Мари Юнгстедт

Невидимый

Моей маме Керстин Юнгстедт, которая научила меня видеть светлое в самой себе и в жизни

Понедельник, 4 июня

Вечер удался на славу. Конечно же, она немного волновалась, ведь они так давно не собирались все вместе. Но теперь ее тревога улетучилась. После крепкого аперитива, белого вина к закускам, нескольких бокалов красного к горячему и портвейна к десерту за столом царила самая непринужденная атмосфера.

За окнами волновалось под ветром поле пшеницы, за ним зеленел луг, на котором еще не зацвели маки. А вдали в последних лучах солнца виднелась полоска моря.

Хелена и Пер взяли несколько дней отпуска и приехали на Троицу в свой домик на Готланде. В один из дней они по традиции намечали встретиться с друзьями детства Хелены. В этом году второй день Троицы оказался единственным, который всем подходил, — на том и порешили.

Стояла необычно холодная весна, всего около десяти градусов тепла. Сильный ветер завывал и шумел в кронах деревьев.

Хелена громко рассмеялась, когда Пер запел готландскую песню, которой она сама же его и обучила, — это была шутливая песенка о снобах с материка, которые приезжают на лето и волочатся за готландскими девушками.

Все сидящие за столом дружно подхватили припев — лучшая подруга Хелены Эмма с мужем Улле, соседи Эва и Рикард, а также Беата со своим новым мужем Джоном из Америки, который впервые оказался в их компании. Кристиан, единственный из всех, был холостяком. Хелена не раз задавалась вопросом, чем это может объясняться.

В кованых подсвечниках на подоконниках горели свечи, огонь гудел в камине. Пес, лежавший на подстилке на каменном полу, облизал лапы, громко вздохнул и развалился в теплом отблеске камина.

Хелена вышла на кухню, чтобы открыть еще пару бутылок.

Она обожала этот суровый дом, в котором с детства всегда проводила лето. На самом деле им с Пером надо бы побыть наедине. Поговорить. Пообщаться — без мобильных телефонов, компьютеров и будильников. «Впрочем, ужин со старыми друзьями — это тоже неплохо», — подумала Хелена и поняла, как соскучилась по ним.

Кто-то отвлек ее от этих мыслей, проведя пальцем вдоль позвоночника.

— Ну, как твои дела? — услышала она сзади тихий и ласковый голос Кристиана.

— Отлично, — ответила она и, делано рассмеявшись, повернулась к нему.

— Как у вас с Пером? — Он легонько ущипнул ее за нос. — Ты по-прежнему счастлива с ним? Или как?

— Ну да. Тебя же заполучить не удалось, приходится довольствоваться вторым в рейтинге, — ответила она и вышла из кухни первой.

— Пора потанцевать! — воскликнула Беата, которая, кажется, уже дошла до кондиции.

Она вскочила из-за стола и стала рыться в дисках. Стереоустановка была одним из немногих современных устройств в доме. Но только при этом условии Пер соглашался провести здесь более суток.

Вскоре из колонок зазвучал голос Хокана Хельстрёма. Пер последовал примеру Беаты и вышел танцевать.

Остальные тоже встали и принялись отплясывать так, что половицы заскрипели.

Позднее никто не мог вспомнить, с чего все началось.

Внезапно Пер вырвал Хелену из объятий Кристиана и увел на веранду. В доме продолжались танцы.

Через некоторое время дверь, ведущая на веранду, распахнулась. Хелена ворвалась в комнату, закрывая лицо руками, и убежала в ванную. Губа у нее была разбита в кровь. В одно мгновение праздничное настроение сменилось напряженным недоумением.

Джон выключил музыку. В комнате повисла тишина. Только пес, стоя под дверью ванной, гавкал и рычал на всех, кто подходил близко, пока Хелена не приоткрыла дверь и не впустила его.

Кристиан вышел на веранду, чтобы поговорить с Пером, остальные потянулись за ним.

Удар был таким стремительным, что Кристиан не успел его парировать. Пер ударил прямо в переносицу. Рикард и Джон схватили его за руки, остановив драку. Они силой увели его с веранды на мокрый газон. Ветер улегся, в воздухе висел серый туман. Эмма и Беата пошли утешать Хелену. Эва помогла Кристиану смыть кровь с лица и приложила лед к переносице, чтобы снять отек. Улле пошел вызывать такси. Вечеринка явно закончилась.

Вторник, 5 июня

Когда в половине седьмого утра Хелена открыла глаза, голова болела немилосердно. Слегка перепив, она всегда просыпалась наутро очень рано. Теперь она лежала в кровати, вытянувшись во весь рост, руки по бокам. Положение «смирно» лежа. Словно бы во сне она боялась пошевелиться, чтобы случайно не коснуться Пера, лежащего рядом, в нескольких сантиметрах. Она посмотрела на него. Он спал, глубоко и спокойно дыша, завернувшись в одеяло. Только темные курчавые волосы торчали наружу.

В доме было тихо, лишь Спенсер тихонько похрапывал на полу. Он еще не заметил, что она проснулась. Хелена ощущала тошноту, все тело ломило. Она лежала, уставившись в белый потолок. Прошло несколько секунд, прежде чем она вспомнила о вчерашних событиях.

«Нет, — подумала она. — Нет, нет, только не это». Ревность Пера не раз доставляла ей неприятности, хотя в последние годы ситуация улучшилась, этого она не могла отрицать. И вот новая вспышка. Все равно что бухнуться с размаху в грязную лужу. Стыд жег ее изнутри, когда она пыталась осознать масштабы происшедшего. И дело не только в ней и Пере. Вечеринка. Друзья. Все начиналось так хорошо. После ужина пошли танцевать. Рука Кристиана и впрямь скользнула ниже, чем следовало, когда они слились в медленном танце. Она подумала, что надо бы вернуть его руку на место, но была слишком пьяна, чтобы всерьез этим обеспокоиться.

Затем ее внезапно вырвали из блаженного, расслабленного состояния. Пер крепко схватил ее за руку и поволок на веранду. Все это было так неожиданно, что она даже не протестовала. Когда они оказались на улице, он обрушил на нее поток упреков. Она пришла в ярость. Стала кричать на него, плеваться и шипеть. Он тряс ее за плечи, она ударила его, стала царапаться и кусаться. В конце концов он залепил ей пощечину. Она бросилась в ванную.

В шоке стояла она перед зеркалом, разглядывая свое лицо, застывшее и перекошенное. Одной рукой она прикрывала полуоткрытый рот, пальцы дрожали, губа распухла. Никогда раньше он не поднимал на нее руку.

Из-за двери доносились голоса остальных. Приглушенные, но возмущенные голоса. Она слышала, как они успокаивали Пера и Кристиана, вызывали такси.

Эмма и Улле остались до конца. Они уехали только тогда, когда Пер заснул, а Хелена немного успокоилась.

Несмотря ни на что, они заснули в одной кровати.

Вот он лежит рядом с ней, и она не может понять, почему все пошло вкривь и вкось. Она представила себе, что ей предстоит в этот день. Удастся ли им разобраться в происшедшем? Сцена ревности, ссора с рукоприкладством. Они вели себя как жалкие зеленые подростки, которые не в состоянии выпить с друзьями и нормально повеселиться. Позор. Стыд давил, как камень, где-то в районе живота.

Осторожно, чтобы не разбудить Пера, она выбралась из постели, сходила в ванную, оглядела свое желтовато-бледное лицо в зеркале. Поискала очевидные следы вчерашних побоев, но тщетно. Отек уже спал. «Наверное, удар все же был несильный», — подумала она. Словно это могло служить утешением. Она сходила на кухню, выпила кока-колы. Снова вернулась в ванную и почистила зубы.

Пол казался приятно прохладным, когда она босиком бродила из комнаты в комнату. Спенсер следовал за ней как тень. Она оделась и, к величайшей радости собаки, вышла в прихожую и надела кроссовки.

Она открыла дверь, и в лицо ей ударил утренний воздух, свежий и холодный.

Она отправилась в сторону моря. Спенсер трусил рядом, высоко задрав хвост, бегал по траве вдоль гравиевой дорожки, останавливался то здесь, то там, чтобы поднять лапу. Он то и дело оборачивался и смотрел на нее. Этот ретривер с черной гладкой шерстью был прекрасной сторожевой собакой и надежным спутником Хелены. Она глубоко вдохнула, и от холода на глаза навернулись слезы.

Перебравшись через дюны и попав на пляж, она оказалась в густом бело-сером тумане, похожем на сахарную вату. Собака исчезла в мягкой тишине. Горизонта не было видно. Единственное, что Хелена могла разглядеть, — это серо-стальную неподвижную воду. Стояла странная тишина. Лишь одинокая чайка вскрикивала где-то над морем. Она решила пройти через весь пляж и вернуться обратно, хотя видимость оставляла желать лучшего. «Надо идти вдоль моря, и все будет в порядке», — подумала она.

Головная боль начала проходить, и Хелена постаралась навести порядок в своих невеселых мыслях.

Весна выдалась очень напряженной и для нее, и для Пера — нужно было сменить обстановку, побыть немного вдвоем.

Но после вчерашнего скандала она просто не знала, что делать дальше.

Ей казалось, что ей хочется жить именно с Пером, несмотря ни на что. В том, что он любит ее, она ни на секунду не сомневалась. Через месяц ей исполнится тридцать пять — она знала, что он ждет ее ответа. Ее решения. Он давно мечтал об этом — чтобы они определили дату свадьбы, прекратили предохраняться, завели ребенка. В последнее время после занятий любовью он каждый раз говорил, как было бы хорошо, если бы она забеременела. А у нее от этих слов всякий раз портилось настроение.

С другой стороны, она никогда не чувствовала себя так спокойно и защищенно. Она любима! Чего еще желать? Может быть, пора принимать решение? Раньше ей не очень везло в любви. Она никогда не влюблялась по-настоящему, да и сейчас не была в этом уверена. Возможно, она просто не в состоянии полюбить.

Ее мысли прервал тревожный лай пса. Как будто он напал на след кролика — маленького дикого кролика, которых так много на Готланде.

— Спенсер, ко мне! — крикнула она.

Он послушно прибежал, уткнувшись носом в землю. Она присела на корточки и погладила его. Взглянула на море, но оно едва виднелось. В ясные дни отсюда можно разглядеть очертания скал на островах Большой Карлсё и Малый Карлсё.

Хелена поежилась. Весной на Готланде и вправду бывает прохладно, но чтобы холод продержался до июня — такого она не помнила. Промозглый сырой воздух пробирался под одежду, продувая слой за слоем. На ней были надеты футболка, джемпер и вязаная кофта, но это не помогало. Она поднялась и поплотнее закуталась. Повернулась и пошла назад тем же путем. «Надеюсь, Пер уже проснулся, — подумала она. — Нам надо поговорить».

После прогулки настроение улучшилось. Казалось, все не так уж безнадежно. Сегодня же она обзвонит друзей, со всеми переговорит, и скоро маленький инцидент забудется, все станет как прежде. Приступы ревности случались все реже. И потом, она ведь первая стала царапаться и драться.

Когда она дошла до края пляжа, туман сгустился еще больше. Все вокруг стало белым, куда ни глянь. Внезапно она подумала, что давно не видела Спенсера. Единственное, что она видела отчетливо, — так это свои кроссовки, утопающие в песке. Она несколько раз позвала пса. Подождала. Он не прибежал. Странно…

Сделав несколько шагов назад, она стала пристально вглядываться в туман:

— Спенсер! Ко мне!

Никакой реакции. Чертов пес. Это так на него непохоже.

Что-то не так. Она остановилась и прислушалась, но ничего не услышала, кроме плеска волн. Неприятный холодок пробежал по спине.

Внезапно тишину разорвали звуки. Лай, жалобное поскуливание — и все стихло. Спенсер.

Что могло случиться?

Не двигаясь, она пыталась одолеть панику, нараставшую в груди. Туман окружал ее со всех сторон. Как будто она находилась в безмолвном пустом пространстве, в полном вакууме.

— Спенсер, ко мне! — закричала она в панике.

Тут ей почудилось движение за спиной, и она поняла, что рядом кто-то есть. Она обернулась.

— Кто здесь? — прошептала она.

В редакции «Региональных новостей» в большом здании телецентра царила непринужденная атмосфера. Утренняя «летучка» уже закончилась.

Репортеры сидели кто где с чашками кофе. У кого-то прижат к уху телефон, кто-то не сводил глаз с монитора, двое, склонившись друг к другу, тихонько о чем-то переговаривались. Кто-то из фотографов рассеянно листал вечерние газеты.

Везде горы бумаг, разбросанные газеты, стаканчики с недопитым кофе, телефоны, компьютеры, корзины с факсами, пластиковые и картонные папки.

За большим столом, центром всей редакционной жизни, в этот ранний час сидел только редактор Макс Гренфорс.

«Люди не понимают, как вольготно им живется», — думал он, выстукивая на клавиатуре повестку дня. Хоть какого-то пыла и энтузиазма можно было бы ожидать от сотрудников после долгих выходных, а вместо этого усталость и апатия. Мало того что у репортеров на утренней «летучке» в этот унылый вторник не было никаких собственных идей, так они еще и были недовольны теми заданиями, которые получили от него.

Максу Гренфорсу недавно исполнилось пятьдесят, но он делал все, что в его силах. Тронутые сединой волосы регулярно красил у одного из самых модных парикмахеров города. Поддерживал форму за счет долгих одиноких тренировок в корпоративном спортзале. В обед предпочитал съесть творог или йогурт за рабочим столом, а не поглощать жирную пищу в шумном зале, перед телевизором, в компании столь же шумных коллег. Макс Гренфорс считал, что большинству репортеров не хватает напора и азарта, которыми отличался сам, до того как сделал карьеру и занял редакторское кресло.

Как редактор, он определял теперь содержание передач, темы и длительность репортажей. Он охотно участвовал в процессе создания репортажа, что зачастую вызывало раздражение у репортеров. Его это нисколько не трогало — лишь бы последнее слово оставалось за ним.

Может быть, из-за долгой холодной зимы и сырой ветреной весны общая усталость придавила редакцию, как тяжелое шерстяное одеяло. Долгожданное теплое лето, казалось, настанет еще очень и очень нескоро.

Гренфорс озаглавил те репортажи, которые предстояло выпустить в эфир, и расположил их по порядку. Главная новость дня — катастрофическая финансовая ситуация университетской больницы в Упсале, затем голодовка в тюрьме «Эстерокер», ночная перестрелка в Сёдертелье и, наконец, кошка Эльза, которую двое двенадцатилетних подростков спасли от верной гибели, достав из мусорного контейнера. «Аура гуманности, — с удовлетворением подумал редактор и забыл на мгновение о былом недовольстве. — Дети-герои и домашние животные — это всегда трогает за душу».

Краем глаза он отметил, что ведущий программы уже появился в редакции. Пришло время последнего прогона и обычной дискуссии о том, кого следует пригласить на вечернюю программу в качестве гостя. Эта дискуссия легко могла превратиться в диспут и даже в настоящую ссору.

Первой он заметил собаку. Нашел ее Эрик Андерсон, шестидесяти трех лет от роду, вышедший на пенсию досрочно по болезни, проживающий в Эксте, в глубине острова, и пришедший во Фрёйель навестить сестру. Обычно они с сестрой совершали долгие прогулки в любую погоду, даже в такой непроглядный туман.

Но сегодня сестра отказалась. Она подхватила простуду, ее мучил кашель, и она предпочла остаться дома.

Эрик же настроился на прогулку. Пообедав рыбным супом с домашним хлебом, он надел резиновые сапоги, теплую куртку и вышел на улицу.

Над полями и лугами с двух сторон от гравиевой дорожки уже почти рассеялся утренний туман. Холодный воздух был насыщен влагой. Эрик поправил кепку и решил дойти до воды. Он шагал, слыша привычное похрустывание гравия под ногами. Черные овцы в поле поднимали голову и смотрели на него, когда он проходил мимо. На старых полусгнивших воротах у лесочка перед пляжем сидели в ряд три вороны. Они дружно взлетели с обиженным карканьем, когда он приблизился к ним.

Уже собираясь закрыть за собой проржавевший крючок на воротах, он заметил в канаве какой-то странный предмет. Словно часть тела животного. Подойдя поближе, Эрик нагнулся, чтобы разглядеть его. Это была лапа, на ней виднелась кровь. Для кролика великовата. Лиса? Нет, шерсть под кровью черная.

Проследив взглядом кровавые следы, он увидел чуть в стороне большую черную голову. Она лежала боком, пасть была распахнута. Голова была повернута под странным углом к туловищу, шерсть пропиталась кровью. Только хвост оставался пушистым и блестящим. Подойдя ближе, Эрик увидел, что голова отрублена, — она была почти полностью отделена от туловища.

Эрику стало плохо, он вынужден был присесть на камень. Он тяжело дышал, зажимая рот рукой. Сердце отчаянно колотилось. Вокруг царила жуткая тишина. Через некоторое время он с усилием поднялся и огляделся. Что здесь произошло? Эрик Андерсон не успел разобраться в мыслях, потому что увидел ее. Мертвая женщина лежала на земле, слегка прикрытая ветками и сосновыми лапами. Она была абсолютно голая. На теле виднелись большие кровавые раны, как после ударов топором. Темные волосы закрывали лоб, губы побелели. Рот был приоткрыт. Набравшись смелости и подойдя чуть ближе, Эрик разглядел во рту пестрый лоскут.

Сигнал поступил в отделение полиции города Висбю в 13.02. Тридцать пять минут спустя две полицейские машины с сиренами въехали во двор Свей Юхансон в местечке Фрёйель. Прошло еще пять минут, прежде чем приехала «скорая помощь» и занялась стариком, который сидел в кресле на кухне и раскачивался взад-вперед. Его пожилая сестра указала пальцем в сторону леса, где ее брат обнаружил ужасную находку.

Комиссар криминальной полиции Андерс Кнутас с коллегой-инспектором Карин Якобсон быстрым шагом направились к указанному участку леса. За ними последовали криминалист Эрик Сульман и еще четверо полицейских с собаками.

У дороги, ведущей к пляжу, лежала в канаве мертвая собака. У нее была отрублена голова, одна лапа отсутствовала. Земля вокруг была забрызгана кровью. Сульман склонился над собакой.

— Ее зарубили насмерть, — констатировал он. — Травмы нанесены острым предметом. Предположительно топором.

Карин Якобсон, большая любительница животных, поежилась.

Неподалеку они обнаружили изуродованное тело женщины. Некоторое время все молча разглядывали труп. Слышно было только, как волны бьются о камни.

Обнаженное тело лежало под деревом. Оно все было забрызгано кровью, только кое-где виднелась кожа, неестественно белая. Глубокие раны зияли на шее, груди, животе. Глаза были вытаращены. Губы пересохли и потрескались. Рот приоткрыт. Кнутас подавил приступ тошноты. Он наклонился, чтобы рассмотреть мертвую поближе.

В рот женщине преступник засунул клочок полосатой материи. Что-то похожее на женские трусики.

Кнутас молча достал из кармана мобильный телефон и набрал номер судебно-медицинской экспертизы в Сольне. Судмедэксперт должен как можно скорее вылететь на место происшествия.

Первая телеграмма поступила из TT[1] в 16.07. Информация была лаконичной.

«Висбю (TT)

На западном побережье Готланда обнаружено тело женщины. По данным полиции, смерть насильственная. Каким образом убита женщина, пока не сообщается. Все дороги в близлежащей местности перекрыты. Один человек задержан полицией для допроса».

Через две минуты Макс Гренфорс увидел телеграмму на экране своего компьютера.

Он снял трубку и позвонил дежурному готландской полиции.

Новой информации раздобыть не удалось, только подробности: женщина 1966 года рождения найдена убитой недалеко от пляжа Густавс в приходе Фрёйель, на западном побережье Готланда. Женщина опознана, она проживала в Стокгольме. Ее сожитель дает показания в полиции. Местность обследована со служебными собаками. Полиция обходит окрестные дома в поисках возможных свидетелей.

В это время на столе у репортера Юхана Берга зазвонил телефон. Юхан был в редакции почти ветераном, работал на телевидении уже более десяти лет. Репортером криминальной хроники он стал совершенно случайно. В первый день его работы произошло жестокое убийство проститутки в Хаммарбюхамне. Юхан оказался единственным журналистом, который в тот момент находился в редакции, поэтому ему и поручили снять сюжет, показанный потом в начале программы. После этого он продолжил снимать репортажи для криминальной хроники. Ему по сей день казалось, что это самая интересная область журналистики.

Когда зазвонил телефон, Юхан сидел за компьютером, перечитывая свой текст о забастовке в тюрьме «Эстерокер» и оттачивая формулировки. Скоро надо будет монтировать сюжет, все должно быть готово, чтобы вместе с режиссером соединить видеоряд, текст за кадром и интервью. Он рассеянно поднял трубку:

— Юхан Берг, «Региональные новости».

— На Готланде нашли убитую женщину, — просипел голос из телефонной трубки. — Ее, судя по всему, зарубили топором и засунули в рот ее собственные трусики. Похоже, по острову бродит настоящий маньяк.

Звонил один из лучших информаторов Юхана, полицейский из Нюнэсхамна, давно вышедший на пенсию. После операции по удалению рака гортани он дышал через трубочку, торчавшую из горла.

— Ее обнаружили сегодня во Фрёйеле, на западном побережье.

— Насколько точные данные? — спросил Юхан.

— На все сто.

— Что еще тебе известно?

— Она родом с Готланда, но давно переехала на материк. В Стокгольм. Приехала на остров со своим парнем всего на несколько дней. Его сейчас как раз допрашивают.

— Как ее обнаружили?

— Ее нашел какой-то старикашка, проходивший мимо. Его отвезли в больницу. Он в шоке. Больше ничего не знаю. Дальше узнавай сам.

— Отлично, спасибо тебе. С меня пара пива, — проговорил Юхан, вскочив, и бросил трубку.

Сонная атмосфера в редакции мгновенно сменилась бурной деятельностью. Юхан рассказал редактору все, что ему стало известно, и тот решил отправить его с оператором на Готланд первым же рейсом. Монтировать сюжет про забастовку заключенных будет кто-нибудь другой. Сейчас важно не упустить время и быть первыми.

На самом деле Макс Гренфорс обязан был проинформировать редактора центральной службы, отслеживавшего работу всех новостных редакций в здании телецентра, однако он решил повременить. «Неплохо иметь небольшое преимущество во времени», — подумал он, отдавая инструкции. Убрать первый сюжет программы — кого теперь интересует финансовая ситуация в университетской больнице? Юхан пересказывал все, что знал, коллеге-журналистке, которая быстро составила из имеющейся информации дикторский текст. Кроме того, она занялась подготовкой интервью по телефону с дежурным в отделении полиции города Висбю — тот, по крайней мере, мог подтвердить, что обнаружено тело женщины и что полиция полагает, что это убийство.

Прошло всего несколько минут, и редакторы всех крупных редакций телецентра столпились вокруг стола в «Региональных новостях».

— Почему вы посылаете репортера на Готланд? Это убийство чем-то примечательно? — спросил редактор центральной службы.

Он, как и все остальные, прочел только телеграмму из TT, однако до него дошли слухи, что региональная редакция посылает съемочную группу на Готланд. Четыре пары глаз смотрели на Гренфорса, ожидая ответа, и он понял, что вынужден все рассказать, — женщина подверглась грубому и необъяснимому насилию, вероятно, зарублена топором, в рот ей засунуты ее же трусики.

Поскольку ситуация в мире в этот день выдалась спокойной, редакторы отреагировали бурно. Наконец-то появилась новость, которая спасет вечерние программы! Поняв, что речь идет о необычном преступлении, все заговорили разом. После непродолжительной дискуссии главный редактор решил, что достаточно будет послать на Готланд одного репортера.

Все были единодушны — Юхану полностью доверяли, и вполне хватит его одного, пока не выяснятся новые обстоятельства.

Юхан узнал, что с ним едет Петер Бюлунд — оператор, с которым он и сам предпочитал работать. Они должны успеть на самолет, вылетающий в Висбю в 20.15.

Сидя в такси по дороге домой, Юхан ощутил привычное чувство возбуждения от того, что находишься в эпицентре событий. Мысль о жестоком убийстве и отвращение уступили место острому желанию побольше узнать о случившемся и рассказать об этом. «Странно все же устроен человек, — думал он, проезжая по мосту Вестербрун и глядя на залив Риддарфьерден, украшенный силуэтом Ратуши, и Старый город, виднеющийся вдали. — Как будто отодвигаешь в сторону все естественные реакции — и остается лишь голый профессионализм».

Юхан вспомнил ту ночь, когда затонул пассажирский теплоход «Эстония». Сентябрь 1994-го. В первые дни после ужасной катастрофы, в которой погибло более восьмисот человек, он носился как челнок между родственниками погибших, собравшимися в порту Вэртан, сотрудниками компании «Эстлайн», немногочисленными выжившими пассажирами, политиками и сотрудниками группы спасения. Домой приходил лишь на несколько часов, чтобы поспать, и вновь кидался в работу. Все это время он выслушивал истории, которые ему рассказывали, но воспринимал их как бы отстраненно. Запретил себе отдаваться чувствам. Реакция последовала гораздо позднее. В тот день, когда первые извлеченные со дна тела были привезены в Швецию и кортеж проследовал от аэропорта Арланда до Рыцарской церкви в Старом городе для траурной церемонии, после чего тела должны были переправить к родным. Когда Юхан услышал скорбный голос репортера Стокгольмского радио, ведущего трансляцию с места событий, с ним случился нервный срыв. Дома он упал на пол и разрыдался. Словно все собранные впечатления разом нахлынули. Он видел перед собой мертвые тела, плавающие на затопленных палубах тонущего теплохода, кричащих людей, зажатых под упавшими столами и полками. Чувствовал жуткую панику, возникшую на борту. Казалось, его вот-вот разорвет на части. И сейчас его передернуло от одного воспоминания об этом.

Поднявшись к себе, Юхан вдруг понял, какой здесь жуткий бардак. В последнее время он совсем не успевал прибираться. Его маленькая двухкомнатная квартирка на улице Хеленеборгсгатан в районе Сёдермальм находилась на первом этаже дома.

Совсем рядом — залив Риддарфьерден, но в квартире это совершенно не ощущается: все окна выходят во двор. Юхана это не волновало. Его очень устраивало расположение квартиры: в самом центре, неподалеку от магазинов и ресторанов, к тому же в двух шагах от зеленого острова Лонгхольмен с его пляжами и дорожками. Лучшего места просто не найти.

Сейчас в квартире был беспорядок. На кухне громоздились горы немытой посуды, корзина для грязного белья переполнена, а посреди гостиной валялось несколько старых картонок из-под пиццы. Типичная холостяцкая берлога. В квартире пахло затхлостью. Юхан осознал, что у него всего полчаса на сборы. Нужно хотя бы слегка прибраться. Пока он носился по квартире, открывал окна, мыл посуду, вытирал со стола, собирал в пакет мусор, поливал цветы и укладывал вещи, два раза звонил телефон. Брать трубку он не стал.

Включился автоответчик, он услышал голоса мамы и Анны. Хотя они разошлись месяц назад, она не желала с этим смириться.

Смена обстановки будет очень кстати.

Далеко-далеко отсюда по лесу быстро шагает мужчина. Его диковатый взгляд устремлен в землю. На спине мешок. Черный мешок для мусора. Мокрые волосы падают на лоб. Теперь пути назад нет. Нет возврата. Хотя он взволнован, по телу разливается спокойствие. Он направляется в определенное место, к своей цели. Вот среди деревьев виднеется море. Это хорошо. Он почти пришел. Вот и лодочный сарай. Серый, полусгнивший, замшелый. Его здорово потрепали суровые ветра, шторма и дожди. Рядом валяется старый рассохшийся челнок. В днище дыра. Он заделает ее, но позднее. Прежде всего ему надо избавиться от груза. Он долго возится с проржавевшим замком. Ключом не пользовались десятки лет. Наконец замок поддается, открывается с легким щелчком. Сначала он собирался зарыть содержимое мешка в землю. Но зачем? Сюда никто никогда не придет. Кроме того, он не готов расстаться с этими вещами. Хорошо бы, чтобы они были здесь, под рукой, чтобы он мог в любой момент прийти. Посмотреть на них. Понюхать. В сарае стоит старая кухонная скамья с ящиком под сиденьем. Он открывает крышку. Там какие-то старые газеты. Телефонный справочник. Он вываливает туда содержимое мешка. Закрывает крышку. Вот теперь он вполне доволен.

Сразу за крепостной стеной, окружающей центральную часть города, расположено отделение полиции города Висбю. Это четырехугольное вытянутое здание, облицованное голубоватым листовым металлом, скорее наводит на мысль о рыбоперерабатывающем заводе где-нибудь в Сибири, нежели об управлении полиции красивого средневекового города. Люди называют это здание «голубой буханкой».

В помещении для допросов сидел Пер Бергдаль, склонившись над столом и закрыв лицо руками. Волосы всклокочены, он не брит, от него несет перегаром. Он не слишком удивился, когда в дверь постучала полиция. Ведь пропала его девушка. Его решили допросить немедленно.

И вот он сидел перед ними, держа в трясущихся пальцах сигарету. Скверное состояние после вчерашнего перепоя. Судя по внешним признакам, он в шоке из-за случившегося.

Хотя кто знает, сказать что-либо определенное невозможно. Примерно так думал комиссар Кнутас, усаживаясь по другую сторону стола напротив Пера Бергдаля. Как бы то ни было, именно его девушку нашли убитой, у него нет алиби, зато видны царапины на лице, шее и руках.

Пепельница, стоявшая перед Бергдалем, была полна окурков, хотя обычно он не курил. Карин Якобсон уселась рядом с Кнутасом. Молчаливый, но внимательный свидетель.

Пер Бергдаль поднял голову и взглянул в единственное окно. Дождь сердито барабанил по стеклу. Ветер разогнал туман, поэтому на другой стороне улицы Норра Хансегатан, за парковкой, виднелась часть городской стены у Восточных ворот. Мимо промчался красный «вольво». Для Пера Бергдаля все это было так далеко, словно происходило на Луне.

Андерс Кнутас подвинул магнитофон, откашлялся и нажал на кнопку записи.

— Допрос Пера Бергдаля, сожителя убитой Хелены Хиллерстрём, — произнес он официальным тоном. — Время — шестнадцать десять, пятое июня. Допрос проводит комиссар криминальной полиции Андерс Кнутас, в качестве понятой присутствует инспектор криминальной полиции Карин Якобсон.

Он бросил серьезный взгляд на Пера Бергдаля, который сидел, ссутулившись, и смотрел на крышку стола.

— Когда вы обнаружили, что Хелена исчезла?

— Я проснулся около десяти. В постели ее не было. Я поднялся, но и в доме ее не обнаружил. Тогда я подумал, что она пошла выгуливать собаку. Она жаворонок, всегда просыпается раньше меня. Так что по утрам Спенсера обычно выгуливает она. Я сплю крепко, даже не заметил, как она ушла.

— Что вы делали дальше?

— Я развел огонь в камине и приготовил завтрак. Затем сел за стол, выпил кофе, прочел вчерашнюю вечернюю газету.

— Вы не задавались вопросом, где она может быть?

— Когда в одиннадцать по радио стали передавать новости, мне показалось странным, что она еще не вернулась. Я вышел на крыльцо. От нашего дома виден весь берег до самого моря, но сегодня стоял такой туман, что видимость была не больше двух-трех метров. Тогда я оделся и пошел ее искать. Спустился к морю и стал звать ее, но не нашел ни ее, ни Спенсера.

— Как долго вы искали?

— Думаю, около часу. Потом мне пришло в голову, что она, возможно, уже вернулась, так что я поспешил домой. Но дома было пусто, — проговорил он с отчаянием и закрыл лицо руками.

Андерс Кнутас и Карин Якобсон молча ждали.

— Вы готовы продолжать? — спросил Кнутас.

— Не могу поверить, что ее больше нет, — прошептал он.

— Что происходило, когда вы вернулись в дом?

— Дома было пусто, и я подумал, что она, наверное, отправилась к соседям. Я позвонил им, но и там ее не оказалось.

— Кто эти соседи?

— Ларсоны. Жену зовут Эва, а мужа — Рикард. Эва — подруга детства Хелены. Они живут здесь круглый год, их дом чуть в стороне от нашего.

— Им не было известно, куда она могла пойти?

— Нет.

— Кто снял трубку?

— Эва.

— Ее муж был дома?

— Нет, у них же свое хозяйство, он уже ушел работать.

Пер Бергдаль прикурил следующую сигарету, затянулся и закашлялся.

— Что вы сделали после этого?

— Я лег на кровать и стал ломать голову, куда еще она могла пойти. Тут у меня мелькнула мысль: а вдруг она упала, повредила себе что-нибудь и не может встать? Так что я снова отправился на поиски.

— Куда?

— В сторону моря. Туман немного разошелся. Я видел ее следы на песке. Поискал и в лесу тоже, но не нашел. Потом вернулся домой.

Его лицо сморщилось. Он заплакал тихо, беззвучно. Слезы текли по лицу, смешиваясь с соплями, но он не замечал этого. Карин не знала, как поступить. Решила не вмешиваться. Он глотнул воды и снова взял себя в руки. Кнутас продолжил допрос:

— Откуда у вас эти царапины на шее?

— Что-что? А, вот эти… — Пер Бергдаль рассеянно провел рукой по горлу.

— Эти, эти. Похоже, вас кто-то оцарапал, — проговорил Кнутас.

— Дело в том, что вчера у нас была вечеринка. Мы пригласили несколько человек, — собственно, это старые друзья Хелены. Мы ужинали и веселились. Пожалуй, все немного перепили. У меня вообще бывают приступы ревности. В смысле — я иногда просто теряю контроль над собой, и такое случилось вчера вечером. Один из парней стал приставать к Хелене, когда они танцевали.

— В чем это выражалось?

— Ну, он ее лапал… ну, больше, чем это обычно делают в танце. И не один раз. А я был пьян и дико разозлился. Я вывел Хелену из комнаты и высказал ей все, что думаю. Она пришла в ярость. Тоже ведь перебрала. Начала орать на меня и драться — расцарапала меня…

— Что было потом?

— Я ударил ее. Дал ей пощечину, а она убежала в ванную и заперлась там. Раньше я никогда ее пальцем не трогал, — заверил он, жалобно глядя на Кнутаса. — А потом Кристиан вышел со мной разбираться. Тот самый, с которым она танцевала, — я и ему врезал. Дать сдачи он не успел, потому что нас тут же разняли остальные. Потом всё успокоилось, все разъехались.

— И что вы делали после этого?

— Лучшая подруга Хелены, Эмма, и ее муж Улле оставались до последнего. Улле отвел меня в постель и сидел со мной, пока я не отключился. После этого я ничего не помню — помню только, как проснулся сегодня утром.

— Почему вы сразу обо всем этом не рассказали?

— Не знаю.

— Кто был на вечеринке?

— Друзья детства Хелены. Эмма и Улле, как я уже сказал, потом соседи Эва и Рикард, которых Хелена тоже очень давно знает, и еще подруга по имени Беата и ее муж Джон. Они живут в Штатах, так что я раньше с ними не встречался. Ну и еще этот Кристиан, на которого я так разозлился. Он холостяк, и Хелена знает его тоже давно. Думаю, у них что-то было.

— В каком смысле?

— Думаю, у них была интрижка. Хелена это отрицала, но у меня сложилось впечатление, что что-то было.

— А не может так быть, что это все ваша ревность и мнительность?

— Нет, не думаю.

— Вы с Хеленой давно вместе?

— Шесть лет.

— Это немалый срок. Сколько вам лет?

— Тридцать восемь.

— Почему вы не поженились, не завели детей?

— Я давно этого хотел. Хелена сомневалась. Она поздно пошла учиться, ей хотелось поработать, прежде чем обзаводиться семьей. Хотя мы собирались пожениться. Мы уже это обсуждали.

— Вы были не уверены в ней? И поэтому так ревновали?

— Да нет, даже не знаю. С годами это стало проходить. Со мной давно уже ничего подобного не случалось. Вчера меня просто переклинило.

— У нее были конфликты с кем-нибудь здесь, на острове? Вам известны люди, которые могли ее недолюбливать?

— Нет, ее все любили.

— Ей кто-нибудь угрожал?

— Нет.

— Вы общались еще с кем-нибудь здесь, на Готланде, помимо тех, кто был вчера на вечеринке?

— Только с родственниками Хелены. С ее тетей, которая живет в Альве, и с двоюродными сестрами… А так мы проводили время вдвоем. Мы ведь и приехали сюда, чтобы расслабиться, сбросить стресс… и тут такое… — Его голос дрогнул.

Кнутас счел, что нет никаких оснований продолжать, и прервал допрос.

Закончив допрос Пера Бергдаля, Андерс Кнутас, комиссар криминальной полиции, он же начальник криминальной полиции города Висбю, пошел к себе в кабинет, чтобы обдумать ситуацию. Он тяжело опустился на свой старый, вытертый до блеска стул. Этот дубовый стул повсюду следовал за ним, куда бы его ни забросила судьба. Спинка у стула была высокая, а сиденье обито мягкой кожей. Кнутас покрутился немного на стуле, покачался и откинулся на спинку. Стул словно принял с годами форму тела хозяина. На нем ему лучше всего думалось.

Андерс Кнутас всегда придавал огромное значение этим минутам. Особенно когда вокруг разворачивались драматичные события. Как сейчас. Долгий опыт работы в полиции приучил его тщательно анализировать все впечатления на начальном этапе расследования. В противном случае в суматохе легко пропустить какие-то мелочи, которые потом окажутся важными и даже решающими для всего следствия. Он принялся набивать трубку.

Мысленно он перебирал впечатления, которые вынес после осмотра места преступления. Окровавленное тело. Трусики во рту. Убитая собака. Что говорила ему эта жуткая картина? Было убийство спланированным или нет, достаточно трудно сказать, однако не приходилось сомневаться, что совершено оно в состоянии слепой ярости.

Судмедэксперт прилетел на самолете из Стокгольма во второй половине дня. Он уже выехал на место преступления. Кнутас решил поехать туда на следующий день, когда обстановка будет поспокойнее.

Его мысли прервал стук в дверь. В кабинет заглянула Карин Якобсон:

— Все уже собрались. Ты идешь?

— Разумеется, — ответил Кнутас и поднялся.

Штат криминальной полиции города Висбю насчитывал двенадцать полицейских. Большинство из них в этот момент находились во Фрёйеле, собирая свидетельские показания и ища следы и улики на месте преступления. Кнутас и его ближайшие соратники собирались сейчас вместе с прокурором Биргером Смиттенбергом обсудить, что можно сообщить прессе, а что следует пока сохранить в тайне. Они уселись вокруг видавшего виды соснового стола в зале совещаний, напротив кабинета Кнутаса. Зал отделяла от коридора стеклянная стена, так что можно было видеть, кто проходит мимо. Однако сейчас тонкие желтые занавески были задернуты.

Кнутас уселся во главе стола и окинул коллег внимательным взглядом. Эта команда была ему очень по душе. Карин Якобсон, ближайшее доверенное лицо, с которым можно поделиться любыми мыслями, хрупкая кареглазая женщина тридцати семи лет, живущая в полном одиночестве. Рядом с ней Томас Витберг, способный полицейский, великолепно проводивший допросы. Каким-то загадочным образом ему всегда удавалось выудить на допросе больше информации, чем кому-либо другому. Ларс Норби, недавно развелся, живет с двумя сыновьями. Почти двухметровый, корректный, приятный в общении. Прекрасно обращается с журналистами. Эрик Сульман, криминалист группы. Грубоватый и темпераментный, даже, можно сказать, вспыльчивый. И опытнейший Биргер Смиттенберг, главный прокурор Готландского областного суда, родом из Стокгольма, когда-то давно увидевший местную певицу и навсегда влюбившийся как в нее, так и в остров. Он жил на Готланде уже двадцать пять лет. Работалось с ним отлично, Кнутас всегда так думал.

— Итак, обсудим самое главное, — сказал он, открывая срочное совещание. — Мы в полную силу расследуем убийство. Однако параллельно, к сожалению, приходится иметь дело со СМИ. Они уже начали звонить. Как наши местные, так и с материка. Просто невероятно, как стремительно распространяются такие новости. — Он покачал головой. — Невольно возникает вопрос, по каким каналам. Ну хорошо. Итак, мы не разглашаем личность потерпевшей. СМИ всё равно всё разнюхают рано или поздно. Мы говорим, что все указывает на убийство, но детали пока не озвучиваем. Ничего не говорим о собаке, трусиках, ударах топором. Ни слова о предполагаемом орудии убийства, никаких версий. Наверняка журналисты будут звонить разным людям, работающим в этом здании, пытаясь получить информацию. Всех отсылайте ко мне или к Ларсу. Никто чтобы сам ничего не рассказывал! Вообще ничего. Договорились?

Послышалось одобрительное мычание в знак согласия.

— После совещания я разошлю внутреннюю инструкцию, — сказал Норби. — Общее правило — держитесь подальше от журналистов. Они наверняка будут преследовать вас и здесь, и в городе. Не говорите им ни слова.

— Кроме того, я хочу, чтобы мы собрались у меня кабинете сразу после пресс-конференции — обсудить дальнейшую стратегию, — продолжал Кнутас. — Воспользуйтесь случаем и пообедайте сейчас, чтобы сил хватило надолго. Работать придется всю ночь. Я связывался с Центральным управлением, завтра они пришлют подкрепление. Если мы не задержим убийцу сразу, это дело отнимет у нас уйму сил и времени.

Как это ни ужасно, когда происходило жестокое убийство, он ощущал в животе легкую щекотку от возбуждения.

Это чувство было ему хорошо знакомо. Предвкушение трудной задачи, над которой придется поработать всерьез. Каким словом это назвать? Удовольствие от работы? Парадокс, который не объяснить даже самому себе.

Возможно, именно это противоречивое чувство и двигало им, придавало сил.

Когда в десятом часу вечера самолет приземлился в аэропорту Висбю, было еще светло. Путь на такси до города занял немного времени, поскольку аэропорт располагался всего в трех километрах к северу от Висбю.

— Надо же какая мощная стена! — воскликнул Петер, который никогда не бывал на Готланде.

— Ее построили в одиннадцатом веке, — пояснил Юхан. — Она тянется на три с половиной километра — это одна из наиболее хорошо сохранившихся средневековых крепостных стен в Европе. Посмотри, сколько на ней башен. Скоро мы проедем через Северные ворота, чтобы попасть в наш отель. Ворот на самом деле несколько, самые большие названы по сторонам света — Восточные, Северные и Южные. А вот Западных ворот никогда не существовало. С запада к городу примыкают море и порт. — Он указал на башни, видневшиеся за окном. — А это церковь Святой Марии, ее тоже построили в одиннадцатом веке.

Три черных шпиля церкви были устремлены в небо.

Они остановились у отеля, чтобы оставить багаж, и поехали дальше прямо к управлению полиции, где на десять часов была назначена пресс-конференция.

В такси Юхан набросал текст, исходя из того, что ему стало известно. Они решили смонтировать сюжет в помещении готландской редакции Шведского телевидения, закрытой всего полгода назад. Пока ее оборудование было в их распоряжении.

По коридорам управления полиции сновали сотрудники. Воздух звенел от напряжения. Несколько журналистов и операторов местных телеканалов уже собрались — «Радио Готланда», «Готландс тиднингар» и «Готландс алеханда».

Юхан и Петер поздоровались с коллегами, пора было идти в зал, где предполагалось проведение пресс-конференции. Андерс Кнутас и инспектор Карин Якобсон уселись во главе стола.

— Добро пожаловать в управление полиции, — начал Кнутас и откашлялся. — Итак, мы обнаружили тело женщины тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения в той части побережья, которая называется Густавс, в приходе Фрёйель. Для тех, кто родом не отсюда, я могу пояснить, что это находится на западном побережье Готланда, в четырех милях[2] к северу от Висбю. Тело обнаружено сегодня в середине дня, более точно — между двенадцатью тридцатью и двенадцатью сорока пятью, случайным прохожим. Потерпевшая — уроженка Готланда, однако пятнадцать лет назад ее семья переехала в Стокгольм. — Кнутас глотнул воды из стакана и заглянул в свои бумаги. — Женщина находилась на Готланде вместе со своим сожителем, они проводили выходные в летнем доме, принадлежавшем ее семье. Утром она вышла из дому, чтобы выгулять собаку, и во время этой прогулки была убита.

— Каким образом ее убили? — спросила женщина-репортер с «Радио Готланда».

— Пока я не могу обнародовать этот факт.

— Какое орудие использовалось?

— В интересах следствия я этот вопрос оставлю без ответа.

— Почему вы так уверены, что ее действительно убили? — спросил репортер «Готландс алеханда».

— Повреждения, обнаруженные на теле, могли быть нанесены только другим лицом. Причина смерти пока не определена, но мы исходим из того, что это убийство.

— Она подверглась сексуальному насилию? — спросил Юхан.

— Пока рано что-либо утверждать по этому поводу.

— Есть ли свидетели? — спросил представитель «Готландс тиднингар».

— В настоящий момент мы опрашиваем большое количество людей, проживающих по соседству, а также тех, кто общался с потерпевшей в последние дни ее жизни. Полиция очень заинтересована в поддержке общественности. Если кто-либо видел или слышал что-нибудь необычное в этом месте или вблизи него в прошедшие сутки, просим немедленно связаться с полицией. Также и в том случае, если вы считаете, что обладаете сведениями, которые могут помочь в поиске и изобличении преступника.

— Откуда вы знаете, что речь идет об одном человеке — и что это мужчина? — спросил репортер местного радио.

— Разумеется, мы не можем этого знать, — несколько раздраженно ответил Кнутас.

— Она находилась на даче со своим сожителем. Вы подозреваете его? — спросил Юхан.

— Полиция допросила сожителя. Он пребывает в состоянии шока и находится в настоящий момент в больнице города Висбю, где ему оказывают помощь. На сегодняшний день он не является подозреваемым. Допрос будет продолжен завтра утром. В течение дня полиция обследовала территорию вокруг места преступления при помощи служебных собак, а также опрашивала жителей в поисках возможных свидетелей преступления. Работа продолжается до сих пор. Это, пожалуй, все, что я могу сказать на этот час. Есть ли еще вопросы, прежде чем мы закончим?

Комиссар ответил на вопросы журналистов так полно, как только мог. Больше он ничего не собирался говорить.

Юхан решил попридержать вопросы о топоре и трусиках во рту женщины. Судя по всему, пока об этом было известно лишь ему.

По окончании пресс-конференции он подошел к Кнутасу, чтобы договориться об отдельном интервью.

Сначала Юхан задал само собой разумеющиеся вопросы о том, что случилось, чем занимается полиция и какими версиями она располагает на сегодняшний день. Затем спросил прямо в лоб:

— Какие выводы вы сделали из того факта, что женщине нанесено большое количество ран предположительно топором?

Андерс Кнутас вздрогнул:

— Что вы имеете в виду?

— Убийца убил ее топором или похожим предметом и нанес ей множество ударов. Кроме того, он засунул ей в рот ее трусики. На что это может указывать?

Кнутас растерянно оглядел своих коллег, словно ища поддержки. Яркий прожектор на камере светил ему в лицо, почти ослепляя.

— Мне известно из очень надежного источника, что эти сведения соответствуют действительности, — настаивал Юхан.

— Этого я не могу подтвердить! — прошипел Кнутас и оттолкнул рукой поднесенный микрофон.

— Отключи камеру, — сказал Юхан Петеру и схватил комиссара за рукав. — Послушайте, я знаю, что это правда. Не лучше ли будет, если вы подтвердите?

Андерс Кнутас бросил на Юхана строгий взгляд.

— Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть то, что вы говорите, и очень советую пока придержать ваши соображения при себе. Мы имеем дело с убийцей, и наш первейший приоритет — задержать его. Все остальное пока второстепенно. Поймите это! — прорычал он.

Голос его звучал жестко, и, когда он развернулся и быстро зашагал по коридору, легко было догадаться, какого он мнения о журналистах.

Для Юхана и Петера реакция Кнутаса стала явным подтверждением того, что их сведения верны. Оставалось только решить, что из этого можно пустить в эфир.

В такси по дороге в редакцию, где им предстояло готовить материал, Юхан позвонил Максу Гренфорсу. Хотя репортер считал, что Макс гоняет их словно рабов, однако полностью доверял журналистскому чутью босса. После краткого обмена мнениями они решили, что из уважения к родственникам потерпевшей не будут пока сообщать о трусиках жертвы. Зато расскажут, что в качестве орудия убийства, по всей вероятности, использовался топор.

В ночном выпуске новостей Шведское телевидение первым сообщило об убийстве. Репортаж открывался кадрами с управлением полиции, затем шла карта с указанием места преступления, и потом в кадре появился Юхан, который сказал:

— Несколько минут назад здесь, в управлении полиции Висбю, завершилась пресс-конференция. Полиция подтверждает, что найдена убитая женщина, однако не желает пока обнародовать обстоятельства дела. Каким образом была убита женщина, пока не разглашается. Надежный источник сообщил редакции «Региональных новостей», что женщина, по всей вероятности, зарублена топором — ей нанесли несколько ударов по разным частям тела. Не установлено, подверглась ли женщина сексуальному насилию, однако, когда она была обнаружена, на ней не было никакой одежды. Одежда до сих пор не найдена. Тело направлено в отдел судебно-медицинской экспертизы в Сольне. Несмотря на интенсивные поиски с использованием служебных собак в течение всего вечера, полиция пока не обнаружила никаких следов преступника.

Далее следовало краткое интервью с бледным и зажатым Кнутасом. Сюжет завершался информацией об убитой женщине.

Рабочий день у полицейских города Висбю выдался длинный. К счастью, светлая июньская ночь несколько облегчала работу на побережье. Опрос местного населения продолжался до позднего вечера. Все участники вечеринки в доме Хелены Хиллерстрём накануне убийства были допрошены, за исключением Кристиана Нурдстрёма, который улетел в Копенгаген, чтобы повидаться с родителями. Полиция связалась с ним, и он пообещал прилететь в Висбю в четверг.

Когда важнейшие допросы были проведены, на часах было около часу ночи. Незадолго до этого Кнутас позвонил жене и сказал, что задержится. Она, как всегда, все поняла и спросила, ждать ли его к чаю. Он нехотя отказался. Неизвестно, как поздно он вернется. Сейчас, шагая домой по улицам Висбю, он жалел, что отказался. Хорошо было бы сейчас посидеть с женой за чаем и обсудить впечатления дня. Он любил беседовать с ней. Нередко она видела ситуацию свежим взглядом, поскольку не имела отношения к следственной работе. Не раз она подавала ему идеи, направлявшие его мысли в новое русло и помогавшие раскрыть дело. Кнутас почувствовал, как на сердце потеплело. Он любил свою жену больше всех на свете. Разумеется, после детей. Их близнецов, Петры и Нильса. Этим летом им исполнится двенадцать.

Войдя в дом, он заглянул к ним. Пока они спят в одной комнате, но к осени у каждого будет своя. Он как раз переделывает рабочий кабинет под детскую. Кабинет будет перенесен в подвал. Он все равно редко им пользуется.

Дети спали, мирно посапывая во сне. Он приоткрыл дверь в спальню.

Его жена Лине спала, раскинувшись на всю кровать, подложив руки под голову. Подумать только, она всегда занимает так много места! Она все делала основательно — и ела, и работала, и смеялась, и занималась любовью. Отдавалась жизни целиком. Если она стряпала, то на полк солдат, если пекла булочки с корицей, то не меньше двух сотен. Провизией она запасалась в таких количествах, как будто ждала, что скоро война. Еды она всегда готовила с избытком, так что морозилка была забита остатками. Именно за это он ее и любил — за жизнелюбие. Сейчас она крепко спала в своей оранжевой ночной рубашке с большим цветком на груди. Взлохмаченные волосы, румяные щеки. Большие сильные руки все в веснушках. Самая красивая женщина, какую он когда-либо встречал. Ее профессия подходила ей идеально. Акушерка. Скольким детям она помогла родиться на свет! Лине работала акушеркой в родильном отделении больницы Висбю и очень любила свою работу. Ей нравилась непредсказуемость — что не всегда получается так, как ты себе представляешь. Благодаря этому удается избежать однообразия.

Сколько раз она задерживалась с роженицей после окончания смены, потому что сердце не позволяло ее оставить. Или из чистого любопытства. Если роды были длительными, не могла уйти, не дождавшись результата. Коллег это иногда раздражало. Лине не обращала на это никакого внимания. Это была самая сильная и самая прекрасная женщина из всех, кого он знал.

Он тихонько закрыл дверь, спустился в кухню, налил стакан молока и стал рыться в пакете с печеньем. Захватив пригоршню, уселся за кухонный стол. После напряженного дня ему зачастую бывало трудно заснуть. Он погладил кошку, которая запрыгнула на стол и стала тереться о его плечо. Подумал, что она больше похожа на собаку, чем на кошку. Преданная, всегда тянется к хозяевам. К тому же обожает команду «апорт». Он несколько раз бросил ей резиновый мячик. Каждый раз она кидалась за ним и приносила его к ногам хозяина. «До чего же ты смешная!» — подумал Кнутас и отправился в спальню. Вопреки обыкновению, заснул он сразу.

Среда, 6 июня

Юхана разбудила бодрая мелодия мобильного телефона, настойчиво повторявшаяся раз за разом. Ему не сразу удалось вспомнить, где он находится. Мелодия стихла. Он потянулся и уставился на незнакомые обои в цветочек. Было совершенно тихо. Не слышно городского шума, который обычно доносится из окна. Ах да!

Отель в Висбю. Убийство. Взгляд Юхана упал на электронные часы возле кровати. Половина шестого. Мобильник снова заголосил. Со стоном поднявшись, Юхан взял трубку. Звонил редактор утренних новостей:

— Привет, разбудил? Сожалею, что вынужден звонить так рано. Нам позарез нужно что-нибудь свеженькое. Если не успеешь ничего сляпать, то, может быть, просто запишем интервью по телефону?

— Конечно, — откликнулся Юхан хрипловатым голосом. — Не могу сказать, что мне сейчас известно больше, чем в полночь, но я всегда могу позвонить дежурному.

— Отлично! Сколько тебе нужно времени? Давай созвонимся через час?

— Думаю, часа мне хватит. Я перезвоню!

Наскоро перекусив, он вышел на мощенную булыжником улицу и отправился в редакцию. Ночью прошел дождь, кое-где блестели лужицы. Воздух пах морем.

Помещение редакции «Региональных новостей» находилось в центре города, рядом со зданием «Радио Готланда». Юхан разозлился, подумав, что местное отделение закрылось, когда телевидению пришлось искать, на чем экономить. Значительный дефицит средств Шведского телевидения решили компенсировать, урезав освещение региональных событий. В процессе реорганизации ответственность за новости с Готланда перешла от норрчёпингской редакции в Стокгольм. Новое руководство телекомпании сочло, что у обитателей Готланда больше общего со стокгольмцами, чем с жителями Норрчёпинга. Это мнение Юхан, пожалуй, разделял, однако очень жалел, что сократили местных репортеров и операторов, — они были куда ближе к своим зрителям. С другой стороны, его радовало, что он оказался на Готланде. Он всегда любил эти места.

Сухощавый старичок поднимал перед отелем шведский флаг. «Ах да, — подумал Юхан. — Национальный праздник. Шестое июня».[3]

Похоже, день выдался замечательный. Лучи солнца ласкали средневековые фасады, воздух был неподвижен. Город казался совершенно пустынным. Пешком до редакции всего несколько минут. Но сейчас ему хотелось продлить прогулку.

Он решил пойти кружным путем, хотя времени на это, строго говоря, не было. Пройдя буквально несколько метров, он увидел за домами северную часть крепостной стены. На ней виднелась старая Пороховая башня, когда-то служившая важным оборонительным форпостом. Насладившись видом, Юхан свернул на улицу Ростокергренд. Он шел мимо приземистых каменных домов, окруженных розовыми кустами, и оград, защищавших маленькие садики. Во многих домах окна располагались всего в полуметре от земли. Притолоки дверей были такими низкими, что человеку выше полутора метров ростом пришлось бы нагнуться, чтобы войти.

Из открытого окна кондитерской доносилось радио. Юхан вдохнул аромат свежего хлеба. Черный кот, сидевший на ступеньках лестницы перед домом, проводил его внимательным взглядом.

Юхан вытащил из кармана мобильник и позвонил дежурному:

— Доброе утро, Юхан Берг, «Региональные новости» Шведского телевидения. Скажите, не появилось ли за ночь чего-нибудь нового по поводу убийства женщины во Фрёйеле?

— Да, прокурор принял решение о задержании ее сожителя по подозрению в убийстве.

— Вот это да! На каком основании?

— Не могу сказать, этот вопрос вы можете задать руководителю следствия Андерсу Кнутасу.

— Он сейчас на месте?

— Нет, он появится около восьми, но в восемь совещание.

— Где сейчас находится сожитель?

— Он в больнице. В ближайшее время его переведут в следственную тюрьму.

— Кто прокурор?

— Биргер Смиттенберг, главный прокурор.

— Когда он принял решение о задержании?

— В четыре утра. В противном случае парня пришлось бы отпустить.

— Собирается ли Андерс Кнутас выезжать сегодня на место преступления?

— Не могу сказать. Это вы можете обсудить с ним.

— Хорошо, спасибо.

Юхан прибавил шагу.

Логотип «Радио Готланда» красовался на фасаде дома рядом с логотипом телевидения. В ярких лучах утреннего солнца бело-голубые маркизы на окнах выглядели замызганными. На парковке во дворе стояло несколько машин, принадлежащих местному радио. Он отметил, что одно место предназначалось для автомобиля «Региональных новостей». Место пустовало — в этом Юхану почудилась скрытая насмешка. Раньше там стояла машина местного телевидения. Разумеется, теперь ее здесь не было. Юхан почувствовал смущение при мысли о том, как мало внимания уделяется Готланду в программе «Региональных новостей». Редкие репортажи посвящены в основном туризму, выбросам нефти или паромному сообщению с материком.

Войдя в редакцию, он первым делом составил текст на одну минуту для утренней программы новостей. С простым монтажом он справлялся сам. Закончив, он отправил материал по электронной почте. Через несколько минут в Стокгольме получат и просмотрят его сюжет. Кроме того, одна из любимых коллег, Мадлен Хага, провела с ним интервью по телефону.

Утренние новости получили свой лакомый кусок. Часы показывали семь с минутами, и Юхан счел, что уже удобно позвонить Кнутасу. Комиссар сразу снял трубку.

— Я слышал, что сегодня ночью было принято решение об аресте сожителя убитой, — сказал Юхан. — Почему?

— Об этом я ничего не могу сообщить.

— Ну хоть что-нибудь вы можете сказать по этому поводу?

— Нет.

— Вы будете сегодня на месте преступления?

— Да, я поеду туда около десяти.

— И сколько пробудете там?

— Думаю, час-полтора.

— Вы могли бы дать небольшое интервью?

— Да, пожалуй, могу.

— Отлично, договорились. Спасибо, до встречи.

Прервав разговор, Кнутас подумал, что к этому интервью он должен хорошо подготовиться. Никакие неприятные вопросы не выведут его из себя.

В комнате было почти совсем темно, когда он проснулся. Жалюзи были опущены. Сквозь щели пробивался слабый свет белой ночи. Дождь стучал по стеклам. Тело ломило, язык прилип к гортани. Он с трудом выбрался из кровати. Снаружи доносился шум моря. Он открыл кран, чтобы напиться. Струя холодной воды с шумом ударила в фаянсовую раковину, прежде чем он успел поднести стакан. Большими глотками выпив воду, он надел деревянные башмаки и вышел во двор помочиться. Прицелился, как обычно, в щель в каменной стене, окружавшей дом. Свежесть ночи приятно холодила кожу. Он не чувствовал холода, хотя на нем были только пижамные брюки.

Ему приснилась она. Как он крался за ней по пустынному берегу. Ее страх, когда он стоял у нее за спиной, в тумане. Он сконцентрировался на главном. Отбросил все лишнее. Когда она обернулась, ненависть взорвалась в мозгу, как алый фейерверк. Какое наслаждение испытал он при виде страха в ее глазах, прежде чем нанести удар! Когда она рухнула на землю, он почувствовал себя победителем. Он продолжал махать топором. Хотя он понимал, что совершил ужасное, непоправимое, ему никогда еще не было так хорошо, как в тот момент.

Пес испортил ему удовольствие. Оказалось, что тот еще жив, хотя первый удар пришелся прямо по голове. Покончив с ней, он собирался оттащить тело в лесок, и тут услышал за спиной жалобное поскуливание. То, что проклятая псина еще не издохла, вызвало у него приступ слепой ярости.

Когда происходило нечто из ряда вон выходящее, Андерс Кнутас обычно предпочитал находиться на своем месте в управлении. Так проще координировать действия. Быть в центре. Однако ничего подобного этому убийству на Готланде никогда не случалось, и он решил еще раз в спокойной обстановке осмотреть место происшествия. Чаще всего именно там многое может указать на то, как развертывались события. Просто нужно раскрыть глаза и увидеть. Андерс стоял на крыльце летнего домика семьи Хиллерстрём во Фрёйеле. Как всегда, на нем были джинсы и футболка. Мягкие кроссовки. Пиджак он оставил в машине. День выдался ясный, воздух был свежий и прозрачный. Между деревьями виднелась блестящая полоска воды. «Стало быть, здесь она вышла из дому вчера утром», — подумал он.

Он направился тем путем, которым предположительно шла Хелена Хиллерсгрём.

За пределами участка виднелась тропинка, ведущая к пляжу, начинавшемуся в сотне метров за домом. У пляжа стояли полицейские машины.

Ленты заграждения трепетали на ветру. Кнутас держался чуть в стороне, не хотел мешать работе криминалистов. До берега он дошел всего за несколько минут, хотя пришлось перебраться через дюну, чтобы выйти к морю.

Сегодня на море было волнение. Вода бурлила и пенилась, чайки носились над волнами, оглушительно крича. В море виднелись причудливые очертания островов Большой Карлсё и Малый Карлсё. Отсюда были отчетливо видны скалистые выступы, особенно на Малом Карлсё. Большой Карлсё, более плоский и удаленный, прятался позади Малого.

Андерс оглядел местность. Пляж был небольшой, не более километра в длину, с мелким светлым песком. Дюны поросли травой и тростником. Кое-где виднелись закрытые бухточки. Находка для загорающих, озабоченных поиском безветренного местечка, — на самом пляже обычно ветрено.

Кнутас посмотрел на часы. Половина девятого.

Он пошел вдоль берега мимо заграждения. Стало быть, здесь она шла с собакой. Ни о чем не подозревая. Вчера утром стоял плотный туман, так что убийца легко мог затаиться, поджидая жертву. Криминалисты идентифицировали следы Хелены, другие следы на месте преступления должны принадлежать убийце. Пятна крови и борозды на земле свидетельствовали о том, что ее убили на берегу, а потом оттащили в лесок. За заграждением трудились криминалисты. Все представляющие интерес находки с места преступления будут отправлены на анализ в Государственную криминологическую лабораторию в Линчёпинге.

Он дошел до конца пляжа, не заметив ничего необычного, и двинулся обратно. Все указывало на то, что убийца сначала убил собаку. Как же иначе? Это была сторожевая собака, привыкшая охранять свою хозяйку, так что он вынужден был начать с нее. Если, конечно, собака его не знала. Тогда все могло обстоять совсем по-другому. Преступник мог быть знакомым жертвы. Так чаще всего бывает в делах об убийстве. Интуиция подсказывала Кнутасу, что сожитель Хелены ни при чем. Это была его собственная теория. Пока он предпочитал молчать об этом. Кто-то из участников вечеринки — этот вариант напрашивается сам собой. Кристиан Нурдстрём?

Он единственный из всех, с кем Кнутас пока не беседовал. Допрос Кристиана назначен на завтра.

Кнутас не верил, что убийство Хелены Хиллерстрём — случайность. Что она могла случайно наткнуться на убийцу, вооруженного топором, на пустынном пляже, за несколько недель до начала летнего сезона — исключено. Убийство совершено в припадке ярости, что нередко указывает на наличие мотива мести. Но все это не обязательно связано с Хеленой Хиллерстрём. Возможно, речь идет о мести женщинам вообще.

Размышляя таким образом, Кнутас вернулся туда, откуда начал свою прогулку, так и не выяснив для себя ничего нового.

Машин на дороге почти не попадалось. Часы показывали десятый час, и Юхан с Петером ехали в южном направлении. По обе стороны дороги расстилались равнины, залитые утренним солнцем. Справа то и дело проглядывало море, а слева сменяли друг друга луга и поля.

На зеленых лугах паслись стада. Юхан задумался над тем, почему все овцы на Готланде черные, в то время как почти все коровы белые. На материке все было наоборот: белые овцы и черные или бурые коровы.

Они проехали полигон в Тофте и церковь с ее черепичной башней, потом маленький поселок Вестергарн и городок Клинтехамн.

Через несколько километров у самой дороги они увидели белую церковь Фрёйеля. Отсюда море было видно лучше. В загоне бродили гнедые лошади. Засеянные поля уже зеленели. Возле полоски леса у побережья стояли полицейские машины, виднелись ленты ограждения. Юхан и Петер поставили свою машину рядом с другими.

Когда они подошли, Кнутас беседовал с женщиной в полицейской форме. Он пояснил, что сможет дать интервью через пятнадцать минут, и попросил их не заходить за ограждение.

Огорожено было несколько сотен квадратных метров. Юхан оглядел полоску леса, дюны и пляж. Значит, среди всей этой красоты и было совершено зверское убийство. Он задался вопросом, как это произошло, — успела ли женщина перед смертью испугаться?

Они спустились к воде. За ограждением бродили, пристально глядя в землю, несколько полицейских, по всей видимости криминалисты. Время от времени они что-то поднимали и аккуратно складывали в полиэтиленовые пакеты.

«Неужели это ее парень прокрался вслед за ней и так жестоко ее убил? — подумал Юхан. — Ведь почему-то же его арестовали». Однако опыт подсказывал Юхану, что прокурор может иногда принять решение об аресте на достаточно зыбких основаниях.

Его мысли прервал Петер.

— Слушай, отойди в сторонку! — крикнул он из-за камеры, не отрываясь от дисплея.

Он уже установил на штативе большую телекамеру, и сейчас Юхан мешал ему снять панораму пляжа.

Часы показывали одиннадцать. Редактору дневных новостей они уже сообщили, что ему придется довольствоваться утренней информацией, так что волноваться не было причин.

— Давай заедем к сестре того старикашки, который нашел труп, — предложил Юхан, когда они сели в машину. — Ее зовут Свея Юхансон, и живет она где-то поблизости. Вдруг удастся взять у нее интервью?

— Давай попробуем, — согласился Петер, который обычно всегда соглашался.

Свея Юхансон открыла дверь не сразу. Запах свежих булочек ударил в ноздри.

— Так-так, а вы кто такие будете? — спросила она в лоб на певучем готландском диалекте и уставилась на них снизу вверх.

Они никогда еще не видели такой маленькой старушки. Седые волосы были закручены узлом на затылке. Лицо румяное, с мелкими морщинами. На ней был полосатый передник, нос испачкан мукой. «В ней, наверное, не больше метра сорока росту», — с удивлением подумал Юхан и представил себя и своего спутника.

— Ну, тогда заходите, гостями будете, — сказала Свея и впустила их в маленькую темную прихожую. — Я как раз стряпаю, так что придется вам посидеть со мной в кухне.

Они уселись на лавку, и сразу же перед ними на столе появились две чашки кофе.

— От кофе-то вы не откажетесь, — пробормотала старушка, не ожидая ответа. — Вам повезло — первый противень вот-вот будет готов.

— С удовольствием попробуем, — хором выпалили оба.

Юхан посмотрел в окно и понял, что разговор может затянуться.

— Мы хотели бы услышать о том, как ваш брат нашел мертвую женщину, — начал Юхан.

— Расскажу, расскажу, — проговорила она, доставая из духовки противень булочек с корицей. — Он был просто сам не свой, бедняга. До сих пор в больнице. Они решили подержать его еще денек. Хотя сегодня утром я с ним разговаривала, так у него голос уже повеселее стал.

— Как же все это произошло — как он ее обнаружил?

— Так вот, мы с ним собирались пойти гулять. Мы всегда ходим на прогулку, каждый день. Но вчера я не захотела пойти с ним: горло болело, кашель совсем замучил. А сегодня уже гораздо лучше, — констатировала она, ущипнув себя за морщинистую шею. — Ну вот, он пришел ко мне, как обычно, около одиннадцати. Мы с ним пообедали — так у нас заведено. Потом он пошел на прогулку, один. Я сидела в комнате и вязала. Получаса не прошло, а он уже вернулся и давай что есть мочи стучать в дверь, хотя дверь-то всегда открыта. Он был не в себе, бормотал что-то про мертвую женщину и мертвую собаку — и что надо срочно вызвать полицию.

Юхан даже подскочил:

— Собаку? А можно поподробнее про собаку?

— Ну так вот, видать, собаку убили. Голова валялась отдельно, просто ужас какой-то, ой-ой-ой, — заохала она и покачала головой.

Юхан и Петер переглянулись: это что-то новенькое.

— Собака принадлежала убитой женщине?

— Ну да, конечно же, ее собака. Полиция так сразу и сказала, когда приехала.

Полчаса спустя Юхан и Петер покинули гостеприимный дом, унося видеозапись рассказа Свей Юхансон.

Эмма Винарве проснулась вся в поту. Во рту ощущался отвратительный привкус, а в животе как будто образовался комок тоски и страха. Кошмарный сон не отпускал. Они с Хеленой гуляли вместе вдоль берега, что много раз случалось наяву. Хелена шла чуть впереди. Эмма окликнула ее, попросила подождать, но та не ответила. Эмма ускорила шаги и снова окликнула Хелену. Подруга по-прежнему не оборачивалась. Эмма хотела побежать за ней следом, но это ей не удавалось. Ноги отрывались от земли как при замедленной съемке, а с места она не двигалась, как ни старалась. Эмма так и не смогла догнать Хелену и проснулась от собственного крика.

С неожиданной злобой она скинула с себя одеяло Улле, лежавшее на ее половине кровати поверх ее собственного, — именно из-за него ей стало так жарко во сне. Ей хотелось плакать, но она справилась с собой и встала с постели. Солнечный свет пробивался сквозь тонкие шторы, освещая просторную спальню.

Она не пошла на работу, хотя до выпускного оставалось всего два дня и у нее было множество дел. Ей не хотелось бросать своих учеников в такой момент, но общаться с ними она была просто не в состоянии. Все, что можно, она постарается решить и организовать из дому, по телефону. Директор школы все понял и пошел ей навстречу. Шок. Скорбь. Эмма и Хелена. Хелена и Эмма. Они были лучшими подругами.

Механически, словно робот, она встала под душ. Вода омывала ее горячее тело, но она не ощущала прохлады. Кожа казалась толстой скорлупой, существующей отдельно от того, что происходило внутри. Контакт между ее внутренним миром и внешней оболочкой нарушился.

Улле отвез детей в школу по дороге на работу. Он предлагал остаться с ней, но Эмма решительно отказалась — ей хотелось побыть одной. Натянув джинсы и футболку, она босиком прошла в кухню. В доме она всегда ходила босиком, даже зимой. После чашки крепкого кофе и нескольких тостов ей стало полегче. Но ощущение нереальности не уходило. Как такое могло случиться? Ее лучшая подруга убита на их пляже. Там, где они когда-то в детстве лепили куличики, устраивали скачки, когда в двенадцать лет обе до безумия увлеклись лошадьми, подростками гуляли и обсуждали свои проблемы, катались на мопеде и впервые напились. Сама она даже потеряла невинность на этом пляже.

Ее мысли прервал телефонный звонок. Звонил комиссар Кнутас:

— Извините, что вынужден вас побеспокоить, но нам необходимо встретиться и поговорить, и как можно скорее. Могу также сообщить, что сегодня утром был арестован Пер Бергдаль. Я мог бы приехать к вам после обеда. Устроит?

Эмма похолодела. Пер арестован. Невероятно. Наверное, полиции известно про ссору и драку.

— Почему его арестовали?

— На то есть несколько причин, о которых я расскажу при личной встрече.

Эмма, все еще пребывавшая в состоянии шока, вовсе не хотела впускать полицейского в свой дом. Тогда уж лучше встретиться на нейтральной территории.

— Может быть, встретимся у вас в управлении? Около двух?

— Очень хорошо. Как я уже сказал, сожалею, что приходится вас побеспокоить, но это очень важно.

— Ничего страшного, — проговорила она без всякого выражения.

Кнутас отхлебнул кофе из большой чашки с эмблемой «АИК».[4] Подарок брата. Эта чашка безумно раздражала Эрика Сульмана, который с самого рождения был фанатом «Юргордена».[5]

Он взглянул на настенные часы. Без четверти двенадцать. В животе урчало. Он слишком мало спал ночью, и ему всегда приходилось компенсировать недостаток сна едой. Скоро наконец и обед.

Следственная группа собралась, чтобы обсудить информацию, которую удалось собрать. На совещании присутствовал и прокурор.

В помещении было душно. Витберг открыл окно, выходившее на парковку возле управления. Солнечные лучи играли в кронах деревьев. Шведский флаг полоскался на ветру. Чуть в стороне по Биркагатан проехал грузовик, в кузов которого набились шумные гимназисты в белых шапочках. Выпускные балы в школах, День национального флага. А они сидят и обсуждают одно из самых мрачных убийств, когда-либо случавшихся на Готланде.

— Итак, давайте суммируем все, что нам известно на сегодняшний день, — начал Кнутас. — Хелена Хиллерстрём была убита вчера между восьмью тридцатью и двенадцатью тридцатью. Следы, кровь и отпечатки на песке показывают, что убийство произошло на пляже Густавс. То есть тело не было перемещено туда из другого места. Первичное заключение медицинской экспертизы говорит нам о том, что смерть наступила в результате множественных травм головы. Характер полученных повреждений черепа указывает на то, что они нанесены острым предметом, вероятнее всего топором. На теле также следы множественных ударов топором. Кроме того, преступник засунул ей в рот ее трусы. Тело Хелены Хиллерстрём найдено без одежды. Пока неизвестно, имело ли место изнасилование, — никаких внешних признаков сексуального насилия нет. На половых органах следов насилия также не наблюдается. Тело направлено в отдел судебно-медицинской экспертизы в Сольне. Примерно через двое суток мы получим их заключение. Трусы мы переслали в лабораторию для анализа. Ни на теле, ни на трусах не обнаружено следов спермы, — во всяком случае, наши криминалисты ничего не нашли. Посмотрим, что покажет лабораторный анализ. Прочая одежда убитой пока не найдена.

— А орудие убийства? — спросил Витберг.

— Его тоже нет, — ответил Сульман. — Мы прочесали большую территорию вокруг того места, где был обнаружен труп. Не обнаружили ничего особенного, помимо нескольких окурков, которые также направлены в лабораторию для исследования. Мы допросили возможных свидетелей — никто ничего не видел и не слышал. Единственная зацепка, которая у нас есть на сегодняшний день, — это следы на пляже и в лесочке, оставленные кроссовками неизвестной марки сорок пятого размера. Думаю, они принадлежат преступнику.

Сульман поднялся. С усилием ему удалось развернуть карту и прикрепить ее на стену. Это была карта пляжа Густавс и прилежащей территории. Сульман вытер платком пот со лба и указал то место, где было найдено тело:

— Вот здесь был обнаружен труп. Следы показывают, что Хелена Хиллерстрём прошла вот этим путем вдоль пляжа. Затем она, видимо, повернула и пошла назад. В другом конце пляжа, то есть там, откуда она вышла, трава примята. Похоже, он стоял там и поджидал ее. Возможно, он знал, как она пойдет, и кинулся ей наперерез, до того как она успела подняться к дороге. Следов от машины нет, так что убийца, должно быть, добрался сюда пешком. Предположительно он убил ее вот здесь. На это указывают следы крови на земле. Затем он оттащил тело в лес.

— А собака? — спросила Карин Якобсон.

— Скорее всего, ему пришлось сначала устранить собаку. По словам сожителя, это была верная и дрессированная сторожевая собака, всегда державшаяся возле хозяйки и готовая кинуться на ее защиту. Собаке нанесены удары топором по голове и по шее. Голова практически отрублена. Кроме того, он отрубил одну лапу. Зачем — непонятно.

Все поежились. Карин скривилась.

— Сколько человек знали о том, что она находилась на острове? — спросил Норби.

— Около тридцати, если я правильно сосчитала, — ответила Карин Якобсон и заглянула в свои бумаги. — Ее семья, коллеги по работе и несколько друзей в Стокгольме, ее подруга Эмма Винарве, ближайшие соседи и, конечно же, участники вечеринки.

— Что указывает на то, что виновен ее сожитель? — спросил Витберг, повернувшись к прокурору.

— На вечеринке между ним и Хеленой произошла ссора, в результате которой он ее ударил, — ответил Смиттенберг. — Это была ссора на почве ревности. Судя по всему, она танцевала с бывшим одноклассником, Кристианом Нурдстрёмом. Бергдаль воспринял ситуацию так, что этот самый Кристиан во время танца позволял себе вольности, а Хелена не возражала. Бергдаль схватил Хелену за руку, вывел на веранду, они стали ссориться, и он дал ей пощечину. У него самого на коже остались царапины и укусы. Ссора продолжалась недолго. Затем из дома вышел Нурдстрём, чтобы поговорить с Бергдалем. Тот и ему нанес удар. Друзья вмешались и разняли их, так что до настоящей драки дело не дошло. Они утверждают, что все было спокойно, когда они уезжали. Бергдаль заснул, а Хелена даже прилегла рядом. Против него говорит тот факт, что он последним видел ее в живых и что они дрались в ночь перед убийством. Я считаю это достаточным основанием, чтобы задержать его. Однако для выдачи санкции на арест этого недостаточно. Если вам не удастся найти новые доказательства, например технического характера, его придется отпустить. У вас на это три дня.

— Что нам известно о Хелене? — спросила Карин. — Какой образ жизни она вела?

Кнутас заглянул в свой блокнот:

— Судя по всему, Хелена жила достаточно обычной жизнью. Она тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, так что ей было тридцать четыре. Через месяц исполнилось бы тридцать пять. Родилась и выросла на Готланде. Семья переехала в Стокгольм в восемьдесят шестом году, то есть когда Хелене было двадцать лет. Они оставили себе домик во Фрёйеле, куда приезжали несколько раз в год. Обычно проводили там почти все лето. Хелена закончила Стокгольмский университет, где выучилась на системного администратора, последние три года работала в компьютерной фирме. Друзей у нее было множество. Создается впечатление, что до Бергдаля у нее не было серьезных отношений с мужчинами. Никогда ранее не была замужем или помолвлена. Со слов Бергдаля, у нее был роман с тем самым Кристианом, который присутствовал на вечеринке. Возможно, это чистейшей воды фантазии. Как вы знаете, ее сожитель очень ревнив. Никто из друзей факта отношений с Кристианом не подтвердил. А о таком хоть кто-нибудь должен был бы знать. Кристиана Нурдстрёма мы пока не имели возможности допросить: он улетел в Копенгаген на следующий день после вечеринки. Там проживают его родители. Я беседовал с ним по телефону — завтра он прилетает обратно.

— Фигурирует ли имя Хелены Хиллерстрём в нашей базе? — спросил Витберг.

— Нет. Вопрос в том, каковы наши дальнейшие действия. Мы будем продолжать допросы участников вечеринки. В первую очередь мне хотелось бы допросить Кристиана Нурдстрёма. Кто-то должен отправиться в Стокгольм и побеседовать с родными Хелены, с ее коллегами, друзьями, людьми из ее окружения. Это надо сделать как можно скорее. Мы должны работать непредвзято, вовсе не обязательно, что виновный — Бергдаль. Если это не он, то нам неизвестно, откуда взялся убийца, — проживает ли он здесь, на острове, или преследовал ее от самого Стокгольма. Возможно также, что она с ним незнакома, что они столкнулись случайно.

— Я готова поехать в Стокгольм, — сказала Карин Якобсон. — С теми, кто ее знал, надо переговорить как можно скорее. Я могу выехать сегодня во второй половине дня.

— Отлично, — одобрил Кнутас. — Возьми с собой кого-нибудь. В Стокгольме масса работы, нужно допросить очень многих. Правда, тебе будет помогать Центральное управление, но мне все же кажется, что ехать надо вдвоем.

— Я могу поехать, — откликнулся Витберг.

Карин одарила его благодарной улыбкой.

— Так и решим. В остальном будем ожидать ответа из лаборатории. Тем временем нам предстоит составить список всех знакомых Хелены здесь, на острове. С кем она общалась, когда приезжала сюда? Помимо лучшей подруги. Следует еще раз поговорить с соседями. Кроме того, я хочу еще раз подробно допросить Эмму Винарве. Чем занималась Хелена в дни, предшествовавшие убийству? Разговоры по телефону? Эсэмэс-сообщения? Сожитель утверждает, что они отключили мобильные телефоны, едва сошли с парома. Однако мы должны это проверить. Как будем разыскивать ее одежду? Расширим границы территории вокруг места преступления с целью как поисков одежды, так и опроса соседей. Вот те задачи, которые мне видятся в ближайшей перспективе. Что скажете? — закончил Кнутас.

Возражений ни у кого не нашлось, и они распределили обязанности.

Пообедав с большим опозданием, Юхан и Петер отправились в управление полиции, чтобы взять дополнительное интервью у комиссара. Требовалось получить подтверждение сведений о собаке, до того как смонтировать сюжет для вечерних новостей.

В дверях отдела криминальной полиции Юхан столкнулся с женщиной. У нее были длинные русые волосы, темные глаза, прямой и открытый взгляд. Она коротко поздоровалась и двинулась прочь по коридору, перекинув через плечо сумку. Высокая и стройная, в вытертых джинсах и высоких сапогах.

— Кто это? — спросил Юхан, едва переступив порог.

— Подруга убитой, — сухо ответил Кнутас. — Проходите. Так-так, и чего вы от меня хотите? — устало спросил он, усаживаясь за рабочий стол. — Честно говоря, у меня нет времени.

Юхан плюхнулся на стул для посетителей. Он решил сразу взять быка за рога:

— Почему вы ничего не рассказали о собаке?

Кнутас и бровью не повел:

— Не рассказал — чего?

— Преступник отрубил голову собаке убитой девушки. Собаку нашли рядом с трупом.

На шее у Кнутаса проступили красные пятна.

— Я не могу подтвердить эти сведения. Вы их добыли — вы и отвечаете за их достоверность.

— Какие выводы вы из всего этого делаете?

— Поскольку я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваши слова, то не могу сделать никаких выводов.

— Мы слышали из двух разных источников, что убитая была зарублена топором. Эта информация уже опубликована, ее показывали бегущей строкой по всей стране. Не лучше ли будет, если вы это подтвердите?

— Сколько бы у вас ни было источников, в интересах следствия я буду молчать. С этим вам придется смириться, — произнес Кнутас с плохо скрываемым раздражением.

— Однако мне нужно взять еще одно интервью.

— Пожалуйста. Я все равно не скажу больше того, что уже сказал. Полиция на сегодняшний день не готова распространять никакой новой информации. Подозреваемый пока не арестован, и прокурор не обращался в суд с ходатайством об аресте. Поэтому в интересах следствия мы не можем подтвердить ваших слов о собаке. Возможно, убийца разгуливает на свободе, и тогда особенно важно, чтобы подробности не просачивались наружу. Надеюсь, вы это понимаете и не будете распространяться об этом, пока не поступят новые сведения, — проговорил Кнутас и сурово посмотрел на них.

После утомительного для обеих сторон интервью Юхан и Петер поспешили обратно в редакцию. Они просидели несколько часов, монтируя три сюжета, отличающиеся друг от друга, так чтобы удовлетворить разные редакции телевидения.

Новости на разных каналах ни в коем случае не должны быть похожи, упаси бог.

Посоветовавшись с Гренфорсом, они решили рассказать об убитой собаке и включить интервью со Свеей Юхансон. Сведения сочли заслуживающими внимания, ибо они раскрывали характер убийцы. Кроме того, зрителям наверняка будет интересно послушать сестру человека, обнаружившего труп.

Гренфорс остался очень доволен тем, что им удалось взять интервью у сестры, которая без всяких сомнений дала разрешение на использование его в эфире. Когда Юхан предупредил ее о том, сколь мощным средством массовой информации является телевидение, она ответила, что все так и было, как она рассказывает, и нет никаких оснований скрывать это от людей. «Ей бы журналисткой быть», — подумал Юхан.

Закончив монтаж, он позвонил Кнутасу и сообщил, что они решили опубликовать интервью со Свеей Юхансон, в котором она рассказывает про собаку. Он понимал, как важно не портить отношений с полицией. Иначе ему будет нелегко в дальнейшем получать информацию. Кнутас не разозлился, его реакция походила на отчаяние. В качестве компенсации Юхан пообещал озвучить в репортаже просьбу полиции откликнуться всех, кому что-либо известно.

Из редакции они пошли пешком. Стоял теплый весенний вечер. Петер предложил прогуляться и поужинать на веранде какого-нибудь ресторана, вместо того чтобы возвращаться в отель.

Юхан хорошо знал Готланд. Когда-то он проводил здесь почти каждое лето. Особенно в восьмидесятые, когда остров был на пике моды и все ездили сюда покататься на велосипеде — семьями, целыми классами, парочками. Он задумался: что же изменилось с тех пор? Остров с его равнинными пейзажами, цветущими лугами и велосипедными дорожками вдоль всего побережья оставался идеальным местом для путешествий на двух колесах.

Они спустились вниз по Страндгатан, прошли через пролом в стене и вышли на Альмедален — широкое поле со скамейками, фонтанами, газонами и деревянной сценой, с которой во время традиционной июльской недели дебатов выступали политики. Летом здесь собиралось огромное количество туристов, семьи с детьми.

Но сейчас здесь было пустынно. Юхан и Петер прошли по парку и спустились в порт, где гулял свежий ветер. У причалов стояло всего несколько яхт. Большинство ресторанов еще не открылось. Через две-три недели в них яблоку негде будет упасть.

Город без толп туристов казался совсем другим. Они поднялись по лестнице к живописным домикам на уступе скалы. Под ногами простирался Висбю: разноцветные домики, средневековые руины, узкие извилистые улочки, окруженные крепостной стеной. А позади всего этого великолепия — море.

Сумерки уже окутали город, когда они спустились вниз и прошли мимо Домского собора. Внутри репетировал хор. Нежные, мелодичные звуки доносились из-за массивных деревянных дверей.

Возвращаясь поздно вечером в отель, они решили попытаться назавтра взять интервью у подруги Хелены Хиллерстрём.

Четверг, 7 июня

Дом был расположен в коттеджном поселке в Роме, в самом центре Готланда, рядом с местной школой и стадионом. Его окружали виллы с пышными садами. Полная идиллия. Юхан узнал имя подруги Хелены Хиллерстрём, с которой столкнулся в коридоре управления полиции, и позвонил ей. Поначалу идея интервью показалась ей сомнительной. Но Юхан умел уговаривать, и спустя двадцать минут она нехотя согласилась встретиться с ним и Петером.

Они припарковали машину возле пышной живой изгороди из кустов сирени, на которых только-только распустились белые цветы. Сад производил великолепное впечатление — большой ухоженный газон, клумбы с цветами, названия которых Юхан не знал. На севере собирались черные облака. Нетрудно было сообразить, что еще до обеда пойдет дождь.

Дверь им открыла сама Эмма Винарве, босиком, в белой футболке и серых спортивных брюках. Мокрые волосы свисали на плечи. «До чего же красивая!» — успел подумать Юхан, собираясь с духом. Молчание несколько затянулось. Она посмотрела на них вопросительно.

— Добрый день! Юхан Берг, «Региональные новости», Шведское телевидение. А это оператор Петер Бюлунд. Как хорошо, что вы согласились с нами встретиться!

— Здравствуйте, — сказала Эмма Винарве. — Проходите.

Она провела их в гостиную. Темный дощатый пол, светлые оштукатуренные стены и большие окна, выходящие в сад. Меблировка в высшей степени скромная. У стены стояли друг напротив друга два серо-голубых дивана. Юхан с Петером сели на один из них, Ева на другой. Она была бледна, нос слегка покраснел.

— Даже не знаю, что вам рассказать.

— Мы хотели только спросить о ваших взаимоотношениях с Хеленой, — проговорил Юхан. — Вы хорошо ее знали?

— Она была моей лучшей подругой, хотя в последние годы мы нечасто встречались. Мы вместе учились в школе, а знали друг друга еще с садика. После девятого мы оказались в разных классах, но постоянно общались. В те времена мы жили рядом в типовых коттеджах на Рютегатан, в Висбю, возле офиса компании «Эриксон». Ну, который сейчас называется «Флекстроникс».

— А во взрослом возрасте вы поддерживали отношения?

— Семья Хелены переехала в Стокгольм, когда мы окончили гимназию.[6] Кстати, это было летом — вскоре после того, как ей исполнилось двадцать. Я это точно помню, потому что она устроила тогда большой праздник здесь, на Готланде, по случаю дня рождения. А потом они переехали в Дандерюд. Мы все равно не терялись, перезванивались но нескольку раз в неделю, я часто ездила к ней в гости в Стокгольм. А летом она всегда приезжала сюда. Ведь у них остался этот домик возле пляжа Густавс.

— Что за человек была Хелена?

— Она была веселая и неунывающая. Очень открытая, легко сходилась с новыми людьми. Она была оптимисткой. Во всем видела хорошее.

Эмма поспешно поднялась и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась со стаканом воды и рулоном бумажных полотенец.

— А друг Хелены — что он за человек?

— Пер? Отличный парень. Симпатичный, внимательный, очень заботился о Хелене. Я убеждена, что он невиновен.

— Давно они вместе?

Эмма отхлебнула воды.

«Она неподражаема», — подумал Юхан.

— Шесть лет. Они познакомились в то лето, когда я вышла замуж.

— У них все было хорошо? — продолжал Юхан, ощущая легкий укол оттого, что она упомянула о своем замужестве.

Естественно, она замужем. Большой дом, песочница и детские велосипеды в саду. «Идиот! — сказал он самому себе. — Она не станет твоей очередной победой».

— По-моему, да. Правда, иногда она уставала от него и спрашивала себя, так ли уж она его любит. Но это бывает со всеми, кто долго вместе. Мне кажется, она собиралась и дальше жить с ним. Она не раз говорила, что если будет заводить детей, то только от Пера. С ним ей было спокойно.

— Можно, я задам вам несколько вопросов перед камерой? Только те, на которые вы готовы отвечать.

— Даже не знаю. Не знаю, что сказать.

— Давайте все же попробуем. Если вам будет тяжело, мы прервемся.

Петер принес камеру. Он не стал устанавливать штатив или дополнительное освещение. Ситуация и так была щекотливой. Юхан пересел на диван рядом с Эммой. Теперь он ощущал запах ее только что вымытых волос.

Интервью получилось удачным. Эмма рассказала о Хелене и об их дружбе. О своем страхе и о том, как весь мир перевернулся для нее после убийства.

— Возьмите мою визитку — вдруг вы захотите еще что-нибудь рассказать? И вообще на всякий случай, — сказал Юхан, когда они уходили.

— Спасибо.

Она положила визитную карточку на комод, даже не взглянув на нее.

Когда они вышли на дорогу перед домом, Юхан перевел дух.

— Какая женщина! — пробормотал он и повернулся к Петеру, который шагал сзади с камерой на плече.

— Такой красавицы я давно не видывал, — согласился коллега. — Как она очаровательно говорит! А какие глаза, какая фигура! Я погиб.

— И ты тоже? Жаль только, что она замужем и у нее дети.

— А мне вообще везет, — усмехнулся Петер. — Слушай, надо снять дом снаружи. Подожди пару минут, — бросил он и исчез за углом.

Парковка возле торгового центра перед универмагом «Обс» пустовала. «Через пару недель здесь будет не протолкнуться», — подумал Кнутас, сидевший за столом в своем кабинете. Он только что разговаривал по телефону с женой, которая в красках описала ему, как принимала утром роды, — родились близнецы. Это привело ее в полный восторг — она и сама была мамой близнецов. Ее радость передалась и ему, но ненадолго. Тепло, которое он ощущал во время разговора с женой, снова сменилось тревожными мыслями об убийстве Хелены Хиллерстрём.

До этого события ситуация на Готланде оставалась спокойной. С 1950 года на острове произошло около двадцати убийств, десять из них — в 90-е годы. Этот всплеск преступности очень волновал его. Почти все убийства произошли на почве бытовых ссор, обычно в рамках семьи. Ревность, пьяные драки. Два убийства остались нераскрытыми: пожилую женщину забили палкой до смерти в ее доме во Фрёйеле в 1954 году, второе произошло в отеле Висбю в декабре 1996-го, была убита женщина-портье, по всей видимости в связи с ограблением. Это случилось, когда Кнутас уже возглавлял городское управление криминальной полиции. Хотя с самого начала к делу подключилось Центральное управление и трое сотрудников оттуда проработали на Готланде почти полгода, раскрыть это дело так и не удалось.

Оно отложилось где-то в глубине сознания, как заноза, но он старался не думать о нем. Убийство в отеле и так стоило ему многих бессонных ночей.

Он достал трубку и стал тщательно набивать ее.

И теперь вот это. «Тут дело совсем иного рода, — подумал он. — Молодая женщина убита зверским способом, да еще эти трусики!..»

Утром прибыли два следователя из Центрального управления, они уже провели первое совместное совещание. Шумный комиссар Мартин Кильгорд, громогласный и общительный, держался как-то даже слишком по-приятельски. Его Кнутас знал только понаслышке — о нем говорили как о профессионале. Однако Кнутас пока чувствовал себя с ним несколько скованно. Он надеялся, что это со временем пройдет. Помощник Кильгорда, инспектор Бьёрн Хансон, производил впечатление человека строгого и основательного. Это больше устраивало Кнутаса.

Тем временем тело Хелены Хиллерстрём было отправлено в отдел судебно-медицинской экспертизы в Сольне. Однако перед тем судмедэксперт осмотрел тело на месте. Для следствия это было важно. Опыт подсказывал Кнутасу, что шансы раскрыть преступление повышаются, если судмедэксперт обследует тело на месте преступления. Кроме того, сразу после обнаружения тела огородили значительную территорию. Этому он тоже научился с годами. Чем большую территорию сразу удается огородить, тем лучше.

Серьезной проблемой являлось отсутствие свидетелей. Никто ничего не видел и не слышал. На побережье в этом месте нет никакого жилья. Все немногочисленные дома расположены гораздо выше.

Орудие убийства не найдено. Никаких других следов, важных для следствия. Почти ничего конкретного — пара окурков, которые могли оказаться на этом месте и раньше, и следы кроссовок. Все, что им известно об убийце, — что у него большой размер обуви.

Все участники вечеринки, кроме Кристиана Нурдстрёма, уже допрошены. Ничего примечательного эти допросы не дали. Кнутас был почти на сто процентов уверен в невиновности Бергдаля. За долгие годы работы полицейским он провел достаточно много допросов, чтобы доверять своей интуиции. В поведении Пера Бергдаля было нечто бесхитростное и откровенное. Царапины, судя по всему, были получены им от Хелены, а судмедэксперт обнаружил у нее на щеке и за ухом следы удара, нанесенного ей перед смертью. С другой стороны, известно, что они поссорились. Легко понять, почему Бергдаль сразу в этом не признался. Однако теперь надо найти что-нибудь новое — и срочно.

Кнутас покрутился на стуле и посмотрел в окно. День выдался серый и унылый. Пока лето совсем не ощущалось. Вчерашнее солнце показалось ненадолго. Сегодня все снова заволокло облаками.

Карин Якобсон и Томас Витберг уже прибыли в Стокгольм. Карин звонила ему в первой половине дня. Они допрашивают людей, окружавших Хелену Хиллерстрём, и, скорее всего, пробудут в Стокгольме еще несколько дней. Когда Карин не было рядом, Кнутасу очень ее недоставало. Само собой, у него сложились прекрасные отношения и с другими членами группы, но к Карин он все же относился по-особому. С первых дней, как она пришла на работу в полицию Висбю после нескольких лет практики в Стокгольме, ему было как-то легко говорить с ней. Она сразу вызвала доверие. Поначалу ему даже казалось, что он влюблен в Карин, но примерно в то же время он встретил свою будущую жену и был ею совершенно очарован.

У Карин не было друга, — во всяком случае, Кнутас ничего об этом не знал. Хотя они тесно общались по работе, разговор о личной жизни как-то не заходил.

К трем часам дня Юхан и Петер смонтировали и отослали интервью с Эммой Винарве. Гренфорс перезвонил им через десять минут. Похвалил за сюжет, который пойдет вечером во всех программах новостей. Однако шеф, который всегда был чем-то недоволен, хотел, чтобы они побеседовали с соседями убитой. «Все ж таки убийство произошло прямо у них под носом», — заявил он.

— Мы ведь уже побывали там и записали интервью со старушкой из Фрёйеля, — ворчливо возразил Юхан.

Петер сидел в кресле и следил за разговором.

— А на четвертом канале в новостях дали соседей, — заявил редактор.

— И только поэтому они нам тоже срочно понадобились? — раздраженно спросил Юхан.

— Ты же сам понимаешь, как полезно побеседовать с теми, кто живет в двух шагах от места убийства.

— Разумеется, вопрос только в том, успеем ли мы к главному выпуску.

— А вы постарайтесь, — напутствовал Гренфорс. — Если не получится, пустим в самом позднем выпуске.

— Ладно, постараемся.

Они немедленно отправились в путь. Снова доехали до Клинтехамна и свернули в сторону Фрёйеля. С момента убийства миновало всего два дня. Юхану показалось, что прошло гораздо больше времени. «Просто невероятно, сколько всего можно успеть за такой короткий срок!» — подумал он.

Они остановились у первого дома после съезда к пляжу Густавс. Красный жилой дом, скотный двор с курятником. Куры бродили за загородкой, мирно кудахтая. Навстречу им выбежала, виляя хвостом, собака. Чувствовалось, что сторож из нее неважный.

Они позвонили в дверь. Им открыла женщина со светлыми вьющимися волосами и внимательными серыми глазами.

— Добрый день.

Она вопросительно оглядела их.

Пушистая кошка стала тереться об их ноги. Из дома доносились детские голоса.

Юхан представил обоих.

— Мы беседуем с теми, кто живет поблизости. Ну да, об убийстве. Вы знали убитую женщину?

— Нет, лично я с ней не была знакома. Конечно же мы знали их семью, но не общались с ними.

— Что вы можете сказать по поводу того, что произошло?

— Просто страшно подумать, что здесь у нас может произойти такое. Остается только надеяться, что его схватят как можно скорее. Очень неприятно, все время думаешь об этом. И за детьми я сейчас смотрю в оба. У меня их пятеро.

Женщина крикнула что-то детям, закрыла дверь в дом и присела на скамейку на крыльце. Достала коробочку с жевательным табаком, взяла щепотку и привычным движением сунула в рот. Протянула коробочку им. Юхан и Петер вежливо отказались.

— Сегодня ночью мне в голову пришла одна мысль. Полиция приезжала к нам раньше и расспрашивала о всяком разном. Разговаривали в основном с мужем. А сегодня ночью мне не спалось, я вдруг вспомнила одну вещь.

— Какую именно? — спросил Юхан.

— У меня бессонница, я часто лежу ночами и не могу заснуть. Позавчера, то есть в ночь с понедельника на вторник, я слышала, как на дорогу перед домом свернула машина. Здесь по ночам никто не ездит, так что мне это показалось очень странным. Я встала, чтобы посмотреть, куда она поехала, но ничего не увидела. Она как сквозь землю провалилась. А это странно, потому что дорога идет вниз к морю. Я решила выйти и посмотреть. Когда я открыла дверь, то снова услышала шум машины. Она как раз проезжала мимо нашего дома. Но здесь дорога делает поворот, так что я не успела увидеть, что это за машина.

— Ну хоть что-нибудь вы заметили?

— Я обратила внимание на звук. Двигатель у нее… как бы это сказать?.. звучал как-то допотопно. Новые машины не издают таких звуков.

— Может быть, это кто-нибудь из соседей?

— Нет, сегодня я расспросила всех соседей — именно потому, что мне показалось странным, что кто-то ездит здесь среди ночи. Но никто в ту ночь никуда не ездил, впрочем, машины соседей я все различаю по звуку. Нас ведь здесь немного.

— А кто еще тут живет?

— Мы, потом ветеринар в следующем доме. Затем семья Юнсонов — они фермеры и владеют всеми землями, которые вы видите вокруг. Живут они на большом хуторе слева от дороги, чуть вниз, за домом ветеринара. И еще одна семья с детьми, Ларсоны, — их дом стоит по правой стороне ближе к берегу.

— В котором часу вы слышали звук машины?

— Около трех.

— Вы сообщили об этом полиции?

— Да, я позвонила им сегодня утром и все рассказала. Они уже вызывали меня на допрос.

— Понимаю, — сказал Юхан. — Можно, мы зададим вам несколько вопросов перед камерой?

После недолгих уговоров женщина согласилась. Остальные жители окрестных домов решительно отказались от интервью.

Юхан вынужден был признать, что Гренфорс оказался прав: очень полезная идея поговорить с соседями.

Они снова отправились в редакцию и смонтировали двухминутный сюжет, который отправили в Стокгольм за пять минут до выхода в эфир главного выпуска новостей, к величайшему удовольствию редактора.

Кристиан Нурдстрём явился в управление полиции ровно в пять часов вечера, как и договаривались. «Красавчик», — констатировал Кнутас, когда они обменивались рукопожатием. Он решил провести допрос в своем кабинете в присутствии инспектора Ларса Норби.

— Кофе хотите? — спросил Норби.

— Да, с молоком, если можно. Я к вам прямо из аэропорта, а кофе в самолете был с привкусом мочи молодого поросенка.

Откинув волосы со лба, он поудобнее устроился на стуле, положил ногу на ногу и несколько натянуто улыбнулся комиссару, который достал магнитофон и поставил его на стол между ними.

— А это обязательно?

— К сожалению, да, — ответил Кнутас. — Надеюсь, он не будет вас особенно смущать.

— Ну, на самом деле довольно-таки неприятно…

— Постарайтесь не обращать на него внимания. Как я уже говорил по телефону, этот допрос носит чисто формальный характер. Мы уже побеседовали со всеми участниками вечеринки, кроме вас. Поэтому мы и пригласили вас сюда.

— Да-да, я понимаю.

Норби принес кофе, и они приступили к допросу.

— Итак, что вы делали четвертого июня?

— Как вы знаете, я был приглашен на ужин к своей старой приятельнице Хелене Хиллерстрём и ее парню Перу Бергдалю. Мы с Хеленой были знакомы очень давно. Еще со школы.

— Вы пришли туда один?

— Да.

— Расскажите, пожалуйста, о событиях того вечера.

— Поначалу все шло замечательно. Мы ужинали, пили вино. В таком составе мы не собирались ровно год. После ужина пошли танцевать. На следующий день никому не надо было на работу, так что все настроились на то, чтобы как следует повеселиться.

— С чего началась драка между вами и Бергдалем?

Кристиан нервно рассмеялся и погладил ухоженную бородку.

— Это полный идиотизм. Не понимаю, что взбрело ему в голову. Он повел себя как последний неандерталец. Все началось с того, что я танцевал с Хеленой. И тут Пер подскочил к нам, злобный, как йеху, и вырвал ее у меня из рук. Я даже не успел отреагировать. Потом я увидел, как они вышли на веранду. В смысле — на веранду позади дома. Я не особо расстроился. Пригласил вместо нее Беату. Через некоторое время Хелена влетела в дом. Она плакала, убежала в ванную и там заперлась. Больше я ее в тот вечер не видел.

«И больше уже никогда не видел», — подумал Кнутас, но промолчал.

— Что произошло потом?

— Я вышел на веранду, чтобы поговорить с Пером. Едва я переступил порог, как он двинул мне по физиономии. Придурок чертов! — добавил Кристиан вполголоса, словно ни к кому не обращаясь, и покачал головой.

— Вы не дали ему сдачи?

— Несомненно, дал бы, но тут подскочили остальные и разняли нас. После этого вечеринка закончилась. Он все испортил.

— Как вы уехали оттуда?

— Я сел в такси с Беатой и Джоном. Они живут в Висбю, а я в Бриссунде.

— Значит, они вышли из такси, а вы поехали дальше?

— Да.

— Вы живете один?

— Да.

— А девушка у вас есть?

— Нет.

— Почему?

Реакция на этот вопрос оказалась бурной: лицо Кристиана вдруг побагровело.

— А вам-то какое дело, черт побери?

— Нам до всего есть дело, — спокойно ответил Кнутас. — Во всяком случае, до окончания следствия. Напоминаю, что мы расследуем убийство. Отвечайте на вопрос.

— У меня нет ответа.

— Вы гей?

Лицо Нурдстрёма побагровело еще больше.

— Нет.

— Послушайте, — заговорил Кнутас, — у вас привлекательная внешность, и вы прекрасно об этом знаете. У вас хорошая работа, вы мужчина в самом расцвете сил — и при этом одиноки? У вас были длительные отношения с кем-нибудь?

— Что происходит, собственно говоря? Вы что, психологи? Что вы мне в душу лезете?

— Мы полицейские. И мы хотим знать.

— Я не был женат, не был помолвлен, ни с кем пока не жил. Моя работа связана с поездками — двести пятьдесят дней в году я в разъездах. Вполне вероятно, что это имеет отношение к сути вопроса, — добавил Нурдстрём саркастически. — Если вы хотите знать, занимаюсь ли я сексом, то ответ — «да». Этого можно добиться разными путями, а большего мне на нынешнем этапе моей жизни не нужно. — Он привстал со стула. — Вы довольны или вам еще что-то хочется узнать? Какие позы я предпочитаю?

И Норби, и Кнутаса удивила его реакция.

— Сядьте, пожалуйста, — попросил Кнутас. — И успокойтесь.

Кристиан Нурдстрём снова уселся и вытер лоб платком. «Надо же какой чувствительный! — подумал Кнутас. — Впредь будем с ним поаккуратнее».

— Какие у вас были отношения с Хеленой Хиллерстрём?

— Хорошие. Мы дружили. Были знакомы еще со школы.

— В ваших отношениях было что-то еще, кроме дружбы?

— Нет. Ничего такого не было.

— Вы испытывали к ней иные чувства, помимо чисто дружеских?

— Естественно, я считал, что она хороша собой. И все так считали. Вы же ее видели.

— Между вами ничего не было?

— Нет.

— А почему, как вы думаете?

— Понятия не имею. Просто не сложилось.

— По словам Пера Бергдаля, у вас с ней была «интрижка» много лет назад.

— Ерунда.

— А почему у него возникли подобные мысли?

— Понятия не имею. Он чертовски ревнив. Воображает себе бог знает что.

Больше им от Кристиана Нурдстрёма ничего не удалось добиться. Они отпустили его, взяв слово, что он сообщит, если соберется покинуть остров.

После допроса полицейские решили выпить по чашечке кофе и обменяться впечатлениями.

— За этим парнем надо приглядывать, — сказал Кнутас.

— Да, он сидел как на иголках, — задумчиво согласился Норби. — Какой взрывной темперамент! Надо расспросить его знакомых, правда ли то, что он говорит.

Кнутас кивнул:

— Я немедленно поручу кому-нибудь проверить его.

Пятница, 8 июня

Эмма Винарве расхаживала по классу маленькой школы в Роме, заканчивая последние приготовления к празднованию окончания учебного года. За окнами вздымалась до небес серая деревянная башня церкви, яблони стояли в цвету, а за оградой школы паслись на свежей траве овцы.

Класс, украшенный ветками березы и сирени, вот-вот заполнится восьмилетками, с восторгом ожидающими долгих летних каникул.

Эмма отсутствовала несколько дней, и теперь ей хотелось побыть одной, прежде чем дети ворвутся в класс.

Все три дня, прошедшие после убийства Хелены, Эмме казалось, что ей все это мерещится. Она не могла смириться с мыслью, что такое действительно могло произойти. Она плакала, разговаривала и снова плакала. Разговаривала с Улле, с их общими с Хеленой друзьями, со всеми, кто был на той роковой вечеринке, с родителями Хелены, соседями и коллегами по школе. Пер Бергдаль сидел в следственной тюрьме в Висбю без права на свидания.

Эмма звонила в полицию и прокурору. Она умоляла, просила дать ей возможность поговорить с Пером, но безрезультатно. Они были непоколебимы. Прокурор решил полностью запретить Перу Бергдалю внешние контакты. В интересах следствия.

Эмма была уверена в его невиновности. Она думала о том, как он будет жить дальше, когда весь этот кошмар закончится. Его имя благодаря журналистам теперь известно на всю страну. Все будут подозревать его — пока не поймают настоящего убийцу. Кто же он? Она содрогнулась при этой мысли. Человек, с которым Хелена столкнулась случайно? Или кто-то, кого она знала? Знакомый, о котором Эмме не было известно?

Конечно, они с Хеленой хорошо знали друг друга и все всегда друг другу рассказывали. Во всяком случае, она так думала. Но вдруг у Хелены были от нее тайны? Эти мысли терзали ее, вызывали приступы раздражения на фоне общей скорби. Она сердилась на Улле, когда ей казалось, что он не до конца понимает ее состояние. Однажды даже накричала на него и шваркнула об пол пакет с молоком, так что брызги разлетелись по всей кухне. Даже на потолочных балках остались следы, как выяснилось на следующее утро, когда она делала уборку.

Все это казалось кошмарным сном. Словно происходило не по-настоящему. Она убрала с подоконника поникшие цветы. «Надо забрать их домой и попытаться оживить», — подумала она.

Бросила взгляд на часы. Уже почти девять. Пора открыть класс.

Дети робко приветствовали ее, войдя в класс и усевшись за парты. Они, конечно же, знали, что убитая женщина — лучшая подруга их учительницы. Эмма поздоровалась с детьми и оглядела их. Ее тронуло, как торжественно они выглядят в последний школьный день. Чистые волосы. Белые платья и отутюженные рубашки. Начищенные ботинки и белые банты в волосах.

Эмма села за пианино.

— Ну что, все собрались? — спросила она, и дети закивали.

Звонкие детские голоса заполнили класс. «Пришла пора цветенья», — запели они под музыку, как и полагалось в последний день учебного года. Эмма задумалась о своем — слова песни она после стольких лет работы в школе знала наизусть.

Летние каникулы, да-да. Сама она не питала никаких надежд. Ее единственная задача — держаться. Не допустить нервного срыва. Она должна подумать о детях, Саре и Филипе. Они имеют право на хорошее лето. Как они строили планы, что будут делать вместе в каникулы! Купаться каждый день, навестить родственников, съездить на экскурсию на остров Готска-Сандён, возможно, даже отправиться на несколько дней в Стокгольм. Как она все это вынесет? Конечно, шок постепенно пройдет. Скорбь со временем уляжется. Но сейчас тоска из-за гибели Хелены причиняла почти физическую боль. От этого чувства так легко не отделаешься. Да и как охватить сознанием то, что произошло? Ее самая лучшая подруга убита — так, как бывает только в фильмах или где-то там, далеко.

Дата похорон назначена. Похороны будут в Стокгольме. От этой мысли слезы навернулись на глаза. Она постаралась отогнать ее.

Внезапно она заметила, что дети замолчали. Как долго она продолжала играть, когда песня уже отзвучала, она и сама не знала.

Время пребывания Юхана на Готланде заканчивалось. Во всяком случае на этот раз. Он обсудил с Гренфорсом, как долго имеет смысл здесь оставаться. Полиция приостановила расследование. Похоже, никаких новых следов или версий не появилось. Сожитель убитой задержан, — по всей видимости, ему будет предъявлено обвинение. Почему его подозревают, так и не удалось разузнать. Ажиотаж вокруг убийства улегся, теперь оно фигурировало в новостях в формате телеграммы из одной фразы. Наступила пятница, а в выходные «Региональные новости» не выходили. Центральной редакции новостей не требовался репортер на месте, поскольку больше ничего важного не происходило. Решено было, что на следующее утро Юхан и Петер вернутся в Стокгольм.

Юхан решил отдохнуть несколько дней. Во-первых, предстояли стирка и уборка. Надо съездить к маме, побыть с ней. Она еще не пришла в себя после смерти папы — от рака, год назад. Четверо братьев делали все от них зависящее, чтобы окружить маму вниманием. Как самый старший, Юхан, естественно, взял большую часть забот на себя. Он поможет ей развеяться. Сводит в кино или пригласит в ресторан. Потом позволит себе расслабиться. Почитает. Послушает музыку. В воскресенье в Росунде футбольный матч между «АИК» и «Юргорденом». Его приятель Андреас достал билеты.

Ему предстояло зайти в редакцию, чтобы отправить кое-какие материалы, но прежде он решил пройтись по городу. Тихий мелкий дождик смочил тротуары. Юхан не стал раскрывать зонтик. Поднял лицо к небу, закрыт глаза, почувствовал, как капли катятся по щекам. Ему всегда нравился дождь. От него становилось так спокойно. Во время похорон папы тоже шел дождь, и Юхан помнил, что от этого на душе делалось легче. Все казалось более достойным и спокойным.

Проходя по Хестгатан, он увидел в кафе на другой стороне улицы Эмму. Она в одиночестве сидела за столиком у окна и листала журнал. Перед ней стоял высокий стакан с кофе латте.

Юхан остановился. Его охватила растерянность. До встречи с Петером в редакции еще было время. Не сообразив толком, как себя вести и что сказать, он решил зайти.

В кафе было почти пусто. Юхана удивил стильный интерьер. Высокий потолок, стулья у стойки бара, где были выставлены багеты и итальянские сыры и колбасы. На подносах красовались огромные шоколадные «маффинсы». Поблескивали металлом кофемашины. За стойкой стояла красивая девушка с длинными волосами, уложенными в затейливый, якобы небрежный узел на затылке. Просто настоящее итальянское кафе!

«Невероятно, что в маленьком городишке Висбю есть такие заведения», — подумал Юхан. С тех пор как на острове незадолго до этого появились высшие учебные заведения, стали открываться новые магазины и кафе, город начал жить полноценной жизнью и в мертвый сезон.

Эмма сидела в дальнем углу помещения. Когда Юхан приблизился, она подняла глаза.

— Привет, — сказал он и подумал, что улыбка у него просто идиотская. Что такого особенного в этой женщине, почему она имеет над ним такую власть?

Она с удивлением посмотрела на него. Господи, да она его даже не узнала! В следующее мгновение выражение ее лица изменилось, она откинула с лица прядь волос.

— Привет. А ты с телевидения, тебя зовут Юхан, правильно?

— Совершенно верно, Юхан Берг, «Региональные новости». Можно присесть?

— Да, конечно.

Она убрала журнал.

— Я только возьму себе кофе, — сказал он. — А тебе взять чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

Юхан заказал двойной эспрессо. Ожидая у стойки, он невольно разглядывал Эмму. Густые прямые волосы обрамляли лицо. Поверх белой футболки на ней сегодня была джинсовая куртка. Все те же застиранные джинсы. Выразительные брови и большие темные глаза. Она закурила и посмотрела на него. Он почувствовал, что краснеет. Черт побери!

Расплатившись за кофе, он уселся напротив нее.

— Я уж и не думал, что нам доведется встретиться, — проговорил он.

— Да? — удивилась она, внимательно разглядывая его, и снова затянулась.

— Как ты? — спросил он, чувствуя себя полным идиотом.

— Не очень. Слава богу, уже начались каникулы. Я ведь учительница, — пояснила она. — Сегодня последний учебный день, а вечером в школе будет праздник для детей и родителей. Я отпросилась. Мне по-прежнему плохо. Вся эта история с Хеленой… Я до сих пор не могу поверить, что все это правда. Все время думаю о ней. — Она снова затянулась.

Юхан ощутил, что его так же тянет к ней, как и в прошлый раз. Ему безумно хотелось обнять ее. Погладить и утешить. Он отогнал наваждение.

— Это действительно трудно себе представить, — продолжала она, — что такое может произойти на самом деле. — Рассеянным взглядом она следила за сигаретой, которую вертела в пепельнице так, что с нее осыпались хлопья пепла. — Больше всего я думаю о том, кто мог это сделать. И еще чувствую жуткую злобу. Что кто-то отнял ее у меня. Что ее больше нет. А потом стыжусь того, что я такая эгоистка. А полиция занимается ерундой. Не понимаю, с чего им взбрело в голову задержать Пера Бергдаля.

— А что?

— Он любил Хелену больше всего на свете. По-моему, они собирались пожениться. Наверное, все из-за той ссоры накануне вечером — поэтому полиция и думает, что он убийца. Само собой, вышла неприятная сцена. Но это вовсе не значит, что он убил Хелену.

— А что за ссора?

— На вечеринке, накануне того дня, когда Хелену нашли убитой. Мы собрались тогда дома у Хелены и Пера в компании друзей, ужинали, веселились.

— И что произошло?

— Пер стал ревновать, потому что Хелена танцевала с одним из парней, с Кристианом. Пер залепил ей пощечину и разбил ей лицо в кровь, а потом ударил и Кристиана. Полный идиотизм! Они не сделали ничего плохого — просто танцевали, как и все остальные.

— И все это произошло накануне убийства?

— Ну да. А ты что, не знал?

— Нет, именно это прошло мимо меня, — пробормотал Юхан.

«Так вот оно что!» — подумал он. Теперь ему стало ясно, почему арестовали Бергдаля.

— Это все так невероятно… так ужасно… — Эмма закрыла лицо руками.

Он потянулся через стол и неуклюже погладил ее по руке. Плечи Эммы дрожали, она судорожно всхлипывала. Юхан осторожно сел рядом на диванчик, протянул ей бумажный носовой платок. Она шумно высморкалась и уткнулась ему в плечо. Юхан обнял ее, стараясь утешить.

— Просто не знаю, что мне делать, — проговорила она сквозь слезы. — Хочется уехать куда глаза глядят.

Когда она успокоилась, он проводил ее до машины, которая была припаркована на боковой улочке. Он шел позади Эммы, не сводя взгляда с ее спины. У машины они остановились. Эмма нашарила в сумочке ключи. Когда она произнесла «Ну пока» и наклонилась, чтобы открыть дверцу, он взял ее за руку. Совсем легонько. Как будто задавая вопрос. Она повернулась и посмотрела на него. Он погладил ее по щеке, и она слегка подалась вперед. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы ему хватило смелости поцеловать ее. Это был краткий и осторожный поцелуй — в следующую секунду Эмма оттолкнула его.

— Прости, — пробормотал он глухо.

— Все в порядке. Ты не должен извиняться.

Она села в машину и повернула ключ зажигания. Юхан стоял под дождем и беспомощно смотрел на Эмму через стекло машины. Она выехала на дорогу и исчезла из виду. Его губы все еще горели от поцелуя. Остановившимся взглядом он смотрел ей вслед.

Плюх-плюх! Шлёп! Резиновые сапоги 32-го и 33-го размеров шлепали по мокрому от дождя полю. Матильда и Юханна любили этот звук — когда глина пыталась засосать сапог, оставить его себе. То здесь, то там между бороздами образовались маленькие озерца. Девочки шлепали по воде, поднимая тучи брызг. Дождь продолжал хлестать, и румяные лица детей светились от восторга. Ноги уверенно ступали в грязь и снова высвобождались. Плюх-плюх! Издалека были видны две маленькие фигурки в дождевиках, бредущие по полю. Заигравшись, девочки ушли слишком далеко от дома. На самом деле им не разрешалось уходить так далеко. Но мама ничего не заметила. Она сидела и кормила грудью братика, в то же время обсуждая по телефону очередную измену в популярном телесериале.

— Смотри, что я нашла! — крикнула Матильда, которая была старше и бойчее сестры.

Она заметила какой-то предмет под кустом на краю поля — ей пришлось приложить все силы, чтобы оторвать его от земли. Топор. Она показала его сестре.

— Что это? — удивленно спросила Юханна.

— Как что? Топор, конечно, дурочка, — ответила Матильда. — Давай покажем его маме.

Поскольку на лезвии топора виднелись пятна, похожие на кровь, и девочки нашли его неподалеку от места убийства, их мать немедленно позвонила в полицию.

Одним из первых о находке узнал Кнутас. Почти бегом преодолев длинный коридор, он спустился по лестнице в технический отдел. День выдался богатый событиями. Утром прибыло первичное заключение экспертизы, которое показало, как и ожидалось, что Хелена Хиллерстрём была убита ударом топора по голове и что сексуальному насилию она не подверглась. Зато под ногтями у нее обнаружились фрагменты кожи Пера Бергдаля. Неудивительно, учитывая то, что уже известно об их ссоре. Кроме того, Кнутас успел переговорить с лабораторией и узнать, что следов спермы на трусиках не выявлено.

Когда Кнутас распахнул стеклянную дверь и ввалился в помещение, Эрик Сульман только что получил топор в полиэтиленовом пакете.

— Привет! — поздоровался он.

— Тебе его только что принесли? — спросил Кнутас, склоняясь над пакетом.

— Ну да, — кивнул Сульман, натягивая тонкие латексные перчатки. — Посмотрим.

Он включил дополнительную лампу над белым лабораторным столом и осторожно открыл пакет, снабженный этикеткой с надписью: «Найден 08.06.2001 в 15.30 на поле возле хутора Линдарве, Флёйель. Лица, обнаружившие предмет: Матильда и Юханна Лаурель, хутор Линдарве, Фрёйель, тел. 0498–515–776».

Сульман стал фотографировать топор, осторожно поворачивая его то одной, то другой стороной, чтобы снять в разных ракурсах. Закончив, он уселся на стул-вертушку возле лабораторного стола.

— Ну-ка посмотрим, есть ли здесь что-нибудь интересное. — Он сдвинул очки повыше на переносицу. — Глянь на острие.

Андерс Кнутас оглядел широкое лезвие топора. На нем отчетливо виднелись темные пятна.

— Это кровь?

— Похоже на то. Это мы отправим в лабораторию на анализ ДНК. Самое ужасное, что этот анализ они делают чертовски долго. Иногда ответ приходит через несколько недель, — пробормотал Сульман. Он достал лупу и принялся исследовать топорище. — Нам повезло. Поскольку рукоятка крашеная и лакированная, велики шансы, что на ней сохранились отпечатки пальцев.

Через некоторое время он присвистнул:

— Смотри-ка!

Кнутас резко вскочил со стула:

— Что там?

— Вот здесь, на рукояти. Видишь?

Кнутас взял из рук Сульмана лупу. На рукояти виднелся отчетливый отпечаток пальца. Повернув лупу, он увидел еще отпечатки.

— Они принадлежат как минимум двум разным людям, — заявил Сульман. — Видишь — одни поменьше, другие побольше. Это означает, что мы должны для сравнения снять отпечатки пальцев тех девочек, которые нашли топор. Должно быть, он лежал в укромном месте, иначе дождь давно уничтожил бы все следы.

— Ты думаешь, что это орудие убийства?

— Я почти уверен. Размер и тип совпадают с ранами жертвы.

Сульман достал коробочку с черным порошком и нанес его кисточкой на рукоять топора. Затем извлек из ящика два тюбика, смешал их содержимое в пластичную массу и нанес на рукоять маленькой пластмассовой лопаточкой.

— Теперь она должна застыть. Подождем десять минут.

— Да-да, — откликнулся Кнутас, едва сдерживая нетерпение. — Я пока схожу за отпечатками Бергдаля.

Когда положенное время истекло, Сульман сковырнул массу. На слепке отчетливо виднелись отпечатки пальцев.

— Осталось только сличить.

Сульман склонился над листом с отпечатками Пера Бергдаля. Через минуту он поднял глаза:

— Совпадают. Я уверен на девяносто процентов.

Кнутас с изумлением воззрился на коллегу.

— Чтобы быть до конца уверенным, я могу отсканировать отпечатки и послать по электронной почте в Центр дактилоскопии в Стокгольме. Ответ мы получим через час, если повезет.

— Хорошо, пошли, — сказал Кнутас.

Ответ пришел через сорок пять минут. Отпечатки пальцев на рукояти топора принадлежали Перу Бергдалю.

«Значит, все-таки он», — разочарованно подумал Кнутас. Получается, Пер Бергдаль сам убил на пляже свою девушку. Стопроцентно они будут уверены тогда, когда придет результат анализа крови на ДНК. Однако если выяснится, что на лезвии топора кровь Хелены, то сомнений не остается. Убийца — ее сожитель.

«Старею, — подумал Кнутас. — Интуиция подводит».

Собрав всех членов следственной группы у себя в кабинете, он сообщил им о результатах.

— Как здорово, черт возьми! — воскликнул Норби.

— Это надо отметить, — сказал Сульман. — Всем по пиву в обязательном порядке. По первому кругу угощаю я.

Оживленно переговариваясь, все поднялись с мест.

Андерс Кнутас немедленно проинформировал начальника полиции лена[7] и прокурора Смиттенберга. Затем позвонил в Стокгольм Карин Якобсон и Томасу Витбергу и сказал, что они могут возвращаться. Часом позже был разослан пресс-релиз. В тот же вечер прокурор ходатайствовал о заключении Пера Бергдаля под стражу. Предполагалось, что суд примет решение по этому вопросу на выходные.

Новость передали по радио и телевидению, опубликовали в прессе. Дело можно было считать закрытым. Весь Готланд мог перевести дух.

Понедельник, 11 июня

Новая неделя оказалась для Юхана более напряженной, чем он рассчитывал. Едва он в понедельник переступил порог редакции, как его вызвали к Гренфорсу.

— Молодец! — похвалил тот. — Отлично поработал на Готланде.

— Спасибо, — ответил Юхан. Он давно заметил, что когда редактор начинает разговор с похвалы, это обычно означает, что от него потребуется что-нибудь экстраординарное.

— Думаю, там больше ничего интересного происходить не будет, — продолжал Гренфорс. — Похоже, ее пристукнул из ревности ее парень.

— Может быть.

— Самое грустное, что мы сидим в полном дерьме, — сказал редактор Гренфорс.

— Да ну! Кажется, я это уже слышал не раз, — сухо ответил Юхан.

Гренфорс проигнорировал его тон:

— Большой репортаж, который мы собирались показать в пятницу, не получился. Никаких идей нет. Ты как-то говорил, что мог бы сделать материальчик про гангстерские разборки в Стокгольме. Успеешь?

Юхан понимал, что проблема серьезная, поэтому решил не спорить, хотя надеялся получить хотя бы один отгул после поездки на Готланд. Образ Эммы Винарве преследовал все выходные, так что он не спал ночами. Он сам не понимал, чем она его взяла. Малознакомая замужняя женщина с Готланда, с маленькими детьми. Чушь какая-то! Он посмотрел на Гренфорса:

— Ну, может, и получится. У меня уже кое-что записано. Полноценный репортаж не успею, но на семь-восемь минут материала наскребу.

Гренфорс вздохнул с облегчением:

— Отлично, договорились. Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

Вернувшись на свое рабочее место в общем помещении редакции, Юхан стал просматривать материалы. Перестрелка в Ворберге, где человека с криминальным прошлым убили прямо на улице тремя выстрелами в голову. Настоящая казнь. За два месяца до этого он был замешан в убийстве владельца пиццерии в Хёгдалене, которого застрелили на парковке, когда он садился в машину. За владельцем пиццерии, в свою очередь, числился крупный долг печально известному хозяину трактира в Стокгольме, связанному с русской мафией. Кроме того, он причастен к убийству владельца тренажерного зала, застреленного на ипподроме в Тэбю двумя годами ранее.

И так далее и тому подобное. Перестрелки, вооруженные налеты и даже убийства стали в Стокгольме обычным делом. Редакция уже не показывала репортажи о вооруженных ограблениях: они случались так часто, что элемента сенсационности в программу новостей не вносили. Почти все убийства и прочие тяжкие преступления в Стокгольме совершаются кучкой людей с тяжелым криминальным прошлым — этот тезис Юхан собирался провести в своем репортаже.

У него был выход на девушку одного из убитых в последние годы. Он набрал ее номер. Когда-то она пообещала дать интервью.

Пришло время выполнить это обещание.

Пятница, 15 июня

Кнутас мощными гребками преодолевал метр за метром. На секунду поднимал голову над поверхностью, чтобы сделать вдох, и тут же снова опускал ее в воду. В воде он был свободен от веса и времени. Все виделось под другим углом, поэтому в голове прояснялось.

Часы показывали семь утра, он был один в двадцатипятиметровом бассейне «Солбергабадет». Прошла почти неделя с тех пор, как Пера Бергдаля поместили в следственную тюрьму, но, хотя убийство Хелены Хиллерстрём считалось раскрытым, комиссар постоянно думал о нем. Пятнадцатого августа Пер Бергдаль должен предстать перед судом Готланда первой инстанции за убийство своей девушки. Он по-прежнему отрицает свою виновность. Кнутас склонен был верить ему. Сомнения терзали его, как неотвязная зубная боль. Накануне он еще раз позвонил в лабораторию в Линчёпинге. Выяснилось, что кровь на лезвии топора принадлежала Хелене. Таким образом, было установлено: топор является орудием убийства. И действительно, на нем обнаружены отпечатки пальцев Бергдаля. Однако ощущение, что парень невиновен, не покидало Кнутаса.

Он перевернулся на спину и поплыл дальше.

По словам Бергдаля, топор принадлежал семейству Хиллерстрём и его легко было украсть из сарая, который никогда не запирался. Топор отслужил немало лет, и Пер Бергдаль десятки раз колол им дрова. Ничего удивительного, что на рукояти обнаружены отпечатки его пальцев.

Кнутас решил обсудить свои сомнения с прокурором Смиттенбергом. Прокурор был человеком рассудительным и придерживался принципа объективности. Он убедил Кнутаса продолжать работать по делу, пытаясь найти новые факты. Правда, технические доказательства убедительны, но, если появятся новые обстоятельства, подтверждающие рассказ Бергдаля, он не будет чинить препятствий. К сожалению, Кнутасу ничего не удалось найти. Ситуацию усугубляло то, что у Пера Бергдаля оказался 45-й размер обуви, соответствовавший следам, найденным на месте преступления. Впрочем, полиция не нашла у Бергдаля обуви с таким рисунком на подошве. Кнутаса особенно смущало то обстоятельство, что Хелена Хиллерстрём не подверглась сексуальному насилию. Оставался открытым вопрос, что означали трусики во рту, если убийство совершено не на сексуальной почве. «Что-то тут не сходится», — подумал Кнутас и стал грести изо всех сил, набирая скорость.

Проплыв положенную тысячу метров, Кнутас испытал огромное удовольствие. Заход в парилку, холодный душ — и он как будто заново родился. В раздевалке он встал перед большим зеркалом в беспощадном свете ламп и критически оглядел свое тело. В последнее время живот явно вырос, а мускулами на руках уже нельзя похвастаться. Может быть, пора начать заниматься на тренажерах? В здании управления полиции есть небольшой тренажерный зал. Кнутас провел рукой по волосам. Их уже тронула седина, однако они пока еще густые и блестящие.

Вернувшись в управление, он позавтракал у себя в кабинете. Свежие булочки с сыром и кофе.

Карин Якобсон и Томас Витберг вернулись из Стокгольма и представили подробнейший отчет о проведенных допросах. Им не удалось обнаружить ничего необычного в жизни Хелены Хиллерстрём.

Несколько раз в неделю она ходила на тренировки по дзюдо, иногда посещала занятия в спортивном обществе «Фрискис и Светтис» — друзья считали, что она просто помешана на спорте. Кроме этого, она интересовалась собаками. Часто водила на различные курсы дрессировки собак своего гладкошерстного ретривера Спенсера, с которым практически не расставалась в свободное время. Все, с кем они беседовали, утверждали, что Спенсер был хорошо выдрессированной сторожевой собакой.

Встреча с родителями Хелены мало что дала — оба находились в состоянии шока, им трудно было говорить о ней. Мать пришлось отправить в Дандерюдскую больницу, где она провела несколько дней в отделении срочной психиатрической помощи. Когда Якобсон и Витберг встречались с родителями, мать только что вернулась домой. Она была не в силах отвечать на их вопросы. Отец не смог вспомнить ничего необычного. Никаких ревнивых бойфрендов, которым дочь дала бы отставку, никаких угроз или других фактов, представляющих интерес для следствия.

Сестры Хелены, ее друзья и коллеги по работе рисовали похожий портрет: уравновешенная женщина нацеленная на карьеру, талантливая и общительная. У нее было много друзей, однако она ни с кем не сходилась. Ее ближайшей подругой оставалась Эмма Винарве, хотя они и жили далеко друг от друга.

Родители Пера Бергдаля, естественно, пребывали в отчаянии оттого, что их сына подозревают в убийстве. Большинство его знакомых, с которыми беседовали полицейские, выражали уверенность в его невиновности. Единственным человеком, убежденным в том, что Бергдаль — убийца, был Кристиан Нурдстрём. «Ох уж этот Нурдстрём!» — подумал Кнутас. В облике и поведении этого человека было что-то неуловимое. Кнутас не мог точно сказать, что именно. Однако он готов был поклясться, что Нурдстрём что-то скрывает.

Первую половину дня Кнутас потратил на то, чтобы разобраться с бумагами. На несколько часов он отключился от убийства Хелены Хиллерстрём. Кабинет у него был большой, хотя и обшарпанный. Краска на подоконниках облупилась, а обои пожелтели от времени. Всю стену за его спиной занимали полки с оранжевыми, зелеными и желтыми папками. У окна, выходящего на парковку, стоял стол с четырьмя стульями, предназначенный для небольших совещаний. На столе лежали брошюры, посвященные работе местной полиции. Хозяин кабинета все эти годы не обращал внимания на уют, и это бросалось в глаза.

Фотография в рамке на столе напоминала о том, что у него есть иная жизнь за пределами управления. Лине и дети на пляже в Тофте, загорелые и смеющиеся. На подоконнике стоял единственный цветок. Мощная белая пеларгония, которую он поливал почти каждый день и с которой имел обыкновение разговаривать. Этот цветок он получил в подарок от Карин на день рождения несколько лет назад. Он всегда здоровался с пеларгонией по утрам и спрашивал, как она поживает. Об этой его причуде не подозревал ни один человек на свете.

На обед он отправился один. Выйдя из здания, вздохнул свободнее. Приближалась середина лета. Город заметно оживился перед началом сезона: с каждым днем открывались новые рестораны, приезжали туристы, по вечерам на улицах Висбю становилось шумно. В это время на Готланд приезжали в основном группы школьников и участники конференций.

После обеда Кнутас заперся в кабинете с чашкой кофе. Сейчас у него не было желания общаться с коллегами. К тому же в эту пятницу в управлении полиции царило затишье. Он снова пролистал материалы по делу об убийстве Хелены Хиллерстрём. Еще раз просмотрел фотографии.

Его мысли прервал тихий стук в дверь. Карин заглянула в кабинет. Широко улыбнулась, показалась щербинка между зубами.

— Ты все еще сидишь? Все-таки сегодня пятница, черт подери! Уже начало шестого. Лично я собираюсь в винный магазин. Тебе ничего не нужно?

— Я составлю тебе компанию, — сказал он и встал из-за стола.

Пожалуй, вкусный ужин и бутылочка красного вина смогли бы поднять ему настроение.

В ресторане в этот вечер было полно народу. «Погребок монахов» держался на пике популярности. Этот стильный ресторанчик со средневековыми сводами существовал в Висбю около тридцати лет и стал неотъемлемой частью городского облика. Зимой работали лишь небольшой бар и часть ресторана. В выходные мест для всех желающих не хватало. Зато в разгар летнего сезона «Погребок монахов» превращался в настоящий центр развлечений с несколькими залами, барами, танцполом и сценой для музыкантов. Уже сейчас, в обычную пятницу, некоторые малые бары открылись: сальса-бар, виниловый бар и маленький уютный пивной бар. Все они были переполнены.

Фрида Линд с подругами сидели за круглым столом в виниловом баре. Они нарочно уселись в центре зала, чтобы показать себя и иметь возможность наблюдать за всеми.

Было шумно и людно. Из колонок звучала на полную мощность композиция «The Doors» «Riders on the Storm». Здесь пили пиво из больших кружек и крепкие напитки из маленьких стопочек. За одним из столов молодежь играла в нарды.

Фрида немного выпила и была в самом чудесном расположении духа. Сегодня она специально надела облегающий джемпер и короткую черную юбочку. Чувствовала себя неотразимой, сексапильной и полной энергии.

Так приятно посидеть в баре с новыми подругами! Она переехала с семьей в Висбю всего год назад, не зная в городе ни одного человека. Но благодаря садику, куда ходили ее дети, и работе в салоне красоты она нашла себе отличных подруг, которыми очень дорожила. У них уже сложилась традиция выбираться куда-нибудь раз в месяц, чтобы отдохнуть от семейной жизни. Это был третий такой выход, и за столом царило веселье. Фриде были приятны заинтересованные взгляды окружающих мужчин. Громко смеясь над очередной шуткой, она отметила боковым зрением появление нового персонажа. Высокий блондин подсел к барной стойке. Темные брови, густые волосы, рубашка поло, широкие плечи. Он походил на яхтсмена.

Мужчина был один. Он оглядел зал, их взгляды встретились. «Настоящий красавчик», — подумала она. Он отхлебнул нива и снова взглянул на нее, слегка улыбаясь. Фрида покраснела, ей стало жарко. Она с трудом улавливала, о чем шла речь за столом.

Подруги болтали обо всем на свете — от книг и фильмов до кулинарных рецептов. Вот сейчас все наперебой жаловались, как мало мужья помогают им по дому. Все были единодушны в том, что у мужчин начисто отсутствуют фантазия и способность сопереживать, — им никак не взять в толк, что малыш не может пойти в садик в грязной футболке и что корзина для грязного белья набита доверху. Фрида слушала вполуха, смакуя вино и то и дело поглядывая в сторону мужчины за стойкой. Когда за столом заговорили о том, как плохо все продумано в детском саду и какие там большие группы, ей это окончательно надоело. Она решила сходить в туалет, чтобы пройти мимо мужчины и рассмотреть его вблизи. Сказано — сделано.

Когда она возвращалась, он коснулся ее плеча и спросил, можно ли ее угостить. Она с радостью согласилась и уселась рядом.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Фрида. А тебя?

— Хенрик.

— Ты не местный, так ведь?

— А что, так заметно? — улыбнулся он. — Я живу в Стокгольме.

— Ты приехал в отпуск?

— Нет. У нас с отцом сеть ресторанов, и мы подумываем о том, чтобы открыть заведение здесь, в Висбю. Пока зондируем почву.

У него были зеленые глаза, блестевшие в темноте. Почти неестественно зеленые.

— Здорово. А ты бывал раньше на Готланде?

— Нет, я здесь впервые. Зато отец часто бывал тут. Он верит, что здесь удастся открыть ресторан с хорошей кухней и живой музыкой по вечерам. Для тех, кто любит вкусную еду и развлечения, но не дискотеки. И чтобы ресторан работал круглогодично, а не только летом. Как тебе такая идея?

— По-моему, неплохая мысль. Зимой здесь совсем не так пусто и уныло, как многие думают.

Наконец ее подруги заметили, что происходит. Они не сводили глаз с парочки, сидящей у стойки, во взглядах читались удивление и плохо скрываемая зависть.

Фрида одернула юбку и пригубила вино, оказавшееся перед ней. Исподтишка бросила взгляд на мужчину, сидевшего рядом. У него оказалась ямочка на подбородке — и вообще, вблизи он был еще симпатичнее.

— А ты чем занимаешься? — спросил он.

— Я парикмахер.

Он инстинктивно провел рукой по волосам:

— Ты работаешь здесь, в городе?

— Да, в салоне красоты в «Эстерсентрум». Он называется «Конский хвост». Заходи, если надо будет постричься.

— Спасибо, запомню. А ты, я смотрю, говоришь без акцента.

— Да, я переехала на Готланд всего год назад. А ты сюда надолго?

Она поспешно сменила тему, чтобы не вдаваться в причины, побудившие ее переехать сюда, не рассказывать о муже, о детях и обо всем остальном. Фрида прекрасно знала, что привлекательна. Ей нравилось флиртовать, и сейчас ей очень хотелось заинтересовать этого симпатичного незнакомца. Хотя бы на некоторое время. Все это так мило и забавно.

— Пока не знаю, — ответил он. — Многое будет зависеть от того, как пойдут дела. Если найдем подходящее местечко, я пробуду здесь большую часть лета.

— Да? Как здорово. Надеюсь, вы что-нибудь найдете.

Она снова поднесла бокал к губам. Какой интересный мужчина!

Он посмотрел в зал, и, когда повернул голову, она убедилась, что ее подозрения оправдались: на нем парик. «Интересно почему? — подумала она. — Должно быть, у него жидкие волосы». Впрочем, он не выглядел старым. Примерно ее ровесник. Хотя многие начинают лысеть очень рано. Боже мой, почему бы не сделать с этим что-нибудь?

Ее мысли прервал его вопрос:

— О чем ты думаешь?

— Да так, ничего особенного. — Она почувствовала, что краснеет.

— Ты прелесть! — проговорил он, сжав ее колено.

— Ты находишь? — пробормотала она с идиотским выражением лица и убрала его руку.

Вскоре подруги позвали ее, и она решила вернуться за свой столик. Хенрик все равно собирался уходить. Он попросил у нее телефон. Тогда она решила, что пора развеять очарование, — сказала, что она замужем и что звонить ей не имеет смысла.

Около часу бар закрылся, и их девичья компания засобиралась по домам. Выйдя на улицу, они попрощались, с объятиями и заверениями, что скоро снова увидятся. Фрида, единственная из всех, жила в районе Сёдервэрн, в нескольких километрах к югу от городской стены. Она села на велосипед и отправилась домой в полном одиночестве.

Когда она проехала Южные ворота, холодный ветер ударил в лицо. Впрочем, за стеной ветер всегда ощущался сильнее. «Слава богу, что хоть светло», — подумала она. Продолжая крутить педали, она «оступилась» и до крови оцарапала ногу. Было очень больно.

Черт подери! Фрида вдруг поняла, что здорово набралась. Однако она продолжала двигаться вперед, стремясь как можно скорее попасть домой.

У парковки она свернула влево и миновала спортивный комплекс «Гютаваллен», потом пересекла улицу и поехала по длинному крутому подъему у водонапорной станции. Где-то на середине подъема ей пришлось слезть с велосипеда и пойти пешком, ведя его за руль. Ехать не хватало сил.

Слева от дорога виднелось кладбище. Мрачные надгробные плиты выстроились, как на параде, за низким каменным забором. Несмотря на легкость, вызванную алкоголем, ей стало как-то не по себе. Зачем она настояла на том, чтобы ехать домой на велосипеде? Стефан пытался убедить ее взять такси, особенно с учетом убийства Хелены Хиллерстрём менее двух недель назад. Но Фрида заявила ему, что это слишком дорого, а нужно экономить. Теперь, когда они купили дом, возникли финансовые проблемы. Кроме того, преступника ведь задержали — это ее сожитель.

Теперь она очень жалела, что отказалась. Какая глупость! Дорога домой на такси обошлась бы всего в сотню крон. Это того стоило.

На дороге никого не было, она совсем одна. Лишь стучали ее каблучки по асфальту. Туфли жали немилосердно. Кладбище простиралось метров на сто. Ей пришлось идти вдоль ограды.

Пройдя половину пути, она услышала за спиной шаги. Тяжелые и решительные. Прислушалась. Так и тянуло оглянуться, но она побоялась. Прибавила шагу.

Шаги приближались. Фрида подумала, что ее преследуют. Или ей все же показалось. Она попробовала остановиться. Шаги стихли. Вмиг она протрезвела. Дорога по-прежнему шла вверх, так что садиться на велосипед не имело смысла. С одной стороны от дороги находилось кладбище, с другой — виллы с пышными садами. Нигде не горело ни одно окно.

Она старалась идти как можно быстрее, не ощущая холода и ветра. Проклинала короткую юбку и тесные туфли.

Ей захотелось бросить велосипед и спрятаться в чужом саду. Но вместо этого она побежала. Ее преследователь сделал то же самое. В ужасе она неслась сломя голову. Дорога стала ровнее, и начался спуск вниз.

Она как раз собиралась запрыгнуть в седло, когда сильные руки схватили ее сзади за шею, пальцы крепко сдавили горло. Задыхаясь, она выпустила велосипед. Он покатился под гору без нее.

Суббота, 16 июня

Стефан Линд заявил о том, что его жена пропала, в субботу утром. В восемь его разбудил младший сын, заглянувший в родительскую спальню. Половина кровати по-прежнему пустовала. Он подумал было, что Фрида в туалете. Однако вскоре убедился, что жены вообще нет в доме. Он обзвонил подруг, но там ее тоже не оказалось. Затем позвонил в больницу, в полицию — все безрезультатно. Дежурный попросил его подождать несколько часов.

Когда к обеду она так и не появилась, он усадил детей в машину и поехал к «Погребку монахов». Он ехал той же дорогой, где Фрида должна была проехать на велосипеде. В два часа дня он не выдержал и, беспокоясь, снова позвонил в полицию. На этот раз сообщение передали Кнутасу — памятуя об убийстве женщины около двух недель назад, он решил срочно собрать оперативную группу. В ожидании остальных он позвонил встревоженному супругу, который в отчаянии умолял полицию о помощи. Его жена никогда раньше вот так не исчезала.

— Успокойтесь, — попросил Кнутас. — Сейчас мы проведем в управлении краткое совещание, а потом я или мой коллега подъедет к вам, скажем, через час. Хорошо? — И повесил трубку.

Стали подтягиваться остальные, по очереди входя в кабинет и усаживаясь вокруг маленького стола: Карин Якобсон, Томас Витберг и Ларс Норби.

— Итак, пропала женщина, — начал Кнутас. — Ее зовут Фрида Линд, возраст — тридцать четыре года, замужем, трое детей. Семья проживает в районе Сёдервэрн, на улице Апельгатан. Она пропала в ночь на субботу, выйдя из ресторана, где была с тремя подругами. Они поужинали в «Погребке монахов», а потом до закрытия пили пиво в одном из баров. Со слов мужа, подруги утверждают, что расстались с ней у дверей заведения около часу ночи. Фрида, единственная из всех, жила в южной части города. Она попрощалась со всеми и одна уехала на велосипеде в сторону дома. С этого момента ее больше не видели. Поскольку Фрида Линд, похоже, человек серьезный и мать троих маленьких детей, меня тревожит тот факт, что она исчезла. Муж утверждает, что она никогда раньше так не пропадала.

— А что, если она познакомилась с кем-нибудь в ресторане и пошла к нему домой? С кем-нибудь, кто поинтереснее мужа.

— Разумеется, такое может быть, но тогда она, наверное, уже вернулась бы домой? Уже почти половина пятого, а у нее трое маленьких детей.

— Логично, но при нашей работе не перестаешь удивляться тому, что вытворяют люди, — пробурчал Норби.

— Ты уверен, что не перегибаешь палку? — спросил Витберг, повернувшись к Кнутасу. — Стоит ли звонить во все колокола только потому, что женщина, сходив в кабак, не отправилась прямиком домой?

Он провел рукой по своей пышной темной шевелюре, а потом по щетине на подбородке. Перед ним на столе стояла полупустая бутылка кока-колы.

— Я смотрю, ты с похмелья зол на весь свет, — поддразнила его Карин и легонько ткнула в бок.

— Да ну тебя, — ответил Витберг.

Кнутас бросил на него неприязненный взгляд:

— Учитывая тот факт, что совсем недавно было совершено убийство женщины, я считаю, что мы должны взяться за это дело прямо сейчас. Начнем с подруг. Карин, ты можешь поговорить с той подругой, которая живет на Богегатан? Две другие живут на Чельварвеген, их оставляю вам, — продолжал он, повернувшись к Норби и Витбергу. — Сам я поеду к ее мужу. Снова встречаемся здесь, скажем, в восемь.

Заскрипели стулья, когда все разом поднялись из-за стола. Норби и Витберг недовольно бурчали: «Черт, бред какой-то! Устроить нам такое — в выходной день! Тетка решила изменить мужику». Они вздыхали и качали головой.

Кнутас сделал вид, что ничего не замечает.

Он стоял по пояс в холодной воде. Все тело окоченело, но он наслаждался. Все это напоминало ему, как в детстве он купался с папой и сестрой на даче. Первое купание в еще прохладном море. Как они смеялись и кричали. Одно из немногих счастливых воспоминаний детства.

Мамы с ними, конечно же, не было. Она никогда не купалась. У нее всегда находились другие дела — помыть посуду, постирать, приготовить еду, застлать постели, убрать разбросанные вещи. Он помнил, что его всегда удивляло, почему на это уходит так много времени? Ведь их всего четверо в семье, и отец тоже многое делал по дому. Тем не менее она всегда была занята. У нее не оставалось времени на то, чтобы пообщаться с ними. Поиграть.

Если выдавалась свободная минутка, мама садилась решать кроссворды. Как он ненавидел эти ее кроссворды! Один раз он попытался помочь ей. Сел рядом, стал подсказывать.

Она зашипела, что он портит ей все удовольствие. Ей не нужна его помощь. Он был отторгнут и изгнан. Как всегда.

Он окинул взглядом море. Оно было серое и неподвижное. Как и небо. Его охватил восторг. Словно время и пространство замерли на мгновение. А он в центре всего. Тело уже привыкло к холодной воде. Он собрался с духом и нырнул.

Потом он долго сидел, голый, на деревянной скамье и вытирался. Чувствовал себя очищенным. Ящик под скамьей пополнился новыми экспонатами. Он словно скинул с себя все, что так тяготило его все эти годы. Чем больше крови он проливал, тем более чистым казался сам себе.

Район Сёдервэрн начинается в километре от крепостной стены. Здесь почти сплошь виллы постройки первой половины двадцатого века, но кое-где попадаются и более новые. Именно на такой вилле и проживала семья Линд. Одноэтажный дом из белого силикатного кирпича. Аккуратный подъезд к гаражу, почтовый ящик в американском стиле. На улице мальчишки играли в хоккей с мячом. Они по очереди загоняли мяч в ворота, поставленные на тротуаре. Кнутас припарковал старый «мерседес» перед белым крашеным забором. Сразу отметил в окнах таблички, указывающие на то, что в доме установлена охранная сигнализация одной из крупнейших фирм. На Готланде это большая редкость.

Он нажал на кнопку звонка и услышал звон в глубине дома.

Дверь распахнулась почти мгновенно, на пороге стоял Стефан Линд. Глаза у него были красные, лицо выражало отчаяние.

— Где она может быть? Вы что-нибудь узнали? — Он задал эти вопросы, даже не поздоровавшись.

— Думаю, для начала следует присесть и поговорить, — сказал Кнутас и прошел прямо в гостиную. Сел на диван с цветочной обивкой. Достал записную книжку. — Когда вы обнаружили, что Фриды нет дома?

— Сегодня утром, около восьми, когда меня разбудил Сванте, наш младший. Ему два года.

Он сел возле комиссара на плетеный стул.

— Дети у дедушки с бабушкой — у моих родителей. Я не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии. У нас еще девочка пяти лет и мальчик четырех.

— Что вы сделали, когда обнаружили, что Фрида не вернулась домой?

— Я позвонил ей на мобильник, но он не отвечал. Потом обзвонил ее подруг — никто ничего не знал. Тогда я заявил в полицию. Чуть позднее я проехал до «Погребка монахов» и обратно той дорогой, которой должна была ехать она, но ничего не нашел.

— Вы разговаривали с ее родителями или другими родственниками?

— Она родом из Стокгольма. Ее родители и брат с сестрой живут там. Но они почти никогда не звонят друг другу, у них не самые лучшие отношения. В смысле — у Фриды с ее родителями. Поэтому мне и не пришло в голову к ним обратиться. Сестре я не стал звонить, чтобы зря не волновать.

— А где ваши родители?

— Они живут в Слите. Приезжали пару часов назад и увезли детей.

— Как давно вы здесь живете?

— Всего год. Раньше мы жили в Стокгольме. Переехали сюда прошлым летом. Я родился и вырос на Готланде, у меня здесь вся родня.

— В каком настроении была Фрида, когда уходила из дому?

— Как обычно. Радостная, возбужденная. Разоделась в пух и прах. Она так рада, что познакомилась с этими девушками. Ну и я, конечно же, рад этому. Переезд сюда дался ей нелегко.

— Понимаю. Извините за нескромный вопрос, но какие у вас с Фридой отношения? Я имею в виду — в личном плане.

Стефан Линд заерзал на стуле и слегка покраснел.

— Ну, все более-менее хорошо. Понятное дело, когда в семье трое детей, времени ни на что не остается. Но у нас в этом смысле все как у всех. Никаких особых проблем. Хотя мы давно уже не парим в небесах.

— В последнее время у вас не было ссор, кризиса в отношениях?

— Нет, наоборот. Мне кажется, в последнее время все наладилось. Когда мы только переехали, бывало тяжеловато. Теперь Фрида вроде бы привыкла, настроение у нее улучшилось. И детям хорошо, им нравится в детском саду.

— Не случалось ли в последнее время чего-нибудь необычного? Какие-нибудь странные звонки? Не рассказывала ли ваша жена о каких-то новых людях, с которыми познакомилась? Может быть, по работе?

— Не-ет, — задумчиво ответил Стефан Линд и наморщил лоб. — Во всяком случае, с ходу не могу ничего такого припомнить.

— Чем она занимается?

— Она парикмахер, работает в салоне красоты напротив «Обс», в «Эстерсентруме».

— Значит, она общается с самыми разными людьми. Она не рассказывала о каком-нибудь необычном посетителе?

— Нет. Естественно, она рассказывает байки о всяких сумасшедших клиентах, но в последнее время ничего особенного не припомню.

— Я обратил внимание, что у вас на доме установлена сигнализация. Зачем?

— Фрида так захотела, когда мы переехали сюда. Она боится темноты, ей было очень не по себе. Мне по работе часто приходится уезжать, иногда отсутствую по нескольку дней подряд. Когда мы установили сигнализацию, ей стало гораздо спокойнее.

Кнутас протянул ему свою визитную карточку:

— Если Фрида вернется или позвонит, немедленно сообщите мне. Звоните мне на мобильный, он у меня всегда включен.

— А что вы будете делать теперь? — спросил Стефан Линд.

— Искать, — ответил Кнутас и поднялся с дивана.

Кнутас направился прямо в управление. Постепенно подтянулись и остальные. Когда все собрались в кабинете Кнутаса, было уже начало десятого. Практически всем рассказали одну и ту же историю — что Фрида познакомилась в баре с мужчиной, с которым беседовала больше часа. Никто из подруг не видел его раньше. Они говорили, что это интересный мужчина лет тридцати пяти, с густыми светлыми волосами. Одна из подруг заметила, что он был не брит. Фрида и незнакомец явно флиртовали, иногда он брал ее за руку.

Подруги сочли, что она просто сошла с ума. Замужняя женщина, мать троих детей. Что скажут люди? Висбю — городок небольшой, и в баре мелькали знакомые лица.

Все пошли домой вместе, поскольку им было по пути, а Фрида уехала на велосипеде одна. Фрида и впрямь любила пофлиртовать, но ни за что не пошла бы домой к незнакомому мужчине. Это утверждали все в один голос.

У Кнутаса зазвонил мобильник. Во время разговора он произносил только междометия и кивал, но лицо комиссара посерело на глазах.

Все не сводили с него глаз, когда он положил трубку. В кабинете повисла зловещая тишина.

— На кладбище обнаружен труп женщины, — с горечью сообщил он и потянулся за пиджаком. — Все указывает на то, что это убийство.

Молодой человек, обнаруживший тело, выгуливал собаку без поводка. Пробегая мимо кладбища, собака ринулась туда и устремилась в кусты. Когда на место прибыла оперативная группа, возле кладбища уже собралась толпа зевак. Полицейские ставили ограждение, не давая им подойти близко.

Один из полицейских проводил оперативников к месту находки. Труп женщины был прикрыт ветками, так что со стороны все выглядело как обычный куст. Кнутас с ужасом глянул на хрупкое тело. Она лежала на спине, полностью обнаженная. Горло в крови, кровоподтеки на груди. Узкие раны длиной в несколько десятков сантиметров виднелись на животе, бедрах, на плече. Руки, перемазанные землей, были вытянуты вдоль тела. На ногах виднелись отчетливые царапины. Лицо было бледным как полотно. «Как восковая кукла, — подумал Кнутас. — Словно из нее выпустили всю кровь». Желтовато-белая кожа потускнела. Неподвижные глаза широко раскрыты. Когда Кнутас наклонился, все внутри похолодело. Он на мгновение закрыл глаза и снова открыл. Изо рта жертвы торчал кусочек черной ткани с кружевами.

— Видишь? — спросил он Карин Якобсон.

— Вижу. — Она зажимала рот рукой.

Сзади подошел Сульман:

— Судмедэксперт едет сюда. Он случайно оказался в эти выходные в Висбю. В чем-то же должно повезти. Мы пока не установили личность убитой. При ней не было сумочки, бумажника, никаких документов, но, похоже, это Фрида Линд. Возраст и словесный портрет совпадают. Кроме того, на другой стороне улицы в кустах обнаружен дамский велосипед.

— Какой кошмар! — пробормотал Кнутас. — Всего в нескольких сотнях метров от дому.

Просторный коридор стокгольмского телецентра был переполнен. В этот вечер Шведское телевидение проводило ежегодный летний корпоратив, на который были приглашены все сотрудники. Полторы тысячи человек веселились и общались в огромных студиях, расположенных вдоль коридора. Обычно они использовались для записи реалити-шоу и прочих развлекательных программ, но по случаю сегодняшней вечеринки их приспособили для танцев и банкета. В коридоре поставили несколько барных стоек, так что весь он превратился в огромный бар.

Тут был ведущий прогноза погоды, который хихикал, беседуя со звездой из другой программы. Какой-то телеведущий с мутным взглядом бродил туда-сюда, подыскивая практикантку с нежной кожей и пышными формами, чтобы заняться повышением ее профессионального уровня. Подтанцовка из развлекательной программы отплясывала на одном из танцполов, сбившись в кучку и не обращая внимания на окружающих.

Юхан и Петер расположились в одном из баров вместе с коллегами по «Региональным новостям», попивая мексиканский коктейль, именуемый в народе «Отверткой»: текила с фруктовым лимонадом, свежевыжатый сок лайма и лимона и масса льда.

Юхан сделал большой глоток ледяного напитка. Репортаж про войну гангстеров Стокгольма он доделывал в страшной спешке. Все это потребовало куда больше времени, чем он рассчитывал, и ему приходилось засиживаться допоздна всю неделю. Репортаж был закончен за пятнадцать минут до выхода в эфир.

Работа отняла много сил, и теперь так приятно было расслабиться и сбросить стресс напряженной недели. Хотя свободного времени почти не оставалось, он постоянно думал об Эмме. И ругал себя за это. Он не имел никакого права приближаться к ней, усложнять ей жизнь, однако она вызвала в его душе смятение, которое никак не проходило.

Убийство женщины на Готланде считалось раскрытым, и ему вряд ли придется снова ехать туда. Во всяком случае в обозримом будущем. Так что лучше забыть ее. Сотни раз за прошедшую неделю он говорил себе это. Номер ее телефона он знал наизусть и несколько раз порывался набрать его, но в последний момент передумывал. Чувствовал, как все это глупо и неуместно. У него совсем нет шансов.

Отхлебнув еще глоток, он обвел взглядом веселящуюся толпу. Чуть в стороне он заметил Мадлен Хага. Она беседовала с репортерами Центральной редакции. Маленькая, темноволосая, такая красивая в узких черных джинсах и блестящей лиловой блузке. Он решил подойти к ней.

— Привет, как дела? — начал он.

— Отлично, — ответила она с улыбкой. — Немного устала, весь день монтировала материал. У меня долгосрочный заказ. Ну а у тебя как?

— Все нормально. Потанцуем?

Он заинтересовался ею с тех самых пор, как Мадлен начала работать репортером Центральной редакции. Она была красивая и стильная. Короткая стрижка, большие карие глаза. Он досадовал, что они никогда не совпадают по времени. У них были разные графики работы, а если они все же пересекались, она всегда казалась занятой, иногда даже здоровалась мельком.

Сейчас ему очень нравилось смотреть на нее. Она ритмично двигалась под музыку, полузакрыв глаза и покачивая бедрами. Иногда она взглядывала на него. Они решили взять по пиву и присесть где-нибудь. Юхан надеялся, что подальше от всех.

Когда он взял со стойки две холодные бутылки пива, зазвонил его мобильник. Он засомневался, стоит ли отвечать, но в конце концов решил ответить. Свистящий голос в трубке он узнал мгновенно.

— На Готланде нашли еще один труп женщины. На кладбище в Висбю. Ее убили.

— Когда? — спросил он и взглянул на Мадлен.

Она уже повернулась к нему спиной и болтала с кем-то другим.

— Сегодня, около девяти вечера, — просипел его информатор. — Я знаю только, что ее убили и что пролежала она там недолго. Ты сидишь? Лучше сядь. У нее тоже трусики во рту.

— Ты уверен?

— На сто процентов. Полиция уже говорит о серийном убийце.

— Тебе известно, как ее убили?

— Нет, но я склонен предположить, что это похоже на убийство той женщины из Фрёйеля.

— О'кей, спасибо тебе огромное! — сказал Юхан.

Для него вечеринка закончилась.

Сидя на кухне, Эмма вливала в себя кефир. Именно вливала — лучшего слова не подобрать. Она подносила ложку к губам, автоматически открывала рот, выливала из ложки кефир, снова опускала ложку в тарелку. Крошечные брызги разлетались по круглому кухонному столу. Снова ко рту, снова в тарелку. Вверх-вниз. Снова и снова, механически, машинально. Она смотрела в тарелку невидящим взглядом. Дети спали. Улле пошел с друзьями выпить пива. Он устал от нее и ее равнодушия. Это он заявил ей еще сегодня утром. Вечер субботы, а у нее нет никакого желания включать телевизор.

За окном завывал западный ветер. Она не замечала, как сгибались тонкие березки.

Теперь она вообще мало что замечала. Всю неделю она бродила, замкнувшись в себе, словно наблюдая за всем со стороны. Брала детей на руки, обнимала и целовала, ничего при этом не ощущая. Видела их радостные мордашки, чувствовала прикосновения их рук. Готовила еду, убиралась, вытирала носы, застилала постели, раскладывала выстиранное белье, читала сказки и желала спокойной ночи. Но сама при этом как будто отсутствовала. Ее мысли были где-то еще.

Еще меньше внимания она уделяла Улле. Он пытался разговаривать с ней. Утешать. Обнимать. Но все, что он говорил, казалось бессмысленным и неуместным, не трогало душу. Однажды он даже попытался заняться с нею любовью. Она почувствовала себя оскорбленной и оттолкнула его. Все это так далеко — за много световых лет отсюда. Как она может сейчас думать о сексе?

Все ее мысли были заняты Хеленой. Она вспоминала, что они делали вместе. Любимые выражения Хелены. Как она откидывала со лба челку. Как она шумно прихлебывала кофе. Как они отдалились, с тех пор как Хелена уехала с острова, хотя и продолжали общаться. Теперь она мало что знала о Хелене. О чем та думала? Что чувствовала? Как на самом деле складывались ее отношения с Пером? Несмотря ни на что, она была по-прежнему убеждена в его невиновности.

Они с Улле даже поссорились из-за этого. Он считал, что отпечатки пальцев — вполне убедительные доказательства, особенно в свете той ссоры на вечеринке. «Мужик был совершенно невменяем», — фыркнул Улле и только взглянул с сочувствием, когда она попыталась убедить его, что Пер никогда не совершил бы ничего подобного.

Мало этого, она то и дело вспоминала того журналиста. Юхана.

Эмма сама не понимала, что случилось с ней тогда в кафе. Эти глаза. Такие опасные. Эти руки. Сухие и горячие. Он поцеловал ее. Поцелуй получился кратким, но этого оказалось достаточно, чтобы по телу побежали мурашки. Воспоминание о прошлом.

Такое с ней случалось когда-то. До знакомства с Улле у нее было много парней. И каждый раз она уставала от очередного бойфренда. Как только отношения становились серьезнее, она чувствовала, что попадает в зависимость, и разрывала их.

Улле был старым приятелем, они вращались в одной компании. Поначалу, когда он делал неуклюжие попытки куда-нибудь ее пригласить, она оставалась равнодушной. Однако они стали встречаться — она и не заметила, как прошел год. С ним она чувствовала себя комфортно, не нужно было напрягаться. Она могла оставаться самой собой.

Ей надоело быть влюбленной. Сидеть и ждать звонка или звонить самой с бьющимся сердцем. Встречи в уютных ресторанчиках, постель, страстные объятия. «А что он думает обо мне на самом деле? Может, я недотягиваю? Может, у меня бюст маловат?»

Затем следует продолжение с краткими мгновениями счастья, затем ожидания, разочарования и, наконец, полное безразличие, когда все утекает как вода в песок.

С Улле ей было весело. Рядом с ним она чувствовала себя защищенной. Со временем она полюбила его и привязалась к нему. Они были счастливы вместе. Много лет подряд. Но в последнее время ее чувства остыли. Он уже не пробуждал в ней желания. Она смотрела на него скорее как на старого друга. Юхан разбудил в ней совсем другие чувства.

Эмма включила радио — кухню заполнил нежный голос Ареты Франклин. Очень хотелось курить, но не было сил выходить на крыльцо. Мысли ее снова вернулись к Юхану. Стокгольмский парень, который, возможно, никогда больше не появится на острове. Ну и слава богу. Вероятно, в тот день она была особенно чувствительная — усталость плюс нервное напряжение. Первый день в школе после убийства. И практически последний. Она появилась на работе на пару дней, чтобы завершить самые важные дела перед летними каникулами.

Теперь ей хотелось побыть одной. Восстановить душевное равновесие, разобраться в собственных мыслях. К счастью, дети сами попросились на пару недель в летний лагерь.

Ее охватила какая-то апатия. Обычно эти поздние вечерние часы доставляли ей удовольствие. Сейчас она бродила по дому как тень. Вся энергия испарилась. Стоило ей вынести мусор — и она уже чувствовала усталость.

Эмма подняла глаза и посмотрела на часы, висевшие на стене. Скоро одиннадцать. Надо забросить белье в машину, прежде чем ложиться спать. «Вставай, хватит лениться», — зло сказала она самой себе.

Схватив в охапку грязное белье, она наклонилась было к стиральной машине, чтобы засунуть его внутрь, но вдруг замерла на месте, словно остолбенев. По радио объявили, что на кладбище в Висбю найдена убитая женщина.

Воскресенье, 17 июня

Когда в воскресенье утром Юхан и Петер вылезли из такси перед «Странд-отелем» в Висбю, холодный ветер ударил им в лицо. С моря дул сильный бриз. По дороге из аэропорта им казалось, что и машину раскачивает ветром. Поеживаясь, они почти вбежали в холл. Похмелье после вчерашней вечеринки тоже не способствовало хорошему самочувствию.

Им отвели те же номера, что и в прошлый раз. Вставляя ключ в замок, Юхан невольно задался вопросом: случайно или за этим что-то кроется? Набрал номер Кнутаса, который заявил, что журналисты буквально обрывают телефон и что в три часа дня будет пресс-конференция. А пока он не хотел ничего говорить по этому делу.

— Ну хоть что-нибудь вы можете сказать? — настаивал Юхан. — Женщину убили?

Голос Кнутаса звучал глухо и устало:

— Да.

— Каким образом?

— Об этом я пока ничего не могу сказать.

— Какое орудие использовалось?

— Также не могу ответить.

— Личность установлена?

— Да.

— Сколько ей лет?

— Шестьдесят седьмого года рождения. Стало быть, тридцать четыре.

— Она была ранее известна полиции?

— Нет.

— Она жила в Висбю?

— Да. На этом все, придется вам дождаться пресс-конференции.

— Тогда последний вопрос. Она ходила накануне вечером в ресторан?

— Да, она сидела с подругами в «Погребке монахов». После закрытия они расстались у дверей, и затем она одна поехала домой на велосипеде.

— Стало быть, ее убили по дороге домой?

— Ну да, такой вывод можно сделать, — нетерпеливо подтвердил Кнутас. — Сейчас у меня нет больше ни минуты.

— Спасибо. До встречи на пресс-конференции.

Юхан и Петер отправились к кладбищу на Педер Хардингсвег, чтобы снять место находки и поискать кого-нибудь, у кого можно взять интервью.

Место, где нашли тело, было огорожено, но чуть в стороне они увидели полицейского, который наблюдал, чтобы никто не проник за ограждение. Они попытались поговорить с ним, но вскоре выяснилось, что это пустая затея. Полицейский отказывался отвечать на вопросы.

Пока Петер снимал, Юхан обошел вокруг кладбища, пытаясь представить себе, что же произошло. Женщина возвращалась на велосипеде домой из бара. Не там ли она повстречала убийцу? Прошло менее двух недель после убийства Хелены Хиллерстрём. Ее парень сидел в тюрьме, но, если его информатор все понял правильно, полиция подозревала, что убийца — тот же самый, что и в прошлый раз. Значит, речь идет о серийном убийце, который в любой момент может совершить очередное злодеяние. Здесь, на уютном зеленом острове. Невероятно! Информатор обещал разузнать еще что-нибудь. Хотя полиция и подозревала, что убийца — одно и то же лицо, он сомневался, что у них есть доказательства. Две женщины зверски убиты в течение двух недель! Как раз перед началом туристического сезона. Полиция, как никогда, заинтересована в том, чтобы скрывать информацию.

Он греб спокойными, уверенными движениями. Уключины поскрипывали. Их надо бы смазать. Он давно уже не выходил в море на лодке. Несколько лет. Ему пришлось заделать дырку в днище. Но теперь он спустил челнок на воду. У него была четкая цель. Надо доплыть до мыса, тогда все будет хорошо. Там он присмотрел одно местечко. Идея пришла ночью. Он лежал без сна и размышлял. Теперь он не совершит ту же ошибку, что в прошлый раз. Тогда он потерял контроль над собой. Испытал экстаз, смешанный со страхом. Удивлялся самому себе и своим способностям. Оказывается, он в состоянии реализовать свой план. Тогда он испытывал гордость и страх. Хотя гордость в большей степени. Теперь он был совершенно спокоен. Он знал, на что способен. На этот раз они не найдут орудия убийства.

Какая удача, что море спокойно. Он размышлял, не взять ли удочку, чтобы как-то объяснить свой выход в море, если кто-нибудь его увидит. Но потом понял, что в этом нет необходимости. Кому какое дело, куда он плывет в своей лодке? Он никому ничего не должен объяснять. К черту всех этих людей, которые понятия не имеют, чем он занимается. К черту весь мир. Все равно никто его не понимает. Никому нет дела. Он одинок. И так было всегда. Но теперь он стал сильным. Щедрые лучи солнца согревали его. Он сидел в лодке в одних шортах. Греб так усердно, что пот катился градом. Опустив глаза, посмотрел на свою грудь. Выпуклая, волосатая, мускулистая грудь. Он все преодолеет, он непобедим. Он громко рассмеялся. Только чайки слышали этот смех.

В зале заседаний криминальной полиции царила напряженная атмосфера. Часы показывали двенадцать, и руководство следствия собралось, чтобы обсудить последние данные по новому убийству перед пресс-конференцией. Здесь же присутствовала начальник полиции лена. Она сидела рядом с Кнутасом, сжав губы. С одной стороны стола сидели Сульман, Витберг, Якобсон и Норби, а с другой — прокурор Смиттенберг вместе с комиссарами Мартином Кильгордом и Бьёрном Хансоном из Центрального управления.

— Дело принимает серьезный оборот, — начал Кнутас. — Складывается впечатление, что мы имеем дело с одним и тем же убийцей. Поэтому сожителя Хелены Хиллерстрём, Пера Бергдаля, нельзя считать подозреваемым. Биргер принял решение о его немедленном освобождении.

Прокурор кивнул. Кнутас продолжал:

— Многое указывает на то, что за обоими убийствами стоит один и тот же преступник. Между двумя этими случаями много сходства. Нападение на обеих женщин совершено под открытым небом, обе жертвы найдены с трусами во рту. Однако убийца использовал разное оружие. Это, как вы все знаете, весьма необычно для серийного убийцы. Собственно, это единственный факт, говорящий против версии о том, что убийца в обоих случаях — одно и то же лицо. Первая потерпевшая, Хелена Хиллерстрём, была убита топором. Смерть наступила от первого удара по голове. Затем преступник нанес еще более десятка ударов по разным частям тела, очевидно в состоянии слепой ярости. Вторая потерпевшая, Фрида Линд, по предварительным данным судмедэкспертизы, умерла от удара ножом, перерезавшим сонную артерию. Затем убийца нанес большое количество ударов по различным частям тела. В данном случае их также не менее десяти. По половым органам удары не наносились. Орудием убийства послужил колющий предмет, по всей видимости нож. Он не обнаружен. Как вы знаете, Хелена Хиллерстрём не подвергалась сексуальному насилию, и в данном случае ничто также на это не указывает. Более точно мы будем знать, когда судмедэкспертиза представит заключение вскрытия Фриды Линд. На это уйдет несколько дней. Обе жертвы, как я уже сказал, были обнаружены с трусами во рту. На трусах Хелены Хиллерстрём следов спермы не обнаружено. Трусы Фриды Линд направлены в криминологическую лабораторию на экспертизу. Посмотрим несколько слайдов.

Свет погас, и Кнутас стал нажимать на кнопки пульта, выводя снимки один за другим на экран проектора. В зале воцарилась гробовая тишина.

— Сначала тело Хелены Хиллерстрём, убитой пятого июня. Вы видите, что убитая подверглась жестокому и бессмысленному насилию. Нельзя сказать, чтобы какая-то часть тела пострадала больше других. Насилие не было направлено на половые органы.

На следующем слайде тело было показано крупным планом.

— О господи! — пробормотал Норби.

— А теперь вторая потерпевшая, — продолжал Кнутас, — Фрида Линд, убитая вчера ночью, через десять дней после первого убийства. Тело обнаружено на кладбище. Фрида Линд также была без одежды. Как видите, в этот раз жертва потеряла много крови. Ей также было нанесено множество ударов. Внешние признаки сексуального насилия здесь тоже отсутствуют.

— Что означают эти трусики во рту? — проговорил Витберг, словно разговаривая сам с собой. — Зачем он это делает?

— Да, чертовски странно, — согласился Кильгорд. — Возможно, убийца знаком с этими женщинами? Может быть, имел с ними сексуальные отношения? Скажем, они бросили его, а он теперь мстит? Или убийца ненавидит женщин вообще?

Кильгорд замолк и сунул в рот кусочек вафли в шоколаде. Крошки посыпались ему на колени.

У Кнутаса к горлу подступила тошнота, и он невольно задался вопросом: как это можно есть в такую минуту?

Он выключил проектор.

— Мы должны найти связь между этими двумя жертвами. Разумеется, если она существует. — Он продолжал говорить в темноте: — На сегодняшний день мы можем сказать, что этих женщин объединяет следующее: у обеих прочные связи и в Стокгольме, и на Готланде. Хелена Хиллерстрём родилась и выросла здесь, семья оставила себе летний дом, который Хелена посещала не менее двух-трех раз в году. Кроме того, на острове у нее остались родственники и много друзей. Фрида Линд родом из Стокгольма, но замужем за уроженцем Готланда. Их семья переехала сюда около полугода назад и поселилась в районе Сёдервэрн. По словам мужа, они решили переехать на Готланд, поскольку он сам из этих мест и у него здесь полно родственников. Пока не установлено, были ли жертвы знакомы между собой. Обеим около тридцати пяти лет, разница в возрасте всего в год, обе внешне привлекательны. Это все, что нам известно на данный момент. Я хочу сформировать рабочую группу для выяснения обстоятельств жизни обеих женщин и изучения их окружения. Другой группе будет дано задание проверить убийц и насильников по всей Швеции, в первую очередь в Стокгольме. Есть ли среди них те, кого что-либо связывает с Готландом? Сейчас на нас смотрит вся страна. И не в последнюю очередь СМИ. С этого момента мы должны бросить все силы на то, чтобы задержать убийцу прежде, чем произойдет новое убийство. Я запросил подкрепление из Стокгольма. Мы должны организовать как внутреннее, так и наружное наблюдение. Кильгорд и Хансон будут помогать вести допросы и проверять тех преступников, которые занесены в нашу базу. Следует использовать все пути, которые могут привести к задержанию убийцы. Несколько человек отправятся в Стокгольм. Виновный может находиться как здесь, так и там.

— Вполне вероятно, что убийца проживает в Стокгольме, — сказал Витберг. — Хелена Хиллерстрём приезжала на Готланд несколько раз в году, в этот раз она пробыла здесь не более двух дней, когда он напал на нее. А Фрида Линд до недавнего времени вообще жила в Стокгольме. Возможно, они познакомились с ним там. Могу допустить, что эти отношения продолжались до настоящего момента. Известно ли нам о поездках Фриды Линд в Стокгольм? Сколько раз она была там, с тех пор как они переехали сюда? Может быть, она ездила туда повидаться с родственниками и одновременно встречалась с любовником?

— В таком случае он очень хитро придумал убивать этих женщин здесь, — сказал Норби. — Полиция сконцентрирует все свое внимание на Готланде, а он сможет преспокойно уехать обратно в Стокгольм.

— Мы точно знаем, что она не была ранее знакома с тем мужчиной из бара? — бросил Сульман. — Может быть, она просто притворилась перед подругами, а на самом деле это ее любовник.

— А почему не предположить, что это клиент? — вступила в разговор Карин. — Фрида Линд работала в салоне красоты, который расположен в галерее напротив «Обс». С утра до вечера у всех на виду. Любой сумасшедший мог целыми днями следить за ней, а она и не подозревала об этом.

— Разумеется, такой вариант возможен, — согласился Кнутас. — Мы не успели переговорить с ее сослуживцами. Ты возьмешь это на себя?

Карин кивнула, сделав пометку в блокноте.

— Как мне кажется, речь вполне может идти о сумасшедшем, который выбирает случайные жертвы, — проговорил Кильгорд. — Возможно, Хелене Хиллерстрём просто не повезло, что она оказалась на Готланде как раз в тот момент, когда он взялся за дело. Она попалась ему на глаза, он стал следить за ней и поджидать удобного случая, вот и все.

Гнетущее настроение охватило всех в зале. Каждый подумал о своей жене или девушке, сестрах или подругах. Никто не может чувствовать себя в безопасности.

— Строить догадки мы можем очень долго, — прервал разговор Кнутас. — Сейчас необходимо собрать факты. — Он взглянул на часы. — Ну что ж, пока прервемся. Как вы знаете, в три часа у нас пресс-конференция. Встретимся после нее и распределим обязанности. Скажем, в пять часов.

Карин Якобсон и Андерс Кнутас отправились обедать в пиццерию, находящуюся в нескольких кварталах от управления полиции. Ели быстро и молча. После пятнадцати лет совместной работы они понимали друг друга без слов. Иногда в шутку называли себя старой спевшейся парочкой, несмотря на приличную разницу в возрасте. Карин Якобсон в этом году исполнялось тридцать семь, а Андерсу Кнутасу было сорок девять. Он считал ее очаровательной. Она всегда ему нравилась. Широкая щель между передними зубами не мешала ей часто улыбаться во весь рот. Не раз во время совместной работы он думал о том, что эта улыбка прокладывает ей дорогу. С коллегами-мужчинами соперничать было непросто, особенно когда Карин только появилась в их группе. Ситуация усугублялась и ее небольшим ростом — всего лишь сто пятьдесят пять сантиметров. Из-за этого мужчины тем более смотрели на нее свысока. Но оказалось, что она обладает недюжинным умом и напористостью, и вскоре ее зауважали.

Карин проглотила остатки пиццы.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Об этом мужчине из бара. Фрида Линд сидела и разговаривала с ним больше часа. Вопрос в том, кто он. Услышав об убийстве, он должен был как-то проявиться.

— Они вышли вместе?

— Нет. Похоже, он ушел из ресторана за полчаса до остальных. По словам подруг, Фрида уехала на велосипеде одна.

— Что ты думаешь по поводу того, что Хелена и Фрида встречались с одним и тем же мужчиной? Например, с тем, с которым Фрида болтала в баре?

— Разумеется, может оказаться и так. Хотя они не были изнасилованы, сексуальный мотив вполне возможен. На это указывают трусы. Но все же чертовски странно, что орудия убийства разные. Сначала топор, потом нож. Почему? У меня это не выходит из головы.

— Совершенно необъяснимо, — согласилась Карин. — Может быть, он специально это делает, чтобы запутать нас?

Кнутас откинулся на стуле.

— И все же, может быть, стоит сконцентрировать наши усилия на Стокгольме? Вполне возможно, что они познакомились с убийцей именно там. А он решил убить их на Готланде, чтобы повести нас по ложному следу. Он хочет, чтобы мы искали его здесь.

— И все же мы должны проверить клиентов Фриды, — настаивала Карин. — Это может быть один из них. Она проработала здесь не так уж и долго — месяцев пять-шесть. На острове она прожила около года. Все ее знакомые здесь — новые. Конечно, убийца мог приехать и из Стокгольма. Но он должен был провести здесь какое-то время, чтобы выследить их. Выяснить, где они живут, какие у них привычки и куда они ходят. Создается впечатление, что все очень тщательно спланировано.

— Согласен. Я тоже думаю, что убийства спланированы, но не следует зацикливаться на одной версии. Вообще же дело чертовски запутанное, — подвел итог Кнутас и покачал головой. — Успеем выпить по чашечке кофе?

— Да-да, мне с молоком, без сахара.

— Знаю, знаю, — пробормотал он, подняв глаза к потолку. Невозможно сосчитать, сколько чашек кофе они выпили вместе.

Теперь он решил: будь что будет. Хотя он прекрасно знает, что не должен этого делать, он все же позвонит ей. Вопреки всем предположениям он снова вернулся на Готланд и все это время так много думал об Эмме, что просто не может не связаться с ней.

Чувства переполняли его. Он сидел на кровати в своем номере и страдал. «Это ни к чему не обязывает, — думал он. — Мы просто немного поболтаем. Ничего особенного». Скоро пресс-конференция, а потом весь день и весь вечер будет сплошная суматоха. Он прекрасно это понимал.

Он снял трубку и набрал номер, который был записан на смятом клочке бумаги.

Первый гудок, второй.

«Черт, надо бросить это дело, — подумал он. — А вдруг ее муж возьмет трубку?» Однако он продолжал ждать ответа.

— Эмма Винарве.

Теплая волна прокатилась по телу, когда он услышал ее голос.

— Привет, это я, Юхан Берг из «Региональных новостей». Как у тебя дела?

Последовала пауза. Юхан стиснул зубы, чтобы не поддаться панике.

— Нормально. Ты здесь, на Готланде? — спросила она.

В ее голосе ему послышалась радость.

— Я вернулся. Сама знаешь, второе убийство. А ты чем занята? Я не отрываю?

— Нет-нет, ничего. Улле поехал с детьми в бассейн. А у тебя как дела?

— Я много думал о тебе, — сказал он и затаил дыхание.

— Да? — задумчиво переспросила она.

Он готов был откусить себе язык. Зачем он это ляпнул?

— Я тоже о тебе думала, — сказала она.

Он почувствовал, что снова может дышать.

— Послушай, может, встретимся? — предложил он.

— Даже не знаю, получится ли…

— Ну хоть на минутку!

В его душе вспыхнула искра надежды, и он снова стал самим собой — целеустремленным и настойчивым.

— Может быть, попозже вечером? — продолжал он.

— Нет, не выйдет. Лучше завтра. Я все равно поеду в город.

— Отлично, тогда до завтра!

Помещение, отведенное для пресс-конференции, было забито до отказа, когда за несколько минут до начала в зал вошли Андерс Кнутас и Карин Якобсон. На этот раз здесь были представлены не только местные СМИ, но и общенациональные утренние и вечерние газеты, агентство новостей TT, программа «Эхо» Шведского радио, несколько коммерческих телеканалов, Шведское телевидение. Юхан и Петер из «Региональных новостей» тоже присутствовали.

В зале стоял гул голосов. Репортеры уселись на расставленных рядами стульях. Щелкали ручками, шуршали блокнотами. У некоторых в руках были диктофоны. Операторы с большими телекамерами выбрали стратегически удобные позиции и разместили камеры. На столе президиума было установлено несколько микрофонов.

Наплыв журналистов вынудит следственную группу в последний момент выбрать другое помещение. Сейчас они находились в большом конференц-зале в другой части здания. Губернатор позвонила и сообщила, что она тоже будет присутствовать.

«Что ей тут понадобилось?» — думал Кнутас, прокладывая дорогу в толпе. В президиуме уже сидели Мартин Кильгорд и начальник полиции лена.

Шум в зале затих, когда Кнутас поприветствовал собравшихся. Представившись и назвав своих коллег в президиуме, он сообщил краткую информацию о последнем убийстве. Полиция намеревалась предоставить СМИ достаточно фактов, но при этом не разглашать сведения, которые могли бы помешать вести расследование. Это было сродни балансированию на острие ножа.

Закончив, он предложил задавать вопросы.

— Существует ли сходство между этим убийством и убийством Хелены Хиллерстрём? — спросил кто-то из журналистов.

— Некоторое сходство существует. В чем оно заключается, я, к сожалению, не могу разглашать.

— По понятным причинам то же орудие не могло использоваться, — с важным видом произнес один из репортеров местных газет. — Но использовался ли тот же вид оружия? Новую жертву тоже зарубили топором?

— Нет. Новое убийство совершено колющим предметом.

— Ножом, стало быть? — переспросил Юхан.

— Пока слишком рано говорить о том, какого именно рода оружие использовалось.

— Как на этот раз обстоит дело со свидетелями? — спросил репортер «Готландс тиднингар».

— Мы допрашиваем большое количество людей. Пока создается впечатление, что никто ничего не видел и не слышал.

— Вы подозреваете, что преступник — то же лицо, что и в прошлый раз?

— И да и нет. Некоторые признаки указывают на обратное, например тот факт, что новое убийство совершено другим орудием. Другие обстоятельства указывают на то, что это одно и то же лицо. Так что на сегодняшний день мы не знаем ответа. Разумеется, мы не исключаем такую возможность.

— Вы нашли что-нибудь общее между двумя жертвами, помимо того что обе они женщины и примерно одного возраста?

— Исходя из интересов следствия, я не могу углубляться в эту тему. Я могу сказать лишь то, что у обеих есть связи и в Стокгольме, и на Готланде.

— Может убийца быть гастролером из Стокгольма?

— Конечно.

— Почему же вы не ищете там?

— Мы ищем.

— Где именно?

— На этот вопрос я не могу ответить, как вы сами понимаете.

— Есть ли сходство в том, каким образом они были убиты? — спросил Юхан.

— По этому поводу я не могу ничего сказать.

Репортеры заволновались, но Кнутас был непреклонен. Следственная группа решила не рассказывать о том, каким образом была убита Фрида Линд. Журналистам оставалось только строить догадки.

— Можно ли говорить о серийном убийце? — спросила женщина-репортер с «Радио Готланда».

— Об этом пока рано говорить, — ответил Кнутас. — Мы знаем еще недостаточно.

— Но вы не исключаете такую возможность?

— Разумеется, не исключаем.

— Какова судьба сожителя первой жертвы? — продолжала местный репортер.

— Он отпущен из следственной тюрьмы. С него сняты подозрения.

По залу прокатился шум.

— Почему?

— Об этом я сейчас, к сожалению, не могу ничего сказать.

— Как вы можете быть уверены в его невиновности?

— Мы не можем разглашать причины. Единственное, что я могу сказать, — что сожитель убитой освобожден и с него сняты подозрения в причастности к убийству во Фрёйеле, — повторил Кнугас, его лицо стала заливать краска раздражения.

— Это должно означать, что, по вашей версии, убийца — одно и то же лицо, — заявил Юхан. — Убийство на кладбище не мог совершить Пер Бергдаль, поскольку в тот момент он находился в следственной тюрьме города Висбю.

— Как я уже сказал, мы не можем сейчас углубляться в подробности, — ответил Кнутас, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

Юхан решил оставить пока вопрос об убийце.

— Как обстоит дело с орудием убийства? Его нашли? — спросил он.

— Нет.

— Чем полиция занимается сейчас? — спросил репортер программы «Эхо».

— Мы получили подкрепление из Центрального управления криминальной полиции. Проводим как внутреннее, так и внешнее наблюдение и пытаемся найти связь между жертвами.

— Жертвы были знакомы между собой? — спросил другой телерепортер.

— Нет — по тем данным, которые у нас есть на сегодняшний день. Мы ведем работу по выяснению подробностей их прошлого.

Когда почти час спустя журналисты закончили задавать вопросы, Кнутас поспешил покинуть помещение. Губернатор поймала его за рукав:

— У вас есть минутка?

— Да, конечно, — ответил он устало.

Они направились в его кабинет, и, войдя, он закрыл за собой дверь.

— Положение очень серьезное, — проговорила губернатор, полная дама за пятьдесят, обычно приветливая и веселая, но сейчас встревоженная и озабоченная.

Она со вздохом опустилась на диванчик для посетителей, сняла очки с толстыми стеклами и вытерла лоб платком.

— Положение более чем серьезное, — повторила она — На дворе середина июня. Подготовка к туристскому сезону идет полным ходом. Отели, кемпинги, турбазы. Заявки текут к ним рекой. Пока что. Вопрос в том, что будет дальше. Похоже, речь идет о серийном убийце, а такое мало привлекает туристов и отдыхающих. Боюсь, эти два убийства могут отпугнуть людей.

— Могут, — согласился Кнутас, — но что поделаешь? Никто не захочет находиться в таком месте, где бродит маньяк-убийца.

— Как вы планируете действовать? Какие ресурсы подключены? Вы ведь понимаете, насколько важно, чтобы убийца был задержан как можно скорее?

— Послушайте, — проговорил Кнутас, будучи не в силах скрывать раздражение, — мы делаем все, что можем. При тех скромных ресурсах, которыми располагаем. Весь мой отдел — то есть все те двенадцать сотрудников, которые остались у меня после всех сокращений и реорганизаций, — занимается только этим делом. Кроме того, я вызвал еще четырех следователей из Центрального управления. И они будут находиться здесь столько, сколько понадобится. Я попросил службу участковых инспекторов откомандировать ко мне несколько человек, хотя они и без того завалены работой. Скоро сюда нахлынут шестьсот тысяч туристов, и охранять их будем мы — восемьдесят три штатные единицы на весь остров. Включая Форё.[8] Можете сами подсчитать наши ресурсы. Мне больше неоткуда взять дополнительные силы. — Он строго посмотрел в глаза губернатору.

— Да-да, понимаю, — пробормотала она. — Но меня волнуют последствия. Рабочие места. Туризм для многих жителей — основной источник доходов.

— Нам нужно время, — проговорил Кнутас. — Не прошло еще и двух суток с момента второго убийства. Надеюсь, мы задержим преступника в течение ближайших дней. И все останется позади. Давайте не будем торопиться и думать о самом худшем.

— Дай бог, чтобы вы оказались правы! — вздохнула губернатор.

— Проклятье!

Кнутас надкусил засохший бутерброд, купленный в автомате, и поперхнулся, что вызвало мучительный приступ кашля. Его коллега, собравшиеся в воскресный вечер в кухоньке посмотреть новости, зашикали.

Кнутас почувствовал, как кровь стучит в висках. Сюжет о новом убийстве содержал слишком много подробностей.

— Откуда они все это знают? И про нож? И про трусы? — выпалил Кнутас, прокашлявшись.

Лицо у него побагровело от кашля и от злости.

— Как это получилось, тысяча чертей? Как вести следствие, когда всё тут же растрезвонят на весь мир? Кто, черт побери, пробалтывается журналистам?

Он обвел взглядом собравшихся в комнате коллег. Все с удивлением переглядывались. Кто-то отнекивался, кто-то качал головой. Некоторые сочли за благо удалиться.

Кнутас решительно направился в кабинет и захлопнул дверь с такой силой, что стекла задрожали. Порылся в бумагах и вытащил визитку Юхана. Тот снял трубку после второго гудка.

— Что ты себе позволяешь, черт возьми? — загрохотал Кнутас, даже не потрудившись представиться.

— А в чем дело? — спросил Юхан, который мгновенно понял, о чем речь.

— Как вы могли предать огласке то, что сейчас прозвучало в новостях?! Вы что, не понимаете, что сводите на нет всю нашу работу? А мы не ерундой какой-нибудь занимаемся — мы ловим убийцу! Какие у вас доказательства? Откуда вы взяли эти сведения?

— Я понимаю, что вы раздражены, — проговорил Юхан спокойно. — Но попробуйте взглянуть на все с наших позиций.

— С каких еще позиций, черт подери? Мы расследуем дело об убийстве!

— Во-первых, мы никогда не публикуем сведения, не будучи стопроцентно уверены в их достоверности. Я знаю, что дело обстоит именно так, как мы описали в сюжете. Во-вторых, мы посчитали оправданным сообщить, что все признаки наводят на мысль о серийном убийце. Трусики во рту у жертв являются самым главным доказательством, и оно имеет такое огромное значение для общественности, что его необходимо предать огласке.

— Откуда ты все это знаешь? Огромное значение, черт возьми!

Кнутас буквально брызгал слюной. Юхан так и видел, как брызги летят в трубку.

— Ну уж спасибо, позаботились об общественности. А вот что вся информация прямиком доходит до убийцы, на это вам наплевать!

— Люди имеют право знать, что серийный убийца разгуливает на свободе. Мы просто делаем свое дело. Я сожалею, что мешаю вам работать, но моя задача — выполнять свой долг.

— Откуда вывод про серийного убийцу? С чего ты взял, что все обстоит именно так?

— На этот вопрос я, разумеется, ответить не могу, но источник у меня надежный.

— Надежный источник, говоришь. Значит, это кто-нибудь из наших. Из моих ближайших сотрудников. Ты должен сказать, кто это. Иначе мы не сможем работать дальше в одной команде. — Голос Кнутаса стал спокойнее.

А вот терпение Юхана уже было на исходе.

— Ты сам работаешь в полиции и должен знать, что по закону не имеешь права даже задавать мне этот вопрос, — сказал он язвительно. — Ты не имеешь права искать источник. Но поскольку я питаю уважение к твоей работе, я могу сказать, что это не твой ближайший коллега, не член следственной группы. Во всяком случае, информацию я получил не от них. Больше я ничего не могу сказать. Учти, само по себе то, что мы, журналисты, знаем о каком-то факте, еще не означает, что мы тут же его публикуем. Все зависит от того, насколько это оправданно. Про трусики я знал еще в связи с убийством Хелены Хиллерстрём. Но только сейчас счел уместным предать эту информацию гласности.

Кнутас тяжело вздохнул:

— Будь любезен, извести меня, если снова соберешься разглашать конфиденциальные сведения. Только инфаркта мне еще не хватало.

— Разумеется, обещаю. Но и ты попробуй войти в мое положение.

— Я вынужден смириться, но не требуй от меня, чтобы я понял ваш журналистский ход мыслей, — буркнул Кнутас и положил трубку.

Было уже начало девятого, и только теперь Кнутас почувствовал, как устал. Он откинулся на спинку стула. Откуда все же идет утечка информации? Он привык полагаться на своих сотрудников. Теперь же он не знал, что и подумать. Пожалуй, придется поверить словам Юхана о том, что это не его коллеги.

Хотя он уже не раз за время следствия злился на этого репортера, у него все же сложилось впечатление, что Юхан Берг — человек серьезный. Не такой, как другие журналисты, которые и не слушают вовсе, а продолжают без конца задавать вопросы об одном и том же, хотя ты уже сказал им, что не можешь об этом говорить. Собственно, Юхан раздражал его не своим поведением, а своей осведомленностью. Кнутас нехотя осознал, что готов понять ход мыслей Юхана. Но как тому удалось так много выведать? Сам Кнутас прекрасно знал, как легко распространяются слухи. С этим нужно что-то делать. Может быть, переговоры прослушиваются? Нужно выяснить, что именно говорилось по рации. У полиции Готланда нет достаточного опыта общения со СМИ.

В дверь постучали. В кабинет заглянула Карин:

— Пришла Малин Бакман, одна из подруг Фриды Линд.

— Иду, — сказал Кнутас и поднялся.

Из трех подруг Фриды Малин Бакман была единственной, с кем он пока не встречался лично. Она жила на Чельварвеген, и с ней Витберг и Норби беседовали накануне вечером, хотя тогда еще никто не знал, что Фрида Линд убита. Теперь ситуация предстала совсем в ином свете, и Кнутас хотел лично побеседовать с подругами убитой. Кроме того, Малин Бакман и Фрида Линд работали в одном салоне красоты. Допросы других подруг, проведенные в первой половине дня, не дали ничего нового.

Карин Якобсон присутствовала на допросе. Они расположились в зале заседаний.

— Садитесь, — сказал Кнутас Малин.

Она присела на стул напротив.

— Извините, что я так поздно, — проговорила она. — Муж был в отъезде, а мне не с кем оставить детей. Он приехал только вечером.

Кнутас поднял руку, отмахиваясь от объяснений:

— Ничего страшного. Мы очень ценим, что вы нашли возможность прийти. Где вы познакомились с Фридой Линд?

— Мы работали вместе.

— Как давно вы были знакомы?

— С тех пор, как она пришла к нам работать. Думаю, около полугода. Да-да, она вышла на работу после Рождества. В начале января.

— Насколько хорошо вы ее знали?

— Довольно хорошо. Мы встречались каждый день в салоне, к тому же иногда ходили вместе в ресторан.

— Вы заметили в ней какие-нибудь перемены в последнее время?

— Нет, она была такая же, как всегда. Веселая и энергичная.

— Она не рассказывала о том, что с ней произошло нечто необычное? О каком-нибудь клиенте, который странно себя вел?

— Нет, по-моему, нет.

— Вам не известно, угрожал ли ей кто-нибудь?

— Нет, наши клиенты, как правило, приятные. Почти всех мы хорошо знаем.

— Но ведь случается, что к вам заходят совершенно незнакомые люди? — спросила Карин.

— Да-да, у нас есть прием без предварительной записи. По субботам.

— Вам запомнились те клиенты, которые приходили в прошлую субботу?

— Нет, у меня был выходной.

— Кто работал в этот день?

— Фрида и хозяйка салона Бритт. По субботам мы всегда работаем по двое.

— До какого часа открыт ваш салон?

— До трех. В смысле — в субботу. Обычно мы заканчиваем в шесть. В воскресенье мы закрыты.

— Мне хотелось бы получить откровенный ответ на один вопрос. Вам известно, были ли у Фриды связи на стороне? Она встречалась с кем-нибудь?

— Нет, я уверена, что не встречалась. Иначе она точно рассказала бы мне. Думаю, так далеко она бы не зашла.

— Как держалась Фрида на работе?

— Она была прекрасный парикмахер. К тому же веселая и общительная. Клиенты ее обожали.

— Как вы думаете, кто-либо из клиентов мог воспринять ее поведение как поощрение?

— Даже не знаю. Конечно, она много болтала и смеялась. Это всегда можно истолковать неправильно.

— Опишите, пожалуйста, события того вечера, когда вы ходили в «Погребок монахов».

— Мы поужинали в ресторане. Потом сели в виниловом баре. Там было полно народу, мы отлично посидели. Фрида познакомилась с мужчиной, с которым довольно долго беседовала.

— Он представился вам, ее подругам?

— Нет, они все время просидели у стойки.

— Как он выглядел?

— Пепельные волосы, высокий, накачанный, щетина на подбородке, довольно темные глаза, как мне показалось.

— Как он был одет?

— На нем была рубашка поло и джинсы. Вещи очень качественные, он выглядел хорошо одетым, — добавила она неуверенно.

— Как долго они беседовали?

— Около часа. Потом Фрида вернулась к нам и сказала, что он уходит.

— Она что-нибудь рассказывала о нем?

— Он приехал из Стокгольма, собирался вместе с отцом покупать в Висбю ресторан. Им принадлежит несколько заведений в Стокгольме.

— Она сказала, как его зовут?

— Да, его звали Хенрик.

— А фамилию не назвала?

— Нет.

— Где он остановился на Готланде?

— Не знаю.

— Как долго собирался здесь пробыть?

— Тоже не знаю.

— Как вам показалось — он знал других людей в баре?

— По-моему, нет. Я не видела, чтобы он разговаривал с кем-нибудь, кроме Фриды.

— Вы его раньше не встречали?

— Нет.

— Что еще Фрида рассказала о нем?

— Она сказала, что он очень симпатичный. Он попросил у нее телефон, но она не дала.

— Когда он ушел из «Погребка»?

— Он ушел как раз тогда, когда она вернулась к нашему столику. Мы просидели еще примерно полчаса. До закрытия.

— Вы заметили, как он ушел?

— Нет, Фрида сказала, что ему нужно идти.

— В каком настроении была Фрида, когда вы расставались?

— В обычном. Сказала «Ну пока!» и поехала на велосипеде в сторону дома.

— Она была пьяна?

— Не особо. Мы все вышли оттуда не очень трезвые.

Карин решила сменить тему:

— Какие отношения были у Фриды с мужем?

— Мне кажется, вполне нормальные. Во всяком случае, я не слышала о каких-то особых проблемах. Идеальных отношений не бывает. Кроме того, они в основном занимались детьми.

— И последний вопрос. У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог желать ей зла?

— Нет. Понятия не имею.

Понедельник, 18 июня

Второе убийство не сходило с первых полос газет. Тот факт, что трусики жертв обнаружили у них во рту, сделал эти два преступления еще более сенсационными. После того как в воскресенье вечером об этом рассказали в новостях по телевидению, за эту подробность ухватились и остальные средства массовой информации. Само собой, догадки по поводу маньяка-убийцы активно циркулировали в прессе. В понедельник утром они занимали все первые полосы газет. Там же мелькало лицо Фриды Линд. Бегущая строка над газетными киосками высвечивала заголовки: «На Готланде беснуется маньяк-убийца», «Убийца женщин разгуливает на воле в курортном раю», «Смерть на фоне летней идиллии».

В телевизионных программах новостей сюжеты об убийстве вышли на первое место. Сообщению о трусиках предшествовало совещание руководителей новостных программ телецентра. Все пришли к единому мнению, что предание этих сведений гласности — правильный шаг. Если взвесить неприятности для родственников и интересы общества, то чаша весов сильно клонилась в сторону права людей знать правду.

Перед камерами в телестудиях эта тема обсуждалась с участием криминалистов, психологов и представителей женских общественных организаций.

По радио новость повторялась с небольшими вариациями, выпуск за выпуском.

На Готланде два убийства стали общей темой разговоров. О них говорили на работе, в транспорте, в магазинах, кафе и ресторанах. Страх перед убийцей охватил весь остров. Многие уже успели познакомиться с Фридой Линд. Такая симпатичная и веселая женщина, мать троих детей. Кто решился поднять на нее руку? Убийства на Готланде вообще большая редкость, а уж серийные убийства и подавно — об этом местные жители только читали в газетах.

Юхан и Эмма выбрали итальянский ресторанчик на боковой улочке, чуть в стороне от площади Стура-Торгет.

Поскольку туристский сезон еще не начался, народу здесь было немного. Они уселись за столик в глубине зала. Эмма чувствовала себя виноватой, хотя между ними ничего не произошло. Она скрыла от Улле, что собирается пообедать с Юханом. Соврала, сказав, что встретится с подругой. Теперь ей было стыдно. Никогда раньше она не лгала мужу.

Перед самой встречей она чуть было не позвонила Юхану, чтобы сказать, что не сможет. И хотя Эмма прекрасно понимала, что ступает на тонкий лед, она все-таки пришла. Тяга к Юхану перевесила все остальное.

Сейчас, едва он подвинул ей стул, она почувствовала, что пропала.

Они заказали пасту. Официант принес напитки — белое вино и воду.

«Один бокальчик мне точно не помешает», — нервничая, подумала Эмма. Закурив, она стала разглядывать своего спутника, сидевшего напротив.

— Я так рад снова тебя видеть, — сказал он.

— Правда?

Она невольно улыбнулась. Он тоже улыбнулся. На его щеках появились ямочки, такие очаровательные! Юхан не сводил с нее карих глаз. Она сделала над собой усилие и отвела взгляд.

— Давай оставим в покое убийства, — попросил он. — Во всяком случае на время. Я хочу побольше узнать о тебе.

— Хорошо.

Они заговорили о себе. Юхан расспрашивал о ней и о детях. Казалось, он искренне интересуется ее жизнью.

Эмма спросила его о работе. Почему он решил стать журналистом?

— Когда я учился в старших классах, то проклинал все и вся, — сказал он. — Особенно социальную несправедливость. Она ощущалась везде, даже в том пригороде, где я вырос. Железная дорога разрезала жилой квартал на две части. С одной стороны находились виллы тех, у кого есть деньги. С другой — безликие высотки с разрисованными фасадами и выбитыми окнами подвалов. Два разных мира — просто абсурд какой-то! В школе все подростки оказались вместе, и для меня это послужило толчком.

— В каком смысле? — спросила Эмма.

— У меня появились друзья из высоток. Я осознал, что у молодых далеко не равные возможности. Мы собрались небольшой компанией и стали издавать собственную школьную газету, в которой писали статьи о несправедливости общества. С этого все и началось. Сколько было пыла и идеализма, а теперь я превратился в банального репортера криминальной хроники. — Он рассмеялся и покачал головой. — Когда я поступил в Высшую школу журналистики, то собирался стать пишущим журналистом, — думаю, об этом мечтают все. Но потом довелось проходить практику на телевидении, и меня засосало. Ну а ты? Как получилось, что ты стала учительницей?

— К сожалению, у меня не было такого пыла, как у тебя. Это скорее дань семейной традиции. Мои родители были учителями. Так что я отчасти пошла по этому пути, чтобы порадовать их. И потом, я всегда любила школу. И очень люблю детей, — добавила она, и тут мысль о собственных детях пронеслась в голове, напомнив, что ей вообще не подобает здесь сидеть.

Юхан отметил, как ее лицо помрачнело. Он поспешно сменил тему:

— Что ты думаешь по поводу нового убийства?

— Это просто ужас! Как такое может случиться здесь, на нашем тихом Готланде? Я просто ничего не понимаю. Сначала Хелена, а теперь еще вот это.

— Ты знала Фриду Линд?

— Нет. Она прожила на острове всего год, так ведь? Хотя ее лицо мне кажется смутно знакомым.

— Она работала в салоне красоты в «Эстерсентруме». Может быть, ты видела ее там?

— Да, ты прав. Я была там пару раз, стригла детей.

— Как ты думаешь, они с Хеленой были знакомы?

— Понятия не имею. Меня волнует вопрос: это случайное совпадение, что убили именно их, или есть какая-то связь? Я все думаю и думаю о Хелене. Без конца все прокручиваю в голове. Пытаюсь понять, в чем же причина. Кто мог это сделать? Я ездила на похороны в Стокгольм, встретила там множество людей, которые знали Хелену. Ее родителей, братьев и сестер, друзей. Родители Пера тоже, разумеется, пришли на похороны. Никто ни на секунду не поверил, что он убийца. Потом мы — те, кто был тогда на вечеринке у Пера и Хелены, — встречались еще раз. Так ни до чего и не додумались. Я много размышляла. Даже допускаю мысль, что она встретила нового мужчину, о котором никто не знал. Может быть, она завела с ним отношения, а потом выяснилось, что он сумасшедший.

Она поковырялась вилкой в остатках пасты.

— Скажем, она решила разорвать отношения, поняв, что все-таки любит Пера, а этот второй приревновал и вышел из себя.

— Да, — согласился Юхан. — Конечно, такое вполне вероятно. Ты не знаешь, изменяла ли она Перу?

— Да, случалось. Во всяком случае один раз, несколько лет назад. Она познакомилась с кем-то на вечеринке. Они переспали. Их роман продолжался несколько недель. Она тогда сомневалась в своих чувствах к Перу. Ей казалось, что их отношения стали привычными, рутинными. Помню, Хелена совершенно потеряла голову от того второго парня. Говорила только о нем — называла его наркотиком, на который подсела. Иногда даже прогуливала работу, чтобы встретиться с ним. Это совершенно не в ее стиле.

— Как его звали?

— Не знаю. Она не говорила. Я сочла все это полной чушью. Она не хотела рассказывать, кто он, чем занимается и где живет.

— Почему же?

— Понятия не имею. Ясное дело, я пыталась у нее выпытать, но она упрямо стояла на своем. «Придет время — ты сама все узнаешь», — говорила она.

— А что произошло потом?

— В один прекрасный день она заявила, что между ними все кончено. Даже не знаю, в чем причина, что там у них произошло. Просто сказала, что все позади и что она решила остаться с Пером.

— Когда все это было?

— Ну, несколько лет назад. Точно не помню — года три-четыре назад.

— После этого она больше не говорила о нем?

— Нет. Время шло, и я забыла эту историю. Вспомнила об этом только сейчас.

— Надо бы это проверить, — проговорил Юхан. — Кто-нибудь еще наверняка что-нибудь знает. Ты не разговаривала об этом с кем-нибудь из ее друзей, когда была в Стокгольме?

— Да нет, как-то и не подумала даже.

Она взглянула на часы. Половина третьего. Через полтора часа она должна забрать детей. Вино уже начало действовать, но она выпила еще глоток и посмотрела в глаза Юхану:

— Я должна успеть на автобус, чтобы не опоздать за детьми.

— Могу подвезти тебя. Я выпил всего один бокал. Это не страшно.

По городу они ехали молча. Эмма откинулась на сиденье, закрыла глаза. На душе было так хорошо, как давно уже не бывало.

Открыв глаза, она посмотрела на Юхана.

«Боже мой, неужели я влюбилась? — подумала она. — Полное безумие».

Вместе с тем она невольно наслаждалась этими минутами. Рядом с ним она могла расслабиться, становилась веселой и общительной. Она стала рассматривать его руку, лежащую на руле. Загорелая, мужественная рука с аккуратными, коротко подстриженными ногтями.

Он повернул голову, взглянул на нее:

— О чем ты думаешь?

Она покраснела:

— Да так, ни о чем.

Улыбка расползлась от уха до уха, и она ничего не могла с собой поделать.

Не говоря ни слова, он свернул с шоссе, ведущею в сторону Ромы, на проселочную дорогу. Остановился на опушке леса. Она не удивилась и не испугалась. Ощутила лишь легкую вибрацию внизу живота.

Он не сказал ни слова. Просто наклонился к ней и поцеловал. Она ответила на его поцелуй. Страстность этого поцелуя потрясла его. Он гладил ее волосы, руки, колени. Эмма почувствовала, как ее охватывает возбуждение. «Еще чуть-чуть, — думала она, в то время как ее язык вступил в сладкую борьбу с его языком. — Еще немножко». Когда его рука стала забираться ей под джемпер, она оттолкнула его:

— Послушай, мы не должны этого делать. Так нельзя.

— Ну пожалуйста, ну еще немножко! — умолял он.

Но Эмма была непреклонна. Разум начал возвращаться к ней.

Оставшаяся дорога до Ромы прошла в полном молчании. Затормозив у школы, он повернулся к ней:

— Когда мы снова увидимся?

— Пока не знаю. Дети ждут. Мне надо подумать. Я позвоню.

Увидев на школьном дворе Сару, которая махала ей рукой, Эмма испытала большое облегчение.

По дороге в школу боль в животе усиливалась. С каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Свернув на Брёмсебрувеген и увидев красное кирпичное здание Норрбаккаскулан, он снова почувствовал, как грудь сдавило и стало трудно дышать. Он пытался побороть это чувство, держаться как обычно. Делать вид, что ему все равно. Вот идут Юнас и Пелле. Болтают, наподдают ногами камешки, шутя, толкают друг друга. Раскованные и уверенные в себе. Всего несколько месяцев назад он был таким же. Теперь все переменилось. Они дошли до школьного двора одновременно. Он выпрямился, сплюнул на дорогу. Искоса взглянул на одноклассников. Парни делали вид, что не замечают его. Краснея, он опустил глаза. Быстрыми шагами преодолел школьный двор. Внутри разрасталось отчаяние. Как все могло так резко измениться? Теперь школа стала черной дырой, источником мучений, объектом ненависти. Неужели это никогда не кончится?

Как ему хотелось бы повернуть время вспять! Вернуться к тому, что было прошлой осенью. Тогда он с радостью бежал в школу и играл с приятелями — что может быть естественнее! На переменках они играли в футбол или в хоккей на траве. Тогда школа здорово скрашивала его жизнь. Дома он всегда скучал по школе. Там все вели себя нормально. Все были приветливые и веселые. Не то что дома, где всегда царило странное напряжение, которого он до конца не понимал. И не знал, как к этому относиться. Дома он все время был как на иголках. Пытался угодить маме. Не создавать никому проблем. Он уже привык к тому, что родители практически не разговаривают друг с другом и что за обеденным столом всегда воцаряется гнетущее молчание. Хотелось куда-нибудь забиться, пока не вызвал ни у кого раздражения. Раньше дома было не так тоскливо — он всегда мог пойти поиграть к друзьям. Теперь у него не было друзей. Тем сильнее его угнетала тяжелая атмосфера в доме. Ему некуда было убежать. Оставалось только спрятаться в своей комнате. Замкнуться в себе. Читать книги. Складывать огромные сложные пазлы, отнимавшие много времени. Старательно делать уроки. Лежать на кровати и смотреть в потолок. Он чувствовал себя одиноким и никчемным. Никто его не искал, никому он не был нужен — ни дома, ни в школе. У сестры были подружки, к тому же она проводила большую часть времени на конюшне. А кто захочет общаться с ним?

Вот он и дошел до двери класса. Повесил рюкзак и куртку на вешалку.

Когда прозвучал звонок на первый урок, он испытал облегчение. Хотя и знал, что это лишь временная передышка.

В галерее, где-то в отдалении, звучали позывные радио «Микс мегапол». Карин вошла в салон красоты. Единственной посетительницей оказалась пожилая женщина, которой красили волосы.

В корзинке на полу лежала мохнатая собачонка, которая весело завиляла хвостом при виде Карин.

Парикмахерша была в бежевой юбке и кремовой блузке, на стройных загорелых ногах красовались красные туфли. Она повернулась в сторону двери, когда Карин вошла.

— Добрый день, — сказала она и вопросительно посмотрела на Карин.

Та представилась.

— Я скоро закончу с этой клиенткой, — приветливо сказала парикмахерша. — Присядьте, пожалуйста, подождите минутку. — Она кивнула на коричневый диванчик.

Карин присела, взяв в руки глянцевый журнал с фотографиями причесок.

Помещение было небольшое. По одной стене стояли в ряд три парикмахерских кресла. Дама, сидевшая в одном из них, поглядывала на Карин с любопытством.

Стены светлые, но ничем не украшенные. Здесь не тратились на излишества. Зеркала, часы на стене — и ничего более. Все это напоминало скорее мужской зал — строгий, несколько старомодный интерьер. Через пару минут мастер закончила окраску. Надев на голову клиентке стеганый колпак и снабдив ее кофе и журналами, она кивнула Карин и увела ее за занавесочку в комнату для персонала.

— Чем могу помочь? — спросила она, когда они уселись за маленький журнальный столик.

— Я хотела бы, чтобы вы рассказали о Фриде Линд.

— Ну что вам сказать? Она проработала у меня полгода. Когда я брала ее, то пошла на определенный риск. Она приехала из Стокгольма, и я ничего о ней не знала. Единственный опыт, которым она могла похвастаться, — это работа на полставки в каком-то салоне в Стокгольме в течение двух лет, да и то давно, так что я колебалась. Но потом оказалось, что я вытянула счастливый билет. Во всяком случае в финансовом плане. Она отлично и быстро работала, прекрасно ладила с клиентами, ее сразу полюбили. Уже через несколько недель у нее была запись на месяц вперед. Она привлекала и новых клиентов, которыми занимались мы, если она была занята.

— Как вы к ней относились?

— Честно говоря, я ее недолюбливала. За то, что она ворковала с мужчинами. К ней и шли в основном мужчины.

— Почему это вас раздражало?

— Понимаете, для меня само собой разумеется, что парикмахеры дружески общаются с посетителями. Но Фрида не знала меры. Она хихикала, во весь голос болтала с клиентами обо всем на свете, и мне зачастую казалось, что разговоры приобретают слишком личный характер. Здесь поневоле слушаешь, что говорят другие, и временами мне было просто стыдно за нее. Она явно выходила за рамки.

— В каком смысле?

— Например, иногда они с клиентом смеялись и шутили, и шутки были не совсем приличными. Мне кажется, это недопустимо. Висбю — город маленький. Здесь многие друг друга знают.

— Вы говорили с ней на эту тему?

— Да, у нас был разговор, всего неделю назад. Фрида и ее клиент стали перешучиваться, и она так хохотала, что не могла стричь. Дело было в субботу, мы обслуживали без записи, люди сидели в очереди. А она вела себя так, словно ничего не замечала. Клиента ее реакция еще больше раззадорила, и он продолжал отпускать шуточки. На обычную мужскую стрижку у нее ушло больше часа. Тогда я поняла, что придется поговорить с ней.

— Как отреагировала Фрида?

— Она извинилась и пообещала, что такое больше не повторится. Я поверила ей.

— Когда это было? Вы сказали — неделю назад?

— Да, должно быть, в прошлую субботу.

— Вы видели этого посетителя раньше?

— Нет, это было новое лицо. Я никогда его раньше не видела.

— Вы можете описать его?

— Он был немного старше ее. Высокий, привлекательный. Наверное, поэтому она так и завелась.

— На ваш взгляд, он местный?

— Нет, у него не было готландского диалекта. Я обратила на это внимание, потому что они так громко разговаривали. Произношение у него было стокгольмское.

— Как вам показалось, они знали друг друга раньше?

— Не думаю.

— Вы можете вспомнить, как он был одет?

— В деталях не помню, но достаточно элегантно. Я как раз подумала, что в его одежде есть что-то особенное.

— Вы записываете имена клиентов, которые приходят без предварительной записи?

— Нет, их мы никак не регистрируем.

— После того случая вы еще встречали того клиента?

— Нет.

— Вы заметили еще что-нибудь необычное? Кто-нибудь проявлял интерес к Фриде?

— Нет. Популярностью она пользовалась всегда, но ничего особенного я не заметила. Могу спросить Малин, она тоже у нас работает.

— С ней мы уже беседовали. У вас есть еще сотрудники?

— Нет, нас только трое. Вернее, было трое.

В эту самую минуту в салоне прозвенел сигнал таймера. Время окраски закончилось, и парикмахерша поднялась:

— Прошу прощения, но меня ждет работа. У вас есть еще вопросы?

— Нет, — сказала Карин. — Если что-нибудь вспомните, обязательно позвоните мне. Вот моя визитка.

— Как вы считаете, нам с Малин что-нибудь угрожает? Убийца — кто-нибудь из наших клиентов?

— На сегодняшний день ничто на это не указывает. Однако осторожность никогда не повредит. Если увидите или услышите что-то подозрительное, немедленно звоните.

Кнутас сидел у себя в кабинете и набивал трубку. В который уже раз он мысленно суммировал то, что знал о двух убийствах. Два вопроса не давали ему покоя — орудие убийства и трусики.

Хелена Хиллерстрём была убита топором, принадлежавшим их семье. Как и утверждал Бергдаль, преступник украл его из сарая. Почему он так поступил? Насколько близкие отношения связывали его с Хеленой? Наверняка он какое-то время следил за ней. Если, конечно, это не был ее знакомый, например один из участников той вечеринки.

Фрида Линд была убита ножом. Почему преступник решил воспользоваться разными видами оружия? Возможно, ему просто неудобно было ходить по городу с топором под полой. Нож гораздо проще носить при себе. Может быть, объяснение самое простое. Видимо, он поджидал ее у кладбища. Тогда ему было известно, где она живет. Может ли это быть ее знакомый? Загадочный мужчина, с которым она общалась в баре «Погребка монахов», так и не проявился.

Бармен очень хорошо его описал, но не мог припомнить, чтобы видел его раньше. И после того вечера он больше не появлялся. Допросы других сотрудников ресторана, работавших в пятницу вечером, тоже ничего не дали. Если преступник следил за Фридой какое-то время с целью убить ее, почему он выбрал именно этот момент? Он очень рисковал, совершая убийство в центре города, где его легко могли увидеть. Кроме того, высока была вероятность, что тело скоро обнаружат.

И теперь еще эта загадка с трусиками. Кнутас просмотрел отчеты о подобных преступлениях по всей Швеции и даже за границей. Во всех случаях, когда преступник совершал нечто подобное, он также насиловал жертву или совершал иные сексуальные действия. Подверглась ли Фрида Линд изнасилованию, они узнают, только когда получат первичный отчет о вскрытии, но ничто на это не указывало.

Экспертная группа Центрального управления криминальной полиции собирала данные о лицах, совершавших подобные преступления ранее. Их собственная рабочая группа, состоящая из Витберга, Норби, Якобсон и Сульмана, по уши увязла в допросах и анализах уже собранных данных. Отдел судебно-медицинской экспертизы в Сольне скоро даст первичное заключение по поводу Фриды Линд, ответа из лаборатории тоже придется еще подождать. Все вроде бы запущено, все работает. Однако он не мог отделаться от странного чувства. Сколько бы он ни прокручивал в голове все известные ему сведения, все время приходил к одному выводу: жертвы лично знали своего убийцу. Чаще всего дело обстоит именно так.

У Фриды Линд на Готланде был ограниченный круг знакомых. Конечно, ее многие знали, но общалась она все-таки с небольшим количеством людей. Вовсе не так уж невероятно, что она познакомилась с убийцей в салоне красоты.

Что касается Хелены Хиллерстрём, то и у нее на Готланде осталось не так много знакомых. Помимо родственников, круг ограничивался участниками той самой вечеринки. И снова перед глазами Кнутаса встало лицо Кристиана Нурдстрёма. Хотя Нурдстрёма уже один раз допрашивали, Кнутасу захотелось поговорить с ним еще раз. Он решил сам поехать к нему, не оповещая о визите заранее.

Было четыре часа пополудни. Лето уже наступило, стояла немилосердная жара — двадцать восемь градусов при полном безветрии. Его «мерседес» был припаркован на своем обычном месте перед зданием управления, и Кнутас с досадой отметил, что машина стоит на самом солнцепеке. Когда он открыл дверцу, ему показалось, что он входит в сауну. Бросив пиджак назад, он сел за руль на горяченное сиденье. В машине не было кондиционера. Он опустил стекло — стало полегче, но джинсы все равно прилипли к ногам. «Нужно было надеть шорты», — подумал он. Жара раздражала, так как мешала думать. Свернув на улицу Норра Хансегатан, он уже через несколько минут выехал из города. Его путь лежал в сторону Бриссунда, в миле от Висбю.

Добравшись до дома Кристиана Нурдстрёма, он остановился, потрясенный. Современный деревянный коттедж в гордом одиночестве возвышался на скале, откуда открывался вид на море и залив Бриссунд. Дом располагался полукругом, словно повторяя очертания скалы, и казалось, что постройка взбирается по отвесному обрыву. По всему периметру красовались огромные окна, просторная веранда выходила к воде. Новая машина стояла перед домом, темно-зеленый джип «чероки». Кнутас вспотел. Выбравшись из машины, он сунул в рот трубку, не раскуривая ее. Подошел к голубой входной двери. «Как в Греции», — подумал комиссар и нажал на кнопку звонка. Давно он не бывал за границей. Из глубины дома донесся трезвон. Он подождал. Ничего не произошло. Он позвонил снова. Еще подождал. Пососал трубку. Решил обойти вокруг дома. Море было спокойным, солнце припекало, в воздухе слышалось жужжание. Прищурившись и прикрыв глаза рукой, он взглянул на солнце. Тысячи черных точек крутящимся роем сыпались с неба, как в фильме ужасов. Посмотрев на землю, он понял, что это божьи коровки. Странно. Он снова поднял глаза к солнцу. Это походило на метель среди зимы. Так и есть — метель из божьих коровок. Он поднялся на веранду с обратной стороны. Дом казался пустым и заброшенным. Он заглянул внутрь через одно из окон, доходившее почти до земли.

— Чем могу служить?

Кнутас чуть не уронил трубку на свежевыкрашенные доски веранды. Из-за угла показался Кристиан Нурдстрём.

— Добрый день, — сказал Кнутас и протянул руку. — Я хотел бы поговорить с вами.

— Пожалуйста. Зайдем внутрь?

Вслед за рослым хозяином дома Кнутас вошел в холл. Здесь было прохладно.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил Кристиан.

— Стакан воды был бы очень кстати: сегодня дикая жара.

— А мне понадобится что-нибудь покрепче.

Нурдстрём налил себе пива, а комиссару — воды со льдом. Они уселись в кожаные кресла у панорамного окна. Кнутас достал свой потрепанный блокнот и ручку:

— Конечно, вы рассказывали об этом раньше, но все-таки — насколько хорошо вы знали Хелену Хиллерстрём?

— Очень хорошо. Мы знакомы с подросткового возраста. Я всегда чувствовал к ней симпатию.

— Вы много общались?

— В годы учебы в гимназии мы были в одной компании и всегда проводили время вместе. И в школе, и вне школы. Кое-кто из тех, кто был на вечеринке на Троицу, тоже из этой компании. Мы вместе делали уроки, ходили в кино, встречались после школы и в выходные. Общались мы в те годы очень интенсивно.

— Вас с Хеленой связывало что-то еще, кроме дружбы?

Ответ последовал быстро. Пожалуй, даже слишком быстро, как показалось Кнутасу.

— Нет. Как я уже говорил, она мне нравилась, но между нами никогда ничего не было. Когда я был один, у нее был парень, и наоборот. Мы никогда не оказывались свободными одновременно.

— Что вы испытывали к ней?

Кристиан посмотрел ему прямо в глаза. В голосе его прозвучало легкое раздражение:

— Об этом я уже говорил. Я считал ее красивой и привлекательной девушкой, но для меня она ничего особенного не значила.

Кнутас решил сменить тему:

— Что вам известно о парнях, с которыми она встречалась?

— Хм, ну, за все эти годы она их немало сменила. У нее всегда кто-то был. Обычно месяца по два, по три. Парни из нашей школы или те, с кем она знакомилась где-то еще. Парни с материка, которые приезжали на лето, с ними она встречалась несколько недель, а потом расставалась и заводила себе нового бойфренда. Обычно именно она давала им отставку. Она успела разбить немало сердец.

Кнутасу почудилась горечь в его голосе.

— Ну и потом, этот учитель, с которым она тайно встречалась…

Кнутас нахмурил лоб:

— Какой учитель?

— Наш учитель физкультуры. Как бишь его звали… Хагман. Йёран. Нет, Ян. Ян Хагман. Он был женат, сразу поползли слухи.

— Когда это было?

У Кристиана было такое лицо, словно он силился вспомнить.

— Кажется, на втором курсе гимназии, потому что на первом у нас был другой учитель, он потом вышел на пенсию. Мы с Хеленой учились в гимназии в одном классе. Направление общественных наук.

— Как долго продолжался их роман?

— Даже не знаю. Думаю, они встречались довольно долго. Во всяком случае не меньше полугода. Кажется, это началось перед Рождеством, потому что Хелена сказала Эмме, что встретится с ним в рождественские каникулы. На одной вечеринке Эмма напилась и проболталась мне. Думаю, не предполагалось, что она мне расскажет. С другой стороны, она волновалась за Хелену, они ведь были лучшими подругами. У него была семья, дети, к тому же он был намного старше. И еще помню, что они все время ходили вместе, когда мы перед летними каникулами ездили всем классом в Стокгольм. Хагман был одним из сопровождающих учителей. Кто-то увидел, как Хелена тихонько пробралась ночью в его номер, и история дошла до других учителей. Когда мы вернулись домой, все это обсуждали. Потом наступило лето, все разъехались на каникулы. И больше я ничего об этом не слышал. Осенью этого учителя уже не было в нашей школе.

— Вы с Хеленой обсуждали ее роман с учителем?

— Нет, с какой стати? Мы все чувствовали, что она очень расстроена. Помню, она все лето избегала нашей компании. Когда мы снова встретились после каникул, она похудела килограммов на десять, была бледная и осунувшаяся, в то время как все остальные загорели и посвежели. Думаю, все это запомнили — это было так непохоже на нее.

— Почему вы не упоминали об этом раньше?

— Даже не знаю. Как-то не подумал об этом. Дело давнее. Прошло больше пятнадцати лет.

— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог убить ее? Может быть, в последнее время вы вспомнили что-нибудь еще?

— Нет, — ответил Кристиан. — Понятия не имею, кто и зачем ее убил.

Нурстрём проводил Кнутаса до дверей. Едва они вышли за порог, сразу навалилась жара. Все вокруг цвело и благоухало.

Всю обратную дорогу в Висбю мысли крутились в голове Кнутаса. Что означает история с учителем? Почему никто ни словом о ней не обмолвился, даже лучшая подруга Эмма?

Дело давнее, но все же…

Вернувшись в управление, Кнутас вдруг почувствовал, что жутко проголодался. О том, чтобы ехать домой ужинать, речи быть не могло. Ему хотелось немедленно созвать совещание и обсудить новые сведения. Он позвонил домой и сообщил, что задержится допоздна.

Его замечательная жена восприняла это спокойно. С привязанностью к уютным семейным трапезам за общим столом она распрощалась много лет назад. Возможно, именно поэтому их брак оказался таким счастливым. У каждого из них имелись свои интересы в жизни, ни один не требовал от другого быть вместе каждую секунду. Это существенно облегчало совместную жизнь.

Сотрудники криминальной полиции, остававшиеся в отделе, заказали пиццу на всех из ближайшего заведения. Жуя, Кнутас кратко доложил о своей беседе с Кристианом Нурдстрёмом и о романе Хелены Хиллерстрём с учителем физкультуры Яном Хагманом, который случайно всплыл в этом разговоре.

— Как ты сказал — Хагман? — воскликнула Карин. — Мы же встречались с ним совсем недавно. Выезжали на место происшествия в Грётлингбу. — Она повернулась к Томасу Витбергу. — Помнишь? Его жена покончила с собой.

— Ах да, это было несколько месяцев назад. Она повесилась. Очень странный старикашка — замкнутый, угрюмый. Помнится, нас поразило, что он даже не потрудился изобразить огорчение или удивление по поводу того, что его жена покончила с собой.

— Разумеется, мы провели дознание, — проговорила Карин. — Но все подтверждало самоубийство, а когда пришло заключение вскрытия, сомнений не осталось. Она повесилась в сарае у них на участке.

— Мы должны его проверить, — сказал Кнутас.

— Хотя какое отношение Хагман может иметь к этим убийствам? — спросил Витберг. — С тех пор как они с Хеленой встречались, прошло двадцать лет. Не понимаю, зачем тратить время на то, чтобы копаться в такой давней истории? Роман с учителем в гимназии! Черт подери, ей было тридцать пять, когда ее убили!

— Мне тоже кажется, что это несколько притянуто за уши, — пробормотал Норби.

— Не знаю, не знаю, — проговорил Кнутас. — Мне кажется, с Хагманом все же стоит поговорить. А ты как считаешь, Карин?

— Конечно, у нас ведь нет других зацепок. Хотя странно, что во время допросов никто из ее приятелей не упомянул об этом романе с учителем. И почему Нурдстрёму взбрело в голову рассказать об этом именно сейчас?

— Он утверждает, что даже не подумал об этом, — ответил Кнутас, — поскольку это произошло так давно. И никто другой об этом не вспомнил.

Он отодвинул коробку с остатками пиццы.

— Если вернуться к тому, что происходит сейчас, — у нас есть что-нибудь новое по потерпевшим? — уточнила Карин.

— Группа, которая занимается проверкой их прошлого, продолжает работать, — ответил Кнутас. — Кильгорд из Центрального управления едет сюда. Когда я позвонил, он преспокойно спал. Говорит, у него после обеда тихий час.

Норби воздел глаза к небу:

— С ума сойти! Кое-кто успевает отдыхать.

Общее неодобрительное бормотание прервал скрип двери. Мощная фигура Кильгорда заняла весь дверной проем.

— Извините, припозднился. — Он бросил заинтересованный взгляд на коробки от пиццы. — А мне остался кусочек?

— Вот, возьми у меня. Мне все равно не съесть, — сказала Карин, пододвигая ему свою коробку.

— Вот спасибо, — пророкотал Кильгорд, скатал в трубочку оставшийся кусок пиццы и впился в него зубами. — Ух ты, как вкусно! — проговорил он, жуя.

Остальные, прервав разговор, зачарованно смотрели на него, забыв на мгновение, зачем собрались.

— Ты же только что пообедал! — сказал Кнутас.

— Ну да, но для кусочка пиццы всегда место найдется, — удовлетворенно проговорил Кильгорд и взял еще. — Ну, так на чем вы остановились? Расскажите мне эту историю с учителем.

Кнутас еще раз пересказал свой разговор с Кристианом Нурдстрёмом.

— Вот это да! Мы вдоль и поперек изучаем жизнь убитых женщин, и слыхом не слыхивали об этом романе, — сказал Кильгорд. — Насколько я понимаю, она много с кем встречалась, но все же не с учителями. То есть это было совсем давно, еще в гимназии?

— Да. Судя по всему, роман начался во время осеннего семестра на втором курсе. По словам Нурдстрёма, они планировали встретиться в рождественские каникулы. Их отношения продолжались весь весенний семестр и прервались где-то в начале лета. Учитель, этот самый Ян Хагман, был женат, имел детей и, судя по всему, решил остаться в семье. К осени он перешел в другую школу.

— А мы знаем про него, где он сейчас находится? Он проживает на острове? — спросил Кильгорд, оглядывая пустые коробки на столе в поисках остатков.

— Да, он живет в южной части Готланда. Якобсон и Витберг ездили к нему несколько месяцев назад. Его жена покончила с собой.

— Ну надо же! — воскликнул Кильгорд, его брови поползли вверх. — Стало быть, мужик теперь вдовец! А сколько ему лет?

— Когда у них все это началось, Хагману перевалило за сорок — он был более чем вдвое старше Хелены. Сейчас ему около шестидесяти.

Вечернее солнце било прямо в окна, волосы детей золотились в его лучах. Эмма склонилась над Филипом и с наслаждением вдохнула. Светлые мягкие волосики защекотали нос.

— Мм, как от тебя вкусно пахнет, мой дорогой мальчик! — проговорила она и склонилась над другой головкой.

У Сары волосы были потемнее и погуще, почти как у нее самой. Такой же глубокий вдох. Такое же легкое щекотание в носу.

— Мм, — проговорила она снова, — и ты тоже замечательно пахнешь, моя сладкая! — Она поцеловала дочь в макушку. — Вы мои дорогие!

Эмма уселась вместе с детьми за столом посреди большой просторной кухни. Во всем доме ей больше всего нравилась эта комната. Они с Улле перестроили ее своими руками. Там, где они сейчас сидели, она готовила. Плитка на полу, красивый кафель над мойкой, плита с вытяжкой и большой стол. Ей нравилось тут готовить, одновременно любуясь садом. Здесь стоял также столик на четверых, подходивший как для завтрака на скорую руку, так и для коктейлей с друзьями перед ужином. Спустившись на две ступеньки вниз, можно было пройти в столовую с дубовым паркетным полом, мощными потолочными балками и массивным старинным обеденным столом. Благодаря окнам со всех сторон, ее цветы в горшках чувствовали себя здесь так же комфортно, как и она сама.

Дети сидели на высоких стульчиках, запивая булочки с корицей сладким какао. Это была компенсация за шампунь, попавший в глаза, и за холодную и горячую воду, которой мама попеременно обливала их во время недавнего купания.

Пока они ели, Эмма наблюдала за ними. Сара, ей семь, она только что закончила первый класс. Веселая, общая любимица, и в школе учится легко. Темные глаза и румяные щечки. «Пока у нее все хорошо, слава богу», — подумала Эмма и перевела взгляд на Филипа. Ему шесть. Светловолосый, светлокожий, голубые глаза и ямочки на щеках. Добрый, но шкодливый. Разница между детьми чуть больше года. Теперь она очень этому рада.

Поначалу было тяжело — по младенцу на каждой руке. Сара даже не начала ходить, когда родился Филип. Тогда Эмма еще училась на последнем курсе педагогического. Сейчас ей даже трудно представить, как она справлялась, с ребенком у груди и еще одним под сердцем. Но как-то выдержала, конечно же благодаря помощи и поддержке Улле. Он тоже учился на последнем курсе, изучал экономику. Они учились по очереди — пока один сидел с детьми, второй готовился к экзаменам. Туговато приходилось — напряженная учеба, дети, материальные проблемы. Тогда они снимали квартиру в Стокгольме. С невольной улыбкой она вспомнила, как шла в универсам, волоча за собой двойную коляску, чтобы купить на распродаже помятые и лопнувшие помидоры. Как они использовали марлю вместо одноразовых подгузников, чтобы сэкономить деньги и сократить количество отходов. По вечерам они сидели перед телевизором, Улле сворачивал подгузники, а она кормила грудью. Им приходилось вкалывать день и ночь. Но они любили и с радостью делили все пополам.

Тогда она думала, что они вместе до гробовой доски. Теперь ее уверенность поколебалась.

Сара сладко зевнула. Восемь часов, пора ложиться. Почистив с детьми зубы, почитав им на ночь сказку и поцеловав каждого в щечку, Эмма уселась в кресло в гостиной. Телевизор включать не хотелось. Посмотрела в окно: солнце стояло еще высоко. «Даже странно, как все меняется в зависимости от света, — подумала она. — Сейчас, когда сад залит солнцем, как-то странно загонять детей в постель. А в декабре и в четыре уже можно было бы укладываться».

Она налила себе кофе, забралась в кресло с ногами. Мысли снова улетели в прошлое.

Долгое время у них с Улле все было хорошо. Когда дети были маленькие, она старалась поддерживать традицию романтических ужинов по пятницам. Несмотря на детские крики и смену пеленок. Часто бывало, что на столе горели свечи, еда остывала на тарелках, один из них качал детей, а второй наскоро заглатывал еду. Но иногда все проходило гладко, и это были волшебные минуты.

Они старались сохранить нежность своих отношений, несмотря на заботы о детях. Многие их знакомые совершили эту ошибку, что зачастую и приводило к разводу. Им же по-прежнему было весело вместе, они много смеялись и шутили, во всяком случае в первые годы. Улле часто покупал цветы и говорил ей, какая она красивая. Никогда ни с кем она не чувствовала себя таким совершенством. Даже когда она прибавила тридцать килограммов в связи с рождением первого ребенка, он с восторгом смотрел на нее, обнаженную, и шептал:

— Дорогая, ты такая сексапильная!

Она верила ему. Когда они шли по улице, она чувствовала себя красавицей — пока не увидела отражение в витрине и не осознала, что втрое толще мужа…

Свою любовь они трепетно берегли, и Эмма долгое время чувствовала себя влюбленной. Но в последние два-три года что-то произошло. Она не могла точно сказать, когда именно, но с какого-то момента все пошло не так.

Все началось с постели. Секс стал казаться ей все более скучным. Все так предсказуемо. Улле делал все, что от него зависело, но она уже не испытывала прежнего желания. Они, как и раньше, занимались любовью, но это происходило все реже. И все чаще ей хотелось надеть ночную сорочку, взять книжку и читать, пока глаза сами не закроются. Внутри росло недовольство. Удастся ли когда-нибудь вернуть ту сексуальную гармонию, которая была у них когда-то? Эмма все больше в этом сомневалась.

Изменилось и кое-что еще. Теперь Улле мог работать как проклятый и вполне довольствовался этим. У него не было больше потребности придумывать что-нибудь интересное вместе с ней. Если они шли в гости или в кино, ей приходилось все придумывать самой. Улле вполне мог бы просто посидеть дома. Интервалы между букетами тюльпанов и комплиментами становились все длиннее. Какой контраст по сравнению с первыми годами их совместной жизни!

Она снова глянула в окно. Улле уехал на конференцию на материк. Его не будет три дня. Уже дважды звонил — с тревогой в голосе спрашивал, как она. Естественно, она ценила его заботу, но в данный момент предпочла бы, чтобы ее оставили в покое.

Мысли устремились к Юхану. Она не будет больше с ним встречаться. Это просто исключено. Дело и так зашло слишком далеко. Но какую бурю чувств он у нее вызвал! Она уже и забыла, как это бывает. В его объятиях ее охватило дикое желание. Каким-то непостижимым образом все это показалось настоящим и правильным. Словно она имела право все это испытывать. Словно ее тело для того и создано, чтобы пылать от страсти. Юхан заставил ее снова почувствовать себя живым, полноценным человеком.

Эта мысль отзывалась в ней болью.

Вторник, 19 июня

Запыхавшись, Кнутас вбежал в зал заседаний и коротко приветствовал коллег. Он опоздал на пятнадцать минут: в это утро он проспал. Его разбудил звонок Кильгорда. Плюхнувшись на стул, Кнутас чуть не опрокинул чашку кофе, стоявшую перед ним на столе.

— Что удалось узнать о Хагмане?

Напротив сидел Кильгорд с чашкой кофе и огромным бутербродом на крошечной тарелочке. Кнутас с изумлением воззрился на этот бутерброд и подумал, что коллега, похоже, разрезал буханку хлеба вдоль, а не поперек.

— Да не так уж и много, — ответил Кильгорд, откусив здоровенный кусок от своего бутерброда и громко отхлебнув кофе. — Он работал в гимназии Сэвескулан до весеннего семестра тысяча девятьсот восемьдесят третьего года включительно. Затем ушел по собственному желанию — по словам директора школы, который, кстати, все еще работает. Так что в этом смысле нам повезло, — добавил Кильгорд и откусил еще кусок бутерброда.

Все присутствующие с нетерпением ждали, когда же он дожует.

— Слухи о том, что у него был роман с ученицей, быстро распространились по всему острову, — видимо, Хагмана это угнетало. Как я уже сказал, он был женат и имел двоих детей. Он перешел работать в другую школу, и вся семья переехала в Грётлингбу, на юге Готланда, — добавил Кильгорд, забыв, что все собравшиеся, кроме него самого, уроженцы Готланда. — Он заглянул в свои бумаги. — Школа, куда он устроился, называется Эйяскулан и расположена возле Бургсвика. Хагман работал там, пока два года назад не вышел на пенсию.

— Хагман фигурирует в нашей базе? — спросил Кнутас.

— Нет. Даже ни разу не задержан за превышение скорости, — ответил Кильгорд. — Во всяком случае, его роман с Хеленой Хиллерстрём — это правда. Директор это подтвердил. Об этой истории знали все учителя. Хагман уволился, не дожидаясь, пока руководство примет меры.

Кильгорд откинулся на стуле, с бутербродом в руке, и оглядел своих слушателей, ожидая реакции.

— Мы поедем туда и поговорим с ним еще раз, — сказал Кнутас. — Ты поедешь, Карин?

— Да, конечно.

— Если вы не возражаете, я бы тоже поехал, — проговорил Кильгорд.

— Не возражаем, — ответил слегка удивленный Кнутас. — Поехали.

Юхан и Петер закончили монтировать репортаж об атмосфере на острове после убийств. Им удалось взять несколько очень эффектных интервью — встревоженная мама, владелец ресторана, уже отметивший снижение доходов, и несколько девочек-подростков, которые боятся ходить одни по вечерам. Однако редактор остался недоволен. Макс Гренфорс всегда ворчал, если репортаж делался не точно по его указке. «Чертов старикашка!» — подумал Юхан. Во всяком случае, редактор разрешил им остаться на Готланде еще на несколько дней, хотя ничего нового не происходило. Многое еще нужно было сделать. На завтра Юхан договорился об интервью с комиссаром криминальной полиции Андерсом Кнутасом, чтобы расспросить его о том, как продвигается следствие.

Поскольку Юхан остался на острове, у него появился шанс снова встретиться с Эммой. Разумеется, если она захочет. Он опасался, что напугал ее своей настойчивостью. Одновременно его мучила совесть: все-таки она замужем. Тем не менее он почти все время думал о ней. Оставшись один, с наслаждением произносил ее имя вслух. Эмма. Эмма Винарве. Такое красивое имя. Он должен встретиться с ней. Хотя бы еще раз.

Стоит рискнуть. Вдруг она дома, а мужа нет? Она ответила после первого звонка, немного запыхавшись.

— Привет, это я, Юхан.

Последовала короткая пауза.

— Привет.

— Ты одна?

— Нет, я с детьми. И их бабушкой.

«Черт подери!»

— Мы можем увидеться?

— Не знаю. Когда?

— Прямо сейчас!

Она рассмеялась:

— Ты сумасшедший.

— Бабушка слышит, что ты говоришь?

— Нет, они в саду.

— Мне необходимо с тобой встретиться. Ты хочешь меня увидеть?

— Я хочу, но не получится. Это безумие.

— Пусть безумие, но так надо.

— Ты уверен, что и мне так надо?

— Не уверен, но надеюсь.

— Даже не знаю, что тебе сказать.

— Ну пожалуйста! Ты можешь оставить их ненадолго?

— Подожди минуточку.

Он услышал, как она положила трубку на стол и куда-то ушла. Прошла минута-другая. Он затаил дыхание. Вот она вернулась и снова взяла трубку:

— Хорошо.

— Мне заехать за тобой?

— Да нет, что ты! Я возьму машину и приеду в город. Где мы встретимся?

— Я буду ждать тебя на парковке возле Стура-Торгет. Через час.

— Договорились.

«Я просто спятила, — подумала Эмма, положив трубку. — Напрочь мозги отшибло!» Но сейчас ей было совершенно не до того. Все получилось как-то слишком просто. Она сказала свекрови, что подруга в депрессии, сидит и плачет и что ей надо поехать туда. Свекровь заверила, что все будет хорошо. Она поиграет с детьми и напечет им на ужин блинчиков. Какой ужас, бедная подруга! Конечно, Эмма должна поехать и утешить ее. Свекровь сказала, что готова остаться на весь вечер и даже на ночь, если потребуется. Улле должен был вернуться только на следующий день.

Эмма направилась в душ. Они все утро загорали в саду, вот потому ей и стало жарко, говорила она сама себе, в то время как тревожные лампочки вспыхивали в мозгу. Она вымыла голову, натерлась ароматным молочком для тела и, с бьющимся от возбуждения сердцем, нанесла на кожу несколько капелек духов. Быстро надела свое лучшее белье, блузку и юбку. Чмокнула детей, сказала им: «Пока!» Глубоко вздохнула и пообещала позвонить попозже. Плюхнувшись на сиденье машины, Эмма почувствовала, что ее снова бросило в жар.

Выехав на шоссе, ведущее в сторону Висбю, она включила на полную громкость музыку и открыла окно. Теплый летний воздух ворвался в салон и сдул все угрызения совести.

Припарковав машину на единственном свободном месте, она увидела его. Как всегда, в джинсах и черной футболке, со взъерошенными волосами.

То, что произошло дальше, казалось само собой разумеющимся. Слова не понадобились. Они просто шли рядом по улице, и ноги сами вели их к отелю, где остановился Юхан. Словно не было на свете ничего естественнее. Мимо стойки администратора, вверх по лестнице, по коридору до двери, и вот они уже в номере. Впервые одни в четырех стенах. Он обнял ее, едва закрыв за собой дверь. И еще она отметила, что дверь он запер.

Кнутас вел машину по дороге в Судрет. Карин Якобсон и Мартин Кильгорд сидели сзади. Они выбрали шоссе 142 регионального значения, разрезающее остров посредине. Затем мимо пустоши Лойста, где свободно, почти как на воле, пасутся готландские низкорослые лошадки. Карин, работавшая в молодые годы гидом, стала рассказывать Кильгорду о лошадях.

— Ты заметил табличку, где было написано «национальный заповедник»? Если проехать несколько километров вглубь пустоши, можно добраться до того места, где пасутся лошади. Круглый год, в любую погоду они бродят там целым табуном. Голов пятьдесят кобыл и один жеребец. Жеребца держат от одного до трех лет — в зависимости от того, сколько кобыл он успеет покрыть. В год рождается около тридцати жеребят.

— А чем они питаются? — спросил Кильгорд, который возился с упаковкой конфет, пытаясь ее открыть. В конце концов не выдержал и оторвал уголок зубами.

— Зимой их подкармливают сеном, а так едят траву и что найдут в лесу. Пару раз в год их отлавливают, чтобы обработать копыта. И еще небольшое количество забирают в июле на выставку.

— Какой же смысл держать этих лошадей, если они только бродят здесь все время сами по себе?

— Чтобы сохранить породу. Готландские лошадки — единственный в Швеции вид отечественных пони. Их история уходит корнями в Средневековье. В начале двадцатого века они были на грани вымирания. Но потом их снова стали разводить, и поголовье увеличилось. Сегодня на Готланде около двух тысяч лошадей, и еще около пяти тысяч — в других частях Швеции. Они очень популярны. Поскольку они низкорослые, около ста двадцати пяти сантиметров в холке, то идеально подходят для детей. И по темпераменту тоже. Они очень добрые, работящие и выносливые. Они хороши и на скачках. Мой брат держит собственных лошадей. Я часто ему помогаю.

Они ехали дальше, болтая о том о сем. Кильгорд угощал Карин конфетами, хотя большая часть попала в рот к нему самому. Карин Якобсон импонировали эрудированность Кильгорда и его веселый нрав. Ее совершенно потрясло его отношение к еде. Казалось, он ест во всякое подходящее и неподходящее время. Как правило, он что-нибудь жевал, а если нет, значит, шел к столу или от стола. Несмотря на все это, он не выглядел толстым, просто крепко сбитым.

Кнутас, в сущности, ничего не имел против Кильгорда. Однако тот его почему-то раздражал. Его живость и непосредственность располагали к себе. И это бы хорошо, но он начал своевольничать. По любому поводу он высказывал свое мнение и вмешивался в руководство следствием. Кнутас заметил, что коллега мягко критикует его и пытается исподволь навязать собственное мнение. У Кнутаса невольно возникало чувство, что с ним обращаются с позиции «старшего брата». Стокгольмские полицейские наверняка считают, что полиция на Готланде только в бирюльки играет. Чем здесь не курорт? Ясное дело, преступность на острове — по большей части кражи и пьяные драки — и рядом не лежит со всеми теми тяжкими и запутанными преступлениями, которые совершаются в Стокгольме. Кроме того, те, кто работает в Центральном управлении, считают себя априори умнее и выше по положению. Несмотря на его стремление держаться своим в доску, в Кильгорде чувствовалось, однако, некоторое самодовольство. Кнутас не считал себя честолюбивым, но сейчас он ощущал желание защищать свою территорию. И ему это не нравилось. Он старался подавить эти низменные чувства и постараться видеть положительные стороны в старшем коллеге. Это не всегда давалось легко. Особенно мешало то, что этот тип с завидным упорством все время что-то жевал. И зачем он уселся на заднее сиденье рядом с Карин? При его габаритах лучше сидеть спереди. Похоже, у них там все чудесно. О чем они там воркуют? Кнутас почувствовал раздражение. Его мысли прервал Кильгорд, протянув пакетик с тремя жалкими конфетами:

— Хочешь?

Дорога петляла в глубине острова. Мимо проплывали крестьянские хутора, луга с пасущимися белыми коровами и черными овцами. В одном дворе трое мужчин гонялись за большим боровом, видимо убежавшим из свинарника. Они проехали через Хемсе, затем через Альву и Грётлингбу, прежде чем свернуть в сторону побережья.

По дороге обсуждали, как будут вести себя, когда приедут на место. Что им известно о Яне Хагмане? В общем, очень немногое. Он на пенсии, пару месяцев назад овдовел. Двое взрослых детей. Интересуется юными девушками. Во всяком случае, интересовался.

— У него были истории с другими ученицами? — спросила Карин.

— Насколько нам известно, нет, — ответил Кильгорд. — Но вполне вероятно, что были.

Суровый пейзаж на мысе Грётлингбу украшали четыре ветряка. К морю вела дорога, прямая как стрела, обрамленная с двух сторон низкими изгородями, сложенными из камней. Среди кустов можжевельника, карликовых сосен и больших валунов, торчавших из земли, паслись овцы готландской породы, с густой шерстью и витыми рогами. Хутор Хагмана располагался почти на самом острие мыса, с видом на залив Гансвикен. Его легко было отыскать среди домов, разбросанных тут и там. Так как Карин уже побывала здесь, она показывала дорогу.

О своем приезде они заранее не предупредили.

На самодельном почтовом ящике красовалась табличка «Хагман». Они припарковали машину и вышли. Перед ними возвышался изрядно обветшалый жилой дом из белого дерева, с серыми наличниками, дверями и углами. Когда-то он наверняка смотрелся роскошно. Теперь краска на стенах облупилась.

Чуть в стороне располагался большой сарай, кажется готовый вот-вот развалиться. «Значит, вот где повесилась его жена», — подумал Кнутас.

Приближаясь к дому, они заметили движение за шторами в окне на втором этаже. Поднявшись на полусгнившее крыльцо, постучали в дверь. Звонка рядом с дверью обнаружить не удалось. Им пришлось постучать трижды, прежде чем им открыли. В дверях появился молодой мужчина, который никак не мог быть Яном Хагманом.

— Добрый день, — проговорил он и вопросительно посмотрел на них.

Кнутас представил всех троих.

— Мы ищем Яна Хагмана, — сказал он.

Дружелюбная улыбка на лице мужчины сменилась тревогой.

— А в чем дело?

— Ничего серьезного, — успокоил его Кнутас. — Мы хотели бы задать ему пару вопросов.

— Это опять о маме? Кстати, я Йенс Хагман, сын Яна.

— Нет, дело касается совсем другого, — заверил его Кнутас.

— А, ну ладно. Ян во дворе колет дрова. Минутку.

Он повернулся, достал откуда-то пару деревянных башмаков и всунул в них ноги.

— Пойдемте со мной. Он за домом.

Обойдя дом, они услышали стук топора. Человек, которого они искали, стоял, чуть наклонившись над колодой, весь уйдя в работу. Он приподнял топор и ударил. Полено раскололось надвое, дрова упали на землю. Лицо мужчины обрамляли густые волосы. Он был в шортах и легком джемпере. Ноги волосатые и уже порядком загоревшие. Когда он опускал топор, на руках вздувались мощные мышцы. По джемперу расплывались большие пятна пота.

— Ян! Приехала полиция. Они хотят поговорить с тобой, — крикнул сын.

Кнутас наморщил лоб, отметив странную манеру сына называть отца по имени.

Ян Хагман опустил топор, отставил его в сторону.

— Чего надо? — спросил он сурово. — Полиция уже тут побывала.

— Сейчас у нас дело совсем иного рода, — сказал комиссар. — Мы могли бы пройти в дом и присесть?

Мужчина недружелюбно посмотрел на них и не проронил ни звука.

— Конечно-конечно, — ответил за него сын. — А я пока сварю кофе.

Они вошли в дом. Кнутас и Карин Якобсон расположились на диване, а Кильгорд уселся в кресло. Они сидели молча, оглядываясь по сторонам. Мрачная комната в мрачном доме. Темно-коричневое ковровое покрытие на полу, темно-зеленые обои. На стенах картины. Большинство изображало животных на фоне зимнего пейзажа. Косули на снегу, куропатки на снегу, лоси и зайцы на снегу. Даже не будучи знатоком искусства, можно было сказать, что это не шедевры. На одной стене висели ружья. На маленьком круглом столике поверх вязаной крючком салфетки Карин, к своему ужасу, разглядела чучело зеленого попугая на палочке.

В доме царила тяжелая, гнетущая атмосфера, словно сами стены вздыхали. Плотные шторы почти не пропускали дневной свет, падавший из окон. Мебель была темная, неуклюжая и к тому же видавшая виды. Кнутас как раз раздумывал, как ему удастся встать с этого продавленного дивана без посторонней помощи, когда в комнате появился Ян Хагман. Он переоделся в чистую рубашку, но на лице было все то же мрачное выражение.

Он сел в кресло у окна.

Кнутас прокашлялся.

— Нас привела сюда не трагическая смерть вашей жены. Кстати, выражаем соболезнования, — проговорил Кнутас и снова откашлялся.

Теперь Ян Хагман взирал на него с откровенной враждебностью.

— Нас интересует совсем иной вопрос, — продолжал комиссар. — Полагаю, вы не могли не слышать об убийствах двух женщин, которые произошли на Готланде в последнее время. Полиция сейчас занята тем, что выясняет подробности жизни погибших. Нам стало известно, что у вас были отношения с одной из них, Хеленой Хиллерстрём, в начале восьмидесятых, когда вы работали в Сэвескулан. Так?

И без того тягостная атмосфера в комнате теперь стала давящей. Хагман и бровью не повел.

Повисла долгая пауза. Кильгорд вспотел и вертелся в своем кресле, так что оно скрипело. Кнутас ждал, не сводя пристального взгляда с Хагмана. Карин Якобсон мечтала о стакане воды.

Когда сын вошел в комнату с подносом в руках, возникло ощущение, что открылось окно.

— Я подумал, что вы захотите кофе, — сказал он без всякого выражения и поставил на столик поднос с чашками и магазинным печеньем на блюдце.

— Спасибо, — хором проговорили трое полицейских, и на несколько мгновений гнетущая атмосфера в комнате слегка разрядилась из-за позвякивания чашек.

— А теперь оставь нас, — жестко сказал отец. — И прикрой за собой дверь.

— Да-да, — откликнулся сын и вышел из комнаты.

— Ну, так как обстояло дело с Хеленой Хиллерстрём? — спросил Кнутас, когда за тем закрылась дверь.

— Все верно. У нас был роман.

— С чего он начался?

— Она училась в одном из классов, которые я вел, и у нас сложились хорошие отношения на уроках. Она была такая веселая и…

— И?..

— Благодаря ей мне веселее работалось.

— Как начался роман?

— Это было осенью. После школьных танцев. Хелена была на втором курсе. То есть дело было в восемьдесят втором году.

— А вы-то что делали на танцах?

— Нескольким учителям поручили наблюдать за порядком, я был одним из них.

— Что произошло между вами и Хеленой?

— Ночью, когда мы прибирались после танцев, она осталась, чтобы помочь. Она была очень общительная… — Голос Хагмана сорвался, лицо смягчилось.

— И что произошло дальше?

— Она хотела, чтобы кто-нибудь подвез ее домой, а мне было по пути, вот я и предложил. А потом — даже и не знаю, как все получилось. В машине она поцеловала меня. Она была молодая и красивая. А я мужик, в конце концов.

— И что было дальше?

— Мы стали встречаться тайно. У меня ведь была семья, дети.

— Как часто вы встречались?

— Довольно часто.

— Насколько часто?

— Раза два-три в неделю.

— А что ваша жена? Она ничего не замечала?

— Нет. Мы встречались днем, сразу после занятий. А дети были уже достаточно большие, обходились без моей помощи.

— Какие отношения были у вас в браке?

— Из рук вон плохие. Поэтому совесть меня не мучила. Во всяком случае по отношению к жене, — сказал Хагман.

— Каким человеком была Хелена? — спросил Кильгорд.

— Она… даже не знаю, как и сказать. Она была прекрасна. Благодаря ей ко мне снова вернулась радость жизни.

— Как долго продолжался ваш роман?

— Он оборвался, когда начались летние каникулы.

Хагман опустил глаза и стал смотреть на свои руки. Карин Якобсон заметила, что он непрерывно крутил большими пальцами. Она вспомнила, что он делал так и в прошлый ее приезд, после смерти жены. «До чего странная манера!» — подумала она.

— Под конец года, кажется в мае, класс Хелены поехал в Стокгольм. Несколько учителей сопровождали их. В том числе я.

— И что там произошло?

— Однажды вечером после ужина мы с Хеленой забыли об осторожности. Она пошла со мной в мой номер. Кто-то видел это и рассказал другой учительнице. Она вызвала меня на разговор. Мне оставалось только признаться. Тогда она пообещала, что все это останется между нами, если я дам слово никогда больше не встречаться с Хеленой. Я пообещал.

— Что было потом?

— Мы вернулись из поездки. Я порвал отношения с Хеленой. Она не поняла меня. Вскоре мы снова стали встречаться. Против нее я был просто безоружен. Однажды вечером коллега застукал нас с ней в раздевалке. Для учеников уже начались каникулы, а мы, учителя, работали еще неделю.

— Как отреагировали в школе?

— Директор не стал поднимать скандала. Он подыскал мне место в другой школе. Пересудов было! Я всякого тогда наслушался. В глазах окружающих я был полным дерьмом. Моя жена, конечно, тоже узнала. Я хотел развестись, но она не согласилась. Тогда мы решили уехать. Мое новое место работы располагалось в Эйе, так что мы купили этот хутор. Здесь мне было близко и удобно, да к тому же удалось избежать слухов. Но с Хеленой я уже, конечно, не мог встречаться. Когда ее родители про это узнали, они пришли в ярость. Прислали мне письмо, в котором угрожали убить меня, если я еще раз подойду к их дочери.

— Как отреагировала Хелена?

Долгое время Хагман сидел молча и нервно крутил пальцами. В конце концов молчание стало невыносимым, и Кнутас уже собирался повторить вопрос, когда последовал ответ:

— Хелена не пыталась разыскать меня. Она была еще так молода. Продолжила свой путь по жизни без меня.

— А вы не пытались связаться с ней?

— Нет. Никогда.

— Когда вы в последний раз видели ее?

— Вот тогда. В раздевалке.

— Но вы решили не оставлять жену?

— Да. Она хотела все забыть, и все такое прочее. Почему — я понятия не имею. Меня она никогда не любила. Да и детей тоже, — добавил Хагман, бросив взгляд в сторону закрытой двери, словно желая убедиться, что сын не слышит его слов.

— Дети узнали о случившемся?

— Нет, они ничего не поняли. Йенс тогда уже не жил с нами. Он переехал в Стокгольм, к моей сестре и зятю, сразу после девятого класса. Хотел закончить гимназию там. С тех пор он живет в Стокгольме. Лишь иногда приезжает меня навестить. А дочь живет в Хальмстаде. После гимназии она встретила парня из тех мест и перебралась туда.

Снова наступила пауза. Кнутас заметил божью коровку, которая ползла по ножке стула. «Они везде», — подумал он. Тишину нарушил Кильгорд.

— У вас были романы с другими ученицами, кроме Хелены? — быстро спросил он.

Хагман переменился в лице. Косточки его пальцев побелели, с такой силой он вцепился в подлокотники кресла, грозно уставившись на Кильгорда.

— Что вы такое несете, черт подери? — Слова вылетали, словно снаряды.

Кильгорд выдержал его взгляд:

— Я спрашиваю, спали ли вы с другими своими ученицами?

— Нет, нет и нет. Для меня существовала только Хелена. — Хагман шумно дышал.

— Это точно? Если у вас были отношения с другими ученицами, это все равно выяснится. Проще сразу во всем признаться.

— Вы что, не слышали, что я сказал? Только Хелена. После нее у меня никого не было. Все, с меня хватит. Мне больше нечего сказать.

Лицо Яна Хагмана побледнело, несмотря на загар. Он резко поднялся.

Кнутас понял, что им лучше уехать. Хагман разъярен, так что больше из него все равно ничего выудить не удастся. Во всяком случае в этот раз.

Звонок с урока прозвонил, когда он как раз взялся за очередной пример. Он так сосредоточился на их решении, что забыл о времени. Математика была единственным предметом, в котором он полностью растворялся. Она на мгновение преображала мир, и сам он забывал о времени и пространстве. В такие минуты он был почти счастлив.

Вокруг вскакивали с мест одноклассники. Заскрежетали стулья, с шумом захлопывались книги, грохотали крышки парт.

Как один и тот же звонок мог уводить то в рай, то в ад? Иногда он был таким долгожданным, как ласковые объятия, как спасение в трудную минуту и возможность найти хоть временное убежище в классе. А иногда он ненавидел его больше всего на свете. Начинал нервничать, потеть и дрожать. Звонок наполнял его ужасом перед тем, что его ожидало.

Сейчас мысли бились в голове, как птицы в клетке, пока он собирал книги, уставившись в парту.

Как пережить эту перемену? Удастся ли ему ускользнуть? Может, задержаться в классе как можно дольше? Тогда, возможно, им надоест его поджидать. Или, наоборот, поторопиться, чтобы выбежать из класса и поскорее спрятаться?

Неопределенность разъедала душу, пока он механически складывал в сумку книги. Когда он подошел к двери класса, боль в животе снова стала почти нестерпимой. Почти не в силах дышать, он вышел из класса, словно шагнув в пропасть.

В коридоре было полно детей с сумками и рюкзаками, сапогами, куртками и шапками, синими и красными мешочками с физкультурной формой. Все, что олицетворяет собой школу, — все то, что он ненавидел. Он почувствовал, что ему надо в туалет, и побежал.

Но прежде он должен забрать форму для физкультуры. Взглядом он отыскал крючок. Его крючок в длинном ряду крючков на кирпичной стене коридора. Никого из ненавистных врагов не было видно.

Добравшись до крюка, он сорвал с него мешок, развернулся и кинулся в туалет, который, на его счастье, оказался свободен.

Запершись, он позволил себе перевести дух. Теперь он просидит на унитазе, пока не закончится перемена и не прозвонит звонок на следующий урок. Правда, это означает, что он на несколько минут опоздает на физкультуру и магистр Стюресон его отругает, но оно того стоит.

Среда, 20 июня

Юхан лежал на кровати в номере и смотрел в потолок. Он только что закончил телефонный разговор с матерью. Она плакала в трубку и жаловалась на то, как все безнадежно плохо, а он пытался ее утешить. Помимо скорби и пустоты после смерти мужа, мама начала осознавать и другие последствия его ухода. Чисто практические. Когда перегорала пробка или засорялась раковина, она чувствовала себя совершенно беспомощной. Возникли и финансовые проблемы, она уже не могла позволить себе многое из того, к чему привыкла, — теперь ей приходилось тщательно планировать расходы, чтобы сводить концы с концами. Друзья и родственники, приезжавшие ее утешить после смерти мужа, навещали ее все реже, а потом и совсем перестали. Семейные пары уже не приглашали ее в гости, как раньше. Собственно говоря, вообще не приглашали. Юхан очень жалел ее, но не знал, что делать, чтобы ее жизнь наладилась. Все это вызывало чувство безысходности. Он так хотел, чтобы у мамы все было хорошо. Ему по-прежнему не хватало времени на то, чтобы пережить собственное горе по поводу смерти отца. Поначалу он был занят всякими организационными вопросами. Похороны, завещание, множество формальностей, которые требовали его участия. Мама пребывала в полной апатии, поэтому все братья обращались за поддержкой к нему. Каждый по-своему. Он был весь в заботах о других, а потом началась гонка на работе, поэтому он так и не успел сосредоточиться на собственных чувствах.

Он очень любил отца, с ним можно было поговорить обо всем на свете. Как Юхану не хватало отца сейчас, когда его терзали сомнения по поводу Эммы! Он невольно упрекал себя. Кто он такой, собственно говоря? Что же он, такой неудачник, что не может найти себе свободную женщину? Какое право он имеет вторгаться в жизнь Эммы? Никаких прав у него нет. Другой мужчина живет с Эммой, другой делит с ней все тяготы жизни. Мужчина его возраста, который заботится о своей семье. Как поступил бы он сам, если бы кто-то соблазнил его жену, мать его детей? Убил бы. Или сделал инвалидом на всю оставшуюся жизнь.

Он поднялся, закурил и принялся бродить взад-вперед по комнате. А что, если у Эммы в общем все хорошо? Просто у нее с мужем временный кризис в отношениях… Это и неудивительно после всего, что произошло.

Он открыл мини-бар, достал бутылку пива. Одни и те же мысли неотвязно крутились в голове.

А если она все-таки несчастлива с мужем? Если по привычке старается сохранить отношения, в которых уже не осталось и следа гармонии, все умерло? Может быть, и детям плохо в семье, где родители постоянно ссорятся? Недовольные лица, постоянное раздражение, сердитые голоса, ссоры по пустякам, тягостная обстановка за столом. Что ему известно о ее семье? Эмма ничего не рассказывала. Боже мой, да они едва знакомы! Встречались всего три раза. Почему же она уже так много для него значит? Ему было стыдно перед самим собой.

Тревожные мысли не отпускали. Нужно пройтись немного. Он надел кроссовки и вышел на улицу. По улицам бродили одетые по-летнему люди, ели мороженое, словно в мире не существовало никаких проблем. Он двинулся в сторону порта. Мимо яхт, которых с каждым днем становилось все больше. Усевшись на краю причала и глядя на море, блестевшее в лучах солнца, Юхан вдыхал морской воздух. Близость к морю успокаивала его.

В чем суть, смысл его жизни? Он весь в работе. Дни похожи один на другой. Он поставляет сюжет за сюжетом. Очередное задержание партии наркотиков, очередное убийство, ограбление или драка. И так год за годом. Он живет в своей маленькой квартирке, иногда встречается с друзьями, выпивает по выходным.

Впервые в жизни он повстречал женщину, которая перевернула все внутри, задела за душу, заставила задуматься о важном… Над морем кричали чайки, в порт входил паром с материка. Новые радостные люди, едущие на встречу с восхитительным Готландом. А почему бы ему не переехать сюда? Он мог бы устроиться в редакцию «Готландс алеханда» или «Готландс тиднингар». Ведь он всегда мечтал писать, просто не выпадало такого случая. Здесь он мог бы рассказывать не только о преступлениях, мог бы сблизиться с людьми.

Подумать только, от скольких неприятностей, которые обрушиваются на стокгольмцев, избавлены жители Готланда! Никаких пробок, очередей, стресса, толпы в метро. Мир вертится все быстрее и быстрее. В последний раз, приехав домой с острова, он сразу заметил разницу. Едва сойдя с парома в Нюнэсхамне, он автоматически прибавил шагу. Разозлился из-за очереди в магазине. Стресс — неотъемлемая часть жизни большого города. Там люди не смотрят друг на друга так, как на Готланде. Здесь есть время для неторопливой беседы, для того, чтобы посмотреть человеку в глаза. Жизнь течет медленнее и мягче. Остается время на размышления. Кроме того, ему всегда нравился Готланд с его восхитительной природой и близостью к морю. И еще здесь Эмма. Он мог бы переехать сюда ради нее. Только вот захочет ли она этого? Он еще не знал. Нужно подождать, посмотреть. Прежде всего они должны встретиться снова.

Четверг, 21 июня

Жужжание гончарного круга было единственным звуком, раздававшимся в мастерской. Гунилла Ульсон сидела, расставив ноги, на грубой деревянной табуретке и работала. Одна нога нажимала на педаль, при помощи которой она регулировала скорость вращения круга. Высокая скорость поначалу, когда она пускала в дело новый комок глины, потом помедленнее.

В окна, расположенные вдоль всей стены, светило заходящее солнце. День накануне праздника летнего равноденствия[9] — самый светлый день в году. Гуси еще не улеглись на ночь. Они бродили под окнами и, гогоча, щипали траву.

Она бросила на планшайбу еще один комок готландской глины. Смочила руки в стоявшем рядом ведре и легко, но решительно положила пальцы на вращавшуюся на круге пока еще бесформенную заготовку.

Полки вдоль стен были заставлены керамикой — горшки, кувшины, тарелки, бокалы, вазы. Тут и там на дереве виднелись следы засохшей глины. На одной стене висело зеркало, пыльное и грязное, в котором уже почти ничего нельзя было разглядеть.

Сидя на табуретке, Гунилла тихонько запела. Потянулась, откинула косу за спину. Сейчас сделает еще два горшка, и хватит на сегодня.

Заказ, который она уже заканчивала, потребовал несколько недель интенсивной работы. Однако на обещанный солидный гонорар можно было прожить большую часть зимы. Она решила позволить себе парочку выходных в праздник летнего равноденствия. Провести их в спокойной обстановке вдвоем с подругой. Сесилия — ее коллега по цеху, тоже художница, тоже живет одна. Правда, они знакомы всего несколько месяцев. Познакомились на Пасху на художественной выставке в Югарне и сразу подружились. Теперь они вместе проведут праздники на даче Сесилии.

Гунилла уже много лет не отмечала праздник летнего равноденствия по шведским обычаям. Прошлой зимой она вернулась в Швецию, прожив десять лет за границей. Во время учебы в художественной академии она повстречала Бернарда — студента-бунтаря из Голландии. Бросив учебу, уехала с ним на Мауи, один из Гавайских островов, чтобы начать новую, свободную жизнь под ярким солнцем. Там они жили в коммуне и занимались искусством. Счастье казалось безбрежным. Когда выяснилось, что она беременна, все рухнуло. Бернард бросил ее ради восемнадцатилетней француженки, которая смотрела на него как на бога.

Гунилла уехала домой, чтобы сделать аборт. На нее навалилась депрессия, друзей не было, она полностью ушла в работу. И дела пошли в гору. Состоялось несколько персональных выставок, ее работы хорошо продавались. Кроме того, в последнее время у нее появились новые знакомые. Сесилия — одно из таких новых приобретений.

Ее мысли прервал громкий гогот гусей за окном. «Что за чертовщина?» — подумала она. Ей не хотелось прерывать работу, она как раз заканчивала верхнюю часть горшка. Что там у них могло случиться?

Она приподнялась и посмотрела в окно. Гуси во дворе сбились в кучку. Она окинула взглядом все пространство. Ничего необычного. Тогда она снова уселась, чтобы доделать два последних горшка. Конечно, ее всегда считали мечтательницей, однако к работе она относилась ответственно.

Гуси умолкли, в доме снова раздавалось лишь жужжание гончарного круга.

Она не сводила глаз с заготовки в центре планшайбы. Форма будущего горшка почти вылеплена.

Внезапно она замерла. Что-то шевельнулось под окном, мелькнула чья-то тень. Или ей показалось? Она не была уверена. Остановила круг, прислушалась, ожидая сама не зная чего.

Медленно повернулась, пристально оглядела помещение. Покосилась на дверной проем. Дверь во двор стояла приоткрытой. Она увидела, как мимо проковылял гусь. Это ее успокоило. Наверное, это всего лишь гуси.

Она снова нажала на педаль, и круг закрутился.

Скрипнули половицы. Теперь она точно знала, что в комнате кто-то есть. Она взглянула в зеркало на стене. Не в нем ли она увидела что-то странное? Она снова прервала работу и внимательно прислушалась. Чувства были напряжены до предела. Гунилла сняла ногу с педали и автоматически вытерла руки о передник. Снова скрип. Кто-то находился в комнате, притаился и молчит. Ее охватила паника. Мысль об убийствах двух женщин мелькнула в голове. Она застыла. Не могла заставить себя пошевелиться.

И тут в пыльном зеркале на стене она увидела фигуру.

Безграничное облегчение! Она перевела дух.

— А, так это ты! — сказала она и засмеялась. — Я так перепугалась! — Она обернулась с улыбкой. — Знаешь, я услышала странный звук — тут невольно вспомнишь про того маньяка, который убивает женщин.

Больше она ничего не успела сказать — удар топора пришелся ей прямо в лоб, она упала навзничь. При падении рука потянула за собой только что сделанный горшок, еще хранивший тепло ее пальцев.

Пятница, 22 июня

Поскольку Гунилла не отвечала на телефонные звонки ни в четверг вечером, ни утром накануне праздника, Сесилия начала беспокоиться. Правда, Гунилла порой производила впечатление человека не от мира сего, но раньше, когда они договаривались о встрече, она всегда была пунктуальна. К тому же Гунилла привыкла вставать рано и обещала выехать из дому еще в восемь. Шутила, что разбудит Сесилию, подав ей кофе в постель. Но Сесилии пришлось заканчивать праздничный завтрак в одиночестве.

«Почему же она не звонит?» — недоумевала Сесилия. Гунилла обещала позвонить еще накануне вечером. Может быть, заработалась допоздна? Сесилия знала, что такое вдохновение, — она ведь сама художница.

Сесилия была уже у себя на даче. Приехала туда накануне вечером, привезла продуктов и вина. Предполагалось, что они пообедают селедкой со свежей картошкой, а вечером поджарят на решетке стейк из лосося. Никаких танцев, никакого застолья и никого больше. Только они вдвоем. Будут пить вино и беседовать об искусстве, жизни и любви. Именно в таком порядке.

Сесилия подготовила небольшой праздничный шест, который они собирались украсить цветами и березовыми листьями. Они будут есть, сидя на веранде, наслаждаясь спокойствием и тишиной. По радио обещали прекрасную погоду на все праздники.

Куда же запропастилась Гунилла? Часы показывали уже начало двенадцатого, и Сесилия не раз звонила и домой, и в ателье, и по мобильному.

Почему же она не отвечает? Может, внезапно заболела или получила травму? Что-то наверняка случилось. Мысли роились в голове, пока она занималась приготовлениями. Когда часы пробили двенадцать, Сесилия решила поехать домой к Гунилле.

Гунилла жила в сельской местности, в приходе Нэр. Предстояло проехать несколько миль.

Сесилия села за руль с чувством нарастающей тревоги в груди.

Когда она подъехала к забору, то увидела гусей, бегающих по двору. Они хлопали крыльями и гоготали. Дверь в мастерскую была полуоткрыта. Толкнув ее, Сесилия вошла внутрь.

Первое, что она увидела, была кровь. На полу, на стенах, на гончарном круге. Гунилла лежала на полу посреди мастерской, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову. Сесилия хотела закричать, но горло сдавило.

Кнутас с нежностью посмотрел на жену и погладил ее по загорелой веснушчатой щеке. В жизни не встречал он человека, у которого было бы столько веснушек, — и обожал каждую конопушечку на ее лице и теле. Земля была уже теплой, так что дети могли бегать босиком. На длинном столе красовался изысканный сервиз с голубыми цветами, салфетки стояли в бокалах как на параде, блестели приборы. В фарфоровых кувшинах букеты из полевых цветов: маргаритки, камнеломки, лесная герань и огненные маки. На блюдах была разложена селедка: селедка в горчице, селедка в водке, селедка «матье» и селедка в хересе, его собственного производства, оставлявшая на языке горячий и сладкий привкус. В высоких мисках дымилась отварная картошка, только что поставленная на стол. Белая, рассыпчатая, украшенная пучками укропа, подчеркивающего вкус и запах лета.

В корзине несколько разных сортов хлеба, в том числе знаменитые лепешки его матери, ради которых люди специально приезжали на Готланд. Эти лепешки продавались только на хуторе его родителей в Каппельхамне.

Он оглядел участок, где гости как раз украшали цветами и зеленью шест, гордо возвышавшийся в центре ухоженного газона. Дети с восторгом помогали.

Как всегда, у них собрались все: сестра и брат со своими семьями, родители и тесть с тещей, соседи и друзья. По традиции они с женой всегда устраивали застолье по случаю праздника середины лета у себя на даче.

Руке стало щекотно: божья коровка ползла к запястью. Он стряхнул ее. Праздник давал возможность устроить небольшой, но долгожданный перерыв в расследовании. Особенно учитывая то, что они топтались на месте. Его ужасала мысль, что они ни к чему не могут прийти, в то время как преступник, возможно, вынашивает планы следующего убийства. «Наверное, надо копать еще дальше в прошлое жертв», — подумал Кнутас. Этот вопрос он уже обсуждал с Кильгордом. У коллеги было свое мнение, тот был убежден, что убийца — человек, с которым все эти женщины познакомились совсем недавно. Правда, он так и не смог привести ни одного конкретного доказательства в подтверждение своей версии. Ничего определенного. Зато «добродушный» коллега из Центрального управления не удержался от комментариев по поводу работы полиции Висбю. У Кильгорда были претензии по самым разным поводам — от мелочей до ведения следствия в целом, включая методику проведения допросов. Он жаловался даже на то, что кофе в автоматах управления полиции недостаточно крепкий. Ну да бог с ним. Сейчас все силы надо бросить на поиск преступника. Но не сегодня. Ему очень нужна эта небольшая передышка. Несколько часов приятного общения с родственниками и друзьями. Он даже позволит себе напиться. Расследование может подождать до завтра. Тогда он скажет своим сотрудникам, что нужно заглянуть поглубже в прошлое потерпевших.

Тревога угнездилась в глубине сознания, однако она вмиг растаяла, когда жена выставила на стол запотевшие стеклянные бутылки с водкой. У хозяина дома уже сосало под ложечкой. Он отрезал себе кусок сыра, сунул его в рот и позвонил в старинный коровий колокольчик, при помощи которого они обычно созывали всех к обеду.

— К столу! — крикнул он.

Когда гости наполнили тарелки, поднялись рюмки с водкой, Кнутас поприветствовал всех, подняв первый тост за лето.

Он уже поднес рюмку к губам, когда во внутреннем кармане пиджака зазвонил мобильный телефон. Он поставил рюмку на стол.

«Кто еще может звонить в такой момент, черт побери? — раздраженно подумал он. — Не иначе как по работе».

Дача Кнутаса располагалась в Ликкерсхамне, в северо-западной части острова. Убитая Гунилла Ульсон проживала в Нэре, на юго-востоке. Чтобы добраться до места, нужно было не менее полутора часов.

Часы показывали час с небольшим, и это был самый жаркий праздник середины лета за последние годы. Двадцать девять градусов! По дороге он подхватил Карин Якобсон и Мартина Кильгорда в Тингстеде, где жили родители Карин. Она пригласила Кильгорда к ним на праздник.

Остальные сотрудники Центрального управления криминальной полиции уехали на эти дни в Стокгольм. И только Кильгорд настоял на том, чтобы остаться на Готланде. А вдруг что-нибудь произойдет?

— Это как раз то, чего нам не хватало, — констатировал он, усевшись в машину, когда за окнами вновь замелькали цветущие луга. — Должно было случиться что-то новенькое, чтобы мы двинулись дальше. А то мы совсем увязли.

Кильгорд успел подкрепиться и селедкой, и водкой — когда он говорил, от него здорово несло алкоголем. Кнутас побелел как полотно. Он подъехал к мусорным контейнерам у дороги и резко остановился. Выскочил из машины, распахнул дверцу с той стороны, где сидел Кильгорд, и выволок его из машины.

— Что ты такое несешь?! — закричал он. — У тебя что, совсем мозги отшибло?

Кильгорд настолько растерялся, что не знал, как реагировать. Перешел в оборону:

— Чего ты орешь, черт возьми?! Ведь я прав. Что-то должно было произойти. А то мы застряли на мертвой точке.

— Ты хоть сам понимаешь, что плетешь, тысяча чертей?! — продолжал орать Кнутас. — Как ты можешь такое говорить? По-твоему, этот маньяк очень кстати убил еще одну молодую женщину? Ты что, совсем спятил?

Карин, до этого сидевшая в машине, вышла, чтобы разнять их. Она схватила за руку Кнутаса, который вцепился в воротник рубашки Кильгорда, — две пуговицы уже отлетели.

— Вы с ума сошли? — крикнула она. — Что вы себе позволяете? Не видите — на вас люди смотрят.

Мужчины пришли в себя и огляделись. Недалеко от дороги располагался хутор, нарядно одетые люди в венках из цветов изумленно разглядывали полицейскую машину и двух сцепившихся полицейских.

— Тьфу, черт! — буркнул Кнутас и сделал шаг назад.

Кильгорд одернул рубашку, отвесил публике легкий поклон и снова сел в машину.

Поездка продолжалась в гробовом молчании. Кнутас сердился на себя. Он думал, что поступил бы куда разумнее, отложив выяснение отношений до более подходящего момента. Им до сих пор не удалось схватить убийцу, это действовало на всех угнетающе.

Карин молча сидела на переднем сиденье. Кнутас видел, что она на него обиделась.

Чтобы не слышать бормотания Кильгорда, Кнутас включил радио и опустил стекло. Снова убийство. Какой-то абсурд. Снова женщина. Снова топор и трусы во рту. Когда же все это кончится?! А они так никуда и не продвинулись. Тут он вынужден был согласиться с Кильгордом. Он постарался мысленно подготовить себя к тому зрелищу, которое им скоро предстоит увидеть. Бросил взгляд на Карин. Она сидела молча, глядя прямо перед собой.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Мы должны задержать убийцу. Немедленно. Он запугает народ до смерти.

Когда они прибыли на хутор, полиция уже оцепила место происшествия. Сульман и его коллеги вовсю работали.

Припарковав машину на посыпанной гравием площадке, они поспешили вверх по каменной лестнице. Войдя в мастерскую, все трое инстинктивно попятились. Пол, стены, полки — все было залито кровью. Сладковатый, удушающий трупный запах вызывал тошноту. Карин повернулась спиной — ее вырвало прямо на лестницу.

— Ч-черт! — выдавил Кильгорд. — Такого я еще не видел.

Обнаженное женское тело лежало на полу в луже крови. Глубокие раны на шее, животе и бедрах были отчетливо видны при ярком дневном свете. Усилием воли Кнутас заставил себя подойти к телу. Все оказалось именно так, как он предполагал. Во рту убитой он разглядел белые трусики. Карин снова появилась в дверях, прислонилась к косяку. Трое полицейских огляделись в полной растерянности.

В помещение был только один вход — через ту дверь, в которую сами они вошли. На полу лежало разбитое зеркало. Осколки сияли на солнце. Чуть в стороне валялся ком глины.

— Должно быть, она сидела и работала, — проговорил Кнутас. — Видите ком глины, вон там?

— Да, — ответила Карин и повернулась к Сульману, который сидел на корточках рядом с телом. — Как ты думаешь, сколько времени она так пролежала?

— Она уже окоченела. Учитывая это и трупные пятна, я думаю, что не менее двенадцати часов. Но не намного дольше. Тело еще до конца не остыло.

— Кто вызвал полицию?

— Подруга. Сесилия Онгстрём. Она в доме.

— Я пойду к ней, — сказал Кнутас.

Снаружи дом Гуниллы Ульсон казался слишком большим для одного человека. Это было старинное двухэтажное строение из известняка.

Кнутас вошел в дверь, пытаясь отогнать страшную картину, которую ему только что довелось увидеть.

За кухонным столом, опустив голову, сидела молодая женщина. Длинные темные волосы скрывали ее лицо. На ней был яркий летний сарафан. Женщина-полицейский в форме сидела рядом, держа ее за руку. Кнутас поздоровался. Коллегу он знал мельком. Подруга убитой выглядела лет на двадцать пять. Она посмотрела на него пустым взглядом. Лицо у нее было заплаканное.

Кнутас представился и сел напротив:

— Вы могли бы рассказать, что произошло?

— Понимаете, Гунилла должна была сегодня приехать ко мне в гости. Мы планировали вместе отпраздновать день летнего равноденствия у меня на даче. Она собиралась выехать сразу после завтрака. Когда к двенадцати часам она не появилась и не позвонила, я начала беспокоиться. Она не отвечала на звонки. Тогда я решила поехать сюда.

— Когда вы приехали?

— Думаю, около часу.

— Что произошло дальше?

— Дверь в мастерскую была полуоткрыта, я зашла. И сразу ее увидела. Она лежала посреди комнаты. Все было в крови.

— Что вы сделали?

— Я вернулась в машину, села и заперла все дверцы. Потом позвонила в полицию. Мне было очень страшно, я хотела поскорее уехать отсюда, но они приказали мне оставаться на месте. Полиция приехала примерно через полчаса.

— Вы кого-нибудь видели?

— Нет.

— Обратили внимание на что-нибудь необычное?

— Нет.

— Вы хорошо знали Гуниллу?

— Довольно хорошо. Мы знакомы пару месяцев.

— И вы собирались праздновать день летнего равноденствия вот так — вдвоем?

— Гунилла работала над большим заказом. В последние недели очень уставала, поэтому ей хотелось немного покоя. И у меня было такое же настроение. Вот мы и решили отметить этот день вместе.

— Когда вы в последний раз беседовали с ней?

— Позавчера. Вчера она должна была мне позвонить. Но не позвонила.

— Вы не знаете, были ли у нее на вчерашний день какие-то особые планы? Она собиралась с кем-нибудь встречаться?

— Нет. Она говорила, что будет работать весь день и весь вечер.

— Вам известно что-нибудь о ее родственниках? Родителях? Братьях или сестрах?

— Ее родители умерли. У нее есть брат, но я не знаю, где он живет. Во всяком случае не на Готланде.

— Был ли у нее бойфренд?

— Насколько я знаю, нет. Она давно не была в Швеции. Много лет прожила за границей. Вернулась сюда только в январе, если я правильно помню.

— Все понятно.

Кнутас сочувственно похлопал Сесилию Онгстрём по руке и попросил коллегу отвезти ее в больницу.

— Мы поговорим позже, — добавил он. — Я свяжусь с вами.

Выйдя из кухни, Кнутас прошелся по дому. Когда он выглянул в окно, то окончательно пал духом: вокруг, сколько хватало глаз, не было никакого жилья. Гостиная светлая и просторная, красочные живописные полотна на стенах — произведения неведомых ему художников. Он поднялся по лестнице на второй этаж. Спальня с огромной кроватью, рядом гостевая комната, рабочий кабинет, большая ванная и еще одна гостиная.

Ничего необычного он не заметил. Во всяком случае при поверхностном осмотре. Никаких повреждений и разрушений, насколько он мог увидеть. Сульман собирался заняться домом попозже, Кнутас не стал ничего трогать.

На первом этаже было так же светло и просторно. Возле кухни — большая столовая с камином. Еще одна спальня, а рядом маленькая комнатка, в которой стояли только шкафы с книгами и большое кресло. «Да, она любила жить просторно», — подумал Кнутас.

Его мысли прервал голос Карин Якобсон, появившейся в дверях.

— Андерс, скорее! — крикнула она, задыхаясь. — Мы кое-что нашли!

До конца уроков оставалось меньше пяти минут. После этого он обычно шел прямиком домой. Скорей, скорей! Ключ болтался на веревочке на шее. Поскольку его единственный шанс скрыться от мучителей — получить фору, чтобы они его не догнали, он начал готовиться за несколько минут до конца последнего урока, потихоньку собирая вещи. Бесшумно закрыл учебник. Положил карандаш в одно отделение пенала, резинку в другое. При этом не сводил глаз с учительницы, чтобы она ничего не заметила. Медленно застегнул молнию на пенале. Ему казалось, ее скрежет слышен на весь класс. Однако учительница ничего не заметила. В классе царила полная тишина. Учительница была строгая, не допускала разговоров или баловства на уроке. Вот она повернулась спиной. Отлично. Он воспользовался случаем, чтобы приподнять крышку парты. Небольшая щелочка, чтобы вытащить учебники и засунуть их в сумку. Теперь пенал. Вот так. Сердце нервно колотилось. Скоро прозвенит звонок. Лишь бы она ничего не заметила. Лиза, его соседка по парте, видела, чем он занят, но не обращала на это внимания. Она вела себя как все — просто игнорировала его. Трусила, как и все остальные. Никто не решался подружиться с ним из страха перед ненавистными.

Поговорив со своим информатором из Нюнэсхамна, Юхан бросил трубку. Откуда старикашка так быстро все узнает? Он ломая голову над тем, с кем же у старика такие хорошие отношения.

Схватив блокнот, мобильный телефон и ручку, он выбежал из номера. Еще одно убийство. Три убийства менее чем за три недели! Ужасно, невероятно! Стокгольмские редакторы хотели, чтобы он отправился в Нэр и передал оттуда репортаж по телефону в режиме реального времени для крупнейших программ новостей. До этого нужно было собрать как можно больше сведений. По словам информатора, убийство произошло по тому же сценарию, что и два предыдущих. Убита женщина тридцати с лишним лет, зарублена топором, трусики во рту.

Ожидая, пока Петер подберет его у отеля, он набрал номер Кнутаса. Оператор был занят «инспектированием» одного из многочисленных на Готланде полей для гольфа, его прервали в разгар игры. Кнутас не отвечал. Карин Якобсон тоже. А дежурный? Он, естественно, отсылал к руководителю следствия, то есть к Кнутасу. Черт! Дежурный мог сообщить только то, что на хуторе в Нэре что-то произошло. Что именно — он говорить отказывался. Полиция выехала на место, они имеют право работать в спокойной обстановке. Юхан нетерпеливо закурил, вглядываясь в даль. Сколько же можно ждать?

Репортер Центральной редакции собирался прилететь первым же рейсом. В ближайшие дни он будет поставлять материал для национальных новостей Шведского телевидения, в то время как Юхан будет работать для региональной программы. Начальство сочло, что таким образом текущие новости в связи с расследованием убийства будут освещаться под разными углами зрения. Репортер из Центральной редакции выезжал на место только тогда, когда становилось по-настоящему жарко. Как сейчас, когда произошло третье непостижимое убийство. В другой ситуации Юхан почувствовал бы себя задетым, что редакцию национальных новостей не удовлетворяли его репортажи. Но сейчас он был рад этому: если он будет один готовить репортажи для всех программ новостей, у него не останется времени встречаться с Эммой.

— Давай же иди скорее!

Голос Карин звучал взволнованно. Кнутас поспешил вслед за ней во двор. В зарослях стояли, склонившись, Сульман и Кильгорд, разглядывая что-то на земле. Почти бегом он направился к ним. Сульман пинцетом поднял с земли какой-то предмет. Предмет был пластмассовый, продолговатый. Сульман вертел его, разглядывая со всех сторон. От жары пот ручьями стекал у него по спине.

— Что это за хреновина? — буркнул Кильгорд.

— Это ингалятор для астматиков.

— А что, Гунилла Ульсон страдала астмой?

Коллеги пожали плечами.

Кнутас поспешил в дом. Сесилия Онгстрём и женщина-полицейский как раз собирались уходить.

— Вы не знаете, страдала ли Гунилла астмой? — спросил Кнутас.

— По-моему, нет, — ответила Сесилия с некоторой заминкой. — Нет, — добавила она уверенно. — Точно нет. Пару недель назад мы с ней ходили в гости к моим друзьям, у которых в доме и кошка, и собака. Гунилла ни слова не сказала о том, чтобы это могло доставить ей неприятности.

— А у вас нет астмы?

— Нет.

Кнутас вернулся к коллегам, которые поджидали его с вопросительным выражением на лицах.

— Да, — проговорил он. — Похоже, мы узнали кое-что о нашем убийце. У него астма.

Юхан мало что знал о Нэре, кроме того что это родные места группы «Ainbusk Singers». Пытаясь найти хутор Гуниллы Ульсон, они с Петером попали на дорогу, ведущую к маленькому рыбачьему поселку Нэрхамн. Здесь дул сильный ветер. Вид крошечной гавани наводил на мысль о Норвегии или Исландии. Пирс, уходящий прямо в море. Дома, похожие на бараки, и выстроившиеся в ряд рыбачьи сараи. Тралы, штабеля фриголитовых ящиков для рыбы, кучи сетей. Лодки, которые не вышли в море, покачивались у пирса. Где-то вдали виднелись силуэты двух туристов, которые ехали на велосипедах против ветра, пытаясь добраться до маяка на Нэрсхольмене. Волны сталкивались, образуя своеобразный ритм. Юхан опустил стекло. Морской воздух пробудил воспоминания. Ему захотелось добежать до самого конца пирса, всей грудью вдохнуть ветер. Мысли об Эмме бились в голове, холодок пробегал по телу. Но сейчас совершенно другая реальность требовала стопроцентного внимания. Петер развернул машину:

— Тьфу, черт! Мы поехали не той дорогой!

Еще дважды заехав не туда, они добрались наконец до места. Насколько ветрено было в порту — и какой застывший воздух возле дома убитой женщины! Полиция поставила ограждение вокруг большой территории, и несколько любопытных, прервав застолье, столпились возле натянутых лент ограждения.

Из деревни доносились звуки гармошки. Празднование середины лета было в полном разгаре, и это всего в нескольких шагах от места убийства.

Расспросив полицейских, Юхан узнал, что Кнутас и Карин Якобсон покинули дом убитой женщины всего четверть часа назад.

Именно с этими двумя из всего управления полиции Висбю у него сложились хорошие отношения.

Юхан снова позвонил Кнутасу. Тот подтвердил, что женщина тридцати пяти лет от роду была обнаружена убитой в собственном доме. Точное время убийства не установлено. Каким образом ее лишили жизни, полиция отказывалась отвечать.

Кнутас, прекрасно понимавший, что журналисты сами быстро узнают фамилию убитой женщины, попросил Юхана не предавать гласности эти данные и фотографию: полиции пока не удалось связаться с родственниками погибшей.

Еще Юхан успел переговорить с молодым парнем в толпе зевак, а затем настало время эфира.

Женщина жила здесь одна. Ей было за тридцать, как ему сказали. И занималась она керамикой.

Без нескольких минут шесть он набрал телефон редакции программы новостей в Стокгольме. Его подключили к микрофону, и он рассказал о том, что знал, в прямом эфире.

Закончив с этим, надо было собрать материал для следующих выпусков. В здании управления полиции на 21.00 была назначена пресс-конференция.

К этому времени приедет репортер Центральной редакции, и они смогут распределить работу. Его это вполне устраивало.

Петер ходил вокруг дома и снимал, не заходя за ограждение. Полиция отказывалась что-либо говорить. Тогда Юхан решил побеседовать с теми, кто стоял на гравиевой дорожке, ведущей к хутору. Некоторые приехали на велосипедах, пара юнцов — на мопедах, у дороги виднелось несколько припаркованных машин. В большинстве своем это были соседи, которые видели, как к хутору одна за другой подъехали полицейские машины.

Юхан подошел к полноватой пожилой женщине в шортах и футболке. Она со своей собакой стояла чуть в стороне.

Он представился.

— Вы знали женщину, которая жила здесь?

— Нет, — ответила та. — Напрямую нет. Я слышала, что ее убили. Неужели правда? Это тот самый, который убил всех остальных женщин? — Она продолжала говорить, не дожидаясь ответа: — Кошмар какой-то! Как в фильме ужасов. Просто невозможно поверить!

— Как ее звали?

— Гунилла Ульсон.

— У нее была семья?

— Нет, она жила здесь одна. Она художник по керамике. Работала вон там, в мастерской. — Дама указала на низкое строение с большими окнами за лентой ограждения.

— Столько ей было лет?

— Тридцать четыре или тридцать пять.

— Вы живете неподалеку?

— Да, я живу чуть дальше по дороге.

— Насколько хорошо вы с ней были знакомы?

— Я знала ее матушку, пока та была жива, — мы с ней занимались в одном кружке рукоделия, но с дочерью у меня контакта не получилось. Мы здоровались, когда встречались, но она не делала попыток со мной побеседовать. Вообще была довольно замкнутая. Она переехала сюда относительно недавно. Может быть, полгода назад. Много лет прожила за границей, очень далеко, на Гавайях. Ее родители жили в Югарне, так что она здесь выросла. Обоих уже нет в живых. Погибли в автокатастрофе несколько лет назад, когда Гунилла была за границей. Представьте себе, она даже не приехала на похороны! С тех пор как она выросла, они почти не общались. Она даже не хотела носить их фамилию. Едва достигнув совершеннолетия, пошла и поменяла фамилию на Ульсон, хотя родители ее носили фамилию Брустрём. Знаю, что ее мать была возмущена. Кстати, у нее есть брат, он живет где-то на материке. Думаю, он оставил себе фамилию Брустрём. У родителей было больше всего проблем с дочерью.

— А что за проблемы?

— Ну, она прогуливала школу, вызывающе одевалась, и каждый раз, когда я ее встречала, у нее был новый цвет волос. А ее отец был пастором. Поэтому он особенно переживал. Она была… как бы это получше сказать… бунтаркой. Я имею в виду, когда была подростком. Потом она переехала в Стокгольм, поступила в художественную академию и затем, насколько я знаю, уехала за границу.

Юхана потрясла эта женщина — настоящий кладезь информации. Петер тем временем присоединился к ним, и камера работала, пока женщина рассказывала.

— Во всяком случае, по весне у нее было две выставки, — продолжала она. — По-моему, дела у нее шли неплохо. Ну да она ведь делала красивые вещи.

Говорливая дама потрепала по голове собаку, которая уже поскуливала от нетерпения.

— Фу, какой ужас! Что же теперь — из дому не выходить? Я была на одной из ее выставок, пыталась поговорить с ней, но она была не расположена к беседе. Отвечала односложно.

— Вам известно, был ли у нее бойфренд?

— Нет, но сейчас, когда вы спросили, я вдруг вспомнила, что встречала здесь в последнее время незнакомого мужчину. Я много гуляю с собакой и встречала его не раз.

— Да? И где же?

— Первый раз я видела его несколько недель назад. Однажды вечером я шла мимо ее дома, а он как раз выходил.

— Вы говорили с ним?

— Нет. Думаю, он меня даже не заметил.

— Вы можете его описать?

— Высокий, светлые волосы.

— Какого возраста?

— Довольно молодой. Что-то около тридцати. Потом я видела его еще пару раз — готова поклясться, что это тот же самый мужчина.

— А когда еще вы его видели?

— Через пару недель после того первого случая я снова увидела его. Он вышел из ее дома и направлялся к автобусной остановке. Похоже, торопился, потому что шел быстрым шагом. Мы встретились на дороге лицом к лицу, так что я успела хорошо его разглядеть. Он был очень элегантно одет. Точно не из тех, которые носят что попало.

— Вы сказали, ему около тридцати?

— Ну да, может, чуть меньше или чуть больше, трудно сказать.

Юхан почувствовал, как участился пульс. Вполне возможно, что эта женщина видела в лицо убийцу.

— Вы не знаете, была ли у него машина?

— Пару раз я замечала здесь машину, которой раньше никогда не видела. Довольно старый «сааб». Затрудняюсь сказать, какого года выпуска, но, похоже, ему никак не меньше десяти лет.

Юхан завершил интервью, и они вернулись к машине, чтобы ехать в управление на пресс-конференцию. Ему удалось переговорить с репортером национальной редакции, Робертом Викландером, который уже прибыл на место. Одна из программ собиралась организовать прямой эфир. На Готланде не оказалось автобуса с передвижным оборудованием, необходимым для прямого эфира, но он должен был прибыть с материка к девятичасовому выпуску. Это означало, что Юхан и Петер могут спокойно ехать в редакцию и монтировать репортажи для более поздних программ.

А затем они могли взять выходной. «Региональные новости» не выходят в праздничные дни. Предполагалось, что Роберт и его оператор будут отслеживать события вечером того же дня, а Юхан мог позволить себе немного расслабиться. Роберт уже работал на Готланде и хорошо ориентировался в ситуации. Он сказал, что позвонит Юхану на следующий день — и только если возникнет необходимость.

— Мама, помоги! Мне так тяжело. Мама, помоги мне!

В подушке черным-черно. Он рыдал, уткнувшись широко открытым ртом прямо в мягкую гору пуха. Он все повторял и повторял эти слова. Сопли текли из носа. Он так крепко сжимал веки, что во тьме перед глазами начинали раскачиваться уродливые фигуры. Под опущенными веками двигались прозрачные черви, змеи с огромными головами и извивающиеся чудовища. Он лежал на боку, подтянув к животу колени и крепко обняв подушку. Внутри твердым шаром застыла боль. Он раскачивался из стороны в сторону. Подушка насквозь пропиталась слезами и соплями.

Было четыре часа дня. Сестра, как всегда, возилась на конюшне, а родители придут только в шесть.

Сегодня все было просто ужасно. Они подстерегли его по дороге домой. В этот день он испытал радость. Такого с ним давно не случалось, он почти забыл это чувство. Легкое радостное покалывание в животе, луч надежды на то, что его невыносимое положение меняется к лучшему. Весь день его почти не изводили обидными комментариями, а на перемене с ним разговорился мальчик из другого класса. Они договорились, что назавтра принесут в школу свои хоккейные наклейки. Когда он, как обычно, выскочил из класса после последнего урока и выбежал на школьный двор, его мучители уже стояли там.

Они преградили ему путь. Он пытался убежать, но они оказались быстрее. Вцепились в него и потащили к лестнице рядом с физкультурным залом. За лестницей была пустовавшая каморка. Они затащили его внутрь. Его охватила паника. Твердые, сухие, неумолимые руки зажали ему рот. Он чувствовал соленые слезы, которые стекали по его лицу между их пальцами. Двое держали его за руки и зажимали рот, а двое других били его. Щипали, царапали и кусали. Они все больше расходились. Когда на нем начали расстегивать штаны, он подумал, что умрет. Сильные руки потянули его вниз, заставили встать на четвереньки.

Они стали стегать его пластмассовой скакалкой. Суровые, хлесткие удары. Били по очереди. Все хотели попробовать. Он закрыл глаза и старался думать о чем-нибудь другом. О солнце, о море, о мороженом. О рыбалке с дедушкой. А мучители продолжали лупить его, выкрикивая оскорбления. В голосе звенело презрение. Толстяк, жирная свинья, вонючка!

Ему не хватало воздуху. Ему так крепко зажали рот, что он не мог вдохнуть. Он попытался закричать, но голоса не было слышно. Этот крик застрял внутри на всю оставшуюся жизнь.

Он почувствовал, как что-то теплое стекает по ногам.

— Тьфу, какая гадость! — услышал он. — Он обоссался!

— Смываемся! — ответил другой голос.

Удары прекратились, руки, державшие его, разжались, и мучители убежали. Он упал на бетонный пол. Не помнил, сколько пролежал так. Наконец ему удалось встать. Собрать свои вещи и выбраться наружу. Дома он заперся в своей комнате. Плакал и кричал. Бился на кровати. Ягодицы болели и кровоточили. Они ни разу не ударили его по лицу. Видимо, не хотели, чтобы побои были видны. Но сильнее отчаяния был горький стыд. Какой же он урод, если над ним так издеваются! Он никогда никому не сможет рассказать об этом.

— Мама! — кричал он в подушку. — Ма-а-ма-а!

В глубине души он понимал, что, когда она вернется домой, он будет вести себя как обычно. К тому времени он тщательно смоет холодной водой следы слез. Выпьет пару стаканов воды, чтобы успокоиться. Как и тысячу раз до того, она ничего не заметит. Он ненавидел ее за это.

Для этой пресс-конференции пришлось отвести самое большое помещение, которое нашлось в здании полиции Висбю. В нем яблоку негде было упасть. Теперь и СМИ других Скандинавских стран заинтересовались загадочным серийным убийцей, которому удавалось так долго водить за нос шведскую полицию.

Руководство следствия призвало журналистов не предавать огласке имя последней потерпевшей. Родственникам пока не сообщили о случившемся. Полиция не сумела пока связаться с братом, который ходил под парусом в шхерах у западного побережья.

Об ингаляторе от астмы решено было пока не говорить ни слова.

Кнутас никогда еще не чувствовал себя настолько загнанным в угол. Он устал до полусмерти, расстроен из-за испорченного праздника, взбешен новым убийством. А еще больше тем, что они ни на шаг не приблизились к разгадке. Несколько раз он обращался за помощью к коллегам, чтобы ответить на вопросы журналистов. В первую очередь к Карин Якобсон, но и к Мартину Кильгорду, который в такой ситуации проявил выдержку и несгибаемость. Несмотря на фатальную беспомощность полиции, Кнутас вынужден был защищать честь мундира, говоря о той большой работе, которую проводит полиция по поиску убийцы. Слова звучали неубедительно, он сам это понимал. Тело мертвой Гуниллы Ульсон словно отпечаталось на сетчатке глаз, и эта картина преследовала его в течение всей пресс-конференции.

Собравшиеся репортеры сделали все возможное, чтобы опровергнуть аргументацию полиции и раскритиковать ту «огромную работу», которая была проделана. Иногда Кнутас невольно задавался вопросом: как журналисты выдерживают такую жизнь? Это постоянное критиканство, склонность к конфликтам и поиски негатива. Как они сами от себя не устают? О чем они разговаривают дома за ужином? О войне на Ближнем Востоке? О ситуации в Северной Ирландии? О единой валюте? О налоговой политике правительства?

Внезапно на него навалилась нечеловеческая усталость. Вопросы жужжали в воздухе, как разъяренные осы. Кнутас потерял нить разговора, выпил воды и усилием воли заставил себя продолжить.

После пресс-конференции репортеры стали дергать его для отдельных интервью.

Два часа спустя все наконец осталось позади. Сказав коллегам, что просит его не беспокоить, Кнутас заперся у себя в кабинете. Опустившись на стул, он почувствовал, что готов расплакаться. Боже мой, взрослый мужик!

Он устал и проголодался и вдруг подумал, что ничего не успел перехватить между завтраком и так драматично прервавшимся праздничным ужином. Чего же удивляться, что живот подвело от голода.

Он позвонил жене, оставшейся на даче в Ликкерсхамне.

— Приезжай скорее домой, дорогой! Гости давно разъехались. После твоего отъезда праздник как-то скомкался. Осталось куча еды. Я подам тебе ассорти из праздничных блюд, а в холодильнике найдется пиво. Это ведь то, что тебе нужно, так ведь? Приезжай скорее.

Ее ласковый голос на мгновение вернул его в детство.

Юхан с пониманием отнесся к просьбе полиции не предавать огласке фамилию и фотографию убитой Гуниллы Ульсон. Он даже не стал рассказывать о том, что она художник по керамике. Закончив работу, они с Петером решили пойти выпить, хотя уже перевалило за полночь и оба валились с ног от усталости.

Все ж таки канун праздника летнего равноденствия, о чем напомнил Петер.

Юхан согласился. Уже несколько дней он звонил Эмме и посылал ей эсэмэски, не получая ни слова в ответ. Наверняка она где-то за городом отмечает праздник со всем своим славным семейством. Какой смысл продолжать тосковать по ней? Все равно ничего из этого не выйдет. Тоска жгла его изнутри, и он надеялся заглушить ее алкоголем. Ему захотелось забыть Эмму, убийства, свою несчастную маму — все на свете.

Они направились в ближайший портовый кабак. Народ гулял вовсю, кажется даже не подозревая о последнем убийстве. «В канун праздника середины лета большинство людей и не смотрят новости, других дел по горло», — подумал Юхан. Он порадовался за них, пока пребывающих в счастливом неведении.

Они заказали по пиву.

— Ну, как у тебя с Эммой? — спросил Петер.

— Да ну, безнадега полная. Похоже, ничего не получится.

— Нет чувства?

— Да нет, похоже, наоборот — чересчур много. Не знаю. Мы знакомы всего ничего, но я в жизни не встречая такой женщины. Просто чертовщина какая-то, — горько усмехнулся Юхан.

— Что ты собираешься делать?

— Понятия не имею. Первое, что приходит на ум, — послать ее подальше. Я не в состоянии сейчас это обсуждать. После такого дня хочется расслабиться.

— Ну хорошо. С праздником тебя! — сказал Петер, поднял бокал и залпом допил пиво.

Несколько совсем юных девушек, в узких маечках, с открытыми животами и распущенными волосами, приблизились к ним, хихикая и подталкивая друг друга. Видимо, им хотелось что-нибудь заказать в баре. Накрашенные губы, смеющиеся глаза. Петер воспользовался шансом:

— Привет, девчонки, что вам заказать?

Девушки переглянулись. Посмотрели на Юхана и Петера и моргнули своими густыми, загнутыми вверх ресницами.

— Бокал вина, если можно, — сказали они хором.

Для Петера этот вечер оказался удачнее, чем он рассчитывал. Юхан старался раствориться в атмосфере праздника, но это ему так и не удалось. К тому же он перепил. Когда забрезжил рассвет дня летнего равноденствия, он очнулся в своем номере в обнимку с унитазом.

Суббота, 23 июня

Эмма позвонила ему в середине дня:

— Привет, это я.

— Привет, — прохрипел Юхан спросонок.

— Извини, что не отвечала тебе, но мы уезжали на праздники. И потом, мне надо было о многом подумать, — добавила она тихо.

Его сонная растерянность сменилась оживающей надеждой.

— Как у тебя дела? Голос уставший. Ты что, только что проснулся?

— Угу.

— Между прочим, два часа дня.

— Неужели?

— Я хочу тебя видеть. Мы поругались. Я сказала Улле, что мне надо побыть одной. По крайней мере несколько дней. Он остался с детьми у своего брата в Бургсвике. Я должна увидеться с тобой.

Серое, осунувшееся лицо казалось почти прозрачным. И вся она словно уменьшилась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Она появилась на пороге — распухший нос и круги под глазами. Он втянул ее в номер:

— Что произошло?

— Ничего. Я просто очень устала. И совсем запуталась.

— Сядь, прошу тебя.

Эмма высморкалась. Юхан принес ей туалетной бумаги. Они сели на кровать.

— Праздники прошли ужасно, — проговорила она. — Мы поехали в гости к брату Улле. Я почувствовала, что мне надо на время уехать подальше от тебя. Пожить нормальной жизнью. Взглянуть на все это со стороны. Мы купались, играли, по вечерам жарили мясо на решетке. Дети, конечно, веселились от души — со своими двоюродными братьями-сестрами, с бабушкой и дедушкой. А мне было безумно тяжело. Иногда наваливалась такая тоска! Особенно невыносимым казалось то, что все вели себя так, словно ничего не случилось. Занимались привычными мелкими делами. Мариновали мясо, варили кофе, играли в городки, косили газон. Просто чем больше хаоса у меня внутри, тем труднее мне выносить то, что люди не задумываясь делают каждый день. Ты меня понимаешь? — Она продолжала, не дожидаясь ответа: — Улле останется там еще на пару дней. Я сказала, что мне надо уехать домой. Побыть одной. Улле считает, что это последствия того, что случилось. Что я пережила шок. Он даже позвонил какому-то психотерапевту и записал меня на прием. Но я не думаю, что дело только в этом. У меня другое ощущение. Мне кажется, нам с Улле больше не о чем говорить. Словно у нас вообще нет ничего общего. — Она несколько раз шумно высморкалась. — Просто не знаю, что и делать. Непохоже, чтобы это имело прямое отношение к нам с тобой. Мы ведь виделись всего пару раз. Безумие какое-то! Не понимаю, что на меня нашло. Я совсем потеряла голову.

— Я никогда не встречал такой женщины, как ты, — проговорил Юхан, — но я не хочу портить жизнь тебе и твоим близким.

— Тут не только твоя вина. Я вступила в эту игру добровольно. А почему я так поступила? Наверное, потому, что между мной и Улле уже ничего не осталось. Все прошло. В глубине души я думаю, что наша с тобой встреча не была поворотным моментом. Мы с Улле все равно расстались бы, рано или поздно. — Она расплакалась.

Юхан обнял ее.

— Если тебе сейчас так тяжело, возьмем тайм-аут, — предложил он. — Хочешь?

— Нет, этого я как раз не хочу.

Наступила тишина. Юхан гладил Эмму по волосам. Сидел близко-близко к ней. Ощущал тепло ее тела.

— Курить хочется, — сказала Эмма и поднялась.

Она прошла к окну и уселась в кресло.

— У тебя попить не найдется?

— Да, чего тебе достать?

— Кока-колы. А шоколад у тебя есть?

Юхан открыл мини-бар и достал две банки колы и шоколадку.

— Что тебе известно о последнем убийстве, а? Просто как в кошмарном сне. Скоро я буду бояться выйти за ворота. Кто она? Ты знаешь?

— Она художник по керамике. Звали ее Гунилла Ульсон. Тридцать пять лет. Одинокая. Судя по всему, раньше жила за границей. Родом из Югарна. Ты ее знаешь?

— Нет, что-то не припоминаю. Но почему он убивает именно этих женщин? По-моему, у них нет ничего общего. Одна была замужем, имела троих детей. У другой был бойфренд. Третья жила одна. Одна жила в Стокгольме, другая — в Висбю, третья — в сельской местности.

Она отхлебнула кока-колы и закурила.

— Одна занималась компьютерами, — продолжала она, — вторая работала парикмахершей, третья, выходит, была художник по керамике. Может, они состояли в какой-то тайной секте или общались на каком-то форуме в Интернете? Жили двойной жизнью? Тебе удалось что-нибудь разузнать?

— Нет, — нехотя признался он. — Я не успел вплотную заняться их прошлым.

Да, этот вопрос совершенно уместен. Сколько усилий он приложил, чтобы раздобыть новые сведения? Немного. Поддерживая контакт со своим информатором и несколькими сотрудниками полиции, он не слишком старался найти разгадку. Как это на него непохоже! «Это все из-за Эммы!» — подумал он.

— Наверное, я слишком много думал о тебе.

— И я слишком много думаю о тебе, — подхватила она. — Я думаю о тебе все время, не переставая.

Она снова села рядом, он обнял ее.

— Я люблю тебя, — шепнул он в ее волосы. Впервые в жизни он полюбил кого-то. — Я вижу тебя во сне. Я мечтаю жить вместе с тобой. Завести дом здесь, на Готланде. Растить твоих детей и наших общих. Сажать картошку.

Он рассмеялся и взял ее голову в ладони.

— Подумать только, я всегда об этом мечтал. Иметь собственную грядку с картошкой, чтобы летом можно было пойти и накопать картошки к лососю. Мы так делали в деревне, когда я был маленьким.

Садясь в машину, чтобы ехать домой, Эмма поняла, что влюбилась. Влюбилась по уши.

Карин Якобсон оказалась права. Третье за несколько недель убийство напугало и туристов, и коренных жителей острова. Многие женщины не решались выходить из дому в одиночку. Туристский сезон на Готланде начинается со дня летнего равноденствия и продолжается почти два месяца, до Средневековой недели,[10] которая проводится в середине августа. Вскоре после этого у школьников заканчиваются каникулы и туристы возвращаются на материк. В конце августа жизнь возвращается в привычную колею, если не считать отдельных задержавшихся на острове дачников. Сейчас, в конце июня, сезон только начинался. Однако туристические бюро, отели и кемпинги были завалены отказами от бронирования.

На полицию Висбю давили со всех сторон. В праздничный день прямо с утра Кнутасу звонили начальник полиции лена, директор по туризму местной администрации, директор по экономике, председатель муниципального совета и губернатор. Не говоря уже о звонке начальника Центрального управления полиции. Все были единодушны в своих требованиях — задержать убийцу.

В тот же день все члены следственной группы вернулись в Висбю и теперь сидели в зале заседаний. Часы показывали одиннадцать утра.

Открыл совещание Кнутас. Он испытывал благодарность, что СМИ не обнародовали имя Гуниллы Ульсон. Хотя тело обнаружили более суток назад, полиции пока не удалось связаться с ее братом.

— Ну что ж, приветствую всех, — начал он. — Я рад, что все нашли возможность приехать. Очередная жертва — тридцатипятилетняя Гунилла Ульсон, убитая, судя по всему, в ночь перед кануном дня равноденствия. По профессии художник по керамике, кажется вполне успешный, проживала одна на хуторе в Нэре. Детей нет. Посмотрим слайды.

Свет погас, из-за плотных штор на окнах в помещении стало почти совсем темно. По ходу рассказа Кнутаса на экране возникали все новые и новые слайды. Большинству тяжело было смотреть, то и дело кто-нибудь отворачивался, зажимая рукой рот.

— По предварительным данным судмедэкспертизы, ей нанесено больше ударов, чем другим жертвам. Раны имеют несколько иной характер, чем у других жертв. Здесь убийца действовал в слепой ярости. Рубил топором наотмашь — каким именно топором, пока сложно сказать. Раны глубокие. Повреждений половых органов не отмечено. Ничто не указывает на изнасилование. Как и у всех других жертв, во рту у нее трусы. Орудие убийства исчезло, однако мы нашли на месте преступления предмет, который мог принадлежать убийце.

На экране возникли слайды с изображением ингалятора.

— Это ингалятор для астматиков, — пояснил Кнутас. — Его обнаружили во дворе, недалеко от ее мастерской. Убитая не страдала астмой, как и ее подруга, обнаружившая тело. Конечно, ингалятор мог выпасть из кармана у кого-то другого, соседа или знакомого. Продолжается опрос соседей. На ингаляторе обнаружены отпечатки пальцев, в настоящий момент мы заняты поиском аналогичных отпечатков в нашей базе. Никаких других представляющих интерес находок на месте преступления сделано не было. Что касается происхождения жертвы, то она родом из Висбю. Двадцать лет назад семья переехала в Югарн. Последние десять лет Гунилла Ульсон жила на Гавайях, более конкретно — на одном из островов архипелага Мауи. Вернувшись на родину в январе этого года, она купила хутор в Нэре. По всей вероятности, на средства, полученные в наследство от родителей. Оба погибли в автокатастрофе шесть лет назад. Вы, наверное, помните этот случай — возле Лэрбру микроавтобус столкнулся с легковой машиной, погибло пять человек, в том числе двое детей. Стояла зима, на дороге был гололед.

Местные полицейские закивали.

— Ну так вот, в той легковой машине ехали родители Гуниллы Ульсон, — продолжал Кнутас. — Они носили фамилию Брустрём. По достижении совершеннолетия Гунилла взяла себе девичью фамилию бабушки по материнской линии — Ульсон. Судя по всему, с родителями она не очень ладила. Вопросы?

— Мы точно знаем, что ее убили в мастерской? — спросил Витберг.

— Да, все на это указывает.

— Всплыли ли новые факты о связях между жертвами? — спросил Норби.

— Пожалуйста, Кильгорд, — проговорил Кнутас, переводя взгляд на коллегу.

— Хм. Группа, проводившая работу в Стокгольме, кое-что обнаружила. Обе проживали в Стокгольме. Фрида жила там всю жизнь, Хелена — с двадцати лет. Последний адрес и у той и у другой — в районе Сёдермальм. Они жили совсем недалеко друг от друга. Хелена Хиллерстрём и ее сожитель Пер Бергдаль жили в квартире на Хурнсгатан, а Фрида Линд со своей семье — на Брэннчюркагатан. Общих друзей у них не было, но есть одна точка пересечения. Обе члены спортивного клуба «Фрискис и Светтис». Возле Хурнстуль есть спортивный зал, куда обе ходили на тренировки. Хелена Хиллерстём обычно посещала зал по четвергам и субботам, а Фрида Линд — по понедельникам и средам, иногда по субботам. Возможно, они познакомились там. Мы беседовали с работниками клуба, показывали фотографии — их обеих узнали как частых посетительниц. Мы опросили всех тренеров, как мужчин, так и женщин. Ничего необычного пока выяснить не удалось. Ни у кого нет особых связей с Готландом, помимо того что почти все ездили сюда в отпуск.

— Да, немного же вы узнали, — сухо констатировал Сульман.

— Мы по-прежнему считаем, что убийца находится в Стокгольме и что именно там мы найдем недостающее звено, — продолжал Кильгорд и бровью не поведя. — Гунилла Ульсон также неоднократно ездила в Стокгольм в течение весны. В Старом городе есть магазин, где продавались ее работы.

— Я вполне допускаю, что убийца может находиться в Стокгольме, — проговорила Карин Якобсон. — Вопрос в том, почему же он все-таки убил их всех на Готланде?

— Как бы то ни было, мы должны раскапывать эти связи дальше, — сказал Кнутас. — Завтра же я отправляюсь в Стокгольм. Хотя делом занимаются и Центральное управление, и стокгольмская полиция, я все же хочу поехать туда. Во всяком случае на пару дней. Предлагаю Карин поехать со мной.

— Конечно, — кивнула она.

— Хорошо. Кильгорд, на это время ты остаешься за старшего. Кто-то должен проверить, чем занимались Кристиан Нурдстрём и Ян Хагман накануне дня летнего равноденствия. Насколько глубоко мы проверили их прошлое, их связи со Стокгольмом? Надо копать глубже. Немедленно. Этим займутся Норби и Витберг. Этот Хагман мне очень не нравится. Необходимо еще раз проверить обстоятельства смерти его жены. Возможно, тут собака и зарыта. Теперь для нас с вами рабочий день будет продолжаться двадцать четыре часа в сутки. Мы не должны допустить еще одного убийства.

Воскресенье, 24 июня

Уже на следующий день Кнутас и Якобсон вылетели в Стокгольм. Из аэропорта до Центрального управления полиции на Кунгсхольмене они доехали на такси. Солнце светило вовсю, было почти тридцать градусов жары, и на въезде в город они попали в пробку. Воздух дрожал от зноя и выхлопных газов. Каждый раз, приезжая в столицу, Кнутас поражался обилию машин. Хотя было воскресенье и середина лета, машины ползли со скоростью улиток.

В силуэтах строений на острове Кунгсхольмен было нечто величественное — так Кнутасу всегда казалось. Городская ратуша, здание Губернского совета, Дворец правосудия. Он вспомнил, что кто-то рассказывал ему, будто этот дом строил архитектор, получивший второе место в конкурсе на проект стокгольмской Ратуши в начале века. Победителем стал Рагнар Эстберг, а заказ на строительство Дворца правосудия получил занявший второе место Карл Вестман. Дворец получился не хуже Ратуши. Позади него располагалось Центральное управление государственной полиции. Красивое желтое здание, окруженное зеленым парком. Там у них было назначено совещание.

«Да, это не то что наша жестяная коробка», — подумал Кнутас, когда они поднимались по парадной каменной лестнице. Утомленный жарой, Кнутас с завистью косился на голые ноги Карин. Везет же некоторым, кто может ходить в юбке!

В воскресенье, после дня летнего равноденствия, в управлении полиции было тихо и пустовато. Кое-где в кабинетах попадались работавшие сотрудники. Бросалось в глаза, что период отпусков уже начался.

В зале с окнами на парк у них состоялось совещание с начальником полиции и рабочей группой из Центрального управления. После этого они пообедали в уютном ресторанчике напротив Дворца правосудия. Затем вместе с комиссаром криминальной полиции Куртом Фогестамом отправились в район Сёдермальм, где жила Хелена Хиллерстрём.

Дом располагался в конце улицы Хурнсгатан, у самой воды, неподалеку от старинной деревянной купальни на понтонах. На углу Хурнсгатан и Лонгхольмсгатан находился спортзал общества «Фрискис и Светтис». «Стало быть, сюда она ходила на тренировки, — подумал Кнутас. — Здесь она могла познакомиться с убийцей».

Квартира находилась на последнем этаже. Тесный старый лифт не мог вместить всех. Карин Якобсон, к большой радости тучноватых коллег, вызвалась подняться по лестнице. Дом казался обшарпанным. Из-за одной двери доносились звуки поп-музыки, за другой кто-то бренчал на пианино. «Что люди делают дома в такой потрясающий солнечный день, да еще и в воскресенье?» — подумала Карин.

Пер Бергдаль, по-прежнему сидевший на больничном, открыл дверь после второго звонка. Они едва узнали его. Лицо загорелое и посвежевшее. Волосы коротко подстрижены, подбородок тщательно выбрит. Он поздоровался без улыбки:

— Проходите.

Квартира резко контрастировала с замызганной лестницей. Она была большая и просторная, с высокими потолками, красивый паркетный пол блестел в лучах солнца. Большая современная кухня была совмещена с гостиной. Холодильник, морозилка и вытяжка из нержавейки, на стенах кафель с декоративным орнаментом. Суперсовременный миксер. Длинная стойка с барными стульями с двух сторон отделяла кухню от гостиной. Здесь стояли кожаные кресла и столик с мозаичной столешницей. Всю стену занимала дорогая стереоустановка. Над ней на полках из березы красовались ряды дисков. Пер Бергдаль явно был ценителем дорогих вещей.

— Давайте сразу о деле, — начал Кнутас. — Как вам наверняка известно, на Готланде убиты уже три женщины. Во всех трех случаях убийство происходило по одному и тому же сценарию. Мы склонны думать, что убийца — одно и то же лицо. Мы приехали сюда, чтобы найти точки пересечения между Хеленой и другой потерпевшей, Фридой Линд. Фрида Линд жила здесь же, в Сёдермальме, и только год назад переехала с семьей в Висбю. Ее муж — уроженец Готланда. И Фрида, и Хелена ходили на тренировки в зал общества «Фрискис и Светтис». Нас интересует, не могли ли они там познакомиться между собой? И не там ли они повстречались с убийцей?

Кнутас сделал паузу и посмотрел на Пера Бергдаля. Тот выглядел потрясенным.

— Вы хотите сказать, что убийца здесь, в Стокгольме?

— Да, такая возможность существует. Вам известно, с кем Хелена общалась на тренировках?

— Даже не знаю, — пробормотал Бергдаль. — Она обычно ходила на тренировки с двумя подругами, которые живут здесь неподалеку. Не уверен, общалась ли она с кем-то еще. Не могу припомнить ничего особенного. Ясное дело, она упоминала каких-то людей, с которыми случайно встречалась. Один раз она столкнулась с коллегой с прежней работы, больше они не виделись, насколько я знаю. Вы можете спросить у ее подруг, с которыми она ходила туда. Может, они что-нибудь знают?

— Хорошо, мы свяжемся с ними. Имя Фриды Линд вам было ранее знакомо?

— Нет.

— Что-нибудь необычное происходило в период, предшествовавший смерти Хелены? Может быть, вы что-нибудь вспомнили задним числом?

— Я все это время только и делал, что думал о Хелене и о том, кто мог убить ее, но так ни до чего и не додумался. Я хочу только одного — чтобы вы как можно скорее задержали его. Чтобы весь этот кошмар наконец прекратился.

— Мы делаем все, что от нас зависит, — проговорил Кнутас.

— Хочу показать вам одну вещь, которую нашел на чердаке. Минуточку, — сказал Пер Бергдаль и поднялся.

Он вернулся с картонной коробкой в руках. Открыв крышку, извлек стопку бумаг:

— Не знаю, имеет ли это сейчас какое-нибудь значение, но я оказался прав.

Он протянул стопку комиссару полиции.

Кнутас пробежал глазами бумаги. Это были любовные письма. Электронные сообщения, адресованные Хелене Хиллерстрём, которые она распечатала и сохранила.

— Коробка была спрятана на чердаке, в самом дальнем углу. В старом шкафу. Поэтому я нашел ее только сейчас. Мой брат переехал в большой дом и попросил у меня этот шкаф. Я решил проверить, не остались ли там какие-нибудь вещи. И нашел вот это.

На сообщениях стояли даты четырехлетней давности. Они были написаны в течение одного месяца. Октябрь. «Осенний роман, — подумал Кнутас. — И весьма пылкий, если судить по письмам». Отправителем значился Кристиан Нурдстрём.

Значит, все-таки правда. Почему Нурдстрём отказывался признаться, что между ним и Хеленой что-то было, хотя его не раз спрашивали об этом во время допросов? Об этом пока оставалось только гадать.

Кнутас позвонил Кильгорду и попросил его немедленно вызвать Нурдстрёма на допрос. Он ругал себя за то, что не остался в Висбю. Дорого бы он отдал, чтобы лично допросить Нурдстрёма.

Но теперь уже ничего не поделаешь. Они в Стокгольме, и надо довести до конца то, ради чего они сюда приехали. Не факт, что интрижка с Нурдстрёмом имела значение для следствия.

Коробку с письмами они забрали с собой.

Записав имена и телефоны подруг Хелены, они отправились в зал спортивного общества «Фрискис и Светтис». Несмотря на летнюю жару и середину дня, там царило оживление. Они вошли в светлый, просторный холл со скамейками, под которыми стояла уличная обувь. Через стеклянную стену можно было наблюдать, как в зале скачут под латиноамериканскую музыку человек тридцать под руководством мускулистой девушки в трико.

Они подошли к администратору. Ухоженная блондинка лет сорока, в белой футболке с эмблемой клуба на груди, приветствовала их. Они выразили желание поговорить с директором.

— Это я, — ответила блондинка.

— Тогда вам известно, зачем мы пришли, — сказал Кнутас. — Мы ищем кого-нибудь, кто мог бы что-то рассказать о двух женщинах, приходивших сюда на тренировки. Вы сами не узнаете их? — спросил он и достал из кармана пиджака конверт с фотографиями. — Это Хелена Хиллерстрём, первая жертва убийцы.

Женщина за стойкой посмотрела на фотографию и покачала головой:

— Нет, я ее не знаю. Мне уже показывали эту фотографию. Понимаете, здесь проходит столько людей. Все зависит от того, когда она тренировалась. Возможно, ее тренировки не совпадали с графиком моей работы.

Кнутас показал фотографию Фриды Линд. Лицо администратора изменилось.

— Да, эту я знаю. Фрида. Фрида Линд. Она ходила к нам несколько лет.

— Она обычно приходила одна?

— Да, почти всегда.

— Вы хорошо ее знали?

— Нет, не сказала бы. Иногда мы перекидывались парой фраз. Но не более того.

— Вам известно, общалась ли она здесь еще с кем-нибудь?

— Нет, не думаю. Она в основном приходила одна. Может быть, пару раз приводила с собой кого-то.

— Мужчину или женщину?

— Насколько я помню, это были приятельницы.

— Спасибо, — сказал Кнутас.

Никто из сотрудников также не смог сообщить ничего нового. Большинство знало в лицо погибших женщин, но не могли припомнить ничего особенного.

Час спустя они покинули помещение под звуки песни Рикки Мартина «She Bangs».

Северные холмы располагались за дорогой, если смотреть со стороны школы, позади северной части крепостной стены.

Сегодня пятница, он решил прогулять классный час — сказал, что ему надо к зубному врачу, а записку от родителей он забыл дома. Это давало ему шанс улизнуть из школы раньше остальных. Учительница поверила ему и отпустила. Просто невероятно, что она ничего не замечает. Неужели она не знает, что они с ним вытворяют, или просто делает вид, что не замечает?

Когда он уходил из школы, на сердце у него было легко. Он чувствовал себя почти счастливым. До летних каникул оставалось совсем немного, их класс расформируют. В седьмой класс он пойдет в школу на другом конце города и избавится от своих мучителей. Это стоило отметить. Дома под комодом он нашел старую скомканную десятку и забрал ее себе. Теперь он купит сластей. И не каких попало. Он собирался дойти до кондитерского магазина возле площади Стура-Торгет. Магазин был похож на старинную лавку, в витрине висели огромные фигурные карамельки. Зайти туда — одно из самых больших удовольствий в жизни. Когда они с сестрой были маленькие, то часто бывали там по субботам с папой. Теперь это случалось все реже и реже. Отец все больше отдалялся от них, замыкался в себе, по мере того как они росли.

Кондитерский магазин манил его, и он почти бегом устремился вперед, к Северным холмам. Он специально выбрал этот путь, потому что так было интереснее. Здесь он представлял себе средневековые бои между шведами и датчанами — как они воевали до последней капли крови. То поднимаясь, то спускаясь по холмам, он забывал обо всех ужасах.

По дороге ему попалась длинная палка, он начал размахивать ею. Представлял себя шведским воином, сражающимся с армией датского короля Вольдемара Аттердага, который завоевал Готланд в четырнадцатом веке, сделав его провинцией Дании. Он был настолько поглощен игрой, что не заметил своих мучителей, наблюдавших за ним с вершины одного из холмов. С диким ревом они скатились вниз и набросились на него. Вчетвером они легко повалили его на землю. Он не мог им противостоять. Он был так растерян, что не смог издать ни звука.

— Ну что, струсил? Поджилки трясутся, жирная свинья? — насмешливо спросила самая ужасная из них, которая была у них заводилой. Остальные злобно хихикали, крепко держа его за руки.

— Ты не собираешься опять обмочиться? Ай-ай, написаешь в штанишки, мама рассердится. Ну да ничего, мы позаботимся об этом!

К его ужасу, она схватила его за ремень и дернула. Когда она стала расстегивать на нем штаны, у него началась истерика. Это было самое ужасное, что могло произойти. Он изо всех сил пытался вырваться, дрыгал ногами и кричал. Все напрасно. Заводила с торжествующим воплем стянула с него брюки. Ему стало стыдно, когда обнажились его ноги и живот. Он попытался укусить руки, державшие его.

— Фу, какой толстяк! Тебе пора худеть, дорогуша!

Она ухватилась за его трусы и стащила их.

— Ой какой маленький петушок! — закричала она, а остальные захохотали.

Унижение жгло как огнем, его охватила паника. Он закрыл глаза и закричал изо всех сил — и внезапно почувствовал, как рот ему зажимают чем-то мягким. Заводила и еще одна девчонка стали запихивать ему в рот его трусы.

— Ну, теперь ты у нас заткнешься! — шипела она, зажимая ему рот рукой, чтобы он не вытолкнул кляп языком.

Ему показалось, что его сейчас задушат. Дышать стало нечем, он отчаянно задергался в их руках. В глазах почернело. Откуда-то издалека он услышал:

— Хватит, оставьте его. А то еще задохнется.

Хватка ослабела, и он услышал, как они убежали.

Некоторое время он лежал неподвижно, не открывая глаз, на случай если они передумают и вернутся. Когда он решился наконец подняться, то не смог сообразить, как долго пролежал на земле. Его одежда валялась рядом. Он поспешно оделся.

Засунув руку в карман брюк, он обнаружил, что десятка исчезла.

Родители Хелены Хиллерстрём жили в престижном районе Стоксунд, к северу от центра Стокгольма. Карин Якобсон и Андерс Кнутас решили сами отправиться туда и поговорить с родителями. Ханс и Агнета Хиллерстрём оказались дома, и отец сказал по телефону, что готов принять их.

Никто из них не бывал ранее в Стоксунде, поэтому они с восторгом разглядывали роскошные виллы, утопавшие в садах. Они проехали озеро Вэртан, гладь которого блестела на солнце. По дорожке, идущей вокруг озера, прогуливались нарядно одетые люди. Вилла Хиллерстрёмов, построенная на рубеже веков, располагалась на холме. Вокруг был роскошный сад, огороженный живой изгородью из сиреневых кустов. Дверь им открыл отец Хелены. Высокий, статный мужчина с седыми волосами, свежим загорелым лицом. Вокруг глаз виднелись морщинки.

— Добрый день, — сухо приветствовал он их. — Проходите.

Они вошли в холл с высокими потолками. На второй этаж вела роскошная деревянная лестница с круглыми точеными балясинами.

Карин мысленно вздохнула. Вот это дом!

Из холла виднелась гостиная и еще несколько комнат, расположенных анфиладой, с большими окнами в сад. Вскоре появилась Агнета Хиллерстрём, тоже высокая и стройная, пепельные волосы подстрижены под пажа.

Они уселись в мягкие кресла в гостиной. На столике стояли кофейные чашки и блюдо с пирожными. «Кокосовые шарики», — подумал Кнутас и сунул один из них в рот. Странно, эти пирожные как-то не вязались с убранством дома. Они с детьми всегда делали такие пирожные в их день рождения — близнецы обожали кокосовые шарики.

— Я знаю, что вы уже неоднократно общались с полицией, однако мне важно было встретиться с вами лично. Я руковожу расследованием на Готланде. На сегодняшний день у нас нет подозреваемого, однако в ходе следствия выяснились некоторые детали, которые я хотел бы обсудить с вами. Вы не возражаете?

— Нет-нет, — хором ответили родители Хелены, вопросительно глядя на него.

Кнутас откашлялся:

— Тогда я перейду прямо к делу. Нам стало известно, что у вашей дочери был роман с одним из учителей в гимназии, где она училась. С учителем физкультуры по имени Ян Хагман. Вам известно об этом?

Ему ответил отец. В его голосе прозвучала безграничная горечь:

— Да, мы знали. Хелена рассказала нам обо всем, когда дело зашло уже достаточно далеко. Она забеременела от этого негодяя. Ей было всего семнадцать.

Лицо Ханса Хиллерстрёма напряглось, он стал нервно потирать руки.

— Так она забеременела? — переспросил Кнутас и поднял бровь. — Об этом нам ничего не известно.

— Дело замяли. Само собой, она сделала аборт. Мы запретили ей встречаться с ним. Побеседовали с директором, и Хагману предложили уволиться. Он нашел себе другую работу, где-то дальше, в Судрете. Ведь у него была семья, дети. У этого типа еще хватило наглости позвонить нам. Он заявил, что любит Хелену. Идиот! Он был более чем вдвое старше ее. Сказал, что готов оставить семью и позаботиться о Хелене и ребенке. Я пригрозил убить его, если он еще раз попытается связаться с нашей дочерью.

— Как отнеслась к этому сама Хелена? — спросила Карин.

— Поначалу она впала в депрессию. Она влюбилась в этого придурка и сердилась на нас, что мы не разрешаем ей с ним встречаться. Считала, что мы ее не понимаем. Аборт — тоже не самое приятное переживание для юной девушки. Она долго страдала. Мы отправились в поездку по Восточной Индии, чтобы она немного развеялась. Осенью она, по крайней мере, продолжила обучение в гимназии, как положено. Поначалу учеба шла туго, но потом все быстро наладилось. У Хелены всегда было много друзей, думаю, это ей помогло, — закончил он.

Повисла пауза. Кнутас и Карин чувствовали себя подавленными. Какая грустная история! На стене висел большой портрет Хелены в золотой рамке — фотография, сделанная в год окончания гимназии. Она улыбалась, длинные темные волосы обрамляли лицо. Когда Кнутас взглянул на эту фотографию, что-то кольнуло изнутри. Как больно, что ей суждено было так закончить свои дни! Он прервал молчание:

— Какие отношения были у вас с дочерью?

— Нельзя сказать, чтобы все было гладко, — ответил Ханс Хиллерстрём. — Став взрослой, она перестала разговаривать с нами о серьезных вещах. Стала более замкнутой. Не то чтобы вообще, а именно по отношению к нам. Мы не понимали почему.

— Вы пытались узнать, в чем причина?

— Да нет, напрямую не пытались. Мы надеялись, что со временем это само пройдет.

— Как я понял, вы продолжали проводить лето на Готланде и у вас там остались родственники. Вам известно, пыталась ли Хелена восстановить отношения с Хагманом?

— Насколько я знаю, нет, — ответил отец. — Мы больше никогда не говорили о нем.

Впервые за все это время слово взяла мать:

— Я не раз пыталась поговорить с ней об этом. Узнать, как она себя чувствует, что думает по этому поводу. Она сказала, что все осталось позади. Сама осознала, что эти отношения не могли продолжаться. Что касается ребенка, она сочла, что избавиться от него было верным решением. Она все равно не смогла бы сама позаботиться о нем. Да и не хотела этого. Воспринимала его, скорее, как опухоль, которую надо удалить. — Ее губы дрогнули.

— Какие отношения были у нее с Пером? — спросила Карин.

— Хорошие. Они жили вместе много лет, и мне казалось, что он глубоко привязан к ней. Когда в самом начале его подозревали в убийстве, нам было очень тяжело. Она была для него всем. Думаю, они поженились бы. Если бы не это… — закончила мать, и ее голос дрогнул.

— Вам известно, встречалась ли она с другими мужчинами в то время, когда жила с Пером? Были ли у них кризисы в отношениях? Они ведь были вместе в течение долгого времени.

— Нет, я ничего такого не знаю, — сказала мать. — Когда мы спрашивали, то всегда слышали в ответ, что все замечательно. Правда? — Агнета Хиллерстрём посмотрела на мужа.

— Да, я тоже никогда не слышал ни о каких проблемах, — кивнул он.

— Мы обнаружили новые связи между второй жертвой, Фридой Линд, и Хеленой, — сказал Кнутас. — Среди прочего, обе они тренировались в зале спортивного общества «Фрискис и Светтис». Вы что-нибудь слышали от нее о людях, с которыми она там познакомилась?

Супруги Хиллерстрём отрицательно покачали головой.

— Почему вы не рассказали раньше о Яне Хагмане? — спросил Кнутас.

— Мы не думали, что это имеет значение, — ответил отец. — Ведь это было так давно. Вы считаете, что Хагман мог убить Хелену?

— Мы не исключаем никаких возможностей. Полицию интересует все, что связано с Хеленой. Есть ли еще что-нибудь в прошлом Хелены, о чем вы не рассказали?

— Нет, — ответил Ханс Хиллерстрём. — По-моему, нет.

— А в недавнем прошлом?

— Нет.

Кнутас недоумевал, как проводились предыдущие допросы супругов Хиллерстрём. Как получилось, что все только что сказанное не выяснилось с самого начала? Он решил, что потом всерьез поговорит об этом с Карин. «Если все допросы проводились так небрежно, всю работу придется переделывать», — мрачно подумал он.

В животе урчало. Он почувствовал, что пора откланяться.

— Тогда на сегодня все. Комната Хелены в этом доме сохранилась?

— Да, на втором этаже.

— Можно взглянуть?

— Пожалуйста. Полиция уже там все обыскала, но вы можете пойти и посмотреть, если хотите.

Ханс Хиллерстрём проводил их вверх по роскошной лестнице. На втором этаже потолки оказались такие же высокие, как и на первом. Они попали в большой светлый холл, затем в проходную комнату с балконом и видом на озеро. Во всех помещениях были облицованные кафелем камины.

Комната Хелены также поражала размерами. Было очевидно, что здесь давно не жили. В одном углу стояла старинная деревянная кровать с высоким изголовьем. Рядом — белый прикроватный столик. Возле окна находился письменный стол с откидной крышкой, старое вращающееся кресло и несколько полок с книгами.

Ханс Хиллерстрём оставил их и прикрыл за собой дверь. Они обыскали ящики, полки, встроенные шкафы, не найдя ничего интересного. Внезапно Карин присвистнула. Позади картины, изображающей дом на Готланде, обои оказались надорваны. В щель была вставлена фотография.

— Взгляни-ка! — воскликнула она.

На фотографии был изображен мужчина на борту большого корабля, по-видимому парома, соединяющего Готланд с материком. Улыбаясь в объектив счастливой улыбкой, он стоял на открытой палубе, на фоне голубого неба, волосы развевались на ветру. Вне всяких сомнений, это был Ян Хагман. На двадцать лет моложе и на двадцать килограммов стройнее, чем когда они видели его в последний раз.

— Смотри. У него такая по-идиотски счастливая улыбка, какая бывает только у влюбленных. Снимала наверняка Хелена.

— Это мы оставим себе, — сказал Кнутас. — Пошли.

Какое облегчение покинуть этот скорбный дом и окунуться в буйство цветущего лета! На клумбах пестрели цветы, перед домом на улице играли дети, а за забором, чуть в стороне, жарили мясо на решетке.

— Мы должны разобраться в этой истории с Хагманом, — проговорил Кнутас. — Нужно еще раз проверить его алиби. Сам он ни словом не обмолвился об аборте. Почему он это скрыл? Но зачем ему убивать Хелену? Насколько я понимаю, он ее любил. Да и столько лет прошло. Может, приступ ревности? Увидел ее с новым парнем и обезумел?

— Да, что-то не вяжется, — согласилась Карин. — И потом, с тех пор как у них был роман, прошло почти двадцать лет. Зачем ему убивать свою жену сейчас? Почему он, по крайней мере, не сделал этого тогда?

— Да, это загадка. И как все это связано с убийством Фриды Линд? И Гуниллы Ульсон?

— Возможно, дело совсем не в Хагмане, — заметила Карин. — Вполне вероятно, что мы идем по ложному следу. Все жертвы так или иначе связаны со Стокгольмом. Убийца с таким же успехом может бродить где-то здесь.

— Может быть, ты и права, — сказал Кнутас. — Но сейчас уже восьмой час, и у меня в животе бунт. С родителями Фриды Линд поговорим завтра, и еще нам предстоит посетить магазин в Старом городе, торговавший керамикой Гуниллы Ульсон. А сейчас я хотел бы выпить и как следует поужинать. Что скажешь?

— Прекрасная идея, — улыбнулась Карин Якобсон и похлопала его по плечу.

Постучав в дверь кабинета Кильгорда, Витберг ввалился к нему, запыхавшись, размахивая листом бумаги.

— Мы сопоставили данные о том, кто из окружения жертв страдал астмой. Взгляни, — сказал он и положил бумагу на стол Кильгорда. — Это имена тех, у кого астма или другие аллергические проблемы.

Кильгорд просмотрел список, состоявший из двадцати с лишним фамилий. В списке значились и Кристиан Нурдстрём, и Ян Хагман.

— Угу, — пробормотал он и посмотрел на Витберга. — Так-так, Нурдстрём у нас астматик. От Кнутаса я только что узнал, что у этого парня все же были сексуальные отношения с Хеленой Хиллерстрём.

— Ух ты черт! Давно?

— Нет, несколько лет назад. Я хочу, чтобы два человека выехали к Хагману и двое к Нурдстрёму. Не звоните заранее. Нужно использовать фактор неожиданности. Обоих привезти сюда на допрос. И обязательно прихватите с собой ингаляторы. От обоих!

Они сидели друг напротив друга за кухонным столом. На столе стояли чашки с кофе. Дети остались в деревне в гостях у двоюродных братьев и сестер. Улле приехал домой в Рому, чтобы поговорить с Эммой. Он с тревогой поглядывал на жену, сидевшую напротив, однако не мог скрыть раздражения.

— Что с тобой? — спросил он.

— Не знаю.

Он чуть повысил голос:

— Уже несколько недель ты ведешь себя как чужая. С тех пор, как погибла Хелена. Что происходит?

— Не знаю, — повторила она без всякого выражения.

— Но ты же не можешь без конца повторять, что ты не знаешь! — взвился он. — Ты не хочешь быть со мной, тебе неприятно, когда я тебя обнимаю, мы не занимались любовью бог знает сколько времени! Я пытаюсь помочь тебе, поговорить о Хелене, но ты и этого не хочешь. Тебе наплевать на меня, на детей, ты то и дело оставляешь их с моей мамой и уезжаешь в город. Что все это значит? Ты встречаешься с другим?

— Нет, — ответила она поспешно и закрыла лицо руками.

— А что я должен подумать? — крикнул он. — Ты, между прочим, не одна на свете. Я ведь тоже близко знал Хелену. Для меня все это тоже ужасное потрясение. Но ты думаешь только о себе.

Внезапно она взорвалась.

— Ну и прекрасно! — крикнула она. — Тогда давай пошлем все к черту и разведемся! У нас все равно нет ничего общего!

Она вскочила и кинулась в ванную, с грохотом захлопнув дверь.

— Ничего общего?! — взревел Улле. — Да у нас, черт подери, двое детей! Двое маленьких детей! Или на них тебе тоже наплевать? Они для тебя тоже ничего не значат?

Эмма уселась на крышку унитаза и открыла кран до отказа, чтобы не слышать обвинений Улле. Зажала уши руками. Она совсем запуталась. Что делать? Рассказать ему о Юхане — нечего и думать. Только не сейчас. Сейчас самый неподходящий момент. Хотя она сердилась на Улле, ее терзали угрызения совести. Словно она попала в капкан, из которого никак не вырваться. Через некоторое время она выключила воду. Долго сидела неподвижно. Ее жизнь превратилась в сплошной кошмар. Кто-то убил ее лучшую подругу. Возможно, это сделал человек, которого она знает. Эта мысль приходила ей в голову и раньше, но она отгоняла ее — думать об этом было невыносимо.

Что ей известно о людях, окружающих ее? Какие страшные тайны скрываются за закрытыми дверями чужих домов? Все эти убийства совершенно разрушили ее доверие к миру. На кого можно опереться в такой ситуации?

Мысли неслись дальше. На свете есть только один человек, на которого она стопроцентно может положиться. Это Улле. Если кто-то всегда готов помочь, так это он. Он всегда находил время ее выслушать, это он вставал среди ночи и заваривал ей чай, когда ее мучили кошмары, это он ухаживал за ней, когда она была беременна. Это он убирал за ней, когда она заболела желудочным гриппом и ее все время рвало, он вытирал ей пот со лба, когда она рожала. Это он любил ее даже тогда, когда она плакала, простужалась, болела ветрянкой или страдала от болезненных месячных. Улле всегда был рядом. Что ей взбрело в голову?

Решительно встав, она умылась холодной водой. За дверью больше не раздавалось ни звука. Она осторожно приоткрыла дверь.

Его не было. Она вышла в гостиную. Там тоже было пусто. В доме стояла полная тишина. Эмма поднялась по лестнице и заглянула в спальню. Муж лежал ничком на кровати, обняв подушку. Глаза были закрыты, как будто он спал. Она легла рядом и обняла его. Он тут же ответил ей. Обнял ее, покрыл поцелуями лицо.

— Я люблю тебя, — пробормотала она. — Мы будем вместе.

На столе перед Юханом высилась гора исписанных бумажек. На некоторых он нарисовал фигуры или знаки. Юхан записал все, что ему известно обо всех трех убийствах. Потом начал раскладывать свой пасьянс. Сначала Хелена. Вечеринка. Ссора. Убийство на пляже. Топор. Участники вечеринки. Кристиан. Ее сожитель Пер.

Таким же образом он поступил с двумя другими случаями. Закончив, сложил бумажки в три стопки. «Что связывает их?» — подумал он. Фрида Линд познакомилась с мужчиной в тот вечер, когда ходила в бар с подругами. Почему он никак не проявил себя? Это может означать, что он замешан в убийстве. Если, конечно, он не уехал на следующее утро за границу.

На одной бумажке он написал: «Фрида + мужчина 30–35 лет». Затем мужчина словно испарился. Как корова языком слизала. Соседка, с которой он беседовал, рассказала, что видела мужчину возле дома Гуниллы Ульсон. Тому тоже около тридцати — тридцати пяти лет, у него приятная внешность. На второй бумажке Юхан написал: «Гунилла + мужчина 30–35 лет».

Что касается Хелены, то вечером накануне убийства она миловалась с Кристианом. Ему тридцать пять лет, у него приятная внешность.

На очередной бумажке Юхан написал: «Хелена + мужчина 35 лет = Кристиан».

Полиция не раз допрашивала Кристиана. У него наверняка алиби на ту ночь, когда произошло убийство, иначе его давно забрали бы. Он первый, на кого падает подозрение. А не он ли появился в «Погребке монахов» в тот вечер, когда убили Фриду Линд? Но как тогда получилось, что никто из сотрудников или прочих посетителей не запомнил его? Они должны были бы его узнать. Правда, Кристиан Нурдстрём подолгу работает за границей, но тем не менее. Конечно, он мог изменить внешность. Но какие у Кристиана мотивы в случае с Фридой Линд?

Поднявшись со стула, Юхан уже в третий раз за вечер отправился варить кофе. До полуночи оставалось четверть часа. Он зевнул. Сосредоточился, чтобы направить мысли по другому пути. Если оставить в покое Кристиана, что остается? Руководители следствия вылетели в Стокгольм. Что все это значит? Наверное, прорабатывают какую-то новую версию, о которой он не знает. Перед отъездом он пытался что-нибудь выудить из Кнутаса, но безрезультатно.

Эмма тоже ничего больше не могла припомнить о Хелене. А ведь они дружили еще со школы.

На него нахлынули мысли о ней.

Эмма. Он вспомнил, какой видел ее в последний раз. Свет в ее волосах, когда она сидела в кресле у окна, такая бледная и такая прекрасная. Ее образ завораживал. В ней таилась сила, которая и пугала, и притягивала. Он хотел позвонить ей, но вовремя сообразил, что уже поздно.

Так он и заснул, уронив голову на стопки бумажек.

В разгар вечеринки юноша и девушка тихонько улизнули. Пляжный ресторан в Ниссевикене был зарезервирован на всю ночь, на танцполе отплясывали нарядно одетые подростки. Музыка просто оглушала. В баре только успевали наполнять бокалы. Настроение царило возбужденное и радостное. Стояла последняя ночь праздника летнего равноденствия — она была словно создана для безудержного веселья.

Каролина хихикнула, когда Петер взял ее за руку и потянул вниз, к пляжу.

— Глупенький, что ты задумал?

Он решительно миновал сараи на побережье, которые в сезон сдавались туристам.

— Пойдем, пойдем вон туда, — сказал он и поцеловал ее в шею.

Оба были пьяны и счастливы. Через несколько дней они расстанутся. Каролина уедет учиться в США, а Петера ждет одиннадцатимесячная военная служба в Будене. Надо использовать оставшееся время на полную катушку.

Они побрели по пляжу, Петер легонько подталкивал Каролину, целуя ее в затылок. Его руки забирались ей под платье, а их слившиеся тела двигались вперед, подальше от людских глаз.

В три часа ночи было светло почти как днем, и, поскольку другие пары тоже наверняка захотят прогуляться по пляжу, они пытались отыскать укромный уголок. Дойдя до мыса, они разглядели вдалеке не то одинокую рыбацкую лачугу, не то просто лодочный сарай.

— Это то, что нужно! — воскликнул Петер.

— Ты что, спятил? Это очень далеко, — запротестовала Каролина. — И потом, вдруг там кто-нибудь есть?

— Давай проверим!

Он взял Каролину за руку, и они запрыгали по камням у самой кромки воды.

Лачуга казалась заброшенной. Похоже, сюда давно никто не наведывался.

— Отлично, давай зайдем, — сказал Петер.

Единственным препятствием был ржавый висячий замок.

— У тебя найдется шпилька?

— Ты думаешь, стоит?

— Ясное дело! Здесь мы сможем пробыть столько, сколько захотим.

— А вдруг кто-нибудь придет?

— Да нет, ты же видишь, тут сто лет никто не бывал, — ответил Петер, пытаясь вскрыть замок при помощи шпильки.

Привстав на цыпочки, Каролина попыталась заглянуть в единственное окно. Оно было завешено изнутри темно-синей занавеской. «Это нам подходит», — подумала она с радостью. Возбуждение Петера передалось и ей. Настоящее приключение! Заняться любовью в старой заброшенной рыбацкой лачуге.

— Ну вот!

Дверь заскрипела и открылась. Они заглянули внутрь. В домике была только одна комната. Там стояла деревянная кухонная скамья, шаткий стол и стул. Стены грязно-желтые и голые. Только старый календарь криво висел на крючке. В доме пахло сыростью и затхлостью.

В полном восторге подростки расстелили на полу куртку Петера.

Они проспали несколько часов. Каролина проснулась оттого, что ей захотелось писать. Поначалу она не могла понять, где находится. Потом к ней вернулась память. Ах да. Вечеринка. Рыбацкий домик. Она высвободилась из объятий Петера и с усилием поднялась. Ее подташнивало.

Выбравшись из домика, она присела и сделала свои дела. Потом искупнулась в прохладной чистой воде.

Теперь осталось только разбудить Петера. Кстати, как они выберутся отсюда? Похоже, они далеко от человеческого жилья. Поеживаясь, она вернулась в домик. Петер лежал, раскинувшись на полу, под старым одеялом.

Стол был покрыт красной клеенкой с засохшими пятнами кофе. На полу стоял термос. Хотя домик казался заброшенным, у Каролины возникло чувство, что кто-то недавно здесь побывал.

После утреннего купания она вся продрогла. Одеяло, которым накрылся Петер, показалось ей слишком тонким. Однако ей хотелось прилечь. Надо еще поспать, авось тошнота пройдет. Она огляделась, ища, чем бы еще укрыться, и заметила, что сиденье деревянной скамьи откидное. Подняв крышку, она заглянула внутрь. Там лежал сверток с одеждой. Вернее, несколько свертков.

Она вытащила что-то и стала рассматривать. Это был джемпер с большими темными пятнами, похожими на запекшуюся кровь. Она осторожно осмотрела другие вещи. Юбка, кофта, разорванный лифчик, собачий поводок. Жуткая догадка мелькнула у нее в голове. Она кинулась трясти Петера.

— Там, там! В скамье! — кричала она.

Заспанный Петер с трудом поднялся и взглянул на ее находку:

— Да это же, черт побери…

Он с грохотом захлопнул крышку, вытащил из кармана мобильник и набрал номер полиции.

Понедельник, 25 июня

Исторический центр Стокгольма, так называемый Старый город, во многом напоминал Висбю. Эта мысль возникала у Кнутаса всякий раз, когда ему доводилось бывать в столице. Он наслаждался этой атмосферой. Эти прекрасные здания с якорями на фасадах были построены в семнадцатом веке, когда Швеция была великой европейской державой, а Стокгольм стремительно рос и расширялся. Дома стояли вплотную друг к другу, напоминая о том, каким перенаселенным был тогда город.

Узкие улочки с булыжными мостовыми тянулись от площади Стура-Торгет во все стороны, как щупальца гигантского осьминога. Здесь размещались кафе и ресторанчики, магазины, торговавшие антиквариатом, произведениями искусства, сувенирами и прочей ерундой.

Старый город и Висбю имели много общего. В Средние века в обоих городах было сильно немецкое влияние. Немецкие купцы задавали тон как в Стокгольме, так и в Висбю, это отразилось на облике домов и в названиях улиц. Старый город тоже когда-то окружала крепостная стена. Ее снесли в семнадцатом веке, чтобы освободить место для домов знати, которые строились в те времена в большом количестве. А за заборами в самом центре города, как и в Висбю, виднелись внутренние дворики с цветущими зелеными оазисами.

Андерс Кнутас и Карин Якобсон добрались до улицы Эстерлонггатан. Она нравилась Кнутасу куда больше, чем торговая улица Вестерлонггатан. Здесь находились в основном галереи, магазинчики, торгующие изделиями народных промыслов, и рестораны.

На этой улице они отыскали магазин, в котором продавалась керамика Гуниллы Ульсон. В витрине рядами стояли керамические сосуды. Когда полицейские открыли дверь, мелодично прозвонил колокольчик.

В магазине не было ни одного покупателя. Хозяйка магазина оказалась элегантной дамой лет шестидесяти.

Лицо ее прибрело горестное выражение.

— Все эти убийства — просто кошмар какой-то! И совершенно непонятно.

— Да, — согласился Кнутас, — и мы очень заинтересованы в том, чтобы как можно скорее задержать убийцу. Мы отрабатываем несколько версий, и одна из них привела нас в Стокгольм. Насколько я понимаю, вы продавали керамику Гуниллы Ульсон. Как давно вы этим занимаетесь?

— Всего несколько месяцев. Но на них был огромный спрос. Я увидела ее изделия на выставке на Готланде этой зимой — они меня очаровали. У нее был несомненный талант. Покупатели думали так же. Как только я получала ее керамику, она тут же расходилась. Особенно популярны вот эти вазы, — сказала она и указала на широкий и высокий сосуд со множеством маленьких декоративных пустот внутри, красовавшийся на отдельной полке.

— Гунилла рассказывала что-нибудь о своей личной жизни? — спросил Кнутас.

— Нет. Она вообще была неразговорчивая. Мы мало говорили о личном. Иногда перезванивались по делу, а поставками занимались другие. Однажды по весне она приезжала сюда и зашла в магазин, а я была у нее на Готланде всего несколько недель назад.

— А что вы там делали?

— Я остановилась в отеле в Висбю. Собиралась посетить нескольких художников. Съездила и к ней на хутор — очень милое место. Мы пообедали вместе, она показала мне свою мастерскую.

— Вы не заметили ничего странного?

— Нет.

— Она не рассказывала о каких-нибудь новых знакомых?

— Нет, но, пока я была там, к ней заглянул молодой человек. Мы с ней как раз сидели за обедом — он сказал, что не будет нам мешать. Но он вежливо со мной поздоровался, и мы перебросились парой фраз, прежде чем он ушел.

— Вы не запомнили его имя?

— Его звали Хенрик. Я хорошо это запомнила, потому что так зовут моего брата.

— А фамилия?

— Ее он не назвал.

— Как вам показалось, они с Гуниллой были близко знакомы?

— Трудно сказать. Он заглянул только на минутку. У меня сложилось впечатление, что он жил неподалеку, — наверное, это сосед.

— Вы могли бы описать его? — попросил Кнутас.

— Он примерно ее ровесник. Высокий, хорошо сложенный. Густые пепельные волосы и очень красивые глаза. Зеленые, если я не ошибаюсь.

«Как хорошо иметь дело с художниками — у них прекрасная зрительная память», — подумал Кнутас.

— А еще на что-нибудь вы обратили внимание? — спросил он.

— Мне показалось, что он живет по соседству, но ни за что не поверю, что он родом из тех мест. У него чистейший стокгольмский выговор. Ни капли готландского акцента.

У Кнутаса зазвонил мобильник. Возбужденный Кильгорд сообщил, что одежду убитых женщин обнаружили в рыбацком домике в Ниссевикене двое молодых людей.

Кнутас закончил разговор с хозяйкой магазина, поблагодарил ее и вышел на улицу. Рассказал Карин о находке.

— Мы можем возвращаться, — проговорил он. — Все, что нужно, мы здесь сделали. Он на Готланде, теперь в этом не может быть никаких сомнений.

Пару часов спустя они уже летели в Висбю.

Ночь прошла беспокойно. Проснувшись, Эмма почувствовала, что еще очень рано. Бросила взгляд на часы. Половина шестого.

Рядом с ней лежал Улле и, казалось, крепко спал. Рот был приоткрыт, с каждым вздохом он всхрапывал. Она тихонько встала и пошла в туалет. Мысль о Юхане мелькнула в голове, но она отогнала ее. Теперь отношения с Улле наладятся. Она включила воду и залезла под душ, с наслаждением подставляя тело под ласковые струи воды. Затем завернулась в большое полотенце, прошла в спальню и прилегла рядом с мужем. Положила голову на его подушку поближе к его голове. «Конечно же, я люблю его, — подумала она, хотя сомнения, как крошечные осколки стекла, царапали изнутри. — Это же мой Улле».

Как она устала от себя самой! Почему ее все время кидает из крайности в крайность? Почему она никак не может разобраться в своих чувствах?

Она села на постели, разглядывая мужа. Он спал, не подозревая, что она пристально смотрит на него. Голый и беззащитный, как младенец. А что, если она уже не любит его? А что, если любовь прошла? От этой мысли у нее закружилась голова. Он отец ее детей. Разве все сводится к тому, влюблен ты или не влюблен? Она дала клятву перед алтарем: любить его в горе и в радости.

Ее взгляд скользнул по его лбу и прикрытым векам. Она не знала, что творится у него в голове, какие мысли таятся в ней?

Дети. У них двое прекрасных детей. На них, на родителях, лежит огромная ответственность.

А сама она? Что же она за человек, если готова вот так легко всем пожертвовать? Все поставить на карту. Безумие какое-то! Как она могла решиться? Ведь речь идет не только о ее отношениях с Улле. О судьбе всей семьи. О будущем детей.

От любви к Юхану ее швыряло то вверх, то вниз, как корабль на бушующих волнах.

Она встала, вышла в кухню и закурила, хотя на часах было только четверть седьмого. Сейчас ее не волновало, что она курит в помещении: до возвращения детей она успеет тут хорошенько проветрить.

С каждой затяжкой в голове рождались новые мысли. Может быть, не стоит торопиться? Переждать, смириться с внутренним разладом. Никто не заставляет ее принимать решение сейчас. Надо выждать. Время покажет. Больше нет сил разбираться в своих запутанных чувствах!

Внезапно ее мобильник запищал. Она достала его из сумочки и увидела сообщение: «Не могу спать. А ты спишь? Юхан».

Она вышла на крыльцо и позвонила ему.

Он ответил мгновенно:

— Я слушаю.

Огненный вихрь пронесся от головы к животу, по рукам, до самых кончиков пальцев.

— Привет, это я, Эмма.

— Привет. Я скучаю по тебе.

— И я скучаю по тебе.

— Когда мы увидимся?

— Не знаю. Улле сейчас дома. У нас был серьезный разговор. Сегодня он уедет обратно к детям. Они у его брата в Бургсвике. Дедушка с бабушкой тоже там.

— Тогда мы сможем увидеться?

— Не знаю. Как?

— Ну, если твой муж уедет, ты останешься одна. Я могу приехать к тебе.

— Сюда? Да нет, это невозможно, разве ты не понимаешь? Мы не можем встречаться здесь, у меня дома.

— Тогда ты приезжай ко мне.

— Я не могу все время ходить, оглядываясь, как вор, как бы кто-нибудь меня не увидел.

— Я так скучаю по тебе, просто умираю. Мы должны увидеться.

У Эммы мелькнула идея. Безумная, но это уже не имело значения.

— Придумала. Мне все равно надо съездить на днях в дом моих родителей на Форё. Он пустует. Они уехали на несколько месяцев за границу и попросили меня приглядывать за домом. Я хотела взять с собой подругу Вивеку и пожить там пару дней. Но мы можем поехать туда с тобой. Хорошо бы прямо сегодня. Здесь я просто схожу с ума. Мне действительно надо сменить обстановку. Дом стоит у самого моря. Чудесное место.

— А подруга?

— Неважно. Приедет попозже. Я поговорю с ней. Кстати, она знает о тебе.

— Правда? — Он почувствовал, что щеки у него пылают. Ему было приятно услышать это. — Отличная идея, но я не смогу остаться с тобой на несколько дней. Мне надо работать — тут такая горячка с этим последним убийством, и все такое прочее, но на одну ночь смогу вырваться. Я могу приехать завтра на работу чуть попозже. Но сегодня я освобожусь не раньше шести.

— Ничего страшного. Я поеду пораньше.

Поговорив, Эмма вернулась в дом. Снова ощущение, будто летишь в пропасть, смесь радостного ожидания и угрызений совести.

Когда Улле проснулся, она подала ему завтрак в постель.

— Я приняла решение, — сказал она. — Мне нужно все обдумать. Взглянуть на все со стороны. Так много всего произошло в последнее время. Я совершенно запуталась. Сама не знаю, чего я хочу.

— Вчера вечером ты сказала… — пробормотал он разочарованно.

— Знаю, но я по-прежнему не уверена, — стала оправдываться она. — Не уверена в нас. Не знаю, что осталось от наших отношений. Или это убийство Хелены и других женщин так на меня повлияли. Мне надо сменить обстановку.

— Понимаю, — сказал он участливо. — Тебе тяжело далось все это. Что ты намерена предпринять?

— Прежде всего я съезжу в дом родителей. Мне все равно нужно за ним присматривать. Прямо сегодня и поеду.

— Одна?

— Нет, Вивека обещала составить мне компанию. Я с ней договорилась.

Легкий укол в груди. Еще одна ложь. Она сама стыдилась того, как легко произносит эти слова.

— Вообще-то, я надеялся, что сегодня ты поедешь со мной к детям. Что я им скажу?

— Скажи им все как есть. Что я поехала наводить порядок в доме бабушки и дедушки и вернусь через несколько дней.

— Хорошо, — сказал Улле. — Они наверняка поймут. Тем более что потом вы еще долго будете вместе.

Из-за его покладистости угрызения совести стали мучить ее еще больше. «Лучше бы он разозлился — так было бы легче», — подумала она, с трудом скрывая раздражение.

— Спасибо, дорогой! — сказала она и обняла его за плечи.

Кнутас попросил Кильгорда собрать всех на совещание в управлении сразу же, как только они с Карин вернулись на Готланд.

Совещание открыл он сам:

— Итак, в рыбацком домике в Ниссевикене обнаружены вещи, которые могли принадлежать потерпевшим. В настоящий момент их обследуют наши криминалисты, прежде чем отправить в криминологическую лабораторию. Дом оцеплен, мы выясняем, кому он принадлежит. Судя по всему, он заброшен владельцем и не использовался несколько лет. Родственники вызваны сюда для опознания вещей. Данная находка указывает, что убийца, скорее всего, находится на Готланде. С этого момента все наши усилия должны быть сконцентрированы здесь. Что за это время выяснено нового?

— Сегодня мы получили ответ по поводу отпечатков пальцев на ингаляторе, найденном во дворе у Гуниллы Ульсон, — сказал Кильгорд. — В нашей базе совпадающих с ними отпечатков не обнаружено. Мы проверили, кто из окружения убитых страдал астмой или тяжелыми аллергическими проблемами. Выяснилось, что и Ян Хагман, и Кристиан Нурдстрём астматики. Их ингаляторы сегодня будут сопоставлены с тем, что найден у Гуниллы Ульсон.

— Отлично, — похвалил Кнутас. — Что дали допросы этих двоих?

— Что касается Яна Хагмана, мы спросили его, почему он в первый раз умолчал об аборте. Он дал достаточно достоверное объяснение. Он не думал, что аборт имеет для нас какое-либо значение, а его дети не знают о его отношениях с Хеленой Хиллерстрём, так что он не хотел вдаваться в подробности. Пока мы были там, он, похоже, все время боялся, что сын услышит, о чем мы говорим.

— Это можно понять, — кивнул Кнутас. — Лучше было бы пригласить его сюда. Как с Нурдстрёмом?

— Почему он все время упорно отрицал свою связь с Хеленой, совершенно непонятно. Когда мы рассказали, что у нас есть его письма, он сдался и все рассказал. Однако он не мог объяснить, почему скрывал это раньше. Дескать, не хотел, чтобы на него пали подозрения.

— Что-нибудь еще?

— Свидетели утверждают, что в последние недели у дома Гуниллы Ульсон видели неизвестного мужчину. Его видели на участке и вечером, и утром, так что вполне возможно, что это ее бойфренд, — продолжал Кильгорд. — Свидетели описывают его как высокого мужчину с привлекательной внешностью, примерно ее ровесника.

— Свидетелям показывали фотографии? Например, Кристиана Нурдстрёма или Яна Хагмана?

— Нет, не показывали, — признался Кильгорд, смутившись.

— А почему?

— Честно говоря, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Может, кто-нибудь ответит? — Кильгорд обвел беспомощным взглядом коллег.

— Приходится признать, что это мы упустили, — пробормотал Витберг. — У семи нянек…

— Тогда проследите за тем, чтобы это было сделано. Сразу после совещания, — пробурчал Кнутас. — Как обстоят дела с алиби Нурдстрёма и Хагмана? Их проверили еще раз? — продолжал он.

— Да, — ответил Сульман, — похоже, они подтверждаются.

— Похоже?

— Алиби Хагмана подтверждают сын и сосед. Сосед говорит, что они были в море и проверяли сети в тот момент, когда произошло первое убийство. Вернулись около восьми утра. Когда была убита Фрида Линд, у Хагмана гостил сын. Оба утверждают, что спали в своих постелях, ибо убийство произошло среди ночи. Во время третьего убийства он опять был на рыбалке с тем же соседом, с которым до того осматривал сети. Это было вечером накануне дня летнего равноденствия. Затем они пошли домой к соседу праздновать, и Хагман вырубился у того на диване.

— А Нурдстрём?

— У него действительно нет алиби на момент первого убийства, — продолжал Сульман. — В тот вечер он был на вечеринке в доме семьи Хиллерстрём примерно до трех часов ночи. Затем уехал в Висбю в одном такси с Беатой и Джоном Данмаром и оттуда поехал к себе домой. Туда он прибыл около четырех утра. Он живет в Бриссунде. Водитель такси подтвердил, что Кристиан Нурдстрём вышел из машины у своего дома и что он был сильно пьян. Трудно предположить, чтобы он потом проехал все шесть миль обратно до дома Хиллерстрёмов, дождался на пляже Хелену и убил ее. Кроме того, в тот же день он вылетел в Копенгаген. Когда произошли два последующих убийства, его не было на Готланде. Когда убили Фриду Линд, он был в Париже, а когда убили Гуниллу Ульсон — в Стокгольме. Никто из тех, кто был в «Погребке монахов» в день убийства Фриды Линд, не видел там Кристиана Нурдстрёма. Его бы узнали. Конечно, он мог подкарауливать ее снаружи, такая возможность существует. С другой стороны, человек, с которым Фрида беседовала в баре, по-прежнему не объявился. И это наводит на очень серьезные подозрения. Он швед и не мог не слышать бесконечных призывов в СМИ связаться с полицией.

— Ну, могут быть другие причины, почему он не выходит на связь, — сказала Карин Якобсон. — Возможно, у него по другому поводу совесть нечиста.

— Конечно, может быть и так, — согласился Сульман.

— Дама, продающая в Стокгольме керамику Гуниллы Ульсон, сообщила, что она встретила дома у Гуниллы мужчину лет тридцати пяти, высокого, приятной наружности, — сказал Кнутас. — Он представился ей как Хенрик. Он говорил не на местном диалекте — она сочла, что у него стокгольмское произношение. Подруги Фриды Линд утверждают, что мужчину, с которым познакомилась Фрида, звали Хенрик. По словам бармена, мужчина, с которым она сидела в баре, говорил на стокгольмский манер. Это не означает, что он не из этих мест. Возможно, он уроженец Готланда, давно перебравшийся на материк. Или кто-то из его родителей с материка, или он просто старается не говорить на готландском диалекте, чтобы его не узнали. Конечно, существует вероятность, что этот человек не из местных, просто хорошо знает остров и сейчас находится здесь. Однако я склоняюсь к мысли, что это кто-то из наших. Во всяком случае, начинать надо с этого конца. Что нам известно об убийце? Его могут звать Хенрик. Он высокого роста. Носит обувь сорок пятого размера. Ему от тридцати до сорока лет, и у него астма. На острове не более пятидесяти восьми тысяч жителей. Людей, подходящих под это описание, не так уж и много. Кроме того, у нас сейчас столько свидетелей, видевших этого человека, что можно сделать фоторобот. Пожалуй, время пришло.

— По-моему, этого делать нельзя, — возразил Кильгорд. — Можно спровоцировать панику.

Несколько человек поддержали его.

— У кого-нибудь есть предложение получше? — воскликнул Кнутас и развел руками. — Все указывает на то, что убийца здесь, на острове. Серийный убийца, который в любой момент может совершить новое преступление. Мы нашли одежду убитых, но что еще мы имеем? Мы никак не можем нащупать связь между жертвами, которая имела бы значение для следствия. Ни по одному убийству нет ни одного свидетеля. Он нападал на своих жертв тогда, когда они находились в одиночестве и никого поблизости не было. И каждый раз мгновенно исчезал. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Вместе с тем его должны были видеть множество людей. Черт подери, ведь он разъезжал по всему острову! Фрёйель, Висбю, Нэр, Ниссевикен. Он сидел в баре, ходил по пляжу, бродил по городу, появлялся в Нэре. Его портрет даст нам возможность его задержать.

— По-моему, это единственный выход, — согласился Сульман. — Мы должны действовать радикально. Он в любой момент может убить еще кого-нибудь. Кроме того, между вторым и третьим убийством прошла всего неделя. Боюсь, через несколько дней он снова чего-нибудь натворит. Время работает против нас.

— Да все полетит к чертям! — пророкотал Кильгорд. — Вы знаете, что произойдет, если народу показать портрет убийцы? Граждане начнут находить сходство со всеми подряд. Доброхоты оборвут нам телефон. Начнется настоящая истерика, готов поспорить на что угодно. А отвечаем за все это мы. У нас что, есть время со всем этим разбираться? Мы и так загружены до предела, ищем этого сумасшедшего день и ночь.

— Да и на чем строить фоторобот? — высказала свои сомнения Карин. — У нас есть два свидетеля, видевшие человека, который потенциально может быть убийцей. Женщина, продававшая керамику Гуниллы Ульсон, и соседка, заметившая возле ее дома мужчину. Есть еще подруги Фриды Линд, которые видели мужчину в баре. Но мы по-прежнему не знаем, он ли убийца. Это всего лишь допущение. Насколько согласуются между собой эти свидетельства? И что произойдет, если свидетели ошибаются? С фотороботом связано два серьезных опасения. Во-первых, свидетели могут дать неверные сведения, так что мы разошлем портрет, который не соответствует действительности. С другой стороны, может оказаться, что они видели не убийцу, а другого человека. Мне кажется, минусы перевешивают. По-моему, неразумно прибегать сейчас к таким крайним мерам.

— Крайним мерам? — повторил Кнутас с сарказмом. — Что, в нынешнем положении еще не настало время прибегать к крайним мерам? У нас три нераскрытых убийства! Весь остров парализован страхом. Женщины не решаются нос из дому высунуть, несмотря на жару, и вся страна дышит нам в затылок. Скоро дождемся, что позвонит сам премьер-министр! Мы должны разрешить эту ситуацию. Я хочу, чтобы мы задержали убийцу в течение недели. Любой ценой. Немедленно пригласить сюда специалистов, чтобы они сделали портрет на фотороботе. И предъявить его общественности как можно скорее. Кроме того, вызвать Хагмана и Нурдстрёма для новых допросов. Со всеми, кто был на вечеринке у Хиллерстрёмов накануне убийства, я еще раз побеседую лично. С каждым! То же самое касается подруг Фриды Линд. Как идут дела с проверкой обстоятельств жизни жертв? Это нам что-нибудь дает?

Ему ответил Бьёрн Хансон из Центрального управления:

— Мы работаем не покладая рук. Хелена Хиллерстрём переехала в Стокгольм в возрасте двадцати лет — складывается впечатление, что она не была знакома с Фридой Линд. Хелена Хиллерстрём и Гунилла Ульсон учились в старших классах и в гимназии в разных школах и не имели общих интересов. А между Гуниллой и Фридой нам вообще не удалось установить никаких связей. Фрида Линд, как всем известно, жита в Стокгольме. Ее настоящее имя Анни-Фрид, девичья фамилия Персон. Чтобы что-то выяснить, нужно время. И дело ничуть не облегчается тем, что сейчас лето и все, кто только можно, в отпусках.

— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо перебил Кнутас. — Продолжайте рыться в их прошлом, работайте с максимальной скоростью. Нельзя терять ни минуты.

После совещания Кнутас заперся у себя в кабинете. Он был зол на весь свет. Уселся за письменный стол. Рубашка прилипла к телу. Большие пятна пота растеклись по ней от подмышек. Он ненавидел это состояние. Долгожданная жара начинала действовать ему на нервы. Думать было тяжело, почти невозможно на чем-то сосредоточиться. Больше всего ему хотелось поехать сейчас домой, постоять под прохладным душем и выпить литра два воды со льдом. Он поднялся и опустил жалюзи. Кондиционер в здании управления полиции предусмотрен не был. Начальство решило, что не стоит тратить деньги на его установку, ибо он будет использоваться лишь несколько дней в году. Кнутас очень надеялся на ремонт, ожидавшийся осенью, — авось у них хватит ума все же установить кондиционер. «Черт подери, чтобы раскрыть запутанное убийство, мозги должны быть в рабочем состоянии!» — подумал он со злостью. Найденные вещи — это все же шаг вперед. В рыбацкий домик он съездит чуть позже, пусть там пока спокойно поработают криминалисты. Он стал листать страницы в папках с протоколами допросов. Три папки — по Хелене Хиллерстрём, по Фриде Линд и по Гунилле Ульсон. Его не оставляла досада, что многое в этом расследовании прошло мимо него. Поездка в Стокгольм наглядно это продемонстрировала: допрос родителей Хелены Хиллерстрём, аборт, о котором до этого никто ни словом не упомянул. Как, собственно говоря, проводились допросы? Он решил еще раз прочесть все протоколы, начав с допроса родителей.

У Гуниллы Ульсон родителей не было, а ее брата пока так и не удалось разыскать. Он открыл папку Фриды Линд. Йёста и Майвор Персон. Адрес: Гульвивегренд, 38, Якобсберг. Он собирался съездить к ним во время своего пребывания в Стокгольме, но найденные вещи изменили его планы. Он стал читать. На первый взгляд допрос был проведен по всем правилам, но Кнутасу все же захотелось поговорить с родителями лично.

Трубку подняли после четвертого гудка. На другом конце раздался тихий женский голос:

— Персон.

Кнутас представился.

— Поговорите с мужем, — ответила женщина еще тише. — Он в саду. Подождите минутку.

Вскоре к телефону подошел муж:

— Алло!

— Добрый день, говорит комиссар криминальной полиции Андерс Кнутас из Висбю. Я руковожу следствием по делу об убийстве вашей дочери. Я знаю, что вы уже отвечали на вопросы полиции, однако мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов.

— Я вас слушаю.

— Когда вы в последний раз виделись с дочерью?

Последовала пауза, затем отец ответил с грустью:

— Давно. К сожалению, мы нечасто встречались. Отношения оставляли желать лучшего. Последний раз мы виделись, когда они собирались переезжать на остров. Внуки хотели попрощаться с нами. А теперь вот оказалось, что мы ее больше не увидим.

Новая пауза, длиннее предыдущей. Затем голос зазвучал снова:

— Но мы разговаривали по телефону на прошлой неделе, когда Катарине исполнилось пять лет. Мы всегда поздравляем внуков с днем рождения.

— Какое настроение было у Фриды?

— В тот момент радостное. Сказала, что ей начало нравиться на Готланде. Поначалу ей было очень тяжело. На самом деле она не хотела туда переезжать. Пошла на это ради Стефана. По иронии судьбы ее угораздило выйти замуж именно за парня с Готланда! Она ненавидела Готланд, даже не хотела вспоминать о том времени, когда мы жили там.

Кнутас лишился дара речи. До него не сразу дошло, что именно сказал сейчас его собеседник.

— Алло, вы слушаете? — раздался в трубке голос отца через несколько секунд.

— Что вы сказали — вы жили раньше на Готланде? — выдохнул Кнутас.

— Да, мы переехали туда, но прожили там всего несколько месяцев.

— А что вы здесь делали?

— Я был тогда кадровым военным, и меня перевели в полк «П-18». Но это было очень давно. Еще в семидесятые годы. Свой дом в Якобсберге мы сдали жильцам. Но на Готланде мы не прижились. Особенно не понравилось Фриде. Она прогуливала школу, дома вела себя так, словно ее подменили. Стала просто невыносима.

— Как получилось, что вы не рассказали этого на первом допросе? — возмущенно спросил Кнутас.

— Не знаю. Это был такой краткий период. И так давно.

— В каком году вы жили в Висбю?

— Дайте вспомнить… Должно быть, весной семьдесят восьмого. Фриде очень не повезло. Ей пришлось перейти в новую школу в середине полугодия в шестом классе. Мы переехали во время пасхальных каникул.

— Как долго вы здесь прожили?

— Мы собирались остаться как минимум на год, но у жены обнаружили рак, и она захотела перебраться обратно в Стокгольм, поближе к родственникам. В начале лета мы снова вернулись домой.

— Где вы жили?

— Хм, как же называлась эта улица? Во всяком случае, она располагалась за крепостной стеной. Вспомнил — Ирисдальсгатан.

— Значит, Фрида ходила в Норрбаккаскулан?

— Точно. Именно так она и называлась.

Закончив разговор, Кнутас схватил мобильник и позвонил Кильгорду, который сообщил, что как раз наслаждается телячьей отбивной в ресторане «Линдгорден».

— Фрида Линд жила в детстве на Готланде.

— Да что ты говоришь!

— Да, она прожила здесь несколько месяцев, когда училась в шестом классе. Ее отец военный, его откомандировали в Висбю.

— Когда это было?

— В семьдесят восьмом году. Весной. Она училась в Норрбаккаскулан и жила на Ирисдальсгатан. Это совсем рядом с Рютегатан, где жила Хелена Хиллерстрём. Похоже, это то, что мы искали, — теперь дело сдвинется с мертвой точки.

— Понял. Еду.

— Отлично.

Очень скоро полиция установила, что и Гунилла Ульсон училась в той же школе. Фрида Линд была на год моложе остальных, но она пошла в школу в шестилетнем возрасте. Через несколько часов стал очевиден общий знаменатель. В шестом классе все три убитые женщины учились вместе.

Погода оправдывала предсказания метеорологов. Небо почернело, с запада надвигались темные тучи, полные дождя. Эмма стояла на палубе парома и видела, как приближаются контуры острова Форё. Поездка через пролив продолжалась всего несколько минут, но ей хотелось вдохнуть морского воздуха и насладиться видом. Форё — ее самое любимое место. Дикая суровая природа с огромными рауками[11] и длинными песчаными пляжами влекла не только ее. Летом сюда съезжалось множество туристов. Ее родителям повезло: десять лет назад им удалось купить каменный дом вблизи многокилометрового пляжа в Норста Аурене. Их знакомый знал хозяйку, которая собиралась продать дом, но только готландской семье. Те немногочисленные дома, которые продавались на Форё, обычно скупали состоятельные стокгольмцы. Здесь искали прибежища многие знаменитости — артисты, художники, политики, да и сам Ингмар Бергман, который жил тут круглый год.

Родители без колебаний переехали сюда из Висбю. Им не пришлось об этом пожалеть.

Эмма остановилась возле «Консума» у дороги, чтобы купить продуктов. Заходя в магазин, она бросила взгляд на вечерние газеты. В обеих публиковались большие фотографии последней жертвы. Это была женщина примерно ее возраста, с длинными темными волосами, заплетенными в две косы. Значит, ее имя и фотографию решили обнародовать. Эмма купила обе газеты. В машине она пробежала глазами статьи на первой полосе. Еще одна женщина зверски убита, как и остальные. Неприятный холодок пробежал по спине. Приехав на место, она прочтет газеты в спокойной обстановке. По шоссе, ведущем к северной оконечности Форё, она неслась на большой скорости. На перекрестке четырех дорог возле Судерсанда свернула налево. Остановилась, зашла в пекарню, куда всегда заглядывала, когда ехала к родителям. Перебросилась парой слов с девушками за прилавком. Здесь она знала всех.

Небо все больше темнело.

Свернув с шоссе на дорогу, ведущую к морю, где стоял дом, она заметила позади красный «сааб». За рулем сидел мужчина. На приборной доске у него лежал бинокль. «Наверное, наблюдает за птицами», — подумала она. Мыс возле дома ее родителей был излюбленным местом орнитологов. Припарковав машину у дома, она заметила, что он развернулся и уехал обратно той же дорогой. «Видать, заблудился».

Эмма едва успела закрыть за собой дверь, как начался дождь. Поставив на полу в холле пакеты с провизией, она увидела за окнами вспышку молнии. Загремел гром, струи застучали по жестяной крыше. В помещении стало совсем темно.

В доме стоял затхлый запах. Родители уехали неделю назад. Она пошла в кухню, попыталась открыть окно, но при таком сильном ветре об этом нечего было и думать. Поставив пакеты на скамью, она стала перекладывать их содержимое в шкаф. Шкафы были почти пусты. Родители собирались путешествовать долго. Их поездка по Китаю и Индии продлится еще три недели. После того как оба вышли на пенсию, они каждый год отправлялись в путешествие.

Эмма стала распаковывать то, что привезла с собой. Сначала выгрузить всю еду в кухне. Потом застлать двуспальную родительскую кровать чистым бельем. Она с нетерпением ждала приезда Юхана. Они проведут вдвоем весь вечер и всю ночь. Вместе поужинают и вместе позавтракают.

В последние дни у нее было ощущение как на американских горках — ее бросало то вверх, то вниз. В какой-то момент ей хотелось стабильной, предсказуемой жизни с Улле, в следующую минуту она готова была бросить все ради Юхана.

Ясное дело, она влюблена в Юхана, но что ей известно о нем?

Лето — вообще пора любви, а необходимость встречаться тайно лишь добавляла пикантности в отношения. Ему не приходится ни за что отвечать. Он живет один, без детей, заботится только о самом себе. Естественно, ему легко. Ей же приходится думать о семье, о детях. Готова ли она разрушить привычный уклад их жизни лишь потому, что влюбилась в другого? Да и надолго ли хватит этой любви?

Она отогнала эти мысли. Включила радио, чтобы заглушить размышления музыкой, поднялась на второй этаж, чтобы перестелить постель. Когда она подумала о том, чем они чуть позже будут заниматься в этой постели, жар охватил все тело.

Дождь стучал по стеклам, но она все же открыла окно, чтобы немного проветрить. Здесь, наверху, это удалось — окно спальни выходило на лес.

Закончив, она сварила кофе и уселась за кухонный стол с сигаретой, глядя в окно.

Дом окружала невысокая каменная стена. Поверх нее открывался вид на море, бушевавшее в порывах ветра. У дома пляж был довольно узким, но дальше он расширялся. На конце мыса, где песчаная полоса становилась шире, многие купались совсем без одежды. Сколько раз сама она бросалась нагишом прямо в море, визжа от восторга, перекрикивая шум волн!

«Искупаться в чем мать родила мы сможем завтра, — подумала она. — Перед тем как Юхан уедет на работу. Лишь бы погода наладилась».

Вивека обещана приехать к обеду на следующий день. Оставаться одной Эмме не хотелось.

Она поднялась и стала бродить по дому. Давненько она не навещала своих родителей. Отношения у них были не самые лучшие. С раннего возраста она всегда ощущала легкое отчуждение с их стороны. Казалось, она обязана была постоянно добиваться успехов, чтобы их порадовать. И случалось, что они бывали ею довольны, — когда она нарисовала красивый рисунок, правильно решила все примеры в контрольной или хорошо выступила на показательных соревнованиях по гимнастике. Но ближе они с годами не становились, и теперь этот разрыв уже невозможно было преодолеть. Общаться становилось все тяжелее. Часто ее мучила совесть, что она так редко звонит или навещает их. С другой стороны, ей казалось, что теперь, когда они на пенсии и у них масса свободного времени, они сами могли бы проявлять интерес. Приезжать в гости, чтобы посидеть с внуками, свозить их куда-нибудь, например в парк развлечений «Пеппи Длинныйчулок», который дети обожают. У нее и Улле на это обычно не хватает времени. Но когда они наконец приезжали в гости, то сидели на диване как пришитые, ожидая, что им все подадут. Зато с готовностью отпускали шпильки по поводу того, какой у них с Улле беспорядок в доме и как давно они не стригли детей. Это утомляло, но она не видела способов изменить ситуацию. Родители не воспринимали критику, а когда она как-то раз попыталась что-то сказать, они и слушать не стали. Все всегда кончалось тем, что папа начинал сердиться.

Гостиная выглядела как обычно. Диван в цветочек и антикварный столик с одного из тех бесчисленных аукционов, которые так любили посещать ее родители. Камином явно давно не пользовались. Он был почти стерильно чист. Она с удовольствием отметила, что в корзине рядом лежат дрова.

Ступени деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, привычно скрипели. Она зашла в комнату для гостей, которую они с сестрой Юлией считали своей. Здесь они ночевали, когда навещали родителей. Среди вещей из своего детства.

Она присела на кровать. Здесь воздух был еще более затхлым, а в углах скопились хлопья пыли.

Полка во всю стену была заставлена книгами. Она пробежала взглядом по корешкам. Ее собственные книги о лошадях, мамины старые книги. Достав с полки одну из них, она похихикала над устаревшим стилем и оформлением. На обложке была изображена молодая стройная женщина с яркими алыми губами, закутанная в шаль, садившаяся в спортивную машину. За рулем сидел темноволосый молодой человек, похожий на спутника Барби Кена. Книга называлась «Любовь с препятствиями».

Очень актуально в нынешней ситуации.

На другой полке стояли старые альбомы с фотографиями. Долгое время она просидела, углубившись в свои детские снимки. Дни рождения, конноспортивный лагерь, выпускные вечера в школе. С друзьями на пляже, на вечеринке, с родителями и Юлией в «Грёна Лунд»[12] в Стокгольме. На многих фотографиях они сняты вместе с Хеленой.

Вот они — тощие одиннадцатилетние девчушки на фоне моря, а вот тринадцатилетние, по-взрослому размалеванные, на классной вечеринке, а вот — чинно стоящие в ряд на выступлении хора. Вот они — веселые, в летнем лагере, вот торжественные, все в белом, на конфирмации, а вот — элегантные дамы в длинных платьях на школьном выпускном балу в гимназии.

Ее взгляд упал на стопку школьных каталогов.[13] Она вытащила один из них и нашла свой класс, где учились они с Хеленой.

На обложке было написано: «6 А». Затем — фотография школы, директора и учительницы. Далее следовали портреты одноклассников с подписями. «Какие мы были маленькие!» — подумала она. Некоторые совсем еще дети, с пухлыми розовыми щечками. Другие — бледные и худенькие. У некоторых уже начались проблемы с кожей, кто-то из девочек уже пользуется косметикой, а у кого-то из мальчишек за покрытой первым пушком губой спрятан жевательный табак. Себя она нашла в самом низу, поскольку ее девичья фамилия была Эстберг. А вот Хелена. Красивая, с длинными густыми темными волосами, обрамляющими лицо. Смотрит серьезным взглядом прямо в объектив.

Эмма еще раз провела указательным пальцем по фотографиям. Эва Альберг, Фредрик Андерсон, Гунилла Брустрём… Ее палец замер под фотографией светловолосой девочки с шейным платком, которая смотрела на фотографа из-под светлой челки.

Гунилла Брустрём. Это лицо она только что видела — лицо взрослого человека. Портрет в газете. Та самая Гунилла, которую только что нашли убитой! Эмма сбегала вниз, на кухню, и принесла газету. Да, это она. В те времена волосы у нее были куда светлее. Но лицо все то же. Она забыла о существовании Гуниллы. Они не особо дружили.

Значит, и Гунилла, и Хелена пали от руки одного и того же убийцы…

В следующую секунду ее осенило, что их объединяло, — как будто кто-то внезапно ударил ее по голове.

Анни, где же Анни-Фрид? Это, должно быть, и есть Фрида. Невероятно! Ее взгляд пробежал по рядам фотографий. Почему же нет Анни? Ах да, она появилась в их классе только весной. Приехала из Стокгольма. Потом они с родителями уехали обратно. «Мы называли ее Анни, хотя ее настоящее имя было Анни-Фрид, — подумала Эмма. — Наверняка это она и есть».

Все трое из одного класса. Убиты. Осталась только она.

Девчонки из шайки на самом деле не дружили по-настоящему. Они с Хеленой были лучшими подругами, а странноватая Гунилла сошлась с новенькой Анни. Но что-то заставило их объединиться в одну компанию и дразнить его. Это продолжалось не так уж и долго — несколько месяцев. Начиналось все достаточно невинно — насмешки, легкие тычки. Потом преследование стало набирать обороты. Они подзадоривали друг друга. Участвовали все, но заводилой была Хелена. Собственно, только это их и связывало. Они объединились против него. Возможно, Гунилла и Анни хотели таким способом сблизиться с ней и Хеленой, которые считались в школе крутыми девчонками. Быть с ними в одной компании.

Но ничего не вышло. Настали каникулы, все разъехались. С Анни они больше не встречались, она переехала обратно в Стокгольм. В седьмом только Эмма и Хелена учились в одном классе. Для них эта история ничего не значила. После летних каникул они и забыли обо всем.

А вот он, судя по всему, не забыл.

Трясущимися руками она стала перелистывать каталог. Две страницы вперед. «6 С». Она вглядывалась в лица. Вот он. Пятая фотография слева.

Бледное, серьезное лицо — круглое, с намеком на второй подбородок. Короткая стрижка. Это он. Он — общий знаменатель во всех трех убийствах.

Тошнота подступила к горлу. Она не успела ничего предпринять — ее вывернуло прямо на пол.

Тут зазвонил телефон. Звонки разрывали тишину в доме.

Не в силах ответить, она пошла в ванную, чтобы умыться. Голова кружилась, колени подкашивались. Он убил их всех, одну за другой. В живых осталась только она, последняя.

Телефон зазвонил снова. Спотыкаясь, она сбежала вниз по лестнице. Это был Юхан.

— Привет, это я. Я закончил раньше. Уже выезжаю.

Эмма не могла выговорить ни слова.

— Что такое? Что с тобой?

Она опустилась на пол, прижимая трубку к уху. Произнесла шепотом:

— Я поняла, что общего между всеми жертвами. В шестом классе мы все учились вместе. И я тоже. У нас была девчоночья компания — мы издевались над парнем из параллельного класса. Он и есть убийца. Один раз мы засунули ему в рот его трусы. Теперь он отомстил всем, кроме меня. Ты понимаешь? Следующая очередь — моя. А что, если он уже здесь? Может, я перегибаю палку, но, когда я подъезжала к дому, за мной следовала машина. Затем она повернула и уехала. За рулем сидел мужчина.

— Что за марка?

— Старый «сааб» красного цвета. Я думаю, что он…

Больше она ничего не успела сказать. Связь прервалась.

Он как раз заканчивал мыть голову, когда зазвонил мобильник. Кнутас все же решил сделать небольшой перерыв и заехать домой поесть. Он собирался принять холодный душ, чтобы мысли в голове прояснились. На звонок ответила его жена.

Прошло секунд двадцать, и она заколотила в дверь ванной:

— Андерс, Андерс, выходи! Ты должен ответить! Это очень срочно!

Он выключил кран, распахнул дверь и схватил трубку. Жена взяла большое полотенце и вытирала его, пока он слушал. На другом конце провода послышался взволнованный голос:

— Это Юхан Берг, «Региональные новости». Пошлите людей и машины на Форё. Немедленно! Эмма Винарве там одна в доме своих родителей — ей кажется, что ее преследует убийца. Он уже там. Она догадалась, что связывает все убийства. В шестом классе они все вчетвером учились вместе и дразнили парня из параллельного класса. Он убил их всех, кроме нее.

— Боже, что ты такое говоришь?

— Эмма убеждена, что убийца — тот парень, над которым они издевались. Один раз они засунули ему в рот его трусы.

— Как его зовут?

— Не знаю. Она не успела сказать. Но ей кажется, что он уже там. Какая-то машина следовала за ней до самого дома. А потом исчезла. Старый «сааб» красного цвета. Вы должны срочно выехать туда. Сам я уже еду.

— Где именно на Форё?

Юхан зачитал описание маршрута, которое продиктовала Эмма:

— За Экевикеном проедете мимо указателя с надписью «Шер». Затем увидите закрытый павильон с мороженым. Оттуда влево по узкой дорожке до самого моря. До конца дороги. Там и стоит дом.

— Дождись нас, — сказал Кнутас. — Не уезжай вперед.

— К черту тебя с твоими советами! Поторопитесь. — Юхан положил трубку.

Кнутас набрал телефон дежурного:

— Немедленно выслать три машины на Форё. Убийца, которого мы ищем, находится там. Сообщите полиции в Форёсунде, чтобы они выезжали в Норста Аурен. Взять оружие и бронежилеты. Подозреваемый может ехать на красном «саабе» старого образца. Пусть выезжают, инструкции я дам позже. Оцепите паром, во всяком случае со стороны Форё, пока мы не подъедем. С острова никого не выпускать. Понятно? Я позвоню Якобсон, ты разыщи Витберга и Норби. Пусть свяжутся со мной. И пусть тоже выезжают на Форё. Кроме того, кто-то должен разыскать Улле Винарве. Передайте ему, чтобы он позвонил мне.

Кнутас закончил разговор и набрал номер Карин:

— Это Андерс. Где ты?

— Покупаю продукты в «Хемчёпе».

— Оставь покупки и выходи на Норра Хансегатан. Я заберу тебя там.

— Что случилось?

— Объясню по дороге.

Кнутас уже успел натянуть брюки. Жена ни о чем не спросила. Молча протянула ему бронежилет и табельное оружие. Объяснений не требовала, и он был ей за это благодарен.

Минуту спустя он сидел с мокрой головой в машине с включенной сиреной.

Он тщательно вымыл руки. Долго тер их мылом. В этот момент ему хотелось чувствовать себя абсолютно чистым. До этого он принял душ, помыл голову и побрился. Щедро лил на себя горячую воду, которую родители всегда так экономили. Затем достал рубашку, брюки и галстук и неспешно оделся.

Галстук ему подарила мать на прошлое Рождество. Сейчас это оказалось очень кстати. Он был один в доме. Отец ушел с соседом ловить рыбу. Мать уехала за покупками, но скоро вернется.

Он услышал хруст гравия, когда машина въехала во двор. Он был совершенно спокоен. Все тщательно подготовлено. Все, что понадобится, аккуратно сложено в сарае.

Он посмотрел на себя в зеркало и остался доволен тем, что увидел. «Мужчина в расцвете сил, который наконец решил сам распорядиться своей жизнью», — подумал он, прежде чем открыть дверь ванной и выйти навстречу матери.

Руки у нее были заняты пакетами.

— Почему ты не вышел к машине и не помог мне? — спросила она с упреком. — Разве ты не слышал, что я подъехала? Мог бы сообразить, что мне тяжело нести.

Разговаривая с ним, она даже не взглянула на него. Не заметила, что он одет торжественно. Сбросила туфли, повесила свое жуткое пальто на крючок в холле и потащила в дом пакеты. Как всегда, этот полный упрека голос — сочувствие только к себе самой. Он стоял, молча глядя на нее. Он ее постоянно разочаровывал. Так было всегда, сколько он себя помнил. Ее ожидания не соответствовали действительности. Она всегда требовала от него чуть больше. Еще больше. Что бы он ни делал, никогда не возникало у него чувства, что мать довольна им. Зато сестре она явно отдавала предпочтение. У его младшей сестры всегда все было в порядке. Она никогда не грубила, не создавала никому проблем, хорошо училась, была окружена друзьями и никогда не ныла и не жаловалась. Все эти годы он так мечтал о теплых объятиях, о любви без условий, о матери, которая ничего бы от него не ожидала, а просто была рядом. Но его мечтам не суждено было сбыться. Она отворачивалась от него или искала в нем недостатки. Он пытался ей угодить, старался изо всех сил, но она всегда оставалась недовольной. Она и не подозревала о том, как над ним издевались, как унижали его в школе. Замкнувшись в себе, он нес эту обиду в одиночестве. Никогда не возникало у него чувства, что ей можно довериться.

Собственные недостатки она переносила на него. Именно из-за него она так и не смогла осуществить свою мечту — выучиться на медсестру.

Это он виноват в том, что мать недовольна своей жизнью. Что она не могла получить хорошую работу. Что она не любит своего мужа. За эти годы она съежилась, превратилась в желчный высохший комок, полный жалости к себе.

А за что в ответе она сама? За свою жизнь? За своих детей? За него?

Ненависть переполняла его, мешала ему думать, пока мать, что-то недовольно бурча себе под нос, выкладывала покупки.

До чего жалкое зрелище! Больше откладывать нельзя. Он сделал три шага и схватил ее сзади, держа, как в тисках.

— Что ты делаешь? — выкрикнула она.

Он вытащил из кармана веревку и связал ей руки за спиной. Затем выволок ее в холл, локтем открыл дверь и поволок ее через двор в сарай. Она брыкалась и кричала. До крови укусила его за руку. Боль не подействовала на него. Он не проронил ни звука. Продолжая крепко держать ее, он взялся за толстую веревку, подготовленную еще с утра. На ней он предусмотрительно сделал петлю и укрепил другой конец на потолочной балке. Держа ее за запястья, он заставил ее растопырить пальцы и прикоснуться к спинке стула, прежде чем поставил ее на него. Затем влез на стремянку и таким же манером заставил ее прикоснуться к веревке с петлей и всему остальному.

Когда все было сделано, она стояла, глядя на него с выражением удивления на лице. Она молчала, нижняя губа у нее дрожала. «Какая она безобразная», — подумай он и в последний раз проверил петлю.

Он встал напротив и посмотрел на нее. Его взгляд был полон презрения. Но внутри он ощущал неведомое ранее спокойствие. Абсолютную гармонию, которая заполняла его, как теплое молоко.

Он решительно выбил из-под нее стул.

В трубке не было слышно ни звука. Почему прервалась связь? Такое уже случалось не раз — в грозу телефон переставал работать. Или кто-то перерезал провод? От этой мысли Эмму охватил ужас. Нужно добраться до мобильного. Он лежал в кухне. Она кинулась туда, набрала номер Юхана. Безрезультатно! Да, ведь здесь всегда плохая связь. Черт подери! А если убийца бродит где-то рядом? Он не мог войти в дом. Она услышала бы его. Юхану понадобится не меньше часа, чтобы добраться сюда. А то и полтора.

Вспомнив про открытое окно в спальне, она побежала наверх, чтобы закрыть его. Наклонившись вперед, чтобы взяться за крючок, она увидела его. Он стоял по другую сторону низенького забора, вплотную к нему. Даже не вглядываясь, она поняла, что это он. Он смотрел на нее. Прежде чем поспешно спрятаться за занавеску, она успела отметить, что он одет во все темное.

Ей с ним не справиться. Выбежав из спальни, она огляделась, ища что-нибудь, чем можно было бы обороняться.

«Юхан конечно же позвонил в полицию, — подумала она. — Я должна продержаться до их приезда. Но как, черт подери?»

Теперь, когда он увидел ее, наверняка направился в дом. Орудие для защиты лучше всего было бы искать в кухне — там, по крайней мере, есть ножи. Она как раз решилась спуститься по лестнице, когда услышала, что открылась входная дверь.

Эмма сообразила, что забыла запереть дверь. Как она могла допустить такую оплошность? Она проклинала себя за это.

Взгляд ее упал на бейсбольную биту сестры, стоявшую в углу. Юлия привезла ее после года учебы по обмену в Штатах. С тех пор о ней ни разу никто не вспомнил, но сейчас она может очень пригодиться.

Тингстеде, Лэрбру и далее прямая дорога до Форёсунда. Кнутас еще раз посмотрел на часы на приборном щитке. Минуты убегали со страшной скоростью. Он поговорил с двумя полицейскими из Форёсунда, которые показались ему слишком медлительными, но теперь, во всяком случае, они уже проехали перекресток четырех дорог у Судерсанда и свернули в сторону Экевикена и Шера. Дождь за лобовым стеклом стоял стеной, ухудшая видимость, — это еще больше затрудняло поездку. Часы показывали четверть седьмого, — к счастью, машин на дороге было мало. Карин сидела рядом с мобильным телефоном у уха — сообщала Кильгорду обо всем, что произошло.

Они неоднократно звонили Эмме на ее мобильный. И каждый раз механический голос отвечал им, что абонент недоступен. И просил позвонить позже. Телефон в доме тоже не работал.

Кнутас несся с огромной скоростью, не сводя глаз с шоссе, ведущего в Форёсунд. Они должны успеть к Эмме Винарве. Он вдавил педаль газа до упора, глядя на дорогу через занавес дождя, изо всех сил пытаясь вписываться в повороты.

Карин закончила разговор.

— Кильгорд тоже едет туда, с ним несколько человек из его группы, — доложила она.

— Сколько нас всего?

— Двое патрульных, которые скоро будут на месте. Потом мы и еще три машины. Всего чуть больше десяти человек. У всех, кроме меня, бронежилеты.

— Останешься снаружи и будешь следить, — сказал Кнутас. — Только бы он нас не опередил. Но нас слишком мало, — возможно, придется прочесывать местность. Позвони и попроси подкрепления — скажи, чтобы взяли собак. И еще этот сумасшедший тележурналист, который понесся туда совершенно один. Я пытался остановить его, но теперь его мобильный тоже не отвечает. Лишь бы он не наломал дров.

Справа промелькнуло здание музея, и через несколько секунд они въехали в Форёсунд.

Возле парома они увидели ленты полицейского заграждения и нескольких пожарных из Форёсунда, которым патрульные велели задержать паром до приезда полиции. Кнутас поблагодарил их, и ожидавший их паром двинулся через пролив.

Гроза и дождь прекратились. Эмма стояла за дверью гостевой комнаты. Другого укромного местечка она не нашла. С первого этажа до нее доносились звуки радио. Более всего на свете ей хотелось сжаться и спрятаться в стене. Мышцы были напряжены, она изо всех сил старалась сдержать дыхание. Перед глазами стояли лица детей. Ей очень хотелось заплакать, но усилием воли она сдерживалась.

Внезапно она услышала хорошо знакомый скрип лестницы. Она осторожно заглянула в щель между стеной и дверью. Сердце билось так отчаянно, что ей казалось — этот звук слышен во всем доме. Она увидела его руку, сжимающую рукоять чего-то. Топор. Она задрожала и чуть не вскрикнула. Вцепилась зубами в собственную руку, чтобы не выдать себя. Мужчина зашел в спальню родителей. Решение пришло мгновенно. Выскочить в холл и преодолеть лестницу двумя огромными прыжками, пока он не догнал ее. Она споткнулась и рухнула на пол в гостиной. Он схватил ее за ногу, прежде чем она успела подняться. С диким воплем она обернулась и с размаху ударила его по руке бейсбольной битой. Он вскрикнул и выпустил ее — она даже успела вскочить на ноги.

Всхлипывая, она кинулась в холл, к входной двери. Ей удалось схватиться за ручку, но дверь оказалась заперта — не успела она ее открыть, как он снова настиг ее. Схватил сзади за волосы и поволок в кухню.

— Ах ты, гадина! Падаль! — шипел он. — Сейчас ты у меня получишь! Сейчас ты у меня заткнешься, сука подзаборная!

Он толкнул ее на пол, крепко держа одной рукой за шею.

— Настал твой черед, грязная шлюха! Настал твой черед!

Лицо его всего в нескольких сантиметрах от ее лица почернело от ярости. Изо рта у него пахло мятой. Это напомнило ей что-то. Дедушку. Тот же запах. Леденцы от кашля. Большие, белые, прозрачные, которые можно было сосать до бесконечности. В коричневом бумажном пакете. Дедушка всегда угощал.

Когда он поднял топор, примеряясь, чтобы нанести удар, хватка на горле чуть ослабла. В ней вдруг проснулись нечеловеческие силы. Схватив обеими руками его руку, она оторвала ее от своего горла и повалила его на пол. Падая, она оказалась сверху и укусила его за щеку с такой силой, что во рту остался привкус крови. На этот раз она успела открыть дверь и выскочить наружу.

Она добежала до каменной стены и перепрыгнула на другую сторону. Теперь она оказалась на пляже. Проклиная яркий свет, она кинулась бежать. Песок был утрамбован дождем, бежать было легко. Кроме того, ей не привыкать. Сотни раз она совершала тут утреннюю пробежку. Спустя пару минут она не удержалась и обернулась, чтобы посмотреть, отстал ли он. К величайшему своему удивлению, она обнаружила, что за ней никто не гонится. Остановилась, в панике огляделась. Никого, насколько хватало глаз.

«Наверное, он все же пострадал в драке», — подумала она. На душе стало легче, и она бросилась в сторону маяка. Там обычно есть люди. Только бы добежать туда — там она будет в безопасности. Маяк еще не был виден, сначала надо обогнуть мыс, а до него еще десяток метров. Теперь она бежала медленнее. На пляже было совершенно пусто, ни души. Она слышала только свое тяжелое дыхание и глухой звук своих шагов по песку.

На последнем отрезке песок сменился камнями. Она чуть не упала, но ей все же удалось удержать равновесие. Добравшись до другого конца пляжа, она почувствовала, что совершенно выдохлась. Пот струился по спине. Людей пока не было видно, но скоро она окажется на дороге, и там до спасения уже рукой подать.

На дорожке возле маяка она позволила себе перевести дух. Несколько домов у маяка, казалось, пустовали. Она побежала в сторону парковки и вскоре увидела, что чуть в стороне, у леса, стоит машина. Приблизившись, она разглядела красный «сааб».

Вся пробежка оказалась напрасной. Должно быть, он просто сел в машину и поехал к маяку. Она не успела додумать эту мысль до конца, когда сзади ее настиг страшный удар.

Когда Юхан добрался наконец до дома, там уже были двое полицейских. Эммы не было видно. Он оставил машину за забором и вошел на участок.

— Мое имя Юхан Берг, я журналист, — сказал он и предъявил свое удостоверение. — Я друг Эммы Винарве. Где она?

— Этого мы не знаем. Дом пуст, мы ожидаем подкрепления. Просим вас немедленно покинуть участок.

— Где Эмма?

— Вам же говорят, не знаем, — огрызнулся полицейский.

Юхан повернулся и побежал вдоль стены дома в сторону пляжа.

Вслед ему неслись крики полицейских, но он не обращал внимания. Добежав до пляжа, он сразу же увидел следы. Четко различимые следы на песке.

Он побежал по следам Эммы, обогнул мыс и увидел маяк. Следы тянулись туда. Он с облегчением отметил, что видны следы только одного человека. Скорее всего, она побежала к маяку, чтобы позвать на помощь. Но где же в этот момент находился убийца?

Он поднял глаза и увидел поросшую высокой травой полосу земли, отделявшую пляж от леса. Убийца мог следить за ней оттуда. С этой позиции пляж прекрасно просматривался.

Усталый и запыхавшийся, он добрался до маяка и поднялся по тропинке к парковке.

— Эмма! — окликнул он ее.

Нет ответа. На парковке не было ни одной машины. Людей тоже не видно. Куда же она делась?

Он попытался разглядеть следы на гравиевой дорожке, но они были неотчетливые и вели вверх, к асфальтовой дороге, совершенно пустой. Ни души, только лес с обеих сторон. Он посмотрел на дома, видневшиеся отсюда. Никаких признаков жизни. Вдруг за спиной послышался приближающийся звук мотора. Юхан обернулся.

Рядом с ним остановилась полицейская машина, из нее вылезли Кнутас и Якобсон.

— Ты что-нибудь видел, слышал?

— Нет, только следы Эммы на песке. Они привели меня сюда.

В кармане у Кнутаса зазвонил мобильник. Разговор был коротким.

Кнутас повернулся к Карин:

— Убийца, судя по всему, Йенс Хагман. Сын Яна Хагмана. Он значится в списке учеников школы. Он ровесник убитых. В шестом классе учился с ними в параллельном классе. Кроме того, у его отца, Яна Хагмана, красный «сааб», модель тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Машина исчезла.

Карин с изумлением смотрела на него.

— Так это был его сын? — воскликнула она. — И как мы раньше не догадались!

— Сейчас не до того, — оборвал ее Кнутас. — Упрекать себя будем позже. Сейчас надо найти его.

Полиция в нескольких местах перегородила шоссе, ведущее к парому, устроив временную базу возле Судерсандского кемпинга. Полицейские с собаками отправились прочесывать лес между Шером и маяком. На место прибыл Улле Винарве.

Переговорив с Максом Гренфорсом, Юхан позвонил Петеру. Само собой, они должны вести репортаж с места событий. Однако тревога за Эмму буквально разрывала его на части.

Убить Хелену он решил после того, как обнаружил письмо. Он сидел в спальне матери. Родители уже много лет спали в разных комнатах. Это вовсе не казалось ему странным. Никогда он не видел, чтобы они обнимались, никогда не замечал других проявлений нежности. Теперь его мать висела в сарае. До прихода отца еще оставалось немало времени. У него в запасе несколько часов, чтобы разобраться в ее вещах, прежде чем он будет вынужден позвонить в полицию и сообщить, что обнаружил свою мать мертвой. Он стал выдвигать один за другим ящики комода и просматривать их содержимое. Старые бумажки с почти неразличимыми записями, чеки, фотографии ненавистного кота, которого его мать так обожала. «Его она любила больше, чем нас», — пронеслась в его голове горькая мысль. Несколько безвкусных украшений, наперсток, старые засохшие ручки. «Интересно, она когда-нибудь наводила здесь порядок?» — с раздражением подумал он.

Внезапно он обнаружил предмет, привлекший его внимание. В одном из ящиков, на самом дне, лежало старое пожелтевшее письмо. Он прочел надпись на конверте. Письмо было адресовано матери. Почерк отца.

Нахмурив лоб, он развернул письмо. Оно умещалось на одной странице. Даты не было.

Анна!

Я всю ночь не спал, все думал и теперь готов рассказать тебе, что происходило со мной в последнее время. Я знаю, что ты заметила, но, как обычно, ни слова не сказала.

Дело в том, что я встретил другую женщину. Кажется, впервые в жизни я понял, что такое любовь. Это не было запланировано — просто свалилось как снег на голову, и я ничего не смог с собой поделать.

Мы встречаемся уже полгода. Поначалу я думал, что это случайное увлечение, которое скоро пройдет, но получилось как раз наоборот. Я люблю ее всей душой и решил, что хочу быть с ней. Помимо всего прочего, она беременна. Я намерен позаботиться о ней и нашем ребенке.

Мы с тобой оба знаем, что ты никогда меня не любила. Твоя холодность много раз удивляла и пугала меня. Ты всегда была равнодушна и ко мне, и к детям. Но теперь всему этому конец. Я встретил человека, который любит меня. Это моя ученица Хелена Хиллерстрём. Когда ты прочтешь это письмо, я уже перееду в квартиру в городе. Я позвоню тебе позже.

Ян

Он скомкал письмо, чувствуя, как слезы закипают под веками. Из всех женщин на свете — именно Хелена Хиллерстрём! Решение пришло само.

Эмма очнулась оттого, что ей стало холодно. Она находилась в сыром темном помещении. Лежала на чем-то холодном и жестком. Прошло несколько минут, прежде чем глаза привыкли к темноте. Узенькая полоска света пробивалась через щель в стене. Похоже, она находится в подземелье. Пол и стены бетонные, комната пуста, не считая двух скамеек вдоль стен. На одной из них она и лежала. Низкая наклонная крыша делала помещение еще более тесным. В самой высокой точке потолок был не более двух метров. Двери не было, но в потолке виднелся люк. К нему вела ржавая железная лестница, прикрученная к стене. Эмма поняла, что находится в бункере. Таких немало и на Готланде, и на Форё. В детстве она играла в таком с друзьями.

Горло пересохло, во рту ощущался кислый тошнотворный привкус. Кроме того, дико болел затылок. Она хотела пощупать, не течет ли кровь, но это оказалось невозможно: руки и ноги были крепко связаны. Ее взгляд скользнул по серым стенам. Люк в потолке — единственный путь на свободу, но он закрыт и, скорее всего, заперт снаружи на засов. Что она здесь делает? Где Хагман и почему он не убил ее сразу? Если она пока жива, значит, не стоит терять надежду. Веревки врезались в руки. Она не могла понять, как долго пролежала так. Тело затекло. После нескольких неудачных попыток ей удалось сесть. Она потянулась, пытаясь заглянуть в отверстие в стене, но оно было расположено слишком высоко. Попробовала пошевелить кистями рук. Из-за веревки это оказалось невозможно. Ноги можно было сдвинуть лишь на несколько сантиметров.

Она прислушалась, но ничего не услышала. Помещение казалось совершенно герметичным, ни один звук из внешнего мира не проникал сюда. В куче листьев, валявшихся на полу, что-то зашуршало. В бункер пробралась коричневая лягушка. А вот и еще одна. Под потолком спали ночные бабочки. Воздух был сырой и затхлый.

Она снова легла на скамью и закрыла глаза в надежде, что боль пройдет. Нужно что-то придумать.

Внезапно над головой раздался грохот. Люк сдвинулся. В помещении показались чьи-то ноги, и по лестнице в бункер спустился мужчина. Это был Йенс Хагман.

Равнодушно взглянув на нее, он поднес к ее рту бутылку с водой. С его помощью она стала пить жадными глотками, не решаясь поднять глаза. Напившись, она продолжала сидеть молча. Не зная, как себя вести, она решила выждать. Посмотреть, как он поведет себя.

Он сел на скамью напротив. Люк за собой он закрыл, поэтому в помещении снова стало почти совсем темно. Его дыхание было единственным звуком. В конце концов она нарушила молчание:

— Что ты собираешься делать?

— Заткнись. Ты не имеешь права говорить. — Он прислонился к стене и закрыл глаза.

— Мне нужно пописать, — прошептала она.

— Мне наплевать.

— Пожалуйста! Я сейчас описаюсь!

Он неохотно поднялся и ослабил веревки. Она вынуждена была присесть и пописать прямо на пол, у него на глазах. Когда она закончила, он снова связал ее. Злобно посмотрел на нее, вскарабкался по лестнице и исчез.

Время текло медленно. Она лежала на скамье на боку, то засыпая, то просыпаясь. Сны мешались с мыслями. Она уже ничего не соображала. Иногда ее охватывала вязкая апатия. Она в его власти. Сделать ничего нельзя. С таким же успехом можно лечь и умереть прямо сейчас. Закончить свои дни в бункере на Форё. Но тут в сознании возникали образы детей, сияющие, как звезды. Сара и Филип. Последний раз она видела их в доме брата Улле в Бургевике. Перед глазами вставала картина: дети машут ей вслед, стоя у ворот. Неужели они больше не увидятся?

Суставы болели, в пальцах покалывало, руки затекли. Она подняла их, поднесла поближе к отверстию в стене. Веревка стянута туго, запястья покраснели. Она решила, что надо думать конструктивно. Какие у нее возможности? Может ли она накинуться на него, когда он снова откроет люк? Это ничего не даст. Он гораздо сильнее. А у нее нет никакого оружия. Она стала думать, где может располагаться бункер. Видимо, далеко от жилья. С другой стороны, летом люди везде. Гуляют по лесу, отдыхают на природе. Закон, по которому природа является всенародным достоянием, используется на полную катушку. Она снова посмотрела на щель в стене. Закричать? Ведь Хагман наверняка где-то прямо над ней. Скорее всего, он прячется в своей машине. Но если он даже услышит ее — что ей терять? Видимо, он оставил ее в живых, потому что она нужна ему, чтобы выбраться отсюда. Наверное, там снаружи полиция, которая ищет ее. Значит, пока они на Форё, он не решится ее убить.

Ноги оказались связаны не так крепко, как в прошлый раз. Передвигаться было тяжело, но возможно. Ей удалось добраться до противоположной стены. Она потянулась к отверстию, насколько это было возможно, и стала звать на помощь во всю силу легких. Она кричала раз за разом, пока не осипла. Снова села на скамью и стала ждать, не сводя глаз с люка. Минуты шли. Никаких признаков чьего-либо присутствия. Она снова принялась кричать, пока совсем не выбилась из сил.

Легла обратно на скамью. Может быть, надо выбрать иную тактику? Поговорить с ним. Попросить прощения. Убедить его, что она раскаивается.

Да, надо попробовать.

Вторник, 26 июня

Андерс Кнутас сидел в длинном, похожем на барак здании, где находились кафетерий и киоск Судерсандского кемпинга. Перед ним на столе стояла чашка кофе и бутерброд с сыром.

Часы показывали половину седьмого утра, а Эмму Винарве до сих пор не удалось обнаружить. Полиция задержала Яна Хагмана у него дома, его доставили в управление полиции. Пока не установлено, замешан ли отец в убийствах, но решено было не рисковать.

Тревога мучила Кнутаса. Жива ли Эмма? Хагман должен по-прежнему находиться на Форё. Паром и шоссе, ведущее к нему, были оцеплены сразу. Он не мог покинуть остров — разве что на собственной лодке. Такую возможность Кнутас почти полностью исключал. Во-первых, полиция прочесала побережье Форё, во-вторых, куда бы он в таком случае направился? Здесь не было шхер — никаких близлежащих островков, где можно найти пристанище. Ему вряд ли удалось бы добраться до острова Готска-Сандён или до материка — его бы обнаружили. Единственный вариант — если он взял собственную лодку и причалил где-нибудь на побережье Готланда. Нет, это тем более маловероятно.

«Значит, надо исходить из того, что он все еще на Форё», — подумал Кнутас, положил кусок сахара в рот и налил кофе в блюдце. Когда никто не видел, он всегда пил кофе вприкуску, как его отец. Прихлебывал кофе, зажав кусок сахара между зубами.

Насколько им известно, у Йенса Хагмана нет друзей или родственников на острове. По словам отца, у них нет знакомых на Форё, однако, когда дети были маленькими, они часто снимали на лето дачу в Экевикене. «Значит, эти места Хагман хорошо знает», — подумал Кнутас.

В северной части острова полиция проверила все дома, сараи, пристройки, времянки, палатки и автоприцепы. Эта работа продолжалась.

Мог ли он скрываться где-нибудь еще? Возможно, под открытым небом. Но вряд ли. Слишком велик риск. Есть ли у него сообщники? Теоретически это возможно, но на самом деле маловероятно. Всего за несколько недель он лишил жизни трех женщин. Кто захочет помогать ему? Сумасшедший, от которого можно ожидать чего угодно.

Она успела продумать несколько альтернативных планов, прежде чем люк снова открылся. На этот раз в руках у Хагмана был нож.

— Пожалуйста, прошу тебя, не убивай меня! — взмолилась она, когда он спустился по лестнице и уже стоял перед ней.

Нож он держал в руке, лезвие блестело в полумраке.

Хагман посмотрел на нее с непонятным выражением лица:

— Почему это я не должен убивать тебя?

— Я понимаю, почему ты так поступил с остальными. Мы перед тобой чудовищно виноваты.

— Ты ничего не понимаешь! — прошипел он, и в глазах его сверкнул гнев.

У нее оставалось единственное оружие — аргументация. Она продолжала:

— Я знаю, что это непростительно. Я много раз потом думала разыскать тебя, чтобы попросить прощения. Мне ужасно жаль. Но ведь мы были еще совсем дети.

— Дети? — переспросил он с издевкой. — Легко тебе говорить. Из-за вас у меня все пошло прахом. Я боялся людей. У меня ничего не получалось с девушками, я не мог завести себе друзей. Я был так ужасно одинок. Дети! — повторил он с презрением. — Вы прекрасно понимали, какую гадость делаете. Вы сломали мне жизнь. Теперь наступил час расплаты.

Эмма в отчаянии соображала, что бы еще сказать, чтобы выиграть время. При этом она жутко боялась разозлить его.

— Почему ты оставил меня напоследок? — спросила она.

— Не думай, что это случайность. Я все очень тщательно рассчитал.

— Что именно?

— Я решил отомстить всем, кто издевался надо мной, начав с самого главного мучителя. Когда я покончил с первым и самым главным, настал черед Хелены.

— Что?!

На мгновение страх отступил, сменившись изумлением.

Он посмотрел на нее в темноте:

— Моя так называемая мать. Все думают, что она покончила с собой. — Он горько рассмеялся. — Полицейские такие тупые! Они купились на мою уловку. Но на самом деле это сделал я — и получил от этого большое удовольствие. Она не имела права жить. Мать, которая рожает детей, чтобы потом наплевать на них, — кому нужна такая мать?

Теперь Йенс Хагман говорил громко, почти кричал. В бункере стало невыносимо душно.

— Так она не интересовалась тобой? — прошептала Эмма, пытаясь успокоить его.

— Я — жертва неудачного аборта. Я всегда это чувствовал. Нежеланный ребенок, — проговорил он жестко. — Но эта сука заплатила за все сполна. Она получила по заслугам! — добавил он с торжеством, глядя на Эмму.

В его глазах сверкали искры безумия.

Это открытие потрясло ее. Спасения нет! Она никогда больше не увидит своих детей. Невероятным усилием воли она сдерживала слезы, стараясь не потерять над собой контроль.

В следующую минуту над ними раздался гул вертолета. Хагман вздрогнул и прислушался.

— Сиди тихо, иначе я прибью тебя! — прошипел он. — И не смей открывать пасть.

Казалось, вертолет кружит прямо над ними. Внезапно они услышали голос Кнутаса, усиленный мегафоном:

— Йенс Хагман! Это полиция. Мы знаем, что ты в бункере. Тебе остается только сдаться. Ты окружен, мы забрали твою машину. У тебя нет шансов. Самое разумное в твоей ситуации — сдаться полиции. Выходи! Руки вверх!

Хагман так резко сдернул Эмму со скамьи, что она чуть не упала навзничь. Приставив нож к ее горлу, он приник к бойнице. Эмма увидела кусочек моря. Похоже, Хагман был растерян. Загнанный в угол, он стал еще более опасен. В душе она желала только одного — чтобы он ослабил хватку у нее на горле.

Некоторое время было тихо. Потом снова раздался голос из мегафона:

— Хагман! Это полиция. У тебя нет шансов. Выходи! Руки вверх!

Хагман стал действовать быстро и четко. Он перерезал веревку, связывавшую ее ноги, откинул люк и толкнул ее на лестницу впереди себя. Он поднимался сразу за ней. В лицо ей ударил теплый воздух. Эмма решила, что у нее есть шанс убежать. Она окажется снаружи раньше его. Лестница была такая узкая, а люк такой тесный, что они никак не могли бы протиснуться в него одновременно. Уже почти выбравшись, прежде чем сделать последний шаг, чтобы выйти из бункеpa, она изо всех сил толкнула ногой Хагмана, стоявшего позади нее на лестнице. Удар пришелся ему в лицо, он выругался. В следующую секунду она почувствовала, как его рука цепко схватила ее за лодыжку, и она рухнула на землю.

Попытка к бегству завершилась, не начавшись. Хагман прошипел ей в ухо:

— Еще один такой фокус — и ты мертва! Чтоб ты знала.

Она сощурилась от яркого света и огляделась вокруг, насколько это было возможно в ее положении. Они находились на самом краю леса: с одной стороны виднелось море, с другой — зеленые холмы. Вокруг стояли вооруженные полицейские, а на холме, чуть в стороне, — Андерс Кнутас с мегафоном в руке.

Хагман прикрылся ею, как щитом:

— Всем полицейским уйти! Иначе я убью ее немедленно! Останется только комиссар. Мои условия: машина с полным баком бензина и сто тысяч наличными в сумке на сиденье. Запас воды и питья на двоих на три дня. Если вы не выполните мои условия, я перережу ей горло. Вы поняли? И быстро! Если машины не будет на месте в течение двух часов, я убью ее.

Кнутас опустил руку, державшую мегафон. Через пару минут он ответил:

— Мы сделаем все от нас зависящее.

Он повернулся к коллеге, стоявшему рядом, и они обменялись несколькими фразами. Пять минут спустя все полицейские исчезли. Хагман стоял в том же положении, что и раньше. Эмма видела море и чаек, летавших над водой, цветущие маки, камнеломки, цикорий. От этой красоты сердце сжала боль. Она снова подумала о детях. У них только что начались летние каникулы, а она вот здесь. На волоске от гибели.

Кнутас разговаривал по мобильному. Закончив, он крикнул им:

— У нас проблема — не получается так быстро достать деньги. Нам нужно время.

Рука Хагмана сжала ее сильнее.

— Мне наплевать на ваши проблемы. Доставайте деньги где хотите. У вас остался час и пятьдесят минут. Иначе она умрет! — Чтобы это прозвучало убедительнее, он царапнул Эмму ножом по шее, так что выступила кровь.

Она даже не почувствовала боли.

Спустя два часа на дороге, в ста метрах от них, появилась зеленая «ауди». Из нее вылез полицейский. Кнутас крикнул Хагману:

— Машина заправлена под завязку. Ключи в замке зажигания.

Полицейский достал сумку, открыл ее и продемонстрировал содержимое. В руках у него оказались пачки денег.

— В сумке сто тысяч крон сотенными купюрами, — крикнул Кнутас. — И запас еды и питья. Все как ты хотел.

— Хорошо, — ответил Хагман. — Отойдите от машины на двести метров. Затем я требую свободного доступа на паром, который отвезет нас на Готланд, в Форёсунд. Иначе она умрет, — повторил он.

— Я понял, — кивнул Кнутас.

Толкая Эмму впереди, Йенс Хагман двинулся к машине, постоянно озираясь по сторонам.

Машина рванула с места, резко развернулась, и вскоре они уже мчались по проселочной дороге в сторону пролива.

Мысли галопом проносились в голове у Эммы. Она должна что-то сделать. Едва избавившись от преследования полицейских, он убьет ее. В этом она была совершенно убеждена. Они уже приближались к парому, видна была разметка на асфальте.

Хагман сбросил скорость. Паром стоял у причала и ждал их. Она видела капитана в рубке. На борту стоял матрос, готовясь отдать швартовы.

Дальше все произошло с невероятной быстротой.

Несколько полицейских, возникших словно из воздуха, кинулись к машине. Йенс Хагман отреагировал мгновенно и свернул в сторону. Полицейские пытались открыть дверцу, но их отбросило на асфальт, когда он резко развернулся. Он рванул вверх по дороге, но и там путь ему преградили полицейские машины. Тогда он съехал с дороги и понесся по пересеченной местности, среди кустов и камней. Машина потеряла управление, Эмма вскрикнула — и они врезались в большую сосну. Удар оказался мощный. Ее бросило на заднее стекло, которое разбилось вдребезги. На нее посыпался град осколков. Она успела заметить, как Хагман выскочил из машины и побежал прочь. Вокруг клубился густой дым. Ей удалось открыть ногой дверцу, вывалиться на землю и откатиться в сторону.

Карин Якобсон видела машину издали. Она разглядела валяющуюся на земле Эмму и Хагмана, убегающего прочь. Вытащив пистолет из кобуры, она сняла его с предохранителя.

— Хагман! — крикнула она другим полицейским. — Вон он!

В тот же момент Йенс Хагман заметил ее и бросился в сторону леса.

За спиной Карин слышала голоса людей, которые что-то кричали друг другу. Подняв пистолет и целясь по ногам Хагману, она побежала за ним.

— Стоять! — крикнула она.

Он не остановился, а нырнул за старый ветряк.

Карин замедлила шаги. Она знала, что он вооружен. Он легко справится с ней, если она не будет начеку.

Карин осторожно подкралась к ветряку. Услышав за спиной какой-то звук, резко обернулась. В следующее мгновение Хагман навалился на нее. Они покатились по земле. Раздался оглушительный выстрел. Тело, придавившее ее, обмякло.

Когда Эмма очнулась в больнице Висбю, то поначалу даже не смогла вспомнить, что произошло. Потом в голове закрутились образы. Бункер. Кнутас с мегафоном. Хагман, державший нож у ее горла. Машина, врезавшаяся в сосну.

Она открыла глаза. Зажмурилась от яркого света. Две размытые фигуры стояли возле кровати. Еще кто-то сидел чуть в стороне.

— Мама! — позвал тоненький голосок.

Это был Филип. Теперь она отчетливо увидела его. Лицо бледное, глаза мокрые. В следующую секунду она прижала его к себе, и Сара тоже кинулась в объятия к маме.

— Мои дорогие! — прошептала Эмма. — Теперь все у нас будет хорошо, — проговорила она и заметила краем глаза, как Улле встал со стула и подошел к ней.

Он присел на край кровати и взял ее руки в свои. Все позади. Наконец-то все позади.

Вошла медсестра и предложила посетителям прийти на следующий день. Они еще раз обнялись.

Эмма вдруг почувствовала страшную усталость. Ей нужно поспать. Только сначала надо сходить в туалет. Все смешалось. Те несколько часов, которые она просидела в бункере с Хагманом, показались ей бесконечными. Она умылась, выпила стакан воды и вернулась в палату.

Возле кровати в вазе стоял букет из маргариток и васильков. К одному из стебельков была приколота открытка. Эмма улыбнулась, читая ее. Открытка была от Кнутаса. Он желал ей поправляться и обещал позвонить на следующий день.

Она забралась в постель. Поправила подушку. Тело напоминало отбивную, голова болела. Теперь ей нужно одно — выспаться.

Уже собираясь погасить лампу на столике, Эмма заметила вазу с желтыми розами, стоявшую на подоконнике. С усилием приподнялась и достала из букета конверт. Открытка внутри конверта была от Юхана: «Ты согласна завести со мной картофельную грядку?»

Кнутас глубоко затянулся и закашлялся. Обычно он почти не курил, просто вертел трубку в руках, набивал ее и посасывал, не раскуривая. Хороший способ избежать рака легких. Но в последние дни он курил, как никогда прежде. Через полчаса состоится совещание руководителей следствия, которое подведет итоги драматичным событиям, потрясшим Готланд.

Кнутас еще раз мысленно восстановил ход событий.

Когда он сидел в бараке в Сундерсандском кемпинге, его коллега Ларс Норби позвонил из Висбю.

Он сказал, что соседка Гуниллы Ульсон указала на Йенса Хагмана как на человека, которого она видела у дома Гуниллы за несколько недель до убийства. «До чего хладнокровный тип! — подумал Кнутас. — Решил лично познакомиться с Гуниллой, прежде чем убить ее».

Догадка, что Йенс Хагман может скрываться в одном из старых бункеров на Форё, пришла в голову самому Кнутасу. Таких бункеров на острове много. Прочесывая северо-западную часть острова, полиция вскоре обнаружила в лесу машину Хагмана. «Сааб» был лишь небрежно забросан ветками, однако стоял в таком укромном месте, что его было трудно заметить с воздуха.

Кнутас упрекал себя за то, что Хагман был застрелен.

Карин Якобсон испытала сильный шок, ей пришлось провести несколько дней в больнице. Раньше ей не доводилось даже ранить человека. Теперь ей грозило обвинение в превышении полномочий и даже в том, что ее действия привели к смерти человека. Вопрос этот будет решать комиссия из Стокгольма. Хотя на самом деле вина целиком и полностью лежит на нем. Он, и никто другой, руководил операцией. Возможно, исход мог бы быть иным, если бы они не согласились на условия Хагмана, если бы вызвали профессионального переговорщика или решились бы штурмовать бункер.

Он тяжело вздохнул. Теперь уже невозможно сказать, что из всего этого могло выйти.

Он много размышлял о судьбе Хагмана. Ненависть, угнездившаяся в его душе еще в детстве, отравила всю его жизнь. Оказалось, что она повлияла на его взаимоотношения с женщинами. У него никогда ни с кем не было продолжительного романа. Он жил один, не имел друзей. Бросил учебу в университете и работал дежурным на турникете в стокгольмском метро. И даже отношения с сестрой оставляли желать лучшего. Брат и сестра никогда не дружили, хотя разница в возрасте составляла всего пару лет.

Родители ничего не сделали для того, чтобы наладить отношения между детьми. Мать отдавала дочери явное предпочтение. Отец, Ян Хагман, уделял семье все меньше и меньше внимания. Как и мать, он замкнулся в своем мире. Никто из них не видел, что происходит с сыном. Не замечал тех издевательств, которым он подвергался, его одиночества и тоски. Результат оказался слишком плачевным.

Дети, как два изолированных острова, плыли каждый своим путем, не получая поддержки от родителей. Каждый сам разбирался со своими проблемами и своими эмоциями. Не хватало единства, — по сути дела, не было семьи.

В каком-то смысле Кнутас мог понять Йенса Хагмана. Возможно, даже не надо быть психически больным, чтобы совершить убийство. Достаточно пережить страшное унижение.

Отсутствие контакта с родителями красной нитью проходило через все расследование. С потерпевшими все также обстояло не лучшим образом. И у Хелены Хиллерстрём, и у Фриды Линд, и у Гуниллы Ульсон были напряженные отношения с родителями. У него возникло ощущение, что и у Эммы Винарве не все благополучно. Что-то объединяло убийцу и его жертвы. Кнутас размышлял над тем, какую роль все это сыграло в этой драме.

Поднявшись, он глянул в окно на залитую солнцем парковку. По подоконнику ползла божья коровка. Он позволил ей забраться себе на палец и открыл окно.

Она раскрыла крылышки и улетела прочь.