Литагент «Альфа-книга»c8ed49d1-8e0b-102d-9ca8-0899e9c51d44 Иногда они умирают Альфа-книга Москва 2012 978-5-9922-1167-2

Елена Бычкова, Наталья Турчанинова

Иногда они умирают

Посвящается всем, кто дошел и вернулся.

Тем, кто пока только мечтает, но однажды решится.

А также тем, кто остался в этих горах навсегда

Глава 1

Кайлат

Камни, лежащие горкой на грязном листе бумаги, отсвечивали робкими золотистыми бликами. Слишком робкими, слишком тусклыми.

– Берите, господин. Эти очень хорошие. Самые лучшие, – весело щебетала Муна, разворачивая новый замызганный сверток.

Эти топазы были еще хуже. Мелкие, непрозрачные и к тому же плохо отшлифованные. Они собрались на бумажном обрывке жалкой горсткой, похожие на мутные глаза дохлых рыб.

– Очень хорошие, – нахально заявила девчонка и посмотрела на меня честным взглядом.

– За кого ты меня принимаешь, Муна? – устало спросил я. – За глупого туриста? Эти камни не годятся даже на бусы для твоей младшей сестры.

Она состроила удивленно-обиженную физиономию, продолжая по инерции расхваливать товар и упрекать меня в недоверии. А я молча рассматривал ее.

Чумазое лицо с ярко накрашенными губами и веками, золотое кольцо в левом крыле носа, тоже не очень чистого. На длинных черных волосах повязка, расшитая нитью, которая раньше была бордовой. Между бровей тщательно приклеено несколько комочков розового риса – украшение по случаю праздника.

На пальцах с обгрызенными ногтями и наполовину облупившимся алым лаком – кольца, тоненькие запястья увиты браслетами. В черных зрачках уже поблескивают опасные огоньки, напоминающие цветом камни, которые она продает.

Единственной настоящей драгоценностью на девушке был маленький голубой сапфир, вживленный в кожу над левой бровью. Для украшения всего тела Муна была еще слишком юной.

– Зачем так говорить, господин. Я всегда даю вам хороший товар, – сказала она уже менее уверенно, смущенная моим долгим молчанием.

– Другие камни есть?

– Нет, – замотала она головой. – Эти последние.

Я невольно вспомнил слова Уолта, с упоением рассказывающего об этой стране и населяющем ее народе:

«Там живут удивительные люди. У них даже нет таких понятий, как ложь и предательство. В языке просто не существует подобных слов. Можешь себе представить?»

К счастью, он никогда не был в Кайлате, и ему не пришлось пережить разочарование, постигшее меня. Почти в первые же дни узнавшего, что понятие «ложь» в данной местности не требует определения не из-за ее отсутствия. А как раз напротив – из-за естественности процесса обмана, и обозначалось оно тем же словом, что и «работа»…

Из низкого, приземистого дома, прижимавшегося задней стеной к склону отвесной скалы, выбрался мальчишка лет трех и, неуверенно переставляя изуродованные рахитом ноги, выгнутые колесом, подобрался к сестре. Сунув палец в рот, он застенчиво уставился на меня.

И я, как всегда, полез в карман, доставая шоколадку. Протянул ему. Братец Муны тут же доковылял ко мне и деловито схватил угощение.

– Вы берете? – вновь приободрившись, защебетала девушка. – Две тысячи всего. А то уже поздно-поздно. А вам идти далеко-далеко. Можете не успеть.

На последних словах ее голос дрогнул, в нем зазвучали странные гортанные нотки. Как у хищной кошки, глаза снова опасно блеснули, и я увидел точно такой же голодный отсвет в зрачках ее маленького брата.

– Ты права, – ответил я, посмотрев на горы, неровными стенами встающие над долиной. Их вершины постепенно затягивали облака. – Надо торопиться.

Поднял рюкзак, привычно забросил его на плечи и пошел прочь. Муна защебетала мне что-то вслед, но ее голос вдруг оборвался, а я услышал за спиной хриплый окрик:

– Райн, погоди.

Я обернулся. С порога неторопливо спускался коренастый мужчина. Он сказал Муне что-то резкое на местном наречии – смеси найтили с пентха, и та, надувшись, ушла, прихватив с собой брата.

– Не спеши, – вновь обратился ко мне хозяин дома. – Есть для тебя кое-что.

Он вынул из кармана растянутых штанов небольшой мешочек, развязал тесемки и высыпал его содержимое себе на ладонь.

Мне показалось, что в тот же миг все вокруг озарилось ровным теплым светом. Золотые топазы. Несколько крупных, великолепно отшлифованных камней, наполненных сиянием. Именно за этим я ходил в горы едва ли не каждый месяц, кроме зимних. В нашем мире они стоили очень дорого и считались необходимым украшением у каждой уважающей себя женщины. Кто не мог приобрести натуральные, покупал подделки. Говорили, что в последнее время научились выращивать синтетические камни, практически неотличимые от природных. Но все же ни один из них не мог сравниться с настоящим кайлатским золотым топазом.

У Тиссы был такой камешек, который она любила носить, доводя до бешеной зависти своих подружек. И кто бы мог подумать тогда, что я сам стану добывать эти драгоценности.

– Сколько? – спросил я, вновь бросая рюкзак на землю.

Ранпур стоял в самом начале длинной цепи, по которой камни попадали в цивилизованный мир. Он по дешевке скупал их у местных добытчиков, потом перепродавал мне, я доставлял своему агенту, а тот отправлял в Амстел и Фиренцу, где их взвешивали, оценивали, классифицировали и пересылали в ювелирные дома. А уже оттуда, в виде украшений, развозили по крупнейшим магазинам.

– Пять, – ответил Ранпур, подумав, и добавил с самым искренним видом: – Только для тебя.

Если бы у меня было время торговаться, я бы постарался сбить цену, но теперь приходилось торопиться.

– Хорошо. – Я отдал ему деньги и получил увесистый мешочек.

– Когда будешь в следующий раз? – спросил хозяин, задумчиво глядя на темнеющие горные склоны.

– Не раньше чем через месяц, – ответил я, убирая топазы во внутренний карман куртки.

– Лучше через два, – откликнулся он. – Шахты совсем плохими стали. Мало камней. Придется из-за перевала возить.

Это вполне могло быть правдой. За последние несколько лет крупных топазов стало гораздо меньше, а мелкие потеряли весь блеск.

Ранпур кивнул мне на прощание и неторопливо направился к дому. А я быстро пошел прочь. В ближайший поселок до темноты мне было точно не успеть, но я знал, где можно переждать ночь.

Видимые вершины гор все еще были освещены чистым розовым светом, однако в ущельях уже клубились густые сиреневые сумерки. Воздух стал влажным и густым. Пыль, висящая над дорогой, осела, и теперь, спешно спускаясь вниз со склона, я вдыхал запах осенней листвы и тумана.

Тишину нарушало лишь негромкое журчание реки на дне ущелья и звук моих шагов.

По краю обрыва росли кусты барбариса, усыпанные красными продолговатыми ягодами, и редкие сосенки. Туман, поднимающийся снизу, окутывал их серым облаком. И каждое новое дерево становилось похоже на призрака, скорбно склоняющегося над пропастью.

Я прибавил шаг.

Говорят, что когда-то в незапамятные времена над этими горами пролетала птица Сиал-чари. Тень от ее крыльев накрывала поселки, и с тех пор с наступлением темноты их жители стали превращаться в кровожадных хищников. А поскольку полет этой мифической птицы был весьма неровным, узнать, каких поселений коснулась ее тень, можно было только на личном опыте.

Впрочем, иногда мне казалось, что эта тень лежит и на всем цивилизованном мире, в котором я жил до того, как пришел в горы. Хотя мои соотечественники не охотились за поздними путниками после захода солнца и не устраивали кровавых оргий над их расчлененными телами.

Тропинка круто сбегала по склону. С обеих сторон над ней нависали камни, обросшие разноцветным лишайником, между которыми торчали пучки подсохшей травы.

Сверху уже был виден низкий забор, грядки, заросшие сорняками, кусты и каменный домик с одним окном. Не так давно здесь была ферма по восстановлению редких видов растений, существующих лишь на территории Кайлата. Кто-то из известных альпинистов решил вложить деньги в восстановление местной флоры, страдающей от наплыва туристов. Но из этой затеи ничего не вышло. Никто из кайлатцев не стремился помогать ему работать с растениями в питомнике, считая, что те и сами неплохо растут. Альпинист вскоре потерял интерес к разведению реликтов в одиночестве и занялся редкими животными, перебравшись в Аранпур, где сумел найти единомышленников. Но дом сторожа до сих пор стоял здесь и не спешил разваливаться.

Сумерки сгустились еще больше, и теперь я почти бежал вниз по дорожке.

Внезапно сверху послышались хруст, шелест, тяжелые шаги. Резко подняв голову, я увидел круглую морду эбо, равнодушно взиравшего на меня из кустов. Он помахивал ушами и ритмично двигал нижней челюстью, пережевывая жвачку.

– Шел бы ты отсюда, парень, – сказал я ему. – А то встретишь ненароком своих хозяев.

Он отвернулся и с легкостью, нереальной для могучей косматой туши, стал взбираться вверх по практически отвесному склону. Похоже, внял предостережению.

Вот наконец и забор. Я протиснулся в дыру между досок и оказался на территории фермы. Быстро прошел по узкой тропинке к сторожке. Вошел в дом, плотно закрыл за собой дверь и лишь после этого позволил себе вздохнуть с облегчением.

Внутри было темно и пусто. На полу лежал толстый слой прелых листьев, пахло сыростью и гнилыми досками. Света, просачивающегося через небольшое окошко с уцелевшим грязным стеклом, хватало лишь на то, чтобы увидеть смутные очертания какого-то темного предмета в углу.

Я чиркнул зажигалкой и осветил маленькую комнату с покосившимся топчаном. Порылся в кармане, достал свечку, зажег ее и прилепил на узкий подоконник. Таиться не имело смысла. Меня все равно найдут рано или поздно. В этом я тоже успел убедиться. Поэтому вытащил из переднего клапана рюкзака кусок бечевки и намотал ее на дверную ручку и скобу, торчащую из косяка. Раньше я бы никогда не поверил, что обрывок простой на первый взгляд веревки может спасти мне жизнь, но несколько лет, проведенных в этих горах, помогли мне понять, что в нашем мире случаются очень странные вещи.

Темнота за окном наполнилась звуками. Вместе с ночным холодом, проникающим внутрь сквозь щели домика, стали просачиваться громкие шорохи, потрескивание, глубокие гулкие вздохи, быстрый топот чьих-то маленьких ножек, пронзительные крики ночных птиц, а может быть, и не птиц. Впрочем, сейчас все это звучало достаточно мирно, мне приходилось слышать по ночам кое-что и похуже. Особенно на перевале Гойо.

Стараясь не обращать внимания на эту суету за дверью, я достал из рюкзака горелку, установил на ней котелок, вылил в него воду, набранную еще днем у реки. Пока она грелась, расстелил спальник на топчане, размышляя, открыть последний пакет супа или сохранить его на утро.

Мельком поднял взгляд на окно, и холодный озноб кольнул кожу на затылке. С той стороны к стеклу прижималась человеческая ладонь. Мне показалось, что я могу разглядеть каждую линию на грязно-серой коже и каждый бугорок мозоли. Несколько мгновений рука оставалась неподвижна, потом пальцы начали медленно сжиматься, раздался громкий скрежет, и я увидел длинные когти, процарапавшие на стекле тонкие полоски. Затем послышалось ехидное хихиканье, и рука убралась, растаяла в темноте.

Я выпрямился, сообразив, что все это время почти не дышал.

Шутка. Это была всего лишь шутка. Неожиданный гость решил позабавиться над неосторожным путником. Пока только позабавиться.

Вдоль стены прошуршали крадущиеся шаги. Кто-то поскребся у двери, хмыкнул, а затем издал приглушенное ворчание, словно голодная собака, почуявшая кость.

– Муна, это ты? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно.

Видимо, это получилось, потому что за дверью затихли. Потом снова зашуршали, заскреблись, громко сопя.

– Иди домой, – сказал я доброжелательно. – Лучше иди домой.

В щель между досками заглянул темный глаз, светящийся по краю радужки неровным, мерцающим светом. Он смотрел на меня с жадным, звериным любопытством, не мигая. В дыру между дверью и косяком просунулись пальцы, украшенные знакомыми золотыми колечками и кривыми серыми когтями. Они осторожно ощупывали дерево, словно ища охранные знаки или запоры, коснулись веревки и поспешно отдернулись.

Муна… то, что было Муной днем, обиженно взвизгнуло и опять уставилось на меня сквозь щель.

– Уходи, – повторил я. – Сюда ты войти не сможешь. Ищи другую добычу.

Ответом мне было глухое, недовольное бормотание. Если бы она встретила меня ночью в горах, убила бы не задумываясь, но инстинкт запрещал ей входить в чужой дом. Объяснялось это просто – нападешь на жилище соседа, и в следующий раз он разорит твое. Быть может, на меня, чужака, подобное правило не распространялось, но веревка, сплетенная из волос ашура, отпугивала ее, как отпугивает зверей запах более крупного и опасного хищника.

Вновь послышалось негромкое ворчание, напоминающее неразборчивую человеческую речь. Зашелестели шаги, теперь как будто удаляющиеся от домика. Я подождал несколько минут, но ничего не происходило. Глубоко вздохнул, только теперь обратив внимание на бульканье закипевшей воды. Наклонился, повернул рычажок на горелке, уменьшая ее мощность, разорвал пакет с супом и щедро высыпал его содержимое в кипяток. Потянулся за ложкой, но именно в этот момент в дверь с той стороны ударилось что-то тяжелое.

Я резко повернулся к входу и тут же услышал приглушенный злорадный смех. А в щели снова замаячил любопытный глаз. Муна хотела убедиться, что чужак достаточно испуган. Я не доставил ей такого удовольствия, делая вид, будто занят. Но незаметно вынул из ножен кривой клинок и положил рядом с собой.

Уолт любил говорить о том, что люди Кайлата мудры, сильны, далеки от цивилизации и не испорчены ею, в отличие от нас. «Они близки к природе, фактически они – часть ее, – часто повторял он, пристально глядя на меня, словно пытаясь донести какую-то тайную, глубокую мысль. – Думаю, только они могли избежать жестокой участи нашего мира…»

За дверью затихли, видимо, придумывали, как бы вывести меня из себя или напугать посильнее, чтобы заставить выйти из дома.

Снова шаги, на этот раз в сторону окна. Рама задребезжала, а потом во все стороны брызнули осколки, свеча погасла и упала на пол. Теперь дом освещал лишь синеватый огонек горелки. Но в нем было видно, как в зазубренную дыру просунулась тонкая серая рука, затем плечо, всклокоченная голова. Взгляд блестящих глаз обежал комнату, задержался на котелке, в котором тихо побулькивало содержимое, но не нашел меня, стоявшего прижавшись к стене рядом с оконным проемом. Муна попыталась протиснуться дальше, и в то же мгновение я крепко схватил ее за обманчиво хрупкую руку. Она взвизгнула от неожиданности, рванулась, но тут же замерла, почувствовав лезвие ножа, прижатого к своей шее.

– Иди… домой, – сказал я раздельно и отчетливо, словно обращаясь к животному, которое никак не может выполнить команду. – Или мне придется убить тебя.

Под тонкой кожей ее руки напряглись мышцы. Муна скосила глаза на блестящее лезвие, облизала губы и уставилась на меня. В синеватом свете это грязное хищное лицо казалось уродливой пародией на человеческое. Хотя было вполне узнаваемо.

Я посмотрел в ее расширившиеся зрачки и, стараясь вложить в это слово всю свою волю, произнес тихо:

– Уходи.

Она, кажется, даже перестала дышать.

А я выпустил ее руку, чуть оттолкнув. Муна зашипела, выскальзывая на улицу. И я увидел, как она бежит прочь, опустив голову и низко пригнувшись к земле.

Снова стало тихо. Из дыры потянуло холодом и запахом мокрой листвы.

Я сел на топчан, машинально вытирая лоб. Давно мне не приходилось делать ничего подобного.

Уолт называл это умение «силой души» и лишь в нем видел надежду на выживание для таких, как я и как он сам. Но оно отнимало очень много физических сил.

Я снова зажег свечу, выключил горелку и придвинул ближе котелок…

В первое время мне казалось диким, как может застенчивая юная девушка или приветливый юноша превратиться в жестокое, хитрое, кровожадное чудовище, а утром опять стать прежними. Не испытывая никаких угрызений совести за то, что натворили ночью. Для них это было обычным явлением, как дождь, ветер, смена времен года.

И я тоже привык к этой новой реальности.

Глава 2

Намаче

Остаток ночи я провел в полудреме, даже во сне продолжая прислушиваться к шелесту и шорохам вокруг дома. Но все эти звуки были безопасными. Больше никто не пытался проникнуть в мое убежище.

По-настоящему крепко я уснул лишь под утро и проснулся, когда в разбитое окно полился сероватый рассвет.

Собрав вещи и быстро позавтракав, вышел на улицу. Трава была покрыта инеем. Он похрустывал под ногами, пока я поднимался вверх по тропе. Тучи разошлись, и в бледно-розовом свете стала видна белая изморозь, за ночь покрывшая темные склоны гор. Когда встанет солнце, она растает, испарится под пока еще жаркими лучами, превратится в облака.

Ветер, текущий с ледников, нес с собой аромат холодной свежести.

Я оказался на дороге, ведущей к следующему поселку, оглянулся. Седой Старик – одна из самых величественных, на мой взгляд, гор на треке, уже был подсвечен восходящим солнцем. Казалось, он стоял, склонив голову, и грозно смотрел из-под косматой шапки волос на ослепительные вершины длинного хребта, тянущегося через весь материк.

Собственно, именно из-за этих гор сюда приезжали туристы со всего света. С другой стороны долины, напротив Старика, блистал на фоне синего неба неровный конус Ю-Чой. А рядом с ней застыла Одинокая Дева. Прекрасная и неприступная. Эти гиганты казались мне пришельцами из какого-то другого, невероятного пространства. Ледяные, безмолвные, равнодушные, не замечающие с высоты своего величия живой мир, копошащийся у их подножий. А если вдруг видели на своих замерзших склонах кого-то из людей, наказывали очень жестоко.

Я шел по тропе, чувствуя, как постепенно согревается воздух и река, текущая в ущелье, начинает бормотать все громче. Позвякивали колокольчики эбо, навьюченных тюками с продуктами, сеном, канистрами с бензином или оборудованием экспедиций, направляющихся к метеостанции. Особенно забавно смотрелись аккуратные белые коробки с рисунком в виде синих полос и крылышек транснациональной почты, грязной веревкой примотанные к лохматым спинам. Неожиданный отголосок цивилизованного мира в дикой реальности Кайлата.

Едва заслышав перезвон колокольчиков, я привычно отошел к краю тропинки и шагнул на невысокий выступ, прижимаясь к крутому склону. Это было одно из правил жизни в горах. Единственные, кому уступали дорогу всегда, – были эбо, неважно, несли они груз или шли порожняком.

Если этого не сделать – по незнанию или замешкавшись, – можно легко оказаться сброшенным в пропасть.

Я стоял, глядя, как эбо медленно проходят мимо, опустив морды к самой земле и натужно дыша. Сейчас, ранним утром, им было не так жарко, но в полдень, когда солнце начнет припекать, воздух нагреется и поднимется пыль, животным придется нелегко.

Караван из пяти зверей сопровождали два погонщика. За ними шли носильщики, нагруженные не меньше эбо. Одного из них я знал. Еще совсем молодой парень, тащивший огромный рюкзак, увидел меня, расплылся в улыбке, остановился, сложил ладони лодочкой, поднес их к подбородку – поклониться у него не получилось из-за неподъемного груза – и сказал:

– Намаскар, Рай-джи.

– Намаскар, Рисаб, – ответил я, спускаясь с утеса. – Куда идете?

– К монастырю. – Не снимая рюкзака, он прислонился к выступу, давая отдых спине, и с любопытством уставился на меня. – Туда приедет много иностранцев. Говорят, будут снимать фильм. – Последнюю фразу он произнес с особой гордостью, словно сам собирался принимать непосредственное участие в грядущих событиях. – А ты куда?

– Обратно, в Лукулу.

– О! – значительно произнес он, щуря черные глаза. – Может, тебе носильщик нужен? Ты бы подождал в Намаче. Я быстро поднимусь, а потом назад пустой.

Весь этот разговор не имел особого смысла. Рисаб прекрасно знал, куда я иду, сколько на это потрачу времени, что привык носить свои вещи сам и уж тем более не стану терять день для того, чтобы дожидаться, пока он спустится, но правила дорожного этикета требовали обстоятельно обсудить эти вопросы. Остальные двое носильщиков с любопытством прислушивались к нашему разговору.

– Спасибо, Рисаб, я сам справлюсь.

На смуглых до черноты физиономиях приятелей моего собеседника появилось одинаковое выражение разочарования и легкого недоумения.

По мнению большинства кайлатцев, белые люди не должны носить свои рюкзаки. У них так много денег, что они обязаны нанимать для таскания тяжестей местных и давать им таким образом заработать. Поэтому я вел себя, с их точки зрения, странно, если не сказать неприлично.

– Ладно, Рисаб, мне пора.

– Намаскар, Рай-джи, – сказал он, ничуть, впрочем, не удивленный моим отказом. – Еще увидимся.

– Намаскар, – ответил я и, пропустив носильщиков, пошел дальше.

Яркое, чистейшее небо стало излучать непереносимое для глаз сияние. Пока на нем не было ни единого облачка. Профили гор казались нереально четкими, видимыми до последней морщинки. Снежные пики, возвышающиеся над склонами, покрытыми лесом, блистали идеальной белизной. Я надел солнцезащитные очки, и краски вокруг стали чуть более приглушенными.

Дорога, ведущая в Намаче, прежде безлюдная, постепенно становилась все более оживленной. Сначала это были только носильщики, нагруженные вещами туристов, спешащие, чтобы успеть занять места в лоджах для своих подопечных. Я уже знал почти каждого из них – дорога одна, и людей, работающих на ней, было не слишком много. Не останавливаясь, мы обменивались приветствиями и шли дальше, занятые каждый своим делом.

Затем стали появляться первые трекеры. Мимо меня проходили группы по трое, пятеро и больше человек, отлично экипированные, с легкими разноцветными рюкзаками за плечами, фотоаппаратами и биноклями, в сопровождении внимательных гидов.

Время от времени попадались и компании людей, выглядящих гораздо более закаленными суровыми невзгодами походной жизни. Эти сами несли свои внушительные рюкзаки, презрительно поглядывая на несамостоятельных туристов, отдающих поклажу носильщикам. И, в отличие от них, почти не отвлекались на созерцание пейзажей, уже видев эти горы в прошлые посещения. Их интересовали не прогулки у подножий, а покорение новых вершин. За ними тоже следовали гиды, четко соблюдая правило – не пускать чужаков одних разгуливать по священным тропам, но давая подопечным больше воли.

Встречные провожали меня любопытными взглядами. Ведь я был один и явно не походил на обычного путешественника.

Солнце уже поднялось над горами, когда на фоне неправдоподобно синего неба появился первый молельный камень. Огромный черный валун, на котором были искусно выбиты, а затем раскрашены белой краской древние символы, стоял в окружении красных цветов и густой зеленой травы. Его контуры напоминали очертания горы, возвышающейся за ним.

Я остановился рядом ненадолго. Мне, как всегда, захотелось коснуться белых иероглифов. Приложив ладонь к теплой шершавой поверхности, я закрыл глаза, вспоминая ночное происшествие.

«Чувства – основа души, – часто повторял Уолт, – мы должны строить свою жизнь так, чтобы испытывать их как можно полнее. Чем они глубже и ярче, тем больше силы дают нам. Но кроме этого «сила души» требует особой ответственности и соблюдения некоторых правил. А их каждый из нас устанавливает для себя сам».

Моим правилом было – относиться с почтением к неведомой силе, живущей в этих горах. Иногда меня слышали, иногда нет. Но почти всегда возвращали утраченное спокойствие.

…Негромкий щелчок и яркая вспышка отвлекли от размышлений. Я обернулся и увидел девушку с дорогой фотокамерой, все еще направленной в мою сторону.

– Извините, – произнесла она на международном без капли смущения или вины в голосе. – Я вас сфотографировала. Уж очень колоритно вы смотрелись на фоне этого камня. Вы, кажется, молились?

– Нет, – ответил я на том же языке, рассматривая незнакомку. – Просто задумался.

Очень хорошенькая и самоуверенная. Темно-русые волосы повязаны яркой косынкой, футболка туго обтягивает грудь, короткие шорты открывают длинные, стройные ноги. Но загар на них не местный – явно морской, бархатно-золотистый. Солнце Кайлата делало кожу очень темной, часто сероватой.

– Вы откуда? – спросила туристка, также внимательно рассматривая меня из-за черных очков, надежно скрывающих ее глаза.

– С Гойо.

– И как, поднялись? На самый верх?

Я машинально отметил, что она говорит бегло, но чуть тверже, чем нужно, произносит букву «р», а еще иногда растягивает гласные – значит, уроженка северных островов… Только у них был такой характерный легкий акцент, отличающийся от выговора материковых жителей.

Эта привычка – вслушиваться в речь окружающих и анализировать ее, давно стала частью моей натуры. И она давала мне возможность больше узнавать о людях, не задавая лишних вопросов. Любой человек мог рассказать мне историю своей жизни, бросив всего лишь несколько обыденных фраз.

Из-за высокого камня вышли двое молодых людей. Таких же молодых, загорелых и довольных путешествием, как и моя собеседница.

– Не жарко? – тут же спросил один, окинув мою более плотную и темную, чем на них, одежду снисходительно-веселым взглядом.

– Как там с погодой? – поинтересовался второй.

У обоих была та же особенность речи, что и у девушки. Скорее всего, эти трое – с одного острова, а быть может, даже из одного города.

Обычные разговоры на тропе. Кто откуда идет, на какую вершину поднялся, и каких усилий это ему стоило.

Я начал отвечать на вопросы, как вдруг лица людей поплыли у меня перед глазами и загудело в ушах. Камень, которого я касался только что, отвечал мне.

Солнечная долина смазалась, растворилась в неправдоподобно яркой картине.

Я видел поникшую траву, белую тропинку, глубокой колеей вытоптанную в земле. Низкие, клонящиеся к земле деревья с перепутанными кронами и серым мхом на стволах. Алые листья данф, красные лишайники на камнях. И кровь. Очень много крови, заливающей землю. Обрывки одежды, распотрошенные рюкзаки, разодранные чьими-то острыми когтями.

Облака, сползающие со склонов, то застилали, то снова открывали это зрелище. И прежде чем я успел ощутить запах, висящий над поляной, видение расселось.

– Куда вы идете? – спросил я хрипло, вытирая внезапно взмокший лоб.

Молодые люди смотрели на меня с недоумением и легкой тревогой.

– Похоже, у вас горная болезнь, – серьезно сказала девушка с камерой. – Надо спускаться.

– Где ваш гид?

На тропинке появился кайлатец средних лет, увидел меня и улыбнулся:

– Намаскар, Рай-джи.

Он знал меня, но я, все еще оглушенный видением, смотрел на его добродушное лицо, покрытое тонкими морщинами, и не мог понять, кто он такой. Перед глазами по-прежнему стояли багровые лужи. Очень редко ко мне приходили такие озарения, но если я видел нечто подобное, сомневаться в их правдивости не приходилось.

– Не ходите к Ю-Чой, – сказал я проводнику на найтили, поняв вдруг, где растут эти красные цветы и лежат багряные камни. На перевале Минг-Ла. – Вернитесь. Переждите день.

– Что ты видел? – спросил кайлатец, став предельно серьезным.

– Кровь, разорванная одежда. Тел нет, но… людей тоже нет.

– Ясно, – ответил гид, приложил сомкнутые ладони ко лбу, поклонился камню, пробормотал короткую молитву, благодаря высшую сущность за предостережение, переданное через белого чужака, обладающего третьим зрением.

Затем повернулся к подопечным и заявил на международном:

– Нам лучше пойти назад. Так будет безопаснее. Погода испортилась, и мы не дойдем до перевала.

– Что?! – возмутился один из парней, вытаращив глаза. – Как назад? Да у нас же все по дням расписано! Мы не успеем. И погода прекрасная!

– Не уложимся в график, придется идти быстрее, – подхватил второй более вежливо. – А как же адаптация?

– Радж, тебе этот тип что-то сказал? Да ты посмотри на него, он же больной.

Кайлатец с непроницаемым лицом слушал их возмущение, а я вдруг вспомнил его. В прошлом году у этого гида погиб один из трекеров. Заблудился в тумане во время короткой прогулки на небольшой высоте. Еще одна нелепая смерть. И теперь для бизнеса Раджа будет очень плохо, если в его группе не вернется кто-то еще, а уже тем более – он сам.

Девушка тоже молчала, глядя на меня, и даже сквозь ее непроницаемые горные очки я чувствовал напряженный, вопросительный взгляд.

– Думаю, надо повернуть, – сказала она, оборвав на полуслове одного из своих спутников.

– Кира, ты что, серьезно? – тут же повернулся он к ней. – Мы заплатили кучу денег, а теперь из-за какого-то ненормального…

– Он не псих. – Она неожиданно сняла очки, и я увидел ярко-голубые внимательные глаза. – И я хочу вернуться. Вы можете отправляться дальше, а я пойду обратно.

Молодые люди с одинаковой неприязнью посмотрели на меня и, обступив девушку, принялись вполголоса уговаривать ее не делать глупостей.

– Думаешь, ты сможешь их убедить? – спросил я гида тихо.

– Смогу, – убежденно ответил тот. – Скажу, что в лоджах при монастыре закончились все места и ночевать им придется под открытым небом. Никуда не пойдут.

Я невольно улыбнулся, слыша этот уверенный обман.

– Спасибо, Рай-джи, – вдруг сказал он. – Мне говорили, что у тебя есть третье зрение, но я не верил. Теперь знаю. Удачной дороги тебе.

Я пожал на прощанье его протянутую руку и, оставив Раджа разбираться с подопечными, пошел дальше.

Тропа обогнула гору, и вершина Седого Старика оказалась у меня за спиной. А когда на горизонте появились крутые склоны Тамерску, меня догнала уже знакомая путешественница.

– Куда это вы так несетесь? Еле догнала, – сказала Кира с легким упреком, переводя дыхание, и тут же уточнила: – Я с вами. Вы ведь в Намаче.

– А как же ваши друзья?

– Стоят на том же месте и пререкаются с Раджем. – Она презрительно дернула плечом и добавила с уверенностью: – Все равно обратно к вечеру приползут. А я пока на массаж схожу. Говорят, тут делают отличный аюрведический массаж. В Интернете посижу…

Она замолчала и продолжала идти рядом быстрым, решительным пружинистым шагом, бросая на меня любопытные взгляды.

– Вас Райджи зовут? – наконец осведомилась она.

– Райн. «Джи» – это вежливое окончание, которое кайлатцы иногда добавляют к имени.

– Вы и на местном языке говорите, – озвучила девушка свои размышления. – Давно здесь живете?

– Несколько лет.

Кира снова умолкла, пережидая, пока мимо пройдет очередная группа. И как только трекеры удалились на достаточное расстояние, сказала убежденно:

– Вы ведь увидели что-то там, у камня. Что-то про нас. Так? Сказали Раджу, и тот сразу поверил. Местные вообще верят во всякую ерунду. – Не останавливаясь, она приподняла камеру, висящую на груди, сфотографировала скалистую стену Тамерску. – Нам рассказывали кучу всяких преданий, поверий, сказок. Ну вроде того, что гора Одинокая Дева терпеть не может женщин и ни одна не может подняться на ее вершину. Или, например, если собираешься на Сагараматху, во время трека нельзя спать не со своим мужем. Или вот еще – непозволительно выходить из дома после захода солнца.

– Если вы не верите во все это, зачем повернули назад?

– В это не верю, но… – Она запнулась, обдумывая следующую фразу. – Я как-то читала в журнале статью. Там говорилось, что во всем мире есть несколько сотен человек, которые отличаются от остальных. Будто бы у них есть душа, поэтому они, в отличие от прочих, нормальных, такие странные. И психика у них очень неустойчивая, потому что они все время переживают из-за всяких пустяков, могут очень сильно привязываться к одному человеку…

Она рассмеялась, качая головой, и пнула мелкий камешек, попавшийся под ноги.

– Иногда у них бывают видения, вроде как у вас, в голову приходят чудные идеи, они часто совершают нелогичные поступки.

– Например, спасают кому-нибудь жизнь?

Кира снова весело рассмеялась:

– Ну примерно. Вернее, спасают чью-то жизнь, не получая от этого никакой выгоды. Да и удовольствия тоже. Или – совсем уж глупо – рискуют своей. В общем, я сразу поняла, что вы один из них.

В ее словах была часть правды. Наш мир всегда отличался односторонним восприятием. Простым и рациональным. Существует только белое или черное, горячее или холодное. А такие, как я, не вписывались в общую картину реальности.

– Меня, кстати, Кира зовут, – мило улыбнулась девушка.

– Я знаю.

Дальше какое-то время мы шли молча. Она периодически останавливалась, фотографировала понравившийся вид и опять догоняла меня.

Солнце припекало все жарче, и над белыми вершинами стали клубиться облака. Их легкие тени скользили по склонам и растворялись среди теней долины.

На пологом участке земли паслась лошадь с жеребенком. Он вскидывал голову, фыркал, мотал коротким лохматым хвостом и, смешно выбрасывая вперед ноги, бегал по загону.

– А мне говорили, что лошади здесь не водятся, – рассеянно заметила Кира, роясь в кармане.

– Их очень мало. Но в старинных легендах говорится, что раньше в Кайлате разводили коней и даже продавали их. В горах живет народность, которая до сих пор называется «таманг», что переводится как «продавец скакунов». И при дворе императора именно таманги работают в конюшнях. Но теперь в основном грузы перевозят на эбо. И на людях.

Она усмехнулась, словно услышала забавную шутку, вынула из кармана шоколадку, искоса взглянула на меня, но ничего не сказала.

Следующие полчаса пути Кира сосредоточенно размышляла о чем-то, даже перестав фотографировать. Хмурилась, пару раз с легким недоумением посмотрела на меня, покачала головой в ответ на какие-то размышления и внезапно спросила, лучезарно улыбаясь:

– А в поселке ты где остановился?

– На нижних террасах, – ответил я, уже прекрасно зная, к чему ведет этот разговор.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? – В ее голосе не было ни малейшего сомнения в моем утвердительном ответе.

Кира кокетничала так, словно решала математическое уравнение. Уверенно и стандартно. Предмет она вызубрила на «отлично» и теперь прекрасно знала, в какое место формулы своего флирта подставлять взмах ресниц, улыбку или взгляд.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал я мягко.

– Почему это? – совершенно по-детски обиделась моя собеседница, останавливаясь.

Мимо нас прошли несколько туристов, с любопытством поглядывающие на пару, выясняющую отношения посреди трека. Гид, идущий следом, деликатно отвернулся. У местных считалось неприличным демонстрировать глубокие личные чувства и тем более наблюдать за их проявлениями.

– Мы только что говорили о том, что я один из тех, у кого есть душа, – продолжил я. – На меня находят странные видения, и я часто совершаю нелогичные поступки.

Она кивнула, и ее губы искривились в легкой усмешке. Кира решила, что спутник оскорблен ее замечаниями и теперь пытается отомстить, делая вид, будто не хочет выполнить простую просьбу.

– …Но кроме этого, такие, как я, обладают еще одним противоестественным даром, талантом, не знаю, как лучше назвать. Мы привлекаем людей. Таких, как ты. Одних сильнее, других слабее, кого-то с первых минут общения, кого-то через неделю или месяц. Ты стремишься пойти со мной не потому, что хочешь этого сама.

На лбу Киры появилась глубокая вертикальная морщина, губы плотно сжались, а скулы напряглись. В ее черных зеркальных очках отражался белоснежный профиль Тамерску и легкая вуаль облака, окутывающая его.

– Я ничего не слышала об этом, – сказала девушка, легким пренебрежением маскируя озадаченность, а потом спросила: – Значит, поэтому ты живешь в Кайлате? Не хочешь, чтобы люди привязывались к тебе?

– И поэтому тоже, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Тогда ты определенно очень странный. – Лоб Киры разгладился, губы снова улыбались. – Любой жил бы в цивилизованном мире, пользовался своим даром, наслаждался вниманием окружающих. А ты сидишь в этой глуши… – Она не договорила, пожала плечами, поправила лямки рюкзачка и пошла вперед.

Тропа сузилась, превращаясь в тонкую полосу, тянущуюся по склону горы. Здесь уже полгода восстанавливали кусок обвалившейся дороги, укрепляя ее металлической сеткой, засыпая пустоты щебнем и обломками валунов. Однако работа продвигалась очень медленно.

Нас догнали три носильщика, согнувшиеся под тяжестью длинных широких корзин, наполненных камнями. Впереди показался очередной караван эбо, и воздух сразу наполнился густым запахом навоза и потной звериной шерсти. Весело звенели колокольчики на косматых шеях, резкие гортанные крики погонщицы, а также удары палкой заставляли зверей двигаться быстрее. Немолодая женщина в темном платье и платке, низко надвинутом на лоб, угрюмо посмотрела в мою сторону, скользнула безразличным взглядом по моей спутнице. И меня неожиданно коснулось довольно неприятное ощущение. Как будто с ледника долетел особенно холодный порыв ветра.

– Осторожнее. – Я взял Киру за локоть, уводя с пути эбо. – Здесь надо быть очень осмотрительным.

Видимо, мой голос прозвучал как-то необычно, потому что она настороженно покосилась на меня. Но послушно забралась на небольшой выступ над тропинкой, чтобы пропустить тяжело навьюченных животных. Я встал рядом с ней на этой крошечной площадке, вытоптанной многими ногами, глядя на грязно-белые косматые спины, проплывающие ниже.

Носильщики также постарались избежать столкновения с неповоротливыми эбо. Двое из них прижались к отвесной скале, пропуская караван, а третий шагнул в другую сторону, ближе к обрыву…

А затем все произошло очень быстро.

Громоздкий, неуклюжий зверь, проходя мимо, всего лишь слегка задел человека тюком, прикрученным к косматому боку. Кайлатец покачнулся, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, но тяжелая корзина потянула его за собой. И он упал. Вниз, с крутого, почти отвесного склона.

На мгновение все вокруг будто замерло. Погонщица с суровым, замкнутым лицом, носильщики, согнувшиеся под своей ношей, медлительные эбо, даже пыль над дорогой. Лишь грохотали камни, вываливающиеся из корзины, и слышались глухие удары человеческого тела об острые валуны.

А потом Кира вскрикнула, до боли вцепилась в мою руку и произнесла свистящим шепотом, как будто не веря своим глазам:

– Ты видел? Он сорвался? Он что, правда сорвался?

Тут же заголосила погонщица эбо. Я скинул рюкзак и бросился к краю. Следом за мной спешили два носильщика, избавившиеся от своей ноши.

Внизу, на узком каменистом берегу реки лежало неподвижное тело. Сверху его едва можно было разглядеть.

– Разбился, – произнес на горкхали рядом со мной один из кайлатцев без удивления, сочувствия или испуга. – Хотя, может, еще жив?

– Вряд ли, – ответил я на том же языке, вглядываясь в черную фигурку. – Слишком высоко.

– Ах, как жаль. Какой хороший человек был, – сказал второй, пожилой носильщик, с заученными интонациями огорчения и печали, но тут же заявил деловым тоном: – Спуститься надо.

Он посмотрел на меня, и я увидел в его черных узких глазах вполне понятное выражение опасения и настороженности. Видимо, он увидел то же самое в моем взгляде. Несколько мгновений пытался решить, как относиться ко мне – на обычного белого не похож, говорю на его языке, кажется, знаю местные особенности, но все же не местный. И кроме того, чувствовал во мне ту самую силу души, о которой так часто говорил Уолт и которая так сильно притягивала к подобным мне остальных людей. Наконец кайлатец кивнул молча, решив принять меня за своего. Вытащил из корзины веревку, смотал и повесил себе на плечо.

Погонщица скороговоркой выложила соболезнования по поводу случившегося, выразила сожаления о том, что не может остаться, чтобы помочь, – ей засветло надо быть в Тенгабоче, поклонилась всем присутствующим и быстро ушла со своими эбо.

Я видел, как она на ходу, оглядываясь через плечо, торопливо чертит в воздухе охранные знаки, перед собой и над спиной животного, столкнувшего человека.

– Ужас, – услышал я равнодушный голос Киры. Она стояла на безопасном расстоянии, наклонившись вперед и вытянув шею, чтобы разглядеть погибшего носильщика, лежащего внизу. – А ты был прав, когда предупреждал меня. Здесь действительно надо было быть осторожным. Как ты узнал, что он упадет? Эй, ты куда?

– Возвращайся назад, к Раджу. – Я отвязал трекинговые палки, пристегнутые к моему рюкзаку. – Мне придется задержаться.

– Почему? Что ты собираешься делать?

– Надо поднять тело.

Она передернула плечами от отвращения, хотела спросить что-то, но к нам подошла еще одна группа трекеров. Посыпались неизбежные вопросы, восклицания и комментарии.

– Тут недалеко тропа есть. – Носильщик не обращал на них внимания. Его лицо, покрытое сеткой морщин и напоминающее старый пекановый орех, было невозмутимо, однако темные глаза светились заметным беспокойством. – Можно вниз сойти. Идешь?.. – Он выразительно замолчал, и я, отвечая на его невысказанный вопрос, произнес:

– Райн.

– Тенгба, – вежливо представился он и указал на своего молодого товарища: – Лакпа присмотрит за вещами. Мало ли что. Сейчас еще двое наших подойдут, помогут. А мы пока с тобой вдвоем спустимся.

Второй носильщик широко мне улыбнулся и слегка поклонился.

– Намаскар, Рай-джи. – Ко мне подошел гид новой компании трекеров, рослый, по меркам кайлатцев, человек средних лет с правильными чертами смуглого лица.

Одет он был в хороший спортивный костюм, и небольшой рюкзак за его плечами казался явно не местного производства. Оба носильщика почтительно поздоровались с ним, он ответил им вежливо, но равнодушно и снова обратился ко мне:

– Что случилось?

– Намаскар, Юро, – ответил я. – Портер в пропасть сорвался.

Гид глянул вниз с обрыва, нахмурился, прикрыл глаза, пробормотал короткую молитву, затем жестом велел Лакпе подойти. Тот почтительно приблизился и стал подробно рассказывать, что произошло.

Кира, окруженная путешественниками – молодыми людьми и девушками, излагала им свою версию произошедшего, больше не обращая на меня внимания.

Мы вдвоем с кайлатцем пошли прочь от этой шумной, беззаботной толпы. Тенгба молчал. Говорить действительно было не о чем. Все ясно и так. Чем быстрее мы окажемся внизу, тем лучше.

Впрочем, когда обнаружилась узкая, петляющая тропинка, ведущая к реке, он все же не удержался от комментария:

– Значит, это я про тебя слышал. Будто есть один сумасшедший белый, который по горам в одиночку ходит. И до сих пор жив.

Он внимательно посмотрел на ножны с клинком, висящие на моем поясе.

– Хукури в монастыре делали?

Обычно иностранцы называли клинок кухри, но местные предпочитали именно это название.

– Да.

Он одобрительно покивал головой и начал спускаться первым.

Трехсотмиллиметровый клинок моего ножа формой напоминал лист местного дерева сиру. Поэтому создатель этого клинка называл его сирупати. Считалось, что уникальный изгиб увеличивал силу удара в семнадцать раз. Моим кухри весом девятьсот граммов можно было перерубить ствол дерева диаметром двадцать сантиметров с одного удара. Когда я впервые взял его в руку, то понял, что центр тяжести смещен ближе к рукояти. Держать сирупати было удобно, однако стоило мне попробовать вращать кистью, сжимая нож, как возникло стойкое ощущение, что он сейчас вырвется из ладони. Понадобилось довольно долго упражняться, прежде чем я смог полностью приручить его.

Часто ножны для подобного оружия стоили дороже самого кухри, если изготовлялись из ценных пород дерева или оникса, но мои были простыми, кожаными. В них имелись дополнительные отделения для «маленьких братьев» – двух ножичков, которые использовались для заточки и правки клинка большого брата, а также всевозможных мелких хозяйственных нужд.

Помню, первый раз я увидел хукури в деле, как только приехал в Кайлат. Такси везло меня по разбитым, шумным, пестрым улицам Кантипура, забитым людьми, мотороллерами, машинами и велорикшами. Я попал на один из праздников. Мощные изогнутые клинки рубили головы жертвенным животным. По мостовой текла кровь, со всех сторон слышались истошные вопли. И в какое окно я бы ни посмотрел – везде видел обезумевшие от ужаса морды коз, овец, баранов с выпученными, страдающими глазами. Веселые женщины в красных одеждах направлялись к центральной площади. Мужчины, деловито переговариваясь, прижимали животных к камням и одним ударом перерубали им шеи. Мимо пробежал мальчик, держа отрубленную куриную голову и весело размахивая ею. Струя крови обрызгала стекло машины, ударив почти мне в лицо.

– Хороший знак, – довольно сказал водитель, оглядываясь на меня, и я понял, что почти все, что я знаю об этой стране, можно забыть и начинать изучать ее заново…

Спуск с горы стал еще более сложным, и мне пришлось отвлечься от воспоминаний.

Кайлатец шел очень быстро, почти бежал по извилистой тропинке. Я успевал за ним только потому, что опирался на трекинговые палки. Они помогали держать равновесие, перепрыгивать через валуны, постоянно попадающиеся на пути, и снимали нагрузку с суставов ног.

Но все же, несмотря на то что мы оба торопились, спускаться пришлось не меньше получаса.

Шум реки заглушал наши шаги и стук металлических наконечников моих палок о камни. Потянуло холодом от ледяной, бурлящей воды.

– Хорошо хоть все утром случилось. – Тенгба ниже надвинул на лоб свою потрепанную красную кепку. – Ночью или в сумерках мы бы здесь попрыгали.

– Пришлось бы отложить до утра.

– Нельзя откладывать, сам знаешь. – Он поспешно оглянулся на меня, чтобы удостовериться, действительно ли я знаю об этом.

Убедился, что не собираюсь задавать лишних вопросов, и успокоился.

В Кайлате обсуждать некоторые прижизненные и особенно посмертные свойства местных жителей считалось неприличным даже друг с другом.

Упавший лежал на том же самом месте, белые камни вокруг него были залиты кровью. Руки и ноги вывернуты под неестественными углами, голова разбита, лицо обезображено. Неподалеку валялась помятая корзина. Было видно, что человек мертв, но я все же наклонился и прижал пальцем артерию на его шее.

– Знаешь, что такое небесные похороны? – Тенгба подтянул свои безразмерные штаны, перетянутые резинкой на поясе, закатал рукава спортивной кофты и сбросил с плеча веревку.

– Знаю. Видел. – Я не стал вдаваться в подробности о своих впечатлениях от этого зрелища. – Думаешь, у его семьи достаточно денег, чтобы заплатить могильщику-рогьяпе, который может провести их?

Тенгба с сожалением поцокал языком, обходя тело.

– Денег у нас действительно немного.

– У нас?

Кайлатец поднял голову, взглянул на человеческие фигурки, мелькающие у края склона.

– Он был младшим братом моего деверя.

Меня уже не удивляли равнодушие и спокойствие кайлатцев, видящих смерть своих близких. По их верованиям, тело умершего было всего лишь пустой оболочкой, скорлупой, которую нужно просто снять для того, чтобы выпустить дух, совсем недавно оживлявший его. Ведь теперь, когда связь с плотью оборвана, ему надо поскорее отправиться в мир мертвых. И там ему будет гораздо лучше, чем здесь. Так что печалиться нет причины, но я все же сказал:

– Мне очень жаль. Прими мои соболезнования.

Тенгба молча кивнул.

В воздухе над нами начал кружить ворон, через пару секунд к нему присоединился второй.

– Уже пришли, – задумчиво произнес кайлатец, глядя на птиц – проводников в мир мертвых. – Скоро позовут других.

Затем он пробормотал знакомую мне краткую молитву напутствия для своего умершего родственника и принялся разматывать веревку.

Людей, стоящих на горе и смотрящих вниз, прибавилось. А через несколько минут послышались шаги, и к нам присоединились еще двое кайлатцев, спустившихся по той же тропе, что и мы. Они принесли с собой кусок ткани, в которую мы общими усилиями завернули тело, перевязав его веревкой. В обратный путь, на тропу, где этот человек ходил при жизни, он отправился в корзине, которую носил прежде сам. Ее привесили на спину одного из самых крепких носильщиков, и тот тащил груз, пыхтя и отдуваясь.

Во всем происходящем была своеобразная горькая ирония. Сначала ты несешь свою ношу, затем можешь превратиться в нее сам, и кому-то придется поднимать тебя.

Как оказалось, Кира не ушла. Она дожидалась меня, сидя на уступе, нетерпеливо покачивала загорелыми ногами и от скуки фотографировала все подряд. Был уже полдень. Облака ползли вверх по склонам, закрывая белые вершины. Кайлатцы, коротко обсудив предстоящие похороны, которые будут проходить в районе Лхаса, разобрали свои вещи и направились в сторону Намаче.

Кира подождала, пока я попрощаюсь с носильщиками, забравшими тело разбившегося товарища, спрыгнула на землю и спросила как ни в чем не бывало:

– Ну, теперь мы можем идти?

– Ты не вернулась к Раджу? – Я прицепил трекинговые палки к рюкзаку и с неохотой поднял его, вновь надевая лямки на плечи. Все же я немного устал, поднимаясь обратно по склону и помогая тащить нелегкое человеческое тело.

– Нет. – Девушка недовольно скривила губы. – И мимо он не проходил. Значит, повел ребят… куда он там собирался их вести, показывать местные достопримечательности. А я с тобой, как и собиралась. Хорошо бы больше никто не сорвался в пропасть и заминок в пути не было.

Высказав это пожелание, она уверенно зашагала вперед.

До самого Намаче девушка со мной не разговаривала. Только поглядывала время от времени, выразительно поджимала губы и снова отворачивалась.

В поселок мы добрались примерно через час. Здесь я должен был ночевать прошлой ночью. Но теперь из-за вынужденной задержки мне придется миновать столицу высокогорного королевства.

Намаче был расположен на склонах, образующих глубокую воронку – зеленые террасы полей спиралями спускались до самого дна долины. Две горные реки, Бхот Коши и Имья Кхола, огибали селение. Одна брала начало из-под вечно тающего ледника Нгозумпа, питающего озера Гойо, другая – с Локхотце. Весело журча на перекатах, потоки сливались в один и неслись дальше, в нижний Кайлат.

Крыши домов синели яркими веселыми пятнами, похожими на цветную мозаику, радующую глаз. В густой синеве неба снова медленно кружили две черные тени – вороны выискивали добычу.

Сначала мы шли по тропинке, вьющейся по склону горы, затем я увидел ступени, ведущие вниз, и указал на них Кире. Она кивнула и направилась по ним первой. Быстро, легко, уверенно.

– Где вы останавливались в поселке? – спросил я девушку.

– В «Снежном барсе», – ответила она, не оборачиваясь. – На нижних террасах.

Хороший отель, и дорогой. Один из первых в Намаче. Там отдыхали все знаменитые альпинисты и оттуда же шли самые первые экспедиции на вершину Матери Всех Богов – Сагараматху, Ю-Чой и Седого Старика.

– Я отведу тебя, попрошу дать комнату и сообщу Раджу, что ты там.

– Я и сама могу. – Кира оглянулась на меня через плечо, и ее черные очки отразили солнечный блик.

– Одну тебя не пустят.

Она не стала спорить, равнодушно пожав плечами.

По узким, неровным, пыльным улицам Намаче бродили туристы, местные жители, эбо и носильщики. Почти возле каждого дома стояли длинные столы с горами сувениров. Бусы с яшмой и бирюзой, фигурки животных, вырезанные из черного дерева, молитвенные барабанчики, бронзовые статуэтки богов и богинь, поющие чаши, поделки из рога, серебряные раковины…

Все это богатство призывно блестело и переливалось, позванивало и гудело. Кира уже была здесь, поэтому не задерживалась. Но на неподготовленных туристов подобное великолепие действовало ошеломляюще.

Прилавки с сувенирами чередовались лавками, забитыми трекинговым снаряжением. Не самым лучшим, на мой взгляд, и не самым дешевым.

Двух– и трехэтажные дома выглядели вполне современно. Кроме туристов, сюда свозили еще и контрабанду, которую доставляли по горным тропам из Гунхэго. Так что владельцы лоджей и гостиниц могли себе позволить завести интернет-клубы с десятком хороших компьютеров, настоящие пабы и бары, провести электричество и освещать свои заведения модным неоном.

Отель, в который я вел Киру, был расположен в нижней части города. По вечерам здесь висело облако дыма от печей, которые топились во всех домах. Но многим даже нравился горьковатый запах, плывущий в вечернем воздухе, он добавлял романтики.

Двери «Снежного барса» были гостеприимно распахнуты.

На стенах узкого коридора висели старые, еще черно-белые фотографии покорителей гор. Худых, изможденных, бородатых счастливцев на фоне белоснежных пиков и безграничного неба. Никого из них уже давно не было в живых.

– Кстати, ты поднимался на Сагараматху? – спросила Кира, мельком взглянув на фотографии.

– Нет.

– Почему? – Она сняла очки и чуть прищурилась, глядя на меня. – Ты давно здесь живешь. Знаешь все трудности. К высоте адаптировался…

– Не хочу шагать по трупам.

– По каким еще трупам?

– Человеческим. Есть такая кайлатская легенда. Одно из воплощений местного высшего существа – свирепая, жестокая, но справедливая богиня. Она ненавидит, когда люди нарушают правила, установленные ею. И любит украшать склоны своего жилища телами тех смертных, что не угодили ей.

Кира поморщилась:

– А на самом деле?

– Альпинисты гибнут от отека мозга, обморожения, срываются в трещины. Но никто не в силах спустить с такой высоты их тела. Поэтому они остаются.

Девушка серьезно кивнула. Такое пояснение ее вполне устраивало.

Хозяин отеля был занят очень важным делом – перетаскивал мешки с почтой. Он всегда занимался этим лично, считая, будто без его внимания письма потеряются. Не исключено, что это было именно так.

– Давно тебя не видел, Рай-джи, – сказал он на найтили, отдуваясь и вытирая рукавом застиранной рубашки взмокший лоб. Широко улыбнулся. – Что за дела у тебя здесь?

– Намаскар, Ньима, – ответил я. – Найди комнату для девушки.

Улыбка мгновенно исчезла с пухлых, обветренных губ кайлатца. Его круглое лицо с косматыми бровями и приплюснутым носом стало суровым. Он уставился на Киру, и та невольно поежилась под его пристальным взглядом.

– Она что, с тобой? Ты тоже останешься?

– Нет. Пойду дальше. Но пока она со мной.

Ньима вздохнул, как мне показалось с облегчением.

– Извини, Рай-джи. Не могу. Сам знаешь – ты уйдешь, она останется. А кто она такая, ты можешь сказать? Я – нет. Кто за нее отвечать будет?

– Я ручаюсь за нее.

– А если ты ошибся? Вот если бы ты остался, тогда никаких вопросов. Пусть ночует.

– Ее гид – Радж, – сказал я хозяину, потерявшему к девушке интерес. – Позвони ему. Он скоро приведет сюда остальных ее спутников.

Ньима поворчал еще некоторое время, но отправился на поиски мобильного телефона, вернулся и долго набирал номер проводника, продолжая бурчать что-то себе под нос.

– В чем проблема? – тихо спросила меня Кира. – Свободных номеров нет?

– Есть. Но кайлатцы никогда не оставят в своем доме гостей без сопровождения местного гида, – так же негромко ответил я, одновременно прислушиваясь к тому, как Ньима, дозвонившийся до Раджа, препирается теперь с ним.

– Опять из-за какой-нибудь дурацкой местной легенды? – произнесла она недовольно.

– Вроде того, – улыбнулся я.

– Ладно, – заявил хозяин гостиницы из-за стойки, убирая телефонную трубку. – Пусть остается. Их прежняя комната свободна. Радж уже на подходе.

– Все в порядке, – сказал я девушке. – Скоро твои друзья будут здесь.

– Ну, тогда спасибо за помощь, – ответила она, глядя в сторону. – Может, еще увидимся.

– Может быть, дорога здесь одна.

Кира кивнула мне на прощание, взяла ключ, который протянул ей хозяин отеля, и, не оборачиваясь, пошла прочь по длинному коридору.

Обычная встреча на тропе. Увиделись, поговорили и больше никогда не встретились.

Я попрощался с Ньимой и вышел из отеля…

Улица круто спускалась вниз. Стал слышен плеск реки, моей постоянной спутницы, следующей почти тем же маршрутом, которым обычно ходил и я. На берегу несколько девушек стирали белье – дружно колотили рубахи и штаны деревянными валиками, поливали водой, топтали босыми ногами, громко смеясь и переговариваясь. Увидев меня, они захихикали еще громче, а самая смелая помахала рукой. Я улыбнулся и махнул в ответ.

На окраине поселка мальчишки запускали воздушных змеев. Их крылья реяли в воздухе, крепко соединенные с землей тонкими бечевками. Ветер держал их в небе и слегка дергал иногда, словно проверяя на прочность удерживающие их нити.

Последним, кто видел меня, – были глаза верховного божества, смотрящие с белоснежной ступы. Они внимательно и в то же время отрешенно наблюдали за всеми проходящими мимо. Выцветшие разноцветные флажки, похожие на воздушных змеев, дрожа на ветру, снова и снова посылали в небо безмолвные молитвы.

Я прошел под высокими воротами с красной крышей, как всегда, крутанул тяжелый резной барабан. И услышал, как он грохочет мне вслед, поскрипывает и звякает, задевая медный колокольчик, подвешенный рядом.

Глава 3

Лукула

Дорога резко уходила под уклон, я вышел на очередной отрезок трека, ведущий к цели моего пути через несколько менее крупных селений.

Я шагал, обгоняя туристов, пропуская эбо и носильщиков, привычно срезая путь по узким тропам, а сам думал о том, что сказала Кира.

Многое в ее словах было правдой.

Люди, которые меня окружали, – красивые и не очень, сильные, выносливые, хрупкие, умные, глупые, домоседы и путешественники, – все они не имели души. Того, что называется душой. Той самой искры, которая приносит боль и счастье, умеет любить, сопереживать и страдать, а также вызывает неудержимое влечение у тех, кто не имеет этого огня.

В какой-то старой сказке еще ребенком я читал, что раньше души были у всех. Они попадали в человеческое существо из волшебного источника сразу при рождении. Но однажды произошла катастрофа, родник был засыпан, и теперь лишь крошечные «капли» просачиваются наружу из-под груды камней, и редкие люди получают души. Прочие остаются «пустыми». Они могут жить, ходить, разговаривать, смеяться и никогда не узнают, чего лишились.

Существование их было ровным, сытым, размеренным, рациональным… до тех пор, пока рядом не оказывался тот, кто был наделен душой.

Наш дар – благо и проклятие одновременно. Он безудержно притягивает людей, лишенных души. Сами не зная почему, они начинают испытывать неукротимое влечение к таким, как мы. Хотят, чтобы мы были рядом всегда, каждое мгновение, и… стараются уничтожить. Неосознанно, конечно.

Уолт говорил, что в древности на таких, как мы, велась целенаправленная охота. Люди, лишенные души, убивали нас, для того чтобы извлечь из наших тел эту самую невидимую субстанцию и попытаться перенести в собственное тело. Естественно, из этого ничего не получалось. И в эпоху расцвета просвещения подобные эксперименты прекратились. Сейчас никому в голову не придет пить кровь людей, наделенных душой, или принимать за обедом эликсир из их высушенных сердец. (По преданиям, душа, или ханса, как называли эту нематериальную сущность кайлатцы, находилась именно в этом органе и распространялась с током крови по всему телу.) Но так или иначе нас все равно подталкивали к гибели.

Лишь люди, наделенные душой, могли создавать нечто оригинальное. Такое, как настоящие, волнующие произведения искусства, которые столь ценны в нашем обществе. Картины, скульптуры, здания редкой красоты, изысканные ювелирные украшения, стихи и проза… с каждым годом их творцов оставалось все меньше. И хотя с произведений снимались многочисленные копии, все они были тщательно выполненными, но… бездушными. Поэтому подлинники ценились столь высоко.

Как говорил Уолт, символ нашего мира – математики, доказывающие на улицах теоремы, и зрители, которые платят им за это деньги. Впрочем, в этом он был не прав – математики также должны обладать воображением. И насколько я знал, все основные формулы были выведены и доказаны все теми же обладателями души.

Мой друг Уолтер Брэм был одержим поисками источника душ. Он преподавал этнографию и, в отличие от меня, лингвиста, очень серьезно относился к любому преданию, самому немыслимому. Считал, что за каждым мифом, даже совершенно на первый взгляд нелепым, скрывается реальный исторический факт. И мои слова о том, что легендарный Источник – всего лишь красивая сказка, попытка объяснить устройство мира с помощью аллегории, не устраивали его. По мнению Уолта, мифический родник находился именно в Кайлате. Он хотел уехать сюда. На его поиски. Быть может, остаться тут навсегда. А в итоге его мечты, вместе с обширным архивом, достались мне…

До Лукулы я дошел в конце дня.

По сравнению с деревушками на остальном маршруте этот поселок был центром культуры.

Здесь находился настоящий ирландский паб, несколько кофеен, почта, отели с горячей водой в каждом номере и самое главное – аэропорт. Маленькие самолеты с утра до вечера сновали между Лукулой и Кантипуром – столицей Кайлата, перевозя туристов и грузы. Взлетная полоса была настолько короткой, что самолет, проехав по ней четыреста шестьдесят метров, практически падал в пропасть и лишь затем, натужно ревя моторами, поднимался на безопасную высоту, чтобы успеть проскочить над соседними вершинами и не воткнуться в них носом. Посадка проходила так же экстремально. А если на гору вдруг наползало облако, пилоты теряли ориентиры – и машина разбивалась о скалы.

Поэтому, как только начинался дождь, сильный ветер или садилось солнце, на короткую взлетную полосу опускалась тишина. Полеты отменялись до следующего дня. Как сейчас.

Был еще один аэропорт, выше, в Кхуджуне, с гораздо более удобным заходом на посадку. Но им уже десяток лет не пользовался никто, кроме спасателей. Жители деревень, находящихся внизу, взбунтовались, когда поняли, что туристы могут высаживаться сразу на четырех тысячах и не будут останавливаться в их лоджах, а значит, на трекерах они не заработают ни рупии. Кхуджунский аэропорт закрыли. А Лукула процветала.

Горы, окружающие поселок, сегодня заволокли низкие тучи, и от этого казалось, что по городку ползает вечерний сумрак. Где-то за домами кричал петух, слышалось приглушенное звяканье колокольчиков эбо.

Туристы, перебираясь из одного ресторанчика в другой, посматривали на склоны гор, поросшие лесом, – но ледяные пики Кариотинга, Кзум Кангури и Гонгхла, особенно хорошо видимые на этой точке маршрута, были плотно укутаны облаками.

Больше всего трекеров скопилось возле офиса местной авиакомпании. Они пытались забронировать себе места на самолеты, вылетающие завтра, – чтобы не сидеть в Лукуле лишний день, два или неделю.

Я здоровался с многочисленными знакомыми, но не останавливался, чтобы поговорить.

Мне навстречу попался Шарма – один из местных «баронов», заправляющих продажей авиабилетов. Почти все они проходили именно через его руки, и этот кайлатец мог помочь любому улететь в нужное время. Он быстрым шагом направлялся к офису компании, а за ним почти бегом следовали два туриста, мечтающих попасть в завтрашний самолет.

Шарма кивнул мне на ходу, всем своим видом показывая, что чрезвычайно занят. Впрочем, я никогда не вызывал у него особого интереса, ведь я не собирался улетать из Кайлата…

Нужный мне паб находился в центре городка. Не заходя в лодж, где обычно останавливался после похода в горы и жил в зимние месяцы, я ввалился в бар с рюкзаком, грязный и всклокоченный.

Здесь не было верхнего освещения, сизый клубящийся полумрак разбивал лишь режущий глаза белый свет за стойкой. На одной из стен висела футболка с дарственной надписью знаменитого певца из цивилизованного мира, когда-то посетившего эти места, на другой – светились неоном разноцветные лампы.

Давно знакомый бармен радостно поприветствовал меня. Я кивнул ему в ответ, высматривая того, кто уже давно должен был меня ждать.

Ричард сидел за дальним столиком у стены, потягивая коктейль чудовищного синего цвета. После замызганных местных жителей он выглядел настоящим эстетом в безупречной рубашке цвета лососины и новом сером костюме. Как будто за несколько секунд перенесся сюда из дорогого ресторана на Свит-авеню. Стильные очки в стальной оправе отражали свет огоньков барной стойки. Темно-каштановые волосы аккуратно причесаны. Узел галстука ни на миллиметр не сдвинулся с положенного места между острыми углами воротничка. Впрочем, и говорил он так же – безукоризненно правильно, и если даже добавлял в речь намеренно сниженную лексику, та звучала с аристократичной изысканностью.

Увидев меня, он демонстративно поморщился, выражая неудовольствие моим внешним видом, и слегка выдвинул соседний стул.

– Опаздываешь, – сказал мой агент вместо приветствия. – Ты должен был прийти еще вчера.

Я подошел, сбросил свою поклажу на пол и сел, вытянув гудящие от усталости ноги.

– Пришлось задержаться.

– Надеюсь, это оправданное опоздание?

– Пять камней по сорок карат очень чистой воды, десять по двадцать, двенадцать по шесть и однокаратная мелочь…

– Неплохо. – В карих глазах Ричарда вспыхнули довольные огоньки. Он оглянулся на бармена и жестом подозвал его. – Еще одну «Клубную Маргариту» и коньяк для моего друга.

Пока не принесли заказ, он молча постукивал пальцами по столу, подсчитывая доходы, которые принес ему мой очередной поход в горы. Я отдыхал, поглядывая по сторонам.

С трудом представляю, как этот щеголь мог оставить свою отлаженную жизнь в цивилизованном мире и переселиться в крошечный городок на окраине земли. Впрочем, сюда он прилетал всего на пару дней, остальное время проводил в Кантипуре, где проживал в лучшем отеле, окруженный очаровательными служанками и покорными слугами из низших каст, готовыми выполнить любую его прихоть. Возможно, древняя кровь аристократа взывала к тем эпохам, когда в своем родовом замке господин мог по желанию казнить и миловать любого, не отвечая ни перед кем и постоянно чувствуя свою безграничную власть. Здесь он наслаждался полной вседозволенностью за небольшие деньги.

– Ну, давай выпьем за наше дальнейшее плодотворное сотрудничество, – сказал Ричард, когда перед нами поставили бокалы.

Я заметил, что он старается выглядеть беззаботным и довольным жизнью, но его явно что-то беспокоило.

– Ты был на перевале Мингбо-Ла? – спросил он, как бы между прочим.

– Был.

– Дорогу хорошо знаешь?

– Неплохо. А что?

– Несколько моих друзей хотят сходить туда. Посмотреть на местные святыни, искупаться в озере. Но им нужен проводник.

Он замолчал, выжидательно глядя на меня поверх стеклянной стенки.

– Ты же знаешь, я не вожу группы, – ответил я так, как всегда отвечал на подобные предложения.

– Один раз мог бы сделать исключение, – поморщился он.

– И я бы не советовал им идти туда в это время. Снег там бывает в любой сезон. А сейчас каждый день может налететь буран.

– Но ты же понимаешь, что им до лампочки наши советы, – усмехнулся мой агент. – Они платят деньги. Действительно хорошие деньги. А тебе, как я знаю, они нужны. И заработать их очень легко. Вместо того чтобы мотаться как безумный по треку, прогуляешься в спокойном темпе, расскажешь что-нибудь про горы, какие-нибудь предания… К тому же одна из них – известная фотомодель. Так что тебе будет на что посмотреть.

Я подумал о том, что еще не видел женщин красивее Тиссы и вряд ли увижу. Так что его замечание вызвало у меня лишь скептическую улыбку.

– Лучше бы ты предложил кого-нибудь из местных.

– Они не хотят местных, – посетовал Ричард, поправляя запонки на безупречных манжетах. – Я сказал, что ты бывший профессор. Занимался Кайлатом, теперь живешь здесь, изучаешь местные нравы и обычаи. Все знаешь об этой земле и будешь прекрасным гидом. Они заинтересовались.

– Что еще ты им наплел?

– Слушай. – Ричард придвинулся ближе, глядя мне в лицо честными глазами из-под тускло поблескивающих стекол очков. – Я помню твою позицию – тесно не сходиться с людьми и, поверь, уважаю ее. Но это дело очень много значит для меня. Один из этих туристов… в общем, не вдаваясь в подробности, мы с тобой фактически работаем на него. Он получает твои камни, и от него зависит, насколько выгодно они будут проданы. Думаю, ты понимаешь, как нам важно выполнить его просьбу. Кроме того, они все равно пойдут. С тобой. Или с кем-нибудь другим… – с легкой досадой, относящейся к работодателю, заметил он. – Но я буду уверен, что ты точно доведешь их до места и вернешь обратно. А деньги, повторяю, тебе нужны. Как и мне. В общем, я считаю, это отличное предложение. Они остановились в отеле «Кайлат». Как только ты согласишься, я обозначу для них время встречи.

– Местные не любят, когда туристы ходят по тем тропам.

– Но ведь ты можешь с ними договориться. Тебя все здесь знают. – Его голос звучал уже менее настойчиво и уверенно. Ричарду было известно, что, если я, по его выражению, «упрусь», переубедить меня невозможно.

– Я не поведу их, но могу поговорить, проконсультировать, объяснить, как себя вести, найти хорошего проводника, проверить их аптечки и посоветовать, какие лекарства взять с собой.

– Ладно, – отозвался он без энтузиазма, – это лучше, чем ничего, но если ты передумаешь…

– Сколько человек?

– Трое, – быстро ответил агент, боясь спугнуть мой интерес. – Мистер Джейкоб и двое его друзей. Женщина и мужчина.

– Как у них с физической подготовкой?

– Средне, – поразмыслив мгновение, сказал он.

– Снаряжения много?

– Много, – признался компаньон. – Сам понимаешь, часть пути можно останавливаться в лоджах, а дальше пойдут дикие места, придется ночевать в палатках, а они все привыкли к комфорту.

– Значит, им придется брать эбо с погонщиком.

– Ну, это ты уж сам решай, – отозвался мой агент. – Когда встретишься с ними, обговоришь маршрут, вознаграждение для гида и все такое прочее. А теперь давай обсудим наши с тобой дела.

Я снял с шеи мешочек и бросил в его ладонь. Следующий час прошел в оценке камней и подсчете их стоимости.

Когда я вышел из бара, с гор уже сползли густые сумерки. Улица стала похожа на темное узкое ущелье, но рядом с каждым домом зажегся фонарь, отпугивающий тьму. А окна интернет-клубов светились, словно огромные аквариумы. Все места у компьютеров были заняты.

Я вошел в «Кайлат» и сразу увидел дочь хозяйки, сидящую за деревянной стойкой. Стена с ключами за ее спиной была практически пуста – все номера заняты. Девушка приветливо улыбнулась мне, потом состроила смешную гримасу, видимо означающую ее отношение к новым постояльцам, и показала пальцем наверх. Я кивнул в ответ и стал подниматься по лестнице.

Будущих трекеров я нашел на втором этаже в просторном, жарко натопленном обеденном зале. Они сидели за общим столом, спиной к большим панорамным окнам, за которыми виднелись горы, уже тонущие в ночной дымке. Четвертый стул, явно приготовленный для меня, стоял с другой стороны, напротив.

Я направился к ним, рассматривая и пытаясь составить первое впечатление.

Грузный, начинающий седеть мужчина в дорогом спортивном костюме утирал платком потеющий лоб. Вероятно, это и был мистер Джейкоб. Он выглядел как человек, привыкший отдавать приказы, и, более того, было очевидно – не испытывал сомнений в том, что их выполнят. Он напомнил мне боксера в среднем весе, который давно ушел с ринга и пренебрегает физическими упражнениями. Лицо его с неправильными чертами – широким, чуть приплюснутым носом, светлыми бровями над пронзительными бледно-голубыми глазами и ртом с красными, полными губами – было на редкость запоминающимся. Не исключено, что я видел его прежде в каком-то журнале о бизнесе.

Мужчина что-то говорил своему соседу – широкоплечему атлету в обтягивающей футболке. Тот смотрел карту, расстеленную на столе, и на вытянутом лице с близко посаженными глазами и немного деформированным носом не отражалось никаких эмоций.

Я перевел взгляд на девушку и застыл. Туристы уже заметили меня, но слова приветствия, которые я собирался произнести, застряли у меня в горле. Стройная блондинка с гривой пушистых волос, небрежно повязанных шелковым платком, одетая в белый свитерок с узором в виде переплетающихся голубых змей, небрежно опираясь о стол, смотрела на меня с высокомерным торжеством в темно-синих глазах.

Она хорошо подготовилась к этой «внезапной» встрече. Я – нет. Тисса… та самая Тисса, которую я вспоминал весь последний день, словно материализовалась из моих мыслей и теперь сидела, улыбаясь легкой насмешливой улыбкой, покачивала стройными ногами, обтянутыми светлыми брюками, и явно наслаждалась моим ошеломлением.

У меня в голове заметался десяток мыслей. Как она здесь оказалась? Почему именно сегодня? И реальна ли вообще?

– Вы, должно быть, наш гид? – спросил, поднимаясь из-за стола, грузный мужчина. – Я – Франк Джейкоб. Можно просто Джейк.

Я должен был сказать, что пришел только для того, чтобы проконсультировать их, но, глядя на Тиссу, не смог этого сделать. Наконец стряхнул с себя наваждение, оторвал взгляд от лица девушки, улыбнулся, пожал его горячую, сухую и неожиданно жесткую ладонь:

– Рад познакомиться. Меня зовут Райн.

– Это мои друзья. – Джейк тяжело опустился на свое место и жестом предложил мне сесть.

– Дик. – Атлет приподнялся, небрежно протянул мне руку.

– Тисса, – мягко произнесло мое видение, и в ее глазах, вновь притянувших мой взгляд, закружились крошечные сапфировые искорки. Она совсем не изменилась, даже, кажется, стала еще красивее.

– Ричард очень хорошо отзывался о вас, – сказал Джейк, вновь возвращая меня к реальности. – Он сказал, что вы отлично знаете все маршруты и не раз ходили к перевалу Мингбо-Ла.

– Это так, – ответил я.

– Вы сможете довести нас туда, – вмешался Дик, и в его голосе прозвучала не просьба, а распоряжение.

В его чуть сглаженном провинциальном говоре согласные звучали тверже и резче, чем нужно, а ударение на некоторых словах ставилось слишком сильно. И эта особенность произношения сказала мне больше, чем его внешность или одежда. Парень из низов, у которого не было времени или желания учиться, но он сумел найти богатого покровителя и теперь изо всех сил сам хочет казаться состоятельным и влиятельным.

– Смогу, – вежливо, но прохладно отозвался я. – Если вы действительно уверены, что вам это нужно.

– А зачем, ты думаешь, мы притащились сюда?

– Я в некотором роде главный в нашей группе, – вмешался Джейк. – В основном по части финансов. А что касается физической подготовки… – он рассмеялся и погладил себя по круглому животу, – а также снаряжения и всего прочего – в этом специалист Дик.

Тот усмехнулся самодовольно, высокомерно глядя на меня.

– Сколько у вас дней? – спросил я, стараясь не смотреть на Тиссу.

– У нас обратные билеты с открытой датой, так что сколько угодно, – беззаботно ответил он.

И этот обманчиво мягкий, хорошо поставленный голос с проскальзывающей временами легкой, едва заметной неправильностью почти против моей воли вызвал в моем воображении целую вереницу мгновенных ассоциаций. Этот человек не заканчивал престижного университета, да и в школе вряд ли проучился больше восьми классов. Рано пошел работать и построил свою ювелирную империю исключительно упорством и стремлением к власти. Впоследствии частные учителя постарались научить его правильно говорить, играть в гольф, стильно одеваться и разбираться в сортах вин, но на самом деле Джейк изменился очень мало, приобретя лишь внешний лоск. И наверняка предпочитал белому «шабли» с устрицами – кружку пива, отбивную и гору жаренной до хруста картошки.

– Могу предложить вам такой маршрут. – Не спрашивая разрешения Дика, я придвинул к себе его карту и вынул из кармана блокнот с карандашом. – Завтра мы остаемся здесь. И я веду вас на небольшую прогулку. Поднимемся метров на двести для адаптации и спустимся…

– Почему мы не можем пойти дальше уже завтра? – спросила Тисса.

Мне всегда нравился ее голос. Мягкий, бархатный и теплый, словно мех. С искорками смеха, или глубокими омутами чувственного призыва, или с колючими шипами насмешки. Очень запоминающийся. Сейчас он был вкрадчивым и текучим, как мед.

– Во-первых, мне нужно найти того, кто понесет ваши вещи, – сказал я, стараясь не обращать внимания на магию этого уникального голоса. – Портеров или эбо. А во-вторых… вы прилетели сегодня?

– Да.

– Значит, завтра вряд ли будете способны на долгий переход.

– Это отчего же? – скептически осведомился Дик.

– Слишком большой перепад высоты. Сразу на две тысячи восемьсот метров. Нужно адаптироваться.

– Ладно, – примирительно сказал Джейк. – Вы наш гид. Значит, вам виднее.

Он рассмеялся, видимо, ситуация, в которой ему приходилось подчиняться кому-то, кроме себя, казалась ему забавной.

– Тогда давайте просчитаем наш маршрут по дням.

Путешественники заинтересованно придвинулись ближе, я уловил аромат духов Тиссы. Очень знакомый. Зеленый мох и лесные лилии. Если они пойдут к перевалу, я не смогу доверить ее безопасность кому-то другому.

Через час споров и обсуждений, с учетом всех остановок и ночевок, а также осмотра достопримечательностей, мы получили конечный маршрут, который занимал двадцать пять дней.

Дик выразил недовольство таким количеством времени.

– Тащиться пешком полмесяца?

– Половина месяца – это пятнадцать дней, а не двадцать пять, Дик, – мягко, с едва уловимой усмешкой произнесла Тисса.

Но он не заметил ее легкого сарказма.

– Почему так долго? Тут вообще транспорт какой-нибудь есть? Доехать можно?

– Нет, – ответил я, складывая карту. – Здесь нет дорог. Но даже если бы они были – нам лучше подниматься пешком, чтобы адаптироваться к высоте.

– Я слышал, можно арендовать вертолет, – сказал Джейк.

– Можно. Только если вас забросят сразу на четыре тысячи, вы свалитесь с горной болезнью.

– А как перемещаются местные? – спросил Джейк. – Например, отсюда до столицы?

– Пять дней спускаются до Дхири, затем десять часов едут на автобусе.

– Почему не на самолете?

– Слишком дорого.

– Живут как в каменном веке, – буркнул Дик презрительно.

– Ладно, мне все ясно. – Джейк обвел взглядом своих друзей, недвусмысленно давая им понять, что его все устраивает.

– Я снял вам комнату в этом отеле, Райн, – сказал он мне. – Будет проще, если вы всегда будете рядом, и во время трека тоже. И вот еще что, я слышал, что оплату за ваши услуги нужно делать сразу, но я предпочитаю платить только после сделанной работы. – Он написал несколько цифр в своем блокноте, вырвал лист и передал мне. – Этого вам будет достаточно?

На миг я словно оказался на собеседовании в крупной корпорации, где никогда не произносят вслух сумму гонорара, записывая ее на бланке дорогой мелованной бумаги, и подают через широкий стол претенденту на должность. И это было неожиданное ощущение. Сумма, которую мне предлагал Джейк, являлась внушительной. Гораздо больше той, что обычно получали гиды.

– Да, вполне достаточно.

– Значит, мы договорились.

– Да. – Я поднялся. – Встретимся завтра. Я зайду за вами в девять.

Комнаты в отеле действительно были отличными. С отдельными ванными, а не общей на этаже. Водой, текущей из кранов постоянно, а не по часам, и уж точно здесь не было ведра с кипятком, которое выдавалось только лично хозяином лоджа – что практиковалось почти на всем треке. С широкими кроватями и электрическими розетками, не заклеенными скотчем, так что гость мог в любое время заряжать аккумуляторы фотоаппаратов или подключать компьютер, не платя по минутам за израсходованную электроэнергию. И даже с шерстяными одеялами.

Сначала я забрался в настоящий горячий душ, потом разобрал свой рюкзак, проверил содержимое аптечки, отметив, что в следующий раз надо попросить Ричарда достать еще препаратов от горной болезни, а завтра – узнать, какое снаряжение у моих подопечных и достаточно ли лекарств.

От этих размышлений меня отвлек стук в дверь. Я открыл и увидел Тиссу.

– Извини, если помешала, – произнесла она мягко. – Можно войти?

Я посторонился, пропуская ее в комнату.

– Ты стал похож на худую панду.

Она протянула руку, обвела кончиком пальца светлые, незагорелые круги у моих глаз, оставшиеся после горных очков. И я почувствовал, как кожа горит от этого легкого прикосновения.

– И когда ты стригся в последний раз?

– Как ты меня нашла?

– Вскрыла твой сейф, – невозмутимо ответила Тисса. – Там была куча документов про Кайлат, схемы маршрутов. Навела справки. У Джейка много друзей в посольствах…

– Зачем ты приехала?

– Подняться к Мингбо-Ла. Ты же слышал.

Она была почти одного роста со мной. То есть довольно высокая для девушки. И ее глаза были практически на уровне с моими. Их взгляд обшаривал мое лицо с жадным любопытством.

– А знаешь, ты изменился. Стал как будто жестче.

Тисса улыбнулась довольно, отвернулась и прошлась по комнате, рассматривая мои немногочисленные вещи, касаясь рукой то рюкзака, то куртки, висящей на крючке, то проводя ладонью по спальнику, словно ставя свою невидимую печать. А я смотрел на нее, узнавая эти грациозные движения, наполненные силой и скрытой энергией.

– Ты живешь один?

Я промолчал. Ответ на этот вопрос не требовался.

Она села на мою кровать, и ее темно-сапфировые глаза в тусклом свете стали почти черными.

– Ты все еще злишься на меня?

– Я никогда не злился на тебя.

– Тогда почему уехал? Только не говори, что на поиски этого дурацкого источника! – Тисса тряхнула головой, и ее белые волосы мягкой волной колыхнулись по плечам. – Тебе же известно, что его не существует. Это легенда, точно такая, как святой Грааль и меч в камне. Уолтер тоже знал. Просто не хотел, чтобы ты умер, как многие до тебя.

– Пока я жил здесь, нашел немало реальных подтверждений правдивости многих легенд.

Она недоверчиво улыбнулась, однако больше не стала спорить.

– Не хочешь спросить, как живу я?

– Как ты живешь, Тисса?

– Прекрасно. Джейк очень богат, влиятелен и нуждается во мне. А я очень счастлива.

– Я рад за тебя.

– Я тоже рада за себя.

Она внимательно вглядывалась в мое лицо, пытаясь увидеть тень ревности или хотя бы огорчения, но, так ничего не заметив, сказала:

– Что ж, приятно было поболтать. Увидимся завтра.

– Спокойной ночи, Тисса.

– Спокойной ночи, Рай.

Когда за ней закрылась дверь, я с силой провел по лицу обеими руками. Еще можно было отказаться от роли гида. Но я знал, что не смогу сделать этого.

…Мне снова снился сон, который часто приходил в последнее время. Как будто тело мое сложено из камней и так тяжело и неповоротливо, что я не могу заставить себя подняться. Я лежу среди травы, а из моей груди бьет родник, вода стекает на землю, размывая гранит.

Я не могу ни говорить, ни дышать, кажется, мое горло и легкие набиты песком. Я с трудом поворачиваю голову и вижу, что вокруг много таких же камней. Некоторые почти совсем рассыпавшиеся, раскрошившиеся, между их осколками растет трава и бегают муравьи. Другие – более целые, но все их размывает вода. Она струится в одном направлении, падая в широкую, глубокую чашу. А совсем рядом со мной валяется каменная груда, я угадываю в ней очертания человеческого тела, в бесформенном валуне различаю лицо и узнаю Уолта…

Я проснулся от собственного кашля, резко сел на кровати, пытаясь отдышаться.

Солнце только что встало. В утреннем холодном сумраке уже слышались привычные звуки пробуждающегося поселка. Хлопали двери, позвякивали колокольчики эбо, раздавались резкие голоса погонщиков, крики, плач детей и бесконечное «уп-уп-уп» междугородней связи, которую предоставляли всем желающим. Столик с телефоном обычно стоял прямо на обочине дороги, и несколько девушек за умеренную плату помогали туристам связаться с цивилизованным миром.

Я выбрался из спальника и стал быстро собираться. Дел сегодня было много.

Прежде всего я отправился к Тшерингу. Судя по тому, что за редким забором, окружающим его дом, паслись два белых эбо, их хозяин был дома. Он не заморачивался особо, выдумывая имена, поэтому зверей звали просто – Первый и Второй.

Оба ухоженные, с расчесанными косматыми гривами, в которые вплетены красные тряпочки и колокольчики. Они были ниже и меньше своих высокогорных собратьев, но не менее выносливы. Первый настороженно уставился на меня и угрожающе наклонил лобастую голову. Второй, более дружелюбный, подбежал, издавая низкие утробные звуки, напоминающие хрюканье, и просунул широкий черный сопящий нос между досками изгороди. Я невольно полез в карман за хлебом, хотя помнил, что их владелец не одобряет, когда его подопечных кормят посторонние.

– Эй, ты! – тут же послышался сердитый голос. – А ну не давай ему ничего!

Я повернулся к разгневанному кайлатцу. Прихрамывая, он спешил ко мне, явно собираясь устроить непрошеному кормильцу его зверей хорошую взбучку. Но, узнав меня, тут же расплылся в довольной улыбке.

– Намаскар, Тшеринг.

– Намаскар, Рай-джи, – весело откликнулся он, – проходи. Долбат как раз готов.

– Спасибо, но, к сожалению, не могу. Я по делу.

Пока я рассказывал, что мне нужно, кайлатец внимательно слушал, прищурив черные глаза, и в его голове шла усиленная мыслительная работа.

Выслушав мое предложение, он конечно же немного поломался, рассказывая, что только вчера получил очень выгодное предложение – сопровождать экспедицию к Минг-Ла, и как много ему за это обещали. Но если я заплачу вдвое, то, может быть, дней через пять он попробует что-нибудь сделать.

Тшеринг говорил на смеси двух наречий – горкхали и парбатия, которая поставила бы в тупик любого лингвиста. Казалось, цель его – выпалить за минуту как можно больше слов, опуская все гласные звуки. В начале нашего общения я понимал лишь одно слово из десяти. Потом сообразил, что разобраться в этой чехарде букв можно только одним способом – угадать, о чем именно он хочет сказать, по выражению его подвижного лица. Однако затем научился понимать и эту бодрую скороговорку.

– Слушай, Тшеринг, – сказал я, наконец устав от его вранья. – У меня нет времени торговаться и препираться с тобой. Если отказываешься, так и скажи.

– Когда пойдем? – тут же деловито осведомился он.

– Завтра с утра.

– Ладно. Мы с ребятами будем готовы.

И, довольный неожиданным заработком, который ему конечно же был нужен, отправился домой…

Когда я вернулся в отель, мои подопечные уже завтракали. Вернее, пытались это делать.

Бледная Тисса с темными тенями вокруг глаз массировала ладони. Дик мрачно ковырял тосты с яичницей, а Джейк, поминутно вытирая потное лицо, прикладывался к вместительной кружке.

– Доброе утро, – бодро поприветствовал я их. – Как настроение?

Ответом мне были выразительные, хмурые взгляды.

– Все время немеют пальцы, – задумчиво произнесла Тисса, рассматривая свои изящные ладони.

– На высоте клетки плохо снабжаются кислородом. Ты пила какие-нибудь витамины перед поездкой?

Она поморщилась, но ничего не ответила, снимая кольца и небрежно убирая их в карман.

– Может быть, нам лучше пойти гулять завтра? – предложил Джейк с тяжелым вздохом.

– Лучшая профилактика от всех недомоганий сейчас – движение. Идемте.

Они не желали тащиться ни на какую прогулку, а хотели остаться в относительно уютном отеле. Но уговорами, обещаниями и настойчивыми требованиями мне удалось поднять их и вывести на улицу.

После этого я остановился на площадке перед отелем.

– Прежде чем мы отправимся на трек, я хотел бы, чтобы вы запомнили несколько правил, которые нельзя нарушать.

Я дождался, пока внимание всех троих сосредоточится на мне, и продолжил:

– Первое. Как только кто-то почувствует себя плохо – он сообщает об этом мне. Сразу, не дожидаясь ухудшения.

– Ясно, – сухо отозвался Джейк, надевая черные очки. – Дальше.

– Второе. Мы рассчитываем свой путь так, чтобы до темноты оказаться под крышей.

– Это зачем? – спросил Дик, поднимая штатив для фотоаппарата и укладывая его на плечо.

– В горах много зверей, – сказал я, не вдаваясь в подробности. – Третье. Вы не срываете местные растения и плоды, какими бы привлекательными и безопасными они вам ни показались. Среди них могут быть ядовитые. Воду из рек пить тоже нежелательно.

– Ладно, хорошо. Мы все поняли, – недовольно буркнул Джейк, которому уже надоело пребывать в роли ничего не знающего, неопытного путешественника. – Идем.

Я повел их вверх, к тропе.

Воздух был наполнен гулом моторов – самолеты один за другим садились на маленький аэродром, выгружали грузы и туристов, дожидались, когда рассядутся новые пассажиры, а затем снова взмывали в небо. Издали они были похожи на стрекоз – такие же легкие и стремительные.

Солнце ярко освещало долину, в которой расположился поселок. Начинало припекать. Женщины, воспользовавшись теплыми часами, вытащили за порог домов детей и принялись мыть их в глубоких тазах. Мыльная вода лилась по улице, стекая в глубокую канаву, прикрытую неровными каменными плитами. Дети, не слишком привыкшие к подобной процедуре, вопили, но их продолжали тереть, не обращая на протесты внимания.

Джейк остановился, чтобы сделать несколько снимков, потом положил руку на плечо Тиссе, наклонился к ней, шепнул что-то на ухо. Девушка рассмеялась, а я сказал не без удовольствия:

– Да, вот еще одно правило. Постарайтесь не демонстрировать прилюдно привязанность к лицу противоположного пола.

Они оба обернулись с одинаковым изумлением на лицах. Дик, идущий сзади, злорадно хмыкнул и спросил насмешливо:

– Это почему?

– В одной из местных легенд говорится о воплощении высшего существа – жестокой богине. Она ненавидит, когда к женщинам относятся неуважительно, считает любое прикосновение – попыткой связать их свободу. И строго карает за это.

– А если женщина сама прикоснется к мужчине? – с легкой улыбкой спросила Тисса.

– Ее могли к этому принудить, – заметил я, улыбаясь в ответ. – И обычно потусторонняя сущность не разбирается в подобных тонкостях.

– И что она сделает? – скептически осведомился Дик.

– Я бы не советовал проверять, – дружелюбно порекомендовал я.

Джейк недоверчиво покачал головой, но руку с плеча Тиссы убрал.

– А демонстрация привязанности к лицу своего пола приветствуется? – ехидно спросил Дик, косясь на Тиссу.

– Сколько угодно, – кивнул я равнодушно и заметил злорадную улыбку на его лице.

Тропа, ведущая в гору, начиналась недалеко от ворот, стоящих в конце поселения. Справа от нее поднимался крутой склон, слева, в нескольких метрах от нас, весело шумела горная речка. Дожди обычно размывали ее, но сейчас уже давно стояла сухая погода, и мы поднимались легко. Относительно легко. Эта прогулка была нужна мне еще и для того, чтобы проверить выносливость моих спутников.

– Как называется река? – спросил меня Джейк, оглядываясь.

– Мусе Кхола.

– Смешное название, – прокомментировал он и принялся взбираться наверх.

Сначала Тисса шла довольно бодро, хотя и выглядела бледнее обычного. Но затем начала отставать. И, зная ее упорный характер, я понимал, что она скорее загонит себя, чем признается в собственной внезапной слабости. В цивилизованном мире она была великолепной лыжницей, занималась дайвингом, прекрасно плавала, обгоняя на дорожке многих мужчин, но здесь высота отнимала значительную часть ее сил.

Джейк периодически останавливался, чтобы сделать несколько фотографий окрестностей, и Дик тут же оказывался рядом, услужливо разбирая штатив или держа фотоаппарат.

Я видел, что это порядком раздражает Тиссу.

– Не спеши, – сказал я ей негромко, заметив, как прерывисто она дышит. – Мы всего лишь гуляем. Тебе просто нужно адаптироваться к высоте, а не ставить рекорд по скалолазанию.

– Не думала, что сразу будет так тяжело, – ответила она, развязывая шелковый платок на шее под ветрозащитным жилетом. Голос ее звучал тускло и глухо.

– Ты привыкнешь. Даже удивишься, как быстро. Голова не болит?

– Нет. – Она улыбнулась, глядя на меня сквозь темные очки. – Ты так заботлив… и всегда был таким. Это очень странно. Я уже отвыкла и не хочу привыкать снова.

– Эй, Райн, – прозвучал голос Джейка. – Что там, на склоне?

Я взглянул в сторону, куда он показывал. Среди темной зелени горы ярко белело сооружение, напоминающее сферу с конусом наверху. Глаза верховного божества Кайлата смотрели с нее в пространство над поселком, а разноцветные молитвенные флаги весело бились на ветру.

– Это ступа. Молитвенное сооружение.

– Мы хотим подняться к нему.

– Нет, слишком высоко.

– Она совсем рядом, – отозвался Дик, глядя наверх. – Полчаса туда – полчаса обратно.

– Обманчивое впечатление, как всегда в горах. Я не хочу, чтобы вы перенапрягались перед завтрашней дорогой. И кроме того, местные не любят, когда туристы ходят туда.

Оба мужчины уставились на меня так, словно я сморозил редкостную глупость. Их явно не волновали предпочтения кайлатцев. Они переглянулись и одновременно пожали плечами.

– Ну а на ту сторону реки мы хотя бы перебраться можем? – поинтересовался Дик. – Надеюсь, на это местные не обидятся?

Последнюю фразу он произнес с величайшей издевкой и, не слушая ответа, зашагал вперед.

По скользким камням мы перешли на другой берег. Джейк хотел зачерпнуть воды, чтобы напиться, но, вспомнив мои предостережения, не стал этого делать.

– Вода в реках что, тоже ядовитая? – осведомился он скептически.

– Нет, если вы не имеете ничего против мыла. – Я указал на происходящее вверху по течению.

Там несколько кайлатцев бодро стирали одежду, частично сняв ее с себя, и мылись сами. Вниз плыли хлопья пены, а на прибрежных камнях лежали темно-синие мокрые рубахи.

Джейк поморщился и поспешно вытер ладонь о брюки, Дик пробормотал что-то нелицеприятное по поводу привычек местного населения. Тисса фыркнула.

Тропинка вилась вдоль склона, поросшего кустарником, усыпанным красными ягодами. Мужчины вновь занялись фотографированием. На дорогу выбежала серая ящерка, несколько мгновений смотрела на людей и поспешила шмыгнуть в заросли. Следя за ней, я на секунду выпустил своих спутников из поля зрения и вдруг услышал приглушенный вскрик Тиссы. Оглянулся, увидел, что девушка замерла, с ужасом и отвращением глядя на что-то рядом с тропинкой, и быстро подошел к ней.

Совсем близко к тропе, в кустах, лежало истощенное существо с тонкими узловатыми руками и ногами, пальцы на которых заканчивались длинными кривыми когтями. На худом теле еще оставались обрывки одежды. Оно было живо, хотя его глаза уже затягивала белая пленка. Обычно такие забирались глубже в горы, но у этого, видимо, не хватило сил отползти дальше.

– Рай, что это? – прошептала Тисса, крепко сжимая мою руку.

– Возвращайся к Джейку, ладно? – сказал я ей, мягко, но настойчиво заставляя сделать несколько шагов назад. – Иди.

– Об этих зверях ты говорил? – спросила она, глядя поверх моего плеча.

– Да.

– Тисса, что там? – раздался голос ее покровителя. – Что случилось?

– Ничего, – откликнулась она. – Все в порядке.

Еще раз с отвращением оглянулась и пошла вниз.

– Что ты там увидела? – Дик в очередной раз закинул на плечо штатив.

– Какую-то дохлую тварь под кустом. – Тисса передернула плечами. – Если хочешь, иди посмотри. Но тогда, боюсь, сегодняшний ужин не полезет тебе в горло.

Тот что-то проворчал в ответ, и они направились к Джейку, увлеченно фотографирующему соседние склоны.

Почувствовав чужое присутствие, существо открыло глаза, оскалилось, протянуло ко мне когтистую лапу, и я увидел глубокую рану на его груди.

Я не знал – было оно здешним или пришло откуда-то, но был уверен в одном – оставлять его нельзя. Еще одно правило Кайлата, которое я усвоил после похода к Ю-Чой. Если нашел умирающего – добей. Иначе после смерти призрак будет преследовать последнего, кто видел его, и жестоко мстить. Не только ему, но и всем окружающим этого человека. Вот почему местные жители старались уйти как можно дальше в горы, чтобы умереть в одиночестве.

В прошлый раз я пожалел забившееся в расселину между скал создание и даже старался ему помочь, а ночью мне пришлось отбиваться от злобной твари, пытающейся разорвать на куски и меня, и всех обитателей маленького лоджа, где я остановился. Утром хозяин, забыв о вежливом отношении к иностранцам, весьма подробно объяснил мне, что думает о моем человеколюбии, а также о наличии души в моем теле, которая, по его словам, не дает мне вовремя подумать головой. Больше в этот дом меня не пускали, но я не был в обиде на кайлатца – он не хотел рисковать, не зная, не посочувствовал ли я еще кому-нибудь.

Я вытащил нож, оглянулся на спутников – те любовались окружающими склонами и не смотрели в мою сторону. Наклонился и полоснул существо по горлу. Оно захрипело, дернулось и затихло.

Вытерев лезвие о траву, я выпрямился, произнес короткую молитву на горкхали и пошел назад. Ночью о теле позаботятся соплеменники или дикие звери. Это уже не имело значения. По местной вере – внешняя оболочка была не важна, а внутреннюю сущность безымянного умирающего, какой бы злобной она ни была, я уже освободил.

Наверное, эту встречу можно было посчитать дурным предзнаменованием, но я решил пока не торопиться с выводами.

– Хороший нож, – сказал Джейк, когда я подошел ближе, и протянул руку, уверенный, что немедленно получит его. – Можно взглянуть?

– Нет, к сожалению, – ответил я вежливо, но твердо. – Это боевой кухри. Он сделан для меня. И к нему может прикасаться только хозяин. Если его возьмет другой человек, то может пострадать.

– Еще одна странная местная легенда? – растянул губы в неприятной улыбке мужчина.

– Я тоже так думал раньше, пока не увидел, как подобный клинок распорол руку любопытному, пытавшемуся дотронуться до него. Кайлатцы считают, что у этих ножей есть разум.

– Забавно, – произнес мужчина таким тоном, что становилось ясно: он не видит в моих словах ничего комичного. – У них тут, похоже, про что ни возьми есть своя местная сказка.

– Во всех мифах содержится большая доля правды, – ответил я, вновь повторяя высказывание Уолта, с которым раньше не соглашался. – Советую прислушиваться к ним.

– Оставлю вам это сомнительное удовольствие, – усмехнулся Джейк. – Я привык к реальным, проверенным фактам. Но вы рассказывайте, Райн, рассказывайте. Интересно наблюдать и другое представление о мире.

Тисса нахмурилась, переводя взгляд с меня на своего влиятельного друга. Ее явно обеспокоила его реакция на мои слова. Дик откровенно посмеивался.

– Перестань, – шепнула мне девушка, когда мы уже шли обратно.

– Перестать что? – так же тихо спросил я, помогая ей перебраться через каменный завал.

– Ты держишься с ним иронично. Он этого не любит. И все время споришь. Тебе что, жалко было показать ему свой ножик?

– Тисса, неужели ты заботишься обо мне? – невольно рассмеялся я. – Как это удивительно.

Она сердито мотнула головой и тяжело вздохнула:

– Удивительно то, что даже годы, прожитые в Кайлате, тебя не слишком изменили.

Глава 4

Пхандинг

Утро следующего дня было прохладным, ясным и свежим. Вокруг городка открылись все вершины, видимые на этой высоте, во всем их ослепительном блеске. Но мои подопечные, к сожалению, не видели этого. Минуты шли, а они все никак не могли выбраться из отеля.

Тшеринг, приплясывающий от нетерпения рядом со своими эбо, дергал меня через каждые тридцать секунд:

– Ну, когда уже пойдем? Сколько еще стоять? Все места в лоджах закончатся.

– Не закончатся, – отвечал я ему одно и то же. – Еще есть время, ждем.

Мой рюкзак был прикручен к спине Второго. Эбо дружелюбно поглядывал на меня, потряхивая головой, и принюхивался к утренним запахам, а более всего к ароматам свежей выпечки, плывущим из окон булочной. Первый угрюмо косился на проходящих мимо трекеров и норовил поддеть острым рогом низкую изгородь.

Когда прошла положенная четверть часа допустимого опоздания, я сказал Тшерингу:

– Ладно, пойду проверю, как они там.

– Если что, не церемонься. Вытряхивай их из кроватей, – напутствовал меня погонщик.

На мой настойчивый стук отозвались не сразу. Я различил приглушенные голоса, звучавшие довольно раздраженно. Но не стал вслушиваться. Когда наконец мне открыли, на пороге стоял Дик, явно пребывающий в дурном настроении. Он захлопнул дверь за своей спиной, чтобы я не мог видеть, что происходит в комнате. Впрочем, это не особенно меня интересовало.

– Доброе утро, – сказал я. – Вы готовы?

– Почти, – буркнул он.

– Все в порядке? – спросил я, заметив глубокую складку раздражения, залегшую между его бровей.

– Да. Нормально, – так же отрывисто произнес он.

– Если рюкзаки собраны, Тшеринг погрузит их на эбо и пойдет вперед, чтобы занять места в лодже для ночлега.

– Собраны. Сейчас принесу.

Он попятился, приоткрыл дверь, нырнул в образовавшуюся щель, а я услышал звонкий смех Тиссы и невнятный, но явно довольный голос Джейка.

Спустя минуту Дик вытащил в коридор три объемных рюкзака.

– Я что, нанимался барахло за всеми таскать, – недовольно бормотал он при этом, но так, чтобы босс не разобрал его слов.

Мы вынесли вещи во двор. Тшеринг тут же принялся прикручивать их веревкой к спинам зверей, многозначительно поглядывая на облака, уже затягивающие горы.

– А он точно довезет все куда нужно? – спросил Дик, пристально наблюдая за погонщиком. Тот сделал вид, что не понимает на международном, а сам внимательно прислушивался.

– Да, конечно, это же его работа.

– Ну смотри, если что случится с вещами, отвечать будешь ты, – предупредил меня атлет и направился обратно в отель.

Кайлатец одобрительно похлопал Второго по шее, затянул последнюю веревку и спросил деловито:

– Какой его рюкзак? Этот, синий? Хочешь, уроню в реку или вещи вывалю по всей тропе – пусть идет собирает.

– Не надо, – ответил я, улыбаясь, – это вряд ли поможет исправить его настроение.

Тшеринг пожал плечами, видимо жалея, что я упускаю такую прекрасную возможность отомстить, негромко свистнул, и оба эбо, весело покачивая головами, пошли вперед друг за другом. Колокольчики на их шеях заливались радостным звоном. Ленты в косматых гривах и хвостах переливались всеми отсветами алого.

Мои спутники вышли из дверей, когда Тшеринг и его звери уже скрылись из виду. Все трое были экипированы по последней трекинговой моде – тонкие, но прочные потовыводящие водолазки, походные брюки также с подкладкой из дышащей материи, ветрозащитные жилеты, шляпы с широкими полями от солнца, крепкие, но легкие ботинки с гортексом. Тисса в своем черном костюме, с элегантным рюкзачком за плечами выглядела так, словно сошла с обложки глянцевого журнала.

– Вы готовы? – спросил я, глядя на девушку, поправляющую на руках перчатки с обрезанными пальцами.

– Да, – ответил за всех Джейк.

Вниз по улице шагали не мы одни. Желающих совершить путешествие по тропам Кайлата было немало. Пока я задержался у поста местной полиции, оформляя разрешения для похода по так называемому национальному парку Кайлата для своих подопечных, они оживленно беседовали с несколькими трекерами.

– …Рай, ты слышал, что произошло? – спросила меня Тисса, едва я приблизился к ним.

– Что?

– Ребята сказали, – она кивнула на молодых людей, которые с любопытством уставились на меня, – вчера пропали несколько человек.

– Пропали? Где?

– На переходе от Намаче до Монджо, – ответил один из них, сдвигая на затылок матерчатую шляпу. – И дорога вроде не сложная. Их искали, но пока не нашли.

– И гид, который шел вместе с ними, тоже как сквозь землю провалился, – сказал второй, рассматривая Тиссу сквозь солнцезащитные очки.

– А кто был их гидом?

Парни пожали плечами, переглянулись. Они не особо интересовались подобными мелочами.

В молчании мы миновали ворота Лукулы и стали спускаться по длинным ступеням, вырубленным в скале.

– И что, часто здесь люди пропадают? – спросил Дик, удобнее перехватывая рукояти трекинговых палок.

– Случается.

– И по каким причинам?

– Обвалы. Оползни. Дикие звери. Приступ горной болезни. Может закружиться голова, и человек падает в пропасть, – начал перечислять я самые обычные причины гибели людей. – Есть одна местная…

– Опять легенда? – недовольно перебил Джейк, спускающийся следом за мной.

– Нет, – успокоил я его с улыбкой. – На этот раз реальная история. Два друга шли по треку вместе, но поссорились. Один остался ночевать в Монджо, другой направился в одиночку к Пхандингу уже в темноте. И не дошел. Опытный трекер, который знал тропу как свои пять пальцев. На совершенно простом переходе. Его так и не отыскали до сих пор, и никто не знает, что с ним случилось. А тот, с кем он так неудачно расстался, после этого исчезновения организовал службу спасения здесь, в горах.

– Наверное, он был таким же, как ты, – тихо произнесла Тисса. – Стал мучиться угрызениями совести, придумывать, как загладить вину перед покойником, хотя тому уже все равно – будут искать кого-то из пропавших после него или нет.

– Вряд ли, – ответил я серьезно. – Ты же знаешь, такой, как я, не смог бы отпустить друга одного ночью. Даже после ссоры.

Она усмехнулась и больше ничего не сказала.

Спуск закончился. Теперь мы шагали по широкой тенистой дороге, огибающей гору. На ее склонах, выше и ниже, стояли дома, зеленели аккуратные кусочки полей. Кое-где урожай был уже собран, и на серой вскопанной земле лежали кучи бурой картофельной ботвы.

Дик шел впереди, следом Тисса, за ней Джейк, я замыкающим. Первые полчаса дороги меня одолевало странное ощущение – осознание того, что весь этот долгий путь мне придется пройти не одному и я отвечаю не только за себя, но и за людей, которые доверились мне. И кроме того, была непривычна легкость, с которой я теперь шел. За плечами висел лишь небольшой рюкзак с прикрепленными к нему трекинговыми палками. Внутри лежала аптечка и пара бутылок воды вместо обычного тяжелого груза. Но, конечно, в этом были свои плюсы.

Мои спутники сегодня меньше разговаривали. Ничего особо интересного они не видели – облака уже закрыли все белые вершины, так что обсуждать пока было нечего. Но Джейк все равно останавливался почти через каждые пятьдесят метров и фотографировал окружающие пейзажи. Скоро я заметил, что эти задержки начинают раздражать Дика – тому хотелось идти быстрее, но он не мог предъявлять претензии боссу и вынужден был ждать его, сцепив зубы. Тисса многозначительно улыбалась, наблюдая за ними.

Мои мысли вновь и вновь возвращались к пропавшим трекерам. Почему-то вспомнилась Кира.

– Райн, напомните мне. Как называется поселок, в который мы идем? – спросил Джейк, вешая камеру на шею и направляясь вперед после очередной остановки.

– Пхандинг, – ответил я, шагая рядом. – Это селение ниже Лукулы на двести метров. А нам для адаптации лучше постепенное наращивание высоты. Некоторые идут сразу в Монджо, но для первого дня это будет слишком долгий переход.

Он кивнул, внимательно слушая меня.

– И сколько времени, по-вашему, нам нужно, чтобы добраться до него?

– В идеале, часов пять. Но мы не будем спешить. Так что не меньше семи.

– Значит, придем к вечеру, – заключил Джейк.

Этот отрезок тропы считался достаточно цивилизованным. Мелкие деревушки следовали одна за другой. В каждой были магазинчики, крошечные лавки и просто ларьки, продающие стандартный набор продуктов, а также маленькие кафе, где можно перекусить. Из одного селения в другое постоянно перемещались носильщики, караваны эбо и местные жители, направляющиеся в гости к родственникам или за припасами в соседнюю лавку.

Становилось все жарче. Над дорогой начала клубиться пыль, поднятая десятками ног и копыт. Облака, рожденные из испарений, поднимающихся над горами, ползали по склонам, но не защищали от солнца.

Тропа то взбиралась выше, то вновь спускалась к реке, от которой веяло прохладой. И тогда шум воды заглушал все остальные звуки. Полноводная Дудх Коши вгрызалась в берега своего каменного ложа, словно стараясь вырваться из связывающего ее гранита. Дорога петляла по дну долины, протянувшейся на многие километры, постепенно поднимаясь до высоты пять тысяч метров. С двух сторон ее зажимали нагромождения скалистых холмов и обрывистых склонов. Здесь не было отдельно стоящих гор – все вершины вырастали из этих хребтов, словно зубцы на спине ящера.

Сейчас мы шагали по правому берегу, с другой стороны по склонам вились лишь тонкие, обрывистые, едва проходимые тропы, на которые большинство туристов не стремились.

Несколько раз мы переходили по деревянным мостикам через мелкие речки, текущие с гор. Джейк по полчаса задерживался возле живописных водопадов, летящих вниз со склонов, чтобы запечатлеть на их фоне Тиссу в наилучшем ракурсе. Девушка наслаждалась его вниманием. Ее белокурые, кудрявые волосы, пышной копной разлетавшиеся во все стороны, действительно напоминали струи пенной воды, а глаза сверкали от удовольствия.

Дик, изо всех сил делая вид, что интересуется процессом съемки, зевал украдкой, ковырял острым концом палки землю и поглядывал на часы.

– Эй, – окликнул его Джейк, снимая ремень камеры с шеи. – Сделай пару кадров.

Передал фотоаппарат и, подойдя к Тиссе, обнял ее за плечи.

– Ну, теперь мне ясно, для чего ты взял меня с собой, – сказал атлет, все же не сдержав раздражения, – чтобы я вас фотографировал. Дешевый ходячий штатив.

Девушка недоумевающе подняла брови, взглянув на Джейка.

– Ну, я бы не сказал, что ты обошелся мне очень дешево, – холодно отозвался тот. – Так что будь добр…

– Дайте мне камеру, – сказал я, чтобы пресечь назревающую ссору. – Я сниму вас вместе.

– А ты умеешь обращаться с такой техникой? – высокомерно осведомился Дик.

– Умею.

Он нехотя отдал мне фотоаппарат и поспешил встать рядом с Джейком, чтобы также попасть в кадр.

Я отошел на шаг, глядя в окошко видоискателя, навел объектив на своих спутников, улыбающихся профессиональными улыбками людей, часто бывающих на публике, и вдруг заметил движение чуть выше по склону. Серая, стремительная тень.

Я быстро переместил за ней объектив и едва успел нажать на кнопку спуска-затвора, как силуэт исчез в кустах, растущих дальше по склону.

– Эй, вообще-то мы здесь, – напомнил мне Джейк.

Я подошел к нему, включил опцию просмотра и показал получившуюся картинку. Она была темновата, но на снимке вполне различалась оскаленная морда, свирепо торчащие усы, круглые уши и раздувающиеся ноздри большого дымчато-серого зверя.

Джейк взглянул на экран и тихо присвистнул. Тисса ахнула, а Дик повел глазами поверх кустарника, надеясь разглядеть давно убежавшего хищника.

– Что это за зверь? – спросила девушка.

– Похож на барса, – задумчиво произнес ее покровитель, по-хозяйски оглядывая склоны. – Неплохо было бы поохотиться. Интересно, можно здесь достать ружья?

– Джейк, пожалуйста, – попросила Тисса с очень знакомыми мне интонациями – одновременно требовательными и нежными. – Мы же не охотиться приехали.

– А я бы задержался на пару дней, – тут же вмешался Дик, азартно потирая ладони. – По-моему, отличная идея. Что скажешь, Райн?

– Ружья мы достать не сможем, – ответил я. – Кроме того, для охоты в этих горах нужно специальное оборудование, и главное – никто не позволит вам стрелять таких зверей. Кайлатцы считают их духами окрестных гор, и за убийство хотя бы одного нас всех будет ждать очень жестокое наказание.

– Очередная злобная богиня захочет лишить меня потенции? – усмехнулся Джейк, поднимая свои трекинговые палки, лежащие на земле.

– Нет. Наши тела найдут на дне ущелья. Вернее, не найдут вообще.

По взглядам моих спутников стало понятно, что подобная перспектива их не устраивает, а кое-кого и откровенно пугает.

– Но если вам хочется чего-нибудь необычного, я могу устроить для вас поход за горным медом. Поверьте, это не менее опасное приключение, чем охота на барса.

Дик презрительно фыркнул, Тисса также не выразила особого восторга от моего предложения.

– Там видно будет, – сдержанно ответил Джейк, убрал камеру в кофр, и мы пошли дальше.

Я не стал говорить, что местные жители считают появление серого зверя среди дня важной приметой. Значит, дух обеспокоен и недоволен чем-то.

Дорога пошла вверх, мимо очередного поселка. Здесь стоял стук и грохот – строилась новая гостиница для туристов. Рядом с грудой белых булыжников сидели несколько кайлатцев, с ног до головы покрытых пылью, и вручную обтесывали камни, придавая им форму кирпичей.

– Вот это я понимаю, действительно ручная работа, – рассмеялся Джейк, сфотографировав камнетесов.

Остальная часть пути показалась им менее запоминающейся. Путешественники начали уставать. Я подбадривал их, раздавая шоколад, давал выпить воды с оксидом серебра, который помогает вырабатывать кислород в крови, и рассказывал истории о культуре Кайлата.

Но скоро они перестали слушать меня, мечтая лишь об одном – поскорее добраться до комнаты в гостинице. И когда впереди показались крыши Пхандинга, до меня долетел облегченный вздох Тиссы.

Два белых эбо стояли в загоне у четвертого лоджа. Этот чистый двухэтажный домик с большим двором нравился мне уже давно, и я каждый раз с удовольствием проходил мимо него.

Тшеринг сидел на скамейке недалеко от входа и, увидев меня, тут же вскочил.

– Вещи в комнате, – доложил он скороговоркой, – первый этаж, номер четырнадцать. Я сказал, что ты за все отвечаешь, и хозяйка дала самый просторный. Твоя комната рядом – пятнадцатая. Пемба запросила за ночлег двести рупий, но я сбросил до ста пятидесяти. Она хотела деньги сразу, но я сказал, что ты придешь и тогда рассчитаетесь.

– Спасибо, Тшеринг.

Он кивнул и отправился по своим делам.

Тисса, Джейк и Дик пошли осматривать комнату и разбирать вещи, я задержался, чтобы расплатиться с хозяйкой.

– Намаскар, Рай-джи, – приветливо поздоровалась она, появляясь из жарко натопленной кухни. – Не знала, что ты стал водить иностранцев. Ужинать будете?

– Да, конечно.

Ее симпатия ко мне тут же увеличилась, ведь плата за еду была хорошим дополнением к деньгам, полученным за ночлег.

Общая комната оказалась заполнена – туристы ели, пили чай, просматривали меню и записывали заказы в специальную тетрадь, беседовали, грелись у печки, установленной в центре. Смуглая девушка, явно только что из душа, сушила влажные волосы. Немолодая пара, сидя друг напротив друга, читала книги при тусклом верхнем свете. Несколько трекеров, раздобыв где-то искривленную палку, которой пользуются носильщики, чтобы на коротких остановках подставлять под тяжелый груз и давать отдых спине, дружно хохотали над нелепой, по их мнению, конструкцией, придумывая ей все новые применения – от костыля до одноногого стула.

И с первого взгляда становилось понятно, кто только вышел на трек, а кто возвращается обратно в Лукулу. Первые были еще свежие, в чистой одежде, немного бледные от недостатка кислорода, но убежденные, что уже завтра им будет лучше. Вторые – похудевшие, с пылью, въевшейся в кожу, покрытые темным высокогорным загаром, но полные осознания собственной силы и воли людей, достигших трудной цели. И все одинаково уставшие, новички – от непривычной высоты, опытные трекеры – от бесконечной нагрузки.

Хозяйка, двое ее сыновей и дочь сновали по залу, принося еду, забирая грязную посуду, принимая новые заказы.

Я увидел гидов-кайлатцев, беседовавших со своими подопечными по поводу маршрута. Они смерили меня одинаково недовольными взглядами, когда поняли, что я тоже веду группу туристов. По их мнению, иностранец не должен был заниматься подобным делом и отнимать работу, которая принадлежит только им.

В теплом воздухе висел легкий запах керосина, на котором здесь готовили, дыма и разнообразной еды.

Мои спутники заняли последний свободный стол у окна и пытались поужинать. Тисса отломила несколько кусочков подсохшего хлеба, попробовала «грибной суп», но сразу отодвинула тарелку, заявив, что никогда в жизни не ела ничего отвратительнее. И никак не реагировала на мои попытки убедить ее поесть нормально.

Джейк выражался не столь категорично, однако не проявил к местной пище особого интереса. Только Дик с большим аппетитом поедал двойную порцию туна-момо – что-то вроде пельменей с консервированным мясом тунца – и нахваливал местных поваров, не обращая внимания на гримасы остальных.

После ужина я проводил их в комнату и мог считать себя свободным до утра…

Я проснулся глубокой ночью, и, как всегда, вылезать из теплого, нагретого мешка страшно не хотелось. Постарался вернуть сон, убеждая организм в том, что он может отдыхать еще несколько часов, но ничего не получилось. Пришлось вставать, выползать из уютной норы, в темноте нащупывать ботинки у топчана и плестись в коридор, наполненный запахом керосина. В круге света от фонаря виднелись одинаковые двери, за которыми слышалось тяжелое дыхание, храп и привычный кашель…

Пока я добирался до туалета и обратно, успел окончательно прогнать сон.

В окне на втором этаже были видны вершины Западного Предела и Кангри, выступающие из темноты над неровной чашей долины. В свете луны их пики окружало нереальное призрачное сияние. Молчаливые и ледяные, они смотрели на притихший поселок, и ветер сдувал с их склонов длинные шлейфы снега.

За стеной скреблась крыса. Она почуяла мое приближение и затихла, но, как только я прошел мимо, зашебуршилась с удвоенной силой, явно пытаясь прогрызть тонкую фанерную перегородку насквозь.

Я почти добрался до своей комнаты, как вдруг услышал вопль, наполненный ужасом и болью, сменившийся громким голодным рыком.

Кашель, храп и сонное сопение мгновенно смолкли, зазвучали изумленные, испуганные, невнятные голоса, в ближайшей комнате раздался грохот. Похоже, кто-то упал с кровати.

Я схватился за нож, с которым предпочитал не расставаться, и быстро пошел к лестнице. Дверь в номер Тиссы, Джейка и Дика открылась, я едва не столкнулся с девушкой, шагнувшей в коридор.

– Рай, что?.. – начала было она, но я толкнул ее обратно, велев:

– Не выходи. Оставайся там.

Поднявшись по лестнице, я почувствовал в тяжелом воздухе новый запах. Едкий и тревожный. Но не успел подойти ближе.

Навстречу выпрыгнула растрепанная хозяйка лоджа, вцепилась в мою руку с ножом и забормотала тревожно:

– Не надо! Не входи! Рай-джи, не входи!

– Пемба, что случилось?

– Кенцинг привел людей. Вчера. Двоих. Перед тобой пришел. – Она настойчиво отталкивала меня от комнаты, дыша тяжело и взволнованно, в свете моего фонаря ее глаза блестели, как два осколка стекла. – Я их пустила. Место дала хорошее, рядом с печкой. Откуда же мне знать, кто они такие… Он ведь сам их привел… А ты не ходи туда. Только он отвечает за тех, кого привел. Пусть уж они там между собой… Больше ведь никого не тронут. Твои иностранцы в безопасности.

Она смотрела на меня умоляюще, боясь, что я все же пойду и выпущу ужас, поселившийся в лодже.

Это было все то же правило. Ни один кайлатец никогда не пустит в свой дом или отель чужака, если тот пришел без сопровождения местного. Ответственность за гостей лежала на тех, кто их привел. Ведь они могут оказаться не теми, за кого себя выдают.

«Жители Кайлата очень трепетно относятся к домашнему очагу, – говорил Уолт. – Это место считается для них священным, поэтому они никогда не пустят в дом чужого». На самом деле все оказалось гораздо проще – никто из местных не хотел, чтобы ему распороли горло в собственной кровати.

Кенцинг привел людей, которые оказались не людьми. И теперь они убили его. Если бы хозяйка впустила их без сопровождения гида – скорее всего, большинство постояльцев и она сама были бы уже мертвы.

– Ему теперь не поможешь, – сказала Пемба твердо, продолжая сжимать мою руку. – А у тебя свои. Займись ими.

Она была права. Я убрал нож, спустился вниз и тут же увидел трекеров, засыпавших меня тревожными вопросами:

– Что-то случилось?

– В чем дело?

– Кто кричал?

– Все в порядке, – ответил я им всем сразу. – Никаких причин для беспокойства.

– Рай, что происходит? – требовательно произнесла Тисса, пристально глядя на меня.

– Ничего. Идите спать. Завтра рано вставать. Джейк, вам надо выспаться. Тисса, прошу тебя…

С трудом мне наконец удалось отправить их в комнату. В коридоре остался лишь Дик.

– Ну, так что, одному из трекеров приснился кошмар? – презрительно ухмыльнулся он. – О том, как его режут на кусочки?

– Может быть, – невозмутимо ответил я.

– А может быть, это происходит на самом деле? – Он угрожающе приблизился, явно испытывая желание вытрясти из меня правду.

– Это Кайлат, горы, – произнес я по-прежнему спокойно. – Здесь происходит много странного. Необъяснимого. Сейчас опасности нет. Поэтому тебе лучше довериться мне и пойти лечь спать.

Несколько мгновений он смотрел на меня исподлобья, словно пытаясь решить, как вести себя дальше. Затем пренебрежительно пожал плечами, развернулся и ушел к себе, захлопнув дверь.

Глава 5

Монджо

Утром я так и не узнал, кто из туристов убил гида. Расстроенная хозяйка лоджа только махнула рукой на мои вопросы:

– Вошла в комнату, а там уже никого. Лишь окно нараспашку. Так ночью и ушли.

– Что с Кенцингом?

– Ничего, – она сердито шмыгнула носом, – того, что от него осталось, не хватит даже на подношение богине-защитнице.

– Не знаешь, кто это сделал?

– Не знаю. Иностранцы как иностранцы. Они все на одно лицо.

Она отвернулась от меня, показывая, что разговор закончен, и занялась приготовлением завтрака.

Наблюдая за трекерами, торопливо выходящими из лоджа, я думал о том, что вчера ночью любой из них мог оказаться злобным существом. Но я никогда не слышал, чтобы «люди из большого мира», не местные, теряли в Кайлате разум настолько, чтобы превращаться в кровожадных чудовищ. Что могло на них так повлиять?

Я поделился своими размышлениями с хозяйкой, но у нее не было охоты продолжать эту тему. Она боялась, что новости о произошедшем в ее лодже ночевавшие разнесут по всей дороге, до самого Горак Шепа. И теперь никто не снимет у нее жилье.

Тшерингу, поджидающему меня у нагруженных эбо, не терпелось обсудить случившееся ночью. И, скороговоркой выложив мне свои красочные, но малореальные предположения по этому поводу, он велел:

– Ты своим иностранцам ничего не говори. Соври что-нибудь.

– Что, например? – с искренним интересом спросил я, поглаживая довольно фыркающего Второго по косматой голове.

Кайлатец задумчиво почесал в затылке, сдвинув на лоб бейсболку, и просиял.

– Когда я не знаю, что сказать белым, делаю так… – Он скорчил идиотически-благостную физиономию и, улыбаясь во весь щербатый рот, несколько раз поклонился. Затем снова заговорщицки уставился на меня и продолжил инструктаж: – Но если не действует, делаю вид, что перестал понимать на международном. Знаешь, очень помогает.

Я рассмеялся, живо представив эту картину. Тшеринг махнул рукой на прощание и, беззаботно насвистывая, направился в сторону Монджо. Оба эбо потянулись за ним, с удовольствием прислушиваясь к заливистым трелям, покачивали головами, заставляя бубенчики на шеях звенеть в такт простой мелодии.

Конечно, кайлатец не ошибся. Мои спутники, проснувшись и едва успев позавтракать, пытались узнать, что произошло ночью. Я, естественно, не стал притворяться, что не понимаю родной язык, и спросил прямо:

– Разве Ричард не предупреждал вас, что путешествовать по Кайлату опасно?

– Да, он упоминал о некоторых сложностях, – беспечно отозвался Джейк, удобнее укрепляя кофр с фотоаппаратом. – И поэтому посоветовал идти именно с тобой. Он говорил, что ты сможешь обеспечить нашу безопасность.

– Смогу, – подтвердил я, – но только в том случае, если вы будете выполнять несложные правила, о которых я говорил.

– Да-да, – устало махнул рукой он. – Мы все о них помним. Но вообще я согласился на этот поход только потому, что нас ведет такой, как ты.

– Какой «такой»? – тут же осведомился Дик, переводя взгляд с меня на Джейка.

– Неважно, – ответил тот, отворачиваясь.

Тисса ничего не сказала, но ее пронзительный взгляд стал обеспокоенным.

Сегодняшняя дорога не слишком отличалась от вчерашней. Те же подъемы, спуски, водопады, ручьи, сбегающие в реку, колонны нагруженных эбо, носильщики, трекеры, идущие в Намаче и обратно в Лукулу, пыль, жара, периодически сменяющаяся холодом, льющимся с ледников. Дорога перестала казаться моим подопечным необычным приключением, превращаясь в тяжелую, утомительную работу. Монотонность ходьбы лишь немного скрашивали редкие сценки из жизни местного населения.

Тиссу развеселили две женщины, которые сидели у реки, совсем рядом с дорогой, и красили волосы хной с таким спокойствием и сосредоточенностью, словно находились в салоне красоты или в собственной ванной.

Стайка чумазых местных детей выпрашивала подношения в виде конфет и шоколадок. Несколько полураздетых молодых людей мылись в водопаде, не обращая внимания на прохожих.

Среди трекеров встречалось немало любопытных личностей. Например, три дамы из Ямато в черных одеждах и длинных перчатках неторопливо шествовали по тропе, и каждая держала над головой круглый бумажный зонтик. Затем мимо нас на предельной скорости промчалась группа северян, судя по светлым волосам, бледной коже и высокому росту, – губы у всех были серо-стального цвета из-за помады, защищающей от ультрафиолетовых лучей, и зрелище эта компания представляла собой совершенно ирреальное, вызывающее научно-фантастические ассоциации.

Но самой интересной стала встреча с местной девушкой. Обычно кайлатки не отличались особой красотой – широкоскулые, с плоскими лицами, приплюснутыми носами, плохими, неровными зубами и грязно-серой кожей. Но эта была удивительно хороша. Трудно было отвести взгляд от утонченных черт лица, нежной, ровной кожи и глаз редкого бирюзового цвета. Одежда девушки – длинное платье с рукавами до середины предплечий из тонкой сине-зеленой материи – казалось воздушным, струящимся. Она не несла на себе груза, что вообще являлось редкостью в Кайлате – женщин здесь было принято нагружать так же, как и мужчин. Перед ней следовал белый эбо с двумя аккуратными корзинами, притороченными к бокам. Но больше всего моих спутников поразили сложные узоры из крошечных сапфиров на ее висках, веках и скулах, золотые нити на шее. Орнаменты из топазов разного оттенка обвивали запястья, поднимались к локтям, теряясь под рукавами. Все эти украшения сверкали, переливались, искрились на солнце, окружая ее поистине неземным сиянием.

– Красотка, – одобрительно произнес Джейк, провожая кайлатку взглядом.

Дик тоже промычал что-то лестное, соглашаясь с боссом. Тисса спросила с жадным любопытством:

– Как на ней держатся все эти камни? Неужели каждый раз, выходя из дома, приклеивает их заново? Надо будет попробовать сделать что-нибудь подобное. Мне тоже идут сапфиры.

А я вспомнил, как несколько лет назад, разбирая архив Уолта, нашел в нем фотографию, вырезанную из какой-то старой книги. Изображение было черно-белым, не очень четким, но даже на нем можно было различить сотни драгоценных камней, покрывающих руки, шею и лицо местной красавицы, массивное золотое украшение, лежащее на ее лбу естественно, словно часть кожи, и тяжелые серьги, свисающие с мочек ушей. На оборотной стороне снимка почерком моего друга было записано размышление о том, как кайлатцы высоко ценят женскую красоту и стремятся подчеркнуть ее природной красотой камней.

Как выяснилось в дальнейшем, он не слишком далеко ушел от истины. Украшать женщин здесь умели…

Мои спутники еще некоторое время обсуждали кайлатку, но скоро эта встреча была забыта, потому что стали возникать мелкие трудности, значительно тормозящие наше продвижение.

Сначала трекинговая палка Тиссы перестала держать нагрузку, и та никак не могла отрегулировать ее высоту.

Джейк с Диком попытались уйти вперед, недовольные тем, что Тисса задерживает поход, но я велел им остановиться и ждать. Очень неохотно мужчины подчинились.

– Разболтался винт, и сломалась система амортизации, – сказал я, осмотрев палку. – Где ты покупала снаряжение? Здесь?

– Да, – ответила она с досадой, вытирая потный лоб. – И мне сказали, что это самое лучшее. Я несколько раз спрашивала – действительно ли они надежные, если нет, я могу заплатить больше! Почему было не сказать сразу?!

Закручивая развинтившееся крепление, я думал о том, что Уолт говорил мне как-то: «Кайлатцы настолько деликатны и вежливы с иностранцами, что у них считается неприличным отвечать им «нет», какой бы вопрос те ни задали. Поэтому, если хочешь услышать правильный ответ – задай правильный вопрос».

Помню, я как-то спросил двух милых девчушек, сидящих на изгороди и провожающих трекеров любопытными взглядами, доведет ли меня левая тропа на развилке дороги до Лобче. И действительно ли она короче. Вместо того чтобы сказать честно: «Нет, лучше не ходите туда», они отвечали, преданно глядя мне в глаза: «Непременно доведет, дааджи, уже через час будете на месте».

От ночевки на продуваемом всеми ветрами склоне меня спасло только то, что левая тропа показалась мне чересчур крутой, а я слишком устал, чтобы карабкаться по камням, и решил пойти более ровной, хотя и длинной дорогой.

Надо было видеть злобное разочарование, исказившее лица девочек. Они-то хотели, чтобы я лез вверх по склону, обдирая колени, и не успел добраться до селения даже к утру. Зачем? Просто потому, что им показалось это очень забавным.

И такой случай был не единственным, когда вместо искреннего «нет», кайлатцы с удовольствием говорили мне лживое «да», ожидая, что глупый иностранец поспешит выполнять их советы.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Тисса, наблюдающая за мной. – Вспомнил еще одну из своих многочисленных историй?

– Вроде того, – ответил я. – Возьми мою палку. Твою починить не удастся. А мне они вряд ли понадобятся.

Она кивнула, довольная тем, как легко разрешилась эта небольшая неприятность, и снова направилась вперед.

Но мы не смогли пройти и несколько десятков метров, как нас остановило новое непредвиденное обстоятельство. У Дика разболелось плечо.

– Почему ты не сказал сразу, что у тебя недавно была травма? – спросил я мужчину, усевшегося на камень и массирующего руку.

– Потому что тогда ты бы не согласился вести нас, – отозвался он хмуро.

– Согласился, но принял необходимые меры. Выпей это. – Я вытряхнул на его ладонь таблетку обезболивающего и протянул бутылку с водой. – Хорошо, что мы решили не идти сразу к Намаче. У тебя будет возможность отдохнуть в Монджо.

– Да все со мной нормально, – отмахнулся он, видя неудовольствие на лицах Джейка и Тиссы.

– Если не сможешь идти, – заметил мужчина, – тебе лучше остаться в Монджо, подождать, пока мы вернемся. Или пойдешь обратно. Дорогу ты уже знаешь.

– Никто никуда не пойдет один, – сказал я, прежде чем гневно покрасневший Дик успел огрызнуться в ответ. – Я обещал, что доведу до перевала всех, значит, доведу.

– Даже если тебе придется тащить кого-нибудь из нас на себе? – с любопытством спросил Джейк.

– Не придется меня никуда тащить! – воскликнул Дик, не дав мне ответить, и поднялся на ноги. – Хватит уже об этом. Пошли.

Начался подъем по склону. Людей, идущих в ту же сторону, что и мы, больше не было. Все вышедшие на тропу этим утром обогнали нас, и теперь нам попадались только редкие встречные трекеры, возвращающиеся в Пхандинг. Еще время от времени попадались местные жители, спешащие по своим делам. Тропа почти опустела.

Мне нравились такие периоды затишья, когда не нужно глотать пыль, поднятую десятками ног и копыт. Становится слышен ветер, летающий по склонам, плеск воды как будто приближается, начинают раздаваться голоса птиц.

Но сегодня ветер с ледников стал как будто холоднее. Неприятное предчувствие… тень предчувствия касалась волос на моем затылке и шептала нечто невнятное на ухо. Я не мог понять, о чем предупреждают меня горы, и поэтому не знал, как реагировать.

Окидывая взглядом склоны, заросшие лесом, я надеялся увидеть на них хоть какую-то подсказку, но кайлатская ольха и пластинчатые дубы оставались немыми.

Мои спутники стали заметно нервничать, оказавшись практически наедине с горами. А быть может, им передалась моя настороженность.

– Постойте-ка, – сказал вдруг Джейк. – Мне надо передохнуть.

Он снял кофр с фотоаппаратом с таким видом, словно тот весил несколько десятков килограммов, положил его на землю под искривленный ствол кедра, растущего у тропы, а сам опустился рядом.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я его.

– Нормально, – отозвался он, прислоняясь затылком к дереву, и закрыл глаза. – Просто устал.

– Джейк, может быть, ты отдохнешь, когда мы доберемся до места? – осторожно спросила Тисса, поглядывая на облака, стелющиеся по склонам.

– Я сам знаю, когда и где мне отдыхать, – ответил тот ровным голосом, и девушка, пожав плечами, обменялась быстрым взглядом с Диком.

– Нам еще долго идти? – спросил меня он.

– Тем темпом, как сейчас, – еще часа три.

– Три часа? – громко переспросил атлет, явно стремясь таким образом подстегнуть шефа.

Но тот не отреагировал, продолжая делать вид, что не замечает никого вокруг.

– Ты точно в порядке, Джейк? – спросил Дик и услышал в ответ произнесенное ледяным тоном:

– Помолчи. Вы двое задерживали нас всю дорогу по пустякам и тратили мое время. Так что теперь ждите.

– Когда начнет темнеть? – спросила меня Тисса.

Она сняла горные очки, и я отметил, что ее глаза, ставшие густо-синими, полны беспокойства.

– Часа через четыре.

– Через четыре часа стемнеет, нам идти не меньше трех, а может, и больше, – подытожил Дик, сбивая острым наконечником трекинговой палки листья с ближайшего куста.

Он выразительно посмотрел в мою сторону, требуя от меня решительных действий.

Похоже, поведение Джейка не было для них неожиданным. Он и прежде не упускал возможности показать молодым спутникам, кто хозяин. Но теперь я видел – он действительно устал.

Я молча снял рюкзак, сел на землю рядом с мужчиной, вытащил из переднего кармана пакет с конфетами и протянул ему.

– Возьмите, сразу станет легче.

– Что это? – осведомился он, скептически рассматривая сероватые куски, напоминающие неровно колотый сахар.

– Леденцы с горным медом и травами. Хорошо снимают усталость и заглушают чувство голода.

Он усмехнулся, но все же взял пару штук.

– Дальше будет так же тяжело?

– На каких-то участках дороги – тяжелее, на каких-то легче.

Джейк внимательно посмотрел на меня, а затем на Тиссу и Дика, беседующих о чем-то в отдалении и нетерпеливо поглядывающих в нашу сторону. Они явно хотели, чтобы я заставил их покровителя двигаться, и были недовольны, что, по их мнению, ничего не предпринимаю.

– Вы первый одушевленный, которого я вижу в своей жизни, хотя мне уже немало лет, – сказал вдруг мужчина негромко. – О таких, как вы, ходит много нелепых слухов. Например, я слышал, наличие души дает вам бессмертие.

– Это неправда, – ответил я так же тихо. – Иногда мы умираем.

Джейк довольно рассмеялся, помолчал немного, глядя сквозь ветви деревьев на небо, утратившее дневную яркость, потом спросил:

– Ты ведь пошел с нами только из-за Тиссы? Хочешь произвести на нее впечатление? Я вижу, как ты на нее смотришь. – Он покачал головой, намекая, что понимает мою мотивацию, но не стал уточнять. – Ты бросил ее и уехал сюда… она обмолвилась об этом как-то. Обычно она сама меняет поклонников, когда хочет. Я не знаю ни одного мужчины, который по своей воле смог ее бросить…Что же она сделала такого, за что ты… такой, как ты, ушел от нее?

Я промолчал, не желая копаться ни в своем прошлом, ни в прошлом Тиссы.

– Думаю, я достаточно хорошо знаю ее, – с удовлетворением продолжил Джейк, – чтобы быть уверенным – она тебя не простила. Так что я бы на твоем месте не расслаблялся.

– Учту ваше пожелание, – невозмутимо улыбнулся я, взглянув на него.

Мне было знакомо это выражение лица – тщательно замаскированное жадное любопытство. Ему бы хотелось видеть, что я расстроен, раздосадован или обеспокоен. И в отличие от тех же самых кайлатских девчушек, ему, как человеку более цивилизованному, не нужно было обманом заставлять меня идти по сложной тропе, достаточно всего лишь произнести несколько тщательно обдуманных фраз.

Но я уже давно научился не реагировать на слова.

– Зачем ты помогаешь ей? Нам всем? – снова спросил Джейк. – Ты делаешь это не только из-за денег. Я же вижу.

– Меня волнует ее безопасность, – ответил я, потому что все равно не мог сказать ему ничего другого. – Безопасность вас всех. Перевал, куда вы хотите добраться, – один из самых сложных на треке. И если вы действительно не видите в себе достаточно сил, лучше изменить планы. Я могу показать не менее красивые места.

– Нет, приятель, – сказал он с кривой усмешкой. – Я не привык менять свои решения. Ладно, идем.

Я помог ему встать. Дик поспешил поднять кофр и подал его боссу, явно опасаясь, что тот передумает. Тисса облегченно вздохнула, поднимая трекинговые палки. И мы двинулись дальше.

Глядя на тяжело дышащих, все более устающих трекеров, я понимал, почему они пошли на преодоление таких трудностей. «Душу лечат чувства, – любил говорить Уолт. – Как только душа перестает испытывать желания и эмоции, она заболевает».

Но как быть тем, у кого нет души? Им приходилось еще труднее, чем мне. Жизнь Тиссы и ее друзей стала пресной. Обычные радости больше не радовали, а привычные сложности наскучили. Опасность и преодоление препятствий оживляли их не хуже, чем меня самого.

А может быть, в определенный период жизни их всех тянет в Кайлат, к месту, где скрыт источник душ? Уолт наверняка подумал бы именно так…

До Монджо мы добрались уже вечером, в густеющих серых сумерках. Этот поселок практически ничем не отличался от Пхандинга. Такие же одно– и двухэтажные домики с террасами открытых кафе, единственная узкая улица, по которой днем бродили куры, эбо и маленькие дети. А вокруг – неизменные горы.

Тшеринг, дожидающийся нас в самом начале деревни, в довольно резких выражениях дал мне понять, что думает обо мне, потащившем с собой малосильных иностранцев и, более того, позволившем им идти так медленно.

– Ты сказал им, что их сожрут по дороге, если они будут еле передвигать ноги? – настойчиво спрашивал он меня на своем путаном наречии, одновременно доброжелательно улыбаясь вымотанным путешественникам и открывая перед ними двери лоджа.

– Я обещал им поход за горным медом, завтра.

– Хочешь уронить кого-нибудь из них со скалы? – поинтересовался кайлатец, все еще злившийся на моих спутников. – Хорошо.

– Но не уверен, что они будут в силах пойти туда, – продолжил я размышлять, не обращая внимания на его непосредственную кровожадность.

– Тогда сходи сам и принеси с собой мешок пчел позлее, – посоветовал Тшеринг. – Выпустишь, если твои иностранцы будут идти слишком медленно. Мигом куда надо прибегут.

Он весело рассмеялся, учтиво кланяясь красному от усталости Джейку. Видимо, представил, как тот бежит, спасаясь от пчел.

Мы вошли в узкую полутемную прихожую лоджа. Посетителей не было видно, но со второго этажа доносились громкие бодрые голоса.

Кайлатец сунул мне в руку ключи от двух номеров и исчез в одной из боковых комнат, предоставив самому разбираться со своими туристами.

Джейк вытирал потное лицо, не обращая внимания на окружающую обстановку, хотя в прошлый раз был не слишком доволен скромными условиями Пхандинга. Дик допивал последние капли воды из бутылки. Его трекинговые палки, небрежно поставленные у стены, с грохотом свалились на пол.

– Мне нужен душ, – устало сказала Тисса, снимая шляпу. – И чем быстрее, тем лучше.

Ее роскошные волосы потемнели и повлажнели у висков. На лице осел слой серой пыли и стал заметен первый легкий загар.

– Сейчас договорюсь с хозяином. А вы пока можете располагаться. – Я отдал Джейку ключ от комнаты и отправился на поиски владельца лоджа.

Тот обнаружился в жарко натопленной кухне в компании двух соседей. Кайлатцы пили местное просяное пиво «ракши» и горячо обсуждали тему пропавших туристов.

– Намаскар, – сказал я, наклоняя голову, чтобы пройти под низкой притолокой.

– Намаскар, Рай-джи, – недружно, но громко отозвались они и заговорили, перебивая друг друга: – Садись-садись, дааджи. Даясинх, подвинься, пусть он сядет. Слышал про туристов пропавших? Ты, когда шел сюда, ничего такого не заметил?

– Спасибо, Джокхан, пока не могу с вами посидеть, занят. Нет, по дороге ничего не заметил. Ташет, дай ключ от душа.

– Говорят, их лесные духи унесли, – важно заметил тот, игнорируя мою просьбу, как нечто незначительное и мешающее беседе.

– Если только они не появились из ваших стаканов! – раздался сбоку недовольной женский голос.

Из соседней комнаты быстро вышла сердитая жена хозяина в сбившемся на сторону платке и испачканном фартуке, повязанном поверх длинной юбки. Мельком улыбнулась мне, произнеся неизменное «намаскар, Рай-джи», и накинулась на мужа:

– Тебя просили душ открыть. Давай вставай, пошевеливайся! Все деньги мимо тебя проплывут, пока ты тут языком чешешь.

Неумело огрызаясь в ответ, Ташет поднялся из-за стола и, не обращая внимания на посмеивающихся соседей, побрел следом за мной в коридор.

– Пятьдесят рупий час, – сообщил он, вытаскивая из кармана потертых штанов связку ключей и отцепляя нужный. – И пусть воду зря не льют. Ты им там покажи, что и как включается. У меня нагреватель новый, если сломают, платить придется.

В его последних словах было столько надежды на то, что мои иностранцы все-таки испортят прибор и у него появится возможность взять с них гораздо больше денег, чем тот стоит на самом деле. Я не смог сдержать улыбку, видя это почти детское желание схитрить.

– Не волнуйся, Ташет. Все будет в порядке.

Я поднялся на второй этаж, подошел к двери номера, постучал и, дождавшись ответа, вошел.

Утомленная, но довольная Тисса лежала на узкой кровати, распустив волосы и закатав до колен брюки, а Джейк поглаживал ее стройные голени. Дика в комнате не было.

– Надеюсь, сейчас мы не нарушаем никаких местных запретов? – с насмешкой спросил мужчина, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Нет. Вам абсолютно не о чем беспокоиться, – ответил я невозмутимо. – Душ свободен.

– Отлично. – Тисса спрыгнула с кровати, взяла со столика умывальные принадлежности и нежно спросила: – Джейк, не хочешь составить мне компанию?

– С удовольствием, – отозвался тот, улыбаясь, словно сытый кот.

Я проводил их до комнатки, в которой находился душ. Лодж был пристроен прямо к скале, поэтому часть стены заменял неровный, грубо обтесанный камень. Крыша неплотно прилегала к нему, и наверху, сквозь довольно широкую щель, виднелась трава, растущая над домом.

Обмениваясь шуточками по поводу особенностей местной архитектуры, они выслушали мои наставления про использование нагревателя и заперли за собой дверь.

Я пошел в свою комнату. Проходя мимо каменной стены, машинально взглянул наверх и остановился. Сквозь широкую щель, через которую просачивались последние капли гаснущего дня, на меня в упор смотрели внимательные, немигающие, круглые глаза. Не человеческие – вокруг большого черного зрачка виднелась узкая полоска золотистой сияющей радужки.

Существо с интересом разглядывало меня, и в его взгляде не было ни злобы, ни голода. Я смотрел на него, стараясь понять, кто это, но не ощущал желания потянуться за ножом.

Желтые глаза мигнули, сверху послышался тихий, едва слышный свист. Через секунду звук повторился, уже более настойчиво. Казалось, со мной пытаются общаться. Я улыбнулся и тихо свистнул в ответ. С крыши донеслось удовлетворенное фырканье, а затем вниз, к моим ногам, полетел комок сухой травы.

Я наклонился, чтобы поднять его, а когда выпрямился, глаза, заглядывающие в щель, уже исчезли.

Слегка озадаченный всем произошедшим, я внимательнее рассмотрел «подарок». Это были незнакомые мне листья, корни и стебли, переплетенные друг с другом. Они издавали сильный, приятный аромат.

– И что мне с этим делать?.. – пробормотал я, снова взглянув наверх.

Убрал сухие стебли в карман, сделал буквально пару шагов по коридору и тут же столкнулся с Диком – нервным, встрепанным и явно хлебнувшим местного алкоголя.

– Где Джейк и Тисса? – нетерпеливо спросил он, хотя ответ был очевиден.

– В душе, – коротко ответил я, предвидя долгую дискуссию и не желая вступать в нее.

– Что, вместе?! – воскликнул он, глядя на меня так, словно я только что поселил в клетку с тигром любимую овечку Дика и он практически видит ее обглоданные косточки.

– Ну и что?! – спросил я довольно резко.

– Тебе-то ничего, конечно, – отозвался он агрессивно, с отдаленными, но уже вполне заметными угрожающими нотками. – Но мог бы подумать и о других.

У меня не было ни сил, ни желания выслушивать этот вздор. И так ясно, что у парня плохое настроение и хочется сорвать на ком-нибудь злость.

– Слушай, Дик, – сказал я, начиная терять терпение. – Мне действительно все равно, какие у вас отношения. Разбирайтесь сами. Меня это не касается.

Несколько мгновений он смотрел на меня, явно пытаясь понять, не лгу ли я ему, а потом вдруг спросил насмешливо:

– А что, у тебя правда есть душа?

– Есть, – подтвердил я невозмутимо, уже зная, чем закончится этот бессмысленный разговор.

– А у меня ее, значит, нет, – продолжил Дик враждебно, уцепившись за новый повод для ссоры. – Ну и что? Чем я хуже тебя? Что такого она тебе дает? И где она у тебя находится? Здесь? – Он ткнул меня пальцем в грудь. – Или здесь? – Нацелился в голову, но я перехватил его руку и, крепко сжав, чуть вывернул.

Дик удивленно вытаращил глаза, похоже не ожидая обнаружить у человека с душой физическую силу. Попытался вырваться, но я ужесточил захват и сказал, проникновенно глядя на скривившегося от боли изумленного атлета:

– Наличие души не отменяет наличия самоуважения. И запас терпения у меня не безграничен. Это ясно?

– Ладно, понял. Отпусти, – буркнул он, я подержал его еще пару мгновений и разжал пальцы.

Недовольно дернув плечом, он удалился, бормоча что-то себе под нос. Как ни странно, гораздо более спокойный, чем в первые минуты встречи со мной.

Похоже, нам обоим было нужно спустить пар. Хотя, казалось бы, у меня, в отличие от Дика, не должно быть никаких причин для ревности.

…На следующее утро путешественники, сидя за завтраком, весело приветствовали меня. Похоже, они отлично выспались, и еда в этом лодже устраивала Тиссу с Джейком. Даже Дик, который мог бы записать меня в свои злейшие враги после вчерашнего столкновения, смотрел вполне дружелюбно.

– Вижу, вы хорошо отдохнули, – сказал я им, садясь рядом за стол. – Я обещал вам поход за горным медом. Что вы решили?

– Я хочу пойти, – произнесла Тисса, элегантно промокая салфеткой красивые губы. – Думаю, будет интересно.

– Не уверен, – задумчиво сказал Джейк, поглядывая в окно, где полиэтилен, натянутый между рамами вместо стекол, надувался парусом от сильного ветра.

– Мне тоже не слишком хочется, – тут же отозвался Дик с набитым ртом, на мгновение отрываясь от еды.

– Тогда поход отменяется, – подытожил я. – Или идут все, или никто. Но обращаю ваше внимание еще раз: лучшая профилактика от горной болезни – движение.

– Боитесь выпустить хоть кого-то из поля своего зрения? – усмехнулся Джейк, отодвигая тарелку. – Райн, вам никто не говорил, что вы до крайности дотошны и властолюбивы? Это даже как-то странно.

– Все мои студенты были именно такого мнения, – улыбнулся я в ответ. – Это называется ответственность. Так вы готовы идти?

– Готовы, – проворчал он, выбираясь из-за стола. – Только давайте поспокойнее. Без ваших скачек по горам.

– Тогда вам лучше сменить одежду на светлую. Пчелы летят на черный цвет.

Мы не успели выйти с местными сборщиками меда. Но я хорошо знал дорогу. Тропа начиналась за деревней и вела сначала к реке, а затем, за мостом, вилась по узкому ущелью между крутых склонов, густо поросших лесом.

Первым направляющихся сюда путников встречало изображение белой богини на скале. Яркие краски не тускнели, защищенные сверху каменным навесом склона. Женское божество Кайлата сидело на груде человеческих черепов, держа в каждой руке связку змей, и смотрело на проходящих мимо свирепыми глазами, налитыми кровью. Ее могучую шею украшало ожерелье из окровавленных языков, и красные капли с них падали на обнаженную белую грудь.

– Это та самая суровая богиня, о которой вы говорили? – осведомился Джейк, рассматривая изображение и явно не решаясь его сфотографировать.

– Да. В местной легенде говорится, что она обитает на вершине самой высокой горы мира в ледяном дворце. Но иногда спускается на землю. В Кантипуре и сейчас есть настоящее воплощение Великой матери – девочка, которую называют кумари. Она живет во дворце на площади Друбар. Ее считают олицетворением невинности и чистоты, только она имеет право ставить красную точку, тилаку, на лбу короля. И правитель страны поклоняется лишь этой маленькой девочке. Но едва она достигает возраста тринадцати лет – превращается в обычную девушку, а кайлатские астрологи и монахи ищут другую кумари, в которой вновь воплотилась богиня.

Мои спутники ошеломленно переглянулись, услышав этот рассказ, и тут же попытались перевести его в более понятную для себя плоскость, потому что поверить в потустороннюю сущность, обитающую в теле человека, было для них невозможно.

– Это что-то вроде королевы карнавала? – спросила Тисса. – Просто ритуальная фигура?

– Нет, это реальное божество, вселившееся в человеческое дитя. По легенде, король Джаяпракаш в похоти однажды убил маленькую девочку, и Великая мать разгневалась на это. В наказание ему она стала переносить свою бессмертную суть в ребенка – кумари, и каждый правитель обязан каяться перед ней, прилюдно стоя на коленях и целуя ее ноги, прося благословения и прощения за тот проступок, ежегодно, в день убийства.

– Но что она вообще делает? – с внезапно вспыхнувшим любопытством спросил Дик, рассматривая изображение на скале.

– Кумари не работает и не учится, ведь богиня, вселяющаяся в девочку, всеведуща. Ее кормят, моют, развлекают, наряжают. Никто не имеет права ей приказывать и даже давать советы, чтобы не разгневать. Она играет с детьми своего возраста…

– Вот жизнь, да, Тисса? – Дик ехидно покосился на девушку. – Тебе бы так. Правда, ты уже старовата. Тебя в богини не возьмут.

– У меня и так прекрасная жизнь, – высокомерно отозвалась та.

– Да. Благодаря мне, – снисходительно внес свой вклад в разговор Джейк.

– Также кумари принимает посетителей. Они убеждены, что, прикоснувшись к ее ступням, излечатся от любых болезней. А по реакции девочки на просителя можно узнать, что ожидает его в будущем. Слезы, громкий плач, крик – означают скорую смерть или тяжелую болезнь. Если кумари начинает дрожать – это означает тюремное заключение, если она принимает всю предложенную гостем еду – ему грозят денежные потери. Но если богиня спокойна и невозмутима, значит, все просьбы будут исполнены.

– И они верят во всю эту чепуху, – покачал головой Джейк, преисполненный недоумения и легкого презрения к местным жителям. – Как они тут еще не вымерли?

– Кайлат существует несколько тысячелетий, – заметил я.

– А что происходит с девочкой, когда она вырастает? – поинтересовалась Тисса, которую больше занимали бытовые подробности существования богини.

– Она выходит замуж. Правда, считается, что муж кумари через год умирает. Но недостатка в женихах эти девушки никогда не испытывают.

– Бред какой, – сказал Дик.

Новых комментариев и вопросов не последовало.

Тисса нахмурилась, внимательно глядя на божество, потом тряхнула головой, отгоняя какую-то мысль, и отвернулась.

Я повел спутников дальше.

Солнце просвечивало сквозь листву, и дорога была погружена в зеленоватый полумрак, расцвеченный пятнами солнечных зайчиков, скачущих перед нами. Узкая речушка Нагбуватенг Кхола звонко журчала рядом, то прячась за завалами камней, то снова показываясь и сверкая на солнце.

– Эй, смотрите-ка! – радостно воскликнул Дик, останавливаясь возле раскидистых кустов, растущих на берегу. – Это же конопля.

Тисса сорвала несколько листочков, внимательно изучила их и подтвердила:

– Действительно, конопля.

– Если бы вы, Райн, сказали, что это поход за марихуаной, некоторые из нас пошли бы с вами сразу, и с гораздо большей охотой, – сообщил Джейк, посмеиваясь. – Кстати, как обстоят дела с наркотиками в Кайлате?

– Не запрещены. Но ввозить и вывозить нельзя.

– А я и не собираюсь вывозить, – рассмеялся Дик, засовывая в свой рюкзак пригоршню листьев. – Мне этого едва хватит на неделю. Ну что, Райн, дружище, по косячку сегодня вечером? – воодушевленно спросил он меня.

Удивительно, стоило мне показать силу, как он тут же стал стараться записать меня в друзья.

– Нет, спасибо. У меня свои стимуляторы.

– Интересно, какие? – любуясь красотой окружающих склонов, спросила Тисса, не ожидая, впрочем, ответа.

Скалы теперь почти смыкались у нас над головами, а растущий наверху лес молча смотрел на крошечные фигурки путников, ползущие по каменной тропе.

– Отличное место для того, чтобы напасть, – произнес Дик, осматривая склоны. – Или камень на голову сбросить.

– Смотри, накаркаешь, – со смешком отозвалась Тисса, оглядываясь на него.

Дорога вынырнула из ущелья.

Справа снова громко забормотала река, разбрасывая по берегам золотые отблески.

– Когда мы подойдем совсем близко, старайтесь не делать резких движений, – посоветовал я, – они этого не любят.

– Кто, божества? – скептически поинтересовался Джейк.

Я указал наверх.

Соты лепились к отвесным скалам и снизу походили на плоские округлые шляпки гигантских грибов. Они были черными от облепивших их пчел – огромные твари с палец величиной с деловитым гудением ползали по темным поверхностям и жужжали в воздухе вокруг.

– А я не верила, что в Кайлате есть пчелы, – почему-то шепотом сказала Тисса, завороженно глядя на стремительные тени, проносящиеся над головой. – Такая высота…

– Самые большие и злые в мире, – ответил я.

– Как же местные достают мед? – спросила она, разглядывая восковые наросты, прикрепленные на склон не ниже пятидесяти метров от земли.

– Сейчас увидишь.

Через несколько минут мы перебрались через гладкие валуны и наконец оказались на достаточно широком берегу реки.

Здесь лежали огромные мотки толстой веревки, не до конца расщепленные куски бамбуковых стеблей, груда палок – все то, что впоследствии должно стать лестницей. Тут же стояли плетеные корзины для сот.

Но самих сборщиков меда не было видно. Я огляделся, недоумевая, куда они могли подеваться. И тут же, словно в ответ на мой невысказанный вопрос, из-за кустов послышался треск веток, азартные крики и пронзительный визг. На берег выбежали сразу несколько вопящих кайлатцев, вооруженных кухри и просто длинными ветками, а впереди неслось нечто темное, косматое, размером с лисицу.

Хищник затормозил, увидев меня, стоящего на пути, оскалился, грозно поднимая длинные иглы, растущие вокруг шеи наподобие жабо, а потом вдруг свернул в сторону и бросился на застывшую Тиссу.

Кайлатцы, преследовавшие его, завопили что-то невнятное, а я понял, что не успею ни добежать до девушки, ни догнать тварь. Поэтому выхватил нож и кинул его.

Считается, что кухри совершенно не приспособлен для метания. Однако мой врезался в зверя, и я почти ощутил, как, почуяв кровь, он радостно вгрызается в живую плоть.

«Лисица» взвыла и рухнула в каком-то шаге от ног побледневшей Тиссы, скребанула когтями по камню и затихла.

– Что это? – с интересом ученого-натуралиста задал вопрос Джейк.

Я мельком оглянулся и увидел, что все это время он стоял на безопасном расстоянии и успел вытащить фотоаппарат, чтобы снять неожиданное происшествие.

– Тварь, которая только что чуть не откусила мне ногу, если тебе это так любопытно, – резко ответила девушка, с отвращением и страхом глядя на зверя.

Я наклонился, чтобы выдернуть из его тела нож.

– Забавная зверушка, – прокомментировал Дик, слезая с валуна, на который лихо запрыгнул во время внезапного нападения. – Внешне не выглядит очень опасной.

Кончиком лезвия я подцепил воротник, состоящий из длинных черных игл, и показал ему. С острия каждой стекали мутные густые капли.

– Это яд. Одна царапина – и, скорее всего, врач тебе больше не понадобится.

– Прекрасно! – гневно воскликнула Тисса, отворачиваясь. – Великолепная прогулка. Очень познавательная.

Кайлатцы, увидевшие, что опасность устранена, неторопливо приблизились к нам и весело загомонили. Один из них ухватил дохлого зверя за хвост и потащил в сторону. Другие уставились на белых туристов, живо обсуждая, что было бы с Тиссой, если бы зверь все-таки укусил ее. К счастью, она не понимала найтили.

– А все потому, что ты не был на утренней торжественной церемонии, – упрекнул меня один из старших сборщиков меда – морщинистый темнолицый старик с узкими пронзительными глазами. – Вот и приманил несчастье.

Перед походом в горы за сотами кайлатцы всегда проводили специальный ритуал с песнями, молитвами и окуриванием благовониями. Он должен был обеспечить благополучную «охоту за медом».

– Никакого несчастья не случилось. – Я вытер клинок о траву и убрал в ножны.

Старик с сомнением покачал головой:

– А откуда тогда здесь взялся зверь? Они не выходят в это время года.

– Да, мы удивились! – воскликнул один из молодых кайлатцев – круглолицый, с космами иссиня-черных, давно не стриженных волос, торчащих во все стороны. – Выскочил из кустов и давай бросаться. Как будто взбесился! Ловко вы его, Рай-джи.

– Просто повезло, Тапа, – ответил я мальчишке, и он, польщенный, что я помню его имя, отошел к старшему наставнику, уже потащившему к реке веревку для лестниц.

– Что он делает? – прозвучал рядом со мной голос Тиссы.

Она смотрела на человека, который отрубил зверю голову и теперь, бормоча что-то негромко, кропил землю вокруг его тела кровью. Дик подошел было посмотреть поближе, но кайлатец, не отрываясь от своего занятия, недвусмысленным жестом велел ему отойти.

– Пытается нас защитить, – ответил я. – Злой дух злого существа после смерти может вернуться, чтобы мстить живым, если не провести определенный ритуал.

– Неплохие кадры, – сказал Джейк, глядя на экран своего фотоаппарата. – Тисса, ты великолепна даже испуганная.

Девушка улыбнулась, тряхнув пышной копной волос, и подошла к нему. Казалось, она уже забыла о том, что произошло.

Охотники за медом между тем занялись последними приготовлениями.

Разложили у подножия склона костры из свежей травы, и густой дым стал подниматься наверх, пополз по камню, окуривая соты серой пеленой.

Десяток кайлатцев, размочив веревку в реке, собрали длинную лестницу, втыкая между размягченными волокнами перекладины и укрепив их расщепленными бамбуковыми палками, а затем подхватили ее и понесли к скалам, где крепились соты.

– Похоже, ничего сложного, – заявил Дик, наблюдая снизу за Тапой, карабкающимся по узкой тропе на вершину склона.

Тот сбросил длинную веревку, и его товарищи привязали к ней начало следующей лестницы, чтобы подтянуть ее наверх и закрепить там.

Большинство из них были в относительно светлой одежде – широких этнических штанах, спортивных кофтах или водолазках. Смесь национальной и иностранной трекерской одежды давным-давно вошла в местный обиход. Но кое-кто был и в темном – считалось, что это наиболее опытные собиратели меда, и пчелы давно принимают их за своих.

– Ну вообще все не так непросто, – сказал я. – Это древнее ремесло, секреты и тонкости которого передаются из поколения в поколение.

Дик неопределенно хмыкнул и отошел к Джейку, фотографирующему все детали работы. Плечом я почувствовал теплое прикосновение. Тисса стояла рядом и, запрокинув голову, смотрела, как длинная лестница медленно вползает наверх. В горных очках отражался кусок неба. И я понимал, о чем она думает. Тисса знала, что я всегда приду к ней на помощь, и это не переставало удивлять ее.

– Наверное, я должна поблагодарить тебя? – услышал я негромкий голос.

– Не должна. Думать о других – моя врожденная особенность. И благодарить за это так же бессмысленно, как за наличие у Джейка сердца или легких.

Тисса рассмеялась, сбросила шляпу, и та повисла на тесемках за ее спиной. Светлые волосы заблестели на солнце.

– Ты всегда умел так хорошо все объяснить.

Я видел, что молодые сборщики меда украдкой поглядывают на нее. Тисса очень отличалась от их местных черноволосых, черноглазых, смуглых невысоких женщин, но, несмотря на свою непохожесть на них, казалась кайлатцам очень красивой.

– Что ты так смотришь? – спросила она не без иронии.

– Местным жителям ты должна напоминать богиню. Рослая, сильная, с белой кожей.

Девушка насмешливо фыркнула.

– Это та самая свирепая фурия, которая убивает всех направо и налево? Ее изображение было на скале? Безумная и страшная, как смерть. Спасибо, Рай. Ты всегда умел говорить комплименты.

Сборщики меда наконец закрепили лестницу наверху, и двое из них, вооружившись длинными шестами, стали спускаться. На обоих были вполне современные защитные сетки до плеч, делавшие их похожими на мирных сельских пасечников. Добравшись до восковых языков, наполненных медом, один из кайлатцев начал отламывать куски сот – пустые бросал вниз – в деревне воск всегда пригодится, полные – складывал в корзину. Обкуренные сонные пчелы не трогали его, одурело ползая по камням.

Тисса отошла к Джейку, проявляя повышенный интерес к получившимся кадрам.

Когда первая корзина была наполнена, ее спустили вниз. Старший сборщик капнул медом себе на руку, подождал несколько минут и довольно кивнул.

– Пчелы собирают нектар со всех местных растений, – пояснил я в ответ на вопросительные взгляды. – А среди них много ядовитых, так что мед может оказаться таким же.

– И что, они проверяют его безопасность, просто капнув на руку? – с внезапным любопытством спросила Тисса.

– Да. Если кожу начнет жечь, значит, есть мед – нельзя.

– А что будет, если все-таки съесть? – Дик, который живо интересовался всевозможными наркотическими средствами, наблюдал за кайлатцем, проверяющим остальные куски.

– Бред, галлюцинации, сильное отравление…

Я не договорил. Сдавленный крик прервал мои слова. Мы вчетвером одновременно повернулись. Я торопливо обшаривал взглядом кайлатцев, также с недоумением оглядывающихся: две фигурки сборщиков меда, склоны гор…

– Смотрите! – воскликнул Тапа, показывая куда-то вверх над собой. И только теперь мы увидели.

На краю утеса показалась нелепая черная фигура, размахивающая руками. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять – это человек, облепленный пчелами. Свирепо гудя, крылатые твари жалили его. Ничего не видя, несчастный подбежал совсем близко к краю, оступился и полетел вниз со скалы. А может, прыгнул сам, чтобы избавиться от боли. Он тяжело рухнул на землю, и черное облако тут же взмыло в воздух и унеслось прочь, растаяв в небе.

Второй человек за эту неделю на моих глазах падал в пропасть.

Кайлатцы, стоящие внизу, начали медленно подходить к нему, опасливо поглядывая на пчел, роящихся на скале, однако те по-прежнему не обращали внимания на охотников за медом. Я тоже шагнул к упавшему, но на моем пути возник старший сборщик.

– Уходите отсюда, – произнес он тихо и вежливо, но в его голосе слышалась отдаленная угроза. – Это произошло из-за тебя. Ты привел иностранцев.

– Чалаксинх, послушай…

– Уходите.

– Идем! Идем скорее. – Тисса потянула меня за рукав. – Тут уже ничего нельзя сделать.

Она была права. Мы пошли обратно, но не успели отойти далеко, как меня догнал запыхавшийся Тапа.

– Рай-джи! – Он поспешно сунул мне в руку узелок с сотами и убежал, не выслушав благодарности.

Путь до Пхандинга проходил в молчании. Мои спутники настороженно поглядывали на склоны, словно опасаясь роя пчел, который может наброситься на них сверху. Но как только мы отошли на безопасное расстояние, немного расслабились.

– Замечательная прогулка, – мрачно произнесла Тисса. – Одно несчастье за другим.

– Ну с тобой-то ничего не случилось, – сухо заметил Джейк.

– Чудо, что не случилось. А вполне могло, – огрызнулась она.

– Разве не за этим ты ехала сюда? – насмешливо спросил он. – Приключения. Опасности. Риск.

– Нет. – Ее голос зазвенел от гнева и негодования. – Я не собиралась рисковать.

– Ага, ты хотела посмотреть, как мы будем подставлять свои шеи для твоего развлечения? – свирепо оглянулся на нее Дик.

– Я что-то не замечала, чтобы ты подвергался опасности!

– Это ты потащила нас в горы! Твоя идея! Что тебе здесь понадобилось? Или кто? – Атлет насмешливо взглянул на меня, Тисса сжала кулаки, словно собираясь дать ему пощечину, и прошипела:

– Помолчи, кретин!

– Заткнитесь оба! – рявкнул Джейк, побагровев. – Хватит цапаться! Мне скоро надоест терпеть вас обоих!

– Давайте успокоимся, – произнес я негромко, и все трое обернулись на звук моего голоса. – Никому из нас ничего не угрожает. И причин для ссор нет.

Несколько мгновений они смотрели на меня с одинаковой злобной надеждой, представляя, как было бы приятно сорвать на мне свой страх и неуверенность. Но очень быстро раздражение сменилось растерянностью и даже неловкостью. Не глядя друг на друга, они пошли дальше, сделав вид, будто забыли о конфликте.

– Опять твои фокусы? – тихо и утомленно произнесла Тисса, шагая рядом. – Сила души, душевный контроль, или как вы там с Уолтером это называли? С тобой и раньше поругаться было невозможно.

– Это не лучшее место для выяснения отношений, – ответил я с неожиданной для нее резкостью.

Она снова вскинулась, готовая в новой словесной перепалке отстаивать свое мнение:

– Если тебя не устраивает…

– Мне все равно. Не нравится им. – Я кивком указал на склон, и Тисса, которая никогда не верила ни во что мистическое, невольно поежилась, словно почувствовала на себе суровый, давящий взгляд горы.

Остальную дорогу мы шли в полном молчании. Я думал о том, что несчастья действительно преследуют меня одно за другим. Происходят они не со мной, но всегда рядом.

Предостережение? Напоминание? Угроза?

Что я делаю не так?

Или собираюсь сделать?

Глава 6

Намаче

К середине третьего дня мы впервые на маршруте увидели Тамерску.

Седой великан раздвинул облака и смотрел сверху на зеленую долину, касаясь людей холодным дыханием ледников. Несколько минут он равнодушно обозревал крошечный мирок у подножия, понял, что там по-прежнему ничего не изменилось, и снова скрылся. Ушел в свою реальность вечного снега и мороза, закрыв изрезанный глубокими складками лик густой белой пеленой.

Мои спутники переглянулись. На их лицах застыло непривычное выражение легкой растерянности. Они впервые осознали себя незначительными, слабыми и беспомощными. Жалкие светлячки рядом с вечностью.

– Потрясающе, – выдохнула Тисса, жадно глядя на скрывшуюся вершину.

Джейк, просматривающий сделанные только что фотографии, разочарованно покачал головой – камера не смогла запечатлеть величие горы.

Дик, которому ощущение собственной ничтожности явно не понравилось, нахмурился и отвернулся, видимо начиная понимать, что впереди его ждет еще немало подобных открытий.

– Как называется эта вершина? – спросила Тисса, делая шаг к краю тропы.

– Тамерску, – ответил я. – Не подходи к обрыву.

Она пожала плечами и вернулась на прежнее место.

– Выше по склону – смотровая площадка. Оттуда впервые на треке можно увидеть Мать Всех Богов.

– Чью мать? – широко ухмыльнулся Дик, сдвигая на затылок шляпу.

– Кайлатцы называют эту вершину Сагараматха, Мать Всех Богов, – повторил я терпеливо. – И эта гора не любит, когда над ней насмехаются. Был случай – один из туристов в базовом лагере не слишком удачно пошутил по поводу ее имени. Его нашли через несколько дней расчлененным на куски.

Тисса неопределенно фыркнула, не зная, как отнестись к моим словам. Дик недоверчиво уставился на меня, потом неуверенно рассмеялся, но, поняв, что я не шучу, оборвал смех.

– Ладно, пошли, – буркнул Джейк, удобнее устраивая на плечах лямки рюкзака. – Успеете еще налюбоваться.

Впечатления от великолепной горы развеялись очень быстро. Начался крутой подъем к Намаче. Если вчера мы шли по относительно щадящей дороге, где подъемы чередовались со спусками, теперь предстояло медленно взбираться вверх, по узкой петляющей дорожке, с камня на камень, шаг за шагом под слепящим солнцем, глотать пыль и чувствовать, как все тело, непривычное к высоте, сопротивляется подобному насилию над собой.

Сначала трекеры поглядывали по сторонам, Джейк даже периодически хватался за камеру. Но вскоре окружающие пейзажи перестали их интересовать. Они брели, тупо переставляя ноги, тяжело дыша и обливаясь потом. Тисса остановилась, пытаясь стянуть с себя ветрозащитный жилет, но я тут же велел надеть его.

– Я вся мокрая. Как мышь, – раздраженно заявила она.

– Ветер с ледника. Простудишься мгновенно.

Девушка слишком устала, чтобы спорить, и неохотно подчинилась.

Сегодня тропа снова была довольно оживленной. Туда и обратно шли туристы, кайлатцы, эбо… Нам периодически приходилось освобождать дорогу то людям, то животным. Но эти короткие остановки не давали отдохнуть по-настоящему. Каждый шаг давался с трудом.

– Долго еще? – периодически спрашивал меня Джейк, отдуваясь и вытирая потный лоб.

– Часа четыре… три с половиной… три… – отвечал я в зависимости от того, как сокращалось расстояние.

А сокращалось оно слишком медленно. Подниматься моим подопечным становилось все труднее. От полной остановки их спасало лишь то, что тропа на этом отрезке тянулась под высокими деревьями, и те защищали путников от яркого солнца.

– И ты ходил здесь с тяжелым рюкзаком? – с едва заметной ноткой уважения осведомился Дик, останавливаясь на минуту.

– Да.

Он только покачал головой, удивляясь моей неожиданной выносливости.

Тисса, уставшая не меньше мужчин, держалась, однако, гораздо бодрее. Я поменял ее местами с Диком, оказавшимся менее стойким, и теперь она шла впереди, забрав у Джейка камеру и снимая все, что казалось ей интересным. Караваны эбо, склоны гор в разрывах облаков, меня, иногда попадающего в кадр. Маленькая психологическая хитрость – отвлекаясь на окружающее, она отдыхала от монотонного подъема.

Я слышал, как Дик, красный от усталости, бурчит себе под нос нечто раздраженное в ее адрес.

– Женщины легче переносят высоту, – сказал я ему, во время короткой передышки выдавая очередную порцию препаратов от горной болезни.

– Фигня, – угрюмо отозвался он, закидывая в рот таблетки.

– Не все, конечно, но чаще всего это именно так.

Он покосился на Тиссу, бодро щелкающую затвором камеры, наведенной на соседний склон, громко засопел, но предпочел заткнуть рот горлышком пластиковой бутылки с водой и ничего не говорить в ответ. Кое-кто из проходящих мимо трекеров с большим интересом поглядывал на стройную девушку, чей силуэт эффектно выделялся на фоне склона.

Опираясь ногой на камень, торчащий из земли, она опасно наклонилась в сторону пропасти.

– Не приближайся к краю, – привычно предупредил я ее.

– Райн, вы не могли бы прекратить контролировать каждый наш шаг? – Джейк, сидящий на земле, прислонившись спиной к валуну, посмотрел на меня с неожиданной злостью. – Меня это уже порядком утомило.

– Придется потерпеть, – отозвался я невозмутимо. – Чем больше будет высота, тем сложнее себя контролировать. Можно легко оступиться. А я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас свалился вниз.

Мужчина снял горные очки, прижался лбом к своей палке, глядя из-за нее, словно связанный бык из-за забора – угрюмо и недоверчиво, или поверженный боксер на тренера из-за канатов ринга. Но все же покорно взял таблетки, которые я ему подал.

– Джейк, вы не занимались боксом в молодости? Или вольной борьбой? – спросил я, зная, что разговор о человеке всегда отвлекает его от тягостных размышлений о трудностях пути и поднимает настроение.

– Чемпион Уэсла в среднем весе, – ответил он с легкой самодовольной ухмылкой. – Когда был молодым и глупым. Как догадался? По моему перебитому носу?

– По голосу. – Я улыбнулся, увидев недоуменное выражение на его лице.

– И в чем хитрость? – Он сдвинул редковатые выцветшие брови.

– Акцент жителя Чамплтона. Не самый богатый район столицы. Чтобы выбраться оттуда и разбогатеть, надо либо заниматься распространением наркотиков, но драгдилеры в нашем мире долго не живут – так что это явно не ваш случай. Либо стоит попытаться поступить в хороший колледж – однако обычно сделать это невозможно с теми знаниями, которые дают в местных школах. Остается спорт. На легкоатлета вы не похожи. Значит, какой-то вид единоборств.

Джейк посмотрел на меня с большим вниманием, даже выпрямился, перестав опираться на палку.

– Интересное рассуждение. Можете что-нибудь сказать про него?

Он небрежно кивнул на Дика. Тот подошел ближе, глядя на меня как на фокусника, который сейчас вытащит кролика из шляпы. С любопытством и недоверием.

– Родители из Джилноута. Скорее всего, северного, судя по специфике произношения. Не так давно приехал в столицу. Работа связана с физическими нагрузками. Если принять во внимание словарный запас, вряд ли на производстве. Скорее, сфера услуг. Думаю, он тренер в частном клубе.

Мужчины обменялись одинаково озадаченными взглядами. Дик поднял руку, сдвинул шляпу и взъерошил свои густые волосы. Джейк спросил с величайшим недоумением:

– Вы определили это, только услышав, как мы говорим?

– В основном, да.

– Он лингвист, – насмешливо сказала Тисса, не оборачиваясь и продолжая рассматривать горы в окошко видоискателя. – Специалист по речи. Тонкостям произношения. Поэтому ему легко удаются подобные фокусы.

– И вы, обладая такими способностями, торчите здесь? – Джейк смотрел на меня так, словно неожиданно увидел десятитысячную купюру, валяющуюся на земле, которую никто не замечает и не поднимает. – Хотите пойти в мою фирму? Специалистом по подбору персонала? Высокую зарплату и продвижение по службе гарантирую.

– Благодарю. Но мне нравится моя работа.

– Независимость? – скривился он презрительно и потерял интерес к моим профессиональным навыкам. Банкнота, которую он внимательно рассматривал, оказалась, по его мнению, фальшивой.

Тисса подошла к нам, ее полотняная шляпа висела за спиной на тесемке, белые пышные волосы, перетянутые лентой, блестели на солнце, образуя сияющий нимб. На уже посмуглевшем лице сверкала белозубая улыбка.

– Ну что, вы отдохнули? Можем идти?

– Да, пожалуй. – Джейк поднялся довольно бодро.

– Но как он узнал, откуда мои родители? – пробормотал Дик, продолжая тереть затылок.

Следующий участок пути был таким же однообразным и утомительным.

Но наконец тропа вывела нас на небольшую площадку, обнесенную низкой изгородью. Здесь скопились несколько туристических групп с гидами. Все трекеры смотрели в одну сторону – туда, где в разрыве между ветвями сосен виднелся серо-белый зубец, выступающий над ослепительной горной стеной Локхотце.

– Джейк, Тисса, Дик, вот она. – Я подвел их к бортику, показывая на вершину. – Мать Всех Богов. Вершина мира.

Несколько мгновений они смотрели, затем девушка произнесла задумчиво:

– Она кажется такой маленькой.

– Скажете это, когда попробуете на нее подняться, – добродушно заметил один из трекеров, услышав слова Тиссы.

Его обветренное лицо с глубокими складками у губ и ярко-голубыми глазами приняло снисходительное и одновременно чуть презрительное выражение, когда он окинул моих спутников внимательным взглядом. Судя по его походной одежде и вместительному рюкзаку, стоящему рядом, – он был из опытных путешественников.

– А вы поднимались? – спросила Тисса, ничуть не смутившись.

Он только многозначительно хмыкнул и не стал снисходить до обсуждения таких важных вещей, как покорение высочайшей вершины планеты, с первыми попавшимися зелеными новичками. Его спутница, такая же худая и загорелая, усмехнулась. И они отошли в сторону.

Рядом с нами оказались три молоденькие черноволосые девушки с маленькими рюкзачками веселых расцветок за плечами и крошечными фотоаппаратами. Они принялись щелкать ими, снимая друг друга на фоне горы.

– Когда произошел первый подъем на нее? – прочирикала одна из них тоненьким, нежным голоском с чудовищным неистребимым акцентом Ямато, обращаясь к гиду – молодому кайлатцу с улыбкой, как будто приклеенной к лицу. – Я имею в виду не официальный.

– А какое название у той, соседней горы? – тут же присоединилась к вопросу и вторая девчушка, держа камеру на вытянутой руке и фотографируя себя вместе с подругой.

– И когда эти места стали посещать иностранцы? – вмешалась третья. – Местные не возражали? Или были вынуждены подчиниться экспансии?

Их голоса и акцент были настолько похожи, что с закрытыми глазами одну от другой я вряд ли отличил.

Гид с тоской огляделся по сторонам. Видно, его доставали подобными вопросами, вставляя в них умные слова, на протяжении всего трека. Требовали точных ответов, половину из которых тот не знал. Взгляд кайлатца упал на меня, я увидел в его черных глазах уныние и смирение со своей тяжелой участью и сказал:

– Иностранцы увидели Мать Всех Богов восемьдесят лет назад. – Внимание трех девушек тут же переключилось на меня, а гид, стоящий за их спинами, в знак благодарности горячо закивал мне. – До этого времени посещение горного Кайлата нам было запрещено.

– Как это? – спросил Дик, который до сего момента мало интересовался историей чужой страны, но тут, видимо, посчитал себя оскорбленным, узнав, что его могли куда-то не пустить.

– Эти горы считаются священными. Впервые геодезисты сумели попасть на здешние тропы, лишь переодевшись монахами. Данные своих измерений они записывали на тонкие полоски бумаги и прятали в молельные барабанчики.

– Но как же местные их не раскрыли – они же не похожи на кайлатцев? – спросил меня молодой человек из другой группы, также прислушивающийся к разговору.

– Их сопровождали ученые из Бхаратского топографического общества, которые внешне очень схожи с кайлатцами южных регионов страны. К тому же тогда тропы были практически пусты. Кроме того, геодезисты надели желтые тоги общины гэлугпа. Это была хорошая идея, потому что местные предпочитают не контактировать с ней, считается, что монахи-гэлугпа тесно общаются со злыми сущностями гор, проводят ритуалы очищения, и общение с ними может испортить карму. Даже прикосновение к их одеждам способно навлечь смертельную болезнь.

– И что стало потом с этими геодезистами? – послышался чей-то голос.

Я неожиданно сообразил, что стою в кольце слушателей, которые внимательно смотрят на меня, и тут же ощутил легкое смещение реальности – как будто оказался в прошлом, где читаю лекцию о группе восточных языков, окруженный студентами, и вдруг вижу среди них девушку с синими глазами и копной светлых, сияющих волос – Тиссу. Она ловит мой взгляд и улыбается. Точно так же, как сейчас – многозначительно и нежно. Усилием воли я прогнал это видение, выдержал недолгую значительную паузу и произнес:

– Они все умерли.

В ответ раздалось несколько неуверенных смешков.

– От старости в основном, – продолжил я, и смех стал более дружным. – Открыто путешествовать здесь стало возможно лишь после того, как более сильные цивилизованные страны подчинили Кайлат своему влиянию и тот стал зависеть от них экономически. Теперь страна живет практически исключительно за счет туризма. Но здесь до сих пор существуют места, куда не пускают иностранцев. Территория, принадлежащая племени гурхов, например. Они не любят посторонних. А на вершину Рыбий Хвост не взошел вообще ни один человек.

– Неужели? Любопытно почему? – спросила женщина в возрасте, с очень прямой спиной и седыми волосами, уложенными в пышную прическу, как будто она гуляла у себя в саду, а не поднималась по узким, обрывистым тропам.

– Это запретная гора. На ней живут боги Кайлата.

– Ладно, Райн, заканчивайте лекцию, – вмешался Джейк, не слишком довольный, что гида, за которого он заплатил, бесплатно слушают посторонние, да еще и в таком количестве. – Лучше сделайте пару кадров. И пойдем дальше.

Было видно, что мои неожиданные слушатели хотели бы еще позадавать вопросы про мистический Кайлат, но Джейк несколькими властными взглядами дал понять, что больше не намерен тратить свое и мое время на беседы с ними.

Тисса отдала мне камеру, и я сделал несколько снимков своих спутников.

– А вы всегда водите группы? – прощебетала одна из трех черноволосых девушек, по-прежнему крутящихся рядом. – А можно вашу визитку? Мы бы на следующий год приехали и с вами пошли.

– Он не водит группы, – грубовато вмешался Дик. – Сделал исключение только для нас. Так что не задерживайтесь.

Девушки, обиженные подобным обращением, окинули его одинаковыми пренебрежительными взглядами и отошли к своему проводнику.

Мы вернулись на тропу и отправились дальше, к новому крутому подъему.

Время от времени со мной здоровались знакомые гиды и носильщики, мы обменивались приветствиями и краткими новостями, желали друг другу удачи и снова расходились.

– Ты здесь почти всех знаешь, – удивлялась Тисса, глядя вслед очередному кайлатцу, согнувшемуся под тяжелой ношей, с которым мы только что перекинулись привычным «намаскар».

– Не всех, но многих.

– А язык местный ты где выучил? – спросил Дик, остановившись для того, чтобы почесать палкой спину.

– Здесь.

– Ему это было очень легко, – сказала Тисса, и легкой колкости в ее голосе было больше, чем одобрения. Хотя последнее тоже присутствовало.

Впереди появился еще один мост через бурлящую Дудх Коши. Точно такой же мы уже переходили в начале пути – конструкция, подвешенная на железных тросах и опутанная неизменными молельными флажками, тянулась с одного склона на другой. Чуть ниже виднелись обломки старого деревянного моста, снесенного каким-то из паводков. Раньше ходили по нему. Но когда туризм в Кайлате стал активно развиваться и иностранцам надоело падать с этих шатающихся досочек – они оплатили более надежные опоры.

Мы уже дошли до середины, когда с противоположной стороны послышался знакомый веселый перезвон. Вереница нагруженных эбо ступила на металлические перекладины. Я развернулся и, стараясь перекрыть шум воды, крикнул Джейку, идущему последним:

– Назад! Поворачивай назад!

– Что?! – не понял он.

Тисса замахала руками, показывая, что нужно срочно возвращаться обратно.

Он наконец сообразил, в чем дело, и развернулся. Мы успели чуть раньше быков добежать до склона и теперь, стоя на площадке, смотрели на эбо, бредущих мимо.

Их погонщик остановился на минуту, чтобы поболтать со мной. Окинул вежливо-любопытным взглядом моих туристов, но ничего не спросил про них. Зато передал важное сообщение.

– Семья Пемы приглашает тебя на похороны, – сказал он на горкхали, слегка пришепетывая из-за отсутствия передних зубов. – Ты вроде помогал тело его брата вытаскивать?

Перспектива присутствовать на небесных похоронах меня, признаться, не прельщала. Я уже видел однажды это зрелище, и мне понадобилось некоторое время, чтобы смириться с подобным отношением к мертвому телу. Но то, что иностранца пригласили на ритуал, говорило об уважении и доверии, не оценить это было нельзя.

– Передай мою благодарность. Однако, к сожалению, я не смогу прийти. Мне нужно провести моих гостей по треку. Я не имею права их оставить, но и привести их с собой будет невежливо.

Кайлатец важно покивал, выражая полное понимание, широко улыбнулся моим спутникам, распрощался и отправился дальше, подгоняя эбо.

– Что он сказал? – тут же спросил меня Джейк, подозрительно глядя вслед низкорослой фигуре погонщика.

– Передавал приглашение на похороны.

– Кстати, я не видела здесь ни одного кладбища, – вмешалась Тисса, не интересуясь, на чьи именно похороны я должен был идти. – Они где-то в горах?

– Да. В горах, – ответил я уклончиво. – Идемте. Пока дорога свободна.

Мы быстро перешли через мост, успев до появления очередного каравана, и снова начали подъем. Теперь, на трех с половиной тысячах, высота стала очень ощутима. Хотя мы поднялись всего на шестьсот метров – минимальное, смешное расстояние по прямой, здесь оно становилось очень заметно, иногда полностью меняя картину окружающего, погоду, самочувствие человека и даже природные климатические зоны.

Красный, обливающийся потом Джейк отмахнулся от Тиссы, хотевшей сфотографировать его.

– Хватит. Погуляли, – сказал он мне, обводя пейзаж ненавидящим взглядом. – Доходим до места, ночуем и завтра поворачиваем обратно. Мне надоело.

Я понимал его. Сил мужчины хватало на один рывок. Долгая, нудная физическая нагрузка была ему сложна. Так же как и Дику.

– После этого подъема так говорят многие, – попытался успокоить я его. – Завтра мы останемся в Намаче для акклиматизации. Вы отдохнете и поймете, что хотите идти дальше.

Он хмуро посмотрел на меня, навалившись на палки, оглянулся на тяжело дышавшего атлета. Одарил своего подчиненного мрачным взглядом, словно осуждал за то, что тот оказался недостаточно выносливым.

– Он мой личный тренер в клубном спортзале. Ты правильно догадался. И я, когда брал его с собой, думал, толку будет больше.

– Со мной все нормально, – недовольно отозвался Дик, прислушивающийся к разговору.

Джейк стиснул зубы с выражением злобного упорства и снова зашагал вперед.

Еще один подъем по крутой тропе, и наконец показались синие крыши поселка.

Возле будки, установленной на подходе к Намаче, стояли несколько вооруженных солдат в серо-зеленой форме королевской армии Кайлата. Они провожали равнодушными взглядами выходящих из селения, их интересовали лишь те, кто входил.

Я показал наши оплаченные пропуска, разрешающие допуск на территорию национального парка. А мои подопечные тем временем наблюдали за кайлатцами, которые тут же неподалеку забивали старого эбо. Тот уже не мог нести на себе груз. Покорное животное повалили на землю, а затем прижали голову к плоскому камню и перерезали горло. На землю хлынула темная кровь. Тисса брезгливо отвернулась.

– Идемте, – сказал я, когда с формальностями было покончено.

Второй раз за эту неделю я оказался в Намаче. Спутники, предвкушая окончание долгого дня, с любопытством поглядывали по сторонам. Тиссу тут же потянуло к рядам сверкающих на солнце сувениров. Но мужчины, требуя заслуженного отдыха, не дали ей как следует покопаться в безделушках.

Я отвел их на верхние террасы. В один из самых лучших отелей, почти не отличающийся от «Кайлата» Лукулы. Его хозяйка жила в Кантипуре, а здесь бизнес вела ее родственница.

Двухэтажную гостиницу постарались сделать современной – стены просторного холла выложили декоративным камнем, на них повесили фотографии гор в деревянных рамках и широкоэкранный телевизор, а по периметру поставили несколько диванов. Но, несмотря на все старания, здесь было холодно и неуютно. Не помню, чтобы кто-то из постояльцев проводил время в этом помещении. Зато столовая на втором этаже полностью соответствовала обычному кайлатскому лоджу. В ее центре стояла железная печка, возле которой обычно собирались трекеры, на столах лежали замусоленные клеенчатые папки с меню. Большие окна покрывались инеем от холода, льнущего к стеклам с улицы.

Мне нравилось это место именно из-за двойственности своего дизайна, а еще потому, что отель стоял на возвышении и отсюда был виден почти весь городок.

Тшеринг, довольный свободным днем, за который он между тем получал деньги, отправился бродить по улицам в поисках знакомых.

Мои подопечные ушли в свой номер отдыхать и наслаждаться горячей водой, здесь проведенной в ванную каждого номера. Затем отправились в обеденный зал, где уже собрались несколько трекеров, остановившихся в этом отеле.

Темнота подкралась, как всегда, незаметно. Облака отползли, открывая вершины гор, в окружении которых лежала долина. Над ними в свете луны мерцала зыбкая дымка. Ветер сдувал с пиков снег, и тот длинными серебристыми шлейфами летел в пустоту. Сосна, растущая напротив моего окна, казалась очень аккуратно вырезанной ножницами из черной бумаги и наклеенной на этот сюрреалистический пейзаж.

День подходил к концу. Последний относительно спокойный день нашего долгого путешествия…

Я выключил свет, забрался в свой спальный мешок и, уже засыпая, слышал веселые голоса из соседней комнаты.

А ночью явился Уолт. Он сел на тумбочку рядом с кроватью и уставился на меня. Я чувствовал сквозь темноту его пристальный взгляд и видел смутные очертания тела.

– Ну как ты, Ран? – спросил он приглушенно, словно из-за стены или закрытой двери.

– Нормально.

– Ты нашел его?

Я понял, о чем он говорит. Все о том же источнике душ.

– Нет. Не нашел.

– Поторопись. Тебе дали все возможные подсказки.

– Какие?

– Травы, листья, корни. Ты поджег их?

– Нет.

– Сделай это. Немедленно.

– Уолт, я не могу заниматься поисками источника. Сейчас у меня другие заботы.

– Никаких других дел. Это – самое главное. – Он наклонился ближе ко мне, и я увидел, что его лицо совершенно белое, бескровное, а прежде светлые умные глаза наполнены черным безумием. – Если не сделаешь – умрешь. Мы все умрем.

Уолт вскочил и принялся метаться по комнате. Его речь зазвучала невнятным глухим бормотанием. А сам ночной гость стал меняться, превращаясь в нечто совершенно чуждое, опасное.

Я потянулся за ножом и, едва мои пальцы прикоснулись к его рукояти… проснулся.

Это был сон. Один из тех диких снов, что приходили ко мне время от времени.

Но на этот раз в нем было нечто невероятно правдоподобное. Мне казалось, будто мой друг действительно был в этой комнате. Я даже ощущал запах трубочного табака, которым всегда пропитывалась его одежда.

Клубок из сухих листьев и корней лежал в кармане рюкзака.

Я поднялся, достал подарок неведомого горного существа и несколько минут смотрел на него. Уолт всегда давал полезные советы. Но если сейчас я последую этому, то, скорее всего, мой привычный мир рухнет. Он и так был хорошо раскачан после нескольких лет проживания в Кайлате всевозможными мистическими событиями, о которых и я понятия не имел, живя в цивилизованной реальности. Еще один, последний удар – и все полетит вверх тормашками. Нужно ли мне это? Хочу ли я этого? Что сильнее во мне – здравый смысл, жгучее любопытство, обещание, данное несколько лет назад?

Сухие стебли шуршали в моей руке, давая едва слышный ответ.

Мне вдруг очень захотелось выйти из лоджа и пойти по тропе к молельному камню, стоящему выше по склону. Я почти чувствовал запах влажного, холодного базальта, а под ладонями ощущал его шершавые бока. Ледяной ветер коснулся моего лица, мимо пронеслась невидимая в черноте ночи птица, задев мягким крылом. Где-то едва уловимо позвякивал колокольчик одинокого эбо.

Легкий морок развеялся, как только я подумал, что в темноте нечего и думать бродить по горам. И вовсе не из-за того, что трудно разглядеть дорогу.

Я вытащил железную миску из рюкзака. Поставил на подоконник, бросил в нее траву. Сел на кровать, вплотную придвинутую к окну, поджал ноги, устроившись в позе кайлатского божества, и чиркнул зажигалкой. На этой высоте она еще работала.

Трава вспыхнула сразу. Красный язычок побежал по стеблям, скручивая и изгибая их. Тонкая струйка дыма, не больше чем от сигареты, потянулась в воздухе. Я наклонился, вдыхая терпкий аромат, защекотавший ноздри.

Сначала ничего не происходило, горький дымок полз по моей гортани, медленно затекал в легкие. Заслезились глаза. Голова потяжелела, тоже как будто наполняясь густым туманом. На мгновение меня накрыла тьма, а потом неожиданно я увидел человека, сидящего на кровати. На подоконнике перед ним стояла миска с дотлевающей травой, тонкая спираль дыма вилась вокруг.

Рассматривая его, я подошел ближе.

Длинные волосы стянуты в хвост на затылке, одни пряди светло-русые, другие казались гораздо темнее. Еще один феномен Кайлата – здесь волосы у всех темнели. А если пожить подольше – не исключено, что сам станешь похож на местного.

На худом лице человека резко выступали скулы, кожа вокруг глаз была более светлой, чем на щеках и лбу, – незагоревший след от горных очков, и поэтому тени усталости на веках казались еще заметнее. Жилистое, поджарое тело – постоянные нагрузки вытопили из него последние капли жира.

И тут я вдруг понял, что вижу себя самого. Но не удивился, как будто в нашем мире нет ничего естественнее, чем встретить собственного двойника.

Я шагнул вперед, и в лицо мне ударил яркий свет. Я вскинул руку, пытаясь защититься от него, зажмурился, а когда открыл глаза, смог разглядеть белую снежную равнину. Мягкие волны снега, вспоротые длинными следами от полозьев. Черную узкую зазубренную линию леса вдалеке и коричневую полосу обрыва.

Несколько мгновений я рассматривал эту картину, а потом вспомнил тот самый день, из-за которого оказался здесь, в Кайлате.

Волна холодного воздуха ударила меня в лицо. И тут же четыре одноместных снегохода пронеслись мимо, взрывая снежный наст.

Мы в отпуске. Уолт со своей бывшей студенткой – Тигони, я и Тисса, с которой я начал встречаться пару месяцев назад… Рев моторов, веселые приглушенные крики. К морозному воздуху примешивается запах бензина и опасности. Сейчас я ощущаю его так сильно, словно он разлит по снегу и взлетает вверх вместе с ним.

Веселая игра, беззаботные гонки друг за другом внезапно превращаются в нечто иное. Один снегоход, красный с белыми полосами, неожиданно начинает рыскать из стороны в сторону, а затем, словно обезумев, несется прямо к обрыву. Тонкая фигурка на нем, кажется, еле удерживается на сиденье. Я слышу громкий, истошный вопль, мольбу о помощи, и тут следом за потерявшей управление машиной устремляется другая. Быстро. Слишком быстро. Мужчина пытается догнать девушку. Снегоходы соприкасаются почти у самого края. Он приподнимается, хватает и выворачивает руль ее машины, направляя ту прочь от обрыва… А потом я услышал собственный как будто раздвоившийся крик. Один из прошлого, другой сейчас – из настоящего, хотя ничего нельзя было изменить ни тогда, ни теперь. Уолт не справился с управлением, его темно-зеленый снегоход полетел вниз вместе с облаком снега.

Я видел все это, когда мчался следом за ними, но не успел… А девушка притормозила как ни в чем не бывало, оглядываясь в недоумении и не понимая, куда делся ее друг. Тисса, остановившаяся рядом с ней, влепила подружке пощечину. В отличие от нее, она прекрасно поняла, что произошло и почему.

– Ты убила его!

– Я не хотела, – растерянно бормотала Тигони, держась за щеку. – Я не думала, что он… Я, серьезно, не думала…

Она всего лишь хотела посмотреть, действительно ли Уолт готов рискнуть своей жизнью, чтобы спасти ее. Правда ли то, о чем иногда пишут в научных журналах о таких, как он и я.

Девушка моего друга сделала вид, будто в ее машине отказали тормоза. Никто из ее нормальных приятелей не стал бы подвергать себя опасности. Мгновенно бы оценил ситуацию, остановился и пронаблюдал, что произойдет дальше – рухнет она вниз или затормозит на самом краю, смеясь над собственной забавной проделкой…

Потом я сидел в больничной палате рядом с Уолтом. Он умирал, а я слушал голоса, раздающиеся из-за неплотно прикрытой двери. Спор, начатый на склоне, продолжился в салоне «скорой помощи» и все никак не мог закончиться.

– Ты спятила?! – громко и яростно говорила Тисса. – Зачем ты это сделала?

– Не знаю! – кричала в ответ Тигони. – Я не понимаю, как это случилось! Я не хотела. Я не думала, что он бросится за мной.

– Ты знала, кто он такой! – со злостью отвечала ее подруга. – Ты знала, на что он способен. Он любил тебя! Ты вообще понимаешь, что это такое? В книжках читала? Надо быть полной дурой, чтобы уничтожить это самой. Где ты еще найдешь такого, как он?!

– Ну, еще остался Райн, – возразила та беззаботно.

– Даже не думай, – ледяным тоном отозвалась Тисса.

– Уезжай, – тихо прошептал мне Уолт. – Ты тоже умрешь… Они убьют и тебя. Уезжай в Кайлат… Найди Источник. Верни им души. Обещай, что найдешь.

Я смотрел в его тускнеющие глаза, и мне казалось, что он обращается ко мне настоящему. Глядящему на него из будущего, которое для него уже никогда не наступит. И я ответил твердо:

– Обещаю.

Его взгляд застыл, изломанное тело замерло, и я увидел легкую светлую тень, взметнувшуюся над моим другом. Бабочка или птица. Стремительная и свободная. Крылатая. Не зря кайлатцы называют душу – ханса, «птица». Она покружилась по комнате и устремилась прочь сквозь стену, в небо.

А я последовал за ней. Внизу мелькнули уменьшающиеся коробки-дома студенческого городка, башня с давно остановившимися часами, полуразрушенный средневековый замок на холме. Крылатая тень купалась в лучах света, кружила над аллеями, прудами, проносилась над деревьями и снова взмывала к самым облакам. Она словно прощалась с тем, что было дорого ей при жизни. Облетела старинное здание университета, посидела на подоконнике однокомнатной квартиры Уолта… и неожиданно сорвалась с места. С бешеной скоростью понеслась прочь. Все дальше и дальше. Я видел леса и города, мелькающие внизу, серые пятна пустынь, истыканные нефтяными вышками, рваные куски моря со спичками-кораблями, разбросанными тут и там. Яркую буйную зелень джунглей, наползающих на смятые складки гор.

Тонкий светлый силуэт замедлил полет и стал снижаться. Я стал различать в безликих склонах знакомые вершины. Тамерску, Одинокая Дева, Седой Старик, Мать Богов… глубокие провалы ущелий, морщинистые старые языки ледников, поле с пирамидами. Черная гора… Тень покружила над ней и нырнула вниз, к озерам, круглыми ярко-синими пятнами лежащим на льду. Заскользила дальше над едва заметной тропой, теряющейся среди огромных булыжников. Метнулась в сторону, и я узнал это место. Перевал Гару-Ла. Пять тысяч восемьсот над уровнем моря. За ним, внизу – горячие ключи и… черное устье пещеры в стене из синего льда. Узкий ход, ведущий вниз. Я смотрел на него и видел далеко внизу глубокое озеро, наполненное сияющим светом. Оно бурлило и переливалось, перетекало из одной формы в другую, пело разными голосами.

«Источник», – произнес кто-то. Быть может, я сам.

Душа Уолтера пролетела над ним несколько раз, словно давая мне возможность лучше запомнить это место, и устремилась прочь. Свободная, легкая, готовая жить дальше, пусть и в другом теле.

Синий лед зазвенел, рассыпаясь яркими бликами, вспыхнул, ослепив меня, и погас, разлетевшись мелкими танцующими искрами… Один из осколков коснулся моего лба, остужая его, все сильнее, настойчивее врезаясь в кожу. Ощущение было слишком правдоподобным… идущим из реальности.

Я открыл глаза. Несколько мгновений окружающий мир вращался вокруг меня, приобретая причудливые формы, до тех пор пока мозг не подсказал правильный ответ – я лежу на своей кровати, прижимаясь лбом к ледяной стене лоджа. И кроме того, только что я получил ответ на вопрос, где искать источник душ.

Невероятно, но мы шли прямо к нему, по тому самому маршруту, который я составил. И Уолт сам показал мне его…

Настойчивый, повторяющийся звук прервал мои попытки осознать только что полученную информацию. Несколько мгновений я старался понять, что это, и наконец сообразил. Стучали в дверь моей комнаты.

Я поднялся, натянул ботинки, дошел до двери и распахнул ее. На пороге стоял Дик. Он принюхался к запаху дыма, оставшемуся в помещении, окинул меня любопытным взглядом, заглянул в глаза, увидел расширившиеся зрачки и понимающе ухмыльнулся.

– Хорошо проводим время? Местные стимуляторы?

– В чем дело? – спросил я резко, все еще не до конца осознавая, в каком мире нахожусь. – Зачем ты пришел?

Дик улыбнулся еще шире.

– Только сообщить, что Тисса в отключке.

– Ей плохо?

– Типа того. – Дик сделал широкий приглашающий жест в сторону коридора. – Иди полюбуйся.

Я прошел в их комнату, она была точно такой же, как моя, только более обжитая и теплая. Кто-то, нарушив запрет всех лоджей, расставил кругом разноцветные свечи, скорее всего, Тисса, она всегда их любила и покупала в огромных количествах, самые разные. На подоконнике стояла статуэтка белого эбо. Пахло горячим воском и ванилью.

Джейк, явно не в самом лучшем расположении духа, полулежал на кровати у стены, просматривая сделанные за день снимки. Увидев меня, небрежно кивнул и снова уставился в окошко просмотра.

Тисса, запустив пальцы в растрепанные волосы, сидела на своей кровати, поверх которой лежал спальный мешок темно-синего цвета, точно под цвет ее глаз. Я подошел к ней, сел рядом:

– Что с тобой?

– Голова болит, – ответила она глухо, – просто раскалывается, и мутит все время.

– Похоже, горная болезнь, – со скрытым злорадством сообщил Дик. – Та самая, от которой женщины страдают меньше всех. Но у нас тут, похоже, исключение.

Тисса опустила руки и с ненавистью посмотрела на него:

– Это не горная болезнь. Сам знаешь.

– Да ладно, – рассмеялся тот, плюхаясь на свою кровать. – С чего бы это мне знать?

– Сейчас я дам тебе что-нибудь от головной боли…

– А еще лучше, – раздраженно перебил меня Джейк, отрываясь от снимков, – если ты заберешь ее отсюда. Я бы хотел отдохнуть, а не слушать жалобы всю оставшуюся часть ночи.

– Я не жалуюсь. – Тисса резко повернулась к нему и тут же побледнела, закусив губу.

– Идем. – Я встал и помог ей подняться. – У меня в комнате две лишние кровати. Выберешь любую.

Взял синий спальник и, не обращая внимания на глумливую усмешку Дика, повел девушку за собой. Ее заметно покачивало, лицо осунулось, губы пересохли.

– У тебя действительно, похоже, легкий приступ горной болезни. – Я открыл дверь своей комнаты, пропуская Тиссу внутрь.

– Ерунда. Дик мне что-то подлил в чай. – Она прикрыла глаза ладонью, хотя свет лампочки был и так тусклый.

– Зачем ему это делать? – Я положил ее спальник на свою кровать, рядом со своим, и усадил ее.

– Ах, Рай, не делай вид, будто ты ничего не понимаешь. Ему выгодно, чтобы я была больной и слабой. Задерживала всех, так от меня было бы проще избавиться. Оставить здесь и пойти дальше без меня.

Она наклонилась, чтобы снять ботинки, но не смогла справиться со шнурками, и мне пришлось помочь ей.

– Ты же знаешь, я не оставлю тебя одну.

– Но он-то этого не понимает… Подожди, ты что-то говорил про лишние кровати. Почему я оказалась на твоей?

– Берег твою репутацию в глазах босса.

– Моей репутации уже ничто не может повредить. – Тисса слабо улыбнулась и забралась в свой спальник, не застегивая клапан.

Я выключил свет, лег рядом, но не прикоснулся к ней, хотя очень хотел это сделать. Вместо этого закрыл глаза и представил, как тонкая ниточка моей душевной силы тянется к ней, мягко обвивает лоб, гладит волосы, растекается на сотню ручейков – они скользят по ее шее и плечам под водолазкой, струятся вниз по телу. Смывая с него боль, болезнь и усталость.

Тисса вздрогнула, замерла, дыхание ее выровнялось, а потом снова участилось. Она сама потянулась ко мне, прижалась лбом к моей шее. Я обнял ее, продолжая окатывать потоком тепла и нематериальной ласки, которую она ощущала как реальные прикосновения.

Потом накинул сверху мой спальник, укрывая нас обоих с головой.

– Тебе лучше? – спросил я в темноте и тепле, окутавших нас.

– Да. – Жаркий шепот обжег мою щеку. – Но ты продолжай. Не останавливайся.

– Голова больше не болит?

– Нет. Если бы они знали, что ты умеешь лечить и доставлять столько удовольствия – они бы разорвали тебя на кусочки.

Горячие губы запечатали мой рот, не дав ответить, а нетерпеливые руки нашарили край моей футболки и потянули вверх… я стянул с нее водолазку, гладкая, шелковая, теплая кожа прижалась к моей коже, и в тот же миг ледяная стена, которую я держал вокруг себя, отгораживаясь от людей, треснула, обломки тщательно возведенной холодности полетели во все стороны. На Тиссу хлынул невидимый поток силы, так хорошо сдерживаемый мной до сих пор. Она вздрогнула, вскрикнула сдавленно, тихо рассмеялась, вывернулась из моих объятий, нетерпеливо срывая с себя брюки, швырнула их в темноту, следом за ними, брошенная моей рукой, улетела и моя оставшаяся одежда…

Тисса была точно такой же, как прежде, но я заново узнавал ее прикосновения, вздохи, поцелуи.

Холод уполз из промерзшей комнаты. Стало светлее. Она сидела на мне верхом, и я видел все линии ее тела, пышную гриву волос, сверкающие глаза.

– Ты принадлежишь мне, слышишь? И твоя душа тоже моя. – Пальцы с острыми ногтями впились в мою грудь.

Она, сама того не подозревая, играла роль прекрасной демоницы – охотницы за человеческими душами. О которых в древности было рассказано столько жутких историй. Я улыбнулся, накрывая ладонями ее руки.

– Зачем тебе моя душа?

– Не спрашивай! Нужна!

Девушка снова прильнула ко мне, жадно целуя, и я, как и раньше, чувствовал, что мои руки не помещаются на ее узкой спине, а бешено колотящемуся сердцу не хватает места в груди…

Потом она лежала, дыша размеренно и глубоко. Красивое лицо вновь стало свежим, щеки – розовыми, глаза – ясными.

Тисса прошептала что-то умиротворенное, теснее обняла меня за шею, зябко повела плечами. В комнате постепенно становилось холоднее, и мне пришлось убеждать ее одеться, преодолевая сонное сопротивление… затем она опять прижалась ко мне и крепко уснула.

Когда в тишине за окном прозвучал громкий заунывный вой, Тисса вздрогнула, но не проснулась. А я пытался восстановить свою ледяную стену, отгораживающую меня от людей все остальное время. Это получалось с большим трудом.

Я невольно вспомнил о Свене. Мы вместе учились в старшей школе. В разных классах. Это был второй человек с душой, которого я встретил за свою жизнь. Мы не дружили, почти не разговаривали, лишь знали о том, что находимся рядом. Девушек очень тянуло к нему, и он, в отличие от меня, всегда ставившего ледяную преграду между собой и остальными людьми, согревал их теплом своего душевного обаяния. Встречался то с одной, то с другой, то с двумя одновременно. Наблюдал, как они яростно борются за него. И открыто называл это выставкой тигриц. Впрочем, многие парни также добивались его дружбы и внимания. Как-то я попробовал предостеречь его, убедить не рисковать попусту, Свен только рассмеялся в ответ, а в его глазах я увидел тщательно скрываемое отчаянное стремление к саморазрушению. И он его добился. Не знаю, как это произошло, но он погиб. Дирекция школы говорила о несчастном случае. Я знал, что «тигрицы» все-таки растерзали его.

С тех пор моя ледяная стена стала еще крепче. И давала трещину лишь с Тиссой.

Обнимая ее и погружаясь в ласкающую полудрему, я вдруг подумал – зачем мне нужны поиски этого источника? Не лучше ли забыть о своем видении, которое вполне могло быть всего лишь наркотическим бредом…

С этой мыслью я уснул окончательно.

Не знаю, сколько я спал. Мне чудилось, будто я лежу не в теплом спальнике на кровати, а на мокрой траве. В бока впивается острая галька, рука прижимается к холодному боку огромного камня так сильно, что иероглифы молитв, выбитые на нем, впечатываются в ладонь. Валун дрожит, пытаясь вырваться из своего ложа, чтобы покатиться вниз по склону. А вокруг бродит существо, скрытое мглой и туманом, – оно скользит совсем рядом, я его не вижу, но слышу частое хриплое дыхание.

Это видение отступало временами, я просыпался в комнате рядом с Тиссой, но продолжал ощущать запахи камня, мокрой шерсти, прикосновения холодной травы и порывов ветра, уныло воющего в горах.

Похоже, мое сознание стало чересчур восприимчивым к изменениям в этом мире, и я не мог защищаться сейчас, различая голоса гор и магических камней совсем отчетливо. Они говорили со мной, угадывая мое присутствие, но было непонятно, враждебны они ко мне или дружественны. Злятся на то, что я почти разгадал их загадку, или им все равно…

Еще какое-то время я блуждал между сном и явью, но потом наконец отключился и пришел в себя, лишь когда яркие солнечные лучи зазолотили раму окна.

Ночное наваждение развеялось. Кровать рядом со мной была пуста. Тисса быстро шнуровала ботинки, торопясь уйти из моей комнаты. Я ей не мешал, делая вид, что по-прежнему сплю. Но с закрытыми глазами слышал шелест одежды, поскрипывание половиц под осторожными шагами. Теплая рука коснулась моего плеча, словно пытаясь собрать еще немного моей силы, сжала пальцы и тут же соскользнула, не сумев больше ничего получить. А спустя несколько секунд щелкнул замок в двери.

Я открыл глаза, продолжая лежать неподвижно. Никаких мыслей в моей голове не было. Ночь с Тиссой сейчас представлялась абсолютно нереальной. Мелькнувшее видение пути до источника, который показали мне в наркотическом сне, рассеялось, уничтоженное утренними лучами. А сама идея искать его стала казаться совершенно безумной. Я чувствовал, что не отдохнул и привычный покой не возвращается.

Я снова думал о том, почему уехал в Кайлат.

Это произошло, когда я осознал, что на самом деле никому не нужен в цивилизованном мире. У меня возникло такое впечатление, будто я стою один в пустоте, над пропастью. Жутковатое чувство.

Нелегко выдержать поединок с бесконечностью.

Уже здесь, в горах, я думал об одном молодом поэте прошлого века. В шестнадцать лет он перевернул галийскую поэзию. Буквально взорвал основы стихосложения. Представители модернизма и реализма боролись за его имя, каждый считал его ярчайшей звездой своего направления. А с девятнадцати и до самой смерти в тридцать семь – поэт не написал больше ни строчки.

Иногда я чувствовал духовное родство с ним. Мне казалось, что он, как и я, был наделен душой. В голосе его стихов мне слышалась отчаянная попытка яростной борьбы с окружающей безликостью. Но так же, как я, он понял бессмысленность этой борьбы и уехал, бросив цивилизованный мир. Вероятно, искал свой источник душ на жарком экваториальном континенте. Но не нашел. Я же отправился в горы.

Однажды во сне ко мне пришла смутная догадка, что его душа досталась мне. С этой тягой к странствиям и риску, поискам неизведанного, желанием превратить фантазии о дальних странах в реальность.

Он был яростным, безрассудным, отчаянным, дерзким до грубости. Я уравновешен, рационален, холодно вежлив.

В него стреляли, пытаясь убить, подчинить или испугать. Мимо меня смерть прошла, чтобы забрать моего друга.

Он был слишком молод и еще не научился сдерживать жар своей души, как это умел делать я.

По легенде, души возвращаются обратно в Источник. Но есть те, которые скитаются по миру и после смерти одного человека переселяются в другого. Быть может, мне досталась такая же, блуждающая…

Мое созерцательное состояние разрушил негромкий дребезжащий звук. Я сел на кровати и увидел, как в одно из стекол ударил маленький камешек, повторив тихий звон. Выглянув из окна, я обнаружил Тшеринга, стоящего внизу, он как раз замахивался, чтобы повторить бросок. Заметил меня и тут же принялся строить многозначительные рожи, загадочно разводя руками. Так и не разобравшись, что ему нужно, я показал жестом, что сейчас спущусь, и начал одеваться.

По небу ползли облака. Солнце то пробивалось сквозь них, разбрасывая по долине щедрые пригоршни желтых горячих лучей, то снова пряталось, и тогда холод налетал с порывами резкого ветра. Горы, окружающие Намаче, видимые этой ночью, с утра закутались в плотную белую пелену облаков, оставив на виду лишь серо-зеленые подножия. Два ворона кружили над долиной, играя в потоках воздуха, словно беззвучные, неуловимые тени.

Тшеринг стоял на верхней ступеньке лестницы, ведущей от лоджа вниз, на одну из узких улиц. Кайлатец нетерпеливо приплясывал на месте и тер нос знакомым мне жестом беспокойства.

– Доброе утро, – сказал я, подходя.

– Ты сегодня к монастырю идешь? – спросил он, машинально ответив на мое приветствие.

– Нет. Мы остаемся в Намаче еще на день. Я же говорил тебе вчера.

– А-а. – Смуглое до черноты лицо Тшеринга заметно просветлело. – Хорошо.

– Что-то случилось?

Он снял свою замызганную бейсболку, пригладил черные волосы с проседью на висках, снова нахлобучил ее и беспечно махнул рукой.

– Да говорят, молельный камень всю ночь выл. – Кайлатец показал на склон, где возвышался серый валун с белыми письменами. Тот самый, что снился мне вчера всю ночь. – Плохой знак. Предупредить о чем-то хотел. Так что ты поаккуратнее. И за иностранцами своими следи получше.

Я молча кивнул, и он вразвалочку отправился по своим делам, снисходительно поглядывая по сторонам, словно прибыл в Намаче из огромного великолепного города, не чета этому. Проводив его взглядом, я посмотрел на камень, выделяющийся на фоне неба. Молельные флажки, тянущиеся от него вниз, бились на ветру, непрестанно взывая к верховному божеству. Знаки на валуне казались сияющими отражениями белых снегов Кабхале, стоящей напротив.

Неужели нечто мистическое действительно посетило меня сегодня ночью… не считая Тиссы. Я улыбнулся невольно, вновь возвращаясь мыслями к своей спутнице, и пошел обратно в лодж.

Девушка сидела в гостевой зале одна. Солнечные лучи золотили ее волосы, на отдохнувшем лице играл румянец. Уже знакомый мне свитер с узором туго обтягивал высокую грудь и красивые руки. Мне очень захотелось сесть с ней рядом, положить ладонь на чуть тронутую загаром шею, с такой вызывающей беззащитностью виднеющуюся над вязаным воротником. Но я не стал этого делать.

На столе перед Тиссой было расставлено несколько тарелок, чашек и стаканов. Ела она с завидным аппетитом, забыв о том, что большинство блюд Кайлата ей совершенно не понравились.

– Доброе утро. – Я сел напротив. – Как себя чувствуешь?

– Гораздо лучше. Только проголодалась зверски. – Она улыбнулась мне дежурной улыбкой, приличной при встрече двух едва знакомых людей. Почти равнодушной, хотя и очень милой. Впрочем, ничего другого я не ожидал.

– Какие у вас планы на сегодня? – Я придвинул к себе порядком потрепанное меню и стал изучать его. – Можно остаться в городе. Здесь много интересных сувенирных лавок. Или я свожу вас в Кхуджун – это поселок выше Намаче, – туда ведет очень красивая дорога.

– Понятия не имею насчет остальных, – Тисса отрезала кусочек тоста из белого хлеба, – мне нужно купить кое-что. Я здесь видела совершенно потрясающие огромные раковины в серебре. Хочу такую.

Я улыбнулся, услышав нетерпеливые азартные интонации в ее голосе.

– Их делают в монастыре. Выше в горах.

– А еще молельный барабанчик, они, похоже, из бирюзы очень высокого качества, – продолжила перечислять Тисса, не слушая меня, и ее глаза светились вдохновенной жаждой обладания желанной вещью. – Очень красивые.

Из кухни выглянул старший сын управляющей лоджа, поклонился мне, подошел, чтобы забрать толстую тетрадь, в которую я записал, что хотел бы на завтрак, посмотрел на мой заказ и принялся читать его, беззвучно шевеля губами и хмурясь, а затем удалился обратно.

Вместо него вышел Темба. Очень важный и сосредоточенный. Одетый в темно-бордовые, относительно чистые штаны, кофту из шерсти эбо и полосатую шапку. Подошел ко мне и разразился проникновенной речью на никому не ведомом языке. Не исключено, что требовал причитающееся ему подношение. Я сунул руку в карман, в котором всегда носил запас сладостей, и протянул конфету. Он тут же сцапал ее, со второго раза забрался на скамью, уселся и принялся деловито сдирать обертку.

Тембе было года полтора-два, но вел он себя с большой значимостью.

– Смешной. – Тисса рассмеялась, протянула руку, собираясь погладить его по макушке, но я остановил ее:

– До головы детей можно дотрагиваться только родителям и монахам. Для остальных это табу.

– Сплошные запреты, – скривилась она, однако отодвинулась от ребенка. – Как ты вообще здесь живешь?

– Просто знаю правила.

– Ты всегда знал правила. – В голосе Тиссы звучал легкий укор, но совсем не из-за того, что ей не позволили дотронуться до мальчика. – И всегда их нарушал.

В дверном проеме кухни опять показался Ништхур, нагруженный подносом с моим завтраком, принялся расставлять на столе чашки, успевая с любопытством поглядывать на нас. Но не дождался ничего интересного и удалился. Темба поднялся на скамье в полный рост, собираясь проинспектировать содержимое моей тарелки, но в этот момент дверь, ведущая из зала во двор, открылась – вошла мать мальчика. Вежливо улыбнулась нам, погрозила сыну пальцем, подхватила его и унесла обратно на кухню. Спустя минуту оттуда донесся громкий, недовольный рев.

Тисса утомленно вздохнула и снова опустила взгляд в свою тарелку. Дальнейший завтрак проходил в молчании до тех пор, пока в помещение не ввалились наши спутники. Джейк был бодр и весел, Дик выглядел заспанным и недовольным, хотя и старался скрыть свое дурное настроение. Впрочем, оно прорывалось в раздраженных взглядах, которыми он окинул зал, цветущую Тиссу и особенно меня.

Джейк сел рядом с девушкой, обнял за плечи и небрежно поцеловал в висок:

– Сегодня ты уже лучше.

– Да, – ответила она, мило улыбаясь.

– Похоже, Райн – отличный доктор, – хмуро буркнул Дик, уселся на скамью подле меня, попытался взять из тарелки Тиссы кусок тоста, но получил шлепок по кисти и был вынужден убраться с ее территории. Покосился на мою миску, но, явно помня недавнюю стычку с болезненным выворачиванием рук, рисковать не стал и ехидно осведомился: – И как он тебя… лечил?

– Ты вряд ли это узнаешь, – ответила она снисходительно-любезно.

– Какие у нас сегодня планы, Райн? – бодро спросил Джейк, не обращая внимания на этот утренний обмен любезностями и завладев стаканом сока Тиссы. На этот раз она не отреагировала на посягательство на ее собственность, хотя я видел, как недовольно выгнулась ее бровь.

– Так что, сегодня нет желания повернуть обратно? – спросил я.

Он сначала непонимающе нахмурился, затем хмыкнул.

– Так и знал, что припомните мне вчерашний разговор. Нет. Я отлично отдохнул и готов двигаться дальше.

Дик, записывающий в тетрадь заказов свои пожелания по поводу завтрака, недовольно скривился, но промолчал.

– Рай говорил, что мог бы отвести нас в поселок, расположенный над Намаче, – бодро сказала Тисса, – обещает какие-то невероятно прекрасные виды. Но я сначала хочу купить сувениры.

– Купишь вечером, – резко ответил Джейк. – Я не собираюсь весь день таскаться по лавкам.

И уткнулся в меню, показывая, что разговор окончен. Дик, которому не улыбалось сегодня куда-то брести, испытал слабое удовлетворение от того, что Тиссу хотя бы немного поставили на место, вновь указав, кто здесь настоящий хозяин.

После завтрака мы вышли из лоджа, и я повел подопечных по узкому переулку, стиснутому с обеих сторон стенами домов и заборами. Большинство трекеров бродили по центральной улице поселка, и здесь было довольно безлюдно. Кайлатцы занимались своими делами, не проявляя к нам интереса. Копались в маленьких огородиках, кормили животных. А вот действия одного из них привлекли внимание моих спутников. Пожилой человек в темной, грязной одежде сидел на земле перед грудой черных жирных комьев, лепил из них одинаковые шары, а затем приляпывал их к каменной стене своего огорода.

– Что это он делает? – спросила меня Тисса.

– Запасается топливом.

Она посмотрела непонимающе, и тут же со стороны огорода кайлатца долетела волна острой вони, вызвавшая гримасы отвращения на лицах моих соотечественников.

– Навоз эбо, – пояснил я. – Он высохнет, его соберут и будут топить печи. Деревьев здесь мало. Угля нет, керосин используют только для готовки, и то не везде.

– Какая гадость. – Тисса закрыла нос рукавом трекинговой кофты и быстрее пошла вперед.

– Каждый день благодаря вам, Райн, я узнаю столько нового, – глубокомысленно произнес Джейк, фотографируя кайлатца.

Дик сильнее сморщился, выразительно сплюнул и ничего не сказал.

Улица все круче поднималась наверх. Мы шли мимо курятников, похожих на дома, и домов, напоминающих курятники. Новых заборов и крошечных забегаловок с парой пластиковых столов, стоящих прямо на земле.

А потом селение закончилось. Улочка превратилась в ступени, вырубленные в камне, ведущие в гору. И чем выше мы поднимались, тем лучше видели поселок с его ярко-зелеными террасами полей, выложенными серыми булыжниками по краю, синими крышами домов и серебряной полоской реки, сверкающей на солнце.

– Смотрите, – воскликнула Тисса, глядя направо и вверх.

Я взглянул туда же и увидел широкий разрыв в облаках. Они расползлись в стороны, открывая кусок неба. На этом фоне из синей высоты выплывала белая, изломанная вершина Слепого Стража. Казалось, что она движется, медленно и величественно, беззвучно выступает из чуждой реальности, осознать которую людям не под силу, и снова уходит, скрываясь за стеной облаков.

Тисса перевела дыхание, посмотрела на меня сияющими от восторга глазами и произнесла под аккомпанемент щелчков камеры Джейка:

– Эти горы такие невероятные. Никогда не смогу привыкнуть к ним.

– Я тоже не сумел.

Она улыбнулась в ответ и вновь стала подниматься.

Сегодня мои спутники шли легче, чем вчера. Постепенно привыкали к высоте и постоянному движению. Только Дик мрачнел все сильнее. Похоже, его раздражал оптимизм Тиссы, увлечение фотографией Джейка, горы и сама идея подниматься в Кхуджун. Загорелая физиономия тренера по фитнесу приняла угрюмое, замкнутое выражение, а в темных, близко посаженных глазах все отчетливее виднелась злость. Я уже хотел спросить его о самочувствии, но увидел людей, показавшихся из-за камня, и отвлекся.

Нам навстречу спускались двое трекеров с гидом.

– Идете смотреть на скальп снежного человека? – весело спросил Тиссу пожилой седой мужчина, шагающий первым.

Она тут же остановилась и начала с ним беседу, к которой подключились остальные.

Их гид – крепкий, коренастый кайлатец, радостно улыбаясь, подошел ко мне.

– Намаскар, Рай-джи.

– Намаскар, Чинхир.

Он внимательно разглядывал меня, видимо не вполне понимая, почему я без тяжелого рюкзака за плечами, с которым меня привыкли видеть. К тому же в компании трех иностранцев. Это было явно неспроста. Наконец все факты сложились в его голове.

– Так ты теперь тоже группы стал водить? – спросил Чинхир, маскируя за приветливостью холодность и настороженность.

– Нет. Это первый и последний раз. Мои друзья приехали, чтобы посмотреть горы.

– У тебя же нет друзей, – произнес он с обескураживающей уверенностью.

– На эти двадцать дней есть.

Гид перехватил мой взгляд, направленный на Тиссу, оживленно беседующую с мужчинами, и понимающе приподнял брови, похожие на косматых гусениц, но ничего не сказал.

Завершив разговор, мы попрощались с туристами и пошли дальше.

– А что, скальп снежного человека правда хранится в одном из местных монастырей? – скептически осведомился Джейк.

– Хранится. Но не могу гарантировать вам его подлинность.

– Как будто ты можешь гарантировать подлинность снежных людей, – рассмеялся тот, останавливаясь, чтобы расстегнуть жилет.

– Кайлатцы называют их банаджханкри. Лесные знахари. Они живут в горных пещерах, иногда крадут детей, обучают их искусству врачевания и отпускают, чтобы те лечили своих родичей.

– Забавно, – произнес Джейк свое любимое словечко, которым обычно оценивал большинство моих рассказов. – И как вы, Райн, можете держать в голове столько чепухи. Но Ричард не наврал, вы действительно знаете много местных легенд.

Он благожелательно посмотрел на меня из-под горных очков и отправился догонять ушедших вперед Тиссу с Диком.

Тропа, плавно взбираясь в гору, вилась между низкими кустами рододендронов и можжевельника с опущенными к земле ветвями, огибала камни. Рядом с ними кое-где росли данфы. Их алые листья ярко выделялись на фоне серых валунов. Я невольно вспомнил свое видение – такие же красные пятна на зеленой траве, обломки валунов, кровь… Подумал о Кире – хотелось верить, что ей и ее товарищам помогло мое предупреждение.

– Тут есть что-нибудь еще стоящее внимания? – осведомился Джейк, которого мало интересовали скальпы неведомых существ, по его мнению, никогда не существовавших в природе.

– Отель с кислородным куполом, из которого открывается вид на Мать Всех Богов. Там полностью выровнено давление и абсолютно нет влияния высоты.

– Хм. – Эта информация явно показалась бизнесмену более заслуживающей внимания. – Можете отвести нас туда, Райн? Я бы хотел взглянуть.

– Могу. Но ненадолго. До темноты нам нужно вернуться.

Теперь тропа шла прямо. Мы оказались на плоской вершине небольшого холма, зажатого между крутыми склонами. И на этом открытом пространстве стояла одинокая древняя ступа. Молельные флажки на ней играли яркими красками, а сама постройка из белой давно превратилась в серую – краска выгорела и облезла. Но местные жители пока не обновляли ее, еще не прошел определенный временной цикл, по истечении которого можно прикасаться к священному зданию.

Здесь, казалось, время идет быстрее, чем в остальном Кайлате, и камни старились тоже скорее.

Мне очень нравилось это место. Сила, сконцентрированная вокруг ступы, обтекала меня теплой, легкой волной. И это ощущение было особенным даже для гор Кайлата. Я погружался в абсолютное спокойствие. Сейчас неуловимое время как будто замерло. Не было ни будущего, ни прошлого. Ничто не имело значения.

Я бы мог простоять еще долго, погруженный в себя. Но мои спутники начали нервничать, переминаться с ноги на ногу, оглядываться.

– Райн, пойдемте отсюда, – неожиданно сказал Джейк и добавил угрюмо: – Обратно.

– Вы же хотели посмотреть отель.

– Нет. Хватит на сегодня.

Я внимательнее взглянул на него. Мужчина выглядел абсолютно вымотанным. Дик, красный как свекла, вытирал мокрое лицо, хотя на продуваемой всеми ветрами открытой местности было почти холодно. Тисса ежилась, обхватив себя руками за плечи:

– Да, Рай, идем, пожалуйста. Я что-то устала.

Я не стал настаивать на дальнейшей прогулке. Неважно, что повлияло на них – высота или магия этого места, все трое казались слишком утомленными, чтобы продолжать путешествие.

– Хорошо. Как скажете.

Как только мы повернули назад, на склон наползло тяжелое облако. Оно потекло по кустам, гася краски и звуки. Касалось наших лиц влажным, осторожным дыханием. Черные валуны неторопливо выплывали из него, словно остовы разбитых кораблей. Заросли можжевельника теперь напоминали косматых чудищ, сбившихся в стаю. Красные пятна листьев данф проступали сквозь пелену размытыми кляксами. Тропа то появлялась, то таяла под ногами.

Сложность была в том, что этот склон изрезали несколько троп, одни вели коротким путем в Кхуджун, другие – длинным, третьи выводили к молельным камням, четвертые заканчивались тупиками на площадках, с которых открывался красивый вид на горы. Мне все время приходилось выбирать правильную.

– Осторожнее, – сказал я, – смотрите под ноги, не торопитесь.

– Надо было идти дальше, а не возвращаться назад, – бормотал Дик из-за спины Тиссы, шагающей следом за мной.

– Райн, вы тут не заблудитесь? – осведомился Джейк, и в его голосе прозвучало явственное опасение.

– Нет, – ответил я убежденно, стараясь передать им свое спокойствие. – Эта дорога мне хорошо знакома.

Облако плотно село на гору, не собираясь уходить, и только лениво перетекало с одной стороны тропы на другую. Но иногда любезно приподнималось на длинных тонких лапах, словно кот, выгибающий спину, показывало зеленую траву, землю, камни, и я успевал понять, где нахожусь.

Я шел первым, высматривая знакомые ориентиры, и спустя какое-то время все отчетливее стал понимать, что в этой серой пелене рядом с нами движется кто-то еще.

Остальные, смотрящие под ноги, не замечали этого. Внезапная усталость притупила их внимание. Они хотели скорее вернуться, но спуск неожиданно оказался длиннее подъема – необъяснимая особенность этого места. Иногда подниматься сюда можно было часами, а спуститься очень быстро, а иногда – наоборот. Как сейчас.

Серая тень выплывала то справа, то слева, принимая очертания камня или распластавшегося по земле кустарника. Мне вдруг почудилось, что это существо из моего ночного бреда. Либо оно попало в реальность, либо я снова погрузился в прежний наркотический сон. И я на мгновение увидел себя сидящим в комнате, на кровати, а передо мной в миске дымилась тлеющая трава. Наваждение рассеялось, когда из облака впереди выступили контуры черного искривленного дерева, растущего прямо на тропе. Оно стояло, раскинув в стороны узловатые ветви-руки, словно желая заключить в объятия зазевавшегося путника.

Я положил ладонь на нож – и оно тут же растаяло, невидимое существо отпрыгнуло в туман, затаилось где-то в нем. Выдавая себя лишь едва различимыми подвываниями, напоминающими голос ветра. Если бы я не слышал ничего подобного раньше, обманулся бы.

Тропинка, протоптанная в глине ногами людей и копытами эбо, была похожа на глубокую узкую колею, заполненную до краев сизым маревом. Оно поднималось до наших колен, и я видел, как в нем, словно акула, постепенно сужая круги вокруг нас, плавает нечто, пока невидимое. Все ближе и ближе. И лишь смутные движения тумана выдавали его присутствие.

– Все нормально? – неожиданно спросила меня Тисса.

– Да.

– Ты не заблудился? – Она понизила голос, словно опасаясь, что мужчины услышат положительный ответ.

– Нет.

– Тогда почему оглядываешься?

– Эй, о чем вы там шепчетесь? – прозвучал недовольный вопрос Дика.

– Ни о чем, – раздраженно отозвалась Тисса.

– Черт! – глухо выругался Джейк. Я быстро оглянулся и увидел, что он стоит, глядя себе под ноги. – Я споткнулся. Об этот корень.

Поперек тропинки протянулся длинный сухой стебель, которого не было еще секунду назад.

– Идемте, – сказал я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали как можно более спокойно. – Теперь я пойду последним.

Они не стали спорить. Лишь Джейк ворчал что-то о неудобных тропинках, а также дурацких лишних прогулках, и только поэтому они не расслышали стон, который издал корень, когда я перерубил его, а затем – злобное шипение. Сухой обрывок уполз в туман, откуда вдруг прозвучало приглушенное рычание.

Мои спутники остановились, нервно оглядываясь.

– Что это? – Тисса, хмурясь, посмотрела на меня. – Звери?

– Звери, ветер, горы иногда издают странные звуки. Давайте не будем задерживаться.

Их не очень успокоил мой ответ. Мы пошли быстрее. Я по-прежнему шел сзади, глядя на спускающихся передо мной людей, и одновременно пытался отследить, нет ли угрозы для них. Для нас всех.

Существо бродило где-то за моей спиной, держась на безопасном расстоянии. Сверлило взглядом затылок, тяжело дышало и вздыхало.

Но, как только мы прошли мимо молельного камня, напоминающего застывший сгусток силы, отстало.

Тропа вновь превратилась в ступени, вырубленные в скале и теперь ведущие в долину. Туман рассеялся, внизу заблестели на солнце синие крыши поселка и зазеленели клочки полей.

Все тут же вздохнули свободнее и стали бодро обсуждать что-то, забыв о недавних сложностях похода.

Я оглянулся и увидел скрюченную фигуру, прижимающуюся к валуну. В серой дымке белели ее глаза, которые могли быть всего лишь запятыми апострофа над иероглифами молельного камня…

Когда мы спустились в Намаче, с гор поползли серые сумерки. Хотя казалось, с тех пор, как мы вышли, прошла всего пара часов.

– Идем в отель, – сказал Джейк.

Остальную дорогу мы прошли в молчании. Вернулись в лодж, быстро миновали холодный пустой холл с неработающим телевизором и разошлись по своим номерам.

Когда я вошел к себе, мне почудился запах табака. Как будто Уолт вновь приходил в эту комнату. Но не дождался меня и отправился блуждать где-то в недоступной мне реальности. Я сел на кровать, испытывая острое желание просмотреть свои давние записи о Кайлате. Джейк был прав, я действительно помнил много легенд, преданий и мифов, но меня постоянно посещала мысль, что я не знаю чего-то очень важного, быть может, самого главного об этой странной, мистической стране. Хотя, впрочем, это могло быть всего лишь обычное состояние ищущего человека – чем больше ты узнаешь, тем больше, тебе кажется, знаний от тебя ускользнуло.

Я бросил свой рюкзак на пол у входа и пошел умываться.

Ванные комнаты в этом отеле были довольно занятные. Из-за неправильно поставленных дверей пронести металлические ванны в предназначенные для них помещения оказалось невозможно. Поэтому строители недолго думая прорубили в стенах окна размером метр на метр и пропихнули через них внутрь всю громоздкую сантехнику. Затем отверстия закрыли мутным стеклом. Но все равно из коридора, при должном старании, реально было разглядеть, что происходит внутри. И наоборот, принимая душ, можно было любоваться проходящими мимо.

Закрыв воду, я поднял голову, мельком взглянул в «окно» и увидел смутную фигуру, торопливо удаляющуюся по коридору. В ней не было ничего особенного, но мне вдруг стало неуютно в своем номере, захотелось выйти на улицу.

Еще не понимая, в чем дело, я покинул комнату, запер дверь и отправился на поиски своих спутников.

Дик с Джейком сидели в обеденном зале за столом, о чем-то негромко беседовали и рассматривали карту, разложенную между тарелок с едой.

– Где Тисса? – спросил я, подходя.

Видимо, в моем голосе прозвучала непривычная для них резкость, потому что мужчины с удивлением посмотрели на меня.

– В город пошла, – ответил Дик, одновременно прихлебывая из чашки, – эти раковины монастырские ей покоя не дают.

– Я же предупреждал, не выходить из дома в темноте! Почему вы ее не остановили?

– Еще я за каждой вздорной девчонкой не бегал, – заворчал Джейк и начал оправдываться почти против своей воли: – Мы вроде в городе. Здесь безопасно. Ничего с ней не случится.

– Ништхур, – обратился я к сыну хозяйки, выглянувшему из кухни. – Не выпускай этих двоих, если им тоже захочется прогуляться.

– А вы куда, Рай-джи?

– Приведу девушку.

– Она ушла? Одна? – Он покачал головой и поцокал языком. – Нехорошо.

– Сам знаю.

Дик хотел мне что-то сказать, но я отмахнулся от него и почти бегом выскочил на крыльцо. Перепрыгивая через две ступеньки, стал спускаться по каменной лестнице, ведущей с верхних террас. Редкие встречные кайлатцы шарахались в стороны, уступая мне дорогу, и долго смотрели вслед. Возле каждого дома и лоджа горел фонарь, бросая круглое пятно света на дорогу. За его пределами шевелились тени.

Центральная улица была освещена лучше.

Как я и ожидал, Тисса успела прийти до того, как торговцы собрали свои сувениры, выставленные на продажу. Она стояла у открытого лотка перед одной из лавок, самозабвенно копаясь в груде безделушек, которые таинственно переливались в свете фонарей. Такая яркая приманка. Женщина-торговка, расхваливая товар, подавала девушке все новые и новые ожерелья из рога эбо, перламутровые шкатулки, статуэтки из черного дерева, и мне совсем не нравился оценивающий взгляд кайлатки, как будто иностранка сама была товаром. И так же смотрел на нее мужчина на другой стороне улицы, возле закрытых дверей еще одного магазинчика.

Я подошел и положил руку Тиссе на плечо:

– Ты купила все, что хотела?

Она вздрогнула, оборачиваясь, и улыбнулась слегка виновато.

– Рай, ты зря беспокоился. Я уже собиралась уходить. Смотри. – Она показала мне длинное ожерелье из великолепно отшлифованной бирюзы. – Красивое, правда?

– Очень. – Я крепко сжал руку Тиссы, выразительно глядя на хозяйку, которая мрачнела с каждым мгновением. – А теперь идем.

– Подожди. Мне нужен еще молельный барабанчик.

Из темноты сбоку выступил кто-то, пока еще держащийся за кругом света, я взялся за рукоять ножа, и этот невидимый некто тут же исчез.

Продавцы смотрели на меня, словно стая шакалов, у которых прямо из-под носа уводят доверчивую, беззащитную лань, но не решались возразить.

– Мне нравится этот. – Ничего не подозревающая Тисса показала на синий с золотом молельный барабанчик на подставке.

Из входа в лавку вынырнул муж торговки и, мигом поняв, в чем дело, вежливо поклонился мне, прошипел что-то жене и оттеснил ее в сторону. Я разобрал только: «Осторожно… хоть продай…» А он схватил изящную вещицу и заговорил с восторгом:

– Очень хороший! Очень красивый! Посмотрите!

С этими словами он рванул крышечку и как бы невзначай направил в мою сторону внутреннюю часть барабанчика. Я успел заметить туго свернутый серый клочок бумаги, как вдруг меня ударило сконцентрированной мощью, спрятанной в молитвенном предмете. Невидимая рука хлестнула по глазам и сердцу, стиснула легкие. Меня сильно мотнуло, но я удержался на ногах, еще крепче сжав руку Тиссы. Мне показалось, что мою душу выбило из тела, и она висит на тонкой ниточке, готовой вот-вот лопнуть.

– Рай! Что с тобой?! – Ее тревожный вскрик не дал мне с головой погрузиться в вязкую серую пелену. – Рай!

В мутном киселе, окутывающем меня, мелькнули две яркие мысли – мне нужна Тисса, а я нужен ей, без меня она пропадет. Словно выныривая с большой глубины, я заставил себя прогнать дурноту и выдернул клинок из ножен. Прикосновение к нему вернуло слух, смыло серую муть перед глазами, душа как будто тоже заняла полагающееся ей место. А торговцы, увидев оружие, тут же потеряли к нам интерес и принялись собирать товары.

– Рай, что ты делаешь? – прошептала Тисса. – Убери нож. Ты с ума сошел?

– Идем отсюда.

– Но я хотела…

– Мы уходим!

Я потянул ее за собой, и Тисса не могла не послушаться, но, следуя за мной, не стала сдерживать возмущения.

– Совсем одичал в своих горах?!

Я молчал, стараясь держаться прямо, чтобы те, кто смотрел нам вслед, не заметили моей слабости.

– Что за бред?! Объяснишь ты мне, наконец… – Она осеклась, натолкнувшись взглядом на мой взгляд.

– Я говорил, что нельзя выходить из дома ночью?

– Говорил, но…

– Я предупреждал, что опасно уходить одной?

– Послушай, сейчас же совсем не поздно. А вышла я, когда еще было светло.

– Тише. – Я заставил ее отступить в тень дома, и крадущиеся шаги, которые слышались мне, замерли.

– За нами кто-то идет? – шепотом спросила девушка, начиная заражаться моим беспокойством.

Я утвердительно наклонил голову, прислушиваясь.

– Что им нужно?

– Напугать, в основном.

– Зачем?

– Весело. – Я улыбнулся ей ободряюще и снова увлек за собой, не выпуская ее руку из своей руки.

– Это глупо! Я не понимаю таких шуток! И не собираюсь бегать от каких-то там… – Она запнулась, оглядываясь, и прибавила шагу.

По лестнице, ведущей к лоджу, мы поднялись почти бегом. Тисса тяжело дышала, все время оборачивалась, напряженно прислушиваясь, но нас больше не преследовали.

Дик курил, стоя на крыльце и явно поджидая нас.

– Вы откуда такие? – ухмыльнулся он, глядя на наши бледные потные лица. – Райн, тебя словно по башке огрели. Сражался с местными за нашу красотку?

– Замолчи, идиот, – прошипела Тисса, проходя мимо.

Открыв дверь лоджа, она глянула на меня через плечо и сказала:

– Я начинаю жалеть, что приехала сюда.

Глава 7

Тенгабоче

На следующий день Тшеринг практически в тех же выражениях, что и Тисса, дал мне понять, что недоволен мной и моими туристами.

– Лучше бы я не связывался с тобой, – говорил он, и его речь, смешанная из двух наречий, звучала еще менее внятно, чем всегда. – И больше не буду связываться. – Кайлатец пихнул Первого в морду, не дав ему ухватить себя за рукав. – Лучше б дома остался.

Его гнев был мне понятен – мои подопечные опять не могли к назначенному часу выйти из лоджа.

– Не сердись, Тшеринг, – сказал я ему, глядя на вершину Тамерску, плывущую в разрыве облаков. – До монастыря недалеко. Дойдем быстро. И на ночь мы остановимся там.

– Кто сердится? – буркнул он недовольно. – Никто не сердится. Просто говорю, время зря трачу.

Выход из лоджа откладывался сначала на пятнадцать минут, затем еще на десять, потом на полчаса. Тисса никак не могла упаковать свои вещи в рюкзак. Все купленные в Намаче безделушки не помещались в него.

Дик, наблюдая за ее попытками втиснуть очередную шкатулку из рога эбо, отпускал ехидные замечания о любительницах покупать ненужное барахло. Молчание Джейка становилось все более мрачным.

Зайдя в их комнату очередной раз, я посоветовал оставить часть покупок в лодже, пообещав, что с ними ничего не случится и мы сможем забрать сувениры на обратном пути. Тисса с радостью согласилась и принялась сортировать безделушки по степени значимости для себя.

А мы с Тшерингом снова принялись ждать.

– Ну что, видел вчера кого-нибудь? – спросил он, оставив тему очередной задержки в пути.

– Где?

Погонщик задрал голову, показывая взглядом на склон, куда мы поднимались накануне.

– Нет, не видел, – ответил я, вместе с ним глядя на молельный камень, нависающий над долиной Намаче.

И это не было неправдой – я действительно не видел почти ничего. А то, что разглядел, могло оказаться всего лишь иллюзией, моим разыгравшимся воображением.

– Тогда ладно, – сказал Тшеринг и отпихнул Первого, пытавшегося пожевать рукав его растянутой кофты.

Хотел спросить еще что-то, но тут из дверей лоджа появился Дик, тащивший упакованный рюкзак, и кайлатец, расплывшись в улыбке, вежливо поклонился. Тренер, не отвечая на приветствие, бросил груз на землю, мрачно посмотрел на меня, развернулся и пошел за остальными вещами. Так же молча приволок их, а затем снова скрылся в доме.

– Зачем ему носильщики? – размышлял Тшеринг, нагружая поклажу. – Сам мог бы нести. Здоровый, сильный. Много за раз унести сможет. Будет и дальше таким грубым, как бы его самого в эбо не превратили. Смотри, Первый, будешь хорошо работать, займешь место белого.

Но эбо, похоже, не привлекала перспектива стать человеком. Он грозно косился на хозяина и норовил поддеть рогом ненавистные рюкзаки. В отличие от Второго, который стоял смирно и доброжелательно посматривал на меня, ожидая угощения.

Наконец вещи были надежно привязаны, и кайлатец, подгоняя эбо, отправился в путь.

Спустя еще десять минут вышли мои спутники.

Мы поднимались по узкой дороге, уводящей из долины Намаче. Той самой, по которой я шел всего несколько дней назад. Мимо домов с белыми стенами и синими крышами, загонов для животных, покосившихся заборов, огораживающих вскопанные огороды, на которых женщины сгребали в груды сухую ботву.

– Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? – неожиданно спросила меня Тисса, удивив подобной заботой о моем здоровье.

– Все в порядке.

Она поправила лямки своего рюкзачка и кивнула, удовлетворившись этим ответом. Если честно, я думал, что после того, что произошло вчера, она убедит своих друзей прервать путешествие, но девушка вообще ничего им не сказала. Хотя, наверное, с ее точки зрения, говорить было не о чем. Ведь с нами ничего не случилось. А мои трудности связаны исключительно с моими странностями.

Мимо нас, заставив отступить в сторону, прошел отряд солдат королевской армии Кайлата в довольно потрепанной пыльной форме, с винтовками далеко не последнего образца. Выглядели они порядком вымотанными и угрюмыми. Значительная разница с кланом гурхов – опытных воинов, которые жили войной и ради войны, а служба в армии для них была честью и смыслом жизни – не только мне бросилась в глаза.

– Какие-то они недокормленные, – сказал Дик, горделиво выпрямляясь во весь свой немаленький рост. – Я так смотрю, здесь все по росту мелкие.

– Кроме гурхов, – озвучил я собственные недавние мысли. – Это племя, живущее высоко в горах. Они прирожденные воины. Высокие, крепкие и сильные.

– Куда они идут? – спросила Тисса, с любопытством рассматривая смуглые лица хмурых бойцов.

– Здесь недалеко граница с Гунхэго. Оттуда постоянно везут контрабанду. Кайлат пытается это контролировать. Хотя и не очень успешно.

– Какая контрабанда? – тут же оживился Джейк.

– Шелковые ковры, драгоценные и поделочные камни… оружие. Кое-что остается здесь, остальное переправляют дальше в Землю Чистых. Там сейчас неспокойно.

– А что там? – спросил Дик.

Джейк с легким презрением взглянул на него:

– Вялотекущая война. В газетах иногда пишут об этом.

– Он в них читает только раздел спорта, – откликнулась Тисса, скрывая за милой улыбкой хищную злопамятность.

– Надо идти быстрее, – прервал я очередное бессмысленное противостояние. – Впереди тяжелый подъем.

Мы направились следом за обогнавшими нас солдатами.

Ступени, грубо выбитые в скале, сменились широкой тропой. Одинокая Дева равнодушно смотрела на путников, бредущих вдоль ее подножия, и обжигала их дыханием своих ледников. Тисса поежилась, застегивая ветрозащитный жилет.

– Эта гора очень не любит людей, – сказал я.

– Еще одна легенда, – безразлично прокомментировал Джейк мои слова, остановился, концом трекинговой палки обвел окружающий пейзаж и произнес наставительно: – Это камни, Райн. Они не думают. И не чувствуют, – с нажимом произнес он, опережая мои возможные доводы об обратном, если они последуют. – Им нет дела до нас, а нам – до них. Только не надо спорить со мной, пожалуйста. – Последнее слово он добавил с убийственной вежливостью.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Не буду. Но…

– Но?.. – Он насупился, ожидая от меня возражений.

– Я бы хотел, чтобы вы оказались правы.

– Я прав, – ответил Джейк самодовольно, – почти всегда, если вы не заметили.

– Он заметил, – вмешалась Тисса, нетерпеливо постукивая палкой по камню. – Может быть, мы пойдем? Дорога свободна.

Широкая тропа огибала гору. С тех пор как я прошел здесь несколько дней назад, ничего не изменилось. Даже лошадь с жеребенком паслись на прежнем месте.

– Нормально, – одобрил Дик открывающийся перед нами ровный путь без подъемов и спусков, а затем прибавил шагу.

Мы довольно быстро догнали одну из последних групп трекеров, идущих по тому же маршруту. Мои спутники обменялись с ними приветствиями и принялись наперебой хвастаться покоренными вершинами, преодоленными трудностями, приобретенными редкостями, включая белого гида, который знает все о местных особенностях. Встреченные нами путешественники – пять мужчин разного возраста – старались не остаться в долгу, сообщая о своих достижениях. Их гид, незнакомый мне юноша, рассматривал меня с неменьшим удивлением, чем его подопечные, и уклонялся от разговора. Затем Джейку надоела эта болтовня, он дал всем понять, что его утомили пустые разговоры, и трекеры, признав в нем более влиятельного человека, чем они сами, почтительно попрощались.

Впереди показалась очередная ступа. Белый конус, отражающий сияние Седого Старика, возвышающегося над ней, стоял на самом краю обрыва, огражденный от пустоты низким каменным бордюром. В воздухе трепетали разноцветные молельные флажки – безмолвные глашатаи бесконечных посланий, летящих в небо.

– А что у них тут за религия? – неожиданно спросил Джейк, прекратив на миг щелкать затвором своей фотокамеры. – Нам что-то объясняли, но я толком ничего не понял. Сансара, аватары, колесо жизни…

– Религия очень проста. Есть легенда – когда верховному божеству стало скучно пребывать в безвременном покое на своем троне из лотоса, его жена – великая богиня – стала танцевать вокруг него. Из этого танца начали возникать миры с горами, деревьями, реками и живыми существами. И пока богиня движется, наш мир будет существовать. Как только остановится – все закончится.

– И когда это случится? – с долей скептицизма поинтересовался Джейк, опуская фотоаппарат.

– Никто не знает. То, что для нас тысячелетие, – для богов всего лишь миг.

– И вы верите в эту… – Он не сказал «чушь», но выражение его лица было весьма красноречиво.

– Я верю в аллегории. В любой легенде есть первоисточник, рациональное зерно. Танец богини вокруг верховного божества – полет электрона вокруг атома. Движение, дающее жизнь.

Дик и Джейк посмотрели на меня так, словно я только что сделал невероятное открытие. Тисса лишь снисходительно улыбнулась. Ей уже была знакома система подобных рассуждений по моим давним лекциям.

– Эдак можно решить, о какой бы ерунде ни говорилось в местных легендах – она существует на самом деле, – хмуро проворчал Дик.

– Так всегда и бывает, по большому счету, – ответил я.

– И ты занимался подобной ерундой в университете? – подал голос Джейк. – Сказочки, вымыслы, пустая болтовня.

Да, именно так почти все люди моего мира относились к науке. Знания для них были всего лишь набором фактов, и единственное, что с ними можно сделать, – зафиксировать и убрать в шкаф. Не надо тратить время на обдумывание того, что не имеет практического применения.

– Это не ерунда, – неожиданно сказала Тисса, бывшая студентка, которая всегда аккуратно конспектировала мои лекции и могла повторить записанное почти дословно. – На самом деле мы ничего не знаем о реальной картине нашего мира. Можем только догадываться. И эти, как ты их назвал, сказочки, помогают хоть как-то понять его. И себя тоже, потому что мы являемся его частью.

Джейк озадаченно уставился на девушку. Похоже, он никогда не слышал от нее подобных «научных» рассуждений.

– Я прекрасно себя понимаю, и мне ни к чему забивать голову всякой чушью.

Дик сдержал ехидный смешок, а Джейк продолжил:

– Нельзя жить прошлым и безоговорочно верить в него. Глупо полагаться на чьи-то фантазии, придавая им слишком глубокий смысл.

– Не надо верить безоговорочно, – возразил я, – но прошлое желательно знать, чтобы понимать некоторые важные вещи в настоящем. И уметь проводить параллели. Нельзя полагаться лишь на фантазии. Но надо уметь видеть в них здравое зерно, если оно есть, и тогда, возможно, вам удастся сделать новое важное открытие.

Дик раздраженно пожал плечами. Джейк посмотрел на меня хмуро. Тисса, поймав его мрачный взгляд, не стала дальше спорить.

Проходя мимо ступы, мы увидели с обрыва стаю птиц. Они парили в пустоте, далеко внизу, напоминая косяк рыб слаженностью и быстротой движений.

Тропа завернула за утес. Седой Старик остался сбоку, а перед нами открылась панорама гор, завешенная легкими облаками. Суровые лики, прячущиеся в складках склонов, смотрели на людей сверху, сердито хмурясь или зловеще усмехаясь. Сегодня они были не слишком дружелюбны, хотя мне доводилось видеть их беззаботно улыбающимися и даже смеющимися.

Дорога постепенно превратилась в широкие удобные ступени, плавно расходящиеся полукружиями и проложенные самой природой. Отвесный склон с одной стороны тропы отодвинулся, уступая место траве, красным данфам, невысоким соснам, пихтам и елям. Обрыв с другой стороны закрыли густые заросли барбариса, усыпанного алыми ягодами.

Единственное место на этом пути, где аромат травы, смолы и хвои был сильным и свежим. На остальном треке он оставался неощутим, забитый пылью, стерилизованным холодом с ледников и запахами шкур эбо. Здесь же дышать было удивительно легко. И если у меня когда-нибудь появится возможность построить дом, я бы хотел, чтобы он стоял тут, на участке дороги между Намаче и Тенгабоче.

Из пропасти поднимались вершины деревьев, растущих на склоне. Среди пушистых ветвей виднелись большие шишки абсолютно нереального цвета.

– Синие! – воскликнула Тисса, присмотревшись. – Они действительно синие!

Она с жадностью разглядывала кобальтовые шишки с каплями блестящей смолы на чешуйках. Ей явно хотелось сорвать хотя бы несколько штук, но ни до одной было не дотянуться. Трекеры, прошедшие перед нами, оборвали все, висящие над тропой.

– Хватит дрянь набирать, – буркнул Джейк, мимоходом взглянув на природную редкость Кайлата. – У тебя весь рюкзак ею забит.

Тисса вскинула голову, сверкнув горными очками, собираясь ответить что-нибудь достойное, но в этот момент из пустоты долетел звук – мягкий и одновременно гулкий, раскатистый, зловещий и мощный.

– Это что? – резко спросил Дик, оглядываясь.

– Лавина сошла, – ответил я, прислушиваясь к затихающему гулу.

Так вот почему лица гор были столь неприветливы. Предвкушали, как волна снега ринется вниз, сметая все на своем пути.

– И часто здесь такое? – осторожно осведомился Джейк.

– Случается. Но нам с вами ничего не грозит.

– Ловлю вас на слове, – ответил он, скрывая за коротким смешком внезапную неуверенность.

Шум лавины стих. Горы снова замолчали. Мои спутники невольно ускорили шаги.

Впереди появились дома маленького поселка. И у самого первого кособокого строения, прижавшегося к скале, стоял грубо сколоченный стол, на котором сияли всеми цветами радуги россыпи драгоценных камней. Тисса первая ринулась к ним, забыв обо всем на свете. Мужчины, снисходительно переглядываясь, неторопливо подошли следом. А из-за прилавка мне уже радостно махала Муна.

– Намаскар, Рай-джи, – весело щебетала она на найтили, широко улыбаясь, – давно не виделись! Если вы за камнями, то много хороших. Покупать что-нибудь будете?

Словно и не было ночной охоты за мной, голодных взглядов и хищных когтей, скребущих дверь. Девчонка снова была моей хорошей знакомой, очень милой и услужливой.

– Нет, Муна, сегодня я не покупаю. Веду своих друзей по треку.

– О! – глубокомысленно произнесла она, улыбаясь теперь мужчинам. – Такие важные господа. Может быть, они что-нибудь купят? А у нас сегодня такой счастливый день! Такая радость! Моя сестра…

– Рай, это настоящая бирюза? – нетерпеливо вмешалась в наш разговор Тисса, перебирая сверкающие ожерелья.

– Да. И очень хорошего качества. – Я взял тяжелый зеленовато-голубой камень в кружевной оправе из серебра. – Не местная. Видишь эти золотистые вкрапления – значит, она из горного Гунхэго. Теперь это большая редкость.

– Я беру его, – тут же откликнулась Тисса с уже знакомыми мне интонациями нетерпения в голосе. – И вот эти гранаты. А это что, неужели золотые топазы? Я куплю все.

– Подожди. Они мутные, – попытался остановить я ее, но любительница драгоценностей только отмахнулась от меня.

– Неважно. Джейк, смотри, настоящие кайлатские топазы!

Джейк без особого интереса взглянул на камни, протянул руку. Дик поднял рукав куртки, чтобы демонстративно посмотреть на часы. Их стекло блеснуло на солнце.

Муна, только что улыбающаяся всем нам по очереди и шустро подсовывающая Тиссе новые украшения, застыла. Я увидел на лице девочки отражение ненасытной алчности, темные глаза засверкали.

– Извините меня, Рай-джи, – пролепетала она, пятясь к домику, – я сейчас вернусь.

И шмыгнула в открытую дверь.

– Что это с ней? – с любопытством спросил Дик, уже успевший заскучать во время выбора покупок.

– Потрясли твои часы.

– Думаешь, могут украсть? – прошептал он настороженно.

– Не при свете дня. И не сегодня.

– А что происходит сегодня?

Из дома следом за Муной вышла ее мать – полная, в грязно-сером платье и черном платке, низко надвинутом на лоб. Окинув иностранцев пристальным взглядом, она разложила перед Тиссой еще более прекрасные подвески, бусы и кулоны, несколько раз поклонилась удивленным мужчинам. Затем приблизилась ко мне и торопливо зашептала на найтили, многозначительно косясь на запястье Дика.

– Райн, в чем дело? – резко осведомился Джейк, недовольный этими таинственными взглядами и перешептываниями.

– Дик, тебе очень дороги эти часы? – спросил я, успокаивающе кивнув женщине.

– Что значит дороги? – фыркнул тот, скрестив руки на груди. – Они довольно дорогие, если ты об этом.

– Если ты отдашь их этой женщине, у вас есть шанс увидеть один из редчайших местных ритуалов.

– Какой еще ритуал?

– Называется украшение невесты. Гарантирую, ничего подобного вы никогда не видели и не увидите.

– Еще чего. – Дик недовольно покосился на кайлаток, продолжавших смотреть на него. – Может, им еще мой бумажник отдать? Или кредитную карту? – Он саркастически рассмеялся и отвернулся, показывая, что разговор закончен.

– Джейк, я хочу посмотреть! – решительно встряла Тисса, прекрасно зная, к кому надо обращаться в подобных ситуациях. – Ты же сам говорил, что хочешь увидеть в Кайлате нечто необычное. Вот тебе шанс.

Он колебался мгновение, затем велел:

– Дик, отдай им часы.

– С какой это радости? – огрызнулся тренер. – Если хочешь, подари свои.

– Тебе что, жалко этой подделки под «Patek Philippe»? – Тисса скривила губы в усмешке.

– Вернемся, куплю тебе другие, – добавил Джейк.

– Ладно, – тут же отозвался тот. – «Ulysse Nardin» меня устроит. И расписку напиши.

– Ну конечно, – усмехнулся Джейк. – «Ulysse Nardin» ему. Сойдет и что-нибудь попроще.

Он вытащил из кармана блокнот, открыл, черкнул несколько фраз, расписался, вырвал листок и подал Дику. Тот схватил бумагу, прочитал, кивнул удовлетворенно, бережно сложил расписку, убрал и стал расстегивать металлический браслет.

Я взял часы и передал их женщине.

Она приняла их с поклоном, как величайшую ценность мира, и понесла в дом. У двери оглянулась, величественно повела рукой, прося следовать за собой.

Джейк пожал плечами, демонстрируя равнодушие к этой затее, но его глаза светились любопытством. Тисса устремилась вперед, но Дик, как законный владелец часов, оттеснил ее и вошел первым сам.

Внутри дома было темно и тесно. На земляном полу стояли кровати из грубо сколоченных досок. На них – застеленные пестрыми ковриками матрасы. Больше никакой мебели здесь не было.

По случаю праздника белье, обычно навешанное на веревках под потолком, было снято. В открытом очаге горел огонь, дым вытягивало на улицу через распахнутую дверь и крошечные окна.

В противоположной от входа стене виднелся неровный квадрат следующей двери. В нем метались красные отсветы и темные тени. Слышалось негромкое бормотание и приглушенные стоны.

Дик, бодро шагавший впереди, замешкался и неуверенно оглянулся на меня. Я одобряюще кивнул ему, но он остановился, недвусмысленно давая понять, что первым туда не пойдет.

Женщина, заметив наше промедление, нетерпеливо оглянулась и нахмурилась, увидев недоверчивую настороженность на лицах гостей, которые, по ее мнению, должны были лучиться счастьем, так как чужакам оказывалась высочайшая честь. Хозяйка еще раз повторила приглашающий жест, на который иностранцы не отреагировали.

Тогда я первым перешагнул через порог, наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, и оказался в небольшой круглой пещере, к которой примыкала задняя стена дома. Она была ярко освещена светом факелов. Пол застелен соломой.

В углу виднелась бордовая ряса монаха, сидящего на циновке и монотонно бормочущего молитвы, которые должны были не подпустить сюда злых духов. В отдалении сидели еще несколько кайлатцев – родственники семьи.

В воздухе висел густой запах крови и сырого мяса. При первом же вдохе он забивал ноздри и гортань, жирной пленкой обволакивал нёбо. Глотнув его, Дик хрипло закашлялся, но тут же подавился кашлем, разглядев то, что происходит в пещере. Джейк произнес неразборчивое сдавленное ругательство. А Тисса схватила меня за руку, впиваясь холодными пальцами в запястье.

В центре стоял стол, перенесенный сюда из жилой части дома, на нем распласталось обнаженное тело. Руки и ноги были привязаны, голова запрокинута, рот затыкало что-то вроде кляпа, чтобы заглушить крик, но тот все равно прорывался сквозь веревку, в которую отчаянно впивались на удивление ровные и белые зубы. Над столом склонялась женщина в темной рясе, она водила руками, делая что-то, и при этом едва слышно бормотала.

Поодаль на скамье стояли несколько эмалированных тазов. На их белых боках виднелись багровые потеки, а на сером дереве лавки отпечатались красные круги от днищ – тазы передвигали. Рядом были аккуратно разложены золотые витые пояса разной толщины, цепочки, широкий резной нагрудник, браслеты, отдельно высилась горка драгоценных камней. Среди них я разглядел несколько сапфиров, гранаты, цитрины и великолепные золотые топазы. Увидев которые Ричард не пожалел бы за каждый целого состояния.

Женщина выпрямилась, в руке она держала полоску окровавленной кожи, только что срезанной с распростертого перед ней тела. Положила влажный ошметок в ближайший из тазов, а к открывшейся на бедре ране аккуратно приложила широкий золотой браслет, усыпанный мелкими топазами. Укрепила его несколькими стежками иглы, лежавшей рядом, и снова взялась за нож. Клинок, чем-то похожий на мой кухри, пополз по другому бедру кайлатки, оставляя за собой красную дорожку расходящейся плоти.

– Что они делают? – прохрипел стоящий рядом со мной Дик, наконец обретший голос после первого потрясения от увиденного. – Они же режут ее. Они режут ее, – повторил он на тот случай, если я вдруг не заметил или не понял происходящего.

– Я знаю. Тише.

Девушка не вырывалась, теперь даже не кричала от боли, тупо терпела, словно зверь, который не видит выхода из западни. По ее скрюченным пальцам текли красные капли и падали на солому. От частого дыхания сотрясалась грудная клетка. Бессмысленный взгляд выпученных глаз обшаривал комнату. На ее лбу уже виднелся сложный узор из разноцветных камней и витков золота, вживленных раньше.

Еще один кусок плоти, срезанный с другого бедра, плюхнулся в таз, разбрызгивая кровь, и Дик, зажав рот ладонью, спотыкаясь, побежал из пещеры на воздух.

На него не обратили внимания.

Мать будущей невесты подошла к женщине в бордовом и подала ей часы Дика. Та уважительно покачала головой, оглянулась на нас, показывая широкое, безмятежное лицо с тонким узором золота на щеках, поклонилась щедрому дарителю и произнесла несколько отрывистых фраз на горкхали в унисон стонам добровольной жертвы.

– Благодарит за чудесное подношение, – перевел я ее слова. – Говорит, что теперь эта девушка получит еще более состоятельного мужа, чем они рассчитывали.

Джейк криво улыбнулся в ответ, стараясь не вдыхать глубоко воздух, наполненный запахом крови, но я видел, как побелело его лицо.

– Она говорит, вы можете подойти ближе, – продолжил я перевод, – чтобы увидеть, что ваш подарок займет достойное место среди украшений.

Женщина указала на живот лежащей, Джейк отступил назад, мотнул головой.

– Все, хватит, – пробормотал он, развернулся и пошел к выходу. У двери приостановился, взялся рукой за косяк, но справился с дурнотой и перешагнул через порог.

Тисса, все это время неподвижно стоявшая рядом, вцепилась в меня уже двумя руками, видно, боялась упасть. Я посмотрел на ее бледное лицо с мелкими каплями пота на лбу, вызванного духотой, вонью и отвращением от всего увиденного.

– Вот, значит, как держались камни на той девушке, которую мы встретили на тропе, – прошептала она. – А я-то думала, они приклеены. – Тисса содрогнулась. – Зачем они это делают?

– Чем богаче украшено тело невесты, тем состоятельнее муж ей достанется, – так же тихо ответил я ей. – Часто вся семья собирает деньги всю жизнь, чтобы выдать одну из дочерей замуж достойно.

– И она сама согласилась на такое? – Тисса сжала губы, было видно, как ей хочется зажать уши, чтобы не слушать стонов и вскриков.

– Да. Более того, сама выбирала украшения.

– Но ведь тут полная антисанитария. Она умрет от заражения крови. – Тисса с омерзением посмотрела на окровавленные тазы.

– После ритуала ей дадут специальное… лекарство. Оно не даст ей умереть.

– Ну да, секретная кайлатская медицина. Наслышана.

Девушка на столе заметалась, размазывая кровь, и несколько родственников поднялись, чтобы удержать ее. Прижали к доскам, и женщина занесла нож над ее животом.

– Это омерзительно, – прошептала Тисса сквозь зубы.

– Хочешь уйти?

– Да. Пожалуй, я больше не могу.

Я пропустил ее вперед и, уходя из пещеры, оглянулся. В глазах женщины с ножом, смотрящей мне вслед, светился белый искрящийся холод ледников, покрывающих неприступные склоны Матери Всех Богов. Я почтительно поклонился ей. Она ответила величественным наклоном головы и снова повернулась к своей жертве…

– Райн, а вы уверены, что у вас есть душа? – прежде всего спросил у меня Джейк, сидящий в тени на травке под высокой сосной.

Тисса рассмеялась и отошла к прилавку с разложенными на нем украшениями. Там уже стояли две женщины из новой группы трекеров, проходящих мимо.

– У вас появились сомнения? – улыбнулся я, подходя ближе.

– Человек с душой должен быть добрым, милосердным, смиренным, жалостливым, сострадающим, – начал перечислять он наставительно, – чувствительным. А ты смотрел, как перед тобой кромсают голую девку, и даже глазом не моргнул.

Джейк так укоризненно взглянул на меня, что мне стало смешно.

– Вы путаете наличие души с отсутствием разума и здравого смысла. Мне приходилось видеть вещи и похуже. Я давно научился не вмешиваться в те явления и события, повлиять на которые не могу, ничего не понимаю в них и, более того, способен навредить своим вмешательством.

Джейк мотнул головой и скривился, не слишком довольный моим ответом.

– Я читал статью, где говорилось, что на самом деле никакой души не существует, – произнес он, сосредоточенно хмурясь и, видимо, пытаясь дословно вспомнить содержание этой публикации. – Просто есть небольшое число людей, в присутствии которых у остальных начинает вырабатываться гормон… доверия в повышенных дозах. Он вызывает симпатию, благосклонность, желание находиться рядом. Так вот, вы, по всей видимости, один из таких – вызывающих доверие. И никакой мистики, всего лишь химия, – добавил он назидательно.

– Я тоже читал эту статью. Этот гормон называется окситоцин. Но он не имеет никакого отношения к наличию или отсутствию души.

Из кустов выбрался Дик, все еще бледный до зелени, вытирая рукавом рот, глянул на Тиссу и ехидно спросил, злясь на себя, на нее и на весь мир за проявленную слабость:

– Что, понравилось?

– А ты как? Нормально? – с преувеличенной заботой осведомилась она, отходя от стола с украшениями. – Голова не кружится? Может, прилечь хочешь?

Дик сжал зубы, взглянул в сторону Джейка и пробормотал зло:

– Да пошла ты…

Тисса рассмеялась и нежно посоветовала:

– Почитай книгу «В мире мудрых мыслей». Очень помогает. Когда нет своих мыслей, можно воспользоваться чужими. Глядишь, и научишься находить оригинальные ответы.

– Помолчите оба, – утомленно произнес Джейк, потирая лоб, словно у него заболела голова, и тяжело повернулся ко мне. – Мы идем? Или будем сидеть здесь до вечера?

– Идем.

Он поднялся, опираясь на трекинговые палки, и пошел к тропе рядом со мной, явно намереваясь продолжить разговор.

– У местных мода такая? Женщин уродовать?

Я пропустил вперед Дика с Тиссой и ответил:

– Это считается красивым. Но не многие семьи могут позволить себе подобное. К тому же услуги женщины-украшательницы стоят очень недешево.

– Неужели? – хмыкнул он скептически.

– А мужчинам здесь не полагается ничего такого? – Дик глянул на двух носильщиков, идущих нам навстречу – чумазых пареньков в грязной, заношенной одежде, волокущих на себе баулы в два раза большие, чем они сами.

– Есть один клан. Он посвятил себя служению великой богине…

– Той самой, которая танцует вокруг верховного бога? – блеснул памятью Дик.

– Одному из ее воплощений. И мужчины в этом племени считаются оскорблением для нее. Поэтому какое-то время они живут, выполняют тяжелую работу, оставляют потомство, а затем по достижении определенного возраста им отрезают половые органы.

Дик оглянулся на меня с выражением отвращения и легкой паники, как будто эту процедуру собирались применить к нему. Тисса молча покачала головой, и ее волосы, выбивающиеся из-под шляпы, блеснули на солнце.

– Затем человека оставляют запертым в хижине одного, – продолжил я. – Если он выживет, не умерев от потери крови или заражения, значит, богиня приняла его. Если погибнет – он был не достоин ее милости.

– Они тут все психи, – сделал вывод Джейк, перевешивая трекинговые палки на одну руку, чтобы достать фотокамеру из кофра, висящего на поясе.

– Нет, просто все особенности нашего цивилизованного мира здесь выражены более ярко, болезненно, четко. Женщины не надевают на себя украшения, а вживляют в свое тело. Мужчины лишаются мужского достоинства не в переносном, а в прямом смысле…

– Я и говорю, они дикие, – заявил Джейк и, чтобы поставить точку в разговоре, навел объектив на живописное дерево, нависающее над тропой.

Мы спускались все ниже к реке. Здесь было прохладно, влажно, высокий лес, обступающий нас со всех сторон, выглядел угрюмым и враждебным. Искривленные стволы обросли бородами бурого мха, сухие листья, попадающиеся под ногами, распадались серым прахом.

– Надо было весной приезжать. Я читала, что здесь почти по всей тропе цветут рододендроны, – сказала Тисса, снимая горные очки и глядя по сторонам незащищенным взглядом, но, похоже, окружающий пейзаж не показался ей более приятным – и она снова надела их.

– Весной часто идут дожди. И появляются сухопутные пиявки.

– Кто появляется? – скривился Дик, отводя локтем ветку, протянувшуюся через дорогу.

– Похожи на маленьких червей или гусениц. Перед дождем или во время него собираются на ветвях и листьях растений возле троп, где ходят люди и животные, а затем, ориентируясь на тепло, переползают на кожу. После укусов этих паразитов ранки долго не заживают и кровоточат.

– Чудесное место, – сказала Тисса, брезгливо отстраняясь от боярышника, растущего у самой тропы. – Интересно, здесь есть что-нибудь хорошее?

– Горы, – ответил я.

– Ах да, горы, про них-то я и забыла. – Она рассмеялась, оглянулась на меня, хотела сказать что-то еще, но промолчала.

Мы дошли до небольшого ручья. Над ним стояла черная от времени молельная мельница. Вода крутила ее, и барабан вращался с легким скрипом, каждым оборотом посылая молитву верховному божеству. Движение ее могло остановиться, лишь когда пересохнет река.

– Неплохо придумано, – заметил Джейк, проходя мимо.

Деревянный барабан ответил ему вежливым поскрипыванием.

Миновав еще одно селение, мы перешли реку по длинному мосту. Шаткое сооружение было очень низким, и брызги ледяной воды, играющей на камнях, долетали до нас.

Сразу за ним начался небольшой подъем в гору – репетиция перед долгим восхождением к монастырю. Нас обогнала местная девушка с тремя косматыми эбо, гривы которых были богато украшены лентами и бантами, а на шеях висели ошейники с колокольчиками. Все четверо окинули нас подозрительными взглядами и стали очень быстро взбираться.

Мы пошли следом, дождавшись, когда уляжется пыль, поднятая копытами тяжелых зверей.

Скоро я увидел впереди двух трекеров – женщину и мужчину, медленно движущихся вверх по тропе. Очень медленно. Оба были на редкость упитанными, неповоротливыми и шумными. В своих ярких бирюзовых костюмах и ядовито-желтых ветрозащитных жилетах они напоминали тропических гусениц, из которых никак не могут вылупиться бабочки.

Их причитания, жалобы и тяжелое дыхание слышались издалека. Гид, сопровождающий путешественников, не торопясь шагал сзади, не выражая никакого беспокойства по поводу их медлительности. Мы приблизились.

– Друг, скажи, – издал путешественник почти предсмертный хрип, цепляясь за мою руку, – подниматься долго?

Тисса безжалостно рассмеялась. Джейк, осознавший себя рядом с монументальным попутчиком стройным атлетом, горделиво приосанился.

– Часа три-четыре, – честно ответил я.

– Так три или четыре?

– Для вас все пять, – злорадно сообщил Дик, – а то и шесть.

Женщина закатила глаза, но больше кокетничала, чем была утомлена.

– Справитесь? – спросил я их гида – молодого, высокого и стройного кайлатца.

– Справлюсь, – весело ответил тот, сверкая белыми зубами и белками черных, как маслины, глаз. – Сами идти не смогут – закачу наверх.

Он говорил на горкхали очень чисто, без малейшего акцента. Я внимательнее присмотрелся к его смуглому лицу с правильными чертами, прямым носом и высоким лбом.

– Вы из гурхов?

Парень широко улыбнулся и чуть поклонился, демонстрируя уважение к моей проницательности.

– Да. Удивлены?

– Я думал, вы занимаетесь только тем, что связано с войной.

– Все в этом мире так или иначе связано с войной, – ответил он, вежливо улыбаясь, поклонился, показывая, что разговор закончен, и отошел к своим подопечным, весело беседующим с моими.

И снова начался подъем. Все выше и выше над долиной. Тропа петляла, вырисовывая размашистый зигзаг по горе, тонула в лесу и вновь вырывалась на открытое каменистое пространство. Небо постепенно затягивали облака, все более густые и плотные.

В горных очках казалось, что мир вокруг потемнел и начинает смеркаться. Но стоило снять их, как яркий белый свет начинал слепить глаза.

Возникало стойкое ощущение, будто мы идем на стыке двух времен суток – не вечером, но и не днем. Из разрывов облаков вниз били длинные лучи, расщепленные на тысячи тонких, сияющих волосков, соединяющих небо и землю. Они скрывали за собой очертания вершин, и те лишь угадывались смутными бесформенными контурами.

Глядя на эту картину, я вспоминал слова из древней кайлатской книги, которую мне доводилось читать в монастыре Тенгабоче:

Подниматься по тропе, все более крутой, становилось сложнее. Скоро мышцы заныли, дыхание сбивалось. Мои спутники теперь едва шагали, глядя только под ноги и не замечая ни облаков, ни лучей, раскинувшихся над долиной сверкающей пирамидой. Время шло, расстояние до монастыря сокращалось медленно, и я начал опасаться, что до сумерек мы не успеем добраться до него.

Тисса сняла очки, и теперь они висели у нее на груди на длинном шнурке, мерно раскачиваясь в такт шагам и ловя отблески гаснущего дня. Дик приостановился, стянул бандану, мокрую от пота, и, не глядя, сунул в карман. Оглянулся, потом запрокинул голову, чтобы посмотреть на вершину горы, и снова побрел вперед.

– Если бы мы не задержались на этот ваш ритуал, – проворчал Джейк, глядя на запыленные носки своих неубиваемых горных ботинок, – то пришли бы раньше.

– Жалеете, что вынуждены будете отдать часы? – спросил я, чтобы мысли об утраченной собственности немного отвлекли его от тяжести подъема.

– Подумываю, не взять ли с вас их стоимость в двойном размере за моральный ущерб, – устало заметил он.

Мы поднялись еще на пару десятков метров, и я неожиданно увидел худую яркую фигуру, кажущуюся неуместной на серо-зеленом фоне горы.

На плоском камне сидел старик в желтой рясе и желтой шапке, низко надвинутой на лоб. Неподвижный, как будто слившийся с валуном. Услышав наши шаги, он поднял голову, широко улыбнулся, показывая несколько уцелевших зубов. Прозрачные светло-карие глаза, окруженные сеткой глубоких морщин, ясно и наивно смотрели на окружающий мир.

– Намаскар, бааджи, – сказал я ему как можно мягче и учтивее, используя вежливое кайлатское обращение к человеку старше по возрасту.

Он посмотрел на меня, то ли замечая, то ли нет, и ничего не ответил.

– Кто это? – тихо спросила меня Тисса и тут же сама ответила на свой вопрос: – Один из тех монахов, о которых ты рассказывал? Кого избегают остальные кайлатцы.

– Гэлугпа, – подтвердил я, также приглушив голос. – Те, кого опасаются все призраки и духи гор.

Старик неожиданно закашлял, прижав ко рту тонкую сухую руку, похожую на птичью лапу.

Я вытащил из кармана коробочку с лакричными леденцами, открыл и протянул ему. Увидев конфеты, он обрадовался как ребенок. Засмеялся, часто закивал и стал набирать лакомство, бормоча что-то невнятное.

Гэлугпа – единственные из всех, кто не боялся ходить ночью по горам. Их не трогали ни звери, ни духи, ни призраки, ни люди. Они обладали странной силой, которая отпугивала зло. И она же – лишала их разума. Доверчивые, безобидные, словно дети, бродили они по склонам и тайным тропам, куда не забредали даже воинственные гурхи. Почти не спали, ели то, что находили в пути, или принимали почтительное, боязливое подношение кайлатцев, если проходили мимо их домов. Ни с кем не разговаривали, не обращали внимания ни на холод, ни на жару. Словно знали, что всегда должны быть в движении, постоянно преследуя неведомое зло и отгоняя его своим появлением. Удивительные, загадочные люди, а может, и не люди…

Старик поднялся, оказавшись ростом едва по плечо Тиссе, и неожиданно подошел к ней. Несколько мгновений рассматривал, потом робко дотронулся до руки, посмотрел на свой палец, как будто проверяя, не остался ли на нем след от мела или белой краски, протянул руку к ее светлым кудрявым волосам. Она вопросительно взглянула на меня, я кивнул, и девушка наклонилась, позволяя монаху прикоснуться к прядке, выбившейся из-под шляпы. Гэлугпа восхищенно поцокал языком, трогая мягкий локон, и заговорил звонким голосом, который мог принадлежать и мужчине, и женщине, и ребенку.

– О чем это он? – спросил меня озадаченный Джейк, наблюдающий за монахом.

– Не понимаю, – ответил я, пытаясь уловить в быстрой речи хоть одно знакомое слово. – Я не знаю этого диалекта.

– Птичий язык какой-то, – пробормотал Дик, на всякий случай отходя подальше от монаха, хотя тот не проявлял к нему вообще никакого интереса и вряд ли замечал.

– Белая, – сказал вдруг старик на найтили, выпустил из рук волосы Тиссы, которая тут же выпрямилась, и ему пришлось смотреть на нее снизу вверх. – Большая. Прекрасная, как гора.

– Говорит, что ты очень красивая, – перевел я.

Она криво улыбнулась, принимая комплимент, который, должно быть, посчитала сомнительным, но ничего не сказала.

Старик наклонился, вытащил из-за камня трекинговые палки вполне современного вида, посмотрел на меня, показывая, что готов идти.

И я пошел рядом с ним.

Так мы и поднимались. Дик, Джейк и Тисса – впереди, я с гэлугпа сзади. Когда задерживались мы – останавливался и он, терпеливо дожидаясь. Я так и не понял, почему он решил идти с нами. Почувствовал опасность, которая ждала нас на дороге, соскучился по человеческому обществу, или нам просто было по пути.

От старика исходило необычное ощущение – его как будто не было. Он растворялся в тишине окружающих гор, и временами мне казалось, что рядом со мной движется пустота, заключенная в тонкую оболочку, напоминающую человека…

Когда впереди показались красно-бело-золотые ворота, за которыми начиналась территория монастыря, гэлугпа остановился, посмотрел куда-то мимо меня, поклонился и побрел обратно, в серую дымку облаков, наползающих на гору.

– Куда это он? – спросила Тисса, глядя ему вслед.

– Дальше. Они живут в горах.

– Хорошо, что ушел, – проворчал Джейк, держась за поясницу и выпрямляя уставшую спину. – У меня от него мороз по коже.

– А мне он понравился, – задумчиво сказала Тисса, посмотрев на меня посветлевшими глазами, – на тебя, Рай, чем-то похож.

Дик саркастически рассмеялся:

– Да, такой же ненормальный, считающий тебя неописуемой красавицей.

Она не сочла нужным отвечать на эту грубость, погруженная в какие-то свои мысли…

Прямо под воротами, ведущими на территорию монастыря, сидел Тшеринг, поджидающий нас. Выглядел он таким мечтательным и просветленным, что даже не ответил на мое приветствие. И лишь со второй моей попытки добиться от него ответа, отрешившись от высоких размышлений о вечном, махнул рукой в сторону одного из лоджей на территории Тенгабоче, где занял комнаты для нас. А затем снова уставился на горы.

Монастырь стоял на возвышении. И, в отличие от всех кайлатских построек, абсолютно не вписывался в суровый горный пейзаж. Здание с шатровой крышей, резными фигурками и богатой росписью на стенах, казалось, появилось здесь из какой-то другой реальности. Впрочем, почти так и произошло. По легенде, настоятель Ронгбукского монастыря во время медитации прилетел на это место. Оно ему понравилось, и он решил основать здесь еще один храм. Так Тенгабоче, нарисованный сначала воображением мудрого кайлатца, возник на этом склоне в реальности из камня и дерева именно таким.

Лет двадцать назад, когда от маленькой гидроэлектростанции, установленной на соседней реке, провели электричество, случилось короткое замыкание, и монастырь загорелся. Огонь, конечно, потушили, но кое-кто из монахов видел в этом происшествии перст судьбы – нельзя смешивать сомнительные достижения цивилизации и древнюю мудрость. Однако нынешний настоятель как человек прогрессивный мигом прекратил эти разговоры, заняв своих подопечных ремонтом. И новая крыша теперь сияла еще более великолепной росписью, чем прежде.

Мы шли по тропе к нашему лоджу – одному из грубо сколоченных двухэтажных зданий, стоящих в отдалении от монастыря.

– И какой в нем смысл? – спросил Джейк, фотографируя Тенгабоче больше по инерции, чем из искреннего интереса к его архитектуре. – Для чего он построен?

– Для молитв, чего же еще, – хмыкнул Дик, но тут же стер ухмылку, увидев тень неудовольствия на лице босса, вызванную его неуместным замечанием.

– Здесь учатся дети от пяти лет до двадцати. Они изучают математику, астрологию, медицину, лекарственные травы. Занимаются живописью, изготовлением ксилографических досок, масок для праздников.

– Что за доски? – перебил меня Дик.

– На деревянной основе рисуются сюжеты из жизни божеств или выдающихся императоров Кайлата, иллюстрации к священным книгам.

– Ага, – многозначительно сказал тренер, выслушав объяснение, и покровительственно кивнул, предлагая мне рассказывать дальше.

– Учащиеся в монастыре, в свою очередь, просвещают других жителей деревни, а также наставляют братьев и сестер в своих семьях. – Я замолчал, пропуская группу трекеров, бредущую к желтому палаточному городку, разбитому на поляне неподалеку от одного из трех лоджей. – Монахи проводят ритуалы, важные для кайлатцев, – свадьбы, похороны, некоторые празднования. Глава монастыря – лидер духовной жизни страны. Без его одобрения не начинается ни одно важное дело. Альпинисты смогли подниматься на Мать Всех Богов только после его разрешения.

– Он тоже воплощение какого-то божества? – с легкой насмешкой осведомился Джейк.

– Да. Кайлатцы верят, что в него вселяется дух верховного бога.

– И почему я не удивлен… – добродушно усмехнулся тот.

– Монахи живут здесь всю жизнь, не выходя? – с любопытством спросила Тисса.

– Нет. В самые холодные месяцы здесь остаются лишь несколько человек, остальные расходятся по деревням внизу. Некоторые снимают с себя сан и уходят в мир, работают носильщиками и гидами, строят дома, путешествуют. А потом нередко добровольно возвращаются обратно.

– Ты так хорошо все это знаешь? – поинтересовался Джейк, убирая камеру в кофр и надежно застегивая его. – Откуда?

– Жил здесь какое-то время.

– Хотел стать монахом? – ухмыльнулся Дик.

– Пытался изучить местную культуру.

– Ах, культуру.

– Значит, отсюда все эти местные легенды? – спросила Тисса, рассматривая монастырь.

– Большинство.

– А остальные?

– Узнал на собственном опыте.

– Я читала, в Кайлате есть еще один храм, – сказала девушка, выразительно глядя на меня, явно намекая на то, что сведения эти она почерпнула из моих записей, которые вытащила, вскрыв сейф. – Очень древний.

– Ронгбукский монастырь, – ответил я, отчего-то испытав неприятное ощущение от того, что она вспомнила про него. – «Храм из снега»… По легендам Кайлата, его служители сторожили трон богов. Он стоял у подножия вершины мира.

– Стоял? – уточнил Джейк.

– Да. Его разрушило землетрясение.

– И вообще ничего не осталось?! – поразился Дик.

– Осталось. Развалины.

– Неплохо было бы посмотреть.

– Там большая высота. И дорога трудная.

– Но вы ведь нас проведете, правда, Райн? – с уверенностью произнес Джейк.

– Посмотрим, – ответил я уклончиво.

Мы приблизились к монастырю. Центральный вход был не заперт. В него сейчас как раз торопливо входили два трекера – спешили попасть на вечернюю службу, которая проводилась здесь ежедневно.

Недалеко стоял молодой монах в бордовой рясе и кожаной куртке, небрежно наброшенной на плечи. Он вежливо беседовал с двумя пожилыми седовласыми туристками, но, как только увидел меня, отвернулся от них. Его смуглое вытянутое лицо с черными глазами под густыми бровями, кажущимися изломанными посередине, засветилось искренней радостью.

– Рай-джи! Давненько не виделись! – завопил он весело, полностью разрушая свой загадочный образ, и так основательно подпорченный современной одеждой поверх древнего облачения.

И бросился пожимать мне руку.

– А мне уже рассказали про твои подвиги! – продолжал радоваться он, хлопая меня по плечам. – Говорили, ты проводил небесные похороны! И как, успешно?

– Намаскар, Чинир, – сказал я, улыбаясь двум шокированным дамам, поспешившим отойти от монаха, показавшегося им неуравновешенным. – Слухи, как всегда, преувеличены.

– Ну вот, – вполне серьезно огорчился он, – а я-то думал, что мой нож уже полностью выполнил свое предназначение.

– Познакомься с моими спутниками – Тисса, Джейк, Дик. Это Чинир. Он сделал мой кухри.

– Намаскар, друзья, – произнес монах, пожимая всем троим руки. – Рад приветствовать вас в нашем доме. Пойдете на ритуал? Мы пропускаем туристов, только просим не фотографировать.

– Да. Я бы хотела попасть туда, – ответила Тисса прежде, чем кто-либо из мужчин, слегка удивленных его напором, успел возразить.

– Тогда идемте.

Он сделал широкий приглашающий жест, и мы последовали за ним к тяжелым внутренним воротам монастыря.

В густеющем сумраке, медленно ползущем из ущелий, неожиданно прозвучал долгий протяжный гул. Грозный, тягучий, завораживающий, как лавина. Это пела монастырская раковина. И мне показалось, что пространство вокруг отзывается глубоким вздохами, медленным эхом, подступающая темнота начинает шевелиться, отползать, пронзенная магией этого звука.

– Зовут на молитву, – сказал Чинир многозначительно. – Давайте поторопимся.

Он поднялся по ступеням, открыл дверь, пропуская нас вперед. Мы оказались в просторном дворе. В его центре стоял высокий шест, на котором развевались разноцветные молитвенные флаги. Молитвы, записанные на них, считывали статуи двух крылатых дайкинь – носительниц высшего знания из свиты верховной богини. Их змеиные тела обвивали шест, а уродливые старческие лица были направлены к угасающему вечернему небу. Кайлатцы верили, что любая из них могла навестить философа или ученого и открыть ему истинный смысл вещей. Только происходило это крайне редко. Чаще богини украшали свои тела костями и черепами жертв – они были очень жестоки.

Уолтер говорил, что эти сущности олицетворяют подлинное знание, которое не терпит искажения фактов, недомолвок и лжи, приводящих их в состояние священной ярости. Я улыбнулся, вспомнив, как мой друг порой призывал карающих дев на головы некоторых своих ленивых и недобросовестных студентов, и Тисса, взглянув на меня, вопросительно приподняла бровь. Однако ни о чем не спросила.

На уровне второго этажа тянулась открытая галерея, где обычно читали утренние молитвы.

– У нас тут проблемы со светом, – сказал Чинир с легким сожалением. – Ринпоче уехал в Кантипур за электриком. Вернется только на следующей неделе.

В ответ на недоумевающий взгляд Джейка я пояснил:

– Ринпоче – это почтительный титул настоятеля монастыря.

А тот насмешливо прищурился и спросил у монаха, маскируя издевку под наигранным интересом:

– Уехал в Кантипур, вот как? Почему же ваш настоятель сам, силой мысли, не устранил проблему с электричеством?

Джейк взглянул на меня, явно гордясь тем, как «поддел» невежественного служителя.

– Обычно он тратит свои мысли на более важные дела, – тут же отозвался Чинир, не принимая вызова на бессмысленный спор. – Ну, идемте, не будем задерживаться.

– А здесь не опасно находиться на улице после захода солнца? – очень тихо спросила меня Тисса, видимо вспоминая о нашем небольшом приключении в Намаче.

– Нет. Здесь – нет.

Мы прошли на противоположный конец двора, провожаемые суровыми взглядами дайкинь. Под ногами похрустывал белый песок, который каждый день аккуратно подметали и разравнивали.

– Ну дальше ты дорогу знаешь, – сказал мне Чинир, кивнул на прощание и исчез в одном из боковых ходов, ведущих в здание.

– Это было невежливо, Джейк, – мягко заметила Тисса, едва служитель монастыря удалился. – Какая тебе разница, во что они верят.

– Да он даже не понял, о чем я ему сказал, – отмахнулся тот.

Но Джейк напрасно обвинял молодого монаха в наивности. Перед тем как уйти, Чинир бросил на меня выразительный взгляд, в котором читалось понимание и сочувствие мне, связавшемуся с недалекими, зашоренными иностранцами. Я улыбнулся ему в ответ, прося не беспокоиться.

Казалось, в монастыре не изменилось ничего с тех пор, как я жил здесь. На первом этаже – большой молитвенный зал. На втором – помещение для занятий, где стояли несколько бронзовых фигур кайлатских божеств, и библиотека. Книги, хранившиеся в ней, не были переплетены, а состояли из разрозненных страниц – когда на какой-нибудь церемонии требовалось читать, каждую делили по частям среди нескольких монахов.

Мы поднялись по ступеням, прошли через еще одни ворота. На деревянную резную створку, потемневшую от времени, был приколот белый лист бумаги с аккуратной надписью на международном. Туристов вежливо просили не шуметь, не фотографировать и не курить собственные наркотики. Дик выразительно хмыкнул, увидев последнее предупреждение.

В молитвенный зал, откуда уже слышались низкие монотонные голоса, вел узкий коридор.

– Обувь надо снять, – сказал я.

Впрочем, мои спутники уже видели гору трекинговых ботинок, кое-как набросанных в коридорчике перед входом.

Джейк проворчал что-то по поводу ледяного пола, но принялся разуваться, мы последовали его примеру.

Пройдя по короткому темному коридору, мы вошли в помещение.

Почти все места на полу у стены были заняты. Туристы, расположившиеся там, почтительно внимали монахам, по очереди произносящим сутры низким, монотонным речитативом. Плечи и спины служителей поверх тог покрывали теплые бордовые накидки из шерсти – здесь было холодно. Все монахи сидели на толстых войлочных подстилках, лицом к алтарю, где стояла двухметровая статуя верховного божества Кайлата, освещенная неровным красноватым светом.

Каждый раз, видя его, я поражался, как древние мастера сумели сплавить в этом лице человеческие и звериные черты. Широко раскрытые безжалостные кошачьи глаза под грозно изогнутыми бровями смотрели, казалось, на каждого, и от их пронзительного взгляда было не спрятаться. Хищно раздутые ноздри широкого носа жадно втягивали воздух, а губы улыбались безмятежно. Длинные волосы, украшенные цветами и листьями, спускались на обнаженные плечи. Мускулистое смуглое тело, несмотря на расслабленную позу спокойно сидящего человека, в любую минуту могло распрямиться в прыжке. В одной руке он держал скипетр правителя, в другой – шар, символизирующий бесконечность мира, которым правил.

Ринпоче монастыря в одну из наших бесед намекнул, что по иной интерпретации сфера также означает человеческую душу – вечную, бессмертную и навсегда утерянную большинством. Ту самую, которая есть у меня… Только поэтому они приняли в своем доме белого человека, к тому же иностранца, и позволили пожить среди них.

Сегодня читали отрывки из «Книги памяти». Редкий язык авадхи, на котором был составлен этот манускрипт, я практически не знал и угадывал лишь некоторые слова и фразы.

Стены зала покрывала роспись, сцены из жизни верховного божества. Вот он, могучий воин, побеждает бессмертного подземного змея – Шэха, а вот великая богиня с прекрасным белым лицом преследует демонов, те бегут от нее испуганной жалкой толпой, с ужасом оглядываясь. Рядом – гора, на вершине которой в цветке лотоса стоит величественный храм…

Я прислонился спиной к холодной стене и смотрел, как плывет в воздухе густой дым от курительниц. В его колебаниях картинки словно оживали и начинали двигаться.

Люди, сидящие вокруг меня, замерли, внимательно слушая монотонный речитатив, гулким эхом отражающийся от стен, им чудилось, будто они присутствуют при каком-то невероятном действе… еще совсем немного – и высшие истины, прежде недоступные, откроются перед ними. Даже боялись слишком громко дышать, чтобы не спугнуть этот миг, но он все время ускользал от них.

Монахи закончили чтение. Мальчишка-послушник прошел между ними, наливая в чашки каждого крепкий чай с молоком для подкрепления сил. В воздухе поплыли тонкие струйки горячего пара. Трекеры вокруг зашевелились, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть, кое-кто украдкой вытащил фотоаппарат, но пока не решался снимать, не желая привлечь внимание громким щелчком затвора…

Я жил здесь полгода, все теплое время сезона. Монахи очень вежливо, со вниманием относились к человеку с душой, разрешали читать книги, охотно беседовали, расспрашивая о жизни в цивилизованном мире, и рассказывали о своей. Я был уверен, что именно здесь мог бы узнать все об источнике душ, но услышал лишь про убийство одержимых, стальную волю хищных клинков, которые умели ковать местные мастера, и прочел много стихов о красоте и магии окрестных гор. Больше ничего.

Внезапное тепло, коснувшееся меня, отвлекло от размышлений. Тисса, сидящая рядом, прижалась плечом к моему плечу. Прикосновение легкое, не значащее ничего и значащее так много. Как бы мы ни были близки, остаемся чужими, и даже короткая ночь, проведенная вместе, этого не изменила.

Она поймала мой взгляд, повернув голову, и мягко улыбнулась. Хотела что-то спросить, но монахи взяли в руки музыкальные инструменты, и зал наполнился мощным, гулким пением гьялингов – длинных труб из розового дерева, украшенного семью металлическими полосами, усыпанными драгоценными камнями. Мне показалось, что вибрирующий звук проходит прямо через мой позвоночник и заполняет собой всю голову. Иногда сквозь этот гул прорывались тонкие голоса медных колокольчиков, мелодично подпевающих трубам.

Люди вокруг начали ежиться. Высокий рыжеволосый мужчина поднялся, потянув за собой такую же рослую спутницу. Они торопливо направились к выходу.

Тисса коснулась моего плеча и показала взглядом на дверь. Ей тоже хотелось уйти.

– Я замерзла, – прошептала она.

Я кивнул в ответ, оглянулся на Дика и Джейка. Судя по напряженным лицам и сгорбленным спинам, им также стало не по себе, и оба поспешили согласиться на мое предложение покинуть молитвенный зал.

Пение труб и перезвон колокольчиков остались за спиной. Мимо, хихикая, пробежали две худые девчонки-туристки, опоздавшие на службу и теперь спешащие попасть хотя бы на ее окончание. Джейк проводил их равнодушным взглядом. Дик все еще сутулился, глубоко засунув руки в карманы.

– Жаль, что у нас нет никакой религии, – мечтательно произнесла Тисса, выходя из здания монастыря.

– Когда нет души, религия не нужна – нечего спасать, – отозвался Джейк. Похоже, он слегка отдохнул во время службы, и голос его звучал бодро, даже весело.

Конфессий у нас действительно не было. Наше общество не могло принять мистических постулатов – оно было слишком рационально для этого. И не желало тратить силы на пустое времяпрепровождение.

– Ни у одного из этих монахов ее тоже вроде нет. – Дик оглянулся.

– Они верят в существование не души, а временной сущности, поселенной в каждом теле, – сказал я, указывая на смутно видимую тропинку, по которой мы могли быстрее дойти до лоджа в густеющих сумерках.

– А как приятно было бы иногда посидеть в таком красивом месте, послушать музыку… – продолжила рассуждать Тисса. А потом улыбнулась. – Кстати, скажите, это только у меня здесь возникли всякие эротические фантазии?

– Какие, например? – заинтересовался Джейк, обнимая ее за талию. Но, видимо вспомнив о моем предостережении, убрал руку и тут же, рассердившись на себя за подобное малодушие, вновь властно привлек девушку к себе.

Я промолчал.

Дик сделал вид, что ничего не замечает.

Проводив спутников до лоджа, где Тшеринг занял для нас комнаты, я направился к покосившемуся строению, предназначенному для носильщиков. Несколько кайлатцев уже расположились возле него, покуривая самокрутки и распивая крепкий чанг. Это было их обычное занятие после работы.

Завидев приближающегося иностранца, они прервали общий разговор, но затем, узнав меня, заговорили вновь. Это был хороший знак – я не считался чужаком, которого нужно опасаться и в присутствии которого неловко.

– Садись, Рай-джи, – позвал меня Тшеринг, пересаживаясь на скамье так, чтобы дать мне место.

Я опустился рядом и прислушался к беседе, ведущейся на найтили.

Говорили о погоде. Она, по мнению одного из горцев, у которого начали ныть кости, вот-вот должна была испортиться. Посмеивались над самым младшим из носильщиков, первый раз вышедшим на трек, тот неумело отшучивался, слегка робея перед старшими. Затем завели беседу о чудесном и мистическом.

– Раньше из дома просто так было не выйти, – попыхивая трубкой, важно заявил пожилой кайлатец лет сорока, похожий на старое, высохшее дерево. Даже его растянутая, давно не стиранная одежда напоминала грязную оборванную кору. – Каждый, кто через порог переступал, молитву читал от злых сил. Идешь по тропе – то духа, то дайкини встретишь. А теперь… – Он неодобрительно покачал головой.

«Раньше» – это примерно пятьдесят лет назад. Тогда страной правил жестокий клан Рама, сурово следуя правилу «Не пускать чужаков на святую землю» и безжалостно убивая любого, кто нарушил этот запрет. Когда Рама с помощью заговоров и интриг был свержен нынешней правящей семьей, отношение к иностранцам изменилось. Новый правитель начал выступать с абсолютно противоположными высказываниями.

«Мы знаем, что наши горы представляют интерес для всего мира, – сказал молодой король Кайлата Бирендра Бикрам Шах Дэва. – Мы пригласим весь мир приезжать и наслаждаться нашими красотами». С тех пор тропы стали открыты для всех желающих.

– Духи исчезли, когда иностранцы ступили на наши земли, – продолжал рассуждать старик-кайлатец. – Мать богов гневается.

Он, а следом за ним и все остальные посмотрели в ту сторону, где в темноте возвышался невидимый пик вершины мира.

– Где это видано, чтобы белые ходили здесь, как у себя дома? – продолжил старик, подкрепляясь новой порцией чанга.

Тшеринг взглянул на меня, улыбнулся и пожал плечами, словно говоря: «Не обращай внимания».

Но я и не обращал. Подобные разговоры были для меня не в новинку. Кайлатцы любили поговорить, как хорошо жилось прежде и как плохо стало теперь.

– Зато хоть заработать стало можно, – буркнул кто-то из молодежи.

И тут же завязался спор.

Смуглые лица носильщиков размывались в темноте, блестели только белки глаз, и светились красные точки огоньков самокруток. Голоса зазвучали громче и бессвязней.

Я наклонился к погонщику и тихо спросил:

– Слушай, Тшеринг, ты знаешь дорогу до Ронгбука?

Он посопел, почесал в затылке, покосился на гомонящих соотечественников.

– Знаю. Хочешь повести туда своих иностранцев?

– Если они будут в силах.

Кайлатец задумчиво покрутил головой.

– Ноги они себе там переломают.

– Не переломают. Я был там. Тропа нелегкая, но пройти можно.

– Ну, если хотят, пусть идут, – ответил он равнодушно и отвернулся.

А я подумал о том, что попасть в Ронгбук хотят не столько мои спутники, сколько я сам. Ведь именно мимо этого храма шла дорога, ведущая к источнику. Во всяком случае, именно так я увидел в моем сне. Тонкая петляющая нитка, захлестывающая подножия серых валунов и теряющаяся среди нагромождения камней, оставшихся от колоссального здания.

Глава 8

Ферче

Многие из трекеров оставались на территории монастыря на двое-трое суток. Кто-то жил здесь неделями. Бродили вокруг, бесконечно фотографировали храм, горящий под солнцем яркими красками, пытались играть в футбол с монахами, которые бодро носились по полю, с неправдоподобной легкостью обходя задыхающихся от высоты иностранцев.

Мы могли также остановиться здесь на какое-то время. Но Джейку хотелось большего. И он заявил мне об этом, выходя утром из лоджа:

– Я плачу вам деньги не для того, чтобы смотреть на грязную нищету. – Он проводил взглядом обтрепанного носильщика в синих растянутых штанах и безразмерной кофте, согнувшегося под неподъемным мешком. – Понимаю, что пока мы идем по общему треку, ни на что другое рассчитывать не приходится, но я хочу увидеть что-то особенное. Не примитивные развлечения простых туристов. То, о чем не стыдно рассказать друзьям.

– Увидите, Джейк, – ответил я.

И вновь подумал об источнике, который действительно сложно было назвать обычным туристическим объектом.

Едва рассвело, мы вышли на тропу, ведущую прочь от монастыря. На траве лежал иней, склоны Тамерску побелели за ночь. В утреннем свете она казалась стоящей неправдоподобно близко. Создавалось впечатление, что можно протянуть руку и коснуться ее обледеневшего, холодного тела. Через несколько часов, когда солнце станет греть жарче, изморозь растает, испаряясь в прогревшемся воздухе. Растечется легкими облаками.

Дик, Джейк и Тисса почти не разговаривали, демонстративно отворачивались, делая вид, будто не замечают друг друга. Похоже, вчерашний вечер, который прошел у меня в беседах с носильщиками, они провели, выясняя отношения.

Мы спускались с горы, на которой стоял монастырь. Здание, освещенное первыми лучами солнца, радостно сверкало разноцветными красками. Особенно ярко светились фигуры двух золотых ланей на воротах монастыря. В густо-синем небе над ним не было ни облачка. Джейк на прощание сделал еще пару снимков и удобнее перехватил трекинговые палки – приготовился к долгой дороге, о которой я предупреждал его.

Тропа вела в лес, зеленеющий на пологом склоне.

– Все нормально? – спросил я наконец хмурую Тиссу, когда мы оказались в тени сосен.

Она передернула плечами, обтянутыми новой водолазкой, соперничающей цветом с ослепительно-белыми вершинами.

– Вчера полночи обсуждали, есть ли смысл идти дальше. Дик агитировал повернуть назад.

– Неужели?

Я посмотрел на тренера, шагающего впереди. Он, словно ощутив мой взгляд, оглянулся. Глаз за темными очками было не видно, лицо затенено козырьком бейсболки. Дик поправил лямки рюкзака и снова отвернулся.

– И что его не устраивает?

– Не знаю, – презрительно отозвалась она. – Предъявлял ко всем претензии. Говорил, что нагрузки слишком велики и что ты специально нас выматываешь.

Я снова взглянул на крепкого, широкоплечего, спортивного мужчину, от которого было странно слышать подобные слова.

– Джейк, как всегда, велел всем заткнуться и выполнять его приказы, – продолжила Тисса с ноткой легкого неудовольствия. – Сказал, что не намерен возвращаться, пока не увидит чего-нибудь достойного его внимания. Как будто ритуала украшения невесты ему не хватило. Говорил, что добьется, чтобы ты показал нам то, чего еще не видел никто из простых трекеров. – Она тихо рассмеялась, намекая на то, что они-то как раз, по мнению Джейка, были совсем не простыми и достойными самого лучшего.

– Не знаю, Тисса. Обычно чудеса не появляются по заказу.

– Уверена, ты что-нибудь придумаешь, – сказала она убежденно и ускорила шаг, чтобы догнать остальных.

Тропа вилась под деревьями. Пахло хвоей и грибами, сосновые стволы, нагреваясь на солнце, источали аромат смолы. Можно было подумать, что мы находимся в обычном лесу умеренной полосы. И только суровый белый лик Седого Старика, возвышающийся над густыми кронами, не давал забыть, что мы в Кайлате.

Наконец показался очередной горный поселок. Справа от дороги стояли несколько домов – низких, с крошечными окнами и крышами, заросшими мхом. На веревках, натянутых между покосившимися палками, сушилось какое-то тряпье. Чуть в стороне от этих жалких строений возвышался довольно новый дом с участком, огороженным свежесрубленным деревянным забором. Из-за него выглядывали две чумазые девочки и в один голос говорили «намаскар» всем проходящим мимо, ожидая подношения в виде конфет.

Трекеров на тропе постепенно становилось все больше, нас обогнала уже не одна группа, и девчушки все чаще получали сладости.

– Идем как по проспекту, – произнес Джейк, глядя в спину туристам, загораживающим ему панораму лесной дороги. – Я говорил, что надо позже выходить, когда тропа очистится.

– У нас сегодня долгая дорога, – уже не в первый раз повторил я. – До Ферче в нормальном темпе пять часов, мы потратим не меньше восьми.

– И какой темп считается нормальным? – буркнул Дик, ни к кому конкретно не обращаясь.

Лес закончился. Тропа снова запетляла по склону горы вдоль обрыва, на дне которого рокотала река. Над нашими головами теперь свисали ветви древовидных рододендронов. Весной эта дорога была усыпана их белыми лепестками. Сейчас на ней лежали пожухшие листья и сухие иглы. Их в основном и рассматривали мои спутники, стараясь не споткнуться на камнях.

Это был бесконечный, выматывающий, монотонный поход. Поворот за поворотом, подъемы и спуски. Селения, похожие одно на другое. Тропинки, истыканные по бровке трекинговыми палками прошедших здесь туристов и присыпанные густой белой пылью, оседающей на ботинках и брюках. Солнце, норовящее ослепить, если снимешь горные очки хотя бы на мгновение, холодный ветер, пытающийся забраться под воротники виндстопперов. Все те же двухэтажные лоджи – фанерные коробки с террасами, на которых стояли обшарпанные, кое-как сколоченные столы и стулья.

Изредка попадались чуть более приличные гостиницы – их постояльцы сидели на пластиковых стульях под выцветшими от солнца зонтиками, обедали, обсуждали пройденный маршрут, фотографировали горы. На одной из таких открытых «террас» пришлось остановиться и нам, чтобы передохнуть.

Джейк и Дик с усталыми вздохами уселись на скамью. Тисса бросила на стол шляпу, запустила пальцы во влажные, потемневшие от вездесущей пыли волосы, вытирая пот с висков.

– Сколько нам еще идти? – спросила она невыразительным, тусклым голосом.

– Не меньше пяти часов, – ответил я честно, оценив силы спутников, и вытащил из рюкзака коробку, в которой носил небольшой запас еды.

Девушка молча кивнула, посмотрела на рукав своей белоснежной водолазки, который стал серым от въевшейся пыли, и равнодушно отвела взгляд – явление в прежней жизни невозможное.

Джейк, преодолевая утомление, протянул Дику штатив, жестом велев тому установить треногу. А сам невидящим взглядом уставился на белый склон Седого Старика, вокруг которого теперь клубились тяжелые тучи. Атлет подчинился, но его движения были медленными и затрудненными. На незагорелом, по сравнению с остальным лицом, лбу прорезалась глубокая морщина усталости и неудовольствия. Закончив прикручивать фотокамеру на штатив, он плюхнулся на свое прежнее место и повернулся ко мне:

– Может, поедим, если уж все равно здесь сидим?

Я подтолкнул к нему пачку крекеров. Дик скривился:

– Это еще что? Я мяса хочу. Нормального.

– На полноценный обед нет времени. Мы и так задерживаемся. – Я стал раскладывать на пластиковой крышке коробки плавленый сыр, каждый кусок которого был завернут в тонкий полиэтилен, мешочек с изюмом и орехами, копченую колбасу, плитку шоколада. – А мясо здесь лучше не есть. Единственный скот, который держат в этой местности, – эбо, но их не забивают до тех пор, пока они могут носить грузы. И чаще всего они умирают сами от непосильной работы – вот их мясо и едят.

Дик скривился еще сильнее, услышав о том, что ему могут предложить на обед падаль. Разорвал упаковку крекеров и с жадностью впился зубами в колбасу. Джейк тоже оживился, почувствовав запах еды, и, отодвинув локтем атлета, в свою очередь потянулся к припасам. Тисса нехотя жевала сыр, ее взгляд рассеянно блуждал по зданию лоджа, собранного из плохо подогнанных друг к другу досок.

Из дома, шаркая растоптанными сандалиями, вышел лохматый юноша в засаленном бордовом свитере, рукава его были подвернуты, из них торчали худые смуглые руки. Штаны с заплатами на коленях болтались вокруг тощих щиколоток. Кайлатец не спеша направился к нам, с любопытством посмотрел на четверых белых путешественников. Выслушал мою просьбу принести горячей воды и, так же не торопясь, удалился.

Основной поток туристов вновь обогнал нас. Сейчас мимо проходили лишь редкие местные жители, с интересом поглядывающие на задержавшихся путников. Мне совсем не понравились взгляды некоторых из них.

Из лоджа снова вышел молодой кайлатец с подносом, на котором стояли четыре прозрачные большие чашки, от воды в них поднимался пар. Поставил на стол, с жадным вниманием посмотрел на Тиссу, но тут же широко улыбнулся и сказал на международном, с сильным акцентом:

– Девушка устала. У нас есть свободные комнаты. Идти вам далеко? Где ваш гид?

Прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, я ответил вежливо, но твердо:

– Гид – я. Идти нам осталось совсем недолго. Так что спасибо за приглашение, может быть, в другой раз остановимся у вас.

Он еще раз улыбнулся, сделав вид, что поверил мне, забрал поднос и отправился в дом.

– Ты вроде бы говорил, что нам еще долго добираться? – Тисса взяла пакетик чая, который я протянул ей.

– Правильно он сказал, – поддержал меня Джейк, морщась и прихлебывая из своей чашки. – Все наши вещи уже в Ферче. Я не собираюсь мерзнуть всю ночь здесь без спального мешка на их голых топчанах. И я не люблю, когда каждый встречный сопляк меня расспрашивает, куда и с кем я иду.

– Они тут все любопытные, – подтвердил Дик с набитым ртом. – У нас один фотоаппарат стоит больше, чем весь их лодж.

– Так убери его! – неожиданно рявкнул Джейк, как будто не он сам приказал установить камеру. – Разложился перед всей деревней.

Его тренер с видимым трудом подавил желание ответить грубостью, резко поднялся, едва не опрокинув свою чашку, и пошел собирать штатив.

Во взгляде Тиссы, все еще обращенном на меня, засветилось любопытство и настороженность. Она хотела о чем-то спросить, но покосилась на хмурого Джейка и промолчала. Она правильно поняла – меня беспокоило совсем не опасение лишиться какого-либо имущества.

После короткого отдыха мои спутники стали выглядеть гораздо бодрее. Это внушало надежду, что до Ферче мы все же доберемся. Я расплатился за чай и повел их дальше по тропе, вверх по склону, пока еще довольно пологому, мимо домиков, которые, казалось, изо всех сил цепляются за землю, чтобы не начать сползать вниз.

У последнего дома, на сложенном из неотесанных камней ограждении виднелся черный силуэт. Но прежде, чем мы успели его разглядеть, пропал за низкой каменной изгородью.

– Постойте, – сказал я негромко.

Они остановились, оглядываясь. Я кивнул в сторону строения, потом громко цокнул языком, и спустя мгновение на забор взлетел огромный ворон. Повернул голову, глядя на меня блестящими бусинами глаз. В них светилось любопытство и легкое презрение к трекерам, бесконечным потоком бредущим мимо, и вообще ко всем людям в целом.

Но как только я заговорил с ним, он сделал несколько шагов, подходя ближе и внимательно прислушиваясь.

– Хороший… красивый… – громко и отчетливо произносил я, и ворон, как будто понимая мои слова, сначала начал важно прохаживаться по неровной шершавой поверхности, чтобы лучше продемонстрировать нам свой грозный и величественный вид. А затем стал приплясывать на месте, переступая с одной лапы на другую.

Дик пренебрежительно покачал головой, явно считая беседы с птицей идиотством. Джейк пытался вытащить камеру так, чтобы не спугнуть ее. Тисса улыбалась, чрезвычайно довольная зрелищем.

– У них интеллект как у собаки, а кайлатские считаются особенно умными, – тихо сказал я, достал из кармана горсть орехов и протянул девушке. – Возьми, угости его.

Она бросила самозабвенно подпрыгивающему ворону миндаль, тот поймал орешек на лету, положил на камень и принялся расклевывать. Тисса снова рассмеялась, спросив:

– И почему они считаются самыми умными?

– Потому что едят человечину.

Спутники повернулись ко мне с одинаковыми гримасами недоверия и брезгливости.

– Не только ее, конечно, – продолжил я. – Но во время похорон они первыми являются к мертвому телу.

– Ты хочешь сказать… – пробормотала Тисса, с величайшим отвращением глядя на иссиня-черного красавца, чистящего клюв о камень.

– Здесь не хоронят умерших так, как принято у нас. Деревьев, чтобы сжигать тела, очень мало. Слой земли, в который можно закапывать, слишком тонкий, да и свободного места для кладбищ тоже практически нет. Поэтому трупы отдают птицам. Это называется небесными похоронами.

Ворон повернул к нам голову и глухо каркнул. Тисса передернула плечами, швырнула за забор орехи, которые продолжала сжимать в руке, и вытерла ладонь о брюки, словно ее уже коснулся один из небесных странников.

Дик, переборов брезгливость, вызванную моим рассказом, невозмутимо смотрел на небо, затянутое тучами, полностью скрывшими горы.

– И при чем здесь их редкий ум? – спросил Джейк. Навел фотоаппарат, но ворон, презрительно каркнув на него, слетел за забор.

– Кайлатцы считают, что с человеческим мясом они получают и человеческую мудрость. А еще есть одна любопытная легенда. Когда боги хотели подарить человеку бессмертие, ворон обманом выпил его сам. Потом вытер клюв о траву, и та стала вечнозеленой, неувядающей. Как ни топчи ее, всегда выпрямляется. Вот эта травка – дубо. Вы сейчас стоите на ней.

Все трое одновременно посмотрели себе под ноги.

– Интересная страна, – отозвался Джейк с усмешкой, надевая крышку на объектив, – чем дальше, тем интереснее.

– Куда ни плюнь, кругом сплошные побасенки, – поддержал его Дик, отворачиваясь.

Путь вверх продолжился. Мы постепенно набирали высоту. Шаг за шагом приближаясь к последней точке сегодняшнего пути.

Но происходило это гораздо медленнее, чем мне хотелось бы.

Поселки остались далеко позади. Деревьев становилось все меньше. Скалы выглядели голыми и угрюмыми. Тропы на них были похожи на нити белых вен, выступающие на серых костлявых телах.

У перепутья дороги мы наконец увидели камень, покрытый белыми иероглифами, появления которого я ждал так долго, этот ориентир означал, что наш путь практически завершен. На валуне восседал гранитный полузверь-получеловек – верховное божество Кайлата – и созерцал странников холодными, равнодушными глазами.

– Ну и образина, – ухмыльнулся Дик. – Любят они тут изображать всяких уродов.

– Дик, я уже предупреждал, – осадил я его. – Не стоит насмехаться над божествами Кайлата. Это может плохо закончиться.

– Да ладно, – отмахнулся тот и посмотрел на меня с преувеличенным пристальным вниманием. – Ты ведь не думаешь всерьез, Райн, будто нам может навредить каменный истукан?

Я хмуро промолчал, прекрасно понимая, что любой мой ответ только усугубит ситуацию. Никто из них все равно не поверит в реальность того, чего, по их мнению, не существует.

Воздух похолодел. Краски стали более мягкими, а тени – резче. Вершины Седого Старика, Одинокой Девы и Амху Гуабджен, открывшейся нам на этом отрезке пути, горели розовым закатным светом. Приближался вечер.

Мы шли в обычном темпе, но у меня все сильнее возникало впечатление, что расстояние практически не сокращается. Дорога растянулась, как будто кто-то вырезал этот небольшой отрезок пути, а вместо него поместил сюда лишний десяток километров. И я даже предполагал, кто мог это сделать.

Не надо смеяться над хранителями этих гор, они могут очень жестоко пошутить в ответ.

– Нам куда? – спросила Тисса, оглядываясь на меня. – Вверх? Вниз? – Последнее прозвучало со слабой надеждой. Нижняя тропа выглядела гораздо привлекательнее верхней, круто карабкающейся в гору. Но я указал на сложный маршрут.

Девушка сняла с шеи шнурок, на котором висели очки, и убрала их в чехол на поясе. Джейк отдуваясь, сбросил рюкзак, сунул в него свою шляпу. Отстегнул кофр с тяжелой камерой и, не глядя, протянул Дику. Тот безропотно взял его, прицепил на ремень, хотя было видно, что ему совсем не хочется усложнять себе дорогу в гору.

Наконец, когда все приготовления были сделаны, мы начали подъем. Я вновь поставил Тиссу первой. Самая выносливая, а быть может, просто самая терпеливая из троих, она шла по-прежнему довольно энергично. За ней шагал Дик, изо всех сил стараясь не отставать. Передо мной маячил синий рюкзак на сгорбленной широкой спине Джейка. Стальные наконечники его палок громко стучали по камням, оставляя на них длинные полосы, дыхание становилось все более затрудненным и шумным. Бывший боксер пытался выдерживать тот же темп, что задавали его более молодые друзья, но дистанция между ними все увеличивалась.

В другое время я бы посоветовал ему не спешить и даже дал отдохнуть. Но не сейчас.

Тисса оглянулась на нас, жестом я велел ей двигаться дальше. Она кивнула.

– Может, передохнем пару минут? – спросил Дик, удобнее устраивая на поясе тяжелый кофр.

– Нет. Задерживаться мы не можем.

Плохо застрять в горах на этом участке пути. Хуже может быть только перевал Мингбо-Ла.

Прошло еще полчаса пути, за которые мы продвинулись вперед совсем не намного. И я понял окончательно, что до темноты в Ферче мы не придем. Как бы я ни торопил спутников.

Горные склоны становились все более серыми и хмурыми. Лес остался где-то на границе трех с половиной тысяч метров. По камням теперь ползли кайлатская стелющаяся береза и рододендроны, так же прижимающиеся к земле. Вездесущая травка дубо смело впивалась корнями в скудную почву, а кое-где виднелись голубые, широко распахнутые венчики горечавки. Они пытались хоть как-то скрасить мрачный ландшафт, но были слишком маленькими и жалкими.

Мощные склоны гор, изрезанных ледниками, теперь не были скрыты от нас холмами, заросшими баданом, ольхой и дубами. Мы приближались к вечным престолам, на которых жили многоликие божества Кайлата.

Но трекеры не смотрели на них, они устали и шли все медленнее. Я знал, как болят у них сейчас ноги и заходится в частом стуке сердце. В голове нет никаких мыслей, и лишь одно желание – прекратить наконец бесконечное выматывающее движение.

– Все, – сказал я, останавливаясь. – Дальше бежать не имеет смысла. Надо искать ночлег.

На их лицах, мгновенно сменяя друг друга, отразилась целая гамма чувств: облегчение – от того, что больше никуда не надо идти, удивление, вызванное нарушением одного из правил, о которых я говорил так часто, и наконец страх.

– Рай, ты уверен? – Тисса нервно облизала губы. – Может, все же пойдем дальше?

– Я уверен.

– И как мы будем ночевать здесь? – скривился Дик, оглядываясь. Ледяной ветер закрутил пыль возле его ног, поднял воротник пухового жилета.

– Ночи холодные, – произнес Джейк, вытирая потное лицо, которого все ощутимее касалось пронизывающее дыхание гор. – У нас нет ни спальных мешков, ни палатки. Все вещи уже в лодже… Может, стоит вернуться обратно?

Он посмотрел на меня, ожидая моего решения.

– Нет, – ответил я твердо. – Мы не успеем. Недалеко отсюда есть пещеры. Там переждем ночь. У меня с собой спички, осталось еще немного еды, аптечка, у нас есть теплые вещи. До утра доживем.

Нехотя, но они согласились и, с опаской поглядывая на небо, пошли за мной.

Мы свернули с основного пути и стали спускаться к реке. Бормотание Имья Кхолы стало громче, повеяло запахом холодной воды, рождающейся в недрах мощного ледника Престола богов.

Узкая тропа взбиралась с камня на камень, осыпалась под ногами мелким щебнем, и мы старались двигаться очень осторожно, чтобы не оступиться. На последнем участке пришлось прыгать вниз с валуна, как будто срезанного ножом, – дорога в этом месте обрывалась.

Тисса справилась самостоятельно, Дик также приземлился более-менее удачно, Джейку пришлось помогать. Бормоча о том, как ему надоели экстремальные пробежки по горам, он уцепился обеими руками за мою руку и, когда я спускал его вниз, скользил животом по камню, побагровев от натуги. Джейк и Тисса, наблюдающие за этим зрелищем, не добавляющим величия их покровителю, сдержанно посмеивались. Но стоило тому встать на дорогу обеими ногами, как улыбочки тут же исчезли с их лиц.

Каменистая тропа, на которой мы оказались, тянулась в виде карниза над обрывом. Низкие кусты скрывали пустоту, в которую можно было сорваться, сделав неверный шаг в сторону. Густые тени лежали на земле, и первая трещина в крутом склоне была похожа на тайный ход, ведущий в саму ночь.

Раньше эта пещера служила укрытием для отшельников, которые в поисках мудрости жили здесь месяцами, погруженные в глубокую медитацию. Паломники, идущие в Ронгбукский монастырь, также останавливались тут в те годы, когда он еще не был разрушен. Но с тех пор прошло довольно много времени. Это убежище стало никому не нужно. Если только в нем не обретал покой кто-то из гэлугпа в своих бесконечных блужданиях по горам.

– Подождите, – сказал я. – Проверю, все ли в порядке.

Они остались стоять в отдалении, напряженно глядя, как я отхожу.

Из провала высотой в человеческий рост тянуло запахом влажного холодного камня и старого мха. Едва слышно шелестели корни травы, свешивающиеся сверху, вдалеке протяжно прокричал барс, вышедший на охоту.

Внутри было тихо – ни шороха, ни вздоха, ни цокота когтей по камням. Но меня по-прежнему не оставляло ощущение угрозы, и пока я не мог понять, с чем оно связано – с приближающейся ночью или с этим надежным на первый взгляд укрытием.

Не заходя под свод, я положил ладонь на рукоять ножа, готовясь выхватить его при первом же намеке на опасность, включил фонарь и направил узкий луч в пещеру. Сначала в белый круг попал неровный каменный пол, потом клочья соломы, сухие листья, песок, несколько веток… а затем раздался тихий звук – шуршание, а за ним то ли стон, то ли приглушенное поскуливание. Луч фонаря метнулся в ту сторону и осветил скорчившуюся человеческую фигуру, забившуюся в угол.

– Эй… – позвал я тихо.

И увидел грязное лицо с дорожками от слез на впавших щеках, спутанные космы волос, распухший покрасневший нос, обветренные запекшиеся губы.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Джейк, которому надоело ждать снаружи.

Раздалось тихое удивленное ругательство Дика, подошедшего ближе и заглянувшего поверх моего плеча. Тисса резко вдохнула и затаила дыхание.

Тонкая фигура медленно распрямилась, поднимаясь и держась за стену. Я разглядел порванную одежду, исцарапанные руки, черные от грязи пальцы с обломанными ногтями и услышал хриплый, простуженный, дрожащий голос:

– Райн?.. Райн! Это ты?!

– Кира?!

Она бросилась ко мне, споткнулась, едва держась на ногах, но удержалась, обхватив меня обеими руками за шею, прижалась и зарыдала, сотрясаясь всем телом. От нее пахло старой кровью, потом и сырой землей, а еще тянуло болезненным лихорадочным жаром.

– Все хорошо, – произнес я, гладя ее по голове одной рукой, а в другой продолжал сжимать горящий фонарь, – теперь все хорошо, успокойся. Не плачь. Тисса, у меня в рюкзаке свечи и спички, достань, пожалуйста. Зажги.

Острый как бритва взгляд Тиссы резанул по мне и по моей недавней знакомой, но она выполнила просьбу. И скоро желтый огонек осветил пещеру.

– Это Кира, – сказал я своим спутникам, продолжая придерживать девушку за плечи, – мы встречались на треке.

– Как она здесь оказалась? – задал Джейк тот самый вопрос, который не давал покоя и мне.

Он сбросил на пол свой рюкзак и теперь массировал плечо, продолжая смотреть на измученную, испуганную девчонку, так мало походившую на прежнюю самоуверенную хорошенькую путешественницу, покорительницу троп Кайлата.

Она наконец смогла оторваться от меня, перестала рыдать, но все еще всхлипывала. Я снял куртку и накинул на плечи девушки. Вытащил из рюкзака туристическую пенку, положил на землю и на нее усадил Киру. Сам присел на корточки напротив, глядя в опухшее, грязное лицо. Джейк, Дик и Тисса остались стоять, рассматривая ее со смесью брезгливости и опасения.

– Ты одна?

– Да, – прошептала она и тут же возразила сама себе: – Нет.

– Где твои спутники? Где Радж?

– Не знаю, – ответила Кира и снова всхлипнула. – Наверное, мертв. Они все мертвы. И Майк, и Андерс.

– Что с вами случилось? – резко спросила Тисса.

– Мы немного задержались. Когда шли от монастыря. – Девушка обхватила себя обеими руками за плечи, акцент в ее простуженном дрожащем голосе звучал глухо и смазанно. Губы тряслись, взгляд покрасневших глаз все время ускользал от моего взгляда. – Встретили двух парней. Они были без гида. Попросились идти с нами. Радж отказал. Они отстали. Мы пошли вперед. Радж нас все торопил. Мы почти добрались до Ферче уже в сумерках. И тут они нас догнали… – Кира зажмурилась, на ее плотно сомкнутых ресницах блеснули слезы. – Эти двое сошли с ума. Наверное, они просто сошли с ума. – Она зажала рот ладонью, покачала головой, судорожно вздохнула. – Первым убили Андерса. Так быстро… Майк побежал, но его догнали. Заставили прыгнуть в пропасть. Я закричала, меня должны были услышать, но никто даже не вышел…

– Ночью здесь никто не выходит из своих домов. – Я достал из рюкзака бутылку с водой и подал Кире. Она жадно пила, а я заметил на ее руке, сжимающей пластик, след укуса.

– Что было потом, я помню плохо, – прошептала она, переведя дыхание. – Очень испугалась. Думала, они убьют и меня, но они не убили. Притащили сюда.

– Когда это произошло?

– Два дня назад. Или три, не помню.

– И все это время ты провела здесь? Почему не ушла днем?

– Я пыталась убежать, когда очнулась, но не знала дорогу. Повернула не в ту сторону, и они снова поймали меня и приволокли обратно.

Она уткнулась головой в колени, и мне пришлось наклониться, чтобы различить ее прерывающийся шепот:

– Они приходят ночью. Но не убивают… хотя обещают каждый раз. А я так устала.

– Мы поможем тебе выбраться, – так же негромко, но уверенно сказал я.

Кира посмотрела на меня, и в ее потухших глазах появилось что-то вроде надежды.

– Они очень сильные.

– Я знаю.

– Что за фигня здесь творится? – спросил Дик, и его обычно уверенный командирский голос прозвучал напряженно.

– Ты же слышал – двое трекеров спятили от горной болезни, – ответил ему Джейк, усаживаясь на свой рюкзак. – Возомнили себя снежными людьми, притащили девушку в свою берлогу. Скоро сдохнут от отека мозга. Если уже не сдохли.

Тисса молчала, и в ее взгляде, перебегающем с моего лица на исцарапанное, распухшее лицо Киры, читались настороженность и глубочайшее недоверие. Она догадалась, что дело вовсе не во внезапном приступе горной болезни, одолевшей двух путешественников. Видимо, в моих глазах она увидела подтверждение своим догадкам и крепче сжала трекинговую палку со стальным наконечником на конце. Не слишком надежное оружие, если напавшие на Киру и ее друзей были действительно теми, о ком я думал. Убийство гида в Монджо, теперь смерть еще двоих, а быть может, даже троих… они вошли во вкус от крови и безнаказанности.

– Дик, Джейк, мне понадобится ваша помощь.

Я поднялся, вытащил из рюкзака веревку из шерсти ашура, которая уже спасала меня пару раз, и стал растягивать, перегораживая вход в пещеру. За ним быстро растекались тревожные густые сумерки. Мельком пожалел о том, что у меня нет ганлина – флейты из человеческой берцовой кости. Кое-кто из кайлатцев намекал, что с ее помощью можно обуздать любого одержимого.

– Дик, достань из моего рюкзака все свечи. Поставь одну справа от входа на уровне груди. Там на стене есть выступ. Джейк, сделайте то же самое слева. Зажгите их одновременно по моему сигналу и тут же отходите в глубь пещеры.

Не услышав за спиной ни слова, подтверждающего, что просьба понята и принята, я оглянулся. Мужчины не сдвинулись с места и, похоже, вообще не собирались этого делать.

– Я не понял, что тут за дела? – агрессивно спросил Дик, и его провинциальный говор стал особенно резким.

– Да, Райн, – хмуро поддержал его Джейк. – Хотелось бы знать, какой у нас план? Что вы собираетесь делать?

– Защищать вас.

– С помощью свечек? – хмыкнул он, прислоняясь плечом к каменной стене. – И куска вонючей веревки?

– Надо звонить в Ферче, – угрюмо сказал Дик, – пусть сюда придет кто-нибудь и скрутит этих психов. У тебя ведь есть мобильник…

– Ночью сюда никто не пойдет.

«А если и сделает это, то совсем не для того, чтобы помочь», – добавил я про себя, но вслух не стал говорить этого.

– Хватит тупить! – рявкнула Тисса зло. Оба мужчины вздрогнули от неожиданности и удивленно повернулись к ней. – Делайте, что он говорит, если не хотите сдохнуть к утру. Или превратиться в это… – Она посмотрела сверху вниз на сжавшуюся в комок Киру. – Вы что, не поняли? Здесь все серьезно! Все по-настоящему! А не как в твоих дебильных компьютерных игрушках, Дик! Когда можно перезагружаться сколько угодно!

Тисса решительно вытряхнула из моего рюкзака все содержимое, ботинком расшвыряла вещи, увидела нужную коробку, подняла ее, открыла, достала несколько свечей, сунула одну из них Дику и велела:

– Поставь куда сказано. Спички есть?

Мужчина презрительно скривился, но, поддавшись этому неожиданному напору, пошел выполнять приказание, ворча по дороге о том, что моя так называемая душевная сила должна действовать на всех душевнобольных. А значит, я и должен разбираться с ними. Джейк остался сидеть, но я заметил, как он придвинул ближе к себе обе свои палки.

Они все еще до конца не верили в приближающуюся опасность. Судя по взглядам, которые мужчины бросали на Киру, они считали, что та не вполне здорова. А мало ли что может почудиться перепуганной до одури глупой девчонке.

– Может, она сама дружков своих в пропасть столкнула, – бормотал Дик, напряженно вглядываясь в холодную темноту, заползающую в пещеру. – Вот и сбрендила. Может, ее связать надо, пока она на нас бросаться не начала.

– Райн, а веревка для чего? – иронично поинтересовался Джейк, прикладываясь к фляжке, в которой, судя по запаху, был неплохой коньяк. – Заговоренная от маньяков? Я у вас ее потом куплю, буду на дверь кабинета своей секретарши привязывать, чтобы докучливых просителей отгонять.

Тисса молчала, не желая состязаться в остроумии со спутниками. Ее волосы едва заметно серебрились в полумраке, водолазка размытым пятном белела на фоне черной стены.

– Не бойся, – сказал я ей очень тихо.

В ответ она сильно сжала мое запястье и тут же выпустила, не отрывая взгляда от темноты.

– О чем шепчетесь? – сердито спросил Дик, прислонившийся плечом к камню у входа. – Ладно. Торчу тут еще минуту, а потом… – Он осекся и замолчал.

Снаружи послышались тяжелые шаги, шелест камешков, осыпающихся под подошвами ботинок. Громкое, хриплое дыхание. Кира, застонав, отползла в глубину пещеры. Дик посмотрел на меня побелевшими от ужаса глазами, Джейк вскочил с неожиданной для его комплекции прытью. Тисса сильнее вжалась в стену.

Хотя ничего страшного в звуке этой размеренной поступи не должно было быть. И все же было. Грозное, тяжкое, бездушное… медленно подходило к нам. Все ближе и ближе. Осталось совсем немного.

– Свет, – произнес я негромко, подходя к своей защитной черте.

Сначала вспыхнул дрожащий огонек рядом с Тиссой, осветив ее бледное решительное лицо с закушенной нижней губой и почерневшими глазами. Дик дрожащими руками все еще чиркал спичкой и чертыхался беспомощно. Девушка метнулась было ему на помощь, но он уже справился и поспешно отпрыгнул назад, подальше от теплой волны света, полившейся навстречу темноте и двум теням, вынырнувшим из мрака.

Они все еще выглядели как люди. Два парня примерно одного роста со мной… были бы одного роста, если бы не втягивали головы в плечи и не сутулились так. Их добротная трекинговая одежда – черные с красными и синими вставками термозащитные куртки и брюки – оказалась покрыта грязью и бурыми пятнами. Высокие ботинки тоже заляпаны. В загорелых лицах с прямыми носами и тонкими губами – улавливалось родственное сходство и виделось уже нечто бессмысленно-жестокое. Похоже, братья, видимо, поэтому не убили друг друга – одна кровь. Их волосы, когда-то светлые, превратились в свалявшиеся грязные космы, словно шерсть эбо. Глаза, глубоко провалившиеся под надбровные дуги, светились голодным нетерпением. Они болезненно щурились – теплые огоньки свечей явно причиняли им неудобство.

Увидев незнакомого человека на пороге своей пещеры, они замерли и долго-долго рассматривали меня сквозь узкие щелочки век.

– Вы не заблудились, ребята? – дружелюбно спросил я, держа руку на ноже.

Звук моего голоса заставил их пошевелиться, обменяться быстрыми предвкушающими взглядами.

– Где Радж?

Они снова переглянулись.

– «Где Радж?» – хрипло передразнил меня один – чуть пониже ростом и помоложе, одетый в черно-красный костюм. И оба бывших путешественника по горам расхохотались.

Второй наклонился, нашарил что-то у своих ног и, несильно размахнувшись, бросил в пещеру круглый предмет, размером с небольшой мяч. Тот упал на пол и закрутился по камням. Тисса вскрикнула, отшатнувшись. Кира еще плотнее сжалась в комок, едва ли не целиком прячась под моей курткой. Джейк ухватился рукой за стену. Дик стоял, открывая и закрывая рот, словно рыба, вытащенная из воды.

На полу лежала голова Раджа с перекошенным ртом и мутными, белыми глазами.

– Вот он, твой друг, – хмыкнул тот, что был моложе. – Еще почти свежий.

– Хочешь поговорить о том, как мы его убили? – спросил старший, потирая грязные, обветренные ладони.

– Нет. Хочу узнать, что произошло с вами.

– Это Кайлат, горы, – хихикнул младший, повторяя фразу, которую я произносил, пытаясь успокоить Дика, тогда, в Пхандинге. – Такие мистические места…

Если бы у меня были сомнения в том, кто убил гида во время нашей первой ночевки на треке, они бы рассеялись именно сейчас.

– Там еще одна девушка, – буркнул второй брат, глубоко втягивая воздух обеими ноздрями. – Испуганная и красивая.

– Еще одна? – оживился младший. – Тогда первую убьем.

Он шагнул вперед, приподнимая руку для того, чтобы защититься от света, наткнулся на веревку, перегораживающую вход, но не отпрянул, как я надеялся, а спокойно наступил на нее. На это существо, совсем недавно бывшее человеком, не действовала магия Кайлата, быть может, потому, что до конца он не был порождением этих гор. И тогда я его ударил. Моей невидимой силой, которую он ощутил, как рой жалящих ос. Одержимый с хрипом отшатнулся, схватился обеими руками за лицо и принялся тереть и раздирать его ногтями, словно выцарапывая из-под кожи десятки острых жал. Похоже, мое бешенство, вызванное упоминанием Тиссы, стало слишком жгучим.

– Хотите жить по правилам этого мира, принимайте их все.

Кто-то в пещере за моей спиной вскрикнул, когда я перепрыгнул через веревку и полоснул ножом по рукам ближайшего. А когда тот, завопив от боли, попытался отмахнуться от острого лезвия, распорол ему грудь. В холодном воздухе разлился густой запах крови.

Остался ли он на ногах, я не успел разглядеть – на меня с приглушенным рычанием ринулся второй. Со всего размаха налетел, ухватился за одежду и увлек за собой на землю. Мы сцепились и покатились по камням. Он впился пальцами в мое запястье с ножом, удерживая его. А я сжал его другую руку, не давая вцепиться мне в горло. Желтые оскаленные зубы тянулись к моей шее.

Я понимал, что если ударю его своей силой, то больше не смогу сопротивляться, ослабну окончательно. От напряжения сводило пальцы, пот заливал глаза, вонь гнилой крови, исходящая от одержимого, забивала ноздри и горло. Очень медленно, но все же он начинал одолевать меня.

От пещеры долетел истошный женский вопль, но никто из нас не отреагировал на него. А потом послышался звенящий крик Тиссы:

– Эй, образина! Ты за ней пришел! Забирай.

Одержимый лишь на мгновение ослабил хватку, скосив взгляд, но мне этого хватило. Я вырвал руку из его захвата, изо всех сил ударил локтем в лицо и одновременно всей оставшейся силой. Освободился и полоснул кинжалом по горлу. Кровь, хлынувшая из распоротой шеи, залила камни вокруг. Человек вскинул руки, пытаясь задержать этот поток, повел на меня безумным взглядом и ничком рухнул на камни.

Я посмотрел в сторону пещеры. Там, освещенная сиянием свечей, стояла Тисса, держа за волосы Киру, выволоченную за пределы входа. Обеих трясло – одну от страха, другую от нервного возбуждения.

Чувствуя, что меня шатает, я поднялся на ноги. Сделал несколько шагов навстречу девушкам. Моя спутница выпустила свою жертву, которой в своем отчаянно-жестоком порыве хотела откупиться, и та тут же отползла обратно под каменный свод горы. Тисса провела ладонью по лицу, криво улыбнулась, подошла ко мне, сказала хрипло:

– У тебя глаза стали как у старика.

Я в ответ обнял ее, на миг крепко прижав к себе. Услышал, как бешено колотится ее сердце, и выпустил. Она пыталась помочь мне. А быть может, просто спасала себя саму. Но все равно помогла.

– Где другой? – глухо спросила Тисса, оглядываясь. Заметила широкий мокрый след, тянущийся по земле, и поморщилась.

– Ушел в горы. Я его ранил. Утром можно будет найти.

– Надеюсь, искать его будешь не ты.

– Стой! Куда?! – вдруг донесся гневный вопль Джейка. – А ну положи!

Из пещеры выскочила Кира с трекинговой палкой в руках. Я оттолкнул Тиссу с ее дороги, но жертва одержимых не обратила внимания ни на нее, ни на меня. Она подошла к окровавленному телу, лежащему на камнях, и с криком отвращения и ненависти вонзила в него стальное острие. Еще раз, и еще.

– Кира, не надо. Он уже мертв.

Я постарался удержать ее, но она вырывалась из моих рук с неожиданной силой и продолжала кричать:

– Ненавижу! Ненавижу! Чтоб ты сдох еще раз!

А потом выронила палку, побрела на подкашивающихся ногах обратно, и уже у самого входа ее поникшие плечи выпрямились, а опущенная голова поднялась.

– Ничего, справится, – тихо, с ноткой удовлетворения сказала Тисса. – Не забудет, но справится. У нее ведь нет души, так же как и у меня, болеть нечему и сожалеть не о чем. А тело заживает быстро.

Утро не наступало очень долго. Я сидел, привалившись спиной к каменному выступу, и пытался восстановить потраченные в схватке с одержимыми силы. Но это удавалось плохо. Нервный голос Дика бил по ушам, отражался от свода, многократно множась, и не давал мне сосредоточиться.

– И вы говорите, у него есть душа! Да он зарезал двух этих парней, как поросят! Слышишь, ты, Райн, ты убил двух человек.

– Одного, – ответил я, не открывая глаз. – Насчет второго не уверен.

– Так, все! Я хочу повернуть назад! Я давно говорил, Джейк, что пора сваливать отсюда!

Тот молчал, рассматривая наконечник палки, испачканный человеческой кровью.

– Ну что, дождались?! Этот ваш одушевленный любому из нас шею во сне свернет и не почешется.

– Заткнись! – не выдержала Тисса. – Прекрати истерику! Хватит трусить. Тебя предупреждали, что здесь может быть опасно. А ты хвастался, будто любого одолеешь. И что?

– Зато ты у нас такая смелая! Полудохлую девчонку потащила на съедение этим…

– Я не обижаюсь, – невнятным, сонным голосом произнесла Кира. До этого она не обращала внимания на перепалку, свернувшись клубком, крепко спала, видимо, впервые за последнее время, но громкие голоса разбудили ее. – Я бы сделала так же. Да и любой из вас тоже, если бы был подогадливее и не перетрусил.

Дик презрительно хмыкнул и принялся бродить из угла в угол, стараясь, впрочем, держаться как можно дальше от входа.

– Это часто бывает? – невозмутимо спросил Джейк, и я понял, что вопрос обращен ко мне. – Подобные случаи. Чтобы цивилизованные люди вели себя как дикари?

– Я такое вижу в первый раз.

– И что на них могло повлиять?

– Бывает, высота творит с людьми разные фокусы. Один слышит голоса, другой вдруг решает, что может летать, третий погружается в депрессию или становится агрессивным…

– Вот и надо убираться отсюда, пока никто из нас не спятил, – ввернул свое веское слово Дик.

– Я заплатил за тебя и за этот трек, – грубо оборвал его Джейк. – И никто не повернет назад, пока не отработает свои деньги. Райн уже сказал тебе – у этих двоих поехала крыша, потому что их гид погиб.

Мы все непроизвольно посмотрели на то место на полу, где совсем недавно лежала голова Раджа. Я вынес ее из пещеры и положил на камень неподалеку от убившего его человека. Видимо, от усталости мне показалось, что синие губы кайлатца тронула довольная улыбка при взгляде на окровавленный труп врага.

– Так что никто никуда не пойдет, – закончил Джейк.

Ветер завывал в ущелье. Холод, наполненный запахом снега и ледяного камня, вползал в пещеру, пробирая до костей. От него не спасала даже термозащитная одежда. Я подумал – хорошо, что настоял на том, чтобы все несли с собой теплые вещи. Мы натянули на себя водолазки из полартека и пуховые жилеты. У Тиссы нашлась шерстяная повязка на голову. Я зажег и поставил на пол несколько свечек. Они давали хотя бы призрачное тепло и отпугивали тьму, льнущую к порогу. Мои спутники жались друг к другу, забыв о том, кто из них главнее или богаче. Сейчас каждый хотел просто согреться.

Ночь все никак не кончалась… Тисса, сидя на куске оленьей шкуры рядом со мной, грела ладони, приблизив их к самому огоньку. Ее лицо, и так похудевшее за последние дни, осунулось еще больше. Резче выступили скулы, запали щеки, и заострился подбородок. Кудрявые волосы, прежде пушистые и блестящие, потускнели и лежали на лбу ленивыми серыми кольцами. Но глаза светились неизменным упрямым, гордым, холодным светом.

– Он не вернется? – тихо спросила она.

– Нет. Я сильно ранил его.

Кира застонала во сне, словно до нее долетел отголосок нашего разговора и пробудил болезненные воспоминания, и я понизил голос, чтобы не тревожить ее:

– Теперь ему нужно время, чтобы прийти в себя.

– Но если все так благополучно, почему ты не спишь? – Она проницательно посмотрела на меня. – Не исключаешь возможности, что он может все же прийти сюда?

– Не думаю, что он придет.

– Так и просидишь всю ночь, не смыкая глаз?

– Устану, попрошу тебя подежурить вместо себя.

Тисса криво улыбнулась.

– Меня? Не Джейка или Дика?

– Тебе я доверяю больше.

На ее лице, неровно освещенном свечой, промелькнуло легкое недоверие, а затем удовольствие. Знакомое выражение. Она всегда любила похвалы, даже самое незначительное одобрение во время семинара зажигало мгновенный гордый блеск в глазах Тиссы. Она умело скрывала его, но мне почти всегда удавалось заметить этот отблеск тщеславия, так же как и сейчас.

Джейк, уронивший голову на грудь, громко всхрапнул, дернулся, просыпаясь, обвел пещеру мутным взглядом и буркнул недовольно:

– Думал, мне все это снится.

Отпихнул локтем Дика, навалившегося на его плечо, сунул руки в рукава куртки и снова закрыл глаза.

– Отдохни, – сказала мне Тисса, с насмешкой взглянув на мужчин, скорчившихся у стены. – Я все равно пока не смогу спать. А тебе завтра дальше нас вести. Не хочу, чтобы ты случайно свалился в пропасть.

– Разбуди меня через два часа.

Она посмотрела на циферблат своих часов со светящимися стрелками и кивнула.

Я натянул на голову капюшон термозащитной водолазки, прислонился затылком к стене и опустил веки. В темноте, окружившей меня, тут же начали плавать размытые образы и четкие, почти материальные мысли. Почему два крепких, выносливых человека превратились в одержимых? Что на них повлияло? Случайный выбор неведомых сил? Или этих парней тоже накрыла тень от крыла грозной птицы Сиал-чари? А может, все дело в источнике? Его близость так действует на слабых духом людей? И сами кайлатцы, те, кто превращается по ночам в кровожадных зверей, тоже чувствуют его?

Вопросы, на которые у меня не было ответов.

Мог ли я подумать, обсуждая с Уолтом поездку в Кайлат, что буду сидеть здесь не в уютном кабинете с видом на заснеженные горы, вооружившись словарями и сборником местных легенд, а в грязной пещере, держа под рукой нож и напряженно прислушиваясь к грозным звукам, доносящимся снаружи.

Ночь шумела, шуршала, скрипела и подвывала за пределами нашего убежища. Я слышал ее сквозь мутный, тяжелый сон. Несколько раз мимо входа пробегал кто-то на мягких крадущихся лапах. Остановился возле трупа, шумно принюхался, стал с треском разрывать одежду на нем когтями, а потом вдруг взвизгнул и галопом помчался прочь, обиженно ворча. Тисса, тесно прижавшаяся ко мне во время этой громкой возни, тихо вздохнула и чуть отодвинулась.

– Звери, – донесся ее прерывающийся шепот. – Просто дикие, голодные звери.

Она зажгла еще одну свечу, словно этот робкий огонек мог оградить нас от кошмаров ночи.

Потом раздался далекий заунывный вой, к нему присоединился еще один тоскливый голос, сменившийся неожиданным кашлем и хихиканьем. Затем громко и грозно зафыркал эбо, мелкие камешки со стуком посыпались из-под его тяжелых копыт, звякнул колокольчик на косматой шее.

Потом все звуки начали отдаляться, и я провалился в глубокую темноту.

Тисса разбудила меня ровно через два часа, которые прошли как несколько мгновений. Молча стиснула ладонь холодной рукой, сжалась в комок на своей узкой подстилке, опустила голову мне на колени, поежилась и провалилась в неглубокий, тревожный сон. Остальные тоже спали. Или делали вид, что спят, лишь бы не видеть и не знать, что происходит вокруг. Что потом, уже днем, можно списать на долгий кошмар, вызванный холодом, усталостью и высотой, – все эти звуки, тени и шорохи. А особенно – черный неподвижный силуэт, стоящий у входа в разодранной трекинговой одежде, обильно залитой кровью, который можно было увидеть, если долго смотреть в темноту за пределами пещеры.

Я опустил руку на плечо Тиссы, пытаясь защитить ее от холода и страха. Но она переложила мою ладонь себе на щеку, потом закрыла ухо, чтобы не слышать угрожающего шелеста, звериных крадущихся шагов, невнятного шепота из темноты. И сразу же заметно расслабилась, задышала ровнее. Кира теснее прижалась ко мне с другой стороны – если бы не частое, затрудненное дыхание и не колышущаяся прядка, упавшая на губы, ее белое лицо казалось бы неживым.

Джейк и Дик, сидящие рядом с Тиссой, были похожи на два валуна, слившиеся со скалой. Неподвижные, темные, все сильнее остывающие без солнца. И мне хотелось толкнуть кого-нибудь из них, чтобы каменная пещера не поглотила их до конца.

Но я не двигался с места, вслушиваясь в темноту, которая теперь не таила угрозы, лишь беззлобно пугала.

А потом в какой-то миг понял, что ночь больше не выглядит непроглядно-черной. С трудом, но я уже мог различить веревку, лежащую поперек входа, силуэты приземистых кустов рододендрона на краю обрыва.

Подождал еще немного, когда рассвет наберет силу, и стал будить спутников. Они поднимались с трудом, ворча и огрызаясь, раздраженные друг на друга и на меня.

– Вызовите мне такси из Ферче, – бормотал Дик, держась за поясницу.

– И чашку кофе в постель? – мрачно осведомился Джейк, массируя затекшую ногу.

– Было бы неплохо, – едва слышно ответил тот, заталкивая в боковой карман рюкзака свою туристическую пенку.

– Ты, кажется, мечтал преодолевать трудности, – усмехнулась Тисса, пытаясь привести в порядок растрепанные волосы. – Вот и преодолевай.

Тренер не ответил, чихая, сморкаясь и отплевываясь.

– Если после этой прогулки, Райн, у меня заболят суставы, – продолжил между тем Джейк, – я вычту из вашего жалованья половину.

– Кира, ты как, идти сможешь? – спросил я девушку, не обращая внимания на брюзжащих мужчин.

– Да, – ответила она, с ненавистью оглядывая пещеру, встала, поморщилась от боли в одеревеневшем теле. – Хочу уйти отсюда как можно быстрее.

Серый утренний свет растекался по ущелью. Вершина Седого Старика уже ловила белым заснеженным острием первые робкие лучи солнца. Но у ее подножия еще лежала глухая тень. Ночные призраки спешили убраться прочь. Небо, пока еще плоское и тусклое, постепенно приобретало глубину и яркость. В густых кустах боярышника начала несмело почирикивать птица, которую местные жители называли кальчундра. Но пока еще в ее голосе не было слышно мелодичных, радостных трелей.

Дыхание ледников заглушало запах тления, ползущий от мертвого тела, лежащего в отдалении от пещеры в луже засохшей, побуревшей крови. Одежда на нем кое-где была порвана когтями зверей, в дырах виднелись куски выеденной плоти. Головы Раджа на камне не было.

– И где она? – спросил Джейк, обозревая окрестности.

– Улетела, – нервно хмыкнул Дик.

– Наверное, звери унесли или птицы, – сказала Тисса, стараясь не смотреть на убитого.

– Небось гид пришел сюда ночью и забрал свою голову? – продолжал изощряться в остроумии тренер.

Кира, держась за мою руку, сделала несколько шагов, поморщилась, но кивнула в ответ на мой внимательный взгляд:

– Дойду.

При утреннем свете она выглядела чуть лучше, чем ночью. Нет, конечно, грязные, спутанные волосы, распухшие губы, царапины и синяки оставались прежними, но в глазах появилась уверенность и сухой, жесткий блеск.

– Опять ты помогаешь мне, Райн, – сказала она тихо, так, чтобы не слышали остальные.

Ответить на это было нечего.

Мы стали подниматься вверх по тропе, все дальше уходя от пещеры.

Кира старалась не задерживать нас, но шла все равно очень медленно. Дик, втайне довольный такой скоростью, бодро шагал впереди, время от времени оглядываясь на девушку со сдержанной снисходительностью опытного походника. Похоже, он уже забыл обо всех ночных страхах и опасностях, уверенно поднимаясь по узкой тропе.

Иней, лежащий на траве и камнях, испарился. Становилось теплее. Мы вернулись на путь, с которого сошли вчера, и направились к Ферче.

Кира начала спотыкаться, кроме того, она где-то потеряла горные очки и теперь болезненно щурилась от солнца. Я взял ее под руку, чтобы помочь удержаться на ногах. Тисса высокомерно повела темной бровью и молча подхватила с другой стороны. Джейк равнодушно отвернулся.

Наша скорость снизилась еще сильнее.

Когда мы увидели долину Ферче, она уже была ярко освещена солнцем. Ущелье казалось прорезанным гигантским ножом между высочайших гор.

Это был абсолютно инопланетный ландшафт. Здесь не росли деревья, только редкий, низкий, стелющийся по земле кустарник. Красные, бурые, серые камни, седая от пены река между ними, ярчайшее синее небо сверху, а на его фоне – ослепительно-белые пики Чоласте, Табоче, Покалда, Седого Старика, Ю-Чой, Одинокой Девы и Имья Тсе. Длинная стена Престола богов заслоняла от взглядов смертных высочайшую вершину и выглядела неприступной крепостью, делящей мир на две части. Горы смотрели друг на друга ледяными взглядами, бесконечно отражающимися в их вечных ледниках. «Невысокие» трех– и четырехтысячники служили темной оправой для белых сияющих гигантов, возвышающихся над ними.

В спину подталкивал холодный ветер, заставляя идти быстрее. Солнце все сильнее палило сверху.

Мы спустились с холма, перешли по узкому железному мосту, гремящему под ногами, на другой берег, поднялись по склону и увидели внизу домики поселка и низкие каменные заборчики, ограждающие квадратные участки вскопанной земли. Возле одного из лоджей, на площадке, поросшей ярко-зеленой травой, стояли желтые палатки. Неподалеку от них несколько молодых людей играли в футбол, перебрасывая друг другу тряпичный мяч. Четыре эбо, напоминающие косматые валуны, стояли в загоне, помахивая хвостами, похожими на длинные метлы.

Навстречу нам шли два человека – один небольшого роста, коренастый и крепкий, второй – высокий, с решительными и в то же время плавными движениями. Издали было невозможно разглядеть лица, но я был уверен, что это не обычные трекеры. Расстояние между нами быстро сокращалось.

Наконец в низком крепыше я узнал Тшеринга, а в его спутнике – того самого гурха, с которым мы встретились на тропе при подъеме к монастырю. В этот раз на нем был не современный спортивный костюм, а свободные полотняные штаны, подпоясанные широким ремнем, сапоги на толстой подошве и серая кожаная куртка. За плечами висел небольшой дорожный мешок, на поясе – кухри в ножнах, в отличие от моего сирупати, более длинный и массивный, с широким лезвием и так называемым «брюхом» – нижней лопастью клинка. Это был бходжпур – разновидность ножа, которым предпочитали воевать гурхи. И только они умели управляться с этим оружием.

– А я уже шел за твоими костями, – радостно заявил мне погонщик на своем смешанном малопонятном наречии и принялся, улыбаясь, отвешивать поклоны всем присутствующим по очереди. Дик удостоился его внимания целых два раза.

Гурх без улыбки поклонился нам и стал внимательно разглядывать измученную Киру. Его глаза были ясными, яркими, молодыми, но уже окруженными глубокими лучиками морщин, видимо, он никогда не носил солнцезащитные очки.

– Мы не успели до темноты, – сказал я, продолжая поддерживать девушку под руку. – Остановились в пещерах. А потом появились одержимые.

– Одержимые? – Тшеринг уставился на меня так, словно впервые услышал о таких существах. – Где ты их нашел?

– Не я их, они – меня.

– Говорил я, что ты пропадешь с этими белыми, – заворчал кайлатец. – Идут еле-еле. На эбо надо в гору тащить…

– Сколько их было? – спросил меня гурх на своем чистейшем горкхали.

Его молодое смуглое лицо с правильными чертами стало строгим, замкнутым, почти суровым. А ноздри прямого носа хищно раздувались, словно он уже издали чуял добычу.

– Двое.

– Она была с ними? – Он указал взглядом на Киру.

– Они напали на ее друзей и гида. Все мертвы, кроме нее.

– Мы наконец пойдем? – начал терять терпение Джейк. – Или так и будем стоять, дожидаясь, пока вы побеседуете? Я, между прочим, всю ночь не спал.

– Я тоже. – Дик переступил с ноги на ногу, его трекинговые палки проскребли наконечниками по камням. – Эти местные могут трепаться весь день, ничего не делая.

– Что с одержимыми? – быстро спросил гурх, не глядя на недовольных путешественников.

– Одного я убил. Другого ранил. Он уполз куда-то в горы.

– Ты должен его добить. Знаешь правила?

– Сначала мне нужно довести друзей до поселка.

– Сами бы дошли, – буркнул Тшеринг, лучезарно улыбаясь Дику, который, скривившись, отвернулся.

– Так мы идем? – все более раздраженным тоном осведомился Джейк.

– Где убит первый? – невозмутимо спросил гурх.

– У пещер.

– Я пойду туда. А ты догоняй. – Он вежливо, но равнодушно поклонился трекерам и направился в ту сторону, откуда мы пришли.

Тропа полого спускалась вниз. В какой-то миг мы потеряли из виду домики Ферче, закрытые склоном соседнего холма, а потом они появились вновь. Голые серо-малиновые скалы прижимались к нему с одной стороны. С другой глухо бормотала Лобче Кхола – еще одна горная река – живое продолжение мощного ледника Хумбу, который полз с шеститысячника Хумбутсе, стоящего на границе с соседней страной Гунхэго.

Зимой в этом селении не оставалось жителей, они уходили вниз – туда, где не выпадало столько снега. Закрывали лоджи – и возвращались в долину только весной, к открытию нового трекерского сезона.

Мы прошли по довольно широкой улице между двумя рядами домов. Одни были повыше и казались более добротными, другие едва могли выдержать вес собственных крыш. Кое-где за низкими каменными заборами стояли палатки. Неувядающая травка дубо была припорошена вечной кайлатской пылью.

Из лоджей выходили трекеры, чтобы направиться дальше по долине в сторону Лобче. Или пройти через невысокий перевал к селению Денгабоче. Прогуляться по соседним холмам и пофотографировать горы во всем их утреннем великолепии.

Я привел спутников в «Рассвет Кайлата». Это был самый большой лодж в Ферче. Двухэтажный, с комнатой для медитаций, на полу которой хозяйка разбросала вышитые подушки и коврики. С двумя душевыми, где всегда текла горячая вода, просторным обеденным залом с настоящими стеклами от пола до потолка. Помню, пару лет назад здесь было занятное правило – если ты приносил и оставлял в библиотеке гостиницы новую книгу, то мог рассчитывать на бесплатное проживание.

– Приглядывай за ними, – сказал я погонщику. – Посели в комнату, если захотят прогуляться – иди с ними.

Он выслушал меня, сосредоточенно щуря черные глаза, и кивнул:

– Сделаю. А ты куда? Обратно?

– Да.

Он неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал.

– Тшеринг покажет ваш номер, – обратился я к спутникам. – Располагайтесь, отдыхайте. Позавтракайте, здесь неплохая кухня.

Джейк побормотал, что указания ему не нужны, он сам разберется, когда ему есть, а когда спать, и тяжело пошагал за погонщиком. Уставшие Тисса и Дик последовали за ним, почти не глядя по сторонам.

Я провел Киру в обеденный зал. Когда мы вошли в большое теплое помещение с высокими потолками и десятком столов, ровный гул голосов, наполняющих его, слегка стих. На нас уставились не меньше двух десятков любопытных глаз. Впрочем, почти все путешественники тут же опять занялись своими делами – завтракали, болтали, читали, просматривали снимки на своих фотокамерах. И на нас теперь поглядывали лишь украдкой.

На скамье, накрытой пестрым ковриком, лежал, вытянувшись во весь рост, молодой мужчина, одетый не лучше местных кайлатцев. Нижнюю часть его лица скрывала густая светлая борода, верхнюю – вязаная шапка, надвинутая на глаза.

– Освальд, – позвал я его, подходя ближе.

Тот приподнял шапку и уставился на меня, в его сонных глазах блеснуло узнавание.

– О, Райн Альгрен! Приветствую! – произнес он низким басом, звучащим словно из бочки. – Ты снова здесь?

Он работал уже полгода в местной больнице, изучая влияние высоты на человеческий организм и местные гомеопатические методы лечения горной болезни. Мы с ним познакомились в прошлом сезоне. Освальд пытался уговорить меня пройти полное обследование, чтобы узнать, какие изменения произошли в моем теле от такого длительного воздействия высоты. Мысль о научной работе, которую можно было написать на основе этого материала, долго не давала ему покоя. Но потом он понял, что уговаривать меня бесполезно, я не собираюсь играть роль подопытного кролика, и сделал вид, что забыл о своих настойчивых просьбах.

Проснувшись окончательно, Освальд сел, широко улыбаясь.

– Что привело тебя сюда вновь?

– Это Кира, – сказал я, – позаботься о ней, пожалуйста.

– Конечно. Без проблем. – Он с профессиональным интересом уставился на девушку, без сил опустившуюся на скамью. Взял ее за плечи, вновь ставя на ноги, и произнес с равнодушной любезностью: – Пойдем, дорогая. Дядюшка Освальд присмотрит за тобой.

Приобнял и повел за собой. Уходя, Кира оглянулась на меня с недоверием и растерянностью. Как будто не понимала чего-то. Но у нее не было сил спрашивать.

Их проводили любопытными взглядами. Я покинул обеденный зал и пошел на улицу.

У выхода из лоджа стояла Тисса, делавшая вид, что любуется заснеженными вершинами гор. Как только она увидела меня, на ее лице появилось выражение мрачной решимости.

– Куда-то собрался?

– Почему ты здесь? Тебе надо отдохнуть.

Тисса сняла очки и посмотрела на меня прямо, без защиты темных стекол.

– А тебе?

– Мне нужно вернуться. Найти второго.

– Ты обещал, что не будешь этого делать.

– Я не обещал.

– Ты должен следить за нашей безопасностью.

– Здесь вы в безопасности. Я вернусь до темноты.

Несколько мгновений она смотрела на меня со жгучим негодованием в глубоких синих глазах, поняла, что спорить бесполезно, резко развернулась и ушла в лодж.

Я направился в обратную сторону.

Стоило повернуть спиной к Ферче, как в лицо ударил холодный ветер, несущий мелкую колючую пыль. Она секла кожу и забивала горло. Мне пришлось натянуть на лицо платок. Странная особенность этого места – ветер всегда дул в одном направлении, словно в гигантской трубе, и даже выносливым, ко всему привыкшим кайлатцам приходилось защищаться от него, пряча нос и рот под плотной тканью. «Дыхание богов» – так называли они этот непрерывный поток воздуха.

При спуске к пещере я услышал тоскливые, заунывные звуки. Они то становились громкими до пронзительности, то стихали до едва различимого шепота. И снова принимались завывать десятком тонких визгливых голосов. От них бежал озноб по спине, и начинало холодом колоть затылок. Я ускорил шаги и почти бегом спустился на площадку перед пещерой.

Гурх сидел, скрестив ноги, и играл на белой, слегка изогнутой свирели в оправе из серебра, расширяющейся на конце. Увидев меня, он тут же опустил ее и быстро убрал в свой мешок. Над поляной повисла напряженная тишина. Но я уже понял, что за инструмент выдувал эти тоскливые звуки – тот самый ганлин, который мог вызывать или сдерживать потусторонние силы.

По спине лежащего на земле одержимого ходил ворон, лениво теребя клювом его куртку. Три других прохаживались неподалеку, наблюдая за людьми. Голова Раджа стояла на своем каменном постаменте. Хотя я был готов поклясться, что утром ее не было на этом месте.

Гурх поднялся, закинул за плечо кожаный мешок, подошел к трупу, глядя на него сверху вниз, и сказал мне с ноткой неудовольствия:

– Я думал, ты позаботился о теле. Клинок из монастыря у тебя есть.

Ни один здравомыслящий кайлатец не оставит мертвого одержимого более чем на одну ночь. Они считали, что его плоть – великолепный сосуд для вселения злых сущностей. Еще более агрессивных, чем были эти безумцы при жизни.

– Я должен был охранять людей, которые доверились мне, а не проводить похороны. И, кроме того, я никогда не практиковал чод.

Гурх посмотрел на меня с легким недоумением в черных глазах, как будто я признался, что никогда не видел гор:

– Как же ты его убил?

– Повезло, – ответил я сдержанно, не вдаваясь в подробности ночного происшествия.

Несколько мгновений он пристально вглядывался в мое лицо, словно пытаясь прочитать мысли, потом отвернулся и вытащил свой кухри.

Ритуал под названием чод считался одной из самых опасных, но действенных практик мистической религии Кайлата. Его проводили ночью, в уединенном месте – пещере, вершине горы, или, еще лучше, на месте сожжения трупов, или там, где совершались небесные похороны. Под звуки ганлина к человеку, решившему получить силу и мудрость, приходили духи и вселялись в его тело, наполняли разум невероятными картинами, а физическую оболочку терзали болью. Считалось, что выдержавший это испытание обретал нечувствительность к жаре и холоду, не мог заразиться инфекционными заболеваниями, терял привязанности, которые могли привести к эмоциональной слабости, и все страхи. В отличие от одержимого, который превращался в злобное чудовище ночью, практик чода мог контролировать свою силу и свою ярость. Кроме того, расчленяя трупы во время похорон, не навлекал на себя внимание и злобу духов, которые любили кровавые ритуалы.

Как действовал этот ритуал на людей с душой, я не знал. Но сильнее всего, признаться, не хотел терять свои привязанности.

Гурх между тем наклонился, срезал одежду с мертвого тела, затем теми же самыми быстрыми, уверенными движениями распорол кожу и отошел в сторону. Спустя пару минут, на труп начали слетаться вороны. И принялись жадно клевать мясо.

– Скажешь родственникам этого человека, что он упал в пропасть, поэтому тело не нашли, – сказал гурх, демонстрируя знание обычаев моего мира, где не принято скармливать трупы умерших хищным птицам. – Или пропал. Здесь пропадают люди.

Очень скоро тело скрылось под черной шевелящейся массой. Стучали клювы о кости, трещала, разрываясь, кожа, шелестели перья, каркали птицы, сцепившиеся из-за особо лакомого куска плоти. Голова Раджа смотрела на пиршество с высоты своего камня до тех пор, пока на нее не спикировала новая голодная птица.

– Почему они сходят с ума? – спросил я, отворачиваясь.

Сначала гурх молча посмотрел на меня, потом произнес:

– Если обходить Зеркальную гору против солнца – умрешь. Почему? – Не дождался ответа на свой вопрос и пояснил: – Потому что так устроено в мире.

– Это первый случай, когда белые превращаются в одержимых?

– Знаешь, почему Великую мать у нас чтят больше, чем Отца? – Гурх сел на землю у скалы и жестом предложил мне присаживаться рядом. Я сбросил рюкзак на землю, опустился на камень подле собеседника, и тот продолжил: – Раньше одержимым становился каждый первый из пяти. Мудрые говорили, что в тела людей вселяются демоны. Они не боялись нападать даже днем. Мать богов сжалилась над смертными, пришла на землю и стала убивать их. И убила многих. Тогда остальные начали прятаться, некоторые забились под камни и притворились мертвыми, другие убежали далеко в горы и скрылись в подземных пещерах, третьи стали умолять о пощаде и поклялись выходить только ночью. Мать хотела убить всех, но вмешался Отец и попросил оставить их в живых. Они забавляли его. Он считал, что все живое достойно жизни. Мать выполнила его просьбу и ушла, но вместо себя оставила тех, кто убивает одержимых, если они встретятся на их пути.

– Гурхов, – уточнил я.

Он молча наклонил голову, и его волосы точно такого же цвета, как перья воронов, заблестели на солнце.

Интересная легенда. Но, к сожалению, она не объясняла, почему два белых парня превратились в кровожадных убийц. Впрочем, мне, видимо, лучше пока принять это событие как данность, так же как многое необъяснимое, что происходит в горах. Ответ на такие вопросы мог прийти абсолютно неожиданно.

Мой собеседник поднялся и, бормоча молитву, направился к трупу. Я узнал слова из Бардо Тходрол – «Книги об умершем», священного фолианта, в котором говорилось о промежуточном состоянии сознания, находящегося между смертью прежней телесной формы и обретением новой.

– Ты безрассуден, если в расцвете сил не чувствуешь приближения смерти, – тихо и значительно произносил гурх. – С нею все, что ты делаешь и считаешь важным, в одно мгновение превращается в ничто.

Монотонный голос заглушало недовольное карканье. Вороны отпрыгивали, видя приближающегося человека. А тот перевернул основательно обклеванный костяк, так чтобы птицам было удобнее, клинком разрубил несколько костей, обухом кухри сгреб в одну кучу куски мяса, утащенные падальщиками в сторону. Вороны нетерпеливо наблюдали за ним, ероша перья и вытирая клювы о камни. От головы Раджа остался лишь обглоданный череп с редкими клочьями кожи и волос. Гурх сбросил его на землю и резкими ударами разбил на части.

И что бы я ни говорил об уважении к культуре Кайлата, терпимости и почтении к чужим порядкам, зрелище было диким и отвратительным. Вряд ли когда-нибудь я смогу так же сосредоточенно, аккуратно расчленять тело врага… или друга, скармливая его голодным крылатым хищникам.

Запах сырого мяса и внутренностей стал невыносим. Чувствуя, что меня начинает мутить, я отвернулся и сказал:

– Пойду за вторым.

– Я с тобой, – ответил мой спутник и, судя по треску, разрубил очередную кость.

– Хорошо.

– Меня зовут Гром, – сказал он неожиданно, и я понял, что это прозвище. Никто из народа гурхов не называл чужакам настоящих имен.

– Райн.

Он обогнул меня, вытер нож пучком травы, кивнул и первым двинулся по узкой тропинке мимо пещеры.

Чтобы успевать за ним, мне пришлось очень постараться. Тропа спускалась все ниже по холму. Справа навис склон горы, мы шли под тяжелым каменным навесом, скрывающим лучи солнца. Со скалы сочилась ниточка водопада, и земля вокруг была мокрой.

Гурх внимательно осматривал камни под ногами, на которых кое-где, все реже и реже, виднелись бурые пятна засохшей крови. Раненный мной одержимый прошел здесь.

А потом эти следы исчезли. Но другой дороги не было, если только сошедший с ума человек не бросился вниз с обрыва или не полез по круче наверх, что казалось мне малореальным.

Становилось все прохладнее и темнее. Густой боярышник, усыпанный алыми ягодами, рос на краю обрыва, крепко цепляясь корнями за землю.

Справа показался узкий лаз между валунами, в который не смог бы протиснуться ни один человек. Я вытащил нож, хотя шагающий впереди воин спокойно посматривал по сторонам, не показывал ни волнения, ни настороженности.

Мы прошли мимо узкой каменной арки в половину человеческого роста. На ее полу виднелось черное пятно от костра. В стене кто-то грубо вырезал древний символ, похожий на знак солнца.

Мой спутник вдруг стремительно обернулся, вскинул голову. И тут же на меня сверху упала черная тень. Одержимый целился мне в спину, но промахнулся, ударил в бок. Не удержавшись на ногах, я рухнул вместе с ним на землю. Пальцы с острыми обломанными ногтями вцепились в мою куртку, зубы впились в плечо, но не могли прокусить плотную ткань. Из-под спутанных, свалявшихся волос светились безумные глаза, утратившие всякое человеческое выражение.

Бросив взгляд в сторону, я успел заметить гурха, который стоял в отдалении и спокойно наблюдал за нами, не делая попытки мне помочь. Клыки, словно тиски, сжимали плечевой сустав. Ногти процарапали по лицу, стремясь дотянуться до моих глаз. Скулу и щеку обожгло рваной болью. Я рывком освободил руку, в которой сжимал нож, и ударил. Без размаха, но лезвие так легко вошло в тело, словно то было гнилой тряпкой. Послышался долгий хрип, и одержимый обмяк, повалившись на бок.

Я поднялся, по шее текла кровь из разодранной щеки.

– Последний рывок. – Подойдя ближе, гурх наклонился и перевернул мертвое тело. – Он знал, что умирает, и решил забрать тебя с собой.

Куртка на груди трупа была бурой от запекшейся крови. Широкая рана, нанесенная моим кухри, смердела гниющей плотью. Черные от грязи руки со скрюченными пальцами напоминали изломанные сучья. А лицо оказалось на удивление спокойным, умиротворенным. Смерть вернула ему человеческое выражение.

– Ты справился, – снисходительно произнес гурх, словно я оправдал его ожидания, исполнив трудное, но, впрочем, выполнимое задание. – Дальше будет проще. И шрамов меньше. – Он посмотрел на мои царапины.

Я вытащил из кармана платок, прижал к кровоточащей щеке и сказал:

– Я не собираюсь посвятить свою жизнь убийству одержимых.

– Но ты знаешь правила этого мира и выполняешь их. Значит, тебе придется убивать их и дальше. – Он подумал, потом запустил руку в сумку и спросил: – Какой выберешь?

И достал две флейты. Одна была желтая, чуть выщербленная, но зато покрытая сложной резьбой, оплетенная тонкой белой сетью, в ячейках которой крепились крупные камни бирюзы и яшмы. На расширяющемся конце в серебре оправы виднелись два отверстия – «лошадиные ноздри», как их называли создатели этого инструмента. Вторая – попроще, без узоров и украшений, но ослепительно-белая, ровная, гладкая, с накладками из серебра, почерневшими от времени.

Я указал на нее.

– Уверен? Этот богаче и красивее, – насмешливо сказал Гром, показывая мне первый ганлин.

– И сделан из рога эбо. А второй – человеческий. Кроме того, безупречный по форме и цвету.

Я знал, что существовал специальный ритуал по созданию этого инструмента. И материал для него нужно было выбирать очень тщательно. Запрещалось использовать берцовые кости самоубийц, больных, безумных, людей, умерших от голода, убийц. И ни в коем случае нельзя делать ганлин из рогов или костей животных. Иначе духи, услышав неправильный тембр звучания такой флейты, могли впасть в ярость и уничтожить человека, посмевшего играть на подделке. Только молодые и здоровые юноши или девушки подходили для этого инструмента.

Обо всем этом я сказал гурху. Он выслушал меня с улыбкой и подал флейту.

– Тогда забирай.

Ценный подарок, от которого нельзя отказываться. Если не принять его, духи, присутствовавшие при создании этого инструмента, могут посчитать себя оскорбленными. Я взял ганлин. Он вызывал странное, двойственное ощущение.

Помню, Уолт рассуждал о том, что флейта из человеческой берцовой кости всего лишь своеобразная интерпретация легенды о возникновении первого музыкального инструмента, проявлении первого душевного порыва, который требовал выразить себя в творчестве. Мой друг считал, что она перекликалась с мифологией нашего мира, в которой говорилось о том, как боги сплетали из своих волос струны для волшебных арф или обтягивали кожей убитых врагов бубны.

Но на самом деле, говорил Уолт, никто не вырезает ганлинов из останков умерших. Это всего лишь аллегория. Ни одно истинное произведение искусства не возникает без боли и мук творчества. Рассказ о создании флейты из своего тела – примитивная попытка показать слушателям всю силу воли и мужества музыканта, его неудержимого стремления к творчеству.

Теперь я держал этот «несуществующий» инструмент в руках. Сама берцовая кость была легкой и теплой, серебро обрамления – тяжелым и ледяным. В нем чувствовалась отдаленная, затаившаяся сила, будить которую следовало с осторожностью.

– Когда будешь вызывать существ из мира без форм в первый раз, – сказал гурх, наблюдая за мной, – ганлин сам скажет тебе, что делать. Ты поймешь, как правильно играть на нем.

– Я понял. Благодарю за подарок.

Он слегка поклонился мне и повернулся к трупу, доставая кухри.

– Иди. Я справлюсь сам…

Дорога обратно показалась мне гораздо короче, чем была на самом деле. Но когда я подошел к лоджу, на нее уже ложились длинные вечерние тени.

Путешественники, идущие к своим гостиницам, удивленно поглядывали на мою одежду в крови и грязи, на расцарапанное лицо. Обменивались комментариями за моей спиной – почему я один и что могло случиться.

Недалеко от входа в лодж слонялся Тшеринг. Он беседовал со встречными кайлатцами, глазел по сторонам, изучал имена, выгравированные на стеле, построенной в честь погибших на вершине Матери Всех Богов альпинистов, но на самом деле создавалось впечатление, что он поджидает кого-то. Увидев меня, погонщик расплылся в довольной улыбке, но тут же помрачнел, разглядев царапины на моем лице.

– Как дела? – спросил я, подходя ближе.

– Хорошо. Очень хорошо, – снова заулыбался мой помощник, поклонился проходящей мимо женщине с огромной корзиной на спине и вновь повернулся ко мне. – На гору их водил. Только что вернулись. Ужинают.

– На какую гору?

Он указал на соседний холм, возвышающийся над селением. Невысокий, по счастью, – метров триста.

– Каменные пирамидки велел делать. – Погонщик ухмыльнулся. – Чтобы от духов защищаться. Много сделали. Особенно бугай старался. Все камни на горе собрал. Очень духов боялся.

Я только покачал головой в ответ на это тонкое издевательство над моими спутниками.

– А ты как? – Тшеринг снова стал серьезным.

– Все в порядке. Гром мне очень помог. Где ты его нашел?

– Кого? – Погонщик непонимающе нахмурился.

– Гурха. Ты встречал нас вместе с ним на подходе к Ферче.

Кайлатец смотрел с недоверием, словно вдруг перестал понимать меня, и я продолжил, говоря медленнее и четче:

– Он работает здесь гидом. Я уже видел его на переходе от Намаче до монастыря. Сегодня утром вы оба шли мне навстречу. Мы поговорили. Я повел трекеров в лодж, вместе с тобой. А он отправился к пещерам…

– Райн, – тихо и душевно сказал Тшеринг, – ты, наверное, головой стукнулся или спал плохо. Я встречал тебя один. Никакого гурха со мной не было.

Теперь я смотрел на него с недоумением.

– Я разговаривал с ним при тебе.

– Ты говорил со мной, – покачал головой погонщик. – Но очень странно. Я подумал – устал, спать хочет, мысли путаются.

– Он провел ритуал небесных похорон для одержимого, которого я убил. Подарил мне ганлин.

– Райн. – Тшеринг осторожно коснулся моего рукава, проникновенно глядя мне в глаза. – Ганлины не дарят. Тем более – чужакам.

Я сбросил с плеча рюкзак, сунул в него руку и вытащил подарок. Кайлатец вытаращил глаза, потянулся, чтобы прикоснуться к флейте, и тут же отдернул ладонь.

– Не знаю, какое божество приходило к тебе, Райн, в облике человека, – сказал он наконец очень тихо. – Но удивительно, что ты вообще вернулся живым.

Глава 9

Лобче

Я понял, как устал, только когда добрался до своего номера. Это была довольно просторная комната, очень холодная, как будто сотни осенних и зимних морозов прошедших лет поселились здесь навсегда. Три кровати, стоящие под скосами крыши, покрывали яркие шерстяные одеяла. Стекло в окне уже подергивалось тонкой изморозью. Словно бешеный, гудел ветер, колотясь в стены дома. У соседей кто-то мучительно кашлял и бродил по комнате, скрипя половицами.

Больше всего мне хотелось, не раздеваясь, забраться в спальник и отключиться как минимум до полудня завтрашнего дня. Но я заставил себя снять куртку, найти в рюкзаке чистую одежду, аптечку и отправился в душ, единственный на этаже. По счастью, он оказался свободен. Я забрался под горячую воду и закрыл глаза. Тугие струи забарабанили по голове, ободранную щеку снова свело болью. Каждое движение давалось с трудом, казалось, высота и воздух, который становился все более разреженным с каждым днем пути, начали действовать на меня, лишая сил. Хотя я уже давно акклиматизировался в горах.

А еще не давала покоя недавняя встреча…

Я стоял под душем и думал о том, что произошло со мной. Кто был под личиной гурха? Зачем он пошел со мной? Что было нужно неведомому существу?

А если его действительно не было и мне все привиделось? Может быть, я сам расчленил человека и скормил его птицам? Но откуда тогда взялся ганлин? Инструмент, который делают из костей молодых юношей и девушек, чаще всего убитых мастером, изготавливающим эти флейты? Я уже давно привык к тому, что мир вокруг меня иногда становится совсем не тем, чем представлялся на первый взгляд, но это происшествие казалось абсолютно фантастическим.

Тшеринг ведь тоже видел ганлин.

Хорошо бы спросить о гурхе Тиссу, но так, чтобы не показаться сумасшедшим…

Я выбрался из душа, вытерся, оделся, затем продезинфицировал рану, заклеил пластырем. И мое чистое лицо, отражающееся в запотевающем зеркале, несмотря на тени вокруг глаз и еще резче выступившие скулы, стало выглядеть гораздо приличнее. Я вернулся в комнату, оставил вещи и отправился в обеденный зал.

Проходя мимо комнаты для медитаций, наполненной дымком ароматических палочек с сандалом и огоньками светильников, я увидел там несколько расслабленных фигур, полулежащих на скамьях и подушках. Кое у кого в пальцах тлели сигареты с сильным запахом, который и пытались заглушить сандаловым ароматом…

Народу в зале было много. Никто не хотел сидеть в ледяных, продуваемых ветрами комнатах. Почти все места в теплой, просторной уютной столовой оказались заняты. Даже у железной печки, обогревающей все помещение, сидели на табуретках пятеро оживленно беседующих мужчин, периодически заглушая ровное жужжание других голосов громовым хохотом.

Тисса и Джейк занимали самый дальний столик у окна, но сначала я подошел не к ним.

Освальд по-прежнему дремал на своей лавке, ему не мешали ни голоса, ни снующие мимо официанты с подносами еды. По-моему, это было основным его занятием в свободное время. Помню, как-то на него пролили стакан сока. Испуганный кайлатец замер, ожидая скорой суровой расправы, но врач, не просыпаясь, только стряхнул с груди не успевшую впитаться в одежду жидкость и повернулся на другой бок.

Я подошел к нему, позвал по имени. Освальд вынырнул из-под шапки, идентифицировал меня и нехотя принял вертикальное положение.

– Что с Кирой? – спросил я, присаживаясь рядом.

Он мотнул головой в сторону выхода и ответил глухим со сна голосом:

– Улетела. Сказала, что ей надоели горы. Вызвала вертолет, и до свидания.

– Ты ее отпустил?

– Не надо смотреть на меня с такой укоризной, – буркнул Освальд, зевая. – Ничего страшного с ней не произошло. Небольшое переохлаждение, легкая форма высотной гипоксии, синяки, ссадины, переутомление. Кстати, что это у тебя на физиономии?

– Царапина.

– Со снежным человеком обнимался? – хмыкнул он.

– Вроде того, – ответил я, машинально прикоснувшись к пластырю. – Ладно. Спасибо за помощь.

Он пожал плечами:

– Это моя работа.

Снова завалился на скамью и, приняв удобное положение, спросил:

– Кстати, вы куда идете?

– В Ронгбук. И дальше до озер.

Глаза Освальда сверкнули профессиональным интересом:

– Все лекарства с собой есть? Дексаметазон у тебя не просрочен? А то я заранее на троих койки в больнице подготовлю.

– Не просрочен. Все нормально.

– Ну хорошо. Тогда удачи. – Он натянул шапку на глаза, абстрагируясь от окружающего мира.

Я поднялся и перешел к столу, за которым сидели мои трекеры.

Джейк ужинал, низко склонившись над тарелкой. Его порядком осунувшееся лицо выражало крайнюю степень недружелюбия, и по мрачному взгляду, брошенному на меня, стало понятно, что ни на какие вопросы он отвечать не будет, пока не доест последний кусок момо.

Тисса наслаждалась холодным соком. На столе перед ней стояли несколько жестяных запотевших баночек с изображением апельсинов и яблок. Вымытые, тщательно расчесанные волосы искрились под светом керосиновых ламп, синяя кофточка с короткими рукавами и глубоким вырезом имела весьма отдаленное отношение к походной одежде.

– Как все прошло? – спросила она, не глядя на меня, когда я сел рядом.

– Нормально. – Я взял одну из ее баночек, открыл и залпом выпил содержимое.

Тисса неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала.

– Где Дик? Нам надо обсудить дальнейший маршрут.

Девушка указала взглядом на стол в противоположном конце зала.

Дик щеголял в черной майке, демонстрируя всем окружающим свои накачанные бицепсы, и беседовал с компанией молодых людей и девушек, благоговейно ему внимающих. Судя по всему, рассказывал о своих недавних героических приключениях.

– Жертва синтола! – усмехнулась Тисса, наблюдая за ним.

– Жертва чего?

– Ну да, ты же не знаешь последних веяний моды. Мужики накачивают мышцы синтетическим маслом и превращаются в атлетов, не тратя время на спортзал. Идиоты.

– А девицы надувают губы и грудь силиконом, – буркнул Джейк, вытирая соус на тарелке куском хлеба и отправляя его в рот. – Мне все равно, что вы делаете с собой, лишь бы это выглядело эстетично.

– Между прочим, у меня все натуральное, – холодно заметила Тисса.

Он пренебрежительно пожал плечами, затем повелительно махнул Дику. Тот быстро закруглил разговор и, провожаемый разочарованными возгласами восторженных слушателей, направился к нашему столу. Сел и спросил весело:

– Что, Райн, проводишь новый инструктаж? А чего это у тебя с лицом?

– Помолчи и слушай, – перебил его Джейк, отодвигая тарелку.

– Завтра тяжелый переход, – сказал я, глядя на каждого из спутников по очереди. – Мы идем через перевал Тхокла. Это четыре тысячи восемьсот метров. Остаемся в Лобче, на следующий день добираемся до Горак Шепа, и это будет нашей последней цивилизованной остановкой. Дальше начнутся дикие места, куда обычно не ходят трекеры. Мы ночуем в палатках, еду готовим сами…

– Да-да, – нетерпеливо перебил меня Джейк. – Это мне известно и входит в стоимость.

– Я хочу, чтобы вы оценили свои силы. Путь долгий и тяжелый. Быть может, вам не стоит так рисковать? Я могу довести вас до Черной горы, с ее вершины видны озера. Потом мы спустимся к базовому лагерю альпинистов у подножия Матери Всех Богов.

Пока я говорил, меня прожигал жгучий, гневный взгляд Тиссы. Явно больше всех недовольной моими словами. Она хотела сказать что-то резкое, но передумала, крепко сжав губы.

– Ты был там? – спросил меня Джейк.

– Был.

– Дорогу помнишь?

– Конечно.

– Тогда в чем проблема? Почему мы не сможем пройти там, где прошел ты? – Он понимающе улыбнулся, наклонился ко мне поближе, обдав крепким запахом дорогого парфюма, не заглушающим запах пота, и произнес доверительным, приглушенным голосом: – У меня такое впечатление, Райн, что ты кое-чего недоговариваешь. Надоело возиться с нами? Думаешь, вчерашний случай напугал нас? Или опасаешься, что мы снова задержимся в пути и тебе придется отбиваться от сумасшедших? Но этого больше не произойдет. Я оценил твои усилия. Так что, может быть, некоторое вознаграждение за твою вчерашнюю помощь нам, компенсация морального ущерба, поможет тебе принять нужное решение?

– Дело не в деньгах, – ответил я. – Если мы направимся к Ронгбуку, то не сможем повернуть назад.

– Почему?

– Нам придется обходить гору Аркарам, или Небесное зеркало, как называют ее кайлатцы. А путь вокруг нее возможен только в одну сторону. Те, кто пытается возвращаться этой дорогой, умирают.

Все трое посмотрели на меня с одинаковым недоверием, потом Джейк криво улыбнулся, желая сгладить неприятное впечатление, вызванное моими словами, и произнес иронически:

– Прямо-таки умирают?

– Да.

– Отчего же? – спросила Тисса, стараясь замаскировать настороженность в голосе под беспечностью.

– Никто не знает. Местные жители считают, что духи, обитающие здесь, преследуют людей, идущих по этим тропам.

– А что говорит по этому поводу наука? – осведомился Дик, широко ухмыляясь.

– Наука относит это явление к числу непроверенных и, скорее всего, несуществующих, потому что не располагает фактами о смерти туристов.

По губам Тиссы, слушающей меня, скользнула слабая улыбка, а взгляд потеплел. Видимо, от фразы, которую я произнес, повеяло нашим общим академическим прошлым. Когда я стоял за кафедрой, а она сидела на одном из рядов в аудитории, слушая мои лекции. Отстраненно я подумал, что так и не узнал, чем она занимается сейчас, и продолжил:

– Думаю, Аркарам – сложная система природных линз, которая губительно действует на высокоорганизованные живые организмы.

Дик демонстративно скривился, показывая, что не приемлет подобных заумных высказываний, и насмешливо фыркнул:

– Еще скажи, что эту гору инопланетяне построили. Или она на самом деле их замаскированный корабль.

– Просто кайлатцы не хотят, чтобы чужаки ходили по их священным местам, – с несокрушимой уверенностью заявил Джейк. – Ричард намекал, что они тут все помешаны на сохранении своих реликвий. Но тебя, Райн, как я вижу, принимают за своего. Поэтому и нас с тобой пропустят. Значит, говорить больше не о чем. Мы идем по маршруту, который уже обсудили. А если и случится нечто неожиданное, ты сможешь нас защитить. Я уверен.

Он благосклонно посмотрел на меня и снова потянулся к меню, намереваясь повторить заказ. Показав, что разговор закончен.

Дик выбрался из-за стола и направился к своим оставленным на время слушателям. Тисса рассеянно улыбнулась мне, взяла книгу в мягкой обложке, лежащую рядом на лавке, и открыла ее.

Они уже почти забыли о вчерашнем нападении. Поели, отдохнули, отвлеклись на новые впечатления. Никто из них не пытался понять, что же произошло на самом деле в пещере, представить, чем это могло грозить им. Как говорил Уолт: «Болезнь нашего общества – отсутствие воображения».

В плане трека, который мы разработали еще до начала пути, допускалось возникновение внезапной опасности, но напротив этого пункта Джейк записал – «Райн», так же как в графе «холод» были указаны спальные мешки, газовая горелка и палатка. Значит, беспокоиться не из-за чего. Все учтено…

Я поднялся и сказал Тиссе:

– Не засиживайтесь. Завтра рано вставать.

Пожелал всем приятного вечера и направился в свою комнату. Отсыпаться перед завтрашним треком.

В полутемном коридоре, где из экономии потушили почти все лампы, оставив только одну, у лестницы, слонялись бледные, измученные высотой, кашляющие путешественники. Периодически хлопала дверь туалета – расстройство желудка от местной пищи было не менее частой проблемой, чем простуда и головная боль.

В комнате, пока меня не было, стало еще холоднее. Солнце давно село. За окном растекалась темнота, поглотившая последние крохи тепла. Ветер выл все яростнее, колотил в стены дома и просовывал в щели ледяные пальцы сквозняков.

Я взял свой рюкзак, сунул туда руку и тут же наткнулся на флейту, завернутую в ткань. Ганлин не исчез, не перестал быть менее реальным, не превратился в нечто иное. Все та же белая берцовая кость, тусклое серебро…

Поборов искушение извлечь из него хотя бы несколько звуков, я снова завернул инструмент в ткань и убрал обратно в рюкзак.

В спальнике было тепло и уютно. Свеча, горевшая в миске на полу, в одиночку боролась с темнотой. Колеблющаяся тонкая кисточка пламени рисовала в пустоте теплый золотистый ореол, вокруг которого метались гигантские черные тени.

Я закрыл глаза, думая под неумолкающий аккомпанемент шума ветра и кашля простуженных соседей о том, зачем на самом деле ищу источник. Выполнить последнюю волю Уолта? Изменить весь мир? Или прежде всего я хочу просто увидеть загадочное место, о котором только читал. Убедиться в том, что оно действительно существует. Доказать это себе и всем остальным. Сейчас – для меня это самое главное.

И спутники, как будто подчиняясь моему желанию, всячески поддерживали меня в нем, стремясь в том же направлении, что и я…

Рядом хлопнула дверь, за стеной послышались шаги и приглушенные голоса вернувшихся из обеденной залы. Сначала долгое неразборчивое брюзжание Джейка, затем вопрос Тиссы, прозвучавший очень задумчиво:

– Знаешь, чем он отличается от нас?

– Ну? – далеко не дружелюбно спросил Джейк.

– Он знает, чего хочет.

– Я тоже, – буркнул тот, уронил что-то, и стук падающего предмета заглушил его следующую фразу.

– В глобальном смысле, – терпеливо отозвалась Тисса. – У него есть цель. И никаких внутренних метаний во время достижения ее.

– А у меня, по-твоему, цели нет? – В голосе Джейка прозвучала негодующая, почти гневная нотка.

– Он делает что хочет, понимаешь, – словно не замечая его раздражения, продолжила девушка все тем же тоном, который можно было назвать мечтательным. – Не принимает правила, которые навязывают ему окружающие. Ведь он мог стать таким же, как все вокруг. Махнуть рукой на свои принципы, идеи, представления, подстроиться под остальных, и жить ему стало бы гораздо легче. Но он не уступает.

– Это я заметил, – проворчал Джейк, – упертый, как гора.

Я невольно улыбнулся, слушая этот разговор о себе самом.

– Потому что он знает, чего хочет. А большинство из нас – нет. Мы мечемся, хватаемся то за одно, то за другое. Мы никогда не знаем, чего хотим на самом деле. Дайвинг сменяет танцы, модельный бизнес – занятия литературой.

Теперь она говорила о себе. Прежде я не подозревал, что ее занимают подобные мысли.

– Я не метался, – высокомерно заявил мужчина.

– Поэтому сменил десяток работ? – тихо рассмеялась Тисса. – И не задерживался ни на одной дольше года. Сколько предприятий ты продал? И сколько потом еще купил? Потом уцепился за свой последний бизнес. Но на самом деле терпеть его не можешь. Мечтаешь, чтобы твои снимки печатали в каком-нибудь журнале о путешествиях. Потом, еще через полгода, бросишь камеру и займешься высотным восхождением. Или горными лыжами.

Ответом ей было напряженное, неодобрительное молчание.

– Нам всем в принципе неважно, чем заниматься, – закончила Тисса свои размышления. – Но у одушевленных всегда есть цель и внутренняя убежденность в том, что они делают все правильно.

Она замолчала, а Джейк сказал властно:

– Что-то в последнее время мы с тобой только и делаем, что рассуждаем на возвышенные темы. Видимо, высота действует на мозги. Пора заняться чем-нибудь более приятным и полезным. Иди сюда.

– Извини, я устала, – прозвучал в ответ нежный голос Тиссы, полный искреннего сожаления. – Голова болит. Ты прав, это действует высота…

Ее слова сопровождались громким шорохом, шелестом и долгим взвизгиванием молнии – девушка забралась в свой спальный мешок марки «мустанг», выдерживающий температуру до минус тридцати градусов, и приготовилась мирно уснуть под гул ветра за окном.

Джейк снова забормотал нечто неразборчиво, но явно недовольно и, судя по аналогичным звукам и скрипу кровати, – улегся на свое место.

Я закрыл глаза, испытывая легкое удовлетворение от этого разговора. Тисса в самом деле искренне старалась меня понять. Но большее удовольствие доставляло знание того, что Джейк на этот раз остался ни с чем. А еще воспоминание, что со мной голова у Тиссы никогда не болела.

С этой мыслью я уснул.

Утром меня разбудил Тшеринг.

Погонщик, боком протискиваясь в приоткрытую дверь, спросил вместо приветствия:

– Ну что, гурх ночью не являлся?

– Нет. Похоже, остался ночевать в горах. – Я вытащил ботинки из спальника, куда убрал их, чтобы они не промерзли за ночь.

Тшеринг посмеялся, подождал, пока я скатаю спальный мешок, засуну в чехол и уберу его в свой объемный походный рюкзак. А потом удалился, захватив мои вещи, чтобы навьючить на одного из эбо.

Ночью на окнах намерз слой льда. Ветер утих и лишь, тихо подвывая, изредка скребся в стену. Свеча в миске на полу превратилась в лужицу растаявшего воска.

Умывальник находился как раз напротив моей комнаты. Возле него я столкнулся с Тиссой. Сегодня она была в черном – обтягивающая водолазка, такие же непромокаемые брюки. Кудрявые светлые волосы на этом фоне казались особенно яркими. Повязав их синим платком, она стояла у маленькой раковины и плескала в лицо ледяную воду. Когда Тисса наклонялась над низким краном, я видел, как ткань обтягивает ее спину с четкой линией позвоночника, выступившего под кожей. Заглушив желание провести ладонью по ее плечам, я встал рядом. Девушка чуть повернула голову, увидела меня и выпрямилась.

– Пытался отделаться от нас вчера? – спросила она тусклым утренним голосом, сдернула с шеи свое полотенце, прижалась к нему лицом и произнесла слегка невнятно: – Когда убеждал повернуть назад. Признайся, что ты придумал эту историю про гору-убийцу.

– Гора-убийца, хорошо звучит, – улыбнулся я. – У тебя всегда получались емкие и образные определения.

Тисса гневно тряхнула головой, закинула полотенце на плечо и закрыла кран. Ее щеки были розовыми от холодной воды, а ресницы слиплись мокрыми черными стрелами.

– Рай, хватит! Мы не в университете. И я не отвечаю на вопросы по твоей лекции. Ты можешь сказать прямо?

– Нет, я не придумал про Аркарам, – ответил я терпеливо. – Мне нужно было предупредить вас о возможной опасности.

– Но ты понимаешь, насколько неправдоподобно прозвучал твой рассказ? – Колючий взгляд скользнул поверх моей головы, словно не желая останавливаться на мне.

– Понимаю. Но здесь вообще происходит много необычного. И привыкнуть к этому сложно…

– …однако если выполнять правила, с нами не случится ничего плохого, – добавила Тисса едко, взглянула на рукав, край которого намочила случайно. Подвернула его и добавила многозначительно: – Кстати об опасности. Будь осторожен. Джейк стал прислушиваться к твоим словам и выполнять твои советы.

Она резко развернулась и пошла в свой номер. Несколько мгновений я смотрел ей вслед, а затем наклонился над раковиной и включил воду. Я понимал, что имела в виду Тисса. Мои спутники, не обладающие душой, постепенно начинали проникаться все большим доверием и симпатией ко мне. Я стремился избегать этого, старательно окружая себя эмоциональным холодом, и ничего не делал для того, чтобы завоевать такое отношение. Впрочем, нет, делал – помогал им преодолевать тяготы пути, а вчера – защищал их…

Мы покинули лодж без обычной задержки. То ли на моих подопечных так повлияло вчерашнее происшествие, то ли они вошли в ритм трекерской жизни.

На улице стало заметно холоднее. Мы надели пуховые жилеты поверх курток из полартека, теплые брюки, а кепки и шляпы теперь защищали не только от солнца, но и от обжигающего ветра.

Быстро шагая по долине Ферче, мы удалялись от поселка.

Миновали несколько заброшенных деревень. Низкие дома, сложенные из серых, грубо обтесанных булыжников, смотрели нам вслед провалами окон. Каменные изгороди окружали пустые огороды. Здесь было ветрено и уныло. Блистающие пики гор больше не прятались за облаками, а смотрели прямо и пристально. И скрыться от их взглядов становилось невозможно.

Приходилось идти, внимательно глядя под ноги, – по земле растекались десятки ручейков, выбирающихся из-под лениво подтаивающих ледников, чтобы ночью вновь превратиться в мощную кору льда, стягивающую землю. Но сейчас вода ярко блестела под горячими лучами солнца, ища путь среди низкого стелющегося можжевельника и замшелых валунов. За ночь прибрежные камни вмерзли в корку льда, и река, несущаяся мимо, отламывала от нее куски, а яркое солнце подтапливало сверху.

Джейку дважды приходилось понижать выдержку на фотокамере – белый свет, заливающий долину, засвечивал кадры. Горы тонули в ослепительном сиянии.

Мы перешагивали с камня на камень, стараясь не замочить ботинки, и удерживали равновесие с помощью трекинговых палок.

Но скоро тропа, выбитая в земле сотнями ног прошедших здесь, стала подниматься на склон голого холма, и нам больше не грозила опасность провалиться по колено в ледяную воду. Сверху был виден длинный язык ледника Хумбу, бесконечно и медленно ползущего по руслу реки, он белел извилистой лентой среди черных сколов базальта.

Тисса, идущая впереди, замедлила шаг. Но я не стал ее торопить. Поселок, в который мы направлялись, находился по другую сторону перевала. А это было не так далеко. Больше меня беспокоила белая легкая дымка, повисшая над горами. Очень красивая – казалось, что каждая вершина окутана тонким покрывалом, взметнувшимся в небо. Увидев эти необычные картины, Джейк вытащил из кофра фотоаппарат и сделал несколько кадров. Потом заметил выражение моего лица и спросил насмешливо:

– Ну что мы еще сделали не так?

– Мне не нравятся эти облака, – ответил я, глядя на белое марево, широко раскинувшееся над пиками Престола богов.

– Почему? – спросил Дик, присел на землю и, щурясь от яркого света, принялся менять стекла в своих модных очках на те, что были с большей защитой от ультрафиолета.

– Завтра будет пасмурно. И, скорее всего, пойдет снег.

– А мы завтра хотели подняться на вершину Черной горы, – задумчиво произнесла Тисса, но посмотрела не на меня, а на Джейка, явно желая узнать именно его реакцию на свои слова.

– Значит, не поднимемся, если Райн посчитает это опасным, – ответил тот невозмутимо, продолжая снимать горы.

Девушка многозначительно усмехнулась, отворачиваясь. Джейк сделал последний снимок и кивнул, показывая, что готов идти дальше.

Тропа неторопливо спускалась к реке. Вода, в вечной борьбе за свободное пространство пробиваясь между белыми валунами, кипела и бурлила.

Мы прошли по низкому мосту, содрогающемуся от каждого шага, и начали подниматься.

Дорога была тяжелой. Я помнил, как брел здесь в первый раз. Каждое движение давалось с трудом, ныли все мышцы, голова болела, закладывало уши от резко повышающейся высоты и нехватки кислорода. Казалось, что я добрался сюда лишь из одного упрямства, постоянно преодолевая усталость и неизменную, неумолимую власть гор. Тшеринг, сопровождавший меня в том первом походе к подножию Матери Всех Богов, весело рассказывал об альпинистах, умиравших от ураганного отека мозга не только на этих высотах, но даже уже после благополучного спуска. Кайлатец признавался позднее, что очень сомневался в моей способности дойти куда-нибудь. И был удивлен моей воле, которая оказалась гораздо сильнее, чем он ожидал.

Теперь тропа петляла между гигантских валунов, поросших красным и рыжим мхом. Они заслоняли собой горы, и каждый напоминал уменьшенную копию непреодолимой вершины. Под ноги попадались шершавые камни, замедляющие путь.

В какой-то миг в ушах зашумело. Резкий набор высоты давал о себе знать. Но дело было не только в нем. Мой небольшой рюкзак за плечами неожиданно потяжелел. Спину обожгло холодом, словно ганлин отзывался на магию, разлитую над этим местом.

Перевал выглядел как пологая вершина очередного холма. С него была очень хорошо видна блистающая зазубренная корона семи– и восьмитысячников, тех, что мы оставили за спиной. Над ними тянулись длинные белые полотнища облаков, раскинувшиеся на фоне синего неба.

На широкой площадке стояли пирамидки разной величины, сложенные из камней. Одни казались сделанными наспех и неумело, другие напоминали основания крепких колонн. И между ними тянулись ниточки тропинок, протоптанных в бурой земле, связывающие эти сооружения тонкой сетью.

Здесь уже отдыхали несколько групп трекеров. Их рюкзаки, брошенные на землю, выделялись на ней яркими красными, синими, зелеными пятнами. Люди стояли, сидели поодаль, беседуя, фотографируя или просто молча глядя на горы. Склон одной из них был совсем близко, игра света и тени, узоры лишайника складывались в образ женщины. Каменная дева доброжелательно смотрела на путников и улыбалась едва заметно.

Тисса села на первый попавшийся валун, нагретый солнцем, и согнулась, ткнувшись лбом в колени. Дик прижался спиной к другому и никак не мог отдышаться. Джейк навалился на свои палки, тупо глядя на пирамидки, стоящие на каждом метре пути вдоль тропы.

– Зачем они нужны? – спросил он хрипло.

– Когда перевал заметает снегом, самые высокие указывают, где проходит тропа. А еще защищают от духов умерших людей, которых здесь очень много. Это всего лишь небольшая их часть. – Я указал на высокую каменную стелу. К ней была прикручена металлическая табличка с десятками имен из погибших экспедиций.

– Часто здесь погибают? – Джейк кинул взгляд в ту сторону, нахмурился.

– Каждый год.

– Идут плохо подготовленными, – со знанием дела произнес Дик, вытягивая ноги. – Вот и все.

– Ну ты, конечно, специалист в этом вопросе, – заметил Джейк не без раздражения.

– Раньше ты доверял моему мнению, – уязвленно отозвался тренер, – и не велся на всякую чепуху о духах и призраках.

Мужчины вяло заспорили о том, чье мнение считать более правильным. Я подошел к Тиссе, присел рядом.

– Как ты?

– Нормально, – ответила она, не выпрямляясь. – Только все время слышу карканье ворона. Этого ведь не может быть?

Я легко коснулся ее кудрявого затылка, передавая часть своей силы, снимая усталость.

– Так лучше?

Тисса глубоко вздохнула. Выпрямилась, повела плечами, словно сбрасывая с них невидимую тяжесть. Улыбнулась.

– Да. Спасибо.

Поднялась и направилась к ступе, чтобы посмотреть на Седого Старика, виднеющегося в окне из разноцветных молельных флажков. Спустя пару минут молодые люди из группы, только что поднявшейся на перевал, тоже подошли к ней.

– А я вас знаю! – радостно воскликнул один из них с мягким акцентом равнинного жителя Лации. – Это ведь ваше фото было на обложке прошлого номера «Вепря»! Вы – Тисса Ван дер Линден. Супермодель. Девушка июня журнала «Стиль».

Да, похоже, я действительно сильно отстал от реальной жизни.

Мою спутницу немедленно окружила толпа восторженных поклонников. И она, наслаждаясь вниманием, отвечала на вопросы и фотографировалась со всеми желающими.

Джейк снисходительно посматривал на эту суету – часть славы Тиссы падала и на него, более того – вместе с ней самой принадлежала ему. Дик бродил среди каменных пирамид, внимательно рассматривая каждую. И на его вытянутом лице читалось мучительное стремление понять что-то сложное и недоступное.

Двое кайлатцев, сгрузившие с плеч огромные корзины, набитые домашним скарбом, сидели поодаль и наблюдали за ним, негромко переговариваясь.

– Если вы отдохнули, надо идти, – сказал я Джейку.

Он поднял взгляд на небо, по которому растекались длинные жемчужные полосы облаков. До сумерек оставалось еще много времени, но ему не хотелось повторить опыт прошлой ночевки в пещере, и Джейк кивнул, выражая готовность двигаться дальше, хотя было видно – ему тяжело заставить себя тронуться с места.

Тропа теперь шла вниз. Среди горных карнизов, трещин, сколов и нагромождений камней, в гигантском черном выступе скалы слева от нас показался силуэт – длиннобородый мужчина в плаще с капюшоном держал на коленях раскрытую книгу. «Лицо» его было изборождено морщинами, «брови» сурово сведены. Каменный монах, по легенде, вписывал на эти страницы имена тех, кто должен вернуться обратно, и тщательно следил, чтобы никто, кроме них, по пути назад не прошел этот перевал.

Темный страж мрачно посмотрел на нас, и я ощутил на мгновение его давящую силу. Но уже через несколько десятков метров дороги он скрылся, растворившись на фоне изрезанного склона. Гора снова стала безликой и равнодушной.

Тисса, взбодрившаяся после моего краткого лечения и общения с поклонниками, пошла быстрее. Дик шагал, глядя себе под ноги, и его лицо под полями шляпы, низко надвинутой на лоб, скрывала тень. Теперь мы двигались по абсолютно голой долине – только черные скалы, бурый лишайник и камни. На этом фоне – яркие пятна медленно ползущих человеческих фигурок были совсем крошечными рядом с белыми гигантами.

Идя следом за Джейком, я вдруг понял, что в моей голове зазвучали посторонние голоса. Мужское и женское пение. Печальное, то едва уловимое, то становящееся громче. Музыка без слов. Когда я впервые услышал ее – подумал, что это очередная галлюцинация, вызванная легким приступом горной болезни: мой мозг, утомленный высотой и постоянным подъемом, заставляет видеть и слышать то, чего нет на самом деле. Но с каждым новым походом сюда я убедился, что голоса звучат только в этом месте. Иногда они доносились из-под земли, иногда словно скатывались с вершин гор или стлались низко, подобно туману.

Когда я рассказал об этой странности Чиниру – монаху, который сделал мой кухри, – он ответил не раздумывая:

– Это молитвы.

И пояснил в ответ на мой недоумевающий взгляд:

– Люди все время обращаются к богам. А в том месте грань между миром без форм и нашим настолько тонка, что их мольбы можно услышать. Если ты будешь внимательнее – можешь уловить ответы богов.

– Ты действительно веришь в то, что говоришь? – спросил я, уже зная, что Чинир – мастер находить ответы на любые, самые невероятные вопросы.

Впрочем, его и учили давать объяснения людям. Монахи считали – будет лучше, если человек получит ответ на вопрос, который его занимает, чем начнет страдать и мучиться от неведения. А еще хуже – придумает какую-нибудь нелепицу сам, поверит в нее и сделает что-то неправильное.

Получив же ответ от служителя в монастыре, пусть даже не совсем верный – человек успокоится. А если и выяснит, что ему дали ошибочную информацию, – всегда легко оправдать мудрого монаха собственной непонятливостью и глупостью. Очень хорошая позиция, главное – не мешкать с ответом и говорить убежденным тоном.

– Так ты уверен? – повторил я.

– Не знаю, Райн, – беззаботно отмахнулся Чинир, уже зная, что от меня не отделаешься правдоподобной или неправдоподобной выдумкой. – Но звучит хорошо.

С этим я не мог поспорить. И каждый раз, слыша призрачные голоса, исподволь пытался угадать в этом мелодичном пении ответы богов на молитвы людей. Но сегодня, как и прежде, не получил никаких сакральных откровений свыше.

Идти стало чуть легче. Мы спустились с перевала.

Тропа потянулась рядом с рекой – та притащила с собой груды камней и сама превратилась в несколько глухо шумящих ручьев, почти погребенных под ними.

Лобче – поселок из десятка низких облезлых домиков под плоскими синими крышами – приютился у подножия пологого бурого холма. В отдалении стояли палатки. Грязно-голубые и зеленые полотнища казались засыпанными пылью и старались изо всех сил как можно крепче ухватиться за камни, чтобы не улететь под резкими порывами ветра. Рядом с ними виднелись грубо сколоченные столы и скамьи. Тем, кому не хватило места в лоджах, предстояло ночевать здесь.

Из-за цепи темных холмов выступила стена Престола богов, едва видимая сейчас в пелене облаков. А высочайшая вершина мира, которую она охраняла, была полностью скрыта тучами.

Поселок приближался. Теперь уже можно было разглядеть, что пара зданий в нем стоят пустыми. Сквозь выбитые окна и сорванные с петель двери виднелись груды мусора, разломанные топчаны и разбитые доски пола. Эти дома никто не ремонтировал, хотя комнаты в них пригодились бы для постоянно прибывающих туристов.

Любопытствующим кайлатцы объясняли заброшенность зданий отсутствием денег на восстановление, тем, что трудно доставлять материалы, или болезнью владельца лоджей. Но истинной причины не говорили никому. Тшеринг прикидывался глухим или вдруг резко переставал понимать все языки, известные ему, чтобы не отвечать на мои вопросы. И я не стал настаивать на ответах.

– Вон наш погонщик, – хрипло сказала Тисса, указывая на вход в ближайший жилой лодж.

Кайлатец поприветствовал всех неизменными поклонами и улыбкой. Он натянул яркую полосатую шапку с двумя плетеными завязками, спускающимися с ушей, и теплую кофту, которая была ему велика и болталась на щуплом теле, словно вязаный мешок.

– А, Райн! – воскликнул Тшеринг так радостно, словно мы расстались по меньшей мере год назад и он счастлив вновь встретиться со мной. – Мест нет!

– Что, вообще?

– Одна комната. Тебе придется спать вместе с этими. – Он расплылся в довольно-таки ехидной улыбке, кланяясь моим уставшим спутникам. – Можешь поблагодарить меня за то, что я успел хоть ее занять.

– Благодарю.

Тшеринг ухмыльнулся и удалился, сунув руки в карманы своей безразмерной кофты.

– В чем дело? – спросил Дик, подозрительно глядя вслед кайлатцу, остановившемуся поболтать с двумя погонщиками, одетыми не менее экзотично, чем он сам.

– Ночевать будем в одной комнате, – сказал я.

– Я в состоянии заплатить за две, – снисходительно заметил Джейк.

– Мест нет. Тем, кто пришел позже нас, придется спать в обеденном зале. И еще. Будьте осторожнее с едой. Готовят здесь на сухом навозе эбо и после того, как бросают в печь топливо, руки не моют. Советую ограничиться супом и чаем. Для жидкостей у меня есть обеззараживающее средство.

Под впечатлением от подробностей местного быта, никто из них возражать не стал.

В лодже было холодно, свет едва пробивался сквозь узкие окошки. Стены, выкрашенные грязно-зеленой краской, прорезали кривоватые, обитые фанерой двери с мощными запорами. Громко топая тяжелыми ботинками, нам навстречу прошла девушка, одетая в черную трекинговую одежду. В одной руке она держала большой термос, в другой – жестяную кружку. Путешественница машинально поздоровалась и забарабанила кулаком в ближайшую дверь.

Наша комната оказалась узкой, длинной, с низким потолком. На единственном окне висела ободранная тонкая занавеска. Сквозь нее было видно, как мимо проходят трекеры с рюкзаками и носильщики, согнувшиеся под неизменным грузом. Четыре застеленные кровати стояли почти вплотную друг к другу. Все оставшееся свободное пространство занимали рюкзаки, сваленные как попало.

Места было очень мало, и мои спутники, раскладывая вещи и освобождаясь от верхней одежды, мешали друг другу. Усталость заставляла их раздраженно огрызаться из-за любого пустяка, цепляться к мелочам. В разгар очередной перепалки между Тиссой и Диком, бросившим куртку на ее кровать, в комнату заглянул Тшеринг и с загадочным видом поманил меня за собой. Я вышел, прикрыв дверь.

– Все еще хочешь идти к Ронгбуку? – спросил он серьезно.

– Да.

– Они знают про Аркарам? – Погонщик указал взглядом на дверь.

– Я рассказал им.

– Поверили?

– Не совсем.

Тшеринг приблизился ко мне вплотную. Я ощутил запах жира эбо, плохо выделанной шерсти и долбата, исходящий от кайлатца.

– А сам не боишься?

– Нет.

– Уверен? – В его темных, чрезвычайно серьезных глазах мелькнула тень усмешки.

– Да.

– Тогда ладно.

Тшеринг отступил, беспечно улыбнулся и отправился по своим делам.

Я открыл дверь, шагнул в комнату и по напряженной тишине понял, что здесь происходит нечто такое, что мне не понравится. Дик увлеченно потрошил рюкзак, который я снял с плеч несколько минут назад. Джейк стоял рядом, держа в руках ганлин, и с огромным интересом рассматривал его.

Тисса сидела на своей кровати, скрестив на груди руки, всем своим видом осуждая происходящее.

– Я им говорила, что ты этого не одобришь, – заявила она, едва увидев меня, и бросила на мужчин злорадно-торжествующий взгляд.

Дик воровато оглянулся, на его физиономии промелькнуло испуганное и одновременно нахальное выражение.

– А в чем дело? – тут же нагло заявил он, выпуская рюкзак из рук и делая шаг в сторону. – У меня башка раскалывается. Я таблетки искал.

– Тебя не учили тому, что нельзя трогать чужие вещи?

– Его вообще ничему не учили, – усмехнулась Тисса.

– Райн, что это? – Джейк повернулся ко мне, не в силах отвести взгляд от ганлина.

– Местный музыкальный инструмент, – ответил я сухо. – А теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, положите его на место.

Но он только крепче вцепился во флейту.

– Продайте.

Я перевел взгляд на Дика. Они оба сейчас были похожи на капризных детей. Один, пойманный на неблаговидном поступке, – дулся. Второй мог думать только о том, как бы получить чужую, но такую желанную игрушку.

– Он не продается, – произнес я спокойным, невозмутимым тоном, каким обычно говорят с невыдержанными детьми.

– Двадцать тысяч, – тут же быстро сказал Джейк, подняв на меня взгляд, в котором больше не было ни усталости, ни равнодушия.

– Он не продается, – повторил я, глядя ему в глаза, протянул руку, и мужчина, поколебавшись несколько секунд, нехотя отдал мне ганлин.

Я завернул инструмент в ткань и убрал обратно в рюкзак. Инцидент был исчерпан. Но за то короткое время, пока я прикасался к флейте из человеческой кости, мне удалось почувствовать ее удовлетворение от того, что она побывала в руках у живого человека. Если только это не было очередной галлюцинацией, вызванной высотой…

Сразу же после довольно скромного ужина в столовой, где все пластиковые стулья были заняты голодными трекерами, мы отправились спать. Ни у кого не возникло желания прогуляться и посмотреть на окружающие пейзажи.

В комнате Дик, шмыгающий носом, достал платок, высморкался и с удивленным испугом уставился на кровь, появившуюся на ткани.

– Лопаются мелкие сосуды, – пояснил я, прежде чем он начал паниковать. – Это неприятно, но не смертельно. Действует высота.

– Мало мне, что каждое утро отплеваться не могу – вся глотка гнойными корками забита, так теперь еще и это, – сказал он, успокоившись немного, и пробурчал, забираясь в свой спальник: – Вообще не помню, где мы шли. Такое впечатление, что всю дорогу видел только землю под ногами. А еще – задницу Тиссы.

– Но это не самое плохое зрелище, согласись, – усмехнулся Джейк, тоже укладываясь.

Девушка ничего не сказала. Она уснула, едва застегнув молнию спального мешка. И ее размеренное, глубокое дыхание звучало раздражающе умиротворенно для мужчин, которые без сна ворочались на своих топчанах.

– Надо здесь ее оставить, – бормотал Дик, снова вставая, чтобы выпить воды из бутылки. – Если уж ей так здорово на любой высоте.

Он побрел обратно, спотыкаясь и натыкаясь в темноте на рюкзаки, сваленные у стены. Улегся и спросил требовательно:

– Райн, ты спишь?

Словно мое бодрствование могло как-то помочь ему пережить «несправедливость» хорошего самочувствия Тиссы.

– Нет.

– Сколько здесь?

– Четыре тысячи девятьсот десять.

– Вот, значит, почему мне так хреново.

– Дик, заткнись, – вялым голосом произнес Джейк. – Я пытаюсь уснуть.

– У меня есть хорошее снотворное, – сказал я, понимая, что проще усыпить их сейчас, чем полночи выслушивать споры. – Без побочных эффектов, кошмаров и утренней сонливости. Как раз для ночевок на таких высотах.

– Давай, – тут же откликнулся Дик, который, как я уже давно понял, никогда не отказывался ни от каких дополнительных стимуляторов.

– Не надо, – произнес Джейк, ворочаясь на своей кровати. – Не люблю заменять естественные процессы суррогатами.

Тренер стал тихо возражать. И под их монотонное бормотание я неожиданно провалился в сон, хотя был уверен, что придется ворочаться с боку на бок всю оставшуюся ночь, как уже бывало на этой высоте.

Мне приснился голос. Он звучал со всех сторон, наполняя маленькую комнату, и отражался от окон. Тонкий, пронзительный, певучий. Я уже слышал его. Со мной говорил мой ганлин. Флейта настойчиво звала за собой. А затем к ней присоединился тихий, срывающийся, просящий шепот. Тоже знакомый. Я поднялся, надел ботинки, взял пачку крекеров, забытую Тиссой на подоконнике, мельком взглянул на спутников, крепко спящих в своих спальных мешках, и пошел следом за требовательным зовом.

Болела голова. Я знал, что эта боль теперь будет сопровождать меня всю дальнейшую дорогу, то усиливаясь, то почти исчезая и лишь слегка касаясь колючей лапой затылка. После пяти тысяч организм переставал отдыхать. Усталость накапливалась. Сон и еда не возвращали силы. Мы еще не достигли этой отметки, но уже начинали ощущать тяжелое давление высоты.

В коридоре было темно, и только вдали, в фанерной комнатке без двери рядом с туалетом, мелькал тусклый свет фонарика. Подойдя ближе, я увидел, как два голых трекера моются в тазах с ледяной водой – при этом они распевали песню и периодически хохотали во весь голос. Впрочем, подобное поведение ничуть не беспокоило постояльцев соседних комнат, из которых раздавался поочередно громогласный храп, вскрики ужаса от снящихся кошмаров, а также постоянный надрывный кашель – бич высотных путешественников.

Я подумал о том, что этих двоих, похоже, не беспокоят ни холод, ни высота, ни горная болезнь. И тут же усмехнулся – с последним выводом я несколько поспешил, никогда нельзя с уверенностью сказать, не является ли подобная эйфория как раз ее проявлением.

Голос ганлина снова зазвучал в моей голове напевно и требовательно. Я свернул к выходу. Спустился по трем скрипучим ступенькам, отодвинул тяжелый засов и открыл дверь. Редкие фонари на улице едва могли разогнать ночной мрак. Небо было затянуто тучами. В холодном ветре носились редкие, колючие кристаллы снега.

А прямо перед входом стоял человек. Белый круг моего «олайта» высветил порванные на коленях брюки, разодранный рукав знакомой красно-белой куртки. В широкой прорехе виднелась окровавленная плоть. И белый осколок кости, прорвавший кожу. Но прежде, чем я смог разглядеть его лицо, он, как всегда, шагнул в темноту.

– Ты рано, – сказал я безмолвному призраку. – Обычно приходишь только после Горак Шепа.

Он молчал. Пение ганлина стихло. Теперь слышался только вой ветра и тяжелое хриплое дыхание за пределами светового круга от фонаря.

Я переступил через порог и медленно направился к деревянной скамье с высокой спинкой, стоящей у стены лоджа. Здесь на пути к Горак Шепу отдыхали со своим нелегким грузом носильщики. Краем глаза я замечал неуловимое движение рядом, но, как только поворачивал голову, чтобы посмотреть прямо, – тень, следующая за мной, исчезала.

Вытащив из кармана пачку крекеров, я положил ее на скамью и пошел обратно в лодж. Ритуал был выполнен. Мой невидимый попутчик отстанет на какое-то время.

Он появлялся рядом, когда мой путь переходил за отметку пять тысяч метров над уровнем моря. И шел следом, отставая на половину дня или день. Но в темноте непременно догонял меня. Кем он был – альпинистом или трекером, сорвавшимся в пропасть, я не знал. Никогда не видел его лица, не слышал голоса – только прерывистый, сиплый шепот, который забывался очень быстро.

Возвращаясь в лодж, я понял, что снова остался один. Меня больше не преследовали ни звуки ганлина, ни чужие шаги.

В комнате было тихо. Мои спутники спали. Тисса, лежащая на соседней кровати, не просыпаясь, протянула руку в сторону моего спального мешка, пытаясь получить мое ответное прикосновение. Я лег, сжал ее горячую ладонь и закрыл глаза. На этот раз сон пришел сразу без всякого снотворного…

Глава 10

Черная гора

Утро было пасмурным. Тучи так и не разошлись, плотно сев на вершины гор. Косматые клочья плыли над холмами, скрывая за собой белые пики Престола богов, Нуптце, Конгма Тсе, Пумара, Восточного и Западного Лобче, по имени которых было названо это селение. В порывах ветра ощущался вкус снега. Поселок казался потерянным в пространстве и времени, а фигуры трекеров, слоняющихся по нему, – бледными тенями.

– Я хочу идти дальше, – сказала Тисса, с отвращением глядя на лодж, из которого мы только что вышли, чтобы узнать, что творится на улице. – Всю ночь голова болела. И от кошмаров просыпалась.

– Да ты продрыхла до утра, – недовольно отозвался Дик, обеими руками растирая запавшие небритые щеки. Его глаза с выступившей сеткой кровеносных сосудов были опухшими и тусклыми. Он болезненно щурился и поспешил надеть черные очки.

– Мы можем не задерживаться здесь? – спросила меня девушка, принципиально не глядя на него. – Отвратительное место.

– После нескольких ночевок в палатке оно будет вспоминаться тебе как верх комфорта, – улыбнулся я и добавил, заметив скептическое выражение на ее лице: – Но мы можем уйти отсюда. Дойдем до Горак Шепа, поднимемся на Черную гору, если, конечно, вы захотите, и направимся в сторону Ронгбука.

– Ладно, так и сделаем, – произнес Дик с видом человека, который всегда принимает за других сложные решения. Но едва из лоджа вышел Джейк, такой же невыспавшийся и осунувшийся, его самоуверенности поубавилось.

Готовясь к походу в Горак Шеп, мы сменили штормовые ветровки и брюки, рассчитанные на походы по тропе ниже четырех тысяч, на куртки и пуховые комбинезоны. Повязки с флисом отсекали порывы ледяного ветра. А без специальных перчаток руки, сжимающие трекинговые палки, давно окоченели бы.

Дорога до следующего поселка была недолгой, но трудной. Каждую минуту казалось, что Черная гора вот-вот покажется из-за поворота, но ее все не было. Огромные глыбы по обеим сторонам от тропы нависали над нашими головами, излучая ощутимый холод. От туч отрывались белые лохматые куски и цеплялись за склоны.

Тшеринг со своими эбо ушел раньше. Ему предстояло разбить лагерь и приготовить ужин к нашему приходу. Прощаясь со мной, погонщик сообщил, что к тому времени, когда мы доползем до него, он успеет построить пару лоджей и зажарить целого эбо. Посмеялся сам над своей шуткой, пожелал мне не встретить таинственного гурха и удалился, весело насвистывая…

Мы шли молча. Тропа круто поднималась вверх, карабкаясь на очередной склон. Нам приходилось перебираться через каменные завалы, внимательно глядя, куда шагнуть. Каждый смотрел под ноги, опасаясь оступиться. Джейк почти не доставал фотоаппарат, сосредоточив все внимание на дороге.

Время от времени нас обгоняли такие же, как мы, молчаливые, сосредоточенные, тепло одетые трекеры. Для большинства Черная гора была последней точкой пути. После ночевки в Горак Шепе они рано утром поднимались на эту вершину, делали несколько снимков Матери Всех Богов и шли обратно. Наш же путь должен был продолжиться.

Унылое впечатление от голых острых камней и пыльной тропы под ногами немного скрасил ледник. Когда мы поднялись на следующую возвышенность, внизу открылся вид на толстую кору смерзшейся воды. Мощный грязно-белый панцирь кое-где пошел изломанными трещинами. Их глубина отсвечивала таинственной синевой. Лед, лежащий здесь, был таким старым, что приобрел этот удивительный оттенок густого весеннего неба.

Медленный, неудержимый поток застывшей воды неспешно, по сантиметру в год, полз вниз, в долину. В круглых глубоких ледяных чашах блестели осколки кобальтовых озер. Здесь брала начало река Лобче Кхола, сливающаяся ниже Ферче с Имья Кхолой.

Красивый, завораживающий, суровый пейзаж.

Базовый лагерь, откуда начинался подъем на пик Матери Всех Богов, находился на этом же леднике, палатки альпинистов стояли в снегу. И как-то, я слышал, одна из них провалилась в трещину, разорвавшую лед прямо в лагере. Неглубокую, по счастью, так что в тот раз никто не погиб – но ни один из этой экспедиции не вернулся с вершины, внезапный ураган смел всех скалолазов в пропасть. Мать Всех Богов предупредила людей, но никто не воспринял всерьез ее угрозу, и на перевале духов прибавилось каменных пирамидок.

Я кинул взгляд на суровую гору – сейчас она была затянула облаками, но в их редких разрывах виделись длинные белые шлейфы, которые сдувало с вершины. Я знал, что эта легкая дымка на самом деле – снежный буран, несущийся со скоростью двести километров в час, при температуре минус шестьдесят градусов по Цельсию. Оставалось только надеяться, что сегодня никто не пошел на подъем.

Мы спустились, потом поднялись еще на один крутой склон и наконец увидели Горак Шеп.

Поселок стоял на берегу высохшего озера. Круглое пространство, засыпанное белым песком, пересекали тропинки, уходящие к Черной горе. Она не выглядела особо высокой, и казалось, что подъем на нее должен даваться с легкостью. Но это впечатление было обманчивым.

– Я не хочу туда идти, – неожиданно сказал Дик, останавливаясь.

Острия его палок проскребли по камням, оставляя на них глубокие царапины. Тисса и Джейк прошли вперед и остановились, лишь с опозданием в несколько секунд заметив эту задержку.

– Почему? – спросил я, вставая рядом.

– Надоело. Гора как гора. Ничего на ней нет.

– Не болтай ерунду. – Джейк оглянулся недовольно, услышав наш разговор. – Мы запланировали маршрут, и ты его одобрил вместе с нами.

– Идите сами. Я подожду вон в том лодже.

– Ты же говорил, что это единственная приличная вершина Кайлата, доступная не альпинистам. – Тисса нахмурилась с искренним недоумением, легким движением убирая со лба белый волнистый завиток.

– Мне все равно, – угрюмо ответил Дик.

– Ты действительно можешь остаться, – сказал я, в какой-то мере понимая его разочарование. Издали Черная гора выглядела обычным, ничем не примечательным темным холмом, изрезанным тонкими тропинками. – Я доведу Тиссу и Джейка до вершины. Потом мы спустимся и пойдем дальше по рассчитанному маршруту. Или просто отменим подъем и прямо сейчас направимся в сторону Ронгбука.

– Я планировал забраться туда, – жестко сказал Джейк, решительно сжимая рифленые рукоятки палок. – И я это сделаю. А если ты не пойдешь со мной, будешь уволен, как только мы вернемся из Кайлата.

Глаз Дика было не видно за черными очками, но скулы побелели, губы сжались в одну линию, а подбородок напрягся.

– Оставьте его, Джейк, – сказал я. – Он устал.

– Это я устал! – рявкнул тот, делая шаг вниз по тропе, ближе к нам, неловко покачнулся, наступил на торчащий камень, но удержал равновесие. – А он – мой личный тренер, должен был бежать впереди меня, показывая дорогу, поддерживать меня под руку и следить, не поднялось ли у меня давление.

Дик молчал, но я видел, как ему хочется послать подальше и этот трек, и Джейка, однако пока еще здравый смысл был сильнее злости и усталости.

– Если будете сердиться – давление у вас точно поднимется, – отозвался я примирительно. – Не надо заставлять человека делать то, что тот не может. Пусть он лучше отдохнет сейчас. И будет в силах оказать вам помощь, когда это станет действительно необходимо.

Джейк скривился, но не стал больше спорить. Отвернулся и произнес сквозь зубы:

– Отдай ему камеру.

Дик отстегнул кофр, не глядя протянул мне и пошел к лоджу – приземистому зданию, покрытому железом, выкрашенным в синий цвет, одному из нескольких стоящих бок о бок, словно маленькое стадо эбо, сбившихся вместе, чтобы защититься от холода.

Мы направились вниз по узкой тропе, мимо домов, к горе.

Над высохшим озером выл ветер. В ясную погоду он переносил с места на место пыль, закручивая ее шелестящими спиралями и бросая на каменные берега. Но сегодня было холодно и сыро, песок на дне бывшего водоема осел тяжелой, мокрой, слипшейся массой, и ветер, которому было нечем заняться, набросился на нас. Он налетал сразу со всех сторон, трепал одежду, вставал на пути невидимой стеной, стегал по ногам упругой плетью, замедляя наши шаги, выдувал бессвязные угрозы. Однако у самого подножия неожиданно стих. На нас опустилось мертвое безмолвие. В нем не было опасности, лишь настороженное ожидание. Гора затаилась в молчании.

Подъем оказался трудным. Сначала мои спутники шли довольно легко, но затем стали терять силы. Каждый шаг давался с большим трудом, прежде чем сделать его, приходилось собирать всю свою волю. Помню, когда я поднимался сюда в первый раз, мне не хватало воздуха, болели все мышцы, стучало в висках. Снова и снова приходила одна и та же мысль – зачем мне все это надо? Не проще ли повернуть назад, отказаться от бессмысленного подъема? Но я делал следующий шаг, вновь преодолевая себя. Собирался с силами и опять шагал. Сейчас точно так же мучительно, сгибаясь под порывами вновь поднявшегося ветра, брели Тисса и Джейк. Они смотрели под ноги, не видя, как черная, заостренная вершина Матери Всех Богов выплыла из темно-серой мглы туч. Она казалась совсем близкой. Сейчас по высоте нас с ней разделяло всего каких-то три тысячи метров. Совершенно незначительное расстояние по прямой и очень часто – непреодолимое для альпинистов, идущих вверх.

Я оглянулся. Поселок внизу превратился в скопление спичечных коробков, люди бродили между ними крошечными фигурками. Одна из них плелась сейчас через белое пространство дна высохшего озера, направляясь к тропе, ведущей на Черную гору. Очередной трекер, которому не терпелось подняться на эту вершину, не дожидаясь ясной погоды.

Я посмотрел вперед.

Тисса стала замедлять шаги. Джейк остановился, держась за бок.

– Отдохнем, – сказал я, увидев, что они больше не могут идти.

Пару минут мои спутники сидели на плоском камне, глядя на горы, стеной встающие вокруг, но вряд ли видя их. Выпили воды. Тисса съела кусок черного шоколада и немного пришла в себя.

Джейк встал, жестом попросил меня достать фотоаппарат, сделал кадр и вернул камеру мне.

Мы снова начали подъем, чтобы остановиться через пять минут. Затем еще десяток шагов, и вновь потребовалась короткая передышка.

Я не подгонял, зная, как нелегко им сейчас – ноги внезапно стали казаться очень тяжелыми, в ботинки как будто набили камней. Чтобы двинуться вперед, надо приложить много сил, которые заканчиваются слишком быстро. Сердце колотится, воздуха не хватает. Высота неподъемным грузом ложится на плечи.

– Устала? – спросил я Тиссу.

Она неопределенно мотнула головой, помолчала и ответила глухо:

– Устала.

– Уже недолго. Осталось обойти вон тот гребень.

Девушка кивнула и, крепче сжав палки, снова упрямо устремилась вверх.

Последние пара десятков метров – самые сложные. Вершина уже видна, она совсем близко, но все отчетливее возникает ощущение, что цель пути – не приближается. И ты заставляешь себя идти, приказывая уставшему, вымотанному телу – еще шаг, еще один рывок, еще усилие. Но впечатление, что, несмотря на все старания, стоишь на месте, становится все сильнее. А черные камни наверху словно издеваются, с насмешкой наблюдая за слабыми, но упорными людьми, ползущими по крутому склону. И когда наконец, собрав всю свою волю, делаешь последний шаг, выпрямляешься во весь рост – накатывает величайшее наслаждение, почти счастье. Ты дошел. Больше никуда не надо. Можно осмотреть долины, ледники и селения внизу, так, словно они твои. Весь мир стал твоим… на несколько кратких мгновений до того, как надо будет спускаться обратно.

Я невольно улыбнулся этим мыслям, подал Тиссе руку, помогая преодолеть последние метры, и услышал ее глубокий довольный вздох. Следом втянул запыхавшегося Джейка и огляделся.

Вершина была холодной, пустой, жуткой. Едва мы взобрались на нее, как пошел снег. Ледяная крупа носилась в воздухе, закручиваясь в маленькие призрачные смерчи. Ветер завывал среди камней. Здесь тоже было сложено несколько пирамидок, охраняющих от злых духов. Рядом с одной из них мелькнула красно-белая порванная куртка, но тут же исчезла, едва я взглянул в ту сторону. Так что это могло мне и привидеться. За камнями стояла метеорологическая антенна. На ней сидел огромный ворон. Черный хищный силуэт на фоне белесого молока облаков. Увидев нас, он взъерошил перья, открыл клюв, издав хриплое «крра», нехотя взмахнул крыльями и полетел вниз, к леднику.

Тисса передернула плечами и шагнула ближе ко мне. Джейк, тяжело дыша, смотрел на открывшийся перед ним пейзаж. Часть гор закрывали облака, но мы все равно видели их суровые, изрезанные каменными морщинами лики. Белоснежная цепь огибала нас и уходила к горизонту. Грязно-белый ледник стекал со стены Престола и полз вниз. В его трещинах виднелись круглые неправдоподобно-синие, неподвижные озера.

– Я это сделал, – прозвучал приглушенный из-за ветрозащитной маски голос мужчины.

Можно было не уточнять, что именно. Он покорил недоступную прежде вершину, которая была равна по высоте всем высочайшим горам нашего цивилизованного мира. И теперь его жадный взгляд был устремлен на пик Матери Всех Богов.

– На следующий год можно попробовать подняться туда. С коммерческой экспедицией. Я узнавал, они ведут и не альпинистов. За хорошие деньги.

Тисса молчала, растирая немеющие ладони в теплых перчатках. Я тоже не стал разубеждать или отговаривать его. Видимо, в жизни Джейк не выбирал простые цели. Каждая его следующая «вершина» должна была стать выше и сложнее прежней.

– Вы молодцы, – искренне сказал я, вынимая фотоаппарат из кофра. – Не многие поднимаются сюда. Тем более в такую погоду.

Джейк воспринял похвалу как должное. Тисса, будто не слыша, оглянулась на то место, где сидел ворон, и поднесла руку к виску.

Надо было идти вниз. Но я чуть задержал спуск, сделав несколько снимков окружающих пейзажей и своих спутников на фоне гор. Сняв маски, они выглядели уставшими, но довольными. Тисса перестала хмуриться, отвлекаясь ненадолго от головной боли, и пленительно улыбалась, глядя в объектив, мгновенно превратившись из замотанной путешественницы в успешную фотомодель.

Потом я убрал камеру, и мы стали спускаться. Обратная дорога заняла гораздо меньше времени, чем подъем. Иногда мы почти бежали, перепрыгивая с камня на камень и страхуясь палками. Хотелось как можно быстрее уйти с неприветливой горы, встретившей нас порывами ветра и снегом.

Трекер, в одиночку поднимающийся на гору, наконец поравнялся с нами, молча прошел мимо… Я успел разглядеть мохнатый иней, покрывающий его синюю куртку, почерневшее, обмороженное лицо с белыми застывшими глазами. Он ускорил шаг, словно ощутил мой взгляд, и заторопился, стремясь на вершину, которую мы недавно покинули.

Тисса и Джейк ничего не заметили. А я достал из кармана пару леденцов и положил на камень. Чтобы вечный странник вдруг не почувствовал себя обиженным после встречи с живыми и не пошел следом. Я догнал спутников, успевших уйти вперед, и уже через полчаса мы были внизу.

На открытом пространстве у подножия горы ветер вновь полетел нам навстречу. За наше отсутствие он, похоже, хорошенько потерся вокруг ледника и, как следует набравшись холода, набросился на нас, вымораживая до костей.

Мы вошли в здание лоджа, окутанное облаком ледяного воздуха, перевели дыхание, глотнув тепла, пропахшего керосином, потными телами и дешевой кухней.

В узком коридоре слышался, ни на секунду не прерываясь, гул голосов, в котором я различал резкие звуки алмандской речи и низкий басовитый свенский говор. Проходя мимо одной из комнаток, я увидел, что она завалена снаряжением, а на кроватях вповалку лежат лениво переговаривающиеся трекеры.

В обеденном зале все столы были заняты. Поэтому те, кому не хватило места, стояли тесными группами, держа тарелки и кружки в руках. В толпе мелькали сосредоточенные гиды, обменивающиеся короткими репликами.

Дик сидел напротив двери в компании молодых людей. Он, как всегда, был в центре внимания. Увидев нас, тут же отвел взгляд, сделав вид, будто не узнал, и еще оживленнее заговорил о чем-то. Джейк, заметив это, многозначительно усмехнулся и отвернулся.

За одним из столов у входа освободилось место, и мои спутники поспешили сесть. Я принес им термос кайлатского чая.

– Отдыхаем минут десять и идем дальше.

Довольная, мгновенно раскрасневшаяся от горячего крепкого напитка Тисса посматривала на трекеров, которым только на следующий день предстоял подъем на Черную гору, свысока. С Джейком начали беседу два черноволосых смуглых бизнесмена из Ямато. Они поочередно поглядывали в мою сторону, и в их узких темных глазах с тяжелыми веками мелькал сдержанный интерес.

Дик выглядел уставшим так, словно поднимался на гору вместе с нами. Но старался держаться бодро и независимо, делая вид, что наш поход без него не имел никакого значения.

Передохнув, мы отправились дальше. Нас ожидал совсем недолгий переход, так что, как я и думал, останавливаться в Горак Шепе не имело смысла, да и мест здесь не было.

Путь продолжился в молчании. Высота пять с лишним тысяч давила на всех. Временами ощущалось головокружение, дышать становилось тяжело, боль в висках уже не проходила, и потеря рецепторов вкуса, из-за чего любая еда стала пресной, больше не казалась таким уж неудобством по сравнению с постоянной выматывающей, ноющей тяжестью в голове. Дорога, идущая мимо Черной горы, была относительной ровной до тех пор, пока мы не свернули с основного пути на едва видимую тропу, которая все сильнее удалялась от оживленного трека, углубляясь в дикий мир гор, недоступный основной массе туристов. Мы только сошли с него, но сразу показалось, что здесь вообще никогда не было людей. В холодном воздухе разливалось нечто трудноуловимое – еле заметное напряжение. Предостережение идущим по запретным территориям.

Наш путь захватывал часть ледника Хумбу – могучего гиганта, ползущего с Престола богов.

Мельком взглянув на длинную белую стену Престола, я вспомнил о том, что на одном из его карнизов, рядом с тропой маршрута, ведущего на самый высокий пик, лежит тело кайлатца. Когда-то он поднимался на гору, сопровождая группу альпинистов вместе со своей помощницей – местной девушкой. Вся группа погибла. Тело девушки спустил вниз ее муж. Но отказался вытаскивать из вечных льдов мужчину, с которым она шла. И тот остался лежать, протягивая черные, обожженные солнцем и морозом руки к холодному небу. А теперь иногда бродит по склону, подолгу останавливаясь у палаток базового лагеря Локхотце.

Облако начало быстро затягивать гору, словно показывая, что сейчас не время для подобных воспоминаний.

Я поспешил вперед, пробираясь между ледяных завалов, обходя огромные валуны. Среди нагромождений этих глыб виднелись круглые окошки синей воды и кобальтовые сколы старого льда.

Пару раз тропа терялась среди вычурных каменных фигур, арок и узких трещин. Тогда я шел наугад, полагаясь только на внутреннее чутье. Однажды едва не наступил в лужу, наполненную льдом. Ботинки не промокли бы, но проверять надежность брюк, хоть и сшитых из водоотталкивающей материи, не хотелось.

Возле одного из круглых озерец Джейк остановился и хотел напиться, но я не дал, обещая воспаление легких и разрушение зубной эмали от холода.

Нехотя он подчинился.

Через час пути мы приблизились к кальгаспорам. Перед нами стояли ровные ряды ледяных тридцатиметровых гигантов, слегка наклоняющихся в нашу сторону. Они напоминали огромные волны с островерхими гребнями, замершие за мгновение до того, как упасть на берег. Удивительная фантазия природы. Зрелище, от которого невольно перехватывало дыхание. Эти белые глыбы называли «кающимися льдами». Жаркие лучи солнца, ветер, дующий в одном направлении, и непрерывное движение Хумбу создавали эти невероятные фигуры, застывшие в одинаковой позе коленопреклоненных монахов.

Мои спутники с удивлением и опаской смотрели на приближающиеся острые гребни.

– Здесь надо идти быстро. Нельзя задерживаться. – Я показал на склоненные вершины кальгаспор. – Подтаивающий лед очень хрупкий, может обломиться в любой момент.

– Да, не хотелось бы получить такой сосулькой по голове, – сказал Джейк, прибавляя шаг.

Эту часть пути мы преодолели относительно быстро. Ребристая поверхность наших трекинговых ботинок не давала скользить по ледяной дороге, но все равно это были не «кошки», поэтому приходилось быть осторожными.

Время от времени слышалось угрожающее потрескивание. Словно ледник вздыхал, стараясь вырваться из давящего на него со всех сторон ложа. Но ни одна из склоненных голов не обломилась, чтобы рухнуть на нас.

Когда поле кальгаспор закончилось, еще час мы пробирались между нагромождениями глыб, которые образовались в том месте, где край движущегося Хумбу терся о границу неподвижного льда. Медленная окаменевшая река выбрасывала на берег свою застывшую пену и тяжелые обломки старого спрессованного снега – фирна. А затем наконец выбрались на относительно ровную тропу. Впереди стал виден край Хумбу, упирающийся в подножия гор, стоящих вокруг вершины мира.

– Ну и где эта твоя запретная гора? – спросил Дик, переводя дыхание. – Та, которую нельзя обходить.

Я указал направо. Аркарам не выглядела ни мрачной, ни зловещей, ни величественной. Еще один семитысячник, окутанный снегом и облаками. Он стоял напротив Престола богов одиноким столбом, поддерживающим низкое небо. Несколько пиков пониже робко льнули к его склонам.

Где еще мог проходить путь к источнику душ, если не здесь, у легендарного Небесного зеркала.

– Значит, уже нельзя повернуть назад? – спросила Тисса чуть дрогнувшим голосом.

– Теперь только вперед.

Они оглядывались. Хотя каждый неверный шаг по леднику был опасным и мог стоить сломанной руки или разбитой головы. Дорога перестала быть унылой и однообразной. Опасность, пусть и мнимая, как считал Дик, сделала ее необыкновенно захватывающей.

На третьем часу пути мы начали подъем на склон. Лед сменился камнями. Идти стало легче. Горы вокруг начали казаться менее грозными. Пумара, которую я считал одной из самых приветливых вершин Кайлата, походила на крышу молельной ступы – у нее были такие же ровные склоны, присыпанные снегом. Хумбутсе напоминала тусклый, давно не чищенный венец, лежащий на серой подкладке неба.

Тучи неожиданно разошлись, открывая Мать Всех Богов, словно богиня развела их в стороны, желая осмотреть свои владения. На небе открылось чистое голубое окно. Солнце окрасило каменный пик теплым золотисто-розовым светом.

Облака уходили на север, к Гунхэго.

Мы шли довольно быстро, предвкушая отдых в палатке и горячий ужин, приготовленный Тшерингом. Высота снизилась, все чувствовали себя гораздо лучше. Шагали бодрее, обменивались впечатлениями.

Тисса, идущая впереди, рассуждала о том, каким приятным разнообразием после провонявших трекерами и керосином лоджей будет сон в палатке, но внезапно остановилась и замолчала. Дик, шагающий следом, едва не натолкнулся на нее, ругнулся и тоже застыл.

– Ну, что там у вас? – недовольно спросил Джейк.

Я поравнялся с ними и тоже увидел.

Тропа была залита кровью. Бурые пятна почти сливались с бурым лишайником, и только на белых камнях ее следы стали видны особенно отчетливо, в ней опавшими листьями засохли клочья густой грязно-белой шерсти. Посреди густеющей лужи застыл круглый бубенчик с обрывком кожаной веревки. В воздухе повис знакомый металлический запах смерти и растекалась мертвая тишина.

На плоском камне у тропы, словно нелепый черный нарост, стояла голова эбо, и кровь сочилась из его шеи на землю. Мутные глаза закатились, длинный синий язык вывалился из пасти. Это был Первый или Второй. Я так и не научился их различать. Другой зверь исчез.

Наши рюкзаки лежали целыми и невредимыми в стороне, у валуна. Словно кто-то бережно сгрузил их с вьючных животных, перед тем как растерзать тех. А быть может, сам погонщик и снял вещи до того, как на него напали. Ни Тшеринга, ни его тела нигде не было видно.

Мне показалось, что я вновь погрузился в свое давнее видение. Алые листья данф и алая кровь. Каменистый склон. Следы невидимой смерти… Но теперь все происходило в реальности. Быть может, картина, которую мне показали, была предупреждением не только для Киры и ее друзей, но и для меня?

В глазах Тиссы мелькнул отголосок того ужаса, что я уже видел в пещере, когда мы ожидали приближения двух одержимых. Дик схватился рукой за горло, словно его душил ворот куртки. Джейк застыл, взгляд его остановился, видно, он изо всех сил пытался найти ответ на вопрос, который мучил всех – что здесь случилось. Он же первый нарушил молчание, спросив глухо:

– И кто теперь понесет наши вещи?

Тисса издала резкий прерывистый смешок:

– Это все, что тебя волнует? Не хочешь узнать, кто и, главное, когда сдерет с нас кожу и расчленит на части?

– Дикие звери, – ответил Джейк, как всегда, находящий всему рациональное объяснение. – Здесь водятся снежные барсы.

– Ну теперь-то наконец до вас дойдет, что нужно идти назад? – с ноткой злорадной издевки спросил Дик.

– Напав на эбо, барсы разорвали бы и наши вещи, висящие на их спинах. – Тисса мотнула головой в сторону поклажи, аккуратно сложенной поодаль. – А все абсолютно цело. И где труп погонщика?

– Ушел, – нервно хмыкнул тренер, оглядываясь. – Зарезал своих эбо и потопал куда глаза глядят.

– Это барсы, – продолжил Джейк, не слушая никого и подтверждая каждую свою фразу коротким, рубленым движением руки. – Я слышал, как они воют по ночам. Погонщик был один – они выследили его и напали. Он не смог защититься. Вы его видели – тощий, ленивый сморчок…

– Да мне плевать, кто его сожрал, – снова подал голос Дик, подошел ближе к покровителю и произнес доверительно: – Надо идти обратно. Джейк, послушай меня, наконец!

– Мы не можем повернуть. – Они оглянулись, вздрогнув, хотя знали, что ничего другого я не скажу. – Я предупреждал. Вы знали, что это опасный путь. Надо идти дальше. Разберем рюкзаки, возьмем с собой самое необходимое. Остальное придется бросить.

– А пока будем копаться в вещах, наши головы отожрет какой-нибудь свихнувшийся турист, – раздраженно усмехнулся Дик, обошел лужу крови, наклонился, ковырнул пальцем бубенчик эбо.

– Этого не произойдет. Я не чувствую опасности.

– А раньше чувствовал? – Он скептически скривился, выпрямляясь.

– Напряжение. Отдаленную угрозу. Но не связанную с нами.

Впервые я упомянул об особенностях моего восприятия окружающего, связанных с моим даром, о котором они практически не имели представления.

Джейк требовательно посмотрел на Тиссу, словно та была экспертом по моим странностям. Она нехотя кивнула:

– Это правда. Иногда, раньше, у него бывали подобные озарения. Однажды мы ехали на машине. Встали на перекрестке. Когда на светофоре загорелся зеленый – все поехали, а Рай не тронулся с места. Нас объехал «форд». Он вырвался вперед, и тут же в него врезался какой-то идиот на грузовике, выскочивший на красный. Автомобиль смяло и швырнуло по встречке. Водитель не выжил. На его месте должны были оказаться мы.

И, как ни удивительно, эта история успокоила мужчину.

– Ладно, Райн, – сухо произнес Джейк, – сделаем, как ты говоришь.

Мы раскрыли рюкзаки и вытряхнули на землю их содержимое. А затем принялись быстро раскладывать вещи, отбирая то, без чего не сможем обойтись, и безжалостно отбрасывая ненужное.

Одна палатка, вторую, для нас с Тшерингом, пришлось оставить, спальники, подстилки-пенки под них, теплая одежда, горелка, аптечки, ножи, миски и кружки, консервы, фонарики…

– Значит, ты можешь предчувствовать опасность, – сказал Джейк, засовывая в опустевший рюкзак свои вещи, надежно упакованные в компрессионный мешок. И это прозвучало как утверждение, а не вопрос. – И в обычной жизни тоже.

– Как сказала Тисса, иногда. Редко.

– Да что бы она понимала, – проворчал он и тут же уточнил с большим интересом: – А что еще ты можешь?

– Может быть, обсудим это, когда доберемся до безопасного места? – резко спросила девушка, критически рассматривая вещи, извлеченные из своего рюкзака. – Насколько я понимаю, идти нам не близко, а все это придется тащить на собственной спине.

Разговор прервался.

Я помог им лучше разложить снаряжение, распределив его между всеми. Несмотря на протесты Тиссы, вытащил из ее рюкзака безусловно стильные, но абсолютно бесполезные кофточки. Не дал Джейку избавиться от комплекта термозащитной одежды. Нагрузил Дика несколькими дополнительными банками консервов.

– Как мы все потащим? – ворчал Джейк, приподнимая свою поклажу, и скривился. – Я заплатил деньги за то, чтобы не таскаться по горам навьюченным, словно мул.

– Скажи это погонщику, – откликнулась Тисса, затягивая верхний клапан своего рюкзака.

– Райн, не хочешь понести? – без особой надежды спросил меня спонсор нашего трека.

– Я распределил груз так, чтобы каждый мог нормально передвигаться. Застегивайте ремни всех разгрузок – увидите, будет легче.

Пока они были оглушены происшедшим, хотели уйти отсюда как можно быстрее и не возражали против этих неожиданных трудностей, которые в прямом смысле пришлось взвалить на свои плечи, не спорили, но я знал, что так будет не всегда.

Я снова поставил Тиссу во главе нашего маленького отряда, и мы направились вперед, все дальше от поляны, залитой кровью.

Аркарам – молчаливая и зловещая – возвышалась над нами, окруженная мертвыми, холодными склонами гор. Неусыпный страж, готовый покарать любого, решившего свернуть с единственной тропы, узкой ниточкой тянущейся у ее подножия.

Теперь никто не шел впереди, занимая для нас места в удобных лоджах. Никто не разобьет палатку и не приготовит ужин. Я опять был один, как и прежде, но сейчас мне приходилось отвечать за трех человек, которые с трудом тащили нагруженные рюкзаки.

Я шагал, внимательно выбирая, куда поставить ногу, и невеселые мысли тяжело разматывались в моей голове, цепляясь одна за другую. Если бы мы не решили посетить Ронгбук, Тшеринг не пошел бы этим путем и сейчас был жив. Если бы я не рвался искать источник – мы бы не отправились в Ронгбук. Если бы не мое желание оберегать Тиссу, я не стал бы сопровождать путешественников и не позвал с собой кайлатца.

Сейчас не имело смысла определять степень моей вины или невиновности. Я должен был провести доверившихся мне людей по этому треку.

До места первой стоянки мы добрались засветло. Это было небольшое свободное от камней пространство у подножия одного из склонов, отгороженное от тропы несколькими серыми валунами. Их бока, покрытые черными пятнами лишайника, заслоняли нас от ветра, носящегося над обрывом, вдоль которого вилась дорога.

– Здесь безопасно останавливаться? – спросил Джейк тусклым от усталости голосом, сбрасывая со своих плеч рюкзак, словно тот был неподъемным камнем, который он был вынужден вновь и вновь закатывать на гору.

– Мне приходилось останавливаться тут. – Я вытащил чехол с палаткой. – И всегда было спокойно.

Последний участок дороги вымотал моих спутников окончательно, и пока усталость заглушала все остальные чувства, в том числе и страх. Больше вопросов они не задавали, удовлетворившись на первое время этим ответом.

Мне в одиночку пришлось разбивать лагерь, готовить ужин, в общем, делать все то, что я делал, когда ходил по тропам Кайлата один.

Я установил палатку – эта была вместительнее моей и сделана из легкого, прочного, современного материала, собиралась быстрее, а внутри оказалась оснащена всевозможными матерчатыми полками, карманами, дополнительными защитными клапанами, вентиляционными окнами из гибкого пластика, двумя крошечными «тамбурами», позволяющими сохранять тепло. Мини-бунгало весом не тяжелее пяти килограммов, из водоотталкивающей ткани.

Пока я занимался ужином, остальные устраивались внутри. Их сил хватило лишь на то, чтобы расстелить спальные мешки, а затем упасть на них и выдвигать всевозможные версии о том, что могло случиться с Тшерингом и его эбо, спорить, раздражаясь друг на друга и на меня. Надвигались сумерки, а вместе с ними и опасения, которые заставляли путешественников нервничать. Горы тускнели, отдалялись, и только кончики их вершин все еще сияли прощальным солнечным светом. Долина потемнела, наполняясь клубящимися тенями. Под обрывом, находящимся в нескольких метрах за моей спиной, начинал шевелиться ветер.

Занимаясь мирными, привычными делами, которые всегда приносили мне успокоение, неподалеку от трех человек, приехавших сюда из цивилизованного мира, близкого мне, говорящих со мной на одном языке, я неожиданно испытал странное чувство, которое прежде не посещало меня. Одиночество. Еще никогда я не был настолько одинок, даже когда оставался в абсолютной глуши, на высокогорном леднике или в заброшенной хижине.

Я вспомнил, как Уолт рассказывал об этом. Пустота среди толпы. Отгороженность от всех. Стена, за пределы которой не выйти. И вот теперь оно пришло ко мне. Быть может, надолго…

В палатке, освещенной изнутри желтым светом фонарика, колыхались черные силуэты. Они воздевали руки, наклонялись и снова выпрямлялись. Судя по всему, разгорался спор, сначала тихий, вполголоса, но с каждой минутой он становился все громче и напряженнее.

Выключив горелку, я снял с нее котелок с густым супом, подошел к нашему четырехместному дому и услышал презрительный возглас Джейка:

– Сколько можно повторять! Даже такой тупой болван, как ты, должен был сообразить…

Я оставил котелок во втором тамбуре, вошел в основное помещение и увидел, как Дик резко приподнялся на своем спальном мешке. Его небритое, худое лицо исказило бешенство, но, прежде чем он успел сорваться на грубость, я спросил:

– О чем спор?

– Ни о чем, – огрызнулся тренер, вновь усаживаясь и отворачиваясь к стенке. – Не твое дело.

– Может, предоставишь мне самому судить о том, мое это дело или нет.

– Дик беспокоится о нашей безопасности, – нежно отозвалась Тисса, протирающая руки дезинфицирующей салфеткой. С интересом повела носом, узнавая запах карри, мяса и риса, довольно улыбнулась.

– Я был абсолютно спокоен до тех пор, пока кто-то не сожрал погонщика, – зло ответил Дик, глядя на нее исподлобья. – Мы сидим здесь, как мыши в мешке, и ждем, когда нас сунут в мясорубку. И не надо говорить мне, что ты предупреждал, – повернулся он ко мне. – Можешь уже отправить эти предупреждения сам знаешь куда.

– Нас никто не тронет, пока мы будем идти вперед, – ответил я терпеливо. – Но пугать и заставлять захотеть вернуться – станут.

– Кто? – нахмурился Джейк. Он уже удобно улегся в центре, застегнув молнию пурпурного спальника, и теперь взирал на нас, словно патриций со своего ложа.

– Горы.

– Ладно, – утомленно отозвался тот. – Местный фольклор меня больше не интересует. Главное, ты сможешь защитить нас? И договориться, – он усмехнулся, – с горами?

– Смогу.

Он кивнул.

Я внес котелок и принялся раскладывать еду.

– Здесь пять мисок, – улыбнулась Тисса и посмотрела на меня с легкой насмешкой, ожидая, что я поспешу признать свою ошибку. – А нас четверо.

– Знаю, – ответил я, отдав каждому его порцию, и налил в лишнюю немного супа.

– Похоже, у нашего гида завелся невидимый друг, – сказал Джейк, немного повеселевший уже после нескольких ложек горячей сытной еды.

И он даже не знал, насколько оказался прав.

Быстро поев, я взял миску, поднялся и вышел из палатки, заметив, как Дик выразительно покрутил пальцем у виска.

На улице было холодно и темно. Пронизывающий ветер гулял по склону, словно на санках съезжая с зазубренной вершины Аркарама, разгонялся на середине и со свистом мчался вниз, к леднику. К счастью, камни довольно хорошо заслоняли нас. Иначе палатка бы уже давно тряслась от его порывов, а палки, брошенные Диком у входа, утащило и скинуло в пропасть.

Я поставил миску на землю недалеко от палатки. Выключил фонарь. Запрокинул голову.

Нигде нет такого неба, как в Кайлате. В нашем мире, наполненном городами, магистралями и мощными фонарями, звезды казались приклеенными к тусклому своду, подсвеченному электричеством мегаполисов. Здесь было видно, что разноцветные огоньки далеких солнц расположены слоями – одни ближе, другие дальше. Млечный Путь расходился в стороны двумя сверкающими рукавами, а наша галактика, мерцающая всеми цветами небесного пламени, закручивалась спиралью…

Небо полностью очистилось от туч. Контуры гор врезались в него, окруженные венцами звезд. Таких же холодных, как ледники вершин.

Озноб пробрался под мою куртку, и только тогда я вернулся в палатку. Свет в ней уже был погашен. Я забрался в свой спальник, и Тисса тут же протянула руку, ища мою ладонь. Я легко пожал тонкие пальцы и услышал ее глубокий, успокоенный вздох и тихий шепот:

– Все нормально? Там, снаружи?

– Да. Спи.

– Все меры безопасности принял? – поинтересовался Дик, лежащий у дальней стены. За насмешкой тренер старался скрыть тревогу. – Нас никто не сожрет во сне?

– Нет, – улыбнулся я невольно. – Сначала разбудят.

Он проворчал что-то невразумительное в ответ и больше ничего не сказал. Стало тихо. Но стоило мне расслабиться, закрыть глаза, забыть всего на несколько мгновений о трудном пути, спутниках и маршруте, как меня начал обволакивать упорный беззвучный зов. Мой ганлин, надежно спрятанный в рюкзаке, стоящем рядом, настойчиво звал меня. Он хотел, чтобы я взял его, вышел из палатки, подальше от чужих людей, и позволил ему заговорить. А может быть, через него со мной общалось неведомое существо, принявшее облик гурха. Оно обещало дать мне силу и знания, которыми я не обладал, спокойствие и отрешенность, безопасность и мудрость. Искушение было очень велико. Мне уже виделись не вполне реальные картины прекрасных освещенных солнцем вершин, зеленые долины с белыми пенящимися реками, горы, уходящие вдаль и тающие на горизонте – синие дымчатые силуэты, – туда звала меня флейта. Но пальцы засыпающей Тиссы вдруг крепче сжали мою ладонь, и я очнулся, стряхивая наваждение, прислушался к ее ровному дыханию и наконец провалился в глубокую мягкую темноту.

Не знаю, сколько времени я спал, но проснулся внезапно и резко от легкого потряхивания – кто-то настойчиво теребил меня за плечо. Открыл глаза и тут же услышал дрожащий шепот:

– Рай… Рай, проснись!

– Что случилось? – спросил я так же тихо.

– Там снаружи кто-то есть.

Было по-прежнему темно и немного душновато. Рассвет еще не наступил, но мне показалось, что он уже близко. Слышалось ровное, глубокое дыхание Дика, прерывистое, негромкое похрапывание Джейка, а за стенами палатки я уловил звук неторопливых, размеренных шагов. Чуть скрипнули мелкие камешки, звякнула миска.

Тисса сжала ледяными пальцами мою руку и затаила дыхание. Мне казалось, я слышу, как часто, испуганно колотится ее сердце.

Шаги стали приближаться. Неведомый гость подошел к палатке и остановился возле нее. Мне показалось, что он сейчас откинет входной клапан и заглянет внутрь. Тисса резко вздохнула, я почти ощутил липкий страх, затопивший ее с головой. Тот самый, который заставлял путешественников, ночующих в горах, выбегать из укрытия в темноту, буран, холод и погибать. Потом их трупы находили – замерзшими и занесенными снегом, с лицами, искаженными ужасом до неузнаваемости. Или не находили вовсе.

Я крепче сжал ее ладонь и представил свою силу чем-то вроде теплого мягкого покрывала, «укрыл» им Тиссу и прошептал:

– Сейчас он уйдет.

Ее прерывистое дыхание выровнялось, пальцы потеплели, паника начала отступать. Тот, кто был за дверью, громко засопел, недовольный тем, что перестал чувствовать болезненные эмоции, щедро текущие прежде из палатки, завозился, задевая чем-то за входной клапан. Его смущал отголосок моей силы и не давал войти внутрь. Потом, после нескольких невыносимо долгих минут, снова послышалась приглушенная возня, бряканье миски, а затем неторопливые удаляющиеся шаги.

– Все. Он ушел, – прошептал я, обращаясь к Тиссе.

– Кто это был? – спросила она очень тихо. – Еще один одержимый?

– Нет. В горах погибло слишком много людей. Часто они скитаются здесь и после смерти. Им одиноко, а живые люди притягивают. Кайлатцы называют их шепчущими. Или невидимыми собеседниками.

– Это для них ты оставлял еду?

– Да.

– Рядом с тобой постоянно происходит какое-то безумие, – сказала она с досадой и, судя по шелесту спальника, отвернулась от меня. – У тебя просто дар оживлять и притягивать к себе всякие жуткие вещи.

– Вы можете заткнуться? – прозвучал недовольный, сонный голос Дика. – Дайте поспать.

Я услышал тихий смешок уже абсолютно успокоившейся Тиссы, и спустя несколько мгновений в палатке снова стало тихо. Так же как и на улице. И только тогда я разжал кулак, в котором все это время сжимал рукоять кухри…

Глава 11

Ронгбук

Утро было ясным и свежим. Горы, освещенные поднимающимся солнцем, сияли далекими вершинами. Тонкие узоры белого инея разрисовали ближайшие склоны. Ветер стих и едва слышно шелестел где-то в отдалении за камнями.

Джейк выбрался из палатки сразу за мной. Потянулся, распрямляя затекшую спину, зевнул, потер подбородок, начавший зарастать густой щетиной, огляделся.

Миска, которую я вынес вчера на улицу, лежала опрокинутой, суп разлился по камням и за ночь превратился в замерзшую лужицу.

– Невидимому другу не понравилась твоя стряпня? – усмехнулся Джейк, подходя ближе.

– Да, похоже на то.

– И что теперь будешь делать? – спросил он с таким видом, словно именно от этого моего ответа зависела его безопасность.

– Постараюсь готовить получше. – Я наклонился, поднимая миску.

Джейк хмыкнул и удалился за соседние камни.

По всей видимости, еда, предложенная мной невидимому гостю, была отвергнута. И что это могло означать, мне еще предстоит узнать.

Я зашел в палатку за горелкой. Дик спал, накрывшись с головой и оставив лишь небольшую щель для притока воздуха. Тисса сидела на своем спальнике, с отвращением расчесывая не мытые со времен Ферче волосы, увидела меня, опустила расческу и сказала с надеждой:

– Я была бы счастлива, если бы можно было помыться.

– Пока нельзя.

– А как же в базовых лагерях? Ведь там живут перед восхождением не меньше месяца для акклиматизации?

– Да. У них есть отдельная палатка, которую обогревают, приносят горячую воду в баках и оборудуют в ней душ. Но им не нужно носить эти баки на себе от одной стоянки до другой каждый день.

– Ладно-ладно, поняла. – Она повязала голову платком и окликнула атлета: – Эй, Дик, скоро выходим. Долго будешь разлеживать?

– Я не сплю, – послышался из спальника голос, и мне не понравилось его сиплое звучание.

– Ты как себя чувствуешь?

– Нормально. – Он высунул лохматую голову с заспанной, помятой физиономией. – Но было бы лучше, если бы вы не шушукались всю ночь.

Я решил оставить его в покое и вышел из палатки. Джейк стоял на краю склона, фотографируя горы, выступающие из сумеречной дымки утра. Рассеянно посмотрел на меня и снова обратил взор, горящий творческим вдохновением, на пейзаж.

Тисса была так любезна, что, пока я грел воду для чая, принесла кружки, крекеры, сыр, колбасу и шоколад. Расстелила на камне подстилку из оленьей шкуры, села, любуясь горами, и давала мне полезные советы по поводу приготовления завтрака.

Через несколько минут на свет выбрался Дик. Хмуро щурясь, посмотрел на блистающие горы, равнодушно отвернулся. Выглядел он отдохнувшим и не производил впечатления измученного горной болезнью или простудой. Я окликнул его:

– Дик, принеси из моего рюкзака…

– Сам неси, я не нанимался, – буркнул он, недослушав, и я понял, что вновь пришло время проводить воспитательную работу.

– Значит, завтракать не будешь. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. – Тисса, убери его кружку.

Она сдержала смешок, довольная моей неожиданной резкостью. Дик тут же стремительно обернулся.

– Это еще почему?!

– Потому что я не нанимался вытирать тебе нос и подносить кофе в постель.

Тренер, привыкший к неизменной вежливости проводников и гидов, уставился на меня, широко открыв глаза. Он уже успел забыть давнюю стычку в Монджо. Но сейчас, видно, вспомнил и не захотел связываться. Спросил хмуро:

– Чего принести?

– Коробку с чаем.

Дик развернулся и молча отправился в палатку выполнять поручение.

Тисса рассмеялась, но тут же улыбка скатилась с ее лица.

– Ты обращаешься с нами как со студентами-первокурсниками. А в некоторых случаях как с детьми.

– Знаю. – Я убавил мощность пламени в горелке. – Но, как я убедился на собственном опыте, именно такой стиль общения самый лучший.

Она пожала плечами, повернулась и звонко крикнула:

– Джейк, завтракать!

После еды я, с неожиданной помощью Дика, собрал палатку, убрал ее в свой рюкзак, и мы отправились дальше.

На этот раз идти было еще тяжелее. Тропа исчезла, теперь приходилось перебираться через завалы камней, щедро разбросанных в узком проходе между двумя склонами, с рюкзаками. Черная гора осталась позади. Престол богов вытянулся справа, снова пытаясь заслонить вершину мира, медленно поворачивающуюся к нам другим боком. Аркарам следила за нашим продвижением слева, окруженная безымянными голыми холмами.

Я шел первым, выбирая самый удобный путь и время от времени оглядываясь, чтобы посмотреть, как дела у моих товарищей.

Груз оттягивал им плечи, пригибал к земле, делал сложную дорогу невыносимой. Сегодня, по плану маршрута, мы должны были добраться до Ронгбука. Но, глядя на попутчиков, я уже не был в этом уверен. Мы продвигались слишком медленно.

– Все! – Джейк внезапно остановился, сбросил рюкзак и привалился спиной к первому попавшемуся камню. – Хватит! Могу предоставить любому желающему удовольствие тащить этот хлам.

Дик, стоящий рядом со мной, снял свою ношу и стянул с головы повязку, пропитанную потом. Пробормотал что-то о слабосильных стариках, зачем-то идущих в горы, и посмотрел на меня в ожидании поддержки его претензий.

– Отдохнем немного, – ответил я, сдержав желание сказать что-нибудь резкое.

Я понял, что устал успокаивать, уговаривать, убеждать и заставлять. Мне надоели постоянные стычки и грызня по пустякам. Вечное недовольство и бессмысленные споры.

– Далеко еще? – спросила Тисса, пристроив свой рюкзак на каменном выступе и поводя уставшими плечами.

– Часа четыре. Если будем идти в том же темпе.

– Райн, я серьезно, – недовольно произнес Джейк, тыча острием трекинговой палки в мою сторону. – Я больше ничего не потащу. У нас был уговор – груз несут носильщики. Им за это платят. И тебе, между прочим, тоже. Ты должен был позаботиться о том, чтобы мы тут не надрывались.

– Извини, Джейк, я не могу вернуть Тшеринга с того света.

– А откуда я знаю, что он умер? – Видимо, эта мысль только что пришла ему в голову и очень понравилась. – Может, у вас план такой с самого начала. Погонщик прирезал одного из эбо и смылся, бросив наши вещи.

– И зачем ему убивать животное, которое он сам вырастил? И которое так дорого стоит в Кайлате? – устало спросил я, подавая Тиссе бутылку с водой. – Из желания поглумиться над белыми путешественниками?

– Не знаю, что там в голове у этих местных, – буркнул он и отвернулся. Беседа прервалась, не успев начаться.

Я заметил, что мои спутники почти перестали нормально разговаривать друг с другом. Сначала я думал, что это связано с трудностями пути, не слишком-то побеседуешь с рюкзаком за плечами, перелезая через очередной валун. Но теперь понял – дело не в этом. Они не общались даже во время остановок. Не обменивались впечатлениями от путешествия, не спрашивали ни о чем. Все оживлялись только в моем присутствии. Тогда завязывалась беседа, которую я поддерживал, но стоило мне замолчать и отойти в сторону, как над местом привала тут же растекалась напряженная тишина.

Даже Тисса, которая умела быть лидером любой компании и могла поддерживать беседы на самые разные темы, выглядела отрешенной, замкнутой. Но ее пустые глаза внезапно вспыхивали радостью, а по бледным губам скользила улыбка, когда взгляд встречался с моим.

И мне это совсем не нравилось.

– Ты должен был предусмотреть любое осложнение, – продолжал поучать меня Джейк. – Если бы кто-то из моих менеджеров допустил подобное, был бы немедленно уволен.

Он говорил что-то еще, но я вдруг перестал его слышать. Сзади к нам медленно подкрадывалась опасность. Бесформенная и безжалостная.

– Берем вещи и идем дальше, – сказал я, поднимая свой груз.

– Я уже сказал, что…

– Джейк! Быстро! И без разговоров.

Удивительно, но он послушался.

– Что-то случилось? – настороженно спросила Тисса, делая шаг ко мне, словно надеясь на немедленную защиту.

– Пока еще нет. Но за нами кто-то идет. Опасность очень близко.

– Кто?

– Не знаю. Но когда нас догонят… если нас догонят, ничего хорошего обещать не могу.

Больше вопросов не последовало.

Испуганные и озадаченные, они торопливо застегивали крепления, оглядываясь, но не видели никакой угрозы, и это пугало их еще сильнее.

– Тисса, ты идешь первой. Держи направление на тот серый камень с острой вершиной.

– Поняла, – ответила она и как могла быстро пошла вперед.

За ней устремился Дик, спотыкаясь и поглядывая через плечо. В его черных очках белыми всполохами отражался пик Аркарама. Джейк прибавил шаг, стараясь не отставать от остальных. Я шел последним, пытаясь понять, насколько велика опасность.

То, что следовало за нами, ощущалось мной как темная, ленивая волна, неспешно погребающая под собой тропу, камни, склоны гор. Я был уверен, за моей спиной нет никого материального – ни диких зверей, ни стаи одержимых, ни разозленных горных людей, преследующих чужаков, забравшихся в их земли. Но я, как никогда ясно, понимал – надо спешить, пока эта волна не накрыла нас.

– Быстрее! – Мой приказ подхлестнул спутников, начавших замедлять шаги.

Они не спорили, не сопротивлялись, не спрашивали. Видимо, что-то в моем голосе заставляло их подчиняться. Торопились изо всех сил, которых хватило ненадолго. Прыгать с камня на камень, пробираться в узких щелях между валунами с тяжелой поклажей за спиной – не самое простое занятие даже для тренированных путешественников. Немного их поддерживал внезапный испуг, но приток адреналина не мог быть вечным.

…Дорога слилась в бесконечную мутную полосу из белых камней, бурого лишайника, обрывочной тропы, похожей на пунктирную линию, протянувшуюся от одного валуна до другого. Усталость начала поглощать все чувства, страх притупился, неизвестность в какой-то миг перестала пугать.

– Не останавливаться, – снова велел я, заметив, что Джейк стал отставать от остальных, но мои слова больше не действовали на него.

Пот заливал нам глаза, холодный воздух, который мы жадно глотали, обжигал горло. Я знал, что еще немного, и кто-то из них скажет: «Все, дальше не могу. Будь что будет», бросит рюкзак на землю и с покорностью загнанного зверя, у которого нет сил продолжать бегство, будет ждать расправы.

Склоны холмов расступились, впереди показалась голая, продуваемая ветром равнина – бурое пятно под серым косматым небом. Земля здесь щетинилась низкими, не выше колен, каменными пирамидками с плоскими вершинами. Целый лес священных символов. Издали они были похожи на угрюмых карликов, исподлобья глядящих на людей, спешащих к ним. Враждебные, настороженные, агрессивные. За ними виднелись развалины построек, на которых кое-где сохранились следы белой краски. Глаза верховного божества на центральной ступе казались ослепшими от дождей и снега. Молельные флажки шевелились на ветру обрывками грязных тряпок.

– Ронгбук, – сказал я, невольно замедляя шаги.

Мои спутники с недоумением подняли головы, глядя вперед, и только сейчас заметили постройки, от большинства из которых остались лишь неровные прямоугольники, чуть возвышающиеся над землей. Храмовый комплекс, блиставший прежде золотом и яркими красками, напоминал несколько покосившиеся серые, плоские каменные коробки без крыш. Статуи, прежде украшавшие его, были разбиты и рассыпаны по всей площади тонким слоем хрустящей крошки.

Говорили, что храм уничтожило сильнейшее землетрясение. Монахи успели спасти из полуразрушенных зданий библиотеку, казну, церемониальные костюмы и перенесли в монастырь Тенгабоче. Но что произошло здесь на самом деле, не знал никто. И сейчас, вновь увидев руины величественного прежде сооружения, я почувствовал холодный дух уныния и запустения, давно поселившийся здесь. Мне даже показалось, что опасность отступила перед ним, словно перед более грозным хищником, выступившим навстречу… И тут нас накрыло. Невидимый преследователь налетел внезапно, вынырнув из-за соседнего холма. Это было похоже на приступ горной болезни. В глазах потемнело, подкосились ноги, кровь прилила к лицу удушающим жаром. Я увидел, как спотыкается Дик, и меня самого бросило на землю. А ведь я надеялся, что Ронгбук защитит нас. Но его земля потеряла всю прежнюю магию и власть.

Услышав крик Тиссы и замечая, как сердце начинает пропускать удары, я сделал единственное, что мог. Ударил своей силой тяжелое облако, упавшее на нас. Разрывал его, кромсал, словно ножом, и медленно, неохотно оно стало уменьшаться. Мое невидимое лезвие становилось все тоньше. Но и бесплотная удушающая волна истончалась. Отползала, таяла.

Головная боль притупилась, оставив лишь тяжесть в висках, вернулось зрение, снова стало можно дышать. Опасность ушла, недовольно и лениво. Молча обещая вернуться.

Я приподнялся, пока еще с трудом, переждал головокружение и, когда муть перед глазами рассеялась, огляделся.

Тисса сидела на земле, скорчившись, запустив пальцы в растрепанные волосы.

– Что это было? – спросила она едва слышно.

– Приступ горной болезни, – ответил Джейк, отдуваясь и силясь вытащить руку из лямки рюкзака.

– Это не горная болезнь, – произнес Дик, сдерживая дрожь в голосе. Он полулежал на земле, привалившись спиной к своей ноше, запрокинув голову, и смотрел в небо. – Не знаю, что это такое, только не горная болезнь.

Все трое обернулись в мою сторону, ожидая опровержения или подтверждения их теорий. А мне очень хотелось разбить палатку прямо здесь, забраться в спальник и проспать до завтрашнего дня, но я заставил себя подняться на ноги.

– Идемте. Опасности больше нет, но она может вернуться. Тисса, вставай. Джейк, поднимайтесь.

Не помню, как довел их до конца поля пирамид. Развалины зданий возвышались поодаль. Ступа стояла прямо перед нами, и глаза божества, уже ничего не видящие, слепо смотрели на Аркарам, зловеще усмехающуюся из-за облаков.

– Остановимся здесь. – Я сбросил рюкзак на площадке рядом с полуосыпавшейся кладкой каменного забора. За ней виднелась одинокая серая стена – единственное, что осталось от здания.

– Но до вечера еще далеко, – сказала Тисса. Она заметно приободрилась, даже тени утомления исчезли с ее лица. – Мы можем идти дальше. Я не устала.

– Я устал.

Она взглянула на меня внимательно и сосредоточенно, словно на панель своего автомобиля, где уже горел красный огонек, предупреждающий, что горючее скоро закончится.

– Хорошо. Давай остановимся.

– Поможешь мне приготовить ужин.

– И почему все время я? – скривилась она, но все же послушно начала вытаскивать из моего рюкзака горелку.

– А еще проследи, чтобы никто не вздумал повернуть назад.

– Вряд ли сейчас кто-то в состоянии куда-то идти. – Тисса оглянулась на вымотанных мужчин, сидящих на камнях неподалеку.

– Скоро они придут в себя, – сказал я, понизив голос. – Она даст им много сил.

– Кто?

– Гора.

Тисса посмотрела на меня так, словно внезапно усомнилась в моем психическом здоровье.

– Гора?

– Она припугнула нас, и довольно сильно. – Я достал из рюкзака чехол с палаткой. – Теперь сделает все для того, чтобы заставить вернуться.

Тисса протянула руку и коснулась тыльной стороной ладони моего лба, словно проверяя, нет ли у меня жара.

– Рай, тебе действительно надо поспать. Ты начинаешь заговариваться. Это просто камень. Он ничего не может хотеть и планировать.

Я не стал с ней спорить и доказывать свою правоту.

– Просто поверь мне. И сделай, как я прошу.

– Если честно, мне все равно, уйдет кто-то из них или нет.

– Знаю. Но все же выполни мою просьбу.

Она пожала плечами и отвернулась. Жест, который перечеркивал весь разговор.

– Пусть уходят. Без них ты станешь больше внимания уделять мне. И, если случится что-то еще, сможешь лучше меня защитить.

Железная логика.

– Тисса.

– Ладно, – произнесла она нехотя, недовольная моим ледяным тоном. – Прослежу.

Она не стала говорить на эту тему дальше. Мистика, одушевленность гор и существование призраков по-прежнему не воспринимались рациональным мышлением. А все сверхъестественное, даже то, с чем Тисса сталкивалась прямо, как вчера ночью, напрочь отсекалось ее восприятием.

В молчании мы разбили палатку, приготовили ужин. И все это время я ощущал себя полностью опустошенным. Физические силы постепенно восстанавливались, но душевные по-прежнему были истощены до предела. И я знал, что их нужно восполнить прежде, чем угроза вернется.

Но как я ни надеялся на отдых, поспать мне не дали. Прошло, наверное, не больше получаса, когда меня разбудили голоса, срывающиеся на повышенные тона. Их периодически перекрывала возня, напоминающая приглушенные звуки потасовки.

Я приподнялся на локте, осматриваясь. Похоже, Дик хотел выйти, и Джейк удерживал его силой, держа за куртку:

– Тебе говорят, идиот, сиди на месте. Совсем сдурел от страха.

– Это ты, как я посмотрю, последние мозги потерял, после того как увидел одушевленного, – отозвался тренер, выдергивая край одежды из его рук. – А я пока еще в своем уме.

– Сядь на место, – брезгливо велел ему Джейк. – И закрой свой рот.

– Сам заткнись! – рявкнул Дик. Его глаза с выступившей красной сеткой сосудов загорелись маниакальной радостью. Он повторил с наслаждением: – Заткнись. Ты меня уже достал своими приказами.

– Что ты несешь? – с презрением осведомился его босс, не привыкший к такому наглому напору.

– Я сказал, хватит мне указывать! – снова крикнул Дик.

– Я бы не стала разговаривать с ним в подобном тоне, – мягко произнесла Тисса, уютно свернувшаяся на своем спальнике и не без интереса следящая за разворачивающимися событиями.

– Помолчи, – с угрозой велел ей Дик. – Мы уходим. Мне надоели эти басни про гору-убийцу. Еще светло, и если мы поторопимся, успеем дойти до Горак Шепа. Спокойно доберемся втроем.

– Нет желания услышать мое мнение? – доброжелательно спросил я.

И только сейчас они заметили, что я больше не сплю.

– Нет, – буркнул тренер.

– А придется. Мы останемся на месте. И завтра идем по запланированному маршруту.

– Тебя не спрашивают! Хватит! Ты нас уже завел!

Он повернулся ко мне, сжимая кулаки и старательно накручивая себя, чтобы на этот раз не спасовать перед «одушевленным», как уже было прежде. Я увидел в его близко посаженных глазах, похожих сейчас на дула двустволки, черную пустоту. И, словно пуля, в них затаилась угроза. Джейк начал подниматься, с видом медведя, собирающегося сгрести противника в охапку, повалить и растоптать. Схватил Дика за предплечье.

И тогда я их ударил. Обоих наотмашь, своей невидимой силой, всем, что от нее осталось. Мужчин опрокинуло на пол. Тиссу тоже задело. На мгновение у нее перехватило дыхание, кровь прилила к щекам, а взгляд затуманился.

– Мы идем дальше, – сказал я, когда все трое смогли воспринимать мои слова. – И больше это не обсуждается.

Я поднялся, натянул ботинки и вышел из палатки. Холодный воздух хлестнул по лицу. Черные тени, притаившиеся под рассыпающимся забором, метнулись в стороны. Серый день готов был превратиться в серый вечер, но пока еще никак не мог решиться затушевать оставшиеся краски.

Тисса выскользнула следом за мной. Она выглядела слегка оглушенной и растерянной. Взгляд жадно искал меня. Молча подошла, обхватила за шею, прильнула всем телом. Я машинально обнял ее, зная, что это влечение вызвано лишь силой, которая внезапно обрушилась на нее.

– Это пройдет, – прошептал я в ее волосы, впитавшие запах карри, вареного риса и пыли.

– Не делай так больше, – отозвалась она, прижимаясь лбом к моему плечу.

– Не буду, если у меня не будет повода.

– Ну и пусть, пусть передушат друг друга.

Я молча гладил ее по спине. Слушал бессвязный шепот. Смотрел сквозь белую дымку волос на горы.

Потом она пришла в себя, глубоко вздохнула и произнесла уже своим обычным, уверенным голосом:

– Ты мог бы управлять толпами. Тысячами людей. Они бы с восторгом делали все, что ты прикажешь.

– Вряд ли. Силы бы не хватило.

– Немного тренировки… – Тисса усмехнулась, провела ладонью по глазам.

– Тебе лучше?

Она кивнула, потом внимательно посмотрела на меня и отстранилась.

– Я тебе надоела?

– Нет.

Тисса продолжала вглядываться в мое лицо, пытаясь понять, говорю ли я правду.

– Почему же ты уехал? – спросила она, и в ее голосе прозвучала обида ребенка, который никак не может решить сложную задачу, а взрослый не хочет ему помочь. – Ты мог бы получить такую власть. Столько возможностей.

– Мне это не нужно.

Недоумение на ее лице сменилось досадой.

– Это все твоя душа! Она не дает тебе понять, что самое главное. Если бы ее не было…

– Если бы ее не было, я бы не обладал способностями, которые так восхищают тебя.

Ее рассердила моя улыбка. Тисса резко отвернулась, спрятала руки в рукавах куртки, которая стала ей великовата.

– Ты никогда ничего не понимал. Даже говорить с тобой бесполезно. Но как было бы замечательно. Ты бы получил власть и деньги… хотя бы деньги. А потом избавился от своей души, которая не дает тебе жить нормально. Но это, к сожалению, невозможно.

Дальнейший разговор стал бессмысленным. Мы снова пришли к тому, с чего начали. К чему приходили всегда.

У меня была душа, которая привлекала ее и которую она ненавидела. И с этим действительно ничего нельзя было сделать, если я не найду источник.

Мы вернулись в палатку. Дик с Джейком сидели в противоположных концах палатки, не глядя друг на друга. Судя по хмурым, сосредоточенным лицам, каждый напряженно думал о чем-то, но уходить, похоже, никто не собирался.

Я забрался в свой спальник, и на этот раз мне никто не мешал. Я не слышал голосов и шагов, доносящихся ни из этой реальности, ни из другой. Ганлин молчал, словно потеряв голос. Опасность затаилась где-то далеко. Все было спокойно. И я не знал, что это – затишье перед новым нападением, передышка, которую великодушно дали нам горы, или уже прямо сейчас на нас охотится кто-то, подкрадываясь из-за развалин. Но пока узнать наверняка было нельзя. Поэтому я позволил себе полностью отключиться и не ждать атаки неведомого врага каждую секунду.

Я спал долго. Наверное, слишком. И, уже пробиваясь из мутной пелены сновидения на поверхность, понял – что-то произошло. Открыл глаза. В палатке было пусто. Теплый свет пробивался снаружи, и в солнечном луче спальный мешок Тиссы, лежащий рядом с моим, казался ослепительно-синим, словно край горного озера. Здесь же пестрел забытый ею шелковый платок. Теплая куртка Джейка валялась поверх его патрицианского спальника, тут был кофр от фотоаппарата, аккумулятор выглядывал из теплого носка, куда его недостаточно аккуратно убрали от ночного холода. Место Дика у самой стенки оказалось пустым. Абсолютно. Прямоугольник пола не покрывала даже пенка.

Я быстро поднялся, осматриваясь. Выглянул в тамбур. Рюкзака тренера тоже не было видно. Я поспешно зашнуровал ботинки и вышел на улицу.

Тисса с Джейком сидели неподалеку от палатки плечом к плечу, с дымящимися кружками в руках и молча смотрели на горы, выступающие из утреннего света.

– Выспался? – нежно поинтересовалась девушка, едва увидев меня. – Завтракать будешь?

– Где Дик? – спросил я, зная, что эта забота не предвещает ничего хорошего.

– Ушел, – ответила она, тут же стирая приветливую улыбку и надевая маску терпеливой скуки, готовая честно отвечать на мои неизбежные вопросы и пережидать упреки.

– Когда?

– Недавно.

– Почему вы его не остановили?

– Потому что он упрямый недоумок, – нехотя буркнул Джейк, недовольный моим жестким тоном.

– Тисса, я же просил тебя.

– Я ему не нянька! – огрызнулась она, устав изображать раскаяние, которого не испытывала. – А твоя сила пригодится нам. Нечего ее расходовать на этого идиота.

– Естественный отбор? – спросил я сухо, проходя мимо них к краю тропы, теряющейся среди каменных пирамидок.

– Надеюсь, ты не собираешься за ним? – с плохо замаскированной тревогой спросила Тисса. Она поставила кружку на камень и следовала за мной по пятам.

– Нет. Мы дождемся его возвращения.

– Думаешь, он вернется? И когда?

– Сегодня ночью.

– Чтобы Дик пошел куда-то ночью? – Джейк рассмеялся и покачал головой.

Тисса, внимательно смотревшая на меня, почувствовала неладное.

– Ты думаешь, с ним уже случилось что-то?

– Он вернется, – повторил я. – И миской супа с ним не расплатишься.

– О чем ты говоришь? – Она нахмурилась, туже стягивая у горла ворот кофты из черного полартека.

– Сегодня никуда не идем. Остаемся здесь.

– Опять? – Джейк решительно поднялся, выплескивая чай из своей кружки на землю. – Я обошел эти развалины пять раз. Куча старого хлама. Она мне уже глаза намозолила!

– Что ты имел в виду, когда сказал, что он вернется? – продолжала допытываться Тисса. – Почему таким зловещим тоном? И почему мы не можем уйти?

– Потому что чем больше времени пройдет, тем сильнее он станет.

– Но ты говорил, что каждый, кто поворачивает обратно на этом пути, погибает.

– Да.

– Значит, Дик мертв? – Она произнесла это так, словно только сейчас осознала смысл моего предупреждения.

– Скорее всего.

– Тогда как он может вернуться?

Тисса хмурилась, озадаченно глядя на меня, а потом брови ее вдруг приподнялись, губы скривились беспомощно, но тут же сжались в суровую линию. Она мотнула головой и произнесла со злостью и обидой:

– Нет, я ничего не хочу знать! И не говори мне. Все равно я ничего не понимаю в этом твоем безумном мире, в который ты нас притащил.

Напоминать о том, что они сами пришли в этот мир, не имело смысла.

– Да все будет нормально, – снисходительно заметил Джейк, вновь поворачивая все события на рельсы привычной реальности. – Этот придурок побродит один, замерзнет и притащится обратно. А я еще подумаю, пускать ли его в палатку.

Тисса повернулась к нему и заявила, противореча себе самой:

– Нет! Ты все еще не понимаешь, что здесь происходит! Ты пытаешься объяснить все происходящее с нашей, нормальной точки зрения. А здесь все не так. И если раньше мы хотя бы находились среди людей, то теперь одни. В горах. И сами не можем повернуть назад.

Она с ужасом посмотрела в ту сторону, откуда мы недавно пришли и где скрылся Дик. Отступила назад, чтобы даже случайно не шагнуть на тропу, ведущую к леднику.

– И сколько надо пройти, чтобы твое отступление засчитали? – насмешливо спросил Джейк, наблюдая за девушкой. – Метр? Два? Километр?

– Не знаю, – сказал я честно. – Но я видел тела тех, кто повернул назад. Иссохшие мумии. Казалось, они год пролежали в пустыне. Скелеты, обтянутые почерневшей кожей.

– Все, хватит! – резко оборвала меня Тисса. – Давайте не будем больше обсуждать это. Просто дождемся ночи. Он ведь придет ночью, не так ли? – Она хмуро посмотрела на меня, и я и увидел в ее глазах мрачное понимание, от которого ей самой хотелось бы избавиться.

День тянулся тягостно и уныло. Аркарам затихла, предвкушая наступление сумерек, чтобы посмотреть, как люди справятся с новым испытанием. Джейк снова и снова с разных ракурсов фотографировал уже надоевшие пейзажи. Тисса сидела рядом с палаткой, стараясь не выпускать меня из виду.

– Это же священное место, – произнесла она, не выдержав долгого молчания. – Сюда не должна попадать никакая… нечисть. – Последнее слово было произнесено с запинкой, не слишком уверенно.

– Время все меняет, – ответил я ей. – Часто силу и магию земле дают люди. Как только они уходят, уходит и защита.

Говорили, что настоятель монастыря ринпоче Цатул был мудрым человеком, очень уважаемым кайлатцами. Он единственный позволял первым альпинистам подниматься на вершину Матери Всех Богов, хотя и считал это кощунством. И не уставал молиться за белых людей, надеясь, что высшие существа вернут им разум, которого они лишились, раз осмелились ступать на священную землю горы. Снабжал экспедиции продуктами и предоставлял ночлег, а также защищал от сущностей, которые летели по следам безумных путешественников, направляющихся на запретные склоны. Теперь, когда эти земли опустели, защиты больше не было.

– Ты не пошел за Диком, – сказала Тисса, рассеянно наблюдая за тем, как я точу кухри.

– Как видишь, нет.

– Хотя, наверное, такой, как ты, должен был броситься следом, чтобы постараться спасти, – продолжила она размышлять вслух. – Рисковал бы своей жизнью ради другого человека. Почему ты не сделал этого?

Ее взгляд обжигал и настойчиво требовал ответа.

– Мне не настолько симпатичен Дик, чтобы рисковать ради него жизнью, – ответил я, сдерживая улыбку.

– Рай, я серьезно! – воскликнула она, сердясь на меня за неуместное веселье.

– Ну хорошо, давай серьезно. Если бы я отправился за ним, погиб бы наверняка. И ты осталась абсолютно беззащитной.

Тисса подалась вперед, ее синие глаза сузились, внимательно вглядываясь в мое лицо.

– А если бы я пошла обратно… Ты бы пошел за мной?

Я промолчал. Она прочитала ответ в моих глазах и не смогла сдержать улыбки, сначала радостной, а затем высокомерно-горделивой. И с видом королевы величаво повела головой в сторону Джейка, подходящего к нам.

– Ну? – спросил он весело. – Как проходит подготовка к возвращению нашего друга?

– Успешно. – Я показал ему наточенный кухри и убрал в ножны.

– Представляю, что скажет Дик, когда ты выйдешь встречать его с ножом, – рассмеялся мужчина.

До вечера он продолжал изощряться в остроумии, предлагая мне, по примеру героя фильма-боевика, устроить по периметру лагеря несколько ловушек, настрогать кольев, лучше осиновых, и выкопать пару волчьих ям. Я не обращал на него внимания. Но шуточки, становящиеся все более скабрезными, утомили Тиссу, и она нежно посоветовала ему замолчать.

В неуемной веселости Джейка мне слышалась нервозность и тягостное ожидание опасности. С приближением темноты его оптимизм улетучился.

Во время ужина мы молчали. Говорить было не о чем. Мои спутники поглядывали на дорогу чаще, чем в собственные миски. Мы все ждали, даже те, кто не признавался в этом.

– Идите в палатку, – сказал я, когда небо начало гаснуть, а пики гор вспыхнули красным золотом заходящего солнца.

Джейк тут же удалился, не дожидаясь еще одного приглашения. Тисса тоже поднялась, но затем посмотрела на меня хорошо знакомым, пытливым, оценивающим взглядом:

– А ты уверен, что Дик вернется?

– Уверен. Иди спать, Тисса. И не выходи из палатки, пока я не позову.

Она задержалась, легко коснулась моего плеча, словно благодаря за заботу или прося извинения за опасность, которая мне грозила, а может быть, просто желая получить немного моей уверенности. Отвернулась и ушла, плотно закрыв за собой клапан.

Я остался наедине с разрушенным монастырем и горами.

Темнота вокруг наполнилась звуками – шелест ветра, шорох молельных флажков, скрип камней, словно кто-то невидимый в темноте передвигал их, пытаясь вернуть постройкам первоначальный вид, приглушенные голоса Тиссы и Джейка, обменивающихся отрывистыми, сухими фразами. Свет в палатке погас, и мне почудилось, что пространство вокруг вздохнуло свободнее, расправило огромные мягкие, черные крылья, усыпанные звездами. Поглотило маленький человеческий дом, сделав его частью себя, как еще один безымянный камень или осколок скалы.

Огонек свечи у моих ног дрожал, пригибался, словно страшась окружающей тьмы, метался из стороны в сторону, но не мог бежать, крепко связанный фитилем.

Знакомый голос с незнакомыми интонациями прозвучал из ночной черноты неожиданно, хотя я и ждал его. Смутная, едва различимая фигура остановилась неподалеку.

– Привет, Райн. Я вернулся.

– Вижу.

– Ты очень нехорошо поступил со мной, Райн. Знаешь об этом?

Силуэт переместился, явно примериваясь, как лучше попасть в палатку, но я сидел у входа, загораживая его.

– Ты дал мне умереть. Ты виноват в том, что я умер.

Голос из темноты звучал странно, как будто тот, кто говорил со мной, тщетно старался четко произносить слова, подражая человеческой речи, но у него не совсем хорошо получалось правильно строить фразы и выговаривать нужные звуки.

Я незаметно вынул кухри из ножен.

– Зачем ты пришел?

– Соскучился, – едва заметно усмехнулась тень.

– Тогда подойди ближе.

– Нет, ты иди ко мне. – Он скрипуче рассмеялся и отступил, растворяясь в темноте.

Неожиданный поворот. Я надеялся, что он попытается во что бы то ни стало добраться до своих спутников, а я смогу остановить его. Но, похоже, у ночного визитера другие цели, и мне придется играть по его правилам.

Можно было, конечно, оставаться на месте, выжидая, когда у него закончится терпение и жажда крови окажется сильнее осторожности. А если этого не произойдет? Сколько ночей мне придется ждать, охраняя их? И насколько возрастет его сила? Есть вероятность, что я вообще не смогу справиться с ним. Значит, надо действовать.

– Тисса, – позвал я негромко, и тут же услышал ее быстрый тревожный ответ:

– Да?

– Не выходите из палатки. Зажгите свет и не выключайте, пока я не скажу.

– Он вернулся? – спросила она чуть дрогнувшим голосом.

– Не он. Нечто похожее на него.

– Осторожнее, ладно? – прошептала Тисса.

– Ты что, куда-то собрался? – недовольно заговорил Джейк, но девушка громко шикнула на него, и тот замолчал.

Я поднялся и медленно шагнул в темноту. За моей спиной тускло засветилась палатка. Такой маяк должен был привлечь опасную сущность, стремившуюся к нам этой ночью. Риск, на который мне пришлось идти осознанно.

Черный человеческий силуэт мелькнул за невысоким забором. Продолжая сжимать нож, другой рукой я оперся о невысокое препятствие и перепрыгнул через него.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и она больше не казалась непроницаемо-чернильной, а быть может, меня вела собственная сила, перестраивая яркие ощущения в привычные зрительные образы. Шелестел ветер. Где-то очень далеко едва слышно завывал зверь, то ли снежный барс, то ли кто-то, старательно подделывающий его голос. Под ногами хрустели мелкие камни, хотя я и старался ступать как можно тише.

Тень удалялась от палатки. Я не видел ее, скорее чувствовал. В движениях ночного визитера проскальзывало нечто осторожное, хищное, совсем не похожее на Дика. И в то же время узнаваемое. Он крался вдоль внутренней стены монастыря, направляясь к ступе, смутным пятном белеющей впереди, оглядывался, останавливался, прислушиваясь. И тогда я замирал на месте.

Фигура, отделяясь от темноты, снова неуверенно двигалась. И ее можно было принять за человеческую. Путник, заблудившийся в горах, испуганно бредет мимо пустых домов, не решаясь зайти в них. Впрочем, это впечатление тут же рассеялось, – человек вдруг встал на четвереньки, опустив голову к земле, и, словно зверь, обнюхал ее.

Он знал, что я иду за ним. Неожиданно свернул, не доходя до ступы, и растворился в темноте двора. Тени от пустых полуразрушенных зданий храмового комплекса поглотили его.

Я вытащил фонарь из кармана, накинув его шнур на запястье левой руки, и поднял на уровень груди, выбирая время, когда нужно будет зажечь свет. Удобнее перехватил нож. И шагнул в широкий провал, оставшийся на месте ворот. Ступа, стоящая справа, раскинула во все стороны тонкие руки-веревки с нанизанными на них молельными флажками. Те едва заметно шевелились на ветру, словно ладони, посылающие мне свое предостережение. Груда камней от рассыпавшегося дома возвышалась слева. Впереди виднелся лабиринт наполовину обрушившихся стен, проходов, низких заборов – все это пространство заполняли шевелящиеся тени.

Здесь оказалось так тихо, что я, медленно продвигаясь по узкому «коридору» между двух зданий, слышал, как громко стучит мое сердце, почти заглушая звук шагов. Ледяная волна накрыла меня с головой, по спине пробегал озноб. Но это был не страх.

Во время охоты на хищников нельзя ощущать себя жертвой, иначе непременно ею станешь. Тот, кто пришел за мной, не чувствовал моего ужаса, и это сбивало его с толку.

Серая тень то исчезала, то снова появлялась. Поджидала меня и пряталась, заманивала следовать за собой и неожиданно возникала за спиной. Я пока не мог догнать ее, но знал, что все равно догоню.

Я остановился у каменной стены, тот, кого я преследовал, был совсем близко. Похоже, ему наскучило водить меня за собой.

– Не надоело? – неожиданно прозвучало рядом невнятно. – Так и будем до утра играть в догонялки?

– Предложи другую игру, – ответил я, поворачиваясь на голос.

– Знаю одну. Называется мышеловка. Слышал когда-нибудь?

– Нет.

– Два человека сидят в мешке и ждут, когда их сожрут. Знакомо?

Я повернул голову в ту сторону, где должна была находиться палатка, даже сделал шаг, стараясь, чтобы каменная крошка громче захрустела под ботинком. Конечно, не увидел наш ненадежный дом, закрытый стенами монастыря, но тень, говорящая со мной, отреагировала именно так, как я и думал. Бросилась на меня, посчитав, что ее преследователь растерян, озабочен судьбой спутников и потерял бдительность. Я услышал громкий шорох, легкий порыв ветра, стремительно развернулся и нажал на кнопку фонаря, который не выпускал из ладони все это время.

Яркий луч света ударил человеческую фигуру, заставив ее остановиться, отшатнуться. Я увидел знакомую синюю куртку из полартека, расстегнутую до середины груди, черные брюки с вместительными накладными карманами, тяжелые ботинки с побелевшими от кайлатской пыли носами, но не увидел лица.

– Эй, Райн! – Дик вскинул руку, защищая глаза от белого луча. – Да ты чего? Это же я. Не узнал, что ли?

– Не знаю, что ты такое, но явно не тот, за кого себя выдаешь, – ответил я, держа его на прицеле своего мощного фонаря.

– Да ладно тебе. Ну да, я пошел назад. Чуть не заблудился. Но видишь, вернулся. Ну извини, что не послушал тебя. Ты ведь это хотел услышать?

Его недовольный, негодующий голос мог легко обмануть, сбить с толку. Рука, закрывающая лицо, была слишком белой, но слепящий свет убивал все живые краски, под ногти набилась грязь, волосы, торчащие надо лбом, слиплись от пота.

Я бесшумно шагнул вперед, и он тут же отступил.

– Слушай, убери свет. Ладно, я действительно вел себя как идиот. Надо было слушать тебя. Я устал и замерз как собака. Доволен? Хочешь, дай мне пинка, и успокоимся на этом.

Еще один шаг назад. Я увидел за его спиной провал, ведущий внутрь полуразрушенного дома. Если я ударю его сейчас… на сколько хватит моей силы? Существо, играющее со мной, оказалось очень мощным. Оболочка, так похожая на человека, скрывала в себе черную, бурлящую энергию, которую я даже не мог реально оценить. Я словно видел верхушку айсберга, а все остальное прятала ледяная, темная вода. Значит, остается нож. Но Дик упорно держался на безопасном расстоянии, не позволяя мне приблизиться.

– Нехорошо разговаривать с другом и думать о том, как лучше убить его, – язвительно произнес он и хрипло засмеялся. И в этом смехе мне послышалось карканье ворона, которое постоянно чудилось Тиссе в последнее время. Сквозь растопыренные пальцы блеснул глаз.

– Ты мне не друг. И никогда им не был.

– Знаешь, сейчас своими словами ты ранил меня в самое сердце. – Он снова хмыкнул и сделал очередной шаг назад.

– У тебя нет сердца.

– Да ну? – Дик насмешливо фыркнул. – Ты так хорошо во всем разбираешься.

Он готов был болтать так очень долго. Я же не мог стоять здесь всю ночь, держа на прицеле белого луча существо, не знающее усталости. Рано или поздно я все равно потеряю бдительность, и он нападет на меня. Да и заряд батарейки фонаря не вечный. Но он сам ускорил развязку.

– А ты уверен, что, пока разговариваешь здесь со мной, твоих друзей не пожирают живьем? И защищать их некому. Мышеловка. Помнишь? Готов играть до конца?

Он говорил, внимательно наблюдая за моей реакцией, и я дал ему возможность почувствовать себя выигрывающим в этом словесном поединке. Отступил, перенося вес тела на правую ногу. Круг света, в котором застыл человеческий силуэт, дрогнул, словно моя рука потеряла твердость, а страх за спутников лишил уверенности. И тогда бывший тренер прыгнул вперед. Он все еще защищался от света, поэтому не успел увидеть мой нож. Лезвие, выкованное в монастыре, рассекло его руку, полоснуло по груди. Глубоко, хотя я не успел увидеть кровь. Дик сорвался с белого луча света, метнулся в тень. Послышался вой, полный боли, и злобный выкрик: «Все равно они сдохнут!» – и тут же меня отшвырнуло в сторону сильным ударом в грудь, бросило на землю. На мгновение перехватило дыхание. Фонарь ударился о камни, но надежный, неубиваемый корпус не дал ему разбиться. Длинный луч, метнувшийся в темноте, успел зацепить черную фигуру, которая, хромая и переваливаясь с боку на бок, неслась прочь, а еще – черные блестящие кляксы, растекающиеся по земле. «Если бы я его не ранил, мне бы ни за что не успеть его догнать», – подумал я и бросился следом, едва поднявшись.

Он не собирался меня убивать, потому что ему был нужен не я. С самого начала.

Камни хрустели под ногами, крошка от них летела во все стороны. Я рисковал споткнуться, упасть и сломать себе шею, но останавливаться было нельзя.

Белым безмолвным призраком промелькнула ступа. Флажки с выгоревшими на солнце и полинявшими от дождя словами молитв безвольно обвисли. Груды каменного мусора стали как будто еще выше и грозили обвалиться, засыпав меня с головой. Лабиринт древних манил ложным коротким путем, намереваясь завести в тупик.

Но я продолжал бежать, видя впереди смутную быструю тень. Храмовый комплекс остался за спиной. В темноте зажегся робкий огонек. Палатка, где скрывались Джейк и Тисса, светилась, указывая путь. С каждым шагом я сокращал расстояние до нее, туда же отчаянно стремился ночной гость.

Это была последняя попытка. Если бы ему удалось заманить меня подальше, он пришел бы сюда не торопясь, чтобы насладиться ужасом и плотью живых людей. Но теперь, получив рану, все еще рвался добраться до беспомощной добычи.

Палатка приблизилась. Я увидел две смутные тени в ней. Почти ощутил страх моих спутников, слегка разбавленный уверенностью Тиссы в том, что я обязательно смогу защитить ее.

Черная сгорбленная фигура вынырнула из темноты, замерла у входа. Затем Дик рывком откинул полог, нагнулся, чтобы войти, шумно потянул носом воздух, забормотал что-то, опустился на четвереньки, снова приобретая сходство с хищным зверем, и полез внутрь.

Я бросился следом. Нырнул под клапан входа, отдернул второй. Увидел уютный кокон палатки, теплые комки спальников, вещи, разбросанные по свободному пространству пола, перекошенного от ужаса Джейка, начавшего было приподниматься со своего места, белую как снег, оцепеневшую Тиссу и сгорбленную спину их неожиданного гостя. Наверное, они увидели его лицо, потому что я услышал громкий вопль.

И в тот же миг я схватил Дика за волосы, рванул его голову назад, открывая шею, и полоснул кухри по горлу. Струя липкой крови выплеснулась на спальники и стены палатки. Новый крик хлестнул по ушам, заглушая бульканье и хрип, который издал Дик. Он нелепо взмахнул руками, пытаясь зажать рану, развернулся ко мне, и я увидел наконец его глаза – абсолютно белые, с крошечными черными точками зрачков. Бессмысленные и пустые. Уже падая, он уцепился за мою куртку, оставляя на ней кровавые следы, дернулся несколько раз, словно механическая кукла, у которой кончился завод, и затих.

Я выпрямился и посмотрел на спутников. На их бледных лицах как маски застыли испуг и отвращение. В тишине звучало только тяжелое, частое дыхание. Затем Тисса пошевелилась. Ее глаза, ставшие почти черными, широко распахнулись, губы задрожали. Мне показалось, что сейчас ей очень хочется закричать или заплакать, но она, как всегда, сумела задушить в себе панику и произнесла сквозь сжатые зубы:

– Ты не мог сделать это на улице? – Девушка посмотрела на скрюченное тело, еще не так давно бывшее Диком, и содрогнулась. – До того, как он войдет.

– Извини. Не успел догнать. – Я взял труп за пояс и поволок из палатки, испытывая совершенно неуместную радость от того, что с Тиссой все в порядке. И, похоже, это ночное злоключение закончилось благополучно для всех.

Я оттащил тело подальше. Положил его на площадку среди валунов, укрепил фонарь на каменном выступе так, чтобы круг света падал на мертвого визитера.

Теперь нужно было решить, что делать дальше. Расчленять труп ночью не стал бы даже опытный могильщик. Тем более этого нельзя делать мне – не прошедшему ритуал чод, дающий контроль над невидимыми сущностями. А в темноте запах падали привлечет не воронов, а совсем иных созданий. Гораздо менее разумных и очень агрессивных. Оставлять тело без присмотра тоже не хотелось. В этих горах я был не уверен даже в мертвых. Особенно в мертвых.

– Жаль, что так получилось, – сказал я тихо, действительно сожалея, что человек, который мог бы совершить интересное путешествие и что-то понять, погиб и не находит покоя даже после смерти.

Удобнее перехватив кухри, я наклонился над Диком и вдруг услышал осторожные, тихие шаги. Из темноты появилась Тисса. Ее теплый свитер вызывающе ярко белел в темноте, лицо казалось одного с ним цвета, из-под косынки кудрявыми завитками выбивались пушистые волосы.

– Что ты собираешься делать с ним? – спросила она, останавливаясь на границе светового круга.

Посмотрела на меня сверху вниз со сдержанным любопытством. Похоже, девушка окончательно успокоилась, а я почувствовал досаду от того, что она застала меня с ножом над мертвым телом, словно мясника. И мне совсем не хотелось, чтобы она наблюдала за дальнейшими моими действиями.

– Я разрешал тебе выходить?

Мой грубоватый тон заставил ее чуть поморщиться. Но Тисса решила не заострять внимание на моей резкости и произнесла мягко:

– Но ты же убил его. Значит, все в порядке. Опасности больше нет.

– Возвращайся в палатку, к Джейку.

– Мне надоело смотреть на его перекошенную физиономию. – Она презрительно улыбнулась и добавила с легкой укоризной в мой адрес: – А еще там все залито кровью. Мерзко, как на бойне.

– Если бы вы дали себе труд убедить Дика не уходить, ничего этого бы не случилось.

– Ладно, не злись, – сказала Тисса миролюбиво. – Я не буду тебя отвлекать. Делай что собирался. После того как я увидела, что ты сделал с ним, меня уже ничто не смутит.

– Прошу тебя, уйди.

– Почему? – Она выразительно приподняла красивые брови. – Есть еще какие-то причины для беспокойства?

Мертвое тело неожиданно пошевелилось. Дернулось, рывком вытягивая руку, и скрюченные пальцы попытались схватить Тиссу за лодыжку. Та отскочила с приглушенным вскриком. И нечто, выдающее себя за Дика, сдавленно захихикало, а потом снова захрипело, уже членораздельно:

– Привет, Тисса. Ты тоже не рада меня видеть?

– Он же мертв! – воскликнула девушка, пятясь в темноту, в ее голосе зазвучала вновь просыпающаяся паника. – Ты убил его!

– Нет. Просто остановил. – Я наклонился, прижимая лезвие к мокрой шее, и прикосновение стали, которая уже дважды причинила ему сильную боль, заставило порождение гор замолчать.

– Но у тебя есть душа. – Тисса отступила еще на шаг, готовая в случае опасности бежать прочь. – Ты должен уметь справляться с такими… с таким… – Она запнулась, не в силах преодолеть омерзение и страх перед тварью, лежащей на земле.

– Сила Аркарам, которая питает это существо, гораздо больше моей. И она хочет наказать нас.

– Но почему?! – с отчаянным возмущением воскликнула Тисса, бросая взгляд на белый конус горы, наблюдающей за нами из темноты. – Мы же ничего не сделали!

– Мы нарушили правила.

Я крепче сжал нож, наклонился над телом и замахнулся. Тисса поспешно отвернулась и не увидела, как сильный удар кухри отсек голову трупа. Хрип и невнятное бормотание смолкли, а ночная тьма залилась чернотой, вдруг застлавшей мои глаза. Свет фонаря померк. Словно я перерубил канал, по которому к этой человеческой оболочке текла мощь потусторонней силы, и меня хлестнуло высвободившейся энергией.

Невыносимо долгие несколько секунд я боролся с внезапной слепотой, слушая голос Тиссы, которая ничего не заметила:

– Я уже ненавижу эти горы! Почему мы не могли пройти по треку нормально?! Уставали бы, мерзли, ели местную паршивую еду, но как все люди. Без всяких этих погонь, нападений и угроз.

– Потому что вы пошли с одушевленным, – усмехнулся я, выпрямляясь.

Мерцание перед глазами наконец прекратилось. Зрение прояснилось, тяжесть, сдавливающая голову, ушла.

Плоской частью лезвия я отодвинул отрубленную голову подальше от тела.

– Именно, – холодно улыбнулась Тисса, скрестив руки на груди. – С сумасшедшим одушевленным, помешанным на поисках источника душ.

Она хотела сказать еще что-то, но неожиданно глаза ее расширились, и в них кроме досады блеснуло внезапное понимание.

– Это все из-за него, – произнесла девушка глухо, приближаясь ко мне. – Все происходит, потому что ты продолжал его искать. Ты и сейчас его ищешь, да? Этот проклятый источник. Поэтому на нас нападают сумасшедшие, вокруг палатки по ночам кто-то бродит, мертвые возвращаются. Эти горы не хотят подпускать тебя к нему. Или проверяют твою решимость. Другого объяснения нет.

Подобная версия была не лишена смысла. И более того, вполне логична. Удивительно, что ее высказал человек, лишенный души. Уолтер часто говорил, что бездушные не наделены интуицией, но Тисса иногда поразительным образом опровергала это утверждение. Хотя что есть интуиция? Умение правильно расшифровать мельчайшие детали, нюансы поступков, обладание хорошей памятью, фиксирующей подробности. И способность сводить воедино всю эту информацию.

– Мы идем по тропам, запретным для чужаков, – сказал я, пытаясь успокоить Тиссу. – Здесь происходит очень много необъяснимого. А одержимые в пещере напали на нас, потому что мы задержались до темноты. Простое совпадение.

– Я не верю в совпадения. Для всего есть объяснение.

– Ты сама говорила, источника не существует – это всего лишь легенда.

– Теперь я убедилась, что некоторые мифы вполне реальны. Скажи мне правду, Райн, ты действительно его ищешь? – Ее взгляд настойчиво обшаривал мое лицо, стараясь заметить даже намек на ложь.

– Я его уже нашел. С каждым днем мы приближаемся к нему.

– И как он выглядит? Что это такое?

– Пока не знаю. Представляю зрительно, где он находится.

– Откуда?

– Мне показали.

Она покачала головой, резко выдохнула, крылья ее носа гневно затрепетали.

– Ты использовал нас. Под видом трека повел по маршруту, удобному тебе. А теперь даже нельзя повернуть назад.

– Я предупреждал вас.

– Конечно, ты всегда так предусмотрителен и всегда прав. – Она саркастически рассмеялась. – Особенно когда твои цели совпадают с желаниями других. Неудивительно, что тебе здесь так нравится. Ты такой же, как эти горы! – сказала Тисса с неожиданной злостью. – Непостижимый, притягательный, таинственный, далекий, чужой, и вокруг тебя только смерть.

– Тисса, это не так.

Я хотел коснуться ее, но увидел на своих пальцах кровь и опустил руку, а в другой по-прежнему был сжат нож. Я посмотрел на его лезвие и внезапно понял, что она права. И досада, вызванная этими словами, сменилась болью от осознания ее правоты. Вокруг меня действительно смерть. Самое сильное желание, которое я вызываю у окружающих, – убить меня. И сам вынужден убивать, чтобы спасти себя и тех, кто со мной. Но один из них уже мертв. Его тело лежит на земле у моих ног. И мы выясняем отношения, стоя над трупом.

– Джейк будет счастлив, если узнает! – продолжила она горько. – Источник душ! Уникальное место! Какие фото можно сделать.

– Тисса, послушай…

– А если вложить немного денег, можно организовать прекрасный бизнес – «Путешествие к легендарному Источнику». Искупайтесь в нем и обретете вечную молодость или красоту или просто полюбуйтесь на место, где покоятся души ваших предков.

– Тисса…

– Еще можно стать основателем новой религии. «Вера Священного Источника». О, ему это понравится. Расскажи, и получишь хорошее вознаграждение за уникальный маршрут.

Она развернулась, чтобы идти обратно в палатку, но помедлила и произнесла жестко:

– Мне все больше кажется, что я тебя ненавижу. Так же, как эти горы. И что бы ни произошло, где бы мы ни были, ты всегда будешь мне напоминать их.

Тисса ушла в темноту. Я стоял и смотрел ей вслед.

Глава 12

Озера Некха

Этой ночью мы почти не спали. Ворочались в своих спальных мешках, пытаясь заставить себя уснуть, но не могли сомкнуть глаз, хотя и устали. Вонь засыхающей крови висела в воздухе, забивая ноздри и гортань. А еще воспоминания о Дике не давали покоя. Но каждый думал не о прежнем сильном, молодом мужчине, со своими достоинствами и недостатками, спортсмене и тренере. Перед глазами стояло злобное, голодное, усмехающееся существо, порождение этих враждебных гор, бредущее по нашим следам. Неумолимое и неустающее.

Тисса то искала в темноте мою руку, когда ей становилось особенно не по себе или чудились тяжелые шаги снаружи. Крепко сжимала ладонь и спустя минуту отталкивала, вспоминая свою обиду и негодование. А затем снова тянулась ко мне. И вновь злилась на себя за мнимую слабость, вынуждающую желать моих прикосновений, и на меня за то, что заставлял ее испытывать эти чувства.

И, опять вспоминая прошлое, я понимал, как был прав Уолт, когда просил меня уехать в Кайлат. Ничего хорошего мое общество не могло дать этой девушке, так отчаянно цепляющейся сейчас за мою руку в темноте. Я вызывал у нее сложные, болезненные переживания, с которыми не могло справиться ее спокойное, расчетливое сердце. И никому другому я также не мог доставить ни радости, ни утешения…

– Здесь невозможно спать, – сказала наконец Тисса с отвращением. – Как в морге или на скотобойне.

Натянула на нос платок и тут же уснула, вопреки своему решительному заявлению.

Про источник душ Джейку она ничего не сказала.

Бывший боксер лежал неподвижно. Казалось, напряженно обдумывал что-то, и ему совсем не нравились собственные мысли.

– Этот ублюдок здорово напугал меня, – произнес он в конце концов тихо после долгого молчания. – Никогда не думал, что кто-то в состоянии это сделать.

– Сожалею, – отозвался я.

– И еще ни разу в жизни я не чувствовал себя слабым, – продолжил мужчина с неприятным смешком. – Мерзкое ощущение.

– Просто вы попали в непривычные условия.

– Не понимаю, как тебе удалось выжить здесь.

«Потому что я такой же, как эти горы», – невольно подумалось мне. Слова Тиссы не давали покоя, снова и снова всплывая в памяти.

– Мне удалось приспособиться, – ответил я вслух.

Он понимающе хмыкнул:

– Ну да, ты вполне профессионально зарезал его.

Мы помолчали, слушая шум ветра за стенами палатки, а затем я спросил:

– У него есть семья?

– Насколько я понимаю, срок действия его договора с родственниками уже истек. Новый он собирался подписывать после возвращения из Кайлата. Так что беспокоиться о нем никто не будет. – Джейк пошевелился, удобнее устраиваясь в спальнике, и продолжил: – Я тоже заключил с ним контракт, в котором говорится, что не несу ответственности за то, что произойдет с моим тренером на треке. Все риски на время путешествия он брал на себя. Так что формальности улажены.

– Ясно, – отозвался я.

Это была еще одна особенность цивилизованного мира. Наше бездушное общество долго лихорадило, бросая из одной крайности в другую – беспорядки, междоусобицы, революции, бесконечные кровавые войны. Противоречия между соседями, корпорациями, представителями разных национальностей, рас множились, росли, катастрофически увеличивались. Каждый делал что хотел, исходя из собственных эгоистических побуждений, не думая о последствиях. Последняя война, которая была сто лет назад, погубила почти половину населения планеты, и только тогда общество осознало, что надо как-то урегулировать отношения между людьми. Пока они не истребили друг друга. Рационализм победил.

Теперь мы подписывали бумаги.

Все начиналось с соглашения между социальной службой и родителями о том, что те обязаны содержать и воспитывать ребенка, следить за его здоровьем и обучением. Затем в силу вступал договор подростка с родителями о том, какие обязанности он выполняет по отношению к ним, включая работу по дому и точный час возвращения с прогулок, и какие функции выполняют они. С течением времени подписывался контракт взрослого человека, обязывающий его обеспечивать престарелых родственников, где оговаривались права и привилегии обеих сторон. Еще были договоры между братьями и сестрами, супругами, коллегами по работе, друзьями и соседями. Контрактов было огромное количество. От примитивных форм, которые можно было скинуть приятелям с помощью sms, чтобы уточнить, сколько денег каждый тратит на выпивку, принесенную на вечеринку, до самого главного соглашения. Его каждый гражданин заключал с государством. Это был так называемый договор номер один. Он запрещал гражданам убивать друг друга, наносить телесные повреждения и вообще причинять какой-либо вред здоровью, а также заимствовать чужое имущество.

За соблюдением контрактов следили очень строго. Невыполнение какого-либо пункта в зависимости от его важности каралось штрафом или общественными работами. Преступники, нарушавшие договор номер один, наказывались строго и рационально – их усыпляли и разбирали на органы.

Так что юристы в нашем обществе зарабатывали очень хорошо. На их профессионализме строилось благополучие и спокойствие нашего мира.

Помню растерянные, едва ли не испуганные глаза моей матери в тот миг, когда она осознала до конца, что я не такой, как все. И общаться со мной надо как-то иначе.

– Попробуйте посмотреть на это с другой стороны, – говорил ей психоаналитик. – Вы не будете тратить деньги на услуги юристов. С ним вы сможете не заключать никаких контрактов. Просто говорите ему, что делать, и он все сделает сам.

– То есть он станет ходить в школу, делать уроки, выполнять работу по дому просто так? – ужасалась моя мать.

– Именно. Он будет хотеть делать это, чтобы порадовать вас.

– Но это ненормально!

– Зато какая экономия.

Так все и вышло. Она экономила на юристах. Но тратилась на психоаналитиков, потому что не могла понять, как вести себя со мной…

Голос Джейка прервал мои воспоминания, вновь вернув меня в палатку.

– Так что тебе ничего не грозит, – сказал он довольно. – Ни заголовков в газетах, ни статей на форумах, посвященных путешествиям по Кайлату. И судить тебя тоже не будут.

– Тисса подписала такие же бумаги?

– Конечно. Вся ответственность на ней.

– А почему вы не заключили контракт со мной?

– Я составил договор с твоим агентом. Ричард должен был предоставить мне гида, я – оплатить его услуги во время трека.

– Но не со мной? – повторил я свой вопрос. – Почему?

– Потому что у тебя есть душа. На тебя обычные правила не действуют. – Он отвернулся от меня, поворачиваясь на бок, и наш разговор прервался.

Да, это так, с такими, как я, можно было не церемониться и не обременять себя лишними обязательствами. Я выполнял свои обещания без угрозы денежного штрафа или умертвления, и риски по возможным невыгодным для меня действиям противоположной стороны тоже нес сам.

В тишине слышалось ровное дыхание Тиссы. Временами налетал ветер, шуршал, скребся вокруг палатки, словно беспокойная собака, но, кроме него, в эту ночь нас больше никто не посетил…

Утром мы проснулись хмурые, неотдохнувшие. И, будто желая загладить тягостные впечатления о прошедшем дне, Кайлат встретил нас прекрасной погодой. Небо сияло чистейшей лазурью, на ее фоне белели пики гор. Мать Всех Богов, зубчатая стена Престола вокруг нее, Аркарам – верная исполнительница воли великой богини, далекие Седой Старик и Одинокая Дева предстали перед нами в ослепительном блеске. Даже безымянные холмы, казалось, радовались теплому утру. А разрушенный монастырь Ронгбук выглядел загадочным и величественным.

Но моих спутников не восхищал окружающий пейзаж. Тисса, оттирая пятна крови со своего спальника, истратила пачку влажных салфеток, но почти ничего не добилась.

– Возьми мой, – сказал я, чтобы прекратить ее мучения. – Он чистый.

Она молча кивнула, оставив попытки очистить ткань, и отошла, бросив на спальный мешок последний взгляд, полный омерзения.

Джейк, сидящий неподалеку и пивший чай с неизменной кокой, скривился.

– Почему ты все время помогаешь ей? – В его голосе сквозило неприкрытое презрение. – Сначала свою трекинговую палку отдал, теперь спальник, чуть что – за локоток поддерживаешь.

– Вряд ли я сумею объяснить вам, Джейк, – ответил я, желая уйти от разговора, который не имел смысла, и принялся сворачивать спальник Тиссы.

– А ты попытайся. Мне интересно послушать. – Это прозвучало с напористой агрессией. – Все дело в любви, не так ли? В этом мифическом чувстве, которое нормальные люди не испытывают.

– Хотят испытывать, – поправил я его. – Но не могут. Догадываются, даже замечают, что им чего-то не хватает в жизни, но не понимают – чего.

Он фыркнул, открыл было рот, чтобы возразить, но я продолжил, не дав ему сказать:

– Вы слышали и читали о том, что существуют какие-то невероятно прекрасные, приятные чувства. Люди, подобные мне, описали это в книгах, стихах и песнях очень красочно и правдоподобно. Рассказали, какое счастье и удовольствие они приносят. Но такие, как вы, не могут ощущать ничего подобного, поэтому придумывают суррогаты, заменители. И вы верите, что это настоящее.

– Значит, суррогаты, – произнес Джейк сухо, похоже, ему все меньше нравился ход этой беседы, но слушал он очень внимательно, словно искренне пытался понять то, о чем я говорю.

– Муж дает жене двести тысяч в месяц на расходы и считает это доказательством своей любви. Или два человека заводят ребенка и считают его этим доказательством. Но любви не нужны доказательства. Она либо есть, либо ее нет. Чаще всего люди просто живут в одной квартире, спят вместе, едят, покупают вещи. Но их жизнь пуста.

– Чушь, – опроверг Джейк, все более раздражаясь. – Это нормальные, разумные, человеческие отношения. А то, о чем говоришь ты, – слабость.

– Нет. Это внутренняя свобода. И огромная сила – та, которая вас удивляет… Эту силу дает мне она, даже если сама не понимает этого.

Джейк явно ощутил себя обделенным. Хотя и не мог в полной мере осознать, чего лишен. Но нашел достойный, по его мнению, аргумент.

– Думаешь, Тисса оценит твое внимание? Она всегда выбирает самого сильного. Сейчас в горах – это ты. Но когда мы вернемся в реальный мир – твои фокусы уже никому не будут нужны, а понадобится толстый кошелек. И она тут же признает сильнейшим меня.

– Знаю. Но дело в том, что любовь нельзя заменить ни деньгами, ни положением в обществе. Если ее нет – человек несчастен.

Джейк криво улыбнулся, изображая высокомерную снисходительность, но я видел, как он зол на самом деле и как задели его мои слова.

– Я вернусь домой, на свою виллу, буду спать с твоей великой привязанностью Тиссой, а ты останешься гнить в Кайлате. Будешь ходить по этим тропам, пока не загнешься под каким-нибудь кустом.

– И все равно ваша жизнь останется пустой, такой же, как была. Ведь именно поэтому вы поехали в Кайлат. Пытались обрести хоть какой-то смысл.

Джейк внезапно поднялся, обрывая разговор, и пошел прочь. Рявкнул на Тиссу, попавшуюся ему по дороге, принялся свирепо упаковывать свой рюкзак.

Та с недоумением приподняла брови, посмотрела на меня, потом перевела взгляд на угрюмого Джейка, снова повернулась ко мне и поспешила подойти.

– Браво, – очень тихо сказала она, – вот теперь тебе удалось вывести его из себя. Что произошло?

– Не сошлись во взглядах на жизнь, – ответил я, затягивая лямки рюкзака.

– Ты специально доводишь его? Он не бык, а ты не тореадор, который может безнаказанно втыкать в него копья с красными ленточкам на концах.

– Они называются бандерильи, – улыбнулся я этому меткому сравнению.

– Мне все равно, как они называются, – ледяным тоном отрезала она. – Если ты будешь продолжать нарываться, он тебя растопчет.

Затем с трудом изобразила беззаботную улыбку, круто развернулась и отошла к Джейку, мягко заговорила с ним. Он что-то ответил, не глядя на нее. Отвернулся, сделав вид, будто очень занят своим рюкзаком. Но она не оставляла его в покое, продолжая отвлекать разговором от раздраженных мыслей.

– Сейчас вернусь, – сказал я им, – надо позаботиться о Дике.

– У нас вода почти закончилась, – небрежно бросила Тисса, не оборачиваясь. Что именно я собрался делать с телом, ее не заинтересовало.

– Сегодня дойдем до озер. Там пополним запасы.

Она сдержанно кивнула, Джейк, все еще злой на меня, не повернулся, и я направился туда, где оставил Дика.

Труп лежал на прежнем месте. Над ним кружил ворон.

Гурх, вернее, тот, кто выдавал себя за гурха, дал мне хороший урок выживания. Я должен был сделать все возможное, чтобы не оставлять спящую угрозу у себя за спиной.

Вряд ли это можно было назвать полноценными небесными похоронами. Я старался делать все, что положено, не задумываясь, механически. К первому ворону присоединился еще один. Круг за кругом они плыли в небе над моей головой, бросая вниз голодные, нетерпеливые взгляды. Не так давно я был не уверен, смогу ли заниматься чем-то подобным, но, как оказалось, смог.

Повторяя движения гурха, я срезал одежду, сделал глубокие надрезы на коже, а в голове вновь и вновь мелькала мысль о том, что еще мне нужно будет совершить. Через сколько моральных принципов, убеждений и внутренних барьеров придется переступить. Как далеко придется зайти для того, чтобы обеспечить безопасность людей, которые доверились мне.

Нет, не людей.

Тиссы.

Все, что я делаю, я делаю только ради нее. Хотя это тоже полуправда. Не только в ней причина. Я стараюсь и для себя тоже. Для нас двоих. Поиски источника уже не имеют основного значения. Мне нужно довести Тиссу до безопасного места. Остальное неважно.

Решив это для себя, я выпрямился и отошел от трупа.

– Все, ребята, – сказал я птицам, поняв, что больше не могу продолжать, – дальше вы сами.

Словно услышав мои слова, те устремились вниз. Сели на камни, ожидая, когда останутся одни. Я вытер кухри, убрал его в ножны и, преодолевая внезапную усталость, навалившуюся на плечи, пошел обратно.

Тисса и Джейк уже ждали меня.

– Все в порядке? – спросила девушка.

– Да, – ответил я, закидывая свой рюкзак на плечи.

– Он больше не вернется? – осведомился Джейк, взглянув немного дружелюбнее, чем утром.

– Нет.

– Отлично. Тогда мы готовы идти дальше.

Тисса, уже не дожидаясь указаний, первой пошла по тропе, едва виднеющейся среди камней. Следом за ней двинулся Джейк, на ходу стараясь удобнее разместить рюкзак, сдвинув лямки так, чтобы они не давили на плечи.

Мы удалялись от Ронгбука, и с каждым шагом невидимая тяжесть, давящая на солнечное сплетение, отступала. Стало гораздо легче дышать. Словно именно над этим местом скопилась слишком гнетущая аура, и, только покидая развалины, я ощутил ее.

– Далеко нам идти? – спросил Джейк.

– Нет. Не очень.

– Как только доберемся до обжитых мест, сразу найму носильщиков. Задолбался уже тяжести таскать. Дик, может, и был тупым идиотом, но хотя бы нес на себе часть вещей. Сколько нам еще обходить эту гору?

– Дня два-три, затем свернем на безопасный путь.

Больше он ни о чем не спрашивал, сосредоточившись на дороге.

Через час пути по голому ущелью тропа стала плавно подниматься вверх. На бурых холмах начали появляться низкие, прижимающиеся к земле кусты. И даже от этой первой робкой зелени пейзаж заметно повеселел, перестал быть угрюмо-враждебным. Создавалось ложное впечатление, что горы лишились своей губительной власти над людьми, потеряли их из виду, и даже Аркарам погрузилась в возвышенные размышления, забыв о нас.

Но это было не так. Я знал, что она продолжала следить за нами.

Нам пришлось преодолеть еще один небольшой подъем. Сколько их было, я вряд ли уже мог сосчитать.

С низкого холма стали видны два озера, лежащие в глубоких каменных чашах. Вода в них была неправдоподобно синей и неподвижной. Солнце блистало на кобальтовой глади раскаленным шаром, обжигая глаза даже сквозь горные очки. Отражения гор смотрели сквозь нее на своих реальных двойников. Казалось, даже их призрачные ледники, касаясь поверхности, должны остужать воду. Но я видел легкий пар, плывущий над ней. В глубине били горячие ключи. Они пробивались из толщи гор, согретые дыханием земли.

Мы стали спускаться. Тисса невольно прибавила шаг, стараясь как можно быстрее дойти до берега. Джейк поспешил за ней, тяжело переступая по неровностям дороги. Острия его палок соскальзывали с камней, не давая надежного упора, а громоздкий рюкзак пригибал к земле.

– Не торопитесь, – сказал я, мужчина тут же сбавил скорость, через пару шагов оглянулся на меня, но промолчал. На его лице было невозможно прочитать ничего, кроме усталости, а глаза скрывали черные очки.

– Сейчас мы сможем отдохнуть, – пообещал я, но, судя по легкой усмешке, скользнувшей по бледным губам, Джейка беспокоило не утомление.

Когда мы спустились и сбросили рюкзаки, Тисса уже раздевалась.

– Вода теплая, почти горячая, – с удовольствием сказала она. – Не хочешь искупаться, Джейк?

– Нет, – сказал тот глухо. – Не хочу.

– А ты, Рай?

– Может быть, позже.

Она пожала плечами и не стала настаивать. Ничуть не смущаясь отсутствием купальника, сбросила с себя всю одежду. Джейк, стоящий рядом со мной, довольно хмыкнул, увидев ее стройное, сильное, с идеальными пропорциями тело, которое считал своей собственностью, давно оплаченной им. Тисса рассмеялась, когда холодный ветер коснулся ее белой кожи, и бросилась в воду.

Мы смотрели, как она плывет, разбивая своим телом отражения гор, и те, словно мелкое ледяное крошево, беспомощно дрожат и бьются в дорожке ее следа.

– Хотите меня о чем-то спросить, Джейк? – произнес я, не отводя взгляда от девушки.

– Да. Хочу, – отозвался тот, подтверждая, что его мрачное молчание и выразительные взгляды из-под очков поняты мной правильно. – Что ты сделал с Диком?

– В смысле?

– Дело ведь не в горе. Ни один нормальный человек не поверит этим байкам о разумных камнях. Ты просто свел его с ума этими своими фокусами. Он доставал тебя с самого первого дня. Да и меня тоже. И ты убрал его.

Я едва не рассмеялся, услышав это нелепое обвинение. Но лишь покачал головой и сказал невозмутимо:

– Джейк, вы слишком переоцениваете мои силы. Я не умею сводить людей с ума.

– Умеешь. – Это прозвучало весьма зловеще. – Я наблюдал за тобой и за собой все это время. Ты великолепный манипулятор. Не скажу, что ты делаешь это специально, но, если эта сила действует против твоей воли, ты еще опаснее, чем я думаю.

Тисса скользила в озере легко, как русалка, и ее светлые волосы плыли следом. Руки с ленивой неспешностью поднимались из воды, окруженные прозрачными рукавами брызг. Она перевернулась на спину и взбила ногами целый кипящий фонтан.

– И в чем же моя опасность?

– Я понимаю, почему подобных тебе убивали в прошлом и убивают сейчас. Вы обладаете слишком большим влиянием на людей. Я заметил, что стал не задумываясь выполнять твои приказы.

– Я всего лишь стараюсь обеспечить вашу безопасность. Не приказываю.

– А мог бы. Слабые духом, вроде Дика, сами роют себе могилу. Тисса хоть и фыркает, но бегает за тобой как собачка, норовит сесть, а еще лучше лечь поближе. Стриптиз, который она тут устроила, тоже для тебя. – Он помолчал, лениво поднял руку в ответ девушке, весело машущей нам из воды, и продолжил жестко: – И я сам начинаю чувствовать зависимость от тебя. – Последнюю фразу он произнес с величайшим раздражением. – Но со мной этот номер не пройдет. Я делаю что хочу, когда хочу, и ни один одушевленный мне не указ.

Он отвернулся от озера и посмотрел в обратную сторону, словно пытаясь вновь оценить путь, который мы проделали.

– Ничто не помешает мне пойти назад.

– Джейк, не дурите, – сказал я устало. – Не нужно ничего доказывать ценой собственной жизни.

– Все это ерунда! Никто не сможет причинить мне вреда.

– Вы видели Дика. Во что он превратился. Чтобы остановить его, мне сначала пришлось перерезать ему горло. А потом разрубить тело на куски и скормить хищным птицам. Вы хотите, чтобы с вами произошло то же самое?

– Я делаю что хочу и иду куда хочу, ты не можешь заставить меня изменить решение, – ответил он упрямо.

– Джейк, вы спорите со мной только из желания поспорить? Или действительно хотите убедиться на собственном опыте, что я говорю правду? Если так… – Я отступил в сторону и жестом предложил ему идти назад по запретной тропе.

Он раздраженно дернул плечом, развернулся, сделал шаг в обратном направлении, потом еще один. Остановился, оглянулся, я увидел, как глубокая складка прорезала его лоб, скривились губы. Снова повернулся ко мне спиной, постоял несколько мгновений, глядя на склон горы, с которого мы только что спустились, и остался на месте.

– К черту, – пробормотал он едва слышно. – Я не буду тут эксперименты на себе проводить.

Отошел, разделся и, ежась от ветра, пошел к воде. Его тело бывшего боксера, когда-то крепкое и накачанное, теперь выглядело так, словно из него кое-где выпустили воздух, и кожа обвисла неровными складками. Сутулясь, как будто на плечи его по-прежнему давил неподъемный рюкзак, и неловко ставя босые ноги на камни, Джейк добрался до кромки озера, вошел в воду и поплыл к Тиссе.

Я стал распаковывать свой рюкзак под аккомпанемент русалочьего смеха девушки, плеска воды и громкого довольного голоса Джейка. Оба словно специально старались привлечь к себе мое внимание.

Мельком взглянув на озеро, я увидел, что их лица почти касаются друг друга. Тисса снова рассмеялась и закинула руки на плечи Джейка, тот посмотрел в мою сторону, явно желая удостовериться, наблюдаю ли я за ними и какой будет моя реакция.

Напомнив себе, что меня абсолютно не касается происходящее, я принялся устанавливать палатку.

Через полчаса мои спутники вышли из воды и стали торопливо вытираться и натягивать одежду. Солнце палило по-прежнему, но ветер с ледников окатывал холодом.

– Мы останемся здесь на ночь? – спросила Тисса, подходя ближе и отжимая волосы.

– Да, – ответил я.

– Здесь безопасно?

– Это место считается священным. Оно защищает всех, кто останавливается на берегах озер.

– Очень хорошо. – Она села на камень, распустив свою гриву под жарким солнцем.

Джейк достал камеру, равнодушно взглянул на девушку, которую так пылко обнимал только что, и пошел снимать горы, эффектно отражающиеся в воде.

– Ты злишься? – с легким удивлением спросила Тисса спустя минуту.

– Нет, – ответил я, затягивая бечевку, удерживающую один из углов палатки.

– Тогда смотри веревки не порви, – нежно посоветовала она, отворачиваясь.

Больше мы с ней почти не разговаривали, лишь обменивались короткими репликами, касающимися бытовых мелочей. Теплый солнечный день неудержимо катился к вечеру. Тени стали длиннее, лучи света окрасились красным закатным отблеском. Тисса плавала еще несколько раз, наслаждаясь теплой водой не меньше, чем моими взглядами, которые притягивало ее обнаженное тело. Джейк перестал обращать на девушку внимание, продолжая раздумывать о чем-то.

Он подошел, когда я был занят приготовлением ужина.

– Пахнет неплохо, – сказал мужчина, усаживаясь рядом на камень. Вероятно, это можно было считать первым шагом к восстановлению прежних доброжелательных отношений.

Я молча кивнул, насыпая в котелок еще немного карри.

– Готов признать, что ты стряпаешь получше, чем в лоджах, – продолжил он, наблюдая за моими действиями.

– Просто не жалею мяса и приправ. – Я вывалил в почти сварившийся рис банку тушенки, размешал и внутренне подготовился к продолжению разговора, так как было очевидно, что Джейк вот так, издалека, пытается подойти к какой-то совершенно другой, действительно интересующей его теме.

Он подался вперед и произнес, доверительно понизив голос:

– Тебе не надо было избавляться от Дика. Признаю, ты сделал это изобретательно и смело, как и все, что ты делаешь. Но я уже и так давно понял, что тот тупица, слабак и трус. Забавно, – он окинул меня внимательным, изучающим взглядом, словно видел впервые, – внешне он выглядел гораздо более накачанным и откормленным, но ты оказался физически сильнее его.

Я пропустил мимо ушей все эти пространные рассуждения, акцентировав внимание на самом главном для себя:

– Простите, Джейк, что значит «избавился»?

– Не надо, Райн, изображать недоумение. – Бизнесмен усмехнулся, мельком взглянул в сторону Тиссы и снова повернулся ко мне. – Мы оба прекрасно понимаем, что происходит.

– А может, вы все-таки поясните?

– Хорошо, скажу прямо, если настаиваешь. Ты свел его с ума с помощью своей силы, а затем убил. И все это для того, чтобы занять его место рядом со мной. Разве не так?

Несколько мгновений я смотрел на него, пораженный подобным выводом, который был сделан из моих поступков. Большей нелепости я не слышал ни разу в жизни. Джейк отвечал мне понимающим, почти заговорщицким взглядом. Его неровно загорелое, грубоватое лицо светилось практически отеческим пониманием, участием и симпатией. И только громкое шипение выплеснувшейся воды заставило меня очнуться от изумления. Я выключил горелку. Накрыл котелок крышкой и только после этого произнес как можно убедительнее:

– Уверяю вас, Джейк, это не так.

– Хорошо, не будем об этом, – отозвался тот, продолжая изображать понимание. – Вернемся к главному вопросу. Теперь ты готов принять мое предложение о работе? Теперь тебя ничто не смущает? Обещаю отличную зарплату, быстрый карьерный рост, отдельный кабинет и симпатичную секретаршу.

– Джейк, – произнес я терпеливо и проникновенно, как только умел. – Один раз я уже ответил вам на этот вопрос. Я не могу принять ваше предложение. Спасибо, но нет. – И, прежде чем он успел возразить еще что-то, сказал: – Давайте ужинать. Пока еда не остыла.

Поднял руку, привлекая внимание Тиссы, и отошел к своему рюкзаку, чтобы достать миски. А во взгляде Джейка, следящего за мной, мелькнуло новое «понимание», которое мне понравилось еще меньше, чем прежнее.

После ужина, умиротворенные и сонные, они отправились в палатку. Несколько минут я слышал приглушенные голоса. Тисса рассуждала о том, как радует ее отсутствие Дика. Джейк отвечал ленивыми, но благодушно-утвердительными междометиями. Потом пробормотал нечто нечленораздельное и захрапел. Тисса застегнула свой спальник и тоже затихла.

Я спустился к озеру, разделся и вошел в воду. Она была очень теплой, убаюкивающей. Кайлатцы говорили, здесь можно смыть кровь. Ту, что остается на руках после убийства и которую нельзя стереть ничем другим. Ни молитвой верховному божеству, ни постом, ни раскаянием.

Зайдя в воду по плечи, я посмотрел на свои руки. Казалось, они слегка светились, омытые нежным сиянием, растворенным в озере. Я закрыл глаза, задержал дыхание и погрузился с головой, мысленно прося священное место снять груз с моей души. Перед моими опущенными веками поплыли красные пятна. Осколки видений, не имеющие смысла. Не предостережения, не ответы на вопросы. Картинки из прежней жизни. Улицы, по которым я проходил. Студенческое общежитие, где в любое время суток светились окна, слышалась музыка и жизнерадостные голоса. Белые мраморные колонны центрального холла, длинная лестница. Равнодушные, веселые, хмурые, задумчивые лица студентов.

Разрозненные фрагменты, абсолютно лишние в этом мире, осколки прошлого, которое, если признаться честно, уже не имело для меня особого значения.

Я оттолкнулся от гладкого каменного дна, вынырнул и поплыл. Тихий плеск воды заглушал шум ветра и карканье одинокого ворона. Но не мои чувства, которые она должна была, по убеждению кайлатцев, смыть, унести в глубину и навсегда похоронить там.

Доплыв до середины озера, я перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Созвездия кружили надо мной, затягивая взгляд в воронку светящейся пыли. И вновь, сейчас, наедине с собой, я понял, как хорошо мне здесь, в горах. Несмотря на все трудности, опасности, тяготы маршрута и неустроенной походной жизни. Только на этих тропах я мог восполнить силу и равновесие, которые потерял в прежнем, цивилизованном мире.

Вода мягко покачивала меня, согревая теплом, идущим из глубин горы, я понял, что начинаю засыпать, убаюканный ею, и поплыл к берегу…

Когда я вернулся, в палатке слышалось только тихое дыхание.

– Ты где был? – сонно спросила Тисса.

– Купался.

– Почему меня не позвал? Я бы поплавала с тобой.

– Спи, – улыбнулся я в ответ, – завтра поплаваем.

И она послушно засопела, прижавшись теплой щекой к моей ладони…

К сожалению, на следующий день искупаться не удалось. Озеро заволокло серой мутью, словно кто-то накрыл его плотным колпаком тумана. Сквозь него не было видно ни воду, ни берега.

– Похоже, Райн, твое ночное купание порядком испортило воду, – пошутил Джейк беззлобно.

Сегодня с утра он выглядел бодрым, веселым и как будто наконец решившим для себя какую-то важную задачу. Во время завтрака вытащил из кармана карту и попросил меня показать маршрут, по которому мы движемся.

Я достал карандаш и начертил ломаную линию, ведущую от озер через перевал Чангри Нур до долины Лобче. Отметил ночевки и замкнул ее на конечном отрезке пути.

– Мы придем в Лобче с другой стороны. А вот с этой точки движение вокруг Аркарам станет безопасно. Здесь она пропускает всех путников. И вернемся в Лукулу прежним маршрутом. На следующий день, если погода позволит, вы сможете улететь в Кантипур.

– Не хочешь полететь обратно с нами? – спросил Джейк неожиданно, продолжая рассматривать карту.

– Давайте сначала вернемся. Не будем загадывать.

Тисса, прислушивающаяся к нашему разговору, поднялась и, не говоря ни слова, ушла в палатку.

– Ты действительно собираешься остаться здесь? Мое предложение по поводу работы все еще в силе. – Он пристально взглянул на меня, и в его глазах блеснула затаенная усмешка.

– Благодарю, Джейк. Но я по-прежнему уверен, что не приму его.

– Хорошо. Я понял. Тисса не утруждает себя вообще никакой работой, но получает от меня триста тысяч в месяц, не считая подарков, оплаты косметических салонов и прочей дребедени. Тебе я могу предложить…

На краю карты он нацарапал несколько цифр и протянул мне. Точно так же он сделал в первый день знакомства, когда мы обговаривали оплату моей работы гида. Я взглянул на белое поле карты. Сумма была настолько внушительной, что мне хватило бы ее на пять лет безбедной жизни в Кайлате.

– Неплохо, да? – усмехнулся Джейк, наблюдающий за мной и как всегда неправильно понявший мое молчание. – Я покупаю твое тело, мозги и душу. Все сразу. Ты будешь считаться моим… консультантом. И получать столько ежемесячно. Я прекрасно понимаю, что покупаю и как дорого это стоит. Но, как видишь, могу себе позволить.

– Вы предлагаете мне деньги…

Он отрицательно покачал головой, насмешливо глядя на меня:

– В конечном счете я предлагаю тебе стать моим близким другом.

– Насколько близким? – спросил я, чтобы разрешить все вопросы сразу.

– В первой двойке. – Он довольно улыбнулся. – Я понаблюдал за тобой, когда мы были с Тиссой. Ты, в отличие от Дика, ведешь себя очень разумно и корректно. Не проявляешь ревности и мелкого соперничества. К тому же Тиссе ты нравишься. Так что мы втроем могли бы прекрасно договориться. Кроме того, эта сумма, – он выразительно постучал пальцем по цифрам, написанным на карте, – может и увеличиться.

Я смотрел на него, размышляя, какие слова лучше донесут до него мое мнение по поводу его предложения.

– Джейк, я не собираюсь занимать место Дика, Тиссы или кого бы то ни было еще. И мне не нужны ваши деньги.

– Значит, тебя все же не устраивает размер гонорара.

– Джейк, повторяю еще раз. Мне. Не нужны. Ваши. Деньги.

– Ладно. – Он сложил карту и сунул ее в карман. – Предлагай свои условия. Я готов их выслушать.

Разговор слепого с глухим. Как я могу объяснить ему, что никогда не стану играть роль личного одушевленного при богатом финансисте. Он мне не верит, не хочет верить – и не поверит, придумав собственную версию происходящего у меня в голове. Он наблюдал за мной на протяжении всего трека и делал свои выводы из моих поступков. С точки зрения Джейка, все произошло так – одушевленный разглядел состоятельного бизнесмена, ловко втерся к нему в доверие и, воздействуя своей силой, вызвал ответную симпатию, затем выставил Дика слабаком и трусом, недостойным внимания. Убил с жестоким равнодушием. И теперь, конечно, имеет полное право претендовать на место уничтоженного соперника.

– Так что ты решил? – поторопил меня Джейк. – Называй свои условия. Кстати, Тисса говорила, ты любишь спортивные машины. Я могу подарить тебе на первое время новый…

Есть ли смысл повторять одно и то же до бесконечности? То, что он предлагает мне, в нашем обществе считается необычайной удачей, редким шансом, который выпадает раз в жизни. И любой хватается за этот шанс, в восторге от подарка судьбы.

– Джейк, выслушайте меня и постарайтесь понять.

– Именно это я и делаю, – отозвался он с легкой улыбкой. – Пытаюсь тебя понять.

– Меня полностью устраивает моя жизнь. Я не хочу ничего менять в ней. Я никогда не приму ваше предложение, ни на каких условиях. Что бы вы мне ни предложили. Единственное, к чему я стремлюсь, – довести вас до Лукулы живыми и здоровыми, посадить в самолет и вернуться к своей прежней жизни. Я не набиваю себе цену. Не хочу выторговать содержание побольше и подарки побогаче.

Джейк смотрел на меня тяжелым, давящим взглядом.

– Именно этим ты сейчас и занимаешься – торгуешься, повышаешь оплату. – Он криво ухмыльнулся. – Но я готов это сделать. Так в чем проблема?

Я сцепил для надежности пальцы.

– На каком языке мне сказать вам, что я не собираюсь продаваться? Чтобы вы наконец это поняли.

– У всего есть своя цена. У всех. У каждого, – ответил он убежденно.

– Но не всегда она выражается в деньгах.

– Тогда чего же ты хочешь?! – рявкнул Джейк, потеряв терпение. – Нацелился на все мое имущество?! Но все ты не получишь!

– Повторяю еще раз, – сказал я, призывая все свое терпение. – Вы сделали мне деловое предложение, я отказываюсь от него.

Из палатки вышла Тисса, привлеченная его гневным громким рыком. Обеспокоенно посмотрела на нас, но подойти не решилась.

– То есть ты говоришь мне – нет? Твой ответ – нет?! – продолжил Джейк громовым голосом.

– Именно так.

– Ладно, – сказал он, внезапно успокаиваясь. – Сначала доберемся до Лукулы. Там посмотрим.

Отошел и принялся укладывать свои вещи. Я начал собирать палатку.

– О каком предложении шла речь? – очень тихо спросила меня Тисса, делая вид, что помогает мне.

– Место Дика освободилось. Джейк решил, что я активно претендую на него.

– А ты не претендуешь?

Видимо, я посмотрел на нее достаточно выразительно, потому что Тисса, едва сдержав довольную улыбку, отвела взгляд.

– Извини. Совсем забыла о твоих принципах. Но я тебя предупреждала. Помнишь, в Ферче. Тебе нужно было вести себя осмотрительнее.

– Буду очень благодарен, если ты еще скажешь, как это сделать.

Она промолчала, ответив мне теплым, лучистым взглядом, легко коснулась моего рукава и отправилась складывать свой спальник.

Мы собрались довольно быстро, только Джейку в последний момент понадобилось достать что-то с самого дна своего рюкзака. Мы с Тиссой ждали его на краю тропы.

– Ты действительно не планируешь возвращаться? – спросила она сухо, не глядя на меня.

– Нет. В том мире для меня уже нет места.

– Глупо, – заявила девушка холодно и высокомерно.

– Да и тебе после этого путешествия там будет очень неуютно.

– Ты хочешь, чтобы я осталась здесь? – Она живо повернулась ко мне, подняла брови. – Ни за что.

Насмешливо фыркнула, и ее настроение явно улучшилось.

К нам подошел Джейк, и мы отправились дальше, мимо озера, скрытого туманом, все выше.

Подъем убил какое бы то ни было желание разговаривать и любоваться окружающими пейзажами. Джейк даже не сделал попытки достать фотоаппарат, чтобы заснять быстро ускользающую красоту утра. Свежесть и бодрость, обретенные после долгого отдыха и купания, сменились удушливой усталостью.

Через два часа внизу показалось озеро. Туман медленно отползал с него, открывая поверхность воды. Она отсвечивала красным. Видимо, розовые лучи утреннего солнца так отразились в ней.

После короткой передышки мы направились дальше.

Эта часть дороги мне не нравилась никогда. Даже днем здесь было холодно, мрачно, сыро. Свет казался настолько тусклым, что можно было не защищать глаза горными очками. Тропа тянулась по узкому карнизу. Справа от нее возвышалась скала, за которую изо всех сил цеплялись кусты, оплетая корнями камни, опасно нависающие сверху. Слева склон обрывался пропастью. С ее дна, утопающего в глухой тени, едва слышно доносился шум реки. Казалось, гигантский нож срезал часть горы, обрушив вниз россыпь острых камней.

По счастью, здесь больше не водили караваны эбо, иначе нам было бы некуда ступить, чтобы освободить им дорогу.

Мы шли всего несколько минут, как вдруг Джейк остановился.

– Что-то я устал, – заявил он, бросил палки и начал снимать рюкзак. – Передохнем.

– Это не самое лучшее место для отдыха, – ответил я. – Если пройти чуть дальше…

– А я хочу остановиться здесь, – произнес он со злобным упорством, перебив меня.

– Джейк, послушай. – Тисса, которая ушла чуть вперед, вернулась. Ненавязчиво протянула руку, чтобы коснуться его рукава. – Может быть, сделаем так, как сказал Рай?

Он проигнорировал ее предложение, пристально глядя на меня и ожидая реакции на свое требование. Я сбросил свой рюкзак, заметил, что девушка тоже освобождается от груза.

Не исключено, что Джейк действительно нуждался в отдыхе, но что-то подсказывало мне – он еще раз решил проверить на крепость мои нервы, желая получить очередное подтверждение своей теории опасности людей, наделенных душой.

– Джейк, вы правда устали или вновь пытаетесь переспорить меня?

Он молчал, продолжая вглядываться в мое лицо с выражением жадного внимания, словно стараясь прочитать мои мысли. Потом отвернулся и произнес, будто разговаривая сам с собой:

– Я долго размышлял в поисках верного решения. И, похоже, нашел его.

Он сделал шаг в сторону, оказавшись почти на самом краю обрыва, и, прежде чем я успел сказать, чтобы он отошел на безопасное расстояние, сунул руку во внутренний карман куртки, вытащил нечто маленькое, блеснувшее сталью, и сказал со злорадным торжеством:

– А теперь, Райн, поговорим предельно откровенно.

Едва увидев этот металлический блеск, еще не успев понять, чем он мне грозит, я выхватил из ножен кухри.

На меня смотрел круглым черным глазом умещающийся в ладони пистолет. Значит, все это время Джейк был вооружен. То, о чем меня предупреждал Уолт, произошло.

Тисса застыла, глядя на оружие так, словно оно было ядовитой змеей, готовой ужалить.

– Полезный разговор произошел сегодня утром, не правда ли, Райн? – сказал мужчина насмешливо. – Я сделал тебе честное, щедрое предложение, но ты отказался. Хотя никаких причин для отказа не было. И только теперь я понял, в чем был ваш план. Твой и ее. – Он мотнул головой в сторону ошеломленной Тиссы.

– Какой план? О чем вы говорите, Джейк? – спросил я мягко.

– Твоя краля заманила меня в Кайлат. Целый месяц рассказывала про местные красоты. Настояла, чтобы мы полетели сюда. А здесь уже поджидал ее дружок – одушевленный. Со своими байками про мистику, горы и душевным обаянием. Заморочил мне голову. Хотели, чтобы я отдал ему все свое состояние? Свести меня с ума, как это произошло с Диком. Обвести вокруг пальца. И вы бы вернулись домой, чтобы вдвоем тратить мои деньги?

Он говорил, направляя поочередно пистолет мне в голову, грудь и живот, словно выискивая лучшую мишень.

– Джейк, послушай, это неправда. У меня и в мыслях не было ничего подобного, – произнесла Тисса проникновенно, но в ее голосе звучало отчаяние. – Я бы никогда не стала ничего замышлять против тебя.

– Я видел взгляды, которыми вы обменивались, слышал, как шептались по ночам! – Пистолет в его руке дрогнул, пальцы, сжимающие рукоять, побелели от напряжения.

Он очень не хотел стрелять. Не хотел лишаться присутствия силы, которая ему так нравилась. Но его разум не мог принять мотиваций моих поступков. Во всем виделась только выгода, лицемерие, коварство и жестокость.

– Джейк, я говорил это много раз и повторю снова – мне не нужны ваши деньги. Меня устраивает моя жизнь. Я уехал, чтобы больше не общаться с людьми, подобными вам, не заставлять их испытывать ненависть ко мне.

– Сейчас ты скажешь все, что угодно, – пробормотал он, нервно сглатывая.

– Я всегда говорил одно и то же.

– Ну-ну, – усмехнувшись, хмыкнул он.

– Вы настолько ненавидите меня, Джейк, что готовы убить?

– Такие, как ты, не должны жить. – В его голосе зазвучало фанатичное убеждение в собственной правоте. – Вас всех надо было передушить еще в младенчестве.

А ведь он всего лишь пытается защититься от меня, от моей силы. Как может. Но умеет он, как все лишенные души, только уничтожать.

– Ты будешь первым одушевленным, которого я пристрелю, – произнес Джейк с удовлетворением. – Может, мне сделать это своим хобби? Убивать выродков, подобных тебе.

– Джейк! Не надо! – пронзительно крикнула Тисса. – Пожалуйста! Если ты убьешь его, мы одни не выберемся отсюда.

– Тише, – сказал я ей. – Отойди. Не бойся.

И она послушалась. Осторожно шагнула в сторону, кусая губы и сжимая кулаки. Ее взгляд метнулся с меня на него и так же стремительно вернулся обратно.

– Стреляйте, Джейк, – произнес я спокойно и уверенно. – Посмотрим, что точнее – ваша пуля или мой нож. Если вы убьете меня – я снова буду жить. В другом теле, но с прежней душой. А если я убью вас, вы исчезнете навсегда. Подумайте. Навсегда.

Он сжал зубы, пистолет в его руке дрогнул. Я заметил, как заблестело от пота лицо Джейка. По виску потекла капля пота. Несколько мгновений мучительных колебаний – в нем боролись ненависть, симпатия к одушевленному и страх смерти. Ненависть победила. Я увидел, как дрогнул его палец на спусковом крючке. И метнул нож, снизу, без размаха. Кухри и пуля вылетели одновременно. Гром выстрела спугнул гулкое эхо. Мою скулу обожгло. Тисса вскрикнула и тут же зажала рот ладонью. Джейк наклонил голову, с удивлением посмотрел на рукоять, косо торчащую под грудиной. Пошатнулся, сделал шаг назад и полетел вниз, в пропасть.

Мы с Тиссой бросились к краю обрыва. Тела внизу не было видно. Только черные валуны и отдаленный проблеск реки в робких пятнах света.

Тисса посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. Зрачки в них почти полностью затопили синеву.

– Ты убил его.

– Ты сама говорила – вокруг меня только смерть.

– Уолтер дал себя убить. А ты не даешь. У тебя больше воли. Поэтому умирают другие.

Ее рука потянулась к моему лицу.

– У тебя кровь.

Я перехватил ее запястье, притянул ближе. Тисса прижалась ко мне, и я понял, что ее трясет.

– Даже предположить не могла, что он задумал, – произнесла она тихо, взглянула поверх моего плеча на обрыв и вновь содрогнулась. – Он же сам говорил – ты ему нравишься. Он доверял тебе.

– Именно поэтому и захотел уничтожить. Такие, как я, вызывают слишком сложные, непривычные, болезненные размышления и чувства. А болезни надо лечить.

– Он вернется? Ночью?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Ведь я лишился ножа.

Тисса отстранилась. В ее глазах мелькнула тень растерянности. Она уже привыкла видеть в моих руках оружие и надеялась на его защиту.

– Что же мы будем делать?

Я невольно улыбнулся, услышав это «мы». Обнадеживало, что теперь она не отделяла меня от себя.

– Идти дальше. Я что-нибудь придумаю.

Видимо, это прозвучало достаточно убедительно, потому что Тисса тут же успокоилась.

– Сначала сделай что-нибудь со своим лицом. Оно у тебя и так уже все в шрамах. Смотреть страшно.

Она расстегнула крышку рюкзака, вытащила аптечку и подала мне.

Рана была неглубокой. Всего лишь царапина, скорее всего, меня задело осколком камня, который пуля выбила из скалы.

– Дай сюда. – Тисса забрала у меня из рук пластиковый пузырек с перекисью водорода, промыла порез, стянула края и принялась заклеивать пластырем. – Так хотя бы следа широкого не останется. А то с тобой в приличном обществе не покажешься.

– Ты собралась посещать со мной светские вечеринки? Интересно где? На базаре в Намаче?

– Не умничайте, Райн Альгрен. – Она отрезала еще один кусок пластыря. – На свете существует не только Кайлат. Когда ты найдешь свой источник, надеюсь, ты перестанешь дурить и вернешься в цивилизованный мир.

От необходимости отвечать меня избавила боль, которую причиняли ее умелые, но весьма безжалостные пальцы.

– Вот и все. – Она отступила, полюбовалась на свою работу и довольно кивнула. – Теперь можем идти. Но сначала надо посмотреть, не осталось ли у него в рюкзаке чего-нибудь ценного, что могло бы нам пригодиться. Я сейчас взгляну.

Но вместо этого вдруг шагнула ко мне, крепко обняла и сказала глухо:

– Он мог убить тебя. Чудо, что не убил.

– Ты только сейчас поняла это? – Я провел рукой по ее волосам.

Она кивнула.

– Меня все пытаются убить. Рано или поздно.

– Только не я! – Она подняла голову, пристально посмотрела в мои глаза, словно стараясь прочитать в них очень важный для себя ответ. – Ты же не думаешь, будто я могу захотеть убить тебя?

– Нет. Конечно нет, – сказал я, и Тисса сразу перестала беспокоиться, как ребенок, которому пообещали, что все будет хорошо, и одного слова взрослого ему довольно.

Я выпустил ее из объятий, подошел к рюкзаку Джейка, вытащил фонарик, запасную веревку, комплект батареек, оставшиеся банки с консервами. И когда перекладывал их к себе, Тисса пинком отправила вещи своего покровителя в пропасть. Я обернулся на шум и увидел ее решительное лицо.

– Чтобы никто не нашел рюкзак на тропе и не стал интересоваться, куда делся его хозяин, – пояснила она, швырнула с обрыва трекинговые палки и пожаловалась: – Чувствую себя соучастницей преступления.

Потом оглянулась на меня и закусила губу, в ее глазах мелькнула тревога:

– Его ведь не найдут?

– Там внизу нет троп. Никто не станет спускаться по отвесной круче.

– Когда я вернусь, мне станут задавать вопросы, – продолжила Тисса, глядя мимо меня. – И надо будет придумать правдоподобные ответы. Я скажу, что он сорвался со скалы. Сам. Упал в пропасть. Разбился. Не думаю, что сюда отправят экспедицию на поиски тела – у него нет близких родственников. Никому нет дела до того, где он лежит.

Ее голос звучал все более встревоженно и нервно.

– Тисса.

– Что?!

– Тебя никто ни в чем не станет обвинять. Все прекрасно понимают, что тебе невыгодна его смерть.

– Да. Это так. – Она провела ладонью по лбу, откидывая волосы. – Обвинять станут тебя. Ты был нашим гидом.

– Думаешь, стоило позволить ему застрелить меня?

– Не говори ерунду, – отозвалась она с досадой. – Конечно нет. Без тебя мы с ним никогда никуда бы не дошли. В итоге, я уверена, погибли бы все. И зачем нас понесло в Ронгбук?! Джейк сам виноват! Это ему хотелось невероятных впечатлений! Ты сделал все, что мог, для нашей безопасности, но… – Она покачала головой, как будто внезапно устав от ярких негативных эмоций и больше не находя нужных слов.

– Я не должен был соглашаться вести вас. – Я поднял свой рюкзак, накидывая на плечи его широкие лямки. – С самого начала.

– Знаешь, ты преподавал в университете годами, но никто из студентов не бегал за тобой с пистолетом, угрожая убить. – Тисса надела очки, пряча взгляд за черными стеклами. – Так что, если ты хочешь сказать о пагубном влиянии своей души на людей, я отвечу – ты не виноват в том, что они оба оказались трусливыми, жадными уродами. Дик трясся за свою шкуру, а Джейк вообразил, что лишится капиталов, и тоже испугался. Поэтому они мертвы. – Она усмехнулась, накинула петли трекинговых палок на запястья. – Как я вижу, в горах очень четко становится видно, кто есть кто на самом деле. В нашем мире можно вечно скрываться за маской успешного дельца или мужественного спортсмена. А здесь… – Тисса подняла голову, чтобы взглянуть на склон горы, и понизила голос: – Здесь не спрячешься.

– Да, – ответил я так же тихо, – здесь не спрячешься…

Мы одновременно посмотрели в сторону пропасти, на дне которой лежал Джейк, затем отвернулись и пошли вперед – так, словно ничего не случилось. Как будто не было новой смерти, а за спиной не осталось еще одного мертвого тела.

Тропа вынырнула на освещенную солнцем площадку на склоне холма, от которой тянулись тонкие ниточки путей. Низкие кусты на склонах, покрытые красными листьями, плотно прикрывали собой бурую землю.

Но я почти не замечал ничего вокруг, напряженно размышляя о том, как защитить нас обоих. Впервые за долгое время я остался без оружия. Нож, который я уже давно стал воспринимать практически частью себя, лежал на дне пропасти. И спуститься за ним невозможно. Но он хотя бы успел вдоволь напиться живой крови. Если это можно было считать утешением для оружия.

– Рай, – прервала мои мысли Тисса, идущая впереди. – То, что ты сказал Джейку, – правда? Такие, как он, как я, те, у кого нет души, умирают и превращаются в ничто? В горстку пепла после кремации?

– Я сказал это Джейку для того, чтобы заставить его опустить пистолет.

– Но это правда?

Мне бы хотелось вновь успокоить ее. Обещать прекрасную, счастливую жизнь после смерти, волшебный мир, который ждет ее. Но я ответил только:

– Никто не может ответить с полной уверенностью.

– Даже ты?

Я невольно улыбнулся, услышав недоверие в ее голосе. Тисса считала, что такой, как я, должен великолепно разбираться во всех вопросах, касающихся потусторонних материй.

– Даже я.

Она промолчала, принимая к сведению мои слова, а я вернулся к прерванным мыслям. Гораздо более приземленным, чем у Тиссы.

Похоже, гурх был удивительно прозорлив, подарив мне ганлин. Это единственное, что может заменить кухри. Ничего не остается делать, кроме как воспользоваться им, иначе мы можем не пережить эту ночь. Или следующую. Я не хотел прикасаться к флейте из человеческой кости и вынужден сделать это – чем раньше, тем лучше. Совсем недавно я спрашивал себя, какое новое испытание готовят мне горы, и вот ответ пришел.

«Но это хотя бы не еще одни небесные похороны», – подумалось мне, и эта мысль позволила слегка смириться с грядущей необходимостью.

Глава 13

Сенсо Тенг

Это был старый, давно заброшенный лодж. Он стоял, привалившись спиной к отвесной скале, словно путник, выбившийся из сил, и угрюмо смотрел на дорогу перед собой, по которой ему больше никогда не сделать ни одного шага. Часть крыши провалилась от снега, зимой его выпадало здесь очень много. На оставшейся – пророс густой ковер лишайника, жесткие пучки травы и даже несколько кустов. Сквозь дыры на месте выбитых окон внутрь влетал и вылетал ветер. Когда-то тут было селение под названием Сенсо Тенг. Теперь от него остался только один дом.

– На ночь остановимся здесь, – сказал я Тиссе.

Она слишком устала, чтобы спорить, хотя этот дом явно не понравился ей. Я первым вошел через провал двери. На пол с улицы нанесло песка, пыли и мелких камешков. На слое грязи виднелись следы мелких зверьков, заскакивающих сюда в поисках поживы. В углу прилепилось брошенное осиное гнездо, похожее на огромный кое-как смятый комок серой бумаги. Ощутимо пахло гнилью.

Не подходя к темным сырым комнатам на первом этаже, я направился к лестнице. Тисса осторожно шла следом. Ступени угрожающе скрипели при каждом шаге, перила посередине зияли проломом – создавалось впечатление, будто кто-то свалился отсюда, сломав балясины. Я глянул вниз и увидел несколько глубоких трещин в полу, как раз под дырой.

Номера на втором этаже выглядели менее затхлыми, словно ветер, влетающий в их окна, разгонял запустение, принося с собой запах снега и камня.

Я проверял дверь каждой комнаты. Но замки на них были сломаны или сняты.

– Что ты ищешь? – спросила Тисса, в очередной раз останавливаясь рядом со мной.

– Надежный засов.

Ей хотелось как можно быстрее сбросить тяжелый рюкзак и сесть, а лучше лечь, вытянув гудящие ноги, но она терпеливо ждала, когда я найду то, что нужно.

Я открыл следующую дверь, последнюю в коридоре. Она казалась довольно надежной, и задвижка на ней сохранилась. Две металлические скобы покрылись слоем ржавчины, но коррозии пока не удалось сожрать их. Железный брусок между ними оказался крепким и широким. Такой не выбьешь даже с нескольких ударов. То, что нужно.

Комната была вполне пригодной. В единственном оконном проеме поблескивал кусок стекла, остальное в виде мелких осколков лежало на досках топчана, придвинутого к окну. На втором топчане – у стены напротив – лежала грязная тряпка, в которой можно было с трудом узнать спальный мешок. А из него выглядывало серое сморщенное лицо с провалившимися глазницами и носом.

Войдя в комнату следом за мной, Тисса сначала вздрогнула от неожиданности, затем произнесла устало:

– Снова покойник.

Я подошел ближе. Рядом с кроватью валялся ветхий рюкзак. На покосившемся столике – пустая миска, погнутая ложка, растекшаяся лужица воска.

Несмотря на выбитое окно, здесь висел стойкий запах плесени и старой смерти.

– Я не буду спать в одной комнате с трупом, – сказала Тисса, брезгливо переступая по грязному полу и оглядываясь в поисках места, куда можно положить вещи. Затем смахнула осколки стекла на пол и тяжело опустила на топчан свою ношу.

– Я тоже. – Я завернул останки в спальник и поднял с кровати. Тело оказалось легким, словно вязанка сухого хвороста.

Я вынес его из комнаты и положил на пол в соседней. Вернулся за рюкзаком.

– Думаешь, он может прийти ночью за своими вещами? – В голосе Тиссы не было ни насмешки, ни иронии.

– Не бойся, не придет. – Я захватил миску и ложку, отнес все имущество мертвеца, положил рядом с ним и вышел.

– Интересно, отчего он умер? – совершенно без интереса произнесла она, когда я вернулся. Девушка распаковывала свой рюкзак, спеша поскорее достать спальник.

– Не знаю. – Я подошел к двери, закрыл ее и задвинул засов.

– Думаешь, пошел в обратную сторону?

– Может быть.

Тисса расставила несколько свечей и зажгла их. Вечерние сумерки, заглядывающие в комнату, тут же отступили.

У меня еще оставалось немного времени. Но я невольно оттягивал тот момент, когда надо будет выйти из дома.

– Где ты познакомилась с Джейком? – спросил я, готовя ужин.

Тисса, сидящая на своем спальнике и подпиливающая сломанный ноготь, ответила равнодушно:

– Он увидел мои фото в мужском журнале и заинтересовался.

– А когда ты начала сниматься для журналов?

– Через несколько месяцев после того, как ты уехал.

– Значит, академическое будущее не имело для тебя серьезного значения?

– Ты прекрасно знаешь, окончание университета было для меня всего лишь вопросом престижа. С дипломом легче устроиться. И уважения больше.

Тисса помолчала, крутя в пальцах пилку, а затем произнесла другим тоном – задумчиво и слегка отстраненно:

– Пока я была юной, все, что ты рассказывал, чем ты занимался, было очень увлекательно, впечатляюще. Ты умел захватить аудиторию. А потом я поняла – наука практически не приносит денег. Но дело даже не в них. – Она перевела взгляд на свои руки, потерявшие во время этого трека холеную ухоженность, однако, казалось, не видела их. – Постоянно придумывать, как выживать, занимаясь тем, в чем люди да и я сама, по большому счету, не вижу особого смысла. Постоянно сталкиваться с трудностями, непониманием. Быть может, твоя душа и дает тебе силы не замечать проблем, дает возможность быть счастливым, довольным своим делом. Но я так не могу.

– Поэтому ты занялась модельным бизнесом?

– Да. И встретила Джейка. Я получила все, что хотела. Началась правильная, нормальная, достойная жизнь. – Тисса улыбнулась было своей блистательной улыбкой победительницы, но она тут же померкла. – Знал бы ты, как мне было скучно. Невыносимо. После жизни с тобой, такой яркой и необычной, все стало просто, примитивно, серо.

Она сжала пилку, словно маленький нож.

– Знаешь, почему таких, как ты, убивают на самом деле? Вы лишаете нормальных людей покоя. – Ее голос зазвучал прерывисто и страстно: – Они живут размеренно, рационально. А вы врываетесь со своими бурными эмоциями, необычными поступками, приоткрываете дверь, за которой цветет невероятно прекрасный сад, а потом захлопываете ее прямо перед носом. – Тисса резко взмахнула рукой, наглядно демонстрируя свою метафору. – Ты снова оказываешься в серой, пустой, пыльной комнате. И каждый день, каждый час чувствуешь постоянное глухое раздражение на свою тусклую, унылую жизнью. Пытаешься изменить ее, но не видишь как. Сходишь с ума, стараясь понять, что сделать, и единственный ответ, который приходит, – ты никогда не сможешь ничего изменить, ты даже не знаешь, что менять. За одно это хочется убить!

Я только усмехнулся, услышав эту искренность:

– Вот за это я тебя и люблю. За твою невероятную прямолинейность.

Ответом мне была напряженная тишина.

Тисса смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Что ты сказал?

– В какой момент нашего разговора?

– Ты меня… любишь?

– Тебя это удивляет?

Я подал ей миску с супом. Тисса взяла ее, не глядя поставила рядом.

– Ты никогда не говорил.

– По-моему, это очевидно.

Она долго молчала, скользя по мне невидящим взглядом. И наконец произнесла:

– Если ты любил, почему уехал? Почему бросил меня?

– Наши отношения строились исключительно на моем влиянии на тебя. Больше нас ничто не связывало.

– Неправда. Мы были из одного социального слоя. Примерно с равным уровнем интеллекта. И разница в возрасте не настолько значительная, чтобы не найти общий язык. Мы вместе жили. Разве этого мало? Ты был мне нужен. Я и приехала сюда потому, что ты мне нужен по-прежнему. Но я никогда не была нужна тебе. Ты смотрел на меня как на забавную дрессированную зверушку. Для тебя и для Уолта мы все были одинаковыми. Стая зверей, и вы – два пастыря, которые стоят в стороне и выбирают экземпляр попривлекательнее, чтобы выдрессировать его. Уолтера сожрала его ручная рысь. И ты конечно же отправил свою обратно в зоопарк. Вернее, уехал из этого зверинца сам. Решил, что мы неприручаемые, дикие, коварные и подлые. Я пыталась заменить тебя Джейком, не ради денег… не только ради них. Я была ему нужна. Но мне все равно не хватало тебя.

Она зябко поежилась и плотнее стянула на шее ворот пухового жилета.

– Знаешь, об одушевленных всегда ходило столько нелепых слухов. Мне постоянно задавали вопросы про тебя, а я не знала, что ответить. Никогда не могла тебя понять.

Тисса взяла миску поставила себе на колени, принялась было за еду, но тут же отложила ложку.

– В тебе есть нечто странное, – сказала она задумчиво. – Жесткость, резкость, и тут же… Нет, это не мягкость… Ты не отвечаешь агрессией на агрессию. Можешь очень легко уйти в сторону. Но это не трусость – когда надо, ты примешь любое, самое жестокое решение, даже убьешь того, кто встанет у тебя на дороге.

– Это называется равновесие. Им наделены все люди с душой.

– Не думаю, – ответила она небрежно. – Но мне очень нравится, что ты такой.

Видимо, это можно было считать ответным признанием.

– …Почему ты не ешь? – спросила Тисса, вновь взглянув на меня через какое-то время.

– Поем, когда вернусь.

Ее рука с ложкой замерла.

– Ты уходишь?! Сейчас?

– Да. Ненадолго. Надеюсь, что ненадолго.

Она забыла о еде и смотрела на меня с тревожным вниманием.

– Тисса, послушай меня. Это очень важно. У меня теперь нет ножа. А нам нужна защита.

– И что ты собираешься делать?

Я вытащил из внутреннего кармана рюкзака ганлин и подал ей. Тисса взяла кость, окованную серебром, и с недоумением посмотрела на меня.

– Это флейта, которую у тебя хотел купить Джейк?

– Да. Мой нож потерян, и единственное, что у меня осталось, – этот ганлин. Он обладает связью с миром духов.

Я рассказал ей про ритуал чод, про силу, которую должен получить с помощью этого музыкального инструмента. Тисса слушала меня, и ее лицо все сильнее каменело.

– Я пойду с тобой, – заявила она, когда я замолчал.

– Нет. Это опасно. Ты можешь погибнуть.

– А ты не погибнешь? – Ее голос зазвенел, а скулы побелели. – Вдруг что-то пойдет не так? Вдруг ты не справишься?

– Все будет в порядке, – ответил я как можно увереннее. – У меня же есть душа, поэтому…

– Хватит строить из себя непобедимого рыцаря! – воскликнула она с отчаянием и бросила флейту на кровать. – Ты всего лишь одушевленный, а не бессмертный. Твоя душа – не стальные доспехи! Не меч и не щит! Ты так же можешь умереть, как и все остальные!

Она отвернулась, чтобы я не видел слез, блеснувших на ее ресницах.

– Тисса, у нас нет выхода.

– А если вернется Джейк, или Дик, или еще какая-нибудь дрянь? Пока тебя не будет?

– Даже если они вернутся, к тебе не пойдут. Звуки ганлина отпугнут их.

– Да, они пойдут к тебе, – произнесла она глухо.

– А еще ты запрешь дверь. Здесь надежный засов. Те, кто возвращаются по ночам, заключены в материальные тела. Они не смогут пройти сквозь преграду. Если ты сама не откроешь.

Тисса помолчала, глядя в окно, затем проговорила тихо:

– Рай… я боюсь.

Я видел, каких мучительных усилий ей стоило признаться в этом.

– Знаю.

Я обнял ее, крепко прижал к себе, утешая, успокаивая, передавая часть своей силы.

– Если я не сделаю этого, то не смогу защитить ни тебя, ни себя.

– Я не хочу оставаться одна. Если с тобой что-то случится, я останусь совсем одна.

– Я вернусь. Обещаю.

– Зачем я поехала в Кайлат?! – воскликнула она с отчаянием, понимая, что не сможет удержать меня. – Почему я не осталась дома?! У меня было все так хорошо.

– И зачем же ты поехала?

– Найти тебя, – сказала она резко. – Мне нужно было тебя увидеть. Убедиться, что ты несчастен, одинок и жалок. А ты оказался вполне довольным жизнью. Полно знакомых, каждый встречный кайлатец здоровается с тобой. И у тебя есть горы, которые ты так хорошо понимаешь и которые принимают тебя.

Я слушал эти горькие упреки, прижавшись щекой к ее пушистым волосам, наслаждался теплом ее тела и прикосновениями рук, которые больше не обнимали меня, а грубо стискивали куртку на моей груди.

– Изучаешь местные языки. Собираешь легенды. Весь твой умиротворенный вид говорил о том, что здесь ты познал некую тайну, получил какие-то невероятные богатства. И я вдруг сама ощутила себя нищей, одинокой, обделенной. Это несправедливо!

– Это равновесие, Тисса.

Она вздохнула и покачала головой, признаваясь в своем бессилии понять меня.

– Мне пора.

Тисса отстранилась, забыв обо всех своих обидах.

– Осторожнее, ладно?

– Хорошо. Не волнуйся.

Я еще раз провел ладонью по ее волосам, положил в карман пару свечей в металлических чашечках, коробок спичек, взял ганлин, лежащий на кровати, и вышел из комнаты. За моей спиной загремел засов.

В темноте заброшенный лодж наполнился приглушенными звуками. Шорох, шелест, потрескивание, вздохи. В луче фонаря рассохшиеся доски, неровные стены и сломанные перила выглядели зловеще, словно наполнились своей тайной жизнью. В комнате с покойником было тихо. Но на всякий случай я положил несколько галет у входа.

За порогом дома маячила знакомая фигура в красной куртке.

– Извини, приятель, – сказал я, обращаясь к ней. – Сегодня тебе не стоит ходить за мной. Присмотри лучше за девушкой.

И мертвый попутчик отступил, растворился в темноте, словно вняв моей просьбе или уловив мощь ганлина в моей руке.

Я шел по тропинке, едва виднеющейся под ногами. Хотелось зажечь фонарь, но я знал, что делать этого нельзя.

Ночь затаилась. Задержала дыхание, глядя на меня с неба тысячами мерцающих глаз. Тяжелые хребты гор выгнулись, щетинясь острыми пиками. Молчали птицы, не было слышно зверей. В этом мире все вокруг как будто вымерло. Но с другой стороны, за тонкой невидимой гранью, в пространстве, к которому я собрался обратиться, струилось непрерывное движение. За мной следили, ждали, когда я призову древнюю магию, освобожу тайные, опасные силы.

Ганлин тоже ждал. Последние несколько дней он молчал, словно зная, что мне все равно придется воспользоваться им, и не напоминал о себе. Серебро флейты обжигало холодом ладонь, становилось то легче, то тяжелее. Кость неожиданно теплела. Казалось, музыкальный инструмент жил собственной жизнью. Думал и чувствовал, стараясь передать мне свои мысли и желания.

Тропа, по которой я шел, вела прочь от лоджа, спускалась вниз с холма. Мимо бесшумно пролетела сова. Или нечто, похожее на сову. Олицетворение несчастья, по поверьям кайлатцев. Впрочем, я не был уверен, что эта птица может жить на такой высоте и мне не почудился парящий хищный силуэт с желтыми кругами глаз.

Сначала путь был довольно пологим и гладким, затем начал теряться среди камней, обрываться на склоне, и тогда, наплевав на условности, я включил фонарь, уже не раз выручавший меня. В круге света стали видны все неровности дороги. Спуск становился все круче. Мне пришлось сунуть ганлин за пояс, чтобы не выронить его случайно.

Я не задумывался, куда идти. Необъяснимая уверенность заставляла двигаться лишь в одну сторону, не позволяя сворачивать. Тропинка обогнула еще один валун, и я не удивился, увидев на его боку полустертые знаки. Молельный камень нависал над пропастью. Я повел лучом фонаря и разглядел в нескольких метрах ниже узкую площадку, на которой мог уместиться только один человек. Дальше дороги не было.

Осторожно ступая по осыпающимся камням, я спустился. Осмотрелся. Узкий луч не мог добить до дна ущелья. Там едва слышно бормотала река, перекатываясь по камням. Далеко впереди, тоже за пределами моей видимости, стояла Аркарам. Ее слегка вогнутый склон, похожий на гигантское зеркало, поднимался до самого неба. Кайлатцы считали, что по этим ступеням их временные нематериальные сущности, заменяющие души, поднимаются наверх, чтобы оказаться ближе к Матери Богов. А та определит, какая из них должна вернуться обратно на землю, а какую заберет к себе на вершину…

Я сел, скрестив ноги, выключил фонарь и пару минут ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Безмолвные горы свысока наблюдали за мной. Звезды окружали их пики сияющими ледяными венцами. Очертания камней вокруг, искаженные моим зрением, приспособленным к дневному свету, приобретали все более причудливые формы.

Я чувствовал себя сидящим в пустоте. Она разливалась передо мной клубящейся черной тучей, наполненной туманными образами и всполохами неожиданных красок, которых не было в этом мире. Так продолжалось несколько минут, затем, как только ночь вновь приобрела глубину, я зажег свечу, поставил ее рядом на камни и достал ганлин.

Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь избавиться от посторонних мыслей о прошлом, будущем и настоящем, набрал полную грудь воздуха и поднес флейту к губам.

«Когда будешь обращаться к миру без форм, ганлин сам подскажет тебе, что делать», – мелькнуло в памяти наставление гурха. И тут же рассеялось, забылось, было смыто первым звуком флейты. Тихим, мягким, словно музыкальный инструмент пытался понять свои возможности, пробуя неверный, ломающийся голос. Затем тот начал набирать силу. Пронзительные ноты одна за другой полетели в пустоту, догоняя уже отзвучавшие и возвращая им потерянную мощь.

Звуки, неожиданно ставшие материальными, пронзали мое тело. Позвоночник превратился в продолжение флейты, и по нему волна за волной поднималась боль. По волосам пробегали искорки электричества. Немели пальцы, сжимающие музыкальный инструмент, ног я вообще не чувствовал. Казалось, я превращаюсь в камень, сливаюсь со скалой, становлюсь частью горы.

Порыв ветра сдул огонек свечи, бившийся рядом со мной, и тот улетел в темноту крошечной светящейся точкой.

Теперь ганлин пел в полную силу голосом человеческой жизни, которая была отнята ради создания редкого инструмента. Мое дыхание оживляло его, он говорил уже сам.

Затем к тревожной мелодии флейты присоединилась еще одна. Рядом, прислонившись к скале, стоял кто-то едва различимый в темноте, играя в унисон со мной.

А может быть, не было никого, глаза обманывали меня.

Я еще раз взглянул в ту сторону, увидел смутный силуэт, почти слившийся с камнем, заметил тусклый проблеск серебра, ощутил ответный взгляд. И в тот же миг голову обожгло болью, такой же острой и пронзительной, как пение ганлина. Дыхание перехватило, флейта задохнулась было тоже, но ее поддержал голос другого инструмента, не дал тишине гор задушить неровную мелодию, передал свою уверенность, и она зазвучала вновь.

Снова стало возможно дышать. Зрение прояснилось.

Теперь я знал, кто этот едва видимый музыкант. Гурх… тот, кто носил личину гурха, помогал мне.

Пение ганлинов заполнило собой все вокруг. Отражалось от склонов, множась и дробясь на сотни резких, острых звуков. В этот миг невидимая грань, отделяющая реальность от потустороннего мира – пространства без форм, – должна была задрожать, не выдержав такого напора, и лопнуть, выпуская демонов, желающих пожрать мои чувства и воспоминания. Я почти видел их – черных, чернее ночи и камней, призраков, напоминающих жирных, лоснящихся, слепых червей, ползущих на свет.

Но ничего не происходило. На меня не набрасывались голодные твари, не уходила земля из-под ног, из пропасти не лезло наверх чудовищное создание этих гор, чтобы поглотить человека, нарушающего спокойствие их мира.

Холод поднимался по моему коченеющему телу. Рядом кружили мелодии, рожденные ганлином гурха, – бесплотные, легкие, мягкие, сглаживающие какофонию моей флейты, призывающей потусторонние силы. Я закрыл глаза, продолжая играть, не прерываясь ни на секунду, сосредоточился на музыке и почти не заметил, как лед, охватывающий мою физическую оболочку, начинает сковывать и душу… Холодный укол в солнечное сплетение. Затем еще одна ледяная игла, и еще…

Ганлин кричал от боли. Мое дыхание давало ему жизнь, отбирая ее у меня. Печали, радости, заботы, огорчения, привязанности, сомнения, картины прошлого – уходили, утекали, превращаясь в долгие, резкие, мелодичные, обрывистые, режущие слух звуки, которые издавала флейта. Из них сложилась недолгая, плавная, задумчивая элегия – мое детство. Старый дом в пригороде, стены, увитые плющом, высокие окна с мелкими разноцветными стеклами… Подозрительные взгляды соседей, видящих во мне нечто противоестественное, чуждое, почти враждебное. Родители, всем своим видом постоянно показывающие неловкость за мое появление и существование. Старший брат, привязанность которого сменялась приступами агрессивной враждебности… Все эти воспоминания, превращенные в пение ганлина, уплыли и растаяли в темноте.

Прерывистая интермедия – частная школа. Любопытные, не слишком приветливые одноклассники. Одни упорно инстинктивно сторонились меня, другие не менее упрямо искали моей дружбы, которая заканчивалась через несколько недель пылкой ненавистью. Там я понял – единственное, что никогда не обманет и не предаст меня, – книги и знания.

Университет – спокойное, плавное движение по жизни в темпе анданте сменило живое, яркое, с четким, острым ритмом, время от времени приобретающее драматическую окраску скерцо – встреча с Тиссой.

Бурный пассаж, когда мне казалось, что звуки ганлина несутся с огромной скоростью, рассыпаются и тут же сливаются в стремительный поток – смерть Уолта.

И наконец – кульминация – горы. Вечные, неприступные, запретные…

Больше ничего.

Безграничное пространство, продолжение безбрежности гор. Я сливался с этим миром, становился одной из его изменчивых и постоянных частей. Мое сознание охватывало сразу все происходящее вокруг. Я превращался в буран, сметающий с вершины Матери Богов альпинистов, начавших восхождение из последнего лагеря. С холодным равнодушием наблюдал, как засыпает снег палатку трекеров, остановившихся на склоне одного из безымянных шеститысячников. Шел рядом с гэлугпа, взбирающимся по тропе к одинокой ступе. Проваливался в пропасть изрезанного трещинами ледника. Следовал за сотнями бесплотных призраков – пришельцев из мира без форм, слепо бредущих куда-то. И все это одновременно.

Ганлин захлебнулся последней нотой и смолк.

Я увидел крошечное пятно света в темноте – огонек, горящий в заброшенном лодже. Рядом с ним сидела девушка. Она обхватила себя руками за плечи, стараясь защититься от холода, который заползал в комнату через разбитое окно. Я вошел вместе с ним. Медленно приблизился, беззвучно ступая по грязным рассохшимся половицам, протягивая руку, чтобы коснуться ее спины. Девушка вздрогнула, оборачиваясь, я увидел, как стремительно расширяются зрачки синих глаз, услышал приглушенный вскрик и очнулся.

Вокруг стояла оглушительная тишина. От нее звенело в ушах. Казалось, голова окутана ватным одеялом, не пропускающим ни единого звука. Я сидел, привалившись спиной к камню. Тело затекло. В серых предрассветных сумерках клубился туман, поднимающийся из пропасти. Он скрывал горы, валуны, молельный камень… сквозь белый кисель проступали только их неясные очертания. В моем сознании плавала такая же муть, в которой виднелись расплывчатые, непонятные образы.

Я понял, что сжимаю ганлин слишком сильно, пальцы онемели, в них врезалось серебро окантовки. Посмотрел на музыкальный инструмент и увидел, как белый цвет кости меняется на глазах. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Флейта была испачкана кровью. Липкие капли стекали с ладони. Другая рука тоже оказалась красной.

Я поднялся, держась за камни. В голове звенела пустота. Но меня все сильнее наполняло ощущение собственной целостности и нереальности окружающего. Вернее, оно перестало иметь значение. Прежние воспоминания потеряли смысл. Стерлись, смазались, расплылись в черноте моего прошлого.

Ганлин вытянул из меня прежнюю жизнь, но должен был что-то дать взамен. Я прислушался к себе, но не нашел ни новой силы, ни магии. Оставалась лишь усталость и еще странная уверенность – меня ждут. Я должен вернуться. Идти вперед. Наверх. По той же самой дороге, по которой пришел сюда ночью.

Глава 14

Сенсо Тенг

В тусклом, призрачном свете тропа под ногами выглядела глубоким шрамом на теле горы. Низкие кусты стлались по камням черным дымом, полосы лишайника багровели, словно длинные ссадины. Мерное дыхание гор текло в небе, сгущаясь в облака.

Я шел, почти не ощущая веса своего тела. Как будто плыл над дорогой. Когда впереди появился старый, давно заброшенный дом, он показался мне уродливым наростом на склоне горы. Хотелось пройти мимо, но я помнил, что мне надо именно сюда.

Возле стены топтались несколько неуклюжих, сгорбленных теней. Они искали дверь и не могли ее найти. Услышали мои шаги, медленно обернулись и с внезапной прытью отпрыгнули в темноту, затаились там. Не обращая на них внимания, я вошел, переждал легкую дезориентацию, оказавшись в пустой каменной коробке, накрытой сверху тяжелым потолком. Поднялся по лестнице. Прошел, придерживаясь рукой за стену и чувствуя под ногами неустойчивую тонкую полоску пола, под которой лежала пустота первого этажа. Остановился возле двери в конце коридора. Оглянулся. По доскам тянулся длинный, прерывистый, темный след – кровь с моих пальцев. Но это меня не беспокоило.

Я толкнул дверь, сначала слабо, затем сильнее, но та не открылась. Заперто.

С той стороны было тихо. Ни шороха, ни скрипа, ни вздоха. Я приложил руку, в которой продолжал сжимать ганлин, к рассохшимся доскам, и прежняя уверенность – меня ждут – вернулась. В памяти медленно всплыло имя – Тисса… Я произнес его вслух, сначала очень тихо, пробуя на вкус, затем громче. За дверью послышались быстрые шаги и напряженный голос, вибрирующий от сдерживаемой надежды:

– Рай, это ты?

Это имя ничего не сказало мне, оно не имело значения, но я ответил:

– Да.

Она воскликнула что-то невнятно-радостное. Загрохотал, выдвигаясь, засов, и тут же стук дерева о железо смолк.

– Ты останешься там, – вдруг жестко сказала она, – пока я не смогу убедиться, что это действительно ты.

– Это я.

– Докажи.

Проскользив спиной по стене, я опустился на пол, прислонился затылком к холодным неровным доскам.

– Где мы с тобой познакомились? – глухо и требовательно прозвучал из-за двери голос.

В моих мыслях была пустота. Никакого отклика.

– Я не помню.

– Но ты помнишь тот реферат, который я тебе сдала на первом же семинаре, где не было ничего, кроме номера моего телефона?

– Нет.

– А студенческую вечеринку в античном стиле, куда тебя затащил Уолт?

Я посмотрел на ганлин, выкачавший из меня все воспоминания, но он молчал, не давая ни одной подсказки.

– Нет. Я помню только тебя. Больше ничего.

Сознание снова замерцало, выплескивая какие-то невнятные образы, не имеющие отношения к действительности. Светящиеся куски льда, нагромождения сверкающих камней, похожих на золотые кайлатские топазы, белые, слепые глаза верховного божества, нарисованные на гигантской ступе, упирающейся в небо и напоминающей очертаниями вершину Матери Всех Богов. А сквозь мутные видения, уже в этой реальности, я услышал отголосок скрежета засова, скрип двери, шаги, прикосновение настойчивых рук, отрывистый встревоженный голос:

– Вставай. Поднимайся, Рай. Ты же весь в крови. Ты ранен? Или опять убил кого-то?

Она говорила что-то еще, тормошила меня, тянула за собой.

– Уверена… что я настоящий? – спросил я. Чтобы подняться, мне пришлось ухватиться за ее руку, а чтобы удержаться на ногах, навалиться всем весом на хрупкое плечо. Но она удержала меня, дыша часто и неровно.

– Уверена. Узнаю твою убийственную честность, – ответила она, помогая мне войти в комнату.

Когда я опустился на кровать, метнулась к двери, захлопнула ее, рывком задвинула засов. Вернулась, села рядом. Сквозь туман, плавающий вокруг, я чувствовал, как она пытается ослабить хватку моих пальцев, все еще сжимающих ганлин. Кость и серебро почти слились со мной, отрываясь от ладони вместе с кожей, но я не ощущал боли.

Потом Тисса намочила полотенце и принялась вытирать мое лицо.

– Что ты с собой сделал, Рай. Посмотри на себя.

– Не волнуйся…Я не ранен. И душа на месте.

Уголок ее губ нервно дернулся, ладонь сильнее, чем нужно, прижала ткань к моему лбу.

– Пока тебя не было, за дверью кто-то бродил, сопел, скребся… – Тисса содрогнулась, и ее глаза, обведенные тенью усталости, потускнели на миг от недавно пережитого страха.

– Все хорошо, – ответил я машинально, поднял тяжелую руку и погладил девушку по лицу. Ладонь ощутила шелковистую гладкость кожи, мягкий укол ресниц, теплое прикосновение губ. – Теперь все хорошо.

Тисса замерла на мгновение, потом сдвинула брови, отстранилась, спросила сухо:

– Ты завершил, что хотел? Этот ритуал.

– Да.

– У тебя глаза стали совсем пустыми. Посмотри на меня. Ты правда ничего не помнишь?

Я закрыл глаза, чтобы не видеть ее тревожного, вопрошающего, растерянного взгляда, а самое главное – фигуру в красной драной куртке, неподвижно стоящую у двери и наблюдающую за мной. У нее не было глаз, но выходец из мира без форм смотрел на меня жадно и пристально. Не враждебно, просто с любопытством.

– Ладно, я расскажу тебе обо всем, – произнесла Тисса с уверенным спокойствием, не видя того, кто стоял за ее спиной. – Главное, ты помнишь меня…

Сон пришел очень быстро. Сквозь его теплую вату я чувствовал, как Тисса бинтовала мою ободранную ладонь, потом легла рядом, прижалась, глубоко вздохнула несколько раз, успокаиваясь, потом ее ладонь скользнула под мою водолазку, но я уже погрузился в глубокую черноту без видений и мыслей…

Мое блуждание по ней продолжалось очень долго, а проснулся я от солнечного света, касающегося лица. Робкий луч на ощупь нашел лазейку в старый, мертвый, заброшенный дом, наткнулся на живого человека и застыл в изумлении. Я мысленно провел рукой по тонкому световому побегу, и мое сознание устремилось вверх по нему. Вырвалось из темной коробки здания, мимо склона, поседевшего от инея. Выше ущелья, залитого тьмой, к золотому пологу света, лежащему на вершинах гор. Ощущение свободы, полета и почти счастья прервалось внезапно. Ко мне прижалось нечто теплое, упругое, настойчиво возвращающее обратно в реальность.

Тисса лежала рядом, укрыв нас обоих спальным мешком. Ее лицо было спокойным и умиротворенным, но на щеке, едва прикрытой тонким локоном, виднелась высохшая дорожка от слез. Я рассматривал эту девушку, словно видел впервые.

Вчера ее лицо расплывалось в тумане, плавающем передо мной, сегодня казалось ошеломляюще четким, как будто прорисованное тонким пером, видимое до самой тончайшей морщинки на веках и волоска в красиво изогнутых бровях.

Тисса открыла глаза. Сонно улыбнулась, потянулась было ко мне, но остановилась, внимательно разглядывая меня.

– Это действительно ты, Рай? – спросила она, слабо усмехнувшись. – Смотрю и не узнаю. Что с тобой сделали во время вчерашнего ритуала?

– Расширили сознание.

– И насколько сильно? – Тисса села на кровати, собирая волосы, рассыпавшиеся по плечам, свила их жгутом, закручивая на затылке.

Глядя на нее, я все отчетливее чувствовал, как меня отпускает потусторонний мир и накрепко привязывает к себе этот, сузившийся до пределов маленькой комнаты в старом доме.

Надо собирать вещи, укладывать рюкзаки, идти дальше. Делать то, чем я занимался все эти дни.

– Похоже, тебе не расширили сознание, а расшатали. – Голос Тиссы отвлек меня от размышлений.

Я обнаружил себя стоящим посреди комнаты с синим спальником в руках. Бурые, засохшие пятна на его поверхности складывались в сложный узор, тайный смысл которого ускользал от меня.

– Вернись, пожалуйста, с высот, где ты пребываешь, на землю, – мягко попросила она, забирая из моих рук спальный мешок, и я вдруг понял, что она боится. Меня. Того, что со мной произошло или могло произойти. Начала опасаться только что – моего отсутствующего вида, пустого взгляда, ганлина, заляпанного кровью и лежащего в неприкосновенности на перекошенном столе. Старалась не показать этого, зная, что от меня теперь зависит ее безопасность. По давней привычке была вынуждена подчиняться новому покровителю, каким бы странным, сумасшедшим, опасным он ни был. И улыбалась так же нежно, как и Джейку. Заложница инстинкта самосохранения и здравого смысла.

Я подошел к ней, положил ладонь на теплую шею, развернул девушку к себе, обнял.

– Все хорошо. Я прежний. Ничего не изменилось. Просто увидел слишком много необычного. Пытаюсь осмыслить это.

Напряженная спина Тиссы расслабилась, руки легко взметнулись, обняв меня.

– А я уже начала беспокоиться, – почти призналась она в своих страхах.

Быстрое движение за окном привлекло мое внимание. Я взглянул в ту сторону поверх пышных волос Тиссы и увидел ворона, сидящего на подоконнике. Он смотрел на меня блестящим черным глазом, беззвучно открыл глянцевый клюв, и в то же мгновение дверь нашей комнаты сотряс громкий, настойчивый стук. Как будто всего лишь зашел кто-то из соседей и теперь излишне темпераментно требует открыть.

Тисса отпрыгнула от меня, ее глаза стали черными из-за расширившихся зрачков.

– Кто это? – шепнула она голосом, снизившимся сразу на пару октав.

Я молча покачал головой и пошел к выходу. Моя спутница не сразу поняла, что я собираюсь сделать, и вскрикнула запоздало:

– Не открывай!

Но я уже отодвинул засов и рывком распахнул дверь.

За ней была пустота. Серый, грязный коридор, стена из фанеры, с разводами сырости, растрепанный пучок солнечных лучей, лежащих на полу. Ничего и никого.

Я аккуратно закрыл дверь, запер ее и повернулся к Тиссе.

– Это они, – хрипло прошептала девушка, как будто сразу лишаясь всех сил, безвольно опустилась на кровать, закрыла лицо руками. – Они пришли за мной.

– Кто?

– Аркарам. Мать Всех Богов. Одинокая Дева. Твои проклятые горы. Они хотят убить меня. Я им мешаю.

Если бы не отчаяние в ее голосе, я бы не сдержал улыбки, получив это признание.

– Тисса, поверь, им нет до тебя никакого дела.

– Да. Им нужен ты, – глухо ответила она, опустила руки, в ее взгляде вновь блеснуло отчаяние. – Мне кажется или здесь каркает ворон? Ты слышишь?

– Нет. – Я посмотрел в окно, птица, сидящая на подоконнике, исчезла.

– Где-то совсем близко. За стеной.

– Я не слышу.

– Почему тогда слышу я?

Она обхватила себя за плечи. Лицо, только что светившееся утренней свежестью, потускнело, глаза утонули в глубоких тенях, на щеках прорезались две глубокие морщины. Словно на нее внезапно накатил приступ горной болезни. А я уловил – легкое дуновение воздуха, едва различимый смешок из-за двери, вздох старого дома.

– Тисса, нам надо уходить. Немедленно.

Она тут же вскочила, подчиняясь мне, и, не задавая лишних вопросов, начала торопливо собирать вещи.

– Оставь. Нет времени.

– Рай, что происходит?

Не ответив, я сунул за пояс ганлин, ударом ноги выбил остатки стекла из рамы, подхватил свой рюкзак, на ходу вытащив из наружного кармана веревку, и выбросил его в окно. Услышал, как он громко звякнул петлями, приземлившись на камни, и, судя по звуку, прокатился вперед еще несколько метров. За ним полетело имущество Тиссы. А затем я схватил девушку за руку и подтолкнул к единственному доступному сейчас выходу.

– Высоко. Ноги переломаю, – произнесла она равнодушно, что означало в ее случае высочайшую степень паники.

– Я помогу.

Дом мягко качнуло, словно лодку, натолкнувшуюся на мель. С потолка посыпался мусор – опилки, дохлые жучки, пыль. Дверь содрогнулась от мощного удара, по дереву побежали трещины. Тисса бросилась к окну, села на подоконник, перекинула ноги на ту сторону, держась за раму, оглянулась на меня. В ее глазах сверкнула вспышка дикого страха.

– Высота – это только иллюзия, – сказал я мягко.

Тисса криво улыбнулась в ответ на мою попытку успокоить ее. Я обвязал ее пояс веревкой, затянул. Другой конец привязал к ножке кровати.

– Не бойся, я тебя держу.

Она кивнула, схватилась за раму, повисла на руках, потом ее пальцы разжались, и веревка натянулась под тяжестью человеческого тела. Дверь еще раз содрогнулась, в комнату полетели мелкие щепки, обломки дерева. Но не упали на пол, а повисли в воздухе, образуя запутанный орнамент. То невидимое или несуществующее, что притаилось в коридоре, пыталось прорваться в комнату, словно чувствуя, что люди ускользают из нее. Веревка ослабла, значит, Тисса достигла земли.

Я сел на подоконник, взглянул вниз, увидел, как она торопливо развязывает узел на поясе, неловко отступает в сторону, прижимая ладонь к животу, видимо сильно перетянутому при спуске. Я втянул веревку, но не успел обвязаться ею. Засов сорвало с петель. Расколотая дверь грохнула о стену, и я, не дожидаясь появления непрошеного гостя, прыгнул вперед, вниз, в пустоту. Ладони обожгло волокнами моего тонкого спасительного каната, ганлин тихонько свистнул, как будто ловя ветер, вызванный моим полетом-падением. За спиной заскрежетало, вздохнуло, завыло, скребя когтями по полу.

Я приземлился, едва не отбив ступни, но тут же вскочил, схватил Тиссу за предплечье и поволок прочь. Мы успели отбежать на пару десятков метров, когда оглушительный треск за спиной заставил нас оглянуться. Дом неторопливо рушился. Проваливалась внутрь крыша, крошились стены. Словно невидимый великан, проходя мимо, наступил на коробку, раздавил ее, а потом стряхнул обломки, прицепившиеся к ноге. На склоне горы, к которой было раньше пристроено ветхое здание, виднелось неровное грязное пятно. Как от осиного гнезда, оторванного от стены.

Когда развалины перестали дрожать и осыпаться, мы медленно подошли к ним. Минуту стояли молча.

Край спасительной веревки выглядывал из-под обломков, словно задушенная, придавленная змея. Я наклонился, дернул ее пару раз, но тут же оставил это бесполезное занятие. Рюкзак Тиссы прижало одной из досок и засыпало щепками. Мой был похоронен под руинами.

– Ты уверен, что в твоем ритуале был какой-то смысл? – спросила девушка не без иронии.

– Над силами природы я по-прежнему не властен, – ответил я, вытаскивая ее рюкзак из-под мусора.

– Силы природы! – Тисса фыркнула, маскируя под насмешкой запоздалую нервную реакцию на все произошедшее. – Да нас чуть не раздавили, как тараканов. Твои горы опять обыграли тебя. Убили погонщика, отобрали нож, заставили пройти сложнейший ритуал, теперь лишили вещей. Что придумают дальше? Завалят лавиной? Или в пропасть сбросят? Мне просто интересно!

Ее голос зазвенел, на запавших щеках появились красные пятна.

– Мы лишились палатки, – сказал я, проводя быструю ревизию оставшегося имущества и стараясь не заострять внимание на эмоциях Тиссы. – Одного спальника. Если ты не убрала горелку…

– Знаешь, мне вчера было как-то не до того, – тут же огрызнулась она.

– Значит, горелки у нас тоже нет, – ответил я невозмутимо и продолжил осмотр. – Твоя аптечка на месте.

Я расстегнул красную плоскую сумку с белым крестом. Там нашлись две пластинки диакарба, одна – карсила, три ампулы дексаметазона со шприцами, две пачки таблеток от головной боли, флакон дезинфицирующего геля, средство от бессонницы, бинт, гемостатическая губка, капли для обеззараживания воды.

– Немного, но лучше, чем ничего, – сказал я, убирая аптечку.

Теплая одежда Тиссы тоже сохранилась. И ее спальный мешок. Еще осталось несколько банок консервов и пачка галет. Небольшой походный нож и фонарик лежали у меня в кармане. Ганлин был за поясом.

– Воду наберем сегодня, – произнес я вслух, подводя итог. – Ничего, продержимся.

Я отрегулировал лямки рюкзака, закинул его на плечи и увидел сдержанную улыбку Тиссы.

– Наконец ты стал разговаривать и действовать как прежде.

Она была права. Я перестал чувствовать связь с потусторонним, видения прекратились. Мир снова стал простым и плоским, видимо, потому, что я целиком погрузился в заботу об обыденных вещах. У меня не было ни времени, ни желания уходить в глубокую медитацию или продолжить музыкальные упражнения с ганлином, чтобы сделать связь с ним глубже. Надо было идти дальше.

– Исполнилась мечта Джейка – ты несешь на себе все вещи, – сказала Тисса, шагающая налегке.

Трекинговых палок у нас теперь тоже не было, но пока путь казался несложным. Тропа огибала склон, медленно и незаметно поднимаясь выше.

Пейзаж вокруг не менялся. Низкий кустарник, бордовый, грязно-рыжий, красный лишайник на камнях, серая узкая тропа. Над оплывшими вершинами холмов разливалась хрустальная чистота осеннего воздуха. Перед моими глазами внезапно вспыхнула яркая картина – парк с золотыми кленами и вязами. Между ними ровные дорожки. В солнечных лучах летят длинные нити паутины. Вдали виднеются черепичные крыши аккуратных одинаковых домиков. Слышится отдаленный гул машин… Видимо, это фрагмент моего прошлого, которое я должен был потерять. Но оно упорно стучалось в мою память. Я смотрел сквозь этот нереальный, мерцающий призрак прежнего мира, и странная иллюзия все сильнее овладевала мной. Казалось, что надо просто сосредоточиться, отключиться от ненужного, лишнего, войти в особое состояние – и можно будет шагнуть из этой реальности в другую, где так свежо и пряно пахнут опавшие листья, тихо шелестит дождь по подоконнику полутемного кабинета, и приглушенно поет далекий блюз. Но ощущение полной самоотрешенности не приходило.

Дорога круто пошла в гору. Внезапно похолодало. Словно там, наверху, открыли заслонки, выпуская на волю сразу все ледяные ветра. Тропа завернула за выступающий из скалы валун, и мы оказались на краю пропасти.

Внизу кипела река, клочки полей лежали на террасах склона, возвышаясь друг над другом, словно пластинки игры маджонг с закругленными краями. Аркарам, Мать Всех Богов и стена Престола остались за спиной. Впереди возвышались Рыбий Хвост, Пустынник со своими длинными отрогами и голова Наулагири, похожая на заостренный меч.

Периодически Тисса оглядывалась, бросая скользящий и в то же время цепкий взгляд на Аркарам, которую возвела в ранг своей соперницы, уже почти обманутой. И, с каждым шагом удаляясь от горы, похоже, чувствовала себя все свободнее от ее злых чар. Я видел, как гордо и независимо распрямляются плечи девушки, а походка становится легкой и пружинящей. Впрочем, надо признать, отсутствие рюкзака, давящего на спину, значительно улучшало ее. К тому же утреннее бегство по веревке из окна лоджа благополучно забылось Тиссой, ведь я снова сумел нас защитить. Светило яркое солнце, враждебная гора оставалась все дальше, и все усиливалась иллюзия, что конец путешествия уже близок.

Я хотел посоветовать Тиссе не обольщаться, но та уже сама повернулась ко мне. Луч солнца отразился от ее черных очков белым круглым бликом.

– Почему же она убивает? – Этот вопрос прозвучал уже без волнения и тревоги.

Можно было не спрашивать, кто имелся в виду.

– Аркарам – символ познания, – ответил я, поймав отголосок давней мысли, промелькнувшей в памяти. – Когда идешь по его пути, нельзя ни свернуть, ни струсить. Надо идти до конца.

Тисса улыбнулась, легкомысленные ямочки заиграли на ее посмуглевших щеках. Она подняла руку, чтобы снять очки, и вдруг замерла. Губы, только что улыбающиеся так беспечно, застыли.

Я быстро повернулся. Тропа была пуста. Ни человека, ни зверя, ни призрака. Ничего, что могло бы напугать. Более того, не ощущалось никакой опасности. Я снова посмотрел на девушку.

– Что случилось?

Она молчала, вряд ли слыша меня, и выражение ужаса все сильнее сковывало ее черты. Зрачки стремительно расширились, едва не затопив собой всю радужку, лицо побледнело так, что это стало заметно даже под слоем пыли и загара, дыхание прервалось на миг. Тисса сделала шаг назад и, если бы я не схватил ее за руку, продолжила бы отступать до самого края обрыва.

Мое прикосновение заставило ее вздрогнуть.

– Что ты видишь?

Она мотнула головой. Прерывисто вздохнула. Я сбросил рюкзак, взял ее за плечи и слегка встряхнул, заставляя смотреть на меня.

– Скажи мне, что ты там видишь?

– А ты замечаешь что-нибудь? – спросила она тусклым, невыразительным голосом.

– Только твой испуг. Больше ничего.

Спутница криво улыбнулась, мое прикосновение вновь начало возвращать ей силы, давало уверенность, успокаивало.

– Все нормально, – сказала она спустя несколько секунд борьбы со страхом, над которым одержала верх. – Можем идти дальше.

– Что ты увидела?

– Ничего особенного, – быстро ответила Тисса, отворачиваясь. – Просто показалось, что за нами идет кто-то… Какая здесь высота?

– Примерно пять двести.

– Вот и объяснение. – Она попыталась улыбнуться, и это у нее даже получилось. – Легкий приступ горной болезни. Небольшая галлюцинация.

– Небольшая?

Она глубоко вздохнула, зажмурилась, тряхнула головой, снова открыла глаза, а затем произнесла уже гораздо спокойнее:

– Показалось, что за нами следует кто-то… необычный. Но у меня нет души, я не обладаю твоей способностью видеть ненормальные вещи. Значит, мне действительно просто мерещится. У нас ведь остались таблетки от высотной гипоксии? Можно мне одну? Или лучше несколько.

Ее рациональное сознание не могло смириться с мистическими явлениями гор и быстро нашло приемлемый ответ, способный объяснить любую странность, а также метод лечения, действенный, на ее взгляд.

– Я дам тебе диакарб, но сначала послушай моего совета, сделай вот что. Достань немного еды из рюкзака, положи на краю тропы.

Тисса посмотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых надежда сменялась глубочайшим недоверием. Словно картинки в волшебном фонаре.

– И это поможет?

– Твой невидимый спутник… или спутница отстанут от тебя на некоторое время.

– Невидимый спутник? Хорошее название… Вот почему ты периодически оставляешь конфеты и крекеры на камнях. Значит, тебе тоже мерещится кто-то.

– Иногда. Может быть, ты и права – это действительно галлюцинации от высоты, усталости и нехватки кислорода, но когда я делюсь с ними едой – они уходят. Попробуй, вдруг тебе тоже поможет.

Тисса улыбнулась, но ее улыбка все еще была слегка смазанной.

– Удивительно, у нас появилось нечто общее. Хотя бы видения в горах.

Она расстегнула боковой карман рюкзака, достала из пакета горсть конфет, сделала несколько шагов назад, аккуратно положила их у тропы и поспешно вернулась ко мне.

– Идем. Не хочу здесь больше оставаться…

– Абсолютно дикие места. И почему вас сюда все время тянет? – шагая рядом со мной, поинтересовалась девушка с досадой.

– Нас?

– Лингвистов и прочих ученых, – пояснила она. – Помнишь того этнографа, который собирал легенды Утрарту? Его убили бандиты из горных племен, но до этого он все-таки успел передать часть своих записей, и с их помощью расшифровали древние письмена… кому они вообще были нужны, – прокомментировала Тисса, оборачиваясь. – А сколько еще таких же ненормальных исследователей погибло. И ты дождешься, что тебе перережут горло местные дикари.

Высказав это грозное пророчество, она замолчала. Оглянулась, но, судя по просветлевшему лицу, – ее больше не преследовали.

Мы снова шли по петляющей тропе, взбирающейся все выше по камням. Наш темп замедлился. Высота, а теперь мы были на пяти с половиной тысячах метров, начинала сказываться все сильнее. Невидимая тяжесть ложилась на плечи и голову, сдавливала виски, притупляла эмоции. Окружающие величественные пейзажи давно перестали изумлять своей суровой красотой, не вызывая ничего, кроме ощущения равнодушного привыкания.

Пустынник, раскинувший во все стороны длинные ледяные руки, больше не восхищал своими мощными ледниками. Наулагири разрезал небо мечом острой вершины, и с гигантского каменного клинка лился непрерывный поток снега. Но, глядя на него, я испытывал лишь сожаление о потере кухри. Безымянные горы и холмы, не украшенные шапками льдов, хмуро смотрели на нас из глубоких складок на серых ликах. Мне было уже все равно, какую отдаленную угрозу они могли затаить.

Тисса начала все чаще останавливаться – то перевязать шнурки ботинок, то снять или, наоборот, надеть жилет, убрать очки, сделать глоток воды, достать гомеопатическую таблетку для поддержания сил. Она устала. Впрочем, так же как и я. Утомляла не только трудность маршрута, но и постоянное ожидание опасности, всплески адреналина в крови и неизбежная апатия, следующая за этим.

В некоторые моменты тропа расширялась настолько, что мы могли идти рядом. И каждый раз Тисса неосознанно протягивала руку, чтобы коснуться моей ладони. Я сжимал в ответ ее пальцы.

– Уже скоро, – говорил я ей периодически. – Остановимся на ночь. Ты сможешь отдохнуть.

– Без палатки и с одним спальником? – равнодушно отвечала спутница на мои попытки подбодрить ее. – Как же я хочу наконец оказаться дома. Ты не можешь воспользоваться своими новыми способностями и перекинуть меня туда?

Я улыбнулся, погладил ее по растрепанным, влажным на висках от пота волосам, и потускневшие глаза Тиссы засветились веселыми огоньками.

– Знаешь, что помогает мне идти? – спросила она, вновь натягивая снятый минуту назад жилет. – Кроме твоих прикосновений?

– Что?

– Мысли о мелкой, гадкой, вареной картошке в мундирах, которую мне подали в Ферче, – сказала Тисса с неподражаемым выражением отвращения и голода. – Представляю, как буду есть ее с кетчупом, когда доберусь туда, и реально становится легче.

Я рассмеялся, глядя на ее выразительное лицо, и подумал, что мне становится легче, когда она разговаривает со мной, смотрит на меня и улыбается.

– Так хочется встретить хоть одного человека, – продолжила она со сдержанной надеждой. – Скорей бы выйти на нормальный маршрут.

Появление трекера или местного жителя, нагруженного неизменной поклажей, означало для нее возвращение на безопасные тропы и окончание долгого, опасного пути.

Наше одиночество и оторванность от цивилизации ощутились особенно остро, когда солнце стало клониться к закату. Приближалась неторопливо еще одна ночь, которую надо было пережить, и никто из нас не знал, что или кого она приведет с собой.

Диск солнца провалилось в одну из глубоких трещин между горами. Белые вершины погасли. Густая тьма хлынула через край обрывов, стирая тропинку у нас под ногами.

– Остановимся здесь.

Я сбросил с плеч рюкзак, отстегнул верхний клапан, вытащил спальный мешок и подал уставшей спутнице. Пока она распаковывала его, достал банку консервов, нож, пачку крекеров, бутылку с водой. Зажег последнюю оставшуюся свечу. В дрожащем теплом круге ее света мы с Тиссой сидели рядом, плечо к плечу, деля наш скромный ужин.

Она жевала без особого аппетита, явно заставляя себя поесть, чтобы хоть немного восстановить силы, вздрагивала от порывов холодного ветра и время от времени смотрела на небо. На нем величественно мерцали созвездия, проплывая над вершинами гор. Темнота вокруг была грозной и торжественной. Казалось, она слегка дрожит, словно занавес театра, готовый разойтись, чтобы явить перед нами, двумя одинокими зрителями, последнее действие своего представления. И каким оно будет – трагичным, пугающим или захватывающим, – не знал никто.

– Мне кажется или звезды падают?.. – неожиданно отвлек меня от созерцания озадаченный голос Тиссы. – Когда я вскидываю голову, начинается настоящий звездопад. Ведь этого не может быть?

– Нет, – ответил я, посмотрев на темный купол, который пребывал в прежнем ледяном покое. – Дело в высоте. Сейчас твой мозг воспринимает информацию с небольшим опозданием. Глаз передает изображение, но оно приходит с задержкой. Поэтому ты видишь светящиеся полосы, когда твой взгляд скользит сверху вниз. То же самое происходит с подвисающим компьютером. Со мной такое было в Намаче, когда я пришел туда впервые. Подумал, что летают светлячки. Целые стаи светлячков.

Тисса усмехнулась и потерла виски.

– Хорошо хоть я перестала видеть этого жуткого типа, бредущего следом.

– Он был похож на местного? – спросил я, уже зная, что на этот раз получу ответы на свои вопросы. Она осмыслила все произошедшее и притушила излишние эмоции логикой.

– Нет. Скорее на трекера, вроде нас. Больного и ободранного. – Тисса взяла у меня банку с тушенкой и поморщилась, но на этот раз ее гримаса не имела никакого отношения к еде. – Как же голова болит…

Она крепче прижалась к моему боку, чтобы защититься от холода, и стиснула виски ладонями.

– Ложись спать. Утром будет легче.

Я по привычке отнес остатки ужина для наших невидимых спутников. Теперь уже двоих. Надеюсь, они, так же как и мы, смогут поделить его. Помог Тиссе забраться в спальник, лег рядом и обнял ее. Она тесно прижалась ко мне, пытаясь сохранить ускользающее тепло. Пристроила мою руку себе под щеку, потом на горло, греясь от жара моего тела, затем расстегнула жилет, приподняла свой виндстоппер, водолазку и прижала мою ладонь к пояснице. А я обнял ее еще крепче и нашел во мраке, заливающем все вокруг, ее губы.

Тисса отвечала на мои поцелуи так, словно хотела вместе с дыханием выпить мою душу. Хотела раствориться в тепле, которым я ее окутывал, забыть о страхе, холоде, головной боли и высоте. Я видел только блеск ее глаз в темноте. Слышал лишь прерывистое дыхание. Зато осязание обострилось невероятно. Гладкие скользящие прикосновения открытой кожи чередовались с шероховатыми уколами шерстяного свитера, блаженное ощущение от касания мягких, теплых губ разбивалось внезапным легким царапаньем молнии, пересекающей водолазку на ее груди, вместо пушистых волос под мои пальцы попадалась гладкая поверхность капюшона.

– Я чувствую твою душу, – прошептала Тисса, согревая горячим дыханием мои губы. – Впервые. Похоже на пригоршню раскаленных углей, насыпанных вот сюда. – Она положила ладонь на мое солнечное сплетение и выдохнула прерывисто: – Обжигает так сильно и притягивает неудержимо.

Я глубоко вдохнул, стараясь притушить свои эмоции, которыми безжалостно окатывал девушку, перестав загораживаться от нее привычным холодным барьером. Но она теснее прижалась ко мне, пряча у меня на груди свои замерзающие руки, словно прося не убирать от нее огонь, который возвращал ей волю к жизни. И я обнимал ее всю ночь, согревая своими прикосновениями и жаром души.

Глава 15

Гару-Ла

Я очнулся, едва только появились теплые солнечные лучи, поодиночке и сияющей толпой бродящие по перевалу.

Казалось, что в легких закончился воздух. Горло словно покрылось изнутри инеем. Спина одеревенела. Но я не чувствовал холода, хотя за эти долгие ночные часы под ледяным ветром должен был основательно замерзнуть.

За соседним валуном слышалось звонкое щебетание.

– Чи-чи-ю, чи-чи-ю, чи-маен, – повторяла раз за разом утреннюю песенку веселая птичка кальчундра, которой один из древних правителей Кайлата вызолотил клюв и лапки в благодарность за приятное пение.

Тисса спала. Ее волосы стали похожи на ледник. Под сизым слоем кое-где поблескивали серебристые нити. Лицо, покрытое дорожной грязью, приобрело сероватый оттенок, словно у коренной кайлатки. Ногти, всегда отличающиеся безупречным маникюром, обвела черная кайма, нежная, ухоженная кожа ладоней потрескалась. Девушка ежилась и тихо шмыгала покрасневшим носом.

Я осторожно тронул ее за плечо. Тисса открыла глаза, несколько мгновений смотрела на меня, словно не понимая, где находится, потом провела ладонью по моей щеке, слабо улыбнулась, уколовшись о щетину, и произнесла хриплым со сна голосом:

– Мне снился дом. Помнишь его?

Передо мной мелькнул смутный образ небольшой комнаты в лодже. На одной стене полки с книгами, у окна – грубо сколоченный стол, топчан застелен шкурой. Деревянный пол, стойка для трекинговых ботинок и палок в углу. Нет, не об этом доме она спрашивала.

– Не уверен, что помню.

Тисса не стала настаивать и пытаться расшевелить мою память. Теперь ее заинтересовало другое.

– Знаешь, почему я оставалась с тобой так долго? В наших отношениях не было фальши. Как будто кто-то где-то создал очень хороший сценарий, и мы талантливо играли по нему.

– Я не играл.

– Знаю. Играла я, но мне это очень нравилось. Остальные пьесы были откровенно бездарны.

Тисса, ежась от холода, принялась выбираться из спальника.

– Удивительно, как мы не замерзли насмерть ночью без палатки.

– Если бы остановились здесь на полмесяца позже – замерзли бы, – ответил я, продолжая размышлять над тем, что она сказала.

Холодный завтрак не доставил нам удовольствия и был воспринят Тиссой как неизбежность.

– Когда мы доберемся до жилых мест? – спросила она, без аппетита грызя галету.

– Сегодня к вечеру. В крайнем случае, завтра.

– Наконец-то, – вздохнула девушка и отложила половину своей порции на камень, показывая навыки опытного путешественника по горам Кайлата.

– Мы дойдем до перевала Чангри, а затем повернем на тропу, ведущую к Лобче, – продолжил я. – Обратный путь будет короче. Я доведу тебя до Лукулы и посажу на самолет в Кантипур.

Тисса, сворачивающая спальник, бросила это занятие и теперь пристально смотрела на меня.

– То есть ты не летишь со мной?

– Я вернусь обратно.

– Но почему? Что тебя держит здесь? – В ее холодном взгляде мелькнуло понимание, она на мгновение прикрыла глаза, словно для того, чтобы найти в себе силы принять очередное мое безумие, и сама ответила на свой вопрос: – Источник душ… Ты по-прежнему стремишься к нему.

– Да. И не должен вести тебя с собой. Это опасно.

– Не надо пугать меня опасностью. Здесь труден каждый шаг, я уже поняла. Этот источник далеко?

– Нет. На перевале Гару-Ла. Это пять восемьсот. День пути.

– Я пойду туда вместе с тобой. – Девушка снова склонилась над спальником и начала решительно засовывать его в компрессионный мешок, ясно давая мне понять, что больше эта тема не обсуждается.

– Тисса, зачем?

– Потому что это совсем близко, и ни к чему тебе бегать по горам туда-обратно по такому тяжелому пути, раз осталось буквально рукой подать до него. Потому что… – Она остановилась, повернулась ко мне, и я вдруг заметил на ее лице совсем новое выражение. – Я прочитала все твои записи. В основном они кажутся бредом, но… когда я изучала их, поняла, как мне не хватало всего этого… прошлого. Твоих размышлений, наших разговоров о жизни, о науке и искусстве. Того, что нормальные люди считают ерундой. Ты отравил меня своей тягой к неизведанному, таинственному. Я хочу увидеть источник душ. Хочу увидеть все своими глазами. Хочу жить такой же интересной, опасной, захватывающей жизнью. А еще, – ее проворные руки, уверенно затягивающие ремни, замерли, – еще я не хочу с тобой расставаться… как можно дольше. Я иду с тобой. Даже если ты против, я все равно пойду.

– Ты действительно уверена, что тебе это нужно?

– Да.

– Хорошо. Тогда мы пойдем вместе.

Тисса удовлетворенно улыбнулась, но тут же поморщилась от боли в обветренных губах и полезла в карман за помадой.

Я собрал вещи, упаковал рюкзак. Мы снова отправились в путь.

Это постоянное движение, краткие остановки, подъемы и спуски стали главным в нашей жизни. Внезапно мне стало казаться, что не может быть ничего другого. И не будет. Только узкие, широкие, прерывистые, крутые тропы и горы, каждый миг меняющие свои лики…

Через три часа пути я понял, что переоценил наши силы. Все отчетливее становилось ощущение, будто, двигаясь вперед, мы остаемся на месте. Словно невидимая сила придерживала нас, не давая приблизиться к цели.

Горы хмурились из-под ледяных шапок. Сияние солнца приобрело режущий металлический блеск. Он проникал даже сквозь очки, надежные боковые шторки почти не помогали. Тени от самых маленьких камней, лежащих на дороге, превращались в черные глубокие дыры, а от валунов и уступов, нависающих над дорогой, – пробивали ледяные бездонные провалы. Каждый раз, когда я шагал в них, меня окатывало стылым дыханием. Тисса, тоже поводила плечами, прятала руки в карманы.

Холодный воздух, лишенный запахов, медленно тек над тропой, готовый сорваться и понестись с огромной скоростью, разбуженный любым неосторожно громким словом или резким движением. Но дорога наконец взобралась на вершину, и мы оказались на открытом пространстве, усыпанном камнями.

Это место напоминало перевал Тхокла. Такой же открытый всем ветрам перекресток. Тонкие нити путей вели в две стороны: прямо, к цивилизованным местам – долинам Лобче и Горак Шепа, и влево – по узкому ущелью к диким тропам, ледяным пещерам в толще одного из отрогов Пустынника, где, как я предполагал, скрывался источник душ.

– Рай, скажи, зачем ты хотел найти его? – неожиданно спросила Тисса.

Она остановилась, чтобы надеть вязаные шерстяные перчатки поверх флисовых и дать себе еще немного отдыха.

– Ведь не для того, чтобы просто полюбоваться? Ты никогда не делал ничего просто так, без цели.

– Я хочу открыть его.

Тисса несколько мгновений смотрела на меня, и мне был очень знаком этот взгляд, пытающийся проникнуть в мои мысли и в душу. Я знал, что сейчас она быстро анализирует все, что прочитала в моих записях, и все, что когда бы то ни было слышала от меня, делая собственный вывод.

– Так вот, значит, что вы задумали с Уолтом. Решили изменить мир.

Она покачала головой, больше никак не комментируя свои умозаключения. И было непонятно, считает ли эту затею бредовой или просто не одобряет мои планы.

– Это не изменило твое решение идти со мной?

– Нет.

Резко ударил пронизывающий ветер. Тисса невольно сделала шаг в сторону, уклоняясь от его ледяного тела, ставшего почти материальным.

– Это тот самый перевал, который вы хотели увидеть, – сказал я ей, придерживая за плечо. – Если бы мы не заходили в Ронгбук, добрались бы сюда гораздо раньше.

Она равнодушно обвела взглядом голое открытое пространство и произнесла задумчиво:

– Как давно это было.

Имена Джейка и Дика не прозвучали, но каждый из нас уловил их отголоски в мыслях друг друга. А потом Тисса решительно тряхнула головой, отбрасывая воспоминания о погибших спутниках, и сказала:

– Идем. Смотреть здесь нечего.

Мы прошли дальше. Впереди показалась груда камней, сложенных так, словно кто-то сооружал пирамиду для защиты от злых духов, но не успел довести дело до конца. А затем справа, из пустоты обрыва, неспешно выползло тяжелое сизое облако. Все изменилось за несколько мгновений. Солнечные лучи погасли, над нашими головами растеклась серая, клубящаяся, рвущаяся на клочья мгла, и пошел снег. Мелкая секущая крошка завертелась вокруг. Ветер разделился на десятки потоков, и каждый хлестал нас, норовя сбить с ног. Горные очки залепило, мы поспешили снять их, но видимость все равно была нулевая. Одна бешено завывающая круговерть.

Я крепко взял Тиссу за руку.

– Не отходи от меня. Иначе мы потеряем друг друга.

Она кивнула, отворачиваясь от ветра. Но он был со всех сторон. Слепил и пытался задушить.

Я шел вперед и тянул девушку за собой, пробиваясь сквозь метель. Каменная пирамида была где-то слева. Если я еще не сбился с верного направления, до нее всего метров пятнадцать. Не больше.

Снежные пумы, рыча и царапая ледяными когтями наши куртки, бросались на нас. Под ногами ползали длинные змеи поземки, они текли вниз по склону, желая утащить следом за собой. Небо и земля поменялись местами.

Рука Тиссы в моей руке неожиданно дрогнула.

– Смотри, там кто-то стоит. Машет нам. Зовет. – Она уже была готова шагнуть в сторону, но я удержал ее.

– Нет. Туда идти нельзя. Он заманит нас в пропасть.

Она хотела спросить, откуда я это знаю, но колючая ладонь ветра закрыла ей рот. И Тисса подчинилась мне, бредя следом сквозь косой снег. Он набивался в волосы, сыпался за воротник, облеплял ботинки, на рюкзаке, который я нес, намело целый сугроб.

Темные очертания камней выросли сбоку, совсем не там, где я ожидал их увидеть. Я потащил Тиссу за собой к этому единственному укрытию.

В крошечной трещине между валунами можно было едва уместиться вдвоем. Но здесь стало реально перевести дыхание. Ветер больше не сек лицо, только посыпал нас сверху из дыры в потолке мелкой ледяной крупой. Я развернул спальник, накинул на нас, прижал Тиссу к себе. Рядом по-прежнему кружили белые призраки. Мутные видения, сотканные из снега и ветра. Унылая симфония метели навевала сон.

Я заметил, что голова девушки начала клониться на грудь. Расслабленное тело привалилось к моему. Я резко встряхнул ее.

– Тисса, здесь нельзя спать. Иначе не проснешься.

Она вздрогнула, несколько раз провела ладонями по лицу, стараясь смыть с него сон. Но спустя пару минут снова начала проваливаться в полудрему. И я сам отметил, как у меня все сильнее слипаются глаза, вой бури отдалился, приятное тепло мягким одеялом легло на плечи.

Я заставил себя стряхнуть наваждение, отстранился от Тиссы, вытащил ганлин, набрал полную грудь воздуха, поднес флейту из кости и серебра к губам и заиграл.

В этот раз она пела по-другому. Заунывно, повторяя один и тот же звук, который медленно тек над перевалом, протягивая во все стороны тысячи невидимых рук-отголосков. Летел сквозь пургу, вонзаясь в брюхо тяжелой тучи. Из «лошадиных ноздрей» вылетали облачка пара.

Тисса очнулась от своего забытья. Едва услышав этот голос, она вскинула руки и зажала уши обеими ладонями. Потом, притерпевшись к непривычному звучанию, пробормотала что-то тихо, ее голос долетел до меня сквозь пение флейты:

– Ты вылитый Раттенфангер фон Хаммельн. Дудочник из Хаммельна. Может, уведешь за собой метель и сбросишь в пропасть?

Ганлин ответил ей насмешливой, резкой трелью.

Я играл несколько часов. Тисса сидела очень тихо, прижавшись ко мне, но не спала. Ее глаза блестели, а взгляд блуждал по неровной шероховатой поверхности камней, следил за снежинками, залетающими в наше убежище. Ежилась от холода и наконец принялась кашлять. Я посмотрел на нее, но девушка отрицательно покачала головой, порылась в кармане, вытащила лакричный леденец, крепче прильнула ко мне и вновь погрузилась в созерцательное оцепенение. Тепло ее тела, пробивающееся сквозь толстый слой одежды, неровное дыхание, касающееся моей руки, не давали отключиться мне самому…

А потом ганлин вдруг вернул воспоминание. Необычайно яркое. Последний день осени, освещенный бледными солнечными лучами, пробивающимися сквозь дымку, затягивающую небо.

Прошлое подступило так близко, что целиком заслонило собой настоящее. И я легко погрузился в него.

…Вдали темнела зубчатая полоса леса. Справа от него стояли одноэтажные домики для гостей, желающих насладиться зимними видами спорта. Снег выпал неделю назад, но ни у кого не было уверенности, что он не растает через пару дней. Подъемники, установленные на склоне горы, не работали. Неровная узкая лыжня тянулась вперед, пересекая долину. Ее двойная линия то и дело обрывалась, снег с двух сторон был взрыт, словно по нему ползали, с проклятиями подбирая палки и сваливающиеся лыжи. Больше никаких следов человека.

Сезон еще не начался. Но двум одушевленным не терпелось его открыть.

Физическая нагрузка – единственная возможность для нас, ошалевших от равнодушных студентов, отсиживающих положенные по контракту часы в аудитории, встряхнуться, прийти в себя и, по выражению Уолта, «проветрить мозги». Фитнес-залы, бассейны и прочие общественно-спортивные заведения не годились для этой цели. Быстрее всего утомление стиралось на природе, где не было людей.

Пробежки в глухой части парка, гонки на велосипедах по лесу, горные лыжи, плавание в диких бухтах, подальше от городских пляжей, – все это отлично подходило для того, чтобы встряхнуться.

– У тебя крепление болтается. – Уолт указал концом лыжной палки на раскрутившийся винт.

– Вижу. Но от этой поездки отказываться не собираюсь, – ответил я, затягивая гайку туже. – У меня вчера был семинар на последнем курсе.

– А у меня на третьем, – с усмешкой отозвался он. – Пришла вся группа. Так и не понял, зачем они записываются на мой факультатив. Он же не имеет практического применения, как мне заявляют регулярно.

– Хотят поглазеть на одушевленного. Ты же знаешь.

Сегодня у нас был так называемый академический день. Надлежало сидеть в библиотеке, готовиться к лекциям, изучать литературу, составлять планы на следующую неделю, но мы без малейших угрызений совести сбежали в этот маленький поселок, чтобы покататься на лыжах.

Я выпрямился, проехал несколько метров вперед, вернулся назад, и винт снова выдвинулся из паза.

– А я говорил тебе, надо заранее проверять снаряжение, – наставительно произнес Уолт. – Что было бы, если бы великий воин Лемикайнен, отправляясь на последнюю битву, не подшил заново лосиные шкуры на свои лыжи? Скажи мне.

Уолтер был старше меня всего на два года, но иногда его заклинивало на роли умудренного опытом преподавателя, которому нет дела до равнодушия студентов и гламурной лени студенток. Он терпеливо разжевывал им основы мировых философий, делая вид, что наслаждается предметом и внимание аудитории ему неважно. Рано или поздно слушатели заражались его энтузиазмом, не замечая, как много сил он тратит на поддержание этого образа.

– Уолт, сделай одолжение, выключи старого профессора, – посоветовал я ему, вновь поставив на место деталь крепления и на этот раз закрутив винт абсолютно надежно.

Друг уставился на меня с легким удивлением, потом я почти услышал, как в его голове что-то щелкнуло, и тут же светло-серые глаза заблестели, лицо с тонким, чуть длинноватым классическим носом и резко выступающими скулами приобрело мальчишески-беззаботное выражение. Он рассмеялся и спросил уже совсем другим тоном:

– До леса и обратно?

– Давай.

Он первым оттолкнулся палками и понесся вперед, взрывая снежную пелену. Я устремился следом. Помня о креплении, я не стал разгоняться как следует, и его темно-синяя куртка постепенно удалялась. Время от времени Уолтер оглядывался, чтобы убедиться, что я следую за ним и не отстал слишком сильно, немного снижал темп.

Холодный воздух бил в лицо. Снег скрипел, шелестел, взвизгивал под пластиковым покрытием лыж. Ощущение свободы, полета, стремительного движения наполняло все тело звенящей радостью. Все заботы, мысли, проблемы улетучивались.

Солнце, на миг выглянувшее из-за туч, усеяло долину россыпями серебра и бриллиантов. Ели и сосны, стремительно приближающиеся к нам, зазеленели почти летними, сочными красками.

Примерно через сорок минут мы домчались до леса.

– Обратно или дальше? – оглянулся на меня он.

– Дальше.

Под кронами деревьев было тихо. Березы выгнулись арками, на которых застыли тонкие полоски льда. Ели свесили длинные лапы до самой земли. Я не сдержался и ударил лыжной палкой по одной из белых веток, и с нее с мягким шелестом посыпался целый сверкающий водопад. Но мы уже были далеко.

Дорога пошла под уклон. Мы с Уолтером вихрем слетели с холма и, не сговариваясь, помчались наперегонки до просеки, которая шла наперерез нашему пути.

Я успел первым. Вырвался на открытое пространство. И тут же налетел ветер, бросил в меня горсть колючей крупы. Повалил снег. Густой, рыхлый, тяжелый, словно кто-то на небе взрезал мешок с мокрыми перьями, который волокла на себе одна из туч.

Я невольно ускорился, чтобы проскочить продуваемое место, с силой оттолкнулся палками, и вдруг мой бег оборвал резкий рывок. Я успел заметить изогнутый металлический прут, торчащий из-под земли и присыпанный снегом – моя правая лыжа попала точно под него – понял, что лечу вперед по инерции. Потом меня развернуло и бросило на землю. Падение смягчили куртка и снег, но ступню пронзила такая боль, что на несколько секунд у меня почернело в глазах. А когда зрение вернулось, я увидел сосредоточенное лицо Уолта, наклоняющегося надо мной. В светло-серых глазах явственно читалась тревога.

– Ты как?

– Жив, – ответил я сквозь зубы, огненный шар пульсировал в щиколотке и голени.

Лыжу сорвало с ботинка и сломало пополам, другая осталась на ноге, и Уолт нажал на рычаг, отстегивая ее. Потом взялся за мою лодыжку, и ту снова свело от боли.

– Похоже, растяжение, – сказал он с уверенностью, которой я не чувствовал.

– Надеюсь, не перелом.

– Встать можешь?

Держась за его руку, я попытался подняться и тут же отказался от этой затеи.

– Ладно. Все ясно. Держись.

Из обломков моей лыжи и ремня он соорудил нечто наподобие шины и зафиксировал ее на моей ноге.

– А ты беспокоился о креплении, – сказал я.

– Это был знак свыше, – мрачно отозвался он.

А потом с легкостью, неправдоподобной для «профессора, академического работника, книжного интеллигента», взвалил меня на спину и медленно поехал вперед. Лыжи из-за веса двух человеческих тел проваливались в снег гораздо глубже, но так ему не пришлось брести, утопая по колено.

Первые минуты Уолт довольно остроумно шутил по поводу того, какие контракты мы должны были заключить на время лыжной прогулки и сколько пунктов я нарушил своим падением.

Затем замолчал и просто тащил меня. Его плечо врезалось в мою грудь, равномерный лыжный ход укачивал. Щиколотка периодически взрывалась болью, простреливающей ногу до бедра, а затем к ней присоединилась и ноющая голень.

Снег повалил еще гуще. Лес исчез за его пеленой. Лыжню быстро засыпало.

– Двое сумасшедших одушевленных решили угробить себя сами, – заявил Уолт, останавливаясь, чтобы передохнуть.

И я, несмотря на боль, не смог не рассмеяться.

Он помог мне опуститься на землю.

Распрямил плечи. Его темно-рыжие волосы, торчащие из-под лыжной шапки, напоминали ржавчину. Губы сжались в линию, на носу стала вдруг заметна россыпь веснушек. И я подумал, что вижу его истинное лицо – упрямое, решительное лицо человека, который привык каждый день бороться за себя, знает, чего хочет, и никогда не отступится от своей цели. Даже если устанет смертельно.

– Слушай, я могу подождать. Съездишь в поселок, позовешь кого-нибудь на помощь.

– До поселка десять километров. Хочешь здесь замерзнуть?

– Не так холодно.

– В таком снегопаде я тебя не найду. Так что молчи и держись крепче.

И он снова потащил меня к жилью.

Не знаю, как долго продолжалось это блуждание под снегом. Лес мрачно молчал. Пороша съедала все звуки, кроме мягкого, ленивого шелеста тяжелых хлопьев по нашим курткам.

Небольшое происшествие, не слишком удачная лыжная прогулка могла бы закончиться для меня весьма печально, как, собственно, многое в нашем мире, если бы рядом со мной не было одушевленного.

На лыжи Уолта наметало целые сугробы, и время от времени он останавливался, чтобы стряхнуть их. А затем опять двигался вперед. В какой-то момент этого бесконечного похода я понял, что перед моими глазами вновь начинает темнеть. И Уолтер, словно зная это, сказал, отвлекая меня от боли:

– Если бы я ехал первым, тебе пришлось бы нести меня. Какой-то умник положил кусок арматуры поперек тропы, и ее слегка присыпало снегом. Со стороны незаметно. Видимо, кто-то посчитал чрезвычайно смешным, если лыжник влетит в нее с разгона.

– Уолт… спасибо.

– Ну да, благодари меня за то, что я не бросил тебя в лесу ночевать под снегом, – хмыкнул он, прекрасно зная – я сделал бы для него то же самое, что он делал для меня сейчас, не сомневаясь и не раздумывая…

Дни поздней осени короткие, и скоро стало темнеть. Сумерки окутали стволы деревьев. Под ногами стелились глубокие тени.

Уолт старался прибавить шаг, но не мог двигаться быстрее. Я заметил его утомление и сказал:

– Давай я попробую идти сам.

Он дернул головой:

– Прекрати. Я справлюсь. Побереги силы. У тебя нога сломана.

– Ты говорил, растяжение.

– Ошибся.

Следующий час тянулся в чередовании монотонного движения и коротких перерывов на отдых. Уолтер стянул с головы лыжную шапку, и белые хлопья тут же засыпали его рыжие волосы…

Наконец впереди показались огоньки поселка, влажные хлопья, падающие с неба, стали редеть.

– Похоже, это была единичная акция, разработанная исключительно для нас, – сказал мой друг, тяжело дыша.

Когда мы поднимались по ступеням одного из домов, снегопад прекратился… а вместе с ним начали таять и мои воспоминания.

Резкий голос ганлина полностью заглушил пение бури, видения из прошлого, давно пережитую боль. Я опустил флейту и прислушался. Ветер устало вздыхал где-то неподалеку. Его силы, похоже, закончились вместе с метелью. Она стихла, отползая прочь с перевала в одно из ущелий… Снегопад прекратился.

Тисса стряхнула оцепенение, потянулась, распрямляя затекшую спину, с силой потерла ладони в перчатках одна о другую.

– Холодно? – спросил я, глотнул ледяного воздуха и поперхнулся кашлем. Ганлин, напившийся моего живого дыхания, не дал нам замерзнуть, но и забрал порядочно моих сил.

Тисса взглянула на меня с беспокойством, но ни о чем не спросила. Я отдышался, убрал флейту, стряхнул снег со спального мешка, укрывавшего нас, и помог девушке выбраться из узкой каменной ниши.

Пейзаж изменился. Все вокруг стало белым. Снег сгладил неровности каменистой дороги, скрыв тропу. С запада ветер дул сильнее, и валуны, под которыми мы скрывались, с одной стороны превратились в гигантский сугроб, а с другой – чернели прежними острыми зазубринами и сколами. Склоны гор тоже побелели, и создавалось впечатление, будто они раздвинулись, отдалились, излучая тусклое молочное мерцание.

– Красиво, – произнесла Тисса, с явной неохотой признавая величественную гармонию окрестностей. – Жаль, что фотоаппарат Джейка сгинул вместе с ним. Я бы сделала пару кадров.

Она нахмурилась, вспоминая погибшего, быть может, представила, как он лежит на дне пропасти с моим ножом в груди и снег засыпает его.

– Идем дальше, Рай, – сказала девушка, передернув плечами.

Я вновь упаковал рюкзак, закинул его на спину, и мы, проваливаясь по колено, направились к спуску с перевала, чтобы пересечь еще один ледник – Чангри Шар.

Он был гораздо меньше, чем гигант Хумбу, и его ледяные глыбы выглядели не столь величественно-неприступно. Но пришлось потратить не меньше двух часов, чтобы преодолеть это препятствие.

Подъем на следующую возвышенность был пройден нами в легком тумане усталости, притупившем восприятие. Вокруг колыхалась вязкая пелена, глушившая большинство ощущений. Мы просто шагали, выполняя программу, которую задали сами себе, и пока она не давала сбоя.

Поднявшись на тропу, мы смогли перевести дыхание. Сюда метель не добралась, и дорога была отчетливо видна среди камней. Склон поднимался над ней голыми каменными уступами. За ними скрывалась вершина Чангри. А перед нами должны были стоять пики Пустынника, Чо Ла, Наулагири и Лобче, но их скрывали плотные облака.

– Смотри! – неожиданно воскликнула Тисса, показывая вперед.

Но я уже и сам видел.

Из-за поворота нам навстречу вышли два человека. Местные, в одинаковой потрепанной одежде – растянутых штанах неопределенно-бурого цвета, вязаных грязно-зеленых спортивных кофтах и полосатых шапках, закрывающих уши. Обычные носильщики, которых ходят десятки по тропам Кайлата, – только без груза за плечами.

– Значит, где-то здесь неподалеку селение, – сказала Тисса с вполне понятным воодушевлением. – Может быть, и лодж там есть. Впрочем, я готова остановиться в любом доме, лишь бы больше не ночевать на улице.

Двое неторопливо направлялись к нам, и я все яснее видел настороженное выражение на их смуглых лицах, очень похожих одно на другое, а еще кухри в ножнах, висящих на широких кожаных поясах, украшенных пластинами серебра.

– Не уверен, – ответил я, продолжая вглядываться в приближающихся людей.

– В чем? – спросила Тисса.

– В том, что в их селении есть лодж.

Кайлатцы остановились на расстоянии нескольких шагов от нас, и теперь стало видно, что один из них гораздо старше другого – смуглое, непроницаемое лицо покрывали морщины, по лбу бугрился старый шрам. Второй, парень лет двадцати, смотрел на нас без обычного слегка преувеличенного дружелюбия, под которым местные жители всегда маскировали желание заработать на иностранцах побольше денег. Черные раскосые глаза были холодны и враждебны.

– Намаскар, бхаай и бахини, – произнес старший кайлатец, обращаясь к нам.

Это вежливое обращение «младший брат» и «младшая сестра» казалось справедливым, ведь мы с Тиссой были моложе его. Но прозвучавшая в нем легкая снисходительная насмешка не понравилась мне.

– Намаскар, дааджи, – ответил я, также придерживаясь кайлатского этикета.

– Куда идете? – спросил он по-прежнему на найтили.

– На перевал Гару-Ла.

Мужчины обменялись быстрыми взглядами.

– Для белых туда дорога закрыта. – Молодой человек сделал шаг вперед, загораживая собой тропу, и посмотрел на меня с вызовом, словно ожидая, что я брошусь на него.

– Я знаю правила и не нарушу их, – ответил я вежливо.

– Это священные тропы, – сурово произнес старший.

– О чем они говорят? – тихо спросила меня Тисса.

– Не хотят пускать нас к перевалу, – так же негромко отозвался я.

– Почему?

– Эти места считаются запретными для иностранцев.

В глазах Тиссы засветилось понимание.

Я посмотрел на кайлатцев, терпеливо ожидающих окончания нашего разговора.

– Мы шли через Аркарам, и она пропустила нас.

Местные жители снова переглянулись, они-то знали, что значит пройти мимо грозной горы и остаться в живых. Но старший нахмурился, кинул на меня взгляд исподлобья.

– Белые не должны ходить по священным тропам. Мы не можем пропустить вас. Уходите.

– Нет. Я слишком долго добирался сюда, чтобы повернуть назад, – ответил я, быть может, чересчур резко.

Кайлатцы положили ладони на кухри. Тисса крепко взяла меня за руку и горячо зашептала:

– Не нарывайся. Мы можем сделать вид, что соглашаемся на их требования, а затем, когда они уйдут, повернуть назад.

– Так просто их не провести, – ответил я, сдерживая все усиливающийся гнев.

Место, к которому я стремился, находилось совсем рядом, а меня не пускали к нему из-за бессмысленных предрассудков двух местных, которым, по-хорошему, не было дела до источника. Вряд ли они вообще знали о его существовании.

– Мы проводим вас до безопасной тропы, – сказал молодой кайлатец, и едва заметная усмешка скользнула по его тонким губам.

Вряд ли ганлин можно было считать оружием в прямом смысле. Но я знал, что, если достану его и заиграю, это не закончится ничем хорошим. На этот раз его пение будет защищать нас не от метели, а от этих людей. Мои пальцы уже сомкнулись вокруг костяной флейты, как вдруг совсем рядом я услышал знакомый голос:

– Пропустите его.

Из-за моей спины вышел гурх, которого я уже давно привык считать призраком. Однако в этот раз Тисса видела его тоже. Она вздрогнула от неожиданности и вопросительно взглянула на меня. Но я только покачал головой в ответ, сам не зная, как будут развиваться события.

– Пропустите, – повторил гурх, вставая перед нами, словно желая защитить. – Он заплатил.

– Чем? – спросил старший кайлатец, непроизвольно делая шаг назад и явно стремясь держаться подальше.

– Своей памятью и кровью. Он прошел ритуал чод. Он уже почти один из нас.

– А женщина? – поинтересовался молодой. Он старался быть очень вежливым, но не мог скрыть испуга.

– Они вместе. Пусть идут. Не мешайте.

Несколько мгновений кайлатцы смотрели на него, затем обменялись быстрыми взглядами, одновременно развернулись и пошли прочь. Все это напоминало встречу трех хищных зверей. Двое из них признали себя слабее и поспешили уступить дорогу сильнейшему.

Как только они скрылись за поворотом, гурх повернулся к нам и сказал дружелюбно:

– Путь свободен.

– Кто ты? – наконец задал я вопрос, который так долго мучил меня. – Почему помогаешь мне?

И, как всегда, он ушел от ответа.

– Я говорил тебе. Все мы – слуги Матери. Мы защищаем эту землю. Но одни считают, что чужаки не имеют права ступать на нее, другие не видят ничего плохого, если достойные смогут добраться сюда.

– И кто эти другие?

Он широко улыбнулся, блеснув великолепными белыми зубами:

– Я, например.

Спрашивать о том, кто он такой, снова – не имело смысла. Он не хотел говорить об этом, тогда я заговорил о другом:

– Тшеринга, погонщика, который шел вместе со мной, убил кто-то из тех, кто не хочет, чтобы такие, как я, добрались до перевала?

– Ты видел мертвого эбо. – Гурх взглянул на небо, где вырисовывался контур Пустынника, укутанный облаками. – А что случилось с погонщиком? Быть может, он ушел, испугавшись. Повернул назад и пропал. Или сорвался в пропасть. В Кайлате случается много удивительного. Ты же знаешь. – Он опять посмотрел на меня. – Вам пора идти. Скоро стемнеет.

Гурх почтительно поклонился Тиссе, мне протянул руку. Его пожатие было крепким, ладонь – горячей, сухой и шершавой, вполне материальной.

– Удачи. Быть может, еще увидимся.

Он вновь кинул взгляд в сторону Пустынника, на вершине которого опять развернулись белые полотнища снега, и отправился следом за кайлатцами. В какой-то миг мне показалось, что воин прошел прямо сквозь каменный выступ склона, а не поднялся по тропе.

– Кто это? – спросила меня Тисса, когда гурх исчез за поворотом, и мы, не торопясь, направились следом.

– У меня есть несколько вариантов ответа на твой вопрос. Новая галлюцинация…

Она скептически приподняла бровь:

– Маловероятно.

– Воплощение горы, принявшее облик человека.

– Слишком фантастично. – Она улыбнулась, довольная полетом моей фантазии.

– Один из народа гурхов, который обладает малопонятными для меня способностями.

– Это уже ближе. – Тисса взялась за рукав моей куртки и произнесла многозначительно: – Значит, твой источник рядом. Как я понимаю, ты отправился бы туда, даже если бы тебе пришлось обойти Аркарам против часовой стрелки.

В ее голосе прозвучала горечь, замаскированная под легкую насмешку надо мной.

Мы снова пошли вперед. Начался подъем к перевалу. Тяжелый, мучительный и долгий. Каждый шаг забирал часть сил, и, когда возникала стойкая уверенность, что их совсем не осталось, откуда-то бралось еще немного для следующего шага. Болела спина, ноги, плечи. Хотелось бросить рюкзак, чтобы забрать его на обратном пути. Но меня сдерживала пока еще здравая мысль о том, что неизвестно когда этот путь будет.

Тисса несколько раз останавливалась, снимала очки и стояла с опущенными веками, а на лице ее мелькало растерянное выражение.

– Пчелы перед глазами летают, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – И голова болит.

– Это высота.

Она прижала руку к груди, пытаясь отдышаться, но не могла. До меня словно сквозь вату долетел ее сухой кашель.

Я нашарил в кармане блистер диакарба, замечая, что пальцы не очень хорошо слушаются меня, подцепил фольгу, достал одну таблетку и подал ей, планируя через шесть часов повторить прием препарата от горной болезни. Завел руку за спину и, не снимая рюкзака, вытащил из бокового кармана бутылку с водой.

Тисса приняла лекарство, поморщившись от горечи, сделала глоток воды, а потом взглянула на меня с легким опасением:

– У нас есть еще?

– Да. Нам хватит.

Девушка снова надела очки и, преодолевая тяжесть гор, сделала над собой новое усилие, чтобы идти вперед…

Мне самому казалось, будто на мои плечи опустили по меньшей мере Тамерску, и теперь я вынужден тащить его на себе. Чувствуя, как острые изломы скал впиваются мне в позвоночник, а ледники вмерзают в волосы. В какой-то миг сознание, блуждающее на грани бреда, вынырнуло на поверхность, отчаянно желая зацепиться за что-то реальное, чтобы вновь не погрузиться в мутную пелену, наполненную фальшивыми образами.

Зрение, сузившееся до размеров круга от моего фонаря, высвечивало острые серые камни под ногами, между ними виднелись крошечные стебли, поросшие мохнатыми серебристыми щетинками. Даже траве здесь приходилось отращивать шубу, чтобы защититься от холода. Песок, засыпающий тропу, складывался в сложные узоры, нарисованные ветром. Свет, ложащийся на дорогу, больше не походил на дневной, в нем появились розовые отсветы приближающегося заката. Один раз среди них мелькнуло нечто золотистое, переливающееся. Похоже, на поверхность выходила жила золотых топазов. Но как только я наклонился ниже, сияние исчезло. Еще один обман, странность восприятия.

Я выпрямился, поднял голову и увидел, что гребень холма совсем рядом.

Очередное усилие, растянувшееся на полчаса.

Альпинисты, поднимающиеся на вершину Матери Всех Богов, иногда делают один шаг за несколько минут, и им кажется, что они идут очень быстро. У меня создавалось впечатление, что я продвигаюсь с такой же скоростью. Тисса шагала рядом, я слышал ее частое, тяжелое дыхание. Когда она спотыкалась, я брал ее под локоть, чтобы помочь удержаться на ногах.

Мы поднялись вместе. Остановились отдышаться, еще не видя ничего вокруг, я сбросил рюкзак, выпрямил ноющую спину и вдруг ощутил нечто…

…Мир разделился. Одна часть меня устремилась вверх, словно ее тянуло невидимым магнитом, легко, свободно, без малейшего усилия, а другая осталась на земле. Впереди надо мной плескался мягкий, ласкающий свет. Мне казалось, что я смотрю сквозь толщу воды в маленькое окно весенней полыньи среди льдов. Длинные солнечные лучи пронзали ее, дробились на тысячи светящихся полос и бликов. Звук весенней капели и запах тающего снега касались меня прохладой и тихим звоном.

Покой, огромное, безграничное счастье наполнили меня и захлестнули с головой. Умиротворение, удовольствие, тепло, мягкое сияние зачаровали, и я едва не утонул в этом светящемся потоке. Хотелось остаться здесь навсегда, раствориться среди солнечных лучей. И лишь якорь – тело, оставшееся на земле, тянуло назад, не давало забыть, где я нахожусь на самом деле.

Мучительным усилием воли я заставил себя вернуться.

Я снова стоял на холодной вершине рядом со встревоженной Тиссой. Она трясла меня за плечо и звала по имени:

– Рай, ты в порядке?! Что происходит?..

– Они счастливы, – ответил я, сжимая ее руку. – Им хорошо там.

– Кому? О чем ты? – Она сдернула с головы капюшон куртки, словно он искажал мои слова.

– Душам. Источник здесь. Я его видел.

– Рай, здесь ничего нет. – В слабом голосе Тиссы прозвучало величайшее разочарование, сменившееся полной апатией. – Только голые камни.

Девушка еще раз окинула взглядом ледяное пространство перевала.

Мелкий щебень засыпал поверхность абсолютно гладкого плато, через которое тянулась едва заметная тропа. Здесь не было даже намека на каменные пирамидки, защищающие от злых духов. Заснеженные склоны гор обступали нас, придвигаясь почти вплотную.

А потом Тисса вскрикнула и схватила меня за рукав куртки.

Я обернулся и успел увидеть, как со стены Престола сорвалось облако снега. Беззвучная лавина, рухнув вниз, понеслась прямо на нас, вылетела на холм и… застыла на нем. Замерла над нами огромной фигурой пятиметрового гиганта.

Видение… или реальность, теперь никто из нас не мог бы сказать точно.

На миг мне почудилось, что это кальгаспор – похожая на человека форма из спрессованного годами снега. Но на широкие плечи легли отсветы заходящего солнца, и под каменной кожей четко проступил рисунок мускулов и вен – его тело теперь казалось вырезанным в белом камне с едва заметными прожилками.

Если горы я мог бы сравнить с хаосом, который постоянно щетинился острыми сколами, нагромождался ледяными глыбами и рушился глубокими трещинами, то это существо было воплощением гармонии и порядка.

Зрение, искажаемое высотой, приобрело наконец четкость, и я смог разглядеть лицо гиганта. Выразительное, с остро выступающими скулами и тонким носом, словно выточенное талантливым скульптором.

Ощущение несовместимости двух реальностей стало оглушающим. Я как будто погрузился в свой давний сон… Каменные фигуры, лежащие на земле и медленно разрушающиеся. Одна из них поворачивается ко мне, и я узнаю в ней черты моего друга.

Это было нелепо, бессмысленно, дико, но я спросил:

– Уолт?..

– Нет.

Раскатистый звук его голоса пронесся над нами, словно гул отдаленной лавины.

– Я не тот, за кого ты меня принял. Но могу взять облик любого, чья душа скрыта в источнике.

Его глаза, напоминающие цветом кайлатские топазы чистейшей воды, внимательно смотрели на меня, пронизывая насквозь.

– Я охраняю запретное место, которое ты искал. – Он наклонил голову, и каменные волосы, освещенные кайлатским солнцем, вдруг приобрели знакомый мне рыжий отсвет. – Но тебе душа не нужна. Она у тебя уже есть. Зачем ты пришел?

– Открыть источник. Я хочу, чтобы все люди получили души.

– Все?..

Смех хранителя был похож на шорох осыпи, когда один камень бежит за другим неудержимым потоком.

– Такого у меня еще никто не просил. Значит, ты пришел, чтобы спасти всех блуждающих в темноте, бездушных, жестоких, примитивных, алчных? – Свет в зрачках хранителя на миг погас, превращая их в две темные дыры в камне.

Рядом прозвучал громкий выдох Тиссы, услышавшей подобные обвинения.

– Это не так, – ответил я. – Люди ничего не знают о справедливости, привязанности и щедрости. Они как дети, которых не научили любить и сопереживать. Они не виноваты в том, что родились такими.

– Когда-то у всех были души, – мягко произнес он, глядя на меня сверху вниз, и уточнил: – У каждого. Но люди с такой легкостью топили их в собственной грязи лжи, лицемерия, убийств, лени и равнодушия, что те стали покидать их. Зачем навозным червям эти искры света – они и так могут рыться в своей сточной канаве.

Его голова заслонила собой розовеющий пик Пустынника, показавшийся в разрыве облаков. Мраморная фигура, окрашенная закатным солнцем, приобрела теплый оттенок живого тела.

– Открой источник, – сказал я. – И они станут прежними.

– А они просили тебя об этом? – долетел до меня равнодушный голос, похожий на ледяной ветер. – Им это нужно? С чего ты взял, что можешь решать за всех?

Черты моего друга, перенесенные на каменное лицо, показались мне совсем чужими. Едва ли не враждебными.

– Если у тебя есть душа, это не значит, что она нужна каждому. Ты не думал о том, что им так проще, лучше, спокойнее, ничто не заставляет сопереживать, испытывать муки совести и вину.

Хранитель наклонил голову, и желтые топазы его глаз вспыхнули ярким светом, словно сквозь них на меня посмотрели сразу сотни душ – счастливых, спокойных, умиротворенных, далеких от мелких проблем этого мира.

– Бессмысленно просить за других. Ты не можешь взять на себя ответственность за судьбы людей. И никто не может. Кроме них самих. Тот, кто почувствует пустоту и бессмысленность своей жизни, придет сюда сам. Преодолеет все трудности, страхи – и попросит.

Тяжелые веки опустились, притушив огонь в золотых зрачках. Хранитель произнес медленно, словно стараясь лучше донести до меня смысл своих слов:

– Один не должен спасать всех. Один всех спасти не может. Этот труд – каждый должен совершить сам.

Тисса, напряженно слушающая разговор, неожиданно сделала шаг вперед.

– Тогда дайте мне, – выговорила она хрипло и чуть невнятно. – Дайте мне эту проклятую душу. Я шла сюда… преодолевала трудности… чуть не погибла. Я имею право ее получить.

Мраморные губы хранителя улыбнулись едва заметно:

– Очень редко здесь появляются люди, подобные тебе. И просят о том же. Но большинство из них сразу отказываются от своих слов. Они считают слишком высокой цену, которую надо заплатить за обретение души.

Между бровей Тиссы появилась тонкая морщинка.

– И какова цена?

– Неизвестность…

Я вспомнил свой разговор с гурхом – тот изъяснялся так же туманно и не давал четких ответов. Тисса, вероятно, тоже поняла это.

– Что бывает с теми, кто получает душу? – спросила она прямо.

– Иногда они умирают…

Лицо девушки на миг превратилось в подобие неподвижной маски. Потом она нахмурилась, напряженно обдумывая услышанное, и опять задала вопрос:

– Почему?

– Почему лопается пустой, холодный, стеклянный сосуд, если в него налить горячую жидкость? – задал ответный вопрос хранитель, больше ничего не объясняя, но моей спутнице оказалось достаточно этого яркого образа.

– Значит, я могу умереть… – медленно произнесла Тисса. – Но это не неизвестность. Это риск. Игра со смертью…

Я знал, что сейчас она напряженно размышляет. Рациональный разум не мог позволить ей допустить такого приближения к опасности ради чего-то нематериального, едва ли реального. Ради того, чему она пока еще не видела практического применения.

– Только так можно изменить свою суть и получить то, о чем ты просишь.

– Но что я приобрету, получив душу? – Она взглянула на меня. – Я изменюсь? Насколько сильно? Я хочу понять, ради чего должна рискнуть жизнью.

Я поймал себя на том, что мне хотелось бы рассказать ей, как приятно и легко обладать душой, сколько полезных бонусов она дает. Однако я знал, что это ложь. И я не могу ее обмануть. Она обязана знать все, чтобы сделать правильный выбор.

Но как объяснить человеку, слепому от рождения, что такое краски, формы, цвет и свет? Как рассказать лишенному слуха о музыке? Я могу лишь приблизительно представить ее мир, а она – мой.

– Когда ты умрешь, то не исчезнешь, – произнес я. – Не превратишься в пустоту. У тебя будет шанс прожить еще не одну жизнь.

– Прости, но я не могу поверить в загробный мир. – Ее голос зазвучал резко и враждебно, почти агрессивно. – Еще никто не доказал, что он существует. И ты сам говорил, что не уверен в том, что происходит после смерти на самом деле. Все умирают. Я не хочу жить ради того, что будет или не будет потом. Иначе эта, реальная, жизнь потеряет смысл.

Она помолчала мгновение и задала новый вопрос:

– Я смогу воздействовать на людей так же, как ты, Рай? Привлекать, очаровывать, отпугивать?

– Сможешь, но… тебе это не будет нужно.

– Почему?

– Потому что ты станешь считать такое управление людьми неправильным, несправедливым и допустимым лишь в самом крайнем случае.

– Но почему? – повторила она, глядя сквозь меня, в будущее, которое могло полностью измениться для нее с приобретением души. А могло никогда не наступить.

Хранитель стоял неподвижно, сейчас особенно похожий на произведение высочайшего мастера. Сочетание грубо обтесанных ветрами скал и гладкого, почти живого мраморного тела было удивительно и невероятно. Взгляд золотых топазов встретился с моим, в нем блеснула едва заметная усмешка.

– Ты предпочитаешь одежду и украшения из натуральных материалов и не носишь подделки. Почему? – задал я вопрос Тиссе.

Девушка слабо улыбнулась, ее позабавил неожиданный поворот беседы:

– Они дешевые, низкого качества и быстро изнашиваются.

– То же самое и с чувствами. Можно привязать человека к себе, заставить выполнять все желания. Но это не принесет ни радости, ни удовлетворения. Обман, фальшивка, имитация.

– Так ты поэтому уехал? – вздохнула она. – Но я готова носить синтетические драгоценные камни, вроде кайлатских топазов, если не найти настоящих. По внешнему виду ведь их не отличишь. То же самое с чувствами. – Тисса глухо рассмеялась, придавая моей фразе новый смысл. – Можно выдавать поддельную привязанность за настоящую, и никто не сумеет доказать, что она не истинная.

– Ты будешь знать. И обман рано или поздно наскучит, а потом станет невыносим.

– А еще люди, обладающие душой, очень привлекательны, но их часто убивают, – произнесла она задумчиво. – Поэтому они становятся одиночками.

– Со мной ты не будешь одинока, – сказал я и вдруг поймал себя на том, что уговариваю ее решиться. Хочу, чтобы Тисса стала такой же, как я. И в то же время боюсь ее потерять.

– Но тогда мы не сможем вернуться в нормальный мир, – продолжила размышлять она. – Там мы оба будем изгоями. Если бы источник открыли, и люди получили души – все стало бы иначе. Но это невозможно. Неужели мне придется остаться здесь? Рисковать своей жизнью для того, чтобы прожить ее остаток в Кайлате?

– Так примерно рассуждали те, кто в итоге ушел отсюда ни с чем, – кивнул хранитель. – Не понимаю, чего вы, люди, хотите? Одни, такие как ты, – он указал на меня, – рвутся сюда, пытаясь найти источник, другие – живущие в этих горах – стараются не пустить никого. Готовы убивать, лишь бы здесь никто не прошел даже случайно. Ты мечтаешь открыть его, чтобы осчастливить всех. А кто-то хотел бы навсегда завалить камнями – чтобы ни одна душа больше не попала в этот мир.

Я коснулся руки погруженной в глубокие раздумья Тиссы:

– Скажи мне, зачем ты попросила душу?

– Я никогда не чувствовала себя счастливой, – ответила она, помолчав. – У меня было все, но ничего не было. Я уже давно поняла, что не умею радоваться тому, чем обладаю. Никогда не бываю довольной. Никогда. А здесь, в горах, неожиданно осознала, что хочу и могу измениться. Почти меняюсь, но чего-то постоянно не хватает. Той самой песчинки, вокруг которой потом образуется жемчужина. Ощущаю себя пустой ракушкой, которая валяется на пляже среди тысяч таких же высохших, расклеванных воронами устриц.

Ее взгляд, не отрывающийся от моих зрачков, снова поплыл, она моргнула несколько раз, прижала ладони к вискам, запустила пальцы в волосы, словно пытаясь удержать разбегающиеся мысли.

– …А может, происходящее всего лишь приступ горной болезни? И, когда мы спустимся, все пройдет. Станет по-прежнему… Но сейчас – я хочу получить ее.

Тисса неожиданно улыбнулась.

– Никогда не признавалась тебе, – произнесла она тихо. – Но я всегда хотела быть такой, как ты. Иронизировала над теми, у кого душа есть… над тобой. Говорила, как нерационально ты действуешь из-за нее. Но на самом деле мне тоже всегда хотелось вести за собой людей, как ты. Хотелось быть уверенной в том, что я делаю. Я знала, что никогда не получу этой уверенности, свободы, и мне оставалось только насмехаться, чтобы заглушать постоянное ощущение невосполнимой потери. Того, чего у меня никогда не будет. Я всегда играла в жизнь, а ты жил. Я тоже хотела жить, но у меня не получалось. И я точно знала, что никогда не смогу стать равной тебе.

Голос моей спутницы зазвучал глухо и жестко:

– Теперь все изменилось… Знаешь, я подумала. Вспомнила всю свою прошлую жизнь. Мне такая больше не нужна. Я готова рискнуть. Мне есть за что бороться. Это лучше, чем продолжать метаться и сходить с ума от тоски.

Она подняла лицо к хранителю и произнесла громко и отчетливо:

– Дайте мне душу!

Тот шевельнулся:

– Идем. Я провожу тебя.

Несколько мгновений ничего не происходило. Тисса стояла рядом со мной, напряженно хмурясь и прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ее слуху. Хранитель возвышался над нами неподвижным мраморным утесом. Потом девушка пошатнулась, стиснула обеими руками голову, словно ее распирало от боли, и вдруг начала падать.

Я успел подхватить ее, не дав удариться о землю.

Тисса дышала прерывисто и затрудненно, пульс участился, сердце колотилось быстро и слабо. Под опущенными веками угадывались движения зрачков, на бледном лице выступила испарина, хотя здесь было холодно. Кровь отлила от губ, они сделались голубыми, словно старый кайлатский лед. Ногти тоже приобрели синеватый оттенок.

Торжественная мистика источника и встреча с невероятным существом отдалились от меня, пропали, столкнувшись с реальностью. Хранитель, только что стоявший рядом, исчез, как будто его и не было. Возможно, действительно не было, и все происходящее – всего лишь наш общий бред. Симптом горной болезни. Совместная галлюцинация.

Не знаю, где находилась сейчас Тисса и что видела, но ее состояние очень напоминало высокогорный отек мозга. Влажная, бледная кожа, расширенные зрачки, озноб, синева на ногтях и последний симптом, не оставляющий сомнений – потеря сознания.

Обычные для большинства людей на высоте – апатия, сменяющаяся раздражительностью, все усиливающиеся головные боли, потеря аппетита и сна, выматывающий кашель – все же позволяли организму постепенно адаптироваться и подниматься выше, тем, у кого хватало на это воли. Отек легких или мозга – не оставлял никаких шансов выжить, если только мгновенно не начать спуск с убийственной высоты.

Проблема заключалась в том, что понимать это намного проще, чем сделать – в одиночку, без носилок, которые обычно имеются в каждой экспедиции, да еще и в быстро наступающих сумерках.

Я не знал, сколько у меня времени… Впрочем, последнее было неважно. Если я не хочу, чтобы Тисса погибла, я должен не медля вернуть ее на ту высоту, где она чувствовала себя нормально.

Я аккуратно опустил девушку на землю, вытащил из рюкзака аптечку, взял ампулу дексаметазона и шприц и ввел препарат в мышцу.

Сжал обеими руками потяжелевшую белокурую голову, пытаясь передать свою силу и энергию, свое ожидание и отчаянную надежду на ее возвращение. Потом пристегнул красно-белую сумку аптечки к поясу, сунул в карман бутыль с водой.

Было понятно, что на руках далеко я ее не унесу. Придется спускаться с крутого склона и внимательно смотреть под ноги, а если держать тело перед собой, оно закроет обзор. Значит, все вещи придется оставить.

Я достал из верхнего клапана плетеный ремень с плоской застежкой-карабином, который купил в Намаче. Встал на колени, втащил Тиссу к себе на спину, пристегнул ремнем, перетянул ее запястья шнуром, выдернутым из кромки общего отделения рюкзака.

Даже сквозь теплые пуховые брюки и куртку я ощущал, как она похудела. Мне в поясницу упирались острые бедра, потерявшие прежнюю упругую мягкость. Ребра, как изогнутые прутья клетки, за которыми часто и тревожно билось ее сердце. Плечи и выпирающие ключицы казались такими же легкими, тонкими, словно птичье крыло. Мускулы рук напрягались дрожащими струнами, словно она опасалась, что я могу выпустить ее.

– Не бойся, – шепнул я. – Я тебя не брошу.

Я поднялся, подхватив Тиссу под колени, и мне показалось, что она стала не тяжелее рюкзака, который я привык носить.

Еще раз взглянул на стену Престола. И стал спускаться.

Снежные пики гор погасли, серые сумерки заклубились вокруг, осторожно протягивая к нам холодные мохнатые лапы. Как будто не было ничего – ни разговора с хранителем на перевале, ни источника душ, который я так долго искал.

Оставались только горы, которые, несмотря на свою суровую ледяную неприступность, всегда давали мне силы для того, чтобы выдержать новое испытание. Я знал, что справлюсь и с этим. Ничего другого не остается. Идти до конца. Как всегда. Неважно сколько. Одну ночь, сутки, двое…

Стремительно надвигающаяся темнота съедала краски и очертания, но пока еще в ней можно было различить дорогу.

Я шел вниз по каменистой тропе медленно и осторожно, помня о том, что при спуске с вершин часто погибает больше альпинистов, чем при подъеме. Ослабевает внимание, быстрее расходуются силы, возникает обманчивое ощущение завершенного дела. И пусть я возвращался не с пика Памари или Матери Всех Богов, этот путь мог стать не менее опасен. Я старался сохранять сосредоточенность и ясность восприятия, переступая через выдающиеся из земли острые куски базальта, держа равновесие на камнях. Некоторые из серых валунов, кажущиеся очень надежными, при попытке сделать на них упор – качались, и мне нельзя было случайно опереться на такой всем весом, чтобы не покатиться вниз вместе с ним.

Ночь становилась все более густой и осязаемой. Звезды, высыпавшие над горным хребтом, засияли разноцветными огнями. Небо дышало холодом и переливалось миллиардами ярких искр. Они сложились в два рукава Млечного Пути – бесконечных, мерцающих небесных ледника, спускающихся с невидимой вершины.

Дорога под ногами утонула в черноте. Одной рукой я достал из внутреннего кармана виндстоппера фонарь. Круг рассеянного белого света заплясал передо мной. Батарея садилась, а запасные остались в моем рюкзаке, похороненном под обломками старого лоджа. Но если я начну экономить энергию в верном «олайте», то в темноте легко оступлюсь и переломаю ноги. Тогда никто из нас не вернется с этой высоты.

С ледника повеяло холодом. Обжигающий воздух пронесся над нами, бесшумный и стремительный, словно птица. Его растрепанные тугие перья задели меня по лицу.

Издалека донесся протяжный вой. Затем прозвучал ближе и громче. К нему присоединился второй заунывный голос, затем третий. И очень скоро по долине вокруг покатились хищные, грозные вопли. Дикие звери, быть может, снежные барсы… или кто-то похожий на них бродил по склону, издали следуя за мной.

За пределами бледнеющего светового круга метались черные тени. Пронзительные звуки то отдалялись, то приближались. Теперь вся долина выла разными голосами. Температура воздуха еще понизилась, становилось все холоднее. Мое дыхание вырывалось облачками пара, которые таяли в темноте. Ноги налились тяжестью, словно подошвы ботинок превратились в чугунные. Я с трудом отрывал их от земли. Один раз мне показалось, что фонарь гаснет, но я тут же понял, что это мое зрение туманится от утомления.

– Я тебя не оставлю, – повторил я.

Я понимал, что подверг Тиссу риску, заразил своей идеей о поиске легендарного места и, возможно, не был прав в этом. Если она вернется с душой, ее жизнь станет гораздо сложнее. Но в то же время ярче, полнее, необычнее, и бесцельность существования, о которой она говорила, исчезнет. Впрочем, даже если все, что мы видели на перевале, лишь фантазия больного воображения – она все равно мне нужна. Любая. С душой или без… И была нужна всегда.

Вой стих. Несколько минут над горами висело глухое молчание, а затем раздался тихий переливчатый женский смех. И этот звук оказался гораздо более жутким, чем хищные вопли. Озноб пробежал по моему позвоночнику. Смех не был похож на человеческий – холодный, зловещий, текущий с ледника.

Мне вспомнились те, кто охотится на путников по ночам.

Остановившись, я выключил фонарь. Шелест одежды, шум моих шагов, тяжелое дыхание стихли. Темнота укрыла нас с Тиссой.

Смех прозвучал вновь чуть ближе, а затем стал удаляться и наконец растворился на отрогах гор. Кто бы это ни был… или что, оно прошло мимо, растаяло в черноте. Я понял, что все это время стоял, сжимая одной рукой запястье Тиссы, другой – ганлин, и флейта из кости обжигала холодом мои пальцы. Фонарь свисал на шнурке, привязанном к моей кисти. Подождав немного, я снова включил его и пошел дальше.

Еще сто метров вниз…

Оставалась лишь одна необходимость – двигаться вперед.

Нельзя останавливаться, иначе потом я не заставлю себя сделать новый шаг. Я подумал о том, что некоторые альпинисты умирали, уже находясь в Кантипуре, отдыхая после подъема на очередной пик. Горы продолжали преследовать их даже издалека. Но ни я, ни Тисса не должны были повторить их судьбы. В этом я был уверен сейчас совершенно четко.

Перешагивая через камни, держа равновесие и не поддаваясь все усиливающейся усталости, я осознал вдруг, что меня больше не тревожит возможность погибнуть от руки бездушного. Это стало абсолютно неважно. Все прежние страхи исчезли. Вместо них я ощутил свободу.

Глухая ночь дула мне в лицо холодом ледников, пыталась мягко разжать мои пальцы, заставить выпустить девушку, которую я крепко прижимал к себе, и утопить ее в темноте. Но я продолжал спускаться.

И только теперь понял до конца, о чем говорил хранитель.

Обычно, в реальном мире, мы все связаны. Опутаны десятками эмоциональных нитей, потому что рядом постоянно находятся люди. А здесь, в горах, остаешься наедине с безмолвным ледяным миром, опасным для человека. Кристально-прекрасным, отрешенным. И связи, которыми ты оплетен, рвутся. В этом одиночестве и прозрачной тишине только ты ответственен за себя. Только ты можешь себя спасти. Только сам. Когда осознание этого становится окончательным и ты принимаешь это правило как справедливое, разумное условие – ты становишься другим. Но каждый должен прийти к этому сам. Без поводыря.

Я не испытывал горечи от того, что источник остался закрыт.

Я знал, что вернусь. Горы не отпускают тех, кто почувствовал на себе их власть, красоту, мощь… Зачем люди идут по этим крутым тропам? Проверить способности своего тела, покорить новую вершину, придать смысл унылой жизни, насладиться величием ледяных пиков. Ощутить вкус опасности… Проявить волю. Или побыть рядом с источником душ, о котором они ничего не знают, но, уловив один раз отголосок его магии, желают прикоснуться к нему вновь.

Горы не отпускают.

Никогда.