Саймон Скэрроу

БОРЬБА ЗА СВОБОДУ

Розмари Сатклифф, вдохновившей многих из нас на любовные истории.

ПРОЛОГ

Центурион Тит Корнелий Поллений вытер пот со лба и обвел взглядом поле битвы. Склон холма был усеян телами, нагроможденными друг на друга в тех местах, где сражение было особенно ожесточенным. Его люди искали раненых товарищей и собирали скудные трофеи у поверженного противника. Тут и там раненые жалобно звали на помощь, корчась от боли среди кровавого побоища. Между убитыми лежали римские легионеры в красных туниках и кольчугах, залитых кровью. По прикидкам Тита, в этом бою погибли тысячи его товарищей. Но потери римлян были ничтожны в сравнении с потерями противника.

Он поражался мужеству этих людей, с которыми ему пришлось схватиться. Многие из них были вооружены только ножами, топорами и вилами, у большинства не было даже щитов. И, несмотря на это, они бросались на Тита и его товарищей с яростными криками, а в их глазах горела отчаянная храбрость. Но ничто не спасло их от поражения, ведь им противостояли тренированные, хорошо вооруженные солдаты генерала Помпея, командующего римскими армиями, который преследовал врага и загнал в ловушку.

— Рабы, — удивленно пробормотал Тит, глядя на убитых. — Всего лишь рабы.

Кто бы мог подумать, что мужчины и женщины, к которым большинство римлян относились как к ходячим орудиям, способны так сражаться? Восстание рабов началось почти два года назад, и с тех пор они уничтожили пять легионов, выставленных Римом против них. Они сожгли много вилл и разграбили имения наиболее могущественных семей в Риме. А однажды, припомнил Тит, рабы даже пошли на сам Рим.

Взгляд его упал на тело мальчика чуть старше десяти лет. Голова мальчика покоилась на кольчуге мертвого легионера. Волосы цвета соломы, тонкие черты лица. Глаза устремлены в яркое небо, рот приоткрыт, словно мальчик вот-вот заговорит. При виде ребенка Тит почувствовал тупую боль в сердце. «Не должно быть места детям на поле битвы, — подумал он. — И нет чести в том, что ты победил их или убил».

— Центурион Тит!

Он обернулся на крик и увидел небольшую группу военачальников, пробиравшихся к нему между мертвыми телами. Впереди шел крупный широкоплечий человек в сверкающем серебряном нагруднике. Красная лента, повязанная на талии, указывала на его статус. В отличие от погибших в самой гуще схватки, на генерале Помпее и его спутниках не было ни крови, ни грязи, а некоторые командиры, кто помоложе, брезгливо морщились, прокладывая себе путь среди мертвецов.

— Генерал. — Тит выпрямился и склонил голову перед полководцем.

— Настоящая бойня, — сказал генерал Помпей, широким жестом обводя поле битвы. — Кто бы мог подумать, что простые рабы устроят такую драку, а?

— И в самом деле, генерал.

Помпей сжал губы, нахмурился:

— Их вожак, этот Спартак, наверное, был настоящим мужчиной.

— Он был гладиатором, — ответил Тит. — Это особая порода. Те, кто способен выживать на арене, по крайней мере какое-то время.

— Ты что-нибудь знал о нем, центурион? В смысле, до того, как он стал мятежником.

— Только слухи. Кажется, он успел всего несколько раз выступить на арене.

— И тем не менее в роли вожака он был как рыба в воде, — усмехнулся Помпей. — Жаль, что мне так и не удалось познакомиться с этим человеком, Спартаком. Возможно, я восхищался бы им.

Он вдруг поднял голову и посмотрел на своих офицеров. Его взгляд задержался на высоком узколицем юноше, и на губах мелькнула улыбка.

— Расслабься, Гай Юлий. Я не перешел на сторону врага. В конце концов, Спартак всего лишь раб. Наш враг. Теперь он сокрушен, и опасности больше нет.

Молодой командир пожал плечами:

— Мы выиграли сражение, генерал. Но слава о некоторых людях живет и после их гибели. Если он действительно погиб.

— В таком случае нужно найти его тело, — резко ответил Помпей. — Если мы найдем его и выставим на всеобщее обозрение, это положит конец даже мыслям о мятеже в сердце каждого проклятого италийского раба.

Он повернулся к Титу:

— Центурион, где мог пасть Спартак?

Тит указал на невысокий холм в сотне шагов от них, где тела громоздились особенно густо.

— Вон там я видел его штандарт во время битвы, и именно там уцелевшие дрались до конца. Если мы его и отыщем, то только там.

— Хорошо, тогда пойдем и посмотрим.

Генерал Помпей направился к холму, перешагивая через мертвецов, а то и наступая на них. Тит и другие поспешили за ним. Попадавшиеся им на пути солдаты застывали на месте, когда небольшая группа проходила мимо. Они дошли до холма, и Помпей остановился, глядя на открывшееся перед ним ужасное зрелище. На этом месте произошло самое яростное сражение, и тела убитых были сплошь покрыты ранами. Тит содрогнулся, вспомнив, что многие из рабов дрались голыми руками и даже зубами против мечей легионеров. Большинство лежащих здесь были изуродованы так, что утратили всякое сходство с людьми.

Генерал разочарованно вздохнул и прошел немного вперед, всматриваясь в убитых.

— Ну, если Спартак пал здесь, будет очень сложно опознать его. Думаю, пленные нам в этом не помощники. — Он кивнул в сторону окруженной легионерами группы людей неподалеку от поля битвы. — Проклятье. Нам нужно его тело…

Тит следил за тем, как его командир осторожно перешагивает через искалеченные останки. Помпей был на полпути к вершине холма, как вдруг Тит заметил какое-то движение. Среди убитых чуть приподнялась чья-то голова. Мгновение спустя за спиной генерала рывком вскочил на ноги окровавленный человек, которого Тит считал мертвым. У раба были прямые темные волосы и жидкая борода. Он зарычал, показывая кривые зубы. Зажав в руке короткий меч, он неуклюже побежал по телам к римскому генералу.

— Помпей! — крикнул Гай Юлий. — Осторожно!

Помпей обернулся. Глаза генерала расширились, когда он увидел раба, бегущего к нему с клинком наперевес. Тит выхватил из ножен меч и кинулся наверх, не разбирая дороги. Он чувствовал, как его ботинки, подбитые гвоздями, вонзаются в человеческую плоть. Раб сделал выпад мечом, целясь в горло Помпея. Генерал отпрянул, чтобы избежать удара, и зацепился каблуком за тело. Он тяжело рухнул, издав тревожный крик. Раб шагнул к генералу и вскинул меч.

Тит скрипнул зубами и с отчаянием бросился вперед. В последний миг раб почуял опасность и обернулся через плечо. И тогда Тит обрушился на него всей своей тяжестью. Клинок выпал из руки раба. Оба упали на землю, чуть не задев Помпея.

Тит попытался вытащить свой меч из-под раба, но это ему не удалось. Тогда он отпустил рукоять и нащупал горло противника. Раб забился под Титом и схватил его за руку, рыча почти с животной яростью. Центурион сильнее сжал горло раба и заставил его замолчать. Почувствовав, что ему нечем дышать, раб опять стал сопротивляться. Одной рукой он схватил Тита за запястье и попробовал разогнуть его пальцы, а другой потянулся к его лицу, царапая ломаными ногтями щеку врага. Тит крепко зажмурился и усилил хватку на горле раба. В ответ тот лягнул его коленками и с выпученными глазами попытался вцепиться в глаза Тита. Центурион отвернул голову в сторону.

Движения раба стали судорожными, и внезапно он затих, руки его опустились, голова запрокинулась. Тит еще несколько секунд не ослаблял хватку, чтобы убедиться, что раб мертв, а потом открыл глаза и увидел высунутый язык мертвеца. Отпустив противника, Тит скатился с его тела и с трудом встал, тяжело дыша. Он посмотрел вниз и обнаружил, что его клинок вонзился между ребер раба — вот почему не удалось его вытащить. Раб умер бы в любом случае.

Рядом с кряхтением поднялся на ноги генерал, сгибаясь под тяжестью изысканно украшенного нагрудника. Он огляделся и увидел мертвого раба и Тита, который, наклонившись над телом, высвобождал застрявший меч.

— Клянусь богами, еще бы немного, и… — Помпей посмотрел на раба. — Он убил бы меня, если бы не ты, центурион Тит.

Тит промолчал, грязной туникой раба вытирая кровь со своего меча. Затем он вложил его в ножны и выпрямился. Генерал слабо улыбнулся ему:

— Я обязан тебе жизнью. Я этого не забуду.

Тит кивнул.

— Ты заслужил награду. — Генерал в раздумье потер подбородок и затем показал на рабов, взятых в плен. — Выбирай себе одного от моего имени. Это подобающая награда за спасение моей жизни. И еще знай, центурион: если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, даю слово, что я сделаю для тебя все, что смогу.

— Ты слишком добр, мой генерал.

— Нет. Ты спас мне жизнь. За это никакая награда не будет слишком велика. Теперь выбери себе раба из пленных — скажем, здоровую женщину.

— Спасибо. А что с остальными? Их раздадут другим воинам?

Генерал Помпей покачал головой:

— Вообще-то, я был бы рад так поступить. Но каждому рабу в империи надо преподать урок. Показать им, что ожидает тех, кто поднимется против своих хозяев. — Он помолчал. Лицо его окаменело. — После того как ты сделаешь свой выбор, отдай распоряжение, чтобы тех, кто был схвачен с оружием, распяли. Они будут висеть на крестах вдоль дороги от Рима до Капуи — города, в котором начался мятеж.

Получив жестокий приказ генерала, Тит почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Какое-то мгновение он боролся с желанием возразить. Рабы разбиты. Их восстание подавлено. Есть ли нужда в столь варварском наказании? Но потом воинская выучка и дисциплина взяли верх, Тит салютовал генералу и направился через все поле сражения к пленным, чтобы выбрать того единственного, кто избежит долгой и мучительной смерти.

I

Остров Левкадия.

10 лет спустя.

Тем ранним весенним утром, когда старый Аристид вбежал во двор, Марк понял: их ждут неприятности. В это время Марк весело играл с Цербером — жесткошерстным охотничьим псом, пытаясь научить его садиться и ложиться по команде. Но Цербер только тупо смотрел на своего молодого хозяина, склонив голову набок и высунув язык. Завидев старого Аристида, он бросился к нему и завилял хвостом.

Козопас, тяжело дыша, оперся на посох и несколько раз сглотнул, прежде чем смог заговорить.

— Трое… — Он указал дрожащим пальцем на дорогу, идущую вверх по холму из Нидри. — Крупные мужчины… солдаты, я думаю.

Отец Марка сидел за длинным обшарпанным столом в тени шпалеры, увитой виноградными лозами, толстыми, как его запястье. Тит Корнелий работал над счетами фермы, но он тут же положил стило на восковую дощечку, поднялся со скамьи и направился к старику:

— Солдаты, говоришь?

— Да, хозяин.

— Понимаю. — Тит чуть заметно улыбнулся и спокойно продолжил: — А что ты знаешь о солдатах, старик? О животных — да. Но о солдатах?

Аристид выпрямился и в упор посмотрел на хозяина:

— У двоих из них копья, и у всех мечи.

Марк взглянул на отца и заметил, как на его лице промелькнула тревога. Прежде мальчик ни разу не видел, чтобы отец был чем-то встревожен. Его грубое, морщинистое лицо было покрыто шрамами — следами его службы в легионах генерала Помпея. Он был центурионом, закаленным в боях офицером, когда демобилизовался и ушел из армии. Купив ферму на острове Левкадия, он осел там с матерью Марка, которая за несколько месяцев до того родила ему сына. С тех пор Тит получал стабильный доход от небольшого стада коз, которых пас Аристид, и от виноградника, растущего на его земле. Когда Марк был маленьким, ферма знавала счастливые времена. Но последние три года совсем не было дождей, засуха и болезни растений губили урожаи. Тит был вынужден брать деньги в долг. Марк знал, что занять пришлось много: он слышал, как его родители шептались об этом, думая, что он спит, а он еще долго с беспокойством размышлял об услышанном, когда они засыпали.

Мягкое шарканье ног заставило Марка обернуться. Его мать вышла из своей комнаты во двор. Она вязала для него новую тунику, но оставила вязальный станок, как только услышала слова Аристида.

— У них копья, — прошептала она и взглянула на Тита. — Может, они идут в горы охотиться на медведя?

— Сомневаюсь, — покачал головой старый центурион. — Если они будут охотиться на медведя, то зачем им мечи? Нет, тут что-то другое. Они идут на ферму.

Он подошел к Аристиду и похлопал его по плечу.

— Ты хорошо сделал, что предупредил меня, старый друг.

— Старый? — Глаза козопаса сверкнули. — Да я всего-то на десять лет старше тебя, хозяин.

Тит засмеялся. Этот низкий сердечный смех был хорошо знаком Марку, он всегда успокаивал и ободрял мальчика. Несмотря на тяжелую жизнь в легионах, отец был человеком добродушным. Иногда он бывал строг с Марком, требуя, чтобы тот сам разбирался с мальчишками в Нидри, но Марк никогда не сомневался в его любви.

— Почему они сюда идут? — спросила мать. — Что им нужно?

Отец Марка посерьезнел.

— Неприятности, — проворчал он. — Вот что они несут с собой. Наверное, их послал Децим.

— Децим? — Ливия в ужасе прикрыла рот рукой. — Я же говорила тебе, что с ним нельзя иметь никаких дел.

— Поздно уже, Ливия. Я вынужден иметь с ним дело.

Марк удивился реакции матери. Прочистив горло, он спросил:

— Кто такой Децим, отец?

— Децим? — Тит усмехнулся и плюнул на землю. — Просто кровожадная свинья, которую давно надо было хорошенько проучить.

Марк ничего не понял. Тит хохотнул и с любовью взъерошил темные кудри сына.

— Он еще тот тип, наш Децим. Самый богатый ростовщик на Левкадии, а благодаря своему авторитету у римского губернатора он теперь к тому же и сборщик налогов.

— Плохое сочетание, — тихо добавила Ливия. — Он уже разорил нескольких фермеров в Нидри.

— Но эту ферму он не разорит! — проворчал Тит. — Аристид, принеси-ка мой меч.

Козопас удивленно поднял брови, но поспешил в дом, а Цербер посмотрел ему вслед и вернулся к Марку. Мальчик нежно потрепал пса по голове.

Ливия схватила мужа за руку:

— О чем ты думаешь, Тит? Ты слышал, что сказал Аристид. Их трое, и они вооружены. Это солдаты. Ты не можешь с ними драться, даже не думай об этом.

Тит покачал головой:

— Я сражался и в худших условиях и побеждал. Тебе-то это хорошо известно.

Лицо Ливии посуровело.

— Это было давно. Ты уже больше десяти лет не участвовал ни в каких битвах.

— Я не стану с ними драться, если удастся этого избежать. Но Децим послал их, чтобы забрать деньги. Они не уйдут с пустыми руками.

— Сколько денег?

Тит уставился в землю и поскреб в затылке:

— Девятьсот сестерциев.

— Девятьсот?!

— Я пропустил три платежа, — неохотно признался Тит. — И ожидал чего-то подобного.

— Ты можешь заплатить им? — с тревогой спросила Ливия.

— Нет. В ящике не так уж много. Только чтобы прожить зиму, а там… — Он покачал головой.

Ливия сердито сдвинула брови:

— Потом все объяснишь. — Она повернулась к сыну. — Марк, иди и принеси ящик с деньгами из-под алтаря в атрии. Быстро!

Марк кивнул и побежал в дом.

— Стой, мальчик! — крикнул Тит, да так громко, что слышно было за сто шагов вокруг. — Оставь ящик там, где он лежит. Они не получат от меня ни одной монеты до тех пор, пока я не буду готов платить.

— Ты с ума сошел? — воскликнула Ливия. — Один ты не справишься с несколькими вооруженными людьми.

— Посмотрим, — отрезал Тит. — А теперь возьми парня и иди в дом. Я разберусь с ситуацией.

— Тит, тебя ранят или даже убьют. Что тогда станется со мной и с Марком?

— Идите в дом, — приказал Тит.

Марк видел, что мать собирается возразить, но оба они отлично знали этот стальной взгляд. Она сердито тряхнула головой и протянула сыну руку:

— Пойдем со мной.

Марк посмотрел на нее, потом на Тита и не двинулся с места, решив показать своему отцу, на что он способен.

— Марк, идем со мной. Быстро!

— Нет. Я остаюсь здесь. — Он выпрямился и упер руки в боки. — Мы с Цербером сумеем помочь отцу, если надо будет драться.

Он хотел, чтобы его слова прозвучали решительно, но голос предательски дрогнул.

— Что такое? Остаешься? — с изумлением спросил Тит. — Ты еще не готов занять место в боевом строю, мой мальчик. Иди с матерью.

Марк замотал головой:

— Я тебе нужен. Мы тебе нужны. — Он кивнул в сторону Цербера.

Услышав свое имя, пес навострил уши и завилял хвостом.

Не успел Тит возразить, как Аристид вышел из дома. В одной руке он держал свой посох, в другой — меч в ножнах, с которых свисала кожаная перевязь. Тит взял у него оружие, надел перевязь и пошевелил плечами, чтобы убедиться, что меч занял правильное положение и до эфеса легко дотянуться. Аристид прошел к воротам и стал наблюдать за дорогой, идущей вниз по склону в направлении к Нидри. Внезапно Тит ухватился за эфес и одним махом выдернул меч из ножен, да так быстро, что Марк с криком отшатнулся, а Цербер зарычал.

Отец с улыбкой взглянул на сына и вложил меч в ножны:

— Успокойся, я всего лишь проверял, легко ли выходит меч. Вот почему я смазываю и ножны, и меч. На всякий случай.

Марк нервно сглотнул.

— На какой случай, отец?

— На такой вот, как сейчас. А теперь предоставь это дело мне. Иди в дом и сиди там, пока я тебя не позову.

Марк дерзко посмотрел на отца:

— Мое место рядом с тобой, отец. Я могу драться. — Он схватился за кожаную сумку и ремень пращи, заткнутой за пояс. — Я попадаю в зайца с пятидесяти шагов.

Мать, наблюдавшая за ними все это время, крикнула:

— Марк, мое терпение лопнуло! А ну-ка быстро в дом!

— Ливия, — перебил ее Тит. — Ты иди. Спрячься в кухне. Я поговорю с Марком. Он сейчас придет к тебе.

Она хотела возразить, но наткнулась на сердитый взгляд мужа и пошла в дом, шаркая сандалиями по плитам. Тит повернулся к Марку и улыбнулся:

— Мальчик мой, ты еще слишком мал, чтобы участвовать в моих сражениях. Пожалуйста, иди к матери.

Но было уже поздно. Не успел Тит договорить, как Аристид яростно зашипел, привлекая внимание. Козопас приложил ладони рупором ко рту и прокричал сдавленным голосом:

— Хозяин! Они идут!

II

Отец показал на вход в дом:

— Марк, стой там и не двигайся.

Марк кивнул и щелкнул пальцами, призывая собаку:

— За мной!

Они встали так, чтобы их не было видно от ворот, — притаились в тени небольшой прихожей, ведущей в скромный атрий дома. Аристид, крепко держа свой посох, стоял у ворот, готовый к встрече.

На какой-то момент все затихло. У Марка сильно билось сердце, во рту пересохло. Потом он услышал приглушенные голоса троих мужчин, приближавшихся по дорожке к воротам. Один из них что-то сказал, другие засмеялись. Смех был грубый, неприятный, и Марк обругал себя. Он ведь говорил, что может помочь отцу, а камней-то для пращи у него не было, и к тому же ему необходимо было пространство и время, чтобы подготовить оружие.

Марк знал, что стрелок он меткий. Аристид хорошо обучил его. Настолько хорошо, что мальчику удалось убить одну из диких собак, которые ранней весной нападали на коз. Но в данной ситуации его оружие было бесполезным.

Вдруг он увидел в углу у входа отцовскую палку из виноградной лозы — знак власти центуриона. Он ухватился за нее и приготовился нанести удар сучковатым концом, если начнется схватка.

Голоса смолкли, когда солдаты приблизились к воротам, скрипя подошвами по гравию, и вошли на ферму. Марк выглянул из-за угла и осмотрел непрошеных гостей. Впереди шел высокий мускулистый мужчина. У него были всклокоченные волосы с проседью, повязанные кожаной лентой. Марк догадался, что этот человек ненамного моложе его отца. Он выглядел достаточно крепким, а шрам, рассекавший по диагонали его лицо, доказывал, что человек побывал во многих передрягах. По обе стороны от него остановились двое других, тоже крепкого сложения. У каждого было копье в дополнение к мечу, свисающему с пояса.

Тит посмотрел на них сверху вниз, кашлянул и резко спросил:

— Кто вы? Говорите, что вам надо, и уходите.

На лице старшего появилась улыбка. Он поднял руки вверх, успокаивая Тита.

— Спокойно, господин! Не стоит демонстрировать нам сурового центуриона. Мы пришли с сообщением от Децима. — Улыбка исчезла.

— Сначала назови свое имя.

— Зачем?

— Хочу знать, с кем разговариваю, — спокойно ответил Тит, положив руку на эфес.

— Ну хорошо. Меня зовут Термон. Я имею дело с самыми трудными клиентами моего хозяина.

— Говори, какое сообщение, Термон, и уходи.

— Погоди, погоди. Не надо быть таким негостеприимным. Причина, почему мы здесь, достаточно проста. Ты должен нашему хозяину некоторую сумму денег. Точнее, тысячу пятьдесят сестерциев. Он послал нас, чтобы получить долг.

— Девятьсот, — невозмутимо поправил его Тит.

— Прости, господин?

— Я должен девятьсот сестерциев, а не тысячу пятьдесят.

Старший хрустнул костяшками пальцев.

— Видишь ли, проблема заключается в дополнительных процентах. Как я уже сказал, ты должен Дециму тысячу пятьдесят. Мой хозяин хочет получить деньги. Немедленно.

Тит устало вздохнул:

— У меня их нет, и Децим об этом знает. Я говорил его агенту, что заплачу в следующем году, как только соберу хороший урожай. Вернись к Дециму и растолкуй ему это, чтобы не было недопонимания. Скажи, что он получит свои деньги, как только они у меня появятся. — Тит перевел дыхание. — Но дополнительных процентов не будет. Он получит столько, сколько я занимал, не больше. А теперь я в последний раз предлагаю вам покинуть мою ферму.

Старший надул щеки и покачал головой:

— Извини, центурион, так не пойдет. Мы уйдем или с деньгами, или с ценностями, достаточными, чтобы покрыть долг — полную сумму, которую ты должен Дециму. Только так.

Тит посмотрел на него тяжелым взглядом, и тут же двое солдат слегка наклонили копья, направляя их на бывшего центуриона. Марк понял, что в любой момент спор может перерасти в насилие. Он крепко ухватил палку обеими руками. Цербер тоже почуял опасность. Щетина поднялась на хребте пса, он зарычал, показывая блестящие белые клыки.

Прежде чем Тит и его незваные гости перешли к действиям, у ворот внезапно возникло движение — это Аристид вышел вперед, держа посох в своих хилых руках.

— Хозяин велел вам уходить! — крикнул он. Голос у него был тонкий, дребезжащий, но в глубоко посаженных глазах под густыми седыми бровями горела решимость. — Уходите!

Термон удивленно заморгал и разразился громким смехом. Его спутники вторили ему, нервно переводя взгляд с Аристида на Тита.

— Центурион, где ты откопал такую древность? — Термон покачал головой и быстро оценил Аристида. — Сомневаюсь, что мы можем включить его в опись. Он ничего не стоит. Тебе лучше избавиться от него.

Слыша, как этот человек оскорбляет Аристида, Марк вскипел от гнева. Его отец помрачнел, скрипнул зубами и прорычал:

— Мой раб не продается. И вам лучше прислушаться к его словам. Уходите с моей земли.

Термон мгновенно стал серьезным. Он вынул меч и кивнул своим спутникам, которые тут же взяли копья на изготовку. Термон снова обратился к Титу:

— Выбирай, центурион. Плати, иначе…

Тит усмехнулся, тоже вынул меч и принял боевую стойку.

— Думаю, что выберу иначе.

Марк с тревогой посмотрел на отца. У него задрожали ноги. Титу не справиться одному с тремя вооруженными воинами. Нужно что-то делать!

В этот миг Аристид с пронзительным криком бросился к ближайшему от него человеку Термона, описывая в воздухе дугу своим посохом. Солдат повернулся и выставил копье, блокируя удар. Послышался треск дерева о дерево. Козопас с усилием надавил на посох. Но солдат был моложе, сильнее и привык обращаться с оружием, поэтому легко отразил нападение. Он сделал ответный выпад, и Аристид отлетел назад и со стоном упал на спину. Его противник встал над ним, подняв копье, словно для удара.

— Цербер! Лови! — крикнул Марк и кинул в солдата палку из виноградной лозы.

Собака стремительно бросилась вслед за палкой, и вся эта масса шерсти и зубов налетела на человека. Тот упал на спину и выронил копье. Аристид откатился в сторону и с трудом встал, отчаянно стараясь оказаться как можно дальше от противника, пока он не пришел в себя.

Тем временем Тит с рычанием ринулся на второго солдата, чтобы не дать ему бросить копье. Медной гардой своего меча он ударил его в лицо. Голова солдата откинулась назад, он потерял сознание и повалился на землю.

Но прежде чем Тит смог переключиться на Термона, тот успел напасть. Его меч был направлен прямо в грудь Тита. Центурион вовремя парировал удар. Клинок просвистел в нескольких дюймах от его головы. Термон снова сделал выпад. На этот раз Тит был недостаточно быстр, и лезвие вонзилось в рукоять его меча.

— А-ах! — вскрикнул Тит, инстинктивно ослабив захват.

Термон воспользовался преимуществом и звонким ударом выбил меч из руки Тита.

Холодный ужас сжал сердце Марка. Мальчик сделал глубокий вдох, выскочил во двор и прыгнул на спину Термона, обхватив его за шею своими тонкими руками и сдавив горло.

— Гадес побери, что еще такое? — рявкнул Термон.

Марк вцепился в него что есть сил, он был испуган, но отпускать добычу не собирался. Раздался возбужденный лай, и Цербер в прыжке вонзил свои клыки в рукоять меча Термона. Термон в ярости сыпал проклятия в адрес обоих. Он выпустил из рук меч, и тот с грохотом упал на плиты.

— Молодец! — крикнул Тит, схватил свой меч и направился к солдату, дравшемуся с Аристидом.

— Берегись! — прохрипел Термон.

Внимание солдата было обращено на старого козопаса, и он не успел отреагировать на предупреждение. Тит ударил его по руке, разрубив плоть до кости. С громким криком солдат уронил копье и прижал руку к груди. Тит ударом ноги отбросил копье к Аристиду:

— Возьми копье. Если он попытается сделать что-нибудь еще, проткни его.

— Хорошо, хозяин! — усмехнулся козопас. — С удовольствием.

Тит повернулся и поднес меч к горлу Термона.

— Отпусти его, Марк, и отзови собаку.

Марк ослабил захват и спрыгнул на землю. Сердце его бешено колотилось. Он щелкнул пальцами:

— Цербер! Отпусти!

Собака неохотно разжала челюсти, с прощальным рыком обошла вокруг Термона и встала рядом с Марком. Марк гордился своей собакой. Он погладил Цербера по голове:

— Молодец!

Термон потер рукой горло. По другой руке текла кровь от укуса собаки. Он уставился на Тита со злостью и ненавистью.

Тит улыбнулся:

— Думаю, тебе лучше забрать своих людей и вернуться к Дециму. Скажи ему, что он получит свои деньги при первой возможности. Скажи ему, что, если он снова пришлет своих головорезов, с ними обойдутся так же, как с вами.

Он указал на солдата, лежащего на земле:

— А теперь подберите его и покиньте мою землю.

Термон и солдат с раненой рукой кое-как подняли своего товарища. Он обхватил их за плечи, и они потащились к выходу. Термон остановился и обернулся через плечо:

— Центурион, это еще не конец. Предупреждаю: я вернусь. Со мной будет больше людей. Ты дорого заплатишь за неповиновение Дециму.

— Ха! — Тит плюнул на землю.

Непрошеные гости ушли, и остался только звук их шагов по дорожке.

Марк посмотрел на отца и на Аристида. Все трое тяжело дышали. Вдруг Тит крикнул «Ура!», и Марк подхватил его клич. Он был рад, что все они остались живы-здоровы, и горд тем, что они побили своих врагов. Тит хлопнул сына по плечу:

— А ты пошел в своего старого отца, это точно!

Марк засиял от счастья, довольный похвалой.

— И Цербер тоже, отец. Он помог.

— Он и правда помог! — Тит ласково погладил собаку по голове.

Аристид отбросил в сторону копье и присоединился к ним. Хоть старик и был рабом, Тит обнял его и похлопал обоих по плечу.

— Победа не хуже тех, какие я знал. Молодцы, мужики!

Марк и Аристид весело засмеялись. Тит присоединился к ним. И они смеялись, пока Тит не заметил фигуру, стоявшую у входа в дом и холодно наблюдавшую за ними.

— Надеюсь, ты доволен собой, — произнесла Ливия.

Тит гордо выпрямился:

— Да, доволен.

— Правда? Ты думаешь, это конец? Я слышала, что он сказал. Он сказал, что вернется и приведет еще людей.

Тит махнул рукой:

— Сомневаюсь. Мы преподали урок и ему, и Дециму. Вот увидишь. Он уже понял, что если он попытается что-то сделать римскому гражданину, к тому же заслуженному центуриону, то получит по шее. Но для твоего спокойствия мы выставим часового.

Мать Марка покачала головой, повернулась и скрылась в доме. И хотя сердце мальчика переполняла гордость оттого, что он сражался рядом с отцом, он не мог не думать о том, что мать, возможно, права. Что, если Децим пошлет еще людей? В следующий раз они наверняка лучше подготовятся к встрече с бывшим центурионом.

— Ну что ж, повеселились! — усмехнулся Тит. — Стоит это отпраздновать. Аристид!

— Да, хозяин?

— Забей твою лучшую козу. Сегодня мы празднуем нашу победу — устроим пир!

Марк и Тит с улыбкой переглянулись. Тит похлопал сына по щеке и удовлетворенно кивнул:

— Мой маленький солдат. Однажды из тебя получится настоящий боец. Вот увидишь.

III

Спустя несколько дней после того, как Децим и его люди ушли, Марк и Аристид сидели на камне, следя за козами.

— В тот день Цербер хорошо тебе послужил, — улыбнулся Аристид и добавил серьезным тоном: — Однако тебе надо еще позаниматься, чтобы собака была отлично натренирована.

Марк посмотрел на Цербера. Пес почувствовал его внимание и поднял голову, с преданностью глядя на Марка и весело виляя хвостом.

— Он кажется достаточно ручным.

— Он ручной, но не тренированный, — твердо сказал Аристид. — Он быстро среагировал на брошенную палку, но ты не можешь быть уверен, что это сработает в следующий раз.

— В следующий раз? Ты и впрямь думаешь, что те люди опять придут?

— Это возможно. — Аристид заставил себя улыбнуться. — Но даже если они не придут, все равно нужно закончить обучение Цербера. Он уже многому научился с тех пор, как ты нашел его, хозяин Марк.

Марк кивнул. Прошло больше года с того дня, как возле их дома появился разносчик с повозкой, груженной старыми горшками, ножами, чашками и другой утварью. Цербер, привязанный цепью к заднему борту повозки, сторожил ее содержимое. Его морили голодом, били, чтобы он стал злым и никто не посмел бы украсть что-нибудь из повозки. Мать Марка лишь взглянула на товар и уже хотела попрощаться с разносчиком, когда вмешался Марк. Ему стало очень жаль пса.

— Мама, можно, я куплю его? — шепотом спросил он.

— Купишь? — удивилась Ливия. — На что? У тебя нет денег.

— Тогда ты купи его. Пожалуйста.

Она покачала головой:

— Это бесполезное дикое животное, Марк. Ни на что не годное.

Марк взглянул на собаку и увидел за свалявшейся шерстью и оскаленными зубами замученное и испуганное существо.

— С ним плохо обращались. Он нуждается в заботе. Дай мне его, и я обещаю, что научу его и сделаю полезным на ферме. Пожалуйста. — Он схватил мать за рукав и умоляюще посмотрел на нее. — Если этому человеку оставить собаку, она умрет.

Мать опустила взгляд на сына и нахмурилась, словно что-то вспомнив. Потом отрывисто спросила:

— Сколько за собаку?

Разносчик хитро прищурился:

— Двадцать сестерциев, учитывая, что это для мальчика.

— Десять. И не больше.

— Десять? — Разносчик притворился удивленным. — Но Цербер — первоклассная охотничья собака. Хорошая родословная и все такое. Стоит состояния.

— Десять, — твердо повторила Ливия.

Разносчик помолчал, словно взвешивая предложение, и кивнул:

— Ну хорошо, но это грабеж.

Он отвязал собаку и протянул поводок Марку.

— Нет, — возразила Ливия. — Привяжи его вон к тому столбу за амбаром.

Как только собака оказалась в безопасности, Ливия сходила в дом за деньгами и отсчитала монеты в ладонь разносчика. Тот крепко зажал монеты в кулак и поспешил к повозке.

— Удачи вам с этой собакой. Она вам понадобится.

Он взмахнул кнутом, и повозка тронулась в путь, а Марк смотрел на собаку, которая прижалась к стене амбара и с подозрением следила за новым хозяином.

У Аристида был особый талант к дрессировке животных, и все свое свободное время он делился опытом с Марком. Вместе они занимались с Цербером в отгороженной кладовой позади оливковой давильни. Марк помнил тот первый вечер. Старик дал Церберу снотворное, потом они тихо вошли и обмыли раны собаки. После этого собаку накормили кашей из молотого ячменя с кусочками мяса из кухни. Прошла неделя, и скоро собака поправилась, пролысины покрылись шерстью, закрывая прежние шрамы и синяки. Под наблюдением Аристида Марк стал предлагать собаке кусочки мяса. Сначала он давал мясо с палки, и Цербер медленно подходил, быстро хватал мясо и убегал в кладовую, где и съедал его. Потом как-то раз Аристид и Марк вошли в кладовую. Аристид тихонько подтолкнул Марка, чтобы тот предложил мясо с руки. Марк собрал всю свою смелость, сделал шаг вперед и протянул руку.

— Не отступай, — подбодрил его козопас. — Ты не должен показывать ему, что боишься.

Поначалу Цербер быстро хватал мясо и отбегал назад, но через несколько дней он спокойно взял мясо и съел его тут же, на месте. Еще через несколько дней, проглотив мясо, он осторожно подошел к Марку и обнюхал его руку. Ощутив теплое дыхание на коже, Марк занервничал, но руку не отнял и вдруг почувствовал, что собака лижет его пальцы. Сердце его было готово выпрыгнуть из груди от гордости за себя и от любви к животному. Улыбнувшись, он посмотрел на Аристида:

— Ты видел?

Старый козопас кивнул и тоже улыбнулся, погладив мальчика по голове:

— Вот видишь, я ведь говорил тебе, что, если будешь терпелив, мы приручим его.

Вскоре Цербер с удовольствием разрешал Марку гладить себя, а еще через месяц они вывели пса из кладовой и погуляли с ним вокруг фермы. Сначала собака вела себя осторожно, но потом, словно опьяненная окружающими ее запахами, она засуетилась, нюхая землю, однако не отбегая от Аристида и Марка. Вскоре Марк стал сам выгуливать собаку и проводить первые простые уроки послушания. Через три месяца после появления Цербера на ферме Марк продемонстрировал собаку отцу и матери во дворе.

— Что ж, он сделал большие успехи! — с удивлением заметила Ливия. — Шерсть стала лучше, и в весе он прибавил.

— Действительно, — согласился Тит и опустился на корточки, чтобы ближе рассмотреть собаку.

Он потрогал мышцы, проверил зубы. Цербер не шелохнулся. Тит взглянул на сына:

— Ты хорошо поработал, мой мальчик.

Марк с гордостью улыбнулся и показал на козопаса:

— Аристид помогал мне, отец. Я ничего бы не смог сделать без него.

— Да, он умеет обращаться с животными. Всегда умел. А теперь вопрос: что мы поручим этой собаке? Интересно, ее можно чему-нибудь научить?

— Смотри, — улыбнулся Марк.

Он щелкнул пальцами и показал на землю возле себя:

— Сидеть!

Цербер подбежал к Марку и сел. Марк протянул ладонь параллельно земле:

— Лежать!

Цербер вытянул передние лапы и лег. Марк помолчал, потом ладонью очертил в воздухе круг:

— Умри за Рим!

Цербер лег на спину, безжизненно свесив лапы. Ливия весело захлопала:

— Какая умная собака!

— Умная? — нахмурился Тит. — Это просто трюк. Умная собака ни ради кого не умрет. Если ее удастся научить чему-нибудь полезному, чтобы она помогала нам на ферме, тогда собака твоя, сын. Иначе от нее придется избавиться.

Марк и Аристид попытались научить Цербера помогать пасти коз, но собака всегда относилась к урокам как к игре и бегала за козами с громким лаем, пока ее опять не сажали на привязь. Большего успеха они добились в охоте. У Цербера был отличный нюх, и частенько он мог загнать зайца, не дав ему скрыться в норе. Тит, ворча, разрешил оставить собаку.

Теперь, после визита людей Децима, Марк был намерен завершить обучение Цербера, научив его более серьезным и опасным вещам. Когда он объяснил Аристиду свою идею, козопас надул щеки и почесал голову:

— Я не уверен, что это разумно, Марк. Сейчас эта собака добродушная. Она любит людей. Если я буду делать то, что ты просишь, и мы научим ее нападать на людей, она может утратить это качество. Станет совсем другим животным.

Марк уже давно решил. Если, а вернее, когда Децим пошлет на ферму больше людей, отцу понадобится вся помощь, какую он сможет получить. Мальчик с серьезным видом взглянул на Аристида и кивнул:

— Мы должны это сделать.

Аристид вздохнул, посмотрел на собаку и печально потрепал ее за ухо.

— Ну ладно. Сегодня же и начнем.

Пока они обучали собаку, Тит велел всем следить за каждым, кто будет приближаться к ферме. Он составил для себя и Аристида график дежурств по ночам. Себя он поставил первым и последним в списке. Каждую ночь, уходя спать, Марк видел, как отец садится на стул у ворот, положив на колени расчехленный меч. Рядом со стулом стояло большое медное блюдо на случай, если придется бить тревогу. Марка это беспокоило, но никто не приходил. Шли дни, затем дни сложились в месяц, а Децим все не посылал ни людей, ни каких-либо сообщений.

Жизнь на ферме продолжалась по заведенному порядку. Выполнив свои дневные обязанности, Марк приступал к обучению Цербера. Как и предупреждал его Аристид, собака стала настороженной к другим людям, явно предпочитая Марка и козопаса.

Однажды поздно вечером, когда Марк уже засыпал при бледно-желтом свете масляной лампы, падающем на простой сундук — единственную мебель в комнате, вошла его мать и присела на постель.

— Последнее время я почти не вижу Цербера, — сказала она, гладя сына по волосам. — Во дворе его совсем не видно. Раньше мне приходилось следить, чтобы этот плут не стащил чего-нибудь из кухни.

— Я опять держу его в кладовой.

— Зачем? Его вполне можно держать в доме.

— Это из-за обучения, — объяснил Марк. — Аристид сказал, что лучше, чтобы некоторое время Цербер не общался с другими людьми.

Ливия подняла брови и пожала плечами:

— Наверное, старик прав. Он хорошо знает животных.

Марк кивнул, улыбнулся матери. Она посмотрела на него, и ее рука вдруг замерла у него на голове. По ее лицу промелькнуло что-то похожее на боль, и Марк внезапно забеспокоился:

— Мама, что случилось?

Ливия быстро отняла руку:

— Ничего. Правда. Просто ты на миг напомнил мне твоего отца. Вот и все.

Она погладила его по щеке и наклонилась поцеловать. Потом поднялась, собираясь уйти, но Марк удержал ее за руку.

— С нами все будет хорошо? — тихо спросил он.

— Ты о чем?

— Те люди опять придут?

— Не беспокойся, — помолчав, ответила она. — Тит защитит нас. Он всегда защищал.

Марк успокоился, о чем-то ненадолго задумался, а потом спросил:

— Отец был хорошим солдатом?

— О да. Одним из лучших. — Ливия закрыла глаза. — Я поняла это, едва увидела его.

— Когда ты познакомилась с ним?

Она взглянула на сына и помолчала, прежде чем ответить:

— Я познакомилась с Титом после подавления восстания.

— Восстания рабов? Того, которое возглавлял гладиатор?

— Да. Спартак.

— Отец однажды рассказывал мне об этом. Он говорил, что Спартак и его соратники были самой большой угрозой для Рима. Они были самые стойкие и самые храбрые люди, с какими ему приходилось сражаться. Он участвовал в том последнем бою с рабами. — Марк припомнил историю, рассказанную отцом. — Он говорил, что это было самое ожесточенное сражение, в котором он когда-либо участвовал. У рабов было очень мало оружия, но они сражались до конца. Лишь небольшую горсточку удалось взять в плен.

— Да…

— Если отец сумел победить Спартака и рабов, тогда он должен победить и людей Децима.

— С тех пор прошло более десяти лет, — сказала Ливия. — Тит тогда был моложе. И он больше не центурион.

— Но он защитит нас, да?

Она слабо улыбнулась и погладила его по щеке:

— Да, конечно. А теперь спи, дорогой.

— Хорошо, мама, — сонно ответил он и повернулся на бок, удобно устраиваясь на подушке.

Ливия продолжала гладить его волосы, пока глаза его не закрылись и дыхание не стало ровным. Тогда она поднялась и тихо направилась к двери. Остановилась там. Марк чуть приоткрыл глаза и посмотрел на мать, размышляя о том, с каким странным выражением на лице она слушала его, когда он говорил о Спартаке. При бледном свете лампы он заметил странный блеск ее глаз и слезу, покатившуюся по щеке. Ливия шмыгнула носом и резко смахнула слезу рукавом, а потом задула пламя. Комната погрузилась в темноту. Марк слышал ее шаги по коридору.

Его охватило беспокойство. Почему мама плакала? Неужели ей тоже страшно? Он всегда думал о своем отце как о крепком, сильном человеке. Тит никогда не болел, работал на ферме зимой на ветру и под дождем, летом на жаре, никому не жалуясь. Марк знал, что он старше матери. Намного старше. Лицо его было испещрено морщинами и шрамами, в редеющих волосах виднелась проседь. А мать была стройная, темноволосая и очень красивая, по мнению Марка. Как же получилось, что она вышла за него замуж? Чем больше он думал об этом, тем больше вопросов возникало в его голове. Странно, как мало он знает о своих родителях. Они никогда не расставались, всегда были вместе, и он воспринимал их как само собой разумеющееся. Но теперь он задумался о том, насколько они разные. У него зачесалась спина, правая лопатка. Он протянул руку, чтобы почесать, и нащупал странной формы рубец, который был там с тех пор, как он помнил себя. Марк почесал это место.

Повернувшись на спину, он стал разглядывать в темноте потолочные балки. Он решил, что отныне все свободное время посвятит обучению Цербера. Если те люди вернутся (а мать уверена, что так и случится), нет гарантии, что отец снова побьет их. Марк должен быть рядом с ним. Он достаточно высокий и сумеет управляться с ножом для рубки мяса или с одним из охотничьих дротиков отца, что полегче. Еще у него будет Цербер. При этой мысли он улыбнулся, уверенный, что Цербер защитит их. И забылся тревожным сном. Ему снились неясные темные силуэты, крадущиеся в ночи к их ферме.

IV

Утром опять было жарко, но появился туман, скрывающий горы на материке, отделенном узкой полоской моря от Левкадии. Ветра не было, и, кроме слабого ритмичного стрекотания цикад, все было тихо. Сотни ворон перелетали с дерева на дерево, словно кружащиеся куски черной материи.

— Дождь будет, — заметил Аристид, щурясь на небо. — Я чувствую.

Марк кивнул. Он помогал Аристиду отобрать десять молодых коз на продажу в Нидри. Сделать это было нелегко: животные почему-то вели себя беспокойно и приходилось быть очень осторожным, чтобы не спугнуть ягнят. Как только удавалось накинуть аркан на шею, животное отводили в загон рядом с фермой. Они как раз поймали последнюю козу и теперь отдыхали в тени оливковой рощи.

— С Цербером надо погулять, — продолжил Аристид. — Он все утро сидит в кладовой.

Марк согласился. Он закрыл собаку, чтобы она не мешала отбирать коз.

— Сейчас я его выведу.

Он взглянул на склон холма. В миле от них виднелись красные крыши и белые стены домов Нидри. Легкий бриз рябил поверхность моря, придавая ему металлический блеск. Марк вытер пот со лба.

— Правда, красиво здесь?

Аристид посмотрел на него с удивлением:

— Ну да, наверное.

— Иногда я думаю, что хотел бы жить здесь всегда. На ферме со своей семьей. И с тобой тоже, Аристид.

Старик улыбнулся.

— Ты добрый мальчик. Но через несколько лет ты станешь взрослым, тебе захочется покинуть родной дом и посмотреть мир. Ты думал о том, чем будешь заниматься в жизни?

Марк кивнул:

— Я бы хотел стать дрессировщиком. Как ты.

Аристид тихо засмеялся:

— Я просто раб, Марк. Я родился рабом. Всю свою жизнь я был собственностью других людей, и никогда у меня не было шанса сделать то, что я хотел бы, или пойти туда, куда хотел. Я был собственностью других, и со мной обращались так, как они хотели. Не все хозяева так добры и справедливы, как твой отец. Поверь мне. Ты бы не захотел быть рабом.

— Да, не захотел бы. — Марк снова посмотрел на море. — Отец хочет, чтобы я стал солдатом. Он говорит, у него сохранились добрые отношения с генералом Помпеем и меня могут зачислить в легион. А если я буду хорошим солдатом и докажу свою храбрость, то смогу стать центурионом, как он.

— Понимаю, — кивнул Аристид. — А ты этого хочешь?

— Наверное. Он рассказывал мне разные истории о службе в легионе. Я был бы горд, если бы смог походить на него. И он гордился бы мной.

— Наверняка гордился бы. А что думает твоя мать?

Марк нахмурился:

— Не знаю. Всякий раз, как я заговариваю об этом, она становится очень тихой. Не понимаю почему. Мне казалось, она хотела бы, чтобы я был таким же, как отец.

Он почувствовал, как что-то легонько стукнуло его по плечам, и взглянул на небо:

— Дождь пошел.

Упало еще несколько капель, небо над горами за фермой затянулось темными облаками. Со склона к ним приближалась стена дождя.

— Иди в дом, — сказал Аристид. — Я останусь здесь, присмотрю за козами. Еще не хватало, чтобы они запаниковали и выбежали из загона.

Марк быстро поднялся. Дождь усилился. Кроны деревьев уже не защищали их. Марк поспешил к кладовой, откинул засов и нырнул внутрь. Сразу послышался стук когтей по мощеному полу. Цербер кинулся к нему, подпрыгнул, стараясь лизнуть мальчика в лицо.

— Хватит, дружок! — засмеялся Марк, но, вспомнив, что Аристид советовал ему быть строгим с собакой, сменил тон: — Сидеть!

Цербер мгновенно сел, разок махнул пушистым хвостом и затих, глядя вверх на Марка в ожидании следующей команды.

— Молодец.

Марк погладил пса по голове, и Цербер опять завилял хвостом.

На улице дождь лил как из ведра, барабаня по черепице и стекая из всех щелей. Сквозь просветы в двери вдруг сверкнул яркий свет. Марк выглянул наружу. Дождь был похож на тысячи серебряных нитей, на расстоянии сотни шагов ничего не было видно. Ужасный треск грома потряс воздух, и Цербер попятился, испуганно взвизгнув.

Марк опустился на колени и положил руку на спину собаки. Пес дрожал.

— Успокойся, дружок, это скоро пройдет.

Но время шло, а дождь не прекращался. Марк стоял в кладовой и смотрел, как вода заливает ферму. Время от времени сверкали молнии, и гром разрывал небеса. Марк не мог укрыться от капель, просачивающихся сквозь старую крышу, а Цербер все больше пугался. Наконец Марк решил, что лучше перебраться в дом. В кухне теплее, и там найдется что-нибудь из еды, чтобы успокоить Цербера. Он похлопал пса по боку:

— Пошли, дружок.

Открыв дверь, Марк собрался с духом и побежал вдоль стены кладовой к воротам. Цербер следовал за ним. Пока они бежали через двор к дому, туника Марка вся промокла, а шерсть Цербера повисла с боков мокрыми прядями. Марк сразу понял, что сейчас произойдет.

— Цербер, нет!

Но было поздно. Собака стала отряхиваться, разбрызгивая воду по атрию, и в этот момент из комнаты появилась Ливия, чтобы посмотреть, кто вошел в дом.

— О боги! — Она подняла руки, защищая лицо.

Цербер перестал отряхиваться и уставился на хозяина, высунув язык. Ливия опустила руки и, сверкнув глазами на сына, прошипела:

— Что делает в моем доме эта мокрая собака?

В дальнем конце коридора появилась другая фигура. Увидев сцену, представшую перед его глазами, Тит засмеялся:

— Похоже, от дождя не укрыться ни на улице, ни в доме!

Жена повернулась к нему:

— Я рада, что это кажется тебе смешным.

— Конечно смешным. — Тит почесал в затылке. — И даже очень смешным.

Он подмигнул сыну, и оба захохотали. Ливия сердито посмотрела на них:

— Взрослый и ребенок. Не знаю, кто хуже. Была бы моя воля…

Вдруг от ворот раздался панический крик. Марк и отец сразу замолчали.

— Хозяин! — дико закричал Аристид.

Ливия схватилась за щеку и ахнула.

Тит побежал по коридору во двор, Марк последовал за ним. Козопас медленно оседал вниз, прислонившись к воротам, из его груди торчала стрела. Кровь заливала тунику. Он запрокинул голову и стонал. Дождь хлестал его по лицу и лохматой бороде. Когда Марк и Тит подбежали и склонились над ним, он открыл глаза и схватил Тита за рукав:

— Хозяин, они вернулись!

Он закашлялся, и на губах выступила кровавая пена. Аристид снова застонал, отпустил рукав Тита, и по его телу пробежала дрожь. Марк кинул взгляд вдоль дороги, по которой текли ручейки дождя, и заметил под оливами какое-то движение. При вспышке ослепительно-белой молнии он разглядел нескольких человек с пиками и мечами, замерших словно статуи. У одного был лук, и он целился в сторону дома. Даже в темноте, наступившей после вспышки, Марк видел, как летит стрела, и услышал глухой стук еще до того, как раздался гром. Он опустил взгляд — Аристид широко открытыми глазами смотрел на него. Стрела ударила его в шею навылет, окровавленный наконечник вышел наружу на ширину ладони. Козопас открыл рот, но не произнес ни слова, только кровь хлынула — и он повалился на бок.

Тит немедленно начал действовать:

— Принеси мой меч!

Марк метнулся в атрий, где на деревянном колышке висело оружие. Оглянувшись через плечо, он увидел, что отец пытается закрыть тяжелые ворота. Сквозь узкое отверстие Марк смутно видел, как люди из укрытия под кронами деревьев бегут к воротам по узкой полоске не залитой водой земли. Он вбежал в атрий, скользя по камням. Мать схватила его за руку.

— Что случилось? — Она заметила козопаса, лежащего на земле. — Аристид?

— Он мертв, — коротко ответил Марк, вырвался из рук матери и выхватил меч отца из ножен.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила Ливия.

Марк не ответил. Он хлопнул себя по бедру, глядя на Цербера:

— За мной!

Они выбежали во двор под дождь. Отцу Марка почти удалось закрыть ворота. К тому времени, как мальчик подбежал к нему, первый из атакующих пробовал протиснуться через щель.

— Отец! Твой меч! — Марк протянул оружие рукоятью вперед.

Тит схватил меч, левым плечом навалился на ворота и ударил клинком прямо в щель. Кто-то закричал от боли, и натиск на ворота мгновенно ослаб, позволив Титу задвинуть ворота еще чуть-чуть. Марк собрал все свои силы и тоже навалился на ворота.

— Марк, уйди! — сквозь стиснутые зубы прошептал отец. — Беги. Возьми мать, и бегите. Нигде не останавливайтесь.

— Нет! — Марк тряхнул головой. — Я не оставлю тебя.

— Ради всех богов! Делай, как я говорю! — Гнев Тита сменился страхом. — Умоляю, бегите, спасайтесь!

Марк упрямо покачал головой. Ноги его скользили по мокрой земле, но он упорно старался помочь отцу. С другой стороны ворот нападавшие прикладывали все усилия, чтобы войти во двор. Цербер стоял за своим хозяином и яростно лаял. Марк и отец постепенно сдавали позиции. Тит попытался повторить маневр с мечом, но на этот раз противник подготовился, и удар его был отбит со звоном металла о металл. Тит быстро отдернул руку и посмотрел на Марка:

— Нам их не остановить. Мы должны отступить. Возьми посох Аристида и будь готов драться, когда я отойду от ворот.

— Да, отец.

Марк чувствовал, как сердце бешено колотится в груди. Несмотря на струи дождя, стекавшие по лицу, во рту у него пересохло. «Неужели солдаты чувствуют то же самое в сражении?» — мелькнула у него мысль. Мальчик пригнулся, быстро обошел отца и схватил посох, валявшийся рядом с телом Аристида. Он поймал взгляд ближайшего к нему солдата за воротами. Солдат злобно усмехнулся и протянул руку к Марку.

— Цербер! Взять его!

Собака мгновенно отреагировала на команду, кинулась в щель и впилась в руку солдата мощными челюстями. Хрустнула кость, человек вскрикнул и попытался отдернуть руку, но не смог освободиться. Марк снова скомандовал:

— Цербер! Отпусти!

Собака ослабила хватку и с рычанием разжала зубы. Оставив последнюю попытку закрыть ворота, Тит отступил, встал рядом с сыном и приготовился отразить нападение.

— Держи посох, как копье, — торопливо наставлял он. — Бей их в лицо.

Марк кивнул и крепче сжал посох. Не встречая больше сопротивления изнутри, створки ворот внезапно разошлись. Двое солдат плашмя рухнули на землю во дворе. Тит подскочил и нанес одному из них рубящий удар в плечо. Кость хрустнула. Высвободив клинок, Тит с силой ударил второго в лицо. Солдат схватился за голову, завывая от боли. Но через щель в воротах во двор уже протискивались другие люди, и один из них направил меч в сторону Тита. Старый воин вовремя парировал вражеский выпад, но потерял равновесие и отступил на шаг.

Марк подбежал и ударил посохом в лицо солдата, который пытался нанести удар. Отдача была сильной, он почувствовал толчок до самого плеча. У солдата запрокинулась голова, и он свалился на землю без сознания, с разбитым носом.

— Хорошая работа! — похвалил Тит, оскалив рот в страшной усмешке.

На миг нападавшие остановились в нерешительности, но тут позади них раздался голос Термона:

— Чего вы ждете, трусы? Возьмите их!

Солдаты бросились вперед, и Марк крикнул:

— Цербер! Взять их!

Пес подскочил и стал хватать солдат за ноги и за руки. Но их было слишком много для него. Они шли сплошной массой. Титу удалось нанести еще один удар, ранив солдата в живот, но потом его ударили копьем в плечо. Он отшатнулся, и другой солдат разрубил до кости его руку, в которой он держал оружие. Меч выпал из непослушных пальцев. Другой удар пришелся в колено, и Тит со стоном упал.

— Отец!

Марк быстро оглянулся, чуть опустив посох, и в замешательстве уставился на отца.

— Подними оружие! — взревел Тит. — Смотри вперед!

Его громовой голос остановил нападавших, они отступили, образовав перед ним полукруг и направив на него оружие. Марк встал рядом с отцом, он снова крепко держал посох, бросая им вызов. Цербер вонзил клыки в другого солдата и сжимал его руку до тех пор, пока солдат, у которого была длинная дубинка, не размахнулся и не ударил собаку по голове со всей силой. Цербер рухнул на землю и остался лежать на боку, головой в луже, поливаемый дождем.

— Цербер! — в ужасе крикнул Марк.

Но собака не шевельнулась. Марк хотел подойти к ней, но в этот момент Термон растолкал своих людей и подошел к Титу.

Он противно улыбался, похлопывая клинком по ладони.

— Ну что, центурион, кажется, ситуация поменялась? Каково чувствовать себя побежденным? Испытать поражение в решающей битве?

Тит поднял голову и сморгнул капли дождя:

— Ты поплатишься за это. Когда губернатор услышит о твоих злодеяниях, он прикажет тебя распять. Тебя, твоих людей и Децима.

Термон покачал головой:

— Только если кто-то останется, чтобы рассказать губернатору о том, что случилось.

Тит несколько секунд молча смотрел на него, затем пробормотал:

— Ты не посмеешь.

— Правда? — с притворным удивлением произнес Термон.

Внезапно он сделал резкий выпад и со всей силой нанес колющий удар. Острие меча вошло в грудь Тита, пронзило сердце и натолкнулось на ребра на спине. Тит ахнул, потом издал глубокий вздох. Термон уперся ботинком в плечо Тита и вытащил клинок.

— Отец!

Марк не верил своим глазам. Тело старого центуриона лежало у его ног лицом вниз.

— Отец! — пронзительно закричал Марк. — Не умирай! Не оставляй меня! Пожалуйста… Пожалуйста, не умирай.

Кто-то вырвал у него посох, грубо схватил его за руки и прижал их к бокам.

Послышался крик. Марк повернулся и увидел мать. Она держалась за голову, словно защищая уши от громкого звука.

— Тит! О боги! Тит…

— Схватите ее! — приказал Термон. — Посадите их на цепь. После обыщите дом. Найдите какие-нибудь ценности. Децим хочет забрать все, что можно продать.

Марк смотрел на тело отца, онемев от этого зрелища. Но когда один из солдат Термона направился к Ливии, у мальчика в груди словно что-то щелкнуло. Он укусил солдата за руку, тот вскрикнул и ослабил хватку, а Марк зарычал, пытаясь еще раз укусить его и лягнуть ногами.

Термон повернулся к нему:

— Кто-нибудь, уймите это маленькое отродье.

Солдат с дубинкой, тот, что убил Цербера, кивнул и повернулся к Марку. Не раздумывая, он ударил мальчика по голове. Марк даже не почувствовал удара. Просто мир вокруг внезапно взорвался ярким белым светом — и все исчезло.

V

Сначала возникла тупая боль в голове. Затем в сознание Марка проникли толчки и тряска и неумолчный пронзительный визг колесной оси. Он ощутил свет и тепло на лице, медленно шевельнулся и открыл глаза. Все вокруг было как в тумане и дрожало. Его затошнило, и он опять закрыл глаза.

— Марк.

Чья-то рука нежно коснулась его щеки.

— Марк, ты слышишь меня?

Он узнал взволнованный голос матери. Марк открыл рот, но язык и губы были совсем сухие, и он не смог выговорить ни слова.

— Сейчас, — сказала она, потом что-то коснулось его губ, и он почувствовал вкус воды.

Он сделал несколько глотков, отвернул голову в сторону и облизал губы.

— Мама, я в порядке, — прохрипел он.

Марк открыл глаза и попробовал сфокусировать взгляд. Когда это ему удалось, он увидел над собой металлическую решетку. Приподнявшись на локтях, он осмотрелся и понял, что находится в большой клетке на повозке, запряженной несколькими мулами. Клетка была покрыта грязным кожаным лоскутом, дававшим тень. Кроме Марка и его матери, здесь находилось еще четверо человек, двое из которых были высокие худые мужчины с черной как уголь кожей. Двое других были юноши лет на пять-шесть старше Марка.

— Не делай резких движений, — предупредила Ливия. — Ты получил сильный удар по голове.

Марк потрогал место, где болело, и поморщился, нащупав большую твердую шишку. Он стал вспоминать, что же с ним произошло. И вдруг перед ним возникла ужасная картина: Аристид, Цербер… и его отец. Он страдальчески взглянул на мать:

— Отец…

Она обняла его и прижала к груди, гладя по голове:

— Да, Тит ушел от нас. Его убили.

Марку показалось, что все его тело пронзила острая боль, словно из него вырвали сердце. Никогда прежде так не нужен был ему отец. Он нужен был ему здесь и сейчас. Марк хотел почувствовать себя защищенным в его сильных руках, услышать снова его добрый смех. Боль была невыносимой. Он спрятал лицо в складках одежды матери и зарыдал.

— Успокойся, дитя, — сказала мать немного погодя. — Ты ничего не сможешь сделать. Он умер. Его тень соединилась с товарищами в подземном мире. Титу там хорошо. Он теперь смотрит на нас, и ты должен показать ему, что ты сильный. Поэтому вытри глаза. — Она помолчала, потом продолжила: — Сделай так, чтобы отец гордился тобой. Ты должен чтить его память, даже если ты еще не знаешь…

Она вдруг замолчала и слегка отстранила сына от себя. У него щипало глаза от слез, головная боль не утихала, в висках стучала кровь. Ливия пристально смотрела на него, и он кивнул в ответ на ее слова.

С большим трудом подавив свое горе, он снова оглядел клетку.

— Куда мы едем?

— Нас везут в Страт.

Марк нахмурился. Он никогда не слышал о таком городе.

— Это далеко от дома?

Ливия кивнула.

Марк выглянул наружу через прутья решетки. Повозка громыхала по широкой дороге. С одной стороны возвышались холмы, покрытые густыми зарослями сосны и дуба. С другой стороны простирались оливковые рощи. Сквозь просветы вдали виднелось сверкающее море. Местность была незнакомая.

— Как долго мы были в этой… клетке?

— Три дня. Ты был без сознания, когда нас посадили в лодку, увезли на материк и поместили в эту клетку.

Три дня! Наверное, они уже сейчас находятся намного дальше от дома, чем ему когда-либо приходилось бывать. Эта мысль испугала Марка.

— Послушай, сын, нас везут на рынок рабов, — осторожно заговорила Ливия. — Децим приказал продать нас в рабство, чтобы покрыть долг. Я думаю, Децим пытается увезти нас как можно дальше от Левкадии, потому что боится, что кто-нибудь узнает, как он поступил, чтобы вернуть свои деньги.

Марк с трудом воспринимал ее слова. Мысль о том, что его продадут в рабство, стала для него еще одним ударом. Из всех судеб, какие могли выпасть на долю человека, рабство было наихудшей. Раб не считался человеком, он был просто предметом. Марк посмотрел на мать:

— Они не могут продать нас, мы свободные люди. Мы — римские граждане.

— Могут, если мы неспособны выплатить долг Дециму, — печально ответила она. — В этом отношении он действует по закону, но он знает, что если кому-нибудь станет известно, что он убил одного из ветеранов Помпея и продал в рабство его семью, то его жизнь может стать очень трудной, если Помпей услышит об этом. — Она приподняла голову сына за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Нам нужно быть осторожными, Марк. Термон сказал, что побьет нас, если мы хоть намекнем кому-нибудь о случившемся. Ты понимаешь?

Марк кивнул и спросил:

— Что мы можем сделать?

— Сделать? В данный момент ничего. — Она отвернулась и вновь заговорила дрожащим от отчаяния голосом: — Боги покинули меня. После всего, что случилось, возвратить меня в рабство — это жестоко. Слишком жестоко.

Марку вдруг стало холодно. Что она хочет этим сказать? Возвратить ее в рабство?

— Мама, ты что, была рабыней?

Не поворачивая головы, она ответила:

— Да.

— Когда?

— Когда я была ребенком, Марк.

— Не может быть!

— Когда мне было четыре года, меня продали хозяину в Кампании, это южнее Рима. Больше шестнадцати лет я была рабыней, пока Спартак и его мятежники не пришли и не освободили нас всех.

— Ты присоединилась к Спартаку?

Марк припомнил все истории, которые отец рассказывал ему о большом восстании рабов. И все это время мать хранила молчание! Он кашлянул:

— Отец знал?

Она повернулась к нему, горько улыбнулась.

— Конечно, Тит знал. Он был там, в последнем сражении. Он нашел меня в лагере рабов, когда легионеры грабили его. Он заявил, что я — его военный трофей, — сказала она с горечью. Потом сглотнула и продолжила спокойнее: — Вот как мы встретились, Марк. Я была его рабыней. Его женщиной. Первые два года, пока он не дал мне свободу при условии, что я стану его женой.

Марк молчал, обдумывая услышанное. Ему и в голову не могло прийти, что его родители встретились подобным образом. Они всегда были рядом с ним, не меняясь, и мысль о том, что у них могла быть совсем разная жизнь, никогда не возникала у него. Правда, отец рассказывал о своей жизни в легионе, но в глазах Марка герой этих рассказов был не молодым Титом, а просто другим человеком. Марк всегда воображал отца таким, каким видел теперь. Он поправил себя: каким был отец, когда был жив. Потом он еще что-то вспомнил и снова взглянул на мать:

— Мятеж рабов был десять лет назад, верно?

— Да.

— И мне десять лет. Если ты вышла замуж за отца через два года, значит я родился рабом.

Она покачала головой:

— Тит объявил тогда, что ты — его сын и поэтому свободный с момента рождения.

— Ясно.

Марк не знал, что и думать. Эта новость и сама по себе была достаточно болезненной для него, а если прибавить все то, что случилось после прихода солдат на ферму… Горький смех матери прервал его мысли. Он озабоченно посмотрел на нее. В темных глазах матери было что-то такое, словно она сходит с ума.

— Мама! Что тут смешного?

— Смешного? Ничего. — Губы ее дрожали. — Просто я родилась свободной во Фракии, а еще ребенком стала рабыней. Спартак освободил меня, потом я опять стала рабыней, пока твой отец не освободил меня. А теперь? Опять рабыня.

Она опустила голову и замолчала. Марк заметил, что она плачет, придвинулся и положил руку ей на плечо.

— Мама! — Он нервно сглотнул. — Я буду заботиться о тебе. Я клянусь. Своей жизнью.

— Ты мальчик. Мой маленький мальчик, — пробормотала она. — Это я должна заботиться о тебе. Но что я могу сделать? Я — рабыня… Я ничего не могу сделать. — Она подняла голову, и он увидел горе в ее глазах. — После всего, что боги сделали со мной, я думала, что они наконец дали мне несколько лет покоя на той ферме. Покоя, где я могла стареть вместе с Титом и растить чудесного сына, который никогда бы не узнал ужасного ига рабства.

— Мы недолго будем рабами, мама. Децим не может так поступить с нами. — Марк решительно нахмурил брови. — Я не позволю ему остаться безнаказанным.

Ливия с жалостью посмотрела ему в глаза, потом обняла его и крепко прижала к груди.

— Марк, ты — это все, что у меня осталось.

Она снова заплакала, и Марк почувствовал, что тоже вот-вот заплачет. Он скрипнул зубами и, взглянув через плечо на остальных людей в клетке, сдержал слезы. Они смотрели на него безразлично, слишком уставшие и отчаявшиеся, чтобы реагировать. Марк молча произнес священную клятву, что он никогда не примет рабства. Никогда.

VI

Прошло еще четыре долгих дня, прежде чем фургон достиг места назначения. И наконец вечером последнего дня они въехали в Страт.

Расположенный на главном торговом пути, проходящем через горные области Греции, город уже давно не вмещался в стены, воздвигнутые в те дни, когда возникали небольшие города-государства, почти постоянно воевавшие друг с другом. Теперь стены города окружали лабиринт узких улиц, где жили и вели свои дела более зажиточные семьи. За стенами простирались ветхие строения бедных.

Во время путешествия Марк и Ливия почти не общались с соседями по клетке, которые знали только несколько слов по-гречески и не понимали латыни. Они говорили на неизвестных варварских языках.

Повозка громыхала по главной дороге в центр города, направляясь на рынок рабов. Марк, который всю жизнь прожил на ферме и знал лишь, что существует рыбацкая деревня в Нидри, чувствовал себя в городе неуютно. Резкие крики уличных торговцев и попрошаек оглушали его, воздух был наполнен вонью мусора и отходов. Мальчик сморщил нос:

— Фу! Неужели все города так воняют?

— Насколько я знаю, — ответила Ливия с тем же выражением брезгливости на лице.

Повозка въехала на большую рыночную площадь в центре Страта и свернула через ворота в узкий двор. Во дворе стояли два дородных охранника, вооруженные дубинками. Когда-то здесь была конюшня, но теперь каждое стойло было загорожено железной решеткой. Марк увидел одетых в лохмотья мужчин, женщин и детей всех возрастов, толпившихся за решетками. Под ногами у них был тонкий слой грязной соломы.

— Тпру! — крикнул возница и резко натянул поводья.

Мулы мгновенно остановились. Большой человек в простой коричневой тунике вразвалку подошел к повозке. Кивком поздоровался с возницей, когда тот с трудом слез со скамьи и разогнул затекшую спину.

— Кто это там? — Человек ткнул большим пальцем на пленников в клетке.

— Рабы, — зевая, ответил возница. — Собственность Децима. Хочет выставить их на следующий аукцион.

Марк схватился за прутья решетки и подтянулся:

— Мы не рабы!

— Заткнись!

Возница метнулся к мальчику и ударил кнутом по пальцам. Марк с криком отпрянул.

— Еще одно слово, и я исполосую тебя.

Возница со смехом повернулся к человеку:

— Мальчишка — прирожденный лгун. Как и все рабы. Не обращай на него и на его мать внимания. Как я и сказал, их надо выставить на аукцион. Ясно?

Аукционист кивнул и указал на единственное свободное стойло:

— Загони их туда. Я внесу их в список на завтра.

— Хорошо.

Аукционист, не торопясь, направился в свою контору, а возница подошел к повозке, расправил кнут. Нащупав ключ, висевший у него на шее, он открыл дверь и, отступив на шаг, распахнул ее.

— Выходите! — И ткнул пальцем в землю, чтобы стало ясно, что он имеет в виду.

Один за другим все спустились на землю. Марк и Ливия вышли последними. Возница показал на стойло и подтолкнул к нему первого из пленников. Все они были голодны, тела их одеревенели от долгого пребывания в ограниченном пространстве, если не считать коротких перерывов во время ежедневной смены грязной соломы. А кормили их два раза в день черствым хлебом и водой. Все медленно направились в стойло. Возница втолкнул Марка внутрь с такой силой, что он налетел на мать. Потом захлопнул дверь, повернул ключ в замке и направился к аукционисту.

В стойле Марк и Ливия сели на солому, прислонившись к грязной оштукатуренной стене. Ливия пустыми глазами уставилась на противоположную стену, а в голове Марка теснились пугающие мысли о грядущем аукционе. Что, если их купит владелец рудника? Мальчик слышал об ужасных условиях, в которых рабы трудятся на рудниках. Это было похоже на живую смерть. Потом он вдруг подумал о худшей из всех возможностей и в ужасе повернулся к матери:

— А что будет, если завтра нас продадут разным хозяевам?

Ливия вздрогнула, словно проснулась от тревожного сна.

— Прости, Марк, что ты сказал?

— Что будет, если на аукционе нас разделят?

Она посмотрела на него и заставила себя улыбнуться:

— Не думаю, что это случится. Аукционисты обычно не разделяют семьи. Это снижает цену.

— А если разделят? — Марку стало очень страшно. — Я не хочу, чтобы нас разделили.

Она сжала его руку:

— Мы будем вместе. Вот увидишь. А теперь постарайся уснуть. Положи голову мне на колени.

Он свернулся калачиком и положил голову на длинную тунику матери. Ливия стала нежно гладить его по темным кудрям. Таким образом она успокаивала его с тех пор, как он помнил себя. Однажды она заметила, что у Марка такие же волосы, как у отца. Марк вспомнил, что тогда он засмеялся, потому что к тому времени на голове у отца осталась лишь редкая поросль жестких волос. И сейчас, когда она гладила его волосы, он стал постепенно расслабляться, и еще некоторое время, как во сне, перед ним возникала ферма с Аристидом и Цербером, словно те были еще живы. Но больше всего он думал об отце, сильном и гордом. Как хотел бы Марк, чтобы сейчас Тит оказался рядом и защитил их! Образ отца, лежавшего мертвым под дождем, возник перед ним, и прошло еще немало времени, прежде чем он забылся тревожным сном.

Ночью его разбудили громкие крики из соседнего стойла. Там была драка. Аукционист и охранники вбежали с факелами и дубинками. Марк слышал, как они били дерущихся, пока те не затихли. Он попытался снова уснуть, но был слишком потрясен этим насилием, и его мысли снова вернулись к ужасной ситуации, в которой они с матерью оказались. Что с ними будет?

Послышался оглушительный лязг — это охранники били дубинками по железным решеткам, и Марк проснулся в испуге.

— Вставайте, рабы! — орали охранники, переходя от стойла к стойлу. — Просыпайтесь, просыпайтесь!

Начали со стойл, ближайших к главным воротам. На пленников надевали ножные оковы и вели на рынок. По оценке Марка, на продажу готовили не меньше ста человек, и пока медленно тянулись утренние часы, на аукцион то и дело выводили небольшие группы людей. И все это время Марка мучила тревожная перспектива быть оторванным от матери.

Наконец охранник пришел в их стойло с дубинкой в одной руке и тяжелой цепью с оковами в другой. Он выпускал их по одному, надевая на ногу каждому оковы и закрепляя их с помощью особого штыря. Это была последняя группа из шести человек.

На рыночной площади собралось множество народу. Сквозь толпу они шли к возвышению, где их ждал аукционист. Чьи-то руки из толпы схватили Марка, и какой-то человек с силой открыл ему рот, чтобы посмотреть на зубы. Охранник оттолкнул любопытного:

— Ты получишь возможность проверить товар, как только купишь его.

Они поднялись по ступеням на возвышение, и их поставили в линию, подальше от края помоста. Потом охранник взял небольшой молоток и выбил штырь из кандалов первого пленного, одного из чернокожих. Охранник выдвинул его вперед, к аукционисту. С утра аукционист уже достаточно поработал, солнце стояло высоко. Пот катил по его жирным щекам, волосы прилипли к скальпу. Глубоко вдохнув, он поднял руки, чтобы привлечь внимание толпы, и крикнул:

— Имею честь предложить шесть рабов от имени Децима, старейшины города Страта, известного во всей провинции. Первые два — нубийцы. Оба молодые, здоровые и сильные. — Он схватил нубийца за руку и поднял вверх. — Посмотрите на эти мускулы. Немного потренировать — и они будут экзотическими домашними рабами. Или, если захотите, можно использовать этих силачей для работы в поле либо в качестве борцов. Может быть, даже гладиаторов. В любом случае это будет хорошим вложением денег. А теперь — с какой суммы начнем?

— Двести сестерциев! — послышался голос.

— Двести? — Аукционист повернулся на голос. — А, это ты там, господин? Хорошо. Итак, двести!

— Двести пятьдесят! — выкрикнул другой голос.

— Триста! — раздалось с другой стороны.

Цены росли с молниеносной быстротой. Аукционист едва успевал их фиксировать. Наконец предложения иссякли. Последнее предложение было тысяча двести сестерциев.

— Тысяча двести… Это окончательная цена? Тысяча двести? Уважаемые дамы и господа, такие образцы редко попадают на рынок. Может быть, тот, кто чувствует выгодную сделку, предложит больше? — Он с надеждой огляделся вокруг, но ответа не последовало. Аукционист подождал немного и хлопнул в ладоши: — Продано!

Нубийца провели с помоста в небольшое помещение, где писарь записал на восковой табличке все детали продажи и получил деньги от покупателя. Второй нубиец ушел за такую же цену. Еще двух мальчиков за гораздо меньшую цену купил худощавый мужчина с тщательно умащенными волосами и накрашенными глазами. Аукционист вытер лоб куском материи и показал на Марка и его мать:

— Последний лот на этой утренней продаже, досточтимые дамы и господа. Мать и сын. Женщине еще нет и тридцати. Она может готовить, вязать и еще несколько лет может рожать. Мальчику десять лет. Он здоров. Умеет читать, писать и считать. Немного подучить — и его можно использовать в торговле.

Марк опустил голову. Ему было стыдно слышать, как о нем и о его матери говорят словно о животных.

— Я уверен, вы согласитесь, что вместе они составят очень выгодную сделку, — продолжал аукционист. — Конечно, любой опытный покупатель сможет продать мальчика, когда он подрастет. И если женщина окажется плодовитой, кто знает, какую выгоду она может принести?

— Нет! — громко крикнул Марк. — Ты не можешь продать нас! Нас похитили!

Аукционист кивнул охраннику, и тот сильно ударил Марка по лицу, сбив его с ног. Толпа захохотала. Охранник схватил Марка за волосы и поднял на ноги, шипя ему в ухо:

— Еще одно слово — и я сделаю очень больно не тебе, а твоей матери. Понял?

Марк кивнул, стараясь не заплакать от боли. Охранник еще некоторое время подержал его за волосы, потом отпустил.

— Мальчик нуждается в твердой руке, как видите, — пояснил аукционист, выдавив усмешку. — Итак, кто первый предложит цену?

Последовала пауза, и наконец поднял руку крупный мужчина со злым лицом. Но прежде чем он заговорил, позади толпы раздался крик:

— Остановитесь! Они не продаются!

Аукционист и толпа повернулись на голос. Марк тоже попытался рассмотреть, кто это кричит. Мелькнула слабая надежда. Вот, наверное, тот момент, о котором он молился. Наверное, они спасены…

Человек пробирался сквозь толпу. Когда он приблизился к помосту, у Марка упало сердце.

Термон.

Он поднялся на помост. Аукционист, положив руки на толстые бедра, строго посмотрел на него.

— Что все это значит? Ты хочешь сказать, что они не продаются?

— Я говорю от имени Децима. Я — его управляющий, — надменно ответил Термон. — Мой хозяин говорит, что эти двое не будут проданы.

— Не будут проданы? — удивился аукционист. — Почему?

— Я не обязан объяснять тебе почему. Такова воля моего хозяина. Понял?

Аукционист кивнул:

— Как хочешь. — Он повернулся к охраннику: — Уведи их обратно в стойло.

Толпа глухо переговаривалась, удивленная таким поворотом событий. Термон подошел к Марку и Ливии.

— Децим передумал. — Он холодно улыбнулся, и у Марка волосы зашевелились на затылке, когда Термон добавил: — Он придумал для вас кое-что другое.

VII

Вскоре после того, как их вернули в стойло, во двор пришел человек. Он был худой и высокий, а узкое лицо делало его еще выше. За исключением бахромы седых волос, он был совершенно лысый, его скальп блестел, словно отполированный. Марк заметил, что он прихрамывает и старается скрыть этот недостаток медленной походкой. На нем были шелковая туника, светлая кожаная обувь и по золотому браслету на каждом запястье. Подойдя к решетке стойла, человек слегка улыбнулся:

— Очаровательная жена центуриона Тита и его сын, если я не ошибаюсь. Думаю, вы догадываетесь, кто я.

Ливия взглянула на пришедшего, и на ее лице не отразилось никаких чувств. Он пожал плечами и чуть наклонил голову набок:

— О, я разочарован. Я надеялся, что жена одного из лучших центурионов генерала Помпея будет вежливее. Но ничего. Итак, я — Децим. Старейшина Страта и сборщик налогов в Греции.

Он склонил голову в шутливом приветствии. Несколько секунд он молча смотрел на пленников, потом с насмешкой продолжил:

— Теперь ваше положение не такое высокое и влиятельное, не правда ли? Ни ваше, ни этого дурака Тита. Вечно высокомерный, он считал, что может игнорировать свой долг и прогонять моих людей. Это продолжалось долго, но теперь я ему отплатил его собственной монетой.

Он вдруг притворился удивленным и щелкнул пальцами:

— О! Мне кажется, ты не знаешь, что твой муж и я были старыми друзьями. Ну, может быть, не друзьями, но определенно товарищами.

Марк посмотрел на мать, но она продолжала молчать.

— Мы служили в славном шестнадцатом легионе в Испании под командованием Помпея. Мы были помощниками центуриона. Ты знаешь, что это значит? Мы были теми, кто ждет шанса стать центурионом. И шанс появился. Один из центурионов был убит в сражении. Старина Тит и я ждали, кого из нас выберут. Это должен был быть я. Как солдат, я был лучше его. Все знали это. Но за день до того, как генерал должен был сделать свой выбор, мы с Титом решили немного выпить. Потом добавили еще и еще. И наконец он предложил немного пофехтовать, чтобы доказать, кто лучше владеет мечом. Просто ради смеха, ты понимаешь. Только уже не было смешно! Тит даже не опьянел, он притворился пьяным. Мы делали выпады, парировали удары — и вдруг он притворился, что поскользнулся, шагнул вперед, и его меч пронзил мое бедро.

Децим подошел ближе к решетке. Казалось, он забыл о Ливии и теперь в упор смотрел на Марка.

— Несчастный случай, понимаешь? Поэтому я не донес на него. — Децим горько усмехнулся. — Рана была достаточно серьезная, и меня отчислили из легиона, а Тит стал центурионом. Конечно, он всегда утверждал, что это был несчастный случай. Подожди, я покажу тебе.

Децим поднял угол туники и обнажил правое бедро. Марк затаил дыхание, увидев толстый, белый, узловатый шрам от колена до бедра.

— Ничего себе шрам, да, мой мальчик? — Децим опустил тунику. — Думаю, твой отец сделал мне своего рода одолжение. Если бы я оставался в армии, я бы закончил свои дни на захудалой маленькой ферме на берегу уединенного острова, как он. А так вышло, что я сколотил состояние, поставляя зерно в легионы. Я дал взятку нужным людям и получил контракт на сбор налогов в этой провинции. Можешь представить мое удивление, а потом даже радость, когда Тит обратился ко мне с просьбой одолжить ему денег! Наверное, он считал, что время лечит. Но это не мой случай. Я дал ему некоторую сумму на льготных условиях, чтобы поощрить его занимать у меня еще. И вскоре он был по уши в долгу, а я имел законное право отомстить ему. — Децим вскинул руки. — Конец истории ты знаешь.

Ливия кашлянула и твердо сказала:

— Ты имел законное право получить долг, но не убивать Тита и обращать в рабство его семью.

— В самом деле? Но я просто послал людей получить то, что он был должен мне. Не моя вина, что твой муж отчаянно сопротивлялся и, к несчастью, умер из-за этого. Любой суд в этом городе согласится со мной.

— Интересно, согласится ли с тобой генерал Помпей, когда узнает обо всем этом?

— Генерал Помпей никогда ничего не узнает. Я не дурак, Ливия. Если до Помпея дойдет, что одного из его ветеранов постигла такая судьба, то, конечно, его гнев обрушится на человека, виновного в этом. Вот почему вас сняли с торгов. — Децим улыбнулся. — Это было небольшое представление мне на радость, чтобы выжать еще каплю мщения из ситуации. Я никогда не позволил бы, чтобы вас купил кто-то, кто мог услышать вашу историю и поверить, что с вами поступили несправедливо.

— А как же тогда ты поступишь с нами? — тут же спросил Марк.

Децим посмотрел сквозь прутья решетки:

— Я мог бы приказать убить вас, молодой человек. Без всякого шума задушить и сбросить ваши тела с утеса в море. Я мог бы это сделать.

Он помолчал, чтобы дать им осознать сказанное. Марк сжался от ужаса.

— Но поскольку я живу, не забывая о том, что сделал со мной твой отец, ты будешь жить, помня, как заставили тебя заплатить за то, что сделал отец. — Децим потер свой острый подбородок. — На Пелопоннесе, в небольшой долине, окруженной горами, у меня есть ферма. Летом там очень жарко, а зимой лютые морозы. Я стараюсь проводить на этой ферме как можно меньше времени. Но тамошняя земля подходит для ячменя, и рабы там много трудятся, чтобы увеличить мое состояние. Туда я и пошлю вас, чтобы вы целыми днями работали на моих полях под ударами кнута, как рабы. Там вы и умрете, забытые и никому не нужные. Генерал Помпей никогда не узнает о вашей судьбе и о судьбе Тита.

Он сделал глубокий вдох и слабо улыбнулся:

— Хорошая месть, не так ли?

Сначала Марк почувствовал ужас, но потом его охватил гнев и желание схватить сборщика налогов за горло. Взвизгнув, как животное, он протянул руку через прутья и схватил его за тунику.

— Марк! — крикнула Ливия. — Это нам не поможет!

Она оттащила его от решетки и крепко схватила за руки. Децим захихикал:

— Ну и темперамент! К тому же он еще и смел. Нет сомнения, что он сын солдата.

Ливия сверкнула глазами:

— Он… мой сын!

Децим был озадачен ее реакцией, но прежде, чем он что-то сказал, Ливия обратилась к нему умоляющим тоном:

— Что бы ни случилось между тобой и Титом много лет назад, теперь он мертв, и ты отомстил. Нет нужды отыгрываться на мне и мальчике.

— Ах, если бы это было возможно! Взгляни на это с моей точки зрения, моя дорогая. Если я сейчас отпущу вас обоих, притом что Тит мертв, мальчик рано или поздно найдет способ отомстить за отца. Разве не так?

Он улыбнулся Марку, и тот медленно кивнул:

— Когда-нибудь я найду тебя и убью.

Ливия сникла.

— Децим! Ему всего десять лет. Он не знает, что говорит. Будь с ним милосерден, и он будет помнить о милосердии.

— Если я буду милосерден с ним, я просто подпишу себе смертный приговор. Он должен исчезнуть, как его отец, и ты тоже.

Ливия лихорадочно думала, что сказать.

— Отпусти его. Возьми меня на свою ферму. Пока я буду твоей заложницей, он ничего с тобой не сделает. Ведь правда, Марк?

Марк посмотрел ей в глаза и понял, что она просит его согласиться. Однако он ни на секунду не усомнился в том, что должен исполнить свой долг, чтобы в память об отце восторжествовала справедливость. Конечно, он до ужаса боялся той судьбы, которую Децим приготовил для них. Но в груди его бушевала холодная ярость сильнее, чем страх, сильнее, чем горе или жалость к матери. Он покачал головой:

— Прости, мама. Но этот человек прав. Пока я живу, я буду помнить только о мести ему за то, что он сделал.

— Поняла? — Децим поднял руки, показывая, что здесь он бессилен. — Что делать? Извини, но такова жизнь. Вы оба поедете на ферму и будете там работать, пока не умрете. Прощайте.

Он с мрачным видом кивнул им и, прежде чем уйти, посмотрел в глаза Марка, полные ненависти.

— Ты вырос бы прекрасным человеком, Марк. Жаль, что так все кончится. Я уважаю тебя и был бы горд иметь такого сына. Так жаль…

Затем он так же медленно ушел, слегка прихрамывая. Ливия смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду, потом повернулась к сыну.

— Какой же ты дурачок! — Она схватила его за руку и сжала так сильно, что Марк поморщился. — Ты хочешь, чтобы тебя убили? Ты такой же, как твой отец со своими принципами и без здравого смысла. Я говорила ему, что он никогда не победит. Я говорила ему…

Она вдруг замолчала и стиснула зубы.

— Мама, мне больно, — сказал Марк, глядя на свою руку.

Она отпустила его и закрыла лицо руками:

— Прости, дорогой, прости.

И заплакала.

— Мама, не плачь, — стал уговаривать Марк, чувствуя, что сердце его рвется на куски. Он нежно дотронулся до ее щеки. — Я люблю тебя. Прости.

Она опустила руки и поцеловала его в лоб:

— О, Марк, мой маленький мальчик. Что с нами будет?

С первыми лучами солнца пришел возница, чтобы забрать их. В руке у него на всякий случай была дубинка, и он смотрел на них с опаской, когда они снова поднимались в клетку. Закрыв дверцу на замок, возница забрался на свою скамью, поднял кнут и щелкнул им над головами мулов. Повозка тронулась с места и, покачиваясь, выехала со двора аукциона. Марк вздрогнул, когда повозка проезжала мимо помоста, на котором он стоял накануне. На мгновение он пережил тот же ужас, что и при мысли, что его разделят с матерью. Рыночная площадь опустела, осталось только несколько попрошаек, спящих под арками портика.

Они выехали из городских ворот и поехали по широкой улице, вдоль которой выстроились небольшие дома. Ливия легонько толкнула сына.

— Мы должны бежать, — прошептала она, бросив взгляд на возницу. — Надо найти способ выбраться отсюда.

— Как?

— Есть слабое место, — усмехнулась Ливия.

Она кивнула в сторону возницы. Марк посмотрел на широкие плечи человека, который сидел на скамье, чуть согнувшись, держал поводья и время от времени цокал языком, подгоняя мулов.

— Он? — Марк удивленно поднял брови. — Он слишком большой. Нам не справиться. У нас сил не хватит.

— Есть способ, Марк, но ты должен делать то, что я тебе скажу.

VIII

Вскоре повозка покинула окружающие город трущобы и выехала на открытую местность. Страт стоял на берегу реки, впадающей в Ионическое море. По берегам лениво текущего потока до самых склонов поросших лесом невысоких гор простирались поля пшеницы. Повозка с трудом стала взбираться вверх по узкой дороге, проложенной по склону холма. Высокие сосны, растущие по обе стороны от дороги, давали приятную тень, теплый воздух был наполнен запахом хвои. Склон был густо усеян мягкой коричневой хвоей, тут и там рос папоротник и попадались валуны. Никого не было видно, и до сих пор им никто не встретился. Но Марк и Ливия были настороже.

— Это место подходит, — пробормотала Ливия. — Марк, я притворюсь, что мне плохо. Я постараюсь быть убедительной, но ты должен сыграть свою роль. Тебе придется убедить его, будто ты испугался, что я умираю. Сумеешь?

— Попробую, — кивнул Марк.

— Будем надеяться, что у тебя получится. — Она улыбнулась, чтобы ободрить его. — Он остановит повозку и придет посмотреть. Ты должен уговорить его открыть клетку. Я видела в Страте, как он это делает. Не думаю, что у него хорошее зрение. Он близко наклонялся, чтобы лучше видеть, когда вставлял ключ в замок. Вот в этот момент мы и должны ударить. Когда я скажу «давай!», мы толкнем дверцу прямо ему в лицо как можно сильнее. Если мы застанем его врасплох, то сможем выйти из клетки, прежде чем он очнется.

— А потом что, мама?

— Потом мы убежим и бежать будем очень быстро.

— Нет, я хотел сказать, куда мы пойдем?

Она нахмурилась:

— Мы подумаем об этом позже. Наверное, лучше всего найти генерала Помпея. Если кто-то и поймет, что справедливость на нашей стороне, и накажет Децима, то это Помпей. Он очень влиятельный, и, кроме того, он должен Титу.

— Как должен?

— Тит спас жизнь генералу в последнем сражении со Спартаком. Помпей должен заплатить свой долг. — Ливия отодвинулась от стенки клетки и опустилась на грязную солому, устилавшую пол. — Готов?

Марк неуверенно кивнул. Сердце у него забилось часто-часто. Ливия собрала во рту слюну и начала выпускать ее изо рта в виде пены. Она свернулась клубком, схватившись за живот, подмигнула Марку, закатила глаза и стала биться в конвульсиях, издавая низкий, животный стон. Эффект был поразительный. Хоть Марк и знал, что она притворяется, он невольно забеспокоился и схватил ее за плечи.

— Мама?.. Мама? — И пронзительно закричал: — Мама!

Возница обернулся:

— Закрой рот, ты.

— Мама заболела! — крикнул Марк. — Она правда больна. Ты должен помочь ей.

Ливия стала сильно трястись и кататься из стороны в сторону, издавая громкие стоны. Возница недовольно вздохнул и потянул поводья:

— Тпру! Тпру, говорят вам!

Мулы остановились и терпеливо застыли на месте. Возница опустил поводья и обернулся:

— Что с ней?

— Она заболела. — Марк нервно сглотнул и изобразил на лице испуг. — Наверное, она умирает. Пожалуйста, помоги ей!

— Умирает? — Возница искоса взглянул на нее. — Вовсе она не умирает. Пусть потерпит, пока мы не остановимся на ночь.

— Это очень долго, — с отчаянием возразил Марк. — Помощь нужна ей сейчас.

— Помощь? А что я могу сделать? Я всего лишь возница.

Марк поспешно заявил:

— Если она умрет, ты будешь отвечать перед Децимом. Я скажу ему, что ты просто сидел и смотрел, как она умирает.

Возница сердито зыркнул на него, потом нехотя спустился со скамьи и пошел к клетке. Солома чуть слышно зашуршала — это Ливия уперлась сандалиями в железные прутья дверцы. Возница остановился сзади повозки:

— Так что с ней?

— Я не знаю, — взволнованно ответил Марк. — Ей нужна тень и вода.

— Хм… — с сомнением почесал в затылке возница.

Ливия стала имитировать позывы к рвоте.

— Перестань! — проворчал возница. — Если тебя вырвет на такой жаре, мы всю дорогу будем нюхать эту вонь.

— Тогда выпусти ее, — сердито сказал Марк, — прежде чем ее вырвет.

Возница подумал:

— Ну ладно. Но только ее. Ты останешься в клетке, и я выпущу ее.

Марк кивнул. Возница нащупал ремешок на шее и вынул ключ. Потом прищурился и наклонился вперед, чтобы вставить ключ в замок. Марк напрягся, сердце его бешено заколотилось. Но он делал вид, что очень беспокоится за мать, и обеими руками держал ее за руку. Послышался металлический лязг, ключ повернулся, с громким стуком откинулся засов.

— Давай! — громко крикнула Ливия.

Она выбросила вперед ноги, и Марк всем телом бросился на дверцу клетки. Железные прутья дверцы со всего маху ударили возницу в лицо. Он вскрикнул от боли и удивления и упал на дорогу. Марк спрыгнул на землю, стараясь не упасть на возницу. Тот сидел на дороге с разбитым носом, из которого текла кровь. Ливия выпрыгнула на землю рядом с Марком и схватила его за руку:

— Бежим!

Они бросились наутек. Возница с усилием поднялся на ноги и завопил:

— Стойте!

Это было очень глупо с его стороны и дало им возможность сделать несколько лишних шагов до того, как он погнался за ними, спотыкаясь в своих тяжелых сандалиях на изрытой колеями дороге. Ливия свернула в сторону, и они побежали, скользя по хвое, устилающей склон.

— Стойте! — кричал возница им вслед. — Сейчас же остановитесь, иначе поймаю и забью вас до полусмерти!

Марк оглянулся — возница был примерно в тридцати футах от них. Мальчик протянул руку матери, немного отставшей от него:

— Скорее!

Она морщилась, стараясь поспевать за ним. Склон, по которому они бежали, был освещен лучами солнца, пробивавшимися сквозь ветки сосен. Контраст между светлыми и темными участками земли затруднял ориентацию.

Тут-то все и случилось.

Ливия внезапно вскрикнула и упала вперед, споткнувшись о камень, скрытый под мягкой хвоей. Она рухнула на землю с такой силой, что у нее выбило воздух из легких. Марк опустился на колени возле нее.

— Моя лодыжка, — прошептала она сквозь зубы. — Ох, моя лодыжка.

Марк увидел, что нога разодрана и из нее течет кровь. Ливия крепко сжала его руку и попыталась встать, но вскрикнула и опять упала. Стараясь скрыть боль, она в упор посмотрела на сына:

— Беги, Марк, беги!

Он отчаянно замотал головой:

— Нет! Я не могу оставить тебя.

Она отпустила его руку и оттолкнула сына:

— Беги!

Возница тем временем быстро приближался к ним с торжествующим видом.

— Я не могу оставить тебя. Не могу, — повторил Марк.

— А я говорю, беги! — крикнула она. — Спасайся. Найди Помпея. Иди!

Она снова оттолкнула его, с трудом поднялась на колени и повернулась к подбегающему вознице. Марк отступил на несколько шагов, потом повернулся и помчался прочь. Сердце его билось от страха за мать, но он знал, что она права. Если он останется, их обоих схватят. Если он убежит, то сумеет найти какой-нибудь способ спасти ее. Он обернулся в последний раз и увидел, как его мать бросилась под ноги вознице. Она обхватила руками его колени и крикнула:

— Беги, Марк!

Голос ее прервался, когда возница сердито оттолкнул ее в сторону. Марк несся вниз по склону, направляясь к месту, где сосны росли гуще и вознице будет трудно догнать его. Мать снова отчаянно закричала, голос ее постепенно удалялся, заглушаемый лесом:

— Беги!

— Стой, подлец! — орал возница.

Марк бежал сквозь заросли, отбрасывая от себя тонкие ветки и не обращая внимания на царапины на руках. Крики сзади постепенно затихали, и теперь слышны были только шарканье ног по хвое, шуршание веток и рыдания, вырывавшиеся из груди мальчика, который все дальше и дальше убегал от матери.

IX

Глотая слезы, Марк пробежал уже милю или больше. Сердце у него бешено колотилось, по лицу катился пот — утреннее солнце жгло немилосердно. Он был весь в кровоточащих царапинах, мышцы болели от напряжения. Но эта боль была ничто по сравнению с мукой, терзающей его сердце. Марк остановился, наклонился вперед и уперся руками в колени, переводя дыхание. Он прислушался, стараясь уловить звуки преследования, но кругом было тихо, разве что резко кричали вороны, кружащие над деревьями, да стучала кровь в висках.

Восстановив дыхание, Марк попытался обдумать положение, но никак не мог сосредоточиться. Перед глазами все время стояла его несчастная мать, оставшаяся на милость возницы. Ее крик «Беги!» до сих пор звучал у него в ушах. Марк выпрямился и посмотрел назад, туда, где была дорога. Он чувствовал себя трусом. То, что он остался один, напугало его даже больше, чем наказание, которым грозил возница. Глубоко вдохнув, Марк решил, что ему надо делать. Он повернулся кругом, обшаривая взглядом землю, пока не нашел то, что ему нужно. Невдалеке лежало упавшее дерево. Марк побежал к нему и отломил самый большой сук, какой сумел обхватить рукой. Торопливо оборвав маленькие ветки, Марк схватил самодельную дубинку за конец и стал размахивать ею над головой, потом с силой ударил по стволу. Удар больно отдался в руку, но дубинка не сломалась.

— Подойдет, — пробормотал он и начал карабкаться вверх по склону, в том направлении, откуда бежал.

Он знал, что шансов против дородного возницы у него мало, если только не получится захватить его врасплох. Если Марку это удастся, он огреет его дубинкой так, чтобы тот потерял сознание, а то и убьет его. Тогда он сможет спасти мать и поехать на повозке в поисках помощи. Дальше этого его мысли не пошли. Неужели он действительно сможет убить возницу, если придется?

— Да, — ответил он себе, — я сделаю это, если будет нужно.

Выйдя из зарослей, в которых прятался от возницы, Марк пригнулся и, стараясь не шуметь, осторожно ступил на мягкий ковер хвои. Глаза и уши были настороже, чтобы уловить любые признаки жизни впереди. Вокруг не было никакого движения, кроме игры света и тени на земле. Марк подошел к месту, где оставил мать, и опустился на колени. На хвое остались ее следы, на камне была кровь. При виде крови его охватило беспокойство. Мальчик сжал в руке дубинку и стал подниматься по склону в сторону дороги. Подойдя ближе к изрытой колеями дороге, Марк остановился и осторожно осмотрелся. Кругом было пусто.

Повозки нигде не было.

Он вышел на дорогу и постоял какое-то время, глядя в том направлении, куда ехала повозка. Он не знал, что делать. Никаких идей. Его первой мыслью было бежать за повозкой, напасть на возницу и спасти мать. Но паника и страх, охватившие его ранее, начали отступать, и он смог рассуждать более здраво. Да, можно попробовать осуществить этот план, но возница, наученный горьким опытом, наверняка будет настороже. Если он поймает Марка, то все будет напрасно. Они с матерью будут приговорены к жалкому существованию на ферме Децима, будут работать там до самой смерти вместе с другими рабами. А возница еще и побьет его, прежде чем бросить обратно в клетку.

Мать была права. Он должен найти помощь. Найти кого-нибудь, кто выслушает его, поступит с ним и с матерью справедливо и накажет Децима. Искра гнева вспыхнула в его груди при мысли о человеке, который лишил его счастливой жизни и украл у него родителей. Простого наказания будет недостаточно для Децима. Он должен заплатить своей жизнью.

С тяжелым сердцем Марк повернулся и пошел обратно к Страту. Нет, не для того, чтобы вернуться в город. Если его узнают, то поймают и бросят обратно в стойло аукциониста, где он будет сидеть, пока до Децима не дойдет сообщение, что сбежавший раб пойман. Марк решил двинуться к реке и идти вдоль берега до самого моря, где должен быть порт. Ему нужно попасть на какой-нибудь корабль, который направляется в Италию, а там он найдет генерала Помпея и все ему расскажет. Но, обдумывая этот план, Марк понимал, что впереди его ждет трудный и опасный путь.

Он положил дубинку на плечо и прибавил шагу. Солнце было в зените, жара обжигала, над дорогой стояло марево, и казалось, что дорога шевелится. Когда сосны остались позади, Марк увидел внизу, в долине, Страт и широкую серебристую ленту реки, которая извивалась змеей через долину и исчезала вдалеке. Он сошел с дороги и направился к реке, осторожно обходя оливковые рощи и виноградники. Иногда он видел людей, но старался не попадаться им на глаза. Марк не был уверен, стоит ли рисковать и просить помощи у тех, кто жил так близко к Страту. Если они слышали о Дециме, то могли надеяться на вознаграждение за поимку беглого раба.

К тому времени, как Марк дошел до реки, у него совсем пересохло в горле. Он нашел спокойное место, где вдоль берега рос тростник, и присел, чтобы напиться, черпая холодную воду руками. Освежившись, он снял ботинки и вошел в воду. Потом скинул тунику и выстирал ее, смывая грязь, накопившуюся за несколько дней его пребывания в клетке. Чистую тунику он разложил на берегу, чтобы она высохла на солнце, а сам устроился рядом, в тени низкорослого куста. После купания в реке напряжение предыдущих дней ослабло, и Марк заснул глубоким сном.

Когда он проснулся, была уже ночь. В темноте слышался стрекот цикад. Воздух был холодный, и Марк потянулся к тунике. Она уже высохла, и, надев ее, он сразу почувствовал себя лучше. Зашнуровывая ботинки, он посмотрел вверх. В небе висел месяц, заливая окрестности нежным серебристым светом. Марк был голоден, ведь он не ел со вчерашнего вечера. Он наклонился к реке, зачерпнул в ладони воды и напился, а потом отправился дальше, стараясь держаться как можно ближе к реке. Сначала ему было не по себе, каждый шорох в траве или треск сучка заставляли его приседать и таиться. Сердце его было неспокойно, он прислушивался к любому знаку, показывающему, что за ним гонятся. Только убедившись, что шум был вызван животным, он продолжал свой путь.

Дважды ночью Марк подходил к небольшим деревням на берегу реки. Он осторожно обходил небольшие дома и лачуги, но в темноте не горела ни одна масляная лампа, и никого не было видно, за исключением собаки во второй деревне, которая нехотя полаяла немного и замолчала. Когда над горизонтом показалась первая полоска света, Марк подошел к третьей деревне. В желудке у него уже давно было пусто до боли, и он решил рискнуть и поискать какую-нибудь пищу. Он не знал, как люди в деревне отреагируют, увидев на пороге мальчика-римлянина, так что еду ему придется украсть. При этой мысли Марку стало не по себе. Отец всегда говорил ему, что воровство бесчестно и что человека, который крадет у своих товарищей, следует строго наказать. Но сейчас Марк был очень голоден, он так хотел есть, что боялся сойти с ума от боли в желудке. Год назад, во время болезни, его рвало после еды, и он не ел несколько дней, так что он знал, что если не поест, то будет бредить, терять сознание и ослабеет. Делать нечего. Он должен поесть, каким бы способом ни пришлось доставать еду.

Марк осторожно приблизился к большому дому на краю деревни. У входа горела жаровня. При ее свете Марк увидел человека, свернувшегося калачиком на земле. Он постоял немного, чтобы убедиться, что человек спит, и подошел ближе. По обе стороны от дома были две низкие пристройки, в ночном воздухе распространялся едкий запах коз. Марк догадался, что это сараи, где держат скот и разные пищевые продукты. Он подошел к ближайшему сараю и прижался к стене.

Какое-то время он стоял неподвижно, прислушиваясь, но все было тихо, только коза пошевелилась на соломенной подстилке — и опять тишина. Марк ощупью прошел вдоль стены и оказался у двери. Он медленно поднял засов, поморщившись, когда тот заскрежетал. Дверь на тяжелых деревянных петлях заскрипела, когда он приоткрыл ее ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь. Тонкий луч лунного света упал на пол, и стала видна другая дверь в дальней стене. Рядом с ней стояли шкафы с закупоренными горшками. Марк сделал несколько шагов вперед, подошел к каким-то полкам и попытался на ощупь определить, что там находится. Это оказались разные овощи и мешки с зерном. Потом он нашел несколько твердых предметов размером с небольшие камни. Он нажал на один сильнее, и палец вдавился. Марк поднял один такой предмет. Он оказался легким, а когда мальчик поднес его к носу, то невольно улыбнулся. Хлеб. Он быстро взял еще несколько штук и продолжил поиски. На другой полке хранился сыр, Марк взял самый большой кусок и направился к пустому бурдюку рядом с полками. Он наполнит его речной водой, решил он, направляясь к двери, счастливый, что раздобыл еду.

Но, торопясь поскорее уйти, он споткнулся обо что-то тяжелое. Раздался резкий звук, и тяжелый кувшин с грохотом упал на плитняк. По полу разлилась какая-то жидкость, воздух наполнился ароматом оливкового масла. От страха у Марка перехватило горло. Он был уверен, что этот звук всех разбудит. Он побежал к двери, но от разлитого масла пол сделался скользким, и мальчик вынужден был двигаться медленно. Со стороны дома донесся крик, и, выйдя из сарая на лунный свет, Марк увидел, что человек, спавший возле жаровни, поднялся на ноги и стал бить тревогу. Опасаясь, что его заметят, Марк спрятался за поленницей дров у сарая. Дверь дома распахнулась, и оттуда выскочили еще двое.

— Что происходит? — спросил один из них у первого.

— Я слышал, что-то разбилось в одной из кладовых.

— Животное?

— Скоро узнаем. Пошли!

Первый человек опустил факел в жаровню, и пламя быстро охватило материю, пропитанную маслом. Трое направились к сараю при свете оранжевого пламени факела. Марк понял, что еще миг — и его увидят. Нагруженный украденной едой, он не сможет убежать от них. Но он очень хотел есть и понимал, что, не поев, не сможет продолжать путь. Он в отчаянии огляделся, и его глаза остановились на масляном пятне, мерцающем у входа в сарай. Поднявшись из-за поленницы, он метнулся к двери.

— Вот он! — ткнул рукой человек с факелом. — Это мальчишка!

— Воришка! Надо поймать его!

Они побежали за ним. Марк оглянулся и снова нырнул в сарай.

— Ха! Теперь он попался! — радостно крикнул один. — Он у нас в руках.

Марк осторожно прошел по разлитому маслу к двери на дальней стороне сарая. Она была закрыта на простой засов, но он никак не хотел выходить из скобы и недовольно скрипел, когда Марк силился поднять его. Человек с факелом подбежал к порогу, и в помещении стало светло. Стараясь не поддаваться панике, Марк снова принялся за засов. Сердце его забилось от ужаса при мысли, что его поймают. Но вдруг засов откинулся, и дверь распахнулась.

— Стой! — крикнул человек с порога.

— Попробуй догони! — прошептал Марк и убежал в ночь.

Он слышал, как у него за спиной люди ворвались в сарай, потом раздался тревожный крик, затем глухой стук и еще один, когда они падали, поскользнувшись на масле.

— Следи за факелом, дурак! — заорал кто-то.

Марк помчался прочь от деревни, под защиту ближайшей оливковой рощи. Даже услышав позади себя панические крики, он не осмелился оглянуться. Только добежав до деревьев, он остановился и посмотрел через плечо. Дверь сарая была освещена изнутри ярким оранжево-красным светом. Кто-то вышел оттуда, хромая, его силуэт был хорошо виден на фоне этого света. Наверное, человек с факелом случайно поджег что-то в сарае, и пламя стремительно разгоралось. На крики этих троих из дома выбежали еще люди. Марк глубоко вздохнул, глядя на пожар и понимая, что никто за ним теперь не побежит. Он отломил кусок хлеба и стал быстро жевать. Первые языки пламени пробились через крышу сарая, когда несколько человек стали заливать огонь водой из ведер.

Видя все это, Марк почувствовал угрызения совести. Он всего лишь хотел есть, и вот что из этого получилось! После того как пожар будет потушен, хозяева фермы обязательно пошлют людей искать преступника. Нужно как можно дальше уйти от фермы, пока не рассвело. Откусив еще хлеба, Марк поспешил через оливковую рощу. Он шел так быстро, как мог, не смея бежать из страха споткнуться в темноте и вывихнуть ногу. Отойдя на милю от фермы, Марк вернулся к реке и продолжил путь вдоль берега.

При первых лучах солнца он обнаружил, что река течет по узкому ущелью, поэтому ему пришлось подняться по крутой тропинке, идущей вверх по склону. Почти без сил добравшись до вершины холма, Марк остановился как вкопанный. Внизу была узкая полоска прибрежной долины — и большой порт с огромной бухтой. За толстыми каменными стенами виднелся лабиринт одинаковых крыш с красной черепицей, тянувшийся до самого берега. Двадцать или тридцать кораблей стояли у причала, и еще несколько — на якоре.

Глядя на корабли, Марк впервые за все это время воспрянул духом. Некоторые из них обязательно отправятся в Италию, и он найдет способ попасть на один из них. Он отработает за провоз или, если не получится, спрячется на корабле и прыгнет за борт, как только корабль встанет на якорь у берегов Италии. Потом он должен попасть в Рим и найти генерала Помпея. Марк знал, что впереди его ждет долгий путь и он должен пройти его в одиночку и преодолеть все опасности на этом пути. Он будет знать, что делать, и будет сильным, чтобы все преодолеть. На какой-то миг его охватило сомнение: а справится ли он? Но тут он вспомнил про мать и решил, что обязательно спасет ее.

Марк съел половину хлеба и немного сыра и решительно зашагал вниз по склону.

X

— Ты хочешь в мою команду? — улыбнулся капитан «Попутного ветра», глядя на Марка.

Они стояли на палубе корабля в гавани приморского города Диррахия, окруженные моряками, которые смотрели на маленькую фигурку с улыбкой. Марк нервно сглотнул и ответил капитану:

— Да, господин.

— Понимаю. И что ты умеешь делать? Какой у тебя опыт? — спросил капитан, подбоченившись.

— Опыт?

— Опыт в управлении кораблем. Таким, как этот. — Капитан повел рукой вокруг себя.

В этот момент на корабле начали загружать трюм. Грузчики вереницей поднимались по трапу, согнувшись под тюками богатой материи. Члены команды забирали у них тюки и передавали в трюм другим морякам, которые аккуратно их складывали. Над ними возвышалась мачта со свернутым парусом, висящим под небольшим углом. С мачты и паруса во все стороны свисали канаты.

Марк набрал побольше воздуха и постарался врать убедительно:

— Я бывал раньше на кораблях, господин. Уверен, что все вспомню.

Капитан почесал подбородок, подошел к мачте, выдернул один из канатов и кивнул Марку:

— Тогда, мой морячок, скажи, как он называется?

Марк посмотрел на канат, потом проследил его путь до мачты, где канат затерялся среди других канатов и блоков. С упавшим сердцем он взглянул на капитана:

— Я забыл, господин.

— Чушь! Ты не моряк, это ясно. Ты не отличишь нос корабля от кормы.

— Но мне нужно попасть в Рим! — в отчаянии крикнул Марк. — Я мало ем и могу много работать.

— Может быть, но не на моем корабле, — покачал головой капитан. — Мне нечего поручить тебе, парень, пока ты чему-нибудь не научишься. А теперь сойди с корабля, пока я не выпорол тебя.

Марк кивнул, попятился, а потом заторопился вниз по трапу на причал. Было уже за полдень, и камни мостовой сильно нагрелись. Мальчик поспешил в тень одного из складов. Слабый аромат специй не мог заглушить запаха рыбы, пота и нечистот. Несмотря на жару, на причале кипела жизнь. Моряки, грузчики, купцы, уличные торговцы и рыбаки смешались на оживленной улице у самой воды. Марк посмотрел на них, потом обвел взглядом всю эту массу мачт и такелажа, возвышавшуюся над толпой. Кораблей здесь хватало. Единственная проблема — найти способ попасть в Италию. Если нельзя открыто, значит нужно пробраться на корабль незаметно.

Марк провел большую часть утра, переходя от корабля к кораблю, чтобы отыскать те, которые пойдут по Адриатическому морю, и спросить, нельзя ли ему поплыть с ними, заплатив за это работой на корабле. Но десятилетний мальчик был никому не нужен. Некоторые грубо отказывали ему, другие были подозрительными, а один капитан спросил его прямо, не беглый ли он раб. Марк сказал «нет», извинился и сразу покинул корабль. Он решил быть осторожнее. Децим наверняка пообещает вознаграждение за поимку сбежавшего раба, да и фермеры будут стараться найти вора, из-за которого сгорела их кладовая.

У него осталось полхлеба и немного сыра. Он вынул их из-за пазухи и стал жевать без особого энтузиазма. Когда его припасы закончатся, ему придется туго, и если он не найдет способа заработать деньги или присоединиться к корабельной команде, значит снова придется красть. Такая перспектива вовсе не радовала. Уже не в первый раз он проклял Децима — причину всех его страданий. Закончив есть, Марк наполнил бурдюк водой из общественного фонтана и устроился на пороге заколоченного магазина, чтобы собраться с силами и переварить съеденное.

Полуденная жара стала невыносимой, и причал почти опустел. Люди уходили отдохнуть на часок-другой. Бригады грузчиков спрятались в тени на складах, где одни принялись играть в кости, а другие ели или спали. На кораблях команды тоже отдыхали, растянувшись на палубах везде, где могли найти тень. Вскоре все кругом затихло, и только несколько человек продолжали заниматься своим делом на причале. Марк понял, что для него это лучший шанс попасть на корабль, пока команды спят. Он стряхнул крошки с туники и поднялся. Напротив него оказалась опустевшая палуба «Попутного ветра», и Марк медленно пошел по причалу, уголком глаза глядя на корабль. Он узнал, что корабль направляется в Брундизий, торговый порт напротив побережья Греции. Идеальный вариант для Марка.

Медленно проходя мимо, он отметил, что большая часть команды лежит под тентом, натянутым над кормой. Лишь один человек оставался на носу корабля. Прижав бурдюк с вином к груди, он громко храпел. Грузовой люк рядом с трапом был открыт. Оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что никто из команды не видит его, Марк вернулся к трапу и уверенно поднялся по нему словно член команды, возвращающийся на борт (на тот случай, если кто-нибудь на причале обратит на него внимание). Взойдя на корабль, он тут же опустился вниз и припал к палубе. Помедлил, оглядываясь по сторонам. Пьяный все еще спал и храпел так громко, что казалось, доски палубы вибрируют под ногами. На корме под тентом никто не шевельнулся.

— Пока все хорошо, — прошептал Марк.

Высокий деревянный порог люка находился на расстоянии менее шести футов от него. Марк осторожно пополз туда на четвереньках, обжигаясь о горячие доски палубы. Достигнув люка, он посмотрел вниз. Похоже, груз корабля состоял в основном из тюков материи, тщательно сложенных в задней части трюма. В передней части лежали доски из темного дерева, почти черного. Пустого места оставалось очень мало, и Марк понял, что «Попутный ветер» скоро закончит погрузку и отчалит. «Замечательно», — подумал он.

Переступив через изношенный порог люка, Марк с мягким стуком упал на большой тюк шерстяной материи. На мгновение он замер, прислушиваясь, не привлек ли шум чьего-либо внимания, потом по тюкам пробрался к задней части трюма. Он выбрал место наверху, прямо под поперечной балкой корабля. Один тюк отсюда он осторожно вытащил и перетащил к тюкам, лежащим под люком. Забравшись в освободившееся пространство, Марк вытянул еще один тюк и аккуратно разместил его перед входным отверстием. Затем он подтянул вперед третий тюк и окончательно замаскировал свою нору. С этой стороны оставалась узкая щель, достаточная, чтобы он мог протиснуться внутрь. С дальней стороны он мог заглянуть в люк, и когда решетка грузового люка окажется на месте, ему будет достаточно света и воздуха во время плавания по морю.

В трюме было жарко. Ожидая продолжения погрузки, Марк чувствовал, как все его тело покрывается потом. Вскоре ему захотелось пить, но он не поддался искушению попить из бурдюка. Нужно экономить воду. Когда она закончится или когда он начнет голодать и его положение станет невыносимым, придется сдаться на милость команды и надеяться, что они не возвратят его в Грецию или, что еще хуже, не передадут Дециму, когда узнают, кто он.

Прошел почти час, и Марк услышал топот ног по палубе: это команда корабля вернулась к выполнению своих обязанностей.

— Работать! — громко крикнул капитан. — Грузчики, перенесите оставшийся груз на борт. Корабль должен отплыть до темноты. Живее!

Вскоре Марк увидел через узкое отверстие, которое он оставил для себя, как двое из команды спустились в трюм и стали укладывать последние тюки материи. Над головой все время раздавался топот ног. Завершая погрузку, моряки разместили в трюме несколько деревянных ящиков и корзин с большими амфорами и поднялись на палубу. Послышался грохот — это закрывали решеткой грузовой люк. Марк облегченно вздохнул, никем не замеченный, и растянулся в своем укрытии. По крайней мере, дорогая материя, окружавшая его, служила ему удобной постелью. Главными проблемами оставались жара в трюме и жажда, которая уже начинала мучить его.

Как только погрузка закончилась, капитан отдал приказ приготовиться к отплытию. Трап был поднят на борт, парус распущен, весла спущены на воду, чтобы отчалить от причала. Ритмично скрипя в уключинах, длинные весла вывели корабль в гавань, мимо ожидающих своей очереди судов, а потом в открытое море. Началась качка, и Марк сразу почувствовал тошноту и слабость во всем теле. Он закрыл рот рукой, чтобы его не вырвало. Не хватало только провести плавание в окружении собственной рвоты.

Сверху доносились приглушенные крики — это капитан приказал команде крепить парус и держать курс на Италию. Когда «Попутный ветер» поплыл по волнам, то зарываясь носом в воду, то поднимаясь, Марк свернулся клубком и застонал. Он испугался, что его вот-вот вырвет, и собрал все свои силы, чтобы не допустить этого. Но настал момент, когда он больше не мог сдерживаться. Он отодвинул тюк, высунулся в трюм, и его вырвало. Тошнота подступала снова и снова, и вскоре в желудке у Марка ничего не осталось. Позывы продолжались еще какое-то время, желудок судорожно сжимался, но потом все прекратилось. Марк знал, что следы рвоты обязательно увидят, когда корабль придет в порт, но он надеялся, что в этом обвинят кого-нибудь из команды, кто не успел вовремя добежать до борта.

С наступлением темноты он набрал в рот немного воды, прополоскал его, выплюнул и только после этого напился, Удостоверившись, что вход в нору закрыт, Марк снова свернулся клубком и попытался отвлечься от своей болезни и продумать следующие шаги. Когда корабль достигнет Брундизия, надо найти способ незаметно покинуть корабль. Потом добраться до Рима и отыскать дом генерала Помпея.

На мгновение его охватил ужас оттого, что он взялся за невыполнимую задачу. В конце концов, он всего лишь маленький мальчик, совершенно одинокий. Он родился и вырос на ферме отца и до сих пор не уезжал от дома дальше чем на двадцать миль. Ему предстоит проделать долгий путь до Рима, а оказавшись там, найти способ рассказать все генералу Помпею. Если генерал такой великий и влиятельный, как говорил отец, это будет очень трудно сделать. Марка терзали сомнения и страхи, но внезапно у него перед глазами вспыхнул образ матери. Марк сжал кулаки, отбросил свои страхи и сказал себе, что он — трус. Отцу было бы стыдно за него. Он забился в угол, закрыл глаза и постарался не думать о том, что его ждет, и о своей тошноте, которая то и дело подступала в такт движению корабля.

Всю ночь и весь следующий день он провел в своем укрытии и покидал его только для того, чтобы опорожнить мочевой пузырь в трюмную воду, действуя осторожно, чтобы его не заметили через решетку люка. Следующей ночью Марк продолжал бороться с еще более сильными приступами тошноты, но его бурдюк опустел, а желудок ныл от голода. Несколько часов он лежал в темноте на тюке с шерстью, не в силах уснуть, а рано утром услышал голос капитана — тот стоял у мачты, как раз около грузового люка:

— Будь проклят этот ветер… Первый помощник!

Послышались быстрые шаги, и кто-то из команды ответил:

— Да, капитан?

— Опять ветер сменился. Позови вахтенных, надо крепить парус. Скажи рулевому, чтобы старался идти по ветру. Если ветер изменится, мы потеряем день или даже два, прежде чем войдем в порт.

— Да, капитан. Я тоже так думаю.

— Выполняй.

Помощник отошел позвать вахтенных. Наверху послышались крики и топот ног, и через некоторое время корабль стал крениться еще больше. Качка усилилась, нос то и дело нырял в волны. У Марка упало сердце, когда он услышал этот короткий разговор. Корабль опаздывал. Если капитан был прав, то может пройти еще несколько дней, прежде чем они попадут в Италию. Чтобы выжить и сохранить силы для поиска генерала Помпея, Марку нужны были вода и пища. Существовал только один способ их раздобыть. Ему нужно выйти из трюма и попытаться найти что-нибудь из еды и питья. Лучше сделать это сейчас, пока темно и меньше шансов быть замеченным.

Марк подождал немного, чтобы дать команде время угомониться, потом вылез из укрытия. В трюме плескалась вода, скрипели шпангоуты. Над головой были толстые прутья решетки, в которой имелась квадратная дыра. Она была достаточно большая, и через нее можно было пролезть на палубу. Марк догадался, что это на случай, если команде нужно проверить трюм, не снимая решетки. Тихо крадучись между тюками и горшками, Марк приблизился к дыре. Трюм был достаточно просторный, и сделать это было нетрудно. Марк выпрямился, схватился за край люка и подтянулся. Когда его глаза оказались на одном уровне с люком, он оглядел палубу.

На горизонте появились первые проблески рассвета. На корме стоял матрос, который управлял огромным рулевым веслом. Несколько человек лежали на палубе. Ближе к грузовому люку сидели еще несколько, прижавшись друг к другу. Один из них пошевелился, и Марк услышал, как звякнула цепь. «Наверное, это рабы, — подумал он. — Часть груза». Вроде бы никто его не увидел, и Марк с облегчением вздохнул. Потом его взгляд остановился на корзинах и на бочке у основания мачты.

Марк вылез наверх. Не разгибаясь, пересек палубу и дошел до мачты. Ощупал содержимое ближайшей корзины. Твердые круглые предметы. Яблоки. Он улыбнулся и спрятал четыре штуки под тунику. Мальчик был доволен находкой, но понимал, что одними яблоками сыт не будешь.

Внезапно раздался чей-то храп, и Марк подпрыгнул от ужаса. В нескольких шагах от него на палубе, свернувшись клубком, спал человек. Он что-то пробормотал во сне и затих. Марк хотел было вернуться к корзинам, как вдруг увидел около спящего половину хлеба и колбасу. Он облизнул губы, мечтая завладеть недоеденными продуктами. Быстро оглядевшись и удостоверившись, что никто не обращает на него внимания, Марк подкрался к храпуну. Сохраняя небольшую дистанцию, он воровато схватил хлеб, а потом и колбасу. Довольный тем, что человек так и не проснулся, Марк направился к грузовому люку. Он хотел вернуться в свое укрытие и устроить пиршество, прежде чем рассвет разоблачит его. Он почти достиг люка, и тут раздался оглушительный крик рулевого.

— Смена вахты! Смена вахты! Утренняя вахта, распустить главный парус!

Команда зашевелилась. Человек, чью еду Марк присвоил, храпнул еще раз и стал медленно подниматься, шаря рукой в поисках своего добра. Он открыл глаза и посмотрел прямо на Марка. Удивленно моргнул, нахмурился, а потом заметил в руках мальчика колбасу и хлеб. От удивления глаза его стали очень большими.

— Вор! — крикнул он и пополз к Марку.

XI

Марк с силой ударил моряка в лицо кожаным ботинком, подбитым гвоздями. Человек вскрикнул от боли и схватился за нос, из которого хлынула кровь. На шум повернулись остальные — посмотреть, что случилось.

— Кто этот мальчишка? — спросил кто-то.

— Он не пассажир! — ответил другой голос, и некоторые на палубе засмеялись. — Кажется, парни, у нас безбилетник.

Марк попятился от человека, которого ударил, и присел на корточки, прижавшись спиной к борту. Он откусил кусок колбасы и начал яростно жевать, следя за людьми на палубе. Несколько любопытных стали приближаться к нему, а на корме появился капитан в сопровождении крупного мужчины в красной тунике, который забрался повыше и встал рядом с рулевым, чтобы лучше видеть происходящее.

— Почему шум? — заорал капитан. — Что происходит?

— Безбилетник, капитан, — ответил один из моряков, показывая на Марка. — Наверное, прятался в трюме и проголодался. Поэтому вышел и украл еду у Спиро.

Человек, которого Марк ударил, вытер кровь с лица и со стоном поднялся на ноги.

— А сейчас, мальчишка, — прошипел он, — ты заплатишь за это. Думаешь, можно украсть у Спиро еду и удрать с ней?

Спиро выхватил из широкого кожаного пояса кинжал. Марк мгновенно оценил моряка. Тот был не таким старым, как отец Марка, с длинными неухоженными темными волосами, обрамляющими лицо. Губы моряка расплылись в злой усмешке, открыв гнилые зубы. Доставая нож, он слегка качнулся, и Марк догадался, что накануне он много выпил. Мальчик еще раз откусил от колбасы и пристально посмотрел на моряка.

Усмешка превратилась в оскал ярости.

— Вор!

Нож тускло блеснул при бледном свете рождающегося дня, когда Спиро помчался на Марка. В последний момент Марк нырнул влево, и моряк наткнулся на леер. Кто-то засмеялся. Спиро оглядел палубу и снова уставился на Марка.

— Думаешь, ты умный, да? Ну ладно, сейчас я тебя достану.

По его тону Марк понял, что он в большой опасности. Этот человек способен убить его, если представится такой случай. На миг мальчику показалось, будто ледяная рука схватила его сзади за шею. Так страшно ему не было еще никогда в жизни. Марк выронил хлеб и колбасу и пригнулся, готовый отпрыгнуть в сторону. Он уже обдумывал следующие движения, мозг его заработал быстрее, когда стало ясно, что это будет борьба не на жизнь, а на смерть.

— Давай, Спиро! — крикнул кто-то. — Покажи мальчишке, какой ты мужик!

Снова раздался смех, но Марк видел, что эти крики привели моряка в еще большую ярость. Он подскочил к Марку и замахнулся ножом. Мальчик отпрыгнул в сторону, и лезвие со свистом пронеслось совсем рядом с его ухом. Он выбежал на середину палубы и повернулся к Спиро, который шел на него, сгорбившись.

— Бегай, бегай, малявка. Рано или поздно я загоню тебя в угол.

Марк посмотрел направо и увидел темные линии вант мачты, свисающих к тяжелым деревянным штырям. Он взглянул на Спиро — и вовремя. Тот снова приготовился напасть, и Марк в очередной раз уклонился от удара в лицо. Небольшая толпа зрителей подалась в стороны, когда Спиро погнал свою жертву к корме.

— Эй, малыш! — крикнул кто-то, и рядом с Марком на палубу упал нож. — Возьми его!

Марк подхватил нож и успел уйти от новой атаки. На этот раз некоторые моряки стали подбадривать его, поражаясь проворству, с каким Марк избегал нападений Спиро. Но Марк знал, что время на стороне моряка. Он найдет способ загнать Марка в угол, и тогда все будет кончено. Спиро зарежет его и выбросит тело за борт.

Марк поднырнул под руку моряка, метнулся к тому борту, где заметил ванты, и повернулся к противнику. Спиро уверенно шел к нему, тяжело дыша от напряжения. Он насмешливо покачал головой, отбросив закрывающую один глаз прядь волос.

— Теперь у тебя есть нож, но умеешь ли ты обращаться с ним?

Марк нервно сглотнул:

— Может, подойдешь ближе и проверишь?

Спиро сделал ложный выпад. Марк обхватил рукоять ножа обеими руками, чтобы парировать удар, и отступил к борту. Взяв нож в левую руку, он опустил правую, нащупал сзади штырь и вынул его из отверстия.

Спиро остановился перед ним на расстоянии вытянутой руки. Он широко расставил руки, чтобы поймать Марка, куда бы тот ни кинулся.

— Пора платить старому Спиро за кражу, — усмехнулся моряк.

Настало время нанести удар, но Марк знал, что нужно как-то отвлечь внимание противника. Он опустил левую руку и тихо попросил:

— Пожалуйста, не надо. Я сдаюсь.

И бросил нож на палубу рядом со Спиро. Тот инстинктивно посмотрел вниз, и его волосы упали на лицо, как занавес. Марк схватил штырь, прыгнул вперед и ударил Спиро в висок. Моряк со стоном упал на колени, голова его откинулась назад, рот открылся. Кинжал выпал из рук. Он изумленно взглянул на Марка и рухнул без сознания у его ног.

На мгновение воцарилась тишина, потом кто-то тихо свистнул. Еще кто-то издал радостный крик, и к нему присоединились остальные. Марк обвел взглядом людей, следивших за дракой, и увидел, что они одобряют его действия. Многие улыбались ему, а он ощущал восторг и триумф победы. Потом посмотрел на моряка, лежащего у его ног. Совсем недавно этот человек без сожаления собирался убить его. Марк испытывал к нему холодную ненависть. Он наклонился и поднял нож, который ему бросили.

Какое-то мгновение он медлил, не зная, как поступить. Откуда-то из глубины его существа возникло желание отомстить. Не этому конкретному человеку, а всем тем, кто был виноват в том, что Марк оказался здесь и сейчас, разделенный со своей матерью, своим домом и теплом идиллической жизни на ферме. Он резко вдохнул и поднял нож, готовый ударить прямо в сердце моряка.

— Нет! — прорычал кто-то и крепко схватил его за руку. — Брось нож.

Марк стремительно обернулся и увидел капитана, нависшего над ним. Он попытался освободить руку, но капитан был, конечно, сильнее его. Он позволил своей жертве еще немного посопротивляться, а потом с презрением поднял Марка вверх, так что его ноги повисли над палубой. От жгучей боли в плече мальчик невольно вскрикнул.

Капитан приблизил свое лицо к лицу Марка. В его глазах не было жалости.

— Я сказал, брось нож. Предупреждаю в последний раз, парень.

Марк понял, что положение его безнадежное. Но капитан сделал ошибку, оторвав его от палубы. Марк сильно ударил своего мучителя сапогом в колено. Капитан сморщился от боли и со стоном наклонился вперед. Марк тут же попробовал снова освободиться, но капитан крепко держал его, даже закрыв глаза от боли. Когда он пришел в себя и разомкнул веки, сомнения не было: капитан в ярости.

— Ах ты, поросенок… — прошипел капитан. — Ну что, позабавился? Теперь моя очередь.

Он шагнул к борту, все еще держа Марка на весу на расстоянии вытянутой руки.

— Остаток пути тебе придется проплыть, — усмехнулся он, подходя к леерам.

Обхватив Марка обеими руками, он поднял его над водой. Мальчик посмотрел вниз и увидел молочно-голубое море, с мягким шипением пенившееся у корпуса. Земли нигде не было видно, и перспектива оказаться одному в море и умереть ужаснула Марка. Он мертвой хваткой вцепился в тунику капитана, борясь за свою жизнь.

— Подожди! — раздался низкий голос. — Капитан, послушай меня.

Это заговорил человек в красной тунике. Капитан повернул голову к пассажиру:

— Что? В чем дело?

— Оставь мальчишку, — невозмутимо сказал пассажир. — Ты не можешь допустить, чтобы он утонул.

— Не могу? — Капитан зло улыбнулся. — Почему не могу? Он безбилетник, к тому же вор и буйный. Я должен был догадаться, когда первый раз увидел его в Диррахии. Типичная портовая крыса. Эти мерзавцы не заслуживают того, чтобы жить.

Он повернулся к Марку и напряг мускулы, готовясь бросить его в воду.

— Оставь ему жизнь, и я куплю его, — добавил пассажир.

Капитан остановился, разрываясь между желанием отомстить за удар, нанесенный его самолюбию, и шансом получить деньги. Он прочистил горло:

— Сколько?

— Какова твоя цена?

— Хм?

Капитан нахмурился, не вполне уверенный, сколько просить. После небольшой паузы он отступил от борта и опустил Марка на палубу между собой и человеком в красной тунике.

Ощутив опору под ногами, Марк судорожно вздохнул от облегчения: пока что его пощадили. Посмотрев на пассажира, который предложил купить его, он почувствовал надежду. Человек был мощного телосложения, с аккуратно подстриженными темными волосами. На запястьях у него были кожаные браслеты. Он стоял подбоченившись и ждал ответа капитана.

— Зачем тебе этот мальчишка, Луций Порцинон? Это всего лишь жалкий поросенок. — Капитан махнул рукой на пассажиров в цепях, молча сидевших на палубе. — Ты занимаешься гладиаторами.

Порцинон взглянул на Марка и пожал плечами:

— Он обладает силой духа. И похоже, останется таким еще несколько лет. Но вряд ли когда-нибудь поднимется выше обычного кухонного раба. Итак, назови цену. Я хорошо заплачу.

Капитан прищурился:

— Триста денариев.

— Триста? — удивился Порцинон. — За эту цену можно купить взрослого мужчину. Понадобятся годы, прежде чем этот мальчик оправдает потраченные на него триста денариев! — Он покачал головой и показал большим пальцем за борт. — Тогда лучше брось его в воду. Разумеется, я не стану платить триста.

Он повернулся и отправился обратно к люку на корме, ведущему к каютам. Марк с отчаянием смотрел ему вслед, сердце в груди было тяжелым, словно камень. Капитан прикусил губу и окликнул римлянина:

— Двести!

Порцинон остановился и медленно повернулся к капитану. Он снова взглянул на Марка и задумчиво почесал колючий подбородок:

— Я дам тебе сто. И даже так я переплачиваю.

Капитан решил сделать последнюю попытку:

— Сто пятьдесят.

— Идет.

Порцинон не спеша подошел к капитану, и они скрепили сделку рукопожатием. Марк почувствовал облегчение — он был почти благодарен человеку, который спас ему жизнь. Он слабо улыбнулся Порцинону, но в ответном взгляде не отразилось никаких дружеских чувств. Вряд ли он спас Марка из желания помочь другому человеку. Это был жесткий взгляд профессионального дельца.

— Пизон! — Он щелкнул пальцами.

Жилистый человек в коричневой тунике протолкался между моряками, которые наблюдали за происходящим. Порцинон приказал ему:

— Возьми мальчишку. Прицепи его к остальным.

— Хорошо, хозяин, — наклонил голову Пизон.

Тем временем капитан крикнул своим людям, чтобы не стояли толпой, а вахтенным велел вернуться к выполнению своих обязанностей. Когда команда разошлась, он обратился к Порцинону:

— Я получу деньги до того, как мы придем в порт?

Порцинон кивнул. Кинув на Марка последний холодный взгляд, капитан, хромая, направился к корме. Порцинон не сдержал усмешку. Но лицо его приняло прежнее строгое выражение, когда он повернулся к Пизону:

— Надо покрепче приковать мальчишку. Я не хочу, чтобы он убежал от нас в Брундизии.

— Не убежит, хозяин.

Порцинон посмотрел на Марка:

— И найди что-нибудь ему поесть и попить.

— Да, хозяин.

Порцинон надул щеки.

— Надеюсь, ты оправдаешь свою цену, парень.

— Спасибо, — тихо ответил Марк.

— Спасибо? — засмеялся Порцинон. — Я сделал тебя рабом, мальчик, а не другом. Не забывай об этом.

Пизон наклонился и потянул Марка за собой. Когда мальчика подвели к молчаливым рабам, скованным одной цепью, он понял, что обманул смерть лишь для того, чтобы снова стать рабом.

XII

Через два дня на рассвете «Попутный ветер» пришел в порт Брундизия. Как только солнце осветило палубу, капитан отдал приказ ослабить парус, и корабль, словно призрак, прошел между судами, стоявшими на якоре. Рулевой внимательно вел корабль к незанятому месту стоянки у причала. Несколько моряков стояли рядом со швартовными концами, готовые бросить просмоленные петли людям, ждущим на причале.

Марк с трудом встал на ноги, прислонился к лееру и огляделся. Брундизий был намного больше, чем порт, который они покинули в Греции. Огромная цитадель, построенная на скале, выступающей в гавань, была соединена с материком узкой полоской насыпной земли. По обе стороны цитадели теснились на воде торговые корабли, а у входа в гавань стояла на якоре эскадра военных кораблей. На берегу тянулись склады, храмы, жилые дома и многочисленные конторы, и над всем этим висел туман с примесью сажи.

Городская вонь от нечистот, пота и гнилых пищевых отходов, неприятно поразившая обоняние Марка в Диррахии, здесь была еще сильнее. Глядя на спокойную воду гавани, Марк видел на ее поверхности мусор и дохлую рыбу, а рядом с корпусом корабля покачивался раздутый труп собаки. Марк сморщил нос от отвращения. Ему было непонятно, как могут люди жить в городах и портах вроде тех, в которых ему пришлось побывать с тех пор, как он покинул ферму. С внезапной болью он вспомнил чистый, пахнущий соснами горный воздух его родины.

Марк постарался отбросить мысли о прошлом и стал думать о своих новых товарищах. Как и Марк, они были скованы одной цепью. Их было шестеро, все молодые, здоровые. Порцинон купил их на рынках рабов по всей Греции. Трое были из Фракии, они держались вместе, явно презирая остальных рабов. Двое были из Афин, один из Спарты.

Пока Пизон надевал на Марка оковы и связывал цепью с остальными, никто не обращал на него внимания. Но как только Пизон закончил работу и отправился позавтракать хлебом с рыбным соусом, афинянин с приплюснутым носом, оказавшийся в цепи рядом с Марком, толкнул мальчика локтем:

— А ты хорошо поддал тому моряку. И капитану тоже. — Он улыбнулся Марку. — Меня зовут Пелленей. Я из Афин. — Он кивнул в сторону гиганта с густой бородой: — Это Пир. Он тоже из Афин.

— Из Родоса, — проворчал гигант. — Я говорил тебе, я из Родоса. Пока меня не продали той проклятой афинянке.

Он опустил голову, продолжая ворчать что-то неразборчивое. Пелленей подмигнул Марку:

— Не обращай на него внимания. У него есть свои счастливые моменты. О других и того не скажешь. — Он наклонился к Марку и тихо продолжил: — Спартанец все время молчит, но Пизон называет его Патроклом. Что касается фракийцев… — Он пожал плечами. — Они держатся обособленно и не общаются с нами. Даже со мной и с Пиром. А ты, мальчик? Как тебя зовут?

— Марк Корнелий Прим.

— Римское имя?

Марк кивнул:

— Мой отец был центурионом.

— Понятно. — Пелленей медленно кивнул. — Тогда почему сын римского центуриона прятался в трюме грузового корабля?

Марк засомневался, стоит ли рассказывать. А вдруг обнаружится, что Децим объявил его своей собственностью? Пока он этого не узнает, лучше не упоминать о некоторых деталях его прошлого.

— Моего отца убил ростовщик. Мою мать похитили. А я убежал. Теперь я ищу прежнего командира отца, чтобы узнать, поможет ли он мне и моей матери восстановить справедливость.

Пелленей сочувственно кивнул:

— И кто же этот командир?

— Генерал Помпей.

— Помпей? — удивился Пелленей. — Помпей Великий?

— Да, так отец называл его. Ты слышал о нем?

— Кто же о нем не слышал! — Афинянин улыбнулся и покачал головой. — Ну, молодой Марк, если ты действительно думаешь, что такой человек, как Помпей Великий, пошевелится, чтобы спасти семью одного из своих бывших младших офицеров, значит у тебя больше веры в римское правосудие, чем у меня.

— Отец был одним из самых храбрых его солдат, — хмуро возразил Марк. Его гордость была задета. — Одним из самых преданных солдат. Помпей даже подарил ему меч, когда он уходил из армии. Конечно, Помпей поможет нам. — Марк посмотрел на свои ноги. — Мне только надо найти его.

— Хм, — прервал его Пир, не оборачиваясь. — И как ты собираешься это сделать, малыш? — Он подвигал ногой, и цепь зазвенела по палубе. — Ты теперь раб.

— Нет, — горячо возразил Марк. — Твой хозяин Порцинон не имел права покупать меня. Я подожду, пока мы не сойдем на берег, и все объясню ему. Может быть, он даже получит награду, если поможет мне найти Помпея, — с надеждой добавил Марк.

Пелленей засмеялся:

— Тебе надо получше узнать Порцинона, прежде чем возлагать на него надежды. Почему-то я не уверен, что он заинтересуется твоей историей.

— Я — римский гражданин. Со мной не может такого случиться.

Афинянин взглянул на него с жалостью:

— Это уже случилось. Лучше тебе привыкнуть к этому, парень.

Марк угрюмо замолчал. Наконец он снова заговорил:

— Этот человек, Порцинон, он работорговец?

Пелленей покачал головой:

— Нет, он не торговец. Порцинон — ланиста.

— Ланиста? — озадаченно спросил Марк.

— Учитель и начальник гладиаторов, — объяснил Пелленей. — У него школа гладиаторов недалеко от Капуи. Пизон говорит, что он один из лучших учителей в этом деле. Хотя бы за это ты должен быть ему благодарен.

— Благодарен?

Марк не верил своим ушам. Он слышал о гладиаторах от отца и знал об ужасной опасности, которой они подвергаются всякий раз, когда выходят перед толпой, чтобы забавлять ее кровавой смертельной схваткой.

— За что я должен быть благодарен? За то, что меня не утопили лишь для того, чтобы сделать рабом в школе гладиаторов? Я не хочу умирать на песке какой-нибудь арены!

Он содрогнулся при этой мысли.

— Посмотри на это с другой стороны: если тебе суждено учиться на гладиатора, тебя будет учить лучший учитель. И это даст тебе преимущество над противником, когда придет время выйти на арену.

Афинянин мог ставить себе такую цель, но Марк не собирался долго быть собственностью ланисты. При первом удобном случае он поговорит с Порциноном и объяснит, какая несправедливость обрушилась на него и его семью. Но до этого разумно будет узнать, что за человек этот Порцинон.

— Какой он? — спросил Марк.

— Порцинон? — Пелленей вытянул губы трубочкой. — Он жесткий человек. Иначе и не может быть, ведь он продержался на арене достаточно долго, чтобы заслужить свободу. Но он справедлив. Если ты будешь слушаться, делать то, что тебе говорят, причем быстро, он будет хорошо к тебе относиться.

На них упала тень. Марк поднял голову и увидел Пизона. Тот кинул на колени Марку черствый хлеб и кусок вяленого мяса.

— Ешь, — коротко сказал он и отошел.

Марк торопливо впился зубами в хлеб, стремясь утолить голод. Пережевывая пищу, он искоса посмотрел на своих товарищей по несчастью и помолился, чтобы Пелленей оказался неправ. Марк должен убедить Порцинона освободить его. От этого зависит жизнь его матери. Только он может спасти ее от ужасной участи умереть рабыней на ферме Децима.

Когда корабль пришвартовался к причалу, капитан отдал приказ спустить трап и открыть грузовой люк. Пока капитан заключал сделку с одним из хозяев портовых грузчиков, чтобы они разгрузили корабль, пришел Пизон и поменял рабам ножные кандалы на большие железные обручи, которые надел им на шеи. Такой воротник был тяжелым и неудобным для плеч Марка. Но он понял, что, пока Пизон стоит над ними с тяжелой деревянной дубинкой, лучше не жаловаться. Порцинон уже сошел на берег, чтобы организовать питание для путешествия в Капую. Когда он вернулся, Пизон махнул скованным пленникам:

— Вставайте! Двигайтесь живее!

Марк быстро повиновался, за ним поднялись и остальные. Пизон подтолкнул Марка к трапу. Цепь натянулась, и Марк споткнулся. К счастью, подоспел Пелленей и не дал Марку полететь вниз головой. В сопровождении позвякивания цепей семеро будущих гладиаторов, шаркая ногами, спустились по трапу на причал, где ждал их Порцинон. Он сидел на низкорослой лошади и держал на поводу трех мулов, нагруженных сетками с хлебом и кусками солонины. На поясе у него висел меч, с ручки седла свисала дубинка.

С Порциноном во главе и Пизоном в конце процессии небольшая колонна тронулась в путь вдоль причала на главную улицу, ведущую через весь порт. На Марка никто из жителей города не смотрел. И он с тяжелым сердцем понял, что для этих людей он просто еще один раб, один из тех, что прибывали в Брундизий в течение всего года. Он подумал, не стоит ли позвать на помощь, закричать обо всех бедах, которые выпали на его долю, обо всех несправедливостях. Но как только он замедлил шаг, собираясь с силами, чтобы крикнуть, что его похитили, Пизон подошел к нему и ткнул концом дубинки:

— Не замедляй шаг, парень!

Поначалу Марк то и дело спотыкался, но, когда они проходили через городские ворота, ему удалось зашагать в ритм с остальными. Покинув Брундизий, Порцинон повел людей по прибрежной дороге, идущей на север. Теперь, когда они оказались в безопасности на суше, море справа от них заманчиво сверкало. Слева вдали виднелась линия невысоких гор. Вдоль дороги располагались фермы и поля. Вблизи от порта транспортный поток не иссякал: катились большие и маленькие тележки с товарами на экспорт или нагруженные импортом со всей империи.

К вечеру они прошли пятнадцать верстовых камней, и Марк выбился из сил. Ноги его горели от долгой ходьбы с постоянной скоростью по твердому покрытию дороги. Порцинон отвел их к опушке небольшого соснового леса неподалеку.

— Здесь останемся на ночь. Пизон, рассади их и накорми.

— Да, хозяин.

Марк вместе с другими повалился на землю. Развязав ботинки, он проверил ноги и поморщился, нащупав мозоль. Если завтра и послезавтра им предстоит проделать такой же путь, сил у него не останется.

Пелленей и другие рабы растянулись на земле и немного отдохнули, пока Пизон не подошел к ним с корзиной, снятой со спины одного из мулов. Каждому он дал хлеба, кусок сыра и немного вяленого мяса. Марк был последний в очереди. Он кивнул в знак благодарности и тихо сказал Пизону:

— Я хочу говорить с Порциноном.

Пизон удивленно посмотрел на него:

— Чего-чего?

— Я сказал, что хочу говорить с Порциноном.

— Рабы не приказывают. Поэтому веди себя тихо и ешь. Понял?

Марк мотнул головой:

— Я не раб. Меня не должно быть здесь. Я хочу поговорить с Порциноном и объяснить ситуацию.

Пизон обернулся к хозяину. Ланиста разжигал костер невдалеке от них. Его мощная фигура склонилась над сучьями, которые он ломал и связывал вместе. Пизон улыбнулся и повернулся к Марку:

— Ну хорошо. Если ты настаиваешь, я приведу его.

— Спасибо, — улыбнулся в ответ Марк.

Пизон подошел к своему хозяину, наклонил голову и пробормотал несколько слов, которых Марк не расслышал. Порцинон повернул голову в сторону Марка и кивнул. Потом выпрямился и направился к закованным пленникам.

— Встань, мальчик, — бесстрастно произнес Порцинон. — Пизон сказал, что ты хочешь поговорить.

— Да, это так, — кивнул Марк, обрадованный тем, что может наконец объяснить свое положение. — Видишь ли, меня похитили и…

Внезапно Порцинон размахнулся и больно ударил Марка по голове, так что у того искры из глаз посыпались. Он зашатался, а после второго удара осел на землю, хрюкнув. Порцинон схватил его за волосы и больно дернул.

— Когда ты говоришь со мной, — прорычал Порцинон ему в ухо, — ты должен называть меня «хозяин». Если в следующий раз ты не сделаешь этого, я выбью тебе зубы. Понял?

— Да, — ответил Марк, все еще оцепенелый от ударов.

Порцинон зверски крутанул его волосы:

— Повтори!

— Да, хозяин.

— Громче, парень!

— ДА, ХОЗЯИН!

Порцинон отпустил его, и Марк повалился на спину, чувствуя ужасную боль в голове. Порцинон склонился над ним, сжав кулаки:

— Это последний раз, когда я милостив к тебе. Кем бы ты ни был раньше, отныне ты мой раб. Моя собственность, с которой я могу делать все, что захочу. Ты будешь звать меня хозяином и немедленно, без вопросов, выполнять все, что я скажу. Это ясно?

— Да, хозяин.

Порцинон прищурился, потом выпрямился и разжал кулаки:

— С меня хватит твоих глупостей. Если я или Пизон еще раз услышим хоть слово о похищении, я так тебя поколочу, что тебя родная мама не узнает.

Он повернулся и пошел к костру. Марк с ужасом смотрел ему вслед. Кто-то потянул его за рукав.

— Вот, — тихо сказал Пелленей, протягивая Марку его еду. — Съешь все. Тебе понадобятся силы. Нам предстоит долгий путь.

XIII

Следующие несколько дней они продолжали идти вдоль берега. Каждую ночь они останавливались, и Порцинон с Пизоном по очереди следили за пленниками. Улучив момент, Марк тщательно проверил обруч на шее и звено, которым его цепь была соединена с другими. Железо было крепкое, и штырь, замыкавший обруч, сидел плотно, так что Марк не сумел расшатать его. В конце концов мальчик понял, что не сможет избавиться от ошейника, пока будет скован с другими. Ему еще представится подходящий момент, когда они придут на место назначения. Как только обруч снимут, он снова подумает о побеге.

Единственным утешением, которое не давало ему впасть в отчаяние, было сознание того, что каждый шаг приближал его к Риму и к генералу Помпею. Ему удалось выведать у Пизона, что школа гладиаторов ланисты находится неподалеку от города Капуя в Кампании, на сто с лишним миль южнее Рима. Марк был уверен, что, если появится шанс убежать, он сможет сам добраться до большого города.

На пятый день они подошли к небольшому городку под названием Вентул, где Порцинон сошел с прибрежной дороги и повел их вглубь материка. Вскоре ровная сельская местность стала холмистой, а потом на западе появились горы. Лето кончалось, и ночи становились прохладнее. Свернувшись клубком на земле и стуча зубами от холода, Марк не мог уснуть. Прошло время, прежде чем усталость и всевозрастающее отчаяние взяли верх и позволили ему забыться на несколько часов.

Все это время в нем кипела злость на Порцинона, и он поклялся всеми богами, что однажды поквитается с этим человеком. Но пока что он старался избегать взгляда ланисты и больше ни разу не посмел прямо обратиться к нему. В самые холодные ночи, когда дорога проходила по вершинам холмов, располагавшихся вдоль «хребта» Италии, Пизон разжигал для них костер.

Когда пленники сидели и грелись у огня, Марк впервые задумался о том, каким образом остальные шестеро попали к Порцинону. Наверное, у каждого была своя история, такая же несправедливая, как и у него. Он повернулся к Пелленею и спросил:

— Как ты оказался рабом Порцинона?

Пелленей с горечью засмеялся.

— Ты хочешь знать больше о жизни раба, парень? В отличие от тебя, римского гражданина, я уже родился рабом, в борделе афинских трущоб. Я рос с несколькими другими детьми, чьи матери работали там. Как только мы подросли, раб, управлявший этим заведением от имени хозяина, выгнал нас на улицу, чтобы мы крали для него драгоценности и другие ценные вещи с рыночных прилавков. Мы еще крали кошельки у богатых жителей города.

Афинянин улыбнулся своим воспоминаниям и снова стал серьезным.

— Однажды моя мать отвергла ухаживания главного раба. Он отомстил ей тем, что начал безжалостно изводить меня. В конце концов я не выдержал. Мне было четырнадцать лет, когда я дал ему отпор. Это была короткая схватка на кухне борделя. Женщины в панике кричали вокруг нас, прибежали любопытные клиенты. Я победил, поколотил раба так, что он превратился в кровавое месиво. Через несколько дней он умер от побоев.

— Ты убил его голыми руками? — спросил пораженный Марк.

Пелленей кивнул:

— Не самый умный поступок в моей жизни. Когда хозяин узнал об этом, он решил на моем примере преподать всем урок. Он потребовал убить меня. Но оказалось, что один из клиентов был свидетелем драки. У него была команда боксеров, и он решил, что у меня есть способности. Он купил меня и учил до тех пор, пока я не вырос, и с тех пор я участвовал в боях по всей Южной Греции и за десять лет проиграл только в нескольких боях. На вечеринке у одного богатого купца Порцинон увидел, как я дерусь, и решил, что мой талант можно с большей выгодой использовать на арене. Он много заплатил за меня, — сказал Пелленей с явной гордостью. — Теперь я буду бороться перед толпой в Риме.

Марк с любопытством посмотрел на него:

— Ты что, действительно хочешь стать гладиатором?

— Почему бы и нет?

Марк не сдержал удивленной улыбки:

— Потому что каждый раз во время боя ты будешь рисковать своей жизнью.

— Я и прежде рисковал в боях.

— Но ты сказал, что побеждал не во всех.

— Верно, — кивнул Пелленей.

— Если ты проиграешь на арене, это может стать твоим последним боем, — пояснил Марк. — Мне кажется, что это опаснее, чем бокс.

— Значит, нужно стремиться к тому, чтобы не проиграть, — ответил Пелленей. — Если я буду упорно тренироваться и научусь всему, чему смогу, у меня будет шанс побеждать на арене.

— До тех пор, пока тебе не встретится гладиатор лучше тебя.

Пелленей поджал губы.

— Тогда мне выпадет случай показать хорошую драку. Кто победит, того толпа помилует. Если я проживу долго и одержу достаточно много побед, будут и награды. — Он смотрел на огонь и улыбался, лелея такую надежду. — А однажды я смогу даже получить свободу и скопить достаточно денег. Куплю ферму или заведу небольшое дело и буду спокойно доживать остаток жизни.

Марк многого не знал о жизни гладиаторов, но то, что Пелленей сейчас рассказал, навело его на мысль. Если он не сможет избежать своей участи и станет гладиатором, возможно, ему удастся продержаться достаточно долго, чтобы скопить состояние. Он вернется в Грецию и выкупит мать, привезет ее на ферму и вернет ту жизнь, какая у них была до тех пор, пока не пришли убийцы Децима. Если ему повезет, он станет хорошим бойцом и сумеет победить тех, кто погубил его отца. И что лучше всего, он найдет и убьет Децима. Он немного помечтал об этом, пока не почувствовал, как намял ему шею железный воротник. Марк подтянул ворот туники и подложил ткань под железо.

Это вернуло его к реальности. Какие бы планы ни лелеял Пелленей, истина заключалась в том, что все они — рабы. Собственность ланисты Порцинона, который мог делать с ними, что хотел. Подумав об этом, Марк решил, что лучше придерживаться первоначального плана. Как бы трудно ни было, он должен попытаться убежать и найти генерала Помпея, а не тратить годы, готовясь стать гладиатором, а потом еще годы рисковать жизнью на арене, чтобы завоевать свободу и богатство и освободить мать, которая может и не дожить до того времени.

Пламя стало угасать. Фракийцы и спартанец уже улеглись возле костра. Тяжело вздохнув, Пир тоже приготовился ко сну, свернувшись калачиком, как ребенок. Вскоре он захрапел, но спал беспокойно, часто ворочался, бормоча что-то непонятное.

— А он? — Марк кивнул в сторону гиганта. — Какая у него история?

Пелленей посмотрел на Пира с жалостью:

— Бедному Пиру здесь не место. Он сильный, как медведь, но он не боец. В нем нет этой жилки. Не знаю, что с ним будет, когда мы придем в Капую, в школу гладиаторов.

— Наверное, Порцинон считает, что у него есть способности, — рассудил Марк. — Иначе зачем он его купил?

Пелленей огляделся, чтобы убедиться, что ни хозяина, ни Пизона нет поблизости, но все равно заговорил шепотом:

— Порцинон просто видит его рост, сложение, его силу. Он не видит, что у человека внутри. Я думаю, Пир скорее ребенок, чем взрослый мужчина.

— А как получилось, что Порцинон купил Пира?

Пелленей обхватил себя за колени:

— Пир кое-что рассказал мне, поскольку нас сковали рядом. Почти младенцем его привезли в Афины. Он был собственностью греческого работорговца и рос как домашний раб, пока торговец и его жена не заимели своего ребенка. Мальчика Пира сделали его нянькой. Практически он вырастил мальчика и полюбил его как брата. Ребенок рос и тоже привязался к Пиру. Но мать стала ревновать и потребовала, чтобы Пира продали. Отец и слышать об этом не хотел. Он видел, что значит Пир для его сына, и знал, что мальчик будет страдать. Насколько я понял, однажды мать объявила о пропаже ее самого дорогого браслета. Она настояла, чтобы обыскали весь дом. — Пелленей посмотрел на Марка и печально улыбнулся. — Догадайся сам, что случилось.

Марк подумал и кивнул:

— Они нашли браслет в комнате Пира?

— Да. Под постелью. Мать убедила мужа продать Пира. Пиру тяжело было расставаться с их мальчиком. Его привезли на аукцион на рынке в Афинах. Пир стоял среди других рабов, выставленных на продажу. На Порцинона он произвел впечатление, и тот купил его. — Пелленей посмотрел на Пира. — Сомневаюсь, что он способен убить даже муху. Я боюсь за него. Думаю, он долго не протянет в школе, если не научится драться.

Обняв колени, Марк задумался. С тех пор как он покинул ферму, его волновали только собственные проблемы. Только несправедливость по отношению к нему и к его семье имела для него значение. Словно весь остальной мир был равнодушным местом, заполненным людьми, которые и слыхом не слыхивали о его горе. Он думал, что его страдания — это худшее, что может случиться с человеком, и если бы другие послушали его историю, они пришли бы к тому же мнению и сделали бы все возможное, чтобы помочь исправить столь чудовищную несправедливость.

Теперь Марк понял, что мир полон несправедливости и что другие, такие как Пир, тоже страдают. Он не какой-то особенный, избранный богами выносить жестокость и горе. Есть и другие люди с такими же историями, с таким же непосильным бременем. Марк не мог разобраться в своих чувствах. Мысль о том, что так много людей страдает, поразила его до ужаса. Но, несмотря на это, впервые с тех пор, как его схватили приспешники Децима, Марк почувствовал, что он не один. И в этом было какое-то утешение. Он поднял голову и тихо спросил:

— А что остальные? Фракийцы и спартанец?

Пелленей поскреб подбородок:

— Я почти ничего не знаю о них, лишь то немногое, что рассказал мне Пизон. Фракийцы входили в банду разбойников, которую преследовали и разбили римские отряды. Спартанец… ну, он какой-то таинственный. Пизон говорит, что он изгой. Опозорил себя среди своих, и они приговорили его к рабству.

— Опозорил себя? Как?

— Кто знает? — Пелленей пожал плечами и осторожно взглянул на спящего спартанца. — Они не такие цивилизованные, как мы, афиняне. Они вспыльчивые, эти спартанцы. Но они считают, что они самый стойкий народ в Греции. Даже сегодня они воспитывают своих детей так, словно единственное в жизни, что имеет значение, — это быть стойким и воевать. Скорее всего, он неправильно посмотрел на чужую жену. Или не смог противостоять стае волков со связанными за спиной руками, и они посчитали его трусом. — Пелленей улыбнулся, давая знать, что пошутил. — Во всяком случае, он об этом не говорит. Ни о чем не говорит, просто молчит. Говорит, только когда к нему обращаются Порцинон или Пизон, да и то обходится одним словом. Похоже, спартанцы вообще не умеют вести разговор.

— Зато они умеют драться, — возразил Марк. — Отец мне рассказывал. Когда он служил в армии Помпея, у них было несколько спартанцев-наемников, которые сражались вместе с ними. Это были самые стойкие солдаты, каких он видел в жизни. — Марк вспомнил, что отец говорил о них с восхищением в голосе. — И самые бесстрашные.

— Ну что же, нашему другу-спартанцу пригодятся эти качества, если он хочет выжить на арене, — задумчиво произнес Пелленей. — Конечно, ему понадобятся и другие качества. Быстрота реакции, сообразительность. А последнее нелегко дается спартанцу.

— Так же как и сон, — послышался низкий голос. — Когда один афинянин всю ночь не дает уснуть своей болтовней.

Пелленей вздрогнул. Они посмотрели на спартанца, который лежал с открытыми глазами. Не говоря больше ни слова, он закрыл глаза и затих. Было непонятно, спит он или нет.

— Давай лучше отдохнем, — наконец пробормотал Пелленей. — Завтра опять целый день шагать.

Марк кивнул, не отводя глаз от спартанца. Потом лег на бок, как можно ближе спиной к огню. Некоторое время он думал о своих товарищах. Большинство из них были сильные люди, уже с опытом борьбы. Он многому может научиться у них. Он должен быстро всему научиться, чтобы выжить, если ему суждено начать новую жизнь в школе гладиаторов Порцинона.

XIV

На следующий день они оставили за собой горы и спустились в долину Кампании. Перед ними открылось огромное пространство обработанных земель. Марк поразился большому количеству фермерских хозяйств и богатых вилл. Да, римские граждане Италии[1] были богаты, об этом говорил ему отец, когда рассказывал о своих странствиях по империи.

Сердце Пизона забилось чаще, он поднял дубинку и показал в сторону долины:

— Там Капуя. Наш общий дом, парни.

Марк всмотрелся в ту сторону, но увидел только несколько небольших поселений в долине и смутные очертания большой горы на горизонте.

— Что это? — спросил он.

— Гора? Это старик Везувий. Лучшие сорта вин во всей Италии делают из винограда, растущего на его склонах. Хороший вид, не так ли, мальчик? Ты привыкнешь к нему. Гора хорошо видна из школы гладиаторов.

Тон у Пизона был дружелюбный, и Марк вдруг понял, что впервые видит этого человека в хорошем настроении. Удивленный, он повернулся к Пелленею. Афинянин улыбнулся в ответ и громко сказал:

— Пизон, сегодня ты веселый.

— Конечно. Я пришел домой. Четыре месяца не видел жены и девочек.

— У тебя есть жена?

— Да. — Пизон сердито посмотрел на Пелленея. — А что?

— Ничего. Просто я тебя не знал с этой стороны. Вот и все.

Лицо Пизона опять стало привычно угрюмым.

— Прибавьте шагу. Не теряйте времени! Хозяин хочет прийти в школу до темноты. Пошли!

Звеня цепями, рабы зашагали быстрее. Порцинон ехал немного впереди них и жевал яблоко.

Разбитая дорога перешла в мощеную, когда они спустились с гор и растянулись прямой линией по долине. Большую часть дня было тепло, но к вечеру небо затянулось облаками, воздух стал горячим и влажным. Пленники, подгоняемые Пизоном, вспотели. С наступлением сумерек вдалеке, со стороны Везувия, сверкнула молния. Легкий ветерок пошевелил волосы Марка, охладил лицо. Как только они прошли мимо верстового камня недалеко от Капуи, Порцинон свернул с главной дороги и повел их по узкой дороге, по сторонам которой росли тополя. Первые капли дождя упали, когда они дошли до конца дороги. В темноте Марк увидел перед собой школу гладиаторов.

Стена высотой десять футов, покрытая штукатуркой, окружала большой комплекс построек, казарм и площадок для тренировки. Снаружи стены находилась овальная деревянная арена примерно сто футов в ширину, соединенная со школой крытым проходом. За ареной — несколько конюшен и большие клетки, а вблизи от них Марк увидел серого волка, который метался из стороны в сторону за загородкой. Неподалеку стояла большая вилла с садом. Марк догадался, что там, наверное, живет Порцинон. На каждом углу стены была вышка, откуда охрана следила за школой и ее обитателями.

Порцинон подвел свою небольшую колонну к главным воротам школы. Тяжелая деревянная дверь имела форму арки, достаточно широкой, чтобы мог проехать крытый фургон. Когда ланиста приблизился, из дверей сторожки появились шестеро охранников. На каждом был шлем, с плеча свисал на ремне меч. Марку они показались солдатами. Ясно было, что Порцинон бдительно охраняет своих гладиаторов. Марк подумал, что это скорее не школа, а тюрьма.

Охранники подняли тяжелое бревно с железных скоб, загнали его в щель в сторожке и открыли ворота. Они отошли в сторону и склонили головы перед хозяином. Как только внутрь вошел последний пленник, бревно со скрежетом опустилось на свое место, запирая ворота.

Новичков повели по дороге между низкими строениями. Из открытой двери одного из них доносился соблазнительный запах пищи, внутри несколько рабов колдовали над дымящимися котлами, бросая туда овощи и куски мяса. С другой стороны были склады за железными засовами. Внутри на полках и деревянных гвоздях размещалось разнообразное оружие — мечи, пики, трезубцы, кинжалы, топоры, булавы. Рядом висели их деревянные копии. Вид такого количества смертельного оружия поверг Марка в дрожь, когда он представил, что эти предметы могут сделать с ним. На следующем складе хранилось снаряжение — шлемы, щиты, нарукавники, наголенники и нагрудные пластины, все аккуратно разложенное на полках.

Порцинон привел их на тренировочную площадку, где земля была хорошо утрамбована и засыпана мелким гравием. Он натянул поводья и повернулся к новобранцам, которые остановились, вытянувшись в линию. Несколько секунд ланиста молча смотрел на них. Дождь усилился. Марк и остальные быстро промокли насквозь, ожидая, что скажет хозяин.

Порцинон выпрямился в седле, набрал воздуха в легкие и громко заговорил, чтобы все его слышали сквозь шум дождя.

— Это ваш новый дом, — объявил он и повел рукой вокруг себя. — Единственный дом, который отныне у вас будет. То, откуда вы пришли, осталось лишь в воспоминаниях, и вам лучше забыть вашу прежнюю жизнь. Теперь все это умерло для вас. Остается только учиться, как драться и выживать. Если вы овладеете этим искусством, то будете жить долго, а некоторые из вас когда-нибудь смогут заслужить свободу. Я не хочу сказать, что судьба на вашей стороне. Это не так. Большинство из тех, кто проходит через ворота моей школы, погибают на арене. Многие умирают здесь во время тренировок. Это трудная, тяжелая жизнь. Вы будете учиться до изнеможения. Вас будут учить выносить боль. Вы научитесь драться, овладеете умениями элитного воина. Понятно, что это длительный, трудный процесс. Если вы выживете и преуспеете в учебе, вы будете драться на арене, и если умрете, то как настоящие мужчины. Если вы потерпите неудачу здесь, то умрете на песке арены или станете жалкими калеками и, если повезет, будете проданы другому хозяину.

Порцинон помолчал, чтобы его слова осели в головах новобранцев, и продолжил тем же суровым тоном:

— Ваша здешняя жизнь будет подчинена строгим правилам. Попробуйте только нарушить их. Вас будут пороть за малейшую провинность. Если вы поднимете руку на кого-нибудь из учителей, или попытаетесь бежать, или если я услышу, что кто-то плетет заговор против меня и моих учителей, вас забьют до смерти ваши же товарищи. Подчиняйтесь нам, много работайте — и время от времени будете получать награду. Учитесь всему, чему сможете, правильно используйте свое умение, и наградой вам будут известность, слава и богатство, которых вы никогда бы не получили, будь вы свободными людьми. Подумайте об этом сегодня вечером, а утром начнется ваша учеба.

Марк содрогнулся. Вот оно как. И нет никакой возможности бежать.

Повернувшись к Пизону, Порцинон кивнул:

— Сними с них кандалы. Разведи по помещениям. Накорми их и дай свежие туники.

— Да, хозяин, — склонил голову Пизон.

Порцинон развернул лошадь и поехал к сторожке, а Пизон подошел к новобранцам и вынул из своего ранца молоток. Он начал с другого конца цепи, и Марку пришлось долго стоять под проливным дождем. Солнце уже зашло, и остался только слабый свет луны, иногда проглядывавшей сквозь облака, несущиеся по небу. На вышках и вокруг построек рабы зажигали факелы и жаровни, дававшие немного света.

Марк промок до нитки, он дрожал, стоя и слушая резкий звон ударов, — это Пизон выколачивал штыри, которые крепили ошейники. Один за другим пленники освобождались от оков. Они стояли, потирая шеи и плечи, натертые железными кольцами. Наконец Пизон закончил с Пелленеем и подошел к Марку.

— Наклони голову набок, — приказал он.

Марк подчинился и слегка дернулся, когда Пизон грубо схватил его за воротник, нащупывая в темноте головку штыря. Он поднял молоток и прицелился. Первый удар прозвучал так близко к уху Марка, что у него зазвенело в голове. Он невольно отшатнулся.

— Стой смирно! — проворчал Пизон, дернув за воротник, чтобы Марк встал прямо.

— Ой!

— Тихо, парень.

Последовала напряженная пауза — Пизон снова искал штырь и готовился к новому удару. На этот раз Марк ожидал оглушающего звона в ухе. Все равно он зажмурился, но ему удалось стоять прямо, пока Пизон выколачивал штырь.

— Вот. — Пизон отступил, держа в одной руке молоток, а в другой ошейник.

Марк уже привык к весу железного воротника и теперь наслаждался внезапным ощущением легкости. Он осторожно потер кожу в тех местах, где к ней прикасался металл.

— Спасибо.

Пизон собрал воротники и цепь и кивнул Марку и остальным стоявшим под дождем:

— Идите за мной!

Он повернулся и пошел через тренировочную площадку к двум длинным низким казармам. Ближайшая была большей из них, с колоннадой по фасаду, дающей тень. Двери были открыты по всей длине фасада. Новобранцы прошли мимо нескольких дородных мужчин, которые сидели вокруг стола, распивая вино. Один из них поднял кружку, приветствуя Пизона:

— Новые парни, да?

Пизон не ответил и прошел мимо, сердито нахмурившись, когда человек продолжил:

— Идущие на смерть приветствуют нас!

Его товарищи благодушно засмеялись.

Проходя мимо, Марк оглядел их. Они были в превосходной форме, с мускулистыми руками. У некоторых были шрамы на лицах, у одного — повязка на бицепсе. Сердце Марка застучало быстрее, когда он понял, что это гладиаторы, элитные борцы Римской империи.

— Марк! — прикрикнул на него Пизон. — Не тащись, парень, иначе я заставлю тебя всю ночь простоять под дождем.

Марк поспешно догнал остальных. Некоторые комнаты были освещены масляными лампами, и Марк заметил, что там все просто, но довольно уютно.

— Мне такая жизнь не кажется уж очень тяжелой, — прошептал Пир Пелленею. — Я думал, гладиаторы живут хуже.

— Я тоже так думал, — озадаченно пробормотал афинянин.

Услышав этот короткий обмен мнениями, Пизон неприятно захихикал:

— Это казарма для гладиаторов, которые уже закончили обучение. Они заработали свои привилегии. Вы начнете с самого низа, с остальными учениками. Идите сюда!

Он провел их ко второй постройке. Эта казарма была намного проще, без дверей по фасаду, без колоннады и всего с несколькими окнами. На одном конце имелась большая дверь, возле которой стояли два охранника в полном снаряжении, такие же, как у ворот. Около двери виднелись ряды деревянных гвоздей, с которых свисали цепи и кандалы. Пизон бросил свой груз у двери и кивнул одному из охранников:

— Открывай. Потом принеси еды.

Охранник кивнул, бросил взгляд сквозь небольшую решетку, вставил ключ в замок и повернул его. Открыв дверь достаточно широко, чтобы впустить Пизона и остальных, он отошел в сторону, подождал, пока все войдут, и закрыл за ними дверь.

Помещение представляло собой длинный коридор с отдельными отсеками вдоль стен. На каждом конце коридора горел факел в высоком кронштейне, давая тусклый свет. В отсеках не было ни кроватей, ни свернутых постелей, только солома. В проходе между отсеками стояли большая кадка с водой и отхожее место с шестью сиденьями над открытым водостоком, вытекавшим через дальнюю стену. По всей длине коридора смутно виднелись фигуры учеников, которые хотели посмотреть на вновь прибывших.

Пизон указал на два незанятых отсека вблизи от двери:

— Фракийцы — в первый отсек, спартанец, афиняне и мальчик — во второй.

Он махнул рукой на кадку с водой и отхожие места:

— У вас здесь есть все необходимое и еда два раза в день. Это ваш дом до тех пор, пока — и если — вы не одолеете основные испытания на годность и занятия с оружием. Постарайтесь хорошо выспаться перед началом занятий, которые начнутся завтра утром.

Он повернулся и постучал в дверь. Охранник открыл ее и передал Пизону два грубо сшитых мешка.

— Ваша вечерняя еда! — усмехнулся Пизон и кинул один мешок фракийцам, другой Пиру.

Тот не сумел его поймать, и вместо него мешок поднял Пелленей.

— Спокойной ночи, парни.

Дверь за Пизоном закрылась, звякнул замок. Шагая вместе с другими к отсеку, указанному Пизоном, Марк увидел других обитателей, украдкой глазевших на них. Никто не пытался приветствовать вновь прибывших, проявить к ним дружеский интерес. Только угрюмое молчание и невыразительные лица. За стенами дождь стучал по черепицам крыши и там, где находил прореху, капал на рабов. Дойдя до своего отсека, Марк вместе с остальными опустился на солому. Пелленей открыл мешок, нащупал несколько кусков черствого хлеба, твердого и неаппетитного, и раздал товарищам. Марк сел в угол и стал медленно жевать, стуча зубами от холода. Туника его промокла насквозь, и по телу время от времени пробегала дрожь.

Он обязательно выберется отсюда. Должен же быть какой-то способ убежать из этого ужасного места, попасть в Рим и найти генерала Помпея. Пока не станет слишком поздно спасать мать.

XV

Марка разбудил внезапный грохот. Он резко сел и поморщился, чувствуя, как одеревенело все тело. Его товарищи тоже зашевелились.

— Что за шум, о боги? — проворчал Пир, садясь и потирая лицо руками.

Другие обитатели казармы выбирались из своих отсеков и спешили к двери. Лязгнул замок, и дверь застонала на петлях, когда охранники открыли ее. Один из них держал металлический колокол и бил по нему мечом.

— Живее! — заорал он. — Последнего поколочу!

— Вставай! — Пелленей вскочил, рывком поднял Марка на ноги и потянул за собой. — Поторопись, Пир!

Они бросились вперед из отсека, смешавшись с остальными бегущими к двери. Большинство других рабов были мужчины, но среди них оказались и мальчики возраста Марка и старше. Впереди он увидел фракийцев, которые пробивали себе дорогу к двери. Потом они затерялись в толпе, напиравшей со всех сторон. Марк испугался. Что, если он сейчас упадет? Его наверняка затопчут. Он схватил Пира за тунику и прижался к нему.

— Какого… — Пир зло оглянулся через плечо, но, увидев Марка, обхватил его рукой, защищая. — Держись рядом и старайся не упасть, — прорычал он, прокладывая себе путь. — Я помогу тебе выйти, парень.

Вместе они медленно двинулись к двери. Прижатый к другим ученикам, Марк ощущал запах их пота и грязи, их страх оказаться последним. Наконец впереди через открытую дверь стало видно бледное утреннее небо. Позади них с Пиром оставались только несколько человек. Проходя в дверь, Марк оглянулся и заметил спартанца, который стоял у их отсека и наблюдал за происходящим. С презрительным выражением на лице он медленно направился к двери.

— Не застревай, парень!

Пир подтолкнул Марка вперед. Остальные рабы уже строились в линию перед казармой. Высокий, худощавый мужчина с суровым лицом стоял, озирая их взглядом. На нем была кожаная куртка поверх красной туники, кожаные нарукавники и тяжелые военные ботинки вроде тех, какие очень любил отец Марка. В одной руке он держал дубинку из виноградной лозы и похлопывал ею по каблуку. Рысцой подбежал Пизон с большой восковой табличкой и встал у его плеча. Следуя за Пиром и становясь рядом с Пелленеем, Марк украдкой смотрел на этого человека. Последние спешили встать в конце линии. Последовала короткая пауза, и наконец из двери появился спартанец и не спеша прошел к остальным.

Человек, который наблюдал, как они строятся, в ярости подошел к спартанцу и остановился перед ним почти нос к носу.

— И ты называешь это «поторопиться»? — рявкнул он на латыни. — Когда звучит утренняя побудка, ты должен бежать сюда со всех ног. Понимаешь?

Спартанец смотрел на него без всякого страха или даже интереса. Человек резко повернулся:

— Пизон! Мигом сюда!

Подбежал Пизон.

— Да, центурион Тавр?

— Кто этот ужасный маленький человек? — Он ткнул пальцем в спартанца. — Он из новой партии, которую привел Порцинон?

— Да, господин. Все они — последняя партия из нового набора. Хозяин купил этого на аукционе в Спарте. Его зовут Патрокл.

— В Спарте? — Тавр всем корпусом повернулся к человеку, уперев одну руку в бок, а в другой крепко сжимая дубинку. — Он, наверное, считает, что его трудно сломать. Он говорит по-латыни?

Пизон кивнул:

— Думаю, да, господин. Но с тех пор как хозяин купил его, он едва проронил несколько слов. Да и то лишь на греческом.

— Понятно. — Тавр презрительно взглянул на спартанца. — Как я понимаю, ты считаешь себя новым воплощением проклятого царя Леонида, судя по тому, как ты изволил выйти из казармы. Ну?

Спартанец смотрел прямо перед собой, храня молчание. Внезапно Тавр сильно ткнул его дубинкой в живот. Патрокл, хрюкнув, согнулся вдвое.

— Как ты смеешь молчать, когда тебя спрашивают? — заорал Тавр. — Как ты смеешь не спеша выходить на тренировочную площадку? Так не пойдет!

Он сильно ударил спартанца дубинкой по плечам. Марк вздрогнул, услышав треск удара совсем рядом с тем местом, где он стоял. Он украдкой взглянул в ту сторону и увидел, что спартанец стоит на коленях. Скрипнув зубами, Патрокл медленно поднялся и снова встал перед тем, кто напал на него.

— Тебе что, мало?

Тавр с размаху ударил его по левой щеке, потом по правой.

Патрокл моргнул, но на лице его снова ничего не отразилось. Он сплюнул на землю кровь.

— Ба-а! — фыркнул Тавр. — Скоро я тебя укорочу, друг мой. Вот увидишь. А теперь…

Он отступил на шаг и пробежал глазами по строю. Марк не успел отвести глаза и встретился взглядом с Тавром. Тот мгновенно прыгнул к Марку и ткнул его дубинкой в грудь, заставив отступить на шаг назад.

— Что это? — насмешливо спросил Тавр у Пизона. — Порцинон собирается устраивать бои между пигмеями?

Пизон и другие охранники послушно засмеялись, и Тавр снова повернулся к Марку:

— Имя?

— Марк Корнелий, господин, — ответил мальчик и поспешно добавил: — Сын центуриона Тита Корнелия из Шестнадцатого легиона.

Тавр нахмурился:

— Твой отец был солдатом?

— Центурионом, господин.

— И теперь ты — раб, а? — с притворной досадой проговорил Тавр. — Да, иногда боги любят поиграть. Горькая доля, парень. Отныне ты — просто Марк. Это твое единственное имя до тех пор, пока мы не придумаем для тебя боевое имя — если ты доживешь до тех пор.

Он двинулся дальше, и Марк в отчаянии понял, что вот-вот упустит возможность объяснить, в каком несправедливом положении он оказался.

— Подожди!

Тавр застыл на месте:

— Что? Ты что-то сказал?

— Меня не должно быть здесь, — торопливо заговорил Марк. — Я был взят незаконно и продан как раб.

Он не видел движения руки, только почувствовал, как его голова качнулась в сторону от удара. Мальчик оцепенел, когда Тавр закричал ему в лицо:

— Никогда, никогда больше не смей говорить, если тебя не спрашивают, раб! Ты слышишь меня? Мне наплевать, кто твой отец или что с тобой случилось. Дошло? Ты — раб, мусор на земле, и я ненавижу один твой вид. Теперь твоя единственная надежда заключается в том, что когда-нибудь я сделаю из тебя гладиатора. До тех пор ты — ничто. И называть меня ты будешь «мастер» всякий раз, как тебе разрешат говорить.

— Да… мастер, — пробормотал Марк.

В ушах у него звенело, голова кружилась, к горлу подступала тошнота.

— Вот так-то лучше.

Тавр повернулся и прошел в центр учебной площадки, откуда обратился ко всем новобранцам:

— Теперь, когда все мы здесь собрались, можно начать обучение. Я начну с некоторых вводных… Меня зовут Авл Туллий Тавр, я — ваш старший инструктор. До этого я обучал солдат, потом рабов, а еще раньше я убивал варваров для Рима. Я буду учить вас становиться убийцами. А до тех пор вы должны стать бесстрашными, поэтому я буду работать с вами, пока вы не упадете без сил, и я буду бить любого, кто пожалуется или будет отставать от других, как наш глупый друг спартанец. Время от времени нам окажет честь своим присутствием Порцинон, ланиста, владелец этой школы. Вы не будете к нему обращаться, если он не обратится к вам первый. Вы будете называть его «хозяин». Далее, есть еще мой помощник, зовут его Пизон. Он — раб, но в отличие от вас он проявил себя на арене. Пизон отвечает за экипировку, рационы и вознаграждения, поэтому относитесь к нему хорошо.

Тавр показал на четверых стоящих рядом с ним.

— Эти люди — ваши тренеры, они будут проводить с вами занятия. Меня называйте «мастер». Пизон и тренеры зовут меня «господин», и вы называйте их «господин». Если вы забудете это простое правило, вас будут бить. Есть еще два правила. Делайте именно то, что вам говорят, и делайте немедленно. За неповиновение или нерешительность вас будут наказывать немилосердно.

Он помолчал, чтобы все сказанное отложилось в головах новобранцев.

— В течение следующих четырех месяцев вас будут учить, как стать сильными и физически развитыми. Потом вас будут учить обращаться с основными видами оружия. Я буду следить за вами, а еще через четыре месяца я сам выберу для каждого боевую специальность. Некоторые из вас будут драться как тяжелая пехота. Некоторые будут легко вооружены. Других будут учить бороться с животными. Самые молодые из вас начнут работать на кухне и следить за чистотой, пока я не решу, что вы уже подросли и способны обращаться с оружием. Когда будете готовы для первых реальных боев, вас переведут из казарм рекрутов в более удобные помещения. Итак, начнем работать.

Он вдруг замолчал и щелкнул пальцами, подзывая Пизона:

— А теперь разобьемся на группы.

— Да, господин.

Пизон раскрыл восковую доску и вынул медное стило, а четверо тренеров быстро подошли и встали отдельно от линии рабов. Марк тупо смотрел на них, в голове роились печальные воспоминания о жизни на ферме неподалеку от Нидри. Там его любили, заботились о нем, и он был счастлив. Теперь он должен подчиняться грубой дисциплине школы гладиаторов. Он не знал, долго ли сможет выдерживать эту деспотичную новую жизнь.

Тавр и Пизон прошли в дальний конец линии и медленно двинулись вдоль нее. Тавр останавливался перед каждым взрослым и мальчиком, бегло осматривал их, потом говорил Пизону, в какую группу их зачислять. Дойдя до фракийцев, он стал сжимать их плечи, щупать руки, кисти, ноги.

— Легкая группа, — решил он и подошел к Пиру. — Клянусь богами, вот настоящий медведь. Ты убил хоть кого-нибудь этими своими лапищами?

— Нет, мастер, — пробормотал Пир.

— Стыдно. Но скоро ты начнешь убивать. Безусловно, тяжелая группа.

Бросив взгляд на восковую доску, которую ему протягивал Пизон, Тавр подошел к Пелленею. Афинянин стоял спокойно, пока его ощупывали. Потом Тавр отступил и пристально оглядел его, почесывая подбородок:

— Мускулатура развитая, как и следует ожидать от боксера. Думаю, и ноги легкие. Одинаково будет хорошим секутором и ретиарием.[2] Хм. Запиши его пока в смешанную группу.

Пизон кивнул, быстро сделал пометку, и Тавр двинулся дальше, к Марку. Не смея вызвать неудовольствие мастера, Марк смотрел прямо перед собой: ему совсем не хотелось заработать еще одну оплеуху.

— Ах, опять этот сын центуриона.

Тавр наклонился вперед и больно схватил Марка за плечо своими похожими на тиски пальцами, насмешливо рассуждая:

— Как же мне поступить? Может быть, сделать из него тяжелого борца? Но ведь он не выдержит веса снаряжения. Ретиария? Нет, он только запутается ногами в сети. Ну что же, запишем его в молодежную группу. Сейчас это самая подходящая группа для него.

— Да, господин.

У Марка горело лицо от смущения, и ему очень хотелось сказать Тавру, куда он может засунуть свое мнение. Но он стиснул зубы и смотрел прямо перед собой, сдерживая гнев.

Когда Тавр дошел до конца линии, он быстро окинул взглядом спартанца и вынес решение:

— Смешанная группа. Даже если он проживет достаточно долго, я сомневаюсь, что этого человека стоит использовать для чего-либо, кроме боев с животными.

— Я буду драться с тобой, мастер, — холодно ответил спартанец. — Прямо сейчас, если ты достаточно храбр.

— Драться со мной? — развеселился Тавр. — Не думаю. Если ты только поднимешь на меня руку, я тут же велю тебя распять. Запомни это как следует!

Тавр помолчал, потом закричал очень громко, чтобы все присутствующие услышали его:

— И это должны знать все. Единственная судьба, которая ожидает каждого, кто ударит меня или любого члена моей команды тренеров, — это медленная, мучительная смерть. У гладиатора нет второго шанса. Всегда помните это — и вы сможете выжить. Забудете — и вы наверняка умрете. — Он мрачно кивнул. — Можете разойтись.

XVI

В молодежной группе, кроме Марка, было еще двадцать три мальчика под началом морщинистого старого тренера Амата. Худощавый и гибкий, Амат пятнадцать лет дрался как ретиарий. Большую часть боев он выиграл, и толпа простила ему те немногие бои, в которых он проиграл. Но ему не удалось достаточно показать себя, чтобы завоевать благосклонность и награды, каких достигли его сверстники. Поэтому он был вынужден оставаться рабом до конца жизни, тренируя новых рекрутов в школе гладиаторов Порцинона.

Марк был одним из самых молодых в группе. Однако, проведя все детство на ферме и регулярно занимаясь с отцом, он был силен и физически развит для своего возраста. Другие мальчики были собраны со всей империи, кожа их была разного цвета, черты лица тоже разные. Марк понимал лишь некоторых из них, кто говорил на латыни или на греческом. Все они прибыли в школу за последний месяц, и неофициальная иерархия была уже установлена.

Вожаком группы сам себя назначил Феракс, крупный мальчик-кельт из тех племен, что жили поблизости от Альп. Он был старше Марка на три-четыре года, намного выше и шире в плечах. На латыни он говорил с грубым акцентом и очень важничал, по утрам выводя ребят на построение. С самого начала, с самого первого разговора он продемонстрировал неприязнь к Марку. Марк как раз покинул отхожее место и направлялся к своему отсеку, когда Феракс и его четверо дружков встали у него на пути.

— Сын римского центуриона, да? — фыркнул Феракс. — По-моему, ты больше похож на сына сточной крысы.

Его товарищи засмеялись. Марк молча сжал кулаки. Он не хотел драться с мальчиком крупнее себя, но и не желал мириться с оскорблениями.

— На всякий случай, если ты не знаешь, меня зовут Феракс. — Кельт ударил себя в грудь. — Это моя группа. Эти двое тоже кельты, как и я. — Он показал на высоких блондинов, стоявших по одну сторону от него. Затем Феракс кивнул на двух других, смуглых и худых: — А этих двоих вытащили из трущоб Субуры в Риме. С ними шутки плохи.

Он шагнул вперед и приблизил свое лицо к лицу Марка.

— Давай я расскажу тебе о моих правилах, сточная крыса. Мои товарищи и я первые берем рацион. А если я захочу, ты и другие будете исполнять за нас наши обязанности после дневных занятий, например приносить воду или чистить наше снаряжение.

— Ты можешь сам принести себе воды, — ответил Марк.

— О! — хихикнул Феракс. — Ребята, у нас тут появился крепкий орешек! Лучше предупредить тебя, что последнего парня, который отказался выполнять мои распоряжения, хорошо поколотили. Как только всем стало известно, что с ним случилось, все другие мальчики стали послушными. Итак, ты делаешь то, что говорю я, и у тебя не будет неприятностей. Иначе… — Феракс отступил на шаг и сжал кулак перед лицом Марка. — Вот этим я разобью тебе нос. Понял?

Марк не шелохнулся. Феракс кивнул и повернулся к своим дружкам:

— Так, приветствие закончено. Оставим его.

Они ушли, а Марк сжал губы. Феракс — задира.

За ним надо внимательно следить и держаться от него как можно дальше. Но Марк все равно чувствовал огромное желание дать ему отпор.

Впрочем, еще рано. Попозже, когда его научат драться и он будет знать, как справиться с противником. Тогда он и увидит, насколько силен этот кельт на самом деле.

Взрослые проводили на занятиях весь день, а подростки до и после своих тренировок выполняли другие задания — работали на кухне и следили за чистотой. Марк был приписан к кухне. Это была тяжелая и унизительная работа, но он не жаловался, и его постоянно не отпускала мысль убежать из школы и добраться до Рима. Он думал о матери, приговоренной трудиться на плантациях Децима. Он знал, что она тоже беспокоится о нем.

Ей, конечно, будет нелегко узнать его, печально думал он. Как и всем остальным, кого вывели из казармы в то первое утро, Марку выдали две серые туники и две пары ботинок. На каблуке каждого ботинка был поставлен номер. Всю прежнюю одежду у них забрали. Лучшую продали местному купцу, остальную сожгли. Волосы Марку обрили. Теперь все ученики выглядели одинаково отвратительно. Их трудно было отличить друг от друга. Они были похожи на скованных одной цепью осужденных преступников, отправленных на рудники.

Марка приводил в ярость вид собственной обритой головы. Раб, который сделал это, обращался со своим инструментом небрежно, то и дело царапая кожу. Но даже эта пытка была ничто по сравнению с тем, что последовало потом.

Когда ошеломленные мальчики с кровоточащими царапинами и порезами на голых головах вышли из клетки, в которой их брили, Амат повел их в кузницу, находившуюся в углу территории. Их ждала дюжина охранников школы, а за ними стоял раб. С его лица стекал пот. Раб возился с небольшой печкой, из которой торчала длинная железная ручка.

— Первый мальчик, выйди вперед, — велел Амат, показав на одного из нубийцев.

Мальчик вздрогнул и попытался вжаться обратно в ряды своих товарищей, но двое охранников схватили его за руки с обеих сторон и потащили в кузницу, хотя он изо всех сил сопротивлялся. Амат взял мокрую тряпку, схватил железный стержень, на конце которого было клеймо — большая буква «П» над двумя скрещенными мечами. Клеймо светило оранжевым светом, а вокруг него колебался горячий воздух. Амат подошел к нубийцу, отчаянно извивавшемуся в руках охранников, и приказал:

— Держите его прямо.

Охранники напряглись, заставляя своего пленника стоять неподвижно. Амат оттянул ворот туники мальчика и прижал клеймо к его груди прямо над сердцем. Мальчик закричал, послышалось шипение горящего мяса, в воздухе запахло кислым. Секунда — и все было кончено. Амат отступил, а мальчик безвольно упал. Охранники оттащили его от кузницы и бросили на землю.

— Следующий! — крикнул Амат.

Одного за другим их вытаскивали вперед и ставили клеймо школы гладиаторов Порцинона. Пока мальчики ждали своей очереди, они нервно переглядывались, некоторые старались спрятаться за спинами впереди стоящих в надежде отсрочить пытку. Но другие охранники возвращали их на место. Ужас Марка при мысли быть заклейменным усиливался при каждом крике, раздававшемся из кузницы. Но он молчал и не пытался спрятаться за другими. Он огляделся и встретился глазами с Фераксом.

Кельт смотрел на него, и Марк понял, что он тоже боится. Феракс весь дрожал, но, заметив, что Марк смотрит на него, принял сердитый вид. Глубоко вдохнув, он вышел вперед и вытянулся во весь рост, скрестив руки на груди и ожидая вызова. Когда унесли очередную жертву, Амат снова сунул клеймо в печь. Потом он повернулся к оставшимся мальчикам:

— Следующий!

Феракс сделал шаг вперед, но тут Марк выкрикнул:

— Я! Я следующий!

Амат кивнул, и охранники подхватили Марка под руки. Сердце его бешено забилось, когда он подходил к кузнице. Марк не понимал, почему он это делает, разве только чтобы доказать что-то Фераксу и другим, не говоря уже об Амате и охранниках. Подойдя к кузнице, он сам оттянул ворот туники, обнажая грудь. Амат кивнул охранникам:

— Держите его.

Марк разрешил им взять себя за руки, но стоял спокойно. Он весь напрягся и так стиснул зубы, что челюсть заболела. Амат удивился и помедлил секунду, прежде чем вынуть клеймо из печки.

— Что ж, похоже, по крайней мере у одного из вас есть характер. — Он слегка улыбнулся Марку. — Соберись, парень. Будет так больно, как никогда раньше.

Он поднял клеймо. У Марка расширились глаза при виде этого ярко-оранжевого свечения. Амат положил левую руку на грудь Марка, чтобы тот стоял прямо, и поднес клеймо. В последний миг Марк плотно зажмурился. Была вспышка жара, а потом его мир взорвался потоком обжигающей боли и ужаса. Он чувствовал, словно его ударили тараном, затем его тело пронзила горячая стрела боли. Он ощущал запах своей горящей плоти, резкий и кислый, вызывающий тошноту и головокружение. Несколько секунд длилось шипение. Потом давление прекратилось — Амат отнял клеймо. Но боль только возросла. В уголках глаз Марка блеснули слезы, сквозь сжатые зубы вырвался мучительный стон.

— Полегче с этим мальчиком, — услышал он слова Амата. — У парня есть мужество, это говорю вам я.

Когда они вышли на воздух, охранники опустили Марка на землю и осторожно прислонили к стене. Он открыл глаза и огляделся. Сердце его продолжало сильно биться, и боль не покидала. Он сидел прямо, стиснув зубы. Крики мальчиков, которых клеймили до него, все еще звучали у него в ушах. Марк посмотрел в сторону и поймал взгляд Феракса. Кельт был в ярости, губы его кривились от ненависти. Охранники схватили его и потащили к кузнице, а он вырывался. Марк не смотрел на него, но слышал звериный стон ярости и муки, когда Амат клеймил Феракса. Внезапно боль стала такой невыносимой, что Марк успел только отвернуться в сторону, и его вырвало. Потом еще и еще раз, пока в желудке ничего не осталось. Он откинулся к стене и потерял сознание.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит на соломе и смотрит на потолочные балки. Марк попробовал приподняться на локтях — и застонал от острой боли.

— Не спеши, — услышал он, и над ним склонился Пелленей. Он протянул Марку мокрую тряпку. — Попробуй это. Помогает уменьшить боль… немного.

Марк взял тряпку и посмотрел на грудь. Ожог был красный и покрыт бледными пузырями, которые лопались. Мальчик осторожно приложил тряпку к ожогу, и его захлестнула новая волна боли.

— Ахх…

Казалось, мокрая тряпка только усилила боль, и снова подступила тошнота. Марк отдал тряпку Пелленею и кивнул в знак благодарности.

— Больно, как в аду, да? — сказал Пелленей и резко вздохнул.

— Тебе тоже? — спросил Марк, показав на грудь афинянина.

— Всем нам. Хотя некоторые пытались драться. — Он кивнул в сторону Пира.

Тот сидел, прислонившись к противоположной стене отсека, и сердито глядел на них. Лицо его было все в синяках, а один глаз совсем заплыл.

— Потребовались шестеро из нас, чтобы унять его, — улыбнулся Пелленей. — Парень не знает своей силы.

Марк нахмурился:

— Вы держали его? Вы помогали им клеймить Пира?

— Нам пришлось. Если бы это делали охранники и тренеры, наш парень уложил бы их всех. Ты слышал, что они делают с учениками, которые нападают на кого-то из штата Порцинона? Пусть лучше Пир вырубит меня, чем одного из них, за что будет распят.

— Наверное, — пожал плечами Марк. — Хотя мне кажется, это неправильно.

— Или сделать так, как сделали мы, или смотреть, как он умирает, — отрезал Пелленей. — А как бы ты поступил?

Марк хотел сказать, что он отказался бы помогать усмирять Пира, что он дрался бы на стороне гиганта, против мучений и стыда быть заклейменным как собственность Порцинона. Но каково бы ни было его желание дать отпор, он понимал, что Пелленей прав. Он ничего не смог бы сделать. И никто из них ничего не смог бы сделать. Мальчик в отчаянии опустил голову.

Пелленею стало жаль его.

— Марк, ты теперь раб. Лучше поскорее привыкай к этому. Если ты будешь сидеть, мечтая о сопротивлении и побеге, ты только сделаешь свою жизнь еще несчастнее. И сойдешь с ума. — Он немного помолчал. — Вот так случилось и со мной. Я отказался принять рабство. Не подчинился своим хозяевам и даже пытался сбежать. Меня поймали через несколько дней и избили чуть ли не до смерти. Вот что ожидает тебя, если ты будешь противиться хозяину: боль и еще большее страдание. Поверь мне, самое лучшее, что ты можешь сделать, — это смириться с тем, что прошлое умерло для тебя. Смотри в будущее. Оставайся живым и однажды завоюй себе свободу. Это все, что сейчас имеет для тебя значение, — заключил Пелленей и ушел, чтобы принести еще воды.

Марк медленно кивнул, словно принимая совет. Но в глубине души он не мог поступать так, как предлагал ему Пелленей. Всем своим существом он восставал против этого. Это означало предать память отца и долг перед матерью. Марк молча поклялся, что никогда не забудет своего прошлого. Помимо прочего, это была память обо всем, что он потерял и за что должен будет отомстить. И это давало ему силы вынести то ужасное положение, в котором он оказался.

— Ага, сынок центуриона наконец зашевелился!

Марк поднял голову — у входа в отсек появился Феракс. За ним маячили его дружки. Все они были голые до пояса, демонстрируя пузырчатую эмблему клейма школы на груди. Кельт усмехнулся Марку в лицо:

— Последнее, что я увидел, — это как ты падаешь в обморок, выйдя из кузницы.

Марк нервно сглотнул и встал:

— По крайней мере, им не нужно было тащить меня туда.

— Что? — нахмурился Феракс. — Ты называешь меня трусом? Я принял клеймо как мужчина. — Он выпятил грудь и подбоченился. — Я вынес это как воин.

— Да, — улыбнулся Марк. Феракс был намного крупнее его, и сердце Марка часто забилось, но он вспомнил, какой страх отразился на лице кельта перед клеймением, и это придало ему некоторую смелость. — Я слышал твой, э-э-э, боевой клич. Думаю, что и все остальные так кричали. Это действительно было очень больно.

— По крайней мере, я не упал в обморок, как девчонка.

— Да, ты не упал, — согласился Марк. — Ты просто кричал, как девчонка.

У Феракса раздулись ноздри.

— Ты заплатишь за это, римский коротышка.

Он сжал кулаки и вошел в отсек.

Марк не отступил. Он поднял руки, готовый схватить своего противника или нанести ответный удар. Лицо его исказилось в грозной гримасе. Феракс засмеялся:

— Клянусь богами, посмотрите на него. Наверное, он думает, что он — Марс, бог войны!

Друзья его засмеялись вместе с ним. Феракс оборвал смех и повернулся к Марку. Было видно, что он полон решимости причинить своему противнику как можно больше боли и унижения. Марк почувствовал, как внутри у него все заледенело, но не шелохнулся. Он был готов к тому, что его побьют, и не собирался просить пощады.

— Я доставлю себе удовольствие, — прорычал Феракс. — Я разорву тебя на части.

— Ну уж нет, ты этого не сделаешь, — прогремел низкий голос.

Марк удивленно повернулся и увидел Пира. Гигант встал между мальчиками и сверкнул глазами на Феракса.

— Если ты ударишь его, я ударю тебя. Я сильно тебя ударю. Тебя и тех, других. — Пир поднял свой огромный кулак и с силой вдавил его в ладонь другой руки. — Понял?

При этом звуке Феракс вздрогнул. Он уставился на Пира с ужасом и разочарованием и попятился к выходу из отсека. А там снова повернулся к Марку:

— На этот раз ты спасен, коротышка. Но со временем тебе придется вести собственные бои. И когда настанет это время, тут-то я и появлюсь. Слышишь? Пошли, парни.

Он махнул им рукой и двинулся в другой конец казармы.

Глядя им вслед, Марк расслабился. Он кивнул Пиру:

— Спасибо.

Пир пожал плечами и почесал подбородок:

— Не люблю забияк. Они ничтожества. Дай мне знать, если этот парень снова будет к тебе приставать.

Он вернулся в свой угол. Марк был ему благодарен, но он знал, что Феракс прав. Ему достаточно просто подождать. Марк не может убежать отсюда, и настанет время, когда он должен будет сам противостоять кельту.

XVII

Последние дни лета прошли в обычном порядке: занятия и работа на кухне. Марка и других мальчиков будили с первыми лучами солнца, и они строем шли на кухню, чтобы помогать готовить завтрак. В обязанности Марка входило разжигать огонь в плитах. В углу кухни в небольшой жаровне постоянно горел огонь. Положив щепки в топки, Марк осторожно переносил из жаровни несколько тлеющих углей и клал их на щепки. Он дул на угли, чтобы они разгорелись и разожгли щепки. Надо было растопить три плиты и поддерживать в них огонь. Надо было постоянно приносить свежие поленья из сарая около кухни и складывать у плит.

Раб, ответственный за кухню, в прошлом был гладиатором. Звали его Брикс. Пять лет назад он был сильно покалечен на арене. Ударом меча ему перерезали подколенное сухожилие на левой ноге. Хотя толпа помиловала его, это стало концом его карьеры на арене. Порцинон перевел его на кухню, где он мог приносить какую-то пользу своему хозяину. Брикс был крепкого телосложения и выглядел примерно так же, как отец Марка. Только волосы у него были гуще и темнее, без намека на седину. Он ходил по кухне, хромая и переваливаясь из стороны в сторону.

Феракс и его дружки смеялись над Бриксом за его спиной, делая друг другу знаки и имитируя его походку. Когда он вдруг оборачивался, они моментально возвращались к своим обязанностям — следили за огромными котлами с ячменем, помешивая деревянными лопатками свой завтрак, который постепенно становился густой кашей.

Через час после появления на кухне Марка и других мальчиков в большое помещение рядом с кухней приходили взрослые новобранцы. Они брали миски и деревянные ложки и вставали в очередь за своей порцией. Молча садились на длинные скамьи и ели из мисок, которые держали на коленях. Тренеры ходили взад-вперед между скамьями, готовые нанести удар дубинкой любому, кто заговорит. Только когда взрослые заканчивали завтракать и их уводили на утренние занятия, мальчикам разрешалось поесть. Потом они мыли миски и ложки и ждали, когда Амат поведет их на учебную площадку.

Большое открытое пространство в центре школы было окружено десятифутовым бревенчатым забором. Площадка была хорошо утрамбована и покрыта темным песком с берегов Неаполитанского залива. Именно здесь рабы нового набора начинали готовиться к своей будущей тяжелой и опасной жизни. Тренеры громко выкрикивали команды. Четыре группы по очереди бегали по периметру площадки, поднимали тяжести и преодолевали небольшие препятствия. Все это должно было выработать у них выносливость, силу и ловкость.

Амат следовал за своей группой по всей площадке, готовый ударить дубинкой любого мальчика, который отставал от других, или не слишком усердствовал при поднятии тяжестей, или делал грубую ошибку. Марк помнил, как Амат похвалил его за храбрость во время клеймения, поэтому он очень старался заслужить уважение тренера. И пускай его легкие болели от напряжения, а руки и ноги наливались свинцом, Марк заставлял себя продолжать. Некоторые из его товарищей, не столь усердные, вскоре были в синяках и рубцах от дубинки Амата. Лишь еще один мальчик демонстрировал такое же упорство, и это был Феракс. Марк обладал большей выносливостью, Феракс был сильнее, и оба были более или менее равны в ловкости.

Хотя их соперничество никак не проявлялось во время занятий, Амат был достаточно опытным учителем. Он сразу догадался, в чем дело, и стал подначивать их:

— Давай, Феракс! Тот мальчик вдвое ниже тебя ростом. В чем же дело? Почему отстаешь от него? Не отставай, иначе почувствуешь на спине мою дубинку! Двигай ногами, ленивая кельтская свинья!

А когда Марк морщился от усилий, пытаясь поднять до уровня подбородка самый тяжелый камень, Амат подходил к нему и орал в ухо:

— Скажешь, это слишком большой вес? Я видел чудаков, которые поднимали камни потяжелее, чем эти! Как ты рассчитываешь вырасти таким же большим, как Феракс, если не будешь работать над этим? Давай, Марк, покажи этому чертову кельту, на что способен римлянин!

Марк чувствовал на себе взгляды других мальчиков и знал, что должен произвести на них впечатление, чтобы Феракс не переманил их на свою сторону. В то же время он осознавал, что кельт еле сдерживает ненависть к нему. Какое-то время Феракс не мог излить свою ярость на Марка. Дни были так строго расписаны, что для этого не оставалось ни минуты. К тому времени, как мальчики удалялись на ночь в свои отсеки, они настолько уставали, что сил хватало только для сна. Марк сворачивался клубком на соломе, а Пелленей и Пир, прежде чем заснуть, тихо переговаривались. Спартанец большей частью держался отчужденно, но иногда вставлял реплики в разговор, если у него было другое мнение о предмете обсуждения.

Только месяц спустя после прибытия Марка Фераксу представилась долгожданная возможность. Это случилось после ужина. Марк последним уходил из кухни и шел в казарму. По пути он, как обычно, зашел в отхожее место, находившееся в углу у стены школы. Лето прошло, и воздух к вечеру становился холоднее. Единственная небольшая жаровня горела в дальнем конце отхожего места. Марк вошел и направился к двум деревянным скамьям напротив друг друга. Там был еще один посетитель, мальчик-нубиец, который уже уходил. Они кивнули друг другу — обычное приветствие, так как нубиец знал всего несколько слов по-латыни, хотя понимал намного больше благодаря дубинке Амата.

Марк поднял тунику и сел на деревянную скамью, гладкую от многолетнего использования. По сточной канаве бежала слабая струйка воды, унося нечистоты из-под стены в небольшой ручей, протекающий рядом со школой. Марк почти закончил свои дела, когда услышал звук приближающихся к отхожему месту шагов.

— Эй, нубиец, уйди! — Феракс большим пальцем показал через плечо. — Я хочу поговорить с сыном центуриона.

Нубиец кивнул, встал со скамьи и, потянувшись к одной из двух стоящих между скамьями кадок с уксусом, достал оттуда палку с намотанной на нее морской губкой. Он быстро подтерся, опустил тунику и поспешил прочь, бросив настороженный взгляд на Феракса, когда проходил мимо.

Феракс медленно проследовал к скамье, расстегивая ремень.

— Ну, мальчик, пора посмотреть, какой ты храбрец. Ты готов?

Весь похолодев, Марк торопливо встал и опустил тунику. Быстро огляделся, но все окна были чуть больше щелей и располагались высоко. Имелся только один выход — дверь. Он оказался в ловушке. Марк схватил палку с губкой и выставил ее перед собой. Феракс удивленно взглянул на него и захихикал:

— Ты что, думаешь остановить меня этой палкой?

— Отстань от меня, — как можно тверже сказал Марк. — Повторять не буду.

— О-о-о, ты меня пугаешь. — Феракс сделал вид, что дрожит. — Ой, боюсь, боюсь!

Марк знал, что столкновения не избежать. Вряд ли ему удастся отговорить Феракса от драки. Поняв это, Марк вдруг успокоился. Он будет драться и, конечно, потерпит поражение. Но он будет драться с Фераксом изо всех сил.

— Похоже, не только я тебя пугаю, — заговорил Марк. — Я видел тебя, когда мы ждали клеймения. Я видел, какой ты был испуганный. Я видел, как ты трясся, словно трус. Ты поэтому так ненавидишь меня, да?

Феракс остановился в шести шагах перед Марком, взял в руки ремень.

— Какая разница почему? Просто я ненавижу тебя и хочу, чтобы тебе было очень больно, римлянин.

Он намотал ремень на правый кулак, так что пряжка пришлась на костяшки пальцев, шагнул к Марку и пригнулся перед прыжком. Марк поднял палку с губкой и прыгнул вперед, прежде чем его противник успел напасть. Грязная палка, смоченная в уксусе, ударила Феракса по щеке. Он вскрикнул от удивления и боли, когда Марк ткнул палкой ему в лицо, целясь в глаза. Феракс поднял руки, чтобы отвести удар, схватил палку и отшвырнул ее в сторону. Тогда Марк бросился на Феракса, ударив его изо всех сил головой в живот.

— Ох! — прохрипел Феракс, согнувшись.

Марк снова боднул его, выпрямился и кулаком ударил Феракса в нос. Удивление старшего мальчика быстро прошло, и он испустил животный рык, игнорируя сыплющиеся на него удары. Левой рукой Феракс отбросил Марка, а правой ударил его в бок. Удар был такой сильный и болезненный, что у Марка перехватило дыхание. Но он знал, что, если перестанет сопротивляться, Феракс превратит его в кашу. Кельт снова ударил его в бок, потом, целясь в голову, нанес удар в челюсть. Пряжка рассекла кожу. От боли у Марка посыпались искры из глаз, и он пошатнулся. Феракс снова его ударил, на этот раз возле уха. У Марка подогнулись ноги, он упал на одно колено и инстинктивно поднял руки, чтобы защитить голову. Феракс снова ударил, и Марк растянулся на мощеном полу. Над ним в тусклом свете жаровни маячило злое лицо кельта, который бил его до тех пор, пока он не потерял сознание.

XVIII

— Ты опоздал, — проворчал Брикс на следующее утро, подойдя к Марку со спины. — Я накажу тебя, если ты вовремя не разожжешь огонь.

Марк с трудом разогнулся — он складывал щепки в топки. Не поднимая головы, он кивнул:

— Прости, Брикс. Это больше не повторится.

Голос его прозвучал глухо, неестественно. Брикс шагнул к нему, взял за подбородок и повернул лицом к себе. У него перехватило дыхание.

— Похоже, парень, над тобой хорошо поработали.

Левый глаз Марка совсем заплыл. Лицо было все в порезах и синяках, губы рассечены и покрыты запекшейся кровью. Рукой он осторожно прикрывал ребра. Брикс провел Марка к стулу в углу кухни.

— Сиди здесь. Я найду для тебя какое-нибудь занятие, с которым ты справишься.

— Все в порядке, — пробормотал Марк.

— Нет, не все в порядке, — возразил Брикс, криво улыбнувшись. — Все в беспорядке. А теперь делай, что тебе говорят, и сиди.

Он подтолкнул Марка к стулу, потом повернулся, оглядел кухню и щелкнул пальцами, подзывая одного из мальчиков:

— Брак! Сегодня утром ты следишь за огнем. Положи дрова и зажги их. А ты, Ацер, иди и позови Амата.

— Амата? Тренера? — в страхе переспросил мальчик.

Брикс поднял бровь:

— Ты знаешь другого Амата? Нет? Тогда иди!

Марк опустился на стул и поморщился от боли в боку. Какое-то время он дышал осторожно, пока боль не утихла. Его мысли возвратились к прошлому вечеру. Последнее, что он помнил о стычке с Фераксом, — это как его бьют, а он пытается свернуться клубком на полу. Потом все исчезло. И только ночью он очнулся и при слабом свете факела увидел Пелленея, который вытирал ему лицо мокрой тряпкой, и Пира, стоящего позади.

— Это моя вина, — пробормотал Пир. — Я должен был следить за ним.

Пелленей покачал головой:

— Невозможно все предотвратить.

Когда Марк зашевелился и застонал, Пелленей наклонился к нему.

— Кто сделал это с тобой? Скажи нам, Марк.

Марк покачал головой.

— Это был кельт, да?

Марк не ответил.

— Я так и знал, — кивнул Пелленей. — Это ему не сойдет с рук. Я ему покажу.

— Нет! — прохрипел Марк. — Оставьте его мне. Я сам должен отомстить.

— Ты так думаешь? — Пелленей осмотрел его раны. — В следующий раз он просто убьет тебя.

— Я буду лучше подготовлен, — прошептал Марк распухшими губами.

— Он прав, — раздался голос спартанца. — Мальчик должен сам вести свои бои, если он хочет стать мужчиной.

— Спартанец, еще одна драка убьет его, — возразил Пелленей. — Так что оставь философию нам, афинянам, ладно?

Спартанец пожал плечами:

— Мальчик знает, что я прав. Это его драка, и вы не имеете права отбирать ее у него. — Он обратил на Марка мрачный пронизывающий взгляд. — Я знаю, о чем ты думаешь, мальчик. В твоих венах течет кровь воина. Ты не станешь покрывать себя позором, увиливая от этой драки.

— Этого не будет, — кивнул Марк и закрыл глаза. — Я побью его.

Пелленей разочарованно вздохнул:

— Это твои похороны, Марк. Спасибо тебе большое, спартанец. Ты, как всегда, очень помог…

На рассвете Марк с огромным трудом поднялся на ноги. Когда он шел из казармы на кухню, каждое движение причиняло ему боль. И вот сейчас он смотрел туда, где Феракс с дружками, пересмеиваясь, наполняли котлы молотым ячменем, оливковым маслом, солью и животным жиром. Его переполняла жажда мести. Каков бы ни был исход, он снова встретится с Фераксом. Но в следующий раз он будет готов. Станет сильнее и научится хорошо драться. И тогда он преподаст кельту урок, которого тот не забудет. В этот момент Феракс поднял голову и поймал его взгляд. Оба уставились друг на друга, потом Феракс подмигнул и сложил губы трубочкой, выражая притворную жалость.

Марк почувствовал, как на него накатила огромная волна гнева и ненависти. Желание отомстить даже превысило ненависть к Дециму, который был причиной всего, что случилось с семьей Марка.

Амат вошел в кухню, огляделся, увидел Брикса и направился к нему:

— Ты посылал за мной?

— Да. Это из-за мальчика. — Брикс кивнул в сторону Марка. — Его сильно побили. Вряд ли сегодня он сможет заниматься. И я подумал, что ты должен знать.

— Побили? — Амат подошел к Марку, оглядел его, отмечая побои. — Кто это сделал с тобой, парень?

— Никто, — невозмутимо ответил Марк. Уголком глаза он видел, что Феракс не сводит с него взгляда. Он прокашлялся и произнес как можно отчетливее, чтобы все в кухне услышали его: — Я поскользнулся в отхожем месте.

— В самом деле? — Амат невольно улыбнулся. — Сколько же раз ты поскальзывался? А я и не знал, что справлять нужду так опасно. Послушай, мальчик, не пытайся вводить меня в заблуждение. Я и раньше такое слышал. Кто-то напал на тебя. Это против правил, и они будут наказаны. Хозяин Порцинон строг с теми, кто портит его собственность. Ну-ка говори, кто это сделал?

— Я и говорю, господин. Я был в отхожем месте и поскользнулся. Вот и все.

— Ты врешь, парень, — нахмурился Амат и ткнул пальцем в грудь Марка. — Я не люблю, когда мне врут. Скажи мне, или я накажу тебя.

— Я поскользнулся, господин, — ровным голосом повторил Марк.

— Что ж, тебе же хуже. — Амат повернулся к повару: — Я не хочу, чтобы у него были осложнения. Освобождаю его от занятий на два дня.

— Нет, я могу заниматься.

Марк с трудом поднялся, но Амат снова усадил его на стул, продолжая давать указания Бриксу:

— На какое-то время у тебя будет помощник на целый день. Загрузи его работой.

— Он сможет многое здесь делать, — кивнул Брикс. — Во всяком случае, я уберегу его от неприятностей.

— Так-то лучше. — Амат заговорил тише: — Я не могу допустить, чтобы такое случилось опять. В следующий раз виновным не поздоровится.

Он повернулся к Марку:

— Что же до тебя… Поскольку тебе трудно удержаться на ногах в отхожем месте, значит надо провести там тщательную уборку. Отныне это будет твоей работой. Ты освобождаешься от вечерних обязанностей на кухне. Вместо этого ты каждый вечер будешь скрести и мыть пол в отхожем месте. Может быть, это научит тебя не врать мне.

Амат покинул кухню и вернулся в столовую тренеров, чтобы закончить завтрак. Когда он скрылся из виду, Брикс оглядел кухню и глубоко вздохнул.

— Что вы там стоите, разинув рты, как дураки? Работайте!

Мальчики тут же принялись за дело, опустив голову, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Брикс некоторое время наблюдал за ними, чтобы убедиться, что они не отлынивают, потом спросил у Марка:

— Тебе раньше приходилось чистить медь?

Марку вспомнились медальоны на нагрудной пластине отца, пожалованные ему за храбрость. Зимой старый центурион вынимал свое снаряжение и показывал Марку, как его чистить смесью из абразивного порошка и оливкового масла Он втирал эту смесь старой тряпкой, потом стирал остатки и полировал до блеска. Марк посмотрел на Брикса:

— Я знаю, как полировать.

— Хорошо, потому что хозяин хочет, чтобы его медный стол был готов для званого обеда через пять дней. Ты можешь помочь мне с этой работой.

— Да, господин. Спасибо.

Когда взрослые поели, а мальчики вымыли кухню и поспешили за ними на учебную площадку, Брикс жестом позвал Марка за собой. Они прошли к главным воротам, где один из охранников преградил им путь:

— Стойте! Что вам здесь надо?

Брикс остановился, пошарил рукой в тунике, вынул восковую дощечку и показал охраннику инструкции, написанные на дощечке с изображением кольца-печатки Порцинона:

— Вот.

Охранник проверил написанное.

— А мальчик?

— Он мой помощник.

Охранник оглядел Марка, отошел в сторону и кивнул остальным, охраняющим главные ворота:

— Открывайте.

Засов подняли, и толстая дверь открылась ровно настолько, чтобы пропустить Брикса и Марка. Дверь за ними захлопнулась с глухим стуком.

Они прошли небольшое расстояние по тропинке и свернули на дорогу, ведущую к вилле. После невзгод и лишений, пережитых Марком в школе гладиаторов, мальчик сразу увидел, что хозяин школы устроился с комфортом. Дорога к дому была обсажена аккуратно подстриженными кустами. По обе стороны дороги через равные промежутки стояли невысокие пьедесталы с бюстами мужчин. Некоторые лица показались Марку знакомыми. Он видел их в Нидри и в городах и портах, в которых побывал на пути в Капую.

— А кто это? — тихо спросил он Брикса.

— Вот эти? — Брикс махнул рукой на бюсты. — Это все римская знать. Консулы, сенаторы, высшее духовенство и так далее. Наш хозяин любит произвести впечатление на гостей, и в то же время он достаточно хитер и не принимает ничью сторону. Видишь вон там? Это Марий прямо напротив Суллы. При жизни они были ярые противники, и их наследие все еще разделяет народ Рима. Но Порцинон не сталкивает обе стороны, когда их сторонники посещают школу.

— Они часто приходят?

— Достаточно часто. Обычно это какой-нибудь политик, который хочет купить нескольких гладиаторов и устроить представление, чтобы произвести впечатление на толпу.

— А генерал Помпей? — спросил Марк, скрывая возбуждение. — Он приходит сюда?

— Вряд ли! — хмыкнул Брикс. — Он слишком велик, чтобы лично почтить нас своим присутствием. Но недавно у нас был один из его управляющих. Он купил четыре пары борцов для частного развлечения во дворце Помпея в окрестностях Рима.

Марк улыбнулся перспективе, хотя и слабой, что однажды такая судьба выпадет и ему. Может быть, Пелленей прав и Марк должен постараться прожить достаточно долго, чтобы, если выпадет удача, предстать перед генералом Помпеем.

Вилла Порцинона, как и большинство вилл знатных римлян, была построена с большим внутренним двором, куда входили через изысканно украшенную арку. За внутренним двором располагался главный дом, построенный вокруг ухоженного сада, в центре которого был пруд, куда стекала вода из фонтана. В одном углу внутреннего двора находилась дверь, ведущая в помещения рабов. Здесь Марк увидел знакомую суровую простоту школы. Голые стены и мрачные комнаты с высокими зарешеченными окнами. Брикс прошел по короткому коридору в кладовую. На полках стояли медные и серебряные блюда, тарелки, бокалы. В одном месте была собрана коллекция красивой самосской посуды, стеклянные кувшины и несколько стеклянных тарелок.

Брикс взял пару стульев и возвратился с небольшим ящиком, в котором было несколько тряпок, горшки с абразивным порошком и небольшой кувшин масла. Он пробормотал что-то, взял с полки стопку медных блюд и поставил их на пол между стульями. Передав одно блюдо Марку и взяв второе себе, он приступил к работе.

— Итак, — сказал Брикс, смешивая порошок с маслом в небольшом блюде, — какова твоя история, молодой Марк? Как же так получилось, что ты стал гладиатором в столь молодом возрасте? Сколько тебе лет?

— Одиннадцать, — ответил Марк и удивился, сообразив, что забыл о своем дне рождения, который был месяц назад.

— Уже одиннадцать? — сказал Брикс, насмешливо улыбаясь. — Почти мужчина, значит?

Марк привык к ироничному подшучиванию взрослых и не стал огрызаться.

— Меня захватили незаконно. Мою мать тоже похитили, а мой отец, центурион в отставке, был убит.

— Ах да, я слышал, как ты говорил об этом. Сын центуриона, да?

— Это правда.

— Если ты так говоришь, — пожал плечами Брикс. — А кто была твоя мать? Экзотическая восточная принцесса?

— Нет, — ответил Марк. — Мой отец встретил ее во время восстания рабов и вскоре после этого женился на ней.

Брикс оторвался от работы и посмотрел на Марка, держа над медной тарелкой палец правой руки, обмотанный тряпкой.

— Твой отец принимал участие в кампании против Спартака?

Марк кивнул:

— Он участвовал в последнем бою, где армия рабов была разбита, а Спартак убит. Моя мама была одной из женщин, захваченных в плен, когда легион грабил лагерь рабов.

— Понятно. — Брикс наклонил голову и снова стал втирать в тарелку порошок и масло. — Должен сказать тебе, Марк, что я тоже был там, уже в конце большого восстания рабов. Я был в том бою.

— Ты? — Теперь настала очередь Марка взять паузу. — Возможно, ты знал моего отца. В каком легионе ты был?

— Я не служил в легионе. Я служил Спартаку.

Марк удивленно посмотрел на него. В глазах Брикса был холод и отсутствие всяких эмоций. И Марк подумал, правду ли он говорит. Может быть, это очередной розыгрыш из тех, которые так любят в этой школе.

— Я считал, что почти все рабы, захваченные генералом Помпеем, были казнены.

— Да, были. Но за день до последнего боя мне не повезло. Моя лошадь упала со склона, и я оказался под ней. Я был вынужден наблюдать бой из фургона в лагере рабов. Иначе я разделил бы судьбу тех, кто был захвачен с оружием. Получилось так, что меня взяли, когда римляне вошли в лагерь. Я был продан одному из работорговцев, следовавших за легионами. Вскоре после этого он продал меня Порцинону.

— Понимаю… — Марк макнул тряпку в смесь и стал полировать блюдо. — Ты когда-нибудь видел Спартака?

— О да, почти вся армия его знала. Каждый вечер во время прогулки по лагерю он останавливался, чтобы побеседовать со своими сторонниками. — Брикс помолчал и украдкой взглянул на Марка. — Я много раз видел его и говорил с ним.

— Какой он был? — спросил Марк.

— Он был простой человек, как я. И рога у него не росли на голове, и из глаз не вырывалось пламя, и он не ел своих пленных, как тебе, безусловно, рассказывали.

— Но он, наверное, был великим воином. Мой отец говорил, что рабы дрались как демоны. Спартак, наверное, был гигантом, как Пир.

Брикс покачал головой:

— Спартак не был крупным человеком. Он был моего роста, моего телосложения. У него были темные вьющиеся волосы и яркие карие глаза, как у тебя. К тому времени, как началось восстание, он не убил ни одного человека. Он даже на арене не дрался. Но в роли командира он был как рыба в воде. За несколько дней сумел организовать нас в грозную боевую силу. Через месяц он собрал десятки тысяч сторонников и захватил достаточно оружия, чтобы вооружить нас всех. Другие гладиаторы стали обучать рабов, и делали мы это хорошо, о чем могут свидетельствовать души многих убитых римских солдат. — Брикс взял следующую порцию порошка и снова стал натирать блюдо. — Каждый раз, когда начинался бой, Спартак был впереди со своими телохранителями.

При воспоминании об этом Брикс ласково улыбнулся. Марк уставился на него, открыв рот.

— Ты что, был его телохранителем?

— Я этого не говорил, — ответил Брикс, нахмурившись. — Я только сказал, что знал его, как и все, кто последовал за ним. Вот так. И больше не расспрашивай меня о Спартаке, иначе у нас с тобой будут неприятности.

— Неприятности?

Брикс опустил блюдо и наклонился к Марку:

— Если твой отец действительно был тем, кем ты говоришь, то ты должен знать, какого страха Спартак нагнал на римлян. И до сих пор они знают, что дух Спартака продолжает жить в сердце каждого раба в Италии. Наши хозяева хотят, чтобы мы забыли про это. Так что можешь себе представить, как рассердится Порцинон, если подслушает наш разговор.

— Но мы одни, — возразил Марк. — Никто нас не слышит.

— У стен есть уши, — ответил Брикс. — Я уже достаточно сказал. А теперь, мальчик, давай работать молча.

Марк вздохнул, расстроенный, что не может узнать побольше о великом Спартаке. Он поднял свое блюдо и стал энергично тереть медь. Но он не мог перестать думать о Бриксе. Брикс не такой простой. Совсем не простой. Несмотря на его отрицание, ясно, что он хорошо знал Спартака. Настолько хорошо, что его жизни грозит опасность, если откроется правда. Марк исподлобья осторожно посмотрел на Брикса. Что бы ни случилось, он обязательно узнает больше о Спартаке.

XIX

Как только Марк оправился от побоев Феракса, он вернулся к занятиям со всей группой. Зима гуляла по Кампании, неся с собой шквалистый ветер и холодные дожди. Пожухлые хрусткие листья с деревьев у школы перелетали через ограду и скапливались у казарм и в углах стены. Смена сезона никоим образом не отразилась на ежедневном порядке. После завтрака Марк и другие мальчики шли на учебную площадку, где Амат немедленно начинал с ними работать.

Каждый день они снова и снова повторяли одни и те же упражнения. Ребята очень уставали и, закончив свои дневные обязанности, падали без сил на солому и мгновенно засыпали. Марк ложился спать последним — он чистил отхожее место. Только после того, как деревянные скамьи были чисто вымыты, уксус из кадок вылит и налит свежий, а стоки под скамьями промыты, он мог отдохнуть. Прошли недели, прежде чем мышцы перестали болеть к утру. Но с наступлением зимы он стал сильнее. Он мог поднять гораздо более тяжелые камни, чем в первые дни. Его выносливость постоянно росла, так что он уже не чувствовал себя обессиленным от дневной работы, а по утрам вставал бодрый и готовый к занятиям.

В последний месяц года Амат решил, что они созрели для обучения с оружием. Когда ребята пришли на площадку, они увидели небольшую тележку, нагруженную деревянными мечами и плетеными щитами. У Марка чаще забилось сердце. Наконец-то их будут учить сражаться! Хотя он и знал, что это еще один шаг на пути к смертельной схватке на арене, он очень хотел научиться всему, что умел когда-то его отец. Марк уже понимал, что убежать отсюда невозможно, ведь охранники бдительно следят за рабами с вышек. Придет день — и, может быть, скоро, — когда он завоюет свободу. Тогда ему проще будет найти мать, освободить ее и защитить.

— Так, слушайте все! — крикнул Амат, стоя у тележки. — Каждый берет меч и щит и становится в линию перед тренировочными столбами!

Марк присоединился к товарищам, ждущим своей очереди получить оружие. Кто-то больно толкнул его в бок. Это был Феракс. Он наклонился и прошипел на ухо Марку:

— Пока это лишь деревянные мечи. Но посмотрим, на что они способны, а?

Марк взглянул на кельта:

— Дерево или сталь — в любом случае я тебя укорочу.

— Ого! — хихикнул Феракс. — Не могу дождаться.

— А ну, замолчите! — рявкнул Амат. — Еще одно слово, Феракс, и ты будешь чистить отхожее место!

Феракс мгновенно опустил голову и протиснулся перед Марком, чтобы получить оружие от Амата. Когда наступила очередь Марка, он был удивлен тем, какими тяжелыми оказались щит и меч. Мальчик направился к одному из тренировочных столбов. Это были деревянные столбы высотой с человека, с многочисленными «ранами» в результате многолетних упражнений учеников. Амат подошел к столбу в центре линии и повернулся лицом к ребятам:

— Несколько месяцев я готовил вас к тому, что ждет вас впереди. Теперь начинается настоящая работа. Вы будете выполнять те же упражнения с этим снаряжением. Вас будут также учить основным приемам боя. Сегодня мы выучим азы: выпад, отскок, отбив. Внимательно следите за мной.

Амат поднял щит и выставил вперед левую ногу.

— Видите? Вы равномерно распределяете свой вес, потом наклоняете тело так, чтобы быть готовым к выпаду или к отскоку, по ситуации. Пусть ваша левая нога всегда будет ведущей, а правая следует за ней, в отличие от обычной ходьбы. — Он оглядел ребят. — Запомнили? Я не хочу видеть, как кто-нибудь путается в ногах. Если вы ошибетесь в настоящем бою, противник может лишить вас равновесия, и вы мгновенно упадете. Учитесь двигаться правильно, и это станет вашей второй натурой. А сейчас примите правильное положение. Когда я буду идти на вас, отступайте, сохраняя то же расстояние между нами. Когда я буду отступать, нападайте. Ясно? Тогда — в позицию.

Марк выставил вперед ведущую ногу, поднял щит и взглянул на своих соседей, чтобы убедиться, что стоит правильно. Амат прошел вдоль линии, то одобрительно кивая, то резко критикуя своих учеников. Он остановился перед Марком:

— Что ты вытворяешь с мечом? Это меч, а не трость. Подними его и держи параллельно земле, и чтобы острие было прямо перед щитом. Ты должен быть готов в любой момент ударить или отразить удар.

— Да, господин, — ответил Марк и сделал так, как ему велели.

— Уже лучше, — заметил Амат и пошел дальше.

Когда Амат убедился, что все готовы, он стал учить их двигаться, постепенно увеличивая скорость и проверяя их реакцию быстрой сменой команд «выпад» и «отскок». На тех, кто медлил с выполнением, он орал, заставлял их бежать вокруг площадки, а потом возвращаться в строй. Шли часы, и вес снаряжения начал становиться все более ощутимым. Марк чувствовал, как горят его мышцы от напряжения. Но он стискивал зубы и продолжал зорко следить за Аматом и повторять его движения со всей возможной быстротой.

Наконец Амат выпрямился, опустил щит и с легкой усмешкой оглядел свою группу.

— Это было трогательно. За всю мою жизнь я никогда не видел столько неудачников. Поэтому мы будем продолжать, пока вы, тупоголовые балбесы, не научитесь. Встать в позицию! Начали!

Занятия по движению продолжались весь день и следующее утро. Амат увеличивал скорость, издавая оглушительное «ха!» всякий раз, как выбрасывал вперед правую руку. Ребята отвечали, поднимая свои мечи и щиты, готовые парировать прямые удары, а также удары сверху и сбоку. Когда Амат отскакивал и опускал меч, они делали выпады на воображаемого противника и сами издавали клич «ха!».

— Что это было? — гневно отреагировал Амат на их первые усилия. — Вы пытаетесь рассмешить меня? Когда вы наносите удар, вы должны реветь как львы. Помимо хорошего владения мечом, есть еще много способов победить. Вы должны напугать противника. Вы должны заставить его думать, что вы — дикий воин-варвар, чья кровь кипит. Заставьте его бояться вас, и победа наполовину ваша. Попробуем снова.

Он весь сжался, помедлил, сделал два шага назад и направил меч в песок, давая знак ученикам атаковать. Марк со всей силой выбросил вперед свой меч, и одновременно из его груди, из самого низа легких, вырвался крик, слившийся с оглушительным ревом остальных учеников.

Амат сложил губы трубочкой и кивнул:

— Лучше, но вы меня не испугали. Работайте над этим.

Следующие несколько дней они продолжали тренировку. Потом Амат стал учить их наносить удары мечом, и они проводили многие часы, тренируясь на деревянных столбах. То и дело слышен был треск дерева о дерево и крики при ударе.

Все это время Марк пристально наблюдал за Фераксом на случай, если тот попытается что-то сделать, пока Амат не смотрит в их сторону. Кельт, со своей стороны, относился к Марку с презрением и рассказывал направо и налево, что он побил Марка. Другие ребята боялись Феракса и делали все, чтобы избежать его внимания. Поэтому никто не дружил с Марком и даже не разговаривал с ним. Марк старался не переживать из-за этого. У него была своя компания — два афинянина, а также Брикс, который хорошо к нему относился и часто подкармливал Марка в конце дня. Однако мальчик чувствовал, как в его сердце медленно растет отчаяние. Ему все еще не удалось найти генерала Помпея и добиться свободы для себя и для матери. И Дециму он никогда не отомстит, пока находится в этой тюрьме — школе гладиаторов.

К его несчастьям добавились злые выходки Феракса, которые тот устраивал всякий раз, как Амат поворачивался к ним спиной. Иногда кельт намеренно придвигался слишком близко к Марку во время пробежки вокруг площадки, заставляя его спотыкаться. А когда они поднимали камни, он толкал Марка, тот ронял камень на песок, и тогда Амат резко оборачивался, орал на Марка и бил дубинкой. Мальчик терпеливо сносил все, полный непреклонной решимости выждать, нарастить силу и дождаться того дня, когда он будет готов отплатить своему мучителю.

Год подходил к концу, а возможности убежать так и не представилось, поскольку рабы не выходили за пределы стен. Школа гладиаторов стала готовиться к ежегодному празднику Сатурналий.[3] Однажды утром на территорию школы вкатились повозки, нагруженные кувшинами вина, хорошим хлебом, кусками вяленого мяса и корзинами сладостей. Марк и другие ребята разгружали повозки под неусыпным контролем Амата и нескольких охранников школы, чтобы никто ничего не украл. Как только продукты для праздника были перенесены в одну из кладовых, Амат запер дверь и отнес ключ Тавру.

Пока они ждали возвращения Амата, Феракс подошел к двери и принюхался:

— Чуете, парни, как пахнет хорошая еда? Через пять дней мы все это попробуем.

Один охранник засмеялся:

— Если мастер не будет доволен вашими успехами, то вам достанутся объедки со стола взрослых, парень. Вот с этим вы и будете праздновать.

— Это несправедливо, — хмуро возразил Феракс. — Мы имеем такое же право на эту еду.

— Ты — последний цыпленок у кормушки. — Охранник взял Феракса за ухо. — И называй меня «господин», когда обращаешься ко мне.

— Да, господин. — Феракс склонил голову, но увидел Марка и ухмыльнулся. — Но ты, господин, неправ в одном. Не я последний цыпленок у кормушки. Вот он, последний цыпленок. — Губы его скривились в усмешке. — Сын центуриона.

Марк постарался не показать свою ненависть и гнев, когда Феракс заговорил громче, обращаясь к остальным:

— Скоро наступят Сатурналии, и я первый выберу себе порцию со стола, потом мои друзья, после них остальные, и самый последний — вот этот. — Он ткнул пальцем в сторону Марка. — Тот, кто попытается взять вне очереди, будет отвечать передо мной, а вы все знаете, что случается с теми, кто бросает мне вызов.

Никто из ребят не посмел встретиться с ним взглядом, а некоторые нервно смотрели на Марка, зная его судьбу.

— Я тебя не боюсь — твердо произнес Марк, хотя внутри у него все захолодело.

— Нет? А стоило бы! — Феракс пристально взглянул на Марка и медленно покачал головой. — Скоро ты будешь меня бояться.

— О чем это ты? — хмуро спросил Марк.

Но Феракс не успел ответить.

— В чем дело? — заорал Амат, направляясь к ним. — Собрались в кучу, как работники на ферме. Стройтесь, проклятые бездельники! Иначе почувствуете мою дубинку у себя на спине.

Все быстро построились, и Амат повел их на площадку, где немилосердно муштровал весь день. Когда ребят отпустили, они направились на кухню, оживленно обсуждая наступающий праздник. Марк знал о Сатурналиях со времен жизни на ферме. Когда год подходил к концу, дом украшали гирляндами из еловых веток. В день праздника отец Марка, как глава дома, играл роль хозяина для своей семьи и рабов, прислуживая им за столом, где все собирались для праздничного обеда. После этого Аристид вынимал свою флейту и играл разные мелодии, а потом кто-нибудь рассказывал интересную историю или ставили пантомиму. В конце вечера Марк просил Тита рассказать им о своих годах в армии, о том, что он видел, когда легионы генерала Помпея колесили по империи. Марк вздохнул. Это было в то время, когда ферма приносила доход. Позже фортуна отвернулась от них, рабы были проданы один за другим, и Сатурналии стали намного спокойнее и скромнее.

Марк улыбнулся, вспоминая те счастливые дни, теперь казавшиеся ему сном. Сном, от которого сжималось сердце. Интересно, как пройдет праздник здесь, в школе? Придет ли Порцинон, чтобы прислуживать своим рабам? Вряд ли такое возможно. По крайней мере, будет небольшой просвет в обычной ежедневной рутине. «Это уже кое-что», — думал Марк, и еще он думал о том, что поест вкусной еды.

Позже, когда Марк помогал на кухне, он заметил, что Брикс осторожно следит за ним, словно оценивая его. Ужин закончился, и Марк уже собрался уходить, чтобы чистить отхожее место перед сном, но тут Брикс взял его за руку.

— Марк, — тихо сказал он, — ты все еще хочешь узнать больше о Спартаке?

Марк кивнул.

— Тогда возвращайся сюда, когда закончишь уборку.

— Хорошо, я приду.

Брикс отпустил его руку, и Марк поспешил из кухни. Пока он мыл скамьи, он не мог не думать о том, почему Брикс изменил решение. Когда они последний раз говорили о восстании, Брикс внезапно закончил разговор, как только почувствовал, что сказал больше, чем следовало. Хотя Марка так и подмывало побыстрее закончить уборку, он не хотел, чтобы Тавр обнаружил недостатки в его работе, поэтому он наполнил кадки свежим уксусом и тщательно промыл стоки, убрал ведра и щетки в шкаф у двери и только после этого собрался уходить. Ночь была темная, и вся территория школы продувалась холодным ветром.

Брикс сидел в кухне, освещаемой одной масляной лампой на конце стола. Перед старым рабом стоял небольшой кувшин вина, и, когда Марк вошел, он наливал себе еще одну чашку. Брикс быстро поднял голову, но расслабился, увидев Марка.

— А-а, хорошо. Входи и садись, мальчик.

Он кивнул на стул по другую сторону стола. Марк сел, заметив, что на столе стоят две чашки. Брикс наполнил пустую чашку и осторожно подвинул ее через стол Марку:

— Вот, выпей. Помогает согреться.

— Спасибо.

Марк кивнул и взял чашку, простой глиняный сосуд со щербатыми краями. Он раньше уже пил вино, которое его мать сильно разбавляла водой, но терпкий запах питья, налитого Бриксом, очень удивил его.

— Не лучшее вино, конечно, — улыбнулся Брикс. — Но вино здесь трудно найти. Я купил это у охранников.

— У тебя есть деньги? — удивился Марк.

Большинству рабов, которых он знал, не разрешалось иметь деньги.

— Да, конечно. Порцинон позволяет своим самым верным слугам заработать и скопить немного денег. В конце концов наступает день, когда денег становится достаточно, чтобы выкупить себе свободу. И это для него выгодно, потому что не надо больше кормить стареющего раба и давать ему крышу над головой. Во всяком случае… — Он быстро сделал глоток и прищурился, глядя на Марка через стол. — Ты хочешь знать о Спартаке.

— Да.

— Хорошо. Но сначала давай выясним наши отношения. Я думаю, ты не забыл тот день, когда мы полировали медную посуду для хозяина в его доме.

— Я помню.

— Да. И еще ты помнишь, как я сказал, что знал Спартака.

Марк кивнул:

— Ты сказал, что очень хорошо его знал.

— И ты ушел, думая, что, наверное, я был его другом?

Марк не нашелся что ответить и вместо этого сделал еще один глоток, ожидая, что скажет Брикс.

— В чем бы ни заключалась правда, молодой Марк, ты должен знать, как опасно будет, если у людей сложится впечатление, что я был близок к Спартаку. У римлян долгая память, и они не умеют прощать. Я знаю, что ты — римлянин, но я также чувствую, что у тебя хорошее сердце. Ты не похож на других мальчиков, которые проходят школу. Некоторые из них хитрые воришки и задиры. Особенно такие парни, как Феракс и его головорезы. Ты не похож на них. Поэтому я доверяю тебе, но сейчас я должен знать, насколько могу доверять тебе. — Он несколько секунд смотрел на Марка. — Ты не должен ни единым словом обмолвиться о том, что я тебе сказал. Обещаешь?

Марк торжественно кивнул:

— Да.

— Хорошо. — Брикс вздохнул с облегчением. — Теперь, когда ты дал мне слово, что я могу рассказать тебе о Спартаке?

— Ты был одним из его телохранителей? — жадно спросил Марк.

— Нет, я был больше того. Я был одним из его заместителей. Я командовал его разведчиками. — Брикс печально улыбнулся и показал на простые оштукатуренные стены кухни. — Вот что мне осталось. Я был отличным гладиатором, потом командиром в армии Спартака. Теперь я — униженный раб.

— Если отец говорил мне правду, ты не униженный. Ты хорошо воевал. Ты покрыл себя славой.

Брикс покачал головой:

— В той последней битве не было славы, Марк. Это была кровавая резня. Мы месяцами спасались бегством, всегда буквально на несколько шагов впереди преследовавших нас легионов Красса, который победил нас в нескольких сражениях и стычках. Потом прибыл Помпей, и нас зажали между двумя армиями. У нас не было выбора. Надо было биться. К тому времени мы потеряли уже несколько тысяч больными и ранеными. Нас осталось едва ли пять тысяч тех, кто еще мог держать в руках меч или копье. Большинство погибли сразу же. Но Спартак и его охрана пробились глубоко в ряды легионеров. Их остановили, окружили и убили. И часа не прошло, как все было кончено.

Марк смотрел на Брикса во все глаза.

— Но это не то, что говорил мне отец. Не то, что говорят люди.

— Конечно. Слишком много людей завоевали себе репутацию, рассказывая об этой битве как о великой победе над опасным врагом. Красс заявил, что это он побил нас, но Помпей, Великий Помпей, возвратившись в Рим, доложил, что именно он одержал верх над ордой рабов. Когда я оказался в плену в его лагере, я слышал, как он разглагольствовал перед своими людьми, говоря им, какое геройство они проявили. Он был очень щедр с наградами и похвалами, и я смею сказать, что твой отец был одним из тех, кто очень хорошо заработал на этом. Неудивительно, что он придерживался генеральской версии событий.

У Марка стало кисло во рту. Он не хотел верить словам Брикса.

— Конечно, есть одно, чего Помпей не смог разрушить или исказить. Это было воодушевление, которое дал нам Спартак. Хотя восстание было подавлено и Спартак убит, его пример продолжает жить. Спроси почти любого раба. Он — наш тайный герой. Мы живем в надежде на тот день, когда поднимется другой Спартак и сбросит наши оковы. И может быть, в следующий раз мы победим, а Рим будет унижен.

Брикс осушил свою чашку и в упор посмотрел на Марка:

— Вот. Ты хотел знать больше, и теперь я рассказал тебе все. Но мне нужно знать, что ты сохранишь это в тайне.

Марк медленно кивнул:

— Сохраню. Клянусь жизнью матери.

Брикс несколько секунд всматривался в его лицо:

— Мне этого достаточно. Дай твою руку, молодой Марк.

Марк протянул руку через стол и почувствовал, как огрубевшие пальцы сжали его кисть. Они быстро обменялись рукопожатием, и Брикс отпустил его руку.

— На сегодня достаточно. Ты, наверное, устал.

— Очень, — согласился Марк и встал со стула. — Спасибо за вино.

Брикс улыбнулся и махнул рукой на дверь.

Выйдя на улицу, Марк подтянул вверх ворот туники, накрыл голову и быстро прошел короткий путь от кухни до казармы. Охранники впустили его и заперли за ним дверь. Дойдя в полумраке до нужного отсека, он скинул ботинки, дополз до своей кучи соломы, накрылся сменной туникой, чтобы согреться, и быстро уснул, несмотря на поразивший его рассказ Брикса. Сон был глубокий и без сновидений.

Пока его не разбудили ударом ноги по ребрам:

— Вставай! Вставай, вор!

Марк пошевелился, еще не проснувшись окончательно. Над ним вспыхнул факел, и он зажмурился. Человек, разбудивший его, грубо поставил его на ноги. Марк увидел, что факел в руках у Амата, а человеком, который больно толкнул его, был Тавр, старший тренер школы.

— Что ты сделал с ней, вор?

Марк заморгал и покачал головой:

— Сделал? С чем сделал, мастер?

— С олениной, которую ты украл из кладовой.

— Что? — Марк вытаращил глаза. — Какая оленина, мастер? Клянусь, я ничего не брал.

— Лгун! — Тавр поднял ботинок и потряс им. — Это твой.

Марк посмотрел на ботинок и покачал головой:

— Мои ботинки вон там, мастер. У входа в отсек.

— Там три ботинка. А этот нашли недавно, когда сменялась вахта. Думаю, ты потерял его, когда убегал, чтобы тебя не увидели, а? Его нашли в кладовой, где продукты для Сатурналий. Замок сломан. Отпито вино и украдена оленина.

Он нахмурился и вдруг принюхался:

— От тебя пахнет вином!

Марка охватил ледяной ужас.

— Это не я! Это не мой ботинок! Я клянусь!

— Закрой рот, вор! — Тавр поднес ботинок к факелу. — LVIII. Видишь? Он из твоей пары. Поэтому больше никакой лжи, вор. Ты заплатишь за это. Знаешь, что мы делаем с ворами? — Он ухватил Марка за тунику. — Ну?

— Н-нет, мастер.

— Мы заставляем их проходить сквозь строй. — Тавр скривил губы в злой усмешке. — Твои товарищи становятся в две линии друг против друга. У каждого раба дубинка, и по команде вор должен бежать вдоль всего строя, а в это время его бьют с обеих сторон. — Тавр захихикал. — Редко бывало, чтобы раб долго жил после этого.

Марку показалось, что у него внутри все заледенело. Он хотел сказать, что невиновен, но, взглянув в лицо Тавра, понял, что тот ничего не желает слышать. Громкие голоса разбудили несколько человек, и в тусклом свете жаровни в конце казармы Марк увидел, как они выглядывают из других отсеков. Он заметил Феракса, их взгляды встретились, и губы кельта медленно растянулись в хитрую улыбку.

XX

Едва наступил рассвет, Марка вытащили из камеры без окон, куда Тавр кинул его вчера. Воздух был холодный, но Марк старался не дрожать. Он не хотел, чтобы кто-то видел, что он боится. А он боялся. Боялся так, как никогда раньше в жизни. Боялся не за себя, а за свою мать и клял себя за то, что оставил ее. Амат крепко держал Марка за руку и вел его мимо казарм, за ворота, на тренировочную территорию. Там ждал его Тавр.

— Все еще утверждаешь, что не виноват, парень?

Марк кивнул:

— Я ничего не крал, мастер. Кто-то подставил меня, клянусь всеми богами.

Тавр нахмурился:

— Осторожно, парень. Боги не любят, когда ложно клянутся.

— Я знаю, мастер.

— Что бы ни думали боги, теперь ты в моих руках, и ты будешь наказан. Понял?

Марк помедлил и ответил:

— Да, мастер.

После короткой паузы Тавр снова заговорил:

— Послушай, Марк, если не ты украл мясо, то кто это был?

Марк знал, кто его подставил. Это мог быть только Феракс. Но у Марка не было доказательств против него, и, в любом случае, его ботинок и запах вина, которым угостил его Брикс, были для Тавра достаточными основаниями, чтобы признать его виновным. Тут уж ничего не поделать. Марк решил, что отомстит Фераксу, если переживет наказание. Он поднял голову и встретил взгляд старшего тренера:

— Я не могу сказать, кто это был. Но это не я, мастер.

— Ты не оставляешь мне выбора. — Тавр выпрямился и велел Амату: — Собери всех рабов, они будут свидетелями.

— Да, господин.

Амат отпустил Марка, быстро кивнул и поспешил к казармам. Марк стоял как каменный, глядя прямо перед собой, а Тавр постукивал концом дубинки по ботинку. Вскоре первый гладиатор прошел через ворота и встал напротив Марка. Люди почти не смотрели на мальчика, они стояли в ожидании. Когда явился последний гладиатор, пришли ребята из группы Марка. Большинству было любопытно, но некоторые смотрели на него с ужасом, воображая себя на его месте. Феракс и его дружки, проходя мимо, взглянули на него с насмешливой улыбкой, и Марк почувствовал, как в нем разгорается ярость. Последними пришли обслуживающие рабы школы, среди них и Брикс. Он очень удивился, увидев Марка. Потом он и другие рабы быстро построились по другую сторону.

Когда последний из них занял свое место, Тавр сделал глубокий вдох и пошел на середину площадки.

— Для тех, кто еще не знает. Вас собрали здесь, чтобы вы были свидетелями наказания этого вора. Мальчишка украл прошлой ночью еду из кухни. Из-за своей глупости он был пойман. Сейчас вы увидите, какое наказание ждет вора. Пусть это утро будет предупреждением для всех вас. — Он повернулся к Амату: — Выведи вперед твою группу. Вели, чтобы построились в две линии в центре площадки.

Амат дал команду, и ребята быстро образовали коридор перед Марком. Другой конец коридора находился на расстоянии пятидесяти шагов, у забора в дальнем конце площадки. Ребята стояли на расстоянии шести футов друг от друга. Когда они построились, Амат подошел к плетеной корзине, взял оттуда охапку крепких деревянных палок и, прижимая ее к груди, вернулся к своей группе.

— Берите по одной! — приказал он, останавливаясь перед каждым мальчиком.

Феракс прикинул вес своей палки, взмахнул ею и с силой ударил по гравию. Потом посмотрел на Марка и подмигнул. После того как была взята последняя палка, Амат встал в дальнем конце коридора.

Тавр обратился к Марку:

— Сними тунику.

Марк повернулся к нему лицом, а спиной к Бриксу и другим рабам и стал медленно снимать тунику. Он отдал ее Тавру и остался стоять в ботинках и набедренной повязке. Послышалось тихое «а-ах!». Марк оглянулся и увидел, что Брикс смотрит на него большими глазами.

— Тихо там! — рявкнул Тавр. — Стоящие в строю, приготовьтесь! Я не желаю, чтобы кто-нибудь отлынивал. Когда мальчик доходит до вас, вы изо всех сил наносите ему удар. Тот, кто пропустит удар или ударит легко, пройдет сквозь строй следующим. Это ясно? — Он схватил Марка за плечо и повел его к первой паре строя. — Начинайте по команде.

Он вдруг заговорил шепотом:

— Беги как можно быстрее. Подними руки, чтобы защитить голову. Не мешкай и не падай. Если упадешь — ты мертв. Понял?

Марк кивнул, весь дрожа от ужаса.

— Тогда приготовься. На счет «три». Раз! Два!..

— Стойте!

Тавр резко обернулся со злобной гримасой:

— Кто это сказал?

Марк оглянулся через плечо и увидел, что рабы смотрят на Брикса. Старый повар нервно сглотнул и сделал шаг вперед:

— Это я, господин.

— Брикс? Как ты смеешь? Как ты смеешь вмешиваться? — Тавр крепко сжал дубинку и с почерневшим от злости лицом подошел к повару. — Что это значит?

Брикс выпрямился во весь рост:

— Мальчик не виноват, господин. Я знаю его. Марк не вор.

— Правда? — ухмыльнулся Тавр. — Почему ты так думаешь, если только ты не был там и лично не видел вора? Ну?

Брикс встретился взглядом с Марком. Тавр ткнул повара дубинкой в живот. Брикс со стоном согнулся и упал на колени. Тавр наклонился над ним:

— Ну?

— Это был я. — Брикс тяжело дышал. — Я украл мясо.

Тавр застыл:

— Что? Ты? Я не верю!

— Это правда, господин, — с трудом выговорил Брикс. — Я сделал это. Мальчик не виноват.

Марк в недоумении помотал головой. Брикс — вор? Холод сомнения сжал сердце мальчика, когда он спросил себя, почему Брикс вмешался. Неужели он берет вину на себя лишь потому, что Марка обвинили в воровстве оленины? Все повернулись к Тавру и Бриксу, и наступила напряженная тишина. Наконец Тавр выпрямился и упер руки в бока:

— Хорошо. Если это был ты, почему признался сейчас, когда мог вовсе не признаваться, а?

Брикс посмотрел на Тавра:

— Я не позволю, чтобы вместо меня били мальчика, господин.

— Почему?

— У меня есть гордость. Я могу быть рабом, но у меня еще осталась моя честь.

— Честь? — захохотал Тавр. — Честь! Чудес не бывает! Брикс, честь — это для свободных людей. Это роскошь, которую рабы не могут себе позволить.

— Хотя я раб, я все еще человек, господин.

Тавр отступил на шаг.

— Хорошо, тогда вставай. Посмотрим, как твое чувство чести выдержит хорошую порку. — Он повернулся к Марку: — Ты, мальчик! Возьми свою тунику и встань в строй.

Марк помедлил, от удивления не в силах сделать ни шагу. Тавр угрожающе поднял дубинку, и Марк схватил тунику и побежал к рабам. Надевая тунику, он услышал, как тренер приказал Бриксу раздеться и встать перед первой парой строя. Когда Марк просунул голову в ворот, повар, хромая, шел к строю ребят.

Тавр остановился позади Марка. Он подождал, пока не наступит полная тишина, и крикнул:

— Приготовиться! Раз… два… три! Вперед, Брикс!

Повар опустил голову и поднял руки, чтобы защитить голову от ударов. Потом быстро вошел в строй. Когда первая пара пустила в ход палки, Марк затаил дыхание. Брикс двигался быстрее, чем они ожидали, и у них было мало времени, чтобы подготовиться к удару. Палка одного скользнула по боку повара, палка другого задела плечо, а он уже пробежал дальше, согнувшись. Вторая пара успела подготовиться, и их удары пришлись по спине Брикса. Глухой стук был слышен по всей площадке. Брикс принимал удары и стремительно бежал дальше, виляя из стороны в сторону, чтобы ребята не могли прицелиться. Марк следил за его движением. Ему казалось, что этому не будет конца.

— Давай, Брикс, — шептал он. — Ты справишься.

Брикс пробежал половину строя. Его тактика сочетания быстрого, насколько позволяла хромота, бега и обманных движений помогала ему избегать ударов в полную силу. Оставалось пробежать около двадцати шагов, но стоявший в конце строя Феракс поднял свою палку и встал на пути Брикса. Повар держал голову вниз и не видел опасности до последнего момента, когда он почувствовал присутствие кого-то прямо перед ним. С диким победным криком Феракс опустил палку на голову Брикса. Палка скользнула по виску, и Брикс упал на колени, качаясь, словно пьяный. Феракс поднял палку, стоя над беспомощным поваром.

— Нет, — в отчаянии прошептал Марк. — Нет… Нет!

Он помчался по диагонали через площадку. Феракс стоял чуть боком и не видел приближающегося Марка. Его внимание было сосредоточено на своей жертве. Он схватил палку обеими руками и поднял ее высоко над головой. Марк бросился вперед, отчаянно стремясь спасти своего друга.

— Эй, ты! — закричал Тавр. — Куда суешься?

Марк не обратил на него внимания, он видел только Феракса. Кельт напрягся и взмахнул палкой, но в этот момент Марк схватил его за руку и всем телом врезался ему в бок. Оба упали на землю рядом с Бриксом. Феракс настолько оторопел от неожиданности, что никак не отреагировал на нападение. Марк воспользовался преимуществом и нанес ему несколько ударов в живот, отчего тот согнулся, ловя ртом воздух. Марк быстро откатился в сторону и встал в боевую стойку, чтобы отразить атаку, но Феракс на какое-то время выбыл из игры. Воспользовавшись этим, Марк кинулся к Бриксу:

— Вставай! Ну же, Брикс, вставай!

Брикс наклонил голову набок, оставаясь на коленях.

— Я… я не могу.

— Ты должен! Иначе умрешь здесь!

Марк обхватил его руками и, сжав зубы, помог повару встать на ноги. Потом подставил ему плечо и вместе с ним двинулся вперед. В линии стояли еще два мальчика из дружков Феракса. Они в нерешительности смотрели то на своего вожака, то на Марка. Марк пришел в бешенство.

— Только троньте Брикса и меня — и, клянусь, я убью вас, — прошептал он сквозь стиснутые зубы.

Мальчики держали свои палки, но не двинулись с места, когда он, шатаясь, прошел мимо них с Бриксом и упал в конце строя. Грудь его вздымалась от напряжения, как кузнечные мехи, но он заставил себя подняться и встал над Бриксом, защищая его.

— Ну и ну! — со смехом сказал Тавр, подходя к ним. Он заинтересованно оглядел Марка. — Ведь одна кожа да кости, да еще немного мышц, но, клянусь богами, в тебе сердце льва! Я могу сделать из тебя гладиатора, малыш.

— Нет! Я не допущу! — прорычал Феракс, с трудом поднимаясь.

Он потянулся к палке, которую уронил во время схватки с Марком, и вскрикнул от боли — это Тавр наступил ему на пальцы своими ботинками, подбитыми гвоздями.

— Остынь, парень! У тебя был шанс. В следующий раз советую не мешкать. Считай это уроком для себя.

Феракс сверкнул на него глазами.

— Я сказал, остынь. Повторять больше не буду.

Помедлив, Феракс выпустил палку и отступил назад. Он посмотрел на Марка и прошептал:

— Ты — мертвец. Я клянусь всем, что свято. Ты умрешь от моей руки.

XXI

Брикс поморщился, стараясь удобнее устроиться на постели. Он прислонился к стене лазарета, осторожно дыша, чтобы не усилилась боль от сломанных ребер. Помимо повязки на груди и шин, наложенных на одну руку, тело его покрылось синевато-багровыми синяками и темными корками в тех местах, где кожа была содрана или порезана. Марк был в ужасе, оттого что повар подвергся такому избиению вместо него.

— Успокойся, — через силу улыбнулся Брикс. — Не так уж плохо я выгляжу.

— Ты выглядишь ужасно, — покачал головой Марк.

— Спасибо. Если это все, что я получил за спасение тебя от порки, то в следующий раз я не побеспокоюсь. — Он сделал вид, что разочарован, но потом снова улыбнулся. — Вообще-то, прошло уже два дня, а я тебя с тех пор не видел.

— Тавр загрузил меня работой. Он сказал, что я должен взять на себя большую часть твоих обязанностей, пока ты не поправишься. Когда я не тренируюсь, я работаю на кухне. Тавр следит за мной, как ястреб. Думаю, он хочет убедиться, что между мной и Фераксом больше не будет неприятностей.

— Феракс просто выжидает, — фыркнул Брикс. — Я знаю таких людей. Феракс не успокоится, пока не уничтожит тебя.

— Я знаю, — тихо ответил Марк. Он прокашлялся. — Кстати, как ты себя сегодня чувствуешь?

— Все болит, но хирург говорит, что серьезных повреждений нет. Нужно время, чтобы руке стало легче. Так что лучше хорошо выполняй работу на моей кухне, молодой Марк, или Феракс будет не единственный, кто жаждет твоей крови.

Брикс помолчал, пристально глядя на Марка:

— Я понимаю, что ты вмешался, чтобы спасти меня. Я все еще не могу вспомнить многое из того, что случилось. После первого удара в голову все стало как в тумане. Тавр рассказал мне.

— Тавр? — удивился Марк.

— Да. Он отдал приказ, чтобы за мной хорошо ухаживали. Конечно, он сказал, что делает это исключительно для того, чтобы Порцинон не потерял раба, и что мне нужно как можно быстрее поправиться и вернуться на кухню. Но меня он не обманул. Я вижу, что мы оба произвели на него впечатление.

— О-о?

— Да-да. Я — потому что взял вину на себя, ты — потому что поспешил защитить меня. Тавр может быть упрямой старой скотиной, как многие легионеры-ветераны, но он справедлив и понимает, где хороший человек, а где плохой.

Марк кивнул. Но Тавр его не интересовал. В голове у него вертелась одна мысль, не дававшая ему покоя с тех пор, как Брикс спас его от наказания.

— Почему ты это сделал? Почему ты спас меня?

Брикс серьезно посмотрел на него и пожал плечами:

— Я не верю, что ты украл мясо. По всему выходит, это был тот головорез, Феракс. Он нашел способ подставить тебя, чтобы усилить свое влияние на других мальчишек. Я не мог просто стоять и смотреть, как тебя бьют, Марк. Вот почему.

Марк сомневался, что это вся правда. Он хотел доверять повару. Брикс доказал, что он один из немногих в школе гладиаторов, кого можно считать друзьями. Однако трудно было поверить, что кто-то будет так рисковать ради нескольких месяцев дружбы. Если только не было какой-то другой причины. Но что это за причина?

— Спасибо тебе за мою жизнь, Брикс, — смущаясь, сказал Марк. — На кону стояла не только моя жизнь, но и жизнь моей матери.

— Я знаю. Ты рассказывал мне о ней. О том, что случилось с твоей семьей.

Брикс опять замолчал, закусив губу и пристально глядя на Марка. Потом показал на пол возле своей постели:

— Сядь. Я хочу кое о чем поговорить с тобой.

Марк сел, скрестив ноги.

— Так лучше, — сказал Брикс. — Мне не надо напрягать шею, глядя на тебя, когда ты стоишь. Теперь, Марк, мне нужно задать тебе несколько вопросов.

— Каких вопросов?

— О твоей семье… И об отметине на твоем плече.

Марк удивленно поднял брови:

— Ты имеешь в виду тот шрам?

— Шрам? Да, наверное, это можно назвать шрамом.

— Как ты узнал о нем?

— Я увидел, когда Тавр приказал тебе снять тунику перед поркой, — объяснил Брикс. — Когда у тебя появился этот шрам?

Марк пожал плечами:

— Насколько я помню, он всегда был там.

— Понятно. Ты знаешь, как это случилось?

Марк покачал головой:

— Наверное, он появился, когда я был совсем маленьким. А почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. — Брикс немного помедлил. — Можно на него посмотреть?

— А что такого особенного в этом шраме? — удивился Марк.

— Дай мне посмотреть.

Глаза повара странно блеснули, и Марк занервничал. Он помедлил, но потом спустил ворот туники с плеча, обнажив сморщенную кожу. Сам он никогда не видел этот шрам, а только мог пальцами нащупать какой-то нарост непонятной формы. Он показал плечо Бриксу. Повар молча уставился на шрам, потом кашлянул:

— Спасибо.

Марк поправил тунику. Брикс пристально посмотрел на него:

— Ты знаешь, что за метка на твоем плече?

— Нет. Я сам никогда ее не видел.

— Это не шрам, Марк, и не родимое пятно. Это клеймо. Я узнал его, когда впервые увидел два дня назад.

— Клеймо? — При этом известии Марк вздрогнул. — Зачем кому-то клеймить меня еще младенцем? И что это за клеймо?

— Голова волка, насаженная на меч.

Марк невольно засмеялся:

— И что же это значит?

— Я пока не могу сказать с уверенностью, — тихо произнес Брикс, глядя на дверь через плечо Марка. И продолжил почти шепотом: — Расскажи мне еще раз про твою семью. Ты говоришь, что твой отец был центурионом.

— Да, это так.

— А твоя мать? Откуда она? Как она встретила твоего отца?

— Мама была рабыней, — ответил Марк. — Она принимала участие в восстании Спартака. Мой отец купил ее, когда мятежники были разбиты. Он освободил ее и женился на ней.

— И потом родился ты, — задумчиво произнес Брикс. — Скажи, как выглядела твоя мать? Опиши ее.

Марк постарался как можно подробнее вспомнить черты своей матери. Брикс внимательно слушал, время от времени кивая, словно поощряя его продолжать. Когда Марк закончил, Брикс хмуро покачал головой и прошептал себе под нос:

— Она, наверное, взяла клеймо с собой…

Марк наклонился ближе:

— О чем ты говоришь? Бормочешь какую-то бессмыслицу. Брикс, скажи, в чем дело. Скажи мне!

— Я… я не уверен, Марк. У меня мысли путаются с тех пор, как я увидел это клеймо. Возможно, это что-то значит, а может, и не значит ничего. Но я не могу сказать тебе больше, пока у меня не будет доказательств. Тогда я расскажу тебе все, что мне известно. До тех пор ты не должен никому говорить об этом. — Он вдруг крепко схватил Марка за руку и притянул к себе. — Никому ни слова, понял?

— Почему? Что за секрет? — в отчаянии воскликнул Марк. — Что ты скрываешь от меня?

— Лучше, чтобы пока ты не знал.

Брикс разжал пальцы и упал на постель, морщась от боли и прерывисто дыша. Рукой он махнул на дверь:

— Я устал. Мне нужно отдохнуть. Тавр наверняка ждет тебя на кухне. Иди-ка туда скорее, если хочешь избежать порки.

— Нет, — твердо возразил Марк. — Скажи мне, что тебе известно.

Брикс покачал головой:

— Еще слишком рано и слишком опасно. Когда придет время, я скажу тебе все, что знаю. Верь мне. А теперь иди!

Он подтолкнул Марка к двери. Мальчик споткнулся и чуть не упал. Он хмуро остановился, сжав кулаки, но Брикс отвернулся к стене и больше не сказал ни слова. Разочарованный, Марк поспешил на кухню.

В день празднования Сатурналий было очень холодно. Дождь хлестал по черепице крыш, ветер завывал. Рабы, тренеры, служащие и даже сам Порцинон собрались в самой просторной казарме. В этом году ланиста решил, что всех его рабов надо накормить одновременно, независимо от возраста. Из кухни были принесены столы и скамьи и расставлены по всей длине комнаты. Когда все заняли свои места, вошли Порцинон и его вольноотпущенники, неся блюда с едой и питьем. В виде исключения занятий сегодня не проводилось. Взрослые и дети с нескрываемым удовольствием смотрели на еду, поставленную перед ними: караваи свежего хлеба, вяленое мясо, сыр, кувшины рыбного соуса и сосиски, обильно сдобренные перцем.

Марк сидел рядом с Пелленеем. Напротив устроились Пир и спартанец. Пир подался вперед, схватил каравай, откусил большой кусок и стал быстро жевать.

— Полегче, друг мой, — смеясь, сказал Пелленей. — Иначе нам ничего не останется!

— Ты прав, — пробормотал Пир, выплевывая крошки. — Ммм, кажется, в хлеб положили кунжутное семя.

Сидевший рядом с ним спартанец стряхнул несколько крошек, упавших на рукав его туники, потом потянулся за самой маленькой сосиской, откусил кусочек и стал жевать с нарочито равнодушным видом.

Марк подождал, пока взрослые наполнят свои деревянные тарелки, потом неуверенно потянулся за куском мяса. Пелленей подбодрил его:

— Во время Сатурналий иерархии не существует. Ешь, ешь.

Марк стал накладывать еду на тарелку. Пир торопливо прожевал еду, нагнулся над столом и спросил:

— Как чувствует себя повар? Я слышал, что ты ходил к нему.

— Брикс поправляется. Уже скоро он вернется к своим обязанностям.

— Вот и хорошо, — заметил спартанец. — Он единственный раб, который умеет готовить.

— Другие ребята и я очень стараемся, — покраснев, возразил Марк.

Спартанец пожал плечами:

— Надеюсь, ты научишься драться лучше, чем готовить, молодой Марк. Если ты хочешь жить.

— Ш-ш-ш, не обращай на него внимания, — сказал Пелленей. — Радуйся празднику.

Марк с улыбкой кивнул. Несмотря на то, что с ним случилось, ему было спокойно с этими тремя товарищами. И он уже привык относиться к ним как к своим старшим братьям. «Нет, не братьям, — подумал он. — Скорее как к дядям».

— Ага, вот и вино.

Пелленей кивнул в сторону двери, и Марк увидел тренеров, возвратившихся с кувшинами вина и с корзинами, в которых лежали деревянные чашки. Тавр подошел к ним, поместил один кувшин в железный держатель и с громким стуком поставил вокруг него четыре чашки.

— Я не уверен, что хотел бы иметь такую прислугу, — сухо прокомментировал спартанец. — Этот слуга слишком угрюмый.

— Веселись, пока можешь, — проворчал Тавр. — Завтра вы все опять будете в моих руках.

Когда старший тренер отошел, Марк обменялся взглядами с друзьями, и все рассмеялись.

Праздник продолжался весь день, а вечером убрали остатки еды, отодвинули в сторону столы, и Порцинон привел в казарму труппу артистов. Зажгли факелы, вставили в держатели на стенах, и при их свете выступили сначала акробаты, потом началась пантомима, наблюдая за которой гладиаторы, к тому времени уже совершенно пьяные, истерически хохотали. Марк, выпивший только одну чашку вина, был в хорошем настроении, у него слегка кружилась голова. Он прислонился к стене и смотрел представление с блаженной улыбкой. Но при мысли о том, что утром снова придется возвращаться к тяжелому режиму занятий под руководством Амата, лицо его потемнело.

Когда артисты закончили выступление и покинули казарму, Порцинон встал на стол в конце комнаты и поднял руки, чтобы привлечь внимание:

— Тихо! Тихо!

Постепенно разговоры стихли, и все головы повернулись к хозяину школы. Порцинон ждал, когда наступит полная тишина и все внимание будет обращено на него. Потом набрал в легкие воздуха и громко заговорил:

— Гладиаторы, вы заработали праздник Сатурналий. Я рад, что могу наградить вас за усилия, которые вы вложили в занятия. Я никогда раньше не видел такого замечательного набора взрослых и детей. Вы делаете честь моей школе гладиаторов и делаете честь традиции тех борцов, что ушли до вас. Гладиаторы, я салютую вам!

Все вокруг Марка — и взрослые, и дети — приветствовали речь хозяина радостными возгласами. Все, кроме спартанца, который смотрел на своих товарищей-рабов с плохо скрываемым презрением. Постепенно возгласы стихли, и Порцинон продолжил:

— Вы действительно замечательная команда борцов. Я таких еще не тренировал. Я горжусь вами. Нам окажут честь своим присутствием самые знатные семьи Рима. Они приедут в мою школу, чтобы некоторые из вас их развлекли. Я надеюсь, что те, кого я выберу, будут драться хорошо, не уронят своей чести и моей тоже. Тем, кто отличится, могу сказать, что в Риме вас будет ждать большая слава и удача. Когда римские господа увидят вас в действии, они наверняка захотят показать вас своим друзьям и народу величайшего города в мире. Подумайте об этом, мои гладиаторы! Величие манит. Отзовитесь всем сердцем, покажите все умение, которому вас научили, — заключил он.

Несколько человек, слишком пьяные, чтобы понять то, что сказал хозяин, издали радостные возгласы. Остальные были достаточно трезвы, чтобы уловить суть слов Порцинона. Оглянувшись, Марк ощутил внезапную перемену в атмосфере. Настроение праздника ушло, и словно холодная тень накрыла комнату. Пелленей оторвал чашку от губ и с проклятиями стукнул ею о стол.

— Желаю вам доброй ночи! — выкрикнул Порцинон.

Он уже хотел сойти со стола, когда дверь в казарму открылась и вошел часовой, держа в руке копье. Он остановился перед ланистой и наклонил голову:

— Хозяин, я должен доложить, что один из рабов сбежал.

— Сбежал?

Охранник нервно сглотнул:

— Сбежал, хозяин.

В казарме наступила тишина. Взрослые и дети навострили уши, стараясь расслышать разговор. Порцинон во все глаза смотрел на охранника.

— Сбежал? Как? Предполагалось, что сегодня все должны присутствовать здесь. Как мог беглец пройти мимо тебя и твоих людей?

— Хозяин, раба не было здесь. Он был в лазарете.

У Марка заколотилось сердце.

— Кто этот раб? Как его зовут?

— Брикс, хозяин.

XXII

Порцинон немедленно приказал своим охранникам и тренерам искать Брикса. Рабов заперли в казарме. Марк поспешил к узкой вентиляционной щели и встал на скамью, чтобы увидеть что-нибудь на улице. Он разглядел горящие факелы и темные фигуры людей, проверяющих другие здания в поисках Брикса. Голоса Порцинона и Тавра, возглавлявших поиск, отдавались эхом от стен.

— Достаточно для сезонного проветривания, — произнес кто-то около Марка.

Он обернулся и увидел спартанца.

— Смешно, что добрая воля нашего хозяина исчезает, как только на кону оказывается его собственность. И вот мы опять здесь, рабы, запертые в нашей тюрьме. Замечательно, — угрюмо улыбнулся тот.

Марк опять посмотрел в щель. Мимо пробежала группа людей. Мальчик был потрясен известием о побеге Брикса. Повар даже не намекнул ему о своих планах. Марка обидело то, что его друг не доверился ему. А еще он был в ярости, что упустил шанс присоединиться к Бриксу. Он мог бы уже начать поиски генерала Помпея, вместо того чтобы радоваться и выпивать с другими рабами.

— Думаешь, его не поймают? — спросил Марк.

— Откуда мне знать? — пожал плечами спартанец. — Я знаю столько же, сколько и ты. Но по моему расчету, Брикс дурак, что попытался бежать.

— Почему ты так говоришь?

— Почему? Человек хромает. Даже если ему и удалось перебраться через стену, он вряд ли уйдет от преследователей. Утром они обыщут всю окрестность. У него единственная надежда, что дождь смоет его следы. Со своей хромотой Брикс выдаст себя. — Спартанец помолчал, щелкнул языком. — Удивлюсь, если они не поймают его завтра до наступления ночи.

— И если его поймают, Порцинон его накажет, — тихо сказал Марк.

— Да.

Они оба посмотрели в щель.

— Как по-твоему, что Порцинон с ним сделает?

— Он захочет показать на примере Брикса, что произойдет, если кто-то еще подумает бежать. А это важнее цены Брикса. Дилемма для нашего хозяина, а? Борьба между желанием укрепить дисциплину и своей жадностью.

— Если победит дисциплина, тогда что?

Спартанец повернулся к Марку:

— Порцинон распнет его перед нами и оставит умирать, а потом оставит еще на некоторое время, чтобы мы хорошенько поняли урок.

У Марка кровь в жилах застыла.

— Ты и правда так думаешь?

Спартанец кивнул, отошел от щели и зевнул.

— Мы ничего не можем сделать, парень. Лучше отдохни. Тебе будет не хватать отдыха, когда вернешься утром к занятиям.

Марк посмотрел на него и кивнул, но остался стоять у щели, наблюдая, как охота на территории школы закончилась и Порцинон приказал своим людям начать поиски за пределами стен. Спартанец направился в отсек, бормоча:

— Как бы то ни было, счастливых Сатурналий, парень.

Но Марк не ответил. Он все думал, что будет с его другом, если его отыщут.

Следующие несколько дней Марк жил в тревоге, опасаясь услышать новость, что Брикса поймали. Группа мальчиков продолжала занятия. Зима была холодная, и каждое утро, поднимаясь с рассветом, чтобы выполнить работу на кухне, ребята дрожали от холода. Потом Амат выводил их на площадку. Когда начался новый год, он стал учить своих учеников новым приемам фехтования. После этого они тренировались на деревянных столбах. Так продолжалось до тех пор, пока он не решил, что они готовы к следующей стадии обучения.

Было холодное гнетущее утро. Марк и другие ребята взяли свое учебное снаряжение и выстроились в две линии, ожидая начала урока. Амат стоял перед ними, изучая рабов тяжелым взглядом. Наконец он заговорил:

— Сегодня мы впервые проверим ваши успехи. Все вы уже более подготовлены, стали выносливее и сильнее, чем были, когда прибыли сюда. Вы также знаете, как владеть мечом и щитом. Но одно дело — практиковаться на столбах, и совсем другое — сражаться с реальным противником. Вот этим отныне вы и будете заниматься.

Сердце у Марка чуть не выскочило из груди. Стоявшие рядом ребята заволновались.

— Сегодня вы начнете проводить учебные бои с вашими товарищами. Правила простые. Вы начинаете бой по моей команде и останавливаетесь, когда я скажу «Прекратить!». Я хочу, чтобы вы дрались так, как сами понимаете этот процесс. Словно ваша жизнь зависит от этого, потому что настанет день, когда так и будет. В бою нельзя делать вид, что наносите удар. Мне известно, что некоторые из вас подружились, но знайте: гладиатор не может позволить себе иметь настоящих друзей. Настоящего друга, за которого можно жизнь отдать. Для гладиатора это не годится. Любой из тех, кого вы называете другом сегодня, может завтра встретиться с вами на арене. И тогда куда приведет вас ваша дружба? К убийству. — Он помолчал, чтобы дать ученикам возможность осознать сказанное. — А теперь вы узнаете, куда наносить удар. Феракс!

— Да, господин!

— Выйди из строя и встань сюда! — Амат показал на место перед строем. Он повернул Феракса лицом к остальным. — Внимательно смотрите. Опусти щит, Феракс.

Кельт стоял перед ними незащищенный. Амат взмахнул деревянным мечом и направил острие в лицо Феракса. Кельт чуть отпрянул.

— Удар сюда может убить вашего противника, если пробьет его голову. В крайнем случае он сделает его инвалидом. Однако такой удар нанести трудно. Но можно его использовать, чтобы отвлечь противника и нанести удар в другое место. — Он опустил меч. — Например, в горло. Хороший удар сюда может убить. Далее. Ниже — грудь. Лучше всего избежать этой области, поскольку многие противники будут иметь доспехи, или щит, или то и другое. Вам нужно очень близко подойти, чтобы точно ударить, если хотите пробить ребра и достать сердце. Лучше целиться ниже. Проще всего добраться до сердца через живот. Хороший удар сюда — и можно попасть в какой-нибудь орган, а если вы резко вырвете клинок, то можете выпотрошить противника. — Амат концом деревянного меча похлопал Феракса по бедрам и рукам. — Руки и ноги — хорошие цели, и вы должны пытаться перерезать сухожилия, чтобы покалечить своего противника. Он не потеряет много крови, но хотя бы будет обездвижен, и вы сможете легко вывести его из строя. — Он опустил меч. — Нет смысла показывать вам, куда надо наносить удары на спине противника, поскольку ни один настоящий гладиатор никогда не повернется к вам спиной и не побежит от вас. Если он это сделает, считай, он уже потерпел поражение. Это всем понятно?

— Да, господин! — хором ответили ученики.

Марк присоединился к общему хору, хотя хладнокровный совет, который дал им Амат, и поубавил его решимость. Впервые истинная цель всех их занятий была так прямо, убедительно доведена до них. Марку было любопытно, как другие ребята реагируют на возможность того, что однажды придется убить кого-то, с кем они вместе тренировались. Он посмотрел по сторонам: все переглядывались между собой с напряженным выражением на лицах.

— Очень хорошо. — Амат кивнул Фераксу: — Вернись в строй.

Феракс вернулся на место, и Амат показал на линию деревянных столбов:

— Когда я скомандую, вы встанете вон там и будете ждать. Я стану вызывать по двое. Остальные должны внимательно следить. Учитесь на их ошибках. Пошли!

Они подняли щиты и поспешили к столбам. Амат подождал, пока они застынут на месте, и ткнул пальцам в одного из нубийцев.

— Ты! И ты! — показал он на одного из дружков Феракса, крупного кельта с прыщеватым лицом. — Шаг вперед!

Оба нерешительно вышли из строя. Амат хлопнул в ладоши:

— Быстро! Идите сюда и встаньте друг против друга на расстоянии десяти шагов.

Они поспешили занять позиции. Амат встал немного в стороне, держа меч.

— Приготовиться!

Оба мальчика подались вперед, подняли щиты, держа мечи в прямой руке.

— Начинайте!

Они сразу сошлись на средней дистанции, оценивая друг друга. Кельт первый выступил вперед и с громким криком сделал выпад. Нубиец легко отскочил, отбив удар. Оба на секунду отступили, потом кельт снова выбежал вперед и с грохотом ударил по щиту нубийца. Нубиец принял удар, твердо стоя на ногах, а когда кельт начал отступать, чтобы выровнять дыхание, нубиец атаковал. Он выбросил вперед меч — яростный, поражающий удар, в результате чего кельт чуть не выронил оружие. Он вскрикнул от боли и удивления. Нубиец ударил его в колено, потом всем своим весом наскочил на него, прикрываясь щитом. Удар был сильный. Кельт пошатнулся и рухнул на спину так, что у него перешибло дыхание. Нубиец, сверкнув зубами в победной усмешке, прыгнул вперед. Широко расставив ноги, он с поднятым мечом остановился над противником и посмотрел на Амата, ожидая подтверждения своей победы. Лежащий на земле кельт воспользовался этой возможностью и пнул нубийца ногой в пах. Нубиец со стоном согнулся пополам и, шатаясь, отошел в сторону. Кельт поднялся и стал колотить нубийца по голове, пока у того не подкосились ноги и он не упал на колени. Кельт схватил меч и выбил меч из рук нубийца. Не глядя на тренера, он сильно ударил нубийца в висок. Тот растянулся на песке, теряя сознание. Когда кельт приготовился снова ударить, вмешался Амат:

— Прекратить!

Кельт отступил. Не взглянув на лежащего нубийца, Амат обратился к ученикам:

— Урок первый: бой не закончен до тех пор, пока вы не уверены, что противник повержен. — Он повернулся к кельту: — Помоги ему встать и вернись в строй. Следующий бой — Петроний и Демокрит.

Учебные бои продолжались уже час. Марк внимательно наблюдал за борцами, замечая их ошибки и удачные движения. Он чувствовал все возрастающее нетерпение, ожидая, когда вызовут его, особенно потому, что Феракса тоже еще не вызывали.

Было проведено уже несколько боев, когда охранник открыл ворота площадки и вошли два человека — Порцинон и незнакомец в вышитой красной тунике и высоких ботинках из тонкой кожи. Как только Амат увидел их, он встал по стойке «смирно» и приказал ученикам наклонить головы.

— Это Амат, — небрежно представил Порцинон тренера. — Он тренирует детскую группу, как видишь, господин.

Марк навострил уши, заметив почтительный тон ланисты. Ясно, что посетитель был знатного рода.

— А-а, хорошо! Тренировка с оружием, — сказал незнакомец. — Именно то, что я и хотел посмотреть. Это даст мне шанс купить лучшего для вечеринки моего друга. Пожалуйста, скажи им, чтобы продолжали. А мы будем смотреть вон с той скамьи.

Порцинон кивнул:

— Как желаешь. Послать за закусками?

— Нет. Может быть, позже, когда мы будем обсуждать детали.

Порцинон кивнул Амату:

— Продолжай.

Бои возобновились под наблюдением гостей. Амат внимательно следил за учениками, грозился побить тех, кто медлил сходиться, выкрикивал указания и останавливал бой, как только становилось ясно, что один из двух потерпел поражение. Когда остались только четверо, Амат назвал двух, оставив Марка и Феракса для последнего боя.

Сердце Марка часто забилось, когда он взглянул на Феракса. Кельт ухмылялся.

— Я доставлю себе удовольствие, — тихо произнес Феракс, чтобы только Марк мог услышать. — Будь уверен, для тебя я не пожалею ударов, мой друг.

Марк отвернулся, крепко сжав в одной руке меч, в другой — щит. Он наблюдал за боем, но не видел деталей, словно предпоследняя пара была двумя тенями, танцующими друг возле друга. Он пытался вспомнить все, чему его научили, и все, что он знал о Фераксе. Он должен думать, как побить своего врага. Он должен составить план.

— Прекратить!

Марк поразился, что бой так быстро закончился. Победитель помог побежденному мальчику встать на ноги, и пара присоединилась к тем, кто уже дрался.

— Последняя пара! — Амат кивнул им.

Марк сглотнул и постарался принять спокойный и невозмутимый вид, когда выходил и вставал в позицию, повернувшись к Фераксу.

— Этот бой давно назрел, — с улыбкой сказал Амат. — Посмотрим, на что вы двое способны, а? — Он понизил голос: — Я знаю, что вы ненавидите друг друга, но контролируйте себя и, когда я велю вам остановиться, немедленно остановитесь. Если кто-то из вас попытается продолжить бой, я его выпорю. Приготовиться!

Марк пригнулся, не сводя глаз со своего врага. Сердце его стучало, как барабан, и все его чувства были на пределе. С лица Феракса слетел любой намек на улыбку или злую ухмылку. Кельт очень серьезно смотрел на Марка.

— Начинайте!

С пронзительным ревом, вырвавшимся из глотки, Марк сделал выпад. Глаза Феракса расширились от изумления, и в последний момент он торопливо поднял щит. Они с грохотом столкнулись. Марк нанес удар мечом мимо щита и скользнул по плечу Феракса. От боли Феракс промычал что-то и быстро отступил на шаг, чтобы эффективнее использовать меч. Теперь он мог блокировать удары Марка. После серии атак они остановились, чтобы осторожно оценить друг друга.

В отличие от предыдущих боев Амат ничего не делал. Он не подгонял их сближаться. Вместо этого он внимательно наблюдал. Другие ребята стояли тихо. Они хотели посмотреть, как поведут себя два врага в открытом бою. Казалось, общее возбуждение передалось и Порцинону, и его гостю. Они даже подались вперед, следя за боем.

Взмахнув мечом, Феракс сделал выпад, потом внезапным движением ноги швырнул вверх песок, и Марк инстинктивно прищурился, а в этот момент Феракс кольнул его в шею и подбородок. Кельт с оглушительным воплем прыгнул вперед и начал яростно колотить по щиту Марка, целясь все ниже и ниже с каждым ударом. Не обращая внимания на неприятные ощущения в левой руке, Марк сосредоточился на том, чтобы отвести удары от головы. Он упал на колено, резко подняв щит, а меч направил в бедро кельта. удар попал в цель. Феракс снова взревел, на этот раз от боли, и бросился вперед, тесня Марка. Марк попытался сохранить позицию, упершись ногами в песок, но давление было безжалостным и неотразимым, и Марку пришлось отступить.

Чувствуя победу, Феракс продолжал атаковать, нанося удары как можно сильнее. Совершенно неожиданно он направил свой деревянный меч за край щита и с оглушительным шлепком ударил Марка по левой руке. Удар был болезненным, рука онемела и не могла крепко держать щит. Еще два удара по щиту — и у Марка разжались пальцы. Щит упал. Мальчик отскочил назад, оставаясь в полусогнутом положении. Феракс издал победный рык:

— Вот! А теперь — закончить работу!

Он приближался, подняв щит, как таран, чтобы добить Марка. Слишком мало времени оставалось на раздумья, но при приближении Феракса Марк глубоко вдохнул и бросился вперед. В последний момент он нырнул вниз и откатился в сторону от просвистевшего над ним меча. В ответ он ударил Феракса по коленке так, что удар больно отдался в руку. Кельт взревел от боли и вдруг остановился. Скрипнув зубами, он поморщился от жгучей боли, пытаясь встать на колено. Марк подбежал к кельту, ткнул его острием меча в бок и так же быстро отскочил.

— Я доберусь до тебя! — рявкнул Феракс. — И выпотрошу!

Марк не переставал двигаться, он бегал вокруг противника, заставляя его все время опираться на раненую ногу. Наконец Феракс опустился на колено и поднял щит, отчаянно защищаясь от нападений Марка. Не имея возможности прорвать защиту кельта, Марк отошел на пять шагов и стал кружить вокруг своего врага, понимая, что, хотя Феракс уже неспособен атаковать, сам он тоже не может подойти к нему достаточно близко, чтобы нанести решающий удар.

— Ничья! — объявил Амат. — Прекратить!

— Нет! — крикнул Феракс. — Я должен покончить с ним! Мы продолжаем!

— Я согласен, — холодно ответил Марк.

Амат в ярости встал между ними.

— Вы осмеливаетесь не подчиниться моему приказу? Я прослежу, чтобы вас обоих выпороли за это. Прекратите, я сказал. Немедленно!

Не обращая на него внимания, Марк снова сделал выпад, ударив Феракса в бок. Снова щит принял удар, и Феракс со всей силой ударил Марка в голень, но, промахнувшись, упал на спину.

— Прекратить!!! — взревел Амат громовым голосом.

На этот раз Марк неохотно отступил на безопасное расстояние и опустил меч. Амат подошел к нему, вырвал у него оружие и повернулся к Фераксу:

— Брось меч и щит. Вас двоих теперь ждут такие неприятности, каких вы еще не видели. Я клянусь! Я исколочу вас прямо здесь и сейчас, до синяков!

— Достаточно! — вмешался Порцинон, подходя к ним с гостем. — Оставь их, Амат.

Тренер закрыл рот, наклонил голову и отступил, показывая свое уважение и стараясь справиться с охватившим его гневом. Марк стоял, тяжело дыша и сжав кулаки, в висках бешено стучала кровь.

— Клянусь богами! — восторженно заявил гость Порцинона. — Этот мальчик — настоящий драчун, будьте уверены. И он составляет хорошую пару с этим молодым бычком. О да! Эти двое — то, что надо. — Он повернулся к Порцинону: — Я беру их.

— Этих? — удивился Порцинон, жестом отпуская Марка и Феракса. — Ведь они еще учатся, мой господин.

— Их техника груба, но у них есть еще кое-что. Они люто ненавидят друг друга. Я это ясно вижу. Да. Великолепный показ для сына Вариния.[4]

Порцинон открыл рот, чтобы возразить, но гость прервал его:

— Естественно, я хорошо заплачу за них от имени моего друга.

Порцинон быстро произвел в уме подсчет и ответил с холодной улыбкой:

— Должен сказать, что я тоже заметил этих двоих. Это самые перспективные новобранцы, каких у меня давно не было. Их ждет блестящая карьера. Я много потеряю, если их заставят драться.

— Тогда назначь справедливую цену за них, когда будем обсуждать дела в твоей конторе.

Порцинон кивнул и жестом указал на ворота:

— Я прошу тебя пройти вперед, уважаемый Марк Антоний. Я должен коротко переговорить с их тренером.

— Очень хорошо, — ответил слегка разочарованный Марк Антоний. — Но не задерживайся.

Он повернулся и медленно направился к воротам. Порцинон подошел к Амату:

— Отведи их в сторону. Найди другого тренера для остальных твоих учеников. Я хочу, чтобы ты сосредоточился на этих двоих. Тренируй их в полную силу. Через пять дней они должны быть готовы к бою.

— Да, хозяин.

Порцинон повернулся к Марку и Фераксу и оценивающе взглянул на них с печальным выражением на лице. Потом лицо его стало бесстрастным, и голос окреп.

— Их нужно держать с другими парами, отобранными для праздника.

— Да, хозяин. Реальный бой — это то, что нужно им двоим. Это будет показательный бой, хозяин?

Порцинон покачал головой.

— Тогда до первой крови?

— Нет, — ответил Порцинон. — Мой клиент хочет особого развлечения. Он действует от имени какого-то римского вельможи, который желает отпраздновать семейный праздник, день рождения. Подойдет только самое экстравагантное развлечение. Когда эти двое выйдут на арену, это будет бой до смертельного исхода.

XXIII

К прибытию группы из Рима усердно готовились. Порцинон заказал изысканные деликатесы, вина и лучшие местные продукты. Он нанял знаменитого повара у зажиточного виноторговца из Геркуланума, чтобы приготовить пиршество для гостей. С одной стороны арены рядом со школой располагалась трибуна для зрителей, откуда был хороший обзор по всему овалу арены, покрытой песком. Перед прибытием гостей рабы заново покрасили все деревянные части трибуны, натянули сафьяновый навес на случай дождя. Лучшие кушетки из виллы Порцинона осторожно принесли на трибуну и расставили полукругом. Кушетки покрыли красивыми коврами, положили подушки. Перед кушетками разместили обеденные столы. Поставили жаровни, чтобы гостям было тепло.

Марк видел кое-какие приготовления, когда каждое утро его выводили на арену для тренировки, постепенно подготавливая к событию. Как только посетитель Порцинона заплатил за бой двух мальчиков, их сразу же отделили от остальных рабов и поселили в небольшой блок отдельных комнат, примыкающих к помещениям охраны. Эти комнаты предназначались для тех, кому предстояло сражаться. Еду для них готовили специально, чтобы они накопили силу: жирный мясной бульон, вареные яйца, вяленая колбаса с большой порцией чеснока и разбавленное водой вино. Еда была хорошая, но у Марка не было аппетита. Он заставлял себя есть, механически жевал, не чувствуя вкуса. С каждым днем, приближавшим бой, ужас его возрастал.

Когда не было тренировки, взрослых и ребят, отобранных для развлечения римлян, держали изолированными от других гладиаторов. Переговариваться не разрешали. Каждый боец мысленно готовился, забывая о своих прежних товарищах и сосредоточиваясь на необходимости победить и выжить. Каждое утро Марка будил Амат и вел на арену, чтобы лично обучать его владению оружием, которое ему придется использовать в бою с Фераксом. Клиент Порцинона решил, что они будут драться короткими мечами, у них будут небольшие круглые щиты и кожаные кирасы для защиты тела. Для Марка они были тяжелы, и понадобилось время, чтобы он привык к их весу. Амат сосредоточился на технике обращения с мечом. Он познакомил Марка с новыми приемами нападения и защиты.

Другой тренер на учебной площадке работал с Фераксом, обращая внимание на его физическое состояние. В полдень обе пары менялись местами. Марк отложил в сторону меч и щит. Ему было приказано бежать по периметру площадки, часто останавливаясь, чтобы поднимать тяжести. После этого Амат стал тренировать его на быстроту реакции, ловкость. Он ударял длинной палкой по рукам, голове или ногам мальчика, заставляя Марка нырять вниз и подпрыгивать, чтобы увернуться от ударов. Но иногда мальчик не успевал отреагировать и морщился, когда Амату все-таки удавалось нанести удар.

— Если это произойдет на арене, ты убит, — предупредил его Амат.

Марк кивнул и быстро приготовился к следующему раунду, стараясь избежать следующих ударов. Закончив с этим упражнением, Амат позволил Марку короткую передышку. Отдохнув, Марк взял снаряжение и пошел к столбам практиковаться в ударах мечом. Закончив и это занятие, Марк сел на землю, устало обхватив руками колени, поднял голову и спросил тренера:

— Ты думаешь, я смогу побить Феракса?

Амат посмотрел на него удивленно, но ответил:

— Обстоятельства против тебя, молодой Марк. Твой противник больше и сильнее тебя. Если он, пользуясь своим весом, сможет сбить тебя с ног, тогда проси пощады. — Он помолчал, почесал подбородок и продолжил, подобрев: — Но независимо от обстоятельств всегда есть шанс. Я видел много боев с неравными по силе парами, и результат иногда бывает поразительным. Фокус в том, чтобы не подходить к нему слишком близко. Избегай прямого контакта и не позволяй ему использовать свое преимущество в силе и размере. Ты маленький и быстрый. Измотай его. Небольшой укол здесь, небольшой укол там — и ты сумеешь достаточно обескровить его, чтобы замедлить его движения и убить.

Услышав это слово, Марк почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Да, он люто ненавидел Феракса, но вовсе не был уверен, что сможет убить кельта, когда придет время. Он прокашлялся:

— Я слышал, как некоторые ветераны говорят, что, если гладиатор дерется достаточно хорошо, толпа может его помиловать, даже если он потерпит поражение.

— Ни малейшего шанса, — хмыкнул Амат. — Не жди этого от людей, перед которыми будешь драться.

— Почему? — хмуро спросил Марк.

— Они заплатили за восемь лучших бойцов Порцинона, за нескольких животных и за двух мальчиков. Целое состояние. Можешь быть уверен, они захотят оправдать свои деньги. Это не то же самое, что бой на городской арене. Людям нравится смотреть хороший бой, и они благосклонны к человеку, который перед поражением показал неплохую борьбу. Это потому, что они за это не платили. С аристократами совсем другое дело. Они расстаются с большими деньгами, и они недовольны, если не прольется кровь. Если они заплатили за бой до смерти, они и ожидают смерти. — Амат наклонился и легонько ударил Марка по плечу. — Поэтому, когда ты выйдешь на арену с Фераксом, лишь один из вас уйдет оттуда живым. Не забывай об этом. Ясно?

Марк кивнул.

— Тогда вставай. Надо работать.

Перед боем Марк провел бессонную ночь. Он сидел, прислонившись к холодной стене в своей комнате. Иногда он слышал, как кто-нибудь из его соседей ворочается на соломенной постели или что-то бормочет во сне. А один раз до него донесся плач и тонкий пронзительный вой, но охранник прошел по коридору, заглядывая в комнаты, и прикрикнул на плачущего, чтобы тот успокоился. Еще никогда с того самого дня, как у него и его матери украли счастливую жизнь, Марк не чувствовал себя таким одиноким и испуганным, хотя ему многое довелось пережить с тех пор. Он пытался отбросить подобные мысли и сосредоточиться на предстоящей схватке. Амат был прав: его противник постарается взять его натиском и воспользуется своей превосходящей массой, чтобы сбить с ног и убить. Марк должен быть начеку и избегать атак противника. В то же время он и сам не может подойти к нему достаточно близко, чтобы нанести решающий удар. Внезапно Марк поймал себя на том, что размышляет о Фераксе. О чем сейчас думает кельт? Он тоже не спит, планируя свой бой, мучимый страхом, не в силах уснуть?

Наконец в зарешеченное окно под потолком пробился слабый свет наступающего утра, и тонкий луч упал на дверь комнаты. Когда решетка на окне стала отчетливее и в комнате посветлело, Марк поднялся с постели, потянулся, разминая мышцы. Он чувствовал себя усталым, но знал, что месяцы изнурительных тренировок и советы, которые Амат давал ему за прошедшие несколько дней, показали, что он уже не тот маленький невинный ребенок, который бегал по оливковым рощам своего отца. Он был бойцом. Сегодня он испытает свое умение. Если его убьют, тогда все потеряно. Его мать умрет одинокой и забытой. Если он победит, тогда у них обоих будет надежда.

Послышался лязг. Дверь в конце коридора открылась, и кто-то прошаркал по коридору, открывая и закрывая двери комнат. Спустя некоторое время засов на двери Марка скрипнул, и дверь открылась. Вошел охранник, принес миску каши и кувшин воды. Он поставил их у постели Марка и на миг остановился.

— Давай-ка, парень, съешь все, — улыбнулся он. — Сегодня тебе понадобятся все твои силы.

Марк неохотно потянулся к миске:

— Спасибо.

Когда охранник вышел, засов снова встал на место. Марк посмотрел на клейкую серую кашу в миске, взял ложку и заставил себя есть. Каша была густая и соленая, но ему нравилось ощущать тепло в желудке, и скоро он все съел.

Через час после рассвета Амат просунул голову в дверь:

— Вставай. Время одеваться.

Следуя за тренером из комнаты, по коридору и на улицу, Марк чувствовал дрожь во всем теле. Другие гладиаторы ждали его, построенные в линию. Восемь крепких мужчин в простых туниках и сандалиях и Феракс. Все смотрели перед собой. Тавр стоял сбоку, похлопывая дубинкой по ладони свободной руки.

— Последний мальчик! Быстро в строй!

Марк поспешил в конец линии и встал, вытянувшись во весь рост и глядя на стену перед собой. Тавр прошел вдоль линии, особое внимание уделяя тем, кто был выбран для боев. Не заметив явных признаков страха, он удовлетворенно кивнул и обратился к гладиаторам в своей обычной громогласной манере: — Гости хозяина уже прибыли на виллу. Порцинон угощает их завтраком и кратко знакомит с каждым из вас, указывая его силу и слабость, чтобы они знали обо всем, когда будут делать ставки. Для тех, кто, к сожалению, попал в число выбранных, я дам совет: старайтесь победить. Они не поблагодарят вас за проигрыш и, конечно, отклонят всякую просьбу о милосердии. Бои начнутся в четвертом часу после рассвета и будут идти с интервалами в полчаса, чтобы дать возможность гостям перекусить и поговорить в перерывах. Мальчики будут драться последними. После этого в конце дня будет несколько схваток с животными. — Он помолчал, сурово глядя на них. — Клиенты Порцинона заплатили за хорошее представление. Я не хочу боя в лайковых перчатках. Я также не хочу быстрых убийств. Сначала покажите им ваше умение владеть мечом. Покажите им подобие драмы, прежде чем перейти к серьезной схватке, понимаете? Вот так. Вы знаете, что вы должны делать. Время раздать снаряжение. Следуйте за мной!

Тавр резко повернулся и направился в оружейную. Гладиаторы и Амат последовали за ним. Оружие и снаряжение содержалось в закрытом помещении с небольшими окнами за железными решетками. Внутри были ряды копий, трезубцев, мечей и ножей, а также шлемы, кольчуги, нарукавники, наголенники и тяжелые сетки для тех гладиаторов, которые тренируются быть ретиариями и оружие которых — сетки и трезубцы. Марк смотрел на все это, стараясь подавить дрожь. Тавр приказал построиться в линию перед большим столом и вместе с Аматом начал раздавать снаряжение.

— Первый — Гермон!

Высокий нубиец во главе линии вышел вперед. Тавр окинул его оценивающим взглядом:

— Ты будешь секутором. Шлем, большая кираса, щит, наголенник на правую ногу и меч.

Амат кивнул, выбрал перечисленное снаряжение и положил на стол. Пока нубиец завязывал ремни, Марк посмотрел на своего противника. Феракс стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Хотя кельт казался абсолютно спокойным, владеющим собой, Марк заметил, что по его шее стекают капельки пота. Пальцы его левой руки слегка подергивались, ноги дрожали. Значит, подумал Марк, его противник тоже боится. Это могло уравнять шансы.

Один за другим бойцы выходили вперед, чтобы получить снаряжение. Тишина в комнате нарушалась короткими командами Тавра, звоном металла и недовольным бормотанием, когда не удавалось быстро застегнуть пряжки. Как только гладиаторы облачались в доспехи, они искали место, где можно было прикинуть вес меча и проверить, не слишком ли он тяжел для их собственного веса.

Феракс забрал положенное снаряжение, и настала очередь Марка. Он взял свой набор, заметив порезы на кожаной кирасе с металлическими заклепками и на щите. Направляясь к скамьям, стоящим вдоль стены, Марк положил свое снаряжение и после небольшой заминки взял пластины и стал надевать их на грудь и на спину. Амат посмотрел на него критически, вздохнул и подошел к нему.

— Так не годится. — Он потянул грудную пластину. — Она болтается, Марк.

Наблюдая, как Амат прилаживает пластины, застегивает пряжки и проверяет, хорошо ли сидят доспехи, Феракс насмешливо фыркал. Марк пытался не обращать на него внимания. Он кивнул Амату:

— Спасибо.

Амат пожал плечами:

— Просто делай, как тебя учили, парень. Если бы ты так надевал эти вещи на учебной площадке, я бы надавал тебе по ушам. В следующий раз сделай все как надо. — Он помолчал и слабо улыбнулся: — Полагаю, он будет, этот следующий раз.

— Да, господин.

Марк поднял меч и проверил его вес. Маленький щит был легкий, в центре щита толщина металла была достаточной, чтобы защитить его руку от ударов. Меч был легче, чем те, с какими он тренировался, и лезвие было наточено до смертельной остроты. Марк крепко обхватил рукоять и сделал несколько быстрых пробных выпадов и уколов, привыкая к весу и балансу.

Когда гладиаторы закончили экипироваться, Тавр постучал дубинкой по столу:

— Садитесь! Каждая пара друг против друга.

Бойцы сели, как было сказано, занимая места на скамьях по обе стены оружейной комнаты. Сидели молча. Тавр кивнул другому тренеру:

— Оставайся здесь и следи за ними. Сегодня без церемоний. Гости хотят настоящего боя. Я пришлю за ними, когда начнется представление.

Тавр ушел. Марк и все остальные застыли в ожидании, не произнося ни звука. Краем глаза Марк посматривал на других гладиаторов, удивляясь, как они могут быть такими спокойными перед лицом смерти. Феракс широко открытыми глазами сверлил Марка. Марк отвел взгляд и стал смотреть на шлем на полке над своим врагом. Луч света с улицы отразился в бронзовом нащечнике.

Время тянулось медленно. Прошел уже час. Марк слышал легкий смех и оживленный разговор. Он догадался, что зрители занимают места на трибуне над ареной. Вскоре после этого вернулся Тавр и остановился на пороге оружейной:

— Первые две пары! Следуйте за мной!

Четверо поднялись: два тяжеловооруженных секутора и два фракийца, вооруженные грозного вида кривыми клинками. Они вышли из оружейной. Марк слышал, как их ботинки давят гравий тоннеля, ведущего к арене. Некоторое время все было тихо, потом до них донесся крик гладиаторов:

— Идущие на смерть приветствуют вас!

Послышался приглушенный звон металла, грохот, разочарованный стон зрителей — и тишина. Не было обычных звуков школы. Во время боя остальные гладиаторы были заперты в своих казармах, чтобы не отвлекать зрителей от развлечения.

— Следующая пара! — крикнул Тавр за дверью.

Был почти полдень, когда вызвали Марка и Феракса. Взяв оружие, они последовали за Тавром в короткий тоннель, ведущий из школы к большой железной клетке около арены. Последняя пара взрослых сидела на скамьях друг против друга, рядом с ними лежали их щиты, мечи и шлемы. Два охранника, вооруженные копьями, стояли возле клетки, готовые открыть раздвижную дверь, ведущую на арену. Когда Марк и Феракс вошли в клетку и сели, Марк услышал низкий рык. Он оглянулся и увидел другую клетку, частично загороженную изгибом трибуны. Внутри клетки он увидел пятно меха и услышал еще рычание. «Волки, — подумал он. — Готовые для последнего акта представления». Были отчетливо слышны голоса зрителей — низкие тона взрослых и радостный щебет детей.

Четверо бойцов ждали, ощущая на себе строгий взгляд Тавра. С трибуны зрителей раздался голос Порцинона:

— Следующие!

— Встать! — скомандовал Тавр двум гладиаторам.

Они поспешно поднялись, надели шлемы, застегнули ремни под подбородком. Потом взяли мечи, щиты и встали, готовые к бою. Тавр отодвинул дверь. Через проем Марк увидел арену с темным пятном на песке. Вдали виднелись зрители: шестеро взрослых — четверо мужчин и две женщины — и трое детей. У Марка не было времени рассмотреть их лица. Два гладиатора вышли на арену, и дверь опять закрылась.

— Идущие на смерть приветствуют вас! — крикнули гладиаторы.

Наступила пауза, затем раздался пронзительный свисток, и бой начался. От звона мечей Марк вздрогнул и подвинулся на край скамьи, чтобы видеть арену через просветы в ограждении. Самих гладиаторов было трудно разглядеть — только быстрое мелькание фигур. Кроме обмена ударами, сопровождаемого глухими возгласами, шума почти не было. Зрители наблюдали за схваткой с напряженным вниманием. Марк отвернулся, чувствуя тошноту. Теперь в любой момент может настать его очередь. Он вдруг понял, что может потерпеть поражение и умереть на песке. Медленно, если это будет зависеть от Феракса.

Последовал быстрый обмен ударами и грохот — это гладиатор врезался в ограждение перед клеткой. Его тело перекрыло видимость, и Марк чуть не спрыгнул со скамьи, когда между двумя столбиками ограждения внезапно появилось окровавленное острие меча. Тело обмякло, раздался низкий стон, когда лезвие удалили, и мягкий стук, когда убитый упал на песок.

Через несколько секунд дверь в клетку открылась и, шатаясь, вошел изумленный победитель. На левом бедре у него был глубокий порез, и он оставлял за собой кровавый след, когда шел между двумя мальчиками в тоннель, ведущий обратно на территорию школы. Марк видел, как два раба подошли к телу и потащили его через арену.

Тавр подождал, пока тело скроется из виду, и повернулся к ребятам, жестом приглашая их на арену. — Ваше время! Быстро выходите!

XXIV

Марк глубоко вдохнул и вместе с Фераксом крикнул:

— Идущие на смерть приветствуют вас!

Они остановились перед зрителями, подняв мечи в сторону богато одетых римлян. Марк увидел двоих мужчин, сидевших рядом с женщинами. Третьим был человек, который вместе с Порциноном наблюдал за гладиаторами несколько дней назад. Четвертый мужчина был высокий, широкоплечий, с темными редеющими волосами. Он сидел на почетном месте в середине ряда кушеток, откуда была хорошо видна арена. С холодным выражением лица он оценил юных бойцов. Потом его внимание отвлекла девочка приблизительно того же возраста, что и Марк. Она села на кушетке рядом с ним.

— Осторожно, Порция! — воскликнул мужчина. — Ты прольешь мое вино!

— Прости, дядя. Я только хотела поблагодарить тебя за то, что взял меня с собой.

Она чмокнула его в щеку, быстро поднялась и присоединилась к двум мальчикам, шумно обсуждавшим, кто из молодых гладиаторов на арене победит в последнем бою.

— Это будет кельт. Посмотри, какой он большой!

— Конечно! Он превратит другого мальчика в месиво.

— Он намного крупнее.

— Как ты думаешь, какие шансы у маленького мальчика?

— Один к пяти. Но ты рискуешь, попомни мои слова.

Марк и Феракс все еще стояли с поднятыми мечами, а Порцинон смотрел на своих клиентов, ожидая сигнала начать бой. Но человек, сидевший в центре трибуны, тихо переговаривался со своим соседом. Порцинон хмуро ждал, потом покашлял. Человек поднял голову, взглянул на двух мальчиков на арене и коротко кивнул Порцинону.

Ланиста глубоко вдохнул и крикнул:

— Гладиаторы! Займите свои места!

Марк опустил меч и повернулся к Фераксу. Он стал отходить назад, пока они не оказались на расстоянии десяти шагов друг от друга. Возле одних из ворот, которые вели на арену, возникло какое-то движение. Это два охранника пробежали к противоположным сторонам арены, где из небольших жаровен торчали деревянные ручки железных прутьев для клеймения. Охранники взяли прутья и подняли раскаленные концы вверх, готовясь подтолкнуть ребят, если они будут медлить.

— Меня не надо понукать железом, чтобы заставить драться, — низким голосом сказал Феракс, поднимая меч и щит. — Но тебе оно может понадобиться.

Марк скрипнул зубами и встал в боевую позицию, ожидая сигнала.

— Финальный бой дня! — объявил Порцинон. — Кельт Феракс против Марка из наших греческих территорий.

У Марка мелькнула мысль, не стоит ли повернуться к зрителям и заявить, что он — римский гражданин. До начала боя он может воззвать к справедливости. Он может быть спасен и даже освобожден. Но тут Порцинон поднес руку рупором ко рту и крикнул:

— Бой!

С громким криком Феракс бросился вперед. Марк собрал всю свою волю и поднял щит. В последний момент он метнулся в сторону — и Феракс пробежал мимо. Марк с силой ударил его по руке, но острие клинка просвистело в воздухе. Марк тут же повернулся лицом к своему врагу, сделав шаг вперед, как его учили. Феракс обернулся как раз вовремя, чтобы парировать удар, нацеленный на его плечо. Они обменялись серией ударов, потом Феракс отступил. Они стояли, не добившись результата, и зло глядели друг на друга. Марк чувствовал, как сердце стучит в ребра, а в голове образовалась какая-то странная пустота.

— Я говорил тебе! — Человек, выбравший их для боя, схватил руку сидящего на почетном месте. — Я знал, что эти двое будут достойно состязаться, Юлий!

Другой мужчина потер подбородок и откликнулся:

— Сколько ставишь на маленького?

— Хм!.. Дай подумать. Семь к одному.

— Идет! Я ставлю пятьдесят золотых монет.

— Пятьдесят? Очень хорошо!

Их голоса были заглушены ревом Феракса, который приближался к Марку, внимательно следя за ним. Марк сделал ложный рывок в сторону, Феракс метнулся туда же, чтобы отрезать ему путь к отступлению, но Марк обманул его.

— О нет, не уйдешь, — прорычал Феракс. — На этот раз я достану тебя, коротышка.

— А я так не думаю, — презрительно ответил Марк. — Ты слишком неуклюжий, Феракс. Слишком глупый.

Лицо большого мальчика побелело от гнева, он что-то прошипел, потом остановился и засмеялся.

— Думаешь, можно хитростью заставить меня проиграть? Подумай получше.

Он сделал шаг вперед и обрушил на Марка серию ударов, которые ему пришлось отчаянно блокировать мечом и щитом. Шанса нанести ответный удар не было, потому что у Феракса руки были длиннее. Раз за разом Марк вынужден был отступать, постепенно приближаясь к охраннику с раскаленным железом. Феракс усмехнулся, намеренно направляя Марка к опасности. В последний миг, когда Марк уже почувствовал жар, он бросился в сторону, покатился по земле — и встал на ноги.

— О! Вот это хорошо! — воскликнул Юлий. — А теперь, мальчик, больше не отступай! Держись и победи его!

Услышав эти ободряющие слова, Феракс угрожающе помрачнел и перешел в ближний бой, обрушив на Марка серию ударов. Блокируя и отклоняя щитом удары, Марк морщился, потому что каждый удар больно отдавался в руке. Он понимал, что его плечо скоро онемеет и тогда возникнет опасность, что он выронит щит.

Феракс отпрянул назад, тяжело дыша.

— Уже недолго, римлянин. Хочешь попросить меня, чтобы я убил тебя быстро?

Марк покачал головой:

— Я хочу сам убить тебя.

— Даже не пытайся быть грозным, — хмыкнул Феракс. — Маменькин сынок. Ведь ты маменькин сынок, да? Я слышал. Ничтожный маленький человечек, слишком слабый, чтобы спасти свою мать из рабства.

Марк застыл на месте, глядя на своего мучителя и чувствуя, как холодеет кровь. Он перестал думать о том, как выиграть схватку. Он вообще перестал о чем-либо думать. Единственное, что осталось, — яростное желание убить. Не понимая, что он делает, он бросился на Феракса. Из его горла вырвался странный вой. Снова и снова Марк наносил удары, колотя мечом по щиту противника и по его мечу. Феракс пятился назад, его лицо исказилось от удивления и страха.

Только желание и животный инстинкт вели Марка, когда он колол и рубил. Он услышал крик — это его меч вонзился в бицепс левой руки Феракса. Щит опустился, и Марк снова ударил, скользнув по краю щита и открывая предплечье своего противника. Щит упал на песок, капли крови падали рядом с ним. Феракс повернулся к Марку боком, пытаясь защитить себя мечом. Марк ударил изо всех сил, давая противнику возможность парировать выпад. Когда мечи отклонились вбок, Марк ударил Феракса щитом в лицо и попал ему в нос. Послышался хруст, Феракс застонал от боли, попятился назад. Кровь стекала ему на губы и подбородок. Марк снова атаковал. Феракс поднял меч, чтобы блокировать удар. В этот момент Марк присел и вонзил меч в бедро кельта. В последней отчаянной попытке спасти свою жизнь Феракс прыгнул на Марка, и оба рухнули на песок. Марк на секунду увидел небо, ясное и голубое, потом откатился от Феракса. Его меч оказался придавлен телом противника, и когда Марк откатывался, он выпустил меч из рук.

Марк прыгнул на Феракса, который все еще пребывал в оцепенении, силясь подняться на колени. Щитом он выбил клинок из руки кельта и стал наносить удары в висок, пока Феракс не повалился на спину. Он оставался неподвижным, только голова моталась из стороны в сторону и веки дрожали.

Марк с трудом поднялся, шатаясь от нервного перенапряжения. Теперь, когда Феракс лежал перед ним беспомощный, гнев борьбы испарился и разум вернулся к нему. Марк оглянулся, увидел свой меч и хотел поднять его. И тут он понял, что его левая рука сильно порезана ниже локтя. Но он не мог вспомнить, когда получил эту рану. Пошевелив пальцами, он почувствовал сильную боль. Он опустился на колени возле головы Феракса, поднял меч над незащищенным горлом противника и остановился в нерешительности. Феракс смотрел на него, растерянный и беспомощный. Марк приблизил острие меча к горлу кельта и посмотрел на Тавра. Старший тренер резко махнул рукой и кивнул Марку: «Сделай это!»

Марк глубоко вдохнул и попытался ожесточить свое сердце, но не смог разрезать горло Феракса. Он перевел взгляд на трибуну, на тех, кто смотрел, ожидая финала. Человек в центре казался удивленным.

— Чего ты ждешь? — спросил сосед Юлия. — Кончай его!

— Кончай его! — хором крикнули остальные гости, кроме этого человека и девочки Порции.

Марк покачал головой и показал рукой в сторону главного гостя:

— Господин, что скажешь ты?

Человек помолчал, сдвинув брови, и пожал плечами:

— Я говорю… убей его.

На миг все затихло. Марк поднялся на ноги и отбросил меч.

— Что ты делаешь? — вскипел Тавр. — Подними этот проклятый меч и убей его!

— Нет, — твердо ответил Марк. — Я не буду.

— Ты сделаешь это сейчас же, или, клянусь всеми богами, я сам убью его, а потом тебя.

Марк устало пожал плечами. Ему было холодно, рука ужасно болела, кровь капала с кончиков пальцев на песок. Тавр подошел к мечу Марка и схватил его, потом повернулся к Фераксу. Стоя над бесчувственным кельтом, он поднял меч, чтобы вонзить его в горло мальчика.

— Остановись! — крикнул человек на трибуне. Его голос был четко слышен на арене. — Мальчик будет жить. Его судьба решена победителем, значит так тому и быть. Однако, — улыбнувшись, добавил он, — я не потерплю акта неповиновения от раба. Порцинон, пусть твои люди унесут кельта. Другой, из Греции, пусть останется здесь.

— Останется? — переспросил озадаченный Порцинон. — Зачем?

Человек с раздражением посмотрел на него:

— Затем, что Гай Юлий Цезарь говорит так. Вот почему. Он останется и будет драться с теми волками, которых ты держишь для финального акта. Если он проиграет, это станет ценой, которую он заплатит за то, что плюет на нас. Если останется жив, значит боги на его стороне, и я не буду противиться их воле. Приведи своих волков, Порцинон.

XXV

Хозяин школы хотел было возразить, но, боясь рассердить своего влиятельного гостя, кивнул в знак согласия:

— Как пожелаешь.

Он повернулся к арене:

— Тавр! Убери кельта и охранников. Марк остается. Дай ему меч и…

— Нет, — прервал его Цезарь. — Он будет драться с кинжалом. Я хочу проверить, благоволят ли к нему боги. Пусть боги поработают, чтобы спасти этого ребенка.

— Да, господин. Пусть будет кинжал. Тавр, дай ему свой.

Старший тренер повиновался, прошептав Марку:

— Береги его. Он стоил мне целого состояния. Если с ним что-то случится, ты будешь отвечать.

— Если с кинжалом что-то случится, тогда, вероятно, что-то случится и со мной, господин, — ответил угрюмо Марк. — Может, посоветуешь, как драться с волками?

Тавр, как ни странно, улыбнулся и потрепал Марка по волосам:

— Да. Держись подальше от их челюстей.

Он повернулся и ушел с арены, закрыв за собой дверь клетки с гладиаторами. Через некоторое время он появился над воротами, ведущими в клетки с животными. К верхней перекладине каждых ворот была привязана веревка с блоком. Он остановился и посмотрел вниз, на Марка.

— Готов?

Марк оглядел арену. На песке были темные пятна там, где пролилась и впиталась в песок кровь. Кроме жаровен, на арене больше никого и ничего не было. Только он. Кровь почти перестала идти из левой руки и уже запеклась над раной. Но боль в руке возникала всякий раз, когда он ею двигал, и пользы от нее будет мало. Придется довольствоваться кинжалом. Марк набрал воздуха в легкие и поднял голову:

— Готов.

Тавр взялся за веревку над одними воротами и потянул за нее. Блок скрипнул под грузом, и низ ворот медленно поднялся над песком. Марк сразу увидел лапы и черную морду волка, готового выбежать из клетки. Ворота едва поднялись на высоту коленей, как волк поднырнул под них и выскочил на арену. Он припал к земле, его холодные глаза остановились на Марке.

До этого момента Марк думал только о том, что он все-таки победил Феракса, что у него болит рука и что, раз он выжил, у него есть надежда спасти мать. Мысль о предстоящей схватке с волками его не пугала. Если они были такие, каких он знал в горах на ферме, то эти жалкие существа боятся собственной тени.

Но волк, который сейчас смотрел на него, был совершенно другим. Он был намного крупнее, шерсть гуще и длиннее. Его специально не кормили и нарочно злили, как было видно по паленым пятнам на шкуре. Волк смотрел на Марка, оскалив пасть и обнажив клыки. Волк рычал. Марк понял, что пощады от него ждать нечего. В нужный момент волк прыгнет и вырвет ему горло. Эта мысль привела его в ужас. Ноги его задрожали.

Тавр отпустил веревку, и ворота с грохотом упали. Он перешел к следующей веревке, потянул за нее, поднял ворота и выпустил второго волка. Животные встали друг против друга и зарычали. На какой-то миг Марк понадеялся, что они нападут друг на друга, но их родовая связь, запах крови и перспектива охоты инстинктивно объединили их. Первый волк побежал по периметру арены, не отводя глаз от Марка. Возле кровавого пятна он остановился, понюхал, полизал песок. Марк наблюдал эту картину с ужасом и поэтому не заметил второго волка, который полз к нему почти на животе. Марк повернулся и увидел, что волк уже на расстоянии пятнадцати шагов от него. Он отступил на шаг, и у него за спиной раздался рык. Марк оглянулся через плечо. К нему приближался и второй волк.

Переводя взгляд с одного волка на другого, Марк попятился, незаметно направляясь к той стороне арены, что под зрителями. Покрывшись холодным потом, он передвигался медленно, не смея даже моргнуть, низко пригнувшись и выставив вперед кинжал. Время от времени волки слегка приподнимались, пробегали небольшое расстояние и снова останавливались. Вскоре Марк почувствовал, что трибуна уже почти у него за спиной, и остановился, зная, что в любой момент они могут прыгнуть на него.

— Он боится! — раздался сверху голос мальчика.

— Конечно боится, — ответила девочка. — Я думаю, ты тоже боялся бы, если бы был на его месте.

Марк посмотрел наверх, встретил взгляд девочки и прочитал в ее глазах жалость.

— А чего бояться? — сказал мальчик. — Они же как собаки. Надо только говорить с ними командным тоном, и эти волки будут послушны, как щенки.

— А я так не думаю, — послышался голос мужчины, и Марк узнал его. Это был почетный гость, человек, который называл себя Цезарем. — Они же дикие. Они несут смерть.

— Мне плохо видно! — заговорил другой мальчик. — Дядя Юлий, скажи ему, чтобы он встал туда, откуда его будет видно.

Юлий проигнорировал его. Воцарилась тишина. Зрители выстроились у ограды и наклонились, чтобы увидеть мальчика, стоящего перед двумя волками. Марк ждал, когда животные сделают свой ход. Все стихло, Марк чувствовал только, как кровь стучит в ушах. Внезапно один волк прыгнул к нему. Марк быстро присел, и волк пролетел мимо, ударившись в трибуну. Он перевернулся, стараясь укусить Марка и выпуская когти. Мальчик громко крикнул от боли в руке и нанес удар кинжалом, но промахнулся. Снова ударил — и был награжден визгом. Казалось, рана только обозлила волка, и он бросился на Марка, впившись зубами в кожаный наплечник. Своими мощными челюстями волк стал рвать его. Марк снова и снова наносил удары, чувствуя теплую кровь на руке. Но волк продолжал держать его за плечо, а другой волк приготовился прыгнуть на Марка сбоку.

Сверху раздалось «Ах!», потом девочка крикнула:

— Они съедят его! Помогите кто-нибудь! Пожалуйста!

— Порция! Отойди от перил!

Марк услышал крик — и девочка упала на песок рядом с ним. В мгновение ока другой волк метнулся к ней. Порция подняла руку, защищаясь. Волк раскрыл пасть и схватил ее за локоть. Она вскрикнула от боли.

Марк понял, что должен помочь ей. В слепом неистовстве он колол и колол волка, который намертво вцепился в его плечо. Наконец с булькающим рычанием зверь отпустил Марка и упал, потянув за собой кинжал. Не думая, Марк прыгнул к другому волку, обхватил его за шею и надавил пальцами на горло. Волк зарычал, стал трясти головой. Девочка опять закричала от боли, когда зубы снова вонзились в ее руку. Марк ослабил хватку и изо всей силы ударил волка кулаком по морде. Волк отпустил Порцию и отскочил на несколько шагов, потом повернулся для новой атаки.

— Держись за мной! — крикнул Марк, становясь между девочкой и волком. — Стой там!

Пока он смотрел на волка, время как будто остановилось и дало ему возможность свести всю картину воедино. Панические крики зрителей. Тавр, спускающийся с трибуны. Порцинон, в страхе застывший на месте. Боль в руке и ужас в сердце. Волк, готовый прыгнуть. И блеск кинжала на песке не дальше чем в шести футах справа от него. Марк напряг ноги, поднял руки и прыгнул вправо, столкнувшись в воздухе с атакующим волком. Оба упали на песок. Прямо перед лицом Марка была извивающаяся масса меха, когтей и лязгающих зубов. Сощурившись, Марк левой рукой схватил волка за нижнюю челюсть и со всей силой свернул ее. Одновременно правой рукой он стал шарить по песку. Пальцы нащупали лезвие кинжала, потом рукоятку. Марк схватил кинжал как раз в тот миг, когда волк вырвался из его левой руки. Лохматая голова откинулась назад, челюсти открылись, обдав мальчика горячим дыханием, и волк нацелился на его горло.

Клинок блеснул в воздухе, острие вонзилось в ухо волка, проткнуло череп и вошло в мозг. Тело зверя дернулось и рухнуло на Марка, по нему прошла дрожь, и волк затих. Горячий мускусный запах животного ударил в нос мальчику, когда шкура коснулась его лица. Марк силился освободиться, но боль в левой руке была невыносимой, а потеря крови лишала его сил. Руками он оттолкнул мертвого волка, над головой проплыли лица зрителей.

— Девочка… она в безопасности? — прошептал он.

И потерял сознание.

XXVI

Марку снилось, что он дома, на ферме. Был ясный день поздней весны. Земля ожила, распустились цветы, деревья оделись в листву. Он купался в теплых объятиях солнца, бабочки порхали в воздухе. Другие насекомые жужжали, навевая сон. Он ходил на охоту, но никого не поймал. Тем не менее он был счастлив и чувствовал удовлетворение. Он спускался по тропинке между оливковыми рощами, которая вела к воротам. Сердце его забилось, когда он увидел мать и отца, ждущих его там. Они улыбались и манили его. Марк побежал к ним, распахнув руки.

Но как только он приблизился на расстояние не более двадцати шагов от них, родители стали как будто удаляться и расплываться в воздухе.

— Нет… — простонал Марк.

Они исчезли, и ферма тоже стала исчезать. Вокруг него сгустилась темнота.

— Мама, папа! Не оставляйте меня! — крикнул он в отчаянии.

Потом была резкая боль в боку, и он проснулся, открыл глаза. Он был в комнате, выкрашенной в белый цвет. Дверь выходила на колоннаду перед ухоженным внутренним садом. Марк сразу узнал его и понял, что он на вилле Порцинона. Он услышал рядом какой-то скрип, повернул голову и увидел человека, сидящего на стуле.

— Увы, я не твой отец, — улыбнулся мужчина. — Хотя я знавал нескольких женщин в свое время, и это возможно.

Он засмеялся теплым, сердечным смехом. Марк с удивлением взглянул на него:

— Кажется, я знаю тебя. Я узнаю твое лицо.

И вдруг он вспомнил. Это был почетный гость, который приехал посмотреть на бои гладиаторов.

— Нас официально не представили друг другу, мой мальчик. Меня зовут Гай Юлий Цезарь.

Он произнес это так, словно имя должно было что-то значить для Марка, и его улыбка стала исчезать, когда оно не вызвало никакой реакции.

— В любом случае, я захотел быть здесь, когда ты придешь в сознание. Я хотел поблагодарить тебя за спасение моей племянницы Порции.

Марк закрыл глаза и постарался сосредоточиться.

— Это девочка, которая упала на арену?

— Да.

— Она не пострадала?

— С ней все в порядке. Хирург Порцинона наложил повязку на рану и сказал, что скоро заживет. Благодаря тебе.

Цезарь наклонился вперед и уперся локтями в колени. На нем была богато расшитая красная туника.

— На сей раз это был несчастный случай, — задумчиво сказал он. — В следующий раз — кто знает?

— В следующий раз?

Несколько секунд Цезарь молча смотрел на Марка.

— Наверное, меня слишком долго не было в Риме. Кажется, ты не слышал обо мне, молодой человек?

— Нет, господин, — признался Марк.

Вдруг ему в голову пришла мысль, в нем проснулась надежда.

— Ты знаешь генерала Помпея?

— Как можно не знать Помпея? Величайший человек в Риме!

— Он твой друг?

— Помпей Великий? — Цезарь подумал и пожал плечами. — Сомневаюсь, что какой-нибудь действительно великий человек может иметь настоящих друзей. Врагов — да.

Надежда стала исчезать.

— Тогда ты — его враг.

— Нет. Просто я не стремлюсь быть другом такого великого человека. Пока.

Цезарь выпрямился и сел прямо, как на троне.

— Ты оказал мне большую услугу, Марк. Но у меня есть на тебя планы. Хотя ты не слышал обо мне, я имею некоторое влияние в Риме, и скоро у меня будет больше власти. Естественно, это означает, что число моих врагов будет расти. Моих и моей семьи. Сегодняшние события помогли мне принять решение. Мне нужна охрана для Порции. Кто-то достаточно стойкий, умеющий владеть оружием, смелый и — скромный. Это не покажет моим врагам, что я боюсь их. Никто не обратит внимания на мальчика твоего возраста. Поэтому я решил сделать тебя телохранителем Порции. Отныне это будет твоя работа. По крайней мере, до тех пор, пока я не найду для тебя другую обязанность.

— Для меня? — очень удивился Марк. — Но, господин, у меня уже есть хозяин. Его зовут Порцинон.

— Он больше не твой хозяин. Сегодня я купил тебя у него. Пока ты спал. Я заплатил Порцинону хорошую цену, как за хорошо натренированного гладиатора. Поэтому он очень доволен сделкой. Отныне ты будешь называть меня хозяином, а не господином. Понял?

— Да… хозяин.

— Хорошо! — Цезарь хлопнул в ладоши. — Тогда решено. Ты будешь находиться здесь, пока твои раны не заживут достаточно, чтобы кто-нибудь из людей Порцинона сопроводил тебя в мой дом в Риме. Твои обязанности объяснят тебе там. Ну как, Марк?

Марк думал, опустив голову. Он оставит немногих своих друзей. Трое в их отсеке стали самыми близкими ему людьми, и он будет скучать по ним. Но это была малая цена за то, что он будет ближе к Помпею, и он надеялся, что это означает конец его поискам. Марк посмотрел на Цезаря и кивнул:

— Это для меня честь, хозяин.

Цезарь поднялся, лицо его стало серьезным.

— Я поблагодарил тебя. Этого довольно. Больше не будем затрагивать эту тему. Никогда не забывай, что я — твой хозяин, а ты — мой раб. Это ясно?

— Да, хозяин.

— В следующий раз мы встретимся уже в Риме. Желаю тебе скорейшего выздоровления.

Не ожидая ответа, Цезарь повернулся и вышел из комнаты, оставив Марка в раздумье. Шаги удалились, и наступила тишина, лишь птицы щебетали в соседнем саду. Марк был один. Он смотрел на потолок. Уже давно он не чувствовал себя таким оптимистом. Только этим утром он боялся, что не доживет до следующего дня. Даже победив Феракса, он должен был продолжать учиться на гладиатора, а затем много раз подвергать себя опасности во многих схватках, прежде чем у него появится шанс завоевать свободу. Теперь он будет телохранителем избалованной римской аристократки, будет жить в самом сердце Рима с хорошей перспективой найти генерала Помпея и рассказать ему о своей судьбе. Да, вздохнул он умиротворенно, жизнь повернулась к лучшему.

— Я не побеспокою тебя?

Марк повернул голову на голос и поморщился, ощутив острую боль в плече.

— О! — Порция с любопытством смотрела на него с порога. — Я не хотела испугать тебя. Извини, я должна была постучать. Но я не постучала, потому что меня не должно быть здесь. Отец не одобрит. Он друг дяди Юлия и очень заботится о приличиях.

Сжав зубы, Марк ждал, когда утихнет боль. Порция подошла к кровати и окинула его взглядом:

— Ты выглядишь… ужасно. Весь в синяках и порезах, а твоя рука перевязана.

Марк поднял правую руку и показал на девочку:

— Ты сама выглядишь не лучше.

Кроме повязки на локте, у нее были царапины на бледных щеках. Порция пропустила слова Марка мимо ушей. Она слегка нахмурилась:

— Очень больно?

— Да.

— Понимаю. — Она подняла голову, глядя куда-то вверх, потом снова посмотрела на Марка. — Мне жаль, что я упала. Жаль, что из-за меня тебе досталось. Извини меня.

— В любом случае мне пришлось бы бороться с волками, — слабо улыбнулся Марк. — Все равно я был бы ранен. Вообще-то, мне повезло, что я живой.

— Ты был очень храбрым, — тихо сказала Порция.

— Я делал то, что должен был.

— Да, конечно. — Она слегка наклонила голову набок. — Можно, я тебя спрошу о чем-то?

Марк скривился:

— Можно. О чем?

— Мне любопытно, почему ты не убил того, другого мальчика? Я видела, как он тебя ненавидит. Он бы не пожалел тебя.

— Это правда, — задумчиво ответил Марк.

— Так почему ты не убил его?

— Я его победил. Смысла не было убивать. Бой был закончен. Убивать — это уже лишнее. — Марк попытался яснее вспомнить тот момент. — Я не знаю. Не могу вспомнить все… Просто мне кажется, что это… неправильно.

Порция удивленно посмотрела на него и засмеялась:

— Ты совсем не похож на гладиаторов, которых я видела раньше.

— А ты, значит, многих уже видела? — сухо спросил Марк.

Она перестала смеяться:

— Да, конечно.

Наступило неловкое молчание, потом она спокойно продолжила:

— Кажется, ты будешь моим телохранителем. Дядя Юлий считает, что ты очень подходишь. Что касается меня, у меня к тебе только один вопрос. Ты готов убить любого, если мне будет угрожать опасность?

Марк подумал и кивнул:

— Если нужно будет.

— Очень хорошо. Тогда увидимся в Риме, Марк.

Улыбка мелькнула на губах Порции, когда она произносила его имя. Она похлопала его по здоровой руке и поспешила к двери. Украдкой посмотрев по сторонам, на цыпочках вышла из комнаты и исчезла.

Марк снова заснул и проснулся на следующее утро. Тело его затекло. Рана на руке и укус волка очень болели. Он застонал, пытаясь встать с постели. Тут в комнату торопливо вошел Апокрит, хирург школы.

— Что ты делаешь? Немедленно ложись. Раны могут открыться.

Марк послушно лег. Хирург быстро проверил раны и поменял повязку на руке. Укусы и небольшие порезы он оставил открытыми.

— Не надо повязок. Пусть лучше они будут на воздухе, так они быстрее заживут. Руке понадобится время. Я зашил рану. Через восемь-десять дней можно будет снять швы. Скажи об этом хирургу в доме твоего нового хозяина. Конечно, если у него есть хирург.

Марк кивнул, потом, покашляв, спросил:

— Как там Феракс?

— Другой мальчик? Он поправится. Ты просто хорошо поколотил его. Он еще немного вялый. Толстый череп этого кельта спас его мозг, оставив только вмятину. Теперь он стал для всех посмешищем. И даже получил новое прозвище — Гроза Мышей. А ты, наоборот, почти герой.

— Герой? — Марк покачал головой. — Мне никогда прежде не было так страшно.

— А чего ты ждал? — грустно вздохнул Апокрит. — Вот что значит быть гладиатором. Всегда. Во всяком случае, для тебя теперь все позади. Ты уезжаешь в Рим, как я слышал.

— Я буду телохранителем племянницы Цезаря.

— Ну что ж, это, должно быть, безопасно. Сомневаюсь, что тебе когда-нибудь придется выполнять более опасное поручение, чем следить, чтобы твоя подопечная не подавилась конфетой.

— Надеюсь, ты прав. — Марк лег поудобнее. — Когда я смогу ехать?

Апокрит выпрямился, почесал щеку.

— Через два, может быть, через три дня. Хозяин посылает повозку в Рим забрать снаряжение, которое он заказал. Ты поедешь на этой повозке. Только подумай, мальчик, через несколько дней ты будешь в Риме. Это такое событие! — с блеском в глазах воскликнул Апокрит.

— Надеюсь, — согласился Марк.

Он уже думал о том, с чего начнет поиски генерала Помпея.

XXVII

Раненая рука Марка висела на ремне. Он, как мог, осторожно придерживал ее, когда колесо повозки попадало в ямку на дороге и повозка клонилась набок. Впереди лежал небольшой городок Синуэсса, где они должны будут остановиться на ночь в одной из гостиниц. Зима заканчивалась, скоро настанут первые весенние дни. Пользуясь хорошей погодой, по дороге ехали торговцы и другие путешественники. В обоих направлениях двигались повозки, груженные всеми видами товаров, шли люди группами и поодиночке. Один раз повозка проехала мимо группы скованных одной цепью людей, идущих в противоположном направлении. Марк смотрел на них с жалостью. Большинство были в рваных туниках, босиком. Угрюмое выражение их лиц говорило об отчаянии при мысли о том, что их ожидало рабство. Марка охватил гнев. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на них. Ему было больно видеть этих несчастных людей. Но ведь на ферме отца тоже были рабы, напомнил он себе. Марк принимал этот факт, потому что рос рядом с ними и считал их скорее членами семьи и друзьями. Он думал, что они согласны на такую судьбу. Теперь он был другого мнения. Он жил как раб и каждый день нес это ярмо. Он очень хотел снова почувствовать вкус свободы и стать хозяином своей судьбы.

Еще некоторое время он смотрел на удаляющуюся группу. Мимо прошла одинокая фигура в длинной накидке с капюшоном. Человек направлялся в Синуэссу и был на расстоянии пятидесяти шагов от повозки. У человека был посох и нищенская сума. Он остановился попросить несколько монет у охранника, сопровождавшего группу рабов. Охранник оттолкнул человека и продолжил путь. Наверное, существуют и худшие участи, чем быть рабом, подумал Марк. Но в отличие от рабов даже нищие могут выбрать свой путь в жизни.

Возница щелкнул языком и стегнул мулов, чтобы они шли быстрее. Марк раздраженно посмотрел на него. Покачивание повозки и так причиняло невыносимую боль. Но он прикусил язык и промолчал. Брут, возница, был крупный человек, вольноотпущенник и очень жадный. Он был недоволен тем, что оставался таким же бедным свободным, каким был бедным рабом. Они едва перемолвились словом с тех пор, как покинули школу гладиаторов, и Марк не горел желанием провести еще несколько дней в компании этого человека, пока они едут в Рим.

С приближением к воротам Синуэссы движение на дороге замедлилось. Входившие в город платили пошлину за вход. Остальные объезжали город, чтобы выехать на дорогу с дальней стороны. Брут сидел и ворчал, нетерпеливо прищелкивая языком:

— Ну давай, давай же. Весь день ничего…

Наконец возница, стоявший перед ними, заплатил свои монеты и проехал в ворота. Настала очередь Брута и Марка. Сборщик пошлин подошел и оглядел повозку:

— Повозка пустая. Товаров нет?

— Правильно определил, — проворчал Брут. — Только я, мальчик и повозка.

— Мальчик твой?

— Он — раб. Я везу его к одному патрицию в Рим.

— Тогда ты должен заплатить пошлину за него и за повозку.

— Что? — Густые брови Брута сомкнулись. — Что за ерунда? С каких это пор Синуэсса берет пошлину за рабов?

— Посмотри вон туда.

Сборщик пошлин указал на список пошлин над воротами. В конце списка была свежая запись.

— Новое распоряжение отцов города. С прошлого месяца рабы считаются товаром, за который надо платить. Извини, господин, — неубедительно извинился он. — Но ты должен заплатить за мальчика.

Брут повернулся к Марку:

— Я не намерен тратиться на тебя. Пусть твой новый хозяин возместит мои затраты, когда приедем в Рим.

Марк пожал плечами:

— Решай этот вопрос с ним. Меня это не касается. Я — раб.

— И не забывай об этом. Еще один такой дерзкий ответ — и я выпорю тебя. Слышишь? — Брут вынул кошелек и заплатил. — Вот! И скажи отцам города от моего имени, что они — кучка проклятых жуликов.

— Спасибо, господин, — улыбнулся сборщик. — Я, конечно, передам мнение клиента. А теперь поезжай.

Брут щелкнул поводьями и крикнул мулам:

— Н-но! Вперед, тупые животные!

Повозка прогромыхала через арку в город. Запахло гнилыми овощами, сточными водами и заплесневелой сыростью. Марк сморщил нос. Брут ехал по оживленной улице, не обращая внимания на других. Люди вынуждены были сторониться, давая ему дорогу и посылая проклятия ему вслед.

Он свернул с главной улицы и въехал во двор гостиницы. Потянув за поводья, остановил мулов.

— Слезай. Держи постромки, пока я не найду место для повозки.

Марк одной рукой помог себе сойти с повозки и взял постромки ведущего мула. Брут позвал конюха, они вдвоем отцепили повозку и поставили у стены. После этого Брут повел мулов в стойла.

— Найди себе соломы для постели, — кивнул он в сторону повозки. — Ты будешь спать там.

— А ты? — спросил Марк.

— Я? Я возьму себе койку в гостинице. После того, как выпью. А ты останешься здесь. Не уходи со двора.

— Что я буду есть? — сердито спросил мальчик. — Я весь день ничего не ел. Ты не можешь морить меня голодом.

— Ты — раб. Я могу делать с тобой все, что захочу.

— Да, но я не твой раб. Тебе было велено заботиться обо мне, пока мы не приедем в Рим.

Брут фыркнул и щелкнул Марка по носу.

— Хорошо, — с кислым видом ответил он. — Я пришлю тебе еды, если вспомню.

Не сказав больше ни слова, он вошел в низкую дверь гостиницы. Марк отправился на конюшню за соломой. Покрыв дно повозки соломой, он сел, прислонившись к борту.

— Все еще раб, — пробормотал он.

Некоторое время он сидел и слушал шум окружающих улиц, на фоне которого иногда резко выделялся пронзительный крик мула или пьяный смех из гостиницы. Когда он был уже готов закрыть глаза и уснуть, какой-то человек осторожно вошел во двор. На нем была длинная накидка, в руке сума. Человек тряхнул сумой, и до Марка донеслось слабое звяканье монет. Марк вспомнил нищего, которого он приметил раньше на дороге. Он молчал. Увидев, что вокруг никого нет, нищий опустил суму. Дойдя до середины двора, человек огляделся. Марк видел только его подбородок, поскольку капюшон скрывал лицо. Человек повернулся к нему, секунду постоял, потом подошел к повозке.

— Ты зря тратишь время, — сказал Марк. — У меня нет денег.

— Денег? — тихо переспросил нищий. — Я не хочу от тебя денег, Марк.

Марк вздрогнул.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Я достаточно хорошо тебя знаю, — ответил нищий. — Может быть, даже лучше, чем ты сам себя знаешь.

Слегка прихрамывая, он подошел к заднему борту повозки и откинул капюшон.

— Брикс… — Марк потряс головой от удивления. — Клянусь богами, я надеялся, что тебе удалось убежать далеко. Что ты делаешь здесь?

— Я ждал, когда смогу поговорить с тобой, Марк. Я следовал за тобой всю дорогу от Капуи.

Брикс огляделся, чтобы убедиться, что, кроме них, во дворе никого нет, потом влез на повозку и сел напротив Марка.

— Есть кое-что, что я должен рассказать тебе. Что-то очень важное. Но прежде чем говорить с тобой, я должен был встретиться с некоторыми людьми. Теперь они знают то, что знаю я, и они согласны, чтобы я все рассказал тебе. Ты имеешь на это право. Это твоя судьба.

Марк все еще не мог оправиться от потрясения при новой встрече со своим другом.

— О чем ты говоришь?

Брикс пристально посмотрел на него:

— Непросто рассказать тебе то, что я знаю, и то, о чем я догадался. Надо торопиться, потому что неизвестно, сколько у меня времени, прежде чем кто-нибудь появится.

— Брикс, ты должен уйти! — в тревоге ответил Марк. — Если тебя увидят и узнают, тебя поймают. С такой ногой ты не убежишь.

Брикс хитро улыбнулся:

— Все не так плохо, как кажется. Со мной все будет хорошо. А теперь слушай меня.

Марк хотел возразить, но Брикс поднял руку, останавливая его, и Марк кивнул. Брикс похлопал его по правому плечу.

— Это о том клейме, что я заметил у тебя. Я сразу его узнал, но не видел в нем смысла, пока ты не рассказал мне о своей матери. Ты сказал, что она была рабыней, сторонницей Спартака.

— Правильно. Пока ее не взяли в плен и мой отец не купил ее.

— Марк, я должен сказать тебе: твоя мать не была сторонницей Спартака.

— Тогда кем? — Марк ближе наклонился к Бриксу. — Почему же она так говорила? Почему она лгала мне?

— Это не было ложью. В некотором смысле она была его сторонницей. Но она была больше того. Она была его возлюбленной. Его женой, если рабыня может быть женой.

— Женой? — Марку стало холодно. — Моя мать… и Спартак?

— Да.

— Как ты узнал? — подозрительно спросил Марк.

— Потому что я был из его ближайшего круга. Нас было двадцать. Мы поклялись защищать жизнь Спартака. Мы носили специальное клеймо, как и он. Когда один из нас умирал, выбирали другого и клеймили. Только мы знали об этом клейме: волчица Рима, насаженная на меч гладиатора. Нет, не любого гладиатора, а Спартака. Это он придумал клеймо, его сделали по его рисунку. И он первый был заклеймен, и он, в свою очередь, поставил клеймо нам. Мы были братством, Марк. Твой отец и мы. Только его женщина знала о тайном символе.

Марк нервно сглотнул:

— И это то же самое клеймо, что у меня на плече?

— Да. И на моем. Посмотри.

Брикс сдернул с плеча накидку и тунику и повернулся к Марку. Тонкая белая линия рубца изображала голову волка и меч. Он снова закрыл плечо.

Марк покачал головой:

— Этого не может быть. Наверное, совпадение.

— Ну, тогда ты можешь представить, как я удивился, когда увидел клеймо на тебе. Вот почему я должен был узнать об этом больше. Вот почему я должен был избавить тебя от порки в строю. — Брикс помолчал, потер лоб, размышляя о чем-то. — Видишь ли, после последнего боя, когда Спартак был убит, а его армия потерпела поражение, его женщина, Амарат, исчезла.

— Амарат? — прервал его Марк. — Но мою мать зовут Ливия.

— Это теперь, — улыбнулся Брикс. — Во всяком случае, она уже была беременная, и Спартак приказал ей бежать, если бой будет проигран. Но побега не произошло. Армии Красса и Помпея поймали нас в ловушку. Как ты знаешь, во время боя я лежал раненный в лагере. Я видел Амарат. Она сказала мне, что взяла все, что было ценным для нее, и попытается найти способ вернуться домой, к своим. Тогда мы говорили с ней в последний раз. Сейчас я думаю, что она забрала клеймо с собой. Наверное, клеймо все еще оставалось с ней, когда ее взяли в плен и центурион стал ее хозяином. А когда ее ребенок родился, она поставила ему клеймо. — Брикс взял руку Марка. — Она поставила клеймо тебе.

— Но зачем?

— Она хотела, чтобы ты носил на себе знак восстания. Я думаю, что когда-нибудь она рассказала бы тебе правду. Всю правду.

— Какую правду? — спросил Марк, чувствуя подступающую тошноту. — Какую правду?

— Что ты не сын центуриона. Что она уже ждала ребенка, когда ее схватили, и что отцом ее ребенка был сам Спартак.

— Нет… Нет! — Марк затряс головой. — Это неправда. Я знаю, кто был мой отец. Он был центурионом. Героем. Я любил его.

У него сдавило горло, и все чувства, которые он когда-либо испытывал к человеку, который вырастил его как сына, всколыхнулись в нем. От горя у него заболело сердце.

— Тихо! — прошептал Брикс, оглядываясь. — Марк, это горькая правда. Но это правда. Верь мне.

— Нет. Не буду я тебе верить. — Марк смахнул выступившие слезы. — Это ложь.

— Тогда как ты объяснишь клеймо?

— Я… я не могу.

— Подумай, Марк. Вспомни свое детство. Уверен, ты должен был чувствовать, что твоя мать и Тит что-то скрывают от тебя.

Марк постарался вспомнить. Почти против воли он вспомнил свою жизнь на ферме, свою мать и Тита, их порой формальные отношения. Вспомнил, как его мать всегда говорила ему, что однажды он станет намного больше, чем сын фермера.

— Марк, у меня мало времени. Послушай меня. Я не жду, что ты сразу поймешь все. Ты — сын Спартака. Это значит, что ты — враг рабству, а следовательно, враг Риму. Если они когда-нибудь обнаружат твое настоящее происхождение, ты окажешься в большой опасности. Никогда ни одной душе не говори то, что я тебе рассказал. Но есть еще кое-что, чего ты не знаешь. Дух Спартака пережил его поражение. Он продолжает жить в сердцах рабов по всей Римской империи. Если когда-нибудь вспыхнет новый бунт, соберутся тысячи, чтобы встать под знамя его сына. Этот день может никогда не наступить. Но если он наступит, твое предназначение — бороться, чтобы завершить дело твоего отца. Ты понимаешь?

— Предназначение? — У Марка путались мысли. Он покачал головой. — Нет! Мое предназначение — завоевать свободу и спасти мать из рабства. Это все.

— На данный момент — может быть. Но это не меняет того, кто ты есть на самом деле и что ты должен отстаивать. Со временем ты это примешь. — Брикс откинулся на борт повозки. — Я должен был рассказать другим рабам о том, что стало мне известно. Вот я и сбежал, чтобы сообщить это всем, кто еще помнит Спартака. Даже теперь они шепотом говорят, что его сын жив.

Марк смотрел на него во все глаза:

— Ты рискуешь моей жизнью.

— Нет. Известно лишь то, что ты жив и что ты — гладиатор, каким был и твой отец.

— Это уже многое, — с горечью заметил Марк. — Если те, кто правит Римом, услышат об этом, они не остановятся ни перед чем, чтобы найти меня.

— Тогда тебе лучше не вызывать подозрений, — посоветовал Брикс. — Марк, я знаю, это опасная тайна, и мне жаль, что клеймо поставлено на такое юное плечо, но ты — сын своего отца. Если когда-нибудь для рабов наступит время снова восстать против своих хозяев, им нужен будет вожак. Им нужен будешь ты. — Брикс снова оглянулся и приготовился слезть с повозки. — Я должен уходить. Я уже видел около гостиницы свое изображение со знаком «разыскивается».

— Куда ты пойдешь?

Марк не хотел, чтобы Брикс уходил. Тем более сейчас, когда у него в голове возникает один вопрос за другим.

— Я буду оставаться на свободе так долго, как смогу. Я буду ходить везде, где есть рабы, и говорить им, что великое восстание не закончено. Надежда живет. Везде, где ты увидишь, что хозяин бьет раба, ищи меня, Марк, и я буду там. И там будут дух Спартака и дух его сына.

Он нагнулся и взял Марка за руку:

— Береги себя. Ты мне как сын.

Он повернулся и поспешно ушел через дворовые ворота на улицу. Марк хотел было побежать за ним, но вспомнил о матери и понял, что должен остаться в повозке. Он должен поехать в Рим и сделать все, что сможет, чтобы исправить все то зло, которое причинили его семье…

Он горько улыбнулся. Его семья была ложью. Тит и он не были одной крови, и за него не надо было мстить. Пока Марк сидел и ждал, когда Брут принесет ему какой-нибудь еды, он чувствовал, как внутри у него формируется смутное представление о цели его существования. Оказывается, он никогда не был свободным римлянином. В его венах всегда текла кровь раба. И узами он был связан с рабами, а не со свободными людьми. Он начинал свой поиск, чтобы исправить зло, причиненное ему и его матери. Теперь над ним нависла гораздо большая несправедливость, и скоро он должен будет решить, что с этим делать. Он мог следовать по пути, который ему указал Брикс, а мог создать свою собственную судьбу. В любом случае он должен ехать в Рим. Он потянулся к плечу, нащупал клеймо и тихо прошептал:

— Отец…

НА АРЕНЕ

СТИЛИ БОЕВ.

Публичные бои гладиаторов, в которых они должны были показать свое умение драться, тщательно готовились. Даже если гладиаторы дрались насмерть, зрители хотели видеть хорошее представление, прежде чем проигравший будет убит. Часто в пару ставили двух гладиаторов с разными стилями боя. Когда новые кандидаты в гладиаторы заканчивали начальный этап обучения, тренеры решали, для какого стиля боя их следует тренировать дальше.

Ретиарий.

Имеет легкое снаряжение, потому что стиль его боя зависит от ловкости движений и скорости. Использует сеть, трезубец и кинжал, чтобы поймать и убить противника.

Секутор.

Лучше защищен, чем ретиарий. Снаряжение тяжелое, поэтому движения ограниченные. Вооружен мечом и длинным щитом, защищающим все тело. Дополнительная защита на левой ноге и правой руке (которая держит меч).

Бестиарий.

Сражается с дикими животными, такими как тигры, леопарды и львы. Бестиарии проходят специальную школу, но некоторые рабы Капуи были натренированы для боя с животными. И Марк дерется с волками в своем первом бою. Бестиарий имеет легкое снаряжение. Использует копье или нож, веревку с петлей, иногда сеть. Бои с животными были очень популярны в народе, и награды для бестиариев были высоки, а для умелых бестиариев бои с животными могли быть даже менее опасными, чем бои между гладиаторами.

Приговор толпы.

Жизнь гладиатора зависела не только от победы над своим противником, но также и от того, понравился он толпе или нет. Гладиатор, который проиграл и должен быть убит, может быть помилован толпой, если она посчитает, что он хорошо дрался. Тогда толпа покажет большой палец, поднятый вверх. Большой палец, опущенный вниз, означает, что гладиатор должен умереть. Зрители заключают пари на своих любимых гладиаторов, и любимец толпы, постоянно побеждающий в боях, определенно умрет, если потерпит поражение, потому что те, кто поставил на него, рассердятся, что потеряли деньги.