1

Никто на земле не был более одиноким, чем ма­ленький Хеннинг Линд из рода Людей Льда, ког­да морозным мартовским утром 1861 года он вернулся домой в пустую Липовую аллею.

Все вокруг было замерзшим. Трава и кусты были покрыты сверкающим инеем. Надворные по­стройки белели в морозном тумане. Из ноздрей коня валил пар, когда он устало тащился по двору.

Все тело одиннадцатилетнего Хеннинга ломи­ло от усталости. И застывшее выражение его лица свидетельствовало о полном смятении его чувств.

Он не мог ни о чем думать. Не осмеливался. Не осмеливался смотреть в будущее, живя лишь текущим мгновением, действуя, но не рассуждая.

В двуколке он вез свой драгоценный груз: но­ворожденных, уже лишившихся матери, двойня­шек Саги – Марко и Ульвара.

Во дворе было тихо, совершенно тихо. Никто не встречал его. Может быть, никто сюда уже боль­ше не вернется?

Нет, ни о чем не думать! Дети… Их нужно внести в дом. Только они имеют теперь для него значе­ние.

За свою короткую жизнь Хеннинг узнал куда больше жестокостей окружающего мира, чем иной взрослый. Он боялся, что это еще начало.

Он взял ребенка на руки. Ребенок хныкал. Он был завернут в шаль, которая была теплой на ощупь.

Он увидел, что это был Марко. Удивительно красивый, темноволосый мальчик.

Они были такие разные…

Хеннинг крепко прижал к себе ребенка, ища ключ в потайном месте на стене. Ровно сутки прошли с тех пор, как они с Сагой выехали со двора, чтобы встре­тить его родителей. И как много событий произошло за эти сутки!

Столько ужасных событий не произойдет и за целый год!

Он открыл дверь. В доме было холодно.

– Не бойтесь, – произнес он своим успокаиваю­щим детским голоском, – Хеннинг сейчас затопит печь.

Он положил Марко на большую кровать с вы­сокими спинками. Это была кровать его родите­лей. После этого Хеннинг снова вышел.

Он давно уже перестал плакать – времени на это не было.

Несмотря на то, что он запретил себе думать, мозг его продолжал работать. «Вчера после обе­да… – помимо своей воли думал он. – Вчера во второй половине дня мы с Сагой узнали, что суд­но, на котором должны были прибыть мои мать и отец, бесследно исчезло. Вблизи Молена, страш­ной каменистой отмели, этого корабельного клад­бища Норвегии…»

А потом, на обратном пути, случилось немыс­лимое! Он никогда не сможет понять этого, никог­да в жизни!

Он взял на руки маленького Ульвара, стараясь не смотреть в гротескно-уродливое лицо. Дорож­ный плед, в который был завернут мальчик, тоже был теплым и защищал ребенка от ночного холода. Внеся в дом младенца, он положил его на кровать.

– Конь… – сказал он, обращаясь частично к са­мому себе, а частично к новорожденным, словно извиняясь перед ними. – Сначала я должен по­ставить в конюшню коня, ему нельзя стоять на холоде. Я сейчас вернусь!

И он торопливо отвел коня в конюшню и дал ему корм. В конюшню шло тепло от расположен­ного рядом хлева. Конь получил сено и благодар­ный, дружеский шлепок по ляжке.

Коровы нетерпеливо мычали.

– Я сейчас вернусь и подою вас, – пообещал им Хеннинг.

И он снова вернулся к детям.

Они кричали в нетопленом доме – маленькие, беспомощные, голодные.

– Сейчас, сейчас… – сказал Хеннинг, не зная, за что взяться.

Он явно нервничал. Во что их одеть? Как их накормить?

Он принялся лихорадочно разжигать огонь в печи. И все это время мысль его предательски работала, хотя он и не отдавал себе отчета в том, о чем думал.

Ему самому пришлось принимать роды. А Сага медленно угасала, истекая кровью. А потом…

Неужели это было на самом деле? Два черных крылатых существа унесли ее еще до того, как она скончалась. Они снова дали ей жизнь, унеся ее к… Она сказала ему, что это был Люцифер? Черный ангел, который не был Сатаной?

Но такого не могло быть! Не могло!

Тем не менее она исчезла. Они забрали ее с собой, унесли в своих сильных руках. Осталось лишь двое детей. Это был дар Люцифера Людям Льда, сказали они. Черные ангелы коснулись жалких пеленок, в которые были завернуты новорож­денные, и ткань стала поразительно теплой – и это тепло сохранялось и теперь. И один из них положил руку на голову Хеннинга. И сказал, что Хеннинг должен занять теперь место избранного – а избранной ведь была Сага! Значит, Хеннинг дол­жен был занять место Саги? Но разве мог он это сделать?

Он прикоснулся к своей груди. Там висела ман­драгора. Ее присутствие утешало и успокаивало его. И когда этот ангел коснулся Хеннинга, Хен­нинг почувствовал себя таким… таким сильным! Но это ощущение покинуло его, как только фигура ангела скрылась из виду, и он снова стал малень­ким, ужасно одиноким Хеннингом, на плечи ко­торого навалилась слишком большая ответствен­ность.

В печи горел огонь, тепло распространялось по комнате.

– Вы можете полежать так немножко? – озабо­ченно сказал он малышам. – Я пойду подою ко­ров, принесу вам молока, а то вы проголодались.

В самом деле они были голодны. Они кричали изо всех сил. Ждать им оставалось совсем немно­го, но их жалобные крики пронзали насквозь его душу и сердце.

Никогда он еще так быстро не доил коров!

Он быстро раздал всем завтрак: сено коровам, помои свиньям, ячмень курам и так далее. Уборку помещения он решил сделать потом.

И, словно заботливый нисс, он бросился бегом через двор с полными ведерками молока.

Считая, что первым делом нужно накормить малышей, он оставил их лежать на постели, а сам стал наливать для них молоко. Сага говорила ему, что молоко должно быть слегка подогрето и сме­шано с водой.

Но как ему покормить их?

И когда он сидел на краю постели и пытался чайной ложкой вливать им в рот молоко, вошла Лине из Эйкебю.

Это была худая, бледная женщина, выглядев­шая старше своих лет. Каждая линия в ее лице и теле свидетельствовала об усталости, во всей ее фигуре чувствовалось измождение. Жизнь, напол­ненная тяжелой и беспрерывной работой, вечное беспокойство – все это оставило свой печальный след. Ее муж хотел продать Эйкебю, которое те­перь простиралось до самого Гростенсхольма – или, вернее, до того, что было когда-то Гростенсхольмом. Лине нечего было сказать по этому пово­ду, ей оставалось только скорбеть о том, что ей придется покинуть отчий дом, поскольку Эйкебю было ее усадьбой, а не его.

Жители Эйкебю всегда считали себя родствен­никами Людей Льда. И если кому-то из Людей Льда требовалась помощь по хозяйству, те всегда приходили. Уже целых пятьдесят лет ситуация была напряженной, после того, как Хейке зама­нил в Гростенсхольм вредоносных призраков. Но после того, как в это вмешалась Сага и прогнала серый народец восвояси, жители Эйкебю снова начали сближаться с Людьми Льда. Осторожно, испытывая угрызения совести, поскольку все эти долгие годы они изменяли своим «родственникам».

– Господи! – воскликнула она, войдя в комна­ту. – Что это у тебя здесь такое?

– Ах, Лине, помоги мне, они не хотят пить! – пожаловался ей Хеннинг. – Я так боюсь, что они погибнут из-за меня!

– Чьи это дети? Фру Саги? Она уже родила? А где она сама? Ах да, она наверняка в постели…

– Саги больше нет, – жалобно пропищал он.

– Нет? Что ты хочешь этим сказать? Нет, поду­мать только, какой красивый малыш! Ты когда-нибудь видел такого? А второй… О, Господи, крест святой! Какой уродец! Не приведи Господь родить­ся таким! Я видела господина Хейке, но этот на­много уродливее! Но, Хеннинг, значит… О, Господи, значит, маленькая фру Сага… – ее голос понизил­ся до шепота, – … умерла?

Хеннинг не в силах был вымолвить ни слова.

– Но где же она? Наверху, в комнате?

– Нет, – хрипло ответил он. – Она умерла но­чью. По пути сюда.

– Она лежит… в карете?

– Нет, она теперь далеко отсюда. Лине пыталась разобраться во всем, на это ушло несколько минут.

– Так где же она? – спросила она наконец. – Мы должны привезти ее домой.

Хеннинг был в панике. Не мог же он сказать, что два черных ангела забрали ее с собой!

– Нет… – ответил он. – … Это не нужно делать. Там были люди. Думаю, что это кто-то из церкви. Они обещали похоронить ее…

– Но ведь нужно было сначала…

– Она была вся в крови.

– Да, да, понимаю… – сбивчиво произнесла Лине. – А твои родители? Где они? Ведь не бу­дешь же ты один управляться с этими крикуна­ми?

– Они скоро приедут, – торопливо ответил он. – Судно немного задержалось.

Она уставилась на мальчика. Он был в доме совершенно один с двумя новорожденными деть­ми!

И губы его дрожали.

– Задерживается? – недоверчиво произнесла она. – Так много дней?

– Беспокоиться нечего, – торопливо сказал он. – Судно не шло мимо Молена, оно направлялось дру­гим курсом…

– Оно пропало?

– Временно. В гавани все уверены в том, что его скоро найдут, но мы не могли ждать, потому что Сага почувствовала себя плохо и нам пришлось отправиться домой.

Лине поняла, что он не в силах говорить об этом больше. Его застывшее лицо и явное нежелание от­вечать на вопросы свидетельствовали о том, что именно сейчас он больше всего опасался сочувствия и жалости. У этого мальчугана тоже была своя гордость!

– Дети… – пробормотала она, поворачиваясь к ним. – Их нужно покормить.

В этом не было никаких сомнений. Они отчаян­но кричали своими мяукающими голосами, что, впрочем, не мешало беседе.

– Дай-ка подумать… – сказала Лине. – Есть ли в нашем округе какая-нибудь кормилица? Здесь столько много новых, приехавших из других мест семей, что я не знаю и половины из них! Нет, я ничего не слышала о кормилицах, но я узнаю. Во всяком случае, из ложки их кормить не следует. Но у меня дома есть рожок, из которого мы кор­мим телят… Я сейчас пойду и принесу его.

Хеннинг опустился на стул. То, что новорожден­ным предстояло есть из бывшего телячьего рожка, казалось ему просто немыслимым.

Слухи моментально распространились по всей округе. И к Хеннингу валом повалили любопыт­ные и желающие помочь.

Они нашли кормилицу. Но она согласилась взять только красивого мальчика. С Ульваром она не желала иметь никакого дела. И бедный Хеннинг просто с ног сбивался, не зная, что ему делать.

Вокруг большой кровати, на которой лежали дети, собрались женщины.

– Настоящий ангелочек! – вздохнула одна из них, указывая на Марко.

«Так оно и есть, – сердито подумал Хеннинг. – Рассказать, что ли, об отце мальчиков? Может быть, это их успокоит?»

Но, разумеется, он ничего им не сказал.

Дело шло к вечеру, он чувствовал себя уста­лым, но никому в голову не приходило подумать об одиннадцатилетнем мальчике, взвалившем на свои плечи такую огромную ответственность.

Для маленького Марко принесли одежду. Но никто не хотел давать что-то для Ульвара. Хен­нинг попросил, чтобы мальчику принесли какую-нибудь старую одежду, и после долгого перешептывания женщины согласились. Но Хен­нингу пришлось самому одевать его. И Хеннинг принялся неуклюже одевать младенца, и у него защемило сердце, когда прикоснулся к безобраз­ному тельцу с уродливо-широкими, острыми пле­чами, погубившими Сагу.

И вот оба мальчика лежали на кровати. Жен­щины прикрыли лицо Ульвара, чтобы не видеть его, но то и дело кто-то из них приподнимал по­крывало, чтобы потом с содроганием отвернуться.

Кормилица хотела сразу же забрать Марко с собой. Но Хеннинг решительно возразил. Сев на постель возле новорожденных, он объяснил, что пообещал их умирающей матери не разлучать мальчиков.

В конце концов кормилица согласилась прихо­дить несколько раз в день, потому что жила ря­дом.

Бедный маленький Ульвар! Кто-то произнес: «Было бы лучше, если бы он умер», и все закива­ли. Одна только Лине из Эйкебю проявила понят­ливость. Она не нашла у себя дома примитивный детский рожок – и слава Богу! – но она научила Хеннинга, как кормить малыша с помощью намо­ченного в молоке льняного лоскута. Сама она не желала прикасаться к «дьявольскому отродью», потому что у нее была дома большая семья, кото­рая не могла лишиться ее. Хеннинг поблагодарил ее и стал разбавлять молоко водой, как говорила ему Сага. Взяв Ульвара на руки, он пошел с ним на кухню, и после множества неудачных попыток ему удалось научить мальчика сосать льняной лоскуток.

Если бы только эти бабы не болтали без умолку о том, что Вильяр и Белинда погибли! Он не же­лал слушать их, ему хотелось заткнуть пальцами уши, но он не мог этого сделать, поскольку на ру­ках у него был мальчик.

Узкие желтые глаза были устремлены на него, еще плохо видя, но они пристально смотрели ему в лицо. И гротескные черты его лица выражали нетерпение всякий раз, когда Хеннинг опускал лоскуток в миску с молоком.

– Тебе не нужно бояться, Ульвар, – говорил он мальчику, – Хеннинг с тобой. Ты можешь положить­ся на меня, я твой друг, я не брошу тебя. Не слу­шай этих глупых баб, отец и мать скоро приедут, и тогда все будет прекрасно, потому что вы оба ужасно милые, ты должен это знать!

Дьявольские глаза бесстрастно взирали на него.

И он вспомнил, что сказали черные ангелы, стоя возле детей в ту тихую ночь: «Потомок одного из них вступит в борьбу с Тенгелем Злым. У второго мальчика иное предназначение. Оба они – дар нашего властителя Людям Льда».

Кто из них кто?

Хеннинг должен был ухаживать за обоими, от­носиться к обоим одинаково.

Маленький Хеннинг. Он был слишком мал, что­бы понять, что с детьми так никогда не получает­ся. Родители, старающиеся быть совершенно справедливыми со своими детьми, все равно не­справедливы по отношению к кому-то из них. По­тому что у детей такие разные наклонности и они все воспринимают по-разному.

Но вот оба малыша были накормлены, и жен­щины болтали так, что у Хеннинга трещала голо­ва. Близился вечер, ему уже хотелось спать, но разве у него было время для сна? Нужно было накормить животных и …

Он вернулся в комнату, держа на руках малы­ша.

И тут он обратил внимание, как одна из жен­щин сказала:

– Фру Лие сейчас в округе. Теперь она в гостях у священника. Да, это точно она, владевшая рань­ше Элистрандом. Теперь она вдова. Она узнала о том, что тут случилось, и обещала придти сюда.

Бабушка? У Хеннинга загорелись уши. В Биб­лии сказано: «Ты должен почитать своего отца и свою мать». Но о бабушках там ничего не говори­лось. Ведь он никогда не любил свою бабушку. Она относилась высокомерно к своей дочери, доб­рой маме Хеннинга – Белинде, а папу Вильяра презирала, потому что ему не удавалось навести порядок в Гростенсхольме. И когда они потеряли свое большое поместье, она пальцем не пошевели­ла, чтобы помочь им.

Хеннинг боялся свою бабушку. Она подавляла его волю.

А женщины тем временем обсуждали, кто боль­ше всего подходит для того, чтобы взять к себе маленького ангела Марко. И они совершенно не слушали слабых, беспомощных протестов Хеннин­га, говорящего о том, что братья не должны быть разлучены. Они считали, что поступают очень милосердно, оставив на попечение Хеннинга одно­го из мальчиков.

И тут в комнате появилась фру Лие. Своим массивным телом, похожим на флагманский ко­рабль, она заслоняла всю дверь.

– Хеннинг, мой внучек! – слащаво пробасила она. – Что случилось с твоими родителями? Они в самом деле утонули?

Мальчик побледнел.

– Нет, нет, – торопливо произнес он, – они только немного задержались.

– Ну и угораздило же твоего безответственного отца взять в такое опасное плавание мою дочь! И вот теперь ты остался один, дитя! Разумеется, ты переедешь к нам! Я слышала, у тебя тут двое новорожденных. Двой­няшки Саги. Да, дружок, чего только тебе не пришлось пережить! И один из них меченый! Да, я всегда говори­ла своей дочери, чтобы она не выходила замуж за этих ужасных Людей Льда!

Хеннинг не совсем понимал, что она имела в виду. Он был сыном Белинды и не считал себя неудачным ребенком. Ульвар был ребенком Саги. Саги из Швеции.

Конечно, они были родственниками. В пятом колене. Все они были из рода Людей Льда. В этом она была права.

Раздвинув себе путь через толпу женщин, фру Лие выпроводила их из комнаты равнодушным жестом руки и принялась рассматривать малы­шей. При виде Ульвара она вздрогнула, а при виде Марко нежно улыбнулась.

– Очаровательный малыш! – сказала она. Потом, понизив голос до еле слышного шепота, едва шевеля губами, она сказала:

– Сага жила одна, не так ли? И она принадле­жала к состоятельной ветви рода, это правда, Хен­нинг?

–Да.

– Значит, тебе тоже кое-что достанется?

– Сага хотела, чтобы я дал каждому третью часть ее собственности, и я обещал это сделать, со скорбью в сердце произнес Хеннинг, считая, что деньги в данный момент – не самое главное.

– Какая нелепость, – сказала фру Лие. – Бес­смысленно давать наследство такому уродцу, его нужно отдать в какой-нибудь дом. Ты должен раз­делить наследство с этим красивым маленьким мальчиком, это было бы справедливо. И вы пере­едете к нам, конечно же, ты не можешь здесь ос­таваться.

– Не-е-ет! – отчаянно завопил Хеннинг. – Я должен жить здесь, чтобы ждать возвращения отца и матери.

– Они не вернутся.

– Они вернутся, – упрямо произнес он. – И я должен оставить здесь обоих мальчиков. Они дол­жны быть вместе! Я обещал это Саге.

Весь день он воевал с целым полчищем баб, и даже Лине не пришла ему на помощь, потому что не желала иметь дела с Ульваром.

И тут еще бабушка подошла к нему и схватила его за ухо, точь-в-точь, как она делала это с упря­мой Белиндой много лет назад.

– Помолчи, мальчишка! – сквозь зубы проши­пела она. – Я всегда была права! А этого безоб­разного сосунка мы отправим в какой-нибудь дом, а потом…

– Ничего не получится, – спокойно произнес чей-то голос.

Они повернулись к двери; при этом бабушка по-прежнему крепко держала Хеннинга за ухо. В дверях стояла молодая женщина самой обычной внешности, полноватая, но со смелым и прямым взглядом. Она была одета в дорожное платье, у ног ее стоял чемодан.

– Мне уже обо всем рассказали во дворе, Хен­нинг, – сказала она. – Я Малин, твоя шведская род­ственница в таком дальнем колене, что пришлось бы возвращаться к Тенгелю Доброму. Но мы оба из рода Людей Льда. Я дочь Кристера и внучка прославлен­ной Тулы. И я была лучшим другом Саги. Она напи­сала мне, что не нуждается в моей помощи, но из ее письма я поняла, что ей без меня не справить­ся. Поэтому я и приехала. И очень своевременно, как я понимаю.

Оба в смущении слушали ее. Рука фру Лие упала вниз. Хеннинг не нашел, что ответить. По­этому Малин продолжала:

– Вовсе не следует разделять двойняшек, фру Лие. Они останутся на Липовой аллее у Хеннинга, и я буду помогать ему. И мы вместе будем ждать возвращения его родителей.

Хеннинг подбежал к Малин и обнял ее, спря­тал лицо у нее на груди.

– Я понимаю, что все это из-за денег, – кисло произнесла его бабушка. – Думаете заморочить голову моему внуку!

– Мы говорим не о деньгах, фру Лие. Мы гово­рим о двух оставшихся без родителей детях.

– О трех, – поправила фру Лие. Все еще стоя рядом с Малин, Хеннинг повернул к бабушке лицо и решительно произнес:

– Нет! Мои родители живы! Если мне будет помогать Малин, мы должны поделить с ней мою долю наследства, и мы так и сделаем, потому что Малин добрая, это сказала Сага, вот!

Малин сказала спокойно:

– Думаю, что вам теперь лучше уйти, фру Лие. Насколько я понимаю, вы не оказывали никакой поддержки Белинде и ее семье, когда она в этом нуждалась. И ваши намерения забрать к себе Хеннинга и малыша кажутся по меньшей мере сомнительными. Мы с Хеннингом прекрасно спра­вимся сами, я получила образование диакониссы, я здоровая и сильная. И Сага постоянно хвалила в своих письмах Хеннинга за его усердие в хозяйствен­ных делах. Что же касается денег, то у меня доста­точно своих. Дружба куда ценнее всех богатств мира. Я ничего себе не возьму. Наследство Саги будет поделено между тремя мальчиками.

Поджав губы, фру Лие сказала:

– Это мы еще посмотрим. Я не спущу с вас глаз, моя дорогая фрекен. Я не уважаю женщин, получивших какую-то профессию. Но я понимаю, что вам далеко до остальных, поэтому вы готовы на все. Но могу вас уверить, шансы у вас здесь небольшие. Здешние люди не любят таких выско­чек, не знающих, где им место.

После этой «убийственной» проповеди она уда­лилась.

Малин усмехнулась.

– Еще не известно, кто не знает своего места, – сказала она тихо. – У таких женщин, как она, все­гда бывают затюканные мужья, на которых мож­но ездить верхом.

И впервые за весь день Хеннинг засмеялся.

– Бабушка именно такая! – сказал он. Обняв за талию Малин, он сказал:

– Ах, Малин, как я рад, что ты приехала!

– Я тоже, – мягко ответила она. – Но мне ка­жется, что тебе не мешало бы отдохнуть. Я попро­шу Лине из Эйкебю помочь мне вечером в хлеву, она производит впечатление порядочной. А ты ло­жись в постель и отдохни!

– Но если приедут отец и мать?

– Тогда я тебя разбужу!

И он позволил себе расслабиться, только теперь по-настоящему поняв, как он смертельно устал.

И когда он уже лег, Малин пришла к нему, что­бы получше укрыть его.

– Малин, – произнес он сквозь сон, – я не ус­пел сказать тебе об этом, но мне так ужасно не хватает Саги!

Она кивнула и погладила его по лбу.

– Мне тоже. Я так грущу по ней. Утром ты рас­скажешь мне, что произошло, ладно?

– Хорошо. И мы будем вместе ухаживать за ее мальчиками.

– Это самое малое, что мы можем сделать для нее.

Он тут же заснул. Поправив на нем одеяло, Ма­лин спустилась вниз, чтобы поесть. О своей уста­лости после поездки ей пришлось забыть.

Некоторое время она стояла и смотрела на креп­ко спящих малышей. У обоих были озабоченные лица. Она смотрела то на одного, то на другого несколько раз.

Потом отошла от постели. В душе ее воцарился глубокий покой. Наконец-то она нашла примене­ние своему прекрасному образованию.

Под ее опекой было трое мальчиков. И все трое так отчаянно нуждались в ней.

Это было великое и прекрасное чувство: быть нужным кому-то.

Маленький Хеннинг… Ну и денек выдался у него! Она невольно посмотрела в окно на дорогу. Но кареты с его родителями не было видно. И она не знала, ждать их или нет.

2

Между Хеннингом и Малин установилась чудес­ная дружба и полное доверие друг к другу. Они делили поровну всю работу по хозяйству, как это делали в свое время Хеннинг и Сага. Разница была лишь в том, что Малин была более земной, более энергичной, крепкой и уверенной в себе.

Она навела порядок в домашней экономике. Поскольку в окрестности было множество вилл, она нашла покупателей, желающих покупать у Хеннинга молоко, масло и другие продукты. Это давало ему хороший доход, поскольку люди, имев­шие виллы, были, как правило, состоятельными. Так что на Липовой аллее могли теперь подкарм­ливать нищих стариков.

Оба малыша, Марко и Ульвар, получали са­мый лучший уход. Кормилица регулярно прихо­дила к Марко, а для Ульвара они придумали более подходящий способ кормления.

У Хеннинга, конечно, было мало свободного вре­мени. И когда у него выдавалась свободная мину­та, он смотрел в окно на дорогу. Сначала он ждал с большим напряжением, будучи готовым в любой момент выбежать навстречу родителям. Иногда он выезжал верхом, чтобы встречать их, но возвращал­ся обратно. Один.

Потом он уже не проявлял такого рвения, и его глаза стали печальными. Малин видела это, но ничем не могла утешить его. Единственное, что она могла сделать, так это направить его мысли в другoe русло, отвлечь его внимание на работу или какие-то интересные занятия.

Но что его могло интересовать теперь?

И вот пришло письмо. От кампании, которой принадлежало судно «Эмма». Письмо было адре­совано «Мальчику Хеннингу Линду из рода Лю­дей Льда».

Они долго сидели за кухонным столом, прежде чем решились распечатать письмо. И Малин ви­дела, как надежда в глазах Хеннинга переросла в страх. Единственным его желанием было отсро­чить этот миг, заснуть и не просыпаться до тех пор, пока его не разбудят долгожданные слова об их возвращении.

Глубоко вздохнув, он решительно произнес:

– Вскрой письмо!

Малин тоже не испытывала особого желания делать это. Она предпочитала ждать и надеяться на радостный стук в дверь.

Она понимала, что ее долг – распечатать пись­мо. Нельзя было требовать от одиннадцатилетне­го мальчика, чтобы он…

И она решительно разорвала конверт.

Буквы вертелись у нее перед глазами, словно сами были напуганы чем-то. И совершенно мерт­вым голосом она прочитала ему содержимое пись­ма: «Выполняя наш печальный долг, уведомляем вас о том, что остатки парусного судна „Эмма“ были найдены недалеко от берега севернее Арендала. Два тела были выброшены на берег. Это не ваши родственники. Прошло уже столько време­ни, что мы вынуждены, к сожалению, признать, что все остальные пассажиры пропали без вес­ти».

Мужество покинуло их обоих. Они сидели за столом, пока не наступили сумерки, не смея под­няться.

Наконец тишину нарушил Хеннинг. Если Ма­лин думает, что он сражен этим известием, она ошибается.

– Их пока не нашли, – тихо, с горечью произнес он.

Она не знала, что ему на это ответить. Пра­вильнее было бы пресечь его иллюзии, но ей поче­му-то не хотелось этого делать. Возможно, она понимала, что мальчику нужна была хоть какая-то надежда, чтобы жить дальше? Известие о смер­ти родителей было бы для него слишком тяжелым. Он ведь пережил столько испытаний за свою ма­ленькую жизнь! Семья была светлым пятном в его жизни. С тех пор, как Сага ушла от него. Теперь с ним была Малин, и она пообещала самой себе не покидать его, пока он не станет взрослым.

– Да, – сказала она, – Их пока не нашли.

Казалось, он с облегчением вздохнул. Глубокий, почти беззвучный вздох облегчения.

Он рассказал ей о последней ночи. Они сидели возле печки до самой темноты, и он рассказывал и рассказывал. О Люцифере, отце детей, о черных ангелах с огромными крыльями, унесших Сагу, чтобы та не умерла. Он рассказал о той силе, ко­торую ощутил в себе, когда один из ангелов кос­нулся его. Он показал ей мандрагору, которую теперь он постоянно носил на шее. Он дал ей по­щупать ту ткань, в которую были завернуты мальчики. Теперь она была холодной, но от нее исходил ток тепла, защищавший малышей от ночного холода.

Она поверила ему. О Людях Льда рассказыва­ли много всяких удивительных легенд. Единственное, что они обсуждали в этот вечер, так это пла­ны относительно обоих мальчиков. Потомок одно­го из них должен был стать величайшим представителем рода Людей Льда. У второго было иное предназначение…

Они долго говорили об этом.

Кто из них кем будет? То, что Ульвар был мече­ным, не было никаких сомнений; Малин не хоте­лось говорить об этом, но ей иногда казалось, что она видит отсвет зла в глазах ребенка, когда она переворачивала или неловко брала его. Ульвар не любил купаться. Нормальные дети в таких случа­ях громко кричали и протестовали, а он нет. Он просто смотрел на нее своими желтыми глазами, в которых светилось что-то вроде ненависти.

От этого ей становилось не по себе. Ведь ему было всего несколько месяцев!

Тем не менее, она любила его. Он был таким креп­ким, таким стойким. И она испытывала чувство глу­бокой нежности к этому несчастному ребенку, стараясь делать ему только добро.

Марко она понимала еще меньше. Поведение Ульвара было вполне объяснимо. Но Марко…

Каким фантастически красивым он был! Чер­ные локоны, обрамляющие прекрасное лицо. Кожа у него была довольно темной, она казалась то зо­лотистой, то почти черной, в зависимости от осве­щения. От его прекрасного лица невозможно было оторвать глаз. Глаза у него были темно-серыми, почти черными, брови – превосходной формы, вы­разительная улыбка… Да, именно эта улыбка при­водила ее в замешательство. Поведение грудного ребенка не говорит еще об его характере, который сформируется позже. Но в поведении Марко было уже что-то законченное. И она знала, что именно: он размышлял! Для него она была не просто ниче­го не значащим пятном с приветливым голосом. Она была для него человеком, и он думал о ней, размышлял, кто бы это мог быть, или что она со­бой представляет.

Ей становилось от этого жутко! Она чувствова­ла, что за ней наблюдают. И к тому же он никак не выражал своего мнения о ней. Марко не кри­чал, когда она прочищала ему уши или когда в глаза ему попадало мыло. Он просто смотрел на нее, как это делал Ульвар. Но во взгляде Марко не было ненависти. Лишь ясное понимание. И на губах его появлялась легкая улыбка. И Малин не считала, что улыбка эта была равнодушной, груст­ной или ничего не значащей.

Двойняшки Саги были на самом деле странны­ми.

Но оба очень полюбили Хеннинга. Когда он под­ходил к ним, они в восторге били ножками. И он подолгу сидел возле них, разговаривал и играл с ними.

И когда Малин видела это, глаза ее наполня­лись слезами. Так трогательно было видеть этих троих, лишившихся родителей, мальчиков.

Она любила их всем сердцем.

Но больше всего радости доставлял ей Хеннинг. По крайней мере, пока, поскольку малыши только начинали расти.

Шли месяцы.

Кормилица перестала приходить, потому что теперь в этом не было надобности: мальчики уже могли есть другую пищу.

Оба уже сидели и производили впечатление сильных и здоровых. Ульвар больно щипался, когда ему что-то не нравилось. Марко же спокойно наблюдал за происходящим, день ото дня стано­вясь все более и более красивым. А вот внешность брата менялась в худшую сторону. Малин и Хеннинг настолько привыкли к нему, что он не казал­ся им страшным, но другие люди, время от времени заходившие к ним, вскрикивали от ужаса, увидев его. И тогда Малин спокойно просила их быть бо­лее осмотрительными. Ульвар же тоже был чело­веком, и никто еще не знал его характера: вырастет ли он ранимым или мстительным. «Но ведь он еще ничего не понимает», – усмехались ей в ответ, однако она замечала в их глазах озабоченность.

Хеннинг почти не заговаривал о своих родите­лях. Казалось, эта тема стала для него запретной, и Малин никогда не заикалась о них.

Она понимала, что мальчик ужасно боится го­ворить об этом, ему не хотелось, чтобы она однаж­ды сказала ему: вот видишь, Хеннинг, нужно смириться с тем…

Нет, она не решалась говорить с ним об этом. Со временем воспоминания о родителях поблек­нут, и он примет все, как есть.

Наступил 1862 год, и Хеннингу исполнилось двенадцать лет. Удивительно было то, что дела по хозяйству шли теперь лучше, чем это было при его родителях. И Малин поняла, что Хеннинг прирож­денный крестьянин, не то, что его отец Вильяр. Вильяру всегда хотелось найти для себя какое-то другое занятие, но ему пришлось осесть на Липо­вой аллее, этом последнем оплоте Людей Льда.

Им удалось нанять работника. Ведь какими бы усердными ни были Хеннинг и Малин, они не мог­ли порой справиться с трудоемкими работами, и к тому же они были очень заняты с малышами.

Работником у них был пожилой, добродушный мужчина. Не слишком развитый, разумеется, но он и не должен был быть таким. Самое главное, он хорошо относился к животным и был очень ис­полнительным. Напротив, о малышах он разгова­ривать вообще не желал, он даже не желал смотреть на них. Малин видела, как он однажды, увидев мальчиков на кухне, сложил в молитве руки и принялся торопливо, испуганно бормотать что-то. Она сделала вид, что ничего не заметила.

Малин нравилось работать до изнеможения и под вечер валиться с ног от усталости. Так у нее не было времени размышлять о своей жизни.

Она не отрицала того, что жизнь ее была слож­ной. Она знала, что ее родители, Кристер и Маг­далена, ждут не дождутся, когда она выйдет замуж и родит ребенка. Не давать же вымирать роду Людей Льда!

Люди Льда не должны были вымереть! Только они могли спасти мир, если Тенгель Злой проснет­ся и получит власть на земле. Смогут ли Люди Льда одолеть его, это другое дело, но только у них была светлая вода жизни, с помощью которой можно было бы свести на нет действие воды зла. Выжить было их долгом.

Отец и мать остались в Швеции одни. И здесь, в этом доме, находились последние представители рода Людей Льда.

Хеннинг, сын Вильяра, должен был когда-ни­будь жениться, если у него еще останутся на это силы после всей этой возни по хозяйству и с малы­шами.

А эти двое? Ульвара можно было не принимать в расчет, он был чудовищем, человекозверем. Но Марко…

Она не понимала этого ребенка.

Что касается ее самой, то она не думала, что когда-то выйдет замуж. Конечно, она была толко­вой и работящей, этого она не отрицала, но моло­дые люди никогда дважды не смотрели на нее. И если кто-нибудь на ней и женится, так это какой-нибудь вдовец, оценивший ее здравый смысл и порядочность, увидевший в ней работящую, вер­ную жену, способную взять в свои руки уже гото­вую семью и дом и которой можно командовать, будучи уверенным в том, что она исполнит любое указание наилучшим образом. И которая, к тому же, может родить нескольких здоровых детей.

Но Малин не хотела выходить замуж за стари­ка.

Она была счастлива теперь, заботясь о троих мальчиках, которые нуждались в ней, Вот почему она старалась заглушить тяжелой работой мысли об упущенных возможностях.

Ей уже исполнилось двадцать лет, теперь она могла самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Возможно, это было рановато, но Малин всегда проч­но стояла на земле. С иллюзиями она давно уже распрощалась. Пара бурных влюбленностей в Швеции закончилась для нее разочарованием. Предметы ее пылкой страсти даже не обратили на нее внимания. Один из них сошелся с ее подругой. Другой был молодым учителем в школе диаконисс. В течение нескольких месяцев она пыталась пой­мать его взгляд и внушала себе, что он тоже иногда посматривает на нее. Но однажды он, нахмурив брови, сказал: «Мне кажется, я вас раньше не ви­дел, сестра». И, прежде чем она успела ему что-то ответить, он равнодушно отвернулся и принялся беседовать с коллегой.

И тогда Малин поняла, что на поклонников ей рассчитывать нечего. И тогда она решила отпра­виться в Норвегию, чтобы помочь Саге.

Как хорошо, что она приехала вовремя! Теперь она могла быть поддержкой для трех одиноких мальчиков.

И теперь, видя безграничное доверие малень­кого Хеннинга, она со страхом думала, что было бы, если бы она не приехала.

Малин взвалила всю ответственность на свои плечи. И это не было для нее бременем.

Двойняшки вовремя научились ходить, хотя сна­чала им пришлось много раз падать, перебираясь из комнаты в комнату и через порог, который ка­зался им высокой горой. У Малин и Хеннинга прибавилось забот, и особенно активным и предпри­имчивым был Ульвар. С самого начала на нем ле­жала печать зла, но теперь, когда он стал понимать, на что способен, с ним стало по-настоя­щему трудно иметь дело. Малин и Хеннинг так иногда уставали от него к вечеру, что мечтали толь­ко о том, чтобы он поскорее заснул.

Марко шел своим собственным путем. Это был очень спокойный, преисполненный таинственнос­ти ребенок, настолько красивый, что больно было смотреть на него. Он часто улыбался, спокойно и нежно, взгляд у него был мечтательным. Он гово­рил не так много, как агрессивный Ульвар, но братья болтали друг с другом на своем детском языке, которого никто больше не понимал. И они хорошо уживались вместе, какими бы разными они ни были.

Малин бывало не по себе всякий раз, когда она возилась с Ульваром. Она так никогда и не привыкла к его уродливому телу с костлявыми конеч­ностями и острыми плечами. Что ожидает этого бедного ребенка? Сколько недоверия и непонима­ния встретится ему в жизни? Она и Хеннинг не могли находиться при нем всегда. И к тому же Ульвар не слишком-то считался с ней. Иногда ее обижала его грубость, но она говорила себе, что иначе он не может. Она знала только, что если этот мальчик вообще был способен испытывать к кому-то привязанность, то он испытывал ее к Мар­ко. На втором месте после Марко для него стоял Хеннинг. Малин же он воспринимал как необхо­димое зло.

Хеннинг изумлял ее. Он был потрясающе тол­ковым, и все, за что бы он ни брался, удавалось ему. И Малин думала о том, что он ей рассказы­вал: о том, что черный ангел положил на него руку и сказал, что он должен теперь занять место Саги и стать избранным…

Да, похоже было, что над ним властвует какая-то сила, несущая его через все трудности и скор­би. Словно внутри него горел свет. А она? Разве это была случайность, что она прибыла в нужное время? Может быть, незримые защитники малень­кого Хеннинга тоже приложили к этому руку?

К тому же у него была мандрагора. Но она не знала, какую роль играет мандрагора в его успе­хах.

Но ничто не дается даром! Сила, полученная Хен-нингом, нужна была ему для выполнения тяжелой работы по хозяйству. А вообще-то трудностей у них хватало. Иногда ей приходилось обращаться за по­мощью к родителям, прежде всего за экономичес­кой, конечно, но иногда ей бывали нужны вещи, которые невозможно было достать в обедневшей Норвегии и которые, как она знала, были в Шве­ции. Сначала датчане в течение нескольких столе­тий считали страну своим вассалом, теперь на их место пришли шведы.

Но, несмотря на это, норвежцы продолжали жить своей жизнью, развивать свою культуру, не обращая внимания на то, что другие с презрением называли их провинциалами.

Кристер и Магдалена постоянно помогали сво­ей единственной дочери, независимо от того, что она у них просила.

Обилие вилл в округе свидетельствовало о том, что туда переселилось множество зажиточных людей.

Вместе с ними в округ проникали и нежела­тельные субъекты. Появилось множество домуш­ников. Люди постоянно на них жаловались, а ленсман не мог поймать их.

Малин не слишком обращала внимание на эти слухи, у нее не было времени думать об этом. По ее мнению, Липовая аллея была слишком ничтож­ным имением по сравнению с большими, совре­менными виллами, и не представляла никакого интереса для воров.

Она не понимала, что могло привлечь грабите­лей на Липовую аллею, пока они не явились туда. Сначала она подумала, что их привлекла сама красивая аллея из лип и что они подумали, что в маленькой крестьянской усадьбе есть какие-то богатства. Но это было не так…

Однажды осенней ночью она проснулась от ка­кого-то звона. Потом услышала шепот. Малин села на постели, сердце у нее тяжело стучало. Только теперь она поняла, какими беззащитными они были. Хеннинг спал, и ей не хотелось будить его.

Мальчики в его возрасте часто бывают несмыш­леными и набрасываются на преступников, не подозревая, как они опасны.

Она должна была справиться со всем сама.

Комната была освещена холодным лунным све­том.

Малыши крепко спали в кроватке, стоящей ря­дом с ее постелью. Из комнаты Хеннинга доноси­лось ровное дыхание.

Малин встала, надела туфли и халат. Постояв некоторое время, прислушиваясь к доносящимся с нижнего этажа звукам, она взяла кочергу и по­шла к лестнице.

Их было двое. В руках одного из них была све­ча, их хриплый шепот напугал ее.

– Нет, черт побери, – сказал один из них, – В этой старой халупе не может быть никаких сокро­вищ!

– Могу поклясться, что есть! Ты что, никогда не слышал о великих сокровищах Людей Льда? Слу­хи об этом распространились до самой Кристиании.

– Ни черта! Если бы у них были такие сокрови­ща, ты думаешь, они жили бы в таком убогом до­мишке?

– Вы правы, – как можно более холодно произ­несла Малин, спускаясь вниз по ступеням. – Это правда, что существует нечто, называемое сокро­вищами Людей Льда, но вряд ли это представля­ет для вас интерес.

Услышав ее голос, они замерли на месте. Они стояли неподвижно, уставясь на нее.

– Господи, – произнес один из них, не ожидая ее появления.

– Вот тебе и сокровища, – сказал другой.

– Эти сокровища состоят из старинных лекарствен­ных препаратов,– сказала Малин, надеясь, что они не услышат, как дрожит ее голос.– Они представля­ют ценность только для нас. Так что будьте лю­безны покинуть этот дом.

Один из них прищурил глаза.

– Говоришь, старинные лекарства? Думаю, что ты должна нам показать это, малышка.

«О, Господи, – подумала Малин, – Что я наде­лала?»

Другой, имевший менее богатый запас слов, нетерпеливо спросил:

– На кой черт нам эти старинные лекарства? Первый шикнул на него:

– Я знаю одного коллекционера, который хоро­шо за это заплатит! А ты попридержи язык! Обращаясь к Малин, он сказал:

– Ты отдашь нам эти старинные лекарства, не так ли? Тогда мы не тронем тебя.

– К сожалению, они находятся не здесь, – отве­тила Малин. – Но если вы сейчас же уйдете, я никому не скажу про ваше посещение.

Тот, по своей глупости, подошел к ней поближе и воскликнул:

– Нет, вы только послушайте ее! Ты хочешь ска­зать, что у тебя ничего нет? Мы проломим тебе башку, если ты сейчас же не принесешь нам эти штучки!

На лестнице показался полусонный Хеннинг.

– Что случилось, Малин? – спросил он.

– Иди и ложись, – торопливо ответила она.

– Вас здесь несколько? – спросил незадачли­вый вор.

– Здесь только дети.

– Ты слышал, здесь только дети, – пробормотал его сообразительный напарник. – Послушай, мальчуган, спустись-ка вниз, нам нужно погово­рить с тобой.

Малин, моментально поняв, что они хотят взять Хеннинга в качестве заложника, закричала в от­чаянии:

– Нет, не спускайся, оставайся наверху! Один из грабителей шагнул вверх по ступеням и схватил ее за руку.

– Заткнись, сестричка, иначе тебя ждут непри­ятности!

– Ой! – воскликнула Малин. – Отпусти, мне больно!

И она не могла остановить Хеннинга, когда тот проскочил мимо нее и принялся молотить кулака­ми того, кто держал ее. Она замахнулась на на­летчика кочергой, но другой в это время выхватил кочергу у нее из рук.

– Значит, так, – холодно произнес один из на­летчиков, – твоя игра теперь уже закончена.

Одной рукой он крепко схватил Хеннинга, дру­гой же сжимал руки Малин, приблизив к ней свое ухмыляющееся потное лицо. Вынимая складной нож, он самым недвусмысленным образом прижал ее к себе.

– Отпустите мальчика, – жалобно просила она. Хеннинг закричал.

– У меня нет при себе мандрагоры, – захныкал он, – Она осталась наверху. Отпусти Малин, не­годяй!

Оба грабителя грубо расхохотались. Перевес был на их стороне.

И тут внезапно раздался грохот, словно оглу­шительный раскат грома, и все помещение осве­тилось ослепительным светом. Грабители отчаянно завопили и повалились на пол, корчась в судоро­гах.

Малин уставилась на Хеннинга.

– Что произошло? – побледнев, спросила она.

– Это обрушилось откуда-то сверху… – шепо­том ответил он.

Они посмотрели наверх. И в свете луны они уви­дели носы обоих мальчиков, просунутые между планками деревяной загородки. Малыши встали без посторонней помощи и теперь с большим удов­летворением и важностью взирали на происходя­щее внизу.

Мужчины неподвижно лежали на полу.

– Господи! – прошептала Малин. – Боже мой!

– Они дышат, – сказал Хеннинг. – Эти прохо­димцы живы, оба.

Она быстро сообразила что к чему.

– Хорошо, что это так, а то у нас могли быть неприятности с властями. Свяжи их, Хеннинг, и по­скорее, пока они не проснулись! А потом разбуди работника и попроси его, чтобы он привел ленсмана. А я займусь детьми.

Она с усилием поднялась по лестнице, еле во­лоча ноги. Ей трудно было смотреть малышам в глаза.

И помещение наполнил хриплый, переливчатый смех Ульвара.

«Господи, что же мы держим у себя в доме? – со страхом подумала она, опускаясь перед ними на колени и обнимая их обоих. – Это может плохо кончиться! Ведь он может так поступить и с нами, с Хеннингом или со мной, или с любым другим! Нет, нет, этого мы не допустим, мы с Хеннингом. Никогда!»

– Все-таки спасибо, малютка Ульвар, – прошептала она, касаясь щекой его жестких волос. – Спасибо за то, что ты нас, вопреки всему, любишь! Я так благодарна тебе!

«Ничего себе, беззащитный, – подумала она при этом. – Господи, какая ирония!»

Схватив ее за волосы, Ульвар рванул их с та­кой силой, что она едва смогла сдержать крик. Его восхищенный смех наполнял собой весь дом.

3

Больница была не особенно старой, но здание было плохо построено и быстро износилось. К тому же оно было запущенным. Под закопченным потол­ком развевалась паутина, краска на стенах облу­пилась. И никто не обращал внимания на то, что каждый раз, когда открывалась дверь, под крова­тями перемещались облака пыли.

Ведь это была общественная больница. Хотя «общественность» обычно лечилась у себя дома под присмотром родственников. Сюда же попада­ли только те, у кого не было родственников. Это заведение можно было назвать приютом для бед­ных, если бы одна милосердная христианская орга­низация, пожелав сделать хоть что-то для мало­имущих, не оснастила здесь операционную и не отдала ее в распоряжение врача и его маленького штаба помощников. Эффективных средств лече­ния здесь не было, и каждый раз, когда больному оказывали милость и помещали его в больницу, бедняга горько плакал и прощался с жизнью.

И правильно делал. Смертность здесь была высокой, те же, кто выживал, выходили отсюда еще более ослабевшими, чем были в самом нача­ле.

Возможно, говорить так было бы преувеличени­ем, но образцовым заведением эта больница не была.

Врач делал обычный обход. Подойдя к постели одного из пациентов, он со вздохом спросил:

– Собственно говоря, что у тебя болит? Диаконисса, сопровождавшая его, шагнула впе­ред и и с упреком произнесла:

– Мы не можем вышвырнуть его на улицу, док­тор.

– Да, да, это верно, – пробормотал врач. – Ему ведь негде жить. Поступил кто-нибудь еще?

– Да, в женское отделение. Мы не знаем, где разместить этих людей, но наше чувство милосер­дия подсказывает нам, что мы должны оставить их здесь.

– Разве не могут они отправиться в какую-ни­будь ночлежку? Здесь они только занимают мес­то.

– В данный момент все переполнено. Остается только ждать, что кто-нибудь умрет.

– Если только этот не опередит всех, – тихо сказал врач. – Он просто кожа да кости. Он ест что-нибудь?

– Да, его кормят сестры милосердия. Им уда­ется впихнуть в него что-нибудь утром и вечером. Но он даже не реагирует на это.

Доктор приподнял руку больного, лежащую на сером шерстяном одеяле.

– У него только два пальца. Со второй рукой дело не лучше. Но нам удалось, по крайней мере, предотвратить омертвение ткани в ногах. Хотя… какая польза от этого?

Он снова повернулся к диакониссе.

– А женщина? Есть какие-нибудь признаки улучшения?

– Она хорошо ест и ходит. Но она не в состоя­нии жить вне стен больницы, доктор. У нее полная неразбериха в голове.

– И что же она говорит?

– Сплошной вздор. И к тому же на каком-то другом языке, я лично ничего не понимаю.

– И они единственные, кто выжил?

– Да. Все остальные погибли.

Врач снова вздохнул и посмотрел на лежащего в постели доходягу. Глаза человека были закры­ты, он был похож на скелет.

– Пусть остается здесь, пока не освободится место в доме отдыха, – сказал врач. – С такими, у кого нет родственников, дело безнадежно… Ведь должен быть такой закон, который…

Не закончив предложения, он направился даль­ше. Взгляд диакониссы стал очень строгим, пото­му что она хорошо понимала, что имел в виду док­тор.

В ее обязанности входило присматривать за этим бедным мужчиной. За женщиной тоже, но та была не в своем уме, и ее можно было поместить в соот­ветствующее заведение. Куда хуже было с этим красивым мужчиной…

Снова голоса!

Он давно уже слышал голоса, но был не в состо­янии ответить. Иногда ему казалось, что он отвеча­ет, но с губ его не срывалось ни звука. Он чувство­вал себя таким усталым, таким усталым, ему хотелось только спать.

Эти люди, иногда приходившие, чтобы засунуть ему что-то в рот… Он злился на них, но ничего не мог поделать. Его рот заполнялся какой-то жид­кой кашей, и он вынужден был глотать. Каша была невкусной, клейкой и вязкой, ему совершенно не хотелось ее есть, но они настаивали. Они не ухо­дили, пока он не проглатывал несколько ложек. Эта каша застревала в горле.

Что произошло, где он находился, почему мозг его отказывался работать? Стоило ему о чем-то подумать, как мысли улетучивались, словно ту­ман на ветру.

Он даже не помнил, кто он такой, и никак не мог понять это. Временами в его сознании всплы­вали какие-то лица и имена, но, прежде чем он успевал разобраться, что это было, они исчезали.

Это был кто-то… кто должен был получить от него известие?

Нет, нет, все ускользало от него.

Однажды среди обычных голосов послышался новый. Какой-то властный голос, которого он рань­ше не слышал. Он вообще с большим трудом по­нимал, что говорилось вокруг него, он различал только отдельные слова и тут же забывал их. Ему казалось, что окружающие его в пустом простран­стве голоса говорят слишком быстро и неразбор­чиво.

Но этот новый голос говорил громко и ясно, на каком-то странном языке. Но теперь он начал по­нимать этот язык лучше.

Человек с властным голосом говорил что-то о плохом лечении. Здесь нужно было то-то и то-то, еда была плохой, а от этих слабеньких лекарств никто никогда не поправится. А впрочем, это не­плохая больница, успокаивал громкий голос, но что можно ожидать от провинции, в которой нет того-то и того-то…

Прошло какое-то время, и он стал замечать, что ему стало намного лучше. Возможно, еда стала луч­ше? Он уже не чувствовал такой смертельной уста­лости, веки уже не были так налиты свинцом. И вот наступил день, когда он смог поднять руку. Но она показалась ему какой-то странной, что-то было с ней не в порядке. Часть руки отсутствовала?

Он напряг свою память. Слабые, слабые воспо­минания. И на первом плане здесь был страх – страх по ту сторону всякого понимания. Страх за кого-то другого, человека, который был ему дорог. И страх за того, который должен был получить от него известие. Этот человек так близок был его сердцу, он испытывал к нему столько теплых чувств, к этому… маленькому?.. Нет, воспомина­ния снова ускользали от него.

Как тяжелы его веки…

Кто-то крикнул возле него:

– Позовите доктора! Он открыл глаза! Шум и гам вокруг него. Какой-то голос сказал:

– Ты слышишь меня? Ты что-нибудь слышишь?

Он снова попытался открыть глаза, но это ему не удалось. Он попробовал пошевелить пальцами, но пальцев у него не было.

– Смотрите, он шевелит губами, он пытается что-то сказать!

– Сестра, принесите что-нибудь покрепче! При­несите вина!

Во рту у него стало горячо. Но это было прият­ное ощущение, он помнил этот вкус. И, внезапно вспомнив, что это было ему запрещено, он попы­тался отвернуть голову в сторону.

Но несколько капель попало в горло, и он за­кашлялся. И пришел в себя.

Теперь ему было легче открыть глаза.

Мрачный, закопченный потолок. Он и раньше видел его, поскольку время от времени приходил в сознание. Вокруг него были чьи-то лица. Совер­шенно незнакомые лица; он остановил взгляд на одном строгом, но дружелюбном женском лице. Лицо было немолодым, но он знал, что эта женщина поймет его. Она испытывала симпатию к нему. Женщины здесь были одеты в униформу сестер милосердия. Или это была одежда диако­нисе?

Он попытался что-то сказать, но из горла у него вырвался только хрип. В конце концов, не отры­вая глаз от женщины строгого вида, он сумел вы­давить из себя:

– Где я?

Она тут же ответила:

– Ты находишься в Тистеде, в Дании. Ты норве­жец?

Подумав, он ответил:

– Думаю, что да.

Они смотрели друг на друга.

– Ты-то норвежец! Но другая говорит на совер­шенно непонятном языке.

«Какая еще другая?» – хотелось спросить ему. Но силы у него уже иссякли. Он снова впал в за­бытье, совершенно не замечая, как они трясли его, чтобы снова привести в чувство.

Прошло двое суток, прежде чем он снова от­крыл глаза, на этот раз на более длительный срок. Строгая, но дружелюбная диаконисса время от времени подходила к нему и пыталась установить с ним контакт, но он чувствовал себя слишком усталым и обессилевшим.

Но однажды утром, когда она подошла к нему, он заметил, что его спутанные мысли начинают выстраиваться в какую-то последовательность.

Ему надо было что-то спросить у нее.

– Та… другая… – хрипло произнес он.

– Какая другая? – спросила она.

Но он уже потерял ход мысли.

Медленно к нему возвращались картины. И в них неизменно присутствовал страх. Страх не за себя, а за того, кого он держал в своих руках, кто был уже на грани смерти. Он должен был обере­гать этого человека. День и ночь он пытался это делать…

Холод, жажда…

Он промерз до костей.

В памяти возникла страшная картина: вода! Вода, вода, повсюду эта холодная, соленая вода! Он ненавидел эту воду, потому что она хотела от­нять у него того, кого он любил.

Но ненависть была не самым сильным чувством. Еще более сильным было чувство ответственности за другого. Ответственности за ту, кого он держал в своих руках.

– Белинда! – произнес он вслух. Диаконисса, стоявшая рядом, тут же поверну­лась к нему.

– Что ты сказал?

– Белинда. Ее зовут Белинда.

– Кого?

– Мою жену. Которую я держал на руках. Где она? Если она жива, я должен…

Он вдруг почувствовал страшное беспокойство, которое было ему во вред.

– Ну, ну, успокойся, – сказала диаконисса, по­удобнее укладывая его в постель.

– Вы говорили о другой, – сбивчиво шептал он, чувствуя, что силы опять покидают его. Ему нуж­но было все узнать, пока он снова не провалился в небытие.

Сев на край его постели, она решительно при­слонила его к подушке.

– Сейчас я тебе все расскажу, молодой чело­век…

Он не чувствовал себя особенно молодым, но все-таки немного успокоился. Он наконец понял, что так лучше для него.

И она спокойно сказала:

– Ты приплыл сюда на маленькой шлюпке, на крохотном ялике. Рыбаки заметили шлюпку неда­леко от берега. В шлюпке было четверо. Двое были мертвы. Ты и еще одна женщина выжили. Вот и все.

– Она была у меня на руках? – перебил он ее.

– Об этом я ничего не знаю. Я знаю только, что она теперь находится в этой больнице и что разум ее помутился. Что же касается тех бед, которые вы пережили, то об этом я ничего не знаю.

Белинда? Разум ее никогда не отличался осо­бой силой, особой одаренности никто в ней не за­мечал. Но она всегда была в здравом уме.

– Мне нужно увидеть ее! Диаконисса колебалась.

– Я попробую уладить это, – сказала она нако­нец. – Но не надейся на многое! Может быть, это вовсе не она, или же ты будешь совершенно разо­чарован, увидев ее душевное состояние.

Он горячо кивнул ей. Главное для него было узнать все. Сердце его готово было выскочить из груди, он понимал, что такое напряжение для него теперь вредно, но ничего не мог поделать с собой. Ему бы только не потерять сознание, остальное не так важно.

Сестра милосердия нерешительно огляделась по сторонам. И тут он обнаружил, что не один в ком­нате, что там стояло множество кроватей, заправ­ленных грязным, нищенским бельем, на которых лежали в основном старики, тупо смотревшие в его сторону. Кто-то непрерывно стонал в другом углу. Все помещение было пропитано затхлой во­нью, но он так долго лежал здесь, что уже привык к этому. Во всяком случае, мог это выносить. И даже запах карболки не мог пересилить эту вонь.

Он понял, почему диаконисса медлит. Можно ли было впустить сюда женщину? Но поскольку он сам не мог встать с кровати, он горячо упраши­вал ее привести к нему ту женщину с лодки.

В конце концов она кивнула и вышла. Она ска­зала, что поговорит об этом с доктором.

Ожидая ее, он пытался осознать собственное состояние, взглянуть на себя глазами окружаю­щих. Ему хотелось произвести на всех благопри­ятное впечатление. Теперь он знал, кто он такой. Вильяр Линд из рода Людей Льда, а то маленькое существо, которое согревало его сердце и должно было получить известие о том, что он жив, был его сын Хеннинг, оставшийся в Норвегии.

Все становилось на свои места. Он прикиды­вал, сколько он уже лежит здесь. Какое-то внут­реннее чувство подсказывало ему, что он лежит здесь уже долго. Ощупав свой подбородок, он об­наружил, что у него выросла длинная борода. А ведь он всегда был гладко выбритым! Но он обна­ружил и кое-что еще. Рука, прикоснувшаяся к под­бородку, не была целой. Он не осмеливался взгля­нуть на свои руки. И когда он наконец решился на это, он был глубоко потрясен. Почти все паль­цы у него отсутствовали. Ему показалось, что он лишился части себя самого – это было очень стран­ное чувство.

Он спрятал свои изуродованные руки под ды­рявое шерстяное одеяло.

Время шло. Что же они не идут? Он чувствовал усталость, но ожидание заставляло его бодрствовать.

А если это не Белинда? А если она погибла?

Нет, нет, только не это!

А если она не узнает его? Он стал таким худым, кожа да кости. Волосы были длинными и спутан­ными, глаза глубоко запали. Он подумал, что по­хож теперь на Иоанна Крестителя в пустыне с длинными волосами и бородой, в истрепанной одежде, питавшегося травами.

Но теперь ему хотелось выглядеть прилично. Словно он собирался встретиться с Белиндой в первый раз!

Если это только она!

Он попытался вспомнить остальных, находив­шихся в шлюпке. Сначала их было шестеро. Двое утонули. А те, что остались…

Он был тогда таким истощенным, обморожен­ным и измотанным, что не мог даже пошевелить­ся. Он помнил только свои руки, сжимавшие нахо­дившуюся без сознания Белинду. Была ли в шлюпке еще женщина? Да, была.

И это она могла теперь находиться в больнице.

Он не желал ей смерти, но…

Дверь открылась. Вошла диаконисса. Она вела за руку какую-то женщину.

– Белинда! – хотел сказать он, но от волнения не мог вымолвить ни звука.

– Вот твоя жена, – сказала диаконисса и под­вела Белинду к его кровати. Ее появление вызва­ло настоящий переполох в комнате, но сестра ми­лосердия шикнула на остальных.

– Смотри, вот твой муж! Ты узнаешь его?

Разве это глаза Белинды? Господи, что же стряс­лось с ней?

Она бессмысленно смотрела на него. В ее опус­тошенном взгляде был испуг. И все-таки… Разве не промелькнуло в ее взгляде что-то вроде удивле­ния, как при виде человека, которого когда-то знал, но никак не можешь вспомнить?

Что-то такое в нем было Белинде знакомо.

Она была худой и непричесанной, одета в выц­ветший больничный халат, однако она показалась ему такой же красивой, как и прежде. Ведь в гла­зах Вильяра Белинда всегда оставалась красави­цей, хотя другим ее внешность казалась весьма посредственной. Он так горячо любил ее! И было больно видеть, что она лишилась рассудка. Но он не осмеливался показывать ей свои руки, не хотел пугать ее, напуганную его видом, готовую в лю­бую минуту убежать.

В глазах ее было замешательство, совсем как у сбитого с толку ребенка.

Он видел ее, как в тумане, потому что глаза его были полны слез.

И тут она заговорила.

Вильяр был в шоке. Он-то понимал ее бессмыс­ленные слова!

Повернувшись к диакониссе, он сказал:

– Много лет назад я слышал от нее такую бол­товню: она имела обыкновение говорить так с на­шим маленьким сынишкой.

Диаконисса ничего не ответила. Вид у нее был обеспокоенный. Она решила, что их сын был с ними в лодке и что Белинда лишилась рассудка, поте­ряв ребенка.

– Белинда, ты узнаешь меня? – умоляюще про­изнес он – Я же Вильяр, твой муж! Мы прожили вместе столько лет!

Тень набежала на ее глаза, но взгляд ее остал­ся по-прежнему пустым.

И у него сжалось сердце от невыносимой тоски.

Из груди вырвался болезненный стон, все поплы­ло перед глазами, его душа и тело не могли при­нять этого, не могли смириться с таким разочаро­ванием, с таким отчаянием.

Ему так много надо было сказать ей. Но созна­ние одолела тьма, как он ни старался противить­ся этому.

Белинда осталась возле него. Сев на край его постели, она продолжала разговаривать с ним на своем детском языке.

Диаконисса внимательно смотрела на нее. Все движения Белинды, ее голос и выражение ее лица были ужасно неестественными. Похоже, она не понимала, с кем имеет дело, она считала, что пе­ред ней грудной ребенок, нуждающийся в ее по­мощи.

Этот мужчина был теперь для нее грудным ре­бенком, которого она должна была опекать. Диакониссе оставалось только гадать, что еще взбре­дет ей в голову. Похоже, она не боялась своего мужа, наоборот, она по-своему узнавала его. Но не могла соотнести свои представления о нем с действительностью.

Бедная женщина! Она была безнадежно поме­шанной.

Диаконисса попыталась увести ее обратно в женское отделение. Но Белинда изо всех сил вце­пилась в край постели, боясь, что ее заставят поки­нуть этого человека, который теперь так нуждал­ся в ней.

Нуждался в ней? Диаконисса была женщиной христианского склада , лицемерие или расчетливость были ей чужды. И она поняла, что Белинда чувству­ет что-то вроде ответственности за этого человека.

– Ты можешь помочь мне подстричь ему воло­сы? – сухо спросила она. – И побрить его?

К своему собственному изумлению она обрати­лась так к Белинде. До этого ни у кого с ней не было контакта, но теперь Белинда поняла, о чем идет речь.

Это был огромный прогресс.

Диакониссе принесли ножницы и все, что тре­бовалось для бритья. Терять время было нельзя.

Казалось, угасшие чувства Белинды снова про­снулись, когда у нее появилась возможность забо­титься о ком-то. Она стригла находящегося без сознания Вильяра так осторожно, так осторожно, что диаконисса была просто тронута. И когда бо­рода была сбрита, а волосы острижены, в глазах Белинды зажглось что-то вроде удивления.

«Рано или поздно она начнет узнавать его, – подумала диаконисса, – Но желательно ли это вообще? Тогда она вспомнит о сыне, которого они потеряли. Может быть, ей лучше остаться в ее нынешнем состоянии? В мире своих фантазий?»

Когда наступил вечер, диакониссе пришлось хитростью уводить Белинду в женское отделение. Ей пришлось пообещать лишившейся рассудка женщине, что на следующий день ей снова позво­лят ухаживать за ним.

На следующее утро диаконисса пришла в па­лату и увидела, что Белинда уже сидит на посте­ли Вильяра и кормит его жидкой кашицей, кото­рая так пошла ему на пользу последнее время. Он был уже не в бессознательном состоянии, а скорее в каком-то полусне, и это давало возможность кор­мить его.

Мужчины в палате были страшно возбуждены ее присутствием: одних это возмущало, другие вели себя просто бесстыдно, остальные же ничего не понимали, находясь в состоянии прострации.

Белинда не видела и не слышала ничего вок­руг, для нее существовал только Вильяр.

Диаконисса переговорила с врачом.

И он тут же принял решение:

– Мы выпишем их, тем самым освободив место для новых пациентов! Очередь просто бесконечна! Пусть она ухаживает за ним! Ему стало уже луч­ше, и со временем он сам сможет заняться ею.

– Но им негде жить!

– Старому Йепсену из Хвидемосе давно пора перебраться сюда, просто не было места. Если мы их выпишем, он придет на их место. Их просто нужно поменять местами.

– Но ведь домик Йепсена такой убогий, это просто одинокая хижина!

Они принялись спорить, и в конце концов диаконисса сдалась. Она уже привязалась к несчаст­ной паре и позаботилась том, чтобы их перепра­вили в маленький домик Йепсена, чтобы у них была еда и топливо. Когда их доставили в больницу, у Вильяра при себе был кошелек с деньгами. Она сберегла этот кошелек и теперь вернула ему, по­весив на шею, как это и было в самом начале.

–Храни вас Господь, – сказала она, когда они уже сидели в карете; он был по-прежнему в полубессознательном состоянии, а женщина была явно рада тому, что он теперь находится на ее попечении.

На этой же карете в больницу доставили тяже­лобольного Йепсена.

И вот Белинда осталась одна со своим беспо­мощным мужем.

Она старалась изо всех сил, но у нее, как пра­вило, ничего не получалось. Ей далеко было до того, чтобы самостоятельно справляться с хозяй­ством, а тем более – ухаживать за другим челове­ком.

Но ее желание заботиться о нем было безгра­нично. Она не знала, кто он такой, просто он так или иначе был ее знакомым и теперь нуждался в ее помощи. В этой грязной маленькой хижине, за­валенной старым, вонючим тряпьем и остатками пищи, среди мышей и блох, она думала только о том, чтобы ее «маленький ребенок» чувствовал себя хорошо. Она не замечала вокруг себя грязи. Но она кормила Вильяра и ухаживала за ним так, словно он был принцем. Вскоре он очнулся от об­морока, но был слишком слаб, чтобы встать, и ему оставалось только лежать и принимать ее заботу.

Вильяр хорошо понимал, что его нынешнее пла­чевное состояние объясняется не только тем, что он в течение долгих дней мерз в открытой шлюп­ке. Впрочем, испытаний на его долю выпало не­мало; большинство в шлюпке погибло – от обмо­рожения или от голода, он точно не знал. Возможно, от того и другого. Нет, он был серьезно болен, и он понимал, в чем дело. У него осталось смутное вос­поминание о боли в груди и о сильном кашле, это было в первое время его пребывания в больнице. Смертельная опасность миновала, но с легкими у него было не в порядке, он ощущал это, когда пово­рачивался или делал глубокий вдох. Однажды, когда Белинды не было дома, у него начался страш­ный приступ кашля с кровью. Он скрыл это от нее, опасаясь, что она на захочет иметь дело с настоящим больным.

Сам же Вильяр был напуган.

Им нужно домой, как можно скорее, а он лежит тут, совершенно беспомощный! Он даже не в си­лах разговаривать!

Тем не менее ему казалось, что это он несет от­ветственность за нее. Их отношения были такими трогательными!

Диаконисса тоже так считала. Она теперь час­то думала о них, гадала, как они так справляют­ся, ей хотелось увидеть их. Но у нее было слишком много забот в больнице, у нее не было ни одной свободной минуты. И у каждого несчастного, по­павшего в больницу, была своя история, своя судь­ба, своя трагедия. Всем им она должна была от­давать свое сердце и свою душу. Она заставляла себя забыть о норвежской паре, которая теперь жила так далеко, что ей пришлось бы отпраши­ваться, чтобы навестить их.

Йепсен не вернулся домой: переезд в больницу был таким потрясением для него, что он умер от страха. Возможно, он попал на небо и вкушал те­перь вечное блаженство? Во всяком случае, Вильяр и Белинда ничего не знали о его судьбе, они полагали, что живут в чужом доме, и от этого им не становилось веселее.

И вот однажды Вильяр почувствовал себя дос­таточно сильным, чтобы разговаривать. Он не ос­меливался говорить с ней с тех самых пор, как они покинули больницу.

– Белинда, – хрипло прошептал он.

Быстро повернувшись к нему, она испуганно посмотрела на него и сказала: – Тсс!

Ему пришлось долго и настойчиво объяснять ей, что они муж и жена. Он говорил, чувствуя, как иссякают его силы.

– Белинда, ты должна написать домой.

Ах, как мучила его мысль об этом все то долгое время, когда он был даже не в состоянии пошеве­лить рукой, произнести слово!

Она смотрела на него, совершенно ничего не понимая.

– Я… не могу сам написать, Белинда. И не смо­гу впредь, мне просто нечем держать перо. Ты должна написать Хеннингу, нашему маленькому мальчику! Он должен знать, что мы живы.

Покачав головой, Белинда закрыла руками уши, ей не хотелось слышать, что он говорил.

– Дорогая, ты помнишь Хеннинга? – ласково спросил он.

Она помнила его, но эти воспоминания были искаженными.

– Хеннинг слишком мал, он не умеет читать, – ответила она. И это были ее первые слова на нор­мальном языке.

– Хеннингу уже одиннадцать лет! Она испуганно воскликнула:

– Нет, нет! Ты не должен так говорить! Он еще грудной ребенок.

Вильяр закрыл глаза.

– Тогда кто же я, Белинда?

– Маленький ребенок.

– Нет, нет, нет, ты просто фантазируешь! Я же отец Хеннинга. А ты его мать, Белинда. Чего же ты так испугалась? Какой правде ты не хочешь смотреть в глаза?

Она ничего не ответила, вид у нее был несчаст­ный.

– Ну, хорошо, – устало произнес он, – тогда напиши Саге…

Он уже был не в силах говорить.

– Сага? – удивленно спросила она.

О, Господи! Как же можно ей объяснить все это?

– Дорогая, не могла бы ты просто написать письмо, без всяких лишних вопросов?

Сначала она просто стояла, опустив голову, удивленно, непонимающе, тупо глядя на него. По­том произнесла слова, которые можно было на­звать разумными:

– У меня нет бумаги.

Вильяру не следовало бы на нее сердиться, по­скольку она была не виновата в своем недомыс­лии. Однако он уже открыл рот, чтобы выкрик­нуть ей, чтобы она, черт побери, достала бумагу… Но тут что-то стало не так в его легких, и он раз­разился страшным приступом кашля.

В его памяти остались только обрывки происхо­дящего: испуганное лицо Белинды, кровь на лос­куте, который она держала в руках… А потом все вокруг него погрузилось во тьму.

Последняя мысль его была совершенно безна­дежной: «Мы никогда не вернемся домой!»

Диаконисса с восхищением смотрела на священ­ника, посетившего больницу.

– Вы собираетесь в Норвегию, пастор? Это в самом деле так?

Он улыбнулся ей. Они хорошо знали друг дру­га.

– Ты рада отделаться от меня хоть ненадолго?

– Нет, нет, пастор, просто я хотела бы попро­сить вас об одной услуге…

– Конечно, сестра, ты же знаешь, я всегда вни­мал твоим маленьким просьбам. Диаконисса всплеснула руками:

– Но это не маленькая просьба, пастор! Этот вопрос мучает меня, я давно чувствую угрызения совести.

– Я готов выслушать тебя, – любезно произнес пастор.

И она рассказала ему о норвежской паре, кото­рую ей пришлось выдворить из больницы и кото­рая теперь вызывает у нее такое беспокойство. Ведь они не могли жить самостоятельно! Но что остава­лось ей делать? Поэтому не будет ли пастор так добр взять их с собой в Норвегию? У них есть не­много денег, но она не уверена, хватит ли этого на дорогу.

Пастор озабоченно наморщил лоб. Такой просьбы он от нее не ожидал, но идти на попятную было уже поздно.

Ему предстояло плыть из Фредериксхавна в Кристианию, но сначала придется ехать в карете. С двумя больными?.. Взять их на борт корабля? Еще хуже! И в довершение всего ему следовало позаботиться о том, чтобы они попали домой.

Все это нарушало его планы.

– Конечно, я возьму их с собой, сестра, – с еле слышным вздохом произнес он.

Но когда он вошел в дом Йепсена, он пришел в ужас. И этих людей ему предстояло взять с со­бой? Умирающего от болезни легких мужчину и совершенно безумную женщину? Что скажут на это его попутчики? А капитан судна? Возможно, им не дадут даже подняться на корабль!

Но слово есть слово, это был честный священ­ник. У него были правильные представления о вере, и он взвалил на себя, как крест, эту поездку. Он готов был служить Богу и людям со всем прису­щим ему смирением.

Поездка в карете через Ютландские пустоши была длительной и изнурительной. Вильяр пришел в себя после приступа, сопровождавшегося кровохарканьем, но был еще настолько слаб, что не мог разговаривать. Даже шепот был для него большим напряжением, поэтому он ехал молча.

Но он понял, о чем говорил этот приветливый священник. Они ехали в Норвегию! Мог ли кто-нибудь принести ему более радостную весть?

Он перестал убеждать Белинду в том, что ей нужно написать письмо. Он теперь не осмеливал­ся больше разговаривать с ней о Хеннинге.

Он замечал, что она стала лучше понимать происходящее. Перемены, конечно, были малоза­метными, но, по крайней мере, она говорила те­перь нормальным языком.

То, что они едут в Норвегию, ни о чем ей не говорило. Мир ее представлений замкнулся на том факте, что она нужна этому человеку, и она по-прежнему относилась к нему как к грудному ре­бенку, хотя и не несла прежнего вздора. Вильяр считал это большим прогрессом.

Весенним вечером они приехали во Фредериксхавн и отправились сразу на пристань, потому что они и так очень задержались в пути, то и дело останавливаясь из-за Вильяра.

Но когда они были уже на пристани, произо­шел неожиданный казус.

Корабль был уже готов отплыть поутру. Но ког­да Белинда поняла, что им предстоит, она закри­чала как безумная.

– Нет! Нет! Все что угодно, только не корабль! Никогда!

И уверения пастора в том, что в Норвегию можно попасть только морем, не помогли. Вильяр хоро­шо понимал ее. Она была слабее его, а ведь и он чувствовал дурноту, горячий протест при одной мысли о том, что им придется подняться на ко­рабль.

Он хотел объяснить ей, что скоро лето и уже нет таких холодных штормовых ветров. Но он не мог говорить, легкие не позволяли ему вымолвить ни звука. И он был совершенно раздавлен безнадеж­ностью и разочарованием, когда его на носилках внесли на борт корабля. «Мы никогда не вернем­ся домой…» – устало думал он.

4

Ульвар сидел на корточках возле балюстрады над лестницей и смотрел вниз. Там, в прихожей, был чужой человек. И Ульвару он не нравился.

Собственно говоря, ему пора было спать, но он не желал этого. А он поступал всегда так, как ему хотелось!

Этот дурак стоял и разговаривал с Малин, а Хеннинг только слушал. Вид у Хеннинга был ис­пуганный. Ульвар не понимал, о чем они говорят, ведь ему было всего два года, но он видел, что человек этот гадкий и что говорит он гадкие сло­ва.

– Но вы не можете забрать у нас корову, – растерянно произнесла Малин, и Ульвар понял это. Но потом она наговорила кучу всяких непо­нятных слов, вроде: «У моего родственника Вильяра из рода Людей Льда есть средства, чтобы заплатить. Но его сын не может вступить во вла­дение наследством, пока не доказано, что его отец умер».

Все это были пустые звуки для Ульвара.

Потом человек сказал, что не может ждать. Он произнес немыслимое слово «экспроприировать», которое Ульвар раньше не слышал.

«Дурак ты дурак, – думал Ульвар. – Вот я сей­час проткну тебя насквозь, убью тебя, бац, бац, бац! Как в тот раз… треск и грохот и такой свет, что глазам больно! Бац, бац! И ты повалишься на пол! Ура!»

Но тут он описался и подумал, что Малин бу­дет теперь ругаться.

Дурак, дурак, дурак! Вот сейчас он пойдет в хлев и уведет корову. Малин плачет, а Хеннинг держит ее за руку и говорит, что тот не имеет пра­ва так поступать, но человек уже вышел…

Человек, купивший большой участок земли, гра­ничащий с Липовой аллеей, решительно вышел во двор. Теперь здесь никто не мог ущемить его пра­ва! Вильяр Линд из рода Людей Льда был против того, что он отхватил себе кусок земли, относя­щийся к Липовой аллее, используемый до этого частично в качестве пашни, а частично – для про­кладки новой дороги. Этот человек явился с окра­ины Кристиании, решив стать здесь крупным землевладельцем. Вначале он вел дебя осторож­но, но все время присматривал себе участки, ко­торые можно было присвоить.

Липовая аллея была для него словно бельмо на глазу. И вот теперь у него появился шанс. Вильяр из рода Людей Льда погиб, в доме остались лишь несмышленые дети. И не было ничего проще ска­зать, что Вильяр Линд должен ему деньги. Такой молодняк вряд ли станет допытываться, что к чему. И он решил начать с коровы, поскольку она была нужна ему в хозяйстве. А после этого он намере­вался оттяпать себе кусок земли…

Он вздрогнул, остановившись перед хлевом.

– Что ты так поздно делаешь тут, малыш? И ты в ночной рубашке! Иди немедленно спать!

Маленький мальчик странно смотрел на него. Человек замахнулся на него, подумав, что эта мо­лодая бабенка плохо следит за своими приемы­шами.

Мальчик, которому было всего два года, отско­чил в сторону и бросился бежать к дому. «Ничего не стоит напугать эту мелюзгу», – презрительно подумал человек и взялся за дверную ручку.

И тут он услышал глухое рычание какого-то крупного зверя. Он испуганно оглянулся и окаме­нел от страха.

Три огромные собаки приближались к нему, сверкая желтыми глазами. Нет, это были не соба­ки, а волки! Волки? В этом густонаселенном окру­ге? Прямо среди вилл?

Времени на размышление у него не было, по­скольку эти животные были настроены враждеб­но. Они приближались к нему широкими, беззвучными прыжками, взгляд их был устремлен прямо на него.

И он бросился бежать со всех ног, намереваясь добраться до главного жилого здания Липовой аллеи, но волки не позволили ему этого сделать. Они преградили ему также и путь к хлеву. Так что единственное, что ему оставалось делать, так это бежать вниз, по старинной аллее из лип.

Он пытался звать на помощь, но как он ни ста­рался, он не мог издать ни единого звука. Никогда в жизни он не бегал так быстро! Других домов, где он мог бы найти убежище, на его пути не было, так что ему пришлось бежать до своего собствен­ного дома вдалеке, слыша позади себя мягкий, быстрый и уверенный шаг крупных животных.

А ведь он был совершенно не подготовлен к по­добным перегрузкам! Он вел размеренную жизнь со своей экономкой, с которой тайком делил по­стель, и которая выполняла дома всю тяжелую работу, тогда как он сам только подсчитывал до­ходы и устраивал выгодные сделки.

Такие мысли проносились у него в голове, пока он, смертельно перепуганный, бежал коротким путем через пашню. Он был почти у цели, а они его так и не сцапали! Таких бегунов, как он, нуж­но было еще поискать! Убежать от огромных вол­ков!

Но откуда взялись эти волки? Прямо посреди деревни! Может быть, они спустились с холма и в поисках добычи отправились в деревню?

Они были голодны?

Да, голодны! Помогите! Он представил себе, как огромные клыки впиваются в его ягодицы, рвут его, живого, на части – и его страх, как и скорость бега, резко возросли. Он бежал так, как не бегал в своей жизни никто.

У него заломило в груди, заболело сердце, в го­лове гулко отдавались удары, ему не хватало воз­духа, во рту чувствовался вкус металла и крови, но он бежал! Он заставлял себя бежать усилием воли, его гнало вперед чувство самосохранения.

Но вот и ступени. Почти на четвереньках он вска­рабкался по ним, и тут как раз экономка открыла дверь.

– Неужели это господин вернулся? Так бежать…

– Волки! Волки! – прохрипел он, упав ничком на ступени. Ему хотелось поскорее войти в дом, предупредить об опасности, но он не мог вымол­вить ни слова.

– Что случилось? Волки? Здесь? Господин с ума сошел!

Он торопливо, испуганно оглянулся. Во дворе никого не было, так же как на дороге и в поле.

Он чувствовал, что дела его плохи. Боль в гру­ди и в затылке становилась невыносимой, в гла­зах потемнело.

– Но, хозяин, что с вами? Господи, неужели он умер?

Она выпрямилась, побледнев. Да, в самом деле, он мертв!

Горе мне, горе! Что же делать? Что те­перь будет со мной?

– Он убежал! – удивленно произнес Хеннинг, стоя у окна. Ему не хотелось идти в хлев, чтобы видеть, как его любимую корову уводят со двора. – Я видел, как он бежал очертя голову по аллее. Без коровы, но… Не-е-ет…

– Что там такое? – спросила Малин.

– Нет, его уже нет. Но мне показалось… я ясно видел… несколько крупных собак или волков, пре­следующих его. Нет, это наверняка тени от дере­вьев! Но он бежал как одержимый!

– Неужели? Может быть, у него разболелся живот?

Хеннинг скептически посмотрел туда, где скрыл­ся за деревьями человек.

– Что такое преследовало его, я так и не по­нял…

– Что бы там ни было, это, во всяком случае, не волки, – сухо заметила Малин. – Наверняка, это то, о чем ты говорил: тени деревьев, качающиеся в темноте.

Хеннинг ничего не ответил. Он не сводил глаз с дороги, но теперь там ничего не было видно, дере­вья и вершина холма заслоняли все.

Малин вздохнула:

– Для нас это, по крайней мере, отсрочка. Этот человек еще вернется, и ничего хорошего от него ждать не приходится.

Она внимательно посмотрела на мальчика, у которого был смущенный вид.

Волки? Что за фантазия?

– Я не думаю, что отец задолжал ему деньги, – сказал Хеннинг своим детски чистым голосом, в котором уже начинали звучать басовые нотки. – Отец всегда боялся залезать в долги. Не сходить ли нам к ленсману и не спросить ли, что нам де­лать?

Малин не верила в помощь властей. Новый сосед был богатым. Она стояла некоторое время в нере­шительности. Потом устало поднялась по лестнице и вошла в комнату к мальчикам, где Ульвар как раз только что залез под одеяло. Но Малин заметила, что из-под одеяла торчат его розовые пятки.

Без всяких церемоний приподняв край одеяла, она пощупала его пятки: они были ледяными.

– Ульвар, ты опять вставал? И штанишки у тебя мокрые! Почему ты не сказал об этом?

Она почувствовала, что это было уже последней каплей для нее. Смертельно уставшая после днев­ной работы и стычки с соседом, она достала чис­тое белье.

Марко, этот сказочно красивый малыш, тихо лежал в своей кроватке и смотрел на нее. На его великолепно очерченных губах играла непостижи­мая, нежная улыбка.

Внезапно Ульвар захохотал. И от его хриплого, дикого, отрывистого смеха у нее по спине пополз­ли мурашки.

В Долине Смерти…

Откуда взялись эти слова? Из Библии?

Он понимал, что его изможденное тело борется со смертью. Все вокруг него было сплошным ту­маном, он слышал только напряженные удары сердца. Каждый вздох давался ему с большим трудом. «Вот сейчас я наберу в легкие воздух… и если мне это удастся, попробую еще раз… А если это мне снова удастся, еще…»

Нет, все это было невыносимо!

Домой! Мне нужно домой! Я должен попасть туда! Все подо мной качается, я слышу плеск воды… Лодка смерти? Нет, это совсем другое суд­но. Мы плывем домой.

Белинда… Где она?

Я уверен, что она здесь. Кажется, священник говорил мне об этом, но это мог быть и сон. Этот добрый священник, что бы мы делали без него?

Крики Белинды на набережной… Она смертель­но боялась подниматься на борт корабля.

Больше я ничего не помню.

Я помню только кашель, разрывающий меня на части.

Туман… Снова все заволакивается туманом, дыхание прерывается… Я не должен поддаваться этому туману, иначе мне конец. Иначе меня по­глотит пустота, вечная тишина.

Хеннинг!

Мой маленький мальчик. Он ничего не знает. Но где же Белинда? Она же не справится… без… меня…

Голос из тумана.

Вильяр!

Какой приветливый голос! Значит, я умер?

Вильяр! Попытайся продержаться еще немно­го! Они не могут потерять тебя, ты же знаешь!

Этот голос! Я узнаю его! Но это не может проис­ходить здесь, это невозможно. Значит, я все-таки умер!

Нет, Вильяр, ты не умер. Пока не умер.

Дедушка! Дедушка Хейке, умерший более пятнадцати лет назад. Как же он мог очутиться здесь? Он сидит на краю моей постели, я это чувствую. И рука его, которой он гладит меня по лбу, такая прохладная и успокаивающая.

– Борись за свою жизнь, Вильяр! Тебе нужно добраться до Липовой аллеи! И когда ты добе­решься туда, попроси, чтобы тебе дали эликсир из сокровищ Людей Льда. Тот, что в зеленой бутыл­ке, лежащей на самом дне, справа. Это может спа­сти тебя. Но ты должен продержаться до этого. Подумай о Хеннинге, думай о Белинде!

– Белинда? Она здесь?

– Да, она на борту судна, ей дали снотворное. На борту есть врач, но он ничем не сможет помочь тебе. Только ты сам сможешь себе помочь.

– У меня нет больше сил.

– Человек черпает силы из неиссякаемого ис­точника, когда возникает необходимость. И если ты выкарабкаешься, то помни, что нельзя отда­вать Ульвару сокровища Людей Льда. Никогда!

– Кто такой Ульвар?

– Ты со временем узнаешь. А пока собери все свои мысли и силы, чтобы выжить!

– Хорошо. Я знаю, дедушка, что предки Людей Льда никогда не являлись нормальным предста­вителям рода, не являющимся мечеными или из­бранными. Как же ты смог явиться мне?

– Твой сын нуждается в тебе. А он призван сыг­рать важную роль в судьбах Людей Льда. Поэто­му я и явился тебе.

– Понимаю. Я буду бороться изо всех сил.

Туман снова стал сгущаться вокруг него, оку­тывая его своим предательским покоем. Легкие отказывались вбирать в себя воздух. Но Вильяр заставлял себя дышать, он заметил, что теперь совсем один, что деда больше нет рядом, но те­перь в нем появилось новое мужество. Ему не хо­телось умирать, он мог еще прожить много счастливых лет вместе со своей Белиндой и своим маленьким сыном, которого он так давно не ви­дел. И Белинда была теперь полностью зависима от него, Вильяра. Что будет с ней, лишившейся рассудка, если его не станет?

Ах, его натруженные легкие! Как им вынести все это? Еще один вдох и еще…

Малин отправилась по каким-то делам в Эйкебю и задержалась там. Начинало уже темнеть. В сумерках было так приятно немного расслабиться от всех дел.

В последнее время в деревне только и говори­ли, что о внезапной смерти соседа. Доктор сказал, что это сердечный приступ. И это произошло, по мнению врача, не случайно: когда человек пред­почитает движению сидячий образ жизни, такая пробежка может плохо для него закончиться. Кста­ти, что заставило его, пожилого человека, пуститься так бежать? Возможно, он почувствовал себя пло­хо и хотел добраться до дома, пока не начался приступ?

После его похорон прошел уже месяц, но ни о каком долге умершему ленсман так и не сообщил на Липовую аллею. Малин начинала думать, что Хеннинг был прав и что Вильяр ничего ему не был должен. Но неужели этот человек мог так бесстыд­но лгать? Забрать у своих соседей корову и посте­пенно отбирать у них землю! Без всякой на то причины!

Малин и Хеннинг никому не сказали о претен­зиях этого человека.

Она вернулась домой уже затемно. Бедному Хеннингу пришлось взвалить на себя всю работу, укладывать мальчиков спать и…

Вдруг она остолбенела. Кто-то быстро шел за ней.

У нее тут же мелькнула в голове безумная мысль о том, что это могло быть привидение соседа, же­лавшее отомстить ей. У нее мелькнуло также мно­жество других мыслей. До нее ведь доходили кое-какие слухи. Детей у этого человека не было, но как обстояли дела с его экономкой? Разве у нее не было ни на что прав? В округе поговаривали, что кто-то видел под ее кроватью его туфли…

Но, прогнав эти мысли, Малин быстро поняла, что следом за ней шел ухажер. Она ведь была молодой девушкой, двадцати одного года! И даже если она и не была особенно красивой, она всегда держала себя в порядке, была ухоженной и акку­ратной.

Человек быстро догнал ее. Это был молодой че­ловек, живущий на одной из вилл, снискавший себе не самую лучшую репутацию, поскольку он был достаточно привлекательным, чтобы соблазнять молоденьких девушек. Малин сама не раз загля­дывалась на него, потому что красивых парней было не так уж много.

Но она никогда втайне не мечтала о нем! Ее не особенно восхищали ловеласы. Но она не прочь была поболтать с ним.

Но на этот раз его интересовала не болтовня. Он напрямик сказал ей, что давно уже присмат­ривается к ней и только теперь осмелился загово­рить. И он надеялся, что она ничего не имела против.

Но Малин не попалась на эту удочку. Ей приходилось слышать, что он говорил точно такие же слова многим девушкам в Эйкебю. А потом эти девушки ходили с большими животами и не осме­ливались никому смотреть в глаза.

– Нет, я не против, – холодно ответила она. – Но теперь мне пора домой к мальчикам, они слиш­ком долго были одни. Так что извини…

Парень не сдавался. Он схватил ее за руку и резко повернул к себе.

Он намеревался только подольститься к ней, чтобы она не была такой суровой, но хватка его оказалась слишком сильной, так что Малин вскрик­нула.

Юноша услышал грозное рычание, из кустов выскочил огромный зверь и набросился на него.

Почувствовав на своих плечах тяжелые лапы, юноша повалился навзничь, совершенно парали­зованный страхом. Он лежал на спине, а чудови­ще стояло над ним, оскалив свои страшные клыки, сверкающие в полумраке.

Малин закричала:

– Нет! О, нет!

И большая собака – или это был волк? – тут же отошла, так что юноша смог подняться. И бро­сился бежать как сумасшедший.

Остолбенев от страха, Малин смотрела на чу­довище. Но зверь, зарычав напоследок, бросился в кусты и исчез.

Перепуганная насмерть, она побежала к дому. Она вспомнила о волках, которых видел Хеннинг. Тогда она не поверила ему, посмеявшись над ним.

И вот теперь она была столь же озабочена, как и он в тот раз.

Она не знала, осмелится ли заглянуть в комна­ту к мальчикам. Хеннинг уложил их спать, в доме было тихо, если не считать его возни с посудой на кухне.

Но она должна была заглянуть туда. Осторож­но приоткрыв дверь спальни, она проскользнула к постели Ульвара.

Было настолько темно, что она смогла только определить, что он был на месте. Но ей показа­лось, что от него веяло ночной прохладой. Или это она себе внушила? Дыхание у него было ровным, как у спящего. Однако ей показалось, что в его вздохах слышится какая-то приглушенная дрожь.

Опять она фантазирует! Не ощупать ли ей его ноги?

Она потихоньку вышла обратно и прикрыла за собой дверь. Не зная, что и думать, она спусти­лась вниз по лестнице. Хеннинг ждал ее внизу, вопросительно глядя на нее.

А он раздался в плечах, это маленький Хеннинг! Скоро ему должно было исполниться четырнад­цать, он рос сильным и смышленным, но взгляд у него был усталым, как у потерявшего всякие ил­люзии старика.

Ей было ужасно жаль его. Бремя, которое он нес на своих плечах, было слишком тяжелым для мальчика его возраста.

– Что случилось, Малин?

Ей не хотелось обманывать его. Им нужно было разобраться во всем этом вместе, ведь кроме друг друга у них никого не было.

– Там снова был волк, – еле слышно прошепта­ла она. – Но этот раз один. Он спас меня от одно­го неприятного типа.

Хеннинг побледнел:

– Он убил его?

– Нет. И тот, другой, которого преследовали волки, ты помнишь, тот тоже не подвергался пря­мому нападению. Он умер от страха и сердечного приступа.

Мальчик кивнул. Лицо его свела судорога стра­ха.

– Они ведь спали? – тихо спросила она.

Он ответил так же тихо, едва шевеля губами:

– Этого я не знаю. Уложив их, я принялся уби­рать кухню.

–Ах, Хеннинг, – прошептала Малин. – Что же нам делать?

Они провели бессонную ночь. А ведь им как никому нужен был сон!

За завтраком глаза Ульвара отсвечивали зеле­ным от любопытства, и смех его – который так не нравился ей – звучал без перерыва. Он вел себя необычайно скверно, медленно выливал свою про­стоквашу на скатерть, пинал под столом Хеннинга, ляпал на стену кашу и произносил вслух, совершенно отчетливо, грубые ругательства, кото­рым неизвестно где научился.

Хеннинг и Малин никак не могли усмирить его, он был в приподнятом настроении. В конце кон­цов его усмирил Марко, сказав ему несколько слов на их тайном детском языке. Ульвар сполз со сту­ла и отошел в сторону, как побитая собака.

Хеннинг чувствовал себя таким усталым! Ему нужно было идти в поле, хотя он с удовольствием проспал бы весь день. Малин понимала, что эта усталость и безнадежность была скорее психоло­гического характера, поскольку она сама испыты­вала нечто подобное.

Внезапно они услышали возбужденный возглас Ульвара, который теперь сидел на подоконнике.

«Волков там наверняка нет», – подумала Ма­лин, и это в самом деле было так.

– Там едет какая-то карета, – сказал Хеннинг, подойдя к окну. Малин обратила внимание на то, как ласково он обнял Ульвара за плечи. Но тот вы­вернулся: это гротескное создание демонстративно отворачивалось от подобных телячьих нежностей.

Малин вздохнула.

– Похоже, что это … похоронные дроги, – упав­шим голосом произнес Хеннинг.

– Что ты такое говоришь?

Марко тоже залез на подоконник, и оба маль­чика, стоя на коленях, смотрели в окно. Малин подошла к ним.

По аллее двигалась длинная карета, на козлах сидели двое мужчин и какая-то дама. На крыше кареты стояло нечто, напоминающее гроб.

«Плохая примета, – подумала Малин. – Во двор заехали похоронные дроги!»

Вопрос заключался в том, происходило ли все это в действительности или это было одно из тех видений, которое могло являться Людям Льда. Ведь все четверо, стоявшие у окна, были из рода Людей Льда!

Но нет, карета была вполне реальной.

– Пойдем, посмотрим, – упавшим голосом про­изнесла она.

Малыши тут же соскочили с подоконника и бро­сились к двери.

– Нет, вы не ходите! Оставайтесь здесь и жди­те, а мы пойдем и узнаем, кто это прибыл.

Бросив на нее исподлобья сердитый взгляд, Ульвар ударил ее по коленке. Но Малин уже на­столько привыкла к этому, что даже не обратила на него внимания. Она давно уже поняла, что не следует наказывать Ульвара, потому что тогда ненависть его многократно усиливается, и он ста­новится смертельно опасным.

Она вместе с Хеннингом спустилась вниз по лестнице. Карета остановилась, один из мужчин спрыгнул с козел. Она увидела, что это священ­ник.

Все хуже и хуже! Что это еще за похоронная процессия? И почему она оказалась здесь?

Женщина на козлах сидела тихо, отвернув го­лову, так что лица ее не было видно. Во всем ее облике чувствовалась вялость, покорность, смире­ние. Кучер тоже оставался сидеть на своем месте.

Священник направился им навстречу. Малин вдруг заметила, каким настороженным стал Хеннинг. «Бедный мальчик, – подумала она. – И за­чем только этот священник привез сюда мертвеца?»

Но взгляд Хеннинга был прикован к женщине.

Малин ее не знала. Но она вообще мало кого знала в этом округе.

Она испуганно оглянулась на окно. Два малень­ких носа с любопытством прижались к стеклу. Хорошо, что они в этот момент не натворили ка­ких-нибудь пакостей.

Впрочем, Марко никогда этим не занимался. Он был послушным ребенком.

Издав приглушенный крик, Хеннинг бросился к карете. Священник тут же схватил его за руку.

– Спокойно, мальчик, – сказал он. – Ты Хен­нинг, не так ли?

Мальчик только кивнул. Взгляд его не мог ото­рваться от женщины.

Наклонившись, священник произнес:

– Ты должен воспринимать все спокойно, Хен­нинг, иначе ты можешь принести ей большой вред.

Да, ты не ошибся, мой мальчик, это твоя мать си­дит там. Но она очень, очень больна…

У Малин дух перехватило от этих слов. Она тоже старалась, как могла, успокоить Хеннинга. Став позади него, она положила руки ему на плечи.

– Вы говорите по-датски? – спросила она, чув­ствуя, как бледнеет от волнения.

– Да, я приехал из Тистеда, что в Дании.

– А… его отец? – спросила она, кивком головы указывая на крышу кареты.

– Он не мертв, – сказал священник, заметив, как задрожал при этом Хеннинг. – Но я боюсь, что конец неизбежен.

Маленький Хеннинг стоял, не шелохнувшись, его самообладание было просто невероятным.

– Я спокоен теперь, – уверил он священника, хотя из глаз его катились слезы, – Могу я…

– Мы должны быть осторожны, – сказал свя­щенник. – Не подходи к своей матери, пока мы не спустим ее на землю. Малейшее волнение может стоить твоему отцу жизни. И, Хеннинг… будь го­тов к тому, что твоя мать не узнает тебя!

– Не… узнает меня?

– Она пребывает в шоковом состоянии с мо­мента кораблекрушения.

Бедный Хеннинг! Как ему пережить все это? Ведь единственное, чего он хотел , это броситься в объятия своих найденных родителей и плакать от радости!

Только теперь Малин заметила, что на крыше кареты стоит не гроб, а что-то вроде ящика с вы­сокими краями, в котором и лежал больной. Края были настолько высокими, что его самого не было видно.

Кучер помог женщине спуститься на землю. Ма­лин никогда не видела Белинду, и теперь она произвела на нее впечатление очень уставшей и тро­нувшейся умом женщины, черты лица которой все еще сохраняли остатки прежней чистоты линий, хотя и преждевременно катастрофически состарив­шейся.

– Уйди куда-нибудь, Хеннинг, – сказал ему ку­чер. – А мы пока уведем ее в дом. Сначала нам нужно заняться твоим отцом. Если она закричит или еще как-то потревожит его, это будет озна­чать для него конец.

– Чем он болен? – тихо спросила Малин.

– У него туберкулез. В последней стадии. И просто чудо, что он добрался сюда живым! Но мне кажется, ему нужно…

– Конечно, – торопливо ответила она. – Спаси­бо за все!

Она была так взволнованна, что вся дрожала. И еще труднее было Хеннингу, который спрятал­ся за угол, пока священник и Малин уводили в дом ничего непонимающую Белинду.

На лестнице Белинда остановилась и огляну­лась. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но священник опередил ее.

– Да, да, он тоже идет, мы сейчас перенесем его.

Малин заметила, что плачет. Ей приходилось то и дело вытирать набегавшие на глаза слезы. Вильяр и Белинда были живы! Но радостное из­вестие превратилось в скорбную весть.

– Я по образованию диаконисса, – сказала она священнику, открывая дверь.

– Неужели? – с удивлением сказал он. – Одна дат­ская диаконисса спасла им обоим жизнь. Но что это за жизнь! О, Господи! – испуганно произнес он, – мне показалось, что я увидел дьяволенка!

Малин совершенно забыла про мальчиков.

– Нет, это просто маленький Ульвар, – сказала она. – Просто у этого несчастного ребенка такая устрашающая внешность.

Мальчики снова исчезли на кухне, и взрослые привели Белинду в гостиную.

Несчастная женщина шла очень медленно. Ее взгляд беспомощно скользил по стенам и потолку. Она то и дело жалобно вздыхала.

– Думаю, она узнает этот дом, – шепотом про­изнес священник, обращаясь к остальным. Они усадили ее на стул.

– Может быть, сейчас, когда она одна, ей луч­ше будет встретиться с сыном? – предложила Малин.

– Да. Это будет лучше всего. Я попрошу кучера присмотреть за ее мужем, а сам приведу мальчи­ка.

Хеннинг пришел вместе со священником. Ма­лин заметила, что Белинда удивленно осматрива­ет комнату, что руки ее теребят скатерть. И вот в комнату вошел ее сын…

Лицо его было искажено еле сдерживаемым плачем.

– Мама… – еле слышно пропищал он, неуве­ренно делая к ней шаг.

Она смотрела на него ничего не значащим взгля­дом.

– Я – Хеннинг, мама!

Медленно, медленно глаза ее посветлели. Губы ее задрожали, она протянула руку и коснулась его свитера.

Присутствующие не смели пошевелиться.

Белинда глубоко, прерывисто вздохнула. На ее усталом лице появился какой-то проблеск жизни, было заметно, что она ведет сама с собой какую-то борьбу, еще не осмеливаясь верить тому, что было у нее перед глазами. И когда она издала жалобный стон, самообладание Хеннинга лопну­ло, он бросился к матери и зарыдал у нее на гру­ди. Она обняла его и принялась качать из стороны в сторону, прижавшись щекой к его волосам, и из глаз ее неиссякаемым потоком полились слезы.

Священник повернулся к Малин.

– Мы не знаем, понимает ли она, что происходит, – прошептал он. – Но она узнала его, и это для нее огромный прогресс. Останьтесь с ними, а мы займемся ее мужем.

Малин стояла, не шелохнувшись. Из кухни с любопытством выглядывали два карапуза. Но мать и сын были заняты только друг другом.

И вот появился Вильяр из рода Людей Льда. Невероятным усилием воли он заставил себя до­жить до возвращения домой, чтобы умереть там.

5

Вильяра положили на его старую кровать. Теперь Малин наконец-то увидела его.

Она была потрясена. Совершенно иссохшее тело, глубоко запавшие глаза, смертельно бледная кожа, вспотевший лоб, едва заметное дыхание. Она од­нажды видела Вильяра, но тогда ей было всего шесть-семь лет, и он еще не встретил Белинду. Слабое воспоминание совершенно не согласовы­валось с тем, что она теперь видела. Перед ней был просто живой труп.

Они попросили Хеннинга оставаться с матерью до тех пор, пока не станет ясно, какие душевные нагрузки может вынести Вильяр. Что же касается душевного состояния Белинды, то они тоже не могли ничего сказать наверняка, но, как заметил священник, она не могла бы причинить зла свое­му сыну. В течение всего их жуткого пребывания в Дании она заботилась о Вильяре с горячей лю­бовью, искренне веря в то, что перед ней малень­кий Хеннинг. Малин показалось это просто невероятным, но священник сказал, что та видит действительность в искаженном свете. Бывало, что потерявшие рассудок женщины, у которых умер­ли дети, нянчили узел тряпок или моток шерсти. «Но ведь это совсем не то, что взрослый мужчи­на», – подумала Малин, хотя ей самой не были знакомы душевные муки или разрушительные при­ступы скорби.

Наклонившись к больному, священник сказал:

– Вильяр, ты слышишь меня? Ты теперь дома. На Липовой аллее.

Глаза Вильяра были закрыты. Но разве не было в уголках его губ какой-то тени улыбки?

– Да, ты дожил до этого, – продолжал священ­ник. – И если уж тебе это удалось, значит, ты можешь справиться и со всем остальным.

«Ах, дорогой друг, – с жалостью подумала Малин. – О чем он говорит? Вильяр из рода Лю­дей Льда уже сделал шаг к вечности, разве не понятно? Возвращение домой отняло у него после­дние силы!»

Но, к ее великому изумлению, веки его приотк­рылись, и когда-то красивые глаза Вильяра туск­ло уставились в пространство. Его взгляд искал взгляда священника, его губы пытались что-то произнести, и священник понял.

– Да, конечно, эликсир! Он пояснил Малин:

– На борту корабля Вильяру Линду удалось объяснить мне, что здесь, в этом доме, имеется лекарство, которое может ему помочь.

Малин скептически взглянула на священника, но тот продолжал:

– Мне было трудно понять, о чем он говорит, речь шла о какой-то зеленой бутылке, которая ле­жит внизу справа.

Она непонимающе уставилась на него.

– Он говорил о каких-то сокровищах!

– Да, конечно, как я сразу не догадалась! Я сейчас принесу…

Большая часть лекарств, содержащая самые ценные препараты,хранилась не на Липовой ал­лее, а в тщательно оберегаемом потайном месте. В доме имелись лишь самые необходимые лекарства. После смерти Саги некому было передать эти сокровища, если не считать Ульвара, но ведь он был еще совсем ребенком и к тому же…

Малин быстро нашла зеленую бутылку. Она даже не подозревала, что Вильяр разбирается в таких сильнодействующих средствах, и сомнева­лась, что это было нужное ему сейчас лекарство. Откуда он мог узнать о действии этого эликсира?

Содержимое бутылки напоминало густую, зас­тывшую смолу, и ей пришлось вынимать ее с по­мощью ножа. Но потом она догадалась капнуть в бутылку горячей воды, чтобы смола растопилась.

Когда она снова вернулась в спальню, Вильяр обратил к ней свой затуманенный взгляд и спро­сил:

– Сага?

Сев на край его постели, она ответила:

– Сага умерла, ее больше нет. А я Малин. Доб­ро пожаловать домой!

Он закрыл глаза. Малейшее движение было для него мучительно.

– Малин, дочь Кристера… Спасибо. Она поняла, что он имел в виду.

– С Хеннингом все в порядке, – сказала она. – Сейчас он сидит на коленях у своей матери, и оба плачут от счастья.

Вильяр устало улыбнулся.

– Но тебе нельзя волноваться, – сказала Ма­лин. – Старайся ни о чем не думать, просто лежи! У тебя еще будет время поздороваться с Хеннин­гом. Лекарство сейчас будет готово.

– Хорошо. Хейке просил попробовать это.

– Хейке?

И Малин тут же поняла: во все это вмешались Люди Льда!

– Сейчас я принесу лекарство, – с улыбкой ска­зала она.

Когда Вильяр проглотил ложку малоприятного на вкус питья, а потом отдохнул полчаса, Хеннингу позволили войти. Белинду уложили в постель в другой комнате: и она была так измотана недав­ними излияниями чувств, что охотно дала себя уложить. Едва коснувшись головой подушки, она тут же заснула, и никто не знал, прояснился ли ее рассудок или она продолжает жить в мире своих грез. Все опасались, что она никогда не сможет покинуть свой вымышленный мир.

Стоя возле постели отца, Хеннинг в растерян­ности смотрел, во что превратила его болезнь. Вильяр заранее решил не перенапрягаться, но это оказалось нелегко.

– Мальчик мой! – еле слышно произнес он. – Какой ты стал большой!

– И он такой смышленый, – добавила Малин.

Хеннинг не знал, что сказать. Его любимый отец казался ему чужим. Он чувствовал к нему состра­дание, но Вильяру сейчас требовалось от сына не это. Ему нужна была любовь. А Хеннинг был со­вершенно парализован, он просто не мог вымол­вить ни слова, сам страдая. Но ничего не мог с этим поделать.

К счастью, ему и не пришлось отвечать, потому что он забыл закрыть за собой дверь, и в комнату прошмыгнули два любопытных карапуза. Им при­шлось слишком долго отсиживаться на кухне, так что Малин совершенно забыла о них.

Но им больше не хотелось, чтобы о них забыва­ли.

К ее ужасу, Ульвар вскарабкался на постель и высунул голову из-за подушки. Вильяр увидел его. На миг ей показалось, что вся ее работа пошла насмарку, что уж теперь Вильяр получит такой шок, что дальше некуда… Даже священник с тру­дом смог привыкнуть к безобразной внешности маленького тролля, к его необычайно высоким ску­лам, узеньким желтым глазам, всегда враждебно прищуренным, черным, косматым волосам, торчав­шим во все стороны, к этому рту… необычайно широкому, с острыми волчьими зубами и этому короткому широкому носу, к его маленькому не­складному телу, собранному, казалось, наугад из разрозненных частей. Можно было подумать, что это маленький дьяволенок, вышедший из какого-то болота и затесавшийся между людьми.

Ульвар нес в себе все худшие качества мече­ных. Он был весь переполнен злобой, нетерпимос­тью и ненавистью к окружающим.

Если только…

Нет, Малин знала, что он никого не любил.

У нее и Хеннинга были серьезные основания для страха. Уже трижды…

Вильяр удивил всех. Взглянув на маленького человекозверя, он еле слышно прошептал:

– Ты кто?

В голосе его не прозвучало ни малейшей непри­язни, одно лишь удивление.

– Это Ульвар, сын Саги.

– Саги? Да, конечно, сын Саги. Ты же сказала, что она умерла. Да, бедная Сага…

Марко скромно стоял возле кровати и ждал. Взяв его за плечи, Малин сказала:

– А это его брат-близнец. Я сейчас подниму его, чтобы ты смог увидеть. Его зовут Марко.

Она подняла сказочно прекрасного мальчика.

– Господи, – прошептал он наконец. – Что же это значит?

После этого он прикрыл глаза. Повернувшись к Ульвару, Малин сказала:

– Ты видишь, Ульвар? Ты понравился отцу Хеннинга!

Ульвар высунул язык, зафыркал, плюнул пре­зрительно на пол.

– Как он мог не понравиться мне? – прошептал Вильяр, по-прежнему закрыв глаза, но с печаль­ной улыбкой на губах. – Ты забываешь о том, что мой дед Хейке был для меня величайшим героем.

«С одной лишь разницей…» – хотелось сказать Малин. Но она промолчала. Ульвар требовал к себе исключительно доброго отношения.

Вильяр снова впал в забытье, и все, кроме Хеннинга, покинули спальню. Хеннинг пожелал де­журить возле отца, чувствуя, возможно, вину за то, что не сумел должным образом приветствовать его.

Малин была крайне озадаченна, вернувшись вместе с Марко в гостиную: Ульвар опередил их и теперь на глазах у священника прыгал на пру­жинном диване. И она не осмеливалась одернуть его.

Реакция Вильяра удивила ее. Внимание его привлек к себе Ульвар, а не Марко.

Она посмотрела на малыша. Она всегда виде­ла в нем идеал ребенка. Такой послушный и по­нятливый. Каждая мать мечтала о таком ребенке, и к тому же он был красив, как маленький бог.

Но теперь она взглянула на него глазами Виль­яра – новым, свежим взглядом. Этот ребенок был мечтой, вот почему Вильяр так среагировал на него. Марко вряд ли можно было назвать человеческим ребенком. Таким прекрасным, нежным и добро­сердечным не мог быть человек. Ульвар же, не­сший на себе бремя проклятия Людей Льда, парадоксальным образом был более похож на че­ловека, чем его брат.

Это Марко был сыном Люцифера. По крайней мере, внешне.

Малин подумала о Саге. Если отец ребенка, Люцифер, был таким же прекрасным, как и Мар­ко, против него трудно было устоять!

И она начала понимать, что не только Ульвара им следует оберегать от бездумных слов и взгля­дов окружающих. Но и Марко тоже. Таким совер­шенным человек не имел права быть в этом мире, наполненном человеческими слабостями. Этого люди никогда не потерпели бы.

«Да поможет нам Бог, – подумала Малин. – Как нам воспитать этих двух мальчиков? Ульвар понимает разницу между добром и злом, между правом и несправедливостью. Но как сможет Мар­ко сохранить свою прекрасную душу в этом мире зла? Этот мальчик не должен быть испорчен! Это­го нельзя допустить!»

Несмотря на бурные события дня, ей пришлось выполнять свою обычную домашнюю работу. Она переговорила с работником, и тот согласился взять на себя все заботы о животных, пока Хеннинг де­журит возле отца. Сама же она принялась гото­вить на всех еду.

Каким фантастически добрым человеком был этот священник! Как они смогут отблагодарить его?

Вздохнув, она пошла за продуктами.

Вильяр очнулся от забытья. С трудом открыв глаза, он увидел маленького сына, неподвижно сидящего на стуле возле кровати, готового прийти на помощь. Вильяр смущенно улыбнулся, не будучи уверен­ным в том, что эта улыбка появилась у него на губах, настолько он был изможден. Ему захоте­лось коснуться рукой руки сына, но рука его про­должала оставаться неподвижной.

Хеннинг заметил это беспомощное шевеление руки. Он взял руку отца в свою. Вильяр, успоко­ившись, снова погрузился в полубессознательное состояние.

Они были рядом, отец и сын, держась за руки, пока Липовая аллея не погрузилась в сумерки.

Священник был ничем не примечателен. Ни стар и ни молод, ни светел и ни темен, и даже глаза у него были какого-то неопределенного цвета. И если бы не монашеская ряса, он бы совершенно слился с окружающими, настолько тусклой была его вне­шность.

Но стоило узнать его поближе, как в нем сразу обнаруживались редкостные качества души. Одно только то, что он с такой обязательностью и с таким терпением взял на себя заботу о несчастной супру­жеской паре и переправил их домой, не бросив их по дороге, говорило о многом. Он понимал, в чем состоит истинное призвание священника. Поэтому его недолюбливали коллеги в Дании, считая, что он не всегда следует церковным предписаниям. Но всем давно было известно, что между церковью и христи­анством была пропасть. Много замечательных книг было написано о первоначальной религии, именуе­мой христианством. Эти книги на протяжении всех времен писались отцами церкви, среди которых са­мым значительным был апостол Павел. Его обшир­ный труд, посвященный деяниям Христа, положил начало «усовершенствованию» церкви.

Малин, будучи верующей, чувствовала огром­ную симпатию к своему гостю и решила усерднее посещать церковь.

Но она сама знала, что ее намерениям не суж­дено было осуществиться. Местный священник очень быстро выхолостил бы всякое живое содер­жание из ее вновь обретенной набожности своими наставлениями и нудными проповедями.

Все сели за стол обедать. Малин приходилось то и дело усаживать Ульвара на место, потому что ему больше нравилось дергать кучера за усы, чем сидеть спокойно и есть. Ульвар был совер­шенно очарован его усищами. Еще до того, как все сели за стол, он пытался с помощью серных спичек поджечь все это великолепие. И только мягкие увещевания Марко воспрепятствовали это­му. Ульвар прошипел что-то презрительно-нераз­борчивое, но подчинился. Из них двоих доминирующее положение занимал Марко, несмот­ря на свою спокойную сдержанность.

Наконец-то этот день подошел к концу. Да, Малин пришлось вертеться как белке в колесе, выполнять свои обычные домашние дела, разгова­ривать со священником, присматривать за маль­чиками, кормить Хеннинга, покрикивать на Ульвара и осаживать его, потому что он был в этот день в дьявольски превосходном расположе­нии духа, кормить кучера…

Священник решил переночевать у них. Она сама предложила ему это и была очень благодарна за то, что он согласился, хотя это и прибавило ей за­бот. Нужно было приготовить две комнаты, по­стельное белье, чистые полотенца…

И когда поздно вечером они сели ужинать, Ма­лин вздохнула с облегчением. Ей удалось усадить за стол Ульвара, и она вежливо попросила гостей занять свои места.

Пока они усаживались, она вспомнила, что нуж­но накормить еще и Хеннинга, который весь день просидел у постели отца. Она сама называла это «у постели больного», не осмеливаясь смотреть правде в глаза: это было смертное ложе.

Стало уже темно, она зажгла лампу.

Стоя в дверях, она печально улыбалась. Хеннинг заснул, припав головой к постели, возле ко­торой по-прежнему сидел. По-прежнему держа отца за руку, он лежал на ногах отца.

Малин снова вышла. Мальчик мог поесть и по­том.

Когда она вернулась, Ульвар как раз бомбар­дировал собравшихся вареным картофелем. Ус­тав за день, Малин на этот раз не выдержала.

– Сиди спокойно, маленький негодяй! – произ­несла она сквозь зубы, дернув его за плечо.

И тут дверь открылась, и в комнату вошла сон­ная Белинда.

Малин и священник тут же поднялись и помог­ли ей сесть за стол. Им оставалось только гадать, в каком душевном состоянии она пребывает.

Беспомощно проведя рукой по лбу, она пооче­редно оглядела собравшихся. Похоже было, что она узнала священника, остальные же вызывали у нее страх.

– Отвратительная старуха, – пришел к заклю­чению Ульвар.

Малин надеялась, что Белинда не поймет детскую болтовню. Было совершенно ясно, что его внешность вызывала у нее страх.

– Это мать Хеннинга, дитя, – сказала Малин. Ульвар презрительно фыркнул.

– Я спала? – спросила Белинда, не осмелива­ясь смотреть ни на кого.

– Да, ты немного поспала.

Но было не ясно, что Белинда имеет в виду.

– Я не знала, что у нас гости, – сказала она. Священник и Малин переглянулись.

– Где Хеннинг? – спросила несчастная женщи­на. – И где мой муж?

– Они в спальне, оба, – быстро пояснил свя­щенник.

– Оба? Оба… – сказала она растерянно, слов­но не могла сопоставить вместе две разные вещи.

Посмотрев на свои руки, она засучила рукав и испуганно прошептала:

– Какая я худая!

– Ты была очень больна, Белинда, – сказал священник. – Но теперь все трудности позади.

– Я была больна? Не могу этого припомнить.

– И в то же время ты ухаживала за своим му­жем, еще более больным, чем ты сама, – сказал священник.

Было ясно, что ей трудно во всем этом разоб­раться.

Она бросила осторожный, испуганный – но не лишенный удивления – взгляд на Ульвара. Ее тон­кие пальцы теребили побледневшие губы.

– Я… Это так странно. Но я ничего не понимаю.

– Все будет хорошо, – успокоила ее Малин. – Садись за стол, Белинда, поешь немного! А потом мы поговорим.

Белинда внимательно посмотрела по сторонам.

– Сага… – произнесла она.

– Ее здесь нет, – коротко ответила Малин. – Я теперь вместо нее. Я Малин, дочь Кристера.

– Да, да, Кристер…

Она села на стул. И они снова с разочаровани­ем заметили пустоту в ее взгляде.

Но за этой внешней пустотой таилось что-то еще.

Они понимали, что ей кажется странным, что ее вернули в ее собственный дом, но она была настолько неуверенной в себе, что не смела даже протестовать.

– Где Вильяр? – снова спросила она.

– Он спит в своей постели, – сказал священ­ник. – Хеннинг теперь у него.

– Хеннинг… – нежно прошептала она.

После этого она успокоилась, сложив на коле­нях руки. Малин заметила, какими замерзшими они кажутся посреди лета. Наверняка она отмо­розила во время плавания руки, хотя и не так силь­но, как Вильяр. И Малин с волнением думала, как он защищал ее от холода, рискуя при этом своим здоровьем.

Белинде явно нужно было что-то сказать, она никак не могла начать есть.

– Кто… Кто это был только что у меня? – спро­сила она.

– Никто у тебя не был, – удивленно ответила Малин. – Мы дали тебе возможность поспать. Белинда с беспокойством заерзала на стуле.

– Но кто-то был у меня. Тот, который сказал: «А теперь попытайся пошевелить мозгами, ста­рая дура!»

– Это галлюцинации, – пояснила Малин. – Бу­дет лучше, если ты поверишь мне.

Отложив в сторону вилку, Белинда встала из-за стола.

– Я пойду к Вильяру, – сказала она.

– Нет, не надо, – торопливо произнесла Малин и взяла ее за руку. – Вильяру нужен покой, он болен еще серьезнее, чем ты. – Значит, он нуж­дается во мне. Я должна…

– Нет, – сказал священник, осторожно усажи­вая ее на место. – Ты и так долго ухаживала за ним и делала это очень хорошо. Теперь возле него дежурит Хеннинг, и Вильяру не нравится, когда кто-то ходит по комнате, в особенности если это будешь ты, Белинда! В данном случае это так.

– Но Вильяр всегда заботился обо мне. И те­перь я должна…

Вспомнила ли она, что было между ними? Или ей припомнилось время, проведенное на Липовой аллее?

– Не хочешь ли ты узнать, что произошло с то­бой за эти два года? – дружелюбно спросила Малин. – Священник мог бы рассказать об этом.

Ее тонкие пальцы нервозно коснулись ножа и вилки, и она покорно села за стол. Малин про­шептала мальчикам, чтобы они отправлялись спать, но те не хотели, и у нее в данный момент не было сил, чтобы препираться с ними.

– Тогда сидите тихо, – скомандовала она.

Ульвар кивнул в знак согласия.

И священник рассказал Белинде все, что ему было известно об их пребывании в Дании. Он го­ворил все это с расчетом на то, что разум ее был поврежден, но что она теперь мыслит яснее, чем это было последние два года, что внушало им ра­дость и надежду.

Белинда слушала и кивала. Она сама понима­ла, что с соображением у нее не все в порядке.

– Ты что-нибудь помнишь? – осторожно спро­сил священник.

– Какие-то обрывки… – ответила она, проведя рукой по глазам. – Я помню, что Вильяр кашлял кровью. И я так боялась потерять его навсегда. Вы же знаете, у меня есть только он. Будто бы они этого не знали!

– Я помню некоторые детали. Я узнаю ваш язык, пастор. И я помню шуршание накрахмаленной одежды диакониссы. И солнечные пятна на боль­ничном потолке. Запах отвратительной маленькой хижины… Когда вы об этом рассказывали, пас­тор, я стала вспоминать все это.

– Ты понимаешь, что становишься самой собой! – с улыбкой сказала Малин. – Ты говоришь намного осмысленнее, чем в самом начале, когда ты только приехала.

Белинда смущенно кивнула.

– И все-таки чего-то я не понимаю, – прошеп­тала она самой себе. – Как я стала такой? И как мы попали в Данию? Этого я не понимаю!

И тогда священник рассказал, стараясь быть предельно осторожным, о гибели «Эммы». Малин добавила, что Вильяр и Белинда возвращались домой, навестив его старшего брата Йолина. Их судно затонуло, и маленькую шлюпку прибило, очевидно, к датскому берегу.

Побледнев, Белинда уставилась на них. Им по­казалось, что к ней снова возвращается понима­ние.

– Нет! Нет! – воскликнула Белинда. – Нет, я не хочу этого! Этого не было! Я не могу, не могу…

Малин подумала, что ее сейчас стошнит, и по­вела ее на кухню, поставила перед ней ведро.

– Ну, ну, – успокаивала она ее, – Вот сюда, не стесняйся…

Ей казалось, что из отравленной души Белинды должно выйти какое-то зло.

Пробыв некоторое время на кухне, они снова вернулись в гостиную, когда Белинда немного оп­равилась. Мальчики сидели на своих местах, сго­рая от любопытства, но вели себя на редкость хорошо. Слова Малин подействовали.

И когда они снова сели за стол, она сказала:

– Думаю, тебе будет лучше рассказать все са­мой, Белинда, как бы трудно для тебя это ни было. Ведь то, о чем мы говорили, это еще не все, не так ли? Думаю, вы пережили настоящий кошмар в открытом море, ежеминутно ожидая смерти среди ледяных волн. Но есть еще что-то такое, что тебе любой ценой хотелось бы забыть, не так ли?

– Да. Ах, как ужасно было находиться в этой крохотной шлюпке, вы себе не представляете…

– Можем себе представить, – сказал священ­ник. – Ты многое пережила.

– Да… – задумчиво произнесла она и вдруг задрожала: – Нет, я не могу об этом рассказы­вать! Это слишком страшно!

– Не надо так, Белинда! Мы могли бы спросить об этом Вильяра, но тебе от этого не стало бы легче. Тебе обязательно нужно поделиться своими воспоминаниями с другими. Это будет для тебя большим облегчением.

– Но я…

Она долго молчала. Потом произнесла:

– Да, это будет лучше всего.

И по ее интонации они поняли, какое глубокое потрясение она пережила.

Малин было ясно, что она находится на пути к выздоровлению. Теперь ей нужно было выссказаться до конца.

И медленно, словно каждое слово вытягивали из нее, Белинда начала:

– Нас… нас было шестеро в шлюпке в самом начале. Мы долго, долго плыли, и мы промерзли насквозь. Еды у нас не было. К счастью, погода была хорошей, если не считать первых дней. Я… становилась все слабее и слабее, я сама замечала это, и единственное, что существовало для меня в этом мире, так это голод, холод и близость Вильяра. И сознание того, что маленький Хеннинг дол­жен получить известие о том, что мы живы. Хотя мы каждый день готовы были умереть…

Голос ее затих, она потеряла нить мысли. Вос­поминания ее были невеселыми, все это понима­ли. Она то и дело вытирала слезы.

Все ждали, когда она снова заговорит. Ульвар ерзал на стуле, и Малин положила руку на его плечо. Он тут же укусил ее, но зато потом сидел тихо.

Белинда стала рассказывать дальше, и на лице ее был написан страх.

– Однажды утром один из находившихся в шлюпке людей умер. Вильяр хотел выбросить мертвеца за борт, но другой мужчина был против. Мы должны позаботиться о том, чтобы доставить мертвого до­мой, сказал он. И вот…

Она замолчала, явно испытывая душевные муки.

– И однажды я проснулась. Обычно мы бодрство­вали по очереди, но на этот раз оба уснули. Я просну­лась и…

Белинда с трудом глотнула слюну, руки у нее дрожали.

Собравшись с силами, она продолжала:

– Все спали. Кроме того человека, который хо­тел оставить мертвеца. Он… он сидел и отрезал… куски… и…

– У тебя нет необходимости продолжать дальше, – перебила ее Малин. – Мы и так все поняли.

– Боже мой, – прошептал священник, – но это же невозможно!

– Что мы знаем о муках голода? – позеленев, сказала Малин. – И что произошло потом, Белин­да?

– Я закричала, – с дрожью произнесла она, – и все проснулись, все закричали и завопили, я спря­тала лицо на груди у Вильяра, а он, можете мне поверить, не кричал, но, когда я снова открыла глаза, один из мужчин вскочил, держа в руке нож, и оба – и мертвец и тот, который… вы понимаете… оказались за бортом. Он выбросил их в море. И на ноже… была кровь, и тот, у кого был нож, бро­сил его далеко-далеко в морские волны, а вторая женщина, которая была в шлюпке, истерично кри­чала, а я сама, как мне показалось, потеряла со­знание…

– А Вильяр? Как он воспринял все это?

– Последнее, что я видела, так это то, что он плакал, а ведь Вильяр почти никогда этого не де­лал, и он стал еще крепче сжимать меня в объяти­ях, а что было дальше, я не помню. Очевидно, тогда у меня и помутился разум.

Она нервозно усмехнулась:

– Да, в голове у меня стало что-то не так. Некоторое время они молчали. Из глаз Белинды тихо текли слезы.

– Теперь тебе стало легче? – спросила Малин.

– Возможно, – сказала Белинда. – Но этого я забыть никогда не смогу.

– Мы это понимаем. Думаю, что и мы не смо­жем забыть то, что ты нам рассказала. Пережить такое! Нет ничего удивительного в том, что ты по­пыталась жить в несуществующем мире!

Малин была рада тому, что мальчики не могут понять, о чем идет речь. К тому же Ульвар уснул, положив руки на стол.

Белинда задумчиво произнесла:

– Сказывалась еще и тоска по Хеннингу. Быть вдали от него, ничего не знать о нем! Ах, мне так не хватало его!

«Своего рода компенсация, – подумал священ­ник. – Представление о том, что больной мужчи­на – это ребенок. Вот откуда ее детское сюсюканье».

Белинда поднялась.

– Я… Мне бы очень хотелось побыть рядом с Вильяром. И Хеннингом.

Они колебались. Потом Малин кивнула.

– Нам придется все же разбудить Хеннинга. К тому же там стоит широкая двуспальная кровать. Хеннинг вернется обратно в свою комнату… Но, Белинда… Будь готова к тому, что Вильяр может умереть!

– Я это знаю, – упавшим голосом произнесла она. – Теперь я многое припоминаю. Не бойтесь, у меня не начнется истерика!

Она коснулась рукой затылка спящего Ульвара.

– В точности Хейке, – пробормотала она. – Они так похожи. Но если о внешности Хейке можно было сказать, что она гротескна, то этот мальчу­ган просто карикатура на него. И… он не такой добрый, как мне кажется.

Да, это Малин могла бы подтвердить!

Когда они осторожно вошли в спальню, Хеннинг лежал в том же положении. Подойдя к кровати, Белинда посмотрела на него. – Дорогие мои, – про­шептала она, – я так люблю вас. Теперь я снова здорова. Теперь вы можете рассчитывать на меня.

– Вот и хорошо, – сказала Малин.

На следующее утро, когда она принесла в спаль­ню завтрак, сопровождаемая Хеннингом и обоими мальчиками, Вильяр, к ее удивлению, не спал. Опершись на локоть, Белинда поправляла на его груди одеяло.

– Малин, – прошептала она с робкой улыбкой, – и целая процессия! Вы балуете нас!

– Вовсе нет, – сухо ответила Малин, ставя пе­ред ними поднос с завтраком.

Посмотрев на нее, Вильяр сказал:

– Малин, я чувствую себя лучше.

– Да, сегодня ты выглядишь лучше. Ты дума­ешь, помогло лекарство?

– Возможно. Но… кто это был у меня сегодня ночью?

– Может быть, Хеннинг? Или Белинда?

– Нет, нет. Это был кто-то другой, весьма резко заявивший мне, что довольно валять дурака, и у меня появилось желание жить.

Малин и Белинда переглянулись. Это было в точности то, о чем рассказывала Белинда.

– Должно быть, это был кто-то из наших пред­ков, – заметила Малин.

– Нет, – прошептал Вильяр. – Это было живое су­щество. И …мне кажется, это помогло, я чувствую себя гораздо лучше.

Малин не знала, что на это ответить. Она знала только, что, когда Вильяр приехал, он был при смерти. А сейчас, хотя он был очень слаб, первая мысль при виде него была уже не о смерти. В нем зажглось слабое, мерцающее пламя жизни, которое теперь пыталось разгореться. А Белинда? Никто не мог бы подумать, что эта безнадежно помешанная женщина когда-либо сможет говорить разумные слова.

Что же теперь? Теперь она была совершенно здоровой и горела желанием помочь своим близ­ким.

Несомненно одно: Вильяру и Белинде кто-то помог.

Но кто?

Трудно было разгадать эту загадку.

Было просто фантастично, что Вильяр и Белин­да вернулись домой.

Но у перегруженной работой Малин дел при­бавилось. Вильяр был еще очень слаб, но в нем теперь горела искра жизни, и он боролся изо всех сил. Состояние Белинды было тоже очень неус­тойчивым: она то и дело плакала при малейшей неудаче – к примеру, потеряв чулок или будучи не в силах вытащить из волос гребень. Она была, словно тростник на ветру. Малин и Хеннингу при­ходилось без конца шикать на мальчиков, и это так действовало на нервы.

Малин уже заикалась о том, чтобы переехать куда-нибудь в другое место с двойняшками Саги, но все семейство даже слышать об этом не жела­ло.

– Кроме твоих родителей в Швеции, мы явля­емся последними представителями рода Людей Льда, – сказал Вильяр, который уже понемногу начинал сидеть в постели. – Мы представляем все три ветви, и нам нужно держаться вместе! И кста­ти, что мы будем делать без тебя? Мы просим тебя остаться, если только ты сама этого хочешь.

То, что он сказал о роде Людей Льда, было прав­дой. Сам он принадлежал к ветви Хейке, Малин – к ветви Арва Грипа, а мальчики – к ветви Анны Марии Олсдаттер. Эскиль, отец Вильяра, соединял в себе ветви Паладинов с Линдов из рода Людей Льда благодаря браку его родителей, Хейке и Винги. Ветвь, к которой при­надлежала Малин, была очень изолированной; чтобы определить их принадлежность к роду Лю­дей Льда, пришлось бы начинать с самого Тенгеля Доброго.

Тем не менее Люди Льда как-то держались вместе. В течение трехсот лет они поддерживали связь, всегда готовые придти на помощь друг дру­гу.

Но теперь Малин была переутомлена. Работа по дому, ответственность за мальчиков и забота о двух больных подорвали ее силы.

Однажды вечером, сидя на краю постели и рас­тирая свои уставшие за день ступни, она со вздохом произнесла:

– Когда же у меня будет время, чтобы заняться собой?

Но ведь она сама выбрала себе профессию диакониссы, так что подобные мысли были неуместны. Конечно, она останется здесь. Ведь она сама этого хотела.

6

На Липовой аллее наступила осень. Осень 1870 года.

Двадцатилетний Хеннинг рубил во дворе дро­ва. Он превратился теперь в статного парня, и его неспешная улыбка исходила, казалось, из глаз – из самой глубины его доброй души.

Его отец Вильяр помогал ему складывать дро­ва на зиму. Своими искалеченными руками он не мог делать все дела, и они с сыном распределяли обязанности по хозяйству наилучшим образом.

Теперь Вильяр был здоров. Врач назвал это чудом. Выздоровление тянулось несколько лет, но ему все же удалось вырваться из тисков смерти. Удивительно было то, что он никого не заразил, даже слабую здоровьем Белинду.

Она тоже теперь чувствовала себя превосход­но, прекрасно справляясь с домашними делами. Только в одном она уступала Малин, которая по-прежнему жила у них…

Малин должна была жить с ними. Одна Белинда была не в состоянии справиться с Ульваром, а Вильяр или Хеннинг не всегда бывали под рукой, у них было много работы вне дома. Ульвар совер­шенно не слушался Белинду, он испытывал к ней только презрение. Конечно, он шипел на Малин и строил ей рожи, и на большое уважение с его сто­роны она и не рассчитывала. Тем не менее он все-таки считался с ней. И это вопреки тому, что они с Хеннингом приняли на себя заботу о двойняшках.

Марко обычно бывал в школе. Где бывал Уль­вар, никто не знал. Два года назад они с тяжелым сердцем послали мальчиков в школу. Для Ульвара обучение продлилось всего неделю, после чего ему запретили появляться в школе. В течение этой недели он успел написать ругательства на всех партах и стенах, назвал учителя старым козлом, передрался со всеми мальчишками в классе – по очереди и как попало, поранил ножом двоих, раз­дел самую красивую девочку в классе и стащил церковную копилку.

И он был счастлив, когда ему запретили воз­вращаться в школу.

Его дошкольные годы были для всей семьи на­стоящим кошмаром. Никто не знал, что выкинет в следующую минуту Ульвар, всем приходилось быть начеку. Единственным, кто мог хоть как-то влиять на него, был Марко. Но много ли можно было тре­бовать от ребенка? Все следили за Ульваром по очереди, не сводя глаз, иначе он мог натворить все что угодно.

Теперь, когда ему исполнилось девять лет, ник­то не мог уже воздействовать на него, а Марко был в школе. Ульвар исчезал сразу после завтра­ка, и они подозревали, что он уходит на вершину холма или в лес. И поскольку до них не доходили слухи об убийствах и несчастиях, они позволяли ему делать это.

Им больше ничего не оставалось. Однажды Малин попыталась остановить его и выведать у него, где он проводит день, но больше ей делать этого не хотелось.

Она бежала за ним, прося его остановиться, чтобы поговорить, она просила его быть осторож­ным в его делах, она бежала за ним до самой опушки леса. Но Ульвар никак не реагировал на ее крики, продолжая идти дальше.

Это привело Малин в ярость. Она редко выхо­дила из себя, будучи существом миролюбивым, но то, что он с такой небрежностью относился к ней, довело ее до бешенства. Ведь она желала ему толь­ко добра.

И уже будучи в лесу, она крикнула:

– Я положу конец твоим походам в лес, прокля­тый мальчишка!

И тут же она увидела перед собой огромного волка с оскаленными зубами – на этот раз волк угрожал ей.

Малин попятилась назад, дрожа всем телом, не зная, как ей быть.

Зверь подходил ближе, глухо рыча и прижав уши. Зверь злобно оскалился, показывая ей ог­ромные клыки.

Уже много лет они не видели этих странных волков, поэтому зверь показался ей вдвое страш­нее. И теперь уже невозможно было внушить себе, что это действительно волк– этот зверь был не­посредственно связан с Ульваром.

А, вообще-то, за последние годы произошло два странных случая. Однажды они нашли во дворе парализованного поденщика, и, когда они подо­шли, чтобы помочь ему, он сам отдал им различ­ные ценные вещи, которые он стащил на Липовой аллее. Тут же ноги его снова стали нормальными, паралича как не бывало, и он со страхом поведал о страшных вспышках и грохоте, преследующих его, и о том, что его поразило молнией. Дело про­исходило зимой, и ни о какой грозе не могло быть и речи. А во дворе послышался злобный смех Ульвара. Этот смех был противен Малин, как ничто в мире.

В другой раз Вильяр отправился к реке, чтобы спасти от наводнения рыболовные снасти. Маль­чики тоже отправились с ним, им было тогда око­ло пяти лет и им строго-настрого приказали не баловаться на пристани.

Вдруг Вильяр поскользнулся и упал в воду. Течение было быстрым, он тут же наглотался воды и, как ни старался, никак не мог нащупать дно.

Потом он рассказывал остальным – Малин, Белинде и Хеннингу, что ему пришлось пережить в тот момент. Высунув на миг голову из воды, он услышал безумный смех Ульвара, и этот смех про­никал Вильяру в самое сердце. То, что произошло потом, было просто невероятно. Ему казалось, что его держит в своих объятиях отвратительное водя­ное существо. Схватив своими липкими руками его за горло, оно пыталось выдавить из него жизнь, оно усмехалось и издевалось над ним, мельтеши­ло у него перед глазами, и он не знал, что ему делать. Он был уверен в том, что настал его пос­ледний миг, он был в отчаянии, он молил Бога помочь ему, но, как всегда, безрезультатно, и то, что он увидел в своем полубессознательном состо­янии, было, скорее всего, одно из тех существ, ко­торых Сага прогнала из Гростенсхольма. Вот теперь-то они отомстят…

Но это отвратительное, скользкое существо под­чинялось чьей-то воле. Он почувствовал, как что-то подняло его на поверхность, он коснулся прочных корней какого-то растения, и, полуживой от поте­ри кислорода он нащупал ногами дно. Дышал он как сломанный орган, но все же был спасен.

С тех самых пор они стали позволять Ульвару делать то, что он хотел. Другого выхода у них не было.

Он всегда возвращался домой вместе с Марко, которого обожал. Все вздыхали с облегчением: лучшего сторожа, чем Марко, трудно было найти.

Однако они не боялись, что Ульвар станет му­чить животных, когда за ним никто не присматри­вал. Как и все меченые в роду Людей Льда, он находил контакт с животными и хорошо понимал их.

Это была его единственная положительная сто­рона.

Среди всех меченых Ульвар больше всего был похож на Колгрима. Он был таким же неисправи­мым. И Малин часто думала о том, что судьба того и другого трагична. Колгриму не было и че­тырнадцати лет, когда он погиб злой смертью, причиной которой было желание овладеть сокро­вищами Людей Льда и, возможно, вмешательство Тенгеля Злого.

Она не желала Ульвару подобной судьбы. Ей не хотелось, чтобы он умер молодым, она желала, чтобы он исправился. Разве Ульвхедину не уда­лось это? А ведь он был таким же злобным, как Ульвар и Колгрим. Но ему помогали Виллему, Доминик и Никлас. Трое избранных.

Теперь среди них не было избранного. Несмот­ря на то, что черные ангелы сказали Хеннингу, что он теперь должен занять место Саги и стать избранным, что, возможно, позволило бы ему пе­ревоспитать мальчика, с Ульваром ему справить­ся не удавалось. У Хеннинга не было желтых глаз, не было специфических способностей. Просто он обладал огромной силой, позволившей ему пере­жить все те трудности, которые встретились в их жизни за эти годы.

Но на Ульвара он влиять никак не мог.

В течение этих последних лет они пережили ряд жутких эпизодов, ставящих на карту их доброе имя и репутацию. Как в тот раз, когда Ульвар пытал­ся поджечь виллу, в которой жила неприятная ему дама. И только быстрое вмешательство Хеннинга и Вильяра спасло и виллу и честь семьи. Или ког­да Ульвар поймал мальчишку, который сказал что-то неприятное по поводу его внешности. И он мучил мальчишку до тех пор, пока они не услышали его отчаянные крики и не пришли ему на помощь. Отец мальчика потребовал компенсацию, и Вильяру пришлось идти на полюбовную сделку, чтобы из­бежать обращения в суд.

Они знали, что Ульвара боятся и ненавидят в округе. Поговаривали даже о том, чтобы отпра­вить его в такое заведение, где он до конца своих дней сидел бы под замком.

Такого зла они не желали сыну Саги, поэтому старались быть с ним всегда ласковыми, хотя это давалось им нелегко.

К его лесным прогулкам они относились пока спокойно. Пока ничего не произошло.

Но что он там делал, никто не знал.

А им следовало бы знать. И если бы они немно­го вчитались в семейную хронику, они немедленно поняли бы, в чем дело.

Выпрямившись, Вильяр положил на место пару бревен.

– А вот и Марко, – сказал он. – Что-то он рано сегодня.

– Да он бежит сломя голову! – заметил Хен-нинг низким голосом. – И вид у него взволнован­ный!

– Господи! Только бы это не было связано опять с Ульваром, – произнес умоляюще Вильяр.

Из дома вышли Белинда и Малин. Марко оста­новился, все собрались вокруг него.

Мальчик стал еще красивее, это было просто само совершенство. Обрамленное черными кудря­ми лицо его было настолько прекрасным, что даже художник мог только в мечтах представить себе нечто подобное, так что в будущем многих деву­шек ожидали адские муки неразделенной любви.

– Что случилось, Марко? – спросил Вильяр. – Ведь это не…

– Нет, нет, к Ульвару это не имеет отношения, – ответил тот. – Но я услышал… что на кладбище со­бираются снести старинные могилы, чтобы освобо­дить место для новых.

Все похолодели от страха.

– Что такое ты говоришь? – вырвалось у Вильяра.

– Они не могут это сделать, – в отчаянии про­изнесла Малин.

– Сровнять с землей могилы Мейденов, Людей Льда и Паладинов? Ведь это же святыни!

– Да, в самом деле, – с горечью произнес Виль­яр. – Для нас это святыни. В нашем роду все об­ретали спокойствие и силу, отправляясь на кладбище и «разговаривая» со своими предками. Могилы предков связывают нас в единое целое. Люди Льда едины, и ни в какие времена нас нельзя расколоть.

Повернувшись к Марко, Малин сказала:

– Кто дал это глупое распоряжение?

Марко, этот до боли прекрасный мальчик, по­смотрел на нее своими нежными, угольно-черны­ми глазами.

– Я не знаю, Малин.

Вильяр и Малин переглянулись.

– Коммунальное правление? – сказал Вильяр. – Там наверняка есть такие, кто сидит за своим сто­лом и возится с картами и теориями…

– А может быть, это окружной совет? Те, что решают церковные дела? – высказала предполо­жение Белинда.

– Может быть… – неуверенно произнес Виль­яр.

С решительным блеском в глазах Малин произ­несла:

– Я пойду туда и поговорю с этими вандалами, с этими духовными выродками. Мы этого никогда не допустим!

Это решение изменило всю жизнь Малин.

В лесу, что на вершине холма, бродило стран­ное существо.

Человек, похожий на зверя, совершенно обна­женный, ходящий на четвереньках.

Только теперь Ульвар осознал, кем он на самом деле является: чудовищем, человеком-зверем.

Он фыркал и хрюкал, словно кабан или тигр, идущий по следу добычи. Он принюхивался к пря­ным запахам леса. И от этих запахов у него про­исходила сильная эрекция, которая, разумеется, ни к чему не вела, поскольку ему было всего де­вять лет. Но это ощущение казалось ему велико­лепным! Он шарил руками в траве и среди камней, ничего там не находя. Но запах по-прежнему воз­буждал его – запах течки, смерти и разных ок­культных, восхитительных вещей.

Встав на колени, он в изнеможении произнес:

– Здесь что-то происходило! И я должен узнать что! Мне так хорошо здесь!

И он был совершенно прав. Справа от него нахо­дилась скала, на которой висела мандрагора в тот раз, когда Винга в страхе спасалась от призра­ков. Сам не подозревая об этом, Ульвар стоял по­среди магического круга Хейке у незримого входа в потусторонний мир, откуда Хейке выманил при­зраков, впоследствии захвативших Гростенсхольм.

Еще раньше здесь бывал Колгрим. Бывал так­же Ульвхедин и один раз – Ингрид, когда она выманивала призраков. Здесь часто бывала Суль, отправляясь на свидание с Властителем Тьмы. Так что не было ничего удивительного в том, что Уль­вар, один из самых злобных представителей рода, почувствовал сильнейшие вибрации, исходящие от этого места!

Он сидел на корточках и рассеянно теребил свой ставший торчком член, испытывая при этом нена­висть ко всем обитателям Липовой аллеи. Он был уверен, что они что-то скрывали от него. Да, он знал это! Однажды кто-то из них сказал вслух, не зная, что он стоит рядом: «Нет, мы не можем заб­рать оттуда сокровища». «Ульвар не должен знать, что они существуют». «Но ведь он же еще ребе­нок!» «О, ты не знаешь, на что способны меченые, когда узнают, что существует колдовское наслед­ство Людей Льда. Вся их злая сила тогда вырыва­ется наружу».

Да… Он это знал. В нем была сила, которая не находила себе выхода. Он действовал вслепую, чего-то ему не хватало. Наверняка ему не хватало этого колдовского наследства!

Ульвар мало что знал об истории Людей Льда. В его присутствии старались особенно не распро­страняться об этом. Но однажды один из гостей сболтнул что-то. Это была, как понял Ульвар, родственница глупой Белинды. Она начала говорить что-то очень интересное, но на нее тут же истерич­но зашикали.

Что же она сказала? Он долго потом размыш­лял об этом. Что-то об их злом предке? Который может снова ожить, если они не будут соблюдать осторожность?

Это звучало настолько привлекательно, что он просто пришел в экстаз. У него зудело в паху, но, как он ни напрягался, из этого ничего не получа­лось. И тут тоже чего-то не хватало, он был уве­рен в этом.

Прекратив бесполезное дерганье, он пополз по земле дальше.

Здесь пахло смертью, он совершенно отчетливо чувствовал это. У него не было никаких сомнений в том, что кого-то здесь настигла смерть.

Припав грудью к земле, Ульвар втянул в себя волнующий его запах.

И в мозгу его возникло видение. Он никогда раньше не переживал ничего подобного, он был так возбужден! Он видел! Это было в его голове…

Огромный, грузный мужчина… И множество страшных тварей, кусающих его, рвущих его на части…

Какое великолепие! Все существо Ульвара пе­реполнилось радостью. Он тяжело и взволнованно дышал. Что это за существа? Должно быть, это были призраки, когда-то населявшие Гростенс­хольм, о которых болтали в школе мальчишки. Как жаль, что больше нет этого серого народца! Он нашел бы с ними общий язык, ведь они так же, как и он, были преисполнены злобы.

Да, многое было от него скрыто! Но он должен…

Ульвар вздрогнул. Его внутреннее чувство времени подсказывало ему, что пора возвращаться домой. Марко уже должен идти из этой идиотской школы, разлучившей их. Когда-нибудь Ульвар спалит эту дурацкую школу! Вот будет костер! Мысль об этом заранее радовала его. Вот бы там, внутри, остались учителя! Запахло бы горелым мясом. Как это было бы великолепно!

Что касается дьявольщины, то тут уж ничто не могло сравниться с фантазиями Ульвара.

Он торопливо оделся и опрометью, словно ди­кий зверь, бросился через лес.

– Неужели ты пойдешь туда, Малин? – сказал Вильяр, продолжая беседовать с ней во дворе.

– Да, пойду прямо сейчас, пока злость моя не остыла, – ответила она. – Они не имеют права прикасаться к нашей части кладбища. Другие пусть поступают с могилами своих предков как хотят. Но никто не посмеет осквернить могилы Людей Льда!

Она вздрогнула. Жуткое на вид создание кра­дучись пробиралось между домами.

– Привет, Ульвар, – дружелюбно произнесла она. – Ты пришел вовремя, как обычно. Ты, как никто, имеешь чувство времени.

Он состроил гримасу по поводу ее похвалы.

При виде его Белинда не могла сдержать дрожь. Видно, ей никогда не привыкнуть к нему!

Ульвар был ниже ростом, чем его брат. У него была такая осанка, словно в раннем детстве кто-то основательно поездил на нем верхом. Каждый раз, глядя на Ульвара, Малин испытывала что-то вроде сострадания, но ей приходилось это скры­вать. Он любил, когда его присутствие внушало окружающим страх.

Внешность Ульвара была весьма характерной.

Если уж и можно было сравнивать его с кем-то из прежних меченых, так это с Гримаром. С этим, похожим на корягу чудовищем из долины Людей Льда. Или с Ханной. Или с той девочкой, которую родила Габриэлла и которой Лив и Аре дали уме­реть, ничего не сделав для того, чтобы у новорож­денной установилось дыхание.

Тенгель Добрый, Ульвхедин, Map и Хейке выг­лядели устрашающе, но в каждом из них было что-то такое, что привлекало к себе других. Уль­вар же был просто страшным, и ему самому это нравилось. Он не хотел быть привлекательным. Он высмеивал любую привлекательность. Привле­кательность была недостойна мужчины! Нет, он предпочитал выглядеть как дьявол или, на худой конец, как лесной зверь! Такая внешность была для него символом власти.

Его голова, лишенная шеи, сидела прямо на плечах, гротескно широких и острых. Руки свиса­ли ниже колен. Ноги были короткими и кривыми, грудь – необычайно широкая, переходящая, без всякого намека на талию, в бедра. Волосы были неопределенного цвета: что-то среднее между се­рым, пепельным и черным. Они всегда в беспо­рядке падали ему на глаза, коварные, отливающие желтизной глаза, и никто не имел права стричь или причесывать его, а тем более – мыть ему го­лову. Скулы у него были торчаще-острыми, рот напоминал оскаленную пасть зверя.

И всем этим он неимоверно гордился. Можно было смело сказать, что судьба его не обделила: он желал именно этого.

Внимательно оглядев всех по очереди, он по­нял, что что-то не так. Вильяр сказал ему о моги­лах, которые собираются сровнять с землей.

Ульвару вообще нравились кладбища. Он ви­дел там то, что не видели другие. Ах, как много интересного он знал о мертвецах!

Напротив, предки Людей Льда его мало инте­ресовали, поскольку они никогда не являлись ему и не беседовали с ним. Хорошо, что он не знал, что они имели обыкновение являться другим ме­ченым. На Липовой аллее никто не говорил ему об этом. Все считали, что ему лучше всего пребывать в неведении относительно всего этого.

Многое люди скрывали от Ульвара, и на это были причины.

Не успел он как следует обдумать сказанное, как Малин отправилась в коммунальное правле­ние, чтобы разобраться во всем.

– Пойдемте обедать, мальчики, – сказала Белинда. – Вы, наверное, проголодались!

Вильяр и Хеннинг были уже на кухне, братья-близнецы тоже отправились туда.

Малин вошла в насквозь прокуренное здание коммунального правления. Она стала смотреть на таблички, висящие на дверях… Вот! Дорожное стро­ительство. Может быть, ей нужно сюда?

Это оказалось не там, но ее направили в боль­шой зал, в котором ее шаги гулко отдавались на деревянном полу среди пустых стен. Она быстро нашла того, кто был ей нужен, и изложила ему суть дела.

Чиновник, молодой человек со строгим взгля­дом и корректными манерами, нахмурился.

– Но ведь эти могилы такие старые, фрекен Кристерсдаттер. Никого они больше не интересу­ют!

– Нас интересуют, – раздраженно ответила она.

Она вдруг замолчала. Не стоило говорить ему, что они чуть ли не общаются с ними, во всяком случае, обретают покой, посещая эти могилы. И она закончила свою тираду иначе, чем предпо­лагала:

– Мы постоянно поддерживаем там порядок. Мы заботимся об этих могилах. Это часть нашей истории.

– Нам известно, что Люди Льда когда-то были очень влиятельными в этом округе, – сдержанно произнес он. – Но времена теперь другие.

– Неужели? – запальчиво произнесла Малин.

Этот молодой человек был слишком строг, что­бы казаться привлекательным, хотя на вид он был очень симпатичным. Но канцелярская работа ос­тавила на нем свой след, заставляя его сохранять важный вид.

– Как вы, наверное, заметили, у нас очень боль­шой прирост населения. И это имеет свои послед­ствия в отношении кладбища тоже.

– Но ведь кладбище можно расширить! Он пожал плечами:

– В каком же направлении? Мимо протекает река, как вам известно, с другой стороны – порос­ший лесом склон и поле.

– Тоже мне, поле…

– Очень приличный участок пашни. И хозяин не захочет отрезать от него кусок.

Малин стиснула зубы. Немного подумав, она сказала:

– Это не имеет значения. Если здесь не пойдут нам навстречу, мы будем обращаться в более вы­сокие инстанции.

Слова ее подействовали, и его взгляд говорил ей: «Ужасно упрямые вы люди!»

Он встал и сказал ей:

– Идемте!

Ощущая в себе остатки прежнего гнева, Малин последовала за ним в другую комнату, обставлен­ную более солидно. Там сидел высокий господин, о должности которого она не имела никакого пред­ставления.

Ее молодой провожатый изложил суть ее просьбы. Начальник бросил на нее взгляд из-под кустистых бровей. У Малин мелькнула догадка, что он дома не ладит с женой и поэтому отыгры­вается на своих подчиненных в конторе, отчаянно пытаясь навязать им свой авторитет. Она была уверена в том, что он не удовлетворит ее просьбу.

– Я не думаю, что в моем плане реорганизации кладбища имеются какие-то изъяны, – с подчерк­нутым сарказмом произнес он. – Мы оставляем в полной неприкосновенности новые могилы и кон­центрируем свои усилия исключительно на ликвидации старых могил. Согласно моим инструкциям, молодой Вольден начертил новую карту этого участка.

Молодой Вольден кивнул.

Но Малин не собиралась сдаваться.

– Но разве вы не понимаете, что ваш план недо­лговечен? – сказала она. – Округ Гростенсхольм – я использую старое название – уже больше не де­ревня, а дачный поселок. И поскольку вами дано разрешение на дальнейшее строительство, здесь будет построено еще множество домов. Через не­сколько лет все равно придется расширять кладбище. Так что принесение в жертву могил Людей Льда окажется напрасным.

Выражение лица начальника стало кислым, чего наверняка никогда не видела его жена. И откуда толь­ко у Малин взялись эти мысли о его властной жене?

Ему явно пришлась не по вкусу критика Малин его творения, но он на всякий случай оставил в стороне вопрос о жилой застройке и сконцентри­ровался исключительно на кладбищенской пробле­ме.

– Разве Вольден не объяснил вам, что у нас нет возможности расширить кладбище? Вольден снова кивнул. Малин это взорвало:

– Но ведь есть же, Боже мой, и другие возмож­ности! Почему бы не сделать лесное кладбище? Например, на опушке леса!

– Это слишком далеко от церкви, – неодобри­тельно заметил начальник. – Это не подходит.

– Но раньше этот вариант подходил, – проши­пела в ответ Малин.

Начальник выбрал наихудшую тактику, какую только можно было выбрать по отношению к посе­тителю. Снова сев за стол, он равнодушно сказал Вольдену:

– Если бумаги, адресованные окружному вра­чу, готовы, вы можете передать их мне.

– Хорошо, господин Йонсен.

Вольден дал Малин понять, что аудиенция окон­чена и что она должна следовать за ним. Но Ма­лин не могла удержаться от реплики, адресованной начальнику.

– Сегодня утром она была не в духе? – спроси­ла она.

Она встретила его разъяренно-вопросительный взгляд, так и не поняв, что означал лихорадочный румянец на его щеках – гнев или стыд.

И она увидела, как он наливает себе содовой воды.

Молодой Вольден был просто возмущен, когда они вернулись в канцелярию.

– Фрекен Кристерсдаттер, вы вели себя слиш­ком…

– Мне хотелось бы взглянуть на ваш план. И вообще вам не следует так поджимать губы, это вам не идет, вы становитесь похожим на господи­на Йонсена.

Вид у Вольдена был испуганный: ему явно не хотелось, чтобы другие слышали их разговор.

– У меня нет при себе этого плана, – пробормо­тал он.

Наклонив голову, она посмотрела на него.

– Собственно, у вас есть все, чтобы выглядеть привлекательным, – критически заметила она. – Но угодливая чиновничья мина, которую вы на­пускаете на себя, делает вас похожим на жеман­ную старую деву, за которую вы наверняка принимаете меня.

Над его головой нависло грозовое небо. Унижать кого-то было совершенно не в стиле Малин, но, по­скольку эти двое мужчин так круто с ней обошлись, она не считала нужным выбирать слова.

Ей было теперь двадцать восемь лет, и ей каза­лось, что она может говорить подобные вещи та­кому непочтительному щенку, как Вольден. Щенок есть щенок… Ему тоже было уже под тридцать, но он вел себя, как настоящая канцелярская крыса.

– Хорошо, если у вас нет при себе плана, – продолжала она, – мне хотелось бы, чтобы вы по­казали мне то место, где вы собираетесь совер­шить вандализм…

– Место на кладбище? – испуганно произнес он.

– Да, конечно, где же еще? Ваш рабочий день наверняка уже подходит к концу, и у вас есть время, чтобы прогуляться со мной туда, прежде чем идти домой. Ваша жена сможет подождать чет­верть часа.

– Я не женат, – смущенно произнес он. – И мне совсем не хочется попадать в ваши сети.

Малин повернулась и направилась к двери.

– Хорошо, – сказала она напоследок, – тогда мы обратимся к знакомому адвокату из Верховно­го суда, который всегда помогал нашей семье в подобных обстоятельствах.

Это была чистейшей воды ложь, поскольку Люди Льда давно уже не имели заступников.

Но слова ее и на этот раз произвели впечатле­ние.

– Ну, хорошо, – сказал он, – я покажу вам кладбище. Только затем, чтобы убедить вас, что другого решения быть не может.

– Прекрасно, – сказала Малин. И она вышла вместе с ним, не имея ни малей­ших представлений о том, как ей вести себя.

7

От коммунального правления до церкви было со­всем близко, но этот путь показался им длинным из-за того гнетущего настроения, в котором оба они пребывали, идя рядом.

Они почти не разговаривали.

Точнее говоря, они не сказали друг другу ни слова.

Малин избегала смотреть на Вольдена, заме­тив только, что он высок и хорошо – если не сказать богато – одет. Но ведь государственные или коммунальные чиновники никогда не отличались изысканными манерами: зажав в кулаке перчатки – а руки у него, кстати, были изящными и жи­листыми, – он просто несся вперед, так что на его три шага приходилось ее два. Да, он был не осо­бенно вежлив.

Вольден, в свою очередь, был раздражен и воз­мущен поведением этой бабенки, нежданно-нега­данно ворвавшейся в его жизнь. Подумать только, какой прекрасный план переустройства кладби­ща – хотя это и был план Йонсена, – начерчен­ный им, Вольденом! Он всегда так превосходно чертил планы, его всегда хвалили!

И что ей дались эти старые могилы! Сентимен­тальный вздор!

Но одна неприятная мысль все же маячила у него в мозгу. Мысль о защите памятников культу­ры. Хотя какое отношение к культуре имело клад­бище с могилами ничего не значащего рода?

Какая нелепость!

Он тайком бросил взгляд на шагавшую рядом с ним молодую женщину. Внешне она ничего особенного из себя не представляла, такие лица моментально забы­вались. Но она была необычайно аккуратно и тщательно одета, во всем чувствовался большой вкус, он обратил на это внимание еще в комму­нальном правлении. О Людях Льда он знал толь­ко понаслышке. Говорили, что у них была какая-то особенная история, но подробностей он не знал. И теперь они жили на Липовой аллее, ведя очень замкнутую жизнь и почти ни с кем не общаясь. И все потому, что в доме у них жил уродливый ребе­нок, которого не мешало бы держать под замком, потому что он был опасен для окружающих. Но они поручились за него, сказав, что будут следить, чтобы он ничего не натворил.

Вольден слышал скандальную историю о недель­ном пребывании этого мальчика в школе два года назад. После этого никаких скандалов не происхо­дило. Может быть, они содержали его в клетке?

Быстро взглянув на фрекен Кристерсдаттер, он понял, что все это не случайно. Он слышал, что она собиралась стать диакониссой. Да, это ей очень подошло бы. Ее внешность и то, как она присмат­ривала за мальчишкой, говорили об этом. Хотя его представления о том, как должна выглядеть диаконисса, были весьма туманны.

Они подошли к церковной ограде, он открыл пе­ред ней калитку.

И тут же они, не сговариваясь, сбавили ско­рость из-за уважения к этому месту.

– Итак, – сказала Малин, и это было первое слово после того, как они покинули коммунальное правле­ние. – Где же вы собираетесь учинить разгром?

Стоит ли его все время дразнить?

Но ведь он тоже мог огрызаться в ответ!

Он не ответил ей. Он еще не привел ее на то самое место.

Желтые листья шуршали у них под ногами. Кра­сиво было осенью, особенно на кладбище, обса­женном кленами и другими лиственными деревьями, названия которых он не знал. Но за­чем ему, с его профессией чиновника, было знать названия деревьев?

Малин вздрогнула. Краем глаза она заметила маленькую тень, промелькнувшую среди высоких надгробий, перебегающую от одной могилы к дру­гой, по мере того как она и Вольден шли дальше.

И она принялась лихорадочно говорить о чем-то, стараясь отвлечь внимание Вольдена.

– Эта церковь была построена в 1200-х годах. В ней…

– Речь идет теперь не о церкви, – сухо оборвал он ее.

Малин ужасно боялась, что Ульвар что-нибудь натворит здесь. И хуже всего было бы, если бы она позвала его. Он бы никогда не простил ей того, что она обнаружила бы его. У него не было ни малейшего чувства юмора по отношению к само­му себе.

Вопрос был только в том, как поведет себя Воль­ден, увидев его.

Ульвар был способен сделать все что угодно.

Вольден остановился.

– Вот эти могилы будут снесены, – сказал он. При этом он указал в сторону могил Людей Льда.

– Ага, я так и думала, – сухо заметила Малин.

– Вы можете назвать хоть одну разумную причи­ну того, что мы не должны сровнять их с землей, не пускаясь в надуманную сентиментальность? – спро­сил он.

– Я могу назвать множество таких причин. Да­вайте начнем со склепа!

– Он не в счет.

– Но история начинается именно здесь. У вас есть ключ?

– У меня при себе все ключи.

С этими словами он направился широким ша­гом к склепу, всем своим видом демонстрируя не­довольство.

Ключ заскрежетал в проржавевшем замке. Ма­лин не смела повернуться, чтобы проверить, нет ли поблизости Ульвара. Но он, конечно же, был.

Ведя за собой Вольдена в склеп, находящийся под зданием церкви, она подумала, что здесь он в безопасности.

– Это усыпальница Мейденов, – тихо произнес­ла она, вдыхая затхлый воздух гробницы. – Мейдены владели Гростенсхольмом до того, как мы прибыли сюда.

Дверь была приоткрыта, чтобы внутрь прони­кал свет, и она заметила, что Вольден неохотно кивнул.

Она указала ему на массивное надгробие с над­писью. Даже в слабом свете было видно, что это очень старое надгробие.

– Здесь покоится старая баронесса Мейден, по­дарившая Липовую аллею нашему общему пред­ку Тенгелю Доброму. Это было в 1586 году, господин Вольден. С этого начинается история Людей Льда в округе Гростенсхольм.

Он не ответил. Он проявлял явное нетерпение и не очень-то интересовался тем, что она говорила. Он явно сожалел о том, что решился на это бес­смысленное мероприятие.

– А здесь покоится очень важная персона, – продолжала она, подойдя к следующей гробнице, – Шарлотта Мейден. Силье, впоследствии ставшая женой Тенгеля Доброго, приютила у себя Дата, ко­торого Шарлотта оставила в лесу умирать.

– Но это же так жестоко!

– В те времена незамужним женщинам жилось трудно, господин Вольден. Впрочем, и теперь не лучше. И в знак благодарности за спасение ре­бенка Мейдены подарили нам Липовую аллею.

– Но ведь вы же владели и Гростенсхольмом, – агрессивно заметил он.

– Да, это так. Это произошло потому, что сын Шарлотты Мейден, Даг, женился на дочери Тен­геля и Силье, Лив. Они тоже покоятся здесь, – добавила она, направляясь в темный угол.

В склеп залетел небольшой камень. Вольден ог­лянулся, но ничего не заметил.

Ульвар караулил их снаружи. Наверняка он прислушивался к их разговору. Ей следовало быть осторожней в словах. Ей не следовало враждебно относиться к Вольдену, хотя у нее и возникало такое желание. Ведь никто не знал, как отреагирует на это Ульвар.

И она стала говорить с ним более мягким то­ном.

– Здесь стоит имя Якоба Скилле, – сказал Воль­ден. – Кто это такой? Почему он оказался здесь? Малин пожала плечами:

– Он был мужем Шарлотты, когда она была уже в летах. Это Суль заманила его в Гростенсхольм. Но она к тому времени уже пресытилась им. Думаю, что Шарлотта не понимала, что меж­ду Якобом и Суль что-то было.

– Таральд Мейден, – прочитал Вольден.

– Это сын Дага и Лив. Самое слабое звено в роду Людей Льда. Разумеется, если не считать меченых. Меченые не виноваты, что у них такая судьба, и к тому же они часто бывали сильными личностями.

Слышит ли это Ульвар? Он знал, что он мече­ный, но о качествах этих людей ему ничего не рас­сказывали.

Она продолжала:

– Таральд же был просто слаб. Высшим дости­жением его жизни было то, что у него с Ирьей родился такой замечательный сын, как Маттиас. У него был еще один сын, Колгрим. Но его… нет, здесь.

– И где же он?

– В долине Людей Льда, в Трёнделаге. Он был по-настоящему проклят.

Это пояснение не произвело никакого впечатле­ния на Вольдена.

– А здесь стоит надпись: Ирья Мейден. Мать Маттиаса…

– Это была прекрасная женщина простого происхождения, родом из Эйкебю.

– А кто такая Суннива Мейден?

– Это дочь Суль. Первая жена Таральда, мать Колгрима. Она умерла при родах, как это было с большинством несчастных матерей, у которых рож­дались меченые дети. За четырнадцать лет своей жизни Колгрим принес окружающим одни несчастья.

Вольден ничего не ответил.

– А здесь покоится Маттиас, я вижу, – сказал он.

– Он был врачом. И у него были такие сияю­щие глаза, словно вся доброта мира светилась в них. Здесь покоится его жена Хильда, дочь гростенсхольмского палача.

– Пестрое общество, ничего не скажешь!

– Хильда была очень доброй, – сухо ответила Малин. – И со смертью Маттиаса род Мейденов вымер, потому что у них была только одна дочь, Ирмелин. Она вышла замуж за другого нашего предка, Никласа.

Они снова вышли наружу, вдыхая свежий осен­ний воздух. Выйдя наружу первой, Малин заме­тила маленькую гротескную фигуру Ульвара, сидящего на корточках возле церковной ограды.

– Но что это за помпезное надгробие? – спро­сил Вольден, указывая на ближайшую могилу.

– Здесь покоятся Паладины, маркграфы. Боль­шинство из них похоронено в датской земле. Здесь же лежит Сесилия. Сесилия была сестрой Таральда, и если тот отличался слабым характером, то у нее характер был сильным. Ее мужем был Алек­сандр Паладин.

– Так вот значит как вам удалось проникнуть в этот почтенный род!

– Паладины были прекрасными людьми, – сер­дито ответила она. – И я говорю об их прекрас­ных душах и сердцах, а не об их знатности!

Вольдену не нравилось, когда его ставили на место.

– А это кто? Тристан Паладин.

– Это несчастный внук Сесилии. Только здесь, в этом округе, он обрел свое счастье. Он был бра­том моей прародительницы Лене.

Вольден покосился на нее.

– Значит, ты из княжеского рода?

Малин громко расхохоталась:

– Нет, княжеская кровь во мне сильно разбав­лена! В моем роду была повариха, был капрал и Бог весть кто!

Он пошел дальше.

– Ульвхедин Паладин из рода Людей Льда…

– Да, – вздохнула Малин. – Это был тип в сво­ем роде…

– Его жена Элиза Ларсдаттер. Мезальянс, надо сказать!

– Ни в коей мере! Ульвхедин был меченым. Эли­за же сделала из него человеческое существо. Она сделала это не одна, конечно, но все-таки.

Они осмотрели еще несколько могил Палади­нов, но Малин осторожно, но решительно вела его к большому, старинному надгробию.

Надпись на камне была сделана заново, так что Вольден без труда смог прочитать ее.

– Тенгель Добрый из рода Людей Льда. Родил­ся в 1548 году. Умер в 1621 году. Его жена Силье… Да, вы уже говорили о них.

– Да. Они представляют собой ядро нашего рода, – сказала Малин. – Наши предки защища­ют своих потомков, и самым главным защитником среди них является Тенгель Добрый.

Вольден уставился на нее, словно считал ее свих­нувшейся. Малин сделала вид, что не замечает этого, и указала ему на текст, стоящий ниже на камне.

Он молча прочитал его и прокомментировал:

– Здесь речь идет о той самой Суль, о которой вы так много говорили. Кто она такая?

– Очень важная персона в истории рода Людей Льда. Она была вынуждена стать самоубийцей. Она была осуждена на смерть как ведьма.

Вольден снова посмотрел на Малин.

– Вынуждена была покончить с собой, говорите вы? – спросил он.

– Да. Люди Льда дали ей яд, чтобы она пере­стала страдать от человеческого непонимания.

– Она была тоже из рода Людей Льда?

– Она была дочерью сестры Тенгеля и его при­емной дочерью.

– Значит, Тенгель и Силье воспитывали троих детей?

– Четверых. Вот здесь как раз покоится четвер­тый. Их сын Аре. Он унаследовал Липовую аллею и был добрым человеком. Он обеими ногами стоял на земле.

– Его жена Мета.

– Она была дочерью деревенской потаскухи.

– Избави Господи… – пробормотал Вольден.

– Люди Льда всегда заботились об обиженных судьбой. Здесь похоронены двое их сыновей, тре­тий погиб на тридцатилетней войне.

У Вольдена голова шла кругом от такого оби­лия имен и дат.

– Тарье Линд из рода Людей Льда, – прочитал он.

– Да. Он был предназначен для великих дел. Это он начал борьбу против Тенгеля Злого. Но Колгрим, этот пособник зла, убил его до того, как он смог развить свои специфические способности.

– Нет, подождите, – сказал Вольден. – Что-то я совсем запутался. Кто такой Тенгель Злой? Малин тут же прогнала прочь воспоминания.

– Давай не будем говорить об этом здесь, – торопливо произнесла она, боясь, что ее услышит Ульвар. – Мы здесь, на освященной церковью зем­ле, – пояснила она.

Пристально посмотрев на нее, Вольден повер­нулся еще к одному надгробию.

– Кто же покоится здесь, рядом с Тарье? – спро­сил он.

– Его сын Микаэль. На нем эта ветвь рода за­вершается, потому что сын Микаэля, Доминик, пе­ребрался в Швецию.

Он направился дальше. Просмотрев надгробия ветви Линдов из рода Людей Льда, они подошли к высокому и красивому надгробному камню.

– Сравнительно новая могила, – констатиро­вал Вольден.

– Да, – горячо произнесла Малин. – И если вы разрушите это, мы вам этого никогда не простим. Никогда!

Вольден прочитал:

– Хейке Линд из рода Людей Льда… Да, о нем-то я слышал! Он тоже был… особенным?

– Можно с уверенностью сказать это. Он был одним из величайших представителей рода Лю­дей Льда. Один из тех, кто действительно смог превозмочь действие проклятья. И мы бесконечно благодарны ему за это.

– Но до меня доходили невероятные слухи. О том, что он выманил из потустороннего мира при­зраков и привидений, которые впоследствии при­несли такой вред Гростенсхольму.

Говоря это, он криво усмехнулся, словно давая тем самым понять, что не верит в такого рода сплет­ни.

Но Малин кивнула:

– Да, это правда, он выманил призраков, этот серый народец. Это он вместе со своей любимой Вингой привели их в Гростенсхольм, чтобы вер­нуть его обратно. И они потом горько раскаивались в этом. Призраки захватили Гростенсхольм и держали его в своих руках, пока не явилась Сага. Но тогда имение было уже разрушено. Сага была матерью наших двойняшек.

– Вы говорите, была?

– Да, она родила меченого ребенка. А в таком случае женщины чаще всего гибнут.

Она знала, что Ульвар слушает их разговор. Но она не находила ничего опасного в своих словах. Она молчала только о сокровищах и колдовских способностях.

Ах, как мало она знала Ульвара! Она даже не догадывалась о его отчаянных, тщетных попытках в лесу разгадать собственную тайну! Иногда ему случайно удавалось какое-то колдовство, но он сам не понимал, как это у него получилось и что это такое. Иногда он видел существ, которых не виде­ли остальные, или же узнавал что-то сам, без по­сторонней помощи. Но он не в состоянии был собрать воедино все эти устрашающие случайнос­ти. И это делало его еще более опасным. Человек, наделенный колдовскими способностями и не уме­ющий контролировать их, представляет смертель­ную опасность для окружающих!

Много чего они не знали об Ульваре. И сам он не собирался им ничего рассказывать!

Вольден и Малин медленно направились к во­ротам.

– Одной могилы здесь не хватает, – пробормо­тала она себе поднос. Но он услышал ее слова.

– Какой же? Она вздрогнула.

– Ах, это ничего не значит…

– Нет, я хочу знать!

И она неохотно произнесла:

– Ее звали Тула. Она исчезла.

– Исчезла? Каким образом?

– Никто не знает. Она пришла в Гростенсхольм – и пропала. Это произошло двадцать два года назад, она не оставила после себя никаких следов.

Она могла бы добавить: «И четыре демона ис­чезли вместе с ней». Но этого она не сказала. Воль­ден и так наслушался всего за этот день.

Возле кладбищенской ограды остановилась ка­рета, из нее вышел Йонсен. Он встретил их у во­рот.

– Я вижу, вы здесь, – пробормотал он. – И долго вы уже тут ходите? Надеюсь, ты теперь убе­дил ее?

Отвернувшись, Вольден оглядел кладбище. А перед этим Малин как раз заметила Ульвара воз­ле ограды.

– Не знаю… – медленно произнес Вольден. – Думаю, у меня появился своего рода пиетет…

– Что-что? Пиетет? Почтительность? Какое это имеет отношение к нашему делу?

– Большое, – ответил Вольден, и Малин втайне возликовала. Ей хотелось обнять его за это. А он продолжал: – Думаю, нам следует принять во внимание возможность устройства лесного клад­бища.

Выпучив глаза, Йонсен свирепо уставился на него.

– Лесного кладбища? – огрызнулся он. – Вздор! Ненужные расходы! Этот старый мусор необходи­мо убрать отсюда. Я сам разработал план, его одобрили в коммунальном правлении, и теперь ты считаешь, что я должен идти на попятную? Выс­тавить себя на посмешище? Нет уж!

Выражение лица у Вольдена было напряжен­ным.

– Я теперь по-другому все себе представляю, -сказал он. – Сровняв с землей эти могилы, мы многое потеряем, господин Йонсен.

– И что же мы потеряем? Кучу старых костей?

– Нет. Мы потеряем историю, господин Йонсен. Историю культуры. Бесценные памятники, у каж­дого из которых своя жизнь и своя судьба.

– Послушай, Вольден, тебе нужно немного от­дохнуть, ты наверняка перетрудился в канцеля­рии. Это она заставила тебя переменить взгляд на вещи?

– Фрекен Кристерсдаттер помогла мне разоб­раться во всем. Я предлагаю обратиться сначала в Общество по защите памятников старины и по­слушать, что они скажут.

А он был по-настоящему смел! Малин все больше и больше восхищалась им.

Йонсен же был похож на разъяренного быка.

– А я предлагаю тебе прийти ко мне домой в семь вечера, и мы с настоятелем церкви вразумим тебя. Или, возможно, мы не будем обсуждать воп­рос о смене твоей профессии… Вы тоже можете прийти, фрекен Кристерсдаттер. И вы, возможно, увидите, какой вред вы приносите своими разъяс­нениями, во что это может мне обойтись! У меня нет больше времени находиться здесь, мне нужно встретить председателя правления. Итак: в семь вечера!

Не успели они выразить свой протест, как он сел в карету и уехал.

Вольден побледнел.

– Надеюсь, что это не будет стоить вам вашего положения, – сочувственно произнесла она.

– Я тоже так надеюсь… – произнес он, но в его голосе не было уверенности.

– В таком случае…

– Я сам решу, что мне делать, – огрызнулся он, тут же принимая официальный вид.

– Вы знаете, где живет господин Йонсен? – спро­сил он.

– Нет.

– Тогда четверть седьмого я буду ждать вас на Липовой аллее.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.

– Вовсе нет, просто я выполняю свой служеб­ный долг.

Он посмотрел вслед удаляющейся карете Йонсена. И Малин услышала, как он прошептал:

– Ишь какой важный!

– Ну? Как там дела? – спросил Вильяр, когда она появилась на кухне.

Щеки у Малин пылали, но она старалась отве­чать как можно более равнодушно.

– Я еще не знаю. Думаю, одного из них мне удалось уговорить. Но с другим дело труднее. Кста­ти, он пригласил нас сегодня вечером к себе до­мой, чтобы обсудить все. Он хочет переубедить нас.

– Кого это нас? – спросила Белинда.

– Да еще одного типа, которого зовут, как мне кажется… Вольден.

– Это его тебе удалось уговорить? – спросил Вильяр.

– Да. Сначала он был очень высокомерен, но потом оттаял. Стал почти человечным, но только почти.

Вильяр и Белинда переглянулись. Напускное безразличие Малин кое о чем им говорило.

– Кстати, Ульвар тоже был на кладбище, – по­низив голос, сказала она. – Шпионил за нами. Я, разумеется, сделала вид, что не замечаю его.

– Это хорошо. Ты говорила при нем что-нибудь важное о Людях Льда?

– При нем нет. Я соблюдала осторожность. Но, конечно, он подслушал кое-что. О том, например, как звали наших предков и какие деяния они со­вершили. Этого невозможно было избежать.

Хеннинг смотрел через окно, как у конюшни иг­рали близнецы, возясь в бочке с водой.

– Ты ведь ничего не говорила о сокровищах? – спросил он.

– Ни единого слова.

– И правильно сделала. Мне кажется, Ульвар иногда пробует колдовать. Неуклюже и беспомощ­но, конечно, но желание у него есть. Ему хочется этому научиться.

Остальные молчали. Годы, прожитые с Ульваром, ни для кого не прошли бесследно. Всем каза­лось, что в комнате звучит его возбужденный, безумный смех…

– Так что мне придется нарядно одеться для визита к Йонсену, – непринужденно заметила Ма­лин. – Белинда, ты не могла бы одолжить мне… свою маленькую красную шляпку? Ведь все, что я имею,– это строгая одежда диакониссы.

– Да, конечно, бери! Не наденешь ли ты мое легкое платье? В котором я в прошлом году была на свадьбе и которое с тех пор висит без дела…

– Спасибо, если ты в самом деле думаешь… – просияв, как летнее утро, сказала Малин.

Вольден явился в назначенное время, и Малин, целый час до этого вертевшаяся перед зеркалом, смущенно приветствовала его. Знакомство их стремительно развивалось, и оба они плохо представляли себе, что задумал высокопоставленный негодяй.

Ей показалось, что вид у него удивленный. Но ведь и она старалась изо всех сил приукрасить свою внешность. Ей было так непривычно обла­читься в кокетливое платье Белинды, и в то же время это вызывало у нее приятные чувства.

Будучи всю жизнь опорой и поддержкой для других, Малин хотелось теперь иметь моральную поддержку от Вильяра в этой схватке с Йонсеном, но он вынужден был оставаться дома, потому что у них вот-вот должна была отелиться корова. Вильяр сказал, что никто лучше нее не сможет ула­дить это дело с могилами.

Сама же Малин вовсе не была уверена в этом. В мире Йонсена и Вольдена с мнением женщин не считались.

Они молча шли по застроенному виллами по­селку, в центре которого образовалось что-то вро­де улицы. Малин, никогда раньше не видевшей деревни Гростенсхольм, теперь трудно было пред­ставить себе ее первоначальный вид. Остатки по­лей еще сохранились, но виллы теснили их со всех сторон, места для новых застроек уже не было. Это были настоящий поселок.

Дом Йонсена стоял на отдалении, им пришлось идти через лесок.

Внезапно Малин остановилась.

– В чем дело? – спросил Вольден.

– Я… не знаю. Мне почему-то вдруг стало страш­но. Может быть, это какой-то звук…

Она снова услышала этот звук, и ей хотелось, чтобы он прекратился.

Но нет! Он снова послышался!

В кустах что-то зашуршало, и крупный, серый, свирепый на вид зверь выскочил навстречу им, оскалив клыки. Из пасти его доносилось глухое рычание.

– Господи, – прошептал Вольден, заслоняя Ма­лин плечом. – Это же…

– Назад! – сказала она. – Нет, не вынимай нож, это не поможет! Уйдем отсюда! Скорее!

Но он продолжал стоять, не желая подставлять зверю спину. Тогда волк подошел ближе. Его гла­за отсвечивали желто-зеленым.

И когда уже зверь приготовился к прыжку, Воль­ден понял, что им осталось только одно. Малин видела, насколько он был испуган, тем не менее он все-таки думал о ее безопасности, и это восхи­щало ее. Он заслонил ее собой от волка, и они продолжали пятиться назад, преследуемые зверем.

Зверь не нападал на них, он просто теснил их в сторону, как это делает хорошая сторожевая со­бака.

– Нам не пройти туда, – побелевшими от стра­ха губами произнес Вольден.

Малин, видевшая и раньше этих животных и знавшая их повадки, сказала только:

– Единственное, что нам остается, так это вер­нуться назад.

– У меня нет желания пускаться в бегство.

– У меня тоже. Я предпочитаю знать, что про­исходит у меня за спиной.

– Вам не страшно? – прошептал он.

– Я стараюсь держать себя в руках, – ответила она.

Они вышли на открытое место. Волк же остал­ся стоять на тропинке, угрожающе нагнув голову.

Потом он метнулся в сторону и исчез среди ку­старника.

Вольден тяжело глотнул.

– Пойдем туда?.. – неуверенно произнес он.

– Нет, нам не следует ходить туда, ни за что!

– Да… Но я не знаю другой дороги к дому Йонсена. Может быть, пойти в обход?..

– А может быть, повернуть направо? – сказала Малин, зная, что все это напрасно.

– Попробуем. Уфф, мы так опаздываем! Мы дол­жны уже были быть там!

Его шансы лишиться работы возрастали. И Ма­лин сочувствовала ему.

Они свернули направо и пошли в обход. С обе­их сторон тянулся лес, и у них не было ни малей­шего желания снова натыкаться на зверя.

– Кому бы могло принадлежать это животное? – растерянно произнес Вольден, не осмеливаясь гово­рить громко.

– Думаю, этот зверь никому не принадлежит.

– Вы полагаете, что это волк? Настоящий ди­кий волк?

– Ничего другого думать здесь не приходится.

– Но ведь он необычайно велик. И к тому же волки здесь давно уже не водятся! И ни один волк не станет нападать на двух взрослых людей. Я ничего не понимаю! Это что-то… жуткое!

– Мягко говоря!

Послышался отдаленный грохот.

– А это еще что такое? – удивился Вольден. Они остановились и прислушались.

– Какой ужасный шум, – сказала Малин. – Послушайте! Он не стихает! Вольден окаменел.

– Треск и хруст, – произнес он.

– Запах дыма! – сказала она. – Взгляните на небо!

– Дом Йонсена! Пожар со взрывом! И… и мы должны были быть там теперь!

Прежде чем что-либо предпринять, они посмот­рели друг на друга. Происходящее просто пара­лизовало их.

И то, что происходило, по-своему привязало их друг к другу: теперь они были просто парой беспомощных людей, стоящих перед лицом извес­тных и неизвестных им природных сил.

И то, о чем они оба думали, первым выразил в словах Вольден:

– Как бы странно это ни звучало, мы обязаны жизнью этому зверю!

Малин не в силах была ничего ему ответить. Она была до смерти напугана, и на это у нее было больше причин, чем он думал.

8

Начиная с этого дня, проведенного на кладбище, жизнь Ульвара резко изменилась.

Он все слышал! Ах, как много нового и увлека­тельного ему удалось услышать! Как много знала Малин! И она никогда не рассказывала ему об этом. Проклятая, чертова Малин, почему она ни­чего не говорила ему? О предках Людей Льда и всем том, что они делали.

Но она сказала, конечно, далеко не все.

Он знал, что он меченый, и гордился этим. Но теперь он узнал, что до него были и другие.

Он хотел знать больше!

Но к Малин или Вильяру он не мог обратиться, зная по опыту, что они ответят уклончиво. Он со­мневался в том, что Хеннинг много об этом знает, во всяком случае, от него он никогда не слышал даже намека на это.

Белинда ничего не знает, она просто дура. И он совершенно уверен в том, что Марко ничего об этом не слышал. Они с Марко привязаны друг к другу братской дружбой. Они даже угадывают мысли друг друга.

Он думал об этом день и ночь.

От кого она могла так много узнать о своих пред­ках? От Вильяра? Ни черта!

И когда все были заняты чем-то – в хлеву, в школе, в других местах, Ульвар рыскал повсюду от подвала до чердака.

Он знал, что в спальне Вильяра есть аптечка с лекарствами. Но лекарства его не интересовали, ему нужно было другое.

Он слышал о том, что есть что-то такое мисти­ческое и таинственное, что они прячут от него.

Однажды он случайно услышал слово «сокро­вища» – и он не забывал об этом.

Но из чего бы ни состояли эти сокровища, он знал наверняка, что находились они не в поместье Липовая аллея.

Он просто помешался на этих сокровищах, он готов был поклясться, что они имели к нему самое прямое отношение.

И неведение терзало его душу.

Да, превосходный был спектакль, когда сгорел дом Йонсена вместе с хозяином и всем содержи­мым! Ульвар удовлетворенно хмыкнул. Он был ма­стером по части пожаров, он проделывал это уже не в первый раз. Этот Йонсен собирался разру­шить могилы Людей Льда. Он не имел на это ни­какого права. В тот день на кладбище Ульвар понял, что между ним и теми, кто покоился там, существовала связь. Он должен был попытаться вступить с ними в контакт. Ведь он же не раз ви­дел духов, хотя и не мог вызывать их по своему желанию.

Ему не хватало каких-то знаний. Ах, дьявол, ему не хватало чего-то, что сделало бы его ужасающе сильным!

Может быть, ему не хватало этих сокровищ?

Как узнать об этом наверняка?

Одно имя врезалось ему в память на кладбище: Тенгель Злой.

Он и раньше слышал, как его произносили ше­потом.

Это было святое для Ульвара имя.

Тенгель Злой был его героем, в этом нет сомне­ний.

При мысли о нем по телу его пробегали прият­ные мурашки.

Настоятель церкви тоже чуть было не сгорел. Он немного опоздал и явился, когда ужe вспыхну­ло великолепное пламя над домом Ионсена.

Так что он видел все своими глазами.

Но он не видел Ульвара.

К счастью для себя.

Чуть было не увидел его. Только Ульвар отошел на безопасное расстояние от пожара, когда этот дуралей явился.

Взрывным пожаром назвал настоятель церкви то, что увидел.

Потом туда явились эксперты и прочие специа­листы, но никто из них так и не смог выяснить причин пожара. Никто ничего не обнаружил. По­говаривали о прорвавшихся из-под земли газах.

Люди могли говорить о чем угодно. Это его не волновало.

Да, много нового и увлекательного рассказала Малин на кладбище!

Меченые не виноваты в том, что у них такая судьба. Эти слова не для него, лично он гордится тем, что он меченый. К тому же, как сказала Ма­лин, среди них часто встречались сильные лично­сти.

Да, об этом надо бы разузнать побольше! Есть ли на земле более великие личности, чем он сам? Да, возможно, Марко, но ведь они же близнецы.

Что же касается Тенгеля Злого… Вот бы ему встретиться с ним!

Он должен узнать все, должен, должен!

Колгрим тоже был интересен ему. Орудие зла, один из действительно проклятых, несчастье для окружающих на протяжение четырнадцати лет! Ульвар собирался, естественно прожить больше, чем четырнадцать лет, но и четырнадцать для него было пока еще много.

И еще этот Ульвхедин. Меченый, представляв­ший собой нечто интересное в самом начале. Но потом Элиза сделала из него человека.

Он должен разрушить могилу Элизы, должен!

И Хейке! Хейке, пересиливший проклятие! Он не заслуживал того, чтобы жить… нет, он болтает чепуху: он не заслуживал того, чтобы иметь такую роскошную могилу!

Ульвара воодушевляли собственные мысли. Да, эту могилу он должен разрушить. Осквернить ее, нагадить на нее!

Куда больший интерес вызывала у него другая персона. Суль, ведьма! Она должна была быть про­сто великолепной! На Липовой аллее висел ее порт­рет, очень старый, плохо сохранившийся портрет. Ульвар никогда не находил времени получше раз­глядеть его. Теперь же он сотрет с картины пыль и посмотрит, не скажет ли ему что-нибудь Суль.

И о призраках ему нужно узнать больше. Кое-что он узнал о них из историй о привидениях, ко­торые рассказывали в округе. Жаль, черт возьми, что серый народец прогнали из Гростенсхольма! И это сделала Сага, его собственная мать!

Ха, он не испытывал никаких чувств по отноше­нию к своей матери. Никаких! Какая-то старуха ему однажды сказала, что он явился причиной гибели матери. Она, что, думала, что он почув­ствует угрызения совести? Она плохо знала его.

Он знал, что Марко тосковал по матери. Он часто думал о ней, спрашивал у всех, какой она была. Но Марко был доволен ими, как Малин, так и Белиндой, хотя и та, и другая были просто дерь­мом, как и Вильяр. И Хеннинг ничего из себя не представлял.

Все они были дерьмом. Все, кроме Марко.

И снова Ульвар почувствовал свое бессилие, свою беспомощность. Он должен все узнать! Но кто ему расскажет об этом? Все избегали гово­рить об этом, переводили разговор на что-то дру­гое.

Теперь этот чертов парень, который был с Ма­лин на кладбище, занял место Йонсена, чем был очень доволен. Впрочем, Ульвар ничего не имел против Вольдена, пока тот не трогал могилы. А он открыто заявлял об этом, теперь они собирались делать кладбище в лесу, у подножия холма. Но этот глупый Вольден взял туда с собой Малин, чтобы показать ей план и посоветоваться с ней. Ему, видите ли, интересно было знать ее мнение! Чертов идиот, он теперь дважды в неделю прибе­гает к ней и тащит ее с собой!

А Малин, нечего сказать! У нее явно не все дома! Куда подевались ее обычные черные платья с бе­лыми воротниками и всем прочим? Теперь она рядится во что попало! И что хорошего во всей этой пестроте? Но выглядит она теперь намного моложе и стала намного добрее, это ясно. Теперь на него не ворчит, когда он отправляется в свои походы. «Вечером придет Пер», – говорит она, и глаза ее начинают сверкать, как маленькие солн­ца, а вид становится совершенно глупым. Пер – это Вольден.

И пока она из-за него такая добрая, Ульвар не будет считать его своим врагом. Но, если он за­думает такую глупость, что заставит ее забыть о своих обязанностях на Липовой аллее или увезет ее отсюда… Тогда он ему покажет! Ульвар никому не позволит отнимать у него его служанку и рабы­ню! Белинда не может одна справляться с домаш­ними делами, от нее только суета. Она постоянно забывает, как долго нужно варить яйца для Уль-вара, постоянно дает ему не ту одежду и задает массу глупых вопросов о том, куда он собирается или где он был.

Дерьмо!

Все они дерьмо!

Через год Пер Вольден посватался к Малин.

Она предполагала, что это произойдет, и была готова к этому. Тем не менее она, заикаясь, стала объяснять ему, что, к сожалению, пока не может ответить согласием. В ней нуждаются на Липовой аллее.

«Этот дьяволенок?» – подумал Вольден, но не сказал об этом вслух. Он знал, что Малин питает глубокое уважение к покойной матери двойняшек. Сам же он разделял точку зрения большинства в округе: этого мальчишку следует держать под зам­ком.

Но в течение последнего года он вел себя смир­но. Большую часть времени он проводил в лесу или в другом безлюдном месте, где он никому не мог причинить вреда. Конечно, он очень сожалел о том, что многое у него не получалось. Но и того, что он делал, было достаточно.

Весь округ ненавидел его. Обитатели Липовой аллеи не могли больше скрывать то, что у них дома живет очень опасный тип. И не то чтобы он мучил кого-то из людей, а тем более – животных, но от него всего можно было ожидать. Ему нравилось дразнить и обижать других детей, которых он встре­чал, он проделывал злые шутки с крестьянами и служащими контор, в которые ему был открыт доступ, он вытворял такое, за что, собственно, не мог понести наказания, но что находилось на гра­ни терпимости и приличия. Он спускал штаны в присутствии знатных дам, бросал в трактире соль в кофе, связывал людям шнурки, так что те спо­тыкались и падали, выпускал коров на поля, приставал с бесстыдными предложениями к малень­ким девочкам и разрушал у мальчишек их игру­шечные постройки.

Он мучил и изводил всех, и Вильяру не раз ста­вили ультиматум. К нему приходили целые деле­гации, намеревавшиеся взять мальчика силой, в том числе и полиция, но ни у кого ничего не по­лучалось. С Ульваром шутки были плохи. Встречая на своем пути сопротивление, он становился действитель­но опасным. Его не смогли одолеть четверо сильных мужчин.

И еще на помощь ему приходили эти волки. Иногда волк был один, иногда их было два, но больше трех никогда не было. Значит, их всего и было три. И поскольку повод для легализации охо­ты всегда можно было найти, каким бы неубеди­тельным он ни казался, на этих волков были организованы облавы. Каждый понимал, что это были опасные звери. Собиралось множество на­роду, люди приезжали из Кристиании с ружьями за плечами, перьями на шляпах, в закатанных по­верх сапог штанах, собирались крестьяне со всего округа со своими старинными, заржавевшими ру­жьями, и к ним присоединялись все остальные, кто мог ходить и носить оружие. У некоторых ру­жья были заряжены серебряными пулями, и было много таких, кто считал, что во всем этом замеша­на нечистая сила. Другие же, мыслящие более трез­во, презрительно фыркали по поводу таких предрассудков и уже готовили место в гостиных для волчьих шкур. Ведь такие огромные шкуры следовало вешать на стену, чтобы всем хвастать­ся.

Но охотники не увидели ни одного волка. Они не обнаружили даже волчьих следов. Казалось, эти звери вообще были чьей-то выдумкой.

Эти волки никого не убивали, если не считать того первого человека, который погиб из-за сер­дечного приступа на пороге своего дома, но при­чиной этому могла быть болезнь. Нет, волки эти явно имели отношение к Ульвару с Липовой ал­леи, и появлялись всегда при каких-то странных обстоятельствах. Люди считали, что нельзя было называть несчастного ребенка Ульваром note 1, посколь­ку это имя созвучно слову «волки». Называть так ребенка – плохая примета, это должно было иметь свои последствия. В особенности если ребенок этот был от дьявола.

Вот почему Малин вынуждена была ответить пока отказом на предложение Пера Вольдена, хотя ей самой это было не по душе. Он напомнил ей о том, что они оба не такие уж юные и что поэтому им следует поторопиться, чтобы успеть завести де­тей. А детей от Малин он хотел.

– Я знаю, знаю… – озабоченно говорила она, стиснув пальцы.– Сама-то я хочу этого, но как мне все это удастся? Я не могу оставить их одних на Липовой аллее, они сами не справятся, мне это хорошо известно. Как часто бедняжка Белинда плакала в бессилии из-за его злодейских, «забавных» проделок, сколько раз уже Вильяр и Хеннинг пы­тались убедить его в том, что он приносит зло ок­ружающим! Но именно зло-то ему и нравится, вот в чем дело. Он сознательно все делал. Но пока его выходки можно терпеть. А ведь мальчишке всего десять лет! Пройдет еще много лет, прежде чем он сможет жить самостоятельно – если это вообще будет возможно.

– Мы могли бы взять его к себе, – смиренно предложил Пер Вольден.

– Нет! – воскликнула Малин с такой горячнос­тью, что сама испугалась. – Нет, еще не хватает, чтобы ты страдал из-за него! Ведь в тебе он будет видеть соперника, как ни странно это звучит, по­тому что меня он вовсе не любит. Он уже считает тебя своим конкурентом, ты должен был заметить это. И еще хуже будет, если у нас появится ребенок. Я бы вообще не решилась на это. Он может убить его, Пер.

– Но если он настолько опасен…

– Я знаю. Его следует держать под замком. Но я не могу причинять зло сыну Саги. И никто не имеет такой власти над ним, чтобы посадить его под замок.

– Даже его брат?

– Марко не захочет лишить Ульвара свободы. Мар­ко – единственный, кто относится к нему с понимани­ем и выдержкой. Он бесконечно терпелив к своему брату. И еще одну вещь следует принимать во внима­ние: несмотря на то, что я на двадцать лет старше Ульвара, мы с ним являемся представителями одного и того же поколения. Так что у меня может родиться меченый ребенок. Сможешь ли ты это вынести?

Вольден не ответил прямо на ее вопрос.

– Я не уверен в том, что Ульвар ненавидит меня, Малин, – сказал он. – Помнишь прошлогодний пожар? И того волка, который прогнал нас обрат­но? Ты же знаешь, что в этот раз волк спас нам жизнь.

У нее на сердце потеплело от его слов.

– Значит, ты тоже думал об этом, – сказала она. – Я не осмеливалась говорить об этом тебе, зная, что ты человек реалистически мыслящий. Но осмелимся ли мы на это?

– А что, если спросить об этом самого Ульвара?

Спросить Ульвара? Такая мысль никогда не при­ходила ей в голову. Ведь она знала мальчика луч­ше, чем Вольден.

– Можно попробовать, – неохотно произнесла она.

Ульвар сидел среди ветвей невысокого дуба, рос­шего сзади домов на Липовой аллее. Прислонясь спиной к стволу и согнув в коленях костлявые ноги, он напоминал лесного тролля или, скорее, черного эльфа. Волосы торчали во все стороны, широкий рот растянут в злобной усмешке.

Он с презрением смотрел на тех двоих, что сто­яли внизу.

– Какого черта я буду перебираться к тебе, мер­зкая, толстая Малин, и к твоему никудышному без­дельнику? Думаешь, я не знаю, чем вы занимаетесь наедине? Тебе нравится, я знаю, когда этот убо­гий Пер щекочет твои дряблые прелести. Навер­няка этот парень сделал тебе ребенка, так что вы вынуждены теперь пожениться!

Покраснев, Малин сказала:

– Вовсе нет, Ульвар, мы не позволяем себе ничего неприличного. Мы хотим у тебя по-дружески спросить: ты хочешь жить с нами? Мы сами этого очень хотим. Хочешь быть нашим сыном?

– Сыном этого кастрированного козла? Нет, я останусь здесь. Мы с Марко останемся здесь.

– Мы еще не спрашивали об этом Марко, мы хотели сначала услышать твое мнение. Его жуткие глаза недоверчиво сверкнули.

– Значит, ты собралась разлучить нас!

– Послушай, Ульвар, – угрожающе произнес Пер Вольден и сделал вперед несколько шагов. – Не смей так разговаривать с…

Глаза Ульвара сверкнули зеленым, и в ботинок Вольдена воткнулся острый нож. Но нога оста­лась неповрежденной.

– Будь осторожнее… – пробормотала Малин. – Послушай меня, Ульвар! Если Марко переедет к нам, ты согласен тоже переехать?

С подозрительной враждебностью глядя на них, он сказал:

– Посмотрим.

После этого он закрыл глаза в знак того, что аудиенция закончена.

– Возьми свой нож, – спокойно сказал Пер, про­тягивая ему клинок. Ульвар схватил нож, но Ма­лин заметила по выражению его лица, что ему понравилось то, что Вольден не конфисковал у него нож. Другой бы на его месте так и сделал.

Они ушли. Желая успокоить Малин, Пер пожал ее руку.

– Все не так уж плохо, как видишь. И, кстати, по поводу твоего прежнего замечания: у меня нет ни малейших колебаний по поводу того, иметь ли от тебя детей или нет. Я готов иметь даже меченого.

– Спасибо! – прошептала она.

Прищурив глаза, Ульвар смотрел им вслед, пока они не исчезли за поворотом.

«Чертовы идиоты, – презрительно думал он. – Ничего они не понимают в жизни! Как они могут быть, к черту, так дьявольски глупы, что пригла­шают меня в свою занюханную счастливую жизнь? Но давайте, действуйте! Спите вместе и рожайте детей, и вы увидите, какой яркий фейерверк вас ожидает! Да, у вас впереди большие хлопоты! Я не дам вашим соплякам жить спокойно. Я обсып­лю их блохами, я подпалю их шкуру, изнасилую их, выколю им глаза! Вот черт, как забавно будет все это!»

Его мечты о будущем были прерваны чьим-то мягким голосом.

Под деревом стоял Хеннинг, высокий и силь­ный, с добрыми голубыми глазами.

– Ульвар, не будешь ли ты так добр помочь мне сдвинуть один камень? – спросил он. – Мне нужно увеличить вес бороны, а то она слишком легкая.

Ульвар ползком спустился с дерева, словно ог­ромный уродливый паук.

– Какого черта я должен помогать тебе, воню­чая рохля? – сказал он, но все же пошел за ним, что-то ворча себе под нос.

Хеннинг не обращал внимания на его выпады, поскольку они каким-то парадоксальным образом понимали друг друга, хотя чаще всего были друг с другом не согласны.

Возможно, это молчаливое приятие Хеннинга объяснялось тем, что однажды ему и Марко в тор­жественной обстановке, перед камином, расска­зали о той ночи, когда они появились на свет?

Разумеется, Вильяр ничего не сказал о черных ангелах и о том, кто был их отцом, но в остальном же он рассказал им все, и Хеннинг лишь уточнил некоторые детали. Он сказал, что Сага очень горе­вала о том, что умирает, оставляя своих новорож­денных одних, и что он пообещал ей позаботиться о них. «И это оказалось не трудно, – сказал он, ласково улыбнувшись обоим слушающим его маль­чикам. – Потому что вы так много значите для меня, вы оба!»

Может быть, поэтому Ульвар ограничивался только бранью в адрес Хеннинга?

Разумеется, мальчики знали о Саге. Им было известно из расказов Малин, что Сага приехала из Швеции и что ветвь рода Людей Льда, к кото­рой принадлежала она, служили роду Оксенсштерн с 1600-х годов и что теперь эта традиция нарушена.

Малин получила письмо от графини Лоттен Оксенштерн, которая спрашивала, не сможет ли Сага вернуться обратно, потому что у графини теперь четверо детей и им нужна гувернантка. И Малин пришлось ей сообщить о трагической смерти Саги и о том, что она оставила после себя двух малень­ких сыновей. В ответном письме графиня вырази­ла свои соболезнования и приглашала обоих мальчиков в Швецию. Малин поблагодарила, на­писав, что будущее покажет, как поступить с маль­чиками. А пока им и так хорошо живется у родственников.

Но она знала наверняка, что Ульвара они ни­когда не пошлют в Швецию. Они не желали зла семье графини, которая всегда так дружески от­носилась к Людям Льда.

Сама же она поддерживала добрые отношения со своими родителями, Кристером и Магдаленой. Они по-прежнему находились в услужении у рода Поссе, только с той разницей, что после того, как дочь Аренда Морица Поссе Шарлотта вышла за­муж за камергера Адама Дидрика Рейтерскьоль-да, потомки Людей Льда стали служить роду Рейтерскьольдов.

Родители Малин хотели, чтобы она снова вер­нулась в Швецию. Но она была влюблена и хоте­ла быть там, где был Пер Вольден.

Марко было нетрудно уговорить перебраться в будущий дом Малин. Как оказалось, он понимал, в чем состояла проблема: Белинде и Вильяру бу­дет слишком трудно самим нести ответственность за Ульвара, хотя Хеннинг и находил с ним общий язык. Марко отлично понимал также личные про­блемы Малин и обещал не спускать глаз с брата. Но ведь он большую часть дня проводил в шко­ле…

Ульвара все ненавидели, а Марко любили и хотели быть в его обществе.

Безвестные поклонницы подбрасывали ему в школе записки, он был любимцем учителя, и даже мальчишки восхищались им. Он вел себя одина­ково по отношению ко всем: спокойно, дружелюб­но, с немыслимым для десятилетнего мальчика достоинством. И при этом он никогда не выпячи­вал свое «я», всегда держался в тени. «Этот маль­чик не от мира сего», – вздыхали женщины, не подозревая о том, насколько они правы.

У Хеннинга сложилось определенное мнение о мальчиках.

– Марко не теряет времени даром, – постоянно говорил он. Он знал, что оба мальчика были предназначены для свершения каких-то дел. У каждо­го из них была своя цель. Хеннинг часто размыш­лял об этом. Но, как он ни бился, он не мог представить себе ту цель, устремляясь к которой Ульвар мог бы принести людям пользу.

Но вскоре у Хеннинга появилась новая тема для раздумий, на этот раз более личного характера.

9

В этот год на сенокосе им, как обычно, помогали соседи и друзья.

Были трудные годы, когда никто не хотел помо­гать им – когда призраки властвовали над Гростенсхольмом, но теперь все снова стало на свои места. Во всяком случае, пока Ульвар держался от всего этого в стороне. Если бы он тоже отпра­вился на сенокос, все помощники тут же разбежа­лись бы по домам.

В 1871 году им на сенокосе помогала одна мо­лоденькая девушка. Она жила на вилле по сосед­ству, и внезапно у нее появился каприз: ей захотелось поработать с крестьянами. «Это так увлекательно, мама, так необычно!»

Под вечер она явилась домой с мечтательным взглядом.

– Ах, разве это не чудесно, быть крестьянином? Подумать только, работать на земле, сеять хлеб! Спать на сеновале! Кормить маленьких, пушис­тых ягнят…

На это мать трезво заметила:

– Вставать на рассвете и кормить скотину. Сти­рать в ледяной воде воняющую навозом одежду. С утра до ночи возиться по хозяйству, зная, что никто это за тебя не сделает.

– Да, но это так прекрасно! Это как раз то, о чем я всегда мечтала!

– Неужели? На прошлой неделе ты говорила о том, что хочешь поступить в университет. Только потому, что, будучи девушкой, ты не имеешь на это права. А еще неделю назад на уме у тебя были балы в Кристиании.

Но дочь не слушала ее. Взгляд ее блуждал где-то, она видела перед собой красивого, уверенного в себе молодого крестьянина с Липовой аллеи. Того, кто отвозил на возу сено. Он перекинулся с ней лишь парой слов, но – ах! – каким привлекатель­ным он был! Немного стеснительный, большой и сильный, он говорил уже басом и явно не знал еще женщин. Завтра она снова пойдет туда.

Хеннинг не мог не обратить на нее внимания. Она сияла, как звезда, среди одетых в темное ра­ботниц. Это была явно залетная птица.

На вид ей было около двадцати. Блондинка с небольшой челкой и падающей на плечи копной волос. На ней была белая блузка и пестрая юбка из легкой материи. Все остальные женщины были одеты в серое или коричневое, некоторые даже в черное, с воротниками под самую шею.

Ее звали Аннели, и он знал, где она живет. Отец ее был предпринимателем и держателем акций, у него была куча детей.

Взгляд Аннели, обращенный к Хеннингу, был таким сияющим и игривым, что он смущался. На его серьезное замечание о том, как нужно грабля­ми поддевать сено, она ответила настолько фри­вольной репликой, что он покраснел. Но только ему одному ее ответ показался фривольным.

На следующее утро, едва проснувшись, он по­чувствовал беспокойство во всем теле. Придет ли она сегодня? Ведь это было для нее просто капри­зом – помогать на Липовой аллее.

Но она пришла! И когда его ищущий взгляд наткнулся на нее, он весь наполнился тихой радо­стью.

Аннели пришла! Прыская от смеха, она потом рас­сказывала своим подружкам о молодом мужествен­ном крестьянине с Липовой аллеи, и одна из подружек сказала: «О, Господи, это он! Я давно уже на него посматриваю, но он не осмеливается смотреть на девушек! Говорят, парни из рода Людей Льда очень хороши в постели. У них та­кой…» Ее слова заглушило возбужденное хихика­нье. «Но, возможно, речь шла только об этих проклятых? Таких, как Ульвар?» – сказала вто­рая подружка. И все трое сошлись в том, что та­кие вещи никто не может знать наверняка.

Обе подружки Аннели были куда более опыт­ными, чем она думала. К тому же они были стар­ше ее. Но ей ужасно захотелось проверить, как обстоит дело с мужчинами из рода Людей Льда – только с Хеннингом, разумеется! Интерес ее к нему все усиливался. Внутри ее что-то предупреждало об опасности. Но ведь она и не думала преступать черту! Девушки из хорошей семьи так не поступа­ют. Хотя обе ее подружки…

На поле Хеннинг не осмеливался разговаривать с Аннели, ему казалось, что всем все сразу станет ясно. И он решил подождать до обеденного пере­рыва.

Но, к своему огорчению, он не смог сесть рядом с ней за столом, ему досталось место в другом конце, откуда он ее даже не видел.

И все, что он получил в этот день, так это пара беглых улыбок на лугу.

Впереди был еще один день…

Хеннинг мучился: он не привык разговаривать с девушками.

Он чувствовал себя в их присутствии неуклю­жим верзилой. Но на этот раз он ощущал беспо­койство в сердце – беспокойство, грозящее поглотить его целиком.

Весь вечер он был таким рассеянным, что роди­тели с удивлением смотрели на него. Их взрослый сын двадцати одного года, всегда такой спокой­ный и приветливый…

Что с ним такое происходит?

Малин все поняла. Она видела эту девушку и сразу же заметила интерес Хеннинга к ней. Де­вушка была просто лакомым кусочком, но годи­лась ли она для Хеннинга? В этом Малин очень сомневалась.

Парни отчаянно заигрывали с ней, и она плати­ла им той же монетой, ставя их, однако, на место. И она всем своим поведением как бы говорила: «Я благородного происхождения, так что не лезь­те ко мне своими грубыми лапами!»

Но Малин увидела также, что на Хеннинга она смотрела милостиво, и это ее вовсе не удивило. Юноша стал таким красавцем за последнее вре­мя. У него был высокий лоб и ясный взгляд. В голубых глазах было столько тепла и доброты! Его так легко было ранить! Он был широкоплеч и узок в бедрах, и его широкие ладони могли бы с такой осторожностью ласкать девушек.

Да, она понимала их обоих.

Но они не подходили друг другу! Разве они сами этого не понимают?

На третий и последний день Хеннинг все же решился заговорить с ней. Собственно говоря, это она проявила инициативу. И после работы он по­казал ей усадьбу, с гордостью и нежностью рассказывая о каждой постройке, о каждом живот­ном, она кривлялась и кокетничала, как это дела­ют девушки в определенном возрасте, думая при этом, какое впечатление она производит на него.

– Ах, какой ты счастливый, – шептала она, дер­жа на руках котенка. – Я всегда мечтала жить в деревне, ухаживать за животными…

С брезгливой гримасой она вытерла руку, кото­рую понюхал поросенок.

– В самом деле? – наивно спросил Хеннинг с выражением блаженства на лице. – А я-то думал, что ты белоручка. Эдакая барышня, которая бо­ится запачкать себе платье…

– О нет, я могла бы вытерпеть все.

Ее ресницы многообещающе задрожали. Ужас­но смутившись, Хеннинг с бьющимся сердцем на­правился в двери.

– Ты можешь поздороваться с конем, – натяну­то произнес он, будучи не в силах побороть широ­кую улыбку счастья.

Белинда пригласила ее на ужин, что привело Хеннинга в замешательство. Никакой речи не могло быть о том, чтобы общаться с ней за столом, ведь их слышали все! Разумеется, там был и Ульвар, и он не поскупился на нескромные и неприличные комментарии. Никому не удалось заставить его замолчать или выпроводить из-за стола. Ульвар был глух к такого рода увещеваниям. И даже ког­да Вильяр взял его за воротник и вывел из комна­ты, тот не уступал.

Он сказал, как говорил до этого уже много раз:

– Ты поднимаешь руку на своего приемного ре­бенка? Хочешь, чтобы я сообщил об этом в поли­цию?

Все знали, что он способен нажаловаться кому угодно, как плохо к нему относятся дома, к бедно­му сиротке. И им пришлось попросить Аннели не обращать внимания на его грубости и вздорные придирки.

На этом и закончился маленький роман Хен­нинга. Сенокос прошел, что еще оставалось делать? Он тосковал о ней день и ночь, то и дело подходил к окну и смотрел в ту сторону, где она жила, пока Ульвар не спросил у него, не собирается ли он мычать: как лось в период гона. Хеннинг покрас­нел, глаза его наполнились слезами, и он ушел в свою комнату.

Аннели же по вечерам ходила на маленькую площадь, где болтала с другими парнями, то и дело посматривая в сторону Липовой аллеи. Но Хеннинг не приходил, он понятия не имел, что она там. Он не знал, как проводят время другие моло­дые люди.

В конце концов туда отправился Ульвар.

Когда он вечером явился на площадь, глаза его недобро сверкали. Остальные парни следили за ним беспокойными взглядами. Слишком многие из них сохранили неприятные воспоминания детства, когда Ульвар с присущим ему коварством причи­нял им вред. Несмотря на то, что теперь их собра­лось много, они ни за что не решились бы напасть на него. В этом случае он стал бы в тысячу раз опаснее.

Он с равнодушным видом прошел мимо Аннели.

– Хеннинг будет ждать тебя на сеновале на Ли­повой аллее сегодня вечером, – небрежно проце­дил он сквозь зубы. – В восемь часов.

Аннели с отвращением взглянула на уродливое создание. Но слова его ей понравились.

– Это если я захочу, – дерзко ответила она.

«Ты захочешь», – подумал Ульвар, метнув на нее зелено-желтый взгляд. После этого он ушел домой.

И он передал все это Хеннингу. Он сказал, что Аннели желает поговорить с ним. Может он прий­ти в амбар в восемь вечера?

Хеннинг окаменел, щеки его залились румян­цем, он кивнул.

Но, ах, как он разоделся к вечеру! Смочив во­дой волосы, он гладко зачесал их и побрызгал оде­колоном, который тайком взял у отца.

В восемь вечера Ульвар сидел, скрючившись, в своем потайном месте на сеновале. Скоро он уви­дит превосходное зрелище! Увидит влюбленную парочку в действии. А уж они-то постараются, он был уверен.

Он потрогал себя спереди и, убедившись, что у него эрекция, расстегнул штаны. Потом, когда они приступят к самому главному, он спрыгнет вниз и примется высмеивать их, глядя, как они пытают­ся отчаянно высвободиться друг от друга и поско­рее одеться. При мысли об этом возбуждение его росло и он тихо похохатывал.

Но все пошло не так, как он думал.

Оба они явились, но первые же сказанные сло­ва: «Ты хотела поговорить со мной?» – разобла­чили интригу Ульвара.

– Он прячется где-то здесь, – негромко произ­нес Хеннинг. – Пойдем отсюда скорее!

И они ушли. И Ульвар с огорчением увидел, что они направились на свежескошенный луг, где он не мог преследовать их, будучи отовсюду види­мым. Он был в ярости.

А Хеннинг, с его простодушием и чистосердечием, поверил словам Аннели, когда она сказала, что просто хотела, чтобы ей позволили поработать в крестьянском хозяйстве. Возможно, она сама ду­мала так.

Через месяц после их первой встречи чувства их по отношению друг к другу стали более горячи­ми. И подружки Аннели, ежедневно получавшие донесения, сгорали от нетерпения.

– И тебе еще не удалось уломать его, Аннели?

– Ах, он такой робкий, такой почтительный! Он явно считает, что не смеет прикасаться к женщи­не, пока не женится на ней.

– Вовсе нет необходимости так долго ждать, – заметила одна из подружек. – Это так забавно, совратить мужчину, лишить его сил для сопротив­ления.

Другая горячо кивнула. Никто из них еще не решился сам на это, но теперь у них появилась возможность получить из первых рук сведения о том, как на самом деле обстоят дела с совращени­ем мужчин. Это обогатило бы их жизненный опыт, и в то же время они не себя, а Аннели подставля­ли под удар.

И Аннели старалась изо всех сил свести Хеннинга с ума. А уж она была настоящей соблазни­тельницей, не то что ее невзрачные подружки! Она не шла с ними ни в какое сравнение!

К тому же она сама сгорала от любопытства, желая узнать определенные стороны любви, тем более – с Хеннингом. Она обольщала и соблазня­ла его изо всех сил. И однажды вечером в лесу произошло неизбежное – и Ульвара не было в это время поблизости, он спал в своей постели. У Хеннинга голова пошла кругом – и это у него, всегда пытавшегося быть трезвым и разумным. Он просто ошалел от присутствия Аннели. Аннели не сде­лала ничего, чтобы помешать ему, она доброволь­но отдалась ему, и остатки угрызений совести тонули в потоке чувств и тоски, переполнявших его.

После этого он умолял ее простить его. Но она и не думала упрекать его в чем-то, она была до­вольна. Наконец-то она добилась того, чего хоте­ла. Ах, с каким триумфом она расскажет обо всем этом завтра утром! Как все это удивительно, как чудесно!

Но все это оказалось не так удивительно и чу­десно два месяца спустя, когда она была вынуж­дена признаться во всем. Хеннинг воспринял это спокойно, просто они поженятся чуть раньше на­меченного срока. С подружками дело обстояло куда хуже.

Она потеряла их в тот же день, когда радостно поведала им о своей победе. Поняв, что она сби­лась с пути истинного и насладившись ее описа­нием деталей первой любовной встречи, они повернулись к ней спиной и ушли рука об руку. Они не хотели иметь ничего общего с падшей жен­щиной!

Ей пришлось признаться отцу и матери.

Наскоро сыграли скромную свадьбу, на кото­рой присутствовали, кроме новобрачных, мрачный, как грозовое небо, отец невесты, ее всхлипываю­щая мать, не знавшие, куда деться от стыда, Вильяр и Белинда, а также озабоченная Малин. Никого больше не приглашали.

Аннели переехала на Липовую аллею, и сельс­кая жизнь уже не казалась ей такой привлекательной. Она все время лежала в постели, встава­ла только к обеду и совершенно ничего не делала, а только хныкала. Фигура ее уже не была такой девически стройной, и ей приходилось выслуши­вать грубые комментарии Ульвара. Он в деталях описывал ей, как она добилась этого, злобно выс­меивал ее, называя шлюхой. Она стала бояться его.

Малин пришлось на время отложить свою свадь­бу с Пером, поскольку с приходом Аннели на Ли­повую аллею все еще больше осложнилось. Малин необходимо было оставаться там, чтобы прими­рять все стороны.

Однажды Аннели отправилась домой, но ее ро­дители не проявили особого понимания. «Что по­сеешь, то и пожнешь», – сказали они ей в утешение и выставили ее за дверь. Они отдали ее комнату одному из братьев, так что для нее не было боль­ше места в доме.

На Липовой аллее все старались изо всех сил, чтобы ей было хорошо – Хеннинг, Малин, Вильяр и Белинда. Марко тоже старался изо всех сил об­легчить ее существование.

Но Аннели не замечала их расположения к себе. Она видела только злобу Ульвара, считая, что эта злоба направлена исключительно на нее. И по­скольку она легко поддавалась провокациям, Ульвар беспрестанно дразнил и мучил ее. Остальные давно уже научились игнорировать его злобные выпады. Но Аннели не нравился не только Ульвар. Ей не нравились все.

– Это пройдет, Хеннинг, – говорила Белинда. – Женщины бывают просто несносными, когда ждут ребенка. Потом все наладится.

– Надеюсь, – устало отвечал Хеннинг. Он раскаивался во всем, что произошло, беря всю вину на себя.

Малин удалось убедить в том, что они прекрас­но справятся на Липовой аллее одни, так что она наконец получила возможность выйти замуж за Пера. Она могла бы провести медовый месяц на­едине со своим мужем в их новом доме, а мальчи­ки пока пожили бы на Липовой аллее.

После некоторых колебаний Малин согласилась на это. Ведь годы шли, и она не становилась моло­же.

Летом 1872 года Малин вышла замуж за своего Пера. Венчание в старинной церкви Гростенсхольма было просто великолепным. Половина округа присутствовала при этом – приглашенные и про­сто зеваки. Но взгляды всех присутствующих были прикованы к одиннадцатилетнему мальчику, сто­ящему на хорах. Все считали, что таких красивых детей не бывает на самом деле. Но он стоял там, да, и они видели его! Он стоял рядом со своим статным родственником, Хеннингом Линдом из рода Людей Льда, которому вскоре предстояло унаследовать Липовую аллею. Его родители же­лали отдать ему все, чтобы он стал хозяином, пока был еще молод. К тому же он был уже женат, хотя жена его и не присутствовала в церкви – через месяц должна была родить, поэтому не выходила из своей комнаты. Чувствовала себя неважно.

Из Швеции приехали родители Малин. На вид они были ужасно знатные и богатые, хотя вели себя очень дружелюбно.

Кристер и Магдалена были до смерти испуга­ны, когда увидели Ульвара. Разумеется, дочь опи­сывала им в письмах его внешность, но такого они увидеть не ожидали… Они вели себя с ним при­ветливо, точно так же, как и с очаровательным Марко. Судя по виду Ульвара, ему не очень-то нравилось их присутствие, но он, по крайней мере, оставил их в покое.

В церкви присутствовали, разумеется, Вильяр Линд из рода Людей Льда, а также Белинда. Было видно, что она явно нервничала, потому что и рань­ше не любила больших сборищ. Все заметили, что она превратилась теперь в миловидную, обворо­жительную зрелую даму.

А жених с невестой! Отличная пара! Оба такие достойные люди! Благодаря ей строгий коммуналь­ный чиновник Вольден стал теперь намного мяг­че. Как ей это удалось?

Невеста просто сияла, как солнце! Она была немного слишком полноватой, чтобы можно было назвать ее красивой, но и толстой она тоже не была, так что, конечно, не правы те, кто считал ее толстухой. По мнению всех собравшихся, она была симпа­тичной.

Все видели, что только одного человека здесь не хватало.

Все испуганно озирались по сторонам, ища гла­зами страшного Ульвара из рода Людей Льда. Но, разумеется, такое дьявольское отродье не осмели­валось показываться в церкви.

Все дышало миром и счастьем. Один только Марко время от времени проявлял признаки бес­покойства, встречая взгляд Хеннинга. Казалось, ему не терпится, чтобы церемония венчания по­скорее закончилась.

Беспокойство Марко было настолько заметным, что Хеннинг испугался. Он хорошо знал, о чем думает мальчик.

Ульвар наотрез отказался пойти в церковь, хотя Малин упрашивала его посидеть на скамейке на хорах вместе с двумя другими мальчиками. Нет! У него были дела поважнее, чем отправляться в это пристанище мракобесов. В конце концов они оставили его в покое, и он так и не надел специ­ально приготовленную для этого дня нарядную одежду.

Сидя на корточках на склоне холма, Ульвар смотрел на идущих к церкви людей.

«Чертовы идиоты, – думал он. – Дьявол, что за чертовы идиоты! Я изнасилую их всех, баб, мужи­ков, детей и старух!

Малин уходит теперь к этому остромордому хва­стуну! Теперь она раздуется, как бочка! Какая же она дура! Безмозглая дура!

Эта свадьба ни к чему не приведет! Я им уст­рою…»

Его глаза загорелись.

– Да! Именно так я и сделаю!

Он вскочил и побежал вниз через лес. Он пром­чался стрелой по деревне, не обращая внимания на удивленные взгляды людей и отчаянный лай собак.

Забравшись на церковную ограду, он прислу­шался. Венчание было в самом разгаре.

Ульвар заметил, что дверь была открыта…

И в тот момент, когда Пер и Малин стали му­жем и женой и священник произнес последнее слово, начал звонить похоронный колокол. Тяже­лые, гулкие удары наполняли церковь и разноси­лись по деревне.

Малин и Пер уставились друг на друга, лицо у Пера побелело. Все собравшиеся были испуганы.

Только один Марко не испугался. Он бежал с хоров вниз.

Малин снова обрела решительность.

– Это Ульвар, – в отчаянии произнесла она. – Идем!

Но Хеннинг остановил ее.

– Мы с Марко займемся им. А вы оставайтесь здесь!

К ним присоединились Вильяр и Кристер и после некоторого колебания также священник и еще пара мужчин.

А похоронный колокол все звонил и звонил.

Поднимаясь по лестнице на колокольню, они уви­дели лежащего на полу звонаря. Обхватив рука­ми голову, он тихо стонал.

– Я видел само зло… – произнес он.

– Этого не может быть, – сказал Вильяр. – В церкви этого не бывает.

– Во всяком случае, здесь было какое-то ма­ленькое отвратительное существо. Какой-то чело­век-зверь!

Хеннинг и Марко были уже наверху. Выхватив веревку из рук Ульвара, Хеннинг прекратил звон. Но эхо ударов все еще звучало у них в ушах.

– Ты совсем рехнулся, мальчик, – сказал Хен­нинг, и на этот раз его сдержанность сменилась гневом. – Разве Малин когда-нибудь делала тебе что-то, кроме добра? Ты хочешь испортить луч­ший день в ее жизни?

Изобразив на лице презрительную гримасу, Уль­вар хотел было сказать какую-нибудь гадость, но тут встретил взгляд брата.

В глазах Марко не было ни строгости, ни гнева. Тем не менее Ульвар весь как-то сразу сжался.

Прошипев: «Идиоты!», он побежал, расталкивая всех так, что люди с трудом удерживались на ногах.

Прорвавшись через собравшуюся внизу толпу, он бросился бежать через кладбище, перепрыги­вая на ходу через могилы, а потом перелез через ограду.

Стоявшая в это время в церкви Малин сказала:

– Я не стану плакать в день моей свадьбы! И ты тоже не плачь, Белинда! Не будем забывать о том, что мальчишка от этого лучше не станет.

Ее отец сказал:

– Моя мать Тула тоже была меченой. Но она была преисполнена очарования. Я сам в детстве мечтал о том, чтобы стать меченым. Но теперь я рад, что я не такой. Малин права, мы должны проявить понимание, ведь Ульвару может быть очень трудно одному.

Его слова подействовали на всех успокоитель­но. Венчание должно закончиться достойным об­разом, и все сделали вид, что ничего не случилось. Но в памяти остался мрачный похоронный звон в день свадьбы Малин.

10

Медовый месяц Малин и Пера не был особенно долгим. Но, по крайней мере одну счастливую не­делю они прожили в своем новом доме, в неболь­шой вилле неподалеку от Липовой аллеи. Они были там совершенно одни и могли наслаждаться об­ществом друг друга.

Потом Малин нанесла визит на Липовую аллею. Ей хотелось узнать, как дела у Аннели, потому что та должна была вскоре родить.

Во дворе она встретила Белинду.

Белинда стала уверять ее, что у Аннели будет прилив энергии, когда на свет появится ребенок. Тогда для нее все обретет новый смысл – все эти кружева, рюши и пеленки, распашонки и мягкие игрушки, и сама Аннели расцветет и наполнится жизнью. Хеннинг же сиял, как солнце, жизнь имела для него теперь огромный смысл, потому что в нем по-прежнему жила верная любовь к Аннели.

А пока что в детской было пусто, а сама Аннели пребывала по-прежнему в состоянии жалости к самой себе и чувствовала себя так плохо, так плохо, и все казалось ей таким отвратительным, вся ее судьба.

Малин понимала, что Белинде тяжело видеть все это, хотя она изо всех сил старалась подавить свою горечь. Малин понимала ее. У Белинды был единственный сын, такой фантастически добрый юноша, и судьба послала ей такую никчемную невестку. Будущее представлялось Белинде в мрачном свете.

– Относись ко всему спокойно, – сказала Ма­лин. – Аннели еще слишком молода. Через несколь­ко лет она станет куда разумнее. И из нее может получиться превосходная хозяйка!

Они вошли в дом.

Малин хотелось посмотреть детскую. Зная, где она находится, она направилась прямо туда.

Открыв дверь детской, она остановилась, ниче­го не понимая.

Там был Ульвар. Он стоял, отвернувшись от нее, и не видел, что она вошла.

Посреди комнаты стояла роскошно убранная детская кроватка. В обстановке и убранстве ком­наты чувствовалась такая слащавость, что у Ма­лин комок подступил к горлу.

Но кое-что там было совершенно лишено сла­щавости: поведение Ульвара.

Он скакал по комнате, словно дьяволенок вок­руг ведьминого котла, в котором варилось зелье. И предметом его ненависти была детская кроват­ка.

В руке у него была длинная штопальная игла, которой он то и дело колол кроватку. Колол и ко­лол, представляя себе, что перед ним грудной ре­бенок…

Малин пришлось на миг прикрыть глаза, чтобы прийти в себя.

У нее внутри все переворачивалось от неприяз­ни, отвращения и страха.

– Ульвар… – почти беззвучно произнесла она.

Он обернулся и уставился на нее. Ей показа­лось, что он отвел назад уши, хотя ушей его не было видно за косматой гривой волос.

– Какого черта ты надумала пугать меня?.. – прошипел он. – Ты что, садистка?

– Нет, это не я садистка, – спокойно ответила она. – И теперь самое время тебе перебираться в дом к Перу и ко мне. На виллу!

– И Марко тоже!

– Да, разумеется, и Марко тоже.

Ни за что бы в жизни она не взяла бы его одно­го к себе в дом, без его влиятельного, общительно­го брата. Слава Богу, что у них был Марко!

Или они должны были благодарить за это вов­се не Бога?

Встретив Белинду на кухне, она как можно бо­лее спокойно заявила, что забирает мальчиков с собой. Малин не могла не заметить облегчения в усталом взгляде подруги.

– Все будет так, как ты говоришь, Белинда, – мягко сказала она. – Как только Аннели родит, все станет гораздо легче. И вы наконец обретете покой и счастье на Липовой аллее!

Но для Аннели никакого продолжения не было.

Дав жизнь меченой девочке, она умерла через несколько минут после родов.

Еще раз в жизни Хеннингу пришлось пережить трагедию. Спустя одиннадцать лет после смерти Саги его собственная жена умерла у него на ру­ках, и обе эти смерти были следствием проклятия Людей Льда.

Вильяр и Белинда ничем не могли утешить его, они были так же, как он, в шоке. Сколько времени еще над судьбами Людей Льда будет нависать эта тьма? Ви­льяр был одним из тех немногих, кому удалось про­жить счастливую жизнь. Хотя судьба не раз обрушивала свои удары на него самого и на его близких. Видеть своего любимого сына вдовцом с грудным ребенком на руках – это было так тяжело, так тяжело!

Малин и Пер были тоже, разумеется, парали­зованы этой трагедией. Разве мало им было Ульвара? Так судьба подбросила им еще одного меченого!

Но когда они хорошенько рассмотрели ребенка, все пришли к единому мнению, что дочь Хеннинга, которую он назвал Бенедиктой, была мало чем похожа на Ульвара. Избави Бог!

У нее были желтые глаза, острые скулы и жес­ткие черные волосы. Сложения она тоже была уг­ловатого. Но на этом сходство и кончалось. Бенедикта была на редкость крепким ребенком. И черты ее лица несли на себе отпечаток удиви­тельной силы и великого покоя. И в ее глазах, столь характерных для рода Людей Льда, с твердым, спокойным взглядом уже в возрасте нескольких месяцев, не было ни капли зла.

Еще одним испытанием для Хеннинга было то, что родители Аннели отказались считать Бенедикту своей внучкой. Увидев девочку всего один раз, они с отвращением отвернулись. Истинной причиной их неприязни к девочке была, конечно, смерть Аннели при родах. Эта семейка с Липовой аллеи продемонстрировала, что они все принадлежат к сатанинскому роду.

Но разве Люди Льда были когда-нибудь сатанистами? Никогда, если не считать кого-то из меченых, ни­когда они не взывали к Злу, как это мог кто-то подумать. Суль ближе всех стояла к этому, но ведь она встречала своего Властителя Тьмы только в состоянии наркоти­ческого опьянения. Он никогда не был для нее реаль­ной фигурой. Для Людей Льда существовала только одна злая сила: Тенгель Злой. Для них он был куда более опасным и осязаемым, чем какой-нибудь выду­манный властитель преисподней.

Все на Липовой аллее любили малышку, все осторожно брали ее на руки, ласково говорили с ней. Белинда сразу полюбила ее и оберегала, словно ястреб. И эта любовь была нужна Бене­дикте, ведь жизнь ее не обещала быть легкой – не помогло бы никакое колдовское искусство.

Хеннинг не спускал ее с рук, прижимал ее к себе, прикасался щекой к ее щеке и носил по ком­нате, чувствуя по отношению к ней великую пре­данность и великую скорбь. Он любил Аннели до последней минуты ее жизни, несмотря на ее рас­тущую неприязнь к нему и дурное расположение духа. И теперь он готов был сделать все, чтобы их дочери было хорошо.

Но в глубине души он испытывал страх. Пока Бенедикта казалась не опасной. Но ведь она была еще грудным ребенком. И из нее могло получить­ся все что угодно, она могла нести в себе еще боль­ше зла, чем Ульвар или Сёльве, который в самом начале был таким многообещающим ребенком, а впоследствии превратился в злобное чудовище. И Хеннинг молил Бога о том, чтобы его дочери не была уготована такая судьба.

К счастью, семья Аннели снова переехала в Кристианию. Они почувствовали облегчение, узнав, что уже некому распространять глупые слухи о лю­дях, живущих на Липовой аллее, об их дьявольс­ких особенностях.

И в некотором смысле Вильяр и его семья успо­коились. В их доме не было больше омерзительно­го Ульвара, хотя он часто наведывался к ним. И тогда они дружно следили за тем, чтобы он не оставался один с Бенедиктой, но он, похоже, вовсе не интересовался ею. Что-то другое занимало его мысли, и никто не мог понять, что именно.

Марко, возвращаясь из школы, почти каждый день заходил к ним. Они с Хеннингом были насто­ящими друзьями, и Марко восхищался малышкой. Было похоже, что она тоже привязалась к нему: всякий раз, когда он подходил, она улыбалась ему беззубым ртом.

С хозяйством тоже было все в порядке, и все было бы прекрасно, если бы Хеннинг не чувство­вал себя таким одиноким. Что-то погасло в нем. Это произошло еще при жизни Аннели. Белинда и Вильяр понимали, что бесконечные упреки девушки он переносил куда тяжелее, чем это могло пока­заться постороннему. Она так и не признала в нем мужа. И он начал склоняться к мысли о том, что в жизни ему не хватает как раз доброты, ласки и дружелюбия. Где и в чем он совершил ошибку?

А ведь никакой ошибки он не совершил, если не считать ошибкой то, что он влюбился не в ту де­вушку. Хорошенького личика было вовсе недоста­точно. К тому же Аннели ведь сама навязалась ему… Но Хеннинг брал всю вину на себя.

В 1874 году у Малин и Пера родился сын, Кристоффер Вольден из рода Людей Льда. В Норве­гии они имели право именоваться Людьми Льда. Малыша назвали в честь деда по матери Кристера, и все так гордились им, так гордились!

Первые два года, прожитые вместе с Ульваром и Марко, прошли на редкость хорошо. Они вели скром­ную жизнь в своей маленькой вилле. Пер занимал в коммунальном правлении прочное положение, да и Малин была не без средств. Не проходило и дня, чтобы кто-то из них не встречал своих родственни­ков с Липовой аллеи. Отношения у них были хоро­шими, Марко прилежно учился в школе, а Ульвар…

Да, с Ульваром было сложнее. Малин не пони­мала его. Он постоянно бывал жесток и груб, сме­ялся своим скверным смехом, сделав какую-нибудь пакость, но вел себя удивительно смирно в своем новом доме. Самое большее, что он позволял себе, так это пустые угрозы, которые никого больше не пугали.

Сначала Малин подумала, что это Марко дер­жит его в узде. Но потом она стала понимать, что что-то другое шевелилось в извращенном мозгу Ульвара.

Он что-то замышлял. У него были какие-то тай­ны.

Поэтому к дому и семье он стал равнодушным. Поэтому он предоставил им право жить в мире.

Когда родился Кристоффер, Малин была напу­гана. Она знала, что и Пер тоже испытывает страх. Когда она впервые собралась показать мальчика Ульвару, у нее так дрожали руки, что она вынуж­дена была передать его Перу.

Ульвар взглянул на младенца без интереса.

– Уродец, – сказал он. – На это дерьмо и смотреть не стоит!

Сказав это, он ушел.

Он вообще большую часть дня проводил вне дома. Часто захаживал на Липовую аллею, и Хен­нинг сразу же находил ему работу. Ульвар с боль­шой неохотой подчинялся, делал самое необходимое и шел дальше по своим делам, прямиком в лес. Там он проводил почти весь день.

Но в последнее время он стал необычайно час­то бывать на Липовой аллее. Отлынивая от вся­кой работы, он бывал предоставлен самому себе, и никто не знал, чем он занят, потому что в лес он больше не ходил. К вечеру он имел обыкновение снова появляться во дворе, словно он и не уходил оттуда, а потом отправлялся домой. На губах у него была улыбка какого-то жуткого удовлетворе­ния.

Первое время Малин не спускала со своего ма­лыша глаз, независимо от того, был Ульвар дома или нет.

Это происходило до того дня, когда ей пришлось ненадолго отлучиться к торговцу, а Кристоффер спал. И она надеялась вернуться до того, как он проснется.

Пер был на службе, Марко – в школе, а Ульвара часа два уже не было дома.

Малин выбежала из дома, все время думая об оставленном дома ребенке. Но не успела она вый­ти на дорогу, как пожалела о том, что сделала, и повернула обратно. Корзина с хлебом может и подождать, лишь бы жизнь мальчика была вне опасности.

Мальчику в это время было около полугода; и за все это время она ни разу не оставляла его одного. Ей не следовало этого делать и сейчас.

В доме было тихо, когда она вошла. Она напра­вилась в спальню.

Подойдя к двери, она услышала приглушенное рычание. Сердце ее бешено забилось. «Господи, – подумала она. – Господи, что же я наделала?»

Усилием воли она заставила себя заглянуть в комнату. Ее сердце просто разрывалось на части.

Она приоткрыла дверь. Рычание стало громче.

Малин почувствовала, что сейчас потеряет со­знание.

В комнате был волк. Он сидел возле детской кроватки, и рычание его было обращено к двери.

Когда он увидел Малин, он выпрыгнул в окно.

На негнущихся, дрожащих ногах она подошла к кроватке. В страхе наклонилась над ней…

Кристоффер спокойно спал, равномерно дыша. Он ничего даже и не заметил.

Малин долго стояла, пока тело и душа ее не успокоились. Потом прошептала, обращаясь к окну:

– Иди сюда! Мне нужно отлучиться. Не мог бы ты посторожить мое бесценное сокровище?

Сказав это, она вышла из комнаты. Некоторое время она пробыла на кухне. И, выходя из дома, заглянула через щель в спальню.

Огромный зверь сидел на том же самом месте.

В этот вечер она испекла большой пирог для своего мужа и мальчиков. И когда Ульвар вер­нулся домой, он получил большой, еще теплый кусок.

– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, мой дорогой!

Высвободившись из унижающих его объятий, он сердито прошипел что-то вроде: «Что ты броса­ешься на меня, как дикая кошка, чертова стару­ха?» Но пирог он попробовал. Съел почти половину.

И он это заслужил.

Маленький Кристоффер подрос и уже учился ходить. Малин стало немного легче, она могла те­перь держать его возле себя. Но в то же время он стал более подвижным и требовал к себе больше внимания.

Однажды после обеда она отложила домашние дела и прислушалась. Она не могла поверить соб­ственным ушам.

Приглушенные голоса, доносящиеся из комнаты, мог­ли означать одно: Марко учил Ульвара читать!

Ульвара, который наотрез отказывался учиться таким бабским, детским штучкам! И вот теперь он был преисполнен рвения и впитывал в себя знания, преподносимые ему Марко.

И эти занятия продолжались! Каждый вечер они сидели в своей комнате и читали. Марко – с ан­гельским терпением, Ульвар – с дьявольским не­терпением.

Что бы это могло значить? Одичавший маль­чишка захотел стать цивилизованным?

Вряд ли. Учась читать, Ульвар явно ставил себе какие-то другие цели.

Он сделал для себя открытие: что он был про­сто дураком, не желая ходить в школу и научить­ся читать. Ведь из-за этого в течение многих лет от него было скрыто нечто очень важное.

Господи, каким же идиотом он был! Он не уста­вал теперь ругать самого себя. Ведь он, все это время считавший, что где-то спрятаны сокрови­ща, слышавший рассказы Малин об их предках в тот раз на кладбище, он никак не мог додуматься до того, что история Людей Льда может быть где-то записана, чтобы потомки смогли ознакомиться с ней.

И все эти годы записи лежали у него под носом.

Впрочем, совсем даже не под носом. Но он, об­лазив дом на Липовой аллее с подвала до черда­ка, наткнулся на несколько толстых книг, испещренных непонятными знаками, буквами. Книги лежали в запертом на замок шкафу в спальне Вильяра и Белинды. Но замки не были препятствием для Ульвара, и в этот шкаф он заглядывал множество раз. Вначале он никак не мог понять, зачем они прячут там эти пыльные книги.

И только совсем недавно он понял, какую ценность представляли собой эти книги. Он стащил одну из них, унес с собой в подвал и там при све­те, падающем из маленького окошка, попытался по слогам прочитать страницу. Но у него, разуме­ется, ничего не получилось. Он уже забыл, как пишутся буквы, он принялся сравнивать их друг с другом. Единственная буква, которую он знал, была буква У, с которой начиналось его имя. Соб­ственно говоря, он не знал бы даже и эту букву, но ему показал ее Марко.

Он мучился с этой книгой. Тогда-то на Липовой аллее удивлялись, где он проводит время. И он сдался, поняв, что ему нужна помощь.

Марко охотно помог ему, радуясь, что брат про­являет интерес к школьным предметам. Его уди­вило только то, что Ульвар куда больше интересовался рукописным шрифтом, чем печат­ным. Но и это было хорошо, поскольку так он учил­ся одновременно и писать. Ему это пойдет на пользу.

Ульвар старался изо всех сил. Выписывал бук­ву за буквой, неуклюже держа перо корявыми пальцами и ставя многочисленные кляксы. Он ру­гался, сыпал проклятиями, швырял все в угол. Но на следующий день начинал сначала, твердо ре­шив выучиться письму.

Но Марко был еще раз удивлен, узнав, что брат не удовлетворен тем шрифтом, который он выу­чил. Но почему, Марко оставалось лишь гадать.

Ульвар не желал объяснять ему, в чем дело, но в ходе долгих и напряженных дискуссий Марко понял, что брата интересует, помимо обычного, со­временного шрифта, старинный готический шрифт.

Тут бы Марко и догадаться, в чем дело! Но его склад ума был слишком чист для этого. Он просто радовался тому, что у Ульвара появились интел­лектуальные интересы. Оказывается, и ему они были не чужды. Так что Марко учил, а Ульвар учился. Медленно и старательно. В конце концов он научился читать и писать. Это всегда бывает сделать труднее, когда человек не учился в на­чальной школе.

Ульвар был доволен. Теперь он умел читать. Те­перь настало его время.

Он выходил из дома рано утром, когда все еще спали. Из спальни доносилась детская болтовня Кристоффера, но ему был только год, он не опа­сен. Ульвар решительным шагом направлялся на Липовую аллею.

Там тоже все спали, в том числе и трехлетняя дочь Хеннинга. Ульвар не проявлял никакого ин­тереса к этой мелюзге, никогда не разговаривал с малышами и делал вид, что не замечает их. У него были дела поважнее.

Зная, где лежит ключ от подвала, он открывал замок и входил туда через боковую дверь. Достав из укромного места старинную книгу, он устраи­вался возле окошка. Он таскал в подвал книги по одной, чтобы Вильяр и Белинда не заметили про­пажи.

Ульвар открыл книгу. Эту книгу написал Микаэль Линд из рода Людей Льда, но Ульвар не знал об этом. Шрифт был старинным и уже выц­ветшим, потому что история эта писалась в 1660-х годах. Ульвар, разумеется, ничего не знал о самой первой книге, которую написала Силье. Она была настолько ценной, что ее хранили вместе с сокро­вищами Людей Льда.

«Словно мрачное звучание арф, до слуха моего донеслась история о судьбах Людей Льда…» – прочитал он.

Подняв голову, он с триумфом прошептал:

– Я могу! Могу! Я могу читать! Теперь я смогу узнать все!

Но дело продвигалось медленно. Терпение никогда не было добродетелью Ульвара, но на этот раз он превзошел самого себя, не останавливаясь до тех пор, пока не разбирал каждую букву, каждое слово.

В тот день он осилил всего несколько страниц. Но он совсем и не думал сдаваться!

Ни за что в жизни! Они отказали ему в праве узнать историю Людей Льда, наверняка они боя­лись, что он слишком много узнает. Но Ульвар всегда побеждал – и на этот раз он тоже должен был победить!

Через много-много месяцев после этого Малин наливала в тарелки воскресный суп, напряженно думая о чем-то.

– Чем он занят, Пер? – спросила она. – Вот и в это воскресенье его нет дома, так не годится. Он каждый день уходит рано утром и возвращается к вечеру. Что он такое задумал?

– Мы не получаем донесений о том, что он что-либо натворил, – ответил ее муж, отрезая кусочек мяса своему четырехлетнему сыну. – Поэтому я думаю, что мы можем оставить его в покое.

Ее не удовлетворил его ответ.

– В те дни, когда Хеннинг не загружает его работой, он просто куда-то исчезает. И никто его не видит. Он появляется на Липовой аллее по пути домой.

– Наверняка он бродит по холмам, и, насколько нам известно, животных он не мучает. Оставь его в покое, Малин, тебе же лучше, когда его нет в доме.

– Да, но… Я как-то раз пыталась следить за ним, и он был в ярости. Он так перепугал меня. Знаешь, я думаю, не поехать ли нам в Швецию. Мои родители начинают стареть, да и для Ульвара, возможно, будет лучше ненадолго уехать из дома.

– Хорошо, поедем туда весной, – пообещал ей Пер. – Но я не могу утверждать, что буду очень рад взять туда Ульвара. Он может испортить нам всю поездку.

Оба замолчали, когда вошел Марко. При его появлении в комнате всегда становилось как-то светлее. Он находился теперь в переходном возра­сте, и Малин вдруг подумала, что ей повезло, так счастливо выйти замуж и не принадлежать к его поколению. Он излучал такую притягательную силу, что раз увидевшая его девушка могла бы отдать все, чтобы увидеть его снова.

Она не спрашивала у Марко про Ульвара. Она знала, что это бесполезно. Его ответ звучал всегда дружески-уклончиво: «Я не знаю, куда он ходит».

Этого она не могла понять. Во многом братья были так близки, что знали друг о друге все. Но однажды он сказал нечто такое, что могло бы послужить отгадкой его уклончивых ответов. Он сказал: «Он окутал себя туманом». И ничего больше. Но Малин истолковала его слова так, что между братьями пролегла пропасть и что каждый из них имеет возможность освободиться от другого. Окутать себя туманом означало уйти от соприкосновения с другим. Возможно, было глупо так считать, но ничего не могла придумать.

Поездка в Швецию была утомительной. Ульвар был в ярости от того, что его вынуждают ехать, и он находил тысячу причин, чтобы остаться. Имен­но это его сопротивление укрепило их в том реше­нии на некоторое время уехать из этих мест.

В Швеции только Марко мог держать его в узде. И если бы не он, все их пребывание там преврати­лось бы в настоящую катастрофу, потому что Уль­вар был в дьявольском расположении духа и делал все, чтобы испортить окружающим настроение. Но после серьезного разговора между братьями Уль­вар стал смирным, и все прошло вполне нормаль­но.

Кристер и Магдалена восхищались своим вну­ком Кристоффером. Когда они дали каждому из близнецов приличную сумму денег, Ульвар про­сиял.

Но на обратном пути он был таким несносным, что доставлял всем одни мучения. Они не знали, что он дошел до очень интересной и многообещаю­щей части истории Людей Льда, когда они поме­шали ему, заставив поехать в Швецию, и теперь он сгорал от нетерпения продолжить чтение.

Когда они остановились в Кристиании, чтобы навестить друзей, чаша его терпения переполни­лась. Он не желал больше ждать ни минуты.

– Вы можете оставаться, – бесцеремонно зая­вил он. – А меня эти людишки не интересуют, я хочу домой!

И даже Марко не мог удержать его.

– Делай как знаешь, Ульвар, – со вздохом про­изнесла Малин. – Ты знаешь, где лежит ключ. И… спасибо за то, что ты вел себя прилично в этой поездке.

Прилично? Как она могла нанести ему такую страшную обиду? На лице Ульвара появилась устрашающая гримаса, но времени на то, чтобы препираться с ней, у него не было.

Из Кристиании он поехал домой поездом. Но­вая железная дорога, соединяющая Кристианию с Драмменом, привлекала Ульвара своей скоростью. Разумеется, он ничего не сказал об этом своим родственникам, иначе они запретили бы ему это. Его семья путешествовала в карете, так что он фактически был скрыт от по­сторонних глаз. Теперь же он, будучи самостоя­тельным, поехал на общественном транспорте.

Его не очень-то тревожили сопровождавшие его испуганные взгляды и то оживление, которое выз­вало его пребывание на вокзале. Наоборот, его радовало, когда дети и взрослые бежали от него врассыпную. Это вызывало в нем чувство гордос­ти и превосходства над другими. Он был уверен в том, что во всей Норвегии ему нет равных.

Как замечательно было ехать поездом! Стоя на площадке между вагонами, он смотрел, как убе­гает в сторону пейзаж, и это вызывало у него чув­ство опьянения, ему казалось, что весь мир у его ног. Он громко смеялся, и ветер трепал его длин­ные волосы. И его не беспокоило то, что лицо по­крылось копотью от паровозного дыма. Ему было почти восемнадцать лет, и он ехал домой, чтобы побольше узнать о тайнах Людей Льда. Это было теперь для него важнее всего.

К нему подошел кондуктор, чтобы проверить у него билет. Ульвар не покупал билетов, у него даже в мыслях не было сделать это. Поэтому он просто перебросил кондуктора через перила платформы поезда и пошел по вагону к следующей платфор­ме. Он представлял собой настолько мрачное зрелище, со своей приземистой, корявой фигурой, за­копченным лицом и черными, косматыми волоса­ми, напоминая пришельца из какого-то иного, злого мира, что пассажиры ежились на своих скамей­ках.

Теперь он был совсем недалеко от дома. На по­вороте поезд притормозил, и Ульвар спрыгнул на землю. Скатившись с железнодорожной насыпи, он направился прямиком через лес.

Сброшенный с поезда кондуктор выжил, но он мог сказать только то, что какой-то низкорослый дьявол из преисподней сбросил его с поезда. Сам же он был так испуган, увидев это существо, что едва осмелился спросить у него билет. Ему не сле­довало этого делать, он только теперь это понял, сказал в заключение кондуктор, уныло глядя на свое перебинтованное тело.

Поскольку никто из пассажиров не знал Ульва­ра и тот исчез бесследно, все признали правоту кондуктора: это наверняка не было делом челове­ческих рук. Дело тактично замяли.

Ульвар сидел в подвале на Липовой аллее, дер­жа на коленях книгу. Он не прочитал еще до кон­ца историю Людей Льда, но добрался уже до очень важного пункта.

«Ага, – подумал он. – Вот чего они боялись! Вот чего не должен был знать я, Ульвар, сильный и отважный Ульвар!»

Последние месяцы он читал почти непрерывно, досадуя на те дни, когда ему не удавалось спус­титься в подвал, поскольку задний двор на Липо­вой аллее хорошо просматривался. Было так же не просто отнести книгу наверх и взять следую­щую. Это требовало времени и терпения. На это уходило ужасно много времени! Часто во время чтения он скрежетал зубами от ярости, что от него так много было скрыто. Он с изумлением про­читал о Тенгеле Злом и о сокровишах, которые до сего времени оставались недосягаемыми для него и о смехотворной борьбе меченых против их злого предка. Как они могли на это пойти?

Но последнее, что он прочитал, превзошло все его ожидания.

«Меченый из рода Людей Льда никогда не дол­жен прикасаться к флейте. Никто из Людей Льда не должен прикасаться к ней, но особенно – ме­ченые. Потому что сыгранная на заколдованной флейте особая мелодия способна пробудить Тенгеля Злого от сна, после чего он сможет завоевать весь мир, и тогда нашей бедной земле придет ко­нец!»

Книга выпала из рук Ульвара, но он этого не замечал.

– Вот! – возбужденно прошептал он. – Теперь нам это известно! Тенгель Злой! Ты нашел себе союзника! Внезапно он весь сжался. Что это за звук? Или ему показалось? Внутри у него все тряс­лось и волновалось, доска, на которой он сидел, качалась и трещала, словно при землетрясении.

И в ушах у него звучал невыносимо громкий, жалобный голос, похожий на эхо урагана.

С лихорадочным румянцем страха на щеках Ульвар сидел не шелохнувшись.

Но внезапно он весь переполнился гордостью за самого себя. Это его – его! – их великий предок выбрал для свершения этой грандиозной задачи. Освободить Тенгеля Злого!

Он вскочил, чуть было не забыв положить кни­гу наместо, но вовремя опомнился и тайком отнес книгу в спальню. Это была третья книга по счету, но остальные могли пока подождать. Теперь для него была ясна цель.

По пути домой он обдумывал то, что узнал.

Флейта, заколдованная флейта. Где можно ее найти? Тем более заколдованную! Что это значит? Ведь существует множество способов настройки флейт…

До этого он вообще ничего не слышал о флейтах. И теперь он понял, что при нем никто не произносил название этого инструмента.

Вот дьяволы! Они пытались обмануть его! Но они об этом пожалеют!

Теперь мы такие сильные – Тенгель Злой и я, его верный последователь!

Да, у Тенгеля Злого появился союзник!

11

В эту ночь Ульвару приснился крайне неприят­ный сон. Он был замурован в какую-то отврати­тельную стену. Густая, тяжелая масса плотно облепляла его тело, склеивала его пальцы, так что когда он пытался высвободиться, клейкая масса вытягивалась в длинные, тягучие нити.

У него вырвался вопль ужаса, потому что сзади к нему приближалось с пугающей решимостью ка­кое-то неописуемо мерзкое существо, готовое в любую минуту наброситься на него.

А Ульвар отчаянно пытался выбраться из клей­кой массы, в которую был замурован, сердце его готово было вырваться из груди от невероятных усилий…

– Ульвар! Ульвар!

Кто-то тряс его до тех пор, пока он не проснул­ся.

Открыв глаза, он уставился в озабоченное лицо брата.

– Почему ты кричишь как безумный, Ульвар?

– Не вмешивайся не в свое дело, – прошипел он в гневе, чувствуя, что весь обливается потом и что постель под ним мокрая.

– Я просто хотел помочь тебе выбраться из кош­мара.

Ульвар встал, чтобы переменить белье. Повер­нувшись спиной к брату, он дал ему понять, что не желает вести разговор дальше.

Потому что теперь он интуитивно понял, кто пре­следовал его. Это должен был быть Тенгель Злой! Возможно, он хотел сказать Ульвару что-то важ­ное. Но этот глупый, никчемный…

Он замер, держа в руках простыню.

Возможно, Тенгелю Злому он понравился! Воз­можно, он был выбран своим злым предком для выполнения важного поручения. Одно он знал на­верняка: Тенгель Злой был грозным союзником. Он был настоящим чудовищем.

По спине Ульвара снова заструился пот, и он невольно поежился.

С этого дня Ульвар изменился.

Он и раньше доставлял всем неприятности, представляя собой явную опасность для окружа­ющих. Но все это было просто «грохотом пустой бочки».

Теперь же он стал просто неуправляемым. Все устрашающие черты, присущие меченым, вышли наружу.

Он достаточно начитался уже истории Людей Льда, он не хотел больше тратить на это время. И неважно, что он так и не добрался до описания того, как были вызваны из потустороннего мира призраки. Ведь ни Хейке, ни Винга не оставили записей надлежащих ритуалов, так что он ничему не смог бы научиться. Он знал также, что ему не добраться до сокровищ, поскольку они хранились не на Липовой аллее или где-то поблизости. Од­нажды ему удалось подслушать, что сокровища эти находятся в каком-то банковском сейфе в го­роде. Разумеется, никто не рассчитывал на то, что он услышит эти слова, но он не пропустил мимо ушей ни одного слова. Еще он услышал о том, что никто из посторонних не может проникнуть в сек­ретное помещение, где стоят сейфы.

По части открывания замков Ульвар был боль­шим специалистом. И открыть сейф было бы для него пустяком.

Но теперь перед ним стояла другая цель: со­служить службу своему страшному господину. А это можно было сделать лишь с помощью флейты.

Вот черт! Это было вовсе не так легко!

Ульвар до изнеможения размышлял об этом. Он безнадежно уставился на свесившуюся над кана­вой иву. Дело уже шло к рождеству, кору снять в такое время года было невозможно. И, кстати, на такой простенькой флейте он мог бы взять лишь две жалкие ноты: одну при закрытом отверстии, и другую при открытом.

Да и что это были бы за звуки! Сплошной скре­жет!

Однажды утром Вильяр пришел с Липовой ал­леи и спросил, не найдется ли у него время поста­вить с ним сети на озере. Они издавна рыбачили там, когда им принадлежал еще Элистранд, рас­положенный на берегу. Ульвар был вовсе не рас­положен к этому и с удовольствием послал бы Вильяра к черту. Но ему все равно нечего было делать. На озере он, по крайней мере, сможет по­размышлять в тишине.

Поле, по которому они шли, было покрыто снего­вой жижей, и Ульвар, шлепая по мокрому снегу, оставлял за собой глубокие, тут же наполнявшиеся водой следы. Он приноровился ставить сети в оди­ночку, он делал это уже много раз. И тогда весь улов делился поровну между Липовой аллеей и до­мом Малин. Марко дома не бывал, он посещал те­перь гимназию и рано утром уходил на весь день.

Озеро было тихим и пустынным; других рыба­чьих лодок пока не было. Он без труда разбил ледяную кромку вокруг лодки и отчалил от бере­га.

Когда он ставил уже последнюю сеть, с ним кое-что произошло.

День был пасмурным, и облака так низко нави­сали над озером, что казались тяжелыми сгустка­ми тумана. Но вряд ли это могло объяснить происходящее.

Ульвар нервозно огляделся по сторонам. Поста­вив последнюю сеть, он сел на банку.

Откуда взялся этот непроницаемый туман? Были ли это облака? Или это были водяные испа­рения?

Внезапно его накрыло темное облако. Теперь он совершенно ничего не видел, хотя до этого бе­рег просматривался во всех направлениях. Туман клубился над водой, обволакивая его со всех сто­рон.

Он схватился за весла, но так поспешно, что одно весло скользнуло по поверхности воды и сно­ва легло на борт лодки. Он тут же сложил весла и сел неподвижно, сложив на коленях руки.

И тут он понял, что в лодке у него пассажир.

Туман еще более сгустился, так что теперь он едва мог различить контуры фигуры, сидящей на корме.

Душа его наполнилась неведомым ему ужасом. Он знал, кто это. И он знал также, что все это – лишь вызванное усилием мысли видение. На что, в таком случае, способен реальный Тенгель Злой?

Он попробовал побороть в себе панику, схва­тился за борта лодки, хотя ему страшно хотелось выпрыгнуть за борт и плыть что есть силы прочь.

Он весь дрожал, к горлу у него подступил клу­бок, он чувствовал, как горячая моча течет по его ногам. Его охватила страшная слабость. Он готов был выть от страха и ничего не мог с собой поде­лать.

От существа, сидящего на корме, исходил от­вратительный запах. И, несмотря на густой, тем­ный туман, он все же мог различить что-то вроде зловонного облака, окутывающего незванного пас­сажира.

Чужие мысли, чужая воля овладели теперь Ульваром. Ни одного слова не было произнесено, ни одного звука не было услышано, если не считать жалобного повизгивания самого Ульвара, тем не менее, он получил приказ, настолько четкий и су­ровый, словно каждое слово было выжжено на нем клеймом или громогласно произнесено у самого уха. Но это были не слова, а только мысли.

«Ты– мой ученик, последователь и раб! Ты дол­жен целиком и полностью подчиняться моим при­казам.»

– Д…д…д…да, – заикаясь, произнес Ульвар, едва не теряя сознание от страха и слабости.

И в голове у него сложилось следующее сооб­щение: «Моя собственная флейта уничтожена, уничтожена и та флейта, которая хранилась у од­ного моего последователя. Обе они уничтожены моими жалкими врагами».

«Шира…» – подумал Ульвар, и в голове у него угрожающе зашумело. Такие мысли опасно было высказывать вслух. И он тут же подавил в себе мысль о том, что Тула могла быть тем последова­телем, о котором говорил страшный пришелец. Но ведь даже Тула повернулась спиной к своему пред­ку…

Ульвару не следовало думать об этом.

Чувство удовлетворения того, другого, пере­давшееся ему, свидетельствовало о том, что это существо следит за каждым оттенком его мысли.

И внутренний голос продолжал: «Но у тебя есть шанс, хотя он и невелик. Берегись, если ты упус­тишь его! В городе есть одна женщина, у которой имеется старинная флейта. Она сама об этом не знает, и ты должен забрать у нее флейту. Флейта эта не слишком подходит для нашей цели, но как только ты получишь ее, я объясню тебе, как ею пользоваться. Ее придется переделать».

Ульвар подумал: «Но как же мне отыскать ее?»

«Я укажу тебе путь», – ответил голос в его го­лове, и туман тут же рассеялся. Берега опять ста­ли видны. На корме никого не было.

Чувствуя, что теряет сознание, Ульвар сполз на дно лодки, чтобы не свалиться за борт.

«Я не хочу заниматься этим… – подумал он в последний миг перед тем, как тьма поглотила его. – Я не решусь на это, не решусь, он слишком стра­шен! Но я не могу ответить ему отказом…»

Когда воспоминания об этом поблекли, Ульва­ру стало просто смешно, что он так перепугался. Ясное дело, он должен помочь Тенгелю Злому! Он же был его учителем, его кумиром!

Не говоря уже о чести, которая ему выпала! Быть избранным для такой цели, которая до него была не под силу остальным! Конечно, была Тула, но она изменила своему великому предку.

Злой Тенгель сможет убедиться в том, что он может положиться на Опасного Ульвара!

Вскоре он получил инструкции. В удушающе-от­вратительном сне ему пришла весть о том, что нужно отправиться в столицу. Ноги сами приведут его в нужное место, об этом он может не беспокоиться.

Ему было приказано переговорить с той самой женщиной. Ему следовало позаботиться о том, чтобы попасть к ней в дом.

Такая возможность у него появилась очень бы­стро. В отсутствие всех остальных, он мог поехать в Кристианию и задержаться там на несколько дней в случае необходимости. Все же остальные отправились в гости к знакомым, и на их пригла­шение пойти с ними он ответил отказом, сказав, что у него болит горло.

Все восприняли его отказ с облегчением.

Только Марко внимательно посмотрел на него. Бедный Марко! Иногда ему становилось невмого­ту осознавать себя близнецом, чувствуя психичес­кую несовместимость с братом.

Зимний вечер наступил рано. Ульвар шагал по главной улице Кристиании, ощущая всю прелесть свободы. Темнота скрывала его от любопытных взглядов, к тому же на нем был овечий тулуп с поднятым воротником, так что лица его совсем не было видно. Он был низкорослым, немного криво­ногим, – у него был в свое время рахит, потому что он вырос без материнского молока, – но в ос­тальном он ничем не привлекал к себе внимания. И вообще его никогда не беспокоило то, что дума­ли о нем люди.

Он взял с собой достаточно большую сумму де­нег, предполагая, что они ему понадобятся. Не все эти деньги были его, но он решил, что этот скупер­дяй Пер может немного и потратиться на своего приемного сына.

Ноги сами несли его на боковую улочку, а отту­да – к площади. Ульвар не знал названия ни одной из улиц в Кристиании. Но он обратил внима­ние на то, что эта часть города была менее благо­устроенной. Дома здесь были низкие и бедные, а люди далеко не аристократы. Он то и дело пере­ступал через пьяных, спящих прямо на тротуаре. Ульвар презрительно пинал их ногой. Пусть за­мерзнут ночью – так им и надо. Более благород­ных чувств к другим он никогда не испытывал.

Он чувствовал, что близок к цели. Все тело его вибрировало от нетерпения Тенгеля Злого. Уль­вар огляделся по сторонам. Несмотря на то, что вечер был морозным, на улице было много людей. Тор­говля на площади уже закончилась, но последние про­давцы еще стояли там со своими тележками, готовые вот-вот отправиться домой.

Это та самая женщина, к которой он должен обратиться, следуя воле Тенгеля Злого? Прямо на тротуаре? Но, Господи, это же…

Да, это была она, он это чувствовал. Ему пере­давались импульсы удовлетворения, смешанные со скотской нетерпеливостью.

Шлюха? Он должен поговорить со шлюхой, по­просить ее, чтобы она отвела его к себе домой? Ульвару стало не по себе. Он тайком посматри­вал на нее.

Молодой ее назвать было нельзя, лучшие годы были уже позади, но внешность была не лишена некой искусственной элегантности. Это была зре­лая женщина в высокой шляпе с развевающимися перьями и лентами, с пышной грудью, поддержи­ваемой тугим корсажем.

А вообще-то она была недурна. Ульвар заме­тил в свете уличного фонаря, что у нее каштано­вые волосы, мелкими кудряшками падающие на лоб. Несмотря на чересчур обильную косметику, черты ее лица были довольно приятны, темные глаза влажно сверкали.

В голове у него появилась заманчивая мысль. Почему бы и нет? Последнее время он был на­столько занят чтением книг, что совершенно не обращал внимания на то, что повзрослел и стал юношей. Время от времени он сам торопливо удов­летворял себя и тем самым снимал проблему.

Совсем другое дело – реальная женщина.

Для Ульвара это был лакомый кусочек. Она была достаточно пышной, чтобы питать его фан­тазию. Да и деньги у него при себе имелись.

К тому же его учитель и господин хотел этого.

Он подошел к женщине и пробормотал: «Доб­рый вечер».

Она повернулась и удивленно уставилась на него. Может быть, ее напугал его хриплый голос? Ульвар стоял в тени, так что она видела только какого-то человека в тулупе, ростом ей едва до плеча. Он был прилично одет и позвякивал моне­тами, лежащими в кармане. Но не слишком ли он был для этого молод?

– Что это еще за карлик? – добродушно усмех­нулась она. – Да у тебя еще молоко на губах не обсохло!

– Мне уже двадцать лет, – солгал Ульвар, хотя ему было всего лишь семнадцать с половиной. – И мне хотелось бы проводить вас до дома, краса­вица, ведь такой красивой женщине могут встре­титься по дороге всякие проходимцы.

Ему казалось, что кто-то другой говорит за него, выбирая слова. Тактичность никогда не относи­лась к числу его добродетелей.

Она непристойно расхохоталась.

– Тебе это обойдется в кругленькую сумму.

– Сколько? – деловито спросил он. Она назвала смехотворно низкую цену. Спрос на ее услуги с годами упал.

– Я дам вдвое больше, если вы позволите мне побыть в вашем доме, – галантно произнес Уль­вар.

– Господи! Что же ты за парень, если платишь сверх нормы?

Ульвар по своей неосторожности подошел к ней поближе, и она вскрикнула:

– Нет, пошел прочь! Я не хочу иметь дело с каминными щипцами!

– Ты бы захотела, если бы увидела, что у меня есть.

Она нервозно хохотнула, невольно отступая на­зад.

– Что же у тебя такое есть? Что можешь пока­зать мне ты, такой коротышка?

Ульвар предвидел этот вопрос и был готов дать на него ответ. Он быстро отвернул полу тулупа и затем вытащил из штанов кое-что.

–Господи! Вот это палка! – озабоченно произнесла она своим низким вульгарным голосом. Было очевидно, что вид этой штуки очень ей понравился. – И уже в полной готовности! Идем же, чего мы ждем?

Она взяла его за руку, и они потащились вниз по улице.

– Как ты живешь с такой страшной рожей, ма­лыш? – хрипло произнесла она, щупая рукой то, что было у него спереди, словно желая убедиться в том, что все это было на самом деле.

– Живу и все, – с издевкой ответил Ульвар. – Сам я давно привык к своему лицу.

Ее передернуло, но она только усмехнулась. Ни­когда в своей грешной жизни она не встречала таких мужских достоинств, как у этого юнца.

Будучи знатоком своего дела, она в последние годы никак не могла найти того, кто смог бы впол­не удовлетворить ее потребности, так сказать… Но этот! Если бы он к тому же не был таким безоб­разным!

Она просто сгорала от нетерпения. Старая кля­ча! А вообще-то она исполняла свои обязанности, не испытывая при этом никаких чувств.

Они подошли к одному из домов в нищенском квартале. Открыв ключом дверь, она повела его по узенькой лестнице, пропахшей капустным су­пом. В комнате ее пахло дешевой косметикой.

Она зажгла парафиновую лампу. Комната была украшена восточными коврами, шелком и барха­том. Кровать, одновременно служившая диваном, была застлана дешевым покрывалом.

– Здесь уютно, не правда ли? – сказала она, кокетливо склонив голову набок. Развязав тесем­ку шляпы, она повесила ее на вешалку.

Ульвар снял тулуп. Женщина стала раздевать­ся, снимая все по порядку, потом повернулась к нему спиной, чтобы он расшнуровал ее корсет.

«Черт возьми! – думал он. – Черт! Теперь ты узнаешь, что такое мужчина! Сейчас Ульвар из рода Людей Льда будет обладать своей первой женщиной, и, можешь быть уверена, это будет вовсе не игра! Старая дьявольская потаскуха, сей­час я тебя взнуздаю!»

Прикрутив фитиль, она повернулась к нему. Она принялась раздевать его – медленными, ласкаю­щими движениями. Ульвар не понимал, что для нее это было самым обыденным делом, и его возбуждение перешло все границы. Потом она легла на потертый диван, ее тело белело в темноте, вся она была пышная, как свиноматка на Липовой аллее.

Ульвар овладел ею с такой грубостью, что она жалобно стонала, хотя было ясно, что она не нахо­дит это неприятным. Почувствовав фантастичес­кое наслаждение, он отдался во власть опьяняющей, бурной стихии, сметающей на своем пути всякое уродство, равнодушие и рутину. Жен­щина выла от наслаждения, достигнув оргазма – такого оргазма, которого она не испытывала уже много лет с мужчиной. Этот юнец с гротескной дья­вольской внешностью дал ей смешанное со стра­хом наслаждение, граничащее с каким-то извращением. А ведь распалить эту видавшую виды проститутку было не так-то просто.

После этого он задушил женщину ее же бар­хатным поясом. И принялся искать в комнате флей­ту.

Дух Тенгеля Злого теперь отпустил его, он чув­ствовал это по той свободе, которая была в его мыслях. И в самом деле, его предок ослабил свою хватку, как только он переступил порог этой ком­наты. Теперь Ульвар был на месте и знал, что ему нужно делать. Давать ему указания дальше не было необходимости.

Совершенно не обращая внимания на обнажен­ное женское тело, на ее выпученные глаза и высу­нутый язык, Ульвар тщательно обыскивал комнату. Она не была особенно чистоплотной; повсюду ва­лялось грязное белье, старые, засаленные журна­лы, все было покрыто толстым слоем пыли. Если бы в комнате было светлее, Ульвар заметил бы на теле покойницы отвратительные язвы.

Стоя в углу комнаты, он уставился на высокий платяной шкаф, что был напротив дивана. Он уже обыскал его, но только теперь заметил, что на шкафу лежат какой-то струнный инструмент и гармоника. Ничего другого он пока не видел, но он мог поклясться, что там лежала флейта! Это было последнее место в комнате, которое он еще не обыскал.

Инструменты ей явно достались от кого-то, судя по их виду, никто не играл на них уже много лет. На них тоже толстым слоем лежала пыль, струны были оборваны.

И в этот миг триумфа, когда он собирался отой­ти назад, чтобы увидеть на шкафу флейту, дверь открылась и в комнату вошел человек. Он был вы­сок и занимал весь дверной проем.

Ульвара на миг словно парализовало. Взглянув на него, человек уставился на лежащую на крова­ти женщину.

– Агда?.. – потрясение произнес он. – Агда… Где ты?

Потом он повернулся к Ульвару и сказал:

– Какого черта ты тут…

Не дослушав его, Ульвар сорвался с места. В голове у него была одна только мысль: флейта. Он не мог убежать, не прихватив ее с собой. Бросив­шись вперед, он прыгнул на стул, потом на стол, уцепился за край шкафа, нащупал что-то длинное и узкое, сделанное из дерева…

Человек тоже очнулся от потрясения. Он с ре­вом бросился на Ульвара и обхватил его поперек спины.

– Проклятый убийца! – кричал он. Ульвар завыл от разочарования, почувствовав, как флейта выскользнула у него из рук и упала за шкаф. Человек стащил Ульвара на пол, одновре­менно зовя на помощь.

На его крики сбежались люди, дом вдруг ока­зался наполненным живыми существами. Ульвар вырывался, царапался и кусался, желтые глаза его сверкали, и, разглядев, кого он поймал, чело­век пришел в ужас. Воспользовавшись этим заме­шательством, Ульвар выхватил нож и стал орудовать им, но его быстро усмирили.

– Вот черт, откуда только взялся этот дьяволе­нок? – сказал один из мужчин.

– Я приказываю вам всем убираться в преис­поднюю! – закричал Ульвар.

Он читал, как Ульвхедин колдовал в подобных случаях.

Но проклятие Ульвара не возымело никакого действия. С позором, без флейты, вопя и воя, слов­но демон, он был выведен на улицу.

«Почему, почему я так и не научился колдо­вать? – в отчаянии думал он. – Сокровища Лю­дей Льда, я должен был владеть ими и мог бы использовать их для колдовства, превратить все в пыль! Ведь Тула однажды заколдовала ту стару­ху… Да, я обратил бы в пыль их всех!»

Превратить кого-то в пыль не мог ни он, ни Тула, ни кто-то еще из Людей Льда. В тот раз ей помог­ли четыре демона, он должен был бы это понять, читая историю Людей Льда.

Ульвар знал, что мог видеть на кладбище ду­хов. У него развиты некоторые качества меченого. Но ни одно из этих качеств не могло ему помочь в данный момент – возможно, потому, что он под­дался панике и не знал, что ему делать.

А это было катастрофически мучительно для та­кого выдающегося колдуна, как Ульвар.

Единственное, что оставалось ему делать, так это пускать в ход всякие запретные приемы. И он размахивал ножом до тех пор, пока его не выбили у него из рук, и он выл и плевался от стыда и отчаяния. Его острые зубы впивались в руки, пле­чи, уши, он колотил мужчин кулаками, таскал за волосы женщин.

– Зарезать его на месте! – крикнул один из мужчин, и другой ударил Ульвара в лицо. Сколько таких уда­ров он уже получил, он не знал, чувствуя, что превра­щается в сплошное кровавое месиво.

– Это же дьявол, вы же видите! – вопила ка­кая-то женщина, – Убейте его!

Внезапно показались двое полицейских и спас­ли его.

– Остановитесь! Что здесь происходит?

Толпа беспорядочно зашумела, полицейские принялись их усмирять.

– Ну, ну, никаких расправ, мы заберем этого парня с собой.

Кто-то кричал о том, что его следует казнить. Это прозвучало угрожающе, и Ульвар снова на­чал выкручиваться, освобождаясь от множества вцепившихся в него рук.

– В Норвегии теперь запрещена смертная казнь, – пояснил один из полицейских. – Но пожизненная ка­торга тоже не лучше.

Ульвар согнулся в дугу в знак протеста, в та­ком положении его и вырвали из рук разъяренной толпы. «Тенгель Злой, приди и помоги мне!» – думал он, сходя с ума от страха.

Но предок его молчал. Ульвар с силой пнул од­ного из полицейских, и это привело к тому, что второй поднял дубинку и со всей силы ударил его.

Уже теряя сознание, Ульвар почувсвовал невы­носимый жар. Потом он услышал чей-то голос:

– О, Господи, дом Агды горит! Да, кто-то опро­кинул второпях лампу.

«Флейта…» – пронеслось в голове у Ульвара, проваливающегося в темноту.

Не было ничего удивительного в том, что Тен­гель Злой не пришел ему на помощь. Бесценная флейта и на этот раз оказалась уничтоженной. Он больше не нуждался в Ульваре.

12

Хеннинг сидел у обочины дороги, недалеко от мо­ста, и смотрел на свою дочь. Вместе с сыном Ма­лин Кристоффером она бросала в ручей палочки, а потом они вместе перебегали на другую сторону моста, чтобы посмотреть, как бурный весенний поток уносит их. Так забавлялись дети во все вре­мена.

Он смотрел на свою дочь с нежной грустью. Бе­недикте было одиннадцать лет, и никто, – кроме ее родни, не мог бы назвать ее красивой. Она была рослой, словно ей было уже четырнадцать, угло­ватой и ширококостной, с низким, рокочущим го­лосом, который слышно было во всем доме. Волосы у нее были темными, неприятного оттенка, руки и ноги – как кувалды. Черты лица были типичными для меченого: широкие скулы, желтые, раскосые глаза, бесформенный нос, широкий рот.

Но улыбка ее была теплой и приветливой – то ли это было результатом воспитания, то ли пере­далось ей по наследству от добродушного Хеннинга. Неуклюжестью своих движений она напоминала скорее безобидного щенка, и даже если с ней и бывало трудно сладить, было заметно, что она сама мучалась из-за этого.

Дети побежали вдоль дороги, догоняя порхаю­щего мотылька. Хеннинг не стал их останавливать, зная, что они вернутся. В округе никто не опасал­ся волков, они исчезли вместе с Ульваром.

Пять лет прошло с тех пор, как Ульвара посадили за решетку за убийство женщины в Кристиании. Конечно, они пытались вызволить его на свободу, но вскоре поняли, что это бесполезно. Он совершил преступление и должен был понести за это наказание. Суд и общественное мнение не ус­мотрели в его деле никаких смягчающих обстоя­тельств.

Но очень скоро все поняли, что ему место вовсе не в тюрьме. Ему больше подходило заведение для душевнобольных. Туда его и перевели, там он с тех пор и находился.

Они навещали его, но он не радовался их посе­щениям. Вцепившись руками в решетку, он осы­пал их проклятиями и угрозами, требуя, чтобы они немедленно забрали его оттуда. Но что они могли сделать? Хеннинг знал, что Марко очень мучается из-за судьбы брата. Этот прекрасный юноша стал замкнутым и задумчивым, он много раз упраши­вал Вильяра, Хеннинга, Малин и Пера помочь Ульвару выйти на свободу. Они неоднократно пытались это сделать, подавали прошения о по­миловании, но все было напрасно.

В глубине души Хеннинг испытывал облегче­ние от того, что Ульвар сидел за решеткой, хотя и испытывал к нему глубокое сочувствие. Он-то знал, что такое проклятие Людей Льда. Он знал, что у Ульвара на роду было написано все это.

Но от этого никому легче не становилось.

Дети вернулись вместе с молодой женщиной. Увидев ее, Хеннинг почувствовал радость.

Это была дочь нового священника, Агнета. Пол­ная противоположность Аннели: приветливая, дру­желюбная. Хеннинг давно хотел сделать ей предложение. У него был меченый ребенок, и не каж­дая женщина согласилась бы взять такую обузу.

Но Агнета привязалась к Бенедикте. Она про­являла по отношению к девочке такое понимание и такую доброту, что Хеннинга это трогало до глу­бины души. Девочка отвечала ей взаимностью. Бенедикта сияла, как солнце, едва увидев Агнету, обе они могли шептать друг другу что-то на ухо, прыскать от смеха, и Агнета часто просто захажи­вала к ним, чтобы навестить свою маленькую под­ружку, давая к тому же детям уроки несколько раз в неделю.

Хеннинг не склонен был думать, что Агнета ин­тересуется исключительно им. Может быть, и им тоже, ведь она была приветливой и к дочери, и к отцу.

Хеннинг даже не подозревал о том, что она ин­тересуется прежде всего им.

Сам не понимая этого, он лишал эту женщину всякой надежды.

.Хеннинг встал и поздоровался с ней, и его теп­лая улыбка очень обрадовала ее.

– Ты так добра к детям, – смущенно произнес он, не умея разговаривать с дамами. Аннели, его бывшая жена, никогда не приходила ему в таких случаях на помощь, искажая и извращая его сло­ва, высмеивая его крестьянские манеры.

– Мне нравится общаться с детьми… – с роб­кой улыбкой ответила она. Было так трудно лю­бить мужчину и не знать, что у него на душе.

Было воскресенье, служба в церкви уже закон­чилась, прихожане возвращались домой. Хеннинг в этот день не был в церкви, оставшись дома с детьми, поскольку Бенедикта, как всегда, в цер­ковь идти отказалась. Кристофферу же, наоборот, не разрешили идти в церковь, потому что он вел себя очень непослушно утром, и его решили наказать. Кристоффер тут же решил быть непослуш­ным каждое воскресенье.

Хеннинг тайком поглядывал на Агнету, болта­ющую с детьми. Она была по-своему очень при­влекательной женщиной. Выразительные глаза, мягкая прекрасная улыбка… светлые волосы, не­сколько строгая одежда – она ведь была дочерью священника! – и такие прекрасные руки, с нежно­стью и осторожностью гладящие жесткие волосы Бенедикты. Лицо у нее было узким, с точеными черта­ми, да и сама она была весьма хрупкого сложения, что будило в Хеннинге рыцарские инстинкты.

Подошли Малин и Пер, чуть поодаль на дороге видны были Вильяр и Белинда. Возле моста все остановились, чтобы поболтать немного в этот чу­десный летний день. Малин пригласила Агнету на воскресный кофе, и та бросила на Хеннинга воп­росительный взгляд, который не укрылся от Ма­лин.

– Да, с Липовой аллеи все тоже приглашают­ся, само собой, – торопливо добавила она. – На этой неделе наша очередь угощать кофе.

К ним подошел Марко. Уже издали они замети­ли в его глазах страх.

Как всегда при виде Марко у Агнеты защемило в груди. Она горячо желала бы иметь такого дру­га. Доброго, преданного друга. Потому что позво­лить себе влюбиться в него она бы не решилась. Она отчаянно подавляла в себе подобное чувство. Фантастически прекрасное лицо Марко привлекало к себе внимание всех, его вид мог вызывать у чело­века просто страдание, потому что в этой внешности было нечто такое, что лежало по ту сторону всего повседневного и мирского, обычный человек не мог вынести зрелища подобной красоты.

Быстро переведя взгляд на Хеннинга, она заме­тила, что его внешность кажется просто бледной в соседстве с Марко.

– Ульвар на свободе, – взволнованно произнес Марко.

– Как это? – спросила Малин. – Он сбежал?

– Нет. Они отпустили его.

– Отпустили его? – удивился Вильяр. – Но ведь они не могли просто так выпустить его… Опустив глаза, Марко сказал:

– Он серьезно болен. Они… не захотели дер­жать его там больше.

– Не захотели держать в лечебном заведении больного человека? – сказала Малин. – Где же ему теперь находиться?

– Я не знаю, – устало сказал Марко. – Но мы должны постараться забрать его сюда.

– Да, конечно, – кивнул Хеннинг. – И мы бу­дем ухаживать за ним.

– Ходят ли слухи о том, что он возвращается? – озабоченно спросила Малин.

– Да.

– Тогда нам придется спрятать его. Местные жители не захотят, чтобы он жил здесь.

– Почему же? – спросила Агнета. – Разве у него нет права на проживание здесь, как у всех остальных? Он ведь не изгой?

– Можно сказать, что изгой, – ответил Хеннинг задумчиво.

Агнета была возмущена.

– Но где же тогда человечность? Так не годит­ся!

Белинда произнесла:

– Его будут искать и у тебя в доме, Малин, и на Липовой аллее. Так что ему нельзя находиться у нас. Мы должны найти для него такое место, где он мог бы жить спокойно. Не следует забывать о том, что все здесь боятся его, боятся пуще смерти!

Марко совсем сник. Они пытались утешить его, говоря, что не допустят, чтобы его брату причини­ли зло.

Поговорив, они все вместе направились в дом Пера и Малин. Хеннинг старался держаться по­ближе к Агнете. Ему нравилось чувствовать ее близость, это действовало на него успокаивающе. Ему было уже тридцать три года, и он знал, что Агнете примерно столько же, может быть, на пару лет больше. Строгое воспитание в семье привело к тому, что она все еще не вышла замуж. Она была в семье младшим ребенком, и родители пресека­ли малейшую ее попытку завести с кем-то роман. «Ты не можешь выйти замуж, – говорили они ей. – Что будем делать мы, если ты покинешь нас?»

Хеннинг считал такое отношение к ней крайне эгоистичным. Разве они не думали о том, что раз­рушают ее жизнь? Ведь у Агнеты была всего одна жизнь.

Если бы она только захотела выйти за него за­муж, он не пожалел бы усилий, чтобы вызволить ее из родительского плена.

Но он никак не мог набраться смелости спро­сить ее об этом. Он был не слишком уверен в себе. В особенности после того, как его первая жена Аннели полностью унизила его и как че­ловека, и как ценителя женщин.

Поздно вечером Бенедикта подошла к своему отцу на Липовой аллее. Вид у нее был сконфуженный, она стояла перед ним, держа в руке букет цветов.

– Ну, о чем ты грустишь? – спросил Хеннинг.

И она сказала своим низким, хриплым голосом:

– Я рвала цветы на опушке леса, чтобы отнести их бабушке. Но вдруг из-за деревьев выскочила огромная собака и страшно зарычала на меня.

Хеннинг инстинктивно расправил плечи и сжал кулаки.

– Огромная собака? Она была похожа на вол­ка?

– Как в сказке о Красной Шапочке? Да, я тут же вспомнила эту сказку. Но какая же это была огромная собака!

Глотнув слюну, Хеннинг сказал как можно бо­лее спокойно:

– Хорошо, что ты прибежала домой. А сейчас пора ужинать.

«Значит, Ульвар здесь, – подумал он. – Я дол­жен предупредить остальных!»

Ульвар направился прямо на кладбище. На лице его была написана злоба, решимость, ненависть. Пять долгих лет! Пять лет унижения, подчинения всякой мрази, которая имела законное право властвовать над ним, держать его взаперти, издеваться над ним, выс­меивать его!

Мразь! Всегда у него поперек дороги стоят эти скоты!

Они разрушили его планы относительно флей­ты пять лет назад, и Тенгель Злой повернулся к нему спиной.

Это было хуже всего. Мысль об этом гвоздем сидела в его мозгу, он никак не мог примириться с тем, что произошло.

– Но ты еще услышишь обо мне, Тенгель, – бормотал он. – Я еще не все сказал, ты сможешь положиться на меня. Я обращусь к моим пред­кам. Среди них должен быть тот, кто поможет мне…

Он был на свободе уже несколько дней. И те­перь он решил привести в исполнение тот план мести, который выработал, будучи в заключении.

Первое, что он сделал, так это посетил ту ули­цу, на которой когда-то жила Агда. Обгоревший остов дома по-прежнему стоял там, напоминая ему о его непростительной потере – о флейте. С беско­нечным терпением он ждал, сидя в темном углу, когда появится тот самый человек, что вошел тог­да в комнату.

И он утопил его в реке, держа под водой его голову до тех пор, пока тело не обмякло.

Потом Ульвар нашел еще двоих – тех которые тогда крепко держали его на улице. Он убил их, нанеся удар ножом в спину. Одного из полицейс­ких он тоже прирезал. Другого не нашел, и у него не было времени для дальнейших поисков. Все трупы он спрятал на мусорной свалке.

После этого он направился в свой родной округ.

Он был настроен теперь настолько фанатично, что не чувствовал ни голода, ни усталости, его тол­кала вперед устрашающая сила воли.

Кладбище…

Сначала ему нужно было сюда.

Он пытался вспомнить, о чем говорила Малин в тот раз, когда он шпионил за ней. Вспомнить, где были похоронены меченые из рода Людей Льда. Но теперь он умел читать, так что ему вовсе не обязательно было вспоминать ее слова.

Было совсем темно, только на западе небо еще отсвечивало желтизной. Надгробные камни отбра­сывали на землю длинные тени. Цветы, стоящие в вазах, казались теперь совершенно серыми.

Ульвару было не до цветов. Ему вообще никог­да не нравились цветы.

Сидя на корточках на кладбищенской стене, он смотрел на могилы своих предков.

– Вы, меченые из рода Людей Льда, – тихо про­изнес он. – Придите на помощь такому же, как вы, и мы вместе освободим нашего великого пред­ка! Вы же знаете, что я избран именно для этой цели. Мне не удалось выполнить свою задачу лишь из-за глупости простых смертных. Ну же! Пошеве­ливайтесь, когда вас зовет Ульвар, величайший из потомков!

Но Ульвар забыл о том, что действительно злые предки покоились не здесь. Здесь не было таких меченых, как Колгрим, Сёльве, Тронд и даже Суль, Тула и Map, так что они никогда не смогли бы прийти ему на помощь, тем более что большая половина из них теперь служила силам добра.

Однако те, к кому он взывал, все же явились, чтобы сказать ему пару слов, и Ульвар, способ­ный видеть незримое, кое-кого все же увидел. Ка­кая-то тень, превратившаяся в человеческую фигуру, медленно двигалась к нему – Ульвар со все возрастающим возбуждением смотрел на нее.

Таких теней он увидел множество. Но ему пока­залось, что вид у них был не особенно располага­ющим.

Он невольно попятился назад, находясь на сте­не. Потом поднялся во весь рост, чтобы смотреть на них сверху вниз.

К нему подошел похожий на хёвдинга мужчи­на, и, хотя Ульвар не знал его, он тут же понял, что это был Тенгель Добрый. Ульвар фыркнул и отпрянул назад при виде этого главного против­ника зла.

Рядом с Тенгелем Добрым стоял еще один муж­чина. Они были так похожи друг на друга, что он с трудом мог различить их. Хотя другой казался моложе, и в его внешности на первый план выхо­дила не сила авторитета, а чувствительность и мягкость. Однако Ульвар не мог не почувствовать, что оба они были исключительно сильными лично­стями. Его внутреннее «я» говорило ему, что тот, второй, был Хейке.

Потом появился третий. Огромного роста, с мон­гольскими чертами лица, человек сурового нрава, с которым не следовало шутить. «Ульвхедин», – подумал Ульвар, будучи совершенно уверенным в этом. Может быть, сами фигуры давали ему об этом знать?

А вот еще женщина. Неописуемо прекрасная и соблазнительная, со сверкающими рыжими воло­сами и зеленовато-желтыми глазами. Ингрид, ведь­ма из Гростенсхольма. И еще один совсем молодой мужчина, красивый, стройный, решительный. Уль­вар не мог знать, что это Никлас, но он знал это. Интуитивно.

Позади них толпилось множество других духов, но в данном случае их присутствие не имело ре­шающего значения. И поскольку Ульвар обладал способностью видеть мертвых, он понял, что это были обычные, не меченые, представители рода Людей Льда, покоящиеся на этом кладбище. Это были Силье, – увидев ее, он сразу понял, что эта волевая, добрая женщина должна быть Силье, и Винга, Калеб, Габриэлла, Тристан Паладин и…

Откуда он все это знал? Откуда у него появи­лась эта мгновенная осведомленность?

Но они не дали ему время на обдумывание это­го.

– Ульвар из рода Людей Льда, – сухо и строго произнес Тенгель Добрый, и голос его отозвался глухим эхом среди могил. – Одумайся! Отвернись от Тенгеля Злого! Присоединяйся к нам, чтобы бороться против него!

Ульвар чуть не подпрыгнул на месте от ярости.

– Бороться против него, моего господина? Ни­когда в жизни! Стану я присоединяться к таким жалким предателям! Вы все, присутствующие здесь, должны были стать его величайшими спод­вижниками. А вы отвернулись от него!

– Одумайся, Ульвар, ты на опасном пути, ты это знаешь! Ты мог бы вылечиться от своей болез­ни. Но Тенгель Злой не поможет тебе!

– А я вообще не болен, – прошипел Ульвар, застегивая на шее куртку, чтобы не было видно отвратительных язв. Он знал, что лицо его уже изменилось, нос наполовину был разъеден злой болезнью, подхваченной им от шлюхи. Именно эти изменения его внешности послужили причиной тому, что его вышвырнули из сумасшедшего дома, чему он был только рад.

– Ты болен.

– Но не смертельно.

– Возможно, ты в скором времени и не умрешь, но выздоровеешь вряд ли. Тебе могли бы помочь дома, на Липовой аллее. Хеннинг и его дочь наде­лены целительными силами, но они об этом и не подозревают. Обратись к ним. Разве ты не пони­маешь, что можешь заразить других?

– Это звучит неплохо, – усмехнулся Ульвар. Эти привидения казались такими уверенными в себе, такими сильными и строгими.

– Остерегайся злых слов, Ульвар, ты же знаешь, что здесь Ульвхедин. А он в состоянии увести тебя в потусторонний мир. Будь благоразумен, присоеди­няйся к нам, чтобы одолеть злого предка!

Ульвар хотел было, как всегда, обругать их «жалкими трусами», но невольно бросил взгляд на Ульвхедина и замолчал. Ему вовсе не хотелось, чтобы его прогнали в потусторонний мир, как это сделали однажды с призраками.

Собственно говоря, Ульвхедин мог отправить в потусторонний мир одних лишь призраков, но Уль­вар этого не знал. Они решили его просто припуг­нуть.

Над кладбищем поднялась луна. Свет ее был ярок, несмотря на обволакивающую ее дымку. И в лунном свете стоящие перед ним фигуры каза­лись гораздо более устрашающими, чем он это предполагал. По спине у него пробегала нервная дрожь.

– Хорошо, я сдаюсь, – торопливо произнес он. Тенгель Добрый презрительно улыбнулся.

– Слишком скор ты на обещания, – сказал он. Ульвар тут же вспылил:

– Какого черта вам от меня надо?! Я же ска­зал, что сдаюсь!

– Ладно, – сухо сказал Тенгель. – Ты можешь пойти к Хеннингу и попросить его о помощи. Ска­жи ему, что у его дочери Бенедикты огромные це­лительные способности!

– Еще чего! Я пойду к Марко, он всегда помо­гал мне.

– Не подходи к своему брату с такой болезнью! – сурово произнес Тенгель. – Ты не смеешь злоупот­реблять его расположением к тебе.

– Ха, – презрительно высунув язык, ответил Уль­вар. – Я делаю то, что считаю нужным.

– Ульвхедин! – скомандовал Тенгель. Огромная фигура вышла вперед.

– Я все сделаю! – прошептал Ульвар.

– Что ты сделаешь?

– Что вы хотите.

– Спасибо, хотя мы и сомневаемся в этом. Хо­рошо, Ульвар, несчастный ты человек, я помогу тебе в одном. Полностью вылечить тебя я не бе­русь, но я могу снять с тебя заразу. Так что ты теперь не причинишь зло другим. Впоследствии ты сам должен решить, на чьей стороне ты бу­дешь. И подумай как следует! Никакого добра от Тенгеля Злого ты не дождешься! Ни один из его последователей не извлекал для себя из этого ни­какой пользы.

– Вы ничего не знаете об этом.

– Это ты полный невежда, – с усталой добро­желательностью произнес Никлас. – К сожале­нию, ты должен выполнить свое предназначение, иначе бы мы уничтожили тебя на благо всем лю­дям. Но мы должны снять с тебя заразу.

– Предназначение, у меня? Я знаю только одно предназначение: служить и угождать своему ве­ликому господину. Вы можете стоять здесь и бол­тать все, что вам угодно, но вы ничего не сможете поделать, потому что вы мертвы, мертвы, а я жив! Я непобедим, запомните это!

Тенгель Добрый шагнул вперед, и это привело к тому, что Ульвар попятился назад и соскольз­нул со стены. И ему пришлось самым унизитель­ным образом карабкаться и цепляться за стену, чтобы окончательно не свалиться.

Властным движением руки, произнося при этом какие-то заклинания, Тенгель Добрый снял с тела Ульвара отвратительную заразу. Конечно, Ульвар не мог почувствовать этого, но он знал о том, что произошло. Он невольно коснулся рукой своего лица.

– Ты мог бы, по крайней мере, залечить мои раны, шарлатан, – прохныкал он. Хейке впервые за все время вышел вперед и холодно произнес:

– Ты испытываешь наше терпение, Ульвар. Ради твоей матери мы просим тебя стать на нашу сто­рону. И раны твои постепенно затянутся, иди и не причиняй зла своим близким! И всем остальным людям тоже.

Ульвару было что им ответить. Обругать их, проклинать и высмеивать… Но, к своему собствен­ному огорчению, он смиренно соскочил со стены и направился по тропинке, ведущей к воротам. Он видел, как фигуры растворились в ночной тьме и как луна освещала старинное кладбище Гростенсхольма…

Он испытывал чувство глубокого поражения.

И его желание сеять вокруг себя страдания и смерть стало во сто крат сильнее.

13

Агнета была взволнованна, покидая Липовую ал­лею. Ей не хотелось, чтобы Хеннинг провожал ее домой, хотя он и предложил ей это. Она пошла одна, а все остальные в это время были заняты в хлеву.

Будучи дочерью священника, она была возму­щена отношением семьи к несчастному Ульвару. Такого она от них не ожидала. Они всегда каза­лись ей людьми понимающими. И такой одичав­ший человек, как Ульвар, должен был почувствовать их поддержку. Они не должны были прогонять его! Так поступают, конечно, люди чван­ливые, думающие только о себе.

Правда, они не отказывались от него совсем, они говорили, что желают ему добра, потому что его будут преследовать здесь, если он у них посе­лится. Но все же! Так не годится поступать, нуж­но брать на себя заботу о близких, как бы обременительно это ни было.

Вдруг она вся сжалась и вскрикнула. Впереди, из-за липовых деревьев показалось какое-то гро­тескное существо, настолько страшное, что она подумала в первый момент, что ей станет дурно. Был ли это дьявол из…

Не успела она додумать свою мысль до конца, как это отвратительное существо протянуло к ней свои длинные грубые руки и крепко схватило ее. Обезображенное болезнью лицо приблизилось вплотную к ее лицу.

– Какого черта ты тут делаешь и кто ты такая? – хрипло произнесло страшилище.

– Я Агнета, дочь священника, и я была в гостях у Хеннинга Линда из рода Людей Льда, – произнесла она на едином дыхании. Он ослабил хватку.

– Значит, у Хеннинга, – с отвратительной ус­мешкой произнес он. – Как поживает мой прием­ный папаша?

Она задрожала.

– Ульвар? Вы Ульвар из рода Людей Льда?

Было просто непостижимо, что этот урод являл­ся братом-близнецом Марко!

– Вы в самом деле… Ульвар? – заикаясь, по­вторила она.

Он расхохотался. Смех у него был неприятный.

– Не исключено, – ответил он. – И конечно Марко там?

– Марко живет у Малин и Пера Вольдена, – ответила Агнета, тщетно пытаясь взять себя в руки. Она не решалась больше смотреть на него. Что произошло с его носом? Неужели болезнь зашла так далеко, что до неузнаваемости обезобразила его лицо?

Ее охватила жалость к нему. Как, должно быть, он страдает! А она поступает с ним так же, как и все остальные: старается держаться подальше от бедного юноши. Распрямив спину, она смело взгля­нула ему в лицо, хотя к горлу подступала тошно­та.

– Конечно, Марко живет у Малин, это ясно, – Ульвар сказал. – Но теперь он уже дома? Он боль­ше не ходит в эту дьявольскую школу?

От его слов ей стало не по себе. Ей придется со временем заняться его воспитанием.

– Нет, Марко только сдал выпускные экзамены.

– И сдал, разумеется, успешно, – сказал он, снова приближая свое дьявольское лицо к ее лицу.

– На редкость успешно… – дрожащим голосом ответила она. – Кого вы… хотите навестить пер­вым, Марко или Хеннинга?

– Навестить? – прошипел он. – Я собираюсь жить здесь. Вместе с Марко. Но сначала я их не­много припугну на Липовой аллее. Чтобы все они обмочились от страха!

Агнета непроизвольно шагнула назад, не в си­лах справиться с отвращением. И снова послы­шался его мерзкий смех.

– Они знают, что вы вернулись. Кстати, могу я быть с вами на «ты»? Я близкий друг семьи.

– Подружка Хеннинга, да? – усмехнулся он. – Можешь обращаться ко мне, как хочешь, мне все равно. Значит, им известно, что я вернулся? Жаль.

Агнета заволновалась. Решив взять на себя мис­сию милосердия, она уже примирилась с позици­ей их семьи.

– Они беспокоятся за тебя, – сказала она. – Они считают, что тебя будут искать, чтобы выпро­водить из этого округа. Поэтому они решили най­ти для тебя безопасное место. Здесь, поблизости. Я как раз думала об этом.

Его желтые глаза еще более сузились.

– Значит, они хотят отделаться от меня, да?

– Нет, нет, напротив, – пыталась она переубе­дить его, но это прозвучало у нее неискренне, по­тому что она подумала как раз о том, что не мешало бы как-то отделаться от него. И именно потому, что она подумала об этом, она решила помочь юноше.

Но каким же он был отталкивающим на вид!

Нет, так не подобает думать христианину!

У Ульвара в глазах появился какой-то иной блеск, но она была настолько неопытна и чисто­сердечна, что не заметила этого. И пока она обду­мывала свои планы, уставясь в темноту, его взгляд, словно саламандра, скользил по ее телу.

«Девка Хеннинга? Вполне возможно. Этот убо­гий Хеннинг… А что, если?.. Это было бы забав­но!»

– Ты сказала, что знаешь такое место?

Агнета очнулась от своих мыслей. Нет, ей ни­когда не привыкнуть к его гортанному голосу. Но она должна привыкнуть! Ее христианская вера тре­бовала этого.

– Да, знаю. Старинный хутор в усадьбе свя­щенника теперь пустует. Следующим летом его собираются снести, чтобы на этом месте постро­ить виллу. Никто туда не ходит, ты можешь жить там, если захочешь.

Ульвар задумался.

Агнета тайком рассматривала его. «Я должна про­явить понимание, – думала она. – Да, мое сердце переполняется состраданием к этому несчастному созданию. Он не виноват в том, что у него такая внешность и такие отвратительные манеры. Как, наверное, жутко ему видеть свое отражение в зер­кале, чувствовать себя обделенным судьбой. В глубине души он наверняка добрый человек, вся­кое живое существо чисто в душе и в сердце, и не его вина в том, что он стал таким жестоким. Я должна найти мягкое ядро под этой грубой скор­лупой, которую он выставляет напоказ. Бедный мальчик! И даже если все отворачиваются от него, он должен понять, что у него, по крайней мере, есть друг!

Я пожертвую всем ради блага этого человека. И это будет угодно Господу. И к тому же он родствен­ник Хеннинга, родственник Малин, брат Марко. А все они такие прекрасные люди! Я с радостью сделаю это ради них! И ради этого бедного, несчастного юноши, конечно!»

Ульвар размышлял. Это предложение вполне ус­траивало его. Он хотел встретить Марко, на ос­тальных же ему было наплевать.

Да, с Марко можно было и подождать. Жить у священника – а священники бедными не бывали – тоже неплохо!

Состроив озабоченную мину, он сказал:

– Ты права, добрая девушка, мне не следует обременять своим присутствием родственников. Мое имя и репутация слишком испорчены. Скажи им, что я нашел себе пристанище и что мне там хорошо! А потом ты дашь мне ключ от хуторского домика, и я не стану никому мешать.

– Ты, наверное, давно не ел и проголодался? Я принесу тебе вечером еды.

Это ему понравилось, он изобразил на лице улыбку удовлетворения.

– Немного перекусить мне не помешает, это так мило с твоей стороны!

– Ах, ничего! Но не хочешь ли ты все-таки по­здороваться со своими близкими?

– Потом. Сначала мне нужно встать на ноги, а потом предстать перед ними с чистым и откры­тым сердцем.

Господи, каким же лицемером он мог быть! Не­ужели она поверила всему этому вздору? Да, вид­но было, что поверила. И какие все же дуры эти бабы!

– Я сейчас принесу тебе ключи, – сказала она, и глаза ее сияли от сознания того, что она помогла ему.

«Эх ты, простофиля», – подумал Ульвар.

Агнета получила очень строгое воспитание. Сле­пое повиновение взрослым, всегда опущенный взгляд в присутствии мужчин, робость, неумение заговорить первой, чтение Библии утром и вече­ром, необходимость отвечать на постоянные рас­спросы о том, где она была…

Только в присутствии Людей Льда она чувство­вала себя свободной. Она познакомилась с ними че­рез детей – Бенедикту и Кристоффера. Поскольку девочка была необычайно рослой, не особенно кра­сивой, мягко говоря, и вообще во многом отличалась от остальных, ей приходилось в школе трудно, и Хеннинг решил забрать ее оттуда. Они нашли ей гувернантку, и ею оказалась Агнета. Она была на­столько толковой, что Кристоффера тоже забрали из школы, «чтобы составить компанию Бенедикте».

Распорядок у них был превосходный, и Агнету очень уважали на Липовой аллее, куда она ходи­ла несколько раз в неделю. Здесь она освобожда­лась от того страха перед жизнью, который ей внушили строгим воспитанием, и в определенном смысле она высоко ценила Хеннинга. Но она была старше него, да и он не смотрел на нее иначе как на гувернантку. К тому же матери и отцу она обе­щала никогда не выходить замуж…

И вот она взяла на себя ответственность за не­счастного, всеми презираемого родственника Хен­нинга. Ах, она должна была сделать все для этого мальчика! Чтобы Хеннинг остался доволен ею.

Хотя иметь дело с Ульваром было ей неприят­но. Но ведь не его вина в том, что он уродился таким! Она должна приложить все усилия, чтобы с честью справиться с величайшим добрым дея­нием в своей жизни!

Хеннинг смотрел на Агнету, вошедшую в ком­нату для занятий. Последнее время она стала та­кой нервозной. Уже целую неделю он не узнавал ее. Она стала такой… таинственной, ее глаза сия­ли каким-то внутренним светом. Что с ней такое?

И с какой поспешностью она уходила теперь после уроков! А ведь она раньше всегда остава­лась, чтобы поболтать с детьми, что очень радова­ло его. Теперь же она едва успевала попрощаться.

Теперь у нее висела на плече вязаная сумка. И эта сумка была явно тяжелой, так что у нее опус­калось плечо. Бенедикта, как всегда, крутилась возле нее, и Хеннинг озабоченно отметил про себя, что одиннадцатилетняя девочка почти такого же роста, как Агнета. Он очень переживал за свою дочь. Рослые женщины были тогда не в моде.

Хеннинг вел борьбу сам с собой. Однажды он уже обжегся. Его первая жена отняла у него ува­жение к себе. Он же старался во всем угодить ей, проявлял редкостное терпение и доброту – чего она вовсе не заслуживала – а в ответ получал лишь насмешки. Увалень, невежда и тому подоб­ное – только это он и слышал от нее.

Вот это-то его и останавливало, когда он думал об Агнете.

Но теперь он почувствовал беспокойство. Она вся светилась изнутри, как это бывает подчас с влюбленными женщинами или же с теми, кто уст­ремлен к какой-то возвышенной цели.

Хеннинг чувствовал, что она может ускользнуть из его рук. А этого быть не должно.

И он ходил туда-сюда по комнате битый час. Когда дети, наконец, вышли, он попросил Агнету ненадолго задержаться. Ему надо было поговорить с ней.

Она нервничала. То и дело посматривала на большие часы, висящие в гостиной между старин­ными портретами детей Силье.

– Я не знаю… я тороплюсь и очень занята, – сказала она, невольно трогая свою туго набитую сумку.

И Хеннинг снова заинтересовался тем, что там могло лежать. Ведь школьные учебники не зани­мали так много места.

– Прошу тебя, это важно, – торопливо произ­нес он, уже теряя самообладание.

Она кивнула, и дети вышли. Хеннинг снова по­шел с ней в «школьную комнату», где им никто не мешал.

То, что она спешила куда-то, делало его крайне неуверенным в себе, и он говорил не совсем те слова, которые собирался ей сказать. Но он сказал, во всяком случае, что его дочери нужна мать – ах, какое оскорбительное объяснение в любви, это было худшее, что он мог сказать, – а потом добавил, что ему самому нужна жена. Не слишком изысканное признание, словно речь шла о бесплатной домо­правительнице.

Агнета стояла, опустив глаза. На щеках ее го­рел румянец, подбородок и шея тоже покраснели. Она ответила не сразу.

– Спасибо, Хеннинг, но у меня есть одно пред­назначение…

Что это еще за ответ? И Хеннинг увидел сразу, что и она сама была в замешательстве от своих слов.

– Я имею в виду… Я не могу тебе дать ответ именно сейчас, – комкая слова, произнесла она. – Я…

Ее голос затих.

И Хеннинг понял, что, если он сейчас не сможет объясниться с ней, он потеряет ее. Взяв ее за руки, он сказал:

– Агнета, я хотел сказать совсем не то. Я испы­тываю… глубокую нежность к тебе. Я бы очень хотел, чтобы ты стала моей женой, потому что я не могу жить без тебя.

Он увидел, как глубоко она вздохнула. И, отве­чая ему, она тщательно подбирала слова.

– Я с радостью принимаю твое предложение, – торжественно произнесла она. – И если ты дашь мне немного времени, я поставлю об этом в извест­ность отца и мать. Но…

– Но я могу сам сходить к ним, – тут же сказал Хеннинг. – Я сначала должен был знать, что ты… что тебе по душе все это.

«Господи, – подумал он, – разве нельзя быть более непринужденным? Но таково наше время. Напыщенная мелкобуржуазность и лживый мора­лизм, пришедший из Англии, где царствовала ко­ролева Виктория, распространился во всех странах Европы, в том числе и в Норвегии».

Агнета по-прежнему стояла, опустив глаза.

– Я… мне это по душе, – еле слышно прошепта­ла она. – Но если ты запасешься терпением, ты скоро узнаешь… многое. И тогда мы поставим воп­рос о том, чтобы пойти к моим родителям.

Когда она наконец подняла на него глаза, он увидел в них боль.

– Но мне кажется, что все это безнадежно… – прошептала она и выбежала прочь.

Хеннинг прикусил губу. Это не понравилось ему.

Ульвар чувствовал себя превосходно! Он и не намеревался в скором времени покидать хутор. Нет, этого ему делать не следовало, потому что у него была цель. Он должен был освободить Тенгеля Злого. И поскольку дело с флейтой не удалось, ему предстояло действовать другими средствами. Он выработал ясный план. Согласно книгам, лег­че всего было вступить в связь с предком в долине Людей Льда. Поэтому он собирался отправиться туда. Но он должен был подготовиться к этому, чтобы не пуститься в бегство, как это сделали Ульвхедин, Ингрид, Хейке и Тула.

Теперь ему нужно было овладеть сокровищами. Для Ульвара не имело значения, какими средства­ми добыть их, будь то насилие или убийство, – и эту часть плана он еще не проработал окончатель­но. Для него было ясно лишь то, что он должен попасть в долину Людей Льда.

В промежутках между своими размышлениями он пользовался гостеприимством Агнеты. Каждый день она приносила ему еду и все необходимое. Она принесла ему постельное белье, привела все в порядок и следила за тем, чтобы у него все было.

После убогих условий тюрьмы и больницы все это казалось ему просто мечтой.

Поэтому при ее появлении он старался, как мог, быть приветливым. Она, конечно же, очень боялась его, но он пытался говорить с ней не слишком гру­бо, то и дело льстил ей и вспомнил те хорошие манеры, которым научился у Малин и Хеннинга, часто жалуясь при этом на недомогание. Он вы­думывал эти жалобы потому, что ему нравилось ее искреннее внимание, которое она проявляла к нему в таких случаях. Когда она приходила, он, как правило, ложился в постель, жалуясь на «ли­хорадку». И тогда она садилась рядом, гладила его по голове своей мягкой рукой, давала ему го­рячее питье, и ему удавалось уговорить ее тайком принести для него немного вина. Она добавляла ему в питье несколько капель – была такой ску­пой, что не могла дать ему выпить целую бутыл­ку, чертова баба!

Но смотреть на нее было чертовски приятно! Ульвару нравилось тихо лежать и разглядывать ее, пока она суетилась вокруг него, мыла, убира­ла, готовила еду.

«Дома я говорю, что задерживаюсь на Липовой аллее», – как-то раз призналась она ему.

Но в этот день она была не в себе. Он заметил, что руки у нее дрожали, когда она подавала ему чашку. И лихорадочный румянец не сходил с ее щек все то время, пока она была у него.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, стара­ясь говорить как можно мягче.

Она вздрогнула и посмотрела на него. Она все еще не привыкла к его внешности, еще вздрагива­ла, глядя на него, и вид у нее был такой, словно она проглотила что-то отвратительное. Но она сохра­няла в душе мужество и никогда не жаловалась.

– Случилось? – рассеянно произнесла она. – Нет, а что могло случиться?

– Откуда я знаю? Они не спрашивали обо мне?

– На Липовой аллее? Нет, почему они должны спрашивать меня о тебе? Но Хеннинг время от вре­мени говорит о тебе. Ему интересно, где ты сейчас, потому что он знает, что Ульвен note 2 вернулся.

– Он так прямо и сказал?

– Разве он до этого не называл тебя Ульвеном? Я полагала, что тебя зовут Ульваром, и тогда, ко­нечно…

– Да, да, да, – нетерпеливо перебил он ее. – Хватит об этом. Но почему ты так волнуешься, говори!

Ему показалось, что она вся переполнилась ка­ким-то благоговением. Глубоко вздохнув, она вы­ложила ему то, о чем старалась молчать весь день.

– Хеннинг спросил у меня, согласна ли я стать его женой. Мне кажется, что я могу тебе сказать об этом, поскольку ты его родственник.

Ульвар приподнялся с постели. Глаза его свер­кали желтизной.

– Что? – насмешливо произнес он. – Хеннинг посватался к тебе? Сегодня? И что же ты ему от­ветила?

Агнета была задета его тоном. К тому же она поняла, что он вовсе не болен, судя по тому, как он рванулся из постели.

Чувствуя себя оскорбленной, она ответила:

– Я поблагодарила его за его любезность, но попросила его подождать, пока я не выполню свое предназначение. А потом нам нужно будет пого­ворить с отцом и матерью, а это будет не легко.

Ульвар ползком выбрался из-под одеяла, слов­но зверь на охоте. От него исходил затхлый запах, потому что он лежал в одежде. Его близость пока­залась ей отвратительной.

– И что же ты ответила Хеннингу? – с издевкой спросил он. – Ты хочешь сойтись с этим неснос­ным старым холостяком?

– Да, я этого хочу, – ответила она более резко, чем хотела, считая, что Хеннинг заслужил такого ответа. – И вовсе он не несносный, а, наоборот, внимательный и добрый. Он просто прекрасный человек.

Ее признания раздразнили Ульвара. Отбросив притворно-льстивый тон, он потерял всякую осто­рожность в словах.

– Хеннинг… – сквозь зубы процедил он. – Раз­ве ты не знаешь, что Хеннинг – это дьявол?

– Вовсе нет!

Видя, что ей неприятна его близость, он при­двинулся к ней еще ближе.

– Хеннинг лгал мне. Лгал в течение всей моей жизни! Сокровища Людей Льда должны принад­лежать меченому, но никто в этом проклятом доме не сказал мне, что существуют эти сокровища. Они прятали их от меня, они украли их у меня, но те­перь я положу этому конец! Теперь они ответят за это! И Хеннинг… будет первым!

– Нет, – с ужасом произнесла она. – Ты не имеешь права причинять ему зло, он ухаживал за тобой с самого твоего рождения, он помог тебе встать на ноги!

– Он украл мои сокровища! – рявкнул Ульвар. – И теперь я украду его сокровище!

– Его сокровище? Что ты имеешь в виду? – дро­жащим голосом произнесла Агнета, косясь на дверь. Но он заслонил ей путь.

Ульвар сделал шаг вперед и внезапно разорвал ее платье. Она закричала, пытаясь со­единить на груди разорванные куски. Ульвар от­толкнул ее руки и сорвал с нее платье.

– Нет! – кричала Агнета. – Нет, нет, что ты делаешь? Ты сошел с ума!

– Заткнись, дьявольская старуха, – злобно ог­рызнулся Ульвар. – Сейчас ты попробуешь такое, о чем ты мечтала всю свою девическую жизнь! Сидела здесь и читала мне наставления? Ты что, не понимала, что все это мне поперек горла? Ты ду­мала, что направишь меня тем самым на путь истинный? Но знай же, твой Бог – это просто дерьмо! Мой властелин настолько силен, что…

Слова и фантазия изменили ему, и он просто схватил Агнету за горло.

– Если я сейчас откручу эту цыплячью шею, что ты скажешь на это?

«Думаю, что ничего», – пронеслось у нее в моз­гу, но ей было теперь не до шуток. Теперь она поняла, что ошиблась в Ульваре. Теперь на по­верхность вышел его истинный, страшный харак­тер. Она поняла, что он был смертельно опасен!

– Прошу тебя, пощади мою жизнь, – прохрипе­ла она, будучи не в силах говорить, настолько силь­но он сжал ее горло.

И он отпустил ее, при этом хрипло, отврати­тельно рассмеявшись. Этот истинный смех Ульва­ра она никогда раньше не слышала.

– Твою жизнь? Нет, я вовсе не собирался ли­шать тебя жизни, это была бы слишком простая месть для Хеннинга. Нет, пусть он получит тебя – опозоренную! И тогда мы еще посмотрим, захочет ли он связываться с тобой!

– Нет! – закричала Агнета, но она была загна­на в угол, ей некуда было отступать. Ульвар рас­стегнул штаны.

Она была просто в истерике.

– Ты не овладеешь мной! – кричала она, зак­рыв руками лицо. – Не овладеешь… Ты…

– И что же ты хотела обо мне сказать? – ух­мыльнулся он. – Кто же я?

– Скот! Человеко-зверь!

Она в отчаянии бросилась вперед, надеясь проскочить мимо него, но только попалась ему в руки. Заметив, что под штанами у него не было никакой одежды, она закричала, как безумная.

Все превратилось в сплошной хаос, она боро­лась изо всех сил, стараясь высвободиться, но сто­ило ей на миг вырваться, как он тут же набрасывался на нее, разрывая на ней одежду. В конце концов на ней не осталось одежды. И она упала на колени, скрестив руки на груди.

Ульвар схватил ее за волосы и грубо поднял на ноги. Она не могла смотреть на его обнаженное тело, покрытое отвратительными ранами и шра­мами, похожее на тело зверя.

– Я обещаю поговорить с Хеннингом о сокрови­щах, – рыдала она. – Я буду просить его, чтобы он отдал сокровища тебе!

На миг она ощутила надежду, заметив, что он стоит неподвижно и обдумывает сказанные ею слова.

– Я обещаю… – всхлипывала она. – Я не отста­ну от него, пока ты не получишь сокровища!

Агнета не знала, что представляют собой эти сокровища, полагая, что речь идет о материаль­ных ценностях. Она даже не подозревала, какую опасность могли представлять эти сокровища в руках меченого. Если, конечно, это был злой мече­ный, а судя по внешности Ульвара, он был как раз одним из таких.

Внезапным рывком он повалил ее на пол.

– Ты думаешь, у тебя это получится! Ты дума­ешь заставить их отдать сокровища мне? Ты слиш­ком высокого мнения о себе, дьявольская старуха!

Она пыталась высвободиться, но это привело к тому, что он схватил ее за талию и швырнул на кровать. Агнета кричала, сходя с ума от страха и отвращения.

Ульвар пришел в ярость от ее криков и заткнул ей рот какой-то грязной тряпкой.

– Теперь ты заткнешься, старая карга, доволь­но мне терпеть это!

Дело приняло серьезный оборот. Она не могла никак высвободиться. Она била, царапала и тол­кала его, но все напрасно. Ее упрямство все боль­ше и больше распаляло Ульвара.

Преисполненная отвращения, негодования, от­чаяния и боли, она почувствовала, как он овладел ею. То, что ей было ужасно больно, было не так важно, гораздо хуже было то неописуемое отвра­щение, которое переполнило ее, когда она ощути­ла в себе его присутствие. Весь этот акт был сплошным унижением и надругательством, и Аг­нета удивлялась, почему она не умерла от стыда.

Но боролась она до конца, так что легкой побе­дой Ульвар похвастаться не мог. Ему пришлось долго сражаться с ней, прежде чем получить же­лаемое.

И когда все было кончено, он был настолько измотан, что просто повалился без сил. У Агнеты же, напротив, было еще много сил, и она жестоко отлупила его, сбросила с кровати и вылила ему на голову содержимое его ночного горшка.

Потом схватила свою разорванную одежду и по­бежала, пока он не вскочил с перепачканного не­чистотами пола и не бросился за ней следом.

14

– Отец, – произнесла Бенедикта своим громким, хриплым голосом… – почему Агнета больше не приходит?

– Я не знаю, дитя мое, – устало произнес Хеннинг. – Не знаю.

Но он знал, почему. И в этом была его вина. Ему не следовало говорить ей о своих чувствах. Потому что три недели назад он получил письмо. Письмо от Агнеты. Он читал его так много раз, что оно все истрепалось.

«Дорогой Хеннинг! Ты не должен думать, что я не испытываю к тебе благодарности за то, что ты попросил моей руки. Я не достойна тебя, и я ни­когда, никогда не смогу выйти за тебя замуж. Как и ни за кого другого.

Мне больно, что письмо это может огорчить тебя, но мне приходится его писать. Мои занятия с деть­ми тоже должны быть прекращены, я больше не появлюсь на Липовой аллее. Передай от меня при­вет детям. Преданная тебе навсегда, Агнета».

Он ничего не понимал. Отправился в усадьбу свя­щенника и спросил, дома ли она, но, встретив возле церкви жену священника, узнал от нее, что после­днее время Агнета плохо себя чувствует, лежит в постели и не хочет никого принимать. Нет, он и не собирается наносить ей визит, мужчине не подобает навещать лежащую в постели женщину. Но чем она больна? «Что-то с нервами», – пробормотала жена священника и пошла дальше.

И Хеннинг решил написать ей письмо. Письмо нейтрального содержания, в котором он осведом­лялся о ее самочувствии. Но ему не удалось сфор­мулировать все так, как он хотел. То здесь, то там проскальзывала мысль о том, что он не понимает причины ее внезапного исчезновения и что это оби­жает его. Ведь она написала «преданная тебе», а не просто «с горячим приветом от…». «Предан­ная» означала гораздо больше…

Нет, никаких мечтаний теперь!

Тем не менее он не мог забыть ее.

Через два дня после того, как Бенедикта спро­сила об Агнете, он получил ошеломляющее извес­тие. Эти слухи исходили от слуг и кухарок и передавались из дома в дом. И в конце концов они дошли до Липовой аллеи.

Оказывается, с дочерью священника было не все так, как положено, что вела она себя не столь добродетельно, позволив кому-то из мужчин по­шарить у нее под юбкой.

«Этого не может быть, – думал Хеннинг, совер­шенно сбитый с толку. – Агнета не такая, она не могла так поступить!» И он попросил служанок не высказывать вслух такие вещи. Неужели они в самом деле могли в это поверить?

Конечно, они узнали это от прислуги в доме свя­щенника. И когда священник и его жена сами об этом узнают, их дочь долго в доме не задержится!

Против своей воли, Хеннинг спросил у них: от­куда у прислуги такие сведения?

О, это было видно по разорванной одежде фре­кен.

Агнета… больна? За всем этим скрывалось не­что другое; Хеннинг отказывался верить слухам. Он верил Агнете. Он думал о словах, написанных ею в письме: «Я не достойна…» И он пытался как-то сопоставить их с тем, что услышал.

Но сначала ему нужно было встретиться с Агнетой. Его письмо могло быть конфисковано роди­телями.

Но он не осмеливался отправиться туда, пока не произошло еще кое-что.

Ульвар был достаточно сообразительным, что­бы понять, что после его нападения на дочь свя­щенника следует ожидать большого скандала. Поэтому он взял с собой все самое необходимое и скрылся в лесу. Слишком далеко он не уходил, поскольку ему нужны были сокровища – любой ценой.

Но прошло пять дней, и ничего не происходило. Поэтому он снова вернулся на хутор, поскольку там еще оставалась еда. Агнета щедро снабжала его продуктами из кладовой священника.

Проходили дни. Еда подходила к концу. Про­клятая баба! Она что, больше не придет сюда и не принесет ему еды? Она позволит ему вот так уме­реть с голоду?

Но в глубине своей жалкой душонки он пони­мал, что она никогда больше не придет сюда.

Воспоминания были ему неприятны. Хорошо было наказать таким образом Хеннинга, теперь этот недоумок наверняка не захочет иметь дела с фрекен. Но она жестоко оскорбила Ульвара! Чер­това девка! Ей следовало отомстить за это!

«А впрочем, – усмехнулся он про себя, – она уже достаточно наказана!»

Нет, он не должен так лежать тут и бездельни­чать. Ему нужно овладеть сокровищем.

Когда вся еда закончилась, Ульвар снялся с ме­ста. У него не был еще выработан четкий план действий, но замысел уже был. Марко мог помочь ему. Марко нередко вел себя глупо – эти уже его возвышенные идеалы! – но к брату он всегда от­носился хорошо. Он был верен Ульвару. Да, он должен использовать Марко.

Тенгель Злой долго ждал, но теперь настало его время!

Ульвар вышел на поляну, а оттуда – на Липо­вую аллею. Было воскресенье, и он знал, что в этот день они имели обыкновение собираться вме­сте. Все, в том числе глупая Малин со своим еще более глупым Пером, и их сопляком, и Марко.

– Ну, теперь вы у меня попляшете, – сказал Ульвар и потуже затянул пояс.

Хеннинг уже собрался идти в усадьбу священ­ника, когда пришла Малин со своей семьей. Лицо у Малин было испуганным.

– Что случилось? – тут же спросил он.

– Хеннинг, мне так неприятно об этом говорить. Но я только что услышала, что Агнету выгнали из дома.

– Что? Где она?

– Я не знаю. Это произошло сегодня утром. Свя­щенник послал вместо себя в церковь викария, всем стало это известно.

– Но что же произошло с нашей дорогой Агнетой? Я должен найти ее, она нуждается во мне! Малин взяла его за руку.

– Да, отыщи ее, – сказала она. – Агнета рас­сказала все. Ее изнасиловали, она рассказала об этом родителям, но они не поверили.

Хеннинг побледнел.

– Изнасиловали? Кто?

– Ты ведь думаешь то же самое, что и я, не так ли? Когда она рассказывала об этом своим родителям, прислуга подслушала все: она взяла на попечение человека, гонимого отовсюду. Она хотела совершить доброе деяние, она хотела, чтобы ее близкий друг Хеннинг Линд из рода Людей Льда гордился ею. Но этот человек изна­силовал ее.

– О Господи! – прошептал Хеннинг.

– Да, но это еще не все. Это изнасилование имело свои последствия.

– Какие еще последствия? – еле слышно, с тру­дом шевеля губами, спросил он. Малин вздохнула:

– Мне страшно говорить об этом, Хеннинг. Го­воря о последствиях, я имею в виду естественное следствие подобного случая. К тому же он был болен, ты помнишь, нам об этом говорили?

Оба они не решались назвать вслух имя Ульвара. Но оба были уверены в том, что это сделал именно Ульвар.

– Да, я помню… – ответил Хеннинг, едва сдер­живая слезы. – Его не захотели держать в боль­нице, опасаясь заразы. Ах, бедная Агнета! Чем я могу помочь тебе? Я должен найти тебя…

В комнату вошел Вильяр.

– Ульвар стоит во дворе, – дрогнувшим голо­сом произнес он. – И он захватил Бенедикту в качестве заложницы.

У Хеннинга внутри все оборвалось.

– Бенедикта… – сказал он тихо, но это прозву­чало как крик.

– Да. И он угрожает отрезать ей голову, если ему не отдадут сокровища Людей Льда.

Все вышли во двор, окружив Ульвара, держа­щего возле себя Бенедикту. По иронии судьбы де­вочка была выше его ростом, что не мешало ему обсыпать угрозами всех собравшихся. Собрались все: Вильяр, Белинда, Хеннинг и Марко, малень­кий Кристоффер, Малин и Пер.

И никто не мог ничего поделать, никто не мог помочь Бенедикте.

День был пасмурным, но теплым. Листва на липах шелестела, стебли травы танцевали на вет­ру. Это была старинная усадьба, здесь когда-то жил Тенгель Добрый, радуясь тому, что все это принадлежит ему. Дома теперь имели другой вид, но поля остались прежними. С примятой травой на тропинках, по которым шли коротким путем, с посыпанной гравием дорожкой, которая не зарас­тала травой, с запахом конюшни и хлева, с паря­щими в воздухе ласточками.

И вот теперь здесь властвовало зло. Проклятие Людей Льда.

Хеннинг был вне себя от отчаяния.

– Ты отобрал у меня то, что я любил, Ульвар, – сказал он. – Ты не оправдал моего доверия, ты всю свою жизнь отвечал злом на добро. Ты разру­шил жизнь женщины, собиравшейся стать моей женой. И вот теперь ты поднял руку на самое до­рогое, что есть у меня на земле!

– Вот эта, что ли? – презрительно усмехнулся Ульвар. – Есть на что посмотреть! Более уродли­вых детей я никогда не видел! Но ты способен пло­дить только уродов, болван!

Бенедикта… Бедная Бенедикта в воскресном плать­ице с красными сердечками. Как она любила это пла­тье! Теперь она уже вырастала из него. Если только… Возможно, ей никогда уже не вырасти из него…

Нет! Нужно гнать прочь такие мысли! Пер сурово произнес:

– Отпусти ребенка, Ульвар, или мы вызовем полицию!

– Это будет слишком поздно для нее. Вильяр, старый калека, дай мне сейчас же сокровища! Пока я не получу сокровища, вы не получите девчонку!

Но Вильяр с развевающимися на ветру седыми волосами ответил:

– Ты не можешь получить сокровища… – он старался говорить как можно более спокойно, хотя был так взволнован, что весь дрожал. – Я обещал это Хейке, находясь на борту корабля, плывущем из Дании. И ты знаешь сам, что не сможешь ими распорядиться должным образом.

– Именно я-то и смогу ими распорядиться! Я должен владеть ими!

– Зачем они тебе? – спросила Малин.

– Это тебя не касается, чертова шлюха! А вооб­ще-то я собираюсь в долину Людей Льда, потому что Тенгель Злой выбрал меня для того, чтобы я освободил его.

– Пустая болтовня!

– Вы что, думаете, я не видел его? Мне чуть не удалось все провернуть, я чуть было не заполучил ту самую флейту…

– О Господи, – прошептал Вильяр.

В ответ на это послышался отвратительный смех.

– Да, я провел вас всех! А вы об этом не знали, да? Не знали о том, что я прочел все ваши про­клятые книги о Людях Льда. Под самым вашим носом!

Все затаили дыхание. Он угрожающе приста­вил нож к горлу Бенедикты.

– Но флейта сгорела при пожаре. Поэтому я пришел за сокровищами. Давайте их сюда, да по­живее! У меня нет времени долго ждать.

– Но сокровища находятся не здесь, – сказал Хеннинг.

– Знаю, старый олух! Ты, Вильяр, пойдешь вме­сте со мной и этой девчонкой и принесешь мне сокровища. А если ты не сделаешь, как я сказал, тогда…

Он сделал движение рукой, и Бенедикта вскрик­нула. Все увидели на ее шее кровь.

– Ульвар, – взмолился Марко. – Отпусти Бене­дикту!

Ульвар тут же обернулся к нему.

– Заткнись! Ты палец о палец не стукнул, что­бы помочь мне, а теперь ты вдруг стал таким че­ловеколюбивым! Если что-то будет не по мне, я прирежу ее!

И он продемонстрировал, как он это собирает­ся сделать.

Девятилетний Кристоффер увидел, что его под­ружка Бенедикта плачет, что у нее на шее кровь, и, прежде чем кто-то смог остановить его, он бро­сился к ней.

– Ты не имеешь права царапать Бенедикту! – закричал он, повисая на руке Ульвара.

Все ахнули, сделав шаг вперед. И все увидели, как рука Ульвара, держащая нож, с силой сжа­лась… И тут прозвучал выстрел, эхом отдаваясь среди домов.

Широко раскрыв глаза, Ульвар непонимающе уставился на своего брата. Но потом тело его об­мякло, он выпустил из руки нож…

В руке Марко дымился пистолет.

«Как он решился на такое?» – единственное, о чем успел подумать Хеннинг.

Бенедикта с плачем бросилась к отцу. Он в от­чаянии прижал ее к себе.

– Папа, – жалобно произнесла она. – Я дурна собой?

– Нет, – ответил он, чувствуя, как к горлу у него подступил комок. – Нет, нет, Бенедикта, для меня ты самая прекрасная на свете!

– И для нас тоже, – сказала Малин, сев на корточки возле нее. – Для всех нас ты самая кра­сивая.

И тут все заметили, что Марко плачет. Такого они раньше за ним не замечали. Прекрасный юно­ша положил к себе на колени тело брата и горько оплакивал его.

– Это было необходимо, Марко, – мягко произ­несла Белинда.

– Да. Но он был моим братом. Он всегда дове­рял мне, и вот я вынужден был это сделать… Я любил его, Белинда. Да, каким-то странным об­разом я любил его.

– Мы это знаем. Мы тоже любили его, Марко.

– Как вы думаете, он увидел, кто это сделал?..

– Нет, Марко, – ответил Вильяр. – Это была мгновенная смерть.

– Спасибо, – прошептал Марко, склонив голо­ву над своим мертвым братом и осторожно гладя его жесткие волосы.

– Но как тебе это удалось? – растерянно спро­сил Вильяр. – Пистолет ведь лежал под замком! Марко покачал головой.

– Не спрашивай об этом, – еле слышно произ­нес он. – Это не имеет значения. Но, если тебе угодно знать, я увидел через окно Ульвара и Бене­дикту и тут же взял пистолет, я очень расстроил­ся. Мне не хотелось, чтобы… Ульвар…

Вильяр кивнул. Но все заметили, что эти пояс­нения его не удовлетворили. Все знали, что этот пистолет мог взять только он сам, потому что только у него имелся ключ.

«Сёльве тоже был способен на такое, – поду­мал Хеннинг. – Сёльве мог вызывать желаемых людей, желаемые вещи одним лишь усилием воли».

Все смотрели на этого странного Марко, кото­рого они совсем не знали, потому что он всегда был таким замкнутым и немногословным. Он де­монстрировал всем только мягкий, приветливый фасад, и всех это устраивало.

Марко встал. Они помогли ему уложить Ульва­ра на скамью, оправили на нем одежду. Вильяр накрыл мертвеца своей курткой. Не все еще было сказано…

– Марко, – сказала Малин. – Я думаю, ты дол­жен нам кое-что объяснить.

Все отошли в сторону от лежащего на скамейке тела. Вытерев слезы, Марко вопросительно уста­вился на нее. Остальные в ожидании молчали.

– Я всегда была благодарна Ульвару, – сказала она. – Потому что он, несмотря на свое ненавистное отношение ко всему, защищал нас этими своими вол­ками. Хотя, возможно, он сам никогда бы в этом не признался, как мне кажется.

Марко печально улыбнулся:

– Думаю, что будет лучше всего, если у вас останутся о нем добрые воспоминания.

– Так, значит, это был ты?..

Внезапно все обнаружили, какая стоит тиши­на. Ветер на минуту затих, издали доносился гу­док паровоза, протяжный и печальный. Но окружающий мир теперь не имел для них значе­ния. В роду Людей Льда произошло сведение счетов, так что ход времени был для них теперь не важен, это могло произойти в каком угодно столе­тии…

Марко стоял перед ними, держась от них на некотором расстоянии. Он сделал небольшое, едва заметное движение, и внезапно два огромных вол­ка показались возле дома и стали по обе стороны от него.

Собравшиеся ахнули.

– Но иногда их было три, – заметил Пер.

– Если вы оглянетесь…

Все оглянулись, но ничего не заметили. Но ког­да они снова повернули головы к Марко, его не оказалось на месте. Вместо него там было трое волков.

Потом он снова появился, и двое волков исчез­ли.

– Значит, это был ты сам! – воскликнула Ма­лин. – Значит, это ты спас меня и Пера от пожара в доме Йонсена?

– Да. Я не смог помешать Ульвару поджечь виллу, я не имел полной власти над ним.

– И ты охранял Кристоффера, когда он был маленький?

– Нет, это был один из моих… помощников. Сам же я был в это время в школе.

Все инстинктивно понимали, что о помощниках спрашивать не следует.

– Значит, это ты спас Вильяра, когда он тонул в ручье, – сказала Малин. – Но почему волк оста­новил меня, когда я бежала за Ульваром в лес?

– Потому что там он никому еще не причинял вре­да. Я очень сожалею о том, что тот человек, который бежал домой из Липовой аллеи, умер. Он умер на по­роге собственного дома. Я не знал, что у него больное сердце, я был тогда еще слишком мал, чтобы понять это.

Белинда внимательно посмотрела на него.

– Марко… В тот раз, когда мы с Вильяром вер­нулись домой, совершенно изможденные душой и телом, когда разум мой был не в порядке, а Вильяр умирал… Вспомни, тогда кто-то был у нас но­чью. Нет, ты, наверное, не вспомнишь, ты был тогда слишком мал… Но тот, кто посетил нас, вылечил нас.

Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

– Это был я, – признался он. – Я очень хорошо помню это. Простите, что я тогда так бесцеремон­но обошелся с вами! Но это было необходимо, что­бы встряхнуть вас. Пробудить вас к действию.

– А раскаты грома и ослепительные вспышки, которые так завораживали меня и Хеннинга и ко­торые, как мы думали, устраивал Ульвар, – это тоже твоих рук дело? – спросила Малин.

– Хотите, чтобы я продемонстрировал вам это? – с улыбкой произнес он. – Конечно же, это сделал я. Ульвару нравилось, когда я колдовал, как он назы­вал это. Это вызывало у него веселье и смех.

Конечно, сатанинский смех Ульвара нельзя было назвать веселым, но теперь все становилось по­нятным.

Дети с восхищением смотрели на Марко. Они не могли понять всего, что произошло, и на всякий случай крепко держали родителей за руки, чтобы никто не смог отнять у них ни Хеннинга, ни Пера.

Наморщив лоб, Хеннинг спросил:

– Почему же ты позволял Ульвару творить зло? Он ведь совершил ужасные проступки, и это на­верняка не все, что нам известно.

– Как я уже сказал, полного контроля или полной власти над ним у меня не было. И к тому же я вынужден был ждать. Он должен был исполнить свое предназначение.

– Но теперь уже поздно говорить об этом.

– Вовсе нет, он исполнил его. Хеннинг остолбенел. Остальные напряженно ус­тавились на него.

– Агнета… – прошептал он. – Значит, это прав­да! Но то, что в жертву была принесена именно она… Значит, у нее на роду было это написано. Она была для этого предназначена. Поэтому Люди Льда должны взять ее под свою защиту…

Малин пыталась следовать ходу его мыслей, но не могла разобраться во всем.

Хеннинг поднял глаза к верхушкам липовых де­ревьев. Снова подул ветерок, так что шелестящая листва отливала на солнце зеленым и золотисто-желтым. И он вспомнил ту ночь, когда умерла Сага, родив двоих сыновей. Вспомнил слова чер­ных ангелов: «От одного из них родится величай­ший представитель рода Людей Льда. У другого… иное предназначение».

Хеннинг встретил взгляд Марко. Много ли было известно этому двадцатидвухлетнему красавцу?

– Значит, Ульвар должен был продолжить род Людей Льда! От него должен родиться наш спа­ситель. А как же ты, Марко?

До боли прекрасный юноша печально улыбнул­ся:

– Для меня настало время покинуть вас…

– Покинуть нас? – разом воскликнули все.

–Да.

– В том, что произошло, и состояло твое пред­назначение? – разочарованно произнес Хеннинг. – Убить своего брата?

– Нет, нет. Но, Хеннинг, если ты хочешь найти Агнету, то ищи ее на главной дороге, ведущей в Кристианию.

– Я сейчас же отправлюсь на поиски!

– Хорошо. И не бойся! Ни она, ни ее ребенок не заражены ужасной болезнью Ульвара.

– Я уверена, что эта болезнь рано или поздно свела бы его в могилу, – сказала Малин, изучав­шая медицину на курсах диаконисе и давно уже за­метившая устрашающие признаки сифилиса на лице Ульвара.

– Без сомнения, – ответил Марко. – Но снача­ла эта болезнь сделала бы его сумасшедшим, а значит – еще более опасным.

Подойдя к Хеннингу, Марко обнял его.

– Спасибо, ты был самым лучшим приемным отцом, какой только может быть у близнецов! Бла­годаря тебе, мы появились на свет и выросли в спокойной, надежной обстановке. Я благодарен также за Ульвара. Он тоже был счастлив – на­сколько мог им быть.

– Но ты не должен покидать нас, Марко!

– Мне придется это сделать. И именно сейчас, в этом году, я должен покинуть вас. А теперь от­правляйся скорее за Агнетой, пока она не исчез­ла!

Хеннинг обнял его в последний раз, тайком смах­нул слезы, передал Бенедикту на попечение Ма­лин и пустился бегом по аллее, по старинной липовой аллее, не меняющей своего облика, не­смотря на все перемены в округе.

Повернувшись к Малин, Марко сказал:

– Спасибо тебе, Малин. Ты была просто изуми­тельной матерью для нас обоих. И прости моего брата за то, что он так дурно поступал с тобой.

Малин не могла ничего ответить, у нее стоял клубок в горле. Она вспомнила, каким был Марко в детстве… Кожа его блестела, как эбеновое дере­во в свете от печки, когда она укладывала его спать. Теперь его кожа имела другой оттенок, хотя пару лет назад, в канун Иванова дня, при свете костра, она заметила нечто подобное.

Для Малин всегда было загадкой его происхож­дение.

– И Пер… – произнес Марко. – Ты взял нас к себе, хотя и не принадлежишь к роду Людей Льда. Я покидаю вас с тяжелым сердцем.

– А твое прекрасное образование, мой мальчик, неужели ты отбросишь его?

– Наоборот, оно мне совершенно необходимо. Это для меня шаг вперед. Шаг на моем пути.

«На каком еще пути?» – заинтересовались все. Но что-то удерживало их от расспросов.

Марко подошел к шестидесятитрехлетнему Вильяру.

– Ну вот, дорогой друг, твой долгий путь стра­даний окончен. Ты пережил много горя. Ты пере­жил столько жестоких ударов судьбы, ты пережил труднейшее для Людей Льда время. Теперь тьма рассеивается, наступает утро. Ульвар – это пос­ледний тяжкий крест в твоей жизни, теперь ничто не будет омрачать твоей жизни и жизни Белинды.

Он положил руку на голову Бенедикты.

– У этой маленькой девочки все будет хорошо. Она обладает такой силой, о существовании кото­рой мы даже не догадываемся. Запомните это, Вильяр и Белинда, и скажите об этом Хеннингу! Он должен знать об этом, потому что он совершенно напрасно тревожится о будущем своей дочери.

– Как чудесно слышать это, – сказала Белинда.

Марко прижал девочку к себе и сказал, что она выйдет замуж за человека из рода Людей Льда, и будет очень верной ему, и это произойдет в счаст­ливый для всего рода период.

Эти слова несказанно порадовали Белинду.

Пожав на прощание руку Бенедикте, Марко взял на руки Кристоффера.

– А ты, маленький шалунишка, ты такой же проказник, каким был в детстве твой дед Кристер. А впрочем, ты еще непослушнее. Хорошо веди себя со своими сверстниками. И будь верным ры­царем обеих девочек – Бенедикты и маленькой дочери Ульвара. Это дочь моего брата!

Все были потрясены. Откуда он мог знать, кто родится, мальчик или девочка?

Марко попрощался со всеми. И теперь он стоял возле тела своего мертвого брата.

– Мы позаботимся обо всем, – тихо сказал Вильяр. – Мы похороним его как положено, среди могил наших предков.

– Спасибо, – сказал Марко и направился в сто­рону леса.

– Но разве ты не хочешь забрать свои вещи? – крикнула ему вслед Малин, едва удерживаясь от слез.

Он повернулся и покачал головой, и его черные локоны танцевали на ветру. Никогда они не виде­ли ничего более прекрасного, чем та улыбка, кото­рую он послал им.

И исчез за домами.

В лесу его ожидали двое черных ангелов.

– Привет, Марко, – сказал один из них. – Твои родители очень довольны тобой.

– Но мне пришлось убить брата, – произнес он.

– Это было необходимо. В жилах Ульвара тек­ло слишком много крови Тенгеля Злого. Мы не могли одолеть его, потому что он был избранни­ком сил зла. Ты же знаешь, какой сильный Тен­гель. Мало кто может сравниться с ним по силе в этом и потустороннем мире.

– И все-таки я чувствую тяжесть на сердце.

– Мы понимаем. Твои родители тоже скорбят.

– Почему они позволили ему жить так долго? Один из черных ангелов уставился своими тем­ными глазами в пустоту и сказал:

– У того ребенка, которого сейчас вынашивает эта женщина, будет внук…

– Ясно, – после некоторого молчания сказал Марко. – И тогда настанет час борьбы?

– Тогда Люди Льда будут во всеоружии для борьбы с Тенгелем Злым. И это время, как ты по­нимаешь, уже близится.

– Но Люди Льда не будут сражаться в одиноч­ку?

Черный ангел не спеша улыбнулся.

– Нет, они не будут сражаться в одиночку. Но помощь будет приходить по мере надобности. Ни­когда в мире не было такой ужасающей, такой могущественной силы, как Тенгель Злой, имевший дерзость прикоснуться к Источникам Жизни и напиться воды зла.

Некоторое время они молчали. Ветер шумел в вершинах деревьев.

Марко вздохнул:

– А как же я? Что мне теперь делать?

– Теперь начинается твое обучение, Марко. Он расправил плечи.

– Я готов начать! Ведите меня за собой!

На Липовой аллее Хеннинг распахнул дверь пе­ред заплаканной Агнетой.

У них был долгий и трудный разговор на доро­ге. Целый час они просидели на обочине, предава­ясь печальным размышлениям. Много слез было пролито, но еще больше было проявлено тепла и понимания. Румянец стыда заливал щеки Агнеты. Одиночество, замешательство, запрет, тщетные надежды – все смешалось у нее в голове.

Дружелюбным жестом руки Хеннинг пригла­сил ее войти в дом на Липовой аллее.

Низко наклонив голову, Агнета робко попыта­лась улыбнуться ему. Она была бесконечно бла­годарна ему, хотя на лице ее было написано безграничное отчаяние.

Вместе с Агнетой в дом пришла внучка Саги. Здесь она и появилась на свет в окружении своих родственников.