«Глава…

– Это… оно? Мы нашли? – Грэг не глядя нащупал на оперативной консоли клавишу увеличения, растягивая во весь обзорный экран объект, зависший в нескольких десятках километров. Бортовой компьютер послушно выполнил команду, и двое находившихся в рубке людей уставились на висящее в пространстве нечто, когда-то, давным-давно, бывшее космическим крейсером Ушедших. По крайней мере люди, по свойственной им привычке подыскивать всему непонятному подходящие аналоги, считали это именно космическим крейсером.

Хотя на самом деле два исполинских – один чуть больше другого – неспешно вращающихся в противоположные стороны эллипса, проходящих сквозь друг друга почти под прямым углом, так же походили на привычный крейсер, как человек – на амебу. То есть никак. И речь даже не о внешних формах – хотя в основу дизайна пространственных кораблей людей и лег неприкрытый рационализм, еще на заре эры сверхдальних полетов выраженный универсальной формулой «Нет трения – нет обводов корпуса», атмосферные аппараты до сих пор проектировались по принципу обтекаемости. Нет, сейчас речь шла о совсем другом: сглаженные и вытянутые «тарелки», в боковой проекции напоминавшие растянувшуюся почти на километр букву «Х», вовсе не являлись единым объектом. Они именно проходили одна сквозь другую, не оставляя на стыке ни малейшего зазора. Левовращающийся «малый» эллипс точно посередине пересекал «большой», вращающийся в противоположную сторону… и продолжал свое неспешное и, похоже, вечное движение по другую его сторону. Хотя, конечно, само понятие, «лево– или правовращающийся» было весьма условно: смотря откуда смотреть…

Достоверных сведений о том, какому шутнику пришла в голову идея назвать это именно крейсером, история не сохранила. Лишь ни на что не опирающиеся догадки и предположения: первый из двух ранее обнаруженных крейсеров, еще в конце прошлого века найденный на другом конце галактики, представлял собой растянувшееся на многие десятки километров скопище оплавленных обломков. При этом все многочисленные фрагменты разрушенных «тарелок» продолжали свое непонятное правое или левое вращательное движение…

Впрочем, и того, что предстало взору или попало в манипуляторы счастливых искателей артефактов, хватило, дабы сделать однозначный вывод: корабль таинственных Ушедших наверняка подвергся нападению! И вне всякого сомнения, пал жертвой неравного космического боя!..

А значит, можно с ходу сделать и еще два, не менее «однозначных», вывода. Во-первых, корабль явно был военным, во-вторых, судя по исходным размерам, – как минимум крейсером, если вовсе не линкором!

Четвертый вывод, сделанный уже в секретных лабораториях Военно-космического флота и оттого мало кому известный, гласил, что установить состав удивительного материала корпуса, способного изменять структуру своей молекулярной решетки и переходить из твердого состояния в жидкое, известными людям способами не представляется возможным…

Больше никаких выводов сделано не было – то ли Ушедшие сами основательно выпотрошили погибший корабль, сняв с него все хоть сколь-нибудь ценное, то ли восторженные романтики-искатели и их суровые флотские последователи приняли за поле героической баталии банальную свалку обломков.

По крайней мере никаких биологических остатков или чего-то подобного (яиц, личинок, сгустков замерзшей протоплазмы, обломков хитина – нужное подчеркнуть) найдено не было. Что казалось странным по определению: лучшего консерванта, нежели открытый космос с его абсолютным нулем и прочим вакуумом, трудно и придумать…

Да и сам разорванный чудовищным ударом (впрочем, ударом ли?) корпус представлял собой просто исполинскую, абсолютно гладкую с обеих сторон скорлупу без малейшего намека на какие-либо внутренние помещения или техническую «начинку»: заботливо собранные флотскими специалистами разрозненные обломки позволили реконструировать корпус практически полностью, что называется, на девяносто девять процентов…

…Второй крейсер всплыл из небытия, когда о первом почти все уже позабыли: семьдесят лет – немалый срок для человека, пусть даже и живущего в двадцать втором веке. По иронии судьбы, «объект номер два» обнаружился совсем недалеко от колыбели человечества, примерно на середине расстояния до ближайшей к Солнцу звезды. Этот был поцелее и, возможно, принес бы людям (пусть даже и с погонами на плечах) долгожданные Знания Древних и ответы на многие вопросы, но…

Вмешался случай, точнее, жадность искателей, вознамерившихся самостоятельно проникнуть внутрь и исследовать старый артефакт (или, если не прятать истинных намерений за красивыми словесами, немного пограбить ценную находку перед добровольной сдачей ее в руки секретного отдела ВКФ). Что именно там произошло, достоверно неизвестно, однако едва патрульный фрегат вынырнул из финишной воронки гиперполя, собираясь задержать охотников за артефактами «на горячем», он был – пожалуй, впервые в истории дальнего патрулирования! – атакован их поисковым рейдером с бортовым номером «305».

Уже само по себе это – атаковать маломощными противометеоритными ракетами вооруженный до зубов боевой корабль – было полнейшим безумием, что немедленно и получило свое подтверждение. Обе запущенные ракеты были сбиты на подлете, а рейдер накрыт боевым электромагнитным импульсом, несмотря на защитные экраны, мгновенно уничтожившим практически всю бортовую электронику. Но вот дальше… дальше случилось нечто и вовсе необъяснимое. Ослепший, потерявший способность к навигации и обороне корабль неожиданно взял курс прямо на невозмутимо взирающий на поле несостоявшегося боя инопланетный артефакт. В первый момент командору патрульного фрегата показалось, что нарушитель собирается уйти в прыжок, накрыв собственной стартовой воронкой и чужой корабль – немыслимо опасный маневр, который теоретически все же мог закончиться благополучным выходом в гиперпространство вместе с попавшим в поле крейсером. Практически, правда, никто этого еще не делал – особенно при таких размерах «объекта накрытия».

Однако уже в следующий миг командор понял, что ошибается. Рейдер никак не мог уйти в прыжок из-за уничтоженных боевым ЭМИ систем управления генераторами гиперполя и навигационных систем. Похоже, управляемый без участия бортовых компьютеров корабль попросту шел на таран.

И, как он впоследствии указал в своем рапорте: «В связи с обнаружением признаков нерегулируемой цепной ядерной реакции на борту судна-нарушителя мной было принято решение об экстренном погружении в стартовую воронку с нулевыми координатами точки выхода…»

Когда фрегат вновь вынырнул из гиперпространства в обычный космос в той же самой точке, на месте рейдера и чужого крейсера осталось лишь медленно опадающее облако радиоактивного газа. Какие бы технологии и тайны не хранил инопланетный корабль, пятисотмегатонного термоядерного взрыва силовой установки рейдера он не выдержал.

Чем была вызвана столь неадекватная реакция со стороны обычно не идущих на открытую конфронтацию с властями искателей, которым конфликт с военным патрулем в общем-то грозил лишь принудительным досмотром судна да временным аннулированием поисковой лицензии, так никто и не узнал…

И вот, спустя еще сорок лет с небольшим, удача улыбнулась людям в третий раз. «В третий», поскольку за все полтора века человеческой экспансии в Дальнем Космосе, никому так и не удалось найти ни одного подтверждения существования Ушедших – ни в самом пространстве, ни на одной из сотен колонизированных планет. Только эти три корабля – и все…

Причем последняя находка, по крайней мере с виду, казалась самой многообещающей. Явных повреждений на корпусе корабля не было, да и неизбежно удерживаемых собственным гравитационным полем обломков вокруг него – тоже…

Оставалось одно – успеть высадиться и обследовать сулящую златые горы и бриллиантовые россыпи находку до того, как об этом прознают спецы из секретного отдела военкосма. А в том, что это случится, никто из пяти человек экипажа не сомневался – после того случая ни один поисковик не выходил в космос без встроенной системы – шпиона, оповещающего ближайший патруль или навигационную станцию о любых находках. Обмануть электронного доносчика было невозможно, разве что полностью отключив бортовой компьютер вместе со всеми вспомогательными системами наблюдения и обнаружения – визуального, спектрального, радиометрического или гравитационного.

Впрочем, попытка отключить шпиона могла привести и к куда более печальным последствиям: как минимум – к боевому электромагнитному импульсу, как максимум – к ракетному удару на поражение: поговаривали, будто шпион негласно выполнял еще и функции системы оповещения «Свой – чужой», коды которой знали лишь дежурные офицеры флотских кораблей.

Иначе говоря, нужно было спешить!..

– Оно… – согласился Пэтэрс, капитан корабля, начальник поисковой экспедиции и родной брат Грэга в одном лице. – Нашли. Неужели эта штуковина и на самом деле столько весит? Совсем ведь и не большая.

Грэг молча кивнул – обнаруженный ими артефакт казался самой настоящей гравитационной аномалией, по своим характеристикам напоминающей небольшую черную дыру. Собственно, именно так его и нашли: засекли необъяснимое возмущение (ни планетных систем, ни звезд или черных дыр в этом районе не было) гравитационного поля, решили на всякий случай подойти поближе – и нашли…

И теперь пытались решить, что делать дальше: годами взлелеянная мечта сбылась, однако люди не знали, как воспользоваться ее плодами. Да и вообще, стоит ли ими пользоваться: чем это закончилось четыре десятилетия назад, они помнили более чем хорошо. Особенно учитывая, что посланный электронным соглядатаем кодированный сигнал с минуты на минуту достигнет одного из флотских приемников и в район с указанными координатами немедленно двинется ближайший к цели патрульный корабль…

– Подойдем поближе? – неуверенно предложил Грэг, вопросительно уставившись на брата. – Наверное, внутрь как-то можно попасть? Вояки-то когда-то сумели…

– У них был только разорванный взрывом пустой корпус, – напомнил капитан, задумчиво глядя на показания гравиметра, утверждавшего, что перед ними находится объект массой с небольшую планету. Поверить в это – учитывая всего лишь километровую длину крейсера – было нелегко. Ему нелегко: флотские специалисты, имевшие доступ к результатам прошлых исследований, уже более ста лет сокрытых под грифом «Совершенно секретно», наверняка бы восприняли это, как нечто само собой разумеющееся…

– Ладно, Грэгги, давай подгребай на малом. Только к реверсу на всякий случай готов будь и мощность на тормозные движки перебрось: вдруг нас к этой хреновине потянет? Может, в прошлый раз ребята с «Триста пятого» и не шли ни на какой таран, а их просто гравиполем зацепило и поволокло… Правду-то мы хрен узнаем, в спецархивах все.

– На сколько сближаемся? – привычно опускаясь в пилотский ложемент, спросил Грэг. – По гравиметрии мы уже на границе его собственного поля…

– Ну ты ж у нас лучший пилот флотилии прошлого года! – не поймешь, то ли в шутку, то ли всерьез хмыкнул брат. – Как почувствуешь, что болтанка начинается, врубай реверс и стабилизируйся. А я пойду пока с парнями катер готовить. Все, давай, братишка, начинай. Времени у нас, сам понимаешь…

К объекту пошли на десантном катере – бывшем армейском планетарном челноке класса «М», приобретенном поисковиками пару лет назад. Весьма выгодно приобретенном. Бортовое оружие и секретную аппаратуру с него, конечно, демонтировали, но Пэтэрсу удалось договориться не ограничивать при списании мощности двигателей и не трогать систем активной силовой защиты. Ни одна строчка Инструкции о передаче гражданским организациям и частным лицам имущества, выведенного из состава действующих подразделений и стратегического резерва Военно-космического флота при этом нарушена не была. Просто челнок, согласно официальному акту, «оказался» выпущенным за десять лет до того, как на аппараты подобного класса начали устанавливать силовые экраны и форсированный маршево-посадочный привод…

В тесную кабину челнока, вместо положенных инструкцией двоих – пилота и штурмана, сейчас втиснулись трое: сам Пэтэрс и двое поисковиков – коренной землянин Виктор и бертазариец Клод. Славик, главный спец отряда по системам автономного жизнеобеспечения в открытом космосе (инженер по скафандрам, если не выделываться), уже облаченный в массивный скафандр высшего класса защиты, вольготно разместился в десантном отсеке.

Конечно, остальным тоже можно было бы не тесниться, но искатели предполагали возможный выход в открытый космос, а значит – полную разгерметизацию отсека. Обошедшийся Пэтэрсу в кругленькую сумму армейский бот, при всех его многочисленных плюсах, не имел шлюзовой камеры. Натягивать же скафандр, точнее, запихивать себя в трехсоткилограммовую высокотехнологичную скорлупу никто, кроме Славика, желания не изъявил. Грэг остался на корабле – это был маленький «пунктик» капитана: кто-то из братьев всегда оставался на борту. Не из недоверия к старым и проверенным товарищам по дальнему поиску – просто на всякий случай, так что без обид!

– Готовы? – голосом Грэга осведомился динамик громкой связи. – Тогда поехали. Обратный отсчет десять секунд… а, ладно, сами знаете. Короче, держитесь, шлюзую…

Несколько секунд ничего не происходило, лишь негромко гудели откачивающие драгоценный воздух насосы, затем снаружи глухо лязгнули замки шлюзового люка. Оставшийся в отсеке воздух с возмущенным шипением рванулся в постепенно расширяющуюся щель между створками, на несколько мгновений окутав борт белесым облачком, тут же растянутым тяготением во всей обшивке рейдера. И вместе с ним исчезли все звуки. Вакуум в отличие от древних фантастических фильмов – это все-таки царство полного и абсолютного молчания. Звуковой волне нечего колебать в пустоте…

– Нуль в отсеке, – констатировал Грэг, – створ свободен, выпускаю. Валите – и удачи.

Над головой загудели неслышимые в пустоте, но четко угадываемые по передаваемой на корпус вибрации электромоторы, выдвигая массивную шлюп-балку с подвешенным к ней челноком за срез рампы. Клацнули, расходясь, магнитные захваты: катер был свободен. Виктор, скользнув взглядом по засветившемуся на консоли зеленому огоньку, тронул джойстик на подлокотнике своего пилот-ложемента – учитывая огромную массу объекта, было решено не полагаться на автопилот, сближаясь с чужим звездолетом на ручном управлении.

Зависший в трех стандартных километрах от инопланетного крейсера (подойти ближе Грэг не решился: зависание на таком смехотворном по космическим меркам расстоянии и без того требовало просто чудовищных энергозатрат!) рейдер остался за кормой, и крохотный катер осторожно двинулся вперед.

Первый километр прошли, практически не пользуясь двигателями: Виктор использовал собственное притяжение объекта. Тормозить он начал, лишь когда скорость сближения возросла до критической и бортовой компьютер пронзительным женским голосом уведомил об опасности столкновения. Попеременно включая на реверс оба двигателя, пилот начал сложный маневр окончательного сближения, гася скорость, как если бы катер садился на поверхность небольшой, лишенной атмосферы планеты. Несколько минут челнок, пытаясь стабилизировать свое положение, старательно рыскал из стороны в сторону, словно серфингист, скользя по невидимым волнам чужого гравитационного поля, затем Виктор отрицательно качнул головой:

– Не выйдет капитан, не удержу. Надо либо уходить, либо пытаться швартоваться прямо к этому… к этой штуковине. Решай, только быстро – у меня уже сейчас больше семидесяти процентов мощности на реверс и удержание на орбите уходит!

– Вперед, – не раздумывая, скомандовал Пэтэрс. Сумеют приблизиться и обследовать находку – здорово. Если же нет, мощности форсированных движков наверняка хватит, чтобы вырваться из гравитационного капкана и вернуться обратно на рейдер. Кстати, интересно, конкуренты из ВКФ уже поймали сигнал?

Виктор кивнул, на сей раз утвердительно, и осторожно уменьшил мощность реверсирующих двигателей, постепенно отдавая крохотное суденышко во власть притяжения чужого звездолета, все вырастающего в размерах за лобовым остеклением пилотской кабины. Видимый на заднем обзорном экране рейдер, наоборот, почти вовсе исчез из виду, превратившись в россыпь габаритных огней, самым ярким из которых была рубиновая звездочка привязного посадочного маяка над створом шлюза. «Все как обычно, – неожиданно подумал не склонный к излишней сентиментальности Пэтэрс, – кто-то уходит, кто-то остается за кормой. Все как обычно…»

На этом все «обычности» неожиданно и закончились. Челнок тряхнуло, и в тот же миг исчезла ставшая привычной вибрация от преодолевающих чужое притяжение двигателей. Пилот мгновенно напрягся, готовясь к дальнейшим неожиданностям, однако таковых не оказалось.

И даже наоборот – судя по показаниям приборов, катер сейчас находился в зоне нулевой гравитации: здесь, всего лишь в полукилометре от чужого корабля, его гравитационное поле попросту отсутствовало. Хмыкнув, Виктор отключил двигатели – необходимости в них больше не было. Челнок лег в дрейф. Дисплеи на консоли управления засветились ровным зеленым светом, утверждая вопреки заполнившей все лобовое бронестекло картинке, что суденышко находится вдали от любых источников гравитационных, магнитных или каких-либо иных полей. Масс-детектор чужой звездолет тоже игнорировал: судя по его показаниям, теперь впереди просто ничего не было… или кто-то очень вовремя отключил спрятанные внутри крейсера гравигенераторы, непонятно, с какой целью и каким образом работавшие до того.

– Хотел бы я знать, что это значит, – задумчиво пробормотал капитан. – Грэг, ты это видишь?

– Получаю телеметрию и картинку, – немедленно отозвался брат. – Гравиполе исчезло, да? И масса на нуль сошла? У меня сигнал прерывался, видимо, когда вы эту границу пересекали.

– Как с остальным? – имея в виду отслеживаемое Грэгом состояние находящихся в катере людей, спросил капитан. Показания – давление, частоту пульса и дыхания, уровень потоотделения, психологический статус – передавали закрепленные на коже датчики.

– Соматика нормальная у всех. Пси-статус в целом тоже, только Славик немного волнуется и Витя, когда вас тряхнуло, сильно напрягся. Сейчас уже норма, а вот Славка пока не успокоился…

– Да в норме я, в норме, – раздался из динамика голос инженера. – Вам там хорошо, все видно, а мне сиди здесь! Пэт, а то сам не знаешь, какое качество картинки на мой шлем идет, когда в этом гробу торчишь!..

– Ладно, не ной, слышал же, какие тут фокусы с гравитацией и массой творятся?! Сейчас подгребем вплотную и выпустим тебя. Насмотришься еще по самое не хочу. – Капитан кивнул Виктору: – Попробуй подойти метров на сто и стабилизируйся, если сумеешь. Выпустим нашего «крабика». На всякий случай будь готов уходить к рейдеру на форсаже. Давай посмотрим, как оно.

Однако вопреки настороженности капитана больше никаких неожиданностей не произошло. Челнок легко скользнул вдоль борта огромного корабля и замер в плоскости эклиптики «большого» эллипса. «Малый» неспешно вращался почти перпендикулярно ему, плавно перетекая, оборот за оборотом, против часовой стрелки. Отсюда, с расстояния чуть меньше ста метров, обшивка казалась абсолютно гладкой, не тронутой ни ударами частиц вездесущей космической пыли, ни столкновениями с мириадами крошечных метеоритов…

На миг окутанный облачком замерзшего воздуха, раскрылся десантный шлюз, и в проеме показался подвешенный к погрузочной стреле «краб», как на жаргоне называли поисковики жесткий исследовательский скафандр. Сходство было в общем-то весьма отдаленным, в основном из-за четырех мощных манипуляторов, и на самом деле заканчивающихся трехпалыми клешнями-захватами. Во всем остальном скафандр не походил ни на краба, ни на человека: бочкообразный корпус, косо установленная прозрачная полусфера смотрового блистера сверху, уродливый горб двигателя, контейнер для сбора проб… Разработчики, создавая удобный и безопасный инструмент для работы в вакууме, не слишком-то озадачивались дизайном и внешним видом. Совсем в принципе не озадачивались…

Телескопическая стрела выдвинулась за габариты десантной рампы и разжала захват, выпуская «краба» на свободу. Пробурчав что-то в своей вечно недовольной манере (что именно, не смогли уловить даже сверхчуткие микрофоны скафандра), Славик включил двигатели, направляя «скорлупу» в сторону чужого корабля. О том, что он станет делать дальше, инженер даже не думал: поисковики на то и поисковики, чтобы разбираться на месте. Не зря ведь, согласно бытующей в их среде легенде, история поискового движения уходила корнями чуть ли не в далекий двадцатый век, когда поисковиками называли людей, занимающихся разгадыванием различных тайн истории. Злые языки, правда, утверждали, что немалая часть легендарных прародителей на самом деле называлась черными следопытами и попросту выкапывала для перепродажи оружие и награды на местах былых боев. Однако в последнее мало кто верил – уж больно неприглядной выглядела бы тогда славная история искателей!

– Слава, ну что там у тебя? – с неподдельным волнением осведомился капитан, убедившись, что сигнальный маячок скафандра преодолел половину расстояния до чужого звездолета.

– Там у меня ничего. Летю себе и летю. Очень интеллектуальное занятие – сидеть в этой консервной банке и наблюдать перед собой хрен знает что! В следующий раз можешь сам попробовать. Уступаю.

Ответ капитана не удивил: инженер был человеком со странностями. Это во-первых. А во-вторых, хоть он и знал об «автономных системах выживания» абсолютно все, Славик терпеть не мог пользоваться скафандрами, особенно такими неповоротливыми, как «краб». Правда, нынешняя ситуация по идее должна была бы вызвать интерес даже у такого флегматичного человека, как сорокалетний Вячеслав Горчаков.

– Пэтэрс, на два слова на твоем канале. – Голос брата звучал слегка встревоженно, и капитан не стал спорить. Конечно, у искателей не слишком-то принято секретничать друг от друга, но в этот раз ребята должны понять – вышеупомянутая ситуация опять же…

– Хорошо. – Не отреагировав на косой взгляд Клода, Пэтэрс активировал свой личный канал. Теперь Грэга слышал лишь он – ребята могли переговариваться только между собой или со Славой. Ответов капитана они тоже не слышали – мешали наушники и полугерметичные полетные шлемы.

– Пэт, мне не нравится Славкин пси-статус…

– Это все? – Капитан, похоже, ожидал чего-то иного. – Да что он, в первый раз, что ли, бурчит? Для него лишний раз скафандр натянуть – чуть не депрессия начинается. Скафандр как стрессогенный фактор, блин…

– Мне он очень не нравится, – интонировав «очень», негромко, словно кто-то мог прослушать закрытый канал, ответил брат. – Сначала он просто волновался, тут ты прав, все, как обычно, а сейчас, после того как вышел наружу… сейчас он, похоже, очень зол. Скорее это даже не злость, а нечто вроде ярости или ненависти. Боюсь, он уже немного неадекватен… или станет таким через пару минут. Кси– и дельта-ритмы зашкаливают, понимаешь?

– Не совсем. Ты ж у нас не только пилот, но и врач экспедиции, значит, тебе и понимать положено, – наблюдая за удаляющимся маячком «краба», уже почти добравшегося до обшивки крейсера, буркнул капитан. – Мне что, отозвать его?

– Хорошо бы, – неожиданно вздохнул Грэг, – только, боюсь, он уже не послушается.

– Чего-о?! – возмущенно рявкнул капитан. – Я ему сейчас не послушаюсь! Что с остальными?

– В целом норма. Витька уже совсем успокоился, а вот Клод начинает немного психовать, пока неосознанно. И… гм, тебе бы тоже подуспокоиться не мешало, братишка! Не дергайся и попробуй вызвать нашего инженера…

– Я-то спокоен… – едва сдержав желание проорать это прямо в микрофон, Пэтэрс вернулся на общую волну. Клод исподтишка бросил на него еще один взгляд, на сей раз просто не замеченный капитаном. – «Краб-один», ответь капитану. Срочно. – Пэтэрс намеренно использовал официальный позывной вместо привычного имени. Ответ оказался более чем неожиданным:

– «Краб-один» тоже срочно посылает капитана на!.. Конец связи.

Пэтэрс замер. Вот так ничего себе! Приехали-прилетели! Это уже похоже на самый настоящий пространственный психоз, испытываемый неподготовленным человеком в открытом космосе вдали от своего корабля. Холодное ничто за тоненькой скорлупой обшивки здорово действует на нервы новичкам. Но именно новичкам! Назвать таковым Славика, имеющего за плечами не одну сотню проведенных в пространстве часов, у капитана просто не поворачивался язык! «Двумя пэ» страдают на первом-втором выходе «в открытку», но уж никак не на десятом году!..

– Он уже на месте, кэп. – Виктор кивнул на передаваемую камерами скафандра картинку. – Метров пять до касания. Кстати, неплохо б ему скорость…

Едва появившаяся на экране картинка неожиданно мигнула, смазалась и исчезла. Виктор непонимающе уставился в монитор.

– Он что, камеру выключил? – пальцы пилота коснулись клавиш дистанционного контроля за системами скафандра, однако Пэтэрс легонько дотронулся его плеча:

– Не мучайся. Он уже внутри, – и кивнул на иллюминатор, имея в виду пропавший габарит «краба».

– Но как?!

– Понятия не имею. В тот момент, когда картинка поплыла, его габарит погас. Думал, показалось…

– Она и не плыла, – неожиданно подал голос молчавший с самого начала полета Клод. Голос обычно веселого бертазарийца был мрачен, – это обшивка перед «крабиком» разошлась. Я успел заметить. Будто кусок борта вдруг стал… – Он замялся, подбирая слово: – Ну, жидким, что ли? Разошелся в стороны, пропустил его и снова закрылся. Очень быстро. Можно запись в режиме раскадровки просмотреть…

– Потом. – Капитан, похоже, принял решение. Неожиданное, вполне в своем духе. – Витя, давай на сближение.

Виктор искоса взглянул на Пэтэрса, тем не менее послушно возложив руки на эргономичную загогулину джойстика:

– Уверен, кэп?

– Нет. Не уверен. Сближайся. Медленно. И будь готов, если что…

Клод, словно позабыв о притягивающих его к ложементу ремнях, дернулся. Движение в невесомости – армейские челноки, при всех их достоинствах, никогда не снабжались полноценными гравикомпенсаторами – вышло довольно комичным:

– Пэт, это глупо! Неизвестно, что…

– Сближайся, Вить. Посмотрим, что там.

Челнок за считаные секунды преодолел оставшуюся сотню метров и замер борт в борт с чужим кораблем. Дисплеи на консоли по-прежнему горели нейтрально-зеленым светом: инопланетного крейсера они просто «не видели». Канал связи с «крабом» также оставался мертвым.

– Ну и что дальше? – Обернувшийся к капитану Клод уже даже не старался скрыть язвительности. И похоже, выразил общее – его и Виктора – мнение.

– Подождем. – Капитан изо всех сил старался сдержать готовый выплеснуться наружу внезапно накативший гнев. Или даже не гнев, а – как там говорил Грэг? – ярость? Ненависть?..

Кажется, не сумел. Не заметить этого младший брат не мог. На сей раз он даже не стал просить использовать закрытый канал:

– Пэт, братишка, а ну успокойся! Следи за собой! Что с тобой, что там вообще со всеми вами происходит?! У тебя начинается та же хрень, что у Славки! У ВСЕХ ВАС! Вы что там, дружно свихнулись?!

– Не… твое… дело… братишка… – словно через силу, ответил тот. Грэг не мог видеть, как Пэтэрс в этот момент рвет из поясной кобуры единственное на их рейдере боевое оружие – электромагнитный пистолет «Зауэр ЭМ-207». Тупорылое дуло уперлось в защищенный лишь тонким пластиком шлема затылок пилота. – Мы. Будем. Ждать. Когда. Вернется. «Краб». Он. Идет. Я. Его. Чувствую.

– Хорошо, кэп, без проблем, – даже не вздрогнув, согласился Виктор. – Ждем. А что ты вдруг…

Клод, хлопнув ладонью по замку привязной системы, взвился из кресла, пытаясь перехватить руку капитана. Невесомость сыграла с ним злую шутку – он промахнулся. В отличие от отслужившего семь лет в колониальной пехоте Пэтэрса: «Зауэр» коротко прожурчал разгоняемым зарядом, и бертазарийца отшвырнуло вперед. Облачко крови из разбитой пулей головы немедленно трансформировалось в цепочку темно-красных шариков, расплывшихся по пилотской кабине. Виктор наконец вздрогнул. И, надрывая голосовые связки, заорал Грэг:

– Пэтэрс!!! Братишка!!! Что ты делае…

– Спокойно, кэп! – Голос пилота был неестественно-спокойным. И это еще больше раздражало капитана. Намного больше.

– Мы ждем, не психуй. Сейчас появится «краб», мы примем его на борт и…

«Взззжиу!» – пистолет повторно взвизгнул разгоняемой в электромагнитном индукторе пулей, и пилот ткнулся головой в пульт. Часть выброшенной чудовищным динамическим ударом крови не сумела оформиться в привычную для нулевой гравитации сферическую форму, покрыв приборную консоль подрагивающей выпуклой пленкой. Виктор был мертв.

– Б!.. – пришедшим из глубины веков ругательством прокомментировал происходящее Грэг. – Ублюдок… зачем…

Пэтэрс вырубил связь и впился взглядом в разошедшуюся, ставшую будто бы жидкой обшивку чужого корабля, сквозь которую неторопливо выплыл наружу «краб». Перед собой, облаченный в бронированную «скорлупу», Вячеслав толкал здоровенный, диаметром никак не меньше десяти метров, шар неопределенного цвета, словно ртуть, одновременно отражающая и тьму космоса, и свет прожекторов челнока. Размаха всех четырех манипуляторов, конечно же, не хватало, однако шар это, похоже, нисколько не волновало. Как, собственно, и «краба». Заблокированный капитаном радиоканал молчал. Да, впрочем, перехваченное яростью горло и не могло бы выдавить ни единого звука – ведь направлялся Славик отнюдь не к челноку, понемногу разгоняя маломощный движок скафандра в сторону рейдера. Он хотел уйти с находкой! Уйти от него, капитана Пэтэрса Гриндейла! И отдать ЭТО его никчемному, ни на что не способному брату, этому моральному уроду, лишь по случайной родительской ошибке имевшему наглость появиться на свет!!!

Зарычав, капитан отстегнул привязные ремни и, вышвырнув из ложемента мертвого пилота, занял его место. Он успеет, он просто не имеет права не успеть!..

Катер развернулся и начал разгон, собираясь перехватить успевшего удалиться почти на километр «краба». Главное – догнать этого ублюдка, пока он не оказался достаточно близко от рейдера. В противном случае погасить инерцию будет уже затруднительно и придется тратить время и топливо на ненужное маневрирование. А так – всего один удар, и «краба» попросту развалит пополам. Потом развернуться, подобрать шар, втянув его в десантный отсек, и вернуться на рейдер. Разобраться с братом – и уйти в прыжок. А уж после он решит, как использовать наследие Ушедших…

Явная нелогичность собственных действий – ведь закованный в броню «краба» Славик и так направлялся к рейдеру – Пэтэрса нисколько не волновала: ярость затуманивала разум куда сильнее любого наркотика. На корабль он должен вернуться вместе с находкой… и без инженера! Один! Сам! Брата придется потерпеть еще некоторое время, впрочем, небольшое…

Но он промахнулся, пройдя в считаных метрах от скафандра. И пока, задыхаясь от ненависти, разворачивался и вносил курсовые поправки, Славик успел почти что добраться до корабля. Пэтэрс догнал его лишь в сотне метров, по касательной зацепив правым пилоном внешней подвески. Пилон снесло напрочь, но и скафандр развалило на несколько частей. Но вот дальше произошло непоправимое. Пока Пэтэрс гасил скорость и маневрировал, влекомый инерцией шар вошел в зону собственной гравитации рейдера. И, захваченный посадочным приводом, поплыл к раззявленному шлюзу.

Этот ублюдок задумал отобрать у старшего – СТАРШЕГО! – брата заслуженную награду! Ну нет! Уж тогда никому! Заложив сумасшедший, вполне в духе былой службы в колониальном корпусе, вираж, Пэтэрс направил стотонную махину челнока прямо в борт родного корабля. И лишь за несколько секунд до удара понял, что ненавистный родственник все-таки его переиграл. Корпус рейдера смазался и «поплыл», словно окруженный нагретым жарким солнцем воздухом: корабль разворачивал стартовую воронку гиперполя. То, что он видел подобную иллюзию, означало лишь одно: гиперпространственный канал уже открыт. И сейчас рейдер погрузится в воронку полностью – вместе с вожделенным «объектом».

Заскрежетав зубами, бывший капитан дал максимальный форсаж обоим двигателям: да, ему не повезло, но все же он сведет игру вничью! Поскольку космический корабль никогда не бывает столь беззащитен, как в момент погружения в джи-воронку! Любое, даже самое минимальное внешнее воздействие начисто сбивает настройки канала, и его может выбросить где угодно, причем не только в пространстве, но и во времени. Если вообще где-нибудь выбросит: физика гиперполя, особенно соотношения в нем пространства-времени, до сих пор не была до конца изучена…

Флотский патрульный корвет вышел из финишной воронки в трехстах километрах от чужого звездолета. О том, что произошло здесь десятью минутами раньше, так никто и не узнал – зафиксированные аппаратурой остаточные возмущения пространственно-временного континуума были отнесены за счет собственного прыжка, а потерянный сигнал бортового шпиона поискового рейдера объяснили неисправностью электроники.

Изучение третьего по счету попавшего в руки людей крейсера Ушедших так и не принесло ничего нового, сразу же поставив исследователей в тупик. Отбуксированный на ближайшую базу корабль представлял собой лишь пустой корпус из уже знакомого исследователям полиморфного металла, но без признаков каких-либо внутренних помещений или чего-то им подобного…

Глава…

Как ни дико это звучало, но они, похоже, заблудились. Они, команда таких крутых, отмотавших под землей не один десяток километров профессионалов, или, если пользоваться привычным сленгом, подземников, просто-напросто заблудились! Заблудились, словно какие-нибудь «чайники», собравшиеся в свой первый подземный поход без проводника, но зато с мотком хозяйственной веревки и отличными одноразовыми китайскими фонариками в руках! И самое главное – где?! В родных хоженых-перехоженых катакомбах! Пусть даже и пошли на этот раз по дикому, доселе никем не пройденному маршруту, с приличной долей вероятности должному вывести их в более-менее знакомый квадрат всего-то в пяти километрах севернее!

Пошли себе, и пошли… ну и пришли. Нет, не в тупик (хотя и последний имел место быть аж трижды за последние несколько часов), а как раз в совершенно незнакомую галерею подземных ходов, которых здесь по идее и быть-то не должно.

Почему их именно на этот маршрут потянуло? Да кто ж его знает? Понадеялись на собственный опыт и профессионализм, вот и донадеялись. Индейцы Джо доморощенные, Томы Сойеры с этими, блин, Финнами!..

Хотя, с другой стороны, почему бы, собственно, и не профессионализм? Между прочим, менты с эмчеэсовцами уже раз пять обращались, чтобы в поисках пропавших салаг помогли! И ничего, помогали ведь… а тут вот сами по полной лоханулись…

– Хватит, привал. Базируемся тут, – зло выдохнул Дига, опускаясь под стеной на корточки и стягивая с головы запорошенную известковой пылью каску. – Веник, Зуб, тушите фонари, остальным тоже не зажигать. Бережем. И с водой поаккуратнее, хрен его знает, когда еще наберем. Отдыхаем.

«Остальные» – Светик, Маринка и Матрос – послушно расположились вдоль стены подземного хода. Самого обычного, с точки зрения молодых людей, хода – ребятам и раньше встречались подобные «дикие» выработки, когда человек, получив от городских властей надел земли, стремился поскорее нарубить себе камня да построить какой-никакой, но собственный дом. Естественно, ни о каком нанесении подобных выработок на и так-то не слишком подробные карты и речи не шло, а было их, таких ходов, в позапрошлом веке о-го-го сколько! Правда, и особой сложностью геометрии они, как правило, не отличались – ход и ход, разве что иногда вдруг встречалось на пути вкрапление твердой породы, с небольшими отклонениями вправо-влево. Впрочем, об этом никто из уставших ребят сейчас не думал.

– Слышишь, Дига, мы хоть примерно где сейчас? – Марина поболтала полупустой фляжкой и сделала небольшой глоток. Воду следовало экономить, в этом опытный Дига прав.

– Да хрен его знает… – своим любимым выражением ответил старший их маленького отряда, скользнув по недавно проштрафившейся новенькой взглядом. – Не могу сориентироваться. Но что уже за городской чертой, точно. И шли долго, и поворачивали.

– И доповорачивали, – буркнул себе под нос Веник, ковыряя носком видавшей виды кроссовки слой нетронутой пыли под ногами. – Здесь сто лет никто не ходил…

– Или больше, – поддержал друга Зуб, – с самого основания города. Шеф, на потолок посвети, а?

– На фига?

– А ты посвети, посвети! – Парень порылся в кармане ветровки и вытащил сигареты. Несмотря на низко нависший над головой свод и застывший без малейшего намека на движение воздух, мысль о том, чтобы не закурить, казалась абсурдной и совершенно еретической. «Вы еще скажите, водку не пить, вон как их новенькая, Маринка которая! Кстати, классная девка! Нет, что не говорите, а в рыженьких что-то такое есть! Такое-эдакое…»

Дига пожал плечами и переключил свой «коногон» на дальний свет. Яркий луч мазнул по стене, отбросил в сторону изломанные тени сидящих ребят и уперся в низкий неровный потолок.

– Видишь. – Зуб смял и выкинул пустую сигаретную пачку, закурил и, блаженно прикрыв глаза, продолжал: – Как тут камень добывали? Мы с тобой такое всего пару раз видели, в старых выработках.

– И что?

– А то, что не стыкуется оно совсем, вот что! Здесь слишком глубоко для такой выработки. В начале прошлого века так глубоко камень не рубили. На фига им это было нужно?

– Ну и на фига? – вяло поинтересовался Дига.

– А мне-то откуда знать? – Зуб дернул плечами. – Просто сказал. А все тот долбаный колодец!

Услышав последнее слово, Маринка вздрогнула, переглянулась со Светой и зябко поежилась, словно по узкому ходу вдруг пронесся порыв холодного ветра, которого тут по определению быть не могло: стандартные четырнадцать градусов – и все…

Да уж, колодец… С колодца-то все их злоключения и начались! Наткнулись они на него часа через два от начала движения. Самый обычный заброшенный и заваленный камнями колодец, каких много и в городе, и в окрестных селах. Когда его, невесть сколько лет назад, рыли, примерно на середине глубины случайно наткнулись на подземный ход. Дошли до водоносного слоя, начали им пользоваться, а зияющая дыра в стене шахты осталась – ну не замуровывать же ее специально? Бросить пару камней – и хватит. При помощи таких колодцев, если верить читанным в детстве военно-патриотическим книгам, скрывающиеся в катакомбах партизаны поддерживали связь с внешним миром и пополняли запасы воды и продовольствия.

Поначалу-то ребята обрадовались – лучшего «маяка» на новом маршруте не отыскать. «База «Колодец» – как звучит, а? Будут по их следам новые группы ходить да здесь базироваться. Но вот затем…

Затем Матрос расшатал и вывалил несколько камней, расширяя лаз и намереваясь убедиться, завалена шахта до самого дна или нет – случалось, что в таких местах можно было и воды набрать, и даже на поверхность выйти. А вместо камней, точнее – вслед за ними, из дыры посыпались кости. Много костей. Колодец чуть не под самый верх трупами был завален. Сотней не сотней, но что не одним десятком, точно. Жуть…

То ли оккупанты во время войны постарались, то ли наши братскую могилу устроили, то ли вовсе ребята на какое-то тайное захоронение времен ЧК – ГПУ – НКВД наткнулись. Как-то не тянуло их в тот момент обрывки истлевшей одежды, что кое-где еще на костях сохранилась, рассматривать…

Нет, ни трупами, ни тем более старыми костяками их, конечно, не удивишь – много чего в своих экстрим-походах насмотрелись, бывало, в ту же милицию заявлять приходилось, но чтобы так? Нет, такого не было.

Короче говоря, снялись они со своей несостоявшейся базы куда быстрее, нежели стоило. Ну и свернули не туда. Совсем не туда, поскольку в выбранном второпях коридоре их ждал обвал, под который они не угодили просто чудом – и сотни метров от колодца отойти не успели, как за спинами грохнуло, преграждая ход назад десятками тонн породы. Хороший такой обвалец случился, из числа тех, после которых коридор из маршрутов навечно исключается. Метрах в двадцати позади, кстати, чуть бы еще подзадержались – и привет родным! «В углу заплачет мать-старушка, смахнет слезу старик отец», все дела…

Вот и пришлось вперед идти, потихоньку смиряясь с мыслью, что возвратиться по своим графитовым меткам-«маячкам» уже не удастся, и искать лаз наружу придется в совершенно неизученном районе, о котором не слышал никто из многочисленной братии бесшабашных городских подземников.

И шли они так уже не первый и даже не пятый час…

– …Да уж, – мрачно согласился Дига, переключая фонарь на ближний свет и тоже закуривая, – ситуевина… Ладно, давайте решать – еще вперед идем или возвращаемся?

– Давайте вперед, – неуверенно предложила Света. – Чего снова к развилке-то возвращаться? И так уже дважды возвращались, вроде ж все ходы осмотрели, кроме этого, только он один и остался. Еще и по той вертикалке, где мы после развилки спускались, наверх лезть придется. Уж дотопаем до конца, а там посмотрим. Или как?

– Или так, – на удивление легко согласился обычно не слишком сговорчивый предводитель. – Тогда пошли. Кстати, кому интересно, – водрузив на голову неизменную каску, он взглянул на подсвеченный циферблат наручных часов, – мы здесь уже почти пятнадцать часов… топаем. После обвала, в смысле. Ладно, все, снимаемся.

Ребята нехотя поднялись – вставать после каждого нового привала, называемого на жаргоне подземников базированием, становилось все труднее. Сказывались усталость, нервное напряжение и проведенное под землей время, когда идти частенько приходилось пригнувшись, иногда опускаясь на корточки или проползая на брюхе особенно узкие участки-«шкуродеры».

Никаких сомнений в том, что сейчас они находятся в старых районах каменоломен, ни у кого из молодых людей не было. А это значит – две сотни лет обвалов и оползней, отнюдь не обещавших удобной и легкой дороги. Но и оставаться на месте было нельзя – даже отправься вслед за ними поисковая группа (неписаный закон клуба: всегда ставить товарищей в известность, куда и на сколько времени идешь), в лучшем случае она упрется в наглухо запечатанный обвалом ход. Да и случится это никак не раньше завтрашнего вечера, до которого еще почти двадцать часов блужданий с минимальными запасами продовольствия – шли-то на двое суток, не больше. Так что идти, покуда есть силы, свет и вода, надо в любом случае.

Дига мрачно оглядел свой небольшой отряд и отвернулся. Из всех подземников по-настоящему в неплохой форме был лишь он сам да еще верный кореш Матрос, с которым они сначала до самого дембеля вместе тянули армейскую лямку в морской пехоте, а сейчас вместе же работают в охране одного из коммерческих банков. Остальные – студенты-заочники Веник и Зуб, архитектор Света и самая молодая (и по возрасту, и по «подземному стажу») в их группе – будущий экономист Маринка – пока еще на ногах держались, но только пока. Похоже, пора выбирать место для ночлега – передохнуть, собраться с силами и как следует подумать, вспоминая весь пройденный маршрут. Все-таки катакомбы, пусть и вторые в мире по величине, – это не специально построенный лабиринт, в котором каждый ход проложен для того, чтобы запутать попавшего внутрь человека.

– Идем еще час, – не оборачиваясь, озвучил принятое решение Дига, – потом ищем базу для ночевки. Я иду первым, фонарь только у меня, остальным не зажигать. Матрос, встань замыкающим. Пошли.

Маринка со вздохом погасила японский аккумуляторный фонарь (собственным «коногоном» она пока что не обзавелась) и, закинув за спину тощий рюкзачок, двинулась следом за более опытной Светкой. Точнее, за ее рюкзаком: идти приходилось пригнувшись, так что единственное, что она перед собой видела, был покачивающийся в такт ходьбе Светланин рюкзак.

Для Марины это был только второй спуск под землю вообще и первый – по дикому маршруту. И хотя в среде сокурсниц знающих об ее необычном увлечении, девушка слыла чуть ли не профессионалом-спелеологом, сама она лишь сейчас поняла, как мало у нее опыта. Вон и коленки единственная в группе ободрала, и шишку на голове набила, и воды меньше, чем у всех, осталось, а у того проклятущего колодца, впервые в своей жизни увидев настоящий человеческий скелет, и вовсе истерику закатила. А уж заорала-то как – ребята, кажется, всерьез обвала испугались! Может, это она тот свод своим криком и обрушила! Хотя вряд ли: Дига парень прямой и, случись что, за словом в карман не полезет. Была б она виновата, так бы сразу и сказал, а раз молчит, значит, все нормально. Ну то есть не совсем, конечно, нормально, правильнее было бы сказать «совсем ненормально», но все ж таки…

Погруженная в свои невеселые мысли, Марина не сразу заметила внезапно остановившуюся Свету, болезненно ткнувшись лбом во что-то твердое в ее рюкзаке. Кажется, в банку пока еще не съеденной тушенки – вместе перед спуском покупали. Идущий следом Зуб, ясное дело, немедленно сделал вид, что тоже не успел вовремя затормозить, не упустив возможности облапить ее своими ручищами. Похоже, ненавязчивые ухаживания двухметрового здоровяка-пятикурсника, даже несмотря на сложившуюся ситуацию, готовы были перейти в активную фазу. Нашел, блин, время! Дурак… неужто раньше не мог?!

Группа остановилась, и Дига, направив вперед свет фонаря, задумчиво продекламировал строку известной песни Высоцкого:

– «Коридоры кончаются стенкой, а туннели выводят на свет…» – И беззлобно добавил: – Н-да, Светик, послушай женщину и сделай наоборот. Надо было-таки к развилке возвращаться. Хотя… А ну не дышать!

– А пердеть можно? – невинным голосом осведомился сопящий за Маришкиным затылком Зуб. Впрочем, ему все равно никто не ответил: шуточка, как говорится, не прошла.

Выглянув из-за плеча подруги, Маринка разглядела в свете Дигиного фонаря причину остановки. Коридор в нескольких метрах впереди и на самом деле закончился стенкой. Не природным тупиком, каким часто оканчивались завершенные выработки, и не образованной обвалом насыпью – и без того узкий проход кто-то специально заложил нарубленными в этой же самой каменоломне камнями. Заложил грубо, торопливо, но надежно. Стенка, по подземному забутовка, вышла, что надо. По крайней мере, щелей между уложенными друг на друга неровными известняковыми блоками почти не осталось. Но именно что «почти»: подошедший вплотную к преграде Дига вдруг вытащил из кармана зажигалку и поднес к одному из них огонек.

Секунду язычок пламени стоял вертикально, затем едва заметно колыхнулся – раз, другой, третий… И, словно решив более не испытывать терпение измученных людей, вдруг жизнерадостно завалился набок. Задерживавший дыхание Дига удовлетворенно выдохнул, спрятал зажигалку и сообщил значительно повеселевшим голосом:

– Но иногда и мужчины ошибаются. Только очень редко. Живем, братва, тяга здесь есть! Слабенькая, но есть. Давайте все назад, сейчас проход делать буду. – Бывший морпех скинул на пол рюкзак и поудобнее перехватил рукоять короткого спелеологического ледоруба.

– Погоди секунду, – остановил его Веник, тоже зажигая свой фонарь и направляя свет на приговоренную к разрушению забутовку, – глянь, как камни оплыли. Ста-а-аренькая стенка, прелес-с-стная стенка, такая ж, как и вес-с-сь коридорчик. Наша прелес-с-сть. – И, прекратив изображать толкиеновского Горлума, докончил нормальным голосом: – И похоже, второпях делали. Интересно почему?

– Вот сейчас и узнаем, – с мрачной решимостью пообещал Дига, профессионально осматривая преграду вместе с ближайшим к ней участком потолка и втискивая жало инструмента в самую широкую щель в полуметре от пола. «Точка приложения» была выбрана верно: удастся расшатать и выворотить этот камень – древняя стенка потеряет прочность, и чтобы окончательно ее завалить, уже не придется прикладывать особых усилий.

Правда, при этом надо быть весьма осторожным – зачастую забутовки как раз и строились в качестве опоры для ненадежного, готового обвалиться свода. И разрушение их могло вызвать немедленный обвал. Или, как минимум, уронить на башку увесистый «чемодан»…

Могло, но только не в этот раз. Потому что в этот раз подземникам повезло. По крайней мере, так им показалось.

Посыпалось мелкое известковое крошево, здоровенный кусок ракушечника нехотя вывернулся под ноги, и весь средний ряд камней разом просел вниз. Дига чихнул, оглянулся на застывших в нескольких метрах ребят и подмигнул насмерть перепуганной Марине. Еще раз осмотрев и простучав рукояткой ледоруба потолок, он вывернул следующий камень. Забутовка еще немного просела, но устояла.

Конечно, теперь проще всего было бы просто развалить ее одним-двумя ударами, но сейчас, когда их шансы на благополучный выход на поверхность существенно возросли, Диге не хотелось рисковать. Зачем-то же ее здесь построили? Вот то-то и оно! Так что мы уж лучше не спеша, потихонечку, по камушку…

Неведомо кем и для чего сложенная преграда пошатнулась и, подняв облако серовато-желтой пыли, с глухим стуком обрушилась, осыпалась куда-то вниз и внутрь. Из пролома дыхнуло пыльным, но на удивление сухим – гораздо суше, нежели в коридоре – воздухом. А ведь обычная для катакомб влажность – семьдесят – восемьдесят процентов!

Маринка до боли закусила губу и испуганно зажмурилась, готовясь к повторению «колодезного» ужаса и изо всех сил уговаривая себя, если вдруг что, не кричать. Однако все было спокойно, никто не отскакивал в сторону, не уворачивался от выпадающих из отверстия костяков и даже не матерился, как в прошлый раз Матрос. И девушка решилась открыть глаза. Конечно, не оба сразу. По очереди. Сначала один, затем другой.

Впереди и на самом деле ничего страшного не оказалось. Просто груда разнокалиберных камней, в которую превратилась рассыпавшаяся стенка, да обтянутая перепачканной штормовкой широкая спина их предводителя, заглядывающего в открывшийся проход. За поясом, рядом с батареей «коногона» и чуть пониже задравшейся куртки, блеснула в свете Вениковского фонаря рукоять пистолета. У предводителя подземников тоже была маленькая слабость: он никогда не спускался под землю без оружия – не то привезенного из армии, не то «накопанного» и заботливо отреставрированного друзьями-следопытами пистолета «ТТ».

– Остаемся на месте, – не оборачиваясь, буркнул Дига. – Схожу, гляну, что там. – Парень перенес ногу через каменный развал и скрылся в темноте, словно провалившись куда-то вниз. Отсутствовал он не долго, меньше минуты, затем его голова вновь показалась в разверзнутой пасти пролома. Хрипловатый от природы голос предводителя сейчас звучал как-то необычно, немного сдавленно.

Впрочем, если бы Марина не знала его, как бесстрашного подземника, почти что человека-легенду городских каменоломен, она наверняка подобрала бы совсем иное определение – «испуганно»:

– Валяйте за мной, вроде… безопасно. Комната какая-то или зал, не могу понять. И фонари зажгите, осмотримся получше, а то тут что-то странное. Очень странное… Только смотрите осторожненько, сразу за лазом небольшой спуск, потом пол под уклон идет. Да, Маринка, здесь кое-кто, гм, лежит, так что постарайся не орать.

– Можно, я ей рот зажму? – вполне серьезно осведомился Зуб, старательно вытирая сомнительной чистоты ладонь о куда более грязные штаны. – Я аккуратненько, любя.

– Обойдесси! – прекрасно понимая, что он пошутил, на всякий случай сообщила в очередной раз перепуганная Марина, вслед за Светланой подходя к проделанному Дигой проходу. Зуб довольно заржал – беззлобно подкалывать новенькую ему нравилось. Как нравилась и сама новенькая.

– Давай руку. – Уже успевший спуститься Веник помог Светке преодолеть упомянутый старшим спуск и с готовностью протянул руку идущей следом Марине.

Спускаться было страшновато, но в затылок дышал Зуб, уже наверняка придумавший очередной способ своего странного ухаживания, и девушка шагнула вперед. Веник тут же решительно подхватил ее под локоть, тихонько шепнув:

– Да не бойся ты, ничего страшного. Смотри не свались. Парень заботливо посветил ей под ноги, помогая спуститься по небольшой, меньше метра высотой, куче хаотично наваленных камней. Застывшая с другой стороны импровизированного спуска Света – ноги широко расставлены, словно у стоящего на неровной поверхности человека – подхватила ее под другую руку:

– Спокойно, подруга, скоро выберемся отсюда. Помнишь, как у нас говорят: «Есть тяга – есть выход»? Раз воздух движется, значит, лаз на поверхность где-то близко. Расслабься. И не упади, смотри – пол тут ровный, но немного наклонный. На спуск, короче, похоже.

Маринка честно постаралась выполнить предпоследнее пожелание, но не преуспела: предостережение Дига из головы не выходило, и расслабиться не получалось. Пока что скрытая многовековой подземной тьмой зловещая химера «кое-кого, кто здесь лежит», вставала перед ее мысленным взором во всей своей истлевшей красе, представляясь чем-то вроде оживших скелетов из книг знаменитого фантаста-«некроманта» Ника Перумова.

– Расслабься, говорю. – Почувствовав ее напряжение, Света сильнее сжала руку. – Ну, вот чего тут бояться-то? Сама глянь… – И, опережая Маринкино испуганное «не надо», неожиданно повела своим фонарем в сторону.

Тихонько охнув, девушка уставилась на лежащую на наваленных подле входа камнях самую настоящую мумию – человеческий скелет, обтянутый желтовато-коричневой, напоминающей пергамент кожей. Одежда – мешковатые, будто ставшие на несколько размеров больше, чем нужно, неопределенного цвета штаны и куртка – тоже неплохо сохранилась. Как и невысокие сапоги, до сих пор запорошенные известковой пылью. В уродливых пальцах, с выпирающими под истончившейся кожей костяшками, покойник продолжал сжимать совершенно сгнившую рукоять кирки. Оживать, или, говоря языком упомянутого выше фантаста, «разупокаиваться», мертвец, похоже, не собирался, и Маринка немного успокоилась. И действительно, чего это она? На похоронах, что ли, никогда не была? Мертвых не видела? У дедушки, например. Можно подумать!

«Ага, можно, – язвительно согласился не к месту проснувшийся внутренний голос, – а хоронили на всех тех двух похоронах, где ты присутствовала, исключительно найденные в подземелье древние мумии неизвестно как и от чего погибших людей».

Вздрогнув, девушка испуганно отвела взгляд и, повинуясь Светкиной руке, сделала шаг в сторону, освобождая путь идущим следом Зубу с Матросом. Шагнула на обещанный «ровный, но немного наклонный» пол, и едва не упала – уклон оказался довольно-таки ощутимым.

За спиной зашуршали, осыпаясь, мелкие камешки. Вся группа была в сборе. Утвердившись в более-менее вертикальном положении в нескольких метрах от входа, ребята ошарашенно осматривали в свете переключенных в режим дальнего света фонарей место, куда их завел незнакомый коридор. А поразиться или, как минимум, как следует удивиться было чему. Совершенно неожиданно подземники оказались в самой настоящей пещере. Очень необычной пещере; «необычной» – это если даже не обращать внимания на тот факт, что никаких пещер в протянувшихся на многие сотни километров известковых массивах по определению не должно было быть.

Тем не менее пещера была, причем удивительная: огромное – свет фонарей едва доставал до потолка и дальних стен – помещение имело, судя по всему, форму сферы. О размерах ее можно было только догадываться – кривизна внутренней поверхности, в которую и уперся ход, была совсем небольшой. По крайней мере идти (или спускаться) можно было, не особо опасаясь упасть и «поехать» вниз.

Но на этом все «необычности» не заканчивались: внутренняя поверхность исполинского шара была абсолютно черной и блестящей, никоим образом не напоминая матовую серо-желтую палитру ракушечника. Скорее – оплавленный и почерневший от немыслимого жара песок. Именно так, судя по скупым воспоминаниям отца, физика-ядерщика, много лет проработавшего в закрытом «почтовом ящике», выглядел изнутри эпицентр подземного ядерного взрыва. Спрессованная чудовищным давлением, оплавленная многими тысячами градусов порода; тот самый знаменитый стеклянный свод с удивительными, застывшими причудливой паутиной сталактитами из расплавленного и мгновенно отвердевшего камня.

Правда, там была еще радиация…

Не к месту припомнившийся папин рассказ заставил Маринку зябко повести плечами и даже позабыть – на время, конечно! – о лежащих рядом останках: аналогия вышла какой-то уж больно страшной. Нечего сказать, приехала к тетке в гости, позагорать, в море покупаться! Хотя, с другой стороны, – ну какие ядерные взрывы в катакомбах под территорией миллионного курортного и портового города?! Придет же в голову такая чушь! Нет тут никакой радиации, и сталактитов, вон, тоже никаких нет! Просто странная пещера, по неведомой прихоти природы принявшая форму идеально-правильного шара. В конце концов, она где-то слышала, что известняк – карстующаяся порода, значит, и пещеры здесь тоже имеют полное право быть.

Однако более искушенные в подземных делах товарищи так, похоже, не считали – девушка еще никогда не видела на лицах подземников такого безмерного удивления. Или страха. Или и того и другого.

Прижавшись друг к другу и включив на полную мощность фонари, ребята очумело вертели головами, пытаясь если не понять, то хотя бы просто осознать происходящее. В отличие от Марины, бывающей в их городе наездами и лишь пару раз спускавшейся под землю, они-то прекрасно знали, что подобного просто не может быть. Даже самые знаменитые карстовые пещеры мира не могли бы похвастаться столь идеальной формой! Еще и эти гладкие, словно отшлифованные стены, глянцево отблескивающие в свете фонарей. Нет, ни понять, ни осознать своего неожиданного открытия подземники не могли, в полном молчании продолжая осматриваться…

…Затем лучи сразу нескольких фонарей сошлись в геометрическом центре огромной сферы, вырвав ЭТО из вековой подземной тьмы…

– Ой, м-м-мамочки… – только и смогла выдавить Светка, пытаясь удержать фонарь во внезапно задрожавшей руке.

Малоразговорчивый по жизни Матрос был, как обычно, куда более лаконичен:

– Б!..

– Вот именно, – подвел Дига итог самой короткой за всю историю их походов дискуссии. Остальные, даже неугомонные хохмачи Зуб с Веником, промолчали. Не многозначительно – просто промолчали, продолжая тупо пялиться вверх.

Туда, где в нескольких десятках метров над головой парил в воздухе абсолютно гладкий десятиметровый шар. Не висел, удерживаемый чем-то, а именно парил, с непостижимым пренебрежением игнорируя законы земной гравитации. Заодно он игнорировал и привычную человеческому глазу, пусть даже и привыкшему за последние часы к подземному серо-желто-пыльному однообразию, палитру: цвет шара определению не поддавался. Вроде бы темно-серый или черный – но вот скользнет световой луч немного в сторону, падая на поверхность под чуть-чуть другим углом – и темные оттенки уступают место чему-то более светлому, не то стальному, не то вовсе ртутно-серебристому. Чудеса…

– Полость здоровенная, – обшаривая фонарем близлежащий участок пола (или правильнее все-таки говорить «поверхности»?), буркнул Дига, – оттого и движение воздуха. Это для тех, кто еще не понял, что выход тут искать – полный голяк. Вон эти, видать, так и не нашли. – Он махнул световым лучом в сторону.

Пояснять, кто такие «эти», не требовалось: три иссохшие мумии видели уже все подземники. Их предшественники – видимо, те самые рабочие, что и пробили ход, случайно или нет наткнувшись на упрятанную под землю «сферу», – так и остались здесь навсегда…

На том, что у двоих были проломлены черепа, а в грудной клетке третьего навеки застряла заржавленная кирка, Дига – с оглядкой на Маринку со Светой – внимание заострять не стал.

Больше ничего интересного обнаружить не удалось – за исключением засыпанного обломками ракушечника участка пола возле самого лаза, остальная поверхность оказалась девственно-чистой. Или – кому какой термин больше по душе – «пустой», так что с обследованием покончили довольно быстро.

– Непонятно только, почему их отсюда не вытащили, перед тем, как ход забутовать? Боялись, что ли?

– Хрен поймешь… – согласился с корешем верный Матрос. – Ты их одежду видел? А обувь? Я тут на одной из кирочек штамп заводской надыбал – тыща девятьсот первый, однако. Раритет. И вот еще. – Он продемонстрировал допотопную керосиновую лампу с разбитым стеклом. – Тут тоже клеймо есть, «1905 годъ», – смешно интонируя старорежимную букву «ер», прочел он. – Тоже раритет, хоть сейчас к антиквару неси.

– Ладно, потом доисследуем, – принял решение Дига, возвращая «раритет» товарищу. – Здесь и забазируемся. Сухо, почти тепло, и мухи не кусают… за неимением таковых. Переспим чуток, а там уж разберемся.

– Здесь?! – пискнула Маринка, обычно не позволяющая себе перечить предводителю. Обычно, но не сейчас: близость мумифицированных «предшественников» была сильнее авторитета Диги.

– Коридор там, – пожал плечами бывший морпех, подсвечивая направление «коногоном», – вперед. Кто-то еще хочет присоединиться? Или остальным пофиг, где и с кем спать? – И, сочтя инцидент исчерпанным – или скорее просто хорошо зная робкую натуру Маринки, – скомандовал: – Швыряйте спальники на пол и валитесь. Водку не пить, а то хрен я вас потом добужусь. Тебя, Матрос, это особо касается. Имейте в виду: через четыре часа подниму, перекусим – и пойдем назад. Все равно самим нам с этой хренью, – он дернул головой в направлении левитирующего под сводом шара, – не разобраться, сами видели. Выберемся на поверхность – шепну, кому следует, хай изучают. Все, спать. Я сказал. – И, подавая пример, первым принялся разворачивать по-армейски аккуратно скатанный спальный мешок. Пистолет он, уже забравшись в спальник и затянув до самого подбородка молнию, из-за ремня вытащил и привычно уложил под правую руку. На всякий случай.

Остальные подземники тоже не заставили себя просить дважды, привычно «базируясь» рядышком. Внешне все было, как обычно, разве что в сторону зловещего шара (почему именно «зловещего», никто из ребят, задай им кто такой вопрос, ответить бы не смог) смотреть отчего-то избегали да спальники, не сговариваясь, расположили чуть ближе друг другу, чем это делалось обычно.

Правда, засыпали в полном молчании – без привычных шуточек Зуба и страшных «подземных» баек «на сон грядущий» Диги. Просто легли, выключили фонари, немного поворочались – спать на абсолютно гладкой наклонной поверхности было не то чтобы неудобно, но как-то непривычно, – и отрубились. Измотанные многочасовыми блужданиями молодые организмы требовали хотя бы минимального отдыха, пусть даже в непонятно каком месте, с сомнительной перспективой и четырьмя древними мумиями под боком. У людей не осталось сил не только действовать, но даже просто поразмыслить над тем, что они узнали за последние полчаса.

Впрочем, узнали они в общем-то совсем немного: что покрывающая стены корка – вовсе никакая не корка, а спрессованный или оплавленный ракушечник, отколоть от которого кусок удавалось, лишь как следует ударив ледорубом. И что загадочный шар, если бросить в него камень (стрелять Дига все-таки не решился – и из страха перед возможным рикошетом, и… вообще), отвечает глухим звуком, как если бы камень попал в толстенный стальной лист. Вот и все, что им удалось выяснить. Или что им позволили выяснить.

На чем исследования, собственно, и завершились.

Единственной, кто не сумел заснуть, была, понятное дело, именно Марина. Первые несколько минут девушка честно пыталась это сделать, вслушиваясь в негромкое сопение засыпающих товарищей, однако не преуспела. Спасительное забытье, позволяющее хоть на время отрешиться от всех переживаний и страхов долгого дня, не приходило. Она старательно зажмуривала глаза (совершенно бессмысленное занятие в кромешной темноте), пробовала расслабиться, вспоминая теплое летнее солнце и ласковое море наверху, думала о родителях и оставшихся в далеком Питере сокурсниках, но властитель сонного царства Морфей напрочь игнорировал все ее старания.

А потом в ее душу начал закрадываться страх – перед окружающей темнотой, самим этим странным местом, висящим над головой непонятным шаром, невидимыми в окружающей тьме мумиями…

Марина тревожно заворочалась в неожиданно ставшем каким-то неудобным спальнике: только этого не хватало! Бояться девушка умела, причем не каких-нибудь там безобидных мышей, пауков или, допустим, стоматологов, а бояться вообще. Бояться ради того, чтобы бояться. Абстрактно, так сказать. Например, чего-то ирреального, в обыденной жизни никогда и ни при каких обстоятельствах не встречающегося.

Нынешняя ситуация, увы, как нельзя лучше подходила к данной особенности ее психики. Даже несмотря на похрапывающих рядом – протяни руку и достанешь – друзей. Или как раз именно благодаря этому: преспокойно дрыхнувшие подземники лишь усиливали ощущение вселенского одиночества и прочей покинутости. «Одиночество в толпе» – так это, кажется, называется в среде профессиональных психологов.

«Буду просто лежать, пока они не проснутся!» – решила было девушка, и тут же перед ее мысленным взором предстал разъяренный Дига, сурово отчитывающий ее за то, что она не отдохнула, превратившись в обузу для всего отряда. А идти ведь наверняка придется еще о-го-го сколько – выдержит ли она, если скроет от командира свое вынужденное бодрствование? Обычно бессонные ночи даже перед самым безобидным экзаменом давались ей ой как нелегко: на следующий день Маринка просто-напросто превращалась в настоящую «зомбю», уставшую, апатичную и – что сейчас особенно актуально! – едва способную самостоятельно передвигаться. А что поделать, если ей обязательно нужно хотя бы семь-восемь часов полноценного сна? Если она и не «сова», и не «жаворонок», а нечто среднее – не важно, во сколько ляжет или встанет, а важно, сколько времени проспит?

Промучившись еще несколько минут, Марина приняла решение. Ведь есть же, в конце концов, народное средство от страха!

Тяжело вздохнув, девушка осторожно выпростала из спальника руку и пошарила слева от себя. Фляжка Матроса, к которой тот периодически прикладывался на протяжении всего похода, каждый раз основательно крякая и шумно втягивая воздух, должна была быть где-то рядом. Правда, водку (ну а что там еще может быть? Не вода же?) Маринка, даже будучи вполне современным человеком, в своей жизни еще ни разу не пила – просто не хотела. Но когда-то ведь надо попробовать, верно? Вот сейчас и попробуем. Ну и где ж она, эта фляжка?

Девушка зашарила более активно, но лишь наткнулась рукой, едва не разбудив, на заворочавшегося во сне Матроса. Так, стоп! Только этого не хватало. Сейчас проснутся ребята, Дига зажжет фонарь, увидит у нее в руках чужую флягу с алкоголем… ой, что тогда будет! Он ведь запретил пить водку перед сном! И даже сам Матрос, засыпая, не рискнул нарушить этого приказа, разве что фляжку по привычке выложил…

В этот момент ее пальцы обхватили наконец овальный корпус солдатской фляги. Есть! Еще бы знать, как ее пьют, эту водку? Хм, главное не передозировать, а то через четыре часа ее даже сам Дига не растрясет.

Осторожно свинтив крышечку, Марина зачем-то взболтала негромко всплеснувшееся содержимое и, приподнявшись на локте, отважно поднесла емкость к губам и сделала два больших глотка. В следующий миг девушке показалось, что ей в горло плеснули кислотой или кипятком: во фляге оказался неразбавленный спирт.

Судорожно закашлявшись, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, Маринка уткнулась лицом в ткань спальника, изо всех сил пытаясь заглушить предательские звуки. То ли ей просто повезло, то ли удалось замаскировать кашель, но ребята, даже излишне чуткий Дига, не проснулись. Пронесло… Впрочем, в тот момент она даже представить себе не могла насколько.

Кое-как отдышавшись и отерев набежавшие слезы, девушка нащупала (на сей раз, к счастью, с первой попытки) свою собственную флягу и несколькими торопливыми глотками осушила ее до дна, стараясь хоть немного охладить обожженное, отчаянно саднящее горло. Вроде получилось… Блин, вот надо же такому случиться – никогда не пила ничего крепче пива, шампанского или ликера, а тут сразу спирт! Неразбавленный! Девяностошестиградусный! Медицинский! Блин – и еще раз блин!!!

Мысленно проклиная свой страх, спирт во всех его видах, прошлогоднее согласие вступить в отряд подземников, встреченный на пути колодец, все катакомбы в целом и даже ни в чем не повинную тетку, каждое лето приглашающую любимую племянницу отдохнуть «у теплого, не то, что ваша Балтика, моря», Марина водрузила чужую фляжку на место и улеглась. Горло продолжало саднить, но уже меньше, зато по телу разливалось приятное тепло. Правда, немного кружилась голова и где-то под черепной коробкой тоненько звенела перенатянутая гитарная струна. Зато исчез, будто никогда и не приходил, выматывающий душу страх: принятый на голодный желудок спирт, смешавшийся с выпитой следом водой до «водочной» концентрации, делал свое дело.

Маринке стало, как никогда, хорошо и спокойно, остро захотелось курить, а еще больше – спать. Парой минут спустя ободряюще улыбнувшийся Морфей щелкнул пальцами, приветствуя в своих владениях нового адепта, и девушка мгновенно провалилась в тяжелый, лишенный как страхов, так и сновидений, сон. Даже не сон, а вязкую дрему впервые попробовавшего крепкий алкоголь человека.

Спустя ровно час именно это и спасло ей жизнь…

– …Вставай, доча, просыпайся, пару проспишь! Схлопочешь «энбэ» – снова будешь Сан Палычу целый месяц отрабатывать. Долго и нудно. – Это, конечно, мама будит дочь-соню в институт. Тоже долго и нудно. Ох и зачем она вчера допоздна сидела в Интернете? Зачем, спрашивается? Нет, все, с идиотской «аськой», чатами и форумами по интересам пора безжалостно кончать!

«Странно, разве каникулы уже закончились? Я дома? – Мысли текли вяло, нехотя облекаясь в доступные восприятию логические формы. – Только пять дней ведь прошло, как к тетке приехала. Что, снова семестр, ненавистные пропуски, отработки и грядущая на горизонте сессия?! Нет, не хочу! Не хо-чу!!! Но вставать надо, мама ведь не отстанет… и правильно сделает. Иногда со мной только так и нужно…»

С этой мыслью Маринка и проснулась.

Или очнулась.

Или совместила оба этих понятия в некой ментальной точке пространства-времени-мысли.

Не открывая глаз, девушка потянулась, запутавшись в тесном спальнике, и окончательно пришла в себя, как-то сразу вспомнив, где она находится, как сюда попала и что этому предшествовало.

Испуганно распахнув глаза, Марина ошалело повертела головой. Ну да, все правильно – катакомбы, таинственный зал, шар под потолком, ошпаривший горло спирт, подземники… Ничего себе, она что, ухитрилась еще и первой проснуться?! Какой несмываемый позор для блистательного человека-легенды Диги!

Стоп. Почему она все это видит? Ведь когда она мужественно – ну, почти мужественно! – боролась со своим страхом, было абсолютно темно? А сейчас горят целых три «коногона», свет которых и позволяет ей рассмотреть то, что она, собственно, и видит.

А видит она…

Видит она…

Видит…

В следующее мгновение, окончательно стряхнув остатки алкогольного дурмана, она осознала, ЧТО именно видит, и закричала. Закричала так, как не кричала еще никогда в своей короткой жизни. И вряд ли еще когда-нибудь будет кричать. И сразу же пришел… нет, уже не тот абстрактный страх, что недавно не давал ей уснуть, а самый настоящий животный ужас.

Первозданный, хрестоматийный, лишающий разума липкий УЖАС…

Самым странным было то, что сознания она так и не потеряла. Нельзя ведь потерять то, чего просто нет, правильно? Потому что следующие несколько часов прошли для нее на полном «автомате».

Кое-как справившись с залитой чем-то липким, местами уже подернувшимся хрупкой корочкой «молнией» спального мешка, она встала, подобрала свой рюкзак, нацепила на пояс батарею чьего-то фонаря и, взяв в другую руку Светкину фляжку с водой, не оглядываясь, двинулась в сторону лаза.

Не оглядываясь – потому, что увиденное и так запомнилось ей на всю оставшуюся жизнь, навечно отпечатавшись в памяти:

…разбросанное по полу снаряжение – и продолжающие гореть, и выключенные фонари, скомканные спальники, выпавшие из рюкзаков вещи, перевернутый туристический примус, банки консервов, фляги с водой;

…лежащий ничком Дига со снесенной ледорубом половиной головы и зажатым в руке пистолетом, затвор которого, расстреляв все патроны, замер в крайнем заднем положении;

…уткнувшийся ему в бок Матрос, продолжающий сжимать окоченевшими пальцами рукоять Дигиного ледоруба – окровавленного, с перепачканным какими-то страшными сгустками клювом;

…скрючившийся в позе эмбриона ее несостоявшийся ухажер Зуб в потемневшей от крови ветровке с торчащей между лопаток рукоятью охотничьего ножа;

…отброшенный на спину ударом попавшей в лоб пули, страшно и зло оскалившийся Веник с черным от застывшей крови туристическим топориком в сведенных посмертной судорогой руках;

…и наконец Света…

…«Светка», «Светик», «Светон», как звали ее в переставшей существовать подземной группе. Девушка даже не успела выбраться из превратившегося в саван спальника, ныне обильно пропитанного кровью из раздробленной жутким ударом головы…

* * *

Спасательная партия обнаружила Марину, огненно-рыжие волосы которой за несколько часов стали снежно-белыми, только через сутки. Все это время девушка не останавливаясь шла вперед, ухитрившись самостоятельно выбраться на один из известных местным подземникам маршрутов и дойти почти до самой поверхности.

Сознание она потеряла уже наверху.

О том, что в «сферическом» зале она проспала почти двадцать часов, девушка узнала только в больнице…

О том, что девятнадцать из них – рядом с остывающими трупами перебивших друг друга друзей, она так никогда и не узнала…»

1

Однажды я вычитал в какой-то книге, кажется, даже у кого-то из прославленных литературных мэтров, что каждый «молодой» писатель хотя бы одну из своих книг начинает с описания жуткого утреннего похмелья главного героя. Оный герой просыпается с головной болью и кучей прочих составляющих сего не слишком приятного состояния – и тут-то все и начинается…

Не знаю, не пробовал. В смысле не похмельем не мучиться не пробовал, а книгу таким образом начинать. Может, просто в голову не приходило, а может, начинающим писателем себя уже не считаю. Поскольку имею в активе десяток не шибко популярных, но все ж таки неплохо покупаемых книг, исполненных во всенародно почитаемом жанре боевой и научной фантастики. Правда, псевдонима своего называть, с вашего позволения не стану, – самореклама, как ни крути!..

К чему я это? Да к тому, что в это утро я проснулся именно в состоянии пусть и не жуткого, но довольно-таки ощутимого похмелья. Нет, голова не раскалывалась, и руки особо не дрожали, но некоторый дискомфорт все же присутствовал.

Ну посидели вчера с друзьями, за жизнь потрепались, предстоящий поход в Крым обсудили, выпили, ясное дело… немало. Жена в санатории, дите у бабушки, почему ж и не посидеть? Женщин, как говорится, не водил, дебошей на радость глазастым и ушастым соседкам не учинял, матом не ругался – все культурно было.

Но голова все-таки побаливает, и вестибулярный аппарат на меня, похоже, немного в обиде. То есть наклоняться приходится аккуратненько так, не спеша, аки саперу с неразорвавшимся ржавым снарядом в руках.

Встав с постели, я печально дотопал до ванной, стараясь не делать резких движений, кое-как умылся холодной водой и отправился на кухню ставить чайник. По дороге заглянул в практически пустой холодильник, убедившись, что терзающие душу страшные подозрения меня, увы, не обманули и припрятанную на утро бутылку пива успешно обнаружил еще вчера кто-то из мужиков. Ну что за люди, а?! Будто сами никогда с бодуна не просыпались и к холодильнику за тем же самым не бегали?! Между прочим, за мой счет пили! Вот же, блин, чтоб не сказать хуже!..

Мысль о походе по июньской жаре в ближайший магазин совершенно (то есть абсолютно) не радовала, и я решил обойтись чашкой кофе с таблеткой банального анальгина – всяческие хитрые «Альказельцеры» и прочие антипохмельные шипучки я еще ни разу в жизни не пробовал. Не из недоверия к мировой фармацевтической индустрии по выбиванию денег, а просто по широте славянской души, привыкшей бороться с утренней немощью десятилетиями проверенным средством.

Побренчав ложкой о стенки чашки, я вышел во двор и плюхнулся в старенькое плетеное кресло. Нет, что ни говорите, а в проживании в старом секторе южного приморского города есть своя прелесть, и немалая. Вроде бы полноценная городская квартира – но со своим уютненьким двориком пять на три метра, огороженным полутораметровыми «противососедскими» укреплениями из увитой плющом сетки-рабицы. Забором в смысле. Можно цветочки разводить или малину выращивать – кому что нравится. Мы с женой по этому поводу проявили просто поразительное единомыслие, в первый же год после покупки квартиры безжалостно залив дворик бетоном. Нечего из квартиры дачу или деревенский дом устраивать! Нечего! А так – и чисто, и красиво, и с друзьями всегда можно на свежем воздухе посидеть. Или даже мангал поставить, если «сидеть» решено совсем уж серьезно и по-взрослому.

Пододвинув поближе стоявшую на белом пластиковом столике пепельницу, я закурил. Совершенно идиотская привычка, безуспешную борьбу с которой веду уже не первый и даже не десятый год. Нет, оно, конечно, помогает в ночных бдениях за клавиатурой в поисках неизбитых сюжетных ходов и красочных описаний, но в не меньшей степени и вредит. А может, и в большей. От самого себя противно бывает, а поделать ничего не могу: пробовал. То ли силы воли не хватает, то ли еще чего?

Хм, а вот интересно – если про пьющих говорят: «Он еще свою бочку вина не выпил», то как сказать про курящих? «Вагон сигарет не выкурил» или «Плантацию табака не сдымил»? Кстати, прикольно звучит, надо запомнить – может, в книгу вставлю.

Я усмехнулся. Вот уж точно, перефразируя кинофильм «ДМБ»: «Писательство – это не профессия, а половая ориентация». Настает момент, когда начинаешь мыслить исключительно законченными сложноподчиненными предложениями, составленными в полном соответствии с требованиями корректоров твоего издательства. А все с тобой происходящее рассматриваешь с позиции «можно ли это где-нибудь использовать?».

Впрочем, ладно, пусть их, сейчас не самое лучшее время для заумных размышлений.

Отхлебнув кофе, я затянулся и откинулся на спинку кресла, расслабляясь. Не впервой, скоро оживу. Схожу в магазин, куплю пива и чего-нибудь перекусить, потом еще поваляюсь в постели… Суббота – великий день! Особенно после сами-знаете-какой пятницы…

Естественно, в этот момент – и в полном соответствии с избранным мной для творчества жанром – в калитку вежливо, но настойчиво постучали.

Внутренне застонав, я приоткрыл глаза. Торчащая над входом мужская голова знакома мне не была, остальное закрывала задрапированная куском непрозрачного пластика калитка. Квартирой ошиблись? Все может быть, но вставать, хотя бы из вежливости, все равно придется. Особенно если это снова счетчик пришли проверять. Хотя опять же суббота…

Кряхтя, я занял вертикальное положение и побрел к калитке.

– Доброе утро, – вежливо представился незнакомец. – Виталий Игоревич, если я правильно понимаю? Я могу зайти?

– Доброе. – Я открыл ворота и посторонился, по порядку распределив остальные необходимые ответы: – Правильно. Можете.

– Прошу прощения за столь ранний визит, но я прямо с самолета. Мне бы хотелось поговорить с вами, – заходя во двор, сообщил он. Нет, ты смотри, еще и издевается – «ранний визит»!

Я пожал плечами и кивнул гостю на второе кресло, заодно повнимательнее его рассмотрев. Невысокий, коренастый, старше меня лет на пятнадцать, короткие, уже тронутые сединой светлые волосы, но не блондин. Широкое, располагающее к себе лицо. Внимательные (какие-то даже слишком), но вполне дружелюбно глядящие глаза. Бежевые брюки, подобранная в тон рубашка с расстегнутым воротом, летние туфли. Аккуратный, явно кожаный кейс в руке. Про часы на запястье я ничего сказать не мог: не разбираюсь. Может, и китайская подделка, а может, и настоящая Швейцария. У самого банальные противоударные «Casio», уж и не упомню, сколько лет назад подаренные покойным ныне отцом. Зато батарейка на семь лет, и моим любимым подводным плаванием заниматься можно, ибо водонепроницаемые аж до тридцати метров.

Ну и кто ж мы такой? Явно не бизнесмен и не бандит. Если навскидку – так в равной мере может оказаться и представителем конкурирующего издательства, и, гм, неких государственных органов. Причем неизвестно какой из двух стран. Хотя упомянутый самолет… Ладно, разберемся.

– Благодарю. – Незнакомец поставил кейс подле стола и протянул руку, неожиданно искренне улыбнувшись. – Анатолий Петрович. Очень рад нашему знакомству. Можете, конечно, сомневаться, но – правда рад!

– И наверняка читали все мои книги, – еще не решив, как себя следует вести, но на всякий случай с легким сарказмом в голосе продолжил я. – Вы ведь примерно это собирались сказать? Только на поклонника вы, извините, мало похожи. Скорее на человека, прочитавшего их… ну, предположим, по долгу службы.

– Думаете? – улыбнулся гость. И, как ни странно, снова вполне искренне. – Что ж, не стану вас разубеждать. Тем более вы совершенно правы. Да, собственно, вот. – Он вытащил из кармана и раскрыл удостоверение, предлагая мне самостоятельно ознакомиться с содержанием темно-бордовой книжицы.

Что ж, угадал. С одним определились… хотя лучше бы он все-таки оказался представителем конкурирующего издательства!

– Ну и чем, гм, заинтересовала ваше уважаемое ведомство моя скромная персона, товарищ… э… полковник? – Я принял сидячее положение. «Товарищ… э… полковник» последовал моему примеру. – Кстати, а как сейчас у вас принято обращаться? Товарищ или господин?

– Анатолий Петрович, если не против. Никакого официоза, просто приватный разговор. Затем и прибыл, собственно…

– Уже интересно. Это даже несмотря на то что я являюсь, гм, гражданином дружественного, но очень «незалежного» государства?

– Представьте себе, даже несмотря на! Издаетесь-то вы в Москве, да и, судя по книгам, в отсутствии здорового патриотизма именно по отношению к России вас уж никак не заподозришь.

– Ладно, предположим, вербуйте дальше.

– Ну зачем же так? – Анатолий Петрович будто бы искренне расстроился. – Политический детектив вроде не ваш жанр? Да и книжки про шпиенов уже давно вышли из моды. Майор Пронин, так сказать, канул в Лету. Кстати, – он усмехнулся, словно вспомнив о чем-то приятном, – как раз по поводу содержания у нашей организации к вам никаких претензий, скорее наоборот – благодарность. За создание героического образа контрразведчика и сотрудника отрядов спецназначения. Так что с нас причитается!

С этими словами он извлек из кейса и выставил на стол бутылку коньяка. Судя по таре (этикетку я не разглядел), весьма неплохого. Вот так… ничего себе! Сходил за пивом, называется. Так и до запоя недолго. Но главное, как обыграл, как обыграл! И ведь не откажешься же… да и не хочется особенно отказываться. Может, хоть голова пройдет?..

– Так что, за знакомство, а, Виталий Игоревич?

– Идемте в дом. – Тяжело вздохнув, я затушил сигарету и поднялся. Все равно ни выставить его, ни уйти от разговора, похоже, не удастся. – Соседи у меня… ушастые. Да и посуда нужна. Вот только закуски, извините, нет.

– Ага, – контрразведчик кивнул и подхватил кейс и бутылку, – именно это я и собирался предложить. – И, наткнувшись на мой взгляд, уже чуть раздраженно пояснил: – Да не буду я вас вербовать! Просто разговор… о литературе. Который, впрочем, весьма вас удивит. Более чем удивит. Ручаюсь. Так что – пошли?

– Проходите… – смирился я с неизбежным.

Сели мы на кухне – приглашать его в неприбранную комнату я не стал. Да он и не настаивал. Или, пока мыл с дороги руки, успел туда заглянуть.

Пока я стоял перед холодильником, решая, подходят ли к коньяку бутерброды с майонезом и подсохшим сыром, или все-таки лучше придерживаться изначального варианта о полном отсутствии закуски, мой нежданный гость успел извлечь из шкафа две рюмки и нарезать принесенный с собой лимон.

Терпеть не могу закусывать коньяк лимоном – моветон, месье! – но, похоже, придется. Ввиду крайне нетоварного вида заморенного в холодильнике сыра – ну не ждал я сегодня гостей, не ждал! А все остальное вчера употребили. Вытащив из бокового отделения невесть сколько времени там пролежавшую плитку шоколада, я отважно двинулся навстречу неизвестности. Или неизбежности. Или и тому и другому разом.

По первой выпили, как водится, «за знакомство», вторую – «за избранный в литературе путь» (чесслово – формулировку не я предложил!), на третьей я не выдержал. Еще с давних студенческих лет терпеть не могу ходить вокруг да около. Тем более что голову и вправду «попустило».

– Итак? Продолжим? А то ведь напьюсь – вообще ничего не добьетесь.

– Вот и снова вы! Ну зачем так-то? – сокрушенно покачал головой Анатолий Петрович. – Прямо какой-то сплошной негатив. Неужели наша организация так уж вам насолила? Так ведь по моим-то данным, вроде и не было ничего такого… – Интонировать нужные слова он умел хорошо.

– Ладно, – первым пошел на примирение я. И на самом деле – чего завелся-то? Дедушек-бабушек моих никто безвинно в лагеря не отправлял («винно» в принципе – тоже), «нещадно преследуемых властью» диссидентов в роду тоже не наблюдалось, да и помянутые выше герои моих книг, если сами не служили в российской контрразведке, то относились к ней с должным пиететом. Почти… – М-м-м… извините. Я с утра не в лучшей форме, а тут еще и ваш, мягко говоря, неожиданный визит…

– Я заметил. – Контрразведчик весело кивнул на батарею пустых бутылок возле мусорного ведра. – Маленький холостяцкий мальчишник в отсутствии отдыхающей супруги?

– Типа того, – ответная улыбка вышла на удивление ненатянутой, – посидели вчера… неплохо. А про отдыхающую супругу – это вы откуда?

– Про супругу – ниоткуда. Нетрудно, знаете ли, догадаться, – без напряга соврал он. И, в очередной раз решительно наполнив рюмки, продолжил: – А в остальном – правильно. Тоже нужно. Ну а как без этого? Так что, поговорим?

– Ага, начинайте. О чем, собственно?

– Собственно, о ваших книгах, как и обещал. Буду вас несказанно удивлять. Но сначала… – Он в очередной раз полез в свой бездонный кейс, выложив на стол несколько скрепленных степлером листов: – Сначала вот это. Десять лет назад ваш отец посылал запрос в Центральный архив Минобороны по поводу своего пропавшего без вести отца. И вашего соответственно деда. Что ему ответили, вы знаете: «В случае обнаружения интересующих вас сведений мы обязательно…», – Анатолий Петрович поморщился, выражая свое отношение к случившемуся. – Ну а я… я взял на себя смелость довести дело до конца. И очень сожалею, что опоздал… кстати, примите соболезнования…

– Спасибо, – не знаю, как насчет всего остального, а удивить он меня уже ухитрился. – Но ведь дед пропал без вести? Еще в июле сорок первого. А похоронка пришла только в сорок четвертом, уже после освобождения города. Значит, что-то все-таки было известно?

– Да. Обычная неразбериха времен войны. Сведения-то были, достаточно надежные сведения, только они оказались в нашем архиве, понимаете? У армейских он так и числился без вести пропавшим, а по нашему ведомству нашлись свидетели его гибели. Хоть сейчас и не сильно модно об этом говорить, но столь не любимые всеми особисты свое дело делали, и неплохо, смею заметить, делали. Здесь все есть, – он кивнул на лежащие на столе документы, – я снял ксерокопии. Показания свидетелей, сведения о захоронении…

– Под Харьковом?

– Да. Тяжелый гаубичный дивизион, лето сорок первого. Могила, конечно, братская, но найти можно. Съездить, там, цветочки возложить…

– Ну, значит, здравствуй, дед. Вот ты и нашелся, жаль, папка не дожил. Он очень хотел… – Я сморгнул и залпом выпил содержимое предусмотрительно налитой полковником рюмки. Анатолий Петрович тактично изучал висящую над раковиной сушилку для посуды. – Я позже почитаю, ладно? И – спасибо. Не ожидал. Но в любом случае – спасибо. Честно.

– Да не за что. И вот еще – мой дед, точнее, оба деда тоже погибли на войне. Один, как и ваш, в самом начале, второй – под конец, в Праге. Так что давайте сразу договоримся: это я сделал просто так. Не в знак будущего сотрудничества и не для установления психологического контакта, а просто так. Хорошо?

Я кивнул. Размышлять, так ли оно на самом деле, абсолютно не хотелось, да и не имело особого смысла.

– Ну а теперь, если вы не против, вернемся к современной фантастической литературе. К историям выдуманным, и не очень… – Уловив в моем взгляде непонимание, он тут же пояснил, что имел в виду. Да так, что я чуть со стула на пол не сверзился. То есть с табурета. Но именно «чуть».

На месте я, к собственной гордости, все-таки усидел.

– Вы в курсе, что все написанные вами книги в той или иной степени сбывались?..

2

– В смысле? – Сморозив первое, что пришло на ум, я потянулся было к бутылке, однако Анатолий Петрович меня опередил, отставив емкость на край стола:

– Давайте-ка попозже, ладно? А то ведь напьетесь, вообще ничего от вас не добьюсь, – являя чудеса профессионально тренированной памяти, подколол он меня. Шутник, однако, еще и с хорошей памятью. – В смысле, что вы относитесь к категории «А» современных писателей-фантастов. Так что гордитесь. Завидую…

– Угу, миллионные тиражи, толпы поклонниц, парочка снятых по мотивам книг киноблокбастеров, шикарная вилла на побережье и «Запорожец» ручной сборки с кожаным салоном и климат-контролем… Издеваетесь? Или просто изощренно мстите за холодность к вашей «конторе»?

– Ни то ни другое, – спокойно восприняв мой язвительный пассаж, сообщил контрразведчик. – Во-первых, платят вам ничуть не меньше, чем другим; во-вторых, категория «А» – это по нашей номенклатуре. Можно быть самым издаваемым в мире писателем, по книгам которого как раз и снимают высокобюджетные кинофильмы, но ни на йоту не приблизиться к истинной сути вещей. Нет, это означает, что описанное в ваших произведениях сбывается не меньше, чем на пятьдесят тире семьдесят процентов. Возможно, вам это польстит, но таких во всем нынешнем СНГ только пятеро. Псевдонимов, извините, не назову – лично я весьма горд, что работаю именно с вами, но есть вещи, о которых просто не имею права сообщать, – все-таки чуть подсластил он пилюлю. И тут же добил меня окончательно: – Понятия не имею, с чем это связано, но за океаном подобных уникумов и вовсе нет. А в Западной Европе всего двое.

Вот так, господин писатель, нарвались, называется, на комплимент! Счастье несказанное привалило… ну и что теперь прикажете с оным счастьем делать? Куда, простите, пихать?

– Ладно, излагайте дальше. Несказанно меня удивить вам удалось, и не раз, а в остальном… Считайте, что шоковая стадия позади. По первой-то профессии я все ж таки врач, причем с кандидатской степенью. Так что валяйте дальше, слушаю… Только знаете что? Давайте-ка еще по одной, потом пойдем перекурим – если вам, конечно, оное занятие по долгу службы не претит – и объявим сухой закон. Говорить нам, как я понимаю, еще долго придется. Ха, кстати, а всемирно известный знаток всех на свете тайн, надеюсь, к их числу не относится?

– Вы про Бэна Драуна, что ли? – на удивление сразу понял меня контрразведчик. – Если «да», то можете расслабиться: даже самый продвинутый голливудский пиар не поможет, если коэффициент сбываемости твоих книг равен нулю. А тут не то что «нуль», тут нуль в отрицательной степени. Так что расслабьтесь, все его еретические апокрифы – стопроцентная галиматья, на галиматью же и помноженная. Когда государство бездуховно по сути, то чего ждать от его сыновей… Впрочем, ладно, пойдемте-ка и вправду лучше подымим. – Анатолий Петрович наполнил рюмки, выпил вместе со мной и двинул в сторону выхода, доставая сигареты.

Вздохнув, я поплелся следом: чего уж теперь? Карты розданы, у него на руках пять тузов из четырех, а я… А я пока послушаю – не знаю, насколько оно соответствует суровой прозе жизни, но как сюжет – хоть прямо сейчас за клавиатуру садись. Любое издательство, блин, с руками оторвет. Короче, ладно, послушаем пока…

– Так вот, – продолжил контрразведчик, когда мы вернулись в дом, на улице мы соблюдали многозначительное молчание и прочую конспирацию, – прекрасно понимаю ваше удивление. Да я, собственно, и не имел в виду, что события в мире развиваются именно по сценарию написанных этими пятью писателями книг. Вы все-таки, извините, сочинители, а не пророки! Так что выдуманное кем-то из вас нашествие инопланетян или изменение человеческой истории в результате путешествия в прошлое некоего ушлого героя, отнюдь не должно обязательно претвориться в жизнь. Иначе говоря, вы не меняете картину мироустройства в целом и не устраиваете концов света, но иногда очень точно угадываете – ну, или прогнозируете – некие моменты, гм, нашего будущего. А иногда – и прошлого… Засекреченного и мало кому известного прошлого, понимаете?

– Серьезно? И что, например, лично я предугадал?

– Лично вы? – чуть ли не радостно переспросил Анатолий Петрович – к этому вопросу он был готов. Правда, отвечать начал со встречного вопроса: – Знаете, когда вас взяли на контроль? Когда вы, ошибившись лишь в одной букве, угадали аббревиатуру секретной установки электромагнитного подавления бортовой электроники противника, которая и по сей день существует, увы, только в чертежах. Сначала, как водится, подумали об утечке информации, но довольно быстро убедились, что вы – даже при наличии подобной – просто не могли бы получить эти сведения. Затем – еще два совпадения, одно снова научного характера, второе, так сказать, исторического. Некая – не стану конкретизировать! – спецоперация двадцатилетней давности, о которой вы, при всем желании, тоже знать не могли. Плюс ряд незначительных совпадений, произошедших в жизни с прототипами героев ваших книг, которыми вы достаточно активно делились с друзьями и читателями. И – завертелось. Проверки, сбор информации о вашем прошлом и настоящем и в итоге – уже помянутая сегодня категория.

Я поежился – ну ничего себе! Жил человек, книги писал, похмельем с утра мучился – и вот нате вам: сбор информации, проверки какие-то… про категорию я и вовсе молчу. До начала своей литературной карьеры я даже высшую врачебную получить не успел, а тут сразу какая-то категория «А». Как там он говорил? Угадывание и прогнозирование моментов будущего и прошлого? Круто… Спасибо, хоть не убрали как опасного свидетеля и прочего «раскрывателя» государственных тайн!

– А сейчас вы, в свойственной вам манере тотального недоверия к моей организации, наверняка подумали, что вас могли ликвидировать, – внимательно следя за выражением моего лица, печально сообщил контрразведчик. – Ведь так?

– Так, – я не счел нужным запираться – собеседник, ко всем прочим неоспоримым достоинствам, оказался еще и неплохим физиономистом, – вдруг еще чего совсекретного угадаю? Интересы державы, гостайна, великое противостояние Востока и Запада, все дела…

– Глупо. Простите за избитое сравнение, но зачем резать курицу, несущую золотые яйца? Нам гораздо, несравнимо выгоднее просто приглядывать за вашим творчеством… используя кое-что из него в своих целях. Возникни такая необходимость, вам просто намекнули бы, о чем не следует писать. Причем намекнули так, что вы никогда и не поняли бы, от кого этот самый намек исходит. А то ведь если вашему брату прямо подобное скажешь, вы и творить-то больше не сможете, все назад станете оглядываться. А нам принцип «как бы чего не вышло» не подходит, понимаете? Нам незамутненность нужна, чтобы прямо из души шло…

– У меня нет брата… – буркнул я, закуривая. Выходить на улицу, снова прерывая разговор, не хотелось. Анатолий Петрович секунду поколебался, но курить не стал. – А так… понимаю, конечно, как не понять? Контролируете поступающие в издательства тексты?

– Не все, ясное дело. Вы ведь представляете, сколько рукописей проходит за месяц только через три-четыре крупнейших российских издательства? Поэтому мы отслеживаем только тексты интересующих нас писателей. Читаем, анализируем, проверяем по своим каналам – и даем «добро». Или не даем. Но писателю все это представляется совсем в ином свете. Например, исходящей от издателя рекомендацией переработать какую-то часть текста, изменить финал рукописи… несоответствием сюжета запросам современных читателей, в конце концов. Ну и так далее…

– А оскорбленные в лучших чувствах демиурги при этом почем зря поминают злобных редакторов, заставляющих переделывать нетленные опусы… – докончил я. И тут до меня наконец дошло: – Стоп. Но если ни один из пяти писателей и понятия не имеет о вашем негласном контроле, а мне вы раскрыли истинное положение вещей, значит, что-то случилось? Что-то пошло не так и вы решили раскрыть одному из них карты? Мне?

– Да, – контрразведчик кивнул, – именно так. Угадаете, о какой именно книге речь?

– О предпоследней? – наобум брякнул я, припомнив сетования редактора на «чрезвычайно сложный для понимания читателя текст со множеством псевдонаучных, ничем не доказанных теорий и предположений».

– Не угадали, – улыбнулся Анатолий Петрович, – хотя изложенное в ней и доставило нашим аналитикам немало хлопот. Да и на анализ текста у них ушло раза в два больше времени, чем обычно.

– Так вот почему ее выход почти на два месяца задержали… а я-то голову ломал! Ваша работа?

– Наша, – не стал спорить собеседник. – Говорю же: аналитики чуть с ума не сошли от того, что вы там наворотили. Кстати, лично мне она как раз понравилась, хотя поначалу слегка насторожила – уж больно неоднозначные факты там приводились.

– Ладно, – я решительно затушил окурок, – продолжим нашу литературную угадайку. Значит, последняя? Недописанная?

– Ага.

Контрразведчик неожиданно взглянул мне прямо в глаза. Взгляд оказался жестким, без малейшего намека на недавнюю полушутливую расслабленность. Вот блин! Сам ведь не раз и не два использовал в своих книгах этот прием из арсенала спецслужб – и на него же и нарвался! Кстати, неприятное, оказывается, ощущение – взглянул, словно к табурету пригвоздил.

– Хотите познакомиться с героиней вашего романа? С единственной выжившей героиней?

Н-да, а вот это уже не «блин», это уже как-то гораздо грубее называется. Ощущая, как неприятно шевельнулись волосы на голове и разом пересохло горло, я молча кивнул. И потянулся к бутылке.

На этот раз мне никто не препятствовал…

3

– Как и в вашем романе, девушку зовут Мариной. И ее отец действительно физик-ядерщик, правда, не из «почтового ящика», как у вас, а из серпуховского института высоких энергий. Но лет двадцать назад он и вправду имел отношение к испытаниям ядерных зарядов. Подземным испытаниям, – интонировав «подземным», пояснил он. – Так что угадали. Кстати, здесь у нее на самом деле живут тетка и двоюродная сестра, к которым Марина еще со школьных времен приезжает на лето отдохнуть.

– Постойте-ка, погодите секунду, – я пытался упорядочить скачущие мысли, – но… но ведь книга еще не дописана?! Есть только пара глав, что я выкладывал на своем сайте в Интернете – и все. Почему же…

– Именно поэтому, – перебил Анатолий Петрович, – именно поэтому. Впервые в истории нашей «конторы» изложенное в книге начало сбываться практически одновременно с ее написанием. Так сказать, по мере развития автором дальнейшего сюжета. Или даже не «практически», а именно «одновременно», эдакий онлайн получился. Глава, где девушка заблудилась в катакомбах, появилась в сети десятого июня, в реальности же это произошло двумя днями раньше. Знать об этом вы никак не могли, мы проверили. Очень серьезно проверили. Да, собственно, вы ведь наверняка придумали и написали главу раньше, то есть одновременно с произошедшим в действительности, верно? А в случайное совпадение – учитывая вашу категорию и прошлые заслуги – я, извините, и сам не верю, и права такого, верить, не имею…

– Но как вы на нее-то вышли, на мою, гм, героиню? Даже если и отслеживаете все тексты, как связали ненаписанную книгу с реально пропавшей, да еще и на территории другого государства, девушкой?! Она что – тоже как-то по вашей линии проходит?

– Ну, Виталий Игоревич, что ж вы так? Про спецслужбы пишете, а такие вопросы задаете! Вспомните, о чем я вам только что рассказывал, или, как у вас принято говорить: «Поднимитесь на пару абзацев выше». Маринин отец чем занимался? Раньше ядерное оружие разрабатывал, сейчас в Серпухове работает, к проекту по холодной плазме отношение имеет. Как думаете, подобные специалисты по какому ведомству проходят? Не только ведь по РАН или институту ядерных исследований! Ясно?

– Да уж, куда ясней… Мог бы и сам догадаться. Значит, к вам поступает сигнал, что дочь секретного ученого пропала в каменоломнях на территории соседней страны – и вы практически тут же вы находите описание этого в будущей книге одного из курируемых писателей. Оперативно сработали, однако! И вот вы здесь, коньяк с фантастом пьете да всякие страшные истории рассказываете.

– Ну, по страшным-то историям – это вы у нас специалист, но в остальном – все верно. За исключением одного: отец Марины вовсе никакой не секретный ученый. Просто все физики такого уровня находятся на нашем контроле. Причем вполне гласном – они прекрасно об этом знают и, как правило, ничего не имеют против. Интересы государства – раз, их же собственная безопасность и безопасность их семей – два. А то вдруг они и на самом деле какой-никакой фундаментальный прорыв совершат – думаете, до этого никому в мире и дела не будет? Еще как будет… вот тут-то мы и подключимся. Впрочем, те, кто был против, тоже отнюдь не в бетон закатаны, а прекрасно работают за рубежом еще с начала девяностых – какая тогда жутчайшая утечка мозгов была, помните? У них там в науке сейчас «на четверть наш народ», – строчкой из песни Высоцкого, закончил он. – Ладно, что-то мы отвлеклись…

– Что с девушкой? – кое-как переварив обрушившуюся на меня весьма непростую информацию, я задал вполне логичный вопрос: раз уж так оно все вышло, извольте, господин писатель, ощущать ответственность за своих внезапно материализовавшихся героев! Мы ведь в ответе за тех, кого приручили, не так ли, мсье Экзюпери? Отож…

Анатолий Петрович пожал плечами:

– Ну а сами как думаете? Пережить такое – отнюдь не предел мечтаний для двадцатилетней девушки. Шок и тяжелейший психологический стресс так просто не проходят… впрочем, сейчас ей уже лучше, наиболее тяжелый период позади.

– Представляю, что пережили ее родители! Небось поседели все…

– Да уж, нелегко им пришлось, – кивнул контрразведчик. – Однако мы вовремя успели подключиться и взять ситуацию под контроль. Двухнедельного курса психологической реабилитации в нашей клинике оказалось вполне достаточно. Только вот поседели как раз не родители… Так что не вздумайте при встрече отмочить комплимент по поводу ее блондинистости, договорились?

– Я малознакомым девушкам вообще комплименты не «отмачиваю»! – мрачно буркнул я. – Что с остальными? Кстати, а про меня-то Марина знает?

– С остальными, – собеседник, не спрашивая разрешения, вытянул из пачки сигарету и закурил, – с остальными непонятно. Между прочим, их было пятеро – на одного человека меньше, чем в книге. Так вот, с остальными пока ничего не ясно. Как говорят в соседнем ведомстве: «Нет тела – нет дела». Рассказ Марины с пугающей точностью повторяет ваш роман: странный сферический зал с парящим по центру шаром, мумии нашедших его камнетесов, обезумевшие и перебившие друг друга товарищи… Дороги туда она, естественно, не помнит. А спасатели… они, конечно, попытались пройти по ее следам, но почти сразу сбились с дороги и больше вниз не спускались. Тем более к тому времени мы уже взяли все под свой контроль. А насчет вашего второго вопроса… да, про вас Марина знает. Наши спецы сочли, что так ей будет проще пережить произошедшее – акцентировка на чем-то загадочном и необъяснимом, отвлечение внимания, понимаете?

– Да уж, понимаю… Ну а эти ребята? Про них я тоже угадал?

– Представьте себе, да! Правда, старший группы и его друг служили не в морской пехоте, а в ВДВ да погибшая девушка… – Анатолий Петрович замялся, смущенно отводя взгляд. – На самом деле она и была той самой двоюродной сестрой, в доме которой Марина гостила летом и которая, собственно, уговорила ее пойти в катакомбы.

Та-ак… ну вот, значит, и приехали. Дописался. Как говаривал мой любимый книжный герой, «Песцы атакуют по всему фронту»!

– Что еще? Договаривайте, чего уж теперь.

– Да, собственно, и нечего договаривать! Все, что знал, изложил, остальное… об остальном я как раз вас хотел спросить. То, что выложено в Интернете, на этом месте и обрывается, а дальше… – Он вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая немедленного ответа: «Ну что ж, слушайте, дальше было вот что…»

Ха, я и сам хотел бы знать, что ж там дальше было! Поскольку сверх выложенного на сайте, больше ничего и не писал, занимаясь совсем другой вещью – решил попробовать себя в соавторстве с подающим большие надежды молодым московским писателем Димой Политовым. Кто ж знал, что оно так будет?!

– Жаль… или скорее здорово! – неожиданно живо отреагировал на мое добровольное признание фээсбэшник. – Значит, у нас куда больше возможностей для маневра, чем представлялось!

– Это вы о чем? – мрачно прищурился я на манер незабвенного железного Феликса. А вы бы, на моем-то месте, разве не прищурились?!

– Да все о том же, – запираться собеседник явно не собирался, – вы поймите: впервые в истории текст рукописи полностью соответствует реальным событиям! Не отдельные моменты совпадают, не общая канва, а весь сюжет целиком! Причем в реальном времени! Можете смеяться, но…

– Уже хохочу. Задыхаясь и откашливаясь, – перебил я его, пытаясь ухватить за верткий хвост какую-то очень важную мысль. Как ни странно, получилось: – Знаете, я столько лет всеми силами избегал жанра космической оперы, вот решил попробовать и… Вы что, всерьез верите, что найдете в катакомбах десятиметровую инопланетную фиговину? Мне лично вся первая глава казалась жутким примитивом! Все эти цивилизации-предтечи вместе со своим забытым наследием, могущественные артефакты… это же просто набор штампов на тему бескрайнего космоса и грядущей человеческой экспансии! Да об этом только ленивый не писал!

– Почему нет? – спокойно парировал контрразведчик. – Все более-менее успешные писатели рано или поздно касались темы этого самого «таинственного наследия галактических цивилизаций». А вдруг вы угадали? Ну а вдруг? Кстати, а что, собственно, такое эта, как вы изволили выразиться, «фиговина»?

Я задумчиво посмотрел на Анатолия Петровича. Ну а теперь какого ответа он ждет? Точного описания сути и сущности инопланетного артефакта из ненаписанной книги, что ли? Боюсь, долго ждать придется…

– Как вам сказать?.. Обдумывая сюжет, я предполагал, что корабли Ушедших – не более чем носители этих самых фиговин. Пустой корпус, внутри которого расположена… ну, пусть будет логическая матрица. Своего рода искусственный интеллект, созданный их цивилизацией, суммарная квинтэссенция их разума… – Я понял, что слегка запутался и просто не знаю, как выразить свою мысль. Излагать идеи на бумаге, то бишь в текстовом редакторе готового стерпеть все, что угодно, компьютера, оказалось куда проще, нежели устно и глядя на внимательно внимающего собеседника. «Внимательно внимающий собеседник», похоже, понял мои чувства и ободряюще улыбнулся.

Внутренне тяжело вздохнув, я продолжил:

– Ну, в общем, по сюжету эти Ушедшие сами в космос вообще никогда не летали, отправляя вместо себя нечто вроде двойника, причем не двойника какого-то конкретного индивидуума, а двойника цивилизации в целом. Эдакий суммарный сверхразум всей цивилизации сразу, знающий, что ей, этой цивилизации, необходимо, и способный в критической ситуации принимать самостоятельные решения…

– И надо полагать, умеющий неплохо защищаться, вызывая у угрожающих ему разумных существ неосознанную и ничем не мотивированную агрессию? – довел до конца мою мысль контрразведчик. – И заставляя «нежелательный раздражитель» уничтожать самого себя своими же силами? Так?

– Возможно, – согласился я. – Помните, спустившиеся в катакомбы подземники удивляются, отчего ход залегает слишком глубоко? Этому… этой фиговине было нужно, чтобы к ней открыли доступ, прорыли ход, однако ни камнетесы из прошлого века, ни современные ребята ей… ну, не подошли, что ли, и она их уничтожила. И сейчас еще чего-то ждет.

– Кстати, а куда делся рейдер? Я так понял, он ведь ушел в прыжок вместе с загадочным шаром? Шар потом объявился под землей в нашем времени, а космический корабль?..

– А сами не догадались? – Я чуть самодовольно усмехнулся. – Помните, как по тексту: «Любое внешнее воздействие начисто сбивает настройки канала, и корабль может выбросить, где угодно, причем не только в пространстве, но и во времени»? Плюс заводские штампы на инструментах и лампе погибших камнетесов – 1901 и 1905 годы? Случайно, ни на какие мысли не наводит?

– Если навскидку – то нет. Но, зная вашу неуемную фантазию и памятуя школьный курс истории… уж не Тунгусский ли метеорит? – не менее самодовольно осведомился Анатолий Петрович.

Ну уел, уел, что тут скажешь? Профессионал, чего уж там…

– Отчего бы вам самому писать не попробовать? А то рядом с вами чувствуешь себя полным литературным ничтожеством – такую идею навскидку раскусили… ну да, именно он. Не было никакого метеорита, был сгоревший в атмосфере поисковый рейдер, взрыв силовой установки которого и вывалил лес на сотни километров. Таран десантного катера сбил настройки гиперпространственного канала, который и выбросил корабль в отличной от расчетной точке пространства-времени. Насчет пространства я особо не заморочивался, а во времени – почти на триста лет в прошлое… 1908 год, по-моему, нормально?..

– А этот… шарик?

– Его выбросило немного в стороне, причем вторичная воронка гиперполя раскрылась ниже уровня земли. «Вторичная» – потому что рейдер попросту затянул шар в им же самим сгенерированное искривление пространства, сформировав вокруг постороннего объекта дополнительный гиперканал. Вот так эта штуковина и оказалась под землей…

– А сферический зал с остекленевшими стенами?

– …результат воздействия финиширующего из гиперпространства объекта. Своего рода взрыв, энергия которого равномерно распространялась из точки пересечения двух пространств – нормального и искривленного – к периферии. По крайней мере я так себе это представлял…

– Хорошо представляли, что сказать, – не то одобрительно, не то с осуждением сообщил контрразведчик, о чем-то напряженно раздумывая. Видимо, о судьбах мировой фантастической литературы:

– Значит, конкретно вы еще не думали, что собирается делать в нашем мире этот… гм… артефакт?

– Увы… я ведь говорил – отложил, занялся другой вещью. Вот как раз недавно дописал и отправил в издательство. Теперь уж и не знаю, к счастью ли, или совсем наоборот?

– Вот и я не знаю, – задумчиво пробормотал Анатолий Петрович. – А дальше что? Неужели больше ничего не… придумали? – Пауза прозвучала весьма многозначительно. Очень многозначительно, прям аки на допросе: «Хотите сказать, что это все? Ах, как бы мне хотелось вам поверить, как бы хотелось, но, увы, служба – права такого не имею, поверить…»

Последняя мысль рассмешила, и, не сдержавшись, я улыбнулся. Анатолий Петрович посмотрел на меня непонимающе – пришлось объяснить. Сравнение ему неожиданно тоже понравилось, и несколько секунд мы сидели, глуповато хихикая на пару – видел бы кто со стороны, неизвестно что и подумал бы.

– Да какой там допрос, скажете тоже! – не сгоняя с лица доброжелательного выражения, непритворно вздохнул контрразведчик. – Нам даже не столько помощь ваша нужна, сколько истинное понимание того, что вообще происходит. Это, согласитесь, уже никакое не предвидение получается, не прогнозирование будущего, а вообще непонятно что! Выходит, не вы что-то угадываете в прошлом, а настоящее и будущее развивается по вашему сценарию, понимаете? Или кто-то диктует вам, как будут развиваться события. Неужели вам самому не интересно? Не хочется узнать, с чем это связано?

– Еще как хочется, – мрачно согласился я. – Могу даже одну теорию навскидку предложить, вполне с вашими мыслями увязывающуюся: эта штуковина каким-то образом передает мне сведения о том, что и как должно происходить. Или происходит. Или происходило в самом ближайшем прошлом. А зачем и отчего именно мне – понятия не имею…

Гость кивнул – вроде бы с ободрением, но в то же время как-то слишком уж понимающе. Будто ожидал услышать от меня именно это – или сам собирался сказать что-то подобное.

Я усмехнулся:

– Так понимаю, для вас моя теория не слишком-то в новинку?

– Представьте себе, да. Это первое, о чем мы и подумали – человек-то вы, скажем так, не слишком обычный, обладающий определенными способностями, у большинства людей и вовсе никогда не встречающимися. Согласитесь, логично предположить, что именно ваш, а не чей иной, разум оказался способным воспринять подобную информацию. Тем более что находитесь вы, ну, скажем так, в непосредственной близости от этого самого артефакта. По роману-то он ведь мог и с нескольких километров на человеческий разум воздействовать, как с тем звездолетом, что сам себя взорвал. Разве нет?

– Разве, разве… Боюсь, что да. Хотя мне больше по душе какое-то другое объяснение – не люблю, когда у меня в мозгах кто-то ковыряется и чего-то туда вкладывает. Шизофренией попахивает. Или вон, – я кивнул на бутылку, – делирием альбенсом в острой фазе ловли рыжих пушных зверьков. Так как, у вас точно никакого другого объяснения нет?

– Увы, – Анатолий Петрович шутливо развел руки, – нет. Честно. Мне, как вы понимаете, совершенно ни к чему что-то скрывать. Мы-то в вас сейчас куда больше заинтересованы, нежели наоборот.

– Жаль… А насчет моей незаинтересованности, это вы, пожалуй, ошибаетесь. Впрочем, ладно, давайте тогда продолжать ловить нашу белочку за ее пушистый хвостик. Вот только…

– Что только? – немедленно напрягся контрразведчик – похоже, более-менее предсказуемая (для него я имею в виду) часть разговора осталась позади, и сейчас мы начинали сплошную импровизацию.

– Если вдруг все и на самом деле обстоит именно так, как мы сейчас говорили, то… не боитесь, что наши с вами глубокомысленные предположения станут известны не только нам? А?

Несколько секунд он молчал, переваривая мою мысль, затем понял. И задумчиво покачал головой:

– Да нет, вряд ли… Вы ведь сами сказали, что никаких предположений относительно сути этой штуковины пока не делали? Думаю, она скорее, гм, «излучает» некую информацию, воспринять которую может только подходящий разум. Остальные эту информацию просто не заметят, ну а тех, кто подобрался слишком близко физически, она просто… глушит. Причем тоже физически, и с весьма печальным исходом.

– Ну вот, начали, как говорится, за здравие… То есть я получаюсь просто инструментом для реализации чужого замысла, а вовсе не гениальным провидцем? – делано расстроился я, однако собеседник был настроен совершенно серьезно и моей иронии не принял:

– Хм, а вот мне, Виталий Игоревич, кажется, что глупо ставить вопрос именно так! Ваш разум более чутко воспринимает этот мир, его эфемерную «надматериальную» часть – и именно поэтому сейчас вы знаете куда больше, нежели все остальные. Понимаете, о чем я? Боюсь показаться грубым льстецом, но именно благодаря вашим способностям вы и вошли в некий… контакт с чужим разумом. Ведь это, как ни крути, именно контакт!

– Имеете в виду, что мои прошлые «угадывания-прогнозирования» и нынешняя ситуация – совсем не одно и то же? Но при этом находящееся в некой весьма тесной связи со всем происходящим? Что первое в некотором роде обусловило второе? Так, что ли?

– Блин, а попроще вы изъясняться не пытались? Как для уровня среднестатистического читателя? «Находящееся с происходящим» – сильно сказано, а? – добродушно ухмыльнулся контрразведчик, конечно же, прекрасно уяснив, что я хотел сказать.

– Ну да. Именно так.

– Ха, ну а те камнетесы, которым «внушили» необходимость пробить именно этот, и никакой другой, ход? Тоже все были сплошь гениальными фантастами, провидцами и угадывателями будущего? – самокритично развенчал я собственное предположение.

– Да вовсе необязательно, – грудью встал на защиту собеседник. – Думаю, они просто выполняли чье-то распоряжение – им сказали копать, они и копали. А истинный приказ мог быть отдан их непосредственному начальнику, прорабу какому-нибудь – или кому-то из высшего строительного руководства… да мало ли?! Хоть самому мэру города! В конце концов, пока что все это – только наши домыслы, и никак не больше.

– Хорошо, предположим, вы правы, – сдался я. – Но для чего он… оно все это делает-то? Предупреждает через меня и мою книгу человечество о своих грядущих коварных планах? О начавшемся вторжении? Прямо какой-то галактический альтруизм получается… По мне, так нелогично как-то!

– Поспорим о логике поведения Чужих? – добродушно хмыкнул Анатолий Петрович. И тут же, без перехода, продолжил уже серьезным тоном: – Или рассмотрим другой вариант: оно о нас с вами вовсе не знает? И вся «передаваемая» информация вообще для человека и человечества никоим образом не предназначена? Не про нашу, так сказать, честь? Лежит себе под землей эдакий сверхразум целой цивилизации, лежит и чего-то ждет, периодически отправляя своим сородичам отчет? Или не периодически, а постоянно. И как вам? Не лишено?

– Не лишено… – вновь ощутив, как противно шевельнулись волосы, тихонько согласился я. – Блин, а ведь похоже!..

– Вот именно. Прогуляться не хотите?

Я удивленно взглянул на собеседника:

– К-куда это? В катакомбы?!

– Да нет, пока не в катакомбы. – То, как он произнес слово «пока», мне очень не понравилось. Активно так не понравилось, но переспросить я не успел. – К морю, точнее – в санаторий. Лето, солнце, тенистые аллеи, ласковое море… хочу вас кое с кем познакомить. Там и продолжим наш околонаучный диспут.

– Она… здесь?! Вы же говорили про какую-то специализированную клинику? Вашу клинику?

– Здесь, прилетела вместе со мной, так что насчет самолета я вас не обманул. Или почти не обманул. Мы еще вчера ночью прилетели спецрейсом. А клиника? Вы ведь сами нам двухнедельную фору дали, дописанием другого романа занявшись, так что спасибо!

– Ладно, понял. Ну что ж, тогда поехали. – Я с тоской оглядел стены родной кухни – прощай, спокойная жизнь! Эх, а как хорошо все начиналось: вчерашний мальчишник, сегодняшнее похмелье!.. – Некрасиво заставлять девушку ждать. Вопрос о нашем дальнейшем сотрудничестве, как я понимаю, отпал сам собой…

– Ну вот видите, – неискренне удивившись, сообщил контрразведчик, легко поднимаясь с табурета. Неизменный кейс уже был зажат в руке. – А то заладили поначалу: «Вербовка, вербовка»! У нас все, гм, исключительно по взаимному согласию, и никак иначе!

– Только имейте в виду, – вовсе не из чувства противоречия (какое там еще чувство?! Одни, блин, эмоции), а просто желая оставить за собой хоть какое-нибудь последнее слово, сообщил я со сталью в голосе. Сталь вышла какая-то хиленькая, ноздреватая, отнюдь не легированная. Дрянная такая сталь, вовсе не танковая. – Клаустрофобией не страдаю, но под землю не полезу! Не могу, когда над головой…

Анатолий Петрович фыркнул, старательно пряча улыбку – неужели все ж таки не был до конца уверен в моем согласии? – и первым вышел в коридор.

4

Пока я приводил себя в порядок, переодевался, искал ключи и мобильник и, неожиданно вспомнив кое о чем, включал компьютер, Анатолий Петрович курил во дворе, с неподдельным интересом разглядывая сколоченный из облезлых досок осколок советского прошлого – соседскую голубятню, пожалуй, одну из последних еще сохранившихся в городе. Дядя Витя, хозяин голубей и мой сосед, недавно ушел в лучший мир, оставив пернатых на попечение внука.

Голуби на проявляемый российской контрразведкой интерес внимания не обращали, деловито занимаясь своими птичьими делами, следы которых чрезвычайно плохо оттирались с поверхности моего столика. Правда, между моей загородкой и голубятней пролегала затянутая виноградом трехметровая «зона отчуждения», так что «бомбометания» не были такими уж частыми.

Заперев дверь, я обернулся к Анатолию Петровичу, протянув ему несколько сложенных вдвое листков, только что распечатанных на принтере:

– Держите, глядишь, пригодится.

– Слушайте, настоящая голубятня, а? Вот не думал, что такое еще где-нибудь сохранилось, прямо провал во времени какой-то! А это что?

– Тест на мою профпригодность, – криво усмехнулся я. – Или план наших дальнейших действий. Или, скорее, некролог по неизвестным героям. Сейчас проверим, так ли оно все, как мы представляем. Вы меня столь несказанно удивили, что я совсем об этом позабыл, напрочь из головы вылетело: перед вчерашним застольем я попытался немного поработать, причем именно над этой вещью. Почему именно над ней – понятия не имею… вернее, до нашего разговора не имел. Теперь, возможно, понимаю.

Контрразведчик задумчиво смотрел на листки в своей руке, отчего-то не торопясь читать. Затем кивнул и медленно спрятал их в карман рубашки.

– Однако… Не ожидал. А знаете что? Давайте-ка мы его вместе почитаем, по дороге, ладно?

– Да как хотите. Я-то вроде помню, о чем там говорится, – пропуская его вперед и запирая калитку, пожал я плечами. Сидящий под окном кот укоризненно глядел на меня сквозь узкие щелочки глаз: совсем, мол, хозяин с ума сошел! Вчера кучу малознакомых людей понавел, спать не давал, сегодня и вовсе с каким-то чужим уходит… никакого порядка! Все, мол, хозяйке расскажу, как вернется…

Виновато улыбнувшись Масяну (в том, что он именно «Масян», а вовсе никакая не «Масяня», мы с женой определили слишком поздно, когда уже не было смысла менять кличку), я двинулся вслед за контрразведчиком. Второго нашего кота, Тигра, прозванного так исключительно из-за напоминающей камуфляж немецких танков расцветки, видно не было: видать, снова загулял.

Пока мы шли через двор, я мучительно пытался припомнить, не позабыл ли кошелек и остались ли в нем после вчерашнего хоть какие-то деньги – ехать, как я понимал, предстояло на маршрутке. Водители которых имеют чрезвычайно дурную привычку требовать деньги даже с писателей-фантастов, по заверению Анатолия Петровича относящихся к престижной категории «А».

Однако я ошибся – на улице нас ждала машина, самая обычная белая «Волга» с местными служебными номерами и водителем, короткостриженым парнем типичной бандитско-спецназовской внешности. Что ж, машина – это очень даже неплохо, особенно по такой жаре!..

Вежливо кивнув в ответ на мое приветствие, парень дождался, пока мы устроимся на заднем сиденье, и сразу же тронулся с места. О том, куда именно ехать, он не спрашивал. Я вопросительно взглянул на Анатолия Петровича и повел глазами в сторону торчащего над водительским креслом затылка. Фээсбэшник кивнул:

– Да, можно говорить. Это Коля, из моей группы обеспечения. Кстати, большой поклонник жанра фантастического боевика! Так что не стесняйтесь. – С этими словами он вытащил из кармана недавний документ. – Не против, если я сначала прочитаю? Если хотите, курите…

Зажав губами сигарету (ага, бросишь тут, как же, особенно теперь), я подался вперед, шаря по карманам в поисках, ясное дело, забытой дома зажигалки… и наткнулся взглядом на протянутый Колей прикуриватель. От дороги спецназовец ни на секунду не отрывался, похоже, даже в зеркало заднего вида не глядел, ухитрившись тем не менее поднести раскаленную спиральку точно к сигарете. Молодец, однако…

Откинувшись обратно на спинку, я затянулся, боковым зрением наблюдая за бесстрастным лицом поглощающего текст контрразведчика. Никаких эмоций на оном лице не наблюдалось, хотя, как по мне, удивиться там было чему. Поскольку этот крохотный по издательским масштабам кусочек текста, едва ли насчитывающий несколько тысяч знаков, весьма красноречиво иллюстрировал все, о чем мы недавно говорили.

Или не иллюстрировал, а как раз наоборот – опровергал. В зависимости от того, что именно скажет, дочитав, Анатолий Петрович.

«Глава…

Неуютно было в этом выходе капитану Викторову, ох как неуютно! И дело вовсе не во все больше и больше сжимающих, словно каменные тиски, известняковых стенах, не в низком, заставляющем пригибаться потолке – уж на это-то он за годы службы в «Кротах» насмотрелся! И в аджимушкайских каменоломнях, и в московских рукотворных подземельях, и в карстовых пещерах, и в заминированных гитлеровских бункерах – где только не побывал он со своими ребятами за время изнурительных тренировок и боевых рейдов! И сифоны с полной «подземной» выкладкой проплывал, и по шкуродерам ползал, и из-под завалов выходил… всякое бывало! Нет, не в этом дело – просто неуютно. Неуютно и как-то тревожно. И что самое неприятное, чем дальше, тем больше…

Возможно, из-за того, что его, командира группы особого назначения «Крот» лишь перед самым выходом посвятили в подробности этого странного задания. Ну потерялась (потом, впрочем, благополучно нашлась) в катакомбах дочка секретного ученого, ну перебили ее спутнички друг друга – что тут такого-то? Может, дури обкурились или водки перепили – кто ее, золотую молодежь, знает-то? Или газ какой из щелей в той пещере сифонил: нанюхались – вот крышу и сорвало! Но вот остальное? Сферический зал какой-то придумали, шар, под потолком парящий… чушь полнейшая! И чего замдиректора родной «конторы» так взбеленился – непонятно?!

Или… ему не все рассказали? Тоже ведь вариант, если здраво рассудить, – он с таким за годы службы уже не раз и не два сталкивался. «Необходимый минимум сведений» – и вперед. Выполняй задачу. А если разберешься, что к чему на самом деле, так и молчи себе в тряпочку… после того, как бумагу о неразглашении подпишешь.

Но особенно капитана добило последнее ненавязчивое наставление: мол, вероятны неадекватные действия со стороны подчиненных – так что ты, Серега, уж будь готов, если что, своевременно на них среагировать, бди, так сказать. Хм, интересно, это они о чем?! Что его пацаны, многократно в деле проверенные, вдруг дружно с ума сойдут? Как ребята из команды той девчонки? Ох, недоговаривают они что-то, как пить дать, недоговаривают!..

Одно радует: похоже, они в отличие от предшественников-спасателей на верном пути. Теперь на верном, поскольку сначала-то они сунулись было к заваленному костями колодцу, намереваясь убедиться, что пройти через завал, отрезавший ребятам путь, невозможно. Убедились. И, вернувшись в исходную точку, спустились вниз через тот коридор, где спасатели обнаружили пропавшую девушку.

Спустились – и начали поиск, методично обшаривая квадрат за квадратом и ход за ходом, благо, рисунок подошв кроссовок Марины – так звали пропавшую девушку – у них был, а вековая катакомбная пыль имеет неплохое свойство подолгу сохранять отпечатки ног прошедших людей.

И сейчас они, похоже, были близки к цели. По крайней мере два неплохо сохранившихся следа у них в активе уже имелись, как и множество других, вполне вероятно, принадлежавших погибшим Марининым товарищам. А значит, сейчас они шли именно той дорогой, где несколько недель назад прошел навстречу своей гибели отряд местных подземников.

Вот только какую-то неясную тревогу, тот самый необъяснимый «неуют», прочно угнездившийся в ко всему, казалось бы, привыкшей душе, капитан Викторов прогнать так и не смог. Как и осознать, чем именно эта тревога вызвана…

– Стой, Вакса, привал, – скомандовал Сергей, первым останавливаясь на месте и опускаясь на пыльный пол. – Десять минут. Можно курить.

– Близко уже, да, командир? – Идущий следом прапорщик Силков стряхнул с плеча автоматный ремень и присел рядом. – Ты тоже почувствовал?

– Что почувствовал? – Викторов убавил свет налобного галогенового фонаря и обернулся к подчиненному. – Ты о чем, Сеня?

– Да о том, что близко уже хрень эта, вот о чем. Сам разве не чувствуешь?

– Что именно чувствую? – Капитан едва заметно напрягся – ничего себе! Оказывается, не он один что-то здесь «чувствует»!

– А то, что нехорошо все как-то, Серый, вот что. На душе неспокойно. – Прапорщик отвернулся, низко опустив голову и разглядывая высвеченный фонарем круг света под ногами. – Сильно так неспокойно, командир… – едва слышно докончил он. И неожиданно произнес то, что капитан меньше всего ожидал от него услышать: – Забери, что ли, автомат, Сережка, а то ведь, боюсь, не сдержусь… Сука ты, капитан, все равно не прощу тебе той растяжки…

– Че-го?! – Викторов начал приподниматься, незаметно стряхивая с плеча затянутый петлей ремень своего автомата, – и это спасло ему жизнь: напряженные мышцы вовремя отшвырнули тело с линии удара, и откинутый приклад прапорщицкого «Бизона» с металлическим лязгом ударил в известняковую стену там, где за мгновение до этого была его голова.

– Ах ты, б… – выдохнул Вакса, в которого падающий на спину командир врезался головой. Впрочем, в следующий миг он уже позабыл о капитане, и, вскочивший на ноги Силков напоролся на его приглушенную ПБС автоматную очередь. Прапорщик нелепо взмахнул руками, словно пытаясь ухватиться за обе стены одновременно, и, неестественно вывернув голову, рухнул на четвертого бойца их небольшого отряда – лейтенанта Гришкина по кличке Полицай.

Полицай не подвел – боевая выучка в группе Викторова всегда была на высоте: прежде чем его накрыло тело погибшего товарища, успел кувыркнуться назад, в спасительную, как казалось, темноту коридора. Однако защитить его это уже не могло: глушитель продолжающего стрелять автомата Ваксы осветился новой серией желтоватых вспышек, наискось прошивая узкий подземный ход смертоносной огненной строчкой…

Остановил этот пляшущий над головой смертоносный вихрь сам капитан. Правда, стрелять он не стал – отлетевший под самую стену «ПП-19[1]» был слишком далеко. Зато ладонь привычно обхватила рукоять верного боевого ножа. Нанесенный через голову удар достиг цели: позади негромко хрустнуло перебитое закаленной сталью ребро, и раздался короткий сдавленный всхлип. Попал.

Вокруг заметно потемнело: Полицай лежал ничком, и луч уткнувшейся в пыль галогенки выхватывал из тьмы лишь его голову, окружая короткостриженый затылок мистическим синеватым ореолом, а фонарь Семена был разбит пулей.

Викторов разжал сжимающие рукоять пальцы, позволяя телу убитого товарища осесть вниз. Подтянув за ремень отлетевший в сторону «Бизон», опустил предохранитель до второго щелчка и поднялся на слегка дрожащие ноги. Прибавив света, капитан огляделся. Несмотря на немыслимую быстроту произошедшего – едва ли короткий «бой» продлился больше нескольких секунд, – все уже закончилось, трое спецназовцев были мертвы. Единственным, кто не получил ни царапины, оказался сам капитан.

Пошатываясь, Сергей двинулся по коридору. Назад он не оглядывался – незачем. Каждый из погибших, из этих так называемых боевых товарищей, многим был обязан ему, капитану Викторову! Кто-то – давним неоплаченным долгом, а кто-то – и самой своей никчемной жизнью! Кого-то он спас от пули, кого-то – от раскаленного осколка сработавшей мины или падающего со свода обломка породы… не важно! Важно, что никто из них не вернул ему долга, ничем не отплатил за добро… Уроды! Неблагодарные свиньи! Скоты! Жаль, что он не сам всех их завалил!

Следующие полчаса Викторов шел на полном «автомате». Просто механически передвигал ноги, где следовало, пригибаясь или проползая на четвереньках особенно низкие и узкие участки: профессиональные спелеологические навыки никуда не исчезли. О том, что произошло совсем недавно, он больше не думал. Он вообще ни о чем больше не думал, просто шел вперед тем же маршрутом, каким собирался идти с группой, – и все. Вспышка ярости, стоившая жизни Ваксе, да, впрочем, и всем остальным, тоже осталась в прошлом. Сейчас он просто знал, что так было нужно, что он поступил правильно – и не просто правильно, а единственно возможным образом!..

А затем, перелезая через загромождавший проход невысокий каменный развал, некогда, видимо, бывший стеной-забутовкой, капитан поскользнулся и, привычно упав на спину, съехал на несколько метров вниз.

Открывшийся взору сферический зал оказался в точности таким, каким его и описывала та сумасшедшая (но, как выяснилось, вовсе не лживая) сучка, непонятно зачем полезшая в эти сырые и холодные катакомбы. И даже шар, меняющий в свете фонаря свой цвет, все так же величаво парил по центру.

Несколько минут Викторов разглядывал висящую в воздухе сферу, затем поднялся и медленно обошел последнюю стоянку перебивших друг друга подземников. В застоявшемся воздухе ощутимо пахло разложением, но все же куда меньше, нежели можно было ожидать, учитывая количество трупов. Короткий осмотр отчасти объяснил, в чем дело: в сухом и прохладном воздухе подземелья тела уже начали мумифицироваться. Выхватываемая мертвенным светом галогенового фонаря картина была жутковатой: искаженные гримасами ярости лица, превратившиеся в обтянутые почерневшей от крови кожей костяки, сведенные посмертной судорогой руки, по-прежнему обхватывающие окровавленное оружие… да уж, ребятки повеселились тут на славу! Устроили, суки, пикничок на обочине!..

Как здорово, что его сыну всего лишь двенадцать лет и у него, капитана Викторова, еще есть время, чтобы вразумить маленького негодяя не делать ничего подобного! Так вразумить, чтобы на всю жизнь запомнил! Правда, жена имеет свои взгляды на воспитание отпрыска, но и ее, суку, можно будет переубедить! Так переубедить, чтобы больше уже не рыпалась, тварь!..

Но сначала он должен разнести к известной матери этот долбаный шар под потолком. Уж больно он его раздражает – «парит», скажете тоже! Небось подвешен на каких-нибудь невидимых сверхпрочных нитях толщиной в одну молекулу – так ведь, кажется, описывают их наши доблестные, чтоб их всех, фантасты? Понапридумывают невесть чего, еще и гонорары баснословные за эту муть требуют, уроды… – Капитан нарочито неспешно откинул приклад, поднял автомат к плечу и плавно, словно на учебных стрельбах, выдавил спуск.

Верный «Бизон», единственный, к кому Сергей отчего-то не испытывал ни малейшей неприязни, отозвался в плече привычной мерной дрожью автоматического огня. Невидимые, но, как казалось самому капитану, исполненные его ненависти пули рванулись к зависшему под сводом шару, с визгом и искрами рикошетируя от него.

Однако ничего этого он уже не видел и не слышал: одна из первых же попавших в цель пуль, срикошетировав от поверхности шара и уйдя вторичным рикошетом от стены странного зала, попала стрелявшему точно в переносицу. Конечно, тупорылая пистолетная пуля – это не остроконечная автоматная, и два рикошета существенно снизили ее убойную силу, но ему хватило и этого. Нелепо запрокинув голову, капитан спецназа Сергей Викторов сделал шаг назад и опрокинулся на спину. Мертвым. Тоненько звякнул, рассыпаясь крошевом мелких осколков, слетевший с головы и разбившийся фонарь. Набегавшая из-под разбитой головы кровь несколькими быстрыми струйками заскользила по наклонному полу, пятью метрами ниже исчезая под спальным мешком кого-то из так и не нашедших путь наверх подземников…

Огромный сферический зал вновь погрузился в безжизненную тьму, и лишь плоская коробочка узконаправленного передатчика в нарукавном кармане камуфляжа исправно продолжала слать в эфир короткий привязной сигнал…»

* * *

…Ответил контрразведчик, конечно же, вовсе не так, как я ожидал. Точнее, не так, как мне того хотелось бы.

– Н-да, Виталий Игоревич, что ж вы так… жестоко-то? – Аккуратно сложив листки, полковник потер переносицу, зачем-то взглянув на часы. И обратился к водителю: – Коля, Векторов когда вниз идти собирался?

Водителя, похоже, вопрос нисколько не удивил:

– Так с рассветом и пошел, часов с семь уж как. Они сначала к колодцу собирались, а затем…

– Знаю, – оборвал его Анатолий Петрович, – о связи уславливались?

– Да какая ж там, под землей, связь, тащ полковник? Только узконаправленный сигнал пробивает, а его засечь лишь с самолета дальнего радиообнаружения можно, – удивился затылок. – Так что, нет, конечно. А контрольный срок у них через, – Коля на миг отвлекся от дороги, взглянув на часы, – десять часов. Маршрут помечают химмаркерами. А что…

– Ничего, – отрезал «тащ полковник», – думаю, уже ничего. Поздно. Давай, поехали скорее. И мигалку поставь.

Коля невозмутимо пожал могучими плечами и, вытащив откуда-то из-под сиденья синий проблесковый маячок, водрузил его на крышу. «Волга», опасно подрезав маршрутное такси, вырулила на осевую и прибавила скорости, и я неожиданно подумал, что это, пожалуй, первый и последний раз, когда я еду по родному городу подобным образом. Мысленно, как всегда не к месту, затянул песню БГ: «Моя смерть ездит в черной машине с голубым огоньком», и мне оставалось лишь порадоваться, что чекистская «волжанка» все-таки белая, а не черная: авось и пронесет, типа.

Анатолий Петрович тем временем вытащил из кармана мобильный и набрал номер:

– Михалыч? Ага, я. Вектор по колодцу отработал? Да? Пошел со второго входа? Ясно. Да нет, ничего, отбой. Скоро буду на месте… О чем думаете? – осведомился, чуть нервно закуривая, контрразведчик: видать, все-таки тоже проняло.

– Не поверите, о музыке, – я усмехнулся. – Помните, у Гребенщикова была такая песня: «Моя смерть ездит в черной машине»?

– С голубым огоньком… – не сфальшивил Анатолий Петрович, – помню. Поняли, что происходит?

– Угадал?

– Угадать-то угадали, конечно, но речь сейчас не об этом. Дело уже не в том, угадали вы или нет, а в том, что события продолжают развиваться в реальном времени. Причем разница между вашим текстом и происходящим составляет буквально считаные часы. И даже больше: вы ведь, по сути, предсказали то, что должно произойти! То есть вы вчера это написали, а группа капитана Викторова – кстати, его настоящая фамилия Векторов, впрочем, сами слышали – ушла под землю около семи часов назад. Сегодня.

– Погодите. – В очередной раз за сегодняшний день я попытался собраться с мыслями. – Но ведь еще не поздно? Несколько часов на ход с колодцем и обследование завала, затем спуск по тому коридору, где нашли Марину… Неужели у вас нет никого, чтобы послать вслед за ними? Без экипировки, налегке, по этим, как там их Коля назвал – химмаркерам? Ведь еще можно успеть догнать?

Анатолий Петрович посмотрел на меня с явно выраженным сожалением:

– И ни за что положить еще пяток хороших парней? Этот ваш… артефакт, в существовании которого я больше, увы, не сомневаюсь, с легкостью расправится и со следующими. Извините, не хочу…

– Допустимые потери? – горько усмехнулся я, впервые в жизни – военная кафедра, знаменитый курс ОТМС,[2] пожалуй, не в счет – со всей остротой понимая, что означает сие понятие на самом деле.

– Да, – негромко ответил полковник, отворачиваясь к окну, – именно «допустимые». И давайте без интеллигентских слюней, ладно? Если вы думаете, что мне…

– Не надо, – перебил я его, кладя руку на плечо и легонько сжимая, – я понял. Извините. При всех моих, гм, сюжетах, наверное, я все-таки слишком гражданский человек. На страницах книг легко приносить в жертвы целые армии и страны, а в жизни… впрочем, ладно…

– Рад, что вы поняли, – отчего-то не успокоился контрразведчик. – Я отнюдь не полководец, устилающий костями погибших путь к блистательной победе, просто… существуют моменты, когда ничего нельзя изменить. Группа капитана Векторова или уже перестала существовать, или это случится в самое ближайшее время. Связи под землей нет, а посланный на помощь отряд скорее всего точно так же перебьет сам себя. И я, например, не хочу лишних потерь. Даже при условии, что сейчас наши ребята, возможно, еще живы!..

– Понятно, чего там. – Я с досадой взглянул на докуренную до самого фильтра сигарету и выбросил ее в приоткрытое окно. – Просто учили нас… разному, понимаете?

– Понимаю, – согласился Анатолий Петрович. И неожиданно сменил тему: – Вот мы, собственно, и прибыли. Еще пару минут – и на месте.

Я огляделся: проносящиеся за окнами места были знакомы еще со студенческих времен. Санаторий «Золотой якорь». Как же, знаем, не один литр водки здесь выпит с однокурсниками Андрюхой и Толяном, не одна дискотека во времена оные посещена. Вот все и вернулось на круги, так сказать, своя… только в несколько ином качестве!..

«Волга», еще пару минут покрутившись по узким и извилистым аллеям, затормозила возле пятиэтажного санаторского корпуса, и мы с Анатолием Петровичем выбрались наружу. Он – с неизменным кейсом в руках, я – как обычно, в спутанных чувствах. От необходимости копаться в коих меня избавил сам контрразведчик:

– Ну что, пошли знакомиться? Не передумали, надеюсь?

– Теперь передумаешь, как же, – буркнул я, закуривая новую сигарету. Анатолий Петрович взглянул на меня с неодобрением – видимо, вспомнил о предупреждении Минздрава, убитой лошади и разорванном в клочья хомяке, но промолчал.

Несколькими минутами спустя мы с контрразведчиком уже подходили к ничем не примечательной двери санаторского номера на третьем этаже. Коля остался возле машины: остальное его, видимо, уже не касалось.

Анатолий Петрович вежливо постучал, однако дожидаться разрешения не стал и, приглашающе кивнув, вошел внутрь. Зайдя следом, я, немного волнуясь, огляделся. Обычный двухкомнатный номер, разве что чуть получше тех, где мы с друзьями заседали в студенческой юности. Эдакий взращенный на ниве среднестатистического советского санатория «люкс» быстрого приготовления, отличающийся от прародителя разве что металлопластиковыми окнами да недавним косметическим ремонтом. Все остальное – мебель, холодильник, линолеум на полу и даже допотопная радиоточка (сейчас, впрочем, заботливо подремонтированное) – осталось прежним.

В следующий миг мне стало глубоко плевать на окружающий интерьер: в дверном проеме смежной комнаты показалась героиня моего неоконченного романа. Марина. Дочь перспективного физика и несостоявшаяся «подземница», чья спелеологическая карьера завершилась, едва начавшись.

И чью непростую, скорее даже страшную судьбу я не то предугадал, не то и вовсе выдумал.

Высокая, стройная девушка с абсолютно седыми волосами и выразительными карими глазами, в глубине которых навеки застыл – нет, пожалуй, не страх, нечто иное, чему я даже не мог придумать определения. Точь-в-точь такая, какой я ее себе и представлял. Вот разве что цвет волос… Впрочем, ладно, я ведь обещал контрразведчику не касаться этой темы.

Наконец пухлые губы девушки вздрогнули в слабом подобии улыбки. Анатолий Петрович, сочтя, что шоковая стадия знакомства позади, с широкой и, как всегда, искренней улыбкой сообщил:

– Ну что ж, знакомьтесь! Та самая Марина – и тот самый Виталий Игоревич, твой, Мариночка, так сказать, литературный крестный. Прекрасно понимаю ваши обоюдные чувства, но тем не менее предлагаю познакомиться поближе. И поговорить. Приглашаете, Мариша?

– Конечно… – едва слышно прошептала девушка, кивая на пару стоящих возле окна кресел. – Присаживайтесь, пожалуйста, а я на диван сяду.

5

– Полагаю, предварительное знакомство состоялось, и теперь мы можем спокойно поговорить. – Анатолий Петрович взглянул сначала на Марину, затем на меня.

Сидящая на краешке дивана девушка робко кивнула, я же просто пожал плечами: он что, ожидал, что я начну спорить? Или делано восторгаться ситуацией? Делать мне больше нечего… в этой ситуации – особенно!

– Ну вот и отлично. Итак, Мариночка, не стану более тянуть кота за хвост и сразу скажу, что кое-что изменилось. Нет, – увидев на лице девушки испуганную гримасу, тут же пояснил он, – ничего страшного, просто события по-прежнему продолжают происходить в реальном времени. Все, что пишет наш уважаемый Виталий Игоревич, сбывается в течение ближайших суток, понимаете? То, что вы более чем отважная девушка, вы уже неоднократно всем доказали, поэтому буду говорить начистоту. Сегодня ранним утром группа спецназа спустилась вниз. И если верить тому, что буквально вчера написал Виталий Игоревич, они нашли этот ваш сферический зал…

– И… что? – не то спросила, не то выдохнула Марина, инстинктивно подавшись вперед.

– Не знаю. – Контрразведчик даже не стал смотреть в мою сторону – знал, стервец, что не сболтну лишнего! – На этом крохотный кусочек текста и заканчивается. Может, у вас есть какие-то предположения?

– Они не вышли наверх, да? Не вернулись?

– Ну-у… – неискренне задумался контрразведчик. – Скажем, так: контрольный срок еще не истек, но я испытываю некоторые сомнения в благополучном исходе этого похода.

– Они мертвы, Марина. – Анатолий Петрович все-таки ошибся: я спокойно взглянул в обрамленные враз задрожавшими ресницами глаза девушки. Никакой жестокости, просто мне необходимо было увидеть ее реакцию. Не знаю зачем, но необходимо. – На самом деле я дописал тот кусок. Они перебили друг друга точно так же, как и ваши друзья. Наверх выходить некому.

Отреагировала Марина примерно так, как я и ожидал: сморгнула, в очередной раз взмахнув длинными ресницами, и протянула руку к лежащей на журнальном столике пачке сигарет. Закурила и, сделав первую затяжку, переспросила неестественно спокойным голосом:

– Я так и думала. Зачем было скрывать? Не такая уж я и слабая, по крайней мере, теперь. Значит, я так понимаю, вы не знаете, что делать? Ну а я вам зачем? Чем я-то могу помочь? Наверняка ведь они маркировались по пути, так что найти их труда не составит… При чем же тут я?

– Понимаете, Мариша, – контрразведчик бросил на меня короткий злой взгляд. Или, если использовать принятую в его организации аллегорию, эдаким тамбовским волком глянул. – Мне хотелось посмотреть на вашу взаимную… ну… реакцию друг на друга, что ли.

– Посмотрели? – так же равнодушно осведомилась девушка, и я, как истинный джентльмен, поспешил на помощь:

– Не знаю, как вы, а я – да. Посмотрел.

– И как? – вяло переспросил Анатолий Петрович: похоже, обиделся. Вот же чудак-человек: ну чего обижаться-то?! Как говорится, одно дело делаем… вернее, в одном дерьме ковыряемся. – Что-то выяснили? У вас ведь, кажется, кандидатская диссертация как раз по психологии была?

– Почти, – не поддался я на провокацию, – по психосоматической медицине. А это, согласитесь, не совсем одно и то же! Ладно, давайте начистоту да без взаимных подколов: хотя Марина сейчас вполне адекватна, она отнюдь не горит желанием возвращаться в прошлое, пусть даже и в мыслях. Впрочем, это вы и от своих спецов знаете. Так что наш совместный разговор вряд ли оказался бы хоть сколько-нибудь продуктивен. Все, что она знала, давным-давно рассказала, и подозреваю, не один раз, а бесконечно обсасывать одно и то же… зачем? На меня она тоже, скажем прямо, не шибко прореагировала. По крайней мере ничего сверхъестественного ни с ней, ни со мной не произошло – вы ведь все-таки надеялись на нечто подобное, верно? Зато, возможно, кое-что произошло по дороге сюда: знаете, я, кажется, придумал… ну, или не придумал, а предсказал дальнейший сюжет. И теперь очень жалею, что не взял с собой ноутбук – было бы интересно попробовать поработать.

– Серьезно? – немедленно ожил контрразведчик. Мне даже смешно стало, так искренне он встрепенулся – точно ребенок, которому предложили взамен сломанной новую, гораздо более интересную и дорогую игрушку!

– Ну это-то не проблема, компьютер мы вам найдем, прямо в моем номере, и творческую обстановку, так сказать, обеспечим. А о чем писать станете?

– Вернусь в будущее, пожалуй, – что-то меня в космос потянуло. Глядишь, и поймем, что за хрень тут под землей лежит.

– Ага. А чего сразу-то не сказали? В машине еще? К чему был весь этот… разговор-то?

– Да так, обдумывал… Я ведь, еще когда про вчерашнюю главу вспомнил, сразу понял, что ни в какие катакомбы вы ни меня, ни Марину уже не потянете. Смысла не будет. Ну а дальше? Дальше мне и вправду стало интересно познакомиться – не каждый же день подобное происходит, правда? – Услышав последнюю фразу, Марина подняла голову и взглянула на меня, чуть заметно улыбнувшись самыми уголками губ: похоже, истинное знакомство состоялось только что. – Так что, дадите машину?

– Легко. Пойдемте? – Анатолий Петрович полушутливо кивнул девушке: – Отпускаете нас?

– Конечно. – Героиня самого странного в моей жизни (ха, только ли в моей?) романа снова взглянула на меня, теперь – с искренним интересом. Все-таки поняла, что происходит нечто совсем уж необычное. Куда более необычное, чем весь тот кошмар, что меньше месяца назад стал причиной нашего знакомства. Ладно, будут время и возможность – еще пообщаемся. А сейчас, пожалуй, и вправду пора поработать. Потрудиться, так сказать, над созданием пока что несуществующей картины человеческого будущего…

К звездам, Виталий Игоревич, через тернии – к звездам! Хоть оная, давно ставшая классической, фраза моему перу, увы, и не принадлежит…

«Глава…

Сержант планетарного десанта Военно-космического флота Даниил Баков пребывал в самом отвратительном расположении духа. Во-первых, неожиданная тревога оторвала его от заслуженного сна в половине третьего утра по локальному корабельному времени. А сон для солдата, как известно, святое.

Во-вторых, ничего не объясняя («Задание получите после погрузки»), экипироваться приказали по разрядам «Высшая защита» и «Атмосфера», то есть с одной стороны – полугерметичный скафандр для планет с пригодной для дыхания атмосферой, с другой – несколько десятков килограммов носимой брони. И это не считая двойного боекомплекта и двойного же пищевого рациона – еще почти пятнадцать кэгэ! Ну и плюс к тому, чтобы уж окончательно опустить боевой дух ниже плинтуса, вооружили их не легкими коротковолновыми лучевиками, как обычно, а тяжелыми штурмовыми винтовками двойного, и импульсного и динамического, действия.

Нет, штурмвинтовка «ВШ-9М», по-простому – «вышка», спору нет, вещь замечательная. При почти нулевой отдаче – пробиваемость как у древней противотанковой пушки, но и весит, зараза, почти девять кило! И хорошо, если их выбросят на планету с пониженной силой тяжести, а если нет? Если будет полноценное земное «g», а то и полтора-два? Батарей стандартного разгрузочного антигравитатора, между прочим, хватает всего на двадцать часов непрерывной работы (двадцать пять – в экономрежиме), а потом все эти несметные килограммы защищающе-убивающего добра придется таскать уже на себе!..

Но было еще и «в-третьих», самое, пожалуй, малоприятное. Когда их отделение уже грузилось в планетарный модуль, до Данилы наконец дошло, что на самом деле происходит: корабль еще только готовился уйти в прыжок.

И тот факт, что во время прохождения нуль-коридора они будут сидеть, готовые к десантированию, в противоперегрузочных ложементах, его абсолютно не порадовал. Поскольку любой салага знает – десантников могут запихнуть в модули перед прыжком только в одном случае: если выбрасываться предстоит сразу после финиширования корабля обратно в обычный космос! А планетарный челнок – он на то и планетарный, чтобы не иметь возможности преодолевать своим ходом большие расстояния. Недаром десантно-штурмовые модули на флотском жаргоне называют «Взлет-посадка»: на многочасовые космические перелеты у этих мощных машин, способных стартовать с поверхности планеты по кратчайшей, зачастую наиболее невыгодной и энергоемкой траектории просто не хватит энергии.

Итак, резюмируя: корабль будет финишировать в непосредственной близости от избранной для вторжения планеты, а это риск, и риск немалый! Всплывать из финишной воронки в Эвклидово пространство рядом с такими крупными источниками гравитационного возмущения, как планеты, – это вам совсем не шутки! Даже если вынести за скобки, что где-нибудь неподалеку от пригодных к жизни планет имеется еще и местное солнце (иногда несколько, не считая лун), без которого оная жизнь обычно почему-то не выживает. А солнце, какого бы спектрального класса оно ни было, – это уже не только огромная масса, это и полный спектр электромагнитного и хрен знает какого еще излучения – это к вопросу о точности настройки координат воронки и «допустимом финишном люфте»…

В общем, грядущая операция обещала доставить десантникам и сержанту Бакову лично массу незабываемых ощущений, которые, вполне вероятно, могут начаться еще до того, как обожженный многочисленными прохождениями сквозь плотные слои атмосферы корпус ДШМ покажется в разверзшейся навстречу неизвестности рампе вакуум-шлюза.

Кстати, интересно: а что, собственно, произошло, если начальство решило пойти на такой риск? К чему вообще вся эта сумасшедшая спешка: на сборы и экипировку отцы-командиры от всех своих щедрот выделили им норматив «А», самый жесткий из всех существующих? Чужие в галактике объявились? Так ведь вроде доказано уже, что никаких иных разумных форм жизни, кроме самих людей, в космосе нет? Легендарные Ушедшие, о которых все слышали, но которых никто не видел, пожалуй, не в счет – как там в древних книжках говорилось: «преданья старины глубокой», что ли? А если и не преданья, то, как минимум, гриф наивысшей секретности!..

Неужели снова бунт или военный переворот в одной из дальних колоний? Так опять же – смотри выше: к чему такая спешка?! Обычно в подобных случаях им даже не всегда приходилось вниз спускаться. Иногда оказывалось достаточно побряцать с орбиты оружием, демонстративно сжечь пару-тройку местных спутников – или, как вариант, шарахнуть по полюсу орбитальной боеголовкой. Или просто сообщить, что на геостационар вышел большой десантный корабль с готовой к наведению «конституционного порядка» спецкомандой на борту, – и все. Зачинщиков (если уцелеют) – к ответу, рядовых инсургентов – под свежеобъявленную амнистию, в разворованную за дни волнений казну – финансовые вливания далекого Центра… Ну а десанту – отбой, щедрые «боевые» и благодарность командования.

Для дальнейшего поддержания порядка есть внутренние войска или колониальная пехота, а элитным штурмовым отрядам полицейскими акциями заниматься не пристало: «западло», как говаривали все в те же древние времена…

Так что же тогда?..

Ощутимый толчок, известивший, что десантный модуль попал в стальные объятия захватов шлюпбалки, оторвал Даниила от его невеселых размышлений. Все, поздно грустить – начинается работа. Привычным движением опустив на лицо щиток полугерметичного шлема, Баков углубился в выводимые на его поверхность телеметрические данные.

Собственно, сейчас его интересовали лишь бегущие в обратном порядке цифры предстартового отсчета, показывающие, сколько времени осталось до погружения. Хотя, конечно, довольно глупо использовать само понятие времени, рассуждая о гиперпространственном прыжке: в том бесконечно кратком миге, что разделяет стартовую и финишную воронку, времени, как такового, нет. И прыжок на пару световых лет может продлиться даже дольше, нежели путешествие на другой край галактики. И это притом, что для самого прыгающего обычно не проходит и нескольких секунд. Локальных, понятное дело, секунд, таких, какими их воспринимает человеческое сознание. Парадокс, как ни крути, который так и не сумели объяснить ученые за все годы использования феномена нуль-перехода. Погружение в гиперпространство, привязка объекта к координатам (не Декартовым, конечно) финишной точки – и «всплытие». Все. А где именно находится в этот миг пронзающий хрупкую ткань пространственно-временного континуума корабль, никто так и не смог понять…

Скачущие перед глазами цифры обнулились и смазались – корабль «нырнул» в гиперпространство. Непередаваемый миг нахождения вне привычного трехмерного космоса, названный кем-то из романтиков первых прыжков «не-жизнью», остался позади, и вновь начавшая поступать телеметрия возвестила о благополучном финише. В наушнике тактического шлема раздался голос пилота:

– Десант, приготовились. В отсеке нуль. Отшлюзовка через пять секунд… четыре… три… две…

Корпус челнока едва ощутимо завибрировал: заработали электромоторы, разводящие в стороны многотонные створки вакуум-шлюза. Тут же стронулась с места и шлюпбалка, поднося челнок к проему десантного люка. Неслышимый в заполнившем отсек вакууме звук передавался на корпус через металлические конструкции – особой виброизоляцией армейские модули никогда не отличались.

Даниил скосил взгляд на голографический экран «забортного обзора»: ну так и есть, финишировали они совсем недалеко (по космическим меркам, ясное дело!) от поверхности какой-то планеты. Хотя в принципе и не столь близко, как боялся сержант. По крайней мере особых погодных чудес и геомагнитных катаклизмов местным аборигенам – если таковые здесь, конечно, имеются – ждать не приходилось: расстояние до планеты на первый взгляд было вполне достаточным, чтобы успеть нивелировать вызванные сверхблизким финишем возмущения континуума.

– Один… – констатировал неизбежное пилот, снимая блокировку с замков, удерживающих десантный модуль над распахнутым шлюзом. Стартовые пневмопатроны, дублирующие работу механических захватов, исторгли в вакуум крохотные облачка мгновенно кристаллизовавшегося воздуха, и Даниил привычно прикрыл глаза, готовясь встретить накатившую перегрузку. Как говорится, «плавали – знаем»: сейчас челнок включит полную тягу, словно намереваясь на полной скорости врубиться в атмосферу лежащей под ним планеты и сгореть вместе со всем своим хрупким содержимым. Стандартный маневр отрыва от базового корабля, в условиях более-менее развитой орбитальной обороны зачастую дающий десантникам дополнительный шанс добраться живыми до поверхности. А еще чуть позже, уже после входа в стратосферу, пилот стабилизирует положение тяжелой машины, гася убийственную инерцию не менее убийственными тормозными импульсами и направляя пылающий болид ДШМ в нужную сторону. Затем заработают генераторы помех, отстрелятся многочисленные ловушки и ложные фантом-цели, и система антирадарной невидимости окружит модуль невесомой оболочкой холодной плазмы…

…В следующий миг сержант удивленно раскрыл глаза. Перегрузка отчего-то не спешила наваливаться, да и индикатор гравикомпенсатора на консоли ложемента вовсе не полыхал тревожно-алым. Планетарный модуль неспешно отваливал от корабля, причем, судя по поступающей на забрало телеметрии, в гордом одиночестве. Больше от корабля не отделился ни один челнок.

Не слишком-то похоже на десантную операцию, однако!..

За ухом, под мягко облегающим голову подшлемником, щекотно завибрировал крохотный кругляш мнемоприемника. Ага, вот и обещанное боезадание прибыло! Ну-ну…

– Сержанту Бакову – прием. Подтвердите.

– Подтверждаю, – мысленно буркнул Даниил, окончательно убеждаясь, что никаких перегрузочно-гравитационных сюрпризов не ожидается. Десантный модуль неторопливо, будто прогулочный катер, набирал скорость, сближаясь с атмосферой.

– Даниил, – бестелесный голос принадлежал комроты капитану Маркову, – во-первых, не злись. Договорились?

– Угу. – Мнемоконтакта, совсем недавно введенного в обиход космодесанта, Баков не любил. Индивидуальное, конечно, но у него это обычно вызывало приступ головной боли. Причем не сразу, а несколько часов спустя; ротный врач называл это отсроченной реакцией на надволновую передачу.

– Вот и хорошо. Потому что все немного… сложно. – Если бы последняя фраза была передана обычным способом, радиосвязью, например, голос капитана наверняка звучал бы смущенно. – Готов к приему инфопакета?

– Так точно, – уже по-уставному ответил Даниил, привычно расслабляясь. В противном случае передача сорваться бы не сорвалась, но по мозгам, вернее, по вживленному в мозговую ткань нейрочипу, врезало б конкретно. И «отсроченная головная боль»… Впрочем, ладно, хватит о грустном, «послушаем» лучше, что нам сообщат.

В следующий миг под черепной коробкой неприятно запульсировало: с борта «Крыма» – большого десантного корабля – пошла передача данных. А еще миг спустя Даниил привычно окунулся в поток поступающей непосредственно в мозг информации. Не самой, скажем честно, подробной информации!..

* * *

…Собственного названия у планеты пока не было, только индекс: маловразумительное сочетание букв и цифр: «ПЗТ-А-001-27/24». Что переводилось (и кто бы догадался?), как «планета земного типа, класс А, подкласс «нуль-нуль один», номер по каталогу – 27/24.

В переводе на нормальный язык вся эта галиматья означала, что на обнаруженной несколько месяцев назад планете земной тип атмосферы, сила тяготения одно «g», нет опасной флоры и фауны и коэффициент пригодности к заселению – первый. То есть нет необходимости ни в терраформировании, ни в предварительной очистке планеты от враждебных для гомо сапиенс организмов. И в нагрузку к этому – мягкий климат, атмосфера, практически повторяющая газовым составом земную, обилие воды…

На второй сотне лет человеческой экспансии в Дальнем Космосе, люди вдруг нашли самый настоящий Эдем.

Однако три дня назад исследовательская группа, изучающая благословенную планету на предмет дальнейшего использования, послала экстренный сигнал о помощи и перестала выходить на связь.

Больше никаких подробностей известно не было – или командование не сочло нужным посвящать в них сержанта Бакова. Только по-армейски лаконичный приказ: высадиться в районе базового лагеря, выяснить причину радиомолчания, и все. Никаких самостоятельных действий не предпринимать, за пределы лагеря не выходить, дожидаться прибытия группы «научников» из штаба флота.

Последнее Даниилу не понравилось особо: в любой боевой операции космодесант всегда отличался как раз большой свободой действий. А тут – «ничего не предпринимать» да «за пределы не выходить». Непонятно…

Вроде как предупреждение об опасности, но отчего ж тогда их выбросили силами всего одного отделения? На борту «Крыма» («На крымском берегу», – как любили шутить сами десантники) – восемь десантных челноков, вмещающих по десять десантников, да еще столько же модулей непосредственной огневой поддержки. Это не считая истребительного и штурмового крыла, конечно. Плюс – мощнейший комплекс бортового вооружения, вполне способный проломить несколько эшелонов орбитальной обороны. Так в чем же тогда подвох? Зачем их экипировали и вооружили по полной программе? При чем тут флотская научно-исследовательская группа, прибытия которой они должны дожидаться внизу? И самое главное – почему вообще спасением попавших в беду людей занимаются не «чрезвычайщики» из Коспаса, а боевой флот? Что, их БДК оказался ближайшим к планете кораблем? Так ведь для нуль-коридора все эти понятия – «ближе», «дальше» – мягко говоря, неактуальны? Гиперпространству в принципе глубоко поровну, сколько именно световых лет разделяют точки входа и выхода.

Чего же тогда он еще не знает? Чего?..

…Сержант Баков задумчиво уставился на «забортный» экран, завешенный белесой кисеей зарождающейся атмосферы и рябью мелких помех – началась ионизация корпуса. На смену благодатной легкости невесомости постепенно накатывалась тяжесть местной гравитации – модуль начинал снижение. А скоро еще и турбулентность пожалует, если сквозь облака пойдем – потрясет маленько.

Прикинув, сколько времени все это займет при таком режиме полета, Даниил расслабленно прикрыл глаза. Размышлять, выискивая среди полученных данных крохи сокрытой информации, не хотелось – четыре года службы научили его ко всему происходящему относиться глубоко философски. В том числе к малопонятным и на первый взгляд абсолютно нелогичным приказам.

В первую очередь к малопонятным и нелогичным приказам…»

* * *

В дверь осторожно постучали, вырывая меня из иллюзорного мира далекого будущего. Гиперпространство, космический десант и таинственные артефакты Ушедших остались где-то там, за призрачной гранью монитора ноутбука. Я же вернулся в затененный закрытыми шторами номер, стараниями российской контрразведки превращенный в писательский кабинет. Вернее, не совсем в номер: по неведомой мне причине, Анатолий Петрович обосновался в помещении, где до того обитал дежурный врач.

Впрочем, никакой загадки тут скорее всего не было: комната выгодно граничила с Марининым номером, да и освободить сразу несколько помещений сейчас, в разгар курортного сезона, наверняка было непросто даже для ФСБ. Или как раз именно для ФСБ – насколько я понял, в моей стране Анатолий Петрович со товарищи находился нелегально. Да и прилетели они только ночью, а по телефону такие вопросы, как я понимаю, не решаются…

В дверной проем просунулась короткостриженая макушка «водителя Коли»:

– Виталий Игоревич, извините, если помешал, но меня, это, товарищ полковник прислал спросить, не нужно ли вам чего? Обед я принес, а вот сигареты там, может, нужно или еще что?

– Обед?

– Ну да, три часа скоро, – искренне удивился спецназовец, – а вы и не заметили, да? Прикольно. Много написали?

– Да прилично, наверное… судя по окуркам, – усмехнулся я, с удивлением разглядывая наполовину заполненное «бычками» блюдце на столе. Самое смешное, что я и на самом деле потерял счет времени – рождающийся в мягком клекоте клавиатуры текст затянул и увлек за собой. Раньше такое у меня уже бывало… к сожалению, не столь часто, как того хотелось бы и мне, и моим издателям. Еще и голова, словно у «свеженаписанного» сержанта, снова разболелась – теперь уже, видимо, от утреннего коньяка.

– Ну и накурили вы! – не то укоризненно, не то, наоборот, с уважением протянул Коля, заходя в комнату и утверждая на столе поднос с никелированными судками и тарелкой нарезанного хлеба. – Я пока проветрю, хорошо?

Не дожидаясь разрешения, он отдернул гардины и широко распахнул балконную дверь. Поток падающего с улицы света немедленно окрасился в нежно-голубой оттенок: накурено было и вправду неслабо. Как я сам однажды саллегорил: «В сигаретном дыму сгорают муки писательского творчества».

– Вы кушайте, не стесняйтесь, это не из столовки еда. Меня Анатолий Петрович спецом в ресторан сгонял, на побережье, – простодушно сообщил меж тем спецназовец, разглядывая через балконную дверь недалекое море. – Эх, красотища! Третий год своей обещаю на курорт выехать – и все никак не выходит. То одно, то другое… вот и сейчас, чувствую, хрен получится даже просто искупаться…

– Анатолий Петрович здесь? – спросил я, принимаясь за еду: лишь открыв первый из судков, в котором оказался суп харчо, я вдруг понял, насколько проголодался. Со вчерашнего вечера ведь, можно сказать, и не ел толком ничего. А контрразведчик-то расторопный мужик: только ночью прилетел – а уже и оперативный штаб в санатории организовал, и транспортом обзавелся, и питание наладил… и целый отряд спецназа в катакомбах угробил. Впрочем, последнее, как я понимаю, вовсе не его заслуга. Да и не моя скорее всего. Вот только узнать бы еще чья?..

– Сейчас уже нет, уехал. В принципе тут недалеко, да и вернется он скоро. Но если что-то срочное, вон телефон. – Оторвавшись от созерцания морских далей, спецназовец кивнул на лежащий на столе сотовый, на который раньше я как-то даже и внимания не обратил. – Единица в режиме быстрого набора.

Продолжая поглощать суп, я вяло кивнул, обдумывая услышанное. Наконец до меня дошло.

– Капитан Векторов со своим отрядом… Они спустились вниз откуда-то отсюда, да? Потому этот санаторий и выбрали?

Коля бросил на меня быстрый взгляд и, коротко пожав плечами, ответил – приказа что-либо скрывать он, видимо, от начальства не получал:

– Да. Спасатели обнаружили Марину неподалеку от входа в каменоломни, примерно в двух километрах отсюда. Правда, она об этом не помнит, так что Анатолий Петрович спецом предупреждал, чтоб никто не сболтнул случайно. Я вообще-то думал, вы в курсе…

– Угу, как же, – буркнул я, принимаясь за второе, – информацию мне скармливают дозированно, и только по мере необходимости. Кормят вон и то лучше.

– Так… – Спецназовец замялся, подыскивая подходящее слово. – Я ж не то имел в виду…

– Ты про мои угадывания в книгах, что ли? – понял я. – Да нет, там таких подробностей не было. Только в общем.

– А можно почитать, что вы написали? – неожиданно попросил Коля неуверенным голосом, видимо, посчитав, что прежняя тема исчерпана. – Интересно же! Я ведь не из аналитической группы, мне с текстами работать не положено.

– Но хочется… – усмехнулся я, кивая спецназовцу на ноутбук и вместе с подносом переезжая на другой край стола, стоящего совершенно по-идиотски – прямо по центру и без того небольшой комнаты. В плане расстановки мебели местный дохтур, похоже, был большим оригиналом. – Да, конечно, читай на здоровье. Правда, там текста кот наплакал – и никаких, похоже, пророчеств. Просто, гм, вариант будущего, и не более того. Может, после обеда чего написать получится? Или мне надиктуют, блин… – Еще раз усмехнувшись, я снова принялся за еду.

Покончив с обедом, я вытащил из пачки сигарету и вышел на балкон. Вид отсюда, с высоты трех этажей, и вправду открывался замечательный: здание стояло над поросшим травой склоном, сотней метров ниже оканчивающимся серо-желтой полоской пляжа, сразу за которым привольно раскинулась до самого горизонта тронутая легким волнением морская гладь, перечеркнутая пенной линией волнолома, с крошечными силуэтами стоящих на дальнем рейде судов. Казалось бы, знакомая с детства картина, а вот ведь смотришь – и не надоедает! Каждый раз будто впервые…

В следующий миг я вздрогнул от неожиданности: подходить спецназовец умел абсолютно бесшумно – профессиональное, видать. Коля, тоже с сигаретой в руках, виновато улыбнулся.

– Напугал, да? Извините. – Он протянул мне зажигалку, следом прикурил сам. – Классно вы пишите, мне понравилось! У них там, в космодесанте, все прям как у нас. А что дальше?

– Если бы я знал, Коля. – Затянувшись, я облокотился на перила, продолжая невидящим взглядом созерцать покрывало самого синего в мире черного моря, вдоль береговой кромки которого неспешно полз по небу необычного вида самолет. Какой-то горбатый, с непонятной штуковиной над фюзеляжем. Снова, что ли, у вояк учения начались? Странно, кто ж это им позволил над курортной зоной летать? Хотя сейчас все, что угодно, бывает… – Если бы я только это знал…

6

«Глава…

Планетарный челнок коснулся посадочными опорами грунта и, пискнув гидравликой компенсаторов, практически опустился на брюхо по центру выжженного посадочными двигателями тридцатиметрового круга. Десантная аппарель раскрылась в штатном, а не в боевом режиме: не ухнула вниз, поднимая в воздух насыщенную продуктами сгорания топлива гарь, а медленно опустилась. Из темного зева люка – на планете сейчас было позднее утро, безоблачное и слепяще-яркое – показались идущие парами десантники, чьи движения были обманчиво легкими: Баков разрешил врубить антигравы на полную. Иди знай, как оно на самом деле будет. Переданный ему инфопакет инфопакетом, сопутствующие умозаключения умозаключениями, а реальность… реальность всегда имеет свойство оказываться чуть-чуть не такой, какой представлялась! Полученный приказ, ясное дело, будет исполнен, но желательно, не ценой их молодых жизней. Так что лучше уж поостеречься, выигрывая в скорости и мобильности, пусть даже и за счет разряженных батарей…

Данила спустился на почву чужой планеты в последней паре – узаконенная уставом командирская привилегия, дающая возможность погибнуть чуть позже остальных. В форсмажорных обстоятельствах, конечно: обычно разведка, и дистанционная, с орбиты, и планетарная, делала этот шанс достаточно иллюзорным, равным почти нулю.

Но сбитые многочисленными тренировками «двойки» свое дело знали, и к моменту, когда подошвы Бакова оставили на выжженной на полметра вглубь почве чужого мира первый ребристый отпечаток, местность уже находилась под плотным контролем высадившегося отделения. Несмотря на громоздкую защитную скорлупу, десантники успели рассредоточиться, заняв вокруг ДШМ круговую оборону и контролируя окружающий периметр на все триста шестьдесят.

Впрочем, особенно контролировать оказалось нечего: челнок сел на заросшем невысокой травой луге, так что спрятаться гипотетическому противнику было просто негде. А до края темнеющего вдали леса было никак не меньше километра – даже обладай противник многократно умноженной скоростью гепарда, у десантников все равно осталась бы целая прорва времени на прицельный огонь. Конечно, при условии, что он вообще сумеет их разглядеть: переведенный в боевой режим полиморфный камуфляж-«хамелеон», способный подстраиваться под окружающую среду, копируя ее цвет и структуру, делал лежащих в траве десантников почти незаметными.

Стоя возле десантного пандуса, Баков огляделся и неторопливо поднял «забрало» своего шлема. С шумом вдохнув пряный, напоенный запахами трав воздух, он негромко скомандовал, зная, что сенсорная система все равно донесет до подчиненных даже самый слабый шепот:

– Всем номерам отбой. Камуфляж отключить, антигравы – на половинную мощность. Готовиться к маршу. Расстояние – три километра, боевое охранение – номера с четвертого по седьмой, выдвигаемся через две минуты. Выполнять.

Десантники зашевелились, ворча поднимаясь на ноги и формируя походный порядок. Отключенный камуфляж медленно возвращался к базовой раскраске – сочетанию хаотично расположенных трехцветных пятен и полос. Вообще, это, конечно, свинство – три кэмэ тащить на себе (пусть даже и при помощи скрадывающих часть нагрузки компенсаторов) такую кучу боевого имущества! Пилот мог бы их и поближе выбросить, в полукилометре, например. Наверняка ведь мог – раз уж командир отбой дал, значит, особо беспокоиться не о чем… хотя ему, наверное, виднее. Им-то пока еще даже боезадачу никакую не ставили.

– Слушай боевую задачу, – словно прочитав мысли подчиненных, сообщил Даниил, оглядев готовых к маршу бойцов. – В трех километрах отсюда – планеторазведческий лагерь. По предварительным данным, там что-то случилось. Может, просто передатчик полетел, может, еще что, но на связь они уже третий день не выходят. Наша задача – выяснить причину, закрепиться в лагере и, – Баков выдержал короткую паузу, подбирая наиболее подходящее выражение, – и дождаться подхода основных сил. – Про исследователей из научного отдела он решил пока не говорить: «основные силы» звучало куда более весомо. – Это все, что я знаю. Косой, можешь не спрашивать, почему нас так экипировали – понятия не имею. И почему не высадили в самом лагере – тоже. Карта местности у всех подгружена, так что сами видите – сесть там вроде бы вполне можно было. Это все, остальное будем выяснять уже на месте. Вопросы, у кого они есть, – потом. Выдвигаемся…

– Постой, сержант! – В проеме десантного люка показался пилот, с которым Даниил уже пару раз летал, правда, только на тренировочных выбросах. – Слушай, тут вот какое дело… В моей полетной карте ограничение по удалению вообще в четыре километра стояло, так что я вас даже ближе подвез. Если вдруг что – скажу, что посадочная плоскость не соответствовала. Но ближе не могу, извини, там сплошь распадки идут, пришлось бы покрутиться, а на этом гробе зависать – сам знаешь…

– Спасибо, лейтенант, – совершенно серьезно ответил Даниил, – уже кое-что. А почему – не знаете?

– Не-а. – Пилот задумчиво почесал короткостриженый затылок. – Такой приказ был: высадить группу – и возвращаться. Так что имей в виду, сержант, если что – эвакуация будет с орбиты. То есть плюс еще полчаса. Ну, ты в курсе.

– Да, в курсе. – Баков вполне серьезно кивнул. – Ладно, спасибо. Пошли мы потихоньку.

– Удачи, десант!

– И тебе мягкой посадки, – пожелал в ответ Баков, отворачиваясь. – Все, мужики, двинули…

Дорога до лагеря никаких хлопот не доставила: десантники просто взяли пеленг на его привязной маяк и, не мудрствуя лукаво, двинулись напрямик, тем более что никаких дорог на планете не было по определению. Правда, вскоре путь преградили обещанные пилотом распадки, так что пришлось снова врубить на полную компенсаторы тяготения и немного попрыгать по камням, спускаясь с многометровой высоты – планеторазведчики разбили свой лагерь гораздо ниже того плато, где опустился десантный модуль. С другой стороны, это все равно было куда лучше, нежели подавлять восстание или штурмовать укрепрайон.

Как бы то ни было, менее чем через час отряд достиг цели – нескольких сборных светло-зеленых металлопластиковых времянок, уютно приткнувшихся на берегу крохотной речушки, почти ручья. Единственным истинно техногенным штрихом, не вписывающимся в природный пейзаж, была ажурная мачта атмосферного передатчика, возвышающаяся над полукруглыми крышами почти на два десятка метров, да ярко-оранжевый куб одноразового химического реактора, позволяющего исследователям почти год не испытывать нужды в энергии. Один из трех штатных восьмиколесных вездеходов экспедиции был мирно припаркован чуть в стороне, где два других, десантникам еще только предстояло выяснить.

Несмотря на почти что идиллическую картину, десантники тем не менее остановились и залегли в трех сотнях метров от лагеря. Сканирование – и в тепловом, и в электромагнитном диапазонах – ничего не дало. Единственными источниками возмущений были мирно бурлящий реактор, бортовой аккумулятор вездехода да какие-то электрические приборы внутри главного модуля.

Людей в лагере явно не было.

– Первый, второй, третий – на месте, прикрытие; восьмой и девятый – по флангам, остальные за мной. Заходим, – скомандовал Даниил, первым поднимаясь с земли. – Смотреть внимательно, не геройствовать, но и не тормозить. Галич, органики в лагере точно нет?

– Не, командир, – названный десантник кивнул на экран портативного мультисканера, – чисто все, никакой органики. Ни живых, ни трупов.

– Ясно. Ладно, погнали, мужики…

Дождавшись, пока прикрывающие их спины «номера» переведут оружие в снайперский режим и разберут секторы огня, а фланговое прикрытие выйдет на исходную позицию, сержант заскользил вниз по склону холма, у основания которого раскинулся искомый лагерь. В том, что в нем они никого не найдут, Баков в общем-то нисколько не сомневался, но и рисковать понапрасну не хотел. Иди знай, как оно будет?! Раз в год, как известно, и палка стреляет. А планеторазведчикам по штату положены целых три импульсные винтовки. Это если не заморачиваться чем-то совсем уж аномальным вроде зловредных Чужих, появлению которых сержант, пожалуй, нисколько бы не удивился – уж больно неконкретно было сформулировано полученное задание.

Четверо бойцов, держа наизготовку оружие, двинулись следом, благо скрадывавшие большую часть веса скафандров и амуниции антигравы пахали вовсю, нещадно сажая батареи. Впрочем, наплевать, безопасность важнее. Да и вообще: если реактор исправен, батареи можно будет и подзарядить.

Оставив на вершине холма снайперскую пару, разбившиеся на двойки десантники занялись осмотром лагеря, который ничего, как и ожидалось, не дал. И жилые, и технические помещения были пусты, научные приборы целы, а личные вещи не разбросаны в беспорядке. В общем, как это обычно формулируется в рапорте: «При осмотре объекта следов боя, борьбы или экстренной эвакуации обнаружено не было».

Главный лабораторный модуль, вокруг десятиметровой полусферы которого расположились жилые домики, и вовсе производил впечатление только что покинутого: на столах мягко светились перешедшие в ждущий режим голографические мониторы работающих компьютеров, контрольные панели криокамер и термостатов с биологическими образцами горели ровным зеленым светом, едва слышно гудела, поддерживая в помещениях постоянную температуру и влажность, система климат-контроля…

И лишь недопитая чашка подернувшегося бурой пленкой кофе да позабытая в пепельнице сигарета, превратившаяся в аккуратный столбик сероватого пепла, говорили о том, что люди покинули это место отнюдь не пять минут назад.

Сигарета-то и заинтересовала Даниилу больше всего. Конечно, всякое бывает, человек вполне может позабыть затушить недокуренную сигарету, но все же что-то было не так; что-то не давало сержанту поверить в простую забывчивость неведомого куряки… Спустя миг сержант понял, что именно. Лежащая рядом с пепельницей полупустая пачка сигарет и «вечная» плазменная зажигалка. Подняв взгляд, Баков с кривой усмешкой прочитал висящее над столом предупреждение о запрете курения в лаборатории. Что ж, он легко готов поверить, что «научники», несмотря на запрет, курят на рабочем месте – не самое, прямо скажем, страшное преступление! С табачным дымом легко справится даже самая простенькая вентиляционная система, а здесь она отнюдь не простенькая. Но он ни за что не поверит, что курящий человек, уходя, позабудет сигареты и зажигалку! Разве что в том случае, если он будет очень и очень спешить. И дотлевшая до самого фильтра сигарета, судя по длине пепельного столбика – едва прикуренная, вполне укладывалась в это предположение.

В чем бы ни была причина, но люди покидали лагерь в спешке, в этом Баков был теперь абсолютно уверен. По крайней мере те, кто в некий неведомый момент времени находился в лабораторном блоке. Да и проверить ведь можно.

– Найди Гвоздя, и топайте оба сюда, – обернувшись к своему второму номеру, старшине Джонатану по кличке Здоровяк, приказал Даниил, опускаясь в эргономичное кресло и отключая свой антигравитатор: нечего батареи зря сажать. Штурмовую винтовку он, секунду помедлив, прислонил к столу: в кого тут стрелять-то? Ясно ведь уже, что не в кого. И броней прикрываться тоже не от кого. – Только быстро, в темпе вальса…

Сиденье под ним жалобно пискнуло, принимая на себя дополнительные (и немалые) килограммы, и существенно просело. Как бы не поломать… хотя, впрочем, какая разница? Вот это уж точно не его проблема! Его проблема – разобраться, куда подевались семеро планеторазведчиков, четверо мужчин и трое женщин. А с нанесенным боевой операцией ущербом пусть флотские экономисты с бухгалтерией министерства колониальной политики разбираются.

– А я уже здесь, – раздался за спиной голос Гвоздя – специалиста группы по компьютерным и смежным с ними технологиям.

Конечно, и сам сержант, и любой боец его отделения мог влезть в местную компьютерную сеть, недаром ведь правительство раскошелилось на вживление нейрочипов всем подразделениям флотского десанта, однако Даниил отнюдь не спешил воспользоваться дарованным ему высокотехнологичным благом прямого контакта. Во-первых, предчувствуя головную боль, во-вторых – предпочитая доверить это настоящему специалисту. А Гвоздь, как не кто иной, подходил под это определение: от немаленького срока за взлом правительственного виртуального сервера его спас лишь уже подписанный на тот момент контракт с флотом. Ну а Военно-космический флот, как известно, своих не бросает, списывая все гражданские дела и позволяя потом и кровью искупить вину.

– И чего? – осведомился Гвоздь, подходя и останавливаясь за спиной Бакова. Так и не успевший уйти Здоровяк невозмутимо застыл рядом, возложив руки на висящую на груди винтовку. При отключенном антиграве его собственных ста двадцати кило, отягощенных еще и боевой выкладкой, ни один стул не выдержал бы.

– Хочешь, чтоб я этот комп ломанул?

– Давай. – Оттолкнувшись ногами от пола, сержант вместе с возмущенно застонавшим стулом отъехал в сторону. – Только ломать пока ничего не надо, просто подключись.

Гвоздь чуть прикрыл глаза, нащупывая нейросенсорный канал связи со связывающей местные компьютеры сетью, и спустя всего лишь несколько секунд отрапортовал:

– Ну есть, ну и чего дальше?

Баков хмыкнул: у него на эту операцию наверняка ушло бы минут пять, если не больше.

– Мне надо знать, когда на этом терминале был последний сеанс. И чем они вообще занимались все эти дни. Все необычное, я имею в виду.

– Счас. – Гвоздь искоса взглянул на показавшихся в дверях десантников, завершивших осмотр лагеря, и вновь прикрыл глаза, погружаясь в привычный для него виртуальный мир. На этот раз ему понадобилось целых две минуты: человеческий мозг, пусть даже и нейрочипированный, не был способен обрабатывать информацию со скоростью компьютерного роумкристалла. – Все, командир. – Подернутый пеленой отрешенности взгляд десантника с каждой секундой приобретал все более осмысленное выражение. – Готово.

– Ну и?.. – Баков, прекрасно зная своего товарища, с вопросами не спешил.

– Сеанс работы на этой машине был неожиданно прерван как раз три дня назад. Перед этим оператор занимался какой-то научной хренью, чем-то, что связано с почвой. Через час машина перешла в режим ожидания. Ну и все.

– Как все?

– А так все, – хмыкнул Гвоздь, окончательно приходя в себя, – нет там ничего необычного. Сплошная терралогическая галиматья: состав атмосферы, минералогия, геология, фауна-флора… ничего эдакого нет. Точно говорю. Сто пудов!

– Жаль… ну и ладно. – Сержант разочарованно взглянул на монитор, засветившийся в ответ на нейросенсорный контакт. Объемная голозаставка демонстрировала пейзаж какой-то нетерроформированной планеты – острые изломанные зубцы горных пиков, лишенное атмосферы иссиня-черное небо, огненная точка далекого холодного солнца. Определить, откуда картинка, Даниил не мог: может, из стандартного набора заставок операционной системы, а может, владелец этого компа повидал в своей жизни куда больше, нежели двадцатипятилетний Баков. Намного больше: по крайней мере, в подобные, не слишком дружелюбные к человеку миры судьба его пока что не заносила… – Антигравы отключить, – скомандовал он, вставая. И, глядя на разочарованные лица подчиненных, с усмешкой добавил: – Внешнюю «скорлупу» можно снять, личные бронекомплекты оставить. Короткий, организуй охранение лагеря. Гвоздь, разберись с реактором, подзарядим батареи. Прикрытию – отбой, подтягивайтесь сюда. Все, мужики, давайте работать. Ну или делать вид…

– Слышь, Дан. – Ефрейтор Коротков, он же Короткий, кивнул куда-то себе за спину. – Может, возьмем вездеход да прочешем окрестности? Вдруг что-нибудь интересное обнаружим? Чего тут всем десятерым сидеть-то?

– Приказ забыл? – неискренне-сурово спросил Даниил, стягивая с головы шлем вместе с гарнитурой связи.

Коротков, ухмыльнувшись, последовал его примеру. Не положено, конечно, ведь во время боевой операции все переговоры десантников, равно как и их физическое и психоэмоциональное состояние, автоматически фиксируются блоками памяти скафандров, но… какая уж теперь разница? Меморблок-то не обманешь, и данные не перепишешь. Гвоздь разок попробовал его взломать, так потом пять дней на гауптвахте куковал: тот оказался одноразовым, будто древняя фотопленка. Запись идет непрерывно, с момента активации систем скафандра и до возвращения на базу. Или – гибели носителя. Так что за снятую броню его все одно по головке не погладят. Правда, можно и отбрехаться: полученный приказ в принципе не ограничивал его в принятии самостоятельных решений, а скафандры, даже при включенных компенсаторах, все равно снижают подвижность бойцов процентов на пять, если уж начистоту, но снижают.

Короче говоря, как ни крути, а выговор ему в любом случае светит. Если, конечно, они вдруг не ухитрятся совершить что-нибудь совсем уж героическое. Но париться в скорлупе он и сам не станет, и пацанам своим не позволит. Кроме тех «счастливцев», разумеется, кого Короткий сейчас в первую смену охранения назначит.

– Прокатимся, Влад, как не прокатиться? Только смысла в этом… Что мы их, по следам, что ли, искать станем?

– Зачем по следам? – внезапно вмешался в разговор Гвоздь. – Между прочим, в вездеходах тоже борткомпьютеры есть. И вообще, им ведь три вездехода положено, разве нет? Значит, двух не хватает…

Баков медленно обернулся к товарищу, тоже успевшему стянуть с головы шлем. Блин, ведь должен был и сам догадаться, командир хренов! Бортовой компьютер любой планеторазведческой техники в обязательном порядке фиксирует маршруты поездок! И не просто фиксирует, но и автоматически обменивается данными со всеми остальными машинами! А значит, если Гвоздь не ошибся, то…

– Соображаешь! – уважительно протянул Даниил, кивая подчиненному в сторону выхода. – А ну давай, одна нога здесь, другая…

– Тоже здесь, – хмыкнул тот, – тупая шутка, командир, пора уже новую разучить. Две твой чип, – он постучал согнутым пальцем себя по лбу, – вряд ли потянет, оперативной памяти не хватит, но если эту стереть, а другую запи…

– Ефрейтор Коротков, думаю, в первой смене охранения еще есть вакантное местечко для рядового Гвоздева?

– Иду… – буркнул Гвоздь, поспешно двигаясь к выходу. Антиграв он, судя по легкости движений, выключить так и не потрудился, но на это нарушение собственного приказа Даниил внимания решил не обращать. Чем быстрее сбегает, тем лучше. Впрочем, возвращаться сюда ему незачем.

– Влад, давай в темпе вальса организуй охранение и подваливай к вездеходам. Джонатан, останешься за старшего, со связи не уходить, наши разговоры слушать, ясно? – Словно в подтверждение своих слов, Даниил натянул на голову снятый со шлема эластичный обруч радиогарнитуры. И повторил уже сказанное раньше: – Все, пошли работать…»

7

– Виталий Игоревич, извините, это снова я. – На этот раз Коля не стал останавливаться в дверях. – Вот, как вы и просили, – сигареты и пиво. Только кальмаров там не было, так что я вам рыбки купил. Правда, название у нее! Прикиньте, тут на пакетике так и написано: «Хамсец сушеный», прикольно, да?

– Угу, – оторвавшись от монитора, я обернулся к спецназовцу. Зажатый в руке целлофановый пакет был оптимистично деформирован несколькими бутылками пива, – прикольно. З-заходи, Петруха, – не удержался я: отчего-то ситуация напомнила мне кадры из «Белого солнца пустыни». Помните, когда Верещагин – Луспекаев бросает прикурившему от динамитной шашки товарищу Сухову ключи от дома? И роняет своим неподражаемым псевдопьяным баритоном: «З-заходи».

– Вот. – Коля выложил на стол сигареты, пару пакетиков с этим самым «сушеным хамсецом» и четыре бутылки пива. Взгляд спецназовца при этом был прикован к монитору. – Если надо будет, я еще сгоняю, тут прямо у входа в санаторий целых два магазина. Пять минут ходу.

– Знаю, мы тут с друзьями частенько… Впрочем, ладно. Не в тему. Перекур. – Недвусмысленно кивнув Коле на экран, я двинулся в сторону балкона, прихватив по дороге одну из запотевших бутылок. – Читай пока. А потом… потом разговор есть.

Когда я, звякнув о бетонный пол балкона опустевшей бутылкой, вернулся, Коля как раз заканчивал последнюю страницу. Молодец, неплохая скорость чтения, ведь сигарета, как поет популярная «шансонетка» Таня Тишинская, «тлеет три минуты».

– Ну и как? Нравится? Или просто приятно ощущать себя первым читателем?

– Нравится, – не согласился с последним предположением спецназовец, – чесслово. А что дальше? Опять не знаете?

– Коля, – я внезапно взглянул в его глаза – в точности так, как описывал это в своих книгах. И как совсем недавно сделал, пригвоздив меня к табурету, Анатолий Петрович. – Ты кто по званию? Лейтенант? Или уже капитан? Кстати, можешь говорить нормальным языком: меня твои «чесслово», «спецом» да «прикиньте» не обманут, извини. Так что хватит простачка строить. В том, что тебя приставили за мной приглядывать, ничего эдакого нет – я б, может, и сам Анатолия Петровича об этом попросил. Видишь же, как оно все, гм, непросто.

– Капитан, Виталий Игоревич, – испытующе взглянув мне в глаза и, видимо, уяснив, что я отнюдь не шучу, ответил Коля. – В остальном вы тоже правы. Прокололся я?

– Да нет, просто элементарная логика и принцип целесообразности, не более того. Вместе с Анатолием Петровичем работаешь?

– Сейчас да, – Коля искренне улыбнулся – теперь, когда не нужно было больше строить простачка солдафона, ему было куда проще, – хотя я и вправду офицер спецподразделения. Отряд «Альфа», знаете ведь? Впрочем, ха, вам ли не знать?! Кстати… – Он замялся, подбирая слова: – Я и вправду люблю фантастику и читал ваши книги. Еще до этого задания. И они мне действительно нравятся. Не знаю, может, потому меня и выбрали? И зовите меня все-таки Коля, ладно? Это настоящее имя. – Еще раз улыбнувшись, он добавил: – Чесслово!

Я кивнул в ответ:

– Хорошо, Коля, договорились. Ну и зачем был весь этот цирк? «Коля из моей группы обеспечения, при нем можно говорить…» Можно подумать, я по-другому не понял бы?

– Вот именно, что не поняли бы! – Не согласился со мной спецназовец. – Понимаете, с одной стороны, мы не могли оставить вас – и Маринку, конечно, тоже – без охраны. А с другой – не хотелось делать это навязчиво. Анатолий Петрович вообще очень боялся чем-либо помешать вам работать. И когда вы сказали, что хотите пописать, он… Ну, скажем так: я даже не думал, что он способен так быстро носиться по коридору!..

– Не обольщайся, – хмыкнул я, вскрывая зажигалкой пивную бутылку и протягивая ее собеседнику. – Бери, бери. Твоему тренированному организму это не повредит, а говорить нам станет проще. Не буду ж я один пить? – открыв вторую бутылку, сделал глоток. – Так вот, собственно, о чем я. Понятия не имею, знаешь ты об этом или нет, но твой шеф наверняка ожидал от меня чего-то подобного. Или очень на это надеялся. Посему, сугубо эмпирически, конечно, рискну предположить, что к подобному варианту развития событий не могли не готовиться. Отсюда вопрос, – вытащив из пакетика сморщенное вакуумной сушкой рыбье тельце, я отправил его в рот, – чего я еще не знаю? Ну, например, об этой комнате? У вас ведь реально было несколько недель, чтобы все подготовить. Санаторий-то выбран не случайно, это я понял, но вот организовать все это за считаные дни вряд ли смогла бы даже ваша контора. Все ж таки чужая страна, да еще и после тех киевских событий двухлетней давности… А? Угадал?

– Угадали, конечно. У вас это вообще здорово получается – угадывать. Да, база готовилась заранее. – Коля вытащил из пачки сигарету и вопросительно взглянул на меня. Я кивнул. – Марина всего этого, конечно, не знает, она и вправду прилетела с Анатолием Петровичем только сегодня ночью, но весь этот корпус… Короче говоря, никаких отдыхающих здесь нет. Вообще никого постороннего.

– Ну а наша доблестная «безпека»? В курсе?

– А сами как думаете? – вопросом на вопрос ответил спецназовец, прикуривая. – Серьезные люди в шпиенов не играют, Виталий Игоревич. Серьезные люди работают, не оглядываясь на тех, кто нынче у власти. И у вас, и у нас.

– Ясно. Так что там с комнатой?

– Тоже угадали. Здесь кругом полно всяких хитрых приборов, которые, как надеются наши, выражаясь вашим языком, «научники», помогут понять, в чем суть вашего феномена.

– И как?

– Я в это не верю, – внимательно глядя мне в глаза, сказал Коля. И я отчего-то поверил, что он говорит правду. – Ваш талант или способность – ее вряд ли можно измерить или зафиксировать. Может, я просто слишком далек от этой высокой науки, но мне почему-то кажется так. Собственно, я мало что знаю – Анатолий Петрович меня только три недели назад к себе в группу взял. А до этого я просто служил себе и даже не думал, что такое вообще возможно.

– Вот и я, знаешь ли, тоже… не думал, – криво усмехнулся я, оглядывая предоставленное мне помещение совершенно иными глазами. Диван, старенький платяной шкаф, застеленный клеенкой манипуляционный столик с электрочайником и несколькими разномастными чашками на поверхности, обшарпанные напольные весы и под стенами целых три аптечных шкафа со стеклянными дверцами, закрытыми на новенькие висячие замочки. Есть ли внутри медикаменты, я не интересовался: рассмотреть содержимое сквозь матовое стекло было невозможно. Помнится, в далекие студенческие годы мой друг Андрюха, со второго курса подрабатывающий дежурствами в санаториях, хранил в подобном шкафу литровую бутылку водки с отпугивающей непосвященных этикеткой «Наружное. 50 %-ный раствор перекиси водорода». Честно говоря, до сих пор не знаю, бывает ли пергидроль такой концентрации и в таких объемах – скорее всего нет…

Этим весь небогатый и в общем-то вполне обычный интерьер врачебной «дежурки» и исчерпывался. Ну и где тут можно спрятать обещанную Колей кучу «всяких хитрых приборов»? Или можно? Например…

– Догадались, Виталий Игоревич?

– Шкафы? – До меня наконец дошло, что именно было странным при осмотре: аптечные шкафы стояли под каждой из трех стен помещения. Под четвертой стояли гардероб (тоже запертый) и диван. Значит, точно, шкафы. То-то мне замочки такими новенькими показались, будто прямо из магазина!

– Ага, они. Потому и стол так по-дурацки стоит – чтобы вы, типа, в фокусе были. Анатолий Петрович все переживал, что вас именно стол и насторожит…

– Мою прозорливость и звериное чутье он явно переоценил… – мрачно буркнул я. – Честно говоря, и в голову бы не пришло. Кстати, глупости все это: ну вот знаю я теперь, и что с того? Пока мы с тобой на отвлеченные темы трепались, я, например, еще целую главу продумал! Уже, как ты выразился, зная. Блин, ну и к чему вообще все эти шпионские страсти? Вот же любят в вашей конторе недоговаривать! У меня с твоим шефом при каждом разговоре целая куча каких-то новых сведений наружу всплывает. Как, извини, сам знаешь, что, в проруби.

– Да вы ведь и сами догадываетесь почему, – пожал плечами спецназовец. – Аналитики отчего-то посчитали, что, если вы будете знать об этом эксперименте, вам будет труднее писать.

– Ладно, я понял… Собственно, мне Анатолий Петрович о чем-то подобном уже говорил. Раньше. Просто, понимаешь, Коля, смешно как-то получается: неужели они думают, что я сам не хочу разобраться, что происходит? Да я, честно говоря, и не на то б согласился, лишь бы это выяснить! Еще и доплатил, как говорится. Ну и как, интересно, они ухитрились запихнуть в эти стекляшки свои хитрые приборчики? Там же даже полки, насколько я помню, стеклянные?

– Да откуда ж мне-то знать? – обезоруживающе улыбнулся Коля, разводя руками. – Собственно приборы-то в соседней комнате, где лаборанты сидят, а здесь нечто вроде приемных устройств или чего-то подобного – я в этом и вправду не особо разбираюсь. В шкафах, в плафоне вон под потолком, еще где-то… Насколько я понял, вся эта комната – своего рода приемно-передающий контур, в фокусе которого стоит ваш стол.

– Прямо радиотелескоп какой-то! – фыркнул я, допивая пиво. – А ты, надо полагать, должен был, в числе прочего, следить, чтобы я стол с места на место не двигал. А то вдруг решу перепланировку сделать? Так чего мелочиться: надо было его к полу прикрутить… – Я осекся: судя по обескураженному выражению Колиной физиономии, именно это они и сделали.

Не в силах отказать себе в удовольствии, я наклонился, почти сразу же заметив прихваченные к полу новенькие стальные уголки. Сдерживаться и дальше сил уже не было, и я совершенно искренне расхохотался. Спецназовец смеяться не стал, еще больше помрачнев; не удивлюсь, если идея принайтовать стол к паркету именно ему и принадлежала.

– Ладно, я понял. Не удивляйся, Коля, это пока еще не истерика. Считай, что мне просто нужно было слегка сбросить напряжение – не самый легкий денек сегодня выдался, честно говоря. Кстати, а тебе не влетит за все эти откровения? Анатолий Петрович-то, я так понимаю, уже вернулся?

– Да нет, не думаю. Мы изначально так и планировали: самим ничего не раскрывать, но если уж вы догадаетесь, то пусть так и будет. А товарищ полковник вернулся. Скажу вам по секрету – если сегодня с вашей помощью ничего не изменится, то завтра мы собираемся запускать по следам пропавшей, то есть погибшей группы…

– …японского робота с дистанционным управлением, – как-то само вырвалось у меня, заставив спецназовца замереть с раскрытым ртом прямо на середине неоконченной фразы. Выражение моего лица, надо полагать, было не лучшим: откуда я взял про этого робота, я и понятия не имел. Вообще. То есть абсолютно…

– Ну да… – неуверенно протянул Коля, глядя на меня чуть ли не с ужасом. – Мы его у контртеррористов одолжили, они в прошлом году для разведки и разминирования несколько штук закупили. Он, конечно, не везде пройдет, так что планировалось доставить его поближе, а дальше уж… А откуда вы?! – не выдержал наконец он.

– Не знаю, Коля… – Я закурил, пододвинул пачку поближе к спецназовцу. – Просто вдруг понял, что знаю, что ты сейчас скажешь… Блин, нет, не так! Не то говорю! Вот так, наверное: знаю, что вы собираетесь сделать…

Мы замолчали, ошарашенно затягиваясь внезапно потерявшими привычный вкус сигаретами.

Примерно на пятой затяжке в дверь без стука вошел Анатолий Петрович.

– Ваш бы, Анатолий Петрович, оптимизм – да в мирное русло. Так ведь, помнится, в нашем общем социалистическом прошлом говорили? – кисло сообщил я контрразведчику несколькими минутами позже. – Ну и что с того, что я только что брякнул про этого робота? Мог ведь и просто угадать?..

– Могли, – почти радостно сообщил контрразведчик, – но, я так понимаю, не угадали, а предвидели. Или предсказали. А это, согласитесь, две большие разницы, как говорят в вашем прекрасном городе!

– Да уж, прекрасном… Под землей какая-то инопланетная хрень лежит, цены на недвижимость растут, коммунальные услуги опять же дорожают… А тут еще и спецслужбы сопредельного государства плетут свои отвратительные тайные заговоры! Ладно, выкладывайте уж, чего там ваши «лаборанты» намеряли?

Анатолий Петрович разом посерьезнел:

– Ну, о том, что все происходящее в этом помещении фиксируется, вы я, так понимаю, знаете. Так вот, за секунду до того, как вы помянули про робота, наши приборы зафиксировали очень мощный всплеск некоего… гм… излучения. – Увидев на моем лице непонимание, он тут же пояснил: – Помните, мы с вами говорили, что эта штуковина, возможно, отправляет другим таким же своего рода отчеты? Неким образом поддерживает с ними связь? Так вот: если принять то, что фиксировалось в помещении до вашего появления, за фоновый уровень, то ваше «космодесантное» творчество и особенно сообщение об отправке под землю робота наши приборы засекли как пиковое.

– Образно говоря, зашкалило?

– Ну, зашкалить-то не зашкалило, нечего там зашкаливать, это же все-таки не амперметры с вольтметрами, но разница оказалась достаточно существенной. Вот такие пироги…

– И что сие означает? – Думать самому мне не хотелось. Совсем. Как, впрочем, и всегда после достаточно интенсивной работы за клавиатурой: эмоциональное истощение, усталость мозга по Павлову, все дела…

– Что именно означает, мы не знаем, – пожал плечами контрразведчик. – Пока не знаем, – все же счел нужным обнадежить он. – Зато знаем кое-что другое, как я понимаю, ничуть не менее важное. А может, даже и более!

– Да? – глуповато переспросил я, жалея, что Анатолий Петрович выпроводил из номера Колю: вот бы парень порадовался. Правда, пока не ясно, чему именно. – И что?

– Только что пришел ответ на мой запрос. Наш самолет ДРЛО засек сигнал радиомаяка группы капитана Векторова! – Заметив, что я ничего не понял, полковник с готовностью пояснил: – Помните, по дороге сюда я спросил Колю, договаривались ли с группой капитана о связи? Дурной, конечно, вопрос был – можно подумать, я сам не знал, что обычный радиосигнал не пробьется через многометровый каменный массив! Но так уж, видать, на меня ваше вчерашнее свеженаписанное пророчество подействовало. Так вот, у капитана был с собой маячок, сигнал которого можно засечь даже из-под земли при помощи очень мощного приемника. Собственно, у вас в тексте он тоже упоминается. Несколько часов назад и Москва, и Киев дали «добро» на пролет подобного самолета над городом. Он вылетел с базы флота в Севастополе и…

– ДРЛО – это что такое? – перебил я контрразведчика, припомнив виденный с балкона «горбатый» самолет над морем. – Радиоразведка?

– Ну да, – нетерпеливо кивнул раздосадованный, что его перебили, полковник, – точнее, «дальнее радиолокационное обнаружение». Видели, наверное, у них такие здоровые тарелки РЛС над фюзеляжем?

– Ага, ясно. И что? К чему такие сложности, если их можно было по маркерам найти?

– Да к тому, что нам больше не нужны никакие японские роботы или идущие по химическим маркерам поисковые группы! Мы, как говаривал классик, «пойдем иным путем». – Расстелив передо мной подробную карту города (я, наивный, и не знал, что подобные существуют! Наверняка секретная какая-нибудь: масштаб всего сто метров. Себе, что ли, такую выклянчить?), он торжествующе ткнул в нее пальцем: – Видите?

Несколько секунд я честно вглядывался в хитросплетение городских – вернее, как раз загородных, идущих над самым морем, – улиц и переулков в районе, куда указывал полковничий перст, затем вполне искренне пожал плечами:

– Ну и что? Вроде там во времена социалистического реализма воинская часть какая-то была или что-то наподобие. Погранзастава, что ли? Помнится, мачты какие-то прямо на вершине мыса стояли.

– А, ну да, – чуть смутился Анатолий Петрович, – вам-то откуда знать. Хоть ваш уважаемый отец и отдал четверть века непобедимой и легендарной, к нашей-то системе он никакого отношения не имел. Ладно, сейчас объясню. Там не какая-то воинская часть была, а спецобъект КГБ СССР «Голос-2». Впрочем, вы тоже правы: для всех остальных именно погранзастава. Локаторы, прожектора, скорострельные пушки, гарнизон погранвойск… Только кому в те годы погранцы подчинялись, вы ж помните?

– Угу, вам, кому ж еще? – Я решил не вдаваться в подробности и несовпадающие аббревиатуры часто переименовываемой в те лихие годы конторы и честно дослушать до конца.

– Вот именно. А находился там, дорогой мой Виталий Игоревич (услышав сей пассаж, я лишь многозначительно хмыкнул про себя – ой, грядет что-то, пятой точкой организма чую!), мощный комплекс радиоэлектронной борьбы, суть подавления любых вражеских радиопереговоров и прочих электронных систем – наведения, связи и прочего. Слышали, наверное? Это, так сказать, в военное время. А в мирное… Ну, догадались?

– Я «Радио Свободы» и прочие Би-би-си только во время путча в девяносто первом и слушал. А больше – ни-ни! Никогда! Что и требую занести в протокол как добровольное признание, смягчающее вину перед Родиной. Или я уже пользуюсь всеми льготами штатного сотрудника?

– Вы неисправимы, честное слово! – Сказать, что контрразведчик улыбается, я бы, пожалуй, не рискнул – он именно что лыбился. – Все равно ж догадались!

– Ну ясное дело. «Глушилки» там стояли, забугорные «голоса» давили – и правильно, между прочим, делали! А комплекс РЭБ… ну, тоже понятно. Меня, помнится, еще военрук в школе пужал количеством боеголовок, на родной город нацеленных. И ведь не врал наверняка, хоть мы, ущербные дети перестройки, хрен ему тогда верили!

– Не врал, – грустно согласился полковник, – только давайте мы сожаления о почившей империи на потом оставим, ладно? Вот напьемся, когда все закончится, и начнем песни орать – «Я в весеннем лесу…» и тому подобное… Так вот, объект, конечно, не только РЭБ или глушением «голосов» занимался, но и прослушкой радиопереговоров, но суть-то не в этом. А в том, что глушил он не только империалистов, но, так уж получается, и нашу с вами инопланетную хреновину! Вот ведь как выходит.

– Постойте… – Я честно наморщил лоб, пытаясь перемножить меж собой классические дважды два. Получались, увы, не менее классическое «пять». – Если она туда попала в начале века и ход к ней прорубили примерно тогда же, а этот ваш объект построили годах в… ну пусть даже в шестидесятых, то… Все равно остается более полувека, в течение которого она должна была, гм, передавать, а? Сводить, так сказать, с ума, заставляя делать всякие-разные братоубийственные глупости. Да и закрыли его, как я понимаю, не вчера – небось в девяносто первом – девяносто втором, верно?

– Не-а, не верно. Дело тут вот в чем: комплекс – в который, кстати, входил не только сам по себе этот объект, но и целая сеть мачт-ретрансляторов по всему городу – построили, конечно, уже после войны, правда, не в шестидесятых, как вы с натяжкой предположили, а еще в середине пятидесятых. – Анатолий Петрович ухмыльнулся. – Вот о чем вы наверняка не знаете, так это о том, что еще в тридцатых СССР глушил передачи королевской Румынии! Тогда этим ОГПУ ведало – как, собственно, и всеми погранвойсками.

– Отсюда?!

– Ага, в том числе и отсюда. Я только что связывался с нашим центральным архивом, они подтвердили. Именно на территории этой заставы и был установлен примитивнейший по нынешним временам коротковолновый генератор помех – это сейчас до Румынии через всю область ехать, а тогда до буржуазной Бессарабии ведь считаные километры были! Так что наш с вами «период икс» уже сократился почти до двадцати с небольшим лет.

– А после ликвидации объекта? С начала девяностых тоже ведь немало времени прошло.

– Ну, во-первых, не с девяностых, а с восемьдесят восьмого, когда на улице наших диссидентов и прочих демократов случился большой праздник в виде подписанного в Женеве соглашения о прекращении подавления западных радиостанций, а во-вторых… с чего вы, собственно, взяли, что объект ликвидирован? Уверяю вас, никто и ничего там не ликвидировал.

– Серьезно?

– Ну да. Нет, сеть периферийных антенн-ретрансляторов, конечно, из города убрали или сдали в аренду местным коммерческим FM-радиостанциям, но сами-то генераторы помех вкупе с системами радиоразведки никуда, к счастью, не делись. Частично законсервированные, частично продолжающие исправно прослушивать эфир, за что низкий поклон нашим коллегам из СБУ – все-таки сохранили, не дали ни разломать, ни растащить, ни на металл сдать. Ну, по крайней мере, так оно было еще лет пять назад – до того, как украинские погранвойска вывели из подчинения госбезопасности. Может, потому и не активничала эта штуковина все эти годы, кто ж ее знает? Станция-то работала, пусть и не в режиме жесткого подавления, и на совсем иных частотах.

– И что?

– А вот если сейчас наш Коля, несмотря на выходной день, подсуетится, то и узнаем, что. И на каком мы, так сказать, свете. В смысле не происходило ли в последние годы там чего-то сильно необычного и ужасно загадочного. И если не происходило, то почему сейчас вдруг взяло и произошло…

– А получится? Суббота все-таки?

– Ну, моя-то «контора» после утреннего сообщения на ушах стоит, про выходные позабыв, а ваши… посмотрим. Коля – парнишка пробивной, на него и понадеяться можно.

8

– Да уж, удивили вы меня, Анатолий Петрович, честное слово, удивили. Ну так позвольте и мне вас в ответ удивить, алаверды, так сказать. Не против? Нам все равно, насколько я понял, Колю ждать придется. Буквально с полчаса назад в голову пришло, перед самым вашим приходом, так уж получается. Надо бы записать, пока, как говорится, в памяти свежо и пиво не нагрелось. Короче, похоже, вы правы. И стало быть, мы теперь знаем, как от этой хрени братоубийственной защищаться…

«Глава…

Вездеход с номером «001» на ярко-оранжевом борту мягко катился по следам, оставленным двумя прошедшими раньше машинами – теми самыми, что увезли навстречу неизвестности семерых исследователей. Правда, кое-какое объяснение произошедшему обнаружилось, едва только Гвоздь влез в память бортового компьютера. Через несколько часов после того, как первый вездеход, с четырьмя исследователями и всем необходимым на борту, уехал устанавливать планетарный привязной маяк, его компьютер послал на базу экстренный сигнал опасности. Поскольку связаться с уехавшими ни по одному из каналов не удалось, а бортовой компьютер вездехода молчал, не отвечая на запросы и игнорируя автоматический обмен данными с оставшимися в лагере, было принято решение немедленно отправиться на помощь. Послав в космос тревожное сообщение – то самое, что запустило маховик спасательной операции, отчего-то возложенной на мощные флотские плечи, – трое планеторазведчиков с максимально возможной скоростью рванули следом, благо замолчавший вездеход успел передать отчет о пройденном маршруте.

Больше примитивный электронный «мозг» вездехода ничего сообщить не мог: канал связи со второй пропавшей машиной исправно работал, информируя о стопроцентной функциональной готовности всех бортовых систем, однако никакой ясности в судьбу пропавших исследователей это не вносило. Скорее наоборот – никто из десантников отнюдь не питал относительно последней особенных иллюзий. Шансы обнаружить планеторазведчиков живыми были весьма иллюзорны. Более чем иллюзорны. Три дня в подобной ситуации, на чужой и почти неисследованной планете, увы, немалый срок…

Ехать оказалось совсем недалеко, километров десять. Минут двадцать при такой скорости – вездеходы планеторазведки были, по сути, самыми обычными армейскими бэтээрами, только с демонтированным штатным вооружением, камуфляжем и силовой защитой. Все остальное – двигатель, система навигации и связи, грузоподъемность, скорость – осталось прежним.

Впрочем, сейчас попугаисто-яркая машина шла налегке, неся в своем чреве лишь троих: сержанта Бакова, ефрейтора Короткова и местного компьютерного гения рядового Гвоздева (положенные по выслуге лет лычки последний потерял как раз за помянутую попытку взлома регистратора боевого скафандра). Смешная нагрузка для двадцатитонной машины с тысячесильным двигателем и доставшейся от прототипа мощной композитной броней.

Висящий на орбите бэдэка пока молчал. Даниил, конечно, испытывал большие сомнения, что оставшееся на высоком геостационаре командование не знает про его авантюру, но и связываться с ним пока никто не спешил. Было ли это плохо или как раз наоборот, он не знал: космодесант зачастую становился пешкой в многоходовых партиях золотопогонных игроков, так что… «Доживем – увидим», – как говаривал его давным-давно погибший наставник, старший прапорщик Булаевский.

Возможно, посылая вниз именно его отделение, командование на нечто подобное и рассчитывало: количество полученных поощрений и благодарностей у него примерно равнялось числу взысканий и выговоров. Приказ никогда не был для Бакова неодолимым забором, опутанным поверху колючей проволокой, и ради выполнения поставленной задачи он частенько шел на его нарушение. В случае успеха это ему, как правило, прощалось; если же возникали некие осложнения, по счастью – отнюдь не частые, сержант ухитрялся отделаться «легким испугом» в виде очередного занесения в личное дело кучи неких нелицеприятных и вредных для его дальнейшего продвижения по служебной лестнице фраз. И вполне могло оказаться, что для выполнения этого задания как раз и нужен был кто-то, подобный Даниилу. Иными словами – тот, кто, не устрашившись праведного командирского гнева, постарается не просто выполнить, но и перевыполнить полученный приказ, его же при этом и нарушив…

– А вон и они, – прерывая поток его мыслей, сообщил Гвоздь, кивая на курсовой обзорный экран, – километра с три еще. На вершине, на полвторого примерно. Смотри быстрей, командир, счас мы в низину съедем – тогда вообще хрен чего увидишь.

Впрочем, не заметить на вершине далекого холма рыжее пятно одного из пропавших вездеходов было бы мудрено и без этого предупреждения. Собственно, на что и рассчитывали конструкторы: специальное покрытие не только ярко полыхало на солнце, но еще почти пять часов светилось после заката, что существенно облегчало поиски.

Даниил задумчиво хмыкнул про себя: подобный ориентир, при нынешнем развитии электронной оптики, прекрасно заметен даже с самой высокой орбиты! Это не говоря уж о аварийном маяке на борту вездехода и мощных скан-системах барражирующего на геостационаре корабля.

Однако же никаких поправок в первоначальный план действий с «Крыма» по-прежнему не поступало, хотя канал связи работал совершенно нормально: и тестовый сигнал, и телеметрия (это Баков проверил лично) проходили свободно. Мнемосвязь, будь она неладна, опять же…

Получалось: то ли тамошние наблюдатели вкупе с отцами-командирами все это дело откровенно прошляпили (ага, счас, прямо вот взял – и поверил!), то ли по-прежнему не считают нужным что-либо менять и во что-либо вмешиваться. Правда, был еще третий вариант, какой-то совсем уж мрачный: Бакову просто решили не мешать. Что именно – не мешать? Идти на риск, например. Или делать глупости. Чтобы потом посмотреть, к чему оный риск с оными глупостями приведут. Такая своего рода разведка боем, причем с разведчиком, так уж получается, играют втемную…

Вездеход меж тем нырнул в низину, примерно в километре плавно переходящую в склон искомого холма, прыгнул, ощутимо просев на амортизаторах, с невысокого распадка и уверенно потянул вперед. Даниил, смерив сидящего за управлением Короткова испепеляющим взглядом – для полного счастья и к вящей радости капитана Маркова, им только перевернуться по дурости не хватало! – и протянул руку к консоли управления защитой «конверсионного» бэтээра-вездехода. Система была привычной, той же самой, что и на штатной планетарной технике.

Над головой негромко щелкнули стопоры, и обе половинки броневой крыши разошлись в стороны, споро скользя вдоль бортов. Миг – и над головами сидящих в просторном отсеке десантников засинело подернутое жаркой полуденной дымкой небо. Между прочим, весьма удачное конструктивное решение, не претерпевшее сколь-либо существенных изменений за все годы своего существования. Полторы секунды – и полностью герметичная боевая машина превращается в бронетранспортер (или в данном случае вездеход) открытого типа. Удобно и в плане скорейшего выхода наружу, и в плане вентиляции боевого отделения на марше, и в плане дополнительной защиты: опускаясь вдоль бортов, сегменты крыши увеличивают бортовую защищенность ровно в два раза. Ну и плюс, конечно, силовая защита, но это уже только на армейских модификациях.

Включив гидравлический подъемник своего кресла на максимум, Баков медленно поплыл вверх. Теперь он сидел, наполовину высунувшись из мчащейся по бездорожью машины, подставив лицо упругому, словно морская волна, потоку свежего ветра. Хотя, конечно, такие пришедшие из далекого прошлого понятия, как «дорожье» или «бездорожье», мало волновали мощный восьмиколесник, подвеска которого вполне могла скомпенсировать почти метровые перепады высоты.

Гвоздев, естественно, не стал отставать от командира, тоже немедленно высунувшись наружу. Даниил не препятствовал: заслужил, чего уж там. И комп в лагере грамотно вскрыл, и идею про вездеход вовремя подкинул. Как десантник он, конечно, не ахти: своенравный больно, так что с дисциплиной всегда проблемы – сказывается криминальное прошлое, однако в подобных делах незаменим. И голова, надо признаться, хорошо варит. Иногда такое заморочит, что уши вянут, а потом оказывается – вроде и прав был! Главное – лишнего ему не позволить да одернуть вовремя, чтобы особо не зарывался. Или «не нарывался», кому какая формулировка больше нравится.

Гул двигателя ощутимо изменил тональность: начался подъем. Примерно на середине склона Коротков свернул в сторону, траверзуя и объезжая стороной выход горной породы – подняться по прямой не смогла бы даже столь мощная машина. Сам по себе уклон-то небольшой, но многочисленные распадки, ступенями изрезавшие склон холма, превращают его в неодолимое для колесной или гусеничной техники препятствие. Вот если бы у планеторазведчиков был самый захудалый гравилет, тогда другое дело, тогда можно и напрямик. Но атмосферной техникой они отчего-то не озаботились, видимо, вовсе не собирались куда-либо летать, так что…

– Стоп, – негромко скомандовал сержант, и Коротков, не задавая лишних вопросов, остановил вездеход. Зашипели гидравлические компенсаторы подвески, выравнивая корпус замершей на покатом склоне машины.

– Ты чего, командир? – Гвоздь удивленно воззрился на начальника. – В лагере чего забыл? Так возвращаться – плохая примета.

– Пешочком прогуляемся. – Баков подхватил штурмовую винтовку, снял с предохранителя. Повинуясь команде, неспешно распахнулись створки управляемой с водительского пульта кормовой двери. – Нефиг нарываться, мужики. Круто, конечно, прямо на этой штуковине подъехать, но лучше мы все-таки тихонько подойдем да посмотрим, что тут и как…

В наушнике гарнитуры боевой связи обиженно засопел Гвоздев, однако ж смолчал. Короткий и вовсе не проронил ни единого звука: молча подхватил свою «вышку», проверил, переведен ли в боевое положение бронекомплект, и вслед за сержантом выскочил наружу. Гвоздь выбрался последним, все еще наполняя эфир обиженным сопением: компьютерный гений не мог понять, отчего им нужно полкилометра прыгать по камням, вместо того чтобы подъехать со всем возможным комфортом.

Впрочем, идти было не трудно. Подъем, конечно, имел место быть, как и очередной распадок, стелющий под ноги угловатые, покрытые мхом камни, но для тренированных десантников это не было преградой. Шли классическим «треугольником»: сержант во главе угла, Гвоздев с Коротковым в качестве флангового прикрытия. Готовые к бою штурмовые винтовки чутко поводили стволами, выискивая цель, которая, к счастью, вовсе не спешила пересечь прицельную директрису. Встроенные в шлем сенсоры тоже молчали, не наблюдая ничего подозрительного ни в одном из автоматически отслеживаемых диапазонов. Кругом царило идиллическое инопланетное лето… которое Бакову тем не менее отчего-то активно не нравилось.

И спустя полчаса прыганий по камням, поднявшись на вершину холма, он понял почему: все как один планеторазведчики были мертвы. И погибли они отнюдь не под влиянием каких-то внешних, суть – природных, факторов. Вовсе не нужно было быть экспертами, чтобы понять: люди перебили друг друга. Сами. Без чьей бы то ни было помощи.

Нашло свое объяснение и «молчание» первого вездехода: его просто-напросто сожгли. Влепили из лучевика в энергетический отсек – и сожгли, превратив в сюрреалистическое нагромождение покореженных, черно-рыжих от немыслимого жара вольтовой дуги броневых листов. Причем стрелять ведь наверняка пришлось не раз и не два: штатный гражданский излучатель – отнюдь не армейский двухкиловаттник, прошивающий одиночным импульсным разрядом стомиллиметровый лист композитной брони!

Судя по всему, когда подъехал второй вездеход, с тремя из четверых планеторазведчиков уже было покончено – стараниями того, кто первым завладел излучателем. Того, кто сначала перестрелял товарищей, затем, словно вымещая необъяснимую ярость, зачем-то спалил вездеход. А вот дальше события могли развиваться по любому сценарию. То ли приехавшие спасатели сами стали жертвами последнего уцелевшего – обугленный шрам на борту второй машины заставлял подумать как раз об этом, то ли первыми ударили как раз они… Рассказать, как оно происходило на самом деле, теперь уже вряд ли кто-нибудь мог. В штате экспедиции было семеро – и все семеро сейчас лежали перед замершими в неподвижности десантниками.

Пятерых застрелили из лучевого оружия, еще двое, похоже, сошлись меж собой в последней схватке, проломив друг другу головы «подручными средствами» – благо острых камней и разбросанного шанцевого инструмента кругом имелось в достатке.

Ясно было одно – приступ безумия охватил людей не сразу: по крайней мере разгрузить из сожженного вездехода инструмент, разобранную несущую вышку и собственно сам маяк они еще успели. А вот установить его – уже нет.

Тошнотворно-сладкий запах разложения прочно утвердился над этим жутковатым местом, перебивая даже острую химическую вонь от сгоревшего вездехода: почти три дня под палящим солнцем – не шутка, знаете ли! Процессы гниения органики едины во всех концах Вселенной и практически в любой атмосфере, и сдержать их под силу разве что великому космическому вакууму…

Впрочем, было и еще кое-что, что отодвигало на второй план все ужасы представшей взорам десантников картины, явно в нее не укладываясь. В десятке метров впереди, из осыпавшейся под воздействием дождей и ветров стены распадка, на вершине которого, судя по всему, и собирались установить маяк, проглядывало нечто, что уж никак не могло быть порождением местной природы. Нечто вроде многометрового металлического шара, не то намертво впаянного в окружающий камень, не то вовсе появившегося здесь задолго до того, как этот камень сформировался в результате естественных геологических процессов.

Видимая из камня поверхность была слишком гладкой, а кривизна слишком правильной, чтобы иметь природное происхождение – хотя порой природа и подкидывает людям совершенно неразрешимые загадки. Порой, но не сейчас. Это, вне всякого сомнения, было чем-то искусственным; чем-то, порожденным разумом, но разумом, абсолютно чуждым человеку. В последнем Баков отчего-то был совершенно уверен.

– Командир, – негромко пробормотал Гвоздев, – слушай, Данила, тут что-то непонятное!..

– Да что ты?! – притворно удивился Баков, не отрывая взгляда от непонятной находки. – Никогда б не догадался…

– Да нет, ты не понял, командир, – что-то в голосе Гвоздя заставило сержанта обернуться к товарищу, – я не об этом. – Он коротко дернул головой в сторону странной сферы. Или, может, полусферы: сквозь камень-то не особенно разглядишь!

– Ну и?

– Радиосвязь сдохла, совсем. И мнемоконтакт тоже. Я проверил, хотел было на пробу с вездеходной «бортухой» сконнектиться, и ничего не вышло. Глухо.

– Серьезно? – глуповато переспросил Баков, только сейчас заметив, что голос подчиненного и в самом деле доносится вовсе не из микронаушника радиогарнитуры. Взгляд его, едва ли не против воли, немедленно скользнул в обратном направлении, вновь уперевшись в идеально ровную поверхность непонятной штуковины. – Значит, связь?..

– Да не, Даниил, ты опять не понял! – Проследив за взглядом командира, Гвоздь интенсивно замотал головой. – Я не это имел в виду! Нас глушат, понимаешь? С орбиты.

– Кто? – не успев вовремя прикусить язык, сморозил сержант очередную глупость: ну кто, скажите, еще может глушить их с орбиты, ежели не родной бэдэка?!

– Наши, кто же еще! – Являя чудеса субординации, Гвоздев сделал вид, что ничего не заметил. – Полная технологическая блокада типа «колокол», давят все мыслимые диапазоны. Площадь накрытия, похоже, меньше километра – представляешь, какая плотность фокуса? Мы сейчас даже выстрелить не сможем, только из динамики. При такой мощности подавления никакое энергетическое оружие пахать не будет. Хочешь – попробую?

– Не надо… – автоматически пробормотал Даниил, пытаясь осмыслить услышанное. – И давно это началось?

– Не-а, только когда мы на верхушку холма выперлись. То есть минут с пять уже. Не знаю, как ты, а я под «колоколом» раза два бывал, так что не ошибаюсь. Правда, тогда хоть мнемосвязь работала, да и плотность не такая высокая была. А сейчас, похоже, не меньше, чем пятый уровень, раз все полегло…

– Ну и зачем? Есть предположения?

– Понятия не имею, командир, – честно пожал плечами Гвоздь. И масленым голосом – как-никак, второй раз за последний час оказался полезным родному отцу-командиру! Не каждый день с ним советуются, обычно-то как раз наоборот случается! – осведомился, скорчив совершенно неуместную в этом месте и в этой ситуации умильную гримасу: – Данил, теперь можно всю эту хрень, – он похлопал себя по шлему и пластинчатым наплечникам бронекомплекта, – снять? Ну не будут тут в нас пулять, и когтями рвать тоже не будут, вот задницей чую – не будут! А от всего остального и нательный блок защитит, его-то я и сам снимать не собираюсь.

Баков мрачно воззрился на подчиненного и неожиданно махнул рукой:

– Ну, если задницей, тогда конечно. Эх, ладно, чего уж…

Ничего больше сказать он уже не успел, поскольку того, что произошло в следующий миг, из троих десантников не мог бы предвидеть никто, даже Гвоздев со своей вышеупомянутой задницей…»

На сей раз возвращение из заоблачных футуристических далей прошло вполне буднично: привыкаю, что ли? Пока Анатолий Петрович читал, от напряжения едва заметно шевеля губами, я вытянул до фильтра очередную сигарету из катастрофически быстро пустеющей пачки. Хорошо хоть супруга не видит – вот бы крику насчет вреда курения было! А с другой стороны, как тут не курить-то?..

– Вот оно, значит, как… – задумчиво протянул контрразведчик, дочитав свеженабитый текст – выслушивать устный рассказ он категорически отказался, настояв, чтобы я облек размытые мыслеформы в стройные ряды шрифта Times New Roman. – Блин, а ведь похоже!..

– Я с тоской глядел в заметно потемневший балконный проем: темнеет летом поздненько, значит, уже часов девять, а то и полдесятого. Н-да, давненько я так не выкладывался – больше половины дня, можно сказать, от клавиатуры не отрывался, наверняка не меньше полутора авторских[3] накропал. Подустал, честно говоря, врать не стану. Голова просто беременная – плюс утреннее похмелье, из которого меня выводили самым что ни на есть варварским способом – сначала коньяк, затем пиво. Эх, сейчас бы спать завалиться, на те самые классические шестьсот минут! Да вот только насчет последнего у меня отчего-то никакой уверенности нет: попроси я еще алкоголя, сигарет или пару девочек в омер «снятия стресса для» – наверняка ведь организуют, а вот насчет отдыха… Впрочем, проверить не мешает – заодно и отвлекусь от суровой действительности – и реальной, и вымышленной. А не отвлекусь, так хоть развлекусь немного.

– Устал я что-то, Анатолий Петрович, почти целый день за клавой сидючи. Да и жену почти неделю не видел – как тут у вас, товарищ полковник, насчет женского, так сказать, общества?

– Вы это серьезно? – ощутимо напрягся контрразведчик – ага, не совпадает с моим психологическим портретом примерного семьянина? Небось эфэсбешные психологи-то меня подробненько расписали: «…к случайному адюльтеру не склонен, постоянной любовницы не имеет, в порочащих связях не замечен…» Ну вот и получите пресловутую гранату, господин условный фашист! Не люблю, когда меня по полочкам да папочкам раскладывают, знаете ли…

– А почему нет? Стресс снять, и, гм, вообще…

Контрразведчик внимательно на меня посмотрел, однако на сей раз я с легкостью выдержал его взгляд: уж отвлекаться – так отвлекаться!

– Ну, если вы думаете, что у меня в соседнем номере парочка разогретых шампанским шалав обитает, то ошибаетесь, хотя организовать нечто, э-э, подобное в принципе можно. Скажем, в течение часа… Только ведь вы мне врете, Виталий Игоревич, и притом нагло! Непонятно лишь зачем? Ведь не нужно оно вам…

– Конечно, не нужно, – грустно согласился я, внезапно утратив интерес к собственному розыгрышу: как известно, в любой шутке самое главное – вовремя остановиться, не превращая оную в откровенный и пошлый фарс. Полковник верит своим психоаналитикам и моему пси-портрету, я верен любимой супруге, гипотетические девочки мирно пасутся под городской филармонией и интуристовской гостиницей… Ладно, поприкалывались – и хватит.

– Шутю я, гражданин начальник, конечно же, шутю. – Заслышав мои слова, Анатолий Петрович столь откровенно расслабился, что я едва сдержал улыбку. – А вот поспать мне, кроме шуток, жизненно необходимо, выдохся. Понимайте как хотите, но больше ни строчки не выжмете. Разве что вколов чего-нибудь хитрого – как там оно у вас называется? «Прилив»? Или «Экстаз-2»?

– «Стимул-М», – с ужасающей серьезностью кивнул контрразведчик. – Это из наиболее щадящих средств. А если уж говорить о том, что наши доблестные спецназеры в боевых акциях употребляют, так есть и более ядреная фармакология. Только… оно вам надо? Писатели – субстанция хрупкая, к подобному обращению не приученная. А после этой дряни ломка, как у венного наркомана со стажем…

– Ладно, уели, – мрачно буркнул я, – это в отместку за девочек, надо полагать? Так что, отдохнуть-то можно? Пока Николай Батькович местных особистов на уши ставит да из семейных постелей вытаскивает?

– Можно. Только, извините, здесь спать придется, на казенной, так сказать, койке. Если что из дома привезти нужно, только скажите, мигом человечка пошлем. Или сами с ним съездите. Но спать все равно здесь придется.

– Коты не кормлены, – сообщил я, – но до утра потерпят, пожалуй, с голодухи не опухнут. Если что, соседка покормит. Ладно, хватит о пустяках трепаться, я ведь по вашему лицу вижу, что еще о чем-то спросить хотите. И наверняка в свете только что прочитанного. Просто я вас со своими девочками с панталыку сбил, уж извините. Так что? А после уж, не судите строго, я самым пошлым образом спать завалюсь, и наплевать мне на все и всяческие инопланетные артефакты!

– Полностью согласен, Виталий Игоревич, полностью с вами согласен! – мигом посветлел лицом контрразведчик. – А насчет спросить… – Он шутливо развел руками. – Правы, конечно! Корыстен я сверх меры, корыстен, но – служба такая. Вот вы что напророчили? Получается, флотские знали насчет возможности глушения этой штуковины, так?

– Так, – вяло согласился я: спать и вправду хотелось до одури, – группе Бакова дали «зеленую улицу» именно потому, что обнаружили в древних архивах земных спецслужб сведения о способе подавления этих штуковин средствами радиоэлектронной борьбы, вот и вся загадка. Дождались, наблюдая с орбиты, пока Даниил нарушит приказ и попрется искать пропавшую экспедицию, да и накрыли их тем, что кто-то из классиков жанра назвал, помнится, техноблокадой. Другими словами, мы с вами определенно чего-то добьемся, раз уж в будущем о нас помнить будут!

– Ага, ну ладно. Тогда еще вопрос: не находите, что уж больно фривольно эта штуковина к вопросам времени относится? Все-то она знает – и про прошлое, и про настоящее, а теперь, так уж получается, и про будущее? А?

– Нахожу, – устало буркнул я. – Только не спрашивайте отчего, я все равно этого не знаю. Может, ночью чего дельного привидится… Я, правда, в вещие сны не особо верю, но кто ж его знает? Так что, «таможня дает «добро»? Отбой на сегодня?

– Ложитесь, конечно, – бледно улыбнулся контрразведчик. – Уж простите, что все так, но сами понимаете… Вам еще что-нибудь нужно? Если что, телефон на столе, единичка в быстром наборе. Спать-то мне, боюсь, не придется: и Колю буду ждать, и начальство, подозреваю, пообщаться захочет. Так что звоните.

Последним, что мне запомнилось в завершении этого поистине безумного дня, была напряженная и какая-то абсолютно прямая спина выходящего из номера контрразведчика. Бедняга, похоже, только сейчас всерьез уверился в том, что мои тексты – чуть ли не документальные свидетельства будущего, и потому сейчас «имел, о чем подумать». Я же последовал давней народной мудрости «Утро вечера мудренее». И, даже не выкурив дежурной сигареты на ночь, благополучно провалился в глубокий, без всяких сновидений или кошмаров сон.

Как ни странно, ни древние инопланетные артефакты, ни катакомбы, ни российская контрразведка в лице Анатолия Петровича мне вовсе не снились.

И длилась сия лафа просто немыслимо долго.

Аж до трех часов ночи…

9

В армии мне послужить не довелось – как и миллионам сверстников, еще заставших те славные времена, когда в любом вузе обязательно была военная кафедра. Традиционно не слишком загружающая будущих специалистов ратной наукой, зато щедро раздающая в общем-то совершенно незаслуженные лейтенантские погоны. Так что от зычного сержантского «Р-рота, па-а-адъем, боевая тревога!» и необходимости в считаные секунды проснуться, одеться, экипироваться и проснуться еще раз, уже окончательно, меня Бог миловал.

Вставать же посреди ночи приучил собственный сынуля, с завидным постоянством заставлявший нас с супругой подрываться с кровати никак не позже третьего по счету оглушительного «у-а-а-а». Срочная смена памперсов, приготовление молочной смеси для ночного кормления и, конечно же, бесконечное укачивание под заунывное «баю-бай» стало неотъемлемой частью нашей жизни в течение всего первого года.

Правда, до того были еще и ночные дежурства в отделении или по больнице, когда короткие эпизоды сна хаотично сменялись вызовом к очередному страдальцу, неожиданно решившему, что половина второго или третьего ночи – самое время, дабы ухудшить свое состояние как минимум до среднетяжелого. Впрочем, это – еще в той, полузабытой и подернувшейся невесомой пеленой романтического забвения, «дописательской» жизни.

Зато и просыпаться посреди ночи в более-менее адекватном состоянии для меня теперь проблемой отнюдь не было.

…Он стоял к нему спиной. Из своего укрытия спецназовец хорошо видел его короткостриженый затылок, переходящий в мальчишески худую шею, торчащую из расхристанного ворота общевойскового камуфляжа. Все остальное, в том числе и зажатый в руках автомат, скрывал загромождавший и без того узкий проход металлический шкаф с какими-то приборами.

В принципе можно было начинать работать, однако капитан отчего-то оттягивал этот миг, сам не зная, чего ожидая. То ли предчувствие, то ли… уж больно беззащитно выглядел этот самый кое-как обскубанный машинкой затылок с ямкой в основании черепа. Той самой ямкой, куда так удобно загонять контрольную пулю.

«Идиот, – беззвучно обругал себя спецназовец, – кретин, какой еще на хрен беззащитный затылок?! Он только что грохнул двоих заложников и неизвестно еще скольких положил наверху! Работаем! Начали – раз, два…»

На счет «три» пол под ногами ощутимо дрогнул, и со стороны невидимого за поворотом входа выметнулось облако перемешанной с дымом бетонной пыли. И тут же по ушам врезал тяжелый грохот: кто-то взорвал бронированную входную дверь. Над головой лопнула, осыпав его осколками, лампа дневного света, в мигом затянутом дымом бункере что-то падало и скрежетало, и капитан решился.

Рывком обогнув мешающий шкаф, он бросился вперед, держа перед собой зажатый обеими руками пистолет. Бросился – и чуть не столкнулся с противником, по-заячьи отскочившим куда-то вбок. Несмотря на обезумевшие глаза и раскрытый в немом крике рот, среагировал тот с похвальной быстротой, рефлекторно нажав на спусковой крючок. «Калашников» грохотнул в упор, прошивая смертоносной строчкой место, где кувыркнувшийся вперед и в сторону капитан находился еще долю мгновения назад.

Над ухом противно визгнул первый рикошет, ошпарило, ощутимо рванув рукав футболки, плечо: нет ничего хуже дурня, палящего из автомата внутри железобетонной коробки, ко всему прочему еще и напичканной железными шкафами!

Проехавшись спиной и боком по засыпанному бетонным крошевом полу, спецназовец дважды выстрелил в белесую дымную муть. Промахнуться с такого расстояния он не боялся, и лязгнувший об пол автомат лишь подтвердил его убежденность.

«Не везет мне на пленных», – довести до конца не слишком своевременную мысль ему не дали: со стороны взорванного входа ударили сразу несколько автоматов. Мысленно выматерившись (на то, чтобы сделать это вербально, элементарно не хватало времени), спецназовец двойным перекатом ушел с биссектрисы и вскинул пистолет навстречу новому противнику…

Что меня разбудило, я так и не понял. Просто внезапно раскрыл глаза, несколько мгновений тупо пялился в темноту, вспоминая, где я и как сюда попал (вопрос «кто я» передо мной, к счастью, еще никогда не вставал – что не могло не радовать: значит, до маразма или белой горячки пока еще достаточно далеко), затем поднялся с печально скрипнувшего дивана. Подошел к широко распахнутой балконной двери, с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух, обильно напоенный запахом близкого моря. Почти минуту просто стоял, наслаждаясь тишиной и той неповторимой картиной, которую можно увидеть в безлунную ночь и лишь тогда, когда между тобой и морем нет никаких строений или, того хуже, прибрежных баров или ночных дискотек. Момент единения двух стихий, двух океанов – моря и неба, воды и воздуха. Яркие, обычно нещадно забиваемые городским светом звезды над головой. И точно такие же внизу, отраженные в темном живом зеркале. И ровная линия огоньков, обозначающих несуществующий горизонт, – стоящие на дальнем рейде суда. И невидимые сверчки в траве сбегающего к пляжу склона…

Кто хоть раз видел подобное – тот поймет, о чем я. Ну а если нет? Что ж, мне, увы, все равно не хватит таланта, чтобы по-настоящему передать всю эту щемящую сердце красоту, против воли заставляющую задерживать дыхание, боясь спугнуть, ненароком разрушить ее хрупкое очарование.

Вернувшись в комнату, я на ощупь вытащил из почти пустой пачки сигарету, нащупал зажигалку. Наткнулся пальцами на что-то незнакомое, мгновение спустя догадавшись, что это оставленный мне на случай экстренной необходимости мобильник. Что ж, чему быть, того не миновать, так ведь, господа классики?

Закурив, снова вышел на балкон, наконец-то взглянув на подсвеченный циферблат наручных часов. Три часа двадцать семь минут. Ага, примерно так я и думал. Не столь и далеко до моего любимого времени суток – рассвета. Отдохнувший от немыслимого напряжения вчерашнего дня мозг работал четко, более не задаваясь извечным вопросом, все одно не имеющим ответа: «Неужели все это правда?!» Да. Правда. Теперь – правда.

Потому что совсем рядом, за тонкой стеной санаторного номера, спит рано повзрослевшая девочка Марина, героиня моего, судя по всему, лучшего романа.

А в нескольких километрах отсюда, глубоко под землей, остывают тела совершенно незнакомых мне парней, судьбу которых я написал (сейчас не важно, сам или с чьей-то помощью) всего лишь полтора дня назад.

Ну а я… а я, так уж вышло, теперь ЗНАЮ, что происходит. Или думаю, что знаю. Понятия не имею, чем вызвано это ночное откровение со стороны инопланетного артефакта (впрочем, определение «инопланетный» сюда как раз не слишком-то и подходит), но знаю. И весь вопрос в том, кто успеет первым – либо в дверь постучит настропаленный своими экспертами Анатолий Петрович, либо я наберу на панельке оставленного мне мобильного ту самую единицу…

А сейчас? Пара минут у меня еще есть, как раз докурить, а потом… Я взглянул на зажатый в руке телефон. Возникло труднопреодолимое желание швырнуть ни в чем не виноватую вещицу с балкона. Глупо, конечно. Ну и чего я, собственно говоря, разнылся? Между прочим, любой более хваткий писатель на моем месте еще и доплатил бы за подобную возможность! Интерактивный роман в режиме онлайн – это знаете ли очень и очень!..

Кстати… Я замер, пытаясь понять, что именно меня взволновало. Вроде бы мне что-то снилось, что-то важное, но вот что именно? Нет, теперь уже не вспомню. Это у меня с детства: если сразу сон не запомнился – все. Напрягай память, не напрягай – все равно не вспомнишь. Ладно, может, как-нибудь потом на ум придет…

Вздохнув, я выбросил окурок, падающей звездой прочертивший ночную тьму, и нажал кнопку. Трубку взяли сразу, не дожидаясь первого гудка. Ну еще бы!

– Слушаю, Виталий Игоревич.

– Подходите. Наш шарообразный клиент созрел, раскололся и дал показания. – Не дожидаясь реакции собеседника, я дал отбой, все же запустив телефоном через всю комнату, примерно в направлении невидимого в темноте дивана. К сожалению, попал.

Минутой позже в дверь без стука вошел Анатолий Петрович. И тут же, разом разрушая предрассветное таинство, ярко вспыхнул свет под потолком. Судя по покрасневшим глазам, спать контрразведчик, как и обещал, не ложился.

– Что случилось? – Он внимательно взглянул на меня.

– А то ваши «лаборанты» ничего не засекли! Было ведь, правильно? Снова зашкалило?

– Было, конечно. Расскажете?

– А куда я денусь-то с подводной лодки? – фыркнул я, потихоньку возвращаясь к привычному расположению духа: похоже, присутствие контрразведчика влияло на меня положительно. – Только прошу, насчет кофе распорядитесь, ладно? Все равно нам сегодня уже не спать…

– Итак, давайте-ка я начну, а вы уж там потихоньку направляйте мой словесный поток в нужное русло. Мы с вами, помнится, остановились на том, что время для этой штуковины – субстанция зело непостоянная. Отчего, собственно, мы и знаем не только о том, что происходило, но и о том, что еще только должно произойти, так? Так вот, я бы на вопросах времени сейчас вообще не зацикливался, поскольку для нее – точнее, для тех, кто послал ее в наш континуум – это понятие – величина весьма относительная. Так что нет здесь никаких временных петель и прочих столь любимых фантастами темпоральных парадоксов, даже не ждите.

– Стойте, Виталий Игоревич, стойте, не спешите! В каком смысле – «тех, кто ее послал»? Вы о чем? Тот суммарный сверхразум…

– Да нет никакого сверхразума, Анатолий Петрович, нет никаких разосланных по Вселенной «матриц цивилизации Ушедших» внутри шаров-носителей! Как нет и никакой защитной реакции в отношении обнаруживших ее людей. Никуда они не уходили, эти самые Ушедшие. Ошибся я, так уж получается!

– Что?!

– Да вот то! Понятия не имею, откуда это у меня, но теперь точно знаю, что так оно все и есть. Что-то… что-то случилось сегодня ночью, меня словно вдруг грузанули максимальным объемом информации. Нет, может, конечно, это просто меня вдохновение с прочими музами посетило, но только вы ведь по своим приборчикам тоже кое-что интересное заметили, верно?

Контрразведчик осторожно кивнул, пока все еще непонимающе.

– Так вот, а теперь по существу вопроса. Эти… ладно, пусть будут Ушедшие, хрен с ними, привык уже, они вообще не из нашего мира, понимаете? И все эти шарики-ролики – не более чем ретрансляторы или передатчики, с помощью которых они вот уже хрен знает сколько тысяч лет пытаются проникнуть в наше пространство… не поняли?

– Нет, конечно! Попонятней бы как-нибудь, а? Вы вообще о чем?

– Их мир… или Вселенная, или пространственно-временной континуум – не знаю, как объяснить – они другие. Вообще ДРУГИЕ, понимаете? Может, лежат в плоскости обратного нашему времени; может, принадлежат другому пространственному измерению или вовсе созданы из антиматерии или какого-нибудь там темного вещества – не знаю и, как бы вас это ни разочаровало, вряд ли сумею узнать. Но уж в этом я отчего-то именно уверен: они НЕ МОГУТ попасть к нам, не могут, но очень хотят. И единственный способ добиться этого – подсадить, имплантировать копию своего разума в сознание разумного существа из нашей с вами Вселенной. – Я взглянул на застывшего наподобие соляного столба контрразведчика и, криво усмехнувшись, продолжил: – Ну да, вот такая своего рода инвазия. Грубо говоря, разуму-паразиту нужно тело-носитель из недостижимого в физическом плане пространства. Помните, я пару раз упоминал в тексте, что за все годы человеческой экспансии людям так и не удалось обнаружить в космосе никаких Чужих? Так вот, похоже, не ошибся! В том-то и соль: единственный Разум, суть – дорога в нашу Вселенную, – это человек. Люди. Все мы. Нет спорить не стану – может, до нас кто и был, да не подошел для их целей… вследствие чего навечно исчез с вселенского горизонта. Вот такой вот лихо закрученный сюжет вырисовывается…

– Угу, словами классика – интрига завязывается. Значит, им нужно именно физическое тело, оболочка, так сказать?

– В принципе, да. Вообще-то, я так понимаю, их цивилизация вообще не привязана к какой-либо конкретной морфологической форме: им важна именно мозговая ткань, точнее – ее способность вместить в себя их сознание. Вряд ли разум-паразит станет полностью замещать хозяина: подкорка, рефлексы, все, что управляет соматикой, физическим телом, ему ведь и самому жизненно необходимы. Так что «замещение» коснулось бы только высшей нервной деятельности, собственно разума. Имплантат уничтожил бы лишь то самое пресловутое эго, человеческое «Я»… или, если угодно, душу. Понимаете?

– Понимаю. И… что? – Похоже, сейчас с Анатолием Петровичем происходило то, что в литературе как раз и называлось «собеседник полностью обратился в слух». «Окончательно офигел», проще говоря…

– А то, что с нами, людьми, их ждал большой такой облом. Человеческий разум, уж не знаю почему (вернее, имею кой-какие сугубо личные предположения, но вдаваться в теологические споры, уж извините, не стану), оказался совершенно неспособен воспринимать все эти их слепки-матрицы-имплантаты. И более того, отвечал на попытку внедрения приступом безумия, выражавшегося в виде ничем немотивированной агрессии. Такая своего рода реакция самоуничтожения, направленная на ликвидацию угрозы подпадания под чужую волю. Ну вот, собственно, примерно так…

– Получается, тот рейдер, благодаря которому шар оказался на Земле, был…

– Ну, это мы уже вряд ли узнаем, но думаю, да. Полагаю, до встречи с погибшим рейдером эти самые «потусторонние» Чужие просто-напросто не знали про существование Земли, иначе давно бы запустили сюда не один и не два передатчика. Так что попадание к нам «нашего» шара – чистая случайность. Вряд ли они могли предусмотреть нечто подобное: и волею случая разбалансированный гиперпрыжок с люфтом в прошлое, и некоего писателя, ухитрившегося поймать их, ну, допустим, «волну» для «обмена данными»…

– Все? – непривычно тихим голосом спросил Анатолий Петрович.

– Мало? – в тон ему ответил я, откровенно зевая: если сейчас не принесут кофе, нелегко нам придется. До рассвета еще почти час, а значит, наступило самое тяжкое и сонное время – то самое, когда диверсанты режут задремавших часовых, а «воронки» тихонько тормозят подле выбранных подъездов. – Честно говоря, голова пустая, как полковой барабан. То ли я окончательно выложился, то ли эта штука перестала транслировать.

И, словно в ответ на мои мысли, в ночной тишине отчетливо и как-то излишне громко взвизгнули тормоза: кто-то подъехал к крыльцу. И этот кто-то, похоже, сильно спешил. Хм, надеюсь все-таки не «черный ворон»? Уж не накаркал ли я, часом, простите за невольный каламбур?

– А вот наконец и Коля-полуночник наш пожаловал, – сообщил Анатолий Петрович, тоже с трудом сдерживая зевоту. – Ишь, как спешит, казенную машину не жалея, видать, узнал-таки чего интересного. – Голос контрразведчика был совершенно спокоен. – Ладно, сейчас узнаем что. Ну и где, хотел бы я знать, наш кофе?..

Однако в следующий миг он все же заметно напрягся. Что бы там ни разузнал Коля и как бы ни спешил донести до нас оное знание, так топать в четыре утра он бы вряд ли стал. Бегущий по коридору человек меж тем остановился напротив двери, которая мгновением спустя едва не слетела с петель. На пороге и на самом деле стоял спецназовец, вот только выглядел он, мягко говоря, неожиданно. Некогда светлая футболка перемазана грязью и разорвана, на лбу засохла кровь, левая рука кое-как замотана бинтом. Вот так ничего себе игры пошли! Мы никак уже с кем-то воюем? Между прочим, в моем романе ничего подобного не было!

Кажется, не было.

По крайней мере до этого момента…

Рядом грохотнул стулом, вскакивая, Анатолий Петрович, на чем немая сцена и закончилась. Коля выдохнул, восстанавливая сбитое дыхание, и сообщил, окончательно отбросив всякие условности типа субординации:

– Петрович, проблемы. Большие. Надо уходить. Потом объясню…

– Уверен? – достаточно спокойно переспросил контрразведчик, цепким взглядом окидывая комнату. На миг задержал взгляд на лежащем на столе ноутбуке, подошел, рывком выдернул питание и захлопнул крышку.

– Ага, – Коля продемонстрировал наспех наложенную на плечо повязку, – более чем. Уже пообщались кое с кем. Минут пять, Петрович, не больше, потом придется отрываться…

– Буди Марину, и дуйте в машину. Мы будем через пару минут. – Он еще раз оглядел комнату, обернулся ко мне:

– Виталий, Игоре… ладно, пора на «ты» переходить, самое время. Все равно вещей у тебя нет, так что пошли, поможешь. Хорошо?

– Угу. – Я пожал плечами, сграбастал со стола сигареты и, не дожидаясь указания, подхватил под мышку ноут, обернув провод вокруг корпуса. – Куда? В соседнюю комнату?

– Да, – голос контрразведчика донесся уже из коридора, тускло освещенного несколькими «дежурными» лампами, – заберем кое-что. – Он скрылся за дверью.

Удивляться или раздумывать, как и всегда бывает в моменты подобного жесточайшего цейтнота, я не стал – зачем? Сейчас, как говаривал прапорщик из старого анекдота, надо прыгать, а не думать…

Спустя пару минут я уже двигался в обратном направлении, таща на плече увесистую сумку, а в руках – небольшую картонную коробку с какими-то компакт-дисками, поверх которых я уложил и ноутбук. Позади тяжело топал фээсбэшник, неся что-то не менее тяжелое. Больше с нами, как ни странно, никто не пошел: так и не увиденные мной «лаборанты» то ли остались в комнате, то ли избрали иной путь эвакуации. Остальные же, насколько я понял из недавнего разговора с Колей, находились где-то в районе того входа в катакомбы, откуда отправился в свой последний рейд капитан Векторов.

Пока мы на пару укладывали вещи в багажник, появился Коля, ведущий под руку сонную, вовсе ничего не успевшую понять Марину. Анатолий Петрович уселся вперед, мы с девушкой загрузились на заднее сиденье, и Коля резво тронул машину с места, выруливая на главную аллею. Дождавшись, пока «Волга» выедет на автодорогу, я ободряюще улыбнулся Марине и подался вперед, обращаясь к контрразведчику:

– План «бэ», как я понимаю?

– Ага, а также «икс», «игрек» и «й», – мрачно буркнул он. – К сожалению, нет. Самая настоящая хаотическая операция эвакуации под кодовым названием «Валим, куда глаза глядят». А вот из-за чего – скоро, надеюсь, узнаем. Давай-ка, Николаша, выезжай на трассу да начинай нам доходчиво излагать, что же ты там такого нарыл и кому при этом дорожку перебежать ухитрился…

10

Прежде чем Николаша приступил к рассказу, машина успела набрать приличную скорость, благо дорога в этот час была совершенно пустынной, да и насчет автоинспекции он мог, как я понимаю, особенно не беспокоиться. Ехали мы, судя по всему, по направлению к бывшей «Веселой деревне» Люстдорфу, где при Екатерине начали селиться немцы – еще те, настоящие. Конечно, сейчас, два века спустя, удельная плотность дойчев на квадратный километр здесь равнялась нулю (чему немало поспособствовала и последняя мировая война), а сама немецкая слободка давно уже стала неотъемлемой частью города, но название осталось.

В принципе никаких особых достопримечательностей там не было – пляж, рыбколхоз, парочка пионерских (или как там они сейчас называются?) и студенческих спортлагерей, собственно жилой сектор да старая тренировочная военная база, уже лет с…надцать не то закрытая, не то законсервированная. Скорее, впрочем, последнее. По крайней мере падкие до прибрежных районов с обязательным видом на море «новые украинцы» пока еще не начали строить на ее территории свои шикарные особняки. Что в нынешние анархично-рыночные времена могло означать лишь одно: родное Минобороны пока не успело продать землю в частное пользование. Да и строить там было бы сложновато: базу основали после войны на территории одной из бывших береговых батарей оборонного пояса, которым Иосиф Виссарионович еще в тридцатые опоясал город со стороны моря.

Взорванную при отступлении батарею, конечно, убрали, но десятки километров коридоров, казематов, артпогребов, КП и прочего глубокоэшелонированного под землю железобетонного хозяйства остались. Поговаривали, что подземные ходы тянулись далеко за пределы поселка, не только выходя к морю, но и соединяясь при помощи все тех же катакомб с другими береговыми батареями. Кстати, очень даже может быть: хоть до соседней батареи и было более десяти километров, при первом и последнем советском императоре ударными темпами возводились и куда более впечатляющие фортификационные сооружения! А тут и ходы уже, можно сказать, заранее прорыты и… Стоп, уж не потому ли мы в эту сторону и рванули?!

– Гадаешь, куда путь держим? – негромко спросил Анатолий Петрович, голос которого уже стал прежним – серьезным, но в то же время и с едва заметной ноткой иронии. – А сам?

– Старый армейский тренировочный лагерь? К соседям в гости нагрянуть решили?

– Вот за что я тебя искренне уважаю, так это за способность с ходу зрить в корень! Туда, конечно, больше в этом районе и некуда. Ну не то чтобы это был настоящий запасной вариант, но ничего другого я сейчас не придумаю. А там у меня корешок знакомый, еще с доисторических советских времен. И каких бы фантастических ужасов нам Коля не порассказал, хрен нас кто там искать станет! Свои каналы иногда куда круче официальных бывают! А сейчас, извини, давай нашего капитана послушаем, лады? Начинай-ка, Николай, чистосердечно исповедываться, тут, так уж выходит, все свои… остались.

Коля фыркнул и, закурив, начал рассказ:

– Ну, приехал я в местную «контору», благо договорено было и спецархив у них прямо в родном подвале обитается. Поначалу, конечно, непонятки шли: за период оккупации там никаких сведений, сами понимаете, не оказалось, а когда я спросил насчет периода между девятьсот восьмым и тридцать вторым, на меня вообще, как на идиота, посмотрели. Типа по царскому времени даже у них ничего нет, а в сорок первом эвакуировали только архивы компартии и «особый список» ОГПУ – НКВД. Так что если по нашим погранцам что и было, все благополучно спалили перед сдачей города.

– Ну это-то понятно, а как насчет остального? Знаешь, мы тут без тебя кое о чем с Виталий Игоревичем уже переговорили, так что хрен с ними с тридцатыми – пятидесятыми, неактуально уже. Давай рассказывай, что нарыл насчет последних лет? С конца восьмидесятых – и посейчас?

– Ух ты, а что?..

– Коля, вопросы здесь задаю я, – паршивенько копируя отечественных киногероев, ухмыльнулся контрразведчик. – Давай-давай выкладывай, можно подумать, не вижу, что имеешь, о чем рассказать. Остальное сейчас не важно, поскольку твой рассказ, похоже, имеет все шансы полностью из нашего сюжета выпасть, верно, Игоревич?

– Угу, – как можно более многозначительно, пробормотал я. – Сие верно есьм, зуб даю, последний сувенирный.

– Во-от, – с трудом скрывая усмешку, подтвердил Анатолий Петрович. И, неожиданно взглянув куда-то мне через плечо, добавил, обращаясь к Марине, все сильнее начинающей клевать носом: – Мариш, ты не мучайся, спи, если хочется. Тебя наши разговоры, честно говоря, касаются исключительно постольку-поскольку, так что можешь пока подремать. Нам еще минут сорок ехать, самый раз покемарить…

Поймав мой удивленный взгляд – ехать нам предстояло максимум минут десять, контрразведчик чуть заметно качнул головой. Ну и ладно, мне-то что?

– Имею, Петрович, благо до девяносто второго сведения в архив еще кое-как поступали, даже несмотря на тот всеобщий бардак в государственных масштабах. Короче, с восемьдесят восьмого по девяносто второй никаких особых эксцессов не было. Глушилки, конечно, отключили, но генераторы РЭБ и станция радиоразведки продолжали работать штатно. Первая ласточка прилетела в декабре девяносто второго, когда погранцам впервые отрубили электричество за неуплату – помнишь, было времечко?

Анатолий Петрович досадливо поморщился, нетерпеливо махнув рукой: помню, мол, не отвлекайся.

– Короче, мощности автономных дизель-генераторов образца пятьдесят восьмого года, один из которых сразу и поломался, едва хватило на освещение заставы, так что всю спецаппаратуру они тут же отключили. И в ту же ночь – «самоход» со стрельбой: некий рядовой Брагин перебил из штатного ствола дежурную смену и ушел на рывок. Догнали, конечно, но сдаваться он не стал, отстреливался, пока самого не грохнули. Особисты начали было, больше по привычке, как я понимаю, землю рыть, да быстро угомонились. Списали на низкий уровень психологической подготовленности призывников и дедовщину и закрыли дело. Ну что, пока укладывается в общую картину?

– Укладывается, Коля, очень даже укладывается. Только ты знай за дорогой смотри да рассказывай. Комментарии после будут.

– Короче, свет им за последующие три года еще дважды отключали… с тем же смертоубийственным результатом. Знаете, как эту заставу после всех этих веселий прозвали? «Дожить до дембеля», во как! Четырнадцать трупов за три года и трое беглецов, все, ясное дело, погибли во время захвата. Такие дела…

– Ага, значит, шарик наш не только активно функционирующие глушилки давят, но и другая спецаппаратурка! – удовлетворенно кивнул контрразведчик. – Уже кое-что. Надо будет нашим широколобым сообщить, пусть насчет диапазонов частот покумекают: что там раньше за приборы-то стояли – известно, и ничего нового к ним за годы «незалежности», думаю, не прибавилось. Ладно, с этим в целом ясно, давай дальше излагай. Что там насчет «здесь и сейчас»?

– Ха, а вот насчет «здесь и сейчас» совсем интересно получается! Погранвойска-то уже несколько лет как к государственной погранслужбе относятся, а это вполне самостоятельный орган, даже с собственной разведкой. Вот как раз из-за наличия последней госбезопасность, когда им заставу на баланс передавала, и свой бывший объект в нагрузку сплавила. Типа за ненадобностью: мол, холодная война осталась в проклятом прошлом, «голоса» больше не давим, с НАТО со страшной силой дружим и всем доверяем – и вообще у нас сейчас курс на евроинтеграцию. Так что, мол, уже не наш профиль. А поскольку вы и свою разведслужбу имеете, и территориальные воды – ваша зона ответственности, вот и владейте, разведывайте…

– Это тебе что, в местном «большом доме» напели?! – удивленно вскинул брови контрразведчик, видимо, имея в виду какие-то свои нюансы, понятные лишь им двоим.

– А вы думаете, здесь умных людей мало? И сердце ни у кого и ни за что не болит? Вот именно… Хотя, конечно, если б я сразу на этого «подпола» не наткнулся, хрен бы столько интересного узнал! Мы ж тоже хороши: сотрудничать вроде сотрудничаем, а данных украинцам-то самый минимум передали! Вот и смотрели на меня поначалу, как на фантазера с московскими понтами, блин…

– Да ладно, понятно все, чего там, – нетерпеливо поморщился Анатолий Петрович. – Ты просто не знаешь, сколько раз я из-за подобных недомолвок в верхах в концентрированном дерьме по самые ушки плавал! Давай, Клаус, дальше, только покороче. Не растекайся мыслью по древу…

– Вот в итоге и вышло, что теперь любые данные с заставы вообще и объекта в частности в госбез с большим запозданием поступают, если вообще поступают. Да и то лишь в случае такого чепэ, которое своими силами никак не разрулишь. Как говорится, все мы под военной прокуратурой ходим. Короче, выяснилось, что в тот день, когда ребятишки под землю ушли, у них капремонт всей системы начался. Дальше рассказывать или сами угадаете?

– Снова «самоходчик» выискался?

– Не совсем. – Коля многозначительно хмыкнул. – Несчастный случай, ха, день в день с гибелью Маринкиной группы совпадающий. Инженер-наладчик вместе с помощником трагически погибли вследствие удара электрическим током. Сначала один зачем-то голову в распредщит засунул, дурачок, затем второй кинулся его героически спасать и тоже принял на грудь полноценные триста восемьдесят вольт. Ремонт отменили, систему временно запустили неотремонтированной, дело завели. И в аккурат три дня назад благополучно закрыли, «за отсутствием состава преступления», ясное дело. Если формулировка интересует: «Несоблюдение правил личной безопасности, повлекшее гибель в результате несчастного случая».

– Б!!! – с чувством сообщил догадавшийся, куда клонит капитан и о чем он сейчас расскажет, фээсбэшник, предварительно все же покосившись на задремавшую девушку. – Выходит, Серега Векторов чисто под раздачу попал! На день бы раньше ему вниз спуститься! Вчера ведь снова отключили, так я понял? Второй подход к снаряду? Новые ремонтники прибыли?

– Ага, – кивнул спецназовец, – типа того. Петрович, кстати, подъезжаем…

Взглянув в залитое серой предрассветной мглой лобовое стекло, я узнал знакомые с детства, хоть давно и прочно позабытые, места. Ну да, все верно: еще с полкилометра по подъездной дороге, крытой все тем же, что и двадцать с лишним лет назад, растрескавшимся асфальтом – и мы на месте.

– Прижмись-ка к обочине, – негромко скомандовал контрразведчик, вновь покосившись на спящую Марину. – Пошли, мужики, перекурим на воздухе.

Стараясь ничем не стукнуть и не заскрипеть, я осторожно выполз из съехавшей на обочину «Волги». Вокруг стояла истинно рассветная тишина, лишь негромко потрескивал, остывая, заглушенный мотор. Поежившись, я подошел к остальным, на ходу доставая из кармана сигареты. Анатолий Петрович протянул зажигалку:

– «Перетрем», как клиенты смежного ведомства говорят. Валяй дальше, Николай! Серегу с ребятами после поминать станем, когда хоть что-то сами поймем да живыми останемся…

– Дальше? А дальше, Петрович, совсем интересно закрутилось. Я-то как смекнул, что к чему, так собеседника своего тоже малость просветил. Ну, на предмет того, что у погранцов там сейчас наверняка очередное чепэ и парочка свежих трупов, а местные чекисты ни сном ни духом. Ну, «подпол» удила и закусил; поверить мне, может, и не поверил, но по вэчэ начальнику заставы тут же отзвонился. Короче, говорил он с ним аж целых десять секунд, а еще минут через пять мы туда уже на всех парах летели. А там… – Коля жадно затянулся едва прикуренной, но уже на треть сотлевшей сигаретой и продолжил: – Петрович, ты вообще план объекта помнишь? Не заставы в смысле, а самого радиокомплекса?

– В целом помню, – контрразведчик равнодушно пожал плечами, – они ж все по типовому проекту строились – эшелонированный под землю командный пункт, генераторный комплекс… Да чего там перечислять, стандартно все, что здесь, что на Чукотке, что под Москвой. Разве только здешние строители до катакомб, будь они трижды неладны, дорылись. А что?

– Да то, что, когда мы подъехали, у них в наличии уже имелись перебивший друг друга наряд и единственный уцелевший солдатик-первогодок, запершийся в бункере с автоматом и удерживающий в качестве заложников обоих наладчиков. И требовал этот солдатик такой своего рода спелеологический мини-комплект: фонарь помощнее, веревку, сухпаек, воды на пару дней и – ты не поверишь! – ключ от здоровенного амбарного замка, на который некогда закрыли люк, что вел с нижнего яруса прямо в каменоломни. Так что про дорывшихся до катакомб строителей ты очень даже угадал, шеф: когда строили комплекс, обнаружили под ним один из штреков. По инструкции, конечно, полагалось его намертво забутовать, но тогдашнему начальству – а дело-то почти сорок лет назад было, когда на месте старого объекта новый строили, «типовой», как ты выразился – показалось заманчивым иметь запасной выход на случай высадки с моря вражьего десанта или еще чего-то подобного.

Ну а чтобы в мирное время ни туда, ни оттуда никто зря не лазил, девок не водил да на пол не срал, люк установили и замок навесили. Самое смешное, что его, наверное, так ни разу и не открывали. Сам же знаешь, как оно в армии бывает: ну люк, ну в полу, ну закрыт – и что? Раз есть – значит, так и должно быть, начальству-то виднее. Замок цел? Цел. Значит, все в порядке, происшествий за время дежурства не было, смену сдал – смену принял…

В общем, куда делись ключи, никто, естественно, и понятия не имел – я так подозреваю, что провалялись они лет двадцать где-нибудь в сейфе у начзаставы или местного особиста, а потом, годах в восьмидесятых уже, благополучно и потерялись. – Спецназовец с удивлением взглянул на догоревший до фильтра и обжегший пальцы окурок.

– П…ц! – со вкусом и непередаваемыми интонациями в голосе прокомментировал услышанное Анатолий Петрович. – Как тебе, Игоревич, интрижка, а? Тайна каморки папы Карло, дверь за нарисованным очагом и прочий золотой ключик от амбарного замка, мля. Ну и?..

– Ха, видели б вы тот замок! Килограмма на три, никак не меньше. Я таких в жизни не видывал, думал, только в кино про старые времена и бывают. Солдатик его из автомата расстрелять пытался – хрен, только себя чуть рикошетом не пришиб. Вот и начал ключ требовать…

– А ну-ка, стоп, Клаус! – Еще секунду назад вполне благодушное лицо контрразведчика мгновенно стало жестким. – Каким же это ты макаром замок рассмотреть исхитрился, если солдатик, как я понял, внутри бункера засел? Уж не там ли тебя, аки того индейца, разрисовали?

– Так, Анатоль Петрович, – чуть смутился Коля, – я ж до этого еще не дошел! Сейчас расскажу…

– Погоди, Коля. – Я тоже заметил в его рассказе одну весьма серьезную странность. Не ту, о которой говорил фээсбэшник, другую. Совсем другую. И, как я понимаю, куда более важную. – Значит, вся аппаратура сейчас отключена, так я понял? И тем не менее безумие охватило лишь одного или нескольких человек? И раньше бывало то же самое?

Задумчиво прищурившийся контрразведчик одобрительно кивнул, смешно кривя рот с зажатой сигаретой.

– Я в том смысле, что, получается, не вся застава друг к другу внезапной ненавистью воспылала?

– Ну да… – Судя по выражению лица, Коля тоже понял, что я имею в виду. – Блин, я как-то не подумал!..

– Молодец, Виталий Игоревич, – тихонько пробормотал Анатолий Петрович себе под нос, – ай, молодец! А-то я ведь, к собственному стыду, совсем это из виду упустил. А отчего так, как думаешь?

– Не знаю. Могу лишь глубокомысленно предположить: помните, на каких расстояниях шары воздействовали на экипажи космических кораблей? Километры, а то и больше. А вот на планетах – что здесь, у нас, что на той, выдуманной, – расстояние измерялось уже десятками или сотнями метров. Значит, их излучающая способность зависит не только и не столько от расстояния, сколько от каких-то иных факторов? Особенностей рельефа, глубины залегания, толщины слоя горных пород, например? Что-то подобное, наверное?..

– Похоже на то, – все так же задумчиво согласился контрразведчик, – в космосе волне этого, гм, излучения препятствовали лишь корпуса рейдеров, металлические, надо полагать, здесь же – многометровые известняковые массивы… Да, похоже. Причем складывается впечатление, что мощность излучения при прохождении преграды снижается, и весьма существенно. Это если не учитывать характера самой преграды. Хочешь сказать, что и по территории погранзаставы проходит некая граница, за пределами которой шарик уже безопасен, так?

– Примерно. Мы ведь не знаем, расположен ли он точно под самой заставой, верно? Шар-передатчик может залегать и в стороне, «покрывая» ее территорию только в одном месте, например, непосредственно в районе этого вашего объекта. А караульные помещения, казармы там какие-нибудь, лежат уже за этой границей…

– Заграничная казарма, караулка и сортир… – пропел-промурлыкал полковник на мотив какой-то неузнанной мной песенки. – А что, все вроде бы укладывается! Коля, после того как ребятки друг друга положили, там много людей по территории шлялось, не в курсе? Возле бункера, я имею в виду?

– Откуда? – искренне удивился капитан. – Когда мы подъехали, все уже оцеплено было, лишних разогнали. Остались человек десять в оцеплении, особист местный, начзаставы и доктор. Но близко никто не подходил – чиж этот периодически наружу постреливал, так что по открытому месту особенно не пошляешься. А на штурм они пока не решались.

– А доктор-то зачем? – хмыкнул контрразведчик, тут же мрачно пошутив: – Патологоанатом, что ли? Освидетельствовать приехал?

– Да нет, местный начальник медслужбы, капитан по званию. Я, собственно, про него и собирался рассказать. Уж не знаю, за кого он нас с подполковником принял – скорее всего его просто никто из своих слушать не хотел, а успокоиться мужик все никак не мог, – но рассказ его мне шибко интересным показался. Так что я его в сторонку отвел и порасспрашивал. И оказалось, что этот самый солдатик вообще ни при каком раскладе служить не должен был. Но то ли такой недобор на призыве был, что всех подряд в кирзу обували, то ли у него уже здесь крыша поехала, но диагноз ему поставили неслабый – самую настоящую шизофрению в стадии обострения, да еще и на фоне легкой степени врожденного слабоумия. Короче, парнишку со дня на день комиссовать должны были, уже документы приготовили – и тут в наряд. Доктор, бедняга, по этому поводу аж пеной исходил, всех вплоть до начзаставы под трибунал отправить грозился…

– Ага, значит, собравшийся погулять по катакомбам единственный выживший оказался сумасшедшим? Да еще и слабоумным в нагрузку? Оч-чень интересно, очень. Я бы даже сказал, архиинтересно и весьма многообещающе… А что умного наш доктор скажет? – четко проинтонировав ударением нужное слово, осведомился Анатолий Петрович. – Не думая, навскидку, а? Вот возьми да просто брякни первое, что в голову взбредет? Любую глупость?

Я пожал плечами:

– Понятия не имею! Больше ничего как-то не взбредает.

– И все же?

– И все же? Надеюсь, ты не хочешь сказать, что в случае с этим шизофреником нашему шарику удалось провести имплантацию чужого разума?

– Именно, – торжествующе сообщил полковник. – И-мен-но! А зачем ему иначе фонарь, веревка и вход в подземелье?

– Ну, знаешь ли! – искренне удивившись, фыркнул я. – Зачем коту сметана! Чтобы от трибунала уйти, например! Может, он местный, все катакомбы в детстве излазил и знал, что сумеет выжить под землей, – вот и вся разгадка. Тоже мне тайна индейца Джо, блин!

– Фи, господин писатель, какой же ты нудный! Где романтизм, где поиск во всем и вся неизбитых сюжетов, где интерес к неведомому?! Поехали, Коля, потом дорасскажешь, – последнее относилось, понятно, не ко мне. – Нельзя быть таким приземленным, Игоревич! И знаешь почему? – Голос контрразведчика, уже взявшегося рукой за дверную ручку, вновь посерьезнел: – Меня слишком усердно учили не верить в совпадения, вот почему. И учителя были, поверь, очень неплохи. Сейчас я просто не имею права поверить в то, что вроде бы лежит на поверхности. Ну вот сам посуди: все, в кого раньше пытались подсадить матрицу чужого разума, благополучно отправлялись на тот свет – и в твоих текстах, и здесь, в реале. И вдруг один выживает. Это раз. Где-то рядом лежит под землей инопланетная хреновина – и он, несмотря на заложников, не требует классический вертолет или катер, а собирается спуститься именно под землю. Это два. Ну и третье: чужие пытаются и не могут найти в человеческом разуме ни малейшей лазейки – и вдруг оказывается, что наш солдатик умственно отличается от всех остальных. Помнишь, как Гойя говорил? Умный мужик был, хоть и сюрреализмом баловался. Помнишь? «Сон разума порождает чудовищ». Разум этого пацанчика болен, он, говоря языком классика, спит – и на освободившееся место приходит нечто иное… Короче, потом можем еще поспорить, но сейчас надо ехать. Мы ведь еще не знаем, из-за чего Николаша нас с места сорвал и кто его так эффектно изукрасил…

11

«Волга» неспешно подкатила к массивным железным воротам, некогда выкрашенным зеленой краской, ныне почти полностью облупившейся, и требовательно просигналила. При взгляде на проржавевшую звезду по центру створок у меня тоскливо сжалось сердце: именно здесь я провел не одно свое пионерское лето. Тренировочный лагерь раньше принадлежал городскому военному училищу, начальником медслужбы которого в те годы был мой отец. Конечно, детям не слишком-то полагалось находиться на территории военного объекта, но у сына начальника МС определенно были свои – и немалые! – преимущества. Больничные листы и дармовой спирт всем были нужны. Особенно в лихие горбачевские времена «всенародной» битвы за трезвость, как я теперь понимаю, более похожей на драчку за лишнюю поллитровку.

Анатолий Петрович, наверняка знакомый с моим «особым досье», тем самым, которое хрен я когда увижу, с интересом наблюдал за выражением моего лица.

– Ностальгия?

– Досье покажешь? То, что на меня собрали?

– Блин, вот умеешь ты с толку сбить, Игоревич! – уважительно хмыкнул полковник. – И далось оно тебе? Да прямо хоть завтра. Тут такая игра пошла, что я теперь – не более чем твой добровольный помощник и где-то слегка наставник. До бумажек ли сейчас?..

– Проехали, – решительно пресек я дальнейшее развитие темы. – Это я так, дурю понемногу. Просто неприятно видеть, что осталось от былого могущества. Все, блин, пораспродали. Такой лагерь был…

– Хех…

Я так и не понял, что имел в виду контрразведчик, потому что из дверей караулки показался явно заспанный солдатик с автоматом без магазина. Пустые ножны от штык-ножа сиротливо болтались на поясе.

– Стой, кто идет? Стрелять бу…

– Открывай! – по-армейски просто приказал полковник, высунувшись из окна машины. – И подполковнику Нуралиеву позвони, прямо сейчас! Скажи, Толик из московской «конторы» в гости нагрянул!

– Но… – Окончательно проснувшийся солдатик, с самой учебки наверняка твердо убежденный, что охраняет чисто символический объект, попытался было протестовать, но контрразведчик чуть понизил тон:

– Звони Фархату, несчастье. И ворота открой. – Полковник вытянул в окошко руку с раскрытым удостоверением, дал время вчитаться. – В темпе, воин, в темпе, пока дядя-полковник добрый. А то сам ведь знаешь: начальство ждать не любит!

Пока солдатик суетился, я задумчиво морщил лоб:

– Фархат Нуралиев… Лет двадцать назад он мог быть капитаном?

– Да он это, он! – расплылся в улыбке Анатолий Петрович, не дожидаясь нового вопроса. – Твоего уважаемого папеньки товарищ, тот самый, о ком ты и подумал. Может, и он тебя вспомнит, хрен его знает? Мы-то с ним уже позже и совсем по другим каналам обзнакомились…

Я легонько кивнул. Как говорится, неисповедимы пути… Году эдак в восемьдесят пятом все так и было: невысокий коренастый капитан в полевой форме со значками инженерных войск на петлицах, старенький «ЗИЛ-157», из кузова которого солдаты взвода обеспечения сгружали ящики со взрыв-пакетами, дымовыми шашками, сигнальными ракетами и учебным оружием. И отец, о чем-то договаривающийся с капитаном чуть поодаль. Именно капитану Нуралиеву я обязан теми незабываемыми днями, когда можно было бегать по территории с карманами, набитыми взрыв-пакетами и сигнальными ракетами, – какой пацан в детстве не мечтал о чем-то подобном?!

Значит, дослужился-таки капитан до подполковника, став начальником лагеря, пусть даже такого полумертвого, готового вот-вот перейти в частную земельную собственность новых хозяев жизни. Грустно…

– Не грусти, Маруся, станешь ты… гхм… – вовремя осекся контрразведчик, осознав явную двусмысленность фразы и покосившись на дремлющую, к счастью, девушку. – Не переживай, герр писатель, временно это все.

– Что временно? – Я с тоской наблюдал за проплывающим за окнами автомашины – уже почти совсем рассвело – пейзажем. Обветшалая пятиэтажка офицерской гостиницы, явно заброшенное гаражное хозяйство, много лет не ремонтируемая солдатская столовая. Все осталось таким же, как в детстве… вот только меня отчего-то не оставляло впечатление, что на территории бывшего тренировочного лагеря уже давным-давно хозяйничают оккупанты.

– А вот это. – Анатолий Петрович презрительно махнул головой за окно. – Понимаешь, армия – это такая структура, которая долго на коленях стоять не может. Или подохнет, или поднимется. Но уж если поднимется… – Он не договорил, позволяя мне самому представить, что тогда будет. – Думаешь, у нас намного лучше? Да нет, Виталий Игоревич, не намного. И скоро настанет срок подниматься с колен. Пусть я и из конкурирующей конторы и отношения у нас со «смежниками» всегда были непростыми, но… – Он вновь оборвал фразу на полуслове: – А вот и старый друг Фархат.

Взглянув в указанном направлении, я увидел спешащего к нам немолодого узбека в расстегнутой форменной рубашке с подполковничьими погонами. Широко улыбаясь, Анатолий Петрович вылез из машины и двинулся навстречу. Офицеры обнялись, традиционно хлопая друг друга по плечам, и о чем-то быстро переговорили, то и дело оглядываясь на машину.

– Кто это? Где мы? – сонным голосом осведомилась проснувшаяся Марина, с интересом осматриваясь, благо снаружи уже было совсем светло.

– Старый друг нашего господина полковника, – пояснил я, оборачиваясь к девушке. – А вот где мы? Очень похоже, что на нелегальном положении, на одной из жутко засекреченных баз российской госбезопасности. Специальные группы сейчас наверняка уничтожают все свидетельства о нас и нашем прошлом – фотографии, школьные аттестаты, зарплатные ведомости, берут с друзей и соседей подписки о неразглашении…

На переднем сиденье громко фыркнул, не удержавшись, Коля. Да и сам я, глядя в медленно наливающиеся безысходным ужасом глаза девушки, уже едва сдерживал смех.

– Да шучу я, шучу! Это всего лишь старый летний лагерь городского военного училища – я здесь в детстве все каникулы проводил, пока отец еще служил. Анатолий Петрович отчего-то полагает, что тут нас никто искать не станет.

– А мы что, уже от кого-то прячемся? – широко раскрыв глаза, совершенно искренне удивилась Марина, задав именно тот вопрос, что давненько уже волновал и меня самого.

– Да как тебе сказать? Если честно, то не знаю. – Я встретился взглядом с капитаном. Спецназовец пожал плечами:

– Может, Петровича дождемся? Чего дважды-то рассказывать? Тем более вон они уже возвращаются.

Я кивнул: контрразведчик и вправду шел обратно в компании с моим давним знакомцем. И дальше оставаться в машине было уже как-то невежливо, и я вылез наружу.

– Вот и встретились, а, товарищ подполковник? Узнаете пацана, «дохтурского» сына? Помните, как вы мне когда-то взрыв-пакеты давали?

– Помню, отчего ж не помнить? – Несмотря на типичную внешность, говорил он без малейшего акцента, словно заправский черноморец, по-южному мягко произнося шипящие согласные. – Товарища майора сынок, начмеда нашего! Меня, помнится, ты когда-то «товарищ дядя капитан Фархат» называл. – Улыбнувшись, он сильно пожал мою ладонь и добавил, обращаясь к контрразведчику: – Ну что, пойдемте обживаться, зачем на виду торчать? На самом-то деле не в гости ведь нагрянули. Правда, сами видите, особых апартаментов не держим, времена не те, так что дастархана накрыть, увы, не сумею, но пару приличных комнат найдем. Пошли, а, товарищ полковник?

– Пошли, конечно, – махнул рукой пребывающий в благостном расположении духа Анатолий Петрович. – Коля, езжай к зданию, – он махнул рукой в сторону пятиэтажки, – а мы пока пешочком прогуляемся…

Комнаты, куда нас поселили, и на самом деле оказались вполне приличными. По крайней мере лично я готов был увидеть нечто гораздо более убогое. А так – койка, тумбочка, письменный стол, небольшой платяной шкаф. Не столь и мрачно. Мебель, конечно, старая, еще советских времен, о чем свидетельствовали полустершиеся инвентарные номера, но вполне крепкая. Вот только непобедимый запах сырости, явно ощутимый даже несмотря на жаркое лето – по дороге Фархат объяснил, что отопление им обрезали за долги еще в середине девяностых, – напоминал о том, что все здесь, по сути, уже стало историей давно несуществующей страны.

С полчаса ушло, чтобы перетащить на третий этаж вещи из машины, разместиться и получить – очень смешно, ага! – долгожданный кофе. Наконец заспанный повар с сержантскими лычками на погонах и помятым со сна лицом над расстегнутым воротничком камуфляжа приволок-таки алюминиевый чайник с кипятком, сахар и банку растворимого кофе. Последнее – из личных комендантских запасов. Пара пачек печенья и пакет с потерявшими товарный вид бутербродами, реквизированными во время «эвакуации» у кого-то из персонала, нашлись у полковника, так что вопрос с завтраком тоже решился. Хотя завтракать никто, кроме спецназовца, не захотел – уж больно рано. Вот Коля – совсем другое дело: полночи, можно сказать, физическую активность проявлял.

Как бы то ни было, в итоге мы расселись вокруг стола, с наслаждением потягивая излишне крепкий, на мой взгляд, напиток. Контрразведчик, руководствуясь какими-то одному ему понятными соображениями, заваривал его самостоятельно, не жалея при этом ни сахара, ни кофе… ни нашего здоровья.

Подполковник Нуралиев в нашем заседании не участвовал – о чем-то переговорив в коридоре с Анатолием Петровичем, он ушел якобы по делам. Я, конечно, догадывался, что оные дела напрямую связаны с нашим нежданным появлением, но расспрашивать ни о чем, конечно, не стал: у взрослых дядей свои взрослые секреты. В конце концов, откуда мне знать, какие тайные тайны их связывают и кто кому и чем обязан?

– Рассказывай, Клаус. – Анатолий Петрович с усмешкой взглянул на торопливо дожевывающего бутерброд капитана, отставил опустевшую чашку и с видимым удовольствием закурил. Спрашивать, не против ли Марина, он не стал – девушка и сама сидела с сигаретой, вполне умело пуская к потолку дым. Всерьез-таки закурила, бедняга. Укатали Сивку подземные горки…

– Ну так вот, – продолжил спецназовец, будто с момента нашего прошлого разговора не прошло и минуты, – я как в голове дважды два насчет всего происходящего сложил, сразу с чекистом пошептался, благо он к тому времени уже вполне вник в проблему. Я, конечно, особо с ним не разглагольствовал, но и не запирался: ситуация не соответствовала. Короче, на местного особиста мы уже вдвоем наезжали…

– Вот это-то меня и смущает, – помрачнел фээсбэшник. – Нет, Коля, я вполне высокого мнения о твоем профессионализме, но вот насчет подобных переговоров, да еще и с «соседями»… Как бы меня на ковер после не потянули. Ты ему, надеюсь, хоть не угрожал?

– Да нет… – как-то не слишком уверенно ответил капитан, вызвав на лице полковника еще более печальную гримасу. – Представился специалистом по освобождению заложников, случайно оказавшимся в нужном месте и в нужное время, – и все. А подполковник, соответственно, вроде как спец по ведению переговоров от местной «конторы». Мы типа объектом интересоваться приехали, а тут такое…

– Угу, перефразируя киноклассику, спросили, как пройти в библиотеку в три часа ночи! – буркнул Анатолий Петрович. – Местный контрразведчик и антитеррорист из России на ночь глядя приезжают инспектировать секретный объект погранвойск. По линии украинско-российской дружбы и прочей профессиональной солидарности спецслужб. Поскольку под утро турки собираются сбросить с парашютом авианосец и захватить местный винзавод, мля. И что? Неужели они всей этой лапше поверили? Хотя, ладно, извини, может, это как раз я чушь порю: в такие моменты зачастую именно подобная несуразица на ра и проходит. Давай дальше.

– А дальше… Помните, я вас спрашивал насчет схемы объекта? – Контрразведчик осторожно кивнул. – Там по проекту есть запасной выход из бункера, со стороны моря. Вот оттуда я и пошел, пока чекист психа болтовней насчет выполнения требований отвлекал. Вообще-то ничего особенного, от силы второй класс сложности, если честно…

– Без лирики, – коротко предупредил полковник, едва заметно напрягаясь: судя по всему, рассказ подходил к апофеозу, долженствующему объяснить, что же все-таки произошло.

– Вышел на дистанцию броска, убедился, что заложники мертвы (Анатолий Петрович хмыкнул), заодно и люк тот осмотрел, он как раз в коридорчике был, приготовился – и тут эти придурки рванули наружную дверь. Не знаю, что там произошло и почему подполковник их удержать не сумел, но они начали штурм. Псих на звук дернулся – и прямо на меня выскочил, а у него «калаш» в руках, и палец на спуске. Хорошо, я среагировать успел, так что он мне только руку зацепил, автоматчик херов, да и то случайно.

– После чего он, я так понимаю, скоропостижно перешел в совсем иное физиологическое состояние.

– Ну не мог я иначе, Петрович, никак не мог! – горестно вскинулся капитан. – Я ж все понимаю, живым надо было брать, но не мог я там нигде укрыться, а он от бедра бил, очередью! Стены железобетонные, металла кругом куча, рикошет сумасшедший, а у него пули 5,45!.. Они ж легкие, заразы, кувыркаются!..

– Да ясно, чего уж там. – Полковник обменялся со мной быстрым взглядом. – Вот только, боюсь, на самом деле ты как раз НЕ ПОНИМАЕШЬ, кого к праотцам отправил, Клаус.

– Думаете, он был уже… э… не человек? – На спецназовца жалко было смотреть.

– Излагай дальше, – махнул рукой контрразведчик, – это ведь еще не все, как я понимаю, да?

– Если бы… – Капитан тяжело вздохнул и виновато поглядел на начальника. – Дальше были штурм и прочая кровавая вакханалия…

Судя по рассказу капитана, последующие события напоминали низкосортный боевик из числа тех, у героев которых в магазинах никогда не кончаются патроны, прицельная дальность пистолетного огня простирается на многие сотни метров, а ручные гранаты по мощности значительно превосходят фугасные авиабомбы.

Короче говоря, во взорванную дверь ломанулись бывшие солдаты из оцепления. Причем ломанулись не просто так, а с одной-единственной целью – перестрелять в округе все живое, не исключая и самих себя. При этих словах контрразведчик понимающе крякнул: мол, понятно почему! Штурмующие бункер солдатики переступили незримую границу, попав под воздействие «штуковины», – и понеслось.

Капитану оставалось только одно: уйти с директрисы первых очередей, завладеть ближайшим автоматом (свежеупокоенный псих свои патроны уже успел расстрелять) – и идти на прорыв. Ни малейшего сомнения в том, что атакующие бункер люди невменяемы, спецназовец не испытывал, полностью отдавшись во власть спасительных боевых рефлексов. Прорвавшись сквозь тактически неорганизованную толпу нападавших, которые куда больше стремились перебить друг друга, нежели организованно штурмовать бункер, Николай рванул к оставленной за воротами машине. Попутно убедившись, что остальные оставшиеся снаружи люди – и коллега-чекист, и местный особист, и даже разговорчивый доктор – уже мертвы.

Отправив дежурного по КПП в глубокий обморок – времени на долгие объяснения не было (на короткие, впрочем, тоже), «альфовец» на всех парах погнал в санаторий, здраво рассудив, что теперь дорога каждая минута. И чем бы не закончилось побоище на заставе, гостям из соседнего государства лучше перейти на нелегальное положение. Хотя бы временно, до тех пор, пока высокое начальство двух стран не решит меж собой, как жить и против кого дружить дальше…

– Хрен его знает, Петрович, может, и зря я вас с места сорвал? Классно мы в том санатории устроились. – Коля яростно растер окурок в стеклянной пепельнице – как ни странно, в комнате нашелся и подобный предмет интерьера. – Но так лихо все завертелось. Да и видели меня в местной «конторе» многие, и чекист «мой» погиб, и прорывался я с боем, так уж получается…

Прежде чем ответить, контрразведчик несколько секунд сидел молча, взвешивая в уме все «за» и «против». Наконец взвесил:

– Сглупить-то ты сглупил, хотя и выхода у тебя все равно не было, это и менту ясно. От мертвого от тебя толку и вовсе никакого, знаешь ли! Конечно, если по-умному, надо было лишнюю минутку потратить да дорогому шефу звякнуть. – Контрразведчик раздраженно махнул рукой на протестующе вскинувшегося спецназовца: – Да погодь, спорщик, потом скажешь! Так вот, хоть ты слегка горячку и спорол, в целом все как раз нормально срослось. Ты, так уж вышло, ухитрился нам своей спешкой все хвосты обрубить – что, собственно, сейчас и нужно. В санаторий вот-вот местные гэбисты разбираться нагрянут, наши «научники» начнут права качать, как им и велено, затем начальство с большими звездами подключится, и наше, и украинское. Короче, минимум полдня полной свободы маневра и прочего нелегального положения, когда нам никто мешать не станет, у нас теперь есть. Вот так-то, господа подпольщики! Пока мы из санатория… эвакуировались, Михалыча я предупредил, да и ехать отсюда до «точки» на машине – аж целых десять минут. Ну и последнее, уже персонально для тебя, Клаус, поскольку ты пока не в курсе: если б ты знал, о чем мы с Виталием Игоревичем недавно беседовали, то понял бы, что все и на самом деле очень даже неплохо срослось. Так что ты там сказать хотел?

– А вот что, – криво усмехнувшись, спецназовец вывалил на стол горсть каких-то непонятных обломков, – сдаю казенное имущество согласно описи. Не мог я дорогому шефу звякнуть, поскольку телефон к тому времени уже принял героическую смерть от шальной вражьей пули! А искать другую связь, знаете ли, времени не было – наша-то оперативная «Волжанка» наемная, нету в ней штатного радиотелефона, нету! Вы, товарищ полковник, сами ее, уж извините, выбирали…

12

Сразу после разговора Анатолий Петрович с Колей из комнаты ретировались, держать, как я понимаю, связь с «Большой землей». Во-первых, дабы урегулировать возникшую между спецслужбами двух стран непонятку с кучей трупов и стреляных гильз; во-вторых, видимо, требовать, чтобы пограничники срочно врубили обратно свои глушилки. Поскольку иного способа избавиться от навязчивого внимания подземной штуковины, пожалуй, не было.

Просить меня изложить свою версию происходящего, ни Коле, ни Марине так доселе и неизвестную, контрразведчик не стал, взяв эту сомнительную честь себе и уложившись при этом буквально в пятнадцать минут. Между прочим, правильно сделал: я бы так ни за что не сумел. Анатолий Петрович же растекаться мыслью по литературному древу не стал, говорил короткими, емкими фразами, отнюдь не изобилующими ни цветистыми литературными сравнениями, ни столь любимыми критиками аллегориями. Не рассказывал, а констатировал факты, короче говоря.

* * *

Как только пришедшие к некоему выводу силовики скрылись за дверью, я, перекинувшись с Мариной парой ничего не значащих фраз, не имевших к происходящему ровным счетом никакого отношения, заварил себе еще кофе и с сигаретой вышел на крохотный треугольный балкончик. Помните, был подобный архитектурный изыск в советские времена? Не то балкон-недоносок, не то просто выпирающий наружу полуметровый выступ с перильцами? Как говорится, спина в комнате, живот на улице.

Раннее утро уже полностью вступило в свои права, и несколько минут я с совершенно искренним интересом осматривал полузабытый пейзаж. В принципе все осталось таким, каким и было, обветшало разве что. Неприятным открытием оказалось лишь отсутствие памятника, некогда встречавшего любого въезжавшего на территорию. Энное количество лет назад прямо напротив КПП стоял вознесенный на невысокий постамент «МиГ», кажется, острокрылый «двадцать первый»: территория-то принадлежала училищу «хранителей неба» – сил противовоздушной обороны.

Сейчас никакого памятника не было и в помине, остался лишь заросший травой цоколь разрушенного постамента: то ли в музей отдали, то ли на металл в лихие годы прощания с «проклятым прошлым» и вступления в эру тотальной демократии порезали.

– Виталий Игоревич. – Голос подошедшей сзади Марины оторвал меня от очередной порции никому не нужных воспоминаний. Ну и что, собственно, с того, что памятные с детства места доживают последние дни? Не зря ведь сказано хрестоматийное «Все течет, все меняется»? И у тех, других, что пришли вслед за нами, тоже будут свои воспоминания. Ого, это что ж, никак первая ласточка надвигающейся старости в гости пожаловала?! Так вроде бы рановато еще?!

Посторонившись, я пропустил Марину на свое место, кивнул наружу:

– Люблю утро. Знаешь, утро – это будто маленькая весна, время рождения нового дня…

– Ага. – Опершись руками на хлипкие перила, девушка вдохнула еще не напитавшийся дневным зноем утренний воздух. – Знаете, я о чем-то подобном тоже читала, жаль, не помню у кого. Что любой день – это как уменьшенная копия нашей жизни. Утро – рождение, день – зрелость, ночь – старость, а сон… И все начинается сначала. Вечный круг, вечное движение, змея, кусающая свой хвост…

– Гм, ты что-то хотела спросить? – поспешил я сменить тему: вот только двух доморощенных философов нашей компании сейчас и не хватает! Один о прошлом почем зря грустит, другая вот-вот над смыслом жизни размышлять начнет. «Змея, кусающая хвост», каково?..

– Да. – Девушка обернулась ко мне. – У вас сигарета найдется?

– Это и есть вопрос? – усмехнулся я, протягивая ей едва початую пачку, – в наспех собранных сумках Анатолия Петровича, как я подозревал, нашлось бы не только это. Полковник, как говаривал мой отец, оказался «хозяйственным, как старший прапорщик».

– Нет, конечно, – покачала головой девушка, – я насчет рассказа Анатолия Петровича… ну, в смысле того, что вы ему рассказали, то есть написали. – Слегка запутавшись, девушка виновато улыбнулась, прикуривая от протянутой зажигалки. – А что дальше? Ну, с этими ребятами-десантниками из будущего?

– Думаешь, это так просто? Если бы знал, я… – оборвав себя на полуслове, я замер. Поскольку и на самом деле знал – то ли неожиданно вернулась писательская способность, то ли штуковина начала новый сеанс «передачи данных».

Смущенно улыбнувшись девушке, я бросился к сваленным в кучу вещам, разыскивая коробку с ноутбуком. Марина удивленно смотрела за моими телодвижениями, похоже, по ходу дела убеждаясь, что все писатели в какой-то мере «того». Впрочем, не важно…

Ноутбук обнаружился там, где ему и положено было обнаружиться, однако меня неожиданно заинтересовала сумка, которую я самолично дотащил до машины во время нашего приснопамятного драпа из санатория. Уж больно подозрительно она тогда грюкала в такт шагам, металлически так грюкала.

Вжикнув молнией, я убедился, что не ошибся: внутри лежало оружие – пистолет и два совершенно одинаковых автомата, в которых я не без удивления признал виданную лишь на фото тульскую «Грозу» – автоматно-гранатометный комплекс нового поколения. Ничего себе ребятки подготовились: девятимиллиметровые спецавтоматы с подствольными гранатометами, несколько полностью снаряженных запасных магазинов, гранаты в поясном подсумке, еще что-то вовсе уж непонятное – то ли лазерный целеуказатель, то ли съемный оптический или коллиматорный (вечно их путаю) прицел… никак предполагали возможные сложности?!

Не в силах отказать себе в маленькой слабости – в конце концов, редкая из моих книг обходилась без участия спецслужб, вооруженных самыми разнообразными оружейными диковинами! – я несколько секунд вертел в руках смертоносную игрушку, внешне чем-то схожую с австрийским «Штайр-АУГ». Красивая штучка, что еще сказать! Умеет российский ВПК грамотные вещи делать. Конечно, когда захочет… и деньги на разработку да зарплату конструкторам есть.

– Ух ты, настоящий?! – осведомилась заглянувшая мне через плечо Марина, задав истинно женский вопрос. По крайней мере моя супруга всегда спрашивала то же самое – и в оружейном магазине, и просто проходя мимо каких-нибудь инкассаторов или омоновцев.

Интересно, женщины действительно считают, что сотрудников силовых структур вооружают пневматическими пугачами, а в специализированных магазинах продают исключительно стреляющие пластмассовыми шариками китайские игрушки? Или это у них юмор такой?

– Представь себе, – убедившись, что в патроннике нет патрона, я протянул девушке смертоносную железяку. – На, можешь полюбопытствовать.

– Не выстрелит? – задав второй из типично женских вопросов, Марина с интересом повертела в руках «Грозу». – Красивенький, только тяжелый сильно. Да ну его, держите!

Вернув оружие на место, я задернул молнию и вытащил из коробки ноутбук. Вторую сумку, подозрительно похожую на только что осмотренную, я даже не стал открывать, ткнув, чисто ради эксперимента, ногой. Ну, если дражайший Анатолий Петрович не затарился про запас консервами и разводными ключами, то там тоже явно что-нибудь огнестрельное.

Отодвинув подальше остатки скудного завтрака, я поставил комп на стол и поискал взглядом ближайшую розетку, оказавшуюся, ясное дело, советского образца, с узкими дырочками и отсутствием контакта заземления. Ладно, чай, не впервой. Можно перочинным ножиком отверстия расширить, можно просто загнать вилку силой – пробовали, знаете ли, прекрасно входит, с хрустом, так сказать. Правда, вытаскивать ее придется вместе с крышкой розетки, но это уже детали. Мы, в конце концов, мир спасаем, или как?!

«Глава…

Все случилось слишком уж быстро. Настолько, что никто из десантников не успел не то что понять, но даже просто осознать произошедшего. На смену яркому солнечному свету вдруг навалилась абсолютная темнота, тут же взорвавшаяся короткой белой вспышкой выбивающего искры из глаз удара – и вновь наступила темнота. Проскрежетала упавшая винтовка, сдавленно охнул кто-то из товарищей, что-то пребольно врезалось в висок и щеку – на чем, собственно, все и закончилось.

Спустя секунду из темноты раздался обиженный голос вечно недовольного Гвоздева:

– Командир, это чего, а? Что произошло-то? Кто-то вообще понял? Эй, вы живы там?

– Заткнись, Гвоздь… – Баков с трудом перевернулся на бок. Упал он, судя по всему, на спину, к тому же весьма неслабо приложившись затылком. Не просто упал, а грохнулся с приличной высоты: метра три-четыре, как навскидку и по ощущениям. Странно – индивидуальный бронекомплект как раз и разработан таким образом, чтобы при падении навзничь надежно защитить голову. Да и вообще, падающий на спину человек всегда рефлекторно пригибает ее к груди, спасая уязвимый затылок. Но с рефлексами сегодня что-то не заладилось: голова не то что гудела, словно пресловутый колокол, а ревела стометровым горным водопадом. Спасибо, хоть сознания вроде бы не терял… или терял, хрен его знает?! Смутно как-то все, и башка гудит… – Коротков, жив?

– Угу. – Бронекомплект ефрейтора зашуршал по камням парой метров правее. – Только не вижу ни хрена, и «вышка» куда-то улетела. Фонарь у кого-то есть? Свой не найду…

– У меня. – Уже успевший подняться на колени Данила пошарил рукой, отыскивая и отцепляя от пояса десантный фотонный фонарь. Поверхность под ним была гладкая, каменная и явно наклонная. Ага, вот и ответ на вопрос: при падении на наклонную поверхность немудрено приложиться затылком, даже будучи в защитном комплекте! Хорошо, хоть фонарь не разбил, падая.

Вообще, глупая, конечно, ситуация, но приборы ночного видения были намертво вмонтированы в жесткую скорлупу, которую он сам и разрешил снять еще в лагере. Индивидуальная же броня подобных технических изысков не предусматривала: комплект призван защитить жизнь десантника – и не более того.

– Куда-то мы провалились, под землю, что ль? Я вроде как метров с трех навернулся, – словно разговаривая сам с собой, сообщил Гвоздев. – Кстати, кому интересно, блокаду вроде сняли, по крайней мере, я ее не чувствую и навигатор снова пашет, только чип по-прежнему дохлый, даже тест не проходит. У тебя тоже, командир?

– Ага. – Сказал сержант чистую правду: даже не будучи большим любителем мнемоконтакта, сейчас он ощущал, что нейросенсорный имплант мертв. Словами это довольно трудно объяснить, надо именно чувствовать: одно дело носить в себе намертво спаянного с твоим разумом электронного паразита (точнее, не паразита, конечно, а самого что ни на есть полезного симбионта) и совсем другое – мертвый кусочек металлокремния.

Нащупав пальцем клавишу, Даниил врубил свет, сразу же включив фонарь на максимум. Ослепительно-белый луч легко взрезал густую, словно смола, тьму и, отразившись от противоположной стены, лупанул по глазам. Зажмурив изукрасившиеся разноцветными кругами веки, Баков коротко выругался, на ощупь убавляя мощность фотонника.

Они в пещере, это он еще успел рассмотреть. В здоровенной пещере с гладкими, сильно отражающими свет эбонитово-черными стенами.

Выждав несколько секунд и успев удивиться молчанию обычно неугомонного Гвоздева, сержант приоткрыл глаза, осматриваясь.

Шар – точно такой же, какой они видели буквально несколько минут назад – он заметил сразу. Правда, этот вовсе не был заточен в каменный плен, а свободно парил, словно снабженный собственным антигравом, под куполом огромной сферической пещеры. Большего он рассмотреть не успел – и без того слишком долго молчавший Гвоздь наморщил нос, покрутил головой и изрек:

– Слышь, командир, а чем это тут воняет-то, а?

Сержант медленно повел лучом вдоль стены, постепенно опуская его все ниже и ниже.

До тех пор, пока не увидел это…»

– Ага, вот даже как? Никак строптивая дева муза посетить изволила? – неожиданно вошедший контрразведчик был настроен вполне благодушно. – А где Мариша?

– Купаться пошла. Говорит, заснула только в половине четвертого, а через полчаса ее Коля уже из постели выдернул. Типа без душа уснет. Я пытался, конечно, объяснить, что здесь и в прежние времена горячей воды не было, а у холодной чисто символический напор, но…

– В половине четвертого? – перебил меня Анатолий Петрович. – Это получается, как раз, когда ты мне позвонил, да? Хм, интересно. – К чему он это сказал, я так и не понял, а переспросить просто не успел: полковник, словно неожиданно позабыв про сказанное, кивнул на мирно шелестящий на столе ноутбук: – Можно полюбопытствовать?

– Да там и читать-то нечего, – я поднялся со стула, – так, пара тыщ знаков для разминки. Правда, вот насчет содержания…

– Разберемся. – Полковник уселся перед монитором… и буквально через минуту резко обернулся ко мне. От недавнего благодушия не осталось и следа: пожалуй, такого выражения я на его лице еще не видел – не лицо, а стальная маска, напрочь лишенная каких бы то ни было эмоций.

– Вот и я о том же. Только умоляю, не спрашивай «откуда» – все равно не отвечу. Просто взял – и написал. И все.

– Ты хоть понимаешь, ЧТО это значит? – отвратительно-спокойным тоном спросил контрразведчик. Затем, оглянувшись на дверь санузла, из-за которой доносилось страдальческое оханье Марины, не привыкшей к омовениям под ледяной водой, неожиданно поднялся на ноги: – Пошли-ка в коридоре подымим, герр демиург.

– Ну пошли, – пожал я плечами, – что, секреты начались?

– Да какие на хрен секреты, – мрачно буркнул он, – нам только до секретов сейчас. Просто хочу спокойно порассуждать с тобой на пару. И об этом, – он кивнул на ноутбук, – и еще кое о чем. Все равно собирался, а уж теперь-то…

Пройдя по длинному коридору, печально похрустывавшему под ногами вздыбившимся от сырости линолеумом, мы остановились у окна в торце. Стекла были серыми от пыли, но, на удивление, целыми, хотя на двух верхних этажах – это я успел рассмотреть еще из машины – многие рамы были просто забиты кусками фанеры.

На рассохшемся подоконнике обнаружилось несколько смятых сигаретных пачек и классическая народная пепельница – банка из-под растворимого кофе, под самый верх заполненная окурками. Впрочем, для особых эстетов и любителей живой природы рядом стоял еще и горшок с давным-давно засохшим цветком, окруженным частоколом воткнутых в окаменевшую землю «бычков». Анатолий Петрович брезгливо осмотрел царящий перед носом беспорядок и решительно сдвинул все, кроме пепельницы, в самый угол. Чуть подумав, пересыпал в многострадальный горшок окурки из кофейной жестянки, водрузив ее на прежнее место.

– Сойдет. А то слишком жирно для Фархата будет, чтоб на вверенной ему территории полковник госбезопасности окурки убирал. Закуривай. – И, дождавшись пока сигарета разгорится, продолжил: – Так вот, насчет серьезности я больше и говорить не буду, сам все прекрасно понимаешь. Ты слишком много раз доказал, что не ошибаешься, чтобы я мог не принять на веру того, что произошло сейчас.

– Или произойдет… – осторожно дополнил я. – Там никакой привязки к конкретному времени нет. Включенная глушилка, опять же…

– Вот именно, – кивнул полковник, – об этом-то и речь! Догадываешься, куда мы с Колей сразу после завтрака рванули?

– Догадываюсь – с начальством общаться, куда ж еще? Ну и просить пограничников обратно свои генераторы врубить, надо полагать. Кстати, как они там? Подчистую друг друга не перестреляли?

– Не успели, – совершенно серьезно ответил контрразведчик. – Понимаешь, меня самого этот вопрос здорово волновал: не опоздали ли мы? Потому и попросил Колю наскоро набросать мне схему заставы и показать, где конкретно бункерное хозяйство располагалось, а где оцепление стояло. Так вот, похоже, зона, внутри которой люди попадают под контроль нашей штуковины, не так уж и сильно захватывает территорию погранцов. Ни о чем спросить не желаешь, кстати?

– Да нет вроде, а что?

– Наш небольшой спор не забыл? Ну, насчет того, подсадили ли пареньку чужое сознание, или он просто через катакомбы свалить хотел? Так вот, я еще тогда некое несоответствие уловил, а потом только утвердился в своих подозрениях. Все еще не понял, о чем я?

– Да, блин, Петрович, не понял я, не понял! Давай уж, не тяни…

– Когда наш Рэмбо в бункер полез, глушилки-то не работали, так? А это значит, что…

– …бункер тоже находится вне этой зоны. Иначе капитан бы тоже того… взъярился, про любовь к ближнему напрочь позабыв.

– Молодец. Помнишь первых погибших инженеров? Они-то друг дружку в генераторной головами в электрощит воткнули, а генераторная метрах в тридцати от головного бункера. Так что, извини, но ты не прав. Иначе ну никак не укладывается, сам посуди: парнишка, попав под контроль «шарика», отчего-то не участвует в истреблении со товарищей, а лезет в расположенный за пределами зоны бункер, захватывает заложников и требует открыть ему вход в катакомбы. Слишком сложно и рационально для душевнобольного, не находишь? Или даже для просто обуянного немотивированной агрессией?

– Ладно, согласен, – вынужден был признать я полковничью правоту. – И что дальше?

– Дальше? Ну, с начальством-то я, понятно, связался, доложил, как мы тут за казенный кошт развлекаемся. Насчет включения генераторов, естественно, тоже – надеюсь, тянуть не станут, вроде прониклись, насколько у нас здесь все серьезно. Собственно, я к тому и веду: теоретически да при наличии спецсвязи все можно сделать очень быстро, но практически – сам прекрасно понимаешь. Воскресенье, другое государство, свое командование у погранцов, ну а что сейчас на самой заставе творится – и вовсе боюсь себе представить. Это ведь уже не просто ЧП, и даже не стрелок-самоход. – Анатолий Петрович раздавил окурок о край банки и продолжил: – Так что, по моим подсчетам, часа два-три на все про все уйдет. Одного на месте не будет, другой побоится самостоятельно принять решение, третий еще в чем-то протормозит, мало ли. Отсюда уже к тебе вопрос: как считаешь, означает ли это, что наши космодесантнички еще не прибыли? Ведь, судя по тексту, они особой ненависти друг к другу не испытывали? Значит, глушилки работают? И нейрочипы вроде как заблокированы… Почему, кстати? Неужто это наша допотопная аппаратура такая мощная? Ну и еще вопрос: как они вообще здесь очутились-то? Машина времени-то в твоем околонаучном опусе вроде никаким боком не фигурировала?..

– Давай с последнего начнем, ладно? Успел мимоходом прикинуть, пока писал. Только не перебивай, я и без тебя собьюсь. Короче, прикинулось мне, что все эти разбросанные по Вселенной штуковины, коль уж они никоим боком к нашему континууму не относятся, вполне могут быть связаны между собой некими каналами, например, темпоральными. Причем лежат эти каналы не в нашем времени, а в их собственном, от нашего совершенно независимом. Вот потому я и могу предсказывать то, что еще только должно случиться в будущем.

То есть «подслушивая» их «сеансы связи», я узнаю о событиях, относящихся к разному времени. И к нашему настоящему или недалекому будущему здесь, на Земле, и к тому, что еще только случится спустя несколько веков где-то в космосе. Время-то для меня и для них течет по-разному, понимаешь?

– И через этот канал наши гости и провалились, так, что ли? Или, будем надеяться, еще только провалятся?

– Ну да! Что, полный бред?

– Да нет, отнюдь. Бред, конечно, но не полный. Вполне такая себе грамотная и самодостаточная версия из серии «поди докажи». Хорошо, а чипы?

– С чипами-то как раз проще. Нейросенсорный имплант, как я полагаю, – это вовсе не усилитель какой-нибудь там способности к «управляемой телепатии», а скорее посредник для прямого обмена данными между мозгом и компьютером. Или другим мозгом, тоже чипированным, ясное дело. То есть он не превращает человека в киборга, не помогает ему мгновенно перемножать в уме семизначные числа или рассчитывать будущую траекторию полета пули, что тот Робокоп. Понимаешь? Мгновенная связь, дистанционный контакт с компьютером, способность управлять им, получать или передавать гигантские массивы информации – да. Но и не более того. Иными словами, нейрочип вовсе не сделает дурака умнее, он лишь даст ему целую кучу способностей, которыми тот, вполне вероятно, вовсе не сумеет воспользоваться как раз по причине собственной умственной скудности.

– Тоже неплохо придумано, – кивнул контрразведчик. – Хоть и в разрез с мнением большинства фантастов, но вполне логично. Запомним. – Он хитро ухмыльнулся.

– И работать он может только при наличии на определенном расстоянии некоего передатчика или ретранслятора. Хм, даже не знаю, с чем бы это сравнить? Ну, сотовый телефон, например, вне соты ведь работать не будет, да? Вот примерно так, только расстояния куда больше – в нашем случае ближайший ретранслятор-усилитель находился на борту висящего на орбите «Крыма». Ну а тут, у нас…

– Я понял, – медленно кивнул полковник, – в нашем времени, где и в помине нет никаких «ретрансляторов», все их супер-пупер навороченные чипы – просто мертвые кусочки металла или какого-нибудь там пластика, от которых их мозгам ни холодно ни жарко. А говоришь ты все это к тому, что наши генераторы тут вовсе ни при чем. И ориентироваться мы можем только на их поведение: раз не перебили друг друга – значит, глушилки пашут. Что, как я понимаю, с большой долей вероятности говорит о том, что пока их здесь, – Анатолий Петрович кивнул куда-то себе под ноги, – еще нет. А значит, у нас еще имеется в наличии немного времени…

– Времени на что? – Тон полковника мне ужасно не понравился. Просто жутко не понравился. Ка-те-го-ри-чес-ки!

– Не «на что», а «на куда», – бесхитростно улыбнулся в ответ контрразведчик. – Боюсь, придется признать, что я тебя – невольно, конечно же, невольно! – обманул. И придется нам всей дружной гоп-компанией вниз-таки спуститься. Как ты там говорил: «Тайны индейца Джо»? Вот именно самое оно и есть! Пещера Лейхтвейса и накопченный свечной крест над входом…

– ?

– Будешь спорить? Или все-таки смиришься с неизбежным?

– Да нет, пожалуй, – подумав, я вполне искренне качнул головой. – Смысла спорить что-то не наблюдается. За последние сутки столько всего произошло, что перспектива подземной прогулки как-то уже не слишком и пугает. Коля с нами, я так понимаю?

– Ясное дело. Я, каюсь, еще до того, как про грядущий визит наших гостей из будущего узнал, его как раз за снаряжением отправил. Поскольку сразу же после Колиного рассказа и пришел к мысли, что никуда нам от этой прогулки не деться. Не зря ведь парнишка туда собирался, чует мое сердце, не зря.

– А Марина? Девчонку-то хоть вниз не потянешь?

– Да, вот с Маринкой сложнее, – с подозрительной готовностью помрачнел контрразведчик. – Капитан наш, конечно, супермен о многих ратных талантах, вот только спелеология в их число, увы, не входит. Пятеро его товарищей, к сожалению, тоже. Ну а мы с тобой и вовсе вне конкуренции, верно? Короче говоря, кроме группы пропавшего Вектора, у нас никто подземной спецподготовки не проходил, так что Марина – при всем ее дилетантском опыте – единственная, кто хоть что-то в этом деле понимает. Да и вообще, не хочется мне что-то друг друга из поля зрения терять. Особенно теперь…

– А не проще ли найти кого из местных подземников? Насколько я понимаю, там ребята отвязные, и не на такую авантюру с радостью подпишутся? Общался кое с кем, консультацию по книге из первых рук, так сказать, получал. – Что-то в объяснении полковника мне активно не понравилось, какая-то, что ли, натянутость или притянутость, однако обдумать последнее я не успел.

– Проще, конечно, только времени нет. Мы ж нынче вроде как в автономке: зря, что ли, хвосты рубили, забыл?

– Вот именно, что рубили. А зачем, собственно, Петрович? Теперь, после твоего доклада начальству? Получается, зря мы из санатория драпали, все ведь и так утряслось?

– Не скажи, – покачал головой собеседник, – ты просто не знаешь, что такое как следует раскрутить маховик ведомственного сотрудничества, да еще и на межгосударственном уровне! Пока наши руководители с погонами без просветов будут давать друг другу, прямо скажем, не сильно правдивые объяснения, в местной «конторе» обязательно сыщется какой-нибудь ушлый и умненький полковник, который возьмет с собой пяток толковых ребят и поедет знакомиться с ситуацией «на месте». Пощупать, так сказать, конкурентов. Мы-то в санатории с их ведома поселились, так что, где нас искать, ваши чекисты знают. А мне лишние переживания доктором противопоказаны. Ну а самое главное… – Анатолий Петрович на миг замолчал, словно решая, стоит ли вообще продолжать. Решил, что стоит: – А самое главное, что ни о Марине, ни о тебе они и вовсе знать не должны. Ни при каком раскладе. По крайней мере, пока. Ты ведь, судя по тому, как ко мне вчерашним утром отнесся, и не особенно против? Тоже ведь, – он заговорщицки подмигнул, – «лишних переживаний» избегать стараешься?

– Ну, в принципе…

– Вот именно. Марина у нас в группе официально лаборантом числится, а ты и вовсе нигде не фигурируешь. Что-нибудь придумать-то можно было бы, да вот только терпеть не могу всю эту самодеятельность, на скорую нитку сшитую!..

– Ух, сколько слов-то! – фыркнул я. – Скажи уж прямо: местная госбезопасность про писателей категории «А» ни сном ни духом. И делиться секретом вы и близко не собираетесь. Даже несмотря на инопланетную фигню под землей. А?

– Догадливый, да? – расплылся в довольной улыбке контрразведчик. – Как говорил один мой друг: «Он слишком много знал…» Шучу, шучу, не хмурься! Тем более все именно так и есть. Погранцы сейчас слишком своими проблемами заняты, а вот «контора» вполне может быстренько связать одно с другим и нагрянуть в гости. Чего мне очень не хочется. И с чего бы, а?..

В противоположном конце коридора стукнула невидимая дверь, раздались торопливые шаги, и из-за поворота показался капитан. Собрался было подрулить к двери одной из наших комнат, но, завидев нас, не меняя курса, проскочил мимо.

– Все готово, Петрович… – Он замолчал, видимо, вспомнив, что я могу еще не знать о предстоящем походе, но контрразведчик дернул головой:

– Говори, говори, у нас с Игоревичем полный консенсус и взаимное согласие. Все готово, можем ехать? – Коля кивнул. – Ну, тогда сходи в номер, глянь, как там Марина, если надо – поторопи. А заодно быстренько прочитай кое-что на нотике, он на столе включенный стоит. Мы сейчас подойдем. Только давай быстренько, Клаус, быстренько, в темпе вальса!..

– Э-э… – я смущенно замялся, – мне вот вдруг подумалось насчет пограничников: они точно свои глушилки включат? А свет на заставе, случайно, не отрубят? Или еще что-нибудь случится?

– Вот сейчас все и узнаем, – совершенно серьезно ответил Анатолий Петрович, вытаскивая из кармана мобильный. – Судя по времени, уже должно бы проясниться. А насчет отрубания света… я в принципе эту ситуацию со своими-то оговаривал, а уж они должны были с местным начальством урегулировать. Не переживай, думаю, найдется, кому проконтролировать – хоть тому же ушлому полковнику, которому в санатории не выгорело, а оказаться не у дел ох как не хочется… Все равно ж секретами и находками делиться придется.

– Вот только одного сержанта со товарищи, сто пудов, хочется самому встретить. И вместе со всеми их штурмвинтовками и прочими высокими технологиями потихоньку в надежное место препроводить… – елейным голосом добавил я, глядя мимо полковника.

В ответ на мой пассаж Анатолий Петрович даже и не подумал смутиться:

– Ну, дык, как водится, Игоревич, как водится! Тайные игры спецслужб, массовые репрессии и уколы диссидентов зонтиком… Сам же меня вчера просвещал! Мы неисправимы, коварны и беспринципны. Одно слово «гэбэ»! Так что ты конкретно попал как нежелательный свидетель наших темных делишек… Ладно, хоре лапшу по ушам развешивать, давай двигай в номер и собирайся, а я пока, – полковник криво усмехнулся, – с компетентными товарищами пообщаюсь.

Однако когда я уже уходил, он неожиданно придержал меня за локоть:

– Слушай, ты не удивляйся, но у меня просьба будет насчет Марины. Ты все ж таки доктор, кандидат, все такое прочее. Поможешь уговорить девочку с нами идти? Насильно ж не потащишь, сам понимаешь…

– Помогу, – тяжко вздохнул я. – Какой поход без девочек-то? Так, одна сплошная пьянка и прочая алкогольная деградация личности.

– И нежелательные поползновения в сторону загнивающей западной культуры, – убийственно-серьезно кивнул контрразведчик, похоже вполне довольный моим ответом.

– Ладно, шагай уж, я сейчас…

13

Марина к нашим планам отнеслась, на удивление, спокойно, так что мне даже не пришлось применять свои полузабытые «кандидатские» познания – лишь разок дернула щекой да судорожно вздохнула, думая, что мы с контрразведчиком этого не заметим. Мы, конечно, заметили, поскольку и я по долгу прошлой специальности, и он по долгу нынешней службы просто обязаны подобное замечать, но виду, ясное дело, не подали.

В конце концов, и больной, и подозреваемый чем-то неуловимо похожи: не то лежащим на душе тяжким грузом, не то подсознательной готовностью узнать какую-нибудь пакость относительно своей будущей судьбы.

Особой оригинальностью наш дальнейший разговор не блистал, и вполне предсказуемый вопрос: «А я-то вам зачем нужна?» – из уст девушки все-таки прозвучал. В ответ контрразведчик эмоционально расписал немыслимые профессионально-спелеологические качества Марины, чем вызвал на ее милом личике очередную – и последнюю – гримасу. На чем наш недолгий разговор, собственно, и завершился.

Вот только я – как недавно уже было там, в коридоре – снова поймал себя на мысли, что полковник чего-то не договаривает. Или просто кривит душой – причем кривит куда больше, нежели требуется, дабы убедить девушку в ее исключительной подземной незаменимости.

Знать бы еще зачем?..

Минут через десять мы спустились вниз, погрузили обратно в «Волгу» большую часть наших пожитков (и чего, спрашивается, наверх их перли-то?) и уехали. Меньшая часть пожитков, а именно – коробка с компакт-дисками и какими-то бумагами, осталась в комнате.

Гостеприимный «товарищ дядя капитан Фархат» нас не провожал, но, судя по тому, что полковник куда-то убегал из комнаты, о нашем отъезде знал. И я сильно подозревал, что он получил от Анатолия Петровича некие инструкции и мы еще вполне можем встретиться. Да и коробку полковник явно не зря у него на сохранение оставил, не захотел с собой тащить.

Автомобиль выехал за КПП – давешний солдатик уже сменился (или был от греха подальше отправлен комендантом пару дней чистить на кухне картошку) – и бойко рванул навстречу позднему южному утру. Насчет «навстречу» – это вовсе не в плане красивой аллегории: подъездная дорога и на самом деле выходила четко на восток, так что сидящему за рулем Коле пришлось опустить солнцезащитный щиток.

– Куда мы, кстати? – когда молчать стало как-то слишком уж тоскливо, осведомился я, припомнив, что расположение «точки», сиречь – места, где Марина была поднята спасателями на поверхность, мне до сих пор так и неизвестно.

Восседавший на своем законном месте рядом с водителем полковник немедленно повернул голову:

– А недалеко. Насколько я помню географию твоего города, у вас тут есть только один полноправный мыс. И на этом самом мысе наличествуют целых два выхода из катакомб – первый у всех на виду и оттого еще при клятых коммунистах надежно забутованный, а вот второй… Продолжишь, Мариша?

– Воздержусь, – довольно сухо отрезала девушка. – На правах неместной, и вообще.

– Извини, – похоже, ей таки удалось уесть несгибаемого чекиста: уж больно виновато прозвучало это самое короткое «извини», – сам объясню. Короче, там есть известный лишь профессионалам лаз. Причем не на виду, как тот, первый, а очень даже скрытый от посторонних глаз: пока на склон не влезешь – хрен догадаешься, а взобраться туда не просто. Вот неподалеку наш Михалыч с сегодняшнего утра и обосновался под видом дикаря-туриста. Верно, Мариш? – сделал второй «заход на цель» полковник.

– Абсолютно, – по-прежнему сухо, как и подобает жительнице Северной Пальмиры, временно пребывающей на территории Пальмиры южной, буркнула Марина. – Там я… там меня наружу и вывели. Незабываемые впечатления, пробовать не советую…

– Отож… – слегка обескураженно хмыкнул Анатолий Петрович, непонятно что имея в виду. – Машину оставим в лагере, никуда она не денется, с такими-то номерами, а сами пешочком наверх. Типа, турысты. Благо тебе, Виталий Игоревич, не впервой по горам с рюкзачком бегать, родной город с его чисто символическими склонами – это ведь даже не Крым, точно?

– Угу. – Мне отчего-то не слишком нравился полковничий оптимизм. Нет, я все, конечно, понимаю, но… Ладно уж, промолчу, понять его в общем-то можно. Самому интересно на Даниила Бакова, сержанта космического десанта из собственной книги, поглядеть. Марина-то как Марина: и попривык я к ней, да и современники мы, как ни крути, а тут, понимаешь, человек из далекого будущего нагрянул, на огонек «коногона» заглянул! Ну или чем там нас полковник экипировать собирается?

«Волга» меж тем свернула к морю, съехала с асфальта и затряслась по размытой июньскими ливнями грунтовке. Ехали еще минуты три, затем автомобиль остановился на небольшой, огражденной кустами поляне возле двух кислотно-ярких палаток: неведомый мне «Михалыч» вовсю пользовал известный принцип «Хочешь что-то спрятать – прячь на виду». Полянка, кстати, знакомая – в институтские годы мы сюда на шашлыки выезжали, – плавно переходила в довольно крутой подъем того самого «единственного на побережье полноправного мыса», где и таился невидимый в укрывающих склон зарослях лаз.

Вышедший навстречу человек, одетый в обычный спортивный костюм, тем не менее отнюдь не производил впечатления праздного туриста. Или, скорее, только что перестал оное впечатление производить. Лет тридцати пяти, подтянутый, загорелый, с коротким ежиком тронутых сединой темных волос на голове. Свободно расстегнутая спортивная куртка слева чуть оттопыривалась под рукой: наверняка наплечная кобура. Наш человек!..

Усмехнувшись тому, как быстро я стал считать подчиненных Анатолия Петровича своими, я вылез из машины. Контрразведчик, опередивший меня на пару секунд, первым протянул ему руку, затем кивнул на меня:

– Здорово, Михалыч, типа давно не виделись! Ну, знакомься, это, стало быть, и есть герой нашего времени, он же – талантливый писатель-фантаст, по вине которого мы все тут и загораем.

Поморщившись – терпеть не могу таких представлений, – я пожал протянутую руку. Впрочем, спецназовец (ну а кто ж еще?! Небось в звании никак не ниже майора), похоже, и сам понял, что начальник слегка перегнул.

– Доброе утро, Виталий Игоревич. Не удивляйтесь, удивляться стоило бы, если бы я не знал вашего имени. Честно, рад познакомиться! Майор Махров, для своих – Михалыч, где служу, думаю, догадываетесь. Ну что, время, как я понял, не ждет – давайте экипироваться?

– Легко. – Майор мне определенно понравился. Знаете, есть такой тип людей: вроде и простые в доску – но в то же время ум чувствуется, не говоря уже о прочем хрестоматийном «стержне». – Ну, показывайте, чего и куда надевать?..

Относительно Крыма полковник, ясное дело, не ошибся – знал, о чем говорил (гм, так как там, кстати, насчет моего досье?). Пойти с друзьями в пеший поход на майские или под конец лета – самое то. Однако в подобной экипировке ходить по горам мне пока еще не приходилось. И если камуфляжем и берцами меня, пожалуй, удивить бы не удалось – сам в подобном прикиде по ай-петринской яйле и разномастным кулуарам хаживал, – то уж бронежилет и тяжеленный спецназовский шлем «Сфера» показались мне явным перебором. Плюс аккумуляторный фонарь, фляга с водой и какой-то непривычно плоский и жесткий рюкзак, куда, помимо запаянных в целлофан пищевых рационов, был торжественно помещен и вверенный мне во временное пользование ноутбук. Интересно зачем? Оружия ни мне, ни Марине не дали. Как, впрочем, и приборов ночного видения, которых на всю группу отчего-то оказалось всего две штуки. Правда, ей не дали и «Сферы», ограничившись легкой пластиковой каской.

Идущие с нами спецназовцы же, не исключая и самого полковника, вооружились кто извлеченной из привезенных сумок внушительной «Грозой», кто куда более привычным «Кипарисом» с накрученным пэбээсом. Последнее слегка задело: неужто не доверяют? Кстати, помянутых мной в давешнем тексте «Бизонов», как ни странно, ни у кого видно не было: то ли я ошибся, то ли этим неслабым автоматиком вооружилась лишь сгинувшая «подземная» группа.

Всего с нами шло, не считая майора, еще двое «спецов» – один оставался в лагере, и еще одного Петрович куда-то спровадил. Что же до моих переживаний по поводу оружия, то секретом для прозорливого – или просто внимательного – полковника они явно не стали: отведя меня в сторонку якобы на последний перед спуском перекур, Анатолий Петрович негромко сообщил:

– Не дури, Игоревич, на фиг тебе трещотка не нужна! И дуться обиженно не надо – это не от недоверия, а исключительно из чувства здравого смысла. Мы не в Голливуде, понимаешь? Ты в десяток раз важней любого из этих парней, и их задача – как раз и сделать так, чтобы ты, в случае чего, вышел наружу не в худшем виде, чем вошел. Как говаривали когда-то наши бывшие западноевропейские враги: «Каждому свое». А закончится все – честное слово, отвезу тебя на полигон и лично цинк патронов выставлю: пуляй, сколько душе будет угодно. Но сейчас у нас дело, не забыл, надеюсь? Ну и все, двинули, значит.

И мы двинули. Правда, спуск вышел каким-то неправильным: сначала мы как раз поднялись на полсотню метров по довольно крутому глинистому склону, по-летнему сухому и осыпающемуся под ногами, продрались сквозь кусты и на карачках пролезли в узкий ход. И лишь еще метров через сто начали собственно спускаться. О том, что эту сотню метров пришлось проползти, пихая перед собой рюкзак, я и не упоминаю – в дурацком шлеме и «бронике» сие доставило мне просто море удовольствия.

Наконец ход несколько раздался в стороны и – что особенно важно – вверх, и мы заняли более-менее вертикальное положение. Первыми шли Марина с Колей, затем Михалыч, двое спецназовцев и замыкающими – мы с полковником. Вопросами, отчего именно в таком порядке, я особенно не задавался, хоть и имел на этот счет некоторые догадки. Может, конечно, и ошибочные, но создавалось впечатление, что Коля с полковником, идущие первым и последним номерами, готовятся при необходимости блокировать всю нашу небольшую колонну. Ну и плюс заранее оговоренные «зоны ответственности», ясное дело: Маринка – для капитана, я – для полковника.

Остальные, в случае чего, оказались бы под перекрестным огнем.

Впрочем, все свои догадки я держал исключительно при себе.

Подземный ход – между прочим, первый в моей жизни! – ничем особенным не поразил. Излишне узкий, с какими-то неровными, идущими уступами стенами и низко нависающим над головой потолком, неприятно шелестящим по обтянутому камуфляжным чехлом шлему. В конце концов я приноровился идти, чуть наклонив голову, и действующий на нервы шорох исчез, зато «Сфера» стала казаться просто неподъемно-тяжелой. И как наши бравые спецназеры в них коварных террористов штурмуют, блин?!

Постепенно ход расширился, теперь куда больше походя именно на штрек, где когда-то давным-давно добывали камень. Метров через тридцать мы миновали и первую развилку – небольшую, пять на пять, площадку, от которой расходились под углом целых три коридора. Дальше нужно было уже ориентироваться по оставленным группой капитана Векторова химмаркерам, оказавшимся просто метками, сделанными на стенах особой, видимой лишь в ультрафиолетовом свете краской, – специальный фонарь имелся у идущего в авангарде Коли.

Выбрав нужный коридор, наш небольшой отряд двинулся вперед.

Когда дурацкий шлем, казалось, окончательно созрел, дабы сломать мою несчастную шею, а рюкзак потяжелел еще килограммов на десять, полковник вдруг объявил привал. Как выяснилось, долгожданный не только для меня одного: остальные тоже с подозрительной готовностью опустились на пол, сползая спинами по осыпающимся белесой известковой пылью стенам. Курить никто не стал, и я со вздохом придержал потянувшуюся было к карману камуфляжа руку: нет так нет, можно в принципе и перетерпеть.

Марина, на которую мы с полковником, не сговариваясь, тайком поглядывали, держалась на удивление неплохо – прониклась собственной незаменимостью, что ли? Или все-таки нечто иное? Психологам, например, давно известно, что перенесший тяжелый психологический стресс человек зачастую успокаивается, попав именно в ту ситуацию, что некогда его и вызвала. Возможно, и девушка по-настоящему успокоилась только здесь, в нескольких часах ходьбы от места гибели своих друзей?..

Затем привал, к моему величайшему сожалению, окончился, и мы дружно потопали вперед, соблюдая установленную Мариной «противообвальную» дистанцию. Никакой особой подземной романтики я, честно говоря, не испытывал: это тебе не по солнечному Крыму шагать! Хотя, наверное, одно дело – идти вместе с друзьями, готовясь к будущему возлиянию и отдыху на приглянувшейся «базе», и совсем другое – тащиться в неизвестность, где тебя ждет, как минимум, десяток трупов в разной степени разложения и не слишком ясная перспектива знакомства с гипотетическими «гостями из будущего»…

«Глава…

– Это чего такое-то, а, командир?! – Голос Гвоздева ощутимо дрогнул. – Че еще за хрень, а?!

Отвечать сержант не стал: что тут, собственно, ответишь?! И он сам, и Гвоздев, и уже поднявшийся на ноги и даже успевший разыскать отлетевшую в сторону винтовку Коротков видели одно и тоже. Трупы. Человеческие трупы. Тела мертвых – точнее, убитых людей.

Излишне яркий даже в софт-режиме свет десантного фонаря безжалостно срывал покров тьмы с царящей в сферическом зале жуткой картины. Обезображенные предсмертными муками и разложением, уже начавшие потихоньку мумифицироваться тела – молодые, судя по всему, ребята. Почерневшая, превратившаяся в хрусткую корку кровь, обильно пропитанные ею заскорузлая одежда и спальные мешки. Вовсе уж древняя мумия под самой стеной, еще парочка неподалеку – эти уж явно не имели к погибшим никакого отношения.

И наконец, самая странная находка – всего в нескольких метрах от Бакова обнаружился еще один, похоже, последний мертвец. Лежащий навзничь человек, несомненно, был военным. Непривычной расцветки камуфляж, разгрузочный жилет со множеством карманов и ремешков, отлетевший в сторону автомат незнакомой конструкции, но определенно что-то напоминающий, что-то такое… невспоминающееся.

Военный – в отличие от всех остальных обитателей этого кошмарного паноптикума (что именно означает это понятие, Даниил, честно сказать, не помнил, но звучало вполне соответственно моменту) – погиб совсем недавно. Обильно залившая обезображенное лицо кровь, правда, уже успела подсохнуть, однако нелепо вывернутая и застывшая над полом рука говорила о том, что трупное окоченение еще не наступило. Значит, прошло не так много времени.

– Так что, командир? – Гвоздь не привык долго молчать. Даже в подобной ситуации. – Сначала те трупаки, теперь эти. Тенденция, однако?

– Заткнись… – уже привычно буркнул сержант, подбирая заинтересовавшее его оружие. Несомненно, огнестрельное, нарезное, автоматического действия, со съемным магазином – прямо хоть сейчас в музей. Подсвечивая себе зажатым под мышкой фонарем, Даниил разобрал выбитый на корпусе серийный номер и надпись «Сделано в России». Написано было на стандартном русском, как известно, практически не изменившимся даже при сведении много лет назад двух наиболее распространенных языков в интерлингву. Впрочем, выглядело оружие так, будто только что сошло с конвейера. Интересно.

– И что пишут? – Окончательно пришедший в себя Гвоздь взял из рук сержанта автомат, повертел в руках. Кажется, так называли в древности этот вид огнестрельного оружия? Или нет? – Сержант напряг память, припоминая вышедшее из употребления словечко, – скорее «пистолет-пулемет»?

– Ты смотри… а что это за «Россия»? Не помню такой планеты?

– Кончай, – беззлобно одернул подчиненного сержант, – можно подумать, не знаешь. На нашей прародине было не так уж и много стран. Между прочим, школьный курс истории – обязательный, заметь, курс.

– Помню, конечно, – грустно согласился Гвоздев, – это я просто без родного чипа туплю. А если серьезно, командир, то… ты давно на навигатор глядел?

– Что? – Сержант чисто автоматически взглянул на светящийся ровным светом навигационный браслет, показывающий положение носителя в любой точке освоенной галактики. Приборчик считался одним из наиболее надежных среди обязательной экипировки десанта: излучение квазаров, знаете ли, так просто не подделаешь!

– А то… – Гвоздев замолчал, давая возможность командиру, равно как и заинтересованно вздернувшему к глазам запястье Короткову, самим понять, ЧТО он имеет в виду.

Поняли, конечно. И одновременно взглянули на рядового, первым заметившего некую странность: ведь, если судить по показаниям более чем надежного прибора, они находились именно на прародине Земле.

На планете, породившей единственную во Вселенной разумную жизнь, ныне распространившуюся на более чем полторы сотни обитаемых миров. Планете, давно превращенной в экологический заповедник, никоим образом не производящий ничего технологического – для этого существовало несколько десятков индустриальных миров. Планете, на которой никто их троих космодесантников – несмотря на вполне земные имена и фамилии – никогда в жизни не был…

Впрочем, гораздо более странным было другое: навигатор давал не только пространственную, но и временную привязку, согласно которой десантники сейчас находились в далеком прошлом, в начале того самого легендарного двадцать первого века. С его второй половины и началась экспансия человека в далекий космос.

– Вот именно, – печально констатировал Гвоздь, – как-то неслабо мы залетели. Интересно, как это соотносится с доказанной нашими высоколобыми невозможностью путешествий во времени? Кстати, кто еще не понял – мы не только на Земле, но и под землей, – хихикнул собственному каламбуру десантник, – почти в тридцати метрах под поверхностью.

– Так и соотносится, – подал голос Коротков, – обратно пропорционально, то есть никак. Командир, посвети-ка сюда, я, когда падал, фонарь где-то посеял. А, вот он. – В свете сержантского фотонника тускло блеснул цилиндр фонаря. Ефрейтор подобрал его, едва слышно щелкнул переключателем. Стало заметно светлее, и Баков вновь задумчиво взглянул на висящий над головой десятиметровый шар, освещенный отраженным от гладких черных стен светом.

Он, конечно, вовсе не умник из особого отдела флота, но и связать одно с другим вполне в состоянии. И там, на безымянной планете, и здесь, на Земле, непонятному шару сопутствуют трупы перебивших друг друга людей – это наводит на некоторые размышления. Не самые, скажем так, радужные размышления. Плюс – странный сигнал о помощи, на который отчего-то отреагировали не спасатели, а Военно-космический флот, и труднообъяснимый с точки зрения устава режим вседозволенности для группы Бакова… Кажется, кое-что начинает проясняться, не так ли?

Там, на орбите, знали о странном шаре и Бакова – как, впрочем, он и предполагал – разыграли втемную. Вот только… догадывались ли они о том, что именно произойдет дальше? Похоже, ответ на последний вопрос отнюдь не лежит на поверхности! – Сержант грустно улыбнулся случайному каламбуру.

– Данила, – голос обычно прямолинейного Короткова звучал, на удивление, неуверенно, – я активировал датчик органики. Сигнал слабенький, но, похоже, у нас гости.

– Кто? – Баков с похвальной скоростью осознал глупость своего вопроса и поправился: – В смысле откуда и сколько?

– Трудно сказать, сигнал идет с многократным отражением – мы ж под землей, все-таки. До них несколько сотен метров, а сколько их? Ну, скажем так, несколько…

Сержант хмыкнул: более идиотского доклада трудно было себе представить. «Несколько» – хорошо звучит!

– А конкретнее?

– Не могу, сержант, они ж не по прямому коридору к нам идут. Порода экранирует плюс вторичные отражения сигнала от стен плюс сам этот зал. Вон оттуда примерно. – Ефрейтор повел фонарем в сторону пролома в стене зала. Судя по всему, за чернеющим лазом начинался какой-то коридор – луч света вырывал из тьмы кусок желто-серой стены. Наверняка тот самый коридор, через который в разное время сюда и проникли все местные покойнички.

– Гвоздь… нет, Короткий, давай лучше ты: если там есть какой-то ход, замаскируйся и сиди тихо, жди гостей. Если что, не спеши стрелять, мы не у себя дома, понял? – Сержант вдруг с тоской вспомнил о снятом вместе с наружной «скорлупой» камуфляже. – Постарайся остановить их на безопасном расстоянии и поговорить. Говорить буду я.

– Понял. – Снятая с предохранителя винтовка ефрейтора негромко пискнула, вставая на боевой заряд. Использовать здесь, под землей, динамическое оружие было бы чистым безумием, а вот импульсный режим на минимальной мощности – самое то. В крайнем случае оплавит пару кубометров камня, и все. Никаких обвалов: помнится, во время шахтерского бунта на Фьорре-5 это отлично сработало… Правда, никто из уважающих себя космодесантников не любил вспоминать ту операцию.

– Гвоздь, – сержант выдержал небольшую паузу. – Ты у нас парень не брезгливый – осмотри-ка все тут поподробней. Вдруг еще что интересное найдешь. – Баков протянул подчиненному свой фонарь и отщелкнул от трофейного автомата магазин, задумчиво уставившись на отблескивающие в отраженном свете закругленные оголовки патронов: погибший не успел расстрелять всю обойму.

«Хотел бы я знать, в кого ты стрелял, коллега? – задумчиво подумал Даниил, аккуратно кладя древнее оружие к своим ногам. – И кто столь мастерски уложил тебя…»

– Ты чего? – Контрразведчик, подсвечивая фонарем, внимательно взглянул в мое лицо. Очень внимательно. Молодец, мужик, профессионал, сразу заметил.

– Да вот, накатило, понимаешь. Жаль ноутбук не достать, а то записал бы, для потомков и прочих читателей.

– И что? – Анатолий Петрович понизил голос, давая понять, что наш разговор для чужих ушей не предназначен. – Вкратце, а?

– Они здесь, – уложившись буквально в два слова, сообщил я. И, подумав, продолжил: – Сержант начинает что-то понимать насчет этих шариков и сопутствующих им трупов, остальные, похоже, нет. Но нас засекли биосканером – ефрейтора Короткова помнишь? Он будет ждать у самого входа в пещеру, ну то есть в зал. С приказом первым не стрелять, но наготове быть. Баков хочет поговорить, однако, сам понимаешь, остерегается…

– Понимаю, – полковник толкнул идущего передо мной спецназовца в плечо, сделав рукой какой-то хитрый пасс, значения которого я не понял. Группа послушно остановилась. – Коля, – контрразведчик на долю секунды замялся, – Марина, Михалыч – сюда. Отойдем. Привал три минуты, можно курить.

Несколько секунд в узком коридоре царило оживление: капитан с девушкой и Михалычем протискивались, шурша рюкзаками по осыпающимся стенам, к нам, остальные вжимались в холодный ракушечник узкого коридора, пропуская: место для экстренного «военного совета» полковник выбрал, честно говоря, не самое удачное.

Пока я по просьбе контрразведчика обрисовывал ситуацию, потихоньку сгорая от зависти к курящим спецназовцам, усевшимся под стеной в десятке метров от нас, все молчали. Когда я окончил, впрочем, тоже – что дало мне вполне законное право успеть закурить долгожданную сигарету. Смерив меня уничижающим взглядом, полковник резюмировал:

– Короче, диспозиция такова: Михалыч, бери кого потолковее и в авангард. Метров на полсотни вперед. Если шумнете – сгною. Лично. Патроны отобрать?

– Обижаешь, Петрович, – майор криво усмехнулся, – справимся. Даже по теплообменнику стрелять не станем, так уж и быть, – к месту вспомнив старый фантастический фильм, схохмил он. И тут до него наконец дошло. – То есть?

– То есть не дергаться, даже когда по вам со всех стволов лупить начнут, ясно? Благо не впервой – были у тебя, помнится, в прошлом прецеденты. Если что – валитесь на пол и прикидывайтесь ветошью. Без стрельбы… до моего приказа. Метров за сто до места все тушим фонари и останавливаемся, а ты сгоняешь на разведку. – Полковник несколько секунд молчал, с искренним интересом разглядывая тлеющую в моей руке сигарету. – Михалыч, если вдруг что – меня заменит Клаус или наш гость. – Контрразведчик мотнул головой в мою сторону. – Это приказ, ясно? Извини, что немножко через твою голову и прочие погоны, но так надо, понятно? Все, погнали, мужики… и дама. Время, кажись, жмет…

Ну, мы и «погнали». То есть пошли. То есть побрели, смиренно, аки монахи, пригнув головы и ориентируясь на оставленные Векторовым маркеры, благодаря которым никакой возможности сбиться с пути, к счастью, не было.

Только, к счастью ли?..

«…– Командир, – передаваемый гарнитурой (автономная боевая связь, как ни странно, работала даже здесь, под землей) голос Короткова едва заметно напрягся, – есть! Гости вышли на финишную прямую. Еще метров сто пятьдесят, два поворота – и вход в наш коридор. Сигнал четкий, их семеро. Приказ?

– Прежний, – отрезал Баков, перебрасывая под руку штурмвинтовку и жестом отправляя Гвоздя в противоположную от лаза сторону. – Фонари погасить.

Конечно, никаких шансов на то, что «гости» прослушивают их переговоры, еще и автоматически криптуемые при передаче, не было, но кто его там знает? Сержант не был особенно силен в истории, но помнил, что в конце двадцатого – начале двадцать первого века на Земле творилось сущее безобразие. Локальные войны, этнические и религиозные конфликты, битвы мировоззрений и установление нового мирового порядка (к счастью, так и не установленного)… Да, как бы оно ни было, рисковать не стоило…»

14

Как ни странно, обнаружение бренных останков погибших спецназовцев, среди которых, как и ожидалось, не было капитана Векторова, меня ничем особенно не потрясло. За время короткой врачебной карьеры я, увы, не раз и не два успел повидать смерть: не ту, привычную и почти нестрашную, что лежит на цинковых столах в университетских анатомических залах, а реальную, когда внезапно «потяжелевший» больной умирает прямо на твоих руках, не дождавшись прихода реанимационной бригады.

Конечно, весь окружающий антураж – сырые стены, подсознательное ощущение многометровой толщи над головой, прыгающий, неверный свет фонарей и немалое количество пролившейся на пол крови – отнюдь не добавлял желания наслаждаться картиной, но и не настолько, чтобы сходить с ума или впадать в истерики.

Вот только от жутковатого железистого запаха деться никуда было нельзя: он против воли лез в ноздри, напоминая о бренности бытия и близости смерти. Кто знает, о чем речь, тот поймет…

Марину, ясное дело, провели вдоль стеночки, заставив внимательно следить за состоянием потолка на предмет обвалоопасности. Девушка, впрочем, не спорила. Мы же с полковником чуть подзадержались: контрразведчика интересовало, так ли я все это себе представлял. Мол, текст текстом, угадывания угадываниями, но насколько все соответствует?..

Пришлось, мысленно обозвав полковника маньяком, внимательно оглядеть малоприятную картину, уверив Анатолия Петровича, что все, к сожалению, именно так, как я себе и мыслил.

Успевший отпрыгнуть в сторону Полицай лежит ничком, налобный фонарь уже погас, израсходовав за неполные сутки заряд аккумулятора. Прапорщик Силков, напротив, упал на спину, широко, от стены до стены, разбросав руки и уставившись в низкий потолок единственным уцелевшим глазом. Вместо второй половины лица – жуткое месиво из раздробленной ткани, почерневшей крови и обломков разбитого пулей фонаря. Третий погибший «крот», спецназовец со странной кличкой Вакса, полусидит, свесив голову на грудь, под самой стеной. Рукоять застрявшего между ребрами десантного ножа уже успела побелеть от осыпавшейся со стен и потолка мелкой известковой пыли…

Под конец жуткого осмотра я подхватил с пола чей-то отлетевший под стену «Бизон» (марку пистолета-пулемета я все-таки угадал) и закинул оружие за плечо, искоса взглянув на нашего командора. Полковник поморщился, но спорить не стал. Видать, счел меня тем самым хрестоматийным дитем, которое, «Чем бы ни тешилось, лишь бы пользу государству Расейскому приносило». Единственное, что он сделал, – протянув руку, перещелкнул предохранитель под самую крышку ствольной коробки, мимоходом показав мне кулак:

– Захотел-таки дурью помаяться – хрен с тобой, тащи железяку. Но тогда уж и правила обращения с оружием соблюдай! Хоть бы проверил сначала, что берешь! Да ладно, не напрягай мимические мышцы, говорю же: я не против. Только, чур, без приказа даже с предохранителя не снимать, ясно? Смотри, – он коснулся небольшого цилиндрика, закрепленного справа на цевье, – это лазерный целеуказатель, вот тут кнопка есть. С остальным, как я понимаю, разберешься.

Автомат, хоть и оказался тяжелее, чем я ожидал, неожиданно придал мне уверенности: знаете, есть такое чувство, ощущать себя равным? Вооруженным? Вот и я стал ощущать себя полноправным членом отряда, способным не только предугадать будущее, но и выпустить в затаившегося в зловещей тьме врага порцию доброго свинца. На этой мысли мне вдруг стало стыдно. Настолько, что захотелось даже потихоньку избавиться от автомата. Блин, ну что за чушь в голову лезет?! Чем я вообще занимаюсь?! Зачем-то нашел себе игрушку, думаю какими-то затасканными литературными штампами: «зловещая тьма», «порция доброго свинца»?! Позор, господин писатель, одно слово – позор, дописались!..

Некоторое время я шел молча, раздраженно кусая губы и втайне презирая себя за несусветную тупость. Ведь прав Петрович, трижды и четырежды прав: ну на кой ляд мне нужен автомат?! Выкинуть теперь, конечно, глупо, а выгляжу я с ним, как тот пацан с деревянным «ружжом» позади отряда настоящих солдат. Тем более и стрелять-то мне довелось аж четыре раза в жизни: дважды в тире у «дяди Фархата», разок на сборах по НВП в десятом классе и еще один – на «военке» перед выпуском из универа. Все. Так что толку от меня, случись что в этом узком коридоре, будет куда меньше, нежели вреда…

Задумавшись, я не заметил внезапно остановившейся Марины, идущей впереди, едва не врезавшись, словно в мной же написанном тексте, в ее рюкзак.

Девушка, направив свет фонаря на стену, что-то разглядывала на пыльной поверхности камня. Затем посветила под ноги, скользнув лучом по полу, на миг задержалась на чем-то под самой стеной – и обернулась к контрразведчику:

– Анатолий Петрович, вы просили сказать, если узнаю место. Это здесь, еще метров сто, поворот – и будет вход в пещеру. – Марина закусила губу, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. – Я помню, мы как раз тут останавливались. В последний раз перед тем, как… – Похоже, девушка всерьез собралась расплакаться.

Полковник, решительно оттеснив меня плечом, шагнул вперед:

– А ну, Мариша, не вздумай мне! Не смей, поняла? – Он обхватил ее руками за плечи и легонько сжал, заглядывая в подозрительно заблестевшие глаза. – Не будешь?

Девушка помотала головой:

– Не-е буду. Просто ребят вспомни-ила…

– Ты уверена, что это именно здесь? – Взглянув поверх ее плеча, контрразведчик кивком приказал Коле с Михалычем подойти ближе. – Точно? Откуда знаешь?

– Уверена, – тяжело вздохнув, девушка вновь повела лучом вдоль стены, высветив присыпанную пылью смятую сигаретную пачку, раздавленную чьей-то подошвой, – ее Зуб выбросил, я это точно помню. Он именно эти сигареты курил. А еще он весь поход за мной ухаживать пытался, глупый…

– Молодец, Маришка, значит, не зря я тебя с нами потащил. – Полковник ободряюще погладил девушку по щеке. – Держись, ага? Сумеешь?

– Да. – Марина еще раз вздохнула, на сей раз взглянув уже на меня. – Виталий Игоревич, у нашей книги ведь будет счастливый конец, да?

– Обязательно, Марина, – сжав зубы, искренне солгал я, – и даже несомненно. Они будут счастливы и умрут в один день… – Наткнувшись на яростный взгляд полковника, я смутился окончательно: – Гм, ну, то есть не умрут, конечно, а все будет хорошо. Свадьба там, белые цветы и дурацкая кукла на капоте… Мне, знаешь ли, самому очень даже хочется наверх живым выползти. Петрович, не дави на психику, ладно?

– Да будет вам, – девушка грустно улыбнулась, – не маленькая уже, что вы в самом деле? Поругайтесь еще…

– Мля!.. – по-русски обстоятельно подвел итог разговора контрразведчик. – Пишешь ты, конечно, неплохо, а вот болтаешь, извини, хрен знает что! Э-эх… – Махнув рукой, он кивнул подошедшим Коле и майору: – Клаус, меняемся, теперь пойдешь в паре с Михалычем. «Ночники» врубите. Метров сто вперед, там нас, судя по всему, уже ждут. Его зовут, – полковник искоса взглянул на меня, – ефрейтор Коротков, погоняло – Короткий, рявкните там, когда подойдете. Остальные двое – сержант Даниил Баков и рядовой Гвоздев, соответственно Бак и Гвоздь. Если устроите стрельбу – назад можете не возвращаться, ясно? Ни живыми, ни мертвыми. Все, вперед, дипломаты хреновы! Мы идем за вами с интервалом в пять минут, так что смотрите, не напортачьте там! Фонари всем погасить.

– Он был суров, но справедлив, – хмыкнул я, – слышь, Петрович, ты вообще главный-то прикол просек?

– Это какой еще? – Полковник был настроен более чем мрачно.

– Наш пока что единственный аколит инопланетного разума кем был-то? Сумасшедшим, однако. Шизофреником. Вот и представь себе стройные шеренги психов в смирительных рубахах, шагающих из ворот местной психушки завоевывать Землю. Поработители человечества, а? Каков пассаж, полковник, ну согласись?

– Па-ашел ты… – едва ли не против воли фыркнул Анатолий Петрович. – А вообще, да, похоже на то. Идиотизм какой-то, чистый фарс, блин! Галактика «Кин-дза-дза» и малиновые штаны господина «ПэЖэ»!..

– Вот именно. – Многозначительно кивнув, я щелкнул выключателем фонаря. На наш небольшой отряд опустилась тьма: оказывается, я был последним, кто еще не успел этого сделать. Едва ли не против воли подтянув под руку автомат, я коснулся пальцами прохладной стали и хмыкнул: – Долго нам здесь сидеть?

– От забора до обеда, – буркнул вернувшийся к прежнему настроению полковник. – Думаю, все плохое мы услышим. А пока объявляю на нашей полудохлой подлодке режим полного радиомолчания. Сидим, короче, слушаем. Минуты три еще. Можно перекурить, – последнее относилось явно не ко мне, уже дымящему очередной сигаретой. Видимый лишь во время затяжек дым нехотя полз вдоль коридора: сказывалась близость пещеры.

«…– Идут, – негромко шепнул голос в крохотном наушнике, – двое, без фонарей. Похоже, у них приборы ночного видения. Остальные остановились, ждут, а это, видать, разведка. Мне когда нарисоваться, командир? Им еще с полсотни метров осталось.

– Подпусти метров на двадцать, – не слишком уверенно ответил сержант, – потом рявкни что-нибудь вроде «Стой, кто идет, стрелять буду». Если ребята наши, армейские, намек поймут. Если ж нет – то по обстоятельствам. Но помни – мне они в любом случае живыми нужны!

– Бак, слушай, – Коротков задумчиво хмыкнул, – а мне им, собственно, на каком языке рявкать-то, на интерлингве? Или на стандартном русском?

– На стандарте, – помедлив мгновение, ответил Даниил, припомнив выбитую на корпусе древнего автомата надпись. – Вроде должны понять.

– Ясно, остаюсь на связи. Слушайте, если что…»

– Ну хоть не стреляют – и на том спасибо. В любом случае должны были уже дойти, время. – Полковник перестал пожирать взглядом светящийся циферблат наручных часов и решительно поднялся на ноги, едва не врезавшись головой в низкий потолок. – Твою ж мать, понакопали тут! Все, подъем, орлы и орлицы, двинули. А то не успеем на исторические переговоры. Игоревич, ты точно уверен, что у них там никакого супер-пупер бесшумного оружия нет? Не могли наших дипкурьеров по-тихому положить?

– Не переживай, Анатоль Петрович, нет у них ничего бесшумного – ваши «глушаки» и то поэффективнее будут. Живы твои переговорщики. Можно идти.

– Тогда вперед. – Контрразведчик ненавязчиво оттер плечом и меня, и девушку, оказавшись впереди. Теперь в авангарде шли двое спецназовцев, затем Петрович – и мы с Мариной замыкающими.

– Фонари не зажигайте, – оглянувшись, предупредил полковник, – просто идите вперед, и все. Держитесь за моим рюкзаком, головы ниже. Вдруг что такое нештатное случится – падайте на пол и лежите. Игоревич, я у тебя пушку не отбираю, но умоляю, не начни сдуру палить – терпеть не могу от своих пули в спину получать, лады?

Узкий и низкий коридор, погруженный в полутьму, разрываемую приглушенным до минимума лучом одного-единственного фонаря в руках идущего первым спецназовца, неспешно проплывал мимо. Неверный, химический свет отбрасывал на стены изломанные сюрреалистические тени. Под ногами мягко пружинила вековая пыль, навевая мысли о…

«– Свои, Короткий! – рявкнули из коридора истинно командным тоном, столь хорошо знакомым и ефрейтору, и остальным десантникам. – Кончай, ну? Какого ж это ты хрена в нас стрелять будешь, а, ефрейтор? Баков с Гвоздем тоже небось там? Страхуют, десантнички крымские? Вся неразлучная троица нарушителей приказа в сборе?

Коротков медленно опустил вскинутую к плечу «вышку», убрал палец со спускового крючка. Лишенная тактильного контакта с пальцем хозяина винтовка едва слышно пискнула – умная автоматика поставила оружие на промежуточный предохранитель.

Н-да, чего-чего, а ТАКОГО ответа на свое «Стой, стрелять буду» он не ожидал. Значит, они никуда не проваливались во времени и не переносились на легендарную Землю, а по-прежнему находятся на той же самой планете?! Кстати, интересно, кто это говорит – явно ведь не комроты Марков? И произношение какое-то странное, слишком, что ли, правильное?..

– Так что, Коротков, не шмальнешь сдуру? – не давая опомниться, с нескрываемой усмешкой в голосе, вопросили из темноты. – Можем подойти?

– Назовитесь! – решился-таки слегка обнаглеть ефрейтор. В конце концов, часовой, как гласит устав, «есьмь субъект неприкасаемый».

– Ну, допустим, майор Махров и капитан Маленко, допустим, особый отдел флота, – лениво-равнодушно ответили из коридора. – Ну и? Про нарушенный приказ, снятую «скорлупу» и угнанный вездеход тоже напомнить или хватит?

Окончательно сбитый с толку ефрейтор опустил оружие: ну, ясное дело, господа «особнячки», пожаловали! Как всегда, ничего не объясняя, и в самый неожиданный и неподходящий момент!

Ни малейших сомнений относительно кастовой принадлежности нежданных гостей он более не испытывал: и общий тон разговора, и помянутые подробности недолгой планетарной эпопеи однозначно подтверждали их аутентичность. Свои, конечно… хотя, как начнут разбираться да собак вешать – так трижды и пожалеешь, что свои, а не чужие!..

– Подходите, – Коротков направил вдоль коридора луч переключенного на максимум фонаря – маленькая, но все же месть. Ага, хитрые, за поворотом спрятались.

– Блин, Короткий, свет убери, а? Сдурел? Давай зови командира, разговор говорить будем.

Послушно нажав на кнопку – хорошенького понемногу, особо перегибать палку тоже не стоит, – ефрейтор неожиданно понял, что показалось ему странным во время их короткого общения: весь разговор проходил даже не на стандартном, а на самом что ни на есть классическом русском. В принципе, конечно, одно и то же, на многих колонизированных планетах так и говорят, но…

Метнувшаяся из темноты тень зажала ему рот, заодно сорвав обруч с микрофоном и наушниками и вырвав из руки винтовку. Коротков дернулся было, пытаясь выставить противоблок, но совершенно незнакомый прием тут же отправил его на пол. Короткая боль пронзила заломленную руку, ухо обожгло чужое дыхание.

– Тихо, дурень, чуть все не напортил. Мы и вправду свои, ясно тебе? Контрразведка. Просто из другого времени…

– Короткий? Ну что там? Чего молчишь? – Под подошвами десантных ботинок Бакова заскрипела известняковая крошка, обильно устилавшая пол около проломленного в стене лаза. – Эй, что вы делае…

Все вновь изменилось в один неизмеримо короткий миг…»

– …Вот за этим поворотом, как я понимаю, – выдохнул полковник, кивая куда-то в темноту. – Приготовьтесь, что ль, на всякий случай, а то кто его знает, как оно будет.

В этот миг я неожиданно понял, что сейчас произойдет. И что означает очередная вставшая перед мысленным взором картина. Ну почему это не привиделось мне парой минут раньше?! Хотя бы минутой раньше?! Мы уже не успевали – катастрофически не успевали! – однако я должен был хотя бы попытаться что-то изменить.

– Назад!!! Идущий впереди полковник даже не вздрогнул – взвился под невысокий потолок, словно собираясь пробурить его макушкой аж до самой поверхности.

– Уходим все! Назад! Коля, Михалыч, Гвоздь, Данила, Коротков, уходите оттуда! Все уходите! – Наверное, я еще ни разу в жизни ТАК не орал. – Уходите из зала! Сюда, в коридор…

Схватив одной рукой под локоть оторопевшую Марину, а другой полковника, я рванулся по коридору в обратном направлении. Автоматный ремень соскочил с плеча, и проклятая железяка теперь болталась, отчаянно мешая бежать, где-то на уровне колен. Ненавистная «Сфера» же, как ни странно, наоборот, оказалась как нельзя кстати, поскольку не врезаться башкой в потолок при таком темпе было просто немыслимо.

– Скорее!..

Разумом я, конечно, понимал: тех жалких десятков метров, что мы успеем пробежать, все равно не хватит; что «зона действия» инопланетной штуковины простирается гораздо дальше, но и просто замереть на месте тоже было бы глупо.

Мы, конечно же, не успели.

В тот самый неизмеримо короткий миг, о котором я размышлял буквально минуту назад, все вдруг изменилось.

Вот только странно, откуда я знаю, что за поворотом, отделяющим наспех прорубленный к сферическому залу ход от основной галереи, нас ждет…

Что именно нас там ждет, я так и не успел понять…

«…– Бли-и-ин, что, снова? Опять? Командир, да когда ж вся эта хрень закончится-то?! – Голос Гвоздева мог означать только одно: они живы.

ЭТО повторилось вновь, их куда-то перенесло, но главным все же было совсем иное: десантники уцелели и на этот раз. За спиной привычно ныл Гвоздь, в стороне кряхтел, вполголоса матерясь, ефрейтор.

Вот только режущий даже сквозь плотно сомкнутые веки свет был каким-то слишком ярким. Неужели они вернулись назад?!»

15

– Бли-и-ин, что, снова? Опять? Командир, да когда ж вся эта хрень-то закончится?! – страдальчески протянул чей-то незнакомый голос в нескольких метрах от меня. Говорили, несомненно, по-русски, вот только как-то непривычно, с легким, что ли, акцентом?..

Я потряс головой, все еще не решаясь раскрыть глаза: сквозь рефлекторно зажмуренные веки пробивался яркий свет.

В следующий миг до меня, наконец, дошло, КТО это говорит, и я широко распахнул глаза, тут же за это поплатившись: после ставшей уже привычной темноты подземелья хлынувший в глаза свет и на самом деле показался излишне ярким, почти слепящим.

Выждав несколько секунд, я сделал вторую попытку, осторожно разлепив плотно сжатые веки. Успевшие привыкнуть к тьме каменоломен глаза понемногу смирились с изменившимися условиями освещения, и мне удалось осмотреться.

Свет. Равномерный, достаточно яркий, но все-таки и не слепящий, как показалось вначале. Свет, падающий из ниоткуда… и отовсюду сразу, и чем-то напоминающий излучение нескольких десятков люминесцентных ламп. И разбросанные в радиусе нескольких метров тела, к счастью, шевелящиеся.

Рядом со мной – протяни руку и достанешь – уже успевший подняться на колени полковник, очумело мотающий головой. Возле него Марина, сидящая на полу, источающем все тот же свет. Чуть поодаль, за спиной контрразведчика, – трое незнакомых парней в диковинной военной форме, наверняка тех самых индивидуальных бронекомплектах. Майор Михалыч, Коля, двое спецназовцев, чьих имен я пока так и не узнал. Вроде все живы, все в сознании. Ровным счетом ничего, конечно, не понимают, но и не дергаются попусту, что уже неплохо.

И на этот раз, похоже, обошлось без зубодробительных падений с высоты.

Рюкзаки, разбросанное оружие, разбившийся прибор ночного видения, продолжающие бессмысленно растрачивать батареи фонари, слетевший с чьей-то головы защитный шлем.

Ну вот, значиться, мы и прибыли!..

Кстати, насчет шлема!.. Расстегнув ремешок под подбородком, я с превеликим удовольствием стянул с головы тяжеленную каску. Титановая «Сфера» в изодранном о каменный свод чехле глухо стукнула об пол, смешно крутнулась на месте и замерла: наклонным, как в том зале, пол не был. Что ж, свою роль она выполнила честно, защитила мою фонтанирующую странными видениями голову, особенно во время последнего и, увы, бессмысленного драпа. За что ей большой и искренний писательский респект… Наше вам, стало быть, с кисточкой!

Помедлив секунду, я с не меньшим удовлетворением избавился и от бронежилета, на удивление лихо совладав со всеми его ремешками и пряжками и отправив пятикилограммовую одежку вслед за шлемом на пол. Сразу полегчало. Теперь можно и повнимательнее оглядеться…

А вообще, странное место. Нечто вроде зала, вот только ни стен, ни потолка, ни даже пола толком не разглядеть – все тонет в молочно-белом сиянии, напоминая не то какой-то хорошо знакомый старый советский фантастический фильм, не то западный видеоклип. Даже контуры тел людей вокруг тоже какие-то размытые… На месте неведомых хозяев я бы малость поубавил освещение! Хотя бы из элементарной экономии – электроэнергия нынче, знаете ли, не дешева! Или у них тут проводка «левая», электричество напрямик из ближайшей «черной дыры» тянут?

Хм, а отчего это я, кстати, с такой уверенностью о хозяевах рассуждаю? Неужели снова что-то знаю?..

– Ну и как это все, – утвердившийся в вертикальном положении Анатолий Петрович покрутил головой, – понимать? Игоревич, ты не в курсе… – Он осекся, наткнувшись взглядом на незнакомцев: до этого полковник сидел к ним спиной. – Ага, ну, понятно…

Увидев, как обернувшийся вслед за ним майор вроде бы незаметно подтянул поближе «Грозу», я понял, что во избежание нежелательных осложнений мне пора вмешаться. Миротворец и дипломат из меня, конечно, аховый, но уж какой есть, не обессудьте.

– Привет, Гвоздь. – Ошибиться я не боялся: никем другим этот высокий, жилистый парень быть не мог. – А это, я так понимаю, сержант Баков и ефрейтор Коротков. – Я поочередно кивнул каждому из десантников, чем-то неуловимо схожих между собой – оба невысокие, коренастые, с коротким ежиком темных волос над загорелыми лбами.

– Баков – это я, – угрюмо буркнул сидящий справа, – а Коротков – он. – Кивок указал на второго парня.

– Ага, ошибочка, значит. – Я постарался изобразить на лице свою самую располагающую улыбку. – Не напрягайтесь, мужики, все нормально. Можно подумать, вас до меня никогда не путали! Тем более я-то вас вообще впервые в жизни вижу.

– А они близнецы, – неожиданно подал голос Гвоздев, – однояйцевые. С одним яйцом на двоих. Попросите – покажут…

– Вы кто? – Сержант с видимым усилием удержался от привычного «заткнись, Гвоздь» и недвусмысленно положил на колени штурмовую винтовку – я ведь предупреждал, что дипломат из меня никакой. – И где мы находимся?

– Ну, на первый вопрос я, допустим, еще смогу ответить, хотя и не в двух словах, а вот насчет второго… – Не сводя взгляда с напряженного сержанта, нервно оглаживающего кончиками пальцев корпус винтовки, я повернул голову в сторону полковника: – Петрович, давай уже ты, что ли, а? Данила вон пальцами уже почти до спускового крючка добрался, еще звезданет сдуру, а твои орлы ответят… Оно нам нужно? У них, конечно, бронекомплекты, а у вас «броники», но иди знай, где мы находимся и чем все это закончится?

Контрразведчик, смерив меня сумрачным взором, посмотрел на Бакова. Поединок взглядов длился секунды полторы, затем Анатолий Петрович неожиданно (по крайней мере, для меня) рявкнул:

– Встать, сержант!

Баков замер. И – нет, плохой из меня все-таки психолог! – вдруг рывком поднялся, слегка обалдело глядя на контрразведчика.

– Я – полковник государственной безопасности России Анатолий Петрович Сажнев. Хоть вы и не в моем прямом подчинении, но потрудитесь все же доложить, как положено!

– Сержант Даниил Баков, – едва ли не против воли, заученно выпалил тот. – Космодесант, рота «Каппа», комроты капитан Марков, пункт постоянной дислокации большой десантный корабль «Крым».

– Вольно, сержант, – в лице контрразведчика явно погиб, не родившись, великий актер, – знаю я про ваш бэдэка, знаю. Нынче он, как я понимаю, висит на орбите планетки «А два нуля один двадцать семь – двадцать четыре», да?

– Так точно, – ошалело кивнул сержант, – но откуда…

– Оттуда. Просто знаю. Или вам все еще недостаточно, сержант? Рассказать, как вы, нарушив прямой приказ, покинули подконтрольный район, угнали вездеход и отправились искать пропавших людей? Как обнаружили их тела, два других вездехода, один из которых сгорел, и странный шар, впаянный в скалу?

– Достаточно, господин полковник, – услышав обращение, контрразведчик едва заметно дернул щекой, – просто я хотел бы понять, что тут происходит.

– Не поверишь, я тоже, – мрачно подвел итог короткого разговора Анатолий Петрович, по-свойски махнув рукой, – вольно, сказал! Падай назад и давай говорить, пока нам не помешали. Игоревич, ты казенный ноутбук еще не расквасил?

– Да вроде нет, – я подтянул свой рюкзак и, зажав его между коленями, вжикнул молнией клапана, – а что?

– А то. Давай доставай и врубай, что именно – сам знаешь, не маленький. Просвети людей насчет происходящего. А заодно покажи таймер: пусть увидят, какой нынче год.

– Думаешь, у нас есть время?

– Думаю, ответить на этот вопрос должен как раз ты. Ну так что, есть у нас время?

– Наверное, есть. – Я вытащил ноут, утвердил на полу, включил. – Почему-то мне кажется, за нами пока просто наблюдают. Ну, ты в курсе, кто…

Дождавшись, пока система загрузится, раскрыл нужный документ и пододвинул компьютер к Даниле:

– Читай, сержант, и не говори потом, что тебе чего-то недосказали. Мы не твое скрытное командование. Кстати, видал такую машинку?

– Видал, – угрюмо кивнул Баков, – в политехническом музее инженерной службы. А как он работает без роум-кристалла-то?

– Нормально работает, на электричестве, – хмыкнул я, доставая сигарету. Пальцы предательски дрожали. – Ты давай читай, времени у нас очень даже, может быть, совсем не так уж и много.

Пожав плечами в ответ на вопросительный взгляд контрразведчика, я вперился взглядом в залитую молочным сиянием – или я просто привык, или свет и на самом деле стал чуть менее ярким? – стену. Нет уж, Петрович, извини, конечно, но пусть ребятки сначала въедут в тему, а после уж и я свои догадки выскажу. Только так – и никак иначе.

А пока стоит все-таки хотя бы попытаться понять, куда это нас занесло.

Пока гости из будущего знакомились с творчеством одного из писателей прошлого, оный писатель тоже времени зря не терял, вместе с остальными пытаясь разузнать, «куда это нас занесло».

Не понял, конечно: уже шагах в двадцати от приютившего нас пятачка человек просто-напросто упирался в некую источающую свет преграду, гладкую, как стекло, и прочную, будто сталь. То же самое было с полом и почти наверняка с потолком. Эдакий односторонне прозрачный, светящийся куб примерно тридцать на тридцать метров.

Правда, внутри было чем дышать, и даже дым сигареты, которой я пытался прогнать щемящее чувство категорического непонимания происходящего, куда-то бесследно исчезал, словно втягиваемый невидимой вентиляцией.

Еще одним (впрочем, последним) открытием стало понимание того, что сила тяготения здесь явно не превышает стандартного земного «g»: кто-то (ох догадываюсь, кто!) постарался поместить нас в наиболее комфортные условия. Ассоциацию с подготовленными к вивисекции лабораторными крысами, которых поначалу тоже добросовестно кормят-поят и которым меняют опилки, я еще в самом начале постарался загнать как можно глубже: уж больно она была какой-то… неприглядной!

И только в голове отчего-то все громче и громче звучала знакомая с юности песня. Точнее, всего один ее куплет, возможно, самый известный. Даже не куплет, всего лишь одна строка, с завидным постоянством прокручиваемая раз за разом на неведомом проигрывателе. Но зато какая строка! Помните?

…в комнате с белым потолком, с правом на надежду…

Ну и где мое право на надежду, а, господин Бутусов? Не разъясните, часом? На правах давнего поклонника советского рок-н-ролла вообще и вашей группы – в частности?

…в комнате с видом на огни, с верою в любовь… – словно издеваясь, подсказало явно сговорившееся с солистом «Наутилуса» подсознание. Тьфу ты, блин!..

Убедившись, что большего нам узнать не позволят, все и успокоились. И даже бессмертный хит перестроечных восьмидесятых как-то разом поутих в голове.

Спецназовцы во главе с майором уселись обратно на пол; успевшая поучаствовать в «исследовании» и оттого окончательно впавшая в меланхолию, Марина замерла, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, а контрразведчик, сделав Коле приглашающий знак, присоединился ко мне, дымящему уже второй сигаретой. Несколько секунд мы наблюдали за заканчивающими чтение десантниками – Баков с ефрейтором читали молча, Гвоздь шевелил от усердия губами, – затем полковник не выдержал:

– Ну все, хватит, пожалуй. Сержант, скоро вы там?

– Я все, – отрапортовал Баков, – Короткий, Гвоздь?

– Тоже, – ответил за двоих ефрейтор. – Правда, Владик?

– В отличие от некоторых, я университетов не кончал, – с готовностью буркнул словоохотливый Гвоздев, – а с моими тремя классами общеобразоваловки быстро читать вредно для глаз. Да все, Данила, все, прочитал я! И пораньше некоторых. Просто пытался ради интереса с этим старьем сконнектиться…

– И как?

– Каменный век, – радостно осклабился парень. – Хотя вообще-то, у меня все равно чип дохлый. В принципе как и у вас. Так что один хрен бы не смог.

– Вопросы, сержант?

Баков чуть помедлил с ответом, глядя куда-то мимо полковника.

– Да, так все и было, даже мои… э… мысли, – сказанное далось ему нелегко – даже человеку из будущего наверняка не просто принять такое, – но ОТКУДА все это взялось-то, откуда?!

– От него, – кивнул в мою сторону контрразведчик. – Абсолютно все, о чем ты прочитал, написал этот человек. Написал, будучи совершенно уверен, что пишет очередную фантастическую книгу. Все остальное – тоже сущая правда. Вон ту девушку зовут Мариной, а обнаруженный вами в подземном зале погибший спецназовец – мой бывший подчиненный, капитан Векторов. В тексте он, правда, фигурирует, как Викторов. Согласись, просто взять и угадать подобное невозможно?

– Согласен, – совсем уж кисло сообщил сержант, опуская голову. С ума сойти… Что вообще происходит, а? Объясните!

– Объясню, – полковник вопросительно взглянул на меня, – наверное. Ты, главное, слушай повнимательней, сержант, авось что и поймешь. Вместе со всеми нами. Ну так что, Игоревич, просветишь? Народ жаждет знаний. Хлеб и зрелища пока откладываются.

– Петрович, – в тон ему ответил я, – да насчет чего? Насчет чего просвещать-то?! Ведь и сам все прекрасно понимаешь! Мы У НИХ дома. И, боюсь, отнюдь не как гости, а в качестве самых, что ни на есть настоящих подопытных кроликов… ну или там крысок. Белых таких безобидных крысок. Вроде и зубки, и коготочки, – я кивнул на свой «Бизон», – имеются, а кусать-то, блин, некого. Да и хрен ведь укусишь…

– Это только твои предположения или…

– Или, Петрович, конечно же, или! Нет здесь больше никаких шариков, некому и нечего передавать. Так что никаких озарений и пророчеств, боюсь, больше не предвидится. И до всего остального нам уж самим доходить придется, своим умом. Зачем мы им понадобились, сам догадаешься? Или все-таки подсказать?

Несколько секунд царило молчание. Молчал контрразведчик, молчали его подчиненные, и уж, конечно, молчали десантники. Затем Анатолий Петрович нехотя сообщил:

– ОНИ поняли, что человеческий разум неподвластен их технологиям. И решили заполучить для изучения образец – хоть бы и с помощью тех же временных каналов, о которых ты недавно говорил. Решили, да не смогли: люди успевали перебить друг друга раньше, а мертвые тела их, видимо, не интересовали. И тут появились мы, – он обвел взглядом всех – и нас, и десантников. – С глушилками над головой или поставленной с борта корабля техноблокадой. Живые. Способные мыслить. Не сошедшие с ума и не перестрелявшие один другого. И вот мы здесь…

– …в жопе, – на удивление точно попав в тон, делано-равнодушным голосом докончил Гвоздев, глядя в противоположную сторону. – В большой, жирной, давно не мытой з-з-заднице…

– Заткнись, Гвоздь, – не сговариваясь, в унисон рявкнули сержант с полковником. И столь же одновременно рассмеялись.

– Верно, Петрович. Именно это я и предположил. Мы в ИХ мире. Точнее – в их собственном пространстве или континууме. Ну а чтобы мы не склеили ласты раньше времени, нам созданы наиболее подходящие условия. Привычная сила тяготения, парциальное давление и содержание кислорода, влажность и все такое прочее. Вот, собственно, и все…

– Погодите, – не выдержал Баков, – я согласен: все то, что мы прочитали, полностью убеждает, что вы не врете и мы на самом деле провалились в далекое прошлое. Ну а вы, соответственно, встретились с людьми из не менее далекого будущего. Но вот остальное… кто такие эти самые «они»? Ушедшие? При чем тут человеческий разум, какие-то глушилки и наша техноблокада? Что вообще происходит?! Господин полковник, наверное, мы тоже имеем право знать?

– Имеете, – серьезно кивнул контрразведчик, – очень даже имеете. Виталий Игоревич, я знаю, как тебе не хочется этого делать, но я прошу – расскажи им, ладно? Очень тебя прошу…

Тяжело вздохнув – как известно, бывают предложения, от которых невозможно отказаться («Вы водку-с будете?» – «Ах, оставьте-с…»), – я уселся поудобнее и принялся рассказывать. Майор со своими спецназовцами тоже подобрался поближе, с интересом слушая незнакомый им рассказ. Как и Коля с малость ожившей Мариной, для которых многое из случившегося до сих пор оставалось тайной.

Анатолий Петрович же, наоборот, перехватив поудобнее автомат, отсел в сторонку, настороженно вертя головой, аки заправский вертухай на вышке в ненастную «беговую» ночь. Ну прям живая иллюстрация к одной старой песне: «И на вышке маячит ненавистный чекист». Будто мог, случись что, этому самому «чему-то» всерьез воспрепятствовать! Глупо, конечно: по моему скромному разумению, с которым в последнее время стали вдруг все чаще и чаще считаться (сбылась мечта идиота, блин!), мы с нашим неведомым противником находились в несколько разных весовых категориях.

В совершенно разных весовых категориях!..

16

Лес. Весенний или летний, пронизанный процеженными сквозь лиственное сито золотистыми солнечными лучами лес. Устеленный перепревшей за зиму листвой, плавно взбирающийся вверх склон. Здоровенный гнилой выворотень в нескольких метрах поодаль. Заросли густого колючего кустарника, огромный замшелый валун со сколотым боком в стороне, звенящая, но готовая взорваться многократно повторяющимся эхом, гулкая тишина.

Алый, чуть размазанный с одного бока кругляш туристического маркера на стволе высокого бука, корявые цифры «38» под ним.

Южный берег Крыма, тропа «Тридцать семь – тридцать восемь». Впереди – сорокоградусный кулуар, пещера Данильча-Коба с ледяной водой и сталактитами под сводом и, финал ходового дня, стоянка «Барская Поляна» почти на самой вершине горы Седам-Кая. По крайней мере, очень похоже, процентов девяносто, что я угадал. Да и номер маршрута совпадает…

Стоп! – возопило возмущенное сознание. Какой лес, какой Крым, какие горы и пещеры со сталактитами?! Где комната, где только что внимавшие моему рассказу люди – майорские спецназовцы, Марина, космодесантники, Анатолий Петрович, наконец? Почему я вообще об этом думаю? Ведь здесь нет, не должно быть, никаких шаров-передатчиков, чье излучение я столь лихо ухитрялся ловить раньше! Так откуда все это?!

Протянув руку, я осторожно коснулся ветви ближайшего куста и сжал кулак, позволяя острым шипам вонзиться в ладонь. Боль, короткая резкая боль. И крохотная капелька крови, выступившая на коже там, где колючки вонзились наиболее глубоко.

Значит, не сон…

За спиной негромко треснула-выстрелила под ногой сухая ветка. Я медленно повернул голову, догадываясь, кого увижу. В нескольких метрах от меня стояла Марина, без бронежилета и рюкзака довольно нелепо выглядящая в армейском камуфляже, на несколько размеров большем, чем нужно.

– Где мы? – отчего-то шепотом спросила девушка, подходя ближе. Она находилась не то чтобы в прострации, но что в шоке – точно. Ага, значит, тоже все это видит. Что ж, по крайней мере с ума я пока не сошел – уже хорошо. Как говаривал герой любимого детского мультфильма: «С ума поодиночке сходят, это гриппом все вместе болеют». Учтем.

– Ты будешь смеяться, но, похоже, где-то на южном берегу Крыма, на одной из туристических троп.

– А остальные? Их-то почему нет? Почему только мы с вами?

– Знаешь, честно говоря, я у тебя то же самое могу…

– …спросить, – последнее слово я произнес, уже глядя в прищуренные полковничьи глаза. Однако! Быстро тут у нас кадрики-то меняются. Ну все, сейчас форменный допрос начнется: Анатолий Петрович вон аж побелел от напряжения. Ни дать ни взять борзая, дичь почуявшая! И ведь не отвертишься теперь, все равно объяснять придется. Вот только ЧТО, простите, объяснять? Что ничего не понимаю?

– Что… что случилось?

– Это ты меня спрашиваешь?! – искренне возмутился контрразведчик. – Сидел себе, рассказывал – и вдруг замолчал, на ноги поднялся, ме-едленно так. Встал, головой вертишь, руку зачем-то в сторону отвел, в кулак сжал, потом разжал и на ладонь вылупился. Потом Маринка к тебе подошла, где находитесь, спросила… Вот, собственно, и все. Видения, да? Снова что-то почувствовал?

– Угу. – В голове билась какая-то чрезвычайно важная мысль, вот только понять бы какая? – Еще как почувствовал…

– Я так и понял. А каким образом, не объяснишь? Сам же говорил, что здесь больше никаких шариков нет. И пророчеств, соответственно, не будет?

– Говорил, – спорить было бы глупо. – Может, ошибся, может, нет. Откуда мне знать? Да и не слишком это, знаешь ли, похоже на пророчества. – Я неожиданно понял, какая именно мысль не дает мне покоя. – Значит, говоришь, руками махал и кулаки показывал?

Медленно, будто скорость, с которой я это проделаю, имела хоть какое-то значение, взглянул на собственную ладонь. Выступившая на месте крохотного прокола капля крови, конечно, уже размазалась, превратившись в буровато-алое пятнышко, но это было и не важно. Важно было совсем другое: она существовала!..

Как и весь остальной лес, и замшелый валун с отколотым боком, и сгнивший ствол-выворотень, и поранивший руку куст. Кажется, время пророчеств действительно закончилось, и теперь я стал полноправным участником событий… Знать бы еще, каких именно?

– Что это? – по-прежнему обжигая меня взглядом, осведомился Анатолий Петрович. От шутливого тона не осталось и следа, теперь голос полковника едва не звенел от напряжения. Остальные – и майорские спецназовцы, и «гости из будущего» – столпились вокруг, с интересом вслушиваясь в разговор. – Объяснишь?

– Да так, о куст один поранился, в лесу, на тридцать восьмой туристической тропе. Когда руками махал и кулаки вам показывал. Вечно со мной в походах всякие мелкие пакости происходят – то ногу натру, то поцарапаюсь…

– Рассказывай, – безапелляционно потребовал фээсбэшник, – быстро! Что на этот раз произошло? Где вы были?

– Думаешь, я хоть что-то смогу объяснить? Ага, хренушки! И даже наоборот: теперь уже как раз я не знаю, что происходит. Ладно, не психуй, Петрович, слушай…

Я вкратце – «тезисно», как обозвал бы это сам полковник – ознакомил коллег по несчастью с произошедшим. Естественно, ни к чему, кроме новой порции вопросов, это не привело.

– Значит, знакомые места? Ты там бывал?

– Да, знакомые. Бывал, года три назад.

– Но объяснить, как…

– Не смогу, – в тон ему согласился я. – Время объяснений закончилось. Теперь уж как-нибудь сами.

– Сами, как же! А знаешь, я вот никак в толк не возьму – почему только вы вдвоем? – В голосе Анатолия Петровича снова скользнуло нечто такое… едва заметное. Как и тогда, когда мы обсуждали вопрос, стоит ли брать девушку под землю. Не-ет, что бы там ни говорил наш милейший друг чекист, но с Маринкой все не так просто! По крайней мере по его представлениям. А теперь, возможно, и не только по его… – Ну и?

– Не знаю, – едва ли не по слогам ответил я. – А насчет остального, о чем хочешь спросить? Знаешь, несколько лет назад я для рецензии читал небольшой рассказик одного писателя-фантаста. Подробностей уже не помню, но сюжет в целом такой: человек техногенной цивилизации встречается с чужим разумом в неком не существующем в реальности месте, дабы выяснить, кто круче. И хотя никого из них там на самом деле и близко не было, все их, гм, противоборство проистекало вполне реально – с ранами, кровью и окончательной победой «нашего» над «ихним». Примерно понимаешь, о чем я?

– В целом. Считаешь, мы тоже?

– Ну, если я не ошибся насчет пришельцев из антагонистического континуума, то – да. Мы ведь не можем оказаться в их мире? Как и они в нашем? Причем не можем с чисто физической точки зрения, как я понимаю – не зря ж все эти свистопляски с шариками и подсаживанием матриц? Выводы делай сам.

– Полигон?

– Скорее нейтральная территория, где мы сможем с ними, гм, пообщаться. Или место, где они смогут нас…

– …не спеша исследовать, – кивнул ухвативший мысль полковник, – такая вот своеобразная лаборатория… Стоп, но почему, если всего этого на самом деле не существует, ты ухитрился поранить руку? Ведь все это, я так понял, происходит лишь в твоем, – он бросил в Маринину сторону быстрый взгляд, – и ее разуме, а?

– Не знаю, Петрович, правда, не знаю. Может, мы вообще лежим сейчас в катакомбах, раздавленные обвалом или перестрелявшие друг друга, а вся эта белая комната нам просто чудится? Как и лес, как и еще хрен знает какие места, куда нас может забросить память или подсознание? Игры – или как там ты недавно говорил – «сны»? – разума, все дела…

– Ну и что нам, – деятельно настроенный полковник передернул плечами: похоже, он попросту никак не мог просчитать возникшую ситуацию, что его здорово нервировало, – теперь делать?

– Петрович, ты чего, в шахматы никогда не играл? – делано усмехнулся я. – Правил не помнишь? Мы свой ход сделали, а сейчас ИХ ход. Поэтому нам остается только ждать. Но ты особенно не волнуйся, наверняка недолго осталось.

Естественно, я угадал…

– А знаете, Виталий Игоревич, я ведь тоже здесь была. – Отошедшая от первого шока и чуть попривыкшая к нашим перманентным «перемещениям» Марина заинтересованно вертела головой. – Когда мы с ребятами из института на майские в Крым ездили, как раз по этому маршруту шли. Первый и последний мой поход, может, потому так хорошо и запомнила. Там дальше подъем по ущелью будет и грот с подземным озером, верно?

– Да, – я замер, вперившись взглядом в ее лицо, – точно.

– Меня ребята наверх чуть не на веревке тащили, я сама, дурочка, идти не могла, боялась, – не замечая моего взгляда, продолжала девушка. – Зато наверху, на вершине горы, такая красотища! Словно половину Крыма видишь. Орлиный… как же там дальше?

– Орлиный Залет… – автоматически сообщил я, витая мыслями где-то очень далеко отсюда. – Гора Седам-Кая, если по-правильному. Стоянка «Барская Поляна». Мариш, значит, ты помнишь это место?

– Ну да, – искренне удивилась девушка, – конечно, помню, разве такое забудешь? А что? Отчего вы так удивились-то?

– Да нет, ничего, это я так, – все еще пытаясь понять, что именно меня встревожило, пробормотал я, – вот Петрович наш куда больше бы удивился…

– Да уж, Петрович ваш куда как больше бы удивился. – Раздавшийся над ухом голос полковника едва не заставил меня подпрыгнуть на месте. Марина испуганно завертела головой, пытаясь понять, откуда он идет – рядом по-прежнему никого не было. Говорил контрразведчик негромко, явно обращаясь не к нам, а к самому себе. – Н-не понял?! – бесплотный голос заметно дрогнул. – Вы что, меня СЛЫШИТЕ?! Но… как?!

– Надо вернуться, Марина, назад вернуться, хорошо? – неожиданно произнес я, глядя девушке прямо в глаза. Я наконец понял, вспомнил, что именно было не так. И, если я не ошибся, значит… – Нам надо вернуться и погово…

– …рить.

Мы снова были в знакомой комнате с «белым потолком». Правда, вот насчет «права на надежду» – не уверен. Зато под прицелами исполненных искреннего непонимания взглядов. Впрочем, взгляд полковника был исполнен скорее не непонимания, а едва сдерживаемого… ну, торжества, что ли? Знаете, как у человека, которому так и хочется воскликнуть: «А ведь я знал, я ведь давно подозревал!»

– Марина, – игнорируя торжествующего полковника, продолжил я, будто ничего особенного не произошло, – назрел вопрос. Ты сказала, что узнала это место, так? А почему? Ты ведь, насколько я понял, всего один раз была в крымском лесу? И что, сразу вот взяла и узнала маршрут?

– Ну-у… не знаю. – Девушка удивленно взмахнула ресницами. – Понимаете, там на дереве маркер был, кругленький такой, со смазанным боком, и номер тропы под ним. И валун расколотый в сторонке. Валька, однокурсник мой, тогда еще сказал: глянь, типа, какой лесник пьяный был – и маркер размазал, и каменюку, ну, валун этот, бутылкой расколотил. Глупость, конечно, но всем жутко смешной показалась, вот потому, наверное, и запомнила. Да и привал у нас там был, перед тем как в гору идти… А что?

Я промолчал, задумчиво глядя поверх ее плеча. Ну что ж, чего-то подобного и следовало ожидать. Слишком уж хороший ориентир эта каменюка, чтобы ее не запомнить. И тропа как раз рядом проложена. Острые на язык туристы этому валуну даже собственное имя дали – «Раненый колобок». Так что никакой ошибки нет и быть не может. Это именно то самое место.

Вот только одно маленькое «но»: когда я три года назад шел этим маршрутом, мы немного сбились с тропы, обойдя «колобка» далеко стороной. Так что видел я его исключительно на парочке фотографий – ребята с турфорума потом просветили, в чем наша ошибка была. Вот и получается, что я – в отличие от Марины – это место узнал исключительно по фотографиям, а вовсе не руководствуясь собственными воспоминаниями…

– Да так, ничего… – Я отрицательно покачал головой, прекрасно понимая, что на самом деле, все как раз «чего», и вопрос уже готов сорваться с языка полковника. Так и оказалось.

– Так что, Игоревич, похоже, кое-что понял? Просветишь неразумных?

– Да, – ни малейшего желания запираться я не испытывал. – Короче, это не я, а она узнала место. А я здесь не был. Мимо проходил – да, проходил, но именно здесь не был, понимаешь? Получается, это ее мир, ожившая картинка ее памяти, а не моей!

– Ну и…

– Не знаю, Петрович, понятия не имею, мы, по-моему, договорились, что с аналитикой у меня не очень. Просто констатация факта, не более… Извини, Мариш, – я улыбнулся ощутимо напрягшейся девушке, – что в третьем лице о тебе рассуждаю. Просто так оно и есть: не был я там. А ты, получается, была. Вот и запомнила.

– И что из этого… – Контрразведчик не договорил, ошарашенно глядя поверх моего плеча. Дернувшись, словно от зубной боли («Нет, Марина, нет, не надо, я не хочу!» – мелькнула и исчезла полуосознанная, не успевшая даже толком отложиться в памяти мысль), я обернулся, однако стоящий ближе всех Михалыч успел среагировать быстрее, подхватив лишившуюся чувств Марину и мягко опустив ее на пол. Прежде чем я успел бухнуться на колени рядом, майор уже подложил под голову девушки рюкзак и вполне профессионально пощупал пульс:

– Обморок. Впечатлительная у нас мадам… Капитан, дай водички, надо ее в чувство привести. Правильно, доктор?

Я кивнул, в свою очередь, обхватывая пальцами хрупкое девичье запястье. Пульс был слабеньким, как раз таким, каким ему и долженствует быть в подобном случае. А вот с рюкзаком – явный перебор, рюкзак надо убрать. При обмороках кровь от мозга как раз отливает, вызывая преходящую гипоксию, так что поднимать голову потерявшего сознание вовсе не следует. Не инсульт, чай…

– Виталий Игоревич, вот вода, – сообщил Коля, демонстрируя открытую фляжку. – Побрызгать ей на голову?

– Угу, и льдом обложить, чтоб сохранилась лучше, а уж после и формалинчиком можно, – мрачно буркнул я, с удивлением ощущая в собственной голове какую-то непривычную, прямо-таки звенящую пустоту. Интересно, это еще что такое? Тоже давление упало? С чего бы вдруг? Вот только двоих в бессознательном состоянии нам сейчас и не хватает, ага!.. – Нашатырь есть у кого? Нет? Ясно. Ладно, не надо. – Я легонько похлопал девушку по щекам. Терпеть не могу народные средства, но, как известно, за неимением гербовой. – Мариша! Мариш…

– А можно я? – Баков держал в руке небольшую, сантиметров десять длиной, зеленую коробочку с ничуть не изменившимся за сотни лет медицинским логотипом на крышке. – Так проще будет… и лучше, я думаю.

– Это что? – Мигом позабыв про собственные ощущения, я с интересом разглядывал странную штуковину. Впрочем, разглядывать-то там особенно и нечего было: просто небольшой пенал с красным крестом на крышке – и все.

– Автоматический медикит со встроенным диагностом. – Сержант привычно сдвинул крышку в сторону, обнажив небольшую притопленную в корпус панельку, состоящую всего из двух кнопок, зеленой и белой. На зеленой была изображена единица, на белой – двойка. – Десантная аптечка экстренной помощи, проще говоря. Проводит экспресс-диагностику состояния раненого и при необходимости вводит нужные лекарства или антидоты. Вы не поможете немного закатать ей рукав? Нужен контакт с кожей, лучше с тыльной стороной предплечья или плечом.

– Конечно. – Я закатал рукав камуфляжа и отстранился, позволяя Данилу склониться над девушкой.

Сержант приложил аптечку к ее руке и нажал зеленую кнопку, тут же засветившуюся неярким светом. Верно истолковав мой взгляд, сержант с улыбкой пояснил:

– Да я понятия не имею, как она действует! Вы ведь врач, да? Ну вот, а я всего лишь солдат, нас учат только пользоваться ею, не более. Зеленая клавиша – диагностика, когда она потухнет, надо нажать белую. Если нужно ввести медикаменты, аптечка сама их и введет, если нет – индикатор сразу потухнет. Просто до идиотизма, зато, когда действуешь на автомате, ничего и не перепутаешь.

– А уж похмелье как снимает, м-м-м, сказка, – откуда-то из-за спины подал голос Гвоздев, но на него даже не обратили внимания.

– Вот видите? Уже потухла. – Баков коснулся пальцем второй кнопки. – Раз так быстро, значит, состояние не тяжелое. Даже при легком ранении и то дольше горит. Сейчас очнется, обычно около минуты…

Однако сержант ошибся. То ли технология будущего подвела, то ли еще что, но заметно порозовевшая и куда ровнее задышавшая Марина не очнулась ни через минуту, ни через пять. Удары по щекам и все-таки использованное народное средство – вода – тоже не помогли. На обморок это уже как-то совсем не походило, даже на затянувшийся. Если бы она, падая, головой ударилась, тогда понятно, а так? Я же сам видел, как майор ее подхватил!

Честно говоря (и позор мне, как врачу), я просто не понимал, что с ней такое. Пульс, рефлексы, дыхание – все полностью восстановилось, видимо, в результате действия введенных чудо-аптечкой стимуляторов и тонизирующих препаратов, но в сознание девушка так и не пришла. Ну не в коме же она в конце-то концов?! Откуда бы ей, коме этой, взяться?..

Я медленно распрямился, пожав плечами в ответ на полковничий взгляд. Анатолий Петрович кивнул, негромко спросив:

– Если физически с ней все в порядке, значит, она сейчас… там? В лесу?

– Возможно. – Я поднялся на ноги, разминая затекшую спину – все-таки не мальчик уже.

– Тогда почему ТЫ здесь? – чуть повысил голос контрразведчик. – Снова нестыковка?

– Стыковка, Петрович, очень даже стыковка, – припомнив кое-что, устало ответил я. – «Союз»—«Аполлон», мир-дружба-жвачка, все дела. Ты знаешь, похоже, я тебя все-таки обманул. Ну и себя тоже, ясное дело. Как говорится, одна голова хорошо, а двум дураками быть не так стыдно. Я ведь не тогда наши шарики слышать перестал, когда нас из катакомб сюда забросило, а только сейчас, когда она… гм… ушла. Просто сразу этого не понял. Ну как бы тебе объяснить-то? Мне сейчас словно не хватает чего-то, в голове как-то пусто, что ли? Вот ведь какая фигня… – Я внимательно взглянул в хитро прищуренные глаза полковника, одновременно и внимательно-холодные, и обманчиво-дружелюбные. – Ты ведь что-то подобное давно подозревал, верно? Не зря на Маринку косился, не зря ее с собой потащил? Угадал?

– Не зря, – не стал спорить фээсбэшник, – подозревал, конечно. Но ты-то здесь, а не там? А значит, все равно ничего не вяжется, значит, грош цена всем моим подозрениям!

– Вяжется, Петрович, уж поверь мне, вяжется. Просто мне, наверное, нужно было раньше это понять, без твоей – или ее – помощи. А я? Я здесь потому, что в этот раз просто не захотел с ней уйти!..

От така фигня, малята, от така фигня…

17

– То есть? – Чекист был слегка ошарашен услышанным. – Это ты что имеешь в виду?

– А ты? – парировал я. И с усмешкой в голосе пояснил: – Кажется, мы уже почти начали друг другу доверять, и тут вдруг р-раз! Петрович, может, хватит секретов?

– Может, и хватит, – на удивление легко согласился контрразведчик. – Эх, нам бы с тобой… – Он оглядел обступивших нас людей, в среде которых, похоже, уже началось братание. Один из майорских парней держал в руках десантную штурмовую винтовку, Коротков с Гвоздем с интересом рассматривали, попутно получая негромкие комментарии, чью-то «Грозу», а стоящий рядом с сержантом Коля с интересом ощупывал его бронекомплект.

Лицо полковника неожиданно скривилось в иронической гримасе.

– Эх, да действительно, какого хрена? И так уже досекретничались по самые помидоры… Ладно, слушайте все. А ты, Виталий свет Игоревич, в первую очередь – и внимательнее остальных.

Да, я подозревал ее с самого начала, просто не мог не подозревать, не имел права! Ну а как иначе, сам посуди: из всей группы спустившихся под землю ребят выживает и находит выход наружу самый неподготовленный. И ведь не просто выживает, а проводит рядом с неким инопланетным артефактом, способным ковыряться в мозгах, почти целые сутки! Нет, я все понимаю: алкогольная интоксикация, пьяный отрубон и сон без сновидений, но… – Полковник дернул плечами. – Но факт остается фактом: именно так все и было. Это раз. Теперь второе: знаешь, что мне больше всего не давало покоя? Связь «сбываемости» твоих предсказаний с нахождением неподалеку Марины! Ну никак я не мог понять, с чем это может быть связано! А сегодня под утро вдруг взял и понял. Сложилось, видимо. Срослось.

Маринкины подземные приключения и главу про рейдер ты, когда написал, помнишь? Когда девушка была здесь, в катакомбах под твоим городом. А Векторова когда? Позавчера, то есть в ту самую ночь, когда мы с Мариной сюда прилетели. Потом и в санатории, и в гостях у Фархата тебя вдруг снова поперло на предсказания, которые сбывались буквально в течение нескольких ближайших часов. И девушка все это время находилась рядом, буквально в считаных метрах! Предсказанная встреча с нашими союзниками, опять же. – Анатолий Петрович кивнул в сторону космодесантников. – Ну понял наконец?

Ощутив, как разом пересохло горло и по спине скользнул предательский холодок, я молча кивнул.

– Вот и хорошо, что понял, тогда поехали дальше. Конечно, этому можно придумать кучу совершенно фантастических объяснений, но все равно первой в ряду стояла бы девушка по имени Марина. Хотя бы потому – и это будет уже в-третьих, что пока ее не было в городе, ты ничего не писал. Эй, что с тобой? – полковник с искренней тревогой смотрел в мое лицо. – Ты это чего?

– Блин, Петрович, только сейчас и вспомнил! Мне ведь там, в санатории, когда я тебе под утро позвонил, штурм бункера снился! Ну, когда Коля с заставы с боем прорывался. Все один к одному, как он рассказывал!..

Контрразведчик к моим воспоминаниям, против ожидания, отнесся вполне спокойно, как к чему-то само собой разумеющемуся:

– Ага, даже так? Ну вот видишь, еще одно подтверждение моей правоты. Недаром, значит, я на твою фразу, что Маринка только в половине четвертого уснула, внимание обратил! Ну согласись, я не мог считать это простым совпадением. Ты ведь теперь и сам так считаешь, да?

– Согласен, – едва слышно прошептал я. – Не мог. Считаю. И что?

– Да то, что ты получаешь информацию ВОВСЕ НЕ ОТ ШАРИКА, вот что! Дальше понятно?

– Марина?

– Думаю, да. Знаешь, что меня окончательно в этом подозрении утвердило? То, что наши оппоненты сумели подсадить свое сознание тому сумасшедшему пареньку. А раз сумели, значит, в человеческом разуме все-таки существует некая лазейка, щель в непробиваемой ментальной броне.

– То есть ты окончательно считаешь, что ей подсадили матрицу?

– А хрен его знает… Все свои умозаключения я в принципе изложил, а вот дальше? Да суть-то даже не столько в этом, сколько в том, что ты читал именно ее разум, а вовсе не ловил некую «эфирную волну» шара-передатчика! Или как там ты его называл – «ретранслятор»? Впрочем, сейчас это тоже не настолько важно. А важно то, что мы ее, так уж выходит, вроде как спугнули. Согласен?

– Не совсем. – Я помолчал, собирая в кучу рассыпавшиеся карточным домиком мысли. – Понимаешь, я за ней тоже немного, – я замялся, подбирая подходящее слово, – наблюдал. Если все так, как ты сказал, то… Короче говоря, мне кажется, что она совершенно не осознает этого своего «второго я». И понятия не имеет о том, кто она на самом деле.

– Ну допустим. И что? – наморщил лоб полковник.

– А то, что все вышло абсолютно неосознанно. Вряд ли она успела понять, о чем мы с тобой начали говорить. Просто заволновалась – и подсознательно сработал некий защитный механизм. И сейчас она может, если, конечно, захочет, вернуться. Б!!! – Я столь эмоционально выматерился, что стоящий рядом Коля вздрогнул, едва не выронив десантную «вышку», с которой его вполголоса знакомил сержант.

– Твою же ж мать!!!

– Ты чего? – подозрительно осведомился Анатолий Петрович. И, мигом сложив дважды два, вопросительно кивнул: – Тэ-эк, ну и что мы на этот раз упустили?

– Она ведь все слышит, Петрович! Как ты слышал нас, так и она…

– Ага, точно… – Голос контрразведчика зазвучал совсем уж вкрадчиво. – Ай да мы, ай да молодцы, Штирлицы х…вы! Ну все, вот теперь мы ее гарантированно и окончательно спугнули…

– Да нет, ты не совсем понял. Не в том дело, спугнули мы ее или не спугнули. Понимаешь, зачастую человек гораздо лучше делает что-то именно подсознательно, «на автомате», чем по собственному желанию. Напугав Марину рассказом о ее же собственных возможностях, мы, возможно, лишили ее возможности вернуться!..

– Это ты как врач говоришь или как писатель? – хмыкнул Анатолий Петрович.

– Скорее как врач. И не столько для тебя, сколько для нее. Мариш, если ты слышишь, то успокойся, все нормально, давай мы спокойно все обсудим…

– Ложись!!!

– Ложись!!! – Полковник вполне профессионально уронил меня на землю, основательно врезав под колени. Впрочем, я вовсе не думал обижаться; что-то сухо прошлепало, разбрасывая в стороны отколотые щепки, по стволу поваленного дерева – того самого, что я уже недавно видел, и противно визгнуло над головой. Это что, и есть звук пролетевшей мимо пули?! Ох ты, мать моя женщина!..

Стреляли, видимо, из оружия с глушителем, поскольку звука самих выстрелов я не слышал. Рядом, укрываясь за тем же выворотнем, шлепнулся Коля, чуть поодаль – Баков. Большего я разглядеть не успел: ладонь контрразведчика легла на затылок, с силой пригнув голову к земле. Ощутив, как в щеку больно врезались перемешанные с сухими ветками и прошлогодней листвой камушки, я недовольно дернулся.

– Лежи! – страшным голосом прошипел Анатолий Петрович, пихая меня в направлении ямы, оставленной корнем упавшего дерева. – Давай туда, быстро!

Спорить мне отчего-то совершенно не хотелось, тем более что сверху снова посыпались отколотые пулями щепки, и я ежом скользнул в указанном направлении, с похвальной быстротой ссыпавшись вниз. Следом съехал по склону полковник, тоже совершенно обалдевший от происходящего – по крайней мере, внешне. Потратив секунду на обмен непонимающими взглядами, мы, не сговариваясь, высунулись наружу, укрываясь за вывороченными из земли переплетениями древесных корней.

И тут же, будто дождавшись этого момента, загрохотало со всех сторон. Майорские спецназовцы вместе с космодесантниками залегли, укрываясь за стволами деревьев, и открыли ответный огонь. С кем они воюют, нам с полковником видно не было – противник маскировался не менее умело. Да и особо высовываться из нашего не слишком надежного укрытия вовсе не хотелось – чревато, знаете ли: вокруг уже шел самый настоящий, отнюдь не «книжный», бой…

Первые, скраденные глушителями очереди «Кипарисов» мгновенно потонули в басовитом гудении девятимиллиметровых «Гроз», вслед за хлопком подствольника где-то впереди треснул взрыв, заставив сумасшедшее эхо испуганно заметаться меж стволов высоченных буков. Втянув голову в плечи, я пригнулся, как оказалось, вовремя: в метре от укрытия ударила, взбивая султанчики земли, не то прицельная, не то шальная очередь. Одна из пуль с противным взвизгом ушла рикошетом от невидимого в траве камня, ударив в корень над моей головой. На голову и за шиворот посыпалась земля. Однако!..

Перенатянутой струной задрожал, неприятно раздражая барабанные перепонки, воздух, и я неожиданно понял, что это стреляет кто-то из космодесантников – в положении профессионального «угадывателя» будущего есть свои неоспоримые преимущества. Воздух всегда дрожит перед тем, как над целью окончательно сформируется плазменный контур… Сформируется над целью?! ЧТО?!

Схватив полковника за удачно подвернувшуюся лямку бронежилета, я рывком стянул его на дно ямы и скрючился рядом, изо всех сил зажмуриваясь. Последнее, на что мне еще хватило времени, – прикрыть ладонью его непонимающие глаза: крикнуть, чтобы зажмурился, я не успевал.

Над головой оглушительно грохнуло, заливая все ослепляющим даже сквозь плотно сжатые веки светом, и волна нестерпимого, ощутимого каждым квадратным сантиметром кожи жара буквально впечатала нас обоих в рыхлую землю. Казалось, меня окунули в кипяток или ошпарили кипящим маслом. Или в небе над нами весело бабахнула крошечная атомная бомбочка. Сверху щедро сыпануло землей и какой-то трухой, и я наконец потерял сознание.

Последней мыслью, посетившей меня в радостный миг избавления от мучений, была мысль о снятом и брошенном в комнате бронежилете. Который, наверное, мог бы защитить мою многострадальную спину от этого жара.

О чем думал в тот момент полковник, я не знал…

– Очнулся? – Голос полковника был, как обычно (а что, разве кто-то сомневался?), слегка ироничным. – Уже неплохо. Место узнаешь?

Я повертел головой, явно ошибочно прикрученной к какой-то чужой, вовсе не моей, шее – деревянной, шершавой, не способной к резким движениям. Ну узнаю, конечно, трудно не узнать, знаете ли! Люблю я лес, и благословенный Крым люблю, и тихий прохладный шелест листвы над головой… Стоп, стоп, стоп, какой еще «тихий прохладный шелест»?! Последнее, что я помнил, был как раз оглушительный удар над головой и обжигающий даже сквозь плотную ткань камуфляжной куртки жар. Наведенный при помощи штурмовой винтовки двойного действия «ВШ-9М» плазменный контур, взорвавшийся в аккурат над нашим укрытием. Поток все сжигающего пламени, мгновенно выгоревший в эпицентре кислород, эффект небольшого «вакуумного» взрыва. «Вышка-эм», «девятка», самое мощное индивидуальное оружие космического десанта двадцать второго века… Так какой такой, на хрен, «тихий прохладный шелест»?! И почему так воняет паленым волосом?

– Кстати, спасибо, – не замечая моего душевного смущения, продолжил контрразведчик, – если б не ты… короче, просто спасибо!

– А Коля? Сержант Баков? – связав наконец одно с другим, осведомился я, припомнив последовательность событий. – Живы? Они ведь где-то рядом с нами были?

– Да живы, живы, – довольно осклабился Анатолий Петрович, – сержант-то человек привычный, вовремя среагировал, да и бронекомплект помог. А Клауса наше дерево спасло… перед тем, как испариться. Приняло на себя основной удар, а его в сторону отбросило, «за пределы контура», как Даниил объяснил. Обожгло, конечно, так ведь и мы с тобой тоже… – Сидящий рядом со мной на корточках полковник передернул плечами под обгорелым «броником». Обгорел, конечно, не сам бронежилет, а матерчатый чехол на нем.

– А я? – не в силах отвести взгляда от его попорченной амуниции, задал я самый идиотский из возможных вопросов.

– Ну и ты жив, ясное дело, – хмыкнул Анатолий Петрович, – спину только немного обожгло, волосы опалило, ну и руку, которой ты мне глаза прикрыл… Кстати, еще раз спасибо! Всегда боялся ослепнуть. Честно. И откуда узнал?

– Оттуда, – мрачно буркнул я, садясь с помощью полковника. Куртки на мне отчего-то не было, только вытянутая из-под ремня футболка. Осторожно пошевелив лопатками, я попытался оценить степень собственных повреждений, но спина, как ни странно, практически не болела, лишь кожа немного пекла и чесалась, словно у дозагоравшегося до ожогов неосторожного пляжника.

Потрогав непривычно жесткий волосяной «ежик» на затылке (пустяки, отрастет… если выживу, конечно!), осмотрелся, насколько позволяла одеревеневшая шея. На месте поваленного дерева красовалась овальная выжженная проплешина, обрамленная раскиданными взрывом дымящимися обломками и щепой. Комель же вовсе исчез – «испарился», как выразился полковник, – вместе с корнем, некогда нависавшим над спасшей нас ямой. Чуть в стороне на земле виднелось еще одно угольно-черное пятно выгоревшей травы. Большего я рассмотреть не мог, а мысль о том, чтобы встать, меня отчего-то совсем не радовала.

Сидящий рядом Коля, чумазый, будто всю ночь разгружал уголь, с готовностью протянул мне фляжку, предупредив:

– Только осторожно, Виталий Игоревич, спирт это. Но тащ полковник разрешил, говорит, при ожогах полезно!

– Угу, ясное дело, полезно, – саркастически хмыкнул я, тем не менее принимая емкость. – Ожоговую поверхность, блин, обрабатывать.

Глотнул, сдавленно хекнул и, выждав пару секунд, запил водой из второй протянутой фляги. Классический врачебный напиток – спирт – я пить не любил. Уметь умел, но не любил. Тем не менее скользнувший по пищеводу огненный комок привычно взорвался в желудке океаном блаженного тепла. Ну, пожалуй, ради снятия стресса…

Возвращая капитану фляжку, я удивленно замер, глядя на собственную кисть – ту самую, которая по идее должна была обгореть сильнее всего. Кожа, конечно, покраснела и приобрела какой-то нездоровый малиновый оттенок, но ни ожоговых волдырей, ни чего-нибудь еще более неприятного не было.

Заметивший мое удивление полковник пояснил:

– И со спиной у тебя тоже ничего страшного, спасибо нашему космическому сержанту. – Контрразведчик кивнул в сторону Бакова, с задумчивым видом стоявшего в нескольких метрах. – Сначала он нас обоих своей супераптечкой попользовал, потом тебе спину и руку какой-то противоожоговой гадостью из баллончика обрызгал. У них, оказывается, в десантный комплект первой помощи не только аптечка входит, но и еще куча всего… интересного. – По тому, как он произнес последнее слово, я понял, что полковник уже прикинул, в какую именно закрытую лабораторию ФСБ это самое «интересное» поступит для изучения.

– Постой, это сколько ж я так… валялся?!

– Немало, полчаса почти. Ну, это, считая с того момента, когда по нам вжарили – не мог же я тебя сразу наружу вытащить, пришлось ждать, пока наши ребятки ихних победят…

Баков, услышав, о чем мы говорим, чуть прихрамывая, подошел к нам:

– Спина не болит? Первое время немного кожу будет стягивать, это из-за пленки геля. У меня два раза сильные ожоги были, потому и знаю.

– Да нет, нормально все… – Я еще раз передернул плечами. – Спасибо, Даниил. Чем это нас так?

– Да не за что. А вот чем? – Десантник хмыкнул. – В том-то и дело, что плазменным импульсом из точно такой же штуковины. – Он подкинул свою «вышку», уложенную цевьем на локтевой сгиб левой руки. Правая рука плетью свисала вдоль туловища: похоже, всерьез пострадали не только мы с полковником. – Широкофокусным и на максимуме мощности, – счел нужным пояснить сержант, – от узкого контура такого взрыва и ожогов бы не было. Плюс дерево помогло, большая часть импульса ушла как раз на его деструкцию. А вообще, хорошо, что он из динамики не засадил, там гранаты с кумулятивным эффектом и внутренним осколочным блоком, от них даже наши бронекомплекты не всегда спасают. А вам с господином полковником и пары осколков бы хватило…

– Даниил, – оборвал объяснения Бакова полковник, – не торопись. Виталий Игоревич ведь еще ничего не знает.

– А, ну да, – смутился сержант, – вы расскажете?

– Лучше уж покажу, – криво и как-то не слишком весело усмехнулся полковник. – Игоревич, встать сможешь?

– Смогу, – без особой уверенности кивнул я, цепляясь за протянутую фээсбэшником руку. Коля подхватил меня с другой стороны, помогая подняться. Немного кружилась голова, но в остальном ощущения были вполне сносными. По крайней мере, для впервые в жизни контуженного человека, еще позавчера искренне считавшего подобные развлечения чем-то нереально далеким, из области кинобоевиков или выпусков вечерних новостей.

Убедившись, что я твердо стою на ногах и валиться в обморок не собираюсь, капитан убрал руку. Сделав пару шагов, я не спеша огляделся. В принципе никаких особых изменений на превратившейся в поле боя тропе не произошло. К замеченным ранее ожогам-проплешинам прибавилась еще парочка, а в одном месте земля была разворочена взрывом гранаты. Гладкие серо-коричневые стволы буков кое-где белели свежими пулевыми сколами, под ногами жизнерадостно поблескивали латунные цилиндрики стреляных гильз. Больше всего – кроме нашего разнесенного в щепу выворотня, естественно – не повезло тому самому приметному валуну. Раненый колобок больше раненым, собственно, не был, скорее уж «убитым». Огромная каменюка, пролежавшая здесь сотни тысяч лет, ныне была расколота плазменным ударом на три неравные, оплавленные части. На самом крупном обломке почившего «колобка» сидел майор с наспех замотанной бинтом головой, меланхолично набивая патронами запасной магазин. Стоящий в метре Гвоздь что-то негромко рассказывал, эмоционально жестикулируя кистями рук, возложенных на висящую на груди винтовку.

Ни ефрейтора Короткова, ни обоих махровских спецназовцев видно не было, что наводило на некие не слишком хорошие мысли.

– Так что ты мне покажешь? – не оборачиваясь, спросил я у оставшегося где-то за спиной полковника. – Эх, колобка жаль, хороший ориентир был… – Прежде чем Анатолий Петрович успел ответить, до меня наконец дошло: – Блин, Петрович, что же получается, это ПО НАМ из штурмовых винтовок стреляли?! Это… как?!

За спиной раздалось сдавленное фырканье.

– Ну вот, не прошло и часа, как до нашего гениального провидца и дошло! – Полковник встал рядом со мной. – А я все думаю, когда ж ты наконец спросишь-то? Ладно, не надувай щеки, в твоем состоянии думать вообще противопоказано. Ну так что, догадаешься, с кем тут наши парни воевали?

– Не догадаюсь. – Пожав плечами, я поморщился: болеть спина не болела, но и приятными я бы свои ощущения все-таки не назвал. – Хотя здесь, как я понимаю, все, что хочешь, может быть… Что, снова какие-нибудь гости из будущего?

– Почти, – уклончиво ответил собеседник. – Пошли, сам увидишь. Трупами тебя, надеюсь, не испугаешь? Кстати, глянь-ка вон туда для начала…

– Не испугаешь. – Взглянув в указанном направлении, я присвистнул от удивления и торопливо подошел поближе. – Слушай, Петрович, а это-то здесь откуда?!

Под раскидистым колючим кустом лежали мой рюкзак и чуть припорошенный землей ноутбук, по-прежнему раскрытый. Ровно посередине навеки погасшего монитора зияло издевательски аккуратное пулевое отверстие. Неподалеку обнаружились и столь неосмотрительно сброшенный бронежилет, и титановый шлем в изорванном об каменный свод чехле. В стороне валялась оранжевая Маринина каска.

– И автомат твой тоже в наличии, – предвосхитив следующий вопрос, сообщил полковник. – Как и наши рюкзаки; как и вообще все оставленные в той комнате вещи. Если поискать, наверняка и окурки где-нибудь в траве найдутся. Вот такие дела. Эх, а ноут жаль, между прочим, казенное имущество, да и тексты там твои были. Хотя жесткий диск-то, наверное, уцелел…

– А… Марина?

– Марина – нет, – непритворно вздохнул контрразведчик, – понятия не имею почему, но ее… гм… тела здесь нет. Или там, в комнате, осталось – или мы еще чего-то сильно не знаем. Каска вон есть, а ее самой…

– Ясно… – буркнул я, хотя, конечно, ясности-то во всем происходящем как раз и не было. – Ладно, давай удивляй дальше.

– Пошли, – полковник с готовностью кивнул в ту сторону, откуда по нам и начали стрелять каких-то полчаса назад, – там и продолжим удивляться на пару. Сейчас, только автомат прихвачу на всякий случай.

…В принципе ничего такого уж экстраординарного в произошедшем не было: рядовое боестолкновение, ради этого их и включили в состав полковничьей группы. Майор Махров, уйдя перекатом с простреливаемого места, привычно распластался на земле, укрывшись за комлем ближайшего дерева. Секунда ушла на то, чтобы выцелить среди листвы затянутого в такой же, как и у них, камуфляж противника, еще одна – на прицеливание… Охнув про себя, майор дернул пальцем, упирая его в предохранительную скобу. Видимое в окуляре коллиматора[4] лицо было ему более чем знакомо. Но ведь он сейчас… Скосив взгляд, майор убедился в собственной правоте: Сашка Савченко лежал в трех метрах от него, сосредоточенно водя увенчанным цилиндром пэбээса стволом. ЧТО?! КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?!

Указательный палец рывком вернулся назад, выжимая до упора спусковой крючок, и автомат послушно отозвался привычной дрожью отдачи. До боли знакомое лицо с наведенной на переносицу алой прицельной маркой исчезло из поля зрения, вынесенное куда-то за рамки реальности короткой очередью. В том, что он попал, майор нисколько не сомневался. С тридцати метров профессионалы его уровня не промахиваются.

В этот миг задрожал, заставляя неприятно вибрировать барабанные перепонки, воздух и в стороне полыхнула слепяще-белая вспышка неведомого боеприпаса, оставившая после себя сочащийся жаром след на земле. Обломки разнесенного в щепки дерева, за которым, как успел заметить майор, укрылись Коля с сержантом Баковым, веером разметало в стороны. И почти сразу же полыхнула еще одна вспышка, но уже гораздо дальше, в зарослях, скрывавших неведомого (или как раз очень даже ведомого?) противника.

С секундным замешательством майор понял, что это вступили в бой штурмовые винтовки десантников. Причем сразу с обеих сторон! Что тоже наводило на некие мысли. Вот только размышлять-то как раз было и некогда. Как и бессильно скрежетать зубами по поводу наверняка погибших товарищей: несколько пуль сочно шлепнули в ствол над самой головой, и Махров очередным перекатом сменил позицию. Внезапно «удвоившийся» Савченко огрызнулся негромким «пах-пах-пах» и кувыркнулся следом, стараясь не слишком отстать от командира.

В глазах после двух вспышек все еще плясали разноцветные круги и всполохи, так что о прицельной стрельбе пока не могло быть и речи. И привалившийся к толстенному буку майор не придумал ничего лучшего, как, не целясь, выпустить оставшиеся патроны, описывая стволом плавную дугу. Расстреляв магазин, он перебросил рычажок переключателя на гранатомет и выпалил из подствольника, благо гранату в казенник загнал еще перед спуском в катакомбы.

Махнув Сашке, Махров вскочил и, на ходу меняя отстрелянный магазин, рванул вперед, понемногу забирая в сторону. Если он правильно просчитал диспозицию, так им удастся обойти противника с фланга. Вот по этому густо заросшему кустарником распадочку и удастся…

…Едва ударили первые очереди, второй из майорских спецназовцев, Вадим Карев, укрывшийся вместе с ефрейтором Коротковым за огромным замшелым валуном, заметил командирский маневр и коротко свистнул, привлекая внимание десантника. Обменявшись серией знаков (как выяснилось, совершенно не изменившихся за два прошедших века), бойцы рванули в противоположную сторону, обходя врага слева. На разлетевшийся от плазменного удара камень за спиной никто из них даже не обратил внимания, хотя случись это мгновением раньше…

Впрочем, дело-то привычное: когда-то ведь должен прийти и твой час.

Что предстояло сделать, было ясно и без дополнительных пояснений: постараться незамеченными обойти противника с левого фланга. Обойти и атаковать, в идеале – одновременно с майором и его напарником.

Бегущий первым Коротков вдруг резко остановился, припадая на колено и вскидывая штурмовую винтовку. Встроенный в спусковой крючок тактильный сенсор ощущал палец стрелка, не позволяя оружию встать на промежуточный предохранитель, однако «умная» винтовка, конечно же, не «знала», что ее хозяин просто не может выстрелить. Точнее – не может заставить себя выстрелить…

Впереди, ожившим отражением невидимого зеркала, стоял он сам, ефрейтор космического десанта роты «Каппа» Владислав Коротков. Стоял и, точно так же вскинув к плечу готовую к бою «вышку», целился в самого себя.

Наваждение длилось не больше секунды, которая тем не менее показалась ефрейтору настоящей вечностью. Палец Короткова, едва ли не против его воли, ослабил нажим, и верная «вышка» едва слышно пискнула, подтверждая активацию предохранителя. В тот же миг губы двойника дрогнули в злорадной ухмылке, и Влад понял, что сейчас умрет.

Его час, о котором он столь равнодушно рассуждал всего лишь минуту назад, пришел…

– …м-мать! – разрушая странное оцепенение, ворвался в сознание голос выскочившего следом спецназовца. И тут же, ставя последнюю точку в короткой фразе, приглушенно хлопнул одиночный выстрел. Ефрейтор заученно ушел в сторону, все же успев услышать тонкий визг пролетевшей над плечом пули. Голова «двойника» резко дернулась, позади затылка на миг вспухло и опало, рассыпаясь зловещими брызгами, розовое облачко, и он грузно, будто не в силах больше выносить тяжести бронекомплекта, осел на землю. Выпущенная из рук «вышка» шлепнулась рядом.

Но бой, все больше и больше становящийся похожим на театр абсурда, еще не окончился. Откуда-то из-за спины убитого ударила, поднимая фонтанчики земли и прелой листвы, автоматная очередь, однако на этот раз ефрейтор был готов. «ВШ-9» негромко тявкнула, прошивая заросли, серией узкосфокусированных импульсов плюющиеся пулями, и короткий полувскрик-полустон показал, что и он тоже не промазал.

Убедившись, что больше никто не стремится напичкать их свинцом или распылить расширяющимся плазменным контуром, бойцы осторожно двинулись вперед, лишь на мгновение задержавшись, чтобы осмотреть тело второго поверженного противника.

Как ни дико это звучало, менее чем за минуту боя они успели убить друг друга…

– Блин, как ребят жалко, – едва слышно шепнул я, поспешно отводя взгляд от лежащих на земле тел. Ефрейтора Короткова и одного из майорских бойцов не спасли ни бронежилет, ни защитный десантный комплект: пули – наши пули! – попали в ничем не защищенные головы. Зрелище, конечно, малоприятное, но все-таки более-менее терпимое, особенно если не видеть выходных отверстий, по счастью, пришедшихся на затылки.

Зато на другого «альфовца» и кого-то из космодесантников смотреть было не в пример тяжелее. Первому выстрел импульсной винтовки (видимо, «узкофокусный», как назвал бы это Даниил) разворотил грудь и живот, от второго и вовсе осталась лишь нижняя часть тела, так что определить, к какому из отрядов он принадлежал, можно было только по оплавленным остаткам бронекомплекта да валявшейся рядом искореженной «вышке».

– Игоревич, ты снова не понял… – так же тихо ответил полковник, протягивая мне прикуренную сигарету. – Не переживай, после контузии это простительно. Когда меня в восемьдесят седьмом в Афгане впервые в жизни по голове бахнуло, я тоже ничего не соображал, только в госпитале в себя пришел. Так что ты еще молодец!

– Ты чего, Петрович? – отходя в сторонку и прислоняясь к посеченному пулями дереву, спросил я. Курить рядом с трупами как-то не хотелось. После первой же затяжки немного закружилась голова. – О чем ты?

– О том, что и Сашку с Вадиком, и Даниилиного ефрейтора я десять минут назад окрестности прочесать отправил. – Увидев в моих глазах непонимание, контрразведчик на удивление мягко пояснил: – Там, на тропе, ты скольких людей видел? Без нас четверо, а здесь, – он кивнул на убитых, – тоже четверо. А всего нас… Ну, сосчитал?

Несколько мгновений я глядел в его глаза, с трудом шевеля мозгами, затем ощутил, как вместе с ними (с мозгами в смысле) шевельнулись и волосы на голове: я понял.

– А… остальные тогда где? Из этих остальные?

– Понятия не имею. – Полковник даже не стал переспрашивать, кого я имею в виду. – То ли отступили, то ли вообще исчезли, когда наши ребятки их с флангов зажали. Вот такие пироги, герр фантаст. Ладно, пошли назад, все равно тебя сейчас спрашивать, что об этом думаешь, бессмысленно, вижу!..

Я молча кивнул.

18

С «покойниками» Сашей и Вадимом мы встретились на подходе к импровизированному лагерю. Вот уж точно, нет худа без добра: хоть имена наконец узнал! «Павший в бою» ефрейтор Коротков вернулся чуть раньше и сейчас о чем-то негромко рассказывал Бакову с майором. Коля, привалившись спиной к дереву, курил в сторонке, не забывая внимательно поглядывать за своим сектором. Тем же занимался и непривычно кислый Гвоздев, явно не пребывающий от роли боевого охранения в диком восторге.

– Ну и как оно вам? – вопросом поприветствовал наше возвращение Михалыч, прерывая разговор. – Ничего так картинка, правда? Я, когда Сашкино лицо в прицеле увидел, думал, выстрелить не смогу. Хорошо, он рядом лежал, так что я быстро смекнул, что тут дело нечисто. Кстати, Петрович, ефрейтор пятого нашел, – Махров кивнул в сторону Короткова, – метров сто еще пройти сумел, сука, прежде чем кончился.

– Кто на этот раз? – без особого интереса осведомился полковник.

– Дык, – Михалыч смущенно замялся, – типа я. Верно, Влад? Ты не ошибся?

– Да нет, точно вы, – утвердительно кивнул ефрейтор. – Лицо-то у вас… э… не пострадало. А вот бронекомплект в трех местах навылет пробило.

– Во! – непонятно что имея в виду, торжественно заключил майор. – Вот так я, Петрович, и пал смертью храбрых в безвестном крымском лесу! Теперь или орден дадут, или жить долго буду. Ну, в идеале, конечно, квартиру бы от щедрот начальственных… Кстати, узнаю, какая падла любимого командира грохнула. – Он полушутливо погрозил неведомой падле кулаком: – Не могли, что ли, сразу в голову, чтоб без страданий, ироды?! Сто метров еще, понимаешь, мучился, кровью исходил! Вернемся – всех заставлю зачет по стрельбе пересдавать! В подземном тире! И вентиляцию на хрен отключу! Будут у меня порохом дышать, пока десять из десяти не выбьют! Салабоны, млин!..

– Хорошие у нас «броники», – хмыкнул я задумчиво, – зачем они тогда вообще нужны, если их обычной пулей навылет пробивает?

– Обычной-то как раз и не пробивает, – убрав с лица улыбку, совершенно серьезно пояснил майор, – а вот пабом запросто. – Он продемонстрировал мне необычный патрон – длинненький, с окрашенной в черный цвет вершинкой пули. – Это бронебойный «ПАБ-9», с сотни метров восьмимиллиметровый стальной лист пробивает, а тут от силы метров двадцать-тридцать было. Уж не знаю, что это нашему предводителю в голову взбрело, но он приказал перед выходом наши трещотки именно такими снарядить. «Грозы» в смысле. Выходит, угадал, а, Петрович?

– Выходит, угадал, – равнодушно пожал плечами полковник, – ладно, мужики, хорош языками молоть. Давайте думать, что дальше делаем. Эй, орлы, – он призывно махнул обоим вернувшимся вместе с нами спецназовцам, – идите-ка сюда. Ну, нашли чего интересного?

– Следы, тащ полковник, – с готовностью ответил один из «орлов», – мы нашли, куда ушла девушка.

– Наверх? – искоса взглянув на меня, спросил контрразведчик.

– Да, через ущелье наверх, – кивнул спецназовец, – рисунок подошв тот же, что и в катакомбах. Это точно она. Стопудово.

– Уже что-то. Ну, а… остальные?

– Нет, больше никого. Или они хорошо знают, как ходить по лесу, или их здесь не было, только те… пятеро.

– Ясно. Хорошо, собирайте вещи, скоро выходим. Там под кустом ноутбук валяется – снимите с него хард и отдайте мне. Лично! Идем следом, – Анатолий Петрович смерил меня еще одним быстрым и не слишком понятным взглядом, – за девушкой и действуем по обстоятельствам. Что ж, давайте, на все про все вам – пять минут. Согласен, Игоревич?

– Да мне-то чего спорить? Раз нас в этот раз, гм, возвращать не собираются, значит, можем и прогуляться. Найдем Маринку – в любом случае будет неплохо.

– Вот и я так думаю, – кивнул полковник. – Михалыч, согласен?

– Нашел крайнего! – фыркнул майор. – Меня вообще тебе в усиление придали, так что не мне и решать. Но ты в любом случае прав. Раз уж на нашей красавице столько всего завязано, значит, с нее нужно и начинать. Как найдем, так, глядишь, чего и узнаем.

– Точно ничего не хочешь сказать? – снова повернулся ко мне полковник.

– Кончай, Петрович, – поморщился я, – мы не в Европарламенте! Сейчас ты командир, я подчиненный, так что игры в демократию давай оставим до лучших времен. Если интересует мое мнение – ничего умнее, чем найти Маринку и больше ее от себя не отпускать, мне в голову не приходит. Тем более и сам чувствую – туда она пошла, больше некуда. Идем?

– Идем, – согласился полковник. – И, чуть помедлив, ехидно добавил: – Игоревич, только автомат свой сам таскай, раз уж захотел! Кстати, можешь снять с предохранителя, – насколько серьезно это было сказано, я так и не понял.

– Даже так? А что, что-то изменилось?

– Все изменилось, – отрезал полковник, смерив меня мигом ставшим мрачным взглядом. Таким, что и переспрашивать сразу расхотелось, – если ты еще не заметил. Только я тебя очень попрошу, пожалуйста, держись рядом со мной!..

* * *

Собрались мы и на самом деле быстро – и десяти минут не прошло, как наш небольшой отряд благополучно выступил в путь. От необходимости тащить рюкзак меня – учитывая раненую спину – избавили, но вот бронежилет и «Сферу» полковник заставил-таки напялить. Насчет «броника» я в общем-то и сам не спорил, хоть и убедился в его не слишком-то высокой эффективности, но вот шлем воспринял с непониманием. Зато автоматный ремень закинул на плечо с готовностью: пусть знают! Полковник и так уже дважды меня этой железякой попрекнул – третьего раза не дождется. Да и спокойнее оно как-то…

Дорога была в целом знакома: за три года тут ровным счетом ничего не изменилось. Тот же склон, те же деревья и кусты – разве что отмечающие тропу маркеры подновили – Марина-то уже после меня здесь шла!

– Слышь, Игоревич, а я вот интересуюсь… – Пыхтящий рядом полковник (тропа уже шла вверх под довольно крутым углом – начинался подъем) тронул меня за локоть. – Раньше не спрашивал, хотел, чтобы наедине. Ты насчет того, что чувствуешь, куда наша дева рванула, просто так сказал или?

– Или, Петрович. – Я перевел дух: подъем уже достиг градусов сорока, «водочной отметки», как сказанули бы мои товарищи-туристы. – Понимаешь, теперь я ее снова ощущаю. Помнишь, о чем мы говорили? Там, в комнате, когда она сознание потеряла, перестал, а здесь – ощущаю. Понятия не имею как, и уж тем более не знаю почему, но ощущаю… Потому и знаю, что она именно там, наверху.

– И что? – осторожно, будто боясь сглазить, переспросил контрразведчик.

– Да ничего! – хмыкнул я. – Ты слишком многого от меня хочешь. Сказал же: просто откуда-то знаю, что она именно там, – и все. Ну, или по крайней мере думаю, что знаю…

– Все?

– Ну да. То ли из страха, то ли на эмоциях от собственной аномальности девушка сумела в одиночку подняться наверх, но сейчас она наверняка просто не знает, что делать дальше. И очень возможно, ждет нас, понимая, что мы двинемся именно туда. Знаешь же, как это бывает? Первый порыв прошел, ты успокоился, хочешь вернуться, а вот как – не знаешь.

– Хорошо бы, если так… – Анатолий Петрович шумно выдохнул – подъем давался ему нелегко. Верю: когда впервые тут поднимался, тоже чуть посреди подъема не сдох. – Спина не болит?

– Будешь смеяться – нет, – я на всякий случай шевельнул лопатками под надетым прямо на футболку бронежилетом. Не слишком, конечно, удобно, но все же лучше, нежели щеголять в обгоревшем камуфляже, – спасибо Даниилу и технологиям будущего. Даже кожу уже меньше стягивает. Хорошие у них там солнцезащитные кремы, блин!

– Угу. – Полковник явно продолжал размышлять над сказанным. – Слушай, ну а мы почему все это видим? И во всем этом участвуем? Вы с Мариной здесь бывали раньше, с этим ясно, ну а все остальные? Нас-то здесь не было?

– Опять двадцать пять, – фыркнул я, – о чем мы с тобой говорили? Ну, насчет полигона-лаборатории? Вроде же пришли к выводу, что все это – просто антураж, выбранный, допустим, исходя именно из ее воспоминаний. Раз уж она у нас вся такая… чужим разумом, блин, проинсталлированная.

– А противник? – парировал полковник. – Почему именно наши, гм, двойники?

– Считаешь, нелогично? Ну а сам посуди: зачем выдумывать неведомых чудищ, если можно просто противопоставить нам самих себя? По-моему, очень даже логично и вполне объяснимо. Я даже не стану вдаваться во всякую психологическую муть насчет «второго я», а скажу куда проще. Все это своего рода психологический тест: стрелять в боевого товарища или в самого себя или в незнакомого вооруженного человека – ведь совсем не одно и то же, согласись?

– Да согласен, конечно, даже и не собирался спорить. Вообще-то меня куда больше интересует, что нам приготовили дальше…

– Что приготовили?

Я сделал вид, что задумался: настроение мало-помалу возвращалось в нормальное состояние, почти позабытое за последние сумасшедшие дни. Да и окружающий антураж – погруженный в благостное послеполуденное безмолвие лес – способствовал. В конце концов, сам же недавно поминал народную мудрость насчет «худа без добра». Все равно с друзьями в Крым ведь собирался – вот и смотался на шару!..

– Мариша – девчонка вроде хозяйственная, наверняка догадается и костерок разложить, и уставшим спасателям чего-нибудь сготовить. У нее в рюкзаке хоть тушенка была или только этот ваш дурацкий комбикорм? – припомнив, чем меня угощали перед подъемом, с интересом спросил я.

– Очень смешно, – оценил юмор полковник. – Зато хоть не ноешь больше, что не может не радовать. Кстати, никакой это не комбикорм, а специально разработанный для автономных операций спецназа высококалорийный сухой паек! Одного брикета концентрата взрослому мужику с лихвой на сутки хватает. Обезвоженная говядина, шоколад и еще какая-то хрень. Короче, жутко полезная вещь!

– Комбикорм, комбикорм, я таким дома котов кормлю, по твоей вине, между прочим, вторые сутки голодных! Нет, в принципе можно вызвать по твоим каналам вертолет и заказать жратвы и водки с доставкой. И палатку… – Я неожиданно осознал, ЧТО именно только что произнес. – Блин, Петрович, а что, если попытаться?..

– Угу, попытайся, прям счас, – кажется, я снова недооценил полковника, попутно польстив его самолюбию. – Я об этом подумал, еще когда ты в бессознанке валялся. – Он продемонстрировал мне экран своего мобильного, украшенный пессимистичной надписью «Поиск сети». – У тебя с телефоном то же самое, я уж, извини, проверил. И наши радиостанции сдохли: на всех диапазонах глухо, даже атмосферных помех и статики нет. Так что, боюсь, ты угадал: сейчас мы играем по их правилам. И все эти, – Анатолий Петрович крутанул головой, – декорации – это своего рода замкнутый мирок, не выходящий за грань ваших с Мариной воспоминаний…

– Ну, положим, наши воспоминания-то, если уж на то пошло, распространяются, как минимум, до Симферопольского вокзала, но ты в любом случае прав. К сожалению, конечно, – мрачным голосом подытожил я. – Нашим, гм, экспериментаторам вряд ли составит особого труда «воспроизвести» и город, вот только обратиться за помощью нам там вряд ли удастся.

– В смысле? – не понял контрразведчик, однако я лишь махнул рукой.

Минут двадцать мы шли молча. Хотя «шли» – это, конечно, сильно сказано, скорее уж «ползли», поскольку наш небольшой отряд как раз добрался до участка, представлявшего собой сотню метров сплошной осыпи. Мелкие камешки, противно шурша под ногами, засасывали ботинки, только и дожидаясь момента, чтобы всей массой низринуться вниз, увлекая за собой идущего. И я искренне посочувствовал остальным членам нашего отряда, которые при этом еще и выполняли свои прямые обязанности, охраняя нас с полковником от всех и всяческих зловредных посягательств.

Но, как бы там ни было, до пещеры Данильча-Коба мы добрались без эксцессов. Если, конечно, не считать таковым мое случайное падение, случившееся уже под самый конец подъема. Впрочем, подобное и в куда более спокойных обстоятельствах хоть раз за поход, да случалось, а уж при таком-то форс-мажоре! Ну а что Петрович вместе со мной немного вниз на пятой точке проехался, так нечего было меня ловить! С осыпью, знаете ли, шутки плохи, это вам любой бывалый турист расскажет. И сам бы прекрасно остановился, пусть и десятком метров ниже! Я уж там и дерево себе «тормозное» присмотрел, и с жизнью на всякий случай попрощался, и упомянутое «благостное лесное безмолвие» всякими-разными нехорошими словами слегка подразбавил – а тут полковник со своими цепкими ручками…

Зато к тому моменту, когда мы выбрались на более-менее ровную площадку метрах в двадцати от пещеры, в моей голове уже созрело (стресс, как известно, здорово подстегивает мыслительную деятельность) некое понимание ситуации. На подъеме нас не тронули по одной простой причине: время примитивных психологических тестов «убей себя или товарища» закончилось.

Понятия не имею, что там наши таинственные экспериментаторы наэкспериментировали, но теперь нам наверняка приготовили нечто куда более изощренное.

Вот, например, как… Я замер…

…Нет, все-таки не зря сержант Даниил Баков недолюбливал мнемоконтакт, ох не зря! Что ни говори, а ощущение чего-то инородного в собственной голове несет в себе весьма мало приятного. Не всегда, конечно. В режиме ожидания или будучи, вот как сейчас, вне зоны действия базового ретранслятора, нейрочип вообще никак себя не проявляет.

Но в момент приема-передачи данных или реактивации, когда тонко вибрирует прилепленная над ухом пластинка мнемоприемника, а под черепной коробкой вдруг оживает, неприятно пульсируя, нечто абсолютно чуждое, попавшее в мозг лишь волей флотских нейрохирургов – брр, гадость какая!..

Хотя, наверное, все от самого человека да от его отношения зависит – Гвоздь вон никаких неудобств не испытывает, скорее наоборот. В смысле, что неудобство взводному «компьютерному маньяку» доставляет как раз отсутствие активности привычного «девайса». Ну а Короткову так и вовсе глубоко пофиг: есть мнемоконтакт – здорово, нет его – тоже неплохо.

На этом отвлеченные размышления Даниила, помогавшие скрасить однообразную дорогу, сошли на нет. Перевалив усеянный камнями гребень, идущий вместе с ефрейтором во второй боевой паре сержант понял, что подъем закончился. Впереди расстилалась относительно ровная площадка, скорее даже терраса, с одной стороны переходящая в только что пройденный склон, с другой упирающаяся в многометровую базальтовую стену, рассеченную горизонтальным зевом пещеры.

Сделав Короткову знак оставаться на месте и кивнув опередившим их Коле с Вадимом, Баков скрылся под сводом грота, с интересом осматриваясь. В конце концов, когда еще удастся побывать на легендарной прародине человечества?! Если вообще удастся. Да ему уже сейчас вся рота вместе с капитаном Марковым обзавидуется: виданное ли дело, за просто так посетить саму Землю? Туристические туры сюда стоят примерно столько, сколько он получает по контракту за год службы, а лететь «дикарем» – еще дороже. Плюс – почти неделя за свой счет в орбитальном карантинном комплексе… Экологический заповедник, что ни говори! Эх и почему его прадедушка решил эмигрировать?..

Где-то под черепной коробкой, ощущаемый на самом пределе чувствительности, пробежал щекотный холодок. Сержант, уже успевший отойти от входа метров на десять, привычно передернул плечами, прогоняя с кожи противные «мурашки» – обычную реакцию на реактивацию нейрочипа. Вот радость-то подвалила! И нескольких часов не прошло, как мнемосвязь соизволила восстановиться! Ну и что, интересно, нам теперь сообщат?..

В следующий миг Баков понял, что происходит.

Точнее, понял, что происходит нечто, что НЕ МОЖЕТ произойти НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! Здесь, на Земле, их чипы просто не могут работать!

Стремительно повернувшись, Даниил бросился обратно, понимая при этом, что уже категорически не успевает. Влажный от испарений подземного озера, покрытый скользкой коркой минеральных отложений базальт под ногами был отчаянно скользким. Подошвы непромокаемых десантных ботинок проваливались в заполненные ледяной водой геологические ванночки на полу. Подвернутая во время боя на тропе нога грозила подломиться в любую секунду. Падающий со стороны входа дневной свет ослеплял привыкшие к подземной полутьме глаза.

Нет, сержант Даниил Баков вовсе не был провидцем и не умел предсказывать будущее.

Просто он внезапно осознал, что неподвластный инопланетной воле человеческий разум тем не менее НЕ СУМЕЕТ воспротивиться отданному нейрочипом приказу; что несколько секунд спустя люди станут заложниками крошечного кусочка металлокремния.

Но помешать этому он все равно уже не успевал.

Разве что только попытаться, сделав то единственное, что было в его силах.

О себе он в этот момент не думал вовсе…

19

– Ты чего?! – Полковник ощутимо ткнул меня в бок. – Снова, да? ЧТО?!

Я перевел на него невидящий взгляд, мысленно моля Бога лишь об одном: чтобы между моим очередным видением и его реализацией осталось хотя бы несколько секунд.

Оттолкнув контрразведчика – на объяснения не было времени, – я бросился к застывшему неподалеку от входа в грот ефрейтору, уже начавшему разворачиваться в нашу сторону, медленно поднимая винтовку. Мне казалось, я даже слышу писк датчика вставшей на боевой заряд батареи. Сейчас он коснется пальцем спускового крючка и…

…Ну же, девочка, пусть мы с полковником не ошиблись насчет тебя! Пусть ячитаюименноТВОЙразум! Даймнеещепарусекунд, всегокаких-топарупаршивыхсекунд!!! – Кажется, я даже прокричал (или все-таки нет?) это вслух, а вовсе не про себя, как собирался.

– Петрович, Коля! Баков и Гвоздь – ваши! – А вот это я уже точно проорал, срывая и без того посаженные курением голосовые связки. – Только не насмерть!!!

Вывернувшийся откуда-то из-за спины автомат, болезненно врезав меня по локтю, скользнул под руку. Пальцы ощутили прохладу пластиковой рукояти, в ушах эхом прозвучало полковничье «разрешаю снять с предохранителя». Значит, достаточно просто нажать на спуск. Просто нажать – и все. Лишь бы не попасть в голову…

И в этот миг все вдруг закончилось. Само.

В последнюю секунду я успел дернуть стволом в сторону, убирая палец со спуска. Скраденная глушителем очередь прошлась, срубая ветки, по кронам деревьев, горячие гильзы веером ушли куда-то вбок. За спиной кто-то сдавленно пыхтел, шурша выстилавшими площадку камнями, однако ефрейтор уже растерянно опустил кургузый ствол штурмовой винтовки, ошарашенно моргая и тряся головой.

Застывший у него за спиной Коля оружия, наоборот, не опустил, и я неожиданно понял, что мои выстрелы все равно бы не понадобились: ствол капитанской «Грозы» смотрел в ничем не защищенный затылок ефрейтора. А укрывшийся за базальтовой глыбой Вадим выцеливал темный зев пещеры, в которой перед тем скрылся Баков.

Опустив оружие, я медленно оглянулся. Гвоздев, третье действующее лицо нашей несостоявшейся, к счастью, трагедии, лежал на земле, оседланный и скрученный майором. Рядом стоял полковник с его «вышкой» в руках.

– Эй, мужики, не стреляйте! – гулко прозвучал под сводом пещеры голос Бакова. – Можно выходить?

– Валяй, – не оборачиваясь, крикнул Коля, быстрым движением выхватывая у Короткова винтовку и вновь отступая на пару шагов. Вадим промолчал, лишь поудобнее перехватил цевье по-прежнему наведенного на цель «Кипариса». Стрелять ему, конечно же, не пришлось: Даниил вышел, как и полагается выходить в подобной ситуации – держа оружие в вытянутой руке стволом вниз. Вторую руку, раненную во время недавнего «боя на тропе», он тоже держал на виду. Молодец, парень, процедуру знает…

– Гвоздь, – я снова обернулся назад, – как твой чип?

– Спасибо, хреново, – мрачно ответил распластанный по земле десантник, смешно задирая голову и сплевывая кровь – губу ему таки успели рассадить, – снова сдох.

– Но перед этим…

– Ну да, сначала была реактивация и прогон системы в ускоренном режиме (что он имел в виду под «системой», я так и не понял – уж не собственный ли «чипированный» мозг?), потом… а вот потом, блин, не помню. Очнулся уже взнузданным, блин! Может, слезете, а, господин майор?

Махров вопросительно взглянул на меня и, пожав в ответ на мой кивок плечами, будто бы нехотя слез с парня. Гвоздев сел, по-турецки скрестив ноги, отер ладонью кровь с разбитых губ и уже в обычной своей манере подытожил:

– Вот же жопа…

– Ефрейтор? – продолжил я блиц-опрос.

– То же самое. Почувствовал активацию нейрочипа, потом – провал, в себя пришел уже вот с винтовкой в руках. Когда ее с предохранителя снял, совершенно не помню…

Я вопросительно взглянул на болезненно щурящегося на солнце Даниила. Остальные по-прежнему предпочитали хранить молчание, отдавая инициативу в мои руки.

– Ощутил реактивацию. Никаких провалов не было, но откуда-то понял, что сейчас произойдет. Хотел вмешаться, остановить ребят, но не успел добежать. Скользко там, и Вадик у входа вон сидел… на нервах и с автоматом. Думал – все, снова друг друга перемочим, только теперь уж по-настоящему, без двойников.

– Ч-что?! – Я непонимающе вперился взглядом в его лицо. – Это в каком смысле «понял»?

– А я знаю, в каком смысле? – Баков медленно положил винтовку на землю и, отступив на три шага, присел на ствол поваленного дерева, когда-то давно приспособленный туристами в качестве импровизированной скамьи. – Просто вдруг понял, что кто-то отдает нам приказ атаковать. Вас, в смысле, атаковать, – смущенно пояснил десантник. – Блин, не умею я объяснять! Короче, понял, что мои парни с этим не справятся, стрелять начнут, ну и рванул обратно. И не успел. Вот и все…

– А ты, значит, справился? – пробормотал я просто, чтобы не молчать. Меньше всего на свете я ожидал услышать нечто подобное. Да что там «меньше» – вообще не ожидал!

– Значит, справился, – угрюмо пожал плечами сержант. – Откуда я знаю? Сказал и сказал…

– Игоревич, – подошедший полковник осторожно тронул меня за локоть, – ты хоть что-то понимаешь? Вообще хоть что-то? Я – нет. Если это был очередной, как ты назвал, тест, то почему он окончился ничем?

– Я, Петрович, как обычно, только глубокомысленно догадываюсь, – криво ухмыльнулся я. И добавил, обращаясь уже ко всем сразу: – Ладно, мужики, расслабьтесь. Закончилось все. Присаживайтесь, попробую объяснить, что сумею. Мы сейчас все на нервах, а перед тем, как наверх идти, все равно надо успокоиться. Так что давайте…

Пока все устраивались, подсознательно разбиваясь на две группы и рассаживаясь так, чтобы постоянно видеть друг друга, я молча пытался навести в собственных мыслях некое подобие порядка. Кое-какие догадки – и насчет Марины, и насчет случившегося – у меня и на самом деле имелись, а кое в чем мне помог, не имея о том ни малейшего представления, сержант Баков. По-туристически тщательно затушив во мху сигарету – лес ведь все-таки, хоть и, гм, виртуальный, я тяжело вздохнул:

– Короче, так, мужики. У меня есть аж целых три не то объяснения, не то предположения относительно случившегося. Одно, так сказать, стратегического плана, второе тактического, а вот третье… – я в упор взглянул на Бакова. – Ну… наверное, теологического, что ли? Причем имеет ли последнее отношение к нашей ситуации, я не знаю. Вот такие дела. Излагать?

– Игорич, – в другой ситуации полковник, наверное, показал бы мне кулак, – не томи, ладно? На хрена эта демагогия? Если есть что, излагай, ведь сам же говорил, что мы не в Европарламенте…

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил я, – мне кажется, что этот тест провалился из-за того, что я успел узнать о нем раньше, чем все началось. Пусть совсем ненамного, но раньше – согласитесь, после моего крика вы в любом случае сумели бы справиться с нашими, э-э, товарищами. – Я чуть виновато улыбнулся баковским десантникам.

– Сумели бы, – совершенно серьезно кивнул полковник. – Причем не только благодаря твоему предупреждению. Ты-то человек не военный, на такие мелочи внимания не обращаешь, но на подъеме я специально расставил людей так, чтобы на каждого сержантского парня пришелся кто-то из нас. Плюс Коля с Вадимом должны были подняться первыми и контролировать высоту. Извините, мужики, ничего личного, просто небольшая перестраховка. В другой ситуации вы бы сделали абсолютно то же самое. Собственно говоря, ведь угадал, правда?

Десантники, не сговариваясь, дружно кивнули.

А я довел свою мысль до конца:

– Фактор неожиданности был утерян, и они предпочли прекратить испытание – дальше им отчего-то стало неинтересно. Или мы просто не знаем, чего именно они ждали от этой… стычки и какой результат их бы удовлетворил. И отсюда, как мне кажется – и как я весьма надеюсь! – вытекает немаловажный вывод: Марина – это наше единственное оружие против них! Причем очень даже серьезное оружие!

– Так, а ну-ка, притормози, – прищурился полковник. – Это еще почему? Какое еще оружие? Поясни?

– Потому что им НЕ МОГУТ БЫТЬ выгодны предсказания, которые я получаю именно от девушки, понимаешь? Не знаю, что ей там имплантировали, но сейчас это уже начинает мешать их собственным планам. Понимаешь, Петрович, мне все-таки кажется, что там, под землей, Марине «подгрузили» нечто большее, чем просто слепок или матрицу чужого разума. Не знаю, случайно это получилось или было сделано специально, тоже ради эксперимента, но отчего-то убежден, что все произошло именно так. А потом появился некий писатель, способный ее «читать», и хитренький полковник, который всему этому безоговорочно поверил, решив во что бы то ни стало докопаться до истины…

– Хочешь сказать, в ее разуме…

– Ну да! В ее разуме хранится нечто, что может оказаться настоящим оружием против наших неведомых оппонентов! Нечто, что как минимум не должно было стать известно нам, людям! Может, какая-то информация, может – некие способности, не знаю…

Но подозреваю и сильно надеюсь, что с Маринкиной помощью мы сможем ими воспользоваться. И надрать им задницу. Кстати, знаешь, что самое удивительное? Все это вовсе не противоречит нашим с тобой прошлым умозаключениям: они действительно хотят нас изучить, для чего, собственно, и затащили сначала в ту «белую комнату», а затем сюда. Вот только Маринку они, похоже, не учли, не просчитали. И теперь очень не хотят нас к ней подпускать.

– Это и есть… стратегически, что ли? – осторожно осведомился полковник.

– Ага, – кивнул я, – именно. Марина, вокруг которой столько всего завязано, как ни крути, наш главный козырь. А я? Я всего лишь средство реализации цели, не более того.

– И ты так спокойно об этом говоришь?! – возмутился Анатолий Петрович, вскакивая.

– Могу повторить, прыгая на одной ноге или стреляя в воздух из автомата, – пожал я плечами. – Только суть от этого вряд ли изменится…

– Хватит. И что дальше?

– Да вроде и все…

– Разве? Мне кажется, ты про три предположения говорил. – На память полковник не жаловался, да и старческим склерозом не страдал.

– Гм, ну да, не совсем. Вот только касается ли это именно нас, понятия не имею. А вот Даниила касается наверняка. – Я вопросительно взглянул на заметно напрягшегося сержанта: – Даниил, ты знаешь, как называется эта пещера?

– Нет, конечно, – отрицательно помотал головой Баков, – откуда? Я и на Земле-то никогда не был.

– А называется она Данильча-Коба. Когда-то давно, много сотен лет назад, здесь был тайный монастырь, названный в честь святого Даниила. Об этом мало кто помнит даже из местных или туристов, да и я в общем-то случайно узнал, но это именно так. Что все это значит, я понятия не имею, но когда ты был в пещере, твой нейрочип отказался принять команду нашего противника. Понимаешь, о чем я? Ты единственный, кто не почувствовал никакого провала в памяти, кто до последнего момента осознавал себя, кто пытался помешать реализации их плана!

– И… что? – вопрос задал, ясное дело, не Баков, а полковник.

– Ну так ведь сказал же: понятия не имею! Не, правда, не знаю, Петрович! Просто вспомнил историю этого места и связал одно с другим. А уж выводы, как говорится, делайте сами. Кстати, Данила, все хотел спросить: у тебя на Земле родственника-однофамильца не было? В двадцатом веке? – Уже задав вопрос, я неожиданно понял, сколь глупо и не к месту он прозвучал.

– Был, – неожиданно серьезно кивнул сержант, – мой прадедушка. Я, правда, не слишком хорошо это знаю, но он вроде бы жил в большом приморском городе и занимался компьютерами. И звали его в точности, как меня, даже отчество совпадало – мне об этом еще бабушка рассказывала. Вот только, как тот город назывался, не помню.

– Одесса… – мрачно буркнул я, отчего-то пряча глаза. – Блин, назвал персонаж в честь друга, называется! Даньке расскажу – хрен поверит.

– Так, значит, вы?! – Баков смотрел на меня совершенно очумелым взглядом.

– Так, значит… – согласился я. – Мы с твоим прадедом… эх, да ладно! Ну не могу я к этому привыкнуть, и все! Писал себе, писал, все нормально было, и вдруг – нате: угадывать начал!..

– Ты закончил выяснять родословные друзей-товарищей? – вклинился в наш диалог полковник. – Нет, все это, конечно, безумно интересно, но сейчас есть дела и поважнее. Согласен?

– Согласен. И так много чего узнали. Пожалуй, даже больше, чем…

– Есть еще кое-что, – вдруг произнес тот, чей голос я меньше всего ожидал сейчас услышать, – сержант Баков. – Не знаю, имеет ли это хоть какое-то значение, но там, в пещере, когда я понял, что не успею добежать до выхода, я попытался связаться с ребятами и отменить отданную их чипам команду.

– А разве это возможно – дистанционно управлять чужими чипами? – столь искренне удивился полковник, что я не сумел сдержать улыбку. Тоже мне великий знаток нейросенсорных чип-имплантов из двадцать второго века выискался!

Однако сержант воспринял вопрос совершенно серьезно.

– Ну, не то чтобы управлять, вы меня не так поняли. Настроенные на определенную частоту чипы боевой группы связаны между собой и с базовым ретранслятором каналом мгновенной мнемосвязи. Это нужно для обмена тактическими данными, получения или передачи экстренных сообщений. И частота, и вид настройки каждый раз устанавливаются по-новому, в зависимости от вида операции и характера командования. Например, мой чип командира отделения настроен несколько иначе, чем у остальных ребят. И чип комроты – тоже, с еще большими, что ли, правами. Хоть я и не в состоянии именно «управлять» чипами подчиненных, но заблокировать их или сбить настройку при необходимости могу. Ну, это делается на случай, если противник сумеет засечь рабочую частоту и взломать коды безопасности нашей мнемосвязи. Вот я и сделал. Заблокировал в смысле. Правда, реактивировать их теперь только на базе можно…

– Ясно. – Против ожидания, контрразведчик даже не перебил, с моей точки зрения, излишне углубившегося в объяснения сержанта, выслушав все до конца. А меня бы небось уже одернул: короче, мол, нечего тут демагогию разводить… лицемер, понимаешь! Выяснение родословных моих друзей ему помешало!..

– Получается, это мы тебе обязаны нашим несостоявшимся тестом?

– Да нет, не думаю, – покачал головой Баков, – вряд ли. Скорее всего Виталий Игоревич прав: тест сорвал именно он, а я помог ему, что ли! Вырубил чипы как раз в тот момент, когда все и произошло. Ну, типа, совпало так…

– Инте-ересно… – протянул контрразведчик. – У тебя все сержант?

– Нет, – неожиданно не согласился тот, – есть еще одно, последнее. Понимаете, когда реактивированный чип не получает ответа от базового ретранслятора, он автоматически посылает запрос на навигационный браслет хозяина. Ну, чтобы выяснить, где находится ближайший ретранслятор. – Баков показал увенчанное металлической полоской запястье. – Браслет при этом дает короткий тестовый импульс, такое ощущаемое кожей покалывание. Так вот, когда он меня «уколол», я на него автоматически и взглянул. Знаете, что он показывал? То же самое, что и раньше: якобы мы по-прежнему на Земле и в двадцать первом веке. Вот…

– Да уж понятно, что не на Альфе Центавре! Крым все-таки, – явно думая о чем-то своем, хмыкнул контрразведчик.

А я ни о чем не думал.

Потому как на меня снова, того, накатило…

Сказать, что Марина ругала себя за столь опрометчивый поступок, каковым стало ее глупое бегство, – значит, не сказать ничего.

Нет, когда Виталий Игоревич сообщил, что весь этот лес порожден именно ее воспоминаниями, она, конечно, занервничала. Сильно, честно говоря, занервничала. И тут же снова оказалась на знакомой тропе.

Но вот дальше… дальше ей надо было бы успокоиться, признать, что писатель прав, и вернуться назад. Правда, как именно это сделать, она не знала, но ведь попробовать-то было можно?

Так нет же, куда там: женское любопытство взыграло, очень уж узнать захотелось, что дальше будет. Тем более случай с Анатолием Петровичем, их разговор в лесу слышавшим, еще не позабылся. К сожалению, не позабылся, как выяснилось!..

Ну и узнала, дура набитая! Идиотка! Интриганка! И про инопланетную матрицу, ей в подземном зале подсаженную, услышала, и про то, что Виталий Игоревич именно ее разум читал, и про способности свои аномальные, и про то, что лежит она сейчас в «белой комнате» беспомощная, – тоже. В окружении восьми здоровых мужиков, между прочим, лежит, не просто так!..

И вот тут на нее уже не страх, а самый настоящий ужас накатил. Ну и рванула она, сама не зная зачем, наверх, благо дорогу помнила. Правда, когда по осыпи на карачках до пещеры доползла, ужас уже отступил, вернуться захотелось – не то на тропу, не то обратно в «белую комнату».

Но тут внизу такая канонада началась, что про возвращение Маринка разом позабыла, еще дальше от страха кинулась, благо заблудиться было нереально: справа склон и слева склон. Один вверх идет, другой вниз. А между ними – одна-единственная, туристами набитая тропа прямиком к стоянке. Как однокурсник Валька, помнится, говорил: «Тут, Мэри, даже ты с дороги не собьешься». Вот по тропе она и рванула, благо всего-то метров с триста «рвать» пришлось, не больше.

И тут, наверху, рядом с таким мирным и памятным очагом, вокруг которого они с ребятами полночи на бревнах песни под гитару пели, задумалась: ну а дальше-то что? Зачем, спрашивается, бежала? От кого? От себя, что ли? Так ведь от себя-то не убежишь, как ни старайся…

На этой мысли она вдруг и успокоилась. Совсем успокоилась, честно-честно! Прошлась не спеша до обрыва, посидела там с полчасика, носом хлюпая. Нет, не от страха хлюпая, что вы! От переживаний душевных. И возвращаться решила, навстречу своим идти. Вниз по тропе то есть.

Вот тут-то эти и появились.

Вроде как охотники или лесники какие – по крайней мере, с ружьями все да в камуфляже, а по поведению – ну чистые бандюки. И перегаром за версту несет, и травой.

Ну и началось, естественно: «А что ж это такая красивая девушка одна в горах делает?» да «Давайте с вами познакомимся, водочки на брудершафт выпьем!».

Вляпалась-таки! Кричать? На помощь звать? А кого, собственно, звать? Может, спецназовцы с десантниками уже давно в «белую комнату» вернулись, решают, как ее в чувство приводить? А зачем, собственно, приводить-то, если ее сейчас насиловать будут, причем впятером? Известное дело, чай, не маленькая: потом полбутылки водки в глотку вольют – и вниз со скалы, тут метров двести лететь – кто и что потом докажет? Лес, горы… Напилась, шалава, да по пьяни вниз навернулась. Небось и обкурилась еще, знаем мы этих городских…

Угадала, конечно: вопросов больше задавать не стали, даже на брудершафт выпить не предложили. Прямо на бревнах разложили, двое держат, третий штаны спускает. Грамотно так скрутили, и не дернуться даже – видать, не первая она у них, ой не первая!..

Зажмурилась Маринка, губу нижнюю до крови прикусила… Тут-то голова того, что сверху пристраивался, брызгами и разлетелась. Вот взяла вдруг и лопнула. Как арбуз перезрелый, на асфальт брошенный. Страшно, конечно, и противно, но все ж лучше, чем то, что с ней сделать собирались…

20

Несмотря на то что я был единственным, кто уже проходил этой тропой до самой стоянки, на вершине Седам-Кая я оказался последним, вместе с полковником, ясное дело, не оставившим меня одного.

На этот раз я даже не стал тратить время на объяснения: просто крикнул, что там, мол, Маринку… того – ну, все и ломанулись. Правда, спецназовцы сразу задали такой темп, что первое, что я сделал, выбравшись на ровное место, – это уперся руками в колени и с минуту восстанавливал окончательно сбитое дыхание. Нет, старым и больным я себя пока, к счастью, не считаю, но и нестись триста метров в гору, на ходу перепрыгивая через корни и вымытые ливнями камни, – это, согласитесь, то еще удовольствие! Особенно для курящего человека, последние годы ведущего преимущественно сидячий (за компьютером в смысле) образ жизни…

Наконец, более-менее отдышавшись, я выпрямился, в очередной раз стянул с головы надоевшую «Сферу» и осмотрелся. Сама по себе туристическая стоянка «Барская Поляна» нисколько не изменилась со времен моего последнего посещения. Тот же сложенный из камней очаг по центру, те же сиденья из располовиненных бревен вокруг него, тот же дощатый стол, на поверхности которого наверняка сохранился и мой вырезанный перочинным ножиком памятный «автограф»…

Зато сильно изменилось содержание: вместо товарищей-туристов – спецназовцы с десантниками, вместо сваленных в кучу рюкзаков – три аккуратно уложенных рядышком трупа в таком же, как у нас, камуфляже, вместо приветливо дымящегося костра – окутанный сигаретным дымом майор, с неподдельным интересом вертящий в руках трофейный карабин.

И полковничий голос за спиной:

– Уф, ну наконец-то! Блин, побегал на старости лет… Михалыч, если скажешь, что пленных нет, – выгоню на хер, будешь в банке охранником работать. Имей в виду – лично прослежу, чтоб рядовым инкассатором пошел, а не начальником эсбэ! Так и знай!

– Петрович, так там даже рядовому охраннику платят больше, чем у нас! – осклабился довольный майор, отставляя в сторону трофейный ствол. – Да есть «языки», есть, не психуй. Аж целых две штуки. Было бы больше, но эти вон, – Махров презрительно дернул головой в сторону, – сопротивление, козлы, оказали. А у них, между прочим, «Сайга», да под патрон 7,62 на 39*! Еще и с коллиматорами, глянь! Не по наши «броники» честь, так что пришлось их, того, утихомирить малость, чтобы больше не рыпались. Не критично же, а?

– Ладно, считай, отмазался, – игравший роль строгого командира полковник поджал губы, – давай показывай трофеи. Доктор, глянешь, как Марина?

– Угу. – Окончательно отдышавшись, я сунул в пересохший рот незажженную сигарету (да, да, помню, «Минздрав» предупреждает, все дела…) и двинулся в сторону кострища, где на одном из бревен сидела девушка. Пристроившийся на корточках рядом капитан вытирал ей лицо бинтом из вскрытого индпакета. Судя по зловещему цвету тампона, гигиенический процесс был близок к завершению. Н-да, представляю себе, каково ей пришлось; проходя мимо, я постарался поскорее отвести взгляд от практически обезглавленного трупа со спущенными штанами. Кому именно принадлежит его «авторство», я понятия не имел, но стреляли явно не из плазменной винтовки…

Присев рядышком, я осторожно коснулся ее плеча.

– Мариш? – заставить себя произнести голливудскую банальщину в духе «Ты как?» или «С тобой все в порядке?» я не смог.

Девушка слабо улыбнулась в ответ:

– Да нормально вроде. Вы вовремя… успели. Дура я, да? Заставила вас побегать.

– Брось, пустяки это! Главное, закончилось все. – Насчет того, насколько вовремя мы успели, девушка вряд ли догадывалась. Да и насчет того, что все закончилось, – тоже. Дело-то ведь вовсе не в этих неудачливых насильниках, а совсем в ином! В ней самой, точнее – в том, что мы успели добраться до нее раньше, чем они. Нет, не эти уроды, двоих из которых сейчас вдохновенно допрашивают полковник с майором, а наши все еще неведомые оппоненты-экспериментаторы. Кстати, интересно, что, собственно, Петрович собирается у них выпытать? Это ведь просто пешки, не имеющие ни малейшего понятия о том, что на самом деле происходит. Вместо них вполне могли оказаться какие-нибудь беглые зеки, сошедший с ума турист с ледорубом или обкурившиеся дури хиппи. Да и вообще, это ведь она сама себя спасла, вовремя «передав» мне очередное сообщение о будущих событиях, второй раз за последний час, между прочим! Честно говоря, на ИХ месте, я бы уже прекратил этот фарс, вернул нас в «комнату с белым потолком» и попытался войти в контакт. Неужели они еще не поняли, что между нами достигнут некий паритет; что мы успеваем помешать смоделированным ими событиям раньше?! Или на самом деле не поняли? Или все идет именно так, как и задумано? Блин, голова кругом…

– Да нет, не думаю, что все закончилось, – негромко ответила девушка, глядя куда-то мимо меня, – боюсь, все продолжается…

Покончивший с «гигиеническими процедурами» капитан сунул мне в руки флягу со спиртом, выразительно подмигнул и отошел в сторону, вытаскивая из кармана сигареты.

– Что ты имеешь в виду?

– А вы разве не об этом же думаете? – грустно усмехнулась Марина.

– Ну… – замялся я. – Вообще-то, да, примерно об этом. Точнее, о том, почему они не прекращают весь этот идиотизм. Уже два раза у них ничего не вышло, а они, похоже, и не думают…

– Два раза? – Девушка взглянула на меня с неподдельным интересом.

– А, ну да, ты ж ничего не знаешь. – Я вкратце пересказал ей наши приключения на тропе и возле пещеры. – Понимаешь, получается, мы уже дважды опередили их, поломали все планы, а им будто бы все равно!

– Значит, меня…

– Да нет, Мариш, – я неожиданно решил говорить начистоту, – как раз тебя-то, как я понимаю, собирались уничтожить по-настоящему. Уж не знаю, отчего именно таким способом, может, ничего более подходящего в их распоряжении просто не нашлось, а может, дело в наших с тобой воспоминаниях, но по-настоящему.

– А зачем? – Девушка, похоже, искренне не понимала. Впрочем, я и сам-то с трудом понимал. Ладно, попробуем объяснить:

– Ну, кое-что ты слышала из нашего с Петровичем разговора, кое о чем наверняка догадалась сама, но главное… Главное в том, что ты ОПАСНА для них; смертельно не смертельно – не знаю, но опасна. Понимаю, как жутко в это поверить, но в твоем разуме находится нечто, что нам, людям, знать не полагается. Нечто угрожающее безопасности всей ИХ цивилизации. Короче, слушай, сейчас я тебе поподробнее… – Взглянув в лицо девушки, я одним движением скрутил пробку на фляге. – Так, а ну-ка быстренько успокойся! На, глотни. Задержи дыхание, сделай большой глоток и выдохни. Потом я дам тебе воды. Не переживай, как в прошлый раз, – я хмыкнул, – не отрубишься, я уж прослежу.

– Н-не буду, – помотала головой Марина, – это же спирт, мне Коля им лицо…

– Пей, говорю, – я решительно поднес к ее губам горлышко, – для тебя это не спирт и даже не водка, а лекарство, антидепрессант со стимулятором в одном не слишком чистом флаконе. Иначе сейчас возьму у Данилы его навороченную аптечку, а она, знаешь, как больно колется? У-у, да там такие иголки, как в старых многоразовых шприцах, тупые, толстые и зазубренные!..

Уж не знаю, что напугало ее больше, но требуемый глоток она сделала. Дождавшись, пока девушка, свирепо вращая глазами, прокашляется, я сунул ей воду и продолжил ликбез:

– Так вот, мы с полковником полагаем, что, пока ты лежала в той пещере…

Анатолий Петрович присоединился к нам минут через пятнадцать, когда я как раз окончил рассказ. Результат допроса пленных был написан на его кислой физиономии, и я, конечно же, не сдержался:

– Что, облом? Подозреваемые ушли в глухую несознанку, даже несмотря на примененные методы следственных мероприятий? Вот же суки, да? Кстати, мог бы и меня для начала спросить…

– Это в каком смысле? – Контрразведчик подозрительно прищурился.

– В том, что эти охотнички – не более чем плод чьих-то воспоминаний, то ли моих, то ли Маринкиных. Просто аватары, эдакие одушевленные картинки, выполнявшие заданную программу. Им «приказали» найти и уничтожить некую девушку – вот они и… Так ведь?

– Да так, так, – кисло согласился Анатолий Петрович, – они вообще ничего не понимают, вроде как с китайцами, блин, говоришь. Куклы говорящие… – До него наконец дошло, о чем я. – Думаешь?

– Ну да, – я пожал плечами, – просто марионетки с четко ограниченным кругом возможных действий.

– Сразу не мог сказать? – хмыкнул полковник, вытягивая сигарету из лежащей на бревне пачки. – А то мы с майором, что те клоуны…

– Без клоунов цирк сер и неинтересен, – философски заметил я, – ладно, Петрович, проехали. Кстати, подозреваю, что именно поэтому мы наших «неизрасходованных» двойников и не нашли: ребята свое отработали – и все. Исчезли. Так что преследовать и партизанить против нас никто не собирался.

– Умный, да? – голосом обиженного ребенка, нашедшего под елочкой совсем не тот подарок, о котором мечталось, угрюмо осведомился полковник. – Ну и что дальше?

– Дальше? Тебе как ответить – как писатель или как попавший в то же дерьмо товарищ по несчастью?

– Давай и так, и так. Для объективности.

– Как писатель ответственно заявляю, что по сюжету сейчас должна начаться жуткая кровавая вакханалия и прочий экшн. А вот как товарищ по несчастью… фиг его знает. То ли они тормозят, то ли мы с Марининой помощью что-то очень правильно делаем.

– Это в каком смысле «очень правильно делаем»? – верно истолковав расставленные акценты, быстро переспросил полковник.

– Да в самом прямом! Сам посуди: первый «тест» мы прошли, второй, по сути, сорвали, не дав ему даже начаться. А потом еще и девушку спасти ухитрились. И что? Нас по-прежнему никто не трогает, сидим себе, целые да невредимые. Птички вон поют, листочки шелестят… И знаешь, что еще меня очень сильно интересует? – без перехода продолжал я. – Ведь в памяти твоих ребятишек, да и десантничков наших тоже, наверняка найдется мно-о-ого всякого такого… интересного. Однако ж нас ни террористы злые не атакуют, ни твари инопланетные, ни повстанцы с колонизированных планет, понимаешь? Неоткуда им в Крыму взяться. В том Крыму, каким его наша дева несгибаемая помнит! А значит, это не мы в ловушке, а ОНИ! Точнее, и мы, и они. В ловушке, которую сами же и создали, Маринкин разум всякими суперспособностями напичкав!

Произнеся последнюю фразу, я бросил быстрый взгляд на девушку. Но Марина, то ли привыкнув к шокирующим подробностям из жизни собственного разума, то ли благодаря выпитому алкоголю, отнеслась к сказанному вполне адекватно, спокойно выслушав мои полубредовые «откровения». Что ж, уже хорошо.

– Понимаешь, Петрович, они НЕ МОГУТ ни смоделировать нам новый «тест», ни остановить или предотвратить уже происходящее! Не могут, потому что ОНА им не дает этого сделать! Мы не можем вырваться из созданного ее воспоминаниями мира – но и они неспособны вернуть нас назад в «белую комнату» или подвергнуть новому испытанию. По крайней мере до тех пор, пока не найдут в ее разуме ничего подходящего. – Я хихикнул. – Мариш, надеюсь, во время твоего похода ничего эдакого не происходило? Самолеты на вас не падали, землетрясения горы не сворачивали, террористы отряд в плен не захватывали? НЛО в пределах видимости не наблюдались?

– Не-а, – совершенно серьезно – настолько серьезно, насколько может произнести лишь захмелевший человек, сообщила девушка, энергично помотав головой. – Все прилично было, только Валька в первую ночевку напился и до палатки не добрел, так всю ночь под кустом и проспал.

– Ну, Вальку мы, полагаю, можем в расчет не брать, – не менее серьезно кивнул я, – если он, конечно, не бывший боевой пловец с тремя контузиями за плечами… то есть за головой… в смысле на голову… – Я окончательно запутался в падежах-склонениях.

– Так, погоди-ка! – остановил меня Анатолий Петрович. – То есть ты имеешь в виду, что Марина не дает им нас отсюда забрать? Сама не знает, как это делает; понятия не имеет, как вырваться из этого, гм, виртуального мира – но и им не позволяет ничего сделать?

– Именно! Мы – в мире ее воспоминаний, над которым не властны даже наши экспериментаторы! Так что теперь мы играем наравне. Мы не можем ничего изменить, но и они тоже не могут! Или… мы все-таки можем, а, Мариш? – Я взглянул на девушку. – Только не делай ничего прямо сейчас, ладно? Дай я хоть перекурю перед дорогой?

– Какой дорогой? – вполне ожидаемо не поняла Марина.

– Дальней, конечно, – я закурил, автоматически протянув зажигалку полковнику, – ты ж у нас нынче ведущая, а мы, соответственно, ведомые.

– Не слушай его, – затягиваясь, бросил контрразведчик, припомнив старый мультфильм, – бредит, бедняга, крокодилов считает. Я тебе рассказывал, что по статистике все более-менее талантливые люди – в той или иной степени душевнобольные?

Обиженно фыркнув, я отвернулся, успев заметить, как стоящий поодаль Махров торопливо занюхивает рукавом сделанный из фляги глоток. Фигуры стоящих рядом Коли с Даниилом недвусмысленно намекали, что кое-кто уже успел «сообразить на троих». Что ж, солдат, он, как известно, везде солдат, и в прошлом, и в будущем. Похоже, братание нашего сводного взвода идет полным ходом.

– Виталий Игоревич, а можно мне еще… немного? – покраснев, аки приглашенная на первый в жизни бал в кадетский корпус гимназистка, неожиданно спросила девушка, подозрительно блестящими глазами глядя на флягу, мирно почивавшую на отполированном туристическими задницами бревне. – А то вы такого порассказали, что мне аж жутко стало! Я прям какая-то чужая получаюсь…

– Думаю, девушка… – встретившись взглядом с полковником, я хоть и не понял, зачем ему это, успел отыграть назад, произнеся совсем не то, что собирался: – это будет вполне разумным. В конце концов, ин вино веритас, истина в вине, все дела, – открутив крышку, я подал Марине флягу, – это я тебе как врач, – я обменялся с контрразведчиком еще одним взглядом, убеждаясь, что не ошибся, – говорю! Пей, чего уж там. Когда еще на халяву за счет родной госбезопасности угостишься?

Дождавшись, пока девушка большим глотком продегустирует огненную жидкость и сунув ей протянутую Анатолием Петровичем шоколадку (во, буржуй, а меня-то безвкусными концентратами пичкал, змей!), я неспешно встал, якобы разминая многострадальную спину. Которая, к слову, давно уже не болела.

Полковник с готовностью стартовал со скамьи следом:

– Перекурим?

– Угу. Мариш, ты расслабься пока, успокойся. А вот курить больше не нужно, развезет. Посиди, повтык… гм… просто посиди, на воздухе оно знаешь как, – так и не подыскав с ходу подходящую красивую аллегорию, я брякнул первое, что пришло на ум, – здорово? По-нашему, по-туристски!..

Полковник торопливо отошел в сторону, то ли решив не мешать мне заниматься психотерапевтическим словоблудием, то ли сдерживая готовый вырваться наружу смех. Впрочем, Маринка и так с готовностью привалилась к подложенному мной рюкзаку – спирт, он такая штука, особенно когда в желудке с водичкой до нужной плепорции смешается! И совсем недавно она это уже очень даже хорошо доказала. Там, под землей…

Идею полковника я в целом понял. Вот только зачем же так неожиданно, почему со мной сначала не посоветовался?

– Петрович, а ведь рискуем? Ну и к чему все это? А если я ошибся, если не в ней дело? Или как раз наоборот, в ней: заснет сейчас, отрубится – и амбец! Опять же девку почем зря напоили. Жена узнает, чем я в ее отсутствие занимался, – отгребу по полной.

– С твоей женой я уж как-нибудь разберусь, – усмехнулся полковник, – а девка, если что, проспится. В крайнем случае, стошнит под кустик. Зато если ты не ошибся, сейчас что-то будет.

– Ха, а если нас сейчас на какую-нибудь там петлю Ориона закинет, или где там наши десантнички бывали? В метановую атмосферу и девственные джунгли нетерраформированной планеты?

– Да нет, ты меня не совсем понял, Игоревич! Кто у нас читающий, а? Кто Маринкин разум насквозь видит? Вот и думай, писатель, и думай быстро. Читай ее. Пока ОНИ ничего не придумали. Извини, что так резко, что без предупреждения, но для наших «друзей» все мои соображения, боюсь, вовсе не секрет. Так что времени у нас нет. Опереди их еще на шаг, раз уж так карта легла! Прямо сейчас опереди. Только не ошибись, прошу тебя. – Анатолий Петрович пронзительно, как он умел, взглянул мне в глаза: – Марина – это якорь, тупик и для них, и для нас, но они рано или поздно все равно что-нибудь придумают. Это не может длиться бесконечно, понимаешь? Так давай мы сделаем это ПЕРВЫМИ…

Что ж, вот теперь я понял.

Наверное, полковник прав, и противника нужно бить его же оружием. Маринка, по крайней мере, пребывая «в здравом уме и ясной памяти», может сдерживать их еще некоторое время, пусть даже и не осознавая этого. Но потом они действительно «что-нибудь придумают».

Но если сейчас успеть создать свой мир – мир, построенный из моих воспоминаний… или НЕ ВОСПОМИНАНИЙ? И не моих? А того, что волею нашего противника хранится в ее разуме… Я замер, боясь спугнуть какую-то очень важную мысль.

Мы ведь уже не раз убедились, что там есть сведения о будущем. Так почему бы не пойти еще дальше, предположив, что это касается не только свершившегося будущего, но и его ВОЗМОЖНЫХ ВАРИАНТОВ? Того, что только МОЖЕТ произойти, пойди наше прошлое или настоящее совсем по иному пути? А?

Да, попробовать в любом случае стоит. Тем более что девушка, озарив перемазанное лицо блаженной улыбкой, окончательно расслабилась, смешно трепеща над полуприкрытыми глазами пушистыми ресницами. Губы ее чуть заметно шевелились. Прислушавшись, я понял, что Марина поет про ту самую «комнату с белым потолком». Вот не знал, что нынешняя молодежь ранним «Наутилусом» увлекается! Впрочем, что здесь такого-то? Ассоциации с недавними событиями, опять же…

Ну и пусть себе поет, а я пока…

– Войдите, – буркнул командующий объединенным штабом ВКФ, адмирал флота Владимир Стариков, заслышав мелодичный зуммер вызова. Дверная панель бесшумно скользнула в сторону, пропуская в каюту главкома начальника особого отдела флота, контр-адмирала Карчанова.

«Могло быть и хуже, – меланхолично подумал Стариков, разглядев гостя, – с Серегой хоть нормально поговорить можно. Хотя странно, в такое время…»

Время и вправду было необычным – половина четвертого утра по стандарту. Даже на боевом флоте командующего в такое время будят лишь в одном случае: если произошло нечто вовсе уж экстраординарное. Спасибо, хоть предупредили заранее, одеться успел!

Хотя Серегу-то стесняться как раз нечего: пять лет лямку в одном офицерском училище тянули, сколько раз вместе в самоволки срывались, учебный бот угоняя! Потому и перетянул его к себе, как только в должность вошел, а то отправили мужика в колониальный корпус, коварные заговоры за вторым поясом дальности распутывать!..

– Господин адмирал, разреши…

– Серега, кончай, а? Надо будет, сам записи регистраторов и потрешь! – Криво усмехнувшись, Стариков кивнул другу на кресло. – Падай. Ну и что такое случилось? Бунт на борту? Или просто претворяешь в жизнь бессмертную заповедь контрразведки «сам не сплю и другим не даю»?

– Увы… – к чему он это сказал и что имел в виду, адмирал так и не понял. – Хуже, Вовка! Знаешь, что в нашем деле самое противное?

– Заговор пропустить, ясное дело! Или виновных недострелить.

– Если бы! Не-ет, господин адмирал, самое противное в нашем деле – это молодые специалисты, которые оными заговорами еще бредят!

– Что, снова кого-то прислали?

– Угу, прислали. Молодого да борзого. Ну я его…

– Ну, ты его, по старой привычке, в архив и отправил. Опять же пропущенные заговоры искать. С глаз долой, из сердца вон. Старо, как мир, и так же скучно. И что?

– Да вот что. – Особист со вздохом продемонстрировал адмиралу роум-кристалл, судя по цвету наномолекулярного покрытия – высшей степени защиты от несанкционированного чтения или копирования. При попытке взлома, кристалл мгновенно взрывался, не только разрушаясь сам, но и уничтожая любое считывающее устройство. – Боюсь, от ЭТОГО даже нам с тобой не отвертеться. Данным почти две сотни лет, а внимания никто не обратил, одно с другим не связал. И что теперь с этим делать?

– С твоим молодым специалистом? Ну, аннигиляционные мусоросжигатели пока еще никто вроде не отменял…

– Вольдемар, кончай, а? Юморист…

– Ладно, – Стариков послал короткий нейроимпульс, активируя встроенный в стену терминал, и протянул руку. Нововведенная мнемосвязь ему нравилась – в отличие от поморщившегося Сергея. – Давай уж свою «сливу». Что там на ней, кстати?

– Не поверишь, – вкладывая в ладонь адмирала овальный и на самом деле чем-то похожий на земную сливу кристалл, ответил Карчанов. – Помнишь, те артефакты Ушедших, за которыми мы уже хрен знает сколько лет по космосу гоняемся?

Судя по замершей на миг руке командующего, последний об этом помнил.

– Так вот, впервые эту штуковину знаешь где нашли? Не поверишь! На Земле, в самом начале двадцать первого века! Причем не кто-нибудь, а наша госбезопасность! А уж потом…

Командир большого стратегического крейсера «Мурманск», каперанг Сергей Геннадиевич Чебатурин задумчиво глядел на шифрограмму в своей руке. Именно в руке, поскольку депеши такого уровня секретности передавались только лично в руки адресату, в обход любых внутрикорабельных терминалов связи.

Да что там «в обход» – по неведомой каперангу причине, для этого не пользовались даже введенной пару лет назад мнемосвязью, ныне проходящей обкатку в десантных подразделениях, предпочитая старый добрый метод узконаправленного, троекратно каскадированного луча.

Два первых каскада защиты снял старший шифровальщик, собственноручно доставивший небольшую пластиковую полоску в капитанскую каюту, третий и последний шифрокаскад мог снять только лично каперанг. И случись с ним что в этот момент, расшифровать сообщение не смог бы уже никто на борту: капитанский дешифратор был надежно защищен его собственным генетическим кодом, копия которого хранилась в особом отделе штаба флота – и нигде более.

Задумчиво хмыкнув – почти что за двадцать лет службы подобную депешу он получал всего лишь один раз, да и то во время командно-штабных маневров групп флотов, – Сергей Геннадиевич подошел к сейфу. Ретиносканер коротко пискнул, подтверждая соответствие сосудистого рисунка сетчатки заложенным в память данным, встроенный в панель кодового замка тактильный сенсор тоже «узнал» папиллярные узоры пальцев владельца. Набрав цифровую комбинацию (семизначный код не только отключал замок, но и инактивировал небольшой термический заряд-самоликвидатор), капитан отомкнул дверцу, привычно оглядев небогатое содержимое.

Несколько папок с документами, полочка с компакт-дисками и информационными роум-кристаллами, искомый дешифратор и небольшой герметичный бокс с опечатанными секретными пакетами, предписывающими, что кораблю надлежит делать в том или ином случае, – вскрывать последние каперанг имел право, лишь получив соответствующий приказ командующего флотом. К слову, делать подобное ему тоже не приходилось со времен уже помянутых выше маневров.

Единственным, что явно выбивалось из общего ряда, была початая бутылка с выцветшей от времени этикеткой, по которой все же еще можно было разобрать, что это самый настоящий армянский коньяк, изготовленный на Земле почти два века назад. Семейная реликвия офицерской династии Чебатуриных, одним словом. Еще прадед покупал, морской офицер российского Северного флота, между прочим!..

Скользнув взглядом по легендарной бутылке, каперанг непроизвольно сглотнул и вытащил плоский, размером с портсигар, дешифратор, приложив палец к овальному углублению сбоку. Поморщился, когда игла-скарификатор проколола кожу, беря крохотный образец его крови. Неприятно, конечно, но что делать: генетический код каждый раз подтверждается заново. Причем кровь на анализ должна браться не из пробирки, а именно у живого человека, иначе сработает автоблокировка и… не только она!..

Дождавшись, пока загорится зеленый глазок индикатора, Сергей Геннадиевич вставил полоску шифрограммы в прорезь. Индикатор мигнул, и секундой спустя на поверхности прибора засветился небольшой экран, покрытый убористым текстом. Прочитав депешу, каперанг хмыкнул, теперь – куда более задумчиво, нежели несколько минут назад.

Однако! «Мурманску» предписывалось немедленно уйти в прыжок («координаты финишной точки переданы в бортовой компьютер»), обнаружить и уничтожить там некий объект («описание, спектральные и магнитно-гравитационные характеристики объекта прилагаются»).

С одной стороны, приказ как приказ, но вот с другой… с другой – с каких это пор корабли, способные проламывать орбитальную оборону любой степени эшелонированности, превращать в пояс астероидов небольшие планеты или на равных вести бой с целой вражеской эскадрой, используют для выполнения подобных заданий?!

Но, вчитавшись в приложение, каперанг понял, с каких именно пор: бээска «Мурманску» предстояло уничтожить то, за чем многие годы гонялся весь научный корпус Военно-космического флота (под чутким руководством особого отдела, разумеется). Таинственный артефакт неведомых Ушедших, непонятно с чьей подачи когда-то давно названный крейсером. Сюрреалистичное километровое нечто из двух взаимно пересекающихся эллипсов. Самую большую загадку, подброшенную людям бесконечной Вселенной…

Приближаться к объекту на расстояние ближе пятисот километров запрещалось – это приказ выделял особо, правда, без каких-либо разъяснений почему.

Хмыкнув в третий – и последний – раз, каперанг погасил экран. Необходимости извлекать из дешифратора саму депешу не было: она уже была уничтожена. Спрятав секретный прибор в сейф и заперев его (приложиться к раритетной бутылке хотелось неудержимо, но было нельзя, вернее – не время), Чебатурин коснулся пальцем клавиши вызова внутрикорабельного интеркома, вызывая обоих своих заместителей:

– Кап-два Сергиенко, кап-два Дейнек, поднимитесь в боевую рубку. Срочно! – Переключившись на другой канал, он продолжал: – Дежурному офицеру – боевая тревога, начать предстартовую подготовку к гиперпрыжку. Командирам и персоналу боевых частей занять места согласно штатному расписанию. Конец связи…

Капитан первого ранга Чебатурин не знал, что в эти же самые минуты другой флотский офицер, каперанг Хайнц Баумгартнер, точно так же удивленно принимает из рук подчиненного секретную депешу. И точно так же, вскрыв сейф, снимает последний шифрокаскад, выводя содержание сообщения на экран командирского дешифратора. А прочитав, точно так же объявляет на борту вверенного корабля боевую тревогу, готовясь уничтожить указанную командованием штаба цель.

Но были и три существенных различия.

Во-первых, в сейфе каперанга Баумгартнера не стояла бутылка безумно дорогого коньяка, на покупку которого не хватило бы всего его годового оклада. Правда, там стояла бутылка виски, но самого обычного, а вовсе не двухвековой выдержки и уж, конечно, не разлитого на самой Земле.

Во-вторых, приказ отменял ранее полученное задание по проведению спасательной миссии на безымянной планете, пока что обозначенной лишь коротким буквенно-цифровым индексом. Успевших высадиться десантников надлежало срочно эвакуировать, а по поверхности – нанести удар. Причем по тому же самому квадрату, где и проводилась спасательная операция! Так что его корабль в отличие от «Мурманска» вовсе не собирался уходить во внепространственный прыжок, по-прежнему продолжая висеть на высоком геостационаре.

В-третьих, корабль относился к совершенно иному типу и боевому классу.

Корабль каперанга Хайнца Баумгартнера назывался БДК «Крым»…

21

Раньше, особенно по молодости, я считал, что самое главное в любом споре или дискуссии – доказать свою правоту. В идеале – оппоненту. Как минимум – самому себе. Последнее в том случае, если оный оппонент уж слишком твердолоб и упрямо не желает признавать все ваши доводы, доказательства и контраргументы.

Но сейчас я неожиданно убедился, что сие утверждение, мягко говоря, не совсем верно. По крайней мере, слова полковника: «…получается, Игоревич, глянь – зашевелились-таки, уроды!» – меня как-то не слишком вдохновили. Совсем не вдохновили, честно говоря!

Все же что-то было не так, вернее, не совсем так, как планировалось контрразведчиком…

Вырванный полковничьим воплем из мира собственных футуристических фантазий, я несколько секунд непонимающе мотал головой, приходя в себя. В этот раз мне, похоже, удалось погрузиться в хранящуюся в Маринкином разуме «матрицу» куда глубже, нежели бывало раньше. Первое мгновение казалось, что я все еще там, в капитанской каюте. Точнее, в двух капитанских каютах двух могучих боевых кораблей нашего славного будущего.

Хм, вот, кстати, насчет названий. Только что в голову пришло: бэдэка-то ведь «Крымом» зовется, не как-нибудь! Ладно, не самое подходящее время искать аналогии и восторгаться удивительными совпадениями. Хотя бы потому, что Анатолий Петрович прав: «уроды» действительно «зашевелились».

Небо, еще несколько минут назад (ну или сколько я там в литературных эмпиреях витал?) лазурево-голубое, с несколькими безобидными ватками-облачками, сейчас приобрело совершенно угрожающий вид. Свинцовое, низкое, затянутое тяжелыми тучами, готовыми вот-вот обрушиться потоками не то дождя, не то чего похуже. Впрочем, насчет «чего похуже» – это я глупость сказал: зимой мы с Мариной в Крым не ходили, так что и воспоминаниям о каких-нибудь там вьюгах-метелях, заставших несчастных туристов на вершине Седам-Кая, взяться неоткуда – уж извините, граждане инопланетчики! А вот под дождь оба попадали, в Крыму это не редкость, особенно если в сезон попадешь.

– И давно оно… так? – окончательно придя в себя, осведомился я у полковника, зябко поеживаясь: от внезапно сорвавшегося холодного ветра, усиливающегося с каждой секундой, моя футболка с напяленным поверх бронежилетом защищала как-то не сильно. Вообще никак не защищала.

– Не-а, – почти весело сообщил тот, – ты ж минут пять всего… медитировал, вот на третьей все и началось! Знаешь, будто в ускоренном фильме: вдруг тучи откуда-то набежали, потемнело, ветер сорвался. В очень таком ускоренном фильме, – зачем-то счел нужным пояснить полковник. – А быстро они отреагировали, да? Слушай, ты это чего там такого нафантазировал-то?

– Да так, снова к жанру космооперы обратиться решил, идя навстречу пожеланиям широкой читательской аудитории. Только вот не уверен, что причина этого именно во мне… – хмыкнул я, переводя взгляд на Марину. Девушка по-прежнему полусидела на бревне, опершись спиной о рюкзак и удивленно поводя по сторонам слегка осоловевшими глазами.

Блин, Мариш, да когда ж тебя так развезло-то?! Вроде только ж выпила? Вот уж точно, все наши беды исключительно из-за водки и неумения оную пить! Не ухайдакайся она в той пещере до беспамятства, ничего б и не было… В следующий миг мне стало безумно стыдно от этой мысли. Ведь не «ухайдакайся» она тогда, лежать бы ей сейчас рядышком с менее удачливыми (и более трезвыми) товарищами, потихоньку мумифицируясь…

Впрочем, стыд, как чаще всего и бывает в подобной ситуации, немедленно испарился, освободив место совсем иным, куда более практичным ощущениям. Поскольку видимая сквозь разрывы в ветвях обрамлявших поляну деревьев перспектива, еще секунду назад простиравшаяся на несколько километров, неожиданно словно придвинулась ближе, подернувшись знакомой белесой мутью. Судя по всему, «комната с белым потолком» готовилась принять нас обратно в свои объятия. Плохо, ой плохо! Не надо нам туда. Поскольку полковник немного ошибся. Это не я изменения «нафантазировал», а Маринка контроль над «своим» миром терять начала, вот в чем дело!!! А время «моих» изменений пока еще просто не пришло.

– Петрович! – рявкнул я, надеясь заодно немного привести в чувство девушку. – Все немного не так, как мы думали! НЕ ДАВАЙ ЕЙ СПАТЬ!!! Если что, аптечку у Данилы возьми, там наверняка что-нибудь тонизирующее есть! Если вернемся обратно в ту комнату – все, песец! Понял? Нам пока рано уходить, мне еще нужно немного времени!

– Не ори, понял, – негромкий голос полковника я расслышал так, словно он проорал сказанное прямо мне в ухо, – разберемся уж. Эй, мужики, сюда. – Он призывно махнул рукой.

Что именно сейчас произойдет, я не знал – может, хлынет немыслимой силы ливень, может, начнется ураган, сметая самонадеянных людишек в пропасть, может… Какая в принципе разница?

Главное, теперь я знал, что все делаю правильно. И знал, что делать дальше: продолжать оживлять, извлекая из памяти девушки, те сведения о грядущих событиях, которые нужны нам.

Создавать будущее, но не здесь, не в этом иллюзорном мире, а там, ЗА его пределами. У нас, в нашей реальности и нашем континууме.

Что я имею в виду? А вот что: если мы выберемся из этой передряги живыми, то полученные полковничьей «конторой» сведения рано или поздно разойдутся между мировыми спецслужбами, попадут в архивы, и люди будущего будут заранее знать о наших опасных «соседях». Именно опасных, поскольку они вряд ли оставят попытки проникнуть в нашу реальность, пусть даже человеческий разум и оказался неподвластен всем непостижимым технологиям их цивилизации. И рано или поздно им удастся этого добиться – сумасшедший солдат-пограничник и носящая в себе чужой разум Марина очень даже хорошо это доказали.

Но для этого нам еще нужно вернуться.

Помните, раньше, в санатории, я писал, что баковское командование знало, где искать и как подавить инопланетный артефакт? Значит, подобный вариант будущего, вариант, в котором до них дошли сведения об уязвимости шаров-ретрансляторов, существует!

Так почему бы не попробовать повернуть все еще немного иначе? Заодно пойдя не от причины к следствию, а, так сказать, наоборот?

Сначала предугадать будущее, причем именно в том его варианте, в котором мы благополучно сумели вернуться назад, предупредив человечество об опасном соседстве? Что, несовпадение? Хотите сказать, что десантники уже отправились на планету искать таинственный шар? Не страшно, мы и это изменим! Гулять так уж гулять, поскольку терять-то все равно нечего…

Терпеть не могу писать о петлях времени, но ведь если уничтожить инопланетный корабль ДО ТОГО, как до него доберутся алчные искатели, затянутый в стартовую воронку гиперполя шар-ретранслятор никогда не попадет в земное прошлое, в 1908 год, верно? Его не найдут заблудившиеся подземники, ФСБ не кинется искать пропавшую дочку секретного ученого, увязав происходящее с неким писателем… и мы никогда не познакомимся с полковником. Жалко, конечно, неплохой он мужик, да и я, так уж выходит, никогда не узнаю о своих чудо-способностях, но чем-то в любом случае придется пожертвовать! Иначе уж больно хреновая альтернатива получается: возвращение в «белую комнату» и гибель во время одного из «тестов», уже не сдерживаемых ни Маринкиными способностями, ни моими предсказаниями.

Поскольку уж нас-то с ней наверняка уничтожат первыми, от греха, как говорится, подальше.

О том, где мы окажемся и будем ли хоть что-то помнить, случись все именно так, я понятия не имел. Каким-то уж больно сложным все это представлялось, даже с точки зрения писателя-фантаста, вовсе не обремененного никакими особыми рамками.

Ведь если мы не будем ничего помнить, то и архивным сведениям неоткуда будет взяться, верно? Но шары-то будут атакованы и взорваны? Значит, все-таки будем? То есть сначала вернемся, сообщим об угрозе «кому следует», а потом уже все изменится? Так сказать, задним числом история перепишется? Чушь!.. Хотя какая в конце-то концов разница?! Сейчас главное уничтожить шары. А дальше разберемся. Может быть. Все равно ведь ничего другого я не придумать, не сделать не могу…

Ощутив, что близок к тому, чтобы окончательно запутаться, я встряхнул головой, заставляя себя не думать об этом.

– Сергей Геннадиевич, стартуем через минуту сорок три, – раздался в крохотном наушничке (мнемосвязью Чебатурин принципиально не пользовался) бодрый голос «навигационного» заместителя, капитана второго ранга Валеры Сергиенко. – Принял управление, готов к пространственному маневрированию в линейном космосе. Расчетная точка финиша – в полутора тысячах. В эклиптике, по курсу. Включаю компенсатор возмущения.

– Хорошо. Дейнек, что у тебя?..

* * *

– Ты серьезно думаешь, что все так просто? – голос, такой до боли знакомый и родной голос, разом вырвал меня из того, что когда-нибудь, возможно, назовут в мою честь литературным трансом (сомневаюсь, конечно, ну а вдруг?). И я с секундным запозданием осознал, что нахожусь уже вовсе не на туристической стоянке и что рядом со мной не спецназовцы с космодесантниками, а…

Мой мир, такой привычно-удобный, хоть и изрядно перевернутый с ног на голову всеми последними событиями, неожиданно пошатнулся и окончательно низринулся в бездну… воспоминаний.

Поскольку я понял, где нахожусь.

И кто со мной говорит.

Учебное поле, на котором каждое лето советские инструкторы тренировали одних наших ближневосточных друзей воевать с другими нашими ближневосточными друзьями, нисколько не изменилось. Здоровенный участок перепаханной взрывами имитационных зарядов земли размером с парочку футбольных полей. Две линии окопов, проволочные заграждения, чуть дальше – полоса препятствий. Недосягаемая мечта окрестной пацанвы, к числу которой не относился сын начальника медицинской службы. Вотчина «товарища дяди капитана Фархата», ныне дослужившегося аж до целого подполковника полумертвой, увы, армии.

Поле чудес из детских воспоминаний будущего писателя-фантаста.

Очень и очень такое реальное поле чудес…

Отец стоял в нескольких метрах, рядом с капитаном Нуралиевым. В точности такой, каким я и запомнил его тем летом: простоволосый, без фуражки, в расстегнутой на три пуговицы летней офицерской рубашке навыпуск. Майорские погоны поблескивали под полуденным солнцем своей фальшивой латунной «позолотой». Рука с дымящейся «опалиной» была привычно отведена чуть в сторону, чтобы ненароком не пропалить форменные брюки с узким алым лампасом.

– Думаешь, все так просто, сынок? – Отец взглянул на меня так, как всегда и смотрел – с легкой, едва заметной и совсем не обидной иронией. – А мне вот кажется, ты все-таки ошибаешься. И все совсем не так просто.

Захотелось закричать. Или закрыть глаза, до боли зажмурившись. Такого я не ожидал. Да, это был хороший удар. Слишком острыми еще были совсем иные воспоминания: похороны, неискренние сетования соседок по поводу «а ведь совсем не старый-то был» – и ненависть к самому себе оттого, что так и не успел навестить его в последние дни в больнице…

Что ж, пока мы с Мариной занимались угадыванием да перекройкой будущего, кое-кто тоже времени даром не терял. И основательно поковырялся в моих собственных воспоминаниях, безошибочно выбрав оттуда именно то, что нужно. Выбрал, примерился – и ударил. Хорошо так ударил, с пониманием, чтобы наверняка! С оттяжкой, так сказать. Я ведь никогда особой психологической «харизмой» не отличался, по любому поводу переживал дико. Да и вечный мой комплекс вины, опять же…

И самое неприятное: прекрасно понимая, что это лишь очередной морок, самообман, идиотский психологический «тест», я ничего не мог с собой поделать! Ну а как поделаешь? Вон же он, папка мой, перед которым я на все сто виноват, напротив стоит! Улыбается, паршивым болгарским «Опалом» дымит. Живой. Говорит что-то.

Помотав головой, я с трудом заставил себя вслушаться в обращенные ко мне слова:

– …ты ведь помнишь нашу семейную историю, а? Ну я ж тебе не раз в детстве рассказывал? Прабабка твоя замужем за камнетесом была, в каменоломнях погибшим, помнишь? А как он под землей без вести пропал, она, без средств оставшись, за его друга замуж вышла, за прадеда твоего, стало быть. – Отец мельком взглянул на докуренную сигарету и знакомым жестом выбросил окурок. – Отсюда и весь наш род пошел, так уж получается. Где ее первый муж погиб, рассказывать или сам догадаешься? – Отец сделал нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу Фархату знак «погоди, мол». – Вижу, догадался. Правильно, в той самой пещере, что Марина нашла. Вот и подумай, что будет, если ты сейчас все изменишь? Выйдет прабабка твоя за Федора, деда моего? Батьку моего родит? А? Так стоит ли сук, сидишь на котором, рубить, сынок?

– Па-па, – все-таки сумел выдавить я сквозь напрочь пересохшее горло, – но ведь…

– Что «ведь», сынок? Инопланетный шар под землей? Так он уж сто лет там лежит и никому особого вреда не принес. И еще столько же пролежит. А заставу, это я тебе точно говорю, оттуда скоро уберут – оползневый район, в городских планах там парк разбить, чтобы берег укрепить. У нас ведь теперь с нашими заграничными соседями мир и прочее понимание. Вот и все. И пусть себе лежит, пока его срок не придет. Точнее, срок тех, кто поймет, как его знания на благо человечества использовать.

– Н-нет, ты… ошибаешься… папа… – По-прежнему не поднимая взгляда, я отрицательно помотал головой.

– Думаешь? – Отец выудил новую сигарету (семейное, однако, вот в кого я смолю, аки тот хрестоматийный паровоз!), прикурил от моей зажигалки и протянул мне пачку: – Это хорошо, если ты прав, если не ошибаешься. Ну а вдруг все-таки наоборот? Ведь если ты на свет не появишься, и всей этой истории не будет. И тогда уж точно никто про шарик не узнает. Так, может, лучше уж до конца все эти дурацкие «тесты» пройти, а? Доказать, так сказать, что человечество не лыком шито? Да и вернуться с победой назад… Бери сигаретку-то, сынок, давненько мы с тобой на пару не дымили!..

– Нет, – помотав гудящей головой, я мягко отстранил от себя помятую сигаретную пачку, – не надо. Знаешь, ты все-таки не мой отец. Мой отец учил меня… другому.

– Чему же? – мягко и всепрощающе улыбнулся нежданный собеседник. – Не бояться попусту? Родителей любить да уважать? Друзей не предавать? А вот помнишь, сынок, лет семь тебе было, ты у меня на работе, в санчасти…

– Не надо… – тихо прошептал я, чуть ли не против воли делая шаг назад. Заставить себя взглянуть ему в глаза я так и не смог. – Пожалуйста, не надо!..

– Не надо чего? – Отцовское лицо вдруг стало жестким – он всегда это умел, мгновенно менять настроение. Правда, и отходил потом столь же быстро. – Не надо напоминать тебе, как ты, любимый и единственный сын, не пришел ко мне в больницу? Ты ведь знал, что мне осталось всего пару дней, а, доктор? Ведь знал, образование вкупе с кандидатской степенью позволяло? Что ж не пришел батьку ТУДА проводить, с живым отцом не попрощался? Дела нашлись? Или просто «не сподобился», на потом отложил?

– Не надо… – Отчего-то я знал, что это и есть перелом, что сейчас что-то изменится. Или кто-то. Либо сдамся я, либо…

– Ну, нет – так нет. Но ведь ты уже столько лет с этим живешь, с виной своей, верно? Так попроси у меня прощения, вот прямо сейчас и попроси. И я прощу тебя. Тоже прямо сейчас. Да и забудем все. Наше с тобой, сынок, прошлое – в прошлом, но… не разрушай свой род. И не лезь туда, в чем все равно ничего не смыслишь. Иначе ведь вообще ничего не будет: ни тебя, ни меня… А? – Отец с готовностью протянул руку.

Всего один шаг, одно рукопожатие. Ощутить своей рукой его ладонь, такую сильную, родную, знакомую, отцовскую…

Но я уже не слушал, вспоминая совсем другой разговор, незадолго до его смерти. Мы стояли на балконе и курили, когда отец неожиданно сказал, что ему осталось совсем недолго. Я, естественно, начал возмущаться, убеждая его в обратном, давить на то, что мы оба врачи и понимаем, что все это глупости, однако он лишь грустно улыбнулся в ответ. Улыбнулся, старательно затушил в пепельнице окурок… и неожиданно произнес нечто, весьма меня в тот момент удивившее:

– Знаешь, когда ты был маленьким, ты был просто жутким трусишкой. И меня это, честно говоря, очень расстраивало. И сейчас я хочу снова повторить то, что уже не раз говорил в твоем детстве: не бойся, сынок. Ничего, никого и никогда не бойся! И никогда не живи воспоминаниями. А знаешь почему? Воспоминания – это ведь тоже страх, сынок; бегство от реальности и от самой жизни. Страх перед этой самой долбаной жизнью…

– К чему ты это? – совершенно искренне не понял я.

– Не важно, – обычно никогда не оставлявший вопросы без ответов, на сей раз отец покачал головой, – просто запомни. Не живи прошлым, сын. Живи настоящим… ради будущего. Ты спрашиваешь, к чему я это? А ни к чему. Возможно, придет срок и пригодится; а может быть, и нет – кто его знает? Ты ж писатель, в конце концов? Вот и думай. А пока – просто запомни. И еще одно: я тебя очень люблю, сынок…

– Я тоже, папа…

Услышал ли он мою последнюю фразу, я не знал: развернувшись, отец уже хромал в комнату, сильно припадая на больную ногу.

Через месяц его не стало.

Оторвавшийся тромб остановил его сердце…

– …Хватит. – Я поднял голову, наконец-то встретившись с собеседником взглядом. Не зря был тот давний разговор, ой не зря! Уж не знаю, что там открылось отцу перед смертью, но что-то он явно знал. – Хватит! Ты не мой отец. Потому что, как бы я не был перед ним виноват, он никогда не стал бы использовать это в качестве аргумента в споре. Тут вы ошиблись. Боль мне доставить – да, доставили, а вот с этим прокололись! Я его слишком любил, чтобы поверить во все это. Как и он меня. Но и это не главное. Знаете, он всю жизнь учил меня не бояться, не быть трусом. И только теперь я понял, что он был прав. Уходите.

Лицо собеседника дрогнуло, словно мимические мышцы на краткий миг свело спазмом, и устремленный на меня взгляд изменился, став другим. Да, я не ошибся: именно другим. Тем самым, каким я его запомнил. Каким-то… просветленным, что ли? Живым?

Правда, длилось это лишь одно неизмеримо малое мгновение, так что я даже не понял, не ошибся ли…

А еще долю секунды спустя я вернулся туда, откуда начал…

– Сергей Геннадиевич, стартуем через минуту сорок три, – раздался в крохотном наушничке (мнемосвязью Чебатурин принципиально не пользовался) бодрый голос «навигационного» заместителя, капитана второго ранга Валеры Сергиенко. – Принял управление, готов к пространственному маневрированию в линейном космосе. Расчетная точка финиша – в полутора тысячах. В эклиптике, по курсу. Включаю компенсатор возмущения.

– Хорошо. Дейнек, что у тебя?

– Нормально, командир, – доложил второй заместитель, кавторанг Дейнек, – тестовая прогонка завершена, оружейные комплексы в боевом режиме. Параметры и координаты цели загружены, основная и резервная системы готовы, время подготовки к залпу – двенадцать секунд. По выходу из воронки активирую бортовую защиту и фантом-генератор. Разрешите вопрос?

– Давай, Валдис. – Каперанг взглянул на бегущие в обратном порядке цифры на «стартовом» мониторе: до прыжка оставалось меньше тридцати секунд.

– Почему именно ракеты? Я прикинул параметры цели: вполне можно было бы накрыть плазменным конусом…

– Нам запретили приближаться ближе, чем на полтысячи кэмэ, Валд. Или ты сумеешь с такого расстояния сфокусировать над объектом длиной почти в километр контур достаточной плотности?

– Ну, теоретически…

– И сколько энергии на это уйдет? Даже с учетом боевого реактор-режима? Согласись, слишком сложно для случая, когда можно накрыть неподвижную, не собирающуюся оказывать активного сопротивления мишень одной-единственной боеголовкой, потратив на это лишь ту энергию, что пойдет на обеспечение стартовых мероприятий и запуска?

– Ясно, командир… – одновременно с обнулившимися цифрами на табло, голос кавторанга на миг исчез из наушника, тут же вернувшись и произнеся сказанное еще раз: небольшой темпоральный парадокс, изредка сопровождавший прыжки через гиперпространство. Почему изредка, а не всегда, ученые так и не сумели ни понять, ни предположить. – Ясно, командир… есть финиш!

Образовавшаяся в точке с заданными координатами брешь в нормальной структуре трехмерного пространства исторгла в линейный космос огромный боевой корабль, мало в чем уступающий размерами неведомой цели. Включившиеся компенсаторы погасили возникшие в момент всплытия возмущения пространства-времени, и спустя несколько секунд заработали системы обнаружения и навигации. Ошибки не было: «Мурманск» вышел в заданной точке.

Впереди обманчиво близко – системы визуального наблюдения работали на максимуме – висел в пространстве исполинский космический корабль. Две «перетекающие» друг в друга, находящиеся в постоянном движении тарелки.

Крейсер Ушедших, артефакт давно исчезнувшей цивилизации – для романтически настроенных искателей и жаждущих технического прорыва спецов-научников.

Предназначенная к уничтожению цель – для ракетного комплекса БСК «Мурманск», первого в линейке кораблей, сошедших со стапелей орбитального судостроительного завода холодной и недружелюбной к людям планеты третьего пояса дальности Новый Мурман.

– Стабилизация в линейном пространстве. Корректировка остаточного импульса гиперполя. Выход в плоскость эклиптики цели. Необходимость в дополнительном пространственном маневрировании отсутствует, – не вдаваясь ни в какие подробности происходящего, привычно забубнил в наушнике кап-два Сергиенко.

– Захват цели. Есть. Наведение комплекса. Есть. Готовность к запуску – десять секунд, пять… нуль. Есть. Ожидание команды на открытие огня, – вторил ему кавторанг Валдис Дейнек, выполняя предписанные боевым расписанием действия.

«Старею», – с грустью подумал капитан первого ранга Чебатурин, ощутив, как где-то глубоко-глубоко шевельнулось острое сожаление оттого, что придется уничтожить, возможно, самую ценную находку человечества. – Эх, подойти бы поближе, осмотреть… да неужели же научно-исследовательский отдел флота (подчиненный – правда, об этом мало кто знает – особому отделу, между прочим!) не поймет, не оценит?! Ведь такое раз в жизни бывает! Блин, да что это со мной? – тут же пришла спасающая от готовой вырваться наружу крамолы мысль. – Есть приказ, есть присяга… точно – старею!»

– Готовность ноль, ожидаю команду, – повторил не догадывающийся о командирских переживаниях Дейнек.

«А вот хрен вам, послужим еще!» – азартно, будто кадет высшего военно-космического училища, впервые принявший участие в настоящих, а не на виртуальном компьютерном симуляторе маневрах мысленно выкрикнул каперанг, отдавая слышимый уже всем приказ:

– Залп!..

Если бы кто-то из ученых, занимающихся проблемой стандартизации времени в исследованной части Вселенной, придумал, как нивелировать неизбежный временной люфт между находящимися в тысячах световых лет точками пространства, он был бы весьма удивлен, узнав, что именно в этот момент капитан первого ранга Хайнц Баумгартнер отдал в точности такой приказ, что и каперанг Чебатурин, отправив к поверхности неразведанной планеты ПЗТ-А-001-27/24 снаряженную стокилотонной боеголовкой ракету.

Предупрежденные о грядущем орбитальном ударе космодесантники заранее укрылись за складками местности, поэтому никакого вреда близкий взрыв им принести не мог. Тем более что сержант Баков заставил всех по-боевому загерметизировать «скорлупу» и опустить нашлемные светофильтры. Так что отделение с искренним интересом наблюдало за феерическим зрелищем разверзшихся в десяти километрах от планеторазведческого лагеря небес.

Сам сержант взрывом интересовался мало, пребывая в глубокой задумчивости. По двум причинам. Во-первых, он так и не понял, зачем вообще было десантироваться, да еще в такой дикой спешке, на эту планету, если сразу после удара за ними пришлют челнок?! А во-вторых, приди сообщение о бомбардировке минут на двадцать позже, они с Коротковым и Гвоздевым как раз ехали бы на реквизированном вездеходе прямиком в сторону эпицентра! И не факт, что успели бы найти укрытие или вернуться: сотня килотонн – это, знаете ли…

Затемненный светофильтрами горизонт почернел и смазался, несколькими мгновениями спустя подернувшись рябью раскаленного, воистину кипящего воздуха. Противно заныли, предупреждая об облучении, встроенные в «скорлупу» радиометры. И наконец, по лагерю исполинской метлой прошлась, сметая сборные домики-времянки, жарко-пыльная ударная волна. Все…

О том, что до взрыва находилось на месте километрового, пышущего радиацией кратера с остекленевшими от чудовищного жара стенками, никто из десантников так и не узнал.

Как никто не узнал и о тех моральных сомнениях, что испытал каперанг Баумгартнер, отдавая команду на запуск ракеты. До ухода в запас Хайнцу оставалось служить всего пять лет, потому он вовсе не собирался никому рассказывать, что за миг до этого ощутил острое желание не отдавать этого приказа. Даже, скорее, не желание, как таковое, а нечто вроде мысленного приказа, чем-то отдаленно напоминавшего новомодный мнемоконтакт.

Но психов на флоте, как известно, не держат, и большими десантными кораблями они не командуют, поэтому каперанг постарался поскорее забыть о произошедшем.

…Капитаны первого ранга Хайнц Баумгартнер и Сергей Чебатурин были хорошими офицерами Военно-космического флота. И никогда не нарушали полученных приказов.

Даже тогда, когда в их головах заводились непонятные голоса…

– Что-то не так? Не выходит? – раздраженно поприветствовал мое очередное «возвращение» полковник. – Почему мы еще здесь?

– А ты что, куда-то собрался? – зло огрызнулся я, осматриваясь. Мое странное видение еще не стерлось, не поблекло в памяти. Отец, тренировочный лагерь, наш непонятный разговор. Похоже, меня только что попытались самым примитивным образом искусить. Но – не вышло. Спасибо папке, ошиблись, ребятки…

Впрочем, и раздражение контрразведчика понять тоже можно. Окружающая картина выглядела пессимистично; пожалуй, даже более чем пессимистично: мрачное небо, нависшее, казалось, в считаных десятках метров над головой, затянулось уже не тучами, а каким-то сплошным темно-серым покровом. Ледяной, пронизывающий до костей ветер почти сбивал с ног. Стягивающееся вокруг поляны наподобие исполинской петли белесое ничто окончательно пожрало перспективу, добравшись почти до самого края обрыва. Правда, дальше оно не пошло, словно наткнувшись на невидимую преграду.

Что ж, все правильно! Так что не зря я на полковника благим матом орал, чтобы он Маринке спать не давал. Ведь это именно она удерживает нас здесь, и, значит, мои «футуристические фантазии» будут тщетными до тех пор, пока девушка останется в сознании.

Ну, или пока наши враги не уничтожат всю «белую комнату» вместе с нашими бренными телами. Кстати, интересно, почему они, собственно, до сих пор этого не сделали?! Если мы с Мариной так уж опасны для них, не проще ли уничтожить наши физические тела – да и дело с концом?

– Все, что мог, я сделал. А почему мы еще здесь? Разве сам не понял? – Я зябко пожал плечами, кивая на кутающуюся в наброшенную кем-то камуфляжную куртку девушку, от холода и ветра окончательно пришедшую в себя. – Вон оно, твое «почему», сидит, мерзнет!..

…Я вздрогнул, пораженный неожиданной догадкой. Неужели? Неужели я понял? Неужели все ТАК ПРОСТО? И на самом деле нет никакой комнаты, как нет и никакой иной реальности? А есть еще один, самый мощный «базовый» морок, своего рода «стартовая площадка» для всех остальных тестов? Тех самых лабораторных крысок тоже ведь сначала в общую клетку сажают, а уж после оттуда по одной – по две для опытов растаскивают! Гадкое, конечно, сравнение, но ведь правильное, верно?

Куст тот колючий во время моего первого «прыжка» в Крым помните? Ну не мог я, поранившись в несуществующем лесу, увидеть кровь на своей руке якобы в реальности, никак не мог! Самовнушение – штука, конечно, зело серьезная, но не настолько же! Мы ведь не в киношной матрице все-таки. Эх, мне б еще тогда следовало догадаться, несостыковку заподозрить!

Да и сама эта несуразная «комната с белым потолком», уж слишком явно напоминавшая не то кинофильм, не то видеоклип. И песня «Наутилуса», знакомая, как выяснилось, не только мне, но и Марине… Поняли, откуда все это взялось? То есть от кого? Из чьей памяти?

Плюс то, что сказал Даниил около пещеры: его навигационный браслет утверждал, что мы на Земле! Очень сомневаюсь, что созданная по нашу честь иллюзия оказалась столь глубока, чтобы заставить ориентирующиеся – как там я писал-предсказывал, «по излучению квазаров», да? – браслеты по-прежнему определять истинное местоположение носителей!

ПРОСТО МЫ НИКУДА НЕ ПЕРЕНОСИЛИСЬ С ЗЕМЛИ, ВОТ И ВСЕ!

Ну а дальше? Дальше Марина вдруг взяла и ушла. Просто ушла. Вырвалась из-под власти «базового» морока, созданного не без ее участия, полностью погрузившись в мир собственных воспоминаний.

И кое-кому пришлось срочно корректировать первоначальные планы. Хотя, возможно, поначалу это их даже и не смутило: ну ограничился круг «тест-площадок» одним только крымским лесом и что с того?

Но вот затем, у пещеры, когда я впервые реально их опередил, они, надо полагать, уже задумались! Вот только поздновато, ребятишки, спохватились! Поскольку сейчас их базового морока-комнаты уже нет, оттого и та белая гадость остановилась. И не просто остановилась, а начала отступать, истаивая, будто туман под рассветным солнцем. Остался лишь ее мир; оживленная ее воспоминаниями картинка.

Вопрос в том, сумеет ли Маринка сама нас отсюда вытащить – или придется ее все-таки отключать? А как, собственно? Проверенным полковничьим способом напоив? Долго, а у нас нет времени… Не по голове ж прикладом бить?! Хотя… зачем, собственно, бить или поить? У «альфовцев» наверняка армейские аптечки есть, а там, если мне врачебная память не изменяет, парочке шприц-тюбиков с омнопоном быть положено.

Вот только интересно, КУДА мы все-таки вернемся? Где во времени будет располагаться точка расхождения двух вариаций будущего – того, в котором шар-ретранслятор попал в земное прошлое, и того, где он вместе со скорлупой-носителем превратился в облако раскаленного пара?

Какой-то особенно сильный порыв ветра швырнул в лицо пригоршню пепла из кострища – и… стих. Полностью стих, будто его никогда и не было. Морок не морок, а пепел-то как настоящий, глаза вон как режет, и во рту мерзко… хреновы экспериментаторы, блин!..

Проморгавшись и отплевавшись, я встретился взглядом с контрразведчиком:

– Нормально, Петрович, вот теперь я, кажись, по-настоящему все понял. Только на рассказ времени нет, потом как-нибудь, ладно? Сейчас нам надо как можно быстрее отсюда ноги делать, пока они нас напоследок не оттестировали… в особо извращенной форме и без вазелина!

– Так чего делать-то? – на удивление, не стал спорить полковник.

– Маринку от реальности изолировать, вот что! Петрович, у тебя аптечка есть?

– Как и у тебя, – пожал плечами контрразведчик, – в набедренном кармане глянь. Снаряга у всех одинаковая…

Уже не слушая его дальнейших разъяснений, я вытащил из кармана камуфляжных штанов ярко-оранжевую коробочку, открыл и выщелкнул из ячейки заполненный прозрачной жидкостью шприц-тюбик:

– Омнопон?

– Не-а, промедол, – полковник покачал головой, – этот тип аптечек комплектуется промедолом. Это что, существенно?

– Думаю, нет, – я перевел взгляд на девушку, – ну, «травку» ты, как я понимаю, пробовала, а вот как насчет чего-нибудь посерьезнее?

– Виталий Иг… Игоревич!!! – Судя по тому, как интенсивно покраснела девушка, насчет первого я угадал. Относительно второго, надеюсь, нет. – Что вы обо мне… я никогда… не…

– Не важно, – припомнив занятия на кафедре «военки», я решительно свернул шприц-тюбику «голову» и сдернул с иглы защитный колпачок, – сейчас попробуешь. Говорят, клево. Или сумеешь сама это все прекратить?

– Что все? В каком смысле прекратить? – искренне не поняла девушка, перепуганной белкой подскакивая на бревне. – Ой!!! Больно же!!!

– Не «ой», а счастливых снов, – сообщил я, выдергивая иголку из ее, гм, ну пусть будет бедра, проколотого по всем правилам военно-полевой терапии, прямо сквозь ткань камуфляжных брюк. – Не ной, уже все.

– А зачем? – с искренней обидой спросила Марина, потирая уколотое злющим писателем место. – Мне же больно-о!..

Обхватив ее за плечи, я взглянул девушке в глаза:

– Мариш, сейчас тебе захочется спать. Умоляю, не противься этому, а возьми и засни, ладно? Просто возьми и засни. Иначе мне придется вкатить тебе еще одну дозу. Так что расслабься и засыпай. Знаешь, когда мне разок в жизни делали перед операцией премедикацию, так даже понравилось. Думай о чем-то хорошем и, главное, не противься тому, что будет происходить, хорошо?

– Хорошо, – глуповато хихикнула девушка, глядя на меня подозрительно заблестевшими глазами.

Гм, а быстро ее пробрало! А то я, честно говоря, слегка побаивался, что в этом мире наши аптечки – не более чем фикция, театральный реквизит. Хотя патроны в автоматах были самыми настоящими… как и батареи в плазменных – я поежился – винтовках.

– А что… будет… происход-дить?

– Не знаю, – честно сообщил я, глядя на становящееся все более высоким небо, с каждой секундой очищающееся от туч, и ловя на себе взгляды столпившихся вокруг уцелевших людей. «Ускоренное кино» с похвальной быстротой отматывалось назад. Дождавшись, пока небосвод обретет прежнюю голубизну (секунд семь, вряд ли больше), я вздохнул и повторил: – Не знаю…

Впрочем, никакого значения для Марины это уже не имело: блаженно прикрыв глаза, девушка расслабленно опустила голову на грудь. Что ж, мой институтский преподаватель фармакологии оказался прав: алкоголь вкупе с наркотическими средствами из списка «А» дает порой весьма интересные эффекты. Например, крепкий здоровый сон. Вот и спи, Маринка! Спи – и пусть все окончится тем, с чего и началось…

И в тот же миг все изменилось.

Очень надеюсь, что в последний раз.

Очень на это надеюсь!..

22

«…Темнота. Ну да, конечно, темнота, было бы странно, если наоборот! Полковник ведь сам приказал погасить все фонари, а приборы ночного видения – где они сейчас? Чтобы их найти, нужно зажечь хоть один фонарь, а чтобы зажечь хоть один фонарь, нужно найти и включить прибор ночного видения. Вот такая, блин, круговая порука!

Я с тревогой прислушался к собственным ощущениям: «круговая порука» – это мне просто так припомнилось или снова господин Бутусов хулиганит? Вроде бы нет: в голове царила похвальная пустота. Ну а что темно, так чему тут, собственно, удивляться-то? Под землей всегда темно, свету тут по определению неоткуда взяться! Да и не могли мы, если так подумать, ни в какое иное место попасть: «точка расхождения» должна была быть именно под землей, возле, мать его так, шара-ретранслятора!

Закряхтев, я принял вертикальное положение. Сел в смысле. Ну не вставать же? На голове, правда, ощущалась ставшая уже привычной тяжесть спецназовской «Сферы» (бли-и-ин, что, снова?! Сколько ж я могу ее снимать-то?!), однако в который раз измерять собственной головой высоту здешних потолков мне как-то не хотелось. Подо мной ощущалась покрытая слоем мягкой пыли, усеянная мелкими камешками относительно ровная поверхность. Катакомбы. Прибыли, значится. Что ж, ура, товарищи! – шепотом, конечно, во избежание обвала.

Все тело отчаянно ныло, словно я пролежал в жутко неудобной позе целые сутки. В затекшие конечности впивались тысячи несуществующих иголочек – сутки не сутки, но несколько часов мы тут точно провалялись. В аккурат столько, сколько длилась вся наша «крымская» одиссея, надо полагать.

Ну и темнота! Пошарив по карманам, нащупал зажигалку… и зажмурился, возмущенно тряся головой:

– Ну какого хрена?! Убери!

– Из… извините, – Колиным голосом отозвалась слепящая галогеновым фонарем тьма. Луч скользнул в сторону, высветив живописно раскиданные в узком коридоре шевелящиеся тела: один, два… шесть. Все на месте: невидимый из-за бьющего в глаза света Коля, полковник, Марина, майор и оба его орла, в том числе и только что «погибший» Вадим. Живые.

Кстати, а вот интересно: их уже махровцами раньше обзывали, или это я, такой умный, только сейчас придумал? Надо бы не забыть спросить…

– Ну и где это мы? – подал голос полковник, с мрачным интересом осматривая глухую, иззубренную пилами камнетесов стену там, где полагалось быть ведущему в сферический зал ходу. Никакого коридора в этом варианте будущего, ясное дело, не было и быть не могло. Что ж, значит, у нас – спасибо Маринке! – получилось. – А где Баков, где остальные? – обиженным тоном продолжал вопрошать контрразведчик. Охотно понимаю твою, Петрович, обиду, но, боюсь, не видать секретным госбезовским лабораториям ни штурмовых винтовок двойного действия, ни аптечек со встроенными диагностами, ни прочих непробиваемых бронекомплектов. Время – такая штука, не любит, когда его на два века опережают!..

– Дома, как я понимаю, – мягко, будто разговаривая с душевнобольным (надеюсь, ему эта аллегория в голову не придет?), ответил я. – Поскольку нечего им здесь делать. Тот шарик, что они на планете обнаружили и который их к нам в гости закинул, немножечко того, испарился. Да и наш тоже… испортился.

– В каком смысле? – подозрительно осведомился полковник, кряхтя, усаживаясь под стеной и растирая занемевшую руку.

– Да не в смысле, Петрович, а в эпицентре. Термоядерного взрыва. Стокилотонного, если я ничего не перепутал.

– Все шутишь? – мрачно осведомился он, зажигая свой фонарь. Стало гораздо светлее. Приходящие в себя люди шевелились, поднимаясь с пола и отбрасывая на ракушечниковые стены метущиеся, изломанные тени. Марина – против моих ожиданий – уже тоже пришла в себя: здесь, в реальном мире, в ее крови вовсе не циркулировала пара кубов промедола.

Смутило меня иное: или Марина из этой реальности была натуральной блондинкой, или всерьез увлекалась мелированием волос. Или я снова чего-то недопонимаю…

– А серьезно?

– Считаешь, самое время? – слегка язвительно осведомился я, опираясь спиной на стену и с величайшим наслаждением вытягивая ноги. Спина вполне ожидаемо не болела. – Может, все-таки сначала наружу выберемся?

– Нет уж! – отрезал собеседник. Впрочем, с его мнением были согласны и все остальные, скорее всего, просто оттягивающие момент, когда придется подниматься и несколько часов кряду брести к выходу из каменоломен. Ну, на нет, как говорится, и суда нет, расскажу, корона не упадет. А вот «Сфера»? «Сфера» пусть падает – тяжелая, зараза!..

В очередной раз избавившись от увесистой титановой «кепки», я покрутил головой, разминая затекшую шею. Это ж сколько я в ней провалялся-то?! А она, между прочим, два кило весит! Не торопясь напившись воды из фляжки (контрразведчик стоически стерпел, разве что задышал чуть чаще: ладно, не злись, Петрович, думаешь мне все ЭТО легко принять?), я начал рассказ:

– Помнишь, когда я вернулся из первого «прыжка» в Крым, я поранил палец?..

Наверх мы поднялись только спустя пять часов. Нет, не оттого, что мой рассказ длился слишком уж долго: не поверите, но мы просто заблудились! Оставленных группой Векторова маркеров больше не существовало в природе (на стенах, впрочем, тоже), так что обратную дорогу пришлось искать своими силами.

Мой автомат, практически так ни разу и не использованный – с моими способностями, к счастью, как я понимаю, – тоже канул в Лету. Как и ожидавшая нас на поверхности «Волга». Оставленный же на охране махровец оказался на месте, встретив нас совершенно ошалевшими глазами и сбивчивым рассказом о внезапно исчезнувшей автомашине. Причем все остававшиеся в багажнике вещи, по неведомой прихоти темпоральных потоков, остались на месте, живописно рассыпавшись по земле.

Почему после предсказанного мной уничтожения чужого крейсера все произошло именно так, как произошло, я понятия не имел: возможно, время просто куда более непредсказуемо, нежели представлялось раньше. Хотя, конечно, логичнее было бы, чтобы события этих безумных дней «отмотались» назад, как минимум, до того момента, когда мы впервые встретились с полковником у меня дома.

Впрочем, не исключено, что там, на поляне в «виртуальном Крыму», я все-таки угадал. И мы просто не могли всего этого не помнить, иначе не было бы и уничтоженных ракетами шаров-ретрансляторов. То есть… так, все, стоп! Хватит об этом, и так ум за разум заходит!..

Учитывая, что мы остались «безлошадными», добираться назад – нет, не в санаторий, и даже не в гости к гостеприимному «дяде капитану Фархату», а ко мне домой – пришлось своими силами. То есть пешком, поскольку семерых мужиков в запорошенном известковой пылью камуфляже (Белоснежка и семь гномов, блин! – в который раз наткнувшись взглядом на совершенно седые Маринкины волосы, я смущенно крякнул: вечно невпопад шучу, даже про себя!) вряд ли посадил бы в машину даже самый отважный таксист или бомбила. А трамваи в половине четвертого утра (именно столько оказалось времени, когда мы наконец выбрались из-под земли) еще не ходят. Да и стоило ли пользоваться общественным транспортом в таком-то виде? Сомневаюсь…

Вот и пришлось нам, несмотря на усталость, голод и кое-как замаскированное оружие, через полгорода пешочком шкандыбать. Хорошо, хоть с ментами повезло и нас никто не остановил. Хотя, повидав спецназовцев в деле, я бы скорее сказал, что это им с нами повезло, причем крупно…

Конечно, я понимал, что подобное «явление» вряд ли будет адекватно воспринято моими соседками, но… котов-то, в конце концов, покормить надо? Да и людей, пожалуй, не мешало бы.

Пока я кормил оголодавших и порядком на меня обиженных котов, Коля с майором, кое-как приведя себя в порядок и переодевшись в выданные мной шмотки, убыли за провизией в ближайший супермаркет. Полковник же немедленно засел за телефон, благо уже рассвело, да и разница с Москвой во времени добавляла лишний час. Со свойственной ему убедительностью уверив меня, что все счета, ясное дело, оплатит всемогущая «контора». Угу, как же, дождешься. Хотя кто его знает? А уж на АТС как удивятся, узнав, кто мои счета оплачивает! В «Секс по телефону», что ли, на шару позвонить? Или другу в Германию?..

О чем он говорил, я не слышал, поскольку размещал «на постой» остальных гостей: не во дворе ж им сидеть, на радость все тем же глазастым соседкам? Отправив девушку в ванную комнату (надолго, надо полагать), я едва успел принять с ребятами по полста с устатку, как появившийся в дверях полковник неоригинально предложил прогуляться.

Пожав плечами и взглянув на спецназовцев, заговорщицким шепотом уверивших меня, что «не волнуйтесь, Виталий Игоревич, мы вам оставим», я двинул следом, уводя контрразведчика подальше от любопытных глаз…»

…Зевнув, я задвинул под столешницу клавиатуру и с удовольствием потянулся. Уф, устал! Еще и спина ноет – обгорел на днях, позагорать в кои-то веки решил, вот и устроил себе ночку со спаньем на животе и кефиром на приобретшей пролетарски-красный цвет спине.

Взглянув на монитор, пробежал глазами пару последних абзацев. Вроде ничего, может, прямо так и оставить? И пусть читатели, что хотят, то и думают? «Открытый конец» – называется, многие мои коллеги только так свои книги и оканчивают. Непонятно, конечно, и не совсем в моем стиле, но все же…

Или все-таки отдельную концовку вывести? Написать, например, что полковник рассказал главному герою, будто в этом варианте будущего группа капитана Векторова тоже погибает – на вертолете, там, разбивается или в засаду боевиков попадает? Да и с Мариной тоже можно что-нибудь замутить… Впрочем, ладно, позже решим, в конце концов, я ж не сегодня рукопись в издательство отправлять собираюсь. Пусть вылежится недельку-другую «в столе», заодно и в голове утрясется.

А вообще, странная какая-то книжка вышла, совсем для меня необычная. Да и не только для меня: вообще, пожалуй, необычная. Раньше я как-то загадок без ответов старался не оставлять…

Я снова зевнул. Пойти, что ли, еще часок соснуть? И с чего это меня вдруг пробило прямо с семи утра за комп засесть, последнюю главу дописывая? Можно ж было и в обед поработать или вообще вечерком. Тут и работы-то всего ничего оставалось.

Взглянув на часы – половина девятого, – я, кряхтя, поплелся на кухню ставить чайник. Если сейчас засну, потом весь день как в воду опущенный ходить буду, так что ну его на фиг! Лучше вечером пораньше лягу, телик посмотрю. Заглянув по дороге в холодильник, я убедился, что терзающие душу подозрения меня, увы, не обманули: еда закончилась еще вчера. Поскольку до возвращения жены из санатория оставалась еще почти неделя, значит, снова придется что-то самому готовить. А повар из меня, честно говоря, аховый…

Дверной звонок задумчиво вякнул, разбудив дремавшего на диванчике в прихожей кота. Масян повел ушами, приоткрыл один глаз и, шумно вздохнув, презрительно перевернулся на другой бок. Это хорошо, значит, пришел кто-то из своих, кот мой эти вещи прямо сквозь бронированную дверь просекает. Интуиция и прочее знаменитое кошачье чутье, наверное. Надо будет ему «за службу» новую игрушечную мышку купить, старая уж совсем поистрепалась.

Отомкнув замок, я выглянул наружу. У калитки стояли двое – коренастый светловолосый мужчина лет пятидесяти и высокая девушка, цветом свежеокрашенных волос способная на равных соперничать с киношной Лилу. Ну с той, которая «пятый элемент», помните? Правда, на Брюса Уиллиса ее спутник как-то совсем не тянул ни прической, ни комплекцией. Дочь, наверное…

М-да, вот и ошибся ты, Масян, стыд и позор твоей знаменитой кошачьей интуиции: никого из ранних гостей я не знал. Накрылась твоя новая мыша! Напоминать – да, кого-то они мне напоминали, как и вся ситуация в целом, но вот чтобы знать… Нет, знать я их точно не знал.

Словно уловив обращенную к нему мысль, кот лениво вывернул голову, взглянул мне в глаза и коротко мяукнул. Презрительно так мяукнул, со снисхождением к тупому хозяину: не-а, мол, не ошибся я. И, смачно зевнув, снова уснул.

– Можно? – Мужчина располагающе и как-то очень знакомо (да нет, чушь, откуда?) улыбнулся. – Виталий Игоревич, верно?

– Да верно, верно, сейчас открою. – Я вышел во двор, отпер калитку и отступил в сторону. – Входите.

– Благодарю. – Незнакомец пропустил девушку вперед и зашел следом, протягивая руку и сопровождая оное действие очередной улыбкой: – Прошу прошения за столь ранний визит, но мы прямо с самолета. Анатолий Петрович, Марина (девушка смущенно улыбнулась, отчего-то сильно покраснев). Очень рад нашему знакомству! Можете, конечно, сомневаться, но действительно рад!

– И наверняка читали все мои книги… – Я сморгнул, не в силах справиться с внезапно нахлынувшим ощущением дежавю.

Очень таким острым ощущением.

Ведь все это уже было, разве нет?

Только… когда? И где?

С трудом вернув мысли в нужное русло, я украдкой рассмотрел нежданных гостей. Ну и кто ж мы такой? Не бизнесмен, не бандит. Как навскидку, так в равной мере может оказаться и представителем конкурирующего издательства, и неких государственных органов. Причем не ясно, какой из двух стран. Хотя упомянутый самолет… А, ладно, разберемся.

– Не поверите, читал. Особенно одну, последнюю. – Гость взглянул мне прямо в глаза, и я неожиданно понял, что этот взгляд мне тоже откуда-то знаком. Очень хорошо знаком. – Мою самую любимую, хоть пока и не изданную. Про писателя-фантаста, полковника госбезопасности и девушку по имени Марина. И про их удивительное путешествие в несуществующий, но очень похожий на наш мир.

– И… что? – едва слышно, будто боясь спугнуть забрезжившее где-то на задворках сознания понимание, спросил я, автоматически закрывая калитку. – Полковник – это, надо полагать, вы? А девушка…

– Надо полагать, я, – так же тихонько согласился гость. – Ну а насчет первого вопроса… Я снова коньяк принес, вот что. – Он смущенно встряхнул зажатым в руке кожаным кейсом.

– Эту книгу ведь вообще никто еще не видел, я даже на своем сайте только первые две главы выложил… – задумчиво пробормотал я, ощущая, как это самое понимание прорывает неведомо кем, когда и для чего установленные заслоны. Во рту неожиданно пересохло.

Нет, я не понял – я вспомнил:

– Петро… Петрович?!! Марина?! – Выскользнувший из руки ключ со звяканьем покатился по бетону. – Но это же только… книга?! Выдумка?! Так это что – ПРАВДА?! Все было НА САМОМ ДЕЛЕ?!!

Из прихожей раздалось язвительное «м-мяу!».

Говорил же вам, что мой кот никогда не ошибается?

Придется мне таки покупать ему новую мышку.

Заслужил…

ЭПИЛОГ

– Так что, решено? – Полковник задумчиво осмотрел опустевшую коньячную бутылку и, не оборачиваясь, отправил ее в мусорное ведро. Попал, конечно. Во время той, прошлой, нашей встречи он, видать, хорошо запомнил его местоположение. – Идем в Крым? То есть летим? По тридцать седьмой – тридцать восьмой тропе проведешь? Не заблудишься? Все равно ж самолет зря стоит, тут лету-то час от силы.

– Идем, проведу, не заблужусь, – по порядку распределил я ответы, кивая. – Маринка с нами? Или как?

– И Маринка с нами, – контрразведчик улыбнулся девушке, смущенно вертящей в пальцах так и недопитую рюмку, первую и единственную за все наше застолье, – и Коля с Михалычем. Они нас в аэропорту ждут. Я им, орлам бескрылым, от греха подальше, запретил в город выходить. А на летном поле водку, к счастью, не продают.

– Ладно, тогда пойду рюкзак собирать. – Я поднялся. – Только, Петрович, тушенку нормальную возьмем, по дороге купим, хорошо? А то от твоего высококалорийного спецназерского комбикорма у меня изжога. И насчет котов я с соседкой заранее договорюсь.

– Ну ясное дело. – Анатолий Петрович хитро улыбнулся. И, посерьезнев, кивнул на лежащую на столе папку: – Ты это, документы-то дедовы спрячь, потом посмотришь. Да и вообще, если захочешь, на обратном пути можем через Харьков пролететь.

Кивнув, я взял папку и вышел из кухни.

Одесса, 2007