Вселенский стриптиз Эксмо Москва 2009 978-5-699-34891-6

Ольга Степнова

Вселенский стриптиз

Глава 1

Привидение

– Здравствуй, милая!

– Привет, дорогая!

– Дуська где?

– К тебе побежала.

– Как твое здоровье?

– Просто отлично! Давление в норме, радикулит отпустил, беспокоят только морщинки.

– Да уж, морщинки таблетками не уберешь. Но я по-прежнему против пластики.

– Я слышала рецепт новой маски. Эффект потрясающий! Берешь черную икру, панцири двадцати креветок, мякоть авокадо, перемалываешь все это в блендере…

– И?!

– Прикладываешь к проблемным зонам.

– Прямо в блендере?

– Ты, как всегда, шутишь.

– Конечно, шучу. Скажи, что делать, если проблемных зон окажется больше, чем черной икры?

– Не знаю…

– Ну, вот видишь! Брось ты свои дурацкие маски, приходи к нам в клуб «Тем, кому за…»

– Мне не «за…», мне «…до»!

– Оптимистка!

– Зануда! Сейчас поругаемся, а ведь я хотела сообщить тебе отличную новость.

– Какую?

– У нас все получилось! Они купили эту квартиру!

– Ур-ра!!! Я так рада…

– Теперь нужно действовать осторожно.

– И без нажима!

– Без лишнего пафоса.

– С юмором!

– Главное, не торопиться…

– Думаю, у нас все получится.

– А вдруг – нет?!

– Тогда мы возьмем черной икры, немного мякоти авокадо, панцири двадцати креветок, перемолотим все это в блендере…

– И приложим к проблемной зоне!

– Ха-ха-ха!

– Завтра я тебе позвоню. Бай, дорогая!

– Бай-бай, милая!

Квартирка была на Арбате.

Мечта всей ее жизни.

Пятьдесят восемь квадратных метров, второй этаж, потолок – три с половиной метра, пять минут до метро и вид из окна на храм Спаса Преображения на Песках…

Дина открыла ключом дверь, зашла в темный холл и, прижавшись спиной к стене, съехала на пол.

Вот оно – счастье. Свои стены, свой потолок, свой пол, свой туалет, своя ванная, свои тараканы, свой вид из окна, свои придурки-соседи.

Дина улыбнулась, а потом рассмеялась в голос – громко и счастливо. Наконец-то у нее появилась своя территория. Ее нора, ее логово. Ее маленькое государство.

– А выключатель-то не работает! – вспомнила Дина, встала и на ощупь, скользя пальцами по стене, в полной темноте прошла на кухню.

– Красота! – крикнула она, когда яркий свет залил кухню. – Десять метров!

Для убедительности она повальсировала, предварительно скинув шубу прямо на пол.

Никто не вправе теперь указывать ей, куда складывать вещи.

В сумке была бутылка шампанского, курица-гриль, шоколадка и апельсин – странный наборчик, учитывая ее пристрастие к вегетарианству.

Шампанское взорвалось победным фонтаном, облив руки, лицо и кофточку.

– Ну, чтобы жилось! – Дина из горла отхлебнула то, что осталось от «Вдовы Клико».

Посуды не было, мебели не было, – ни хрена не было, кроме квартиры, свободы и эйфории.

Пить шампанское в одиночку и заедать его курицей-гриль на собственных пятидесяти восьми квадратных метрах в центре Москвы – вот итог ее понимания счастья в тридцать пять лет.

Дина погладила стены. Проверила наличие холодной и горячей воды в кране, потрогала батарею и покачала головой – топили сносно, но недостаточно для холодного февраля; проверила шпингалеты на окнах – сойдут еще пару лет, а потом она закажет дубовые рамы. Выключатели работали все, кроме того, что в холле.

Вот мелочь-то! Зато нашелся повод позвать электрика в СОБСТВЕННУЮ квартиру.

Дина достала из сумки тапочки и переобулась. Вещи привезут завтра. Тряпки, мебель, посуду – все, что досталось ей после длительного кровопролитного развода.

Вещей оказалось маловато, но достаточно, чтобы свить гнездо.

А пока она устроится на старом пожелтевшем матрасе, оставшемся от прежних хозяев. Простынку она захватила, и наволочку, и шелковый пододеяльник, и даже ночнушку – красную и разнузданную, она купила ее после развода в порыве самоутверждения.

Дина переоделась и пошла ванную, чтобы умыться.

Вот тут ее поджидал сюрприз.

Раковины не было.

То есть, когда она смотрела квартиру перед покупкой, раковина была, а теперь ее не было.

– Вот суки, – высказалась Дина в адрес прежних хозяев, но вдруг поняла, что ничуть не расстроена. Главное, что ванная совмещена с туалетом. Длинные тоннели с унитазом в конце вызывали у нее чувство неловкости и готовность заболеть клаустрофобией.

Дина умылась над ванной, почистила зубы, заплела на ночь косичку из длинных волос.

Красота. Бывший муж называл ее «ведьмой в хорошем смысле этого слова». Что это значило, Дина так и не смогла разобраться за семь лет брака, но подозревала, что все дело в магии ее раскосых зеленых глаз, в белой матовой коже, хрупкой фигуре и непростительно твердом характере.

Она считала себя «негламурной красавицей». То есть вполне ничего себе девушкой, но с излишней строгостью черт.

Косичку нечем было закрепить на конце, и Дина сунула ее в рот, чтобы та не расплелась, пока она поищет в сумке резинку.

Выйдя из ванной, Дина услышала, как в замке поворачивается ключ. Заорать ей не позволила зажатая в зубах коса. Ключа от квартиры ни у кого, кроме нее, не было, а значит, в квартиру мог ломиться только… вор.

Ужас сменился оцепенением. Дина смотрела, как медленно открывается дверь, как в темный холл вваливается огромный светловолосый мужик, и не могла издать ни звука. Вернее, она орала, но молча, внутри себя – вот уж не знала, что такое возможно.

Мужик ввалился, схватился за стену, сполз на пол и вдруг громко пропел на английском:

– Back in the U.S.S.R![1]

Даже вор тебе попался с оксфордским произношением, подумала Дина, и было в этой мысли что-то изысканное и многообещающее.

– В этой квартире нечего брать, – выплюнув косу, тихо сказала она по-английски и, подумав, по-русски громко добавила: – Кроме меня.

Левин открывал дверь медленно, с наслаждением оттягивая момент попадания в собственное жилье.

Он один, он свободен, у него наконец-то есть отдельная территория, на которой он бог и хозяин.

И что немаловажно – эта территория в центре Москвы, а не где-нибудь в Бутово. Впрочем, за десять лет, которые его не было в столице, тут многое изменилось, и, говорят, Бутово стал вполне обжитым и престижным районом.

Ключ немного заело в замке, и Левин этому удивился. Когда он в последний раз ездил сюда с риелтором, замок работал исправно. Он поцыкал, сокрушенно покачал головой. С замком нужно будет разобраться. И с выключателем в холле тоже.

Все это мелочи – приятные, бытовые, а самое главное, касающиеся его одного.

Левин ввалился в квартиру, схватился за стену, сполз на пол и громко пропел:

– Back in the U.S.S.R!

От счастья пропел. От свободы и вседозволяющего одиночества. Сейчас он пойдет на кухню и обмоет этот новый этап своей жизни. Карман кашемирового пальто оттягивала бутылка коньяка и лимон – странный наборчик, учитывая, что ни то, ни другое он терпеть не мог.

Но жизнь начиналась новая, и Левин твердо решил, что и пристрастия у него теперь тоже – новые.

Только тут Левин понял, что в квартире он не один. Только теперь заметил, что в дальней комнате горит свет.

Он медленно повернул голову и увидел… зрелище на миллион.

В дверном проеме ванной комнаты стояла баба в алой сорочке, с черной косой в зубах.

То, что она сказала, стоило еще миллион.

– В этой квартире нечего брать, – не сделав ни одной ошибки в английском, произнесла она. И по-русски добавила: – Кроме меня.

Левин захохотал.

Он все понял, достал кошелек и протянул бабе две бумажки по пятьдесят евро.

– Мой друг пошутил, – смеясь, сказал Левин. – Мне не нужна прости… женщина на ночь. Вот, возьмите деньги и покиньте мою квартиру.

Баба вдруг зажмурилась и завизжала. Левин и предположить не мог, что деньги произведут на жрицу любви такое ужасающее воздействие, поэтому достал из кошелька еще пятьдесят евро.

– Извините, – смущенно сказал он. – Но я думаю, этого будет достаточно. Ведь я же не воспользовался вашими услугами! Я вообще никогда не пользуюсь услугами прости…

Жрица выхватила деньги, скомкала их в плотный комок и швырнула ему в лицо.

– Но позвольте, – возмутился Левин и поправил очки в тонкой оправе, которые сползли на кончик носа. – Позвольте…

– Вы дерьмо, господин вор! – заорала черноволосая жрица. – Полное дерьмо! Первый раз вижу грабителя, который сует деньги жертве в лицо и оскорбляет ее! Первый раз!

– Позвольте, – совсем растерялся Левин. – Почему «грабителя»? Почему «жертве»? Почему «оскорбляет»?! Ведь вы же сами сказали: «Тут нечего брать, кроме меня!» Кроме меня! – заорал он. – Кроме меня!

– Я так с перепугу сказала! Меня не каждый день грабят! – Зажмурившись и сжав кулаки, теперь уже вроде как и не жрица, опять завизжала.

Левин перепугался, подскочил к ней и зажал рукой рот.

– Тише! – взмолился он. – Я не… этот… не вор, не убийца, не… Слушайте, да где вы видели воров в кашемировом пальто?! Где вы видели убийц с таким интеллигентным лицом?! Вас разве не Титов нанял развлечь меня в первую ночь новоселья?!

– Нет, – шепотом сказала женщина в алой сорочке. – Меня не Титов нанял.

– А кто?! – дорожа восстановленной тишиной, тоже шепотом спросил Левин.

– Никто.

– Тогда что вы делаете ночью в моей квартире практически голая?

– Вы ошибаетесь, это моя квартира. Именно поэтому я тут голая.

– Вы что-то путаете, квартира моя.

– Моя.

– Нет, моя. У меня и ключи от нее есть.

– Вы не поверите, но и у меня они есть! Иначе как бы я сюда попала раньше вас?

Они так и разговаривали шепотом. От женщины сильно пахло зубной пастой с апельсиновой отдушкой. Левин понял, что неприлично близко стоит к ней, и отошел на шаг.

– Это какое-то недоразумение, – в полный голос сказал он и зачем-то щелкнул выключателем, который – Левин это совершенно точно знал – не работал.

– Я надеюсь, – криво улыбнулась она.

– Оденьтесь, – поморщился Левин. – Я подожду вас на кухне.

– Моей кухне, – ледяным тоном уточнила она и ушла, хлопнув дверью комнаты перед его носом.

На кухне он обнаружил остатки чужого пиршества: початую бутылку дорогого шампанского, обглоданную куриную ножку, растерзанный апельсин и нетронутую плитку шоколада. Стола не было, и все это лежало на подоконнике.

Возле окна валялась шуба из голубой норки. Левин поднял ее и повесил на дверь. Он не любил беспорядок. На него пахнуло незнакомыми, горькими духами. При мысли, что кто-то нагло кутил на его кухне, Левина передернуло.

Плохо закончился день. Нелепо, бездарно…

Титов не заказывал ему проститутку, эта баба оказалась в его квартире, открыв дверь собственным ключом. Эта баба отчего-то пребывала в полной уверенности, что это ее жилплощадь! Она даже зубы почистила в его ванной – настолько уверилась, что она здесь хозяйка!

Может, она просто чокнутая?

Тогда откуда у нее ключ?

Почему она приняла его за грабителя?

Что за нравы, в конце концов, в этой стране?!

В старой доброй Англии, где он провел последние десять лет, и представить себе невозможно, что, придя домой, ты обнаружишь в квартире женщину, открыто предлагающую себя, но которая тем не менее является не особой легкого поведения, а… хозяйкой твоей квартиры, и которая утверждает, что ты грабитель. Левин с тоской посмотрел в незанавешенный прямоугольник окна.

Бред.

Бред начался три месяца назад, когда его бросила Клэр, и продолжается до сих пор.

Может, к бабке сходить?

В России все неудачи, болезни и личные катастрофы принято объяснять порчей и сглазом. А с порчей и сглазом умеют справляться исключительно бабки, это Левин помнил еще с детства.

Нужно заново учиться жить в этой стране. Нужно обзаводиться… как там его называет Клим Титов – «пофигизмом».

Левин брезгливо сдвинул бутылку «Вдовы Клико» и пристроил на подоконник свой «Хеннесси» и лимон.

Ну ничего, он научится жить в России. Научится верить в сглаз, ходить к бабкам, закусывать лимоном коньяк и спокойно реагировать на чужих баб в квартире. Он станет пофигистом, потому что Клэр ушла и жизнь в Англии оказалась невыносимой.

Жизнь вообще потеряла смысл, но в Англии как-то особенно. Следовало начать ее заново, и первым шагом стала беспробудная недельная пьянка с Титовым. Вторым – покупка этой квартиры. Первый шаг удался, второй, похоже, не очень. Левин так задумался о своей горькой судьбине, что не заметил, как претендентка на его квадратные метры зашла на кухню.

Теперь на ней были черные джинсы и блузка цвета розового коралла. Смоляные волосы она распустила, и они длинной гривой болтались у нее за спиной, прикрывая большую часть ее хрупкого тела. Без алой ночнушки и без косы претендентка выглядела лет на пять старше. Двадцатипятилетие дамочка проехала лет пять-семь назад. Но больше всего Левина поразило, что она успела не только накраситься, но и нацепить украшения в тон блузке – сережки, кольцо и бусы из розового коралла, обрамленного в красное золото.

Может, это все же прикол Титова? Его попытка вернуть Левина к жизни после личной трагедии?! Тогда почему он выбрал такую странную кандидатку для его душевного и телесного возрождения?

Таких дамочек Клим Титов называл «русалками», в смысле – ни рыба ни мясо, имея в виду отсутствие у них аппетитных форм и откровенного призыва в глазах.

Полоснув по Левину раздраженным взглядом, мадам сбросила свою шубу с двери на пол и уселась на нее, подперев коленками подбородок.

– Так что вы там лопотали насчет «вашей» квартиры? – сквозь зубы процедила она.

– Я не лопотал. Я утверждал, – спокойно и размеренно ответил Левин, тоном и манерами давая понять, что он человек другого мира, другой формации, другого менталитета. – Я утверждал, и совершенно обоснованно, что являюсь собственником данной квартиры.

– Тогда что это, по-вашему?! – Она сунула руку в объемную сумку, стоявшую у стены, выхватила какую-то бумагу и победно потрясла ею в воздухе.

Левин вырвал у нее лист. Им оказалось свидетельство о собственности на квартиру. Эту самую квартиру – пятьдесят восемь квадратных метров, пять минут до метро, вид из окна на храм Спаса Преображения на Песках… Согласно свидетельству, упомянутая роскошь принадлежала Алексеевой Дине Алексеевне, семьдесят третьего года рождения, пол женский.

– Это вы, что ли, Дина Алексеевна Алексеева, пол женский? – усмехнулся Левин, пытаясь сохранить лоск и высокомерие человека другой формации и менталитета.

Мадам унизительно промолчала, дав Левину почувствовать себя идиотом.

– Вы авантюристка! – не выдержал Левин. – Захватчица! Ре… рейдерша! – вспомнил он популярный ныне в России криминальный ярлык.

– А почему вы говорите с акцентом? – подозрительно прищурила мадам изумрудные глаза.

– Я… десять лет преподавал в Оксфорде и… наверное… – Левин поймал себя на том, что пытается оправдаться перед этой рыбой в кораллах. – Это черт знает что! – заорал он и неожиданно для себя затопал ногами, забыв про манеры и выдержанность. – Эту квартиру купил я! Я! Я!

– Докажите, – потребовала рыба.

– Я… – Левин задохнулся и замолчал.

– Ну?!

– Слушайте, это розыгрыш, да?! Вас все-таки Титов нанял?! Он мастак на такие шутки! Он думает, раз меня бросила Клэр, меня нужно встряхнуть, развлечь, разозлить, удивить!

– Я не знаю никакого Титова! – Мадам вскочила со своей шубы и тоже затопала ногами.

Левин пнул ее шубу.

Интеллигентного разговора не получалось, хотя оба были вроде не быдло – он в кашемире, она в кораллах.

Левин вдруг устыдился. Себя, своих слов, а в особенности того, что он пнул женскую шубу. Он поднял нежную норку и повесил ее на дверь.

Мадам резко сбросила шубу на пол. Наверное, этим она хотела сказать, что в своем доме сама решает, где и как ей складывать вещи.

– Послушайте, Дина Алексеевна, похоже, мы с вами стали жертвами мошенников.

– Это вы стали жертвой. У меня все документы в порядке.

– У меня тоже в порядке! – опять сорвался на крик Левин. – Точно такое же свидетельство о собственности на эту квартиру лежит в сейфе моего друга!

– Титова?! – прищурилась мадам.

– Да… Да какая разница! Нет, вы определенно смахиваете на авантюристку!

– А вы на авантюриста.

– Вон из моего дома! Если вы не от Титова, конечно. Если от Титова, то можете переночевать в туалете. Меня это не стеснит.

– И после этого вы утверждаете, что десять лет преподавали в Оксфорде? Что, позвольте узнать? Хамство?!

– Я вызываю милицию.

– А я «Скорую» психиатрическую.

Они оба схватили мобильники, начали тыкать кнопки, но, схлестнувшись взглядами, одновременно поняли весь идиотизм ситуации и отбросили трубки на подоконник.

– В жизни не попадал в более глупую ситуацию, – пробормотал Левин. – В каком агентстве недвижимости вы заключали сделку?

– А вы в каком? – спросила она, вынимая из своего баула зажигалку и сигареты и привычно закуривая.

– В агентстве «Юпитер». Я купил эту квартиру вчера!

– А я позавчера! – оживилась мадам, выпуская струю дыма практически в лицо Левину. Он не выносил сигаретного дыма, поэтому замахал руками, закашлялся и распахнул форточку. – Позавчера! А?! Что вы на это скажете?! – пошла на него буром мадам, по дороге захлопнув форточку. – Я купила квартиру первой, правда, увы, все в том же неблагонадежном агентстве «Юпитер». Скажите, с каким риелтором вы работали?

– Маленькая такая… пигалица, черненькая, букву «р» не выговаривает. Зовут Лариса Борисовна. Она представилась «Лагиса Богисовна»…

– Странно. Мою тоже звали Лариса Борисовна, но она блондинка и букву «р» выговаривала отлично. Ростом тоже небольшая, худенькая, лет тридцати, ходила все время в ужасном мохеровом черном берете, надвинутом на глаза.

Они уставились друг на друга, как дуэлянты, которые примериваются, как точнее попасть в уязвимое место противника.

– Боюсь, нам придется долго судиться, – открыв форточку, сухо произнес Левин. – Но в конечном итоге эта квартира все равно достанется мне.

– Почему?!

– У меня денег больше, – улыбнулся Левин.

– Уж не потому ли вас бросила ваша Клэр? – Она тоже растянула губы в улыбке, выпустив дым через нос.

Левин дернулся, словно его огрели хлыстом по щеке.

Он сболтнул ей про Клэр?!

И эта черноволосая дрянь успела сделать какие-то выводы?!

Самое обидное то, что стерва попала в точку. Клэр ушла, потому что у него было недостаточно денег.

Левин открыл коньяк и большими глотками начал пить его из горла.

Как больно. Как странно. И как все нелепо… Почему он решил, что в России у него начнется новая, счастливая жизнь?

– Не смейте тут напиваться. – Она выхватила у него бутылку из рук и сама, без всякой брезгливости, сделала несколько глотков из нее. – Завтра сюда привезут мои вещи.

Коньяк сделал свое дело, Левину стало весело.

– Ошибаетесь, – сказал он. – Завтра я начинаю здесь ремонт. И ваши вещи мне очень помешают.

– То есть вы не вымететесь отсюда немедленно, прямо сейчас?! – Коньяк добрался до ее зеленых глаз, взгляд их слегка поплыл, зрачки расширились, и Левин отчетливо рассмотрел в них свое отражение.

– Нет, не выметусь, – твердо сказал он.

– То есть вы будете торчать здесь, пока все не выяснится?!

– Буду.

– Боюсь, я вас убью.

– Боюсь, сперва я.

– Какая бы афера не крылась за всем этим, квартиру я вам не отдам.

– Могу сказать то же самое, мадам.

Она вышла с гордой спиной, шибанув дверью так, что зазвенели оконные стекла.

Левин поднял с пола шубу и брезгливо, двумя пальцами удерживая за воротник, повесил на гвоздь, торчавший в стене. Он не любил беспорядка. А еще он ненавидел горькие духи, и потому, чтобы перебить аромат, исходивший от шубы, понюхал лимон.

Квартирка была на Арбате…

Дина прорыдала всю ночь.

Этот мужлан, с габаритами Депардье и породистым лицом дипломата, храпел, как бульдог с деформированной носоглоткой.

Только с ней могла приключиться такая история.

Только она со своей «везучестью» могла купить квартиру у мошенников, при том что на рынке недвижимости все давно устаканилось и полно надежных, проверенных посредников.

Агентство «Юпитер» ей порекомендовала мама. Маму она перестала слушаться, едва достигнув сознательного возраста, но тут отчего-то послушалась.

И вот получила.

Он будет здесь делать ремонт и храпеть за стенкой…

Она – вить гнездо и рыдать по ночам.

Ну не дура ли?!

Дина взяла мобильник и набрала номер матери.

Матушка ответила быстро и таким резвым голосом, будто посреди ночи занималась гимнастикой.

– Ну, спасибо тебе, – прорыдала Дина в трубку.

– За что, дочуня?! – Мама всегда иронически относилась к своему статусу родительницы и придумывала самые нелепые производные от слова «дочь».

Дина приложила мобильник к стене, которая вибрировала от раскатистого храпа.

– Ну, как тебе? – наконец поинтересовалась она у матери.

– Музыкально, – одобрила мать. – Большой кобелина?

– Немаленький.

– Красивый?

– Депардье в очочках.

– Что за порода такая?

– Английская. Русского разведения.

– Дорого отдала?

– Все, мама! Все, что у меня осталось после развода со Стасом!

– Ну, ничего, донька. На алиментных щенках отобьешь свои деньги обратно!

– Каких щенках, мама?! Мою квартиру в агентстве, которое ты посоветовала, продали дважды! Мне и какому-то… мудаку, который только что вернулся из Англии! Мы вынуждены ночевать вместе! Это он храпит за стеной!

– Какой ужас, – невыразительно ужаснулась мать. – Но он хотя бы одинок, этот иностранец? Без жены и детей? А на рожу не очень страшный?!

– Мама, о чем ты?

– О твоей неустроенности, донюня. Может, пусть живет очкастенький? Будет кому ремонт сделать…

– Мама! – взвыла в отчаянии Дина. – Мне предстоят суды, допросы, разбирательства, а может, даже – потеря квартиры и денег, и все по твоей вине! А ты…

– Досечка! Ну при чем тут я?! Подумаешь, агентство посоветовала! У него реклама красивая в газете была. Ты же меня все равно никогда в жизни не слушалась!

Дина нажала отбой и уткнулась носом в подушку. Искать сочувствия у мамаши было бессмысленно. Она жила в каком-то своем непонятном мирке, своими немыслимыми понятиями. Она все переворачивала с ног на голову, в белом усматривала розовое, в черном – непременно голубое. Они с матерью всегда были настолько разными, что даже за чаем через пятнадцать минут ссорились. Проживание под одной крышей грозило нервным срывом обеим.

Дина вздохнула, закрыла глаза и стала считать верблюдов.

На тридцатом воображаемом белом верблюде она всегда засыпала. На этот раз она досчитала всего до пятнадцатого верблюда. Заснула, несмотря на храп за стеной и душившие ее слезы.

После разговоров с мамой Дина легко и с большой охотой отключалась от действительности.

Левин не сомкнул глаз до утра.

Мало того, что мадам заняла единственный в доме матрас и спать пришлось на полу, подсунув под голову скрученное пальто, так она еще вздумала храпеть, как пьяный сапожник.

Вот уж не думал он, что такое тщедушное тельце – «ни рыба ни мясо» – может издавать такой противный, вибрирующий храп.

…Клэр спала тихо и сладко, как новорожденный ребенок. У нее было легкое дыхание, нежная розовая кожа на щеках и трепещущие во сне ресницы. Он любил смотреть и слушать, как спала Клэр. Любил ощущать ее юную близость, ее фантастическое присутствие рядом, от которого счастье захватывало его, не давая дышать и думать.

Английская сказка обернулась московским кошмаром.

От храпа за стеной к вискам подбиралась пульсирующая боль, грозящая перерасти в жестокий приступ мигрени.

Левин встал и ударил кулаком в стенку.

Храп на мгновение прекратился, но потом возобновился с новой силой.

Левин лег и натянул пальто на голову, надеясь заглушить звуки.

Конечно, можно уехать к Титову, но это означало бы стопроцентную капитуляцию перед Диной Алексеевной Алексеевой, а капитуляции не хотелось.

Только он мог вляпаться в такую историю!

Титов предлагал ему услуги знакомой риелторши, но Левин отчего-то воспользовался рекомендацией матери, хотя никогда в жизни не прислушивался к ее советам и старался все делать в точности наоборот.

Он выхватил из кармана мобильный.

– Мама!

Она сердито молчала, давая понять, что спит.

– Мама, проснись, мне нужно срочно поговорить с тобой!

– О чем? – сонно спросила мама.

– О «Юпитере»!

– Я мало что знаю о звездах, сынок.

– Об агентстве недвижимости, мама! Ты посоветовала мне обратиться в него, когда я собрался покупать квартиру в Москве!

– Я такое советовала?

– Да! Ты говорила, что агентство «Юпитер» крупная и надежная фирма!

– Я это говорила?!

– Ты издеваешься надо мной?!

– Ты так орешь, будто в этом агентстве рота афроамериканских солдат лишила тебя невинности.

– Так и есть. Меня отымели, как последнего лоха. Мою квартиру продали дважды! Я ночую с какой-то… русалкой, которая считает себя тут хозяйкой!

– Она симпатичная?

– Что?!

– Она симпатичная, эта твоя русалка? Может, оставить ее, чтобы варила супы, убирала квартиру, стирала носки и виляла хвостом, когда ты будешь вечером возвращаться с работы?

– Мама, я могу лишиться квартиры и денег, а ты… ты…

Он нажал на отбой. Разговоры с мамой доводили его до бешенства. Мама умела валять дурака почище обкуренного подростка. Он чувствовал себя рядом с ней старым, серьезным и мудрым. Наверное, поэтому о проживании с ней под одной крышей никогда не шло и речи.

Умыться она не смогла, потому что ванная была занята уже сорок минут.

Туалет соответственно тоже, потому что прелесть планировки состояла в совмещенных удобствах.

Дина со злостью пнула ногой дверь. Потом поколотила в нее кулаками.

Никакого ответа, только плеск воды и тихое пение на безупречном английском.

– Козел! – не сдержалась она и пошла в свою комнату краситься, так как время уже поджимало, – нужно было успеть заскочить на работу, а потом нестись в чертов «Юпитер» восстанавливать справедливость.

На кухне выяснилось, что Депардье позавтракал ее курицей.

В ярости Дина собрала с подоконника кости и сунула их в карман черного кашемирового пальто, висевшего на двери. Туда же засунула ополовиненную бутылку коньяка. Лимон Дина выбросила в распахнутую форточку, а шоколадку… шоколадку быстро съела, потому что заходить в кафе времени не было, а в желудке уже сосало.

Он появился на кухне свежий, бодрый, без очков и с голым торсом. Брюки были подвернуты, и эта небрежность делала его образ не таким напыщенным и высокомерным.

Дина громко фыркнула и понеслась в туалет, потому что пользоваться платным сортиром в городе, имея собственную квартиру, было бы унизительно и несправедливо. К тому же терпежу уже не хватало.

– С облегченьицем! – хамовато усмехнулся он, когда Дина вернулась на кухню. – Там, кстати, слив плохо работает, нужно ручку сильнее дергать.

– Вот и дергайте то, что у вас плохо работает, а у меня слив отличный, – огрызнулась она, стараясь не смотреть на него. На нем уже был легкий светлый свитер, и очочки заняли свое место на тонкой, породистой переносице.

– Вы испортили мне пальто, – нахмурился Левин, выгребая из кармана куриные кости. – Теперь карман жирный и воняет. Зачем вы это сделали? Господи… какое свинство! – Мусорного ведра не оказалось, и Левин, брезгливо держа в руке кости, огляделся, куда бы их выбросить.

– Свинство – это жрать чужие продукты, – отрезала Дина, снимая с гвоздя на стене свою шубу.

– Вы хотите сказать, мадам, что я съел вашу поганую курицу? – Он уставился на нее в упор поверх тонкой оправы.

– А вы хотите сказать, что с утра ничего не ели? – Тут Дина увидела, что бутылка «Вдовы Клико» пуста. – И не пили?! – заорала она, схватив бутылку и потрясая ей в воздухе.

– Нет!!! – Левин отшвырнул кости в угол, выхватил у нее бутылку и с размаху отправил к костям. Не разбившись, бутылка шумно покатилась по полу и вернулась к его ногам. – Я ничего не ел и не пил! Мне противно даже прикасаться к вашим вещам!

– Может, и храпели ночью не вы? – прищурившись, тихо спросила она.

– Это вы храпели, мадам! Вы! Я не спал ни секунды!

– Я?! Храпела?! А вы не спали?!! – Дина захлебнулась, подавилась своим возмущением и вдруг поняла: если немедленно не остынет, не придет в себя, это плохо кончится: разрывом сердца, истерическим припадком или хуже того – помешательством.

– Так, – одевая шубу сказала она, – так… господин Как Вас Там… Не знаю, как вы, а я прямо сейчас иду… Куда нужно идти в таких случаях?! В отдел по борьбе с бандитизмом? Или с экономическими преступлениями?! Или это мошенничество, и нужно топать уголовный розыск?!

– Я не знаю, куда нужно топать в этой стране в таких случаях, – сказал Левин вдруг с жутким акцентом и вытер пот с холеного лба. – Не знаю…

– В этой стране! – раздраженно передразнила Дина его ломкое произношение. – Тоже мне иностранец! Скажите, зачем вы врете, что не ели мои продукты? Зачем говорите, что я храпела? Хотите обидеть меня? Запугать?! Не выйдет! Это в вашей сраной Англии привидений больше, чем нормальных людей, а у нас на Арбате…

– Господи, хоть бы эту квартиру второй раз продали не вам… – пробормотал Левин.

Дина поняла, что истерический припадок близок, разрыв сердца не за горами, а помешательство уже практически наступило. Она сглотнула, поборов подступившие слезы, не попадая крючками в петли, попыталась застегнуть шубу, но, не справившись с этой простой задачей, выскочила за дверь, хлопнув ею изо всех сил.

– Я вернусь! – из подъезда закричала она. – Еще как вернусь! Это моя квартира!!

В подъезде воняло кошками. Дина разрыдалась. Подхватив норковые полы, она сбежала с лестницы и помчалась к метро.

Левин схватился за голову и подошел к окну.

Внизу, на подтаявшем снегу, ярким пятном желтел многострадальный лимон.

Пожалуй, первое, чем стоит сейчас заняться, это заказать мебель, посуду, шторы, ковры, – что там еще нужно, чтобы застолбить территорию?..

Или здесь все это по телефону не заказывают, и нужно самому бегать по магазинам?

Левин сорвал с двери пальто и надел его.

Он не отдаст квартиру, чего бы это ему ни стоило, какая бы чудовищная авантюра за всем этим ни стояла. Заплатит двойную цену мошенникам, милиции суду, – кому угодно, лишь бы именно эта квартира досталась ему. Пусть дамочка бегает по инстанциям. За это время он обживет территорию так, что его можно будет вынести отсюда только с квадратными метрами.

Неожиданно Левину стало весело. Может, судьба специально подкинула ему нестандартную ситуацию, чтобы отвлечь от личной трагедии?

Надо же, и курицу кто-то съел, и храпел неизвестно кто!

– Йес!! – сказал Левин и сделал тинейджерский жест рукой, означавший, что все получилось. – Йес! Йес!

Не застегиваясь и стараясь ненароком не сунуть руку в жирный карман, он вышел из квартиры, закрыл дверь и, насвистывая, сбежал по лестнице вниз. Сейчас он объедет все магазины, купит все, что нужно для дома, и даже немного больше. По инстанциям пусть носится мадам, а он расслабится и получит удовольствие.

Ведь квартирка-то была на Арбате.

С привидениями…

Глава 2

Заговор

– Здравствуй, милая!

– Привет, дорогая!

– Дуська-то у тебя?!

– Сейчас ковер выбьет и к тебе побежит!

– Отлично, а то у меня гора грязной посуды. Как прошла ночь?

– Нескучно. Гадала на картах.

– Почему не на кофейной гуще?

– На кофейной гуще гадают только старые перечницы.

– А ты у нас, конечно же, юная фея!

– Во всяком случае, до кофейной гущи пока еще не дожила.

– Ладно, не злись. Что говорят твои карты?

– Дело может закончиться тюрьмой.

– Тюрьмо-о-ой?! Что, так и говорят?!

– Не дословно, конечно, но наше благое дело завершится казенным домом. Так утверждают карты.

– Ну, милая моя, казенный дом – понятие растяжимое. Это может быть супермаркет, кинотеатр, фитнес-клуб, поликлиника, клуб ветеранов, сауна, загс, наконец!

– Ох, Верочка, страшно мне! А ну как все откроется раньше времени?! На нары в моем возрасте… стыдно и несолидно.

– Ты же у нас юная фея! Тебе всегда «…до» и ни на секунду «после…»!

– Верунь, вот что ты всегда умела, так это утешить!

– Ладно, Кларка, не дрейфь! Кто нас посадит? Мы две милые, добропорядочные старушки. Подумаешь, пошутили.

– Сейчас поругаемся! Я не старушка. Мне место в метро не уступают, и я не хожу в дурацкие ветеранские клубы!

– Ну хорошо, мы две добропорядочные, милые дамы.

– Вот так-то. Верунь, мне кажется, они друг другу совсем не понравились.

– Это хорошо.

– Почему?

– Настоящие чувства замешиваются на противоречиях. Все, что случается нахрапом и по мгновенной обоюдной симпатии, – очень недолговечно и оправданно только в животном мире.

– Ой, не знаю… Мне очень страшно. Они начинают ненавидеть друг друга!

– Мы это исправим.

– Как?

– Пускаем в ход запасной вариант Б!

– Ой! Это нужно хорошенько обдумать. Приезжай ко мне в восемь вечера, все обмозгуем. Угощу тебя «Щечками королевы», заодно и поговорим.

– Чем ты меня угостишь?

– Дуська сделала обалденное блюдо по моему рецепту! Берешь черную икру, фаршируешь ею помидоры, а сверху украшаешь зеленью и тертым сыром.

– Давай-ка лучше ты ко мне приезжай на диетические хлебцы с зеленым чаем. В твоем рационе слишком много черной икры, ты суешь ее везде по поводу и без повода. А в нашем возрасте, пардон… в моем возрасте, пора считать сахар и холестерин. Так что давай ко мне!

– А как же «Щечки»?

– Скорми их Дуське. Приедешь?

– Да! Но «Щечки» Дуське? Это как-то несправедливо…

– Ладно, привози их моему коту. Бай, милая!

– Бай-бай, дорогая!

Весна зарождалась в недрах хмурой московской зимы исподволь, незаметно, но очень настойчиво. Еще было очень холодно, по-прежнему продолжались короткие дни и длинные ночи, но вдруг иногда, в полдень, выглядывало шальное солнце и начинало жарить совсем по-летнему. И тогда снег плавился под ногами, капель барабанила по металлическим подоконникам, с крыш валились сосульки величиной с французский батон. Прохожие стаскивали шапки, расстегивали верхние пуговицы шуб и пальто, и глаза у них становились весенними – блестящими и немного блудливыми.

Все ждали обновления и любви. Даже старушки на лавочках и бездомные больные собаки.

Цветочницы хищно высматривали среди мужского населения своих жертв, норовя всучить им втридорога увядающие букеты. До Восьмого марта оставалось чуть меньше двух недель, и город истерично готовился к празднику.

Евдокия остановилась у цветочного ларька и, прикрывшись от солнца рукой в вязаной варежке, придирчиво осмотрела витрину.

Цветочница, не узрев в ней серьезного покупателя, продолжила лузгать семечки и листать какой-то журнал.

– Добрая женщина, у меня десять детей, муж-алкоголик и мать-инвалид, мне никогда не купить цветов! А так хочется праздника, ведь весна, солнце светит, птички поют… Может быть, у вас завалялся никудышный, вялый букетик, который нельзя продать? И вы отдадите мне его просто так, задаром, добрая женщина?! У меня десять детей, муж-инвалид и мать-алкоголик, мне никто никогда не дарил цветов! Купить их я себе не могу позволить, а так хочется, так хочется иметь хоть какой-нибудь завалящий букетик! – Евдокия протараторила текст, стараясь заглянуть продавщице в глаза.

Цветочница от такой наглости выронила журнал, подавилась семечками и закашлялась.

– Я не поняла, что вы хотите? – переспросила она.

Тетка, заглядывавшая в окошко, заискивающе улыбнулась. На ней был войлочный желтый берет с глупой пимпочкой на макушке и длинный зеленый шарф, туго перехватывающий ворот поношенного пуховика. Тетке могло быть и двадцать, и тридцать, и сорок. Лицо без косметики, все в крупных, рыжих веснушках, оккупировавших даже оттопыренные уши.

На алкашку тетка не смахивала.

– Чего надо? – нахмурилась продавщица.

– Букетик подарите, Христа ради, – улыбнулась ей Евдокия. – Дохленький какой-нибудь, который вам ничего не будет стоить, а доброе дело на небесах зачтется!

Тетка была такая убогенькая, такая улыбчивая и искрящаяся добрым расположением духа, что продавщица подумала: а почему бы и нет, почему бы не сделать хорошее дело? Тем более что под прилавком пропадал букет облетевших ромашек.

– Держи! – сунула она убогой зеленый веник. – Только там жуки какие-то ползают и плесень на стеблях.

– Спасибочки, – улыбнулась Евдокия и уткнулась лицом в букет. – Жуки и плесень – ерунда! Главное – он весной пахнет! – Она помахала цветочнице рукой, та пожала плечами и опять принялась за семечки. «Какие только придурки по Москве не бродят», – читалось в глазах продавщицы.

Прыгая через лужи, Евдокия перешла дорогу, игнорируя пешеходный переход и светофор. Добравшись до противоположной обочины, сунула зеленый веник в объемную сумку, сняла берет, пригладила непослушные рыжие волосы и вскинула руку, чтобы поймать машину. Не прошло и минуты, как возле нее остановился частник на старом «жигуле».

– Мне до поликлиники по «Скорой» – сурово произнесла Евдокия и, не дождавшись согласия водителя, деловито уселась на переднее сиденье, втянув в салон на разношенных сапогах воду и грязь.

Шофер обреченно вздохнул и поехал. Где-то он слышал, что по «Скорой» водители обязаны довозить пассажиров бесплатно.

Евдокия расслабилась и улыбнулась.

Больше всего в жизни она любила халяву. В запасе у нее была тысяча способов заполучить бесплатно то, за что другие платили деньги.

Конечно, у Евдокии не было ни десяти детей, ни мужа-алкоголика, ни матери-инвалида. Она была одинока, как перст и свободна, как ветер. Сегодня день у Дуськи особенно удался. Как многодетной матери, сердобольная продавщица на рынке отсыпала ей из «некондиции» килограмм подгнивших яблок, а в «секонд-хенде» Дуське удалось под свою широкую юбку незаметно напялить еще три юбки и одни брюки. Она ушла из «секонда» потолстевшая и довольная тем, что ее не поймали.

Евдокия была счастлива тем, что умела получать от жизни пусть не все, пусть поношенное, подгнившее, облетевшее, с жучками и плесенью, но зато бесплатно. Зарплата, полученная утром от хозяек, лежала в сумке целехонькая.

И только одного не получалось у Евдокии заполучить на халяву – неземную любовь, о которой ей так мечталось. Мечталось редко, как правило, раз в году, вот именно в такое время, когда весна настойчиво зарождалась в недрах хмурой московской зимы. Когда до Восьмого марта оставалось недели две и все, все вокруг ждали обновления и любви – даже старушки на лавочках, даже бездомные больные собаки.

– О, господи, – вздохнула Евдокия и, повернувшись к водителю, строго спросила: – И отчего вы ездите на такой развалюхе? Неужели не можете позволить себе нормальную иномарку?

Совершенно неожиданно у водителя оказался изысканно-чеканный профиль кавказского замеса, черный шлем роскошно-густых волос и пронзительно-голубые глаза.

У Дуськи сердце ухнуло вниз, и она ох как пожалела, что на ней три халявные юбки и одни брюки из «секонда», от которых она казалась на три размера толще; что из сумки несет подгнившими яблоками, а с ободранного букета лезут к ней на подол черные маленькие жучки…

– Пристегнитесь, гражданочка, – сухо попросил знойный водитель. – И приготовьте денежки за проезд. Вот перестану халявщиков возить, глядишь, и на новый автомобиль наскребу.

«Накрылась зарплата, – тоскливо подумала Евдокия. – Минус как минимум сто рублей. Нет, ну какой красавчик! Знала бы, что встречу такого, с утра бы накрасилась и хозяйкиными духами надухарилась! А может, он и не красавчик вовсе? Может, это весна по жилам гормоны пустила?!» – попробовала образумить она себя. Но сердце не вняло разуму, оно так и осталось в желудке, дыхание сперло от предвкушения любви, счастья и обновления. А ведь Дуська не была ни древней старухой, ни бездомной больной собакой, Дуське исполнилось всего тридцать два года, и в ее жилах, подгоняемая весной и гормонами, текла молодая горячая кровь.

– В милиции обещали завести уголовное дело! Они говорят, что во всем разберутся! Может быть… разберутся. Но когда это будет?! Сколько времени пройдет? Фирма «Юпитер» как в воду канула! Офис закрыт. Где дирекция и риелторы, никто понятия не имеет! Ужас! Нора, как я могла так вляпаться?! Как?! Почему я?! Эта оксфордская скотина завезла в мою квартиру свою мебель, свои ковры, свою посуду и свою бытовую технику! Он за свой счет поставил вторую дверь и застеклил балкон! Мои вещи растворились в его хламе, как… чайная ложка сахара в тонне песка! Мое присутствие в квартире почти незаметно! Он чувствует себя полным хозяином! Я мечтала, что в моей квартире будет много пустого пространства, много света и воздуха, а теперь там все заставлено, утыкано и… уделано!!! Он кухню со встроенной техникой заказал! Мой стеклянный столик стоит у окна, я завтракаю, как сиротинушка, пристроившись на кончике стула, готовлю украдкой, мой холодильник вытеснен в коридор. Плетеная мебель-«прихожая», которую мне делали на заказ, стоит в комнате, где я ючусь, вперемешку со спальным гарнитуром, стенкой и мягкой мебелью!! У-у-у, Норка, кажется, я убью его! Он храпит по ночам, жрет мои продукты, моется моим мылом, ворует туалетную бумагу и десять раз на дню драит пол, потому что любит ходить босиком! Он нигде не работает и целыми днями торчит дома, потому что, видите ли, решил отдохнуть после десяти лет беспробудной пахоты! Мне пришлось вызвать слесаря и врезать замок в дверь своей комнаты, чтобы он не вздумал рыться в моих вещах, пока я на работе! Я ненавижу его, Норка! Мы живем в квартире всего несколько дней, а я чувствую, что готова подсыпать яду в продукты, которые он ворует!

Дина рыдала на рабочем столе, заливая слезами рукопись молодого даровитого автора, которую следовало отредактировать и отдать на верстку еще позавчера.

Нора сидела напротив нее, отрешенно кивала и, постукивая длинными ногтями по столу, о чем-то сосредоточенно думала.

– Норка, ты слышишь меня?! – обиженно окликнула ее Дина.

Нора была ее сослуживицей и подругой – блондинкой, красавицей, а главное, умницей, что при первых двух качествах практически невозможно. – Эй, Норка, я душу тебе изливаю, а ты… – Дина отшвырнула намокшую рукопись даровитого автора на пол, выхватила из сумки платок и неинтеллигентно высморкалась.

– Динка, меня Тарасов бросил, – бесцветным голосом произнесла Нора, глядя в далекую точку за окном и продолжая тарабанить по столу ногтями.

Дина застыла с открытым ртом и платком у носа.

– Как… бросил? – не поняла она.

Любовь Норы Кравцовой и Лехи Тарасова была незыблема, как мироздание, как смена времен года.

Она зародилась в детстве, длилась все школьные годы и не требовала никакого официального подтверждения в загсе, когда детские и юношеские годы прошли. Было решено сначала получить образование, сделать карьеру, встать на ноги, укрепиться материально, а потом уже идти в загс, обзаводиться детьми, строить дом и семейные отношения. Кравцова и Тарасов жили со своими родителями, работали в одном издательстве, встречались часто, но без удручающей страсти и неправильной надоедливости. Они не торопили события, потому что были друг в друге уверены так же, как в том, что утром случится восход, а вечером – закат.

Их спокойные, надежные, нежные, постоянные, без передряг и излишних страстей отношения являлись для окружающих красивым примером того, что настоящая любовь существует.

И что там потеря какой-то квартиры на Арбате по сравнению с крахом такой любви!

Дина судорожно всхлипнула и залилась новым потоком слез.

– Как бросил?! Норка… может, он в командировку уехал?! В длительную?!

– Ага, в командировку, – усмехнулась Нора. – В другую жизнь. Пришел вчера вечером и сказал, что наши отношения себя изжили. Что они износились, как старое пальто. Что мода изменилась, мир изменился, а мы все носим старую детскую кольчужку, из которой давно уже выросли… Мы не должны жениться, потому что давно стали просто добрыми друзьями и почти родственниками, потому что он встретил, наконец, человека, с которым почти теряет сознание от страсти и ощущения чего-то неизведанного, нового и прекрасного…

– Что, так и сказал?.. – поразилась Дина напыщенному тексту, которым страдали, как правило, только молодые даровитые литераторы, которых она мучительно редактировала.

– Да, примерно так.

– И… кто этот человек, с которым Тарасов собирается идти к новому и прекрасному?

– Не знаю, – отрешенно сказала Нора, по-прежнему изучая за окном далекую точку. – Но Ленка из отдела фантастики несколько раз видела Тарасова в обществе дочки нашего генерального. Дочке девятнадцать лет, она страшна, как атомная война, и смотрит на Тарасова, как кошка на пятнадцатипроцентную сметану.

Ленка из отдела фантастики слыла большой сплетницей, но, как правило, все ее сплетни соответствовали действительности.

– Этого не может быть, – прошептала Дина. – Это так низко, так пошло, что такого просто не может быть!!!

– Может, – вздохнула Нора и, наконец, перевела взгляд с невидимой точки на Дину. – Еще как может! Но самое смешное, Динка, не в том, что Тарасов променял меня на богатенькую дочку влиятельного папаши, а в том… что я… – Губы у Норы поплыли, лицо поехало, из глаз полились слезы.

– Что ты?.. – шепотом спросила Дина, не представляя, что может быть страшнее измены Тарасова.

– Я беременна. И буду рожать. Вот такой сериал. Так что, ты говоришь, там у тебя с квартирой? Какой-то хмырь поселился вместе с тобой?!

– Поселился… Нор, а ты… точно беременная? То есть точно собираешься рожать? В смысле, может быть, срок такой, что еще не поздно…

– Дин, мне уже двадцать девять лет, я вменяемый человек, и в отличие от Тарасова мне не надо обрабатывать дочку генерального директора нашего издательства, чтобы сделать карьеру. Я намерена рожать, потому что… по-прежнему очень люблю Леху Тарасова и хочу ребенка только от него. Так что, ты говоришь, в милиции завели уголовное дело?!

– Завели. А Тарасову ты сказала?! – заорала Дина и, вскочив, шпилькой пробуравила дырку в нескольких страницах молодого даровитого автора. – Сказала, что ты беременная?!

– Нет, не сказала. – Нора вытерла слезы и улыбнулась. – И тебе не советую ему ничего говорить. Я не хочу, чтобы Тарасов знал, что у меня будет ребенок. Я даже с работы уволюсь, чтобы никто не видел меня беременной. Родители у меня небедные, прокормят какое-то время. И не вздумай меня жалеть! Все нормально, все хорошо, я приняла обдуманное решение и не изменю его. И хватит об этом! Не хочу больше разговоров на эту тему. Так что, говоришь, парень, претендующий на твою жилплощадь, не очень-то симпатичный?!

– Да черт с ним, с претендующим! Если честно, я всегда смотрю ему в переносицу, поэтому понятия не имею, симпатичный он или нет. Скорее всего, урод. Нора, но как же так?! Как же ты уволишься?! Как же Тарасову ничего не скажешь?! – Дина начала собирать рукопись с пола, но листы вылетали у нее из рук, планировали и падали, укоризненно смотря в потолок даровитыми строками.

– Все! – Нора вытерла слезы, грохнула по столу кулаком и стала помогать собирать Дине рукопись. – Не смей говорить больше об этом! Ни о моей беременности, ни о Тарасове! Я рассказала тебе все, как лучшей подруге, чтобы ты знала истинную причину моего увольнения. Слушай, пойдем в буфет, там коньяк есть. Вмажем по пятьдесят грамм, глядишь, и твои, и мои проблемы покажутся ерундовыми!

– Тебе ж нельзя! Ты ж того… ну, о чем говорить нельзя! И потом… в буфете можно запросто встретить этого… ну, о котором упоминать запрещается.

– Точно! – Нора хлопнула себя по лбу и засмеялась. – Тогда по чайку вдарим, подруга?

– Вдарим, – захохотала Дина и включила электрический чайник. Из своего стола она достала чашки, сахар, коробку конфет и пачку печенья.

Через минуту они гоняли чай, подстелив рукопись под чайник и чашки.

– Динка, а как зовут твоего мучителя?

– Понятия не имею. Он показывал мне свое свидетельство о собственности на квартиру, но у меня в глазах потемнело от злости, и я ничего не увидела, кроме фамилии Левин. Если честно, мне глубоко плевать, как его зовут.

– Как же ты к нему обращаешься?

– Я стараюсь к нему не обращаться. Но если приспичит, зову: «Эй!»

– Очень интеллигентно! – захохотала Нора. – Динка, ты когда о нем говоришь, у тебя глаза сверкают, зубы клацают, кулаки сжимаются – любо-дорого посмотреть! А ведь когда ты жила со своим Алексеевым, ты была похожа на замороженную треску.

– Норка, Алексеев – это тоже запрещенная тема, договорились?!

– Договорились. Боюсь, нам скоро не о чем будет говорить.

Они захохотали, одновременно пролив на рукопись сладкий чай.

– А если серьезно, нужно твоему Змею Горынычу показать, что это он у тебя в гостях, а не ты у него, – подмигнула Нора красивым голубым глазом.

– Как?!

– Давай устроим кутеж.

– Кутеж?! Мы?! Я – замороженная треска после развода, и ты – брошенная, беременная… ой, извини, и ты – которой нельзя пить, курить и волноваться?!

– Ну, моя беременность пока незаметна, и я еще долгое время могу себе много чего позволить – петь и плясать, например!

– Петь и плясать?! Наверное, я тоже это смогу… Ты думаешь, если мы громко споем и разнузданно спляшем, Горыныч почувствует себя неуютно? – спросила с сомнением Дина.

– Думаю, да, – также неуверенно ответила Нора. – А еще можно разврат учинить, стриптизеров на дом вызвать.

– Ты ж беременная, ой, извини! – ужаснулась Дина.

– Я говорю стриптизеров, а не жиголо!

– Ох, не знаю я таких тонкостей! Голый мужик, он и в Африке голый мужик. И раздевается он всегда с одной целью…

– Ты своих авторов повнимательнее читай. – Нора постучала ногтем по мокрой рукописи. – У них, как правило, все такие тонкости подробно описаны.

– Тошно, ох, тошно, мне иногда их читать, – вздохнула Дина, промакивая продырявленной, мокрой страницей накрашенные губы. – Особенно молодых и даровитых. Но идея со стриптизерами и кутежом мне нравится! Очень нравится!

– Вот на Восьмое марта разврат и назначим! И вот еще что… – Нора убрала со стола чашки, небрежно смахнула крошки и села в кресло, скрестив вызывающе длинные ноги. – Ты отпуск возьми недельки на две. Чтобы Змей хорошенько прочувствовал твое настойчивое присутствие в спорной квартире. А то он слишком хорошо устроился! Ты на работе сутками пропадаешь, а он балконы стеклит!

– У меня Пруткин! – Дина сгребла со стола листы и потрясла ими в воздухе. – Вот, детектив, блин! Тут пятнадцать авторских, читать – не перечитать. Я его давным-давно сдать должна, какой, к черту, отпуск!

– Пруткина я пристрою Егоровой. – Нора отобрала у Дины многострадальную рукопись и постучала ею о стол, сбивая в аккуратную стопку. – Пруткина отдаем Егоровой, ты отправляешься в отпуск, я увольняюсь, и мы готовимся к празднованию международного дня еврейских блудниц!

– Какого дня? – не поняла Дина.

– Ты же знаешь, что в нашем издательстве Восьмое марта за праздник не признается и является рабочим днем! А почему?

– Почему?

– Да потому что генеральный объявил Розу Люксембург и Клару Цеткин великими еврейскими блудницами! Он не желает праздновать еврейские праздники.

– А сам-то он кто? – фыркнула Дина. – С фамилией Альхимович!

– А то ты не знаешь! – захохотала Нора. – Белорус он! Бе-ло-рус!

Они расхохотались до слез, потому что о болезненности еврейского вопроса у генерального в издательстве ходили легенды.

Дина вдруг поняла, что больше всего на свете хочет в отпуск.

– Суэртэ![2] – весело сказала она и протянула Норе ладонь.

– Суэртэ! – подмигнула ей Нора и звонко ударила по ладони рукой.

Левин вынырнул из воды и, отфыркиваясь, поплыл к борту бассейна.

– Да, брат, отяжелел ты на своем туманном Альбионе! – крикнул с берега поджарый, загорелый, сложенный как бог Клим Титов. – Ты что, в спортзал все эти годы вообще не ходил?!

– Я работал, – буркнул Левин, выбираясь на борт и пытаясь справиться с жестокой одышкой. – Я пахал! Мне не до залов было. Сорок часов в неделю, плюс дополнительные занятия.

– Плюс дополнительные занятия! – передразнил его Клим и ткнул пальцем в живот. – Плюс двадцать лишних килограммов. Вес какой?

– Нормальный, – огрызнулся Левин и попытался улизнуть в душевую.

– Вес какой, я спрашиваю? – железной рукой перехватил его Клим.

– Ну, сто двадцать… пять, – промямлил Левин, с опаской посмотрев на весы, которые стояли неподалеку.

– Кошмар! – схватился за голову Титов. – На сто девяносто семь роста сто двадцать пять килограммов жира! И после этого ты удивляешься, что от тебя сбежала какая-то там Хрэн?!

– Клэр!

– Бицепсов – ноль, трицепсов – минус ноль, вместо пресса – курдюк!

– Бурдюк, – вяло поправил его Левин.

– Я из тебя сделаю человека! Буду гонять как сидорову козу! Массаж, тренажеры, диета и секс!

Хуже проблемы, чем забота Титова о его фигуре, Левин и представить себе не мог. Климу принадлежала сеть модных тренажерных залов и фитнес-клубов. Он являлся профессионалом и фанатом в деле грамотного построения красивого тела. Его клиентами были олигархи с Рублевки и звезды шоу-бизнеса. Поэтому, учитывая глубокую дружескую привязанность Титова к Левину, отвязаться от его услуг представлялось немыслимым, если только не свалить обратно в Англию.

Левину не удалось улизнуть ни в душ, ни в раздевалку. Титов оттеснил его в зал, где гремело железо и где, судя по всему, полагалось тягать штангу. Не уточняя, чем именно нужно заняться, Левин обреченно лег на скамью и с трудом отжал тяжеленный гриф с немыслимым количеством «блинов» на нем.

– Ты пойми, – продолжил свои нравоучения Клим, пристраиваясь на соседней скамье, – все проблемы в жизни от некрасивой фигуры. Будь у тебя правильно прокачанная грудина, твоя Хнурь бы ни за что…

– Клэр! – Левин с грохотом бросил штангу и вскочил со скамьи. – Ее зовут Клэр! Клэр! И не заставляй меня жалеть о том, что я рассказал тебе о ней!

– А вот нервы зависят от пресса, – невозмутимо продолжил Клим, легко тягая штангу вверх-вниз. – У тебя вместо пресса курдюк, значит, и нервы, как у молоденькой психопатки.

– Бурдюк, – простонал Левин. Его глубоко оскорбляло, когда перевирали слова, а Титов это делал с настырностью иностранца.

– Не отлынивай! – заорал Клим. – Еще двадцать пять жимов! Раз, два, три…

Левин лег и начал тягать штангу. У него с детства выработался дурацкий рефлекс беспрекословно слушаться Клима, и Клим бессовестно этим пользовался. От натуги в глазах у Левина потемнело, в висках застучало, а завтрак стал подбираться к горлу. Пожалуй, если злоупотреблять такими занятиями, то мозг превратится в мышцу и проблем с эмоциями станет гораздо меньше…

– Пять, шесть, вдох, выдох…

Титов был невыносим. Как тупица-прапощик на плацу. Но слушаться его стало делом давней привычки, и не от слабохарактерности, а от признания Клима более хватким и устойчивым в этой жизни.

– Семь, восемь! Если бы ты прокачал квадрицепсы, ни одна сволочь не рискнула бы продать тебе квартиру второй раз! Кстати, как дела с осадой жилплощади?

– Плохо. Мадам не желает съезжать в гостиницу, хотя я сделал все возможное, чтобы она почувствовала себя нежеланной гостьей. Она бегает по инстанциям, пишет жалобы и заявления. Нас даже пару раз таскали на допрос в прокуратуру, но дело пока с мертвой точки не сдвинулось. Агентство, продавшее квартиру, исчезло. Свидетельства о собственности оба поддельные! Они отпечатаны на цветном лазерном принтере! Как я мог этого не заметить, не представляю!

– А прописка? – удивился Клим. – Прописка тоже отпечатана на цветном принтере?

– А прописка, как ни странно, настоящая. И у нее настоящая. Бред, фантастика и беспредел! Такое возможно только в России. Кому принадлежала квартира до двойной продажи, сейчас выясняется. В общем, сплошной криминал, а с кого спрашивать, непонятно. А главное, я не намерен никому уступать эту квартиру, чего бы мне это ни стоило. Она моя! По ощущениям, по энергетике, по… – Левин бросил штангу и уставился в потолок. Он вдруг подумал, что, не будь на эту квартиру такой рьяной претендентки, он, пожалуй, не уперся бы, как баран, в своем желании иметь исключительно эту жилплощадь и никакую другую…

– На беговую дорожку! – приказал Титов и личным примером показал, что надо делать.

На беговой дорожке показалось немного легче, но только первые пять минут. Потом нестерпимо закололо в боку, нога в коленном суставе стала похрустывать и болеть.

– Она страшная? – серьезно спросил Титов, резво перебирая ногами по движущей ленте.

– Кто?! – Дыхание у Левина окончательно сбилось, он остановился, одной рукой схватившись за сердце, другой за голову.

– Твоя совладелица хором на Арбате.

– Не знаю, – пробормотал Левин. – Волосы – во! – рубанул он вертикально воздух руками, обозначая волосы. – Глаза – во! – приставил он к глазам сложенные окулярами пальцы. – Нос… – Левин на минуту задумался, но все же обозначил шнобель размером с генетически модифицированную морковку. – Во-о! А губы… – Левин оттопырил губы, вывернув их сколько мог наизнанку.

– Кошмар, – ужаснулся Титов. – Но хоть молодая?

– Старше, чем ты обычно рекомендуешь.

– Зовут-то как?

– Как собаку. Дина!

– Жуткая картина вырисовывается, Левин! Старая калоша с собачьим именем Динка мешает жить моему лучшему другу! С этим надо что-то делать.

– Что? – Левин так обрадовался, что Клим не заставляет его бежать, что готов был согласиться на любые его рекомендации.

– Выживать ее надо! – Титов тоже остановился.

– Как?!

– Страшным мужским запоем.

– Ты же знаешь, я особо не пью.

– Ты меня позови. Два особо не пьющих парня могут заставить бежать немолодую, некрасивую девушку куда глаза глядят и больше не возвращаться! Ты почему за ногу держишься?

– Мышцу свело, кажется.

– На массаж! – Титов призывно выбросил руку вперед и трусцой побежал из зала.

Левин, хромая, пошел за ним.

На массаже оказалось еще хуже, чем под штангой и на беговой дорожке. Пожилой усатый мужик делал с телом что-то такое, отчего хотелось выть и сучить ногами. От боли Левин до крови прикусил губу.

– Предлагаю организовать у тебя мальчишник! – продолжил разговор Клим, лежавший на соседней кушетке.

– Согласен, – простонал Левин. – И кто мальчишки?!

– Я и ты. Этого более чем достаточно. Вызовем стриптизерш, напьемся в хлам и устроим такой разврат, что твоя Динка убежит со спорной территории, роняя тапки!

– Я… не умею… разврат… А-а-а-а-а! – не выдержал и все-таки заорал Левин.

– Я тебя научу. Итак, на Восьмое марта назначаем операцию по зачистке территории.

– Как-то неудобно в Международный женский день зачищать территорию от женщин, а-а-а-а-а! О-о-о-о…

– Неудобно с бурдюком вместо пресса ходить, Левин! И потом, ты же сам говоришь, что квартира должна принадлежать только тебе. Хочешь, сам переезжай в гостиницу до разрешения спора!

– Не хочу! Это моя квартира! Вид из окна на храм Спаса Преображения на Песках, пять минут до метро «Смоленская»! Где я еще такую найду? И потом… о-о-о-о! Там привидения! А-а-а!!! Кто-то храпит по ночам, ворует продукты из холодильника, отматывает туалетную бумагу и тибрит мыло из ванной! Такую прелесть я никому не отдам! Это мое привидение! А-а-а…

– Тогда зачистка, Левин! В Международный женский день! Долой нежелательных дам, да здравствуют симпатичные привидения!

– Жениться вам надо, – сказал вдруг пожилой массажист, трудившийся над Левиным. – А то совсем озверели.

– Уволю, Михалыч, – незло пригрозил Титов. – Мало того, что уши развесил, так еще и комментарии выдаешь!

– Не уволите, Клим Кузьмич. Уж больно специалист я хороший! А жениться вам, мужики, все равно надо, это я вам как массажист говорю.

– А-а-а-а-а!!! – не стесняясь, во всю глотку заорал Левин. – Пустите! Не могу больше! Мне с пузом хорошо!!! Пустите!

Вскочив с кушетки, Левин бросился в раздевалку, чувствуя, как горит спина.

– Хорошая квартирка. Неужели твоя?

– Моя. – Евдокия оглянулась, прикидывая, как бы удрать в ванную и снять с себя уродующие ее лишние шмотки.

– Живут же люди! – мечтательно произнес кавказского замеса красавец и пошел по квартире, внимательно оглядывая каждый угол. – Комнаты раздельные, кухня большая, вид из окна на храм, совмещенный санузел, а потолки высоченные-то какие! – Он задрал голову и восхищенно уставился в потолок.

Воспользовавшись моментом, Евдокия все-таки улизнула в ванную и начала быстро стаскивать с себя украденные в «секонде» шмотки. Черт ее дернул с утра на «дело» пойти! Ведь зарплату у хозяек получила, могла бы в приличный магазин зайти и юбку хорошую себе купить.

При мысли, что за кусок тряпки пришлось бы выложить не одну тысячу рублей, Евдокия вспотела и почувствовала сильное сердцебиение.

Нет, с покупками она, пожалуй, еще подождет…

Евдокия любовно сложила шмотки аккуратной стопкой, достала из сумки розовую помаду, прихваченную во время уборки у одной из хозяек, и густо накрасила губы. Туши для ресниц не было, тонального крема, чтобы замазать веснушки, – тоже не было. Дуська вздохнула и подумала, что мужчины – очень разорительное удовольствие.

– Ты одна живешь? – крикнул из-за двери парень кавказского замеса.

Евдокия вышла из ванной, обошла комнаты и нашла его на кухне. Он задумчиво смотрел в окно.

– Одна, – с замиранием сердца, тихо сказала она. – Одна-одинешенька. Работа у меня хорошая. Платят много.

Зачем она это сказала?! Уж не собирается ли захомутать его с помощью своего материального благополучия?! Делиться деньгами с кем бы то ни было не входило в Дуськины привычки, и она очень себе удивилась.

А вдруг он маньяк? Убийца! Вон как глаза блестят, да и кавказская кровь к ухаживаниям не располагает, только к напористым боевым действиям.

Повизжать, что ли, чтобы соседи услышали?!

Убьет или изнасилует?! А может, и то и другое? Интересно, в какой последовательности…

А она, дура, ему сто рублей за проезд отдала!

– Ты меня чаем обещала напоить, рыжая, – засмеялся «маньяк». – Ты чего побледнела так? Чего глаза выпучила? Хвост у меня, что ли, вырос? Или рога?! – Он захохотал и вдруг потянулся – по-домашнему так, по-свойски, словно прожил тут с Дуськой с десяток лет в мире и согласии.

Евдокия забегала по кухне, открывая подряд все шкафы, отыскивая заварку, сахар, чайник, чашки и ложки.

Есть ли тут чай?! Что тут вообще есть?! Ох, и опозорится же она сейчас, если ничего не найдет!

Чай нашелся, причем хороший, дорогой, импортный, красных сортов. Сахар тоже оказался необычный – коричневый. В холодильнике Дуська обнаружила мармелад и банку малинового джема в диковинной, фигурной баночке.

– Богато живешь, – одобрил продукты парень, и Дуська окончательно успокоилась насчет его преступных намерений. – Только что-то совсем не знаешь, что где лежит! – усмехнулся парень.

Евдокия залилась краской.

Она знала, что, когда краснеет, ее веснушки кажутся ярче и больше. Чтобы скрыть рябое лицо, она засуетилась, стала заваривать чай и разливать его по чашкам.

– А ты, мать, вроде как постройнела, – удивился гость. – Мне показалось, ты толще была! – Он уселся за стол и, швыркая, начал пить чай.

– Тебе показалось, – буркнула Дуська, теребя подол длинной юбки.

– Ничего, я тебя откормлю. – Парень отодвинул чашку, встал и подошел к ней. – Пустишь меня на постой?

Дуська молчала.

Неужели не будет насиловать?

Несмотря на кавказские корни?!

И убивать не будет?!

Неужели жить к ней просится?!

Такого кошмарного счастья с ней в жизни не приключалось.

– Пу-пу-пущу, – пробормотала она, думая, что теперь непременно придется тратиться на тональный крем, тушь для ресниц, ажурные чулки и новую обувь.

– Здорово! – улыбнулся кандидат в сожители. – Я тебе коридор подремонтирую, в ванной плитку подложу, на кухне кран починю.

Евдокия, не совладав с собой, вскочила и бросилась ему на шею.

– Живи сколько хочешь, миленький, – прошептала она, уткнувшись носом в его вязаный свитер, пропахший потом и табаком. – Я только рада буду! А коридор не ремонтируй, фиг с ним, с коридором, и с ванной – фиг, мне же только ты нужен, а не рабочая сила!

Он погладил ее по спине, чмокнул в ухо, спросил:

– Тебя как зовут-то, рыжая?

– Евдокия.

– Чудно! Старомодно как-то. Давай, я тебя Евой звать буду!

– Давай. А тебя как зовут?

– Алексей.

– Тоже чудно. Ты весь такой… грузино-армянский, а имя русское. Давай, я тебя Алексом звать буду!

– Валяй. А может, распишемся, рыжая? Чего кота за хвост тянуть?

Евдокия почувствовала, что теряет сознание.

Никто никогда не звал Дуську «расписываться».

Никто не предлагал называть ее Евой.

За все разнесчастные тридцать два года на нее не обрушивалось лавиной так много счастья сразу…

– Ой, не знаю… – прошептала она, вцепившись в его сильные плечи, чтобы не упасть. – Я никогда не расписывалась…

– Эй! Ты чего падаешь? Ева! Припадочная, что ли, попалась… Эх, первый раз в жизни предложение сделал! Такие хоромы…

Евдокия счастливо упала в обморок. Шалопайка-весна начисто выбила из ее бедной головы остатки мозгов. Последняя, уплывающая мысль была: а как же теперь выкручиваться?

Как замуж идти?!

Ведь квартирка-то… черт знает чья.

Глава 3

Потоп

– Здравствуй, милая!

– Привет… дорогая.

– Как обстоят дела с черной икрой?

– Плохо. Вчера по телевизору сообщили, что ее делают из нефти.

– Не всю, милая. Только дешевую!

– А ты думаешь, я покупаю ту, что дороже двухсот долларов за сто грамм?! Хорошего же ты обо мне мнения!

– Пессимизм косит наши ряды. Отчего такая депрессия?

– Не знаю, Верунь… Что-то сердце вчера прихватило, голова заболела, суставы скрутило, и я вдруг поняла, что мне даже не пятьдесят лет!

– Уверяю тебя, сердце, голова и суставы выкаблучиваются даже у двадцатилетних. Твое преимущество, знаешь, в чем?

– В чем, дорогая?

– В том, милая, что ты уже дожила до шестидесяти с хвостиком, а двадцатилетние еще неизвестно доживут или нет.

– Спасибо, утешила.

– Но с икрой ты все же поосторожней. Мой кот отравился твоими «Щечками королевы» и чуть не помер, бедняга. Пришлось тратиться на ветеринара.

– Слабые коты нынче пошли.

– Да, уж! Плохо переносят нефтепродукты!

– Скажи, ты позвонила мне, чтобы…

– Чтобы успокоить тебя! Дуська на все согласна! Я с ней поговорила. Запускаем в действие «вариант Б»! Правда, цену за свои услуги «модели» она заломила приличную.

– Какую?

– Тысячу евро!

– Ой! Легче было нанять Наоми Кэмпбелл!

– Мулатки нам ни к чему, да еще знаменитые и скандальные. Если ты, Кларунь, добавишь хотя бы триста…

– Да я все пятьсот добавлю, Верунь! Это же наше общее дело, значит, тратимся пополам. А Дуська – дрянь, если честно. Вчера духи у меня французские сперла, старые, на донышке чуть-чуть оставалось! Как будто я не замечу!

– Ой, да не обращай внимания! Она девка добрая, таскает по мелочам старье всякое, пусть таскает! Где ты сейчас домработницу найдешь, которая бы не таскала?! Эта хоть деньги и драгоценности не берет. Черт с ней! Я делаю вид, что не замечаю.

– Вот и я делаю вид. А ворует она действительно только то, что давно пора выбросить. Зато убирается хорошо.

– И готовит волшебно!

– А главное – умеет держать язык за зубами.

– Я тут подумала…

– Что?!

– А ведь мы у нее на крючке! Мы, две тонкие, интеллигентные, умные женщины на крючке у малообразованной, глупой девки! Как ты думаешь, она не станет нас шантажировать?

– Дуська?! Да у нее ума не хватит!

– Ой, не знаю, не знаю… Книжек она не читает, а вот телевизор запоем смотрит. А там, сама знаешь – что ни передача, то пособие по шантажу.

– Милая моя, а что делают с шантажистами?

– Убивают, дорогая.

– Что ты там шепчешь?

– Убивают!

– О-о!.. Кажется, на сегодня разговоров достаточно. Бай, милая!

– Бай-бай, дорогая!

Жизнь стала невыносимой.

Если раньше Дина убегала на работу и за чтением рукописей отдыхала от непримиримой войны за квартиру, то теперь приходилось с утра до вечера торчать дома, закрепляя свое присутствие на спорной территории.

Выйдя в отпуск, Дина первым делом вызвала из ЖЭКа электрика.

Электрик пришел в десять утра. Левин жарил на кухне яичницу, нацепив цветастый передник на голый торс, а Дина со злостью красила ресницы, потому что завела за правило – не появляться без макияжа перед вынужденным сожителем. В пику его голому брюху и босым ногам, она ходила по дому в джинсах, блузках, на каблуках и в лучших украшениях, которые у нее были. Сегодня она надела фиолетовые топазы в белом золоте. Подарок Стаса на какую-то там годовщину их свадьбы…

Звонок прозвенел резко и неожиданно. Дина побежала открывать дверь, но Левин опередил ее. С дымящейся сковородкой в руке он ловко справился с замком.

– Электрику вызывали? – распространяя запах перегара, спросил мужик в грязной спецовке.

– Да! – крикнула Дина, пытаясь отпихнуть Левина.

– Нет, – мрачно произнес Левин, горячей сковородкой преграждая ей путь.

– Не понял, – удивился электрик и, сильно качнувшись, повторил вопрос громче: – Электрику вызывали?!

– Да! – Поднырнув под локтем Левина, Дина выскочила на площадку и впихнула нетрезвого мастера в холл.

– Нет! – Левин перехватил податливое тело работника ЖЭКа и попытался выставить его за дверь.

– Электрику вызывали?! – заорал мастер, упираясь пятками в пол. – Я электрик!

Дина оттолкнула Левина, обняла работника ЖЭКа за плечи и бережно приставила его к нужной стене.

– Выключатель не работает, – обозначила она проблему.

– Работает! – возразил Левин.

– Мамаша с папашей, – возмутился электрик, – вы договоритесь сначала, что у вас не работает! – Он открыл чемодан и достал длинную отвертку.

– Я не мамаша, – чуть не плача, пробормотала Дина.

– А я соответственно не папаша, – заявил Левин и с тоской посмотрел на остывающую яичницу.

– Электрику вызывали?! – истошно крикнул работник ЖЭКа.

– Нет!

– Да! – хором проорали Дина и Левин.

– У меня тоже жена вредная, – вдруг тихо и доверительно сообщил электрик Левину. – Как выпью, так она вот точно такая же сука!

– Я не жена! Не его жена! – заорала Дина.

– На вашем месте я бы отрицал, что вы сука, – ехидно усмехнулся Левин и, подцепив со сковородки кусок ветчины в яйцах, сунул его в рот.

– Вот молодцы, на «вы» общаетесь, – одобрил электрик и сунул отвертку в дебри неисправного выключателя.

Раздался треск, полетели искры.

– Е! – только и успел сказать мастер, отлетая к противоположной стене. Он странно дернулся пару раз и сполз на пол, свесив голову набок.

– А-а-а-а! – заорала Дина.

– Тьфу! – плюнул Левин. – Я же предупреждал, что выключатель под напряжением! Я починил его! Сам! Вот этими вот руками! – Дина с ужасом посмотрела на его руки и бросилась к электрику.

– Эй! – похлопала она мастера по щекам. – Эй, вы живы?

– Плюс на минус дает… охренительный результат, – пробормотал электрик, открывая глаза. – У вас электролит есть?

– Что?! – не поняла Дина.

– Сто грамм. Для удовлетворения от работы, – пояснил работник ЖЭКа, щелкнув себя по шее.

– Нет, – нахмурилась Дина.

– Да! – Левин с готовностью бросился на кухню и принес стопку с водкой и соленый огурчик.

– Плюс на минус… – Электрик влил в себя водку, похрустел огурчиком, встал, отряхнулся и взял свой чемодан.

– Молодец! – хлопнул он вдруг Левина по плечу. – Такую суку терпишь! Я бы выгнал.

– Не получается, – вздохнул Левин и тоже панибратски похлопал мастера по плечу. – Я тебе ничего не должен?

– Не, я ж почти не работал, – великодушно отмахнулся мастер.

Дина заплакала злыми слезами, чувствуя, как тушь течет по щекам.

– Вы дерьмо, господин Как Вас Там, – процедила она сквозь зубы, когда дверь за электриком закрылась. – Я вас ненавижу.

– Вы мне тоже не нравитесь, – сказал Левин, с тоской глядя на остывающую яичницу.

– Как вы смели отремонтировать выключатель, не поставив в известность меня?!! – заорала на него Дина.

– Это мой выключатель, что хочу, то с ним и делаю, – буркнул Левин через плечо, удаляясь на кухню.

Дина бросилась в свою комнату. В тесно заставленном мебелью пространстве она ударилась сначала коленом об угол дивана, потом плечом о плетеную вешалку.

Слезы кончились, зато злости осталось достаточно. Девать ее было абсолютно некуда, поэтому Дина выхватила из коробки с сервизом чайную пару и с удовольствием грохнула ее об пол.

Выключатель он починил!

Сам!

Типа руки не из жопы растут, хоть и в Оксфорде преподавал!

Дина грохнула еще одну чайную пару. Чашка с блюдцем с готовностью разлетелись на десятки мелких цветных осколков…

– Эй, а чему вы учили англоязычных оболтусов?! – крикнула она, высунувшись из комнаты.

– Русскому языку, – равнодушно ответил Левин из кухни.

– Конечно! – гомерически захохотала Дина. – Гнилой гуманитарий!!! Что, на точные науки мозгов не хватает?!

– Вы, мадам, кажется, тоже не кандидат физматнаук, – вяло парировал Левин. – Что, тоже мозгов не хватило?

На кухне шумела вода, кажется, он мыл посуду.

– Я женщина! – крикнула Дина, раздумывая, бить посуду еще или не бить. – Женщинам филологическое образование очень даже к лицу, а вот такому здоровому мужику, как вы… Если только вы не лауреат Госпремии, конечно. Но вы же не лауреат, господин Как Вас Там?!

Он появился перед ней неожиданно, словно крался из кухни на цыпочках. Дина отступила на шаг назад и прикрыла дверь, оставив лишь щелку, в которую хотела полюбоваться на его хмурое, раздраженное лицо.

Судя по всему, он хотел сказать что-то хлесткое, умное, злое, но не успел.

В дверь опять позвонили.

Дина бросилась в холл, на этот раз опередив Левина.

– Не трогайте мой замок! – крикнул Левин ей в спину, но она уже открыла дверь.

На пороге стоял рослый парень с большим чемоданом.

– Сантехника вызывали? – спросил он.

– Нет!!!

– Да!!! – Левин не дал ей захлопнуть дверь и широким жестом пригласил парня в квартиру.

В отличие от электрика сантехник был трезв, деловит и благоухал хорошим одеколоном.

– Мне не нужен сантехник! – топнула ногой Дина.

– Мне нужен, – отрезал Левин. – Проходите, пожалуйста, – пригласил он парня в квартиру. – В ванной нужно установить раковину.

– Нет!

– Да!

Сантехник растерянно посмотрел сначала на Дину, потом на Левина и пожал плечами.

– Я чего-то не понял, мне работать или оформлять ложный вызов? – сурово спросил он.

– Оформляйте! – приказала Дина.

– Работайте! – распорядился Левин и притащил из своей комнаты огромную раковину возмутительно-мрачного зеленого цвета.

– Нет! Не позволю, чтобы эта гадость стояла в моей ванной! – Дина прижалась спиной к двери, преграждая сантехнику путь.

Сильно, но вежливо, взяв Дину за плечи, Левин отодвинул ее в сторону.

– Прошу вас! – распахнул он перед сантехником дверь.

– Вы меня путаете, – проворчал сантехник, распахивая свой вместительный чемодан.

– Подождите! – Дина побежала в свою комнату. Спотыкаясь и путаясь в лабиринтах заставленного пространства, она отыскала и принесла купленную вчера маленькую, аккуратную раковину прекрасного персикового цвета.

– Вот эту, пожалуйста, ставьте! – вручила она раковину сантехнику.

– Я что-то не понял, – округлил глаза парень, – вы с мужем сначала договоритесь, а потом…

– Он мне не муж!! Он тут… случайно!

– Со своей раковиной? – ухмыльнулся сантехник.

– Послушайте, – доверительно взял под локоть сантехника Левин. – Я вас вызвал, я вам плачу, мою раковину и ставьте!

– Уважаемый! – подхватила парня под другой локоток Дина. – Я вам заплачу на пятьсот рублей больше, только не ставьте этот зеленый кошмар, поставьте вот эту прелесть!

Сантехник дернулся у них в руках, как карась на крючке, но они держали его крепко.

– Раковину нужно устанавливать зеленую, потому что со временем здесь будет малахитовая плитка, малахитовая ванна и малахитовый унитаз, – назидательно произнес Левин, еще крепче сжимая локоть сантехника.

– Со временем здесь будет персиковая плитка, персиковая ванна и персиковый унитаз! – прошипела Дина. – Поэтому раковину нужно установить персиковую!

– Помогите! – прошептал парень и рванулся так, что ни Дина, ни Левин не смогли его удержать. Схватив чемодан, сантехник исчез за дверью, успев выкрикнуть:

– Идиоты! Лечиться надо!!

– Вы… вы… маленькая вредительница! – задохнулся от бешенства Левин.

– А вы… вы… мелкий пакостник, обожающий депрессивные цвета!

– Дрянь!

– Оксфордский урод!

– Гадина.

– Дебильный филолог!

– Ведьма!

– В лучшем смысле этого слова!!!

Но этой победной ноте Дина ушла в свою комнату, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.

«Надо же, в лучшем смысле этого слова! – думал Левин, упаковывая раковину обратно в коробку. – Как ответила, стерва! Словно сто лет репетировала!»

Раковина выскользнула из рук, упала на пол, и на ее малахитовой благородной поверхности появилась длинная трещина.

– …ть! – выругался Левин, хотя никогда в жизни не ругался матом. Как филолог, он знал все чудесные обороты, облегчающие душу, но воспользовался одним из них впервые.

Что делается?!!

Милиция бездействует, прокуратура молчит. Мошенников, продавших эту квартиру, ищут, но как-то вяло и между делом.

Мадам сидит дома, как курица на насесте, – отпуск, что ли взяла?

Она шастает по квартире в золоте и драгоценных камнях. Цокает каблуками, как кобыла копытами. Ни хрена не делает по хозяйству, курит, сбрасывая пепел куда придется и стукается в своей комнате обо все углы, взвизгивая при этом, словно старая дева, незапланированно лишившаяся девственности. А главное – она везде роняет свои длинные волосы, которые цепляются за тряпку, когда он моет полы, и потом эти черные, ведьмовские волосы приходится вытягивать из тряпки, воевать с ними, скручивать, спускать в унитаз и все равно находить их в самых своих интимных местах – постели, например, или на подкладке кашемирового пальто…

Что делается!!!

Нужно подарить ей средство от выпадения волос. Или не подарить, а потихоньку подлить в чай. Учитывая, что почти все подобные средства на масляной основе, эффект должен быть потрясающий.

Эх, с каким удовольствием он помоет полы в ее комнате, когда отвоюет эту квартиру!

Беспорядочные, глупые мысли роились в левинской голове, и он с удивлением обнаружил, что среди них нет ни одной мысли о Клэр. Это так удивило Левина, что он снова ругнулся – теперь уже весело и со вкусом.

Предстояло тащиться на тренировку к Титову, и Левин нехотя стал собираться. Он пробовал пропускать тренировки, но друг устраивал по телефону такой разнос, что легче было попотеть под штангой и на беговой дорожке, чем выслушивать потом вопли Клима об уродстве своей фигуры.

Левин переоделся, собрал сумку и тут услышал за дверью быстрый топот и грохот ведер.

Мадам все же решила помыть полы?! Бегом и на шпильках?!

Переполненный любопытством, Левин вышел из комнаты.

Мимо него промчалась Дина с тазом. Она бежала на кухню.

– Баба с пустым тазом плохая примета, – крикнул ей в спину Левин. – Куда бежим, мадемуазель?!

– Меня затопило, – сообщила из кухни Дина.

Левин зашел на кухню и увидел, как она подставляет таз под капающую с потолка воду. Рядом с тазом стояли ведра, какие-то миски, даже пустые цветочные горшки, и все эти емкости быстро заполнялись водой, льющейся с потолка.

– Э-э, – присвистнул Левин, – да это меня затопило! Стойте здесь с тазом, спасайте мои полы, а я побегу к соседям!

– Ага, сейчас! Это мои соседи, и к ним побегу я!

Отпихивая друг друга, они выбежали из квартиры и помчались наверх.

Плохо Левин тренировался на беговых дорожках, плохо!

Дина без труда обогнала его и первой подбежала к двери соседской квартиры. Звонок, правда, оказался непомерно высоко закреплен, и она, два раза нелепо подпрыгнув, так и не достала до него. Усмехнувшись, Левин с остервенением вдавил кнопку.

Дверь никто не открыл. Дина начала пинать дверь. Подумав, Левин присоединился к ней, справедливо решив, что в таком деле можно стать и союзниками. Ремонт в квартире хоть и не ахти какой, но жить с разводами на потолке и с испорченным полом не очень хотелось.

Они молча и вразнобой били соседскую дверь ногами, одинаково раскрасневшиеся, с одинаково свирепыми лицами…

– Ну, етитская сила!!! – раздался вдруг сиплый голос, и на площадку из противоположной квартиры вышел мужичок в белой майке, широких черных трусах и валенках. Из распахнутой двери потянуло борщом и стиркой.

– Етитская сила, – повторил мужик, – ну чего вы как дятлы долбитесь?! Нету там никого!

– Как – нету?! – позорно повторил Левин просторечное слово. – Что значит, нет никого?!!

– Да чего вы орете?! – возмутился мужик. – Чего орете, как белый медведь в Южной Африке?! В этой квартире уже пять лет никто не живет! Хозяева, – он сделал ударение на последний слог, – уехали на ПМЖ в США!

– Как на ПМЖ в США?! – возмутилась Дина. – Какое к черту США, если в данный момент они заливают мою квартиру?!

– Мою квартиру, – с нажимом поправил Левин, оттесняя ее плечом от двери и опять начиная трезвонить.

Неожиданно дверь бесшумно открылась. На пороге стоял высокий, бритый наголо парень, черты лица которого выдавали кавказских предков. Вот только голубые глаза сильно диссонировали с орлиным носом, черными бровями вразлет и тонкими усиками. Затуманенный взгляд парня выдавал, что он долго и крепко спал.

– Ну, етитская сила, это что еще за моджахед? – потрясенно пробормотал мужик в валенках. – Ты как в квартиру попал, мурло гастарбайтерское?!

– Я тут живу, чучело, – без малейшего акцента ответил парень, протирая заспанные глаза.

Оттолкнув его, Левин ринулся в квартиру. На кухне из крана хлестала вода. Раковина была забита посудой, поэтому вода перелилась через край и образовала на полу огромную лужу. Левин закрыл кран, выкинул из раковины посуду, чтобы дать накопившейся воде стечь, и только тут заметил, что мадам уже надраивает полы кухонным полотенцем, которое она содрала с крючка. Дина собирала воду широкими размашистыми движениями и выжимала полотенце в раковину.

– Эй, люди, вы чего тут хозяйничаете? – возмутился бритый наголо парень с кавказским носом. – Чего полы мои моете?! Посуду бьете?!

– Ты, урод, мою кухню залил, – запыхавшись, сообщила ему Дина и швырнула мокрое полотенце в парня. Он поймал его и с недоумением посмотрел на Левина.

– Етитская сила!!! – всплеснул руками мужик в валенках, тоже притопавший на кухню.

– Будешь делать ремонт на моей кухне! – жестко сказал Левин парню.

– С чего ради? – нагло ухмыльнулся тот, посмотрев сначала на Дину, потом на Левина. – Я что, две кухни залил?

– Одну, – буркнул Левин, – но очень и очень спорную.

– Это как?

– Так!

– С вас, гражданин, сто долларов за побелку.

– Пятьсот, на замену потолочной плитки, – надменно сказала Дина.

– Я не понял, так у вас плитка или побелка?! – продолжал ухмыляться парень.

– Плитка!

– Побелка!

– Ну, так я вам ничего не должен, раз у вас настолько спорная кухня, – захохотал парень.

– Ну, етитская сила, вы кто такие?! – всерьез обеспокоился мужик в валенках.

– А ты кто такой?! – с наездом спросил его парень.

– Я… Филипп Филиппович Портнягин! Старший по подъезду! Я сорок два года в этом доме живу! А вас первый раз вижу! Вы кто?!

– Никто, – буркнул Левин и хотел выйти из квартиры, но Портнягин цыплячьей грудью преградил ему путь.

– Он никто, а я ваша новая соседка из пятой квартиры, – любезно пропела Дина. – Очень приятно познакомиться, меня зовут Дина Алексеевна! Это хорошо, что вы старший по подъезду, вот, будете свидетелем, что этот товарищ меня залил!

– Он меня залил! – не выдержал Левин такого преимущества Дины Алексеевны в борьбе за квартиру. – Меня!

– Вы кто?! – тупо повторил старший по подъезду, опять обращаясь в Левину.

– Ваш! Сосед! С нижнего! Этажа! – крикнул Левин ему в лицо. – И это меня он залил! – ткнул он пальцем в кавказского парня. – Меня! И вы, как старший по подъезду, если что, подтвердите этот печальный случай!

– Супруги! – осенило мужика в валенках. – Которые разосрались…

– Не-е-ет! – в один голос закричали Дина и Левин.

Они одновременно выбежали в подъезд и наперегонки бросились вниз, словно спринтеры, конечной целью которых была квартира на втором этаже.

– Топай отсюда, дядя, а то валенки промочишь, – посоветовал Портнягину парень.

– А ты кто?! – решил не сдаваться Портнягин. – Птичкины сто лет назад отсюда уехали…

– Я твой новый сосед, – похлопал его по плечу кавказец, вытесняя в подъезд. – Женюсь я на Птичкиной!

– На которой?

– На Еве! Евдокии то есть, – пояснил парень, захлопывая дверь у него перед носом.

– Дурдом, – пробормотал Филипп Филиппович. – Нет у Птичкиных никакой Евдокии! А уж Евы тем более! Ну, етитская сила, понаехали тут… моджахеды!

Он поплелся в свою квартиру, с сожалением рассматривая валенки, которые все-таки успели промокнуть.

Урон от потопа оказался не очень велик: намокшая плитка – все-таки на потолке была плитка, а не побелка! – подтеки на крашеных стенах и вздувшийся в одном месте мокрый линолеум.

Убрав с кухни тазы и ведра, Левин решил принять душ. Но ванная оказалась занята. За дверью слышался возбужденный голос Дины, и Левин понял – она разговаривает по мобильному. Без малейшего угрызения совести, Левин припал ухом к двери. Ни разу в жизни он не подслушивал, но теперь вдруг ощутил острое удовольствие от того, что делает нечто неприличное и запретное.

«Поздравляю! – сказал себе Левин. – Кажется, ты снова становишься русским до мозга костей. Быстренько адаптировался!»

– Нора, я не могу так больше! – почти кричала мадам в трубку. – Я готова его убить! Мне надоело краситься дома, одеваться, словно на подиум, и ходить на каблуках! Я хочу шастать по дому растрепанной, в тапочках и в халате! Почему не шастаю? Он все же какой-никакой мужик… Огромный, дебелый, но мужик как-никак! Хочу уважения к себе! Не хочу, чтобы он видел меня беспомощной и домашней. Каблуки, косметика и одежда – это как иголки, ты понимаешь?! Защита! В милиции говорят, что я должна подождать. Я и жду! Только сил моих больше нет! Боюсь, им придется расследовать загадочное убийство оксфордского преподавателя. Ты сдала все анализы? Что?! Гемоглобин пониженный?! Ешь больше мяса и красных фруктов. Откуда знаю? Да он у меня всю жизнь пониженный, потому что я мяса не ем и красные фрукты не выношу. А ты ешь, ты беременная! Эх, Норка, счастливая ты… Слушай, может, мне завести собаку? Огромную! Злую! Кусачую! Чтобы хватала его за зад и за пятки, когда он из своей комнаты высунется?! Чтобы клочья шерсти по квартире летали, чтобы на полу грязные следы от лап, чтобы его любимые ботинки в хлам сгрызла, чтобы… Да, ты права, я такую собаку не прокормлю. Да, и гулять с ней утром надо, по холодку, бр-р-р!!! А с кем не надо, Нор? С мужиком? Нет, я не готова завести любовника только ради того, чтобы насолить этому… дебелому бегемоту. Не го-то-ва. У меня душа после развода болит и тело сопротивляется мужскому естеству. Да, Нора, я подожду, когда ты сдашь все анализы, и тогда мы устроим с тобой такую релаксацию, что всем тошно станет! – Наверное, она нажала отбой, потому что дверь с размаха вдруг ударила Левина в лоб. Очки с носа слетели, но Левин успел их поймать и водрузить на нос до того, как мадам уставилась на него насмешливым взглядом.

– Ого! – захохотала она. – Да вы никак подслушивали, сэ-эр!

– Я шел мимо, а вы меня ударили дверью! – оскорбленно вздернул подбородок Левин.

– Ну идите, идите, – помахала ему Дина ручкой, на которой фиолетовым огнем полыхнул топаз. – Стойте!

– Что? – замер Левин с поднятой для шага ногой.

– Как вас зовут?

– Левин.

– Я спрашиваю, как вас зовут!

– Зачем вам?! Вы собираетесь обращаться ко мне по имени-отчеству?!

– Нет, но я имею право знать, с кем живу под одной крышей.

– Меня зовут Левин.

– Вы трус, господин Левин? Почему не хотите назвать свое имя?

– Не придуривайтесь, вы прочитали мое имя в документах на квартиру!

– Я забыла. Вернее, не обратила внимания.

– Это ваши проблемы.

– Скажите, как вас зовут, или я расскажу следствию, что вы шифруетесь и подслушиваете мои разговоры под дверью. Как вы думаете, это не покажется подозрительным?

– Лев! – выкрикнул Левин. – Меня зовут Лев Сергеевич! Вы удовлетворены?!

Он не любил свое имя. Оно казалось ему напыщенным и устаревшим.

Вот и мадам расхохоталась, закинув голову и показав розовую глотку.

– Лев! Подумать только… – Она смеялась и не могла остановиться. – Лев Левин!

– У вас тоже имечко еще то! Вы в курсе, что восемьдесят процентов сучек зовут Динками?!

Она замолчала, побледнела, а ее топазы засияли еще ярче и злее.

Левин развернулся и хлопнул дверью своей комнаты у нее перед носом.

От глухого бешенства началась аритмия, а перед глазами заплясали черные мушки. Левин встал перед зеркалом и задрал свитер.

Как эта дрянь сказала?

Дебелый бегемот?!

Какой-никакой мужик?!

Он повернулся боком, чтобы рассмотреть себя в профиль.

Пузцо у него действительно было, но вполне нормальное, органичное для его роста, комплекции и возраста пузцо.

Нужно, черт побери, спросить у Титова, есть ли у него в зале солярий…

«Стоп, Левин, стоп!» – остановил он себя и торопливо одернул свитер. Его что, волнует, что думает о нем эта черноволосая ведьма?!

Эта мысль озадачила, он обдумал ее обстоятельно и вдруг пришел к счастливому выводу: нет, не волнует. Но ведь есть на свете и другие женщины, такие, как Клэр – тонкие, высокие, светловолосые, нежные блондинки. И ради таких, как они…

Левин схватил свою спортивную сумку и весело помчался на тренировку к Титову.

Собаку она заведет! Злую, огромную и лохматую! Да она сама как…

Собак Левин боялся.

Особенно злых, больших и лохматых.

Дуська впервые в жизни делала прическу.

Да не где-нибудь в захолустной парикмахерской, а в салоне красоты. И не по легенде: «я мать десятерых детей, подстригите меня подешевле», а по полному прейскуранту для солидных людей.

Евдокия сидела в высоком кресле, болтала ногами и, глядя на себя в зеркало, счастливо улыбалась.

– А я замуж выхожу, – не выдержав, сообщила она девушке, которая трудилась над ее головой.

– Поздравляю, – равнодушно отозвалась парикмахерша и скосила глаза на огромную плазменную панель телевизора, висевшую под потолком.

На экране, эротично извиваясь, пела мулатка, и хор мулатов чувственно ей подпевал…

– Не сегодня, конечно, – пояснила парикмахерше Евдокия, – а через две недели. В загсе очередь, представляете? Любовь, не любовь – извольте ждать и проверять свои чувства. Э-эх! А я ведь им взятку дала, чтобы расписали пораньше.

– Поздравляю, – невпопад ответила парикмахерша, кося в телевизор.

– А жених у меня такой красавец, что того и гляди уведут, – вздохнула Дуська. – Вам нравятся брюнеты с голубыми глазами?

– Поздравляю! – заело девушку с ножницами.

Евдокия обиженно замолчала, глядя, как рыжие пряди падают на клеенчатый палантин. Она начала тихонечко напевать, так как молчать не могла, а поговорить было не с кем.

– Поздравляю, – вдруг снова поздравила ее парикмахерша.

– Почему вы меня в третий раз поздравляете? – возмутилась Евдокия. – Я платить за это не буду!

– Ой, то есть филировочку делать будете?! – пришла в сознание после темпераментного выступления мулатов девушка с ножницами.

– Буду! – решительно кивнула Дуська.

«Филировочка» прибавляла к цене прически еще рублей пятьсот, но Евдокии так фантастически везло в последнее время, что филировочка стала бы заслуженной наградой за это везение.

Все началось с удивительной встречи с Алексом, а закончилось странным заданием хозяек, за которое они согласились заплатить Дуське тысячу евро.

Услуга была ерундовая – полежать в перемазанной кровью ванной, изображая труп. Правда, все это попахивало криминалом, и Дуська соответственно заломила вполне справедливую цену. Теперь-то она понимала, что могла заломить и больше, хозяйки – бабки небедные, но это она сообразила позже, а все потому, что голова была забита любовью.

Ну, ничего, тысяча евро тоже деньги хорошие, тем более что работы на пять минут.

– Как вы думаете, мне блондинкой пойдет быть? – спросила она парикмахершу.

– Да, мне очень нравятся брюнеты с голубыми глазами, – заторможенно сказала та, пялясь в телевизор, где начались новости.

– Эй! На минуточку! Я ведь вам за внимательность тоже плачу! – сердито прикрикнула Евдокия. Девушка с ножницами вздрогнула и посмотрела на нее в зеркало.

– Мне блондинкой пойдет быть? – требовательно повторила вопрос Евдокия.

– Блондинкой всем пойдет, – язвительно ответила парикмахерша и добавила: – А еще всем пойдут длинные ноги, тонкая талия, высокая грудь и точеные черты лица.

– Спасибо за консультацию, – буркнула Дуська, размышляя, устроить скандал или нет.

Несмотря на то что стригла парикмахерша, пялясь в телевизор, стрижка получилась отличной. Голова у Дуськи приобрела благородные, аккуратные очертания, рыжие волосы, космами торчавшие в разные стороны, теперь лежали густой, живописной волной. Евдокия решила, что скандалить ей лень. Впереди маячила счастливая жизнь с мужем-красавцем, с тысячей евро на сберкнижке, с тайной, которую она знает о своих хозяйках и пока толком не сообразит, как эту тайну использовать…

Конечно, Евдокия не была настолько наивна, чтобы думать, что счастье – величина постоянная. Но как-то глупо не схватить его за ускользающий хвост, не попытаться удержать в своих цепких руках. Вот только квартирный вопрос у нее подкачал. Дуське принадлежала всего лишь маленькая комната в коммуналке, и устроить свою личную жизнь с таким «приданым» не представлялось возможным. Как только у нее появился доступ к двухкомнатным хоромам на Арбате, так сразу и жених нарисовался. Такова жизнь… И Дуська, в силу легкости своего характера, принимала эти правила без обиды и раздражения. Не дал ей бог светлых волос, длинных ног, высокой груди, тонкой талии и точеного лица, зато отвалил с лихвой хитрости, изворотливости и умения найти выгоду в любых не нужных никому мелочах.

– Блин, опять преступник сбежал, – указала ножницами на экран парикмахерша. – Куда смотрят, уроды? Я домой за полночь со смены возвращаюсь, деньги, документы, сотовый всегда при мне, а куда их девать?!

Дуська глянула на экран и… вскочила, срывая через голову палантин.

– Разыскивается опасный преступник Томас Александрович Ревазов, совершивший дерзкий побег из изолятора временного содержания, – бесстрастно вещал закадровый голос, озвучивая изображение крупным планом на экране. – Угрожая ножом, преступник нападал на граждан в темное время суток и требовал отдать сотовые телефоны, деньги и драгоценности. На счету Ревазова более двадцати таких эпизодов. Побег совершен при перевозке преступника из изолятора в СИЗО. Ревазов напал на конвойного, нанес ему тяжелую черепно-мозговую травму и скрылся. Конвойный в тяжелом состоянии находится в больнице, и врачи считают, что шансов выжить у него почти нет. Приметы Ревазова: рост сто восемьдесят пять сантиметров, телосложение худощавое, волосы черные, нос с горбинкой, глаза голубые, на подбородке ямочка. Может иметь при себе чужие документы, возможно, ездит на «Жигулях» шестой модели синего цвета. Знающих о его местонахождении просьба позвонить по телефону…

Евдокия схватила сумку, сорвала с вешалки пуховик и бросилась вон из зала.

– Стой! – бросилась вслед за ней парикмахерша. – Стой, я тебе говорю! Держите эту курицу, она не заплатила!

Дуська выхватила из сумки пачку денег и швырнула ее на стойку ресепшен.

Вопли сзади утихли, погоня прекратилась. Она выскочила на улицу и пошла, не разбирая дороги, против течения пешеходов, не обходя лужи, не видя перед собой ничего. Пуховик так и болтался у нее на руке.

Так вот, значит, как! Алекс – вовсе не Алекс, его зовут Томас, он промышлял грабежами, удрал из ИВС, изувечив конвойного, и теперь отсиживается у нее, поманив предварительно Дуську замуж, чтобы та не выставила его…

Теперь понятно, почему сегодня утром он обрился наголо, как Дуська ни умоляла его оставить шевелюру. Идти в загс с лысым женихом Дуське не хотелось, но тот и слушать ее не стал. Хотя, если честно, то непохоже было, что Алекс особо скрывался: в загс с ней спокойно пошел, заявление подал, воспользовавшись чужим паспортом, за рулем не боялся ездить… Черт поймет этих вооруженных грабителей! Людей на нож ставить – это тебе не в «секонде» шмотки потихоньку таскать… Тут кроме жадности кураж нужен или дрянь какая-то по крови гулять должна, чтобы ни совести, ни страха, ни жалости не ведать.

Евдокия остановилась у киоска, купила сигареты и жадно вдохнула в себя терпкий дым, хотя курить бросила еще в детстве.

Что делать?!

В милицию бежать?

От мысли, что свадьбы не будет, у Дуськи перехватило дыхание и подкосились колени. Она отбросила сигарету, натянула на себя пуховик и поплелась по дороге, шлепая по глубоким лужам.

Ну и что, что грабитель, ведь не убийца! А Дуське он будет всю жизнь благодарен, потому что она спасет его.

Евдокия вытащила из сумки простенький старый мобильник, набрала ноль-два и громко сказала дежурному:

– Хрен вам собачий, а не мой Алекс!

Это было чистой воды детство и хулиганство, но Евдокия почувствовала себя героиней оскароносного фильма.

До дома она дошла пешком, промочив ноги и застудив на холодном ветру уши.

Алекс лежал на диване перед выключенным телевизором и курил, стряхивая пепел в Дуськин тапок. Окинув взглядом его смуглый торс, его слегка подернутое щетиной лицо, Евдокия отчетливо поняла – она никому, никогда, ни за что его не отдаст. Даже если тот конвойный все-таки скончается от черепно-мозговой травмы, даже если ей придется отвечать за укрывательство, соучастие и за что там еще принято отвечать в таких случаях?..

– А я все знаю, – сказала Дуська, осторожно присаживаясь на край дивана.

– Что, соседи уже нажаловались? – Алекс лениво привстал и затушил сигарету прямо в Дуськином тапке, словно это была пепельница.

– Какие соседи? – удивилась Евдокия.

– Нижние. Я их залил, – вздохнул Алекс. – Придется, наверное, заплатить им какие-то деньги, чтобы они не скандалили, но… У меня сейчас нет ни гроша!

– Ерунда! – отмахнулась Дуська и выпалила: – Я знаю, что тебя зовут Томас!

Он побледнел, но лицом не дрогнул.

– Откуда?

– По ящику твое фото показывают, говорят, что разыскивается преступник.

– Отлично, – кивнул он. – Теперь мне не надо врать.

– Ты не думай, я тебя не предам. Я тоже… того… из «секонда» шмотки иногда тибрю. Ножом, конечно, не угрожаю, но если б меня кто поймал… по голове точно бы стукнула и сбежала!

Он захохотал и чмокнул ее в конопатую щеку.

– Так ты на мне женишься? – шепотом спросила она. – Не передумаешь?

Алекс вскочил и грациозно прошелся по комнате, потирая свой лысый череп.

– А ты не боишься меня?

– Нет!

– И согласна, несмотря ни на что, выйти за меня замуж?

– Да!

– Почему?! – Он резко остановился, нагнулся и заглянул ей в глаза.

– Потому что мне нужен муж! – крикнула в лицо ему Дуська. – Живой, настоящий муж, который хотя бы чуть-чуть, – показала она кончик мизинца, – будет принадлежать мне! Который будет храпеть по ночам, есть мои обеды и просить, чтобы я вытерла его после ванны! Я ж не дура, понимаю, что законопо-слушные, богатые принцы на «Мерседесах» не предлагают сразу расписываться такой конопатой дурнушке, как я! Я привыкла подбирать то, что другим не нужно! Я знаю, что с этим делать и как получить удовольствие, урвав на халяву некондиционный товар!

Он захохотал.

– Некондиционный товар! Это я-то некондиционный товар?! Эх, Ева, дура ты рыжая! Поженимся, я займусь твоим воспитанием!

– Значит, все-таки поженимся?..

– А почему бы и нет?

– Скажи, а ты с грабежами завяжешь?

– А ты с воровством в «секонд-хендах»?!

Дуська задумалась.

– Не знаю, – призналась она. – Если честно, у меня это неосознанно происходит, на уровне рефлекса…

– Вот и у меня неосознанно, – усмехнулся Алекс. – Вот и у меня на уровне рефлекса. А знаешь, мне кажется, мы будем классной парочкой. Вот только… – Он взял Евдокию за подбородок, бегло и насмешливо осмотрел лицо.

– Что… только? – с замирающим сердцем спросила она.

– Морду бы тебе подрихтовать, чтобы мы тянули на Бони и Клайда. Страшненькая ты больно! – вздохнул он.

– Я… подрихтую, – сглотнув подступившие слезы, сказала Дуська. – Денег накоплю на пластическую операцию и подрихтую!

– Кстати, о деньгах! – оживился Алекс. – Я на мели, рыжая. Конвойный, которому я дал по башке, сначала потребовал огромную взятку за то, что поможет мне сбежать. Я деньги отдал, а как до дела дошло, он свои обязанности забыл. Пришлось его по голове хорошенько треснуть. Но мне сейчас очень нужны деньги!

– На свадьбу? – глупо пискнула Евдокия, хотя понимала, что ни о какой свадьбе речи идти не может.

– Что?! Какая свадьба, рыжая, я же в розыске! По-быстрому распишемся – и дело с концом. Скажи, ты можешь продать эту квартиру?

– Квартиру?! – ахнула Дуська. И тут же приняла решение, позволяющее ей выкрутиться из щекотливой ситуации с этими хоромами на Арбате, которые ей не принадлежат, не потерять жениха и на всю катушку использовать тайну хозяек… Подергает, подергает она бабулек за вымя! Никуда не денутся они из цепких Дунькиных рук!

– А зачем тебе столько денег?

– Как зачем? Из страны свалить, раз на меня тут силки расставлены.

– А я?

– С тобой, конечно! Куда ж без тебя, рыжая?

– А где мы жить будем, если я эту квартиру продам? – осторожно спросила она, прикидывая все нюансы своего авантюрного плана.

– У меня домишко маленький за городом есть, – вкрадчиво, словно боясь спугнуть удачу, ответил Алекс. – Там и перекантуемся. А потом, когда все затихнет и ориентировки на меня малость поизотрутся, мы за границу укатим, в Штаты или в Испанию… Нет, лучше домик в Праге купим, хочешь?

– В Праге так в Праге… – Его треп про счастливую совместную жизнь за границей никуда не годился, но Дуська сделала вид, что поверила.

Она вдруг остро, до колик в желудке, до зарождающейся внутри истерики ощутила, что хочет заполучить этого человека в полную собственность – со всеми его гнилыми потрохами, с грехами, с колючей, незрелой душонкой, с роскошным, молодым и горячим телом. Евдокия вдруг поняла, что ниточки управления ситуацией у нее в руках, нужно только покрепче зажать их и уверенно дергать. Алекс-Томас зависим от нее, как новорожденный младенец от мамки. И эта его зависимость побудила ее задать еще один глупый вопрос:

– Ты меня любишь?

– А ты?! – легко парировал он.

Евдокия еле заметно кивнула, понимая, что он ее переиграл.

– Немногословная ты, Евка! – улыбнулся Алекс. – Бабы про любовь ох как любят поговорить, а ты… – Он поймал Дуськино лицо ладонями и сильно сжал щеки. – А ты, рыжая, что-то задумала?

Дуська дернула головой, освобождая голову.

– Эта квартира больших денег стоит, почти миллион долларов. Если я отдам тебе эти деньги, то мне нужно что-то взамен.

– Я же женюсь на тебе, дура! Буду храпеть по ночам у тебя под боком, дам кормить себя твоими обедами и вытирать после ванны спину, – заржал он.

– Этого мало.

Дуська встала, прошла на кухню и включила чайник. Мыслишка, пришедшая ей на ум, была глупая – никакая, но так хотелось, так хотелось дать ей волю!

Алекс притащился за ней на кухню.

– Странная ты, Евка, – тягуче, словно пережевывая жвачку, сказал он. – Вроде простая, как пять рублей, а иногда – словно аппаратура на микросхемах.

– Я продам эту квартиру, – перебила его Евдокия. – Но взамен моих денег ты напишешь расписку.

– Какую?! – выпучил он глаза.

– Ты напишешь, что продаешь мне свою душу, сердце и тело.

– Что?!

– Душу, сердце и тело! – громче повторила она.

– Ты шутишь!

– Мне не до шуток. Я отдаю тебе деньги, а ты на мне женишься и пишешь расписку.

– Говорю же – аппаратура на микросхемах! – хмыкнул Алекс, не принимая ее слова всерьез.

– Так ты согласен?! – Дуська буравила его своими круглыми карими глазками.

– Маловато будет за душу, сердце и тело! – захохотал он. – Всего миллион баксов! Да в Голливуде в эпизодах сняться дороже стоит!

– Вот и вали в Голливуд!

– Ладно, согласен, рыжая. Бумажки писать – дело нехитрое, будет тебе расписка. Подумаешь – душу с сердцем продать! Что за добро?! А тело, оно всегда при мне, продавай, не продавай… Чайку нальешь?

– Ты б машину свою отогнал подальше от дома, ищут ее!

– Да я отогнал уже! В кустах спрятал.

Дуська деловито кивнула и стала разливать чай.

Глава 4

Пожар

– Милая!

– Дорогая!

– Караул?!

– Кажется, да…

– Сколько она с тебя требует?!

– А то ты не знаешь?! Столько же, сколько с тебя! Пополам! Мы должны заплатить ей цену «двушки» в центре Москвы!

– Нет, ну какова поломойка!

– Я тебе говорила, что нельзя доверять прислуге!

– Но кому-то же мы должны были доверять!

– Да лучше бы… лучше бы мы доверились первой встречной бомжихе с вокзала!

– Теперь уже поздно доверять бомжихе. Теперь мы вынуждены платить Дуське.

– Ты собираешься ей платить?!

– А ты предлагаешь ее убить?!

– Я этого не говорила, но платить очень не хочется. Очень! Ну просто до такой степени, что я готова рассмотреть варианты.

– Мне кажется, у нас один вариант – заплатить этой шалаве, пока она не растрепала всему миру о нашей тайне!

– Шантажистам нельзя платить! Один раз заплатишь, будешь всю жизнь на крючке!

– Господи, сколько ее осталось, жизни-то…

– Я в ближайшее время помирать не собираюсь! Наверное, придется раскрыть нашу тайну…

– Нет! Лучше я задушу Дуську своими руками, а труп закопаю на даче!

– Ты говоришь ужасные вещи, но очень заманчивые…

– А если серьезно, милая, то придется отдавать Евдокии наши деньги. Тем более что «вариант Б» остается в силе, и она все сделает, как договаривались. Ради Левы и Диночки я согласна на все.

– Я тоже, я тоже согласна! Сука! Шалава! Воровка! Мразь!

– Осторожней с эмоциями, подскочит давление!

– Я выпила столько таблеток, что у меня уже ничего не подскочит. Может, приедешь ко мне, запьем наливочкой стресс?

– Лучше ты ко мне, у меня тут… ой!

– Господи, что еще?!

– Я вызвала массажиста на дом, и в данный момент он меня… массажирует. Сама понимаешь, после таких процедур трудно передвигаться.

– Боже, ты ведешь со мной разговоры о Дуське при массажисте?!

– Он нем, слеп, глуп и глух! У него работают только руки! – Ага, как у Дуськи. Ох, боюсь, дорогая, нам придется платить не только домработнице, но и этому рукастому.

– Так ты приедешь?

– Да! Чтобы придушить твоего массажиста!

– У меня есть чай и…

– Икра?

– Нет, печеночный торт.

– Ужас! Это же гора холестерина!

– Вкуснющая гора вкуснющего холестерина! Приезжай.

– Еду. Бай, милая!

– Бай-бай, дорогая.

В холле лежала собака. Огромная, грязная и лохматая.

Левин отшатнулся к двери, решив, что попал в чужую квартиру, но тут же вспомнил: мадам грозилась завести именно такую собаку – большую, злую, лохматую.

Судя по отсутствию шубы на вешалке, Дины дома не было.

– Черт! – крадясь вдоль стенки, Левин пошел на кухню.

Собака, подняв печальные глаза, зевнула и тихо рыкнула.

– Черт, черт!!! – Левин заметался между шкафами, отыскивая вазу, в которую бы можно было поставить букет синих ирисов. Он купил ирисы матери, купил неизвестно зачем, потому что собирался поздравить ее с наступающим Восьмым марта только по телефону. Но бабка-цветочница возле метро схватила его за рукав и не отпустила до тех пор, пока он не забрал у нее охапку вызывающе синих цветов.

– Вот увидите, ваша девушка будет в диком восторге! – крикнула ему бабка вдогонку, пересчитывая купюры красными, толстыми пальцами. Левин усмехнулся про себя. Он и представить себе не мог, что можно подарить такой букет Клэр. Для нее он был слишком простым, слишком дешевым и слишком синим.

А мать любила ирисы. Они напоминали ей послевоенную юность, непритязательные ухаживания и еще что-то, отчего у нее наворачивались слезы, но о чем она никогда не рассказывала, получая в подарок синие благоухающие букеты.

Левин заехал к матери, чтобы вручить цветы и поздравить с наступающим праздником, но не застал ее дома. Пришлось тащиться с цветами через весь город домой. Теперь ему предстоял еще один визит к матери, тягостное поздравление ее с праздником, выслушивание самых немыслимых советов, как ему дальше жить и что есть, а также наскоро поставленных диагнозов, среди которых обязательно были гастрит, простатит и нервное истощение. Впрочем, с последним диагнозом мама, пожалуй, была права.

Ваза нашлась – незнакомая и чужая, очевидно, из вредности мадам стала ставить свою посуду в его шкафы. А он из вредности поставил в вазу свои цветы.

На кухню медленно приплелась собака. Левин замер с вазой в руке, не смея пошевелиться.

– Уйди, – шепотом попросил Левин пса. – Пошел, пожалуйста, вон…

Собака грустно на него посмотрела и, пятясь задом, вышла из кухни.

Левин повеселел. Кажется, мадам прокололась начет злобности этого пса. И где она взяла его?! Судя по всему, на помойке. Пес понурый, затюканный, с ввалившимися боками. Он привык пятиться задом и вряд ли укусит кого-то за пятки.

Левин прошел в холл, распахнул дверь и жестом указал собаке на лестничную площадку.

– Вон! – приказал он псу.

Пес попятился.

– Вон! – громче повторил Левин.

Пес снова попятился и остановился лишь тогда, когда уперся тощим задом в дверь ванной.

– Пошел отсюда! – рассвирепевший Левин бросился к собаке, схватил ее за ошейник и потянул к выходу.

Собака вывернулась и тяпнула его за руку.

– Сволочь, – схватившись за кисть, сказал Левин и сел прямо на пол, где отчетливо были видны следы грязных собачьих лап. – Сволочь! – повторил он, непонятно кого имея в виду – Дину или собаку.

Рука не болела, крови не было. Эта бродячая тварь не столько укусила его, сколько пугнула: не лезь, мол, голову откушу, если попытаешься выгнать меня на улицу.

– Ты такая же сволочь, как и твоя хозяйка, – пробормотал Левин, рассматривая руку. – Вселилась на мою территорию, пачкаешь пол, воняешь псиной и еще клацаешь на меня зубами! – Левин привалился к стене. Он никогда в жизни не болтал с собаками и, поймав себя на этом занятии, испугался. – Сволочь! – все же закончил он монолог, с удивлением отметив, что пес слушает его, наклонив голову. – Все равно я вас отсюда выселю! Выселю к чертовой матери! – Он начал вставать, но вдруг увидел на полу газету, а на ней две тарелки с водой и с кашей – свинство невиданное, учитывая, что тарелки были из его нового сервиза. К мискам прикасаться было противно, Левин выдернул из-под них газету и тут же зацепился взглядом за объявление, набранное жирным шрифтом: «Решу любые ваши проблемы. Маг и чародей в шестнадцатом поколении Андреас».

– Любые проблемы, – пробормотал Левин, вспомнив вдруг о своей бредовой идее сходить к бабке для снятия сглаза и порчи. Пожалуй, маг и чародей в шестнадцатом поколении гораздо солиднее бабки и обратиться к нему со своими проблемами не так стыдно.

Левин вытащил из кармана мобильник и набрал указанный номер.

Густой бас приказал приехать ему через полчаса и продиктовал адрес.

– Что у вас? – сурово спросил чародей, наряженный в нечто, напоминавшее саван.

– Собака, – ляпнул Левин. – Грязная…

Очевидно, полумрак этой комнаты плохо повлиял на его мозги.

Чародей хмыкнул и потер магический шар волосатыми пальцами.

– Да не собака у вас, а баба, – басом произнес он.

– Точно, баба! – обрадовался Левин. – В газете написано, что вы решаете любые проблемы, так вот я хочу, чтобы вы убрали эту бабу! Устранили! Я хорошо заплачу.

– Я не наемный убийца, – хохотнул маг и отставил шар в сторону.

Левин еще больше смутился и понял, какого свалял дурака, заявившись сюда.

– Она вселилась в мою квартиру, так как жилплощадь продали дважды! И никто, никто мне не может помочь! Прокуратура, милиция не шевелятся, а если и шевелятся, это не очень заметно. Извините… я перестал верить в закон и решил обратиться к потусторонним силам, извините… – Левин встал и, прощаясь, слегка поклонился.

– Стойте! – бухнул кулаком по столу чародей. – Если я говорю, что решаю любую проблему, значит – решаю. – Он вскочил, скинул саван и раздвинул тяжелые шторы, впуская в комнату поток света. Маг оказался здоровенным мужиком лет сорока, в рубашке, джинсах, с могучей мускулатурой и лицом до такой степени похожим на покойного Фредди Меркьюри, что Левин даже потряс головой, чтобы прогнать наваждение.

– Хотите детективные услуги? – напористо осведомился чернявый мужик у Левина. – Хотите, найду, кто провернул аферу с вашей квартирой?!

– Х-х-хочу, – попятился от него Левин, не вполне уверенный в правдивости своего ответа.

– Андрейкин Василий Федотович! – протянул бывший маг ручищу, в которой мог бы легко уместиться килограмм крупных яблок. – Специалист широкого профиля.

– В шестнадцатом поколении? – усмехнулся Левин, присаживаясь на край стула.

– Да хоть бы и в шестнадцатом. Валяйте, рассказывайте, как все произошло! – Андрейкин широким жестом руки сдвинул в сторону магические принадлежности и положил перед собой ручку, бумагу и диктофон.

Не прошло и двадцати минут, как Левин выложил ему свою историю, включая расставание с Клэр, неудачный вызов сантехника и обнаружение грязного кобеля в своем коридоре…

– Отлично, – подвел итог Андрейкин, под диктовку записывая телефоны для связи. – Отлично, буду работать!

– Сколько я должен? – спросил его Левин, дивясь своей тупости.

– Пока нисколько. Впрочем, нет, дайте-ка пару тысчонок на текущие расходы. Мне же придется ездить, бензин тратить!

Левин с облегчением выложил деньги и попытался удрать из комнаты в надежде больше никогда не увидеть мага, но тот схватил его за плечо.

– Стойте, я вам все-таки того… погадаю. В качестве бонуса.

Пока Левин формулировал вежливый отказ, детектив опять превратился в мага – надел саван, задернул шторы и поставил перед собой магический шар.

– Не надо! – замахал Левин руками, но маг-детектив не обратил на него никакого внимания.

– Собака-то того… с вами жить будет, – забубнил басом Андрейкин. – Ох, ты, черт, мать твою, в бога душу! Да она щенков наплодит… аж двенадцать штук!

– У меня кобель, – сухо констатировал Левин, которому этот цирк начал надоедать.

– Не скажи, не скажи, – пробормотал Андрейкин, пялясь в шар, – вижу собачонок маленьких полный дом. Шторы рвут, диваны грызут, по квартире стаей носятся, писают, какают, лают, визжат… А баба-то, баба-то твоя, брюнетка с длинными волосами, никак на сносях уже! С пузом вижу ее, по квартире туда-сюда шатается и к тебе, зараза такая, вяжется: «Мусор не вынес! Поздно пришел! Какая-то девка из Англии тебе названивает!» А ты ей: «Опять курила?! Почему на полу пепел?! Почему сок не пьешь, который я утром выжал?! Тебе же рожать вот-вот!» А баба-то ничего, понимающая, обнимает тебя, прижимается, что-то ласковое на ухо шепчет, вот только не слышно что…

– Замолчите! – не выдержал Левин. – Что за бред вы несете?! Магические шары такое не показывают!

Андрейкин перевел затуманенный взгляд на Левина и серьезно сказал:

– Это у других не показывают. А я – маг и чародей в шестнадцатом поколении! У меня шары все показывают и даже рассказывают…

– Тьфу! – в сердцах плюнул Левин.

И вышел из странной квартиры, злясь на себя так, как никогда в жизни не злился.

– Я вам позвоню, когда что-нибудь прояснится! – вдогонку крикнул ему Андрейкин.

Совершенно ошалевший, Левин выбежал из облупленного подъезда и огляделся, стараясь понять, в какой части города он находится.

В чувство его привел телефонный звонок.

– Полчаса не могу до тебя дозвониться, нет связи! – заорал Клим в трубку. – Где ты был?!

– У мага, – пробормотал Левин.

– Что?! Где?! – не понял Титов.

– У чародея Андреаса, он же – частный детектив Андрейкин. Этот многофункциональный тип обещал разобраться, кто провернул аферу с моей квартирой.

– С ума можно сойти, – удивился Титов, но вдаваться в подробности не стал. – Ты помнишь, что завтра Восьмое марта и у нас назначена зачистка твоей территории?

– Конечно, помню, – тяжело вздохнул Левин, вспомнив ирисы, которые он так и не подарил маме.

– Тогда выпивка за тобой, остальное я организую. Начало разврата назначаю на три часа дня!

– Почему так рано? – удивился Левин, но вместо ответа услышал короткие гудки. Он вскинул руку и пошел к дороге, чтобы поймать такси.

«Машину, что ли, купить?..» – после получасового безрезультатного голосования тоскливо подумал Левин.

Он не любил ездить за рулем и ни черта не смыслил в сложных механизмах.

– Ну чего ты ревешь? Чего ревешь, как последняя дура?! – Нора прикурила сигарету и сунула ее Дине в рот. – Это мне реветь надо, а я ничего, видишь – веселая! – Нора закашлялась от первой затяжки, жестом подозвала официанта и заказала еще два латте и фруктовый торт. – Мне Тарасов вчера позвонил, представляешь?! Говорит, что чувствует себя сволочью. А я ему – ты ж не беременную меня бросил, так что не надо париться! А он – беременную я бы тебя не бросил. Гад… Ну не реви! Что у тебя такого стряслось, что надо рыдать?

– У меня… собаки… – давясь слезами и затягиваясь сигаретой, еле выговорила Дина.

– Много?

– Одна.

– Одна! – всплеснула руками Нора. – Не потоп, не землетрясение, не смертельная болезнь, а всего лишь одна собака! Ты же всю жизнь мечтала о собаке, а Стас не давал тебе ее завести! Чего ты ревешь?!

– У нее блохи, понос и какая-то шишка между ушами. – Дина залилась новым потоком слез, сигарета намокла и погасла. Официант суетливо поменял пепельницу, стыдливо отводя глаза от рыдающей Дины.

– Где ты ее взяла?

– Кого?

– Собаку!

– А-а… В приюте… Ее никто не хотел брать, потому что она очень большая и очень больная.

– Порода какая?

– Гигантская порода. Мне кажется, у нее в родне были коровы.

– Все ясно. Подобрала больную, никому не нужную дворнягу. А он-то как?

– Кто?

– Левин! Как он перенес появление в доме большой, блохастой, больной собаки?!

– Не знаю… Не видела… Я дома еще не была!

– А где ты была?

– На рынке, в зоомагазине, в ветаптеке. Купила собаке мясо, лекарство от блох и глистов, большие миски, коврик… – Слезы капали в кофе, пробивая в сливочной пене ощутимую брешь. – А плачу я, Нор, от безысходности и бессилия. Лучше бы я не уходила в отпуск! На работе я хоть отвлекалась, а теперь… Устала! Очень устала! – Дина отрезала от торта огромный кусок и стала есть его, некрасиво пихая в рот.

Нора посмотрела на нее с удивлением. Дина была не из тех, кому наплевать, как они выглядят в глазах окружающих.

– У тебя помада поехала, – сердито сказала Нора. – И на щеках взбитые сливки.

– Я тут даже подумала, что зря развелась со Стасом! – с набитым ртом продолжила Дина. – Ну и что, что он шастал по бабам, как блудливый козел по чужим огородам! Мужики же любят считать, что они полигамные и что размер не имеет значения! И пусть бы считал! Зато он любил меня, по-своему, но любил.

– Так любил, что иногда бил по морде, – усмехнулась Нора, отрезая себе кусок торта.

– Ну и что, что бил, – всхлипнула Дина. – Ну и что, что размер имеет значение…

– Так любил, что заразил венерической дрянью, от которой ты лечилась полгода, потратив бешеные бабки! – повысила голос Нора.

– Ну так вылечилась же! И плевать, что у него маленький! Он был свой, понимаешь? Негодяй, врун, блядун, но свой! А теперь я живу с чужим мужиком, который изощренно издевается надо мной каждый день! Да лучше бы он мне морду бил, чем вызывал сантехника в мой туалет!

– Где твое мясо?

– Что?

– Где мясо для собаки?!

– В сумке, вон, протекает.

– А я думаю, чем воняет? Меня от всего тошнит. Слушай, а мясо хорошее?

– Телячья вырезка.

– Ужас! И перестань руками жрать торт, на тебя все кафе пялится.

Дина затравленно огляделась и вытянула из подставки пучок салфеток, чтобы вытереть руки и рот.

– Это нервное, – пояснила она.

– Я поняла. У тебя телефон звонит!

Телефон оказался глубоко закопан в хозяйственной сумке – под двумя килограммами мяса, под гремящими мисками, под свернутым в рулон ковриком, под лекарствами от блох и глистов. Пока Дина откопала его, слезы высохли, а истерика сменилась безразличием.

– Алло, – отрешенно сказала она, не взглянув на дисплей.

Голос Левина на том конце сказал ей такое, что не лезло ни в какие ворота.

– Эй, что случилось?! – спросила Нора, видя, как Дина бледнеет, хватает сумки, шубу и срывается с места. – Что случилось?! – Нора побежала за ней, успев бросить на столик деньги.

– Пожар! – крикнула на бегу Дина, вскидывая руку, чтобы поймать такси. – Моя квартира горит!

– Как горит? Почему горит? Кто тебе это сказал?!

– Левин!

– Ты давала ему свой телефон?

– Нет! Господи, там же моя собака!

– Так давай я тебя довезу!

– Боже упаси, ты так водишь машину, что мы и к вечеру не доедем! Суэрте!

Такси с визгом затормозило, прижавшись к обочине, Дина прыгнула на сиденье, но дверь закрыть не успела, Нора перехватила ее.

– Вот именно, что суэрте! Все будет хорошо, слышишь? – задохнувшись от бега, сказала она подруге. – Ты не забыла, что завтра мы должны устроить грандиозный кутеж?!

– Какой кутеж?! Я горю!

– Значит, устроим кутеж на пепелище!

– Это он устроил пожар! Левин! Чтобы моя собака задохнулась в дыму! Быстрее! На Арбат! – крикнула Дина таксисту.

– Из мяса завтра приготовь отбивные! А собаку, если она еще жива, переводи на сухие корма! – крикнула Нора вслед отъезжающему такси. – Нам – отбивные, собаке – корма, – повторила она и пошла вдоль дороги, улыбаясь чему-то и держа руку на животе, как держат ее все счастливые в мире беременные.

– Подумаешь, квартира горит! – пробормотала Нора, зябко кутаясь в меховой воротник. – Проблем-то… Вот у меня беда так беда! – Она снова погладила плоский пока живот, отыскала в сумке ключи от машины и направилась к своему «Фольксвагену».

Пожарной машины возле дома не было, но в подъезде сильно воняло гарью.

Дина взлетела на второй этаж и остановилась как вкопанная.

Огонь не полыхал, пожирая квадратные метры, черный дым не валил из квартиры… Дина перевела дух.

Возле двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял Левин. Он хмуро рассматривал обгорелый косяк и почерневшую дверь. По площадке суетливо бегал старший по подъезду Портнягин. Высоко задирая ноги, Филипп Филиппович пинал клочья обгорелой бумаги. Кроме валенок на Портнягине был длинный халат изумрудного цвета и шапка с опущенными ушами.

– Сучье отродье! – приговаривал он. – Поджог, натуральный поджог! Явилася! – увидел он Дину. – Ну что вы за люди такие?! Суток не прошло, а у вас то потоп, то пожар! Надо о вас участковому сообщить!

– Сообщите, пожалуйста, – попросил его Левин. – Я буду очень рад, если участковый обратит наконец на нашу квартиру внимание.

– Ну, и где пожар? – все еще задыхаясь, спросила Дина. – Где пожар?! – заорала она.

– Потушили! – с невероятной язвительностью сказал Портнягин. – Вернее, я потушил, пока ваш мужик верещал: «Помогите!»

– Я не верещал, я электричество в щитке вырубал, – огрызнулся Левин.

– Это не мой мужик! Мы совершенно посторонние люди, – сочла нужным уточнить Дина, рассматривая черный косяк, обгорелую стену и дверь.

– Ага, это мой мужик, етитская сила! – подбавил язвительности Портнягин. – В одной квартире живете, и совершенно посторонние люди! Нет, я обязательно сообщу о вас участковому. У нас зверь, а не участковый – Серега Каюкин. От слова «каюк»!

– Какие-то уроды достали из почтовых ящиков рекламные газеты, свалили их возле моей двери и подожгли, – не обращая внимания на Портнягина, сообщил Дине Левин.

– Возле вашей? Это моя дверь. И потом, что за чушь вы несете? Как из ящиков можно достать газеты, не имея ключей? – Дина достала ключ от квартиры, вставила его в замок, но дверь открыть не смогла – что-то заело, заклинило и не поддавалось ни на какие ее усилия.

– Ты же знаешь, что разносчики пихают рекламную лабуду в ящики кое-как и большинство газет торчат больше чем наполовину, – устало объяснил Левин.

– С каких пор мы на «ты»? – рявкнула Дина, налегая на дверь.

– Извините, – пробормотал Левин.

– Ну, етитская сила, Каюкину надо сказать, что они на «вы»…

– У меня в квартире собака! Она могла надышаться дымом и потерять сознание! – Замок Дине не поддавался, руки тряслись, а слезы опять готовы были политься из глаз.

– Ничего не случилось с вашей собакой, тут дыма-то было – кот наплакал. – Левин достал свой ключ и легко открыл дверь.

– Ну, етитская сила, у них еще и коты с собаками…

Собака валялась в коридоре вверх лапами. Дина бросилась к ней и припала ухом к грязной лохматой груди. Собачье сердце колотилось с уверенностью отбойного молотка.

– Дрыхнет ваша гадость, – зло буркнул Левин, заходя в холл и закрывая перед носом Портнягина дверь. – Какое вы имели право заводить животное, не посоветовавшись со мной?

– Это не животное, это собака. – Дина задумчиво нащупала шишку между собачьими ушами. – И потом, кто вы мне такой, чтобы я с вами советовалась?

– Слава богу, никто. Но в любом случае я имел право знать, что вы питаете слабость к большим кобелям.

– А знаете что? – Дина вскочила. – Это вы, вы подожгли газеты под дверью! Вы решили угробить мою собаку!

– Да? И зачем же тогда я позвонил вам?! Зачем потребовал, чтобы вы приехали?!

– Да, зачем? И откуда вы знаете номер моего телефона?

– Вот тайна-то! Да вы диктовали его кому-то недавно! Извините, запомнил. У меня отличная память на цифры.

– Почему вы перевернули собачьи миски?

– Это тарелки из моего сервиза!

– Что вы говорите? Никогда не подумала бы, что это сервиз. Зачем вы убрали газету? Почему разлили воду и выгнали собаку в коридор?!

– Я не…

– Имейте в виду, из приюта придут проверять, в каких условиях содержится эта собака!

– Кто придет? – дурашливо ужаснулся Левин. – Другие собаки?!

– И они тоже, – огрызнулась Дина.

– Кстати, как зовут вашего пса?

Застигнутая врасплох, Дина судорожно пыталась придумать имя, но ни одна собачья кличка не шла ей на ум.

– М…м…му… – позорно промычала она.

– Так вот, имейте в виду, я пожалуюсь комиссии из приюта, что вы даже имя не удосужились дать собаке! Что вы завели ее исключительно для того, чтобы досадить мне! Что собака сидит дома одна и с ней никто не гуляет! Что из еды у нее только жидкая каша! – Левин, чувствуя за собой победу, развернулся, прошел на кухню и включил свет. – И знайте, вашего крокодила зовут Пантагрюэль!

– Сам ты… – чувствуя слезы у горла, прошептала Дина.

На кухне было что-то не так.

Что-то абсолютно не так, но разгоряченный дурацкой, бессмысленной перепалкой Левин никак не мог понять – что. А когда понял, сердце скатилось вниз и заколотилось где-то в районе больших пальцев ног.

Синих ирисов в вазе не было.

Охапка цветов пропала, и без нее на кухне стало серо, уныло и пусто.

Но главное не это.

Ваза стояла не на подоконнике, где оставлял ее Левин, а на столе, и вода в вазе была…

Левин протер глаза, но ничего не изменилось.

Вода в вазе была кроваво-красного цвета.

– Эй, что за дурацкие шутки? – крикнул Левин, не двигаясь с места.

Дина зашла на кухню. Судя по выражению ее лица, она собиралась сказать какую-то дерзость, но, увидев на столе вазу с красной водой, побледнела и схватилась за косяк.

– Что это? – указала она на вазу.

– Я вас хотел спросить. Здесь стоял букет цветов.

– В красной воде?

– В белой! То есть в нормальной, прозрачной воде из-под крана! Это ваши шуточки? Где цветы? Что вы подмешали в воду?!

– Это… моя ваза, – прошептала Дина. – Как вы посмели ставить свои цветы в мою вазу?

– То есть вы не трогали ирисы?

– Нет.

Они уставились друг на друга, не моргая, не шевелясь, не дыша.

– И не подмешивали ничего в воду?

– Нет.

– Поздравляю.

– С чем?

– С тем, что кто-то шарится в наше отсутствие по нашей… моей квартире, и даже ваша собака не в состоянии этому помешать. Как вы думаете, это кровь?

– Замолчите! – взвизгнула Дина.

Левин поднес вазу к свету, понюхал.

– Похоже, все-таки кровь, – вздохнул он.

– Замолчите…

– Скажите, вот этот скол на краю и трещина вдоль рисунка были?

– Нет! Это была абсолютно новая ваза!

– Та-ак… Дело пахнет криминалом.

– Может, вызвать милицию? – всхлипнув, спросила Дина.

На кухню приплелся Пантагрюэль. Он поднял морду, понюхал воздух и вяло махнул хвостом.

– И что мы скажем милиции? – усмехнулся Левин. – Что пропал букет ирисов, а вода в вазе стала красной?

– Мы скажем, что нас пытались поджечь! Что кто-то храпит по ночам! Что из холодильника пропадают продукты, кто-то ворует туалетную бумагу, шампуни и мыло, что…

– Слава богу, мадам, вы наконец-то поверили в то, что все это делаю не я! Не я ворую, не я храплю, не я поджигаю двери.

Собака, гремя костями, упала Дине под ноги, положила на лапы голову и закрыла глаза – заснула.

– Я звоню в милицию! – Дина бросилась к сумке, чтобы достать телефон.

– Стойте! Я не хочу выглядеть идиотом, рассказывая про привидения!

– А я не хочу находить в своем доме вазы с кровью!

Собака вскочила и зарычала на Левина.

– Фу! – крикнула Дина.

– Сволочь, я тебе имя дал! – Левин боялся пошевелиться. Что делать с вазой, он не знал. Сохранить ее вместе с водой как улику?

– Может, к старшему по подъезду обратиться? – пробормотал он.

– К этому идиоту в валенках? Чем он поможет? – Дина взяла собаку за ошейник, уложила к своим ногам и начала набирать ноль-два.

Неожиданно Левин припомнил Андрейкина.

– Стойте, не надо милиции. Я, между прочим, нанял частного детектива по нашему делу и могу позвонить ему.

– Вы?! Наняли?! Детектива?! – захохотала Дина, отбирая у него вазу. – Шарлатана, небось, какого-нибудь через газету нашли?!

– Нашел! – заорал Левин, вырывая вазу у Дины из рук. – Да, нашел! И не шарлатана, а… детектива в шестнадцатом поколении!

– В шестнадцатом поколении, да будет вам известно, только шарлатаны и бывают! – дергая на себя вазу, прошипела Дина. Красная вода, не выдерживая яростной борьбы, выплескивалась наружу, попадая на пол, на одежду, на стены. – И потом, по какому такому «нашему» делу вы его наняли?! У нас с вами нет никаких общих дел, запомните! – Они выпустили вазу одновременно, она с грохотом упала на пол и развалилась на два стеклянных куска. Красная вода медленно растекалась по полу.

– Черт! – задохнулся от возмущения Левин. Он выбросил осколки в мусорное ведро и схватил его, чтобы вынести. – Вы правы, нет у нас с вами никаких общих дел! – заорал он, цепляя ногами тапки, которые оказались ему безбожно малы. – Нет!!! И ты не будешь шататься по этой квартире беременной и вязаться ко мне: «Поздно пришел! Мусор не вынес! Какая-то девка звонит из Англии!» А я не буду цепляться к тебе, что ты много куришь и не пьешь сок, который я для тебя выжал! И никогда, никогда, слышишь, мы не обнимемся и не станем шептать друг другу что-то ласковое и нежное, вот только не слышно что… А Гаргантюа, в смысле Пантагрюэль, никогда не родит двенадцать щенков!

– Что ты несешь? Какие щенки? Какая девка из Англии? Кто обнимется?.. – Дина выхватила из ведра кусок вазы и замахнулась на Левина.

– Так все-таки мы на «ты»? – ехидно осведомился он, выкрутил у нее осколок из рук и вышел за дверь.

– Верни мои тапки! – высунулась в подъезд Дина.

– Да пошла ты…

Левин направился к мусоропроводу, с трудом удерживая на ногах крохотную тесную обувь.

Мусоропровод оказался забит под завязку. Пришлось тащиться на улицу, к бакам. Тапки Левин потерял в вязком, мокром снегу.

Была ли Дуська когда-нибудь счастлива так, как сейчас?

Пожалуй, была.

Ей исполнилось в тот день пять лет.

Праздновать Дуськин день рождения было не принято, поэтому мать, как всегда, ограничилась тем, что потрепала ее по затылку и сказала:

– Растешь, оглобля! Скоро замуж отдам.

Для пятилетней девочки Дуська была очень высокой, и мать называла ее оглоблей. Дуська не обижалась – пусть называет как хочет, лишь бы не била.

А била мамаша ее частенько. За то, что ревела, за то, что молчала. За то, что просила есть и ела чересчур жадно, роняя крошки на пол и на скатерть, за то, что воровала сахар и сухари, за то, что таскала соседского кота к себе в постель, и в особенности за то, что очень уж походила Дуська на своего никому не ведомого папашу.

В тот день Дуська своим детским умишком вдруг поняла: скорей бы уж замуж, куда угодно, лишь бы подальше от злой мамаши с ее вечным женским несчастьем и от грязной коммуналки, где самым приятным и человечным существом был старый кот Васька.

Ей казалось, что «замуж» это другая страна и другая жизнь – сытая, чистая и красивая. И туда попадают только избранные – такие «оглобли», как Дуська.

В тот день Дуська вышла гулять в тихий московский дворик, где кроме нее бродили коты, голуби да пожилой дворник Вадим Вадимович неустанно махал метлой, гоняя по двору пыль и сухие листья. Дворник знал Дуську и иногда совал ей слипшиеся конфеты без оберток.

Дуська села на лавку и стала ждать своей порции сладкого, но Вадим Вадимыч все махал и махал метлой, не замечая ее присутствия.

Тогда Дуська решилась заговорить первой.

– Замуж – это далеко? – как можно равнодушнее спросила она дворника.

– У-у! Дальше, чем до Пекина, – рассмеялся Вадим Вадимыч и присел рядом, пристроив метлу между ног.

– А там хорошо?

– Кому как. Некоторым не очень.

– Мне хорошо будет, – заверила его Дуська. – Лучше, чем с мамкой!

Конфет, судя по всему, у Вадим Вадимыча не было, поэтому Дуська встала и направилась к подъезду, бросив на ходу как бы между прочим:

– А мне сегодня пять лет стукнуло!

– Подожди! – окликнул ее дворник.

Дуська радостно подбежала к нему, ожидая сладкого, но Вадим Вадимыч вдруг расстегнул телогрейку и снял с шеи цепочку, на которой болталась распиленная пополам монетка.

– Вот, держи! – Дворник надел цепочку на Дуську. – Это тебе подарок. Вместо конфет.

– На день рождения?! – обрадовалась Дуська. Ей никто никогда не дарил подарков, даже самых пустяковых.

– Это тебе, чтобы замуж от мамки уехать, – усмехнулся Вадим Вадимович. – Проездной! Как найдешь человечка со второй половинкой этой монетки, с ним и живи! Будет тебе хорошо. Я сказал.

Пока Дуська рассматривала подарок, дворник куда-то исчез. У нее было много вопросов к Вадиму Вадимычу, но он испарился, как дым от костра.

Вот тогда Дуська первый раз в жизни была по-настоящему счастлива. Ей подарили подарок! Ей пожелали чего-то удивительного, непонятного и очень взрослого! Такое везение могло случиться только с ней, Дуськой – оглоблей и безотцовщиной…

Вадима Вадимовича она больше не видела. Соседи по коммуналке говорили, что дворник заболел воспалением легких и умер. Мать погибла, когда Дуське исполнилось шестнадцать лет. Она выпала из окна, и дочь так и не узнала, был ли это несчастный случай или мать сама решила поставить точку в своей никчемной, несчастной жизни, так и не добравшись до страны под названием «замуж».

Два года Евдокия провела в интернате. Все эти годы она не снимала монетку, берегла ее, хранила, как талисман, как «проездной», как первое ощущение счастья. Позже она узнала, что и цепочка, и полмонетки – серебряные. Дуська подолгу рассматривала свой талисман, знала каждую его черточку, каждую зазубринку и неровность. Монета оказалась старинной, с острым краем по срезу, который расцарапывал кожу. Со временем там, где талисман соприкасался с телом, образовался рубец. На одной стороне загадочной половинки, по полукругу, было написано «самодержец всероссийский» и изображен чей-то затылок с фрагментом лаврового венка. На другой стороне в пересечении линий, между которыми стояла цифра «двадцать два», по полуокружности было написано «монета новая».

Чудной бессмысленный, неудобный талисман Дуська носила не снимая, хотя давно перестала верить в сказки и знала, что «замуж» – это не дальше Пекина…

– Тебе хорошо? – спросила она Алекса, когда тот, без особого энтузиазма позанимавшись с ней любовью, перевалился на спину и закурил.

– М-м-м-м, – промычал он, глубоко затянувшись.

– Ты должен сказать, что счастлив как никогда, – с усмешкой сказала Евдокия, нависая над Алексом и щекоча его своим талисманом.

– Я, рыжая, пока тебе ничего не должен, – выпустил он струю дыма ей в нос.

Евдокия, откинувшись на подушку, улыбнулась.

Своей грубостью он не испортит ей счастья.

Потому что Дуська знает секрет, как из суррогата, подделки и некондиции получать удобоваримый продукт. Потому что счастье – это когда нужные люди у тебя на крючке. А у нее на крючке сейчас куча народа! Две дуры-хозяйки и он, Алекс – красавчик, грабитель, неординарная личность.

Все как в кино, и Дуська – главная героиня. Да о таком и мечтать страшно!

– Когда деньги будут? – жестко спросил ее Алекс. – Мне тут торчать уже мочи нет, нужно за город выбираться.

– Квартиру продать дело небыстрое, – улыбнулась Евдокия.

– В таком районе, как этот – раз плюнуть, – возразил Алекс. – Ты бы поторопилась, рыжая. Я вон на какой риск иду – в загс с тобой согласен тащиться, хотя вся милиция меня ищет.

– Ты подожди еще чуток, – попросила Дуська. – Я тебе деньги, а ты мне штамп в паспорте и расписку!

Он вздохнул, затянулся и вдруг спросил:

– Ты, наверное, думаешь, что я от тебя завишу?

– Нет, не думаю, – соврала Евдокия.

– Думаешь, думаешь! Так вот знай, Томас Ревазов никогда ни от кого не зависел. И с тобой я по доброй воле, а не из-за денег или квартиры. Мне конопушки твои понравились, рыжая. Если удумаешь веревки из меня вить, брошу! Думаешь, в Москве мало красивых девушек, готовых помочь такому парню, как я?

Евдокия точно знала, что мало, но промолчала.

Алекс встал, потянулся и прошелся по комнате.

– Слушай, сгоняй до моей машины, сигареты возьми в бардачке!

– Так эти ж еще не кончились! – удивилась Дуська.

– Там другие сигареты, особые!

– Марихуана?! – ахнула Дуська.

– Да не пугайся ты, не наркоман я! Так, употребляю иногда для поднятия настроения. И тебя угощу! Шуруй давай за весельем! – Алекс кинул ей связку ключей от машины.

Евдокия не была ханжой и знала: марихуана – ерундовый наркотик, на него не подсядешь, а дури от травы не больше, чем от шампанского.

И гордой не была – до машины сгонять не трудно.

Дуська, встала, оделась и вышла на улицу.

Промозглый ветер забирался под пуховик, выстуживая разгоряченное тело. К ночи весна отступала, давая место зимнему холоду. Поглубже запахнув воротник, Евдокия пошла вдоль стены, стараясь оставаться в темноте незамеченной.

Машину она отыскала быстро, заросли кустов недалеко от дома были единственные. Дуська вздохнула с облегчением, кажется, ее никто не увидел. Где-то совсем рядом пронзительно, вразнобой заорали коты.

– Брысь! – тихо шуганула их Дуська.

В кустах пахло землей, мокрым деревом, немного бензином и какой-то падалью – словом, весной.

Евдокия достала ключи и открыла багажник. Она распахнула его резко, по-хозяйски, потому что отчего-то считала себя причастной и к этой машине, и ко всему ее содержимому.

В багажнике, скрючившись, лежала девушка. Лет двадцати пяти – тридцати, а впрочем, черт его знает с нынешним уровнем косметики, пластики и миллионами способов ухаживать за собой… Девушка была холеная, в дорогой шубе, в шикарных сапогах на тонкой шпильке, с драгоценностями в ушах и на пальцах. Длинные белые волосы разметались по багажнику, занимая все немыслимо маленькое пространство, оставшееся от того, что занимало тело.

Дуська выскочила из кустов как ошпаренная, но вовремя опомнилась и вернулась к машине. Она была не из тех, кто визжит, увидев труп, а в том, что это труп, не возникло никаких сомнений.

Коты орали в кустах как полоумные. Запах земли и мокрого дерева напоминал о весне. Вот только падалью несло не с улицы, а из багажника – девица отдала богу душу несколько дней назад.

Дуська нагнулась над ней и увидела, что горло у красавицы перерезано, как принято говорить, от уха до уха. Уродливый шрам пересекал нежную шею и наводил на мысли о чисто кавказском убийстве…

Евдокия прикрыла нос варежкой и быстро захлопнула крышку.

«Он же говорил, что сигареты в бардачке, а не в багажнике!» – вспомнила вдруг она запоздало.

Достать из бардачка «косяки» в целлофановой упаковке было минутным делом. Дуська все сделала, закрыла машину и вылезла из кустов, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Неужели Алекс убийца?!

Тогда какого черта не пытается избавиться от трупа?! Почему не снял с нее украшения? На идиота он не похож…

А девка-то какая красавица!

Не проститутка…

Из содержанок?!

У нее волос и ногтей нарощенных тыщ на сорок пять – пятьдесят. Допрыгалась… Евдокия вдруг поймала себя на злорадстве и удивилась, потому что считала себя человеком добрым и сердобольным. А тут вдруг такая радость ее за горло взяла: она – рыжая, конопатая, неуклюжая, но живая! А красотка в бриллиантах лежит в багажнике, распространяя миазмы.

Дуська не заметила, как оказалась в квартире.

– Принесла? – весело крикнул из кухни Алекс.

– А то! – отозвалась она.

– Чего долго так?!

Евдокия зашла на кухню, протянула ему пакет с сигаретами.

– Да так… Прогулялась немного, – улыбнулась она и бросила на стол ключи от машины.

Он раскурил две сигареты, одну протянул ей.

Евдокия уселась на подоконник, подтянув под себя ноги, и жадно, глубоко затянулась. От первой затяжки голова пошла кругом. От второй захотелось плакать. От третьей – смеяться. Четвертая вызвала острое желание резать правду-матку в глаза.

– Ты, рыжая, не гони паровоз, а то крышу снесет, – хмыкнул Алекс, глядя на нее помутившимся взглядом. – Потихоньку пыхти, с чувством, с толком…

Дуська захохотала.

– У… у тебя в багажнике девка лежит, – давясь смехом, еле выговорила она. – Красотка! Как с картинки… Вся в брюликах, напомаженная, а зарезанная! А я рыжая, конопатая – но живая! Она хоть и блондинка, но как кура с перерезанным горлом! И воняет – жуть! А я рыжая… Ха-ха-ха!

Хохот душил Дуську. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, она видела, как побледнел Алекс, как схватил со стола кухонный нож и вплотную подошел к ней.

– Ты у меня теперь вот где! – показала Дуська ему кулак. – И убери тесак, иначе денег за квартиру тебе не видать. Ты не зарежешь меня. И знаешь почему?

– Почему? – одними губами спросил Алекс.

– Да потому что места в багажнике больше нет! – закричала она, умирая со смеху.

Глава 5

День еврейских блудниц

– Милая, п-пздравляю…

– С чем, дорогая?

– Так это… вроде как жен-нский день.

– Разве мы не его вчера отмечали?

– Нет, мы п-пили с горя. Неужели не помн-ншь?

– Как пили – помню. А горе – нет… Какое горе-то?

– Ну как же! Мы Д-дуське деньги перевели на банк-квский счет. До хрена тысяч доллар-рв – тю-тю-ю-ю…

– Гык! Ты не шутишь?!

– А с чего б мы так нажр-рались, милая?!

– Верунь, а что мы пили?

– Сначала твою настойку. П-потом мою настойку… Потом нам не хватило, мы пошли в м-мгазин и купили водку.

– Ык!

– И пива.

– Ык!

– И какой-то дешевый портвейн.

– Мы все это вы-ыпили?!

– Говорят, да.

– Кто говорит?

– Петрун г-гворит. И Васюн.

– Господи, хто это… дорогая?

– Парни без определенного места жит-тльства.

– …

– Эй, ты п-пчему молчишь?

– Мы что, распивали спиртные напитки с бомжами?!

– М-мжно и так сказать.

– Ык! А тебе это не показалось?

– Н-нет, Кларунь, не п-пказалось… Васюн и Петрун до сих пор пьют на моей к-кухне.

– Мама…

– Где твоя мама?

– На кладбище. Уже тридцать лет как не откликается.

– Вот видишь. А Васюн с Петруном, кс-стати, интеллигентные люди. Васюн ихтиолог бывший, а Петрун… р-рставратор.

– Чего реставратор?

– Г-гворит, что человеческих душ…

– О как!!! Верунь, а ты уверена, что мы с ними только пили и ничего больше?..

– В том-то и дело, что нет.

– Мама…

– Забудем про маму, она на к-клбищ-ще.

– Гони их!

– К-кого?

– Ихтиандра и реставратора!

– Х-хрошо. Сейчас р-рзберусь только – это они у меня или я у них…

– Господи, как болит голова! А во рту, словно кошка сдохла. Верунь, скажи, как могло получиться, что из-за какой-то малограмотной поломойки мы с тобой лишились целого состояния и нажрались в обществе Ихтиандра и реставратора душей?!

– Н-не знаю. Главное, не забер-рменеть.

– Милая, в нашем возрасте достаточно ничего не подцепить.

– Мама!..

– Нет мамы! Слушай, спроси у беспризорных парней, что выпить, чтобы голова не болела с похмелья. Они должны знать.

– С-счас… Слышишь меня?

– И даже вижу. Так что выпить?

– К-касторку и снотворное одновр-рменно. Бесприз-зроники обещают, что все пройдет.

– Смешно. Ха-ха, милая!

– Ха, д-дргая! Ну, с пр-рздничком тебя еще раз!

– С каким?!

– Не знаю. Включи т-тлевизор, там скажут. Бай, милая…

– Чин-чин, дорогая.

С утра Дина вырядилась по полной программе. Фиолетовый брючный костюм, ядовито-розовый топ, черные туфли на высоченной шпильке, из украшений – гранаты в полном комплекте: серьги, кольцо, ожерелье, браслет. Волосы она собрала в конский хвост – настолько тугой, что уголки глаз подтянулись к вискам. Наверное, это был перебор, но Дина решила, что ей наплевать. Душа требовала яркого, вызывающего, агрессивного, одним словом – выдергивающего из зимней спячки и расслабленно-депрессивного состояния.

Накинув на плечи шубу, она пошла в таком виде выгуливать собаку.

Во время прогулки выяснилась пренеприятная вещь: Пантагрюэль патологически любит помойки. Учитывая его размеры и вес, Дине никак не удалось противостоять этой любви. Она послушно полоскалась на конце поводка, пока пес дотошно обшаривал все скопления мусора возле дома. Никакие «Фу!» не могли его образумить. За десять минут прогулки Дина узнала расположение всех мусорных контейнеров в округе, всех урн и потаенных местечек, где подростки распивали пиво, оставляя после себя пустые банки, окурки и пакеты от нехитрой закуски.

– Урод! – кричала Дина собаке, еле успевая перебирать каблуками в высоком снегу. – Сдам в приют гада…

Не обращая внимания на ее вопли, Пантагрюэль затащил Дину в высокие густые кусты. Колючие ветки цеплялись за тонкую ткань костюма, оставляя на брюках затяжки. В кустах, к удивлению Дины, оказалась не груда мусора, а машина. Старый, битый «жигуль» чудом втиснулся между тонких стволов кустарника, придавив собой сухие тонкие ветки.

– Пойдем отсюда, – в панике прошептала Дина, понимая, что просто так машины без номеров в кустах не стоят. Но собака уперлась, с шумом повела носом и вдруг, вскочив лапами на багажник, протяжно и громко завыла. Дина дергала поводок, кричала, топала ногами – все было бесполезно. Собака выла и скребла лапами по багажнику.

– Лучше бы я завела кошку, – обессиленно пробормотала Дина и вдруг увидела, что из-под крышки багажника точит кусок дорогого изумрудного шелка. Вскормленное детективами воображение тут же состыковало детали – спрятанная машина, воющая собака и прищемленный подол платья. В машине, скорее всего, труп… Наверное, женский.

Бросив поводок, Дина как ошпаренная выскочила из кустов и побежала к дому.

Навстречу ей из подъезда вышел Филипп Филиппович. Старший по подъезду был хмур, озадачен и, как всегда, в валенках, несмотря на снежную кашу под ногами. У Дины мелькнула шальная мысль рассказать Портнягину о странной машине в кустах, но она вовремя одумалась.

А вдруг эта машина сто лет там стоит?!

Вдруг о ней знают все, кроме Дины?!

Вдруг это машина самого Филиппа Филипповича, а кусок изысканной тряпки, торчащий из багажника, – всего лишь старая ветошь?

Может, этот увалень любит протирать свою старую машину дорогим шелком? Ведь шастает же он по лужам в валенках, значит, в голове у него бо-ольшие тараканы…

– С праздничком, соседка! – Портнягин раскинул руки, преграждая Дине путь. – Ух, как вырядилась! Аж в глазах фиолетово…

– Здравствуйте, – пробормотала Дина, со всех сторон пытаясь обойти Филиппа Филипповича, но тот, резво переступая то вправо, то влево, не давал ей пройти.

– А где ваш совочек? – хищно прищурился он.

– Ка-акой совочек? – опешила Дина.

– Которым какашки в пакет собирают!

– Ка-акие какашки?! – Дина отступила на шаг назад.

– Ну не мои же, етитсткая сила! – возмутился Филипп Филиппович. – Кто из нас собаку гуляет?!

– Ну я гуляю, – призналась Дина, с тоской оглядываясь на кусты, из которых, ломая ветки и шумно дыша, вывалился Пантагрюэль. Он тут же присел на газончик по собачьим делам.

– Вот я и говорю, – чрезвычайно оживился Портнягин. – Собака-то породы «индийский слон»! Если ее два раза в день гулять, что во дворе будет? Индийские пирамиды?! А по новому закону даже за мелкой шавкой какашки надо в пакет собирать и домой уносить!

– Так уж и домой?! – разозлилась Дина.

– Где ваш пакет?!

Понимая, что пререкания бесполезны, Дина достала из урны газету и пошла убирать за Пантагрюэлем.

– С праздничком вас! – крикнул ей вслед Портнягин. – С Международным женским днем!

Денек начинался что надо. С помоек, с собачьего непослушания, с испорченной обуви, с гадкого настроения и с…

Дина выбросила вонючий сверток в урну и под настороженным взглядом старшего по подъезду пошла домой.

Собака флегматично поплелась за ней, волоча за собой длинный поводок.

Левин на кухне жарил яичницу. Как всегда – босиком, как всегда – в камуфляжном фартуке на голый торс. Бросив на хмурую Дину насмешливый взгляд, он присыпал жарево зеленым луком, с наслаждением вдохнул аромат и, прихватив сковородку, направился в свою комнату.

– Должна тебя предупредить, сегодня у меня намечаются гости! – сухо сказала ему в спину Дина.

– Вот незадача! – обернулся он. – Я тоже собирался сегодня повеселиться, причем не один!

– Я купила эту квартиру на день раньше тебя!

– Посмею напомнить, что моя прописка такая же настоящая, как и твоя!

– А свидетельство о регистрации такое же поддельное!

– Я отдал за эту квартиру восемьсот девяносто тысяч долларов!

– А я – восемьсот девяносто пять! У меня прав тут на пять тысяч долларов больше!

– Всего-то на пять!

– На целых – пять!

– Ничего, скоро все прояснится! И пойдешь ты уточкой в… Бирюлево.

– Что?! Это ты покатишься в Митино! Селезнем полетишь!

– И зачем тебе такая большая квартира в центре Москвы? У тебя ж ни детей, ни мужа!

– А тебе зачем?! У тебя тоже – ни детей, ни мужа!

– У меня будет! Все будет! А вот у тебя с твоим гнусным характером, кроме кобеля из приюта…

– Вон! Пошел к дьяволу со своей яичницей!

– Немедленно покорми Пантагрюэля, иначе он нас обоих съест. И подотри его слюни с пола!

Левин развернулся и мягко затворил за собой дверь. То, что он не хлопнул ею в сердцах, окончательно вывело из себя Дину.

– Пошли, – легонько пнула она собаку. – Кажется, у него в холодильнике есть докторская колбаса.

День начался плохо.

Яичница подгорела, зеленый лук оказался безвкусным, к тому же всю эту красоту он безнадежно пересолил.

А еще мама не отвечала ни по одному из телефонов. При мысли, что придется тащиться к ней через весь город – выяснять, что случилось, начинала болеть голова и ощущалась слабость в коленках. Тем более что Левин был абсолютно уверен – мама отключила все телефоны именно для того, чтобы он примчался к ней выяснять, что случилось.

Ирисы испарились, пропали, ехать к матери не имело смысла.

Левин без аппетита, меланхолично съел яичницу и посмотрел на часы.

До судьбоносного визита Титова оставалось четыре часа. Левин бухнулся на диван и за чтением рассказов О’Генри на английском языке благополучно заснул.

Проснулся он от звонка в дверь и ленивого собачьего лая.

Дверь они с Диной открывали вместе, отпихивая от замка руки друг друга.

На пороге – раскрасневшиеся, возмущенные, толкаясь плечами, – стояли Нора и Клим. Они были явно чем-то выведены из себя.

– Привет! Ты и стриптизершу уже притащил? – удивился Левин.

– Нора! – бросившись к подруге, Дина затащила ее в квартиру.

Левин пожал плечами, глядя, как мадам помогает снять шубу высокой красивой блондинке.

– К сожалению, это не стриптизерша. Эта шумахерша только что буцкнула мой «Навигатор», – язвительно сообщил Клим.

– Это я буцкнула?! – возмутилась блондинка. – Я?! Да это вы въехали мне в зад!

– Ага, только вы при том двигались задним ходом! – усмехнулся Титов.

– Есть контакт! – захохотал Левин, поняв наконец, что к чему. – Стоянку, что ли, не поделили?

– Я не двигалась задним ходом! Я осторожно и медленно парковалась!

– Ага, парковалась она! Контактным методом! Американским! Останавливаемся только тогда, когда бампер во что-то тюкнулся! – Титов сбросил ботинки, верхней одежды на нем не было, только джинсы и тонкий пуловер. – Да одна царапина на моем «Линкольне» стоит дороже, чем вся ваша желтая тарантайка!

– Это не тарантайка! – покраснела от возмущения Нора. – Это абсолютно новый «Фольксваген»! И плевать мне на вашу царапину, ее практически незаметно!

– Это вам незаметно, блондинкам.

– Что?! Кто здесь блондинка?!

– Ну уж точно не я! – заржал Клим.

– Вы… вы… – Нора растерянно замолчала, не зная, что сказать в ответ на его бурное веселье.

Дина и Левин с интересом наблюдали за их перепалкой.

– Вы… – задохнулась Нора.

– Придурок пафосный! – с неожиданным энтузиазмом подсказала ей Дина.

– А ты… ты… – дурашливо выпучил глаза Клим.

– Гламурная дура! – с готовностью помог Левин другу.

– Вот и познакомились, – раскланялся Титов на все стороны. – С праздничком вас, девчонки! Ну что, перегуляем их, Лев Сергеич?!

– Перегуляем, – с сомнением произнес Левин.

– А все-таки ты должна мне тысчонку евро! – весело крикнул Клим Норе, которую Дина повела на кухню.

– Нет у меня тысчонки! Возитесь со страховкой, если охота, – огрызнулась Нора.

– А девчонка-то ничего, – улыбнулся Клим, когда они закрылись у Левина в комнате.

– Которая? – без интереса спросил его Лев.

– Обе! Обе они ничего.

– Бабник ты, Клим Кузьмич. Бабник и шалопай. Сильно она твоего красавца «Навигатора» покалечила?

– Да ерунда, фару противотуманную кокнула, да бампер поцарапала, разберусь. У меня в залах все парни из авторизованного сервис-центра качаются, – отмахнулся Титов и тут увидел Пантагрюэля, который неизвестно как пробрался к Левину в комнату. – Вау! – бросился Клим к собаке. – Откуда ты взял такую масюсю?! Вау! Доходяга! Красавица! Лопотуля!

Титов был заядлым собачником. В его загородном доме жили два добермана, три шпица, два йоркшира и один громадный кавказец.

– А вот тут липома у нее на башке между ушами, – бормотал Клим, ощупывая собаку. – Опухоль доброкачественная. Вырезать ее надо к черту, от греха подальше. И кормить, кормить красотулю побольше, а то доходя-ага!

– Вот гадость, как он сюда пробрался? – пробормотал Левин, глядя, как Клим обнимает Пантагрюэля, тискает его худые бока, целует в затылок. – Это не мой пес, – пробормотал Левин. – Его мадам завела, чтобы выселить меня из квартиры.

– Прелесть, – не унимался Титов. – А главное, родит скоро.

– Кто родит?

– Ну не ты же. Собака! Как ее зовут?

– Пантагрюэль. Это кобель.

– Сам ты кобель, – искренне возмутился Титов. Тычком в бок он перевернул собаку на спину, раскинул ей лапы и быстро прощупал живот. Собака виляла хвостом, позволяя Титову делать с собой все что угодно. – Ну да, где-то через месяц родит, – задумчиво сказал Клим. – Истощенная очень, но стопроцентно беременная девчонка!

Левин с ужасом вспомнил предсказание мага.

«Шторы рвут, диваны грызут, по квартире стаей носятся, писают, какают, лают, визжат…»

Праздновать с Титовым женский день расхотелось. Захотелось удрать из этой квартиры подальше, может быть, даже к маме, у которой отродясь не водилось никаких собак…

– Что молчишь? Удивлен? Ну, Левин, ну ты и даешь! – развеселился Титов. – Кобеля от сучки отличить не можешь!

– Это какая порода? – чувствуя сильную сухость во рту, спросил Левин.

– Шикарная! Шикарная это порода! Дворняжеского роду девчонка, но сенбернары в родне у нее точно были! Фильм «Бетховен» смотрел?

– Про композитора?

– Про собаку, балда! Вот и у тебя родится куча маленьких бетховенят!

– Куча… – эхом повторил Левин, чувствуя, как жажда дерет глотку и как хочется сделать ноги от надвигающейся лавиной судьбы. – Куча бетховенят…

– Не забудь мне кобелька одного оставить, – распорядился, вставая, Клим. – Заберу в свою псарню до кучи!

– Не забуду… – пробормотал Левин.

Получалось, что магический шар не врал?.. Получалось, что дикие пророчества господина Андрейкина начинали сбываться?..

В голове у Левина навязчиво зазвучали первые аккорды Пятой симфонии Бетховена.

Куча бетховенят…

«Так судьба стучится в дверь», – говорил кто-то про первые аккорды Пятой симфонии. Чуть ли не сам Бетховен это и говорил…

У Левина не хватило духу выгнать Пантагрюэля за дверь, настолько мистическим казалось его превращение из кобеля в беременную суку.

В полубессознательном состоянии Лев накрыл на стол. Выпивки, которую купил Левин, оказалось раза в два больше, чем закуски, которую привез Клим.

– Слушай, а он ничего, – жуя салат из кальмаров, сказала Нора.

– Кто? – Дина залпом выпила третий фужер мартини.

– Левин твой. На актера похож… на этого, как его…

– Депардье!

– Точно! И очки ему очень идут. Вполне такой благородный лорд, не чета твоему хлюпику Стасику. Даже странно, что вы с этим лордом до сих пор не…

– Замолчи! Ненавижу Левина. И Депардье тоже.

Последние слова Дины заглушили раскаты тяжелого рока, грянувшие из соседней комнаты.

– Вот гады! – Нора от возмущения чуть не подавилась салатом. – Ну ничего, мы им сейчас зададим! У тебя музыка есть?

– Есть. Симфоническая.

– Вшивая интеллигенция! Что, ни Раммштайна, ни Блэк Саббата, ни хотя бы Верки Сердючки?!

– Нет. Шнитке, Прокофьев, Рахманинов, Щедрин, Сибелиус…

– Сибелиус! – передразнила ее Нора. – А впрочем, давай-ка зарядим Шнитке, он любую тяжесть перебодает своими синкопами.

Диск плавно уехал в плеер, из колонок тут же грянула какофония звуков симфонического оркестра. Знаменитый Шнитке, схлестнувшись с басами рока, сотрясал стены, рвал перекрытия, сбивал сердечные ритмы и нарушал дыхание…

– Уф-ф-ф! – потрясла головой Нора. – Кажется, получилось.

Дина чувствовала, что напивается. Мартини был сладким, пился легко, пьянил благородно – без водочного угара и пивного дешевого хмеля.

Норе для веселья алкоголя не требовалось, хватало незапланированной беременности. Она вскочила на диван и начала прыгать, высоко задирая ноги.

В соседней комнате тоже творилось полное безобразие. К тяжелому року примешивались дикие вопли, удары в стену и разудалый свист.

– Нам их не перебузить! – крикнула Дина, стараясь перекричать музыку.

– Ничего, сейчас пацаны на подмогу приедут! – в ответ провопила Нора.

– Какие еще пацаны?!

– Я же стриптиз заказала! А то ты не знаешь!

– Забыла, – схватилась за голову Дина. – Мне тут еще пацанов не хватало…

– А этот дружок Левинского, он кто – олигарх?!

– Почему олигарх?

– На «Навигаторах» простые люди не ездят!

– Мне нет дела до дружков Левина. А тебя почему он волнует?

– А то ты не понимаешь! – захохотала Нора.

– Нет, не понимаю.

– Гад он! Олигархическая сволочь. Но машина у него… Я влюбилась с первого взгляда!

– Тебе нельзя! – заорала Дина. – Ты же бе-е… – Она испуганно закрыла себе рот рукой, вспомнив о запрете упоминать проблему беременности.

– Я же в машину, балда! Какая тачка! Мне никогда такой не купить, даже если с утра до вечера вычитывать рукописи самых топовых авторов!

– Дался тебе этот «Навигатор»! Гроб на колесах на тысяча и одно место. Легче в автобус влюбиться.

– Но у него такие глаза! Фары то есть… Правда, правую я разбила.

– Тише, кажется, в дверь звонят!

– О, мальчишки пришли!

– Стой! Им же платить надо!

– Я заплатила.

– А…

– А если нечего будет сунуть в стринги парням, обратимся к олигархической сволочи!

Нора захохотала и бросилась в коридор.

Но дверь уже открывал Клим.

– Девчонки! – кричал он, раскинув руки. – Милые, родные! За первые «па» плачу наличными прямо в подъезде! Ап! Снимаем парики и накладные ресницы! За остальное – двойной тариф!

– Спер идею, – пробормотала Нора. – Олигархический гад…

Филипп Филиппович курил на лавочке у подъезда.

И хоть курить он бросил лет десять назад, сигарета, отобранная у мальца с верхнего этажа, доставляла истинное, давно забытое удовольствие.

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу!

Ветер не нравился, облака не нравились, лавочка эта не нравилась, автостоянка не нравилась и суетливые воробьи не нравились. А в особенности раздражали его мужики с цветами, тортами и свертками, спешащие в разных направлениях города. И бабы раздражали – празднично-холеные, без головных уборов, с навороченными прическами, улыбающиеся, довольные… Они выныривали из такси, забегали в подъезды, щебетали, как едва народившиеся птенцы, неумело парковали свои машины и сияли, сияли, словно медные самовары, натертые раз в году.

Что это за праздник такой – Восьмое марта?!

Глупость, а не праздник. Если ты настоящая женщина, то для тебя каждый день – Восьмое марта. Ты всегда ухожена, накрашена, одета с иголочки, и взгляд у тебя играет, и голова высоко поднята, и мужики от тебя шалеют. А красить ногти раз год…

Тьфу!

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу.

Из соседнего подъезда вышла бабка с крохотной собачонкой на поводке. Собачонка начала резво задирать ноги на все бордюры, урны, скамейки и колеса автомобилей. Филипп Филиппович открыл рот для возмущенной проповеди, но сообщить бабке о новом законе, обязывающем выходить на прогулку с собакой с совком и пакетом, так и не рискнул. Бабка слыла умелой и бойкой скандалисткой. Тягаться с ней Филипп Филиппович не посмел.

– С праздничком! – крикнул он бабке. – С международным…

Она его не услышала, зато ее собачонка разродилась визгливым лаем.

Филипп Филиппович втянул голову в плечи и нахохлился как воробей.

Хоть бы работа сегодня была, а то ведь выходной приключился!

Работу свою – «в парке карусели крутить» – Портнягин любил и очень ей дорожил. За пультом управления аттракционами он был и царь и бог. Нажмет кнопку – колбасит народ на вертушке, еще раз нажмет – приземляются все в целости и сохранности. Господом богом чувствовал себя на работе Филипп Филиппович.

А сегодня…

– Э-эх! – затушил он охнарик, огляделся, куда бы его выбросить, но урна оказалась переполнена, и Портнягин сунул окурок в карман. Встал, отряхнулся, направился было домой, но…

Отродясь такого нахальства Филипп Филиппович возле своего дома не видел. Японский микроавтобус на бешеной скорости ворвался во двор, скрипя шинами развернулся и задним ходом припечатался к подъездной двери. Из машины выпорхнула стайка вопиюще развязных девиц в перьевых боа и слаженно нырнула в подъезд, за порядок в котором отвечал Филипп Филиппович.

Портнягин потерял дар речи. Дробный стук каблуков по лестнице удалялся, навевая мысли о невиданных безобразиях на подотчетной ему территории.

– Ге-эй!! – отмер Филипп Филиппович. – Вы куда, вашу-у мать?! Стоять, не двигаться! Я тут директор! Я главный! Где документы?! Где регистрация?! Где…

Портнягин припустил было за девицами, но его вдруг окликнул водитель микроавтобуса.

– Слышь, директор! Ты тут валенками не сучи. Девушки официально прибыли, по закону. Их заказали в агентстве развлечений и праздников!

– Кто заказал? Куда заказал?!

– В квартиру номер пять, – заглянул в какие-то бумаги водитель. – А кто, не имею права говорить.

Филипп Филиппович опять потерял дар речи, застыв с открытым ртом. Никогда, никогда в его подъезд не заходила толпа разнузданных девок в перьях! Пока Портнягин приходил в себя, ситуация изменилась. Микроавтобус уехал, а вместо него к подъезду припарковалась «Газель». Задние двери распахнулись, и весь ужас повторился сначала: из душного нутра машины вывалились – нет, не девки, а пятеро неприлично высоких, мускулистых, загорелых парней. Небрежно наброшенные на плечи дубленки не скрывали порочно-красивых тел. Парни дружно ввалились в подъезд. Преследовать их не было смысла, наверняка они тоже явились в образцовый дом «официально» и «по закону».

– Разврат в пятую квартиру заказывали? – обратился Филипп Филиппович к водителю «Газели».

– В нее, – кивнул парень. – Только не разврат, а стриптиз.

– И в чем разница? – нахмурился Портнягин.

– Разврат – это действие, а стриптиз – искусство!

– Тьфу! – в сердцах сплюнул Филипп Филиппович и набрал с мобильного участкового Каюкина.

– Серега! – закричал он, задыхаясь от возмущения. – В пятой квартире творится полный…

– Боюсь тебя огорчить, Фил, – со вздохом прервал его участковый, – но сегодня во всех квартирах творится «полный…». Праздник!

– Туда приехал разврат!

– Что ты говоришь?! – насмешливо ужаснулся Каюкин.

– Пять полуголых девок и пять похабных парней!

– Фил! Хочешь совет?!

– Ну?! – насторожился Филипп Филиппович, ожидая, что участковый даст ему ответственное задание.

– Заведи себе девушку, Фил! И тогда тебе не будет дела до чужого разврата, – пробасил Каюкин и отключился.

Портнягин аж подпрыгнул на месте от возмущения. Вот, значит, как ценят его старания!

Заведи себе девушку!

Да где ее взять-то?! Тихую, скромную, без боа…

В расстроенных чувствах Филипп Филиппович устроился так, чтобы его не было видно с дороги: сел на корточки с обратной стороны скамейки, привалившись спиной к ее спинке.

Он обиделся.

На весь мир.

И досидел так Филипп Филиппович дотемна. И задремал даже, несмотря на холодный ветер, несмотря на оглушительную музыку и безобразные визги, доносившиеся со второго этажа, из этой гадкой пятой квартиры…

А проснулся от того, что почуял опасность. Фил с детства чуял опасность даже во сне, иначе не выжил бы ни в детдоме, ни в Афгане, ни на зоне, куда попал по глупости на два года.

Проснуться-то Фил проснулся, но опасности не заметил. Только гулянка на втором этаже набрала обороты так, что соседние деревья тряслись, да из кустов высокий парень тащил на себе вдрызг пьяную девку. В парне Фил признал лысого «моджахеда», который залил пятую квартиру, а вот про девку Портнягин ничего сказать не мог, кроме того, что она была красавицей с длинными белыми волосами и очень дорого, не по-здешнему шикарно одета. Девка не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, всем весом висела на «моджахеде», и тот, тихонько подматерываясь, затаскивал ее в подъезд.

Это ж надо так нажраться в женский день! И что они делали в неухоженных старых кустах?!

По идее, нужно было бы сообщить об этом безобразии Каюкину, но после того, как обошелся участковый с Портнягиным, звонить ему казалось унизительным и бесполезным занятием.

Портнягин подождал немного, размышляя о грубостях и несправедливостях жизни, и пошел домой.

В пустую, холостяцкую квартиру, где не было места празднику.

Война Шнитке и Блэк Саббата достигла своего апогея.

Из комнаты Левина слышались женские вопли, разудалый свист и взрывы мужского хохота. Кто бы мог подумать, что оксфордский тюфяк ударит по Дине ее же оружием – устроит грандиозную пьянку и вызовет девок?

Стены тряслись, уши закладывало от басов. Нора визжала и извивалась перед самым атлетичным из стриптизеров. Дина вдруг с пьяной грустью подумала, что нет в Норе никакой просветленной задумчивости будущей мамочки.

Дина с ногами сидела на диване, тянула через соломинку мартини со льдом, а перед ней вязко и вычурно извивался слащавый брюнет. Смотреть на вибрации его тела было неловко, и Дина стыдливо отводила глаза. Но малолетка так призывно крутил перед ее носом бедрами, будто ожидал вознаграждения. Дина смущалась, терпела, но наконец не выдержала и, схватив с полки кошку-копилку, вырвала из нее заглушку и ссыпала холодную мелочь стриптизеру в трусы. Тот заорал и, схватившись за пах, согнулся пополам.

– Дура, – простонал он, мигом превратившись из похотливого мачо в обиженного мальчишку. – Больно же!

Нора захохотала, и толпа парней с готовностью подхватила ее смех.

Дине стало безумно стыдно, но насладиться угрызениями совести она не успела.

Дверь распахнулась, в комнату, танцуя, извиваясь и держась друг за друга, ворвалась цепочка полуголых девчонок. Процессию замыкал Клим. Отплясывая дикий танец, Титов кривлялся и что-то орал. В дверном проеме возник Левин – красный, растерянный и смущенный. Судя по артикуляции губ, он звал Клима назад, в свою комнату, но тот плевать хотел на приличия и жестами подначивал обе стороны слиться воедино в безобразном и шумном веселье. Парни с готовностью подхватили папуасский танец. Титов сорвал с себя пуловер. Размахивая им над головой, он принялся с гиканьем скакать по тесно заставленному пространству Дининой комнаты, топча диван, кресла, рискуя все разрушить и перебить. Нора начала швыряться в него апельсинами. Оранжевые снаряды попадали в стены, оставляя на них рыжие неопрятные пятна. Левин вдруг в сердцах плюнул и задергался под музыку в неловких танцевальных движениях, постукивая себя ладонями по ляжкам. Он разошелся не на шутку: размахивал руками, бил пяткой в пол, тряс башкой, и очки его съехали с переносицы на кончик носа, и рубашка намокла от пота и расстегнулась, и выражение лица стало таким же, как у парней-стриптизеров – без признаков интеллекта, с налетом первобытной похоти и равнодушия.

– Давай, Левин! Давай! – заорал Клим.

– Так их, Титов! – в ответ завопил Левин. – Это моя территория!

Девки в островитянских нарядах были уже везде – на подоконнике, на диване, на креслах и, кажется, даже на люстре. Они извивались, мелькая голыми грудями, задами и расписными лицами…

Дина зажмурилась. Это был конец света. Ни в музыке, ни в танцах не ощущалось никакой гармонии – только глупое, пьяное противостояние и выяснение отношений.

«Хоть бы кто-нибудь из соседей вызвал милицию, – тоскливо подумала Дина, открывая глаза. – Хоть бы кто-нибудь…»

Ей показалось, что маленькая комнатушка, не выдерживая напора веселья, готова разлететься в мелкие клочья.

– Вон из моей комнаты! – вскочив, заорала Дина и запустила в Левина тяжелой кошкой-копилкой. Левин увернулся от кошки, и она, ударившись в стену, разлетелась на керамические осколки. – Вон из моего дома!!! – снова крикнула Дина срывающимся голосом.

И тут одна из девчонок-островитянок отчаянно завизжала. Все замерли, затихли и уставились на нее. На руки, на голову, на голые плечи девчонки с потолка капала кровь. Титов быстро и безошибочно вычислил, где и как выключить музыку. В наступившей тишине показалось, что слышно, как вразнобой колотятся у всех сердца.

– Кровь! – завизжали девицы.

– Спокойно! – приказал Клим. Задрав голову, он внимательно рассмотрел бурые разводы на потолке. Потом пальцем потер плечо девушки, понюхал его, пожал плечами и скучным голосом сообщил: – Кажется, марганцовка. Во всяком случае, на кровь не похоже.

– Кровь! – завизжали девицы.

– Проводка! – крикнула Нора. – Немедленно потушите свет, иначе будет короткое замыкание.

Кто-то выключил свет.

– Клим, я наверх, а ты никого не выпускай из квартиры, – приказал Левин Титову и бросился к двери.

– Как это не выпускай?! Почему только ты наверх?! – Дина бросилась за Левиным и даже вцепилась ему в локоть, чтобы не отстать. – Я, позвольте заметить, тут тоже не посторонняя!

Стараясь обогнать друг друга на лестнице, они ринулись на третий этаж.

Дверь злополучной квартиры оказалась слегка приоткрыта. Левин первым ворвался в темный в холл и сразу бросился в ванную, успев на бегу включить свет.

– Стой! – крикнул он Дине. – Не надо, не ходи сюда…

Но она уже стояла у него за спиной и, задохнувшись от бега, не закричала от ужаса, а лишь схватилась за горло и выпучила глаза. Потому что то, что она увидела, могло быть только галлюцинацией, начавшейся белой горячкой от выпитого мартини со льдом.

В ванной, заполненной до краев буро-красной водой, лежала девушка с перерезанным горлом. Вода хлестала из крана, и длинные белые пряди волос, попадая в поток, шевелились и извивались, словно живые. На девушке было зеленое платье, сапоги на шпильке, а в ушах и на пальцах с возмутительным равнодушием сверкали бриллианты.

Все это было дико, неправильно и не могло быть правдой.

Особенно то, что в кроваво-красной воде, покачиваясь, плавали синие ирисы, прикрывая тело скорбным, подвижным ковром.

– Не ори, – жалобно попросил Дину Левин, хотя она не издала ни звука.

– Сам не ори, – огрызнулась Дина и, переступив по щиколотку в воде, закрутила кран. Вода перестала хлестать, стало тихо.

Белые пряди больше не шевелились, ирисы прекратили хаотичное движение над телом. Дина неожиданно ощутила гордость.

Умыла Левина. Так умыла, что он нахмурился, покраснел и буркнул:

– Поздравляю, отпечатки твоих пальцев наверняка пригодятся следствию.

– Твои ирисы тоже очень заинтересуют оперативников, – огрызнулась Дина. Она сняла с крючка полотенце и тщательно протерла краны.

– На ирисах не написано, что они мои! – возмутился Левин. – Это могут быть совсем другие цветы!

– Ну-ну! Это ты в прокуратуре расскажешь. – Поняв, что алкоголь придает ей невиданную сообразительность и смелость, Дина, склонившись над трупом, рассмотрела его.

Девушка была красавица. С тонким, породистым, до боли знакомым лицом. И это зеленое платье…

Не его ли подол торчал из багажника?!

– Мама! – Дина зажала себе рот рукой. – Мамочки…

– Говорю же тебе, не ори!

– Да ты знаешь, что это за девица?!

– Конечно! Я знаю в лицо всех девиц Москвы и Московской области!

– Идиот! Это Инна Покровская! Звезда! Светская львица! Известный продюсер! Это она раскрутила Игоря Грига, новую поп-звезду! У нее муж – владелец гостиничной сети «Ренессанс», они живут на Рублевке! Без упоминания об Инне Покровской ни одна светская хроника не обходится, весь глянец в ее фотографиях, весь город в щитах с ее изображением!

– Я не в курсе попсовых российских радостей, – пробормотал Левин и уточнил осторожно: – А ты уверена, что это она?!

– Уверена! Нужно звонить в милицию! Немедленно! Сейчас же! Быстрее!

– Стой! – Левин схватил ее за руку. – Я хотел тебя попросить…

– Ой, да не расскажу я про твои ирисы! – отмахнулась от него Дина. – Тем более что на них действительно не написано, что они твои!

– Спасибо, – проникновенно сказал Левин и даже поклонился Дине легонько. – Большое тебе человеческое спасибо. Я не хотел бы давать интервью многочисленным журналистам…

– Скорее! Милиция! – Дина бросилась к двери, но она оказалась закрыта.

Левин проделал все возможные манипуляции с замком, но дверь не поддавалась.

– Нас заперли снаружи, – растерянно сообщил Лев.

– Не может быть! – Дина бросилась на дверь, поколотила в нее кулаками, ногами, побилась о нее всем телом.

– Нас кто-то запер снаружи! – схватил ее за плечо Левин.

– Кто?!

– Откуда я знаю?! Чертова Россия… Долбаная страна! Тут криминала больше, чем звезд на небе!

– Помогите! – в замочную скважину крикнула Дина. – Эй, кто-нибудь…

– Не ори! – Левин быстро прошел по квартире, осматривая комнаты.

Квартирка была так себе – неухоженная и как будто бы нежилая. Везде пыль, запустение, минимум мебели. У продавленного дивана сиротливо притулились женские тапки, которые кто-то использовал вместо пепельницы. На кухонном столе, стояли две грязные чашки из-под чая, валялся пакет с засохшими пряниками. На полке…

– Иди сюда! – позвал Левин Дину. – Я кое-что нашел!

– Что еще?! – Она ворвалась на кухню в крайнем раздражении и возбуждении. – Что, еще один труп знаменитости?

– Смотри, – показал он на полку.

– Бли-и-ин! – Дина никогда не употребляла этого мерзкого слова и всегда жесткой редакторской рукой вычеркивала его из авторских рукописей, но сейчас не удержалась. – Откуда здесь мои вещи?!

На кухонной полке стояли пропавшие из квартиры шампуни, лежало мыло, валялись рулоны туалетной бумаги, бритвенные лезвия, скрабы, гели, лосьоны и прочая ерунда, которой обычно полно в ванной.

– Кто-то пер из нашей квартиры все эти мелочи, кто-то специально затопил нашу квартиру, закрыв сливное отверстие в ванной, кто-то закрыл нас в квартире с трупом Покровской, кто-то хочет подставить нас! – прошептала Дина. – Пошли отсюда! – схватила она Левина за руку. – Быстрее!

– Куда?! Нас заперли! Дверь железная, мне не выбить ее!

– Звони Климу! Пусть нас откроют! Звони в милицию, спасателям, пожарным!

– У тебя есть телефон?

– Нет, оставила дома.

– И я оставил. А тут стационарного аппарата нет, я проверял. Розетка есть, а телефона нет!

– Нужно что-то делать! Стучать по батареям! Орать! – Дина заметалась по комнате, подбежала к окну, рванула на себя раму, но заметила балконную дверь и выскочила на балкон.

– Помогите! – свесившись через перила, закричала она. – Помогите, пожалуйста!

– Да, в самом-то деле, сделайте что-нибудь! – пробормотал Левин, выходя на балкон и проклиная тот день, когда решил вернуться в Россию.

– Громче ори! – обернулась к нему Дина. – Нас никто не услышит! Помоги-ите! Пожа-алуйста!

– Караул! – рявкнул Левин, чувствуя себе последним идиотом. – Шухер! Атас! Спа-артак! Чемпион!

– Что ты несешь?! Повторяй за мной: «По-мо-ги-те! Пожа-алуйста!»

– Идиотизм, – буркнул Левин, чувствуя, как леденеют в снегу ноги в мокрых носках. – Идиотии-изм! – заорал он.

Внезапный порыв ветра вдруг захлопнул балконную дверь. Тихо лязгнув, шпингалет с той стороны закрылся.

– Только этого еще не хватало! – Левин пнул дверь, но она не поддалась.

– Мне страшно, – тихо сказала Дина. – Страшно и холодно.

– Помогите! – теперь уже всерьез, во всю глотку, со всей дури заорал Лев. – Помогите! Спасите!

– Да говорю же тебе, не я эту девку зарезал! – Алекс раздраженно ударил кулаком по рулю. – Мокруха не мой профиль. Если мне что-то нужно, я по-тихому заберу, без крови.

– А я думала, ты и меня зарежешь! – хихикнула Евдокия.

Она сидела на переднем сиденье, смотрела в окно на несущийся навстречу темный асфальт и тайком, время от времени, бросала взгляды на тонкий, красивый профиль Алекса.

– Дура, – захохотал Алекс. – Да как же я тебя зарежу, если ты мне еще деньги за квартиру не отдала?! Накурилась анаши, рыжая, и придумала черт знает что! Я понятия не имею, откуда у меня в багажнике взялась эта фифа Инна Покровская! Вот скандалище-то поднимется! Всю Москву переколбасит! Журналюги миллионы на этом заработают! Ты уверена, что мы правильно сделали, уложив ее в ванну и затопив соседей водой с марганцовкой?!

– Уверена, – кивнула Евдокия. – А что с этой звездой делать-то еще было? Закапывать трудно, с собой возить – опасно. А так… мне она добрую службу сослужит.

– Какую?! – удивился Алекс. – Что-то темнишь ты, Ева!

– Не твое дело.

– Да плевать мне на твои дела. Ты деньги от продажи квартиры с книжки сняла?

Евдокия молча похлопала по пухлой сумке, которую держала на коленях.

– Все, как договаривались, – сказала она.

Алекс кивнул и сосредоточенно уставился на дорогу. Евдокия поежилась, вспоминая, как он стоял возле нее с ножом, а потом, усмехнувшись, тонко-тонко нарезал сыр. Зачем, если они курили марихуану?

Зачем к траве сыр?.. Он и съел-то его только наутро, засохшим.

– Почему ты с девки бриллианты не снял? – задала она мучивший ее вопрос.

– А куда их? – равнодушно отозвался он. – Продать не продашь, у таких кралей все цацки эксклюзивные. Сразу вычислят, не отмажешься. – Алекс замолчал, нахмурился, всем видом давая понять, что болтовня ему надоела.

Неожиданно Евдокия поняла, что они несутся по Рублевскому шоссе. Она хотела спросить у Алекса, зачем они едут на Николину Гору, но не осмелилась – такое жесткое у него было лицо. Она промучилась этим вопросом еще минут двадцать, пока они не остановились у роскошного особняка.

Алекс молчал, словно воды в рот набрал.

– Это что? – растерялась Дуська. – Это где? Это… почему?

– Я же говорил тебе, рыжая, что у меня есть маленький домик за городом, в котором мы будем скрываться, – усмехнулся Алекс и пошел открывать ворота. Через минуту он припарковал «Жигули» возле высокого крыльца с колоннами.

– Пойдем, – позвал он онемевшую Дуську в дом.

Евдокия мелко-мелко посеменила за ним, прижимая сумку к груди.

– Господи! – только и смогла воскликнуть она, когда свет в гостиной вспыхнул миллионом пронзительно-ярких лампочек. – Господи, красота-то какая! – Евдокия пошла вдоль стены, задрав голову и отчего-то припадая на одну ногу. Так красиво, так богато и так роскошно все было вокруг, что у нее навернулись слезы.

– Это что? Почему? – твердила она пустые вопросы, рассматривая картины на стенах в позолоченных рамах и мебель в дворцовом стиле на гнутых золотых ножках.

– Располагайся, рыжая. – Алекс небрежно бросил барсетку на искрящийся шелк дивана, снял куртку и пристроил ее на гнутую спинку стула.

– Кто ты?! – попятилась от него Дуська. – Кто?!

– Дед Пихто, – буркнул Алекс. – Ты деньги-то мне отдашь?

– Ты обещал мне расписку, – вспомнила Дуська свое условие, хотя разум совсем отказывал ей служить. – Душу, сердце и тело…

– О господи! – Алекс открыл секретер, по-свойски порылся в нем, вытащил бумагу и ручку и наспех, размашисто написал что-то на белом листе. – Держи! – протянул он бумагу Дуське.

– «Я, Томас Ревазов, продал свои душу, сердце и тело Евдокии за восемьсот девяносто тысяч долларов», – прочитала она вслух. Почерк был небрежный, но красивый, в тексте не нашлось ни одной ошибки. – Написал бы «своей жене Евдокии», – поправила Дуська.

– Переписывать не буду! – Алекс выдернул у нее из рук сумку с деньгами и сразу повеселел. – Кстати, с праздничком тебя, рыжая! С женским международным днем! Можешь вино в баре взять, оно тут наверняка есть!

Дуська сложила заветную бумагу вчетверо и сунула ее под кофточку, в лифчик, поближе к возбужденному, горячему телу.

– Плевать на вино. Плевать на все праздники. Теперь ты мой, – сказала она, прижимаясь к Алексу. – Совсем-совсем мой…

– Да, рыжая, с сегодняшнего дня мы с тобой одним миром мазаны, – усмехнулся Алекс и похлопал ее по спине. – Ты ведь теперь тоже в розыске будешь, да еще похлеще, чем я. Ведь квартиру свою ты с трупом знаменитости продала!

– Продала, – согласилась Дуська, пряча улыбку. – С трупом…

Эх, знал бы он, что скрываться ей вовсе необязательно!

Глава 6

Пленник

– Верунь, что-то мне очень неспокойно на сердце!

– Валерьянки выпей!

– Ну зачем ты так? При чем здесь валерьянка? Дуська на звонки не отвечает!

– А чего ей отвечать?! Деньги наши заполучила и свалила небось из города.

– Верунь, ей некуда сваливать! Она одинокая, некрасивая, несчастная баба! Ни одной родной души у нее нет! Я же ее по рекомендации Нины Сергеевны на работу брала, а Нина Сергеевна бок о бок с Дуськой в коммуналке много лет прожила! И мать ее знала. Дуська девка, говорит, странная, но хорошая.

– Да уж, хорошая! Воровка, шантажистка, дрянь! И столько про нас знает! Знаешь, Кларунь, мне плевать, что с ней, главное, чтобы она Леве с Диной ни о чем не проболталась. Иначе…

– Вот я и говорю тебе, дорогая, что на сердце у меня неспокойно! Не отвечает Дуськин мобильный, а ведь она должна была позвонить, отчитаться о «варианте Б»! Не могла же она удрать, ничего не сделав! Мы столько денег ей заплатили!

– Могла! Еще как могла! Но больше всего меня волнует, что Дина не отвечает! Я ей звоню, звоню весь вечер…

– Как, и она тоже? Господи, Лев тоже молчит! Говорю же, на сердце у меня…

– Валерьянки выпей и черной икрой заешь!

– Зачем ты так? Это наше общее дело!

– С трупешником ты придумала! Лишнее это было…

– Но искра! Ты сама говорила, что между ними обязательно должна проскочить искра, а для этого нужна настоящая опасность, настоящий криминал!

– «Искры» можно было добиться миллионом других, менее дурацких способов. В результате рыжая сволочь исчезла вместе с нашими деньгами, Дина пропала, Лев не отвечает, и что делать дальше – абсолютно непонятно! Из-за тебя, Кларунь, такое дело летит в тартарары!!

– Из-за меня?!

– Да! Ты вечно со всем мудришь! С черной икрой, со своим возрастом, с трупами, с… Вот чего ты ревешь? Чего ревешь, старая кляча, я спрашиваю? Если наше дело не выгорит, во всем виновата будешь ты, и только ты!

– Бросаю трубку! Не хочу тебя больше слушать! Бай!

– Ну и бросай! И я не могу! Бай-бай!

Клим пропал, как только увидел ее.

Как только дверь невозможно-желтого «Фольксвагена» распахнулась и из него выстрелили две длиннющих ноги в высоких сапогах на шпильках. Выстрелили так возмущенно, с таким темпераментом, что, даже толком еще не увидев ее, Клим понял – пропал. Вместе со своей смуглой красотой, идеальным телом, легким характером, нехилым бизнесом и неслабым имуществом.

Так выходить из машины могла только женщина его мечты.

И так орать.

И так трясти гривой светлых волос.

И так сверкать глазищами непонятно какого цвета, потому что гнев сделал их черными, как грозовая туча.

Черт его знает, кто был виноват в этой мелкой аварии: он втискивал жирные бока своего джипа в узкое парковочное место, а она на своем «цыпленке» вдруг резко сдала назад. Правая противотуманка треснула, на бампере появилась ощутимая вмятина, но все это стоило того, чтобы посмотреть, как она злится.

Ущерб был гигантским, учитывая стоимость его автомобиля и запчастей к нему, и оттого она орала еще громче, услаждая его слух и зрение:

– Нет, ну глаза есть?!! А мозг?!! А рефлексы?! Я же задом еду, мне видно плохо!!! У тебя штаны, мускулы, щетина, блин, а пропустить женщину даже в праздник не можешь?! Ау, дядя, ты слышишь?! Девочкам надо уступать!

Клим молча улыбался, оттягивая счастливый момент, когда он выскажет ей все по поводу штанов, щетины, девочек и рефлексов.

К тому же ее задний бампер выглядел тоже не лучшим образом.

Как он обрадовался, когда выяснилось, что им нужно в одну квартиру!

Он уже видел, как она компенсирует трещины и царапины на его танке.

Нежно, долго, красиво, страстно, с фантазией… Оптика «Линкольна Навигатора» того стоила. Пока они наперебой трезвонили в дверь пятой квартиры, у него в голове прокрутился красивый эротический клип на эту тему. С воображением у Титова всегда все было в порядке, несмотря на любовь к физическим упражнениям и умение считать деньги.

В процессе бурного вечера выяснилось, что зовут ее ярко и сексуально – Нора. А еще оказалось, что идея «зачистки территории» с помощью голых тел, заказанных в развлекательных фирмах, пришла не только в его гениальную голову, но и в Норину.

Что это – родство душ?!

На данном этапе его устроила бы и простая телесная близость.

Когда Дина и Лев умчались наверх, чтобы остановить кровавый потоп, Клим быстро сообразил, что нужно поворачивать ситуацию в свою пользу.

– Мальчишки и девчонки! – громко обратился он к труженикам шеста. – А давайте-ка гуськом, в темпе ламбады, топаем на выход, покидаем эту страшную квартиру, освобождаем территорию, топаем, топаем, топаем! – Для убедительности он замахал руками, указывая на выход.

– За нами машины еще не приехали! – загалдели «тела». – Мы что, пешком отсюда попремся?!

– А мы вот что сделаем! – Клим натянул пуловер, сброшенный во время танца, сбегал в комнату к Левину и вернулся со своей барсеткой. Выхватив из кожаного нутра пачку евро, он помахал деньгами в воздухе. – Я плачу вам шесть тысяч евро за то, что вы всей толпой, в стрингах, аллюром добежите до Красной площади и станцуете там танец с саблями из балета «Спартак».

Двадцать пар жадных рук взметнулись вверх, чтобы забрать у него деньги.

– Вот и договорились, – обрадовался Клим. – Не забудьте – танец с саблями из балета «Спартак». Если в завтрашних новостях не появится сюжет о вашей выходке, из-под земли вас достану и отниму деньги!

Нора хохотала, глядя, как девицы напяливают лифчики, а парни пересчитывают на ходу деньги.

– А где же они сабли возьмут? – загибаясь от хохота, спросила она, когда дверь за шумной толпой захлопнулась.

– Сабли… сабли… При чем тут сабли? – пробормотал Клим, подсвечивая себе в темноте мобильником и оглядывая комнату. Поняв его правильно, Нора взяла с полки свечи и зажгла их – благо, у Дины зажигалки валялись на каждом углу.

Клим сел в кресло.

– Ты что, всерьез думаешь, что они попрутся на Красную площадь исполнять мое задание? – удивился он.

– Думаю, да. – Нора легла на диван и уставилась в потолок, на котором от пламени дрожали причудливые, странные тени, придавая бурым подтекам и вовсе зловещий вид.

Вода с потолка перестала капать.

– Что-то долго их нет… – Клим пересел на диван, размышляя, какую тактику применить – нахрапистую или томно-игривую.

Какое, к черту, тут родство душ… Он хотел ее, как молодой жеребец хочет все, что шевелится, дышит, моргает и вздрагивает, или пусть даже не дышит и не шевелится, но имеет такие волосы, такие ноги, какую грудь и та…

– Я беременна, – холодно сказала Нора, разглядывая разводы и тени на потолке.

Клим перестал дышать. Все процессы в его организме замерли, словно мамонты, околевшие на ходу…

– От кого? – глупо спросил он.

– Так, был один человек…

– И где он? Умер, что ли?

– Почему умер? – от возмущения Нора приподнялась на локте, откинула с лица пряди волос и в упор посмотрела на Клима. – Почему умер-то?!

– Ну… ты же сказала «был»…

– Впрочем, можно сказать и умер, – вдруг согласилась Нора. – Для меня.

Мамонты околели и сдохли, но тонкий трепет в душе остался. Такого с Климом еще никогда не происходило. О чем нужно говорить с беременной женщиной?

Что делать?!

– Что-то Левина долго нет, – сказал он, чтобы что-то сказать.

– А давай поиграем в нарды! – оживилась вдруг Нора. – У Динки фирменные нарды есть, эксклюзивные, она из Турции привезла!

– Лучше в шахматы.

– В шахматы много думать надо. – Нора нагнулась и достала из-под дивана коробку с нардами. Пока она нагибалась, Клим окончательно понял – точно пропал. Пока она нагибалась – мамонты отмерли, а трепет в душе остался, вот уж чего никогда не случалось одновременно!

– На что играем? – спросила Нора, расставляя шашки.

– На раздевание, – буркнул Титов.

– Ну уж нет! Я за Динку, ты – за Левина. Кто проиграет, его друг и съезжает с этой квартиры! Я играю белыми!

– Почему? – возмутился Титов.

– Потому что девочкам нужно уступать! Особенно на Восьмое марта.

– Кто здесь девочка?!

– Ну, если ты, тогда играй белыми, – фыркнула Нора.

Пришлось уступить ей. Стерве, фифе, выдерге и мадонне…

Он проиграл три раза. Вспотел, разозлился, обиделся и решил застрелиться, если продуется еще раз.

– Твой Левин должен съехать отсюда три раза! – хохотала Нора, тряся головой и задевая его щеку волосами, отчего он переставал соображать и почти терял сознание от нашествия размороженных мамонтов.

– Еще пару раз! – взмолился он. – Еще…

– Ну хорошо, теперь ты белыми, – смилостивилась она.

Он продулся еще три раза белыми, объявил полную капитуляцию, раздумал стреляться и потянулся за телефоном, чтобы заказать суши на дом.

– Тебе не кажется, что кто-то кричит «Помогите!»? – прислушиваясь, спросила Нора.

– Праздник, – отмахнулся Титов. – Балдеют все.

– Нет, ну почему их так долго нет? – Нора встала и потянулась, продемонстрировав все изгибы своего недоступного тела.

Титову расхотелось суши на дом. Ему захотелось читать стихи, но он не знал ни одного приличного стихотворения.

– Может, поднимемся? – Нора выглянула в окно.

Клим понимал, что надо подняться, но когда еще будет возможность остаться с Норой наедине при свечах?

– Играем! – заорал Клим. – Я черными!

– Твой Левин обязан съехать отсюда пятнадцать раз, – засмеяла Нора, когда черные не принесли Климу удачу. – Нет, мне определенно кажется, что кто-то орет «Помогите!».

Клим смахнул нарды на пол. Шашки с грохотом разлетелись, подпрыгивая, словно живые. Миллион раз проиграть беременной бабе, да еще блондинке! Может, все-таки наброситься на нее и сделать все, что требуют мамонты?!

Устыдившись своих мыслей, Клим сполз на корточки и стал собирать шашки.

– Он недоумок! – пропыхтел Титов.

– Кто?

– Тот, кто для тебя умер.

– Да нет, он просто нашел себе молодую богатую дуру. – Нора стояла возле окна, отрешенно барабаня пальцами по подоконнику.

– Фи, гадость. – Титов лег на живот и залез глубоко под диван, чтобы достать шашку. – А хочешь, я буду твоим молодым богатым дураком? – спросил он оттуда.

– Ты?!

– Я!

– Это что?

– Предложение, – твердо сказал Титов из-под дивана. Ух ты, как повели себя мамонты, как неожиданно себя повели! – Я предлагаю тебе руку и сердце!

– Извини, но я вижу только твой зад!

– Мне легче так говорить… Я никогда никого не звал замуж.

– Я беременна.

– Мне плевать, даже если ты носишь в себе все население Китая. Я небедный, я справлюсь. В моей машине куча посадочных мест!

– Вылезай! – Нора дернула его за ноги. – Вылезай, придурошный!

– Так да или нет? – Клим схватился за ножку дивана. – Отвечай!

– Я не могу разговаривать с твоей задницей!

– Да или нет?!

– Ты пьяный! Вдрызг!

– Да, пьяный. Но я никогда не смотрел так трезво на жизнь!

Нора всерьез схватила его за ноги, под коленки, и выволокла наружу.

– Да или нет?! – завопил он, не отпуская ножку и утянув за собой диван.

– Конечно же, нет, – устало вздохнула Нора и бросила его ноги.

– Почему? – Клим в отчаянии запихнул себе шашку в рот. – Пошему?! – горестно шепелявя, спросил он.

– Потому что так не бывает.

– А как бывает?! – Титов со злостью выплюнул шашку. – Как бывает-то?! Исключительно так, что нужно выхлебать все несчастья большой ложкой? А потом гордиться своей горькой судьбой?! Говори «да», или я съем на твоих глазах все нарды!

– Я тебя совсем не знаю!

– Узнаешь!

– Не люблю!

– Полюбишь!

– Зачем тебе это?!

– Я не вижу другого способа с тобой переспать. Говори «да», или… – Клим сгреб горсть шашек и затолкал их в рот.

– Телефон звонит! – закричала Нора, которую никто в жизни так нагло, так низко не шантажировал.

В другой комнате действительно надрывался чей-то мобильный.

– Говови «ва»! – выпучив глаза, сказал Клим.

– И кто-то кричит «Помогите!», – жалобно простонала Нора.

– Ва! Неведвенно говови «ва»! – Титов сделал глотательное движение.

Нора сорвалась с места, умчалась в другую комнату и схватила мобильный, заходившийся от вибрации. Минуту она молчала, слушая, что ей говорят.

– Это какой-то Андрейкин! – крикнула она наконец Климу. – Он утверждает, что у него для господина Левина есть важная информация, и просит назвать адрес, куда приехать! Сказать ему?!

Клим выплюнул шашки и утер рот.

– Говори, – кивнул он.

– Может, спрыгнем? – стуча зубами от холода, спросила Дина и с опаской глянула вниз. – Там сугробы, может, живы останемся…

– Может, и останемся, но ноги переломаем, – охрипшим от воплей голосом возразил Левин. – Представляешь, если нас найдут со сломанными ногами под балконом квартиры, где с перерезанным горлом лежит труп звезды? Нет, нужно разбить стекло и проникнуть обратно в квартиру.

– А представляешь, что подумают, когда нас найдут в квартире с трупом и разбитым балконным стеклом?! – заорала на него Дина. – Мы сразу же попадем под подозрение!

– Мы в любом случае попадем под подозрение! – тоже заорал Левин, чувствуя, что нервы окончательно сдают. – Да что же это такое? В центре Москвы орешь «Помогите!», и никто не помогает! Может, крикнуть «пожар»? Или «убивают»? Или «насилуют»?! Или «помогите собрать валюту»?!

– Не поможет, – вздохнула Дина, обхватив себя руками за плечи и пытаясь согреться на холодном ветру. – Праздник… В праздники все воспринимается как пьяный балдеж.

– Балдеж?! – Левин стянул с себя рубашку и обмотал ею руку. – Балдеж! – С этим боевым криком он сильным ударом выбил стекло в балконной двери.

– Нет, ну ладно Норка – блондинка, но дружок-то, дружок-то твой куда смотрит? – едва не плача, пробормотала Дина. – Почему он до сих пор не поднялся и не освободил нас?

– Вот на блондинку твою он и смотрит, – зло буркнул Левин. – Он бабник. А такую красотку, как твоя подружка, уж точно не упустит! Сидит небось, слюни при свечах роняет… – Левин выдрал оставшиеся осколки и, не одеваясь, рыбкой нырнул в образовавшийся проем.

И тут же застрял.

Сразу, напрочь и абсолютно трагически, учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Эй! – позвала его Дина. – Почему ты не двигаешься?

– Застрял, – честно признался Левин.

– Шутишь?

– Мне не до шуток. Тут абсолютно нестандартные окна.

– Это… ты, ты нестандартный! – заверещала она. – Я замерзаю! Я прыгаю вниз! Все, не могу больше!

– Только не прыгай, – попросил ее Левин. – А то представляешь, что найдет следствие? Труп в ванной, ты в сугробе, а я полуголый торчу в балконной двери. Как все это объяснить?

– Делать-то что? Снег повалил, ветер усилился… – Дина заплакала, чувствуя, как слезы на ветру превращаются в ледышки. – Придется прыгать!

– Толкни меня! – заорал Левин. – Просто возьми и толкни меня!

Единственной точкой приложения силы могла быть только задница Левина, обтянутая серыми брюками. Дина стыдливо пихнула ее ладошками, отвернувшись в неуместном порыве девичьего стыда.

– Сильнее! – крикнул ей Левин. – Да не лапай меня в свое удовольствие, а толкай! Плечом, ногами, головой, чем хочешь, только вышиби меня отсюда!

– Ага, сейчас, головой! Размечтался! – Дина отошла на шаг назад и, придав себе таким образом некоторый разбег, со всей силы плечом ударила в пятую точку Левина. Она взвыла от боли, чуть не вывихнула плечо, но Левин лишь прочнее утрамбовался в оконном проеме.

– …ять! – громко высказался он, вися вниз головой, но тут же добавил: – Прости! В этой стране нельзя жить без грязных словечек, облегчающих душу… Попробуй еще раз!

Дина не могла унять слез обиды, злости и боли. Она даже перестала чувствовать холод, а мелкий снег, который засыпал ей лицо, показался освежающим и приятным.

– Господи! – крикнула она, обращаясь к тому, что торчало от Левина непосредственно перед ней. – Все, что с тобой связано, – просто чудовищно! Зеленая раковина! Пропавшие ирисы! Ваза с красной водой! Труп! Этот балкон! Твой зад! – Высоко задрав ногу, она изо всех сил пнула Левина.

– Вот, вот, – оживился Левин, – еще так, пожалуйста, сделай! Кажется, я сдвинулся с места…

Дина размашисто, словно боксерскую грушу, стала молотить его зад руками, ногами, коленками… Она делала это с остервенением и неожиданным удовольствием, которое даже слегка ее напугало.

– А-а-а-а-а! – от боли завопил Левин и тут услышал, что в квартиру ворвались люди. Хлопнула входная дверь, послышался топот, возгласы ужаса, и Левин увидел, как к нему бегут дорогие коричневые ботинки.

– Господа! Господа! – заорал он. – Я вам сейчас все объясню! Прошу вас, не делайте поспешных выводов!

– Помогите! – хрипло крикнула Дина позади него.

– Да какие уж тут поспешные выводы! – К счастью, обладателем дорогих ботинок оказался Титов. Сделав какие-то неуловимые манипуляции, Клим без труда вытащил Левина из проема и осмотрел его хмуро и недовольно – словно мамаша сильно напроказившего сынка. – Какие уж тут поспешные выводы! – усмехнулся он и открыл балконную дверь, впуская в комнату посиневшую от холода Дину. – Да ты знаешь, КТО у тебя у ванной лежит?

– Не у меня! – заорал Левин, пытаясь натянуть рубашку и путаясь в рукавах. – Не у меня она лежит!

Они все стояли перед ним в ряд, словно на построении: бледная подружка Дины, озадаченный Клим и… высоченный чернявый мужик, похожий на Фредди Меркьюри. На нем красовались черный кожаный плащ длиной в пол и выпендрежная шляпа с полями, которые интригующе прикрывали лицо, оставляя на обозрение только роскошные черные усы и волевой подбородок. Левин вдруг напрочь забыл, кто этот мужик, как его зовут и какое отношение он имеет к их компании.

– Друзья мои, я так рад, что вы не милиция! – вдруг глупо расчувствовался Левин, надев наконец рубашку. – А то все так двусмысленно… так глупо… так невозможно пошло… Звезда в ванной воняет, я в балконе голый по пояс торчу, сзади меня мадам жестоко избивает… – Он потер сильно болевший зад.

– Ничего не трогать руками! – густым басом приказал Фредди и, словно ищейка, пошел, пошел по комнатам в полунаклон – принюхиваясь, присматриваясь, заглядывая во все углы.

– Ужас! – схватился за голову Клим. – Кошмар!

– Сам ты кошмар, – огрызнулся Левин. – Я сорок минут орал «Помогите!». Где ты был, сволочь?

– Я женился, – потупился Клим и даже покраснел немного, испытывая чувство искреннего стыда.

– Получилось? – усмехнулся Левин.

– Нет, но получится. Ты хоть знаешь, английский пень, личность какого масштаба плавает тут замаринованная в марганцовке и присыпанная цветами?!

– Знаю! – заорал Левин. – Где вы все это время были?!! Идиоты! Нас кто-то закрыл в квартире, и мы хотели прыгать с балкона! Если бы мы ноги переломали… – Левин вдруг сильно закашлялся, до слез, до спазмов в груди – то ли нахватался на балконе холодного воздуха, то ли истерика вырвалась наружу таким образом.

– Меня тошнит, – сообщила Нора, присаживаясь на диван. Дина села рядом с ней, уткнулась Норе в плечо и затряслась то ли от смеха, то ли от рыданий.

В комнату вошел Фредди с узкой и крепкой доской в руке. Другой рукой он прижимал к груди шляпу, как будто собирался раскланиваться перед публикой.

– Вас кто-то запер снаружи вот этим поленом, – сообщил он. – Воткнул в ручку двери! Но, господа, как вы оказались заперты на балконе?!

– Ветер, – буркнул Левин, справляясь с кашлем. – Ветер, черт побери, нас запер. Дом-то с привидениями! С трупами, привидениями и женящимися по пьяни придурками! Кто-нибудь наконец вызовет милицию?!!

– Меня тошнит! – настоятельно повторила Нора и выразительно приложила руку к груди.

Титов не знал, что нужно делать, когда объекта твоего вожделения тошнит, поэтому сострадательно погладил Нору по голове. Нора, подняв на него фиалковые глаза, повертела у виска пальцем.

– Милицию вызови, – сказала она. – И прокуратуру. И труповозку. А журналисты сами набегут!

– Откуда ты все это знаешь? – удивился Клим.

– Я детективы в издательстве редактирую, – вскинула она голову.

– Ух ты! – восхитился Титов и дурашливо заорал, приложив рупором ладони к губам. – Милиция, ась?! Труповозка, ау! Прокуратура, геть вся сюда!

Левин ткнул его кулаком в солнечное сплетение. Клим заткнулся, но не согнулся, пресс у него был железный.

– А если серьезно, давайте уже делать отсюда ноги, – жалобно обратился Титов к присутствующим. – Если мое фото появится в газетах в связи с таким убойно-скандальным делом, боюсь, моему бизнесу это сильно навредит. Я не хочу позировать рядом с зарезанной Инкой, тем более что она частенько поправляла фигуру в моих тренажерных залах и часами тлела в моих соляриях!

– Да, господа, пойдемте отсюда, не нужно оставлять здесь лишних следов, – сказал Фредди и надел шляпу, опять затенив пол-лица.

Но уйти они не успели. В квартиру ворвался Портнягин. Очевидно, у старшего по подъезду был фантастический нюх на трупы, потому что он сразу безошибочно ринулся в ванну. Оттуда послышался короткий вопль и многоэтажный затейливый мат. Через секунду Филипп Филиппович стоял перед всеми с выпученными глазами, разинутым ртом и воздетыми к потолку руками.

– Так я и знал! – нашел он наконец в себе силы хоть что-то произнести. – Так я и знал, что все эти женские праздники кончаются женскими трупами! Кто девку зарезал?!! – заорал он. – Кто, я спрашиваю?!! Я ее три часа назад живой видел! Пьяной в жопу, но живой!

– Да не могли вы ее три часа назад живой видеть! – возразил Фредди. – Трупу как минимум три дня! Он уже позеленел весь! Да еще эта марганцовка…

– Етитская сила! Как три дня трупу?! – ахнул Портнягин и, присев, заглянул под поля шляпы, старясь разглядеть лицо незнакомца. – Вы кто?!

– Андрейкин, – протянул ему руку Фредди. – Василий Федотович.

Портнягин опасливо потряс его руку, но сам не представился.

«Это же маг! – вспомнил Левин. – Как он здесь оказался?!»

– Друзья мои, валим отсюда, валим! – взмолился Титов. – Вы не представляете, какая буча поднимется, когда узнают, что Инка Покровская зарезана, да еще таким экстравагантным способом! Нам житья не дадут, и не только органы, но и пресса!

– Стойте, как это валим?! – Портнягин раскинул короткие ручки, перекрывая дорогу. – Как это валим?! А кто девку зарезал, хоть бы и три дня назад?! Кто ее цветами присыпал? К кому разврат приезжал?! Кто балкон разбил?!!

– Дайте пройти, уважаемый! – Андрейкин без труда сложил Портнягину руки по швам и отодвинул его в сторону. – Я, к вашему сведению, частный детектив и с удовольствием дам показания милиции, которую сам немедленно и вызову. А вы топайте домой, у вас валенки мокрые.

Все цепочкой потянулись в подъезд и по лестнице вниз…

Лишь Андрейкин немного задержался в коридоре – приставил доску-подпорку к стене.

– Как вы здесь оказались? – спросил его Левин, когда маг поравнялся с ним.

– Дело в том, что у меня появились интересные сведения по вашей квартире! – оживился Андрейкин. – Я позвонил вам на мобильный, и ваши друзья назвали мне адрес, куда я могу приехать.

– Понятно, – тяжело вздохнул Лев и потер зад, жутко болевший после Дининых ударов. – Значит, если бы вы не позвонили, сидеть мне с мадам на балконе до завтрашнего утра… Клим, ты стервец, кот мартовский, похотливый козел!

– Худеть тебе надо, Левин! – весело отозвался Титов. – Худеть, качаться и не шастать по чужим хатам.

– Меня тошнит! – Нора приостановилась на лестнице и глубоко задышала.

Андрейкин подхватил ее под локоток и поцеловал ручку.

– Сейчас пройдет, – ласково пообещал он Норе. – У меня дивная энергетика! Кого ждем, девочку или мальчика?!

– Кучу китайцев, – сказала Нора, с интересом рассматривая Андрейкина.

– Эй, чувак! – отпихнул его от Норы Титов. – Я тебе сейчас твою дивную энергетику сделаю еще более дивной!

Клим замахнулся на мага, но Андрейкин неуловимым движением отправил Титова в нокдаун. Ухнув от неожиданности, Титов свалился на пол и оттуда ударом ноги достал мага в пах. Маг ахнул, согнулся, но выставил блок прежде, чем Клим, успевший вскочить на ноги, нанес ему удар в голову.

– Прекратите! – крикнула Дина. – Вы что, совсем охренели?!!

– Перестаньте немедленно! – заорал Левин и бросился разнимать драку, бессистемно и неумело размахивая кулаками.

Клубок тел пыхтел и катался по лестнице. Невозможно было понять, где кто и за какую идею идет такая грандиозная потасовка.

– Ой, нет, меня все равно тошнит, – уже веселее сообщила Нора. – Динка, они сейчас друг друга поубивают! Как ты думаешь, может, оно и к лучшему, что Тарасов свалил к дочке генерального? Смотри, какие парни из-за меня дерутся! Ты за кого болеешь?

– Да перестаньте же вы! – Голос у Дины сорвался. Она схватилась за горло и села на грязные ступеньки. – Меня тоже тошнит, – сказала Дина. – От всего. Как ты думаешь, меня возьмут в Оксфорд преподавать русский язык?!

– Думаю, нет, – ответила Нора, сверху вниз глядя на Дину. – В последнее время у тебя стал какой-то… неинтеллигентный вид.

Дина встала и отряхнулась.

– Что же делать? – с надрывом спросила она.

– Плюнуть на Оксфорд и продолжать зажигать в Москве! – улыбнулась Нора.

– Да я не об этом! Как остановить эту драку?!

Слышались глухие звуки ударов, треск рвущейся одежды, вздохи, пыхтение, короткие матерки.

– Поубивают, поубивают друг друга! – больше с восхищением, чем с ужасом воскликнула Нора. – И правда, что делать?!

Спасение вихрем скатилось с верхнего этажа в виде старшего по подъезду.

– А ну прекратить безобразие! – орал на бегу Портнягин, размахивая над головой поленом, которым кто-то запер недавно снаружи злополучную квартиру. – Прекратить! Немедленно прекратить!

Филипп Филиппович налетел на кучу тел и начал без разбора колотить доской по головам, спинам, ногам, плечам и рукам. От доски полетели щепки. Барахтающийся клубок слегка поубавил свой пыл и распался на составляющие – Левина, Андрейкина и Титова. Они имели потрепанный вид, у всех набухали и расцветали на лицах фингалы, кровоподтеки и ссадины.

– Все?! – выкрикнул, задыхаясь, Портнягин. – Угомонились, развратники хреновы?!

– Да, – кивнул Левин, потирая ушибленное плечо.

– Угу, – смиренно кивнул Андрейкин, осматривая оторванный у кожаного плаща рукав.

– Поздравляю, папаша, вы разбомбили в хлам важную улику! – Титов указал на расколотую пополам доску.

– Пойду вызывать милицию, – мрачно сказал Портнягин и, в сердцах отбросив разбитую доску, пошел наверх, бормоча под нос: – Дожили! Нет, ну до чего дожили! Проституция, драки, убийства, а Каюкин мне тем же самым заниматься предлагает! Буду сигнализировать в ФСБ! Шойгу сюда вызову! Президента потребую! Дожили!

Милиция, конечно, приехала. И Каюкин приехал, и прокуратура.

Все были злые, встрепанные и, кажется, немного пьяные.

А главное, журналистов набежала такая тьма, что они заполонили не только подъезд, торча под дверью и вися на перилах, но и сидели с камерами на деревьях.

Откуда пресса узнала о случившемся, учитывая поздний вечер праздничного дня, было уму непостижимо. Ее боеготовность восхитила Левина и даже внушила некоторый суеверный страх перед этими бойкими пройдохами, щелкавшими то и дело камерами, лезшими с микрофонами во все щели и мешавшими работать следователям, оперативникам и криминалистам.

– Вы лично знали Инну Покровскую? – совал Левину в нос мохнатый микрофон щуплый парень, и тут же, отпихивая его, полненькая девица орала, подставляя к его рту диктофон: – Скажите, как вы можете объяснить эту мрачную символику убийства Покровской? Почему ее уже мертвой утопили в ванной?! Почему засыпали такими дешевыми цветами?! Что вы почувствовали, когда обнаружили тело мегазвезды?!

– Я не знаю! – не выдержав, заорал Левин. – Я ничего не знаю! Соседи сверху просто затопили меня! Я поднялся и… – Ему удалось нырнуть в ванную, где за клеенчатой шторкой прятался Клим, и запереться на шпингалет.

Топот ног за дверью переместился в комнату Дины.

– Вы лично знали Инну Покровскую?! – послышались оттуда громкие возгласы. – Скажите, как вы можете объяснить мрачную символику…

– Да пошли вы… – Дина вдруг выдала такую руладу из нецензурных слов, что Левин почувствовал, что краснеет, словно невинная школьница.

– Говорил я! – простонал из-за шторки Титов. – Говорил, что эта шабуздень нас обложит! Мама родная, как выбираться отсюда?! Через вентиляцию? Дворами?! По крышам?! Капец бизнесу… Нора! Где моя Нора?!

– Так как выбираться, или где твоя Нора?! – усмехнулся Левин, включая холодную воду и умывая лицо. – Нора, кстати, в отличие от всех остальных с удовольствием дает интервью в подъезде какому-то музыкальному телеканалу. Ее уже совсем не тошнит.

– О боже! У меня будет медийная жена, Левин! Ты рад?

– Пошел в задницу. – Левин полотенцем вытер лицо и посмотрел в зеркало. Таким он себя еще никогда не видел – щеки осунулись, глаза блестели лихорадочным блеском, губы подрагивали, как у неврастеника. К тому же после драки на скуле надулась лиловая шишка.

В ванную начал кто-то долбиться.

– Парни, пустите, – простонал за дверью голос Андрейкина. – Мужики, я пива напился, а туалет тут один…

Левин вопросительно глянул на Клима.

– Пусти его, – смилостивился Клим. – Заодно объясню этому проходимцу, что нельзя лапать чужих жен!

…Они просидели втроем в запертом туалете около часа. Говорили «за жизнь» и выпили на троих бутылку «Холстена», которая невероятным образом сохранилась в кармане порванного плаща Андрейкина.

Потом начались допросы. Они оказались утомительнее, чем Левин предполагал. Всех пятерых, включая Андрейкина, допрашивали с таким пристрастием, что Левин всерьез стал опасаться того, как бы не сесть всей толпой за убийство мегазвезды и жены известного олигарха. От такой перспективы у него засосало под ложечкой, начало сбоить сердце и настоятельно захотелось попросить господина Андрейкина потереть свой магический шар, чтобы узнать имя настоящего убийцы…

– Вы лично знали Инну Покровскую?! – вязался ко всем молодой и усталый следователь прокуратуры. – Вы, вы и вы?!

– Нет! Нет! И я совсем никак не могу объяснить ту мрачную символику, которой обставлено это убийство, – бормотал Левин, с тоской вспоминая тихую, скучную жизнь в Англии.

– Нет, я вообще тут случайно! Я маг! Чародей! Проходимец… В смысле, мимо проходил! – горячо заверял следователя Андрейкин.

– Нет, к сожалению, я лично не знала ее, но как-то видела в одном ночном клубе. На ней был костюм от Гуччи, такой с выемочками под грудью, синий в полосочку… – Нора томно закатывала глаза, закидывала ногу на ногу, и следователь, глядя на нее, шалел и забывал записывать ее слова в протокол.

– В сущности, плевать мне на эту Покровскую, у них, у олигархов, все своей смертью не помирают, а вот мне за чей счет ремонт в своей комнате делать?! За чей?! Ее олигарх мне проплатит?! – наезжала на следователя Дина, и это было так неприлично, что Левин невольно краснел и опять вспоминал тихую, скучную Англию.

– Ну знал я ее лично! Знал!!! – орал Клим. – Я всех звезд шоу-бизнеса знаю лично, потому что они у меня здоровье и фигуру поправляют! Так что из этого?! Мне что, теперь за всех отвечать?!

Потом пришлось путано объяснять происхождение синяков на всех мужских лицах, порванную одежду и разбитое балконное стекло в квартире, где произошло преступление. Пришлось рассказать о предыдущем эпизоде затопления, о бритом налысо соседе, о поджоге двери, о странном храпе и пропаже мелких вещей из квартиры. Умолчали только об исчезнувших ирисах и вазе с красной водой. Следователь взмок и запутался. Он готов был унести ноги от странной компании, наплевав на служебное рвение, но Дина вдруг витиевато и вдохновенно начала рассказывать ему о том, что видела утром в кустах подозрительную машину, из багажника которой торчал кусок ткани, очень похожий на подол платья погибшей.

Титов и Левин схватились за голову. Андрейкин поморщился. Нора, в упор глядя на Дину и не стесняясь следователя, выразительно постучала себя пальцем по лбу, давая понять подруге, что она полная дура.

Разговоры под протокол продлились еще полчаса.

За окном уже брезжил рассвет, и следователь откровенно клевал носом в свои бумаги.

– Алес, – сказал Титов и выразительно помотал на пальце ключами от «Навигатора».

Откуда-то выполз беременный Пантагрюэль и вздумал лаять на всех присутствующих.

Когда очумевшего от тяжелой работы следователя наконец выпроводили из квартиры, на площадке все увидели Филиппа Филипповича.

Портнягин стоял перед белобрысым парнем в милицейской форме и громко вопрошал, строго заглядывая ему в лицо:

– Я вам сигнализировал, товарищ Каюкин?!

– Сигнализировал, – пряча глаза, отвечал парень.

– А вы проигнорировали, товарищ Каюкин?!

– Проигнорировал, – покраснел парень.

– А что получилось?! Труп знаменитости получился!!! – затряс пальцем Портнягин перед носом несчастного участкового.

– Отстань, без тебя тошно. – Каюкин вдруг щелчком треснул по пальцу Портнягина и побежал вниз.

Филипп Филиппович с удивлением уставился на свой палец.

– Дожили! – пробормотал он и поплелся наверх, держа на отлете указательный палец. – Етитская сила, до-жи-ли! Рукоприкладство в органах процветает! Буду президенту писать!

– Вы хотели мне сказать что-то важное, – напомнил Левин Андрейкину, который уже надел шляпу и сделал попытку откланяться.

– Ах да! – спохватился Андрейкин, снял шляпу и зашел в квартиру, прикрыв за собой дверь. – Совсем забыл, зачем пришел. У вас тут такая кипучая жизнь! Я выяснил, что агентство недвижимости, через которое вы покупали квартиру, принадлежало Егодиной Евдокии Петровне. Она была единоличной владелицей этой фирмы и единственным ее работником. Все дела в фирме вела она. Прописана Егодина по адресу Духовской переулок, 14, но уже несколько месяцев соседи по коммуналке ее не видели. Выглядит Егодина непрезентабельно, одевается немодно, косметикой не пользуется. Не замужем, детей нет. Об этом рассказала ее соседка по коммуналке. Она же сказала, что Егодина никак не могла открыть свою фирму, потому что у нее никогда не было денег, и перебивалась она случайными заработками.

– Вам что-то говорит это имя? – Андрейкин посмотрел на Левина потом на Дину.

– Нет, – пожал Левин плечами. – Мне ничего не говорит это имя.

– И мне не говорит, – раздраженно сказала Дина. – Со мной работала Лариса Борисовна! Блондинка в черном берете, надвинутом на глаза.

– И со мной работала Лариса Борисовна, – подтвердил Левин. – Но брюнетка, ярко накрашенная, букву «р» не выговаривала.

– Ага, ага, интересненько, – закивал маг. – Две Ларисы Борисовны совершенно разной наружности! Отлично! Кстати, знаете, в вашем ЖЭКе тетки в паспортном столе ведут себя очень странно! Когда речь заходит о вашей квартире, они переглядываются и хихикают! Хихикают и переглядываются! То же самое происходит в милиции, когда речь заходит о том, что ваша квартира продана дважды! И даже прокурорские работники улыбаются! По-моему, по вашему делу никто не работает! Никто в ус не дует и не чешется. Вы не знаете, что бы это могло означать?!

– Это вы должны знать, вы же маг, – буркнул Левин. – Что говорит ваш шар?

– Шар на профилактике. И потом, он же не вездесущий!

– Я думаю, после того, что произошло здесь сегодня, все будут не хихикать, а громко ржать, когда речь начнет заходить об этой квартире, – сказал Титов, крутя на пальце ключи. Он широко три раза подряд зевнул, бесстыдно продемонстрировав молодую зубастую пасть.

– Ну хорошо, буду дальше работать, – Андрейкин надел шляпу, откланялся, но вдруг замер и вопросительно посмотрел на Левина. – Неплохо бы на разъезды валюты добавить, – неуверенно сказал маг. – У меня машина, сволочь, жрет пятнадцать литров на сотню. Старая колымага, движок – дрянь…

– Э-э, батенька чародей, нужно вам машину менять! – подтолкнул его Клим к двери. – Нужно менять такой прожорливый агрегат на велосипед. У вас с голеностопными суставами как, порядок?! Так крутите педали, мой друг, крутите! Свежий воздух, физическая нагрузочка и никакого бензина!

– Эх, зря я тебя пивом в сортире поил, жмот, – вздохнул Андрейкин. – Я ж за дело взялся, а дело расходов требует!

– Держите, – Левин протянул ему несколько сотен рублей, все, что болталось без кошелька в кармане кашемирового пальто, которое висело на вешалке. – Держите и, пожалуйста, разузнайте, почему над делом нашей квартиры все ухохатываются и никто им не занимается.

Андрейкин приподнял шляпу, послал воздушный поцелуй Норе, помахал рукой Дине и исчез.

– Алес, – вздохнул Титов. – До чего докатился! Дерусь с магом в подъезде, пью с ним в туалете пиво, а потом бесплатно консультирую его по здоровому образу жизни! Только бы пресса не узнала!

Левин застонал, схватился за голову и пошел в свою комнату.

– Не могу больше… – пробормотал он. – Не могу больше жить в этой гребаной, дикой стране!

Титов был пьян. Он был пьян, как никогда в жизни, и не столько от спиртного, сколько от предчувствия счастья. Он, правда, родился с этим предчувствием и жил с ним уже тридцать три года, и ничего необычного в этом застрявшем в нем кайфе не было, но сегодня гормоны как-то очень уж бурно себя вели, чересчур как-то сигнализировали…

Предчувствия его никогда не обманывали, поэтому Клим совсем не расстроился, когда приятный праздничный вечер приобрел мрачные криминальные краски.

Садиться за руль в таком приподнятом настроении Титов не рискнул и благоразумно вызвал своего водителя Владлена – пожилого дядьку, верой и правдой служившего ему много лет.

И заставил его тащиться через весь город за Норой, которая ездила на своем «цыпленке» – страшно сказать! – сорок километров в час по пустой дороге.

Владлен матерился под нос, стараясь не сорваться на привычный ему гоночный стиль вождения.

– епрст! – бормотал он, едва не втыкаясь в зад желтого «Фольксвагена». – Ну, епрст, епа мама!!!

Зато Клим узнал, где живет Нора.

Заходя в свой подъезд, она показала Титову фигу и демонстративно погладила плоский живот.

Оказалось, что Евдокия жить без работы не может.

Оказалось, она так привыкла с утра до вечера драить, стирать, готовить, бегать по магазинам, трясти ковры и пылесосить, что, оставшись без привычной работы, она заболела.

Может, конечно, это была обычная простуда – ведь бегала же она на морозе без шапки и без пуховика, – но Дуська отчего-то уверилась, что хворь к ней пришла от безделья.

Каждый день в особняк приходила женщина, которая делала всю ту работу, которую обычно делала Дуська. Разговорить эту женщину не удавалось, наверное, она была немая, а может, просто не знала русского языка. Широкие скулы, плоский нос, смуглая кожа и приземистая фигура выдавали в служанке даже не гастарбайтершу из ближнего зарубежья, а аборигенку с каких-нибудь островов.

Папуа Новая Гвинея, например.

Логично было предположить, что баба с такой внешностью владела русским языком не лучше, чем Дуська «новогвинейским» лепетом.

От того, что не с кем было поболтать, у Дуськи еще больше болела голова, закладывало уши, ломило суставы и слезились глаза.

– Алекс, ну расскажи, что происходит! Чей это дом? Долго нам тут сидеть?!

Алекс тоже молчал. Он лежал на диване перед огромным телевизором и играл в «Денди». Он не пил спиртного, не предлагал больше Дуське покурить травы, а главное – не спал с ней.

И молчал.

Евдокия поняла, что скоро сойдет с ума. От неизвестности, от страха, от непонимания, от дурацкой болезни, от тоски по телу любимого, от этой гнетущей роскоши, а главное – от молчания…

Когда становилось совсем тошно, Дуська вынимала из лифчика расписку и в сотый раз, беззвучно шевеля губами, перечитывала: «Я, Томас Ревазов, продал свои душу, сердце и тело Евдокии за восемьсот девяносто тысяч долларов».

– Своей жене Евдокии, – шепотом повторяла она, с горечью понимая, что никакой свадьбы, несмотря на заявление в загсе, не будет.

Какая тут, к черту, свадьба, если он с ней не разговаривает и не спит, если он ведет себя в этом особняке по-свойски, как полноправный хозяин, если ему прислуживает островитянка и если Дуська уже отдала ему кучу денег.

От скуки Евдокия начала обследовать дом.

Все было безлико и очень стерильно. Никаких фотографий, портретов, квитанций и писем. Ничего, указывающего на то, кому этот дом принадлежит. Словно особняк всего лишь шикарная декорация на сцене театра, которую после спектакля обязательно демонтируют.

От всего этого Дуське стало совсем худо. Поднялась температура, по ночам появилось желание поговорить вслух с собой.

И тут Дуська наткнулась на гардеробную.

Чего только в ней не было!

Женские шмотки висели в ряд, и еще в один ряд, и еще…

Столько халявы, да не из «секонда», а первосортной, хай-класса, от кутюр, от лучших производителей, Дуська в жизни не видывала. Большая часть вещей оказалась новая, с бирками, другая – источала нежнейший аромат чудесных духов. То, что среди многочисленных шмоток совсем не было мужской одежды, Дуську почему-то не озадачило. Дня три она самозабвенно мерила шмотки, крутясь перед зеркалом. Размерчик был подходящий, только длинновато немножко, но подвернуть где надо для Дуськи не являлось проблемой.

Алекс не обращал на ее переодевания никакого внимания. Из его комнаты почти круглосуточно доносился треск и завывания детской игры «Денди». Евдокия развлекалась переодеваниями ровно три дня, потом ей это надоело. Напялив свою одежду, она в очередной раз попробовала разговорить Алекса.

– Может, сходим куда-нибудь? – робко спросила она.

– Ты совсем дура, рыжая?! – не отрывая взгляда от телевизора, удивился Алекс. – Мы же скрываемся! Причем ты даже в большей степени, чем я.

– Вовсе даже не обязательно мне здесь скрываться, – тихо пробормотала Дуська.

– Что?!

– Нет, ничего. Голова болит…

– О стенку побейся, пройдет.

Его разговорчивость не принесла облегчения Дуське. Она закрылась в своем будуаре и громко пела до вечера высоким голосом: «Девочкой своею ты меня назови, а потом обмани, а потом обними…»

А с утра она снова начала обследовать дом. Теперь самые потаенные его места – чердак и подвал.

Чердак оказался ничем не примечательным, здесь не было ни пыли, которая обязательно должна изобиловать на чердаке, ни старой мебели, ни чемоданов со старыми вещами и фотографиями.

Едва не воя от обиды и безысходности, чувствуя себя серым воробьем в золотой клетке, Евдокия спустилась в подвал. Где включается свет, она не знала и подсвечивала себе мобильником на крутой лестнице. Лестница была долгая, страшная, со сбитыми бетонными ступеньками и привела наконец в просторное помещение, под потолком которого светила тусклая лампа.

Большую часть этого помещения занимала… клетка.

В клетке сидел человек. Длинный, худой, в лохмотьях – классический узник классического подвала… Длинная черная борода скрывала большую часть лица, огромные темные глаза блестели безумием. Увидев Дуську, человек затрясся в мелком ознобе и отскочил к противоположной стене клетки.

Дуська не испугалась. Пожалуй, она даже обрадовалась. Наконец-то хоть что-то человеческое в этом бесчеловечном доме. Пусть даже пленник. Пусть даже сумасшедший и страшный, зато в его глазах бьются хоть какие-то эмоции.

В центре клетки валялась куча тряпья, рядом, в тазике, стояла вода, в другом тазике – что-то похожее на сухой собачий корм.

– Ты кто? – прижалась Дуська к холодным прутьям.

Человек замычал, замахал руками и забился в угол, присев на корточки.

Пленник был молод, это выдавали глаза, руки и тонкая полоска щек, которую не скрывала борода.

– Тихо, тихо, – пробормотала Дуська. – Не бойся меня, я тебе зла не сделаю. Жалко, что ты тоже не разговариваешь! Иди сюда, – похлопала она по прутьям клетки. – Иди!

– Квз, квз… – словно давясь, замычал пленник, двумя пальцами указывая себе на горло.

– Жрать хочешь, бедненький! – по-своему поняла его Дуська. – Это кто ж тебя кормом собачьим догадался кормить?

Евдокия вдруг почувствовала к этому полузверю такую острую жалость, что в горле запершило, а на глаза навернулись слезы. Никто никогда не был настолько несчастнее, некрасивее, беднее и беспомощнее, чем сама Дуська. Никто не стоял настолько ниже ее на социальной лестнице, чтобы сидеть в клетке и питаться собачьим кормом.

– Тебя как зовут? – шепотом спросила она.

– Квз…

– Ясненько. Буду звать тебя Томом Крузом, хочешь?! Не все ему в красавчиках числиться и миллионы грести.

– Квз! – У пленника блеснули глаза, страх ушел из них, и он на два шага приблизился к Дуське.

– А хочешь, я тебе мяса принесу, молока, сыра? Тут этого добра в холодильнике сколько хочешь, мы с Алексом не успеваем съедать!

– Квз! – Пленник схватил из миски несколько шариков сухого корма и с хрустом начал жевать.

– Ужас, – покачала головой Дуська и вдруг впервые за долгие дни почувствовала себя хорошо.

Наконец-то у нее появилось дело – кормить сумасшедшего.

О том, чтобы попытаться выпустить его на волю, и речи не шло, слишком уж безумным был его взгляд. Но накормить, поухаживать… Да она на порог не пустит сюда папуасскую тетку! Это ее сумасшедший.

Дуськина забота.

Евдокия побежала наверх, подсвечивая себе мобильником на высоких ступеньках. Сказать или нет Алексу о своей находке?!

– Алекс! – закричала она, врываясь к нему. – Алекс, там…

Что-то не так было в комнате, что-то не так, хотя телевизор работал, а Алекс неподвижно лежал на диване с пультом. Дуська проследила за его взглядом и замерла, раскрыв рот.

Трое парней, одинаковых, словно клоны, с непроницаемыми жесткими лицами, в черной одежде, стояли вдоль противоположной стены и держали Алекса на прицеле трех автоматов.

– Рот закрой, – приказал один из них Дуське и тут же ткнул стволом автомата Алексу в грудь. – Что, думал, мы тебя здесь не найдем?!

– Ничего я не думал, – процедил Алекс.

– А раз не думал, деньги гони, – просто сформулировал клон свое требование. Два других клона подтвердили его слова выразительным движением пальцев на спусковых крючках.

Алекс отбросил пульт, нехотя сунул руку под диван, на котором лежал, и вытащил Дуськину тряпичную сумку, набитую долларами.

– Здесь двухсот баксов не хватает, – холодно сказал он парням и бросил сумку тому, который был ближе к нему.

– Батюшки мои, грабят! Средь бела дня, на Рублевке, где охраны как грязи! – прошептала Дуська и в прыжке попыталась догнать свою сумку. – Не-е-е-т! Не-ет!

Тяжелый приклад автомата обрушился ей на затылок, в глазах вспыхнуло, потом потемнело, сознание поплыло, отчего-то вызывая мутные картинки из детства.

– Дура ты, рыжая, – где-то далеко сказал Алекс. – Лучше б двести баксов достала.

«Не успела покормить Тома Круза…» – уплыла последняя Дуськина мысль.

Глава 7

Портрет

– Привет! Ты газеты читала?

– А как ты думаешь?! Вся пресса пишет одно и то же. Покровскую зарезали три дня назад, а нашли вчера вечером, в переполненной ванной, где марганцовки было как грязи, а синие ирисы плавали, словно утки в пруду. Дуська опять нас надула! Подставила по полной программе! Вместо себя в гриме трупа она подсунула мегазвезду! Скажи, где она взяла ее, где?! Да еще с перерезанным горлом?!

– Кларунь, у тебя сердце уже не шалит?

– Нет! Твою мать…

– Ты за рулем?

– А то ты не слышишь!

– Такая ты мне нравишься больше. Скажи, где ты сейчас?

– Черт его знает. Ага, вон впереди Живописный мост, значит, у меня есть все шансы попасть на МКАД. А ты где, подруга?

– А я еду по Ленинградке. Если на Волоколамском шоссе не будет пробок, я окажусь на МКАДе даже раньше тебя. Как ты думаешь, мы успеем удрать?

– Уже успели. Ни одна милицейская сволочь не раскопает, где у меня дача. Я оформила ее на имя сестры брата моего двоюродного племянника.

– Разве мы удираем на твою дачу?!

– А на чью?! Мое ранчо в Приозерье может скрыть толпу беглых преступников!

– Но… я еду к себе и думала, ты едешь туда же.

– Знаешь, что нас погубит?!

– Догадываюсь. Старческий маразм. Он нас уже погубил!

– Да иди ты в задницу со своим маразмом! Нас погубит нескоординированность! Я десять раз повторила тебе, что мы едем скрываться НА МОЮ дачу. В Приозерье! А ты куда прешься?

– В Павловский лес я прусь. Мне кажется, мы миллион раз договорились о том, что едем ко мне.

– Тьфу! Немедленно меняй курс на Приозерье!

– Нет, это ты рули в Павловский лес. У меня отличный домик, печка и погреб с запасами консервированных грибочков.

– Щитовая хибара у тебя, а не домик! Вместо печки – буржуйка, вместо погреба – подпол, а грибочки урожая семьдесят первого года! Коз-зел!

– Я?!

– Это я не тебе. Подрезал тут один урод. Так вот, а у меня, дорогая, хоромы из кирпича, огромный камин и уютненький погребок, где вина и консервов хватит не на один месяц.

– Ты думаешь, нам придется скрываться не один месяц?

– Может быть, даже не один год. Не забывай, чей труп нашли в ванной. Рули немедленно в Приозерье!

– Ну уж нет, едем в Павловский лес. У тебя вино кислое, огурцы не хрустят, варенье горчит. А в моем подполе капуста божественная, вино обалденное, а рыжики я собирала нынешним летом, а не в семьдесят первом году! На моих запасах мы продержимся несколько лет!

– Ну и сволочь же ты, подруженька! Стерва.

– Ты тоже, милая, не подарочек.

– В Приозерье!

– В Павловс… а-а-а-а-а!

– Эй, что стряслось?! Эй, почему такой грохот?! Я согласна ехать хоть в Мухосранск, Верунь! Что значит «а-а-а»?! Эй… Эй, кто-нибудь!

– Алло, с кем я говорю?

– Это я, я, подруга Веруни! А вы кто?! Что с ней случилось?

– Она попала в аварию. Я свидетель, Игорь Петрович. Здравствуйте! Ваша подруга на полном ходу врезалась в мусоровоз.

– А-а-а!

– Да не орите вы так! У нее этого ходу было-то всего километров тридцать! Да и подушка безопасности в ее «Тойоте» сработала.

– Она жива? Ы-ы-ы-ы…

– Да жива, жива! Прическу помяла, палец на руке сломала и, кажется, пару ребер.

– Ы-ы-ы-ы!

– Да не ревите! Все обойдется. Вот и «Скорая» уже подоспела, сирену слышите?

– Я слышу голос Веруни! Что она говорит?

– Требует священника, обязательно симпатичного и не старше пятидесяти лет.

– Ы-ы-ы-ы!

– Не ревите! Месяц в больнице – и ваша подруга будет как новенькая.

– Передайте ей…

– Что?!

– Передайте ей обязательно, что вино у нее отличное, огурцы хрустящие, а варенье самое сладкое в мире, ы-ы-ы-ы!

Кто-то сунул в почтовый ящик целую пачку газет.

Дина забрала их, выгуляв Пантагрюэля, и теперь раздраженно перебирала, бегло прочитывая статьи о вчерашнем кошмаре.

«Мокрый» подарок к Восьмому марта», «Кто утопил и зарезал звезду?», «На Арбате, на Арбате Инночка гуляла…» – заголовки были бездарные, «желтые», впрочем, и тексты тоже. Из них следовало, что в последнее время у Покровской в личной жизни намечались крупные неприятности. Муж Инны, Андрей Гнедулин, собирался подать на развод, причиной которого стали якобы слишком близкие отношения Инны с ее подопечным Игорем Григом. Григ был молодым, подающим надежды талантом. Вернее, надежды Григ уже оправдал, победив на нескольких международных песенных конкурсах и собирая на свои концерты огромные толпы. Он обладал слащавой внешностью и таким же слащавым тенорком, которые беспроигрышно котируются у девочек до семнадцати и у дам после пятидесяти. Инна сделала ставку на вечную любовь неустроенных женщин к «маленьким принцам» и не проиграла. Для Гнедулина, который просто из некоторого шутовства давал ей первоначальные деньги на раскрутку певца, это стало неожиданностью. Он вовсе не собирался делать из жены бизнес-леди, да еще в шоу-бизнесе. Когда Инна начала сама зарабатывать огромные деньги, когда ее известность и популярность перестали уступать популярности шоу-звезд, Гнедулин забил тревогу, но было уже поздно… Примерной жены, место которой на кухне, в спальне и в церкви, – не получилось. У Инны было столько дел и забот, столько тусовок, конкурсов, фотосессий, теле– и радиоэфиров, что Гнедулин чаще видел жену на телеэкране и на страницах глянца, чем дома. Рожать наследников, в которых немолодой олигарх очень нуждался, Инне Покровской было катастрофически некогда. Муж схватился за голову, но было поздно. Откуда Гнедулину было знать, что простая маникюрша, которую он пять лет назад привез из провинциального сибирского городка, окажется такой хваткой, дерзкой и хитрой. Откуда ему было знать, что у девочки с пилочкой для ногтей появятся железная хватка, стальные нервы, умение плести блестящие интриги и талант выбивать деньги.

Гнедулин терпел полгода, год, полтора… Он успел миллион раз пожалеть, что дал Покровской первоначальные деньги на раскрутку молодого хлыща. Гнедулин раздраженно просматривал прессу, смотрел телевизор, не успевая отслеживать события и тусовки, где его благоверная неизменно появлялась в обществе субтильного, холеного, наглого Грига. И хоть внешность и данные мальчика были скорее во вкусе старых педерастических сластолюбцев, Андрей Андреевич стал ревновать жену к зажженной ею звезде.

Гнедулин поставил условие: или он, дом и дети, которых она родит, или вся эта тусня, неизбежно связанная с ее работой. Одним словом – или он, или Григ.

Инна не приняла всерьез это условие. Она продолжала жить с мужем и заниматься тем, чем занималась. Говорят, Гнедулин в бешенстве перекрыл ей доступ к своим деньгам, но Инну это не очень расстроило, потому что ее доходы почти сравнялись с доходами мужа. Популярность Игоря Грига росла. Да так росла, что им заинтересовались в Европе, Японии и Штатах. Феномен «принца» работал, бил в цель. И таланта певца в этом гениальном проекте было гораздо меньше, чем продюсерского таланта Инны Покровской…

Далее в газетах, которые с отвращением просматривала Дина, с особым вдохновением обмусоливались версии убийства Покровской. Их было немного. Первая и основная – Инну заказал муж. А отчего б ему не заказать ее, если она ослушалась и пренебрегла нежными чувствами господина Гнедулина?

Вот только обстоятельства преступления никак не вязались с его высоким статусом «гостиничного короля». Зачем перерезать жертве горло, словно это тупая месть злого чечена?.. Зачем подбрасывать несвежий труп в ванну бог весть чьей квартиры?.. За какой надобностью намеренно топить соседей, наглухо заткнув все сливные отверстия?.. К чему злостно подмешивать в воду марганцевый калий?.. Зачем посыпать весь этот ужас цветами?..

Нет, олигархи убивают красиво. Незаметно и не своими руками. Инна просто попала бы в автоаварию. Или отравилась черной икрой. Или…

Журналисты знали миллион вариантов, как погибла бы Инна, если бы ее заказал влиятельный муж. Все способы были хороши и разумны, кроме того, который осуществили в действительности. Он никак не вязался ни со статусом, ни с деньгами, ни с умственными способностями Гнедулина. Более того, новость о погибшей жене довела Гнедулина до инфаркта. Ранним утром, на больничной койке, Андрей Андреевич сделал сенсационное заявление о том, что тому, кто сообщит достоверную информацию об убийце его жены, он заплатит пять миллионов долларов. Так что Гнедулин был практически вне подозрений.

Здесь попахивало первобытной страстью, безумством любви, внезапным порывом, дешевым театром, показухой и еще чем-то, на что не нужны большие затраты. Из этого следовала вторая версия: Григ?!

Парень зарвался, сошел с ума от свалившейся на него славы, приревновал Инну… Но к кому? Тут было множество вариантов, один из которых имел под собой почву – Инна собиралась взять под свою опеку еще одного молодого певца. Никто пока не знал его имени, как он выглядит, но слухи об этом роились последние несколько месяцев, перекочевывая с тусни на тусню. Впрочем, вторая версия тоже никуда не годилась. Перерезав горло своей «старушке», Григ быстро и навсегда лишался того, чего так стремительно и звездно достиг. Нет, Григ не тянул на убийцу. Марганцовка ему не шла, да и ирисы были не в его вкусе.

Скорее, он придушил бы Инну в постели, а потом долго визжал, доказывая, что она сама так неудачно уткнулась в подушку.

Версия третья и скучная – конкуренты?! Но опять возникал умный вопрос: зачем столько сложностей, показухи и устрашающей атрибутики? Тюкнули бы ее в закуточке чем-нибудь тяжелым по голове и сказали бы, что так и было. Разберись потом…

Присутствовали в статьях длинные абзацы о том, кто и как обнаружил труп, были даже фотографии Дины и Левина, но она не стала это читать.

Дина в раздражении отбросила кипу газет. Интересно, кто их подкинул? Наверное, старший по подъезду – псих в валенках – не поленился притащить для нее и Левина всю печатную информацию о последствиях их безобразного поведения в образцовом доме.

Размышляя о своей нелепой и неустроенной судьбе, Дина покормила собаку.

Левин не крутился отчего-то на кухне, не варганил свою яичницу, не путался под ногами и не пел очень плохо и нудно английские песни.

Дина выпила кофе и выкурила сигарету, сбрасывая пепел прямо в блюдце.

Благодать!

Когда на кухне никто не крутится. Не морщится от твоего дыма. Не смотрит осуждающе на крошки и пепел.

Благодать…

В коридоре послышался грохот, потом энергичные шаги.

Дина выскочила в холл и замерла.

Левин в пальто стоял перед дверью. В руках он держал чемодан. Вид у него был смущенный, но отчего-то довольный.

– Утро доброе, – сказал он.

– Доброе! – фыркнула Дина.

Вот уж чего не было заведено в их вынужденно-совместной жизни, так это желать друг другу доброго утра.

– Я ухожу, – буднично сообщил Левин, кивнув на свой чемодан.

– Что значит «ухожу»? – севшим голосом, спросила Дина. – Что значит «ухожу»?! – заорала она.

Ужас, схвативший ее за горло, пихнувший под дых, сжавший сердце, был ни с чем не сравним. Лучше бы она увидела еще парочку звезд шоу-бизнеса с перерезанным горлом, чем Левина с чемоданом.

– Я переезжаю в гостиницу, чтобы тебе не мешать, – открывая дверь, спокойно сообщил Левин.

– Бежишь, значит?! – задохнулась от гнева Дина. – Сбегаешь, как трусливая крыса с тонущего корабля?!

– Почему крыса? С какого еще корабля? – Левин прикрыл дверь и в упор уставился Дине в глаза. – Ты же сама хотела, чтобы я ушел! Ты требовала, чтобы я покинул эту квартиру до выяснения всех обстоятельств с ее продажей! Ну вот я и ухожу! Видишь, собрал чемодан и переезжаю в гостиницу! – Левин потряс чемоданом у нее перед носом.

– Останься, – вдруг пискляво попросила Левина Дина. – Останься, пожалуйста! Я очень боюсь жить тут одна…

– Это единственная причина, по которой ты не хочешь, чтобы я уходил? – деловито осведомился Левин.

– Да! Нет… – Дина почувствовала, что ее грубо и в извращенной форме… шантажируют. – Гостиница – это очень дорого, – пробормотала она.

– Ничего, я не разорюсь, – усмехнулся Левин.

– Туда не пускают с московской пропиской.

– У тебя устаревшие сведения. За деньги сейчас пускают кого угодно и куда угодно.

– Там тараканы!

– Я их не боюсь.

– А горничные воруют личные вещи!

– У меня нет вещей, которые представляли бы интерес для горничных.

– Тогда… Тогда проваливай! – Дина распахнула входную дверь и широким жестом указала в подъезд. – Проваливай!

Левин замешкался.

– Тут… это… – Он пошарил глазами по холлу и, натолкнувшись взглядом на собаку, обрадовался. – Я должен предупредить тебя, что Пантагрюэль беременный. У него скоро будут щенки.

Дина закрыла дверь.

– Этого не может быть, – сказала она. – Он кобель.

– Он сука. То есть она – сука. Кстати, одного щенка я уже пристроил. Его заберет Титов.

– Я этого не переживу. – Слезы набежали Дине на глаза, и она стала часто моргать.

– Того, что щенка заберет Титов? – удивился Левин.

– Того, что мой кобель – сука! Беременная! От меня это скрыли в приюте! Слушай, может быть, твой Титов заберет сразу всего Пантагрюэля?! Целиком?! А не одного щенка?

– Ну уж нет! Собака – это твоя затея. Ты с ней и разбирайся. Прощай! – Левин открыл дверь и решительно шагнул за порог.

– Стой! – Дина втащила его в квартиру и захлопнула дверь. – А как же твоя… мебель! Посуда? Шторы? Ковры? Всякие милые безделушки?! А хочешь, я разрешу тебе поставить в ванную зеленую раковину?

– Нет, не хочу. Я разбил ее.

– Жаль.

– А мне нет. Она действительно была слишком мрачной.

– Ну, хочешь, я не буду ставить свою? Персиковый цвет, если честно, слишком гламурный, пошлый, невнятный…

– Ставь что хочешь. Мне плевать на дизайн твоей квартиры.

– Моей?

– Ну да. Ты купила ее на день раньше и заплатила на пять тысяч дороже.

– Ну что ж, тогда прощай!

– Прощай! – Он наклонился и стал перевязывать безупречно завязанный шнурок на своем ботинке.

– Послушай, – Дина наклонилась к его уху и доверительно спросила: – Послушай, там, в ванной, на той квартире, ты вчера сказал: «Стой! Не ходи сюда, не надо!» Почему? Почему ты так говорил?

– Не хотел, чтобы ты визжала как резаная. – Не разгибаясь, Левин из неудобного положения заглянул ей в глаза.

– Мне показалось, ты хотел поберечь меня.

– С чего ради?

– С того, что я женщина! Слабая, нервная, впечатлительная!

Он наконец разогнулся, взял ее за подбородок и захохотал:

– Это ты слабая? Ты нервная и впечатлительная?! Да я рядом с тобой чувствую себя хрупкой и нежной европейской безделушкой. А ты… ты вчера была просто великолепна! Во-первых, даже не пикнула, увидев обезображенный труп. Во-вторых, четко и по-деловому опознала изъеденную марганцовкой звезду. В-третьих, абсолютно со всех – с соседей, с оперативников, с криминалистов, со следователей прокуратуры и даже с журналистов – пыталась стрясти деньги на ремонт своей комнаты!

В-четвертых…

Дина открыла дверь.

– До свидания! – четко выговорила она и зачем-то по-военному отдала Левину честь.

– Пока, – поклонился Левин и взял чемодан. – Пока! – Он шагнул за порог.

– А ты читал утренние газеты? – хмуро спросила Дина, глядя ему в спину.

– Мне нет дела, что пишут местные борзописцы. – Левин остановился и обернулся. – А ты что, с утра носилась в киоск?

– Нет, кто-то сунул пачку газет в наш ящик.

– Опять привидение?

– Я думаю, газеты купил и принес Филипп Филиппович.

Левин пожал плечами.

– Ну, я пошел.

– Иди.

Левин спустился на три ступеньки вниз.

– Мне кажется, ты не хочешь меня отпускать, – не оборачиваясь, сказал он.

– А мне кажется, не очень-то ты собираешься уходить!

– Ну почему же – пока! – Он обернулся, выразительно помахал ей рукой и пошел вниз.

– Стой!

– Стою. – Он замер с занесенной для шага ногой.

– Иди.

Левин спустился почти на пролет, но вдруг резко развернулся, перескакивая ступени, взлетел наверх и остановился перед распахнутой дверью.

– Я не уйду, если…

– Ты ставишь условия?

– Целых два. Ты бросишь курить и будешь мыть пол три раза в неделю!

– Уходи.

– Бай! – помахал он ей рукой.

– Стой! Я буду мыть пол раз в неделю и курить на балконе.

– Два раза в неделю и перейдешь на одну сигарету в день!

– Х…хорошо. Я попробую. Но тогда ты должен не пачкать зубной пастой зеркало ванной и опускать унитазную крышку после того, как… ну…

– А я пачкаю?

– Еще как!

– И не опускаю?

– Никогда!

– Тогда я лучше в гостиницу.

– Ну и черт с тобой, топай! Шуруй! Эта квартира будет моей! Пятьдесят восемь квадратных метров! Потолки три с половиной! Комнаты раздельные, пять минут до метро и…

– И вид из окна на храм Спаса Преображения, – задумчиво закончил Левин. – Пожалуй, останусь. В гостинице дорого, тараканы, нечистые на руку горничные и еще неизвестно какой вид из окна.

– Мы ведем себя, как торговки на рынке! Ты мог бы просто остаться, и все. – Дина устало села на корточки у стены.

– Не мог. Не мог я просто остаться. Ты должна была умолять меня никуда не уходить! Кстати, – Левин открыл чемодан и продемонстрировал Дине его пустое нутро. – Я и не собирался ни в какую гостиницу! Что я, дурак?! – Он захохотал и зашел в квартиру.

Подпрыгнув, словно ужаленная, Дина побежала за ним.

– Я курю, где хочу! Сколько хочу! И ни при каких обстоятельствах не беру в руки половую тряпку! – завопила она ему в спину.

– Ну хорошо, тогда я чищу зубы в обнимку с зеркалом и писаю на стульчак сколько душе угодно, – хохотнул Левин.

– Ты… ты… – задохнулась от негодования Дина.

– Немедленно принеси мне мои газеты! – крикнул он из своей комнаты, закидывая чемодан на шкаф. – Почему я до сих пор не читал прессу?!

Она веером швырнула ему кипу газет и прошипела, пролаяла, нет – ласково сообщила:

– Вечером ты гуляешь собаку. С пакетиком и совочком!!!

У всех был выходной, страна продолжала праздновать любимый весенний праздник, а Титов горел на работе. Ни раньше, ни позже, а сегодня с утра пришла партия тренажеров, которые Клим ждал уже несколько месяцев. Первый зам был никакой, второй тоже лыка не вязал и даже, кажется, забыл, кто такой Клим Кузьмич, поэтому ехать на склад к поставщику, чтобы подписать договор, пришлось самому. Владлен, конечно, не подвел, сел за руль свежий, трезвый и благоухающий, как июньский пион.

– Владлен Борисович, – капризно простонал Клим, – ну почему все люди как люди, у всех праздник как праздник, а я как дебил тащусь через весь город получать эти гребаные немецкие тренажеры?

– Ну почему… Я тоже как дебил тащусь получать эти гребаные, с вашего позволения, немецкие тренажеры, – вздохнул водитель. – Или вы меня, Клим Кузьмич, уже человеком не числите?

– Числю, – смутился Клим, – очень даже я вас человеком числю, Владлен Борисович! Иначе бы не доверил вам везти свое драгоценное тело на своей драгоценной машине через весь город.

Владлен кивнул головой, давая понять, что принимает эту грубую, плохо сформулированную лесть.

– Владлен, у тебя дети есть? – привычно переходя на «ты», спросил Клим своего водителя.

– Есть. У кого ж их нет? – удивился водитель.

– Мальчик? Девочка? – заинтересовался Титов.

– Пять девок.

– Пять?! – ахнул Клим. – Ну и… как?

– Что – как?

– Как с ними, с детьми-то?

– Да никак. Девкам-то по тридцать пять лет всем.

– Всем?!! – поразился Титов.

– Ну… с разницей в полгода.

– Как же это у вас ловко так вышло, Владлен Борисович?

– Ох, и не говорите, Клим Кузьмич, сам до сих пор удивляюсь. Просто каждые полгода я встречал женщину своей мечты. И так пять раз подряд, пока не понял, что алименты значительно превышают мои доходы и любовь к детям. Тогда с деторождением я завязал. А чегой-то вы, Клим Кузьмич, детьми вдруг заинтересовались?

– Да зал, думаю, что ли, детский открыть… Тренажеры там, бассейн, беговые дорожки…

– Врете, – хитро покосился на него Владлен.

– Вру, – легко согласился Титов. – Ой, вру, Владлен Борисович! Но правды вам не скажу.

– А догадаться так трудно, Клим Кузьмич! Вчерась-то вы небось не просто так за желтым «гольфом» меня тащиться заставили! Обрюхатили девушку, а машину нормальную не подарили! Рассекает на малолитражке, как бедная Золушка. А девка-то ничего, красивая. Я б такую точно не пропустил, даже с риском шестого ребенка.

Ответить на наглое заявление вконец распустившегося водителя Клим не успел. Он вдруг увидел впереди тот самый «гольф» – невыносимо желтый, как канарейка, как мечта шизофреника… Клим глазам своим не поверил и даже проморгался немножко, но глюк не пропал, имея все тот же помятый бампер, все тот же с претензией на крутость номер – три, три, три, – и все ту же странную манеру передвижения – в крайнем правом ряду, медленными рывками, словно водитель с упорством дауна путает тормоз с газом.

Клим глазам своим не поверил, но тут же понял – это большая удача. Гораздо большая, чем приобретение крупной партии супернавороченых тренажеров. Ведь он, как последний кретин, ни телефонов у Норы не выспросил, ни где она работает не узнал. Оставалось только, как подростку, торчать у ее подъезда, поджидая, не выйдет ли возлюбленная из дома в магазин за кефиром, и пристать к ней с непристойным предложением сходить в ресторан или на премьеру в Большой. Можно было, конечно, приказать службе охраны доставить Нору к себе в кабинет для душевного разговора, но Клим вовсе не был уверен, хватит ли у нее чувства юмора для такого развития отношений.

Пожалуй, не хватит.

Пожалуй, ни у кого не хватит этого пресловутого чувства юмора, если пара быков подхватят тебя под руки и потащат навстречу твоему счастью.

Владлен уверенно обошел затор справа, нагло подрезав парочку спринтеров-«шахматистов», сновавших из ряда в ряд.

– Стой! – приказал ему Клим.

Владлен с визгом затормозил посреди полосы, чуть не поймав удар в зад из цепочки разнокалиберного транспорта, следовавшего за ним на расстоянии в полкорпуса. Владлен привык к импульсивным распоряжениям шефа и следовал им неукоснительно и беспрекословно, какими бы идиотскими они не были.

Сзади послышался визг тормозов и разноголосые вопли клаксонов.

– Владлен Борисович, а ведь у тебя выходной! – торжественно объявил Клим. – Вот тебе деньги на такси, шуруй-ка ты, дорогой, домой!

– А тренажеры? – Владлен забрал деньги и сунул их во внутренний карман куртки.

– А хер с ними! – отмахнулся Титов, в зеркале заднего вида высматривая желтый «Фольксваген».

– А я вам сразу говорил, хер с ними! – проворчал Владлен, вылезая прямо на проезжую часть. – Только бамперок, Клим Кузьмич, берегите, – дал он напоследок Титову совет. – А то ездит ваша красотка не приведи господи!

Клим быстро перелез на водительское сиденье. «Гольф» дергался уже впереди, пристроившись за тихоходным троллейбусом. Клим даже хрюкнул от удовольствия, так приятно ему было преследовать Нору на просторах московских дорог.

Они проехали Маршала Бирюзова, свернули на Курчатова, выехали к Волоколамке…

И тут «Фольксваген» словно взбесился. Он набрал скорость и начал метаться из ряда в ряд с риском стать участником крупного ДТП. Клим обеспокоился, решив, что Нора заметила слежку, но, понаблюдав, он понял, что «Гольф» преследует какую-то белую «Тойоту Короллу».

– Черт! – ругнулся Титов, когда «Тойота», игнорируя разметки и светофоры, вылетела на «встречку», а Нора старательно повторила ее маневр.

Клим догнал «Гольф», врубил дальний свет и выразительно посигналил. «Фольксваген» никак не отреагировал на его попытки обратить на себя внимание. Они так и неслись по встречной полосе в связке – «Тойота Королла», «Фольксваген Гольф» и «Линкольн Навигатор». Это безумие могло закончиться как угодно, и не исключено, что с летальным исходом.

– Нора! – закричал Клим, высунувшись в окно. – Ты беременна, Нора! Ты не имеешь права так рисковать!

В кармане некстати завибрировал мобильник.

– Да! – рявкнул Титов, воспользовавшись наушником.

– Клим Кузьмич, воду в третьем бассейне менять? – меланхолично спросил Фрол, техработник, обслуживающий бассейны.

– Потом, – раздраженно отмахнулся Титов и тут же услышал лязг железа и визг тормозов. Все, что успел Клим заметить, – это как под медленно разворачивающийся на перекрестке мусоровоз влетела белая «Тойота Королла». Желтый «Гольф» успел затормозить, резко метнувшись вправо.

Клим тоже в последний момент ушел от удара, вывернув еще больше на встречную полосу и распугав своим монстром размером с БТР остальные машины.

– Клим Кузьмич, в третьем бассейне воду менять? – прогундел в наушнике голос Фрола.

– Да пошел ты, – прошептал Клим, выпрыгивая из машины. – Нора! – Он бросился к «Фольксвагену» и выдернул ее из-за руля. Нора не сопротивлялась. Она повисла у него на руках доверчиво и покладисто, словно только и ожидала его помощи и участия.

К месту происшествия примчались гаишники. Словно из-под земли выросла «Скорая помощь», и врачи уже суетились возле мятой «Тойоты», вытаскивая из нее пожилую женщину. Женщина грозила мусоровозу пальцем. Водитель мусоровоза матерился, словно в последний раз.

Титов затолкал Нору в салон своего «Навигатора».

– Ты дура? – выдохнул он, ощущая, что его пробирает озноб.

– Сам дурак, – огрызнулась Нора, всхлипнув и утерев покрасневший нос. – Откуда ты взялся?!

Опять затрещал мобильник.

– Клим Кузьмич, воду в третьем бассейне менять? – невозмутимо поинтересовался в наушнике Фрол.

– Я ж послал тебя, удивительный ты человек! – Клим нажал на отбой и уставился на Нору. Испуганная, бледная и растрепанная, она была хороша. Так хороша, что Клим элегически наклонил голову и по-собачьи заглянул ей в глаза.

– Нора…

– Там Вера Петровна! – закричала Нора и попыталась выскочить из машины. Титов едва успел поймать ее за полу плаща.

– Кто такая Вера Петровна? – Он втащил Нору в салон и усадил на диван.

– Пусти! Она ранена! – Нора дернулась, плащ затрещал по швам. Из глаз у нее полились крупные прозрачные слезы. Фонтаном брызнули, намочив Титову рубашку и куртку. Обхватив за плечи, Клим прижал Нору к себе и зашептал ей на ухо, словно добрую сказку:

– Твою Веру Петровну уже госпитализировали! Судя по тому, как она брыкалась на носилках, с ней ничего страшного! Полежит недельку в больнице и выйдет. Эх, Вера Петровна, Вера Петровна! Кто ж так по Москве ездит? Она что, думает, в ее возрасте дорожные правила необязательны? Светофоры недействительны? Сейчас ее машинку на эвакуатор погрузят и…

Нора вдруг впилась в него голодным, нешуточным поцелуем. Титов настолько опешил, что напрочь забыл, как полагается вести себя в таких случаях. Пару секунд он был пассивен, как школьница. Потом собрался с мыслями и взял инициативу в руки. Или нет, инициатива все же осталась у Норы. Он просто избавился между делом от куртки, рубашки, штанов и трусов. Он и ее избавил от лишнего, ни разу не сбившись в последовательности снимания предметов одежды и ни разу не споткнувшись ни на одной сложной застежке.

Хорошо, что окна были тонированные. Еще лучше, что амортизаторы новые.

Титов никогда, ни с кем, ни разу, в машине, на трассе, на встречке, у светофора…

Он находил для этого более комфортабельные места. Он даже доплачивал за комфорт, не догадываясь, что лучше всего – это когда тесно и неудобно.

А еще Титов никогда с беременными…

Это было чудовищно.

Бесстыдно и восхитительно.

Это было лучше, чем могло быть в действительности.

Клим чувствовал себя старым развратником, зеленым веником, воздушным шариком, спутником, сошедшим с орбиты, сумасшедшим и гением. Он впервые в жизни почувствовал себя человеком с большой буквы «Е»…

Это была не женщина.

Это было его продолжение, изделие из его ребра. Ну, или как-то так…

Секс закончился, а оргазм остался.

Титов не знал, что такое бывает.

Нора лежала сверху, улыбалась, и щекотала челкой его глаза. Голая, она была совершеннее, чем в одежде. Великий замысел нельзя одевать, красить, причесывать. Все это нужно несовершенным и закомплексованным. Нора такой не была.

Клим сам поразился, какие некоммерческие мысли лезут ему в голову.

Снова некстати затрещал телефон.

– Клим Кузьмич, я не понял, воду в третьем бассейне менять? – бесстрастно спросил в наушнике Фрол.

– Утопись, – посоветовал ему Клим. – Тогда точно нужно будет менять.

За время короткого разговора Нора успела слезть с него и одеться.

– Вот не знала, что я такая б…дь! – весело сообщила она, натягивая колготки.

– И я не знал, – Клим блаженно закрыл глаза. – То есть… – Он испуганно посмотрел на нее.

Нора захохотала.

– Теперь ты можешь на мне не жениться, – сказала она. – Ведь все равно уже переспал.

– Ну уж нет! – возразил Клим. – Теперь один китаец точно мой. И ему нужен папа. Ты не отвертишься! Сейчас же едем в свадебный салон выбирать тебе платье.

– Зеленое, – задумчиво произнесла Нора.

– Что зеленое? – не понял Титов.

– Хочу зеленое платье, зеленую фату, зеленые туфли, зеленые перчатки, зеленый лимузин, зеленые кольца и букет зеленых роз. И чтобы жених весь зеленый-зеленый…

– Ты это специально.

– Что?

– Придумала эту зелень, чтобы я не смог на тебе жениться.

– Нет, я об этом с детства мечтала. Честно!

Они засмеялись вместе, загнулись от хохота. Это было даже лучше, чем секс – ржать над зеленой свадьбой.

В водительскую дверь кто-то постучал. Клим приоткрыл окно и увидел строгого гаишника с полосатой палкой.

– Вы участники аварии? Почему аварийка не включена? Где знак аварийной остановки? Вы же на встречной полосе стоите, движение перекрыли! Совсем охре… – Гаишник вдруг замолчал, заметив, что Клим абсолютно голый.

Титов отыскал под сиденьем красный складной треугольник и протянул его гаишнику вместе с хрустящей купюрой евро. – Батя, – душевно попросил он, – я занят сильно. Ты поставь знак, будь другом! А я за твое здоровье выпью. И помолюсь. Завтра. А если получится, то и сегодня!

Гаишник взял странный набор и пошел устанавливать знак.

– Гайцы тоже люди, – с удовольствием потянулся Клим. – Но только за конвертируемые деньги.

Опять затрещал мобильный. Очевидно, на правах будущей жены трубку схватила Нора.

– Да, слушаю, – томно произнесла она.

– Клим Кузьмич, воду в третьем бассейне менять? – голосом робота задал свой вечный вопрос Фрол.

– Конечно, меняйте! В грязи, что ли, бултыхаться? – радостно распорядилась Нора.

– Ты что?! – заорал Клим. – Зачем в третьем бассейне воду менять? Ее вчера меняли!

– Тебе воды жалко? – уставилась на него Нора.

– Мне хлорки жалко! – Титов быстро натянул на себя трусы, джинсы и рубашку.

– Не пойду за тебя замуж. Не хочу иметь мужа, который трясется над хлоркой.

– Пойдешь!

– Нет.

– Клянусь, я никогда не пожалею для тебя хлорки!

– Чем клянешься-то?

– Своей зеленой мамой.

Нора засмеялась и прижалась к нему всем телом, запутав светлыми волосами, словно неводом.

– Тогда скажи, скажи мне что-нибудь сексуальное, – попросила она.

– Господи, как же я люблю Веру Петровну… – прошептал Клим ей на ухо, и снова понял, что так бывает: секс закончился, оргазм остался.

Андрейкин позвонил в полседьмого утра.

Это было неслыханной наглостью, и Левин даже не хотел отвечать на звонок, но, поняв, что сон улетучился безвозвратно, все же взял трубку.

– Нам надо встретиться, – не поздоровавшись, хрипло сообщил маг.

– Прямо сейчас?! – ужаснулся Левин, глянув за окно, где валил совсем не весенний снег и завывал ветер.

– Дело не терпит отлагательств, – прошептал Андрейкин. – Через полчаса жду вас в кафе «Жаворонок». Это недалеко от вас.

– Разве кафе работают в такое время? – уцепился Левин за последнюю возможность отвязаться от мага.

– Так оно же «Жаворонок»! – воскликнул Андрейкин и отключился.

Левин встал, сделал три приседания, растер мочки ушей и принял решение не бриться, не умываться и даже не чистить зубы. Пантагрюэлю он показал фигу, чтобы тот не рассчитывал на прогулку.

В комнате Дины было тихо. Левин постоял секунду, прижавшись ухом к ее двери, вздохнул и на цыпочках вышел из квартиры.

Кафе оказалось забегаловкой с пластиковой мебелью, пластиковой посудой и плохой вытяжкой, отчего в помещении висела сизая завеса дыма, несмотря всего на трех посетителей.

Андрейкин сидел в закутке возле туалета, курил и щурился. Перед ним стояла ополовиненная бутылка красного вина, пластиковый стакан и пепельница, полная окурков. Взгляд у мага был осоловевший. Плащ и шляпа висели на спинке стула.

– Присаживайтесь, Лев Сергеич. – Андрейкин указал на стул напротив себя. – Присаживайтесь и слушайте очень внимательно.

Левин сел на самый краешек стула, опасаясь, что пластиковый уродец развалится под его нестандартным весом.

– Винца? – кивнул маг на бутылку.

– Боже упаси, – поморщился Левин. – Я с утра, как говорится…

– А я очень даже, как говорится, с утра! – лучезарно улыбнулся Андрейкин, наливая себе в стакан. – Очень даже, особенно когда есть удовлетворение от работы!

– А оно есть? – без интереса спросил Лев, чувствуя, как ножки у стула разъезжаются.

– Есть! – Андрейкин залпом выпил вино и выдернул из нагрудного кармана черный маркер.

Левин еще больше съехал на край стула, переместив свой вес на ноги. Теперь получалось, что он не сидел на стуле, а стоял на полусогнутых ногах. Поза была неудобная, зато стул остался в безопасности.

– Вот это ваша квартира, – маг вдруг нарисовал на белой пластиковой поверхности стола квадрат и в центре него написал цифру пять. – Ее продали целых два раза.

– Я это знаю, – напряженно улыбнувшись, сказал Левин. – Надеюсь, вы не из-за этого гениального открытия выдернули меня в семь утра из постели?

– Чтобы втюхать вам эту хату на Арбате, было создано и зарегистрировано агентство-однодневка «Юпитер», – продолжил маг, нарисовав в квадрате жирный восклицательный знак.

– Это я тоже знаю, – совсем поскучнел Левин. – И что?

– А то, что фирму создали для одной-единственной цели: чтобы вы и Дина Алексеевна оказались под одной крышей! Понимаете? Это не сделка с недвижимостью, это сделка с вашими душами!

– Ой, – сказал Левин. – По-моему, очень высокопарно и неправдоподобно.

– Смотрите сюда! – Андрейкин нарисовал на столе уродливую фигурку в юбке. – Евдокия Егодина, на которую зарегистрировано агентство «Юпитер», – стопроцентно подставное лицо. Кто-то дал ей денег на фирму, кто-то оплатил ее услуги «риелтора». Кто? – Андрейкин нарисовал знак вопроса теперь уже над женской фигуркой.

– Не знаю, – Левин пожал плечами. – Как-то все это сложно для моих невыспавшихся мозгов.

– А я попытался разобраться, – хвастливо заявил маг. – Знаете, что я сделал? Для начала с помощью подкупа соседки Егодиной по коммунальной квартире я проник в комнату Евдокии. Догадываетесь, что я там нашел?

– Естественно, нет, – еле удерживаясь на дрожащих ногах, сказал Левин. Ему очень хотелось послать мага по матушке, встать и уйти, но он привык уважать чужой труд.

– Вот! Полюбуйтесь! – Откуда-то из-за спины Андрейкин выхватил два парика и плюхнул их с размаху на стол. Один парик был светлым, другой – жгуче-черным.

– Что это? – отшатнулся Левин, едва удержавшись на полусогнутых ногах.

– Волосы. Искусственные! – торжественно объяснил маг. – Это объясняет, почему работавшая с вами Лариса Борисовна была брюнеткой, а та, которая имела дело с Диной, была блондинкой. Ваши риелторши были одним и тем же лицом – Егодиной Евдокией Петровной! Не понимаю только, почему она всем подряд называлась Ларисой Борисовной. Это очень неумно.

– И что? – не понял Левин судьбоносности этого заявления. – Я и без вас догадался, что нас дурили. Уберите волосы! Они мне неприятны.

Андрейкин налил вино, выпил и только потом спрятал парики за спину.

– Очень жаль, что вы не поняли главного, – покачал он головой. – Вас с Диной Алексеевной кто-то хочет… того… свести!

– Что значит «свести»? – нахмурился Левин.

Андрейкин молча постучал пальцем о палец.

– А-а-а! – догадался Левин и вдруг сильно вспотел. – Слушайте, почему вы сделали такой вывод?

– Да потому что в прокуратуре не чешутся! – заорал Андрейкин и даже привстал в возбуждении. – Потому что в милиции ржут! А в паспортном столе хихикают и нервно перекладывают папки, отвечая на мои вопросы! И конфеты не берут, и на уговоры мои не поддаются! Это тетки-то, которые с утра до ночи чай гоняют! Фу-у-у… – Андрейкин сел и снова налил вино. – А почему никто не чешется? Почему все ржут и конфеты не берут?!

– Почему? – шепотом спросил Левин.

– Да потому что все чисто! Чисто и законспирировано! Потому что все в органах в курсе, что не было никакого преступления с этой квартирой, а была какая-то очень милая шутка, о которой все знают, но отчего-то молчат!

– Позвольте, но… – Пот лил с Левина в три ручья, попадая в глаза, капая на брюки. – Если все это милая шутка, как вы говорите, то где мои деньги?! Где деньги, которые я заплатил за эту квартиру?! Где деньги Дины?! Кто-то нехило нажился на том, что… хотел нас «свести»! И вы говорите, что это «не преступление»?!!

– Скажите, кому может быть выгодно, если вы с Диной Алексеевной сойдетесь и будете жить вместе?!

– Никому. Никому не может быть выгодно, если мы с Диной Алексеевной… – Левин постучал пальцем о палец. – Это глупость. Глупость и бред сивой кобылы.

Маг неожиданно разозлился. Он пошел красными пятнами, а желваки на его щеках заплясали вверх-вниз, как маленькие отбойные молоточки.

– Убийство Инны Покровской напрямую связано с делом вашей квартиры, – сухо сообщил он.

– Что?!! – Левин все же не удержался в своем неустойчивом положении и с грохотом упал на пол, высоко вскинув ноги.

Андрейкин повеселел, вскочил и нагнулся над Левиным.

– Мне удалось раскопать, что квартиру над вами сняла все та же Евдокия Егодина. То есть не совсем так. Хозяева квартиры Птичкины уже много лет живут в Штатах. Но у хозяйки этой квартиры в Москве осталась сестра – Ираида Аркадьевна Птичкина. Квартиру не сдавали принципиально, и сестра приходила туда, чтобы поддерживать порядок, поливать цветы, протирать пыль. Так вот, к этой Ираиде Аркадьевне пару месяцев назад пришла пожилая дама. Она начала умолять Птичкину, чтобы та сдала ей квартиру сестры на месяц. Ираида Аркадьевна отказалась, заявив, что без согласия хозяйки не имеет права этого делать. Но дама вдруг предложила такую несусветную сумму за месяц аренды этой квартиры, что Птичкина дрогнула и решила – ничего с хоромами сестрицы не случится, если всего месяц в них поживут посторонние люди. Короче, Ираида Аркадьевна взяла деньги и отдала даме ключи. Дама обрадовалась несказанно. На осторожный вопрос Птичкиной, почему ей нужна именно эта квартира и почему она платит такие огромные деньги, пожилая женщина пояснила, что ее племянница собирается выследить мужа, который завел любовницу в этом доме.

Объяснение никуда не годилось, и Птичкина на всякий случай попросила даму показать паспорт. Дама с готовностью продемонстрировала документ, где было написано, что зовут ее… – Андрейкин протянул руку сидящему на полу Левину и помог ему подняться. – Что зовут ее Вера Петровна Аршинникова, и она тридцать девятого года рождения.

– Вера Петровна Аршинникова! – схватился за голову Левин. – Господи, что-то очень знакомое! Где я мог слышать это имя?!

– Садитесь, – подтолкнул под него стул Андрейкин. – Да нормально садитесь, не бойтесь! Эти стулья и не таких слонов выдержат!

Левин сел, продолжая держаться за голову.

– Где, где я мог слышать это имя? – с мольбой обратился он к магу.

– Понятия не имею.

– А ваш шар все еще на профилактике? Может, его спросить?

– Врать он стал много в последнее время, сволочь. Так и хочется грохнуть его об пол! Я от греха подальше упрятал шар в шкаф и не достаю. Весь бизнес к черту.

– Давайте вашего винца, – простонал Левин.

– Вы ж с утра, как говорится…

– Я пересмотрел свои взгляды на жизнь.

– Давно бы так. Эй, девчонки, нам два сухого вина! – хлопнул в ладоши Андрейкин.

– Вера Петровна, Вера Петровна… – пробормотал Левин. – Какое знакомое сочетание…

Прибежала официантка, принесла две открытые бутылки вина и два пластиковых стаканчика. Игнорируя стаканы, маг и Левин чокнулись бутылками и стали пить из горла, закинув головы и синхронно булькая.

– Не вспомнил? – заплетающимся языком спросил Андрейкин.

– От сухого вина разве вспомнишь? – поморщился Левин и крикнул: – Официант, виски! Вера Петровна, Вера Петровна… Слышь, маг, может, достанем твой шар из шкафа? Я заплачу.

– Погоди, без него попробуем разобраться.

Официантка принесла водку. Пили молча, не чокаясь и не закусывая.

– Ну как, вспомнил? – Маг с трудом сконцентрировал взгляд на Левине.

– М-м-м?!

– Ясно. То ли правда шар расспросить? Кстати, я не все тебе рассказал! Ираида Аркадьевна как узнала из газет, что в ее квартире нашли зарезанную звезду, так чуть богу душу не отдала. Чтобы милиция до нее не сразу докопалась, Ираида Аркадьева быстренько слегла в Склиф с давлением, сердцебиением и еще чем-то сугубо женским. А у меня в Склифе все медсестры того… прикормлены, обласканы и оттраханы. Без очереди меня в реанимацию пропускают у пациентов интервью брать. Я батюшкой переоделся, и Ираида Аркадьевна мне все как на духу выложила. Так вот, скажу я тебе, как чародей чародею, Вера Петровна Аршинникова причастна к убийству Покровской. И мадам Егодина была у нее на побегушках. А следовательно, ваша квартира и все, что творится вокруг нее, каким-то хитрым образом связаны с убийством шоу-звезды.

– О-ох!

– Ты вспомни, какие чудные вещи творились у вас с Диной Алексеевной: храп, когда никто не храпит, пропажа вещей, пожар, потоп. И все эти чудеса как пить дать связаны с верхней квартирой. Скажи, кто тот бритый парень, который вам открывал дверь? Куда он потом делся? А ведь вас специально выманили наверх, заткнув все отверстия в ванной, чтобы вы первыми обнаружили труп. Вас специально кто-то запер потом в квартире, чтобы вы не смогли выйти!

– Найду эту Веру Петровну – убью, – заявил Левин.

– И понимаешь, дружище, получаются две взаимоисключающие вещи – кто-то хочет свести вас с Диной, а кто-то посадить в тюрьму.

Андрейкин размашисто нарисовал маркером на столе решетку.

– М-может, шар потрем? – жалобно всхлипнул Левин. – Пусть врет, а вдруг правду скажет?..

– Клиент скорее мертв, – диагностировал маг. Поплевав на стол, он рукавом джемпера тщательно стер свои рисунки. – Поручик, сочту за честь довезти вас до дома! – Андрейкин встал и подал Левину руку.

Тот с третьей попытки поднялся вместе с невероятным образом приклеившимся к его заду стулом.

– Это лишнее. – Маг отодрал пластиковую конструкцию от брюк Левина и поставил на место.

Придерживая друг друга, они вышли на улицу. Ветер освежил разгоряченные алкоголем лица.

– Я вспомнил! – вдруг заорал Левин. – Я вспомнил! Верой Петровной звали акушерку в роддоме, которая принимала меня у мамы! Фамилию я, правда, не уточнял.

– Не подходит, – покачал головой Андрейкин. – Акушерка никак не подходит. Сам подумай, где ты и где какой-то роддом…

– Г-где?!

– Молчать, поручик! Садись, я тебя довезу до твоей криминальной хаты.

– Ты же пьяный! – отшатнулся Лев от вишневой «девятки».

– Я?! Где?!

– В… в…

– Поручик, молчать! Выполнять приказания! – Маг затолкал Льва в машину и сел за руль. – Езжу я лучше, чем хожу, – вздохнул он. – У меня все светофоры прикормлены, обласканы и оттраханы…

Дуська очнулась от мысли, что никак нельзя умереть.

Ну никак нельзя, потому что программа не выполнена, а предназначение не отработано.

Затылок болел, сердце колотилось как бешеное. Евдокия открыла глаза, но темнота не сменилась светом – в комнате не горел ни один светильник.

Дуська ощупала шишку на голове и включила настольную лампу.

Ее швырнули на кровать, не раздевая и не попытавшись приложить к больной голове компресс. Ее швырнули на роскошное ложе как беспородную собачонку: выживет – хорошо, не выживет – и бог с ней…

Дуська судорожно нащупала на груди талисман-монетку.

На месте!

И расписка в лифчике тоже на месте! Кажется, никто не потрудился ее обыскать.

– Алекс! – закричала она.

Мерзкое эхо понеслось по просторам дома, но ответа не принесло.

– Алекс! – Евдокия встала и с трудом, придерживаясь за стены, спустилась на первый этаж.

На диване Алекса не было. Яркий экран телевизора демонстрировал заставку электронной игры.

Дуська заревела от страха.

Ее бросили, а Алекса убили из-за недостающих двухсот долларов – такой напрашивался вывод.

– А-а-а-а! – завизжала она и бросилась вниз, в подвал, чтобы хоть одна живая душа была рядом – пусть сумасшедшая, пусть невменяемая, но живая.

Дверь в подвал оказалась закрыта. Дуська начала колотить в нее руками и ногами, но с той стороны не раздавалось ни звука.

При мысли, что ее бросили в этом доме одну, Евдокия громко завыла.

– Чего вы орете? – раздраженно спросил глухой женский голос.

Евдокия вздрогнула, обернулась и увидела коренастую жительницу Папуа Новая Гвинея. Оказывается, она умела говорить на чистейшем русском, оказывается, она была способна на эмоции.

– Где Алекс?! – набросилась на нее Евдокия.

– Не знаю такого, – надменно ответила туземка.

– Где Томас?! – заорала Дуська, сжав кулаки.

– Спит ваш Томас в спальне хозяйки, – усмехнулась служанка и, развернувшись, показала свою широкую, надменную спину.

– Какой хозяйки? – Дуська побежала за ней. – Чьей хозяйки?!

– Третий этаж, – сухо бросила через плечо служанка и исчезла за какой-то дверью.

Евдокия помчалась на третий этаж.

В той самой спальне, из которой был вход в роскошную гардеробную, Алекс кувыркался в кровати с грудастой девицей. Он не перестал кувыркаться, даже когда Евдокия открыла дверь и замерла на пороге.

Девица показушно стонала, Алекс показушно держал темп.

Но Дуську поразило не это. Над кроватью висела огромная картина в позолоченной раме, выполненная в манере сюрреализма. Линии были размыты, нечетки, краски взахлест перебивали друг друга, смешиваясь в вакханалию цвета, а сюжет терялся в этих художественных изысках. Дуська сто раз видела эту картину, но только сейчас вдруг поняла – на холсте изображена обнаженная женщина с длинными белыми волосами, стоящая на раскрытой ракушке, и эта женщина как две капли воды похожа на Инну Покровскую.

Наверное, нужно было встряхнуть мозги, чтобы в сумбуре красок и линий увидеть это.

«В спальне хозяйки…» – вспомнила она слова смуглой служанки.

Здесь была какая-то дикая, страшная тайна – в этом богатом доме, в этом портрете, в пленнике, запертом под землей, в Алексе, с которого бандиты взяли огромные деньги.

В этом была такая страшная тайна и такая угроза для Дуськиной драгоценной жизни, программа которой не выполнена, а предназначение не отработано, что она сорвалась с места и побежала куда глаза глядят.

Лестница, коридоры и снова лестница…

Она слышала, что Алекс бежит за ней: «Стой, рыжая!» – орал он. Она слышала визг и хохот продажной девки, но механизм самосохранения и самоспасения запустился в Дуське с такой разрушительной силой, что она уже не могла воспользоваться здравым смыслом.

На первом этаже, возле кухни, была кладовочка. За тяжелой дубовой дверью хранились мука, консервы, масло и крупы. А изнутри – Дуська видела это, знала! – изнутри на двери неизвестно зачем была приделана тяжелая мощная щеколда.

Евдокия залетела в кладовку и заперлась на щеколду.

– Открой! – заколотил Алекс в дверь.

Где-то далеко хохотала грудастая шлюха.

– Открой, рыжая! Ты что, на меня обиделась? Да я пачками этих девок имею, мне тебя одной не хватает! Открой! Дура!

– Я боюсь тебя, – прошептала Дуська, садясь на корточки и обхватив себя руками за плечи. – Я боюсь тебя! – заорала она и, схватив с полки консервную банку, швырнула ее в дверь.

– Открой, или я вышибу дверь.

– Это невозможно. Она слишком тяжелая.

– Ева! Или как там тебя… у тебя что, крышу после удара сорвало?! Ты же не сможешь просидеть там до конца света!

– Смогу!

– Идиотка. Что я должен сделать, чтобы ты вышла оттуда?

– Рассказать правду.

– Какую?

– Чей это дом? Кто живет в клетке, в подвале?! Почему на портрете в спальне нарисована Инна Покровская? Почему ты отдал все мои деньги бандитам?

За дверью воцарилось молчание. Оно длилось минуту, две, три…

Дуська решила, что Алекс ушел, и вдруг по-настоящему испугалась: все-таки лучше бы он стоял под дверью и уговаривал ее выйти.

– Эй! – позвала она тихо. – Эй, ты ушел?!

– Нет. Думаю.

– О чем?

– О том, что жалко тебя убивать, рыжая. Привык я к тебе. Ты такая… забавная зверушка. Строишь из себя дубовый наивняк, а сама хитрющая, как лиса. Жалко, что ты суешь свой конопатый нос куда не следует. На кой хрен ты полезла в подвал?! Зачем к портрету приглядывалась?! А если и поняла чего лишнего, то почему не промолчала, дура?! И что мне теперь с тобой делать? А я ведь и правда жениться хотел на тебе. Так, для прикола. Не в загсе, конечно, батюшку хотел пригласить. А ты… Ты такие нехорошие вопросы начала задавать!

Дуська дрожала, но рыдать перестала. Механизм самоспасения вдруг заклинило, и он отключился, не давая подсказки, что делать дальше.

– Ладно, сиди пока, рыжая. Думай.

С той стороны лязгнул замок.

– Выпусти! – бросилась Дуська к двери. – Зачем ты меня закрыл? Выпусти, я буду молчать! Я ничего никому не скажу! Я спросила тебя просто так, не подумав, ведь у меня сотрясение мозга! Выпусти! И запомни, ты не сможешь меня убить, потому что немедленно сдохнешь сам! Ты мне продал себя! Продал за восемьсот тысяч долларов! Урод! Гад! Открой!

Удаляющиеся шаги стали Дуське ответом…

Глава 8

Побег

– Милая!

– Привет, дорогая!

– Господи, как я рада, что ты жива! Я даже выпила за твое здоровье…

– Врешь.

– И свечку поставила.

– Куда?

– Не вставила, а поставила. В церкви, за здравие.

– За здравие ставят умирающим, балда! А я…

– Верунь, у тебя опасные травмы?

– Перелом пальца, легкое сотрясение серого вещества, ушиб колена и лопнувшая мозоль на пятке. Последнее, пожалуй, самое неприятное.

– Браво, Верунь! Значит, я смогу выкрасть тебя из больницы?!

– Что значит «выкрасть»?

– Но мы же скрываемся! К тебе в любую минуту могут прийти оперативники и начать допрашивать! Ты должна немедленно убежать. И я тебе помогу!

– В каком смысле «помогу»?

– В прямом, дорогая! Я узнала, что ты лежишь в первой клинической больнице, в двести второй палате, на втором этаже. В больнице строгая пропускная система, но мы уйдем через окно. Тут чудесная пожарная лестница, она как раз возле твоей палаты. Одежду я тебе принесла!

– Надеюсь, не вечернее платье и туфли на шпильках?

– Нет, брюки, куртку и кроссовки.

– Ты так говоришь, будто уже стоишь под дверью…

– Да нет, почему под дверью? Я же говорю, тут зверская пропускная система: паспорт, бахилы, фейс-контроль, дресс-код и справка из вендиспансера. Я не стою под дверью, я сижу на подоконнике твоей палаты! Приглядись хорошенько, встань, подойди на цыпочках и тихонько открой окно.

– Ой! Как ты рискнула? Мы же скрываемся от милиции!

– Ха! Я переоделась в мужской костюм, надела широкополую шляпу и наклеила усы!

– Прости, дорогая, что ты наклеила?

– Усы!

– Куда?

– Не ерничай, милая, я отлично помню, куда надо клеить усы. Вылезай побыстрее, тут на подоконнике скользко и холодно!

– Боюсь тебя огорчить…

– Что еще? Ты организовала в палате клуб «Тем, кому за…» и не можешь его бросить?

– Хуже.

– Неужели влюбилась в лечащего врача и ни за что не удерешь из больницы?

– Гораздо хуже.

– Черт бы тебя побрал! Вылезай быстрее! Я сейчас грохнусь.

– Кларунь, дорогая, я давно удрала из больницы! И сейчас я вовсе не в двести второй палате.

– Как это… не в двести второй?.. Как это удрала?..

– Вот так, извини. Ты правильно сказала, мне нужно было скрываться. В любой момент могла нагрянуть милиция и начать допрашивать меня. Ей-богу, к допросам я была не готова, поэтому просто слиняла прямо в гипсе и больничном халате. Прости!

– Старая кляча! Почему ты не позвонила мне?! Почему не предупредила?!

– Я же говорю: у меня сотрясение серого вещества.

– Ты говорила – легкое!

– Все относительно в мире, все относительно…

– Где ты сейчас?

– На даче, как и договаривались. Пью наливочку, топлю буржуйку, зализываю раны… Приезжай ко мне, Клара Аркадьевна! Хватит по стенам лазить, не девочка уже.

– А-а-а-а-а-а-а!

– Эй, что там такое?

– Ой, ой!

– Кларунь, где ты? Что стряслось?

– Я… я упала. Навернулась со второго этажа. Хорошо, что внизу сугроб…

– Встать можешь?

– Нога… Что-то с ногой!

– Так, спокойно, не паникуй. Ползи в приемный покой, спроси Надежду Никитичну. Дашь ей тысячу рублей и скажешь, что от меня. Она сделает рентген, даст обезболивающее и, если надо, наложит гипс. Ты все поняла?

– Да, уже ползу. А приемный покой справа или слева?

– По центру! Если ты хочешь остаться инкогнито, то по центру.

– Ползу! Ползу, дорогая!

– Только не забудь отклеить усы!

– Это важно?

– Думаю, да. Как разберешься с ногой, немедленно приезжай на мою дачу! Только без выкрутасов! Бай, милая.

– Бай-яй-яй, дорогая!

Фил запустил карусель и устало откинулся на спинку стула.

Голова нестерпимо болела. Он всю ночь просидел у дверного глазка, карауля опечатанную квартиру Птичкиных. Конечно, это было бессмысленно, но иначе Филипп Филиппович не мог.

Он очень боялся пропустить в жизни момент, когда сможет совершить подвиг.

Фил и в тюрьму-то попал из-за этого своего нездорового желания: бросился отбивать от малолетних грабителей бабку. А та возьми, да заяви в порыве маразма, что сумку вырывал Фил, мальчишки, мол, просто мимо шли да шум подняли, когда увидели, что дядька продуктовыми авоськами промышляет.

В общем, мечтал Портнягин отметиться. Героически. Но случаев не подворачивалось, или все они были какие-то мелкие и незначительные.

Даже в Афганистане его ранило в ягодицу. Разворотило ползадницы, а комиссовали со смешочками, с шутками и прибаутками…

Подвига не получилось. Хотя Фил от пуль не прятался, спину врагу не показывал, а уж тем более зад. Зацепило его случайно и до смешного нелепо: призывник-малолетка случайно передернул затвор, не разобравшись, откуда из «калаша» очередь вылетает…

С малолеткой дело замяли, а Портнягин, как последний урод, жил с обезображенной ягодицей.

Подвига не получалось.

В жизни вообще не получалось ничего значительного.

Но Фил ждал своего звездного часа. Ждал и поэтому всю ночь просидел на табуретке возле дверного глазка, наблюдая за соседской квартирой.

Под утро он задремал. А когда проснулся, увидел, что на двери Птичкиных мелом нарисован портрет Покровской, а у порога навалена гора красных роз. Фил в отчаянии дернул себя за редкие волосенки – проспал!

Кто это сделал? Говорят, убийцы любят приходить на место преступления. Любят приносить цветы и оказывать другие нежные знаки внимания своей жертве. Впрочем, это могли сделать и многочисленные поклонники Покровской и Грига.

– Стой!!! – привел его в чувство голос начальника Акимыча. – Ты что творишь, оглоед?! У тебя карусель уже полчаса крутится! Люди выпрыгивают на ходу, а кто не может прыгать – блюет с высоты! Что творишь, гад? Теракт?! Диверсия?! Убью!!!

Фил вздрогнул и нажал нужную кнопку. Скрипя цепями, карусель медленно остановилась. Из кабинок начали вываливаться шатающиеся люди с бледными, злыми лицами.

Акимыч бесновался. Он орал, топал ногами, вращал выпученными глазами и был бесконечно прав.

– «Скорую»! «Скорую» вызывайте! – кричал в отдалении женский голос. – Тут девочке плохо и мальчику нехорошо!

К будке Фила бежали двое крепких парней с разгоряченными лицами.

Портнягин схватил с полки свою старую кружку с несмываемым чайным налетом – его единственное имущество на рабочем месте, – выскочил на улицу и помчался к забору.

– Уволен! Без выходного пособия! – орал вслед Акимыч. – Я всегда подозревал, что у тебя с головой плохо!

– Под суд его! – кричал кто-то.

Бежать в валенках было неудобно, но Портнягин летел. Он перескакивал подтаявшие сугробы, лавочки с отдыхающими, лотки с мороженым. Высокий забор поддался ему с первого раза.

Очень не хотелось быть битым.

И по-прежнему хотелось совершить подвиг.

– Раз-два-три, раз-два-три! Поворот! Раз-два-три! Тьфу, Алексеева, ты совсем потеряла форму! Как голову держишь? Двигаешься, словно рыба на крючке.

Танцы были спасением. Дина вспомнила, что не посещала занятий два месяца, и к вечеру, когда хандра стала невыносимой, позвонила Алевтине, своему тренеру.

– Приходи, конечно, – обрадовалась Алевтина, чья зарплата напрямую зависела от количества человек, посещающих ее занятия. – Твой Борис замучился танцевать с косолапой Ленкой!

Борис был давним партнером Дины, немного влюбленным в нее – ровно настолько, чтобы в танце понимать с полувзгляда, а в жизни не позволять себе ничего лишнего.

– Раз-два-три!

– Говорят, ты вляпалась в пренеприятнейшую историю? – шепнул Борис на ухо Дине, чуть сбившись с шага.

– Кто говорит?

– Газеты, телевизионные новости, злые языки, наконец.

– Раз-два-три, спину держим! – старалась Алевтина.

– Я пришла сюда, чтобы забыть об этом, – ответила Дина, держа голову в гордом повороте, а спину так прямо, что заболели лопатки.

– Теперь тебе не дадут об этом забыть, куда бы ты ни пришла, – усмехнулся Борис. – Слишком уж шумная история получилась.

– Ну хоть бы ты мог позволить мне не вспоминать об этом! – Дина возмущенно вскинула на него глаза.

Борис был высок и похож на киногероя советских фильмов.

– Раз-два-три, не болтаем во время танца! – Алевтина в черном обтягивающем трико, с грацией кошки вертелась между парами, отрабатывая свою не бог весть какую зарплату.

– Вот я-то как раз и не могу позволить тебе об этом не вспоминать! – улыбнулся Борис. – Понимаешь, Диночка, дело передали в наш отдел.

– В какой еще «ваш» отдел?!

– Раз-два-три, Алексеева, на партнера не смотрим, голову отвернула! Здесь вам не дискотека!

– В наш отдел на Петровке. Понимаешь, дело-то громкое, начальство рвет и мечет, чтобы оно висяком не стало.

– Постой… – Дина остановилась посреди зала. – Ты что, хочешь сказать…

– Да опер я, опер! И работаю на Петровке. И дело ведет наш отдел. – Борис тоже остановился. Другие пары стали натыкаться на них, сбиваясь с ритма.

Дина схватилась за голову.

– Почему ты никогда мне об этом не говорил?!

– Зачем? Какая разница, с кем танцуешь? Лишь бы хорошо получалось.

– Вот скотина!

– Почему? – весело удивился Борис.

– А почему ты форму не носишь?

– Да кто ж ее носит?! Я сыщик, а не постовой.

– Зачем танцами занимаешься?

– Для релаксации. Это не запрещено при моей работе.

– У нас тут что, клуб по интересам? – подошла Алевтина. – Почему беседуем?

– Раз-два-три! – заорал Борис. – Голову держим…

– Пошли, – Дина потянула его за руку в раздевалку. – Тебе ведь надо со мной поговорить?

– Надо, – вздохнул Борис. – Только лучше в моей машине.

Минут тридцать Дина со всеми подробностями рассказывала все, что знала об этой истории. Ее очень подмывало спросить, откуда у простого опера с Петровки «Лексус» последней модели, но она так и не рискнула, решив, что ей достаточно того, что ее допрашивают не в казенном кабинете, а в комфортабельном салоне машины. И вопросы задает не надменный сухарь, а Борис, который знает ее сто лет, стопроцентно ей доверяет и смотрит на нее с нескрываемым восхищением. Это была удача, везение, удивительное совпадение.

Дина курила сигарету за сигаретой, говорила и говорила, стараясь не упустить ничего. Пусть Петровка работает, пусть старается…

Она рассказала Борису про Левина, про то, что взяла отпуск на работе специально для того, чтобы отвоевать квартиру, про то, что они с Норой решили учинить безобразие на Восьмое марта со стриптизерами, но Левин догадался сделать то же самое и переиграл их. Она рассказала о том, как в разгар веселья с потолка вдруг полился жуткий кровавый дождь и как они с Левиным обнаружили труп. Деликатный момент с синими ирисами она обошла, зато в деталях живописала, как кто-то закрыл входную дверь на запор и как сорок минут пришлось торчать на балконе, зовя на помощь. Она и про Левина рассказала, который застрял в балконной двери полуголый и злой. И про драку в подъезде, которую затеял ревнивый Титов, но которую какой-то левый, пришлый маг с готовностью поддержал. И чистосердечно призналась про то, что ее надули в приюте, подсунув беременного кобеля. И даже поинтересовалась, за чей счет ей теперь ремонтировать потолок. Она постаралась ничего не упустить. Пусть Петровка разбирается.

Борис внимательно слушал, не перебивал, не задавал лишних вопросов. Но больше всего Дине нравилось, что он ничего не записывал, и все это смахивало на дружескую беседу. Впрочем, может быть, в этом навороченном «Лексусе» все записывалось автоматически, и не только записывалось, но и снималось на камеру.

– Тебе щенок случайно не нужен? – закончила Дина рассказ.

– У меня кошка, хомяк и экзотический таракан. С ними гулять не надо, – рассеянно ответил Борис, закурив толстенную сигару, которая никак не вязалась с его героико-комсомольской внешностью. – Думаю, Динуля, тебе на некоторое время необходимо переехать к маме, – задумчиво сказал он.

– Это еще зачем? – испугалась Дина. – Ты думаешь, мне что-то грозит?

– Я думаю, нужно перестраховаться. Очень уж некрасивая эта история. И огласки у нее много. Инна Покровская – личность известная и скандальная. Вокруг имени этой дивы столько пересудов и сплетен, с ней связано столько богатых и влиятельных людей, что лучше перестраховаться. Мало ли кому захочется своими силами докопаться до истины. Из-за смерти Инны у многих дела могут пойти плохо. Кое-кто потеряет деньги, а хуже того – перспективы. Да она одним только музыкальным каналам платила бешеные деньги, чтобы Грига постоянно крутили… Ты слишком близко стоишь к обстоятельствам смерти Покровской. Боюсь, некоторым дельцам от шоу-бизнеса может прийти в голову попытать тебя на тему последних минут жизни Инны Покровской.

– Но я ничего не знаю! Я видела ее уже мертвой!

– Тебе охота кому-то доказывать все это с пеной у рта? Это я тебе верю, ребята с Петровки тоже поверят, потому что они вменяемые. А тем, кто начнет собственное расследование, – плевать на твою правду. Они истолкуют все так, как им удобно. Ты слышала, что Гнедулин назначил награду в пять миллионов долларов тому, кто назовет имя убийцы?! Думаешь, не найдется умников, которые попытаются эти деньги заполучить? К тому же поклонники Игоря Грига начнут истерить. Сделают вывод, что ты виновата в смерти Покровской, и захотят отомстить. Ведь кто такой Григ без денег и продюсерского таланта Покровской? Мыльный пузырь. Мало таланта и куча амбиций. Таких, как он, миллионы. Про Грига забудут через полгода, если его звездность не подкармливать скандалами, сплетнями, постоянным присутствием в прессе и причастностью к сильным мира сего. Но сегодня тысячи истеричных мальчиков и девочек готовы мстить тому, кто убил его «мамочку». Так что… к маме, к маме! – Борис завел движок, и машина плавно тронулась с места.

– А к подруге можно?

– Можно, но лучше к маме. Тебе куда сейчас?

– На Арбат.

– Круто. Хорошее место. Квартирка небось недешевая?

– Недешевая. Только не совсем моя.

– С этим делом я тоже попробую разобраться, если время останется.

– Спасибо. Ты настоящий друг, хоть и с Петровки.

– Не за что. Ты не представляешь, сколько за эти годы я получил удовольствия, танцуя с тобой… – Разговор уплывал в опасное русло, и Дина предприняла попытку перевести его на другую тему.

– Но хоть что-то удалось раскопать про эту Покровскую? – перебила она Бориса.

Дине никогда не нравились советские киногерои, но она ничего не имела против обаятельных оперов с Петровки на «Лексусах».

– Удалось. – Борис искоса, с насмешкой глянул на Дину. – Последний раз Инну видели пятого марта на вечеринке в клубе «Шаляпин». Там проходила презентация ее книги «Изнанка». На презентации она была веселая, беззаботная, с удовольствием давала интервью журналистам и позировала перед камерами. Григ, естественно, вертелся возле нее. Но часов в десять вечера, когда официальная часть была закончена, с Инной что-то произошло. Она стала раздражительная, нервная, все время куда-то звонила, причем мобильный почему-то брала у Грига, а не пользовалась своим. Мы проверили эти звонки – как ни странно, ничего интересного. Покровская звонила своей парикмахерше, в глянцевый журнал договориться об интервью и фотосессии с Григом, а также в ресторан, чтобы подтвердить заказ столиков на Восьмое марта. В общем, ничего подозрительного.

Но отчего-то же у Покровской сменилось настроение! Она часто выходила в туалет, много курила, а когда начался банкет, не выпила ни одной рюмки спиртного и отказалась от закусок. Григу она сказала, что у нее разболелся желудок. На здоровье Инна никогда раньше не жаловалась, поэтому Григ обеспокоился и предложил ей уехать домой. Он сказал, что гости уже пьяны, веселы и никто не заметит ее отсутствия. Инна раздраженно отказалась покинуть банкет, но через некоторое время исчезла. Когда именно – никто точно сказать не может. На тусовке было много народу, все прилично выпили, и никто не отслеживал, кто и куда пошел. Григ, который неотступно следовал везде за Инной, отвлекся на танцы и стриптизерш.

Швейцар сказал, что женщина, похожая на Инну Покровскую, выбежала из клуба в полдвенадцатого ночи. Она была чем-то взволнованна и на бегу одевала шубу. Водитель Инны спал в машине, но его услугами Покровская почему-то не воспользовалась. Скорее всего, она поймала частника, потому что опрос таксопарков ничего не дал. Никто из водителей такси не подвозил в тот день Покровскую. А может… может, за ней кто-то приехал. Во всяком случае, с того момента, как она выскочила из клуба, Инну никто не видел. Покровская словно сквозь землю провалилась.

– Что говорит Григ по поводу ее смерти?

– Рыдает. Много и напоказ. На камеры, на фотообъективы, перед оперативниками, перед журналистами и поклонниками. По-моему, он перебарщивает с эмоциями. Возникает подозрение в их неискренности.

– Муж?

– Как ни странно, ведет себя естественно и достойно. Активно помогает следствию. Искренне ответил на все вопросы, охотно дал обыскать комнату Инны в доме, позволил просмотреть все ее бумаги и документы, к которым имел доступ. Создается впечатление, что гостиничный король вполне нормальный мужик и отношения к смерти жены не имеет. Он даже назначил награду за информацию об убийце, хотя этот факт, конечно, подозрений с него до конца не снимает. Мне почему-то кажется, что если бы он захотел расправы, то грохнул бы Грига, а не Инну. Просто так, чтобы другим поющим юнцам, жаждущим славы, неповадно было иметь дело с продюсером Инной Покровской. Ее бизнес, который Гнедулин так ненавидел, просто сошел бы на нет. Кто захочет быть трупом после того, как станет звездой?!

– Вон туда, пожалуйста, поверни. Мне к первому подъезду.

– Ух ты, какой дом! – восхитился Борис. – Женился бы на тебе из-за квартиры, если бы не был женат! – Он вышел, открыл Дине дверь и подал руку.

– Скажи, если бы мне не взбрело в голову прийти сегодня на занятие, ты вызвал бы меня на Петровку? – улыбнувшись, спросила Дина.

– Нет, пригласил бы на вальс, – засмеялся Борис и в полупоклоне поцеловал ей руку. – Помни, тебе повезло, что твой партнер – я!

Дина пошла к подъезду, перепрыгивая через лужи.

Шины тихо зашуршали по асфальту. Борис уехал, весело погудев на прощанье.

Дина подняла глаза и вздрогнула.

У подъезда стоял Левин.

В одной руке он держал охапку желтых роз, в другой поводок с собакой.

Вид у Левина был идиотский.

Розы сыпались по одной на асфальт, а собака дергала поводок, стремясь быстрее попасть в кусты. Левин пытался все это удержать, урегулировать и спасти.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась Дина.

– Гуляю твою собаку.

– С розами?

– С совком и пакетом! – Он сунул цветы Дине.

Они обожгли ее многочисленными шипами и задушили приторным ароматом.

– Тебя нет дома уже три часа! – прошипел Левин. – Твоя Пантагрюэлиха невыгуленная и голодная! Тебе никого нельзя заводить, ни мужа, ни детей, ни собаку! Кто этот хмырь с вывороченными ножками, который привез тебя?!

– Оперативник с Петровки. Он допрашивал меня по делу убийства Инны Покровской.

– Великий боже! – заорал Левин. – Опера ездят на «Лексусах», довозят свидетелей до дома и целуют им ручки!

Дина отцепила собаку с поводка. Пантагрюэль рванул в кусты так, что из-под лап у него полетели брызги.

– Это сцена ревности? – спросила она.

– Это сцена голода, холода и одиночества, – мрачно ответил Левин.

Цветы кололи Дину через пальто, через перчатки, и отчего-то от этих покалываний ей было смешно и щекотно.

– Зачем ты купил цветы?

– Хотел поздравить тебя с Восьмым марта. Надоело воевать. Все надоело… Хочу мира, тепла, домашней еды и чтоб никаких убийств.

– Да ты пьян! – засмеялась Дина, наклоняясь и поднимая выпавшие из букета розы. – От тебя несет перегаром!

– Ничего я не пьяный! Так, дерябнул немного с магом, но это было с утра.

– Дерябнул! С магом, с утра! – передразнила его Дина. – Поздравляю, ты стал настоящим русским! Видела бы тебя твоя Клэр! Пьяный, помятый, небритый, очки набекрень, в руке пустой поводок, а собака в кустах какает!

– Видел бы тебя сейчас твой балетный опер! – со злостью парировал Левин. – Мокрая, бледная, с дурацким желтым букетом, довольная, словно наследство от дедушки получила, и это – твоя! – твоя беспородная сука какает, между прочим, в кустах!!!

Дина швырнула букет на скамейку.

– Ты же сказал, что устал воевать. Ты сказал, что хочешь мира, тепла и еще чего-то домашнего…

– Хочу. Но ты будишь во мне страшную сволочь. Почему этот гад целовал тебе руку?! Почему орал, что он твой лучший партнер?!

– Потому что я танцую с ним вальс! И танго, и ча-ча-ча…

– С опером, который работает на Петровке? Ча-ча-ча?! – Левин вдруг неуклюже подпрыгнул, сделал какие-то па ногами и с легким поклоном протянул Дине руку.

– Что это? – удивилась она.

– Приглашаю вас на ча-ча-ча, мадам!

Наверное, он думал смутить ее, обескуражить или заставить злиться, но Дина приняла удар и на темной улице, под окнами многоквартирного дома уверенно исполнила несколько па латиноамериканского танца, увлекая за собой Левина.

Он был неуклюж как тюлень и для бальных танцев никак не годился.

– Запомните, мадам! Я ваш лучший партнер! – сбившись дыханием, проорал Левин. – Я, а не опер с Петровки! И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что мы не случайно оказались вместе в одной квартире! Потому что кто-то зачем-то решил нас свести! И я, кажется, знаю – кто! Провидение!

– Это тебе пьяный маг утром сказал? – догадалась Дина.

– Да, – поскучнел Левин. – Увы, маг, и, увы, пьяный. Но я ему верю, потому что…

Из кустов с треском выскочил Пантагрюэль и помчался к подъезду.

– Потому что… – Левин вздохнул и направился к кустам, вытаскивая из-за пазухи совок и пакет. – Потому что магический шар на профилактике, и маг честно собирал факты, а не гадал на его хрустальных боках! – крикнул он из кустов. – Слушай, ничего не могу найти!

– А ты по запаху! – дала дельный совет Дина.

– Ого, да тут этого много! Которая куча моя?

– А ты по весу! Твоя самая тяжелая.

– Тьфу ты! – Левин вылез из кустов, отфыркиваясь, словно собака. – Ну их к лешему, эти новые законы и правила! Собачьи кучи никому не мешают и природу хорошо удобряют.

Дина сгребла цветы с лавочки и пошла домой.

Ей надоел этот цирк. Этот Левин, эта весна, этот вечер и эти шипы.

Наверное, Левин специально купил самые колючие розы…

Она твердо решила воспользоваться советом Бориса и уехать на время к маме. И пусть мама гундит, учит жить, вспоминает молодость и ухажеров, пичкает невыносимо сладким вареньем и спитым чаем, трещит бесконечно по телефону, непрерывно ищет свои очки, критикует Динин макияж, одежду, прическу, украшения и манеры. Пусть ворчит, что Дина чересчур похожа на папу и ничуть на нее, пусть, наконец, фальшиво поет «Очи черные», начиная с пяти утра, дочь все вытерпит. Она забьется в уголок детской комнаты, возьмет любимую книжку Экзюпери и пересидит все опасности и неприятности в теплой, безопасной норе.

Ча-ча-ча.

Пантагрюэль уныло плелся за ней, за Пантагрюэлем тащился Левин.

Оставить собаку ему или удивить маму беременной сукой?

Размышляя над этим вопросом, Дина открыла дверь и пошла собирать чемодан.

Едва он сварил кофе, едва налил его в две чашки – именно в две, а не одну, как делал всегда, – едва поставил на стол сахарницу и сливки в узконосом кувшинчике, едва отдышался, пригладил волосы и поправил очки, как…

Как в холле появилась она. С чемоданом и собакой на поводке. Желтые розы Дина держала под мышкой. Это обстоятельство тронуло его, вызвав комок в горле, потому что он очень стеснялся того, что купил розы, и был уверен, что Дина, посмеявшись над ним, сразу отправит цветы на помойку.

Левин выскочил в холл и перекрыл ей дорогу.

– Ты куда?

– К маме.

– Зачем?!

– Как зачем?! Ты же мечтал остаться в этой квартире один! Я ухожу. Во всяком случае, до тех пор, пока все не прояснится.

Левин выхватил у нее чемодан и поводок. Чемодан был тяжелый, с вещами. Дина не валяла дурака, как он вчера, она действительно собралась уходить.

– Я тебя не пущу!

– Не имеешь права.

– Имею! Я кофе сварил… на двоих. Розы купил. Наконец, я выгулял твою собаку и лазил в кусты, с совком!

– Мне Борис велел уйти к маме на время.

– Ча-ча-ча?

– Да, он говорит, что оставаться в этой квартире опасно. За Инну Покровскую многие начнут ломать копья. Я поживу у мамы. Ты тоже будь осторожнее.

– Ладно, иди. – Левин отдал ей чемодан. – Против Бориса не попрешь. Пантагрюэля оставь мне, нечего пугать маму.

Дина сделала шаг к двери. Ее волосы были стянуты в хвост, обнажая длинную шею. Левин только теперь догадался, откуда у Дины такая гордая осанка, такие прямые плечи и вечно задранный подбородок. Это не от высокомерия, а от долгих занятий бальными танцами. Левин вдруг простил ей заносчивость. Еще бы не быть заносчивым, если запросто отплясываешь ча-ча-ча с сыщиком, который работает на Петровке!

– Я пошла. Будь осторожнее, – повторила Дина.

– Хорошо, обещаю.

Дина сделала еще шаг и остановилась, словно прислушиваясь, идут ли часы на кухне.

– Твой кофе еще не остыл? – спросила она.

– Не думаю! – ответил Левин, не сумев скрыть неприличную радость.

– Пожалуй, выпью на дорожку. – Не обращая на него внимания, Дина поставила чемодан, прошла на кухню, сунула цветы в банку с водой и села пить кофе. Без сливок и сахара.

И, кажется, со слезами.

Левин подошел сзади, встал у нее за спиной.

– Зачем ты купил цветы? Только не ври про Восьмое марта, праздник давно закончился.

– Я так устал тебя ненавидеть, что готов полюбить.

Глупее ничего нельзя было сказать. Но он сказал то, что сказал, и сам удивился этому. И снял очки, чтобы мир потерял четкие контуры, стал расплывчатым и невнятным. Он всегда так делал, когда чего-то боялся. Это был старый, детский прием.

– А как же Клэр? – спросила Дина, не оборачиваясь.

– Клэр – это другое. Это фантазия, которая не стала реальностью.

– Расскажи мне о ней. Только стой там, за спиной. Когда не видишь глаз собеседника, ощущение, что говоришь сам с собой, и можно рассказать все что угодно. Это как на приеме у психотерапевта.

Он не стал возражать.

Хотя кто из них психотерапевт, так и не понял…

– Клэр была моей студенткой. Она ходила ко мне на дополнительные занятия. Ей едва исполнилось двадцать лет, и, с моей стороны, непростительно было думать о ней как о женщине, но… я и не думал. Я просто терял голову, когда ее видел. Занятия проходили у меня дома, в квартире, которую я снимал. И однажды она не ушла. Сказала, что на улице дождь, что никто не ждет ее дома, что ей хорошо рядом со мной. Она сказала это по-русски, и я автоматически поправил ошибки. А когда до меня дошло, что она сказала…

Мы стали жить вместе. Клэр бросила университет, чтобы не компрометировать меня как преподавателя. Я возражал, говорил, что лучше сам брошу работу и разорву контракт, но она слушать ничего не хотела. Утверждала, что всему в жизни уже научилась и получила самый большой подарок – меня. Да, она первая призналась, что любит меня, и сделала это на чистейшем русском. Без ошибок. Сказать, что я был счастлив, ничего не сказать. Мне казалось, что я сплю и мне снится фантастический сон. Такая красавица не могла быть моей. Такая юная, умная, нежная… Она не могла любить такое несовершенное существо, как я. Но она любила, да еще как! Мы проводили вместе все свободное время. Она устроилась работать секретарем в какую-то фирму, где требовалось знание русского языка.

Я не знал ничего о ее семье, она не рассказывала, а я не спрашивал.

Счастье длилось ровно шесть месяцев, восемь дней и двенадцать с половиной часов. В тот день я собирался сделать ей предложение. Купил кольца, цветы, вино и какие-то дурацкие свечи. Я почти не сомневался, что получу положительный ответ, но в положенный час она не пришла с работы. Я промаялся до двенадцати ночи, звонил ей на мобильный, ждал у подъезда, но абонент был недоступен, а такси не подъезжали к нашему дому.

Когда я совсем потерял голову, она позвонила. Чужим и далеким голосом, на английском, Клэр объяснила мне, что не придет ночевать. Что вообще не придет. Ей все надоело. Что такая юная и красивая девушка не может так долго принадлежать такому несовершенному существу, как я. Она и так долго страдала. Мучилась от безденежья, слушала мое вранье – какое вранье?! – ждала, когда я сделаю ей предложение, а я просто использовал ее молодость и красоту.

Я не мог сказать ей в ответ ни слова, потому что понимал – все правильно и закономерно, все закончилось, потому что должно было закончиться…

Через неделю я увидел Клэр в роскошном «Ягуаре», рядом с директором фирмы, где требовалось знание русского языка. Клэр обнимала его и целовала в блестящую лысину. Наверное, директор был более совершенным, чем я, потому что на мизинце у него блестел перстень с огромным бриллиантом. А может, Клэр могла любить только тех, с кем работала… Из газет я узнал, что Клэр и господин с большой лысиной помолвлены.

Я разорвал контракт, бросил работу и уехал в Россию. Я твердо решил, что научусь жить без Клэр. Все. Скучная история.

Ему надоело быть то ли психоаналитиком, то ли его клиентом. Левин сел за стол, насыпал в остывший кофе сахар, щедро налил в него сливки и стал пить маленькими глотками.

– Скучная история, – безучастно повторил.

– У меня тоже скучная, – вздохнула Дина. – Муж изменил мне с особым цинизмом. Он и раньше мне изменял, но как-то… цивилизованно. Удалял все любовные эсэмэски в мобильнике, прятал подарки любовницам в самые труднодоступные места в доме, тщательно чистил одежду после свиданий. Чужие духи перебивал своим знойным парфюмом, не допускал двусмысленных телефонных звонков, а уж тем более пошлых следов помады. А когда приходил поздно, всегда имел доказательства, что провел время в обществе деловых бумаг. Я догадывалась о его изменах, но молчала. Не пойман – не вор.

Но однажды Норка позвала меня на свой день рождения. Договорились, что я буду ночевать у нее, чтобы не тащиться ночью через весь город. Я предупредила об этом Стаса. Предполагала, конечно, что эту ночь свободы он использует на всю катушку… Но я уже говорила, он всегда соблюдал приличия.

Вечером я поставила тесто, хотела утром печь пироги. Впереди были выходные, и я подумала: пусть все будет как у людей – домашний уют, запах выпечки и иллюзия семейного счастья. Я поставила тесто и уехала веселиться к Норке. Часов в двенадцать ночи у меня зазвонил мобильный и незнакомый сиплый голос в трубке сказал: «Езжайте домой, увидите много интересного».

Я поехала. Понимала, конечно, что я там увижу, но все же не верила, что Стас привел любовницу в наш дом. Такого не могло быть!

Я оказалась права. Это была не любовница. Это была проститутка. Дешевая, с сальными волосами, отвисшей грудью, большой бородавкой на подбородке и облупленным лаком на грязных ногтях. Я тихо открыла дверь, на цыпочках прошла в квартиру и увидела их на кухне. Они трахались на столе, а тесто, мое тесто, которое я поставила, чтобы в выходные у нас пахло пирогами, убежало из кастрюли и чавкало у нее под задницей. Эта тварь стонала, закатывала глаза, хватала тесто пригоршнями и обмазывала им голую, дергающуюся спину Стаса. Стол скрипел в такт. Белая, тягучая масса была везде: на полу, на печке, на стульях, в цветочных горшках, на потных голых телах и, кажется, даже на потолке.

Дрожжи оказались «быстрыми». Тесто поднялось раньше времени и убежало. Если честно, я мало смыслю в стряпне. Просто хотела, чтоб все было как у людей…

Меня стошнило тогда. Прямо на кухне. Проститутка убежала, не одеваясь.

Стаса я не могла больше видеть и подала на развод. Он не хотел разводиться. Бесновался. Орал, что такая престарелая дура, как я, никому не нужна. Он даже побил меня дважды. Но я развелась. Нет, не развелась, а освободилась. От грязи, вранья и «быстрого» теста.

Я даже отсудила половину имущества, на что и купила эту квартиру. Вот так.

Левин смотрел на нее во все глаза. Одел очки и смотрел.

Она была красивая. Немного несчастная. Загадочная и одинокая. С прямой спиной и вздернутым подбородком. И он бы все на свете отдал, чтобы ее никогда больше не стошнило на кухне.

– С тех пор я терпеть не могу пироги, – сказала она.

– Понимаю, – кивнул Левин.

– Ну вот и исповедовались. – Дина встала и пошла в холл. – Наверное, я оставлю цветы здесь. Они очень колючие, а мне на метро тащиться.

– Стой! – Левин вскочил и перекрыл ей дорогу. – Не уходи. Я смогу тебя защитить! Я куплю пистолет, я даже попрошу у Титова охрану!

– Я обещала Борису уехать к маме.

– К черту Бориса! Кто он такой?!

По выражению ее лица Левин понял, что с Борисом ему не тягаться. Момент, когда он должен остаться в квартире один, казался ему невыносимым. Мысль, что одиночество скрасит собака, тоже не грела. Оставалось только тоже свалить к маме, но это был худший из вариантов. Лучше было бы даже оказаться в тюрьме или повеситься.

– Я утром встречался с магом, – пробормотал Левин, чтобы хоть как-то задержать Дину.

– И что? – остановилась она на пороге. – Твой волшебник назвал имя убийцы Инны Покровской? Или выяснил наконец кому принадлежит эта квартира?

– Я уже говорил тебе, Андрейкин всерьез полагает, что кто-то нас хочет свести. Грубо и беспардонно. Только ради этой идеи было создано фиктивное агентство недвижимости «Юпитер» и подставной риелтор, меняя парики, впарила нам на двоих одну и ту же квартиру. Ну… чтобы поселить нас на одной территории. Андрейкин уверен, что цель этой бессовестной махинации была не нажива, а… ну ты понимаешь… – Левин потупился, рассматривая свои носки. – Идея, конечно, бредовая, учитывая, какие деньги получила эта аферистка Егодина, но что-то во всем этом есть. Ведь милиция действительно ничего не делает. И прокуратура бездействует, не реагируя на твое заявление. Вывод один: или им заплатили, или они что-то знают.

Дина вдруг захохотала.

– А знаешь, мне нравится это предположение! Мне нравится идея, что эту квартиру продали дважды только для того, чтобы мы тут с тобой снюхались! А главное – это почти получилось! Ты уже покупаешь мне розы, гуляешь мою собаку, варишь на двоих кофе и ревнуешь меня к Борису. Ты рассказываешь мне о своей Клэр, как о прошедшем этапе, о котором ты не очень-то и жалеешь!

– Ты тоже немало делаешь, чтобы мы, как ты выражаешься, «снюхались»! – разозлился Левин. – Ты с удовольствием принимаешь мои цветы, ты танцуешь со мной на улице, ты с радостью пьешь мой кофе, ты с готовностью бросаешь на меня свою беременную собаку и с упоением рассказываешь, как тебе изменил муж!

– Ах, с упоением?!

– С упоением, – упрямо повторил Левин.

– Ты знаешь, а я понимаю, почему твоя Клэр сбежала от тебя через полгода к своему лысому шефу!

– Я тоже догадываюсь, отчего твой муж предпочитал проституток!

– Гад! – Дина подпрыгнула и залепила ему пощечину.

– Д… дура, – Левин повертел у виска пальцем.

Она выскочила в подъезд и, волоча чемодан по ступенькам, побежала вниз.

Левину стало весело.

Враг не прошел, никто не смог навязать ему свою волю. Плевать ему на эту зеленоглазую выдергу, и напрасно он тратился на цветы.

– А еще Андрейкин сказал, что убийство Покровской напрямую связано с нашей квартирной аферой! – весело крикнул он Дине вслед. – Квартиру над нами сняла какая-то Вера Петровна Аршинникова для все той же Евдокии Егодиной!

– Кто?! Кто снял квартиру над нами? – Дина остановилась как вкопанная, и чемодан сильно ударил ее по ногам.

– Вера Петровна Аршинникова, – повторил Левин. – Мне отчего-то знакомо это имя, но я не помню, где его слышал.

Дина села на чемодан и схватилась за голову. Левин спустился к ней, присел рядом на чемодан.

– Ты знаешь Веру Петровну?

– Да, это… это…

– Ну?

– Это… – Дину душила истерика. Она схватилась за горло, потом за живот, потом сделала руками неопределенный жест в воздухе.

– Ну? Кто? – воскликнул от нетерпения Левин. – Твоя первая учительница? Злая свекровь? Конкурентка по бальным танцам?! Жена Бориса?! Кто?!

– Это… моя… м-мама!!! – взвыла Дина, утыкаясь ему в плечо и мгновенно намочив рубашку потоком слез.

– Кошмар, – сказал Левин, снимая очки. – Кошмар. Лучше бы Вера Петровна была акушеркой.

– Выходи. – Дверь кладовки открылась, и в проеме возникла коренастая фигура служанки. – Выходи и беги отсюда. Я тебе ключи от черного хода дам.

Бежать от Алекса?

От любви всей ее жизни?! От единственного шанса устроить свою судьбу?!

Или бежать от неминуемой смерти?

Дуська забилась в угол кладовки, не в силах принять решение.

– Выходи, а то закрою, – пригрозила служанка. – Я и так шкурой рискую, выпуская тебя отсюда. Выходи, пока Томас заснул!

Евдокия решилась и выскочила из душной кладовки. Руку обжег холодный металл ключей, которые сунула ей служанка.

– Пойдешь на кухню, оттуда в прачечную. Около стиральной машины есть потайная дверь, откроешь ее вот этим ключом. Выйдешь на улицу, метров пять налево пройдешь, там увидишь зеленую калитку. Откроешь вот этим ключом! – шепотом объяснила служанка. – А там… как знаешь! Беги, дуреха! Только ключи возле забора брось.

– Стой! – Дуська схватила ее за рукав. – Тебя как зовут?

– Как зовут, не твое дело. Не заставляй меня жалеть, что я выпустила тебя. – Выдернув руку, служанка пошла по направлению к лестнице, но Дуська догнала ее.

– Скажи, ты говорила – «хозяйка». Кто это? Инна Покровская? А Томас – кто?! И еще внизу, в подвале, сумасшедший в клетке сидит. Почему? Зачем?! Скажи, чей это дом?!!

– Дура ты, – огрызнулась туземная тетка и попыталась схватить Дуську за руку. – А ну, отдай мне ключи! Отдай, я сказала!

Евдокия отскочила и подняла ключи над головой. Она была гораздо выше служанки, и та, как ни прыгала, выхватить их не смогла.

– Пожалела я тебя, – устав прыгать, сказала служанка, зло блеснув темными глазами. – А ты меня наказала за жалость! Как завизжу сейчас, скажу, что случайно кладовку открыла, а ты набросилась на меня, избила и отобрала ключи!

Она действительно завизжала, да так, что ни одна сигнализация не шла в сравнение с этим визгом.

Дуська сорвалась с места и побежала на кухню. Бес с нею, с любовью, лучше спасти свою бестолковую, никчемную жизнь. Глядишь, кому пригодится. Глядишь, найдется в ней смысл…

Дверь в прачечную была открыта. В кромешной тьме, возле стиральной машины, она нашла дверь и наугад, с первого раза открыла ее нужным ключом.

Позади слышался визг и топот бегущих ног.

– Там она, там! – орала служанка.

…Выхода не было. Начал бежать – беги. Догонят – порвут, это закон природы.

На улице было темно. Ни одна сволочь не позаботилась, чтобы во дворе этого богатого дома горел хоть один фонарь. Где найти зеленую калитку?

«Караул», – подумала Дуська, мечась вдоль забора, словно загнанный заяц.

В спину дышал Алекс. Он уже протянул руку, чтобы поймать Дуську за шиворот. Ни зеленой, ни красной, никакой калиточки не было. Впрочем, даже если она и была, в темноте ее не разглядеть.

Он все же схватил ее, но это была всего лишь кофта. Дурацкая, вязаная кофта, спертая в «секонд-хенде» год назад. Ее не жалко было ни рвать, ни бросать. Дуська выскользнула из кофты, как хитрый зверь из капкана.

– Стой, тварь! – Алекс попытался подставить Дуське подножку, но она уже сидела верхом на заборе. Он дался ей легко, этот забор, словно в нем не было двух метров высоты белого гладкого кирпича, за который не зацепиться.

Взвыла сигнализация. Все было по уму в этом доме: и заборы, и охрана, и прислуга – все, кроме света.

Дуська кулем свалилась на землю. За забором отчетливо послышался звук заводящегося движка.

Алекс решил догнать ее на машине. Тьфу ты, как просто, отстраненно подумала Дуська. А она-то решила, он будет молотить ножками, гоняя ее по рублевским просторам.

Но начал бежать – беги, и Евдокия помчалась к дороге, неуклюже проваливаясь босыми ногами в снег.

Ее нагнала машина со спасительными зелеными шашечками, светящимися в темноте. Дуська вскинула руку, нет – бросилась на капот, и пока водитель говорил все, что он по этому поводу думает, ввалилась в салон.

– На Арбат, – приказала она.

Автоматические ворота страшного дома-тюрьмы еще только медленно открывались…

– Мать твою, – ругнулся водитель. – Какие вы тут, олигархи, все резвые и прыгучие!

Глава 9

Поцелуй

– Верунь, мы с тобой все неправильно сделали!

– Почему?

– Да потому что я должна была остаться в подвале, а ты пойти на второй этаж за спичками.

– Это еще почему?

– Да потому что у меня нога сломана, а у тебя только палец!

– И как бы я взяла спички с гипсом на пальце?

– Верунь, у тебя еще есть левая рука, ты забыла?

– А у тебя правая нога. Ты опирайся на нее шибче, опирайся!

– Я шибче и опираюсь. Только у меня толчковая – левая, а она-то как раз в гипсе. Нужно было тебе пойти за спичками.

– Ты зануда, Кларунь. Ну что тебе стоит поменять толчковую ногу?

– А тебе что стоит стать на время левшой?

– Так я и есть левша, только переученная. Поэтому из принципа никогда не возьму ничего левой рукой.

– Я уже поднялась. Где коробок?

– Возле камина.

– Но камин на первом этаже, а я забралась на второй!

– Бестолковая. Чем ты меня слушала?

– Тем же, чем ты говорила!

– Сейчас снова поссоримся, а так не хочется! Нам на этой даче гнить как минимум пару лет. Кларунь, сядь на перила и съедь вниз.

– Съедь?!

– Ну да, как в детстве, помнишь? Чтобы не наступать на больную ногу.

– …ть-ть-ть-ть-ть-ть!

– Ну что?

– Съехала. Только перила-то тут винтом! Заноз нахватала, голова закружилась, ну и шлепнулась, само собой.

– Кларуня, ты космонавт! Я горжусь твоими занозами!

– Тьфу на тебя, зараза! Вот выздоровеешь, я тебя по этим перилам с секундомером гонять буду! На скорость!

– Будешь, милая, будешь! Ты только сама поскорее выздоравливай, а то с костылем несподручно секундомером пользоваться.

– Змея.

– Крокодилица!

– Где камин? Тут только дырка в стене.

– Над дыркой есть каминная полка, на ней лежит большой коробок спичек.

– С Александрийским столпом на этикетке?

– С ним, родимым! Бери спички и шкандыбай ко мне. Эй, Кларуня, ты что, плачешь?!

– Да, слезы лью. Отсырели спички! Вместе со столпом! Мокрые, сволочи, и не просушить их нам до второго пришествия…

– Это что ж теперь, ни свечку зажечь, ни буржуйку растопить?

– И как ты догадалась? Верунь, а может, нам совсем необязательно в подвале сидеть? Может, здесь, наверху перекантуемся?

– А облава?! Облава на нас скоро будет!

– А вдруг не будет? Вдруг мы не самые главные подозреваемые в убийстве этой дуры Покровской?! А главное, Верунь, в тюрьме нам будет лучше, чем здесь! В тюрьме тепло, светло и кормят небось не только рыжиками с вареньем!

– Типун тебе на язык! Соберись, Кларка! Немедленно соберись и спускайся ко мне! Переживем без свечей и буржуйки! Тут тулуп есть овчинный и собачья доха. Завернемся, прижмемся друг к другу, выпьем винца и выживем!

– Не хочу доху. Хочу нары, баланду, электрический свет и болтливых сокамерниц нашего возраста.

– Умоляю тебя, ковыляй ко мне! Стоило на минуту оставить тебя без присмотра, и ты захотела в тюрьму! Вспомни, ради чего мы страдаем!

– Ради чего?!

– Ради счастья самых дорогих нам людей! Ты Леве давно звонила?

– Давно. Я ему не нужна.

– Неправда. Просто у них с Диной все давно уже на мази!

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда, милая. От горбатого, болтливого верблюда с телепатическими наклонностями.

– Мне бы такого верблюда.

– Помни, мы не зря сидим в подполе, терпим голод и холод! У нас все получится! Все, что мы задумали и ради чего рисковали жизнью! Ну, ты все еще хочешь в тюрьму? Отвечай быстрее, у меня телефон садится!

– Готовь доху и банку вонючих рыжиков. Я иду к тебе, бегу, на перилах еду!!!

Теперь, когда утром не нужно было бежать на работу, Фил стал следить за квартирой Птичкиных более тщательно.

Не то чтобы ему вовсе нечего было делать, но внутренний голос твердил Филиппу Филипповичу, что он может стать свидетелем чего-то важного. Что это важное может помочь следствию, а следовательно, в некотором смысле сделать Фила героем и значительной личностью.

Внутренний голос всегда подводил Фила, но он привык его слушаться.

Утром, отбегав три часа в поисках новой работы, Филипп Филиппович садился на табуретку возле глазка и начинал следить за квартирой. Он перестал бриться, готовить, убирать и стирать, что всегда делал с удовольствием, не опускаясь до статуса мшелого холостяка. Кое-какие денежные запасы у Портнягина были, поэтому безработица в ближайшие несколько месяцев его не пугала.

А потом он найдет… что-нибудь творческое. Работу вахтера, например. Или сторожа. А еще лучше – дворника, чтобы рано утром крыть восхищенным матом рассвет, размеренно помахивая метлой.

«Аттракционы не предлагать», – заявлял Фил отныне всем работодателям, чем приводил их в полное замешательство, поскольку трудно было понять, что имеет в виду Портнягин под словом «аттракцион».

В общем, с творческой работой пока не клеилось, и основным занятием Фила стало бдение у глазка.

Пару дней все было тихо. Розы под дверью завяли, портрет, написанный мелом, поблек, но ничего, что стоило бы пяти миллионов долларов, обещанных за ценную информацию, не происходило.

Филипп Филиппович отчаянно боролся со сном, голодом и желанием поваляться на диване с бутылкой пива. Он поборол свои низменные инстинкты, и его стойкость была вознаграждена.

В три часа ночи хлопнула подъездная дверь, на лестнице раздались неуверенные шаги. Фил прильнул к глазку, сожалея, что в него можно смотреть только одним глазом.

На площадку поднялась женщина. Несмотря на холодный март, на ней не было ни пальто, ни обуви – только мятая длинная юбка и блузка с короткими рукавами. Увидев портрет Покровской, сделанный мелом, она отпрянула от опечатанной двери, но вдруг с остервенением начала отдирать бумажные полоски, оставленные прокуратурой.

– Стой, злыдня! – заорал Фил и выскочил на площадку.

Он схватил бабу за плечи и применил прием рукопашного боя, который никогда не выходил у него из-за того, что противник оказывался слишком тяжелым. Но с этой рыжей наконец-то у него получилось!

Он ловко бросил бабу через бедро и в два счета уложил ее на пол. И только склонившись над конопатым лицом, понял, что она без сознания.

Переборщил Фил…

Пришлось искать теплый пульс и щупать ее на предмет дыхания. Это занятие так увлекло Фила, что он забыл о приличиях. И о пяти миллионах долларах тоже забыл. Он вдруг решил, что никому не отдаст эту рыженькую, пока сам не допросит ее с пристрастием, обстоятельно и подробно.

Только дома, уложив ее на диван, Портнягин понял, что баба потеряла сознание не столько от его сокрушительного приема, сколько от травмы на голове. Короткие волосы были спутаны запекшейся кровью, а на затылке набухла огромная шишка с рассеченной поверхностью.

– Ух ты, какая злыдня! – восхитился Портнягин и развел сумасшедшую деятельность по отмыванию крови с волос и прикладыванию компрессов к нужным и ненужным местам.

Рыженькая пришла в себя, но виду не подавала, только дышала чаще, да, приоткрыв правый глаз, следила за спасительными действиями Фила.

– Выпей! – поставил наконец точку в реанимации Фил и протянул ей стакан. – Это водка с яйцом и перцем. Все хвори снимает! Народное арбатское средство.

– Пошел ты, – отодвинула его руку со стаканом рыженькая и простонала: – Внизу такси ждет, отдай водителю деньги!

– Я?! – несказанно удивился Портнягин и залпом выпил адскую смесь. – Я?!!

Никто никогда не просил Фила заплатить за другого.

Рыженькая трагично отвернулась к стене.

Фил молча взял деньги, спустился вниз и расплатился с мрачным таксистом. Он так удивился себе, что три раза суеверно поплевал через плечо во избежание рецидивов такой глупой щедрости.

Рыженькая лежала на диване и делала вид, что спит. Она не торопилась сказать Филу спасибо, но Фила это отчего-то совсем не обидело.

– Ты кто? – присел он возле нее на корточки.

– Дуська, – сказала она.

– Преступница?

– Да вроде нет пока, но если так дело пойдет… – Дуська приподнялась на локте и оглядела комнату со скромной меблировкой. – Слушай, давай свое арбатское средство, только яйца в него не переводи, не надо.

Фил исполнил коктейль без яиц, как дама просила.

– А я тебя вспомнил! – воскликнул он, протягивая стакан. – Ты по лестнице раньше шастала: туда-сюда, туда-сюда…

– Шастала, – согласилась Дуська, выпивая залпом до дна ядреную водку с перцем. – И дошасталась. Я тебя тоже помню, ушастый. Ты тут в доме типа надсмотрщика.

– Я не ушастый, – обиделся Фил и хотел пригрозить Дуське прокуратурой, но заметил, что она уже спит.

– Аттракционы не предлагать, – вздохнул Фил и пошел на кухню пить чай.

– Мама, открой! – Дина в отчаянии колотила кулаками в дверь, потому что звонок не выдержал ее бурного натиска и сломался. – Мама, открой немедленно! Это я, Дина! Мама!

– У тебя нет ключа от квартиры? – грустно поинтересовался Левин, перехватив ее руки.

– Откуда?! У мамы своя жизнь, у меня сво… Хотя, знаешь, раньше она всегда оставляла запасные ключи у соседки! – Дина бросилась к соседней двери. – Галина Семеновна! – заорала она, приготовившись колотить в дверь.

– Тише, – остановил ее Левин и деликатно нажал на звонок.

Галина Семеновна охотно отдала ключ и сообщила, что сто лет не видела Веру Петровну, ну а если не сто, то три дня точно, а если и не три дня, то последние двадцать четыре часа – истинный крест.

Дина выхватила у невозможно болтливой соседки ключ и, пока Левин извинялся, благодарил и раскланивался, открыла дверь.

Квартира была как квартира. Немного неприбрано, немного накурено, немного тоскливо от многочисленных портретов умерших родственников на стенах.

И свет в ванной не выключен.

– Та-ак, – протянул Левин, оглядываясь. – Следы поспешных сборов налицо. Шкафы нараспашку, вещи разбросаны, в пепельнице полно окурков, один из которых сумбурно затушен гармошкой.

– У нее всегда шкафы нараспашку, всегда вещи разбросаны и всегда один окурок затушен гармошкой, – пробормотала Дина.

– А свет в ванной?

– Через раз выключает.

– Холодильник выдернут из розетки!

– У нее бзик на экономии электроэнергии. Она даже часы электронные выбросила, которые я ей подарила, потому что они от сети работают.

– Хм, а свет в ванной не гасит… Совсем плоха мама!

– Заткнись. У всех свои гуси.

– Надо же, – Левин остановился у одного из портретов, висевших на стене. – У моей мамы над столом висит точно такая же фотография.

– И что это значит? – Дина тоже подошла к портрету.

– Понятия не имею, – пожал Левин плечами.

На старой фотографии был изображен красавец мужчина лет тридцати пяти, во фраке, с тростью и кинематографическими усами.

Мужчина был франт, судя по галстуку-бабочке, и дамский угодник, судя по насмешливо-ласковому взгляду.

– Наверное, это какой-то голливудский артист, и его обожали все мамы, вот что это значит! – насмешливо предположил Левин.

– Машина! – вспомнила Дина. – Внизу, в «ракушке», должна быть мамина «Тойота»! – Оттолкнув Левина, она побежала на улицу. Левин, вздохнув, поплелся за ней.

Машины в «ракушке» не оказалось. Более того, гараж оказался не заперт, и это уже действительно смахивало на поспешное бегство.

– А позвонить маме ты можешь? – проявил чудеса сообразительности Лев.

– Могу, – всхлипнула Дина. – Только не помню как.

Левин забрал у нее мобильник, нашел в «контактах» строку «мама», нажал на соединение и вернул телефон Дине.

– Абонент вне зоны обслуживания, – растерянно сообщила она.

– Совсем плоха мама. Может, позвонить твоему Борису? Объявить маму в розыск?

– Какой розыск?! Хочешь, чтобы мою мать посадили?!! – заорала Дина Левину прямо в лицо. – Ты этого хочешь?!

– Да не хочу я, чтобы посадили твою мать, – растерянно отступил он. – Но надо же что-то делать…

Они поднялись в квартиру.

Динин мобильный внезапно ожил, исполнив залихватскую мелодию гопака, которая была забита на номер единственной любимой подруги.

– Нора, я не могу сейчас разговаривать, – трагично сказала Дина в трубку.

– Динка, я с ним переспала!

– С кем?!

– С «Навигатором».

– Ты вступаешь в интимную связь с автомобилями представительского класса? – попыталась пошутить Дина.

– Ты не поверишь, Динка, я вступаю в интимную связь с их хозяевами! Но это было всего только раз и больше не повторится! Ты меня осуждаешь?

– Извини, я не могу сейчас…

– Нет, скажи, осуждаешь? – привязалась Нора.

– Нет.

– Вот и я себя не осуждаю! Подумаешь, один раз поддалась скрытому обаянию буржуазии. И потом, знаешь, у меня токсикоз! Страшно хочется всего, чего нельзя, в особенности секса с хорошей машиной. Мы стояли на встречке! А гаишник держал аварийный знак! Класс!

– Извини, я…

– Титов, придурок, всерьез собрался на мне жениться. Решил упорядочить свою бессистемную половую жизнь.

– А ты? – не удержавшись, спросила Дина.

– Я тоже хочу ее упорядочить, но не с Титовым же! Он слишком красив, чересчур успешен, неприлично богат и очень уж уверен в себе. Нет, это не вариант, Динка, не вариант… Вот если бы…

– Если бы он был такой же альфонс, как Тарасов! – язвительно продолжила Дина. – Если бы он был так же плешив, костляв, косил на один глаз, носил ортопедическую обувь и раз в месяц проходил процедуру гемодиализа! Вот это был бы вариант! – разозлилась она.

– Дин, ты чего? Мой Тарасов никогда не баловался гемодиализом…[3]

– Твой Тарасов козел! – заорала Дина, поймав на себе веселый взгляд Левина. – Козлина козлищев! Пусть блеет в огороде генерального, возле его косорылой дочки! И к тебе не суется! А ты будешь дура, если…

– Ты правда так думаешь? Правда?! Ведь мы уже белое платье купили с бисером, сумочку, перчатки, фату и даже кольцо с большим-большим камнем, догадайся – каким!

– Нора, я не могу сейчас разговаривать, у меня мама пропала.

– Как?! Я разве тебе не сказала?! Я ведь для этого и звонила! Вера Петровна вчера попала в аварию на Волоколамском шоссе. Я следила за ней и все видела. Твоя мама на перекрестке протаранила мусоровоз, как советский летчик немецкий «Мессершмитт»! Ее машину увезли на эвакуаторе, а Веру Петровну отправили в больницу. Кажется, с ней ничего серьезного. Дин, ты не переживай, Клим сказал, что…

Дина нажала отбой.

– Мама попала в аварию, – прошептала она, садясь на диван. – Вчера, на Волоколамском шоссе. Машину отправили на спецстоянку, а маму в больницу.

Левин длинно присвистнул.

– Ни номеров маминой машины, ни названия больницы ты, конечно, не знаешь, – уточнил он.

– Нет. – Дина закрыла лицо руками.

Широко шагая, Левин нервно прошелся по комнате.

– Тогда я звоню Андрейкину, – выдал он неожиданное решение. – Маг он или не маг?! Пусть скажет нам, где Вера Петровна и что с ней.

– Звони хоть Господу Богу, – согласилась с ним Дина. – Пусть скажет, где мама и что с ней…

Левин достал из кармана мобильный и скрылся на кухне.

Его не было двадцать минут. А может, его не было сутки, потому что Дине захотелось есть, пить и курить. Дина еще раз окинула взглядом комнату и решила, что если все это окажется ерундой, если мама ни к чему не причастна, если она не снимала квартиру для того, чтобы убить там звезду, если она не таранила мусоровоз как советский летчик и не попадала в больницу, то Дина от счастья напьется. И, может, даже поцелует Льва Сергеевича в небритую щеку, нет – пожмет руку, и рукопожатие станет большим авансом – таким же, какие раздает Нора на встречной полосе, в «Навигаторе»…

Левин вернулся повеселевший.

– Твоя мама тот еще фрукт! – радостно сообщил он.

– Что, все неправда? – Дина вскочила и с надеждой заглянула ему в глаза. – Она не таранила мусоровоз, не попадала в больницу и не снимала квартиру над нами?!

– Сядь! – Левин мягко усадил ее в кресло. – Вера Петровна действительно попала в первую клиническую больницу с незначительными травмами, но там ее уже нет. Она сбежала.

– Куда?!

– Этого Андрейкин сказать не может, у него шар в шкафу, шкаф в конторе, а контора закрыта за неуплату аренды.

– Ты знаешь, на маму это очень похоже, – улыбнулась сквозь слезы Дина. – Я имею в виду побег из больницы, а не убийство Инны Покровской.

– Ясно одно: Вера Петровна где-то скрывается, и нужно найти ее до того, как туда нагрянет милиция.

– У мамы есть дача! – вспомнила Дина.

– Где? Хотя, глупый вопрос, конечно…

– А зачем мне знать, где мамина дача?! – Дина возмущенно подпрыгнула в кресле.

– Действительно, – согласился Левин. – Будь у моей мамы дача, я бы тоже не знал. Из принципа.

– Что делать?! – Дина подошла к Левину и потрясла его за рукав пиджака. – Делать-то что, Левин?!

– Не знаю. Я бы предложил уехать в Великобританию, но Веру Петровну нельзя бросать.

– Твои шуточки неуместны!

– Я весь такой неуместный…

Он наклонился и поцеловал ее в возмущенные губы. Дина не ответила ему ни тычком, ни затрещиной, наоборот, попыталась продлить этот поцелуй.

Левину понравилось.

Какого черта он потерял столько времени?!

С Клэр он практически не целовался, нужно было торопиться продемонстрировать другие свои мужские качества – платежеспособность, например.

Нежности были у Клэр не в почете. Он был папочка, она – дочка, принцесса. Ее следовало баловать, опекать и ни в коем случае не срываться на безудержную похотливую страсть. Это ее оскорбляло. Унижало. Низводило до обычной женщины, которой она, безусловно, не была.

А с Диной он был на равных. Вернее, конечно, он был большой и сильный мужик, а она – хрупкая женщина, но опыт – опыт переболевшего сердца и знание личной драмы – делал их равноправными, а не папочкой-дочкой.

А еще труп в ванной… Это очень объединяло и сплачивало.

– Молодые люди, отдайте ключи! – раздалось у них за спиной.

Дина вздрогнула и отпрянула от него, хотя Левину было плевать на все на свете.

В комнате стояла соседка и во все глаза пялилась на Дину и Левина.

– Я подумала, что вы забыли отдать мне ключи, – смущенно сказала она. – Вера Петровна постоянно свои забывает и…

– Пошли! – Дина схватила Левина под руку, вывела его из квартиры, закрыла дверь и сунула ключ Галине Семеновне. – Дсвидания, – сквозь зубы процедила она.

– Постойте! – взмолилась соседка, сгорая от любопытства. – А с Верой Петровной-то что?

– Секс, наркотики, – развел Левин руками и, получив от Дины удар в бок, все же закончил: – Развратные действия.

– Да, да, вы знаете, Вера Петровна всегда была склонна к развратным действиям, – закивала соседка, и было трудно понять, шутит она или говорит всерьез. – Верунчик в тюрьме?!

– Пока только в больнице, но не исключен и другой исход, – продолжил дурачиться Левин.

– Так, может, цветочки полить? – оживилась соседка.

– Мамины цветочки сдохли в шестьдесят девятом году, – отрезала Дина и потащила Левина по лестнице вниз, но вдруг остановилась и, задрав голову, серьезно спросила: – Галина Семеновна, вам щеночек не нужен?

– Какой породы? – свесилась через перила Галина Семеновна.

– Большой и лохматой.

– Ой, нет! У меня кактусы. С ними как-то проще…

Левин прыснул, обнял Дину за плечи и повел прочь от странноватой Галины Семеновны, от маминой квартиры, от неразрешимых проблем.

Сейчас он возьмет Дину в охапку и поведет в такое местечко, где приглушенный свет, где низкие потолки, где прислуживают маленькие, тихие, бесполые человечки, где подают суши, саке и еще что-нибудь сугубо японское. Он поведет ее туда, где сам ни разу не был.

…Чтобы поближе наконец познакомиться.

Клим сидел в ресторане и гадал на кофейной гуще.

Разводы на стенках чашки говорили о чем угодно, только не о его несчастной судьбе.

Нора с утра три раза дала ему от ворот поворот, потом два раза все-таки согласилась выйти за него замуж, но потом еще дважды отказала.

И это несмотря на белое платье с бисером, умопомрачительную фату пяти метров длиной, перчатки по локоть, белую сумочку от «Луи Вюиттон» и кольцо с эксклюзивным бриллиантом почти в пятьдесят карат, ради которого Клим остался практически без штанов, опустошив подчистую одну из своих кредитных карт.

Вот этот бриллиант и свихнул ей мозги. Нора с удовольствием надела кольцо на палец и с непоследовательностью сломанного процессора затеяла игру «выйду – не выйду».

«Нет, ну зачем тебе это? – выдвигала она «аргументы». – А мне на фига?» «Ой, нет, наверное, я все же пойду за тебя, а то вдруг больше никто не возьмет?!» «Клим, ты хороший, но мы разные люди!»

В процессе этих метаний Клим поверил в особенности женской логики и убийственный ум блондинок.

Он подозвал официанта.

– Кофе у вас паршивый.

– Обычный двойной эспрессо, – покраснел парень. – Вы всегда такой пьете.

– А судьбу-то не предсказывает! – ударил кулаком по столу Клим.

– Может, коньяку соточку? – сообразил парень.

– Я за рулем. Ты мне скажи – выйдет или не выйдет?

Официант глубоко задумался. Он привык исполнять прихоти клиентов, от этого зависели размеры его чаевых. Только что выйдет-то? Сделка?! Покушение?! Секс?!

– Не выйдет, – пальцем в небо ткнул неопытный в этих делах официант.

Клим молча вынул из кожаного меню чаевые и засунул в карман.

– Выйдет! – звонко хлопнул себя по лбу официант. – Ну, конечно же, выйдет!

– Неубедительно, – покачал головой Клим, но вернул деньги на место. – Ой как неубедительно!

Официант схватил корочки с вознаграждением и прижал к сердцу.

– Десерт подавать? – елейно спросил он.

– Много десерта. Легкого и некалорийного.

Парень ушел, вихляя бедрами и постукивая себя кожаной книжкой по ляжке.

Телефон запрыгал по скатерти, высвечивая на экране волшебное слово «Нора».

Клим схватил его и оскорбленным молчанием обозначил свое присутствие.

– Титов! – позвала Нора.

Он обиженно засопел в трубку.

– Ты сейчас где?

– Заедаю стресс в ресторане.

– Хватит жрать, Титов! Я тут подумала хорошенько и решила, что все-таки пойду за тебя замуж! Ты не кривой, не косой, не плешивый, не носишь ортопедическую обувь и не ходишь раз в месяц на гемодиализ. Решено – выхожу!

Нора бросила трубку, а Клим счастливо улыбнулся. «Не кривой, не косой, не плешивый…»

Официант принес вазочку с фруктами, посыпанными кокосовой стружкой и политыми сиропом.

– А коньяк?! – наехал на него Клим. – Я же просил соточку!

Парень фыркнул, психанул и швырнул креманку на стол.

– Идите вы… – прошипел он.

– Вот теперь убедительно, – похвалил его Клим. – Слушай, а ты не знаешь, что такое гемодиализ?

Парень дико посмотрел на него и ушел.

– Не знает, стервец! – покачал головой Титов.

Он быстро съел фрукты и побежал в машину.

У него теперь было много дел. Гораздо больше, чем до гадания на кофейной гуще.

Проснувшись, Дуська обнаружила себя на продавленном диване, под застиранным клетчатым пледом.

Еще даже не открыв глаза, она все вспомнила. Ушастого мужичонку и арбатский коктейль.

Сказка кончилась. Действительность показала ей кукиш. Это ж надо было так стряхнуть мозги, чтобы, сбежав от Алекса, приехать в квартиру, в которую они подбросили тело Покровской.

А может, и к лучшему все: вон как она устроилась – под пледом, в тепле, с компрессом на голове и заботливо приготовленным чаем на тумбочке.

Никому не придет в голову искать ее у старшего по подъезду.

Фила дома не оказалось.

Дуська встала, прошлась по комнатам, засучила рукава и… начала делать генеральную уборку.

Как же она соскучилась по работе! По тряпкам, веникам, грязным коврам, бардакам по углам, пылище на полках, завалу на кухне и разгрому в кладовке.

Фил оказался аккуратистом, но работы хватило. Покончив с уборкой, Евдокия сварила куриный суп с лапшой и грибами. Все продукты нашлись в холодильнике, даже грибы. Хозяйственный был мужик этот Филипп Филиппович.

Он пришел, когда она доставала из печки пирог с абрикосовым джемом.

– Етитская сила, пирог! – только и смог сказать Фил, глядя на Дуську с противнем в руках. – С детства такой не едал… – Он, как собака, понюхал воздух.

Дуська вздохнула и поставила испеченную красоту на стол. Сказка кончилась. Вместо Алекса и Рублевки ей достался неказистый мужичок в небольшой квартирке с небогатым убранством.

– Ты, лиса, прибралась, что ли? – удивленно огляделся Фил.

– Иди, руки мой, – буркнула Дуська.

– А тебе кто разрешал в моей квартире хозяйничать? – прищурился Фил.

– Никто.

– То-то же! Негоже в чужих вещах рыться, – беззлобно погрозил ей пальцем Портнягин.

– Чего?! – возмутилась Дуська. – Да мне до твоих сраных вещей дела нет! Да я… да ты… Знаешь, как я жила?! Мне туземцы прислуживали! – Она выскочила в комнату, хотела одеться, но вспомнила, что у нее нет никаких вещей.

– Тебе?! Туземцы?! – захохотал Портнягин. – Это такие волосатые, с хвостиками и рожками?!

Пока он веселился, Дуська успела открыть дверь и выскочить на площадку.

– Стой! – Филипп Филиппович снова провел бойцовский прием, в результате которого Дуська оказалась у него на руках.

Он оказался крепенький, с железными мышцами и вполне симпатичной шеей, которая пахла цитрусовым одеколоном. Дуська не стала сопротивляться, когда он затащил ее снова в квартиру.

– Я пошутил, лиса, – сказал Фил, поставив Дуську на ноги. – Можешь рыться в моих вещах сколько угодно. Что-то супом куриным пахнет, ты что, цыпленка моего оприходовала, которого я на черный день хранил?

– Оприходовала, – язвительно передразнила его Евдокия. – Считай, что черный день настал!

Они молча поели, попили чай. Фил неприлично чавкал, постанывал и похрюкивал, так ему было вкусно.

– Ты мастерица, – похвалил он. – На такое и последнего цыпленка не жалко.

– Если б ты знал, как я жила, – прошептала Евдокия и тихонько заплакала. – Ну почему сказка кончилась?!

– А может, и не было сказки-то? – похлопал ее по руке Фил. – Может, тебе все почудилось?!

– Не почудилось! Я… я… Я любила его! Так любила, что купила всего, с потрохами! Вот… – Дуська суетливо залезла в лифчик и протянула дрожащей рукой Филу расписку. – Вот! А ты говоришь почудилось!

Фил близоруко отвел расписку от глаз и внимательно прочитал ее.

– Фигня, – сказал он, безжалостно разорвал бумажку на мелкие клочки и выбросил в мусорное ведро. Дуська никак не отреагировала на такое кощунство и сама удивилась этому. Ее вдруг прорвало. Всхлипывая и рыдая, она начала рассказывать подъездному надсмотрщику всю свою жизнь. Как не закончила десять классов, потому что учеба ей плохо давалась, как стала ходить по чужим домам и прислуживать, как всю жизнь развлекалась тем, что выпрашивала «некондицию» в магазинах и воровала одежду в «секондах». Как встретила Алекса, как влюбилась в него с первого взгляда и решила заполучить его во что бы то ни стало. Как обнаружила труп в машине и как сама предложила утопить тело в ванной, чтобы запутать следствие и помочь Алексу, а заодно решить кое-какие свои проблемы. Она рассказала, как неожиданно попала в богатый дом, как скучала там без работы, как получила от бандитов прикладом по голове, как Алекс отдал им все деньги. И как она обнаружила в подвале пленника, а на портрете в спальне разглядела черты Инны Покровской. И как потом ее заперли в темной кладовке, но ей удалось бежать с помощью служанки…

Все, все рассказала Дуська и испугалась.

Жизнь кончилась, сейчас Фил отправит ее в тюрьму, на то он и старший в этом подъезде.

– Да-а-а-а, – потрясенно протянул Филипп Филиппович. – Да тебя спасать надо, девонька… От себя самой! Чудо-юдо ты, рыба-кит, етитская сила!

– Почему рыба? – обиделась Дуська.

– Да потому что дура! – заорал Фил и вдруг вскочил, забегал по кухне, сшибая стулья. – Вот чего тебе в жизни надо было, чтобы в такое дерьмо вляпаться?! Ты посмотри на себя – красивая, работящая, суп варишь – пальчики оближешь, пироги печешь – язык проглотишь!! Да любой мужик за тебя такую замечательную полжизни отдаст! А ты с проходимцем, убийцей, бандитом на Рублевку поехала!

– Я – красивая?! – потрясенно спросила Дуська. – Я?! Красивая?!!

– А что, нет, что ли?! – возмутился Портнягин и оглядел Дуську как-то особенно, по-мужски. – Фигура у тебя на зависть всем этим тощим макаронинам, которые задом на улице крутят, лицо – загляденье, волосы – прелесть! Да с тебя картины писать! И куда тебя понесло? – схватился за голову Фил.

Дуська потрогала себя за нос, за щеки, за шею, осмотрела руки и ноги, протерла глаза.

Красавица. Если бы она знала об этом раньше! Если бы знала, не воровала бы в «секондах». Не мыла чужие полы. Не влюбилась бы в прохвоста Ревазова. Она пошла бы на подиум и сразила бы всех наповал етитской такой красотой…

Фотосессии, контракты, Париж, поклонники, интервью, слава и непременно аудиенция у Елизаветы Второй…

– Так, говоришь, на Рублевке этот гад поселился? – прервал ее размышления Фил.

– На Рублевке, – кивнула Дуська.

– Один, с прислугой?

– Один.

– А в подвале он сумасшедшего парня гнобит?

– Гнобит.

– А на портрете, говоришь, Покровская изображена?

– Изображена.

– Ясно. Собирайся, пойдем. – Фил схватил с вешалки куртку и надел ее.

– Куда? – испугалась Дуська так, что мурашки перед глазами забегали.

– На Рублевку! – Фил метнулся к дивану, что-то там приподнял, куда-то залез, и в руках у него оказался пистолет. – Мы устроим засаду. Выследим твоего бойфренда и произведем… захват!

– Захват?! – ужаснулась Дуська.

– Ну да, захват. Ты что, думаешь, я всю жизнь этот подъезд гребаный надзирал? Да я… да я… – Фил выпятил грудь колесом. – Я, между прочим, боевой офицер! Капитан Советской армии! Командир саперной роты! – Фил дунул в дуло пистолета и сунул его во внутренний карман куртки.

– Я не поеду, – твердо сказала Дуська и опять потрогала себя за красивый нос. – Ночь на дворе! Ты не представляешь, как это опасно! Алекс – страшный человек. Он убийца, грабитель, бандит. У него в душе ледяная глыба, а вместо сердца булыжник, у него… – Дуська запуталась в аргументах и замолчала. Ей так не хотелось рисковать жизнью сейчас, когда она стала красавицей… – И потом, – горячо обратилась она к Филу, – я даже толком не знаю, куда ехать! Не помню!

– Вспомнишь! – Глаза у Портнягина горели, а руки трепетно поглаживали карман, где лежало оружие. – Ты знаешь, что за убийцу Покровской назначена награда пять миллионов долларов?

– Нет.

– Обещаю тебе половину по окончании операции. Я этого моджахеда в два счета скручу, вот увидишь. Кто я и кто он?!

– Ладно, поехали, капитан, – неожиданно согласилась Дуська. – С тобой и правда не страшно. Только мне одеть нечего.

Фил ринулся к шкафу и стал вытряхивать из него все содержимое.

– Выбирай! Не от кутюр, конечно, но для боевой операции сойдет.

Дуська выбрала теплый свитер болотного цвета, легкую куртку военного образца и шапку-цигейку, тоже военную. Все село как влитое, словно мерки с нее снимали.

– Вот с обувью у меня затык, – смущенно признался Портнягин. – Врач велел ноги в тепле держать, поэтому у меня только пять пар валенок, да кирзовые сапоги на лето.

– Кирзовые сапоги давай, – распорядилась Дуська.

Фил сам обмотал ей ноги портянками и обул.

Дуська, топнув ногой, отдала честь.

– К бою готова, – отрапортовала она. – А на чем мы поедем?

– У меня мотоцикл с коляской есть, – похвастался Фил. – Я на рыбалку на нем езжу, да и так, природу понюхать.

– Ох, несерьезная у нас экипировка, товарищ командир саперной роты. Ох, несерьезная! – вздохнула Дуська.

– Погоди, вот пять миллионов долларов заработаем, тогда экипируемся, – подмигнул ей Фил. – За мной, Дульсинея!

Глава 10

Захват

– Кхе, кхе…

– А-апчхи!

– Скорее бы лето.

– Хотя бы весна. Апчхи!

– А сейчас что?!

– Вроде бы март был.

– Этот март баловник, этот март чародей, веет свежим своим опахалом…

– Май! Май там опахалом веял, а не март.

– Зануда ты, Верунь. Даже в подвале, даже со сломанным пальцем – зануда.

– Я просто литературу хорошо знаю. Палец тут ни при чем. Кстати, как ты думаешь, он будет потом сгибаться? А то ходить с негнущимся третьим пальцем на правой руке в моем возрасте несолидно.

– Зато с таким пальцем удобно посылать всех по известному адресу. Хуже будет, если моя нога неправильно срастется. От негнущейся ноги никакой функциональной пользы.

– Ну почему же! Можно возле метро просить милостыню на костылях, можно оформить инвалидность и получать от государства деньги, можно… Апчхи! Если не посадят, то много чего можно.

– Кхе, кхе! У тебя под гипсом чешется?

– Не то слово. Дерет! Выть хочется… Там рыжики еще остались?

– Навалом, Верунь. Но есть маленькая проблема, у меня от них понос и изжога, а удобства на улице. Может все-таки переберемся наверх? Там хоть кровати есть.

– Да перебирайся, пожалуйста! А я хочу спать спокойно. Пусть холодно, пусть темно, пусть гипс, пусть понос, зато на свободе!

– Да могила тут, а не свобода! Могила с рыжиками! Знал бы Ричард, во что мы вляпались ради его глупой прихоти. Апчхи!

– Знаешь, милая, очень многие ради такой «глупой прихоти» и не в такое бы вляпались. Подумаешь, годик в подвале посидеть! Зато Лева и Дина…

– Да не узнаем мы тут никогда, что будет с Левой и Диной! Чхи!

– Как только они подадут заявление в загс, их ждет та-а-акой сюрприз! Подай-ка мне баночку рыжиков и уступи на полчасика доху, что-то мой тулуп плохо греет. Кхе, кхе…

– Да на тебе, на! И рыжики, и доху, и последнюю банку варенья! Все, не могу больше. Я наверх пойду! Я ночью в магазин съезжу и куплю себе колбасы! Докторской! И икры! И сок томатный, и яблоки, и… торт! С розочками…

– Бунт на корабле? Ну иди, иди. Слабая ты, Кларунь. Невыносливая. Чхи! Иди, иди!

– И пойду!

– На лестнице не споткнись.

– Рыжиками не подавись!

– Лбом о притолоку не ударься!

– Не помри от чесотки!

– Выдра одноногая!

– Выхухоль с загипсованным «факом»!

– Ричард бы переписал завещание, если бы знал, что ты слабонервная!

– Ричард сдох, туда ему и дорога! Он в гробу! А я жить хочу, я черной икры хочу, солнца, дневного света, томатного сока!

– Кла-а-ар?! Кларунь!

– Что?

– Если ты купишь большой торт с розочками, принесешь мне кусочек?

– Нет уж, сама выползешь.

– Зараза. Апчхи!

– А то все розочки съем!

Как это получилось, Дина не поняла.

Был ресторан: суши, саке, саке, суши и снова саке… И вдруг оказалось – кровать, сбитые простыни, спутанные волосы, провал в памяти и какой-то законсервированный восторг в груди.

– У нас был секс? – потрясла она за плечо спящего Левина.

– Слушай, я не знаю, как это называется, – открыл он глаза, – но ты уложила меня в свою кровать, раздела и делала что-то такое, отчего я потерял сознание.

– Мама… – схватилась Дина за голову. – Кстати, а где мама-то? – огляделась она.

– До этого мы так и не докопались. Отвлеклись. Прости! – Левин уткнулся ей губами в плечо.

– За что? – Она отстранилась и посмотрела на него подозрительно.

– Я не снимал очки, когда ты со мной делала это. Я хотел все видеть в подробностях.

– Увидел?!

– О да… В Лондоне так не получится. В Лондоне очки все время запотевают от сырости, а бабы, английские бабы, фригидны, как копченые рыбы. Они не раздеваются до конца даже в душе, они…

– Все, хватит! – Дина вскочила с кровати и обнаружила, что она совершенно голая.

Суетиться по этому поводу было лень. Тем более что длинные волосы скрывали ее до пояса.

– Между нами ничего не было, – властно сказала она.

– Да, да, конечно, – сладко потянулся Левин в постели и откинул простыню, под которой он тоже оказался в чем мать родила. – Это была ошибка. Страшная, нелепая ошибка, от которой так не хочется, так не хочется в Лондон!..

– Я погуляю собаку, – сухо сказала Дина, натягивая джинсы, – а ты умойся, побрейся, а главное – оденься, англичанин. Срам на тебя смотреть.

– Мой телефон звонит, – блаженно закрывая глаза, пробормотал Левин. – Возьми, дорогая, узнай, какому уроду что-то нужно в это прекрасное утро.

– Я тебе не дорогая.

– Ответь, недорогая, прошу! – Левин и не думал прикрываться, лежал во всей своей первозданной красоте.

Дина нехотя взяла трубку.

– Это маг! – прикрыв рукой микрофон, сообщила она.

– Что ему нужно?

– Срочно увидеться с тобой в кафе «Жаворонок».

– О нет! Нет! – заорал Левин. – У меня постсексуальная обездвиженность!

– У него обездвиженность, – серьезно сказала Дина в трубку. – Постсексуальная. Ага, ага… Тогда маг вынужден передать тебе все через меня.

– Нехай через тебя передает, – махнул рукой Левин. – Трезвее буду.

– Господин Андрейкин просит сказать, что их было двое.

– Кого?

– Пожилых дам, которые нас с тобой сюда прописали, которые сбегали в милицию и объяснили, что ничего криминального в приобретении этой квартиры на Арбате нет, которые дали Евдокии Егодиной деньги на фирму «Юпитер», которые…

– Стой! Ничего не понимаю. – Левин сел в кровати.

– Господин Андрейкин просит сказать, что вторую даму зовут Клара Аркадьевна Левина.

– Что?!! – подскочил Левин. – Что ты сказала?!

– Это не я сказала, это твой маг сказал, – усмехнулась Дина и передала Левину трубку.

– Что ты сказал?! – проорал Левин в мобильный.

По-видимому, Андрейкин сообщил Левину то же самое, что и Дине, потому что Лев, нажав на отбой, побледнел и схватился за сердце.

– Водички? – заботливо спросила его Дина.

Как-никак не чужой человек, раз занимался с ней сексом в очках…

– Почему ты не спрашиваешь, кто такая Клара Аркадьевна Левина? – потрясенно прошептал Лев.

– Ты не поверишь, но я догадалась.

– Да? Как? – уставился на нее Левин.

– У вас практически одна фамилия, Левин. Не валяй дурака! Ты давно звонил своей маме?

– Давно. Мы с ней как-то не очень ладим…

– Кажется, я начинаю кое-что понимать.

– А я нет.

– Поехали! – Дина дернула его за руку.

– Куда? – Голый Левин попятился от нее и наткнулся на собаку, которая терпеливо ждала прогулки.

– К твоей матери! – Дина заметалась по комнате, хватая сумку, расческу, ключи от квартиры. – К твоей матери, Левин! Теперь твоя очередь удивляться! Ох, сдается мне, что не по своей воле мы занимались сексом!

– Я сначала погуляю собаку, – отрешенно сказал Левин и, двигаясь, словно робот, за поводок повел Пантагрюэля к двери.

– Оденься, – посоветовала ему Дина. – Срам смотреть.

– Зато сразу видно, что Пантагрюэль – девочка, – невесело пошутил Лев, собирая с пола сброшенную вчера в порыве страсти одежду.

– Мама, открой!

Левин для приличия и постучал, и позвонил, но дверь никто не открыл.

– Запасной ключ, – напомнила Дина.

Ключ оказался не у соседки, а у соседа.

– А ты кто? – уточнил на всякий случай пропитый дядька.

– Сын.

– В общем, где-то как-то похож, – сам себя успокоил сосед, отдавая Левину связку ключей. – Верни только, а то много вас тут, сынов, ходит.

Открывая дверь, Левин обнаружил, что она закрыта всего на один оборот.

Мама никогда не допускала такой беспечности.

Зайдя в квартиру, Лев прошелся по комнатам. Дина неотступно следовала за ним.

– Та-ак, – сказала она, потирая руки. – Следы поспешных сборов налицо! Форточки открыты настежь, кровать не заправлена, тапочки в разных местах, косметика хаотично валяется по всему дому, а на блюдце недоеденный торт!

– У мамы всегда кровать не заправлена, косметика валяется по всему дому, а на блюдце недоеденный торт, – хмуро заметил Левин и, выглянув в окно, сообщил: – Машины нет на стоянке.

– Сдается мне, что твоя мама там же, где и моя, – вздохнула Дина, присаживаясь на край дивана. – Что, будем звонить Борису?

– Ты хочешь, чтобы обеих мам упрятали в каталажку? – уставился на нее Левин.

– Я не знаю, чего я хочу, – вздохнула Дина. – Наверное, спокойствия, ясности и доверия. Ты доверяешь своей маме, Лев? Вернее, нет – ты ее любишь?!

– Иди сюда! – позвал ее Левин из соседней комнаты.

Дина встала и еще раз огляделась. Эта комната удивительным образом казалась ей родной и знакомой. Как будто она тут родилась и росла – читала свои первые книжки, переживала первую влюбленность, прятала тайные дневники, праздновала свои дни рождения. Старый резной комод и цветастые половики, дорогая современная «стенка», кованая кровать и уютный древний диван с вышитыми подушками, безделушки на полках и напольные часы с боем – во всем этом было такое дикое смешение стилей, времен и вкусов, что Дина невольно улыбнулась. Ее мать грешила тем же: очень не любила выбрасывать старые вещи, но с превеликим удовольствием покупала новые.

– Дина! – опять позвал Левин.

Он стоял возле стола и, склонив голову, внимательно рассматривал фотографию на стене. На фотографии был тот самый красавчик голливудского типа, который украшал стену в квартире Веры Петровны.

– Черт бы побрал этого усатого таракана. – Левин в сердцах сорвал портрет со стены и перевернул его. – Ричард Л., – прочитал он надпись с обратной стороны. – Тысяча девятьсот семьдесят третий год. Ты своего отца знала? – спросил он сурово Дину.

– Нет, он… того…

– Космонавт? Летчик?

– Геолог. Пропал в экспедиции.

– Вот и я не знал. Мой вроде как в эмиграции канул. И даже фотографий никаких после себя не оставил.

– Ты хочешь сказать… – побледнела Дина. – Это наш папа? И мы с тобой…

Они бросились к зеркалу и уставились друг на друга.

– Нет, вроде бы не похожи, – прошептал Левин, поворачивая голову и рассматривая свой профиль. – Ну нисколечки! – Дина тоже слегка повернулась, сравнивая тонкие контуры своего лица с крупными чертами Левина. – Если узнаю, что переспала с родным братом, – повешусь, – твердо заявила она.

– А мне плевать. – Левин бросил портрет на стол. – Если наши мамаши затеяли какую-то дикую игру, в результате которой мы оказались в одной постели, это… это их проблемы! А я счастлив – и баста! Счастлив, даже если мы с тобой однояйцевые близнецы!

– Но неужели мама никогда не говорила тебе, кто такой этот Ричард?!

– А тебе?

Они снова уставились друг на друга, но теперь не в зеркальном отражении, а глаза в глаза. У обоих во взгляде металась паника, а губы дрожали.

– Никогда, – тихо сказал Левин, – никогда мне мама не говорила, кто такой этот Ричард, а я и не спрашивал. Думал, артист.

– Я тоже думала, что это артист. Висит и висит себе, есть не просит.

– Кстати, я наконец вспомнил, откуда мне знакомо имя Веры Петровны Аршинниковой! – ударил себя по лбу Левин.

– Откуда?

– У моей мамы в записной книжке был записан ее адрес и телефон! Только почему-то на букву «п».

– Что это значит? – Дина потерла виски.

– Что наши мамы старые ведьмы и закадычные подруги.

– Нет, почему на букву «п»?!

– Ой… боюсь даже предположить.

– Наверное, «подруга».

– Конечно, подруга! – обрадовался ее сообразительности Лев.

– Одно я точно знаю, – всхлипнула Дина, утыкаясь Левину в мягкое, уютное плечо. – Покровскую они убить не могли.

– Не могли, – согласился Левин и подкрепил свои слова длинным, совсем не братским поцелуем.

Дина не стала сопротивляться. Ей понравилась идея, что все проблемы, связанные с инцестом, лежат на совести мам. Ведь никто не целовал ее так жадно и нежно, как однояйцевый близнец Лева Левин…

– Дульсинея, за мной! – шепнул Фил и, неуловимым движением ковырнув проволокой в замке, открыл зеленую калитку в заборе.

Во дворе было темно, глаз выколи.

Никогда и ничто не заставило бы Дуську вернуться сюда, но она вернулась, и не только вернулась, но с азартом консультировала Филиппа Филипповича, как попасть в дом.

Дверь в прачечную оказалась закрыта, но Фил опять своей проволокой сделал с замком что-то такое, что он открылся, словно от волшебного «сим-сим».

– Ты вор-домушник, что ли? – шепотом спросила его Евдокия.

– Да нет, я просто проволокой хорошо владею, – хохотнул Фил, безошибочно определив в темноте, где находится дверь на кухню.

На кухне кряжистая тетка сноровисто жарила мясо. Если бы Фил стараниями Дуськи не поужинал так плотно и вкусно, он от запаха, пожалуй, сошел бы с ума.

– Это служанка моя, – похвасталась Евдокия, потеснив Портнягина у двери. – Она меня отсюда выпустила. Правда, потом пыталась поймать, зараза, но не поймала.

– Придется твою служанку тетехнуть вместе с жареным мясом, – прервал ее Фил.

– Убить, что ли? – не сильно-то испугалась Дуська.

– Бестолковая ты, Дульсинея. Тетехнуть – это значит связать и вставить кляп в самое орущее место.

– Ты ж говорил, мы в засаде будем сидеть, – напомнила Дуська Портнягину его планы.

– Да вот разошелся я что-то… – Фил от нетерпения почесался. – Очень уж тут все располагает к подвигу. И к получению за него гонорара, – добавил он.

– Ну давай, тетехай, – согласилась Дуська, удивляясь своей сговорчивости.

Бесшумно двигаясь в валенках, Портнягин подкрался сзади к служанке, мягко перехватил за горло и в пять секунд связал тетку ее же поясом от халата. Служанка оказалась на полу в замысловатой позе, словно стреноженный зверь.

– В принципе, если ты не будешь орать, то кляп можно и не вставлять, – миролюбиво сказал ей Фил. – Я ж не бандит какой!

Служанка испуганно закивала.

– Говори, где хозяин! – Фил не удержался, схватил со сковородки кусок мяса и съел. Дуська последовала его примеру, предварительно убрав сковородку с огня. Ей вдруг стало легко и весело: оказывается, так приятно вернуться хозяйкой положения туда, где тебя мучили. Вернуться с пистолетом и с Филом, для которого не существует замков и который стреноживает врага в два счета.

– У меня нет хозяина, только хозяйка, – прошептала служанка и потеряла сознание.

– Вот етитская сила, – расстроился Фил, – а как я ее допрашивать буду?

– Никак, – пожала Дуська плечами и еще угостилась мясом, схватив кусок с горячей сковородки руками. – А чего допрашивать-то?! Хозяйка ее, ясное дело – Инна Покровская, а нехозяин или на диване в гостиной в «Денди» играет, или в спальне с какой-нибудь шлюхой резвится.

– Веди в гостиную, – распорядился Фил, доставая пистолет.

Медленно крадясь вдоль стены и стараясь ступать неслышно, они пробрались в гостиную.

На диване Алекса не было. Темный экран панели говорил, что его нет давно.

– Спальня на третьем этаже, – предупредила Дуська, направляясь к лестнице.

– Ух и хоромы, – вздохнул Фил. – Размеры на психику давят.

– А я привыкла, мне нравится, – весело отозвалась Евдокия.

И тут завизжала служанка. Завизжала как резаная, будто ей воткнули шило в живот.

– Зря ты ей не заткнул самое орущее место, капитан, – поморщилась Дуська.

Фил бросился на кухню. Ни разу в жизни он не свалял такого дурака: даже когда отбивал маразматичную бабку у малолеток-грабителей, даже когда словил задом автоматную очередь, даже когда на своей прежней работе задумался возле пульта и не остановил вовремя карусель… Потом, вспоминая этот момент, Фил покрывался холодным потом. Как мог он, старый вояка, стратег, бросить Дуську одну на лестнице?!!

Фил еще бежал на кухню, когда уже понял – служанки там нет, она орет или в прачечной, или на улице.

И тогда закричала Дуська. Вернее, так коротко и хрипло вскрикнула, что у Фила подкосились ноги. Он понял, какого свалял дурака. Вскинув пистолет, Портнягин ринулся к лестнице. Чертовы валенки скользили по дорогому паркету, и Фил все на свете отдал бы, чтобы на нем сейчас оказались тяжелые армейские ботинки, которыми можно лупить по печени, пинать в пах и бить в голову…

Дуська стояла на лестнице на неустойчивых, подкосившихся ногах с запрокинутой назад головой, которую, жестко перехватив за шею, удерживал лысый урод. У Дуськиного горла он держал нож с длинным лезвием, и это лезвие уже прочертило на нежной веснушчатой коже красную полосу. Пока это была всего лишь царапина, но нажим, с которым лысый давил на нож, был опасен для Дуськиной жизни. Так опасен, что Фил беспрекословно бросил пистолет на пол и поднял руки.

– Молодец, чучело, – похвалил его Алекс. – А теперь на цыпочках дуй в подвал. Если дернешься, я рыжей горло вспорю.

Фил пошел вниз, проклиная тот день, когда его непутевая мама с бестолковым отцом, в процессе делового супружеского секса, создали такое опасное в своей глупости существо, как он.

Дверь в подвал была гостеприимно распахнута.

– Вперед! – подбодрил его «моджахед».

Дуська сзади жалобно всхлипнула и тяжело задышала.

Портнягин шагнул в темноту, на крутую лестницу, но поскользнулся на своих валенках и кубарем полетел вниз.

Сзади недвусмысленно лязгнула дверь. Ловушка захлопнулась.

Фил летел, всеми частями тела пересчитывая ступеньки.

Подвига не получилось. Как всегда, получился позор.

«Застрелюсь, – подумал Филипп Филиппович. – Если выйду отсюда, то обязательно застрелюсь».

– Вставай! – приказал ему насмешливый голос, когда он наконец приземлился. В глаза ударил луч света от фонаря. – Вставай, жертва подъездной дисциплины!

От неожиданности Фил отпрянул назад и вжался в холодную стену. В узкой полоске света он увидел человека в плаще и шляпе. Что-то до боли знакомое почудилось Филу в его черных, роскошных усах.

«Палач! – метнулась дикая мысль. – Это палач, который рубит всем головы!»

– Что, уважаемый, пять миллионов долларов захотелось срубить? – ехидно поинтересовался обладатель усов.

Фил вскочил и, присев, заглянул под широкие поля шляпы.

– Маг? Это вы?! – удивился и обрадовался Портнягин. – Как вы здесь очутились?!!

– По глупости, друг мой, по чрезвычайной сыщицкой глупости, – вздохнул Андрейкин. – Я ведь детектив всего лишь в первом поколении! Еще не пообтесался, опыта не набрался. Нарыл очень ценную информацию и решил за этим домом понаблюдать. Но увлекся немного, залез на крышу, нашел вентиляционное отверстие, хотел незаметно проникнуть в помещение, только, увы… провалился в подвал. А вы, я вижу, напролом перли?

– Пер, – вздохнул Фил.

– Зря, зря, в таких элитных районах лучше через вентиляцию действовать, целее будешь.

– Там заложница, Дуська. Дульсинея. Я… жизнь за нее отдам, – тихо сказал Фил.

– Да тут кругом одни заложники. В клетке парень сумасшедший сидит – ни бе, ни ме, ни кукареку.

– Я знаю.

– Откуда?!

– Знаю, и все.

Маг посветил Филу в лицо и сочувственно покачал головой:

– Лучше б ты бдил на вверенной тебе территории, Филипп Филиппович! Не твое это дело – преступления раскрывать.

Фил сжал кулаки, но решил, что драться с магом бессмысленно, учитывая разницу в росте и мускулатуре. Портнягин выхватил свой телефон и начал нажимать кнопки, пытаясь дозвониться Каюкину. Хоть и обижался он на участкового, но помощи ждать было больше не от кого.

– Зря стараетесь, – остановил его маг. – Мобильники здесь не работают. Лучше давайте поищем, где включается свет, а то мой фонарь скоро сдохнет.

– Давайте, – согласился Портнягин и пошел вдоль стены, ощупывая холодный бетон.

Ради Дуськи он готов был грызть эти подвальные стены. Он понял это вдруг так четко и ясно, что забыл о своем решении застрелиться, забыл, что он неудачник и никчемная личность. Ему плевать стало на подвиг, а в особенности на гонорар за него.

– Нашел! – заорал Фил, нащупав выключатель. – Нашел, етитская сила, свет!

Тусклая лампочка вспыхнула под потолком, плохо освещая огромное подземелье.

– Лучше б ты выход нашел, – проворчал Андрейкин, доставая из внутреннего кармана бутылку вина. – Третьим будешь? – спросил он у парня, сидевшего в клетке.

Парень запрыгал, обозначая восторг.

Клим обнял Нору и остановил лифт какой-то волшебной кнопкой на серебристой панели.

– Нора, я люблю тебя большой, но похотливой любовью, – грустно признался Титов и распахнул на ней плащ.

– У тебя совсем нет ко мне нежности? – нахмурилась Нора.

– Есть. Только желания больше. Можешь меня задушить, но эти мамонты штука такая…

– Мамонты?!

– Ну да, инстинкты. – Титов добрался до Нориного тела, почти не раздевая ее.

…Лифт отзывался на каждое его движение легким сексуальным поскрипыванием, а на Норины стоны деликатным, возбуждающим эхом… Это был высший пилотаж. В этом искусном разврате присутствовало столько нечеловеческого кайфа, что Клим решил повторить.

Он ведь в лифте никогда, ни с кем… Титов любил удобства и всегда доплачивал за комфорт, но тут не за что было доплачивать, учитывая, что шаткое подъемное устройство находилось в женской консультации и предназначалось для того, чтобы беременным женщинам было легче добираться на четвертый этаж.

– Отстань! – отпихнула Титова Нора, пресекая его вторую попытку. – Страсть дело такое… – вздохнула она, застегивая плащ на все пуговицы. – Мамонты вымрут, останется ледниковая скука.

– Я что-то не понял, – нахмурился Клим, – это что, очередной отказ выйти за меня замуж? Да?! Ты же меня врачу своему показала! Он мне «Здравствуй, папаша!» сказал!

– Мне вчера позвонил Тарасов, – ответила Нора, разглядывая свои сапоги.

– Тарасов у нас кто? – склонился над ней Клим.

– Отец ребенка.

– Он до сих пор жив?!

– Жив, но у него оказалась небольшая проблемка – четверть еврейской крови в организме. А это никак не устраивает папу его невесты.

– Что ты говоришь?! – дурашливо ужаснулся Клим, хлопнув себя по ляжкам.

– Да, генеральный нашего издательства, он этот… русофил… русофоб… или как это…

– Антисемит хренов.

– Ну да, он не допустит, чтобы в его семью затесался еврей.

– Ага, и недоделанный иудей Тарасов решил вернуться к тебе?

– Да, кто-то донес ему, что я беременна.

– Да ты давно уже от меня беременна! Тебе это любой гинеколог скажет! От меня! – Титов выхватил из кармана телефон и со злостью начал тыкать кнопки.

– Куда ты звонишь? – испугалась Нора. – Хочешь заказать убийство Тарасова?

– Нет, я гораздо добрее. Я просто найду твоему Тарасову телку с папой-миллионером, которого процент еврейской крови у зятя только обрадует.

Нора захохотала и вырвала у Клима мобильник.

– Ладно, Титов, не парься. Я послала Тарасова по самому короткому адресу, который существует в природе.

– Фу-у, – облегченно вздохнул Титов и решил повторить попытку спонтанного секса, но динамик вдруг захрипел, и раздраженный женский голос спросил:

– Что случилось? Почему лифт не двигается?

– Мы сексом тут занимаемся, – пояснил Титов.

– Че-ем?!

– Сексом, мадам. Это запрещено?

– Я милицию сейчас вызову, – неуверенно пообещал голос в динамике.

– Зачем? Я и сам справляюсь, правда, Нора?

Нора треснула его по затылку и нажала кнопку первого этажа.

Лифт дернулся и поехал вниз.

На выходе их поджидала толпа раздраженных женщин, у большинства из которых из-под одежды выпирали круглые животы. Послышались злые реплики:

– Здрассьте, приехали!

– И чем это они там занимались?

– Тем, чем дома не дают. Ели!

– Эх, мне б с таким придурком в лифте поесть…

– Бежим, – подхватил под руку Нору Клим. – Бежим, а то мне на всех на них придется жениться!

Пока они мчались к машине, Титов успел коротко переговорить по мобильному.

– Ты представляешь, – сказал он Норе, усаживаясь за руль, – позвонил Левин и сказал, что получил какую-то странную эсэмэску! Он очень просит меня поработать для них с Диной таксистом. Кажется, у ребят проблемы.

– Так вперед! – приказала Нора. – Ты что, никогда не таксовал на своем «Навигаторе»?

– Я хотел показать тебе свой дом и познакомить с дедом. – В голосе Клима послышалось сожаление о нарушенных планах.

– Дом подождет, – улыбнулась Нора. – Да и дедушка не прокиснет!

– А помнишь, рыжая, раньше конфеты были – «Дуськина радость»?

Алекс дышал ей в лицо пивным перегаром. Он привязывал Евдокию к стулу, ходил кругами вокруг нее, неспешно разматывая моток веревки и превращая Дуську в беспомощный кокон.

– Дунькина радость, – поправила его Евдокия. – Меня ими дворник Вадим Вадимыч всегда угощал.

– Один черт, плебейское развлечение, – поморщился Ревазов и вдруг остановился. – Я вот «Мишку на Севере» в детстве любил. Слушай, ну и вырядилась же ты! Как гарнизонная шлюха. Где сапоги кирзовые отхватила?

Дуська промолчала. Отчего-то страха не было, да и паники тоже. Была только безумная ненависть к этому бритому налысо парню. Неужели он когда-то ей казался красавцем? Неужели она всерьез хотела заполучить его в полную собственность?

Он смотрел на нее с удивлением.

– Понять не могу, – наконец сказал Алекс. – Вроде ты нормальная тетка была, веселая, нелюбопытная, руки не боялась испачкать, анаши покурить, что с тобой стало?! – Он обошел ее, внимательно разглядывая, словно видел впервые. – Институт благородных девиц успела окончить? Где ты это пугало в валенках взяла? Зачем сюда притащила?

– Тебя убивать, – сквозь зубы процедила Дуська. – Он не пугало. Он боевой офицер!

Ревазов захохотал. Он хохотал минут пять без остановки, а потом захлопнул пасть и начал грубо ощупывать Дуську через веревки.

– Обыскать тебя забыл, – зачем-то объяснил он свои действия.

Дуська зажмурилась от омерзения. Неужели она занималась любовью с этим чудовищем?

Ревазов бесцеремонно запустил руку в лифчик. Евдокия извернулась и сильно укусила его за запястье. Он дернулся и с размаху ударил ее кулаком в лицо. Голова у Дуськи взорвалась дикой болью, и она потеряла сознание.

Очнулась она от того, что Ревазов тряс ее за плечо.

– Где расписка? – дыхнул он ей перегаром в лицо. – Где моя расписка?!

– Порвала и выбросила, – ощущая вкус крови, ответила Дуська. – На хрена она мне?

– Врешь, – прошипел он. – Врешь, рыжая! Ты никогда бы не порвала ее! Ты за нее любому бы горло перегрызла, потому что возомнила, что я принадлежу тебе, как юбка из секонд-хенда!

– Порвала и выбросила, – твердо повторила Дуська, с ненавистью глядя ему в глаза. – Ты мне не нужен. Любая юбка из «секонда» лучше тебя.

Ревазов схватил Дуську за горло, начал душить, но передумал и ограничился тем, что рывком сорвал с нее талисман.

– Ты сама решила свою судьбу, рыжая, – отшвырнув талисман в угол, Ревазов опять начал пеленать Дуську веревкой.

Она зажмурилась.

Обидно было умирать, став красавицей. Она еще не нажилась в новом качестве, не надышалась, не находилась с высоко поднятой головой. Если бы она могла загрызть этого Алекса, она не только загрызла бы, но и надругалась над телом, насколько фантазии бы хватило…

– Ну вот и готово, – сказал Ревазов. – Принимай работу, рыжая гадина!

Открыв глаза, Евдокия увидела, что не просто привязана к стулу. От нее во все стороны, ко всем дверям, выходящим в огромный холл, тянутся веревки, а к ним привязаны предметы, похожие на гранаты.

– Что это? – спросила она у Ревазова.

– Дуськина радость, – заржал Алекс. – Растяжки это, рыжая! Если кто-то откроет любую из этих дверей, разнесет пол-поселка, а от тебя останется только фарш.

Похохатывая, он пошел вверх по лестнице.

– А ты? – закричала Дуська. – Если дом взорвется, ты тоже погибнешь!

– За меня не волнуйся! – крикнул Алекс в ответ. – Я бессмертный!

– И я не умру! – заорала Дуська. – Потому что рыжие гадины не умирают! Потому что со мной вся етитская сила!!! Потому что… – Она зарыдала, и не было рук, чтобы утереть эти злые слезы бессилия.

Глава 11

Виват!

– Как ты думаешь, что сейчас Дуська делает?

– Купается в роскоши. Деньги, которые она получила от нас, для нее – бешеный куш!

– Я думаю, она уехала куда-нибудь за рубеж. Ее ведь тоже милиция ищет.

– Мне иногда кажется, что Дуська не для себя стрясла с нас эти деньги.

– А для кого? У нее нет ни одной родной души. Ни котенка, ни ребенка.

– Вот, вот! Дуська по-мелкому всегда промышляла. А тут шантаж в крупных размерах. Нет, она точно завела себе мужика и попыталась его купить! А может, даже женить.

– Ага, а заодно зарезала его любовницу. Постой, это что же, она Игоря Грига отхватила, что ли?!

– Нет, дорогая, милашку Гнедулина! Завлекла его миллионом долларов! Ха-ха-ха!

– Да, мозги тут отсыревают… А Евдокия сейчас наверняка в изоляторе клопов кормит. Сто пудов ее замели, как главную подозреваемую в убийстве Покровской!

– И правильно, так ей и надо, стервозине. Знаешь, я иногда думаю, что Дуська запросто могла перерезать горло такой красотке, как Покровская!

– От зависти, что ли?

– Конечно. Дуська рыжая, страшная, бедная. А Инна – богатая, знаменитая и красивая. Чем не мотив?

– Да нет, Дуська, в сущности, добрая. В глубине души. Ее просто жизнь потрепала. Ну сама подумай: отца не было, мать пила, жила она в грязной коммуналке, а вокруг кипела красивая жизнь!

– Вот такие добрые из коммуналок и убивают.

– Ой, нет, Верунь. Что-то мне не хочется думать, что нам готовила и убирала убийца.

– Маленькие, некрасивые, бедные люди очень опасны.

– Ладно, в следующий раз наймем помогать по хозяйству богатую красавицу!

– Самое смешное, что, если наш план с Диной и Левкой сработает, мы сможем себе это позволить.

– Если выйдем отсюда…

– Выйдем, Кларунь! Обязательно выйдем! А если план наш сработает, то и из тюрьмы выйдем. Потому что большие деньги открывают все двери. Подай-ка мне кусочек колбаски! Спасибо. И ананаса кусочек! Ой, а еще корейского салатика подложи, а то у меня палец не гнется. М-м-м, как вкусно… Как же мне вкусно!

– А ты наверх выходить не хотела!

– Не хотела. Боялась! Я просто не понимаю, как ты со сломанной ногой в магазин ездила.

– Элементарно. Жить захочешь, как говорится, не так раскорячишься. А покупки мне один добрый человек помог сделать. И купил, и оплатил, и до машины донес, и… на тросе до заправки дотащил, потому что у меня бензин кончился. А потом телефончик свой оставил.

– Кларка! Да ты никак кавалера со своей костяной ногой подцепила!

– Ну… не знаю. Получается, подцепила.

– Симпатичный?

– Полковник.

– Мама моя! И что он в тебе нашел?

– Красоту, блин.

– Надеюсь, ты не строишь на него планы?

– Какие тут планы, я неделю не мылась! От меня мышами воняет! Я его поблагодарила и дворами уехала. Э-эх!!

– А давай помечтаем!

– О чем?

– О том, что мы купим, когда Левка с Динкой дадут нам денег!

– Я куплю загородный дом. Газонокосилку куплю. Килограммов десять бриллиантов… ну, и изумрудов тоже. Соболиную шубу до пола. Две машины – красный «Хаммер» и… красный «Хаммер». Нет, много красных «Хаммеров»! А что еще, даже не знаю…

– Мелко мыслишь, Клара Аркадьевна! Вот я себе бизнес куплю. Пивной завод там или меховую фабрику. Всех работников дрючить буду! И замуж выйду. За Игоря Грига, например. Ха-ха!

– Ха! Тогда уж за милашку Гнедулина с его гостиницами!

– Тс-с! Ты слышишь?

– Что это?

– Какая-то машина подъехала к дому. Говорила я тебе, нельзя из подпола вылезать! Сейчас нас повяжут!

– Караул!

– Убирай все со стола! Прячь! Быстрее! Черт бы побрал твои разносолы! В подпол! В подпол лезь давай!!

– Вера! Нога…

– О, черт!

– Что ты делаешь?

– Тащу тебя волоком, дорогая! Голову береги, впереди ступеньки.

Весеннее солнце било Дине в глаза, и она очень жалела, что не прихватила из дома темные очки. Или шляпу с широкими полями, которые бы защищали глаза.

Дине очень шли широкополые шляпы.

– Далась тебе эта эсэмэска! – проворчала она.

Приложив козырьком руку к глазам, Дина продолжила всматриваться в несущийся навстречу поток машин. Из-под колес летели брызги, приходилось то и дело отскакивать, поднимая полы плаща.

– Ну, не психуй, – попросил Левин. Он развернул Дину к себе, распахнул пальто и спрятал ее лицо у себя на груди, давая глазам отдохнуть от наглого солнца. – Не психуй, дорогая, я уверен, что поступаю абсолютно правильно.

– Я тебе не дорогая, – буркнула она из недр его кашемирового пальто.

– Скажи, недорогая, зачем Андрейкину посылать мне эсэмэс с каким-то адресом? Значит, он просит меня немедленно приехать туда!

– Но тогда почему он не написал «приезжай»?! Почему мы должны разгадывать какие-то ребусы?!

– Я набираю его номер, но телефон талдычит, что абонент недоступен. Значит, маг попал в сложную ситуацию и успел только отправить адрес.

– При чем тут мы?

– Он работает на нас. Я не могу бросить его в беде. Пожалуйста, не психуй, недорогая моя! – Он чмокнул Дину в теплый, душистый затылок.

– Ну хорошо, – согласилась Дина, выбираясь из его запазухи. – Но зачем в эти дела было вмешивать твоего Титова?

– Друг он мне или не друг? – возмутился Левин. – Пусть возит, буржуй, куда я скажу. А если серьезно, Титов всегда знает, что делать. Ну и потом… мы уже вполне спетая команда!

– Спитая, – поправила его Дина. – Спитая вы команда – ты, Титов и этот Андрейкин. Эх, нет на вас Филиппа Филипповича! Он бы дубиной-то вас отходил!

Они не заметили, как возле них затормозил огромный черный «Навигатор».

– Ужас, – поежилась Дина. – Не машина, а паровоз. И что в ней Норка нашла?!

– Размер, – подмигнул ей Левин, открывая дверь и помогая залезть в салон.

– Динка! – радостно заорала Нора, сидевшая впереди. – А мы в лифте, не раздеваясь, стоя… Ой! В смысле Титов хотел показать мне свой дом, но я уговорила его помочь вам. Куда едем, орда?!

Левин с Титовым поздоровались тычками в плечо.

– Вот, смотри, – указал Левин Климу на дисплей своего телефона. – Мне нужно срочно ехать по этому адресу. Улица Изумрудный луг, дом сорок три.

Титов прочитал эсэмэс и длинно присвистнул.

– Забавный адресок! Только будет тебе известно, что Изумрудный луг это не улица, а элитный поселок на Рублевском шоссе. Я сам от тех мест недалеко живу. Зачем тебе понадобился рассадник разврата?!

– Там Андрейкин пропал. Звоню ему, не отвечает. Чует мое сердце, с ним что-то случилось.

– С магом?! Что с ним может случиться?! – захохотал Клим, трогаясь с места и уверенно занимая левую полосу. – Впрочем, если хочешь, поедем. Проверим эту хату, вдруг нас там чаем с кренделями угостят!

– Есть хочу! – пропела Нора, погладив живот. – Кренделя на Рублевке – моя любимая еда!

Они попали в тот счастливый час, когда утренние пробки уже рассосались, а послеобеденные еще не образовались. До Изумрудного луга домчались за тридцать минут. Чтобы найти нужный дом, пришлось поплутать, так как местные жители не желали уродовать свои особняки табличками с номерами. Но Клим, будучи аборигеном Рублевки, что-то высчитал, подвел итог и с уверенностью ткнул в трехэтажный дом с остроконечной зеленой крышей.

– Вот эта избушка на курьих ножках сорок третьей и будет, – заверил он. – Хороша-а! У меня раза в два меньше будет. Ну что, к воротам с фанфарами подъедем?

– Давай с тыла заходи, – приказал Левин. – Не уверен я, что нас хлебом-солью тут встретят.

– С тыла так с тыла, – вздохнул Титов. – Как скажешь, командир. Только чего мы с тыла увидим?

Левин пожал плечами. У него не было никакого плана.

Что дальше делать?

Постучать в этот богатый дом и пригласить мага Андрейкина? Как бы по морде не схлопотать за такую самодеятельность.

Титов, ворча что-то под нос, объехал дом, легко преодолевая небольшие участки бездорожья со снежной кашей.

– Ну вот, – сказал он, останавливаясь у забора с небольшой зеленой калиткой, – другого тыла я тут не вижу.

– Ой, смотрите, мотоцикл с люлькой стоит! – воскликнула Нора. – Неужели тут на таких ездят?

Левин посмотрел туда, куда указала Нора, и увидел, что за полурастаявшим сугробом прячется древний «Урал» с облезлой люлькой.

– Да, что-то не вяжется этот мопед со здешней пафосной обстановкой, – задумчиво сказал Клим. – Наш чародей, часом, не на этом агрегате рассекает?

– Нет, он на старой «девятке» ездил, – объяснил Левин.

– Да это «Урал» Портнягина! – воскликнула Дина. – Я пару раз видела, как Филипп Филиппович у подъезда с ним возился! Вон, видите, на зеленой люльке царапина желтой краской закрашена?! Точно его мотоцикл!

– Ничего не понимаю, – нахмурился Левин.

– И я, – пожала плечами Дина.

– Накрылись кренделя с чаем, – вздохнула Нора.

– Филипп Филиппович это тот злобный перец, который колотил нас поленом? – уточнил Клим.

– Он, – кивнул Левин.

– Ну, если по Рублевке старшие по подъездам бродят, тогда я тоже ничего не понимаю, – сказал Титов, давая задний ход и пристраивая огромный джип на некоторое подобие стоянки с утрамбованным снегом.

– Что делать-то будем? – капризно спросила Нора.

– Ну, в центральную дверь стучаться точно не стоит. Может, просто немного понаблюдаем за домом? – предложил Левин.

Титов горестно вздохнул.

– Мое дело маленькое, – сказал он. – Я таксист. А вообще, я не понимаю, чего ты кипеж поднял, Левин? Ну, пропал маг и пропал. Найдется!

– Ты не все знаешь, – хмуро сообщил Левин. – У нас еще и мамы пропали.

– Как пропали?! – подскочила Нора. – Вера Петровна в больнице, мы сами видели, как ее увозили!

– Нет Веры Петровны в больнице, – сказала Дина. – Сбежала! И пропала неизвестно куда вместе с Кларой Аркадьевной, мамой Левина.

– Ой! – Нора посмотрела на Левина, потом на Дину. – А что, ваши мамы знакомы?!

– Более чем, – буркнул Лев. – Настолько знакомы, что мы с Диной даже подозреваем, что мы близкие родственники.

– Да, брат с сестрой, например, – усмехнулась Дина и положила Левину голову на плечо. – По отцу!

– Ой… – Нора потрясла блондинистой головой и потерла виски. – Повторите, пожалуйста, еще раз. Я что-то не поняла…

– У нас один папа! – крикнула Дина ей в ухо.

– Это точно? – спросил Клим у Левина.

– Процентов на девяносто. Похоже, наши мамаши любили одного человека. Его портрет висит у них в комнатах на почетном месте.

– Ужас… – прошептала Нора. – Вы хоть… того… прониклись родственными чувствами?

– Более чем, – Дина засмеялась, а потом вдруг заплакала, уткнувшись Левину в грудь. Левин обнял ее и поцеловал в губы, продемонстрировав совсем не братские чувства.

Титов схватился за голову.

– Сидел бы ты в Англии, Левин! Чего приперся?

– Так приперся уже, – не отрывая губ от Дины, ответил Левин.

– Если бы он не приперся, мы бы не познакомились, – возмущенно напомнила Нора Титову и, поднеся к глазам руку, стала рассматривать кольцо с огромным бриллиантом.

– Друзья мои, все не так страшно! – оптимистично заявил Клим. – Египетские фараоны женились на своих сестрах и были счастливы, боги Олимпа тоже баловались кровосмешением, так что…

– Где мы и где эти фараоны с богами, – прервал его Левин. – Заткнись, Титов, и наблюдай за особняком. Маг мне нужен живым!

– Вообще-то Дина и Левин совсем не похожи, – растерянно произнесла Нора. – И потом, если бы Титов, например, оказался моим братом, это ничего бы уже не изменило.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – Титов поплевал через плечо и размашисто перекрестился.

– Смотрите! – закричала вдруг Нора. – Зеленая калитка открылась! Она не заперта!

Все уставились на забор, в котором действительно появилась брешь за счет приоткрывшейся от порыва ветра калитки. Она покачивалась на петлях, призывно поскрипывая.

– Блин, придется идти по следу, – вздохнул Титов, доставая из бардачка пистолет. – Напомни, кого мы ищем?! – поморщившись, обратился он к Левину.

– Андрейкина Василия Федотовича. Мага, детектива и просто веселого человека.

– И Портнягина! – напомнила Дина. – Сволочь страшную, крысу подъездную.

– Я что, один буду рисковать драгоценным здоровьем?! – удивился Титов, оглядываясь на Левина.

– Со мной! Со мной ты будешь рисковать драгоценным здоровьем! – буркнул Левин, выходя из машины.

Пригибаясь, они побежали к дому.

– Это опасно? – спросила Нора, глядя им вслед. – У меня на Титова большие планы.

– Не опасней пейнтбола, – отмахнулась Дина, закуривая. – Думаю, через пять минут мы будем пить в этом доме чай с кренделями.

Андрейкин отбросил пустую бутылку из-под вина в угол и очередной раз попытался взломать на клетке замок.

– Если ты этого орангутанга на волю выпустишь, я сам запрусь в клетке, – предупредил его Фил.

– Не могу смотреть, как человек за решеткой сидит, – поморщился маг, но манипуляции с замком прекратил.

Парень в клетке, принимавший участие в распитии вина, счастливо улыбался и гулил, как младенец. Видимо, большего счастья, чем мужская компания с бутылкой сухого, в его несчастной жизни не случалось.

– Покажи, в какую дырку ты провалился, – попросил Фил Андрейкина.

Беспечно насвистывая, маг повел Фила в угол, где свод потолка нависал совсем низко. Невысоко над полом Портнягин увидел глубокую нишу и темную дыру, ведущую наверх.

– Думаешь, я не пытался отсюда выбраться? – усмехнулся Андрейкин. – Пытался ровно двадцать два раза. – Он показал Филу содранные в кровь ладони. – Только вниз свалиться гораздо легче, чем вверх ползти. Я метров десять вверх поднимаюсь и падаю! Поднимаюсь и падаю!

– Это ты падаешь, а я… – Портнягин поплевал на руки, скинул валенки, подпрыгнул, подтянулся и нырнул в темную дыру.

Ползти вверх по узкой шахте было трудно, почти невозможно, но Фил полз, как паук, цепляясь за голые стены руками, ногами, а главное – желанием спасти Дуську.

Три раза он срывался и падал, отбивая о бетонный пол свой израненный зад. Три раза он вставал, подпрыгивал, подтягивался и снова полз вверх, стиснув зубы и затаив дыхание.

Может, не стоило пить с магом столько вина? Может, будь он трезв, у него все получилось бы?

– Бесполезно, – грустно сказал Андрейкин, когда Фил очередной раз грохнулся на пол.

– Я должен выйти отсюда, – простонал Фил. – Там Дуська! И он убьет ее, потому что она много знает!

– Дуська, Дуська, – пробормотал Андрейкин. – Редкое имя… Дуська, это же Евдокия! Скажите, любезнейший, ее фамилия, случайно, не Егодина?

– Мне плевать на ее фамилию! – заорал Фил. – Я не спрашивал! Я… я ей волосы мыл! – Сев на пол, он схватился за голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. Пленник в клетке немедленно и с удовольствием повторил эти движения. – Я лечил ее, обувал, на руках носил! Это я ее сюда привез, и я во всем виноват!

– Если это Егодина, дело плохо. – Андрейкин озабоченно огляделся по сторонам. – Впрочем, – сказал он, – дело в любом случае плохо. Но рано или поздно сюда кто-нибудь придет, ведь этого парня надо кормить, – кивнул он на пленника. – Можно будет попробовать напасть на вошедшего и попытаться выйти отсюда.

– Я не могу ждать. – Фил встал, подпрыгнул и опять полез вверх, продержавшись в черной дыре минуты на три дольше, чем прежде.

Он упал особенно больно.

И с особенной ясностью осознал, что Дуська погибнет, а он сгниет в этом подвале в обществе сумасшедшего и… дуралея-мага, которого безвыходная ситуация, похоже, не очень-то угнетала.

Фил тихонько завыл.

Парень в клетке с готовностью подхватил его заунывный вой.

– Э-э, ребята, да вы пессимисты, – расстроился маг. – Я думал, алкоголь внесет здравый смысл в наши ряды. Вы курите, Фил?

Портнягин выл, не обращая на мага никакого внимания. Какой он, к чертовой матери, маг, если не может ничего сделать?!

– Вы курите?! – громче повторил Андрейкин вопрос.

– Бросил, – ответил Портнягин. – Но спички и сигареты ношу в кармане, мне так спокойнее, когда на улице закурить просят.

– Отлично. А то у меня в зажигалке кончился газ.

– При чем здесь…

– Мы устроим пожар, – улыбнулся Андрейкин.

– Что мы устроим?!

– Пожар! Сами подумайте, что произойдет, если из вентиляции такого шикарного дома повалят клубы черного дыма?

– Приедут пожарные, – прошептал Фил. – Приедут пожарные, ворвутся в дом и начнут искать источник огня! – заорал он. – И ничто не остановит их, потому что рядом другие дома, которые могут загореться!

– Отлично, разум не пострадал, – похвалил Фила маг. – Давайте спички.

Фил вдруг сорвал с себя куртку с ватной подстежкой и, ломая одну за другой спички, попытался поджечь ее.

– Постойте, постойте! Не так кардинально, – остановил его маг. – Мы задохнемся быстрее, чем пожарные очнутся от полуденного сна!

Андрейкин забрал у Портнягина коробок и ушел в противоположный угол подвала, где валялся какой-то хлам. Минут десять он возился в этом углу, сооружая что-то из ветоши, и наконец продемонстрировал Филу некоторое подобие дымовой шашки.

– Помочиться придется, – смущенно сказал маг. – Чтоб дымило, но не горело. Эх, маслица бы!

Портнягин рывком расстегнул ширинку и излил на сооружение столько жидкости, что у мага округлились глаза.

– Ну, ты суперссун, – похвалил он Портнягина. – Боюсь только, не подожжем теперь.

Мокрая «шашка» с трудом занялась после десяти минут мучений. Запаху, который она издавала, позавидовал бы самый вонючий скунс.

– Еще немного порнографией придется позаниматься, – удовлетворенно сказал Андрейкин, вставляя «шашку» в вентиляционное отверстие. Филипп Филиппович бегал вокруг него, пытаясь заглянуть в шахту. В нем зародилась вера, что все закончится хорошо, и этой верой, он, увы, обязан магу. И как он сам не сообразил про пожар?!

– А что это вы такое нарыли, товарищ маг, что приехали именно в этот дом, забрались на крышу и от любопытства навернулись в подвал? – язвительно спросил Фил Андрейкина.

– Вы дымите, дымите, – передавая Филу факел, посоветовал маг. – Мне, видите ли, пять миллионов долларов тоже нелишними будут. И нет никакого резона делиться с вами трудом и кровью добытой информацией! Дымите! От вас безумная польза, Филипп Филиппович, даже не сомневайтесь!

Фил громко фыркнул. Информация у него! Да больше, чем рассказала Портнягину Дуська, никто не знает!

– И все-таки как же я рад, что в подвале меня поджидала такая приятная компания! – Маг подмигнул Филу и послал воздушный поцелуй пленнику.

Парню в клетке так понравился этот жест, что он повторил его много раз, превратив воздушные поцелуи в целый ритуальный танец.

Фил отвернулся.

Смотреть на безумного человека отчего-то стало неловко.

– Ты когда-нибудь вламывался в чужое жилище с пистолетом? – спросил Клим у Левина, снимая оружие с предохранителя.

За зеленой калиткой оказался просторный двор и еще одна дверь – тоже приоткрытая, – которая вела в дом.

– Уверяю тебя, все-все, что я делаю в последнее время, я делаю впервые, – заверил его Левин. – Сплю с сестрой, нанимаю частного детектива, пью по утрам дешевое вино и таскаюсь с тобой по Рублевке в поисках мага. Слушай, убери пушку. Мороз по коже при мысли, что у тебя от любого шороха дрогнет на курке палец. А вдруг Андрейкин и правда пьет чай в гостиной со своей тетушкой и малолетними племянниками?

– А дядя Филя в валенках им прислуживает, – усмехнулся Титов, но пистолет все же спрятал за пазуху. – Нет, Левин, тут что-то нечисто. Боюсь, как бы мы не оказались в ловушке.

Левин подошел к приоткрытой двери, распахнул ее и жестом руки пригласил Клима пройти вперед.

– Подлый трус, – огрызнулся Титов, но первым зашел в темное помещение, где сильно пахло стиральным порошком и еще какой-то бытовой химией.

– Фу ты, елки, в баню, что ли, попали? – принюхался Левин.

– В прачечную, темный ты человек! У тебя что, ни прачки, ни прачечной никогда не было?

– Не было, – буркнул Левин. – Я не такой засранец, чтобы копить горы грязного белья.

– Квиты, – захохотал Титов, берясь за ручку двери, ведущей в дом.

– Стойте! Не трогайте дверь! – вдруг раздался пронзительный женский голос.

От неожиданности Титов присел и тысячу раз мысленно сказал Левину спасибо, что тот посоветовал ему спрятать оружие. Будь пистолет в руке, Клим, не задумываясь, высадил бы обойму в сторону крика.

– Кто это? – шепотом спросил Левин.

– Баба, – поделился наблюдениями Титов.

– Где она?

– Где-то рядом. Эй, женщина, вылезайте, мы не сделаем вам ничего плохого! – заискивающе позвал Клим, подсвечивая себе мобильником.

Груда белья в углу зашевелилась, развалилась на составляющие, и оттуда вылезла смуглая, коренастая тетка с заплаканными глазами.

– Не трогайте дверь, – повторила она. – Иначе мы взлетим на воздух.

Титов длинно присвистнул.

Левин невольно отступил к двери, ведущей на улицу.

– Там сидит Дуська, она привязана к стулу. От нее ко всем дверям, которые ведут в дом, тянутся веревки, а к ним привязаны боевые гранаты. Устройство сплетено так, что, если одна дверь откроется и хоть одна чека выдернется, рванут сразу все боеприпасы. – Тетка заплакала, слезы потекли по скуластому лицу, и она утирала их крупными, смуглыми кулаками.

– Девушка, вы не бредите? – участливо склонился над ней Титов.

Тетка взвыла белугой, и было трудно понять, подтверждает это слова о ее невменяемости, или она просто в отчаянии, что ей не верят.

– Как вас зовут? – спросил Левин.

– Лена.

– Хорошее имя, рублевское, – похвалил Клим. – Ты тут по хозяйству шуршишь?

Лена кивнула.

– Я мясо жарила, и вдруг на меня какой-то мужик в валенках напал. Связал меня, а сам с Дуськой в дом ломанулся.

Титов и Левин переглянулись.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Лев.

Достав пистолет, Титов почесал им затылок.

– Только то, – сказал он, – что чаем нас поить никто не собирается.

– Не верю, что наш старший по подъезду – бандит! – развел Левин руками.

– А мне эта идея нравится! – не согласился с ним Клим. – Смотри, Портнягин грохнул звезду, устроил потоп, а когда вы примчались в квартиру, запер вас там, чтобы вызвать милицию! И труп на месте, и убийцы в ловушке!

– Чей это дом? – обратился Левин к служанке.

Она промолчала.

– Чей это дом?! – потряс ее за плечи Титов.

Служанка молчала, опустив глаза в пол.

– Где Андрейкин? Где маг? Кто такая Дуська? Кто еще есть в доме? – Левин навис над ней, но тетка не проронила ни слова. Она закрыла глаза, и из-под опущенных век у нее опять покатились крупные слезы.

– Молодец, – по-отечески погладил ее по голове Клим. – Пойдешь ко мне в услужение, когда отсюда уволишься? Мне молчаливые служанки ой как нужны!

– Хватит придуриваться, – оборвал его Левин. – Что делать-то будем? В доме как минимум шесть человек, и дом от любого дуновения ветра взлетит на воздух. Может, саперов каких-нибудь вызовем? В милицию позвоним?

– Мы в милиции и так на подозрении после истории с Инкой. А тут такое запутанно-заминированное дело и опять – все мы в прежнем составе! Нет, от милиции я бы пока воздержался… А саперами мы и сами поработаем.

– Все шутишь?

– Да нет, почему? Растяжки прикреплены только к дверям, но ведь есть же еще и окна. – В глазах у Клима появился нездоровый азарт, который очень не понравился Левину. – Залезем в окно и попытаемся обезвредить гранаты!

– Я пас, я в армии не служил, – быстро отмазался Левин.

– Я тобой амбразуру заткну, бегемот, – пообещал Титов.

– Гад, – рассеянно огрызнулся Лев, и вдруг его осенило: – Слушай, я знаю, кто привязан к стулу! Это Егодина! Евдокия Петровна Егодина, которая дважды продала нам квартиру! Вряд ли в этом деле есть еще одна Дуська. Только как она связана с Филиппом Филипповичем, не понимаю…

– Дуська-пулеметчица, – пробормотал Клим. – А ведь получается, что мы тут целую банду накрыли! Глядишь, я пять миллионов долларов на булавки себе заработаю. Левин, солнце мое, бери Ленку в охапку и тащи ее к нашим женщинам. Я тут сам справлюсь.

– Ну уж нет, – разозлился Левин. – Я не собираюсь с бабами в машине отсиживаться. И пять миллионов долларов мне нужнее, чем тебе, гнусный буржуй!

Он первым вышел из прачечной и быстро пошел вдоль дома, осматривая окна первого этажа.

– Что-то долго их нет, – заерзала на сиденье Нора. – Я есть хочу, пить хочу, и мой сериал через сорок минут начинается.

– Ты стала капризная, как богатая сумасбродка, – улыбнулась Дина.

– Я и есть богатая сумасбродка, – засмеялась Нора и повертела перед носом у Дины пальцем, на котором сверкал бриллиант.

– Отвратительная роскошь, – поморщилась Дина. – Продай и помоги детям-сиротам.

– Ага, счас! – Нора похлопала себя по животу. – У меня свой сиротинушка есть. Свой, родной, ма-аленький! Уж ему-то я помогу, чем смогу.

– Что-то и правда их долго нет. – Дина присмотрелась внимательно к дому, но ничего интересного не увидела.

– Волнуешься? – подмигнула ей Нора. – Переживаешь за братца родимого?

Дина махнула рукой и отвернулась.

– Все на свете бы отдала, чтобы это оказалось неправдой, – с горечью сказала она.

– Я думаю, это ошибка, – убежденно сказала Нора. – Ты на себя посмотри и на Левина посмотри. Ничего общего!

– Мамы-то разные! – тоскливо напомнила Дина.

– Все равно. У огромного белого мужика не может быть низкорослой черноволосой сестрицы.

– Я не низкорослая! – возмутилась Дина. – У меня почти метр семьдесят на каблуках!

– Извини, я хотела сказать «изящной».

– Вот и говори то, что хочешь сказать! Колись лучше, что у тебя с Титовым?

– Секс, секс и еще раз секс. Ничего, кроме секса. А у тебя с Левиным?

– Секс, погони, расследования.

– Хоть какое-то разнообразие. – Нора подышала на камень, потерла его о рукав и, отведя руку, полюбовалась кольцом. – Динка, неужели они существуют?

– Бриллианты?

– Настоящие мужики. Красивые, щедрые, надежные, умные и…

– Богатые, – подсказала ей Дина.

– Пусть богатые! Не самый плохой недостаток. Представляешь, я живу на Рублевке, вся в шоколаде, на работу ходить не надо…

– Не представляю. Если ты пару недель в шоколаде без работы просидишь, Рублевка от напряжения задымится.

– Дин! Я еще тут не поселилась, а она уже дымится!

– Кто?!

– Рублевка! Вон, посмотри, из дома, в который пошли Клим и Лев, валит чернющий дым!

– Может, там печку паклей топят? – дрогнувшим голосом предположила Дина.

– Кто же печки паклей топит, балда! Пожар это! Динка! Там мужики наши, настоящие, умные, щедрые, красивые…

– И бога-атые! – подхватила Дина, выскакивая из машины и бросаясь к калитке.

– Их надо спа-асать!

Дым валил из короткой трубы, он поднимался вверх и, смешиваясь с низкими облаками, очень портил рублевский пейзаж.

Нора обогнала Дину. Мелькая высоченными каблуками, она побежала вперед.

– Стой, дура беременная! – закричала Дина. – Тебе дымом дышать нельзя! Тебе бегать нельзя! Тебе волноваться…

– Мне жить без Титова нельзя, а остальное все можно! – в ответ заорала Нора, тараня калитку.

– Пожар, – прошептала Дина. Она достала мобильник и попыталась набрать службу пожарной охраны, но вдруг увидела, как по объездной дороге от дома несется синий «жигуль». Это была та самая «шестерка», которая пряталась в кустах и из багажника которой торчал подол платья Покровской. Дина ни на минуту в этом не усомнилась. Машина неслась в сторону города, подлетая на кочках. Ее швыряло из стороны в сторону, как будто за рулем сидит сумасшедший.

Дина бросилась к «Навигатору». Она не очень-то умела водить, но, совсем забыв про это, бросилась в погоню.

У Дуськи болело все тело.

Так болело, что сознание гасло, как лампочка без напряжения, но опять возвращалось из-за остро врезающихся в тело веревок.

«Уж скорее бы все взорвалось», – думала Дуська. Разнесло бы к чертовой матери, и никаких проблем. Никакой тебе ноющей боли, сдавленной веревкой груди, занемевших рук, ног и пульсирующей головы.

А главное – хоронить нечего.

Пройдутся бульдозером по пепелищу, вот тебе и могила Дуськи Егодиной. Ни один олигарх не удостоился чести быть похороненным на Рублевке, а ей повезет, потому что от нее просто ничего не останется.

«Эх, Дуська, Дуська, – сказал в голове чей-то голос. – Нет бы выучиться, человеком стать!»

«На кого учиться-то? – зло спросила Дуська у голоса. – Я и так все умею. А на того, кого не умею, и не выучилась бы никогда!»

«Это на кого ты не выучилась бы?!» – мерзко зазвенел в ушах голос.

«На дипломата Доминиканской Республики», – то ли пошутила, то ли всерьез заявила Дуська.

Голос захохотал.

«Дура ты доминиканская! Дурой была, дурой помрешь! Чао, какао!»

Дуська понимала, что бредит, и бредит не очень приятно. Нет бы вместо этого голоса море синее увидеть, на солнышке под пальмами полежать или по волнам на яхте порассекать… Ей, Дуське, даже в этом не повезло.

Нужно дернуться хорошенько, догадалась она. Если дернуться, то рванет, и ее мучениям придет конец. Она напрягла все мышцы, даже череп напрягла, приготовившись к ответственному рывку, но тут вспомнила, что в доме кроме нее, Алекса, служанки и пленника находится Фил.

Это меняло дело.

Славный, добрый Портнягин не должен умереть.

Евдокия медленно, осторожно – мышца за мышцей – расслабилась.

Когда с мыслью о досрочном взрыве было покончено, когда решено было ждать чуда и терпеть нестерпимую боль, в окне напротив что-то мелькнуло.

Вглядевшись, Дуська увидела за стеклом лицо темноволосого, красивого парня. Он подмигнул ей и на пальцах показал знак победы.

Даже если это был глюк, Дуська сочла нужным ему улыбнуться и подмигнуть в ответ. Улыбка получилась вымученной и жалкой, но показать на пальцах «Виват!» она не могла, потому что руки были крепко привязаны к стулу.

Глава 12

Задержание

– Ну что, дорогая, за нами пришли. Поздравляю!

– Верунь, оказывается, я совсем не хочу в тюрьму…

– Тише! Черт, оказывается, я плохо натянула половик на крышку подпола.

– Зато чуть-чуть видно в щель!

– Смотри, Кларунь, как бы тебя через эту щель не обнаружили металлоискателем.

– Почему металлоискателем?

– А сколько на тебе побрякушек? Тонна! Не дуйся, шучу. От страха чушь молочу. Слышишь, в дверь стучат?

– Слышу. Ногами!

– Кларка, нос из щели убери, наступят.

– Говорила я, на моей даче нужно было прятаться!

– Какая теперь разница? Кажется, на веранде стекло выставляют…

– Ой, точно! У тебя тут все на соплях!

– Сама ты на соплях! Отойди от щели, не отсвечивай! Идут…

– Может, сами сдадимся, Верунь? Меньше дадут.

– Сколько б ни дали, я столько не проживу.

– Вер, он один.

– Кто?

– Мент. Разве на захват по одному приезжают?

– За такими бедными и старыми клячами, как мы, может, и приезжают.

– Сама ты бедная! Сама ты старая! Сама ты кляча!!

– Нос из щели убери, Мисс «Село Новорябчиково тысяча восемьсот первого года!».

– Ой! Верк! У него ботинки не ментовские!

– Что это значит?! За нами ОМОН пришел? В количестве одного бойца?!

– Верунь, это полковник мой! Ну, который ананасы мне покупал и до заправки тащил!

– Что ему здесь надо?

– Не знаю, Вер! Наверное, меня ищет. У него цветы и шампанское в руках.

– Ну, Кларка! Ну, трясогузка ты старая! Ты машину свою где бросила?

– Во дворе.

– Дура. По машине он тебя и нашел. Что теперь делать?

– Ой, меня никто так не домогался. Приятно-то как! А ведь я даже не спросила, как его зовут.

– Ну так иди и спроси! Представляю, как он обрадуется, когда ты из подпола вылезешь – грязная, вонючая, в гипсе! Не забудь поздороваться по-французски. Ты что, ревешь?!

– Ты… ты за-завидуешь мне!

– Если честно, то да, завидую. А ну-ка, пусти посмотреть на него! Да-а, хороший полковник. Немолодой, но ухоженный. Может, женатый? Цветы в вазу поставил и… Глянь, Кларунь, он пишет чего-то. Ишь, как глазенки к потолку-то закатывает! И вздыхает, и вздыхает. Аж щеки полощутся… Ну, Кларка, вот не думала, что в гипсе да с грязной головой такой кадр подцепить можно. Следующий раз я в магазин поеду. Ой, бог ты мой! Он письмо целует! Под бутылку шампанского его положил! Крестится, сволочь. Да не реви ты! Он уходит, тоскливо оглядываясь по сторонам…

– Вер, пусти, я догоню его!

– Сиди, бегунья. Нельзя за мужиками на костылях бегать. Теперь он от нас никуда не денется.

– От нас?!

– Ну да, от нас. Неужели не поделишься со старой подругой старым полковником?

– Эх, жалко, не менты это были. Я бы с тобой поделилась. Ушел?

– Ушел, болезный. Что-то он ножку левую подволакивает. Ранение, что ли? Или подагра?

– Пусть подволакивает. Пусть подагра. Он милый.

– Он военный.

– В отставке!

– Значит, бросишь меня…

– Так и быть, возьму в долю. Поделюсь с еще не старой подругой вполне свежим полковником! При условии, что мы останемся на свободе.

– При условии, что мы останемся живы, дорогая. А-а-а-апчхи!!!

– Ну, что там? – спросил Левин, глядя на Клима снизу.

– И правда, девка какая-то, к стулу привязанная, сидит. От нее веревки ко всем дверям тянутся, а на веревках гранаты висят. – Клим спрыгнул с приступка, на котором стоял. – Не наврала Ленка, – вздохнул он. – И какой идиот тут решетки на окна поставил? Будто не на Рублевке, а в спальном районе живет. – Клим с досадой сплюнул на снег. – А Дуська эта, ничего баба, не дрейфит! Подмигнула мне и чертовски обаятельно улыбнулась.

– Чертовски обаятельно она аферы с честными людьми крутит, – проворчал Левин, сожалея, что не может так же легко и ловко запрыгнуть на высокий приступок, чтобы заглянуть в зарешеченное окно.

– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты привязанный к стулу сидел на растяжках, – улыбнулся Титов. – На твоем месте, Левка, я бы простил эту Дуську. Она и так жестоко наказана. А тебе от ее афер не так уж и плохо, – подмигнул он Левину.

– Великодушный ты наш, что делать-то будем?

– А что ты все время у меня спрашиваешь? Ты же у нас интеллектуал, предлагай!

– Я давно уже не интеллектуал. Как из Англии вернулся, так не интеллектуал. Здесь чем больше дури, тем больше шансов выжить. Предлагаю поискать еще какой-нибудь вход в дом, к которому не привязана веревка с гранатой.

– Гениально! – воскликнул радостно Клим. – Я именно это хотел предложить! В таком доме непременно должен быть подвал, а в подвал обычно есть вход как изнутри, так и снаружи, поверь старому рублевскому жителю!

Титов быстрым шагом двинулся вдоль стены, все ближе подходя к центральному входу. Левин последовал за ним, опять жалея, что не имеет такой легкости и живости в движениях.

– Пожар! – закричал вдруг женский голос. – Горит все к чертовой матери!

К ним бежала Нора, летела, покачиваясь на каблуках. Длинные волосы развевались на ветру, придавая ее словам чрезвычайную убедительность.

– Какой пожар, леди? – Титов бросился ей навстречу, раскинув руки. Он поймал Нору в охапку и поцеловал в висок. Нора молча указала на небо, где клубился черный дым.

– Ни фига себе, – задрав голову, удивился Клим. – Левин, у тебя есть навыки брандмейстера?

– У меня есть навыки обращения с телефоном, – проворчал Левин, доставая из кармана мобильник и набирая нехитрую комбинацию цифр. – Алло! Тут один домик воспламенился, вы не могли бы приехать? Да, горит. Сильно горит, сильнее не бывает! Адрес? Что-то изумрудное…

– Поселок Изумрудный луг, дом сорок три, – держа в объятиях Нору, подсказал Клим.

Левин повторил в трубку адрес.

– Приезжайте быстрее, – попросил он. – Кто я? Просто прохожий, мимо шел… – Левин нажал отбой и, подняв глаза, тоскливо посмотрел на дым.

– Уходи отсюда, – попросил Нору Клим. – Дом заминирован, да еще и горит.

– А ты? А вы? – задохнулась от волнения Нора. – Без тебя я никуда не пойду!

– Пойдешь, – жестко сказал Клим. Он развернул Нору за плечи и повел к зеленой калитке. – Ты немедленно уйдешь отсюда и сядешь в машину!

Было в его голосе что-то такое, что Нора послушалась.

– Ну и ладно, – бормотала она, плетясь в обратном направлении, – ну и пусть тебя разорвет на кусочки. Я собирать не буду, и хоронить не буду, и плакать не буду. Я за Тарасова выйду, стану Тарасовой, и дети мои будут Тарасовыми… – Она вышла за калитку и побрела по тропинке. Прошла метров двадцать, но «Навигатора» не увидела. – Токсикоз… – пожала плечами Нора и побрела в другом направлении, надеясь, что перепутала место, где стояла машина.

Титов догнал Левина, когда тот был уже на торце дома.

– Нашел! – закричал Левин, указывая на крутую лестницу, ведущую вниз.

В два прыжка преодолев ступеньки, Титов подергал железную дверь.

– Закрыто, – сообщил он Левину, который тоже спустился.

– Ничего удивительного, – нахмурился Левин. – Что, будем геройствовать?

– Отойди подальше, я буду стрелять. Наверняка это единственная дверь в доме, к которой не привязана взрывчатка.

Левин мигом взлетел наверх.

– А вдруг и к этой двери граната привязана? – крикнул он сверху.

– Придется рискнуть, – вздохнул Клим, целясь из пистолета в замок.

Прогремел выстрел. Пуля звонко шваркнула о металл и отрикошетила в противоположную стену, оставив глубокий след. Не задумываясь, Титов пальнул второй раз и третий. Левин даже подумал, что Климу в кайф палить из пистолета, а о результате он не очень заботится.

– Эй, – окликнул он Клима, – что с дверью-то?

Титов сделал приглашающий жест рукой.

– Тарань! – предложил он. – Твои сто килограммов тут будут как нельзя кстати.

Левин не дал себя уговаривать. Он спустился и, вкладывая в удары всю душу, с небольшого разбега пару раз шибанул дверь плечом. О том, что каждый удар может оказаться в его жизни последним, он старался не думать…

Искореженный пулями замок поддался, в нем что-то хрустнуло, дверь распахнулась, и Лев влетел в душное помещение, благодаря бога, что остался жив.

– Ну ни хрена себе, служба спасения развлекается! – послышался веселый голос Андрейкина. – Ого! Лев Сергеевич, вы, что ли?

– Я, – простонал Левин, с трудом поднимаясь с пола. – А ты еще кому-то этот адресок на мобильники рассылал?

– Вот уж не рассчитывал на удачу! Вы получили мою эсэмэску? – удивленно воскликнул маг.

– Как ты догадался?! – усмехнулся Левин и позвал Клима: – Титов, заходи, подлый трус! Бомбы нет! Обстановка невзрывоопасна!

– Как я проглядел эту дверь? – покачал головой Андрейкин.

– А еще маг! – поддел его Клим, заходя в подвал и внимательно обозревая окрестности. Заметив пленника в клетке, Титов приветственно помахал парню рукой.

– Ду-уська!!! – Мимо пролетел вихрь и, оставив после себя клубы черного дыма, исчез.

– Это Филипп Филиппович с дымовой шашкой, – объяснил странное явление маг. – Он очень рвался на свободу, чтобы спасти даму своего сердца Дуську.

– Стой! – бросился за Портнягиным Клим. – Стой, чудило арбатское! Дуська твоя заминированная сидит! В дом нельзя заходить через дверь!

Титов догнал Фила, отобрал у него дымящуюся шашку, отбросил в снег и затоптал ногами. – Так это ты так дымил! – догадался он.

– Как… заминированная? – застыл Фил.

– Так. К стулу ее привязали и к каждой двери растяжку приделали. Пойдем, покумекаем, как дальше быть.

– П-по-ку-ку-ме… – потрясенный Портнягин послушно поплелся за Климом обратно в подвал. – Ду-уська, – тихонько подвывал он.

В подвале Левин пытал Андрейкина:

– Как ты сюда попал? Кто этот тип в клетке? Чей это дом?! Почему ты меня за мои же деньги впутываешь в новые неприятные истории?!

– Я работал, – оправдываясь, кричал Андрейкин. – Пахал как сволочь! Если честно, то это первое мое расследование, и я… иногда попадаю впросак! Я на крышу залез, чтобы в дом незаметно проникнуть, подслушать, подсмотреть и кое в чем убедиться! Я потом тебе все расскажу, Лев Сергеевич, а теперь нужно срочно спасать Дуську!

При слове «Дуська». Портнягин снова попытался выбежать из подвала, но Клим перехватил его и плотно прижал к стене.

– Кто бы мог подумать, что я буду жалеть такую неприятную личность, как ты, – сказал Титов, склоняясь над Филом. – Помнишь, как ты дубиной меня отходил?!

– Я не неприятная личность, – оттолкнул его Фил. – Я сапер!

– Кто?! – хором воскликнули все.

– Сапер я! – заорал Фил. – Я любую Дуську… растяжку то есть, с закрытыми глазами разминирую! Где Евдокия?!

– Пойдем! – Клим первым выбежал из подвала. За ним помчались все остальные.

Запыхавшись, они остановились напротив окон первого этажа.

– Решетки нужно выставлять, – задумчиво сказал Клим.

– Зачем? – жестко оборвал его Фил. – Если я полностью разденусь, то пролезу между прутьями.

Титов отошел на шаг от Портнягина и критически оглядел его.

– А ведь и правда пролезет, – задумчиво сказал Клим. – Какая удача – тощий сапер! Скажите, Филипп Филиппович, вы не преувеличиваете? Вы точно сапер?!

Портнягин молча скинул одежду и остался в одних трусах с трогательными пуговичками на ширинке.

Клим уважительно замолчал. Левин в смятении отвернулся. Он был категорически против, чтобы старший по подъезду рисковал жизнью, но от его мнения в данный момент ничего не зависело.

– Все будет хорошо, – неуверенно сказал маг. – Я чародей, я знаю.

Фил сосредоточенно посмотрел на окно, пару раз для разминки сделал вращательные движения плечами и полез вверх, уцепившись за подоконник.

Решение, конечно, было негениальным.

Не умея толком водить машину, броситься в погоню за преступником, или кто он там был на этой «шестерке»…

Водить Дину когда-то учил Стас, но у бывшего мужа не хватило ни терпения, ни чувства юмора, чтобы довести дело до конца.

Самым трудным делом для Дины оказалась рулежка. Дина никак не могла понять, почему руль в машине находится не посередине, а сбоку. Ценой этого непонимания стало разбитое боковое зеркало в «Тойоте» мужа и мятое крыло, которым Дина задела некстати росшую на повороте березку.

Короче, решение прыгнуть за руль «Навигатора» было не самым удачным. Тем более что «жигуленок» сразу заметил преследование и начал выделывать на дороге черт знает что. Он метался из ряда в ряд, проделывая большую часть пути по встречке.

Дина вдруг подумала, что дело чести догнать этот безномерной агрегат. Ведь если он удирает, значит, в чем-то виновен? Черт с ней, с рулежкой. Тем более что по мере движения выяснилась удивительная особенность: от черного огромного джипа шарахались абсолютно все встречные и попутные машины. В сущности, Дина ехала по дороге одна, и ей не надо было себя утруждать, соблюдая полосность. Дина вывела черного монстра на середину дороги, нажала на газ и покатила себе, уверенно настигая синие «Жигули».

От усердия она закусила губу.

Как ни шнырял «жигуль», она уже таранила его задний бампер. Судя по тому, что видела Дина в кино, преследуемую машину следовало прижать к обочине. Но тут в дело должен вступить руль, а с этим у Дины было не очень.

Наверное, она слишком резко взяла вправо. Или не рассчитала дистанцию. Во всяком случае, джип так боднул «жигуленка», что тот, вместо того чтобы цивилизованно остановиться на краю дороги, со скрежетом перевернулся и полетел в глубокий кювет, зацепив по дороге два дерева. Дина не сразу вспомнила, где находится педаль тормоза, и пролетела вперед еще метров сто. Зато задний ход у нее получился с первого раза. Она вернулась к месту аварии и затормозила с помощью опоры светового освещения. От ощутимого удара о столб Дину швырнуло на руль, и она уткнулась носом в сработавшую подушку безопасности.

Все это было ужасно. Так ужасно, что впору было визжать, зажмурив глаза, но пришлось спасать водителя синей «шестерки».

Словно во сне, Дина выбралась из машины и бросилась вниз, в кювет. Она бежала, подворачивая ноги, падая и снова вставая.

«Шестерка» лежала на крыше, методично покачиваясь. Очередной раз упав, Дина не стала вставать и по-пластунски, на животе, подползла к окну, где, изогнувшись в неестественной позе, лежал водитель.

Она убила его.

Зачем?!

Кто ей сказал, что он имеет отношение к делу?

И хоть парень стопроцентно походил на того бритого лба, который на Арбате открывал дверь соседской квартиры, не было ни малейшей гарантии, что она не угробила невиновного человека.

Дина попробовала найти у него пульс, но так и не поняла, бьется в этом могучем организме сердце или нет. Скорее всего, не бьется, если судить по бледности лица и безвольности свесившейся из окна руки. Дина попыталась вытащить парня из машины, но сил не хватило, а на помощь прийти никто не торопился.

Тогда она села в грязную лужу и, умываясь слезами и утирая потекшую тушь, набрала номер Бориса.

– Да, солнышко! – радостно откликнулся бессменный партнер по танцам. – Приглашаю тебя сегодня на тур аргентинского танго! У меня есть пара нетанцевальных вопросов, но лучше задать их в танцзале! Ты сможешь прийти?

– Смогу, – всхлипнула Дина. – Если меня не посадят.

– Что значит – «не посадят»? Куда? В парикмахерское кресло?

– Боря, я человека убила.

– Серьезно? – хмыкнул Борис. – Ни капли не сомневаюсь, это был плохой человек. Прощаю тебя, солнце. Приходи танцевать танго.

– Боря, я спровоцировала аварию! Я догоняла «жигуль», он перевернулся и улетел в кювет! Водитель не дышит! Что делать, Боря?!

– Где ты? – сухо спросил Борис, и Дина как могла объяснила ему свое месторасположение.

Он прилетел через пятнадцать минут на своем умопомрачительном «Лексусе».

Молча осмотрел сидящую в грязи Дину и перевернутую машину.

– Все плохо, – шептала Дина, – все очень плохо…

Пока Борис вытаскивал из «Жигулей» парня, она сбивчиво и не очень понятно рассказала, как оказалась за рулем «Навигатора», не забыв упомянуть пропавшего мага и другие подробности.

– Динка, ты гений! – вдруг закричал Борис, склонившись над бритым водителем.

– Что? – всхлипнула Дина, даже не пытаясь встать из теплой, уютной грязи.

– Знаешь, кого ты задержала?! Это же Томас Ревазов! Его вся милиция ищет, он в федеральном розыске! Очень опасный тип. Разбой, грабежи, тяжкие телесные повреждения…

– Я убила его… Скажи, мне скостят срок из-за того, что он был преступником?

– Да жив он! Только пьян в стельку. Неужели ты не чувствуешь перегар?!

– Жив?! – Дина вскочила. – Жив?! – Она сделал несколько па из неизвестного танца. – Он жи-ив! – закричала она, приложив рупором руки ко рту. – Только пьян в сте-ельку!!!

– Больная, примите вот это, – поморщился Борис и протянул ей плоскую фляжку. Дина послушно отхлебнула наикрепчайший коньяк. Орать расхотелось, зато захотелось спать – тихо, мирно, в уютной луже, в которой она провела столько времени.

– Машину сможешь вести? – спросил Борис, взваливая Ревазова на плечо.

– А чего там не смочь-то? – искренне изумилась Дина. – Газ, тормоз, руль…

– Садись в свой гроб на колесах и показывай мне дорогу к дому, где твои бравые парни в одиночку борются за справедливость. Да столбами не тормози, там педалька есть, слева.

Дина побежала вперед, проваливаясь по колено в грязный снег и цепляясь колготками за сухие ветки. Это тоже было не гениальное решение – притащить Бориса в дом, где без вести пропал маг.

Но другого выхода не было.

Нора брела вдоль забора, а машина все не показывалась.

«Навигатор» пропал, как корабль в Бермудском треугольнике.

– Токсикоз… – растерянно пробормотала Нора и пошла в обратном направлении.

Забор опоясывал дом, поэтому ходить вдоль него можно было бесконечно.

«Навигатора» нигде не было. Его не могло не быть, потому что там сидела Дина в горьких думах о своем родстве с Левиным, но его не было!!!

Во всяком случае, Нора машины не видела.

Беременность ежечасно подкидывала сюрпризы.

Утром, например, безумно захотелось креветок с пивом. Нора купила безалкогольное пиво, но пока варила креветки, вдруг прониклась таким отвращением к морепродуктам, что спустила их в унитаз.

Потом ей захотелось курицу-гриль. С зажаристой корочкой, с жирком, сочащимся из-под нее, с ножками, крылышками и толстой грудкой… Но когда продавец заворачивал курицу в фольгу, она едва не умерла от мерзкого запаха и демонстративно выбросила потом покупку в ближайшую урну под удивленными взглядами прохожих. Туда же отправились пять лепешек-лавашей и салат из кислой капусты.

Но хуже всего был другой токсикоз: Нору вдруг занесло в прокуренный зал игровых автоматов, где она с азартом и удовольствием просадила почти все наличные деньги. На оставшиеся после кутежа средства Нора купила книгу о тантрическом сексе, хотя была твердо убеждена, что ни ей, ни Титову такая теория не понадобится.

Токсикозы наступали один за другим – непредсказуемые и разнообразные. Жить стало интереснее, но дороже. Приходилось следить, чтобы не волноваться по пустякам. Вот и теперь – «Навигатор» пропал! Вместе с Диной, мятым бампером, Нориной сумкой, где лежал паспорт и направления на анализы, а также с «Тантрическим сексом», будь он неладен.

– Сдуло его, что ли? – пробормотала Нора и пошла назад.

Мотоцикл с люлькой стоял на месте, а «Навигатора» не было…

Нора потерла виски, легонько подергала себя за волосы и направилась к «Уралу».

В конце концов, это не ее проблема, что джип пропал. Это проблема врача, который ее ведет. Пусть назначает таблетки, УЗИ, томограмму, рентген и рисовальные тесты.

Недолго думая, Нора нырнула в люльку, кое-как разместила там свои длинные ноги и натянула на себя толстый брезентовый тент. Стало гораздо теплее. Гори оно все синим пламенем, подумала Нора.

Она закрыла глаза и представила себя в свадебном платье.

Тарасов полз сзади, умоляя поверить ему, что по национальности он белорус…

В какой-то момент Портнягин решил, что сломал ребро, – так больно сжали грудную клетку металлические прутья решетки. Острые края выбитого стекла царапали кожу.

Фил выдохнул до предела, втянул живот и сделал последний, решительный рывок вперед. Черт с ним, с ребром, ведь если голова прошла, значит, и все остальное проскочит.

Он рухнул вниз, едва успев вытянуть перед собой руки, чтобы не удариться лбом о паркет.

За окном послышался свист, аплодисменты и необоснованные крики «Браво!»

Как будто Фил был клоуном на арене…

Ничего, сейчас он им покажет, кто здесь настоящий герой.

Дуська сидела на стуле, опутанная веревками, словно муха-цокотуха в плену у паука.

Она была без сознания.

Даже веснушки поблекли на ее бледных щеках, даже волосы не казались такими уж рыжими.

– Сейчас, Дульсинея, – прошептал Фил, ползком передвигаясь под спутанными веревками, хаотично тянущимися ко всем дверям. – Сейчас я тебя спасу…

Растяжки были небрежными, неумелыми, сделанными на скорую руку.

Тот, кто их соорудил, был дилетант, ни черта не смыслящим во взрывном деле. Фил перекатился на спину и без труда обезвредил первую гранату.

Она оказалась фальшивкой. Обычной учебной пустышкой, у которой при выдергивании чеки запал издает звук не страшнее взрыва петарды.

Фил вскочил на ноги и с досадой отбросил гранату в угол. Подвиг опять превратился в дешевый фарс.

Глотая подступившие слезы, Портнягин не глядя начал отвязывать от веревок гранаты и скидывать их в угол, как пустые бутылки.

Большей трагедии с ним в жизни не происходило. Большего несчастья и разочарования. Он хотел рисковать своей жизнью, чтобы спасти Дуську, а рискнул лишь своим добрым именем, над которым опять все будут смеяться.

Дуську он развязывал бережно. Она безвольно валилась на бок, но Портнягин поддерживал ее, не давая упасть. Наконец с нехитрыми бесславными делами было покончено. Фил сел на корточки и уткнулся Дуське в колени.

– Вот и все, – прошептал он. – Ты живая, и я живой. Что для счастья еще надо?

Дуська вздрогнула, открыла глаза и, увидев у своих ног голого мужика, заорала.

– Тише! – зажал ей ладонью рот Фил.

– Ты?! – выпучила глаза Евдокия. – А мы на том свете или на этом?

– На том… в смысле на этом… То есть живы мы! – запутался Фил.

– А почему ты раздет?

– Так это, в окно между решетками лез, етитская сила, вот и разделся.

– Ты меня спас?! – восторженно удивилась Дуська.

– Спас, – кивнул Фил, пряча глаза.

Сообщить Дуське, что гранаты были фальшивыми, у него не было сил.

– Поцелуй меня, – вдруг попросила Дуська и закрыла глаза.

Фил уткнулся ей в щеку плотно сомкнутыми губами. Он не очень хорошо понимал, что делает, но сердце, забившееся с удвоенной силой, подсказывало, что что-то важное.

– Ты что, никогда не целовался ни с кем? – недовольно спросила Дуська, отпихнув его от себя.

– Нет. То есть целовался как-то… давно… с Людкой Косячкиной.

– Сам ты Людка Косячкина, – надулась Дуська. – Целуй давай, как в кино!

Портнягин расправил плечи и обнял Дуську вместе со стулом. Он поймал ее губы, с грохотом повалил на пол и… Фил терпеть не мог киношные поцелуи, но уж он постарался.

Дуська почти не дышала. Она обхватила Фила за шею и позволяла делать с собой все, на что у Фила хватило фантазии.

– Ну ты маньяк! – наконец выдохнула она. – А притворялся евнухом недоделанным.

– Я доделанный… То есть не евнух. В смысле не притворялся… – опять запутался Фил.

– Где Алекс? – оттолкнула его от себя Дуська.

– Не знаю, но пусть только сунется. – Фил сделал попытку повторить свой звездный поцелуй.

– Найди мой талисман! – взмолилась вдруг Дуська. – Полмонетки на цепочке! Мне без него замуж ну никак не выйти!

Портнягин пополз на четвереньках, обследуя комнату. Он старался, словно ищейка, включив все свое зрение, нюх и желание угодить Дуське.

Талисман нашелся среди кучи гранат. Небрежно разбросав учебные игрушки, Фил поднял цепочку и в зубах принес ее Дуське.

– Держи, – сказал он, одевая ей на шею монетку. – Только замуж без меня ни ногой…

Дуська вздохнула и критически оглядела Фила.

– Я бесприданница, – предупредила она.

– И я бесприданец, – парировал Фил.

– Я рыжая.

– И я рыжий! В одном очень интимном месте.

– Я дура и неудачница.

– Я тоже дура и неудачник! У меня вся карусель блевала, когда я над пультом задумался.

– У меня душа изуродована!

– А у меня зад. Мы будем хорошей парой.

– Я заявление в загс подала с Алексом.

– Найдем другой загс, напишем новое заявление…

– Ладно, показывай свое рыжее место.

– Это согласие?!

– Нет, женское любопытство…

Пока она бормотала глупости, Фил снова обнял ее вместе со стулом и закрепил на практике поцелуй.

– Что-то долго нашего героя нет! – От нетерпения Клим подпрыгнул, стараясь заглянуть в окно.

– Нужно отойти подальше от дома, вдруг рванет? – обеспокоенно сказал Левин, отступив два шага назад.

– Уже бы рвануло, – поделился размышлениями Андрейкин. – Раз фейерверка до сих пор нет, значит, все более-менее благополучно.

Маг решительным шагом направился к двери прачечной.

Клим все же залез на приступок и заглянул в окно.

– Что там? – нервно спросил его Левин.

Титов покачнулся, спрыгнул на землю и побежал за Андрейкиным.

– Что там?! – заорал Левин. Ему ничего не осталось делать, как бежать вслед за всеми.

Они влетели в гостиную и замерли на пороге.

Портнягин лежал на полу и взахлеб целовался с Дуськой, прихватив в компанию стул.

– Как бы то ни было, задачу он свою выполнил, – сказал Клим.

– И перевыполнил, – буркнул Левин.

– Кто это?! – оторвавшись от Фила, спросила Дуська.

– Группа поддержки, – ответил Фил. – Можешь не обращать на них никакого внимания, они нашему счастью не помешают. – Портнягин попытался опять повалить Дуську, но она выкрутилась и испуганно уставилась на Левина.

– Здравствуйте, Лариса Борисовна, – насмешливо поздоровался он с ней. – Что-то вы кардинально порыжели.

Андрейкин обошел комнату и остановился возле кучи гранат.

– Пустышки! – догадался он. Маг схватил одну гранату, выдернул чеку и запустил снаряд в разбитое окно, попав точно между прутьев решетки.

За забором раздался оглушительный взрыв. Стены дома содрогнулись, стекла в окнах со звоном вылетели. Все как один распластались по полу, прикрыв головы руками.

– Ну ни хрена себе, – сказал Титов, дождавшись оглушительной тишины. И вдруг, сорвавшись с места, ринулся к двери.

– Нора! – истошно заорал он. – Но-ора!!!

– Дина! – бросился за ним Левин. – Дина-а!!!

– А мне некого спасать, – грустно вздохнул Андрейкин, вставая с пола и отряхивая коленки. – Что ж ты, Филипп Филиппович, боеприпасы как попало разбрасываешь?

Фил, закрывавший Дуську своим телом, приподнял голову и огляделся.

– Она взорвалась? – шепотом спросил он.

– Как миленькая, – успокоил его Андрейкин. – Слава богу, что у меня метательные способности хорошие и она за забор улетела, а то…

– Она взорвалась! – Фил подпрыгнул и сплясал что-то из репертуара диких африканских племен. – Я не зря рисковал своей жизнью! Я всех спас! Я… совершил подвиг? – вопросительно уставился он на мага.

– Сейчас уточним. – Нахмурившись, Андрейкин вышел из дома и направился за ворота.

За забором зияла глубокая воронка. Вывороченные комья желтой земли валялись везде, куда доставал глаз. Возле воронки стояли растерянные Титов и Левин. Левин держался за голову, Титов за сердце.

– Как ты думаешь, куда они делись? – в третий раз спросил Левин Титова.

– Не знаю! – взвыл Клим. – «Навигатор» слишком большая машина, чтобы его разнесло без следа!

– Может, его взрывной волной куда-нибудь… зафигачило? – Левин тоже схватился за сердце, пожалев, что не имеет привычки носить с собой валидол.

– Не может! – Клим высоко подпрыгнул от переполнявших его эмоций. – Не может мой «Навигатор» никуда зафигачить! Он три тонны весит!! Господи, где они?! – спросил Клим у неба и начал бегать по краю воронки, нагибаясь и рассматривая дно, словно надеялся увидеть там машину с Норой и Диной.

– Я убью тебя, гад! Ты зачем бросил гранату?! – Левин с кулаками набросился на Андрейкина. Он беспорядочно молотил воздух, стараясь попасть магу в лицо, но тот уходил от ударов, прыгая, как боксер.

– Тел нет! – кричал маг. – Металлолома тоже нет!

– Я тебе дам металлолом! – Титов, не целясь, зарядил магу в нос. Маг упал, из носа у него хлынула кровь.

– Господа, – взмолился Андрейкин. – Я не виноват! Оглянитесь, вон ваш «Навигатор» едет!

Левин и Титов, как по команде, обернулись. По объездной дороге прямо на них с включенными габаритами летел черный джип. За ним, трясясь на колдобинах, осторожно крался роскошный «Лексус».

«Навигатор» с визгом затормозил у края воронки. Из кабины выскочила счастливая Дина в грязном плаще и рваных колготках.

– Я задержала опасного преступника, – весело сообщила она. – Машину помяла совсем чуть-чуть! А зачем вы тут яму выкопали?

– Я же говорил, что трупов нет! – радостно закричал Андрейкин. Он поднялся с земли и утер свой кровоточащий нос.

Позади джипа осторожно затормозил «Лексус». Из него вышел высокий парень в кожаной куртке.

– Это Борис, – представила его Дина. – Он мой партнер по танцам, но в свободное время подрабатывает на Петровке.

Борис слегка поклонился и обратился к мужской компании:

– У меня в машине сидит ценный кадр в наручниках. Не поможете транспортировать его в дом?

– Поможем! – обрадовался Андрейкин такой благоприятной для него смене декораций. – Конечно, поможем!

Маг вытащил из «Лексуса» неподвижного Ревазова, взвалил его на плечо и потащил в дом.

Левин поймал Дину в охапку и поцеловал в губы.

– Я думал, ты умерла, – сказал он ей на ухо. – Я думал, счастье закончилось…

– Размечтался! – засмеялась она. – Что-то мне говорит, что это самое счастье еще и не начиналось. Кстати, Боря, знакомься, это мой брат Лев Левин! Правда, у нас совсем не братские отношения, но ведь за это не сажают?!

– Пойдемте в дом, – нахмурился оперативник. – Думаю, нам есть что рассказать друг другу.

– Есть, есть, – проворчал Левин и повел Нору в дом.

– Нет, я все-таки не понимаю, зачем вы вырыли яму?! – захохотала она.

– Стойте! – крикнул Титов. – А где моя Нора? Где моя беременная Норка, мать вашу?!!

– Что он имеет в виду? – еще больше нахмурился оперативник. – Какая еще беременная норка? Этот парень животновод?

– Да девушку он свою потерял, – объяснила Дина. – Клим, она где-то здесь. Ищи, и найдешь!

– Ищи, и найдешь, – повторил Титов и медленно пошел вдоль забора. – Ищи, и найдешь! – Он замолотил кулаками воздух и помчался куда глаза глядят. – Но-ра! Но-ора, лю-юбимая!!!

Глава 13

Дуэль

– Читай, Верунь, вслух, у меня глаза от сидения в подполе слабые стали. Да погромче читай, с ушами тоже что-то не очень.

– «Дорогая моя незнакомка! Как увидел вас, потерял покой. Вы так похожи на ту голубоглазую девушку, которая в тридцать втором году полоскала белье в реке Жимарухе!»

– Прости, что перебиваю, на кого я похожа?

– На «го-лу-бо-глазую девушку»!

– Боже мой… И в каком году она полоскала белье в реке Жимарухе?

– В тридцать втором.

– Хам! Нахал! Меня в тридцать втором еще на свете не было! Читай дальше.

– «Когда я увидел вас, то сразу понял, что судьба дает мне еще один шанс. Ведь та голубоглазая девушка предпочла мне конюха Пятилапко, а я с горя поступил в военное училище и уехал из родных мест…»

– Прости, дорогая, что перебиваю, но кого она ему предпочла?!

– Конюха Пя-ти-лап-ко!

– Ой, да я бы тоже солдафону конюха предпочла, да еще в тридцать втором году! Читай дальше.

– «Дорогая! Это ничего, что у вас на ноге гипс. Ничего, что прическа не в порядке и маникюр прошлогодний…»

– Что-о?!

– Ма-ни-кюр про-шло…

– Не перечитывай! Не глухая. Дальше!

– «Я почувствовал, что вы – мой человек! В моей огрубевшей душе все всколыхнулось и поднялось, когда я увидел вас!»

– Где поднялось?

– В ду-ше!

– Год не указан, когда он последний раз душ посещал?!

– Кларка, не перебивай меня, а то не буду читать! «Я запомнил номера вашей машины и, извините, нашел вас. Хотел поговорить по душам. Хотел сказать, что жить без вас не могу, и выпить шампанское за здоровье вашей ноги. Но я не застал вас дома! Душа стонет. Сердце болит. Кровь бурлит».

– И все?!

– Нет, отчего же! «Организм дает сбой, как на берегу реки Жимарухи».

– Про сбои я бы на его месте молчала.

– А я бы на его месте не упоминала названия рек. «Я надеюсь на нашу встречу. Я надеюсь на вашу любовь. Я надеюсь, что мне не придется вновь убегать от себя и поступать в какое-нибудь училище. Ваш полковник Бурмак. Целую в ногу!»

– Пошляк.

– Остряк.

– Одним словом – Бурмак!

– И почему он не генерал?

– А мне, Верунь, на его погоны плевать. Когда он в следующий раз придет, я из подпола вылезу и по-французски заговорю! И ты меня не останавливай! Открывай шампанское.

– П-пах! За что пьем?!

– За любовь! За что еще пить в нашем роскошном возрасте?!

Взрыв Нору не разбудил.

Даже то, что «Урал» тряхнуло и ощутимо подбросило, не помешало видеть ей счастливые сны. Наверное, такая нечувствительность к взрывам тоже была из разряда токсикозов, но проснулась Нора только от крика «Нора, любимая!».

Нора еще полежала немного, наслаждаясь этим душераздирающим воплем, и только тогда открыла глаза, когда крик прозвучал прямо в ухо.

– Норка! – Титов потряс ее за плечо и поцеловал в плащ. – Ты не ранена? Ты жива?

– Что ты несешь? – приподнялась Нора в люльке. – Почему я должна быть ранена?

– Норка… – Клим уткнулся ей в грудь. Он не шутил, не дурачился, не нес околесицу. Это был совсем другой Титов – перепуганный и несчастный. И совсем не похоже было, что он имел крупный бизнес, жил на Рублевке и был накоротке с сильными мира сего.

Нора нежно погладила его по голове.

– Я не смогла найти твою машину и забралась в «Урал», – пояснила она.

– Угу, – всхлипнул Клим. – Мою машину угнала Дина.

– Надо же! На нее это не похоже. Клим, я тут думала, думала и решила, что мы не можем быть вместе.

– Опять двадцать пять! – вздохнул Титов. – Мне относиться к этому серьезно?

– Как хочешь, так и относись, – пожала плечами Нора.

– А за такого пойдешь? – Титов скорчил смешную рожу и повилял задом, как собака хвостом.

– Нет, – засмеялась Нора. – За такого тем более не пойду. Я лучше у Динки щенка возьму.

Клим встал, вытащил Нору из люльки и, держа ее на руках, сказал тоном прежнего дуралея и балагура:

– В конце концов, у меня есть силовые структуры.

– Что у тебя есть? – не поняла Нора.

– Парни, которые отвезут тебя в загс, хочешь ты этого или нет.

– Они красивые, эти парни?

– Что-о?!

– Если не уроды, пусть тащат в загс. Куда ты несешь меня?

– В доме какая-то важная сходка под предводительством танцора с Петровки. Обещают рассказать много интересного. Пойдем? – Титов остановился. – Или поедем в клуб поколбасимся?

– В дом! – приказала Нора, подстегнув Клима ногой. – В клубах скука смертная.

Они расположились вокруг стола, словно собрались чаю попить.

Стол был большой, красного дерева, лакированный. В его блестящей поверхности отражалась яркая многорожковая люстра, делая стол похожим на огромный световой прибор.

На торце, на месте хозяина, сидел Борис. Рядом с ним на стуле, прикованный наручниками к ножке стола, полулежал Ревазов. После двух стаканов холодной воды, выплеснутых ему в лицо, Ревазов немного пришел в себя и теперь с усмешкой смотрел на всех из-под полуопущенных век.

Напротив Бориса сидел Андрейкин. Свой кожаный плащ маг повесил на спинку стула. Трагически закидывая голову назад, Андрейкин прижимал к разбитому носу платок. Его взгляд был страдальческим и немного высокомерным из-за запрокинутого назад лица.

Дина с Левиным уселись справа от мага. Дина слегка попинывала под столом ботинок Левина, и тот рдел от удовольствия, хотя понятия не имел, что означают эти попинывания.

Титов и Нора сидели на одном стуле. Клим так и не рискнул спустить Нору с рук, он держал ее на коленях как особо ценный, но ускользающий груз. Нора периодически пыталась спрыгнуть с Титова, но тот не давал ей шелохнуться и шептал на ухо что-то такое, отчего Нора беззвучно смеялась. Со стороны, где они сидели, веяло безобразием, несерьезностью и непониманием важности момента.

Фил, устроившийся по левую сторону от мага, успел одеться. Он сидел с гордо поднятой головой и выпяченной грудью. Никто не догадывался, что под столом Портнягин азартно тискал податливо-мягкую Дуськину коленку. Дуська с деланым интересом рассматривала натюрморт на стене, словно видела его первый раз.

Рядом с Дуськой сидела служанка Лена. Положив на стол сцепленные в замок руки, она смотрела себе под ноги, нацепив на лицо маску непроницаемого равнодушия.

– Ну вот и расселись, – улыбнулся Борис.

– Смотря что вы имеете в виду под словом «расселись», – засмеялся Титов, очередной раз подхватив Нору, которая попыталась спрыгнуть с его колен.

Не ответив на шутку, Борис достал из внутреннего кармана удостоверение и, открыв его, показал всем присутствующим.

– Борис Павлович Ровно, – вслух прочитал дальнозоркий Портнягин. – Старший оперуполномоченный уголовного розыска. Здравия желаю! – Привстав, он зачем-то отдал Борису честь.

– Красивая фамилия, – одобрил Титов. – И должность впечатляющая.

– Я покурить! – вдруг вскочила побледневшая Дуська.

– Ты не куришь, – остановил ее Фил.

– Я думаю, имеет смысл разобраться, как мы все здесь оказались. – Борис спрятал корочки и обвел всех вопросительным взглядом.

– Коллега! – вскочил Андрейкин. – Боюсь, я буду самым незаменимым человеком в вашем расследовании.

– Вы – это кто? – уточнил Борис.

– Андрейкин Василий Федотович. Частный детектив. Использую интерактивные, дедуктивные, креативные и другие далекие от науки методы установления истины. Вообще-то это мое первое дело, – скромно потупился он, придерживая у носа платок. – Но я его не провалил! Я блестяще с ним справился!

– И что же вы установили своими далекими от науки методами? – засмеялся Борис.

– По этому делу я знаю практически все! – высокопарно заявил маг. – А главное – я знаю, кто убил Инну Покровскую!

– Я покурить! – снова вскочила Дуська.

– Сиди, – усадил ее Фил.

– Ой, не могу! – захохотал Борис, откинувшись на спинку стула. – И кто же?! Кто, по-вашему, убил звезду шоу-биса?

– Не скажу, – надулся Андрейкин и занялся своим носом.

– Тогда я кое-что расскажу, – перестал хохотать Борис. – Каждый из вас волей или неволей оказался причастен к этой некрасивой истории. Двойную продажу квартиры оставим пока в стороне, она почти не имеет отношения к делу. Я уже говорил, что Инна бесследно исчезла с презентации своей книги «Изнанка» после нескольких безобидных звонков с телефона Игоря Грига. Она не воспользовалась услугами своего водителя, таксисты ее тоже не подвозили. Из всего этого следовал вывод: Инну увез из клуба либо какой-то частник, либо знакомый.

– Гениально! – презрительно фыркнул Андрейкин.

– В результате оперативно-розыскных работ было установлено… – не обратив на него внимания, продолжил Борис.

– …что Покровская села в синие «Жигули» шестой модели без номеров! – поспешно выкрикнул маг.

– Браво, – удивился Борис. – Для начинающего детектива очень неплохо! И как вам удалось установить это своими ненаучными методами?

– Свидетели, – пояснил маг. Он наконец отнял платок от лица и засунул его в карман. – Свидетели, уважаемый сыщик, существуют не только те, которые тусуются в ночных клубах. Есть люди, незримо присутствующие в любых ситуациях. Продавцы мороженого, например. Или уборщики улиц. Или попрошайки, околачивающиеся в одних и тех же местах.

– Браво, Андрейкин! – опять похвалил мага оперативник. – Правда, в нашем случае свидетелем все же был работник клуба, в котором проходила презентация книги Инны. Он вышел покурить со стороны служебного входа и увидел, как Покровская прыгнула в машину, никак не подходящую ей по статусу. Очевидно, машина поджидала Инну давно, потому что асфальт со стороны водителя был усыпан окурками.

– Постойте, – сказала Дина, – но ведь синие «Жигули» шестой модели без номеров – это та самая машина, которую я задержала!

– Правильно, – кивнул Борис. – На этой машине разъезжает наш главный герой – рецидивист-уголовник Томас Ревазов, он же Алексей Рувимов, он же Антон Собольский, он же…

– Андреас Сагалаев, – продолжил маг. – У него куча поддельных паспортов, один из которых он легкомысленно оставил в загсе, куда подал заявление с Евдокией Егодиной.

– Как? Вы и это знаете?! – поразился Борис. – Ревазов вам что, интервью давал?

– Мне ваши парни с Петровки интервью давали, – злорадно ответил Андрейкин. – Да ладно, вы успокойтесь! Не за деньги они болтали, а под легким гипнозом, которым я блестяще владею. Я их в кафе подловил за рюмкой крепкого кофе.

– Час от часу не легче, – пробормотал Борис. – Так вот, нам много времени не понадобилось, чтобы установить, что в тот день синий «жигуль» заметили на Рублевском шоссе. Без сомнений, последним, кто видел Инну живой, был Ревазов.

– Позвольте, но тот факт, что она села в его машину, вовсе не означает, что, кроме Ревазова, с ней никто не общался! – возмутился Андрейкин. – И потом есть одна маленькая деталь…

– Какая? – досадливо поморщился Ровно.

Андрейкин встал и оглядел всех сидящих за столом.

– Дело в том, что девичья фамилия Инны – Ревазова! – победно выкрикнул он.

– Ни фига себе! – восхитился Титов неожиданным поворотом. – Вот это прикол!

– Да, она родная сестра уголовника, – продолжил маг, начиная движение вокруг стола. – Представляете, она – известная личность, звезда, одна из богатейших женщин в шоу-бизнесе, а он – нищий обалдуй, который то и дело нарушает закон!

Они с детства недолюбливали друг друга. Инна росла болезненной, и поэтому родители уделяли ей больше внимания. Лучшие игрушки, красивая одежда, вкусная еда и родительская любовь доставались сестре, а не Томасу. Он чувствовал себя ущемленным. Как любой ребенок в такой ситуации, он сделал единственный вывод – его не любят. А раз не любят, значит, он предоставлен только себе. Забросив учебу, Томас связался с компанией, которая избивала и грабила прохожих на улице. К пятнадцати годам у него была куча приводов в милицию, а в семнадцать он первый раз загремел за решетку.

А Инка, его старшая сестра, блистала! Детские болезни как рукой сняло после четырнадцати лет. Она стала высокой, стройной, с длинными волосами и красивой фигурой. С учебой у сестрицы, правда, тоже не ладилось, зато она выиграла сначала конкурс красоты «Королева школы», потом победила в телевизионном конкурсе «Лицо года», а потом завоевала почетный титул «Мисс Минеральные Воды». Успехи на поприще красоты вскружили ей голову, вокруг стали виться богатые мужики. Недолго думая, Инна выскочила в восемнадцать лет замуж. Парень оказался из криминального бизнеса, и не прошло и полгода, как его застрелили в бане. Инне от мужа досталась только могилка да благозвучная фамилия Покровская. Все имущество, деньги, бизнес прибрали к рукам его дружки, якобы за долги.

Родители к тому времени уже умерли, и для Инны настали трудные времена. На конкурсах красоты побеждали шестнадцатилетние, образования у нее не было, поэтому пришлось быстренько освоить профессию маникюрши, чтобы не умереть с голоду. Ко всем несчастьям добавился брат, вернувшийся из тюрьмы и вечно клянчивший у нее деньги. Инна вынуждена была проживать с ним в одной квартире, доставшейся от родителей. Томас нигде не работал, сутками валялся на диване, часто уходил в запои и таскал домой проституток.

Для Инны жизнь стала невыносимой. Ей уже настукал двадцатник, а богатые женихи все не попадались.

И тут случилось невероятное.

Томас устроился в гостиницу разнорабочим – таскать, убирать, подметать. У него наконец появились свои карманные деньги. Инна не верила своему счастью… А однажды он пришел с работы, как всегда навеселе, и спросил: «Хочешь подцепить папика?» Инна не восприняла его слова всерьез, но Томас, став вдруг серьезным, объяснил, что гостиницу, в которой он работает, купил московский «гостиничный король» Андрей Гнедулин. Он приезжает со дня на день, чтобы лично осмотреть новые владения. Пресса утверждала, что Гнедулин недавно развелся и находится в активных поисках молодой красивой жены.

Инна решила рискнуть. Хотя понимала – брат хорошего не посоветует, и в его желании пристроить сестру скорее всего присутствуют свои корыстные интересы.

В тот вечер, когда приехал Гнедулин, Инна пришла в гостиничный ресторан и заняла место у барной стойки. Сидеть пришлось долго, деньги подходили к концу, и Инна уже поняла: глупо поджидать хозяина сети роскошных гостиниц в заштатном ресторане, но тут…

Он вошел в зал с охранником и заврестораном, который бежал впереди Андрея Андреевича, подобострастно приседая. Гнедулин оказался не так уж стар, подтянут и вполне симпатичен. Чтобы обратить на себя внимание и сделать знакомство случайным, Покровская проделала дешевый трюк – оступилась возле стола Андрея Андреевича и упала. Охранник заломил ей руки, но Гнедулин захохотал и приказал отпустить девушку. Он знал цену всем этим фокусам с падающими ему под ноги молодыми девицами, но на этот раз девушка оказалась очень уж хороша. Он пригласил ее поужинать, потом сыграть партию в бильярд, потом в сауну, потом… В его номер Инна идти отказалась, сославшись на строгое воспитание. Гнедулин скорее всего хохотал в душе, но правила игры принял. Он ухаживал за Покровской ровно три дня (кстати, не очень изобретательно – ужины, букеты, избитые комплименты), а потом предложил уехать с ним в Москву.

«В качестве кого?» – дрожащим голосом спросила Инна. «А это зависит от твоего поведения, – захохотал Андрей Андреевич. – Будешь дальше ваньку валять и невинную ромашку из себя корчить, возьму к себе горничной. Станешь сама собой, в жены возьму, у меня это место пустует».

Покровская быстренько сообразила, как себя вести, чтобы угодить Гнедулину. Она стала раскованной, остроумной, веселой и устроила королю такую ночь любви, что утром, проснувшись, он первым делом сказал: «Хороша! А главное – не дура».

Инна поняла, что место горничной остается вакантным, а вот место жены…

Покровская купалась в своем счастье, но при этом совсем забыла, что обязана им непутевому братцу.

Она уехала с Гнедулиным в Москву. Свадьба была шикарной. О ней вопила вся пресса. Медовый месяц они провели на островах. Но праздник кончился, и начались будни. Гнедулин с головой ушел в бизнес, Инна стала вести безбедную, размеренную жизнь рублевской бездельницы. И тут ей, словно снег на голову, свалился братец. Он стал настойчиво требовать свои дивиденды с удачной операции по замужеству Инны. У братца было несколько условий. Первое – квартира в Москве. Второе – ежемесячное содержание в размере пяти тысяч долларов. Третье – дом за городом и машина не меньше «шестисотого» «Мерседеса». В случае неисполнения этих условий, Томас грозился начать давать интервью прессе о своем богатом уголовном опыте и близком родстве с женой самого Гнедулина.

Инна запаниковала. У нее не было собственных денег, чтобы ублажить братца, а признаться Гнедулину, что у нее есть брат-рецидивист, она боялась. И тогда Покровской пришла идея начать самой зарабатывать деньги. Делать она ничего не умела, но у нее было одно ценное качество – талант общения с людьми и умение убеждать их. На этот талант она и рассчитывала, когда решила стать продюсером никому не известного мальчика, подрабатывающего пением в ресторане.

Гнедулин, считавший, что это блажь, которая скоро пройдет, дал ей первоначальные деньги. И Инна взялась за дело. Она сама не ожидала, что все пойдет так успешно! Уже через год Игоря Грига знала вся страна, у него появились фан-клубы, его песни звучали на всех музыкальных каналах, во всех радиоэфирах, за ним носились папарацци, глянец пестрел его фотографиями, а для журналистов он стал самой желанной добычей. А тут еще случилась большая удача – Томас очередной раз загремел в тюрьму.

Но счастье оказалось недолгим. Вместо семи лет Ревазов отсидел всего три. Случилась какая-то амнистия, и он самым фантастическим образом был выпущен на свободу «за примерное поведение». Братец возник в офисе Покровской внезапно и с энтузиазмом взялся за старое. Теперь он требовал загородный дом, хорошую машину, счет в банке и… квартирку где-нибудь на Майами. Его запросы были наглыми, несуразными, и хоть Инна могла теперь легко выполнить хотя бы часть из них, делать она этого не захотела. Для начала она сняла Ревазову квартиру в спальном районе и стала кормить его обещаниями. Она как могла тянула время, размышляя, что делать дальше. Ревазов тем временем опять попался на разбое. Инна вздохнула с облегчением, но из криминальных сводок узнала, что Томас сбежал из изолятора и находится в розыске. Тем временем Покровская уже придумала, как избавиться от домогательств братца…

Тут я должен сказать, что за эти годы в личной жизни Инны произошли перемены. Гнедулин был в ярости от того, что жена начала зарабатывать огромные деньги. Он мечтал о детях, но Инна об этом и думать не хотела, а рычагов влияния на нее у Гнедулина становилось все меньше и меньше. Дело запахло скандальным разводом. Пресса с удовольствием его поджидала, то и дело распаляясь в громких заявлениях о любовной связи Покровской и Игоря Грига. Это была правда. Так же как правдой являлось и то, что Инна за эти годы пристрастилась к наркотикам. Кокаин она начала употреблять, еще когда скучала в одиночестве дома, потом светская привычка переросла в болезненную необходимость. Когда Инна начала много работать, ей понадобились более серьезные наркотики. С их помощью она боролась с усталостью, депрессиями и страхами – да, страхами, потому что Инна много чего боялась. Она боялась развода с Гнедулиным, боялась, что братец раскроет рот и в интервью журналистам расскажет, что она бывшая маникюрша. Боялась, что пресса пронюхает, что она наркоманка, боялась, что Григ уйдет от нее к другой женщине или другому продюсеру. Она боялась… старости, собак, высоты, темноты, тесных пространств и толпы, в которой вынуждена была пребывать большую часть своего времени. Но больше всего она боялась опять стать бывшей «Мисс Минеральные Воды» с окладом три тысячи рублей в захолустном салоне красоты…

Об этих страхах знал только один человек – ее любовник, отдушина, источник всех ее баснословных доходов и вдохновитель самых ее смелых идей – Игорь Григ. Ей казалось, что он боготворит ее. Ей казалось, что он пляшет под ее дудку. Она относилась к нему со страстью любовницы, покровительством учительницы, нежностью матери и жесткостью бизнесвумен.

Григ так много про нее знал, что это тоже стало одним из ее страхов.

Однажды ей пришла в голову блестящая мысль, как избавиться от всех страхов сразу, да еще заработать на этом деньги. Но об этом чуть позже…

Понимая, что скоро придется жить без всемогущего Гнедулина, Инна покупает себе дом. На Рублевке, разумеется, а где же еще может купить дом богатая женщина? Тут у Инны сработали штампы, она не захотела отойти от стандартов…

– Постой, уж не хочешь ли ты сказать?.. – встрял Левин.

– Да, именно это я и хочу сказать. Дом, в котором мы с вами сейчас находимся, принадлежит Инне Покровской! Об этом уютном гнездышке Покровская рассказала только Игорю Григу. Даже журналистам не удалось про него пронюхать. Инна и Игорь Григ приезжали сюда тайком, используя все предосторожности – грим, парики, нанятых водителей на недорогих машинах. О том, что звездная парочка два раза в неделю таскается в новые хоромы Покровской, знали только два человека. Служанка Лена и… Томас Ревазов, сбежавший из изолятора. Он выследил их!

Вот тут-то все и началось.

– Потрясающе! – воскликнул Борис. – Скажите, уважаемый детектив, все, что вы нам тут наплели, вы у кого под гипнозом выпытали? У мертвой Покровской?!

Андрейкин остановил свои передвижения вокруг стола, оскорбленно вздернул разбитый нос и свысока оглядел всех.

– Я с покойниками не разговариваю, – сказал он. – Но бывает, что покойники разговаривают со мной! Скажите, старший оперуполномоченный, вы вот это читали?! – Андрейкин выхватил из внутреннего кармана плаща толстый томик, обложка которого напоминала глянцевый журнал.

– Нет, – буркнул Борис. – Я такую, с позволения сказать, литературу даже в сортир постесняюсь поставить. А что это? Детектив?!

– «Изнанка», – прочитал вслух Портнягин. – Инна Покровская.

– Помните, я сказал, что Инна придумала способ, как не только избавиться от своих страхов, но и заработать на этом? – Андрейкин вопросительно оглядел всех. – Так вот, она написала книгу, где рассказала о себе всю правду! Всю!!! Про брата уголовника, про то, как с его подачи она выскочила замуж, про то, что она наркоманка, что, кроме маникюра, она делать ничего не умеет, про свои титулы провинциальной «Мисс красоты», про Гнедулина, который хочет запереть ее дома и заставить рожать детей, про то, что они с Григом любовники. Она написала про все свои страхи, сомнения и переживания. Не осталось ничего дурного, что можно было бы сказать о ней, чего она не сказала сама… Это был смелый поступок. Вызывающий! Но ко всему прочему это был способ заработать хорошие деньги от тиражей. Разоблачив себя, Инна хотела вылечиться от наркотической зависимости и начать новую жизнь без старых страхов. Короче, коллега, ваше равнодушие к творчеству жертвы очень меня удивляет!

– А что, гениально! – воскликнул Титов. – Этим опусом Инка убивала сразу всех зайцев! После выхода книги она могла послать Ревазова куда подальше с его требованиями! Она обезоружила Гнедулина, Грига, журналистов, недругов и поклонников! После этой книги она стала еще более яркой звездой! Гениально!

– Да-а-а… – протянул потрясенный Борис. – Умыли вы меня, однако, детектив Андрейкин, своими ненаучными методами. Умыли! Может, позволите мне рассказать о дальнейших событиях? Все-таки весь отдел на Петровке работал для установления истины.

– Рассказывайте, черт с вами, – поморщился недовольно Андрейкин. – Только если что наврете, не обессудьте, поправлю!

– О, господи, уж мне эти частные детективы, – усмехнулся Борис и начал рассказ: – Так вот, я без лирики изложу. Покровская действительно была наркоманкой со стажем. И не последнюю роль в этом сыграл Игорь Григ. Это он подсадил Инну на дорогой и редкий наркотик, который доставал для нее исключительно сам. Этим он добился того, что Покровская была у него на крючке. Скорее всего Инна понимала это, но остановиться уже не могла. У Грига появился весьма сильный рычаг давления на Покровскую, чем он успешно пользовался. Под его давлением были переписаны договоры, в которых доля его прибыли существенно возросла. Все права на песни и сценический образ Григ закрепил за собой. По новым договорам Инна могла рассчитывать только на агентские вознаграждения.

– Об этом тоже есть в книге, – буркнул под нос Андрейкин.

– Для этого нужно было всего лишь поднять последние договоры, – парировал Ровно. – Но как бы ни зверствовал Григ, пользуясь зависимостью Покровской, он понимал, что без Инны ему никуда! Пресса, связи на музыкальных каналах и на радио, победы в конкурсах, вес в тусовке – все это было заслугой Инны. Она была личностью едва ли не более обаятельной и талантливой, чем он сам. Их привыкли видеть в паре, привыкли ассоциировать победы Грига с ее именем, поэтому Григ понимал, что без Покровской ему туго придется. А тут произошла страшная вещь: на одном из конкурсов молодых талантов Инна заметила талантливого парня и решила заключить с ним контракт. Парень был красив, обаятелен, а голос его был далек от среднестатистических тенорков, заполонивших эстраду. Короче, пацан был по-настоящему талантлив, и Инна не могла упустить удачу. Вот тогда Григ действительно испугался. Он понял, что если Покровская займется продюсированием этого парня, то звезда Игоря Грига быстро закатится. Как Григ ни пытался отговорить Инну, она твердо решила, что будет работать с новым талантом. И тогда Григ…

– …задумал убить Инну!!! – не выдержав, заорал Андрейкин. – Сами подумайте – если убрать Покровскую, Григ еще продержится на сцене какое-то время, а если Инна раскрутит новый талант, Григ вылетит из ротации за очень короткий срок!!! Но появление новой звезды – не единственная причина, по которой Григ хочет убить своего продюсера. Он знает, что Покровская пишет книгу-исповедь. Что это для него означает? Да ничего хорошего! Сделав все свои тайны явными, Инна освобождалась не только от своих страхов, но и от зависимости от Грига. А значит, договоры будут переписаны в пользу Инны. А еще это значит, что все узнают о том, что наркоманкой Инну сделал Игорь Григ! Такая «реклама» певцу была не нужна. Он всячески стал пытаться помешать выходу книги. Сначала уничтожил готовые файлы в компьютере. Но Покровская догадалась о его проделках и перекрыла Григу доступ к своему ноутбуку. Тогда Григ попытался не дать книге выйти в свет, подкупив некоторых сотрудников в издательстве. Заплатив им, он приказал уничтожить файлы, но и это не получилось. Несмотря ни на что, книга вышла. Григ был в отчаянии. Он даже поругался с Покровской, назвав ее «предательницей» и «взбалмошной дурой».

– Это вам Григ под гипнозом сказал? – усмехнулся Борис.

– Да нет, просто в издательстве работают болтливые люди. Вы позволите, я продолжу?!

– Нет уж, позвольте, я продолжу! – вскочил Борис. – А то вы тут сыщик номер один, а я так… погулять вышел.

– Григ прочитал книгу! – паникуя, что ему не дадут слова, выкрикнул маг. – И понял, как ему действовать!

– Тьфу, – плюнул Борис и сел, давая понять, что соревноваться с магом в раскрытии тайн выше его достоинства.

Довольный одержанной победой, Андрейкин продолжил:

– Из книги Григ узнал, что у Инны есть брат-уголовник, который пойдет на все, чтобы завладеть деньгами сестрицы. Григ начал его искать, но Ревазов вдруг сам объявился! Я уже говорил, что Томас выследил, куда сестрица наведывается с любовничком, и постоянно висел у них на хвосте в своем «жигуле». Григ заметил машину, которая таскалась за ним по пятам, и решил выяснить, кто это.

– Да, так Григ познакомился с братом Покровской. Правда, Ревазов? – Борис ткнул в бок бездыханного Томаса. Тот приоткрыл мутные глаза, обвел всех насмешливым взглядом и снова закрыл. – Старый уголовник и звезда шоу-бизнеса быстро нашли общий язык. Григ не только пообещал Ревазову заплатить за убийство сестры почти миллион долларов, но и посулил огромное наследство, на которое Томас сможет претендовать на правах брата.

– Ревазов с восторгом принял предложение Грига! – опять перебил маг Бориса. – Только своими руками убивать сестру он не хотел.

– Да заткнитесь вы! – возмутился Борис. – Все уже поняли, что вы гений розыскного дела! Эй, Ревазов, что за парней ты нанял для убийства сестры?! – потряс он Томаса.

– Из пашинской группировки, – не открывая глаз, ответил Ревазов. – Они, суки, запросили восемьсот тысяч долларов за заказ. Ну, я и пообещал. А чего? Мне денег на благое дело не жалко, тем более что после смерти сестрицы мне светило большое наследство…

– Итак, – продолжил Борис, – некие парни из преступной группировки должны были убить Инну за приличное вознаграждение. И как они должны были сделать это?

Борис опять потряс Ревазова за плечо.

– Да обычный налет на дом! – захохотал Томас, открыв наконец глаза. – В элитных поселках такое на каждом углу, несмотря на охрану! Пацаны должны были изобразить ограбление, а по ходу дела застрелить хозяйку!

– Там, на презентации, – задумчиво продолжил Борис, – у Инны неожиданно испортилось настроение. Можно предположить, что этот резкий перепад настроения был вызван ломкой от нехватки наркотика.

– Можно предположить!!! – гомерически захохотал маг. – Да Покровскую буквально колбасило без таблеток! Это видели даже официанты! Григ в отместку за вышедшую книгу перестал снабжать Инну наркотиками, а лечь в больницу, чтобы избавиться от зависимости, она еще не успела. Покровская догадывалась, где и как ее любовник достает таблетки. Она выпросила у Грига телефон и с его номера позвонила своей парикмахерше. По ее мнению, это был условный знак, что срочно нужны таблетки и за ними скоро приедут. Инна сказала Григу, что у нее сел телефон, и самостоятельно попыталась решить проблему с необходимой ей дозой. Для отвода глаз она делает еще несколько звонков. Ей нужно поскорее удрать с презентации, поехать в парикмахерскую и получить дозу. Самой, без помощи Грига! Игорь прекрасно понял ее маневры, но промолчал. Он позвонил Ревазову и сообщил, что Инна одна, без охраны, выбежит сейчас на улицу и будет ловить машину. Томас приезжает и караулит Инну возле клуба. Тут надо сказать, что отношения между братом и сестрой в последнее время стали довольно ровными. Узнав от Игоря Грига, что Инна написала откровенную книгу, Томас перестал требовать у нее квартиры, машины и счет в банке. Он успокоился, и Инна перестала его бояться. Она даже не спешила сдать брата в милицию, хотя знала, что он находится в федеральном розыске. Увидев машину Ревазова возле клуба, Покровская, не задумываясь, садится в нее. Скорее всего она уже ничего не соображала. А тут еще Томас протягивает ей заветные таблетки, которыми заранее снабдил его Григ! Не задумываясь, откуда и зачем у братца наркотики, Покровская выпивает их и забывается в долгом наркотическом сне.

– Ты привез ее в этот дом?! – перебил мага Борис и потряс Ревазова за плечо.

– Ну да, – кивнул Томас, – а куда же еще? Когда она нажралась таблеток, ей по фигу стало, куда ее везут. Я ей чуть больше дозу дал, чтобы ее легче кончать было. Дотартал я Инку до дома, в спальню занес, на кровать положил и пацанам отзвонился, что все к «налету» готово. Они должны были через десять минут нагрянуть и покрошить все в стружку. Короче, начальник, – обратился он вдруг к Борису, – ты где-нибудь запиши, что я сам лично Инку пальцем не тронул!

– Вот, собственно, и вся картина убийства, – развел руками Борис. – Пришли парни с автоматами и сделали свое черное дело.

– Минуточку! – возмущенно заорал маг. – Но ведь у Покровской было перерезано горло! Неужели вы думаете, что бандиты, у которых в руках огнестрельное оружие, будут пачкать руки, орудуя ножом?!!

– Почему бы и нет? – пожал плечами Борис. – На то они и бандиты.

– А я вам скажу, что это неправда! – особенно громко завопил Андрейкин. – Не может человек, держащий в руках автомат, схватиться за нож! Это… это… беллетристика, – выдал он непонятное сравнение. – Короче, этого не может быть.

– Браво!!! – вдруг раздался голос в дверях, и высоченный седой человек в длинном плаще широкими шагами прошел в гостиную. – Браво! – захлопал он, обращаясь к Андрейкину. – Я все слышал, господа! Я все слышал, но устал стоять в прихожей. Вы позволите сесть?

Андрейкин быстро выдвинул стул, жестом приглашая гостя садиться.

– Здрасьте, Андрей Андреич, – почтительно привстал Клим, не спуская Нору с колен. – Какими судьбами? – задал он глупый вопрос.

– Это я позвонил Гнедулину и пригласил его приехать сюда, – скромно потупился маг. – В конце концов, Андрея Андреевича это дело касается больше всех!

– В конце концов, да, – согласился Титов.

– Согласен, – зачем-то кивнул Левин.

– Господи, чтоб я еще раз, в такой неформальной обстановке… – схватился за голову Борис. – Ладно уж, присаживайтесь, Андрей Андреевич, – вздохнув, согласился он.

Гнедулин усмехнулся и сел.

В нем было, наверное, метра два роста и самомнения тонны две.

Когда он занял за столом место, показалось, что в гостиной стало темно, тесно и душно.

– Так что вы там говорили про нож? – обратился Гнедулин к Андрейкину.

Глава 14

Финита ля

– Поедем, красо-отка, ката-аться! Давно я тебя-я не вида-ал!

– Оп! Оп! Пляши, Верка, у тебя ноги здоровые!

– Дрянное шампанское! Газу много, а вкусу нет!

– Это у тебя после рыжиков рецепторы не работают.

– Чего у меня не работает?!

– Сосочки на языке.

– Дура ты, Кларунь. Откуда на языке сосочки?

– Два тебе по анатомии, биологии и математике.

– А математика тут при чем?

– Точные науки всегда при чем. Дважды два – шестнадцать, трижды три – шестьдесят шесть…

– Ужас… Как ты в магазине расплачиваешься? Пое-едем, кра-асотка… Ты думаешь, он придет?!

– Кто?

– Полковник Бурмак!

– Прибежит. Вон, видишь, как он потратился – цветы, шампанское, письмо. Если мужик тратит на тебя хоть копейку, он обязательно прибежит!

– Вообще-то, Верунь, мне Кобзон нравится.

– Ну-у, это ты не в те магазины ходишь. Кларка, пошли обратно в подпол, что-то мне наверху неуютно как-то. Бери букет, бутылку и пошли!

– И мне тут неуютно. Света много, воздуха много и пространства, как в космосе! Я чувствую себя грязной пылинкой. Пошли в подземелье, моя дорогая!

– Поедем, красо-отка, кататься! Клар, глянь в окно! Он идет! Сюда! Ой!

– Кто, Кобзон?!

– Бурмак, старая ты калоша! Где расческа? Где пудра?! Зеркало где?

– Зачем тебе зеркало, крокодилица?! Он ко мне идет!

– Ты Кобзона жди, а мне – зеркало, расческу и пудру!!!

Андрейкин весело оглядел всех и вдруг обратился к служанке.

– Сколько лет вы работаете в этом доме? – спросил он у нее.

Лена, глядя в пол, промолчала.

– Отвечайте! – повысил голос Андрейкин.

– Кремень тетка, – похвалил служанку Титов. – Мне б такую в услужение. А то вся прислуга болтливая, как диджеи на радио, убить готов!

– Вам придется ответить, – мягко надавил на Лену Андрейкин. – Вы же понимаете, что, если я задаю этот вопрос, значит, мне многое известно.

– Давно, – прошептала служанка. – Я работаю в этом доме давно!

– Ни фига себе, – удивился Титов. – Это что же, Инка дом уже с прислугой купила?!

– На мою жену это не похоже, – громовым голосом произнес Гнедулин. – Она предпочитает сама нанимать людей и очень капризна в отношении прислуги.

– Я сейчас все объясню, – поспешно вступил Андрейкин. – Лена осталась от прежних хозяев дома. А знаете почему? Это было условием продажи этого роскошного особняка. Его продали за сущие копейки, но с нагрузкой!

– Стойте! – выкрикнула вдруг Дуська. – Я, кажется, знаю, с какой!

– Да, у прежних хозяев дома существовала тайна. Их старший сын был очень болен. В его бедной голове не присутствовало ни капли разума, и родители скрывали сумасшедшего парня от посторонних глаз. Потом у них родились нормальные дети, но этот мальчик был как бельмо на глазу. Лечить его не имело смысла, поэтому родители решили не тратиться на клинику. Они поселили сына в доме, отведя для него несколько комнат, в которые никому не было доступа, кроме его няньки. Нянька была единственным человеком, которого он любил и слушался. Больше с безумным ребенком никто не справлялся. Когда безумцу исполнилось восемнадцать лет, его родители решили уехать жить за границу. Везти с собой проклятие всей семьи, естественно, никто не захотел. И тогда они придумали странную и даже страшную вещь…

– Продать дом за копейки вместе с ненормальным сыном и его нянькой?! – выпучил глаза Борис.

– И как это вы догадались, товарищ старший оперуполномоченный?! Наверняка вы сообразили также, что нянька – это не кто иная, как Лена?!

– Сообразил! – огрызнулся Борис.

– Так вот, дом продавался за сущие гроши, но с условием, что несколько комнат в нем будет занимать безумец со своей служанкой и этого безумца некоторое время придется содержать. Дело в том, что врачи предрекали парню не очень долгую жизнь…

– Не верю, что моя жена могла пойти на такие условия, – сказал Гнедулин. – Она очень брезгливый человек и не потерпела бы сумасшедшего в своем доме.

– Смогла! – воскликнул Андрейкин. – Ваша жена пошла на такие условия и смогла терпеть сумасшедшего в доме, потому что у нее возник гениальный план…

– Офигеть, – пробормотал Титов и внимательно осмотрел Нору, словно отыскивая на ней следы женского коварства.

– Какой план? – подался вперед Гнедулин. – Какой у этой ведьмы был план?!

– А мы сейчас у Ревазова спросим, – усмехнулся Андрейкин. – Как расплатился с ним Григ за убийство любимого продюсера?!

– Никак, – буркнул Ревазов. – Этот гад не дал мне денег!

– Это я расплатилась за убийство Покровской! – вскочив, закричала Дуська. – Мои деньги он отдал бандитам! Мои кровные восемьсот тысяч!!

– Заткнись, Дульсинея, – одернул ее Фил.

– Правильно, – удовлетворенно улыбнулся Андрейкин. – Игорь Григ не расплатился с Ревазовым, потому что свои деньги он платить не хотел, а к деньгам Покровской у него не было доступа. Он пообещал Ревазову огромное наследство, но…

– Но все сеструхины деньги оказались положены на имя Громова Ильи Антоновича! – заорал Ревазов и дернулся в наручниках так, что стол поехал. – На этого сумасшедшего! И дом на него оформлен! И все ее квартиры, и машины, и недвижимость за рубежом!!! Все! Никакого наследства, которое обещал мне этот драный педераст Григ! И Гнедулину фиг с маслом! – выкинул он вперед кукиш. – Инка сделала всех! Увела свои деньги у всех нахлебников и наследников из-под носа! Сука мозговитая…

– Покровская обезопасила свое имущество, ведь впереди маячил развод и раздел всего нажитого в совместном браке добра, – объяснил маг. – Она оформила опекунство над сумасшедшим Громовым, все свои сбережения складывала на его имя и недвижимость на него оформляла. Так что при разводе ее имущество осталось бы неделимым.

Гнедулин захохотал. Его гогот заставил звенеть оконные стекла и колыхаться портьеры на окнах.

– Ну Инка! – давясь смехом, выдавил он. – Ну, стервозина! Ой, все, не женюсь, не женюсь больше никогда! На шизика она все бабки записывала! Ой, не могу…

– Так вот, Инна решила свои проблемы, но не выполнила условия договора с хозяевами дома. Их больной сын не должен был ни в чем нуждаться, за ним должен был быть хороший уход, в его распоряжении должны были остаться несколько комнат. Но Покровская посадила парня в клетку, заточила в подвал, а из еды распорядилась давать только собачий корм. Лену она заставила работать на себя, ухаживать за пленником служанка могла только в строго отведенное время. Лена любила сумасшедшего парня. Она вырастила его, лечила, ухаживала за ним, у них выработался свой язык жестов. Простите, Лена, я подслушал, как вы молились в церкви, рассказывая богу самые сокровенные мысли. Как вы думаете, какие чувства испытывала служанка к Покровской?!

Все как один уставились на служанку. Ее смуглая кожа налилась темной, неестественной краснотой.

– Да! – с вызовом ответила Лена, не поднимая от пола глаз. – Я ненавидела ее! Потому что несчастного мальчика нельзя было обижать, его и так бог обидел. А она использовала его, засунув в темный подвал! Я любила его! У меня на всем белом свете только один близкий человек был, Илюша. Его никто не любил, кроме меня, даже родители. Он… он мне был больше чем сын, потому что полностью от меня зависел. – Из глаз служанки полились слезы, она с ненавистью глянула на Гнедулина. – Эта гадина лишила нас общения! Она посадила его в клетку, как зверя!

– Когда Ревазов привез Инну в этот дом и в наркотическом опьянении положил на кровать, он позвонил бандитам, чтобы сообщить, что к «налету» все готово, – пристально посмотрел на Лену Андрейкин. – Что было дальше?

– Они ворвались в дом с автоматами, – прошептала служанка. – Меня ударили, связали, а сами побежали наверх… И было человек пять.

– Кто вас развязал?

– Сама… Веревки были нетуго завязаны. Когда они ушли, я поднялась в спальню, а там…

– И вы не позвонили в милицию?! – продолжал допрашивать маг.

Лена замолчала. Она теребила край своего халата и по-прежнему смотрела в пол.

– Почему вы не позвонили в милицию? – повторил Андрейкин вопрос.

– Кремень тетка, – опять похвалил Клим служанку.

– Еще бы ей не быть кремнем, – тихо сказал маг. – Никому не хочется признаваться в убийстве.

– Это не я! – вскочила Лена. – Это не я!

– Вы, – спокойно сказал Андрейкин. – Вы воспользовались беспомощностью хозяйки и тем, что она одна. Кухонный нож у вас всегда под рукой. От ненависти у вас помутился рассудок, и вы полоснули Инну по горлу. Бандиты приехали уже на готовый труп. Я думаю, их это очень повеселило. Пришли с автоматами, а клиент лежит с перерезанным горлом! Им оставалось только устроить погром в квартире и прихватить кое-какие драгоценности.

– Стойте! – Ревазов сделал попытку вскочить, чем опять передвинул стол. – А за что же я им деньги, сукам, отдал?!

– Я отдала! – буркнула Дуська.

– Заткнись! – шлепнул ее по коленке Фил.

– Расскажите, как все было на самом деле, – ласково обратился Борис к Лене. – Чистосердечное признание, как известно, облегчает участь.

– Рассказывай! – подбодрил служанку Клим. – Из тюрьмы выйдешь, я тебя к себе на работу возьму.

– Только без сумасшедшего! – пнула его под столом Нора.

– Да… – еле слышно прошептала Лена. – Я… ее… не хотела. Нож у меня в руке случайно оказался, я овощи резала, но мне показалось, что сработала кнопка вызова и поднялась наверх. Я посмотрела на нее, сытую, красивую, богатую, пьяную и… не выдержала. Как по горлу полоснула, не помню. Она так издевалась надо мной и над Илюшенькой, так издевалась!.. Крови море было. Я испугалась, убежала, а тут этот налет. Бандиты меня и не заметили сначала. Они разгромили все в комнатах, деньги и драгоценности взяли, потом в спальню поднялись и… ржать стали. Хотели Инну автоматной очередью прошить, но главный сказал, что это лишнее. Потом они меня на лестнице увидели… с окровавленным ножом. Опять заржали, приказали труп не трогать, белье не стирать. Я и не трогала… два дня. А потом…

– Потом за трупом приехал кто-то из бандитов, так? – прищурился маг.

– Так, – кивнула Лена. – Они тело забрали, я комнату прибрала, простыни отстирала. Больше не знаю ничего…

– Дело в том, что Ревазов, не расчитавшийся с киллерами, начал от них бегать. Григ обещанных денег не дал, и Ревазову нечем было расплачиваться с бандитами! Томас не так боялся федерального розыска, как парней с автоматами. Так, Ревазов?

– Так, – буркнул Томас. – Я нашел себе рыжую дуру и жил у нее, как у бога за пазухой. А потом она и нужную сумму мне подгребла, иначе бы меня грохнули.

– Тьфу! – плюнула Дуська в лицо Ревазову, снайперски попав ему в лоб.

Ревазов мотнул головой, стряхивая плевок, и обратился к Андрейкину:

– Когда эта сучара рыжая в моей машине труп сеструхи нашла, я понял, что меня вычислили. Пацаны узнали, где я скрываюсь, и дали мне это понять, подсунув труп в багажник. Но я их уже не боялся. У меня были деньги.

Дуська опять в него плюнула, но Ревазов увернулся, и плевок повис на рукаве у Гнедулина. Андрей Андреевич молча достал платок, вытер слюну и бросил платок под стол.

– Я и Дуську-то пожалела и из кладовки выпустила, потому что она Илюшеньку пожалела, – прошептала Лена.

– По-моему, надо садить Грига, а не Лену, – высказала свое мнение Дина.

– А по-моему, нужно садить весь шоу-бизнес, – подал голос Левин.

– Разберемся, – сухо сказал Борис.

– И кому теперь достанутся деньги Покровской? – с интересом спросила Нора. – Илья Громов ведь недееспособный!

Гнедулин вдруг встал, разогнувшись во весь свой двухметровый рост.

– Я с удовольствием стану новым опекуном господина Громова, – улыбнулся он. – По-моему, это будет справедливо. И еще, хочу напомнить вам, господа, что я обещал вознаграждение тому, кто найдет убийцу моей жены. Я думаю, со мной все согласятся, что героем этого вечера стал… – Андрей Андреевич вопросительно посмотрел на мага.

Андрейкин пошел красными пятнами и попытался поправить галстук, которого не было.

– Андрейкин, – представился он Гнедулину. – Маг Федотович. Ой, то есть Василий Маго… нет, Детектив Васильевич… господи! – Он так низко поклонился, что ударился лбом о стол.

– Одурел от счастья, – прокомментировал ситуацию Клим.

– Мне, собственно, наплевать, как вас зовут, – сухо сказал Гнедулин, выходя из-за стола. – Вы мне свой номер счета давайте.

– Господи! – схватился за голову маг. – Я не помню ни одной цифры! Я не помню названия банка! Я даже не помню, есть ли у меня счет! Я ничего не помню!

– Позвоните мне завтра. – Гнедулин через весь стол запульнул Андрейкину свою визитку. – Решим этот меркантильный вопрос.

Тяжело шагая, Андрей Андреевич покинул гостиную.

Хлопнула дверь.

Андрейкин схватился за сердце и плашмя рухнул на пол.

– Пять миллионов долларов, – прошептал он. – Что с ними делать?

– Вино пить в «Жаворонке»! – охотно подсказал Левин.

Никто и не подумал поднять Андрейкина. Никто и не подумал ему сочувствовать.

Он был одинок в своем большом человеческом счастье…

– Постойте, а как Покровская в ванной оказалась? – вдруг вспомнила Дина. – Почему в воде марганцовка и цветы были?!

– Это я вам потом объясню, – невесело пообещала Дуська. – Мы можем уйти? – обратилась она к Борису, но тот куда-то звонил и не ответил ей.

– Скажите, вам щеночек не нужен? – нагнулась над Андрейкиным Дина.

– Не знаю, – пробормотал маг. – А что с ним делать?

– Как что?! Кормить, гулять, любить. Вы теперь состоятельный человек и можете себе это позволить.

– Любить? Да, теперь я могу себе это позволить… А сколько он стоит?

– Нисколько. Я вам его подарю. От всей души!

– Спасибо, родная! – В порыве чувств Андрейкин слегка приподнялся. – Я отдарюсь! Тоже от всей души! Котенком, например.

– Боже, не надо, – отпрыгнула от него Дина.

– Люди!!! – заорал маг, раскинув по паркету руки и ноги. – Как вы думаете, Гнедулин не врет?!! Он точно отдаст мне деньги?! Все пять миллионов?!!

Никто не ответил ему.

Нора и Клим целовались на стуле. Фил зачем-то снял с Дуськи сапог и перематывал ей портянку, закусив губу от усердия. Феерический успех мага оставил старшего по подъезду равнодушным. Ревазов висел на стуле и, кажется, снова спал. Лена сидела, уронив голову на руки. Дина и Левин о чем-то шептались.

Переговорив по телефону, Борис подошел к Дине.

– Сейчас за ними приедут, – кивнул он на Лену и Томаса. – Я распорядился.

Левин громко фыркнул на слово «распорядился». Очевидно, в отместку за это Борис протянул Дине руку и, улыбнувшись, спросил:

– У нас сегодня тур аргентинского танго, ты забыла?

Левин хотел подставить ему подножку, но не успел. Подхватив Дину, старший оперуполномоченный повел ее в страстном, ритмичном танце.

Андрейкин валялся у них под ногами, но они слаженно перепрыгивали через него.

Левин заскрипел зубами от злости. Чтобы не выглядеть обиженным дураком, он стал отстукивать ритм в ладоши.

– А скажите, старший оперуполномоченный, – заорал он, – откуда у вас такая дорогая машина? На зарплату купили?

– Не поверите, в казино выиграл! – не моргнув, ответил Борис.

– Не поверю, – пробормотал Левин. – Но не колоть же мне опера…

– Моего партнера, балда! – крикнула Дина, падая на руки Ровно и высоко задирая ногу.

– Боюсь, что с танцами вам придется завязать, – сказал Левин, вытирая о брюки вспотевшие руки.

– Почему?! – возмутился с пола Андрейкин. – Ты не представляешь, как они снизу смотрятся!

– Вставай! – Левин пнул мага ногой. – Разлегся тут!

Прежде чем встать, Андрейкин схватил Бориса за ногу, тот споткнулся и чуть не упал, выпустив Дину.

– Это тебе от меня бонус, – подмигнул маг Левину. – Кстати, ты мне за расследование уже ничего не должен!

– Еще бы я тебе должен был, миллионер хренов! – возмутился Левин, прижимая Дину к себе.

– У нас теперь одна проблема осталась – отыскать наших мам, – вздохнула она.

– Я знаю, где они! – сказал вдруг Борис. – Мы запеленговали их мобильные телефоны, выяснив, в каком районе они примерно находятся. Так что остальное дело техники. Я могу отвезти вас к ним, но в обмен на одно обещание.

– Какое?! – хором заорали Дина и Лев.

– Ты должен пообещать мне, – обратился оперативник к Левину, – что разрешишь Дине два раза в неделю танцевать со мной.

– Х…хорошо, – выдавил из себя Левин. – Но только под моим присмотром! – шибанул он кулаком по столу.

– Нет, ну сегодня точно не мой день, – развел руками Борис.

Когда Лену и Томаса увезли в милицейском «Газике», все расселись в огромном салоне «Навигатора».

Искать пропавших старушек пожелали все – и маг, и даже Филипп Филиппович. Впрочем, для последнего это было не столько любопытство, сколько нежелание расставаться с Дуськой.

– А вдруг ты свинтишь, Дульсинея? – подозрительно спросил Фил, присоединяясь к компании, которая ехала на «чисто семейные разборки», как выразился Борис.

Отъезжая от дома, они увидели несущуюся им навстречу пожарную машину.

– Оперативно, – похвалил пожарников Клим, и приветственно посигналил брандмейстерам.

– Где здесь улица Изумрудный луг? – высунулся в окно один из них.

– Да плюньте вы на нее, – посоветовал Клим. – Там уже все сгорело.

В красной машине послышался гогот, она с готовностью развернулась и вяло поехала в обратном направлении.

Борис ехал на «Лексусе» впереди, показывая дорогу.

В дачном поселке, куда он всех привез, оказалось очень темно. Мало того, что не горел ни один фонарь, так еще и луна, которой положено было светить в это позднее время суток, спряталась за плотными облаками.

Борис заплутал среди узких дорожек, между тесно настроенных домиков. Титов плелся за ним, тихо ругаясь под нос.

– А ты по окнам смотри, – посоветовал ему Фил. – Сейчас ведь не дачный сезон, никого еще нет. Значит, где свет горит, это и есть наш дом.

– Голова! – похвалил Фила Титов и сразу увидел домик, где в глубине комнаты теплился приглушенный свет. Он посигналил Борису, и тот затормозил у нужной калитки.

– Головы у нас миллионы долларов получают, – буркнул Портнягин, кивнув на Андрейкина, который спал, развалившись в удобном кожаном кресле. – А я так… за подъездом слежу.

– Придется Василия Федотовича в машине оставить, – сказал Левин, тщетно пытаясь разбудить Андрейкина.

– Придется! – Фил злорадно осмотрел мага, снял с него шляпу и поменял на Дуськину армейскую шапку. – Пусть хрючит, гусь лапчатый, шарлатан детективчатый!

…Калитка оказалась открыта.

– Мамина машина! – воскликнул Левин, указывая на черный «Опель», который стоял во дворе.

Стараясь ступать неслышно, компания гуськом поднялась по скрипучей винтовой лестнице на второй этаж.

В комнате горела тусклая настольная лампа. За столом, плотно заставленным пустыми бутылками и закуской, сидели Вера Петровна, Клара Аркадьевна и какой-то бравый старик в военном мундире.

– Опаньки, – мутно глядя на Дину, сказала Вера Петровна, – кто это к нам такой похожий на Динку пришел?! Да и Левка твой, Кларунь, кажется, подгребся.

– Мама… – в ужасе прошептала Дина. – Ты пьяна?!

– Я?! – возмутилась Вера Петровна. – Я только валокордин пью, да и то по праздникам…

– Вы кто? – Левин потряс военного за плечо.

– Полковник Кобзон, – отрапортовал военный, вскинув руку к пустой голове и попытавшись встать. Не удержав равновесие, полковник рухнул под стол и остался лежать, держа на отлете руку с зажженной сигаретой.

– Сына пришел, – улыбнулась Клара Аркадьевна, помахав перед глазами рукой, словно пытаясь прогнать видение.

– Господи, чем это они так нажрались? – удивился Левин.

– Шампанское, водка, водка, шампанское, шампанское, водка, – перебирая пустые бутылки, сообщил Клим.

– Сына, рыжиков хочешь? – спросила Клара Аркадьевна и шаловливо подмигнула Борису.

– Да-а, – протянул Борис. – Старое поколение жжет!!!

– Это кто здесь старое поколение? – Клара Аркадьевна подскочила и замахнулась костылем на Бориса. – Вы кто вообще тут такой?!

– Я старший оперуполномоченный уголовного розыска Борис Ровно, – с усмешкой представился Борис и показал удостоверение.

– Верка-а, за нами Ровны пришли, – упала на стул Клара Аркадьевна. – Пришли, Верка, в самый неподходящий момент! – Она всхлипнула и утерла лавашем слезы.

– Мама! – взмолился Левин, отбирая у нее лепешку и рассеянно засовывая ее в рот. – Мам, что у тебя с ногой?

– Оскольчатый перелом. Слушай, а может, меня с переломом нельзя в тюрьму? – оживилась Клара Аркадьевна. – Все-таки возраст, то, се…

– В тюрьму?!! – вдруг заорала Вера Петровна, подняв над собой руку. – На нары?!! Да с удовольствием! Меня эта дача, по-русски говоря, за… долбала. Особенно рыжики. Слушайте, а почему тут Дуська-засранка? Ее тоже арестовали?! И вообще, кто все эти люди?!! Динка, скажи мне перед смертью, ты с Левкой спала?

– Мама, никто не собирается садить тебя в тюрьму! Борис – мой партнер по танцам, у него даже наручников нет.

– Я как огурец, – зачем-то заверила всех Вера Петровна и чуть не упала со стула.

– Мы как огурцы, – поддержала ее Клара Аркадьевна и тепло обратилась к Борису: – Поднимите полковника, дорогой! Боюсь, это последний мачо в моей многострадальной жизни.

Титов с Борисом бережно усадили военного за стол. Не открывая глаз, тот прочувствованно сказал «мерси» и тут же заснул.

Все молча расселись вокруг стола. Только Титов и Нора уселись на пол, где валялась толстая собачья доха.

– Мама, мы должны во всем разобраться, – строго сказала Дина.

– Доча, сначала скажи, ты с Левкой спала?!

– Мама!

– Что мама?! Кларунь, ну-ка, плесни мне беленькой для сугреву!

Левин схватил единственную полную бутылку водки и спрятал ее за пазуху.

– Пьянству конец, – объявил он, ощущая, что правое веко начинает непроизвольно дергаться в тике.

– Придется на трезвую колоться, – вздохнула Вера Петровна. – Начинай, Кларунь!

– Все началось три года назад…

– Четыре!

– Ты хочешь сказать, что мне уже семьдесят? Нет, все началось три года назад!!! От скуки я стала ходить на дворянские собрания. Я, правда, имею к дворянскому роду не самое прямое отношение, но вот мой первый муж, папа Левы… Он принадлежал к древнейшему знатному роду. Я решила, а отчего бы мне не приобщиться к собраниям, ведь не на танцы же мне было ходить. Хотя… – она с интересом посмотрела на Ровно.

– Мама! – застонал Левин.

– Так вот, я стала шляться на эти глупые, скучные сборища, где каждый кичился своим происхождением.

– И я туда шляться стала, – вздохнула Вера Петровна. – Там мы и познакомились. Только в отличие от Кларки я настоящая потомственная дворянка и принадлежу к старинному роду Аршинниковых.

– Короче, мы подружились, – перебила ее Левина. – И стали ходить не на пафосные сборища, а друг к другу в гости. Это было гораздо приятнее. Когда я первый раз пришла к Верке, то увидела у нее на стене точно такую же фотографию, которая много лет висит у меня.

– Ричарда? – подскочил Левин.

– Сядь, – приказала ему мать. – Все по порядку. Мы хохотали как бешеные, когда выяснили, что общего между человеком на этой фотографии и нами.

– Да уж, мы даже напились, то ли с горя, то ли с радости, поняв, что нас связывает, – усмехнулась Вера Петровна. – Клара сказала мне, что на портрете родной брат ее беспутного мужа, который бросил ее беременной и укатил за границу в поисках счастья. Брата звали Иван Левин и в отличие от сволочного муженька, который не проявлял интереса к сыну, он поддерживал Клару деньгами. А потом и он эмигрировал за границу. Сначала в Штаты, потом в Англию, а затем в Швейцарию. Как многие эмигранты, Иван Левин поменял имя и стал Ричардом Левиным. Клара была очень благодарна дядьке своего сына, который даже из-за границы высылал ей деньги и поддерживал связь. Она повесила его портрет на стену как самого близкого и благородного человека.

– Да не поэтому! – возмутилась Клара Аркадьевна. – Просто он такой красавчик, что посмотреть приятно. И отчего бы мне за него замуж было не выскочить?!

– Да от того, что Ричард до одури любил меня! – вскричала Вера Петровна. – Мы познакомились с ним в санатории, куда меня отправили по профсоюзной путевке. Ричард, тогда еще Ванька, приехал туда вместо какого-то друга и маялся от безделья и скуки. Он не любил курорты. И тут встретил меня. У него, как сейчас говорят, крышу снесло! Это была любовь с первого взгляда! Озарение! Вспышка! А может, он просто купился на мою родовитую фамилию… На одном из свиданий Иван-Ричард рассказал мне, что существует древняя семейная легенда, что, если род Левиных объединится с родом Аршинниковых, в России настанет эра благоденствия. На протяжении сотен лет этого объединения не происходило – то в семьях рождались одни только мальчики, то наоборот, только девочки, а потом и вовсе случилась Октябрьская революция, и дворянское происхождение нужно было скрывать, как страшный грех.

Я тогда посмеялась над Ричардом, его любовью и странной легендой. Дело в том, что я уже была беременна Диной и без ума любила ее отца. – Вера Петровна нахмурилась и осуждающе посмотрела на Дину. – Твой папаша оказался подонком. Он бросил меня, не дождавшись рождения ребенка, и ни копейкой не помогал мне. Зато Ричард писал из эмиграции такие теплые письма! Я так и не призналась ему, что живу без мужа и одна воспитываю ребенка. Но сколько раз я жалела, что ответила ему тогда отказом и не захотела объединить две знатные фамилии! Иногда мне в голову лезли очень глупые мысли: выйди я за Ричарда Левина, и, может, в России не было бы дефолта! Или демократия наступила бы еще в семидесятых! Или… Бред, конечно, но иногда мне казалось, что все передряги в стране происходят из-за того, что я отказала Ваньке Левину, ставшему впоследствии Ричардом. Он выслал мне свою фотографию, и в порыве чувств я повесила ее на стену. Она много лет согревала мне сердце. Я знала, что этот человек меня любит, я старалась не думать о том, что, возможно, он любит лишь мою знатную фамилию. Наверное, на примере Ричарда у нас с Кларкой появились завышенные требования к мужикам, поэтому мы так и не вышли замуж… Ричард фантастически разбогател за все эти годы. Он женился, но рано остался вдовцом. Жена не смогла родить ему наследников, и это стало его бедой. Он постоянно звонил мне, поздравлял с праздниками, просил рассказать про дочку.

– И мне звонил, и меня просил рассказать про сына! – хвастливо вмешалась Клара Аркадьевна.

– Но где-то полгода назад Ричард пропал, – тихо продолжила Вера Петровна. – Он не отвечал на звонки, от него не было ни слуху ни духу. Он уже знал, что мы подружились с Кларой Аркадьевной, и очень этому радовался. Мы с Кларкой голову потеряли от беспокойства, но сделать ничего не могли, не ехать же было в Лозанну! И вдруг нас пригласили прийти в адвокатскую контору. Мы с Кларой Аркадьевной приехали, совершенно не подозревая, что нас там ждет.

– А там адвокат, нанятый адвокатом Ричарда, сообщил, что Ричард умер! – воскликнула Клара Аркадьевна. – Концы отдал в одночасье. Обширный инфаркт у него случился, что неудивительно в таком преклонном возрасте. Мы с Веркой всплакнули, договорились устроить поминки и хотели уйти. Но холеный дядька в дорогом костюме вдруг начал зачитывать завещание Ричарда.

– Что? Дядюшка Ричард оставил мне свое состояние? – вдруг оживился Левин.

– Вряд ли. Красавчик Ричард наверняка отписал все свои денежки моей мамочке! – засмеялась Дина.

– Не угадали! – показала загипсованный палец Вера Петровна. – Не угадали! Этот фанат красивой идеи по спасению России пообещал все свои миллионы той супружеской паре, в которой воссоединятся два великих российских рода – Левины и Аршинниковы! А состояние у Ричарда оказалось такое, что адвокат читал список до вечера. Там не только сотни миллионов евро, но и ювелирные коллекции, картины, имения в разных странах… Короче, под конец списка Кларуня сознание потеряла, а я икать начала. Пришлось адвокату по конторе бегать и нашатырь искать. Такую вот цену решил заплатить Ричард за счастье великой Родины. Поэтому я тебя еще раз спрашиваю, Дина, ты с Левкой спала?!

– Мама! – вскочила Дина. – Замолчи, я тебя умоляю!

– Отпад, – прошептала Нора.

– Динка! – заорал Левин. – Из всей этой галиматьи я понял только одно: мы с тобой не брат и сестра! Ура!

– Ура, – неуверенно поддержала его Дина.

Левин сграбастал ее в охапку и, оторвав от пола, поцеловал.

– Из всей этой галиматьи я понял, что если вы, дурни, поженитесь, то станете баснословно богатыми и сможете предотвратить дефолт, – подал голос Клим.

– Ну хоть один умный человек нашелся! – воскликнула Вера Петровна.

– Вы задумали поженить ваших детей! – догадался Борис. – Но почему-то действовали как-то уж очень витиевато. Чего стоило просто познакомить их за чаепитием?

– Вы не знаете эту дубину Дину! – заорала Вера Петровна. – Она унюхала бы сводничество за версту! И послала бы всех куда подальше вместе с миллионным наследством! Дворянская кровь! Гордость родилась раньше нее!

– Вы не знаете моего Левку, – поддержала ее Клара Аркадьевна. – Он верит только в тонкие материи. Тоже дворянская кровь и тоже послал бы меня с вариантом выгодной женитьбы! Нет, тут следовало действовать очень хитро и осторожно. Необходимо было создать чрезвычайные обстоятельства.

– И вы их устроили! – захохотал Титов. – Купили им одну на двоих квартиру!

– Сначала нужно было развести Дину, – задумчиво сказала Вера Петровна, рассматривая свой загипсованный палец.

– И отвадить от Левки эту английскую дуру, – поддержала ее Клара Аркадьевна.

– Мама! – в один голос закричали Дина и Левин.

– Это ты вызвала моему мужу проститутку, а потом позвонила мне? – выпучила Дина глаза.

– Я, – скромно призналась Вера Петровна. – Я думаю, это следовало бы сделать, даже если бы не было никакого завещания.

– Что ты сказала Клэр? – кинулся к матери Левин. – Ты звонила ей?!

– Да, – покраснев, кивнула Клара Аркадьевна. – Твоя девчонка отлично понимала по-русски. Я сказала ей, что в России у тебя осталась жена и трое детей-даунов, которых ты должен содержать…

– Господи, – схватился за голову Левин. – Почему даунов?!

Клим с Норой звонко захохотали. Фил с Дуськой тоже весело хрюкнули, прикрыв рот рукой.

– Ладно, давайте рассказывайте про свою авантюру, – вздохнула Дина, усаживая Левина рядом с собой. – Если честно, то я совсем не жалею, что развелась со Стасом.

– А я рад, что дуреха Клэр повелась на маминых даунов! – рассмеялся Левин. – Господи, как хорошо, что наши мамаши не рискнули познакомить нас за чашкой чая! – Лев уткнулся Дине в плечо. – У нас бы не было ни единого шанса!

– У нашей страны бы не было ни единого шанса! – поправил его Титов. – Левин, если ты не женишься на Дине, я тебя убью! Очередного дефолта я не переживу.

– Женюсь, – счастливо зажмурился Левин. – Ой, братцы, женюсь!

– Вы что, не хотите знать, как мы это счастье организовали? – надулась Вера Петровна.

– У нас была домработница Дуська, одна на двоих. Вот она, глазенками бесстыжими хлопает! – Вера Петровна указала своим загипсованным пальцем на Дуську. – Ни Дина, ни Левка ее не знали в лицо, потому что дома бывали редко. Когда стало понятно, что наших детей за чаепитием не поженить, мы решили, что без помощи Дуськи не обойтись. Она хоть девка и необразованная, но хитрая, пронырливая и наглая. Именно такие качества нам нужны были! Мы пообещали платить Дуське приличные деньги и посвятили ее в свои планы. Зная, что для вас первоначальной проблемой является покупка квартиры в хорошем районе, мы зарегистрировали агентство недвижимости «Юпитер», оформив его на Егодину. Потом как бы невзначай посоветовали вам воспользоваться его услугами. К нашему удивлению вы послушались, хотя оба терпеть не могли наши советы. Пользуясь париками и гримом, Дуське предстояло втюхать вам одну и ту же квартиру. Все прошло как по маслу. Мошенничества в этом не было ни на грамм, потому что эту квартиру мы купили заранее вскладчину, а ваши деньги пошли на счет родных мамочек, и мы, конечно, собирались вернуть их вам! Прописывая вас в одной и той же квартире, мы уговорили паспортных тетушек никому не выдавать тайну. Мы наплели им такую слезливую историю о рассорившихся влюбленных, которых нужно помирить, насильно поселив на одной жилплощади, что они рыдали в голос! Короче, паспортистки согласились помочь, с удовольствием приняли маленькое вознаграждение и молчали как партизаны, когда их расспрашивали о прописке двух разных покупателей на одной жилплощади. То же самое мы проделали в милиции и прокуратуре. Наверное, нас приняли за сумасшедших старух, но, во всяком случае, на все ваши заявления о мошенничестве не реагировали, зная, что ситуация вот-вот разрешится любовью и миром. Везде работают люди! И с ними можно договориться.

В общем, так вы оказались под одной крышей. Теперь предстояло самое трудное. Нужно было, чтобы между вами проскочила та самая пресловутая «искра», от которой вспыхивают любовные отношения. Зная характерец Дины, я понимала, что это непросто. Чтобы создать вам из ряда вон выходящие условия жизни, чтобы стимулировать эту «искру», мы… сняли квартиру этажом выше.

– И поселили там Дуську?! – прищурилась Дина.

– Да. Дуська должна была исполнять роль привидения. У нее был ключ от вашей квартиры и неутоленное желание таскать все, что плохо лежит. Ночью, когда вы спали, или днем, когда никого не было, Дуська проникала в квартиру и тешила свои воровские наклонности. Ведь ничто так не сплачивает незнакомых жильцов, как тайны, загадки и всякие потусторонние штуки! Честно говоря, мы думали, что вы от страха в первую же ночь прыгнете друг другу в постель…

– Да-а-а, – протянул Левин. – Ну вы, мамаши, даете! Так это Дуська воровала продукты, косметику и туалетную бумагу?!

– Она, – кивнула Вера Петровна. – До поры до времени она честно исполняла свои обязанности, за которые мы ей платили.

– И ирисы ты своровала? – удивленно уставился Левин на Дуську.

– Я, – потупилась Дуська. – Они мне понравились. Только я вазу случайно кокнула и палец порезала. В воду кровь попала. Я сначала ее вылить хотела, но потом подумала, что так даже лучше – цветы пропали, а в воде кровь.

– И газеты под дверью ты жгла? И потоп организовала?!

– Я! Для вашего большого обеспеченного счастья! – выкрикнула Евдокия.

– А храп? – поразилась Дина. – Ты же не могла почти каждую ночь храпеть в нашей квартире!

– Я вообще не храплю, – насупилась Дуська.

– Признавайся, Дульсинея, чем ты храпела? – строго спросил Фил и, поймав маленькую Дуськину ладошку, крепко ее сжал.

– Специальным устройством, – призналась она. – Его в магазине приколов продают. Я игрушку в вашей квартире припрятала, а ночью с дистанционного пульта запускала, чтобы вам утром было о чем поговорить на кухне. Для вас же старалась! Кто бы мою личную жизнь так устраивал, – проворчала она.

– В общем, все шло по плану, только вы все никак не хотели друг в друга влюбляться и подавать заявление в загс, – вздохнула Вера Петровна. – А тут еще эта дрянь рыжая вздумала нас шантажировать! Пообещала все рассказать вам о наших проделках, если мы не заплатим ей восемьсот тысяч долларов!! Пришлось отдать ей половину суммы, которую вы оба перечислили на наш счет за покупку квартиры…

– Я отдам… – прошептала Дуська. – Я все до копейки отдам.

– Не дрейфь, Дульсинея, – подбодрил ее Фил. – Я скоро вахтером устроюсь, мы эти доллары вмиг наскребем!

– Ой, да не нужно, – отмахнулась Вера Петровна. – Если Динка и Лев поженятся, нам эти копейки на фиг не нужны! В общем, Дуська из разряда наших союзников перекочевала в стан врагов. Но надо отдать ей должное, получив от нас деньги, она не только не рассказала о наших авантюрах, но и захотела помочь довести дело до конца. Ведь вы же все никак не влюблялись друг в друга! Потусторонние силы вас не зажгли! На этот случай у нас был припасен «вариант Б».

– Это еще что? – простонал Левин.

– Труп! Ведь ничто так не объединяет, как расследование преступления! Это Кларка придумала, она детективы тоннами глотает.

– Постойте, вы что, хотели кого-то убить и заставить нас расследовать это дело?! – спросила Дина, с опаской посмотрев на Бориса.

– Да нет, – вздохнула Вера Петровна. – Труп должна была изображать Дуська. Чтобы вытащить вас наверх, в снятую квартиру, она должна была устроить потоп, сама лечь в ванну, прикинувшись мертвой, а для зловещего антуражу закрасить воду марганцовкой – типа она себе вены вскрыла. Вы бы перепугались, побежали милицию вызывать, Дуська за это время исчезла бы… Милиция приезжает, а трупа нет! Что вам остается делать? Самим расследовать, куда сбежал труп. И уж тогда между вами точно вспыхнула бы любовь! А теперь представляете наш шок, когда утром из газет мы узнали, что в снятой нами квартире нашли зарезанную Инну Покровскую!

– Это я придумала вместо себя ее в ванну положить, – прошептала Дуська. – Я подумала, что настоящий труп лучше! Я ж не знала тогда, что это звезда… Я музыкой современной не увлекаюсь и звезд всех в лицо не знаю. Мне потом Алекс сказал, кто она, но было уже поздно.

– Короче, мы с Кларкой решили уйти в бега, пока настоящего убийцу не найдут. Попробуй, докажи нашу непричастность к этому делу! Вот так мы и оказались здесь.

– Убийца Покровской найден, вы можете больше не прятаться, – усмехнулся Борис и добавил: – Нет, такого смешного дела у меня отродясь не было!

– Ура, Верка, нам можно катапультироваться с этой четровой дачи! – отчего-то нерадостно воскликнула Клара Аркадьевна.

– Жалко, что это приключение так быстро закончилось, – с сожалением вздохнула Вера Петровна. – Но как я рада, что Динка с Левкой все же поженятся! Будет в старости на кого опереться, куда съездить и у кого денег поклянчить!

– Черт знает что! – вскочил Левин со стула и заходил, меряя шагами небольшую, полутемную комнату. – Вроде бы приличные, образованные женщины, а мозгов… – Открыв рот, он постучал себя по макушке. Звук получился, как от пустой кастрюли.

– Если бы не наши мозги, Левчик, сидел бы ты сейчас в своей сраной Англии, со своей недоделанной Клэр! – оскорбленно встрепенулась Клара Аркадьевна.

– А ведь и правда сидел бы! – захохотал Левин. – В сраной Англии, с недоделанной Клэр! И даже не понимал бы, что очень несчастен!

– И был бы беден, как клерк! – уточнил Титов.

– Деньги не главное, – обнял Левин Дину. – Мне наплевать, какого она роду!

– Я же говорила, что он мыслит исключительно тонкими материями! – фыркнула Клара Аркадьевна. – Если бы не наши хитроумные комбинации…

– Слушайте, – перебила ее Дина. – А кто нас запер тогда в квартире? Из-за кого мы на балконе сорок минут сидели?

– Я запер, – признался Фил. – Слышу, канитель за соседской дверью творится, ну, думаю, воры! Решил запиркой дверь запереть и в милицию всю гоп-компанию сдать. А тут ваши друзья дверь открыли, в квартиру зашли, а там… Растерялся я малость. Сделал вид, что ничего не видел, не слышал.

– Ладно, – вставая с собачьей дохи, сказал Клим, – все при принцах и при принцессах. Может, вернемся в цивилизацию? А то у меня на дачах рефлекс – тяпки ломать.

– Я вам голову отверну, молодой человек, если вы мне тяпку сломаете, – погрозила Вера Петровна загипсованным пальцем.

– А если мы это… того… отсюда в цивилизацию съедем… Полковника моего прихватим?! – робко попросила Клара Аркадьевна. – Боюсь, это последний мачо в моей многострадальной жизни.

– Ох, чует мое сердце, что не последний! – вздохнул Левин, вынимая из пальцев военного потухшую сигарету. – Эй, Кобзон, вы меня слышите? Видите? Осязаете? – Левин пальцем поводил у полковника перед носом.

– Я вообще-то не пью, – не открывая глаз, сообщил полковник. – Не пью, не курю, не…

– Тсс! – предотвратил Левин его излишние откровения. – Пусть это останется вашей маленькой тайной, полковник!

Дуська постелила себе на диване, а Филу на раскладушке.

– До свадьбы ни-ни, – строго сказала она, гася свет и в темноте стягивая одежду.

Фил вздохнул, разделся и лег на продавленную раскладушку.

Минут пять он пялился в потолок.

Сон не шел, хоть убей…

На диване послышались всхлипы.

– Ду-усь! – позвал Фил. – Ты чего ревешь? Чего ты ревешь, ведь все хорошо закончилось!

– Мы два неудачника, Фил!

– Удачника! – горячо возразил Фил.

– Две некондиции!

– Кондиции!

– Даже пять миллионов достались не нам!

– А вот это ты брось. – Фил сел на раскладушке. – Вот скажи, Дульсинея, на что нам пять миллионов? Что с ними делать? Дом на Рублевке купить? За-чем?! Мороки не оберешься. Они, дома-то эти, ухода знаешь какого требуют?! Снег зимой с крыши скинь, газон летом подстриги, крыльцо отремонтируй! Крыльцо всегда самое слабое место во всех домах, его завсегда ремонтировать надо… А еще птицы сверху гадят. Для них, птиц, Рублевка, не Рублевка, етитская сила, они летают и срут на дома за пять миллионов долларов! Тебе это надо?! Нет уж, мы лучше в квартирке, с комфортом, радостно заживем. Я на работу устроюсь. Вахтером, или дворником, или начальником смены. А ты… ты дома можешь сидеть, чистоту наводить и пироги с абрикосами печь.

Дуська перестала всхлипывать и вдруг рассмеялась.

– А на рыбалку мы будем ездить?

– Етитская сила! – треснул себя по лбу Портнягин. – «Урал»-то на Рублевке остался! Как ты думаешь, не сопрут его богатеи?

– Не сопрут, – заверила Дуська. – Кому там нужен «Урал»?

– «Урал» всем нужен, – обиделся Фил. – У него ж коляска!

Они еще помолчали.

– Ду-усь! – позвал Фил.

– Ну чего?

– А может… до свадьбы, того… породнимся? Что свадьба? Формальность. Иди ко мне! У меня тут уютно продавлено. Ду-у-усь…

– Ага! Счас! Еще я на раскладушке не роднилась! Давай ко мне на диван, тут выемочка есть, как раз под тебя.

– Дуська! Ура! И на хрена нам пять миллионов?! – Фил в длинном прыжке полетел на диван, но не долетел, с грохотом упав на пол. – Етитская сила, – потер он ушибленный зад, – и кто сказал, что я неудачник?

Дуська захохотала. Фил тоже захохотал, держась за живот. Они не могли остановиться – хрюкали, визжали, стонали и подвывали от смеха.

Соседи возмущенно заколотили в стенку старшего по подъезду, ведь было уже три часа ночи.

– Клим, мне нужен психолог!

Спальня была просторная, с минимумом мебели и массой свежего пустого пространства, в котором легко дышалось и хотелось летать.

– Клим, мне нужен психолог! – требовательно повторила Нора, лежавшая на плече у Титова.

– Зачем? – сонно спросил Титов.

– Я хочу понять, как можно выходить замуж за человека, которого почти не знаешь. Ведь Тарасова я знала с пеленок, а тебя…

Титов резко поднялся и сел в кровати.

– Ты меня в машине на встречке узнала? – стал загибать он пальцы.

– Узнала, – кивнула Нора.

– В лифте узнала?

– Узнала.

– На бильярдном столе узнала?!

– Узнала!

– А в бассейне узнала?!

– Фу, хлорка… Но было неплохо.

– А в гараже на запасном колесе узнала?

– Ой, даже не вспоминай.

– Ну, а сейчас и в кровати узнаешь! Зачем нам психолог? Я сам все умею! – Он бросился на нее, но наткнулся на кулак, упершийся в грудь.

– Клим, мой врач сегодня сказал, что с мужем в постели я смогу теперь только книжки читать…

– Уау! – Клим издал крик раненого слона.

– Что, конец любви? – ехидно поинтересовалась Нора.

– Ну что ты! Только начало. – Титов нырнул под кровать, достал пыльную книжку, открыл ее и с выражением начал читать: – «Темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки…»

– Какая прелесть, Титов! Это Джек Лондон! У тебя «Белый Клык» под кроватью?! Отличный вкус! Наконец-то я по-настоящему узнаю тебя.

– А ты думала, у меня под кроватью порнушка? – уставился на Нору Титов.

– В лучшем случае – автомобильный журнал, – призналась Нора.

– Тогда слушай, старушка, мою любимую книжку. «Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они, черные, злове…» Слушай, а жалко, мы с тобой в люльке «Урала» не успели!

Дина стремительно прошлась по квартире, внимательно осматривая комнаты.

– Господи, всего каких-то пятьдесят восемь квадратов! И зачем теперь эта квартира, если у нас есть замок в Шотландии? – вздохнула она и обернулась к Левину, который ходил за ней по пятам.

– Не знаю, – с тупым выражением лица ответил Левин и почесал Пантагрюэля за ухом.

– Хорошо, раковину не успели поставить, – пробормотала Дина, заходя в ванную.

– Вся эта дешевая сантехника никуда не годится. А метро? Левин, зачем мы переплачивали за близость к метро?!

– Не знаю, – тупо повторил Левин.

– Ужас, – покачала головой Дина, рассматривая разводы на потолке. – Три с половиной метра! Халупа… Ты не знаешь, какие потолки в замках?

– Не знаю, – пожал Левин плечами. – Я никогда не ходил в замки с рулеткой.

– Эх ты! Недальновидность – твой основной недостаток. А помнишь, как ты первый раз сюда пришел?

– Помню. – Левин сел на пол и обнял собаку. На его лице блуждала улыбка.

– Ты принял меня за проститутку, которую нанял Титов!

– Ты была в красной комбинации и с косой в зубах. Что я мог подумать?!

– Например, что это твоя судьба.

– Когда ты в следующий раз возьмешь в зубы косу, я обязательно так подумаю.

– Тьфу! Ты у Титова научился так разговаривать?

– Да нет, это я в Москве научился так разговаривать. Тут без здорового русского стеба не проживешь. Ты, кстати, тоже в этом весьма преуспела.

Дина развернулась и пошла на кухню.

Левин с собакой поплелись за ней.

Дина вытерла со стола, поставила чайник и начала мыть посуду.

– Между прочим, ты так и не сделал мне предложения, – не оборачиваясь, сказала она.

– Ой! – ужаснулся Левин. – А как его делают?

– Ты что, никогда не был женат?

– Был. В студенчестве, две недели.

– Так, может, и дети у тебя есть?!

– Нет. Кажется… Во всяком случае, алиментов с меня никто не требует.

– Уже хорошо. Так как, Левин, будем спасать Россию?

– От чего? – Левин подошел к ней близко и горячо задышал в шею, словно не решаясь поцеловать.

– Ее всегда найдется от чего спасать! – возмутилась Дина и резко повернулась к нему. – Всегда!

Левин встал на левое колено.

Подумав, он сменил колено на правое. Снял очки, подышал на них и мутные одел на нос.

– Дорогая! – тихо сказал он. – Предлагаю тебе устроить счастье в отдельно взятой стране.

– Согласна, – кивнула Дина, поцеловав Левина в нос. – Почему бы и нет?!

…Год спустя, восьмого марта

Квартирки были в Париже, Милане, Амстердаме, Барселоне и Лондоне.

В сущности, они могли быть везде, где душа пожелает.

Но только та, что была на Арбате, грела душу и заставляла замирать сердце от приятных воспоминаний.

Пятьдесят восемь квадратных метров с разводами на потолке и без раковины в ванной! Это было лучшее место в мире.

Все праздники они праздновали здесь, а в особенности Восьмое марта.

– Вы звоните по объявлению? – плясал от нетерпения у телефона Левин. – Да, я отдаю щеночка. Да, совершенно бесплатно. Возраст одиннадцать месяцев. Почему не щенок?! Очень даже щенок. Он девочка. То есть мальчик. Извините, я в этом вопросе не очень… Порода? Хорошая порода, «бетховен» называется. Ничего я не выдумываю. Ну и идите вы… На халяву им чемпионов подавай! – Левин швырнул трубку и закричал в сторону кухни: – Дина! Кажется, Гаргантюа остается жить с нами! Все требуют точный пол, родословную и маленький возраст!

– Ну и пусть остается. – Дина зашла в комнату с большим блюдом, на котором дымился плов. Она накрывала праздничный стол. На ней было длинное платье и туфли на каблуках. Длинные волосы уложены в высокую прическу. – Пусть остается, – повторила она и, поставив блюдо на стол, почесала за ухом огромное лохматое существо, очень похожее на чудовище из «Аленького цветочка». Чудовище лежало кверху лапами на диване и заинтересованно косило на стол.

– Пусечка! – нежно позвала его Дина и сунула в зубастую пасть кусок мяса из плова.

– Опять нам с двумя пусечками через границы летать, – вздохнул Левин, усаживаясь за праздничный стол.

– Хорошо, что не с восьмерыми, – засмеялась Дина, садясь рядом с ним.

– Нора! Клим! – заорал Лев. – Ну где они там?

– В туалете руки моют, – усмехнувшись, пояснила Дина. – А вот Андрейкин что-то опаздывает.

– Кто опаздывает?! – завопил маг, словно из-под земли возникнув на пороге комнаты.

В руках у него был огромный торт в прозрачной коробке и букет тюльпанов, который разместился бы только в ведре. Из кармана у мага торчала неизменная бутылка вина.

– Весна! – заорал Андрейкин, швыряя букет на собаку и бухнув торт на середину стола. – Весна, все маги торжествуют! Хорошо-то как! Все женщины сегодня особенные красавицы! Все мужики – рыцари!

– Садись, – смеясь, пригласил его Левин к столу. – Рассказывай, как поживаешь на халявные денежки.

Андрейкин снял плащ, достал из кармана бутылку и уселся за стол.

– Машину поменял, – начал он загибать пальцы, – квартиру купил, дачу за каким-то хреном тоже купил, родословную своему щенку приобрел, магическую контору с детективным уклоном открыл и… почти женился.

– Почти – это как? – заинтересовалась Дина.

– Это так, что Пэрис Хилтон пока не ответила «да», но и «нет» не сказала!

Дина с Левиным захохотали.

Пришел Пантагрюэль, и они с Гагрантюа вяло полаяли на Андрейкина.

– Чего вы смеетесь и лаете? – обиделся маг. – Не все же вам одним выгодно жениться!

Маг накидал в тарелку салатиков, положил плов и жадно набил себе рот.

– А где ваши веселые мамочки? – жуя, поинтересовался он.

– На курортах, – вздохнула Дина. – Путешествуют по всему миру, попутно пытаясь вылечить полковника Бурмака от какой-то неизвестной науке болезни. Я даже точно не знаю, где они сейчас.

– Вчера были на Гоа, – уточнил Левин, разливая шампанское по фужерам.

– Отлично устроились, – одобрил маг. – Кстати, могу вам сообщить, что Грига все-таки посадили! Дали тринадцать лет, и это еще по-божески. Ревазов и Лена тоже мотают срок. А Гнедулин… – Андрейкин быстро все прожевал, проглотил и утер рот салфеткой. – Ребята, вы не поверите, но Гнедулин взял да начал раскручивать того парня, с которым хотела работать Покровская. Парень зазвездил с такой силой, что Гнедулин не успевает стричь бабки! Кстати, он, как и обещал, стал опекуном сумасшедшего Громова и теперь спокойно распоряжается деньгами своей покойной жены. Правда, надо отдать ему должное, Андрей Андреевич оказался порядочней Инны. Громову он выделил целый дом, нанял ему охрану, штат врачей и прислуги. Так что Илья теперь как сыр в масле катается. А как Филипп Филиппович поживает?

– Устроил такую свадьбу, что соседи пять раз Каюкина вызывали, – засмеялась Дина. – Он у нас щенка одного забрал, так они с Дуськой вместе его гуляют, потому что поодиночке удержать не могут. Кажется, Дуська ждет ребенка, но это непроверенные сведения.

– Титов! Нора! – заорал Левин, стукнув кулаком по столу. Пузырьки в шампанском улетучивались, не оставляя времени для разговоров.

– Они руки в туалете моют! – со смыслом повторила Дина, посмотрев на Левина укоризненно.

– Там раковины нет! – возмутился Левин, не поняв намека.

– Да не нужна им раковина! – прямым текстом объяснила ему Дина. – Не нуж-на!

– Кто у Норы родился? – поинтересовался маг.

– Дашка, – сказала Дина.

– Наташка, – ответил Левин.

– Так Дашка или Наташка? – не понял Андрейкин.

– Обе, – махнула рукой Дина. – С внучками Норины родители нянчатся, а они с Титовым, вон, руки с утра до вечера моют.

– А-а-а-а! – уважительно протянул маг. – А вы как, над наследниками работаете? Я, помнится, вам беременность напророчил.

– Мы над всем работаем, – засмеялся Левин. – Динка издательство свое организовала, я докторскую от скуки защитил и теперь думаю, куда с этим добром податься. Деньги, это такая докука, – страдальчески поморщился он.

Из ванной вынырнули Нора и Клим. Заговорщицки переглядываясь, они сели за стол.

– Левин! – хватая бокал с шампанским, весело сказал Клим. – Шутки шутками, а дефолта-то нет! У меня бизнес как на дрожжах прет! Норка бассейнами заведует, у нее персонал самый отстроенный. Так что спасибо вам, ребята, за стабильность в стране! – поднял Клим бокал. – Если б не вы….

В дверь пронзительно позвонили. Левин с бокалом в руке пошел открывать.

– Дефолта-то нет! – громовым голосом орал в комнате Клим. – Легенда сработала!

На пороге стояла толпа полуодетых девиц. Внешний вид их мог соответствовать только одному роду занятий.

– Эй, маньяки, кто стриптиз вызывал?! – крикнул Левин.

– Я! – отозвался Андрейкин. – Я девчонок позвал, а то пока Пэрис Хилтон мне даст, я забуду конфигурации женского тела!

– Идите отсюда, – Левин протянул деньги девчонкам. – Нам тут и без стриптиза нормально.

Девчонки схватили доллары и, застучав каблуками, побежали по лестнице.

– Выгнал? – расстроенно спросил маг вернувшегося к столу Левина. – А зачем нам чужие голые бабы? – искренне удивился Левин, поднимая бокал. – Пэрис впущу, и Хилтон впущу, а этих дур выгнал. С тебя тост, Василий Федотович! Короткий, но умный.

Андрейкин встал, внимательно оглядел всех и тоже поднял бокал.

– Любите друг друга, – тихо сказал маг. – Все остальное не имеет значения.