— Прошу прощения, сэр, мне нужно навестить мою госпожу, — сказала она, пытаясь проскользнуть мимо Пэйна, но он схватил ее за локоть.

— Не думаю. Хотя принцесса недавно родила, она развлекается с гостями. Поистине Иоанна — удивительная женщина.

Элинор потянулась к волосам, надеясь избавиться от навязчивого рыцаря под тем предлогом, что ей нужно привести себя в порядок.

Пэйн прищурился.

— Идемте, — резко произнес он. — Вы достаточно хороши, чтобы предстать перед самим королем.

Элинор неохотно последовала за ним в приемный зал, заполненный вновь прибывшими рыцарями и дамами. Без праздничного убранства просторное помещение с закопченными балками казалось унылым. Некоторые из гостей уже переоделись в придворное платье, другие остались в дорожной одежде, носившей следы трехнедельного плавания.

Принцесса Уэльская сидела на кушетке, беседуя с прибывшими из Англии друзьями. Рядом расположился ее деверь, Джон Гонт, высокий шатен с пышной, как у льва, гривой волос. Получив по линии жены титул герцога Ланкастера, он стал весьма влиятельной персоной, однако всегда находился в тени своего старшего брата.

— Элинор, познакомься с моим деверем. Джон, это моя новая фрейлина, Элинор Десмонд.

Присев в реверансе, Элинор застенчиво улыбнулась в ответ на восхищенную улыбку герцога. Хотя он считался довольно высокомерным, Элинор обнаружила в лице Ланкастера больше искреннего тепла и дружелюбия, чем у его прославленного брата.

— Так вот вы какая. Должен признать, все, что я слышал о вашей красоте, — истинная правда. Мне остается только сожалеть, что я отбываю на войну.

Он запечатлел на руке зардевшейся от смущения девушки легкий поцелуй.

— Элинор, дорогая, — поманила ее к себе принцесса Уэльская, когда Ланкастер ненадолго отвлекся. — Ты знаешь, что лорд Гастингс здесь? — спросила она вполголоса.

— Да, ваше высочество. Я разговаривала с его сыном.

— Не волнуйся. Он скоро уедет к моему Эдуарду. А я постараюсь, чтобы ты была занята в ближайшие несколько дней. Что ты на это скажешь?

С сияющими от счастья глазами Элинор поцеловала руку госпожи.

— Спасибо, ваше высочество. Буду вам вечно благодарна.

Не прошло и нескольких минут, как она получила первое из жизненно важных поручений принцессы, которое не мог выполнить никто, кроме «дорогой Элинор». Правда, столь очевидное предпочтение не прибавило ей благожелательности придворных дам, но Элинор сейчас было не до этого.

До пятницы Элинор так и не встретилась с Миллисент, которая, едва увидев ее, устремилась к ней с фальшивой улыбкой:

— Дорогая Элинор, рада видеть тебя! Как поживаешь?

Они обнялись. Затем Миллисент отступила на шаг и, склонив голову набок, прошлась взглядом по синему бархатному сюрко Элинор, надетому поверх платья из голубой шерсти. Это был один из нарядов принцессы, который та уже не носила. Довольно скромный по сравнению с другими, он удивительно шел Элинор.

— Ты такая модная, — заметила Миллисент, поджав губы. — Это французское платье?

— Да, а у тебя?

Высокомерно вскинув голову, Миллисент разгладила пышные юбки из мшисто-зеленого атласа.

— Это платье мне сшили в Лондоне специально для представления ко двору. Я приехала служить принцессе. Похоже, я заменю тебя, когда ты вернешься в Англию и выйдешь замуж.

Злобное замечание болезненно отозвалось в душе Элинор, но она не подала виду.

— О, до этого еще далеко. В Англию я вернусь лишь по окончании испанской кампании.

Миллисент натянуто улыбнулась, схватив ее за руку:

— Ах, святая невинность! Неужели ты не знаешь, что кое-кому не терпится тебя увидеть?

Словно по сигналу, из-за драпировок появился лорд Гастингс. Он вырядился в рейтузы и тесную тунику из коричневого бархата, подпоясав выпирающий живот кожаным поясом. Элинор похолодела.

— Ну, лорд Генри, разве я не обещала, что доставлю вам Элинор?

Элинор вымученно улыбнулась. Она понимала, что попалась, и с трудом сдерживалась, чтобы не стереть пощечиной хитрую улыбочку с лица Миллисент.

— Дорогая леди Элинор, — произнес лорд Гастингс своим скрипучим голосом. — Прошло слишком много времени с тех пор, как я лицезрел вашу красоту. — Он схватил ее руку и прижался к ней губами, вперив в Элинор восхищенный взгляд своего единственного глаза. — Клянусь распятием, вы стали еще красивее.

— Благодарю вас, лорд Гастингс, — ответила Элинор, ошарашенная внезапным появлением своего нареченного. Краешком глаза она заметила самодовольное выражение на лице Миллисент.

— Вы были так заняты, прислуживая принцессе, что я подумал, будто вы избегаете меня, — проскрипел лорд Генри, не выпуская ее руки из своей потной ладони.

— Какая странная мысль.

— Ревность — плохой советчик, — пробормотал он, ведя Элинор к мягкой скамье, над которой висела большая картина в золоченой раме. Придворные с любопытством поглядывали на них, недоумевая, чем Гастингс заслужил внимание прекрасной Элинор. Но те немногие, кто знал об условиях выкупа Гая, вскоре просветили остальных.

— Я хотела бы поблагодарить вас за брата, — сказала Элинор. — Хотя от этого мало проку, учитывая, что он уже на пути назад, в Испанию.

— Смелый парень. Вы должны гордиться им, а не осуждать.

— Вы тоже собираетесь в Кастилию?

— Да, с отрядом герцога.

Элинор передвинулась на дальний край скамьи, подальше от витавшего вокруг лорда Гастингса облака мускуса. Видимо, он надушился, чтобы заглушить исходивший от него неприятный запах. Черная повязка на глазу сбилась, открыв изуродованную шрамами плоть. Одного его вида было достаточно, чтобы Элинор замутило.

Лорд Генри снова придвинулся к ней.

— Элинор, — начал он, пытаясь взять ее руку, которую она спрятала в складках юбки. — Мы скоро выступаем. И я хотел бы знать, когда мы поженимся.

— Это должен решить мой отец. К тому же я нахожусь на службе у ее высочества.

Ее уклончивый ответ разозлил Гастингса. Побагровев от гнева, он рявкнул:

— Вы ничуть не изменились! Я полагал, что, вкусив придворной жизни… Ну да ладно. Вначале нам нужно кое-что выяснить. До меня дошли слухи, будто вы здесь неплохо проводили время с молодым де Вером. Танцы, скачки, бесстыдные отлучки вдвоем… Что вы на это скажете? — Добравшись наконец до ее руки, он так сжал ее пальцы, что они хрустнули.

— Мне больно! Пустите!

— Только после того, как услышу ваш ответ. Я имею право знать правду, Элинор. Вы моя будущая супруга. Или вы забыли об этом?

— Нет, не забыла. Но мне не в чем признаваться. Я делала только то, что приказывала принцесса Иоанна.

— Развлекаясь с этим… распутником?! И вы смеете утверждать, что делали это по приказу ее высочества?

— Тише! Мы здесь не одни, — напомнила Элинор, сгорая от стыда. Трубный голос лорда Генри разносился по всему залу, привлекая всеобщее внимание.

— Пусть слышат. Я хочу знать: правда ли, что вы развлекались с де Вером в рождественскую ночь?

— Всего лишь танцевала, милорд. Таково было желание ее высочества. Рождественская причуда, не более того. Можете спросить кого угодно. Все подтвердят, что принцесса Иоанна приказала Джордану де Веру быть моим кавалером.

Холодная отповедь Элинор несколько остудила гнев старого вояки. Пыхтя и откашливаясь, он попытался взять себя в руки.

— Я слышал нечто подобное, но хотел получить подтверждение от вас.

— Значит, вы обвинили меня, зная правду? — вскричала Элинор, вне себя от негодования. — Как вы посмели!

— Посмел, потому что вы скоро станете моей женой. И я не желаю, чтобы о вас ходили скандальные слухи.

— Когда мы поженимся, я буду выполнять все ваши приказы. Но пока моя жизнь принадлежит мне, лорд Гастингс. А теперь прошу простить меня. Я должна вернуться к своим обязанностям.

Элинор вырвала у него руку и выпрямилась, стараясь не обращать внимания на злорадные смешки придворных дам, наслаждавшихся зрелищем.

— Элинор, вернитесь! Клянусь распятием, вы не можете так уйти! — взревел лорд Гастингс, с трудом поднимаясь со скамьи.

Элинор, будто не слыша, гордо прошествовала через приемный зал к двери, которая вела в королевские покои. Щеки ее пламенели от гнева и унижения, она с трудом сдерживалась, чтобы не броситься бегом, но понимала, что любое проявление слабости сыграет на руку сплетникам. Как он посмел высказать ей свои претензии в присутствии всего двора! О, как же она его ненавидит! И этот дурно пахнущий старый деспот скоро станет ее мужем? С каждым часом предстоящий брак казался ей все более ужасным. Боже, хоть бы кастильская кампания скорее закончилась и Джордан успел попросить ее руки, пока еще не поздно!

Когда Элинор рассказала принцессе Иоанне о безобразной сцене, которую устроил ей Гастингс, та выразила ей искреннее сочувствие. Тем не менее доводить старого лорда до крайности было рискованно, и принцесса предложила Элинор встречаться с Гастингсом только при ней, чтобы он не забывал о хороших манерах. Совет был мудрый и Элинор согласилась.

Едва передохнув после морского путешествия, английские рыцари под предводительством герцога Ланкастера снова стали готовиться в путь. Придворные шутили, что бравым воинам не терпится вернуться с победой и сокровищами, которыми их обещал осыпать благодарный король Кастилии.

К громадному облегчению Элинор, наконец наступил день отъезда. Он совсем не походил на то серое холодное утро, когда они расстались с Джорданом. На небе не было ни облачка, а широкая Гаронна сверкала серебром в лучах яркого солнца.

— Храни вас Бог, лорд Генри, — выдавила из себя Элинор, надеясь, что Бог простит ей эту ложь. Хотя в присутствии принцессы лорд держался в рамках учтивости, ее отвращение к будущему супругу росло день ото дня.

Рыцари построились в колонну. Когда уезжал Джордан, во дворе звучала французская и испанская речь. На этот раз только английская.

— Не успеете оглянуться, Элинор, как я вернусь и мы решим, что делать, — мрачно пообещал Гастингс, подняв в прощальном жесте руку.

Элинор сразу повеселела, как только лорд тронул коня. Сидя в седле, Гастингс напоминал огромный, закованный в броню тюк. Элинор представила себе его закрытый черной повязкой глаз, толстый нос с красными прожилками, дряблый подбородок — и содрогнулась.

— Я чувствую себя как телок на привязи, до того хочется отправиться с ними, — заявил Пэйн Гастингс, когда они возвращались во дворец.

— Я думала, вы скоро поправитесь, — заметила Элинор.

— Я тоже так думал, но у врачей другое мнение… Элинор не понимала, что ему мешает пренебречь мнением врачей. У нее сложилось впечатление, что рана не слишком беспокоит Пэйна, а путь до Кастилии достаточно долог, чтобы залечить руку до начала боевых действий.

Они вошли во дворец.

— Вы удивляете меня, сэр Пэйн. Мне казалось, вы не из тех, кто прислушивается к чужому мнению, пусть даже врачей.

Он улыбнулся и взял ее за руку:

— Прошу вас, зовите меня Пэйн. Формальности ни к чему — ведь мы скоро породнимся.

— Я подумаю над вашим предложением, когда это произойдет, — отозвалась Элинор.

Пэйн проводил ее мрачным взглядом. Черт побери, ни одна женщина не могла перед ним устоять! Элинор Десмонд первая. Пэйн окликнул слугу и потребовал вина.

Элинор стояла у окна, устремив мечтательный взор на серебряный диск луны. Может, и Джордан на своем жестком походном ложе смотрит сейчас на луну и думает о ней.

— Элинор!

В комнату вошла Миллисент.

— Тебя прислала принцесса? — поинтересовалась Элинор.

— Нет, просто она подсказала мне, где тебя найти. С отъездом мужчин при дворе стало так скучно. Я надеялась, что Джордан де Вер все еще здесь, но, говорят, он уехал с принцем Эдуардом.

— Он почти не бывал при дворе.

Миллисент довольно улыбнулась, и Элинор без труда догадалась о причине се радости. Несмотря на сплетни, тот факт, что Джордан редко бывал при дворе, позволял Миллисент надеяться, что между ним и Элинор ничего нет, как считали многие.

— Я молю Бога, чтобы с Ральфом ничего не случилось, — сказала Миллисент. — Испанский король обещал щедро наградить своих сподвижников. Мы, конечно, не нуждаемся в деньгах. Моему брату нужна только слава. — Придвинувшись ближе, она дернула Элинор за рукав. — У меня кое-что есть для тебя, — шепнула она, оглянувшись на сидевших у жаровни женщин, и сунула ей в руку сложенный листок.

— Что это?

— Откуда мне знать? Может, записка от тайного воздыхателя.

Сердце Элинор затрепетало — только Джордан мог прислать ей записку.

— Откуда она у тебя?

— Ральф просил передать. Ты, наверное, заметила, что его не было при дворе. Он ездил к войскам и вчера вечером вернулся. — Миллисент понизила голос. — По-моему, это от Джордана де Вера.

Хитрые искорки в ее глазах насторожили Элинор. Миллисент выглядела очень довольной. С чего бы это? Поверь она, что послание действительно от Джордана, наверняка уничтожила бы его, если только Ральф не предостерег сестру от опрометчивых поступков.

— Распечатай же его! — Миллисент взяла со стола свечу и поднесла к Элинор.

Дрожащими пальцами Элинор сломала печать.

— Ну что там? — нетерпеливо спросила Миллисент. Крупный размашистый почерк был незнакомым, но в нижнем углу листа стояла подпись Джордана. Элинор трижды перечитала короткую записку, прежде чем вникла в ее содержание.

«Элинор, любимая.

Приезжай к южным воротам к десяти часам. Я встречу тебя на дороге. Захвати с собой служанку.

Джордан де Вер».

С сияющими глазами Элинор прижала к груди драгоценное послание.

— Спасибо, Миллисент. Это от Джордана.

— Я принесла его только потому, что меня попросил Ральф, — буркнула блондинка с недовольным видом.

Элинор еще раз перечитала записку, чтобы убедиться, что она не грезит, а когда подняла глаза, Миллисент уже исчезла. Позже, лежа в постели, Элинор размышляла над причиной хорошего настроения сестры Ральфа. Если сплетни о них с Джорданом дошли до Гастингса, наверняка Миллисент тоже их слышала. Однако не обмолвилась об этом ни словом. Если бы Миллисент, как обычно, поддела ее, Элинор было бы спокойнее. А так оставалось только гадать, какие замыслы зреют в голове взбалмошной девицы.

В девять часов началась торжественная месса за здравие отбывающего воинства. Элинор пришлось притвориться больной, чтобы за полчаса до назначенного срока выскользнуть из собора.

Этим утром она одевалась с особой тщательностью. Из-под бархатного сюрко персикового цвета выглядывало платье из плотного кремового шелка, расшитое по подолу золотыми цветами. Тот же узор украшал узкие рукава. Элинор так долго причесывалась, что чуть не опоздала. Схватив в последнюю минуту коричневый бархатный плащ, отороченный мехом куницы, девушка бросилась в апартаменты принцессы.

Несколько раз она пыталась рассказать госпоже о предстоящем свидании, но, к несчастью, та была не в духе. Тревога за здоровье и безопасность мужа сделала принцессу раздражительной. Она привередничала, перебирая туалеты и вымещая досаду на своих фрейлинах.

Стараясь не привлекать внимания, Элинор неспешно пересекла двор и бросилась бегом, только оказавшись в тени здания. Служанку, как просил Джордан, она с собой не взяла, не желая, чтобы та была свидетельницей их встречи.

Грум оседлал ее кобылу, и вскоре Элинор уже скакала по узкой улочке мимо собора, из которого доносились церковные песнопения. Просто чудо, что ей удалось вырваться! Джордан, назначая свидание, не мог знать о мессе, заказанной принцессой лишь накануне.

Выбравшись из города через южные ворота, Элинор, к своему удивлению, не обнаружила никакого эскорта.

На дороге было никого, кроме нескольких странствующих торговцев, согнувшихся под тяжестью своей ноши, и пастуха со стадом блеющих овец.

Пробившись через стадо, Элинор обогнала других путников. Впереди простирался пустынный тракт. Холодный ветер трепал ее плащ, срывал капюшон, забирался под одежду. Поеживаясь, Элинор огляделась.

Обычно по утрам в окрестностях города встречались придворные, но сегодня все были на мессе. Впрочем, пока она в нерешительности озиралась, из городских ворот выехал всадник и свернул на боковую дорогу.

Проскакав около часа, Элинор увидела у перекрестка закутанную в плащ фигуру верхом на громадном коне. Джордан? Сердце ее бешено забилось. Но, к разочарованию Элинор, это оказался кто-то другой. Подъехав к незнакомцу, Элинор спросила:

— Сэр, нет ли здесь колодца, где можно напиться… или фермы?

Всадник, лицо которого скрывалось под низко надвинутым капюшоном, отрицательно покачал головой.

Задетая его нарочитой грубостью, Элинор поскакала дальше. Где же Джордан? Почему не встретил ее? Это на него совсем не похоже.

Поперек дороги лежало поваленное дерево, и кобыла Элинор заартачилась, а когда наконец перепрыгнула через препятствие, то чуть не врезалась в отряд всадников, появившихся из-за поворота.

Те, однако, и не думали ее пропускать. Обернувшись, Элинор увидела позади себя зловещую фигуру в плаще. Испуганно вскрикнув, она пришпорила кобылу, устремившись к проходу в живой изгорох;и, но всадник в плаще легко настиг ее и выхватил поводья.

— Доброе утро, леди. Вам не кажется, что сегодня слишком холодно для прогулки?

Он откинул капюшон, и Элинор замерла. Перед ней был Пэйн Гастингс.

— Сэр Пэйн, зачем вы меня преследуете? Ведь это вас я видела на дороге? Почему вы ничего не ответили?

— Но я действительно не знаю, где здесь можно напиться.

— Что вам нужно?

— У нас осталось одно незаконченное дельце. Вы хоть понимаете, что записка полностью вас изобличила?

— Записка? — переспросила Элинор, вцепившись онемевшими пальцами в поводья.

— Не изображайте из себя святую невинность. Я имею в виду послание вашего «рождественского кавалера». — Пэйн пренебрежительно фыркнул, втаскивая ее испуганную кобылу в гущу всадников. — Сам факт, что вы готовы скакать неведомо куда, лишь бы встретиться с ним, говорит о том, что ваши отношения не ограничиваются танцами на рождественском балу. Де Вер — ваш любовник, не так ли?

— Нет. На вашем месте я бы не стала слушать Миллисент. Она не заслуживает доверия.

— Можете винить Миллисент, если вам угодно, но вас выдали ваши собственные действия.

— Насколько я понимаю, она проболталась о моих намерениях.

— О, она сделала гораздо больше. Записка была не от де Вера, ее прислал я, а Миллисент была настолько любезна, что помогла мне. А теперь едем. Впереди у нас долгий путь.

Потрясенная и напуганная его откровениями, Элинор попыталась вырвать поводья. Она не представляла, что у него на уме, но не собиралась сдаваться без боя. Разозленный ее сопротивлением, Гастингс накинул ей на голову плащ. Задыхаясь под плотной тканью, Элинор слышала, как он приказал своим подручным связать ей руки.

До чего же она глупа! Ведь знает, что любое дело, в котором замешана Миллисент, чревато предательством. Даже выбор времени, когда весь двор на мессе, должен был ее насторожить.

Когда Элинор наконец развязали, она увидела, что лошади двигаются по каменистой тропе, петлявшей среди холмов. Высокие сосны и редкие каштаны, тянувшие к свинцовому небу голые ветви, несколько смягчали суровый пейзаж. Откуда-то доносилось блеяние овец, с далеких гор, едва различимых в туманной дымке, дул холодный ветер.

— Скоро будем на месте. Сожалею, что путешествие было не из приятных, — сказал Пэйн. — Наш замок за следующим поворотом.

— Мы еще в Гаскони?

— Да, на границе с Наваррой. Там, за облаками, Пиренеи. Отец ждет вас.

— И все же я не понимаю, зачем понадобилось меня похищать?

— Скоро поймете.

Зажатая между скалами дорога вывела их к каменным стенам, наполовину скрытым соснами и кустарником. Небольшой замок, прилепившийся на обрывистом выступе, не имел оборонительного рва, но рельеф местности делал его практически неприступным.

— Принцесса Уэльская будет разгневана вашим дерзким поступком, — сказала Элинор. — Еще не поздно проявить благоразумие и повернуть назад.

— Приберегите свои угрозы для тех, кого они пугают, — огрызнулся Пэйн, бросив на нее злобный взгляд. — А теперь, сделайте одолжение, помолчите.

Они пересекли подъемный мост, перекинутый через горный ручей, питавшийся расположенными высоко в горах родниками.

— И вы полагаете, что этот ручеек кого-нибудь остановит? — пренебрежительно спросила девушка.

— Посмотрим, что вы скажете весной, когда он превратится в бурный поток. Наш замок неприступен, как орлиное гнездо.

Сердце Элинор тоскливо сжалось. Не дай Бог остаться здесь до весны! Нужно найти способ послать весточку принцессе Уэльской.

Маленькая крепость имела спартанский вид, хотя развешанные кое-где шпалеры и толстые половики из овечьих шкур свидетельствовали о слабых попытках смягчить ее суровый вид. Главный зал был небольшой, с потемневшими стропилами, прятавшимися в густой тени под потолком. В очаге, занимавшем целую стену, пылало приветливое пламя.

Распорядившись об угощении, Пэйн подвел Элинор к огню.

— Элинор, дорогая, добро пожаловать в Монтджой! — радостно протрубил лорд Гастингс, ввалившись в зал.

Его появление повергло Элинор в ужас.

— Зачем вам понадобилось тащить меня сюда? — возмущенно воскликнула она, оттолкнув служанку, пытавшуюся снять с нее плащ. Несмотря на огонь в очаге, ее била дрожь.

— Почему бы вам не снять плащ? — осведомился лорд Генри. — Чувствуйте себя как дома, тем более что вам придется пробыть здесь довольно долго.

— Только в том случае, если вы будете удерживать меня силой, милорд.

Снисходительно улыбнувшись, Гастингс подошел ближе, и Элинор едва не задохнулась от вони. Видимо, находясь в походных условиях, он считал излишними такие мелочи, как мытье и чистая одежда. Походное снаряжение, на которое он сменил бархатные одежды, имело такой вид, словно так и пролежало все десять лет, минувшие после битвы при Пуатье.

Пэйн отошел в сторону, прижимая к носу серебряный футляр с ароматическим шариком.

— А как вы думаете, Элинор, зачем я велел привезти вас в Монтджой? — поинтересовался Гастингс.

Не решившись высказать вслух свои подозрения, Элинор бросила на него гневный взгляд, когда он сдернул с ее головы капюшон. Но когда попытался коснуться ее щеки, сердито шлепнула по заскорузлой руке.

Толстое лицо Гастингса побагровело.

— Вы ничего не добьетесь своими выходками! — рявкнул он. — Вы мне обещаны, и я больше не потерплю никаких отсрочек. Я, знаете ли, не молодею, увы!

Слуги внесли кувшины с вином, блюдо с ржаным хлебом, тонко нарезанной бараниной и белым козьим сыром. Гастингс, кипевший от ярости, едва взглянул на еду.

— Не желаете ли перекусить, леди Элинор? — предложил наконец Пэйн, так и не дождавшись от отца проявлений гостеприимства.

У Элинор хватило здравого смысла не отказываться от угощения. Ведь для побега ей понадобятся силы.

Пэйн положил на хлеб мясо и протянул его девушке вместе с ломтиком сыра.

— Давайте сюда ваш плащ, так вам будет гораздо удобнее, — любезно предложил он.

Элинор неохотно позволила снять с себя тяжелое одеяние. Взгляды обоих мужчин тотчас обратились к девушке. Бархатная туника мягко облегала ее округлые формы, вокруг стройных бедер волновались пышные юбки; благодаря их теплым тонам от ее фигуры, казалось, исходило золотистое сияние. Элинор с отвращением заметила, как Гастингс облизнул свои толстые губы, шаря взглядом по ее телу.

— Вы так и не сказали, милорд, зачем вам понадобилось похищать одну из фрейлин принцессы.

Пэйн, не вмешиваясь в разговор, уселся у очага и принялся за еду, запивая ее вином.

Гастингс прочистил горло, поглядывая на Элинор, присевшую у огня. Проклятие! Любая женщина была бы счастлива оказаться на ее месте. Черт его дернул остановить свой выбор на этой ледышке, Элинор Десмонд. Однако упорство, с которым девушка противилась браку с ним, только распаляло его желание сделать ее своей женой.

— У меня нет времени на пустые разговоры, — заявил он. — Мы скоро выступаем. Я не могу допустить, чтобы принц уехал без меня. Но и откладывать свадьбу я не намерен.

— Неужели вы думаете, что добьетесь моего расположения, заточив меня здесь?

— А что прикажете делать? — рявкнул Гастингс. — Я выполнил свои обязательства: заплатил выкуп за вашего брата и обеспечил вашего отца рабочей силой, чтобы собрать урожай. И теперь вы просто обязаны выйти за меня замуж.

— Мой отец не подписывал никаких соглашений. Гастингс улыбнулся, переглянувшись с сыном.

— Вот тут-то вы ошибаетесь, дорогая.

Из висевшего на поясе кошеля он извлек свиток и, склонившись к пламени, начал читать.

Каждое слово отдавалось в ушах Элинор похоронным звоном. Это был составленный по всем правилам контракт, подписанный ее отцом перед отплытием Гастингса в Гасконь. В нем сэр Джеральд просто и недвусмысленно отдавал свою дочь, Элинор, в жены Генри, лорду Гастингсу, в благодарность за оказанные лордом услуги. Выбор времени и места бракосочетания предоставлялся на усмотрение Гастингса. Потрясенная, Элинор молча смотрела, как Гастингс, закончив читать, свертывает пергамент.

— Это подделка, — прошептала она, понимая, что теперь ей не дождаться Джордана.

— Убедитесь сами.

Гастингс сунул пергамент ей под нос. Элинор узнала корявую подпись отца.

— Должно быть, вы силой заставили его это сделать. И потом, он не обращался к принцессе Иоанне с просьбой отпустить меня.

— В этом нет нужды, леди. Мы обвенчаемся в Гаскони. Элинор в ужасе ахнула, зажав рот.

— Но отец не написал мне об этом, — прошептала она.

— Видимо, струсил. Только слепой мог не заметить, как страстно вы желаете сочетаться со мной браком.

Пэйн, не сдерживаясь, прыснул. Отец осадил его грозным взглядом.

— Я не выйду за вас! — выкрикнула Элинор, вскочив на ноги.

Взгляд ее метался, как у затравленного зверя. У входа в зал стояли два воина, еще дюжина разместилась на темной галерее. Если даже она выберется из зала, ее все равно поймают.

Проглотив рыдание, Элинор снова опустилась на сиденье. Она не доставит им такого удовольствия!

— Как, вы не собираетесь убегать? — с притворным разочарованием спросил Пэйн. Он поднялся со своего места и лениво потянулся. — А я был не прочь поразмяться.

Элинор проигнорировала его реплику, обрушив все свое презрение на лорда Гастингса.

— Вы очень довольны собой, милорд, но невелика доблесть — справиться с беспомощной женщиной. Уверена, отец пришел бы в ярость, если бы узнал, как вы со мной обращаетесь.

Пэйн расхохотался, а его отец хмыкнул.

— Не обольщайтесь, дорогая. Сэр Джеральд слишком озабочен восстановлением своего замка, чтобы печалиться о вашей участи.

— Скорее он денно и нощно молится, чтобы ничто не помешало вашему бракосочетанию, — бросил Пэйн с оскорбительной ухмылкой. — Едва ли он в состоянии заплатить хотя бы часть своего долга.

Элинор сжала кулаки.

— Сомневаюсь, что принцесса и ее супруг сочтут ситуацию такой же забавной, какой она представляется вашему сыну, — резко бросила она.

Пэйн, посмеиваясь, отвесил ей поклон. Затем, в той же шутовской манере, подошел ближе и скользнул по Элинор оценивающим взглядом.

— Вполне подходящий наряд для торжественного события. Как ты считаешь, отец? — поинтересовался он.

Единственный глаз Гастингса похотливо блеснул, на лице выступили капельки пота.

— Да она просто картинка, — хрипло выдохнул он. — А для настоящего мужчины нет лучшего свадебного наряда, чем воинские доспехи.

Они отошли в сторону и принялись шептаться. Элинор бросила быстрый взгляд на дверь — ее по-прежнему охраняли вооруженные воины. Пэйн сказал, что здесь неподалеку граница с Наваррой. Может, Джордан где-то рядом? Ведь путь в Кастилию лежит через Наварру. Ах, если бы она могла послать ему весточку! Впрочем, едва ли он сможет взять замок. То, чего она так страшилась и всячески пыталась избежать, настигло ее в крошечной крепости вблизи испанской границы. И возможно, совсем рядом с ее возлюбленным.

— Жаль, что вы не захватили с собой горничную. Придется воспользоваться услугами одной из здешних служанок, — сказал лорд Гастингс. — Эти гасконцы туповаты, так что выбирать особенно не из чего. — Он бодро прошествовал к очагу. Перспектива обладания красавицей Элинор придала ему силы.

На его зов явилось несколько женщин — в основном коренастые крестьянки с загорелыми, обветренными лицами. Гастингс ткнул толстым пальцем в первую из них.

— Проводи леди Элинор наверх и подготовь к свадьбе.

Лицо женщины расплылось в восторженной улыбке. Робко приблизившись к Элинор, она присела в поклоне и указала на лестницу. Элинор хотела отказаться, но, сообразив, что за ее строптивость могут наказать служанку, двинулась вверх по узкой винтовой лестнице.

Мужчины провожали ее взглядом, пока она не скрылась из виду.

— У нас нет священника, — напомнил Пэйн отцу.

— Ну так найди.

— Где, отец? Это легче сказать, чем сделать.

— До лагеря рукой подать. Там наверняка имеется целый выводок священников.

— Ты просишь, чтобы я отправился туда на ночь глядя?

— Не прошу, а приказываю. Клянусь Богом, я не безусый мальчишка! Удача может отвернуться от меня в бою. И я вправе насладиться этой красотой, пока жив!

Пэйн покачал головой, зная по опыту, что спорить бесполезно.

— Что она сказала, когда ты спросил ее о де Вере? — буркнул Гастингс, вспомнив об уловке, которой они воспользовались, чтобы заманить Элинор в ловушку.

Пэйн пожал плечами:

— Все отрицает.

— И ты ей веришь?

Когда Пэйн вместо ответа снова пожал плечами, Гастингс разразился бранью.

— Ладно, отец, чего ты от меня хочешь? Скажу «да» — тебя хватит удар, скажу «нет» — ты обвинишь меня во лжи.

Гастингс свирепо уставился на сына, пораженный его проницательностью.

— Я хочу знать правду, и ничего больше. У каждого мужчины есть своя гордость.

— Тогда поезжай в лагерь и спроси у де Вера. Гастингс поднес к лицу сына кулак.

— Наглый щенок! Тошно думать, что ты мой наследник.

— Увы, тебе придется с этим смириться. Так что будем делать со священником? Время уже позднее.

— Привези его, черт бы тебя побрал! Отправляйся в монастырь или в лагерь — иначе пожалеешь, что родился на свет!

Пэйн глазом не моргнул, выдержав свирепый взгляд отца, и, небрежно отстранив его массивный кулак, осведомился:

— Должен ли я сообщить ему о радостном событии, которое требует его присутствия?

— Говори что хочешь, — рявкнул отец, — только привези священника!

Глава 10

Снаружи скорбно завывал зимний ветер. По замку гуляли сквозняки, втягивая дым очагов внутрь. Элинор закашлялась. Прошло уже несколько часов с тех пор, как ей велели удалиться в спальню наверху. Перспектива брака с лордом Генри леденила кровь. У нее не было с собой никаких вещей, и все приготовления к свадьбе свелись к тому, что гасконка расчесала и уложила ее волосы.

Стоило Элинор вспомнить о коварстве, с которым ее заманили в ловушку, как ее захлестывал гнев. Впрочем, вряд ли кто-нибудь осудит лорда Гастингса. Не он первый похитил невесту до свадьбы. Даже принцесса Иоанна не станет возражать и благословит ее, шутливо напомнив о положительных сторонах брака с престарелым мужчиной.

Другое дело Джордан. Слезы выступили у Элинор на глазах, когда она представила себе его боль и горькие упреки. Сколько раз она пыталась поговорить с ним о соглашении, заключенном между ее отцом и лордом Генри! Теперь наконец он поймет, что у нее были все основания для тревоги. Но даже она не могла предположить, что Гастингс объявится в Бордо с подписанным документом.

Вначале ее гнев был направлен против отца, но, поразмыслив, она решила, что он не единственный, кто поступил подобным образом — выдал дочь-бесприданницу за богатого старика, чтобы решить собственные финансовые проблемы. К тому же Гастингс, несмотря на грубоватые манеры, пользовался уважением среди английской знати, чего нельзя было сказать о его сыне. Никому не пришло бы в голову осуждать сэра Джеральда за то, что он отдал свою дочь лорду Генри.

— Мадам! — Служанка держала в руках золотой обруч.

Вымученно улыбнувшись, девушка подставила лоб. Она была единственной, кто страшился предстоящей церемонии. Остальные обитатели замка пришли в радостное возбуждение. Несмотря па поздний час, гасконцы с воодушевлением готовились к свадебному торжеству, хотя не многим из них предстояло принять в нем участие.

Наконец, пояснив знаками, что пора идти вниз, служанка распахнула дверь. Набрав в грудь воздуха, Элинор вышла из спальни. У нее было такое чувство, словно она идет на казнь.

Остановившись наверху узкой лестницы, которая вела в тускло освещенный зал, она увидела пятерых незнакомцев в плащах и сапогах. Один из них, судя по смуглому цвету кожи, был гасконцем. Наверное, сосед, которого вытащили из постели, пообещав дармовую выпивку и угощение. Двое других могли быть родственниками Гастингса, поскольку имели сходство с Пэйном, только были намного моложе его и не столь привлекательны.

Элинор медленно спустилась по лестнице. Лорд Генри предложил ей руку.

— Дорогая, — сказал он, изображая перед гостями галантного кавалера. — Вы прекраснейшее создание из всех, кого видел этот зал.

Опешив от его внезапной учтивости, Элинор не нашлась что ответить. С натянутой улыбкой она позволила Гастингсу проводить ее к очагу, в котором ярко пылали сосновые поленья. Свежий запах смолы смешивался с пряными запахами еды, поднимаясь к закопченным стропилам. Подняв глаза, Элинор увидела дюжины птичьих гнезд и белые пятна помета на потемневших балках.

— Элинор, дорогая, — обратился к ней Гастингс, — у нас мало времени. Наши гости спешат вернуться в лагерь. Если ты не возражаешь, святой отец… — Он повернулся к щуплой фигуре в сутане, стоявшей спиной к пламени.

— Подойдите ближе, дети мои, — воззвал священник. — А невеста-то и впрямь хороша, — заметил он, скользнув по груди и шее Элинор взглядом, едва ли подобающим особе духовного звания. Взяв новобрачных за руки, он потянул их к огню, не желая покидать теплого местечка.

Никто не потрудился представить Элинор гостей, хотя Гастингс и упомянул мимоходом, что молодые люди являются его сыновьями. Неужели он считает ее слишком ничтожной, чтобы знакомить с членами своей семьи?

Ее пересохшие губы едва шевелились, когда она произносила слова обряда. Ей казалось, что, если бы она вдруг лишилась дара речи, никто бы не заметил. Роль шафера выполнял Пэйн, а роль подружки невесты — краснощекая горничная.

Перед потрескивающим очагом мирно спали две гончие, в стропилах постанывал ветер, дымящиеся факелы шипели, рассыпая искры. Элинор рассеянно слушала монотонную речь священника. Должно быть, он так часто выполнял брачный обряд, что выучил все слова наизусть. Мысли ее переключились на Джордана, и сердце болезненно сжалось. Войди он сейчас, она провалилась бы сквозь землю от стыда! Как бы она объяснила ему, что у нее не было выбора?

Губы ее тряслись, горло сдавило, когда короткая церемония подошла к концу и Гастингс надел ей на палец золотое кольцо с жемчужиной. Слишком большое для ее изящных, маленьких пальчиков, будто с чужой руки.

Новобрачный поблагодарил гостей за оказанную честь. Мужчины откликнулись смехом, дружескими хлопками и непристойными шутками. Младшие сыновья Гастингса присоединились к поздравлениям, с завистью поглядывая на молодую жену отца.

Пэйн, отделившись от шумной компании, расположился на скамье у очага, прихлебывая вино из кубка, который то и дело наполнял.

— Пойдем, Элинор, ночь уже на исходе.

От выражения похоти на лице новоиспеченного мужа Элинор стало дурно.

Тем временем гости, успевшие выпить и закусить еще до церемонии, направились к дверям, отклонив не слишком настойчивое предложение хозяина остаться.

— Тебя ждать завтра, отец? — спросил один из младших сыновей Гастингса.

— Можешь не сомневаться, даже если к утру ему понадобятся носилки, — ввернул Пэйн заплетающимся языком.

Сальная шутка была встречена взрывом хохота, хотя и не пришлась по вкусу Гастингсу, наградившему сына свирепым взглядом.

Гости высыпали на улицу, впустив в зал холодный воздух. Элинор успела увидеть клочок звездного неба, прежде чем дверь захлопнулась.

Они поднялись вверх по винтовой лестнице. Гастингс поддерживал ее за талию.

— Ты боишься меня, Элинор? — хрипло выдохнул он, обдав ее запахом гнилых зубов.

Закрыв глаза, Элинор старалась не дышать. Ноги ее подгибались, ладони вспотели. Еще немного — и все ее жуткие фантазии о свадебной ночи с лордом Генри превратятся в реальность. «Господи, не допусти этого!» — взмолилась девушка.

— Ты не ответила мне, — сказал Гастингс, распахнув дверь в спальню, где на разобранной постели стояла жаровня с горячими углями.

— Боюсь, — вымолвила Элинор, стараясь держаться как можно дальше от него.

— Это естественно, — заверил он ее, закрывая дверь. — Невинные девицы всегда боятся первого раза.

В комнате не было ни слуг, ни толпы пьяных гостей, обычно провожавших молодых до брачного ложа. Элинор возблагодарила Господа за его малые милости. Вряд ли она смогла бы выдержать длительную церемонию и молила Бога, чтобы ужасная пытка скорее закончилась. Гастингс был стар, и она надеялась, что силы у него уже не те.

— Не так я представлял себе нашу свадьбу, — вздохнул лорд Генри.

— Я тоже.

— Впрочем, это ничего не меняет. Я не мог отправиться в бой, не попробовав того, что принадлежит мне по праву, — пробормотал он, коснувшись шершавой ладонью ее щеки.

Элинор подавила дрожь отвращения, когда он поцеловал ее в лоб.

Поставив зажженную свечу рядом с кроватью, Гастингс потянулся к шнуровке ее бархатного сюрко.

— Элинор, я знаю, ты скромная девушка, но у меня мало времени. Надеюсь, ты не собираешься изображать из себя монашку?

Ухмыльнувшись, он распустил шнуровку и снял с ее головы золотой обруч.

— Это принадлежало моей первой жене. Красивая была девушка, но до тебя ей далеко. Я с трудом верю, что ты и вправду моя.

— Я тоже, — вымолвила Элинор, вкладывая в эти слова совсем другой смысл. Ужас того, что происходило, не поддавался описанию.

— Я знаю, ты не любишь меня. Но разве так трудно изобразить хоть каплю привязанности? — Он распустил ее косы и восхищенно ахнул, когда золотистые волосы рассыпались по плечам.

После небольшой паузы Элинор отозвалась:

— Это было бы ложью.

Ее откровенность неприятно поразила Гастингса.

— Проклятие! — прорычал он. — Хотя бы в свадебную ночь!

Отбросив нежности, он грубо повалил ее на постель. Никогда еще Элинор не чувствовала себя такой униженной, хотя отдалась человеку, который был ее мужем перед лицом Господа.

Гастингс дрожал от ярости.

— Готов поспорить, что с де Вером ты была любезнее, — рявкнул он, срывая с себя одежду.

Элинор пропустила мимо ушей его злобное замечание.

— Я, конечно, далеко не красавец… Может, и был когда-то, да эти дни давно миновали. Зато у меня есть деньги и власть. Это надежнее, чем смазливое личико, Элинор. Наступит день, когда ты увянешь, а я найду кого-нибудь посвежее. Что ты на это скажешь?

Он старался причинить ей боль в отместку за свою уязвленную гордость. Элинор натянула одеяло до самого подбородка, радуясь, что свеча и очаг дают мало света. У нее не было ни малейшего желания лицезреть его старческое тело и боевые увечья.

— Что, нечего сказать?

— Когда этот день придет, милорд, я возблагодарю Господа за избавление.

Гастингс издал яростный вопль, напоминавший рев раненого быка. Не в силах поверить в подобную наглость, он с остервенением ударил кулаком по подушке.

— Я пытался быть обходительным, так что не обессудь, — прорычал он, срывая с нее одеяло.

Элинор все еще была в платье. Она не хотела раздеваться, но не могла допустить, чтобы он порвал ее единственный наряд. Оттолкнув его руку, она взялась за шнуровку.

Когда она осталась в одной сорочке, Гастингс нетерпеливо рванул низкий вырез, обнажив нежную грудь, и с рычанием навалился на девушку. Потом он впился в ее губы, и Элинор, чуть не задохнувшись от зловония, всхлипнула от боли и омерзения.

— Ты зачнешь этой ночью, жена, — пообещал Гастингс. Элинор едва не потеряла сознание, когда он раздвинул ей ноги. Она напрягла мускулы, пытаясь воспротивиться его проникновению, но он наградил ее оплеухой.

— Вроде бы… туго, — пробурчал он, явно пытаясь определить, девственница она или нет. — Откройся мне, женщина!

Элинор вцепилась ему в волосы и стала отчаянно отбиваться. Гастингс решил, что только девственница способна так яростно сопротивляться. Вначале это взбесило его, затем еще больше распалило. Хрюкая от напряжения, он придавил ее к постели, сделал рывок, и его торжествующий рев огласил комнату.

Тяжелое дыхание Гастингса, скрип ходившей ходуном кровати, стоны Элинор, голова которой билась о деревянную спинку, слились воедино. На несколько минут она потеряла сознание. А когда пришла в себя, Гастингс в полном изнеможении лежал на ней, едва не раздавив своей жирной тушей.

— Наконец-то ты моя, — прохрипел он, тяжело дыша. — Ты моя жена, и я могу делать с тобой все, что пожелаю.

Он скатился с нее. Элинор не двигалась, только горячие слезы непрерывным потоком струились из глаз. Отдышавшись, Гастингс повторил попытку, но безуспешно. Разъяренный и пристыженный, он ударил девушку по израненным губам.

— Проклятие, Элинор, твоя холодность лишает мужчину силы. Ты еще пожалеешь об этой ночи. Погоди, дай мне только вернуться, и ты заплатишь за свои выходки.

Его злобная гримаса и омерзительные угрозы не произвели на Элинор никакого впечатления. Пережитый ужас притупил ее чувства. Она казалась себе до странности легкой, словно отделилась от собственного тела.

— Поговори со мной, черт тебя подери! — прошипел он у нее над ухом.

— О чем?

— Назови меня мужем. Поинтересуйся, когда я уезжаю и как долго меня не будет. Покажи, что тебе не безразлично, погибну я или нет.

— Когда ты уезжаешь, муж?

— Вот так-то лучше. — Немного смягчившись, он пригладил ее спутанные волосы. — Ты хоть как-то отреагируешь на мой отъезд, Элинор?

— Еще бы!

Ошибиться в значении ее слов было невозможно. С сердитым возгласом Гастингс яростно тряхнул девушку, осыпая бранью и упреками в холодности. Затем впился в ее губы и принялся шарить по ее телу, пытаясь возбудить свое вялое естество. Казалось, прошли часы, прежде чем ему удалось достигнуть желанной цели.

Элинор возблагодарила судьбу за то, что он не требует от нее ответных ласк. Видимо, лорд Генри считал их несовместимыми с супружеским долгом. Жена должна удовлетворять похоть мужа и рожать ему детей.

Хрюкая и ерзая, он снова овладел ею и с воплем рухнул на подушку, пыхтя и отдуваясь.

— Ах, я снова ощутил себя молодым.

Вскоре он захрапел, и Элинор, схватив одеяло, слезла с кровати, легла на пол перед затухающим очагом и, свернувшись клубочком на тростниковой подстилке, горько заплакала.

Утром в крепость прискакал гонец от принца Уэльского. Несмотря на холодную погоду, конь его был взмылен, а сам он устало горбился в седле. Элинор наблюдала за его прибытием из окна спальни, кутаясь в одеяло из волчьей шкуры, которое сняла с кровати. Лорд Генри расщедрился и велел разжечь в очаге жаркий огонь. Он даже не потребовал, чтобы она спустилась вниз. И хотя время в уединенной комнате тянулось мучительно медленно, Элинор предпочла одиночество обществу мужа.

На лестнице послышались шаги, и в следующую минуту раздался громкий стук в дверь. Отворив, Элинор увидела Пэйна. Его алый дублет ярко выделялся на фоне серых стен.

— Элинор, не могли бы вы спуститься вниз?

— Зачем?

— Прибыл гонец с известием, что войско на закате выступает.

— И лорд тоже?

В светло-карих глазах Пэйна мелькнула усмешка.

— Да, и он тоже.

Элинор даже не пыталась скрыть своей радости.

— А что будет со мной?!

— Теперь это ваш дом. Идемте, не испытывайте его терпение.

Он повернулся и сбежал вниз по лестнице. На бледном лице Элинор появилась слабая улыбка. Сейчас ненавистный старик, ее муж, уедет и на какое-то время оставит ее в покое, так что ей не придется выполнять свои супружеские обязанности. Ей просто повезло, что принц Эдуард решил выступить в поход!

Накинув меховой плащ, поскольку в гасконском замке было так же холодно, как за его стенами, Элинор спустилась в зал. У пылающего очага, перекусывая на скорую руку, расположился гонец.

— А, вот и ты, Элинор. Плохие новости: я должен срочно ехать. Принц решил больше не медлить. Карл Наваррский известен своей ненадежностью, и лучше пересечь его владения, пока он не ввязался в очередной заговор.

— Это так неожиданно, — вымолвила Элинор, стараясь не выдать своей радости.

— Захвати побольше одеял, отец. В Пиренеях холодно в это время года.

— Оставь их себе, парень. Я крепок, как бык. Особенно после того, как Элинор влила в меня свежие силы.

Элинор едва удержалась, чтобы не отшатнуться, когда заскорузлая ладонь потрепала ее по шее.

— Вы тоже едете? — обратилась она к Пэйну, который, налив себе вина, отошел к очагу. Груда амуниции и багажа, сваленная на полу, казалась слишком большой для одного рыцаря.

— Нет, дорогая мачеха, моя рана пока не зажила. Но через пару недель, возможно, я уже смогу отправиться в Кастилию.

— Пэйн обещал позаботиться о тебе, — пробормотал Гастингс, придирчиво рассматривая оружие и доспехи. — Хотя, признаться, эта рана чертовски долго не заживает.

В глазах Элинор мелькнуло недоверие. Нельзя сказать, чтобы рана так уж беспокоила Пэйна, когда он скрутил ее на дороге. При мысли, что придется провести некоторое время в его обществе, она ощутила беспокойство.

— Разве так уж необходимо, чтобы я оставалась здесь?

— Это твой дом. И потом, ты будешь под рукой, когда мы вернемся.

— Но здесь так уединенно и холодно. Прошу вас, позвольте мне вернуться ко двору.

— Нет. Будет так, как я решил.

Элинор подошла к пригревшимся у очага гончим и погладила их, едва сдерживая слезы. Хоть она и жена Гастингса, ей вовсе не обязательно жить в этом мрачном замке. Может, ей удастся ускользнуть, когда Пэйн выпьет лишнего, тем более что старый Гастингс наверняка заберет с собой большинство воинов. Эта мысль придала Элинор бодрости.

Она никак не могла дождаться, когда лорд Генри наконец уедет. Сердце ее лихорадочно билось, с лица не сходила улыбка.

— Что-то ты очень радуешься, — буркнул он. Элинор очаровательно улыбнулась:

— Разве вы не говорили, что больше всего любите сражаться?

Гастингс набычился, но, вспомнив о гонце, сдержался.

— Когда я вернусь, Элинор, то научу тебя почтительному обхождению.

Напрасно он пытался запугать Элинор.

— Как скажете. Я полностью в вашей власти, — ответила она спокойно.

— Вот именно. Рад, что ты это понимаешь.

Они скрестили взгляды, и впервые Элинор не содрогнулась от отвращения. Возможно, потому, что худшее уже произошло и она выжила.

Он сгреб Элинор в охапку и прижал к себе с такой силой, что ребра у нее затрещали. К счастью, его окликнули.

— Позаботься о моей жене, Пэйн, — проворчал Гастингс, неохотно выпустив ее из рук.

— Конечно, отец.

Элинор снова ощутила беспокойство, перехватив оценивающий взгляд Пэйна.

Мужчины занялись погрузкой припасов и вооружения. Пэйн помогал им, насколько позволяла его рана. Гастингс с помощью оруженосца облачился в доспехи, но потребовал, чтобы Элинор пристегнула металлические наколенники, заявив, что это обязанность жены.

Затягивая кожаные ремешки, Элинор напомнила себе, что он уезжает и, возможно, никогда не вернется. Эта мысль принесла ей ни с чем не сравнимое утешение.

Наконец все было готово. Дул холодный ветер, небо заволокли низкие тучи. Поглядывая на юг, в сторону затянутых облаками гор, мужчины ворчали, поругивая безрассудство предводителей, решивших перейти Пиренеи в это время года.

Пэйн быстро распрощался с отцом и вернулся к теплу очага. Элинор последовала за ним. Некоторое время со двора еще доносились голоса, лязг металла и топот копыт, но когда последние из воинов пересекли подъемный мост, в сумрачном зале воцарилась тишина.

— Ну, Элинор, ваше желание исполнилось. Лорд Генри, слава Богу, уехал.

При всей неприязни, которую Элинор испытывала к Пэйну, в отношении к лорду Генри они были едины.

— Почему вы остались? — поинтересовалась она, заметив, что он снял повязку. — Только не говорите мне, что из-за раны.

Он усмехнулся:

— Вы очень наблюдательны. Зачем спешить? Есть масса куда более приятных дел, чем ползти на брюхе через Пиренеи. С маленьким отрядом я доберусь гораздо быстрее. Вы хоть представляете себе, сколько времени потребуется, чтобы пересечь Наварру? Только к лету они доберутся до Кастилии.

В отсутствие лорда Генри горный замок оказался вполне терпимым местом, и Элинор могла бы проводить дни в относительном покое, если бы не Пэйн. Вначале он держался учтиво, даже отчужденно, но спустя некоторое время дал понять, что не прочь завязать с ней более тесные отношения.

Он пресек попытки Элинор есть у себя в комнате, запретив слугам подавать ей еду.

— Почему я должна спускаться вниз? — сердито осведомилась Элинор, когда голод заставил ее сдаться.

— Потому что мне одиноко, Элинор. Мы могли бы скрасить друг другу вынужденное пребывание в этой глуши. Скоро горные потоки сделают дороги непроходимыми. Иисусе, неужели вы собираетесь торчать в своей комнате целыми днями? Мы могли бы кататься верхом, охотиться, играть в шахматы, петь дуэтом. Да все что угодно, лишь бы развеять скуку!

Элинор сочувственно улыбнулась — ее тоже мучили скука и одиночество.

— Хорошо, сэр Пэйн, давайте споем.

— Просто Пэйн, — с улыбкой напомнил он и взял ее за руку. — Мы могли бы подружиться. В конце концов, мы оба молоды.

Элинор недоверчиво посмотрела на него. Едва ли его удовлетворят дружеские отношения. До сих пор Пэйн держал себя в рамках, но надолго ли его хватит? В отсутствие отца он почти не притрагивался к спиртному, и ее надежда ускользнуть из замка, когда он напьется до бесчувствия, с каждым днем таяла.

Они стали совершать конные прогулки в сопровождении вооруженных слуг. Элинор почти не разговаривала, не желая поощрять ухаживания Пэйна.

Как-то холодным солнечным утром они поднялись на невысокий кряж, с которого открывался захватывающий вид на Пиренеи. Далеко на горизонте высились горы, сверкая на солнце снежными шапками. Ниже тянулась гряда зеленых холмов, чередуясь с лесистыми долинами и каменистыми склонами, на которых паслись овцы.

Пэйн дотронулся до ее локтя.

— Это было ужасно? — напрямую спросил он. Элинор сразу поняла, что он имеет в виду. Его интересовало, как прошла ее первая брачная ночь.

— Так ужасно, что я хотела бы об этом забыть, — с горечью ответила молодая женщина, невольно коснувшись щеки, на которой темнел синяк.

— Отец груб с женщинами, — заметил Пэйн, тронув коня. — К счастью, никто из сыновей не унаследовал это качество.

Элинор промолчала, хотя и поняла намек. Но когда они выехали на дорогу, пришпорила лошадь, лишив его возможности продолжить разговор.

Маленькая кавалькада с грохотом пронеслась по подъемному мосту и остановилась во дворе крепости. Мост теперь поднимали только на ночь. Уверенность Пэйна, что им не грозит нападение, имела под собой основания. Хотя Монтджой располагался неподалеку от главного пути через Пиренеи, в крепость редко забредали путники.

Когда они подъехали к конюшне, кобыла Элинор испуганно заржала и шарахнулась, чуть не сбросив всадницу. В темном проулке между зданиями сверкнули зеленые глаза и раздалось угрожающее рычание. Элинор вскрикнула. Леопард, которого обычно держали в клетке, вырвался на волю!

Почуяв запах хищника, испуганная кобыла взвилась на дыбы. Пэйн бросился к Элинор и выхватил у нее поводья.

— Назад, Шеба! — властно приказал он. — Назад! Громадная кошка нехотя отступила, но позы не меняла, изготовившись к прыжку. Пэйн с трудом удерживал обезумевшую лошадь. Дрожа, она вскидывала голову, всхрапывала и вращала белками. Слуги, боявшиеся леопарда ничуть не меньше, чем животные, попрятались, и Пэйну пришлось пригрозить конюху поркой, чтобы тот отважился выйти и завести кобылу в конюшню.

Оказавшись внутри, Элинор, близкая к обмороку, обессилено соскользнула с седла в руки Пэйна. Она едва стояла.

Прибежал Манту, раб-нубиец, приставленный ухаживать за леопардом. Ласково воркуя, словно перед ним был испуганный котенок, а не дикий зверь, он надел поводок на шею Шебы, которая, сразу присмирев, позволила себя увести.

— Не бойся, — успокоил Пэйн женщину, прижав ее голову к своей груди. — Когда Шеба под присмотром, она не опасна.

— Бедная моя лошадка, она никогда так не пугалась, — вымолвила Элинор дрожащим голосом.

Пэйн еще крепче обнял ее, гладя по волосам, и поцеловал в шею. Элинор напряглась и попыталась отстраниться.

— Спасибо, Пэйн, — поспешно сказала она. — Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, мне передался ужас кобылы. — Поскольку он не собирался ее отпускать, Элинор уперлась ладонями ему в грудь.

— Элинор, милая, мне так жаль, — ласково произнес Пэйн, глядя в ее фиалковые глаза. — У Шебы злобный нрав. Вот почему я выпускаю ее только по ночам.

— Ее выпускают по ночам? — ахнула Элинор.

— А ты не знала? — Он ослабил объятия, и она отступила на шаг. — Шеба — отличный сторож: убьет любого чужака, который сунется во двор.

Элинор содрогнулась, представив себе, что могло случиться, если бы она попыталась бежать ночью. Подняв глаза на Пэйна, она ощутила холодок. В его золотистых глазах зажглись опасные огоньки. Видимо, он наконец отважился сделать шаг, которого она давно ждала.

— Хорошо, что у меня нет привычки гулять по ночам. Пэйн улыбнулся, обвив рукой ее талию.

— Да, жаль портить такую красоту, — согласился он и погладил ее по щеке, прежде чем она успела повернуться и быстро зашагать к замку.

Пэйн распорядился подать еду и вино. Расположившись у очага, они ждали, пока слуги накроют на стол. Пэйн молчал, мрачно наблюдая за Элинор, старательно избегавшей его взгляда.

Во время еды он не сделал попытки придвинуться ближе или как-то иначе ускорить события.

— Тебе неприятны мои прикосновения? — спросил он наконец.

Элинор застыла с куском хлеба в руке.

— Нет, я благодарна тебе за сочувствие, — искренне ответила она.

— Я хотел бы предложить тебе гораздо больше, чем сочувствие. Противоестественно, когда молодая красивая женщина живет как монахиня. Если тебе понадобится утешение… — Он многозначительно улыбнулся, поднеся кубок к губам.

Взгляды их встретились, и Элинор снова ощутила приступ страха.

— Позволь напомнить тебе, Пэйн, что я жена твоего отца.

— И ненавидишь его всей душой.

— Это не означает, что я готова упасть в твои объятия. Лицо Пэйна напряглось. Любезное, слегка насмешливое выражение исчезло, уступив место гневной гримасе. Пальцы крепче обхватили кубок.

— Будь на моем месте де Вер, ты не стала бы возражать. Элинор не нашла нужным отвечать на этот выпад. Поднявшись из-за стола, она стряхнула крошки с юбки.

— Я устала. Пойду лягу.

Овладев собой, Пэйн изобразил дружескую усмешку.

— Я велел Жоэтте приготовить тебе ванну. Ведь у тебя сегодня банный день.

Тот факт, что Пэйн постарался запомнить ее привычки, еще больше насторожил Элинор. Она готова была отказаться, но тут появилась служанка и объявила, что ванна готова.

— Проворная девица, — усмехнулся Пэйн, вставая. — Постараюсь представить себе то, в чем отказано глазам. Надеюсь, ты не станешь осуждать меня за это, дорогая Элинор… или я должен сказать «дорогая мачеха»?

В ушах у нее все еще звучал его смех, когда она поднималась по лестнице. Не в первый раз Элинор пожалела, что дверь в ее спальню не запирается, но сегодня она ощутила настоящую тревогу.

— Горячо? — поинтересовалась Жоэтта, употребив одно из немногих английских слов, которые знала.

Элинор погрузила руку в теплую воду, благоухавшую жасмином и гвоздичным маслом. Горячая ванна манила. В замке было так холодно, что даже у огня не удавалось по-настоящему согреться. Когда рукам было тепло, мерзли ноги, и наоборот.

Одобрительно кивнув, Элинор начала раздеваться.

— Ты знала, что эта пятнистая зверюга свободно разгуливает по ночам? — спросила она, забыв, что служанка не понимает английского.

Та улыбнулась и закивала, помогая госпоже войти в ванну.

Пока Элинор нежилась в горячей воде, Жоэтта вымыла ей голову, восхищаясь на своем языке ее длинными волосами. Затем насухо вытерла, энергично орудуя полотенцем, так что порозовевшая кожа засияла жемчужным блеском, и подала халат из красного бархата на беличьем меху. Элинор скользнула в широкие рукава, наслаждаясь ласковым прикосновением меха к обнаженному телу.

Когда хозяйка расположилась перед очагом, Жоэтта подала ей блюдо с печеньем и подогретым молоком, сдобренным вином и медом.

Рассеянно поглощая еду, Элинор прислушивалась к тоскливому завыванию ветра за стенами башни. Как всегда в такие минуты, ее мысли устремились к Джордану. Где он, как преодолел занесенные снегом перевалы? С ошеломляющей ясностью она услышала его голос, увидела насмешливый изгиб губ, ощутила мучительную сладость его поцелуев. Образы были настолько живыми, что сердце Элинор заныло. Она быстро встала и, смахнув слезы, подошла к окну.

Яркая луна посеребрила контуры замка. За внешними укреплениями тянулось открытое пространство, переходившее в заросли сосен и каштанов. Стоял легкий морозец, и на земле белели, мерцая искрами, островки инея. Ближе к деревьям можно было различить редкие фигуры путников. Дрожь волнения пробежала по спине Элинор. Что, если и ей воспользоваться преимуществами лунной ночи? Пэйн наверняка храпит, утопив свое разочарование в вине. Хватит ли у нее смелости путешествовать по горным тропам ночью? Главное, сможет ли она перехитрить зверя, сторожившего замок?

Дуновение холодного воздуха, скользнувшее по лодыжкам, заставило ее обернуться. Элинор издала удивленный возглас, увидев в дверях мужскую фигуру.

— Пэйн? Что тебе нужно?

— Я велел посадить Шебу на цепь этой ночью. Ты довольна?

— Да. Страшно даже подумать, что она бродит на свободе.

— Не хочешь ли прогуляться по двору?

— Нет. Я уже ложусь.

— Вот как? — Язык у него заплетался. Впервые после отъезда отца Пэйн напился.

Дрожь возбуждения пробрала Элинор. Наступил момент, которого она так долго ждала. В небе светит полная луна, а дикая кошка посажена на цепь. Вряд ли ей еще раз представится такой случай. Если только Пэйн не устраивает ей проверку. А вдруг он сообщил ей, что Шеба заперта, единственно для того, чтобы выманить из замка?

Пэйн прошел в комнату и притворил за собой дверь. Элинор напряженно замерла.

— Пэйн, я хотела бы поговорить с тобой о том, что произошло сегодня утром…

— А разве что-нибудь произошло? Я ничего не заметил.

— Перестань валять дурака! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. То, что я позволила обнять себя в конюшне, ничего не значит. Я нуждалась в утешении, а ты предложил его. Вот и все. Я по-прежнему остаюсь женой твоего отца.

— Проклятие! Неужели необходимо постоянно напоминать мне об этом гнусном факте? Ответь мне, добродетельная Элинор, помнила бы ты о своих обетах, если бы перед тобой стоял де Вер?

Молчание Элинор было достаточно красноречивым ответом.

— Я так и думал. Отец может сколько угодно обманываться насчет твоего любовника, но меня не проведешь.

— Ты ничего не знаешь, кроме сплетен, которые распространяют злые языки. А теперь прошу тебя, уже слишком поздно. Я хочу спать.

Пэйн потянулся к ее распущенным волосам:

— Боже, твои волосы похожи на золотую пряжу!

Погрузив пальцы в сверкающие локоны, он шагнул ближе, так что их тела соприкоснулись. Элинор уперлась ладонями в его грудь.

— Элинор, милая, — прошептал Пэйн, привлекая ее к себе. — Не бойся. В отличие от отца я умею ублажать женщин.

Он обнял ее. Запахи вина и гвоздики смешались в его дыхании, когда он прильнул к ее губам. Элинор сопротивлялась, но не так отчаянно, как следовало ожидать. Как ни странно, ей было приятно находиться в его объятиях. Горячая ванна, хмельной напиток и чувственный настрой, навеянный мыслями о Джордане, возбудили ее.

— Нет, Пэйн, пожалуйста, отпусти меня, — взмолилась Элинор, когда он покрыл поцелуями ее шею.

Распахнув халат, он скользнул рукой в теплое гнездышко из беличьего меха и нашел ее грудь. Лишь когда его ладонь обхватила пышную округлость и он издал стон блаженства, Элинор опомнилась.

— Нет!

— Я так долго мечтал об этом, — прошептал Пэйн. — Ах, Элинор, я не ошибся в своих ожиданиях. Не притворяйся.

— Я не притворяюсь! — выкрикнула Элинор, колотя его кулаками по спине.

Пэйн засмеялся:

— Ты могла бы найти гораздо лучшее применение своим рукам.

Он схватил ее руку и прижал к выпуклости, натянувшей его рейтузы. Содрогнувшись от отвращения, Элинор ощутила мощный отклик его тела на ее вынужденную ласку.

— Я не хочу! Убирайся! Оставь меня в покое! — выкрикнула она, отдернув руку.

— Забудь о ложной скромности. Нет ничего постыдного в том, чтобы отдаться страсти, — заверил ее Пэйн, прижав спиной к холодной стене. Он расставил ноги, и Элинор ощутила прилив возбуждения. Предательство собственного тела ужаснуло ее.

— Я не испытываю к тебе страсти! — воскликнула она. — Независимо от того, замужем я за твоим отцом или нет. Неужели это так трудно понять?

Пэйн в изумлении отпрянул.

— Ты это серьезно?

— Я никогда не была более серьезной. Пэйн, ты слишком много выпил. Уходи. И забудем о том, что случилось.

— Забудем? Клянусь распятием, я был с тобой терпелив, как ни с одной женщиной. И ты предлагаешь мне обо всем забыть?

— Ладно, не забывай. Как пожелаешь. А теперь уходи. Его лицо приняло жесткое выражение, он часто и тяжело дышал.

— Проклятие, Элинор! Я был настолько глуп, что позволил себе увлечься тобой, хотя давно следовало раздвинуть тебе ноги и взять то, что мне причитается. Черт бы тебя побрал!

Он в ярости отшвырнул ее, и она стукнулась спиной о стену, порадовавшись про себя, что на ней меховой халат, смягчивший удар.

— В чем ты меня обвиняешь? Я никогда не поощряла тебя.

— Я этого и не говорил. Но я думал… Элинор, мой отец отвратителен, как запаршивевший пес, и тем не менее ты позволила ему…

— Позволила?! Пэйн, ты, видно, не в себе, если вообразил, что я могла помешать ему, тем более что слишком хорошо знаешь своего отца.

— Но со мной все будет… по-другому. — Его голос прервался от нахлынувших эмоций. — Я хочу любить тебя, Элинор.

— Я не люблю тебя, Пэйн. И никогда не полюблю.

— Сучка! Как ты смеешь так разговаривать со мной? — рявкнул он, уязвленный до глубины души, и схватил ее за плечи. — Так или иначе, но ты уступишь мне. Не хочешь по-хорошему — я добьюсь своего силой.

— Именно так и поступил твой отец.

Пэйн изменился в лице и отпрянул от нее.

Пошатываясь, он подошел к очагу и облокотился о каминную полку, уронив голову на руки. Затаив дыхание, Элинор наблюдала за ним. Когда он выпрямился, сердце ее упало. На лице Пэйна застыло хищное выражение, неизменно вселявшее в нее страх.

— Значит, ты не хочешь меня. И никогда не полюбишь. Верно, дорогая мачеха?

Элинор кивнула. Губы ее так дрожали, что она не могла вымолвить ни слова. Даже если ей удастся выскочить из комнаты, вряд ли кто-нибудь ей поможет. Слуги не посмеют защитить ее вопреки воле хозяина. И все же стоит попытаться. Не станет же он насиловать ее на виду у домочадцев?

В глазах Пэйна светилась неприкрытая похоть, губы были плотно сжаты. Галантный кавалер, пытавшийся очаровать ее, бесследно исчез. Элинор попятилась, придерживая у горла отвороты халата. Этот инстинктивный жест не остался незамеченным. С жестокой улыбкой Пэйн шагнул к ней и отвел ее руки, распахнув халат до пояса.

Элинор негодующе вскрикнула.

Он угрюмо разглядывал ее.

— Просто святотатство — позволить старому борову осквернить тебя, — прорычал он, срывая с нее халат. — Прости его. Господи. А заодно и меня за то, что я намерен сделать.

Элинор вскрикнула, ожидая насилия. Но, к ее изумлению, он ей не помешал, когда она бросилась к постели и спряталась за полог, чтобы хоть как-то прикрыть наготу.

— Спущусь вниз, чтобы убедиться, что нам не помешают. И возможно, выпью вина, дабы смыть кислый вкус твоего отказа, дорогая мачеха, — произнес он с издевательской ухмылкой, прежде чем распахнуть дверь. — Я не заставлю тебя ждать.

Дверь захлопнулась, и его шаги загрохотали вниз по лестнице. Элинор кинулась к стоявшему в углу дубовому сундучку, вытащила свою одежду и быстро набросила на себя, не удосужившись затянуть шнуровки. Затем закуталась в теплый плащ и приоткрыла дверь.

На лестнице гулял ледяной ветер. Дрожа от холода, Элинор выглянула наружу.

— Мадам!

Элинор вздрогнула. Несколькими ступеньками ниже стоял часовой, сверкая доспехами в свете факела, закрепленного у подножия лестницы.

Подавив стон отчаяния, Элинор отступила назад. Пэйн приставил к ней стража!

Вернувшись в комнату, она снова облачилась в теплый халат и, сев к очагу, предалась горьким размышлениям. Может, выбраться через окно? Она подняла взгляд на посеребренное лунным светом оконце, через которое мог протиснуться разве что ребенок.

Со двора донеслись крики — видимо, Пэйн давал нагоняй стражникам. Шум стоял такой, будто внизу развернулось настоящее сражение. Элинор зажала уши и прилегла на овечью шкуру у огня, завернувшись в халат. Время шло, Пэйн не появлялся, и у нее вспыхнула надежда, что он передумал или так напился, что не в состоянии подняться наверх. Постепенно она задремала.

Грохот распахнувшейся двери заставил ее вскочить на ноги.

На пороге стоял незнакомый мужчина. Залившись краской, Элинор поплотнее стянула на груди халат. Мысль, что простой воин застал ее в таком виде, была невыносима.

— Что вам нужно?

Мужчина прошел в комнату. Элинор возмущенно ахнула, но ее возмущение быстро сменилось страхом, когда он захлопнул дверь.

— Как вы смеете врываться в мою комнату?

— Вы жена лорда Гастингса? — поинтересовался он.

— Вам это отлично известно.

— Ошибаетесь.

— В любом случае вам здесь не место. Я не имею привычки приглашать в свою спальню посторонних.

— Жаль. — Мужчина усмехнулся: видимо, ее сердитая отповедь показалась ему забавной.

Элинор попятилась, встревоженная его самоуверенным видом.

— Где сэр Пэйн?

— Внизу. Отключился и, думаю, не скоро придет в себя, — небрежно сообщил он.

Страх Элинор усилился. Похоже, она оказалась во власти стражников.

— Не прикасайтесь ко мне, — предупредила она, оглядываясь по сторонам в поисках оружия, но не увидела ничего подходящего, кроме кувшина, оставленного служанкой.

— Ну нет, мадам, я завоевал вас в честном бою и не намерен отказываться от заслуженной награды.

Несколько озадаченная его странным заявлением, Элинор гневно сверкнула глазами.

— Не знаю, что вы там завоевали, но только не меня!

— А я-то думал, что сражение закончилось. Мужчина сгреб ее в охапку и привлек к себе. Хотя на нем были обычные доспехи, чувствовалось, что это не простой воин. Когда он склонил к ней гладко выбритое лицо, Элинор уловила исходивший от его одежды запах трав и цветов, а коричневый дублет, видневшийся из-под кольчуги, был бархатным.

— Кто вы? — выдохнула она.

— Один поцелуй — и я все скажу. Это не слишком большая плата.

Элинор плотно сжала губы.

— Не будьте такой упрямой. Вы слишком соблазнительны, чтобы изображать из себя недотрогу.

К ее ужасу и стыду, он запустил руку в вырез ее халата, одновременно завладев губами. Грудь Элинор вздымалась, глаза сверкали.

— Я требую, чтобы вы покинули мою комнату! — воскликнула она, вырываясь.

— Не выполнив условия сделки?

— Какой сделки?

— Я обещал назвать свое имя в обмен на поцелуй. А, учитывая, что вы великодушно позволили мне гораздо больше…

— Я вам ничего не позволяла! Вы сделали это насильно! Мужчина ухмыльнулся и слегка поклонился, признавая ее правоту.

— Ах, мадам, какой темперамент! Позвольте представиться: Жан д'Акр, наваррский рыцарь.

— Рыцарь? — недоверчиво переспросила Элинор. — А я думала… что вы…

— Простой воин? Будь я простым воином, вы бы не отделались одним поцелуем. Так что благодаря моему благородному происхождению вы спасены от участи более ужасной, чем смерть.

Элинор возмущенно фыркнула в ответ на его шутливую тираду. Рыцарь рассмеялся.

— Должен сообщить вам, что Монтджой теперь принадлежит мне по праву завоевания.

— Завоевания?

— Признаться, это было не сложно. Бездельники, которых нанял Гастингс, так напились, что забыли поднять мост. Впрочем, ваш высокородный муж должен мне гораздо больше, чем этот замок. И он заплатит за свои преступления.

— Я не имею никакого отношения к долгам лорда Гастингса!

— Именно поэтому я и обращаюсь с вами со всей учтивостью.

— По-вашему, это учтивость? Вы, кажется, не понимаете значения этого слова.

— Леди показывает коготки? Будьте осторожны, не играйте с огнем. Как можно обвинять меня в недостатке учтивости только потому, что я украл поцелуй и воздал должное вашим прелестям, которые вы так соблазнительно продемонстрировали, когда я вошел в комнату?

— Ничего я вам не демонстрировала! Вы застали меня врасплох.

Он небрежно пожал плечами, отметая ее возражения.

— Не испытывайте мое терпение, мадам. Я ведь могу забыть, что я рыцарь, а не простой воин, за которого вы меня приняли.

Угрожающие нотки в его голосе отрезвили Элинор.

— Что вы собираетесь делать со мной?

— Решайте сами. Ваш муж не был настолько великодушен. Его воины ограбили мой дом, изнасиловали наших женщин и сожгли поля. Было бы вполне справедливо отплатить ему той же монетой.

Элинор отвела взгляд от его сердитого лица, встревоженная напряжением, которое росло по мере того, как он перечислял причиненные ему убытки.

— Но, как я уже сказал, вы не отвечаете за гнусные деяния своего мужа, если вообще знали о них. Поэтому я не причиню вам вреда. Оденьтесь… Не беспокойтесь, я не стану смотреть, хотя мысль заманчивая. Когда я вернусь, будьте готовы.

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты. Темные силуэты, которые она видела из окна, были людьми д'Акра! А крики, топот и лязг металла — звуками сражения, когда они напали на замок. Как могла столь неприступная крепость, как Монтджой, так легко пасть?

Дрожащими руками Элинор собрала валявшуюся на полу одежду. Если так дальше пойдет, ее красота превратится в проклятие. Мужчины видят в ней лишь одно — желанный приз, который можно либо выиграть, либо украсть, в зависимости от их наклонностей.

Снизу доносились незнакомая речь, мужской смех и хихиканье женщин. Судя по всему, завоеватели пришлись по вкусу местным служанкам.

— Мадам? — раздался голос д'Акра. — Вы готовы? — Да.

Войдя в комнату, он скользнул по ней оценивающим взглядом.

— Однако вы соблазнительная штучка — даже в одежде. Не сочтите за дерзость, мадам, но я знаком с вашим мужем. Как получилось, что такой омерзительный старик…

— Моя семья обеднела, а он очень богат.

— Понятно. — Д'Акр сочувственно кивнул. — Примите мои соболезнования. Вы их заслуживаете. А что за молодец храпит у очага? Его сын?

— Да, сын и наследник, Пэйн.

— Что ж, когда он проснется, его ждет большой сюрприз. Жаль, что вы не увидите его физиономии.

— Куда вы меня повезете? — воскликнула Элинор, когда д'Акр схватил ее за руку и потащил за собой.

— В Наварру. Будете компаньонкой моей молодой жены. Она жаждет навестить свою родню в Бургосе.

— В Бургосе? Где это?

— В Кастилии, мадам. Я буду держать вас там до тех пор, пока ваш богатый муж не заплатит мне выкуп. Надеюсь, его хватит, чтобы возместить причиненные им убытки.

В главном зале толпились наваррские воины, угощаясь вином и едой из припасов замка. У очага храпел Пэйн, не подозревая о том, какая судьба постигла Монтджой.

— Скажите служанке, чтобы собрала ваши вещи, — напомнил д'Акр.

— Вся моя одежда на мне, кроме халата. Гастингс похитил меня.

Темные брови рыцаря удивленно приподнялись. В свете яркого пламени, пылавшего в очаге, Элинор увидела, что он намного моложе, чем ей показалось вначале, хотя превратности военной жизни уже наложили свой отпечаток на его черты.

— Вас похитили? — недоверчиво воскликнул он.

— Я была в Бордо на службе у принцессы Уэльской. Лорд Гастингс похитил меня и заставил выполнить брачный контракт.

Наваррец разразился хохотом. Когда он поделился услышанным со своими соратниками, те тоже расхохотались.

— Вот это уже похоже на правду, — сказал он, перестав смеяться. — Я велю захватить ваш халат. Это было незабываемое зрелище: красный бархат, серый мех — и белый шелк. — Он ухмыльнулся.

Элинор залилась румянцем под его выразительным взглядом. Она не представляла, что ей готовит судьба, но не жалела, что покидает Монтджой.

— Хорошо, сэр Жан. Если мне нельзя вернуться в Бордо, я поеду с вашей женой в Кастилию.

— И поступите мудро. — Д'Акр подал ей руку, и они вместе покинули замок в это холодное зимнее утро.

Глава 11

Колонна всадников, представлявшая собой авангард войска принца Уэльского, медленно взбиралась по крутому склону. Этот мучительный двадцатимильный подъем получил название ущелье Роланда в честь храброго рыцаря Карла Великого, некогда оборонявшего его от врагов.

Предполагалось, что к тому времени, когда возглавляемый Ланкастером авангард доберется до перевала, принц Уэльский начнет подъем во главе основных сил. Перевалив через Пиренеи, Ланкастер должен был направиться в Памплону, столицу Наварры, и дожидаться там подхода остальных частей.

Во второй половине дня повалил снег, в воздухе закружились пушистые хлопья, подгоняемые колючим ветром. Из белой круговерти, накрывшей колонну, то и дело раздавались вопли ужаса, когда кто-то из воинов срывался с заледеневшей тропы. Пригнувшись в седле, Джордан кутался в плащ, щурясь от слепившего глаза снега. Руки, ноги, лицо — все окоченело. Такого с ним еще не бывало. Тяжелые доспехи, превратившиеся в ледяной панцирь, слабо защищали от стужи.

Окрестные долины были окутаны густым туманом, а разыгравшаяся метель поглотила редкие ориентиры на местности. Видимость была настолько скверной, что любой шаг в сторону грозил неминуемой гибелью. Со всех сторон слышались испуганное ржание лошадей и встревоженные крики мужчин, когда кто-нибудь оказывался в опасной близости к краю тропы. Каждая пройденная миля давалась с таким трудом, что рыцари не переставали благодарить Господа онемевшими от холода губами.

Только теперь Джордан понял, почему гасконцы и испанцы так скептически относились к намеченному на февраль походу. Воины принца Уэльского, хотя и привычные к военным кампаниям, не имели ни опыта, ни экипировки, необходимых для перехода через горные перевалы в разгар зимы.

Время от времени из белесой мглы раздавался голос Ланкастера, подбадривавшего воинов.

Выбившись из сил, они падали прямо на обочине. Обмороженные руки и ноги стали обычным делом.

Измученный до предела, едва удерживаясь в седле, Джордан боролся со сном. Некоторые из его товарищей, поддавшись слабости, теперь лежали занесенные снегом на горных уступах и служили мрачным предостережением для остальных.

Джордан так отупел от холода и усталости, что не заметил, как они достигли вершины. Нарастающий шум вывел его из забытья. Выпрямившись в седле, Джордан вгляделся в серую пелену, щурясь от свирепого ветра, бросавшего в лицо колючие снежинки.

— Перевал! — воскликнул он хриплым голосом. — Перевал! Мы на вершине!

Следовавшие за ним воины подхватили радостное известие, и оно понеслось дальше, вливая бодрость в измученных мужчин. Плечи распрямлялись, лошади прядали ушами и ускоряли шаг, заражаясь воодушевлением людей.

В память об отважном Роланде, оборонявшем перевал от басков, было воздвигнуто аббатство. Выстроенное в готическом стиле здание включало гостиницу для паломников, где воины Ланкастера смогли отогреться и подкрепиться горячей пищей, о чем уже и не мечтали.

В Памнлоне им пришлось задержаться. В городе бесчинствовали наемники, вызывая гнев Карла Наваррского. Наконец, когда войска, включая арьергард, возглавляемый королем Майорки, воссоединились, поступил приказ выступать. Джордан с радостью встретил долгожданное известие. Его воины проявляли нетерпение, ввязываясь в мелочные ссоры и драки, а драгоценные припасы таяли с пугающей быстротой.

Обернувшись на зов Ральфа д'Обри, приглашавшего разделить с ним бочонок доброго вина, Джордан зашагал к громадному костру, вокруг которого собралась шумная компания.

— Садись, — предложил Ральф, подвинувшись. — Как можно хандрить, когда вокруг столько дармовой еды и вина?

В морозном воздухе стоял восхитительный аромат жареной баранины. Повар-наваррец приготовил жаркое по домашнему рецепту, со специями, и мужчины жадно ели, накалывая обжигающие куски на кончики кинжалов.

— Кто угощает? — поинтересовался Джордан, набивая рот сочным мясом, пропитанным запахами тимьяна и розмарина.

Рассмеявшись, Ральф утер тыльной стороной ладони стекавший по отросшей бородке жир.

— Гастингс. Ешь, дружище, не стесняйся.

Джордан напрягся при упоминании человека, с которым отец Элинор заключил устное соглашение, пообещав отдать ему в жены дочь.

— А где же наш щедрый хозяин? — поинтересовался он небрежным тоном. — Хотелось бы поблагодарить его за угощение.

Ральф указал ножом на закутанного в одеяла мужчину, сидевшего по ту сторону костра:

— Да вот он.

Несмотря на сумерки, было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть грузную фигуру, грубые черты и жидкие космы, падавшие на черную повязку на глазу. Типичный старый вояка из тех, что любят прихвастнуть былыми подвигами у лагерного костра. При мысли, что прекрасная Элинор обещана этому старику, Джордану стало не по себе.

— Старый пройдоха еще хоть куда, — проговорил Ральф, не прекращая жевать. — Недавно женился. Клянется, что не слезал с новобрачной всю ночь.

— Так он женился, — протянул Джордан с облегченным вздохом. — Надо его поздравить.

Улыбнувшись, он сделал большой глоток вина. Гастингс женился! Значит, Элинор свободна. Слава Богу!

Много позже, изрядно выпив, Джордан поднялся на нетвердые ноги. Ральф уже спал, сотрясаясь от могучего храпа. Шатаясь, Джордан направился к группе мужчин, среди которых был и хозяин торжества.

— Горячая оказалась штучка, — фыркнул Гастингс, к удовольствию слушателей. — Не желала меня отпускать, но какой мужчина пропустит хорошую схватку? Придется ей потерпеть, пока я вернусь. — Он поднял чашу с вином. — Выпьем за мою прекрасную Элинор!

— И за то, чтобы она не остыла, — ввернул какой-то остряк под дружный гогот.

Джордан покачнулся, ухватившись за молодое деревце. Элинор? Не может быть! Наверное, он спьяну не разобрал. Однако подвыпившая компания принялась распевать непристойные куплеты, заменив имя девицы на Элинор.

— Мужчине в моем возрасте нужна молодая красивая жена. Я снова чувствую себя восемнадцатилетним, — заявил Гастингс, горделиво выпятив огромный живот.

— Мои поздравления, милорд, — произнес из темноты Джордан.

— Спасибо, — отозвался Гастингс, не потрудившись обернуться.

— Я не расслышал имя вашей жены.

— Элинор. Моя нежная, страстная кошечка, — закудахтал Гастингс, брызгая слюной, а его пьяные дружки повалились на землю, хватаясь за животы. — Я уж боялся, что сойду в могилу, так и не заполучив ее. Иди сюда, приятель, выпей с нами.

Но Джордан двинулся прочь, поскольку в этот момент не отвечал за себя. Его душила ярость.

— Эй, парень, я угощаю! — окликнул его Гастингс, неуклюже повернувшись, чтобы выяснить, что за грубиян отказался от его приглашения. Но увидел только темную фигуру, растворившуюся среди палаток.

На бескрайнем небе мерцали звезды, высоко над кромкой гор серебрился серп луны. Стоя на краю лагеря, Джордан смотрел на заснеженный пейзаж, простиравшийся далеко на север. Боже, Элинор замужем! Он потерял ее. Все это время, пока он карабкался по дьявольским кручам, рискуя жизнью, недоедая, замерзая от холода, она принадлежала Гастингсу. Все напрасно. Сколько бы он теперь ни добыл денег и славы, все бессмысленно.

Пот выступил на лбу у Джордана, когда эта мысль проникла в его смятенное сознание. Как могла она так поступить? Они обменялись клятвами, он подарил ей кольцо — зримое воплощение взаимных обетов. Почему она вышла за Гастингса?

Громко выругавшись, он ударил кулаком о ладонь другой руки. Сердце его бешено колотилось. Запрокинув голову к усыпанному звездами небу, Джордан закричал. Горе и гнев смешались в яростном вопле, усиленном многократным эхом, отразившимся от близлежащих гор. Почему, почему она покинула его?

Он с горечью вспомнил крохотную часовенку, где на коленях молил Господа сделать его достойным Элинор. Воспоминание подействовало на него как соль на свежую рану. Быть достойным женщины, которая предала его! Джордан рассмеялся, но горло перехватило, и смех перешел в сдавленные рыдания.

Круто повернувшись, он кинулся к своей палатке. Голова его горела, желудок свело. Накатившая слабость заставила его прислониться к одной из повозок, и его вывернуло наизнанку.

На следующий день, когда войско двинулось дальше, воины Джордана, отметив непривычную угрюмость своего предводителя, отнесли ее на счет чрезмерных возлияний накануне.

Основываясь на сообщениях разведчиков, Эдуард выбрал кружной путь, отказавшись от наезженного тракта, который вел в столицу Кастилии Бургос. Путешествие по горным дорогам оказалось намного тяжелее, чем предполагалось. Кругом высились отвесные голые скалы, и трудности пути усугублялись отсутствием дров. Даже на привале не всегда удавалось развести костер, чтобы согреться и приготовить еду.

Однако Джордан страдал не столько от лишений, сколько от сердечных мук. Он часто уединялся, предаваясь мрачным размышлениям, и почти смирился с горькой правдой, как вдруг история получила дальнейшее развитие.

— Слышал последние новости? — поинтересовался Ральф, когда Джордан присоединился к мужчинам, собравшимся вокруг костра.

— Мы поворачиваем назад?

— Нет, хотя я бы не удивился подобному приказу. Я только что узнал, на ком женился Гастингс. Ты не поверишь…

— Элинор Десмонд, — процедил Джордан сквозь зубы.

— Так ты знал? А я-то думал удивить тебя. Проклятие! Ты только представь себе, как этот старый козел взбирается на такого ангелочка. Да это просто святотатство! — Ральф осекся, пораженный выражением муки, исказившим лицо друга. Черт бы побрал его длинный язык! Как его угораздило забыть, что Джордан всегда питал слабость к девушке! — Но это еще не все. Садись и выпей вина, чтобы хоть немного согреться.

Джордан молча опустился на землю и взял предложенную чашу. Вытянув ноги к огню, он поинтересовался:

— А что еще?

— Гастингс остался без молодой жены.

— Как это?

— Говорят, будто его замок захватил наваррский рыцарь и увез с собой прекрасную Элинор.

— Она в опасности?

— Нет. Наваррец держит ее в плену ради выкупа. В Бургосе, представляешь? Его жена родом из Кастилии, и Элинор живет у ее родственников.

Джордан так сжал чашу, что побелели костяшки пальцев.

— Как зовут этого наваррца?

— Жан д'Акр.

— Любопытно было бы побеседовать с ним. А что говорит Гастингс?

— Что это наглая ложь. Он утверждает, что крепость неприступна. Но в таком случае чего добивается д'Акр, распуская подобные слухи?

Джордан провел весь день в расспросах, но не нашел никого, кто знал бы д'Акра. Когда они остановились на ночь, он отправился на поиски Гастингса, не в силах больше терпеть неопределенность. Тот, как всегда, пировал в кругу приятелей.

— Говорят, какой-то наваррец увел у вас жену? — громко спросил Джордан, держась в тени. Разговор оборвался, все повернулись к Гастингсу в ожидании ответа.

— Наглый ублюдок! Я вырежу у него сердце, пусть только попадет ко мне в руки! — побагровев, прорычал старик. — Все это вранье. Монтджой неприступен. Несколько человек могут удерживать его годами. И потом, Элинор никогда не бросит меня. Говорю вам, она так умоляла меня заняться любовью, что пришлось отложить отъезд на пару часов. — Гастингс хохотнул, довольный, что удалось отвлечь слушателей от щекотливой темы.

Джордан ушел, так ничего и не выяснив. Он не решался оставаться поблизости, опасаясь, что не выдержит и придушит старого хвастуна.

Разведка донесла о приближении вражеской армии во главе с доном Энрике Трастамарой. Принц Эдуард решил закрепиться в Витории, и его войско с развернутыми знаменами двинулось на город. Витория сдалась без боя.

Хотя внутри городских стен англичане находились в относительной безопасности, их положение оставалось уязвимым. Вылазки за столь необходимыми фуражом и продовольствием пресекались противником. Опасаясь попасть в ловушку, Эдуард решил вернуться в дружественную Наварру.

20 марта 1367 года английское войско снялось с лагеря и двинулось по горным дорогам вниз, в долину Эбро. Множество лошадей пало в пути, люди болели, страдая от холода и непрекращающихся дождей.

Наконец горы остались позади, погода улучшилась, ночи стали теплее. До самого горизонта тянулись зеленые поля и серебристые оливковые рощи. Впервые за шесть недель воины согрелись и смогли утолить голод. Население сохранило верность королю Педро и радостно встретило его сторонников — еще один факт, не учтенный Эдуардом, когда он предпринял неудачно закончившийся бросок через Кастилию.

2 апреля войско принца вышло на берег реки Эбро. Кастильцы разбили лагерь неподалеку. Противники обменялись письмами. Принц Эдуард потребовал признать дона Педро королем Кастилии, но узурпатор отказался уступить захваченный трон.

Под покровом темноты Эдуард передислоцировал свои отряды, заняв более удобную позицию на склоне холма. Наступило утро, и стало ясно, что дон Энрике собрал внушительные силы. Кавалерия кастильцев представляла собой легкую конницу, состоявшую преимущественно из рыцарей, принадлежавших к религиозным орденам. Они сражались по-мавритански, используя длинные копья, которые метали в противников, приблизившись к ним на полном скаку. Их конические шлемы и кожаные нагрудники с металлическими заклепками не могли соперничать с тяжелыми доспехами англичан, а ничем не защищенные арабские скакуны служили легкой мишенью для стрел. Пехота дона Энрике состояла из простых крестьян, не имевших представления о дисциплине и вооруженных в большинстве своем камнями и пращами.

Рыцари Эдуарда сражались пешими, оставив коней в тылу. Принц сам отдал приказ, приведя в действие машину войны:

— Знаменосцы, вперед, во имя Господа и святого Георга!

Лавина рыцарей, надсаживая глотки боевыми кличами, с развевающимися знаменами хлынула на кастильскую равнину, зажатую между холмами и рекой. Первый же залп стрел, выпущенных английскими лучниками, нанес ощутимый урон противнику и внес смятение в его ряды. Дон Энрике сражался храбро и не раз поднимал своих людей в атаки, совершенно бесполезные под непрекращающимся дождем стрел.

Учитывая огромное число воинов, выставленных неприятелем, Джордан с трудом верил, что фортуна на стороне англичан. Кастильцы несли тяжелые потери, между тем как потери англичан оставались незначительными. Как всегда, Джордан находился в самой гуще сражения, глубоко внедрившись в ряды противников, и вскоре оказался отрезанным от своих.

Еще утром он спас молодого рыцаря, к его изумлению, оказавшегося братом Элинор, и теперь юноша держался рядом, горя желанием заплатить долг. Заметив нескольких сторонников короля Педро, попавших в окружение, Джордан и Гай устремились к ним на выручку, прокладывая себе путь мечом.

Дюжий каталонец свалил Джордана с ног, но подоспевший Гай оглушил врага боевым топором. Пока тот приходил в себя, Джордан выхватил кинжал и вонзил его по самую рукоятку в грудь каталонца, защищенную лишь кожаным панцирем.

— Слава Богу, ты оказался рядом! — хрипло воскликнул он, когда Гай помог ему сбросить с себя мертвое тело. Юноша радостно улыбнулся. На его грязном лице запеклась кровь, фиалковые, как у Элинор, глаза сверкали.

Весь в поту, скользя по пропитанной кровью земле, Джордан бросился на подмогу испанцу, сражавшемуся не на жизнь, а на смерть с рыцарем из церковного ордена. Мощным ударом рыцарь сбил с головы испанца шлем.

— Клянусь распятием! Дон Родриго! — воскликнул Джордан, увидев его лицо.

— Помоги мне, Боже, — выдохнул Диас.

Меч Джордана опустился на спину его противника. Мгновенно оценив ситуацию, дон Родриго схватил шлем павшего товарища, нахлобучил его себе на голову и включился в схватку.

Отчаянными криками Джордану удалось привлечь внимание рыцарей со знаменами дона Педро, и общими усилиями они рассеяли врагов. Когда все кончилось, Джордан упал на колени и возблагодарил Господа за спасение. Только сейчас он заметил струйку крови, стекавшую по его руке.

— Сэр, вы проявили редкое мужество.

Подняв глаза, Джордан увидел перед собой носатое лицо дона Педро. Обменявшись несколькими словами со своим королем, Диас поклонился Джордану:

— Вы спасли мне жизнь, сэр. Я ваш вечный должник.

— Вы тоже не стояли сложа руки, дон Родриго. Эти мерзавцы дрались как черти, вырвавшиеся из преисподней.

— Я прослежу, чтобы вы получили достойную награду, — заявил дон Педро, трогая коня. — Нет более высокой чести, чем отличиться в бою. Мы пожалуем вам земли в Андалузии.

Улыбнувшись напоследок, дон Родриго вскочил в седло и поскакал за своим королем.

Джордан ошарашенно смотрел им вслед, не в состоянии постичь случившееся. В голове его царил сумбур, перед глазами мелькали сверкающие мечи, в ушах звучали стоны умирающих, в нос бил резкий запах крови. Ему нужно было время, чтобы осмыслить свалившуюся на него удачу.

Тем временем центр сражения переместился на берег, куда устремились обратившиеся в бегство сторонники дона Энрике. От весенних дождей река вздулась, стремительное течение сбивало с ног. Пешие кастильцы, почти безоружные, гибли тысячами, окрашивая своей кровью бурный поток.

К полудню битва закончилась. Вместе с остальными воинами Джордан преклонил колени на пропитанной кровью земле, пока священник возносил благодарственную молитву. Ощущение неотвратимости судьбы нахлынуло на него. Теперь, когда возбуждение улеглось, он с горечью осознал, что награда пришла слишком поздно. Даже все земли Андалузии не вернут ему Элинор.

Тревожная мысль шевельнулась в его усталом мозгу. Гай! Он не видел брата Элинор с момента стычки с каталонцем. Расспросы о юноше с белокурыми волосами и фиалковыми глазами ни к чему не привели.

Вернувшись на место схватки с кастильцами, Джордан среди павших в бою обнаружил Гая. Шлем его был разбит ударом булавы, светлые волосы слиплись от крови, на плече зияла рана. Взвалив на плечо бесчувственное тело юноши, Джордан двинулся к лазарету, устроенному рядом с полем боя.

— Читайте отходную, сэр, — сказал врач. — Это единтвенное, что вы можете для него сделать.

В мрачной задумчивости Джордан опустился на колени и подложил под голову Гая свернутую лошадиную попону. Парень нуждается в хорошей еде и заботе. Пройдет несколько дней, прежде чем войско Эдуарда, разделавшись с врагами и завладев добычей, направится в Бургос, столицу Кастилии. У Гая нет этого времени.

Бургос? Джордан встрепенулся. Разве не там держат Элинор ради выкупа? Впрочем, неизвестно, есть ли в этих слухах хоть доля правды. Но если предположить, что Элинор действительно в Бургосе, она могла бы спасти жизнь Гая. Если же юноша останется с победоносным войском Эдуарда, его шансы выжить равны нулю.

Оставив раненого на попечение одного из своих людей, Джордан отправился на поиски испанского посланника. Вот кто подскажет ему кратчайший путь до Бургоса! Дон Родриго начертил на земле план местности.

— После всех испытаний путь покажется вам легким, чего не скажешь о вашем раненом спутнике. Но к чему такая спешка? Скоро мы все будем в Бургосе.

— Боюсь, недостаточно скоро, дон Родриго. Мой друг нуждается в уходе. В городе у него сестра, ее удерживают ради выкупа. Возможно, вы слышали — это Элинор, жена лорда Гастингса.

— Вы сказали, имя рыцаря — Десмонд. Неужели это Элинор Десмонд, фрейлина принцессы Уэльской?

— Она самая. Как вы полагаете, я успею довезти его живым?

— Надо бы взглянуть на него. Я кое-что смыслю в медицине. И был бы рад оказать услугу прекрасной Элинор.

Полуденное солнце стояло в зените. Для начала апреля было слишком жарко, земля высохла и покрылась слоем пыли — лето в Кастилии засушливое. Гай метался в жару. Дон Родриго снабдил Джордана лекарством от лихорадки и мазью для ран. Он явно сомневался, что юноша перенесет дорогу, но виду не подавал.

— Многие не верят в эту историю с похищением леди Элинор.

— Знаю, но, поскольку Гастингсу ничего не стоит соврать, придется рискнуть, — мрачно произнес Джордан, пожимая руку испанцу.

— Тесть Жана д'Акра живет к северу от Бургоса. Я позабочусь о пропуске для вас.

Джордан поблагодарил посланника. Они вернулись в лагерь, и дон Родриго вынес пропуск, подписанный доном Педро.

— Поезжайте с Богом, сэр Джордан. Надеюсь, мне еще представится случай спасти вам жизнь.

Усмехнувшись, Джордан хлопнул испанца по плечу.

— А я надеюсь, что никогда не попаду в подобную ситуацию.

Дон Родриго протянул ему свернутый в трубочку пергамент:

— Прошу вас, сэр Джордан, принять знак щедрости моего господина.

— Маленькое королевство, дон Родриго?

— Едва ли. Скорее маленькая крепость на берегу реки Гвадалквивир. Вам еще повезло. Сомневаюсь, что будут другие награды.

Слова испанца показались Джордану странными. Дон Педро обещал осыпать всех золотом, когда вернет трон, но теперь цель достигнута и получение наград — вопрос времени. Он развернул свиток и пробежал глазами текст, написанный на незнакомом языке. Слово Авила повторялось чаще других. Должно быть, это название крепости. Итак, теперь он владелец Авилы. Название ему показалось звучным.

Положив пергамент в кошель, Джордан вскочил на коня. Теперь главное — доставить Гая в Бургос живым.

Элинор стояла у забранного решеткой окна, выходившего во внутренний дворик. Множество кадок с цветущими растениями, расставленных вдоль стен и по углам, превратили его в тенистый сад. На залитых солнцем ослепительно белых стенах пестрели яркие цветы, высаженные в глиняные горшки, висевшие на чугунных кронштейнах. Хозяева этого очаровательного дома относились к Элинор с уважением и симпатией. И все же сердце Элинор сжималось от тоски. Ей хотелось вырваться на свободу — скакать верхом или хотя бы гулять в полях, подставив лицо солнцу. Но более всего она тосковала по Джордану.

Вздохнув, Элинор потрогала мягкую ткань черной бархатной туники, надетой поверх желтовато-зеленого платья. На шее у нее красовался золотой крестик, в ушах — золотые колечки. Юная жена Жана д'Акра, Леонора, делала все, чтобы молодая женщина не чувствовала себя пленницей; ее родители, дон Хайме и донья Изабель, оказались радушными хозяевами. Элинор немного освоила испанский и могла общаться с домочадцами. Ей разрешалось питаться с семьей дона Хайме и посещать мессу в городском соборе. Этим ее свобода и ограничивалась.

В комнату влетела Леонора, прижимая к себе пару пушистых щенков:

— Элинор, давай поиграем с моими собачками.

Обернувшись, Элинор улыбнулась юной испанке. Трудно было себе представить, что это крохотное белокурое создание с плоской, как у ребенка, грудью и ангельским личиком может быть чьей-то женой. Веселая и непосредственная, она в свои пятнадцать лет больше походила на десятилетнюю девочку, чем на замужнюю женщину. И хотя Леонора не питала неприязни к своему мужу, она не стала бы возражать, если бы он отсутствовал годами, оставив ее с любящими родителями.

— Что слышно о войне? — спросила Элинор, гладя одного из белых щенков, которых Леонора опустила на пол.

— О войне? — переспросила та, не желая расстраивать Элинор. За короткое время Леонора успела привязаться к пленной англичанке и, хотя сочувствовала Элинор, не могла понять, почему ее новая подруга не может быть счастлива в таком прекрасном месте. — Да ничего особенного.

— Пожалуйста, я чувствую, ты что-то скрываешь.

— Говорят, состоялось большое сражение, — неохотно сообщила Леонора и, подняв с пола щенков, направилась к двери. — Дон Энрике больше не король Кастилии.

Элинор ахнула, стиснув в восторге руки. Значит, принц Эдуард выиграл решающую битву! Она не представляла, далеко ли войско принца от Бургоса, но то, что англичане в Кастилии, само по себе было радостным известием.

С горящими от возбуждения щеками Элинор схватила перо и лист бумаги и, присев у окна, принялась за письмо принцу Уэльскому.

Но, написав первую строку, задумалась. Принц не может освободить ее, не заплатив выкуп. А поскольку у Эдуарда никогда не было свободных средств, едва ли он станет платить из собственного кармана. Единственное, что он может сделать, — это приказать лорду Генри выкупить ее, даже если для этого придется посылать за деньгами в Англию.

Это соображение подействовало на Элинор как ушат холодной воды. Лучше уж томиться в плену в Испании, чем вернуться к Гастингсу. Ах, если бы она могла послать весточку Джордану! Со слезами на глазах Элинор отказалась от этой мысли. Поступив так, она столкнула бы его с лордом Генри. Но может, когда войско Эдуарда войдет в Бургос, Джордан придет за ней?

Элинор тряхнула головой, отгоняя несбыточные мечты. Если кто и явится за ней, так это Гастингс. Удивительно, что он не выкупил ее раньше. Может, он не знает, что она в плену? Или ждет, пока закончится война? В любом случае ей следует молить Господа, чтобы войско Эдуарда добиралось до Бургоса как можно дольше.

К. концу дня радость от поражения дона Энрике сменилась печалью. В сумерках Элинор, отказавшись от ужина, сидела во внутреннем дворике. Из окон доносился звонкий голосок Леоноры и смех ее родителей. Нежно журчал фонтан, воздух был напоен ароматом роз. В лунном свете их пышные соцветия казались восковыми. Элинор чувствовала себя подавленной, мучимая мрачными предчувствиями.

Шум голосов за чугунными воротами возвестил о прибытии гостей. Элинор удивилась, услышав цокот копыт, ибо жители Бургоса предпочитали передвигаться по городу пешком.

Во двор выбежала горничная Хуана с тревожным выражением на круглом лице.

— Донья Элинор, там мужчина… к вам.

— Ко мне? — переспросила Элинор, отлично зная, что ей не полагается принимать посетителей.

— Пойдемте, — поторопила ее Хуана. — Он очень страдает.

Сердце Элинор зашлось от страха. А вдруг Джордан ранен и его привезли к ней умирать? Впрочем, едва ли. Никто не знает об их отношениях.

В полутемном холле на каменном полу лежал завернутый в одеяло человек. Опустившись на корточки, Хуана поднесла лампу к лицу мужчины.

— Гай!

Вне себя от беспокойства, Элинор осмотрела ужасные раны брата. Плечо воспалилось, вывернутая нога была раздроблена. Он бредил, шевеля пересохшими губами.

— Пожалуйста, Хуана, позови кого-нибудь на помощь. Ему нужно скорее в постель.

Горничная заколебалась, не уверенная, что хозяева одобрят появление в доме раненого незнакомца, но затем, бормоча молитвы, побежала в дом.

Спустя несколько минут Хуана вернулась в сопровождении слуг, которые подняли Гая и понесли наверх. Элинор следовала за ними, едва сдерживая слезы. Ей не приходилось видеть боевые раны, однако она не могла не понимать, что брат умирает.

Дон Хайме послал за доктором. Старый лекарь был мавром, который, прожив много лет в Бургосе, принял христианство. Промыв раны Гая и сложив раздробленные кости ноги, он вручил Элинор флакончики с лекарствами.

— Любовь и уход, донья, — его единственная надежда. И молитвы. — Он потрепал ее по руке. — Будем уповать на его молодость. Да поможет вам Бог.

— Благодарю вас. Вы зайдете еще? — спросил дон Хайме. Врач кивнул, и на его смуглом лице отразилось беспокойство.

— Молитесь, донья, — сказал он, попрощавшись.

Элинор промокнула лоб брата влажной тканью и попыталась влить в его сжатые губы беловатое снадобье, оставленное лекарем. Раны Гая выглядели ужасно. Элинор знала, что нагноение — обычное явление в таких случаях, но не могла себе представить, что человеческая плоть может иметь столь жуткий вид и запах. Разложив на полу тюфяк, она приготовилась сидеть у постели брата днем и ночью, но вначале решила выяснить, кто привез Гая. Этот вопрос не давал Элинор покоя. Странно, но те, кто его привез, даже не поинтересовались, приняли ли в доме раненого. Просто оставили его, и все.

Мигель, единственный из слуг, знавший английский, видел мужчин, доставивших Гая.

— Все в пыли, донья, усталые, со следами крови на одежде. Видно, прибыли сюда прямо с поля битвы. А за главного у них высокий рыцарь с темными волосами. Я слышал, как он сказал, что навестит вас завтра.

Сердце Элинор лихорадочно забилось.

— Ты не заметил, какой у него герб?

— Было слишком темно, донья, и они спешили, — произнес Мигель извиняющимся тоном.

— А какого он роста?

— О, очень высокий. И держался так гордо, будто он английский принц.

— А глаза у него голубые?

Мигель кивнул.

— Стало быть, вы его знаете?

Элинор покачала головой. Она надеялась, что это Джордан, и вместе с тем боялась встречи. Если он знал, где ее искать, значит, ему известно, что она замужем.

— Как они нашли меня?

— Они спросили, не дом ли это дона Хайме и не живет ли здесь английская дама по имени Элинор.

Поблагодарив слугу, девушка вернулась к Гаю. Он метался и стонал в забытьи. Элинор послала за холодной водой и сменила постельное белье. Каждый раз, когда она укрывала брата, он сбрасывал простыни. Врач предупредил ее, что нужно держать Гая в тепле. Постепенно он затих. Из открывшихся ран сочилась кровь. Глядя на его пылающее лицо, Элинор вдруг поняла, что совершенно не знает собственного брата. Когда она подросла, Гая уже отослали из Мелтона, а теперь он лежит здесь при смерти.

Преклонив колени, Элинор обратилась к висевшему на стене образу Мадонны:

— Пресвятая Богородица, я не заслуживаю твоей милости. Но я люблю своего брата. Умоляю тебя, сохрани ему жизнь.

Слезы заструились у нее из глаз. Она должна что-то пообещать, чтобы ее молитвы были услышаны. Эту истину Элинор усвоила еще в часовне Святого Фомы. Можно было бы продать то немногое, что у нее осталось, и поставить множество свечек в соборе. Но доживет ли Гай до утра? Нужно пожертвовать чем-то сейчас, чем-то очень дорогим…

Внезапно перед ее мысленным взором предстал Джордан. Он улыбался, сидя на громадном боевом коне, ветер ерошил его черные волосы, голубые глаза сверкали. Воспоминание было столь ярким, что Элинор ахнула, ощутив укол в сердце. Как же она любит его! Господи, сделай так, чтобы его не ранили в бою. Господи… Элинор в ужасе прикусила губу. Да разве услышит Бог молитвы грешницы, которая просит спасти любовника?

И тут на нее снизошло божественное откровение. Элинор поняла, что нужно сделать.

Грудь ее разрывалась, каждое слово вонзалось в сердце, как удар кинжала.

— Пресвятая Дева Мария, если ты выполнишь мою смиренную просьбу и сохранишь жизнь Гаю, я обещаю… — она закрыла глаза, борясь со слезами, — я обещаю хранить верность мужу до конца дней своих.

Придя в ужас от собственной клятвы и в то же время испытав облегчение, Элинор простерлась ниц и горько разрыдалась.

— Элинор, если хочешь, я могу остаться дома и поухаживать за твоим братом, — предложила Леонора на следующее утро, глядя через плечо Элинор на раненого.

— О нет, не надо, я сама справлюсь. Леонора облегченно вздохнула.

— Я принесу тебе какой-нибудь подарок, — сказала она, выходя из комнаты.

Впервые Гай спокойно уснул. Элинор передвинула свой стул на солнце, наслаждаясь теплом. В каменном здании было довольно холодно, но Леонора уверяла ее, что летом все будут радоваться прохладе. Элинор устало закрыла глаза и задремала. Она не спала всю ночь, но, слава Богу, ее заботы, кажется, пошли Гаю на пользу. Лихорадка прошла, раны перестали кровоточить.

— Донья, — окликнула ее Хуана с порога. Элинор встрепенулась.

— Я пригляжу за ним. К вам пришли.

— Все сейчас на мессе?

Хуана кивнула и, подойдя к постели, поправила одеяло.

С сильно бьющимся сердцем Элинор стала спускаться по узкой лестнице, с трудом удерживаясь, чтобы не побежать. У арки, ведущей во двор, ее ждал Мигель.

— Тот самый мужчина, донья, — шепнул он.

Взглянув в указанном направлении, Элинор ощутила слабость. Высокий широкоплечий мужчина у фонтана мог оказаться кем угодно, но сердце подсказало ей правду.

— Джордан, — вымолвила она, двинувшись к нему через залитый солнцем двор.

Он резко обернулся и, увидев Элинор, не сдержал улыбки, но тут же прогнал ее с лица и сухо сказал:

— Примите мои поздравления, леди Элинор. Я слышал, вы вышли замуж.

От его официального тона Элинор пробрала дрожь.

— Джордан, позволь объяснить…

— Как чувствует себя Гай? — перебил ее Джордан. — Я, собственно, пришел справиться о его здоровье.

— По-моему, немного лучше. Ты поднимешься к нему?

Джордан заколебался. Он понимал, что не должен оставаться, но не мог уйти, не получив ответов на мучившие его вопросы.

— Да.

Элинор вошла в дом, Джордан последовал за ней. Ослепленный после яркого солнца, он споткнулся о громадный горшок с геранью. Элинор инстинктивно потянулась к нему, чтобы удержать, но тут же отдернула руки. Ведь она дала обет хранить верность мужу, и от того, выполнит она его или нет, зависит…

Хуана, увидев чужеземного рыцаря, склонилась в поклоне и вышла.

— Иисусе, его нога! — вскричал Джордан, опустившись на колени рядом с постелью больного.

— Врач сказал, что Гай выживет, если нога не распухнет и не почернеет.

— Хвала Господу и за это. У тебя есть чем его лечить?

— Да, врач оставил лекарства. Он крещеный мавр, и показался мне весьма сведущим. И потом, я не перестаю молиться.

— Я тоже. — Он поднялся и повернулся к ней.

— Спасибо, что привез его сюда, — промолвила Элинор. — Откуда ты узнал, где я нахожусь?

— Кастильский посланник назвал мне имя тестя Жана д'Акра. Я решил, что ты здесь, и не ошибся.

— Значит, ты в курсе, что за меня требуют выкуп?

— Ходили такие слухи, хотя кое-кто пытался их опровергнуть. Твой муж, например. — Он скривил губы. — Значит, это правда. Ты вышла за Гастингса?

— Да, — с трудом вымолвила Элинор. — Я… не хотела этого.

— Но согласилась.

Исказившая его лицо злоба больно ранила Элинор. И это после всего, что ей пришлось выстрадать!

— Меня похитили и увезли в крепость Гастингса.

— Но зачем было выходить за него замуж?

— А как, по-твоему, я могла избежать этого?

— Элинор, я много думал… пытался понять… О Боже, неужели ты не могла подождать? Я поклялся, что разбогатею в этом походе. Но до Гастингса мне, разумеется, далеко. — Он будто выплюнул ненавистное имя. — Ты предала нашу любовь!

Слезы хлынули из ее глаз.

— Проклятие, Элинор, скажи почему?

— Меня заманили в ловушку. Кстати, не обошлось без сестры твоего друга.

— Миллисент?

— Да. Она передала мне записку, в которой ты просил меня прийти на свидание. Почерк был незнакомый, но подпись твоя. Я взяла свою кобылу и поскакала к назначенному месту. Там меня уже ждал Пэйн.

Джордан не знал, верить или не верить. Похоже на правду, но кто их разберет, этих женщин. Все они коварны и лживы.

— Но зачем было выходить за него замуж? — упрямо повторил он. — Без подписанного соглашения у Гастингса не было законных прав.

— Он привез соглашение.

— Что?!

— Я все время твердила тебе об этом, но ты не желал ничего слушать. Отец подписал бумаги.

— Выходит, ты сделала это не корысти ради, не потому, что польстилась на богатство Гастингса?

— Больно слышать, что ты мог так обо мне подумать.

— Мне еще больнее сознавать, что ты замужем! — взорвался Джордан, шагнув к ней.

Элинор отпрянула, чем привела его в еще большую ярость.

— Проклятие, Элинор! Как ты могла позволить этому… этому старому… — Он замолчал, не находя слов.

— Уверяю тебя, это было не слишком приятно.

— Чертовски слабое утешение.

— Джордан, мои чувства к тебе не изменились. Ты единственный мужчина, который мне нужен.

Ледяной панцирь, сковавший его сердце, стал таять.

— Ты еще любишь меня?

— Люблю и буду любить до конца дней моих.

— Поехали со мной, дорогая.

— Но за меня должны заплатить выкуп.

— К черту выкуп! У меня есть крепость на юге. Можно поехать туда. Все ушли на мессу. Я ждал, когда ты останешься одна.

— Я не могу обмануть оказанного мне доверия.

— Если для тебя это так важно, я соберу выкуп и пришлю его наваррцу.

Глаза Элинор засияли. Ее мечта сбылась. Джордан пришел за ней! А она думала, что все кончено. Но тут ее пробрала дрожь, когда она вспомнила, что дала обет минувшей ночью.

Джордан привлек ее к себе и поцеловал. Элинор пылко ответила на поцелуй, стараясь не думать о данном обете.

— О, Джордан, я буду вечно любить тебя, — выдохнула она.

— Милая, я думал, мы больше не увидимся. Не знаю, как я вынес эти последние недели. Пойдем, нужно спешить.

— Я не могу оставить Гая.

Как он мог забыть! Джордан взглянул на постель.

— Ладно, подождем, пока ему станет лучше. Любовь моя, скажи, что всегда будешь со мной.

— Всегда… Я так тосковала в разлуке.

— Как я мог сомневаться в тебе? — Он запечатлел на ее губах долгий поцелуй. — Элинор, позволь любить тебя, — прошептал он, прерывисто дыша. — Ты мне нужна.

— Джордан, как я ждала этих слов! — Она коснулась его губ и затрепетала, когда Джордан поцеловал ее пальцы. Со слезами на глазах она смотрела на его лицо, отмечая появившиеся на нем жесткие складки. Как чудесно находиться в его объятиях! В доме никого нет, рядом мягкая кушетка…

Стон Гая вернул ее на землю, напомнив о клятве, которую она дала Пресвятой Деве. Сердце Элинор болезненно сжалось, когда она осознала, как велика ее жертва. А ведь она чуть не нарушила обет.

— Нет, Джордан! — выкрикнула она, упершись ладонями в его грудь.

Пораженный внезапным отпором, Джордан выпустил Элинор из объятий. Предположив, что причина в Гае, он отступил на шаг.

— Конечно, займись вначале им.

— Нет, ты не понимаешь. — На лице ее появилось страдание, фиалковые глаза потемнели, мучительный стон вырвался из груди. — Я не могу… вообще. О, Джордан, я так люблю тебя! Пожалуйста, попытайся понять.

Он с недоумением смотрел на нее.

— Что значит «вообще»? Я понимаю, сейчас не время и не место. Твой брат ранен…

— Дело не в этом. Я не могу позволить тебе любить меня. Никогда! Прошу тебя, уходи, мне и так тяжело.

— Проклятие, что все это значит? Немедленно объясни! Элинор стиснула кулаки, глядя на мечущегося на постели брата.

— Я обещала хранить верность мужу. Джордан презрительно рассмеялся:

— Ты обещала этому старому жеребцу хранить верность? Иисусе, да ты глупее, чем я думал, Элинор.

— Нет, не Гастингсу. Я ненавижу его! Но я дала обет… расстаться с тобой, чтобы спасти Гая. — Ее губы дрожали, из глаз катились слезы. — Уходи, Джордан. Я люблю тебя, но это ничего не меняет.

— Ты, должно быть, лишилась разума! В этом нет никакого смысла.

— Думай что хочешь, если тебе так легче.

— Легче?! С тобой никогда не было легко, Элинор. Хорошо, я уйду. Тебе не придется просить меня в третий раз. — Он круто повернулся и вышел из комнаты.

С остановившимся сердцем Элинор смотрела ему вслед.

— Прощай, любовь моя, — горестно прошептала она. — Прощай.

Опустившись на колени у постели Гая, Элинор дала волю слезам. Она не знала, сколько прошло времени, и даже не почувствовала легкого прикосновения.

— Элинор, не плачь.

Хриплый шепот заставил ее поднять голову. Глаза Гая были открыты, пальцы слабо сжимали ее руку. Затаив дыхание, она с благоговением повернулась к образу Мадонны, висевшему на дальней стене. Мадонна услышала ее мольбы. Это страшное утро было испытанием ее веры. И она выдержала его, навсегда расставшись с самым дорогим для нее человеком. Почему же она не испытывает радости? Почему в сердце нет ничего, кроме боли?

Глава 12

Горячий ветер бил в лицо Джордану, скакавшему во весь опор по пыльной дороге. Кое-где на подступах к Бургосу встречались отдельные группы воинов, но основные силы все еще находились в некотором отдалении от города. Грабежи и насилие мешали триумфальному продвижению войска принца Эдуарда.

Бургос! Всю свою жизнь он будет проклинать этот город. И она еще смеет утверждать, что любит его! Как можно любить человека и отказываться от него? Это же бессмысленно!

Добравшись до лагеря, Джордан обнаружил, что тот наполовину опустел.

— Милорд! — воскликнул один из слуг. — Мы думали, вы остановитесь в Бургосе.

— Я передумал.

Позже, укрывшись от палящего солнца в своей палатке с чашей вина, Джордан попытался разобраться в случившемся.

Итак, она дала обет. Видимо, это результат монастырского воспитания. Неужели у нее хватило глупости отречься от земных радостей в надежде, что ее жертва спасет жизнь Гая?

— Милорд.

Полотнище, прикрывавшее вход, откинулось. Подняв глаза, рыцарь увидел своего оруженосца, который мялся у входа, с опаской поглядывая на пребывающего не в духе хозяина.

— В чем дело? И закрой это чертово солнце. — Джордан прищурился, заслонив глаза ладонью.

— Вас хочет видеть женщина.

— Что еще за женщина?

— Пленная, милорд… язычница.

Джордан озадаченно нахмурился. Ах да… При выезде из лагеря он наткнулся на испанских наемников, забавлявшихся с женщиной, которую они захватили вместе с обозом врага. Джордан вмешался, отослал пленницу к своим людям и велел позаботиться о ней.

— Приведи ее.

Оруженосец втолкнул в палатку женщину, закутанную в полосатый бурнус. Она заморгала, привыкая к тусклому освещению, и простерлась ниц.

— Встань, я не божество, чтобы валяться у моих ног.

— Господин, ты спас мне жизнь. Отныне я твоя рабыня и буду делать все, что ты пожелаешь, — произнесла она низким певучим голосом.

— Я желаю, чтобы ты поднялась, — сказал Джордан. Девушка грациозно встала и низко поклонилась.

— Ты великий воин, господин. Да защитит тебя Аллах.

— Любой рыцарь сделал бы на моем месте то же самое. Не в обиду будь сказано, я не оставил бы на милость этих подонков даже собаку. Выпей вина и отправляйся на все четыре стороны.

Мавританка устремила на него умоляющий взгляд:

— Ты недоволен мной, господин?

— Да нет. Но разве ты не хочешь вернуться домой?

— Мой дом далеко. В Гранаде. Воины дона Энрике напали на караван моего брата и похитили меня. Позволь служить тебе, господин.

— Как тебя зовут?

— Тарифа, господин.

— Вот что, Тарифа. Я чужестранец и скоро вернусь домой. Так что, сама понимаешь, мне ни к чему рабыня.

Из карих глаз девушки хлынули слезы.

— Я так и знала, господин, что ты недоволен мной.

Джордан не знал, что делать. Согласно одному из обычаев своего народа мавританка считала, что стала его собственностью.

— Милорд, вас вызывает принц Уэльский.

Никогда еще Джордан не был так благодарен своему оруженосцу за своевременное вмешательство. Он повернулся к плачущей женщине.

— Ты отдохни пока, — бросил он. — А когда я вернусь, решим, что делать. — И поспешно ретировался.

Принц Уэльский находился в лагере противника, где герольды пересчитывали убитых и пленных. Воины, посланные на поиски тела дона Энрике, вернулись ни с чем. Дон Педро тоже не нашел ненавистного врага. Среди павших в бою его не было. Узурпатор бежал.

Хотя по предварительному соглашению пленных предполагалось обменять на выкуп, мстительный дон Педро предпочел убить многих из кастильских вельмож, в том числе и младшего брата дона Энрике. Возмущенный жестокостью своего союзника, Эдуард не пожелал участвовать в бессмысленной бойне.

Последующие два месяца были отмечены мелкими склоками и растущим недоверием к кастильскому монарху. В ожидании обещанных денег Эдуард разбил лагерь неподалеку от Бургоса, но дон Педро тянул время и раскошеливаться, судя по всему, не собирался. Однако Эдуард решил оставаться в Испании до тех пор, пока король Кастилии не выполнит взятые на себя обязательства.

Тем временем наступило лето. С каждым днем становилось все жарче, не хватало продовольствия. Дон Педро посоветовал Эдуарду переместиться на юг, в плодородные земли Вальядолида, и ждать там, пока он соберет золото, необходимое для уплаты долгов.

Английское войско снова пришло в движение. Однако теперь над пыльными дорогами висело знойное марево. Измученные жарой воины страдали от жажды; вода, которую приходилось пить, отдавала гнилью и кишела заразой. Многие, включая принца, подхватили дизентерию.

— Господин, выпей воды. Она чистая, — заверила Джордана мавританка, протягивая чашу.

Он понюхал, прежде чем выпить. Действительно чистая. Запаха никакого. Только благодаря заботам Тарифы ему удалось избежать недуга, поразившего его соратников.

Девушка улыбнулась и, пятясь, удалилась, но вскоре вернулась с миской дымящегося жаркого, которое приготовила у лагерного костра. Пока Джордан насыщался, Тарифа свернула его тюфяк и выстирала белье. Джордан не без оснований полагал, что он самый чистый воин во всем войске Эдуарда.

Щурясь от солнца, нещадно палившего даже в этот поздний час, Джордан наблюдал за своей добровольной рабыней. У нее были тонкий нос с ярко выраженной горбинкой, смуглая шелковистая кожа и высокие скулы. Слегка раскосые глаза, своеобразные черты лица, изящная фигурка.

Джордан позаботился о том, чтобы она сменила легкие шаровары и жилет, в которых появилась в лагере, на более скромное одеяние, но даже в крестьянском платье девушка привлекала к себе внимание, и приходилось быть начеку, чтобы уберечь ее от домогательств.

Позволив мавританке остаться с войском, Джордан полагал, что, продвигаясь на юг, они доберутся до ее родных мест. Но иссушенным солнцем пространствам, казалось, не было конца, и Тарифа утверждала, что Гранада по-прежнему далеко.

Джордан возглавил небольшой отряд, отправившийся в рейд за продовольствием на юг от Вальядолида, где находился лагерь Эдуарда. В отряде было пятьдесят человек, в том числе десять рыцарей и пять лучников. К неудовольствию Джордана, вторым командиром оказался Гастингс, выбранный только потому, что был одним из немногих, кто еще оставался на ногах. К тому же, несмотря на личную неприязнь, Джордан не мог отрицать его воинских заслуг. Для пользы дела ему пришлось смириться с присутствием мужа Элинор, но оба рыцаря избегали друг друга.

Как-то ночью Джордан ощутил приятное благоухание внутри своей палатки. Повернувшись, он с удивлением обнаружил рядом с собой Тарифу. В свете полной луны ее черные глаза призывно блестели.

— Господин, — прошептала она, нежно гладя его обнаженное плечо. — Позволь сделать тебя счастливым.

— Нет, — буркнул Джордан. Не в первый раз Тарифа пыталась соблазнить его. — Возвращайся в свою палатку.

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне слишком сильно нравишься. Ободренная его словами, Тарифа скользнула ладонями по груди Джордана, надеясь возбудить его ласками.

Но он отшвырнул ее от себя и вскочил на ноги. Съежившись на земле, девушка благоговейно взирала на возвышавшуюся над ней мощную фигуру с широкими плечами и подтянутым животом. Он был самым красивым и самым высоким мужчиной из всех, кого она видела. По сравнению с ее соплеменниками христианские рыцари казались настоящими великанами.

— Ты все еще любишь ее? — спросила она.

Голова Джордана поникла, в голосе звучала обреченность.

— Да, — отозвался он. — И всегда буду любить.

Не сказав ни слова, Тарифа выскочила из палатки. Как он может отвергать ее, когда она умастила свое тело благовониями, ее волосы переливаются, как шелк, а искусные ласки могут возбудить любого! Все дело в женщине, которой Джордан так предан, что не позволяет утешить себя. А ведь она думала, что без труда займет место его возлюбленной. Мужчины есть мужчины, и Тарифа не встречала ни одного, который отказался бы от удовольствия.

Прошла еще неделя бессмысленного путешествия по иссушенной земле. Было так жарко, что воинам пришлось снять доспехи, чтобы не испечься заживо на солнце.

Тарифа ехала на муле. В крестьянской одежде было нестерпимо жарко, и она снова облачилась в свой костюм. Истомившиеся по женщинам воины бросали голодные взгляды на ее округлые ягодицы и грудь, едва прикрытую шелковым жилетом с нашитыми по краям монетами. Каждый раз, когда он распахивался под порывом ветра, Джордан скрипел зубами и повторял про себя слова, которые скажет Тарифе, когда они остановятся на ночлег. Чем больше он смотрел на девушку, тем больше распалялся, и не только из-за кастильского солнца.

Наступившая ночь принесла долгожданную прохладу. Высоко в небе сияла яркая луна. Снаружи доносился высокий голос Тарифы, напевавший печальную песню под аккомпанемент струнного инструмента. Этим вечером ее присутствие как никогда действовало Джордану на нервы.

— Нельзя ли потише? Я не могу заснуть! — рявкнул он. Черт бы ее побрал! Шла бы в свою палатку и не мозолила ему глаза!

Все стихло.

Спустя некоторое время Тарифа откинула полотнище, закрывавшее вход в палатку Джордана, и скользнула внутрь. Судя по его напряженной позе, он не спал. Сложив перед собой ладони, она вознесла молчаливую молитву. Тело ее томилось по красивому англичанину, губы жаждали его поцелуев, сердце тосковало по его нежности.

Когда она легла рядом, Джордан напрягся, но продолжал притворяться, будто спит. Чуть не плача от досады, Тарифа сжала в руке небольшой кинжал с украшенной самоцветами рукояткой. Она собиралась пустить его в ход, защищаясь от испанских собак, когда появился Джордан и избавил ее от необходимости брать грех на душу.

— Джордан, — прошептала Тарифа, впервые обратившись к нему по имени. — Я знаю, что ты не спишь.

— И что из этого? — буркнул он, не поворачивая головы.

— Моя жизнь принадлежит тебе. Вот, возьми это и избавь меня от моих горестей.

Джордан подскочил на своем походном ложе при виде сверкнувшего в лунном свете клинка.

— Иисусе, женщина, убери эту штуковину! — Сердце его бешено колотилось. Он слышал, что мавританки убивали христианских рыцарей во сне.

— Зачем мне жить, если ты не хочешь меня? — вымолвила Тарифа, протягивая ему кинжал. — Если ты не убьешь меня, я сделаю это сама. — И девушка быстрым движением повернула клинок острием к груди.

Джордан, зачарованно наблюдавший за ней, схватил Тарифу за запястье, и она выронила кинжал.

— Не будь дурочкой! У тебя нет причин убивать себя.

— Есть, если ты предпочитаешь мне мертвую женщину.

— Она жива.

— Но не для тебя, раз ты не можешь обладать ею… Зачем же отвергаешь меня?

Джордан замер, пораженный ее логикой. Она стояла перед ним на коленях, полы жилета разошлись — достаточно было легкого прикосновения, чтобы ее грудь обнажилась. Он не мог оторвать взгляд от ее тонкой талии и пупка. В темных глазах Тарифы сверкали слезы, по плечам рассыпались густые черные волосы.

Пальцы Джордана крепче сжались на хрупком запястье девушки. Она права. Элинор недосягаема для него, как если бы умерла.

— Благодарю тебя, Тарифа, — хрипло произнес он.

— За что?

— Ты открыла мне глаза. Она отвергла меня, и нечего льстить себя надеждой…

Тарифа не дала ему договорить и со вздохом прильнула к нему.

— Я принадлежу тебе. И не потому, что обязана, а потому, что люблю тебя.

Ее страстное признание поразило Джордана. Он помедлил, задержав руку на ее талии.

— Как ты можешь так говорить? Ты же совсем не знаешь меня.

— О, я хорошо тебя знаю, — мягко возразила Тарифа и прижала его руку к своей груди. — Похорони свое горе. Ты слишком долго держался за него.

Джордан резко втянул воздух, сердце его учащенно забилось, тело ожило. Со стоном запустив пальцы в ее волосы, он привлек девушку к себе. Ему не потребовалось много времени, чтобы избавить ее от легких одежд. Охваченный страстным желанием, он погрузился в ее теплое лоно.

Когда Джордан проснулся, солнце уже высоко стояло в голубом небе. Бледные лучи, еще не успевшие набрать силу, играли на его лице. Он не сразу сообразил, почему чувствует себя таким умиротворенным. Затем вспомнил.

Тарифа, опустившись на колени, протянула ему чашу. Пока Джордан пил прохладную воду, она не сводила с него сияющих глаз. Как он прекрасен! Ей внушали, что христианские рыцари — безжалостные звери, которые убивают и насилуют мавританских женщин. Но Джордан, несмотря на вполне понятную торопливость, вызванную долгим воздержанием, не причинил ей боли. И даже обещал в следующий раз доставить удовольствие.

Она провела кончиком пальца по его темным бровям. Джордан улыбнулся, возвращая ей чашу. Он не возражал, когда Тарифа приподняла простыню, разглядывая его нагое тело. Наслушавшись от своих соплеменников жутких историй о жестокости христиан, она почти верила, что они отличаются от других мужчин.

В определенном смысле ее предположения подтвердились. Кожа у христиан была светлее, и они не подвергались ритуальному обрезанию.

— Ты такой мягкий, — прошептала Тарифа, склонившись над ним.

— Это ненадолго, — проворчал Джордан, наматывая на пальцы длинные пряди ее волос.

Девушка улыбнулась, когда он привлек ее к себе и страстно поцеловал. Голубоглазый рыцарь больше не был рабом мучительных воспоминаний. Прошлой ночью она излечила его.

С этого дня Тарифа ехала рядом с Джорданом. Первое время, глядя на нее, он испытывал чувство вины. Но постепенно драгоценные воспоминания об Элинор заняли в его душе потаенное место, недоступное для других эмоций, в том числе и для его чувства к юной мавританке. Он ни разу не сказал Тарифе, что любит ее, да она и не ждала этого. Его любовь принадлежит Элинор.

Месяцы, проведенные под отупляющим солнцем, не прошли для Джордана бесследно. Его представления о чести и благородстве, привитые с детства, сильно изменились.

Вдалеке показался город. Темно-зеленая полоска деревьев у подножия холма сулила воду, которой так жаждали их пересохшие глотки. Утром, пока солнце стояло низко, мужчины подбадривали себя разухабистыми куплетами, но теперь, когда кастильское лето обрушило на них всю свою ярость, они мрачно молчали.

Чуть раньше Джордан заметил на горизонте облако пыли, указывающее на приближение всадников. Но впереди простиралась лишь высушенная солнцем земля. Должно быть, ему привиделось, что часто случается в такую жару. Еще немного, и он увидит караван, груженный дарами от дона Педро. Губы Джордана презрительно скривились. А он еще сомневался, когда кастильский посланник сказал, что дарованная ему крепость — возможно, единственная награда; больше никто ничего не получит. Дон Родриго, видимо, знал это по собственному опыту. По вине этого гнусного недоноска, короля Педро, отказавшегося от своего слова, добрые англичане мрут как мухи в этой забытой Богом стране. Подумать только, Ральф д'Обри, его давний товарищ по оружию, умер от дизентерии в Вальядолиде.

Раздавшийся впереди крик предупредил Джордана об опасности. Внезапно неведомо откуда появилась вопящая орда всадников в белых бурнусах. Выскочив из-за холма, они понеслись вдоль дороги и, метнув копья, так же быстро рассеялись среди скал. Захваченные врасплох англичане с криками и стонами падали на землю.

Тарифа побледнела от ужаса.

— В следующий раз мы будем наготове, — попытался успокоить ее Джордан, приказав лучникам занять позицию на противоположной стороне дороги.

— Это ничего не даст. Их слишком много. — Она подняла на него полные слез глаза. — Им нужна я.

— Что за чушь! Им нужна добыча, как всяким разбойникам. Меня предупреждали, что здесь их полно.

— Это не разбойники. Скорее налетчики…

— Какая разница?

— Разница в том, любовь моя, что я узнала их предводителя. Это мой брат. Они не успокоятся, пока не перебьют всех вас. Прошу тебя, позволь мне уехать, пока не поздно.

— Нет! — воскликнул Джордан, схватив поводья ее лошади. — Ты никуда не поедешь. Мы будем сражаться. Рыцари лучшей в Европе армии не станут бегать от шайки бедуинов.

Тарифа слабо улыбнулась, восхищенная его отвагой, хотя и понимала, что это безрассудство, и не питала иллюзий. Жажда мести, овладевшая ее братом, не оставляла ей никаких надежд.

Взметнувшееся за бугром облако пыли возвестило об очередной атаке. Не тратя лишних слов, Джордан перепоручил Тарифу двум воинам, которые спрятали ее в фургоне.

Укрывшиеся за валунами лучники выпустили стрелы, поразив нескольких мавров, скакавших впереди.

Вдруг Джордан услышал призыв о помощи, едва различимый за шумом сражения. Развернув коня, он понесся к месту схватки и, пробившись в самую гущу, вклинился между раненым англичанином и его противником — бородатым мавром, искусно владевшим саблей.

Джордан остолбенел, узнав в раненом лорда Гастингса. Тот был с непокрытой головой, на единственный зрячий глаз стекала струйка крови, на стеганом нагруднике зияли множественные порезы. Несмотря на раны, старый рыцарь доблестно сражался.

Получив короткую передышку, лорд Генри бросил взгляд на подоспевшего на помощь товарища.

— Во имя Иисуса, помоги мне, — прохрипел он, пытаясь совладать с раненым конем.

Джордан колебался, разрываясь между ревностью и чувством долга, но его бедра машинально сжались, послав жеребца вперед. А может, опытный боевой конь сделал это по привычке. Рука Джордана, казалось, тоже жила собственной жизнью. Описав сверкающую дугу, она опустила меч на шею мавра. Бородатая голова в белом тюрбане слетела с плеч и покатилась по пыльной дороге.

— Слава Господу, ты спас меня, — выдохнул лорд Генри, едва держась в седле.

В пылу схватки он даже не понял, кому обязан жизнью. Люди Гастингса подхватили его, а Джордан, пришпорив коня, рванулся вперед, оказавшись в окружении всадников в белых бурнусах.

— Это их предводитель! — закричал один из них. — Нужно взять его живым!

Лихорадочно оглядевшись, Джордан заметил узкий проход в скалах и круто развернул коня. Могучее животное встало на дыбы, молотя в воздухе громадными копытами, но преимущество было на стороне мавров, и после короткой схватки его стащили на землю. Тарифу тоже нашли. С проклятиями Джордан потянулся за мечом, но тот исчез, как и висевший на поясе кинжал. Ошеломленный этим открытием, он поднял глаза и встретил сверкающий злобой взгляд худощавого мавра, сидевшего на громадном гнедом.

— Ты украл мою сестру, христианская собака!

— Ее похитили испанцы, а я освободил.

— Лжешь. Я отсеку тебе голову и скормлю воронью!

— Сауд, он говорит правду! — пронзительно закричала Тарифа и, метнувшись к брату, вцепилась в его стремя. — Меня похитили мятежные кастильцы, а этот рыцарь сражается на стороне принца Эдуарда.

Сауд с угрюмым видом переводил взгляд с сестры на Джордана.

— Если он говорит правду, — произнес он, — то это крайне необычный поступок для христианской собаки. Но почему в таком случае ты не отпустил мою сестру, чтобы она могла вернуться к своему народу?

— Потому что не хотел, чтобы она попала в беду, оставшись одна, — огрызнулся Джордан, прикидывая шансы на побег. Помимо него, в плен попало еще несколько англичан. Охранявшие их мавры вели себя беспечно, если не сказать больше. Почему, во имя Господа, никто из его людей не пытается напасть? Они могли бы захватить мавров врасплох.

Сауд спешился, ветер трепал его белоснежный бурнус. Тарифа, заметив кровь на тунике Джордана, бросилась к нему, полагая, что он ранен. Сауд сразу все понял и оторвал сестру от Джордана.

— Вот, значит, как! — рявкнул он. — Ты не хотела покидать своего христианина, верно, Тарифа? Тебе пришлись по вкусу утехи, которым он предавался с тобой?

— Нет! — в ужасе взвизгнула девушка, когда он схватил ее за волосы и наградил несколькими оплеухами.

— Не лги! Ты хотела его! Наслаждалась его нечестивым телом! Говори правду!

В ярости Джордан рванулся к ней на помощь, но его удержали.

Воспользовавшись тем, что мавры отвлеклись, товарищи Джордана бросились наутек. Всадники в бурнусах кинулись было в погоню, но Сауд вернул их.

— Пусть бегут. Далеко им не уйти. Не сегодня, так завтра мы прикончим этих трусов. Главное, мы получили то, за чем пришли.

— Сауд, он заставил меня, — взмолилась Тарифа, прочитав смертный приговор в глазах брата. Слезы градом катились по ее щекам. — Как я могла воспротивиться? Ты же видишь, какой он сильный.

— Это правда? Ты заставил ее, или она пришла к тебе по собственной воле?

Джордан понял, что Тарифа пытается спасти свою жизнь, и простил ей эту ложь.

— Все было так, как она говорит. Я заставил ее. Слезы благодарности наполнили глаза девушки.

С яростным рычанием Сауд ударил Джордана по лицу.

— Ты дорого заплатишь, христианская собака, за то, что обесчестил мою сестру! Я знаю, как тебя наказать.

Джордана скрутили и привязали к седлу. А затем началась кошмарная скачка на юг. Свисая вниз головой, задыхаясь от пыли, он был почти без сознания.

Очнувшись, Джордан обнаружил, что привязан к колышку палатки. Было темно, на небе сверкали звезды.

Так прошло много дней, и за все это время он ни разу не видел Тарифу.

Каждое утро, когда они пускались в путь, Джордан надеялся увидеть на горизонте отряд англичан, спешащий ему на помощь. Наверняка к этому времени уцелевшие воины вернулись в Вальядолид и сообщили Эдуарду о его пленении. Но горизонт оставался пустым — ничего, кроме пыльной дороги и ослепительного неба. Наступил день, когда Джордан перестал надеяться. Слишком быстро они двигаются и слишком далеко забрались.

Он не представлял себе, сколько прошло времени. Солнце палило немилосердно, и большую часть дня Джордан находился в полубессознательном состоянии. Губы его потрескались и кровоточили, лицо обгорело, язык так распух, что он с трудом разговаривал.

Наконец в один благословенный вечер они достигли пункта назначения. Город, в который они въехали, был довольно большим, с мощенными камнем улицами. Похитители с несвойственным им милосердием позволили Джордану сидеть на лошади, привязав его руки к луке седла. Перед его затуманенным взором проплывали арочные контуры белых зданий, серебрившихся на фоне звездного неба.

Задремавший после долгих часов изнурительной скачки, Джордан мгновенно очнулся, когда его, словно куль с мукой, бросили прямо на каменные плиты внутреннего дворика. Он слабо запротестовал, когда два чернокожих раба потащили его внутрь здания.

— Несите его сюда. Я хочу взглянуть на него, — прозвучал совсем рядом высокий мужской голос.

Джордан ощутил пьянящий экзотический аромат и прикосновение мягких, как у женщины, рук.

— До чего же он грязный! Выкупайте его. Он чудовищно воняет.

Джордана поднесли к выложенному изразцами бассейну и без всяких церемоний бросили в воду. Захлебнувшись, он едва не утонул, прежде чем нашел в себе силы вынырнуть на поверхность. Рабы сорвали с него грязную одежду, намылили с головы до пят и вымыли волосы. Купание в прохладной воде было бы приятным, если бы не грубые руки, немилосердно терзавшие его измученное тело. Закончив мытье, рабы притащили пленника в просторную комнату, освещенную голубой лампой, стоявшей прямо на полу. Джордан огляделся. Стены, арки и потолки казались сотканными из кружева, которое при ближайшем рассмотрении оказалось тончайшей резьбой по камню. Какая замечательная работа! Джордан смотрел, не в силах поверить, что такая красота является творением человеческих рук.

— Вот так-то лучше. Поставьте его на ноги.

В комнате появился тучный коротышка в розовом тюрбане и просторном халате из красно-зеленой парчи. Над толстыми губами виднелась узкая полоска черных усиков, свисавших к безвольному подбородку. Улыбнувшись, он протянул руку и коснулся Джордана. Прикосновение было чувственным, как у женщины, а выражение черных глазок не оставляло сомнений. Джордан содрогнулся, по телу побежали мурашки. Нубийцы крепко держали его, не давая пошевелиться.

— Оставь его, Хасан, — приказал по-арабски мужской голос. — Это мой пленник.

Вздрогнув от неожиданности, мужчина в тюрбане повернулся к двери, где с рассерженным видом стоял Сауд.

— Неплохой образчик. Сколько ты хочешь за него?

— Он не для продажи.

— Тогда подари его мне. Он весьма приятен на вид.

— У меня есть собственные планы насчет этой христианской собаки.

— А, так он христианин… Впрочем, я мог бы догадаться, — пробормотал Хасан, потянувшись к Джордану, но Сауд отшвырнул его руку.

— Не смей прикасаться к нему! Этот негодяй осквернил мою сестру!

Надувшись, Хасан отступил на шаг.

— Маленькая сучка, наверное, сама напросилась, — злобно пробормотал он.

— Как по-твоему, какого наказания заслуживает подобное преступление?

Хасан с притворным ужасом содрогнулся:

— Прошу тебя, только не кастрируй его. Он такой мужественный… и потом, у нас и без него полно евнухов. Сжалься над ним. И оставь его мне, если он тебе настолько противен.

— Ты сам мне противен. Убирайся!

Хасан метнулся к двери, но на пороге задержался, окинув Джордана похотливым взглядом.

— Я хорошо заплачу, — сказал он, прежде чем выйти.

Не разжимая губ, Сауд покачал головой, и Джордан остался наедине со своим похитителем, не считая безмолвных нубийцев.

— Что ты намерен сделать со мной? — спросил Джордан. Он не понял ни слова, но догадался, что речь шла о нем. — Я достаточно настрадался и вправе знать, что меня ждет.

— Настрадался? — От зловещего смеха Сауда Джордана пробрала дрожь. — Твои страдания еще не начинались, христианин. Может, пригласить Тарифу, чтобы она посмотрела, как ты лишишься своей мужской гордости?

У Джордана перехватило дыхание, когда он понял, какое наказание его ждет. По слухам, кастрация пленников считалась у мавров обычным делом.

Сауд взмахнул хлыстом, который держал в руке, и ударил пленника по пояснице. Измученное тело отозвалось острой болью, и Джордан не сдержал крика. Слуги отпустили его, отойдя в сторону, видимо, для того, чтобы Сауд мог показать свое мастерство во всем блеске. Взгляд Джордана метнулся к двери, которую охраняли два полуобнаженных нубийца с огромными секирами в руках. Они не спускали глаз с пленника, словно ждали, что он попытается бежать. Возможно, это входило в замыслы Сауда.

Плеть засвистела в воздухе. Уклоняясь от жалящих ударов, Джордан приседал, подпрыгивал, метался из стороны в сторону и через несколько минут совершенно обессилел. Сказывались лишения последних дней. Тело покрылось потом, грудь нестерпимо ныла, к горлу подступила тошнота. Сауд наслаждался, глядя на свою жертву и наращивая темп, пока пленник не рухнул на пол. Разразившись бранью, Сауд пнул его ногой:

— Вставай, трус, я еще не закончил.

Джордан не шевелился. Тогда мавр велел слугам унести пленника.

Очнулся Джордан на большом столе, стоявшем в узком коридоре, который вел в тускло освещенную комнату с каменным полом, покрытым соломой.

— Как тебе нравится мой новый раб, Али? Кастрируй его.

Сауд говорил по-английски, чтобы Джордан понял, какое наказание ему предстоит. Вперед выступил щуплый бородатый мужчина в белом балахоне.

— Как прикажешь, господин.

— Стойте! — прозвучал властный голос, и все головы повернулись к двери. Сквозь пот, кровь и мучительную боль Джордан едва различил облаченную в просторные одежды фигуру. Кипя ненавистью, Сауд нехотя отступил в сторону, позволив вошедшему подойти к столу.

Джордан застонал, когда на него выплеснули ведро воды, чтобы привести в чувство. Один из нубийцев вытер его лицо мягкой тканью и поднял повыше лампу. Незнакомец склонился над столом, заслонив собой свет. Вокруг его головы образовался сияющий ореол, и Джордану, в его почти бессознательном состоянии, показалось, будто ему явился божественный лик, увенчанный нимбом.

— Иисусе, — вымолвил он, — неужели я умер? Мужчина положил ему на лоб прохладную ладонь.

— Нет, ты не умер. — Он повернулся к Сауду и сурово спросил: — Тебе известно, что этот человек — рыцарь?

— Ну и что?

— Зачем ты привез его сюда?

— Я не обязан перед тобой отчитываться, Эль Моро, — огрызнулся Сауд, воспользовавшись прозвищем, которым испанцы наградили его собеседника. Он снова обрел уверенность и не скрывал своей неприязни к племяннику Мохаммеда, правителя Гранады. Высокое положение, которого Сауду пришлось добиваться потом и кровью, досталось этому человеку по праву рождения.

— И за какое же преступление ты приговорил его к кастрации?

— Он обесчестил мою сестру! За это полагается смерть, но я великодушен.

Эль Моро рассмеялся:

— Ах, Сауд, ты неисправим! Я знаю этого рыцаря и запрещаю причинять ему вред, поскольку в неоплатном долгу перед ним.

— Нет! Он мой! У тебя нет на него никаких прав!

— Повторяю, Сауд, ты не причинишь ему вреда. Непререкаемый тон, которым были произнесены эти слова, положил конец спору. Сауд, подавив гнев, отступил на шаг.

— Займитесь его ранами. Пусть он живет у тебя в доме.

— Ни за что! Чтобы он совратил мою сестру?!

— Твоя сестра — это твоя забота. Если желаешь оставить пленника у себя, тебе придется принять мои условия. Не то я заберу его и отпущу на волю.

Неприкрытая злоба исказила смуглое лицо Сауда.

— Будь ты проклят, Эль Моро!

Незнакомец стремительно шагнул к Сауду и с такой силой сжал его запястье, что едва не сломал кости.

— Ты забываешься. Облагодетельствованный моим дядей, ты уверовал в собственную безнаказанность. Не обольщайся!

— Я обращусь к самому Мохаммеду.

— Не посмеешь. Распорядись, чтобы коня и вещи пленника доставили ко мне.

— Можешь забирать его барахло, но отдай мне его жизнь.

Джордан слышал гневные голоса, но ни слова не понимал. Наверное, спорят, кому из двоих достанется привилегия мучить его. Один голос показался ему знакомым, но Джордан не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Неожиданно незнакомец заговорил по-английски:

— Не тревожьтесь, сэр, ваше спасение — в вашей храбрости.

Затем послышались шаги, шорох ткани, сердитые восклицания, слова прощания, хлопнула дверь — и наступила благословенная тишина.

Глава 13

Рассвет благоухал белым жасмином, когда группа всадников миновала северные ворота. Гранада уже проснулась. Самых ленивых поднимали с постелей муэдзины, сзывавшие с высокого минарета правоверных на молитву.

Придержав коня, Эль Моро обратил взор в сторону Мекки, моля Всевышнего простить ему прегрешения. Сегодня, когда они пересекут дружественные земли Андалузии, он сменит тюрбан и развевающиеся одежды на доспехи христианского рыцаря.

Прошло много дней, прежде чем они добрались до столицы Кастилии. По мере продвижения на север их облик постепенно менялся. Наконец в простых туниках и видавших виды доспехах, со шлемами на головах вместо тюрбанов, сменив кривые сабли на мечи из толедской стали, воины Эль Моро въехали в ворота Бургоса.

Их встретили дружескими приветствиями. Дона Родриго Диаса хорошо знали в Бургосе и свободно пропускали в город. Утро выдалось прохладное, недавний ливень напоил иссохшую землю, воздух благоухал ароматом цветов, скрытых за высокими стенами садов и двориков.

Дон Родриго и его люди не останавливаясь проехали через омытый дождем город, пока не оказались перед особняком дона Хайме Мартина. Дон Родриго соскочил с коня. По его приказу два воина, подхватив обитый медью сундук, последовали за ним к узорчатым воротам.

Вернувшись с мессы, Элинор обнаружила, что обычно тихий дом охвачен суетой. В конюшне стояли чужие лошади, а резкий запах лошадиного пота указывал на присутствие еще большего числа животных на узкой улочке за стенами двора. Хозяева не посвящали ее в свои дела, и девушка удалилась к себе в комнату, чтобы коротать время за шитьем, но, привлеченная звоном шпор, подошла к окну и выглянула во двор.

— Донья Элинор, спуститесь, пожалуйста, вниз. Элинор оглянулась.

— Что случилось, дон Хайме? — спросила она удивленно.

Он выдавил слабую улыбку.

— Дочка! — Он ласково коснулся ее щеки. — Ты покидаешь нас. Выкуп уплачен.

— Покидаю?! — Сердце Элинор взволнованно забилось. Уж не ослышалась ли она?

— Пойдем, твой эскорт прибыл.

Путаясь от нетерпения в юбках, Элинор поспешила за доном Хайме вниз по узкой лестнице, но, прежде чем выйти во двор, откуда доносился гул мужских голосов, ощутила беспокойство. При мысли, что придется вернуться к ненавистному мужу, сердце ее болезненно сжалось. Цена за свободу могла оказаться непомерно высокой.

Герб, украшавший воинские туники, не принадлежал ни лорду Гастингсу, ни Жану д'Акру. Тем не менее, изображенная на нем эмблема казалась знакомой.

— Донья Элинор, вас будет сопровождать кастильский посланник, его превосходительство дон Родриго Диас, — объявил дон Хайме.

Тут Элинор вспомнила, где видела этот герб. На вымпеле дона Родриго на Саттонском турнире! Худощавый мужчина среднего роста в строгом дублете из черного бархата с серебром шагнул ей навстречу.

— Приветствую вас, донья Элинор. За то время, что мы не виделись, вы стали еще красивее, если только это возможно, — галантно произнес кастильский посланник, склонившись над ее рукой.

— Благодарю вас, дон Родриго.

— Выкуп за вас уплачен, и вы можете покинуть.

Сияя от радости, Элинор схватила смуглую руку испанца:

— О, благодарю вас! Я думала, что останусь здесь навсегда.

— Ваша одежда упакована и погружена в фургон, — сообщил дон Родриго. — Нам лучше поторопиться, чтобы выехать, пока прохладно.

Попрощавшись со своими любезными хозяевами, Элинор подошла к Леоноре, которая плакала у фонтана, огорченная отъездом новой подруги. Обняв девушку, Элинор пообещала навестить ее, если представится такая возможность.

Слезы катились по ее бледным щекам, когда она взобралась на свою кобылу, ожидавшую у ворот. Леонора и ее родители, стоя у окна, махали руками. Из глубины комнаты доносилось тявканье щенков, возбужденных запахом лошадей.

Дон Родриго понимающе улыбнулся и, убедившись, что Элинор готова, дал команду выступать. Лошади зацокали копытами по узким булыжным улочкам, вытягиваясь в цепочку там, где белые стены домов, украшенные горшками с красной геранью, сходились слишком близко. Кое-где сквозь ажурные решетки проглядывала пышная зелень садов и внутренних двориков.

Этим вечером они разбили лагерь у ручья, заросшего ивняком. Поставив для Элинор палатку, люди дона Родриго деликатно удалились. Дон Хайме любезно предоставил в ее распоряжение горничную. Хотя Имельда почти не говорила по-английски, а запаса испанских слов, которым владела Элинор, едва хватало для общения, присутствие женщины в этой чисто мужской компании оказалось весьма кстати.

— Донья Элинор.

Обернувшись, девушка приветливо улыбнулась. Дон Родриго отлучался из лагеря и только недавно вернулся. У Элинор сложилось впечатление, что он сознательно избегает ее. Это огорчило молодую женщину, поскольку у нее накопилось немало вопросов.

— Дон Родриго, не выпьете со мной вина? Мне бы хотелось с вами поговорить.

Отказываться было неловко, и дон Родриго вздохнул.

— Хорошо, донья Элинор, но беседовать у воды будет гораздо приятнее. Если пожелаете, Имельда составит нам компанию.

— В этом нет необходимости. Я знаю, что вы человек чести.

Элинор не видела горькой улыбки, тронувшей губы испанца, когда он последовал за ней к берегу.

В небе среди пушистых облаков плыл бледный диск луны, в ветвях щебетали ночные птицы. Расстелив на траве плащ, Элинор села, подтянув колени к подбородку, и приготовилась слушать.

Лунный свет освещал ее прелестное лицо, фиалковые глаза таинственно сияли. Чтобы скрыть охватившее его возбуждение, дон Родриго налил в чашу вина и протянул ее Элинор.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— Я хотела спросить, почему меня сопровождаете вы? Куда мы едем? Кто заплатил выкуп? Почему…

— Хватит, хватит, Элинор. У меня уже голова пошла кругом, — со смехом прервал ее дон Родриго. — Кому же, как не мне, сопровождать вас, если я привез выкуп? А направляемся мы на юг.

— Вы привезли выкуп? А я думала, деньги прислал мой муж. Дон Родриго опустил взгляд, подыскивая слова. Вряд ли она будет опечалена известием, которое он собирается ей сообщить. Впрочем, кто знает.

— Ваш муж был ранен под Толедо и через некоторое время скончался от ран.

Элинор ахнула. Но в следующий момент почувствовала себя счастливой. Гастингс мертв! Она свободна!

— Вы не кажетесь особенно опечаленной. Я рад.

— Дон Родриго, — Элинор отпила из бокала терпкого вина, — честно говоря, у меня камень с души свалился. Между нами никогда не было ни малейшей привязанности.

Вздох облегчения слетел с губ испанца.

— Я узнал о его смерти, направляясь с дипломатической миссией в Севилью, и взял на себя смелость продать лошадь вашего мужа, доспехи и прочие ценности, чтобы собрать деньги для выкупа. — Он не стал упоминать о весьма солидной сумме, которую ему пришлось добавить из собственного кармана, чтобы удовлетворить аппетиты Жана д'Акра.

— Благодарю вас, дон Родриго. Не представляю, что бы я делала без вас, — сказала Элинор, повернувшись к ручью, озаренному лунным светом. Лорд Генри мертв, и у нее нет больше причин отказываться от Джордана. Теперь, богатый или бедный, он может просить ее руки. Сердце Элинор взволнованно забилось. А вдруг дон Родриго знает, где Джордан? Однако внутренний голос шепнул ей, что лучше попридержать язык. Вряд ли ее ждет большое наследство, но должно же его хватить хотя бы на восстановление Мелтона. С обязательствами ее семьи перед Гастингсом покончено!

Молчание затянулось, и Элинор повернулась к испанцу:

— А я думала, вы приехали но просьбе моего брата. Когда его раны зажили, он вернулся в Бордо.

— Нет, Элинор, я не видел вашего брата. В Кастилии неспокойно, зреют беспорядки. Дон Энрике снова собирает силы. Вам небезопасно оставаться здесь. Поживите на юге у моих родственников, пока я смогу организовать ваше возвращение в Бордо.

Радость, которую Элинор испытала, узнав о смерти Гастингса, постепенно таяла по мере их продвижения на юг. Леонора успела пересказать ей ходившие по городу слухи, будто дон Энрике с помощью французов намерен вернуть трон Кастилии. Дон Родриго сказал то же самое, и Элинор приняла это без возражений. Но не разумнее ли было бы направиться во Францию, а не в глубь Испании? Однако у Элинор не было оснований не доверять дону Родриго. Отказаться ехать с ним из-за смутных предчувствий было бы глупо.

Измученные дорогой, они наконец увидели легендарный Толедо, бывший столицей Кастилии до того, как двор переместился в Бургос. С высокой точки на склоне, где они остановились, открывался великолепный вид на золотисто-охряный город, мирно дремавший за укрепленными стенами. Прозрачный воздух искрился, небо казалось пронзительно-голубым. Расположенный на холме, омываемом рекой Тахо, Толедо казался зачарованным городом.

Заметив восхищенное выражение на лице Элинор, дон Родриго подъехал ближе.

— Мы остановимся в доме казначея дона Педро, — сказал он, когда они двинулись дальше.

Они пересекли Тахо по мосту Святого Мартина, который упирался в одну из городских башен. Стражи узнали дона Родриго и беспрепятственно пропустили его отряд. Свернув направо, они углубились в старинную часть города с узкими улочками, где в роскошном доме жил казначей дона Педро.

Дон Родриго объяснил ей, что они находятся в еврейском квартале. Элинор не удивилась, ибо ходили упорные слухи, будто дон Педро сам наполовину еврей, рожденный любовницей короля Кастилии, а не его законной супругой, дочерью португальского короля. Элинор подозревала, что сплетни распускали те, кому не нравилось, что дон Педро жалует своих еврейских подданных. В католической Испании подобное поведение считалось предосудительным.

Дом Самуила Леви был пышно убран яркими коврами и драгоценной посудой. К нему примыкала величественная синагога, существовавшая на щедрые пожертвования Леви. Впервые за долгие недели Элинор вымыла голову и легла в чистую постель.

К ее удивлению, дон Родриго был хорошо знаком с еврейскими обычаями. Элинор поневоле задумалась о его собственном происхождении.

Ее невысказанный вопрос получил ответ как-то вечером, когда они сидели во внутреннем дворике дома Самуила Леви, потягивая пряное вино и лакомясь сушеными финиками. Наутро они должны были двинуться дальше, и предстоящее путешествие, видимо, беспокоило дона Родриго.

— Вас, вероятно, удивляет, что я нахожусь в дружеских отношениях с евреем?

— Думаю, это потому, что вы посланник короля, а Леви — его казначей и вам надо кое-что обсудить, — осторожно заметила Элинор, ополаскивая пальцы в чаше с розовой водой.

— Отчасти вы правы. Дон Педро использует меня как посредника между испанцами, евреями и маврами. Я говорю на всех языках. — Пальцы его выбивали дробь по поверхности столика из кованого железа, пока он собирался с духом, прежде чем доверить ей свои тайны. — Признаться, я не в ладу с собственной совестью… Дело в том, что во мне мало испанской крови. Моя семья приняла христианство, однако мы связаны родственными узами с влиятельными семьями в Гранаде. Испанцы даже прозвали меня Эль Моро по причине моего происхождения.

— Нет нужды рассказывать мне все это, дон Родриго. Я не придаю значения подобным вещам.

— Не могли бы мы обращаться друг к другу по имени? — мягко спросил он, накрыв ее руку ладонью.

Элинор с улыбкой кивнула. В сумеречном свете он казался очень красивым. Луна серебрила его темные волосы, суровый профиль четко вырисовывался на фоне белой стены. До сих пор Элинор держалась настороже, опасаясь желания, мелькавшего порой в глазах испанца. Но сейчас, поддавшись очарованию лунной ночи, напоенной благоуханием цветов, она остро ощутила свое одиночество и потянулась к нему. Должно быть, он уловил ее настрой.

— Есть еще одна вещь, которая отягощает мою душу. Мне следовало сказать вам об этом еще в Бургосе.

Тон его был настолько серьезен, что сердце Элинор екнуло.

— Говорите, я слушаю.

— Надеюсь, вы простите меня, Элинор, если я ошибаюсь. При дворе ходили слухи, будто вы с Джорданом де Верой любовники. Это правда?

— Возможно.

— Тогда я должен сообщить вам печальную весть. Он был ранен в той же схватке с маврами, что и ваш муж. Элинор… де Вер мертв.

Элинор сжала его руку ледяными пальцами, не сразу осознав значение его слов. Затем с мучительным стоном уронила голову на стол и разрыдалась.

— О нет, — с трудом вымолвила она, захлебываясь рыданиями. — Пожалуйста, скажите, что это неправда! Только не сейчас! Бог не может быть настолько жесток.

Родриго, не ожидавший такого взрыва отчаяния, подавленно молчал. Он надеялся, что ее чувства к де Веру не больше чем обычный придворный флирт.

— Прошу вас, не надо так убиваться, — прошептал он, терзаясь, что причинил ей боль своей благонамеренной ложью.

Элинор была безутешна. Родриго обнял молодую женщину и, прижав ее залитое слезами лицо к своему бархатному дублету, утешал, пока она не выплакала свое горе. Придя в себя от потрясения, Элинор отпрянула от испанца в ужасе от того, что рыдала у него на плече.

Он вытащил небольшой пакет и положил его перед ней.

— Эти вещи принадлежали де Веру. Возьмите их.

Элинор развязала полотняный мешочек и высыпала содержимое на стол: золотой медальон, перстень с печаткой, несколько золотых монет. Дон Родриго снял со стены фонарь, и в его свете Элинор узнала кольцо Джордана. Боль пронзила сердце несчастной женщины, когда она представила себе крупный нефрит на его загорелой руке. Она снова разрыдалась.

Родриго взял себе могучего коня и доспехи де Вера. У раба Сауда не осталось ничего, кроме жалкой кучки камней под названием Авила. Даже если англичанину удастся бежать и вступить во владение крепостью, дарованной ему доном Педро, после нескольких лет пребывания в этом диком уголке Андалузии он наверняка вернется домой.

— Позвольте проводить вас в вашу комнату, — предложил Родриго после продолжительного молчания.

Рыдания Элинор стихли, она сидела оцепеневшая и опустошенная.

— Благодарю вас, дон Родриго, вы очень добры.

На следующее утро, двинувшись в путь, они практически не разговаривали. Родриго не представлял себе, что сказать убитой горем женщине, и решил дать ей время свыкнуться с потерей. Может, тогда она согласится принять его утешения.

Жизнь для Элинор потеряла всякий смысл, мечты испарились под солнечным небом Андалузии. И все же, несмотря на душевную боль и доводы рассудка, ее не покидала призрачная надежда. Джордан не мог умереть! Наступит день, и они встретятся вновь.

Путешествие казалось бесконечным. Дон Родриго раздобыл для Элинор крытые носилки со шторками. Теперь она могла откинуться на мягкие подушки, однако удобство было относительным, учитывая тряску на разбитых дорогах, петлявших вверх-вниз по горам. Душевная боль стала постоянным спутником Элинор, пока она ехала в неизвестность, вновь и вновь переживая драгоценные минуты, проведенные с Джорданом.

Дон Родриго по-прежнему уклонялся от ответа о конечной цели их путешествия. Лишь заметил, что ввиду нарастающей напряженности в отношениях между доном Педро и его сводным братом ей лучше отплыть из Кадиса. Элинор не возражала.

Несколько дней они провели в Кордове. На прямой вопрос Элинор, не в Севилью ли они держат путь, дон Родриго неопределенно ответил, что вначале необходимо выяснить, насколько безопасны дороги. Покинув Кордову, они пересекли полноводную реку Гвадалквивир, отделявшую Андалузию от остальной Испании. Солнце здесь жгло немилосердно, а земли, простиравшиеся за пределами плодородной речной долины, казались заброшенными и безлюдными. Ночью лагерь тщательно охранялся. Возросшая бдительность дона Родриго встревожила Элинор.

— Вы опасаетесь нападения? — спросила она однажды вечером, когда они поужинали тушеным кроликом у лагерного костра. Днем в предгорье стояла изнуряющая жара, а ночи были холодными, и огонь приятно согревал.

— В этих краях нужно быть начеку. Многие племена никому не подчиняются и промышляют тем, что грабят путешественников. Я не могу допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось.

— Долго ли нам еще ехать? Такое впечатление, что Испания бесконечна. Мне кажется, мы уже несколько месяцев в пути. Дон Родриго рассмеялся и сочувственно похлопал женщину по руке:

— Сожалею, что вам приходится терпеть все эти неудобства. К счастью, мы уже близки к цели.

— А Севилья красивее, чем Бургос? — спросила Элинор спустя некоторое время, надеясь хитростью выпытать у него интересующие ее сведения.

— Пожалуй. Я, во всяком случае, предпочитаю Севилью, — с улыбкой отозвался дон Родриго и, собрав посуду, вручил ее повару. — Наденьте плащ. Не мешает размять ноги после дневной скачки.

Элинор охотно согласилась. После нескольких недель пути она чувствовала себя такой грязной, что провожала тоскливым взглядом каждый горный ручей, испытывая острое желание искупаться. Признайся она в этом дону Родриго, возможно, он организовал бы ей купание, но Элинор стеснялась затрагивать эту тему.

Они остановились на скалистом уступе, нависавшем над бурным потоком.

— Элинор, каковы ваши планы? — внезапно спросил дон Родриго.

— Вернусь в Англию. Там мой дом.

— Но вы теперь вдова. И де Вера тоже нет, — добавил он после некоторого колебания.

У Элинор перехватило дыхание. Сердечная рана заживала медленно, и она по-прежнему испытывала боль при мысли о Джордане.

— Элинор… выходите за меня замуж, — вырвалось у дона Родриго, но он тут же прикусил губу, кляня себя за несдержанность.

Элинор ушам своим не верила.

— Вы очень добры, дон Родриго, я польщена…

— Но не хотите, чтобы я стал вашим мужем.

— Мне не нужен муж.

Они стояли на узкой полоске травы, и хотя ни один из них не сделал ни шага, оба хотели бы оказаться за тысячу миль от этого места.

— Мне нелегко с этим смириться, — признался дон Родриго. — Вы так прекрасны и так недосягаемы. Элинор, дорогая, я преклоняюсь перед вами. Дайте мне хоть какую-нибудь надежду.

— Не могу.

— Неужели я вам настолько неприятен?

— О нет, дон Родриго. Просто мое сердце все еще принадлежит…

— Покойнику, — жестоко закончил он. — Когда вы перестанете жить прошлым? Не уйдете же вы в монастырь только потому, что он мертв?

— Может, и уйду, — уронила Элинор.

— Мужчина, которого вы не можете забыть, не собирался хранить вам верность.

— Откуда вы знаете?

— Поверьте, знаю. Он взял мавританку в любовницы.

— Это ложь!

— Вы слишком доверчивы. Уверяю вас, ни один мужчина не станет жить монахом, если у него есть выбор. Эта женщина спала в его палатке во время рейда на юг Испании. В его отряде все об этом знали. Возможно, были и другие красотки, но лично я могу поручиться только за мавританку.

— Если вы хотели причинить мне боль, вам это удалось.

— Я хочу, чтобы вы поняли, что ваш кумир — всего лишь мужчина, а не божество!

— И вы полагаете, что теперь я упаду в ваши объятия?

— Вовсе нет. Я надеялся, что это уменьшит вашу тоску по де Веру.

Он сердито зашагал прочь. Элинор медлила, не желая следовать за ним, но место было слишком уединенным и она не чувствовала себя в безопасности.

— Подождите! — крикнула она, бросившись следом за ним по неровной тропинке, сбегавшей вниз по крутому склону. Споткнувшись о камень, она упала прямо в объятия дона Родриго.

Элинор тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Дон Родриго превратно истолковал ее испуг, подумав, что Элинор взволнована этой неожиданной близостью.

— Элинор, — пылко выдохнул он, склонившись к ее лицу, — я люблю вас больше жизни. — И прильнул к ее губам.

Элинор, как ни странно, не питала к дону Родриго отвращения.

— Скажите, что будете моей, — настойчиво произнес он.

— Прошу вас, не надо. — Она попыталась отстраниться, но ощутила за спиной каменную преграду.

Он выпустил ее из объятий и теперь опирался руками о скалу по обе стороны от девушки, так что она оказалась в ловушке.

Его смуглое лицо было совсем близко, темные глаза сверкали, но Элинор твердо встретила его обжигающий взгляд.

— Единственное, что мне остается, дон Родриго, — это полагаться на вашу честь.

Ее слова привели испанца в ярость. Сжав кулаки, он прорычал:

— Здесь не Кастилия и представления о чести совсем другие, донья!

— Вы обещали защищать меня. И я вам поверила.

— Проклятие! Я хочу вас, Элинор, и добьюсь своего — либо на ваших условиях, либо на моих.

— У меня нет никаких условий.

— Значит, на моих. Пойдемте, донья, становится холодно.

Он схватил ее за руку и быстро зашагал вниз по склону. Затем подозвал к себе стражей и сделал несколько коротких распоряжений.

Элинор испуганно наблюдала за ним. Ее подозрения подтвердились. Отдавая приказы, он говорил со своими людьми на каком-то неизвестном ей языке, и она не поняла ни слова.

Оказавшись в своей палатке, Элинор разделась, и Имельда приготовила ее ко сну. Ей не нужно было гадать, что приказал дон Родриго своим воинам, поскольку один страж занял пост у входа, а два других стояли снаружи. Она снова стала пленницей.

Лежа без сна, Элинор пыталась придумать, как перехитрить дона Родриго. Можно обратиться к королю Кастилии, когда они прибудут в Севилью. Едва ли дона Педро волнует ее судьба, но попытаться стоит. Кроме того, она наверняка найдет кого-нибудь, кто доставит послание в Бордо принцессе Уэльской. С этими мыслями Элинор наконец заснула.

— Да улыбнется тебе Аллах, прекрасная дева.

От этого приветствия, произнесенного мягким, слегка насмешливым тоном, Элинор похолодела. Ослепленная яркими лучами восходящего солнца, она не сразу узнала стоявшего перед ней мужчину. За ночь дон Родриго из друга превратился во врага. На голове его красовался тюрбан с красным камнем посередине, белый шелк подчеркивал темный цвет лица. Вместо привычного дублета он был одет в белые одежды, перехваченные в талии кожаным поясом, с которого свисала кривая сабля в украшенных самоцветами ножнах. Элинор часто заморгала, но видение не исчезло. Дон Родриго улыбался, положив смуглую руку на рукоятку сабли. К своему ужасу, она обнаружила, что окружена незнакомыми людьми в длинных белых одеяниях, ослепительно сверкавших на солнце. Испанские воины дона Родриго оказались маврами! Неудивительно, что она не поняла ни слова из его приказов. Он говорил по-арабски!

— Добро пожаловать в Андалузию. Наконец-то я могу назвать вам цель нашего путешествия. Мы направляемся в Гранаду. Прошлой ночью вы отвергли возможность стать моей добровольной спутницей. Так что можете считать себя моей пленницей.

Спрятанная в зашторенных носилках, Элинор въехала в Гранаду, последний бастион арабского владычества в Испании. Извилистые улочки привели их к высокому белому зданию на окраине города. Позади него, на возвышении, тянулись стены мощной крепости. В стрельчатых окнах мерцали огни, по длинному парапету расхаживали вооруженные стражи.

Войдя в комнату, Родриго застал Элинор у окна, из которого открывался вид на Алькасар, величественный дворец Мохаммеда, раскинувшийся на окрестных холмах.

— Разве это не великое творение? Ему нет равных в христианской Испании. Когда ты освоишься здесь, мы навестим моего дядю.

— Вашего дядю?

— Мохаммеда, правителя Гранады.

— Значит, все это ложь! Вы не посланник короля Педро.

— Одно другому не мешает. Мой дядя не слишком доверяет дону Педро, хотя и является его союзником. Он очень ценит мои доклады о его друзьях и врагах.

Элинор отпрянула, когда он приблизился к ней.

— Не прикасайтесь ко мне!

— О, ради Бога, Элинор, оставь этот вызывающий тон. Ты моя пленница. Я не лгал, когда говорил, что люблю тебя. Мое сердце принадлежит тебе с первой минуты. Ты отказалась стать моей женой, но я все равно получу тебя — так или иначе.

Повернувшись, он хлопнул в ладоши. Неведомо откуда появились четверо слуг в красных одеждах — двое мужчин и две женщины. Они низко, до земли, поклонились.

— Займитесь госпожой, — отрывисто приказал Родриго. — Постарайтесь уговорить ее не упрямиться.

Минуло две недели. Элинор держали взаперти. Она рыдала и барабанила кулаками в дверь, отказывалась от еды, но затем ослабла настолько, что попросила хлеба. Две женщины, прислуживавшие ей, которые немного знали испанский и английский, уговаривали ее вести себя разумно.

— Позволь нам вымыть тебя. Вода такая прохладная и душистая. А вот сладкий шербет и вино из гранатов. Мы умастим тебя благовониями и оденем в шелка. Не бойся, — увещевала ее одна из мавританок, Рашан, одетая в свободный костюм из оранжевого шелка, перехваченный на лодыжках и запястьях золотыми застежками.

Элинор подняла глаза. У Рашан была смуглая шелковистая кожа. Отделанный самоцветами лиф едва прикрывал высокую грудь, руки украшали золотые и серебряные браслеты.

— Зачем упорствовать? Ты будешь похожа на христианского ангела.

При мысли о еде воля Элинор ослабла. После утомительного путешествия волосы ее свалялись, одежда пропиталась потом. Что толку сопротивляться? Она должна есть, если не хочет умереть.

Смирившись, Элинор с трудом поднялась на ноги и покачнулась.

Вздох облегчения вырвался из груди Рашан.

— Слава Аллаху, — вымолвила она, поддерживая Элинор. Еще день бесплодных уговоров — и ей пришлось бы расплачиваться за упрямство пленницы. Эль Моро бывал жестоким и безжалостным, когда не мог добиться своего. А сейчас он больше всего хотел женщину с золотистыми волосами.

Элинор позволила отвести себя в выложенную голубыми изразцами комнату с небольшим бассейном. Погрузившись в теплую благоухающую воду, она почувствовала себя так, словно тело ее воспарило к небесам. После купания женщины уложили Элинор на мраморную скамью, сделали ей массаж и натерли тело ароматическими маслами. Затем расчесали ей волосы и надушили мускусом.

Тут же в ванной ей подали печенье, гранаты, инжир и апельсиновый шербет.

Элинор ожила, отдавшись на волю судьбы. Она не противилась, когда ее отвели в устланный шелковыми подушками, ярко освещенный альков. Мавританки расчесали ее густые брови и подровняли их пинцетом, глаза подвели тушью, а губы подкрасили, придав им оттенок розовых лепестков.

Из инкрустированного слоновой костью ларца извлекли усыпанные аметистами золотые и серебряные браслеты для запястий и лодыжек. Рашан надела на Элинор полупрозрачные шаровары и короткий лиф, расшитый аметистами и серебром.

— Эль Моро заказал все это специально для тебя, под цвет твоих глаз, — сообщила она.

Элинор улыбнулась, восхищаясь тончайшим шелком, затканным серебряными нитями. Вторая мавританка, Зухра, надела ей на ноги серебряные сандалии, тоже усыпанные аметистами, застегнув на лодыжках узкие ремешки.

Затем, смеясь и болтая, женщины проводили Элинор в просторную комнату. С украшенного орнаментом сводчатого потолка свисали шелковые драпировки, обрамляя широкое ложе с разбросанными по нему разноцветными подушками. При ближайшем рассмотрении постель оказалась застланным ковром возвышением, к которому вели две ступеньки. Атласные подушки с кистями и две лампы из голубого фарфора составляли всю меблировку комнаты.

Усадив Элинор на подушки, Рашан дала ей ручное зеркальце, чтобы та могла полюбоваться собой. Зухра и служанки между тем удалились.

— Ты настоящая красавица, — сказала Рашан, поцеловав Элинор в бледную щеку. — Хозяин останется доволен. Скажи ему, что это я постаралась. Может, тогда он станет милостивее ко мне.

Элинор издала изумленный возглас, увидев в зеркале свое лицо. Подведенные глаза казались огромными, их фиалковый цвет стал глубже, подкрашенные губы влажно блестели. Тяжелые украшения из оправленных в серебро и золото аметистов, обвивавшие шею, запястья и лодыжки, придавали ей экзотический вид. Переливающийся лиловый шелк был того же оттенка, что и ее глаза.

— Рашан, что теперь будет со мной?

Рашан, направившаяся было к выходу, поспешила назад и опустилась на колени рядом с Элинор.

— Не нужно бояться, — сказала она, положив руку на плечо Элинор. — Тебе оказана высокая честь. Господин забыл всех женщин ради тебя. — Ее темные глаза наполнились слезами. — Никто из нас больше не пользуется его благосклонностью. Тебе повезло. Сердце Элинор гулко забилось.

— Никто из вас… Сколько же здесь женщин? — Она не знала, любовницы это или жены дона Родриго Диаса.

— Всего четыре.

— Он… — Элинор запнулась, не решаясь задать вопрос, — он муж всех четырех?

Звонкий смех Рашан разнесся под высокими сводами комнаты.

— Да, и очень страстный при этом. Я единственная не родила ему сына. Боюсь, он меня отошлет.

Рашан жестами велела Элинор лечь на подушки и поспешила прочь.

Не успела Элинор опуститься на постель, как шорох за витой колонной привлек ее внимание. Обернувшись, она встретила горящий взгляд дона Родриго.

— Ты прекрасна, — хрипло произнес он, выступив из тени. — Как долго я ждал этого момента!

Элинор напряглась, вжавшись в подушку. Сердце ее гулко колотилось, к горлу подступила тошнота. На Родриго было свободное белое одеяние, перехваченное розовым кушаком. Яркий шелк подчеркивал его гибкий стан. Из-под длинного подола выглядывали носки красных башмаков из тисненной золотом кожи. На смуглых пальцах сверкали перстни.

— Я рад, что ты предпочла мирный путь, — мягко произнес он, опустившись на колени.

— У меня не было выбора. Дальнейшее сопротивление не имело смысла.

— Улыбнись, Элинор, — прошептал Родриго. Он провел пальцем по ее угрюмо сжатым губам, вызвав проблеск улыбки. — Ни одна женщина в Гранаде не может сравниться с тобой. Слухи о твоей красоте распространились по всему городу. Даже мой дядя заинтересовался тобой.

— Что вы собираетесь со мной делать?

Родриго улыбнулся:

— Думаю, ты догадываешься. Я люблю тебя и надеюсь на взаимность, хотя знаю, что твое сердце принадлежит другому.

Появился раб с медным подносом, на котором стояли графин, два серебряных кубка и блюдо с пловом. Поставив еду на верхнюю ступеньку, он поклонился и, пятясь, вышел.

Родриго предложил Элинор попробовать сдобренное пряностями кушанье и стал кормить ее с ложечки, словно ребенка. Элинор запивала еду вином. Несмотря на терпкий вкус, напиток нравился ей все больше и больше. У нее вдруг стало легко на душе. Все опасения рассеялись. К своему удивлению, она даже почувствовала себя счастливой, словно это была не она, а другая женщина, возлежавшая на атласных подушках рядом со смуглым мужчиной, не сводившим с нее горящего взгляда. Огонь, пылавший в его глазах, не оставлял сомнения, что он говорил правду, уверяя ее в своей любви.

Элинор отставила еду и откинулась на подушки. Когда Родриго склонился над ней, его красивое лицо в белом тюрбане поплыло у нее перед глазами.

— Я никогда не был так влюблен, — произнес он, лаская ее гладкую благоухающую кожу. — Ты похожа на золотую богиню.

— Это правда, что все эти женщины — ваши жены?

— У Рашан слишком длинный язык. — Он помрачнел. — Нет, не жены — всего лишь наложницы. Когда-то у меня была любимая жена… но она умерла. Я не хотел жениться, пока не встретил тебя. Мужчине разрешается иметь наложниц. Ты не должна ревновать к ним.

— Вы спите с ними со всеми? — спросила Элинор, дивясь собственной смелости.

— Когда возникает нужда. Почему это тебя интересует? Неужели ты собственница?

— Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что должна делить с другими мужчину, который клянется мне в любви.

Вместо того чтобы рассердиться, Родриго улыбнулся.

— Пойдем, я покажу тебе мой сад. — Он взял ее за руку. Элинор нетвердо ступила на изразцовый пол. У нее было такое ощущение, будто она плывет. Миновав резную арку, они вышли во двор с журчащими фонтанами. Повсюду были расставлены кадки с цветущими кустами, под навесами из вьющихся растений стояли мраморные скамьи. Еще одна арка вела в сад, центральную часть которого занимал продолговатый бассейн. Над его гладкой поверхностью, заросшей восковыми цветками водяной лилии, били разноцветные струи, а по периметру тянулись увитые розами шпалеры и подстриженный вечнозеленый кустарник. Стройные кипарисы, словно часовые, охраняли прелестный сад с тенистыми дорожками. Теплый сумрак ночи был напоен ароматами жасмина, гвоздик и роз.

Пройдя через благоухающую рощицу апельсиновых деревьев, увешанных незрелыми плодами, они спугнули голубей. При их приближении белые птицы, воркуя и хлопая крыльями, взмыли в воздух со своего насеста, сделанного в виде минарета и установленного на мраморной колонне, увитой цветущей бугенвиллеей.

— Ты сможешь гулять в этом божественном саду, — сказал Родриго, обнимая ее.

Элинор не противилась. Охваченная истомой, она полностью подчинилась его воле, наслаждаясь прикосновением к твердому, мускулистому телу. Уткнувшись лицом в его шею, она вдохнула горячий мускусный запах. Родриго поцеловал нежную кожу у нее на затылке.

— Давай вернемся, Элинор. Скажи, что ты хочешь того же, что и я.

— Да, — прошептала она. — Я хочу того же, что и ты.

Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. Когда они направились к дому, странное ощущение, будто она наблюдает за собой со стороны, все еще владело Элинор.

Опустившись на шелковые подушки, молодая женщина взглянула вверх и ахнула, потрясенная красотой потолка. Небесно-голубая ляпис-лазурь, золото и серебро переплелись в причудливом узоре. Здесь не было картин с изображениями святых мучеников, ничего, что напоминало бы о грехах. Одни лишь наслаждения.

Внезапно она ощутила его горячую руку на своей груди. Родриго не спешил, хотя едва сдерживал бурлящую в нем страсть. Элинор возбуждали его прикосновения. Как странно, что все последние дни она только и думала, как будет царапаться и лягаться — словом, делать все, чтобы не позволить ему осквернить свое тело. Что за глупые мысли!

Не сводя с нее глаз, Родриго медленно развязал кушак, и его белый халат соскользнул на пол. Обнаженный до пояса, он оставался в свободных белых шароварах, похожих на ее собственные, но куда более прозрачных. Впечатляющая выпуклость позволяла оценить степень его возбуждения. Перехватив взгляд Элинор, Родриго взял ее за руку, поощряя к ласкам.

Две сущности Элинор боролись между собой: одна — шокированная собственным бесстыдством и другая — забывшая о былых ценностях, отдающаяся наслаждению в чувственном коконе из пестрого шелка, экзотических духов и опьяняющей страсти.

Нектар из серебряного кубка сделал свое дело. Отхлебнув дурманящего напитка, Родриго поднес вино к губам Элинор. Тонкая струйка пролилась мимо и стекла по ее белоснежной груди. Родриго слизнул сладкие капли с ее благоухающего тела. Огненные прикосновения его языка воспламенили Элинор, лишив остатков самообладания. Благовоспитанная англичанка исчезла, оставив вместо себя страстную обитательницу гарема, которая, распустив тюрбан своего господина, притянула к себе его голову. Их тела сплелись, утонув в мягких подушках из разноцветного шелка, где не было ничего, кроме жара в крови, прерывистого дыхания и гулкого биения сердец.

Она не поняла слов, которые Родриго выдохнул на арабском, но сила его страсти говорила сама за себя. Он двигался медленно, не переставая ласкать ее тело. Элинор изнемогала от желания. Наконец, зарывшись руками в ее золотистые волосы, он прильнул к ее жаждущим губам и сделал то, чего так давно и страстно желал.

Глава 14

С башни дворца Джордан взирал на плодородную долину. Пышная зелень радовала глаза, истосковавшиеся по лесистой Англии. Поля, виноградники и оливковые рощи орошались ручьями, сбегавшими с величественных гор со снежными вершинами. Не часто удавалось ему забраться на башню — вид на бескрайние просторы считался слишком большим искушением для раба Сауда.

В этот августовский день 1368 года Джордан ждал окончания аудиенции, предоставленной правителем Гранады Сауду и Тарифе. Солнце то и дело скрывалось за облаками, с гор налетал ветерок, напоенный ароматами зреющих плодов и свободы.

Снизу раздался крик. Это Вольф, товарищ Джордана по несчастью, стороживший внизу, подал сигнал. Рослый германец, прежде чем попасть в плен к маврам, служил наемником во французских войсках.

Быстро сбежав вниз по винтовой лестнице, Джордан появился во дворе как раз вовремя, чтобы занять свое место рядом с Вольфом. Дюжая фигура германца, облаченного в дворцовую униформу — зеленые шаровары и короткий жилет, — имела впечатляющий вид. На мощных запястьях красовались широкие кожаные браслеты с металлическими заклепками, длинные белокурые волосы были зачесаны назад и схвачены на затылке кожаной пряжкой. На первый взгляд Вольф выглядел устрашающе, напоминая о диких язычниках, столетия назад населявших задунайские равнины. Но при ближайшем рассмотрении было видно, что мускулы его подернулись жирком, а на лице застыло выражение безразличия и покорности.

Шорох шелковых одежд и стук каблуков по каменным плитам коридора возвестили о появлении Сауда. Он быстро шагал с мрачным как туча лицом. За ним следовали два нубийца и Тарифа, закутанная по случаю официального визита в покрывало.

Джордан не смотрел на девушку — это считалось непозволительной вольностью. Они встречались не часто. Тарифа жила на женской половине, куда Джордану строго-настрого запрещалось входить. Смертная казнь ждала каждого, кто посмел бы проникнуть в гарем Сауда, примыкавший к дворцу, где жили военачальники Мохаммеда.

Августовское солнце нещадно палило. Они быстро пересекли открытый двор и вступили в благословенную тень миртовых и палисандровых деревьев.

Проходя мимо, Тарифа воткнула цветок в рукоятку сабли Вольфа. Это был условный знак! Должно быть, Сауд уезжает из города. Сердце Джордана учащенно забилось. Он был рад любому событию, вносившему разнообразие в его монотонное существование в резиденции правителя Гранады.

Остановившись в тени стены, Джордан ждал указаний. Уже более года он был рабом Сауда. Вмешательство могущественного Эль Моро не только избавило его от мучительного наказания, но и защитило от регулярных порок, которым подвергались другие рабы.

С башен Альгамбры можно было разглядеть дом племянника Мохаммеда. Джордан часто смотрел на роскошные сады Эль Моро в надежде увидеть прекрасную рабыню-христианку, которую знаменитый воин привез из дальних странствий. Следуя арабским обычаям, Эль Моро прятал свою добычу в глубине гарема, и Джордану так и не удалось узнать, действительно ли рабыня так хороша, как об этом говорили в городе.

Спустя несколько часов после того, как Сауд и его воины отбыли, Джордан все еще стоял на своем посту во дворе, ожидая завершения вечерней молитвы. Внезапно кто-то коснулся его плеча.

— Любовь моя.

Джордан выждал несколько минут, желая убедиться, что все спокойно. Большинство мужчин уехали с Саудом, в том числе и Вольф, так что приходилось полагаться только на себя.

Оглядевшись в последний раз, Джордан попятился и скользнул за полог из вьющихся растений, скрывавших от посторонних глаз мраморную скамью. За стеной журчал фонтан.

— Почему так долго? — посетовала Тарифа, нетерпеливо потянувшись к Джордану. Ее надушенные волосы рассыпались по плечам.

— Хотел убедиться, что мы одни.

— О, Джордан, я так тосковала по тебе! Если бы только мы могли куда-нибудь уехать!

Джордан заглушил ее жалобы страстным поцелуем, крепко прижав к себе податливое тело. Он отметил про себя, что девушка похудела, но эта мысль быстро исчезла, когда ее язык раздвинул его губы и она застонала от наслаждения.

Они лежали на атласных подушках, устилавших каменную скамью.

— Ты сегодня такая страстная, — заметил Джордан. — Должно быть, прошло больше времени, чем мне казалось.

— Разве ты не скучал по мне?

— Конечно, скучал. Видит Бог, здесь нечем заняться. Тарифа прикусила губу, размышляя над его небрежным замечанием. Неужели он перестал нуждаться в ней за те месяцы, что она болела? Скользнув ладонями по его мускулистой спине, она забралась под зеленую рубаху и затем под шелковые шаровары. И тут же ощутила прикосновение его возбужденного естества к своему бедру.

— А, ты все-таки скучал по мне! — удовлетворенно заметила она.

Джордан не ответил, продолжая ласкать ее шею и грудь. Тарифа задрожала от наслаждения. За последние недели в голове у нее созрел план, который мог стоить жизни им обоим.

— Джордан, любовь моя, если бы я помогла тебе освободиться, ты взял бы меня с собой?

Он напрягся и перестал ее ласкать.

— Как ты себе это представляешь?

— Пока не знаю. Но вначале хотела бы, чтобы ты ответил на мой вопрос.

— Господи, конечно! Когда?

Тарифа улыбнулась его нетерпению, но объяснять ничего не стала. Лишь привлекла его к себе и поцеловала в губы. Одновременно ее рука скользнула под его шаровары.

Джордан задохнулся от неожиданной атаки.

— Проклятие! — прорычал он, схватив ее за руку. — После болезни ты превратилась в дикую кошку.

— Только потому, что всю зиму не видела тебя.

Помогая ему раздеться, Тарифа поклялась себе, что когда-нибудь они будут любить друг друга, ничего не опасаясь и ни от кого не прячась.

— Тарифа, о чем ты думаешь?

Вернувшись к реальности, Тарифа выгнулась ему навстречу и, забыв обо всем на свете, отдалась наслаждению.

Пылающее солнце, словно огненный шар, поднялось над кромкой гор. Муэдзин уже созвал правоверных на молитву, так что ждать осталось недолго. Прожив целый год в Гранаде, она практически не видела города. Вскоре после приезда Родриго взял ее с собой во дворец, где представил своему дяде, Мохаммеду. Это был единственный раз, когда ей удалось выбраться из дома. Элинор мечтала побродить по улицам, проехаться верхом по окрестностям города. Родриго, несмотря на ее слезы и мольбы, слышать об этом не хотел, но, заметив, как она осунулась и побледнела, сдался.

После молитвы Родриго поспешил в покои Элинор. Она стояла у стрельчатого окна, глядя сквозь узорную решетку на просыпающийся город. Облаченная в голубой наряд из тончайшего кружева, отделанного золотом и аквамаринами, с золотистыми волосами, схваченными на затылке золотой заколкой, девушка казалась немыслимо прекрасной. Кремовая кожа, шелковистые локоны, поразительный цвет глаз — ни к одной женщине Родриго не испытывал такого страстного влечения, как к Элинор. Она напоминала нежный цветок, пересаженный с заснеженных вершин под жаркое солнце Гранады, и была слишком хрупкой, чтобы не сгореть в пожаре его страсти.

Родриго несколько минут наблюдал за ней. Впервые за все время пребывания в Гранаде Элинор была такой оживленной. Сердце его переполнилось любовью.

Молодая женщина обернулась, просияв улыбкой:

— Родриго! Наконец-то! Как долго ты молился! Но Аллах все-таки сжалился надо мной и прислал тебя сюда.

— Сегодня годовщина смерти моей жены.

— Извини… я не знала, — виновато произнесла Элинор, заметив боль в его темных глазах.

— Конечно. Откуда тебе знать? — Родриго с улыбкой коснулся ее лица, восхищаясь чистотой кожи. Проведя пальцем по ее нежной щеке, он не без грусти произнес: — Вижу, ты жаждешь приключений. К сожалению, я не смогу поехать, но тебя будут сопровождать рабы и телохранители.

— Родриго, я только хочу купить материи на платье. Он помрачнел, повернув ее лицо к проникавшему сквозь листву солнечному свету.

— Я убью любого мужчину, который осмелится хотя бы взглянуть на тебя.

Встревоженная силой чувств, отразившихся на его лице, Элинор прижала палец к его губам.

— Не заставляй меня надевать покрывало. Я никогда не пряталась от мужчин и не вижу в этом необходимости.

Ее слова вызвали у него улыбку.

— Прости меня за глупую ревность. Но в душе я по-прежнему мусульманин.

Улыбнувшись, Элинор поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Родриго. Я так счастлива, что отправляюсь на прогулку.

— Сделать тебя счастливой — это именно то, чего я больше всего желаю, — клятвенно произнес он, привлекая ее к себе. — Если бы меня не вызвали во дворец…

Элинор не возражала, когда он накрыл ладонью ее грудь, лаская нежную плоть смуглыми пальцами. Она не любила Родриго так сильно, как Джордана, но не могла отрицать растущей привязанности к нему. А его любовь, хоть и деспотичная, не вызывала сомнений.

— Иди, — мягко сказала она, — не то опоздаешь и дядя рассердится, лишит тебя своей благосклонности.

Родриго пылко поцеловал ее, сжал в объятиях и неохотно отпустил.

— Ты права. Зато во второй половине дня я совершенно свободен, — хрипло напомнил он, блеснув глазами. — Мы займемся любовью, а потом вместе искупаемся перед вечерней молитвой.

Элинор согласилась. Каждый поступок, каждое слово Родриго свидетельствовали о силе его любви. Вытеснив остальных женщин если не из постели, то из сердца их владыки, Элинор вызывала у них жгучую ревность, которую они всячески старались скрыть. Элинор не сомневалась, что Родриго любит ее, но, к своему разочарованию, обнаружила, что она не единственная, с кем он спит. И ощутила нечто большее, чем ревность, когда Рашан сообщила, что наконец-то зачала.

Из-за полузадернутых алых занавесок Элинор с волнением смотрела по сторонам. Спереди и позади ее носилок ехал вооруженный эскорт, а рядом шел евнух, чернокожий гигант, выполнявший роль ее личного телохранителя. Эти меры предосторожности, при всей их трогательности, пугали Элинор. Либо Гранада была опасным городом, либо страсть к ней сделала Родриго маниакально осторожным.

Покачиваясь на носилках, она медленно двигалась вниз по склону холма к рынку, откуда доносились крики продавцов. Запахи животных, дыма и готовящейся на костре пищи, смешавшись с вонью навоза и отбросов, ударили в нос, и Элинор задержала дыхание.

Когда позолоченные носилки приблизились к запруженной народом рыночной площади, все головы повернулись к ним, любопытствуя, кто это явился за покупками с таким шиком.

Низко поклонившись, Мансур, телохранитель Элинор, помог ей выбраться из носилок. Закутанная в покрывало служанка следовала за госпожой, почтительно держась на расстоянии двух шагов. Элинор с интересом озиралась. На накрытых полосатыми тентами прилавках, трепеща на ветру, лежали рулоны тканей всех видов и расцветок. Темнокожие продавцы в тюрбанах, яростно жестикулируя, торговались с покупателями, переходя от проклятий к улыбкам. Вокруг кипящих самоваров, установленных прямо на булыжной мостовой, группами собирались мужчины; они вели беседы, пили чай и курили. Кое-кто из торговцев тут же готовил еду, разложив приправленное специями мясо на пылающих углях.

Красота Элинор не осталась незамеченной. И продавцы, и покупатели откровенно пялились на нее, разинув рты. Одни шепотом высказывали предположение, что это, должно быть, фаворитка самого султана, другие, зная, кто она, посмеивались над первыми. Вскоре по всему рынку разнеслась весть, что златовласая красавица принадлежит Эль Моро. Закутанные в покрывала женщины подходили ближе, дивясь ее сверкающим волосам.

Кланяясь и подобострастно улыбаясь, Али Кабир, самый именитый торговец тканями в Гранаде, проводил ее в свой полосатый шатер, где были выставлены узорчатые шелка, парча и камка, расшитая самоцветами тесьма, яркие ленты и тончайшее кружево. У Элинор глаза разбегались — так много было здесь тканей.

Она пожалела, что ни одна из женщин не составила ей компанию. Делать покупки вдвоем было бы куда интереснее. А так Элинор приходилось объясняться с купцами знаками. Несколько арабских слов, которые она знала, не годились для рынка — только для спальни. Трогая тонкий, как паутинка, шелк небесно-голубого цвета, Элинор улыбнулась этой мысли, и Али Кабир, решив, что женщина сделала выбор, настоял на том, чтобы она взяла весь рулон и блестящую отделку того же оттенка.

Элинор купила экзотические специи, розовые лепестки для ароматических саше, а также кусочки мыла с запахом мускуса и розы, сделанные в форме птиц и цветов. На другом прилавке ей приглянулись шкатулка из сандалового дерева, инкрустированная золотом щетка для волос и ручное зеркальце. В дальнем конце рынка Элинор обнаружила маленькую обезьянку в курточке из красного атласа и не могла оторвать от нее глаз. Торговец, не переставая кланяться, настоял, чтобы она приняла забавного зверька в дар.

Вокруг Элинор собиралось все больше и больше народу, и она сделала знак Мансуру. Носилки поднесли ближе, и ее почтительно, словно принцессу, водворили внутрь. Презрительно косясь на толпы зевак, евнух задернул занавески, чтобы скрыть свою госпожу от нескромных взглядов.

Не желая прятаться, Элинор раздвинула шторки и выглянула наружу. Она не знала, когда еще ей позволят прогуляться по городу, и велела слугам пройти вокруг рынка, чтобы полюбоваться красочным зрелищем.

Сидя в седле, Джордан испытывал радостное возбуждение. С момента пленения только верхом на коне он ощущал себя полноценным человеком. Драгоценная привилегия посещать рынок предоставлялась главным евнухом за примерное поведение в течение целого месяца. Рот Джордана горько скривился. Он чувствовал себя как подросток, которому обещаны сласти, и всячески унижался, чтобы получить награду, презирая себя за это.

Запахи рынка существенно отличались от благоухания королевского дворца, тем не менее пестрое, крикливое сборище заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Он так долго находился в изоляции, что почти разучился разговаривать, смеяться и даже браниться.

— Эй, глянь-ка туда! — воскликнул Альваро, пленный испанский купец, указывая на золоченые носилки с алыми занавесками, окруженные стражей.

Джордан с нетерпением ждал приближения пышных носилок. Зачем, он и сам не понимал. Появляясь в городе, женщины обычно кутались в покрывала, а эта еще пряталась в глубине носилок. Едва ли он что-нибудь увидит. И все же, изголодавшись по женскому обществу, он ощутил напряжение в чреслах.

Альваро указал на проход в толпе, по которому можно было подъехать к золоченым носилкам. Джордан двинулся следом. Они еще успеют сделать свои покупки.

Специи и гашиш никуда не денутся, а вот женщина того и гляди исчезнет.

Уловив обрывки разговоров, Альваро, владевший французским, испанским и арабским, схватил Джордана за руку:

— Это христианка, которая живет у Эль Моро. Огромный чернокожий евнух отстранил их, хотя, судя по одеянию, не мог не понять, что они принадлежат к дворцовой челяди.

Бормоча проклятия, Джордан придержал лошадь, оказавшуюся в опасной близости от кипящего самовара. Носилки, покачиваясь, приблизились, и он напряг зрение, пытаясь разглядеть одно из чудес Гранады. Вначале он ничего не увидел, кроме золотистых волос, рассыпавшихся по атласной подушке. Альваро благоговейно присвистнул, когда женщина взглянула на него, проплывая мимо.

— Ты видел когда-нибудь такую красавицу? Кожа белая, как молоко, волосы словно золото, а за такую грудь и жизни не жалко.

Взгляд Джордана не отрывался от удаляющихся носилок. В горле пересохло, руки, державшие поводья, сжимались в кулаки. Время не залечило рану в его сердце, она по-прежнему кровоточила. Вокруг шумел рынок, острые запахи поднимались к знойному летнему небу, но Джордан мысленно перенесся в Бургос, где в доме дона Хайме Мартина простился с прекрасной Элинор. И теперь она принадлежит Эль Моро! Нет, наверняка ему это пригрезилось. Или он спятил от постоянного потребления дьявольской травы, которая слепит глаза и дурманит мозг. А может, у него галлюцинации от жары?

— Проклятие, Джордан, я и не знал, что женская красота обладает такой силой, — рассмеялся Альваро, хлопнув приятеля по бедру.

Голова у Джордана кружилась. Ничего не видя перед собой, он едва не наехал на один из прилавков. И лишь когда хозяин, тучный араб в чалме и полосатом бурнусе, завопил и замахал руками, опомнился и резко повернул лошадь.

Машинально двигаясь за Альваро, он даже не мог вспомнить, зачем приехал на рынок. Крики и топот копыт привлекли его внимание к шестерым всадникам, громко требовавшим освободить путь. Даже на расстоянии Джордан узнал красные, с золотом, ливреи домочадцев Эль Моро. Впрочем, не все всадники оказались простыми воинами. На предводителе были халат из розовой парчи, расшитой самоцветами, и белые шелковые шаровары, заправленные в красные сапоги из марокканской кожи. Ни один слуга не мог одеваться так роскошно. Судя по всему, это был племянник правителя Гранады собственной персоной.

Что-то в горделивой посадке и наклоне головы мавра казалось смутно знакомым. Конечно, Эль Моро присутствовал во дворце в ту кошмарную ночь, но Джордан был не в том состоянии, чтобы запомнить, как тот выглядит. Должно быть, он видел этого человека где-то еще… Но где?

Неожиданное открытие, что Элинор принадлежит Эль Моро, вызвало у Джордана ненависть к могущественному мавру, куда большую, чем тот заслуживал.

Тем временем Эль Моро поравнялся с ними, и взгляд его темных глаз задержался на Джордане. Узнав широкоплечую фигуру в зеленой дворцовой ливрее, Эль Моро придержал коня и повернулся в седле.

Джордан взглянул в лицо своему спасителю, и дыхание с шумом вырвалось из его груди. Он не верил своим глазам. Эль Моро лишь слегка улыбнулся. Челюсти Джордана сжались, руки вцепились в поводья. Снова все поплыло перед глазами. Смуглое лицо под украшенным драгоценностями тюрбаном было слишком знакомым. Племянник правителя Гранады оказался не кем иным, как доном Родриго Диасом, посланником короля Кастилии!

Джордана захлестнула ярость. Его обвели вокруг пальца! Он даже не заподозрил испанца в тайном умысле, когда обсуждал с ним местонахождение Элинор. Холодный голос рассудка напомнил ему, что Диас спас его в тот жуткий день, когда его привезли в Гранаду. Все эти месяцы он гадал, почему Эль Моро счел нужным позаботиться о его благоденствии. Теперь загадка разрешилась. На залитом кровью поле битвы Джордан положил дюжину врагов, чтобы спасти жизнь дону Родриго. Эль Моро вернул ему долг.

Элинор удивилась, заметив маленький отряд во главе с Родриго, следовавший за ними от рынка. Она помахала ему из носилок. Родриго улыбнулся и кивнул, но не оставил своих людей, пока они не оказались в безопасности за стенами дома.

— Зачем ты ее купила? — удивился он, подъехав ближе и заметив обезьянку, которая, выпросив у Элинор браслет, выбросила его из носилок.

— Ну разве она не прелесть? Мне ее подарили. Я ничего за нее не заплатила.

— Не важно, пусть даже она стоила бы целое состояние, — главное, что она тебе нравится. — Родриго приказал слуге вымыть зверька, прежде чем отнести его в покои Элинор.

Он помог ей выбраться из носилок и, обняв за плечи, повел в дом. Внутри царила прохлада, и это было приятно после долгого пребывания на палящем солнце.

— Зачем ты поехал за мной? Разве вооруженной охраны недостаточно? — спросила Элинор, наблюдая за Родриго, который, как обычно в поисках затаившихся врагов, приподнимал цветные занавеси, осматривая арки и балконы. Он никак не мог забыть, что его деда зарезали в собственном дворце.

— У меня много недругов, — уронил Родриго, бросив на нее обеспокоенный взгляд. Видела ли она англичанина? По всей видимости, нет, иначе не вела бы себя так спокойно. Видел ли тот ее? Лицо де Вера, потрясенное и злое, предстало перед его глазами. Самоуверенный глупец! По какой-то причине де Веру не понравился тот факт, что Родриго Диас является также Эль Моро. Впрочем, это не имеет никакого значения. Главное — не допустить, чтобы подобный случай повторился.

— Я чудесно провела время. И накупила столько всего, что ты рассердишься, узнав, сколько пришлось заплатить.

Родриго улыбнулся, слушая ее, потом сказал:

— Любовь моя, я рад, что ты получила удовольствие от прогулки, но базар — слишком опасное место. Не уверен, что позволю тебе снова отправиться туда. Иди ко мне, я соскучился.

Элинор взяла его руку и прижала к губам. Она не придала особого значения запрету, уверенная, что рано или поздно сумеет уговорить Родриго.

— Как прошла встреча с дядей?

Он не ответил, лишь пожал плечами. Кремовые выпуклости ее груди, вздымавшейся и опадавшей под льдисто-голубым шелком, разожгли в нем пламя. Под тонкой тканью явственно проступали розовые соски. Привыкший к смуглой коже своих соплеменниц, Родриго находил светлую кожу Элинор необыкновенно эротичной.

— Мы еще успеем поговорить о Мохаммеде. Не будем тратить на это время, — сказал он, потянувшись к серебряному кувшину с вином, стоявшему на низеньком медном столике.

Элинор остановила его руку.

— Мне не нужно вино, — прошептала она. Скользнув рукой в вырез его халата, она потеребила темные соски под розовой парчой и рассмеялась, когда они затвердели.

Родриго прерывисто вздохнул, глаза зажглись огнем. Наконец-то наступил день, которого он так долго ждал: Элинор воспламенила одна лишь страсть!

— Любимая! — хрипло произнес он, заключив ее в объятия. — Сегодня ты сделала меня бесконечно счастливым.

Необычно холодный ветер шевелил ветви деревьев за окном.

Неподвижная как статуя, сцепив руки на обозначившейся выпуклости живота, Тарифа наблюдала за шагавшим через двор Джорданом. Он не видел ее, а она не смела заговорить с ним, не рискуя быть наказанной. Как он прекрасен! Взор ее затуманился, когда он скрылся из виду, ведя за собой белого жеребца Сауда.

Брат ее наконец-то уехал, но, увы, ненадолго. С тех пор как Сауд вернулся из последнего рейда, Тарифа не могла дождаться, когда он снова уедет, чтобы осуществить задуманный ею план побега. Однако Сауд, опасаясь, как бы соперники не заняли его высокое место, перестал совершать набеги, предпочитая оставаться рядом со своим господином. Нынешним вечером он собирался встретить марокканских гостей, приглашенных во дворец на предстоящие недельные празднества.

Вновь начался приступ тошноты, и Тарифа, прикусив губу, прислонилась к изразцовой стене. Если они не убегут в ближайшее время, ее состояние станет очевидным, и тогда не миновать наказания. Можно не сомневаться, что расправа будет скорой и кровавой. Сколько бы она ни отрицала, Сауду не составит труда догадаться, кто отец. Джордана казнят! Даже заступничество Эль Моро не спасет его. Не исключено, что ее зароют в одной могиле с Джорданом, чтобы защитить честь семьи.

Прижимая к себе шкатулку из сандалового дерева, где лежали драгоценные пропуска, украденные у дворцового гостя, Тарифа пробралась к скамье. Она приложила немало усилий, переделывая текст документа, и была уверена, что в темноте никто не заметит подделку. Почему бы не совершить побег завтра? Во дворце будет полно гостей, начнется суета, связанная с подготовкой к торжествам. Это не только облегчит побег, но и поможет выбраться из города. Она может притвориться знатной марокканкой из лагеря, расположенного за стенами Гранады. Кто станет задерживать высокородную чужестранку, возвращающуюся домой в сопровождении раба? Она закутается в покрывало и будет вести себя так высокомерно, что стражи не посмеют остановить ее. Сауд весьма кстати пригласил в гости одного из марокканских военачальников. Тот привез с собой пять жен, для которых срочно готовили апартаменты в гареме. Для вящей убедительности можно позаимствовать у одной из них одежду.

Ее снова стошнило.

— О Аллах, дай мне сил! — взмолилась она, поспешив обратно в гарем.

Сообщение озадачило Джордана. На город уже опустились сумерки, и временное затишье, когда правоверные предаются молитвам, сменилось звуками веселья, доносившимися из дворца. «Знатная марокканка ждет тебя во Дворе фонтанов», — сказал посыльный. Уж не перепутал ли он что-то, засомневался Джордан, но был слишком заинтригован, чтобы отказаться от свидания с таинственной незнакомкой, хотя риск был велик.

Во Дворе фонтанов никого не было. Джордан презрительно скривил губы. Значит, никакой красотки из Марокко. А жаль. Они не виделись с Тарифой уже несколько месяцев, природа требовала своего, и Джордан настроился на любовное свидание. Разочарованный, он повернулся, собираясь уйти, как вдруг что-то ударило его по руке.

Джордан поднял с земли финиковую косточку. Огляделся в поисках шутника и увидел в отдалении темный силуэт, манивший его к себе. С сильно бьющимся сердцем Джордан направился к незнакомке.

— Госпожа, — обратился он к ней, понимая, что рискует, заговорив с женщиной. Она направилась к темной арке, и он ощутил беспокойство. — Что вам от меня нужно?

Женщина снова поманила его, сверкнув перстнями и браслетами. Но когда Джордан шагнул к ней, она ловко ускользнула и пошла дальше. Наконец Джордану удалось схватить ее за развевающиеся одежды.

— Говорите, что вам от меня нужно.

— Проклятие, Джордан, ты что, не можешь потерпеть? Знакомый голос ошарашил его настолько, что он не сразу нашелся что сказать.

— Тарифа, — выдохнул он, рассмеявшись. — С каких это пор ты превратилась в знатную марокканку?

— Не шуми. Надень это на себя и не задавай вопросов, — приказала девушка, сунув ему в руки полосатый бурнус и круглую шапочку с кисточкой.

Когда Джордан оделся, она вручила ему свернутый пергамент.

— А это что?

— Документ на владение Авилой. Он тебе пригодится.

И тут Джордан понял. Ощутив слабость в ногах, он схватился за холодный камень.

— Иисусе, — вымолвил он с трудом.

Он не мог поверить, что пробил час освобождения. Когда Тарифа впервые сказала о побеге, Джордан пришел в восторг. Всю зиму он тщетно ждал, когда она раскроет ему свой план, и уже потерял надежду вырваться из плена.

Тарифа привлекла его к себе и поцеловала в губы.

— Пусть Аллах защитит тебя, любимый. А теперь следуй за мной и молчи.

Бесшумно ступая, они быстро шагали по неосвещенным коридорам, через дворики с фонтанами, пока не добрались до заросшей глицинией беседки в дальнем конце сада. Тарифа остановилась, прислонившись к каменной стене, по ее лицу струился пот.

— Ты не больна?

— Нет, просто устала немного.

Она сжала его руку, пытаясь отдышаться. Каждую зиму легкие причиняли ей все больше мучений. Слава Аллаху, что зима в Гранаде короткая. Передохнув, она нащупала толстую ветвь глицинии.

— Давай я первый, — хрипло предложил Джордан.

— Нет, я хочу убедиться, что это безопасно. Джордан не стал спорить. Он помог Тарифе найти опору и поднял ее насколько мог высоко. Преодолев остальной путь самостоятельно, Тарифа перелезла через каменный парапет. Она так долго висела на нем, что Джордан забеспокоился. Наконец ее руки исчезли, и послышался глухой стук, когда она приземлилась с другой стороны.

Убедившись, что за ним не наблюдают, Джордан обвязал бурнус вокруг талии, взобрался на стену и спрыгнул прямо в колючий кустарник, который, хотя и смягчил падение, ободрал его до крови. Джордан тихо выругался.

Тарифа тут же оказалась рядом.

— Пойдем, — шепнула она. — Нужно спешить. Джордан постоял минуту, вдыхая воздух свободы. Внизу виднелись купола мечетей и очертания минаретов. Где-то там, среди белых зданий и красных черепичных крыш Гранады, осталась Элинор. С тех пор как он узнал, что она пленница Эль Моро, Джордан поклялся, что, если когда-нибудь обретет свободу, попытается освободить ее.

— Чего ты ждешь? — прошептала Тарифа.

— Как ты думаешь выбраться за ворота?

— У меня есть пропуск. Сделаем вид, будто мы из марокканского лагеря, который разбит за стенами города, а ты мой раб. Потом попытаешься купить лошадей у марокканцев.

— А далеко до Авилы?

— Два-три дня пути. Какое это имеет значение, если мы будем свободны?

Джордан огляделся, пытаясь сориентироваться в темноте. Справа, вниз по холму, располагался дом Эль Моро, коварного испанца, который вошел к нему в доверие, а затем предал. Содрогнувшись от гнева, Джордан поспешил за Тарифой по неровной тропинке, которая вела к пыльной дороге у подножия холма.

Он надеялся, что Эль Моро сейчас на празднествах во дворце. Через узорную решетку за голубятней можно пробраться к дому, где держат в заточении Элинор. Попав в сад, он сможет проникнуть в ту его часть, где живут женщины. Только раз ему удалось увидеть Элинор. Бывая на базаре, он искал ее, но она больше там не появилась. Наверняка Эль Моро не выпускал ее из дома — боялся, что они встретятся.

— Не сюда, — прошептала Тарифа. — Нужно идти к воротам.

Джордан оттолкнул руку девушки, когда она потянула его в противоположном направлении.

— Есть кое-что, что я должен сделать. Ты захватила оружие?

— Только кинжал.

— Дай его мне.

Тарифа неохотно подчинилась и вытащила из ножен свернутые пропуска. Джордан остановил ее.

— Пусть лучше они останутся у меня, — сказал он.

— Куда ты идешь? Я думала, ты не знаешь Гранады. — Она почти бежала, приноравливаясь к его широкому шагу.

— Помнишь, я рассказывал тебе о женщине, которая оставила меня ради другого?

— Да.

— Она в этом городе.

Задохнувшись, Тарифа схватилась за живот, где толкнулся ребенок.

— Ты идешь за ней?

— Я должен.

— Но у нас нет времени! Меня могут в любой момент хватиться.

— Это недолго.

— Будь ты проклят, Джордан! Ты обещал взять меня с собой!

Но он уже не слушал. Прижимаясь к стенам домов, он бесшумно двигался по направлению к роскошному жилищу Эль Моро.

Тарифа стояла во влажной темноте, слезы струились по ее щекам. Если она не поторопится, он скоро исчезнет из виду. Сделав над собой усилие, девушка побежала за ним. Каждый вздох болезненно отзывался в ее легких. Когда она догнала его, Джордан улыбнулся.

— Передумала? — хрипло спросил он. — Прости меня, Тарифа. Я не хотел тебя обманывать. Ее зовут Элинор. Это женщина Эль Моро.

— Нет! — Тарифа в ужасе уставилась на него полными слез глазами. Его красивое лицо скрывалось во мраке, но от решимости, прозвучавшей в его голосе, по ее спине пробежал холодок. — Он убьет тебя!

— Придется рискнуть. Я буду всегда благодарить тебя за свободу. Это величайший дар, который я обрел благодаря тебе. Но я должен освободить Элинор, даже если это будет стоить мне жизни. Я не рассчитываю, что ты поймешь меня.

Словно в тумане, она ощутила жаркое прикосновение его губ и мимолетное тепло объятий. В следующее мгновение он исчез. Ослабев, Тарифа опустилась на колени и разрыдалась. Ей хотелось кричать от ярости и обиды, она проклинала Джордана за его обман. Одно слово стражам Эль Моро — и он покойник. Она может вернуться во дворец и сказать Сауду, что его раб сбежал. И тогда его тоже ждет смерть. Скорчившись от горечи и боли, она обхватила руками живот, ощущая движение крошечной жизни, которая обрекла ее на смерть!

И все же она не могла предать Джордана, хотя понимала, что отдает его христианской наложнице Эль Моро.

Джордан бесшумно спрыгнул со стены, окружавшей сад Эль Моро. Сонно ворковали голуби, мелодично журчали струи фонтанов. Тишина, окружавшая жилые здания, позволяла предположить, что домочадцы уже удалились на покой. Томительные часы, которые Джордан провел, созерцая дом племянника Мохаммеда, сослужили ему хорошую службу. Он неплохо ориентировался и знал, что Диас обычно пользуется не тем входом, который предназначался для обитательниц гарема. Следовательно, Элинор живет отдельно от других женщин.

С кинжалом наготове, держась в тени подстриженных кустов, Джордан пересек внутренний двор и проскользнул через арочный проход. Сердце его колотилось так громко, что заглушало все прочие звуки. Спасибо Всевышнему, надоумившему Мохаммеда устроить празднество. Можно не опасаться, что Эль Моро вернется раньше чем через несколько часов.

Звук шагов заставил его прижаться к стене и затаить дыхание. Из-за занавешенной шелковыми драпировками арки доносилась музыка. Поскольку женских голосов не было слышно, Джордан предположил, что это вход в покои Элинор, а не в гарем.

Сквозь узорную решетку он различил силуэт женщины, полулежавшей на подушках. Еще одна сидела напротив, скрестив ноги и перебирая струны лютни. Джордан не был уверен, что первая женщина — Элинор, пока та не пошевелилась. При виде золотых волос, рассыпавшихся по ее плечам, — зрелища, так часто являвшегося ему в мечтах, Джордана пробрала дрожь, во рту пересохло.

Ему показалось странным, что Элинор не охраняют. Но, подобравшись ближе, он увидел массивную фигуру нубийца, который стоял в дверях, сложив ладони на рукоятке, сверкающей сабли.

Цепляясь за выступы в резном камне, Джордан взобрался вверх по арке и перебросил ногу через решетку. Он замер, когда рабыня, игравшая на лютне, прихватив свой инструмент, прошла прямо под ним и исчезла в сводчатом коридоре, опустив за собой шелковый занавес. Медленно, дюйм за дюймом, Джордан спустился ниже, оказавшись на уровне головы нубийца. Вольф показал ему место на человеческой шее, куда лучше всего нанести удар кинжалом. В случае с огромным нубийцем задача упрощалась — вены его, словно канаты, проступали под эбонитовой кожей.

Повиснув на одной руке, Джордан собрался с силами. В дальнем углу комнаты вскрикивала и лопотала обезьянка, и он возблагодарил зверька за шум, заглушавший другие звуки. Зная, что второго шанса не представится, Джордан крепко стиснул кинжал и нанес удар, молясь, чтобы нубиец не шевелился. Клинок глубоко, по самую рукоять, вошел в тело раба. Тот дернулся, и кинжал вывернулся из рук Джордана. С разинутым от изумления ртом нубиец обернулся, рука его рванулась к шее. Великий Боже, да он и не собирается умирать! Джордан в ужасе замер, уставившись в искаженное болью свирепое лицо, но в следующее мгновение нубиец рухнул как подкошенный на бело-голубые изразцы пола.

Обезьянка продолжала лопотать.

С оцепеневшими от напряжения мышцами Джордан осторожно спустился со своего насеста. Пот ручьями стекал по его телу. Нужно вытащить Элинор отсюда, пока никто не обнаружил убитого. Ноги едва держали его, когда он поднял занавес и вошел в тускло освещенную комнату. Как он и предполагал, Элинор была на балконе. Ее желтое одеяние четко вырисовывалось на фоне ночного неба. Джордан выдернул кинжал из тела нубийца и заткнул себе за пояс его саблю.

Прислонившись к прохладной стене, Элинор смотрела на город. В темноте мерцали огоньки, с улиц доносились привычные звуки: плач младенцев, лай собак, редкий топот копыт и мужские голоса. В комнате, звеня цепью, резвилась обезьянка, издавая вопли и швыряясь орехами. Элинор не сразу различила посторонний шум. Шелест ткани, более грубой, чем привычный шелк, заставил ее оглянуться. В арочном проеме стоял мужчина в полосатом бурнусе с обнаженной саблей за поясом и окровавленным кинжалом в руке. Девушка испуганно замерла. Неужели это тот самый убийца, которого опасался Родриго?

Элинор попыталась позвать на помощь, но не смогла издать ни звука.

— Элинор, ты не узнаешь меня?

Этот голос был частью ее самых драгоценных воспоминаний. Ахнув, Элинор схватилась за горло, сомневаясь, надеясь, молясь…

— Любовь моя, как долго я ждал этой минуты! — Он протянул к ней руку.

Не сводя с него глаз, она порывисто сжала его руку.

— Джордан? Неужели это не сон? Я думала, ты умер!

— Нет, дорогая, я очень даже живой. Как же я соскучился по тебе!

Он схватил ее в объятия и осыпал поцелуями. Заливаясь слезами, Элинор в изнеможении льнула к нему.

— Мне сказали, что ты умер… два года назад.

— Все это время я был рабом. Пойдем, нужно спешить, — сказал Джордан.

Словно в тумане, она последовала за ним в комнату, содрогнувшись при виде Мансура, распростертого на полу в луже крови.

Джордан снял с себя бурнус, собираясь спрятать под ним ее полупрозрачный костюм обитательницы гарема. Элинор в ужасе вскрикнула, увидев его зеленую ливрею:

— Матерь Божья! Ты раб Сауда! О, Джордан!

Вначале он не понял, почему она расплакалась, закрыв лицо руками, затем его осенило. Она думает, что его кастрировали!

— Не плачь, дорогая, этого не случилось. Я все еще мужчина.

— Но рабы Сауда — евнухи, как и все остальные слуги во дворце…

— Не все. Твой хозяин спас меня от ножа палача.

—Родриго?

Джордан вздрогнул, услышав, как легко имя соперника слетело с ее уст. При мысли о том, кем был для нее коварный испанец, ревность захлестнула его с новой силой.

— Да, твой испанец, — буркнул он, снова натянув на себя бурнус, поскольку сообразил, что он слишком велик для нее.

Понимая его чувства, Элинор молча вытащила из сундука темную накидку и закуталась в нее.

Джордан не позволил ей собрать вещи. На подгибающихся ногах, с бешено бьющимся сердцем, Элинор бежала за ним, трепеща при мысли, что их ждет в случае неудачи. Побег из гарема карался смертной казнью.

Как две тени, они бесшумно скользили по цветущему саду. Деревья роняли на их головы белые и розовые лепестки. Они уже свернули за угол бассейна, орошаемого разноцветными струями, когда из-за увитых розами шпалер выступила темная фигура.

— Любовь моя!

Элинор оцепенела. Прятаться было слишком поздно, ибо Родриго в мгновение ока покрыл расстояние между ними. О, почему он так рано вернулся из дворца?

— Кто это с тобой?

— Единственный человек на свете, которого ты боялся встретить, Диас, — отозвался Джордан.

Отодвинув Элинор в сторону, он шагнул вперед. Родриго выругался и выхватил саблю, переместившись на свободное пространство рядом с клумбой гвоздик.

— Так это ты, де Вер? Решил восстать из мертвых? Я всегда знал, что этим кончится. Каким же глупцом я был, сохранив тебе жизнь! Давно известно, что благородные поступки — кратчайший путь к гибели.

— Ты обманул меня, Диас. Воспользовался моим доверием, чтобы выкрасть Элинор из Бургоса.

— Нет. Я заплатил за нее выкуп и привез сюда. Я бы женился на ней, если бы она пожелала. Но она все еще верна твоей драгоценной памяти, будь ты проклят!

Родриго сделал выпад, серебристый клинок описал дугу и рассек бурнус Джордана. Орудуя саблей как мечом, англичанин отразил удар. Яростно зарычав, Родриго бросился в атаку. На сей раз они сражались не ради приза на турнире. Это была смертельная схватка. Они сходились и расходились, отступая и наступая. Сверкающие клинки отсекали головки цветов, каблуки втаптывали в землю лепестки. С торжествующим криком Родриго оттеснил Джордана к бассейну, но тот быстро восстановил утраченное преимущество. Отскочив в сторону и круто развернувшись, он заставил Родриго сражаться спиной к воде.

Заламывая руки, Элинор прижималась к розовым шпалерам, с ужасом ожидая, что вот-вот появятся стражники и решат исход схватки. В отдалении слышалось воркование голубей и биение крыльев, но рядом отчетливо раздавался лязг металла. Казалось невероятным, что никто не пришел на помощь Родриго и даже не поинтересовался, что происходит. Должно быть, он оставил свою охрану веселиться в Альгамбре.

Клинок Джордана пронзил плечо Родриго, заставив испанца выронить саблю. Джордан ринулся вперед, закрепляя успех. Приседая и уклоняясь от ударов, испанец вытащил из складок халата кинжал, но Джордан выбил оружие из его рук. Родриго упал на колени и, нащупав среди цветов клинок, сжал его в руке, приготовившись поразить англичанина в живот, когда тот сделает смертельный выпад.

Когда блестящая сабля сверкнула над его головой, Родриго занес кинжал и бросился на де Вера.

Слишком поздно Джордан заметил блеск металла. Он вскрикнул, поскользнувшись на цветочных лепестках в отчаянной попытке увернуться от клинка. Теряя равновесие, он упал, выставив перед собой саблю, и Родриго издал сдавленный крик, когда острие вошло ему в грудь. Джордан различил в темноте блеск глаз Эль Моро и услышал хриплый голос:

— Ты победил… де Вер.

Пот заливал лицо Джордана, слепя глаза. Испанец медленно выскользнул из его рук, опустившись на благоухающий цветочный ковер своего райского сада.

— Слава Богу, ты не ранен, Джордан! — воскликнула Элинор. — Пойдем, пока не появились стражники.

Она помогла ему подняться на ноги и ощупала его грудь и руки, желая убедиться, что он не пострадал. Затем перевела взгляд на Родриго и ощутила ком в горле. Пока мужчины сражались, Элинор молилась о победе Джордана, но теперь, глядя на неподвижное тело Родриго, лежащее среди вытоптанных цветов, она ощутила безмерное горе и чувство утраты. Он солгал ей о смерти Джордана и был настолько одержим любовью, что превратил ее в пленницу. Гнев, который Элинор испытывала вначале, исчез, растворившись в печали, когда она поняла, что пагубная страсть, во власти которой он находился все это время, в конечном итоге привела его к гибели.

Джордан не мог не догадаться о причине ее слез. Ошеломленный, он старался подавить приступ боли, в ужасе спрашивая себя: неужели она и в самом деле любила Диаса?

Элинор поспешно вытерла глаза и отвернулась от Родриго.

— Нужно бежать, пока не поздно.

Джордан подсадил ее на стену, а затем, подтянувшись на руках, забрался сам. Приземлившись с другой стороны, он поймал ее в объятия, когда она спрыгнула вниз. Элинор подняла на него встревоженный взгляд.

— Как мы выберемся из этого проклятого города? — шепотом спросила она.

Коротко изложив свой план, Джордан быстро повел Элинор по темным улицам, оглядываясь при каждом звуке в ожидании погони.

К тому времени, когда они добрались до ворот, Джордан объяснил Элинор, что она должна говорить и делать. Она набросила на голову накидку и закрыла лицо, придерживая ткань рукой, унизанной перстнями и браслетами. Сверкавшие на ней драгоценные камни должны были убедить стражников, что перед ними знатная марокканка. Оставалось только надеяться, что они не знают марокканского языка. На смеси арабского и испанского Элинор поведала стражнику сочиненную Джорданом историю, в то время как он молча стоял сзади, смиренно склонив голову. Стражник взял пропуска и поднес их к свету, подозрительно косясь на чужаков. Опасаясь, что, если они не поторопятся, охрана Родриго поднимет тревогу, Элинор сняла кольцо и вложила в руку стражника. Ценное подношение убедило его в их благонадежности.

Все еще не веря в удачу, они покинули город, и ворота с лязгом затворились за ними. Впереди виднелись огни марокканского лагеря.

Прошагав сотню ярдов по дороге, Джордан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город. Он ощутил угрызения совести, вспомнив о Тарифе, которую бросил одну на улице. Но ведь она может вернуться во дворец, и никто ни о чем не догадается. Там она среди своих, там ее дом. Она смирится, когда осознает, что он ушел, и не будет долго горевать. Утешившись этой мыслью, он сделал Элинор знак держаться особняком, создавая видимость отношений госпожи и раба на тот случай, если стражники наблюдают за ними. Наконец они оказались в лагере.

Взяв один из браслетов Элинор, Джордан подошел к ближайшему шатру в надежде купить лошадей. Языка он не знал, и пришлось объясняться знаками. Торговец не сбавлял цену, тогда Джордан добавил еще пару браслетов и приобрел двух крепких животных.

Теплая влажная ночь окружала их. Ночной ветерок разносил дым костров, аромат жареного мяса и резкие запахи животных. Под блеяние овец и взрывы мужского смеха они выбрались из лагеря марокканцев и, объехав его стороной, направились к пыльному тракту. Тарифа объяснила Джордану, как добраться до Авилы. Крепость стояла на берегу реки Гвадалквивир.

Уже светало, когда веселая компания, сопровождаемая дворцовой стражей, прибыла к городским воротам. Марокканский вождь, его жены, слуги и наложницы предпочли привычную обстановку собственных палаток, разбитых за городскими стенами, великолепию дворца правителя Гранады. Недовольно ворча, стражники открыли ворота, и шумная компания вывалилась из города.

Издав боевой клич, бородатый вождь пустил коня в галоп и понесся к видневшимся впереди кострам, предоставив слугам и закутанным в покрывала женщинам самостоятельно добираться до лагеря. Никто не заметил, как темная фигурка скользнула за терновый куст и затаилась там, ожидая, пока остальные исчезнут из виду.

Облегченно вздохнув, Тарифа произнесла благодарственную молитву и выбралась на дорогу. Путь ее лежал на восток. Она даже не оглянулась на город, где родилась.

Глава 15

Только во второй половине следующего дня они достигли могучего Гвадалквивира, пересекавшего плодородную равнину, засаженную виноградниками и оливковыми рощами. Долина реки орошалась сложной системой ирригационных сооружений, доставшихся испанцам в наследство от мавров. Наступил сентябрь, и жара спала. В садах, прилегавших к дороге, по которой следовали Джордан и Элинор, уже собрали урожай. Они часто останавливались, спрашивая, как проехать к крепости Авила, но никто о такой не слышал. Многие отсылали их в город Авила, лежавший далеко на севере. Наконец, когда они почти потеряли надежду, бородатый старик, подгонявший ослика, запряженного в повозку с оливками, указал на видневшуюся вдалеке возвышенность.

— Авила там, — коротко сообщил он.

Все время, пока они ехали по пыльным дорогам под полуденным солнцем, Элинор боролась со слезами. Джордан, скакавший рядом, казался суровым незнакомцем. И хотя путешествие утомило обоих, она подозревала, что существуют более веские причины его сдержанности.

Джордан направил коня на обрывистый берег и, заслонив глаза от солнца, превращавшего речную рябь в сверкающее серебро, огляделся в поисках дара короля Педро. На противоположном берегу высилась небольшая крепость, ее полуразрушенные укрепления спускались к самой воде. Это и была Авила.

Они проехали еще немного, прежде чем нашли место, где можно было переправиться через Гвадалквивир. Желтая пустыня, простиравшаяся до самого горизонта, словно перенеслась сюда из Кастилии, настолько чуждо выглядела она после многих миль плодородной почвы. На каменистой земле громоздились скалистые обломки, казалось, разбросанные здесь рукой великана. Некоторые камни упали в реку, образуя буруны и водовороты.

Внутри каменных стен, окружавших небольшую крепость, теснилась горстка крестьянских хижин. В тени обветшалых укреплений паслись овцы и козы.

— Не густо, — заметил Джордан, щурясь на солнце, — но это все, чем я владею.

Элинор порывисто сжала его руку, желая утешить:

— У тебя хотя бы есть дом. А у меня ничего.

— У тебя были золото и драгоценности, ты жила как принцесса. Когда-нибудь ты пожалеешь, что бросила все это ради меня, — с горечью произнес Джордан, тронув коня.

Слезы обожгли глаза Элинор. Впервые после побега она рассердилась на Джордана, поняв, что его гложет ревность. Он не мог простить ей пролитых над Эль Моро слез, а также ее нежелание обсуждать с ним свои чувства к Родриго. Спускаясь вслед за Джорданом по крутому склону, Элинор пришла к выводу, что от разговора на эту тему не уйти.

Навстречу им вышла группа крестьян, изъяснявшихся на странном диалекте, которого Элинор не понимала.

Вперед выступил деревенский староста, грубоватый мужчина с загорелым до черноты лицом и лохматой седой бородой. Он протянул им деревянную чашу с вином. Надеясь, что оно не отравлено, Джордан принял чашу и сделал глоток. Вино оказалось сладким и настолько крепким, что обожгло внутренности. К его облегчению, старик выпил из той же чаши. Элинор не было оказано никаких знаков внимания. В этой глуши женщины значили так же мало, как и в мусульманской Гранаде.

Староста провел их через покосившиеся дубовые ворота. Короткий проход упирался во вторые ворота, выходившие во двор.

За полуразрушенными стенами кудахтали растревоженные куры, бродили овцы. Элинор удивилась, обнаружив в самом сердце крепости несколько комнат с белеными стенами и простой, но удобной мебелью. Здесь даже была небольшая часовня, украшенная цветным витражом.

Староста был неграмотным и послал за племянником, чтобы тот прочитал вслух акт на владение, врученный ему Джорданом. Слушая, старик одобрительно кивал, расплывшись в улыбке при упоминании об исключительной храбрости, проявленной Джорданом в бою. Похоже, он ничуть не сомневался в подлинности документа.

— Отец Игнасио говорил, что у нас скоро появится новый хозяин, — сообщил он.

— Я хотел бы встретиться с вашим священником. Старик заколебался. Затем, слегка улыбнувшись, сделал знак следовать за ним. Спустившись по истертым ступенькам, они оказались в небольшом склепе под часовней, где и обнаружили останки отца Игнасио, покоившиеся в гробу.

Элинор испуганно вскрикнула при виде ухмыляющегося черепа облаченного в черный капюшон священника. Истлевшие кисти рук были сложены на груди, кости ног покоились на Библии. Недовольный ее непочтительным поведением, староста неодобрительно покачал головой.

Джордан дернул Элинор за руку, и они опустились на колени, склонив головы в молитве перед местом последнего упокоения отца Игнасио. Явно ублаготворенный, старик улыбнулся и жестом пригласил их следовать за ним наверх.

В Авиле не было ни слуг, ни припасов. Жители деревни рады были услужить новому хозяину, но не понимали ни слова из того, что он говорил. К счастью, племянник старосты, Пако, немного знал французский и латынь. Черноглазый парнишка был лучшим учеником отца Игнасио и теперь раздувался от гордости, удостоившись столь важной миссии.

На ужин им подали еду, состоявшую из тушенных с чесноком овощей, черного крестьянского хлеба, целой горы спелого винограда и глиняного кувшина с крепким сладким вином.

Сидя за столом, застеленным вышитой тканью, которая подозрительно смахивала на алтарный покров, Джордан мрачно взглянул на Элинор:

— Добро пожаловать в Авилу, леди Элинор. Она улыбнулась, едва сдерживая слезы:

— Не совсем то, что ты ожидал, да?

— Совсем не то. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Кстати, у них здесь целый арсенал в подвалах. Старый священник, видимо, научил своих подопечных обороняться. Эти края постоянно подвергаются набегам мавров.

— Кажется, здесь небезопасно.

— Ты предпочла бы остаться в Гранаде? — ядовито поинтересовался Джордан и, отшвырнув стул, поднялся из-за стола.

Опять эта ревность!

— Если бы я хотела остаться в Гранаде, то, увидев тебя, позвала бы стражу, — напомнила она ему, отпив из чаши вина.

— И что тебе помешало?

— Не хотела, чтобы тебя убили.

Стоя у окна, Джордан размышлял над ее словами, пытаясь вникнуть в их смысл. Перед ним расстилался безжизненный пейзаж. Трудно было поверить, что в двух шагах протекает река. Казалось, само провидение приговорило эту каменистую почву к бесплодию.

Свою одежду они отдали в стирку и облачились в тряпье, либо позаимствованное у крестьян, либо найденное в сундуке, стоявшем в спальне, единственном помещении, где не протекала крыша. В штанах, простой коричневой рубахе и выцветшей черной тунике Джордан мало походил на хозяина поместья.

Застыв, словно каменное изваяние, Элинор машинально жевала, не ощущая вкуса. Одетая в крестьянское платье, с черной шалью на плечах, она заплела косы и уложила их в тяжелый узел на затылке. Золотистый цвет ее волос так поразил местных женщин, что они благоговели перед ней, словно перед святой.

— Элинор, я больше не могу… Я должен знать. Ты любила Диаса?

Она смотрела на свои руки, не зная, что ответить. Солгать, чтобы не причинить ему боль, или сказать правду? Да и в чем она состоит, эта правда? В том, что она никогда не питала к Родриго тех чувств, которые испытывает к нему? Что вначале ей требовалось дурманящее вино, чтобы наслаждаться любовью Эль Моро? Нет, она не скажет этого Джордану…

— Ну? Неужели это такой сложный вопрос?

Элинор медленно поднялась и подошла к нему. За время путешествия Джордан сильно загорел и осунулся. В крестьянской одежде он казался еще более чужим, чем Эль Моро в его халате и тюрбане.

— Что бы я ни ответила, ты будешь недоволен.

— А ты попробуй.

— Я никогда не любила ни одного мужчину так, как тебя.

— Проклятие, Элинор, я хочу знать, любила ли ты Диаса!

— Нет, — прошептала Элинор, прикусив губу. Она не станет мучить Джордана только для того, чтобы отдать должное памяти любовника.

— Почему же ты плакала?

Он схватил ее за подбородок, не давая отвернуться. Заходящее солнце золотило темные волосы Джордана, глаза казались особенно светлыми на загорелом лице. С мучительным стоном Элинор отшатнулась от него и отошла в дальний конец комнаты. Джордан не стал ее удерживать.

— Как ни трудно тебе это сказать — а мне выслушать, — я должен знать, что ты испытывала к нему, — продолжал настаивать он.

После долгого молчания Элинор подняла голову:

— Он сказал, что ты умер. Я не любила его так, как тебя, но не хочу лгать, утверждая, что не испытывала к нему привязанности. Все, что он совершил, было сделано из любви ко мне.

— Иисусе! — Джордан прислонился лбом к прохладной стене. — Ты жила с ним эти два года?

— Да, хотя и не сразу смирилась с этим. — Страдальческий стон Джордана заставил ее похолодеть. — Мне что, нужно было уйти в монастырь? — крикнула она, поддавшись гневу. — Это успокоило бы твое уязвленное самолюбие? Я думала, что ты умер, Джордан! Как ты не понимаешь?

— Я был жив, когда ты вышла замуж за Гастингса! Элинор негодующе вскрикнула, стукнув кулаком по столу:

— Пресвятая Дева, неужели мы должны снова возвращаться к этому? Я же объяснила тебе, как все произошло. К тому же Гастингс тоже мертв. Он скончался от ран под Толедо.

Пораженный этим известием, Джордан на секунду замер. Выходит, напрасно он проявил благородство, за которое часто себя проклинал.

— Должен тебе кое в чем признаться, хотя в это трудно поверить. Я пытался спасти Гастингсу жизнь.

Это откровение поразило Элинор.

— И теперь ждешь от меня благодарности?

Ее язвительные слова подействовали на Джордана, как красная тряпка на быка. Круто повернувшись, он шагнул к Элинор, но в этот момент дверь отворилась и в комнату вошел деревенский староста с лампой в руке. Поставив ее на стол, старик, кланяясь, удалился.

Стиснув зубы, Элинор старалась овладеть собой. Староста появился очень кстати — гнев Джордана несколько поутих.

— Тот дурацкий разговор в Бургосе, смерть Гастингса, даже твоя жизнь с Диасом — все в прошлом. Мы стоим на распутье, Элинор. Эта развалюха — единственное, что у меня есть. Мне далеко до мавританского вельможи, но я должен знать… жалеешь ли ты, что бежала со мной?

Элинор ахнула, поразившись нелепости вопроса.

— Неужели ты думал, что я считала тебя крупным землевладельцем и только поэтому последовала за тобой? Да я даже не знала, где мы будем ночевать. Черт бы тебя побрал, Джордан, я пошла за тобой из-за любви! И ни секунды не колебалась. Но если этого недостаточно для твоей уязвленной гордости, тогда мне больше нечего предложить!

В комнате надолго повисло молчание. Опустившись на деревянную скамью, Элинор уронила голову на руки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ощутила легкое прикосновение Джордана к своим волосам.

— Прости меня, Элинор. Иногда я просто схожу с ума от ревности. И потом, я слишком долго жил наедине со своими мыслями.

— Ты все еще любишь меня?

— Конечно. Но стоило мне представить тебя с ним, и я сходил с ума от ревности. Когда же ты заплакала, увидев его мертвым, я пришел в отчаяние.

Элинор взяла его руку и прижала к своим губам.

— Давай похороним прошлое, — прошептала она, — и возблагодарим судьбу за то, что мы наконец вместе.

Джордан опустился на колени и сжал ее лицо в ладонях:

— Элинор, милая, даже если бы ты сказала, что безумно влюблена в него, я все равно не отказался бы от тебя. Ты — частица меня самого.

Слезы хлынули у нее из глаз. Джордан привлек ее к себе и поцеловал, ощутив на губах вкус соли. Они опустились на деревянный пол, обнимая друг друга. Элинор тихо плакала, уткнувшись лицом в его шею.

— Я не мог заняться с тобой любовью, не спросив об этом.

— Ты вел себя так, что я подумала… Впрочем, не важно. Ты хочешь меня сейчас?

Джордан дрожащими руками коснулся ее мягкой щеки и нежных губ.

— Господи, да, хотя мне кажется, что я умру, если это случится, — усмехнулся он, целуя ее. — Я хочу тебя так, как ни один мужчина еще не хотел женщину.

Она улыбнулась.

Несколько минут они лежали в объятиях друг друга, слезы катились из их глаз. Медленно, словно пробуждаясь после долгого сна, Джордан начал гладить ее шею, плечи, затем его рука, осмелев, скользнула в вырез грубого платья. Он не решался коснуться нежных округлостей, опасаясь, что не сможет сдержать эмоций.

Элинор взяла его руку и положила себе на грудь. Джордан сжал податливую плоть. Неутоленная страсть, которую он испытывал к этой женщине, вспыхнула с новой силой. Они целовали и ласкали друг друга, стремясь вернуть былую близость. Первоначальное отчуждение быстро рассеялось, и они с восторгом отдались долго сдерживаемым порывам. Крохотная комнатушка с белеными стенами, примитивной мебелью и полосатыми ковриками исчезла. Они снова очутились в Англии, в зеленой дубраве, где расцвела их любовь.

— О, Джордан, не будем больше расставаться, — прошептала Элинор сквозь слезы.

— Никогда, любимая, обещаю.

Поцелуи и объятия становились все более неистовыми. Они так долго находились в разлуке, что не нуждались в долгой прелюдии. Элинор нетерпеливо привлекла его к себе, вскрикнув от восторга, когда его раскаленная плоть ворвалась в ее жаркое лоно. Задыхаясь от наслаждения, она вторила его медленному движению, пока огненный поток страсти не поглотил все остальные ощущения…

Элинор медленно возвращалась к реальности. Руки Джордана обвивали ее утомленное любовью тело. Ничто на свете не могло сделать ее счастливее. Она снова обрела свою истинную любовь — и теперь уже навсегда.

Незаметно пролетело несколько недель. Новые хозяева Авилы ежедневно объезжали свои владения. Теперь Джордан понял, почему земля в поместье бесплодна: крестьянам не хватало воды. Река была рядом, но жили они как в пустыне. Джордан тщательно изучил ирригационную систему, созданную феллахами, крестьянами мавританского происхождения, и надеялся, проложив оросительные каналы, вернуть земле плодородие.

Несмотря на отсутствие удобств, Элинор наслаждалась пребыванием в заброшенной крепости. Она с жаром принялась за наведение порядка. Деревенские женщины, вооружившись вениками и совками, убрали грязь и мусор, копившиеся годами. Обнаружив в погребе упакованную посуду и прочую утварь, Элинор оборудовала всем необходимым просторную кухню.

В поместье было несколько повитух, которые занимались также врачеванием. Элинор подозревала, что женщины не обходятся без колдовства, однако уговорила их принести целебные травы и снадобья в лазарет, который устроила в одной из комнат.

Каждую ночь, хотя оба уставали от дневных трудов, Джордан и Элинор занимались любовью на расшатанной дубовой кровати под выцветшим зеленым пологом. Трудности и лишения придавали их любви особую остроту.

За прошедшие недели Джордан отразил несколько вражеских набегов. Крестьяне храбро сражались под умелым руководством своего нового господина и захватили богатые трофеи: пять арабских скакунов и ценности, снятые с убитых мавров.

К ноябрю похолодало, небо нет-нет да и затягивалось тучами, вызывая у Элинор, успевшей привыкнуть к яркому солнцу, тоску по дому. Они никогда не говорили об Англии, но Элинор не могла не думать о том, суждено ли ей вернуться на родину. Она часто вспоминала о старом добром Мёлтоне, о своем отце, обо всем, что было дорого ее сердцу. Джордан, казалось, совсем не скучал по родным местам. Дни его были заполнены хозяйственными заботами и отражением атак воинственных мавров.

Как-то прохладным осенним вечером, когда они ужинали у очага, снаружи послышался шум, за которым последовал стук в дверь.

— В чем дело, Джо? — спросил Джордан у вошедшего в комнату деревенского старосты. У старика было труднопроизносимое испанское имя, и Джордан называл его Джо.

— На соседнюю деревню напали мавры. Как бы сюда не нагрянули.

Лицо Джордана напряглось. Враг близко, нельзя терять времени.

— Ты предупредил людей?

— Да, сеньор. Они хотят укрыться за нашими стенами. Впустить их?

— Конечно, только побыстрее. Мавры далеко?

— Не знаю, сеньор.

Элинор последовала за Джорданом, когда он взобрался на полуразрушенные укрепления, откуда открывался вид на окрестности. Кучка крестьян, гнавших перед собой скот, входила в распахнутые ворота. Нападающих нигде не было видно. Отослав Элинор в дом, Джордан спустился во двор, чтобы переговорить с беженцами.

Среди мужчин были раненые. Направив их в лазарет, Джордан разместил женщин и детей в глинобитных хижинах. Одна из крестьянок, закутанная в изодранный, покрытый пылью бурнус, стояла в стороне.

— Ты ранена? — спросил он, прибегнув к услугам Пако в качестве переводчика.

Поверх грязного бурнуса на него смотрели запавшие черные глаза, казавшиеся огромными на изможденном лице.

— Джордан, — сказала женщина, — неужели это действительно ты?

Сердце Джордана оборвалось, а затем лихорадочно забилось. Кроме Элинор, только одна женщина в Андалузии знала его достаточно хорошо, чтобы называть по имени.

— Тарифа? — выдохнул он, застыв на месте.

Незнакомка откинула покрывало, и Джордан внутренне содрогнулся при виде ее исхудавшего лица, обтянутого бронзовой кожей. Синеватые губы раздвинулись в радостной улыбке.

Первоначальное потрясение быстро сменилось гневом. Джордан схватил девушку за худенькое плечо и решительно повел к стене крепости, защищавшей от холодного ветра.

— Почему ты не осталась в Гранаде? Здесь тебе не место. От его резкого тона улыбка Тарифы погасла. Тут Джордан заметил ее округлившийся живот и застонал:

— Иисусе! Это мой?

Глаза Тарифы гневно сверкнули.

— Черт бы тебя побрал, Джордан, как ты можешь сомневаться?! — воскликнула она.

— Прости меня, Тарифа, я просто потрясен. Почему ты ничего не сказала о ребенке? Ты что, не знала?

— Конечно, знала. Поэтому и решила бежать из Гранады. Сауд убил бы меня на месте, если бы все обнаружилось. А ты, мой нежный любовник, бросил меня прямо на улице.

— Я же не знал!

— Именно поэтому я не выдала тебя стражникам. Одно мое слово — и ничто бы тебя не спасло. — Тарифа бросила взгляд на каменное здание. — Она видит нас?

— Господи, надеюсь, что нет!

От его резкого тона что-то умерло в ее душе. На протяжении бесконечного пути, страдая от лишений и голода, Тарифа продолжала надеяться, что в его сердце сохранилась хоть искра любви. Но выражение лица Джордана, когда он упомянул Элинор, уверило ее в обратном.

— Значит, ты не говорил ей обо мне?

— Конечно, нет. И учти, если ты скажешь хоть слово, можешь не рассчитывать на мою помощь независимо от того, чей это ребенок! — прорычал Джордан, схватив девушку за исхудавшее запястье. — Я не отвернусь от тебя. Это мой долг. Иди в дом. Элинор поможет тебе. Я скажу, что ты сестра мавра, с которым я подружился в Гранаде. Но если ты вздумаешь сказать ей о ребенке, клянусь, я…

— Твои угрозы ни к чему, господин, — вымолвила Тарифа, пятясь и низко кланяясь. — Разве у меня есть выбор? Покажи, куда идти. Да возблагодарит тебя Аллах.

С камнем на сердце Джордан проводил ее до двери, отправив вместе с ней других пострадавших. Просто чудо, что она не умерла в пути… Жаль, что этого не случилось, мелькнула в голове мысль. Опомнившись, Джордан произнес покаянную молитву. В чреве Тарифы зреет его семя. И она искренне любит его.

Позже, уединившись с Элинор в спальне, Джордан был необычно мрачен. Хотя угроза нападения мавров к ночи рассеялась, он на всякий случай выставил часовых.

— Наш лазарет переполнен. Вовремя я его подготовила, верно? — заметила Элинор, расчесывая золотистые пряди перед раскаленной жаровней.

— Как дела у раненых?

— Один мужчина может потерять руку, другой — ногу. Хорошо бы тебе взглянуть на них. Ты лучше разбираешься в боевых ранах. Большинство женщин просто напуганы. У одного ребенка сильно порезана нога. Что же касается беременной женщины… Ты знал, что она мавританка?

— Да. Она сестра моего приятеля. Семья отвергла ее, и она пришла сюда, поскольку ей некуда деться.

Элинор взглянула на него сквозь завесу волос:

— Откуда она узнала, что ты здесь?

Джордан судорожно сглотнул, злясь, что приходится выкручиваться. Столь естественный вопрос как-то не приходил ему в голову.

— Она помогла мне достать пропуска.

— В таком случае я должна поблагодарить ее. Без пропусков мы бы до сих пор оставались в Гранаде.

— Верно. Именно поэтому я не мог отвернуться от нее. Ты не возражаешь?

— С какой стати?

— Ну… ребенок добавит хлопот, — промямлил Джордан, не зная; что сказать.

— У нас есть опытные повитухи. Только представь, это будет первый ребёнок, который родится в твоих владениях. Может, мы подыщем ей мужа. Она ведь совсем молодая.

Джордан поддакнул, всей душой желая, чтобы Элинор сменила тему. Тот факт, что Тарифа находится под одной с ним крышей, не давал ему покоя.

Позже, когда они занялись любовью, пыл Джордана подогревался страхом, что Элинор узнает правду. Он не представлял себе ее реакцию и возможные последствия.

Рождество отпраздновали скромно. Преклонив колени рядом с Джорданом на ступенях домашнего алтаря, Элинор возблагодарила Господа за все ниспосланные им благодеяния. Гранада казалась частью полузабытого сна, а лорд Гастингс, Пэйн и крепость Монтджой — всего лишь кошмарами из далекого прошлого. Единственной реальностью были Джордан и их новая жизнь здесь, на берегах Гвадалквивира.

Всю короткую андалузскую зиму шла перестройка Авилы. После восстановления внешних стен началась прокладка оросительных каналов. Как-то холодным солнечным днем, объезжая свои владения, Джордан и Элинор встретили посыльного, явившегося с того берега реки с просьбой о помощи. Его селение подверглось нападению мавров; они сжигали дома, убивали крестьян, угоняли скот.

При мысли, что Джордану придется сражаться, Элинор обуял страх. Как ужасно потерять его теперь! Но война у него в крови. И он не станет слушать никаких возражений. Скрывая тревогу, Элинор помогла ему облачиться в доспехи. Деревенский мальчишка, которого обучал Джордан, при всем его рвении пока еще не годился в оруженосцы.

— Храни тебя Бог, — прошептала Элинор, встав на цыпочки, чтобы поцеловать Джордана, прежде чем он наденет древний шлем, унаследованный от прежнего хозяина Авилы.

— Элинор, любимая, — прошептал он, сжав в ладонях ее прекрасное лицо. — Ты моя жизнь.

Она попыталась улыбнуться, но по щекам покатились слезы. Сердце Джордана сжалось. Впервые он пожалел, что должен заняться делом, которому учился и в котором преуспел. Насколько приятнее было бы остаться дома с Элинор!

Помахав ей рукой, он решительно повернул коня к переправе. Следом скакали его воины верхом на неказистых лошаденках. Джордан ехал на одном из захваченных арабских скакунов, как и его ближайший помощник. При мысли, что он ведет крестьян в бой против бывалых воинов, ему становилось дурно. Впрочем, его подданные уже не раз успешно отражали набеги мавров, доходя до безрассудства в своем желании произвести впечатление на нового господина.

Всю следующую неделю Элинор хлопотала по хозяйству. Несколько деревенских женщин пожелали стать горничными, и она обучала их рукоделию. Занятые шитьем, они сидели у окна, когда к двери нерешительно подошла Тарифа.

— Входи, Тарифа, — любезно предложила Элинор.

— Я хотела бы поговорить с вами наедине, донья Элинор.

— Конечно, садись.

Отпустив остальных женщин, Элинор налила девушке вина. Проведенное в Авиле время пошло Тарифе на пользу. Смуглая, с блестящими черными волосами, в нарядной одежде, которую ей дала Элинор, она выглядела прелестно.

— Когда вы ожидаете господина?

— Надеюсь, что уже сегодня он будет дома. А почему ты спрашиваешь?

— Он говорил вам, что знал меня в Гранаде?

— Да. Спасибо, что помогла с пропусками. Жаль, что тебе пришлось так тяжело в пути, но теперь ты в безопасности. Скоро родится твой ребенок — первый младенец во владениях Джордана.

Тарифа выдавила улыбку. Сердце ее бешено колотилось. Она возненавидела прекрасную англичанку с первого взгляда, видя в ней угрозу собственному счастью.

— Вы ведь тоже были в плену в Гранаде, не так ли, донья? Элинор плотно сжала губы — она старалась не вспоминать о Гранаде.

— Да.

— Я слышала, вас называли христианской наложницей Эль Моро.

Тон мавританки слегка изменился. Она сидела у окна, освещенная лучами солнца, и Элинор насторожилась, заметив враждебное выражение на ее лице.

— О чем ты хотела поговорить со мной?

— Вы знаете, кто мой брат?

— Не имею понятия, и, признаться, меня это не очень интересует, — сказала Элинор, поднимаясь. — Тарифа, если тебе нечего сказать, можешь идти.

— О, мне есть что сказать. Только вам это не очень понравится. — Тарифа гордо выпрямилась. — Может, вам лучше присесть, донья? И не советую вам звать служанок. Не думаю, что вы захотите, чтобы я им все рассказала.

Элинор похолодела от зловещего тона мавританки и снова опустилась на стул.

— Говори, я тебя слушаю.

Тарифа улыбнулась, показав острые белые зубки.

— Так вот, мой брат — Сауд, военачальник Мохаммеда! Элинор молчала. Она догадывалась, о чем собирается рассказать Тарифа, втайне надеясь, что ошибается.

— Джордан был рабом в доме Сауда, — заявила Тарифа.

— Хочешь сказать, что ты и он…

— Джордан — отец моего ребенка.

Элинор стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Но ты же была в гареме. Как же это могло случиться?

— Это было непросто. Но ради нашей любви… — Тарифа улыбнулась, наслаждаясь тем, что причинила сопернице боль. — Мы рисковали жизнью, только бы быть вместе. А до этого мы любили друг друга много месяцев, пока добирались из Кастилии.

— Так это ты путешествовала с ним? Теперь наступила очередь Тарифы удивиться:

— Вы знали… Но откуда?

Элинор не ответила. Она вспомнила, что Родриго, сообщив ей, что Джордан погиб, в утешение рассказал о связи ее возлюбленного с мавританкой. Элинор полагала, что Родриго солгал, желая настроить ее против Джордана, но теперь убедилась, что он сказал правду.

— Убирайся с глаз моих!

Тарифа отпрянула, опасаясь, как бы Элинор не ударила ее.

— Пошла прочь!

Мавританка метнулась к двери и выскочила из комнаты.

Элинор повернулась к окну. В солнечных лучах танцевали крохотные пылинки. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась желтая пустыня. О Боже, ей следовало знать, что их счастье продлится не долго. Все было слишком хорошо. Подумать только, Джордан сказал, что Тарифа — сестра его друга! Будь он проклят за свой обман! А она приняла его шлюху в собственном доме. Прислонившись лбом к каменной стене, Элинор разрыдалась.

Когда наконец она подняла голову, то увидела, что на противоположном берегу движется вереница черных точек. Неужели это враги? Сердце Элинор оборвалось, но в следующее мгновение она поняла, что это возвращается Джордан. Восхитительная минута встречи, которую она ждала с того момента, как он уехал, превратилась в настоящий кошмар.

Они ужинали в напряженном молчании. Джордан терялся в догадках. Почему Элинор так странно себя ведет? Она молча выслушала его подробный рассказ о сражении, в котором они потеряли двоих, убили дюжину мавров, захватив их лошадей и поклажу. Ее безразличие разозлило Джордана. А он-то думал, она будет безумно рада его возвращению, и торопил своих спутников, спеша добраться до Авилы, не дожидаясь утра.

Джордан с грохотом отставил чашу, отодвинул стул и подошел к Элинор.

— Что с тобой? Почему ты молчишь? Ты же знаешь, я не выношу, когда ты дуешься. Скажи что-нибудь, ради Бога!

Элинор подняла голову, и он отшатнулся — столько гнева и боли было в ее фиалковых глазах.

— Я скажу, Джордан. Всего лишь одно слово — Тарифа!

— Будь она проклята! Все-таки рассказала тебе!

— Зачем ты солгал? Сестра твоего друга! Едва ли Сауд считал тебя своим другом.

— Я не хотел тебя обманывать.

— Тогда зачем ты это сделал? А я-то, дура, ничего не заподозрила. Когда она сказала, что ты отец ее ребенка, я вспомнила, что мне говорил Родриго. Даже он знал, что ты завел себе мавританку.

— Элинор… — Он попытался ее обнять. Она оттолкнула его.

— Как ты смел поселить любовницу в нашем доме?

— Она мне больше не любовница.

— Почему я должна тебе верить? Ты солгал мне, Джордан, и не в первый раз.

— Да, я солгал, но только потому, что не хотел причинять тебе боль. Мы были так счастливы! Я не думал, что снова увижу ее.

— Теперь ты скажешь, что не любишь ее.

— И никогда не любил. Тарифа удовлетворяла мои телесные потребности, не более того. Пожалуйста, поверь мне, Элинор.

— Ну да, она ничего не значит для тебя, как не значила та девица в Кентербери. Если помнишь, ты старался убедить меня в своей невиновности.

— Не вижу ничего общего.

— Неужели?

— Тарифа помогла мне выжить в этой проклятой стране. Наш отряд умирал от дизентерии, даже принц заболел. Она умудрялась доставать чистую воду и готовила еду.

— Очень трогательно.

— Проклятие, Элинор, почему ты всегда все усложняешь?

— Здесь нет ничего сложного, Джордан. Все предельно просто. Тарифа была твоей любовницей, а теперь ждет от тебя ребенка.

Пристыженный, Джордан опустил голову:

— Ты права. Остается лишь надеяться, что ты простишь меня.

— Мне будет гораздо легче простить тебя, если ты отошлешь ее отсюда. Я не потерплю твою любовницу под своей крышей. Как ты посмел даже подумать о таком?

— Ей некуда идти. Я обязан позаботиться о ней.

— А как же я? Передо мной у тебя нет обязательств?

— Элинор, ты не можешь требовать, чтобы я выгнал ее сейчас.

Они сверлили друг друга глазами. Боль затуманила взгляд Элинор. Неужели он думает, что может иметь еще и других женщин? Ну уж нет, этого она не потерпит!

— Тебе следовало остаться в Гранаде. Там ты мог бы завести себе и жен, и наложниц, чтобы удовлетворять свою похоть.

Джордан сжал кулаки, едва сдерживая ярость.

— У тебя удивительно короткая память, Элинор. Разве ты не провела два года в гареме Эль Моро? Тем не менее ты ожидала, что я прощу тебе это.

Элинор ахнула при столь жестоком напоминании.

— Ты отыгрался на мне, измучив своей безумной ревностью. Как ты смеешь упрекать меня, когда сам наградил Тарифу ребенком!

Джордан шагнул к ней с потемневшим от гнева лицом, но Элинор выбежала из комнаты.

На следующий день она снова попросила его отослать Тарифу из Авилы или хотя бы переселить в одну из хижин, чтобы она не напоминала ей о его вероломстве. Джордан отказался.

— Это твое окончательное решение? — спросила Элинор. Он угрюмо кивнул, стиснув челюсти.

— В таком случае, Джордан де Вер, можешь оставить себе свою мавританку, а обо мне забыть.

Уязвленный до глубины души, Джордан произнес:

— Что ж, если таково твое желание, я выполню его. Элинор смотрела ему вслед полными слез глазами. Она хотела вернуть его. У нее и в мыслях не было толкать его в объятия Тарифы! Но гордость взяла верх.

Склонившись перед распятием, висевшим на южной стене, Элинор попыталась молиться, но не могла. В отчаянии смотрела она на изваяние Христа. Сестры в Берфорде не раз повторяли, что удел грешника — боль и страдания. Но неужели ее страдания никогда не кончатся?

Спустя шесть недель, темной ветреной ночью, ребенок Тарифы появился на свет. Об этом возвестил его пронзительный плач, заглушивший мольбы матери, взывавшей к Аллаху.

Элинор смотрела на красное личико, отыскивая в нем черты Джордана. Но, не обнаружив сходства, возблагодарила Господа за его малые милости. Во время родов мавританка не выпускала руки Элинор, словно это приносило ей облегчение, а вытолкнув младенца из своего тела, послала Элинор торжествующую улыбку.

Повитуха вымыла ребенка и дала его матери. Та, прижав к себе сына, прошептала ему на ушко извечную мусульманскую истину: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его». Терпение Элинор иссякло, и она вышла из комнаты, оставив Тарифу на попечение повитухи. Увидев Джордана, чертившего схему сложной оросительной системы, которую он намеревался соорудить в поместье, Элинор резко повернулась, собираясь уйти.

— Элинор, не уходи. Все кончилось?

Она кивнула, принимая у него из рук чашу вина.

— Кто родился?

— У тебя сын. Вполне здоровый младенец.

Джордан опустил глаза, уставившись на свои руки. Горечь, прозвучавшая в голосе Элинор, полоснула его как ножом.

— А как она?

— Не волнуйся, скоро сможет прыгнуть к тебе в постель. Элинор не могла ни смотреть на Джордана, ни говорить с ним. Слишком тяжелы были мысли о ребенке, слишком болезненны воспоминания об их любви. Руки Джордана напоминали о его ласках, губы — о сладости его поцелуев…

— Я должен тебе кое-что показать, — сказал он.

— Может быть, в другой раз?

— Нет. Присядь. Я встретил за рекой гонца, направлявшегося в Авилу. Он привез письмо от Эдуарда. Принц зовет меня в Англию.

Кровь отлила от лица Элинор.

— В Англию, — повторила она. В этот момент Англия казалась ей самым желанным местом на свете.

— Ты хочешь поехать домой?

— Да. Здесь меня ничто не держит.

Склонив голову, Джордан долго молчал, затем глухо произнес:

— А я не хочу уезжать. У меня большие планы насчет Авилы, я только приступил к их осуществлению.

Элинор поднесла письмо к свече. Одна фраза сразу бросилась ей в глаза: «Наш возлюбленный сын, Эдуард Ангулемский, был призван к Создателю 6 января сего года».

Ужаснувшись, Элинор подняла взгляд на Джордана:

— Ему было всего шесть лет. Бедный Эдуард, бедная принцесса Иоанна, они так любили своего малыша! Он поэтому возвращается?

Джордан покачал головой:

— Нет. В Гаскони неспокойно. Эдуард нажил немало врагов, обложив население чрезмерными податями, чтобы возместить расходы на испанскую кампанию. К тому же он нездоров. Болезни, которые он подхватил в Кастилии, ухудшили его состояние. Не представляю, откуда он узнал, где я нахожусь. Он пишет, что возвращается в Англию только на время.

— Надеюсь, ты не настолько наивен, чтобы поверить в это?

— Не настолько. Но он мой принц, и мой долг — повиноваться ему. Думаю, нам не стоит ехать через всю страну. Лучше отплыть из Кадиса.

— Что ж, это разумно.

— Элинор… когда мы приедем в Англию, мы могли бы…

— И не надейся! Ни на корабле, ни в Англии, если ты намерен взять с собой эту женщину.

— Проклятие, Элинор, имей совесть! Что, по-твоему, я должен с ней сделать? Ребенок — мой сын. Он нуждается в ней хотя бы на время кормления..

Холодно улыбнувшись, Элинор направилась к дверям.

— Вы будете не первым, сэр Джордан, кто спит с кормилицей собственного сына. Спокойной ночи.

Уже в коридоре она услышала, как он запустил чашей в стену. Что ж, ее страстная молитва хотя бы отчасти услышана. Она возвращается в Англию. Хотя ей так и не удалось заставить Джордана оставить мавританку.

Глава 16

Свежий ветер гнал по Каналу увенчанные белыми шапками волны, чайки с пронзительными криками уносились к берегу. Элинор стояла у поручней, подставив лицо соленым брызгам. Завтра они прибывают в порт. Она не могла дождаться, когда наконец ощутит под ногами твердую почву. Плавание из Кадиса оказалось куда более продолжительным, чем до Бордо. Морская болезнь и скука слились в один непрерывный кошмар, о котором хотелось скорее забыть. На сей раз Элинор не испытывала радостного волнения, как два года назад, когда на горизонте появился французский берег. Она не представляла себе, что ждет ее в Англии, и эта неопределенность наполнила душу тревогой.

— Элинор, спустись вниз. На палубе холодно. Элинор чуть было не повернулась на звук его голоса, но вовремя спохватилась, вспомнив о своем решении игнорировать Джордана. Он же всеми силами старался заслужить ее расположение.

— Ты что, не слышишь? — крикнул он ей на ухо и, взяв за плечо, заставил повернуться. — Проклятие, твой плащ совсем промок! Спускайся вниз, пока не простудилась!

Смирившись, Элинор последовала за ним по крутой, скользкой от влаги лесенке, которая вела в укрытие под палубой, и направилась в свою тесную каюту.

— Постой. Нам нужно поговорить.

Он схватил Элинор за руку и потащил к дубовой скамье, но прежде, чем усадить, сдернул с ее плеч мокрое одеяние и закутал в собственный плащ.

— Что, не удалось подкупить капитана? — ехидно спросила Элинор, намекая на прошлое путешествие, когда они с Джорданом занимались любовью в капитанской каюте.

— Я не намерен ссориться с тобой.

Элинор стало неловко, и она потупилась. Она сделала все от нее зависящее, чтобы не оставаться с ним наедине. Неверность Джордана по-прежнему ранила ее, но боль уже не была такой острой. Учитывая все обстоятельства, она понимала, почему он искал утешения у мавританки. Если что и мучило ее теперь, так это упорное нежелание Джордана отослать Тарифу.

— Что ты хотел мне сказать?

— Ты больше не любишь меня?

Заданный в лоб вопрос смутил Элинор. Она не могла сказать правду, но и лгать не хотелось.

— Мои чувства не изменились, и ты это знаешь.

— Черт бы тебя побрал! — прорычал Джордан, сжав до боли ее плечо. — Ты что, не можешь ответить на простой вопрос? Любишь или нет?

Глаза Элинор наполнились слезами. Джордану хотелось обнять ее, утешить, убедиться, что ничто более не разделяет их.

Смахнув слезы, она сердито отозвалась:

— Да!

— Любимая! — Просияв в улыбке, Джордан нетерпеливо потянулся к ней. — Тогда к чему вся эта ожесточенность?

Элинор оттолкнула его руку, протянутую в примирительном жесте.

— Не притворяйся, что не понимаешь! Ты продолжаешь держать ее при себе. Сколько можно прикрываться ребенком? Если бы ты хотел, давно нашел бы кормилицу.

— Прошу тебя, Элинор, давай оставим эту тему. В Англии все разрешится само собой. Доверься мне, любимая, мои чувства к тебе неизменны. Разве нельзя начать все сначала?

Элинор молча смотрела на него, не в силах противиться его воле. На какой-то миг она поддалась пьянящему желанию принять его предложение и забыть обо всех разногласиях.

— Дорогая, — прошептал Джордан, нежно коснувшись ее лица.

Элинор непроизвольно прижалась щекой к его теплой ладони. Она уже была готова откликнуться на страстный призыв, светившийся в его голубых глазах, когда женский голос нарушил очарование момента:

— Джордан, я искала тебя. Маленький Эдуард соскучился по отцу.

В нескольких шагах от них стояла Тарифа со смуглым младенцем на руках.

Элинор поднялась, почувствовав слабость в коленях.

— А вот и ответ, сэр Джордан. Вы сделали свой выбор. Теперь, позвольте, я сделаю свой.

Потрясенный, Джордан смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Последняя выходка Тарифы исчерпала его терпение. Круто повернувшись, он схватил ее за плечо.

— Будь ты проклята! — прошипел он с потемневшим от гнева лицом. — Я же велел тебе оставаться внизу.

— Но ребенок…

— Хватит прикрываться ребенком! Ступай вниз, женщина, и не смей высовывать носа!

Не сказав больше ни слова, Джордан помчался вверх по лестнице, ведущей на палубу.

Когда корабль вошел в гавань, моросил дождь. Ежась от холодного ветра, Элинор набросила на голову капюшон. За два года, проведенные в Испании, она привыкла к безоблачному небу и яркому солнцу.

— Вот деньги на дорогу, — сказал Джордан, вручив ей кошелек. — Я нашел тебе хорошую лошадь, но, может, ты все-таки позволишь мне проводить тебя до Мелтона? Это мне по пути.

— Совсем не по пути, если ты направляешься в Лондон к Эдуарду, — холодно возразила Элинор. — Я верну тебе деньги, как только смогу.

— И не думай! Считай, что это плата за помощь в восстановлении Авилы.

— Благодарю вас, сэр Джордан. В таком случае мы в расчете.

— Как тебе будет угодно, — процедил он сквозь зубы.

— Я найму эскорт или присоединюсь к паломникам. Вам незачем беспокоиться обо мне, сэр Джордан.

Он сгреб ее в охапку.

— Прощайте, леди Элинор. Бог в помощь. Застигнутая врасплох, Элинор чуть не упала в обморок, когда поцелуй Джордана обжег ее ледяные губы. На мгновение она прижалась к нему, но тут увидела приближавшуюся к ним закутанную в плащ фигурку.

Она отстранилась от Джордана и двинулась прочь.

Проходя мимо Тарифы, Элинор замедлила шаг.

— Прощай. Надеюсь, что больше не увижу тебя.

Мавританка держала на руках сына. Радость и в то же время боль отразились на ее лице.

— Да защитит вас Аллах, донья, — тихо сказала она, поклонившись.

Элинор сошла с корабля и остановилась на булыжной пристани, чувствуя себя бесконечно несчастной. Холодный ветер трепал ее тонкий плащ, рядом стоял сундучок со скромными пожитками.

Вместе с ними на корабле плыли паломницы, направлявшиеся в Кентерберийский собор. Джордан договорился с встретившей их монахиней, что они захватят с собой Элинор. Кроме того, он отправил посыльного к своим друзьям в Кентербери с просьбой помочь ей добраться до Мелтона.

Джордан, стиснув побелевшими пальцами рукоять меча, угрюмо поклонился:

— Счастливого пути, леди Элинор.

— Благодарю вас, сэр Джордан. Вы теперь в Лондон?

— Да. Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь…

— Спасибо, как-нибудь обойдусь, — уронила Элинор и двинулась прочь, не дожидаясь ответа. Джордан что-то говорил, но она не стала слушать и направилась к группе девушек, ожидавших, пока погрузят их багаж.

Глядя на них, Элинор с грустью вспоминала, как собиралась когда-то в такое же паломничество. И вот ей снова предстояло путешествовать под опекой духовной особы. Но теперь Элинор это нисколько не волновало.

Она оглянулась и тут же отвела взгляд. Тарифа стояла рядом с Джорданом, не сводя с него влюбленного взгляда. А он — как больно это видеть! — улыбался матери своего ребенка, гладя ее по щеке.

Элинор выехала из Сандвича, заливаясь слезами.

Решив выкинуть из головы Джордана и его мавританку, Элинор, преодолевая боль, постаралась представить себе радость возвращения домой. Со всех сторон ее окружала зелень самых разнообразных оттенков. Пышная растительность Англии пьянила Элинор, уставшую от знойных ветров, раскаленного неба и однообразного желто-коричневого пейзажа. Луга казались голубыми от вероники, колокольчики клонили головки под тяжестью росы, в терновниках щебетали птицы. В густой траве на обочине дороги пестрели лютики и маргаритки, в лесной чаще куковала кукушка.

Перед поворотом к Мелтону Элинор придержала лошадь. Сердце взволнованно билось, руки вспотели. Свита из двух купцов среднего возраста, их жен и слуг остановилась рядом.

— Вы не заболели, леди Элинор? — поинтересовалась одна из спутниц с обеспокоенным выражением на полном лице.

— Нет, просто взволнованна. Через минуту я увижу свой дом. Не могу дождаться.

Женщина расплылась в улыбке:

— Ну-ну, дорогая, вы слишком долго отсутствовали. Они миновали березовую рощу, и Элинор восторженно вскрикнула, когда долгожданный вид открылся ее глазам. Увы! Даже издали Мелтон казался еще более запущенным, чем раньше. Невспаханная земля заросла сорняками, кустарником и молодыми деревцами.

Распрощавшись со своими спутниками, Элинор в сопровождении юного слуги повернула к замку.

Кругом было так тихо и безлюдно, что она засомневалась, есть ли кто-нибудь в доме. Кроме пары крестьян, работавших в поле, она никого больше не увидела. Въехав в пустынный двор, удивилась, что никто не вышел ей навстречу.

Слуга помог ей спешиться, озадаченно поглядывая на заброшенный дом.

— Странно, — сказала Элинор. — Подожди минуту.

Дверь оказалась запертой. Элинор застучала дверным молотком, прислушиваясь к гулкому эху, разносившемуся по каменным коридорам. Наконец послышались шаги.

Дверь слегка приоткрылась, и из нее выглянула, щуря подслеповатые глаза, старая домоправительница.

— Гилот! Это я, Элинор. Есть кто-нибудь в доме?

— Леди Элинор! — Старуха заулыбалась, и лицо ее сморщилось, как печеное яблоко. — Добро пожаловать домой! — Она обняла Элинор. — Я уж думала, вы нас забыли. Больно долго вас не было.

— По не зависящим от меня обстоятельствам. Но где отец и все остальные?

— Долго рассказывать. Я велю Хобу внести в дом ваши вещи. Это ваш парнишка?

— Нет, это слуга моих попутчиков.

Элинор поблагодарила юношу и, вручив ему серебряную монетку, отпустила.

Шаркая ногами, появился старый Хоб и подхватил ее сундучок.

— А конюхи где?

— Ушли, все ушли.

Встревоженная этим известием, Элинор последовала за слугой в главный зал. Везде лежал толстый слой пыли. У очага, который, видимо, давно не разжигали, дремала старая гончая. На полу и мебели белели пятна птичьего помета, на высоких стропилах гнездились голуби. Сквозь дыру в крыше проглядывало серое небо.

С упавшим сердцем Элинор поднялась вслед за Гилот по шаткой лестнице, стараясь не оступиться на подгнивших ступеньках.

Распахнув дверь в главную спальню, старая домоправительница поклонилась.

— К вам пришли, леди Матильда. — И тут же обратилась к Элинор: — Вы уж сами расскажите ей, что к чему.

Элинор с трудом узнала в изможденной женщине с мешками под глазами и желтоватой кожей свою мачеху.

Она из вежливости обняла Матильду, разразившуюся жалобными стенаниями:

— Элинор, слава Господу! Твой бедный отец при смерти. Да что там, мы все здесь умираем с голоду.

Элинор с трудом узнала отца, лежавшего под грудой одеял. В очаге не горел огонь, и было так холодно, что она плотнее закуталась в плащ.

— Отец болен? Что с ним? — Склонившись над постелью, она взяла иссохшую, покрытую старческими пятнами руку. — Отец, это Элинор.

Сэр Джеральд повернул голову и слабо улыбнулся. Кожа у него пожелтела, скулы заострились, ворот сорочки казался слишком просторным для его исхудавшей шеи.

— Элинор, неужели ты вернулась? А мне сказали, что ты уехала ко двору.

Сдерживая слезы, Элинор молча смотрела на отца. От гнева и обиды не осталось и следа. Неужели это ее отец, некогда веселый и неугомонный?

Позже, когда он снова забылся сном, Элинор вышла из комнаты, жестом поманив за собой Матильду.

Войдя в главный зал, Элинор увидела какого-то ребенка, жавшегося к жаровне с углями.

— Твой брат Мэтью, — устало сообщила Матильда. Хмуро покосившись на женщин, мальчик снова уставился на раскаленные угли.

— А где остальные?

— Он единственный, кто у нас остался, — всхлипнула Матильда, погладив ребенка по светлым волосам, и протянула руки к жаровне.

— Что с отцом?

— Упал с лестницы. Мы с трудом дотащили его до кровати. Поначалу он даже не мог говорить, но теперь ему полегче. Почти все слуги ушли. Нам нечем их кормить, не говоря уже об оплате. Крестьяне тоже разбрелись кто куда в поисках работы. Гай обещал прислать денег, но так и не прислал. Ты наша единственная надежда, Элинор.

Протянув ледяные руки к скудному пламени, Элинор перехватила хмурый взгляд сводного брата. Совсем не таким представляла она себе свое возвращение домой!

— Извини, Матильда, но у меня нет денег. Я сама рассчитывала на вашу помощь.

— А как же твоя служба при дворе? И твой богатый муж? — сварливым тоном осведомилась глубоко разочарованная Матильда.

— Лорд Гастингс погиб в Испании. Принц и принцесса Уэльские вернулись в Лондон, и я больше не служу при дворе.

— Что же нам делать? — простонала Матильда. — У нас нет ни еды, ни дров. Нам остается только умереть.

Элинор погладила ее по руке, ломая голову в поисках выхода. Денег, которые она привезла из Испании, хватит только на еду, и то на неделю.

— А как же заем, который вы получили от лорда Гастингса? — спросила она.

— Ничего не осталось. Мы рассчитывали, что ты поможешь нам, выйдя замуж за богача. Ребенок живет впроголодь, хотя я жертвую всем, чтобы прокормить его и мужа.

— Я достану еду на ближайшие дни, не беспокойся. На лице Матильды отразилось облегчение.

— Значит, у тебя есть деньги?

— Совсем немного. Их не надолго хватит.

Элинор спустилась вниз, не в силах постичь всю глубину разразившейся в их доме трагедии. Жалкий вид Мелтона напомнил ей об Авиле, и сердце пронзила боль.

Заметив горничную, Элинор обратилась к ней:

— Салли, сходи в деревню, купи молока, яиц, сыра, муки. Только не трать лишнего. Справишься?

Получив столь ответственное поручение, горничная просияла от гордости:

— Не сомневайтесь, миледи, уж я-то постараюсь.

— Спасибо, Салли. Где мои вещи?

— В вашей комнате, миледи, только ее еще не привели в порядок. Я прослежу за этим.

Улыбнувшись, Элинор направилась в свою спальню в задней части дома. В комнате было холодно и сыро, на постели виднелись пятна плесени, крыша протекала, и на дубовых панелях остались белесые пятна. В очаге Элинор увидела огрызок яблока, сливовые косточки и кусочек черствого хлеба. Видимо, комнатой пользовалась Матильда, поскольку здесь было теплее, чем в большой спальне, где лежал сэр Джеральд.

Присев на постель, Элинор уронила голову на руки и расплакалась. Прошло немало времени, прежде чем она поняла, что слезами горю не поможешь. Нужно обратиться к семье лорда Гастингса. Как его вдова, она имеет право на наследство. Наверняка этого хватит, чтобы расплатиться с долгами и немного оставить на жизнь. Элинор стала собираться в дорогу.

Путь к поместью Гастингса лежал через живописную местность, пестревшую весенними цветами. На живых изгородях распускались бутоны, в воздухе звенели птичьи голоса. Сопровождавшие ее Салли и Джек были в восторге. Однако Элинор не замечала красот природы. Только отчаяние могло заставить ее обратиться к родственникам покойного мужа, и у нее было такое чувство, словно она едет на собственную казнь.

Замок Гастингса располагался в обширном парке. Среди деревьев бродили олени, пугливо косясь на их маленькую кавалькаду. Элинор впустили в дом, а слугам велели остаться снаружи. Элинор ждала, стоя в парадном холле с расписанным золотом потолком.

— Лорд Гастингс примет вас, леди Элинор, — объявил надменного вида слуга.

Гадая, кто же теперь владелец всего этого великолепия, Элинор в своем скромном платье из черного бархата последовала за ним в парадный зал, где в очаге приветливо пылал огонь.

У очага стоял высокий мужчина с рыжеватыми завитками волос, в длинном одеянии из золотистой парчи. Сердце Элинор екнуло, когда он обернулся на звук ее шагов.

— Неужели это действительно ты, Элинор? — сказал Пэйн. — Я думал, что ослышался. Проходи к огню.

Элинор подошла к очагу, настороженно глядя на молодого лорда Гастингса. Она еще не забыла их последнюю встречу. Пэйн, видимо, тоже. Сконфуженно улыбнувшись, он протянул ей чашу с вином.

— Забудем о былых недоразумениях, Элинор.

— Что ж, Пэйн, я готова, — ответила молодая женщина, сделав глоток. — Тебя, наверное, интересует, зачем я приехала.

— Это твой дом, дорогая мачеха, — улыбнулся он. — Но, клянусь Господом, я не ожидал увидеть тебя здесь. Ты знаешь, что отец умер?

— Слышала.

— Ты, я вижу, не собираешься лить по этому поводу крокодиловы слезы. Тем лучше. Ценю в женщинах честность.

— Признаться, мне не до формальностей. Я приехала получить свою долю наследства, сколь бы ничтожной она ни была. Мне необходимо заплатить долги и отремонтировать дом.

— Присядь, Элинор. Нам нужно многое обсудить. Элинор села, смущенная его пристальным взглядом. Он постарел. На лице появились морщины, волосы поредели.

— Когда Жан д'Акр тебя увез, я поклялся ему отомстить, — сказал Пэйн. — В прошлом году выполнил свою клятву: ублюдок гниет в гасконском овраге. Как ты, вероятно, догадываешься, я не слишком опечален смертью отца. Еще вина?

Элинор отказалась, а Пэйн снова наполнил свою чашу. Даже став владетельным лордом, он, видимо, не изменил своих привычек.

— Итак, ты хочешь получить свою долю? И сколько же это, по-твоему?

— Полагаю, ты мне скажешь.

Улыбнувшись, он подошел ближе и сел рядом с ней.

— Как ты прекрасна, Элинор! Все это время я носил в своем сердце твой образ. Я чуть с ума не сошел, когда тебя похитили.

Элинор напряглась. В глазах Пэйна вспыхнул знакомый огонек, всегда внушавший ей опасения.

— Выходи за меня, Элинор.

Громко ахнув, девушка уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Ты сошел с ума! Мы не можем пожениться. Я твоя мачеха.

Пэйн лукаво улыбнулся, поднеся чашу к губам.

— Если дело только в этом, можешь не волноваться. Полагаю, твой ответ «да»?

— Нет! — яростно выкрикнула Элинор. Пэйн зло прищурился:

— Элинор, ты мне не мачеха.

— Я была женой твоего отца, Пэйн. Значит, я, твоя мачеха.

— Ты никогда не была женой моего отца. Неужели ты думаешь, что обвенчавший вас бродяга и вправду священник? Мне его порекомендовали, потому что он имел некоторое представление о брачной церемонии. А отца так обуяла похоть, что он даже не поинтересовался его саном.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты не леди Гастингс. Ты никогда не была замужем за моим отцом. Так что, Элинор, у тебя нет никаких оснований претендовать на наследство. Это не значит, что ты ничего не получишь…

— Ты лжешь! Мы поженились! Ты выдумал это, чтобы добиться своего! — крикнула Элинор, вскочив на ноги.

Пэйн удержал ее за запястье.

— Не смей называть меня лжецом! — прорычал он, и лицо его потемнело. — Я сделал тебе предложение, Элинор, хотя ты этого не заслуживаешь, учитывая, в скольких постелях ты побывала. И не пытайся отрицать. У слухов длинные ноги!

Элинор замахнулась, намереваясь стереть с его лица оскорбительную ухмылку, но он перехватил ее руку.

— Я прошу тебя стать моей женой!

— А как ты объяснишь свой обман тем, кто считает меня вдовой твоего отца?

— Свалю всю вину на монаха. Я, мол, поверил ему и лишь потом узнал, что он самозванец. Да кому какое дело, Элинор? Только подумай: этот дом, земля — все будет твоим. Мы восстановим развалюху твоего отца, пошлем на его поля полчища работников. Все, что пожелаешь, только скажи «да».

При мысли, чего стоил ей этот обман, Элинор стало дурно. Ее бросило в жар. Она вспомнила брачную ночь с Гастингсом. И во имя чего? Ведь все эти годы она могла быть замужем за Джорданом. Им не пришлось бы ждать смерти старого рубаки. О Боже, какая жестокая шутка!

— Я жду, Элинор. Мое терпение не беспредельно. Образ отца, лежащего в холодной комнате, возник у нее перед глазами. Разрушающийся дом, запущенные поля… Если она примет предложение Пэйна, все наладится. Но тогда она не сможет выйти замуж за Джррдана. Сердце Элинор сжалось. Впрочем, брак с Джорданом, невозможен, их любовь в прошлом.

— Ну что ты молчишь? Скажи, да или нет? Неужели это так сложно?

Элинор окинула взглядом роскошную комнату. В сравнении с этим дворцом холодный, продуваемый сквозняками Мелтон казался настоящей лачугой. Если бы не любовь к Джордану, Элинор, возможно, и согласилась бы использовать Пэйна для спасения Мелтона. Ну почему она не может забыть его? Почему все еще тоскует по его объятиям?

— Я уже ответила тебе, — отозвалась она наконец дрогнувшим голосом.

Пэйн злобно уставился нее, ошеломленный отказом.

— И ты смеешь меня отвергать? Да где ты будешь жить?

— Мелтон, каков бы он ни был, пока еще принадлежит Десмондам.

— Не надолго. Мой отец предоставил твоему семейству заем при условии, что ты выйдешь за него замуж, но брак, увы, не состоялся. Вы должны нам огромную сумму. Есть документ, можешь взглянуть, если хочешь.

Потрясенная, Элинор снова села.

— Не может быть, — произнесла она упавшим голосом.

— Если ты выйдешь за меня, долг будет списан.

— А если нет?

— Тогда я заберу Мелтон. И выброшу тебя и твою семью на улицу.

Сверкнув глазами, Элинор вскочила на ноги. Гнев вернул ей силы.

— Не смей угрожать мне! Эта земля была дарована моим предкам самим королем!

— А теперь король — или принц — передаст ее мне. Должен же кто-то возместить мне убытки.

— И ты думаешь, после подобных угроз я выйду за тебя замуж?

— У тебя нет выбора! — Лицо Пэйна исказилось от ярости.

— Но я человек великодушный. Я дам тебе месяц на размышления. А сам тем временем обращусь ко двору с просьбой разобраться с вашими долгами. — Он самодовольно ухмыльнулся.

Вне себя от негодования, Элинор круто повернулась и выбежала из комнаты.

Они возвращались в Мелтон в полном молчании. Слуги, глядя на побледневшее лицо своей госпожи, не решались задавать вопросы.

Между тем задолго до того, как они добрались до дома, у Элинор возник план. Она не будет сидеть сложа руки и ждать, пока Пэйн Гастингс захлопнет ловушку. Она попросит принца Эдуарда спасти Мелтон.

Свой план Элинор смогла осуществить только летом. Она обратилась к принцессе Уэльской со слезной мольбой, и благодаря ее вмешательству жалобе Пэйна Гастингса пока не был дан ход. Элинор пришлось прибегнуть к помощи соседей, включая и леди Бланш, вернувшуюся в Райзвуд, чтобы обеспечить обитателей Мелтона самым необходимым. Лишь после этого она отправилась ко двору принца Уэльского.

После возвращения из Бордо Эдуард постоянно болел. С корабля его вынесли на носилках. Облегчение наступало не надолго, и из-за жестоких болей принц неделями пребывал в полной апатии. Близкие Эдуарда понимали, что смерть уже коснулась его своей костлявой рукой.

Поэтому Элинор отправилась в Беркхэмпстед, а не в Лондон, чтобы вручить свое прошение. Принцесса Уэльская пригласила ее на прием, устроенный по случаю очередного улучшения состояния принца.

Замок Беркхэмпстед был любимой резиденцией Эдуарда, куда он удалился в надежде на выздоровление. Расположенный в холмистой местности, поросшей лиственными лесами, Беркхэмпстед славился своими охотничьими угодьями.

Элинор остановилась на постоялом дворе в деревеньке, носившей то же название, что и замок. Зная, что королевская чета придает большое значение внешнему виду, Элинор на последние деньги, занятые у леди Бланш, купила платье из лилового атласа, усыпанное серебряными звездочками, к нему надевавшееся поверх бархатное сюрко без рукавов того же оттенка, отделанное по проймам и подолу беличьим мехом. В комплект входили туфельки из лилового бархата и серебряной парчи. Элинор заплела косы и уложила их кольцами вокруг ушей. Серебряный обруч, обвивавший лоб, и серебряные браслеты на запястьях, перехватывающие узкие рукава, довершали наряд.

Огромный зал освещался множеством свечей и факелов. Роскошно одетые гости, кланяясь и приседая, двигались мимо помоста, на котором восседала королевская чета. Эдуард — в пышной мантии из узорной парчи, расшитой серебром и золотом, — сидел в красном бархатном кресле. Принцесса Уэльская стояла за его спиной. Несмотря на все уверения принца, что ему намного лучше, заострившиеся черты лица и бледная кожа свидетельствовали об обратном.

Принцесса Иоанна милостиво поздоровалась с Элинор, а Эдуард осведомился, нет ли известий от ее брата. Гай состоял на службе у герцога Ланкастера, правившего ныне Гасконью от имени принца. Принцесса располнела и постарела, что, впрочем, не отразилось на ее манере одеваться. На ней был роскошный наряд из переливающейся серебром зеленой парчи, рыжие волосы украшала золотая диадема, на пальцах сверкали драгоценные перстни.

Подав прошение, Элинор удалилась на свое место за столом для менее важных персон. Она испытала некоторое разочарование, видимо, надеясь, что Эдуард сразу прочтет ее прошение и, проникнувшись праведным гневом, пообещает ей помощь. Однако он и не думал читать бумагу, и она так и лежала рядом с его тарелкой.

Громадные столы были заставлены блюдами с фруктами, всевозможными закусками и горячими кушаньями. Элинор принялась за жареного каплуна в винном соусе, почти не ощущая вкуса. Ее внимание было приковано к документу, на который капало вино и жир. Эдуард даже не прикоснулся к нему.

Едва не плача, Элинор пыталась убедить себя в том, что скромному просителю не так-то легко получить королевскую милость.

Оглядываясь по сторонам, Элинор ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Внезапно ее внимание привлек рыцарь, расположившийся за одним из столов в тени колонны. Ахнув, Элинор до боли сцепила пальцы. Не узнать эти широкие плечи и выразительный профиль было невозможно. Джордан сидел в окружении шумной компании и, как всегда, находился в центре внимания.

Оцепенев, Элинор не сводила с него глаз. Джордан любезничал со своими соседками. То, что он жил с Тарифой, здесь, в Англии, не имело особого значения. Друзья Джордана наверняка считали мавританку трофеем, добытым в Гранаде, — чем-то вроде ручной обезьянки или дикой кошки.

Элинор решила уйти, не дожидаясь танцев. Хотя ее неверный любовник не испытывал недостатка в партнершах, она не сомневалась, что он пригласит ее танцевать хотя бы для того, чтобы испытать на ней силу своего обаяния.

Когда музыканты заиграли веселую мелодию, Элинор поспешно встала, но было поздно. Джордан уже направлялся к ней. В этот вечер на нем была облегающая туника из винно-красного бархата. Короткий золотистый плащ подчеркивал ширину плеч. Узкие бедра обвивал пояс из оправленного в золото янтаря. Усыпанный самоцветами кинжал являлся скорее украшением, чем оружием. Невысокие башмаки из светлой, тисненной золотом кожи открывали стройные ноги, обтянутые темными рейтузами.

Отодвинув стул, Элинор попыталась спастись бегством. Но Джордан, легко пробившись сквозь толпу, преградил ей путь.

— Кого я вижу! Леди Элинор собственной персоной, и нарядная, как принцесса. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! — развязным тоном воскликнул он, схватив ее за руку. — Окажите мне честь, леди, позвольте пригласить вас на танец.

— Нет, — побледнев, прошептала Элинор. — Оставь меня в покое.

Ловко маневрируя в людском потоке, Джордан увлек ее под каменную арку.

— Ты уверена, что не хочешь танцевать?

— Абсолютно.

— Ах, леди Элинор, вы много потеряете.

— Знаю это лучше, чем другие.

Он нежно коснулся ее щеки. Элинор резко отстранилась. Пусть не надеется, что она снова поддастся его чарам. С этим покончено.

— Если не хочешь танцевать, можем просто поговорить.

— Нам не о чем говорить.

— Ах, леди, у вас удивительно короткая память. — Маска беспечности исчезла с его лица. — Я намерен раз и навсегда устранить наши разногласия и не собираюсь упускать такую прекрасную возможность.

— Боюсь, это неподходящее место.

Джордан схватил ее за руку и увлек в холодный коридор, выходивший во двор. Элинор попыталась вырваться, но Джордан строго сказал:

— Прекрати! Я всего лишь хочу поговорить с тобой. Поджав губы, Элинор опустилась на каменную скамью.

— Как ты здесь оказалась? — спросил Джордан.

— Привезла прошение принцу Эдуарду.

— Это как-то связано с петицией Пэйна Гастингса? Глаза Элинор округлились.

— Ты знаешь?

— Весь двор знает. Чего стоит одна только формулировка: «Прошу отдать мне в жены леди Элинор Десмонд в счет погашения суммы, выданной ее отцу лордом Гастингсом»!

— Я думала, Эдуард держит такие вещи в секрете. Джордан цинично рассмеялся:

— Ах, Элинор, ты провела столько времени при дворе и ничему не научилась. Здесь все тайное становится явным, особенно столь интригующие подробности.

— И что же Эдуард намерен делать? Джордан пожал плечами:

— В последнее время Эдуард не всегда мыслит здраво. Говорят, твой брак с Гастингсом был незаконным.

— Да, но я-то об этом не знала. Он бросил на нее угрюмый взгляд.

— Полагаю, тебя одурачили, как и всех остальных. Элинор сверкнула глазами.

— Судя по твоему тону, ты не совсем в этом уверен?

— Услышав об этом прошении, я возмутился до глубины души и сказал ему все, что об этом думаю. Но он заявил, что ты никогда не была женой его отца. Я готов был убить его на месте!

— Так ты говорил с ним!

— А ты как думала?

Он попытался взять ее за руку, но Элинор резко отстранилась, не в силах отделаться от горьких воспоминаний. Как часто она представляла себе его смуглое лицо, обрамленное темными волосами! Выражение светло-голубых глаз было до боли знакомым. У нее в горле застрял ком.

— Между нами все кончено, — уронила она. — Ты принадлежишь Тарифе.

— Элинор, милая, давай похороним старые ссоры. Я могу избавить тебя от гнусного предложения Пэйна Гастингса. Скажи только слово.

Готовая сдаться, Элинор подняла на него неуверенный взгляд. Джордан поспешил воспользоваться ее минутной слабостью.

— Скажи, что все еще любишь меня, — настойчиво произнес он, привлекая ее к себе.

— Нет, нет… о, Джордан. — Элинор уткнулась лицом в его шею и разрыдалась. Как она истосковалась по его объятиям, по теплу его рук! Почему она не обратилась к нему за помощью?

Их губы встретились, и Элинор содрогнулась от нахлынувшей страсти. Ничего не изменилось. Его прикосновения все так же возбуждали ее.

— Я больше не могу притворяться, — вымолвила она спустя минуту. — Да, я все еще люблю тебя. И буду вечно любить.

— О, Элинор, любимая! Бог свидетель, как я жаждал услышать это!

— Ты остановился в замке? — шепнула она. Как чудесно было бы снова ощутить силу его страсти и обрести душевный покой.

— Да, у нас маленькая комнатка. Элинор резко отстранилась.

— У нас? — холодно переспросила она. — У тебя и Тарифы?

Джордан готов был откусить себе язык.

— Это не то, что ты думаешь.

— Не морочь мне голову. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто вы спите в разных постелях.

Он потряс ее за плечи:

— Проклятие, Элинор, хоть раз в жизни выслушай меня! Тарифа серьезно больна, и уже не первый год, но влажный климат резко ухудшил ее состояние.

Элинор вырвалась из его объятий.

— Отошли ее в Испанию, тогда я, может, и выслушаю твой трогательный рассказ.

— Не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. — Он упрямо склонил голову.

— В таком случае, сэр Джордан, не вижу смысла тратить на вас время. Все ваши клятвы и обещания — не более чем праздная болтовня.

С этими словами, произнесенными ледяным тоном, Элинор поднялась, собираясь вернуться в зал. Она надеялась, что Джордан остановит ее, возможно, тогда ей удалось бы справиться со своей уязвленной гордостью. Но он остался во дворе.

Над березовой рощей вился легкий туман. Эдуард смотрел в окно, рассеянно слушая запальчивые речи Пэйна Гастингса. Напротив сидел Джордан де Вер с каменным выражением лица. Чума на них обоих! Господи, что ему до их вражды и страстей, когда боль, словно дикий зверь, терзает его желудок! Столько важных дел накопилось! Теперь, когда его отец впал в маразм, ответственность за королевство лежит на нем. Он обязан позаботиться о будущем Англии и не может расходовать силы на осатаневших мужчин, сцепившихся из-за женщины.

Эдуард устало поднял руку, призывая к молчанию.

— Лорд Гастингс, я внимательно прочитал вашу петицию и выслушал страстную мольбу о справедливости. Учитывая, что вы имеете законное право…

— Вот именно, ваше высочество. Мне не придется обращаться в суд, если вы поддержите мое ходатайство.

— Я еще не закончил, — сурово перебил его принц. — Согласен, что закон на вашей стороне, но есть и другой проситель, который настаивает на своих правах.

— Джордан де Вер давно домогается Элинор Десмонд. Здесь нет никакого секрета! — заявил Пэйн, сверкнув глазами.

— Как и вы, милорд, — бросил Эдуард, переведя взгляд на Джордана. — Сэр Джордан, я прочитал вашу петицию.

Джордан встал и поклонился:

— Я весь внимание, ваше высочество.

— Вы оказали мне неоценимые услуги в Испании. — Принц выдержал паузу, остановив взгляд на Пэйне. Тот смешался и покраснел, принимая невысказанный упрек в том, что сам пересидел войну в Монтджое. Эдуард снова повернулся к Джордану. — Вы были одним из немногих рыцарей, кого выделил дон Педро. И теперь вы просите руки Элинор Десмонд в качестве платы за службу короне в кастильской кампании.

— Нет! — вскричал Пэйн, вскочив на ноги. — У него нет никаких прав!

Эдуард жестом велел ему сесть.

— Сэр Джордан имеет все права, лорд Гастингс. Он ничего не получил за свою верную службу. Правда, его просьба несколько необычна…

— Не более чем прошение Гастингса, ваше высочество, — заметил Джордан.

Принц вздохнул.

— Меня ждут важные дела. Ссора двух рыцарей из-за прекрасной дамы не должна мешать государственным деяниям. Поэтому я принимаю предложение сэра Джордана разрешить ваш спор.

— И в чем, ваше высочество, оно состоит? — прорычал Пэйн, свирепо уставившись на Джордана. Враждебность витала в воздухе.

— Спор решит смертельный поединок!

Когда до Элинор дошли скандальные слухи, она не поверила своим ушам. Двое мужчин сойдутся в смертельной схватке за ее руку! Как мог Эдуард принять такое решение? Наверняка болезнь сказалась на его рассудке. Поговаривали, будто во время приступов боли здравый смысл изменял принцу. Как мог Эдуард позволить двум самым знаменитым рыцарям Англии сразиться насмерть за право обладать ею?

На следующий день в главном зале замка соперники публично вызвали друг друга на дуэль. Перчатки были брошены, правила поединка установлены. Эдуард дал официальное разрешение и назначил дату и место — через два месяца в Вудстоке.

Элинор вышла из главного зала словно в тумане. Как она выдержит эти два долгих месяца неопределенности и страха? Она вышла во двор и остановилась, пьггаясь согреться в . теплых лучах солнца.

— Элинор!

Обернувшись, она увидела Тарифу с ребенком на руках. Младенец гукал и смеялся, протягивая к Элинор свои пухленькие кулачки.

— Имею я право хоть на каплю покоя? — сердито осведомилась Элинор. — Я не желаю видеть тебя!

Она двинулась прочь, но Тарифа схватила ее за рукав:

— Пожалуйста, выслушай меня.

В голосе мавританки звучала такая боль, что Элинор невольно остановилась.

— Разве ты не причинила мне зла?

— Более чем достаточно. Пойдем сядем на солнце. Элинор неохотно последовала за мавританкой, поражаясь ее худобе. Прижав ладонь ко рту, Тарифа закашлялась.

— Не могла бы ты подержать ребенка? — робко попросила она, отдышавшись.

У Элинор не было ни малейшего желания брать на руки малыша, напоминавшего ей о неверности Джордана. Но умоляющее выражение в глазах Тарифы заставило ее забыть о своей обиде.

Младенец заерзал у нее на руках, и Элинор грустно подумала, что это мог быть их с Джорданом сын.

Маленький Эдуард потянулся к ее волосам и радостно залопотал, зажав в кулачке золотистую прядь. К своему удивлению, Элинор увидела слезы на ввалившихся щеках мавританки.

— Ты понравилась ему, — промолвила Тарифа дрогнувшим голосом.

Ребенок так заразительно смеялся, что Элинор тоже не сдержала улыбки. Голубые глаза Джордана на смуглом личике с типично мавританскими чертами производили странное впечатление.

— Ты не могла бы взять его себе? Элинор показалось, что она ослышалась.

— Взять себе?

Тарифа придвинулась ближе.

— Я скоро умру. И некому будет его любить. Отец, конечно, не бросит сына, но ребенок слишком мал, и ему нужна мать, а ты могла бы ее заменить.

— Нет, Тарифа.

— Прошу тебя, Элинор. Постарайся простить меня. Я хочу покинуть этот мир со спокойной душой. Признайся, ты ведь и сейчас любишь Джордана?

Забыв о гордости и глядя сквозь слезы на соперницу, Элинор кивнула.

— Я солгала, когда сказала, что Джордан любит меня, — призналась Тарифа. — О, я молилась, чтобы он полюбил меня, однако этого не произошло. Ему нужна только ты. Если бы не чувство долга, он ни за что не взял бы меня с собой. Но Эдуард — его сын. Вырасти его как собственного ребенка, Элинор.

— С чего ты взяла, что умрешь? Когда Джордан сказал, что ты больна, я думала…

Тарифа сжала ее руку своей исхудавшей ладошкой.

— Это застарелый недуг. Но с каждым днем мне все труднее дышать, и кашель усиливается… — Она перевела дух. — Джордан всегда стремился к тебе, но я удерживала его. Обещай, что позаботишься о маленьком Эдуарде, когда меня не станет.

Элинор обещала. Младенец между тем, устроившись у нее на руках, заснул. Глядя на смуглое личико, пухлые губки и загнутые ресницы, она ощутила вспышку материнских чувств. Хотя Тарифа дала ему жизнь, мальчик был частичкой Джордана. Согласившись позаботиться о ребенке, Элинор понимала, что привязывает к себе его отца.

— Я знала, что не выживу в этом климате, — продолжала Тарифа, — но не могла отказаться от Джордана. Ради него я была готова на любые жертвы. Скажи, что прощаешь меня.

Элинор проглотила ком в горле, чувствуя, как тает ее ненависть к мавританке.

— Я прощаю тебя, — прошептала она.

— Теперь душа моя спокойна. Твой замок называется Мелтон?

— Да.

— Я пришлю туда Эдуарда.

Принц Уэльский назначил Джордана кастеляном замка Роксби. Направляясь туда в сопровождении слуг, Тарифа попала в грозу. Она радовалась разгулу стихии, сознавая, что пагубное воздействие проливного дождя и пронизывающего ветра сократит ее дни. Элинор обещала позаботиться о ее сыне. Возможно, ребенок сблизит Элинор и Джордана, которых она так отчаянно старалась развести, — если, конечно, Джордан останется жив после предстоящего поединка. При мысли, что ее любимый может погибнуть, Тарифа содрогнулась. Подняв глаза к небу, где грохотал гром и сверкали молнии, она молила Аллаха сохранить ему жизнь.

На следующее утро слуги, явившиеся будить мавританку, обнаружили бездыханное тело. Под боком у матери захлебывался плачем младенец. Поначалу никто не знал, что делать. Не признай их господин маленького язычника своим отпрыском, они не устояли бы перед соблазном бросить его на произвол судьбы.

К одеяльцу ребенка был прикреплен небольшой свиток. К счастью, один из слуг умел читать. Изучив пергамент вдоль и поперек, он не нашел там ничего, кроме языческой тарабарщины. Только одна фраза имела смысл: «Когда меня не станет, отвезите моего сына к леди Элинор в замок Мелтон».

Мелтон находился неподалеку, и проще было оставить ребенка там, чем везти его в Роксби.

Из окна комнаты Элинор созерцала летние сумерки, медленно сгущавшиеся над землей, где она родилась и выросла. Еще месяц она может спокойно жить в родном доме, а потом судьбу ее решит самый могущественный из судей. Каждый раз, размышляя о возможном исходе поединка, она содрогалась от ужаса. Джордан — умелый боец, но он слишком много пережил в Испании. Элинор молилась, чтобы лишения последних лет не сказались на его здоровье. При мысли, что она может стать женой Пэйна, ее пробирала дрожь, но если Всевышний дарует ему победу, у нее не останется выбора.

Движение на дороге привлекло ее внимание. Небольшая кавалькада, показавшись из-за живой изгороди, повернула к замку. Кто мог пожаловать в столь поздний час? Через несколько минут стемнеет, и ворота будут закрыты.

Шестеро всадников в простой одежде пересекли мост и въехали во двор. Элинор встретила их у дверей. Безоружные, на неказистых лошаденках, они не внушали опасений.

— Мы приехали повидаться с леди Элинор из замка Мелтон, — сказал один из прибывших, долговязый мужчина с соломенными волосами.

— Это я.

— Давай-ка его сюда, Джоан.

К изумлению Элинор, единственная в этой мужской компании женщина извлекла из притороченной к седлу корзинки сверток, завернутый в шерстяное одеяло.

— Вот, миледи, языческое дитя. Велено вам передать. Сердце Элинор сжалось, когда она взяла в руки теплый комочек. Тарифа умерла! Не прошло и нескольких недель, как ее мрачное предчувствие сбылось. Младенец зашевелился и открыл глазки. Элинор, ожидавшая, что он заплачет, удивилась, когда ребенок заулыбался и что-то залопотал. И хотя это был всего лишь детский лепет, ей хотелось думать, что он узнал ее.

— Тут сказано, чтобы его привезли сюда. — Мужчина вытащил из седельной сумки записку и передал Элинор.

Вид арабской вязи вызвал у нее неприятные воспоминания. Стены в доме Родриго были украшены витиеватыми надписями, содержавшими выдержки из Корана. Элинор прочла единственную фразу, написанную по-английски, и обратилась к путникам:

— Не хотите ли передохнуть с дороги, перекусить?

— Нет, леди, мы и так задержались.

Простившись с ними, Элинор вошла в дом. Уже стемнело, вдалеке мычала корова, на небе зажглись звезды.

Малыш встрепенулся, и Элинор прижалась щекой к его шелковистой головке. Это крохотное существо было сыном Джордана. И если ее возлюбленный погибнет в смертельном поединке, у нее останется хотя бы его частичка.

Глава 17

Зловещие крики воронья разорвали утреннюю тишину. Огромные черные птицы издавна считались дурным предзнаменованием, и среди зрителей, явившихся на турнир, пронесся тревожный ропот. Покружив над ристалищем, стая, хлопая крыльями, вернулась на ближайшее поле клевать жнивье.

При виде ворон по спине Пэйна Гастингса пробежал холодок. Стараясь не поддаваться мрачным предчувствиям, он распрямил плечи и выпятил грудь. По случаю предстоящего события он вырядился в дублет из алого с золотом атласа и белое шелковое сюрко, украшенное гербом Гастингсов. Спину его лошади покрывал чепрак из золотистой парчи, отороченный алой бахромой.

Помахав с самоуверенной улыбкой своим сторонникам, он направился к красно-золотому шатру, установленному на краю поля, где его поджидали слуги и белобрысый парень в домотканой одежде.

— Перкин?

— Да, милорд?

— Войдем внутрь.

Парень последовал за рыцарем в шатер. Из обитого кожей сундучка Пэйн извлек тяжелый кошель с золотом.

— Здесь достаточно, чтобы растопить сердце твоей подружки.

Глаза парня округлились, когда Пэйн ослабил завязки и позволил ему взглянуть на сверкающие монеты.

— Четверть сейчас, а остальное потом. Согласен? Перкин кивнул, жадно облизнув толстые губы. Никогда в жизни он не видел столько золота.

— Надеюсь, нож у тебя острый?

Парень послушно протянул свой нож для проверки. Пэйн скользнул лезвием по руке и, срезав несколько светлых волосков, удовлетворенно кивнул.

— Тогда отправляйся, но помни: если проболтаешься, — Пэйн выдержал паузу, чтобы придать угрозе большую весомость, — ты покойник.

Перкин яростно закивал, запихивая горсть золота в потрепанный кошель.

— Не извольте беспокоиться, милорд. Уж я-то умею держать язык за зубами.

Оставшись один, Пэйн для поднятия духа осушил две чаши гасконского вина. Этого оказалось недостаточно, чтобы привести его в бесшабашное состояние, но он боялся потерять над собой контроль. Ничего, он выпьет позже, когда будет праздновать победу.

Выбравшись на солнце, Пэйн увидел своего противника, медленно ехавшего между палатками. Джордан поднял руку в латной рукавице в знак молчаливого приветствия и проследовал дальше. Пэйн вскипел от ярости. Будь он проклят, этот выскочка! Что он о себе возомнил? Завидев знамена де Вера, публика взревела, приветствуя своего любимца. Многие бились об заклад, ставя на победителя. Пэйн знал, что не является фаворитом. Что ж, он предпринял кое-какие меры. Как доверенный слуга де Вера, Перкин имел доступ к жеребцу хозяина.

Свистнув, Пэйн подозвал своего коня и проверил подпругу. Будет чертовски забавно, если де Вер подкупил его собственных конюхов, чтобы сыграть с ним такую же шутку.

Несмотря на яркое солнце, Элинор зябко ежилась. Она надела новое лавандовое платье и сюрко, но постеснялась набросить сверху старый, потрепанный плащ и теперь дрожала от прохладного ветра. Эдуард и его супруга сидели в королевской ложе, задрапированной бархатными занавесками и украшенной гербом Англии. Принцесса суетилась вокруг мужа — его осунувшееся лицо свидетельствовало о плохом самочувствии. В глубине души Элинор надеялась, что принц остановит поединок, когда оба противника удовлетворят свое тщеславие, но не была в этом уверена из-за нынешнего состояния принца.

После торжественного открытия турнира должны были состояться несколько поединков, предшествовавших главному, ради которого собралось большинство присутствующих. Под приветственные крики толпы рыцари парами выезжали на поле. Лязг оружия, топот копыт, взволнованный гул толпы отзывались болью в голове Элинор, сидевшей в отдельной ложе в окружении придворных дам. В определенном смысле она была королевой этого турнира, и многие добивались чести оказаться в ее ложе. Не каждый день судьба женщины решается поединком между двумя самыми известными рыцарями страны.

Наконец наступил долгожданный момент. Под оглушительные приветствия и рукоплескания зрителей противники выехали на поле. На сей раз не было ни пышной свиты, ни экзотических зверей — только два рыцаря, явившиеся на смертельный поединок. Трибуны притихли в напряженном ожидании.

Поднявшись с помощью придворных на ноги, принц Уэльский обратился к двум всадникам в тяжелых доспехах, остановившимся перед королевской ложей. В ушах Элинор стоял такой шум, что она не слышала ни слова.

Доспехи Джордана сверкали на солнце, слепя глаза. Лицо скрывал шлем. Ветер трепал его голубое сюрко и серебристый чепрак жеребца, когда он занял позицию на дальнем конце ристалища.

Пэйн задержался у ложи Элинор, но, не дождавшись от нее знаков внимания, поскакал на свое место на противоположном конце поля.

Королевский герольд протрубил фанфары в честь принца и принцессы и провозгласил начало поединка.

Соперники опустили забрала и понеслись навстречу друг другу, выставив перед собой копья. К всеобщему изумлению, копье Джордана переломилось при столкновении. Точный удар Гастингса выбил его из седла, вызвав крик ужаса у многочисленных поклонников фаворита.

Элинор вскочила со своего места, схватившись за горло. Затаив дыхание, она смотрела, как оруженосцы помогли поверженному рыцарю подняться на ноги.

Джордан не сразу пришел в себя после падения. Почему вдруг копье сломалось? Накануне его тщательно проверили. Ему даже показалось, будто копье треснуло еще до столкновения с противником. Оглянувшись на своих людей, Джордан подумал, уж не подменил ли кто-нибудь из них оружие. Внимательно осмотрев новое копье, он проверил подпругу жеребца. Она оказалась ослабленной, укрепив его в мысли, что не обошлось без предательства.

Кони снова понеслись навстречу друг другу вдоль украшенного яркими флажками барьера. За мгновение до того, как рыцари сошлись, подпруга седла Джордана лопнула. С изумленным возгласом он соскользнул набок и грохнулся о землю. Оставшийся без всадника конь испуганно заржал, когда мимо, гремя копытами, проскакал противник.

С трудом поднявшись на ноги, Джордан постоял минуту, прежде чем поднял забрало, показывая, что не ранен. Он больше не нуждался в доказательствах. Очевидно, Пэйн Гастингс, не уверенный в собственном мастерстве, решил уравнять их шансы.

С мрачной решимостью Джордан зашагал к королевской ложе, сопровождаемый ропотом толпы.

Эдуард удивился, увидев де Вера, покрытого грязью, с погнувшимися от падений латами.

— Ваше высочество, я признаю поражение в конных состязаниях и прошу разрешения перейти к рукопашной схватке.

Стремясь скорее покончить с этим неприятным делом, Эдуард согласился:

— Хорошо, сэр Джордан. Можете приступать к решающему поединку.

Над ристалищем повисла тишина. Все понимали, что рыцари должны биться до тех пор, пока один из них не будет тяжело ранен или убит. Все знали также, что победитель получит в награду руку Элинор Десмонд, хотя об этом не было объявлено официально.

Боевых коней увели с поля. Начался рукопашный бой. Джордан вооружился булавой и первым нанес удар. Удар был сокрушительный, и Пэйн испугался. Он не думал, что дело дойдет до рукопашного боя, и теперь мог полагаться лишь на собственное умение.

Глухие удары булавы и цепа эхом разносились в прозрачном воздухе. Противники перешли на боевые топоры. Движения их замедлились, глубокие вмятины испещрили гладкую поверхность стальных лат. Размягчившаяся после дождя земля превратилась в жидкое месиво, и рыцарям приходилось быть вдвойне осторожными, чтобы не поскользнуться.

Стальной нагрудник Джордана лопнул. Теперь они бились на двуручных мечах, и Пэйн кружил вокруг противника, стараясь добраться до уязвимого места. Занеся меч над головой, он опустил его на шлем Джордана, повергнув того на колени. Джордан попытался встать, однако ноги, разъехались на влажной земле, и он упал. Гул разочарования прокатился над трибунами. Пэйн, нацелившийся на убийство, отшвырнул меч и выхватил кинжал.

Джордан отвел удар от сердца, подставив не прикрытую доспехами часть руки, и охнул от боли, когда сталь вонзилась в плоть. Хлынула кровь.

Отброшенный назад, Гастингс попятился. Страх мелькнул в его тигриных глазах, когда противнику удалось подняться на ноги. Схватив свой меч, он снова ринулся в атаку. Лезвия с лязгом скрестились, рыцари ожесточенно сражались, меся грязь перед королевской ложей. Джордан, потеряв много крови, начал слабеть. Боль в раненой руке усиливалась с каждым движением.

От очередного удара он упал на колени. Пэйн, спеша закрепить преимущество, придвинулся к нему вплотную и направил острие меча в кольчужный воротник, закрывавший горло противника. Вопль отчаяния донесся с трибун. Шлем Джордана сбился набок, закрывая ему обзор. Он должен был либо поправить шлем, либо избавиться от него.

Одним движением Джордан сорвал с головы шлем и отбросил в сторону. Зрители разразились восторженными криками, восхищаясь бесстрашием своего любимца. Без шлема он становился гораздо уязвимее.

Этот поступок Джордана взбесил Гастингса. Не желая уступать сопернику симпатии публики, он тоже сбросил шлем. Трибуны взорвались аплодисментами. Облизнув губы, Пэйн взмахнул мечом, и схватка возобновилась.

Зрители подались вперед, с нетерпением ожидая завершения необычного поединка. Не в силах смотреть, как Джордан отчаянно борется за свою жизнь, Элинор зажмурилась, но торжествующий крик заставил ее распахнуть глаза. Джордан лежал на спине, на его щеке алел свежий порез. Пэйн занес меч, и она закричала от ужаса, когда сверкающее лезвие опустилось.

Джордан принял удар на закованный в латы локоть. Взбешенный неудачей, Гастингс, рыча от ярости, отбросил ногой меч Джордана. Теперь у Джордана оставался только кинжал.

С торжествующим криком Гастингс ринулся вперед, уверенный в победе. Собрав последние силы, Джордан сжался в комок и, распрямившись, словно пружина, врезался в живот противника. Меч Гастингса с лязгом скользнул по его латам и застрял в рыхлой почве. Оба рыцаря повалились на землю. Стесненные тяжелыми доспехами, они барахтались в грязи. Наконец кинжал Джордана вонзился в горло противника. С округлившимися от ужаса глазами тот уставился на врага, пытаясь оттолкнуть его, но не смог. Кровь оглушительно стучала у Джордана в висках, заглушая рев толпы, женский визг и крики.

Он опомнился, лишь когда оруженосцы подняли его на ноги. Только теперь он осознал, что победил. Трибуны взорвались приветственными криками. На поле спешили вассалы Гастингса, чтобы унести бездыханное тело своего господина. Сквозь застилавший глаза туман Джордан увидел, что из королевской ложи ему подают знак приблизиться.

— Сэр Джордан де Вер, рыцарь из Эссекса, по праву победителя ты получаешь руку леди Элинор Десмонд…

Именно эти слова Джордан хотел услышать. Шатаясь от боли и усталости, он поклонился Эдуарду.

Затем, оставив королевскую ложу, поднялся по ступенькам к тому месту, где сидела Элинор, бледная, но от этого не менее прекрасная.

— Леди Элинор, вам известно королевское решение? — спросил он.

— Да.

Ее безжизненный тон и скорбное выражение лица сразили Джордана. Он понял, что случилось непоправимое. Жестокая схватка, страдания и боль — все напрасно.

— Леди Элинор, — объявил Джордан с каменным лицом, — по данному мне праву я освобождаю ваши владения от долга перед лордом Гастингсом. Я также освобождаю вас от всех обязательств передо мной. Вы свободны.

Элинор ахнула. Что это, шутка? Или, может, она ослышалась? Но Джордан снова поклонился и двинулся прочь.

— Свободна? — выкрикнула она, вскочив с места. — И это после того, что я по твоей милости вынесла? Бог свидетель, ты всегда был жесток, Джордан де Вер, но всему есть предел!

Он медленно повернулся к ней. Элинор продолжала говорить, но ее слова утонули в шуме толпы, когда на поле высыпали акробаты, а музыканты заиграли бойкую танцевальную мелодию.

— Вы, видимо, не поняли, леди? — угрюмо спросил он, борясь со слабостью. Лицо Элинор поплыло у него перед глазами. Кровь, стекая с латной рукавицы, капала на землю. — Я возвращаю вам свободу.

— Вот, значит, как, — выдохнула Элинор. Слезы душили ее. Она схватилась за перила, опасаясь, что сейчас упадет. — Ты больше не хочешь меня.

Джордан тряхнул головой, пытаясь прояснить зрение.

— Не хочу тебя? — недоуменно повторил он. — При чем здесь это? Я даю тебе то, чего ты желаешь. Освобождаю от всех обязательств передо мной.

Слезы катились по бледным щекам Элинор, губы беззвучно шевелились.

— Нет, — прошептала она наконец. — Прошу тебя… Джордан шагнул вперед и схватил ее за руку.

— Чем ты недовольна, черт побери? — На них стали обращать внимание. — Тебе не нужно больше бояться Гастингсов. Я освободил тебя от них — и от себя. Ценой собственной крови!

Джордан поднял руку — его рукав пропитался кровью. Элинор вскрикнула.

— О, Джордан, — вымолвила она, потянувшись к нему. — Не отказывайся от меня. Ты разбиваешь мне сердце.

Они долго смотрели друг на друга.

— Ты все еще хочешь меня? — спросил Джордан.

— Как никогда! — воскликнула Элинор.

Страдая от боли, Джордан все же нашел в себе силы опуститься на колени. Приподняв край ее платья, он поцеловал лиловый бархат. Его окровавленное лицо сияло от счастья.

— Милостью Божьей я дожил до этого дня. Элинор Десмонд, если ты готова взять меня в мужья, клянусь всю оставшуюся жизнь хранить тебе верность.

— О, Джордан, — прошептала Элинор дрожащими губами, глядя на его склоненную голову. — Больше всего на свете я хотела бы стать твоей женой.

Все взгляды устремились на влюбленных.

— Сэр Джордан, — обратился к своему рыцарю Эдуард. — Извольте объяснить, в чем причина ваших разногласий.

Взяв Элинор за руку, Джордан подвел ее к королевской ложе. Молодые люди преклонили колени.

— Больше нет никаких разногласий, ваше высочество, — сообщил Джордан с ликующей улыбкой. — Леди Элинор и я обо всем договорились.

— Очень на это надеюсь, сэр Джордан, учитывая доставленное нам беспокойство. Как я понимаю, вы удовлетворены исходом поединка, леди Элинор?

— Да, ваше высочество, вполне, — призналась она, все еще робея перед принцем.

— Тогда не медлите, сэр Джордан, отправляйтесь в Экенбридж. — Заметив удивление на лице Элинор, Эдуард кашлянул. — А, вы еще не сказали невесте о моем даре. Прошу простить, что испортил сюрприз.

— У меня не было времени сообщить ей об этом, ваше высочество, — объяснил Джордан, когда Эдуард жестом поднял их с колен. — Я теперь владелец поместья Экенбридж, Элинор. Это ведь рядом с Мелтоном?

— Да, оно примыкает к нам с запада. О, Джордан, как это чудесно! — воскликнула Элинор.

— Увы, этот глупец предпочитает быть землевладельцем, вместо того чтобы стать кастеляном Роксби, — заметил Эдуард, в душе не осуждая своего рыцаря. — Видимо, испанское солнце расплавило ему мозги.

Придворные засмеялись шутке принца, а Джордан, взяв Элинор под руку, откланялся, напутствуемый дружескими пожеланиями.

— Пойдем, любовь моя, — сказал он, когда они наконец выбрались из толпы. — Мне необходимо отдохнуть, прежде чем пускаться в дорогу. Ты хорошо устроилась в гостинице? — поинтересовался он, прильнув к ее губам.

Элинор обвила руками его шею. Ей не терпелось наверстать упущенное за долгие годы.

— Когда ты рядом, меня устроит даже стог сена, — прошептала она.

— О, я собираюсь предложить тебе куда больше, чем стог сена, — пообещал Джордан, увлекая ее к своему серебристо-голубому шатру. — Говорят, в сравнении с Мелтоном Экенбридж — просто дворец.

— Не шути так. — Глаза Элинор наполнились слезами. — Мой бедный дом дышит на ладан, но он дорог мне.

— Мы восстановим его, Элинор, обещаю. Хотя понадобились годы, я все-таки стал твоим рыцарем в сверкающих доспехах.

— О, Джордан, любимый, ты был им с первой минуты, как я увидела тебя, — произнесла Элинор. Не заботясь о том, что их могут увидеть, она привлекла его к себе и страстно поцеловала.

Джордан смотрел на ее прелестное лицо, с трудом веря в реальность происходящего. Все мечты сбылись. Рядом с Элинор для него не было ничего невозможного.