Ольга Володарская

Тайный дневник Лолиты

Пролог

Старик стоял у зеркала, висящего на стене туалетной комнаты небольшого ресторанчика, где он отмечал свой день рождения, причесывался и думал о том, что он еще о-го-го. Фигура подтянутая, лицо довольно гладкое, зубы неплохие. Они, конечно, не так крепки и белы, как в молодости, а сероваты, сточены, на многих коронки, но все же во рту не протезы, как у большинства его ровесников.

Старик широко улыбнулся своему отражению. Убрал расческу, пригладил волосы, и без того лежащие идеально. С возрастом его шевелюра сильно поседела и немного поредела, однако старик ею гордился. Не всякий мо́лодец может похвастаться тем, что у него нет залысин, а на затылке не проклевывается плешь. Взять, к примеру, тех, с кем старик сейчас отмечал свой юбилей. Их было шестеро. Все парни. Самому младшему тридцать восемь, старшему – сорок семь. Мальчишки! А трое уже, если по-научному, с алопецией. И все делают вид, что их это не трогает. Шутят про умные волосы, покидающие дурную голову. Вспоминают о каких-то исследованиях, согласно которым лысые более сексуальны и поэтому нравятся женщинам. Приводят в пример Брюса Уиллиса и Гошу Куценко. А сами наверняка мечтают иметь густую шевелюру…

Но разве кто-то из них в этом сознается?

Старик открыл кран, пустил воду, желая помыть руки, но тут ощутил острую боль в области живота. Чертова язва! Только она омрачала его жизнь…

Боль усилилась. Что неудивительно, ведь он сегодня нарушил диету. Наелся салатов с майонезом, копченой колбасы, соленой рыбы. Да еще выпил в честь праздничка. Почувствовав, как по лбу начинает стекать пот, старик оторвал бумажную салфетку, вытер лицо, после чего полез в карман за таблетками. Он уже принял одну, когда зашел в туалет, но она не подействовала, придется глотать еще пару. Чтоб наверняка. Ему нужно продержаться не меньше часа, а лучше два. Ведь он обещал гостям сюрприз…

Трясущейся рукой старик достал пузырек с лекарством. Зубами стащил крышку. Вытряхнул на ладонь две таблетки, отправил их в рот, проглотил. Одна прошла хорошо, но вторая застряла в горле. Чтобы протолкнуть ее, старик выпил воды. Прямо из-под крана. Вроде бы стало лучше.

Постояв немного с закрытыми глазами, он собрался убрать лекарство в карман, как руки вдруг перестали слушаться. Он просто-напросто их не чувствовал.

Пузырек упал на пол. Таблетки рассыпались. Старик смотрел на них, и какая-то мысль не давала ему покоя. Но сосредоточиться на ней он не мог, мешала разрастающаяся боль. Еще недавно она была сконцентрирована в животе, но теперь завладела и грудной клеткой, и горлом, и лобной областью.

Старику стало ясно, что это не язва, а что-то гораздо более страшное!

И тут он смог ухватить ту мысль, что не давала ему покоя. Таблетки! Те, что валяются сейчас на полу и которые он принял совсем недавно… Они… Они отличаются от его язвенных. Не сильно, но все же… Немного другой оттенок, полоса не такая глубокая…

– Отравили, – просипел старик. Он хотел прокричать эту фразу, но горло сдавил спазм.

Боль завладела всем его телом. Сжала стальным обручем голову.

Ноги стали подкашиваться. Понимая, что через несколько секунд он рухнет на пол, старик направил свое сведенное судорогой тело к двери. Она открылась, когда он навалился на нее. За дверью небольшой, метровый, коридорчик, а дальше, через арку, зал. Сквозь пелену на глазах старик рассмотрел тех, кто там находился. Главное же, найти глазами своего УБИЙЦУ. Перед тем как отойти в мир иной, старик хотел указать на него. Чтоб все знали, кто повинен в его смерти…

Часть первая

Глава 1

Виктор Саврасов

(За час до случившегося…)

Зал ресторана был так мал, что Виктор Саврасов, как только вошел, почувствовал себя крайне неуютно. Его рост составлял два метра. Саврасову везде было тесно. Приходилось то нагибаться, то поджимать ноги, то следить за руками – если их развести широко, можно что-нибудь уронить или удариться. В те годы, когда у Виктора не было личного самолета, он ужасно страдал, летая на транспортных. Даже в бизнес-классе ему было некомфортно. В стандартных квартирах с высотой потолков два пятьдесят пять он вечно стукался о люстры. Поэтому сразу, как только появились деньги, он построил себе огромный дом. Недоброжелатели тут же решили, что Виктор Саврасов жуткий выпендрежник, а он просто стремился к максимальному комфорту.

В ресторане же, куда он заехал, чтобы поздравить своего бывшего преподавателя с юбилеем, Виктор сразу почувствовал себя Гулливером в стране лилипутов. Низкий потолок давил на макушку, а столики, которыми было густо заставлено тесное помещение, доходили ему до колен и казались игрушечными. Когда же Саврасова усадили за один из них, он едва не опрокинул закуски, попытавшись просунуть под него свои длиннющие ноги. Виктор планировал остаться на десять минут, подарить педагогу букет цветов и шахматы из слоновой кости, провозгласить тост, выпить символическую рюмку водки и ретироваться, сославшись на неотложные дела. Но не тут-то было! Семидесятилетний профессор, пока не высказался сам, другим и слова вставить не дал. А поговорить он любил…

Пока старик вещал, Виктор рассматривал гостей. Их, включая его, было шестеро. Двоих он знал. Остальных нет, хотя лицо одного из них показалось смутно знакомым. Старик представил его Виктору, но имя ни о чем тому не сказало.

– Вот я дурак, – услышал Саврасов шепот сидящего рядом гостя. Это был его сокурсник и добрый друг Андрей Седаков. – Думал, забегу на минутку, уважу старика, а, судя по всему, застрять придется не меньше чем на час…

Виктор кивнул. Он уже и сам был не рад тому, что решил поздравить профессора лично. Мог бы, как обычно, позвонить тому и отправить курьером цветы и презент, но… Старикову исполнилось семьдесят, такая дата! К тому же впервые он прислал официальное приглашение на торжество. Когда секретарь сообщил о нем, Виктор удивился. Старик был крайне скуп. Просто-таки маниакально. И никогда не собирал застолий. Даже когда к нему приходили в гости коллеги или студенты, чтобы поздравить, он только чаем их поил. С недорогими конфетами или вареньем. А тут вдруг приглашение на банкет. Да еще и в ресторан.

Виктор решил так: «Буду в это время в Москве, заскочу. Порадую юбиляра. Как бы я к нему ни относился как к человеку, а преподаватель он – от бога. Он так много мне дал…»

Профессора не любили многие. Можно сказать, все. За скверный характер и излишнюю строгость. Он три шкуры драл со своих студентов. Любимчиков не имел. Поблажек никому не делал. Даже тем, кого выделял. Виктор, например, пусть и считался фаворитом старика, ни разу «на халяву» не получил ни одного зачета. А Седакова – его Стариков недолюбливал за излишнюю самоуверенность – профессор вообще беспощадно топил. Андрей чуть из-за него из института не вылетел. Виктор, между прочим, когда увидел друга в числе гостей, поразился. С чего бы Седакову являться на день рождения к человеку, омрачившему все его студенческие годы? А вот почему старик пригласил Андрея, Виктор понял сразу. Те ученики, что добились большого успеха, для любого педагога почетнее медалей. И не важно, где он преподает или преподавал, в Гнесинке, Литературном институте или Финансовой академии, льстит, что тот, кто у тебя учился, стал звездой. Сцены, беллетристики, предпринимательства – не имеет значения. Главное, человек достиг высот своей профессии. А в этом немалая заслуга педагога, не правда ли?

Так что Виктор изначально готовил себя к роли эдакого свадебного генерала. Предполагал, что на торжестве будет множество гостей – бывших коллег, друзей, родственников. И старик будет перед ними хвалиться своим «творением» – одним из самых известных олигархов России Саврасовым.

Виктор в списке «Форбс» занимал шестую строчку. Мог бы забраться и на самый верх, но не стремился к этому. Самому себе он давно все доказал и перестал рваться в абсолютные лидеры уже в возрасте тридцати лет. Теперь ему было сорок. И он прочно закрепился во всех рейтингах самых богатых и влиятельных людей России. Его состояние было так велико, что обращать внимание на то, на сколько миллионов богаче кто-то другой, он считал глупым. Но было время, когда он мечтал стать самым-самым. Во всем. В том числе в этом. И когда ему удалось потеснить с первого места бессменного «чемпиона» Лаврентия Кондрашова, Виктор понял – жизнь удалась. И успокоился. Перестал гоняться за сверхприбылями, вкалывать без выходных, шагать по головам. «Всех денег не заработаешь, – сказал себе Виктор. – А тех, что я имею, мне хватит на миллион лет!»

Виктору нравилась поговорка: кто знает, сколько у него денег точно, не может считать себя богатым. Сам он не знал. Его активы были так огромны и разнообразны, что, возьмись он без помощи своих бухгалтеров прикидывать размер собственного состояния, погрешность в подсчетах составила бы несколько миллионов евро.

Виктор всегда был золотым. Мальчиком, парнем, мужчиной. Его отец занимал пост министра, мать была прима-балериной Большого театра. Виктор ни в чем не знал отказа. Ему покупали фирменные вещи, бытовую технику, мотоциклы. Сколько он перебил их в подростковом возрасте, не сосчитать! Когда Виктор на очередной «Ямахе» врезался в бетонный забор и едва не погиб, отец сказал: «Хватит!» – и… Подарил сыну машину. Юркую иномарку с подушкой безопасности. Тогда Виктор только поступил в Финансовую академию.

Учился Саврасов легко. Ни разу не завалил ни одного экзамена или зачета. Родители гордились умницей-сыном и после каждой успешно сданной сессии одаривали его чем-то. Многие сокурсники Виктора думали, что именно поэтому он так хорошо учится. Старается, чтобы получить новый магнитофон, золотые швейцарские часы, машину, квартиру, наконец. Ее подарил Саврасову отец после того, как сыну вручили «красный» диплом. Но они ошибались! Виктору просто нравилось учиться. А то, что его увлекало, давалось ему легко.

После института была аспирантура и престижная работа в международном банке. Став кандидатом наук, Виктор занял пост вице-президента московского филиала. Другому бы радоваться: жизнь удалась, а Саврасов захандрил. Стало скучно. Ведь все ему давалось без борьбы. Многие думали, что тут не обошлось без мохнатой лапы папочки-министра. Даже сам Виктор. Пару раз он напрямую спрашивал у отца, не вмешивался ли тот в его судьбу. Тот отвечал отрицательно. Но Виктор все равно сомневался. И чтобы доказать самому себе, что он чего-то стоит, уволился со своей престижной работы и вместе с однокурсником и большим другом Андрюхой Седаковым учредил коммерческий банк. В ходе залоговых аукционов он приобрел государственные пакеты акций многих крупных компанией – судоходных, золотодобывающих, нефтяных. Это сделало Виктора и Андрея богачами. Когда им стало тесно вместе, они разошлись. Но только как компаньоны. Дружба их прошла многие испытания и только окрепла со временем. Встречались Виктор с Андреем нечасто, оба были крайне занятыми людьми, но хотя бы три раза в год обязательно выбирались вместе на пять-шесть дней на отдых. Катались либо на горных лыжах, либо на яхте. А последний раз летали в Кению на сафари.

С того незабываемого отпуска прошло два месяца. Друзья постоянно созванивались, но увидеться смогли только сейчас. Причем явились на юбилей профессора, не сговариваясь. Виктор думал, что тот Седакова даже не позовет. А вот поди ж ты! На то, что старик изменил свое отношение к Андрею, можно было не надеяться, он был страшно злопамятен. Значит, позвал по той же причине, что и Виктора. Седаков тоже был миллиардером. Но не любил светиться. Его знали только в узких кругах. Не то что Виктора. Не проходило недели, чтобы о нем не написали в желтой прессе или не показали по телевизору.

Еще одного гостя, Лаврентия Кондрашова, пресса также удостаивала вниманием. Но если имя Седакова обычно полоскали скандальные журналисты, приписывая ему романы то с одной красоткой, то с другой, то с третьей, то о Лавреннии писали газеты финансовые и политические.

«Трое из шести гостей чертовски богаты, – подвел итог Виктор. – Остальные, судя по всему, тоже не бедствуют. Не так круты, как мы, иначе я знал бы их, но, судя по часам, запонкам и костюмам, состояние каждого составляет как минимум несколько десятков миллионов в валюте! Разве что тот, чье лицо мне кажется знакомым, выглядит очень скромно. На нем нет ни часов, ни украшений, даже телефона сотового не видно. Но держится очень уверенно, не тушуясь. Бедняки обычно в компании сильных мира сего так себя не ведут…»

– Узнал Аристарха Козловского? – услышал Виктор тихий голос Андрея.

– Кого? – переспросил тот.

Седаков молча указал глазами на знакомого незнакомца. Виктор недоуменно на него воззрился. Знал он когда-то человека по фамилии Козловский и имени Аристарх. Да кто его не знал? Он владел фондовыми биржами. Стал первым российским олигархом. Был немного эксцентричен. Любил учреждать премии имени себя и жениться на знаменитых женщинах. Виктор хорошо помнил, как Козловский выглядел. Импозантный, бородатый, с обширной лысиной, в очках и в неизменном черном костюме, призванном его стройнить. Виктору он чем-то напоминал крота из мультфильма про Дюймовочку. Господин же, что сидел поодаль от него, не походил ни на этого персонажа, ни на Козловского. Хотя и был лыс. Но лицо и фигура другие. Тот был крепко сбитый, этот худой как щепка. И лицо у Аристарха было сытое, благостное, но чуть хитроватое, как у хорошо поддающего, вороватого дьячка, а у знакомого незнакомца – аскетичное, вытянутое, с заостренными чертами и каким-то бабьим подбородком…

Неужели это Козловский?

– Не может быть! – воскликнул он. Да так громко, что старик услышал его возглас и сурово сдвинул брови. Он как раз рассуждал о том, насколько снизился уровень образования в стране, и решил, что Виктор оспаривает его мнение. Саврасов извинился и попросил продолжать. Едва старик возобновил свою пламенную речь, Виктор наклонился к Седакову и переспросил: – Это Козловский?

– Да.

– Но мне старик его представил как Николая Козлова.

– Правильно. Его именно так зовут. И профессор знает его прежде всего как Кольку Козлова.

– Назвался Аристархом и подкорректировал фамилию для благозвучности?

– Наверное.

– И все равно я бы его не узнал…

– У него фаланги на мизинце правой руки нет.

Виктор покосился на кисть Козлова. Действительно, левый мизинец обрублен. У Козловского был точно такой же дефект. Саврасов это помнил.

– Чего это с ним случилось? Отчего так исхудал? – не переставал удивляться Виктор.

– Может, болеет…

– Не скажешь. Вид бодрый. Хоть и истощенный.

– А этих двух братьев знаешь? – полюбопытствовал Седаков, легонько кивнув на сидящих по правую сторону от старика мужчин. На первый взгляд они были непохожи, разве только своей «компактностью»: низкий рост, узкие плечи, маленькие кисти, но, если присмотреться, в лицах угадывалось родственное сходство. Однако ж Седаков его уловил мгновенно. Он был очень наблюдательным.

– Нет, – ответил на его вопрос Виктор. – А ты?

– Вот и я тоже подозреваю, что и они учились у него. На его родственников-то не тянут. Старик – русский, а ребята – евреи.

Тем временем старик закончил свою пространную речь словами благодарности в адрес тех, кто пришел, и попросил их выпивать и угощаться. Но едва прозвучали эти его слова, как из фойе раздался шум. Прислушавшись, Виктор различил голоса:

– Я говорю вам, ресторан закрыт на спецобслуживание!

– Да я понимаю. Но я и пришла, чтобы поздравить юбиляра!

Первый голос был мужским, принадлежал, судя по всему, охраннику Лаврентия Кондрашова, оставленному при входе, а второй – женский.

– Так вы гость? Назовите свое имя, у меня список…

– Я человек, желающий поздравить Алексея Алексеевича Старикова с днем рождения! – отчеканила женщина.

Кондрашов вопросительно глянул на юбиляра, тот кивнул.

– Гоша, впусти! – крикнул Лаврентий. А Стариков встал из-за стола.

Через несколько секунд в зале показалась женщина с цветами в руках. Ее возраст определить было трудно. Прежде всего потому, что половина ее лица скрывалась под огромными дымчатыми очками, а голову украшал (а скорее уродовал) платок, повязанный на мусульманский манер. Он был надвинут на лоб и уши, а заканчивался узлом сзади. Многие женщины подобным образом на курортах закрывают голову от солнца. Но Виктору это не нравилось. Выглядело несексуально. Уж лучше шляпа. А если есть тяга к платкам, то их можно завязывать и по-иному. Чалмой, например.

– С днем рождения, Алексей Алексеевич! – проговорила женщина, подойдя к столу и встав рядом с Виктором. Он уловил легкий ванильный запах духов. Весьма приятный.

Старик поблагодарил ее кивком. Виктору показалось, что к незваной гостье он испытывает неприязнь. И она взаимна.

– Это вам! – женщина протянула букет имениннику.

Тот взял и, не взглянув на него, положил на столик с подарками.

Повисла пауза.

– До свидания, – нарушила ее дама.

– Прощайте, – разомкнул-таки уста Стариков.

Его поведение показалось Виктору странным. Хотя бы из вежливости мог пригласить гостью к столу. Тем более что на нем стояло несколько лишних приборов. Очевидно, не все гости из списка явились на банкет.

Когда женщина ушла, именинник с явным облегчением выдохнул и опустился на стул. Затем аккуратно разложил на коленях салфетку и сказал:

– Давайте уже кушать! Милости прошу, угощайтесь.

Первым потянулся к закуске Козловский. Хотя не пил. Взял оливку, засунул в рот. Но тут же поперхнулся, закашлялся. Извинившись, вышел из-за стола и поспешил на улицу. Виктору подумалось, что отплевываться. Наверняка оливки были кислыми.

Виктор окинул взглядом стол. Колбасная нарезка сомнительного качества, красная рыба явно не первой свежести, салаты, напоминающие месиво. Старик, как всегда, пожадничал. И сэкономил не только на закуске, но и на выпивке. Водка, что была предложена, пахла настолько отвратительно, что Виктор даже пригубить ее не смог. Только сделал вид, что хлебнул. Седаков тоже. Остальные притворились непьющими. Хотя, вполне возможно, Козловский и братья на самом деле являлись трезвенниками. А вот Лаврентий совершенно точно любил выпить. Причем всем дорогущим коньякам и изысканным винам предпочитал русскую водочку. И имел несколько заводов по ее производству. Этот бизнес не приносил ему ощутимого дохода, больше удовольствие. Технологи его предприятий постоянно изобретали какие-то новые сорта, и Лаврентию нравилось их дегустировать.

– Не знал, что Кондрашов учился у старика, – заметил Виктор.

– Я не знал, что Кондрашов вообще учился, – хмыкнул Андрей. – По крайней мере, по его речи этого не скажешь…

Седаков, как всегда, попал в точку. Разговаривал Лаврентий на самом деле так, будто окончил только восьмилетку, и ту с горем пополам. В том, что Кондрашов чертовски умен, ни у кого сомнений не было. Дурак не сможет сколотить миллиардное состояние, и уж тем более не только не потерять его во время кризисов, но и приумножить. Причем Лаврентий разбогател законным путем (лучше сказать, условно законным, так как сделать большие деньги, соблюдая все буквы закона, невозможно), а если и проворачивал какие-то нелегальные дела, то так аккуратно, что ни разу не был в том уличен. И с властью Лаврентий не ссорился. Даже вступил в партию правящего большинства. Но в авангард не лез. Понимал: политическим лидерам нужно, кроме всего прочего, иметь хорошо подвешенный язык. Лаврентий же был не только косноязычен, но и безграмотен. Он неправильно ставил ударения, склонял слова, строил фразы. Поэтому никогда не давал телевизионных и радиоинтервью, а те, что печатались в газетах, придирчиво редактировались его помощниками. Лаврентий, по слухам, даже нанимал репетиторов по русскому языку, педагогов по риторике и обращался к специалисту, ставящему правильную речь (Кондрашов тянул гласные, хотя родился и вырос в Москве, и проглатывал некоторые согласные), но все напрасно. Говорил он все так же коряво.

– Что же вы не едите ничего? – разнесся по залу обиженный возглас именинника. – Рыбка красная вот, колбаска, салатики… – Он подвинул к вернувшемуся с улицы Козловскому тарелку с оливье. – Коля, покушай!

– Спасибо, Алексей Алексеевич, но я вегетарианец.

– Тогда минтай съешь в кляре.

– Рыбу я тоже не употребляю. Я лучше яблочка… – И он взял с вазы дольку грушовки.

Старик хотел высказать свое мнение насчет вегетарианства (судя по скривившейся физиономии, отрицательное), но тут Лаврентий предложил тост за здоровье именинника. Наверняка хотел сразу после него покинуть ресторан.

Однако старик не собирался никого так рано отпускать. Сообщил, что скоро будет горячее, а затем сюрприз для гостей. После чего он подозвал к себе официантку. Худенькая девушка с собранными в хвост светлыми волосами подошла к нему так стремительно, что со стола сдуло пару салфеток. Обе упали Виктору под ноги. Официантка не заметила этого. И Виктор решил поднять их сам. Наклонился под стол и увидел валяющийся на полу пузырек. Зная, что у старика язва и он регулярно принимает пилюли, Саврасов взял лекарство в руки и громко сказал:

– Алексей Алексеевич, вы, кажется, обронили!

Старик посмотрел на пузырек и кивнул.

– Да, это мои таблетки. Когда я умудрился их обронить? Вроде в плащ перекладывал… – Он взял лекарство, поблагодарил Виктора и вернулся к беседе с официанткой. Говорил он тихо, но было ясно: отчитывает ее за что-то. Он едва заметно постукивал пальцем по столешнице. Девушка понуро кивала.

Виктору стало жаль ее. Такой клиент, как Стариков, беда для официантов. Всю душу вытрясет, а на чай ни рубля не оставит.

Отпустив девушку, профессор обратился к гостям:

– Итак, друзья мои, через десять минут принесут горячее. А потом обещанный сюрприз! Сейчас же можно перекурить… – И ворчливо добавил: – Хотя я бы не советовал. Вреднейшая привычка…

Все встали из-за стола. Старик направился в уборную, братья – на улицу курить, Козловский с ними, воздухом подышать. В зале остались Саврасов с Седаковым да Кондрашов, все встали, чтобы размяться.

– Лаврентий, неужто и ты у старика учился? – спросил у него Андрей. Они были с ним на «ты». Седаков вообще быстро с людьми сходился, хотя никого, кроме Виктора, близко к себе не подпускал.

– Да. Заочно.

– Когда?

– Два года назад диплом получил. Старик нас выпустил и на пенсию ушел.

– Зачем тебе это нужно было, не пойму…

– Что именно?

– Диплом! Ты же финансовый гений и без него. Самородок. Таких, как ты, учить – только портить.

– Почему же? Узнал кое-что полезное. – И, усмехнувшись, добавил: – Учиться было забавно…

После этого он удалился в другой конец зала, чтобы поговорить по телефону, который зазвонил. Лаврентий сказал: «О, телефон зво́нит, пойду покалякаю!» Виктора это покоробило. Он отличался врожденной грамотностью и испытывал чуть ли не физические страдания, когда при нем коверкали слова, письменно или устно, не важно.

Но к Лаврентию при всем при этом он испытывал симпатию. Ему даже внешность Кондрашова нравилась, хотя многие находили ее блеклой, невыразительной. Среднего роста, худощавый, белобрысый, Лавр не бросался в глаза. Если бы не родимое пятно в форме креста на лбу, вряд ли бы его вообще замечали. Но Виктор, который любил рассматривать лица, отметил при первом же знакомстве, что у Кондрашова очень тонкие, можно сказать аристократические черты. Благородный нос, четкий рот, высокие скулы. Глаза хоть и небольшие, но выразительные.

Сам Виктор был похож на мафиози. Причем нижнего звена. Рост – два метра, вес – сто двадцать килограммов, литые бицепсы, бритый череп, волевая челюсть. Если бы Саврасов не начал лысеть, он ни за что бы не обрился. Но кудри над ушами и небольшой островок волос на лбу делали его смешным. И Виктор стал сначала стричься под машинку, а потом убрал волосы под ноль. Без них он выглядел лучше, но опаснее, что ли. А так как Саврасов от природы был крупным, да еще любил спорт, много занимался им, то фигура его с возрастом приобрела пропорции боксера-тяжеловеса. Сними с него итальянский костюм, надень атласные шорты да перчатки и выпусти на ринг, Виктор там смотрелся бы гармоничнее, чем в своем офисе.

Тем временем с улицы вернулся Козловский. За ним следом – братья. Оба маленькие, как гномики. Даже официантка, казавшаяся Виктору дюймовочкой, была вровень с тем, что повыше. Или уж просто гиганту Саврасову все, кто ниже ста восьмидесяти, кажутся лилипутами?

Горячее подали. Картофель с куриной голенью. Виктор и не предполагал, что такое подают не только в столовых или привокзальных бистро, но и в ресторанах, пусть и не престижных.

– Не ел пюрешки с окорочками с начала девяностых, – проговорил Андрей азартно. – Хочу! Блин, хочу… – И, потирая руки, направился к своему месту.

Седаков сел за стол. Понюхав пюре, кивнул.

– Да, точно хочу! – И, не дожидаясь остальных, принялся есть, сопроводив начало трапезы фразой: – Надо слопать, пока не остыло.

– А где именинник? – спросил Козловский, тоже подойдя к столу и взяв из вазы яблоко. – Хотелось бы поскорее увидеть сюрприз и ретироваться.

– Интересно, что в его качестве будет продемонстрировано? – хмыкнул Андрей. Затем, отодвинув тарелку, проворчал: – Ну и гадость это пюре… Фу.

– Певца, наверное, пригласил, – предположил Лаврентий.

– Ага. Стинга, как ты на свой юбилей.

– Стинга вряд ли, – спокойно возразил Кондрашов. – А вот какого-нибудь барда, он вроде любитель…

– Или фокусника, – подал голос один из братьев. Тот, что повыше.

– Лучше бы стриптизершу, – усмехнулся второй.

Все заулыбались. Представить моралиста профессора в обществе стриптизерши было решительно невозможно. Он ни разу не продемонстрировал естественной мужской слабости. Даже двадцать лет назад, когда Стариков был еще относительно молод, он не заигрывал с коллегами женского пола и симпатичными студенточками. Вел себя если не как робот, то как евнух.

Виктору хотелось пить. Но на столе стояла лишь цветная газировка. Ни тебе минералки, ни простой воды в графине. Только что-то кошмарно красное, зеленое и желтое, разлитое в полуторалитровый пластик.

– Девушка, принесите, пожалуйста, воды, – окликнул он официантку. – Можно просто кипяченой.

Она, не оборачиваясь, кивнула и направилась к двери, ведущей в кухню. Саврасов, посмотрев ей вслед, заметил, какие красивые у нее ножки. Им бы не по этой забегаловке ходить, а по подиуму, и не в растоптанных кроссовках, а в изящных туфлях на высоченной шпильке.

От этих мыслей Виктора отвлек грохот. Резко обернувшись, он увидел, как распахнулась дверь туалета – она стукнулась о стену, отсюда и грохот – и из нее показался старик. Его шатало из стороны в сторону, точно смертельно пьяного. По лицу катился пот. Глаза были вытаращены, а руки сведены судорогой.

– Алексей Алексеевич, что с вами? – испуганно вскрикнул Козловский. – Вам нехорошо?

Ответа не требовалось. Всем было ясно, что имениннику не просто нехорошо, а очень и очень плохо. Его лицо, еще несколько секунд назад иссиня-бледное, стремительно начало краснеть. Белки выпученных глаз пошли алыми «трещинками» – это лопнули капилляры.

– Убийца, – прохрипел старик, выбросив скрюченную руку вперед, ткнув ею в Виктора. – Отравитель!

И, с трудом выплюнув изо рта это слово, рухнул на пол.

Его «потрескавшиеся» глаза закатились.

Рот распахнулся и застыл.

Кисти рук, похожие на когтистые лапы птицы, задрожали и обмякли.

Прерывистое, громкое, хрипящее дыхание оборвалось.

На миг воцарилась тишина.

После этого раздался звон. Это официантка уронила на пол бутылку с минеральной водой.

Глава 2

Лаврентий Кондрашов

Следственная бригада приехала быстро. Ее вызвала официантка. Девушка оказалась самой собранной и расторопной из всех присутствующих. Мужчины растерялись, а барышня подбежала к упавшему Старикову, потрогала шею, пытаясь нащупать пульс, а когда не вышло, сказала: «Умер!» После этого она проследовала к телефону и сделала два звонка: в полицию и «Скорую помощь», хотя Алексею Алексеевичу она уже ничем не могла помочь.

Лаврентий Кондрашов подошел к стойке бара, обозрел батарею бутылок, ткнул в одну из них, ту, на которой имелась наклейка «Абсолют», и спросил у бармена:

– Настоящая или паленая?

– Настоящая, – ответил тот, однако не очень уверенно.

Кондрашов, естественно, не поверил ему, но все же сказал:

– Плесни пятьдесят капель.

Бармен налил водки в стопку, подвинул Лаврентию. Понюхав, тот покачал головой.

– Нет, это я пить не буду. Давай лучше сока апельсинового.

Парень исполнил просьбу. А водку из стопки перелил обратно в бутылку, ловко отковырнув дозатор.

Со стаканом в руке Лаврентий повернулся лицом к залу, нашел глазами Саврасова и поинтересовался:

– Ты уже вызвал своего адвоката?

– Вызвал. А вы?

– А я решил пока обойтись без него.

– Зря, – вклинился в разговор Седаков. – Если старика на самом деле отравили, мы все станем подозреваемыми.

– Подозреваемый уже есть, – впервые за долгое время заговорил Козловский. С того момента, как старик упал замертво на пол, он не проронил ни звука. – Это Виктор Саврасов. Профессор назвал именно его своим отравителем.

Седаков вопросительно посмотрел на друга.

– Как думаешь, почему именно тебя?

– Без понятия, – пожал мощными плечами Саврасов.

– Я, кажется, знаю почему, – раздался голос Марка Штаймана. Лаврентий знал его. Тот получал свое второе высшее образование в то же время, что Кондрашов свое. – Я заглянул в туалет, – продолжал он. – Там по всему полу таблетки рассыпаны. Предполагаю, именно ими он и отравился. А если вспомнить, кто дал ему пузырек с лекарством…

– Я нашел его под столом!

– Этого никто не видел. В том числе профессор. Вы могли его и из кармана достать.

– Но это были таблетки Алексея Алексеевича.

– Это был пузырек из-под таблеток, которые принимал Стариков. Его же, как я полагаю, лежат в плаще, который висит сейчас в гардеробе…

Штайман как в воду глядел. Когда приехавшие по вызову полицейские осмотрели карманы плаща покойного, они обнаружили там пузырек с таблетками. Что еще, кроме этого, раскопали, Лаврентий не узнал, поскольку был уведен в подсобку для допроса. Причем до того, как он в сопровождении одного из оперов зашел в помещение, оттуда выкатили коляску со спящим малышом. Очевидно, кому-то из работников не с кем было его оставить дома.

Лаврентия усадили за плохо отмытый от пищевых отходов стол и оставили одного минут на двадцать. Кондрашов все это время пытался услышать, что творится за дверью, но до него долетали только обрывки фраз. Одно он понял: Саврасова уже допросили. Конечно же, в присутствии адвоката, умудрившегося приехать не позже полиции. После того как Виктор был отпущен, опер, имевший с ним беседу, переключился на Кондрашова.

Майору было чуть за тридцать. Высокий, спортивный, с волевым лицом, он напоминал не реального, а скорее киношного борца с преступностью. Лаврентию опер не понравился с первого взгляда. Слишком самоуверен для человека, зарабатывающего тысячу долларов в месяц. Кто он, и кто Кондрашов! Надо же понимать… И вести себя соответственно. Ниц, конечно, не падать, но смотреть чуть снизу. Лаврентий к такому отношению привык. И ему это нравилось.

– Как, говорите, вас зовут? – переспросил он через несколько минут после того, как мент («полицай» или «коп» еще не прижилось и вряд ли приживется) представился.

– Майор Назаров. Алексей Петрович.

– Так вот, Алексей Петрович, еще раз повторяю, лично я именинника не травил и не имею понятия, кто это сделал. Все присутствующие на так называемом банкете, все до единого – уважаемые, успешные люди, зачем им вляпываться в криминал? – Лаврентий говорил и сам на себя не мог нарадоваться. Как складно у него получалось! Обычно его речь состояла из простых предложений без причастных оборотов.

– То есть в невиновности Саврасова вы тоже уверены?

– На сто процентов.

– Но ведь кто-то убил Старикова?

Лаврентий пожал плечами.

– Что, если это нелепая случайность?

– То есть?

– В пузырьке была отрава, не предназначавшаяся человеку.

– А кому?

– Может, это вообще таблетки для унитаза?

Назаров посмотрел на Лаврентия с осуждением. Типа, взрослый человек, а несете всякий вздор. Кондрашов мысленно усмехнулся. Ему нравилось выводить самонадеянного опера из себя. Пусть и по мелочи.

– Как вы относились к покойному? – возобновил допрос майор.

– Ровно.

– То есть неприязни не испытывали?

– Нет, конечно. Иначе я не пришел бы на его юбилей.

– Либо пришли, чтобы убить его…

– Смешно… – хмыкнул Лаврентий.

– Разве? А мне кажется, грустно. Вашего преподавателя убили. Вам его жаль?

Кондрашов посерьезнел. Он хотел поскорее закончить, чтобы поехать домой, выпить хорошей водочки и нормально поесть, поэтому сменил тон и стал давать четкие ответы на заданные вопросы:

– Очень жаль. Старик помог мне получить диплом, я ему очень благодарен.

– А остальные говорят, что покойный был крайне строг и придирчив.

– Не со мной.

– Чем было вызвано его расположение?

– А вы как думаете, майор?

– У меня есть одно предположение, но… – Назаров развел руками. – Все уверяют, что Стариков был неподкупным преподавателем.

– Серьезно? А может, просто мало предлагали? Каждый человек имеет цену. Стариков в том числе.

– И сколько же он стоил, если не секрет?

– Точной суммы не назову, но дорого.

– И зачем вам это было нужно? Платить, чтобы получить диплом? Я понимаю, некоторых на работу без корочек не принимают. Но это точно не ваш случай.

– Честно? Учиться пошел, чтобы проверить себя. Смогу что-то понять или нет. Мне науки никогда не давались. Я ведь даже курсов не заканчивал, до всего сам доходил. Есть у меня диплом экономиста. Но я купил его еще в девяностых. Чтоб меня умники, типа тех, кто на банкете присутствовал, всерьез воспринимали. Но в глубине души я себя неучем чувствовал. Вот и решил понять, так ли я безнадежен…

– И какой вывод сделали?

– Понял, что все и так знаю. В теории ноль полный, но на практике всех преподов порву. И заскучал. Стало неинтересно учиться. Но надо же закончить, раз начал. Диплом получить. Вот к Старикову и обратился.

– Вы хорошо его знали?

– Совсем не знал.

– То есть никаких контактов вне академии с ним не было?

– Раза три встречались в ресторанах. Я приглашал старика на обед, мы решали вопросы, связанные с моей учебой. На личные темы не говорили.

Он отвечал так уверенно, что Назаров ему поверил. После этого разговор пошел легче. Майор попросил описать эпизоды обнаружения Саврасовым пузырька и появления умирающего Старикова в зале. Кондрашов старательно воспроизвел и тот, и другой. И после пары наводящих вопросов был отпущен.

Глава 3

Лаврентий-Сеня

Лаврентий считал себя избранным. И не только потому, что на его лбу красовалось родимое пятно, по очертаниям напоминающее крест. И не из-за редкого имени. У Лаврентия был дар превращать в золото все, к чему он прикасается. Только в отличие от мифического царя Мидаса не в буквальном смысле. Поэтому дар свой он считал благом, а не наказанием.

Жаль, разобрался в себе Лавр уже в довольно зрелом возрасте, то есть понял, в чем его истинный талант, и потому полжизни прожил в бедности.

Он вырос в трущобах. Отец и мать Лаврентия работали на шинном заводе. Отец слесарем, мать – аппаратчицей. Оба имели за плечами восьмилетку и трудный опыт выживания. Приехали в Москву из деревень, долго искали, куда бы получше пристроиться, чтоб и зарплата достойная, и общежитие, пока их не взяли на только что пущенный шинный завод. Сошлись родители Лавра не потому, что полюбили. Как-то в праздник по пьяному делу переспали. Девушка забеременела. Парень поступил порядочно – женился на ней. Не последнюю роль в его решении сыграл тот факт, что семейным дают отдельную комнату в общежитии.

После рождения ребенка молодые недолго оставались вместе, всего два с половиной года. Отец Лавра решил отправиться на Север, чтобы заработать на квартиру, и больше жена с сыном его не видели. Соломенная вдова недолго горевала. Уже через полгода нашла нового мужа. На сей раз гражданского. Привела его к себе в общежитие. Велела сыну называть его папой.

Звали нового «папу» Лаврентия Васей. Это классическое русское имя совершенно мужику не шло. Вася был черняв, смугл, броваст и чертовски хорош собой. Только этим объяснялся его успех у женщин. Потому что любить Васю как человека было не за что. Пьющий, склочный, ленивый, да еще и судимый. Но Вася никогда не был один. Мать Лавра отбила его у своей подружки. И до той он был не одинок. Все женщины предоставляли Васе кров и содержали его на свои жалкие гроши. А он принимал это как должное.

Лаврентий себя помнил с трех лет. И самая первая картинка из детства – это та, на которой Вася его бьет. Мужик колотил пасынка по поводу и без. А матушка не возражала. Считала, что пацанов только кулаками воспитывать и надо.

Отчима Лавр ненавидел люто. Поэтому, когда узнал, что тот подворовывает, настучал на него милиции. Мальчику едва исполнилось пять, он не очень хорошо говорил – заикался и проглатывал некоторые согласные, но умудрился донести до сведения участкового нужную информацию. В общагу нагрянули с обыском. Васю замели. Ни он, ни мать не могли даже предположить, что к этому приложил руку Лаврентий.

Васю осудили. Дали пять лет. Мама поплакала, поплакала да нашла себе нового сожителя. Этот был, не в пример Васе, спокойный, только пил сильно. Нажравшись, ходил под себя. Так что в их комнате поселился не только мужчина, но и сопровождающий его запах мочи. Около года он прожил с матерью, пока не закодировался. Сделав это, мужик ушел. А спустя месяц у Лавра появился новый «папа».

Этот продержался дольше предыдущего, но меньше Васи. И ничего плохого о нем Лавр сказать не мог. Пьющий, как все мамины избранники, непутевый, туповатый, но хитрый. Следующие за ним «отцы» были примерно такие же, и Лаврентий не всех мог упомнить. Но тот, о ком хотел бы забыть, напомнил о себе через пять лет. Вася, освободившись, явился к своей бывшей пассии…

И она его приняла!

После тюрьмы Вася стал еще злее. А так как Лавр уже более-менее повзрослел, то его можно было бить не вполсилы, как раньше, а в полную (спасало мальчишку то, что у мужика был ослабленный после тюрьмы и алкоголя организм). Когда Вася делал это при матери, она иногда за сына заступалась. Если была трезвая. А пьяная еще и подначивала, потому что Лавр плохо учился, не слушался и сигареты у них воровал. «Мал еще, чтобы курить! – рычал Вася, нанося мальчишке удары. – А если опять скрысятничаешь, я тебя вообще пришибу!»

Но Лаврентий все равно продолжал, как выражался Вася, крысятничать. Крал не только сигареты, но и вино. Сливал его по возможности в баночку, а потом продавал в школе. Как и сигареты. Многих мальчишкам хотелось покурить или выпить, но либо взять было негде, либо просто боялись у родителей воровать. А тут на школьном дворе и за сущие копейки…

Деньги, вырученные от продажи, Лаврентий не тратил – копил. Мечтал сбежать из дома. Уехать куда-нибудь к морю, где тепло и фрукты. А если не получится в Крым или на Кавказ, то в любое другое место. Лаврентий готов был сбежать и на Север, и в тайгу, и в вечную мерзлоту, куда угодно, только бы подальше от дома, где над ним всячески издевались. Не только били и унижали. Еще мальчик постоянно становился свидетелем пьяного секса. Мать считала, что он спит, и с удовольствием отдавалась Васе. А Лаврентий открывал глаза, которые быстро привыкали к темноте, и все видел. И сам акт, и голую мать, и Васю без трусов. Иногда он наблюдал пенис отчима совсем близко, почти у своего лица, и тогда вскакивал, будто только проснулся, и звал маму.

Когда в копилочке Лаврентия набралась месячная зарплата советского работяги, он стал готовиться к бегству. Однако все сорвалось в самый последний момент. Вася нашел его заначку…

Мать орала: «Гаденыш, как давно ты воруешь мои деньги?» Вася махал кулаками. Лавр кидался на него, пытаясь вернуть свое. Естественно, ничего у него не вышло. Избитого Лаврентия заперли в комнате, а сами ушли пропивать его деньги.

Мальчик, переполненный злостью и отчаянием, сперва только плакал. Но потом вскочил и в исступлении начал рвать вещи матери и его сожителя. Но этого ему показалось мало. Гнев был не выпущен. И Лаврентий принялся бить посуду. Срывать занавески. Грохнул радио. Был бы телевизор, и его б расколотил.

Испортив в комнате все, что можно, Лаврентий в изнеможении опустился на грязный пол. Отдышался. Обозрел пространство. Понял, что натворил, и ужаснулся. Теперь его точно пришибут!

Мальчишке ничего не оставалось, как убежать. Причем через окно, так как дверь была заперта. К счастью, спрыгнув со второго этажа, он ничего себе не сломал. Только ушибся немного и, прихрамывая, побежал прочь от общежития.

Лавру повезло, он смог без приключений добраться до вокзала, сесть в электричку и доехать до конечной, не попавшись контролерам. Он сделал три пересадки, пока не понял, что если не поспит, то умрет от усталости. Еще ему ужасно хотелось есть, но голод он терпел легко – дома его кормили нерегулярно.

Переночевать Лавр решил на вокзале. Естественно, не в зале ожидания, где ходит милиция, а под лестницей, ведущей в подвал. Там его и нашла уборщица Маришка.

Маришке было сорок. Бездетная, одинокая, не совсем нормальная, но очень добрая женщина, она вечно подбирала бездомных кошек и собак…

Подобрала и Лаврентия.

Маришка жила неподалеку. Занимала комнату в бараке. У нее было бедно, но чисто, несмотря на проживающих здесь животных – четырех кошек и двух собак. Маришка накормила найденыша кашей – пшенкой с мясными обрезками. Что животным варила, то и сама ела, и гостям предлагала. Обычно все отказывались, а вот Лавр съел с удовольствием. Каша показалась ему очень вкусной.

Маришка спросила, как мальчика зовут. Тот сказал, что не помнит.

– Память отшибло? – ахнула та.

– Ага.

– Бывает такое, знаю. Когда головой ударяешься. Или со страху.

– Я ударился, – быстро соврал Лавр.

– Тогда тебе в больницу надо. А потом в милицию.

Лавр испуганно замотал головой.

– Ну как же? – растерялась Маришка. – Тебе дом найти нужно, не вечно же на вокзале ночевать.

– А можно я тут поживу немного? Вдруг само собой вспомнится все…

И так жалостливо посмотрел ей в глаза, что добродушная дурочка тут же согласилась приютить Лавра.

– Только как же мне тебя называть? – озадаченно проговорила она. – Ты ж имени своего не помнишь…

– Как хотите…

– Семеном будешь. У меня котик был с таким именем. Ты на него похож. Тоже пятнышко на лбу.

Так Лаврентий на целых полгода стал Семеном.

Жилось ему у Маришки хорошо. Он спал на матрасе, брошенном на пол, вместе с кошками, ел пшенку с мясными обрезками и был абсолютно счастлив. Ведь его никто не бил, не унижал, при нем не пили, не дрались, не занимались сексом. Маришка даже не заставляла Лаврентия что-то делать, он сам и убирался, и животным варил еду, и помогал ей на вокзале. Из дома он сбежал в конце мая, и лето провел лучше, чем в пионерлагере, а осенью появились проблемы. Маришка всем говорила, что мальчик ее племянник, приехал на каникулы, но когда в сентябре начался учебный год, у соседей да работников вокзала стали возникать вопросы. Пришлось Лавру уйти в «подполье». Он перестал выходить из комнаты днем (справлял нужду в горшок, варил еду на плитке), даже ночью сигал через окно. Но это не помогло! В конце ноября явился участковый и забрал «Семена» в отделение. Он и ему наврал про амнезию, но на Лаврентия Кондрашова пришла ориентировка, а мальчик с такой особой приметой, как родимое пятно в форме креста, не имел шансов остаться неузнанным.

Лаврентия вернули домой.

К огромному, просто-таки невероятному счастью Лавра, Васи там не было. Он ушел от матери к другой. А к ней прибился очередной мужчина. Вован. Что удивительно, вполне нормальный. Да, он попивал, но не каждый день. И мало того, вполне пристойно зарабатывал, чиня обувь. У нового сожителя матери был один недостаток – недоразвитая конечность. Он чудовищно хромал, имел инвалидность. Наверное, поэтому он выбрал мать Лаврентия, а не кого-то получше.

Когда пацан вернулся домой, он ожидал взбучки. Но матушка его только отругала. Видимо, побоялась, что сын снова учинит разгром в доме.

С новым «папой» Лаврентий быстро нашел общий язык. Вован, видя, с каким трудом мальчик учится в школе, дал тому совет:

– Учись что-то делать руками, потому что из тебя академика не выйдет.

И Лаврентий, вняв совету, стал смотреть, как Вован чинит обувь: подбивает каблуки, вшивает молнии, ставит заплатки. Потом и сам попробовал сделать то же самое. Не сразу, но у него стало получаться. А на тот момент, когда мать выгнала Вована, найдя ему замену в лице разбитного сантехника их общежития, Лаврентий уже умел чинить обувь самостоятельно. Так как многие приносили свои штиблеты Вовану на дом, часть его клиентуры тут же перекочевала к Лаврентию.

Мальчику едва исполнилось четырнадцать, а он уже зарабатывал хорошие деньги. В отличие от Вована, который подругам сожительницы или своим близким знакомым ремонтировал обувку даром, а иной раз отказывался от работы, ленясь или хворая с похмелья, Лаврентий со всех брал деньги и хватался за любой заказ. Другие мастера советовали выкинуть изношенные сапоги, а он приводил их в пристойный вид. Лазил по помойкам, подвалам, чердакам, выискивал брошенную обувь и тащил домой. Из кожи делал заплатки, выпарывал молнии, вырезал мех.

Мать стала относиться к сыну с уважением. Как же – добытчик! И пусть из его доходов ей перепадало немного, все равно хорошо. Себя одевает, обувает и жрать не просит, все себе кашу варит с мясными остатками да за работой грызет карамельки «Голышки».

Надо сказать, что после того, как ушел Вася, матушка изменилась в лучшую сторону. Пить стала меньше, не истерила по пустякам и даже снова в аппаратчицы выбилась из подсобных рабочих. Только чувствовал Лавр, любит она своего Васю. Любит и ждет, когда он вернется…

К его великому счастью, Вася не возвращался!

Школу Лаврентий окончил еле-еле. А так как он пошел в первый класс в возрасте восьми лет и после своего побега так и не смог нагнать сверстников и остался на второй год, то его сразу забрали в армию. Отслужил. Вернулся домой и занялся привычным ремеслом. Пожалуй, он так и прожил бы жизнь, чиня обувь, если бы не… Вася!

Спустя годы он нарисовался на пороге их комнаты. Уже не такой красивый, облезлый, худой, испитый, но мать его приняла. Воссоединение отметили грандиозной попойкой. После нее Вася по старой традиции накинулся на Лавра с кулаками, однако был бит. Причем жестоко. Но мать его защищала. Чуть ли не телом своим закрывала. А потом, плача, смывала кровь с его лица.

Утром Лаврентий проснулся оттого, что на него кто-то пристально смотрит. Естественно, это был Вася. Он стоял над парнем с ножом в руке. Лавр выбил оружие из рук мужика, скрутил его и сказал матери:

– Выбирай – он или я.

Любви между матерью и сыном не было никогда. Ее всегда больше волновали мужики да пьянки, Лавра это, естественно, обижало. А того, что родительница позволяла его, малыша, колотить, он вообще простить ей не мог. И все же это была его мать. И если бы ее обижала какая-то баба, он прогнал бы ту…

– Вася остается, – твердо ответила мать.

Лаврентий молча собрал вещи, взял документы, деньги, инструмент и ушел.

Куда податься, он не знал. Друзей, у которых можно перекантоваться, у него не было. Как и подруг. Он вообще оказался одиночкой по жизни. Единственный человек, с кем у него получилось сблизиться, была полоумная Маришка.

Вспомнив о ней, Лаврентий заспешил на вокзал.

Он повторил тот путь, который проделал в десять лет. Только на сей раз ехал не зайцем.

Вокзал показался ему маленьким и мрачным. Не таким, как раньше. В детстве здание виделось Лавру огромным и почему-то напоминало дворец. Наверное, из-за сводчатых окон и высоких потолков. Или из-за люстры в центральном зале, многоярусной, блестящей.

Лаврентий подошел к справочной, спросил про Маришку.

– У нас такая не работает, – ответила женщина удивленно.

– А она вообще жива, не знаете?

– Понятия не имею…

И Лавр направился к бараку, где провел чуть ли не лучшие дни своей жизни. Каков же был его ужас, когда оказалось, что на том месте высится трехэтажный универмаг.

Лаврентий вернулся на вокзал. Собрался в Москву, так как не надеялся найти Маришку. Более того, он только сейчас понял, как глупа его затея. Пока сидел в ожидании электрички, к нему подошел мужик бомжеватого вида. Не сразу Лавр узнал в нем бывшего соседа Маришки.

– Сигаретки не найдется? – проблеял тот.

Лавр не курил, но решил купить мужику пачку «Примы». Сунув ее в руку алкаша, он спросил:

– Ты ведь в бараке жил за вокзалом?

– Ну?

– Когда его снесли, вам квартиры дали?

– Ну.

– Где?

– Ну…

Лаврентий чуть тумаков мужику не надавал. Но сдержался и терпеливо объяснил, что ему надо. Поняв, кто перед ним, пьяница поднял радостный крик:

– Семка, это ты? Ну надо же… Здоровый стал! А пятно-то твое где? А, вон оно, под козырьком… Вот я тебя и не признал!

– Жива она?

– Да, жива! Мы с ней опять по соседству. Через стенку. Всю жизнь мы с ней бок о бок. С малых лет…

– Она всегда была такой?

– Дурочкой-то? Не. В нормальную школу пошла. И училась хорошо. Хотя семья у нее была дрянная. Отец вообще мразь. Из-за него Маришка дурочкой стала. Он ее, первоклашку, изнасиловал. Тогда она умом и повредилась… – Пьяница вздохнул тяжело. – Жаль Маришку. Хорошая она…

– Почему она больше тут не работает?

– Добираться далеко. Мы теперь на выселках. Проводить?

– Проводи.

– Только с тебя портвешок.

Лавр, конечно, пообещал.

До нового микрорайона они ехали на автобусе. Все дорогу сосед болтал (и проболтался, что именно он заложил его участковому), а Лаврентий думал: куда я приперся? Зачем? Мог бы просто уехать в ближнее Подмосковье, снять себе жилье подешевле, а не тащиться за двести километров…

Доехали до конечной, вышли. Через пустырь прошагали не меньше километра. Остановились у трех стоящих на отшибе домов. В среднем и жила Маришка.

– Первый этаж. Квартира три, – сообщил пьяница и протянул свою трясущуюся руку, чтобы получить денежку на портвейн.

Сунув ему пятерку, Лаврентий пошел к подъезду.

У Маришки было не заперто. Она редко закрывала дверь – брать-то все равно нечего. В квартире оказалось уже не так чисто, как когда-то, но все же не свинарник. Животных стало больше. Кошек Лавр насчитал семь, собак – четыре. Еще появились два хомяка и ежик.

Маришка была все та же. Полная, голубоглазая, добродушная, вот только левой руки у нее не оказалось, вместо нее культя. Как потом выяснилось, ее серьезно покусала бродячая собака. Пришлось ампутировать. Из-за этого женщине пришлось уйти с работы, не из-за расстояния, которое нужно преодолевать каждодневно.

Услышав, как хлопнула дверь, Маришка подняла глаза.

– Сеня, – протянула она и улыбнулась широко. Во рту у нее не оказалось ни одного зуба. – Вернулся…

Как она узнала его, Лаврентий мог только гадать. По родимому пятну не могла – его не видно за козырьком.

– Примешь? – просто спросил он.

Она закивала. После провела Лавра в кухню, усадила за стол, накормила кашей. Просто кашей, без мясных обрезков. На пенсию инвалидскую не разживешься. И уложила его не на матрас, а на кучу каких-то тряпок. И все равно Лаврентий остался у Маришки. На следующий день купил раскладушку, белье, продуктов на неделю. Он сам не до конца понимал, зачем ему это. Жизнь в мизерной квартирке с безрукой дурочкой и кучей животных, которых еще придется содержать. Наверное, всему виной были воспоминания о том счастливом лете…

Или же благодарность? Ведь Лаврентия никто никогда не жалел. Никто, кроме Маришки.

Первое время жилось трудно. Денег не хватало. Лаврентий перебивался случайными заработками, пока не устроился в дом быта. Тогда Кондрашов еще не знал, что имеет дар обращать в золото все, к чему прикасается.

Открыл он его в себе позже, в конце восьмидесятых, когда страна вступила в рыночную экономику. Лаврентий в последнее время не только чинил обувь, но и изготавливал ее. Началось все с того, что к нему явился постоянный клиент и попросил сшить из двух пар старых сапог «казаки». Лаврентий повертел обувку в руках, прикинул и понял, что сможет это сделать, но придется повозиться. За копейки он работать не любил, поэтому назвал цену, от которой любой другой пришел бы в ужас. Но клиент так мечтал о «казаках», что согласился. И Лаврентий изготовил для него сапоги его мечты.

Потом были другие клиенты и другая обувь. Кондрашову удавалось угождать всем. Спецзаказы приносили ему хорошие деньги, но это был не тот масштаб, о котором он с недавних пор стал мечтать. Лавру хотелось обзавестись своей жилплощадью, купить машину, да не какую-нибудь, а «Кадиллак». Почему именно его, он и сам толком не знал. Хотел, и все.

И решил Лавр открыть цех по пошиву обуви. Снял подвальчик, взял двух подмастерьев и стал производить кроссовки и мужские ботинки. Естественно, изготавливал подделки. Сначала старался повторять оригиналы один в один, потом плюнул и просто ляпал на башмаки лейблы известных фирм. Даже тех, что не занимались выпуском обуви. И деньги потекли рекой!

Лаврентий открыл еще несколько цехов. В том числе один по пошиву элитной обуви. В ней изготавливались те же подделки, только качественные. Их отправляли в столичные бутики. И еще два ателье, в одном строчился откровенный ширпотреб, в другом – качественный товар для все тех же дорогих магазинов.

Это было золотое время! Ни налогов, ни штрафов, только бандитам плати. Все, в том числе недвижимость, распродавалось за копейки. Рабочая сила была дешевая. Спрос на продукцию огромный. Лаврентий всего за пару лет смог купить не только квартиру и «Кадиллак», но еще кучу машин и недвижимости. В том числе за границей. Когда частных предпринимателей поприжали, Кондрашов перевел свое обувное производство в Италию. А одежду стал шить в Китае. В тех помещениях, что купил на аукционах, открыл магазины.

Разбогатев, Лаврентий заскучал. Он так привык бороться за место под солнцем, что просто наслаждаться жизнью не умел. И стал он ставить перед собой новые цели и добиваться их. Он и на бирже играл, и строительством занимался, и открывал точки общепита. Когда ему надоело и это, он начал играть по-крупному. Банкротил, скупал предприятия, дробил, перепродавал. И у него все получалось! Казалось, он наделен особым даром. Тем самым, что был у мифического царя Мидаса.

Но если в бизнесе у Лаврентия все ладилось, то в личной жизни – нет. Он не только ни разу женат не был, но даже не жил ни с кем. Женщины были, конечно, но эпизодически. Когда только начинал свой башмачный бизнес, думал: вот как встану на ноги, приобрету жилье, машину, так сразу и женюсь. В жены возьму крепкую девку из деревенских, молодую, работящую, широкозадую, чтоб рожала легко. Но время шло, ноги крепчали, благосостояние росло, а Лавр так и не нашел ту, кого можно было бы под венец вести. Да и не искал – некогда стало!

В тридцать восемь Лаврентий чуть не женился. На молодой, работящей, широкозадой. Из далекого села привез. Поехал леса смотреть, которые купить хотел, да увидел девушку прекрасную. Шла она по околице. Несла речную воду, чтобы огород полить. Да не в руках ведра держала, а на коромысле. У селянки коса до пояса, лицо чистое, румяное. И сарафан до земли. Кондрашов как увидел красоту эту пасторальную, так и позабыл обо всех делах своих насущных. Остановил машину и к девице бросился – знакомиться.

И уже на следующий день селянка с Лаврентием в Москву ехала. Долго уговаривать красавицу не пришлось. Ни ее, ни родителей. Со столичным миллионером разве кто откажется дочь свою отпустить?

Поселил Лавр девушку в доме своем на Рублевке. Одел в меха, драгоценностями обвешал. Жениться хотел. Искренне хотел. Но, конечно, не мог довериться невесте целиком и полностью. Решил проверить перед походом в загс на моральную устойчивость. Шофера приставил к девушке – чистого Аполлона. Ну она и не устояла. Думала, не узнает жених об этом. Наивная селянка! Так и упустила свое счастье…

Лавр после этого случая как-то сразу успокоился. Решил для себя, что ему хорошо и так: без жены и детей. А вот Маришка переживала. Кондрашов по-прежнему жил с ней. Он перевез ее в Москву, поселил в отдельном коттедже вместе с кошками, собаками и хомяками. Да еще приемник открыл для бездомных животных, чтобы Маришка найденышей не в дом таскала, а туда. Он для нее еще много чего сделал бы, да ей не надо было ничего. Протез, что он выписал для нее из Америки, она не носила. Зубы вставлять отказывалась. Вещи даже из пакетов не доставала, носила привычное старье.

Когда у Лаврентия бывало нехорошо на душе, он приходил к Маришке с бутылкой водки. Они садились за стол, выпивали по маленькой, закусывали пшенкой с мясными обрезками и молчали. Это была своего рода терапия.

А три месяца назад Маришка умерла. И остался Лаврентий без самого близкого человека…

Один, совсем один.

Глава 4

Самуил Штайман

Самуил Штайман был очень мал ростом. Женщинам, с которыми он знакомился, говорил, что в нем сто семьдесят сантиметров. На деле же – сто шестьдесят. Самик ужасно комплексовал из-за этого. И до двадцати семи лет (до такого возраста якобы люди растут) мечтал о том, что вытянется еще хотя бы на пару сантиметров. Но не тут-то было! Достигнув своих ста шестидесяти в двадцать лет, Самуил не прибавил к своему росту не миллиметра. А он так надеялся догнать хотя бы своего брата, тоже низкорослого, но все же не настолько. Марик дорос до ста шестидесяти пяти. Их мама считала, что это нормальный средний рост. И очень гордилась своим «высоким» сыном. В их семье все были маленкими. Особенно мала была мама. Сто сорок пять сантиметров. Дюймовочка. Отец сто пятьдесят восемь. Конечно, им дети казались если не большими, то нормальными. Даже Самик!

Что такое «комплекс Наполеона», Штайман знал не понаслышке. Сам страдал им. Причем в острой форме. Самик с детства стремился к лидерству. Стоя последним на построении на уроке физкультуры, он из кожи вон лез, желая обогнать, обскакать, обыграть остальных. Не имея особой склонности к точным наукам, Самик участвовал во всех математических олимпиадах до тех пор, пока не выиграл одну из них. Еще он играл главные роли в школьных постановках. Ездил на районные зарницы в качестве командира команды. Солировал в хоре, куда его сначала не хотели брать.

Быть первым во всем было тяжело. Приходилось прилагать невероятные усилия. Когда Самик немного повзрослел, он понял: если будет продолжать в том же духе, надорвется. Или хуже того – сдаст позиции. Уступит кому-то пальму первенства. И Самуил, к удивлению большинства, бросил все, что у него так хорошо получалось, и посвятил себя одной лишь учебе. Он решил поступить в престижный вуз. Туда, куда мог попасть только либо очень умный, либо очень блатной. Многие высокопоставленные особы пристраивали своих чад именно в выбранную Самиком академию. В том, что он возжелал поступать именно туда, тоже был виноват его комплекс. Папа как-то заметил, что двоюродный племянник, сын дяди Изи, умный, красивый и, что немаловажно, рослый парень, гордость рода, три года пытался туда прорваться, но так и не смог из-за невероятного конкурса. «Это, наверное, вообще нереально – попасть в число абитуриентов такого вуза без блата. Да еще с нашей национальностью!» – резюмировал отец. А Самик подумал: «Это мы еще посмотрим!» – после чего всерьез взялся за учебу.

В Финансовую академию он поступил. Отучился там. С задержкой на год (пришлось взять «академический» из-за заваленного экзамена), но все же получил диплом. Отлично распределился. Всем доказал, что он большой… Хоть и маленький.

Женился Самик три раза. Всегда по любви. Или ему так казалось? Каждую из своих жен он отбивал. Первую у жениха, вторую у мужа, третью у любовника. Причем сложнее всего было с последней. Потому что пришлось уводить ее не только от мужчины, но и от денег, которые он ей давал, а это были просто невероятные суммы. Последняя супруга Самика была вице-мисс Россия. Гарная дивчина с Ростова. С конкурса ее сразу увезли на Рублевку. Поселили в замке, осыпали бриллиантами, вручили безлимитную кредитку. Какая девушка не мечтает о подобной жизни? И какая от нее откажется?

Так что последнюю увести было всех сложнее. Но Самик смог. На свою голову! Она оказалась, не в пример предыдущим женам, бестолковой, ленивой, жадной… Но самой сногсшибательной из всех! Хотя Самик всегда женился только на красавицах. Причем высоких. Ему нравились рослые женщины. Третья была самой высокой. За метр восемьдесят. Когда она надевала каблуки, Самик едва доходил ей до плеча.

Детей у него тоже было трое. Два ребенка от первой жены, один от второй. Третья детей рожать не хотела. Самик не настаивал. Во-первых, уже имел чад, а во-вторых, не представлял супругу в роли матери. Она и с ролью жены-то плохо справлялась! Теперь Самик понимал, почему тот олигарх, у которого он девушку увел, не повел ее под венец. Хотя был, в отличие от него, холостой. Но Самик не мог иначе. Если любил, звал замуж. Считал, что женщина принадлежит по-настоящему ему только после того, как берет фамилию Штайман.

В тот момент, когда Самик вернулся домой, нынешняя госпожа Штайман находилась в гостиной и раскладывала пасьянс. То есть занималась любимым делом – других она просто не признавала. Самик пытался приучить ее к элементарному: прибирать за собой бельишко, чтобы не валялось по всей спальне до прихода уборщицы, ставить грязную чашку в посудомойку, а не на что попало, в том числе на антикварную мебель, убирать раскиданные туфли в шкаф, после того как нужные выбраны, дабы не мешались под ногами, но все без толку. Когда же он первый раз попросил приготовить ему завтрак (залить молоком овсянку и соорудить два бутерброда), супруга устроила скандал. Кричала, что она в кухарки не нанималась и если жена Самику нужна для того, чтобы его обслуживать, путь поищет другую дуру. Потом она укатила в ЦУМ и вернулась с ворохом ненужного барахла и нулевым балансом на кредитной карте. После того как в модном журнале (ничего другого она не читала) написали, что шопинг снимает стресс, госпожа Штайман рассматривала свои набеги на бутики как терапию.

В сексе супруга была так же ленива, как во всем остальном. Она ничего против него не имела, но предпочитала лежать и расслабляться, позволяя мужу себя ублажать.

Однако Самик все это терпел, потому что обожал свою женушку. И готов был простить ей и лень, и склочность, и жадность, и невнимание к себе за невероятную красоту. Самик любовался супругой ежесекундно. Она нравилась ему любой: и заспанной, и обиженной, и хворой, и пьяной, и злой. О да, когда госпожа Штайман злилась, то становилась еще красивее. Глаза сверкали, на щеках играл румянец, губы делались еще полнее и ярче обычного. Но особенно хороша она была при полном параде. Накрасившись, сделав прическу, облачившись в платье, неизменно облегающее, чтобы все могли оценить безупречность ее фигуры, красивая простушка превращалась в королеву. Царственность появлялась во всем – в походке, осанке, повороте головы, позах, которые она принимала. Супруга как будто даже говорила в эти моменты без своего тягучего «гэ» и не употребляла любимое «шо». Но по большей части она молчала и сходила за умную. А Самик стоял рядом, по-хозяйски держа королеву под руку, и внутренне ликовал, потому что она была его женой, госпожой Штайман.

– Добрый вечер, – поприветствовал он супругу. Они не виделись сегодня. Когда Самик покинул дом, она еще спала. Причем в другой комнате, потому что была обижена на мужа за то, что он отказал ей в маленькой просьбе – купить розовый кабриолет взамен надоевшего голубого.

– Привет, – буркнула супруга, не поднимая глаз от карт.

– Как день прошел?

– Фигово…

До недавнего времени она употребляла другое слово, созвучное с этим, но матерное, однако Самику удалось ее отучить. Не совсем, конечно, – когда они ругались, женушка крыла его многоэтажным, но хотя бы не пересыпала свою повседневную речь матюгами, и то хорошо.

– Чем занималась? – Он просил ее подобрать ему в магазине несколько галстуков. Но, судя по тому, что супруга сидела ненакрашенная, из дома она сегодня не выходила.

Жена не удостоила его ответом.

– Галя, я с тобой разговариваю…

– Сколько раз я просила не называть меня Галей! – взорвалась жена. – Я Гала. С ударением на втором слоге!

– Не ори.

– А ты не тупи!

Она швырнула карты на пол, вскочила с дивана и унеслась в другую комнату. Злющая и прекрасная. В любой другой день Самик последовал бы за ней и вымолил прощение, чтобы заняться любовью. Но сегодня он пребывал не в том состоянии духа, чтобы унижаться перед взбалмошной бабой. Да и секса как-то не очень хотелось. Больше покоя.

Самик скинул пиджак, расслабил галстук, расстегнул верхние пуговицы на рубашке, сел. Но уже через пару минут поднялся, чтобы налить себе виски. Пил он редко. По праздникам только. Не любил затуманивать мозг. Но сейчас ему хотелось именно этого.

Плеснув в стакан граммов сто пятьдесят, Самик отправился на кухню. Когда он принимал алкоголь, то очень много ел. Он еще и поэтому старался не употреблять спиртное. Чтобы не поправиться. С возрастом он стал обрастать жирком.

Открыв холодильник, Самик приуныл. Ничего, чего бы ему хотелось, там не оказалось. А хотелось супа. Украинского борща. Или наваристой ушицы из судачков. А на второе – телячьей отбивной. В кисло-сладком соусе да с тушеной капусткой. И кружку пива под нее. Немецкого, темного.

Но в холодильнике имелись только обезжиренные йогурты, сыры, фрукты и овощи. Жена вечно сидела на диете, а чем будет сыт муж, ее не волновало (именно она говорила прислуге, какие продукты купить). Все равно Самик редко дома ел, чаще в ресторанах. Он и кухарку поэтому не держал. Но иногда все же хотелось покушать на собственной кухне. А так как жена готовить не умела и не хотела учиться, то приходилось кашеварить самому. Обычно на этот случай в морозилке лежало мясо. Но сегодня его не оказалось. Самик все израсходовал, а сообщить об этом приходящей домработнице забыл. Так что пришлось вспомнить молодость, а именно студенческие годы, и поесть макароны с сыром.

– Что делаешь? – услышал он голос жены.

– Напиваюсь, – ответил Самик. Первый его бокал опустел, и он налил себе еще.

– Чего это ты?

Галю озадачило поведение мужа. Во-первых, он не пришел к ней мириться, как делал всегда, а во-вторых, целенаправленно напивался, чего за ним не замечалось никогда.

Самик залпом выпил виски. В голове шумело, но он решил повторить. Нетвердой рукой взял бутылку за горлышко, налил. Жене не предлагал, она виски терпеть не могла.

– Что-то случилось? – всерьез обеспокоилась Галя.

– Три часа назад на моих глазах человек умер… – Самик поморщился, вспоминая сведенное судорогой лицо Старикова в тот момент, когда жизнь покидала его тело. – Это страшно…

– А кто умер-то? Я его знаю?

– Нет. Мой институтский преподаватель.

– А от чего умер?

– Убили его.

Галя испуганно ахнула. Самику хотелось, чтоб она ушла к себе и оставила его в покое, но супруга была страшно любопытной. Поэтому ничего удивительного, что она задала следующий вопрос:

– Кто?

Самик пожал плечами и сделал большой глоток виски.

– А какого преподавателя? – не отставала Галя, а вернее, Гала с ударением на втором слоге.

– Да какая разница, ты все равно ни одного не знаешь! – начал раздражаться Самик. Находясь в подпитии, он быстро выходил из себя.

– Почему же, знаю одного. Он к тебе полгода назад в офис приезжал. Противный такой старикан… Со сточенными зубами… Как у старой лошади.

Самик аж вискарем поперхнулся, когда услышал это. Он и думать не думал, что его легкомысленная супруга так наблюдательна. Стариков на самом деле был у него в офисе полгода назад, Галя его лишь мельком видела. Но запомнила. И даже рассмотрела его сточенные зубы.

– Ты чего молчишь? – потеребила она мужа за рукав. – Он или нет?

– Он.

– Значит, твоя мечта сбылась.

– Чего?

– Ну как чего? Ты же его проклинал!

– Я? Проклинал?

– Ну да… Я слышала, как ты, когда старик ушел, изрыгал проклятия. И говорил, что спляшешь на его могиле.

Самик внутренне содрогнулся. Он не предполагал, что его возглас мог быть услышан.

– Галочка…

Жена насупилась.

– Гала. Милая… – Самик произнес ее имя так, как требовалось, с ударением на втором слоге. – Я тебя очень прошу, если вдруг с тобой захотят поговорить ребята из следственной бригады, ты об этом им не рассказывай.

– Да что я, не понимаю? – насупилась она. – Конечно, не расскажу… Только… – На ее личике появилось выражение, которое он много раз наблюдал на мордашках своих маленьких детей, когда просил их о чем-то. На них читалось следующее: «Хорошо, папа, мы сделаем, как ты хочешь. Но взамен…» – Котик, ну ты купишь мне розовый кабриолет? А?

Самик понял, что его, как говорят в народе, взяли за яйца, и обреченно кивнул.

Глава 5

Марк Штайман

Марик всю жизнь находился в тени своего брата. Самик был гораздо умнее, спортивнее, одареннее. У него получалось практически все, за что он брался. Самик даже в баскетбол отлично играл, и это при его-то росте!

А вот Марик не блистал. Спорт, учеба, творчество – все это давалось ему с трудом. Единственное, он отлично разбирался в технике. Вечно что-то мастерил или чинил. Даже в юном возрасте деньги этим зарабатывал. Бывало, отремонтирует кому-нибудь утюг или из двух старых великов один смастерит, ему в благодарность – рублик, два. Марик их в копилочку. В этом они с братом тоже отличались. Самик был транжирой. Умел красиво тратить деньги. Например, на выдаваемые родителями карманные рубли накупить девочкам конфет, а пацанам пистонов. Или, когда стали старше, всю стипендию спустить на портвейн и угостить им друзей-приятелей. А один раз, когда они после первого курса в трудовом лагере заработали по восемьдесят рублей, Самик купил маме итальянские туфли. В подарок на день рождения! Марик ей духи презентовал. Хорошие. «Дзинтерс». Маме они очень нравились. И Марик приобрел сразу большой флакон. Да еще в подарочной упаковке и с прилагающимся к духам кремом. Отец вручил имениннице новую мясорубку. Тетя с дядей – теплую шаль. Друзья – столовый сервиз. Мама была рада подаркам. Но когда вошел Самик и поставил перед ней коробку со светло-серыми замшевыми, уютными и какими-то невероятно изящными туфельками, она прослезилась. Ей было так трудно подобрать обувь, на ее маленькую, но полную ногу. Да и не позволяла она себе таких роскошеств, как туфли по спекулятивной цене. Не те были доходы. Но она всегда мечтала иметь пару изящных босоножек или лодочек. Красивых и удобных! Мечтала, но никогда не озвучивала своих желаний. Самик как будто прочитал ее мысли…

Да, он умел и это. Предугадывать желания. В отличие от Марика. Тот даже намеков не понимал. Приходилось говорить открытым текстом, чего от него ждут. В юности и ранней молодости у Марика из-за этого возникало множество проблем с девушками. Возможно, они, эти проблемы, перекочевали бы и во взрослую жизнь, если бы парень не познакомился с мудрой женщиной по имени Лили. Та занималась проституцией. Марик снял ее, чтобы лишиться наконец девственности. И Лили сделала его мужчиной, но не только в сексуальном плане. Она научила его обращению с женщинами. Доступно объяснила, как следует себя с ними вести. Как уметь понимать их и как доставлять им удовольствие. Оказалось, это довольно просто. Не так просто, как с техникой, но что-то общее в обращении с ней и с женщинами есть. Схема, предложенная Лили, работала в большинстве случаев. А если нет, Марик обращался к своей доброй подруге за советом. Она никогда ему не отказывала. Ни в чем. Когда у Марика не было денег, она спала с ним просто так. И когда ушла на «пенсию», продолжала это делать. Но чаще они просто встречались, чтобы поболтать. Ни с кем Марик не был так близок, как со своей первой женщиной. Даже с братом.

О своем желании жениться Марик в первую очередь сообщил Лили. Ему было интересно ее мнение на этот счет. Он знал, остальные его осудят. Потому что он еще молод для брака. И девушку он выбрал себе неподходящую. Плохо образованную, из неблагополучной семьи, да еще и с ребенком. Но Марик любил ее. И чувствовал себя рядом с ней абсолютно комфортно. Почти так же, как с Лили. Его избранница тоже называла вещи своими именами, избегая туманных намеков и недомолвок.

Лили выбор Марика одобрила. И поддержала его решение. Сказала: «Женись. С ней тебе будет хорошо!» – как будто озвучила его мысли.

Марик впоследствии ни разу не пожалел о том, что рано и не очень удачно (по мнению многих) женился. Да, он взвалил на себя большую обузу – жену без специальности и двух детей – своего, появившегося на свет через год после свадьбы, и приемного. Да, он не в каждую компанию мог привести свою неотесанную супругу. Да, ее плохо принимала семья, а друзья неустанно подшучивали, не веря в то, что Марик хранит верность своей далеко не блестящей благоверной, и постоянно провоцировали его на измену…

Да, было нелегко! Но разве бывает безоблачное счастье?

Марик разбогател рано. В двадцать шесть. На четыре года опередил брата. Но лишь потому, что Самик продолжал швыряться деньгами, поражая широтой своей души всех без исключения, а Марик считал каждую копеечку и смог открыть свое дело. Начал с мастерской по ремонту бытовой техники, затем автосервис открыл и оптовый склад технических мелочей. Дела вел аккуратно. Осторожно. На риск не шел. Довольствовался синицей в руках, а на журавля в небе замахивался лишь тогда, когда для его поимки имелись все средства.

Самик в это время трудился на крупном заводе. Делал карьеру. Выбился в начальники финансового отдела. Метил на место коммерческого директора. Он наверняка добился бы своего, если бы не банкротство предприятия. Естественно, Самуил с его образованием и опытом быстро нашел бы себе место, но работать на «дядю» уже не хотел.

И Самик начал все с нуля. Занял у брата денег и открыл небольшую фирму. Долг вернул быстро. За полтора года. У него, как обычно, все получилось. Не только не прогореть, как многие новички, но и суметь быстро развиться, закрепиться на рынке. Не прошло и пяти лет, как Самик превратился в крупного бизнесмена. А через десять владел большой торговой сетью, шикарной квартирой в центре, виллой на Майорке, парком машин, а в женах имел королеву красоты, на содержание которой уходило столько денег, сколько и не снилось какому-нибудь маленькому африканскому государству.

Марик был так же богат. Но жил довольно скромно. Добротный, без изысков дом, квартира в центре, две машины на семью: минивэн и демократичный «Фольсваген». Жена Марику родила еще одного ребенка. Девочку. Папочка души в ней не чаял. Старшие были пацанами, а тут маленькая леди. Да такая куколка! Марик не уставал благодарить жену за то, что она подарила ему дочь. Хотя врачи отговаривали женщину рожать, могли отказать почки. Но та не послушалась. Она знала, как Марик хочет еще ребенка. И решила рискнуть своим здоровьем. «Просто она больше ничего не умеет, только рожать детей, – высказался как-то Самик в узком кругу родни, но брат услышал. – К тому же, имея троих, в случае развода она получит гораздо большее содержание…»

Марик не обиделся на брата. Он знал его отношение к своей супруге. За многие годы оно не изменилось. То, что та была безупречной хозяйкой, отличной матерью и преданной женой, воспринималось всеми как должное. Это умницы, красавицы могут себе позволить быть безалаберными, капризными, легкомысленными, а невзрачной, глуповатой, малоинтересной бабе только и остается, что исправно исполнять свой супружеский долг. Чтоб мужа не увели!

Надо сказать, что жена Марика, Анастасия, Настена, как он ее называл, этого ужасно боялась. Она понимала, что составляет не самую достойную пару своему симпатичному, блестяще образованному (он получил два высших), богатому супругу. И если в молодости они хотя бы внешне смотрелись гармонично, то со временем… Настена обабилась, постарела. Она сильно не поправилась, осталась более-менее стройной, но фигура отяжелела, потеряла четкие очертания. Умей она одеваться, это можно было бы исправить. Но Анастасия носила удобные немаркие вещи, которые покупала на рынке, потому что в хороших магазинах чувствовала себя неуютно. Как и в дорогих салонах красоты. Стриглась она у мастера, который сооружал на ее голове прическу еще на первую свадьбу.

Марик же с возрастом похорошел. Был в юности худой, чернявый, лохматый. К сорока годам поправился, поседел и стал коротко стричься. Марка многие дамы, даже те, кто раньше в упор его не замечал, теперь находили чертовски привлекательным. А на встрече выпускников первая красавица школы, умопомрачительная блондинка Машенька Клинова, завоевавшая еще ученицей первое место на конкурсе «Мисс Москва», так явно с ним заигрывала, что любой другой на месте Марка этим бы воспользовался. Любой… Но не Марк!

Нет, он не был святым. И верность своей супруге хранил только первые несколько лет (Лили не в счет!). Потом начал изменять. Но редко. И без огонька, что ли… Если же на его пути попадались женщины, которыми он мог бы всерьез увлечься, Марк бежал от таких. Этому его научила мудрая Лили. «Если не хочешь потерять семью, изменяй, но не влюбляйся, – напутствовала его она. – Левак укрепляет брак. А вот увлечение на стороне только его рушит!»

О своих похождениях он никому, кроме Лили, не рассказывал. И все, включая брата, считали его абсолютным пай-мальчиком. Марик никого не разубеждал.

После того как всех свидетелей смерти Алексея Алексеевича Старикова отпустили по домам, Марк сел в машину и отправился… к Лили! К жене успеет. Она его всегда ждет. В том числе и ночью. Или под утро. И не спрашивает, где он пропадал так долго. Идеальная супруга, что тут говорить! Вот только всего ей не расскажешь…

Марк в машине набрал номер Лили. Сообщил, что едет. Старая подруга велела купить своего любимого «Кампари», которое она употребляла с вишневым соком и льдом, и грильяжных конфет. Марк улыбнулся про себя. Зная ее пристрастия, он приобрел и вино, и сладости еще до того, как позвонил Лили.

Она встретила его в атласном халате и валенках. Марка давно не удивляло несоответствие ее одежды и обуви. У Лили постоянно мерзли ноги, и она круглый год носила дома валенки.

– Здравствуй, малыш, – поприветствовала она гостя и лобызнула в губы.

Лили исполнилось пятьдесят пять, и она выглядела на свои годы, если не старше. Черные с сильной проседью волосы коротко и не очень опрятно подстрижены, смуглая морщинистая кожа, сухой рот, карие глаза, наполовину закрытые опущенными веками. Теперь трудно представить, что двадцать лет назад Лили была красавицей. Но это действительно так. Вот только, как и многие женщины ее профессии, она очень быстро увяла. Еще в сорок была спелой ягодкой, а к пятидесяти превратилась в урюк.

Марик прошел за хозяйкой квартиры в кухню. Сел там, где обычно садился, в закуток между холодильником и шкафом. В нем помещался только компактный Марк, Лили же туда не протискивалась. А других гостей, кроме Штаймана, в ее доме не бывало.

– Тебе чайку? – спросила Лили.

– Как всегда.

Он был страстным чаевником. Особенно любил черный с корицей. Лили специально для него покупала пачку. Сама пила кофе, причем в неограниченных количествах.

Она поставила чайник. Пока он грелся, достала фужер и приступила к смешиванию коктейля. Марик знал, что в этот момент ее лучше не отвлекать. Лили вся отдавалась процессу. Создавалось впечатление, что она не простейший коктейль смешивает, а варит колдовское зелье.

Наконец «зелье» было приготовлено. Лили с фужером в руке угнездилась на стуле. Отпив пару глоткой, спросила:

– Ну, что там у тебя случилось?

Марик давно не поражался тому, что Лили его чувствует, как никто. Просто принимал это как данность. Сейчас он вел себя сдержанно, спокойно, ничем не показывая своей внутренней нервозности, но подруга почуяла: с ним что-то не так. И это не потому, что он нагрянул неожиданно. Марик часто так делал.

Устав ждать ответа, Лили повторила свой вопрос:

– Что случилось?

– Он умер, Лили! – выпалил Марик. – Представляешь, умер!

И та поняла, о ком идет речь. А поняв, торжественно улыбнулась. Она тоже желала смерти старику!

Глава 6

Аристарх Козловский, он же Коля Козлов

Он никогда не забывал, кто он. Даже когда для всех стал всесильным Аристархом Козловским, себя ощущал затюканным очкариком Колькой Козловым по кличке Козел (с ударением на первом слоге).

Он был очень умным, этот Козел. Феноменально. Поэтому скакал через класс и школу окончил в пятнадцать. Кто бы знал, сколько раз Колька был бит за эти восемь лет. Его били не только отъявленные хулиганы, но и середнячки, и даже некоторые девчонки. А все потому, что он был самым умным и… самым слабым. Первых не любят, вторых каждый горазд обидеть. Вот Кольку и обижали.

В вузе, куда он поступил с невероятной легкостью, руки на него уже никто не поднимал, но это не значит, что ему стало легче. Пожалуй, напротив. Когда бьют, можно собраться, скукожиться, закрыться… Переждать. А если тебя травят словесно… Да так искусно, что понять, как тебя унижают, можешь только ты и еще несколько самых умных сокурсников…

А вот преподаватели Колю любили. Все, кроме одного. Алексея Алексеевича Старикова. Этот, казалось, все пять лет только тем и занимался, что отравлял Козлову жизнь. И это выражалось не только и не столько в том, что старик браковал курсовые, валил его на зачетах, вытряхивал всю душу на экзаменах, сколько в замечаниях, бросаемых на лекциях в адрес Козлова. Никто так виртуозно не опускал его словесно, как Алексей Алексеевич. Один раз Коля не выдержал и… расплакался. Когда били в школе, нюни не распускал, хотя было не только обидно, но и очень больно, а тут не сдержался… Почувствовав, что из глаз брызнули слезы, Коля вскочил и выбежал из аудитории. Он хотел выплакаться в туалете, а потом пойти на следующую лекцию, но не смог. Стоило представить, как его встретят сокурсники (кто острыми шуточками, кто пренебрежительными взглядами), как Козлова прошиб холодный пот. И Коля, высморкавшись и умывшись, отправился домой.

На следующий день он не пошел в академию. И на следующий за следующим. И так целую неделю. Когда мама узнала о том, что ее сын прогуливает занятия, она попыталась с ним поговорить, но Коля заявил, что больше в вуз не пойдет, и закрылся в себе.

Мать не знала, что и думать. И она решила, что сын увлекся наркотиками. Потому что единственный парень, с которым Коля общался из группы, Саня Сенин, покуривал травку (сын как-то проговорился). Мама решила Сане позвонить. Вот тогда-то она и узнала об инциденте в аудитории. Узнав, возмутилась и отправилась в академию, чтобы поговорить со Стариковым.

– Вашему сыну надо учиться держать удар! – заявил тот, после того как мать высказала претензию. – Его унижают все, кому не лень. А все почему? Да потому, что Коля слабак!

– Да как вы смеете? – возмутилась она.

– Смею, потому что желаю вашему Коле добра. Он умница и может далеко пойти. Но для начала ему нужно измениться. Иначе маленький гений превратится в большого неудачника.

И мама поняла профессора. Ей и самой казалось, что ее сын рохля. Все школьные годы проходил в ссадинах, а у самого даже костяшки пальцев не ободраны. Значит, бьют, а он не дает сдачи. Был бы отец у мальчика, может, научил бы его за себя стоять, а она… Она могла только ходить к классному руководителю и директору, жаловаться да просить за Колей приглядеть.

Вечером после визита к Старикову между матерью и сыном произошел серьезный разговор. Сначала она мягко советовала сблизиться с сокурсниками, а когда тот не пожелал слушать, перестала Колю щадить и высказала ему все. Употребила даже обидное слово «слабак». Парень снова расплакался, закрылся в своей комнате, но утром собрался и отправился в институт. Мать вздохнула с облегчением. Она решила, что ее сын надумал наконец измениться и попробует наладить контакт с одногрупниками и преподавателями, а также начнет хоть как-то отвечать на издевательства. Ведь Коля чертовски умен, неужели не может в ответ на злую шутку столь же зло пошутить? Поставить обидчика на место хлестким словом? Она верила: у ее сына получится. А там, глядишь, и зауважают Колю, и у него наконец появятся приятели и… Возможно, даже девушка!

Однако она ошиблась. Коля пошел в институт не затем, чтобы доказать всем, что он не слабак. Просто ему нужно было набраться побольше знаний, впитать в себя их для того, чтобы разбогатеть. Вот тогда-то, когда у него появится много денег, все поймут, как ошибались на его счет. Все эти институтские остряки, которых пристроили в академию их папашки. Кто они без покровительства своих высокопоставленных родственников? Пустышки в дорогих шмотках и тачках, способные лишь на издевательства. А Коля Козлов – голова. Коля гений. Он не слабак. И скоро все это поймут…

Он стал заниматься еще прилежнее и окончил академию с «красным» дипломом. Все ждали, что он продолжит получать образование, ведь ему так легко давалась учеба, но Коля всех удивил. В том числе институтских остряков и злого гения Старикова. Тот не мог поверить, что его лучший ученик пошел работать на вещевой рынок продавцом. Решил, что у Коли от нервного перенапряжения во время работы над дипломом (именно он стал научным руководителем Козлова и крови парню попортил изрядное количество), что называется, крыша поехала. На самом же деле Коля никогда еще так здраво не рассуждал. О рыночной экономике, в которую вступило новое государство СНГ, он знал в теории все, на практике же ничего. В учебниках не напишут, как обойти закон, договориться с «крышей», уладить проблемы с чиновниками. Вот Коля и решил набраться тех знаний, которых в институте не получишь, чтобы разбогатеть поскорее.

Козлов пошел работать продавцом к своему дяде. У того было две точки на «Динамо». Как обычно, во всем быстро разобрался. Вник в самую суть. И полгода не прошло, как он понял, что сам готов открыть свое маленькое дело. Денег на это дала мама. Продала участок, на котором все равно ничего не выращивали.

Сначала была палатка на том же «Динамо», затем несколько ларьков у метро, далее – мини-рынок. Через два года после окончания института Коля смог приобрести машину и квартиру. Ему тогда едва исполнилось двадцать три. Другой бы приостановился, чтобы насладиться тем, что уже имеет, но Козлов не собирался делать передышку. Он планировал зажить не просто безбедно, а богато и феерично. Всем на зависть!

И решил Козлов организовать товарно-сырьевую биржу (по сути, постоянно действующий оптовый рынок чистой конкуренции). Он писал курсовую по этой теме когда-то и помнил, что в периоды становления рыночной экономики нет более выгодного предприятия. Он еще раньше его открыл бы, да средств не хватало.

По прошествии лет, когда все знали Колю как Аристарха Козловского, владельца холдинговой компании с сотней дочерних предприятий в СНГ и за рубежом, он вспоминал то время и диву давался. Как он, сопливый мальчишка без связей, смог создать целую империю и не погибнуть от шальной пули? Немыслимо. Люди старше, умнее, опытнее, значительнее разорялись, умирали, а он жил и процветал. Фалангу пальца отрубили еще в «рыночный» период, но это ерунда. Другим головы простреливали. В бетон закатывали. А на Колю никто не покушался. Быть может, потому, что его мало кто воспринимал всерьез?

Миллионером Коля стал в двадцать пять. Через год – миллиардером. Тогда же впервые женился. На звезде советского кино, потрясающей актрисе и невероятной красавице, которая была старше Аристарха на семнадцать лет. Он в подростковом возрасте увидел ее на экране – она играла молодую учительницу – и влюбился, как и многие его ровесники. Каждый хотел бы иметь такую училку. А Коля еще и жениться на ней мечтал. Так и видел себя, забитого, тощего, очкастого, другим – сильным, красивым… рядом с ней, хрупкой, нежной, обворожительной в белом платье и фате. Спустя годы его мечта сбылась. Вот только он так и не стал сильным и красивым. А его избранница растеряла свою хрупкость, став дородной, и нежности в ней никогда не было. И все же она оставалась прекрасной, и белое платье ей чрезвычайно шло. И фата. Поэтому актриса все четыре раза выходила замуж именно в ней…

В тот же год Аристарх отправился на вечер встречи выпускников академии. До этого ни разу не посетил это мероприятие. Не чувствовал себя готовым. Теперь же, когда он стал первым российским миллиардером и женился на звезде, можно было и показаться тем, кто травил его все пять лет учебы.

Козловский отлично помнил тот день. Он надел свой лучший костюм, не привычный черный, а белый, нацепил платиновый «Роллекс» с бриллиантами (имелись у него часы и подороже, но выглядели скромно, не всякий поймет, что они стоят сотни тысяч долларов), сел в «Бугатти», взял чековую книжку, чтобы с барского плеча отвалить в фонд вуза круглую сумму, и поехал.

Встретили Аристарха как государя-императора. Все чуть ли не в ножки кланялись. Смотрели с уважением. Даже те, кто когда-то его травил. Вот только на Старикова ни «Роллекс», ни «Бугатти», ни чековая книжка впечатления не произвели. Он вскользь поздоровался с ним и прошел мимо, как будто не первый российский миллиардер перед ним, а Колька Козлов по кличке Козел.

Аристарх тогда чуть не расплакался от обиды. И быстро уехал. Даже до конца торжественной части не досидел. В тот день он понял для себя две вещи. Первая: для кого-то он навсегда останется ничтожеством, несмотря на все успехи. Вторая: есть на свете человек, которого он так ненавидит, что когда-нибудь убьет. И этот человек – Алексей Алексеевич Стариков!

Часть вторая

Глава 1

Андрей Седаков

Седаков не знал, что такое комплексы. Нет, он, конечно, имел представление о том, что это слово означает, но не более того. У него комплексов не было! В подростковом возрасте, когда они начинают формироваться, Андрей понял главное – у него нет оснований себя недооценивать.

Он увлекался футболом. Ходил в секцию. Играл хорошо, но не блестяще. Были в его команде ребята более талантливые. И среди них явная звезда – нападающий их команды Славик. О, как он играл! А как был высок, могуч, красив! Все парни ему завидовали. И Андрей мог бы. Если бы не видел его в душевой. Ребята после тренировок мылись и видели друг друга обнаженными. Мысль мериться пенисами никому в голову не приходила, но все же парни косились друг на друга, интересовались анатомией, сравнивали размеры. Андрей, конечно, тоже с любопытством рассматривал товарищей. К его удивлению, у всех до единого половые органы были гораздо меньше, чем у него. Особенно у Славика. И Андрей, еще юный, не до конца сформировавшийся умственно и физически, понял свое превосходство над остальными. Он больше всех, а значит – круче!

Позже, когда Андрей «созрел», он убедился в правильности своих выводов. Тогда как Славик, звезда футбольной команды, здоровяк, красавец, из кожи вон лез, чтобы уложить какую-нибудь девицу в койку, Седакову достаточно было показаться перед дамами в плавках. Стоило ему прийти в бассейн или на реку, как женщины сами липли к нему. Да не какие-нибудь салаги, бестолковые кривляки и воображалы, а спелые, знающие толк в сексуальных утехах дамы. Девственности шестнадцатилетнего Андрея лишила старшая сестра друга. Ей уже исполнилось двадцать пять, у нее имелись муж и ребенок. И она не воспринимала Андрея всерьез до тех пор, пока не увидела его в плавках. Друг пригласил Седакова на дачу, где отдыхала его сестра с супругом и сыном, они компанией всей пошли на пруд, немного выпили. Молодой муж быстро захмелел и уснул. Товарищ Андрея – тоже. Что уж говорить о малыше? Все смотрели сладкие сны. Только не до конца довольная своей сексуальной жизнью женщина двадцати пяти лет не могла сомкнуть глаз. Перед ними так и стоял крепкий, хорошо сложенный и очень щедро одаренный природой подросток. И она пошла к нему, лежащему в гамаке, взяла за руку и увела в луга. Там, среди нескошенных трав и диких цветов, Андрей впервые познал радость интимной близости и впервые услышал фразу, которую потом повторяли многие: «Малыш, ты просто создан для секса!»

С сестрой друга он больше ни встречался. Он и хотел бы, но она стала его избегать – боялась не устоять вновь. Однако часто вспоминала юного любовника, особенно во время занятий сексом со своим супругом. Это ее возбуждало!

Лишившись невинности, Седаков не бросился «покрывать» всех более-менее доступных «телочек», чтобы и удовольствие получить, и продемонстрировать полученные знания (кое-чему замужняя женщина успела паренька научить), а главное – выставиться перед друзьями. Обычно ведь так все недавние девственники поступают. Демонстрируют всем новый статус. И очень много болтают о своих подвигах, как правило если не вымышленных, то сильно приукрашенных. Все, но не Седаков! Он никому не собирался ничего доказывать, в том числе и себе. Он и так знал, что просто создан для секса, и получить его мог, не прилагая особых усилий. Следующая его девушка тоже была старше и так же, как сестра друга, сама проявила инициативу. Они познакомились в бассейне, а уже на следующий день Андрей ночевал у нее и за ночь совершил одиннадцать половых актов. Седаков не считал, считала она и восхищенно вздыхала: «Малыш, ты просто создан для секса!»

К окончанию школы Андрей превратился в первого местного сердцееда. С ровесницами он не связывался. Крутил романы с девушками старше хотя бы года на три. А лучше на пять, семь, десять. У него даже были отношения с тридцатипятилетней женщиной, причем не какой-то там тетей-Мотей, а с красавицей гимнасткой, тренершей в спортшколе. Седаков не афишировал их, но каким-то образом все о них узнали. Рейтинг Андрея тут же подскочил, и о бравом парне стали мечтать не только одноклассницы, но и молодые учительницы. При этом внешность Седакова назвать сногсшибательной никто бы не решился. Высок, да, гармонично сложен, волосат в нужных местах – густой русой шерстью покрыты лишь грудь и живот, но не плечи и поясница… А лицо заурядное. Небольшие серые глаза, толстый, чуть вздернутый нос, излишне крупный рот. Ничего особенного! Да еще волосы на голове тонкие, абсолютно прямые. Чуть подлиннее отрастут, висят сосульками. В их роду все мужчины имели такие. Но ни один не облысел. Хотя Андрея и это не пугало. Не волосы или их отсутствие делают мужчину мужчиной…

После школы он пошел в армию. Демобилизовавшись, год проработал на стройке. Зарабатывал на мотоцикл и решал, чем хочет заниматься в будущем. Надумал стать финансистом. Профессия престижная. Денежная. И что особенно важно, в академии, где финансистов готовили, преподавал его отец. Этим грех не воспользоваться!

В первый же учебный день Андрей обратил внимание на одного парня. Да и как было не обратить, если он возвышался над всеми? К тому же был одет в фирменную джинсуху. А волосы так коротко подстрижены, что мама Андрея непременно решила бы, что парень бывший зэк. Носатый, синеглазый, очень серьезный юноша баскетбольного роста понравился Седакову. Он почувствовал в нем уверенность, чем-то похожую на его собственную.

Они познакомились в тот же день и тут же поладили. Уже через неделю были не разлей вода. Хотя нового друга Седакова, Виктора Саврасова, многие в группе недолюбливали. Завидовали, наверное. Сынков богатых родителей в их группе училось несколько. И все были в фирмовых джинсухах. Так что завидовали не этому. Возможно, росту? Независимости? Блестящему уму? А скорее всему вместе. Ведь не бывает такого, чтобы человеку повезло во всем. Обычно либо умен, либо богат, либо хорош собой. А тут все сразу.

По окончании академии Андрей женился. Ему было двадцать шесть. В невесту свою он не был безумно влюблен. Как, впрочем, во всех своих пассий. Женщинами он увлекался довольно часто. Но чувство проходило через месяц, два. А обычно еще быстрее. Однако Андрей не страдал от этого. И имел четкое представление о том, как должен мужчина устроить свою жизнь. А именно: найти занятие по душе, заработать денег, жениться на приличной девушке, заиметь двоих детей и столько же любовниц, а старость встретить в уютном загородном доме в окружении семьи, внуков, правнуков и собак породы хаски. Андрей обожал всех лаек без исключения, но хасок по-особенному.

Лучшую кандидатку на роль жены он встретил в гостях у родственников. Троюродная сестра матери отмечала свой юбилей. И Андрея на него пригласили не случайно. К теткиному мужу из Питера приехала племянница Светлана. Умница и красавица двадцати семи лет. Девушке пора было выходить замуж, но умнице и красавице очень трудно найти того, кто будет ей соответствовать. А Андрей Седаков всем гож. Приятен, здоров, образован, перспективен, из хорошей семьи. Чем не жених?

Молодые люди друг другу понравились сразу. Светлана работала врачом-кардиологом. Была иронична, легка в общении, начитанна, спокойна. Роста невысокого, комплекции средней, ладная, вся какая-то гармоничная. Пропорции идеальные. Лицо правильное. Вот только без изюминки. Именно таких девушек для каталогов снимают, чтоб были хороши, но не отвлекали внимания от вещей. А еще у Светы оказались безупречные манеры, тихий, но хорошо поставленный голос и плавные движения.

Седаков сразу при знакомстве подумал: если и жениться, то именно на такой. Кроме всех явных достоинств, она обладала еще одним – не раздражала. Бывают женщины, вроде всем хороши, но напрягают. А Света была сама ненавязчивость.

Через три дня она уехала в Питер. Андрей звонил ей. И на очередные выходные Света пригласила его в гости. Седаков поехал. Между ними раньше ничего не было. Гуляли, ходили в театр, много разговаривали, но не более того. Седаков даже ни разу не поцеловал ее в губы, только в щеку. Возможно, веди она себя чуть свободнее, кокетливее, все бы уже между ними произошло во время «московских каникул» Светланы, но она была не из тех…

Она жила одна. Родители купили ей небольшую квартирку. Седакову постелили в кухне. Он, конечно, лег там, но пробыл в своей кровати (если так можно назвать раскладушку) недолго. Нужно быть последним идиотом, чтобы не попытаться овладеть привлекательной женщиной, спящей за стеной. К тому же ее вряд ли порадует бездействие мужчины. Возможно, даже оскорбит.

Секс был так же приятен, как и все остальное, связанное со Светланой. Она была не девственницей, но и опыта большого явно не имела. Однако старалась, отдаваясь Андрею. Радовала его пусть и неумелыми, но приятными ласками. А после секса еще и расслабляющий массаж сделала.

Седаков отбыл к себе в Москву уже в статусе жениха. Перед отъездом он сделал Свете предложение, и она ответила ему согласием. Через два месяца они поженились.

Семейная жизнь сразу заладилась. Не было притирки характеров (оба были спокойны, рассудительны) и каких-то жилищных или финансовых сложностей, омрачающих жизнь многих молодоженов. У Седаковых имелась квартира. Света обменяла свою питерскую на московскую, на доплату пошли подаренные на свадьбу родителями Андрея деньги. Машина у них также была, пусть и не новая. А двух зарплат молодой семье хватало на безбедное существование.

Первенец появился на свет через два года. Мальчик, как Седаков и мечтал. А вот второго ребенка ему хотелось иметь женского пола. Как и Свете. Однако получился снова мальчик. Но такой славный, невероятно хорошенький, умненький, ласковый, как котенок. Старший был упрямый, шебутной, вреднющий, вот родители и мечтали о дочке. Им казалось, что второй пацан будет таким же. Но младший оказался душкой, и Седаковы решили остановиться на двух чадах. Тем более что Светлана не собиралась уходить из профессии. Ей нравилась ее работа, и, когда Андрей разбогател, он купил жене клинику.

В общем, Седаков жил именно так, как хотел. Он сделал три правильных выбора: профессии, супруги и друга. Последний он считал таким же значимым, как два предыдущих. А вот Светлана Саврасова недолюбливала. Она никогда не демонстрировала свою неприязнь к нему, но Андрей чувствовал ее. Она внутренне напрягалась, когда была чем-то недовольна. Как будто собирала волю в кулак, чтобы не дать чувствам выплеснуться.

Супругу Андрей не видел почти две недели. Света улетела в Америку перенимать опыт заокеанских коллег. Дети жили вместе с бабушкой в московской квартире. Андрей – за городом.

Проснувшись, Седаков умылся, почистил зубы и отправился в бассейн. Он любил плавать: и занятие приятное, и для фигуры полезно. Андрей к сорока начал поправляться и последние годы занимался спортом не только в удовольствие, но и для поддержания формы.

Преодолев мощным брассом расстояние в три километра, Андрей выбрался из бассейна, принял душ, вытерся, обмотал бедра полотенцем и проследовал к веранде. Если стояла хорошая погода, Андрей завтракал на открытом воздухе, а это утро выдалось дивным. Завтрак уже был готов. Седаков уселся за стол и начал с аппетитом уплетать омлет с грибами. Раньше с жареным беконом ел, но отучил себя от излишне жирных продуктов.

– Андрей Витальевич, вас к телефону, – услышал Седаков голос дворецкого. Затем в дверях показался и он сам. Высокий, худой, седовласый мужчина по имени Арчибальд. Седаков не знал, было это имя дано ему от рождения или же дворецкий сам его себе взял, но в паспорте значилось именно оно. Андрей, однако, язык не ломал и называл его просто Арчи.

Седаков взял трубку. Звонил, как и ожидалось, начальник его службы безопасности Ножкин. Ему вчера Андрей дал задание узнать о предварительных результатах расследования убийства Старикова и сообщить ему.

– Доброе утро, Андрей Витальевич, – приветствовал босса Ножкин.

– Доброе. Как я понимаю, уже что-то есть?

– Совершенно верно. Во-первых, готовы результаты вскрытия…

И четко, по-военному начал рапортовать. Андрей не перебивал. Знал, Ножкин и без наводящих вопросов выдаст всю информацию.

Закончив отчет, он пообещал позвонить сразу, как будут еще новости, попрощался и отсоединился.

Седаков отдал трубку Арчибальду, задумался.

– Желаете что-нибудь? – спросил тот. За завтраком Андрей иногда просматривал газеты. Несмотря на то что все новости давно узнавались из Интернета, он не перестал выписывать печатную продукцию. Ему нравился ее запах. Напоминал о детстве.

– Арчи, а что там у нас с крысами? – не выходя из задумчивого состояния и будто не слыша вопроса, поинтересовался Андрей.

– С крысами? – не сразу понял дворецкий. – Ах, вы о тех, что завелись в нашем подвале? Все в порядке, их больше нет. Та отрава, что вы привезти, сотворила чудо. Хватило одной таблетки.

– А где остальные?

– В кладовке, где вся прочая бытовая химия.

– Выброси их в унитаз, а пузырек сожги в камине. Немедленно.

– Но таблетки еще могут пригодиться… Вдруг крысы снова появятся…

– Я сказал – немедленно! – рявкнул Седаков.

– Слушаюсь, – пробормотал Арчибальд и попятился. Хозяин при нем лишь однажды повысил голос. Наорал на садовника, который оставил на грядке секатор, и об него поранил лапу его любимый пес породы хаски. Сразу после этого Седаков уволил работника, а Арчибальд очень за свое место держался.

– И никому ни слова о том, что в нашем доме был не только этот яд, но и крысы в подвале! – крикнул ему вдогонку Андрей.

Когда дворецкий скрылся, Седаков вернулся к завтраку, но, ковырнув разок остывший омлет, резко отодвинул тарелку. Посидев несколько секунд, он решительно встал, сорвал с себя полотенце и голышом нырнул в бассейн. Физическая нагрузка прочищала мозги, а ему требовалось сейчас именно избавиться от ненужных мыслей, чтобы подумать о главном…

Глава 2

Виктор Саврасов

Саврасов проснулся словно от толчка. Как будто его кто-то тряхнул за плечо: вставай, пора. Плохо соображая, что к чему, Виктор вскочил, начал озираться. В комнате, кроме него, никого не оказалось. Что, собственно, было естественно. Саврасов жил один, а прислуга не посмела бы вломиться к нему в спальню рано утром. Если произошло бы нечто из ряда вон выходящее и горничная или дворецкий разбудили бы его, чтобы сообщить новости, то сделали бы это более чем деликатно.

Виктор, шумно выдохнув, упал на кровать. Полежал, раскинув руки, успокоился, – сердце колотилось как-то неровно – и потянулся к часам. До звонка будильника оставалось еще семнадцать минут. В принципе можно подремать еще некоторое время. Или просто полежать. Врачи уверяют, что обычное нахождение в постели в состоянии покоя приравнивается ко сну. Но Саврасову было как-то неспокойно в кровати, он встал и, накинув халат, направился в ванную комнату. Постояв в задумчивости у джакузи, пустил воду.

Виктор не любил нежиться в пенной ванне. После нее он становился вялым, если не сказать чумным. То есть, долго пролежав в теплой воде, он расслаблялся настолько, что превращался в овощ. Но сейчас Виктору хотелось именно этого. На дела можно и «забить».

Когда ванна наполнилась, он сыпанул туда соли, налил пены. Переборщил. Нужно было позвать прислугу, чтобы это сделала она, но Виктор никого не хотел видеть. Забравшись в ванну (половина пены сползла на пол), он расслабился и закрыл глаза. Отключить мысли сразу не получилось, поэтому он принялся размышлять. Да не о каких-то конкретных вещах, а просто о жизни… Причем личной… На которую ему времени катастрофически не хватало.

До двадцати восьми Виктор ограничивался мимолетными романами, но чем старше становился, тем отчетливее понимал: пора определяться. Родители всячески подталкивали сына к женитьбе, знакомили с девочками из хороших семей. Но ни одна из них не тронула Витино сердце. Однако пришел день, когда он увлекся не на шутку.

Звали его избранницу Розой. Национальности ее Виктор не знал. То ли татарка, то ли цыганка, то ли молдаванка. Красивая невероятно. Со смоляными кудрями до пояса, с глазами-вишнями, с чувственным ртом, Роза танцевала в каком-то малоизвестном коллективе, работала на корпоративах. Там Виктор с ней и познакомился. Ему всегда нравились танцовщицы. Что неудивительно, ведь его мать была балериной. Вот только те девушки, которых она, уже став хореографом, приводила в дом, казались Виктору пресноватыми. Слишком худыми, плоскими, сухолицыми и из-за гладких причесок какими-то одинаковыми. Роза была полной противоположностью им. Яркая, экспрессивная, очень женственно сложенная. Ее нельзя было спутать с кем-то еще. Даже когда она танцевала с четверкой других девушек, облаченная в такие же, как они, костюмы, так же причесанная и накрашенная, она выделялась. И невероятной своей красотой, и кошачьей грацией, и… огромным размером ноги. Сам Саврасов при его двухметровом росте носил обувь сорок восьмого размера. И знал, какая проблема ее подобрать, даже ему, богатому человеку. Ведь не всякая модель подойдет. Иные ботинки померяешь, и как будто на ногах лыжи (поэтому он чаще шил их на заказ). А что говорить о женщинах! Всем им хочется иметь аккуратную ножку, чтобы носить любую обувь. Роза же, бедняжка, наверняка мучилась, выискивая подходящую по размеру пару и пытаясь не замечать, что она смотрится не слишком изящно.

Пожалуй, именно этот небольшой недостаток и привлек Саврасова. Человек без изъянов внешности казался ему похожим на пластмассовый манекен. Потому он был категорически против пластических операций, ставших популярными у девушек, с которыми он встречался, – звездулек, моделей, светских львиц. Они так стремились к совершенству, что утрачивали свою неповторимость. Однако все они были твердо уверены, что если есть возможность улучшить внешность, надо это сделать. Наверняка Роза тоже многое бы отдала, чтобы ее нога стала хотя бы сорокового размера. Да вот только пластические хирурги ей в этом помочь не могли.

Виктор подошел к Розе после выступления. С цветами. Послал за ними своего ассистента. Велел купить самый большой букет алых роз, который тот сможет найти за то небольшое время, которым располагал. Большой, потому что Виктор не любил мелочиться. И выбор цветов оказался не случаен. Розе, на его взгляд, шли именно алые розы. Это были ее цветы. Он так и представлял ее, смуглую, черноволосую, жгучую, утопившую свое прекрасное лицо в охапке алых бутонов. А если ее мысленно раздеть и уложить обнаженную на кровать, усыпать лепестками роз, то картинка нарисуется настолько завораживающая, что отказать себе в удовольствии лицезреть ее наяву не сможет ни один мужчина.

Ассистент Саврасова сделал невозможное. За пятнадцать минут умудрился долететь да приличного цветочного магазина и собрать там при помощи флориста букет в форме сердца. Алого сердца! Роза не осталась равнодушной. Она восхищенно вздохнула, когда Виктор преподнес его, и несколько секунд нюхала розы, терлась щеками о нежные лепестки. Ничего более эротичного Виктор никогда не видел. Что стриптиз, что пип-шоу, что порно? Все меркло в сравнении с этой картинкой…

Роза согласилась на свидание с Виктором без раздумий. И от того не укрылось, как остро она взглянула на его часы. Оценила их стоимость и поняла, что Саврасов богат. Виктор привык к этому. И считал, что нет ничего зазорного в том, что его оценивают по «одежке». В современном обществе другого ждать не приходится. Да и раньше… Мама всегда говорила, что если б отец, тогда еще студент, не подошел к ней знакомиться в фирменных джинсах, она на него и внимания бы не обратила.

Виктор с Розой поужинали в ресторане. Потом он пригласил ее к себе. Она не стала ломаться. Виктор видел ее насквозь. Как будто читал мысли. Роза думала: «Если не соглашусь, есть два варианта: либо он, получив отказ, станет желать меня еще больше, либо забудет обо мне и найдет другую». Рискнуть, конечно, можно. Но Роза побоялась рисковать. Решила не замахиваться на журавля в небе, а довольствоваться синицей. Но и этот прагматизм его не возмутил. Он сталкивался с ним постоянно.

Секс с Розой был бурным и запоминающимся. Виктор привык к тому, что девушки, оказавшиеся в его постели, делают все, о чем только может мечтать мужчина. Они очень стараются. Можно сказать, лезут из кожи вон, чтобы произвести впечатление. А уж какие артистические способности демонстрируют! Еще ничего сделать не успеешь, они уже бурный оргазм имитируют. Да порой так неубедительно, что хочется поскорее кончить, лишь бы не слушать фальшивых криков и псевдосчастливого лепета: «Так хорошо мне еще не было…»

Роза не притворялась. И не лезла из кожи вон, стремясь удовлетворить Виктора. Напротив, она была немного эгоистична. Не бросалась отвечать ласками на ласки. А, зажмурившись, вытянувшись или выгнувшись, сжав кулачки или вонзив в спину любовника ногти, отдавалась своим ощущениям, погружалась в них, пока ее не начинало потряхивать от возбуждения. И это так заводило Виктора, что ему хотелось снова и снова припадать к ее губам, шее, груди, животу, лону, ступням… О да, и их хотелось целовать. Да только Роза не позволяла. Она очень стеснялась своих огромных ног!

Первое, что Виктор подарил ей, – это туфли. Много туфель! А еще сапоги, ботинки и даже тапочки. Виктор лично выбирал обувь в Италии. И когда вернулся в Россию, преподнес Розе презент. Большущий чемодан, перевязанный алой ленточкой. Девушка развязала ее, откинула крышку и…

Завизжала от восторга! В чемодане оказался десяток обувных коробок. И в каждой – по паре отличнейшей обуви. Почему-то Розе больше всех приглянулись тапочки, отделанные лебяжьим пухом. Она не пожелала снимать их даже во время секса.

Виделись любовники нечасто. Виктор был слишком занят. Но один-два раза в неделю ему удавалось выкроить время для Розы. Хотел бы больше, да не получалось. В разлуке скучал. Не сказать, что безумно, но сильно. Роза была очень непосредственной, эмоциональной, бесхитростной. Душой ребенок – телом женщина. Да еще какая! Виктор, находясь с ней рядом, терял все свое самообладание. И это касалось не только постели. Когда Роза начинала дурачиться, щекотать его, щипать, дергать за нос, он включался в игру, и они то шутя боролись, то играли в догонялки, то кидались пирожными или обливали друг друга шампанским. С Розой Виктор отдыхал не только телом, но и душой. Мог себе позволить снять «футляр» и вести себя как вздумается. Роза раскрепостила его. И Саврасов без стеснения демонстрировал ей свое второе «я». Дело в том, что в детстве он мечтал стать клоуном. Мама постоянно рассказывала о том, как маленький Виктор выступал перед родителями, показывая какие-то смешные номера. Изображал то Юрия Никулина, то Олега Попова, то Чарли Чаплина. Повзрослев, Саврасов, конечно же, отказался от своей детской мечты, но она оставила свой след в его душе. Периодически он ловил себя на желании покривляться или сморозить что-нибудь. Но это помешало бы его имиджу. Поэтому Виктор только наедине с собой или находясь в компании родителей и лучшего друга мог себе позволить «подурковать». В присутствии женщин же – никогда…

До тех пор, пока не появилась Роза.

Познакомить ее с родителями Виктор решил через полгода. Привел на рождественский ужин. Кроме мамы с папой, на нем присутствовали бабушка и дядя с женой. Роза всем понравилась. Особенно мужчинам. Но и женщины смотрели на нее благосклонно. Однако когда Виктор отправился с мамой на кухню, чтобы помочь ей приготовить чай, она проговорила:

– Надеюсь, ты не собираешься на ней жениться.

– Пока нет…

– Пока? То есть через какое-то время ты…

– Возможно.

– На ней?

– Мама, у нее имя есть. Ты его знаешь. И что ты имеешь против Розы? Я думал, она тебе понравилась.

– Ничего не имею против Розы. Очаровательная барышня. И я понимаю, почему ты ею увлекся. Но, сынок, на таких не женятся.

– Ты так говоришь, будто она проститутка.

– Она танцовщица.

– Ты тоже.

– Не оскорбляй меня. Я классическая балерина. А она пляшет полуголая на потребу мужикам.

– Мама, она не стриптизерша, ты путаешь.

– Ну и что? Видела я всех этих современных танцовщиц. От стриптизерш они отличаются только тем, что грудь не показывают. Но дело даже не в этом. Работу всегда можно оставить. Роза не сможет тебе соответствовать. Никогда. Она совершенно не твоего уровня.

Как будто он сам этого не знал! Он кандидат наук. А она, окончив восьмилетку, поступила в какое-то столичное ПТУ, чтобы получить общежитие. Через год Роза благополучно его бросила, найдя работу и жилье, и не получила даже аттестата. При этом девушку нельзя было назвать глупой. А среди своих товарок она вообще считалась интеллектуалкой, потому что читала не любовные романы, а классику. Однако ж недостаток образования чувствовался. Да и манеры Розы оставляли желать лучшего.

– Сынок, подумай, о чем я тебе только что сказала, – попросила мама. – Ты далеко пойдешь. Я знаю это. Вскоре тебе надоест быть просто богатым и даже очень богатым. И тогда ты пойдешь во власть. Не исключаю, что когда-нибудь станешь министром, как твой отец, а то и президентом. Поэтому, выбирая спутницу жизни, прикидывай, получится ли из нее первая леди.

– Мама, я не собираюсь становиться президентом. А жениться я хотел бы по любви.

– Только так и надо жениться, дорогой. – Она похлопала сына по руке. – Но на достойных женщинах. Чтобы любовь быстро не иссякла…

Виктор тогда ушел от родителей расстроенный. Не то чтобы мама открыла ему глаза. Нет, он и сам понимал, что Роза недотягивает до его уровня, но гнал от себя эти мысли. Ему с ней хорошо, он влюблен, так разве этого мало?

После того Рождества их отношения немного испортились. Не сильно, но все же ощутимо. Роза после знакомства с семьей Виктора решила, что ее представляют как будущую жену, и стала ждать от любимого предложения руки и сердца. А оно все не поступало. Тогда девушка открытым текстом спросила: «Ты собираешься на мне жениться?» И Виктор, собравшись с духом, твердо ответил ей: «Нет!» Роза расстроилась, конечно. Поплакала. Но в глубине души она всегда была уверена – их отношения не закончатся свадьбой. Просто мечтала об этом и надеялась на лучшее.

Чтобы как-то загладить свою вину, Виктор подарил Розе машину. Красную, спортивную. Идеально ей соответствующую. Девушка радовалась, словно ребенок. Но, как все детские радости, Розина была недолгой. Ей захотелось не какую-то там «Хонду», а «Феррари». А еще квартиру и кучу всего по мелочи. Типа новой шубы и бриллиантов. Виктору стало грустно. Он понимал Розу, решившую захапать побольше, пока ее не бросили, но ему от этого не стало легче. Саврасов продержался еще полгода и расстался с Розой. В качестве прощального подарка она получила квартиру.

Сказать, что ни разу не пожалел о том, что не женился на ней, Виктор не мог. Когда в тридцать семь накатила депрессия (по всей видимости, всему виной был кризис среднего возраста), он думал о том, что сейчас, даже если бы не сложилось с Розой, у него уже мог быть ребенок-школьник. И наверняка красивый и умный, потому что дети, зачатые в любви, другими не бывают. Но даже если б он получился обычным, все равно Саврасов считал бы его самым-самым. Таковы уж родители, им любимые чада всегда кажутся исключительными.

После Розы была череда женщин. Некоторые запомнились, но большая часть не очень. Просто девушки для секса. На раз, два, три или даже пять, неважно. С кем-то он встречался на протяжении нескольких месяцев. Делал подарки, возил куда-то, и барышни (имена или внешность которых по прошествии времени стерлись из памяти) находились на седьмом небе, считая Саврасова своим кавалером. Многие после того, как он их оставлял, давали пространные интервью желтой прессе, немного на этом зарабатывали, получали толику внимания и опять были счастливы… В отличие от Виктора, которому было нестерпимо скучно, а порою тошно. Особенно в тридцать семь с половиной, когда накатила депрессия. Именно тогда он встретил еще одну женщину, тронувшую струны его души. Ее звали…

А вот как ее звали, Виктор не знал. Она не представилась ему. Когда он обратился к ней: «Незнакомка», она сказала: «Вот так меня и называй!» И Саврасов удовлетворил ее просьбу.

Он познакомился с ней на вечере, посвященном празднованию юбилея его альма-матер. Народу было море – учащихся, выпускников разных лет, педагогов, просто почетных гостей. Но в этой веренице лиц Виктор умудрился рассмотреть одно, показавшееся ему невероятно притягательным.

Девушке на вид было лет двадцать пять. Гладкое скуластое лицо, миндалевидные серо-зеленые глаза, изящный нос, аккуратный ротик, накрашенный алой помадой. Волосы шоколадные, постриженные под каре с густой, закрывающей брови челкой. «Родинки не хватает, – подумал тогда Виктор. – Над верхней губой…» А потом представил девушку с тонкой сигаретой, вставленной в мундштук, хотя он терпеть не мог курящих женщин, но незнакомке с каре она бы пошла.

В следующий момент он потерял ее из виду. Расстроился. Испугался, что больше не встретит, а очень хотелось. Но опасения его были напрасны. Прекрасная незнакомка вновь попалась ему на глаза, когда Виктор уже собирался покидать мероприятие. Стояла в фойе рядом с одной из многочисленных пепельниц-урн, курила. Ту самую тонкую сигарету, с которой Виктор ее представлял, но без мундштука. Держалась в стороне от всех у самого выхода. То ли собиралась уходить, то ли любила быть одиночкой.

Виктор заметил ее издали. Приостановился, чтобы рассмотреть. Пары секунд оказалось достаточно, чтобы понять: девушка само совершенство! Среднего роста, стройная, ладная, с потрясающими ногами. Виктор всегда был неравнодушен к женским ножкам. Наверное, потому, что у его матери они до сих пор оставались точеными. Ему нравились именно такие, как у нее, длинные, худощавые, с тренированными икрами и тонкими щиколотками. А вот к ступням он относился спокойно (иначе не увлекся бы Розой). Пожалуй, тоже из-за мамы. У балерин обычно избитые, мозолистые ступни с корявыми пальцами. Многие их стесняются и не носят открытые босоножки. А вот его родительница нисколько не комплексовала. Говорила, трудовых мозолей не надо стесняться. И выставляла свои, как она выражалась, обезьяньи лапы на всеобщее обозрение.

Незнакомка, почувствовав пристальный взгляд Саврасова, чуть повернула голову в его сторону. Ее лицо в полупрофиль так и просилось на фото. Черно-белое. Виктор улыбнулся незнакомке. Она ответила тем же. Но сдержанно. Губы чуть дрогнули, а глаза оставались серьезными и задумчивыми.

– Добрый день, – поздоровался с девушкой Саврасов.

– Добрый…

Голос ее оказался очень мелодичным. Виктор представлял его другим. Низким, чуть хрипловатым. Такой больше бы соответствовал ее внешности.

– Уже уходите?

– Да.

– Позвольте проводить вас до машины?

– Я собираюсь вызвать такси.

– Не надо такси. Я с радостью подброшу вас до дома.

Ее лицо стало очень серьезным, даже чуть напряженным. Виктор решил, что девушка опасается садиться в машину к незнакомцу. Ведь не каждая же «собака» знает Виктора Саврасова!

– Вы извините, я не представился, – поспешил исправиться он. – Меня зовут…

– Я знаю, как вас зовут. Вы Виктор Саврасов. Вас ректор представил, перед тем как вы речь толкнули.

– Ах да… – Виктор испытующе посмотрел на девушку. Пытался угадать, как ее зовут. Но не смог. Поэтому спросил: – А как вас величать, незнакомка?

– Так и величайте, – улыбнулась она.

Виктора ее ответ не удовлетворил, но он не стал настаивать на том, чтобы девушка озвучила свое имя. Если не хочет говорить, то и не надо. Лучше так, чем называть вымышленное.

А незнакомка между тем докурила, затушила «бычок» и весело спросила:

– Так что, Виктор, едем?

И они поехали!

– Куда вас везти? – поинтересовался Виктор, когда машина вырулила на шоссе. Необходимо было задать водителю направление.

– А куда бы вы хотели меня отвезти?

«Смело!» – подумал Виктор, а вслух сказал:

– В ресторан. Выбирайте любой.

– Не оригинально, – покачала головой Незнакомка.

В общем-то она была права. Саврасов никогда не оригинальничал. Был традиционен в ухаживаниях. Цветы, подарки, рестораны, курорты. И никаких поездок в карете по ночному городу, полетов на воздушном шаре, фейерверков, красных дорожек к кровати из лепестков роз. Ванны из шампанского были. Но наполнялись они обычно не для одной, а сразу для нескольких и в таком состоянии, когда уже мало что соображаешь. Главное – покуражиться!

– Могу предложить театр, оперу, кино… – Лицо Незнакомки сохраняло скучающее выражение. – Боулинг, каток, аквапарк. – Девушка фыркнула. – Катание на лошадях по парку, на кораблике по Москве-реке, на вертолете над городом? – Она наморщила носик. – На ракете в космос? Только, увы, сегодня это не смогу организовать…

Незнакомка посмотрела на него с той долей безобидного снисхождения, которую может отмерить лишь женщина, и произнесла слова, которые Саврасов никак не ожидал услышать:

– Пригласите меня к себе…

– Ко мне? – переспросил Виктор на всякий случай.

– Да. К себе домой. Или у вас, олигархов, это не принято?

«Все-таки знает, кто я такой!» – промелькнуло в голове у Виктора. А Незнакомка, как будто прочитав его мысли, проговорила:

– У вас «Бентли» с шофером, а позади джип охраны, вы очень богаты и, скорее всего, известны. – И с любопытством на него посмотрела. – Я ведь права?

– В принципе, да.

– Поэтому я спросила, принято ли у вас приглашать малознакомых людей в гости.

– Не принято, – честно ответил он.

А про себя еще и добавил: «Особенно женщин!» Да и не пришло бы Виктору в голову пригласить даму, с которой только-только познакомился, к себе домой. И не столько потому, что он не хотел пускать туда посторонних, сколько не желая обидеть барышню. Подумает, что он относится к ней как к легкодоступной женщине. Одно дело в ресторан ее позвать, другое – к себе домой. Это почти приглашение в койку. Понятно, что все это просто «китайские церемонии». И после ужина в ресторане он все равно пригласит барышню отправиться к нему или в какой-нибудь загородный отель, но, во-первых, они уже немного узнают друг друга, а во-вторых, женщина всегда может ответить «нет». Право выбора за ней.

Пока он размышлял, Незнакомка не сводила с него глаз. Пыталась прочитать мысли?

– Что ж, я не настаиваю, – сказала она, отвернувшись к окну. – Но в ресторан не хочу. Как и в кино. И в боулинг. Устала от людей за сегодняшний день.

Виктор подумал о том, что закрыть ресторан, кино, боулинг для всех посетителей, кроме них, не проблема. Деньги творят чудеса. Но не сказал этого. Произнес другое:

– Если вы еще не передумали… Я приглашаю вас к себе.

– Не передумала. – И, накрыв его ладонь своей, легонько ее сжала. Виктор хотел поднести ее ко рту, чтобы поцеловать, но Незнакомка тут же засунула руки в карманы. Саврасову показалось, что они дрожат.

Пока ехали к Виктору домой, разговаривали ни о чем. Незнакомка не желала ничего о себе рассказывать. На личные вопросы отвечала загадочной улыбкой. И Саврасов перестал их задавать. Спрашивал, смотрела ли она последний фильм Спилберга, любит ли стихи, как относится к португальским винам – сам он их любил и намеревался угостить девушку чудесным портвейном, привезенным с острова Мадейра.

Когда они наконец оказались на месте, Виктор провел гостью в гостиную. Помня о том, что она устала от людей, отпустил прислугу и сам растопил камин, накрыл на стол – девушка категорически отказалась от ужина, и Саврасов ограничился фруктами, голубым английским сыром, удачно сочетающимися с портвейном, орехами.

Сняв пиджак и галстук, Виктор сел рядом с Незнакомкой на диван. Разлил вино по фужерам. Подал один девушке, второй взял сам. Хотел сказать тост, но пока прикидывал, какой лучше, Незнакомка сделала глоток и закашлялась.

– Не в то горло попало? – участливо спросил Виктор.

– Нет. Очень крепкое. Я не привыкла к таким винам…

А мне сказала, любишь портвейн, врунишка, улыбнулся про себя Саврасов. А вслух спросил:

– Тогда, может, шампанского?

– Нет, не нужно шампанского. Буду пить вместе с вами портвейн. – Она чокнулась с ним и сделала еще один глоток, уже маленький. – Это нас сблизит.

– Мы быстрее сблизимся, перейдя на «ты».

Незнакомка кивнула.

– И если ты скажешь, как тебя зовут, – добавил он.

– Это не важно, – прошептала она, приблизив свое лицо к лицу Виктора. Ее рот почти касался его губ. Их щекотало ее дыхание. Саврасов ждал, что она его сейчас поцелует, но девушка отстранилась. И вернулась к портвейну.

Виктор откинулся на подушку и стал наблюдать за тем, как она пьет. Смотрел на ее изящные руки, держащие фужер, на влажные от вина губы, на дрожащие после каждого глотка ресницы. Ее профиль был облит желтым светом, это отблески огня, горящего в камине, его золотили. И ее лицо напомнило Виктору ожившую венецианскую маску. В одной из комнат особняка висела похожая, золотая, невероятно красивая, только с перышками вместо волос…

Фужер опустел. Незнакомка поставила его на столик. Виктор, успевший отпить лишь несколько глотков, торопливо подался к бутылке, чтобы налить Незнакомке еще, но она перехватила его руку и…

Поднесла к своим губам и порывисто поцеловала!

Виктор не ожидал этого. Конечно же, женщины часто целовали его первыми. Обычно в щеку, губы, шею. Некоторые начинали с поцелуев живота, а особенно развратные – с того, что находится ниже. Да, бывало и такое. Минет после часа знакомства. Легко и непринужденно. Да не где-нибудь, а в ресторане. Под столом. Или в кинотеатре во время сеанса. Но ни одна еще не целовала руки.

Виктор отставил свой фужер и, придвинувшись к Незнакомке, обнял ее. Девушка прильнула к нему, уткнулась носом в его шею и что-то прошептала. Саврасов не расслышал и немного отстранился, желая спросить, что она сказала, но девушка с жаром принялась целовать его, и Виктор тут же забыл обо всем.

Секунды бежали, складывались в минуты. А они все не отрывались друг от друга. На ее губах не осталось помады. Они вспухли. И Виктору хотелось их целовать еще и еще.

– Где у тебя ванная? – хрипло прошептала она, отрываясь от Саврасова.

– Там… – Он указал направление.

Незнакомка поднялась и, одергивая на себе одежду, пошла в ту сторону. Ее не было минут пять. А когда она показалась на пороге, Виктор не смог сдержать восхищенного возгласа…

Незнакомка вернулась из ванной в одном белье. Дымчато-сером. Красивый лифчик, трусики-танго, а на ногах замшевые босоножки на высоченном каблуке. Она встала в дверном проеме, раскинув руки и скрестив ноги. Виктор смотрел на нее и поражался совершенству картины. Если б у него в руках был фотоаппарат и он снимал, то получился бы бесподобный кадр.

– Какая ты красивая, – не смог сдержать эмоций Саврасов.

Она ничего не сказала. Только улыбнулась. И двинулась к Виктору, старалась шагать модельной походкой, но на полпути споткнулась.

Рассмеявшись, Незнакомка бросилась вперед уже бегом. Запрыгнула на Виктора, обвила его руками, ногами и стала целовать. В лоб, нос, щеки…

Саврасов взял ее лицо в свои ладони и направил ее губы к своему рту. И снова поцелуй… Долгий, страстный…

Когда у Виктора не осталось сил сдерживаться, он, не выпуская Незнакомку из объятий, встал с дивана. Пара шагов по направлению к камину. Остановка. Под ногами шкура белого медведя. Виктор положил девушку на нее.

Как в кино? Да, именно так…

Он опустился на колени, расстегнул рубашку, снял ее, отшвырнул. Незнакомка нетерпеливо притянула его к себе. Саврасов накрыл тело девушки своим и каждой клеточкой почувствовал ее желание. Она хотела его. И трепетала в предвкушении. Ее сердце бешено колотилось, жилка на шее пульсировала, грудь рвала лифчик, лоно горело, и он ощущал этот жар через кружево ее трусиков и плотную шерсть своих брюк.

Виктор понимал, что может войти в нее прямо сейчас. Она готова. Но, как ему ни хотелось поскорее овладеть девушкой, он притормозил…

Зачем спешить? У них впереди вся ночь… А может… и вся жизнь!

Виктор раздел ее и начал покрывать тело поцелуями. Нежную шейку, похожие на яблочки грудки, бархатный животик, поросший едва заметным светлым пушком. Саврасов хотел опуститься ниже, но Незнакомка стыдливо свела ноги. Не смогла доиграть до конца роль искушенной в сексе женщины. Но Виктор был настойчив. Он ласкал бедра девушки до тех пор, пока они не разомкнулись и Незнакомка не раскрылась навстречу ему…

Чуть позже Саврасов овладел ею. Неторопливо, нежно. Он чувствовал, что ей хочется именно этого.

После первого акта они, полежав немного, решили перекусить. Опустили тарелки со столика на пол, растянулись на шкуре и принялись поедать фрукты, ягоды, сыр, запивая все портвейном. Незнакомка сообщила, что обожает клубнику. И Виктор кормил ее ягодами. И с умилением наблюдал, как она облизывает перемазанные соком губы…

Поев, они занялись опять любовью. А потом, после непродолжительного сна, еще. Саврасов не мог оторваться от девушки. Его невероятно тянуло к ней. А когда она вытягивалась струной, чтобы прижаться к нему всем телом, и утыкалась носом в шею, или обхватывала его руками и ногами, как обезьянка, или сворачивалась калачиком под бочком, он испытывал какой-то невероятный покой.

На десять утра у Саврасова была назначена важная встреча. А он только на рассвете уснул. Естественно, чуть не проспал. А так хотелось накормить Незнакомку завтраком, а прежде заняться с ней сексом, принять вместе душ. Но не получилось! Однако Саврасов успокоил себя тем, что это не последнее их утро. Будут другие…

В машине он держал ее за руку. И нет-нет да и целовал кончики пальцев.

– Встретимся вечером? – спросил он.

– Возможно, – как всегда, туманно ответила она.

– Оставь свой номер.

– Лучше ты мне свой.

Саврасов вытащил визитку, затем ручку и черкнул на ней «тайный» номер.

– Звони в любое время.

– Хорошо… – Она улыбнулась одними губами. Глаза почему-то смотрели грустно. Незнакомка вообще вела себя как-то очень замкнуто. Молчала в основном. А если говорила, то только когда у нее что-то спрашивали. А еще она перестала кокетничать. Вечером вся искрилась, источая женский шарм, а утром как будто ее подменили. И все равно Саврасову девушка нравилась. Не меньше, а скорее даже больше, чем вчера. Он видел: сейчас она настоящая. Серьезная, застенчивая, молчаливая…

– Я почти приехал, – сообщил Виктор. – Минут через семь выйду. Но Саша, это водитель мой, тебя отвезет, куда скажешь.

Она кивнула. Затем порывисто подалась вперед и поцеловала его в уголок рта.

– Спасибо тебе, – выпалила она. А затем хлопнула шофера Сашу по плечу. – Остановите, пожалуйста, я тут выйду…

– Ты живешь неподалеку?

И опять молчаливый кивок.

Машина остановилась. Саша хотел выйти, чтоб открыть пассажирке дверь, но та не дождалась – сама повернула ручку.

Виктор удивился. Они были в центре. Квартиры в ближайших домах стоили сумасшедших денег.

– Позвони мне обязательно! – крикнул вслед Незнакомке Виктор.

Она, не оборачиваясь, взмахнула рукой – попрощалась!

Весь день у Саврасова было странное состояние духа. И очень нестабильное. Он то ощущал себя самым счастливым человеком на земле, то начинал грустить. Первое случалось, когда он вспоминал о волшебной ночи с Незнакомкой или просто воспроизводил в памяти ее лицо, каждую черточку, любовался им и мысленно целовал, а второе… Он не мог объяснить самому себе, откуда взялась эта грусть. А еще дурное предчувствие. Но Виктор ничего не мог с собой поделать. Оно, предчувствие это, одолевало его весь день, и Саврасов с тоской думал о том, что больше не увидит Незнакомку.

Когда вечером она не позвонила, он даже не удивился. Но все же в глубине души жила надежда на то, что Незнакомка просто решила поиграть в чудны́е женские игры. Начитаются некоторые барышни на форумах или в журналах дурацких советов из серии, как привязать к себе мужчину, и начинают неукоснительно им следовать. Саврасов сколько раз с этим сталкивался и относился к дамским стратегиям с иронией. Однако естественность поведения ему импонировала, и он ждал от понравившейся девушки именно ее. А Незнакомка ему более чем понравилась… Она завладела всеми его мыслями! Поэтому даже во сне Саврасов видел ее, а когда проснулся, первое, что сделал, – потянулся к телефону: вдруг она позвонила?

Прошел день, второй, третий. Незнакомка так и не связалась с Саврасовым. Чего он только не передумал за эти дни. И что она визитку его потеряла, и что заболела, попала в аварию, потеряла память или он обидел ее чем-то. Но когда прошла неделя и Виктор сидел в гостиной, попивая португальскую мадеру, он понял наконец, что Незнакомка просто не хочет его больше видеть. Для нее их волшебная ночь была всего лишь приключенческим эпизодом. Возможно, она замужем… Или живет не в Москве, а то и не в России? Или просто шлюха, снимающая на каждую ночь нового мужика? Или «засланная казачка» – журналистка, промышленная шпионка, грабительница? Но последнее отпало. В доме ничего не пропало, жучков не обнаружилось, и скандальных статей-признаний в печати не появилось.

Виктор заставил себя забыть о Незнакомке. Получилось не сразу, но… Он смог. Саврасов был не из тех, кто позволяет себе раскисать на долгое время. А уж тем более из-за женщины.

И все же до конца забыть Незнакомку не удалось. Наверное, потому, что он не успел в ней разочароваться и она так и осталась в его воображении женщиной-мечтой. Иногда она ему снилась. И Виктор так радовался, когда это случалось, что просыпался с улыбкой. В последние полгода этого не происходило ни разу. Саврасов практически освободил свою память от воспоминаний о ней…

Наверное, потому, что встретил свою ПЕРВУЮ ЛЕДИ!

Ее звали Алана. Алана Аленина. Одно имя уже о многом говорило…

Алана была дочкой одного из директоров «Газпрома». Красивая, образованная, с идеальными манерами девушка двадцати пять лет. Она умела играть на фортепьяно, знала три языка, имела диплом престижнейшего института и, что самое главное, искренне любила Виктора.

Они познакомились на горнолыжном курорте. Саврасов с Седаковым приехали туда на выходные. Накатавшись на сноубордах, напились грога и пошли продолжать «банкет» в один из баров. Алана сидела за стойкой. Первым на нее обратил внимание Андрей.

– Смотри, какая девочка, – ткнув Виктора в бок, проговорил он.

Саврасов посмотрел. Девочка ему понравилась. Шикарная, иного слова и не подберешь. Густые каштановые волосы, здоровая кожа, правильные черты, ладная спортивная фигура, упакованная в дорогую, но не кричащую одежду. Многие красивые барышни на горнолыжных курортах одевались смешно: носили ботфорты на огромных шпильках, штанишки с заниженной талией, невероятные шубейки, то стразами расшитые, то бахромой отороченные. И было сразу понятно, зачем они приехали: либо «сняться», либо покрасоваться, либо доказать что-то другим или себе. Девушка же за стойкой явно не преследовала этих целей. Она просто жила своей привычной жизнью.

Виктору Алана понравилась, но не настолько, чтобы подходить к ней и знакомиться. В тот момент ему нужна была женщина совсем иной породы – попроще и подоступнее, как раз из тех, что носят на горнолыжных курортах шпильки и штаны с заниженной талией. Однако Седаков уже все за него решил и, заказывая спиртное, заговорил с барышней. Сразу после того, как она представилась, он подозвал друга. Позже, когда после двухчасовых посиделок за джином с тоником они проводили свою новую знакомую до ее бунгало, Андрей сказал:

– Витек, не упусти ее. Тебе жениться пора, а эта девушка именно то, что тебе нужно.

Виктор прислушался к его мнению. Во-первых, потому, что считал Седакова экспертом в области построения гармоничных брачных уз, а во-вторых, и это было самым важным, Андрей крайне редко давал советы. А если делал это, то можно было не сомневаться, сам Седаков поступил бы именно так, как говорил, окажись он в ситуации друга. Поэтому его советы были так ценны для Саврасова.

На следующий день он позвонил Алане, пригласил на ужин. Она не отказала, и они провели чудесный вечер в ресторане, а утром вместе поехали кататься на лыжах. А вечером Виктор улетел.

За время, проведенное вместе, они всего лишь дважды целовалась. Возможно, Алана не отказала бы в близости, прояви Виктор настойчивость, но он этого не сделал. Он хотел подумать, нужны ли ему серьезные отношения, прежде чем их начинать. Он дал себе срок неделю. Если за это время возникнет непреодолимое желание увидеться, значит, именно этот человек ему необходим.

На четвертый день Саврасов позвонил Алане. Она уже вернулась в Москву, и они встретились. И теперь Виктор повел себя с девушкой иначе. Как говорится, по-взрослому. Утро они встретили вместе.

С отцом Алана Виктора познакомила спустя месяц. Он ее со своими родителями чуть позже. Мама выбор сына одобрила. И точно как Седаков шепнула ему на ухо: «Не упусти ее, девушка именно то, что тебе надо!»

Виктор сам это понимал. Если жениться, то на такой. И чем скорее, тем лучше. Потому что ему уже сорок. Да и девушка не может ждать его предложения до скончания веков. А она ждет… И любит. Виктор видел в ее глазах это чувство. И верил, что он для нее не просто выгодная партия, а тот, кого выбрало ее сердце.

День рождения у Аланы был двадцать восьмого мая. Виктор решил сделать ей предложение в этот день. По всем правилам, встав на одно колено. А свадьбу можно сыграть осенью. В золотую пору. А в свадебное путешествие отправиться на Мальдивы, имелся у него в собственности один островок.

О своем решении он сообщил Андрею. Как лучшему другу и человеку, взявшему на себя когда-то роль сводника.

– Одобряю, Витек! – Седаков хлопнул товарища по плечу. – И поздравляю!

– Спасибо… – И он криво улыбнулся.

– А чего кислый такой? Жаль с холостой жизнью расставаться?

– Нет, пора уже.

– Причем давно. У меня скоро внуки будут, а ты еще детей не родил.

Виктора самого это беспокоило. Ему сорок, а детей еще нет. Ясно, что мужчина может завести их и в шестьдесят, но Саврасову хотелось детей не только вырастить, но и женить, и внуков дождаться.

– И почему я не такой продуманный, как ты? – вздохнул Саврасов. – В личной жизни, я имею в виду…

– Ты, Витек, в душе неисправимый романтик. И не женился все эти годы потому, что ждал большой любви.

– Не говори ерунды. Мне просто было некогда искать подходящую женщину, а на тех, с кем у меня были романы, жениться я не рисковал.

– Себя обманываешь, – отмахнулся Андрей. – Уверен, если б ты всерьез влюбился, то повел бы под венец и неподходящую женщину.

– А ты – нет?

– Я – нет! – с непоколебимой уверенностью ответил Андрей.

И сомневаться в правдивости его слов у Саврасова не было оснований.

Больше они об этом не говорили. Виктор стал ждать дня «Ч» и присматривать кольцо. Ничего ему не нравилось. Хотелось, чтобы оно было не просто дорогим, красивым и элегантным, а еще и особенным. С какой-то изюминкой. Саврасов уже решил сделать на заказ у какого-нибудь именитого ювелира, пока не нашел в каталоге одного аукциона то, что нужно. Два старинных арабских перстня – мужской и женский. Золотые, с искусным орнаментом и крупными топазами. Виктор решил, что именно они станут их обручальными кольцами. Но если Алана посчитает свое недостаточно роскошным или слишком необычным, он купит ей кольцо «как у всех» – с огромным бриллиантом.

Аукцион должен состояться сегодня. На нем будет присутствовать его человек, он и приобретет кольца. Завтра они уже окажутся у Саврасова. А через неделю наступит день «Ч» – день рождения Аланы.

На этом размышления Виктора о личной жизни подошли к концу. И в ванне ему лежать надоело. Он выбрался из нее, и в тот момент, когда, ополоснувшись, Виктор вытирался полотенцем, затренькал телефон.

– Андрюха, привет, – поздоровался он с Седаковым.

– Здорово. Чего голос такой сонный? Разбудил?

– Нет, я из ванны вылез. Чумной немного.

– Моя новость тебя встряхнет! – усмехнулся Андрей. – У Старикова есть дочь.

– Да ты что?

– Обалдел, да? Я тоже, когда мне человек, которому поручено следить за ходом расследования, сообщил об этом. Дочка, правда, приемная. Ксения Малова. Но не это главное. Девушка работает в том самом ресторане, где проходило торжество.

– Мы ее видели?

– Ага. Это та самая официантка. Только она администратором числится. Так что, Витек, можешь расслабиться.

– В смысле?

– У ментов появился новый подозреваемый. Эта самая Ксения. В десять барышню будет следователь терзать. О результатах «пытки» сообщу.

– Да я и так не особенно волновался, – пожал плечами Саврасов. – Но за информацию спасибо. Твой осведомитель оказался оперативнее моего.

– Чем ты сегодня займешься? Может, забьем на дела и в баньку? Прямо после завтрака?

– Нет, Андрюх, не могу. Надо с одним человеком встретиться. Возможно, вечерком. Я позвоню, хорошо?

– Лады. До связи.

И отсоединился. А Виктор, натянув халат, вышел из ванной. Нужно было немного поработать за компьютером, затем позавтракать и ехать на встречу с…

Ксенией Маловой.

Глава 3

Ксюша Малова

Ксюша сидела на жестком стуле казенного кабинета и затравленно смотрела на майора Назарова. Почему-то именно он внушал ей страх, а не его коллега-следователь, проводящий допрос. Быть может, потому, что на стене висел плакат, на котором Назаров был изображен в образе Терминатора (кожанка, пистолет, один глаз прищурен, а вместо второго красная лампочка), которого она ужасно боялась в детстве.

– Я еще раз повторяю свой вопрос, – ледяным тоном проговорил Назаров, сверля Ксюшу холодными светлыми глазами. – В каких отношениях вы были с Алексеем Алексеевичем Стариковым, вашим приемным отцом?

– В нормальных, – ответила Ксюша, отведя взгляд.

– Не конфликтовали?

– Нет.

– Не обманывайте меня, Ксения Борисовна. Повар вашего ресторана сообщил мне, что вы часто ссорились.

– Я бы не назвала наши короткие перепалки ссорами.

– В день смерти Старикова вы разругались всерьез. Из-за чего?

– Ему не нравилось, как я сервировала стол. Я устала от его придирок, сорвалась, накричала. А Алексей Алексеевич не выносит, когда на него повышают голос. Вот мы и сцепились.

– И снова вы меня обманываете. Ссора произошла не из-за этого.

– Из-за этого, – стояла на своем Ксюша.

– Вы поругались из-за ребенка. Мальчика полутора лет. Его зовут Иваном. И это ваш сын.

Ксения молчала. Назаров сверлил ее взглядом. Она чувствовала это. Щеку жгло.

– Стариков собирался продемонстрировать ребенка своим гостям, – продолжил майор. – Для этого он и привез мальчика в ресторан. Это был его сюрприз. Но вы возражали… – Пауза. – Почему?

– Как это «почему»? – воскликнула Ксюша, выйдя из себя. – Мой сын не дрессированная обезьянка, чтобы его в качестве сюрприза гостям демонстрировать.

– Не понимаю, что плохого в желании деда показать гостям своего внука. Пусть и неродного. Мы, например, с женой перед всеми хвалимся своей дочкой. Ставим ее на табурет и просим рассказать стишок.

– Мой сын еще слишком мал, чтобы читать стихи. К тому же ребенку не место в ресторане.

– Почему это? – удивился следователь. – Сейчас многие ходят в рестораны и кафе с маленькими детьми.

– А кто его отец? – спросил вдруг Назаров.

– У него нет отца, – буркнула Ксюша.

– Я знаю только один случай непорочного зачатия, и он произошел очень давно… Больше двух тысяч лет назад.

– Я забеременела от случайного любовника. Имени не помню.

– Поэтому вы дали ему отчество своего приемного отца?

– Да.

– А может, он и есть отец ребенка?

– Что? Да как вы… Да как вам… – И она беспомощно замолчала.

– А что тут такого? Стариков же вам не родной отец. Так что…

– Нет. Стариков не был отцом моего сына.

– Тогда почему за два часа до его смерти вы ссорились и он сказал, что имеет право показывать своего сына кому и когда захочет?

Ксюша вспыхнула. Ее щеки стали такими пунцовыми, как будто ей надавали пощечин.

– Ксения Борисовна, это правда? – мягко спросил у нее следователь. – Вы родили Ванечку от Старикова?

– Нет.

– Но отчим думал, что от него? – продолжал полковник вкрадчивым голосом. – Поэтому так мечтал продемонстрировать всем Ванечку?.. Сына своего? Он ведь и гостей созвал лишь потому? Хотел похвалиться перед ними своим главным достижением?

«Замурлыкал, – раздраженно подумала Ксюша. – Точно Кот-Баюн. Думает одурманить меня мягким голосом, чтобы я размякла и рассказала правду… А вот как бы не так!»

– Алексей Алексеевич мой приемный отец, и никаких интимных отношений у нас быть не могло, – резко возразила Ксюша. – Поэтому он никак не мог считать моего Ванечку своим сыном.

– Выходит, свидетель нас обманул?

– Скорее он не расслышал слов Алексея Алексеевича, который сказал: «Я имею право показывать Ванечку кому и когда угодно, я ему как отец!» И это действительно так. Алексей Алексеевич проводил с ребенком очень много времени, нянчил его…

– Это вы его убили? – услышала Ксюша голос Назарова, все это время молчавшего и даже не прожигающего на ее лице дыру.

«Один усыплял бдительность, второй застал меня врасплох, – промелькнуло тут же в голове у Ксюши. – Как в кино. Один добрый полицейский, второй злой. Неужели это и в жизни работает?»

– Я не убивала Алексея Алексеевича, – спокойно ответила Малова. Она окончательно взяла себя в руки и уже не боялась ни подполковника, ни майора. Да, да, даже майора! Когда он сказал о том, что у него есть дочь, она перестала воспринимать его как Терминатора, и единственный человек, который заставлял ее дрожать от страха, наконец-то вчера умер…

– Его смерть выгодна только вам.

– Если вы о его квартире, которая достанется мне…

– И о ней тоже. Но я имею в виду не только материальную выгоду. Стариков мешал вам жить. Он контролировал каждый ваш шаг. Подозреваю, что вы из-за него до сих пор не замужем, а вам ведь уже…

– Я не убивала Алексея Алексеевича!

– Но возможность у вас была. Пустой пузырек из-под его пилюль вам раздобыть – раз плюнуть. Достаточно дождаться момента, когда у отчима кончится лекарство и он его выбросит. Крысиный яд вы также достать можете без труда.

– Его отравили крысиным ядом?

– Совершенно верно. Яд нового поколения, американский. Одной таблетки достаточно, чтобы истребить десяток крыс. Ее разводят в воде и отравой поливают любую приманку, можно обычную траву. Грызунов привлекает запах яда, и они следуют за ним, как за дудочкой Нильса.

– Такие продаются через Интернет, – включился в разговор следователь. – А еще в специализированных фирмах, занимающихся очисткой помещений от вредителей и грызунов. Вы, как администратор ресторана, могли приобрести яд и у них.

– Вы, Ксения Борисовна, очень хитро придумали, – вновь заговорил Назаров. – Пузырек с отравой бросили под стол и, когда проходили мимо, как бы случайно уронили салфетки (вместо них могло быть что-то другое), чтобы господин Саврасов наклонился за ними, увидел лекарство, решил, что оно профессора, и отдал ему. Так вы отчима отравили и автоматически переложили вину на другого.

– Вы считаете, что люди положения господина Саврасова наклоняются за упавшими салфетками? – не смогла сдержать насмешки Ксюша. – К тому же это обязанность официанта – поднимать то, что упало. Так что «мой» план убийства, товарищ майор, как-то уж слишком нелеп.

– У Саврасова очень длинные ноги, – бросил реплику следователь. – Ему трудно их пристроить, поэтому он постоянно заглядывает под стол. Салфетки могли не пригодиться.

– Чего вы от меня хотите? – устало спросила Ксюша. – Если чистосердечного признания, то не дождетесь. Я не причастна к смерти отчима.

Мужчины переглянулись. Что выражали их взгляды, Ксюша не разобрала. Она была отвратительным физиономистом.

– Вы знали женщину, что явилась на банкет без приглашения? – задал очередной вопрос следователь.

– Нет.

– Уверены?

– Да, конечно. Я первый раз ее увидела.

– Всем, с кем мы беседовали до вас, показалось, что Старикову был неприятен ее визит. Да и она не от души его поздравляла. Вы такого же мнения?

– Я была занята на кухне. Женщину видела лишь мельком, когда, заслышав шум, выглянула в зал. Как она его поздравляла, я не видела.

– Вы могли бы ее описать?

– Платок, очки. Лица не рассмотрела.

– Рост, комплекция?

– Рост средний. Комплекция вроде тоже. На ней было пончо, фигуры не рассмотришь.

– Возраст?

Ксюша пожала плечами.

Больше ее не терзали. Задали несколько «технических» вопросов, заставили расписаться в протоколе и отпустили. Однако ж Терминатор-Назаров не мог позволить ей так легко уйти. Когда Малова уже достигла двери и взялась за ручку, он окликнул ее:

– Ксения Борисовна, а как вы называли своего отчима?

– В смысле? – переспросила Ксюша, обернувшись.

– Папой или дядей Лешей?

– Алексеем Алексеевичем.

– Почему так официально? Ведь он женился на вашей матушке, когда вы были совсем ребенком.

– Мне было двенадцать. Уже не ребенок. Подросток, у которого имелся отец, пусть и покойный, а дядей Алексея Алексеевича язык не поворачивался называть.

– Что ж… Я удовлетворен ответом.

– Я могу идти?

– Можете. Но мы еще вас вызовем.

Ксюша кивнула и вышла.

Пройдя несколько шагов и завернув за угол, она остановилась и обессиленно опустилась на стоящий в коридоре стул. Ужасно хотелось пить. Ксюша вспомнила, что в сумке лежит бутылочка минералки. Она достала ее, открутила крышку. Вода с шипением выплеснулась наружу. После «извержения» в бутылке осталось чуть больше половины, и, чтобы утолить жажду, этого не хватило. К тому же минералка попала в сумку и промочила книгу, которую Ксюша взяла в библиотеке. Если страницы сморщатся, ее оштрафуют. Достав платок, Ксюша начала их протирать…

Когда у Маловой спрашивали, какое ее любимое литературное произведение, она затруднялась с ответом. Читать она любила и всегда находила время для этого. Ей нравились разные жанры, и трудно было выделить какое-то одно произведение. Но если бы кому-то пришло в голову поинтересоваться, существует ли книга, которую она ненавидит, Ксюша, не задумываясь, ответила бы: «Лолита» Набокова.

Она прочла ее в возрасте семнадцати лет и пришла в ужас. Как ТАКОЕ могут считать литературным шедевром? Ведь это же порнография, грязь, мерзость. Ксюше прочесть этот роман порекомендовала библиотекарша, сказала, гениальное произведение. Когда девушка сдавала книгу, не сдержала своего возмущения и высказала все, что думает, вслух. Библиотекарша спорила с ней. Говорила, что Ксюша поверхностно все воспринимает. Пыталась убедить ее в том, что это книга о любви, а не о похоти. Но Ксюша осталась при своем мнении. И решила для себя, что нет отвратительнее произведения, чем «Лолита».

Она росла очень робкой, стеснительной. Стихи на утренниках читала таким тихим голосом, что слов не разобрать. Сверстников избегала. Ни с кем дружбы не водила. А незнакомых взрослых и вовсе боялась. Даже гостей, пришедших к ним в дом. Забиралась под стол и наблюдала за ними оттуда. Родители недоумевали, почему их девочка такая дикая. Но ничего с этим поделать не могли.

Ксюша родилась в счастливой семье. Отец с матерью очень любили друг друга и редко ссорились. А если такое и случалось, то примирение наступало быстро. Ксюша так страдала, когда родители друг с другом не разговаривали, что они, дабы избавить ребенка от мучений, быстро шли на сближение. Когда Ксюша пошла в первый класс, мама родила ей братика. Такого же белобрысого, как она сама. Толстощекого. Хорошенького. То, что малыш умственно отсталый, не сразу стало ясно. А когда это выяснилось, между родителями начались ссоры. Отец настаивал на том, чтобы отдать сына в дом инвалидов, мама наотрез отказывалась. В итоге – больной мальчик остался в семье. А вот папа ушел. Не сразу, через три года. Сначала просто домой возвращаться не спешил, потом сильно задерживаться стал, затем через раз приходил ночевать. А когда встретил женщину, к которой можно было переехать насовсем, ушел из семьи.

Родители развелись. Отец собрался вновь жениться. Но сначала решил заработать на квартиру. Отправился в Чечню и погиб спустя два месяца.

Мама сразу все ему простила и оплакивала не как бывшего, а настоящего супруга. Всем говорила, что овдовела. И сорок дней носила черный платок на голове.

Ксюша тоже страдала. Ведь она так надеялась на то, что папа одумается и вернется к ним. И еще не представляла, как они будут жить без его помощи. Отец, хотя и ушел к другой женщине, постоянно приносил деньги или продукты. Помимо алиментов. А еще выполнял любые просьбы. Чинил подтекающие краны, прибивал гвозди, вытрясал половики на снегу и точил ножи. Ксюша иногда специально что-нибудь ломала, чтоб он пришел и отремонтировал. Она надеялась, что после этого он останется насовсем. Но отец, быстро сделав работу, убегал. Он не мог находиться рядом с сыном, который беспрестанно шумел: либо стучал по чему-нибудь, либо орал, либо плакал. Это сводило папу с ума!

Когда отец погиб, справляться со всем стало гораздо сложнее. Как Ксюша и предполагала, денег не хватало катастрофически. И хозяйство без мужчины приходило в упадок. И тогда Ксюша предложила маме выйти замуж. Та долго смеялась. А потом сказала, но уже с грустью: «Да кому я нужна? С двумя детьми, один из которых больной…»

Но, оказалось, нужна. Одному мужчине… Их соседу по подъезду. Его звали Алексеем. И он был значительно старше мамы. Ксюшина родительница всегда называла его по имени-отчеству – Алексеем Алексеевичем – и не воспринимала как мужчину. Да и он ее, как ей казалось, не рассматривал в качестве не то что будущей жены, но даже сексуального объекта. Сосед был закоренелым холостяком, однако женщины к нему похаживали. Ксюшина мама видела их, все были примерно одного типа: маленькие, худенькие, эдакие карманные собачки. Она же была дородной. Муж, худой и высокий, обожал ее сдобность. Называл «моей пышечкой».

Первый раз сосед зашел к Маловым спустя полгода после смерти отца. Кажется, за солью. Увидел, что Ксюша делает уроки, и решил помочь с математикой. А так как он преподавал в университете и имел большой педагогический опыт, то сумел так здорово объяснить, как решить задачу, что девочка в благодарность даже Алексея Алексеевича чмокнула. Сосед расчувствовался и пообещал и впредь помогать Ксюше с уроками.

Не обманул. Стал захаживать регулярно. Занимался с ней. А мог и по дому что-то сделать, если мама просила. Мебель передвинуть, например. Или тот же кран починить. Но самое главное, в его присутствии брат вел себя смирно. Как будто побаивался.

Предложение руки и сердца поступило неожиданно. Как-то вечером Алексей Алексеевич пришел к Маловым. Но не с пустыми руками и даже не с шоколадкой (иногда он приносил к чаю плитку недорогого шоколада), а с цветами. Тремя гвоздиками. Он вручил их маме со словами: «Наталья, выходите за меня замуж!»

Сказать, что мама удивилась, было бы не совсем верно. Наталья обалдела! Другого слова и не подберешь. А сосед между тем продолжал:

– Я хорошо зарабатываю, имею квартиру, небольшие сбережения. Я не пью и не курю. Ответственный. Имею подход к детям. Я буду хорошим мужем…

Наташа кивала. Но не очень уверенно. Она все никак не могла прийти в себя!

– Вас смущает наша разница в возрасте? – спросил сосед.

– Да нет… – промямлила Наталья. – Вы хорошо для своих лет выглядите…

– Я и чувствую себя хорошо… Только вот язва. Но она ведь и у молодых бывает… – Он всучил Наталье гвоздики, которые все время держал в вытянутой руке, и потребовал немедленного ответа на вопрос, согласна ли она выйти за него замуж.

– Это так неожиданно, я даже не знаю, что ответить…

А Алексей Алексеевич все не отставал. Говорил и говорил. Убеждал Наталью в том, что лучшего мужа она не найдет. Моложе возможно. И то не факт! Чужие дети мало кому нужны (даже здоровые, а у нее сын инвалид, это такая обуза), молодым и подавно, им своих хочется иметь. Конечно, Наталья еще в детородном возрасте и сможет родить, но разумно ли это? Уже двое есть. На что третьего растить? А если он ее бросит? Молодые, они такие ненадежные. И никого, кроме себя, не любят…

– Алексей Алексеевич, – перебила его Наталья. – Но вы ведь тоже в меня не влюблены… Так зачем вам я? И такая обуза, как мои дети?

– Я уже не в том возрасте, чтобы влюбляться. Но вы мне очень нравитесь, Наталья. Вы и ваши дети. Особенно Ксюша. Она большая умница. Из нее выйдет толк. Только с девочкой заниматься надо. А вам не до этого, я понимаю. Вам помощь нужна. И мужская поддержка.

– А вам? Что нужно вам?

– Семья, – просто ответил он. Но после небольшой паузы решил ответить более пространно: – Я только недавно понял, как одинок. И знаете, в какой момент? Когда пришел к вам первый раз за солью и остался на некоторое время. Вы, Наталья, готовили ужин. Ваш сын что-то калякал на бумаге. А мы с Ксюшей решали задачи. Я сидел и думал: вот оно, счастье. Тихое семейное счастье. А я себя его лишил…

У Натальи едва слезы на глаза не навернулись. Ей стало жаль соседа. И себя, лишенную полноценного семейного счастья. Какое оно без мужчины рядом?

И Наталья дала согласие на брак. Но сначала спросила мнение дочери. Ксюша маму поддержала. Хотя Алексей Алексеевич ей не очень нравился, несмотря на то что он был с ней ласков и внимателен. Но девочка, а вернее, уже девушка, пусть и юная, чувствовала в нем какую-то фальшь. Вот только объяснить не могла какую. Поэтому оставила свои мысли при себе. Если мама хочет, пусть выходит.

Ах, если б Ксюша тогда прочла «Лолиту»! А лучше бы Наталья познакомилась с этим произведением. Возможно, в этом случае она повнимательнее присмотрелась бы к жениху и заметила, какие взгляды он на дочь кидает, как любит обнять ее, усадить к себе на колени. И не пятилетнюю малышку, а девочку двенадцати лет. Но, видя, как тянется к Ксюше Алексей, Наташа только радовалась. Жених любит ее дочку как свою. Разве это не здорово?

Свадьба была скромной. Можно сказать, ее совсем не было. Зарегистрировались, затем посидели дома за накрытым столом.

Первая брачная ночь Наталью разочаровала. Супруг не удосужился жену приласкать. Просто забрался на нее, сделал несколько фрикций и отвалился с чувством глубокого удовлетворения. Наталью это не только разочаровало, но и удивило. Когда Алексей сказал ей: «Отправляйся, милая, в кровать, посуду мы с Ксюшей перемоем!», она решила, что ее освобождают от хлопот, чтобы она привела себя в порядок перед волшебной ночью. Наталья надела новую ночную рубашку, расчесала волосы, немного подушилась и лежала минут двадцать, трепеща от волнения и легкого возбуждения. Алексей хоть и в возрасте, но хорошо выглядит. К тому же он ласков и наверняка опытен. С ним Наталья сможет получить сексуальное удовольствие, которого она была лишена очень долгое время.

Однако ж Алексей повел себя как малоопытный подросток, желающий лишь одного – снять свое сексуальное напряжение. Первый Наташин парень в десятом классе ровно так занимался с ней любовью. Двадцать секунд – и готово. Только в отличие от Алексея он мог повторять свои «заходы» еще и еще. И Наталья, пока парень не научился себя контролировать, кое-как умудрялась получать удовольствие. Муж же после боевого наскока мгновенно уснул, оставив ее неудовлетворенной.

То же самое повторилось и в следующий раз. Алексей долго не шел в кровать. Допоздна занимался с Ксюшей. А когда явился и лег, стащил с Наташи трусы, овладел ею без прелюдий, кончил через минуту и захрапел. Он даже не поцеловал ее ни разу!

И все же Наталья не теряла надежды наладить интимную жизнь. Несколько раз она пыталась взять инициативу в свои руки. Отправив детей гулять, ластилась к мужу, обнимала, ласкала, но… У супруга даже эрекции не возникало.

Наталья поставила на интимной жизни крест. А мужу, казалось, только этого и нужно было. Вскоре он перестал делить с ней постель. Переселился в гостиную, а когда Ксюша ночевала у подруг или уезжала куда-то, вообще спал в своей квартире. Но и тогда Наталья ничего не заподозрила.

Как-то в конце лета, когда Ксюша только-только вернулась из оздоровительного лагеря, они затеяли генеральную уборку. Наталья мыла окна, Алексей выбивал ковры, Ксюша протирала пыль, а ее брат всем мешал. Несмотря на то что уборка не самое приятное занятие, настроение у всех было приподнятое. Даже у Алексея, который в последнее время был постоянно не в духе. А тут его как подменили. Бодрый, веселый, энергичный, он с шутками и прибаутками скручивал ковры и таскал их на улицу. Оказавшись там, махал стоящей в окне жене и что-то говорил, да только было не слышно – квартира располагалась на девятом этаже.

Когда остался последний ковер, настенный, Алексей попросил Ксюшу помочь ему его снять. Девочка встала рядом с отчимом, и тут… Наталья сначала подумала, ей показалось. Мыльный пузырик попал в глаза и затуманил зрение! А как иначе объяснить тот факт, что она увидела, как ее муж украдкой коснулся груди Ксюши?

Наташа моргнула. Потом еще. И вроде бы зрение нормализовалось. Но стоило только подумать об этом, и Наташа увидела, как рука Алексея скользнула под короткую юбочку Ксюши. Мужу потребовалось несколько мгновений, чтобы добраться до ее промежности. Руку он тут же убрал. Воровато оглянулся. Наталья стояла спиной к ним. И если бы не дверное стекло, в котором все отражалось, они ничего бы не увидела: ни того, как мерзкий старик лапает ее девочку, ни ступора, в который впала та от его прикосновений. По тому, как напряглось тело Ксюши, Наталья поняла, что ЭТО происходит не впервые. Девочка привыкла к ощупываниям. Они отвратительны ей, но она терпит. Только ножки сжимает да локти ввинчивает в бока, чтобы отчиму сложнее было добраться до ее интимных мест.

– Алексей, оставь ковер, я вспомнила, что выбивала его совсем недавно, – проговорила Наталья, не поворачиваясь. – А ты, дочка, возьми брата, сходите погуляйте. Тебе отдохнуть не мешает, и мы скорее закончим, когда малыш перестанет нам мешать.

Ксюшу дважды просить не потребовалось, уже через несколько минут она покидала квартиру в сопровождении брата. Закрывая дверь, она услышала, как мама обращается к отчиму со словами: «Алексей, нам надо серьезно поговорить!»

Они вышли во двор. Пока брат гонялся за голубями, Ксюша сидела на лавочке и думала о том, стоит ли рассказывать маме о приставаниях отчима. Сколько раз она собиралась сделать это, но не решалась. Не хотела расстраивать мать. А еще боялась… что она не поверит. Ведь отчим был очень осторожен. Лапал ее, только когда они оставались вдвоем. Это сегодня он не выдержал. Не видел Ксюшу три недели, «соскучился». А она так надеялась, что за время ее отсутствия произойдет чудо и он исправится.

Когда дядя Леша впервые пощупал ее грудь, Ксюша решила, что он не специально. Но когда эти «недоразумения» стали нормой, она поняла, как ошибалась на его счет. Вообще-то Ксюша уже сталкивалась с подобным поведением. Одноклассники постоянно норовили зажать ее или другую девочку и облапать. Бывало, под юбки залезали и расстегивали лифчики тем, кто их носил. Ксюша думала, что с возрастом это проходит. Мальчики взрослеют и перестают вести себя таким образом. Но, судя по Алексею Алексеевичу, это далеко не так. Старик уже, а все туда же – то до груди дотронется, то по попе рукой проведет…

Если б он вел себя наглее, Ксюша пожаловалась бы маме. Но до свадьбы он позволял себе лишь мимолетные прикосновения. Но чем дальше, тем больше. Сейчас уже между ног лезет. А иногда упирается ей в ягодицы своей… шишкой, что вздувается в его штанах!

Ксюша передернулась. Пожалуй, я все же скажу маме, решила она.

На душе сразу стало легче. Мама хорошая. Она все поймет. И конечно, поверит ей. Ксюша ведь никогда не давала повода усомниться в своей честности…

Она задрала голову и посмотрела на окно своей квартиры. Если оно закрыто, значит, мама закончила и можно возвращаться.

Но окно оставалось открытым. И в нем виднелся мамин силуэт. Вот она стоит спиной, жестикулирует. Вот поднимается на подоконник, чтобы закончить начатое. Вот поднимает руки с тряпкой.

Ксюша на минуту отвлеклась на брата. Он потащил в рот собачьи какашки. Девочка крикнула: «Брось!» – и шлепнула его по руке. И сразу после этого, пожалуй, даже минуты не прошло, всего секунд тридцать, она снова посмотрела на окно. Но мамы в нем не оказалось…

Она камнем летела вниз!

Мгновение, растянувшееся до бесконечности.

Страшный звук удара человеческого тела об асфальт.

Душераздирающий крик…

Не сразу Ксюша поняла, что это кричит она сама!

Глава 4

Братья Штайман

Братья встретились в ресторане на Тверской. У Марика неподалеку был офис, а Самик на этой улице жил. Первый ночевал у Лили (жене наврал, что у брата) и оттуда сразу поехал на работу, второго дома не кормили, поэтому Штайманы решили вместе позавтракать.

Время было уже одиннадцать, и оба ужасно хотели есть. Марк заказал себе привычную кашу с ягодной подливой, два тоста и кофе. Он не любил изменять привычкам, поэтому первая за день трапеза, пусть и очень поздняя, являлась стандартным завтраком. Марк мог съесть овсянку, творог, омлет, блинчики, но уж никак не мясо с картошкой, что заказал себе брат.

– Голоден как волк, – прокомментировал свой выбор Самик. – Всю ночь бухал, а с похмелья я всегда жрать хочу…

Марик с удивлением воззрился на брата. Слышать от него фразу «всю ночь бухал» ему приходилось всего пару раз в жизни, и то давно. Самик тогда еще в академии учился.

– Да не смотри ты на меня так! – отмахнулся от Марка брат. И, припав к стакану с соком, стал жадно пить. Опорожнив его, Самуил подозвал официанта, заказал еще, затем добавил: – Со страху напился, с кем не бывает?

– Чего ты боишься? – спросил Марк, принимаясь за свой сок. Кашу еще не приготовили.

– А ты будто не знаешь?

Марк пожал плечами и оглянулся на официанта, не несет ли тот его кашу. С каждой минутой голод становился все нестерпимее.

– Он умер, брат, – хрипло прошептал Самик. – Умер, а ты спокоен, как сфинкс египетский…

– Я и тебе бы посоветовал успокоиться.

– Да не могу! – воскликнул брат и стукнул кулаком по столу, задев вилку, которая тут же слетела на пол. Получилось громко. И возглас, и удар слились в один визгливо-дребезжащий звук. Все присутствующие в зале обернулись. А официант, обслуживающий их столик, кинулся к Штайманам.

– Какие-то проблемы? – спросил он, подлетев.

– Да, проблемы! – сорвал на нем свою злость Самуил. – Я жду своего мяса уже полчаса… Сколько можно?

– Прошло только десять минут, – начал оправдываться официант, симпатичный узкоглазый паренек, по национальности то ли казах, то ли бурят. – Мясо не приготовится за столь короткий срок…

– Тогда принеси то, что готово. Хоть хлеба. Клиент есть хочет!

Официант унесся.

Марк глянул на брата и осуждающе покачал головой.

Самуил понурился. Он и сам понимал, что ведет себя безобразно, но нервы после пьянки расшатались. Он закончил бухать в три, еще час просто сидел за столом, причем в полной темноте, и только когда задница устала, отправился в спальню и лег.

Проснулся в девять. Голова трещала. Одно порадовало – в доме стояла тишина. Женушка куда-то унеслась, наверное, в автосалон, а прислуга еще не пришла. Самик принял душ, выпил три стакана воды и столько же таблеток аспирина и позвонил брату. В одиннадцать они встретились в ресторане…

– Самуил, ты бы вместо водки (или чего ты там в себя вчера вливал?) валерьянки выпил, – наставительно произнес Марк. В детстве и молодости он никогда брата не поучал, смотрел ему в рот, но со временем все изменилось.

– Если майор Назаров или кто-то другой из этой же компании узнает, что мы шантажировали Старикова, то все… В нас вцепятся мертвой хваткой, и тогда…

– Откуда они узнают? Это наша тайна. Его, моя, твоя и… Еще одного человека. – И, усмехнувшись, Марик добавил: – Да мы просто «Союз четырех», как у Конан Дойля.

– Девочка могла стать случайным свидетелем наших переговоров.

– Дочка?

– Да.

– Исключено.

– А если Стариков вел дневник и там все записано?

– Самик, перестань бредить. Такие люди, как он, не ведут дневников.

– Но с кем-то они должны делиться, а у Старикова ни друзей, ни близких не было. Да и не выдержал бы никто долгого общения с ним… А бумага, как известно, все стерпит.

Самуил хотел было возразить, но увидел официанта с полным подносом и воздержался от реплики.

– Салат от заведения и чесночный хлеб, – отрапортовал тот, поставив перед Самуилом две тарелки. На одной были резаные овощи, политые оливковым маслом, на другой поджаристые булочки, источающие дивный запах. – Мясо будет готово через десять минут. – И только после этого водрузил на стол блюдце с тостами и плошку с кашей. – Ваша овсянка… сэр.

Самик не сдержался, хмыкнул. Фраза «Овсянка, сэр!» из уст то ли казаха, то ли бурята звучала как-то особенно комично.

Поблагодарив парня, братья принялись за еду. Молча. Оба хотели есть. Быстро слопав салат и булочку, Марк вытер губы салфеткой и закурил. Сделав затяжку, выпустил дым через нос и нарушил молчание фразой:

– Его надо сжечь.

– Его? – переспросил Марик. Он так был поглощен едой, что не сразу понял, о чем речь.

– Снимок. Все равно он нам уже без надобности. Старик же умер.

– Сожги, – кивнул брат.

Самик распахнул пиджак и достал из нагрудного кармана старую фотографию. Кинув на нее прощальный взгляд, разорвал на четыре части. Скомкал. Швырнул то, что совсем недавно было уликой, в пепельницу. Поджег.

Марк оторвал взгляд от своей тарелки и посмотрел на маленький костерок. Пока тот горел, он думал о том, что, если бы не это фото, Самик вылетел бы из академии, сам он в нее не поступил бы, а Лили не ушла бы с панели. Старая фотография сослужила им хорошую службу. Вот только Марику все эти годы казалось, что они неправильно ею воспользовались…

Глава 5

Лаврентий Кондрашов

Лаврентий встал в семь утра, в десять приехал в офис и переделал до обеда кучу дел. Однако еще оставались кое-какие, и он решил перекусить в ресторане, находящемся в том же здании, что и его «контора». Кормили там, на взгляд Кондрашова, не очень, уж слишком изысканно, но география его расположения решила все. Конечно, можно было заказать еду с доставкой, любую, хоть ту же кашу с обрезками, но приготовленную самым известным столичным поваром, вот только не любил Лаврентий есть в одиночку. В ресторане на людей посмотришь, с официантами парой слов перекинешься, а то и знакомого встретишь и с ним трапезу разделишь.

Дав распоряжения ассистенту, Лаврентий покинул кабинет. Охранники тут же вскочили и вытянулись по стойке «смирно», ожидая распоряжений.

– Один со мной, остальные остаются, – бросил Лавр на ходу.

От квартета мордоворотов отделился самый некрупный, но и самый толковый парень, Евгений, он был за старшего, и последовал за Кондрашовым.

Вдвоем они вышли на улицу. До ресторана ходу было от силы минута. Но не успел Кондрашов сделать и десятка шагов, как услышал вопль:

– Сыночка, родненький!

– Женя, – тут же окликнул телохранителя Лавр.

Парень мгновенно выдвинулся вперед, преградив дорогу той, что неслась на бешеной скорости к Кондрашову. Вот затем он и взял Евгения с собой. Не для защиты от киллеров, а чтобы ограждал босса от всяких… приставал.

– Лавруша, здравствуй! – продолжала голосить испитая старуха с синяком под глазом. Подойти к Кондрашову ей мешал Женя, но она все равно не оставляла попыток прорваться. – Дай обниму тебя, сыночек… К груди своей прижму!

Лаврентий дал знак Евгению. Тот начал легонько напирать на пьяницу, оттесняя ее.

– Что ж ты мамке-то не отвечаешь? – перешла та на визг. – Я тебя родила, вырастила, выкормила, на ноги поставила… Последнее отдавала… Неблагодарный скот! Гаденыш! Да чтоб ты…

Лаврентий больше не слушал. Не обращая внимания на беснующуюся бабу, он заспешил к ресторану. Когда подошел к его зеркальным дверям, увидел, как Евгений, крепко держа тетку за руку, ловит машину. Он знал, что, поймав ее, он усадит в нее пьяницу, даст водителю денег и укажет адрес, по которому «клиента» надо доставить. И догадывался, что он, клиент, доедет до ближайшего метро, потребует его высадить и вернуть часть суммы. Шофер наверняка согласился это сделать, и мать получит то, чего хотела, – деньги на водку. Пусть немного, но ей хватит на опохмелку. К офису или дому сына она приходила только тогда, когда было невмоготу. В остальные дни она его проклинала и не желала видеть.

Первый раз мать изъявила желание воссоединиться с блудным сыном шесть лет назад. Тогда она еще не была такой опойной, жила одна, потому что Вася снова ее бросил, и Лаврентий встретил ее… нет, не радостно, конечно, но вполне приветливо. Накормил обедом, расспросил о жизни, поинтересовался, не нужно ли чего.

– Как не нужно, сынок? – вздохнула она тяжко. – Пенсия грошовая, на жизнь не хватает…

– Поэтому и спрашиваю, что нужно.

– Денежек бы…

– На что? На водку?

– Что ты, что ты! – замахала она руками. – Я не пью. В завязке… – И «честно» посмотрела в глаза сыну. – На квартплату не хватает. На лекарства. Да и фруктиков бы… Мне витамины нужны для поддержания здоровья.

– Хорошо, все получишь, – кивнул Лаврентий.

И мать получила. Но не деньги на лекарства и фрукты. А лекарства и фрукты. Да еще сын оплатил все ее коммунальные долги.

В следующем месяце все повторилось. Ассистент Лаврентия привез продуктов, лекарств, витаминов, забрал квитанции за квартиру, свет и газ. Поначалу матушка была довольна. Всю пенсию можно на водку тратить. Плохо ли? Но вскоре ей стало казаться, что ее обделяют. Сын миллионер, а она живет как нищенка. В общаге. И она, как старуха из сказки о золотой рыбке, завысила требования. Попросила у сына квартиру с обстановкой. Тот и в этом матери не отказал. Купил уютную однушку с ремонтом, обставил ее. Живи, мама, радуйся.

И она радовалась… Месяца три!

А потом пенсии на водку перестало хватать. Потому что к старым друзьям новые прибавились, со всеми надо выпить, всех приветить. А квартирка-то маленькая, тесная. Как будто нельзя было трешку купить? И пошла старуха к «золотой рыбке», и потребовала хоромы царские да содержание хорошее. А еще домик в деревне, чтоб летом воздухом дышать!

– А может, тебя лучше в клинику положить? – задумчиво спросил сын. – Для алкоголиков?

– Не пью я! – вскричала мать и стукнула себя кулаком в грудь. – Раз в месяц только, как пенсию получаю… Маленькая она у меня. Не хватает.

– На что на сей раз?

– На одежу. Шубу мне надо. Мерзну.

– Завтра тебе ее привезут. Все, разговор окончен.

– А как же домик? Я ведь деревенская, сынок, меня к земле тянет. Мечтаю зелень выращивать, капусточку, огурцы…

– Что ж… Домик тоже получишь. Может, на пользу тебе пойдет огородничество…

– А квартиру? Тесно мне, Лавруша. А еще денежек. Дотацию к пенсии. А? Я б ее откладывала…

– На что?

– На смерть.

– Поверх земли тебя не оставлю, не беспокойся. Похороню. Так что денег ты не получишь. И квартира тебе большая ни к чему.

Мать захныкала.

– Ты не подумай, что мне жалко, – продолжал Лаврентий. – Хоть я к тебе ни любви, ни уважения не питаю, но ты дала мне жизнь, и я тебе обязан. Поэтому я создал для твоего проживания комфортные условия. Но большего ты не получишь. И отказываю я не из жадности. Просто погубят тебя деньги. Сопьешься окончательно. Или дружки тебя прибьют из-за них. Так что живи, как живешь, если лечиться не хочешь. Надумаешь, милости прошу. Найду лучшего специалиста.

Мать, конечно, была разочарована, но мысли о доме в деревне и о шубе ее грели. Думала, ей норковую привезут. А оказалось – мутоновую, но добротную, до полу, да с песцовым воротником. Именно шубу она продала первой. Потом в ход пошла бытовая техника, посуда, занавески. Женщина все готова была спустить, только бы Васечка с ней оставался…

О да, Вася снова объявился! От каких-то общих дружков узнав, что у его давней полюбовницы сын миллионер и она теперь в золоте купается, он быстро ее нашел. В ноги упал, чтобы простила за последнюю измену, признался в вечной любви, она и оттаяла. Напоила, накормила, приютила. Сначала шиковали на пенсию, затем распродавали лекарства и еду, что регулярно завозил ассистент сына. Когда этого стало не хватать (к собутыльникам матери прибавились Васины), дошла очередь до той самой шубы и прочего. За полгода все было спущено. Остались квартира да дом. Вася подал идею продать однушку и переехать в деревню, где жизнь дешевле. Да вот незадача! Квартира была записана неведомо на кого. Как и дом.

Вот тогда-то мать и совершила самую большую глупость – явилась к сыну не одна, а с Васей. Лавр как увидел их на пороге, так сразу указал на дверь. Слова просителям не дал сказать. Кликнул телохранителей, и те их под белые рученьки вывели вон. После этого мать перестала получать посылки, и из квартиры ее через пару месяцев поперли. Вернулась она в общагу с единственным своим сокровищем, Васей.

Два года мать не беспокоила Лаврентия. Как жила, он не знал. Один раз какая-то скандальная газетенка опубликовала статью «Бомжиха, мать олигарха», где в ярких красках описывалось ее жалкое существование. Но после того, как редакция издания сгорела на следующий после выхода номера день, публикаций не повторялось. Лаврентий забыл о своей родительнице на долгое время.

Она объявилась неожиданно. Явилась под двери офиса (внутрь ее не пускали), а когда Лаврентий вышел на улицу, схватила его за руки и закричала:

– Спаси его, сынок! Спаси, пожалуйста!

– Кого? – не понял Кондрашов, брезгливо отстранившись. От матери воняло перегаром и немытым телом.

– Васю! Он умирает!

– Допился, значит.

– Не от вина. Ему ногу отрезало поездом. По колено. У него заражение крови! – рыдала мать. – Помирает он… Спаси!

Лаврентий отмахнулся от нее, сел в машину и уехал. Потом, правда, жалел…

Жалел, что не поехал в больницу, чтобы посмотреть, как Вася подыхает.

Он умер на следующий день (помочь ему Лаврентий не смог бы, даже если б захотел), тогда же мать снова явилась под двери офиса, орала, обзывала сына убийцей, проклинала. Но через неделю уже пришла просить денег. Причем поджидала Лаврентия не у входа, там были камеры и ее мгновенно гнали, а в отдалении. Чтобы не шуганули!

Лаврентий ничего ей не дал. И снова был осыпан проклятиями.

Подобные сцены повторялись где-то раз в квартал. Могли бы, наверное, и чаще, да Кондрашов часто бывал в разъездах.

«В психушку ее, что ли, сдать? – в который раз подумал Лаврентий. – Или просто запереть в каком-нибудь доме под присмотром медсестры да охранников? – И опять же не впервой дал себе зарок: – Еще раз появится, точно закрою где-нибудь…»

И Кондрашов, отбросив все мысли о своей родительнице, направился в обеденный зал ресторана. Он уже предвкушал трапезу из шести блюд: супа, двух салатов, двух вторых и одного десерта. Кондрашов так много заказывал не потому, что был обжорой, просто в этом дорогущем ресторане для гурманов подавались мизерные порции. Тарелки огромные, а порции маленькие. На один зуб. Даже после шести блюд Лаврентий уходил из ресторана с чувством легкого голода. Но это, говорят, хорошо, полезно…

– Господин Кондрашов, добрый день, – поприветствовал Лаврентия метрдотель, оторвавшись от стойки и кинувшись вслед за клиентом. – Не передать, как мы рады, что вы к нам снова заглянули…

– Привет, – бросил на ходу Лаврентий.

Он терпеть не мог лизоблюдов, пусть и профессиональных. А вот с теми представителями обслуживающего персонала, что вели себя доброжелательно, но с достоинством, мог запросто потрепаться за жизнь. В этом ресторане у него был «свой» официант. Отличный парень по имени Эдик. Он как раз обслуживал его любимый столик в укромном уголке. Из этого уголка прекрасно просматривался зал, и если Кондрашов видел знакомого из числа приятных людей, махал ему, если же из категории неприятных, скрывался за колонной.

– Пришли Эдика, – распорядился Лаврентий, не глядя ткнув в направлении «своего» столика, – я пока руки помою…

– Мне очень жаль, но ваш столик занят. Не соблаговолите пройти за другой, не менее удачно расположенный?

– Что ж за день-то такой, – проворчал Лаврентий. – А кто там? За моим?

– Этого господина я не знаю, он впервые у нас. – И с некоторым пренебрежением добавил: – Непьющий вегетарианец.

Кондрашов развернулся, глянул на того, кто сидел за «его» столиком, и усмехнулся:

– Как же тесен мир! Здравствуй, Аристарх.

Глава 6

Аристарх Козловский

Аристарх давно не бывал в ресторанах. Если не считать вчерашнего посещения сомнительного заведения, где Стариков отмечал юбилей, то года два. В пафосных же московских ресторациях и того больше. Отвык. Причем отвык настолько, что не смог с былой легкостью сделать заказ. Долго читал меню, пытаясь понять, чем является то или иное красиво названное блюдо, не решался сделать выбор между одним и другим, ужасался при виде цен, дотошно выспрашивал у официанта, из каких ингредиентов приготовлен соус…

Деньги у него имелись, но Аристарху было жаль их тратить на ту еду, которую он не съест. Раньше его это не волновало. Как и то, что порция паршивого риса с овощами (называлось блюдо, естественно, не вегетарианским пловом, а как-то заковыристо) стоит как мешок крупы и полгрузовика моркови. Да и не заказал бы он пять лет назад ничего подобного. Он любил вкусно поесть, но больше – пошиковать. Платил сумасшедшие деньги за омаров, трюфели, мраморную говядину японских коров, икру… Да не черную или серую, а за «Алмас», икру белуги-альбиноса. На вкус от обычной осетровой, по мнению Аристарха, она не отличалась, но стоила в десять раз дороже, и это решало вопрос.

А еще раньше, лет эдак десять назад, Козловский, придя в ресторан, заказывал самые дорогие блюда. Чего он только не перепробовал тогда! И салат за семьсот долларов, и омлет за тысячу, и мороженое за две (ел и за двадцать две, но там вазочка была золотая и отделана бриллиантами). А в Америке, в Бронксе, отведал пельменей, порция которых – восемь штук – стоила около трех тысяч долларов. На вкус они оказались такими же, как матушкины, а вот внешне отличались – светились в темноте, ибо в фарш было добавлено мясо глубоководной рыбы-факел. А так как Лаврентий меньше двадцати пельменей зараз не съедал, то за свою порцию он заплатил почти десять тысяч.

Сейчас он вспоминал об этом со стыдливой улыбкой. Но, как говаривал один умный человек, дураком родиться не стыдно, стыдно им умереть!

– Как тесен мир! – услышал Козловский. – Здравствуй, Аристарх!

Он поднял глаза от тарелки и посмотрел на человека, что его окликнул.

– Добрый день, Лаврентий. Не ожидал тебя здесь увидеть…

Козловский врал. Он явился в эту ресторацию именно потому, что Лаврентий в ней частенько обедал, а ему нужно было с ним переговорить. И столик «его» Аристарх занял неспроста.

– Может, присядешь? – предложил он Кондрашову. – Вместе откушаем.

– С удовольствием…

Лаврентий угнездился на стуле, подозвал официанта. По-приятельски с ним поболтав, заказал немыслимое количество еды.

– Ты все это съешь? – полюбопытствовал Аристарх.

– А чего тут есть-то? – хмыкнул Кондрашов, указав на его тарелку. В ней горкой лежал рис, а вокруг в хаотичном беспорядке – разноцветные овощи. Малоежке Козловскому этой порции было достаточно, тем более что до плова он скушал суп, но человеку с нормальным аппетитом ее, конечно, не хватило бы, чтобы насытиться. – Водку будешь? – спросил Кондрашов.

– Нет, я не пью.

– Совсем?

– Совсем.

– Здоровеньким помереть хочешь?

– Прожить… Здоровеньким.

– А раньше вроде бухал…

– Раньше я многое делал, чего не делаю сейчас.

– А ты где пропадал-то? Тебя не видно было лет сто.

– Всего два с половиной. Сначала мотался по Европе, а потом в Индию уехал. Там сейчас и живу…

– Надо же.

И Лавр замолчал. И Аристарх ничего не говорил. Он ждал подходящего момента, чтобы начать разговор, ради которого он и хотел встретиться с Лаврентием.

– Тебя к следователю не вызывали? – спросил вдруг Кондрашов. Аристарх про себя порадовался. Кажется, момент наступил.

– Нет. И не думаю, что вызовут.

– Почему это?

– Свидетельские показания я дал, а что еще?..

– Ты не забывай, что все мы не только свидетели, но и подозреваемые.

– Да, ты прав… – И Аристарх осторожно начал: – Все мы старика недолюбливали. Потому что мерзее человека я не встречал. И если следствие начнет копать под каждого из нас…

Кондрашов с любопытством посмотрел на собеседника.

– Ты к чему клонишь, Аристарх? – спросил он, вернувшись к своему салату.

– Хочу договориться с тобой, – перестал юлить Козловский.

– Очень интересно, о чем же?

– Ты не даешь показания против меня, а я против тебя.

– Против меня у тебя ничего нет, – усмехнулся Кондрашов. – А вот я могу тебе подгадить, и здорово. Помню, как ты, пьяный, много лет назад орал: я когда-нибудь убью его! Это ты Старикова имел в виду…

– Чего спьяну не сболтнешь?

– Я очень удивился, когда тебя в числе гостей увидел, – продолжал Лаврентий. – И грешным делом подумал, а не за тем ли ты явился, чтобы угрозу свою исполнить…

– Я пришел, чтобы примириться не столько с ним, сколько с собой.

Кондрашов кивнул. Типа понял. А у самого в глазах недоверие вперемешку с усмешкой. Но Аристарх и не рассчитывал на понимание. Поэтому предложил бартер:

– Если ты обещаешь умолчать о нашем пьяном базаре (а иначе тот разговор не назовешь), то я продам тебе акции, о которых мы с тобой вчера разговаривали…

Кондрашов подобрался. Разговор пошел деловой, и Лаврентий сразу же изменился. В глаза вспыхнул огонек заинтересованности, и Аристарх понял, что они смогут договориться.

– Только дай реальную цену, – сказал Козловский. – И я готов подписать бумаги прямо сейчас.

– Цену обсудим.

– Тогда по рукам?

Лаврентий протянул ладонь, Аристарх ее пожал. Договорились то есть.

– Ты уже поел? – осведомился Кондрашов, после того как их пальцы разжались.

– Да.

– И наелся? – с сомнением протянул он.

– Более чем. Хотел десерт еще заказать, но воздержусь.

– У тебя не эта?.. Как ее? Чем сейчас модно у молоденьких девочек болеть?

– Если ты про анорексию…

– Точно, про нее.

– Нет, я не болен. Просто привык мало есть. На самом деле для поддержания сил нужно не так много пищи… Главное, чтоб она была правильной.

Кондрашов отмахнулся и принялся за горячее. Ел быстро, жадно. Было видно, что он голоден и хочет поскорее «заморить червяка». Как будто у него на тарелке не рулет из трех сортов красной рыбы под нежнейшим соусом из шпината, а картошка с сосисками… Или какая-нибудь пшенка с мясными обрезками, которую многие собаководы варят своим питомцам.

Пока Лаврентий поглощал обед, Аристарх расплачивался за свой. К несусветной сумме в счете пришлось прибавить еще десять процентов на чай, итог получился таким, что он мысленно присвистнул. Столько наличных у Козловского не было, хорошо хоть карточка при себе оказалась. Взял на всякий случай. В Индии он отвык от этих прогрессивных штучек. Более того, там он даже кошелька не имел. Носил деньги в карманах.

Доставая карточку, Аристарх услышал вопрос:

– Кто это?

Козловский понял, о ком Лавр. В портмоне был вложен снимок. На нем он стоял в обнимку с невероятно красивой юной индианкой.

– Это моя жена Сагитта.

– Чем ты старше, тем твои жены моложе, – заметил Лаврентий. – Ты в шестьдесят в детском саду будешь себе их подбирать?

Аристарх ничего не ответил. А про себя возразил: «Не буду. Потому что Сагитта моя последняя жена… Женщина на всю оставшуюся жизнь!»

Козловский вспомнил свой последний развод. Четвертый. Супруга из него все соки выпила, прежде чем подписала бумаги. Красивая маленькая сучка, она дралась за каждый рубль. И ладно бы была бедной провинциалочкой, так нет. Дочка именитого советского поэта, она выросла в центре столицы и ни в чем не знала отказа. Даже когда возомнила себя писателем и наваяла совершенно бездарный роман, его напечатали – родственники подсуетились. Потом девушка публиковалась на средства мужа. Как и путешествовала по шикарным курортам. На одном таком она ему и изменила. О чем сообщила по возвращении. Зачем? Аристарх так и не понял. Ладно бы отношения у нее завязались серьезные, тогда еще понятно. А то обычный курортный роман, не имеющий продолжения. Аристарх о нем не узнал бы, не скажи она…

Он потребовал развода. Она – половину его состояния.

Естественно, получила нахалка не так много, как хотела. Но пообщипала Аристарха. А нервов потрепала… Кошмар! Козловский сразу после того, как получил долгожданный развод, уехал их лечить в Баден-Баден.

Пробыв на курорте месяц, Аристарх так и не почувствовал себя лучше. А вот бездельничать в одиночестве ему понравилось. Обычно он себе позволял лишь недельный отпуск, к тому же ездил на отдых всегда с женщинами: с женами или любовницами, а тут никто тебе не мешает, не трещит с утра до вечера, не таскает по музеям, не клянчит подарки. Вот только надоел ему Баден до чертиков. Его сонное благополучие не умиротворяло, а раздражало Аристарха. Ему требовалась полная смена образа жизни. Встряска такая… чтоб до кишок!

Козловский вернулся в Москву, подписал кучу доверенностей, дал миллион заданий, сообщил всем, что уходит в бессрочный отпуск, и отправился в путешествие. Да в какое! Купил билет на чартер до Доболима и полетел на Гоа.

До этого Коля-Аристарх бывал только на фешенебельных курортах. Пока был бедным, совсем на море не ездил, а как разбогател, так Ницца, Мальорка, Рио стали местами его «паломничеств». А тут не просто деревенька Бага в Гоа, но еще и не пятизвездочный отель в ней. Таковых просто не имелось в деревеньке. Аристарх жил в номере с неработающим кондиционером и шумно тарахтящим вентилятором, с постельным бельем, рвущимся от каждого резкого движения, с бегающими по полу муравьями. Конечно, он мог бы предъявить претензии и потребовать починить кондиционер, сменить белье, вывести муравьев или же поменять номер, но решил, что чем хуже, тем лучше. Может быть, именно эти неудобства его встряхнут?

Однако когда Аристарх вышел за пределы отеля, он понял, что там, за забором, еще хуже. Среди его знакомых были люди, которым нравился отдых на Гоа, но они выбирали богатые отели на юге, где царят покой и первозданная красота. На севере же все оказалось иначе. Убогие отели, узкие улочки, заваленные мусором, сумасшедшее движение, неспешно фланирующие по проезжей части коровы – священные животные, грязные, вонючие, вшивые побирушки. А пляж! Тучи навязчивых торгашей, самозваных массажистов, лишайных собак. Всем от тебя что-то надо, и все мешают отдыхать. Козловский к такому не привык и выходил из себя всякий раз, когда к нему подходили торгаш, побирушка, массажист, собака. Но чем хуже, тем лучше, поэтому он остался на севере Гоа в деревушке Бага.

На пятый день Аристарх перестал себя узнавать. А все потому, что отсутствие кондиционера, вшивые приставалы, разномастная живность, снующая то там, то тут, перестали его волновать. Козловский видел не их. А бескрайнее море-океан, усыпанные кокосами пальмы, небо, особенно прекрасное на закате… И улыбающихся людей… А улыбались на северном Гоа не только те, кому удалось втюхать зашедшему в магазин туристу убогие поделки из сплава по цене если не золота, то высококлассного серебра (эти торгаши были практически высшей кастой местных «деловых» людей, круче их только хозяева клубов и супермаркетов), а даже вшивые побирушки.

Аристрах вдруг стал понимать, что для счастья надо очень мало. На Гоа точно! Одни шорты, футболка, сланцы и… небольшое количество денег. Даже кров необязателен. Можно спать на пляже.

Но у Козловского были деньги. И он первое время шиковал! Ел не в пляжных шеках (так назывались забегаловки, которыми была усыпана береговая линия), а в ресторанах, ездил, не торгуясь, на такси, покупал в магазинах не местный ром стоимостью три доллара за литр, а шотландский виски или итальянский вермут. И отель его, как оказалось, по местными меркам был довольно солидным. Прожив в нем три недели, Аристарх собрал свои нехитрые пожитки и выехал.

Куда направить свои стопы, он не знал. Поэтому решил объехать все пляжи Гоа и остановиться там, где понравится…

Понравился ему Арамболь. Почему, он и сам не понял. Вроде ничего особенного: ни красоты невероятной, ни спокойствия – торгашей поменьше, но они есть. Как и туристы. И лишайные собаки. Однако Аристраху захотелось остаться именно на Арамболе. Как будто чувствовал, что именно там встретит человека, который изменит его жизнь.

Козловский снял домик на пляже. Фанерную коробку, выкрашенную в веселый цвет, в которой не было ни кондиционера, ни холодильника, ни телевизора, только кровать, стул да мизерный столик. Стул и столик Аристарх вынес на крылечко, чтобы вечерами любоваться удивительным закатом. Он еще в Баге полюбил провожать солнце. Но там наслаждаться видом мешали тучи народа: туристы, торгаши, становящиеся к концу дня более навязчивыми, пляжные зазывалы, заманивающие клиентов в свои шеки, бич-бои, вытаскивающие из воды скутеры и лодки. Отвлекаясь то на одних, то на других, Аристарх иногда пропускал закат – солнце опускалось за горизонт очень быстро. Тут же, на Арамболе, сидя на крылечке своего домика, он видел все, наслаждаясь каждым мгновением.

Первое время Аристарх курил марихуану. Или пил ром. Тот самый, по три доллара. Но потом вдруг понял, что не нуждается в допинге. Ему и так хорошо.

Недалеко от его домика находился центр йоги. И Аристарх мог наблюдать за тем, как на пляже занимаются его обитатели. Зрелище казалось Козловскому приятным, но не более. Желания влиться в ряды йогов у него не возникало.

Но однажды на закате он увидел бородатого старика в набедренной повязке. Худющего, косматого, но очень красивого. Его волосы были белы, но не только от седины. Старик оказался блондином. Голубоглазым, как стало ясно, когда он открыл глаза, закончив медитацию. Поймав взгляд Аристарха, он улыбнулся. Зубы у него оказались на удивление крепкими и белыми. Только одного, переднего, не хватало.

– Хеллоу, – поприветствовал старика Козловский. – Хау а ю?

Тот ответил на чистейшей английском. Разговорились.

Звали старика Махараджа. Естественно, имя это он получил не при рождении, так как новый знакомец оказался англичанином. До сорока пяти он звался Гарри и проживал в Лондоне. Работал адвокатом, имел свою контору. Семью тоже имел. Жену и дочку. И жизнью своей был доволен, пока не узнал, что болен. Врачи поставили диагноз «рак легких» и отмерили пациенту не больше полугода.

Гарри знал, что это за болезнь – рак. От нее умерла его мать. Она невероятно мучилась несколько месяцев, а вместе с ней и ее родные. Это страшно – видеть, как страдает дочь, жена, мать. Гарри не хотел, чтобы через это прошли его близкие, поэтому уехал умирать в Индию.

Он думал продержаться сколько возможно, а когда не останется сил терпеть боль, слабость, отчаяние, утопиться или броситься с какой-нибудь скалы. Он так же, как Аристарх, остановился на Арамболе. Только тогда это был пустынный пляж, куда разве что хиппи наведывались. Гарри познакомился с ними. Одна девушка из компании занималась йогой. Не всерьез, а так, скорее для зарядки и… развлечения. Это же очень весело, покурив марихуаны, принимать разные позы и пытаться медитировать. Если трава оказывалась сильной, девушке даже чудилось, что у нее получается. Гарри от нечего делать стал брать у нее уроки. И неожиданно для себя понял, что ему нравится эта «гимнастика», а после крепкой травы ему даже казалось, что он медитирует. Главное же, во время занятий боль отступала и он мог обходиться без таблеток (пока они ему помогали).

Когда хиппи уехали, Гарри занимался йогой один. Но он понимал, что ему нужен наставник. Да не вечно обкуренная девчонка, а просвещенный человек. И Гарри отправился на его поиски.

Ему повезло. Учителя англичанин нашел спустя неделю. А уже через месяц у него получалось медитировать, а не принимать за медитацию наркотический дурман. Чтобы достичь этого, кроме всего прочего, Гарри стал вегетарианцем. Первое время не ел только мяса, а впоследствии перестал употреблять в пищу и рыбу. Кушал рис со специями, орехи, овощи, фрукты. Дни Гарри проводил в занятиях йогой и самопознании. И как-то, посчитав их, он с удивлением обнаружил, что отведенные ему врачами полгода давно миновали. Но не это главное. Главное то, что он чувствовал себя на удивление хорошо.

– С тех пор прошло двадцать лет, – закончил Махараджа. – И я все еще жив…

Аристарх подивился этой истории. И поверил в нее.

На следующий вечер он снова имел беседу с Махараджей. Он приехал в Арамболь для того, чтобы провести несколько семинаров в школе йоги. Через три дня он уезжал. И Аристрах дорожил каждой минутой, проведенной с Махараджей. А в вечер перед отбытием тот, остро посмотрев на Козловского своими пронзительными голубыми глазами, сказал:

– К тебе смерть придет через желудок.

– Как это?

– Я не знаю. Просто вижу ее… Вот тут! – И коснулся рукой живота Аристарха.

«У меня на самом деле постоянно болит желудок, – мелькнуло у того в голове. – Я думал, от острой пищи, потому перестал употреблять специи. Но что, если у меня серьезная болезнь?.. Тот же рак?»

– И что мне делать? – не смог удержаться от вопроса Аристарх.

– Попробуй изменить свою жизнь… Как я когда-то.

Козловский внял совету мудрого старика. Он стал вегетарианцем, совсем отказался от алкоголя, записался в школу йоги. Первое время было трудно. Ведь Аристарх Козловский не привык в чем-то себя ограничивать. Пришлось разбудить Колю Козлова и приучить себя к смирению.

Прошли месяцы. Коля-Аристарх (а теперь и Радж, так он представлялся местным, вспомнив имя известного некогда индийского артиста Капура) полюбил свою новую жизнь. Ему нравилось в ней все… Вернее, почти все. Ему только не хватало женской любви. Не плотских радостей, секс у него бывал нечасто, но регулярно, а именно чувств. Но ни ему никто сильно не понравился за время, проведенное на Гоа, ни он никому. Последнее неудивительно. Колю Козлова женщины стали замечать лишь тогда, когда он стал Аристархом Козловским – первым российским олигархом. Теперь же он ни то, ни другое. Избалованный отношениями с самыми прекрасными женщинами бывшей Страны Советов, но живущий крайне скромно, – да кому он сдался такой?

Как-то Коля-Аристрх-Радж с товарищем, приехав в одну из ближайших деревень за рисом и специями, наткнулся на хижину неприкасаемых. Так в Индии называют отверженных. С древних времен в этой стране существует иерархическая система – варна, которая является основой социальной структуры. Судьба человека, его место в обществе во многом определяются положением внутри этой системы. Варна разделяет людей на четыре основных сословия в порядке значимости. На вершине брахманы – люди «голубых кровей», ученые, чиновники, землевладельцы. На второй ступени «пьедестала» – кшатрии, защитники закона и порядка. На третьей – вайшьи: торговцы, банкиры. Внизу – шудры, ремесленники, крестьяне. А те, кому не хватило места в иерархической системе, – ачхуты, или неприкасаемые. Эти люди вынуждены выполнять самую грязную работу: чистить туалеты, убирать мусор и мертвых животных с улиц. А также самую тяжелую – трудиться в шахтах, на стройках. В прошлом им запрещено было посещать храмы, учебные заведения, столовые и даже пользоваться водой из общественных колодцев. Считалось, что присутствие «грязного» оскверняет храм или дом, а его прикосновение – человека или пищу. Еще век назад «отверженного» могли убить за то, что его тень упала на брахмана. Поэтому неприкасаемые вынуждены были вести ночной образ жизни. При этом они себя униженными и оскорбленными не считали. И мало кто решался изменить свою жизнь. Практически каждый индиец знает, что обязан заниматься той работой, которую выполняли его предки. Но если заслужить милость богов, то в следующей реинкарнации можно подняться на более высокую ступень варны.

Обо всем этом Радж узнал из книг и статей в журналах. А от своего товарища еще кое-какие подробности жизни неприкасаемых. Якобы их женщин могут пользовать не только супруги, но вся мужская половина семьи, включая свекра. А свекрови они обязаны мыть ноги и… пить после этого воду. У Козловского почему-то именно это вызывало наибольшее отвращение. И не только физическое (он представлял, какими грязнущими оказывались ноги теток), но и моральное (что может быть унизительнее?).

У хижины, мимо которой они с товарищем проходили, играли два пацана. Лет им было на вид семь-восемь, но штанов ни у одного не было. Трусов, впрочем, тоже. Голые, они возились в грязи, что-то выкапывая из нее. Уж не червяков ли?

Неприкасаемые жили в чудовищной бедности. Зарабатываемых денег не всегда хватало на еду. И дети, которых в семьях было очень много, если видели шкурки бананов, подбирали их и ели. Аристарх сам наблюдал это.

Козловский полез в карман, чтобы достать мелочь и бросить ее детям, но застыл, увидев в окне хижины (просто дыра без стекла) девичье лицо.

– Какая красавица! – восхищенно протянул он, не в силах сдержать эмоции.

– И правда, – согласился с ним товарищ. – Первый раз вижу неприкасаемую с такой внешностью. Как только мог появиться на этой помойке такой цветочек?

– Сколько ей лет, как думаешь?

– Лет четырнадцать.

– Скоро замуж выйдет – у такой красавицы проблем с женихами не должно возникнуть…

– Если не уже…

Козловский тут же представил таз с грязной водой, который подносит девушка к своему чудесному ротику, и передернулся.

– Кинь ей монетку, и пойдем, – сказал товарищ.

– Нет, я хочу с ней поговорить.

– Она не поймет тебя. У них наверняка свой диалект…

Но Козловский не послушался и подошел к хижине. Красавица сначала спряталась от него в «доме», но он ее, точно обезьянку, выманил шоколадкой.

Аристарх успел неплохо освоить язык, на котором разговаривали жители штата, маратхи. Хотя в этом не было большой нужды. Практически все гоанцы владели английским (только разговаривали на нем с таким чудовищных акцентом, что иноземцы их плохо понимали), однако Аристарху нужно было напрягать мозг. Вот он и занялся изучением маратхи и национального языка Индии – хинди.

С девушкой он заговорил на гоанском, и она его поняла.

Звали ее Сагиттой, и она готовилась выйти замуж. В данный момент ее жених был в отъезде. Работал где-то на скотобойне. Там же, где две старшие сестры девушки и когда-то ее мать с отцом (представители более «чистых» профессий, те же разнорабочие на стройках, ни за что не связались бы с «грязной» семьей Сагитты). Женщины таскала на голове корзины с отходами – рогами, копытами, костями. Каждая не менее тридцати кило. Отца у Сагитты не было – погиб. Его забили до смерти четыре года назад, когда его супруга была беременна шестым ребенком, за какую-то ерунду (по меркам цивилизованного общества). Мать после его смерти обрила голову и стала затворницей. Этого требовали предписания варны. Еще сто лет назад вдова пошла бы на погребальный костер вместе с трупом мужа, но на дворе был двадцать первый век, поэтому женщина просто закрылась в четырех стенах, перестав общаться с окружающими, кроме самых близких родственников. Ведь общение с вдовой может навести на человека проклятие.

Сагитта, средняя из детей и младшая из сестер, была на хозяйстве. Обихаживала мать и братьев и ждала жениха. Парня она не любила, но замуж хотела. В Индии, и не только в касте неприкасаемых, до сих пор женщина считается существом второго сорта, чем-то провинившимся в прошлой жизни. Если в семье рождается девочка, родители, мягко говоря, не очень радуются. Единственное, что хоть как-то может улучшить положение представительницы слабого пола в обществе, – это замужество. И конечно же, рождение в браке сыновей. Все девочки об этом мечтают. И их совсем не смущает то, что муж будет запрещать ей работать (или заставит вкалывать с утра до ночи, а сам станет бездельничать), ходить с ним рядом, называть на «ты», смотреть в лицо. Что изобьет за любую провинность, и не только он, но и его родственники. А за рождение дочери может и из дома выгнать.

Козловский оставил Сагитте денег и уехал, пообещав еще наведаться. Слово свое он сдержал. Прибыл с визитом уже на следующий день. Его ждали! На те гроши, что он подал, семья смогла купить риса и фруктов. Закатили пир. А если странный белый господин еще приедет и вновь отсыплет денег, они смогут запастись впрок.

Спустя неделю Аристарх забрал Сагитту с собой. Нанял ее на работу. Предложил хорошие деньги, и она согласилась. Ей нужны были средства для того, чтобы заплатить «калым» жениху. Так было принято в Индии. Обычно это делали родители невесты, но у Сагитты отец умер, а мать не работала.

Делать в скромной обители Раджа (он переехал из гаст-хауса, снял маленький, но вполне приличный домик) вообще-то было нечего. Со всем он справлялся сам. Но зачем об этом знать Сагитте? Пусть думает, что белый господин ни кровать заправить не может, ни унитаз помыть. Тем более что еще пару лет назад так и было. Штат прислуги насчитывал десяток человек. А тут всего одна – и горничная, и садовник, и повар…

Кроме того, что любимая женщина!

О да, Радж-Аристарх воспылал к Сагитте искренним чувством. К этой пусть и хорошенькой, но глупенькой, забитой, дремучей девочке из клана отверженных. Впервые любовь пришла к нему не через восхищение, а через жалость. И она оказалась сильнее остальных чувств. Быть может, потому, что с прежними своими женщинами он… Не то чтобы был неискренним. Просто подсознательно всегда выбирал тех, кто не просто интересен, к кому тянет, но искал исключительных. Либо знаменитых, либо талантливых, либо родовитых, и обязательно сногсшибательно красивых. Первая – известная актриса. Вторая – художница, когда-то подающая надежды, теперь именитая. Третья – попсовая певица. Четвертая… А вот о ней вспоминать не хотелось, но… Светская львица, дочь известных родителей, вся из себя гламурная, яркая, завидная…

А тут – Сагитта…

Даже грамоты не знающая. Да еще с цыпками на руках и до недавнего времени вшами в волосах.

Но Раджу другой не хотелось. Он любил именно эту… Женщину? И так ее назвать трудно. Девочка четырнадцати лет. Но по местным меркам она уже… Именно женщина. Спелая к тому же. На все сто готовая к браку.

Сагитта взялась за работу с невероятным для индианки рвением. Радж-Аристарх давно заметил, что аборигены крайне ленивы и медлительны. Дело, которое можно сделать за час, они растягивают на полдня. Но Сагитта буквально летала по дому, исполняя приказания хозяина.

Аристарх любовался ею. И много разговаривал. Расспрашивал обо всем. Бесхитростная Сагитта выкладывала все как на духу. И это тоже нравилось Козловскому. Ведь от «цивилизованных» женщин такого не дождешься. Все в лучшем случае хитрят. А большинство – обманывают. И много из себя строят… А сколько хотят! Даже те, кто вырос чуть ли не на помойке, мгновенно включаются в игру «Выжми все из мужика!». Начинают с подарков по любым праздникам, а заканчивают… Тут Радж-Аристарх вновь не мог не вспомнить последнюю супругу… А заканчивается все желанием захапать половину состояния!

Сагитта прожила у него месяц и десять дней, потом запросилась домой. Ее жених должен был вернуться, и она хотела с ним встретиться. За все время, что она прожила в его доме, Козловский не позволил себе ни одной вольности. И не только потому, что боялся ее спугнуть. Просто не мог переступить через себя. Это для местных она уже женщина, а для него – девочка. Он хотел повременить с сексом. Дождаться, когда Сагитта до конца сформируется. Или привыкнуть к тому, что, несмотря на возраст, это должно произойти…

– Так вы отпустите меня, господин? – спросила она после того, как, сообщив ему о своем желании съездить в деревню, не получила немедленного ответа.

– А ты вернешься?

– Не знаю. Наверное.

– Почему не знаешь?

– Может жених не отпустить.

– Но тебе же нужны деньги, а я тебе хорошо плачу.

– Да, благодарю вас за это, господин. Теперь у меня есть деньги. Если их будет достаточно для выкупа, мы назначим день свадьбы. И я не знаю, разрешит ли мне жених еще немного поработать.

«Я ее теряю!» – в ужасе подумал Радж.

– А если я тебя не отпущу?

– Тогда я убегу, но мне бы не хотелось. Ведь вы мне не заплатили за эту неделю.

– Ты так сильно хочешь замуж?

– Конечно!

– Но ведь ты не любишь жениха. Говоришь, что он злой. А его мать настоящая ведьма.

– Да, но больше мне никто замуж не предлагает, а я не хочу, как сестры, стать опозоренной… – Остаться «старой девой» у них считалось позором. Причем стыдились этого не только сами невостребованные женщины, но и члены их семей.

– А если я попрошу тебя выйти замуж?

– За кого?

– За меня.

– Как это? – она была поражена настолько, что не смогла удержаться на ногах – плюхнулась на диван, чего себе никогда не позволяла. Садилась только на пол или на табурет в кухне.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она замотала головой. Не поверила услышанному. Ее, отверженную, зовет замуж белый человек… А это все равно, что тебя хочет сделать своей супругой полубог…

Козловский подошел к девушке, опустился перед ней на колени и спросил:

– Сагитта, ты выйдешь за меня замуж?

Он знал, что на брак с белым Сагитта никогда не получит родительского благословения. Так что не был уверен, что девушка ответит ему «да». Даже несмотря на то, что для нее он не просто лучший вариант, он ее спасение. От бедности, грязи, унижений и… от клейма «неприкасаемая». Радж читал о том, что отверженные, которые не желают мириться со своим положением, меняют религию. Отказываются от индуизма и переходят в буддизм или ислам. Сагитта могла бы стать христианкой, как он сам. Или они оба сменили бы веру. Он давно был готов это сделать. Буддизм ему стал ближе христианства.

– Что ты молчишь, девочка? – ласково спросил он. – Ответь мне.

Но она молчала… И беззвучно плакала. Тогда Радж-Аристарх решил погладить девушку по лицу, но она шарахнулась от него, как, как… Как от неприкасаемого!

– Ты боишься меня? Зря. Я никогда тебя не обижу.

– Знаю, вы добрый! – наконец обрела дар речи Сагитта. – Вы самый лучший.

– Тогда почему ты не хочешь быть со мной?

– Хочу, но нельзя. Мать проклянет меня.

– Мы ей не скажем.

– Так нельзя…

– Отправим денег. Много денег! А сами уедем. Куда захочешь. Хоть в другую страну. Я покажу тебе мир. Я куплю тебе дюжину самых прекрасных сари. На руки надену браслеты из золота. Я найму тебе учителей, и ты сможешь читать те красивые журналы, которые так любишь рассматривать. – Ее глаза засветились, но тут же потухли. И Сагитта вновь опустила их долу. Тогда Радж сказал то, что мечтает услышать каждая индианка: – А если ты родишь мне дочку, я буду счастлив.

Козловский не обманывал. Он обрадовался бы ребенку любого пола. Ни одна из жен ему не родила. Первая была слишком стара, последняя молода (она считала, что детей надо заводить не раньше тридцати), художница бесплодна, а с певицей он прожил всего ничего.

– А что, если вы меня обманете? – едва слышно прошептала Сагитта, не поднимая головы. – Бросите беременную без гроша? Или с новорожденной? Мне тогда одно останется – дочь в детдом, самой в проститутки.

– Мы не будем заниматься сексом до тех пор, пока ты мне не поверишь. Согласна?

Она уткнула свою смуглое личико в ладошки и кивнула.

Уже на следующий день Радж и Сагитта уехали в соседний штат, где сняли дом на берегу океана. Там оба приняли буддизм. И сыграли свадьбу по традициям своей новой религии. Красивую, но довольно скромную. Впервые Аристарх потратил на церемонию бракосочетания меньше миллиона долларов. Да что там… Эта свадьба обошлась ему всего в пять тысяч. Но вдвое больше он потратил на наряд невесты. Сари, в котором Сагитта выходила замуж, было расшито настоящим жемчугом. Девушка плакала от счастья, обматываясь им.

Козловский сдержал все данные Сагитте обещания. Накупил ей одежды (и всевозможных сари, и европейской, и американских джинсов), драгоценностей, сумок, обуви, косметики. Нанял учителя. Окружил заботой и лаской. А главное – выделил ей отдельную спальню, чтобы не вводить себя в искушение. Он же сказал: никакого секса, пока не научишься мне доверять.

ЭТО свершилось спустя три месяца. В день рождения Сагитты. Муж устроил в ее честь грандиозный праздник. Пригласил музыкантов, танцоров, факиров. Все они выступали для одной Сагитты. До этого она несколько часов провела в спа-салоне. А после концерта они с Аристархом отправились кататься по реке на кораблике, усыпанном цветами и разноцветными фонариками. Сагитта такое только в кино видела. В любимых болливудских фильмах. Но на этом вечер не закончился. Муж подарил ей корону. Самую настоящую! Из чистого золота, переливающуюся драгоценными камнями. Так Сагитта, девочка из клана «неприкасаемых», стала КОРОЛЕВОЙ!

Когда они вернулись домой, Радж проводил жену в спальню. Поцеловал ее в щеку, пожелал спокойной ночи и ушел к себе.

Приняв душ, он улегся в кровать и стал вспоминать в мельчайших деталях минувший вечер. Пожалуй, он получил от него еще большее удовольствие, нежели жена. Ведь дарить подарки гораздо приятнее, чем их получать. С условием, что тот, кто их принимает, искренне радуется им…

Сагитта не просто радовалась, она купалась в счастье!

Козловский так глубоко погрузился в воспоминания, что не услышал, как отворилась дверь. Поэтому испугался, увидев, как в комнату вплыло белое облако, над которым что-то потусторонне поблескивало. «Привидение» заскользило к кровати, и через секунду стало ясно, что никакой не призрак ворвался в спальню, а закутанная во что-то светлое Сагитта с короной на голове. Ее смуглое лицо и черные волосы сливались с темнотой, вот их и не было видно, пока она не приблизилась.

– Не спится? – спросил Радж.

Она улыбнулась, сверкнув своими белоснежными зубами. Когда Козловский приучил Сагитту их чистить, они избавились от налета и оказались безупречными.

– Хочешь, я встану и попьем чаю?

Сагитта не ответила. Молча сбросила с себя белое покрывало (теперь Козловский видел, чем она укрылась) и шагнула к нему.

– Я верю тебе, – прошептала она. – Я люблю тебя. – Еще один шаг. Теперь она стояла прямо возле кровати. – Я хочу быть твоей до конца…

Больше она ничего не сказала. Просто забралась в постель к мужу и страстно поцеловала его в губы.

В ту ночь они стали мужем и женой по-настоящему.

Спустя два месяца Сагитта сообщила Козловскому о том, что беременна.

Еще через три недели он улетел в Москву, чтобы привести в порядок дела.

Глава 7

Виктор Саврасов

Виктор сидел в машине, пил ледяной апельсиновый сок и поглядывал в окно. Он ждал уже двадцать минут, а Ксения все не появлялась. Наконец Саврасов увидел знакомый силуэт. Изящная фигурка, точеные ножки все в тех же кроссовках, только поновее. И белокурый хвостик на макушке. Девушка собрала в него все волосы, и ее лицо было полностью открыто. На нем не оказалось ни грамма косметики и ни тени улыбки.

– Ксения? – окликнул девушку Виктор. Он вполне мог ошибиться, приняв за Малову просто похожую барышню.

Та, что шла по тротуару к автобусной остановке, приостановилась. Значит, не обознался!

– Здравствуйте, – сказал он, выйдя из машины. – Вы меня помните?

– Да, – ответила она. – Вы присутствовали на вчерашнем банкете.

– Меня зовут Виктор.

Она молча кивнула.

– Позвольте вас подвезти?

– Я на маршрутке прекрасно доеду, спасибо. – И она собралась идти дальше, но Виктор ее остановил:

– Ксения, не убегайте, пожалуйста. Мне хотелось бы с вами поговорить.

– О чем?

– Давайте сядем в машину?

– Хорошо.

Она шагнула к автомобилю, Виктор открыл перед ней дверку. Когда она забралась в салон, он сделал то же самое.

– Куда вас везти? – спросил Виктор.

Ксения назвала адрес. Он был знаком Саврасову. Именно по нему проживал Стариков. Виктор несколько раз бывал у него. Поздравлял с днем рождения, после пил чай с вареньем или недорогими конфетами…

– Вы помните меня? – спросил он у Ксении.

Она удивленно на него воззрилась.

– Вы уже задавали мне этот вопрос, неужто забыли?

– Помню. Но я сейчас не о вчерашнем дне… Мы с вами встречались раньше. Лет двенадцать назад или чуть больше…

Ксения пожала плечами.

– Я приезжал к Алексею Алексеевичу, чтобы его поздравить. А вы, тогда еще маленькая, плакали в подъезде. Я подошел к вам, спросил, кто вас обидел, и мы… Можно сказать, подружились. Проболтали не меньше часа.

– Нет, не помню.

Виктора этот ответ удивил. Он всегда считал, что у женщин память лучше на такие вещи… Все, что связано с эмоциями, они долго помнят.

– Вы мне еще звонили потом, – добавил Саврасов. – Но меня не было в Москве, и мы не смогли поговорить… А больше вы не перезванивали.

– Извините. Не помню я такого. А вы уверены, что это была я?

– Да. Я узнал вас. Правда, только сегодня. Но вчера я просто мельком вас видел. Хотя вы мало изменились за эти годы.

Он не обманывал. Ксения на самом деле была почти такой же, что и в тринадцать (или сколько ей тогда было?). Конечно, стала более женственной, зрелой, но осталась хрупкой, большеглазой, трогательной. Виктор не сомневался, что она и плачет сейчас, будучи взрослой, как в подростковом возрасте – поскуливая по-щенячьи, кусая губы, вытирая слезы крепко сжатыми кулачками. Много лет назад Виктор увидел ее именно такой…

Он бежал по лестнице с охапкой цветов. Было воскресенье, и старик не работал, вот и пришлось являться на дом. В тот же день Саврасов с Седаковым улетали в Мексику, и обоим требовалось переделать кучу дел, начиная с подписания рабочих бумаг, а заканчивая сбором чемоданов. Поэтому Виктор спешил. Он планировал задержаться у Старикова двадцать минут, максимум полчаса, затем слетать в офис, после чего заняться сборами. Седакову было легче. На его стандартную фигуру и ногу сорок третьего размера вещи и обувь продавались везде. Он всегда путешествовал налегке. Виктор как-то последовал его примеру – и половину отпуска искал себе подходящие сланцы.

Саврасов влетел в подъезд, мысленно составляя список того, что необходимо взять с собой. Он так глубоко погрузился в думы, что не сразу заметил девочку, сидящую на корточках в закутке у неработающего лифта. Девочка плакала, поскуливая, кусая губы и вытирая слезы кулачками. Виктор не мог пройти мимо, остановился, спросил:

– Тебя кто-то обидел?

Девочка подняла на него свои огромные глаза и… заплакала еще горше.

Саврасов подошел к ней. При ближайшем рассмотрении она оказалась девушкой лет тринадцати-четырнадцати. У нее уже имелась грудь, хоть и маленькая, из-под выреза платья виднелась бретелька лифчика.

Виктор присел с ней рядом, достал носовой платок, протянул ей.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Ксюша, – ответила девушка, после того как громко высморкалась.

– А меня Виктор. – Она кивнула и шмыгнула покрасневшим носом. – Так чего ты ревешь-то?

– Ненавижу его, – прошептала Ксюша, да так яростно, что Виктор поежился. – Хочу, чтобы он сдох!

– Кто?

– Он, – и мотнула головой куда-то в сторону. Виктор решил, что она говорит о каком-нибудь мальчике, обидевшем ее. – Как вы думаете, если я его отравлю, меня посадят?

– Конечно, поэтому даже не думай о таких вещах.

– Но мне только тринадцать. А к уголовной ответственности привлекают с четырнадцати, я читала…

– Ксюша, – оборвал он ее. – Ты что такое говоришь? Желать кому-то смерти – уже плохо, а планировать ее…

– Знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

Она перестала плакать. Личико высохло, разгладилось, пропала краснота, и стало ясно, что девушка очень хорошенькая. Виктор вытащил из букета одну розочку и протянул ее Ксюше.

– Держи и больше не реви. А главное, не желай никому зла!

– Вы уже уходите? – расстроилась Ксюша.

– Да. Мне пора. Нужно одного человека с днем рождения поздравить. Своего бывшего преподавателя.

– Аааа… – протянула она. – Я-то думала, вы девушке букет несете.

– Не девушке, – улыбнулся он.

– У вас ее нет?

– Почему же? Есть.

– А какая она?

На тот момент Виктор встречался с топ-моделью по имени Каролина.

– Красивая.

– Блондинка или брюнетка?

– Скорее брюнетка. У нее темно-каштановые волосы…

Так они проболтали еще минут двадцать. Виктор не заметил, как пролетело время. Он совсем забыл о том, что ему надо торопиться. Вспомнил об этом только тогда, когда ему позвонил Седаков и поинтересовался, подписал ли он бумаги. Закончив разговор с ним, Виктор стал прощаться с Ксюшей. Перед тем как сказать «пока», он протянул ей визитку.

– Захочешь поговорить, звони.

– Позвоню…

– А теперь пока!

И помахав ей рукой, возобновил путь. Когда через четверть часа, уйдя от Старикова после символического чаепития, Виктор спускался по лестнице, девушки у лифта уже не было.

– Я не знал, что вы его дочка, – сказал Виктор повзрослевшей Ксюше. – Я даже предположить не мог, что у него есть жена, дети…

– Жены у него тогда уже не было, – едва слышно проговорила девушка, и Виктор понял, что она все помнит.

– Вы ведь о нем говорили тогда? Я думал, о мальчишке, который дергал вас за косички. А вы об отчиме…

Она снова разыграла амнезию и переспросила:

– Что я говорила?

– Что ненавидите его. И… хотите отравить.

– Нет, это как раз о мальчике, который дергал меня за косички, – сухо возразила Ксения.

Виктор сделал вид, что поверил. И чтобы немного разрядить обстановку, предложил:

– Хотите сока или колы?

– Воды хочу. Обычной воды без газа.

Виктор открыл бар, достал бутылку минералки, хотел налить в стакан, но Ксения жестом показала, что не нужно.

– Вы только об этом собирались со мной поговорить? – спросила она, отпив из бутылки несколько глотков.

– Нет. Я хотел предложить вам помощь.

– Какую?

– Любую. Моральную, материальную… Юридическую, если потребуется.

Ксения поперхнулась, закашлялась.

– Это не значит, что я считаю именно вас убийцей, – поспешил пояснить Виктор. – Просто вы самая незащищенная из всех нас. У вас нет средств на хорошего адвоката, а его услуги могут потребоваться.

– Спасибо, буду иметь в виду. – Она наконец справилась с кашлем. Вытерла выступившие на глазах слезы. Крепко сжатыми кулачками, как раньше. – Похороны завтра. Надеюсь, вы придете проститься…

– Завтра?

– А что вас так удивляет? Всех хоронят на третий день. Такой обычай.

– Я в курсе. Просто не думал, что труп так быстро отдадут. Он все-таки криминальный…

– Кое-кто посодействовал.

– А можно узнать кто?

Ксения пропустила вопрос мимо ушей, как будто не услышала его, и задала свой:

– Так вы придете на похороны?

– Обязательно. На каком кладбище и во сколько состоится погребение?

Ксения сказала. Затем приложилась к бутылочке и стала пить. Пока она это делала, Саврасов смотрел за окно, пытаясь понять, где они находятся.

И тут совершенно неожиданно для Виктора прозвучал вопрос:

– У вас есть девушка?

– Да, – растерянно ответил Саврасов.

– Какая она?

«Дежавю», – промелькнуло у него в голове.

– Красивая, – ответил он так же, как когда-то. – И умная, – добавил после.

– И почему вы тогда на ней не женитесь?

– Собираюсь.

– Правда?

– Истинная. Я уже и кольца купил. – Он на самом деле их купил. Его человек сообщил ему об этом сразу, как аукционный лот стал его.

– Что ж… Я очень за вас рада.

Ксения отвернулась к окну и тут же воскликнула:

– Ой, я чуть не проехала!

– Нет, вы ошибаетесь, нам еще минут пятнадцать ехать…

– А мне сюда. – Она ткнула в стекло пальцем. За окном в это время проплывало здание какого-то торгового центра. – Надо покупки сделать. В нашем районе нет таких хороших магазинов. Спасибо, что подбросили, до свидания…

И она пулей вылетела из машины.

Виктор проводил ее недоуменным взглядом. Все же странная девушка. Инфантильная очень. И нервная. Хотя последнее легко объяснить стрессом, вызванным потерей отчима. Быть может, она на самом деле проклинала не его, а мальчишку, дергающего ее за косички?

Понаблюдав, как Ксения скрылась за вертящимися дверями торгового центра, Саврасов тряхнул головой, желая выкинуть все думы о ней, и потянулся за телефоном. Седаков что-то там говорил о бане? Похоже, самое время туда сходить…

Глава 8

Ксения Малова

Она сидела на лавочке в фойе торгового центра и плакала. Беззвучно и почти бесслезно. В детстве и юности у нее так не получалось. Тогда она скулила, как щенок, и обливалась слезами, которые так щипали глаза, что их хотелось тереть кулаками. А вот губы кусать Ксюша так и не перестала. Поэтому тот, кто ее хорошо знал, легко определял, плакала она или нет.

Ксюша вытерла влагу со щек. Тряхнула головой. Ей нужно поскорее успокоиться и ехать домой. Там ее ждет сын, оставленный на попечение соседки. Она безумно любила своего мальчика, скучала по нему, но… Сейчас все ее мысли были заняты не им…

«Он женится! – в сотый, наверное, раз за последние десять минут подумала Ксения. – На красивой и умной. Уже кольца купил…»

И снова глаза защипало. Ксюша прикрыла их, чтоб не дать слезам выкатиться.

Женится!

На красивой и умной.

Кольца купил!

Ксюша уткнула лицо в ладони и заскулила. По-щенячьи.

– Девушка, что с вами? Вам плохо? – услышала она участливый голос. Какая-то сердобольная женщина заметила ее истерику и остановилась, чтобы узнать, не нужна ли помощь.

Ксения заверила ее, что с ней все в порядке, а чтобы не привлекать к себе внимания, ушла в туалет. Там, усевшись в брюках на унитаз, дала волю слезам.

Виктора она полюбила в тринадцать лет… со второго взгляда. Когда бросила первый, из-за слез не могла рассмотреть лица. Видела только длиннющие ноги, огромные ступни и… букет! Шикарный букет алых роз, который потом стоял целых две недели в вазе, напоминая о нем…

– Тебя кто-то обидел? – спросил гигант с цветами. Ксения утерла слезы, взглянула на него и…

Пропала!

У него было такое лицо… Такое… Такое…

Ксюша затруднялась описать его. Потому что в принципе ничего в нем особенного не было. Черты не поражали своей правильностью. Разве что глаза оказались синие-синие. Цвет поразительно красивый, но форма не очень – уголки опущены, и вокруг много морщинок. От смеха, наверное…

И когда Ксюша поняла, что влюбилась в этого синеглазого Гулливера, то заплакала еще горше. Потому что он взрослый, а ей только тринадцать и вряд ли он воспримет ее всерьез. Ведь он не ее отчим… Мерзкий Алексей Алексеевич, которого она так ненавидела, что хотела отравить!

Ад начался сразу после похорон матери. Стариков, новоиспеченный вдовец, не собирался выдерживать траур. Уже на следующий за погребением день он облапал Ксюшу и, что еще хуже, поцеловал! Она плакала в комнате, он услышал, пришел утешить, прижал ее к себе, погладил по голове (Ксюше так нужна была поддержка, а Алексей Алексеевич сначала вел себя по-отечески сдержанно), а когда девушка расслабилась, повалил ее на кровать, заснул руку в трусы и… Прижался своими губами к губам Ксюши. Да еще язык ей в рот протолкнул! И стал им двигать туда-сюда…

Ее чуть не вырвало!

От омерзения Ксюша вновь расплакалась. Да так громко, что примчался брат. Увидев рыдающую сестру, он поднял такой вой, даже соседка сверху прибежала, подумала, что мальчика убивают…

Спустя две недели брат был помещен в детский дом инвалидов.

Ксюша осталась один на один с отчимом.

Позже, когда она прочитала «Лолиту», Ксюша даже немного позавидовала героине. Та была в своего Гумберта немного влюблена, она же… Алексея Алексеевича ненавидела. И безумно его боялась. Стариков обладал даром подавлять людей. И не только несчастных сирот. Он энергетически пожирал многих своих любовниц, коллег, студентов. Одну девушку до самоубийства довел. Она вскрыла себе вены, но ее, к счастью, удалось спасти. Он и мать свою в могилу загнал раньше времени. Ксюша слышала об этом от одной из соседок. Якобы Старикова, молодая вдова, воспитывающая сына без мужа, в сорок пять лет, когда Леша уже стал взрослым, решила устроить и свое счастье. Нашла достойного мужчину, собралась замуж. Но сын не позволил. Так и сказал: я тебе запрещаю. А потом, когда это не помогло, начал писать жалобы в профком, местком и партийную организацию, просил принять меры. Избранник матери на тот момент официально был еще женат, и его затаскали. Не выдержав давления, он отказался от мамы Леши. А она от переживаний заболела. В сорок шесть у нее случился инсульт. В пятьдесят она умерла.

В тот день, когда Виктор наткнулся на нее, плачущую в подъезде, Ксюша чуть не лишилась девственности. Отчим все требовал подарка на день рождения, щупал ее, целовал… лез не только руками и губами! Ксения впервые увидела его пенис… Трясясь от возбуждения, Алексей Алексеевич хватал ее за руки и все тянул их к своему… мерзкому отростку. А когда она не захотела его касаться, отчим завалил ее на кровать и, тяжело дыша, взобрался на нее и попытался всунуть его в нее!

Ксюша тогда так разозлилась, что ударила Алексея Алексеевича. По лицу! А потом оттолкнула и убежала. Хотела скрыться в квартире, где жила с мамой и братом (теперь она пустовала – сдавать ее отчим не желал), но не хватило сил открыть дверь.

После того случая Стариков долго вел себя примерно. Ксюша даже стала думать, что он изменился, но все вернулось на круги своя спустя месяц. Тогда-то Ксюша Виктору и позвонила. Она решила рассказать ему обо всем. Но того не оказалось в Москве. Она попросила секретаря передать ему, что звонила Ксения Малова, и ждала, что по возвращении в столицу Виктор приедет ее навестить (ведь он знал, в каком подъезде она живет, и запросто мог найти ее), но этого не случилось. Он забыл о ней! Выкинул из памяти тощую белобрысую девчонку с обкусанными губами сразу после того, как распрощался с ней…

Но Ксюша все равно была Саврасову благодарна. Только за то, что он есть у нее…

Хотя бы в мечтах.

Ее любовь к нему была похожа на чувство, которое испытывают юные фанатки певцов и артистов к своим кумирам. Каждая понимает, что оно, чувство это, бесперспективно, но пестует его. Ведь лучше любить кого-то недоступного, чем не любить совсем. К тому же всегда есть маленькая надежда на чудо! А мечты о нем скрашивают одинокие вечера и бессонные ночи…

Девственности Ксению Стариков лишил в день ее шестнадцатилетия. Да не с бухты-барахты… Готовился! Усыплял ее бдительность (месяц не приставал, даже не обнимал и не гладил коленки), подкидывал падчерице книги да картинки фривольные, а в день совершеннолетия напоил. Ксюша, впервые попробовав шампанского, размякла. Не настолько, конечно, чтобы захотеть Старикова, но… Потеряла бдительность. А когда пришла в себя, он уже был на ней… В ней! Пыхтел, сопел, пускал слюни ей на грудь…

Оказалось это не страшно, но противно. Хорошо, что быстро закончилось. Потом Ксюша даже охотнее на секс соглашалась (тем более старик был в презервативе), чем на ласки. Первый длился минуты три, а щупать ее отчим готов был часами.

В семнадцать Ксюша окончила школу. Хотела поступать в институт культуры на режиссерский. Отчим не позволил. Пристроил к себе в академию. Ксюша не спорила. До совершеннолетия ей оставался год, и она решила немного потерпеть. Вот как исполнится восемнадцать, думала она, так я все исправлю: уйду от Старикова, брошу учебу в ненавистном вузе, найду себе работу, поступлю на заочное… Заживу!

Но мечтать – одно, а сделать так, как планировала, другое. Манипулятор с огромным стажем, психологический садист, энергетический вампир и просто невероятно умный человек Алексей Алексеевич Стариков не позволил Ксюше вырваться на свободу. Более того, он еще туже опутал ее своей паутиной. Если раньше он просто подавлял ее волю и пугал детдомом, куда, если она не будет паинькой, он собирался ее сдать (о том, как над ней там будут издеваться, бить, унижать, насиловать, он мог рассказывать бесконечно), то теперь стал открыто угрожать. «Ты либо будешь со мной, – говорил он, – либо ни с кем. Я не дам тебе жизни. Сбежишь, найду, приволоку назад и превращу твою жизнь в ад. И никто тебе не поможет. Даже милиция. Потому что я очень осторожен и изобретателен, и ты это знаешь. А если ты уйдешь от меня к другому, учти, умрешь не ты, а он. А ты будешь мучиться угрызениями совести, потому что человек погиб из-за тебя!»

Ксюша не сразу поверила в его угрозы. Только после того, как на мальчика, который ухаживал за ней, вечером напали неизвестные. Они так сильно избили его, что парень провалялся в больнице почти месяц. А выписался со шрамом на лице, оставшимся на всю жизнь. Нападавших, естественно, не нашли. Но Ксюша знала: их за деньги нанял Стариков. Он сам ей об этом сказал. А потом, как всегда, постучал пальцем по столу и заявил: «Так что веди себя хорошо, иначе… пожалеешь!»

И Ксюша вела себя примерно. Ненавидела себя за это, но…

Ей не хватало решимости хотя бы сделать попытку все изменить. Она могла сбежать… Как набоковская Лолита. И Стариков долго и, быть может, безрезультатно искал бы ее. Но Ксюшу все что-то держало. И в первую очередь брат. Он по-прежнему находился в доме инвалидов. И она регулярно навещала его. Парень очень радовался ей. Он узнавал ее. Возможно, не как сестру, а как человека, приносящего ему сладости, но все же… Как она могла его бросить? Брат все же.

Так и влачила свое существование, ощущая себя не то заключенной, не то рабыней. Но люди ко всему привыкают. И к заточению, и к рабству. Смиряются со своим положением…

Смирилась и Ксения.

Но стоило ей подумать о том, что хуже уже не будет, как Старик сообщил ей, что хочет стать отцом.

Вспомнив о том разговоре, Ксения передернулась. Нет, хватит с нее воспоминаний. И терзаний по поводу скорой женитьбы Виктора. А то опять разревется!

«Старик умер! – сказала она себе. – Ты свободна! И все остальное неважно!»

Взбодрив себя этой мыслью, она покинула торговый центр и заспешила к автобусной остановке. Дома ее ждал Ванечка, ее самый любимый мужичок.

Глава 9

Аристарх Козловский

День был на исходе. Темнело. Аристарх ехал в машине, смотрел в окно. Привычка провожать солнце никуда не делась, и Козловский смотрел на закат. Но он не радовал взгляда. Солнце казалось тусклым и каким-то ленивым. Оно не торопилось нырнуть за горизонт, успевая озарить все вокруг прощальным красно-оранжевым светом, как на Гоа, а медленно закатывалось, отбрасывая желтоватые блики на тусклые окна высотных домов.

Аристарх отвернулся. Вздохнул тяжело. Ему хотелось обратно в Индию. К радостному шустрому закату, к безбрежному океану, к кокосовым пальмам, к улыбающимся людям, к Сагитте…

Но в Москве у него еще были дела.

Увы…

– Приехали, – сказал водитель. Аристарх нанял его сразу по приезде. Он сам неплохо водил. Любил сидеть за рулем. Особенно ездить по Европе. Но и по Москве раньше катался. А тут вдруг понял, что не сможет сесть за руль. Хотя после индийских дорог, где не соблюдалось ни одно правило, где не то что пешеходных переходов, разделительных полос не было, а если они и имелись, то на них никто не обращал внимания, столичные казались цивилизованными. Но это только на первый взгляд. Аристарх считал, что главное – не разметки, светофоры, переходы, а люди, которые ездят по шоссе. Там, в Индии, все друг к другу относились с уважением, а тут… Готовы подрезать, обогнать, втиснуться, обматерить, избить… Убить даже. Козловский знал, и такое бывает. Редко, но все же…

Нет, уж лучше он поездит с шофером!

Аристарх вышел из машины, посмотрел на вывеску кафе. Сразу видно, недорогое. Из разряда закусочных. Но так как он есть не очень хотел, ему было все равно. Чай да воду минеральную и тут продают.

Козловский зашел в заведение. Просторный зал, пластиковые столики, раздача, как в столовой. Единственное украшение интерьера – большущие панно на стене с ночным Парижем: темная река, подсвеченная желтыми фонарями набережная, дома, деревья и махина Эйфелевой башни.

– Ники, я тут! – услышал Аристарх знакомый голос. Обернувшись, увидел ту, ради кого он сюда приехал.

– Лея, привет! – Он помахал ей и двинулся к столику, за которым она сидела.

– Наконец мы можем обняться! – Лея встала, подалась вперед.

Аристарх заключил ее в объятия.

Секунд двадцать, не меньше, они стояли, прижавшись друг к другу. И так хорошо было. Так уютно.

– Как же я рада тебя видеть! – проговорила женщина, которую он назвал Леей. А она его – Ники.

Она знала его еще тогда, когда для всех он был Колей Козловым. Одна из немногих, кто ему сочувствовал и помогал. Хотя бы советом. Именно Лея подала идею подкорректировать фамилию, которая ужасно Колю раздражала:

– Есть такой артист, снимается в «Спасателях Малибу», Дэвид Хаселкофф. Предполагаю, что на самом деле он Давид Козелков. Не хочешь стать Хаселкоффом? И не Колей, а Николя, к примеру? Николя Хаселкофф, звучит!

Коля к ней прислушался, но когда надумал сменить паспорт, взял для благозвучности другие имя и фамилию. А для Леи он так и остался Николя. Ники. Он поначалу немного обижался, но когда она заметила, что именно так домашние называли Николая Второго, перестал. Уж если российский император нормально воспринимал это слащавое «Ники», то Коля Козлов как-нибудь свыкнется с данным Леей прозвищем. Тем более что только она его так называла…

И только он ее – Леей. Принцессой Леей. Когда Аристарх увидел ее впервые, она напомнила ему именно эту героиню «Звездных войн». Такая же энергичная, кареглазая, темноволосая, с обмотанной вокруг головы длинной косой. Позже она постриглась и перестала походить на принцессу из фильма. Но Аристарх продолжал называть ее Леей. Подруга не возражала.

– Дай я тебя рассмотрю по-хорошему! – сказала она, отстранившись и внимательно посмотрев на Козловского. – Да, изменился… – констатировала Лея. – Неудивительно, что я тебя не сразу узнала!

– А ты все та же, – ответил он.

– Скажешь тоже! – Лея отмахнулась. Сама, видимо, знала, что постарела. Да как-то стремительно! Морщин сколько появилось у глаз. Когда она была в темных очках, выглядела моложе. Сейчас же они были сдвинуты на лоб. А вот платок оставался на голове. И очень Лею простил.

– Зачем ты этот хиджаб на голову повязываешь? – спросил Аристарх. – Уж не веру ли сменила?

– Нет, что ты! Просто на голове черт-те что. Неудачно к парикмахеру сходила.

– А я тебе давно говорил – не стригись. Длинные волосы очень тебе шли. И проблем с ними никаких, заплела в косу – и красиво.

– Это с твоими никаких, – расхохоталась Лея. – Нет волос, нет проблем. А с длинными я достаточно помучилась, хватит.

– А мне жаль твою косу. Ты с ней была…

– Похожа на принцессу Лею, – закончила за него подруга. – Только сейчас я толще, старше, у меня седина, и с косой буду похожа не на нее, а деревенскую бабушку.

Она села. Аристарх последовал ее примеру.

– Ты есть будешь? – спросила Лея.

– Нет. Я не голоден.

– Я тоже не буду. Уже поздно. Тогда по чайку?

– Хорошо, давай… – И он отправился к прилавку за чаем.

Вернулся с двумя чашками на подносе и тарелочкой с пирожными. Лея любила сладкое.

– Вот зачем, Ники? – возмутилась она. – Я, понимаешь, стараюсь не есть после шести, а он…

– Иногда можно.

– Нет, я не буду есть. Только чаю попью.

Аристарх поставил поднос на стол. Но не сел, а вернулся к стойке. Пока выбирал пирожные, взгляд его упал на тарелочки с салатами. Среди оливье и «Столичных», на вид очень друг на друга похожих из-за майонеза, в котором тонули ингредиенты, заметил винегрет. Яркий, радостный, а главное – вегетарианский. И относительно легкий. Как раз для вечерней трапезы подходит. Аристарх не ел винегрета лет, наверное, пятнадцать. Никогда его не любил, но в студенческие годы кушал, ибо это блюдо было самым дешевым в меню их столовой. Винегрет да каша без масла. Вот этим он и питался, пока не стал зарабатывать. А уж когда стал… Сначала перешел на оливье и «Столичный», затем на бутерброды с икрой да диковинные суши, а после на светящиеся пельмени по три тысячи долларов за порцию из восьми штук и мороженое за двадцать в золотой вазочке.

Сейчас Аристарх хотел винегрета. Взял две порции. И пару аппетитных на вид булочек с тмином.

Когда вернулся за столик, Лея уже слопала одно пирожное. Аристарх про себя улыбнулся.

Усевшись, он поднял свою чашку.

– За встречу! – сказал Аристарх.

– За встречу! – повторила Лея.

Они чокнулись чашками.

– Сколько мы не виделись?

– Если не считать вчерашней встречи, то лет десять!

– Пожалуй…

– Я не ожидала увидеть тебя у Старикова на дне рождения.

– А я обалдел, когда увидел тебя. Ты же его ненавидела. И вдруг явилась с цветами… Неужели изменила свое мнение о нем?

– Я ненавижу его даже сильнее, чем раньше. И у меня есть на это причины.

– Тогда зачем ты пришла?..

– Давай не будем об этом?

– А откуда ты узнала, где проходит торжество?

– От одного из гостей. Он мой друг.

– То есть в ресторане присутствовал еще один человек, которого ты знала?

– Да.

– И кто это?

– Ники, ну я же просила…

– Да ты пойми, тебя ищут, как подозреваемую в убийстве!

– Знаю.

– У каждого из нас спрашивали, знакома ли нам женщина, явившаяся без приглашения! Я, естественно, сказал, что понятия не имею, кто она. Но за другого твоего знакомого не ручаюсь…

– Я ручаюсь за него. А теперь давай о чем-нибудь другом?

– Ладно, – не очень охотно согласился Аристарх.

– Тогда расскажи, как твои дела? Что нового? На ком на этот раз ты женат? – И подмигнула задорно. – Ведь наверняка женат, а?

Аристарх усмехнулся.

– Точно… На индианке.

– Да ты что? Не иначе, отхватил звезду Болливуда!

– Нет, моя Сагитта самая обычная девушка. Не звезда. Но лучше ее у меня никого не было…

И он взахлеб начал рассказывать подруге о своей милой женушке.

Часть третья

Глава 1

Андрей Седаков

В баню с Саврасовым пойти вчера не получилось. Закрутился так, что домой приехал только в одиннадцать вечера. Выпил стакан кефира, принял душ и в койку.

Спал плохо. Болела поясница. То ли перенапрягся в бассейне, то ли в нем же застыл. Только под утро провалился в крепкий сон, но уже в семь Андрея разбудил телефонный звонок.

– Да! – рявкнул он в трубку, ругая себя за то, что не отключил звук.

– Андрюша?

– Да, да…

– Доброе утро. Извини, если разбудила…

Это была супруга. Звонила из-за океана. Сообщала, что собирается домой. Скоро самолет. Поговорив с ней, Андрей отшвырнул телефон и попытался уснуть, но не вышло. Чертыхаясь, он встал с кровати. Спина все еще ныла. И Андрей решил отложить намеченный на сегодня визит к любовнице. Тем более что секс с ней перестал его радовать. Девочка красивая, молодая, но в постели – полный ноль. Ничего не умеет, учиться не хочет. Считает, уже того, что мужик видит ее распрекрасное тело без одежды, вполне достаточно для счастья. И в принципе так первое время и было. Андрей, раздевая девушку, так возбуждался, что не нуждался в дополнительных ласках. Но со временем пресытился красотой ее тела, и оно его уже не заводило. А что заводило, девушка либо делала не так, как нужно, либо не делала вовсе.

«Надо подыскать другую, – решил Андрей. – Постарше, поопытнее…»

Любовницы у Андрея были всегда. Уже в первые полгода супружества он изменял жене. Тогда он постоянно мотался по командировкам и с супругой не виделся по пять, семь, десять дней. В принципе можно потерпеть. Но зачем? Андрей не считал измену чем-то постыдным. Его не мучила совесть ни в те минуты, когда он отправлялся в постель с другой, ни по возвращении домой. Он открыто смотрел жене в глаза и говорил, что соскучился. Спроси она, изменял ли он, Андрей без раздумий соврал бы, и внутри бы ничего не дрогнуло, но Света никогда не спрашивала.

А вот он пару раз, сильно подшофе, задавал ей этот вопрос. Но не в первые годы супружества, а по прошествии десяти лет, когда их интимная жизнь сошла на нет. Ему было интересно, как супруга удовлетворяет свой основной инстинкт. Света не была особенно темпераментной, но все же раз в неделю отдавалась мужу с удовольствием. Но это до того, как возглавила клинику. А потом ей стало совершенно некогда. Раньше она подстраивалась под график мужа, теперь не получалось. Когда он возвращался домой, жены или еще не было, или она спала. Из-за этого секс между супругами случался все реже, а через год они вовсе перестали им заниматься.

Седаков не сильно из-за этого страдал. У него была постоянная любовница и регулярно появлялись случайные. А вот как обходилась супруга без секса, ему было любопытно. Представить, что у нее любовник, он не мог. Как и допустить мысль о том, что она совсем без интима обходится. Но третьего не дано. Хотя нет, есть еще вариант – Света приобрела в секс-шопе взрослую игрушку и с ее помощью получает удовольствие. Однако вообразить жену с дилдо было еще сложнее, нежели с другим мужиком. Вот он и любопытствовал, когда был сильно пьян, изменяет ли ему Света. Но жена ни разу не удостоила его ответом. Хотя узнай он о том, что она ему изменяет, Седаков бы все равно не развелся. Света в качестве жены его более чем устраивала. И в этой роли он не видел больше никого… Даже ту, кого любил больше двадцати лет!

Ее звали Нелли. И она была… его мачехой.

Отец женился второй раз, когда Андрей служил в армии. Отец ушел от супруги, с которой прожил два десятка лет и «родил» двух детей, можно сказать, к ровеснице сына. Нелли была старше пасынка всего на семь лет. Андрей, естественно, ее сразу возненавидел, даже не зная, не видя ни разу, уже за то, что из-за нее отец бросил мать. А еще… Он не верил, что молодая женщина может искренне полюбить мужчину за пятьдесят. Наверняка бабе что-то нужно от его отца. Она либо провинциалка, мечтающая получить прописку, либо голодранка без роду и племени, либо оторва – прогуляла лучшие годы, а когда исполнилось двадцать семь, замуж захотела, да не брал никто.

Андрей не хотел знакомиться с мачехой. С отцом он продолжал общаться, хотя был очень на него сердит, но настаивал на встречах с ним одним и на нейтральной территории. Однако ж судьбе было угодно столкнуть их – Нелли и Андрея. Он встретил отца с мачехой совершенно случайно в ЦУМе. Пришел за одеколоном, а папаша в том же парфюмерном отделе выбирал жене духи. Вместе с ней! Вот тогда Андрей и увидел ее впервые… Свою мачеху.

Сначала он почувствовал разочарование. Почему-то Нелли представлялась ему сногсшибательной красавицей. Высокой и стройной. Но мачеха оказалась низенькой и довольно упитанной. К тому же коротко стриженной, а Седаков не любил женщин с мальчишескими прическами.

«Надо же, – подумал он. – Ничего особенного…» И собрался ускользнуть, пока его не заметили, но не успел.

– Кого я вижу! – услышал Андрей возглас отца. – Сын… Как я рад тебя видеть!

– Привет, папа.

– Здравствуй. – Он обнял сына и тут же представил супругу: – А это Нелли. Ты наверняка уже сам понял.

– Рада с вами познакомиться, Андрей, – проговорила мачеха и протянула ему руку.

Седаков пожал ее и… Все! Пропал.

Ее ладошка, маленькая, пухленькая, с коротко подстриженными ногтями, была теплой и мягкой, как у младенца. Андрей помнил свою младшую сестру крохой, и у нее были похожие ручки. Седакову постоянно хотелось их целовать. Другие младенцы не вызывали в нем таких эмоций. Потому что были чужими. А этот – свой…

Вот так и Нелли. Как будто своя. Ее хотелось целовать и прижимать к себе. Уютная, мягкая, нежная. Кожа бархатная. Румянец на щечках персиковый. Губы яркие без помады. А глаза какие! Светло-карие, огромные, блестящие, обрамленные не нуждающимися в туши пушистыми черными ресницами. Брови вразлет. Гладкий лоб, не прикрытый челкой. Все же правильно Нелли сделала, что коротко остриглась. Волосы закрыли бы часть лица. А разве можно закрывать ТАКОЕ лицо?

– Андрей, ты торопишься? – спросил отец.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Тогда, может, пообедаем втроем?

Андрей кивнул. Говорить он пока не решался. Боялся выдать себя голосом.

– Пойдемте в пиццерию, – предложила Нелли. – Умираю хочу «Пепперони»…

Чуть позже Андрей узнал, что Нелли обожает итальянскую кухню. Особенно пиццу. Готова уплетать ее каждый день. Но из-за склонности к полноте себя сдерживает и… ест пиццу через день.

Обо всем этом Нелли рассказала за обедом. С аппетитом поедая «Пепперони», да не ножом и вилкой, а руками, обжигая небо растопленным сыром, она болтала с Андреем, как со старым знакомым. А тот слушал, смотрел и умилялся.

У Седакова не было первой любви. Той трепетной, полудетской, запоминающейся на всю жизнь. Девочки нравились. То одна, то другая. Но это были только симпатии, не более. Когда Андрей стал взрослым, чувства к барышням стали ярче, сильнее. Но, во-первых, их, чувства эти, все рано трудно было назвать любовью, а во-вторых, ничего трепетного и полудетского в них не заключалось. И уж конечно, ни одно не запомнилось на всю жизнь.

Но когда Андрей смотрел на Нелли, он ощущал себя ошалевшим от первой любви подростком…

В тот день они распрощались сразу после обеда. Но Андрей не поехал домой, как говорил, а отправился в ЦУМ, куда вернулись отец с женой, и издали наблюдал за Нелли. Не мог насмотреться!

После той случайной встречи они стали часто видеться. Андрей приезжал в гости к отцу и его молодой супруге. Естественно, втайне от мамы. Иногда он не заставал родителя дома, и тогда они проводили время вдвоем. Это было здорово!

Андрей стал Нелли добрым другом. А кем еще он мог стать жене своего отца?

Она поверяла ему многие свои тайны. И самую главную…

– Я не могу забеременеть, – как-то выпалила она. Да с таким виноватым видом, как будто призналась в чем-то постыдном.

– Нель, ну, значит, не время… Вы же только полтора года женаты, у многих сразу не получается…

– Мы уже четыре года вместе. И почти все это время не предохраняемся.

– То есть вы так долго встречались до того, как?..

– Да, четыре года. А любим мы друг друга и того больше – шесть лет. Я училась у твоего отца на последнем курсе. Втрескалась в преподавателя, как многие. А он увлекся студенточкой. Тоже как многие. Но наши отношения были платоническими. Когда я окончила академию, мы потеряли друг друга на полгода. «Нашлись» случайно. И тогда уже полюбили «по-взрослому». Встречались каждую неделю. Иногда уезжали куда-нибудь на выходные. И так целых два года. Твой отец не решался развестись. Я ждала. Хотя нет, вру… Не ждала. Была уверена, не уйдет он из семьи. Поэтому решила родить от любимого. Для себя. Говорила, что принимаю таблетки противозачаточные, а сама не делала этого. И каждый месяц разочаровывалась, когда приходили месячные…

– Надо в больницу сходить, провериться.

– Знаю… Только страшно.

– Так это, наверное, не больно.

– Я не боли боюсь.

– А чего же?

– Вдруг мне скажут: вы бесплодны? Что я тогда буду делать?

– Это не конец света. Люди и без детей живут…

– Но я хочу детей! Это же такое счастье – иметь их от любимого человека.

– Хочешь, я схожу с тобой в больницу? Для поддержки.

– Андрюшка, спасибо! Очень хочу…

И они ходили вместе в больницу, и Седаков ее поддерживал. После обследования стало ясно, что Нелли не безнадежна. Забеременеть она сможет (возможно), но нужно лечиться.

И Нелли лечилась. Но все без толку. Долгожданная беременность не наступала.

Андрей тем временем женился. Любовь к мачехе не мешала ему крутить романы. И не заставляла искать в женщинах, с которыми встречался, сходства с ней. Он был слишком рационален для этого. Чувство, которое он испытывал к Нелли, не переставало удивлять его. Оно казалось странным сбоем в хорошо отлаженной программе. Или вирусом. Андрей научился жить с этим сбоем, но не позволял ему завладеть всей системой.

Иногда Седаков позволял себе маленькую слабость. Во время секса с кем-то из своих пассий представлял на месте любовницы Нелли. Он видел ее как-то раз обнаженной. Она была в ванной, вытиралась после душа, а дверь приоткрылась. Мига хватило, чтобы Андрей рассмотрел ее всю. Ее гладкие плечи, пухлую попку, милый животик…

Пышные груди с сосками-изюминками…

Между ними по смуглой гладкой коже Нелли стекала струйка воды, и Андрей все бы отдал, чтобы слизнуть ее…

Когда он представлял себе эту сцену, то возбуждался сильнее, чем во время просмотра порно. А если он давал волю воображению, да еще во время секса, то становился неудержимым, но в то же время невероятно нежным.

Нелли, естественно, ни о чем не догадывалась. Андрей научился мастерски скрывать свое чувство. Иначе его лишили бы радости близкого общения на начальном этапе знакомства. Отец, как все возрастные мужья, был ревнив, и Нелли берегла его нервы. Она даже работу сменила, перешла из смешанного коллектива в чисто женский. Поэтому, наверное, мачеха так дорожила дружбой с Андреем. Ведь больше в ее близком окружении мужчин не наблюдалось. Но Седакову приятнее было думать, что Нелли тоже в него влюблена. Хотя бы чуточку. Поэтому им так хорошо вместе.

«Как же я по ней соскучился! – простонал Седаков мысленно. – Хотя мы виделись только позавчера. И разговаривали по телефону… Но что такое видеть мельком и общаться по мобильному? Надо пригласить Нелли на ужин. Наберу ее, пожалуй, прямо сейчас…»

Стоило только подумать о звонке, как затренькал мобильный. К сожалению, это была не Нелли, а Виктор.

– Привет, – поздоровался он. – На похороны поедешь?

– Какие похороны?

– Старикова.

– Сегодня?

– Да.

– Да ну на фиг…

– Андрей, надо.

Седаков закатил глаза и состроил недовольную мину.

– Ладно, посмотрим…

– Твой человек, который руку на пульсе держит, звонил?

– Нет.

– Тогда у меня для тебя новость. У следствия появился новый подозреваемый.

– Да ты что? И кто это?

– Козловский.

– Чем умудрился себя запятнать этот святоша?

– Скрыл от следствия важную информацию.

– Какую?

– Оказывается, он знаком с той женщиной, что явилась на банкет. Следователь подозревает преступный сговор.

Андрей призадумался.

– Чего молчишь? – спросил Виктор.

– Интересно, откуда он ее знает?

– Да мало ли… – Саврасов нетерпеливо спросил: – Так ты на похороны приедешь?

– Постараюсь.

Виктор сказал, куда и к какому времени подъезжать, и они распрощались.

Седаков посидел некоторое время без движения, кое-что прикидывая, затем набрал Неллин номер.

Глава 2

Виктор Саврасов

Он не ожидал увидеть на похоронах Старикова всех, кто был у него на юбилее. Но явились все, не только Седаков, которого он, можно сказать, заставил это сделать. И Кондрашов, и Козловский, и Штайманы. Кроме бывших учеников пришли и коллеги. Тоже, естественно, бывшие. Целая делегация во главе с деканом. Все подходили к Ксении, выражали соболезнование. Никто не плакал. В том числе дочь. Стояла у гроба с совершенно сухими глазами и каменным лицом. Выглядела не так юно, как вчера.

– Посмотри на Козловского, – шепнул Седаков Виктору на ухо. – Так и отирается возле дочки.

Саврасов и сам заметил это. Аристарх не отходил от Ксении ни на шаг. Поддерживал за локоток. Более того, они вместе приехали. Судя по всему, Козловский забрал Ксению из дома и привез на кладбище.

– Между прочим, похороны оплатил именно он, – раздалось с другой стороны. Это Лаврентий, стоящий рядом, услышал реплику Андрея и подал свою. – И посодействовал тому, чтоб труп вовремя отдали. Отстегнул кому надо.

– А от моей помощи она отказалась, – заметил Виктор.

– Так ты ей никто, а Аристарх…

– А Аристарх кто? – с любопытством спросил Седаков.

– Несостоявшийся муж.

– Да ладно! – не поверил тот.

– Два с половиной года назад Козловский сватался к ней. Но получил от ворот поворот.

– Откуда знаешь?

– Он сам мне рассказывал. Мы одно время плотно общались. Бухали вместе. Вот по пьянке он мне это и выложил.

– Тогда почему позавчера они вели себя как чужие?

– Потому что виделись они тайно. Старик ничего об отношениях падчерицы и своего бывшего ученика не знал. Да и какие там отношения? Пару-тройку раз встретились, погуляли по парку, посидели в кафе. По словам Козловского, Ксения всего боялась, дергалась постоянно, рвалась домой. И умоляла его сохранить их роман в тайне. Аристарху прятаться не хотелось. Он по своей традиции сделал девушке предложение. У него же привычка такая – жениться.

– Но она отказала?

– Ага. И попросила больше ее не беспокоить.

– Странная барышня, – сказал Андрей.

– Почему это? – полюбопытствовал Виктор.

– Да потому, что каждая женщина, а тем более молодая, мечтает выйти замуж за миллионера!

– Значит, не каждая…

– Козловский тогда еще был женат, – припомнил Лаврентий. – Может, именно это ее остановило?

– А где они познакомились? – спросил Андрей.

– В академии. Ксения там училась.

– Серьезно? И работает сейчас в забегаловке администратором? Точно странная девица.

На этом им пришлось прерваться, потому что люди начали расходиться. Большая их часть направилась к автобусу, чтобы ехать на нем в столовую, где был заказан поминальный обед. Ксения поехала вместе со всеми. Козловский подошел к Саврасову со товарищи и спросил:

– Не хотите старика помянуть?

– Помянуть не хочу, а пожрать хочу, – ответил Седаков.

– Да, я тоже, – сказал Лаврентий. – Пообедаем где-нибудь?

– Я – за. А ты, Витек?

– Тоже.

– Эй, братья! – окликнул Штайманов Андрей. – Мы в ресторан. Вы с нами?

Марик и Самик переглянулись и кивнули почти в унисон. Все же они были очень похожи. Хотя поначалу Виктору казалось, что только «компактность» выдавала их близкое родство. Лица же у Штайманов были разными. У Самуила живое, улыбчивое, глаза хитрые, яркие, а у Марка спокойное, задумчивое, взгляд серьезный. Симпатичнее, пожалуй, Марик, но Самик, бесспорно, обаятельнее.

– Осталось выбрать место, – сказал Андрей. – Какие будут предложения?

– Мы проезжали что-то приличное с виду, – подал голос Самуил. – Называется «Черный замок». Это минутах в пятнадцати отсюда.

– Тогда туда и едем. Встретимся внутри.

Но не успели они сделать и пары шагов, как к ним подошел майор Назаров. Виктор давно заметил его. Тот стоял чуть в отдалении и внимательно за всеми наблюдал.

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал он собравшихся. – Не ожидал вас всех тут увидеть.

Никто ему не ответил. Все стояли молча и выжидательно смотрели на майора.

– Господин Козловский, могу я с вами побеседовать?

– Да, конечно.

– Тогда вы беседуйте, а мы поедем обедать, – сказал Кондрашов. – Ведь товарищу майору остальные не нужны?

– Нет.

– Закончите, присоединяйся! – бросил он Аристарху и первым направился к воротам.

Глава 3

Аристарх Козловский

День выдался ветреным. Аристарх мерз в тонком свитере. Отвык от прохлады. И от большого количества одежды. Вот Назаров молодец, джинсовую куртку надел поверх рубашки. И чувствовал себя в ней абсолютно комфортно. Когда ветер подул, он застегнулся, воротник поднял, и хорошо.

– Господин Козловский, вы помните, что за дачу ложных показаний полагается статья?

– Да.

– Тогда почему даете их?

– Не понял…

– Вы сообщили следствию, что не знаете женщину, явившуюся без приглашения на день рождения Старикова.

– И что?

– А то, что вы солгали.

– С чего вы взяли?

– Есть свидетель, который видел, как вы разговаривали с дамой после того, как она покинула ресторан. Вы ведь тоже вышли следом за ней. Закашлялись, извинились и выскочили на улицу – все гости были тому свидетелями. Но как только вы оказались за пределами ресторана, кашель у вас мгновенно прошел. Вы нагнали удаляющуюся женщину. Говорили недолго, минуты две. После чего вы что-то сунули ей в руку и вернулись в ресторан. Все правильно?

– Что за свидетель у вас появился?

– Телохранитель господина Кондрашова дал эти показания.

– Видел, но не слышал, ведь так? Я действительно закашлялся, выбежал. Но увидев женщину, решил к ней подойти. Мне показалось, что старик повел себя очень некрасиво, не пригласив ее за стол. Я извинился за него. А в руку ей сунул бумажный платок, у нее по щеке катилась слеза.

– То есть вы не были знакомы до этого?

– Нет.

– И после не встречались?

– И снова нет.

– Странно… – Назаров посмотрел на Аристарха насмешливо. – Тогда почему ваш водитель вчера видел вас с ней в кафе «Эйфелева башня»? Я только что имел с ним беседу…

«Дурак! – мысленно обозвал себя Аристарх. – Какой же я дурак! Совсем не подумал о шофере…»

– Так что же вы молчите, господин Козловский? – не отставал Назаров. – Будете рассказывать по-честному или мне очную ставку проводить, а потом на основании показаний свидетелей задерживать вас? Двадцать четыре часа – это, конечно, ерунда по сравнению со сроком, который светит за дачу ложных, но они тоже не принесут вам радости…

Аристарх поежился. Не от страха, от холода. Ветер усилился!

– Я ваших угроз, товарищ майор, не боюсь. Я в лихие девяностые выжил, будучи сопляком и не имея тех денег, которыми сейчас располагаю. Вам меня не то что посадить, задержать на сутки не удастся.

– А давайте проверим? – Назаров внешне оставался невозмутимым, но чувствовалось, он начинает закипать.

– Я даже в детстве в войнушку не играл, и сейчас не буду.

– Тогда я жду от вас правдивого ответа на вопрос: вам знакома женщина, которая?..

– Да. Я ее знаю. Шапочно. Когда-то общались. Не виделись сто лет. Я узнал ее, поэтому выбежал за ней на улицу. Поздоровался. Она тоже меня узнала, хотя не сразу, я еще два года назад иначе выглядел. Мы перекинулись парой фраз. Я дал ей платок, чтоб она вытерла слезы. Мы договорились встретиться вечером следующего дня в кафе «Эйфелева башня».

– Как зовут женщину?

– Я знаю ее как Лею.

– Еще раз. Лию? Как Ахеджакову?

– Лею, – поправил его Аристарх. – Как принцессу.

– Кого-кого?

– Вы что, не смотрели «Звездные войны»? Те, старые? Где Люк, Соло и принцесса Лея.

– А, вот оно что. Смотрел, конечно.

– Вот эта женщина, тогда еще девушка, на нее была похожа. Поэтому звалась Леей. Настоящее ее имя, а тем более фамилия мне неизвестны. Где живет, тоже не имею понятия. Но, наверное, рядом с тем кафе, где мы ужинали, потому она отказалась, чтобы мы ее подвезли.

– Номера ее телефона у вас, как я понимаю, тоже нет?

– Нет.

– Не обменялись мобильными? Как-то странно.

– Ничего странного, если учесть, что у меня его нет.

– Вы не пользуетесь сотовой связью?

– Нет. Скайпом, электронной почтой – да. А мобильный только вредит здоровью. Физическому и психическому.

– Что ж, все вроде ясно… Только одного не пойму: зачем было все это скрывать от следствия?

Аристарх молчал, и Назаров, не дождавшись от него ответа, продолжил, разговаривая как бы с самим собой:

– Напрашивает вывод: вы все врете, женщина вам отлично знакома, и вы ее выгораживаете. Вопрос: зачем?

Козловский и теперь не посчитал нужным вступать в диалог.

– Ответа у меня два. Выбирайте любой. Первый: вы уверены, что она убийца, и прикрываете ее. Второй: она ваша соучастница. Вы вместе задумали убийство. Она принесла отраву, кинула под стол, но вы не успели пузырек поднять, вас опередил Саврасов.

Это было надуманно и немного глупо. Назаров сам сие прекрасно понимал. Ему вообще пузырек этот разнесчастный покоя не давал. Зачем преступнику кидать его под стол? Не легче ли было незаметно сунуть в карман Старикова? Подменить настоящие таблетки крысиным ядом? Гардероб не запирался. И даже не охранялся. Наверное, потому, что, кроме плаща именинника, там ничего не висело. Остальные приехали на машинах и были в костюмах. Только Козловский в свитере. Том же, что и сегодня.

– Я могу быть свободным? – спросил Аристарх у Назарова. – А то меня люди в ресторане ждут.

– Хорошо, идите. Только завтра я вас жду у себя. В одиннадцать сможете подъехать?

Козловский обреченно кивнул. Он не мог себе позволить открыто конфликтовать со стражами правопорядка, да еще занимающимися раскрытием тяжких преступлений. Ему за границу уезжать надо. Причем в скором времени. А ведь могут и не выпустить!

Распрощавшись с майором, Козловский направился к машине, забрался в нее.

– Не знал, что нанимаю на работу болтуна, – сказал он, усевшись.

Водитель понял, о чем речь. Хмуро глянув на Аристарха в зеркало, буркнул:

– За молчание деньги платят. Мне никто не платил.

Аристарх понимал, что от временного работника другого ждать не приходится, и больше ничего не сказал. Только скомандовал:

– Поехали.

Пока добирались до «Черного замка», Аристарх думал, чем рискует и стоит ли продолжать выгораживать Лею. Если начнут копать, могут выяснить, что он знает ее очень хорошо. И позавчера он не салфетку ей сунул, а бумагу с номером своего домашнего телефона, черкнул его, выбежав из зала. И Лея звонила ему, чтобы пригласить на встречу в «Эйфелеву башню». Они просидели там столько времени, сколько шапочно знакомые вдвоем не проводят.

«Станет совсем жарко, расскажу Назарову все!» – решил Аристарх и отбросил мысли о своей давней подруге. А через десять минут они приехали.

В зале ресторана было так же темно, как в средневековом замке. Три бра в форме факелов, что освещали помещение, давали очень мало света. Однако Аристарх смог рассмотреть группу тех, к кому собирался присоединиться. Как это ни странно, он, с детства страдающий близорукостью, стал довольно неплохо видеть. Еще три года назад он носил очки с диоптриями минус пять, сейчас же обходился совсем без них. Нет, его зрение не стало идеальным только потому, что он сменил свой сумасшедший образ жизни (пьянки, курение, обжорство, бессонные ночи, работа на износ, многие часы за монитором, стрессы, недомогания из-за хронической усталости) на тот, который называют здоровым. Но оно заметно улучшилось. А когда Аристарх начал делать зарядку для глаз, зрение выправилось до минус полутора. При таком многие обходятся без очков. Так поступал и Козловский. Только садясь к компьютеру, их надевал, но в последнее время это делал нечасто.

Аристарх двинулся к столу, за которым восседали его знакомые. Первым в глаза бросился, естественно, Саврасов. Он возвышался над остальными минимум на голову. Штайманы же доходили Виктору только до плеча.

– Все нормально? – спросил у подошедшего Аристарха Андрей Седаков.

До этого он о чем-то шушукался с Саврасовым. Козловский знал, что они давние друзья, и очень этому удивлялся. Оба самоуверенные, сильные, властные, истинные лидеры, и как умудряются ладить? Ему думалось, что те, кто находится на вершине, не важно, какого мира: искусства, политики, бизнеса – всегда одиноки. У них, конечно, есть семьи, родители, жены, дети, приятели, но настоящих друзей, увы, нет…

У него не было!

У Лаврентия Кондрашова тоже.

А вот у Саврасов был Седаков.

А у Седакова – Саврасов.

Неужели один другому не завидует? Виктор успешнее в делах. Андрей – в личной жизни. У него жена, два пацана. И любовницы, как он слышал, появляются не реже, чем у холостяка Виктора. Неужели он не завидует другу Седакову? А тот, в свою очередь, не переживает из-за того, что у его друга Саврасова еще все впереди, и жены, и дети, и он может выбрать любую или не выбирать никого, чтобы не брать на себя лишнюю ответственность?

– Аристарх, ты чего молчишь? – забеспокоился Седаков, не получив ответа на свой вопрос. – Нормально все?

– Да, все хорошо.

– Что от тебя нужно было Назарову? – осведомился Лаврентий.

– Так… Поговорили.

Больше ему вопросов не задавали. Но Кондрашов, Саврасов и Седаков будто бы знали, о чем с ним разговаривал майор. Что Аристарха не сильно удивило. Сам он еще некоторое время назад обязательно бы поручил кому-то из своих людей докладывать обо всех результатах расследования.

– Вы уже заказали? – обратился к присутствующим Козловский.

– Да, – ответил Кондрашов. – Вот тебе меню оставили, смотри. – Он протянул ему кожаную папку с наименованиями блюд и ценами.

Аристарх пробежал глазами по меню. Тут выбор оказался даже шире, чем в изысканных ресторанах. Гарниров масса: и картошка, и рагу овощное, и тушеная капуста, и фасоль. Аристарх заказал последнюю (официант несколько раз переспросил: вам с чем-то или просто фасоль?), да еще салат овощной и хлеб. Как ни был хорош индийский, запеченный в печи «тандури», родной российский Козловскому нравился больше.

– А мы тут старика вспоминаем, – сказал Седаков, зачерпнув ложку солянки. Ему единственному принесли что-то из еды. – Стараемся добрым словом, но пока не очень получается…

– Я ему благодарен, – подал голос Саврасов. – И ничего гадкого про него сказать не могу. Человек сложный, но не более того.

– А я могу, – подал голос Самик Штайман. Брат тут же зыркнул на него. Да так гневно, что все заметили. Однако Самуил продолжил как ни в чем не бывало: – Он девочку одну, студентку свою, до самоубийства довел. Ее чудом с того света вытащили.

– Что за девочка? – спросил его брат.

– Я не знаю, кто она. И сейчас она, конечно, не девочка. За полтинник, наверное, барышне. Но когда я учился, у нас ходила эта страшная история про самоубийство. Будто Стариков в нее втрескался, всячески ее домогался. Естественно, пользовался служебным положением. Пугал, что если она не ответит ему взаимностью, он завалит ее на первом экзамене. И завалил ведь! Сказал, если перед пересдачей она не согласится с ним на свидание, то вылетит из академии. Девушка не выдержала давления и… вскрыла себе вены!

– Я об этом не слышал, – заметил Саврасов. – Его не пытались привлечь к ответственности?

– Точно сказать не могу, не знаю. Но подозреваю, что Стариков вывернулся. У девушки наверняка не было доказательств. И все просто решили, что она хочет отомстить тому, кто поставил ей «неуд» на экзамене.

– Стариков всегда был на хорошем счету, – припомнил Седаков. – Человек – говно, а преподаватель хороший. Знающий, преданный делу, дисциплинированный. Он ведь даже за все время работы на больничный ни разу не ходил. При том что язвенник.

– Ходил один раз, – возразил Лаврентий Кондрашов. – В больнице лежал три недели. У нас вместо него экзамен другой принимал.

Тут принесли еду всем остальным. Даже Козловскому, сделавшему заказ последним. Больше всех проголодался Кондрашов. Ему принесли огромное блюдо с шашлыком. Марку Штайману – омлет с сыром. Гигант Саврасов заказал отбивную с жареной картошкой и квашеную капусту. Никто не пожелал есть мудреные блюда, которые также имелись в меню.

Кондрашов, втянув носом запах жаренного на углях мяса, зажмурился. Затем сунул палец в аджику, облизнул. Судя по улыбке, остался доволен.

– Ребята, я буду сюда приезжать, – сказал он, отправив в рот первый кусок. – Шашлык – чудо!

– Может, лучше повара переманишь? – предложил Седаков. С солянкой он уже расправился и теперь придвинул к себе блинчик с начинкой из куриного мяса и овощей. В меню он значился как «Необыкновенный ролл». – Он отменно готовит.

– Жалко зарывать такой талант. Я дома ем крайне редко.

Тут Аристарх заметил, что Самик Штайман ведет себя как-то странно. Часто моргает, сглатывает и едва заметно трясет головой, как будто хочет отогнать накатывающий дурман.

– Самуил, вам нехорошо? – спросил он у него.

Тот ответил не сразу, сначала прокашлялся.

– Да, что-то нехорошо мне… Тошнит… – Он схватил стакан воды и залпом выпил. – Фу… Вроде стало лучше.

– Точно лучше? – заволновался его брат. – А то давай «Скорую» вызовем.

– Это еще зачем? Подумаешь, живот прихватило.

– У старика позавчера тоже живот прихватило. И где он теперь?

– Да у меня на нервной почве! – отмахнулся Самуил.

И вдруг сполз со стула и начал оседать на пол.

– «Скорую!» – крикнул Марк официанту. – Вызовите «Скорую»!

И бросился на помощь брату. Остальные тоже повскакивали со своих мест. Аристарх в том числе. Он очень испугался, заметив, как резко побледнело лицо Штаймана. Было смуглое, стало как у покойника.

Козловский схватил стакан с водой и хотел дать Самуилу попить, но тот отмахнулся.

– Не надо! – прохрипел он. – Отойдите вообще все!

Все, кроме брата, отошли.

– А тебе особое приглашение надо, что ли? – Самуил отпихнул Марка, с трудом поднялся, сел на стул, вытер вспотевший лоб салфеткой. – Извините за грубость. Просто не люблю, когда со мной носятся.

– Но ты чуть не умер! – возмутился Марк.

– Ничего подобного. Просто потерял сознание. Ты никогда в обмороки не падал?

– Нет.

– Я падал, – подал голос Седаков. – В юности. В футбол играл, мне по больной ноге пнули. Я прямо на поле отрубился. Меня так же сначала замутило, потом перед глазами все поплыло, и сознание ускользнуло…

Андрея перебил официант, подбежавший и выпаливший:

– «Скорая» скоро будет!

– Не надо никакой «Скорой», – буркнул Самуил. – Я уже в порядке. – Он и вправду выглядел лучше – разрумянился немного.

– Самик, пусть врачи осмотрят. Вдруг тебя тоже отравили?

– Тогда я уже бы того… – Он свесил язык и закатил глаза. Покойника изобразил, понял Аристарх.

– Не факт. Что, если яд не быстрого действия?

– Да хватит выдумывать! – разозлился Самуил. – Говорю же – нервы. Столько всего навалилось… Да еще две бессонные ночи сказались.

– Твой брат прав, – обратился к Самуилу Лаврентий. – Провериться – не лишнее.

Штайман перевел взгляд на официанта и не терпящим возражения тоном проговорил:

– Позвоните в «Скорую помощь» и отмените вызов. Все равно они еще не выехали. – Затем обратился ко всем: – А теперь давайте спокойно поедим, а?

Больше с ним никто не спорил. Все уткнулись в свои тарелки и принялись есть. Однако каждый нет-нет да и бросал на Самуила тревожный взгляд. Вдруг сейчас снова рухнет на пол и теперь уже не очнется? Но нет. Штайман выглядел нормально и ел с завидным аппетитом.

«Выходит, на самом деле в обморок упал от нервного перенапряжения, – сделал вывод Аристарх. – Только что его довело до такого состояния? С виду он человек благополучный и психически устойчивый…»

Глава 4

Марк Штайман

Марик надавал на кнопку звонка. Он был не уверен, что Лили дома, но очень на это надеялся. Сегодня ему как никогда требовалась дружеская поддержка.

– Кто там? – услышал Марик голос Лили из-за двери. В ней имелся глазок, но подруга почему-то никогда им не пользовалась.

– Это я.

– Марик? – удивилась Лили и загремела цепочкой.

Дверь распахнулась, и Марик увидел хозяйку квартиры. Вид у нее был обеспокоенный.

– Что-то случилось? – спросила она, ощупав взглядом его лицо.

– И да, и нет…

– Заходи. – Лили посторонилась, давая Марику дорогу.

Сегодня на ней был другой халат. Тоже атласный и в цветах, но с пышными цыганскими рукавами. Вообще у Лили этих домашних халатов было превеликое множество. Она питала к ним необъяснимую слабость. Пожалуй, и по улице ходила бы, если б считала это приличным. Еще ей нравились платки. Она повязывала их то на голову, то на шею, то на талию вместо пояса.

Лили провела Марика на кухню, усадила.

– Тебе чай? – поинтересовалась она, а сама уже нажала кнопку электрического чайника.

– А винишка нет? Ты извини, я не купил…

Она сделала вид, что не удивилась.

– Есть, как нет? – Лили достала из холодильника початую бутылку «Кампари». – Ты же знаешь, я одна не пью. Осталось то, что ты привозил…

– Сделай мне свой любимый коктейль, хорошо? А я пока умоюсь… Жарко что-то.

– Пойдем на балкон? Там хорошо.

Он кивнул и направился в ванную умываться. Когда вышел, Лили уже ждала его на балконе. Там стояли два кресла и столик. Кресла старые, с облезлыми деревянными ручками, а столик новый, модерновый, с множеством бестолковых ящичков и умопомрачительными гнутыми ножками. Тот, что был раньше, развалился, и Марик на какой-то праздник подарил Лили этот. Сейчас на нем стояли фужеры и вазочка с фруктами.

Марик уселся в кресло, откинулся на спинку. Ему было очень удобно в нем. В своих шикарных итальянских не так.

– Выпьем? – предложила Лили, подняв фужер.

Марик последовал ее примеру. Они чокнулись. Лили сделала пару глоткой, а Марик влил в себя сразу полфужера.

– А теперь рассказывай, – скомандовала она.

– Я с похорон.

– Закопали грешника?

– Да… – Он хмуро кивнул и, отхлебнув из фужера немного коктейля, поморщился. Только сейчас Марик заметил, что напиток слишком сладкий. – Хоронила его дочка. Она уже совсем взрослая женщина.

– Знаю. Я видела ее месяца полтора назад.

– Где?

– Там! – Лили указала на балкон соседнего дома, стоящего перпендикулярно ее. – Она вешала белье. Детские вещи, пеленки. У нее ребенок?

– Да, сын.

– От кого?

– Не знаю…

– Но она замужем?

– Нет. И не была. – Марк залпом допил свой коктейль. – Когда я смотрел на нее сегодня, то испытывал настоящие муки совести. Мы не должны были скрывать правду.

– Мы это обсуждали, вспомни! Ты же сам говорил, что фотография ничего не доказывает. А свидетельские показания проститутки ничего не стоят.

– Мы должны были сказать ей. Девочке.

– Сделали бы только хуже.

– Себе – да. Самик вылетел бы из академии, я в нее не поступил бы, а тебе бы пришлось еще какое-то время поработать. Но это такая ерунда! На наших глазах человека убили, а мы смолчали. Из выгоды. Значит, такие же грешники, как и старик…

Это случилось больше десяти лет назад. Лили тогда еще работала. Но с Марика деньги брала лишь тогда, когда дела совсем худо обстояли. Клиентов в ее возрасте находить было не так легко, как в молодости. И вид уже не тот, и здоровье. Но Лили держалась на плаву. А что ей еще оставалось? Идти, как многие ее бывшие товарки, пирожками в вокзальных ларьках торговать? Или капустой на рынок? Или в уборщицы? Куда ее, немолодую, без образования, стажа, опыта, еще возьмут? Те, что поумнее, вовремя замуж вышли. Некоторые, особенно мудрые, скопили деньжат и сейчас имели свой маленький бизнес. А она мужиками разбрасывалась и все деньги проматывала! Обожала дорогие шмотки, рестораны, курорты. Могла плюнуть на все и улететь на день в Сочи. А потом питаться одними макаронами…

Марик ее за это поругивал. Учил экономии, как она его всему остальному. И надо сказать, его уроки не прошли даром. Лили приучила себя не спускать все до копейки. Что уже было большим достижением.

Как-то Марик явился в Лили в гости с фотоаппаратом. Профессиональным «Никоном». Брат подарил на день рождения. Сам бы Марик себе такой не купил. Неоправданно дорого. Для домашних съемок и «мыльницы» достаточно, а зарабатывать фотографией он не собирался.

– Давай я тебя поснимаю? – предложил Марик.

Лили тогда еще была хороша. При макияже и удачном освещении. И она согласилась.

Снимать решили на балконе.

Пока Лили выбирала место, где хотела позировать, Марик курил, привалившись к перилам. Тогда-то он и увидел Старикова. Он показался в окне соседнего дома. Оно было открыто, и Марик рассмотрел его достаточно хорошо, чтобы узнать.

– О, да у тебя в соседях препод моего брата. Та еще сука! Вон он, смотри! – Марик ткнул пальцем в направлении окна. – Знаешь его?

– Нет. Я по подъезду-то соседей не всех знаю.

– С женщиной какой-то ругается… – Он немного подался вперед, чтобы получше рассмотреть. – Слушай, они сейчас раздерутся. Он ее за плечи трясет…

– Да черт с ними! – Лили капризно шлепнула Марика по руке. – Давай уже, начинай фотосессию!

Марик не стал спорить – начал. Фотографировались они минут семь, как вдруг по двору разнесся страшный крик. Штайман чуть фотоаппарат от испуга не выронил.

– Что там такое? – переполошился он, кидаясь к бортику балкона и выглядывая на улицу.

– Женщина из окна выпала. Вон лежит, смотри!

Марик уже и сам ее увидел. Несчастная лежала на асфальте в такой страшной позе, что не было никаких сомнений – женщина умерла, переломав все кости.

– Это она, – сдавленно проговорил Марик.

– Кто?

– Та женщина, что ругалась с преподом брата.

– Да ты что? – Лили расстроенно покачала головой. – На взводе, видно, была, вот и вывалилась… Зачем же в таком состоянии на подоконник лезть?

Тут Марик увидел, как к мертвой женщине подбегает девочка, падает на колени рядом с ней, трясет за плечо и кричит: «Мама, мама, очнись!» Позади нее стоял пацан, явный дебил, и орал благим матом.

– Дети сиротами остались, – всхлипнула Лили.

– Да, жаль их. Особенно девочку. Мальчишка-то все равно мало что понимает…

Он собирался сказать еще что-то, но тут во дворе показался Стариков. Он вылетел из подъезда и кинулся к покойнице. По морщинистому лицу профессора текли слезы.

– Если я скажу брату, что видел его препода плачущим, он мне не поверит, – пробормотал Марк.

– Он, похоже, ее муж.

– Похоже… Странно, брат говорил, что он старый холостяк…

– Марик, пойдем отсюда, а? Не могу я больше смотреть на их горе.

– Да, это страшно.

И они покинули балкон. А чтобы отвлечься от грустных мыслей и воспоминаний о произошедшей буквально на их глазах трагедии, напились. Да так здорово, что Марик два дня отойти не мог. Поэтому пленку на проявку он отнес только на третий, тогда же получил готовые фотографии и сразу поехал к Лили, чтобы показать их.

Снимки смотрели вместе. Лили на всех вышла более чем хорошо. Только несколько кадров получились неудачными. Марк решил поэкспериментировать, что-то на объективе накрутил, и Лили вышла размыто. Зато задний план очень четко отобразился.

– Смотри-ка, тут даже препода твоего брата видно! – воскликнула Лили.

– И жену его покойную.

– Да, точно. И вот тут. – Она взяла второй снимок. – Видно, как она взбирается на подоконник. Подумать только, через какую-то минуту она уже будет лежать мертвой на асфальте…

– Эй, смотри! – У Марика аж руки вспотели, когда он увидел следующую фотографию. – Женщина-то, похоже, не сама упала! Ее столкнули!

Лили сначала не поверила. Потом придирчиво рассмотрела снимок, на котором очень хорошо различалась не только женщина у окна, но и мужчина, стоящий позади нее с вытянутыми руками. Вот так сразу стопроцентно сказать, что он ее толкает, было нельзя. Однако такой вывод напрашивался. Особенно если вспомнить о том, как супруги ругались за несколько минут до падения и как муж тряс жену за плечи.

– Он убил ее, Марик, – прошептала Лили и, как будто самой себе не поверив, повторила: – Убил!

– Похоже, – растерянно протянул Марик. В его голове как-то не укладывалась мысль о том, что профессор намеренно столкнул женщину с подоконника. Он хоть и сука, но все же человек вменяемый. Не псих же!

– Надо идти в милицию! Пусть сажают этого гада…

– Фото ничего не доказывает. Стариков может сказать, что не толкал жену, а пытался подхватить.

– Но мы-то видели, что он распускал руки! Тряс ее за плечи и так далее. Мы расскажем об этом.

– Лили, мы не можем пойти в милицию.

– Почему?

– Не забывай, я женат. А ты… уж извини за напоминание, женщина древнейшей профессии.

– У меня на лбу об этом не написано.

«Еще как написано!» – мысленно возразил ей Марк, но вслух сказал следующее:

– Мои все узнают. И тогда я окажусь в ужасном положении. Я не могу рисковать, Лили.

– Ладно, тогда я одна пойду.

– И снова твоя профессия сыграет в минус. Кому больше поверят: профессору или проститутке? Твое слово против его. К тому же у тебя потребуют назвать имя того, кто делал снимок, чтобы допросить и фотографа.

– И что же ты предлагаешь? – разозлилась Лили. – Оставить все как есть? Пусть живет себе? Остается безнаказанным?

– Нет, мы сами его накажем.

– Каким образом?

– Мы покажем ему фотографию. И расскажем, что видели… Или даже не так! Мы введем его в заблуждение.

– Скажем, что стали свидетелями того, как он столкнул женщину?

– Именно. И потребуем за молчание…

– Деньги!

– Нет, услугу. Пусть отстанет от брата. Даст ему доучиться. Тогда мы пообещаем не заявлять в милицию. Однако фото не отдадим, пусть живет в страхе. – Он посмотрел на подругу и спросил: – Согласна?

Ответ прозвучал неожиданно:

– Нет.

Штайман удивленно заморгал.

– Почему нет?

– А почему выгода только твоему брату? Его вообще тут не было! – Лили вскочила и, скрестив руки на груди, заходила по комнате. – Я тоже хочу компенсацию за молчание!

– Но ты не учишься в академии, и Стариков ничем не может тебе помочь…

– Какой же ты, Марик, все-таки… идиотик! – все больше сердилась Лили. – Деньгами может! Именно их обычно за молчание требуют. Неужто ты не знаешь?

– Это шантаж.

– Именно, друг мой, именно.

– Подсудное дело.

– Плевать я на это хотела! Мне нужны деньги. Я на них ларек открою у метро. Буду пирожками торговать. Или овощами.

– Да откуда они у него? Думаешь, профессора много получают?

– Ничего не знаю, – отрезала Лили. – Захочет остаться на свободе, найдет.

– А если он не поведется?

– Если вину чует, поведется. Если же нет, мы от него отстанем. Все справедливо.

И Марик больше не стал спорить, во всем с подругой согласился.

Уже на следующий день они вдвоем поджидали Старикова у академии. Когда он показался на крыльце здания, Марик подошел к профессору и попросил уделить ему несколько минут. Они прошли к лавочке, на которой сидела Лили.

– Мы знаем, что вы убийца! – вот такой фразой она встретила старика. – Видели, как вы столкнули свою жену с подоконника. – И, не дав ему опомниться, добила: – У нас и подтверждение этому есть. Фотография!

Старик растерялся. И испугался, что было заметно. Марик не думал, что его можно напугать и застать врасплох. По рассказам брата, это был не человек, а какой-то киборг. Машина для психологического убийства!

Но надо отдать Старикову должное, он быстро взял себя в руки.

– Покажите, – сказал он сурово.

Лили протянула снимок профессору.

– Недоказательный, – бросил он, рассмотрев его.

– Мы видели убийство своими глазами. Мы свидетели. Это все меняет.

Стариков молчал. Думал. Марик с Лили ему не мешали. Оба уже поняли, что их слова или действия ничего не изменят. Нужная информация получена, и в его мозгу запущен мыслительный процесс. Профессор на самом деле чем-то напоминал киборга. Другой на его месте стал бы оправдываться. Не потому, что хотел, чтобы ему поверили, просто от испуга и растерянности, тех эмоций, что так явно читались на его лице еще минуту назад. Но старик мгновенно взял себя в руки. Как по щелчку. Как будто у зависшего робота включилась программа перезагрузки, после которой он вновь стал самым функциональным и быстрым.

– И сколько вы хотите за молчание? – заговорил-таки профессор.

Лили назвала сумму.

– Это очень много. Я столько не найду.

– Торг здесь неуместен, – ледяным тоном проговорила Лили. Марк мысленно ею восхитился. Сильна!

– Что ж… Ладно. Но мне нужно время.

– Недели достаточно?

– Вполне.

– Тогда через семь дней. На том же месте. В то же время, – отчеканила Лили и, взяв Марика под руку, зашагала прочь.

Все неделю Штайман места себе не находил. Он так и представлял себе, как на следующую встречу вместо Старикова придет наряд милиции. Поэтому он и не заикнулся о брате. Боялся его подставить.

А вот Лили была уверена на сто процентов, что профессор принесет деньги.

– Я чувствовала его страх все то время, что мы находились рядом, – сказала она, когда Марк поделился с ней своими опасениями. – Он ссал, понимаешь?

Марик не понимал. И Лили продолжала объяснять:

– Если бы мы залупили несусветную цену, он мог рискнуть пустить все на самотек. Но он решил поберечься. Ему есть что терять, даже в том случае, если его вина не будет доказана. Репутация! А еще доверие приемной дочери.

Штаймана ее слова немного успокоили, но все же он не перестал нервничать. И ругать себя за то, что согласился с решением Лили требовать со Старикова не только услугу, но и деньги. Если б ему не нужно было просить за брата, он не пошел бы на встречу. Вот как он нервничал…

Однако все прошло как нельзя лучше. Стариков пришел без милиции. Принес деньги. Отдал их Лили.

– Все? – коротко спросил он у нее.

– Нет, – ответил за нее Марик.

– Ребята, мы так не договаривались, – сразу же напрягся профессор. – Я, между прочим, обычный преподаватель.

– Не волнуйтесь, денег мы больше не потребуем.

– Тогда чего вам надо?

– Дайте Самуилу Штайману спокойно доучиться. Ему осталась последняя пересдача.

– Ах вот оно что!.. А я-то думаю: откуда мне ваше лицо знакомо? Вы родственник? Брат, скорее всего.

– Это к делу не относится.

– Что ж… Ладно. Я приму у Самуила экзамен. Но если вы еще раз явитесь ко мне…

– Больше мы вас не побеспокоим, не волнуйтесь, – заверила его Лили.

– Я могу получить фото?

– Берите. – Она протянула ему снимок.

– Как я понимаю, снимок не последний?

– Конечно. Еще один мы оставили для страховки. В надежном месте.

– И если с вами что-то случится, снимок будет отправлен в милицию? – насмешливо спросил Стариков.

– Нет, мы продемонстрируем его вашей приемной дочери, – парировала Лили. Потом она объяснила Марику, что интуитивно поняла – именно этого он боится больше всего.

– Прощайте! – бросил Стариков и удалился.

Тогда он еще не знал, что их встреча не последняя. Да и Марик не думал, что еще раз обратится к нему. Но когда надумал получить второе высшее, то…

Пришел к Старикову. И потребовал помочь. Этому его научила Лили. Сказала, что профессор дешево отделался.

Свои деньги она, как и планировала, вложила в дело. Открыла киоск у метро. Не с пирожками и овощами, а с кондитерскими изделиями. Но торговля не пошла. А все потому, что Лили, с ее привычкой шиковать, возила дорогой товар. Шикарные скоропортящиеся пирожные, шоколадные конфеты, настоящую пахлаву. Когда Марик вмешался, Лили еще не прогорела, но все к этому шло. Он заставил ее закрыть бизнес, а то немногое, что осталось от «былой роскоши», вложил в ценные бумаги.

Пока Штайман вспоминал те события, Лили пила свой коктейль и размышляла. Когда бокал опустел, она сказала:

– Марик, а тебе не показалось странным то, что старик пригласил вас с братом на свой юбилей?

– Еще как показалось. Наверное, поэтому мы и пошли.

– И как он вас встретил?

– Ты знаешь… – Он замолчал на несколько секунд, вспоминая тот момент, когда они вошли в ресторан и увидели встречающего гостей именинника. – Мне показалось, он испугался!

– Испугался? – переспросила Лили.

– Да. Именно. И как-то растерянно смотрел на нас… Переводил взгляд с Самика на меня. Как будто не ожидал нас увидеть.

– Может, он вас не приглашал?

– Ну как не приглашал, если я читал его электронное письмо? Все личные послания секретарь направляет на мой персональный ящик сразу, как только они приходят. Едва его посмотрев, я позвонил брату, велел проверить свою почту. В ней тоже оказалось приглашение.

– Ничего не понимаю.

– Я, признаться, тоже. Но к чему теперь ломать над этим голову? Старик мертв.

– Да. Поэтому забудем обо всем. В том числе о его дочери. И выпьем еще! Там осталось вино, я принесу…

– А может?.. – Марик игриво пощекотал Лили за ушком. Он знал, она это любит. – Тряхнем стариной, а? Мы с тобой не занимались сексом уже несколько лет.

Лили раскатисто рассмеялась.

– Да ты пьян, Марик!

– Ага, – хохотнул он. – Я ж практически трезвенник. Вот и окосел.

– Мне надо чаще тебя поить, – промурлыкала Лили и, схватив Штаймана за галстук, потащила в комнату.

Глава 5

Виктор Саврасов

На душе было неспокойно. А почему, он и сам не знал. Сначала Виктор решил, что всему виной похороны. После них всегда остается неприятный осадок. И человека, что в гробу лежит, жаль, и понимаешь, что все там будут: и ты, и твои близкие, и от этого становится еще грустнее. Но когда после похорон прошло несколько часов, а на душе кошки так и скребли, Виктор понял, что причина его состояния в чем-то другом, и стал копаться в себе.

Каково же было его удивление, когда ему стало ясно, что все дело в Ксении Маловой!

Мысли об этой женщине не давали ему покоя. Едва он вспоминал о ней, как по сердцу царапало… точно по стеклу чем-то острым…

Саврасов посмотрел на часы – шесть вечера. Еще бы поработать, да желания никакого нет. Собрался, покинул офис.

Садясь в машину, услышал треньканье мобильного. Звонила Алана, его невеста.

– Здравствуй, милый, – сказала она.

– Здравствуй.

– Как ты там без меня?

– Скучаю…

Алана находилась сейчас на Урале. Устраивала в крупнейших городах региона, Екатеринбурге, Челябинске, Уфе, Перми, Оренбурге, какие-то благотворительные акции – она возглавляла фонд поддержки женщин, больных раком. Вернуться собиралась послезавтра.

– Я тоже безумно соскучилась, милый, – проворковала Алана. Она всегда была ласкова и Саврасова иначе как «милым», «любимым» и «дорогим» не называла. – Но спешу тебя обрадовать, я смогу приехать пораньше.

– Здорово! И когда?

– Возможно, завтра утром!

– Я очень рад. Жду тебя с нетерпением.

Они еще немного побеседовали. В основном говорила Алана. Рассказывала об организованных фондом мероприятиях. Но как у Виктора дела, тоже спросила. Он ответил: «Все в порядке». Как обычно. Саврасов не привык посвящать женщин в свои проблемы.

Распрощавшись с невестой, Виктор отключил телефон и решил немного подремать. Засыпать в машине он научился не так давно. Раньше, пока ехал или стоял в пробках, работал на компьютере, смотрел телевизор, слушал аудиокниги. Но однажды, когда ничего не хотелось, ни работать, ни смотреть, ни слушать, закрыл глаза и постарался расслабиться, как учил его тренер по боевым искусствам (Саврасов начал заниматься ими в период депрессии), и у него получилось! В глубокий сон он не погрузился, но очень хорошо расслабился, подремал. С тех пор начал это практиковать. Получалось не всегда, но в большинстве случаев.

На этот раз не вышло. Рой мыслей мешал отключиться, и Виктор не отдохнул, а еще больше измучился. Лучше б поработал!

Дом, в котором некогда проживал Стариков, а теперь обитали лишь его приемная дочка с внуком, он узнал издали. Добротное девятиэтажное строение сталинской эпохи. В те далекие годы оно, видимо, было выстроено одним из последних в этом районе, стояло на отшибе и считалось не очень удачно расположенным, но теперь, когда Москва застроилась плотно, все поменялось. Отличное место, неплохой дом. Однозначно лучше стоящих по соседству блочных двенадцатиэтажек, построенных во времена так называемого застоя.

Саврасов подошел к нужному подъезду. Домофон либо сломался, либо был отключен, и Виктор спокойно вошел внутрь. Лифт работал, но его уже кто-то занял, и Саврасов побежал по лестнице. Его физическая подготовка и длинные ноги позволяли перескакивать через три ступеньки…

Несколько десятков прыжков – и он у двери.

Виктор, чуть запыхавшийся от бега, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, затем надавил на кнопку звонка.

– Заходите, открыто! – услышал он. Голос был знакомым. Он принадлежал Ксении Маловой.

– Вы почему не запираетесь? – спросил он, войдя в квартиру.

– Только что ушли соседи, зашедшие помянуть Алексея Алексеевича, – ответила она. Ксения стояла в прихожей, держа на руках сына, закутанного в банный халатик с капюшоном. Виктора она, судя по выражению лица, увидеть не ожидала. – Я думала, сейчас другие придут… Из восьмидесятой…

– Здравствуйте еще раз.

– Добрый вечер.

– Я не сосед из восьмидесятой, но можно я… зайду?

– Проходите.

Она указала направление. Виктор, уже бывавший у Старикова в гостях, понял, что его приглашают в гостиную. Он прошел в комнату. Там был накрыт стол. А зеркала завешаны материей. На старомодном трельяже стоял портрет Алексея Алексеевича в траурной рамке, возле него горели церковные свечи.

– Будете есть? – спросила Ксения. Она опустилась на диван, усадив сына на колени.

– Нет, спасибо. Мы уже помянули сегодня Алексея Алексеевича.

Тут Виктор заметил, что мальчик смотрит на него.

– Как парня зовут?

– Иваном.

– Привет, Ваня! – Саврасов помахал мальчишке рукой. Он редко общался с детьми, особенно маленькими, и слабо представлял, как это делается. С седаковскими пацанами играл, беседовал, но когда они уже более-менее подросли. К тому же дети Андрея ему нравились. Особенно старший. Натуральный бандит. На отца очень похожий. Младшенький больше маменькин сынок. Но все равно отличный парень. И симпатяга…

Сын же Ксении Виктору не очень понравился. Слишком серьезный и… худенький. Пухленькие дети обычно на взрослых производят самое приятное впечатление. Наливные щечки, пузико, ручки в ямочках – все это так мило. Ванечка же был совсем другим: узколицым, костлявым, с пальцами, похожими на карандаши, – длинными и тонкими. А как он смотрел на него своими серо-зелеными глазами! Задумчиво и печально. Как мудрый старик, познавший все тайны мира.

– Вы ему понравились, – сообщила Ксения, несказанно удивив этой фразой Виктора. На его взгляд, ребенок как был совершенно бесстрастен, так таковым и остался. – Обычно он боится чужих. Плачет. Весь в меня маленькую.

– Какой он у вас… серьезный, – не удержался от комментария Виктор. – Даже не улыбается.

– А чему улыбаться? Он устал, хочет спать, сегодня без тихого часа остался. И дяденька, который ему понравился, ничего вкусного не дал. Да, Ванюша? – Ребенок тяжело вздохнул.

Саврасов не сдержал улыбки. Парень стал ему нравиться.

– Ему сладкое можно? У меня конфетка есть.

– Если карамелька, то можно.

– Как раз она. Люблю сосачки.

– Ваня тоже.

Виктор достал из кармана лимонную карамельку, протянул мальчику.

Тот с достоинством ее взял и как будто даже кивнул, благодаря за угощение… «Как взрослый, – подумал Виктор. – Не ребенок – уникум!» Но тут Ваня засунул конфетку в рот вместе с фантиком, и сразу стало ясно, что он обычный малыш полутора лет. Разве что не слишком улыбчивый.

– Мальчик совсем на вас не похож, – заметил Виктор. – Весь в папу, да?

– Да, он больше похож на отца. Только цвет глаз мой.

– Значит, вы родили его не от Старикова, – ляпнул Виктор и тут же устыдился. – Извините меня за бестактность. Это не мое дело…

– Почему вы думали, что Ваниным отцом был Алексей Алексеевич?

– Это не я, а следователь.

– А… Ну ясно.

– На него мальчик не похож совершенно точно.

– Я родила Ванечку не от Старикова.

«Но и не от случайного любовника, как заявила в полиции, – подумал Виктор. – Скорее всего, отец Вани – Козловский. Во-первых, с ним у нее был роман, во-вторых, все совпадает по срокам, а в-третьих, он немного на него похож: вытянутое лицо, длинный нос, грустные глаза… Или глазами он пошел в маму не только цветом?»

– Мне надо уложить Ваню, – сказала Ксения. – А то он совсем измучился…

– Да, конечно, идите.

– Вы подождите минут десять, хорошо? Ваня быстро засыпает.

И она понесла мальчика в соседнюю комнату. Ребенок на прощание помахал Виктору своим пальцем-карандашиком, затем, выплюнув конфету, сладко вздохнул и положил свою головенку на мамино плечо.

Пока Ксения укладывала ребенка, Виктор осматривался. В квартире практически ничего не изменилось с того раза, когда Саврасов тут был последний раз. Нет ни нового ремонта, ни мебели. «Куда же Алексей Алексеевич деньги девал? – подумал Виктор. – Как я понял, на старости лет он начал брать взятки, но у него ни машины не появилось, ни даже новой мебели. Неужели все в банк сносил? Что ж… В таком случае Ксюше и Ванечке будет что унаследовать!»

Саврасов встал с дивана, прошел к полке с книгами. Художественной литературы мало, в основном специализированная: пособия, учебники, энциклопедии. Много мемуаров и биографий. Кое-что из русской классики. На глаза ему попалась только одна «несерьезная» книга – «Унесенные ветром». Виктор снял ее с полки, раскрыл. Увидев библиотечный штамп на одной из страниц, удивился. Он думал, они уже позакрывались почти все, потому что люди качают литературу в Интернете, а если очень хочется по старинке книжку почитать, то покупают ее в магазине, невелики деньги…

Или велики?

Виктор давно перестал разбираться в ценах.

Он стал листать книгу дальше. Когда-то давным-давно он читал «Унесенных ветром». Книга в целом ему понравилась, а вот конец разочаровал. Хотя сейчас он уже не помнил, чем там все завершилось. Чтобы узнать это, он открыл последнюю страницу и…

Наткнулся на фотографию. Вынув ее из книги, Виктор принялся снимок рассматривать.

С ним явно было что-то не так. По всей видимости, фотограф не знал, как обращаться с аппаратурой, и неправильно ее настроил. Женщина, которую он снимал, получилась нечетко. Даже лица не разобрать. А вот люди на заднем плане вышли хорошо. Так хорошо, что Виктор узнал в одном из них Старикова.

– Как вы смеете? – услышал Виктор гневный голос Ксении. Оказалось, она вернулась из спальни и сейчас стояла в дверях. – Кто вам дал право рыться в моих вещах?

– Простите, я не собирался…

Она подошла и вырвала у него сначала фотографию, затем книгу.

– Просто хотел посмотреть, чем закончился роман… Читал когда-то, но забыл.

– Я подарила бы вам эту книгу, чтобы вы это узнали, да она библиотечная. Мне ее сдавать надо.

– Еще раз извините…

Ксения немного смягчилась:

– Рет Батлер ушел от Скарлет. Хеппи-энда не случилось.

– Вспомнил!

– Пойдемте на кухню, выпьем чаю.

Она первой вышла из комнаты, Виктор за ней.

Кухня оказалась большой. Даже Саврасову в ней было комфортно. И потолки в доме высокие – где-то два восемьдесят. Вот только, как и во всей квартире, в кухне ремонта не делали лет двадцать. А плиту, судя по всему, вообще ни разу не меняли. Виктор таких ушастых в реальной жизни даже не видел, только в старом советском кино.

Ксения поставила чайник и устало опустилась на стул.

– Утомились?

Она кивнула.

– А вы выпейте немного, – посоветовал Виктор. – Пару стопок коньячку.

– Из крепкого есть только водка, а ее я не смогу в себя запихнуть. Еще есть вино. Будете?

– Я – нет, спасибо. Лучше чаю.

Ксения не стала его уговаривать. А для себя из холодильника достала бутылку крымского портвейна, налила вино в фужер. Но пить не стала, пока не заварила Виктору чаю. К нему подала варенье и недорогие конфеты. В этом доме ничего не менялось!

– Могу я задать вам вопрос? – осторожно спросил Виктор. После того как его обвинили в том, что он роется в чужих вещах, он решил вести себя как паинька.

– Попробуйте.

– Вы уже обдумали планы на будущее?

– А что?

– Интересно.

– И только?

– Я мог бы предложить вам свою помощь, но вы вчера от нее отказались. Хотя мне не очень понятно почему.

– Я не принимаю помощи от посторонних.

– Гордость?

– Здравый смысл. За все рано или поздно приходится платить.

– Я могу вас трудоустроить и, поверьте, совершенно ничего не попрошу взамен. Хорошие специалисты мне всегда требуются, а у вас, как я узнал, отличное образование.

– За это спасибо, я подумаю.

– Так что там с планами?

– Из ресторана я уже уволилась. Работа ненормированная, а у меня маленький ребенок. Придется сидеть дома, пока не устрою Ваню в садик. Потом буду искать работу.

– На что жить намереваетесь?

– Сдам эту квартиру. Сама перееду в ту, где жила до… – Она запнулась. – До смерти мамы. Или наоборот. Еще не решила. Они одинаковые по планировке и… – Ксюша обвела глазами кухню и невесело добавила: – и запущенности.

– А почему раньше не сдавали, если жили в одной? Это же очень выгодно.

– Алексея Алексеевича не устроил ни один из потенциальных жильцов. Ему не нравились ни многодетные, ни одинокие – водить будут кого попало и пирушки устраивать. Приезжих он тоже исключал. А также тех, кто требовал сделать в квартире ремонт или хотя бы вычесть из квартплаты стоимость материалов. Но я была только рада тому, что наша квартира пустует и я могу туда наведываться, когда хочу. Особенно в последние годы. Алексей Алексеевич ничего не хотел в своей квартире делать. Это касается не только элементарного косметического ремонта. Он не желал менять плиту, трубы, ставить машину-автомат. Говорил, что руками и «Волной» все можно выстирать. Но когда я родила и получила декретные, то купила стиральную машину и поставила ее в своей квартире.

– Когда вступите в права наследства, одну из двух можно будет продать.

– Нет, пусть останется Ванечке. К тому же… У меня есть брат. Он инвалид с детства. Находится в специнтернате. Я хотела бы забрать его оттуда, когда встану на ноги.

Виктор слушал ее, попивая чай, и думал о том, что Ксения ни словом не обмолвилась о чем-то личном. Говорила только о работе, квартирах, сыне. Даже брата вспомнила. Но ни намека на то, что хочет наладить и свою судьбу. Не только вырастить сына и забрать ближайшего родственника из дома инвалидов, но и выйти замуж…

Не думает об этом или просто не желает говорить о таких вещах с посторонними?

Ксения расценила его молчание по-своему.

– Что-то я разболталась, – проговорила она виновато. – Извините, что загрузила вас. Это все вино…

И она, взяв фужер двумя руками, допила оставшийся на дне портвейн.

«Как мне это знакомо! – пронеслось в голове у Виктора. – Когда-то я был влюблен в женщину, которая вот так же держала фужер… И губы ее были влажны от вина. А ресницы трепетали после каждого глотка… Я называл ее Незнакомкой. И она исчезла из моей жизни после единственной ночи любви…»

– Хотите еще чаю? – спросила Ксения.

Виктор кивнул. Но ему нужен был не чай, а время… Хотя бы десяток секунд, чтобы понять, не ошибается ли он…

– Уже остыл. Сейчас согрею.

Она повернулась к плите. Виктор вцепился взглядом в профиль Ксении.

Нет, не она!

Черты лица схожи. Но такие у многих славянок.

Фигуры похожи. Но подобные у многих узкокостных девушек среднего роста.

Возраст подходящий. Но…

Нет, не она!

Незнакомка ярче была, экзотичнее. Не просто симпатичная девушка – красавица. Какие волосы, какие глаза…

Ксения, заметив его пристальный взгляд, обернулась. Шея изогнулась, на скулы упал свет, несколько прядей выбилось из хвоста и упало на лоб. Иное лицо. Экзотичное, красивое. Волосы другие. И, пожалуй, глаза. У Незнакомки были больше, пронзительнее. Но она свой яркий макияж не смывала всю ночь, а Ксения совсем без него обходится.

– Вы никогда не красили волосы в темный цвет? – спросил вдруг Виктор.

Ее густые светлые бровки взметнулись вверх. Они тоже были не такими, как у Незнакомки. У той – надломленные, темные, кокетливые…

Нет, не она!

– С чего вас вдруг заинтересовали мои волосы? – полюбопытствовала Ксения.

– Мне кажется, вам бы пошел темный цвет.

– Я слишком бледная для него. Придется каждый день краситься. А у меня ни времени, ни желания.

Она отвернулась к плите – чайник вскипел.

Виктор тихо поднялся со стула, сделал шаг к девушке и встал за ее спиной. Ее макушка оказалась на уровне его ключиц. И чтобы поцеловать ее в шею, нужно либо присесть, либо поднять Ксению. Обнять сзади и…

Виктор сам не понял, как это получилось. Но уже в следующий миг его руки обхватили талию Ксении, а еще через пару секунд губы коснулись ямки на шее…

ОНА!

Его Незнакомка!

Теперь никаких сомнений.

Ее кожа, ее запах…

В чувство Виктора привела пощечина. Ксения, вырвавшись из его объятий, развернулась и влепила ему.

– Вы что, с ума сошли? – возмутился Виктор.

– Это вы сошли с ума! – тяжело дыша, выпалила Ксения. – Думаете, если олигарх, так все можно?

– При чем тут это?

– Как это при чем? Каждая же мечтает с вами переспать!

– В том числе вы, девушка.

– Что?

– И у вас это уже получилось! Я узнал вас… Незнакомка!

– Идите вы к черту!

– Так я угадал? Это были… Да почему были? Была… Ведь мы перешли тогда на «ты». Это была ты!

– Не понимаю, о чем вы.

– Почему ты не позвонила мне? Я ждал…

– Вы путаете меня с кем-то.

– Неужели? Сейчас проверим…

Он собирался поцеловать ее. Ксения поняла это. Поэтому отступила. И, мотнув головой, прошептала:

– Не смейте.

Виктор тяжело вздохнул. Вот что с ней делать? Не применять же силу?

Тут по квартире разнесся звонок.

– Соседи из восьмидесятой пришли, – сказала она так радостно, как будто это не соседи явились на поминки, а Санта-Клаус с мешком подарков.

– И, кажется, заплакал Ванечка, – заметил Виктор. Он стоял ближе к двери и услышал хныканье. Очевидно, мальчика разбудил звонок.

– Я к Ване, а вы откройте, будьте добры.

И убежала.

Саврасов пошел открывать.

– Ксеня, извини, что задержались, – затараторила стоящая на пороге пожилая женщина, явившаяся со спутником мужского пола и мальчиком лет десяти, судя по всему, мужем и внуком. Но когда увидела, что дверь ей открыла не Ксения, а незнакомый мужчина, она ойкнула и замолчала.

– Добрый вечер, – поздоровался с пришедшими Виктор. – Проходите, Ксения там с Ваней. Сейчас освободится.

– А вы кто? – полюбопытствовал пацан.

– Знакомый.

Впустив людей в квартиру, Саврасов постоял немного у двери, затем решительно переступил через порог.

– Уже уходите? – крикнула ему вслед женщина.

– Да, – не оборачиваясь, ответил он. – До свидания.

– Кто это? – услышал он голос все той же соседки.

– Тебе же сказали – знакомый, – ответил ей муж.

– Это я слышала. Физиономия у него журнальная. Видела я его где-то. Не артист?

– Не. Уж больно одет хорошо. Важно. Этот скорее…

Послышался хлопок, это закрылась дверь. Саврасов так и не узнал, за кого его приняли.

Глава 6

Андрей Седаков

Седаков вышел из машины и двинулся к дверям ресторана. За ними его ждала она… Нелли.

Андрей зашел. Но перед тем как двинуться к стойке администратора, остановился у зеркала. Не для того, чтобы посмотреть на себя, он знал, что выглядит безупречно – видел себя в зеркальных дверях заведения, а желая перевести дух перед тем, как встретиться с Нелли. Он всегда так делал. Как будто собирался уйти под воду и ему нужен был добрый глоток воздуха…

– Господин Седаков, добрый вечер, – услышал он голос администратора, вышедшего из-за стойки и направившегося к нему. – Вас уже ждут…

– Здравствуйте, Алексей. – Седаков прочел имя парня на бейдже. Хотя должен был давно его запомнить. Администратор работал в ресторане уже два года, а Андрей бывал в нем не реже раза в неделю.

Алексей провел его к столику. Нелли, заметив Седакова, улыбнулась ему и помахала. Она пила красное сухое вино и говорила по телефону. У Андрея при виде ее, как всегда, екнуло сердце.

Нелли исполнилось пятьдесят. Но ему казалось, что она совершенно не изменилась. Все такая же, как раньше, очаровательная малышка с бархатными глазами и короткой стрижкой.

– Здравствуй, Андрюшка, – сказала Нелли и, встав из-за стола, чмокнула его в щеку. Андрюшкой называла Седакова только она.

– Привет.

– Я уже заказала пиццу.

– Не сомневался, – улыбнулся он.

Нелли с возрастом поправилась, но не сильно. Женщины ее конституции, если не сидят на жестких диетах, обычно расплываются к пятидесяти. Но Нелли сохранила относительную стройность. Как ей это удалось, Седаков не знал. Мачеха всегда с аппетитом ела. А спортом не занималась вовсе. Разве что любила ходить пешком.

– Как твои дела? – поинтересовалась Нелли, отпив вина.

– Я-то в порядке. Ты как?

– Потихоньку, Андрюшка…

Ее муж и его отец умер четыре месяца назад. И сын, и жена сильно переживали утрату. Седаков-старший скончался скоропостижно. Накануне парился с друзьями в баньке, после нее пил водочку. Утром отправился на пробежку. Днем почувствовал легкое недомогание. Вечером умер.

– Как мама? – спросила Нелли.

– Все плачет, – вздохнул он.

Мама на самом деле постоянно убивалась по бывшему супругу. Она после развода больше замуж не вышла. И даже отношения ни с кем строить не пыталась. Сначала все ждала, когда блудный супруг вернется, а потом уже и не хотелось ей ничего, состарилась. Причем не телом, она до сих пор прекрасно выглядела, а душой. Последние десять лет жила прошлым. Постоянно погружалась в воспоминания, пересматривала семейные альбомы, а об отце говорила так, будто он не к другой женщине ушел, а уехал в командировку и скоро вернется.

Когда отец умер, мать едва не последовала за ним. Кидалась на гроб, кричала, что тоже хочет умереть, после похорон слегла. И все твердила: нет мне жизни без него. Андрей показывал матушку психиатру. Тот выписал лекарства. Сиделка, нанятая Андреем, давала их ей, а также колола витамины, и мать постепенно приходила в себя. Она еще не стала такой, как прежде, энергичной, жизнерадостной, но Андрея радовало уже то, что она перестала твердить о своей скорой кончине.

– Она по-прежнему меня ненавидит? – тихо спросила Нелли.

– Мама тебя не ненавидела… Просто ей было очень плохо, и она не понимала, что говорит…

Нелли печально улыбнулась.

На самом деле мать ее именно ненавидела. О чем не преминула сказать молодой вдовице в лицо. Причем прилюдно. «Это ты его в могилу загнала! – выдала она во время поминального обеда. – Из-за тебя он лез из кожи вон, чтобы оставаться молодым да рьяным, вот и надорвался. Не уведи ты его из семьи, он был бы сейчас жив. Ненавижу тебя!»

Нелли тогда расплакалась и ушла с поминок. Андрей догнал ее, попытался вернуть, но не смог. Что естественно. А мама на него тогда обиделась. И сказала: «Узнаю, что ты с ней поддерживаешь отношения, прокляну».

С тех пор Андрей, встречаясь с Нелли, испытывал чувство вины. Но отказать себе в радости общения с ней не мог. Как и ей в поддержке. Андрей знал, как трудно Нелли без отца, а он… кроме всего прочего… ее друг.

– А мальчишки как? – продолжала расспросы Нелли. – Звонила младшему, в гости звала, обещал заехать, но вот уже два месяца прошло…

– Весь в учебе. Год заканчивается, сама понимаешь.

Конечно, дело было не в учебе. Бабушка настроила внуков против Нелли, вот они и отдалились от нее. Старший-то и раньше редко бывал в гостях у деда, а вот младший каждые выходные там проводил. Он обожал Нелли. И она в нем души не чаяла. Своих детей она так и не смогла родить, из детдома взять малыша не согласился муж, вот Нелли с таким упоением и возилась с сыном Андрея.

– А вот и твоя пицца! – воскликнул Седаков, завидев официанта с подносом. Он был рад тому, что Нелли сейчас отвлечется на еду и у него будет время собраться с мыслями.

– А ты что будешь? – спросила она и облизнулась на пиццу, которую поставили перед ней. «Как котенок!» – с умилением подумал Андрей. А Нелли продолжала интересоваться: – Как обычно, пасту с морепродуктами? И тот гадкий салат с брынзой?

– А не слопать ли мне пиццу?

– Андрюшка, да ты что? Ты ж ее не любишь.

– Возьму с морепродуктами, их я люблю.

– Тогда красненького закажи. Очень под пиццу идет хорошо.

Андрей и красненькое не признавал. Он вообще вина не пил. Либо крепкие напитки, либо их же, но в коктейлях. Но сейчас решил взять сухое красное. Точно такое же, какое пила Нелли. Ему мелочь, а ей приятно. Андрею очень хотелось доставить мачехе-другу-любимой хоть какую-то радость.

– Ты в курсе, что я знакома с Козловским?

– С кем? – не то чтобы не расслышал или не понял Андрей, просто не ожидал, что Нелли заговорит об этом первой.

– С Аристархом Козловским.

– А… Да, я узнал об этом сегодня. Потому и позвал тебя для разговора…

Позавчера, когда Андрей увидел Нелли в ресторане, где Стариков справлял свой юбилей, он не поверил своим глазам. С чего бы ей поздравлять профессора? Она его терпеть не могла. А все из-за отца Андрея. Стариков постоянно конфликтовал с Седаковым-старшим. Он и к младшему придирался именно из-за неприязни к его отцу. Конфликт длился больше десятка лет. Однако незадолго до смерти отца два пожилых профессора помирились. Стариков попросил у Седакова-старшего прощения, и тот его простил. В отличие от Нелли. Та продолжала отзываться об Алексее Алексеевиче негативно и в своем присутствии запрещала мужу и пасынку о нем вспоминать.

– Зачем ты явилась на юбилей? – спросил Андрей у Нелли в тот же вечер. Уже после того, как закончился допрос, он приехал к дому мачехи, увидел ее идущей к подъезду и позвал в машину.

– Поздравить именинника, зачем же еще? – пожала плечами Нелли. Именно от Андрея она узнала о торжестве.

– Нелли, я помню, как ты к нему относилась.

– Это не имеет значения. Главное, что твой отец с ним помирился. И если бы был жив, непременно поздравил бы. Я сделала это вместо него.

– Вместо него это сделал я. И если ты еще не знаешь… Стариков умер!

Она нисколько не расстроилась и, похоже, даже не удивилась. Задала несколько вопросов – когда, от чего? – и ушла, сославшись на головную боль.

Андрей решил больше не возвращаться к этому вопросу, но…

Не получилось!

Нелли разыскивает полиция. И ее личность известна не только ему, но и Аристарху.

– Откуда ты знаешь Козловского?

– О… Это давняя история.

– Расскажи, пожалуйста.

– Я помню его еще забитым, жалким очкариком по кличке Ко́зел. Его так дразнили еще в школе, и каким-то образом прозвище перекочевало в более взрослую, студенческую, жизнь.

– Вы учились в одной группе?

– Нет, что ты. Он меня младше. Я доучивалась, а Коля только поступил. Я сразу на него внимание обратила.

– На жалкого очкарика? Странно…

– Ты же знаешь, какая я жалостливая. То кошек брошенных подбираю, то собак побитых лечу. Коля был… – Она замолчала на секунду, глотнула вина. – Коля был похож и на брошенного котенка, и на кутенка раненого. Жалко мне его стало очень. А он еще и самый маленький был. В шестнадцать поступил. Ребеночек, хотя и ужасно умный.

– Вы подружились?

– Не назвала бы наши отношения дружбой, мы были просто приятелями. Иногда болтали в коридоре или вместе до метро шли. Но, кроме меня, у Коли никого не было. Поэтому он очень дорожил нашими «отношениями».

– Он был в тебя влюблен?

– Нет… – Нелли рассмеялась. – Коля уже тогда грезил о Лидии Градской.

– Кто это?

– Андрюшка, ты что, не знаешь ее? Лидия Градская, актриса, звезда советского кино.

– Это которая играла учительницу в фильме о трудных подростках?

– Она самая.

– В нее были влюблены все мальчишки, учащиеся в моей школе. И перваши, и выпускники.

– Коля Козлов не стал исключением. Он влюбился в Лидию, учась в школе, и мечтал жениться на ней, когда вырастет.

– Он этим и в вузе бредил? Вот чудик.

– Но он женился на ней, так что…

– Козловский был мужем Градской?

– Андрюшка, ну ты даешь! Да об этом трубили все газеты и журналы. А по телевизору даже их свадьбу показывали.

– Я не читаю светскую хронику, и уж тем более не смотрю трансляции бракосочетаний.

– А… Ну да. Как я могла забыть? – Она усмехнулась. – Это так не по-мужски.

– Дело в другом. Просто это мне неинтересно. – Ему принесли вина, и он сделал пару глотков. Кислятина! – Так что там с Козловским?

– Да ничего. Мы иногда встречались уже после того, как я окончила академию. Именно я надоумила его сменить имя и фамилию.

– Он называл тебя Леей?

– Откуда ты?.. А, я догадалась. Аристарха допрашивали и он об этом сказал? – Седаков кивнул. – Я напоминала ему принцессу из «Звездных войн». Когда мы познакомились, у меня были длинные волосы, и я накручивала косу то надо лбом, то над ушами баранки делала. Надо мной девочки подсмеивались, тогда с такими прическами не ходил никто, а Аристарху нравилось. Кстати, я звала его Ники. От Николя. Скажи, он изменился! Как будто другим человеком стал…

– Нелли, – перебил ее Андрей, – а почему ты не пойдешь в полицию?

Мачеха помрачнела. Отложив надкушенный кусок пиццы, она вытерла руки бумажной салфеткой, скомкала ее и швырнула на стол. Так она делала только в те минуты, когда была сильно чем-то раздосадована.

– Надеюсь, ты не считаешь убийцей меня? – спросила она хрипло.

– Нет, – ответил Андрей после секундной заминки.

– Хорошо… Аристарх тоже уверен, что это не я отравила Старикова. Потому и выгораживает меня. И, между прочим, не спрашивает, почему я не иду в полицию. Он понимает, что я сразу попаду под подозрение и меня затаскают.

– Если ты невиновна, они не найдут ни единого доказательства твоей вины.

– Андрей! – Впервые она назвала его так. Не Андрюшкой – Андреем. – У меня сил нет проходить еще и через это. Я и так за последние полгода пережила многое. У меня умер любимый муж, его бывшая жена опозорила меня на глазах родственников и друзей и до сих пор проклинает, племянники, которых я обожаю, от меня отвернулись…

– Нелли…

Но она отмахнулась, не желая его слушать.

– Я выжата как лимон. Я постоянно плачу. У меня депрессия. Такая, что жить порой не хочется. Только полгода назад у меня был муж, были твои мальчишки… была семья! А теперь? Только ты… – Последнее предложение она не проговорила – выдохнула. И полезла за носовым платком.

– Я не знал, что ты так переживаешь, – протянул Седаков виновато. – Прости.

– Андрюшка, ты что, слепой? – Нелли вытерла влажные глаза, промокнула покрасневший нос. – Да я состарилась за это время лет на десять. Все это замечают. И в первую очередь я. Мне к зеркалу подходить страшно. Старая, морщинистая кикимора с куцыми волосенками – лезут по-страшному, парикмахер не знает, как умудриться соорудить из них пристойную прическу.

Седаков слушал Нелли и не понимал. Что такое она говорит? Старая морщинистая кикимора? Да она все такая же, как в двадцать семь. Нисколечко не изменилась.

– Ты прекрасна, – сдавленно проговорил он. Не соврал. Сказал чистую правду. В его глазах она была именно прекрасной. Самой-самой…

– Какой же ты врун! – почему-то разозлилась Нелли.

«Врун? – горько усмехнулся про себя Андрей. – Да я никогда не был так искренен… Да, я говорил тебе комплименты, но это были стандартные фразы типа «отлично выглядишь» или «тебе идет это платье». Такие я говорил многим: жене, любовницам, своей секретарше, наконец. Те же слова, что мне всегда хотелось сказать тебе, я прятал, боясь себя выдать… И вот впервые два из них вырвалось… Ты – прекрасна! Этого я даже жене не говорю, не то что секретарше…»

– Знаешь что, Андрей, я, пожалуй, пойду! – Нелли встала.

– Постой, куда ты?

– Домой. Устала я.

– Нелли, пожалуйста… – Он подался вперед, желая удержать ее, но Нелли отстранилась.

– Приятного вечера, – бросила она и удалилась.

Андрей не стал ее догонять. Подозвал официанта, заказал себе коньяк, пасту с морепродуктами и салат с «Камамбером». За хорошим алкоголем и любимой едой вечер пройдет приятнее, а главное, скорее. Хмельной и сытый Седаков скорее уснет, а утром позвонит Нелли. Он знал ее отходчивый нрав. На тех, кто ей дорог, она не могла долго злиться.

Глава 7

Аристрах Козловский

Кто бы знал, как он устал!

Аристарх к вечеру едва держался на ногах. И когда наконец добрался до дома, рухнул на кровать, даже рук не помыв.

«Как же я жил тут раньше? – ужасался Козловский, прикладывая к раскалывающейся голове бутылочку с минеральной водой, что вынул из холодильника по дороге в спальню. – И нравилось ведь… Эта суета, толчея, смог, шум… Понты, наконец! О да, понты в первую очередь. Ведь мы, москвичи, всегда воспринимали провинциалов как людей второго сорта… А если они, провинциалы, еще и жили не в мегаполисах, а в городишках… или того хуже – деревеньках, то это воспринималось как клеймо. Или струпья прокаженного…»

Козловский очень хорошо помнил, как считал тех, кто уверял его в том, что им нравится жизнь в провинции, лгунами. Да как такое возможно? Москва – это не просто столица… Москва – это все! Кроме нее, еще несколько городов – Париж, Нью-Йорк, Рим, Мехико и, пожалуй, Бангкок – обладали мощной энергетикой и нравились Аристарху.

Прага и какой-нибудь Загреб пусть и столицы, но не города-планеты. А вот Москва… Это даже нечто большее… Москва – это маленькая вселенная! И тот, кто живет в ней, а уж тем более родился, уже избранный. Потому что не всем везет появиться на свет в такой замечательной точке мироздания.

Прошло всего несколько лет, и Аристарх в корне изменил свое мнение. Теперь Москва казалась ему спрутом, высасывающим из людей деньги и жизненную энергию. А еще здоровье! Аристарх давно забыл о головной и желудочной болях, но сразу по приезде в Москву к нему вернулись и та и другая. Сначала первая, затем вторая. Мигрени стали одолевать Козловского уже в первый день. Сначала он думал, это от усталости и недосыпа – все же летел семь часов, а если учесть дорогу до аэропортов, регистрацию, таможню, то все двенадцать, но когда после отдыха с погружением в мир, которым правил Морфей, он не почувствовал облегчения, понял: не все так просто. Или наоборот – все очень и очень просто. Москва – город, вызывающий головную боль. Заставляющий страдать. Иначе мыслить. Становиться другим…

Но Аристарх так долго шел к тому, чтобы измениться, что решил бороться за себя до конца. Суета, толчея, шум, смог? Понты? Козловский старался ничего этого не замечать. Злоба, зависть, беспричинная агрессия? Он и на это не обращал внимания. Пьянство, обжорство, наркомания? Понты? Аристарх держался в стороне от всего этого…

Он прибыл в Москву из другой вселенной и хотел бы остаться для всех пришельцем.

Боль в желудке усилилась. Аристарх со стоном встал с кровати и поплелся на кухню. Таблеток он не употреблял с тех пор, как переехал в Индию. В их приеме не было надобности. В те редкие дни, когда ему нездоровилось по тем или иным причинам, Аристарх облегчал свое состояние народными средствами. И действенно, и никакого вреда организму. Но сейчас Козловскому было так плохо, что он многое бы отдал за таблетку.

Квартира, в которой он остановился, принадлежала ему. Пентхаусы, загородные дома, виллы он продал, но обычную двушку в добротном сталинском доме, которую купил первой и где жил дольше всего, оставил. За ней приглядывала соседка. Убиралась раз в месяц. А перед приездом Аристарха в Москву не только генеральную уборку сделала, но включила холодильник и купила кое-что из продуктов. Фрукты, овощи, орехи – то, что он просил. Чай еще, кофе. Минеральную воду. А главное – ржаной хлеб. Аристарх так соскучился по нему на чужбине. Как приехал, так сразу отрезал ломоть, полил подсолнечным маслом, посыпал солью и слопал с невероятным аппетитом.

Насчет таблеток Аристрах ничего соседке не говорил. Не просил приобрести хотя бы анальгетики. Впрочем, о вате, бинтах, йоде он тоже не вспомнил. Но раньше он часто пил таблетки. По случаю и без. То есть самую минимальную боль глушил лекарствами. Имел их превеликое множество. Некоторые наверняка сохранились в холодильнике – именно там он держал медикаменты. Понятно, что у большинства из них закончился срок годности… Да что там! Наверняка у всех! Но Аристарх надеялся на то, что если выпить несколько просроченных таблеток, то минимальное облегчение все же наступит…

Эффект плацебо никто пока не отменял!

Он подошел к холодильнику, распахнул его. Полочки на дверце, где он когда-то хранил лекарства, оказались пустыми. Соседка тщательно наводила порядок в квартире, очищала ее не только от пыли и грязи, но и от просроченных лекарств.

«Надо сходить к ней, – подумалось Аристарху. – За но-шпой. Если не окажется, позвонить в круглосуточную аптеку, чтобы доставили лекарства на дом… Вот только это займет время, а я… Я уже не могу терпеть эту адскую боль!»

Аристарх, держась за живот, поковылял в прихожую. Когда дошел до зеркала и кинул взгляд на свое отражение, ужаснулся. Лицо не просто бледное – синеватое. Все в испарине. Козловский вытер пот рукавом. Лоб оказался горячим. Жар чувствовался даже через ткань. «Температура не меньше тридцати восьми, – сделал вывод Аристарх. – Может, у меня грипп? Сейчас вроде именно такой ходит. С желудочными болями…»

Мысль оборвал новый спазм. Затошнило. Аристарх бросился к туалету, но не добежал. Его вырвало прямо в коридоре. Непереваренной пищей, желчью и… кровью!

Вот тут Аристарх по-настоящему испугался. И понял, что звонить надо не в аптеку, а в «Скорую помощь». Схватившись за стену, чтобы не упасть, пошел в комнату, именно там стояла база с радиотрубкой. Перед глазами темнело, и в некоторые мгновения Аристарх ничего перед собой не видел. Шел на ощупь. Наконец он добрался до телефона. Его снова вырвало. Теперь одной кровью. Козловский схватил трубку, трясущимися пальцами ткнул в заветные кнопки…

Частые гудки.

Номер занят!

Новый приступ боли согнул его пополам. Аристарх начал оседать. Хотел опуститься на диван, но рухнул на пол в нескольких сантиметрах от него.

«Кажется, я умираю! – пронеслось в голове у Козловского. – Сейчас потеряю сознание, и мне уже никто не поможет…»

Сознание на самом деле ускользало. Аристарх цеплялся за мысли, чтобы не вырубиться. Он должен позвать кого-нибудь на помощь. Хотя бы ту же соседку.

Козловский сделал отчаянный рывок. Встать и идти.

Нужно встать и идти… Сделать каких-то десять шагов до двери.

Но подняться не получилось. Новый приступ боли распластал Аристарха по полу.

Перед тем как отключиться, он успел подумать о двух вещах.

Первая: Махараджа был прав, смерть к нему пришла через желудок.

Вторая: как же моя Сагитта будет без меня?

С мыслью о любимой Козловский провалился в темноту.

Часть четвертая

Глава 1

Лаврентий Кондрашов

Лавр хмуро смотрел на свое отражение в зеркальном окне автомобиля. Ему не нравилось, как он выглядит. Вид чересчур потасканный для неполных пятидесяти. И родимое пятно со временем потемнело, стало еще заметнее. Лаврентий всем говорил, что воспринимает его не как дефект, а скорее как знак отличия. Гордится им. И дорожит. Поэтому никогда не сведет…

Он врал! От клейма он мечтал избавиться с раннего детства. Вот только матери было все некогда сводить сына к врачу, хотя он умолял ее это сделать, а потом, когда Лавр сам стал взрослым, он передумал. Видел, как уродуют доктора таких, как он. У одной знакомой девушки имелось пятно на щеке размером с грецкий орех. Она решила его удалить, и… Вместо темного пятнышка на лице появился страшный рубец: глубокий, неровный, похожий на серьезный ожог. Лаврентий тогда решил подождать. Он верил, что появятся технологии, которые позволят убирать родимые пятна без последствий. А до поры закрывал свое челкой или головным убором.

Когда на его голове осталось так мало волос, что под ними уже ничего нельзя было спрятать, появились технологии, позволяющие избавиться от пятна без ущерба для кожи. Но тогда Лаврентий уже прибрел кое-какую известность в деловых кругах, и многие, не помня его имени или фамилии, знали его как человека с пятном в форме креста. Его даже называли Меченым, как Михаила Горбачева. Это помогало ему – выделяло из общей массы таких же, как он, бизнесменов средней руки, мечтающих пробиться на самый верх.

Сейчас Лаврентий был в том положении, что стань хоть невидимкой, это уже ничего не изменит. Он человек-легенда. Он тот, чей феномен изучают, и не исключено, что в недалеком будущем он попадет в учебники по экономике и маркетингу. Теперь Лаврентий мог себе не только пятно свести, но и рога с копытами имплантировать. Никакие внешние изменения не сказались бы на его имидже… Вот только… За базар отвечать надо. Раз сказал, горжусь пятном, никогда не сведу, значит, нужно слово держать. Да и вообще… По-бабьи это как-то – в пятьдесят лет что-то со своей внешностью делать. Хотя были у Кондрашова знакомые, которые так не считали. Исправляли носы, подбородки. Делали подтяжки. Отсасывали жир. Имплантаты в грудь и ягодицы вставляли, чтоб красивый рельеф получить. И это мужики! Лаврентий не очень их понимал…

«Пить надо меньше, – решил он. – Тогда и мешки пропадут, и цвет лица лучше станет. А еще спать бы научиться хотя бы по восемь часов в день. А то ведь больше пяти не получается…»

Мысли оборвал звонок мобильного телефона.

– Кондрашов, слушаю.

– Доброе утро, господин Кондрашов.

– Доброе. Кто это?

– Майор Назаров.

– Что такое, майор?

– Хотел бы с вами побеседовать.

– Давайте не сегодня?

– Сегодня.

– У меня нет времени, так что…

– Умер Аристарх Козловский. Судя по всему, убит. Отравлен чем-то.

– Какой ужас!

– Так что, я могу подъехать?

– Да, конечно. Давайте встретимся в моем офисе. Я буду там до обеда.

– Прекрасно. Я как раз стою напротив. Вы скоро?

– Скоро, – хмыкнул Лаврентий.

Он на самом деле подъехал к офису через десять минут. Назаров поджидал его, сидя в машине. Если, конечно, таковой можно назвать чудо отечественного автопрома под названием «Лада». В моделях Лаврентий не разбирался, но видел: тачка не новая, и сделал вывод, что Назаров один из тех немногих ментов-копов, которые не берут взяток.

– Еще раз здравствуйте, – поприветствовал он Лаврентия.

Кондрашов кивнул и пригласил майора внутрь.

Они прошли мимо поста охраны, поднялись на лифте на самый верх. Кабинет Кондрашова располагался на последнем этаже. Лаврентий любил стоять у окна и смотреть на Красную площадь. Осенью, в ясную погоду, Кремль, освещенный умеренным сентябрьским солнцем, особенно красиво смотрелся.

– Чай, кофе, сок, вода? – предложил Лаврентий Назарову. – Если не завтракали, можно организовать бутерброды.

– Спасибо, ничего не нужно.

Назаров уселся в кресло, стоящее напротив стола Кондрашова, без приглашения. Но Лаврентия его наглость раздражать перестала. Он уважал людей, работающих на совесть.

– Когда он умер? – спросил Кондрашов, усаживаясь в свое кресло.

– Ночью. Тело обнаружила соседка. Поутру пошла в магазин, увидела, что дверь закрыта неплотно. Заглянула… Козловский, уже окоченевший, лежал на полу в луже собственной кровавой блевотины. Возможно, он ею и захлебнулся.

– Страшная смерть… – Лаврентий передернулся. – Но вы сказали, его отравили?

– Отравление очевидно. Но пока мы не можем с уверенностью сказать, что смерть насильственная. Козловский вполне мог отравиться сам. Случайно. Только это маловероятно. Уж слишком серьезный был приступ. Но Аристарха можно было спасти. Это пока не точно, однако наш эксперт выдвинул такую версию. Окажись кто-то рядом, ему помогли бы, и, вполне возможно, сейчас Козловский просто лежал бы в больнице.

– Считаете, его убил тот же человек, что и Старикова?

– Этого тоже не стоит исключать.

– Странно.

– Что именно?

– Я считал, что профессора отравил именно Козловский.

– Правда? Тогда почему не сказали об этом?

Лаврентий ответил не сразу, сначала попросил у секретарши чаю.

– Я не привык обвинять человека бездоказательно. – Сказал и сам на себя порадовался. Гладко получилось. И это не первый раз. Все же занятия с педагогами не прошли даром. Лаврентий научился строить фразы правильно. Вот если б еще перестать ставить ударения не там, где нужно…

– Но сейчас уже можно это сделать. Изложите, если не трудно, свои мысли. Почему вы подозревали именно Козловского?

– Потому что он люто ненавидел Старикова. Когда-то даже хотел жениться на его падчерице только затем, чтобы сделать ему «бяку».

– Не совсем понял.

– Аристарх был уверен, что старик любит Ксению не как дочь, а как женщину. Поэтому начал за ней ухаживать. Как бы отбивать.

– Не знал, что они были знакомы, – проговорил майор и сделал запись в своем блокноте.

– Они это не афишировали.

– И чем же закончилось все между ними?

– А ничем. Она ему отказала.

– Почему, как думаете?

– Раскусила, наверное. Бабы, они ведь чувствительные. Фальшь хорошо распознают.

– Да бросьте. Если б было так, женщины не попадались бы на удочки альфонсов, аферистов.

– Им просто нравится обманываться. Это знаете на что похоже? Вот я, когда маленький был, верил в Деда Мороза. Впрочем, как и все дети. Но когда мои сверстники уже перестали верить, потому что узнавали в дедушке с бородой то папу, то учителя физкультуры, я еще верил! Не потому, что был идиотом или каким-то уж очень наивным. Просто мне хотелось в него верить. И я думал, за это Дед Мороз, который все-таки существует, не к ним придет, а ко мне. К ним папа в бороде или физкультурник, а ко мне – настоящий.

– То есть вы считаете: женщины понимают, с кем связались, видят фальшь, но намеренно этого не замечают, потому что им нравится верить в чудо? Типа, всех обманули, а со мной так не поступят?

– Как-то так…

– Так что же мешало Ксении поверить Козловскому? Это же чудо – когда обычную девчонку, не звезду, не королеву красоты, миллионер замуж зовет?

– Не любила она его, вот и все. Но если б верила, то, возможно, вышла бы замуж и без любви.

– Вы сами догадались или вам сказал кто?

– Это мое предположение. Но я могу ошибаться. Вы лучше у нее спросите.

– Обязательно. А за что Козловский ненавидел Старикова?

– Тот его травил все пять лет учебы.

– И только-то?

– Может, еще что-то было, да он мне просто не говорил. Мы все же не близкие друзья. И даже не приятели. Так… Хорошие знакомые… Были.

– А зачем Козловский позавчера заходил к вам в офис?

– Откуда вам это известно? – удивился Лаврентий.

– Его водитель сообщил. Аристарх сам по Москве не решался передвигаться, нанял человека.

– Деловой визит. Мы подписали кое-какие бумаги.

– До этого вы вместе обедали, ведь так?

– Да. Но встретились случайно.

– Что он ел?

– При мне – рис с овощами.

– В туалет отлучался?

– Ну и вопросики… Не помню я.

– А вы попытайтесь.

– Вроде нет. А что? – И тут до него дошло: – Вы думаете, я что-то всыпал в его рис, когда он отлучался?

Назаров многозначительно промолчал.

– Вы бы лучше девушку допросили. Дочку Старикова. По-моему, она из породы тех, о ком говорят – «в тихом омуте черти водятся». К тому же Козловский вчера утром был у нее дома – трави сколько хочешь.

– Вы, между прочим, тоже вчера с Козловским обедали.

– Я и еще четверо.

– Я в курсе. С остальными тоже будем разговаривать…

– Если вы думаете, что кто-то из нас во время обеда подсыпал в еду Аристарха отраву, то вы ошибаетесь. Мы были друг у друга на виду. И сделать это незаметно…

– Это смотря чем отравили. Порой трех секунд достаточно, чтобы…

– Вот когда вы узнаете, чем отравили, тогда и приходите! – рявкнул Лаврентий, уставший от допроса. – Только в следующий раз я буду не один, а с адвокатом.

Тут в кабинет вплыла секретарша с подносом.

– Ваш чай, Лаврентий Семенович, – прочирикала она.

– Унеси!

Девушка растерянно заморгала, но исполнила приказ беспрекословно.

– У вас все, товарищ майор? Или вы сейчас господа?

– Хоть горшком назовите, только в печь не ставьте, – усмехнулся Назаров.

– Так у вас все?

– Пока да.

– Тогда прощайте.

– До свидания.

Назаров неспешно поднялся и зашагал к двери. На полпути он остановился, обернулся и задумчиво сказал:

– Я вот все думаю…

– Это вы правильно делаете, думать вообще полезно, – съязвил Лаврентий.

– Ладно женщину, что на юбилей к Старикову явилась, те двое выгораживают… Но вы-то зачем?

– Мы с ней не знакомы.

– Лично нет. Но… – Назаров многозначительно помолчал. – У вас ведь феноменальная зрительная память, так?

О да, у Кондрашова была потрясающая память. Но только на лица и цифры. Человека, которого видел один раз и мельком, он запоминал на всю жизнь. А еще помнил все даты, в том числе исторические, суммы сделок, количество потраченных на что-то денег. А вот слова он запоминал с трудом. Поэтому его язык был так скуден, а учение плохо ему давалось. Козловский поэтому не любил читать. Не нравилось чувствовать себя дураком, встретив незнакомое слово. Фильмы любил, это да. Комедии и шпионские триллеры.

– Память хорошая, не жалуюсь, – сдержанно ответил он Назарову.

– И вы просматриваете досье всех, кого принимаете на работу?

«И про это знает!» – мысленно удивился Кондрашов.

В детстве Лаврентий мечтал стать разведчиком. В молодости об этом забыл. Но в зрелые годы вспомнил. И сделал шпионаж своим хобби. На всех руководящих работников составлялось подробное досье, которое Кондрашов внимательно изучал. Это и для бизнеса полезно, знать все о тех, кого на работу принимаешь, и интересно. Еще Кондрашов развлекался тем, что покупал всевозможные шпионские «примочки»: жучки, прослушки, детекторы поля, разработанные, чтобы жучки и прослушки выискивать. А также игрушки повеселее: всевидящие лампочки, зажигалки-фотоаппараты, очки, позволяющие видеть сзади, и как ребенок забавлялся с ними. Сейчас, например, в его руках была ручка-диктофон, и Лаврентий записывал их беседу.

– Так что с досье, господин Кондрашов? – не отставал Назаров. – Просматриваете все?

– Это физически невозможно.

– А руководящих работников?

– Стараюсь, но не всегда получается.

– Досье директора благотворительного фонда помощи детям из неблагополучных семей, что учредили два месяца назад, видели?

– Скорее всего.

– Там две фотографии.

– К чему вы ведете?

– Мы установили личность той женщины, которая явилась на день рождения Старикова без приглашения.

– Что вы говорите?

– Это Нелли Андреевна Седакова. Директор вашего фонда. Вы не могли ее не узнать.

– Почему не мог? – спокойно парировал Лаврентий. – Мог. Она была в очках и платке. А на фото – без того и другого. К тому же даже если предположить, что я узнал ее, я все равно подумал бы, говорить вам об этом или нет.

– Почему?

– А что, если это она отравила Старикова? Вы посадите ее, а мне нового директора ищи. Думаете, это легко?

Назаров покачал головой и вышел.

Лаврентий, проводив его взглядом, посидел пару минут без движения, затем нажал на кнопку селектора.

– Парень из полиции ушел? – спросил он у секретарши.

– Да, Лаврентий Семенович.

– Принеси чаю, бутербродов с икрой… – Подумав, добавил: – И досье на директора благотворительного фонда.

– Хорошо…

– И знаешь еще что? Резюме тех, кто претендовал на эту должность, сохранились?

– Конечно.

– Тогда неси и их… – И уже самому себе: – Могут понадобиться…

Глава 2

Самуил Штайман

Самик проснулся от тряски. Сначала подумал – дом рушится, уходит в какой-нибудь карстовый провал, потом понял, что это его жена за плечи трясет. Он всегда плохо просыпался, и домашние прибегали к самым экстремальным методам, дабы вырвать его из объятий Морфея. Бывало, и водой обливали.

– Масик, ну масик же! – гнусавила Гала, продолжая нещадно его трясти.

– Да хватит уже! – Самик легонько оттолкнул жену. – Проснулся я!

– Наконец-то! Я уже запарилась…

– Долго будишь?

– Минут пять уже.

– А сколько времени?

– До фига времени. Нормальные люди уже скоро обедать сядут.

– Серьезно? – Самик резко сел, посмотрел на стоящие на комоде часы. Они показывали начало двенадцатого. – Ничего себе я поспал!

– Так ты полночи шарахался. Слышала я.

Галка плюхнулась к нему на кровать. Она была при параде: накрашена – стрелки, ресницы до бровей, красная помада, причесана – черные волосы вились кольцами и спадали на правое плечо, одета – в алое платье и черный кожаный пиджак. Очень ярко, но не вульгарно. Самик ценил ее за чувство меры.

– Ты куда-то собралась? – спросил он.

– Я уже вернулась.

– Откуда?

– Из автосалона. Они позвонили, сказали, что им нужна предоплата за машину. Я поехала и… Что ты думаешь? – Галя сердито нахмурилась, а Самик внутренне сжался, зная, что сейчас услышит. – На моей карте, оказывается, недостаточно средств! Как такое возможно? Ведь ты обещал мне машину.

– Да, обещал, и она у тебя будет, но… Чуть позже.

– А вот фигу! – вскипела Галя. И сунула под нос супругу кукиш. Ладно хоть не оттопыренный палец. И слово употребила не матерное, а вполне пристойное. – Я хочу сейчас!

– Сейчас все равно не получится, ведь такие машины возят под заказ.

– Который надо сделать сегодня. И внести часть суммы. Что я тебе, как дебилу, объясняю?

– У меня временно не очень хорошо с деньгами. А если тебе не нравится цвет твоей машины, давай перекрасим.

– Еще чего придумаешь? – перешла на ледяной тон Галя. Это означало, что она на грани истерики. Перед бурями всегда наступало затишье. Сегодня было одно из них.

– Можно продать твою, заплатить аванс, а когда привезут нужную, я найду денег. У меня временные трудности.

– И на чем я буду ездить, интересно?

– На «Мерседесе» или «Ройсе».

– Они же старые!

– Эти машины в стиле ретро. Стоят, между прочим, очень и очень прилично!

– Вот и продай их.

– Галя, это неумно. Такие машины все равно что акции успешной компании. С каждым годом дорожают.

– Я на этой рухляди ездить не буду!

– Тогда возьми мою «Тоойту».

– А почему не «Запорожец»?

– Галя, ну что ты несешь? «Тойота» – отличная машина.

– Вот и езди на ней! А мне нужна «Ауди ТТ». Розовая!

Истерика началась. Галя перешла на ультразвук и стала топать ногой. Самик попробовал ее умиротворить:

– Галочка, подожди немножко. Все будет. Но попозже…

– Как будто я прошу у тебя самолет! Или остров! Какую-то паршивую машинку…

Самик хотел было заметить, что «Ауди», да еще кабриолет, у него лично язык бы не повернулся называть «паршивой машинкой», но Галя не дала ему вставить и слова:

– В общем, так. Или я получаю деньги на первый взнос, или иду к следователю и ВСЕ ему расскажу…

– Да иди, пожалуйста. Подумаешь, старик был у меня в офисе. Ну и что?

– Ты проклинал его!

– Чего в сердцах не скажешь…

– Ты меня совсем за дуру держишь? Думаешь, я ничего не слышу, не вижу, не понимаю? О нет, дорогой мой. Гала все подмечает и запоминает.

– Куда ты клонишь, не пойму…

– «Если вы не прекратите меня шантажировать, я напишу заявление в полицию, вас поймают с поличным и отправят за решетку!» Знакомые слова? Стариков их говорил, когда был у тебя! Я слышала! А ты сделал вид, что не понимаешь, о чем он!

– Я действительно не понимал тогда…

– Следователю расскажешь! К которому я пойду уже завтра, если ты не дашь мне денег.

– Галь, хватит, а? Ну что ты меня как мальчика разводишь? Ты жена моя. Неужели я поверю в то, что ты будешь топить меня, своего мужа?

– Еще как буду!

– Мои неприятности – это априори и твои неприятности тоже.

– Апри… Че? А впрочем, неважно! Я вот тебе что скажу на это! Муж с неприятностями мне не нужен. Особенно финансовыми. Разводы в нашей стране еще никто не отменял.

– И на что ты будешь жить, если разведешься со мной? Тебе, кроме твоего кабриолета, то ли розового, то ли голубого, да шмотья ничего не достанется.

– Не волнуйся, я не пропаду, – пропела Гала, развернулась на своих высоченных каблуках и вышла вон.

«И ведь правда не пропадет! – подумал Самик. – А вот я без нее…»

Он устало откинулся на подушку. Только день начался, а он уже как выжатый лимон. Хотя ничего еще не делал! Даже с кровати не вставал.

Зазвонил телефон. Самик протянул руку, взял трубку, но решил, что если по работе, отвечать не будет. Надо сначала в себя прийти!

Но звонил брат. И Самик принял звонок.

– Ты где? – выпалил брат, забыв даже поздороваться. На Марика это было не похоже.

– Дома.

– Хорошо. Я буду через пять минут у тебя.

– Может, попозже встретимся в ресторане? Я еще не завтракал и…

– Нет, сейчас.

– Случилось что? – сразу почуял неладное Самик.

– Все при встрече, – бросил Марк, затем отсоединился.

Самуил вылез из кровати и направился в ванную. Надо хотя бы умыться и зубы почистить. Пока делал это, думал. И думы были неприятные. Он не обманывал жену, говоря, что у него денежные затруднения. По правде говоря, он даже смягчил удар. Именно удар, потому что когда супруга узнает, в какой заднице он оказался, она придет в ужас. Причем еще позавчера, когда он обещал Гале машину, все казалось не таким мрачным. Вчера же днем стало ясно – конец Самуилу Штайману. Галя же выразилась бы более забористо…

Его благосостояние, как у многих, пошатнулось во время кризиса. Даже у Марка начались денежные затруднения. Но он быстро восстановился. А у Самика не вышло. Потому что тратил больше, чем зарабатывал. На себя, на детей… На Галу! Из-за нее влезал в долги. Кредитов набрал для стабилизации бизнеса, да все деньги профукал. И вот пришло время, когда банки стали требовать срочного возврата долгов. Все сразу! А отдавать нечем…

Самик услышал звонок.

– Галя, открой! – крикнул он из ванной, торопливо вытираясь.

Но шагов не услышал. А звонок продолжал разрывать тишину.

Отшвырнув полотенце, Самик пошел открыть.

– Ты чего так долго? – накинулся на него брат, входя в квартиру.

– В ванной был.

Самик заглянул поочередно во все комнаты, ища жену, но ее дома не оказалось. Куда-то унеслась, когда он мылся, наверное, жаловаться подружкам на скрягу-мужа.

– Нет никого? – спросил Марик.

– Нет. Я один. – Самик пригласил брата в кухню. – Пойдем чаю попьем. И, возможно, найдем хоть что-то съедобное в холодильнике…

Марк схватил брата за руку и нервно выкрикнул:

– Да остановись ты на секунду!

Самуил удивленно на него воззрился. Что же такое произошло, если брат, которого еще недавно он нарек «египетским сфинксом» за его непробиваемое спокойствие, так взбудоражен?

– Меня хотят убить! – выпалил тот.

– Кто?

– Тот, кто отравил старика!

Он полез в карман пиджака, достал оттуда сложенный вчетверо лист и протянул брату. Руки его дрожали.

– Вот, смотри, что я обнаружил!

Самик развернул листок. На белой бумаге черным маркером было написано:

«Ты следующий!»

– Когда и где? – спросил Самик, быстро сложив лист. Крупные печатные буквы выглядели устрашающе. Конечно, сложись они в другие слова, все было бы иначе, но во фразе «Ты следующий!» явно читалась угроза.

– Что – когда и где?

– Ты это обнаружил… Когда, где?

– Утром сегодня. В кармане вот этого пиджака.

– Именно в нем ты был вчера на похоронах, – припомнил Марк.

– Я вообще в нем хожу всю неделю. Ты же знаешь, я не люблю рядиться, и у меня всего пара костюмов.

– Выходит, подбросить тебе эту записку могли когда угодно.

– Нет, только вчера. Потому что позавчера моя супруга пиджак чистила. А перед этим она всегда опустошает карманы. Там был только носовой платок.

Самик задумался. Но соображалось ему не очень хорошо, ведь он не выпил обязательную после пробуждения чашку кофе.

– Пойдем все же в кухню, – бросил он брату. – Там поговорим…

Тот вроде немного успокоился. Перестал дергаться, и руки уже не тряслись. Как будто, поделившись бедой с братом, он избавился от части своих страхов – переложив их на него.

– Наверняка записку сунули мне в карман во время похорон, – высказал предположение Марик.

– Или за обедом.

– Или за обедом, – согласился он.

– Кто?

– Без понятия.

– Даже мыслей никаких?

– Самик, из всех, кто присутствовал там и там, я знаю только тебя. Что записку подкинул не ты, я уверен на сто… нет, на двести процентов! Выходит, кто-то другой… Но… Кто может желать моей смерти? Саврасов, Кондрашов, Козловский? Да не смешите меня…

– На похоронах было еще два десятка людей.

– Таких же незнакомых мне. Что я им сделал плохого?

– Варианта у меня три. Первый. Самый страшный. Убийца Старикова – маньяк. И он выбирает своих жертв произвольно. Второй. Записку тебе сунули по ошибке, и следующая жертва не ты. Третий. Это сделал кто-то лишь затем, чтобы тебя напугать.

– Мне второй вариант больше остальных нравится.

– Мне тоже. Но он самый бредовый. Если б ты пиджак снимал где-то, тогда еще ладно…

– А я снимал! – радостно воскликнул Марк.

– Где?

– В ресторане. Повесил на спинку стула. Ты же знаешь, я не очень комфортно себя чувствую в пиджаке. Мне в нем как-то тесно.

– Но он же висел на твоем стуле.

– Ну да… – сразу сник Марк. Но тут же встрепенулся. – А помнишь, ты в обморок упал?

– Ага, – мрачно кивнул Самик. Ему было стыдно. Брякнулся при всех, как кисейная барышня. Но что поделаешь, если организм такой? Самик один раз в поликлинике отрубился, когда ему укол в вену делали. Медсестра, пожилая очень добродушная женщина, приведя его в чувство, «успокоила»: «Ничего страшного, сынок, у нас иногда двухметровые богатыри в обморок бухаются, а ты вон какой…»

– Когда ты упал, мы все к тебе бросились, – продолжал Марик. – Сгрудились вокруг. Мой стул стоял рядом с твоим, на нем висел пиджак, и в принципе сунуть туда записку мог каждый. Это секундное дело, а наше внимание было приковано к тебе…

Самик не дал ему договорить, перебил вопросом:

– Ты почему в полицию не заявил?

– Хотел сначала с тобой поговорить…

– Надо было сразу туда ехать. И не цапать бумажку. Вдруг на ней отпечатки были?

– Да брось. Кто сейчас их оставляет?

– Ладно, давай выпьем кофе и поедем.

Он начал заправлять кофемашину. Но Марику уже не терпелось.

– Поехали, брат? Кофе подождет.

– Нет уж. Без завтрака я еще как-то могу прожить, но без кофе…

– Ладно, только давай быстрее.

– И так тороплюсь.

Марик обреченно вздохнул. Даже если Самик и сможет быстро приготовить кофе, то выпить-то его, горячий, за секунды не получится. Еще брату одеться надо, в вечном домашнем бардаке (Галя сводила на нет все усилия домработницы, мгновенно превращая в хаос наведенный той порядок) найти нужные вещи, в том числе телефон. Супруга Самика лазила в него, просматривала звонки, смс-сообщения и бросала где вздумается. Марик сколько раз говорил брату: «Запароль телефон, чтоб не совалась», но тот только отмахивался. «Будет еще хуже, – пояснял он. – Она либо его разобьет, когда устроит истерику по поводу того, что у меня есть любовница, либо выкрадет, отнесет в какую-нибудь мастерскую, чтобы его раскодировали, и они собьют все заводские настройки. Так что пусть лазает. Все равно мне скрывать нечего…»

– Телефон, – сказал Самик, сняв наконец с подставки кофемашины чашку с готовым напитком.

– Что телефон?

– Звонит. Не слышишь, что ли?

Но Марик уже услышал. Он убавил громкость, и теперь звонок не трещал, а чуть попискивал. Вытащив его из кармана, Марк глянул на экран.

– Какой-то незнакомый номер, – сообщил он.

– Тогда не бери.

– А вдруг что важное? – Марк поднес телефон к уху и сказал: – Алло.

Звонивший, по всей видимости, спросил: «Это Марк Штайман?» или что-то в этом роде, потому что следующая фраза прозвучала так:

– Да, он самый. А кто это?

– Кто? – шепотом спросил у него Самик.

Но тот отмахнулся. И продолжил диалог:

– Да, да, слушаю вас. Сегодня да. Могу. Более того, хочу. Мне нужно кое-что сообщить следствию…

Самик сразу понял, с кем брат разговаривает, и подошел ближе, чтобы слышать не только его реплики. Но не успел сделать и пары шагов, как Марк вскочил со стула с возгласом:

– Как умер? Да вы что? Когда? – Ему что-то ответили. – Какой ужас… – И заметно побледнел. – Вы будете сейчас на месте? Я приеду… Мы приедем. С братом. Как только сможем. До встречи…

И обессиленно опустил руку с телефоном.

– Кто умер? – спросил Самик.

– Козловский, – сдавленно проговорил Марк.

– От чего?

– Отравление рицином.

– Это яд?

– Наверное… Раз Козловский в морге… – И, подняв на брата широко распахнутые и смотрящие куда-то в пустоту глаза, прошептал: – Следующий я…

Глава 3

Виктор Саврасов

Он очень плохо спал. Если можно назвать сном то беспокойное забытье, в которое он погружался на двадцать-тридцать минут несколько раз за ночь. Устав от такого «отдыха», Саврасов встал – было четыре – и выпил половину таблетки снотворного. Целую не стал, потому что утром ему нужна была ясная голова, а сонные препараты затуманивали мозги.

Проснулся Виктор в десять, более-менее отдохнувший, но в дурном расположении духа. Мысли, не дававшие ему спать, никуда не исчезли. Они напомнили о себе сразу, как только Виктор разлепил веки.

Незнакомка…

Вернее, Ксения Малова!

Почему она ведет себя так, как будто между ними ничего не было?

Или одна ночь не считается?

«Нет, она не такая, – самому себе возразил Виктор. – Не шлюха. И не приезжая, как я думал. И уж, конечно, не журналистка или засланная конкурентами шпионка. Но кто она, мне все равно непонятно…»

Саврасов встал с кровати, прошел в ванную. Встав под душ, постарался переключиться, не получилось. Самая главная мысль не давала покоя…

«Когда это произошло между нами? – стал вспоминать Виктор, намыливая себя губкой. – Где-то два с половиной года назад. Ване полтора. Плюс девять месяцев. Итого… – Саврасов зажмурился. – Неужели Ваня мой сын?»

Губка полетела в сторону. Отшвырнув ее, Виктор быстро ополоснулся и выбрался из душевой. Надо было побрить лицо и голову, но ему было не до того сейчас.

Саврасов накинул халат, вышел из ванной и направился к телефону. Найдя в справочнике нужный номер, набрал.

Звонил он человеку, имя которого постоянно забывал. Знал Виктор его по фамилии (так он был записан в телефонной книге), довольно смешной – Лялькин. На деле же это был очень серьезный человек. Саврасов обращался к нему по деликатным вопросам.

Лялькин взял трубку после второго гудка.

– Здравствуйте, господин Лялькин, это Саврасов.

– Доброе утро, Виктор Сергеевич.

– У меня к вам поручение.

– Слушаю вас.

– Узнайте все, что сможете, о некой Ксении Маловой и ее сыне Иване. Это срочно.

– Еще информация по этим людям есть? Или только имена и фамилии?

– Примерный возраст и адрес.

– Говорите. Я записываю.

Через минуту разговор был закончен. Отложив телефон, Саврасов оделся и вышел к завтраку.

По утрам он ел много. Впрочем, остальные приемы пищи тоже были обильными. Даже ужинал Саврасов плотно: за фигуру он как-то не привык переживать, если и поправлялся немного, то килограммы таяли сами собой через месяц-другой, а спал он особенно хорошо на сытый желудок.

На завтрак Виктору готовили легкий супчик, овощной салат, яичницу и обязательно блинчики. Саврасов обожал их. Ел с медом или джемом. Бывало, со сгущенкой или взбитыми сливками. Порой с фруктами или йогуртами. Сегодня к блинам он захотел сметаны и клубничного варенья. С малых лет он любил перемешивать одно с другим и макать в получившийся бело-красный крем скрученные трубочкой блинчики. Но в детстве его редко баловали выпечкой. Мама следила за питанием и мужу с сыном не давала разъедаться. На убой Витю кормила бабушка. Считала, что он очень худенький, и пичкала его пирогами да блинами. Если мальчик гостил у нее неделю, он возвращался домой с округлившимися щеками и небольшим пузиком. Мать тут же сажала его на овсянку. А родительницу свою, откормившую Витю, отчитывала. Говорила: раскормишь мне ребенка, станет толстым и умрет раньше времени. Ожирение, оно ведь жизнь ох как сокращает!

Но бабушка ее не слушала. Кормила внука. И сама покушать любила. Бывало, садились они вдвоем за стол, ставили в центр огромную сковородку жаренной на сале картошки, в одну руку ложку, во вторую соленный с хренком огурец, и пока все не съедали, из кухни не уходили. Мама, если б увидела, упала бы в обморок. И от количества съеденной еды, и от «сервировки». Она не понимала, как это можно из сковороды есть. Да еще ложкой. Но бабушка любила именно так. И Вите нравилось. Казалось, если есть ложкой из сковороды, то так вкуснее…

Бабушка умерла в прошлом году. Дожила до девяноста четырех лет. Виктор, не стесняясь, плакал на ее похоронах.

– Виктор Сергеевич, – услышал Саврасов голос горничной. – Виктор Сергеевич, вам звонят.

Он уже и сам услышал треньканье мобильного и велел принести его.

Звонила Алана.

– Доброе утро, милый. Как спалось?

– Привет. Спалось хорошо, – соврал он. – Ты уже прилетела?

– Нет. Буду вечером. Ты меня не встретишь?

– Говори, во сколько прилет, я пошлю машину.

– Дорогой, машину я и без тебя вызову. Мне хочется, чтоб ты меня встретил. Я так соскучилась!

– Взаимно…

– Что-то не похоже, – буркнула Алана.

И не ошиблась! Саврасов на самом деле за последние сутки ни разу не вспомнил о невесте. Сразу после того, как она вчера позвонила, он забыл о ней.

Саврасову стало стыдно

– Алана, я очень по тебе соскучился, – мягко заговорил он. – Просто у меня сейчас такой сумасшедший период…

– Как всегда.

– Нет, не как всегда. Когда прилетишь, я все тебе расскажу.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Алана. – Папа заболел? – У отца в последнее время пошаливало сердце, она знала об этом.

– Ни со мной, ни с моими близкими ничего не случилось, не беспокойся.

– Самолет прибудет в шесть. Надеюсь увидеть тебя в аэропорту.

– Я постараюсь, Алана.

– Целую тебя.

– До встречи.

Виктор убрал телефон, вернулся к блинам, но есть расхотелось. Он только допил чай.

Через полчаса Саврасов выехал из дома. По пути сделал несколько звонков. В том числе Седакову, но тот не ответил.

Едва Виктор зашел в свой офис, как с ним связался Лялькин.

– Виктор Сергеевич, информацию, которую я смог раздобыть об интересующих вас людях, вам факсом прислать или на почту?

– Факсом.

– Ждите.

Виктор вышел в приемную. Хотел сам принять факс. Его секретарша Вероника, очаровательнейшее существо с двумя высшими образованиями, сидела за компьютером. Увидев босса, она мгновенно свернула активное окно, но Виктор успел заметить логотип «Фейсбука». Ругаться не стал.

– Вам что-то нужно, Виктор Сергеевич?

– Сейчас факс придет, я приму. А вы пока мне чайку сделайте.

– Как обычно, черный с двумя кусками сахара?

– Лучше зеленый.

– Вы слышали, Козловский умер?

– Кто? – не поверил своим ушам Виктор.

– Аристарх Козловский, миллиардер. Тот, что был женат на Градской.

– Он умер?

– Вот только что эту новость прочла на Яндексе.

– Покажи.

Вероника открыла нужную страницу. Виктор пробежал глазами по заметке. Ничего конкретного. Только сообщалось, что Аристарх найден в своей квартире мертвым. Слово «убийство» не фигурировало. Причина смерти также не раскрывалась.

«Может, на самом деле он болел, как предположил Седаков?» – подумал Виктор.

Запищал факс. Саврасов дождался, когда он выплюнет листки, взял их и удалился в кабинет. Положив их на стол, он стал изучать информацию. Даты рождения, адрес по прописке, данные паспорта и свидетельства о рождении. Группа крови! У Ксении первая положительная. У Вани третья отрицательная. Очень редкая. Такая же, как у Саврасова.

Затренькал мобильный. Звонила мама.

– Сынуля, привет, – поздоровалась она.

– Здравствуй.

– Не отвлекаю?

– Есть немного.

– Я быстро. Разбирала вчера фотографии – собираюсь все перенести на электронные носители…

– Мамуля, да ты продвинутая…

– Чувиха, – со смехом закончила мать. – Да, я такая. Вам, мужикам, до семейных архивов дела нет, а мне хочется сохранить и фотографии, и письма, и открытки для внуков. Надеюсь, рано или поздно они у меня появятся.

– Я тоже надеюсь.

– Так вот. Я нашла фотографию, которую, думала, потеряла давно. Ты на ней совсем маленький. На лошадке сидишь. Помнишь такую?

Виктор помнил. На всех остальных он улыбался – рот до ушей, глаза как две щелки, только ресницы торчат, – а на этой был серьезен. Вытянутая мордашка, длинный нос и грустные глаза с чуть опущенными уголками. Маме очень нравился этот снимок. Говорила, что на нем Витя похож на печального белого рыцаря из «Алисы в стране чудес». И она очень расстраивалась, когда снимок потерялся.

– Я рад, что фотография нашлась, – сказал он.

– Какой ты все-таки на ней чудной. Похож на маленького мудрого старичка…

У Виктора перед глазами тут же всплыло еще одно детского лицо. Ванечкино. И оно было один в один таким же, как его собственное на той старой фотографии.

Дата рождения подходит, группа крови совпадает, внешнее сходство присутствует…

Ваня – его сын?

– Мама, извини, но я вынужден попрощаться с тобой. Мне надо бежать.

– Беги, сынок. Но не забудь, что послезавтра мы с папой ждем тебя и Алану в гости…

– Да, да, – торопливо выпалил он. – Пока, до встречи!

Саврасов только успел отсоединиться, как телефон затренькал вновь. На сей раз звонил Андрей.

– Слышал о смерти Козловского? – спросил он, после того как бросил торопливо «привет».

– Читал в Интернете.

– Не знал, что новость уже туда просочилась.

– От чего он умер? – Виктор разговаривал, а сам собирался. Надевал пиджак, который снял и повесил на вешалку, закидывал документы, что не успел просмотреть, в портфель.

– Отравление рицином и рицинином.

– Это что такое?

– Токсальбумин и алколоид.

– А если по-русски?

– Сильнодействующие вещества. Природный яд. Содержатся, к примеру, в семенах такого растения, как клещевина.

– Это такой мощный кустарник, который в палисадниках для красоты сажают? С толстыми красными стеблями и большими листьями? Кажется, его называют еще рай-деревом?

– Я слышал другое название – турецкая конопля.

– Перед твоим домом я видел парочку таких кустов, помню. Не знал, что они ядовитые.

– Я тоже. А вот поди ж ты. Оказывается, одним семенем можно убить ребенка. Пятью – взрослого человека.

Виктор слушал, но не очень внимательно. Сейчас его волновало совсем другое…

– При своевременно оказанной помощи исход обычно положительный, – продолжал Андрей. – Банальное промывание желудка может спасти человека. Но Аристарх не успел позвать на помощь – потерял сознание от боли.

Саврасов к тому времени покинул офис. Выйдя на улицу, где стоял извечный городской шум, он стал плохо слышать друга, поэтому бросил в трубку:

– Андрюх, я не могу сейчас говорить. Давай перезвоню?

И отключился.

«Все потом! – сказал он себе. – Сейчас надо выяснить главное!»

Глава 4

Ксения Малова

Она стояла у детской кроватки и смотрела на сына. Ваня сидел в ней, играл со своим любимым плюшевым зайцем, о чем-то калякая с самим собой. Он немного вспотел, и спадающие на лоб волосики увлажнились. Ксения убрала их назад. Темный пух встал дыбом, как ирокез, придав сыну боевой вид.

Ксюша улыбнулась. Ваня поднял на нее глаза и тоже растянул губы в улыбке, не показывая зубов. Но сощурив глаза так, что они стали как две щелочки. Только ресницы наружу торчат.

Когда Ваня улыбался, он становился особенно похож на отца…

А Алексей Алексеевич считал – на него.

И был уверен, что является Ванечкиным папой.

Когда он первые высказал вслух свое желание иметь ребенка, Ксюша не поверила своим ушам. Какие дети в его-то возрасте? Но Стариков не отставал. Он постоянно твердил об этом, и хуже того – стаскивал презерватив в самый последний момент. Когда это случилось первый раз, он наврал, что тот порвался. Во второй сказал, что слетел. На третий уже ничего врать не стал. Заявил: если я решил, что ты родишь, то ты мне родишь!

Ксения сама хотела ребенка. Очень, очень. Но только не от Старикова…

Пожалуй, если б она забеременела от него, то сделала бы аборт. Но, к счастью, зачатия не происходило. Алексей Алексеевич стал подумывать об обследовании, а Ксения – о самоубийстве. Впервые за годы мучений к ней пришла мысль о суициде. Старикова отравить хотела в тринадцать лет. Себя же убить – нет. И вот пришло время, когда мысли о собственной смерти стали посещать Ксению все чаще.

Близился юбилей Финансовой академии. Стариков намеревался присутствовать на нем. Такие мероприятия он не пропускал. А тут еще ему какую-то награду должны были вручить. Но…

С приступом был увезен в больницу за два дня до торжественного события.

Это судьба!

Ксения хотела родить, но не от Старикова, а от Виктора Саврасова. Она много раз представляла себе их общего ребеночка. Почему-то дочку с синими глазами и улыбкой до ушей. Длинную, нескладную, но очень милую девочку, которой и имя придумала…

Сонечка.

В юности Ксения просто грезила об этом, отвлекая себя мечтами от земных горестей, но когда подросла, стала ловить себя на мысли о том, что воплотить их в жизнь вполне реально. Саврасов – полный сил холостой мужчина. Она вполне привлекательная девушка. Не в его вкусе, правда (она просматривала все статьи о нем в журналах и видела фотографии его пассий), но можно же немного измениться, перекраситься, переодеться. И тогда Виктор обратит на нее внимание. На серьезные отношения с ним Ксения не рассчитывала, ее устроил бы и мимолетный роман. Главное – забеременеть.

На торжество она отправилась преображенной. Постриглась, перекрасилась, сделала яркий макияж, оделась женственно. Стала такой, каких предпочитал Виктор. И самой себе Ксения понравилась. Она была не просто яркой и привлекательной, а шикарной. Только чего-то не хватало для завершения образа. Пожалуй, сигареты. Ксюша не курила (что неудивительно – Алексей Алексеевич крайне отрицательно относился к курению), поэтому полдня посвятила тому, чтобы научиться. И столько же – ходить на каблуках. Стариков и это не поощрял. Требовал, чтобы Ксюша одевалась скромно, выглядела безлико, говорила тихо, а лучше молчала, чтобы не привлекать к себе внимания.

Когда она только ехала в академию – тряслась как заяц. Соблазнять Саврасова в воображении – это одно, а на деле совсем другое. Что, если он не заметит ее? Пройдет мимо, даже не взглянув? Она должна будет подойти, что-то сказать, ведь так? Но что? Добрый вечер? Как поживаете? А не хотите ли со мной заняться сексом? Конечно, можно попросить кого-то из преподавателей их познакомить, но тогда Виктор узнает, кто ее отчим, и все может закончиться не начавшись. Нет, она должна остаться для него таинственной незнакомкой. Поэтому надо держаться подальше от всех. Но как в таком случае привлечь внимание Виктора?

К огромному удивлению Ксении, Саврасов сразу же положил на нее глаз.

Значит, на самом деле – судьба!

Они провели вместе необыкновенную, просто-таки фантастическую ночь. Ксюша даже в своих мечтах так прекрасно не проводила с Саврасовым время. Было замечательно все: и вино, и фрукты, и поцелуи, и секс на медвежьей шкуре, и на кровати, и в ванной, и нежность Виктора, и его страсть, и явная симпатия. Особенно последнее. Она искренне нравилась Саврасову, и это кружило голову сильнее, чем крепкое португальское вино.

«У нас могло бы получиться, – с грустью думала она, сидя поутру в машине рядом с Виктором. – Если бы не старик, у нас все могло бы получиться…»

Саврасов оставил ей телефон. Но она знала, что не позвонит. Все, сказочный сон закончился. Пора возвращаться к действительности

Чтобы не было искушения, Ксюша разорвала визитку и выкинула. Жаль, что мысли о Викторе нельзя было вот так же выкинуть из головы. Она думала о нем неустанно. Смаковала воспоминания о той волшебной ночи и все прислушивалась к себе – не тошнит ли. Ее мама рассказывала, что когда она забеременела, то почувствовала это уже через три дня: ее начало мутить.

Но Ксюша отлично себя чувствовала и через три дня, и через неделю. Физически отлично. А вот на душе было отвратительно. А все потому, что уверенность в правильности своего решения сменялась смятением. Что, если она упустила свой единственный шанс? Но тут же она одергивала себя. Какой шанс, дура? Виктор Саврасов никогда не станет твоим. Ему приглянулась Незнакомка, прекрасная и загадочная, уверенная в себе и беспроблемная. На Ксению Малову он бы не среагировал. И уж конечно, не стал бы вступать в отношения с женщиной, которую с шестнадцати лет пользует собственный отчим!

В Ксюше в этот период стыд и неуверенность в себе стали сильнее страха. Да, она боялась за Виктора. Ведь Алексей Алексеевич грозился причинить вред не ей, а тому, кого она полюбит. Но одно дело нанять отморозков, чтобы они побили простого студента, и совсем другое – подобраться к олигарху Саврасову. Да Виктор мог размазать Старикова, как муху. Поэтому страх отошел на второй план. А вот стыд и неуверенность…

Какой мужчина захочет иметь дело с маленькой шлюшкой? Если он узнает факты, уже разочаруется. А коли Стариков вступит в игру и исказит их лишь чуточку, то все, Ксения автоматом попадет в список развратных дряней. Виктор от нее отвернется, и…

Она останется один на один с чудовищем.

Нет, все она сделала правильно. С Виктором все равно ничего не получится и… судя по всему, ничего и не получилось. Хотя он пользовался презервативом только первый раз. Но никакой тошноты. И грудь не набухла.

Стариков все лежал в больнице. Ксюша навещала его. Краску с волос она быстро смыла, та была нестойкой, и Алексей Алексеевич высказал недовольство только по поводу ее каре. Велел больше не стричься.

Если бы не переживания из-за Виктора, Ксюша посчитала бы тот период самым счастливым в своей жизни. Ее никто не контролировал (ежечасные звонки Старикова не в счет), не допекал, не домогался. Предоставленная самой себе, Ксюша ходила в кино, на футбол, просто гуляла. А вечерами Алексей Алексеевич звонил на городской телефон, и нужно было обязательно ответить, подтвердить, что она дома, читала, смотрела фильмы на дисках. Те, что ей нравятся. При Старикове она этого не делала. Не то чтобы он запрещал. Просто мешал смотреть – комментировал каждое действие, возмущался, разглагольствовал о дурном вкусе современной молодежи. В итоге добивался своего – Ксюша нажимала на кнопку «стоп» и меняла диск на одобренный отчимом.

В один из дней, когда девушка возвращалась из больницы, у подъезда ее поджидал мужчина. Аристарх Козловский. С ним Ксюша познакомилась на торжестве. Она стояла у стенгазеты, сделанной учащимися, и рассматривала ее, когда к ней одна из преподавательниц подвела упитанного лысого мужчину в очках с бриллиантами.

– Ксюша, это Аристарх Козловский, он интересуется вашим отцом. Спрашивает, почему его не видно.

– Он в больнице лежит, – ответила Ксюша. – С язвой.

– Вы серьезно его дочь? – спросил Аристарх.

– Приемная.

– Надо же! Не знал, что он был женат…

Все так говорят, подумала тогда Ксюша. Они еще немного поболтали, затем распрощались. Больше в тот вечер она Козловского не видела, ушла с Саврасовым.

И вот прошло дней восемь, как они встретились у ее дома. Аристарх поджидал Ксюшу, держа в руках огромный торт.

– На чай к вам пришел, – сообщил он. – Пригласите?

Естественно, этого она сделать не могла. Еще соседи увидят, донесут отчиму, попробуй потом докажи, что не верблюд. Предложила погулять. Сказала, будто дома не убрано.

Прошлись по улице, посидели в кафе, попили чаю. Козловский все расспрашивал Ксюшу о жизни, об отчиме. Она отвечала неохотно. Тогда Аристарх начал рассказывать о себе, жаловаться на жену, суку, и на то, как устал от стрессов.

Беспрестанно звонил Стариков. Как будто чувствовал, что Ксюша с мужчиной. И все спрашивал, почему она не дома. Он уже пять раз набирал.

Пришлось свернуть встречу. Хотя можно было еще немного посидеть – Ксюша редко бывала в кафе, и ни разу в дорогих, а Аристарх привел ее именно в дорогое. Кругом красота, уют, а пирожные какие! Просто ум отъешь…

Козловский проводил ее до дома. Попросил еще об одной встрече. Ксюша ответила уклончиво.

Но Аристарх через два дня все равно приехал. И они опять гуляли и пили чай с пирожными. Козловский Ксюше нравился, с ним было приятно общаться. Когда он не костерил свою супругу и не совал нос в ее личную жизнь, то становился очень интересным собеседником.

После того как Алексея Алексеевича выписали, Ксюша встретилась с Козловским лишь дважды. Первый раз вырвалась всего на полчаса – Стариков звонил каждые десять минут, требовал Ксюшиного присутствия дома. Второй – на час. Вот тогда-то Аристарх и сделал ей предложение. И это было так нелепо! Какая свадьба? Зачем? Мало того, что Козловский еще не разведен, так и не любит он ее, Ксюшу. Ну вот нисколечко…

– Зачем вам это, Аристарх? – они все еще были на «вы».

– Что именно?

– Зачем вы делаете мне предложение?

– Я хочу жениться на вас. Потому и делаю.

– Смешно…

– Почему?

– Вы же ко мне равнодушны.

– Нет, с чего вы взяли?

– Я не слепая.

– Тогда зачем я с вами встречаюсь, если вы мне не нравитесь?

– Вот это мне и интересно.

– Я искренне в вас влюблен, Ксения.

Лучше бы не врал! Сказал бы правду. Тогда она подумала бы…

«Нет, не подумала бы, – самой себе возразила она. – Чуть раньше, возможно, но не сейчас… Когда я беременна!» Ксюшу по-прежнему не тошнило, и грудь не ломило, на соленое тоже не тянуло, но когда месячные задержались на три дня, она сделала тест. Он показал положительный результат.

Это было вчера.

– Прощайте, Аристарх, – сказала Ксения, встав с лавки, на которой они сидели. – И прошу вас, больше меня не беспокойте.

Он что-то кричал ей вслед, пытался остановить, но Ксения удалилась.

Больше Козловский ее не беспокоил. И она быстро о нем забыла. Теперь все ее мысли были сосредоточены на ребенке. На девочке Сонечке. Синеглазой и нескладной.

Когда Ксюша сообщила Старикову о своей беременности, тот чуть не прыгал от счастья. Мысль о том, что ребенок не от него, даже не пришла ему в голову. Алексей Алексеевич был уверен в своей абсолютной власти над падчерицей. И мысли о том, что она посмела переспать с кем-то другим, не допускал.

Беременность проходила легко и стала Ксюшиным спасением. Алексей Алексеевич вел себя с ней безупречно. Не домогался, не давил особо, баловал всякими вкусностями.

Родила Ксюша в срок. Но не девочку Сонечку, а мальчика Ванечку. Длинного, нескладного, со ртом до ушей. Вот только глаза не синими оказались, а серо-зелеными, как у мамы и… отчима.

Алексей Алексеевич собирался записать Ваню под своей фамилией, но Ксюша впервые проявила твердость. Сказала – нет, будет Малов. Незачем подбрасывать соседям пищу для сплетен.

– Я дам ему ваше отчество. Этого будет достаточно, – отрезала Ксюша.

Стариков уговаривал ее, давил, угрожал. Все напрасно! Ксения стала сильнее. У нее появилось «оружие» – сын.

И Стариков сдался…

– Ам-ам! – сказал Ванечка, чем отвлек Ксюшу от воспоминаний.

Это он не есть просил, а звал маму. Ам-ам. Мама.

– Что, сынок?

– Пи…

– Пить?

Мальчик кивнул. Ксюша дала ему пузырек с соком.

Тут по квартире разнесся звонок домофона.

Ксения пошла открывать.

Дойдя до двери, она глянула в глазок и отшатнулась.

Саврасов!

Не открою, подумала она. Как будто меня дома нет. Но она, перед тем как подойти к двери, зажгла в прихожей свет, и Саврасов наверняка заметил, как он сверкнул.

Сделав глубокий вдох, Ксюша открыла.

– Добрый день. Могу я войти? – спросил он.

Ксюша посторонилась.

Саврасов переступил через порог. Огромный, широкоплечий, он занял собой половину прихожей. Задрав голову, Ксюша посмотрела ему в лицо. Массивный нос, глаза с опущенными уголками, большой рот. Не идеален, но по-мужски красив. И лысина ему идет. С волосами Ксюша как-то даже и представить Виктора не могла.

– Ваня мой сын? – услышала она и вздрогнула.

– Что?

– Ответь.

И Ксюша неожиданно для самой себя ответила:

– Да.

– Я требую… – Но тут же смягчился. – Нет, я прошу… Прошу объяснить мне почему…

Она встала на цыпочки и закрыла его рот ладошкой. Ей хотелось, чтобы он помолчал. Она и так все расскажет ему. Время пришло.

– Пойдем в спальню, – предложила она, перестав Виктору «выкать». – Там Ваня один.

Она проследовала в комнату первой. Виктор за ней. Затылком она чувствовала его взгляд, но не оборачивалась.

Ваня встретил гостя своей фирменной улыбкой. Рот до ушей, глаза-щелочки, только ресницы торчат.

– Узнал, – улыбнулся Виктор. – Можно я его на руки возьму?

– Возьми.

Саврасов склонился над кроваткой. Ванечка встал на ноги и первым потянулся к Виктору.

– Я буду рассказывать, а ты не смотри на меня, – заговорила Ксюша. – Иначе я собьюсь… Или передумаю исповедоваться.

– Хорошо.

– И не перебивай, пожалуйста. Просто слушай. – Сделав глубокий вздох, она начала свой рассказ.

Глава 5

Братья Штайман

Самик вышел из кабинета следователя первым. Марик за ним.

– В голове не укладывается, – сказал он, догнав брата. – Правда?

– О чем ты?

– О смерти Козловского.

– Как думаешь, это убийство?

– Уверен.

– А я нет.

– Почему?

– Ты видел семена клещевины? – Следователь показывал их на фото. – Похожи на бобы или фасоль. Случайно, наверное, попали в блюдо и…

– А крысиный яд случайно попал в пузырек с таблетками?

Оба замолчали. Но пауза надолго не затянулась. Марку нужно было выговориться:

– Я ужасно боюсь, брат! Как нашел ту разнесчастную записку, так сделался сам не свой. Везде угроза мерещится. Не поверишь, следователь мне стакан с водой протягивает, а я думаю – что, если она отравлена?

– Понять тебя можно. Я бы тоже испугался.

– Как думаешь, Козловский погиб вместо меня? Или я следующий за ним?

– Опять ты об этом? Не знаю я, Марик. Как и следователь. Будут разбираться.

– Может, мне телохранителя нанять?

– Лучше дегустатора, – хмыкнул брат. – Какие у царей были. Чтоб пищу сначала он пробовал, а если не отравлена, уже ты.

– Мне не смешно, – с укором проговорил Марик.

– Да и мне не смешно, – помрачнел Самик. – Это у меня нервное. Скалюсь, потому что переживаю очень.

– А что думаешь насчет телохранителя?

– Просто ешь то, что купил и приготовил сам. Не принимай пищу в точках общепита да еще в компании с кем-то. Тебе же сказали, что преступник – убийца бескровный. – Это он припомнил слова следователя. Майор рассказал братьям о выводах, сделанных штатными психологами о преступнике. – Он не застрелит, не зарежет, но собьет машиной или даст яд. Он отравитель, и только.

Штайманы за разговором миновали все коридоры и лестничные проемы здания и покинули его. Выйдя на улицу, направились к машине. За руль сел Самик.

– Куда сейчас?

– Отвези меня к Лили.

О своей давней подруге Марик рассказал брату совсем недавно. Удивил Самика! Он-то думал, что знает о Марике все…

– Может, лучше домой? Ты в последнее время редко балуешь домашних своим присутствием, – проворчал он.

К Лили Самуил мгновенно проникся антипатией. Лишь потому, что она когда-то была проституткой. По его мнению, представительницы этой древнейшей профессии циничнее, алчнее, подлее всех остальных представительниц слабого пола. Братья даже повздорили тогда немного. И Марик впервые ткнул Самика, что его последняя супруга в принципе от проститутки мало чем отличается. И циничная, и алчная, и по любви спать с мужчиной не будет, только за подарки или содержание.

– Ты что, поговорку не слышал? Самая дорогая проститутка – это жена. Твоя в том числе! – огрызнулся Самик.

Он был не прав. В отношении Настены, супруги Марика. И сам это понимал. Поэтому не стал усугублять конфликт.

Произошел он полгода назад. Сразу после того, как Марик рассказал Самику о том, что помогло брату закончить академию. Все это время он скрывал от Самика информацию. Так бы и продолжал это делать, если бы…

Как-то Самик прибежал к Марику в офис и выпалил:

– Старик сошел с ума!

– Какой старик? – не сразу понял Марик.

– Алексей Алексеевич, который Стариков. Препод из академии.

– Он сошел с ума?

– Ага!

– Это медицинский факт?

– Нет, это мое наблюдение. – Самик плюхнулся в кресло, хотел закинуть ноги на соседнее, но не дотянулся. – Представь, приперся сегодня ко мне в офис и учинил скандал.

– По поводу?

– Да не понял я ни черта! Орал, что если мы не прекратим его шантажировать, он напишет заявление и отправит нас за решетку!

– А ты что?

– Послал его подальше, что еще? Совсем уже с катушек слетел старикан. И как его такого в академии держат? Хотя нет, не держат уже. Он вроде верещал что-то о том, что сейчас на одну пенсию живет и не может нам отстегивать…

– Самик, я должен тебе кое-что рассказать…

И рассказал.

Самик был в шоке.

– В голове не укладывается… Стариков – убийца? – это поразило его больше всего. – Я получил диплом только благодаря тебе? – второе, что удивило брата. – Ты связался с проституткой? – это было третье шокирующее обстоятельство.

– Она мой друг.

– Этот друг продолжает шантажировать Старикова. Проститутки – самые циничные, алчные и подлые представительницы так называемого слабого пола!

– Нет, Лили этого не делала.

– Тогда кто? Уж точно не я. И не ты. Значит, она.

– Мы с ней давно договорились. Дали друг другу слово.

– И ты веришь слову проститутки?

– Да что ты все заладил?.. Она человек. И человек хороший…

Они еще некоторое время спорили, но вдрызг не разругались. Когда Самик ушел, Марк тоже покинул офис и поехал к Лили.

– Ты требовала со Старикова деньги? – с порога спросил он.

– Ты же знаешь…

– Не тогда, сейчас.

– Нет, конечно. Мы же договорились.

– Лили, не ври! Он явился к брату в офис, кричал, угрожал.

Но Лили твердо стояла на своем. И Марик ей поверил, потому что они много лет ничего не скрывали друг от друга. А с братом о ней больше не говорил. Даже имени ее не упоминал при нем. И вот спустя полгода попросил отвезти его к Лили.

– Мне хорошо у нее, спокойно, – сказал он Самику. – Дома жена, дети, внук. – Приемный сын недавно стал папой, и Настена взяла на себя обязанности няньки. – Все шумят, всем от меня что-то надо. Пусть просто беседы. И я не могу их игнорировать, ведь они моя семья. Мне неловко с ними не разговаривать, не оказывать им внимания. А с Лили я могу молчать и не чувствовать дискомфорта.

– Ладно, отвезу тебя к твоей распрекрасной Лили. Говори, как ехать.

Марк объяснил.

Когда Самик вырулил на шоссе, брат сказал:

– Завтра составлю завещание. Уже позвонил куда нужно.

– Опять ты…

Разговор об этом уже заходил. Скоропостижно умер сын дяди Изи. Тот самый, что до Самуила в академию три раза безрезультатно поступал. И из-за его имущества все переругались. Марик тогда сказал брату, что, если бы тот оставил завещание, такого бы не случилось. Воля покойного – закон.

– Надо бы и нам позаботиться об этом, – заметил Самик.

– Тебе – да. У тебя куча жен. И дети от разных. А у меня все просто. Наследство получит Настена, которая ни за что не обидит наших отпрысков.

Тогда они поговорили и забыли. Но когда Марик обнаружил в своем кармане записку, сразу же вспомнил о завещании. И вот теперь заговорил о нем с братом:

– Я отпишу часть денег тебе, Самуил.

– Зачем? Не нужно.

– У тебя финансовые проблемы. Ты сам говорил.

– Я справлюсь. Ты и так мне помогал всю жизнь…

– Помогу еще. Ты же брат мне.

– Ты так говоришь, как будто уже завтра умирать собрался.

– Нет, завтра мне умирать нельзя, я еще завещание не составил. Но в любом случае тебя я в него включу. А еще родителей и…

– И?

– Лили.

– Да ты с ума сошел!

– Она мой самый лучший друг. Это не обсуждается.

Самик сквозь зубы выругался, но спорить не стал. Деньги Марика, пусть распоряжается ими как хочет.

Глава 6

Андрей Седаков

Он сидел в машине один. Взял спортивное авто жены, сам сел за руль. Супруга уже прилетела. Но он еще не видел ее. Она приехала в квартиру – соскучилась по сыновьям, Седаков обещал присоединиться к семье, но прыгнул в «Порше» и помчался совсем в другом направлении.

В машине он сидел уже минут двадцать. Ждал. А мачехи все не было…

«Покурить, что ли? – подумал Андрей. – Когда-то это здорово успокаивало мне нервы… Вон и ларек табачный, далеко ходить не надо…»

Седаков бросил курить больше десяти лет назад. Отвыкал от сигарет мучительно. Но не срывался. Через пару лет потребность в никотине исчезла. Андрей уже не вспоминал о сигарете ни когда пил кофе, ни когда выпивал, ни после секса. Разве что когда сильно нервничал. Например, как сейчас.

Он готов был уже выйти из машины и направиться к ларьку, когда из-за поворота показалась та, кого он ждал.

– Нелли! – окликнул он мачеху.

– Андрюшка? – удивилась она. Седаков звонил ей утром два раза, но телефон был отключен. Вот Андрей и приехал к ее дому. Встал не у подъезда, а у автобусной остановки, куда она приезжала, возвращаясь домой. – Ты что здесь делаешь?

– Тебя жду, садись.

Нелли нерешительно помялась.

– Да садись, говорю! – прикрикнул на нее Андрей.

Ее большие светло-карие глаза стали огромными. Седаков никогда не повышал на нее голос. Она удивилась и… обиделась. Глаза увлажнились. А нижняя губа чуть дрогнула.

– Прошу тебя, Нелли, – сменил тон Андрей.

Мачеха двинулась к автомобилю. Забралась в салон. Седаков сразу же завел мотор.

– Куда мы?

– Подальше отсюда.

– Но почему?

– Тебя вычислили, Нелли. У подъезда наверняка дежурят полицейские.

– Вычислили? – растерянно перепросила она. – Но как?

– Элементарно. По дисконтной карте кафе «Эйфелева башня». У тебя ведь есть такая?

– Да.

– И она именная. А ты постоянный клиент. Кассирша узнала тебя и в базе данных нашла твое имя и мобильный телефон. Ты поэтому его отключила?

– Нет, я просто ни с кем не хотела разговаривать. – Она выглянула в окно. – И все же, куда ты меня везешь?

– Неподалеку у меня есть квартира. Купил в подарок одной…

– Любовнице?

– Она перестала ею быть за неделю до своего дня рождения, на который я, собственно, и собирался ей квартиру подарить. Так что сейчас хата пустует. Хотел продать, да решил оставить, думал, пригодится еще. И вот видишь… Пригодилась.

– Ты собираешься прятать меня там?

– Первое время.

– Андрюшка, но это глупо! Я не могу скрываться вечно.

– У тебя нет другого выбора.

– Почему нет? Я пойду в полицию.

– А потом в тюрьму?

– Да почему сразу в тюрьму?

– Потому что… – Он замолчал. Не в машине же об этом говорить. – Приехали! – Андрей указал на двенадцатиэтажный дом. – Нам сюда.

Они выбрались из машины, прошли к подъезду.

– Какой этаж?

– Последний.

– Надеюсь, лифт работает.

Лифт работал. Они поднялись на нем на двенадцатый этаж. Вошли.

– Ого! – только и смогла сказать Нелли. Ее поразил размер квартиры, высота потолков и огромное окно во всю стену.

– Пентхаус. Когда-то это была просто типовая двушка. Стены снесены, потолок поднят. Проходи.

Нелли так и сделала. Мебели не было. Зато на полу лежал огромный лохматый ковер. Белый-белый. Как снег.

– Можно сесть на подоконник, – сказал Андрей.

– Я лучше на пол.

Она опустилась на ковер, села по-турецки. Андрей некоторое время стоял, глядя на Нелли с высоты своего роста, потом последовал ее примеру.

– Вернемся к разговору? – обратилась к нему мачеха.

– Да.

– Мы остановились на том…

– Аристарх умер.

– Как это? От чего?

– А ты будто не знаешь…

– Откуда?

Андрей обхватил голову руками и простонал:

– Черт, почему же выпить-то нечего?

– У меня в пакете есть бутылка сухого мартини. И кое-что из еды. Если хочешь, выпей. Надеюсь, тебе это поможет и ты начнешь связно изъясняться.

Седаков вскочил, бросился в прихожую. Пакет из супермаркета стоял рядом с дамской сумочкой. Андрей выхватил из него бутылку. Фрукты – лежащие там же мандарины, яблоки, груши – вывалились, покатились по полу. Андрей не стал подбирать их. Скрутил крышку с бутылки и сделал несколько глотков прямо из горлышка.

– Какая же гадость, – пробормотал он, передернувшись. Но все же мартини не убрал, а взял с собой. Да еще подобрал яблоко. Вытерев его о рукав, надкусил, чтобы заесть привкус лекарств. Мартини напоминало Андрею какую-то микстуру. Он не понимал, как эта вонючая, отдающая сиропом от кашля бурда может кому-то нравиться!

Вернувшись в комнату, он опустился рядом с Нелли. Сел близко-близко, чтобы видеть ее глаза, и заговорил:

– Я заподозрил тебя в убийстве Старикова сразу, как только узнал, чем его отравили. Ты ведь брала у меня те американские таблетки. Сказала, что у тебя на даче от крыс покоя нет. Я отсыпал тебе половину банки.

– Да, спасибо. Они помогли.

– Знаю. Видел последний вздох старика.

– Я не травила его!

– А еще тебе очень нравится моя клещевина. И ты попросила семян.

– И что?

– Козловского отравили именно ими.

– Так ты… – Глаза ее опять стали огромными. – Ты и в этом меня подозреваешь?

– Когда вы ужинали в «Башне», Аристарх ел винегрет. Ты запросто могла незаметно подкинуть семена в это блюдо.

– Никогда… Слышишь? Никогда я не причинила бы вред Ники.

Она вскочила на ноги. Слезы ярости текли по лицу Нелли, но она их не замечала.

– Он спас меня когда-то! Я ему жизнью обязана. А ты обвиняешь меня…

Нелли подлетела к Седакову и влепила ему пощечину.

– Успокойся, пожалуйста, – попросил он, перехватив занесенную для второго удара ладонь и сжав. Но Нелли вырвала ее. Однако хлестать Седакова по лицу не стала.

– На четвертом курсе я вскрыла себе вены. Меня Стариков довел. Вот! – Она задрала браслет часов, которые носила постоянно. Под ним оказался шрам. – Это память о моей слабости и глупости! Я тогда отдала бы концы, и все. Моя жизнь бы кончилась. И я так и не познала бы любовь. Ники спас меня. Приехал ко мне в гости, мы заранее договорились, но когда я не открыла, почуял неладное и взломал дверь. Не сам, конечно, он был слишком слаб, позвал соседа с топором…

Она замолчала. Отвернулась к окну.

– Он правда умер? – сдавленно спросила она.

– Да.

Нелли зарыдала, сотрясаясь всем телом. Андрей встал, подошел к ней, обнял за плечи.

– Не плачь, – прошептал он и тихонько поцеловал ее в стриженую макушку. Он сделал это так осторожно, что не коснулся кожи, только волос. Но Нелли почувствовала его губы и резко обернулась.

– Не подлизывайся ко мне! – процедила она. – Я не прощу тебе этого… Обвинить меня в убийствах… Да как ты мог?

– Ты на самом деле не причастна к ним?

– Конечно, нет.

– Верю… И счастлив.

– А если бы оказалось, что именно я убийца? Если б подтвердила твои предположения? Что было бы?

– Я помог бы тебе скрыться. Достал бы документы, перевез за границу, поселил где-нибудь на Бали и навещал бы тебя иногда.

– Ты сделал бы так?

– Не задумываясь.

– Только потому, что я твоя мачеха? Андрюшка, но нельзя же так! Покрывать родственника, тем более не кровного, нехорошо…

Она что-то говорила, но Андрей не слушал. Он смотрел на Нелли и, как двадцать с лишним лет назад, ловил себя на желании целовать ее и прижимать к себе. Уютную, мягкую, нежную. С бархатной кожей. С румянцем на щечках персиковым. С губами, яркими без помады…

Или они уже не так ярки? Щеки не румяны? А кожа не нежна?

На секунду ему так и показалось. Он увидел Нелли настоящую. Такую, какой она стала. Перед ним стояла увядшая женщина с глубокими морщинами у рта и между бровями, с жидкими тусклыми волосами и дряблым подбородком. Но едва он взглянул в ее светло-карие, огромные, блестящие, обрамленные не нуждающимися в туши пушистыми черными ресницами глаза, наваждение исчезло. Нелли была все та же! Прекрасная. Нежная. Родная. Единственная…

– Или дело не в родстве? – услышал Андрей голос Нелли. Оказывается, она продолжала с ним разговаривать. – А в том, что я твой друг? Но это тоже неправильно. А вдруг я была бы маньячкой с неистребимой тягой к насилию? Если б я перетравила десяток человек? Ты все равно покрывал бы меня?

– Да.

– Но почему, Андрюшка?

– Потому что я люблю тебя.

Так просто! Взял и сказал. Язык не отвалился. Сердце из груди не выпрыгнуло. А Вселенная не разлетелась на миллиарды осколков…

– Ты? Меня? Любишь? – медленно, будто пытаясь лучше вникнуть в суть фразы, переспросила Нелли.

– Больше двадцати лет.

Она зажмурилась.

– Прости, – зачем-то сказал он.

Ресницы дрогнули. Нелли открыла глаза. Несколько секунд она смотрела на Андрея ничего не выражающим взглядом, затем быстро пошла к выходу.

– Нелли, постой! – Андрей схватил ее за руку.

Она вырвала ее и бросилась в прихожую бегом. Схватив сумку, Нелли кинулась к двери. Дернула ручку, но замок заело.

«Она убегает. Через секунду она уйдет из квартиры, а возможно, и из твоей жизни, идиот! – кричал ему внутренний голос. – Догони, останови!»

Седаков вылетел в прихожую. Замок поддался. Дверь приоткрылась сантиметров на десять. Андрей налетел на нее, толкнул всем своим телом. Раздался щелчок. Это захлопнулся замок.

Нелли толкнула Андрея и крикнула:

– Отойди!

Но вместо этого он подался вперед, сграбастал Нелли и впился губами в ее приоткрытый рот.

Глава 7

Виктор Саврасов

Виктор сидел на диване в полной темноте и пил водку. Без тоника, льда, лимона, а чистую. И не закусывая. Водка была хорошей, элитной, но теплой. И пить ее было неприятно. Но Саврасов не затем вливал ее в себя, чтобы получить удовольствие от процесса, ему просто хотелось напиться. А для этого подходила именно водка. Крепкая, но не такая тяжелая, как коньяк или виски, и не отрыжистая, как джин или текила.

Он сделал еще один глоток прямо из горлышка. Сморщился, шумно выдохнул. Все же нельзя так над собой издеваться. Можно сходить на кухню за льдом или лимоном. Или прислугу туда отправить. Но Виктору не хотелось двигаться. Видеть никого тоже не хотелось. Ему было хорошо в темноте, одиночестве, относительном покое. К тому же водка уже начала действовать, и приятное тепло разлилось по телу.

Виктор забрался на диван с ногами, лег.

– Виктор Сергеевич, – услышал он робкий оклик горничной Елены. – Вам ничего не нужно? А еще я хотела сказать…

– Брысь!

Лена тут же испарилась.

Саврасов хотел сделать еще глоток, но решил, что пока хватит. Минут через пятнадцать-двадцать придется повторять, но сейчас ему хорошо.

– Витя! Витя, где ты? – раздалось из холла.

Голос принадлежал его почти невесте Алане.

– Тут я, – нехотя откликнулся Саврасов. В данный момент он не хотел видеть даже ее. И зачем Алана прикатила? Да еще без предупреждения…

Он услышал стук каблучков, затем щелчок – это гостья включила свет.

Когда он залил помещение и ударил по глазам, Виктор сморщился и попросил:

– Притуши люстру, пожалуйста.

Алана коснулась выключателя еще раз, и погасли все лампы, кроме одной. Стало лучше, но в полной темноте все же Виктору находиться было приятнее.

– Ты почему не отвечал на мои звонки? – спросила Алана, подойдя к дивану и встав над Виктором.

– Ты мне звонила?

– Раз десять.

– Да? А я не слышал… Прости.

– Ты обещал встретить меня в аэропорту.

– Не смог.

– Но сказать-то об этом можно было? Я, как дура, ждала, названивала тебе, а ты…

Тут она увидела литровую бутылку водки, стоящую на полу, и удивленно воззрилась на Виктора. Она ни разу не видела, чтобы он вот так… бухал… иначе и не скажешь.

– Давай выпьем? – предложил Саврасов и схватил бутылку за горлышко. Сегодня он был сам не свой.

Алана отобрала у него водку, села.

– Что с тобой, Витя?

Саврасов закрыл глаза. Отвечать не хотелось. Как и смотреть на Алану. Не то чтобы ему было неприятно ее видеть, просто… Он не знал, как ей сказать о том, что…

– У меня есть сын, – выпалил Виктор, сам не поняв, как он так быстро решился. – Ваня. Ему полтора года.

Алана молчала. Виктору пришлось открыть глаза, чтобы определить ее реакцию на услышанное. Но полумрак не позволил Саврасову рассмотреть лицо невесты. Тогда он протянул руку и коснулся его. Кожа оказалась горячей, рот – крепко сжатым.

– Я только сегодня о нем узнал, – добавил Виктор.

– Ты уверен, что он твой? – разомкнула-таки уста Алана.

– Да.

– Делал анализ ДНК?

– Нет, но…

– Витя, – с упреком протянула Алана. – Только не говори мне, что поверил на слово какой-то бабе, с которой некогда спал. Все эти сучки только и думают о том, как бы тебя захомутать! Или хотя бы урвать часть твоих денег…

– Алана, перестань, пожалуйста.

– Что, ее чадо оказалось похожим на тебя? Или просто все совпало по срокам?

Виктор не ответил. Не посчитал нужным. Ему вообще Алана как-то вдруг стала неприятна.

Она почувствовала это и смягчилась.

– Милый, ну не будь же таким наивным… У меня есть знакомые, которым постоянно предъявляют якобы их детишек, кому новорожденных, кому подростков, а кому и взрослых. Даже моему папе одна пыталась навязать своего сына двадцати трех лет. Он спал с этой женщиной, когда ему самому было двадцать три. Он не москвич. Учился в Казани, а жил вообще в поселке в ста километрах от нее. Из простых, деревенских. А барышня из хорошей семьи. Зажиточной. Он звал ее замуж, да она не пошла. Они и расстались. Он взял в жены другую, мою маму, и вскоре они переехали в Москву.

Виктор слушал невнимательно. Ему было неинтересно. Он отобрал у Аланы водку и сделал глоток. Она не стала возражать и продолжила:

– Спустя двадцать с лишним лет оба явились в Москву, нашли отца. Парень был похож на него немного, такой же черноволосый, высокий. И зачат он оказался примерно тогда, когда папа с этой женщиной встречался. Так бы он и принял ребеночка, если б анализ не сделал. Не его сыном парень оказался. Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул Виктор, оторвавшись от бутылки и отставив ее. Водка перестала действовать. С каждым глотком Саврасов становился все трезвее. Или ему только казалось?

– Пообещай мне сделать так же, как папа. Не верить ей на слово.

– Алана, я очень жалею о том, что сказал тебе. Забудь.

– Что значит забудь? Нет уж, давай решим этот вопрос.

– Можно, я решу его сам?

– То есть моего мнения тут вообще никто не спрашивает?

Саврасов решил промолчать. Но Алана ждала ответа. Поняв, что не услышит его, спросила:

– Ты на самом деле уверен, что ребенок твой?

– Да.

– А кто мать?

– Девушка, – усмехнулся Саврасов. Все же он ошибался – водка действовала.

– Понятно, что не медведица, – рассердилась Алана. – Чем она занимается? Из какой семьи?

– Временно не работает, в декрете.

– А до этого?

– Администратором была в кафе.

– Родители?

– Умерли.

Она постаралась не выказать своего удивления, но не смогла. Глаза так и полезли на лоб. Алана-то думала, что Саврасов встречался только со звездулями да дочурками высокопоставленных родителей. А тут сиротка какая-то безработная.

– Отлично, – выдавила она.

– Думаешь? – протянул Виктор, с каждой секундой ощущая все большее опьянение.

– У такой легче будет отобрать ребенка.

До Саврасова не сразу дошел смысл сказанного Аланой. А она продолжала:

– Отсудишь его без проблем. С тобой ведь ему будет лучше. Мальчик маленький, он ничего не поймет…

– Алана, ты вообще себя слышишь?

– Да, а что такое?

– Ты хочешь, чтобы я отобрал у нормальной женщины, хорошей матери, сына?

– А она точно хорошая?

– По-твоему, если человек не может купить своему ребенку золотую погремушку, он уже плохой, негодный?

– Все, хватит с меня! – вышла из себя Алана. – Я приехала, соскучилась, а он… Мало того, что не встретил, бухает тут, как алкаш какой-то, без закуски и огорошивает меня «радостной» новостью, так еще разговаривает, как будто я провинилась в чем-то.

Саврасов знал, что нужно сказать. «Прости», например. Или: «Ты неправильно меня поняла». И снова «прости»…

Но он молчал. Понимал, что, если не остановит ее сейчас, Алана уйдет.

Поэтому и молчал. Не останавливал ее. Хотел, чтоб ушла.

Голова закружилась. Виктор закрыл глаза.

Как уходила Алана, он не видел, только слышал удаляющийся стук каблучков. Когда он затих, Саврасов облегченно выдохнул.

Обидел девушку. Почти любимую. Почти единственную. Почти невесту. И никаких угрызений совести. Почему?

«Потому что «почти», – ответил самому себе Виктор. – И любимая. И единственная. И невеста…»

Саврасов схватил бутылку за горлышко, поднял, но тут же поставил обратно. Хватит с него!

Виктор встал с дивана. Резко. Его повело. Но через пару секунд он уже твердо стоял на ногах. И смог, не шатаясь, дойти до кухни.

У холодильника стояла Лена. Что-то в нем разбирала. Виктор показал ей большим пальцем на дверь. Девушка испарилась.

Саврасов занял ее место и принялся рассматривать содержимое холодильника. В нем чего только не было, но что выбрать поесть, Виктор не знал. Ни мяса сырокопченого не хочется, ни колбасы, ни сыра, ни фруктов, ни творога. Тут взгляд Виктора упал на кастрюлю. Достав ее и открыв крышку, он обнаружил в ней гречку. Вспомнил, что вчера утром попросил ее приготовить, но вечером отказался от ужина. Сейчас каша оказалась очень кстати. Саврасов навалил себе целую тарелку, посыпал гречку сахарным песком и залил молоком. В детстве он ел ее именно так, и ему очень нравилось.

Поев, Виктор вернулся в гостиную. Разжег камин. Сел на шкуру…

Загрустил.

Два с половиной года назад он занимался любовью на этой шкуре, у этого камина с Незнакомкой. И если бы она потом не исчезла, сейчас, возможно, они сидели бы у огня вдвоем, а Ванечка бегал бы по комнате или играл в детской. О, какую бы Саврасов ему оборудовал детскую!

Но девушка исчезла…

Дала ему время себя разлюбить.

Тогда, два с половиной года назад, расскажи она ему все, что сообщила сегодня, его чувство стало бы еще сильнее. В нем всегда жил рыцарь, желающий защищать свою даму. Он уберег бы Ксению от всех бед. Спас бы ее от похотливого злобного отчима, избавил бы от психологических проблем, которые явно существуют.

Но сейчас, когда Саврасов разлюбил Незнакомку, он не знал, что делать. Жениться на Ксении и зажить полной семьей ради Вани?

Стать воскресным папой?

Или отобрать ребенка, как советовала Алана?

«Нет, последнее, конечно, исключается, – одернул себя Виктор. – Но все равно, как поступить, не знаю… Я в тупике!»

Саврасов, кряхтя, поднялся с пола, подошел к дивану, взял свой пиджак, достал телефон из кармана.

На экране светились значки неотвеченных вызовов.

Это Алана звонила из аэропорта.

Как с ней поступить, он тоже не знал.

Саврасов набрал номер Андрея. Гудки, гудки, гудки…

– Да возьми же трубку! – прорычал Саврасов. И Седаков, как будто услышав его, тут же ответил:

– Алло.

– Привет, Андрюха.

– Здравствуй еще раз.

– А мы уже разговаривали?

– Да. Днем. Я сообщил тебе о смерти Козловского.

– Это было сегодня? Ну надо же…

Что-то в его тоне Саврасова насторожило, и он обеспокоенно спросил:

– Случилось чего?

– Мне нужно поговорить с тобой. Рассказать кое-что. И посоветоваться.

– Ты никогда не просил у меня совета. Значит, действительно что-то случилось.

– Ты дома? Я подъеду.

– Нет, я в другом месте. И не один.

– Тогда извини…

– Нет, нет, ты приезжай. Я назову адрес.

Он сказал, и они закончили разговор.

Виктор быстро переоделся и вышел из дома. Машина его уже ждала, он распорядился подать ее к крыльцу. До места, где находился Андрей, ехал недолго – время было такое, что основные пробки рассосались.

Добравшись, Виктор снова набрал Седакова.

– Могу подняться?

– Давай. Квартира семьдесят вторая. Я открою подъезд.

Саврасов вошел, поднялся на лифте на последний этаж, позвонил.

Седаков открыл тут же. Он был в брюках, но босой и с голым торсом.

– Проходи в кухню, – сказал он. – Только жрать нечего, пить тоже. Было мартини и фрукты, но уже нет.

– Не хочу ни того, ни другого.

– От тебя разит водярой.

– Ага.

Они прошли в кухню. Сели на высокие стульчики за барной стойкой.

– Рассказывай.

– У меня есть сын.

У Седакова вырвался удивленный матерный возглас.

– Сам в шоке, – усмехнулся Саврасов и начал рассказ.

Андрей слушал внимательно. Перебивал, только если Виктора уводило в сторону. Когда Саврасов закончил, Седаков спросил:

– Ты хочешь узнать мое мнение?

– Да. Сам я, похоже, разобраться не могу.

– Не пори горячку, это первое. Причем касается это и Аланы, и Ксении. То есть с первой рвать не стоит, как и вести вторую в загс.

– А что же делать?

– Второе: разберись в себе. И для этого не надо делать первого, то есть пороть горячку. Возьми паузу. Заберись в нору и подумай.

– А как же Ваня?

– А вот с Ваней все ясно. С ним надо видеться, узнавать его. Он твой сын… – И уже весело: – Черт возьми! У Саврасова сын! Это же самое главное. Ребенок, а с бабами разберешься…

И Виктору так сразу стало легко от его слов, что он рассмеялся.

– И почему я раньше не обращался к тебе за советами? У тебя все так просто…

– Ох, если бы, Витек.

Только тут Саврасов заметил, что дверь, разделяющая кухню и комнату, закрыта не полностью. И в щель видна часть соседнего помещения. Виктор рассмотрел белый ковер, разбросанные по нему части седаковского гардероба: пиджак, галстук, носки, трусы, и детали женской одежды. А еще увидел даму. На ней была рубашка Андрея, доходящая чуть ли не до колен. Женщина сидела на подоконнике, свесив короткие крепкие ноги, и смотрела в окно. Саврасов дал бы ей пятьдесят с хвостиком. Если бы не разбросанная одежда, он решил бы, что гостья Андрея не любовница, а какая-нибудь близкая родственница, приехавшая погостить.

– Кто это? – не удержавшись, спросил Виктор.

Андрей резко обернулся, заметил щель и тут же плотно закрыл дверь.

– Андрюх, давай уж откровенность за откровенность, – попросил Саврасов.

Друг шумно выдохнул.

– А это, Витя, та, с которой все непросто.

– Я как будто уже видел эту женщину.

– Видел. Она приходила на юбилей Старикова.

– Та самая, в очках?

– Да.

– Ты ее давно знаешь?

– Лучше, чем кто бы то ни было из ныне живущих… – Он долго не решался сказать, мялся, но все же нашел в себе силы признаться: – Это моя мачеха! Я тебя не знакомил с ней, боялся, что ты все поймешь, а я не хотел, чтоб кто-то знал… Даже ты.

– Ты ее любишь! – понял Виктор.

– Больше двадцати лет.

Саврасов покачал головой. Не потому, что осуждал. Просто не мог поверить, что Седаков, этот циник, прагматик, образчик здравого смысла и самоконтроля, влюблен столько лет. И в кого? В жену, а ныне вдову своего отца.

– И давно у вас?.. – Он не стал договаривать.

Но Андрей и сам все понял:

– Сегодня впервые. Я только что признался ей. От Нелли я также скрывал свои чувства.

– Не выдержал все же? – Андрей кивнул. – И что будешь делать дальше?

– Ничего. Продолжать ее любить. Платонически.

– Не понял…

– Сегодня было первый и последний раз.

– Почему?

– Мы не можем быть вместе. Она моя мачеха. И моя мать ее ненавидит. А еще у меня жена и дети. Налаженная, благополучная жизнь. Я не буду все это рушить.

– А я было засомневался на твой счет… Думал, ты не такой, каким казался мне все эти годы. Решил, что Андрей Седаков способен на безумство. Ради любви.

– Нет, не способен, – криво усмехнулся Андрей.

– Ты уже сказал об этом Нелли?

– Да.

– И как она отреагировала?

– Нормально. И знаешь почему? – Виктор пожал плечами. – Она-то меня не любит. Если только отца во мне. Я на него похож… Так что… Безумств не требуется… Возвращаемся к платоническим отношениям по обоюдному согласию.

– Грустно…

– Нормально. Как и должно быть. А вот чего не должно, так это того, что может случиться в ближайшее время.

– О чем ты?

– Нелли вычислили. Ее ищут. Если найдут, возьмут в оборот. Могут и под стражу взять, пока следствие идет. Я не допущу этого.

– Поднимай на уши адвокатов.

– У меня другой план. Пока настоящего убийцу не найдут, Нелли поживет где-нибудь у моря. Она еще в розыск не объявлена, можно уехать. Отправлю ее в Сочи. Или в Бету. Это такое тихое местечко недалеко от Геленджика.

– Я знаю, где Бета. Только мне кажется, это неумно, прятать ее. Что, если убийцу так и не вычислят? Нелли будет скрываться до тех пор, пока не истечет срок давности?

– Его вычислят. Я найму детективов.

– Андрей, не усложняй. Если Нелли не убивала, тебе легче будет доказать ее невиновность, если она останется в Москве. Бегство – почти доказательство вины.

И тут Седаков его удивил. Схватив Виктора за локоть, он задвинул его в угол, самый дальний от двери, и прошептал яростно:

– Да не знаю я точно, убивала она или нет, понимаешь ты?

– Как?

– А вот так, – с досадой протянул Андрей. – Козловского точно нет, верю. А насчет Старикова сомневаюсь.

– А разве их не один и тот же человек?..

– Не факт. Козловский вообще мог по ошибке умереть. Вместе Марка Штаймана.

– Что еще за новости?

– Давай я тебе по дороге расскажу.

– Давай. А куда мы собираемся ехать?

– К Нелли в квартиру. Надо взять документы, кое-что из вещей. А еще я бы проверил, нет ли там каких-нибудь улик против нее. Завтра наверняка с обыском нагрянут. Ты со мной?

– Хорошо, поехали.

– Спасибо. Спускайся пока к машине. Я скоро.

И скользнул за дверь. Но тех нескольких секунд, что она была приоткрыта, Виктору хватило, чтобы увидеть напряженное лицо Нелли. На первый взгляд оно было добрым, мягким, очень милым, хоть и не очень красивым, однако стоило присмотреться получше, как что-то в нем, то ли сухость рта, то ли глубокие морщины между бровями, выдавало суровость, непримиримость.

«Такая могла и убить, – подумал вдруг Виктор. Но тут же себя одернул: – Не стоит судить о человеке по его лицу. Ты вон на мафиози похож, и что? В жизни мухи не обидел…»

И отбросив эти мысли, направился к входной двери.

Глава 8

Ксения Малова

Ваня спал, одной рукой обхватив плюшевого зайца, второй – свою щеку. Держал ее в ладошке, как будто у него болел зуб.

Ксюша чмокнула сына в нос, но тот не пошевелился. Ванечку, если крепко засыпал, мало что могло потревожить, а сейчас он спал крепко.

Выйдя из спальни, Ксения направилась в кухню. Хотела попить чаю, но…

В воздухе витал запах одеколона Виктора, напоминая о его недавнем присутствии, а ей хотелось выкинуть его из головы. Хватит того, что она думала о нем весь вечер. И слезы катились и катились по лицу, пугая Ваню.

Саврасов среагировал на ее рассказ именно так, как она ожидала. Не обвинял ни в чем, но укорял:

– Ты должна была все рассказать мне тогда. В ту же ночь. Или хотя бы когда поняла, что беременна. Почему ты этого не сделала?

– Я же объяснила, – беспомощно выдохнула она.

– Боялась, что я разочаруюсь в тебе? И не захочу встречаться? Что ж, твой страх оправдан. Но даже если б так и случилось, я не бросил бы тебя. Я б помог.

– Как тогда, когда мне было тринадцать? Дал телефон, сказал, звони. И что? А тогда мне помощь нужна была не меньше…

И все равно он ее не понимал. Особенно в главном:

– Ты должна была рассказать о домогательствах отчима.

– Я хотела. Но мамы не стало.

– Не маме. А кому-то из близких родственников, друзей семьи.

– Нет у нас никого.

– Тогда пошла бы в милицию. В детскую комнату. К директору школы, наконец.

– Какие вы все… – Слезы жгучей обиды выступили на глаза. – Никто не поймет меня и таких, как я, если не прошел через это сам. Думаешь, мой случай единичный?

– Понимаю, что нет. Я читал про такое…

– У Набокова? В «Лолите»? Только там все по-книжному, а не как в жизни. Одно правда – эти отчимы, они на самом деле думают, что любят своих приемных крошек. Стариков уверял меня, что я его единственная. И наверное, он что-то чувствовал ко мне, раз продолжал держать, даже когда я перестала быть нимфеткой.

Виктор что-то хотел сказать, но она не дала. Ей нужно было выговориться:

– После рождения Вани я стала тверже. Я научилась давать отпор. Материнство делает женщину сильнее. Он больше не пользовался мной сексуально, и я получила немного свободы. Глоточек, но и ему была рада. Тогда-то я и отправилась в центр помощи людям, прошедшим через домашнее насилие, физическое, моральное, сексуальное, и предложила свою бескорыстную помощь. С тех пор прихожу, когда есть время, сижу с ребятами, на кухне что-то делаю, отвечаю на звонки. Знаешь, сколько таких, как я? Прошедших через домашнее насилие в юном возрасте? Десятки тысяч. Семьдесят процентов из общей массы изнасилованных пострадали от опекунов или, что страшнее, от родителей. Почти все молчали об этом до последнего. А многие до сих пор молчат. Потому что стыдно и страшно.

Виктор тоже молчал. Но Ксюша по глазам видела – не понимает. И не поймет никогда.

Значит, правильно сделала, что не рассказала тогда, два с половиной года назад.

А если и неправильно, то теперь уже ничего не изменить…

Виктор ушел, так ничего и не сказав. Просто встал, проследовал к двери, открыл ее и закрыл.

Ксюша надеялась, что он вернется. Прислушивалась, не раздадутся ли шаги. Ждала, что сейчас, вот в эту секунду, затренькает звонок. Она пойдет открывать, увидит на пороге Виктора и бросится в его объятия. Он будет шептать ей ласковые слова, гладить ее по голове и целовать в ямку на шее. Как недавно и как давно…

Но звонок так и не затренькал. Когда до Ксюши дошло, что Виктор не вернется, она заплакала. И проревела очень долго. Часа полтора. Так бы, наверное, и не прекратила, если б ее слезы не пугали Ваню. Ксюша взяла себя в руки, выкупала ребенка и уложила спать. Сначала тоже хотела лечь, но потом поняла, что не сможет сомкнуть глаз. Решила подышать воздухом. Ваня все равно не проснется. Так что минут десять у нее есть. Пройдется немного, проветрится. Потом можно будет попробовать уснуть.

Ксюша накинула куртку и вышла из квартиры.

На улице оказалось даже прохладнее, чем она думала. Застегнувшись, Ксюша пошла по тротуару в сторону соседнего, стоящего перпендикулярно дома. За ним был небольшой скверик, там приятно гулять.

Когда Ксения шла мимо дома, заглядывала в окна. Она любила это. Особенно когда на улице темно и холодно, а в квартире уютно и горит свет, Но однажды где-то прочла, что привычка заглядывать в чужие окна свидетельствует о психическом отклонении, и стала ее стыдиться.

Малова скользила взглядом по окнам и балконам. И тут на одном из них увидела знакомое лицо. Тетя Лиля. Ксюша совсем недавно с ней познакомилась. Хотя жили они по соседству довольно давно. Но уж такой он, большой город, можно ходить мимо друг друга годами и не замечать.

– Добрый вечер, тетя Лиля, – поприветствовала она женщину.

Та кивнула и быстро скрылась. Ксюша увидела, как она торопливо захлопывает створки балкона, и хотела пойти дальше, но тут ее окликнули:

– Девушка, постойте.

Ксения вновь задрала голову. Света было недостаточно, чтобы хорошо рассмотреть человека, позвавшего ее, да и высоко он стоял, но это был явно мужчина. Оказалось, женщина находилась на балконе не одна.

– Не уходите, прошу вас. Я сейчас выйду. Мне надо с вами поговорить.

Заинтересованная Ксюша замерла на месте и стала ждать тети-Лилиного знакомого.

Он появился через минуту. Шел быстро, почти бежал. Тетя Лиля стремительно следовала за ним, что-то говоря на ходу. Полы и рукава ее шелкового халата трепал ветер, но она как будто не чувствовала холода.

– Здравствуйте, – сказал Ксюше мужчина. Когда он подошел, девушка легко его узнала. Марк Штайман.

– Здравствуйте. Не ожидала вас тут увидеть…

– Вы давно знакомы с Лили? То есть с Лилей? Вы ведь знакомы, правда? Я слышал, как вы назвали ее по имени, желая доброго вечера.

– Месяца два назад познакомились.

– При каких обстоятельствах, если не секрет?

– Тетя Лиля подошла ко мне, когда я гуляла с сыном. Он игрушку выронил, она подняла. Мы разговорились.

Марк посмотрел на женщину.

– Я тебе все объяснила уже, Марик, – выпалила она. – Я не знала, кто она. Это случайность.

– До этого ты уверяла меня, что видела девушку на балконе. Но не подходила к ней. А что у Ксении мальчик, якобы не знала. Зачем ты врала мне, Лили? И как вообще ты могла мне врать? Мы ведь никогда ничего друг от друга не скрывали…

Лили молчала. Штайман снова перевел взгляд на Ксюшу.

– Она рассказывала вам что-нибудь?

– Да. Что-то о себе.

– А об отчиме вашем?

– Нет.

– И фотографию не показывала? – Он покосился на тетю Лилю. – У тебя ведь была припрятана копия, не так ли? – И снова обратился к Маловой: – Ксения, показывала она ее вам?

– Какую?.. – И тут ее осенило: – Так вот кто мне фото и записку в коляску сунул! Вы, значит? – И она сделала шаг к тете Лиле.

– О какой фотографии и записке идет речь? – спросил Штайман.

– На снимке моя мама и отчим за несколько секунд до ее смерти. А в послании сказано, что ее убил Алексей Алексеевич. И тому есть свидетель – ученик моего отчима Марк Штайман.

– Теперь ты расскажешь мне всю правду? – обратился он к Лили. Марк был ниже ее. Но сейчас женщина горбилась. Ее плечи и голова были опущены, и они казались одного роста.

– Давай потом, – пробормотала Лили. – Не при посторонних.

– Да какая ж она посторонняя? Ты сама ее втянула. Рассказывай.

– Мне нужны были деньги, и я потребовала их у Старикова. Он дал. Они быстро кончились. Я снова пошла к нему. И снова он дал. Я знала, на какую точку надавить. Давно наблюдала за ним и за ней. – Она кивнула на Ксюшу. – И все поняла.

– Долго ты его доила?

– Два с половиной года.

– Но однажды он сказал тебе «нет»?

– Именно. После этого прибежал к твоему брату. Я дала старику понять, что инициатива исходит от него.

– Алексей Алексеевич не поверил, что ты… то есть мой брат исполнит угрозу, поэтому отказал. Ему, пенсионеру, просто негде было взять денег. Тогда ты подкинула Ксении фотографию и записку. Причем свидетелем назвала меня. Чтоб в случае чего остаться в стороне. Все предельно ясно. Кроме одного… Куда тебе столько денег, Лили? На что ты их тратила? Ты из дома-то выходишь раз в неделю! На что?.. И почему, если тебе не хватало, ты не попросила у меня?

– Спускаю их в интернет-казино. В покер играю, но пока не везет. И на это ты бы мне не дал.

– Записка в моем кармане – твоих рук дело?

– Мне нужно было, чтобы ты составил завещание. Я знала, если ты это сделаешь, то включишь в него меня.

– Завтра я его составлю. Но тебя уже в нем не будет, Лили. А можно еще вопрос?

– Да иди ты к черту, Марик!

– Нет. Все же ответь. После того как я завещал бы тебе часть денег, ты бы меня убила?

– Дурак ты. Я люблю тебя. Люблю как умею. И никогда не причиню вреда. Но я должна была позаботиться о себе. Когда ты сказал, что Старикова отравили, я испугалась. Подумала, что эта девочка мстит за мать. И не только ему, убийце. Но и тому, кто знал о преступлении и смолчал. То есть тебе.

Она больше ничего не сказала. Ни ему, ни Ксюше. Развернулась и пошла прочь. Ветер усилился. Подол ее халата вздулся парусом. Ксюша только сейчас заметила, что на ногах Лили валенки.

– Это ведь не вы, правда? – услышала девушка голос Марка.

– Что не я?

– Отравили Старикова.

– Нет. Я планировала другую месть.

– Кажется, я догадываюсь какую. Это вы прислали нам с братом приглашения на банкет?

– Я. Вас в списке Алексея Алексеевича не было. Я внесла вас, воспользовавшись тем, что заниматься этим он поручил мне.

– Вы собирались прилюдно назвать его убийцей и призвать меня в свидетели?

– Да.

– Почему пригласили нас обоих?

– Логичнее обоих. И вернее. Один вы могли бы и не пойти. А тут компания.

Он кивнул.

– У вас все? – спросила его Ксения. – А то у меня ребенок один дома, мне надо возвращаться.

– Не смею больше задерживать… и… Простите меня и Лили. Мы должны были вам сказать.

– Должны.

– И что случилось бы, если б вы узнали правду тогда, много лет назад?

– Убила бы его. Отравила.

– Видите, кто-то это сделал за вас… Пусть и спустя годы.

– Да, – выдохнула она. А когда развернулась и двинулась к дому, пробормотала себе под нос: – И я, похоже, знаю, кто именно…

Убийца.

Стояла ночь. Да такая темная, что не видно ничего за окном: ни деревьев, ни зданий, ни даже той черты, где земля с небом сливаются. Непроглядный мрак. Завораживающий, но не страшный.

Убийца стоял у окна и вглядывался в ночь. Что он хотел рассмотреть во мраке, кто знает? Быть может, частичку своей души? Ту, что отмерла, когда он лишил жизни двух человека?

Мысль о том, что эти люди скончались, никак не укладывалась в его голове.

Убийца постоянно повторял про себя: «Умерли, умерли…», но все не мог в это поверить.

Он не был маньяком. Его не мучили демоны. Он не жаждал крови или мести. Убийца был абсолютно нормален. Просто ему иногда становилось нестерпимо скучно…

Как он себя только не развлекал в последнее время. И летал на сафари в Кению, и катался на горных лыжах, и восточными единоборствами занимался, а все равно скучал. Единственное, что хоть как-то его встряхивало, так это комедии. Да не тонкие английские или родные, советские, а американские. С пуканьем, громовыми отрыжками, тортами в лицо. Особенно нравились фильмы с Джимом Керри. «Тупой, еще тупее», в частности.

Там была одна сцена. Убийца, охотящийся за двумя героями, страдал от язвы. Постоянно принимал пилюли. И вот когда у него случился очередной приступ, ребята по ошибке сунули ему вместо них крысиный яд.

«Какая глупость! – подумал тогда убийца. – В жизни такого никогда бы не случилось».

И забыл. А когда собрался на юбилей старика – вспомнил.

Какие пилюли принимал Стариков, он знал. Крысиный яд у него имелся. Насыпав его в нужный пузырек, убийца отправился на торжество.

Он хорошо помнил тот день. И свое состояние. Нервы натянуты, сердце того и гляди ребра пробьет, в голове звон. Нескучно, в общем. Но страшно. Ладони потеют так, что их постоянно вытирать приходится. Когда платком, а когда и о штаны.

С Козловским не так все было. Спокойнее. И тоже не верилось, что получится…

Наткнулся в Интернете на заметку о природных ядах, прочел про клещевину, подумал: брехня, не убьешь ею никого. Разве что на больничную койку отправишь. Стало интересно проверить. Семена он купил на рынке, завернул в платочек, положил в карман. За обедом кинул в тарелку Козловского. Да удачно так получилось – тот как раз фасоль заказал, очень похожую на семена. Аристарх съел и не заметил.

И все же у него был шанс, был… Убийца оставил его ему. Козловский мог спастись. Но умер. Значит, так было угодно кому-то там, наверху.

Убийца знал, на ком ставить свои эксперименты. На грешниках, которым место в аду, а при жизни – в тюрьме. Другим он не причинил бы вреда…

Он же не маньяк. А совершенно нормальный человек. Поэтому больше никаких убийств. Тем более что они развеивают скуку ненадолго и остается только страх…

Он терзает и днем и ночью. И не дает спать. Что, если его вычислят? Чудом отыщут бабку, что продала ему семена? Найдется свидетель, заметивший, как он подкидывал их в тарелку? Или официантка, она же дочка Старикова, вспомнит, что видела в его руках пузырек с язвенными пилюлями? Ему показалось, она заметила это…

Убийца сунул руки в карманы брюк. В одном лежал пузырек из-под крысиного яда, во втором – семена клещевины, завернутые в носовой платок. Содержимое обоих карманов скоро перекочует в вещи одной женщины…

Сначала убийца планировал подкинуть улики Ксении Маловой. Но сегодня изменил свое решение. Нелли Седакова, вот на кого легче переложить свою вину. Ее уже подозревают. Ищут. А обыск в ее квартире еще не производили. Произведут его, скорее всего, завтра. Поутру.

Будет операм подарочек, усмехнулся про себя убийца и вытащил руки из карманов вместе с «уликами».

Глава 9

Андрей Седаков

Саврасов отошел от окна, сел в кресло. Все то время, что Андрей просматривал ящики и полки, он бездействовал и о чем-то думал. Стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел на улицу. Что он мог там увидеть, если фонари из-за какой-то неполадки не горели, оставалось только гадать.

– Ты все? – спросил Виктор у Андрея.

– Да, – ответил тот. – Документы взял.

– А вещи?

– Купит все новое, – отмахнулся Андрей. – В темноте все равно не рассмотришь, что нужно, а что нет.

Виктор поднялся на ноги, прошел к книжному шкафу. Свет они не включали, Андрей подсвечивал себе телефоном, поэтому рассмотреть, что Саврасов возле него делает, не вышло. Тогда Седаков спросил:

– Ты чего там?

Ответ прозвучал через какое-то время:

– Нашел то, что Нелли захочет взять с собой.

– И что же?

– Вот… – Виктор подошел к Андрею и протянул ему фотографию в рамке. – Семейный портрет.

Это был действительно семейный портрет. На нем Нелли, отец и он, Андрей. Папа в центре, обнимает его и жену за плечи. Все смеются. Фотография была сделана за полгода до смерти отца, на его дне рождения. Нелли обожала ее. Напечатала сразу несколько. Для дома. Для работы. И для Андрея. Вот только он ее в рамку не вставил. Чтоб мама или дети не увидели…

– И почему я сам не догадался? – пробормотал Седаков.

Он хотел еще сказать о том, что не мешало бы захватить любимый браслет Нелли, который папа ей подарил на годовщину свадьбы, но Виктор вдруг приложил палец к губам, призывая друга к молчанию.

Седаков недоуменно воззрился на него. Но в следующую секунду услышал посторонний звук. Доносился он из прихожей…

– Кто-то отпирает дверь, – прошептал Саврасов. Да так тихо, что Андрей едва разобрал слова. – Прячемся…

Они шмыгнули за шкаф.

Успели вовремя.

Из прихожей донесся щелчок отпертого замка, затем скрип открываемой двери.

Хлопок. Щелчок. Дверь захлопнулась за тем, кто явился в квартиру Нелли среди ночи.

Секундная тишина.

Потом шаги.

Все ближе и ближе.

Вот человек вошел в комнату. Он тоже не включал света. Но и не подсвечивал себе ничем. То ли хорошо видел во тьме, то ли знал квартиру.

Постояв немного в центре комнаты, человек шагнул к телевизионной тумбочке. Присев, отодвинул ящик и что-то туда положил. У Седакова глаза привыкли к темноте, и он смог все рассмотреть.

– Улики подбрасываете, господин Кондрашов? – услышал он голос Виктора.

Тут же зажегся свет. Это Саврасов щелкнул по выключателю.

– Лаврентий? – поразился Андрей. – Ты?

Кондрашов резко встал и инстинктивно попятился. Сделав два шага, уперся в подоконник. Выглядел Лаврентий не как обычно. Андрей видел его только в костюмах, а сегодня на нем были свободные штаны и ветровка с капюшоном. На голове бейсболка. За плечами рюкзак. Не миллиардер, а какой-нибудь учитель физкультуры в средней школе или тренер в секции футбола.

– Не ожидал вас тут увидеть, – вздохнул Кондрашов. Ничто в его поведении не говорило о том, что он напуган. Удивлен – да, но не напуган.

– А мы – тебя. Кстати, как ты умудрился сюда попасть? Взломал замок?

– Обижаешь. У меня есть универсальная отмычка.

– Ты что, на досуге развлекаешься тем, что грабишь квартиры?

– Нет. Просто люблю всякие забавные штучки. Недавно купил универсальный шпионский набор. В него входил и этот ключ.

– Так, значит, убийца именно вы? – вновь подал голос Виктор. – Не думал… Зачем вам это было нужно, Лаврентий? Щекотали себе нервы?

– Считай, что так, – криво усмехнулся он. Теперь его нервозность стала заметна. На лбу Кондрашова выступил пот. Сорвав бейсболку, Лавр вытерся рукавом.

– Людей не жаль?

– Это не люди.

– Ошибаетесь…

– Это вы ошибаетесь! – повысил голос Кондрашов, и он зазвенел сталью. – И Стариков, и Козловский извращенцы, педофилы. Таких убивать надо. – И в сердцах сорвал с плеч рюкзак и грохнул его на подоконник.

– Не вам решать.

– Если кому и решать, то мне. Потому что я знаю, что это такое – быть изнасилованным в детстве…

– Вы прошли через это?

– Через попытку. Даже несколько попыток. Моя мать жила с одним уродом. Васей его звали. Так вот, он меня не только бил, еще и отыметь пытался. Однажды у него почти получилось… – Его лицо стало каменным. И Андрей не понял, правду Лаврентий говорит или нет. Вполне возможно, отчиму все же удалось надругаться над ребенком, только Кондрашов не желал об этом вспоминать, а тем более рассказывать. – А еще подруга у меня была. Маришка. Самый родной человек мне. Да что там самый… Можно сказать, единственный. Добрая, хорошая, только дурочка. А почему? Потому что ее, семилетнюю, отец-алкаш изнасиловал, вот она умом и тронулась…

– Все это прискорбно, – проговорил Виктор, – только все равно не вам решать, кому жить, а кому умирать.

– И почему ты решил, что эти двое педофилы? – подключился Андрей.

– Стариков как-то в порыве откровения признался мне, что у него сын от его падчерицы. Мы тогда сидели в ресторане, обсуждали вопросы, связанные с моей учебой. Выпивали. Он на халяву любил хорошую водочку в себя залить. Я поинтересовался, на что он потратит деньги, которые я ему за диплом вручил. Тогда-то он мне и сказал про сына. Я заметил, что он как никогда счастлив. У него есть ребенок и любимая женщина, с которой они уже больше десяти лет. Я тогда не знал, сколько девушке лет. Профессор старик, я думал, ей лет сорок. Ну тридцать пять. Ради интереса навел справки, и что оказалось?

– Стариков действительно был чудовищем, – кивнул Андрей, Саврасов рассказал ему историю профессора и Ксении. – Тут ты не ошибся. Но Аристарх при чем? С чего ты взял, что он педофил?

– А ты видел теперешнюю жену Козловского? Ей лет тринадцать. Ну четырнадцать от силы. Надоели ему потасканные гламурные шлюхи, он девчонку индийскую соблазнил.

– Да, она юна. Ей пятнадцать. Но она безумно счастлива от того, что ее взял замуж добрый и щедрый человек. Если б не он, ее отдали бы, заметь, в том же возрасте, нищему злобному уроду.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Мне Нелли рассказывала. А он ей.

– Все это пустые слова в собственное оправдание. Так же могут сказать и те педофилы, что ездят в секс-туры и снимают детей-проституток. «Лучше я, богатый и добрый, чем какой-то там жадный урод». От этого такие люди лучше не становятся!

– Жена Козловского беременна. Теперь ее ребенок останется без отца. И без средств к существованию. Если родится девочка, матери придется отдать ее в детдом, а самой пойти на панель.

– Она богатая наследница, какая панель?

– Брак не был официально заключен. Козловский и Сагитта, так зовут его супругу, просто совершили свадебный обряд. Девушка по закону Аристарху никто. Ей ничего не достанется.

– Сделает анализ ДНК и получит деньги через суд.

– Считаешь, девочка из глухой индийской деревушки до этого додумается?

– Не волнуйся, кто-нибудь ее научит. А если ты так беспокоишься о ней, займись этим сам. Подозреваю, что без старика-мужа, но с его деньгами она заживает лучше прежнего.

– То есть никаких угрызений совести?

– Были бы, если б не одно обстоятельство.

– Какое?

– Оба они могли выжить. И Стариков, и Козловский. А коль оба мертвы, то так тому и суждено было случиться.

– Козловскому могла помочь своевременная медицинская помощь, я это знаю. Но Старикову что? Крысиный яд убивает стопроцентно.

– Я же струсил в последний момент. Вытащил пузырек, обмотанный платком, чтобы не осталось отпечатков, хотел сунуть в карман старику, да руки затряслись. Яд выпал. Я собрался его поднять, а потом передумал. Решил, ладно, пусть живет. И только отпихнул пузырек от себя подальше…

– Он прикатился ко мне, и я его увидел, – закончил Виктор.

– Вот видите! – Лавр воздел руки к потолку. – Сами небеса вмешались…

– Тебе все равно придется отвечать перед законом.

– Понимаю…

Лавр отвернулся к окну. Посмотрел во двор, где зажглись фонари. Лицо бесстрастное, но бледное, и пятно на лбу кажется черным. Напоминает паука.

– Вы собираетесь сопроводить меня в полицию? – спросил Кондрашов. Голос тоже спокойный, как и лицо, а руки нет. Они нервно теребят застежку рюкзака.

– У нас нет выбора.

– Впервые деньги не помогут решить вопрос. Вам их предлагать бессмысленно.

– Они помогут тебе позже. Наймешь адвокатов, купишь кого надо.

И тут раздался короткий смешок.

– Ребят, я вам удивляюсь… Неужели вы думали, что я, Лаврентий Кондрашов, приперся сюда без страховки? И сейчас вот так возьму и дамся вам в руки? Наивные…

Больше он ничего не сказал. Следующее, что услышали Андрей с Виктором, – это шипение. Пока они соображали, откуда идет звук, помещение заволокло туманом.

– Не дыши! – крикнул Виктор и тут же закашлялся.

Но Андрей уже сделал вдох. Вонючий дым попал в легкие. Голова тут же закружилась. Перед глазами поплыло.

Седаков осел на пол. Саврасов следом за ним. Виктор пытался зажать нос и рот, но было поздно. Газ проник внутрь.

Андрей упал набок. Рук и ног не чувствовал. Тело сковало.

«Мы надышались нервно-паралитического газа», – понял Андрей. А перед тем как потерять сознание, увидел, как из сизого дыма выплывает человек в респираторе и быстро шагает к входной двери.

Глава 10

Лаврентий Кондрашов

Лаврентий сидел в кресле «Боинга 747» и смотрел в иллюминатор. Самолет начал снижение, пересек линию облаков, и уже можно было различить крупные объекты внизу. Если б они подлетали к большому городу или к фешенебельному курорту, то он видел бы мириады огней, небоскребы, мосты, башни или причудливые архитектурные ансамбли дорогих отелей, подсвеченные бассейны, изрезанный пирсами берег моря. Но самолет снижался над Доболимом, индийским городишком, о котором до недавнего времени Лаврентий и слыхом не слыхивал.

Замигало табло «Пристегните ремни». Кондрашов проверил свой. Застегнут. И сумка убрана на полку, и кресло приведено в вертикальное положение. Хотя, на взгляд Лаврентия, особой разницы между разложенным и сложенным креслом не было. Ну откинулся на двадцать сантиметров, и что? Разве в таком положении можно спать?

Кондрашов давно не летал на чартерных самолетах, пользовался личным. А до тех пор, пока его не приобрел, покупал билеты в бизнес-класс, там все-таки комфортнее…

В этом «Боинге» бизнес-класс не предусматривался.

Прошло пятнадцать минут. Самолет сел. Пассажиры, насмотревшиеся американских фильмов, похлопали.

Лаврентий, ступив на трап, достал паспорт. В нем значились другие фамилия, имя, возраст. Фотография была его. Но на ней он запечатлен с накладной длинной челкой, скрывающей родимое пятно, и с запорожскими усами. Паспорт был искусно подделан. Настолько, что в индийском консульстве не вызвал подозрений. А как бы иначе Лаврентию дали визу?

Кондрашов имел таких два. На разные фамилии. А банковских «заначек» у него было и того больше. Лаврентий всегда боялся, что дар превращать в золото все, к чему он прикасается, покинет его. На этот случай, как запасливая белочка, он наделал запасов. И паспортов. Уже на другой случай. В жизни ведь всякое бывает…

Сейчас один из них пригодился. С открытой индийской визой.

Кондрашов посмотрел на часы. С того момента, как он выпустил нервно-паралитический газ, прошло одиннадцать часов. Саврасов с Седаковым уже оклемались и связались с полицией. Лаврентия Кондрашова ищут…

Только какое ему, Семену Ракову, до этого дело?

Через полтора-два часа он будет на севере Гоа, в деревеньке Бага. Ему понравились рассказы Козловского о тех местах. Как он там говорил? «Когда от сытой, благополучной жизни тебя мутит, устрой себе встряску. Но такую, чтоб до кишок пробрало! Измени жизнь. В корне. И ты поймешь, как она хороша. Я вот понял. В деревеньке Бага, что на севере Гоа».

Лаврентий-Семен туда и направился.

Взял такси. Договорился о цене. Водитель потребовал пятьдесят долларов. Лаврентий согласился заплатить тридцать. Слышал, что в Индии принято торговаться.

Поехали.

Козловский вытащил кошелек, пересчитал наличность. Две тысячи баксов. Купюры все сотенные. Ни одного полтинника. И как расплачиваться? Сдачи ведь не дождешься.

– Эй, друг, – обратился он к таксисту. – По-русски понимаешь?

– Мало-мало.

– Обменник мне нужен. Ченжик. Понимаешь?

Тот кивнул. Понял то есть. И поднял руку с растопыренными пальцами.

– Пять минут?

Индиец снова кинул.

– О’кей!

Они свернули куда-то. Лаврентий сначала следил за дорогой, потом перестал. Все равно за окном одно и то же: пыльные деревья, убогие домишки, мусор на обочине, да не как в России – одинокие пластиковые бутылки, обертки, пакеты из закусочных, – а горы всего, начиная с той же мелкой тары и заканчивая мешками с гнильем.

Машина остановилась.

– Приехали? – спросил Лаврентий. – Финиш?

– Финиш, финиш, – подтвердил таксист.

Они вышли из машины вместе. Лаврентий решил, что таксист собирается его проводить до обменника, но…

Едва он сделал шаг вперед, как почувствовал страшный удар по голове.

Лаврентий рухнул на кучу вонючего придорожного мусора. Глаза его закрылись. Но перед тем как сознание ускользнуло, Лаврентий-Семен почувствовал чужие руки на своем бедре. Это таксист нащупал и вытащил кошелек. Для него две тысячи зеленых были целым состоянием!

Эпилог

Виктор Саврасов и Андрей Седаков пришли в себя через четыре часа после того, как, надышавшись газа, отключились. Сразу же связались с полицией. Лаврентия Кондрашова объявили в розыск. Но тот как в воду канул.

Андрей Седаков вместе с Нелли отыскали вдову Козловского. Узнав о смерти мужа, Сагитта вернулась в родную деревню, обрила голову, раздала нарядные одежды и заперлась дома. Решила, что боги наказывают ее за отказ от веры предков. И она, Сагитта, проклятая ими, загнала мужа в могилу.

Наследство она так и не получила. Нужна была генетическая экспертиза ребенка, но Сагитта сгинула до того, как родила. Спустя четыре месяца на свет появился мальчик. Его назвали Раджем. Молодая мама была на седьмом небе от счастья. Родить мальчика – все равно что очистить карму. Так как работать Сагитта не могла, семья жила на те деньги, которые выручала за продажу украшений, подаренных покойным мужем. И только корону, ту самую, золотую с камнями, Сагитта оставила себе.

Самуил Штайман развелся с женой до того, как обанкротился. Гала вскоре нашла себе нового мужа-миллионера, английского лорда, а Самик вернулся ко второй супруге. Вместе они открыли гостиницу на Мальорке. Единственное, что ему удалось сохранить, так это дом там. Его-то и переделали в отель.

В жизни Марика мало что изменилось. Он остался удачливым бизнесменом и хорошим семьянином. Вот только лучшего друга лишился. Но это ведь не смертельно, правда?

Седаков с Нелли вернулись к тем отношениям, которые поддерживали многие годы. Ни он, ни она не вспоминали о том, что произошло между ними в пустой квартире на белом ковре… По крайней мере, вслух.

Виктор Саврасов дал Ванечке свою фамилию. С Аланой он расстался. Но на Ксении не женился. Однако они часто видятся. Виктор уже не любил Незнакомку, но еще не полюбил Ксению. Однако он этого не исключал.

В далекой Индии в деревеньке на севере Гоа под названием Бага появился дурачок. Откуда он взялся, никто не знает. Но это совершенно точно не индиец. Белокожий, светлоглазый человек с родимым пятном в форме креста на лбу, он явно прибыл откуда-то издалека. Дурачок не имел документов, не помнил, как его зовут, не знал, откуда приехал. Он вообще связно не говорил. Только лепетал что-то. Родился ли он таким или стал после тяжелого удара по голове (на нем багровел страшный шрам), можно только гадать. Но никому нет до него дела. Все проходят мимо ненормального, и лишь некоторые кидают ему в грязную ладонь мелочь. Дурачок улыбается им благодарно. Как будто для счастья ему достаточно этих жалких монет.