью, не в сторону кювета, а к дороге.

И к счастью, юз не дошел до Дениса. Машина качнулась из стороны в сторону и

замерла. Денис, так и не успевший перепугаться, вплотную подошел к переднему

бамперу, опустил руки и, прищурившись, пытался рассмотреть водителя. Тот решил

пойти навстречу электорату: распахнул дверь, выкрикнул что-то невнятное и

завозился в прокуренном нутре машины.

Тут Дениса накрыло. Он опять оказался на середине дороги, "девятка" опять

мчалась к нему, рыскала в сторону кювета, тормозила, разворачивалась, как

грабли под ногой — и била кормой в пояс Денису. Жесть, прикрывавшая стойки и

ребра жесткости, мялась, и неровный стальной угол разом входил на полметра,

вышибая все тазовые сочленения Дениса, кроша в мелкие острые осколки кости и

раздирая, как промокашку, мышцы, печень с почками и аорты. Из горла в рот

хлынула горячая медь.

Денис моргнул, повел головой и увидел водителя. Это был невысокий, но

здоровый, почти квадратный лысоватый мужик. Он уже выволок из-под сиденья

бейсбольную биту, черную и остро блестящую, и кинулся на Дениса. Денис

почему-то понял, что надо не дергаться, а спокойно наблюдать и запоминать, что

будет. Он спокойно наблюдал, как лысый подскакивает к нему — не торопясь,

чтобы Денис все запомнил, на ходу уводит руки с битой влево и назад — левша,

значит, — бьет горизонтально, как по мячу — но не по мячу, а Денису в голову.

Именно не по голове, а в голову. Бита проламывает височную кость, сдвигает

скулу и смахивает Дениса наземь. Сломанная челюсть надрывает язык, небо

немеет, рот опять заполнился горячей медью. Дальше мужик замахивается уже

через верх…

Остальное Дениса не интересовало. Он моргнул и обнаружил, что мужик только

успел вырасти из-за дверцы, начал замах и застыл. Рефлексы, вбитые в Дениса на

тренировках, выли, что надо рвать дистанцию, бить двойку в солнечное и в

челюсть, приседать под удар и добивать в затылок. Но медь во рту давила на

мозг и давала понять, что надо делать все не так. Надо кричать. Денис

закричал. Так как медь велела. Удовлетворенно увидел, что мужик, так и не

разморозившись, принялся мучительно медленно закатывать глаза и оседать на

сгибающихся ногах. Теперь надо прыгать вперед и коротко, когтем, бить под

горло. Денис прыгнул — это оказалось легко и мягко, — ударил, коготь пошел

вниз и вниз — убирать его пришлось из грудины. Теперь надо второй рукой

вынимать живот. Денис не поверил себе, но левая рука уже пошла вперед, и тут

медь утекла изо рта, быстро, как капля с утюга, и Денис успел сомкнуть

раскрывшуюся было розу когтей — поэтому получился толчок. Денис моргнул, мужик

нелепо взмахнул руками и быстро, будто дернутый лебедкой с промчавшегося

джипа, улетел назад. Распахнутая дверь не успела захлопнуться, поэтому

сорвалась с петель и загремела по асфальту. Водитель валялся рядом с нею

скомканным ковром. Под запрокинутой головой у него клокотало.

Денис сел на асфальт и поднес руки к глазам. Руки были обычные, гладкие,

пальцы с коротко стриженными ногтями. Указательный и средний пальцы правой

руки были облиты темной водой. Денис понюхал ее, перекосился и поспешно обтер

об асфальт. Задрал голову и закричал. Крика не получилось — какое-то сипение.

У мужика мучительно вытянулись носки, и сразу он попытался подтянуть колени к

животу.

Денис как-то понял — не ушами и даже не головой — что по всей округе мелкое

зверье брызнуло в разные стороны, а дурачок Мамай, стелившийся по какому-то

закоулку, упал в траву и снова принялся зарываться куда получится.

Денис поднялся, пошел к мужику и некоторое время рассматривал. Темная футболка

на груди у водителя намокла и переливалась. Денис не сомневался, что любой

хирург установит — удар нанесен не слишком острым, но прочным оружием вроде

тонкого стального крюка. Денис вытащил сотовый телефон, посмотрел на него,

спрятал обратно, снял мобильный с пояса водителя, рассмотрел его и сунул

обратно. По-любому выходило, что скорая приедет к моменту клинической смерти.

Что дальше — удастся спасти или нет, — он уже разглядеть не мог.

Денис развернулся к машине, внимательно осмотрел ее и кивнул. На машине они

подъезжали к районной БСМП за двадцать минут до кончины невежливого водителя,

и ни на одном КПМ "девятку" с оторванной водительской дверью остановить не

должны были.

Денис открыл заднюю дверь, легко поднял мужика с асфальта, загрузил его на

нечистый диван, сел за руль и мягко тронул с места.

Полномочный представитель президента

— Что-то я не понял, — сказал полпред и даже развел руками, демонстрируя, как

сильно он удивлен. — Вы же мне все уши прокричали: Насыров! Насыров! Ждет!

Готов служить, аж писк стоит! А теперь он болен вдруг. Как сильно болен? У

него СПИД? Рак? Множественный перелом голеней?

— Андрей Николаевич, да что вы сразу кипятитесь, — засмеялся Шайхельисламов. —

Лихорадка у него какая-то, чуть ли не ящур, слишком активно животноводство

поднимал. Невыездной пока. Но вы же сами говорили, что предпочитаете смотреть

человека в деле и на фоне дел. А езды тут — тьфу, три часа на машине или сорок

минут на самолете-вертолете.

— Ренат Асрарович, вы прямо скажите. Оно того стоит?

— Стоит, Андрей Николаевич, — твердо сказал ГФИ. — Вы если не возражаете, я

сейчас Дениса приглашу, это фединспектор. Я думаю, вам его послушать надо.

— Зачем?

— Ну, во-первых, он в этом районе несколько раз был, все там изучил, сильные

стороны, слабые. Досконально знает. Я последний раз с ним ездил — убедился.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я же уже говорил вам, Андрей Николаевич, — надо к нему

присмотреться. Очень перспективный парень. Если бы не молодость, ей-богу,

первым его бы рекомендовал, а не Насырова.

— А чего не себя? — поинтересовался полпред.

Шайхельисламов хмыкнул.

— Да ну, себя… Я и непроходной, с моим-то прошлым. Сейчас мои погоны не

модные. Да и старый уже. На пенсию пора, а не в публичные администраторы. А

Дениска — у него, во-первых, изрядная школа: юрфак, аспирантура, кириенковские

курсы. К ним как ни относись, а свою роль они сыграли.

— Ну да, — нейтрально отозвался полпред.

— Потом, опыт работы с партиями и общественными организациями — пару сам

создал, и вполне состоятельных. Ну, умница, само собой. Инициативен.

Проницателен, главное. В общем, хороший резерв, натуральный человек будущего.

— Вы, Ренат Асрарович, такое ощущение, от растущего конкурента избавляетесь, —

сказал полпред.

Шайхельисламов пожал плечами и спросил:

— Так пригласить?

Полпред согласился, дождался Дениса, вежливо с ним поздоровался, вспомнив, что

видел парня раз или два и ничем особенным его в памяти не маркировал. Задал

несколько вопросов — вообще, потом про Насырова, потом про район. Парень

отвечал хорошо, уверенно и спокойно. И одет был строго — в костюм, из-под

рукавов которого манжеты выглядывали как полагается, на полтора сантиметра.

Впрочем, этому его мог Шайхельисламов научить, в одежде и манерах которого

торжествовал стиль топ-менеджера. Даже воду Сайфиев пил аккуратно и с

достоинством. Много, кстати, пил, заразительно. Полпред тоже плеснул себе из

кулера, удивился и добавил.

— Аждахаевская, кстати, — заметил Денис.

— Та самая? Совсем неплохо. Вы говорили, они разливать будут — а поставлять по

каким регионам?

— В конце года намерены сразу на все Поволжье выйти. Но в Нижний, конечно,

можем пораньше поставки начать, — сказал Шайхельисламов.

— А что сразу не в Москву?

— Так это никуда не уйдет, если качество настоящее покажем, — рассмеялся

главный федеральный инспектор. — И в Москву, и в Кремль. Тут же главное

распробовать. И сразу лобби хорошее получаем. А, Андрей Николаевич?

— Ну, это решим. Так, Денис, вы, значит, советуете в Аждахаево ехать?

— Безусловно. И кандидат верный, и природа там — чудо. Не пожалеете, Андрей

Николаевич.

— Мальчик, даже хорошим людям нельзя продаваться вместе с чешуей, —

назидательно сказал полпред.

Мальчик хмыкнул и ответил:

— Чешуя — дело наживное. Андрей Николаевич, у меня опыт, наверно, небольшой,

но аждахаевский глава — лучшее в моем опыте. И сам поселок тоже. Природа там

действительно обалденная, охота круче юаровского сафари, а девочек таких уже

нигде и не делают. Змеи-искусительницы.

— Змеи, говоришь, — протянул полпред. — Эх, молодежь…

Денис улыбнулся.

— Денис, мне ваш начальник про вас массу интересного рассказал. И все,

понимаете, в превосходной степени.

Денис повернулся к Шайхельисламову и сказал спасибо. Шайхельисламов добродушно

кивнул.

Полпред с одобрением изучил мизансцену и продолжил:

— И Ренат Асрарович, знаете ли, рекомендует вас к повышению. То есть сначала,

возможно, стажировка у нас, в аппарате полпредства. Изучим друг друга. Потом,

может, подумаем о новом назначении. Как вы на это смотрите?

— С удовольствием, — спокойно сказал Денис.

Полпред кивнул и сказал:

— Вот и ладушки. В этом вашем Аждаеве все и обсудим. Через часок выедем тогда.

Реально?

— Вполне, — откликнулся Шайхельисламов.

Полпред встал, кивнул обоим, пожал руку Шайхельисламову, пожал руку Сайфиеву,

задержал его ладонь и сказал:

— Денис, Ренат Асрарович особо расхваливал вашу проницательность. Что она вам

подсказывает, Денис, получится у нас с вами?

Денис некоторое время внимательно рассматривал полпреда, потом серьезно кивнул

и сказал:

— Да, Андрей Николаевич. Все у нас получится.

Полпред улыбнулся, склонил голову набок и слегка прикусил губу. Денис услышал,

как завозился за спиной Шайхельисламов, но оборачиваться не стал — внутри все

распахнулось, стало чистым и ясным до рези, и в этой свежей пустоте короткими,

но невозможно яркими вспышками возникло: "Эх, хвост, чешуя. Поаккуратнее надо,

пацан. И не зазнаваться. Меньше выпендрежу, больше пиетету. Понял, нет,

стег?".

Денис дернулся всем телом, но не рукой — руку будто заклинило пучком

склещившихся арматурин. Сайфиев попытался посмотреть на этот пучок сквозь

марево, растекшееся по сетчатке, и едва удержался на ногах: голова ухнула к

полу, а пол поехал вбок — в его, Дениса, бок. Инспектор поспешно шагнул, сам

не зная куда, и плюхнулся во второе гостевое кресло — в первом медленно

приходил в себя еще не привыкший к ультразвуку ГФИ.

Полпред уже удобно растекся за хозяйским столом и, благожелательно улыбаясь,

говорил в телефон:

— Здоров, Дмитрий Сергеич. Короче, с меня Blue Label. Ну, не знаю куда. Не мои

проблемы. Наше дело левое: проиграл — плати. Ну да, по тому поводу.

Мегаисточник, просто под конвейер. Да вообще без мумие. И даже никаких

углеводородов, как ты и говорил — просто вода, и, по ходу, без

суспензирования. Ну. Да хоть залейся. И действие чуть не мгновенное. Я

серьезно. Так что все, место под партшколу есть. Ага. Ну, пока только

травоядные, типа стегов. Ну, не всем же рексами. А это, ваше благородие, уже

называется головокружение от успехов. Потом, пусть партайгеноссен уж лучше

травоядными будут. Наррмальна. Дмитрий Сергеич, при таком идейном руководстве,

как у тебя, никакого естественного отбора уже… Ну да. Ну да. Да хоть сейчас.

Райцентр, если я правильно понимаю, готов и морально, и физически. Да само

собой: уже едем. Погляжу, с коллегами обсудим, — он подмигнул закостеневшим

подчиненным, легко поправил чуть съехавшее лицо и продолжил: — Пансионат там

какой-нибудь есть, это уж в обязательном порядке, для первой стадии, ха,

учебы, пойдет, а ясельки за пару месяцев и без молдаван построим. Но уже можно

докладывать, я думаю. Ага. Да, вечером. Что? Не понял. Дима, я умоляю — цифра

наш уровень не держит, говори по-старому. Вот и ладушки. Жму руку.

Полпред положил трубку на стол, улыбнулся и приобнял ГФИ и Дениса за плечи.

Как он оказался между креслами, не заметил даже Денис — хотя и попытался

успеть.

— Ну, товарищи татары, поехали смотреть счастливого преемника и партийную

столицу, — ласково сказал он и легко поднял обоих подчиненных на ноги.

— Андрей Николаевич, — с трудом сказал Денис.

— Конечно, давно. Детали узнаете, но главное — не зря так совпало, что эра

Водолея, третье тысячелетие и Россия. А, вы не об этом… Да зря беспокоитесь,

Денис Маратович, у нас способ питания и метрические характеристики никаких

преференций не дают. Хорошо. Если по существу, трансформ обычно одношаговый и

без альтернативы — в кого-то переходишь, и привет. Травояд в хищного не

разовьется, и наоборот. Хотя, говорят, исключения тоже были. Если постараться,

то все возможно.

— Я постараюсь, — беззвучно сказал Денис и первым вышел из кабинета.

Октябрь-декабрь 2005

* Alla birsд — бог даст (тат.).

** Kьзtдnдз — гостинец (тат.).

*** Ma'may — песик (тат.).

**** Qizim, sin rusзa belдsenme? — Дочка, ты русский знаешь? (тат.)

****** Дауаника — бабушка (от dдw-дni) — тат.