Михаил Черненок

ЖЕСТОКОЕ СЧАСТЬЕ

_{Повесть}

1. Запонки «SEA LORD»

Июльское утро выдалось хотя и солнечным, но довольно прохладным. Начальник уголовного розыска Антон Бирюков, как всегда, пришел в райотдел за полтора часа до начала работы, чтобы на свежую голову, без суеты ознакомиться с оперативной сводкой происшествий. В дежурной части в это время обычно спокойно. Однако на этот раз, едва открыв дверь дежурки, Бирюков догадался: случилось что-то серьезное. Кроме дежурного по райотделу, здесь уже находились следователь прокуратуры Петр Лимакин, судебно-медицинский эксперт Борис Медников, старший оперуполномоченный ОУР по делам несовершеннолетних — сам похожий на щупленького подростка — Слава Голубев, эксперт-криминалист капитан милиции Семенов и проводник служебно-розыскной собаки высоченный сержант Онищенко. Все молчали — старались не мешать разговаривающему по телефону дежурному. Голубев по-мальчишески глянул снизу вверх на рослого Бирюкова и прошептал:

— Дежурный пытался к тебе домой дозвониться, телефон не ответил…

— Что произошло? — тихо спросил Антон.

— В Заречном промтоварный магазин обворовали. Тебя да прокурора ждем, сейчас поедем.

Зная, что прокурор большей частью выезжает на происшествия, связанные с убийством, Бирюков нахмурился:

— Труп?

— Колхозного сторожа, кажется, убили.

— Какое отношение имеет колхозный сторож к магазину?

— Пока неясно. — Голубев скосил взгляд на дежурного. — С нашим участковым инспектором из Заречного Эдуардом Востриковым разговаривает, а тот еще толком не разобрался.

Дежурный, закончив разговор, сказал проводнику служебной собаки:

— Тебе, Онищенко, с Барсом там делать нечего. Преступники на мотоцикле укатили.

Сержант пригнулся, чтобы не удариться макушкой о притолоку, молча вышел из дежурной комнаты. Почти тотчас в дверях показался прокурор района — пожилой грузный мужчина в форменном пиджаке с петлицами.

— Едем, Антон Игнатьевич? — обратился он к Бирюкову. Заметив, что Слава Голубев тоже намеревался ехать с оперативной группой, спросил: — А ты зачем?

— Есть предположение, подростки кашу заварили, — вместо Голубева ответил дежурный. — Кстати, Семен Трофимович, участковый говорит, сторож пришел в сознание. Может, выживет…

— Дай-то бог…

Через полчаса желтый милицейский «уазик» быстро пропылил по центральной улице малолюдного села, широко разбросанного над речным крутояром, и остановился у приземистого деревянного магазинчика с вызывающе крупной вывеской «Промышленные товары». Возле крыльца стояли два бородатых старика, смуглая молодая женщина в клетчатом платье и одетый по форме курносый участковый инспектор с погонами младшего лейтенанта милиции. Бирюков первым из оперативников подошел к участковому.

— Что здесь, Востриков, случилось?

— Сорванцы, понимаете ли, в магазин проникли… — Участковый взглядом показал на выдавленное в оконной раме стекло, затем — на любопытно насторожившихся стариков. — Я понятых уже пригласил. — И перевел взгляд на женщину. — А это продавец, она же завмаг, Тоня Русакова.

— Потерпевший где?

— Сторож?.. В медпункте. Кирпичом его оглушили. Хорошо, в теплой шапке был, а то бы насмерть…

— Он что, охранял магазин?

Востриков живо повернулся к заведующей магазином:

— Тонь, расскажи.

Русакова покраснела, но затараторила бойко:

— Сторожа у нас по штату нет. Магазин оборудован охранной сигнализацией. Колокол всегда исправно работал, а на прошлой неделе чего-то забарахлил — не включается, хоть разбейся! Я, конечно, понимаю: магазин без охраны оставлять нельзя. Доложила начальству в райпо и попросила своего свекра, чтобы ночью присматривал. Он тут, рядом, колхозный склад охраняет. Три ночи спокойно прошло, а сегодня вот…

— В магазин после случившегося не входили? — спросил прокурор.

— Ой, что вы! Нет, конечно… — Русакова кивнула в сторону участкового инспектора. — Эдик строго-настрого запретил туда соваться до вашего приезда.

— Замок не поврежден?

— Нет, контролька цела.

Прокурор посмотрел на судмедэксперта Медникова:

— Борис, пока мы здесь разбираемся, сходи в медпункт. Может быть, сторожу помощь нужна.

Бревенчатый магазин был тесно заставлен радиоприемниками, телевизорами, велосипедами и холодильниками. Одну из стен занимали полки с эмалированными ведрами, тазами, мисками и кастрюлями. Между ними лежали слесарные инструменты. В углу возвышался большой ворох резиновых сапог и ватных телогреек. Рядом стояла секция вешалок с верхней одеждой, а у разбитого окна на длинном прилавке пестрели тюки разноцветных тканей. Примыкающая к окну часть прилавка была застеклена. Под стеклом лежали наручные часы, дешевые браслеты, цепочки с кулонами, броши, кольца и перстни с искусственными камешками. На полках за прилавком располагались галантерейные товары и парфюмерия. Все в образцовом порядке, и с первого взгляда не возникало даже мысли, что в магазине побывали воры.

— Ой, кажется, ничего не успели украсть… — обрадованно проговорила Русакова.

— Видать, своевременно Назар Гаврилыч пуганул воришек, — высказал предположение один из понятых, а другой, хмыкнув в седую бороду, авторитетно добавил: — Ясно дело! Гаврилыч — старый солдат. Знает, когда надо пугать, чтоб воры пятки салом смазывали.

Бирюков, рассматривая на полу за прилавком осколки оконного стекла, спросил Русакову:

— Вчерашнюю выручку не оставляли в магазине?

— Я вчера не торговала, — бойко ответила заведующая. — Целый день на базе райпо провела. Потом, как привезла полученный товар, выкладку стала делать.

— Что получили?

— В основном галантерейную мелочь да парфюмерию.

— Товаров повышенного спроса не было?

— «Дефицитов»?.. Разве только золоченые «лордовские» запонки стоимостью по двадцать пять рублей.

— Где они?

Заведующая с разрешения Бирюкова зашла за прилавок и выдвинула один из ящиков. Затем она торопливо принялась двигать ящик за ящиком, но, так и не обнаружив того, что хотела показать, растерянно заговорила:

— Нету запонок. Девятнадцать комплектов, в общей упаковке. Одну пару на витрину выставила, а остальные сюда, под прилавок… Тут была и бутылка французского коньяка «Камю». У знакомого товароведа на базе выпросила. Мужу на день рождения…

Бирюков посмотрел на витрину прилавка, где среди прочих украшений заметно выделялась раскрытая импортная коробочка с желтыми запонками. На ее атласной подкладке под рисунком короны синела английская надпись «Sea Lord».

— Коньяка тоже нет? — спросил Бирюков.

— Нету.

— Что еще, на ваш взгляд, исчезло?

Русакова сосредоточенно наморщила лоб, долго рассматривала полки.

— Затрудняюсь ответить…

В присутствии понятых осмотр продолжался около часа и ничего утешительного для оперативной группы не принес. Случившееся напоминало банальную кражу. Повод к размышлениям давали всего лишь два факта. Их-то и решил выяснить Бирюков.

— Тоня, если бы охранная сигнализация была исправна, смог бы преступник проникнуть в магазин через окно? — спросил он заведующую.

— А почему бы нет? — удивилась Русакова. — Есть такие спецы — любую сигнализацию отключат.

— В вашем магазине никаких признаков отключения мы не обнаружили. Значит, о неисправности сигнализации было известно тому, кто сюда лез…

— А черт его знает! — вдруг вспыхнула завмаг.

— Давайте рассуждать дальше… — спокойно продолжил Бирюков. — Забравшись в магазин, преступник сразу открыл ящик, где находились запонки и бутылка коньяка.

— Может, он случайно на этот ящик наткнулся.

— Может быть. Но, согласитесь, слишком уж подозрительна такая случайность.

Русакова вроде бы растерялась:

— Что вы имеете в виду?

— Кражу совершил кто-то из осведомленных…

— Например?..

— Например, тот, кто вчера заходил в магазин, когда вы делали выкладку товаров.

— Кроме мужа, который помогал мне, в магазине никого вроде бы не было. Если его подозреваете, то как же он своего отца чуть не убил?..

Бирюков встретился с Русаковой взглядом:

— Тоня, мне надо знать: кто заходил в магазин, когда вы с мужем делали выкладку товаров? Вчерашний вечер был душным, дверь магазина наверняка вы открыли настежь. Так?..

— Ну так.

— Вспомните: может, кто-то заглядывал…

Заведующая тяжело вздохнула и принялась вспоминать вчерашних посетителей. Русакова припомнила троих механизаторов, колхозного зоотехника и звеньевого-кукурузовода. Все они «не вызывали ни малейших подозрений». После этого вспомнила, что пятиклассник Шура Востриков — братишка участкового инспектора Эдика — заглядывал в магазин и спрашивал: «Теть Тонь, новых лобзиков для выпиливания не привезли?»

— Что ему ответили? — спросил Русакову Антон.

— Сказала: «Нет, Шурик, в следующий раз привезу».

Антону показалось, что заведующая умышленно вспоминает не тех, кого надо, и он снова задал вопрос:

— Кто из подростков еще заглядывал?

— Еще два парня заходили. Нельзя сказать, что подростки, но молодые. Ненашенские они, не из Заречного.

— Как выглядят?

— Одному, наверное, лет семнадцать, от силы — восемнадцать. Высокий, симпатичный, в новеньких штатовских джинсах.

— В американских, что ли?

— Ну. Я сразу приметила — такие джинсы редко на ком из деревенских увидишь. И рубашка тоже американская. Синяя, с короткими рукавами.

— А другой что за парень?

— Другой — среднего роста. Годами постарше. Вертлявый, разговорчивый. Выпивши был… Одет простецки… Белая футболка на нем была с картинкой и надписью «Ну, заяц, погоди!».

— Что они хотели купить?

— Тот, который в джинсах, спросил: «У вас сигареты «Мальборо» есть?» Я ответила, что сигаретами в продуктах торгуют… — Русакова притихла и вдруг оживилась: — А другой — верно ведь! — коробку с «лордовскими» запонками увидел на прилавке и стал приценяться. А я убрала коробку и сказала, что торговать буду завтра… Парни сели на мотоцикл и уехали.

— Кто из них управлял мотоциклом?

— Который в джинсах.

— А мотоцикл какой?

— Без коляски. Толком через окно не разглядела.

— Об охранной сигнализации разговора не было?

— Нет, — поспешно ответила Русакова.

Бирюков посмотрел ей в глаза:

— Тоня, говорите правду…

Заведующая потупилась:

— Откровенно признаться, парень в футболке сразу показался мне подозрительным. Чтоб припугнуть его, я так это… между прочим, сказала мужу: «Знаешь, Миша, сегодня сторожу новых патронов к ружью привезла». А муж-то не понял, к чему это, и проворчал: «Ты давай-ка лучше начальство тереби, чтобы сигнализацию наладили».

— М-м-да, — с досадой обронил Бирюков.

В магазин заглянул Слава Голубев:

— Антон Игнатьич, Боря Медников сторожа из медпункта привел…

2. В цирке по канату ходят…

Колхозный сторож Назар Гаврилович Русаков оформился на пенсию два года назад, но поскольку здоровьишко у старика еще было, то он продолжал охранять по ночам зернофуражный склад. Село Заречное располагалось в стороне от магистральной дороги. Воровством здесь не грешили. Поэтому, когда сноха попросила Назара Гавриловича присмотреть за магазином, старик без всяких яких согласился.

В последний вечер перед дежурством Русаков почувствовал в правом плече «засевший от войны» осколок. Так бывало каждый раз при резкой перемене погоды от устойчивой жары к дождю. Опасаясь, не застудиться бы ночью, Назар Гаврилович, несмотря на июль, нахлобучил кроличью шапку и прихватил из дому брезентовый плащ.

Ночь выдалась не по-летнему хмурой. Правда, брызнувший с вечера дождик скоро перестал, однако сизовато-серые облака затянули небо так плотно, что не проглядывало ни единой звездочки. Привычно поправляя сползающий с плеча ремень двустволки, Назар Гаврилович прохаживался между магазином и складом. Заречное постепенно засыпало. Около полуночи Русаков присел на чурбачок у складских ворот. Неожиданно в ночной тишине послышался треск приближающегося от околицы мотоцикла. Сторож прислушался, и ему показалось, будто у магазина мотоцикл заглох. Назар Гаврилович тяжело встал. Стараясь шагать потише, двинулся к магазину. Внезапно из темноты возник высокий парень и хрипловато спросил:

— Батя, закурить не найдется?

Русаков сдернул с плеча двустволку.

— Ну-ка, топай отсюда!

Парень испуганно отскочил в сторону и скрылся в темноте. Русаков настороженно подошел к магазинному крыльцу, напряг зрение. Возле стены стоял мотоцикл, а в оконной раме как будто бы чернела дыра. Старик не успел еще сообразить, что предпринять, как земля рванулась из-под ног и стремительно опрокинула его навзничь…

— Это ж он, окаянный, кирпичом по голове меня огрел, — с обидой проговорил Русаков, снял с забинтованной головы шапку и протянул ее Бирюкову. — Во, глянь, сынок, тут даже кирпичный след остался.

— Тебе, Назар Гаврилыч, надо бы немедленно по ворюге дробью пальнуть!

— Легко, Григорьич, такое сказать… — Русаков сплюнул. — Если б, к примеру, на войне фашист предстал передо мной, одним разом его на тот свет отправил бы. А тут же, чую, наш парнюга… Разве поднимется рука в своего человека заряд выпустить?..

— Ясно дело! — солидным басом изрек другой старик и ухмыльнулся в седую бороду. — Вот, ядрена шишка, этот парнюга по-свойски и раскровил тебе голову.

Сторож махнул рукой — что, мол, после времени пустое обсуждать. Бирюков, возвращая ему шапку, спросил:

— Дальнейшее не помните?

— Ну, как же! Помню. Окончательно-то сознание потерялось после выстрела. Чтобы тревогу поднять, дуплетом бабахнул… — Назар Гаврилович болезненно сморщился. — От выстрела, можно сказать, и мозги отключились. Ружейный приклад так по больному плечу ударил, что… очухался в медпункте.

Дальнейшее, со слов Русакова, произошло «как в кино». После удара кирпичом сторож быстро пришел в себя. Парень, который просил закурить, уже сидел на трещавшем мотоцикле. В тот же миг из магазинного окна вывалился малый в белой майке. Накинув на плечо ремень спортивной сумки, он одним прыжком плюхнулся на заднее сиденье мотоцикла. Мотоцикл вильнул было к дороге, но, когда Русаков во весь голос закричал: «Стой! Стрелять буду!», на полном газу рванулся прямиком через пустырь, где метрах в пятидесяти от магазина протянулся длинный овраг. Проехать там было невозможно, и Назар Гаврилович ожидал, что мотоциклисты повернут назад, однако, к его изумлению, те перемахнули овраг, как будто по мосту. И вот после этого Русаков для острастки пальнул им вслед разом из обеих стволов.

— Похоже, мы со следователем напрасно сюда приехали, — сказал Бирюкову прокурор. — Преступление, как говорится, по вашему ведомству…

Бирюков молчал. Он посмотрел на пустырь, за которым сейчас, в дневное время, был хорошо виден размытый ливневыми водами овраг, и спросил Русакова:

— Каким же образом, Назар Гаврилович, мотоциклисты перепрыгнули эту ямищу? На крыльях, что ли?..

Сторож развел руками:

— Там, вообще-то, рельса лежит, но если соображать с умом, то проехать по ней не всякий циркач сможет…

Все пошли к оврагу. Ширина его, как прикинул на глазок Бирюков, была не меньше пяти метров, а глубина — около двух. Когда-то через овраг был перекинут пешеходный мостик. Теперь же от него остался лишь кусок железнодорожного рельса, лежащего основанием вверх и вдавленного концами в землю. Антон достал из кармана миниатюрную рулетку, присел на корточки и замерил ширину рельсового основания. Показывая Голубеву тринадцатисантиметровую отметку, спросил:

— Можно по такой нитке ночью проехать на мотоцикле?

— А что?.. — оптимистично ответил Слава. — В цирке и по канату ходят…

— Придется этих «циркачей» искать. Кстати, один из них носит американские джинсы… — Бирюков повернулся к заведующей магазином. — Тоня, а фирму джинсов на том парне не приметили?

— На карманчике рубашки «Рэнглер» было написано, — ответила завмаг. — По-моему, и джинсы той же самой фирмы.

— А второй парень, значит, в белой футболке?

— В белой… Только не с зайцем — такие у нас продавали, а с волком, как в мультиках.

3. Потерянная туфля

Когда вернулись из Заречного в райотдел, Слава Голубев прежде всего занялся картотекой типичных происшествий. Выудить ничего не удалось. Слава вздохнул и стал припоминать знакомых подростков, которые лихачили на мотоциклах. Среди состоявших на учете в инспекции по делам несовершеннолетних такие молодчики были, но, насколько знал Слава, никто из них не имел импортных джинсов, тем более еще и рубашки. Не доводилось ему встречать в райцентре и парня в футболке с нарисованным волком.

Бесплодно поразмышляв. Голубев взялся за телефон и по памяти набрал номер. Когда в трубке послышался голос директора Дома культуры, скороговоркой сказал:

— Люда, это Слава Голубев. Привет.

— Здравствуй, Славочка.

— Люд, сегодня будут танцы?

— Конечно. А что?

— Хочу посмотреть, как мои подшефные танцуют.

— Несовершеннолетних мы на площадку не пускаем.

— Паспорта при входе спрашиваете?

— Зачем? Их по внешности видно.

— Слушай, Люд, ты не видела среди подростков такого парня, который носит американские джинсы и рубашку с этикетками «Рэнглер»?

— Мне, Славочка, некогда этикетки рассматривать, с оркестровкой замаялась. Приходи, сам увидишь.

— Спасибо, радость моя, приду.

Огороженная высокими синими рейками летняя танцевальная площадка располагалась в густой тополевой роще, рядом с полузаросшим озером и высоким старинным мостом через речку, пересекающую райцентр. Вечерами здесь гремела музыка. Энтузиасты самодеятельного ансамбля в поте лица выколачивали из немудреных электромузыкальных инструментов модные джаз-ритмы, а залитая светом люминесцентных ламп танцплощадка в это время походила со стороны на встревоженный муравейник.

Одетый в штатское Слава Голубев появился возле летнего места отдыха районной молодежи еще засветло, когда музыканты во главе с энергичной худенькой директором Дома культуры отлаживали свистяще-хрипящую «оркестровку». Слава издали понаблюдал небольшую очередь у кассы и, не приметив интересующих его лиц, прошел к заросшему тальниковыми кустами берегу. Отсюда хорошо была видна не только билетная касса, но и вход на площадку. Постепенно очередь у кассы стала расти. Купившие входные билеты разбредались парочками по сумрачным аллеям среди тополей.

Недалеко от берега, на низенькой скамейке под кустами, несколько подростков лет по одиннадцати-двенадцати, чуть не уткнувшись друг в друга носами, оживленно о чем-то разговаривали. Над головами мальчишек вился сизоватый дымок. Голубев тихо подошел к ним и внезапно спросил:

— Какую отраву курим, мужики?

— «Космос»… — растерянно ответил один из подростков — черноголовый, с большими карими глазами, и мигом придавил ногой окурок.

— Ого! Семьдесят копеек пачка. Где такие деньги взяли, аристократы?

— По десятничку сбросились.

— А потом по рублю на бутылку станете бросать?

Почувствовав неладное, мальчишки со всех ног брызнули в разные стороны. Лишь черноголовый ошеломленно остался сидеть на скамейке. Голубев подсел к нему.

— Тебя как зовут?

— Борька.

— А фамилия?

— Муранкин.

— Родители кто?

— Папка в прошлом году умер, а мамка на железнодорожном вокзале мороженым торгует.

— В каком классе гранит науки грызешь?

— Нынче в пятый пойду.

— Хорошо учишься?

— В основном трояки…

— Вот видишь… — Слава показал на раздавленный окурок. — Задымил себе голову и маешься. Чем курить, лучше бы книжки читал. Или пошел бы в Дом пионеров, записался в какой-нибудь кружок. Знаешь, какие там отличные кружки?

— Знаю, я в фотографический ходил. Почти две недели. А как банка с проявителем нечаянно разбилась, меня выгнали.

— Ну, Борис, не повезло тебе, — посочувствовал Слава и сразу спросил: — Сами сигареты покупали?

— Самим нам не продают… Васек купил.

— Кто такой?

— Студент. К тете Марусе Данильчуковой приехал.

— А кто такая тетя Маруся?

— На нашей улице живет, на Заводской.

— Вы просили Васька купить вам курева?

— Он сам догадался. Увидал, что мы у табачного киоска тремся, и говорит: «Что, шнурки, курить хочется? Давайте деньги». Мы по десять копеек ему собрали, а он нас обманул. По одной сигаретке только выдал, а пачку себе забрал.

— Чего ж так?

— Вредно курить, сказал.

— Молодец Васек. Воспитатель! — Слава покачал головой. — Он здесь, наверное? На танцы пришел?

— Ушел уже.

— Топай-ка и ты, Боря, домой. И запомни: курить действительно вредно.

Мальчишка угрюмо кивнул, вскочил со скамейки и задал стрекача по аллее к Заводской улице. Голубев посмотрел на часы — приближалось начало танцев. Молодежи возле площадки заметно прибавилось. Мелькнуло несколько футболок с нарисованными зайцами, но «волка» не было видно. Неторопливо обогнули площадку знакомые Славе дружинники. Затем как из-под земли вынырнули сразу три парня в джинсах. Голубев прошелся мимо них и невооруженным глазом определил продукцию местного промкомбината, хотя у одного парня на штанах без зазрения совести была пришлепнута затертая этикетка фирмы «Монтана».

С каждой минутой оркестр начинал звучать слаженнее. Ровно в девять под его тоскующий аккомпанемент пухленькая юная певичка с распущенными волосами, чуть не целуя микрофон, ностальгическим голосом затянула:

Это явилось своеобразным сигналом к началу танцев. У входа на площадку тотчас создалась толкучка — по необъяснимой причине всем почему-то захотелось пройти через узкую калитку одновременно. В дело вмешались дружинники. Созерцая оживленную толпу. Голубев обратил внимание на стройную нагловато-красивую девицу в ярко-оранжевом батнике и в джинсах явно не промкомбинатовского изготовления. Девушка бесцеремонно оттолкнула плечом белобрысого парня в футболке с зайцем, решительно прорвалась мимо дружинников на танцплощадку и заметалась по ней, словно пойманная в клетку птица. Сделав несколько стремительных зигзагов среди топчущихся на одном месте пар, тут же бросилась назад, к выходу. С разбегу наскочила все на того же белобрысого «футболиста», опять двинула его плечом. «Полегче, корова!» — оскорбился парень. «Заткнись, деревня!» — громко огрызнулась девушка, выбежала за ограду площадки и нервно огляделась. Выражение ее лица при этом было таким, как будто она срочно кого-то искала.

Голубев подошел к дружинникам. Показывая взглядом на девушку, спросил:

— Кто такая?

— Приезжая краля, — ответил один. — Вторую неделю здесь с каким-то пареньком вихляется, тоже не из наших.

— Как тот паренек выглядит?

— Современный, в импорте.

— Какой фирмы «импорт»?

— Кто его знает.

Слава опять скосил глаза на девушку:

— Нервничает чего-то…

— Винцом от нее попахивает, — сказал дружинник. — Выпила и психует.

Девушка с трудом выдернула из заднего кармана джинсов яркую пачку сигарет, демонстративно закурила и, чуть покачиваясь на высоких каблуках, удалилась в затененную аллею.

Из динамиков грянула магнитофонная запись джаз-музыки, и старенький пол танцевальной площадки застонал от дружного топота молодых ног.

Выяснив у дружинников, что вертлявый парень в футболке с нарисованным волком ни разу не попадался им на глаза, Слава Голубев принялся бродить по аллеям. Летний вечер быстро угасал. Призрачным светом над площадкой вспыхнули люминесцентные лампы. В аллеях сразу потемнело. У приречных кустов Слава вспугнул целующуюся пару. Подошел к скамейке, на которой перед началом танцев беседовал с курильщиком Борькой, устало сел и принялся обдумывать различные предложения. Место было укромным, затишливым. От реки веяло прохладой.

Неожиданно из кустов послышался злобный, сквозь сжатые зубы, голос: «Шлюха!» В тот же миг раздался звук пощечины. «Кошка! Гадина!» — Голос по-мальчишечьи сорвался на дискант. Пощечины посыпались одна за другой…

Голубев бросился к кустам. С разбегу ворвавшись в темноту, он ничего не успел разглядеть — кто-то сильно ударил кулаком в лицо. Слава мячиком отлетел назад. Мгновенно вскочив на ноги, приготовился отразить очередной удар, но сквозь гулкий звон в ушах запоздало услышал удаляющийся топот. Сразу кинулся вдогонку, однако быстро сообразил, что в темном лабиринте кустов погоня — бессмысленное дело.

Левую скулу, казалось, прижгли раскаленным железом. Слава приложил к больному месту носовой платок. На платке отпечаталось темное пятно крови. Злясь на свою опрометчивость, стал выбираться из кустов. Внезапно наступил на что-то упругое и поднял с земли женскую туфлю на высоком каблуке.

От танцевальной площадки, заглушая музыку и голос певицы, доносился ритмичный гул отплясывающих «Желтоглазую ночь». Уставшая за вечер директор Дома культуры, когда Голубев подошел к ней, испуганно всплеснула руками:

— Славочка!.. Это кто тебя так?..

— Пусть не лезут, — мрачно отшутился Слава и протянул туфлю. — Объяви, Люда, через микрофон. Может, найдется хозяйка этого башмачка…

4. «Дикая кошка»

Через распахнутое настежь окно утренний воздух мигом наполнил небольшую холостяцкую квартиру Бирюкова прохладной свежестью. Чтобы размяться после сна, Антон вместо гимнастики по привычке взялся за двухпудовку. Сначала правой рукой, затем левой выжал гирю по пять раз, вымылся холодной водой до пояса и, заварив крепкий чай, сел завтракать. Настроение со вчерашнего дня было неважное. Думалось об одном и том же — о краже в Заречном. Сама по себе кража не являлась сногсшибательным делом, но возникало опасение, что расследование осложнится, так как воры не оставили на месте происшествия ни единой существенной улики. Правда, заведующая магазином как будто запомнила подозрительного парня в футболке и его дружка в импортных джинсах, однако все это могло оказаться чистой случайностью, и тогда…

Сосредоточиться помешал телефонный звонок. Бирюков, дожевывая бутерброд, ответил и услышал встревоженный голос дежурного по райотделу:

— Антон Игнатьевич, в озере, которое через дорогу от танцплощадки, труп женщины обнаружен. Оперативная группа сейчас туда направляется. За тобой заезжать?..

Настроение Бирюкова еще больше ухудшилось. Он машинально глянул на часы — стрелки показывали восемь утра.

— Не надо. Своим ходом доберусь…

Озеро заросло у берега желтыми кувшинками. От железнодорожного вокзала к тополевой роще и синеющей между тополями танцевальной площадке вел через реку пешеходный мост.

Много лет назад со стороны рощи брали из озера воду пожарные машины. С той поры сохранился заросший травою подъезд да гнилой дощатый настил на почерневших столбах. Он уходил метров на семь от берега. У этих столбов и обнаружили труп. Женщина в оранжевом батнике и джинсах, широко распластав руки, лежала на воде лицом вниз, как будто упала или ее столкнули с пожарного настила. Над озером дымился жиденький утренний туман. Мирно цвели кувшинки, и не верилось, что в таком месте, на мелководье, можно утонуть.

— Лодку ждем, — сказал подошедшему Бирюкову районный прокурор. — С настила не достать… — И хмуро добавил: — Второй день подряд начинаем с происшествий.

Антон покосился на собравшуюся у озера толпу любопытных.

— Осмотр сделали?

Прокурор утвердительно кивнул. Стоявший рядом с ним следователь Лимакин раскрыл портфель и достал почти новую коричневую дамскую туфлю с правой ноги.

— Вот нашли у пожарного настила. Размер тридцать шестой, фирма «Олимпия»… На настиле — небольшое пятно засохшей крови и вот это…

Лимакин достал из портфеля разорванную пополам фотографию паспортного формата. Антон осторожно, чтобы не оставить на лицевой стороне отпечатки своих пальцев, сложил половинки. Со снимка смотрело совсем юное девичье лицо с игривым прищуром четко подкрашенных глаз и загнутыми кверху, как у куклы, ресницами. На обороте фотографии мелким округлым почерком было написано: «Любимому Ваську — от «Дикой кошки». Такой кисой была я в 16 лет».

Толпа у озера ширилась прямо на глазах. Со стороны улицы Заводской подошли два пожилых мужчины: один — высокий, подстриженный под бокс, другой — низенький, розоволицый, с белесым пушком на обширной лысине. К ним вскоре присоединился шофер остановившегося молоковоза — широкогрудый коренастый парень. Все трое закурили, исподтишка поочередно глянули на Бирюкова и стали заговорщицки о чем-то шептаться. Шофер показался Бирюкову знакомым. Антон начал было припоминать, но тут наконец принесли складную охотничью лодку, и ему, по просьбе следователя, пришлось проявить свои «мореходные» способности. Антон, загребая веслом, подплыл к трупу. То ли от озерной сырости, то ли от нервного напряжения по спине пробежал озноб. Пересиливая похожее на брезгливость чувство, Бирюков взялся за ворот батника. Упираясь веслом в дно озера, подтянул труп к берегу. Когда утопленницу повернули, толпа приглушенно ахнула.

— Господи! Молодая-то… — произнесла седенькая женщина.

Лицо утопленницы действительно было почти юным. Короткие, пепельного цвета волосы слиплись. На веках расплылась от воды зеленоватая краска теней. Мокрые джинсы плотно обтягивали стройные босые ноги с вишневыми пятнами накрашенных ногтей. Таким же цветом были накрашены ногти худеньких рук. На шее желтела цепочка с золотым крестиком.

Прокурор строгим голосом попросил сгрудившуюся толпу отойти. Следователь Лимакин шепнул на ухо Бирюкову:

— Разорванная фотография ее…

Бирюков показал на красно-синюю джинсовую этикетку с кошачьей лапой:

— Шотландская фирма «Вилд Кэт»… «Дикая кошка»…

— Отсюда прозвище?

— По всей вероятности.

— В заднем кармане джинсов что-то лежит. Посмотри, а?..

Антон присел на корточки, слегка повернул труп и достал из кармана смятую пачку «Мальборо» с размокшими сигаретами. Затем извлек небольшую газовую зажигалку. Опуская их в подставленный следователем целлофановый пакет, сказал:

— Больше ничего нет.

— «Олимпия», похоже, с ее ноги. Вторую бы туфельку поискать… Может, в озере осталась, — словно попросил следователь.

Бирюков направился к лодке. Он доплыл до того места, где была обнаружена утопленница, и стал потихоньку раздвигать листья кувшинок. Темнеющее совсем на небольшой глубине дно сквозь зеленоватую озерную воду просматривалось достаточно хорошо, но, сколько Антон ни старался, туфлю найти так и не смог.

Когда Бирюков вернулся на берег, утопленницу уже отправили в морг, а толпа любопытных растворилась — люди спешили на работу. Укатил на своем молоковозе шофер, показавшийся Антону знакомым. Судмедэксперт Борис Медников и криминалист Семенов уехали в машине с районным прокурором. Лишь следователь Лимакин разговаривал со стриженным под бокс высоким мужчиной. Рядом стоял розоволицый мужичок. Антон подошел к ним. На вопрос следователя — не нашлась ли туфля? — отрицательно крутнул головой. Лимакин вздохнул:

— Оказывается, Антон Игнатьевич, потерпевшая жила у некой Галины Тюменцевой по улице Заводской, недалеко отсюда. — И посмотрел на высокого мужчину. — Товарищ вот говорит…

Мужчина повернулся к Бирюкову:

— Исаков моя фамилия. Живу в соседях с Тюменцевой и эту девушку, что утонула, несколько раз с Галиной видел. На прошлой неделе, кажется, она здесь, в райцентре, появилась. Не то родственница Галине, не то подруга. Часто на мотоцикле с молодым пареньком каталась.

— Как тот паренек выглядит? — спросил Антон.

— Совсем юноша… Волосатый… Одет прилично…

— Брюки какие?

— К брюкам не приглядывался.

— А эта… Тюменцева кто?

— Молодая деваха, лет двадцати. Муж ее бывший, Сергей, на одной машине со мной и Павлом Моховым работает, потому как у нас, на гормолзаводе, трехсменка у шоферов. — Исаков глухо кашлянул в кулак. — К слову, привет вам от Павла Мохова, помните, который магазин у Сельхозтехники обворовал, когда пьяница Гоганкин с перепугу помер?..

Это было уголовное дело пятилетней давности, и Бирюкову сразу вспомнилось, где его сводила судьба с широкогрудым коренастым шофером молоковоза. Стараясь сообразить, к добру или худу переданный привет, спросил:

— И как теперь Павел?

— Образумился, дельным человеком стал. Пока наказание отбывал в исправительно-трудовой колонии, на шофера выучился. Теперь сменщиком у меня. — Исаков вроде бы ни с того ни с сего положил ладонь на плечо стоящего рядом с ним розоволицего мужичка. — А это Виктор Андреич Суржиков, сосед мой. Тоже шоферил…

— Гаишники незаконно у меня права отобрали, — тонким голоском сказал розоволицый.

— Погоди, Андреич, дай мне докончить, — оборвал Исаков. — В общем… Ночью его самосвал в угол моего дома врезался. К слову, дом и машина давно уже в порядке, а Андреич без работы продолжает оставаться.

Бирюков воспользовался паузой:

— С подобными вопросами надо к начальнику ГАИ капитану Филиппенко обращаться.

— Да обращались мы к нему — слушать не хочет. — Исаков откашлялся. — Вот тут Павел Мохов и надоумил. Увидел, как вы утопленницу из озера доставали, и говорит: обращайтесь, дескать, мужики, к начальнику районного угрозыска товарищу Бирюкову. Если он возьмется за это дело, то раскрутит до полной ясности и водительские права Андреичу ГАИ возвернет. Дескать, в данном конкретном случае — так Павел высказался — отсутствует состав преступления, потому как в момент наезда Андреич самосвалом не управлял.

Антон улыбнулся:

— Я ведь, товарищи, не самовольно решаю, за какие дела браться.

— Да дело-то выеденного яйца не стоит, — пробасил Исаков. — Если б Филиппенко не уперся в ту проклятую стопку, которую, на свое несчастье, выпил с родственниками Андреич, то наверняка действительных виновников наезда можно было бы отыскать.

— Нетрезвым за рулем находились? — спросил Суржикова Бирюков.

Суржиков даже приподнялся на цыпочки:

— Не был я за рулем! Истинный бог, не был! Пацаны хотели машину угнать, а рулевое управление у моего ЗИЛа тугое. Силенок не хватило поворот вывернуть, и запахались сморчки в угол дома. Когда ГАИ приехала, пацаны удрать успели. Тут, понятно, все шишки на меня посыпались.

Суржиков погладил ладонью пушок на лысине и стал подробно обсказывать, как это произошло. В среду на той неделе рано утром ему предстоял рейс в Новосибирск. Чтобы не тащиться спозаранку до автохозяйского гаража, он договорился с главным механиком, что оставит машину на ночевку у своего дома. Вечером приехал домой, а там гости: сестра с мужем из Крыма прилетели — десять лет с ними не виделся. Сели за стол, по рюмочке выпили. Когда на дворе окончательно затемнело, пацаны ЗИЛ завели и на соседний дом наехали.

— Почему решили, что непременно подростки хотели угнать машину? — спросил Антон. — Видели их?

— Видеть не видел. Но кому больше машина нужна? — удивился Суржиков. — А гаишники приехали, сунули пробирку мне ко рту: «Ага! Выпивши!» И права забрали.

— Это малолетки нашкодили, — решительно сказал Исаков. — Разве не знаете, как современная молодежь к технике рвется? Далеко за примером ходить не надо. Позапрошлой ночью на нашей Заводской у той же Галины Тюменцевой новенький мотоцикл «Восход» из гаража угнали. Накатались сколько душа просила и за огородами бросили.

— Что-то не слышал я об этом угоне, — сказал Бирюков.

— Галина, по-моему, не сообщала в милицию. Мотоцикл исправен. Всего лишь стекло стоп-сигнала разбили сорванцы да бензин сожгли.

— Кто обнаружил угнанный мотоцикл?

— Сама Тюменцева. Я вчера утром на смену шел. Смотрю, Галина катит вдоль улицы свою технику. Пришлось подмогнуть женщине…

Молча слушавший разговор следователь Лимакин сказал Бирюкову:

— Придется приглашать Тюменцеву в прокуратуру.

— Когда переговоришь с ней, направь ко мне, — попросил Антон.

— Может, вместе побеседуем?..

Бирюков посмотрел на часы:

— Через десять минут у нас оперативка.

— Товарищ начальник… А как же с моей бедой? Поможете ли восстановить справедливость? — чуть не со слезами спросил Суржиков.

— Пока ничего не обещаю, но с Филиппенко поговорю…

В отделе Бирюков появился за минуту до начала оперативного совещания. Когда он вошел к подполковнику Гладышеву, просторный кабинет показался тесным. Антон мельком оглядел присутствующих и понял, что совещание на сей раз будет расширенным.

— Что на озере? — сразу спросил начальник райотдела.

Бирюков стал рассказывать. Как только он упомянул оранжевый батник и джинсы на потерпевшей, скромно притулившийся в уголке на стуле Слава Голубев воскликнул:

— Игнатьич! Вчерашним вечером эта девица, весьма нетрезвая, крутилась возле танцплощадки…

Под левым глазом у Славы темнел лиловый синяк, а на скуле белела нашлепка лейкопластыря. Бирюков улыбнулся:

— Это не она разукрасила тебя?

— Служебное невезение, — с подковыркой вставил щеголеватый начальник ГАИ Филиппенко.

— Не всем же, Гриша, так крупно везет по службе, как тебе, — мигом отпарировал Слава.

Несмотря на серьезность совещания, сотрудники не смогли сдержать смех. В райотделе, пожалуй, не было человека, который бы не знал, как нынешней весной начальник ГАИ торопливо переходил дорогу, поскользнулся и попал под машину «Скорой помощи», после чего с загипсованной ногой больше двух месяцев отлежал в больнице.

— Поведай о своем невезении, — попросил Славу Антон.

Слава быстро пересказал события вчерашнего вечера. Закончил тем, что найденная в кустах туфля была фирмы «Олимпия», коричневого цвета, с левой ноги. Директор Дома культуры трижды объявляла через микрофон, но хозяйка туфли так и не появилась.

— Она, вероятно, и не появится, — сказал Бирюков. — Правая коричневая туфелька «Олимпия» сегодня найдена у озера. Размер ее совпадает с размером ноги потерпевшей. Ты где туфлю оставил?

— У директрисы Дома культуры, — ответил Слава. — Предупредил, чтобы без моего ведома никому не отдавала.

Антон повернулся к начальнику райотдела:

— Товарищ подполковник, пусть Голубев сейчас же отнесет туфлю в прокуратуру Лимакину.

— Действуй, Голубев, — приказал подполковник, а Бирюков вслед уходящему Славе добавил: — И обязательно побывай на том месте, где тебе глаз подбили. Может, какие-либо следы там разглядишь…

Оперативное совещание шло больше часа. Последним обсуждался вопрос о краже из зареченского магазина. Уточняя показания сторожа о том, что преступники перемахнули на мотоцикле через овраг по рельсу, Бирюков спросил начальника ГАИ:

— Могли они, Гриша, такой трюк проделать?

Обиженный недавней колкостью Голубева, Филиппенко высокомерно усмехнулся:

— Насколько мне известно, в нашем районе мастеров такого класса нет.

— А если бы были?.. — настойчиво повторил Антон.

— Если бы да кабы…

Подполковник Гладышев нахмурил седые брови:

— Конкретнее, Григорий Алексеевич…

Высокомерие с лица Филиппенко исчезло.

— Конкретно, товарищ подполковник, по полотну шириной тринадцать сантиметров, да еще ночью, может проехать мотоциклист, имеющий природный талант вождения. По крайней мере мастера спорта звание надо иметь.

— У нас таких мастеров нет?

— Наши «мастера» по дороге толком проехать не могут.

Бирюков снова спросил начальника ГАИ:

— А кто из твоих инспекторов разбирался с автопроисшествием на Заводской? Сегодня ко мне обращались ответчик с потерпевшим. Говорят, автомашину подростки пытались угнать.

— Какие подростки! Водитель Суржиков лыка не вязал. Официальный протокол об этом имеется.

— Он утверждает, что всего одну стопку выпил.

— Другие на его месте, еле ворочая языком, пытаются доказать: «Т-только к-к-кружку п-пива!» — На лице Филиппенко появилось обиженное выражение. — Собственно, с какой стати угрозыск вмешивается в дела ГАИ? Своей работы не хватает?

Антон примиряюще улыбнулся:

— Не обижайся, Гриша, мне надо знать правду.

— Правда у Суржикова на физиономии написана. Будет тебе известно, такие розовые лица бывают только у алкашей. Неужели не понял…

— Внешность, как говорит Слава Голубев, может быть обманчивой.

— Очень вы с Голубевым умные, как я погляжу!..

5. Свинцовая дробина

Невысокого роста, но плотная Галина Тюменцева выглядела старше своих двадцати лет. Лицо румяное, круглое, с чуть вздернутым носом. Копна желтоватых волос. Голубые глаза с сильно накрашенными веками тревожно ускользали от взгляда Бирюкова. Сжимавшие на коленях дамскую сумку руки чуть вздрагивали. На вопрос о мотоцикле она ответила так тихо, что Антону пришлось сказать:

— Говорите громче, Галина Петровна, нас никто не подслушивает.

Тюменцева растерянно огляделась, словно хотела убедиться, действительно ли в кабинете нет посторонних, и повторила:

— Утром вышла из дому — гараж открытый. Заглянула — пусто. Пошла искать и нашла мотоцикл за огородом в конце улицы.

— Почему пошли именно туда, а не в другую сторону? — уточнил Антон.

— Пошла, и все.

— Так не бывает, Галина Петровна, — осуждающе проговорил Бирюков. — Поступки людей обычно логически объяснимы. Видимо, вам кто-то подсказал, что мотоцикл находится за огородом.

— Никто мне не подсказывал, — возразила Тюменцева и нервно щелкнула замком сумки.

— Вы как будто беспокоитесь?

— С чего бы вдруг?..

Всего на одну секунду столкнувшись взглядом с глазами Тюменцевой, Антон сказал:

— По-моему, вы знаете, кто угонял мотоцикл, но боитесь выдать угонщика.

Тюменцева, опустив глаза, открыла сумку и достала из нее сложенный тетрадный листок.

— Вот чего я боюсь…

На листке из ученической тетради в клеточку синей шариковой пастой печатными буквами было написано:

«Галка мотоцыкл твой валяетця за огородами в конце Заводской. Ты здоровая телка прикатишь его без бензина. Вякнешь милиции жалеть горько будишь».

Бирюков перечитал записку несколько раз. Положив листок перед собою на стол, спросил:

— Кого подозреваете?

— Кого-то неграмотного.

— Грамотностью, Галина Петровна, действительно владеет не каждый, а неграмотно написать может всякий. Судя по содержанию записки, сочинил ее кто-то из ваших знакомых.

Тюменцева в натянутой улыбке скривила пухлые губы:

— Не знаю. И вообще, напрасно беспокоитесь. Подавать в суд на угонщиков я не собираюсь.

— У вас нет к ним претензий?

— Нет.

— А если бы мотоцикл не нашелся?

— В петлю бы не полезла.

— Кто передал вам записку?

— На крыльце, под дверью лежала.

— Замок гаража взломали?

— Естественно, — быстро ответила Тюменцева и сразу испугалась: — Ой, нет!.. Замок на земле валялся.

— Значит, его открыли?

— Н-не знаю. Может, я забыла на ночь замкнуть.

Бирюков нахмурился:

— Не надо лукавить, Галина Петровна. Мне вовсе не из праздного любопытства захотелось с вами встретиться. Допустим, на вашем мотоцикле угонщики совершили преступление…

Тюменцева изумленно уставилась на Антона:

— Ой, какая глупость! Это же наверняка мальчишки покатались, пока бензин в бачке был.

— И много его там было, бензина?

— Не знаю, наверное, полный бачок…

— Вы так неуверенно говорите, что придется нам вместе посмотреть ваш мотоцикл. — Антон решительно поднялся из-за стола. — Согласны?..

Тюменцева тоже поднялась:

— Если хотите, пожалуйста.

Дорогой она стала более разговорчивой и откровенной. Задавая вопросы, Бирюков уже на полпути узнал, что работает Галина Петровна мастером-кондитером в кулинарном магазине. Сейчас в очередном отпуске. Была комсомолкой, однако последнее время не стала платить взносы и механически выбыла. Почему перестала платить? Поссорилась с комсомольским секретарем: тот заставлял учиться, а зачем это, если работа кондитера нравится, а лезть в начальство никакого желания нет. Живет одна. Замуж выскочила по дурости. Теперь с мужем развелась. Дом, мотоцикл, обстановка — все ее. «Муженек-то на третий день после свадьбы служить в армию отправился. Два года там прокантовался, пришел на готовенькое да еще и воспитывать начал: не так, мол, жить надо. Собрала ему солдатские вещички — и гуляй, родимый». Заговорив о бывшем муже, Тюменцева вдруг вспомнила:

— Знаете, запасной ключ от гаража остался у Сергея… Может, он мне пакость с мотоциклом сделал?

— Плохой человек? — спросил Антон.

— Для кого, возможно, и хороший, но я ведь с ним крепко поцапалась… — Тюменцева тяжело вздохнула. — Второй день неприятности валятся на мою голову. Вчера мотоцикл, сегодня — подруга утонула.

Антон словно не понял:

— Кто?

— Знакомая моя, Ирина Крыловецкая. В прокуратуре следователь больше часа допытывался: кто она, зачем ко мне приехала, как познакомились… Рассказала все по-честному, а он, зануда, еще в уголовный розыск, к вам, направил. Не доверяет, что ли? Хотите, слово в слово повторю?

— Повторите.

Тюменцева еще раз вздохнула и принялась рассказывать о своих отношениях с Крыловецкой. Познакомились они прошлым летом в санатории «Центросоюз» курорта Белокуриха Алтайского края. Ирина отдыхала по чужой путевке. Была общительная, остроумная и не жадная. Весь сезон не скучали. Знакомство продолжилось после санатория. У Крыловецкой большая квартира чуть не в центре Новосибирска. Тюменцева несколько раз ездила к ней в гости. Жила Ирина одна. Официально числилась замужем, но муж — геолог, намного старше Ирины, мотается по разным экспедициям, дома бывает редко. На прошлой неделе Крыловецкая приехала в райцентр «подышать свежим воздухом». Была вроде как не в себе: много курила, нервничала. Вчера близко к шести вечера ушла на танцы, больше Тюменцева ее не видела.

— Сколько Ирине было лет? — спросил Антон.

— Вчера девятнадцать исполнилось.

— Когда ж она замуж успела выскочить?

— Год назад, когда совершеннолетие подошло.

— Мужа ее видели?

— Только на фотографии. Когда я приезжала, его ни разу дома не было. То в Нарыме, то в Якутии, то в Забайкалье мотается и кучу денег получает. Квартира у них богатейшая! Вся драгоценными камнями завалена. К тому же мама Ирины в торговле работает, любой импорт запросто достает…

— На танцы Крыловецкая трезвой ушла?

— Немножко выпили по случаю дня рождения.

— Рюмку, две? — уточнил Антон.

— Бутылку коньяка и бутылку шампанского, — не задумываясь, ответила Тюменцева и спохватилась: — Не вдвоем, конечно. Муженек бывший приходил с другом…

— Об угоне мотоцикла мужу не говорили?

— Нет. Я ведь только теперь вспомнила, что у Сережки запасной ключ от гаража остался.

— Зачем Сергей приходил?

— А-а… — Тюменцева поморщилась. — Начал, как всегда, нотацию читать. Идейный до тошноты. Я психанула и послала подальше вместе с другом. Без него воспитателей хватает. Ирина тоже вскоре ушла. Я хотела телевизор посмотреть, легла на диван. Пока интересное в программе искала, заснула…

Разговаривая, подошли к шлакоблочному дому со светлыми окнами. Тюменцева открыла калитку. Бирюков следом за хозяйкой вошел в прибранный дворик и по привычке оперативника прежде всего огляделся. Слева стояла металлическая коробка гаража с закрытой на замок дверью. Бетонированная дорожка от калитки упиралась в чисто вымытое деревянное крыльцо. На крыльце белел газетный сверток.

— Сейчас ключ от гаража принесу, — сказала Тюменцева.

Она шагнула к крыльцу, увидела сверток и недоуменно остановилась. Бирюков сразу же заметил на газете крупные буквы, наспех начерченные черным фломастером.

— Гости приходили? — спросил он.

Тюменцева пожала плечами, прочла надпись и с еще большим недоумением стала разворачивать газету. В свертке оказалась коричневая дамская туфля. В отличие от туфельки, найденной следователем Лимакиным на берегу озера, она была с левой ноги.

— Ой!.. — воскликнула Тюменцева. — Иркина «Олимпия»…

Антон взял из ее рук помятый номер «Советской Сибири» за прошедший день. Надпись на газете угрожающе предупреждала: «Ирка, не пей — голову потеряешь! Я поехал домой. Привет!»

Бирюков пригласил понятых.

Осмотр мотоцикла продолжался недолго. На заднем крыле «Восхода» внимание Антона привлекла пустая глазница стоп-сигнала. По краям глазницы торчали острые осколки красного стекла, а в электропатроне с разбитой лампочкой чернел крохотный бугорок. Антон пригляделся, достал из кармана ключ от служебного кабинета и его концом осторожно выколупнул на подставленную ладонь сплющенную свинцовую дробину…

6. По горячим следам

Художественный руководитель районного Дома культуры Михаил Карпович Шпоров от природы был одаренным артистом, но к пятидесяти годам завоевал репутацию человека не от мира сего и стал искать утешения в книгах о выдающихся людях русской сцены.

В этот день Шпорову особенно повезло. Он раздобыл наконец трехтомник воспоминаний о Шаляпине. Михаил Карпович принес первый том на работу и сразу уткнулся в книгу. От приятного занятия оторвала директор Дома культуры. Она вошла в заваленный реквизитом кабинет, поставила перед Шпоровым на стол дамскую туфлю и попросила:

— Михаил Карпович, выслушайте меня внимательно…

— Я весь внимание, — торопливо ответил Шпоров.

— Мне нужно съездить в Новосибирск. Возможно, в мое отсутствие за этой туфелькой кто-то придет. Запомните: без ведома оперуполномоченного угрозыска Голубева туфлю не отдавайте никому! Хорошо меня поняли?

— Прекрасно понял. Простите, а кто должен за ней прийти: мужчина или женщина?

— Пока неизвестно. Может, вообще никто не придет. Кстати, вы Голубева знаете?

— Из милиции?.. Безусловно, знаю. Вячеслав… э-э-э…

— Дмитриевич, — подсказала директор Дома культуры.

— Да, Вячеслав Дмитриевич. Хотя его Славой все зовут…

— Так вот, Михаил Карпович, если у вас спросят туфлю, постарайтесь сразу позвонить Голубеву.

— Сказать, что за туфелькой пришли?

— Нет. Скажите: «Мы очень ждем вас на репетицию».

— Разве у нас сегодня состоится репетиция?

Директор Дома культуры поморщилась:

— Так мы с Голубевым условились. Вы, Михаил Карпович, поняли меня?

Шпоров обиделся:

— Чего ж не понять сущего пустяка? Как только попросят туфельку, немедленно приглашу товарища Голубева на вымышленную репетицию.

— Только сделайте, пожалуйста, это очень осторожно, чтобы тот, кто придет за туфлей, не заметил, что его водят за нос.

— Не беспокойтесь. Уж такую пустяковую роль постараюсь сыграть отменно.

Шпоров предусмотрительно спрятал туфлю в стол, попрощался с директором и как ни в чем не бывало опять уткнулся в книгу. Сколько прошло времени, он потом вспомнить не мог. Во всяком случае, немного, так как Михаил Карпович успел прочитать всего лишь пять-шесть страниц. В дверь постучали. Вошел молодой высокий парень атлетического сложения, одетый в синюю модную рубашку с короткими рукавами и в джинсы.

— Где можно увидеть директора Дома культуры? — спросил он.

— Директор уехала в Новосибирск, — ответил Шпоров. — Простите, вы по какому вопросу?

— Вопрос пустяковый… — Парень замешкался, переступил с ноги на ногу. — Вчера в конце танцев несколько раз объявляли по микрофону о найденной туфле.

— Вчера объявляли?.. Ах, о туфельке! Да, да, объявляли! Сейчас отдам… — Шпоров засуетился. — Только, простите, мне очень срочно надо пригласить на репетицию одного человека. — Достав телефонный справочник, Михаил Карпович раскрыл его на странице, где перечислялись телефоны милиции, и, не зная, по какому номеру звонить, дрогнувшим пальцем набрал 02. — Дежурный? Будьте любезны, пригласите товарища Голубева… На оперативном совещании у начальника? А когда освободится? Не скоро?..

Парень спокойно сел на стул возле стола, посмотрел на встревоженного Шпорова и обаятельно улыбнулся:

— Голубев разрешил мне взять туфлю, а на репетицию он вряд ли придет — совещанию конца не видно.

— Простите… — вконец опешил Михаил Карпович. — То есть каким образом разрешил, как?..

— Ну, как разрешают… — Парень иронично усмехнулся. — Голубев сказал: «Зайди к директрисе Дома культуры и возьми».

— Какие подтверждения у вас на этот счет имеются?

— Моей сестры эта туфля. Она коричневая, фирмы «Олимпия», с левой ноги, размер тридцать шестой… Еще что?.. Каблук длинный, тонкий…

Шпоров неуверенно достал из стола туфлю и стал ее рассматривать, словно впервые увидел необычный сувенир. Приметы, названные парнем, совпадали. Стараясь выиграть время для размышлений, Михаил Карпович поинтересовался:

— Как же ваша сестрица потеряла туфельку?

Парень насупился:

— Пьет она у нас. — И, указав пальцем на лежащую перед Шпоровым книгу, спросил: — О Федоре Ивановиче читаете? Вот человечище был!

— Да, да! Величайший певец, природная одаренность. В наше время…

— Техника в наше время выручает, — перебил парень. — Если бы Шаляпину дать микрофон… Собственно, Шаляпин и без микрофона заставлял люстры дрожать. Надо отметить, что раньше не только певцы, но и вообще все артисты талантливее были. А возьмите режиссеров: Станиславский, Мейерхольд, Немирович-Данченко… О Немировиче есть прекрасная книга из серии «Жизнь в искусстве». Читали?..

Глаза Шпорова загорелись:

— К сожалению, не читал. Теперь нелегко купить интересную книгу.

— Хотите — подарю.

— То есть как… Я могу заплатить…

— Деньги — ерунда, — махнул рукой парень и мгновенно сменил тему разговора. — Не отдадите, значит, туфлю?

Шпорова осенило:

— Вы расписочку напишите, что забрали туфельку с разрешения товарища Голубева.

Парень вытащил из нагрудного кармана фломастер.

— Бумаги не найдется?

Шпоров переложил на столе скопившиеся за последние дни газеты. Обнаружив под ними несколько чистых листков, протянул парню:

— Пожалуйста. Укажите фамилию, имя, отчество, где живете. И обязательно распишитесь.

Парень понятливо кивнул. Он быстро настрочил текст и передал листок Михаилу Карповичу. Тот начал было читать, но парень, бесцеремонно взяв со стола газету, отвлек его:

— Можно туфлю завернуть?

— Да-да, пожалуйста…

Пообещав к вечеру занести книгу о Немировиче-Данченко, парень попрощался. Шпоров снова увлекся чтением, но не успел осилить и полстраницы, как в кабинет заглянул Слава Голубев:

— Привет, Михаил Карпыч! Где начальница?

— В Новосибирске… — рассеянно ответил худрук. — Простите, вам, наверное, дежурный передал?..

— Какой дежурный? Что передал? — не понял Слава. — Мне у директрисы туфлю одну надо забрать.

Шпоров с испугом уставился на заклеенную пластырем скулу Голубева.

— Простите, Вячеслав… э-э-э… Дмитриевич, я только что отдал туфельку брату.

Голубев ошарашенно сел на стул.

— Какому брату?

— Которому вы разрешили. Вот расписочка…

Слава торопливо прочитал:

«Мной, Цветковым Василием Анатольевичем, временно проживающим в г. Новосибирске, по разрешению тов. Голубева получена в районном Доме культуры дамская туфля с левой ноги, принадлежащая моей сестре».

Ниже стояла незамысловатая ученическая роспись.

— Как он выглядит, этот братишка? — быстро спросил Слава.

— Приятный юноша, в летней рубашке и джинсах.

— Детали, Михаил Карпович!..

Худрук не понял, что дал маху, и заволновался:

— Рубашка… э-э-э… синяя, с планочкой, два кармашка. На левом — этикетка «Вранглер»…

— Может, «Рэнглер»? — уточнил Слава.

— Правильно, «Рэнглер». Э-э-это молодежь ее «Вранглером» называет, поскольку английское написание…

— Лицо запомнили?

— Лицо выразительное, волевое и в то же время мягкое… Чем-то похожее на лицо Грега Бонама. Знаете, конечно, английского певца…

— Нет, конечно, не знаю, — раздраженно сказал Слава. — У вас есть фотография этого Грега?

— Она всюду на конвертах с дисками его записей. Фирма «Мелодия» недавно выпустила… В любом киоске…

Из Дома культуры Голубев ушел с таким чувством, которое образно выражается пословицей: близок локоть, да не укусишь. Ведь стоило минутой раньше забежать к худруку, и сейчас уже состоялась бы беседа с парнем, шутя облапошившим доверчивого Шпорова. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что произошел один из неприятнейших в розыскной работе ляпсусов, когда минутное опоздание приводит к многодневному изнурительному труду по раскрытию преступления.

От досады Голубев, казалось, перестал соображать. Он направился было в прокуратуру, но вовремя спохватился, что без туфли там совершенно нечего делать. Слава пощупал ноющую под лейкопластырем скулу, резко повернулся и зашагал к танцплощадке.

Днем на берегу реки было тихо. Слава нашел то место, где вчерашним вечером по нелепой беспечности заработал себе фонарь под глазом, и старательно стал обследовать измятую траву. Дотошно осмотрел каждый сантиметр небольшой полянки среди кустов. Результатом явились два коротких окурка «Мальборо» и едва надкуренная сигарета «Космос», придавленная, похоже, подошвой ботинка или туфли. Слава пристально обследовал петляющую в кустах узкую тропу, но и там, кроме нескольких вмятин от дамского каблучка, ничего примечательного не оказалось.

Голубев поднялся на примостовую насыпь. За насыпью сияло озеро, из прибрежных кувшинок которого утром подняли труп. Слава посмотрел на ветхий пожарный настил, где, судя по всему, ночью разыгралась таинственная пока трагедия. Затем прошел к мосту, облокотился на широкие деревянные перила и тоскливо стал рассматривать светлое здание железнодорожного вокзала, расположенного неподалеку от моста на противоположном берегу реки.

Коротко гуднув сиреной, в сторону Новосибирска покатила электричка. Голубев вдруг подумал, что в одном из вагонов спокойненько посиживает парень, так блистательно унесший у него из-под носа туфельку. На душе стало еще муторнее. «Надо было после Дома культуры сразу на вокзал топать, а не окурки на берегу разыскивать, — мысленно ругнул себя Слава. — Сейчас бы уже мог перехватить «Грега Бонама» и познакомиться с ним». Внезапно вспомнилось, что на вокзале есть киоск Союзпечати, где продаются грампластинки. И тотчас до зарезу захотелось увидеть портрет английского певца, о существовании которого час назад даже не подозревал.

На пустующем перроне полнолицая чернявая мороженщица скучала у своего лотка. Слава на всякий случай поинтересовался, не видела ли она молодого парня в синей импортной рубахе с короткими рукавами и в джинсах. Мороженщица равнодушно зевнула:

— Нет, золотце, не видела.

Голубев вошел в зал ожидания. Лысый киоскер-пенсионер Союзпечати от безделья читал газету. Слава остановился у витрины с разноцветными конвертами грампластинок. На одном из них выделялась крупная желтая надпись «Грег Бонам». С небольшой цветной фотографии улыбался симпатичный молодой человек в расстегнутой кофте. Из-под кофты выступал отложной ворот рубахи. В продолговатом смуглом лице не было ничего вызывающе броского. Даже волосы — в отличие от большинства молодежных кумиров — не свисали на плечи сосульками, а пушисто кудрявились.

— Дедусь, — обратился к киоскеру Голубев, — продайте один экземплярчик… Грега Бонама.

Старичок отложил газету, вытащил из-под прилавка конверт с пластинкой и поднял глаза на Голубева. Увидев под глазом у Славы расплывшийся синячище, он словно обрадовался. Лукаво прищурясь, щелкнул себя по горлу:

— Винболом или боксом увлекаетесь?

— Стойку на бровях отрабатываю, — с самым серьезным видом сказал Слава и ткнул пальцем в портрет английского певца. — Дедусь, этот артист сегодня не был здесь, на вокзале?

Киоскер весело подмигнул:

— Утречком на перроне с Аллой Пугачевой целовался.

— Я, дедушка, в уголовном розыске работаю. — Голубев показал удостоверение. — Ищу похожего на этого артиста парня. Посмотрите внимательно: не появлялся ли он сегодня здесь?

Старичок долго приглядывался к портрету Грега Бонама и наконец вспомнил, что примерно полчаса назад у киоска вроде бы маячил похожий парень. Только годами помоложе и не в кофте, а, кажется, в синей рубахе.

— Что-нибудь купил у вас? — спросил Слава.

— Нет, просто постоял, поглазел и ушел.

— Не в электричке ли он уехал?

— Мог и уехать. Пассажиров немножко было, и, честно сказать, больше этого паренька я не видел.

Настроение у Голубева окончательно упало. С купленной пластинкой Грега Бонама он поплелся к райотделу.

В дежурной части новостей не было. Антон Бирюков отсутствовал. Слава открыл свой кабинет, уселся за стол. Не зная от расстройства, чем заняться, вытащил из стола ножницы и стал вырезать из плотного конверта фотографию английского певца. Вырезав, подровнял края, порассматривал, вздохнул и сунул в записную книжку. Долго сидеть без дела, да еще в одиночестве, Слава не мог, решил заглянуть к эксперту-криминалисту Семенову.

Обычно мрачноватый криминалист на сей раз бодренько насвистывал незатейливый мотивчик. Причиной его приподнятого настроения, как узнал Голубев, явились пригодные для идентификации отпечатки двух больших пальцев, снятые на дактилопленку с лицевой стороны разорванной фотографии «Дикой кошки». Семенов даже продемонстрировал Голубеву на небольшом квадратике бумаги, каким образом была разорвана фотография. Слава поздравил эксперта с успехом и стал рассказывать ему о своей неудаче.

Разговор перебил телефонный звонок. Семенов ответил и сразу сказал Голубеву:

— Беги в дежурную часть, Бирюков тебя разыскивает.

В дежурке Слава схватил лежащую на столе трубку и начал было жаловаться Бирюкову на невезение, однако тот не дал договорить:

— Туфля у меня. Кроме того, отыскался мотоцикл, на котором совершена кража из зареченского магазина…

— Как у тебя?! Где отыскался?!

— Звоню из дома хозяйки этого мотоцикла. Фамилия ее Тюменцева. Она сейчас во дворе разговаривает с понятыми. — Бирюков, похоже, сильно спешил. — Слушай, Слава, пока я здесь завершаю формальности, срочно созвонись с больницей и всеми здравпунктами в райцентре. Сторож, оказывается, все-таки выстрелил по мотоциклистам и, вероятно, всыпал заднему в спину. Срочно предупреди всех медиков! Хозяйка идет в дом — работай, Слава…

Обзвонить медицинские учреждения, куда предположительно мог обратиться за помощью раненый преступник, было пустяковым делом. Застрял Слава лишь на железнодорожной амбулатории, единственный телефон которой упорно показывал «занято». Раз за разом набирая один и тот же номер. Голубев нетерпеливо поглядывал на часы.

Через четверть часа терпение лопнуло. Прикинув, что быстрее, пожалуй, съездить в амбулаторию, чем неизвестно сколько крутить телефонный диск, Слава выскочил к автобусной остановке. Здесь опять началось невезение. Пассажирские автобусы курсировали в райцентре, можно сказать, по наитию, и Голубеву пришлось проторчать на остановке больше двадцати минут. Затем столько же времени автобус простоял перед полосатым, подмигивающим красным глазом шлагбаумом у железнодорожного переезда, пока проходили встречные электровозы с длинными-предлинными составами грузовых вагонов.

Пахнущий лекарствами вестибюль амбулатории, когда Голубев наконец заявился туда, пустовал. Слава прежде всего поискал взглядом кабинет главного врача, где, по справочнику, находился телефон. Из приоткрытой двери с табличкой «Перевязочная» слышались возбужденные женские голоса. Голубев почувствовал внезапную тревогу и зашел в перевязочную.

…Слушая сбивчивый рассказ молоденькой медсестры, у которой от пережитого заметно дрожали руки, Слава проклинал в душе невезучий сегодняшний день. Буквально час назад главный врач амбулатории уехал на вызов к больному, а медсестра стала прибирать в его кабинете. Неожиданно в кабинет вошел невысокий парень в черной рубахе навыпуск, улыбнулся и попросил «посмотреть спину». Не подозревая подвоха, медсестра предложила снять рубаху, а когда увидела три ранки с большими пятнами воспалительных покраснений, испугалась. Она хотела вызвать по телефону «Скорую помощь», чтобы отправить пациента в хирургическое отделение районной больницы, но парень выхватил из кармана пистолет и угрожающе приказал: «Сейчас же положь трубку на стол!» После этого закрыл на защелку английского замка дверь, усмехнулся: «Ну-ка, сестричка, выколупни мне дробины из спины». Медсестра робко заикнулась, что для такой операции надо, мол, сделать обезболивающий укол, а у нее нет шприца и необходимого лекарства. Парень снова погрозил пистолетом, опять усмехнулся: «Колупай так — я терпеливый». И правда, пока медсестра скальпелем и пинцетом удаляла из-под кожи свинцовые дробины, он ни разу не вскрикнул, только скрежетал зубами. Потом осушил одним глотком из мензурки оставшийся спирт, которым медсестра обрабатывала ранки, собрал извлеченные из спины дробины, еще раз погрозил пистолетом и спокойно ушел из амбулатории…

Голубев попытался выяснить у медсестры характерные приметы столь необычного пациента, но та с испугу запомнила лишь на правом предплечье парня расхожую среди уголовников татуировку «Года идут, а счастья нет».

Вот с такими довольно скромными сведениями Слава вернулся в райотдел.

В кабинете эксперта-криминалиста Антон Бирюков и следователь Лимакин рассматривали надпись на разорванной фотографии «Дикой кошки». Едва Голубев появился в дверях, оба вопросительно уставились на него.

— Полдня, как ищейка, по горячим следам пробегал, — обреченным голосом сказал Слава. Он опустился на стул и принялся рассказывать о своем невезении. Когда закончил невеселое повествование, передал Бирюкову расписку Василия Анатольевича Цветкова, временно проживающего в Новосибирске, о получении в районном Доме культуры дамской туфли с левой ноги. Тяжело вздохнул: — Вот, единственный «документ» выбегал. По-моему, этот Цветков вполне мог назваться Иваном Сидоровичем Петровым, постоянно проживающим в Рио-де-Жанейро…

Бирюков прочитал «расписку», передал ее следователю и спросил:

— Не тот ли это Васек, которому «Дикая кошка» подарила свое фото?

— Может, под «Васька» кто-то сработал, — высказал предположение следователь.

Голубев пробежал взглядом надпись на фотографии, повернулся к Бирюкову:

— Игнатьич, вчера я узнал такую штуку… Говорят, на Заводскую, к какой-то тете Марусе Данильчуковой приехал племянник-студент. Зовут Васьком. Не поинтересоваться ли нам этим племянничком, а?..

— На Заводскую? — переспросил Антон и сразу посмотрел на следователя. — Слушай, Петя, похоже, к этой улице все концы ведут…

— Точно! — подхватил Лимакин. — Мотоцикл у Тюменцевой угнали, Крыловецкая у нее жила, туфельку, унесенную из Дома культуры, Галине Петровне на крылечко подложили…

— Какой мотоцикл? Какая Крыловецкая? — не понял Голубев.

Бирюков коротко рассказал о сути дела и заключил:

— Срочно, Слава, займись тети Марусиным племянником, а я тем временем повстречаюсь с бывшим мужем Тюменцевой. Он на гормолзаводе шофером работает.

7. Друзья по несчастью

На просторную асфальтированную территорию гормолзавода один за другим въезжали тяжелые молоковозы. Опростав у приемного цеха свои вместительные утробы, машины сразу отправлялись в новые рейсы.

Антон Бирюков улучил удобную минуту, пока очередной молоковоз пристраивался под разгрузку, подошел к молоденькой приемщице в белом халате и спросил о шофере Тюменцеве. Девушка прежде, чем ответить, посмотрела на миниатюрные часики с новым лакированным ремешком:

— Тюменцев будет в ночную смену.

— Домашний адрес его не знаете?

— Не знаю. — Девушка опять полюбовалась часами, и Антон догадался, что в них вложена первая самостоятельная зарплата. — Через десять минут подъедет напарник Тюменцева. Он наверняка скажет адрес Сергея.

Бирюков улыбнулся:

— У вас такая точность, до минут?

— У нас график — закон, — с очень серьезным видом ответила приемщица.

Напарник Тюменцева опередил «закон» почти наполовину. Из распахнувшейся дверцы молоковоза высунулся коренастый парень и задним ходом стал устанавливать машину к приемному патрубку. Антон пригляделся. Вначале вспомнил, что видел этого парня у озера, когда поднимали труп, а затем уже память подсказала, что это как раз и есть тот Павел Мохов, привет от которого передавал шофер Исаков, хлопотавший за своего соседа Суржикова насчет водительских прав. Бирюков подождал, пока Мохов соединил сливной шланг молоковоза с приемным патрубком, подошел к нему и поздоровался.

— З-здравствуйте, — вроде бы растерялся Павел, но тут же досадливо махнул рукой. — Вот дурная привычка! Столько лет пролетело, а при встрече с угрозыском сердце екает.

— Не забыл еще?

— Такое не забывается.

— Лет шесть, кажется, чудил?

Мохов помял в руках белую ветошь, которой обтирал фланец шланга перед присоединением к патрубку, усмехнулся:

— Шесть с половиной отсидел в два приема, а дурью маялся больше семи. Будь она проклята, шальная жизнь.

Вакуумная установка быстро проглотила содержимое молоковоза, угрожающе засипела. Юная приемщица мигом выключила рубильник и генеральским тоном приказала:

— Павел! Отъезжай!

— Один момент, — извинился перед Бирюковым Мохов. Уступив место очередной машине, он отъехал в сторону, распахнул дверцу кабины и стал закуривать. Когда Бирюков подошел к нему, спросил: — Наверное, по поводу Суржикова?..

Антон чуть помолчал:

— Не только.

— Да?.. — Мохов глубоко затянулся сигаретой. — Что касается других поводов, не знаю, но Суржиков не виноват в наезде на дом Исакова. Потому и я посоветовал к вам обратиться. Тут в общем… Филиппенко на Виктора Андреича ополчился. Физиономия ему показалась подозрительной, а у Суржикова лицо всегда красное, будто свеклой натертое.

— Тебе, вероятно, известно, что работники ГАИ не только по цвету лица трезвость определяют…

— Ну, запашок у Андреича, скрывать нечего, имелся. Тут никуда не попрешь. Но ведь надо по-человечески разбираться. Разве шофер с двадцатилетним стажем, если нормально держится на ногах, в угол дома заедет?

— Тебе откуда известно, что Суржиков нормально держался на ногах? — спросил Антон.

— Видел всю комедию, когда инспектора ГАИ разбираться приехали. Со смены как раз домой шел.

— В какое время это случилось?

— В двенадцатом часу ночи. В одиннадцать я Сергею Тюменцеву молоковоз передал. Минут двадцать автобуса на остановке дожидался, потом примерно столько же ехал. Вот, считайте сами…

— Кто же, по-твоему, это сделал?

— Недоростки малолетние. — Мохов стряхнул с сигареты пепел. — У меня у самого на днях чуть не случилось подобное. Остановился в сумерках у дома, чтобы перекусить. Минут через пятнадцать выхожу — пацан с соседней улицы в замке зажигания проволокой ковыряет. Надрал ему уши — на том дело кончилось. А если бы я по оплошности ключ в замке зажигания оставил? Тоже бы сопляк в первый же угол въехал.

— Чей подросток?

— С соседней улицы, говорю, с Заводской. Борька Муранкин. Мать его на вокзале мороженое продает, крикливая женщина.

— Ты на Садовой, что ли, живешь?

— Ну… В мамашином доме пока обитаю.

— Не женился?

— Не-е… С кем попало не хочу судьбу связывать, а порядочные от меня шарахаются после колонии. Теперь мне долго придется авторитет зарабатывать.

— Тюменцева адрес знаешь?

— Угу. К родителям Серега от Галки перебрался. Наверное, по поводу угона мотоцикла им заинтересовались?

— Ты догадлив.

— Опыт общения с угрозыском подсказывает. — Мохов покосился на сиденье рядом с собой. — Садитесь, подвезу до Сергея. Мне все равно в ту сторону ехать.

Бирюков поднялся в кабину. Молоковоз рыкнул мотором, миновал заводские ворота и покатил по райцентру. Мохов выбросил в открытое окно сигаретный окурок. Недолго помолчав, заговорил:

— Про угон мотоцикла у Галки Тюменцевой мне Исаков рассказывал сегодня у озера, когда там доставали труп фартовой молодки…

— Не знаешь ее?

— Не-е, не знаю. Сергей Тюменцев, железно скажу, не виноват в угоне Галкиного мотоцикла. Это малолетки развлекаются. Схватят, дураки, срок — слезы лить будут…

— Первое наказание ты, кажется, за угоны мотоциклов отбывал? — вспоминая прошлые грешки Мохова, спросил Бирюков.

— По совокупности. Вдобавок к угонам детали откручивал. Хотел «Урал» по частям собрать. Фару да карбюратор только и успел в заначке припрятать.

— Любопытна логика несовершеннолетних угонщиков… — начал Антон, но Мохов не дал ему договорить:

— На арапа все делается, без логики. Помню первый свой угон. Сидели ночью на лавочке. Десятый раз старые анекдоты пересказали, а спать не хочется — днем выспались. Кто-то из пацанов вякнул: «На мото бы покататься?» — «В чем дело?.. — говорю. — Кругом гаражи, хозяева дрыхнут». — «Слабо, Пашк!» — «Бутылку ставишь?» — «Ставлю!» Ударили по рукам и… на соседском мотоцикле весь бензин, что в бачке был, прокатали. А выигранная по спору бутылка водки в ту пору мне была нужна как собаке пятая нога. От одной рюмки целый день тошнило…

Бирюкову не хотелось касаться прошлого Мохова, но Павел сам начал. Видно, сидела в нем боль за некогда совершенное преступление, и некому было ее излить. А Бирюков все знал, и это побуждало Павла к откровенности.

— Многое, конечно, от подстрекателя зависит, — продолжал Мохов. — В мое время табунил Пшендя — мелкий щипач, выдававший себя за урку. У таких, как Пшендя, подлый закон: сам замаран — другого замарай. Потом тверди недоростку, пугай его: назад дороги нет — заметут, жить хочешь — держись за меня, сопляк, одна у нас теперь дорожка… Ну и лопухи, конечно, верят гадам, пятки им лижут…

Еще и потому, может быть, вспомнил Павел Мохов свое безрассудное и горькое прошлое, что теперь-то мог гордиться собой. Бирюков не перебивал, чувствовал — надо человеку выговориться. Не столь часто, к сожалению, приходится работникам милиции вот так — уже на равных — беседовать с бывшими их подопечными. Лишь после того, как Мохов, тяжело вздохнув, замолчал, Антон спросил:

— А куда подевался этот Пшендя?

— Водкой, паразит, захлебнулся.

Такой вопрос Антон задал не случайно. Павел натолкнул: довольно часто на первое преступление сбивает подростков опытный уголовник. Поэтому и «вдохновителем» угона мотоцикла у Тюменцевой мог быть кто-то постарше. Бирюков попробовал выяснить взаимоотношения Сергея Тюменцева с бывшей женой, но Мохов демонстративно уклонился от ответа:

— В семейном деле Серега пусть сам исповедуется. — И затормозил у домика с расписными наличниками. — Вот как раз его резиденция…

Бирюков открыл скрипнувшую калитку и вошел в просторную ограду, похожую на оранжерейный цветник. На скрип калитки из-за угла небольшой веранды выбежала лохматая болонка, залилась звонким беззлобным лаем. В ту же минуту показался обнаженный по пояс загорелый парень в спортивных брюках.

— Чапа, не пустозвонь! — прикрикнул он.

Собачка послушно умолкла. Бирюков назвал свою должность и спросил:

— Вы Сергей Тюменцев?

— Да, — спокойно ответил парень. На его лице при этом не появилось ни малейшего оттенка удивления, как будто он давно ждал сотрудника уголовного розыска. — Проходите в тень, там прохладней. — И, пошаркивая спадающими шлепанцами, направился за веранду.

В тени навеса стояла старая тахта. На ней обложкой кверху лежал развернутый учебник физики за десятый класс, а рядом — школьная тетрадка с заложенным в нее карандашом.

— Садитесь, — показывая на тахту, предложил Тюменцев и сам пристроился на краешек.

Бирюков сел. Стараясь исподволь подойти к интересующей его теме, показал на книгу:

— Занимаетесь?

— Нынче хочу в автодорожный институт на заочное поступить. Надо учиться, пока годы молодые да память свежая.

Тюменцев ладонью поправил волнистые русые волосы. Он производил впечатление уравновешенного человека, чуточку ироничного. В отличие от некоторых «обиженных» мужей не стремился поливать свою бывшую жену грязью. Напротив, даже в чем-то сочувствовал ей, старался основную вину в неудавшейся семейной жизни взять на себя. А жизнь эта, по словам Тюменцева, и не могла состояться.

За месяц до призыва в армию Сергей познакомился на танцах с Галиной, и сразу — заявление в загс. Кое-как дождались регистрации, отгуляли свадьбу, и он уехал на два года служить. Когда вернулся со службы, не узнал Галину — так она изменилась. Каждую субботу к ней приходили подруги из общепита с мужьями. Играли допоздна в карты. Ну а где карты, там и выпивка. Сам Тюменцев в этих развлечениях не участвовал: и презирал такой отдых, и работа не позволяла — с похмельной головой до аварии один шаг…

— Обычно при разводах какая-то причина бывает, — с намеком сказал Бирюков.

— С Галиной рано или поздно мы все равно бы разошлись. Между нами ничего общего нет: ее к роскоши тянет, а мне роскошь — до лампочки. Загорелось ей «Жигули» купить. Спрашиваю: «Зачем нам машина? Хватит мотоцикла». — «На мотоцикле ездить уже не престижно», — отвечает. «Да разве в этом престиж заключается?» — «А в чем? Надо мной подруги хихикают за то, что машины нет». — «Да кто они, твои подруги? Обывательницы районного пошиба». — «Дурак идейный!»… Вот поговорили, называется…

— После этого вы и ушли?

— Нет… Ушел, можно сказать, по своей вине: невпопад обидное Галине ляпнул. На прошлой неделе, значит, прихожу домой после ночной смены уставший, как черт. Смотрю, на диван-кровати в зале парочка спит. Тихонько спрашиваю Галину: «Кто такие?» — «Подруга, которая мне импортные вещи достает, из Новосибирска приехала отдохнуть с мужем». Сразу-то я поверил, но, когда пригляделся, вижу, что этому «муженьку» — и «подруге» тоже — лет семнадцать… Злость меня взяла, говорю: «Ты что, дом свиданий организовала?» Ну тут Галина и спустила на меня всех собак, аж «муж с женой» проснулись. Попробовал скандал на тормоза перевести — еще сильнее по кочкам понесла, бельишко мое из шифоньера вышвырнула. Собрал я вгорячах, что под руки подвернулось, сунул в солдатский рюкзак, и прощай, золотая рыбка.

— Что за гости у Галины ночевали? — спросил Бирюков.

— Кто их знает. Парня того больше не видел.

— А женщину?

— Да какая там женщина. — Тюменцев небрежно махнул рукой. — Размалеванная косметикой девица. Как Пашка Мохов о ней сказал: «Молодка, ловящая фарт».

Антон, стараясь не показать вида, сосредоточился:

— Значит, вы с Моховым вчера были у Галины?

— Был, с Пашкой… Когда вещички собирал, ключ от гаража в кармане остался. Ну а зачем он мне? Решил отнести. Мохова за компанию позвал, чтобы соседки языки не чесали, дескать, похаживает Сергей к бывшей женушке…

Бирюков посмотрел Тюменцеву в глаза:

— Так вот, Сергей, Галина говорит, что ключ от гаража вы ей не отдавали.

— Почему не отдавал? — удивился Тюменцев. — При Мохове и при той размалеванной девице лично в руки Галине отдал. Правда, Галина была заметно выпивши, может, забыла. — И сразу спросил: — Вы насчет угона мотоцикла?

— Хочу выяснить…

— Позапрошлую ночь ключ у меня был, — с прежней непосредственностью сказал Тюменцев.

— А не у вашего друга?

— У какого?

— Скажем, у Мохова.

— Зачем Пашке ключ? Пашка в ту ночь работал. Утром его сменил Исаков, а последнюю ночную смену крутил баранку я. Вот отоспался немного да за физику сел… — На лице Тюменцева появилось такое выражение, словно его осенила внезапная догадка. — Думаете, Мохов опять за старое взялся? Нет! Пашка теперь совсем другим стал. Честное слово!

— Давно с ним знакомы?

— Мы — друзья по несчастью. Когда Пашку первый раз судили, я тоже чуть было за компанию не загремел. На угнанном мотоцикле разок прокатился. — Тюменцев смущенно опустил глаза и вдруг стал оправдываться: — Нет, честное комсомольское, ключ Галине при свидетелях отдавал!

— Куда она его положила? — быстро спросил Антон.

Тюменцев показал на левую сторону груди:

— Вот тут у Галины на зеленой трикотажной кофточке карманчик есть. Она туда ключ сунула.

— Но почему, Сергей, вы целую неделю держали ключ у себя и только вчера надумали отдать?

— Забыл про него. А вчера в конце дня Мохов зашел, говорит, что на пересменке Исаков рассказывал — у Галины, мол, «Восход» угоняли. Тут я и вспомнил. Думаю, надо отдать ключ, а то, чего доброго, еще на меня согрешат. Сразу и пошли с Пашкой к Галине. Пришли, а там коньяк с шампанским на столе, сидят с подружкой попивают. Нам налили, дескать, выпейте за день рождения подружки. Иркой Галина ее называла. Мохов, не стану утаивать, выпил, а я отказался — мне ж Исакова надо было в ночную смену менять, да и вообще я выпивку не признаю. Галина начала хамить. Чтобы не нарваться на неприятность, я отдал ключ, и мы с Пашкой потопали…

Бирюков выяснил, что Тюменцев с Моховым пробыли у Галины минут тридцать. Когда они вошли в дом, Галина кого-то убеждала по телефону: «Нету ее у меня, нету! И не было никогда… Нет, не было!» Положив трубку, обеспокоенно сказала Ирине: «Он, кажется, все-таки с семичасовой электричкой прикатит». — «Обалдел идиот!» — проговорила Ирина и щелкнула зажигалкой. Курила она сигарету за сигаретой. На среднем пальце правой руки у нее сверкал перстень, а на безымянном левой — золотое кольцо с вензелем-печаткой. Сам Тюменцев в подобных побрякушках не разбирается, но, по мнению Мохова, такой перстенек стоит не меньше трех тысяч, а печатка — рублей двести пятьдесят.

«Ни того, ни другого на пальцах мертвой Ирины не было», — отметил про себя Бирюков и, поднимаясь с тахты, сказал:

— Что ж, Сергей… Спасибо за информацию.

— Не за что.

Тюменцев легонько оттолкнул ногою ласкающуюся к нему болонку и проводил Бирюкова до калитки.

8. Племянник тети Маруси

Получив от Антона задание заняться тети Марусиным племянником, Слава Голубев первым делом забежал в паспортный стол, чтобы узнать адрес Данильчуковой. На улице Заводской была прописана пенсионерка Данильчук Мария Захаровна. К ней и направился Слава, заранее настроясь на неуспех.

Пенсионерка оказалась еще довольно крепкой словоохотливой женщиной с загрубевшими, в трещинах, руками, которые она во время разговора стеснительно прятала под фартук. Благодаря общительному характеру Слава быстро нашел с Марией Захаровной общий язык и поначалу даже не поверил во внезапно свалившуюся на него удачу: Василий Анатольевич Цветков доводился Марии Захаровне родным племянником — сыном младшего брата. Было этому Василию Анатольевичу от роду семнадцать лет. Родители его живут в Новокузнецке, а сам Вася, закончив нынешней весной школу, приехал поступать в Новосибирский институт связи, но, поскольку приемные экзамены там начнутся только в августе, надумал погостить у тети. Явился к ней как гром с ясного неба на прошлой неделе и целыми днями пропадал на речке. Ночевал на сеновале — летом в избе спать душно.

Мария Захаровна подтвердила, что одет Вася в синюю рубаху с короткими рукавами и в «тесные заграничные штаны». Никаких вещей с собой не привез, «в чем есть, в том и приехал».

— А где сейчас Вася? — спросил Голубев.

— Домой чего-то надумал поехать, — ответила Мария Захаровна. — Я сегодня с утра пораньше в мастерскую-бытовку отправилась, пылесос из починки взять. Подошла к озеру, а там народу тьма-тьмущая. Утопленницу молоденькую из воды вытащили. Ну, пока там потолклась, затем пылесос получила, в хозмаг зашла мыла купить. Прихожу домой — дом на замке. Ключ в летней кухне, где мы всегда его оставляем. Открыла — на столе записка от Васи. Вот…

Мария Захаровна взяла с буфета розовую бумажную салфетку и подала ее Голубеву. «Тетя Маруся, я поехал домой», — прочитал Слава написанное черным фломастером. Вспомнив расписку, оставленную худруку Шпорову, он вытащил фотоснимок Грега Бонама.

— Тетя Маруся, на этого парня Вася похож?

Мария Захаровна прищурилась:

— Волосы похожи, а лицо у Васи моложавей. И рубаха совсем другая.

— Фотографии его нет?

— Нет, фотографии нету, — спокойно ответила Мария Захаровна и вдруг встревожилась: — Разве случилось с Васей что?

— Одного нехорошего человека ищем. Предполагается, что Вася знает его, — уклончиво ответил Голубев.

— Господи-боженька! В нашем роду никто с плохими людьми не связывался.

— Несовершеннолетние, бывает иногда, по неопытности знакомятся с кем попало.

— Так-то оно так. Только, по моему соображению, у Васи и знакомых здесь, в райцентре, никого не было. Он в первый раз сюда приезжал.

— А с соседкой вашей, Галиной Тюменцевой, Вася разве не знаком?

— Что ты, миленький!.. Галина — разведенная с мужем женщина, а Вася — совсем мальчишка.

— Мария Захаровна, вспомните, пожалуйста, как узнали, что Вася в Новосибирский институт поступает, почему он неожиданно надумал к вам приехать…

Мария Захаровна шевельнула под фартуком пальцами и принялась неторопливо размышлять вслух. О том, что племянник уехал из Новокузнецка поступать в Новосибирский институт связи, ей сообщил полмесяца назад брат. Васин отец. Он вызвал ее на телефонный разговор, сказал адрес института и попросил съездить туда, чтобы узнать, как Вася устроился с общежитием. На следующий же день после разговора с братом Мария Захаровна набрала в огороде корзиночку свежей клубники, чтоб не с пустыми руками явиться к племяннику, и на утренней электричке отправилась в Новосибирск. В приемной комиссии института ей сказали, что Василий Цветков поселился в общежитии рядом с институтом, по улице Нижегородской, 23. Какая-то девушка, видать, из студенток, проводила Марию Захаровну в это общежитие и помогла найти комнату, куда поселили Васю, однако на месте его не оказалось. Товарищ, живущий с ним, сказал, что Вася «поехал учить на пляж». Вернется поздно вечером.

Пообедав в студенческой столовой, Мария Захаровна прождала племянника весь день и, когда до отхода последней электрички в райцентр остался всего час, побрела с корзиночкой клубники на железнодорожный вокзал Новосибирск-Южный. На полпути неожиданно встретила Галину Тюменцеву. Оказывается, Галина приехала к подруге, которая живет близко от института, на улице Гурьевской. Узнав, что Мария Захаровна с расстройства не сообразила оставить в комнате племянника клубнику, охотно взяла корзиночку, записала адрес и фамилию Васи, чтобы завтра утром передать ему подарок от тети.

— Получается, с Тюменцевой Вася все-таки был знаком? — спросил Голубев.

Мария Захаровна помедлила с ответом:

— Нет. Галина, как вернулась из Новосибирска, сказала, что сама она не смогла забежать в общежитие и оставила ягоды у подруги, а та якобы обещала отнести.

— Имя или фамилию той подруги Тюменцева не говорила?

— Говорила… То ли Верка, то ли Ирка…

— Кажется, на днях какая-то подруга у Тюменцевой гостила, — намекнул Слава.

— Не знаю, болтать не буду.

— А что это Вася задолго до приемных экзаменов в институт приехал?

— Подготовительные курсы хотел посещать. Неделю походил на них и бросил. Самостоятельно стал готовиться.

— С книжками к вам приехал?

— Нет, без книжек, — ответила Мария Захаровна таким тоном, как будто только теперь догадалась, что племянник, находясь у нее, попросту говоря, бездельничал.

Голубев еще раз перечитал короткую записку на розовой салфетке и опять спросил:

— Куда же Вася уехал: в Новокузнецк или в Новосибирск?

— Должно быть, в Новокузнецк. Дом-то его там, — неуверенно проговорила Мария Захаровна и, чуть подумав, добавила: — А может, он уже и общежитие институтское домом считает.

— Деньги у него были?

— Наверно, были. Как-то давала рубль на мороженое — не взял.

— С девушками Вася как?.. Дружил?

— Слюнтяй он на этот счет. Семнадцать уж стукнуло, а не знает, с какой стороны подойти к девушке.

— А вообще характер у Васи какой?

— Вообще-то характер у него материн: вспыльчивый, как порох. И уж что зарубит, хоть кол на голове теши, своего добьется. Очень самолюбивый и настойчивый. Взять с тем же институтом… Упирались родители всяко, чтоб он в Новокузнецке учился. Помощь при поступлении обещали. Нет, сказал, поеду учиться в Новосибирск, поступлю без вашей помощи. И поступит! У него за десятилетку ни одной троечки нет, почти все пятерки. Этим в отца удался. Братец мой сильно башковитый мужик. Большим начальником на металлургическом комбинате работает, а вот дома — размазня. Жена в семье главенствует…

Заговорив о Васиных родителях, Мария Захаровна настолько увлеклась, что Голубеву пришлось прервать ее. Слава записал новокузнецкий адрес Цветковых, попрощался с разговорчивой пенсионеркой и заторопился на железнодорожный вокзал.

Июльское солнце нещадно палило с безоблачного неба. На перроне вокзала ожидающие очередную электричку пассажиры плотным кольцом окружили лоток с мороженым. Разбитная мороженщица бойко привлекала покупателей:

— Мужчины, кто с похмелья, подходите без очереди! Всего пятнадцать копеек за облегчение души! Девушка, не торопись, пропусти дядечку поправить здоровье!..

Приглядываясь к подросткам и молодым парням, Голубев взад-вперед прошелся по перрону — ни одного знакомого лица не было. Слава заглянул в малолюдный зал ожидания. У киоска Союзпечати две девчушки старательно перебирали открытки с портретами киноактеров. Лысый киоскер-пенсионер, едва увидев Славу, развел руками: интересующий, мол, тебя парень так и не появлялся. Слава молча кивнул — дескать, вас понял — и подошел к расписанию поездов. Единственный в сутки поезд из Новосибирска на Новокузнецк проходил райцентр в двенадцать часов ночи. Прикинув, что сидеть сложа руки до этого времени в вокзале будет слишком роскошно, Голубев решил поручить контроль за Васей Цветковым — если тот, конечно, появится, дежурному сотруднику линейного отдела транспортной милиции.

Пожилой приземистый сержант, как узнал Слава, заступил на дежурство в середине дня. Он внимательно выслушал словесный портрет Васи, посмотрел фотографию Грега Бонама и с украинским акцентом сказал:

— Нэ, такого хлопца нэ видэв. Появится — нэ упущу.

Голубев вышел из линейного отдела, пересек привокзальную площадь и на автобусной остановке присел на скамейку. Автобуса, как всегда, не было. Со стороны железнодорожного переезда показался желтый мотоцикл с коляской. По белому хоккейному шлему Слава издали узнал сидящего за рулем Филиппенко. Поднял руку. Когда начальник ГАИ остановился, попросил:

— Гриша, подбрось до прокуратуры.

— Мог бы и на своих двоих прогуляться, — видимо, не забыв еще утреннюю колкость, усмехнулся Филиппенко, однако тут же скосил взгляд на прикрытую брезентом коляску мотоцикла. — Надевай шлем.

Слава мигом вытащил из-под брезента шлем и впопыхах нахлобучил его задом наперед. Начальник ГАИ нахмурился:

— Надень как следует и ремешок застегни.

— Есть, надеть как следует! — козырнул Голубев, усаживаясь на заднее сиденье.

Филиппенко плавно тронул с места. Не оборачиваясь, спросил:

— Не знаешь, чего Бирюков по Суржикову против меня копает?

— Видать, Гриша, ты промашку дал. Антон Игнатьич зря копать не станет.

До прокуратуры доехали молча. В кабинете следователя Лимакина одиноко курил судмедэксперт Борис Медников. Поздоровавшись с ним, Слава спросил:

— Чего здесь прохлаждаешься?

— А кофейку попить зашел да в картишки с прокурором срезаться, — в обычной манере флегматично пошутил Медников.

— Заключение, наверное, принес?

— Угадал, сыщик.

— Ну и что там, Боря?

— Паралич дыхательного центра вследствие гипоксии, вызвавшей фибрилляцию желудочков сердца и его остановку.

— Ой, как умно! Другими словами сказать можешь?

— Для умственно отсталых могу: смерть от утопления.

— В такой луже?.. — удивился Голубев. — Там же воробью по колено!

— Захлебнуться можно в ложке, — изрек Медников и многозначительно добавил: — Особенно если этому поспособствовать…

— Боря, не томи.

Судмедэксперт старательно раздавил в пепельнице окурок.

— На затылке потерпевшей имеется травма, от которой обычно наступает помрачение сознания. Если в таком состоянии столкнуть человека в воду, утопление гарантировано. К тому же красавица была пьяна…

— Когда наступила смерть?

— Около двенадцати ночи.

— Значит, сразу после танцев?

— Это вам, сыщикам, решать: после танцев или после ресторана.

Вошел Петр Лимакин. Бросил на стол папку с материалами начатого расследования и посмотрел на Голубева невеселым взглядом. Слава, не дожидаясь вопросов, принялся выкладывать информацию о племяннике Марии Захаровны Данильчук. Когда он упомянул улицу Гурьевскую, на которой в Новосибирске вроде бы живет подруга Тюменцевой, лицо следователя повеселело. Но заговорил Лимакин лишь после того, как Слава, что называется, на едином дыхании полностью выдал собранные сведения.

— Адрес по Гурьевской Тюменцева сообщила мне на допросе. — Следователь раскрыл папку. — Я из кабинета Семена Трофимовича только что переговорил с областной прокуратурой. Там через городское адресное бюро узнали: в квартире по указанному адресу десятый год прописан Фарфоров Вадим Алексеевич, а в прошлом году прописалась Крыловецкая Ирина Николаевна, на семнадцать лет его моложе…

— На каком основании оформлена прописка?

— На основании свидетельства о браке…

— Крыловецкая — жена Фарфорова?

— Так выходит…

Зазвонил телефон. Лимакин ответил, сразу сосредоточился. По содержанию разговора Голубев понял, что звонит Бирюков. Следователь подробно пересказал полученную от Славы информацию о Васе Цветкове, выслушал сказанное в ответ, кинул короткий взгляд на Голубева и закончил:

— Он сейчас у меня. Сделаем, Антон Игнатьевич, быстро сделаем.

Когда Лимакин положил телефонную трубку, судмедэксперт Медников поднялся.

— Ну я пошел…

— Спасибо, Боря, — пожимая ему руку, сказал Лимакин и повернулся к Голубеву. — Слава, надо срочно выбрать из вашей картотеки всех, кто привлекался по уголовным делам, с именем Валерий…

— Только имя… А фамилия?..

— Фамилию Бирюков пока не знает, но высказывает предположение, что в деле замешан какой-то Валерий и что кража в Заречном и смерть Крыловецкой завязаны в один узел.

— Откуда он звонил?

— Из райпо.

— Чего его занесло в торговую фирму?

— Не знаю, не стал он этого объяснять. Как управишься с картотекой, побывай на вокзале в кассе предварительной продажи билетов на транзитные поезда. Бирюков подсказывает, что племянник тети Маруси Данильчук, возможно, заказывал там билет до Новокузнецка. Если только уже не уехал в Новосибирск.

9. Железная интуиция

В философии интуицией принято считать непосредственное постижение истины без предварительного логического рассуждения. Не отрицая, в общем-то, философского толкования, Антон Бирюков все-таки подобное определение интуиции относил к категории чистой случайности. В своей работе, начиная распутывать замысловатый клубок, он с первых шагов старался проникнуть в самую суть преступления, и, когда это удавалось, эмоциональный Слава Голубев обычно восклицал: «Игнатьич! У тебя железная интуиция!»

От Сергея Тюменцева Бирюков получил такие сведения, которыми следовало не только заинтересоваться, но и срочно их проверить. Возникшее первоначально подозрение в неискренности Галины Тюменцевой после разговора с ее бывшим мужем окрепло. Опыт подсказывал Антону, что некоторые люди, впервые оказавшись в роли свидетеля или потерпевшего, начинают нервничать уже от необычности своего положения. Каждый уточняющий вопрос ведущего дознание кажется им подвохом, и, стараясь не попасть впросак, они иногда несут откровенную ахинею, доходящую до ссылки на внезапную потерю памяти. Галина Тюменцева на свою память не жаловалась. Делая вид, что напугана запиской, оставленной угонщиком мотоцикла, она боялась чего-то другого. Чего?..

Дверь долго не открывали. Лишь после третьего настойчивого стука в сенях послышались шаги и нетрезвый женский голос спросил:

— Валерк, ты?..

— Я, — машинально ответил Антон.

Звякнул отброшенный крючок — в распахнувшейся двери показалась Галина Тюменцева. Прическа ее была изрядно помята, а плотное тело обтягивал такой минихалатик, что, будь на месте Бирюкова остряк Борис Медников, он наверняка бы пробурчал: «Мадам, вы очаровательно раздеты».

Немая сцена продолжалась несколько секунд. Тюменцева, придя в себя, демонстративно зевнула:

— А-а-а, снова угрозыск…

— Войти можно? — спросил Антон.

— Я одна дома.

— Тем лучше. Поговорим с глазу на глаз.

Тюменцева, покачнувшись, отступила в сторону, пропуская Бирюкова впереди себя. Антон вошел в чистенькую светлую кухню. Все здесь на первый взгляд было как прежде: справа — кафельная печь-плита, слева — полированный современный буфет с обеденными яркими тарелками и чайными стаканами, рядом — тумбочка с красным телефонным аппаратом, против окна — покрытый новой клеенкой стол. Сейчас на столе стояла пузатая черная бутылка с роскошной импортной этикеткой. Возле нее — хрустальная рюмочка на тонкой ножке и надломленная плитка шоколада. В кухне ощутимо чувствовался запах горелой тряпки.

Тюменцева присела к столу, заложила ногу на ногу и, наблюдая, как Бирюков садится напротив нее у кафельной печи, бесцеремонно спросила:

— Коньяку хотите?

«Камю», — прочитал на этикетке Антон.

— Французский?

— Естественно. Шик-модерн! С горем пополам одну бутылочку на базаре райпо у товароведа выпросила.

— Для Валерки?

— Это кто такой?

— Которому дверь открыли…

Тюменцева пьяным движением руки словно сорвала с лица паутину и внезапно расхохоталась.

— Выпила я сегодня с расстройства… Уснула, и вот, надо же такое!.. Приснилось, что познакомилась с парнем, которого Валеркой зовут, и как будто это он пришел ко мне в гости, стучит, а я никак не могу проснуться… Когда вам открыла, еще от сна не очухалась… — Тюменцева игриво повела глазами. — Вторую неделю ведь без мужа живу… — И потянулась к бутылке. — Давайте лучше выпьем…

Бирюков мягко остановил ее руку:

— Не надо пить, Галина Петровна. Я пришел к вам не на свидание.

Лицо Тюменцевой начало багроветь.

— Да чем я перед вами провинилась?! Бывший муженек, поди, что-нибудь натрепал?

— Кое-что рассказал Сергей…

— Слушайте его больше! Он наговорит всякой ерунды.

— С кем приехала из Новосибирска Ирина Крыловецкая?

— Откуда мне знать, с кем.

— Повторяю: мы не на свидании. С кем приехала Крыловецкая?

— С каким-то парнем!

— Как его зовут?

— Не знаю.

— Галина Петровна, не ставьте себя в глупое положение… — Антон принюхался к неприятному запаху горящей тряпки. — Что у вас горит?

— Душа пылает, а вы опохмелиться не даете, — снова перешла на игривый тон Тюменцева.

Бирюков заметил столь быструю перемену и как бы из любопытства открыл дверцу печи — там медленно дотлевал клок белой материи.

— Зачем вы сожгли окровавленную футболку? — наугад спросил Антон.

Тюменцева равнодушно зевнула:

— Попробуйте доказать, что это была футболка.

— Мне, Галина Петровна, не надо этого доказывать, мне достаточно это знать… — На вашем мотоцикле совершена кража из сельского магазина, покушение на сторожа. Преступление серьезное. Допустим, мотоцикл у вас действительно угоняли, но… каким образом в вашу печь попала футболка, которая была на одном из преступников?

— Докажите это, — с прежним равнодушием произнесла Тюменцева.

— Не сомневайтесь, докажу, что вы или соучастница преступников, или укрывательница. И в том и в другом случае придется сесть на скамью подсудимых. Перспектива, как понимаете, далеко не радостная…

Тюменцева помрачнела. Казалось, она хотела что-то сказать, но никак не могла решиться. Бирюков заговорил снова:

— Вы, вероятно, не представляете, какую беду сотворили угонщики мотоцикла, и напрасно их укрываете…

— Да не знаю я их! — Тюменцева прижала к груди скрещенные руки. — Честное слово, не знаю! А футболку подобрала около брошенного мотоцикла. Свернутая она валялась. Думала, пригодится вместо тряпки пол мыть. Когда дома развернула, испугалась крови и в печку бросила.

В торопливом ответе Бирюков уловил тревожную нотку то ли неуверенности, то ли раскаяния. Не давая Тюменцевой долго раздумывать, он спросил:

— Почему утром сказали, что Сергей не отдал вам запасной ключ от гаража?

— Так Сережка же только вчера вечером отдал, а мотоцикл угоняли позапрошлой ночью…

— Значит, подозреваете, что бывший муж угонял мотоцикл?

— Да ну, глупости. — Тюменцева стыдливо опустила глаза. — Утром перепугалась смерти Ирины и от страха что попало наговорила.

— Если не виноваты, пугаться нечего.

— Как бы не так. Следователи всегда мягко стелют, да жестко спать потом приходится.

— Чтоб мягко спалось, не надо совершать преступлений. Лгать тоже не надо, — посоветовал Антон и спросил: — Все-таки с каким парнем Крыловецкая сюда приехала? Как его зовут?

— Васьком Ирка называла.

— Фамилия как?

— Не знаю.

— А кто вчера звонил из Новосибирска, когда Сергей с Моховым пришли к вам?

— Почему из Новосибирска?..

— Семичасовая электричка в райцентр только оттуда приходит.

Тюменцева уставилась было на Бирюкова, но тут же ее взгляд ускользнул в сторону:

— Вадим звонил, муж Ирины. Ревнует он Ирку по-сумасшедшему. А чего, спрашивается, ревновать, если Ирка капитально решила с ним развестись…

Наконец-то Тюменцева сказала правду. Результат дальнейшей беседы полностью зависел теперь только от сообразительности и чутья Антона. Задавая вопрос за вопросом, Антон помог Тюменцевой «вспомнить», что муж Крыловецкой все-таки приехал в райцентр с семичасовой электричкой, позвонил с вокзала и, узнав, что Ирина ушла на танцы, повесил трубку. «Вспомнила» Галина Петровна и фамилию Васька, который, оказывается, доводился Марии Захаровне Данильчук племянником, а родители его вроде бы жили в Новокузнецке. По мнению Тюменцевой, у Ирины насчет Васька были какие-то дальние планы, однако в предпоследний день они крупно поссорились, после чего Васек даже не пришел отметить девятнадцатилетие Крыловецкой.

Бирюков попытался выяснить причину ссоры, но Тюменцева или действительно этого не знала, или сама была замешана в конфликте. Уставясь взглядом в окно, она хмуро объяснила, что готовила на кухне ужин, когда Ирина и Васек, находящиеся в комнате, ни с того ни сего схватились между собой, и Васек выскочил из дома злой как не знаю кто. После этого он у Тюменцевой больше не появлялся.

— Неужели не поинтересовались у Ирины, что между ними произошло? — настойчиво спросил Антон.

Тюменцева дернула плечом:

— Интересовалась… Ирина махнула рукой: «Сопляк он! Давай, Галка, лучше выпьем».

— Выпили?

— Да. Поужинали и спать завалились. Не слышали даже, как мотоцикл угнали.

— Что Ирина привезла с собой из Новосибирска?

— «Дипломат» ее можете посмотреть.

— Давайте вместе посмотрим.

Тюменцева провела Бирюкова в комнату, показала на прислоненный к серванту плоский чемоданчик. Затем, чтобы не блеснуть голым телом из-под мини-халатика, сделала похожее на книксен приседание, взяла «дипломат» и, положив его на стол, открыла.

Бирюков перебрал содержимое чемоданчика: темные очки в тонкой роговой оправе «Нанси», косметичка с набором косметики и флакон духов «Елена», четыре нераспечатанные пачки «Мальборо» и сборник повестей Франсуазы Саган «Немного солнца в холодной воде». В книге, словно закладка, лежал паспорт на имя Крыловецкой Ирины Николаевны. Фотография в паспорте, казалось, была точной копией той, которую нашли разорванной возле пожарного настила на берегу озера. На страничке «Семейное положение» стоял прошлогодний штамп о регистрация брака с Фарфоровым Вадимом Алексеевичем. Через неделю после регистрации была оформлена прописка по улице Гурьевской. До этого чернели два штампа с прописками по улицам Дмитрия Донского и Тургенева.

Антон показал на яркие пачки «Мальборо»:

— Откуда у Ирины эти сигареты?

Тюменцева вздрогнула:

— Не знаю, она всегда такие курила…

— В райцентре их продают?

— Да… откуда мне знать… — неопределенно ответила Тюменцева и вроде бы смутилась: — Сама я не курю…

— А Вася Цветков курит?

— Нет, кажется… Иногда за компанию с Иркой вроде баловался.

— Он на вашем мотоцикле позавчера днем никуда не ездил?

— Позавчера я весь день дома не была — отпуск оформляла. Ирина тоже со мной ходила. Вернулись после шести, вскоре Вася пришел… Тут они и сцепились с Иркой.

— А вообще Цветков умеет управлять мотоциклом?

— Не знаю.

— Какие драгоценности были у Ирины?

Мутноватые глаза Тюменцевой заблестели:

— Ой, дорогие!.. Перстень с бриллиантами за три тысячи сто пятьдесят шесть рублей с копейками ей муж подарил в день бракосочетания, и еще Ирка носила красивую золотую печатку, а на шее — цепочку с крестиком. Тоже золотые…

— С этими украшениями Крыловецкая и ушла на танцы?

— Да! Она даже на ночь никогда их не снимала. Берегла, наверное.

— Следователь показывал вам труп Ирины для опознания?

— Показывал… Но я, честное слово, кроме лица, ничего не разглядела.

Исподволь рассматривая во время разговора обставленную полированной мебелью комнату, Бирюков подумал, что Тюменцева чистоплотная хозяйка. Это несколько противоречило ее теперешнему растрепанному, полупьяному виду. И еще одно бросалось в глаза: вместительный импортный сервант до отказа был заставлен хрустальной посудой, а полки книжного шкафа, входящего в состав комнатного гарнитура, пустовали. Лишь на одной из них красовались сидящие как на смотринах нарядные дорогие куклы и лежали друг на дружке две колоды игральных карт: верхняя основательно потрепанная, нижняя — совершенно новая, в упаковке.

— Сейчас, Галина Петровна, пригласим понятых, и я заберу у вас чемоданчик до выяснения причины смерти Крыловецкой, — сказал Бирюков.

— А мне все равно… — с внезапной апатией проговорила Тюменцева. — Забирайте, если надо.

На формальности, связанные с изъятием «дипломата», потребовалось совсем немного времени. Выйдя от Тюменцевой, Бирюков зашел к ее соседу шоферу Исакову, который помогал Галине катить к дому угнанный мотоцикл, и без труда выяснил, что никакого свертка из хлопчатобумажной материи у Галины в то время не было.

«Этого и следовало ожидать…» — мрачно подумал Антон, глянул на часы и попрощался с Исаковым. Рабочее время близилось к концу, а надо было сегодня же зайти в контору райпо.

Директор объединения розничной торговли принял Бирюкова очень любезно. По-спортивному стройный, он, несмотря на жару, был при галстуке, в новеньком замшевом пиджаке. Едва Антон заговорил о краже из зареченского магазина, директор сразу признался, что завмаг Тоня Русакова сообщала ему о неисправности охранной сигнализации, но он замотался в повседневной текучке и забыл своевременно принять меры. Теперь сигнализация уже налажена.

Проведенным срочно учетом в магазине выявлена недостача четырехсот восьмидесяти рублей. Иными словами, воры похитили всего только коробку с «лордовскими» золочеными запонками да еще какую-то пятирублевую пустяковину, вроде спортивной сумки. Стоимость припрятанной завмагом бутылки коньяка «Камю» в недостачу не включена, так как магазин — не место для хранения личных ценностей.

— Этот коньяк меня особо интересует, — сказал Антон. — В свободной продаже его не было?

Директор поправил галстук:

— Нет, конечно. Случайно к нам на базу всего десять бутылок попало.

— Можно узнать, сколько из них осталось?

— Попробуем. Сейчас приглашу товароведа…

Вскоре в кабинет вошла белокурая молодая женщина. По ее словам, из десяти бутылок «Камю» семь находятся до сих пор на складе.

— Где три остальные? — строго спросил директор.

— По фактуре отпустила центральному гастроному, — быстро ответила товаровед.

Директор хотел что-то сказать, но Бирюков опередил его:

— Кто купил эти три бутылки? — И, чтобы не тянуть время, добавил: — Одну — завмаг из Заречного Русакова. Кто — две других?..

Сбитая с толку осведомленностью незнакомого ей человека, товаровед быстро призналась, что вторую бутылку незаконно продала сотруднице кулинарного магазина Галине Тюменцевой, а третью купила сама.

— Анна Леонидовна! Товарищ Огнянникова, я вас уже неоднократно предупреждал… — с металлической суровостью заговорил директор объединения, однако Бирюков, извинившись перед ним, поинтересовался у товароведа сигаретами «Мальборо».

Эти сигареты оказались в райпо такой же редкостью, как и французский коньяк. Прислали их на базу всего несколько блоков, по пятьдесят пачек в каждом укрупненном блоке. Сигареты дорогие, поэтому особым спросом не пользуются. Один блок «Мальборо» получила по фактуре заведующая продовольственным магазином из села Заречного.

— Когда она этот блок получала? — спросил товароведа Бирюков.

— Вместе с Тоней Русаковой приезжала, позавчера. Получили каждая свои товары и на одной машине уехали.

— Галина Тюменцева не покупала «Мальборо»?

— На складе — нет, а у завмага — не знаю.

— Она что, была на складе, когда завмаг получала сигареты?

— Да, Галка часто у нас бывает. Увидала, что я продала Русаковой бутылку «Камю», и тоже выцыганила. От Тюменцевой, если прилипнет, никакими отговорками не отбояришься.

Бирюков попросил директора розничного объединения созвониться с заведующей зареченского продмага и узнал, что там за два дня разошлось всего шестнадцать пачек «Мальборо»: пять в первый же день купил какой-то приезжий парень, остальные из любопытства к заграничному оформлению взяли местные жители.

10. Люди гибнут за металл

После разговора по телефону со следователем Лимакиным Бирюков направился из райпо в райотдел пешком, чтобы по пути заглянуть на железнодорожный вокзал и избавить Славу Голубева от дополнительной работы, если тот не успел еще ее сделать. Помахивая «дипломатом», Антон стал переходить улицу и увидел приближающийся попутный молоковоз со знакомым номером. Мохов затормозил. Открыл дверцу кабины, улыбнулся:

— Сегодня я у вас как личный шофер.

— Надеюсь, не обижаешься по старой памяти, — усаживаясь рядом с ним, сказал Бирюков.

— Какой разговор!

— Ты почему, Павел, от меня скрыл, что вчера вечером у Галины Тюменцевой коньячок пробовал?

Мохов переключил скорость.

— Не хотел раньше Сергея в пекло лезть. Я ж говорил, в семейных делах пусть он сам перед вами исповедуется.

— Побоялся противоречий в показаниях?

— Теперь мне бояться нечего. Со старым намертво покончил. А Тюменцев, повторяю, мировой парень. Жалко вот только с женитьбой, чудак, запутался — любит Галку.

— Зато ты, похоже, Галину ненавидишь.

— Это точно. У нее ж на морде крупными буквами написано: дура беспросветная!

— Я этого не заметил, — умышленно возразил Бирюков.

— Галку с первого захода не раскусишь. Когда дело коснется жульничества, она становится верткой, как змея.

— В чем Тюменцева жульничает?

— Во всем. Зарплату заячью получает, а живет, как слон, на широкую ногу… Обстановку в ее доме видели? Импортный гарнитур с книжным шкафом завела! Кукол вместо книг целую полку насадила… — Мохов ухмыльнулся. — Со временем, конечно, напокупает и книг — мода теперь такая. Только зачем Галке книги, если она, как говорится, всего один букварь на двоих с братом прочитала?..

— Давно ее знаешь?

— Порядком. До последней судимости со старшим Галкиным братцем дружбу водил. Такой же болван, как сестрица.

— Где он теперь?

— Вроде бы в Новосибирске болтается. Нынче весной в зоопарке его встречал. В веселом подпитии, вихляться передо мной начал. Плюнул я и разговаривать с трепачом не стал.

— Скажи, Павел, среди знакомых Тюменцевой какой-нибудь Валерка есть?

Мохов бросил на Бирюкова удивленный взгляд:

— Вот этого братца Валеркой и зовут. Воронкин фамилия. Галка до замужества тоже ведь Воронкиной была.

Антон заинтересовался биографией братца, но Мохов о своем бывшем друге сказал лишь, что раньше Валерка шарил по чужим карманам, а последний раз погорел, кажется, на магазинной краже. О Васе Цветкове Павел совершенно ничего не знал, а об Ирине Крыловецкой отозвался еще резче, чем прошлый раз:

— Дрянь девка?..

Когда Антон завел разговор о бриллиантовом перстне и золотом кольце с печаткой, исчезнувших с пальцев Ирины, Мохов категорически заявил:

— Из-за драгоценных цацек районные мазурики на убийство не пойдут.

За разговором Бирюков чуть не проехал железнодорожный вокзал. У кассы предварительной продажи билетов Антон увидел Голубева и по его сияющему лицу догадался, что у Славы есть хорошие новости. Едва они вышли вместе на перрон, Слава заговорил:

— Ну, Игнатьич, у тебя железная интуиция! Кассир утверждает, что парень, похожий на Грега Бонама, фотографию которого я показал, утром купил плацкартный билет до Новокузнецка в девятый вагон поезда шестьсот пять. Поезд приходит к нам в двенадцать ночи. Стоянка здесь десять минут. Прежде чем бежать по твоей подсказке сюда, я созвонился с областным управлением розыска. Попросил ребят, чтобы побывали в общежитии института связи. Вася Цветков уже больше недели там не появляется. Вещи его и документы находятся в целости-сохранности…

— Остановись, Славочка, задохнешься. — Антон улыбнулся. — Картотеку проверил?

Голубев перевел дыхание:

— Так точно. Всего один Валерка за последние пять лет у нас по уголовному делу проходил.

— Воронкин?

— Так точно. Валерий Петрович… — Голубев уставился на Бирюкова. — Откуда знаешь?

— Секрет фирмы, — шутливо сказал Бирюков. — Что же Валерий Петрович натворил?

Слава стал рассказывать. Уголовное дело, по которому последний раз привлекался к судебной ответственности Воронкин, было четырехлетней давности, когда Антон Бирюков еще работал старшим оперуполномоченным угрозыска областного управления. Преступление совершилось в новогоднюю ночь со своеобразной предысторией. Вечером 31 декабря в дежурную часть райотдела вбежала перепуганная девушка. Она шла на бал-маскарад, и у Дома культуры неизвестный парень, угрожая пистолетом, отобрал у нее завернутые в газету туфли. Лицо парня потерпевшая не разглядела. Запомнила лишь на его черной шапке вырезанную из бумаги большую белую снежинку. Дежурный немедленно направил на патрулирование улиц оперативную машину. Патруль объехал весь райцентр, но вернулся с пустыми руками. Ровно в полночь, под перезвон транслируемых по радио курантов, на пульте охранной сигнализации сработал сигнал тревоги из промтоварного магазина ОРСа железнодорожников. Выехавшая туда группа задержания обнаружила на месте происшествия оставленную впопыхах преступником черную шапку с приколотой к ней бумажной снежинкой. Служебно-розыскная собака уверенно взяла след. Вскоре был задержан с поличным пьяный Валерий Воронкин, ранее привлекавшийся за карманные кражи. При обыске у него изъяли самодельную зажигалку-пистолет, какие нередко тайком мастерят умельцы в исправительно-трудовых колониях.

— Что за этот новогодний «подарок» Воронкин получил? — спросил Голубева Бирюков.

— По совокупности за два преступления четыре с половиной года.

— Значит, теперь он еще отбывает наказание?

— Нет, условно-досрочно освободился.

— И видимо, раздобыл новую зажигалку…

— Имеешь в виду того парня с дробью в спине, который сегодня в железнодорожной амбулатории перепугал медсестру? — мигом ухватился за мысль Слава. — Слушай, Игнатьич, вполне возможно!

— Какого возраста Воронкин?

— При последней судимости исполнилось девятнадцать, плюс четыре, итого двадцать три годика получается, — быстро сосчитал Голубев. — Но выглядит он значительно моложе, потому что комплекцию имеет не богаче моей.

Вот-вот должен был подойти очередной электропоезд. На перроне томились под палящим солнцем редкие пассажиры. Мороженщица лихо рекламировала свою продукцию:

— Последнее научное открытие! В летний зной сливочный пломбир заменяет эликсир молодости! Граждане, налетай, — подешевело!..

Слава кивнул в сторону звонкоголосой торговки:

— Омолодимся?..

Бирюков посмотрел на часы:

— Подождем, электричка пройдет — тогда.

Электропоезд прибыл через три минуты. Он быстро всосал в себя отъезжающих и умчался дальше. С десяток приехавших потянулись к автобусной остановке. Мороженщица окинула взглядом опустевший перрон и стала быстро собирать с лотка в горсть вырученные монеты. Бирюков невольно загляделся на ярко сверкающие при каждом движении пальца золотое кольцо с вензелем-печаткой. Вместе с Голубевым он подошел к лотку, спросил:

— Где купили такое симпатичное колечко?

— Где купила, там больше нет, — бойко ответила мороженщица.

— А точнее?..

— Зачем тебе, золотце, точно знать? Где я покупала, там ты не купишь.

Бирюков показал служебное удостоверение. На какое-то время мороженщица словно потеряла дар речи. Затем перепуганно уставилась на Антона большими карими глазами и выпалила:

— Чес-слово, не знала, что кольцо ворованное!

— Откуда оно у вас?

— Сегодня часов в одиннадцать утра здесь, на перроне, у молодого парня за свои собственные купила.

— Сколько заплатили?

— Пятьдесят рубчиков, а кольцо-то, может, фальшивое. Я в золоте не разбираюсь, на риск пошла.

— Как тот парень выглядит?

— Не помню.

— Пройдемте в вокзал, к дежурному милиции.

— Зачем в милицию?..

— Чтоб вспомнили парня, у которого кольцо купили.

— Я уже вспомнила! Высокий… Здоровый… Кажется, в джинсах и в синей рубашке.

— Вася Цветков… — тихо сказал Бирюкову стоявший рядом с ним Слава Голубев.

Насторожившаяся мороженщица мигом подтвердила:

— Он самый, Цветков!

— Знаете его? — спросил Антон.

— Кого?

— Цветкова.

— А-а, нет, не знаю! Это я к слову…

— К слову не надо. Говорите правду.

— Да, чес-слово, правду говорю.

— Пройдемте к дежурному милиции, — снова предложил Антон.

— Пожалуйста! Я не воровка. Меня все вокзальные милиционеры знают, подтвердят.

Пожилой сержант-украинец, когда Бирюков рассказал ему о сути дела, с упреком посмотрел на мороженщицу:

— Ну як же ты, Муранкина, такую противозаконную покупку совершила?

— Як? Як? Вот так! — огрызнулась та. — Сами пораспускали шпану, теперь виновных ищете!

— Та, может, тот хлопец вовсе нэ шпана. Вздумал купить яку-нибудь вещь и стянул из дому колэчко.

— Пусть воспитывают детей, чтоб не тянули!

— Та у самой же сын есть…

— Мой Борька по струнке ходит.

— Смотри, щоб нэ сорвался со струны.

— Не переживай, Панас Никитич, у меня не сорвется!

Сержант глянул на кольцо, вздохнул и осуждающе покачал головой:

— Прямо як у той опере, где поется, шо люди гибнут за металл…

Бирюков попросил у сержанта бланк протокола. Сказал мороженщице:

— Колечко мы у вас заберем. — Повернулся к Голубеву. — Пригласи понятых.

— А кто мне деньги вернет? — встрепенулась мороженщица.

— Задержим парня, тогда о деньгах разговор поведем.

— А вдруг не задержите?..

Антон достал авторучку.

— Вы ведь, говоря юридическим языком, соучастницей преступления стали. За это уголовным кодексом ответственность предусмотрена.

— Какая?

— Если парень, продавший кольцо, окажется несовершеннолетним, то довольно серьезная.

Всю дальнейшую процедуру, связанную с изъятием кольца, мороженщица просидела молча. Закончив формальности, Бирюков отпустил ее вместе с понятыми. После этого созвонился со следователем Лимакиным, попросил пока не уходить с работы.

По сути дела в прокуратуру Антон и Слава Голубев успели перед самым закрытием побывать в районном универмаге. Заведующая отделом галантереи осмотрела кольцо и уверенно сказала, что таких колец у них в продаже не было.

— А в других магазинах райцентра? — спросил Бирюков.

— Золото только у нас бывает… — Заведующая подозвала молоденькую продавщицу, показала ей кольцо. — Зоя, кажется, у тебя точно такое?..

— Такое, Александра Денисовна, — подтвердила продавщица.

— Где покупала?

— Месяц назад в новосибирском «Яхонте». Вместе со мной такую же печатку купила Нина Муранкина. Знаете, на железнодорожном вокзале мороженым торгует…

Слава Голубев с нераскрываемым удивлением уставился на Бирюкова. Не меньшее удивление выразил и следователь Лимакин, когда Бирюков пересказал ему загадочную историю с кольцом. Все трое стали прикидывать возможные версии, но ничего путного из этого не получилось.

— Надо задерживать Васю Цветкова! — словно подводя итог бесплодным размышлениям, заявил нетерпеливый Слава Голубев.

— У нас для этого нет оснований, — возразил Бирюков.

— Ну, как же, Игнатьич!.. — Слава принялся загибать пальцы. — Во-первых, Вася унес туфлю из Дома культуры, во-вторых, ночевал с Крыловецкой у Тюменцевой, в-третьих, золотое колечко…

— Это пока всего-навсего наши предположения. Надо, Слава, встретиться с Цветковым. Приди пораньше к поезду. Возможно, Вася действительно надумал вернуться в Новокузнецк. Если Цветков появится на вокзале перед самым отправлением поезда, тогда садись с ним в вагон и поезжай до следующей станции.

— Правильное решение, — поддержал Бирюкова Лимакин и спросил: — Что делать с мужем Крыловецкой? Вызывать сюда для официального допроса, или, может быть, Антон Игнатьевич, вначале повстречаешься с ним, так сказать, неофициально?..

Бирюков задумался:

— Если сегодняшняя ночь не подбросит сюрпризов, съезжу завтра в Новосибирск к этому Фарфорову Вадиму Алексеевичу. Посмотрю, что он собой представляет.

11. Бежать бесполезно

Первые пассажиры, отъезжающие с новокузнецким поездом, стали появляться на вокзале около одиннадцати вечера. Время тянулось медленно. Голубев приглядывался к каждому вновь вошедшему в вокзал. Он чуть не наизусть выучил вокзальные расписания, дважды сходил в станционный буфет выпить лимонаду, постоял у закрытого киоска Союзпечати и за пятнадцать минут до прибытия поезда вышел на освещенный перрон. Пройдя вдоль него до багажного склада, где, по словам сержанта линейного отдела, обычно останавливается девятый вагон транзитных поездов, Слава прислонился к затененной стене.

Поезд прибыл с незначительным опозданием. У девятого вагона выстроилась очередь. Ни одного подростка или парня среди пассажиров не было. У других вагонов стояли лишь проводницы.

Когда последний пассажир втянул в девятый вагон громоздкий чемодан. Голубев с досадой подумал, что, по всей вероятности, кассир предварительной продажи билетов ошиблась. Как раз в этот момент от противоположной стороны затененного багажного склада к девятому вагону подбежал высокий парень в джинсах и торопливо подал проводнице билет. Не успела проводница разглядеть, тот ли номер вагона указан в билете, Голубев уже стоял рядом с нею. Молодое лицо парня показалось Славе похожим на портрет Грена Бонама, и Слава спросил:

— Если не ошибаюсь, вы Вася Цветков?

— Ну и что?..

— Я из уголовного розыска, хочу с вами поговорить.

— Поезд сейчас уйдет.

— Проедусь…

Парень оставил билет в руках ничего не понимающей проводницы и со всех ног бросился вдоль перрона. Голубев метнулся за ним. Сержант линейного отдела наблюдал эту сцену со стороны. Он мгновенно оценил обстановку: пересек парню путь, поймал его за руку и успокаивающе заговорил:

— Та ты шо, хлопец, як с цепи сорвался?.. Ты шо, милиции пугаешься?..

Тут же подоспел запыхавшийся Слава:

— Ну, парень, откалываешь номера!.. Попыткой к бегству ты облегчил мою задачу… Теперь на основании статьи сто двадцать второй уголовно-процессуального кодекса я имею полное право задержать тебя… Быстро говори, что натворил?

— Ничего.

— А зачем побежал от меня как угорелый?

— Ничего я не бежал.

— Выходит, это мне приснилось?.. Давай уточним: фамилия, имя, отчество?..

— Цветков Василий Анатольевич.

— Прекрасно. Тебя, дружок, я и ищу. Туфельку Ирины Крыловецкой сегодня в Доме культуры взял?

— Ну, взял.

— Зачем она тебе понадобилась?

— Чтобы Ирине отдать.

— А где сейчас Ирина, знаешь?

— Ничего я не знаю! — закричал Вася.

— Не шуми. Паспорт с собой?

— Нет, в Новосибирске, в общежитии.

— Почему без документа в Новокузнецк направился?

— Мое дело…

— Твои дела стали нашими заботами, — с упреком сказал Слава. — В кармане что?

— Тридцать пять рублей с мелочью.

— Ножа нет?.. — Голубев быстро ощупал карманы Цветкова и сам же ответил: — Молодец, что ножик с собой не таскаешь. Сейчас зайдем в вокзальную милицию, оформим протокольчик о твоем задержании…

— Не виноват я, — сдавленно буркнул Цветков.

— Вот и прекрасно. Утром с тобой побеседует следователь, разберется и, если ты действительно невиновен, отправит домой. — Голубев посмотрел на сержанта. — Никитич, забери у проводницы Васин билет и возврати его в кассу.

Новокузнецкий поезд отпустил тормоза, плавно тронул с места. Заметив, как на глазах Цветкова навернулись слезы, Слава успокаивающе проговорил:

— Не расстраивайся, Вася. Поможешь разобраться нам в запутанной истории и уедешь к маме с папой. Ну, чего ты в самом деле как маленький…

При оформлении протокола Цветков отвечал на вопросы вроде бы искренне, но настолько лаконично, что создавалось впечатление, будто он дрожит над каждым словом. По его показаниям выходило, что с Ириной Крыловецкой познакомился в райцентре на танцах. Несколько раз встречался с ней у Тюменцевой, но ни разу там не ночевал. Когда узнал, что Ирина замужем, крепко поругался с ней. Как узнал? Случайно заглянул в паспорт. О том, что Иринина туфля находится в Доме культуры, Васе рассказала знакомая девчонка — раза два или три танцевал с ней, но ни имени, ни фамилии не спросил. Почему забрал туфлю? Потому что не считал это преступлением. Просто хотел, чтобы Ирина поняла, что нельзя так сильно напиваться и что знакомство на этом кончается.

— Как же ты, Вася, узнал, что Ирина была пьяной? — спросил Голубев.

— Видел Ирку вечером перед началом танцев.

— Где?

— У моста, рядом с танцплощадкой. — Цветков потупился. — Она с каким-то мужчиной разговаривала.

— С каким?

— С бородатым и сутулым, как боксер.

— О чем они говорили?

— Я на мосту стоял, не слышал. Кажется, ругались. Мужчина держал Ирку за руку. Ирка вырвалась и побежала. Потом остановилась. Вроде бы кольцо с руки сорвала и в мужчину бросила.

— Точно кольцо?

— Не знаю. Мужчина нагнулся, что-то поднял и спустился с насыпи к реке, в кусты. — Цветков тревожно глянул на Голубева и вновь потупился. — Больше ничего не видел, ушел домой, к тете Марусе.

— И не знаешь, что случилось после с Ириной?

— Не знаю.

— Ну а зачем же соврал в Доме культуры, будто я разрешил тебе забрать туфлю?

Цветков стыдливо покраснел:

— Так получилось…

Голубев пригляделся к импортной этикетке на левом кармане Васиной рубашки, быстро спросил:

— У тебя и джинсы «Рэнглер»?

— Да.

— Где раздобыл?

— Папа из заграничной командировки привез.

Слава потрогал лейкопластырь на своей рассеченной скуле:

— А вот это не ты вчера мне засветил в кустах?..

Цветков исподлобья уставился на Голубева:

— Я вас первый раз вижу.

— Там, Вася, темно было, так что ты мог меня не разглядеть.

— Не был я вчера ни в каких кустах.

— Это хорошо, если не был. А на мотоцикле гонять умеешь?

— Теперь каждый пацан умеет.

— Здорово ездишь?

— Не падаю.

— Позавчера в Заречном пять пачек сигарет «Мальборо» покупал?

— Я не курю.

— А у мальчишек пачку «Космоса» конфисковал… Зачем?

— Чтобы не привыкали к табаку молокососы. — Цветков опять уперся взглядом в пол. — Я ту пачку бросил в реку.

— Интересно… Ну а теперь расскажи, что за кольцо продал на вокзале мороженщице…

Лицо Цветкова вздрогнуло, и он тихим голосом проговорил:

— Какое еще кольцо… Никаких колец не продавал, у меня свои деньги на билет были.

— Значит, вины за собой не чувствуешь?

— Нет, не чувствую.

— Почему же пытался от меня убежать?

— Думал, вы меня за кого-то другого приняли.

— За Грега Бонама? — с улыбкой спросил Слава.

— Не знаю такого…

— Я тоже до сегодняшнего дня не знал, что есть такой английский певец, а благодаря тебе расширил свой кругозор. — Голубев поднялся. — Ладно, Васек, пойдем мы сейчас в районную милицию, там в изоляторе переночуешь.

— Может, я у тети Маруси переночую?.. — робко спросил Цветков.

— Бегаешь ты очень быстро. Опасаюсь, завтра уже не догоню тебя.

Подошедший к концу разговора дежурный сержант отдал Цветкову возвращенные кассой деньги за билет. Бросив короткий взгляд на щупленького Славу Голубева, намекнул:

— Машину бы вызвали…

— Пешком дойдем, здесь рядом, — сказал Голубев и улыбнулся Васе: — Надеюсь, еще раз не побежишь?

— Чего бежать — все равно поймаете, — насупленно ответил тот.

Голубев с Цветковым вышли из вокзала. Ночные улицы пустовали. Редкие лампы тускло освещали дорогу. Заговорили о житье-бытье. Поднялись на мост через сонную речку, спокойно дошли до ее середины. Внезапно Цветков шарахнулся от Голубева, прыжком вскочил на перила моста и головою вниз бросился в черную темень.

Тяжелый глухой всплеск привел остолбеневшего Славу в себя. Он безотчетно перемахнул через мостовые перила, едва успел вытянуть руки по швам и почти с десятиметровой высоты «солдатиком» врезался в воду. В ушах гулко зазвенело. Слава спружинил ногами о дно — пробкой выскочил на поверхность. Рядом барахтался Вася Цветков…

Когда оба, вконец обессиленные, выбрались на берег, Голубеву показалось, что он переплыл, по крайней мере, Обь. Долго сидели молча, глубоко дыша и не чувствуя мокрой одежды. Болезненно скрючившись, Цветков тихонько постанывал.

— Животом, что ли, хлопнулся? — спросил Слава.

— Н-н-ну…

Голубев вдруг вспылил:

— Ты что, умом рехнулся?! Ошалел? Нашел время трюкачить! А если бы я за тобою не прыгнул?.. Теперь бы наверняка, дурачок, концы отдал! Еще раз драпануть хотел… Зачем, а?.. Мог бы уже после первого раза понять, что бежать бесполезно…

Цветков застонал громче.

— Больно? — спросил Голубев.

— У-угу…

— До больницы дойти сможешь?

— Н-не-зна-а-аю…

Слава с трудом поднялся на ноги.

— Ну-ка, шальной… Держись за меня…

12. Первая разгадка

Утром, узнав в дежурной части, что задержанный Голубевым Вася Цветков находится в больнице, Антон Бирюков позвонил Борису Медникову. На вопрос Антона о состоянии Васи судмедэксперт недовольно проговорил:

— Хорошо, что этот мастер беспарашютного спорта плашмя об воду ударился. Если бы нырнул головой, воткнулся бы в дно — и поминай как звали.

— Скоро поправится? — спросил Антон.

— За два-три дня отлежится.

— Надо постараться, чтобы не убежал из больницы.

— Пока ему не до побега…

— Поговорить с ним нельзя?

— Какой сейчас разговор…

Антон положил телефонную трубку и вышел из дежурной части. В коридоре чуть не столкнулся с вокзальной мороженщицей. Раскрасневшаяся Нина Муранкина тянула за руку еле поспевающего за ней подростка. Увидев Бирюкова, она заискивающе выпалила:

— Мы к вам, товарищ начальник! — И смерила подростка сердитым взглядом. — Что надо сказать дяде?

Мальчишка исподлобья зыркнул черными глазами:

— Здрасте.

Бирюков поздоровался и пригласил ранних посетителей в свой кабинет. В кабинете Муранкина усадила мальчишку рядом с собою, вздохнула и с возмущением заговорила:

— Это сын мой, Борька. Четырнадцать лет балбесу. Был парень как парень, а вчера… — Бесцеремонно шлепнула сына по затылку. — Ну-ка, балбес, излагай своими словами, какую пакость вчера отмочил!

Борька втянул голову в плечи:

— Кольцо мамкино в карты проиграл.

— Как же это ты, Боря?.. — с упреком спросил Бирюков.

Подросток недолго посопел:

— Мы в дурака утром играли. Подошел тети Маруси Данильчукой Васек, спрашивает: «У кого, шнурки, деньги есть?» Я десятничек показал. Говорит: «Хочешь, в настоящую игру научу? Двадцать одно называется»… — Борька рассказывал и хмурился. — Стали играть. Я у Васька рубль выиграл, потом еще пятьдесят копеек. Васек говорит: «Ух, шнурок, какой ты везучий, аж завидки берут! Сыграем по-крупному?» Я сказал, что у меня крупных денег нет. «Из дома принеси, — говорит. — Наверняка выиграешь — назад положишь»… Мамка всегда в буфете деньги оставляла, а вчера не оставила. Кольцо взял, принес… Васек говорит: «По частям или сразу все ставишь на кон?» — «Сразу», — говорю… Сбанковали. Васек банк взял. Я говорю: «Банкуй еще». Он говорит: «Сегодня некогда, как-нибудь в другой раз отыграешься»… И ушел с кольцом, а у меня рубль пятьдесят его остались…

— Сбанковал, балбес! За рубль пятьдесят золотую печатку фукнул!.. — Муранкина всплеснула руками. — Самое главное, товарищ начальник, картежник Васек мою же печатку и мне же продал за полсотенки. Я к Данильчуковой бегала, но ее племянника и след простыл.

— Как же вы не узнали свое кольцо?

— Подумала, чес-слово, подумала: вылитая моя печатка! Но этот картежник гипнозом с толку сбивает. Ой, выдающийся жулик! Настоящей дурочкой меня сделал.

— Какой там гипноз… — сухо сказал Антон. — За дешевизной погнались.

— Ну, знаете, я, конечно, не миллионерша. За полную стоимость, понятно, не стала бы одинаковое кольцо покупать, но тут… Перед людьми теперь стыдобушка…

— А когда за бесценок покупали у знакомого парня золото, не стыдно было?

— Чес-слово, не знала я этого проходимца! Балбес мне рассказал, когда из вокзальной милиции вчера домой пришла, в буфет глянула — и сердце обмерло. Я ж за трудовые деньги свое колечко покупала…

— Зачем же ты, Боря, согласился на деньги играть? — спросил мальчишку Антон.

— Васек все время проигрывал… Он еще карандаш мне подарил…

Мальчишка достал из кармана черный фломастер. Бирюков взял его и положил перед собой на стол:

— На время заберу у тебя. С кем еще Васек в карты играл?

— Не видел, не знаю.

— А дружил на вашей улице с кем?

— С Галины Тюменцевой подружкой, которая в озере утонула.

— Где ты их вместе видел?

— На танцах и на пляже.

Борька, в общем-то, оказался осведомленным малым. Бирюков узнал от него, что Васек не только танцевал и купался с «подружкой», но и часто катал эту «подружку» на Галинином мотоцикле. Еще Борька видел, как позавчера после обеда Васек укатил от дома Тюменцевой с каким-то парнем в белой футболке. Был ли на футболке у парня нарисован волк, Борька сказать не мог, потому что смотрел на мотоциклистов издали. К вечеру они вернулись и закатили мотоцикл в гараж.

— Боря, а ты не знаешь, кто у Галины Тюменцевой в ту ночь угонял мотоцикл? — спросил Антон.

— Не знаю.

Примолкшая было Муранкина внезапно вспыхнула:

— Чего прикидываешься незнайкой. А кто у дяди Вити Суржикова машину хотел угнать?..

Мальчишка взглянул на нее исподлобья:

— Меня не про машину спрашивают.

— Рассказывай всю правду!..

— Минуточку, — остановил Муранкину Бирюков. — Давай, Боря, спокойно поговорим. Ты знаешь, кто хотел угнать машину Виктора Андреевича Суржикова?

Борька уставился в окно:

— Это на прошлой неделе было…

— Об этом тебя и спрашиваю.

Наступила пауза. Мальчишка заерзал на стуле. Молчание взрослых начало его беспокоить, и он вдруг признался:

— Я хотел на дяди Витиной машине прокатиться.

В больших карих глазах Муранкиной метнулся ужас.

— Чего мелешь, балбес?! — сорвавшимся голосом крикнула она.

Борька поежился:

— Это правда, мам…

— А чего ты мне про Пашку Мохова молол?!

— Мохов мне уши надрал…

— За что?!

— За то, что хотел на его молоковозе прокатиться.

— Ох, я тебя, балбес, сегодня прокачу! Ох… — От возмущения у Муранкиной перехватило дыхание.

Изредка бросая на багровую от гнева мамашу боязливый взгляд, Борька откровенно рассказал, как Павел Мохов застал его в кабине молоковоза и как потом у него всю ночь горели уши. В отместку за это Борька решил проехаться на машине Суржикова, а сказать на Пашку. Но самосвал врезался в избу Исакова — пришлось убегать.

— Кто, Боря, научил тебя заводить машину? — спросил Бирюков.

— Дядя Сережа Тюменцев. Он любит пацанов. Когда у Галины жил, часто меня в рейсы брал. Советовал, если после школы в институт не поступлю, на шофера учиться.

Муранкина ядовито ухмыльнулась:

— В институт… В колонию для несовершеннолетних, дурачок, поступишь!

Бирюков кинул на нее строгий взгляд. Опять спросил мальчишку:

— Боря, а Галины Тюменцевой брата знаешь?

— Валерку? Знаю. Его фамилия Воронкин.

— Когда последний раз его видел?

— Давно, как судили…

— И ты, балбес, по Валеркиному пути пойдешь! — снова сорвалась Муранкина. — Ну, миленький, сегодня высеку тебя как сидорову козу!

— За правду сечь нельзя, — строго сказал Бирюков и обратился к мальчишке: — Боря, выйди в коридор, мы с мамой поговорим.

Мальчишка с явным облегчением шмыгнул за дверь. Муранкина возмущенно вздохнула, однако Бирюков остановил ее:

— Нельзя так воспитывать ребенка.

— Как… как это нельзя? — На лице Муранкиной появилось откровенное недоумение. — Он же черт-те что на себя наплел!

— Дети, как правило, на себя не наговаривают.

— Так Борька же у меня неправильный! Он как две капли воды в отца дураком уродился. Тот, кровосос, мне нервы трепал, пока не подох от водки, теперь… Ну разве нормальный ребенок станет такую несуразицу в уголовном розыске плести?.. Это он Пашку Мохова выгораживает! Запугал Пашка его, поверьте моему слову, запугал…

— Сами вы ребенка запугали, — сказал Бирюков. — Нельзя одними окриками да ремнем детей воспитывать.

— По головке за такие дела надо гладить?

— Поймите, ребенок сказал правду… Получив за это наказание, он в дальнейшем начнет лгать.

— Что ж мне с ним делать? — спросила Муранкина. — Я целыми днями на работе, присмотреть некому…

— Постараемся помочь. Поставим Бориса на учет в инспекции по делам несовершеннолетних, будем контролировать. — Бирюков снял телефонную трубку, набрал номер Голубева. — Слава, к тебе сейчас придут мать с сыном. Оформи их показания протоколом, как положено. После сразу зайди ко мне. В одиннадцать уеду в Новосибирск.

Муранкина заволновалась:

— Товарищ начальник, как же моя золотая печатка?..

— Вашим делом займется старший оперуполномоченный по делам несовершеннолетних. По коридору направо шестнадцатый кабинет.

Голубев появился у Бирюкова только через час. Прямо с порога возбужденно заговорил:

— Ну, Игнатьич, накрутил Вася Цветков! И наш начальник ГАИ товарищ Филиппенко, кажется, «прокольчик» выдал по делу Суржикова, а?.. Но Вася — феномен! Скажи: разве заурядный паренек отважится самой хозяйке продать ее же кольцо?

— Сомневаюсь, что это сознательно… — Антон помолчал. — Надо, Слава, через областное управление внутренних дел срочно отыскать Валерия Петровича Воронкина.

— Понял. Ты надолго в Новосибирск?

— К вечеру вернусь. Хочу с мужем Крыловецкой встретиться. Смотри, чтобы Вася Цветков из больницы не улизнул, и срочно вызови из Новокузнецка его родителей. — Бирюков протянул Голубеву взятый у Борьки Муранкина фломастер. — А вот это передай следователю. Пусть Лимакин назначит экспертизу, чтобы сравнить химический состав пасты с надписью на газете, в которую была завернута туфля Ирины Крыловецкой.

13. Женитьба Вадима Фарфорова

В Новосибирске Антон Бирюков отыскал магазин «Хрустальный башмачок», рядом с которым в сером многоэтажном доме по улице Гурьевской находилась квартира Фарфорова.

За время работы в уголовном розыске Бирюкову много раз доводилось входить в чужие квартиры незваным гостем, и поначалу при каждом таком визите он испытывал неловкость. С годами это прошло, но чувство «незваного гостя» все-таки осталось.

Дверь открыл невысокий мужчина с загорелым лицом и окладистой бородой. Наморщив широкий обветренный лоб, он снизу вверх уставился на Бирюкова, одетого в штатский костюм, и резко шевельнул сутулыми плечами, как будто поправил за спиною тяжелый рюкзак.

— Фарфоров Вадим Алексеевич? — спросил Антон.

Мужчина несколько секунд помолчал:

— Да, я Фарфоров Вадим Алексеевич. А кто вы?

Бирюков достал удостоверение:

— Начальник уголовного розыска, из района.

— Пожалуйста, входите, — смутился Фарфоров.

Просторная комната, в которую он провел Бирюкова, походила на уголок геолого-минералогического музея. Чего только здесь не было! Оригинально устроенный из прозрачно-слюдянистых кирпичиков электрический камин, красные и оранжевые сердолики, крупные куски ярко-зеленого малахита, яшмы всевозможных тонов и узоров, отшлифованные до глянца пластинки белоснежного мрамора и красновато-черного гранита. Камни загромождали двухтумбовый письменный стол, за которым на стене висел увеличенный портрет бородатого хозяина квартиры. Камни лежали на пианино, книжных полках, подоконниках и на полу по краям пушистого яркого ковра, устилающего всю комнату.

— Вы геолог? — обращаясь к Фарфорову, спросил Антон.

— Да, геолог. Вот мои документы… — Фарфоров вдруг занервничал, достал из ящика стола паспорт и удостоверение личности. — У меня безупречная репутация… Можете справиться в тресте…

— Разговор будет о вашей жене.

— Ирина совершила преступление?

— Трудно сказать…

Фарфоров указал на одно из кресел:

— Садитесь, пожалуйста, — и опустился в кресле напротив.

— Меня интересует прошлое Ирины, — усевшись, сказал Антон.

Широкий лоб Фарфорова бугристо наморщился.

— Стыдно признаться, но ее прошлого, можно сказать, я не знаю. Будем взаимно откровенны: что случилось с Ириной? Если не скажете правды, отвечу тем же…

Фарфоров смотрел на Бирюкова взглядом уставшего, мучительно переживающего человека. Создалось щекотливое для Антона положение: с одной стороны, чтобы установить с Фарфоровым контакт, надо было сейчас же сказать ему о смерти жены, с другой — откровенность могла оказаться преждевременной. Антон пошел на компромисс:

— Вадим Алексеевич, я скажу вам правду, но прежде прошу ответить на несколько моих вопросов. Согласны?

— Согласен, — чуть подумав, сказал Фарфоров.

— Когда вы узнали, что ваша жена уехала в райцентр?

— Несколько дней назад.

— Точнее?..

Фарфоров зажал в кулак бороду.

— Точнее… Последние три месяца я был в нарымской тайге. В Новосибирск прилетел неделю назад — Ирины уже дома не было, хотя я ее предупредил телеграммой.

— И она получила эту телеграмму?

— Да, получила. — Фарфоров на несколько секунд отлучился на кухню. Вернулся оттуда с телеграфным бланком. — Вот эта телеграмма валялась под кухонным столом. Можете прочесть.

«ИРИШКА БУДУ ЗАВТРА ЖДИ ЦЕЛУЮ ТВОЙ БОРОДАТЫЙ ПАПОЧКА»,

 — прочитал Антон. Подняв на Фарфорова глаза, спросил:

— Ирина называла вас папочкой?

— Да… То ли дурачилась, то ли из стыдливости, что я намного старше ее.

— От кого узнали, что Ирина в райцентре?

— Позавчера отыскал Лелю Кудряшкину — Иринину подругу. Леля дала телефон какой-то Галины Тюменцевой из райцентра. В конце дня дозвонился до этой Галины. Она сказала, что моей жены у нее нет и никогда не было.

— И вы поверили?

— Не поверил, но в райцентр не поехал.

— Почему?

— Вначале хотел поехать, но передумал. Зачем больше двух часов томиться в электричке, если тебя не хотят видеть?.. — с обидой проговорил Фарфоров и побагровел. — Больше не отвечу ни на один вопрос, если не скажете, что случилось с Ириной.

— Ирина утонула, — тихо сказал Бирюков.

Морщинистый лоб Фарфорова стал быстро покрываться испариной, словно в квартире наступила жара. Какое-то время он недоумевающе смотрел на Антона…

— Что?.. Как?.. Нет! Вы шутите…

— К сожалению, это правда.

— Как же… Как же о такой жестокой правде вы можете столь спокойно говорить? — почти прошептал Фарфоров.

Бирюков встретился взглядом с немигающими глазами Фарфорова:

— Видите, Вадим Алексеевич… Сотрудникам уголовного розыска нередко приходится говорить людям жестокие слова, однако это вовсе не означает, что мы жестоки. Работа наша такая… Являемся к незнакомым без приглашений и, большей частью, с бедою, хотя сами этих бед не делаем.

— Да-да, я понимаю… — словно соглашаясь с неизбежностью внезапно свалившегося горя, сказал Фарфоров. — Где и как это произошло с Ириной?..

Бирюков уклонился от ответа:

— Сейчас в этом разбираемся. Думаю, вы нам поможете.

— Чем же я могу помочь? Три месяца меня не было дома. Как Ирина здесь жила, почему уехала в райцентр — для меня такая же неизвестность, как и для вас.

— Вы почти год жили с ней под одной крышей…

Фарфоров болезненно усмехнулся:

— Под одной крышей мы находились совсем мало. Я геолог-поисковик. Моя работа не позволяет сидеть в городе.

— Ирина не высказывала по этому поводу претензий.

— Напротив. По-моему, ее даже устраивали мои длительные командировки. Мне уже под сорок, Ирине позавчера исполнилось девятнадцать. Разница, как видите, существенная…

— Это сказывалось в ваших взаимоотношениях?

— Видите ли… — Фарфоров ладонями сдавил виски. — Я не успел Ирину понять. Она решительная… Волевая… Часто сумбурная, с душой нараспашку. Собственно, как женщина Ирина еще не состоялась, и я утешал себя надеждами на будущее…

— Ссорились часто?

— Что? — Фарфоров явно не расслышал вопроса.

— Если вам трудно сейчас говорить, Вадим Алексеевич, я могу подойти позднее, — сказал Бирюков.

— Нет, нет, спрашивайте, пожалуйста. — Фарфоров попытался взять себя в руки. — Мне хуже остаться одному…

— У вас с Ириной бывали ссоры?

— Никогда… Я взрослый человек и знал, на что иду, дав согласие на брак.

— Вы не оговорились, Вадим Алексеевич?.. Обычно согласие на брак дает женщина.

Фарфоров поморщился:

— Не оговорился. Инициатором нашего брака была Ирина.

— Как вы с ней познакомились?

— У Ирины, по-моему, все знакомства были случайными. В кинотеатре «Мир» наши места оказались рядом. Смотрели фильм «Женщина, которая поет». После кино разговорились. Мнения совпали. Вдруг Ирина спрашивает: «Вы богатый человек?» — «Относительно». — «Можете одолжить сто рублей?» — «При себе таких денег нет, но зайдем домой, одолжу». — «У вас очень строгая жена?» — «Я не женат». — «Идемте!» Пришли вот в эту квартиру. Ирина заинтересовалась моей коллекцией минералов, как любознательный ребенок. Я не мастер плести разговоры, особенно с девушками, поэтому передал ей деньги и пожелал всего доброго. На следующий день улетел в командировку. Вернулся через месяц. В почтовом ящике записка: «Как отдать вам долг? Позвоните по телефону, спросите Ирину Крыловецкую». Набрал указанный в записке номер. Ответил женский голос. Позднее я узнал, что это была Леля Кудряшкина — подруга Ирины. Короче говоря, через час после моего звонка Ирина заявилась сюда. Положила на стол деньги и спрашивает: «Хотите, стану вашей женой?» Признаться, от столь бесцеремонного предложения я растерялся, пробормотал что-то о ее родителях. Мол, как они на это посмотрят… Ирина заплакала: «У меня нет родителей, я детдомовская…» — Фарфоров помолчал. — Вам это неинтересно?..

— Внимательно слушаю, Вадим Алексеевич, — ответил Антон.

— Собственно, больше добавить почти нечего… Упоминание о детском доме отозвалось во мне. Я ведь тоже вырос не у родителей. Словом, на следующий день мы с Ириной подали заявление в загс, и через месяц нас зарегистрировали. На свадебном банкете в основном были мои друзья. Со стороны Ирины — только Леля Кудряшкина… — Мочки ушей Фарфорова ярко зарозовели. Он нервно дернул плечом, задумался. Внезапно очнувшись, заговорил снова: — О том, что Иринина мама Алла Константиновна Крыловецкая живет в Новосибирске по улице Дмитрия Донского, мне стало известно лишь через полгода после свадьбы… Оказалось, у них произошел серьезный конфликт, и последний год перед совершеннолетием Ирина вместе с Кудряшкиной снимали крохотную комнатенку в частном доме на улице Тургенева. Иными словами, Ирина не жила с матерью.

— Как отнеслась к вашему браку Алла Константиновна?

На лице Фарфорова мелькнула печальная усмешка.

— Теща оказалась всего на два года старше зятя. Отсюда можете представить, что произошло в ее душе, когда она узнала о замужестве своей единственной дочери… Но к чести Аллы Константиновны… Она не стала закатывать истерик и поливать зятя грязью, выставляя в роли соблазнителя. Поначалу это меня даже насторожило. Подумалось, что теща, будучи далеко не старой женщиной, решила избавиться от повзрослевшей дочери. Потом лишь я убедился в глубокой ее порядочности. После гибели мужа она словно обет дала…

— Кем был ее муж?

— Летчиком-испытателем.

— Какая же причина толкнула Ирину на брак с вами? — снова спросил Бирюков.

— Сначала мне казалось, что ее привлекает материальная сторона. Когда перед загсом мы выбирали обручальные кольца, Ирина попросила купить ей бриллиантовый перстень и на радостях расцеловала прямо в магазине, воскликнув: «Я жестоко счастлива, Вадим!»

— Почему жестоко?..

— Любимое ее словцо.

— Значит, не материальная сторона…

— Нет. По-моему, она запуталась в жизни, и брак был единственной возможностью обрести надежный тыл. — Фарфоров тоскливо посмотрел мимо Антона. — И потом, мне кажется, у Ирины были какие-то непонятные планы. Меня, конечно, она никогда не любила. При регистрации мне хотелось записать жену на свою фамилию. Ирина расхохоталась: «Вадим, ты сумасшедший! Мне стать Фарфоровой?.. Это ж все равно что Попкиной. Нет, Вадим, я останусь Крыловецкой! Фамилия женщину должна украшать».

— Вы несколько раз упомянули Лелю Кудряшкину. Кто она?

— Самая близкая подруга Ирины, по-моему, сожительница какого-то спекулянта импортными тряпками.

Бирюков на всякий случай записал адрес Кудряшкиной, затем с разрешения Фарфорова осмотрел комнату Ирины. Здесь ничего не было лишнего. Узкая односпальная кровать, покрытая золотистого цвета пледом. Возле кровати на полу — пушистый коврик. Единственное окно прикрывала светлая шелковая штора. Справа от окна стоял раскрытый секретер. В нем небольшая стопка школьных учебников и портативный магнитофон со множеством кассет. Слева — трельяж с флакончиками и коробочками. Пестрота этикеток. К трельяжу сиротливо прислонилась гитара. На стене против окна красовался большой рекламный плакат Аэрофлота с портретом картинно улыбающейся стюардессы. Рядом на одной кнопочке держалась цветная фотография самой Крыловецкой в пляжном костюме.

— Ирина когда-то мечтала летать, — показывая взглядом на плакат, тихо проговорил Фарфоров.

Бирюков повернулся к нему:

— Вадим Алексеевич, как вы сами расцениваете свое решение жениться на юной девице?

— Учитывая мою заурядную внешность и возраст?..

— Нет, вашу работу. Постоянные командировки, на мой взгляд, далеко не радостное явление для мужчины, имеющего очень молодую жену, не обремененную к тому же жизненными заботами. Ирина где-нибудь работала или училась?

— Она хотела поступать в торговый институт. Что касается моего решения жениться на ней… — Фарфоров, поправляя несуществующий рюкзак, нервно дернул плечом. — Не стану лгать. Я не был избалован вниманием женщин, поэтому, когда Ирина заговорила о браке, настолько обрадовался, что совершенно не подумал о будущем… Поверьте, это была не корысть, не ошибка… Это было малодушие — не устоял перед юной красотой.

— Вы сильно ревновали жену?

— Ревность — не то слово. Я старался предостеречь Ирину от опрометчивых поступков… В мое отсутствие, как поговаривают соседи, сюда захаживали мальчики…

— На этой почве конфликтов не было?

— У меня хватало выдержки не делать из мухи слона.

— Ирина часто выпивала?

— При мне вообще к спиртному не притрагивалась. Что было без меня, сказать не могу.

— Как встретиться с Аллой Константиновной?

— Она отдыхает в Ялте. Сегодня же дам ей телеграмму, чтобы срочно возвращалась в Новосибирск. Ох, как все это жестоко…

Сутулые плечи Фарфорова совсем опустились, а глаза словно остекленели. Геолог, безусловно, был потрясен свалившимся горем, но на протяжении всего разговора ни единым словом не заикнулся о том, как и при каких обстоятельствах погибла его молодая жена. Это насторожило Бирюкова. Расставаясь с Фарфоровым, Антон уже у самого порога спросил:

— Вадим Алексеевич, значит, позавчера вы в райцентр не приезжали и жену там не видели?

Фарфоров нервно дернул плечом:

— Нет, нет! Что вы!..

14. Банальная история

Несмотря на тихий солнечный день, настроение у Антона Бирюкова после встречи с Фарфоровым было тягостное. Чтобы досконально разобраться в «опрометчивых» поступках Ирины, предстояло найти ее друзей, из которых пока был известен адрес только Лели Кудряшкиной. Прежде чем встречаться с неведомой Лелей, Антон решил побывать в управлении внутренних дел, навести там справку о Валерии Воронкине и посоветоваться с кем-либо из знакомых сотрудников областного угрозыска.

В имформцентре УВД подсказали, что Воронкиным совсем недавно интересовался начальник отдела розыска майор Шахматов. Бирюков поднялся на третий этаж, вошел в знакомый кабинет. Шахматов говорил по телефону. Он протянул Антону руку, приветливо кивнул и сказал в трубку:

— Вот появился твой начальник у меня. Ничего к нему нет?.. Тогда поезжай в Таежный, там все о Воронкине выяснишь… Пока, желаю успеха. — Шахматов положил трубку, глянул на Бирюкова. — Голубев звонил, рассказывал о ваших происшествиях. Воронкина подозреваете по магазинной краже?

Антон сел возле стола.

— Подозреваем, Виктор Федотович. Насколько уловил краем уха, Воронкин сейчас в Таежном находится?

— Да. Последний год дорабатывает на стройке народного хозяйства.

— Информация точная?

— Абсолютно. — Шахматов поправил на столе бумаги. — Значит, Ирина Крыловецкая у вас там погибла? Фотографию ее привез?

Бирюков достал из нагрудного кармана небольшую фоторепродукцию с разорванного снимка «Дикой кошки». Заметив, как насторожилось лицо Шахматова при взгляде на фотоснимок, спросил:

— Знакомая девушка?..

— По картежному делу свидетельницей проходила.

Бирюков знал историю этого дела, нашумевшего полтора года назад. Группа отъявленных мошенников в сговоре с таксистами между аэропортом Толмачево и Новосибирском обыгрывала в карты бесшабашных северян, имеющих при себе крупные деньги. Чтобы раскрыть преступление этой шайки, Шахматов несколько месяцев дотошно изучал картежные приемы и в конце концов научился манипулировать картами так, что в один прекрасный день не только продемонстрировал матерым шулерам, какими хитростями они «выигрывают», но и собранными доказательствами усадил картежников на скамью подсудимых.

— В чем заключались свидетельские показания Крыловецкой? — снова спросил Антон.

— По ресторанам с игроками гуляла.

— Сама в деле не участвовала?

— Предположения намечались, что иногда картежники подставляли ее в качестве приманки, но убедительных доказательств собрать не удалось… Вообще надо отметить, Крыловецкая обладала отменной наглостью. Лгала на следствии без зазрения совести.

— Что-нибудь из ее ранней биографии можешь сказать?

— У Крыловецкой, собственно, и биографии-то еще не было… После окончания средней школы ушла от матери. Общалась с разными сомнительными типами, жила на их подачки. Судебный процесс, видимо, ее напугал, и она выскочила замуж за вполне приличного геолога.

— Признаться, Виктор Федорович, этот геолог произвел на меня двойственное впечатление. Ревность отрицает, но видно, что ревновал молодую жену.

Шахматов задумался:

— Кажется, Фарфоров его фамилия?

— Да.

— Когда Крыловецкая скоропалительно вышла за него замуж, мы наводили справки. Прошлое Фарфорова безупречно, ну а ревность — чувство сложное. Тут всякое может быть.

— Фарфоров дал мне адрес некой Лели Кудряшкиной. Не знаешь такую?

— Знаю. По паспорту — Елена. Она-то и свела Крыловецкую с картежниками. После ухода от матери до замужества Крыловецкая жила с Кудряшкиной в частном домике у престарелой старушки по улице Тургенева. Обе бездельничали и развлекались.

— Теперь Кудряшкина чем занимается?

— В прошлом году познакомилась с одним фарцовщиком. Тот за свои неблаговидные дела получил срок с конфискацией имущества, а Леля пригрелась у книжного спекулянта по прозвищу Империалист. Есть в Новосибирске такой гражданин. В настоящее время гастролирует по Уралу, добывает дефицитные книги. Когда вернется, тоже, видимо, сядет на скамью подсудимых. Грехов у него много, да еще из Свердловска в наш ОБХСС поступили дополнительные сведения.

— Почему Империалист?

— На языке книжных спекулянтов «империал» — пятнадцать рублей. Этот барыга дешевле ни одну книгу не продает.

— Так за счет фарцовщиков да спекулянтов Леля и перебивается? Сама не работает?

— Чтобы не схлопотать статью за тунеядство, периодически пристраивается кое-куда на месяц-полтора, но большей частью бьет баклуши.

— Посоветуй, чем вызвать ее расположение.

— Самозабвенно обожает внимание к своей персоне. Сделай вид, что очень тебе понравилась, и Леля разоткровенничается. Умом она не блещет.

— О книгах завести разговор можно?

— Кудряшкина в них ничего не смыслит. Но для затравки можешь спросить любую редкую книгу.

Бирюков встал. Шахматов тоже поднялся. Пожимая на прощанье руку, сказал:

— Будут вопросы — заходи.

Пришлось несколько раз продолжительно нажимать кнопку звонка, прежде чем за дверью послышался раздраженный женский голос: «Подожди!» Через некоторое время дважды щелкнул открываемый замок. В распахнувшейся двери прямо перед Бирюковым появилась высокая пышнотелая девица с шелушащимся поблекшим лицом. Старенькое летнее платье с глубоким вырезом на груди, если учесть крупногабаритную фигуру, было до неприличия укорочено.

— Красавица, хозяин дома? — почти по-цыгански спросил Бирюков.

Девица бесцеремонно смерила его оценивающим взглядом:

— Зачем тебе хозяин?

— Книгу обещал…

— Детектив?

— Нет. «Княжну Тараканову» Данилевского.

— Разыгрываешь?.. Что это за княжна с рабоче-крестьянской фамилией?

— Честное слово, была такая! — поклялся Бирюков и сразу сделал вид, будто удивился: — Вы, кажется, Леля Кудряшкина?!

— Еще что?..

Антон изобразил смущение:

— Да нет, ничего. Ирина Крыловецкая нас как-то знакомила. Помните, я еще в любви вам объяснялся?..

Тонко выщипанные брови Кудряшкиной чуть-чуть дернулись, а серые глаза с напускным равнодушием скользнули по лицу Бирюкова.

— Наверное, в кабаке знакомились?

— Да, в ресторане?

— В каком?

Опасаясь, как бы не назвать такой ресторан, в который Кудряшкина ни разу не заходила, Антон улыбнулся:

— Сами, Леля, вспомните…

— Я кабацких знакомств не запоминаю. — Кудряшкина брезгливо ухмыльнулась. — По пьянке все молодчики мне объясняются, а когда проспятся — ищи ветра в поле. — И вдруг предложила: — Заходи, чего в дверях вытянулся?

Бирюков еле-еле разминулся с Кудряшкиной в узком коридорчике и вошел в просторную комнату, уставленную книжными стеллажами. Рядом с новенькими томами современной литературы стояли старинные издания Гоголя, Льва Толстого, Достоевского и основательно потрепанные комплекты дореволюционных журналов. Все это было расставлено, как приметил Бирюков, в определенной последовательности и, учитывая нынешний книжный ажиотаж, безусловно, представляло большую ценность.

Кудряшкина небрежно предложила Бирюкову стул. Сама села у письменного стола, заваленного номерами «Книжного обозрения», и в упор стала разглядывать Антона.

— Ты кем работаешь? — внезапно спросила она.

— Геологом, — не моргнув глазом, ответил Антон.

— О-о-о!.. — На лице Кудряшкиной появился нескрываемый интерес. — Вадьку Фарфорова знаешь?

— Конечно. Ирины Крыловецкой муж.

— Вместе вкалываете?

— Нет, я в другом управлении.

— Денег столько же зашибаешь, как Вадим?

— Не меньше.

— Значит, шикарно живешь?

— Как сказать… Не бедствую.

— А Ирку откуда знаешь?

— В ресторане познакомились.

— Вот лошадь! — Кудряшкина скривила тонкие губы. — Богатого Фарфорова на себе женила, да еще других по кабакам подбирает.

— Мы с Ириной по-хорошему знакомы…

Кудряшкина лениво махнула рукой:

— Толкуй мне басни дедушки Крылова. Будто я не знаю кабацких знакомств. — И вдруг без всякого перехода спросила: — Слышь, геолог, у тебя толковые знакомства есть?

— С кем?

— Понимаешь, до зарезу надо к зиме раздобыть дубленку. Есть у тебя кто из знакомых, чтобы по госцене такое дельце провернуть?

— Надо подумать…

— Что рядишься? Не бесплатно прошу, за деньги. Или, может, хороший полушубок достанешь? Геологам ведь дают полушубки.

— Они самим нам нужны.

— Это дураку понятно. Сделай, если я тебе нравлюсь. Жене своей небось толковые вещи достаешь…

— Я не женат.

— Ой, мама моя!.. — Кудряшкина расхохоталась. — Все вы, соловьи-разбойники, не женаты, когда с девушками заигрываете.

Антон тоже засмеялся:

— Серьезно, Леля, говорю. Работа такая, что не до женитьбы. Сплошные командировки.

— Ну и что? Вадька Фарфоров тоже из командировок не вылазит, а ведь подженился на молодячке.

— И теперь локти кусает…

— Не все же такие наглые лошади, как Ирка. — Кудряшкина скосила глаза в висящее на стене зеркальце и кокетливо улыбнулась Антону. — Вот я, например, если выйду замуж за хорошего человека, стану верной ему, как преданная собака.

— Вы разве не замужем?

— Понятно, нет. Стерегу квартиру, пока эрудит-книголюб по своим делам рыщет. Вернется — уйду отсюда совсем. В белых тапочках я таких мужей видала.

— Ирина, по-моему, тоже от Фарфорова ушла. Сегодня Вадима встретил — расстроен ужасно.

— Так лопуху и надо!.. Я ж ему русским языком сказала, где Ирку искать. Поехал бы в райцентр, всыпал бы ей как следует и на полном серьезе пригрозил, что выгонит из дому. Ирка мигом бы того фирмача-малолетку забыла…

— Васю Цветкова?

Кудряшкина недоуменно наморщила лоб:

— Как угадал?

— Секрет фирмы, Лелечка… — Бирюков интригующе подмигнул.

Кудряшкина задумалась. Шахматов оказался прав — Леля на самом деле умом не блистала. Поверив в перспективного «жениха-геолога», она перешла с Антоном на «вы» и, напропалую кокетничая, стала вовсю чернить Крыловецкую, как будто никогда не водила с ней дружбу, а, наоборот, всегда осуждала Ирину за легкомысленное поведение. Поначалу Бирюкову подумалось, что Кудряшкина делает это ради собственного престижа, но после нескольких вопросов он без особого труда узнал, что «яблоком» раздора между подругами стал не кто иной, как Вася Цветков.

История, в общем-то, была самая банальная. Недели полторы назад Крыловецкая попросила Кудряшкину отнести в общежитие института связи, на Нижегородскую, какому-то Васе Цветкову корзинку с клубникой, оставленную у Крыловецкой подругой из райцентра Галиной Тюменцевой. Цветков оказался «фирмовым» мальчиком, мастером спорта, а его папа — крупным специалистом. Своей радостью, что завела такое «козырное» знакомство, Кудряшкина поделилась с Крыловецкой. Ирина тоже захотела познакомиться с Васей. По простоте душевной Леля привела Цветкова к Крыловецкой, а тот «лопух мигом втрескался в Ирку».

— Ирка умеет мужикам мозги компостировать…

— Зачем она за Фарфорова замуж вышла? — спросил Антон.

— Чтобы жить по-козырному.

— Что ж не живется?

— А у Ирки семь пятниц на неделе. Сама не знает, чего хочет. То стюардессой стать хотела, то в киноартистки собиралась, то в физкультурный техникум документы сдавала, а нынче в торговый институт нацелилась — по стопам мамочки решила идти. Только если мамочка протекцию не сделает, ни в жизнь Ирке туда не поступить.

— Почему?

— Теперь же все на торговле помешались. Конкурс — страшно глядеть! А Ирка в ученье балда балдой. Мы с ней в прошлом году в водный институт поступали. Кое-как она схитрила на приемных экзаменах, на лекции походила полмесяца и поняла, что мозги имеет не по циркулю, чтобы технические науки изучать. Бросила, дура, институт и меня с толку сбила… — Кудряшкина вдруг спохватилась. — Вообще-то, если я замуж выйду, в любой институт поступлю. Сейчас у меня просто стимула нет учиться, а тогда…

— Вадим, наверное, ревнует Ирину? — стараясь не упустить инициативу разговора, перебил Антон.

Кудряшкина звонко захохотала:

— В ревности Вадька юморной. Нынче перед Новым годом, как всегда, где-то в тайге бродил, в командировке. Мы с Иркой в новогоднюю ночь забалдели от шампанского и чувака знакомого у себя ночевать оставили. Сами в спальне легли, а его, тоже забалдевшего, на диване в комнате уложили. Утром слышим: трамтарарам!.. Фарфоров домой заявился! Увидал спящего парня и, не поверите, со злости джинсы его в форточку выкинул. Вот клоунада была!.. Народу уже на улице полно, а парень тот пляшет босиком на морозе, штаны на себя напяливает, а штаны, как назло, не лезут, тесные…

Бирюков улыбнулся:

— Повеселил, значит, вас Вадим.

— Не говорите, прямо животики заболели от смеха. После, конечно, Ирке пришлось поплакать. Фарфоров ее, как нашкодившую кошку, оттрепал. Неделю у меня жила, кое-как я их помирила. Ох, если бы Вадька застал свою женушку с Васьком!.. Убил бы обоих… — Кудряшкина заметила недоверчивую улыбку Антона. — Точно убил бы! Знаете, насколько он раскипятился, когда парня того из квартиры выметал? Чуть дверь в щепки не разнес…

Бирюков попытался выяснить, ездил или нет Фарфоров в райцентр, когда ему стало известно, что Ирина находится там у подруги, но Кудряшкина этого не знала. И вообще разговор о Крыловецкой Леле явно надоел. Видимо, не теряя надежды понравиться Антону, она бестолково принялась искать на стеллажах «Княжну Тараканову». Антон поднялся.

— Вы уходите?! — словно испугалась Кудряшкина.

— Позже зайду, когда хозяин вернется.

В глазах Кудряшкиной мелькнула откровенная тоска:

— Заходите без хозяина. Правда, мне приятно будет.

— Спасибо, постараюсь, — на всякий случай обнадежил Антон.

15. Без выстрела

В Таежный Слава Голубев поехал автобусом. В распадке каменистых сопок дымил заводскими трубами рабочий поселок. Когда автобус въехал на поселковую улицу, Голубев спросил у соседки:

— Где у вас здесь стройка народного хозяйства?

Женщина широко провела рукой:

— У нас кругом стройки. Какую надо?

— На которой осужденные работают.

— Химики?.. Так они по всем стройкам, а общежитие их — на следующей остановке надо выходить. Одноэтажное длинное здание… — Женщина скосила глаза на заклеенную пластырем скулу Голубева, затем смерила взглядом его дорожный штатский наряд. — Тоже отрабатывать по суду?..

— Нет, проверять, как работают, — улыбнулся Слава.

На лице женщины появилось недоверчивое выражение:

— А что химикам не работать? Оклады хорошие, знай не ленись. Общежитием обеспечивают, свиданки с родными разрешают. Можно и вообще семью сюда перевезти…

Автобус резко затормозил, распахнул двери. Голубев вышел на остановку, увидел невдалеке одноэтажное длинное здание и зашагал к нему. Вспоминая только что состоявшийся разговор с попутчицей, подумал о том, как сильно укоренилось в обиходе насмешливое слово «химик», происшедшее от того, что после указа, разрешающего заменять лишение свободы исправительно-трудовыми работами, первых осужденных, как правило, направляли на новостройки химической промышленности, где в ту пору не хватало рабочих рук. Много воды утекло с той поры. Давно уже выросли и окрепли химические гиганты, давно их коллективы укомплектованы кадровыми рабочими, а осужденных по указу, как и прежде, называют «химиками».

Общежитие «химиков» представляло собой два длинных ряда комнат, разделенных прямолинейным широким коридором. В самом начале коридора Голубев прочитал табличку «Комната отдыха» и открыл дверь. В просторном помещении стоял большой бильярд, телевизор, несколько столов с подшивками газет и журналов. У открытого окна два коротко стриженных парня — видимо, недавно прибывшие из исправительно-трудовой колонии — играли в шахматы. Один из них — худощавый, в полинялой маечке-безрукавке — вежливо ответил на приветствие Голубева, другой — богатырского сложения, с татуировкой «Нюра» на запястье левой руки — лишь мельком глянул в сторону Славы, прикусил толстую губу и мужественно стукнул по шахматной доске конем. Худощавый в ответ по-лисьи двинул пешку.

— Гроссмейстер, вам — мат!.. — довольно потирая ладони, проговорил он и засмеялся. — Теперь сдаешься, Толян?..

Богатырь изумленно уставился в шахматную доску:

— Дай перехожу…

— Ты уже семь раз перехаживал.

— Делать же нечего, пока бригадир придет…

— Уговорил, с тебя пол-литра. — Худощавый передвинул пешку назад, повернулся к Голубеву: — Новенький или к бригадиру?

— К бригадиру, — сказал Слава, усаживаясь на расшатанный стул. — Когда он появится?

— Сказал, через минуту, а уже полчаса ждем.

— Непыльно работаете.

— А чо нам, молодым да красивым.

— Каждый день так?

— Не-е, мы из командировки только что вернулись. Нарядики на завтра получим и пойдем баиньки.

В комнату вошел широкоплечий молодой мужчина, комплекцией не уступающий «гроссмейстеру». Не обратив на Голубева ни малейшего внимания, он достал из кармана брюк пачку сложенных вдвое бланков, бесцеремонно выставил из-за стола шахматистов, сел и ученической шариковой ручкой стал заполнять наряды. За стеной забренчала гитара. Мужчина недовольно покосился на стену, словно сам себя спросил:

— Как этот артист работал?

— Нормально! — с бодрецой воскликнул худощавый шахматист.

— В рюмку не заглядывал?

— Стаканы предпочитал.

— Почему не позвонил мне?.. Больше, Ушмоткин, никогда старшим в отъезд не поедешь!

Худощавый жалобно сморщил лицо:

— Вам, Евгений Павлович, легко строжиться — вы бригадир. А я — кто?.. Расконвоированный «химик». Наябедничаю начальству — темную схвачу.

За стеной голос вдруг завел:

Бригадир изо всей силы трахнул кулаком по стене — пение мгновенно оборвалось. Голубев засмеялся:

— Оригинальное выключение…

Бригадир удивленно поднял на него глаза:

— Вы кто такой?

— Старший оперуполномоченный уголовного розыска из района.

— Да?.. Сейчас, подождите…

Бригадир коротко подписал наряды, сунул их притихшим шахматистам, и те, столкнувшись в дверях, разом исчезли из комнаты отдыха.

Едва Слава упомянул фамилию Воронкина, бригадир нахмурился. Оказывается, Таежнинское строительно-монтажное управление наряду с прочими объектами строило в райцентре поликлинику. На прошлой неделе там потребовались газосварщики. Бригадир командировал в райцентр расконвоированного «химика» Ушмоткина, имеющего высший разряд газоэлектросварщика, а в помощь ему назначил таких же «химиков» Анатолия Телкова и Валерия Воронкина.

— Первых двух вы сейчас видели, — сказал бригадир. — А Воронкин за стеной арии исполняет. Напакостничал он что-то в райцентре?

— Разбираемся. У него есть футболка с рисунком из мультиков «Ну, заяц, погоди!»?

— По-моему, нет… В такой футболке уезжал Ушмоткин. Перед отправкой, помню, пригрозил ему: «Напортачишь в сварке — я тебе, заяц, покажу!»

— Воронкин и Ушмоткин внешне, кажется, одинаково выглядят?

— Абсолютно. И замашки у обоих одинаковые.

— Кто из них на магазинную кражу способен?

— Оба по одной статье отбывают.

— Живут все трое вместе?

— Да.

Молчание за стеной показалось Голубеву подозрительным, и он предложил бригадиру встретиться с Воронкиным. Когда они вошли в соседнюю комнату, Ушмоткин и Телков сидели на кроватях друг против друга, молча дымили сигаретами. На третьей кровати лежала гитара.

— Где артист? — кивком показав на кровать с гитарой, строго спросил бригадир.

— В магазин смотался, харчишек купить, — ответил Ушмоткин.

— В какой магазин?.. Что-то я не слышал, чтобы по коридору кто проходил.

Ушмоткин, виновато улыбнувшись, показал сигаретой на открытое окно:

— Мы, Евгений Павлович, напрямую ходим.

Голубев шагнул к окну — улица была пустынной. Через дорогу от общежития на двери скромного магазинчика с вывеской «Продукты» висел здоровенный замок. За магазином хмурился дремучий сосновый лес. «Ушел пройдоха!» — досадливо подумал Слава и повернулся к Ушмоткину:

— Вы говорили Воронкину, что у бригадира находится сотрудник уголовного розыска?

— А это тайна?..

— Ушмоткин!.. — вспылил бригадир. — Не прикидывайся простачком! Куда скрылся Воронкин?

— Провалиться сквозь землю, Евгений Павлович, не знаю! Мы с Толяном, как наряды получили, зашли в свою комнату. Валерка с гитарой на кровати сидел. Я говорю, мол, там к бугру… то есть к бригадиру, конечно, какой-то гражданин заявился, вроде из районной милиции. Валерке мигом шамать захотелось, ну и по привычке шмыгнул напрямую через окошко к магазину…

— Где ваша футболка? — спросил Ушмоткина Слава.

— Пижону одному в райцентре продал. Прилип как банный лист…

— Какому?

— Да я его совсем не знаю.

— Можно вашу спину посмотреть?

Ушмоткин замялся:

— На ней ничего красивого нет.

— Не болит?

— Спина-то? Давно отболела…

— Разденьтесь, покажите…

Ушмоткин нехотя стянул через голову майку, повернулся к Славе выпирающими худенькими лопатками — во всю спину синела татуировка безобразной русалки с распущенными волосами и упруго загнутым рыбьим хвостом. Ни малейших следов ранения на спине не было.

От мысли, что Воронкин сбежал, как говорится, из-под самого носа, Голубев расстроился. Первым делом он попросил у начальника Таежнинского отделения милиции в свое распоряжение проводника со служебной собакой.

Поджарая молодая овчарка обнюхала койку Воронкина, потянула кинолога из комнаты в открытое окно и уверенно вышла к автобусной остановке, откуда отправлялись маршрутные «Икарусы» до райцентра. Здесь след оборвался. Голубев попросил начальника отдела, отвечающего за соблюдение режима условно-досрочно освобожденными, немедленно объявить розыск Валерия Воронкина. На попутной машине Голубев помчался в райцентр, чтобы на конечной остановке, у железнодорожного вокзала, перехватить водителя маршрутного автобуса, на котором мог укатить из Таежного Воронкин.

Предположение Славы подтвердилось. Пожилой, хитровато щурящийся шофер новенького «Икаруса» припомнил невысокого парня в черной рубахе навыпуск — покупая в Таежном билет, тот болезненно морщился, словно у него невыносимо зудела спина. Доехал этот парень до конца маршрута и среди других пассажиров ушел от железнодорожного вокзала через деревянный мост куда-то в райцентр.

— Наверно, «химик» тягу дал? — не удержался от вопроса шофер.

— Пытается дать, — ответил Слава. — Только ни шиша у него из этой затейки не получится.

Шофер досадливо хлопнул по коленке:

— Знать бы раньше — я его из автобуса не выпустил бы.

— Вот так и поступите, если он еще сунется в ваш автобус.

— Вряд ли беглый назад из райцентра в Таежный поедет.

— Чем черт не шутит…

— Тоже верно, — согласился шофер и пообещал: — Буду смотреть, рейс-то мой еще через полтора часа.

После разговора с шофером Голубев забежал в отдел милиции при железнодорожном вокзале. Ориентировка на Воронкина туда уже поступила. Слава наказал сотрудникам «смотреть в оба» и созвонился с дежурным по райотделу. Там тоже получили ориентировку из Таежного и сразу оповестили всех участковых. Кроме этого, на патрулирование улиц райцентра вышла оперативная машина. Оказавшись вроде как не у дел, Голубев после недолгих раздумий направился к строителям районной поликлиники, где еще вчера работали таежнинские сварщики.

На стройке полным ходом шли отделочные работы. В конце коридора, у большого светлого окна, усатый старик неторопливо стеклил раму. Возле него стоял мужчина в серой кепке и, похоже, давал «руководящие указания». Это был прораб, Иван Ефимович. На просьбу Голубева — уединиться для разговора — он предложил пройти в прорабскую — дощатый вагончик. Узнав, что Голубев интересуется таежнинскими «химиками», обстоятельно заговорил:

— Ну что про ребят сказать?.. Ушмоткин — классный сварщик. Другой на его месте в два раза дольше канителился бы с таким объемом работы, какой он выполнил. Анатолий Телков тоже молодец — хорошо Ушмоткину помогал. Крестьянской закваски мужик. Рассказывал, по пьяному делу супругу свою «поучил» малость и залетел на «химию»…

— А Воронкин как? — поторопил Слава.

— Валера Воронкин — прохиндей. Больше суетился да винишко попивал, чем работал.

— Со стройки часто отлучался?

— Последние два дня вообще его на стройке не видел.

— Где ж он находился в эти дни?

— Вроде сестра у него здесь, в райцентре, живет. Чтобы не путался под ногами, Ушмоткин как-то при мне сказал Валере: «Катился бы ты, помощник, отсюда. Сеструху, что ли, иди проведай». Ну Валера мигом смотался. Еще и в футболку Ушмоткина принарядился. У самого-то чистой рубахи даже не имелось.

— Иван Ефимович, а в последние час-полтора Воронкин здесь не появлялся? — снова спросил Слава.

— Как будто нет…

— Если появится, сразу сообщите нам.

— Чего сообщать? Мои ребятки без сообщения могут непосредственно в милицию этого субчика доставить.

— Вот спасибо!

Голубев почувствовал «второе дыхание» и заторопился в райотдел. В дежурной части его ожидала новость.

…Патрульная машина, посланная на розыск Воронкина, подъезжала к улице Заводской. В составе патруля находился инспектор Дубков, в участок которого входила эта улица. Внезапно он показал на молодую женщину со спортивной сумкой, только что свернувшую в тополевую рощу у озера, и проговорил: «Вон Галина Тюменцева пошла, сестра Воронкина. Надо спросить, не заглядывал ли сегодня к ней Валера?..» Дубков вышел из машины, громко окликнул «Галя!»… Тюменцева продолжала идти, словно оклик ее не касался. Тогда участковый инспектор догнал ее: «Ты, Галинка, разве не слышишь?» Тюменцева от испуга чуть не выронила сумку. «Что несешь?» — спросил Дубков. Тюменцева будто онемела. Участковый попросил открыть сумку и увидел полную коробку «лордовских» золоченых запонок…

— Бирюков недавно приехал из Новосибирска и сейчас выясняет у Тюменцевой, каким путем эти запонки попали к ней, — сказал Голубеву дежурный.

Голубев мигом выскочил из дежурки. Перемахивая разом через несколько ступенек, взбежал на второй этаж. Когда он вошел в кабинет Бирюкова, Антон уже закончил допрос. На столе красовалась импортная коробка с запонками. Тюменцева, красная, как вареный рак, молча подписала протокол и с разрешения Антона вышла из кабинета.

— Ну, что она наговорила? — сразу спросил Слава.

Бирюков положил протокольные листы в папку:

— Говорит, недавно прибежал к ней Валерка и предупредил, что под крыльцом Вася Цветков спрятал коробку с иностранными запонками. Если, мол, не хочешь влипнуть в неприятность, срочно куда-нибудь унеси эти запонки.

— И куда Тюменцева их несла?

— Хотела в озере утопить.

— А Валерка куда делся?

— Руками разводит.

— Игнатьич!.. Воронкин следы заметает, а?..

— Похоже, так…

— Но ведь дробовое ранение на спине он никуда не спрячет. К тому же, это самое… — Слава начал рассказывать о поездке в Таежный.

Бирюков выслушал Голубева, чуть подумал:

— В том, что кражу в Заречном совершил Воронкин при соучастии Васи Цветкова, сомнений почти нет. Сложнее разобраться со смертью Ирины Крыловецкой…

Слава перевел дыхание:

— В Новосибирске ничего не узнал?

— Так, кое-что… Эксперт-криминалист новость нам подбросил. Помнишь, на пожарном настиле у озера было засохшее пятнышко крови?.. Так вот, экспертизой установлено, что кровь не Ирины…

— Чья же?

— Аналогичная группа и резус-фактор такой же у Васи Цветкова, но… у него нет телесных повреждений. Это вроде бы в пользу Цветкова, однако опять же «но»… На лицевой стороне разорванной фотографии «Дикой кошки» остались четкие отпечатки Васиных пальцев. Значит, можно предположить, что Цветков на берегу озера поссорился с Ириной и сгоряча разорвал фотографию.

— Тюменцеву еще раз не спрашивал о Крыловецкой?

— Тюменцева гнет свою линию: дескать, муж Ирины приезжал в райцентр и отомстил за измену.

— Ну а на самом деле как он, этот муж?

— Сложное у него положение… — Бирюков посмотрел на часы. — Скоро пойдет электричка в Новосибирск. Надо, Слава, проконтролировать: не попытается ли туда укатить Валера Воронкин.

Голубев тоже вскинул руку с часами:

— Ого! Через пятнадцать минут знакомый шофер маршрутного автобуса до Таежного отправляется — тоже надо посмотреть Валеру. Бегу на вокзал!

— Будь осторожен. Не исключай, что Воронкин вооружен.

Голубев махнул рукой — пока, мол!..

На привокзальной площади в ожидании вот-вот прибывающего проходного электропоезда рядком стояли небольшие автобусы и грузотакси, обслуживающие сельские маршруты. Особняком от них солидно выделялся таежнинский «Икарус» с распахнутыми дверями. В салоне «Икаруса» сидели пассажиры, но шофера на водительском месте не было.

Слава стороной миновал машины, вышел на вокзальный перрон и прошелся среди встречающих электропоезд. Не приметив ни одного парня, даже отдаленно похожего на разыскиваемого Валерия Воронкина, направился в вокзал и в дверях внезапно встретился с шофером «Икаруса». Тот обрадовался, отвел Славу подальше от вокзальных дверей и взволновано стал рассказывать, что парень в черной рубахе навыпуск сел-таки опять в автобус, купил билет до Таежного.

Шофер понизил голос, огляделся:

— Я объявил пассажирам; сбегаю на вокзал за папиросами, после этого сразу отправимся в рейс. Дескать, не отлучайтесь, чтобы не отстать… — Еще раз оглядевшись, добавил: — Между тем позвонил с автомата в милицию. Дежурный обещал срочно подослать патрульную машину.

— Почему двери автобуса не закрыли? — спросил Слава.

— Техникой безопасности категорически запрещено, когда пассажиры в салоне, а водителя нет.

— Значит, поступаем так… Садитесь в «Икарусе» на свое место и ждите меня. Как только я войду в заднюю дверь, переднюю сразу закрывайте. Понятно?

— Само собой…

— Идите, я следом.

Шофер вразвалочку вышел с перрона на привокзальную площадь. Перед тем, как подняться в водительскую кабину, он демонстративно распечатал предусмотрительно купленную пачку «Беломорканала», закурил и, вроде бы проверяя, попинал носком ботинка передние колеса машины.

Едва только шофер сел за руль, Голубев шагнул в «Икарус». Окинув взглядом пассажиров, Слава сразу узнал Валерия Воронкина — тот настороженно сидел в первом ряду кресел. Внезапно Воронкин оглянулся. Реакция его была молниеносной. Словно катапультировавшись из кресла, Валера бросился к передней двери, но у самого его носа дверь захлопнулась. Воронкин выхватил из кармана пистолет и угрожающе крикнул шоферу:

— Немедленно открой!..

Шофер побледнел. Перепуганные пассажиры вжались в кресла. Голубев чуть-чуть замешкался, однако тут же рванулся по салону вперед.

— Застрелю!!! — пронзительным дискантом взвизгнул Воронкин.

Видимо, впопыхах, от волнения он машинально надавил на спуск — из ствола пистолета метнулся безобидный язычок пламени.

— Спокойно, граждане, стрельбы не будет… — проговорил Голубев. Чувствуя от нервного перенапряжения слабость во всем теле, Слава, как в замедленной киносъемке, подошел к Воронкину, поймал трясущуюся с пистолетом руку и облегченно засмеялся: — Не надо, Валера, пугать людей. Отдай зажигалку!..

16. Большие дети — большое горе

После утреннего оперативного совещания Антон Бирюков хотел сразу допросить Валерия Воронкина, но позвонил следователь Лимакин. Он готовился допрашивать Васю Цветкова и стал уточнять некоторые вопросы. Закончив разговор со следователем, Бирюков начал было набирать номер дежурного по изолятору временного содержания, чтобы тот привел на допрос Воронкина, но в этот момент вдруг включился внутренний селектор. Подполковник Гладышев срочно пригласил к себе. Когда Антон вошел в кабинет начальника райотдела, там, кроме подполковника, находился представительный, хорошо одетый мужчина с пышными седыми волосами.

— Анатолий Захарович Цветков, — представил мужчину Гладышев, указал взглядом на Антона и добавил: — А это наш начальник уголовного розыска товарищ Бирюков. Можете прямо сейчас пройти к нему, обстоятельно все обговорить…

Цветков поднялся, пожал на прощание подполковнику руку и взял с пола желтый кожаный портфель. В кабинете Бирюкова он первым делом попросил разрешения закурить. Затем спросил:

— Что случилось с моим сыном?

— Вася подозревается в серьезном преступлении, — ответил Бирюков. — Подполковник, видимо, уже рассказывал…

— В общих чертах. Мне хочется знать подробности.

— Подробностей, Анатолий Захарович, пока мы сами не знаем.

— Тогда на каком основании Васю арестовали?

— Ну, если быть юридически точным, — Антон чуть помедлил, — то сын ваш не арестован. Его временно задержали, чтобы выяснить, почему он пытался бежать от сотрудника милиции.

— Странно звучит — пытался бежать…

— К сожалению, это так. При попытке к бегству Вася ушибся, попал в больницу.

— Ушиб серьезный?

— Нет. Врачи говорят, уже все прошло.

Цветков глубоко вдохнул дым:

— Вас интересует характеристика моего сына?

— Безусловно.

Анатолий Захарович притушил в пепельнице недокуренную сигарету, открыл портфель, порылся в нем и протянул Бирюкову с десяток почетных грамот:

— Вот Васины заслуги…

Грамоты были разные: «За отличную учебу и примерное поведение», «За активную работу с пионерами». «За победу в летней Спартакиаде народов СССР», «За первое место в туристском ориентировании», «За добросовестное участие в озеленении города Новокузнецка» и так далее и тому подобное.

Когда Бирюков отложил последнюю грамоту, Анатолий Захарович достал из портфеля роскошную красную обложку с золотым тиснением:

— А вот диплом чемпиона по мотогонкам.

— Значит, ваш сын прекрасно водит мотоцикл? — рассматривая красиво написанный в дипломе текст, спросил Антон.

— Недавно Вася получил звание мастера спорта.

— Ему уже исполнилось восемнадцать лет?

— Немного не хватает. За высокую результативность спорткомитет сделал для него исключение.

Бирюков кратко рассказал о магазинной краже в Заречном. Анатолий Захарович подряд сломал две спички, нервно прикурил новую сигарету. Глубоко затягиваясь, спросил:

— Вы уверены, что именно Вася управлял мотоциклом?

— Утверждать рано, но не исключено.

— Не могу представить, чтобы мой сын связался с уголовниками. Мать контролировала каждый его шаг.

— К сожалению, Анатолий Захарович, вырвавшись из-под родительского контроля, подростки нередко сбиваются с заученного.

— Какой он подросток! Парню семнадцать лет.

— В таком возрасте год-полтора еще ничего не решают.

— Вы правы. Но Вася… Нет, не представляю!

— В деле замешана молодая красивая женщина, мягко говоря, не совсем строгого поведения. Для Васиного возраста это большой соблазн…

— Она из Новосибирска?

— Да.

— У Васи были с ней близкие отношения?

— Анатолий Захарович, что можно, я вам рассказал. Остальное — следственная тайна.

— По долгу работы мне доверяют государственную тайну. Если позволите, с вашего телефона закажу Москву и соединю вас с министром металлургии…

— Зачем? Больше того, что сказал вам, я не скажу и министру, в ведении которого не работаю.

Лицо Цветкова густо покраснело:

— Поймите правильно. Я не хотел щегольнуть служебным положением и, поверьте, никогда не злоупотреблю им. Но судьба сына… Можно мне с Васей встретиться?

— Не рекомендую. Сейчас нам важно быстрее выявить истину. А встреча ваша может помешать, и это осложнит Васину судьбу…

— Но истина может оказаться для Васи печальной…

— Возможно.

— Ценю вашу откровенность и надеюсь получить искренний ответ на более щекотливый вопрос… Какова вероятность возникновения следственной ошибки?

Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос:

— За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности, как вам известно, принимает народный суд.

— Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее… — Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. — Вот это действительно учитывается при вынесении приговора?

— Безусловно.

— Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?

— Думаю, скоро.

— И последний вопрос… — Цветков посмотрел Антону в глаза. — Точнее, просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.

— Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника следствия. — Антон ободряюще улыбнулся. — Давайте, Анатолий Захарович, не будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так, что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно случайно.

— Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволите мне интересоваться дальнейшим ходом расследования?

— Пожалуйста, заходите, звоните…

— Спасибо.

Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.

Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь Лимакин.

— Знаешь, Игнатьевич, — озабоченно сказал он. — Вася Цветков на допросе наговорил такое, что голова кругом…

— Что именно? — хмуро спросил Бирюков.

— Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить.

— Подожди делать выводы. Иду к тебе…

Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.

— Алла Константиновна… По моей телеграмме из Ялты вернулась, — тихо проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не мог догадаться, добавил: — Мама Ирины…

С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен от неприятной необходимости сообщать трагическую весть — о смерти дочери Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были наведены искусственно, а у матери — от безысходного горя. Заметив на себе взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:

— Как это произошло?

— К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти Ирины еще выясняются, — ответил Бирюков.

— Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила преступление?

— Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему помогаем.

— Ирина замешана в чем-то серьезном?

— Много непонятно. — Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. — Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог. Может быть, вы внесете какую-то ясность…

Алла Константиновна медленно раскрыла черную дамскую сумочку, вынула из нее распечатанный почтовый конверт и подала Бирюкову:

— За день до страшной телеграммы Вадима Алексеевича мне в Ялту пришло письмо от Ирины… Прочтите, после кое-что постараюсь объяснить.

Антон развернул тетрадный лист, исписанный с обеих сторон красивым разборчивым почерком:

«Дорогая мамуля! Приближается мое девятнадцатилетие, а рядом — ни тебя, ни бородатого Фарфорова, ни подруг. Все меня бросили. Даже с Лелькой К. на днях окончательно разругались. Она, дура, по-черному завидует мне и не подозревает своим куриным умом, что мое «счастье» страшно жестокое. Ты, конечно, усмехнешься и не поверишь в искренность этого письма — слишком много я тебе врала. Но, клянусь всеми святыми, на сей раз ни капельки не вру. За последнюю неделю часто вспоминала слезы, которые причинила тебе своим дурным поведением, обдумала каждое твое словечко, когда ты уговаривала меня остепениться и прекратить глупости. Бог мой, как ты была тысячу раз права! Какой дурочкой выглядела я, мечтая о беспечном счастье! И лишь теперь, накануне девятнадцатилетия, поняла, насколько жестоким и наглым выглядит такое счастье. Мамуль, ты отдыхай спокойно, лечись. Я тебя люблю и глупостей больше делать не буду. Когда вернешься из Ялты, все-все объясню. И если последний раз меня простишь, клянусь, мы заживем с тобой по-настоящему, как жили тогда, когда ты звала меня кисой. Бог мой, как хорошо и как ужасно давно это было! Обнимаю и целую тебя в щечку. Твоя непутевая доча Иришка».

Антон внимательно разглядел почтовый штемпель на конверте — письмо было отправлено из Новосибирска в день отъезда Ирины в райцентр.

— Вы находились в ссоре с дочерью? — спросил Антон Аллу Константиновну.

— Да… Как только Ирина вышла замуж, мы с ней совершенно не встречались. Ира звонила мне изредка, расхваливала свою жизнь, но… Материнское сердце не обманешь — в восторженном голосе я чувствовала фальшь…

— Вам известно, что Ирина проходила свидетельницей в суде по делу картежников?

— Боже… Когда?..

— В прошлом году, перед самым замужеством.

— Моя вина — не знала… Ира тогда уже не жила со мной, — сказала Крыловецкая и умолкла.

Бирюков отчетливо видел, насколько трудно ей говорить. Он налил из графина воды, протянул стакан Алле Константиновне. Молчаливо сидевший рядом с ней Фарфоров совсем ссутулился, схватил бороду в кулак и нервно дернул плечом. Странно было смотреть на эту пару — даже убитая горем теща выглядела моложе зятя. Отпив всего один глоток, Крыловецкая поставила стакан на стол и продолжила:

— Наш конфликт с Ириной начался, когда она училась в десятом классе… За погибшего в испытательном полете мужа мне установили приличную пенсию и выплачивали до совершеннолетия дочери. Ирина, можно сказать, ни в чем не нуждалась. Когда Ира перешла в десятый класс, она стала слишком много уделять внимания своей внешности. Краситься стала до неузнаваемости. Часами просиживала перед зеркалом… Из вещей не признавала ничего отечественного — только импортное. Надолго исчезала из дома к подругам. Однажды пришла нетрезвой… В другой раз в кармане ее шубы я обнаружила пачку дорогих американских сигарет… Не на шутку испугалась и перестала давать Ирине деньги. В ответ она закатила такую истерику, что меня с инфарктом уложили в больницу. На какое-то время Ира стала прежней послушной девочкой, но… — Алла Константиновна дрогнувшей рукой взяла со стола стакан, сделала еще глоток, чуть помолчала. — Но стоило только мне немного отойти, все началось сызнова. Школу Ира закончила еле-еле и заявила, что надо с годик отдохнуть. Я кое-как уговорила ее хотя бы попытаться поступить в вуз. Она выбрала водный и на приемных экзаменах познакомилась с Лелей Кудряшкиной…

Крыловецкая опять замолчала. Бирюков воспользовался паузой:

— Какие интересы объединяли Ирину с Лелей?

— Точнее сказать: отсутствие интересов. — Алла Константиновна, видимо, стараясь сдержать слезы, потерла переносицу. — Обе девочки хотели жить, не затрачивая ни умственного, ни физического труда.

— Почему Ирина ушла от вас?

— Как-то я пришла с работы в накуренную квартиру и застала дочь у зеркала за раскрашиванием ресниц. Не сдержавшись, назвала Иру тунеядкой и нахлестала по щекам… В этот же день Ира ушла… Поселилась она вместе с Лелей Кудряшкиной на улице Тургенева… Как они там жили и на какие средства, не знаю… Несколько раз я приходила туда, пыталась установить с дочерью контакт — бесполезно. Ира стала высокомерной, дерзкой… Больно говорить такое о своем единственном ребенке, стыдно сознаваться в своей беспомощности, но… так было. Все мои слова и мольбы отскакивали от Ирины, как горох от стенки. Это были самые черные дни в моей жизни… Где, как я упустила из-под контроля дочь — до сих пор не могу понять… Вот уж на самом деле… Малые дети — малое горе, большие дети — большое горе…

Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова.

— Вадим Алексеевич, говорят, вы сильно ревновали Ирину…

Фарфоров вздрогнул:

— Кто такую чушь мог сказать?

— Знающий вас человек.

— Наглая ложь! Единственный раз я выставил за дверь полупьяного молодца, который с комфортом разлегся спать в моей квартире.

— Простите, — извинился Антон и снова повернулся к Крыловецкой: — Вы приехали, чтобы забрать… Ирину?

Алла Константиновна утвердительно склонила голову.

— Для этого вам надо зайти в прокуратуру и переговорить со следователем Лимакиным, — сказал Антон.

— Нам разрешат увезти Иру?

— Да, конечно.

— Можно идти?

— Пожалуйста.

Наступило молчание. Крыловецкая, прижимая ладонь к сердцу, с трудом поднялась, тихо попрощалась и медленно пошла к двери. Направившийся следом за ней Фарфоров у самого порога вроде бы остановился. Антон быстро спросил:

— Вадим Алексеевич, хотите что-то сказать?

— Да… собственно, нет, — растерянно буркнул Фарфоров и, словно опасаясь, что его сейчас задержат, торопливо вышел из кабинета.

Бирюков уперся руками в стол, немного подождал. Затем снял телефонную трубку и набрал номер следователя Лимакина. Едва тот ответил, заговорил:

— Петя, только что от меня ушли в прокуратуру мать и муж Ирины Крыловецкой. Допроси-ка обстоятельно мужа. Чувствую, приезжал все-таки Вадим Алексеевич в райцентр и виделся с Ириной накануне смерти.

— Сделаю все, как надо, — ответил следователь. — А с Васей Цветковым ты не передумал встретиться? Знаешь, с ним произошла метаморфоза. Вначале признал себя виновным и в магазинной краже, и в смерти Крыловецкой. Когда же дело коснулось подписания протокола допроса, категорически отказался. Улыбается, мол, понарошке наговорил…

— Направь его ко мне.

— Жди, вызываю конвойного.

17. Сплошные парадоксы

В сопровождении сержанта-конвоира Вася Цветков вошел в кабинет Бирюкова с таким видом, с каким провинившийся ученик обычно входит к директору школы, ожидая крепкой взбучки. Антон отпустил козырнувшего у порога сержанта, глянул на потупившегося Васю и миролюбиво сказал:

— Садись, Василий, беседовать будем.

Цветков покосился на стул и присел на самый краешек. Бирюков посоветовал:

— Усаживайся надежней, беседа предстоит долгая.

Вася послушно придвинулся к спинке стула. Насупившись, буркнул:

— Если хотите, признаюсь сразу.

— Мне не признание твое надо, а правда.

— Правды я не знаю.

— В чем же тогда хочешь признаться?

Цветков капризно отвернулся. Бирюков строго заговорил:

— Не буду с тобой заигрывать и обещать помилования. За то, что натворил, ответишь по закону. Однако предупреждаю: чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора. Так вот…

— В чем хотите меня обвинить?

— Обвинение будет после, а сейчас давай кое-что выясним. Я стану приводить факты. Ты будешь или подтверждать их, или опровергать. Да или нет. Третьего не дано.

Бирюков раскрыл папку и подал Васе протокол с показаниями Борьки Муранкина о проигранном в карты золотом кольце. Вася, словно заучивая наизусть, долго читал написанное. Возвращая протокол, буркнул.

— Это не факт… На днях я отобрал у ребят сигареты, вот Борька по злости и плетет на меня.

— Ты знаешь Борину маму?

— Нет. Кроме тети Маруси, я никого в райцентре не знаю.

— Это тебя и подвело. Выигранное у Бориса колечко ты продал его же маме — она на вокзале мороженым торгует.

Цветков вроде бы растерялся, но упрямо повторил:

— Ничего я не выигрывал и не продавал.

— Откуда, в таком случае, Муранкина узнала, сколько у тебя было денег? — спросил Бирюков и, заметив, как Вася насторожился, пояснил: — Мороженщица говорит, что заплатила тебе за свое же кольцо пятьдесят рублей. Если к тем деньгам, которые обнаружены у тебя при задержании, приплюсовать стоимость купленного тобою билета до Новокузнецка, то как раз пятьдесят рубликов и получается. Чем объяснишь такое совпадение?

— Не знаю. Наверное, случайность…

— Случайных совпадений, Вася, бывает немного. Позавчера на твоем стуле сидела Галина Тюменцева и пыталась доказать, что случайно пошла за огород и обнаружила там угнанный у нее мотоцикл… В действительности, как выяснилось, пошла она туда совсем не случайно, а по записочке, которую ей подсунули. Не ты написал записку?

Цветков натянуто усмехнулся:

— Ничего я не писал.

— Следователь прокуратуры брал у тебя образец почерка?

— Ну… брал.

— Как у тебя в школе с русским языком было?

— Нормально, без ошибок писал.

— А записка, подсунутая Тюменцевой, написана с ошибками. Только вот почерк… — Бирюков умышленно сделал паузу, и Вася не сдержался:

— Какой там почерк…

— Тебе разве известно, что записка написана печатными буквами? — спокойно спросил Антон.

Цветкова словно укололи:

— Я так не говорил!

— Как?

— Что записка печатными буквами написана.

— Но знать-то об этом знаешь.

— Ничего я не знаю! — Вася опустил глаза. — В прокуратуре следователь допытывался, кто Ирку Крыловецкую утопил. Вы начинаете загадывать ребус про мотоцикл Тюменцевой и какую-то записку. Я не отгадчик…

Бирюков взял из подставки карандаш. Рисуя на листке перекидного календаря большой вопросительный знак, заговорил:

— К сожалению, отгадывать приходится нам со следователем, а вот загадали этот «ребус», судя по имеющимся фактам, вы с Воронкиным. Знаешь брата Галины Тюменцевой?

Цветков молчал.

— Повторяю: брата Галины Тюменцевой Валерия Воронкина знаешь? — снова спросил Антон.

Цветков долго хмурился, нервно ерзал на стуле. Наконец сказал:

— Один раз видел у Галки.

— В Заречное за сигаретами «Мальборо» с ним ездил?

— Нет, не с ним. — Вася сказал и осекся. Это был явный промах: он признался, что пользовался мотоциклом Тюменцевой, этого не следовало допускать. Васино лицо сделалось пунцовым. — Кстати, мотоцикл Галка сама разрешила мне взять — сигареты для ее подруги нужны были, для Ирки Крыловецкой. Да и, приехав из Заречного, я сразу поставил мотоцикл на место.

— С кем ты ездил в Заречное?

— Парень какой-то попросил попутно подвезти. — Вася смутился еще больше. — Он мне дорогу показывал.

— Докуда же ты довез того парня?

— До Заречного, там он остался.

— Как его зовут?

— Не спрашивал…

— Жаль!.. А тот парень обворовал в Заречном магазин. В момент кражи было покушение на сторожа. Следы от мотоцикла, на котором умчались преступники, абсолютно схожи с протекторами мотоцикла Тюменцевой. И еще: тот парень говорит, что под крыльцо дома Галины спрятал ворованные запонки… Кто бы, ты думал?.. Вася Цветков! Выходит, он тебя знает, а ты его нет?..

Цветков с искренним удивлением уставился Бирюкову в глаза и вдруг выпалил:

— Вранье! Подлое вранье!.. Никаких запонок я не прятал!

— И к магазинной краже в Заречном, конечно, никакого отношения не имеешь, — с легкой иронией сказал Антон.

Вася опустил глаза:

— Конечно, нет.

— Мотоцикл у Тюменцевой тоже не угонял?

— Зачем угонять, если Галка сама разрешала ездить…

— Логично, но… Где ты провел ночь после того дня, когда ездил за сигаретами в Заречное?

Цветков, сосредоточенно наморщив лоб, молчал чуть не минуту. Наконец через силу выдавил:

— Не помню где.

— Как же так, дружок?.. Всего-то ничего с той поры прошло, а ты уже начисто забыл… — Бирюков сунул карандаш в подставку. — Ладно, прекратим разговор о краже. Скажи, из-за чего поссорился с Ириной Крыловецкой?

— Не ссорился я с ней, — еле слышно проговорил Цветков.

— Вот тебе раз! А что ты говорил нашему сотруднику — Голубеву, когда он задержал тебя на вокзале? Помнишь, заглянул в паспорт Ирины и узнал, что она замужем…

— Ну это было. Я думал о другом…

— Значит, еще одна ссора была?

— Нет, не было.

— Зачем же подаренную тебе фотографию разорвал?

— Какую?

Антон положил на стол репродукцию с разорванной фотографии. Заметив, как насторожился Вася, сказал:

— Чтобы не играть в кошки-мышки, сразу поясню: на снимке сохранились отчетливые отпечатки твоих пальцев…

— Это правда совпадение, — с большим трудом выговорил Цветков.

— Нет, Вася… Вот таких совпадений никогда не бывает. История криминалистики не знает случая, чтобы пальцевые отпечатки разных людей оказались идентичными.

Стараясь не запугать Цветкова и не подсказывать ответы наводящими вопросами, Бирюков в конце концов вызвал его на разговор. Однако рассказанное Васей ничего нового к тому, что уже было известно Антону, не добавило. Собственно, Цветков добросовестно пересказал то, что говорил Славе Голубеву в момент задержания. Антон слушал не перебивая, следил за интонацией Васиного голоса и присматривался к выражению его волевого красивого лица.

На какое-то время внимание Антона привлекла «рэнглеровская» этикетка на кармашке Васиной рубахи. Под этикеткой темнела вертикальная полоса, похожая на замытое кровяное пятно. Тотчас вспомнилась засохшая кровь на пожарном настиле у озера.

— Кто тебе разбил нос? — внезапно спросил Антон.

Цветков потянулся было к носу рукой, но вовремя спохватился:

— С чего вы взяли?

— На рубахе кровь заметна. Плохо замыл.

Вася круто скосил взгляд, несколько секунд рассматривал кармашек рубахи и вроде как вспомнил:

— Это давно… от жары кровь из носа пошла.

— А почему замывал недавно? — с укором спросил Бирюков и, не давая Цветкову раздумывать, добавил: — Кровь такой же группы, как у тебя, обнаружена на пожарном настиле у озера, где, кстати сказать, нашли и разорванную фотографию. Ты встречался там с Ириной?

— Я уже говорил Голубеву, что видел Крыловецкую, когда она ругалась на насыпи у моста со своим отцом, — угрюмо ответил Цветков.

— С кем? — будто не понял Бирюков.

— Ну это… С бородатым мужиком… У Ирки отец с такой бородой.

— Отец Ирины погиб несколько лет назад. Он летчиком-испытателем был.

На лице Цветкова появилось недоверие, и у Антона мелькнула мысль, что Вася искренне заблуждается в родственных отношениях Крыловецкой с Фарфоровым.

— Ирка рассказывала, что отец у нее бородатый, как Хемингуэй, а работает геологом, — проговорил Вася.

— Бородатый геолог — муж Ирины.

Цветков натянуто улыбнулся:

— Не обманывайте. Он же старик по сравнению с Иркой.

— Мне нет смысла обманом заниматься… — Бирюков помолчал. — Это ты, Вася, со мной неискренен. На это вот что хочу сказать… Если ты каким-то образом причастен к смерти Ирины, не скрывай. Допустим, тебе удастся скрыть свою причастность к трагедии, что, конечно, маловероятно, но допустим такое… Тебе сколько сейчас лет?

— Почти восемнадцать.

— Вот, видишь, всего-то «почти восемнадцать»… Жизнь твоя, можно сказать, только-только начинается. И представь, что до глубокой старости придется носить на душе камень…

Цветков насупленно молчал.

— Кстати, Валера Воронкин, которого ты выгораживаешь, уже задержан, — снова заговорил Бирюков. — Хочешь, сейчас его приведут сюда?..

Вася недоверчиво глянул на Антона, но опять же не проронил ни словечка. Тогда Антон позвонил дежурному по изолятору. Узнав, что Воронкина только что увел на допрос Слава Голубев, попросил:

— Скажите Голубеву, чтобы он с Воронкиным зашел на минутку ко мне.

Вскоре дверь открылась, и Голубев ввел в кабинет, держа под руку, словно задушевного друга, растрепанного Валерия Воронкина. Слава тут же положил на стол перед Антоном пистолет-зажигалку и золоченые часы с браслетом. Коротко сказал:

— Изъято при задержании…

Антон прочитал на тыльной стороне часов гравировку «Васе в день 17-летия от мамы», показал надпись Цветкову и спросил:

— Мамин подарок отдал другу?

Пока вконец растерянный Цветков собирался с мыслями, поднаторевший в следственных делах Воронкин быстро заговорил:

— Погорели, Васек, мы с магазином. Раскалывайся чистосердечно — от этого облегчение на суде выйдет. А мокруху насчет Ирки, извини-подвинься, я ни за какие гроши на себя не возьму!..

— Уведи его, — сказал Голубеву Бирюков.

— Гражданин начальник! Все откровенно расскажу!..

Воронкин отшатнулся от Голубева, но Слава опять взял его под руку:

— После расскажешь, после…

— Это Васек оглушил сторожа в Заречном! — успел все-таки крикнуть Валера.

Антон посмотрел на подавленного Цветкова:

— Такие вот пироги получаются… Такая-то, с позволения сказать, «солидарность» уголовников. Каждый за свою шкуру дрожит.

— Не убивал я Ирину, — еле слышно проговорил Вася.

Бирюков почувствовал усталость и не стал скрывать этого. Вздохнув, он облокотился на стол:

— Вот что, Цветков. Только что ты голословно отрицал почти все факты. Прикажешь верить теперь? Нет. Соберись, дружок, с мыслями и, когда решишься на откровенность, позови меня.

Антон набрал номер изолятора временного содержания. Через минуту после звонка в кабинет вошел конвоир. Оставшись один, Бирюков глубоко задумался. Мысли прервал звонок телефона.

— Ну, что с Васей?.. — спросил следователь Лимакин.

— Битый час толкли воду.

— Можешь быстренько ко мне прийти? Посоветоваться надо. Фарфоров, оказывается, действительно приезжал сюда в тот вечер, когда погибла Крыловецкая. И бриллиантовый перстень у нее с золотым кольцом забрал. Вот они, эти украшения, передо мной на столе лежат, а Фарфоров с тещей — в коридоре. Я приостановил допрос.

— Иду, — сказал Бирюков.

Солнечная с утра погода начинала портиться. Небо густо закурчавело темными облаками, пухнущими у горизонта в предгрозовые сгустки. Ветер закручивал на асфальте дорожную пыль, порывисто трепал верхушки деревьев. Отворачиваясь от пыльных зарядов, Бирюков вошел в тихий коридорчик районной прокуратуры. У кабинета Лимакина молча сидели со скорбными лицами Алла Константиновна и Фарфоров. Когда Антон поравнялся с ними, Фарфоров, нервно дернув плечом, растерянно заговорил:

— Поверьте, я не виноват в такой мере…

— Сейчас попробуем разобраться, Вадим Алексеевич, — остановил его Бирюков и вошел в кабинет следователя. Присаживаясь у стола перед оторвавшимся от бумаг Лимакиным, спросил: — Что у тебя, Петя?..

Лимакин развел руками:

— Сплошные парадоксы… Фарфоров при допросе на удивление быстро сознался, что приезжал в райцентр, чтобы уговорить жену вернуться домой. Ирина категорически отказалась. Тогда в Фарфорове заговорило самолюбие, и он потребовал у Ирины драгоценности… — Следователь показал на бриллиантовый перстень и золотое кольцо. — Вот первый парадокс: Вадим Алексеевич прямо как специально, чтобы поставить себя под подозрение, выложил мне эти дамские радости. Скажи, нормальный человек так поступит?

Бирюков задумался.

— Так, Петя, может поступить или кристально честный человек, или дилетант-преступник: вот, мол, если бы я был виноват, разве показал бы вам отнятые у потерпевшей драгоценности?..

— Кто, по-твоему, Фарфоров? Дилетант?

— Понимаешь… Вадим Алексеевич несколько раз вроде бы порывался что-то сказать мне, но у него не хватило смелости.

— Почему же он мне сразу все выложил?

— Психология, Петя… Я вел с Фарфоровым окольный разговор, вокруг да около, а ты сразу взял быка за рога: «Я — следователь прокуратуры… Ваша фамилия, имя, отчество? Предъявите паспорт…» И так далее и тому подобное — вплоть до предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний. Это, знаешь, действует… К тому же, из разговора со мною Вадим Алексеевич, по всей вероятности, сообразил, что его приезд в райцентр не остался незамеченным.

— Но зачем сейчас Фарфоров привез с собой отнятые у жены драгоценности? — не сдавался Лимакин.

— Вероятно, догадывался, что окольными разговорчиками здесь не отделаться. Алиби его выяснил?

Лимакин подал Бирюкову железнодорожный билет пригородного сообщения, пробитый в двух местах ревизорским компостером:

— Вот единственное «алиби» Вадима Алексеевича. Утверждает, что приехал в райцентр на семичасовой электричке, а обратно укатил в десять вечера, то есть когда Крыловецкая была еще жива. Но билетик-то этот действителен для проезда в пригородных поездах двое суток…

— Да, неубедительно… — согласился Антон. — Знаешь, давай-ка еще с ним поговорим…

Лимакин пригласил Фарфорова в кабинет. Когда тот сел на предложенный стул, Бирюков спросил:

— Вадим Алексеевич, почему скрыли от меня, что приезжали в райцентр к Ирине?

Фарфоров виновато пожал сутулыми плечами:

— Смалодушничал. Можете судить, привлекать к ответственности, я готов на все. Прошу лишь об одном снисхождении: разрешите похоронить жену.

— Этого вам не запрещают, — сказал Антон. — Но давайте еще раз проанализируем последние поступки Ирины. Почему она буквально перед самым вашим возвращением из командировки внезапно уехала в райцентр?

Фарфоров дернул плечом:

— Сожалею, но помочь вам не в силах. Ирина не оставила ни письма, ни записки.

— И в квартире, когда вы вернулись, все было как обычно?

— Да, как обычно… — Фарфоров помолчал. — Единственное, на что я обратил внимание: в гардеробе Ирины появилось новое платье «сафари».

— Почему это платье привлекло ваше внимание?

— Потому что на рынке такие платья стоят очень дорого, а больших денег я жене не оставлял, так как она не умела ими распоряжаться.

— Может, Ирина купила «сафари» в магазине?..

— Сегодня утром этот вопрос мы обсуждали с Аллой Константиновной. Она позвонила знакомому директору торга, и тот авторитетно заявил, что в последние два месяца подобных платьев в новосибирских магазинах не продавалось.

— Возможно, Ирина у кого-то одолжила деньги…

— У кого?

— Скажем, у своей подруги Кудряшкиной…

— Леля Кудряшкина сама кое-как перебивается.

Бирюков попробовал выяснить отношения Крыловецкой с Тюменцевой, но Фарфоров на все вопросы только пожимал плечами да теребил бороду. Не мог он ничем, кроме билета, и подтвердить своего алиби. Антон, разглядывая пробитый ревизором билет, спросил:

— Вадим Алексеевич, внешность ревизора, который проверял у вас билет, не запомнили?

— По-моему, невысокий старичок в очках, — неуверенно ответил Фарфоров.

Бирюков повернулся к Лимакину:

— Давай проведем опознание… Позвони начальнику станции насчет ревизора. Кажется, есть такой…

Лимакин раскрыл телефонный справочник, перелистнул несколько страниц и снял трубку.

Невысокого старичка ревизора в очках отыскать оказалось совсем нетрудно. Через полчаса он уже прибыл в прокуратуру. Проблема возникла в другом. Для опознания вместе с Фарфоровым следовало предъявить еще не менее двух бородатых мужчин примерно такого же возраста, как и Фарфоров, а в райцентре бороды были не в моде. Кое-как отыскали одного бородача, работающего инспектором в Госстрахе, а другого — художником в комбинате бытового обслуживания.

Ревизор, которому следователь Лимакин объяснил суть дела, в присутствии понятых очень долго протирал носовым платком очки, затем с чрезвычайно суровым видом разглядывал предъявленных для опознания и вдруг, когда Фарфоров нервно дернул плечом, обрадовался, словно ребенок:

— От этот!.. Официально заявляю, что видал этого гражданина уезжающим из райцентра!

— На какой электричке? — спросил Лимакин.

— На вечерней десятичасовой. Пассажиров немножко было. Помню, подсел к гражданину, хотел от нечего делать поговорить, но гражданин от разговора уклонился. Плечом дернул, как сейчас, и в окно стал смотреть. И еще прекрасно помню, что билет был куплен им из Новосибирска в оба направления сюда и обратно, в Новосибирск.

Алиби Фарфорова подтвердилось.

Оставшись вдвоем с Лимакиным, Бирюков сказал:

— Один парадокс ликвидирован. Теперь подумаем о Воронкине и Цветкове. Ты не предупреждал Цветкова об ответственности за ложные показания?

— Нет, конечно. Цветков ведь задержан в качестве подозреваемого…

— Может быть, это в какой-то мере и сказалось на Васином поведении во время допроса?

— Не знаю, что сказалось, только на допросе Вася нес откровенную чепуху. Можешь прочитать протокол, который он отказался подписывать.

Следователь порылся в столе и протянул Бирюкову три стандартных листа, заполненных с обеих сторон убористым почерком. Антон внимательно стал читать. Показания Цветкова действительно были путаны и беспардонно лживы. Бирюков возвратил Лимакину напрасно исписанные листы, задумался и вдруг с интересом спросил:

— Откуда у Ирины Крыловецкой появилось новое платье «сафари»?

Лимакин досадливо поморщился:

— Черт знает, где они умудряются доставать импортные тряпки. Собственно, чего тебя это платье заинтересовало?

— Я глубоко уверен, что всякое тяжкое преступление начинается с малого. Это, знаешь, как камешек с горы, а потом — лавина. Согласен?

— Конечно.

— Вот и давай порассуждаем. Допустим, Крыловецкая, заняв деньги у кого-то из знакомых втайне от мужа, решила расплатится с долгом тоже тайком. Доходов у нее — ноль-ноль целых и столько же десятых. Что Ирина могла сделать в такой пикантной ситуации?..

— Сговорить Васю Цветкова на кражу… — высказал предположение следователь и ткнул пальцем в протокол допроса. — Кстати, обратил внимание, что Цветков в своих сумбурных показаниях заявил, будто обворовал зареченский магазин в соучастии с Крыловецкой?

— Это детская сказка, но в каждой сказке доля правды есть. Так вот, обворовал магазин Валера Воронкин — у него на спине дробовое ранение — при соучастии Цветкова, который прекрасно водит мотоцикл. А в роли наводчицы под влиянием Иры Крыловецкой, вероятнее всего, выступила Галина Тюменцева. Она, выпрашивая на торговой базе бутылку французского коньяка, без сомнения, знала, что завмаг из Заречного Русакова в тот день получила новые товары…

— Дальше что?

— Дальше… Что-то там они не поделили… Насколько известно, у Ирины был нагловатый характер. Чтобы завладеть львиной долей — ей ведь требовалась приличная сумма за платье, — она вполне могла пойти на шантаж, и соучастники кражи заставили Крыловецкую «замолчать». Это одна версия. Другая, на мой взгляд, заключается в банальной формуле «Вася плюс Ира равняется любовь». Здесь клубочек значительно сложнее.

Лимакин перевернул листки протокола допроса Цветкова и на последней странице черкнул по чистому полю ногтем:

— Вот в этом месте Вася показал, что столкнул Ирину в озеро по просьбе бородатого мужчины, являющегося вроде бы отцом Крыловецкой…

— Такое Васино показание подтверждает возникшее у меня предположение, что он не знает истинных отношений Ирины Крыловецкой с Вадимом Алексеевичем Фарфоровым. А поводом для этого «показания» послужило то, что Вася видел, как Ирина грубо разговаривала с «бородатым мужиком».

— Не могу понять, с какой целью забрал Цветков в Доме культуры туфлю Крыловецкой и оставил расписку, выводящую на свой след… — медленно проговорил Лимакин. — Так мог поступить лишь тот, кто не знал о трагедии на озере. Знал Вася о смерти Ирины или не знал, когда шел в Дом культуры за туфлей?

— Скорее всего не знал… Хотя недавно перешагнувшие подростковый возраст парни иногда совершают такие дерзкие поступки, что, с точки зрения взрослого человека, их поведение кажется необъяснимым.

Оба замолчали. Следователь встал из-за стола, устало повел плечами и прошелся по кабинету. Остановившись перед сидящим Бирюковым, спросил:

— Кто ж все-таки, Игнатьевич, приложил к Ирине Крыловецкой руку: Воронкин или Цветков?

— Если подтвердится версия дележа краденого, то Воронкин. При любовной версии — Цветков.

— Ну а если кто-то третий?..

— Давай пока эти две версии отработаем.

— Давай…

Тихо задребезжал телефон. Лимакин снял трубку и встретился взглядом с Бирюковым:

— Дежурный изолятора говорит, что Цветков изъявил желание что-то тебе рассказать.

Бирюков поднялся:

— Пусть через десять минут доставят Васю в мой кабинет…

Процедура появления Васи Цветкова в кабинете Антона повторилась почти в точности, как в прошлый раз. Выждав, пока Вася уселся на стуле, Бирюков спокойно показал ему взятый у следователя протокол допроса и спросил:

— Зачем ты эту сказку наговорил?

Цветков не вымолвил ни слова.

— Здесь же сплошная неправда, — не дождавшись ответа, снова сказал Антон.

— Почему сплошная? — буркнул Вася.

— Потому, например, что кражу из магазина совершил не ты с Ириной Крыловецкой, а Валерий Воронкин при твоем соучастии.

— Чем это докажете?

— У Воронкина на спине сторож магазина крепкую отметину оставил. Это во-первых. Во-вторых, меня интересует вопрос: зачем ты сказал следователю, будто утопить Ирину тебя попросил бородатый мужчина?.. Это ж детский лепет, Вася…

Цветков задумался, потом вскинул на Антона невеселый взгляд и вроде бы из мальчишеского интереса спросил:

— Ну а если признаюсь, что действительно участвовал в краже с Воронкиным и без всякой просьбы утопил Крыловецкую? Что тогда?..

— Тогда я задам вопрос: почему ты это сделал?

— Какая разница — почему…

— Большая, Вася. Ведь к соучастию в краже могут принудить, а убийства не так уже редко происходят по нелепой случайности. Поэтому разве можно, скажем, закоренелого рецидивиста и случайно оступившегося человека стричь под одну гребенку?

— Все преступники одинаковы.

— Нет, Вася, далеко не все. Сознайся, тебя Воронкин запугал?

Цветков ухмыльнулся:

— С чего вы это взяли?

— Хотя бы из того, что твои часики оказались у него.

— Может, я продал их Валерке.

— Может, но… денег у тебя не было. Ты ведь от безденежья обманул в карты сына мороженщицы и выудил у него золотое кольцо, чтобы на билет до дому раздобыть… — Бирюков сделал паузу, ожидая, что Вася возразит, но тот промолчал. — Вот видишь, и сказать тебе в свое оправдание нечего. Пойми, расследование продолжится до полной ясности. Поэтому рано или поздно тебе придется рассказать правду во всех подробностях. Словом, судьба твоя сейчас зависит от твоей искренности…

Цветков насупленно уставился в пол и словно воды в рот набрал. Антон не торопил. Внезапно Вася поднял на Антона голубые глаза и сначала сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, затем постепенно успокаиваясь, заговорил…

18. «Мастер» и «Маргарита»

В первый же день приезда из Новокузнецка в Новосибирск Вася Цветков сдал документы в приемную комиссию электротехнического института связи и получил место в общежитии. Целую неделю он самым добросовестным образом отсидел на подготовительных курсах, где в основном подобрались рабочие парни да девушки и уволенные из армии в запас солдаты, подзабывшие за время службы школьные науки. Ни к одной из этих категорий абитуриентов Цветков не принадлежал — школьную программу Вася знал уверенно. Убедившись, что подготовительные курсы ровным счетом ничего не дадут, он предпочел проводить время на городском пляже.

В один из вечеров, когда Вася вернулся в общежитие, сосед по комнате — здоровенный парень с веселой фамилией Загуляйко, имевший привычку к месту и не к месту употреблять слово «впрочем» — оторвался от учебника и вроде как с сожалением проговорил:

— Пропадаешь целыми днями, а тут, впрочем, тетушка к тебе приезжала. Кажется, Марией Захаровной зовут. Похоже, корзинку с продуктами привозила, но не оставила. Наверно, побоялась, что без тебя слопаю.

— Ты наверняка ей сказал, что я на курсы не хожу?

— Ну, совсем плохо меня знаешь. Доложил, будь здоров! Мол, вашему племяннику на курсах, впрочем, делать нечего.

На второй день после этого разговора, когда Загуляйко отправился в институт штудировать науки, Вася улегся на койку и стал раздумывать, чем бы вместо пляжного времяпрепровождения заняться более содержательным. В комнату без стука вошла высокая полногрудая девица с сильно накрашенным лицом. Она смерила взглядом быстро поднявшегося с койки Васю и спросила:

— Цветков?

— Вероятно.

— Цветков или нет, спрашиваю?

— Да, Цветков.

— С чем и поздравляю. Тетя витаминов тебе прислала. Кушай на здоровье, расти большой и сильный. — Девушка поставила на стол завязанную белой салфеткой корзинку, еще раз, более внимательно, оглядела Васю и словно удивилась: — Слушай, у тебя, кажется, приличные заточки есть…

— Чего? — не понял Вася.

— Ты что, мальчиш-глупыш?.. Знакомства, говорю, есть, где такие фирмовые джинсы, как у тебя, достать можно?

Из девушки настолько откровенно выпирали простота и непосредственность, что Вася решил от скуки поболтать с ней. Судя по тому, как она охотно откликнулась на разговор, Цветков заинтересовал ее с первого взгляда. Это была Леля Кудряшкина. Разговаривая обо всем в общем и ни о чем в частности, они стали есть клубнику. Вася узнал, что работает Леля на телеграфе и что Васина тетя передала ягоды какой-то соседке из райцентра, соседка — подруге, а подруга, в свою очередь, попросила Лелю доставить тетин подарок племяннику. Беспредметный разговор скоро надоел Кудряшкиной. Леля бесцеремонно потрогала на левом кармашке Васиной рубахи яркую этикетку и спросила:

— Слушай, ну где ты так фирмово приоделся? В «Березке» или у тебя денег куры не клюют — на барахолке покупаешь?

— Зачем мне на барахолке покупать? Отец из загранки привез.

— Он у тебя шишка?

— Шишка не шишка, но вроде опухоли, — пошутил Вася.

— Повезло тебе! Слушай, а папуля твой не сможет достать дубленку моего размера? Попроси, а?.. Соври для пользы дела, мол, любимая девушка о дубленке мечтает…

— Я стараюсь не врать родителям.

— Ой, шутник! Кто это тебе поверит?.. Вообще-то с обеспеченными стариками можно и без вранья обойтись — вымогать ничего не надо. Если единственный сыночек у мамочки с папочкой, то они без вымогательства в доску разобьются… — Леля пренебрежительно усмехнулась.

Это обидело Васю. Цветков достал из чемодана удостоверение мастера спорта и тоже с усмешкой гордо похвалился:

— Между прочим, Лелечка, такое вот звание даже единственному сыночку не обеспечат самые сверхобеспеченные родители.

— Ты — мастер спорта? — изумилась Кудряшкина.

— И чемпион к тому же, — с напускным равнодушием добавил Вася.

— Олимпийский?

— Нет, но если займусь каким-либо из олимпийских видов…

— Обязательно займись! — не дала договорить Кудряшкина. — Знаешь, в нашем городе живет Александр Тихонов — многократный олимпийский чемпион по бим… бол… Ну, как этот спорт называется, где стреляют и на лыжах бегают?

— Биатлон.

— Правильно. Так вот, к твоему сведению, этот знаменитый наш бим… биатлонист в каких только странах не побывал! А подарков, а наград у него!.. В пятикомнатной квартире не вмещаются.

Цветков улыбнулся:

— Где ж он их хранит? На чердаке или в подвале?

— Не улыбайся, мастер. Мне соседка Тихоновых рассказывала, — обиделась Кудряшкина и тут же подмигнула: — Слушай, давай любовь закрутим! Я тоже в институт поступлю, вместе учиться начнем…

— А чемпионские награды и подарки куда складывать будем?

Видимо, сообразив, что перехлестнула с опрометчивым предложением, Леля надулась:

— Думаешь, мне награды твои нужны? Просто внешность у тебя приятная…

— Если так, то предлагаю рвануть на пляж.

— У меня купальника с собой нет. Может, закатимся в приличный кабак ради знакомства? — спросила Кудряшкина и сразу будто спохватилась: — Вообще-то я рестораны не люблю.

— Я тоже, — тоном бывалого кутилы сказал Вася.

На этом кончилась первая встреча Цветкова с Кудряшкиной. Махнув Леле рукой из уходящего к пляжу автобуса, Вася не предполагал, что когда-либо еще увидит эту простоватую раскрашенную девицу. Но следующим же утром, к Васиному удивлению, Кудряшкина вновь пришла в общежитие — на этот раз с купальником.

Почти весь день они провалялись на пляже. Потягивали из горлышка бутылок лимонад, охлажденный в мокром песке, болтали о разных пустяках. Когда полуденная жара спала и от реки потянуло холодком, Леля, зябко обхватив ладонями покрасневшие плечи, предложила поехать к ее подруге:

— Музыку там покрутим, Ирка на гитаре побренчит. Знаешь, я обещала ей тебя показать.

— Смотрины?

— Ой, тошно мне! Ты прямо как девочка…

Мысленно представив еще один вечер в обществе толстяка Загуляйко с его неумолкающим «впрочем», Цветков согласился поехать к Лелиной подруге.

Так Вася впервые увидел Ирину Крыловецкую. Она была в вечернем цвета морской волны платье с глубоким вырезом на спине и обнаженными плечами. И внешностью, и умением вести себя Ирина отличалась от Лели, как небо от земли.

Включив магнитофон и оставив Цветкова в комнате созерцать коллекцию минералов, подруги удалились в кухню. Вася не слышал, о чем они там разговаривают, но в одну из пауз в магнитофонной записи из кухни донесся голос Кудряшкиной:

— Ирк, оставь нас одних…

— Тебе через час на работу, — строго сказала Крыловецкая.

— Я и за час успею разыграть такую любовь, что он всю жизнь по мне сохнуть будет.

— Нельзя совращать малолетних.

— Ой, тошно мне!.. С каких пор…

Магнитофон, чуть передохнув, загудел все заглушающей джаз-музыкой, и разговор на кухне опять словно оборвался. Вскоре Васю пригласили пить кофе. Кудряшкина, осторожно прикасаясь накрашенными губами к горячей чашке, многозначительно посмотрела на Крыловецкую:

— Может, вместо этого кипятка флакончик беленькой из холодильника достанешь?..

— Ты же знаешь, что я не пью водку.

— Нам с Васьком накропи по стаканчику.

Ирина погрозила пальцем:

— Тебе на работу, не забывай.

— Ой, тошно мне!..

Кудряшкина помрачнела и, прихлебывая кофе, сердито принялась уплетать с тарелки нарезанную тонкими ломтиками ветчину. Скоро она повернулась к Цветкову:

— Ну, Васек… Поблагодарим гостеприимную хозяйку за угощение всухую и откланяемся? Знаешь, как в одном анекдоте: пейте, студенты, чай да подыскивайте квартиру, а то вас дети боятся…

— Мне некуда спешить, — неожиданно для себя сказал Вася.

Крыловецкая, будто поддерживая его, улыбнулась:

— Иди, иди, Леля. Не съем я твою мечту.

На лице Кудряшкиной появилось выражение не то растерянности, не то обиды. Она молча подошла к двери, остановилась и с ядовитой ухмылкой предупредила Цветкова:

— Чтобы твои фирмовые джинсы не упорхнули в форточку, как у того Карлсона… не вздумай, Васенька, здесь заночевать.

Крыловецкая вспыхнула:

— Лелька!..

— Шучу. Ночуйте на здоровье, — мрачно сказала Кудряшкина и, хлопнув дверью, застучала каблучками по лестнице.

Ирина смущенно улыбнулась:

— Вот так каждый раз… Терпеть не может, когда ей в чем-то отказывают. Может быть, я напрасно не угостила вас водкой?

— Не занимаюсь таким делом, — весело сказал Вася.

— Люблю непьющих ребят. Вы правда мастер спорта?

— Правда.

— Ох, как это, должно быть, интересно!..

Из кухни они перешли в комнату. Сели поодаль друг от друга на диван. Долго разговаривали о спорте и спортивных знаменитостях. Потом Ирина нагнулась к стоящему рядом с диваном креслу, взяла лежащий там томик Франсуазы Саган и показала Васе:

— Читали?

Вася постеснялся сказать, что знает популярную французскую писательницу лишь по рассказам ребят да рецензиям. Ответил с напускным равнодушием:

— Ничего интересного в такой писанине не вижу.

Ирина вроде бы смутилась:

— Напрасно. Франсуаза умеет опоэтизировать самые интимные отношения и подать их читателю без пошлости. А как прекрасно она знает женскую психологию!..

Цветков решил увильнуть от разговора на незнакомую тему. Он посмотрел на портрет бородатого мужчины над письменным столом и с повышенным интересом спросил:

— Это что за Хемингуэй?

— Это?.. — словно сбитая с толку неожиданным вопросом, переспросила Крыловецкая. — Это мой папочка, геологом работает. — И сразу предложила: — Хотите послушать самодеятельный концерт? Я ведь артисткой собиралась стать…

— С удовольствием послушаю, — сказал Цветков.

Крыловецкая принесла гитару. Подстраивая, взяла несколько аккордов. Играла Ирина, как показалось Васе, превосходно. Знала много старинных романсов. Слушая ее пение, Вася поймал себя на мысли, что ему хочется поцеловать Ирину. И она будто угадала его желание — прижала ладонью струны, улыбнулась:

— Вы очень-очень мне нравитесь. Мастер. Хотите, стану вашей Маргаритой?.. Булгакова читали?..

— Читал, — сорвавшимся голосом ответил Вася и потянулся к Ирине. Крыловецкая испуганно отстранилась:

— Не торопите события, Мастер…

В студенческое общежитие Цветков заявился близко к полуночи. Клевавший носом над учебником Загуляйко посмотрел на часы:

— Впрочем, уже не ждал тебя. Сияешь… Влюбился, что ли?

— Вероятно, — с гордостью сказал Вася.

Загуляйко пухлыми пальцами протер осоловелые глаза:

— Кажется, Евтушенко написал: «Когда ты любишь, ты еще живешь…» А впрочем, дурное дело не хитрое.

Долго не мог уснуть в эту ночь Вася Цветков. Ворочаясь на жесткой койке, он словно наяву видел лицо Ирины Крыловецкой. В ушах отчетливо звучал напевный ее голос, и казалось, даже здесь, в прокуренной бывшими жильцами комнате, присутствует аромат Ирининых духов. Вася перебирал в памяти свою жизнь. С усмешкой думал, насколько примитивными, детскими радостями были все прошлые успехи, связанные с учебой и спортом, по сравнению с сегодняшним, внезапно свалившимся на него счастьем.

Если бы знать Васе, каким коротким и жестоким окажется это счастье…

На следующее утро, стараясь избежать встречи с Кудряшкиной, Цветков улизнул из общежития ни свет ни заря. Перекусив в первом попавшемся кафе, он бесцельно побрел по залитому солнцем городу и неожиданно для себя пришел к многоэтажному дому, где жила Ирина. Первым желанием было подняться к знакомой двери и нажать на кнопку звонка. Однако смелости хватило лишь на то, чтобы из кабинки телефона-автомата набрать номер, который вчера при расставании назвала Ирина.

Телефон долго не отвечал. Вася хотел уже повесить трубку, когда в ней послышался заспанный недовольный голос Ирины:

— Слушаю!

— Маргарита, это ваш Мастер, — волнуясь, проговорил Вася.

В трубке несколько секунд тянулось молчание, затем Ирина обрадованно воскликнула:

— Васек! Милый, я так счастлива, что ты позвонил! Надеюсь, увидимся сегодня?

— Готов хоть сейчас.

В трубке опять наступила пауза. Крыловецкая вроде бы или не очнулась еще ото сна, или о чем-то раздумывала.

— Приходи через час. Мне надо привести себя в порядок, — наконец сказала она и чуточку замялась: Только… прошу… не входи в квартиру на виду у соседей. В звонок тоже не греми — дверь будет не заперта.

Когда Цветков пришел, Крыловецкая сразу же закрыла дверь на защелку, заговорщицки приложила палец к губам и предупредила:

— Никому не открываем, на телефонные звонки — молчим…

— Ты разве замужняя? — почувствовав тревогу, спросил Вася.

— Чудак… — Ирина рассмеялась. — Мой папочка очень беспокоится о нравственной чистоте единственной доченьки и, если соседи ему накап… словом, наговорят… Ну, ты же знаешь, как это там у Фамусова… «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» Так, кажется?..

Ирина улыбнулась с такой искренностью, что Вася почувствовал себя круглым дураком и угрюмо извинился:

— Прости, Ира, ревную, как мальчишка.

Они пили кофе. Слушали магнитофонные записи популярных зарубежных ансамблей. Сидели на диване, как и вчера, поодаль друг от дружки. Потом Вася попросил Ирину спеть. Крыловецкая взяла гитару, лукаво посмотрела на Васю и запела что-то цыганское. Закончив петь, улыбнулась:

— Ну как?!

— Здорово! — похвалил Вася и ни к селу ни к городу ляпнул: — Знаешь, Ира, я больше не хочу встречаться с Лелькой. Сегодня специально убежал из общежития пораньше, чтобы…

— Лелька сама больше не придет, — не дала договорить Ирина. — У нее, если хочешь знать, есть богатый любовник с собственной машиной, дачей и приличной квартирой. Короче, не чета тебе.

«Что ж она, ненормальная, предлагала любовь закрутить?» — чуть было не сорвалось с языка у Васи, однако он вовремя сдержался и сказал первое пришедшее в голову:

— Кудряшкина, по-моему, еще молодая для такой роли.

— Чудак, кому нужны старые любовницы, — засмеялась Крыловецкая, но, мигом посерьезнев, торопливо заговорила: — Знаешь, Васек, чем ты меня свел с ума? Мальчишеской непосредственностью. Это прекрасно! В настоящем мужчине до глубокой старости должно оставаться хоть что-то мальчишеское. Тогда женщине с ним хорошо и весело.

— Откуда тебе такое известно? — нахмурился Вася.

— Из книг, разумеется, — ответила Ирина и залихватски ударила по струнам гитары.

…Так продолжалось с неделю. И каждый раз Вася предварительно звонил Крыловецкой по телефону, затем поднимался тайком от соседей к знакомой двери, ожидая, что в его отношениях с Ириной вот-вот произойдет что-то новое, значительное. Однако ничего нового не происходило. Встретившись, они по-прежнему радостно улыбались друг дружке, разговаривали о незначительных пустяках, пили кофе, жевали бутерброды, которые Ирина делала на скорую руку, слушали магнитофон и подолгу играли на гитаре. Ирина вела себя легко и непринужденно, но стоило только Васе допустить хоть маленькую вольность, она тотчас шарахалась от него, словно пугливая, одичавшая кошка. Между тем все шло как по сценарию…

Однажды, войдя в квартиру Крыловецкой, Вася почувствовал запах табачного дыма. Стараясь избежать лобового вопроса, шутливо-угрожающе проговорил:

— Здесь мужским духом пахнет…

— Это я, Васек, надымила, — плаксивым, как у провинившейся девочки, голоском ответила Ирина.

— Ты разве куришь?

— Изредка, когда расстроюсь. — Крыловецкая ласково положила руки на Васины плечи. — Не сердись. Теперь многие девчонки дымят напропалую. Другой спросил бы, отчего я расстроилась, а ты… Ну, хочешь, поцелую?..

Встав на цыпочки, Ирина чмокнула Васю в губы. Теряя рассудок, Вася схватил ее на руки и ошалело принялся целовать губы, щеки, шею, глаза. Целовал до тех пор, пока Ирина не прикрикнула:

— Перестань — обижусь!

— Кто посмел тебя расстроить? — не выпуская Крыловецкую из своих рук, наконец опомнился Вася.

— Лелька Кудряшкина… — тяжело переводя дыхание, капризным тоном ответила Ирина. — Представляешь, Мастер, любовник подарил Лельке настоящее «сафари». Платье такое: цвета хаки, с патронташиком, пуговички на всю длину, четыре кармана, рукавчик короткий с отворотом и вверх, типа погончика…

Вася шутливо затряс головой:

— Патронташики, погончики… Чем тебя Лелька расстроила?

— Тем… Лельке с ее монументальной грудью только безразмерные водолазки носить, а не «сафари». Не лезет на нее фирмовое платье, а на меня — в самый раз. Вот чем…

— Ну и что? — не понял Вася.

— Надо триста пятьдесят рэ, а у меня, как назло, оставленные папочкой деньги кончаются. Хотя бы три сотни где-то перехватить…

— Пошли в общежитие, деньги есть.

— Мастер, милый! Ты не можешь себе представить, какую радость для меня сделаешь! Только в общежитие не пойду — нам не надо на людях вдвоем показываться. Давай через час встретимся у библиотеки?..

— Давай! Я принесу триста рублей.

Вася сдержал слово.

На следующий день — как запомнил Цветков, это было воскресенье — телефон Крыловецкой ответил лишь к вечеру. Ирина радостно спросила:

— Хочешь увидеть меня в «сафари»?

— Конечно, — радуясь предстоящей встрече, сказал Вася.

— Немедленно приходи.

В новом платье Крыловецкая показалась Цветкову изумительной. Закрыв дверь на защелку, Ирина сразу бросилась Васе на шею. Потом они долго целовались на диване, закрыв глаза от палящего через светлое окно солнца. Внезапно Ирина дрогнувшим голосом попросила:

— Задерни штору.

Когда Вася выполнил это и комната погрузилась в полумрак, Ирина сказала:

— А теперь помоги мне снять платье…

Усталые и опустошенные, они молча лежали в наспех разобранной постели в Ирининой спальне. С рекламного аэрофлотовского плаката на стене картинно улыбалась хорошенькая стюардесса. Рядом, на цветном фотоснимке, позировала в мини-купальнике улыбающаяся Ирина.

— Подари мне эту фотографию, — попросил Цветков.

Ирина помолчала:

— Эту нельзя. Она в одном экземпляре — папочка с ходу заметит. Хочешь, подарю другую, когда на паспорт снималась. Там я такая киса, что даже сама себе нравлюсь.

— Подари. Только подпиши не от «Кисы», а от «Дикой кошки».

Лицо Крыловецкой вспыхнуло. Она приподнялась на локте, с прищуром заглянула Васе в глаза и отрывисто спросила:

— От Лельки узнал?..

— Что?

— Про «Дикую кошку».

Цветков усмехнулся:

— Почему от Лельки… Сам в душе называл тебя «Дикой кошкой» за то, что шарахалась от меня, как от чумного.

Крыловецкая засмеялась:

— Мастер, я у тебя первая?..

— Конечно…

— Значит, запомнишь на всю жизнь. Я где-то читала, что в памяти каждого мужчины навсегда остаются три женщины: первая, последняя и еще одна…

— Ты слишком много читаешь о мужчинах и женщинах.

— А тебя разве не волнует эта извечная тема?

— Раньше другие темы волновали, теперь становлюсь твоим единомышленником.

— Жалеешь, что так произошло?

— Чего мне жалеть?..

Цветков на самом деле ни о чем не жалел. Ослепленный и оглушенный первой любовью, Вася по юношеской наивности считал, что безоблачное счастье будет вечно.

Первый отдаленный раскатик грома проворчал утром следующего дня. Позавтракав в студенческой столовой, Цветков с удивлением обнаружил, что от родительских денег, выданных на время подготовительных курсов, осталось всего пять рублей. Даже при самом скромном расходовании этого могло хватить на два-три дня. Второй удар громыхнул значительно сильнее, когда Вася позвонил Ирине и услышал в телефонной трубке ее тревожный голос:

— Нам нельзя больше встречаться. Папочка прислал телеграмму, завтра он будет дома.

— Познакомь нас, и мы найдем общий язык.

— Сумасшедший, ты не представляешь моего папочку! — испугалась Ирина. — Знаешь что… Поедем в райцентр, где живет твоя тетя?.. Там у меня подруга есть, я у нее остановлюсь…

За это предложение Цветков ухватился, словно за спасительную соломинку — у тети можно было спокойно прожить до начала вступительных экзаменов, а к тому времени родители обещали еще прислать денег.

— Между нами все остается по-прежнему? — спросил Вася.

— Разумеется!

В райцентр Цветков и Крыловецкая приехали с последней электричкой, уже в сумерках. Их хлебосольно встретила Галина Тюменцева, и Вася догадался, что Ирина предварительно созвонилась с подругой. За обильно уставленным столом во время ужина Ирина впервые при Васе выпила коньяк и закурила. Вася хотел ее упрекнуть, но после двух рюмок, выпитых натощак по усиленному настоянию игриво кокетничающей Тюменцевой, самому захотелось вот так же, как Ирина, небрежно взять в пальцы сигарету и задымить совсем по-взрослому… Вася даже потянулся было к пачке, но, вспомнив своего тренера, который не терпел табака и спиртного, отдернул руку. Наотрез отказался он и от дальнейшей выпивки, хотя Ирина с Тюменцевой еще не раз пригубляли свои рюмки. Оказавшись среди них вроде как третьим лишним, Вася молчаливо слушал возбужденный разговор подруг и думал, что говорят они точь-в-точь, как две Лели Кудряшкиных, об импортных платьях, батниках и джинсах…

У тети, Марии Захаровны, Вася появился только к вечеру следующего дня.

19. Одного поля ягоды

Вася Цветков рассказывал Бирюкову свою невеселую одиссею так обстоятельно и толково, как будто отвечал хорошо выученный урок.

— Когда ты с Валерой Воронкиным познакомился? — спросил Антон.

Цветков вытер ладонью вспотевший лоб, помолчал и заговорил снова.

…Став невольным свидетелем утренней ссоры Галины Тюменцевой с мужем, Вася отказался больше здесь ночевать и встречался с Ириной лишь в то время, когда Тюменцева была на работе. Однажды в середине дня вместо Ирины Крыловецкой Васю встретил худощавый не совсем трезвый парень в футболке. Назвался он Валеркой.

— Сеструха с подружкой пошли отпускные у Галки на работе получать, наверняка там кирнут. До их прихода, сказали, чтоб я тебя развлекал. Выпить хочешь?.. — Парень открыл дверцу серванта. — Глянь, сколько добра у сеструхи без меня накопилось! Море разливанное…

Вася посмотрел на длинный ряд коньячных бутылок, усмехнулся:

— Приличный запасец.

Валерка взял крайнюю бутылку:

— Думаешь, куплено?.. Держи карман шире! Галке на производстве в большом количестве выдают этот антигрустин для добавки в разную стряпню, чтоб аромат южный появлялся. А Галка — баба битая. За экономию борется, излишки остаются. Во!.. Хорошо, когда спиртное так вот выдается. И денежки собственные сохраняются, и покуражиться задарма можно…

Сели за стол. Цветков пить не стал. Сослался на то, что занимается спортом.

— Подумаешь, спорт!.. — засмеялся Валерка. — Только здоровье им угробляешь, а радости ни на грамм. То ли дело: заглотишь бутылек на душу населения — любым чемпионом можешь себя представить.

— Представиться можно хоть императором, — возразил Вася. — Попробуй настоящим чемпионом стать…

— Я в своем деле всем чемпионам чемпион! Значит, категорически не будешь пить, пан спортсмен?..

— Не буду.

— Смотри… Как говорится, вольному — воля. — Валерка налил себе полную рюмку. — Ну!.. Будем живы да богу милы, а людям сам черт не угодит. Приговорю рюмашку для разгона…

Раз за разом он «приговорил» полбутылки, потом предложил:

— В картишки сбросимся?..

От нечего делать Цветков согласился. Начали в «подкидного дурака». Вася без труда запоминал вышедшие из игры карты и обыгрывал Валерку, как первоклассника. В конце концов Валерке надоело проигрывать.

— Скучно. В очко кинем? — сказал он.

— На деньги не играю, — ответил Вася.

— Мы на деньги и не будем, мы — на «американку» Если сорвешь банк, любое твое желание выполняю. Мне подфартит — ты передо мной в шестерках. Понял?

Цветков усмехнулся:

— Можно такое желание закатить, что…

— Ну, мы ж не урки… По-крупному желать не будем. Так, по мелочевке: смешное что-нибудь отмочить, песенку про козлика спеть, стишки рассказать, ну так вот, а?..

Валерка виртуозно перетасовал карты и стал объяснять игру. Она показалась Цветкову совсем несложной. Дважды подряд Вася выиграл. В первый раз, выполняя его желание, Валерка прокукарекал по-петушиному, во второй — спел на блатной манер какие-то частушки.

— Ты где учишься? Или работаешь? — между делом спросил его Вася.

— Из школы меня выгнали за то, что букварь искурил, — Валерка хохотнул. — А от работы, пан спортсмен, кони дохнут и трактора ломаются…

В третий раз неожиданно для Васи банк «сорвал» Валерка. Он гордо откинулся на спинку стула:

— Кричи целую минуту: «Я дурак, я дурак, я дурак…»

— Отыграться можно?

— Валяй, пока я добрый, — великодушно согласился Валерка и с блистательной быстротой снова набрал двадцать одно очко.

— Сдавай еще раз! — запальчиво сказал Вася.

— Не, пан спортсмен, так неинтересно, — Валерка прищурился. — Слышь, сеструхина подружка толковала, что ты мастер по мотоциклу. Правда, да?..

— Правда. Дальше что?

— Дальше, как говорится, закон — тайга, прокурор — медведь. Не хочешь дураком кричать — вези меня на сеструхином «Восходе» до Заречного. Тут близко, дорогу покажу.

— Что там делать?

Валера достал из кармана пустую пачку «Мальборо» и две пятерки денег.

— Сеструха просила таких вот сигареток купить. Толковала, что в зареченском сельмаге они имеются. Деньжат специально дала. Я планировал на автобусе смотаться, да с тобой пробазарил время.

— Зачем Галке сигареты? — недоверчиво спросил Вася. — Она, по-моему, не курит.

— Ну ты, в натуре, следователь: «Что? Зачем?» Почем я знаю. Может, подружку улестить хочет, которая дымит как паровоз. Я тут без тебя малость кирнул с ней — компанейская девка!..

— Поехали! — оборвал Валерку Цветков.

До Заречного они докатили с ветерком. По ошибке зашли в промтоварный магазин, где разговорчивая продавщица и угрюмый молодой мужчина раскладывали только что привезенные товары. Из любопытства поглазели на витрину прилавка. Потом отыскали зареченский продмаг и купили пять пачек сигарет.

Возвращаясь в райцентр, Цветков гнал мотоцикл на всю «железку» и хмуро думал о Крыловецкой. С Ириной происходило что-то непонятное. С первого дня приезда к подруге она стала курить почти безостановочно. К тому же от нее постоянно попахивало коньяком, а с языка нет-нет да и срывались полублатные словечки Лели Кудряшкиной. Иногда Ирина словно спохватывалась, начинала ласкаться к Васе и на все лады костерить своего папочку за то, что он беспросветно портит ей жизнь…

Из невеселых раздумий Васю вывел испуганно-плаксивый голос сидящего за спиной Валерки:

— Ты чего, в натуре, гонишь по-сумасшедшему?! На тот свет опаздываешь, да?..

Цветков сбавил скорость. Впереди показалась небольшая речушка, петляющая в зарослях ивняка перед окраиной райцентра. Валерка попросил остановиться, чтобы попить. Свернув в придорожный березняк, выехали к чистому от кустов берегу.

— Ну, пан спортсмен, шуруешь ты по-мастерски! — соскочив с мотоцикла, восхищенно сказал Валерка. — Думал, от земли оторвемся на космической скорости и голова-ноги, голова-ноги сделаем…

— Иди на водопой, — буркнул Вася, опускаясь на траву рядом с мотоциклом.

Теплый летний вечер тихо угасал. От березок тянулись длинные тени. В траве пострекотывали кузнечики. Чистый, без пылинки, воздух, казалось, был пропитан запахом полевых цветов, которые буйно усыпали пологую речную пойму. Все вокруг дышало умиротворенностью, а Вася, уставясь взглядом в одну точку, чувствовал безутешную тоску.

Валерка, черпая пригоршнями воду, напился. Кистью руки вытер губы, присел рядом с Васей и спросил:

— Почему такой вид имеешь, как толченого стекла наглотался?

— Тебе какое дело до моего вида? — хмуро проговорил Вася.

— Ну, как это?.. Мы ж теперь закорешили. Слушай-ка… — Валерка прищурился. — Чую, на полном серьезе с Галкиной подругой любовь затеял, а?.. Авторитетно советую: плюнь и разотри — она замужняя баба…

— Что ты сказал?!

— Что слышал!.. — Валерка испуганно отшатнулся от побледневшего Цветкова. — Ну, чего звереешь, чего?.. Правду нельзя сказать, да?! Из интереса заглянул сегодня в подружкин чемоданчик. Там разная дамская чепуха, книжка, паспорт, а в паспорте — загсовский штампик насчет брака…

Цветков схватил Валерку за грудки:

— Врешь!

— Что я, гад мазаный, в натуре, да?.. Не веришь — сам посмотри подружкину паспортину.

— Поехали!..

Когда Цветков заглушил мотоцикл у калитки Тюменцевой, Галина и Крыловецкая были уже дома. Хозяйка весело хлопотала на кухне. Вася не сказал ей ни слова — сразу прошел в комнату. Ирина сидела на диване и, держа над поставленной рядом с собой пепельницей руку с дымящей сигаретой, читала привезенный томик Франсуазы Саган. Она мельком кинула на Васю нетрезвый взгляд и снова уткнулась в книгу. Вася положил на стол купленные в Заречном сигареты. С подчеркнутой вежливостью проговорил:

— Ваш срочный заказ, девушка, выполнен.

— Спасибо, — сухо ответила Ирина. — Пусть это будет твоим подарком к моему завтрашнему дню рождения.

Цветков присел рядом:

— Кто празднику рад, тот накануне пьян…

— Это ты о чем?

— Опять поддала?..

Губы Ирины скривились в пьяной усмешке:

— Ты поил?.. Или спутал меня с Лелей Кудряшкиной?

— Я напою, дожидайся… — Васю заколотила нервная дрожь. — А с Лелей вы одного поля ягодки. Только Кудряшкина откровенная дура, а ты — хитрая и злая… Зачем ты меня обманывала?

— В чем?

— Покажи свой паспорт.

Какое-то время Ирина сидела с равнодушным видом, будто Васина просьба относилась не к ней. Затем оторвала взгляд от книги, хладнокровно сказала:

— Мастер, в чужие документы суют нос только шпионы и откровенные подонки. Не предполагала, что ты из них…

— А я не предполагал, что ты… ты — замужняя баба! — вспылил Вася, и тотчас Крыловецкая припечатала ему звонкую пощечину.

Такое в Васиной жизни случилось впервые. От нахлынувшей обиды потемнело в глазах. Вася замахнулся было на Ирину, но вместо нее изо всей силы хлестанул кулаком по дивану и выбежал из дома на крыльцо. К нему мигом подсунулся Валерка:

— Любовь вдребезги, да?

Цветков, срывая злость, ударил кулаком по перилам крыльца. Руке стало больно. «Домой! Немедленно домой в Новокузнецк!» — запальчиво подумал Вася.

— Одолжи двадцать рублей, — попросил он Валерку.

Тот присвистнул:

— Где я тебе их возьму?..

— Перехвати у друзей. Честное слово, верну!

— Хо-хо!.. Мои друзья сами луковицу без соли доедают.

— Пожалуйста, раздобудь… Всего две десятки…

Валерка задумался. Показал на мотоцикл:

— Вези, пан спортсмен! Будут гроши!..

Они долго плутали по каким-то проселочным дорогам, проезжали незнакомые для Васи деревни. Несколько раз Цветков пытался узнать у Валерки, куда они едут, но тот, словно поддразнивая, затягивал одно и то же: «А мы едем, а мы едем за деньгами! За туманом пущай едут дураки…»

Наступил поздний вечер. Пришлось включить фару. Уже за полночь, когда въехали в большое спящее село, Валерка попросил выключить свет и ехать тихонько. Остановились у темного приземистого дома. По большой вывеске Вася узнал зареченский магазин, в который они с Валеркой заходили днем в поисках сигарет «Мальборо»…

Дальнейшее Антону Бирюкову было известно от колхозного сторожа Назара Гавриловича Русакова, однако Антон выслушал Васю до конца. Убедившись, что Васин рассказ совпадает с показаниями сторожа, спросил:

— И у тебя, дружок, не дрогнула рука замахнуться на пожилого человека?

Цветков еще ниже склонил голову:

— Я кирпичом хотел отвлечь старика, но нечаянно попал…

— По рельсу тоже нечаянно проехал?

— Дуракам везет… Рельс оказался ровным, как линеечка. Мотоцикл даже не тряхнуло. Лучше бы убиться в том овраге… — Вася провел ладонью по лицу и стал рассказывать дальше.

…После выстрела сторожа Цветков выжал из «Восхода» все возможное. Когда промчались больше десяти километров и вдали уже забрезжили огоньки райцентра, сидящий за спиной у Цветкова Воронкин жалобно за скулил:

— Васек, кончай мотогонку… В натуре, гробанемся… Мне и без того кисло, кажись, дробью старый придурок всыпал…

Цветков сбросил газ. Мотоцикл вдруг чихнул и заглох. Наступила пугающая ночная тишина, нарушаемая лишь шуршанием шоссейной щебенки под колесами. По инерции проехали добрых сто метров и только после этого остановились. Вася отвинтил крышку топливного бака — там не осталось ни капли бензина. На спине Воронкина чернело расплывшееся пятно. Сели у придорожного кювета, переглянулись.

— Жалко сеструхину технику бросать. Придется ножным упором катить до дому. — Валерка сморщился от боли, запустил руку в спортивную сумку и вытащил оттуда пузатую черную бутылку. Повернулся к Васе: — Для бодрости — из горла будешь?..

— Иди ты!.. — зло отмахнулся Вася. — Давай деньги…

Воронкин спрятал бутылку назад:

— Васек, проклятым мне стать, не успел выручку найти под прилавком!

— Бутылку ведь нашел…

— Ага! Сумку вот тоже прихватил, больше ничего! Только не зверей, не поднимай волны. Доцарапаемся до сеструхи — из глотки у нее пару червонцев вырву!

— Ох и сволочь же ты…

— Не надо так, не надо… Все мы сволочи… Думаешь, подружка твоя лучше? Знаешь, как она сегодня меня в карты начистила? Такие приемчики химичит, что… Это ж я проигрался — сигаретки раздобыть. В колонии кореша рассказывали о фартовых шулерах, которые на такси куркулей раздевали. А приманкой у картежников был новосибирская красотка с кликухой… ну, значит, с прозвищем «Дикая кошка». Задумайся, пан спортсмен!.. Она и теперь носит джинсы с кошачьей лапой на рисунке. Короче, отрывайся от подружки по-быстрому, пока не вляпался в кошачий концерт. Она, кажись, женить тебя на себе хочет. Подкатывалась сегодня, чтобы загсовский штампик из паспорта вытравить. Это неспроста ей понадобилось…

Цветков слушал Воронкина и не мог понять, с какой целью тот говорит: то ли хочет оправдаться, то ли причинить боль.

До райцентра они добрались на рассвете. Катить мотоцикл к дому Тюменцевой было уже нельзя — соседи могли увидеть окровавленную футболку Воронкина. Глухими переулками пропетляли в конец улицы Заводской и оставили «Восход» за огородом. Так, по мнению Валерки, было даже лучше: «Если угрозыск зафиксирует у магазина след колес, Галка запросто может отбрехаться, что «Восход» угоняли пацаны. Записку нарисуем и подбросим…»

Полусонная Галина Тюменцева, когда увидела на спине брата кровь, заметалась по дому. Она с трудом отыскала оставшуюся от мужа рубаху, а футболку спрятала в печку, чтобы сжечь. Валерка с Васей, уединившись на кухне, стали сочинять записку. В это время туда заглянула проснувшаяся Ирина Крыловецкая. Потягиваясь, ядовито спросила:

— Кажется, и ты, Мастер, нашего поля ягода?..

Цветков оторопело глянул на Воронкина. Тот мгновенно выхватил из кармана пистолет, о существовании которого Вася даже не подозревал, и угрожающе сквозь зубы процедил Ирине:

— Попробуй мяукнуть, кош-ш-шка…

Крыловецкая сладко зевнула:

— Не тряси игрушкой, я уже от нее прикуривала. — Лениво повернулась и с усмешкой бросила через плечо: — Ты, Валерик, тоже теперь у меня на крючке…

Вбежавшая в кухню Тюменцева, увидев в руке брата пистолет, сорвавшимся голосом крикнула:

— Не смей, паразит!

Валерка сунул пистолет в карман:

— Ну чего, сеструха, чего?.. Выручи брательника двумя червонцами — до зарезу надо.

— Я тебя, дрянь несчастная, выручу! Я тебя так выручу, что дорогу ко мне забудешь! Откуда ты опять свалился на мою голову?! — запричитала Тюменцева. — Мотоцикл где попало бросил да еще наганом размахался! Я сейчас тебе червонцев надаю… Убирайся вон, шакал уголовный! — И, хлопнув дверью, выбежала во двор.

Воронкин скрежетнул зубами. Наклонился к растерянно сидящему Цветкову, зашептал:

— Не паникуй. Все сделаем шито-крыто. Галка побоится угрозыску на брата капать, а «Дикой кошке» я сегодня же рот наглухо заткну. Только, Васек, учти — никому ни слова. И вообще, в случае чего ты меня не знаешь — я тебя не знаю. За групповую кражу нам длинней срок намотают. Чуешь?.. Короче, линяем отсюда по-быстрому, чтобы волны не расходились. Вечером у танцплощадки стыкуемся. Пару червонцев — гарантирую. Ради нашей дружбы у корешей раздобуду…

Вася тайком пробрался к тети Марусиному сеновалу. Не раздеваясь, упал на свою постель и, несмотря на бессонную ночь, не смог сомкнуть глаз. В голову лезли чудовищно мрачные мысли. Самая страшная из них заключалась в том, что Ирина Крыловецкая оказалась совсем не той чистой девушкой, какую он полюбил с первого взгляда. О магазинной краже почему-то не думалось. Правда, возникало смутное опасение, что вот-вот нагрянет милиция, но эту мысль оттесняли раздумья об Ирине. С болезненной дотошностью Вася ворошил в памяти поведение Крыловецкой от самой первой встречи до сегодняшнего утра и неожиданно сделал вывод, что жестоко и подло обманут. «Дикая кошка», разыгрывая бескорыстную любовь, преследовала какую-то цель или просто-напросто забавлялась с ним, как с несмышленым мышонком. От безысходности сдавило горло. Вася впился зубами в край подушки и горько, навзрыд заплакал…

Вечером, когда со стороны танцплощадки послышались звуки настраиваемых инструментов. Цветков пошел на условленную встречу с Воронкиным. На душе было муторно, тревожно. Тревога превратилась в безотчетный страх, когда показались идущие навстречу по аллейке дружинники с красными повязками на рукавах. Вася мгновенно повернул назад, решил, что лучше встретиться с Воронкиным в сумерках. Чтобы убить время, побрел по оживленной улице. У табачного киоска нерешительно мялись мальчишки. Вася сообразил, что они хотят купить курева. Вспомнил, как впервые застал Ирину, накурившуюся от «расстройства», и решил попробовать успокоиться табаком. Обмануть доверчивых мальчишек оказалось пустячным делом. Хотел сразу же закурить, но у самого не оказалось спичек, а прижечь сигарету у проходящих курильщиков с непривычки не хватило смелости.

Сумерки наступали очень медленно. Стараясь хоть как-то сгладить томящее ожидание, Цветков направился к железнодорожному вокзалу. При входе на мост, возле танцплощадки, встретилась толпа приехавших в райцентр с вечерней электричкой. Внимание Васи привлек одиноко идущий бородатый мужчина. Лицо его показалось знакомым. «Это ж отец Ирины!» — тревожно подумал Цветков, припомнив портрет похожего на Хемингуэя бородача в квартире Крыловецкой. Пока Вася раздумывал, мужчина скрылся за поворотом примостовой насыпи, усаженной с обеих сторон густыми подрастающими кленами.

Вася перешел на другую сторону моста, откуда насыпь просматривалась дальше, и удивился: мужчина уже разговаривал с одетой в ярко-оранжевый батник Ириной. Она вроде бы специально здесь поджидала своего «папочку». Издали нельзя было понять, о чем идет разговор, однако, если судить по выражению лиц и резким жестам, беседа носила явно не ласковый характер. Васе захотелось подойти поближе, но в это время из прибрежных кустов на насыпь вынырнул Воронкин. Оглядевшись, Валера подошел к Цветкову и зашептал:

— Хило мое дело, Васек. Спину, кажись, разбарабанило от дроби, прямо скипидаром жжет. Как бы заражение не подхватить, хана тогда мне будет…

— Деньги принес? — сердито спросил Вася.

Валерка поморщился:

— Деньги есть, но кореша без залога не дают. У тебя не найдется чего-нибудь под залог?

— Только часы…

— Годятся! — обрадовался Валерка. — Давай их сюда. К танцплощадке не суйся — там, кажись, оперуполномоченный угрозыска кого-то пасет, запросто повязать может. Ныряй в кусты к берегу и жди. Проклятым стать, появлюсь с червонцами…

Вася снял с руки часы и передал их Валерке. Показав взглядом на разговаривающих Крыловецкую и бородатого мужчину, спросил:

— Не знаешь, с кем это она?..

Воронкин оттопырил нижнюю губу:

— В натуре, незнакомый «Борода». Чего-то они друг другу права качают. Надо бы «Кошке» рот заткнуть… Короче, бегу к дружкам. Жди на берегу…

Валерка юркнул с насыпи по тропинке в прибрежные кусты. Крыловецкая вроде бы заметила стоящего на мосту Цветкова. Несколько раз она бросила в его сторону кроткий взгляд. Мужчина тоже покосился. Вася подумал, что оказался в роли подглядывающего, и сразу стал спускаться по тропинке следом за Воронкиным. Спустившись к реке, он прошел вдоль берега. Отыскал в кустах небольшую травянистую полянку, сел. Вечер угасал. На танцплощадке играла музыка. Цветков вытащил из кармана отнятую у мальчишек пачку «Космоса». Хотел закурить, но вспомнил, что нет спичек.

Сколько прошло времени, Вася не знал. Ему казалось, будто сидит он здесь уже целую вечность, а Воронкин с обещанными деньгами как в воду канул. Наступила ночь. На безоблачном небе замигали яркие звезды. От реки повеяло прохладой и сыростью. Страшные мысли давили Васю. Внезапно на тропе со стороны танцплощадки послышались частые шаги. Думая, что наконец-то появился Воронкин, Цветков обрадованно встал. Вместо Воронкина из кустов вышла Ирина Крыловецкая. В ее руке дотлевал огонек сигареты.

— Кое-как нашла тебя, Мастер. Ты что прячешься? Видел, как я храбро срезалась с папочкой? — нетрезвым голосом, словно заискивая, спросила она.

Цветков молча достал сигарету и грубовато попросил прикурить. Ирина чиркнула зажигалкой. Чуть не задохнувшись дымом от первой же затяжки, Вася раздавил подошвой ботинка сигарету и со злостью швырнул пачку «Космоса» через кусты.

— Что молчишь, Мастер? — спросила Ирина.

— Зачем сюда пришла?

— Чтобы переговорить с тобой.

— Нам не о чем больше разговаривать.

— Ой ли?.. — Ирина бросила окурок и сразу же закурила вновь. — Как ты все легко решаешь… Пусть я была замужем. Что от этого меняется?

— Ты подло обманывала меня с самой первой встречи. Я не могу этого простить, — сухо отрубил Вася.

Ирина в несколько затяжек прикончила вторую сигарету. Тихо спросила:

— Если ты такой принципиальный, то как же посмел без разрешения заглядывать в мой паспорт?

— Я не заглядывал в него.

— Стыдно признаться?

— Я не заглядывал в паспорт, — повторил Вася.

— Трус ты, Мастер, и к тому же — подонок…

— А ты… ты… — от оскорбления у Васи перехватило дыхание. — Шлюха!

Крыловецкая ловко, почти не размахиваясь, залепила хлесткую пощечину.

— Кошка! Гадина! — по-детски выкрикнул Вася.

И тотчас от пощечин у него засверкало в глазах. Инстинктивно прикрывая лицо ладонью, Вася почувствовал, как из носа на подбородок потекла теплая струйка. Он замахнулся, чтобы дать сдачи, но как раз в этот момент из кустов выскочил невысокий парень, и вся сила Васиного удара досталась… Славе Голубеву.

Чувствуя погоню. Цветков ломился напролом через кусты. Затемненными аллеями он обогнул танцплощадку, крадучись перемахнул примостовую насыпь и вбежал в тополевую рощу возле озера, у старого пожарного настила. Прислонился к толстому тополю, кое-как перевел дыхание. Сердце стучало так учащенно и сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Отдышавшись, поразился необычайной тишине, нарушаемой лишь легким шелестом листвы да приглушенно доносящейся от танцплощадки музыкой. Чтобы успокоиться, поднялся на пожарный настил. Подержал ладонь у носа, долго разглядывал ее — кровь как будто остановилась. Вася сел у края настила и уставился на зеркальную гладь озера с отражающимися в ней звездами.

Крыловецкая появилась за спиной Цветкова так же внезапно, как и там, на берегу реки в кустах. Вася скорее почувствовал ее приближение, чем услышал. Вскочив на ноги, он разглядел в темноте оранжевый батник. Ирина была босиком. Она подошла к Васе, показала туфлю и опять, вроде заискивая, заговорила первой:

— Видишь, из-за тебя осталась без новенькой туфельки… Фирма «Олимпия», размер тридцать шесть… Сейчас по радио на танцах объявили, что мою потерю нашла директриса Дома культуры. Пойди, забери туфлю у нее, а, Мастер?..

Чувствуя нервный озноб, Вася сухо спросил:

— Еще что скажешь?

— Ты — цель моей жизни.

— Считай, что промазала. Между нами все кончено.

— Нет, не все… Где мое фото? Не люблю оставлять визитных карточек кому попало.

Цветков быстро достал из нагрудного кармана рубашки подписанную Ириной в памятный день паспортную фотографию, рванул ее на две половинки и бросил.

— Теперь все?..

— Нет, от меня так просто не отделаешься… Из-за тебя я потеряла обеспеченную жизнь…

— Какая связь между мною и твоей обеспеченной жизнью? Разве я что-то обещал тебе?

— А кто в любви до гроба клялся?.. Пушкин?.. — Ирина приблизилась к Васе. — По-твоему, это не обещание? Не обещание это, Мастер?!

«Больше хлестать по щекам не позволю!» — с отчаянной злостью подумал Вася.

— Если замахнешься — получишь сдачу, — угрожающе предупредил он.

Крыловецкая пьяно расхохоталась и вскинула руку с туфлей. Ударить она не успела. Вася кулаком вышиб туфлю, оттолкнул Ирину от себя. Крыловецкая, пятясь, повалилась навзничь. Цветков со всех ног бросился от озера. Ни удара от падения Ирины на трухлявые плахи настила, ни всплеска воды он не слышал…

В эту суматошную ночь, как и в предыдущую. Цветков лежал у тети Маруси на сеновале, не смыкая глаз. В голове творился невообразимый сумбур, словно на заевшей пластинке, крутились одни и те же слова Ирины: «Нет, от меня так просто не отделаешься…» Догадка, что Воронкин обманул его с часами, будто наивного младенца, почему-то пришла к Васе лишь перед рассветом. С горячечной отчетливостью он наконец осознал, в какую страшную историю влип, обхватил руками голову и готов был биться лбом об стенку. И еще сильнее, чем вчера, застучало в мозгу: «Домой!»

К утру нервное потрясение ослабло, и Вася с упрямым ожесточением начал действовать. Семь бед — один ответ! Прежде всего он решил доказать Ирине свою смелость — забрать в Доме культуры туфлю.

О смерти Крыловецкой Цветков узнал позже. Рассказали Васе об этом играющие в карты мальчишки, которые видели, как из озера доставали труп. И тут Вася, что называется, пошел ва-банк — выиграл у Борьки Муранкина золотое кольцо с печаткой…

В этот день Бирюков ушел с работы позже обычного — долго просидел в отделе с Анатолием Захаровичем Цветковым. Что мог сказать Антон убитому горем седому человеку о судьбе его сына? Когда следствие закончится, судьбу Василия решит суд. Судьи, разумеется, учтут и возраст, и личность подсудимого; его полное признание; учтут и то, что спровоцировал Васю на магазинную кражу рецидивист Воронкин. Но какое бы наказание ни получил Цветков-младший, ему до конца жизни помнить, что участвовал в краже, что поднял руку на старика сторожа, что по его запальчивой неосторожности погибла непутевая Ирина, первая и горькая его любовь…

К райцентру приближалась гроза. Стараясь до начала ливня поспеть домой, Бирюков вышел на асфальтированную насыпь к мосту через речку. Справа, за тополями, показалось рябоватое от ветра озеро, где оборвалась жизнь Крыловецкой. Тревожно шелестела тополевая роща.

Недалеко от танцевальной площадки, у запрещающего знака, начальник ГАИ Филиппенко строго отчитывал юного мотоциклиста. Он увидел идущего Бирюкова и направился к Антону навстречу. Подойдя, участливо спросил:

— Что такой мрачный? Заболел?

— Чужой боли, Гриша, хватает, — ответил Антон.

— Да, на нашей работе не повеселишься. Послушай, Игнатьевич… — Филиппенко смущенно кашлянул. — Кажется, действительно промашку я дал относительно Суржикова. Нельзя как-нибудь мою ошибку замять?..

Бирюков отрицательно повел головой:

— Нет, водительское удостоверение Суржикову придется вернуть.

— Это само собой понятно! Имею в виду другое: чтобы до начальства не дошло. А то — хоть с работы уходи.

— Иногда сменить работу полезно.

— В каком смысле?..

— Черствый ты, Гриша.

— Я не сестрой милосердия работаю, — обиделся Филиппенко.

Антон Бирюков повернулся к озеру. На берегу четверо пожилых рабочих укладывали в кузов грузовика спиленные столбы давным-давно никому не нужного пожарного настила. У горизонта коротко чиркнула яркая змейка молнии, и через несколько секунд отдаленно пророкотал первый раскат грома.