Моя прелестная роза АСТ Москва 1998 5-237-01386-4 Mary Jo Putney One Perfect Rose Fallen Angels-7

Мэри Джо Патни

Моя прелестная роза

Я верю, как верил и в детстве, что жизнь имеет свое предназначение и ценность, путь ее предопределен; и еще я верю, что никакое страдание не проходит бесплодно, что каждая пролитая капля крови, каждая слеза имеют свое значение и что самая заветная тайна этого мира содержится в словах святого Иоанна.

«Deus Caritas est» — «Бог есть любовь»Франсуа Мориак

Пролог

Лондон, 1794 год

Затаившись, словно мышь в своей норке, маленькая, совсем еще крохотная девчушка пристально следила из бокового переулка, как по замусоренной набережной прогуливается молодая пара. В отличие от жителей этого трущобного района оба они были чисто и опрятно одеты, оба часто и звонко смеялись. Молодой джентльмен и леди, прохаживаясь, ели пирожки с мясом, и кроха жадно принюхивалась к их аппетитному запаху.

Размашисто жестикулировавший джентльмен незаметно для самого себя уронил довольно большой кусок пирожка. Бродячая жизнь с ее многочисленными опасностями приучила девчушку к терпению, и она стала дожидаться, пока пара отойдет подальше, опасаясь, однако, как бы ее не опередил какой-нибудь голодный пес или даже крыса. Обождав минуту-другую, она выскочила из своего укрытия, подобрала кусок пирожка и тут же сунула его в рот. Пирожок был все еще теплый и очень вкусный: такой вкуснятины она давно уже не пробовала.

И тут вдруг молодая леди оглянулась через плечо. Девчушка сжалась в комок, надеясь, что та ее не заметит. За время своего бродяжничества она хорошо усвоила, что ей надо держаться подальше от всех. Озорные мальчишки закидывали ее камнями, а один скверный человек приманил к себе колбасой, а затем поднял и стал ощупывать своими липкими ручищами. Бедняжка подумала, что он хочет ее съесть, и яростно впилась острыми зубками в его высунутый язык Скверный человек тут же ее выпустил.

Кроха пустилась наутек, а человек, ругаясь нехорошими словами, бросился за ней в погоню. Она ловко протиснулась через покосившуюся изгородь и притаилась за кучкой мусора, только так и спаслась Не покидая своего убежища, она съела колбасу и с того дня обходила стороной всех скверных людей со странно поблескивающими глазами.

Хорошенькая темноволосая леди, подняв брови, с улыбкой сказала.

— Томас, позади нас маленькая бродяжка. Она подбирает объедки.

Улыбка была добрая, но девчушка на всякий случай все же попятилась к переулку.

Леди и ее спутник быстро ее догнали; пригнувшись так, чтобы ее глаза оказались вровень с глазами беглянки, леди сказала:

— Зачем ты убегаешь, малышка? Мы можем поделиться с тобой.

Увидев, что ей протягивают кусок пирожка, малютка заколебалась — все никак не могла забыть, как прикармливали ее колбасой, но ведь это была настоящая леди, а пирожок казался таким вкусным.

Кинувшись к леди, она вырвала пирожок из ее руки, отбежала на несколько шагов и принялась есть, с опаской поглядывая на своих благодетелей.

— Бедная крошка! — сказал молодой человек, которого звали Томасом. Его низкий голос раскатился по всей улице. — Как можно позволять ей бродить здесь одной? Ее родственники заслуживают порки.

Из тени донесся чей-то скрипучий голос:

— Нет у нее никаких родственников. Эта бродяжка шлындает здесь вот уже два месяца.

Голос был знаком девочке. Он принадлежал седой женщине, которая, зажав в беззубых деснах глиняную трубку, целыми днями просиживала на пороге у своей двери. Однажды эта женщина накормила ее, и уж камнями она, во всяком случае, не швырялась. Ее можно было не бояться.

Хорошенькая леди нахмурилась:

— Родители ее бросили?

— Нет, сирота она. Я слышала, девочка сошла с корабля с какой-то женщиной, которая, как только высадилась, сразу же и померла. Сторож пробовал ее поймать, чтобы отправить в сиротский приют, но она от него спряталась С тех пор, словно чайка какая, все кружит и кружит в здешних местах.

— О Томас! — с нескрываемым ужасом воскликнула молодая леди — Мы не можем оставить ее здесь. Она ведь такая маленькая. Ей, должно быть, годика три или чуть больше.

— Но мы же не можем забрать ее, как брошенного котенка, — возразил джентльмен, в то же время изучая ребенка внимательным взглядом.

— Почему нет? Сдается мне, она никому тут не нужна. Я думаю, сюда нас привел сам Господь. Мы так хотим иметь ребенка, а его все нет и нет. — Глаза леди затуманились печалью Она повернулась к девчушке и осторожно протянула ей руку.

— Иди ко мне, милая. Не бойся, мы тебя не обидим.

Бедняжка стояла в замешательстве. Трудная жизнь беспризорницы научила ее осторожности. Но Мария напомнила ей другую леди, из не такого уж и далекого прошлого, когда она не знала голода, не ходила в отрепьях и не рыскала по грязным улицам. Тогда… тогда все было иначе.

Воспоминания оказались нестерпимо мучительными, и девчушка вернулась к настоящему. В голубых глазах леди светились доброта и сострадание. И что-то еще. Что именно? Голубые эти глаза словно бы что-то обещали.

Девчушка подалась вперед. Ее взгляд метался между леди и ее спутником. Пошевелись он, она тут же обратилась бы в бегство, ибо приучилась не доверять мужчинам, но он стоял совершенно неподвижно. Глаза у него были такие же голубые и такие же добрые, как и у его спутницы.

Когда кроха подошла достаточно близко, леди ласково погладила ее по голове.

— Под грязью сразу и не различишь, какого цвета у тебя волосы. Кажется, светлые. Светлые волосы очень неплохо сочетаются с большими карими глазенками. Скажи, маленькая, тебе хотелось бы иметь новую маму и нового папу?

Мама. Папа… Эти слова принадлежали к далекому, такому счастливому детству. Девчушку охватила отчаянная тоска и как бы растворила в себе нерешимость. Надежда окончательно пересилила страх. Пробежав последние два шажка, малышка бросилась в объятия леди.

Руки Марии были такие же теплые и мягкие, как и руки той, другой, леди из почти забытого прошлого. Впервые за долгое время девчушка почувствовала себя в безопасности.

— Не беспокойся, маленькая, — ласково пропела Мария. — мы с томасом по некоторым меркам, может быть, и не вполне респектабельная пара, но у тебя никогда не будет недостатка ни в еде, ни в любви.

Леди посмотрела на мужа, и кроха с удивлением увидела слезы в ее голубых глазах.

— Не гляди на меня так, Томас. Я знаю, ирландец, ты великий притворщик. На самом деле сердце у тебя такое же доброе, как и у меня.

— Не думаю, что мы такие уж добросердечные, — с кислым видом проронил Томас. — Все наши добрые дела — от рассудка. Но ты права, нельзя оставлять ее здесь. И чем скорее мы выкупаем ее в ванне с теплой водой, тем лучше. — Он взял маленькую ручонку в свою большую теплую руку. — Как тебя зовут, дорогая?

Смущенная его вниманием, кроха спрятала свое личико на шее леди, свежей и благоухающей, словно цветы после дождя.

— Кажется, нам придется самим придумать ей имя. — Она нежно погладила спину девчушки. — Она прелестна, как роза, и очень смела. Только представь себе, сколько всего пришлось выдержать крошке, пока она бродила по этим улицам.

— Так назовем ее Розалиндой, именем бесстрашнейшей из героинь, — предложил Томас. — Он ласково пожал маленькую ручонку. — Считай, что сегодня тебе повезло, прелестная маленькая роза.

— Нет, Томас. — Мария горячо поцеловала малютку в висок. — Повезло прежде всего нам с тобой.

Глава 1

Ашбертонское аббатство, 1818 год

— Вы неизлечимо больны.

Эти слова врача, казалось, были напоены скорпионьим ядом. Стивен Эдуард Кеньон, пятый герцог Ашбертон, седьмой маркиз Бенфилдский, обладатель еще пяти-шести титулов, в перечислении которых нет особого смысла, перестал застегивать рубашку и мысленно несколько раз повторил эту фразу, словно надеясь, что ее значение может как-то измениться.

Неизлечимо болен. Он знал, что у него какие-то нелады со здоровьем, и все же… никак не ожидал такого приговора. Нет, нет, доктор, вероятно, ошибся. Да, в самом деле, за последние несколько недель легкое побаливание в животе превратилось в сильнейшие колики. Не верится, однако, что при всей своей болезненности опухоль может оказаться опасной для жизни.

«Как хорошо, что я умею скрывать свои чувства», — подумал он, вновь принимаясь застегивать рубашку.

— Странно слышать такое категорическое суждение от медика. Вы и ваши коллеги воздерживаетесь от мрачных предсказаний.

— Известно, что вы превыше всего цените честность, ваша светлость. — Доктор Джордж Блэкмер уже аккуратно складывал инструменты в свою сумку. — Я решил, что не имею права утаивать от вас правду. Человек в вашем положении должен иметь время, чтобы привести свои дела в порядок.

Стивен с мучительной отчетливостью осознал, что врач говорит с чувством полной ответственности.

— Думаю, в этом нет никакой нужды. Если не считать отдельных приступов боли в животе, я чувствую себя вполне сносно.

— Должен сказать, что эти приступы боли с самого начала внушали мне серьезное беспокойство, но я надеялся, что мои опасения не оправдаются. Однако теперь уже не остается никаких сомнений. — Серо-зеленые глаза врача выдавали его сильную озабоченность — У вас, несомненно, та же болезнь, что и у вашего лесника, мистера Никсона, — рак желудка и печени.

Еще один удар. За несколько месяцев Никсон превратился из веселого здоровяка в некий бесплотный призрак. И умер он трудной, мучительной смертью.

Не решаясь посмотреть на себя в зеркало, Стивен привычными движениями онемевших пальцев завязал галстук.

— Эта болезнь не поддается никакому лечению?

— К сожалению, нет.

Надев темно-синюю куртку, Стивен разгладил рукава.

— Насколько может быть точен названный вами срок — шесть месяцев?

— Определить точный срок довольно затруднительно, — не без некоторого колебания ответил Блэкмер. — Я бы сказал, что у вас наверняка есть еще три месяца. Шесть месяцев — более оптимистический прогноз…

Если прогноз врача оправдается, он, Стивен, к Рождеству будет уже мертв. И вполне вероятно, что это произойдет еще раньше.

Но, может быть, Блэкмер все же ошибается? Такое бывает — и не так уж редко. Впрочем, этот человек — уважаемый врач, славится своей добросовестностью. Найденыш, который воспитывался в их приходе, он проявил такие недюжинные способности, что старый герцог, отец Стивена, отправил его учиться медицине. Став доктором, Блэкмер отблагодарил семью Кеньонов своей врачебной заботой. Нельзя даже предположить, чтобы он без достаточных оснований вынес смертный приговор сыну своего прежнего патрона.

Усилием воли Стивен заставил себя вспомнить, что ему надо задать еще кое-какие вопросы.

— Принимать ли мне по-прежнему пилюли, которые вы прописали мне в прошлый раз, или в этом нет никакого смысла?

— Продолжайте их принимать. Более того, я тут принес для вас еще кое-что. — Блэкмер извлек из своей сумки плотно закупоренный флакон. — Я приготовил для вас опий, чтобы снимать боль, и отвар из лекарственных трав для очищения крови. Пейте отвар и принимайте по крайней мере по одной пилюле. Если необходимо, то и больше.

В трудном положении иногда выручают хорошие манеры. Взяв флакон, Стивен вежливо произнес:

— Благодарю вас, доктор Блэкмер. Я ценю вашу откровенность.

— Боюсь, что не все коллеги будут со мной согласны, но я считаю, что в предвидении неизбежного конца каждый должен иметь время, чтобы приготовиться. — Доктор закрыл сумку и, поколебавшись, с глубоко озабоченным видом спросил: — Есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы, ваша светлость?

Какие могут быть вопросы, когда тебе вынесен смертный приговор?

— Нет. Всего вам доброго, доктор. — И Стивен протянул руку к колокольчику.

— Нет никакой необходимости провожать меня — С сосредоточенным, непроницаемым видом Блэкмер взял сумку и направился к двери. — Я приду к вам через две недели.

— Зачем? — спросил Стивен, и только тогда наконец-то в его голосе прорвались резкие нотки. — Вы сами признали, что ничем не можете мне помочь, к чему же напрасно тревожить меня?

— Тем не менее я все же зайду, — с натянутым выражением лица сказал Блэкмер. — Продолжайте принимать лекарства и в случае необходимости вызывайте меня. — И, понурившись, высокий доктор покинул личную гостиную герцога.

Стивен неподвижно стоял посреди комнаты, все еще не в силах полностью осознать жестокую реальность. Стало быть, ему остается жить несколько месяцев. А ведь ему всего тридцать шесть. Конечно, он уже не юноша, но и далеко не старик. В самом расцвете сил. И если не считать легких приступов астмы, которой он страдал в детстве, здоровье у него всегда было отменное.

Сквозь отчаяние в его душе стали пробиваться первые ростки гнева. В конце концов возраст не имеет тут никакого значения. Его жена Луиза умерла от лихорадки, не дожив и до тридцати. Ее смерть была для него большим потрясением. Утешало лишь то, что она сгорела мгновенно, без лишних страданий.

Он посмотрел на себя в зеркало, висевшее в позолоченной раме над каминной доской Ничто в его внешности не изменилось за этот час: все та же высокая худощавая фигура, каштанового цвета волосы, волевое, костлявое, типичное для всех Кеньонов лицо с таким привычным выражением надменности. Но час назад он был совершенно другим, полным жизненных сил человеком, который только-только перестал носить траур по жене и уже готовился начать жизнь заново.

Теперь же он просто ходячий мертвец.

В нем снова вспыхнул гнев; такой же безудержный гнев он испытал в пятнадцать лет, когда отец сообщил ему о его предстоящей помолвке с леди Луизой Хейуорд. Конечно, она еще дитя, сказал он, но очень хороша собой и прекрасно воспитана. У нее есть все задатки, чтобы стать превосходной женой, герцогиней.

Стивен яростно запротестовал против этого решения, принятого без его ведома, а тем более согласия. Но, натолкнувшись на презрение отца, мятеж быстро угас. Стивен вышел из кабинета, уже смирившись с тем, что представлялось неизбежным.

Оглядываясь на прошлое, он должен признать, что отец в какой-то мере оказался прав. Может быть, Луиза и не стала превосходной женой, но герцогиня из нее получилась вполне достойная.

Он подошел к двери, которая соединяла его апартаменты с апартаментами герцогини, где он не был уже больше года — с тех пор, как умерла Луиза. Впрочем, если уж говорить начистоту, он и в прежние-то времена редко заходил к своей жене.

В спальне и будуаре царили безупречная чистота и порядок, но за исключением изысканных вышивок мало что напоминало здесь о Луизе. А вышивки и впрямь были замечательные: узорчато расшитые подушки, коврики на креслах — такие красивые, что на них даже как-то совестно садиться. Всякий раз, вспоминая жену, он представлял ее себе склонившейся над пяльцами. Жила она легко, почти не задумываясь, придерживаясь того распространенного мнения, что имя леди должно появляться в газетах всего три раза: в день ее рождения, в день свадьбы и в день смерти.

Закрыв дверь, Стивен возвратился в свою гостиную. Напротив него, на стене, висел портрет Луизы. Написан он был сэром Энтони Ситоном, лучшим английским портретистом. Ситон удачно передал фарфоровую красоту Луизы, скрытую печаль в ее загадочном взгляде.

Стивен в тысячный раз задумался: таились ли какие-нибудь сильные чувства под безупречной наружностью его жены? Гнев, любовь, страсть, ненависть — ну хоть что-нибудь. Но если она и испытывала какие-то глубокие чувства, он их никогда не замечал. За все годы их совместной жизни они ни разу не обменялись ни одним резким словом. Для гнева необходим взрыв чувств.

Конечно, она сожалела о своем бесплодии, но только потому, что в неспособности родить ребенка усматривала нарушение супружеского долга. Вовсе не потому, что ей, подобно ему, Стивену, хотелось иметь детей. Просто она была верна долгу, понуждая его делить с ней ложе, хотя их чувственная любовь была лишена какой бы то ни было радости. Долг, только долг.

Любопытно, ожидает ли его Луиза на небесах? Или загробная встреча даруется лишь истинно любящим? В лучшем случае они были просто друзьями. В худшем — незнакомцами, изредка делившими ложе друг с другом.

Подойдя к окну, он стал оглядывать обширные земли Ашбертонского аббатства. Посреди них — небольшое озерцо, отливающее серебром. Ему никогда не говорили, что аббатство будет принадлежать ему. Но он всегда подсознательно помнил об этом. В обладании этим поместьем Стивен черпал глубочайшее удовлетворение.

Если Блэкмер не заблуждается, поместье скоро будет принадлежать его младшему брату Майклу. Стивен уже давно смирился с мыслью, что следующим герцогом будет его брат или сын брата, но он всегда был уверен, что если это и произойдет, то в отдаленном будущем. Через десятилетия.

Брат будет справедливым, достойным своего титула герцогом, ибо он также наделен сильным чувством долга. Но Майкл ненавидит Ашбертонское аббатство. Всегда ненавидел. Если принять во внимание, что на него вечно валились все шишки, Стивен не мог порицать его за это, но отсюда неминуемо следовало, что Майкл по-прежнему будет жить в своем любимом валлийском поместье. Аббатство же, безмолвное и опустевшее, будет дожидаться, когда какой-нибудь будущий наследник возлюбит его древние камни, великолепную большую залу и такой тихий монастырский двор.

Гнев вдруг перерос в неистовую ярость. Всю свою жизнь он, Стивен, стремился блюсти свой долг, не уклоняясь от ответственности, стремился быть достойным своего высокого положения. В Харроу и Кембридже он неизменно блистал как в академических предметах, так и в атлетике. Он сознательно культивировал в себе высокомерие, качество, которое его отец считал подобающим для любого из Кеньонов, хотя в глубине души и считал, что истинный джентльмен не нуждается ни в надменности, ни в заносчивости, чтобы быть достойным своего положения. К жене своей он относился с должной почтительностью и уважением, никогда не укоряя ее за то, чего она не могла ему дать.

Он всегда играл по правилам, но теперь задавался вопросом: чего ради? Чего ради?

Резким движением руки он смахнул с изящного бокового столика стоявшие на нем фарфоровые безделушки и свежие цветы. Все эти годы он жил жизнью, предопределенной его положением. Но какая это жизнь? Одно недоразумение. И вот теперь, когда он освободился от всего, что его тяготило, оказалось, что отпущенное ему время истекло. Но ведь это просто несправедливо. Чертовски несправедливо!

Длительные войны наконец-то завершились, он мог бы путешествовать, побывать в Вене, Флоренции и Греции. Мог бы поступать, как ему вздумается, пусть даже опрометчиво, лишь бы это приносило удовольствие. Мог бы осуществить свое заветное желание, проверить, способен ли он на глубокую страсть, мог бы взять себе новую жену, которая была бы ему другом и товарищем, а не просто безупречной герцогиней.

Он резко повернулся, задыхаясь от ярости. Конечно, он никому ничего не скажет, но такие новости распространяются сами по себе. Пройдет совсем немного времени, и люди начнут оглядывать его с любопытством, мысленно прикидывая, сколько еще он может протянуть. Хуже того, будут испытывать к нему жалость. А соседи станут перешептываться при его появлении. Да и слезы на глазах его лакея Хаббла еще больше усложнят его положение.

Впервые в жизни Стивен мечтал покинуть Ашбертонское аббатство и все, что оно собой воплощало. Он стал ходить по комнате из угла в угол. Среди многочисленных людей, что его окружают, нет ни одного, кому он может излить душу. Для всех в Ашбертоне он только герцог, всегда спокойный и замкнутый. И сейчас он испытывал непреодолимое желание оказаться в каком-нибудь другом месте, где он был бы для всех незнакомцем. Требуется время, чтобы смириться с безжалостным диагнозом доктора Блэкмера. Он жаждал анонимности и свободы. Хоть на несколько недель.

«Но ведь ничто не мешает мне так поступить», — вдруг подумал он. Перестав ходить по комнате, он начал размышлять. Он может поехать куда угодно, хоть завтра.

Может посещать деревенские базары, восхищаться красивыми девушками, останавливаться на постоялых дворах, что даже слуги его сочли бы ниже своего достоинства. К тому же август — чудесное время, чтобы путешествовать по Англии.

Это лето вполне может оказаться последним в его жизни.

Превозмогая боль в животе, он зашел в спальню, выдвинул ящик комода и достал оттуда две смены белья. Поскольку поедет он не в экипаже, а верхом, к чему обременять себя лишними вещами? Даже интересно выяснить, как и где простой народ стирает свое белье.

В этот момент вошел его лакей.

— Я слышал какой-то шум. Что-то упало? — спросил он. При виде царящего в комнате беспорядка его глаза округлились от удивления.

Стивен выпрямился. Раз уж Хаббл здесь, почему бы не воспользоваться его услугами? Тем скорее можно будет отправиться в путь.

— Я еду отдыхать, — сказал он со скрытой иронией. — Уложи мои вещи в седельные сумки.

Хаббл с сомнением посмотрел на груду собранных хозяином вещей, лежавших на кровати.

— Да, сэр. Куда мы едем?

— Ты, во всяком случае, остаешься здесь. Я еду один. — И Стивен добавил к тому, что уже собрал, зачитанный томик любимого им Шекспира.

Лакей был в явном замешательстве. Человек он был хорошо вышколенный и добродушный, но никогда не понимал взбалмошной жилки в характере своего хозяина.

— Но кто будет заботиться о вашей одежде, сэр?

— Видимо, я сам. — Отперев ящик письменного стола, Стивен вытащил оттуда пачку денег. Их должно хватить на несколько недель. — Думаю, это обогатит мой опыт.

Хаббл вздрогнул при мысли о том, в каком трудном положении окажется его хозяин. Чтобы предотвратить неизбежный протест, Стивен резко сказал:

— И не смей возражать! Меня не интересует твое мнение. Только уложи вещи в эти проклятые седельные сумки.

Лакей сглотнул.

— Слушаюсь, сэр. Какая одежда вам понадобится? Стивен пожал плечами.

— Самая простая. Я не собираюсь ходить на балы. — Он достал золотой футлярчик с визитными карточками герцога Ашбертона — и тут же убрал его обратно. Что-что, а визитные карточки ему не понадобятся. Ведь он собирается путешествовать инкогнито.

Затем, усевшись за стол, он написал короткие записки секретарю и, дворецкому, распорядившись, чтобы они продолжали вести все дела как обычно. Он также хотел было написать брату и сестре, но в последний миг передумал. Еще успеется.

Пока герцог писал, Хаббл упаковал его вещи в седельные сумки. Когда хозяин кончил писать, он сдержанным голосом спросил:

— А по какому адресу мне пересылать срочные письма, ваша светлость?

— Ни по какому, — ответил Стивен, запечатав последнюю записку. — Я не хочу получать никаких писем.

— Но, сэр, — хотел было возразить лакей, но тут же прикусил язык, перехватив острый взгляд герцога, и довольствовался вопросом: — И долго вы будете в отсутствии, ваша светлость?

— Понятия не имею, — пробурчал Стивен. — Вернусь, когда захочу. Ни на один миг раньше.

— Сэр, вы не можете сбежать вот так! — в отчаянии воскликнул Хаббл.

— Я, позволь тебе напомнить, вельможный герцог Ашбертон, — с горечью произнес Стивен. — И могу, черт возьми, делать все, что мне вздумается.

«Не могу лишь одного — жить», — мысленно добавил он.

Приподняв седельные сумки, он вдруг вспомнил, что забыл нечто важное, а именно флакон с пилюлями. Только для него и оставалось место в переполненных сумках.

Повернувшись на пятках, он направился к двери. Он не имел представления, сколько времени ему еще отпущено, но был полон решимости использовать его все, до последней минуты.

Глава 2

— Роза! — позвала Мария Фицджералд. — У меня отваливается левое крыло.

— Минуточку, мама, — откликнулась Розалинда, прикрепляя к стене большого сарая край серо-голубого задника, который попеременно изображал то обстановку королевского дворца, то туманное море, а то и волшебную пещеру. Прикрепив другой конец длинного, футов в двадцать, задника, она поспешила на помощь матери.

Большой сарай, где через несколько минут театральная труппа Фицджералда готовилась дать представление, был полон народу. Хотя спектакль «Буря» давался в небольшом провинциальном городке и профессиональные актеры составляли лишь половину труппы, все делалось всерьез, без всякой халтуры.

Одно из серебристых крыльев Марии и в самом деле отваливалось. Вооружившись иголкой и ниткой, Розалинда сказала матери:

— Повернись.

Мария послушно повернулась. Ее пышные формы мало подходили для образа бесплотного духа Ариэля в пьесе Шекспира. Однако можно было не сомневаться, что ее прозрачное, ниспадающее воздушными складками одеяние получит одобрение у всех зрителей-мужчин; что до ее таланта, то он позволял ей с успехом выступать в любой роли.

Быстрыми стежками Розалинда пришила отваливающееся крыло.

— Готово. Только, пожалуйста, постарайся не задевать деревья, а то опять может отлететь.

Мария рассмеялась, и в этот миг звонкое сопрано жалобно пропело:

— Роза, ты просто позарез мне нужна. Я не могу найти ожерелье Миранды.

Скосив глаза, Розалинда ответила на зов своей младшей сестры Джессики, родной дочери Марии и Томаса Фицджералд, унаследовавшей от родителей и красоту, и темперамент. Вскинув темные ресницы, Джессика драматическим тоном заявила:

— Если на моей шее не будет сверкающего ожерелья, жители станут таращить глаза только на Эдмунда, а это может нарушить гармоничное построение пьесы.

Розалинда насмешливо фыркнула:

— Ты отлично знаешь, что, когда мамы нет на сцене, мужчины глазеют только на тебя. А твое ожерелье, по-моему, в этом сундуке.

Джессика сунула руку в сундук, который использовался еще и как предмет обстановки в пещере Просперо. И через мгновение вытащила оттуда длинную шелковую веревку с прикрепленными к ней позолоченными раковинами, морскими звездами и коньками.

— Вот оно. И как ты умудряешься обо все помнить?

— Люди, лишенные таланта, часто бывают наделены таким банальным даром, как организаторские способности, — сказала Розалинда, обматывая тонкую фигурку сестры веревкой с необычными украшениями.

— Чепуха, — со смехом сказала Джессика. — Ты одарена всеми возможными талантами. Без тебя наша труппа просто не могла бы существовать. — Она обвела взглядом высокую фигуру сестры и добавила: — И если бы не эта ужасная одежда, все мужчины пялились бы и на тебя.

— Я могу прожить и без их внимания, — сказала Розалинда, прикалывая спадающую веревку к одежде сестры. Не дай бог еще споткнется о морскую звезду, как это случилось с ней в Леоминстере. Тогда она свалилась прямо на колени мэру. Естественно, он был только рад, но все же нехорошо, если подобное повторится. — К тому же мне нравится моя одежда. Ты не можешь отрицать, что Калибан. — самая подходящая для меня роль. Не требуется никакой игры.

Джессика опешила. Она очень любила театр, ей никогда и в голову не приходило, что приемная сестра может не разделять этой любви.

— Ты неплохая актриса, — поспешила утешить она Розалинду. — Справляешься со всеми ролями.

— Ты хочешь сказать, что я выговариваю слова вполне отчетливо и не падаю на сцене? — весело сказала Розалинда. — Этого еще недостаточно, чтобы быть актрисой, дорогая.

— Розалинда, — гулко разнесся по сараю сочный баритон, вспугнув сидевших на балках голубей. — Помоги мне с освещением.

— Иду, папа. — Она быстро пересекла импровизированную сцену и подошла к Томасу Фицджералду в облачении мага, который зажигал фонари. Розалинда подняла керосиновую лампу с рефлектором, сдвинула ее на фут плево, другую — еще дальше вправо. Так будут освещены все углы.

— Ты права, дорогая, — с нежной улыбкой произнес Томас и показал на дверь. — Брайан говорит, что снаружи собирается много народу.

— Естественно. Наш спектакль этим летом — самое замечательное событие для жителей Флечфилда.

Когда отец ушел, Розалинда внимательно осмотрела усыпанную соломой сцену. Задник на месте, все актеры в костюмах. На улице Кальвин продает билеты, зазывая зрителей на жаргоне лондонского простонародья. Все готово к началу представления.

«И сколько таких грубо сколоченных подмостков я видела? Сотни? Тысячи?» — подавляя вздох, подумала Розалинда. Почти вся ее жизнь проходит в непрестанных переездах. Труппа создает волшебство на один вечер, упаковывает костюмы и декорации и переезжает в следующий городок. Сама она, в свои двадцать восемь лет, уже устала от такого существования, однако время не остудило пыла се приемных родителей.

Ведь они актеры. Но у нее, Розалинды Джордан, театрального распорядителя, подобранной на улице, теперь уже вдовы, нет такого призвания. Иногда она даже горько жалеет, что у нее нет собственного дома, постоянного пристанища.

Но здесь, под этой крышей, все, кого она любит, и это все же служит вознаграждением за трудную жизнь на колесах.

— Актеры, занимайте свои места! — повысив голос, воскликнула она.

Члены труппы вынырнули из-за громоздких панелей, заменявших кулисы. Встав на свое место, Розалинда подала условный сигнал младшему брату Брайану, чтобы он открыл дверь и впустил публику.

День восемьдесят третий

Неделя бесцельных скитаний притупила начальную остроту реакции Стивена на зловещее предсказание доктора. Гнев и страх, которые он испытывал, временами сменялись надеждой, что Блэкмер ошибся, хотя дважды случившиеся за это время мучительные приступы боли, казалось, подтверждали диагноз. К счастью, оба приступа произошли ночью, когда он находился в номере какой-то гостиницы. Оставалось только молиться Богу, чтобы они не повторились днем, когда он будет на людях. И все же нельзя исключить такую вероятность. Хотя лучше всего даже не думать об этом, решил герцог.

С горькой иронией он вознамерился подсчитать оставшиеся дни своей жизни. Исходя из того, что должен прожить по крайней мере три месяца, он начал счет с девяноста. После того, как он дойдет до нуля, каждый прожитый сверх того день можно считать подарком судьбы.

Непрерывно ведя счет времени, Стивен из Ашбертонского аббатства взял путь на север через древние пограничные земли, где столетиями сражались между собой валлийцы и англичане. Пересекая старую римскую дорогу, которая вела в Уэльс вдоль южного побережья, он натянул поводья и задумался: не навестить ли ему брата? Майкл — солдат, и уж он-то знает, как встретить лицом к лицу неминуемую смерть.

Но Стивен еще не был готов сообщить такую убийственную новость своему брату. Может быть, потому, что он старший. Хотя за последние полтора года они и сдружились, он не хотел предстать перед Майклом в роли человека обреченного. А это означает, что он отрешился от высокомерия, но не от гордости, все еще продолжающей жить в нем.

Тронув коня, он поехал на север, в Херефордшир, затем повернул на восток, любуясь картинами и пейзажами позднего лета. Для него представляло интерес даже такое обычное дело, как расчет за ночлег и еду. Как с джентльменом, с ним обращались вежливо, но без благоговейного страха, к которому он привык. И это было приятно. Иногда так скучно быть герцогом.

Путешествовал он в полном одиночестве, далекий от бурных, зачастую детских чувств, волнующих большинство людей. Иногда он даже мнил себя призраком, свысока взирающим на дела смертных. Не пора ли, думал он, повернуть коня домой, снова стать герцогом. Ведь он должен еще выполнить свой долг: обновить завещание, известить всех, кого это может касаться, о своем состоянии, решить, что ему следует предпринять, прежде чем поместье отойдет к брату.

И еще надо повидать старшую сестру, Клаудию. Последние несколько лет они отдалились друг от друга, и все же он должен повидать ее перед смертью. Может быть, им удастся как-то сблизиться, пока еще не слишком поздно.

Когда он въехал в небольшой городок Флечфилд, небо над его головой затягивали грозовые тучи. У него не было ни малейшего желания попасть под дождь, поэтому он остановил коня и, приглядевшись, увидел две гостиницы по разным сторонам улицы. Из этих двух он выбрал «Красный лев», потому что все окна в этой гостинице были заставлены ящичками с цветами.

Сняв номер, Стивен собрался подняться наверх, когда вдруг заметил на стене афишу. «Прославленный театр Фицджералда» извещал о своем намерении дать в этот вечер «Бурю». Стивен всегда любил театр, а пьеса о волшебнике-герцоге, который жил со своей дочерью на острове, была его любимейшей вещью. Бог знает, однако, какие третьеразрядные актеры будут ее исполнять на этот раз.

— Хорошие ли актеры в этой труппе? — спросил он у хозяина гостиницы.

— Не знаю, каково будет мнение у такого джентльмена, как вы, — осторожно ответил тот, — но нам они нравятся. Приезжают каждое лето. И всегда играют с большим подъемом. Никто не остается равнодушным на их спектаклях. — И, ухмыльнувшись, добавил: — Есть у них несколько очень симпатичных леди. Иногда они выставляют напоказ свои щиколотки, а то и еще кое-что.

По-видимому, труппа не слишком блистательная, подумал герцог. Но сходить на спектакль все же стоит. Чтобы отвлечься. Отдохнув и поужинав, Стивен вышел на улицу. В воздухе чувствовалась давящая августовская жара, но отдаленное погромыхивание в небе сулило прохладный дождь.

Найти большой сарай на окраине города, где должно было состояться представление, не составляло большого труда, ибо туда направлялось множество флечфилдских горожан. Кое-кто из них с любопытством поглядывал на незнакомца, но большинство были слишком взбудоражены; чтобы обращать на него внимание.

Около сарая толпилось несколько десятков людей, рыжий человечек с простонародным выговором продавал им билеты. В обмен на шиллинг он вручал деревянный кружок с буквой «Ф», это и был билет, отбиравшийся при входе. Никаких отдельных лож здесь, разумеется, не было.

Стивен стоял в очереди за билетом, когда увидел двух пожилых леди, судя по их сходству, сестер. Они были в поношенных, но на удивление опрятных платьях.

— Конечно, было бы очень заманчиво посмотреть спектакль, — сказала та, что поменьше ростом, — но мы не можем позволить себе потратить два шиллинга.

— Я знаю, Фанни, знаю, — задумчиво отозвалась ее высокая, с милым лицом сестра. — Может быть, и неразумно отказывать себе в еде, чтобы сходить в театр. Но помнишь, какой чудесный спектакль был «Ромео и Джульетта» пять лет назад, тогда наши несушки откладывали много яиц и у нас водились лишние денежки.

— Какой толк вспоминать об этом? — Фанни, которой, очевидно, принадлежало решающее слово, взяла сестру под руку: — Пошли-ка домой, выпьем по чашечке малинового чая.

Как раз в этот момент подошла очередь Стивена. Повинуясь внезапному импульсу, он вручил рыжему человечку три шиллинга, купив три билета. Затем, протолкнувшись сквозь толпу к двум пожилым сестрам, учтиво поклонился и сказал:

— Извините, леди, не могли бы вы оказать услугу человеку, впервые находящемуся в вашем городе?

Фанни посмотрела на него скептическим взглядом:

— Вы хотите спросить у нас дорогу? Он покачал головой:

— Я должен был встретиться здесь с двумя друзьями, но только что узнал, что они не смогут прийти. Вы не возьмете у меня билеты? — И он протянул два деревянных кружка.

Глаза высокой сестры зажглись радостным светом.

— О, Фанни!

— А вы не могли бы вернуть эти билеты? — ворчливо произнесла Фанни.

— По-моему, человек, который продает билеты, ни за что не примет их обратно, — убежденно сказал Стивен. — А спорить с ним у меня нет никакого желания.

Обдумывая, прилично ли принять этот дар, Фанни перевела взгляд со Стивена на озаренное надеждой лицо сестры. И сразу же приняла решение.

— Благодарю вас, сэр. Вы очень добры. — И она протянула руку. Для себя она не стала бы брать предложенных билетов, но лишить сестру удовольствия видеть спектакль не решилась.

— Это вы очень добры, мэм. — Отдав деревянные кружки — билеты, он откланялся и пошел прочь, ощущая в душе необычное тепло. Каждый год он жертвовал в местный приход и на всякие благотворительные дела, включая такие, как оказание помощи вдовам павших солдат и создание школ для детей крестьян. Но сам принимала этом лишь косвенное участие, даже не выписывал банковских чеков. И теперь израсходовав два шиллинга, чтобы доставить удовольствие пожилым леди, он испытывал большее удовлетворение, чем от всех своих предыдущих пожертвований.

Удовлетворения, правда, слегка поубавилось, когда он понял, что у него почти не остается времени, чтобы переодеться. Хорошо, однако, что впереди еще несколько месяцев. Можно еще многое успеть. Надо будет навестить вдов и побывать в школах. Не для того, чтобы выслушать изъяснения благодарности за то, что, в сущности, является его первейшим долгом, а чтобы познакомиться с теми, кого он облагодетельствовал таким образом.

Какой-то проворный мальчик лет десяти-одиннадцати отворил двери изнутри.

— Заходите, леди и джентльмены, — провозгласил рыжий продавец билетов. — Спектакль скоро начнется.

Рокот грозовых туч становился все громче и громче. Все, смеясь, стали заходить в сарай. В обмен на свой билет каждый получал по программке. Острый запах внутри свидетельствовал, что в обычное время сарай служил коровником. Перед импровизированной сценой стояли ряды деревянных скамей. Свет попадал внутрь через узкие окошки. Сцена дополнительно освещалась керосиновыми лампами.

Зрители быстро заполняли сарай. Пожилые леди каким-то образом успели занять места в первом ряду. Стивен уселся поближе к правой стене. Здесь было попрохладнее. К тому же отсюда он мог, никого не тревожа, уйти, если постановка окажется неудачной.

Постепенно все зрители в радостном предвкушении расселись по своим местам. Стивен, к своему изумлению, заметил, что испытывает те же чувства.

В этом театре было что-то неизъяснимо волнующее. Хотя герцога и были свои ложи во всех лучших лондонских театрах, он уже много лет не ожидал начала представления с таким нетерпением. Только бы актеры оказались на высоте, подумал он, скрестив пальцы.

Сарай наполнился раскатами искусственного металлического грома, такими оглушительными, что несколько нервных зрительниц даже вскрикнули от неожиданности.

Темные углы сарая высветили молнии. Из-за левой панели враскачку вышли два матроса и громки заговорили о шторме и о том, что их кораблю грозит гибель.

К матросам скоро присоединились знатные пассажиры, все уже заранее горько оплакивали предстоящую участь. После их ухода на какое-то время воцарилось безмолвие, затем из-за кое-как занавешенной правой панели появился волшебник Просперо со своей молодой дочерью Мирандой. Оба актера были темноволосыми, с очень выразительными голубыми глазами. Очевидно, родственники. Стивен заглянул в программу: Томас и Джессика Фицджералд.

Просперо производил такое сильное впечатление, что Стивен не сразу обратил внимание на Миранду. Но едва взглянув на нее, Стивен уже не мог оторвать глаз, так хороша собой была девушка. Публика приветствовала ее рукоплесканиями и восторженным свистом. Миранда одарила своих поклонников веселой пленительной улыбкой и стала ждать наступления тишины. После того как внимание зрителей сосредоточилось на ней, она заговорила необыкновенно чистым и звонким голосом, который заполнил собой весь сарай.

Затем Просперо своим сочным баритоном объяснил, что он герцог Миланский, а она — принцесса. Стивен, который сидел согнувшись, выпрямился, он был захвачен происходящим на сцене. Фицджералд и его дочь оказались великолепными актерами, а их естественная манера говорить и держаться хорошо гармонировала со скромной обстановкой импровизированного театра. стивен никогда не видел, чтобы эту сцену играли так блистательно.

Следующим вышел дух Ариэль, наиболее шумные и несдержанные среди зрителей встретили его появление новыми свистками и хлопками. Впрочем, упрекать их за это было бы несправедливо. Ариэль оказался пышнотелой женщиной средних лет. Звали ее Мария Фицджералд, очевидно, в реальной жизни она была женой Просперо, матерью Миранды. К тому же она была и хорошей актрисой. Ее богато модулированный голос придавал особую выразительность роли невидимого духа, верно служившего волшебнику, но томящемуся по свободе.

Скрестив руки на груди, Стивен прислонился к стене, охотно отдаваясь обаянию актерской игры. И тут как раз на помощь сценическим звуковым эффектам пришла сама природа: снаружи разразилась уже не искусственная, а настоящая буря, громко забарабанил налетевший дождь. В царившей сарае полутьме еще легче верилось в существование окутанного туманами волшебного острова.

Хотя другие актеры были не столь талантливы, как трое Фицджералдов, все они достаточно хорошо знали свое дело. Когда в шкуре косматой обезьяны появился Калибан, чудовище встретили дружным смехом. Всем понравилось, как он неуклюже ковыляет по сцене. Красивый молодой человек не очень-то удачно выступал в роли томящегося возлюбленного, Фердинанда, однако зрительницы взирали на него с блаженными вздохами.

К тому времени, когда возлюбленные соединились, Ариэль с радостью избавился от необходимости служить волшебнику и Просперо утопил книгу магических заклинаний, на душе у Стивена было куда легче, чем все эти дни. Труппа Фицджералда неожиданно оказалась сущей жемчужиной. После финального монолога Просперо герцог присоединился к бурным рукоплесканиям зрителей.

Актеры уже один за другим выходили из-за кулис и раскланивались. Отрешившись от свойственной духу шаловливости, Мария Фицджералд выглядела весьма величественной, тогда как ее дочь Джессика сочетала в себе очарование и кокетство.

Затем на сцену вышел Калибан. Под обезьяньей шкурой обнаружились золотисто-рыжие волосы и приятные черты лица привлекательной молодой женщины. Хотя она и не была так хороша собой, как Джессика Фицджералд, что-то в ее улыбке затронуло душу Стивена. Он почувствовал сильное желание познакомиться с ней.

Она поглядела в его сторону, и он смог разглядеть ее темно-карие глаза, составлявшие разительный контраст со светлыми волосами. Лет ей было двадцать пять — двадцать восемь, во всяком случае, больше, чем Джессике. Это была уже не юная девушка — молодая женщина.

Заглянув в программу, он увидел, что роль Калибана исполняет миссис Розалинда Джордан. Но в составе труппы не числилось никакого мистера Джордана. Подняв глаза, он увидел, что актеры один за другим удаляются со сцены. На какой-то миг он вообразил, будто он в Лондоне, здоровый и бодрый как прежде. В прежние времена он не задумываясь зашел бы в артистическую уборную, чтобы познакомиться с улыбающейся светловолосой леди. И узнать, так ли она очаровательна, как это кажется, и какая фигура скрывается под облегающей одеждой.

Но он не в Лондоне, ему не хватает ни здоровья, ни бодрости, и не глупо ли с его стороны затевать какую-то интрижку, когда речь идет о самом элементарном выживании? Прощай, леди Калибан!

За «Бурей» должна была еще последовать одноактная пьеска, но Стивен решил, что уже достаточно наглотался дымной, зловонной атмосферы импровизированного театра. Он протолкался к двери и вышел. Гроза уже миновала, оставив после себя легкую морось и освежающую прохладу. Дни в августе были длинные. Под сумеречным облачным небом Флечфилд выглядел словно какой-то сказочный город.

Стивен зашагал по пустынной улице, наслаждаясь запахами сырой земли, зелени, диких цветов, к которым примешивался легкий, едва различимый аромат выпекаемого где-то хлеба. Приятно ощущать на лице летучую влагу, любоваться той неземной красотой, которую дождь и туман придают окрестному пейзажу. Никогда прежде Стивен не наслаждался так общением с природой. Зловещее предсказание Блэкмера произвело странный эффект: Стивен чувствовал себя более живым, чем когда бы то ни было.

Что касается симпатии, которую он вдруг почувствовал к Розалинде Джордан, то это означало, что, хотя он и обречен, но пока еще не умер. Как следует поступить человеку в подобных обстоятельствах? Пока Блэкмер не вынес ему смертный приговор, он все чаще подумывал о новой женитьбе. Разумеется, нашлось бы немало людей, которые посоветовали бы ему жениться как можно быстрее, ведь ему нужно иметь наследника. Брат Майкл, во всяком случае, был бы очень обрадован, если бы у него и в самом деле появился ребенок.

Однако он помнил, что долгий брак не принес ему детей. Кто виноват в этом — Луиза или он, так и осталось загадкой. Вполне возможно, что именно он страдает бесплодием. А может быть, в их отношениях не хватало чего-то такого, что способствует созданию живого существа из плоти и крови.

При одной мысли о женитьбе без любви, только ради продления рода, его губы сжались в тонкую полоску. Он уже однажды женился из чувства долга, и будь он проклят, если повторит эту роковую ошибку. Нет-нет, ему не нужна новая жена.

Но, может быть, стоит завести какой-нибудь легкий роман? В Лондоне немало красоток, которые могут создать вполне убедительную иллюзию страсти, если хорошенько за это заплатить?

Нет-нет, и любовница тоже ему не нужна. Слишком живы в его памяти утомительно долгие часы, проведенные в кровати Луизы. Тщетно пытался он разжечь ответную искру в ее теле. Такой же пустой может оказаться и покупная любовь, особенно сейчас, когда ему попросту не до того.

Если уж умирать, то умирать, как жил, — в одиночестве. Он не первый и не последний, кто делает это с достоинством.

Дождь начал постепенно усиливаться. Подняв лицо к небу, Стивен закрыл глаза, с удовольствием чувствуя, как по его лицу струится прохладная влага. Ему вспомнились строки из только что прослушанной им пьесы: «…На глубине пятисаженной покоится его отец родной. Кораллами его останки стали…» А может быть, уместнее будут слова из заупокойной службы: «Прах возвратится в прах».

С мрачным выражением лица, опустив взгляд, он продолжил свой одинокий путь под таким чудесным летним дождем.

Глава 3

Глядя в окно на непрерывно поливающий дождь, Томас нахмурился.

— Конечно, играть «Бурю» в настоящую бурю очень выигрышно, — сказал он. — Но представляю себе, как развезло дороги сегодня утром.

Розалинда, чинившая какой-то костюм, подняла глаза.

— Дождь, вероятно, скоро прекратится, а до Редминстера всего восемь-девять миль.

— Да, но на то, чтобы добраться туда, уйдет целый день, — мрачно проронил Томас.

Перегнувшись через стол, Мария вылила остатки чая в чашку своего мужа.

— На то и существует время, чтобы как-то его убивать, мой господин и повелитель. Томас плутовски усмехнулся:

— Если бы мы остались в этой уютной гостинице, я напомнил бы тебе, чем лучше всего заниматься в такой вот дождливый день. Но мне вовсе не улыбается тратить свое время на то, чтобы вытаскивать фургоны из грязи.

Мария с видом этакой скромницы захлопала своими длинными темными ресницами.

— Еще не поздно зайти в нашу комнату, где ты можешь напомнить мне то, что хотел, ведь наша молодежь даже еще не завтракала.

— Пожалуйста, ведите себя прилично, — сказала Розалинда, протягивая кусок хлеба лежавшему под столом псу Алоизию. — В такую погоду надо отправляться как можно скорее. А если ты собираешься вытаскивать фургоны. папа, тебе надо переодеться в какое-нибудь старье.

— Никакой романтической жилки, — проворчал отец.

— И слава Богу! — Розалинда как раз завязывала нитку узелком, когда в комнату вплыла Джессика.

— Доброе утро, — сказала ее сестра с томным вздохом. — Что, родители опять докучают нам проявлениями своей супружеской привязанности?

— Боюсь, что так. — Розалинда оторвала нитку и убрала швейные принадлежности в шкатулку. — Кого ты играешь сегодня утром — Джульетту?

Джессика со свойственным ей изяществом уселась на стул.

— Я, кажется, и в самом деле умру от любви. Ты видела вчера вечером среди публики совершенно необыкновенного джентльмена? Он стоял у левой стены. Какая у него замечательная осанка! Какое умение держаться! Какая изысканная одежда! Наверняка это был лорд. Ну и закручу же я с ним роман.

— Никакого романа не будет, — твердо сказала мать. — Не такая уж ты взрослая, чтобы тебя нельзя было отшлепать, юная леди.

Не увернувшись от щипка, Джессика продолжила:

— Его светлость будет без ума от меня, но я решительно отвергну его ухаживания. Сжигаемый любовью, невзирая на мое не такое уж высокое происхождение, он предложит мне руку и сердце, но я скажу, что никогда не променяю сцену на скучную жизнь дамы из высшего света. Мой отказ сразит его, и он умрет от неразделенной любви.

Розалинда также заметила этого джентльмена, ибо женщины всегда замечают таких мужчин: высоких, уверенных в себе, по-настоящему красивых. Почему бы и не помечтать о таком? Но это утро не располагало к мечтаниям.

— Думаю, этот человек — адвокат, а не лорд, — живо возразила она. — Или, может быть, преуспевающий торговец зерном. Ешь вареные яйца, пока не пришел Брайан и не съел все дочиста.

Сестра со смешком поднялась на ноги и, отбросив всякую аффектацию, принялась за еду.

— Бьюсь об заклад, Джульетте никогда не говорили, чтобы она ела яйца, пока их не съел младший брат.

— Будь Брайан ее братом, ей непременно бы так сказали. — Розалинда свернула костюм, который чинила, и убрала в сундук вместе с другими. А вот и он, легок на помине.

Снаружи кто-то торопливо сбегал по лестнице. Затем послышался грохот падения. Розалинда нахмурилась. Однако не успела она подняться, как в дверях появился ее младший брат. Наружность у него была типично фицджералдовская: темные волосы, светлые голубые глаза. Но сейчас он был бледен. Левой рукой он поддерживал правую.

— Я упал и, кажется, сломал себе кисть. В семье Фицджералд было очень трудно отличить серьезное от воображаемого, но Розалинда, ее приемные родители и Алоизий — все проявили искреннее участие. Когда Розалинда стала осматривать кисть мальчика, он издал вопль.

— Похоже, простой вывих, — сказала она, закончив осмотр. — Я забинтую тебе кисть, и через день-другой все будет в порядке. В следующий раз не носись как угорелый по лестнице.

— Я не смогу сегодня сделать задание по математике, — с робкой надеждой в голосе сказал ее брат. — Сможешь и сделаешь, — сурово произнес Томас. — Для занятий математикой нужна голова, а не руки.

— Неправда. Брайану нужны пальцы для счета, — насмешливо заявила Джессика.

— Не подначивай, — с негодованием сказал брат. — Сама ты даже алгебру не смогла осилить. — Выудив ложкой последнее яйцо, он положил его на тарелку. Алоизий пристально следил за каждым его движением.

Джессика тряхнула головой. Этот жест ей всегда удавался.

— Богине сцены незачем знать алгебру. Достаточно того, что, бросив взгляд на зрителей, я всегда могу примерно определить общую выручку.

— Пока вы тут упражняетесь в язвительности, пойду принесу аптечку, — сказала Розалинда и направилась к двери.

В свои десять лет Брайан имел особый, свойственный его возрасту талант — получать всевозможные травмы, поэтому она всегда клала аптечку поверх всех вещей, чтобы находить ее сразу. Но прежде чем покинуть комнату, она задержалась и бегло оглядела всех членов семейства.

Ее сердце было переполнено любовью. Она вновь возблагодарила свою судьбу. Какое счастье, что Томас и Мария, эти добрые души, подобрали ее, круглую сироту, на замусоренной набережной! Розалинда сохранила лишь смутные кошмарные воспоминания о том, как бродяжничала трехлетней девочкой, но совершенно отчетливо помнила свою встречу с Фицджералдами. Доживи она и до ста лет, никогда не забудет, какой неизбывной добротой светились глаза Марии.

Она с болью заметила в родителях первые признаки старения. Оба они все еще красивы, но в преддверии пятидесятилетия в их темные волосы уже вплелись серебристые пряди. Жизнь бродячих актеров очень и очень нелегка. Сколько еще они смогут выдержать? И что будет, если постоянные переезды станут им не по силам? Hа жизнь пока что хватает, но сбережений почти нет. Чтобы выплачивать жалованье актерам, шить для них костюмы и содержать фургоны, требуется немало денег.

Сам Томас не очень-то беспокоится, он верил, что Господь не оставит его. Однако Розалинда не разделяла этой веры. Трудно допустить, чтобы Господь проявлял персональную заботу о финансовых делах Фицджералдов.

Выйдя, она тихо закрыла за собой дверь. Возможно, Джессика поступит в какой-нибудь лондонский театр и завоюет такую широкую популярность, что сможет содержать своих родителей в старости. Для этого она достаточно талантлива и честолюбива. Несомненно, одарен и Брайан. Может быть, именно его ожидает большой успех. Если семье суждена благополучная жизнь, то лишь благодаря этим двоим, ибо у самой Розалинды в лучшем случае весьма скромные способности. А может быть, и никаких.

Вздохнув, она поднялась по лестнице в небольшую каморку, которую делила вместе с сестрой. Всем своим существом Розалинда предчувствовала какие-то важные перемены. Она знала, что рано или поздно семье угрожает распад. Джессика шутит, грозясь закрутить роман с каким-нибудь красивым незнакомцем, но в каждой шутке есть доля правды. Скоро она и в самом деле выйдет замуж и покинет труппу.

Остается только надеяться, что сестра сделает более удачный выбор, чем она сама.

День восемьдесят второй

К тому времени когда Стивен неторопливо доел свой завтрак, дождь уже прекратился, теперь можно было отправиться в обратный путь в Ашбертонское аббатство. Ночью у него были сильные колики: ясно, что пора кончать свою легкомысленную эскападу и снова стать герцогом. Его ожидало много неотложных дел и в Лондоне, и в аббатстве.

При выезде из Флечфилда он пересек изогнутый дугой каменный мост, под которым, почти параллельно дороге, приведшей его в город, протекала река. Раньше она выглядела спокойной и красивой, но в это утро, после ночного дождя, превратилась в бурный поток. Маршруту него был прежний, в обратный путь он направлялся на юг и потому постарался вспомнить, был ли там какой-нибудь брод, чтобы переправиться на тот берег. Нет, река и дорога нигде не пересекались, и хвала Богу, потому что переходить через реку в такой день было бы крайне опасно. Немного погодя из-за туч выглянуло солнце. Он остановился на вершине высокого холма, чтобы полюбоваться окрестными видами Еще перед тем, как выехать из аббатства, он обещал самому себе, что выкроит время, чтобы осмотреть красивые окрестности, понюхать благоуханные цветы. Теперь он видел красоту там, где никогда ее не замечал, и это доставляло ему наслаждение, хотя и с привкусом горечи.

А окрестные пейзажи и в самом деле заслуживали восхищения. Под ним на много миль расстилалась типично английская местность с пестроцветными полями и рощами, разделенными цветущими живыми изгородями. Справа катила свои бурные воды вздувшаяся река. Здесь русло было уже и течение сильнее, чем во Флечфилде.

Его взгляд упал на дорогу. За полмили от холма, где он находился, у обочины стояли экипаж и четыре фургона, последний из которых увяз в раскисшей земле. Двое мужчин на глазах у Стивена принялись распрягать упряжку, видимо, намереваясь с ее помощью вытащить застрявший фургон.

Фигуры, суетившиеся около фургонов, показались ему знакомыми. Присмотревшись, он понял, что видит перед собой труппу Фицджералда. Распоряжался работами сам Томас Фицджералд. Мальчик спускался к реке, а женская часть труппы тем временем прогуливалась вдоль дороги, сопровождаемая поджарой собакой.

Только одна девушка стояла особняком. Стивен улыбнулся, увидев непокрытые золотисто-рыжие волосы Розалинды Джордан. Вот только ее фигуру он не мог рассмотреть, потому что она была закутана в шаль. Ясно было, что на вытаскивание фургона понадобится какое-то время. Во всяком случае, достаточное, чтобы подъехать к путникам, вежливо предложить им свою помощь и рассмотреть леди Калибан с близкого расстояния.

Придя к такому решению, Стивен тронул своего коня Юпитера и поскакал по дороге.

Место, где дорога выравнивалась, находилось в каких-нибудь ста ярдах от бушующей реки. Посмотрев на стремительный поток, Стивен нахмурился. Темноволосый мальчик карабкался на иву, нависавшую над его поверхностью. Родителям следовало бы, подумал он, внимательнее следить за своим сыном, хотя усмотреть за десятилетним пареньком не так-то легко.

Стивен хотел было отвернуться, как вдруг услышал громкий треск и испуганный вскрик. Под тяжестью мальчика сук, на котором он сидел, медленно клонился вниз. И, наконец, обломился, а мальчик оказался в бурлящих водах.

Мужчины и женщины возле фургонов встревоженно закричали. Стивен направил коня к реке. Краешком глаза он успел заметить, что они бегут туда же.

Нетрудно, однако, было предвидеть, что они опоздают. Поток уносил мальчика с быстротой скачущей лошади. На несколько долгих тревожных моментов его темная головенка скрылась во взбаламученных водах. То ли он не умел плавать, то ли не мог противиться неудержимо сильному течению.

Едва достигнув берега, Стивен соскочил с коня, лихорадочно думая, как ему поступить. Он единственный, кто может помочь, но как это сделать? Под рукой нет никакого сука, который можно было бы протянуть тонущему, поскольку в этом месте река текла по затопленному пшеничному полю. Юпитер, конечно, превосходный конь, но он всегда побаивался воды. Чтобы убедить его войти в реку, понадобится достаточно много времени.

Так и не придя к логическому заключению, Стивен стал снимать с себя куртку. Но, взглянув на бушующий поток, он остолбенел. На его месте, вероятно, заколебался бы самый хороший пловец. А он отнюдь не герой. У него мало шансов спасти мальчика, больше — утонуть самому. Он вполне может умереть не через четыре или пять месяцев, а прямо сейчас, на глазах у совершенно чужих людей. А он еще не готов к этому.

Стивен смотрел на бурную стремнину, не в силах пошевелиться от страха. Но в этот миг на поверхности показалась темноволосая головенка. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Увидев, какой ужас и отчаяние отражаются на личике мальчика, Стивен сразу же отбросил все колебания, сделав два шага вперед, он бросился в реку. День был теплый, и поэтому грязная вода показалась ему особенно холодной. Моргая, чтобы прочистить глаза, он поплыл к середине реки. Усилия ему приходилось прилагать отчаянные, но он быстро сокращал расстояние между собой и утопающим.

Тут мальчик вновь погрузился в воду. Нырнув, Стивен, поплыл вперед и схватил что-то мягкое, как оказалось, кисть руки. Он подтащил к себе маленькое тело, энергично работая ногами, чтобы выплыть на поверхность.

Когда наконец их головы оказались над водой, мальчик жадно вздохнул воздух. К счастью, он не стал барахтаться или цепляться за своего спасителя, более того, даже помогал ему. Обхватив одной рукой его узкую грудь, Стивен поплыл к берегу.

Выгребать одной рукой было неимоверно трудно. Стивен едва не выпустил ребенка, когда какой-то плавающий Сук ударил его по шее. Хлебнув воды, он ушел вниз. Когда ему наконец удалось вынырнуть, он уже был в полном изнеможении. Но берег был всего в нескольких футах. Он уже хотел было выйти из воды, когда услышал чей-то предостерегающий крик.

В следующий миг на Стивена налетело что-то тяжелое, и он потерял сознание.

Глава 4

Розалинда, хотя и задыхалась, старалась не отставать от мужчин, бежавших к тому месту, где Брайан упал в воду. Но уже было ясно, что они опаздывают. Если не случится какого-нибудь чуда, ее маленький братишка утонет у нее. на глазах. «Господи, — мысленно помолилась она, — Господи, пожалуйста, не дай ему умереть…»

И тут она увидела, как с дороги к реке повернул какой-то всадник. Доскакав до берега, он спрыгнул с коня и снял куртку. Внимательно осмотрев реку, он бросился в нее и, энергично загребая руками, поплыл к Брайану.

Когда и мальчик, и незнакомец вынырнули, Кальвин Эймз, который работал кучером, продавцом билетов и исполнял еще много обязанностей, громко выругался:

— Проклятый олух! Да они же оба потонут!

— Нет! — в отчаянии выкрикнул Томас. Дышал он прерывисто, лицо все раскраснелось, но он не останавливаясь бежал вдоль берега. — Мы должны успеть! Непременно должны!

Незнакомец вынырнул. Он продолжал обнимать Брайана.

— Смотрите! — громко воскликнула Розалинда, когда он поплыл к берегу. Каждый фут в этой яростно кипящей воде давался ему с большим трудом. Тем более что грести приходилось одной рукой. И все же он плыл и плыл.

И тут Розалинду, как ножом, пронзил безудержный страх. Вниз по течению, прямо на плывущего мужчину и ребенка, неслось бревно. Хотя и незаметное среди волн, оно двигалось с угрожающей быстротой. Розалинда предостерегающе крикнула, но даже если незнакомец и услышал этот крик, все равно уже не мог увернуться. Бревно ударило в него, и он вместе с Брайаном скрылся под водой.

Минута тянулась долго, как вечность. Наконец незнакомец появился над водой. Он по-прежнему держал Брайана. Удача все-таки улыбнулась им. Течение снесло их с полей в лесистые места. Там, ниже по течению, над рекой склонялась другая ива. Ее нижние ветви были погружены в воду. Туда-то и отнесло незнакомца с ребенком. Свободной рукой спасатель Брайана крепко схватился за одну из ветвей. По всей видимости, он был слишком утомлен, чтобы попробовать выбраться на берег.

Через несколько мгновений члены труппы достигли трепещущей ивы. Розалинда с тревогой поняла, что земля под ее корнями сильно размыта. Помочь этим двоим выбраться на берег было довольно рискованным делом.

Мгновенно оценив положение, Кальвин сказал:

— Пойду я. Потому что я меньше всех.

К двум неподвижным фигурам над самой поверхностью реки протянулся толстый сук. Кальвин осторожно пополз по нему. Узкие листья ивы дрожали, а сук угрожающе поскрипывал под его тяжестью. Подобравшись поближе, он крикнул:

— Брайан, сынок, ты можешь взять меня за руку? Брайан поднял голову. Глаза у пего были остекленевшие, но он все же поймал и стиснул руку Кальвина. Когда он высвободился из объятий незнакомца, Кальвин оттащил его к берегу.

Со слезами на глазах Томас яростным рывком вытащил сына из воды.

— Если ты, чертенок, еще раз выкинешь что-нибудь такое, я сам утоплю тебя, — пригрозил он.

Весь дрожа, Брайан кинулся на грудь к отцу. Только тогда Розалинда переключила внимание на спасителя брата.

— Вам нужна помощь, сэр? — окликнул его Кальвин. Никакого ответа. Незнакомец все еще цеплялся за сук, но его покачивающееся тело не выдавало никаких признаков жизни. Розалинда наморщила лоб.

— Кажется, он ничего не слышит. Видимо, потерял сознание от удара бревна.

Ее платье было повязано кушаком, она развязала его и протянула Кальвину:

— Привяжи, чтобы его не унесло течением. Кальвин кивнул, вновь прополз по суку и привязал один конец к незнакомцу, другой намотал на руку. Покончив с этим делом, Кальвин сказал:

— Помоги мне, Джереми. Он такой тяжелый. Джереми Джоунз кивнул. Этот большой спокойный человек играл характерные роли, а также ухаживал за лошадьми. Он осторожно пополз по суку. Ива, заскрипев, склонилась к воде, но, к счастью, не переломилась. Оба мужчины совместными усилиями сумели разжать пальцы незнакомца и подтянули его к берегу. Понадобилась помощь еще двоих, чтобы вытащить его из воды и уложить на берегу.

Розалинда опустилась на колени, чтобы осмотреть его. Тем временем подоспели и остальные женщины, которых сопровождал Алоизий. Овчарка тыкалась носом в еще не пришедшего в себя мальчика, а Мария то возносила хвалы Богу, то бранила своего озорного сына.

Розалинда слегка улыбнулась, но ее внимание было почти целиком поглощено лежавшим перед ней без чувств человеком. Передав Брайана Марии, подошел Томас. Хмуро поглядев на незнакомца, он спросил:

— Ну как он, жив?

Она утвердительно склонила голову.

— У него неплохой пульс, дышит он нормально. Но удар бревна, видимо, был очень силен.

Она провела пальцами по его шелковистым мокрым волосам. Когда высохнут, они, наверное, станут темно-каштановыми, мелькнуло у нее в голове. Шишка будет здоровенная. Внимательно ощупав его голову, она сказала:

— Я думаю, ушиб не такой уж опасный, но мы должны показать его доктору. Ближе всего Редминстер. Можно уложить его в один из фургонов и отвезти в город, пока вы будете вытаскивать завязший фургон. А как насчет Брайана? Его тоже должен осмотреть доктор?

— Со мной все в порядке, — неуверенно произнес ее брат. — Хорошенько п-позаботься об этом джентльмене, Рози. Я думал, что утону.

— Да, — взволнованно сказал Томас. — И утонул бы. Если бы не он… — Его голос пресекся, но он тут же добавил: — Кальвин, забери лошадь этого человека. Джереми, подгони передний фургон как можно ближе. Ты поедешь с ним, Роза. Встретимся в Редминстере, в гостинице «Три короны».

Кальвин и Джереми ушли выполнять данные им поручения. Подойдя к Розалинде, Джессика посмотрела на незнакомца.

— Боже! — воскликнула она. — Да это же тот самый красавец, которого я видела на нашем последнем спектакле. Розалинда впервые внимательно вгляделась в лицо незнакомца.

— Да, видимо, ты права. Только держись подальше от бедняги, пока он не придет в себя и не сможет защищаться.

Пренебрежительно фыркнув, Джессика опустилась на колени рядом с сестрой.

— Возможно, он и не лорд, но человек он, безусловно, смелый.

Продолжая рассматривать лицо незнакомца, Розалинда молча кивнула. Да, мужчина он видный, красивый, но и суровый. Чувственный рот говорил о пылком темпераменте и в то же время о строгой сдержанности. Этот человек, кажется, привык повелевать. Оно и неудивительно, ибо, судя по покрою и изяществу его платья, он знатный джентльмен. В то же время мускулистые руки, жилистое, подтянутое тело свидетельствуют, что он не чуждается физических упражнений.

— Может быть, у него есть с собой какой-нибудь документ или визитная карточка с именем, фамилией и адресом? — высказала свое предположение Джессика. — Мы наверняка должны известить кого-нибудь о случившемся.

Розалинда, поколебавшись, помотала головой.

— Я бы не стала без крайней необходимости обшаривать его карманы. Он сам расскажет о себе, когда очнется.

— Но это разрушит чары таинственности, — с сожалением сказала Джессика. — Скорее всего он окажется этаким сухарем, исполненным сознания собственной важности, с восемью детьми в придачу.

Что ж, может быть, и так. Укутывая своей шалью широкие плечи незнакомца, Розалинда думала, что все это не имеет ни малейшего значения. Для нее он навсегда останется героем.

Стивен медленно приходил в себя. Он чувствовал какое-то покачивание. Где он, уж не на корабле ли? Нет, по всей вероятности, в каком-то экипаже.

Место, где он лежал, было очень узким — не подвинуться ни влево, ни вправо. Во всем теле ощущалась боль.

Господи, уж не положили ли его в гроб как умершего? Земля полнится ужасными слухами о погребенных заживо людях. В следующий же миг его глаза открылись. К своему облегчению, он увидел, что находится в затянутом брезентом фургоне. Тесно же ему потому, что его со всех сторон окружают сундуки и ящики. Лежит он на удобном соломенном тюфяке, а сверху на него наброшено легкое стеганое одеяло.

Голова буквально раскалывается от боли. Сделав усилие, он попытался поднять руку, но кто-то бережно поймал его кисть.

— Не трогайте повязку, — сказал хрипловатый голос. — У вас сильный ушиб головы.

Скосив глаза направо, он моргнул. Возле него на коленях стояла леди Калибан. Вернее, миссис Розалинда Джордан. Когда она опустила его руку, случайный солнечный луч, проникший через какое-то отверстие, озарил сзади ее золотисто-рыжие волосы, и они засверкали с яркостью хорошо отшлифованной бронзы или золота. Их блеск напомнил одновременно и блеск янтаря. В них как будто играли все краски осени, хотя люди, лишенные воображения, возможно, сказали бы, что они просто светло-коричневые. Ее лицо выражало ту же легкую иронию, в глазах светился тот же ум, что и накануне, на сцене.

Однако мягкое тепло, струившееся из ее темно-карих глаз, и их глубина оказались для него неожиданностью. Он пристально смотрел в эти бездонные, шоколадного цвета глаза, зачарованный тем, что они излучают на него всю свою доброту и участие.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она. Если глаза у нее были словно бы шоколадные, то голос напоминал лучшие сорта бренди, напитка очень приятного и в то же время опьяняющего. Если уж прибегать к подобным сравнениям, то можно сказать, что у нее был сливочный цвет кожи. Она, казалось, воплощала в себе все, что ему нравилось.

Как бы она не приняла его за полного идиота, вдруг испугался он. И наконец выдавил:

— Хорошо. — Это слово вырвалось из пересохшего горла словно вороний карк.

Она протянула руку к стоявшему рядом кувшину.

— Боюсь, после всего, что вы перенесли, мои слова показались вам насмешкой, и все же я должна спросить: не хотите ли воды?

Он кивнул; миссис Джордан налила воды в оловянную кружку и поднесла к его губам. После того как он напился, она опять села на пятки.

— Вы помните, что случилось? Как вы бросились в реку?

Он стал вспоминать и тут же вздрогнул. У него было такое чувство, будто его вновь затягивает вода.

— С мальчиком все в порядке?

— Да. По правде сказать, Брайан, мой младший брат, чувствует себя лучше, чем вы. Мы везем вас к врачу, чтобы он мог подтвердить, что вашей жизни не грозит опасность.

— Спасибо, — еле внятно пробормотал он.

— Это мы должны благодарить вас. Вся семья будет вечно признательна вам за то, что вы сделали. — На миг она призадумалась. — Вы живете во Флечфилде? Может быть, мы должны были отвезти вас туда, но Редминстер гораздо ближе.

Он покачал головой.

— Я живу… на западе.

— Тогда мы позаботимся о вас, пока вы не поправитесь достаточно, чтобы поехать домой. — Она положила свои пальцы на его руку. — Меня зовут Розалинда Джордан. Но вашего имени я так и не знаю…

— Аш… — Сильная сухость в горле помешала ему выговорить «Ашбертон».

Миссис Джордан наклонила голову набок:

— Мистер Аш?

Он хотел поправить ее, но в этот момент фургон попал в глубокую рытвину, и его бросило на сундук. Прежде чем вновь погрузиться в беспамятство, он все же успел с радостью заметить, что леди Калибан все еще держит его за руку.

Он бежит по усыпанной цветами лужайке, преследуя бегущую женщину. Ее волосы отливают всеми цветами осени, фигура поражает необыкновенной женственностью. В конце лужайки ему все же удается ее поймать, и он, взяв за плечи, поворачивает ее, чтобы поцеловать. От нее приятно пахнет земляникой. Гладя его волосы, она ласкает и дразнит его. Ее дыхание учащается. Затем, как бывает в сновидениях, все вдруг резко меняется: они лежат рядом друг с другом, и она отвечает на его ласки с пылом, не уступающим его собственному.

Он притянул ее ближе, опять поцеловал. О, благоухание и сладость земляники! Она полностью ему отдалась, осыпает его жаркими поцелуями.

И вдруг оттолкнула его и прерывающимся голосом сказала:

— Очевидно, вы чувствуете себя лучше. Сон сразу же улетучился, и он осознал, что смотрит в удивленные шоколадные глаза, находящиеся совсем близко, в каких-то нескольких дюймах. Оказалось, что он лежит на боку, на этот раз на настоящей кровати, в тускло освещенной свечами комнате. А Розалинда Джордан — в его объятиях. Волосы ее растрепаны, губы еще горят от поцелуев, лицо выражает скрытое веселье и замешательство.

Ему страстно хотелось еще раз поцеловать ее. Чувствуя, однако, что прикосновение к ее губам и телу обожгло его, точно раскаленное клеймо, он нехотя простился с усыпанной цветами лужайкой и отодвинулся.

— Боже правый. Простите, миссис Джордан. Что… что случилось? Где я?

Опершись на одну руку, она приподнялась и заткнула болтающийся завиток волос за ухо. Полностью одетая, она лежала поверх одеяла.

— Никудышная из меня сиделка, — криво усмехнулась она. — Это мне следует попросить прощения за то, что я плохо исполняю свои обязанности. Вам как будто стало лучше. Вот я и прилегла отдохнуть и тут же заснула. — Прикрыв ладонью рот, она слегка зевнула. — Простите. День был такой долгий. Мы в редминстерской гостинице «Три короны». Врач уже осмотрел вас. Сказал, что у вас будет болеть голова, вам нужно день-другой отдохнуть, но, в общем, вы довольно легко отделались. Как вы себя чувствуете?

Он ответил, стараясь, чтобы его голос звучал как обычно:

— У меня и в самом деле сильная головная боль, тут доктор прав, но чувствую я себя не так уж плохо, миссис Джордан.

— Зовите меня Розалиндой. Как все. А можно и Розой. — Она озарила его светлой, солнечной улыбкой. — После такого поцелуя излишняя формальность вряд ли уместна.

Покраснев, он вновь пробормотал какое-то извинение, но она, зевнув, спустила ноги с кровати.

— Не хотите ли супу? Хозяйка прислала супницу в корзине с соломой, поэтому суп, вероятно, еще не остыл. Есть и кувшин молока на случай, если вы его предпочтете.

Хотя в последнее время болезнь принуждала его к разборчивости в еде, на этот раз он чувствовал зверский аппетит.

— Я с удовольствием поел бы супу, — сказал Стивен. Приподнявшись, он оперся спиной о переднюю спинку кровати и почувствовал сильное головокружение, которое, однако, тут же прошло. «Любопытно, — подумал oн, — кто надел на меня ночную рубашку?»

— В нашем положении есть что-то неприличное или это только мне кажется?

Молодая женщина рассмеялась.

— Что-то неприличное, может быть, и есть, но мы, люди театра, обращаем мало внимания на условности. — Поколебавшись, она осторожно добавила: — Мне, видимо, следует предупредить вас. Мой отец — владелец театра Фицджералда. Он управляет всеми нашими делами.

Не составляло труда догадаться, что она не раз подвергалась унижениям из-за своей принадлежности к актерской труппе.

Стремясь, чтобы она вновь повеселела, Стивен сказал:

— Знаю. Я видел «Бурю», когда он был во Флечфилде. Исполнение было просто превосходным.

Его слова сразу рассеяли ее настороженность:

— Я тоже думаю, что это прекрасная постановка. Просперо — одна из лучших ролей моего отца. Каждый раз, когда он грозит поломать свой посох и утопить книгу с волшебными заклинаниями, у меня просто мурашки пробегают по спине.

— Представьте себе, я чувствовал то же самое. Он передает самую суть отрешения, необходимости пожертвовать всем, что только есть в жизни, включая и ее самое. — Стивен запнулся, опасаясь выдать свои истинные мысли, затем — уже не таким серьезным тоном — добавил: — Все играли хорошо, особенно Миранда и Ариэль. А такого необычного Калибана, как вы, я еще никогда не видывал. Она встала и прошлась по комнате. Ее высокая, восхитительно округлая фигура была так же хороша, как и в сновидении.

— Чтобы сыграть эту роль, надо только напялить на себя шкуру обезьяны. Сегодня, кстати сказать, Калибана играет наш продавец билетов, Кальвин. — Она налила суп в глубокую тарелку. — Мы не захотели перепоручать вас заботам человека постороннего.

— Вы все так добры, — сказал он, не решаясь выразить в более сильных словах испытываемые им чувства.

— Но вы более чем заслужили подобное к себе отношение. — Она вручила ему тарелку и ложку. — Ведь вы спасли Брайана, едва не потеряв при этом собственную жизнь. Вы настоящий герой.

Он попробовал суп. Мясной, с овощами и очень вкусный.

Розалинда встала.

— Я не должна мешать вашему отдыху, и раз уж вы так хорошо себя чувствуете, я пойду в свой номер. Могу ли я что-нибудь сделать для вас перед уходом?

Ответ напрашивался сам собой, но он не решился сказать то, что думает, только произнес:

— Когда труппа уезжает из Редминстера? Завтра?

— Нет. Этот город больше Флечфилда. Здесь мы останемся на несколько дней. — Она улыбнулась. — И помещение у нас будет более приличное — большой зал гостиницы «Король Георг».

— А почему вы там не остановились? Боитесь, что публика будет приставать к актерам?

— Отчасти и поэтому. Но главная причина в том, что там слишком высокие для нас цены, — весело сказала она, направляясь к двери. — Увидимся завтра утром, Стивен.

После того как Розалинда ушла, он осторожно поднялся. Голова сильно закружилась, но затем головокружение прошло. Все тело болело, но, превозмогая боль, он подошел к своим вещам и нашел среди них флакон с пилюлями. Все это время он аккуратно их принимал, хотя и знал, что польза от них весьма ограниченная. Но сегодня по крайней мере опий поможет ему справиться с пульсирующей головной болью. Он проглотил две таблетки и тут же запил их водой. Затем, чувствуя, что с трудом удерживается на дрожащих ногах, вернулся к кровати. Уснул он, однако, в поразительно хорошем расположении духа.

Посмотрев «Бурю», он решил, что ему не нужна ни жена, ни наигранная страсть какой-нибудь продажной девицы. Решение это далось легко, потому что желание в то время дремало. Теперь же оно возвратилось в полной силе. Может быть, он сумеет завлечь в постель добрую привлекательную женщину, достаточно умудренную житейским опытом и без предрассудков, женщину, которая могла бы с легкостью принять такие отношения? Но как поступит в этом случае Розалинда? Примет ли она его ухаживания? Ужасно хотелось думать, что примет.

Войдя в свой номер, Розалинда с радостью обнаружила, что ее сестра еще не вернулась со спектакля. Прикрыв ладонью рот, она устало легла на постель.

Стивен Аш, как они с Джессикой заметили еще накануне, мужчина… очень привлекательный. И не только потому, что высок ростом, силен и красив. Когда он лежал в беспамятстве, глядя на его лицо, она чувствовала затаенную в его чертах страсть. Розалинда готова была биться об заклад, что под мнимо легкомысленной, иронической отчужденностью скрывается достаточно сложный характер, достойный Шекспирова пера. Страсть, скрытое пламя. Что содержат как будто исходящие от него токи? Гнев, печаль, желание? Воплощенный Гамлет, наделенный природной властностью. И в то же время он подкупает своей приятной учтивостью, очень подкупает.

И целуется он, надо сказать, очень хорошо. Ей даже, пожалуй, хотелось, чтобы они все еще оставались в той же туманной, зыбкой атмосфере полусна-полубодрствования. В его руках ей было так тепло. Она чувствовала себя в полной безопасности. Чувствовала себя желанной, А если и была встревожена, то самую малость.

Тут она подумала, что дает слишком большую волю воображению. Ведь они с мистером Ашем совершенно не знают друг друга, и, может быть, она находит мистера Аша таким интригующе интересным только потому, что он не похож ни на кого другого из круга ее знакомых.

В своей бродячей жизни она была знакома главным образом с актерами и другими людьми столь же фривольного нрава. Конечно, она обожает отца, многие актеры, которых она встречала за эти годы, называли у нее чувство восхищения, но она поклялась, что никогда не выйдет больше замуж за человека легкомысленного. Чарлз Джордан был ослепительно красив, а когда хотел, мог быть и очень обаятелен. Однако он был бесчестен и ненадежен и переоценивал свой талант.

Розалинда усмехнулась. Очевидно, она усвоила от Фицджералдов эту привычку считать плохую актерскую игру большим душевным недостатком.

Но ведь она сильно отличается от других Фицджералдов. Ее неведомые родители, которых она даже не помнит, несомненно, наложили сильный отпечаток и на ее внешность, и на душу. Остальные члены семьи, истинные Фицджералды, по-видимому, вполне удовлетворены своей бродячей жизнью; она же с любопытством поглядывает на дома, мимо которых они проезжают, ей очень хочется знать, каково это — всегда жить в одном из этих домов. Из разговоров с такими людьми, как Стивен Аш, она поняла, какое освежающее действие оказывает на нее неартистический темперамент. Иногда она даже мечтала выйти замуж за какого-нибудь добродушного деревенского сквайра и наслаждаться спокойным семейным счастьем.

При этой мысли она глубоко вздохнула. С таким же успехом она могла бы мечтать о замке на Луне или о рыцаре в сверкающих латах. А ведь, казалось бы, эти мечты такие скромные. К тому же у нее были основания полагать, что она бесплодна.

Розалинда сожалела, что они нигде не задерживаются достаточно долго, чтобы она могла ближе познакомиться с людьми, которые ей нравились. Однако, она знала, что даже если встретится с таким вот степенным, респектабельным джентльменом, он может принять ее за беспутную актрису. Подумав, что ей совершенно несвойственно беспутство и что, вообще-то говоря, она никакая не актриса, молодая женщина рассмеялась. Что до Стивена Аша, то он, даже при большой натяжке, никак не походит на этакого веселого деревенского сквайра, который ей представлялся в мечтах.

Ей не хотелось думать о том, что самый интересный из всех мужчин, которых она когда-либо знала, через день-другой покинет их, и у нее так и не будет возможности узнать его лучше. Оставалось только смеяться.

Глава 5

День восемьдесят первый

Стивен уже засыпал, когда у него начались колики. Сон сразу же слетел с него, он с ужасом ожидал, что будет дальше. Когда он встал с кровати, боли еще усилились. К счастью, Розалинда, уходя, не погасила горящую свечу.

Он едва успел дойти до горшка, когда его желудок извергнул все свое содержимое. Он лежал, тяжело дыша, на полу, весь потный, с бешено колотящимся сердцем. Господи, в его ли состоянии думать о женщинах?

Кое-как сев, он вытер потное лицо рукавом ночной рубашки. Не пора ли наконец осознать мрачную истину, подумал Стивен. Он в самом деле умирает. До сих пор в глубине души он не исключал возможность ошибки. Ведь он, герцог Ашбертон, в самом расцвете сил. Как может его свалить смертельная болезнь? Но этот последний приступ отнял у него всякую надежду. Он умирает. Судьба ни для кого не делает исключений.

«Смерть, не гордись собой. Ты не всевластна! И не ужасна, нет…» — с горькой улыбкой вспомнил он знаменитые слова Джона Донна из одного его сонета. Отвратительно знать, что рано или поздно один из приступов застигнет его на людях. Тогда-то все увидят, что герцог Ашбертон — жалкая развалина. Какое унижение! Удивительно, что недуг столкнул его лицом к лицу с гордыней, которую он считал своим главным грехом.

Конечно, он никогда не кичился богатством или знатным происхождением, но зато презирал всякие проявления слабости. Когда его болезнь станет явной для всех, он получит хороший урок смирения. Однако усвоение этого урока лучше бы отложить на будущее. Желательно на возможно более долгий срок оттянуть неизбежное. Как только сможет сесть на коня, он сразу же возвратится в аббатство. Там, если он паче чаяния упадет, заметить это могут только слуги. А их надо оставить в доме как можно меньше.

Он кое-как поднялся на ноги. Режущие боли в желудке продолжались, голова кружилась еще сильнее. А принимать опий вряд ли разумно, так и пристраститься недолго. Но надо хоть чем-нибудь утолить ужасную жажду. Тут он с чувством благодарности вспомнил о присланном хозяйкой молоке. Молоко в небольшом кувшинчике было прохладное и свежее. Сперва он пил его короткими глотками, затем, чувствуя, что молоко успокаивает его больной живот, выпил залпом. Он всегда, вопреки общей моде, любил молоко, а с того времени как заболел, стал пить его втрое больше, чем раньше.

Опустошив кувшинчик, он лег и натянул одеяло на свое дрожащее тело. И скоро забылся беспокойным, без каких-либо приятных видений, сном.

Наутро Стивен проснулся мрачный и подавленный. Похоже, вчера он напрасно размечтался о Розалинде Джордан. Ничего серьезного между ними не может быть. Самоуважение и гордость, да, гордость, никогда не позволят ему хоть как-то связать свою жизнь с женщиной, зная, что ему угрожают неминуемый распад и смерть.

Он устало выбрался из-под одеяла. Ноги подкашивались от слабости, голова кружилась и сильно болела. Однако, странное дело, чувствовал он себя не так уж плохо. Завтра или послезавтра он сможет выехать домой.

Посмотревшись в зеркало над раковиной, Стивен едва не отпрянул при виде своего лица. Весь в синяках, забинтованный, с отросшей бородой, он выглядел сущим бандитом. Он тут же достал бритву и побрился, затем разбинтовал голову и осмотрел рану. Предварительно обрив все кругом, доктор аккуратно ее зашил. Ни следов крови, ни воспаления не было заметно, поэтому Стивен не стал накладывать повязку и зачесал волосы так, чтобы пролысины не было видно. Новая прическа придавала ему вид этакого повесы, но зато скрывала рану.

Затем он оделся. Сапоги, как сказала Розалинда, можно еще носить, хотя его лакей не раздумывая выкинул бы их на свалку. Но ведь Стивен Аш не герцог и может не так придирчиво относиться к своей внешности. Приятно чувствовать себя свободным от необходимости строго соблюдать условности.

Пока он приводил себя в порядок, одевался, настроение заметно поднялось. Боли в животе улеглись, и он даже спустился вниз, чтобы позавтракать. Гостиница «Три короны» была скромной, но вполне опрятной. У подножия лестницы он остановился. Из двери справа доносился хорошо поставленный голос Томаса Фицджералда. Должно быть, вся семья завтракает в своей гостиной.

Конечно, Стивен мог бы поесть один, но устал от одиночества и к тому же надеялся, что новых приступов боли не будет. Он постучался в дверь и, получив разрешение Марии, вошел. Все пятеро Фицджералдов сидели за столом. Все они были очень привлекательны, но бросалось в глаза, что Розалинда сильно отличается от своих темноволосых голубоглазых родственников.

Его появление было встречено полным безмолвием. Безмолвие это, однако, длилось лишь какое-то мгновение, и тут же начался сильный переполох. Все, кроме Розалинды, вскочив, бросились к вошедшему. Даже поджарая овчарка вылезла из-под стола и тоже подбежала к нему.

Первой к Стивену подоспела Мария Фицджералд. Прижав его руку к пышной груди, она сказала своим звучным выразительным голосом:

— Розалинда все рассказала нам о вас, мистер Аш. Да благословит вас Господь за спасение моего сына. Отныне, клянусь Небесами, моя жизнь принадлежит вам. Можете делать с ней все, что угодно.

Стивен смотрел на трепещущие в ее больших голубых глазах слезы, одновременно думая о том, что Мария, бесспорно, прекрасная трагическая актриса, и еще о том, что при всем своем драматизме она совершенно искренна. Скажи он, что хочет отобрать у нее жизнь, она сама протянула бы ему пистолет.

Осторожно высвободив руку, он сказал:

— Любой другой на моем месте поступил бы точно так же, миссис Фицджералд. И при всем желании я не мог бы найти лучшее применение для вашей жизни, чем то, какое нашли вы сами.

На эти слова Томас Фицджералд ответил громким, раскатистым смехом. Он схватил Стивена за руку и энергично потряс.

— Хорошо сказано, мистер Аш. Должен, впрочем, заметить, что всецело разделяю чувства жены. — Он ласково посмотрел на стоявшего рядом сына. — Брайан, конечно, ужасный озорник, но потерять его было бы для нас тяжелейшим ударом.

Джессика Фицджералд взъерошила волосы братишки.

— Даже не представляю себе, как бы мы жили без него. Я просто обожаю гоняться за ним со щеткой для волос, когда он напроказничает. — Если в роли Миранды она производила потрясающее впечатление, то как любящая сестра была неотразимо очаровательна.

Слегка покраснев, Брайан поклонился и очень серьезно сказал:

— Я буду перед вами в вечном долгу, сэр. Мое озорство едва не стоило вам жизни, и я благодарю Небеса, что вы отделались сравнительно благополучно.

Взволнованный Стивен даже не знал, что ответить. Из этого затруднительного положения его выручил насмешливый голос Розалинды:

— Зачем вы смущаете бедного человека, который проголодался и хочет позавтракать? Не хотите ли чашечку чаю, мистер Аш?

Признательный за своевременную помощь, Стивен обошел экспансивную семью и принял дымящуюся чашку из рук Розалинды.

Смочив иссохшие губы, он сказал:

— Вы придаете слишком большое значение тому, что я сделал. Я рад, что мог вам помочь. И, пожалуйста, больше не будем об этом говорить.

Но Фицджералды отнюдь не были готовы прекратить разговор о спасении их любимого мальчика. После того как Стивен взял себе несколько поджаренных ломтиков хлеба и вареных яиц и сел рядом с Розалиндой, семья вновь заговорила о вчерашнем происшествии. Все они переживали испытанное потрясение, ужас, а затем глубокое облегчение. Рассказывали об этих переживаниях очень выразительно и ярко, с художественным вкусом.

Хотя Стивен и испытывал неловкость, слыша преувеличенные похвалы в свой адрес, он тоже был захвачен общим оживлением. Трудно было бы представить себе сцену, более отличную от того, что он привык видеть с детства у себя дома. Фицджералды были единой семьей, а не группой людей, объединенных узами родства и происхождением. Каждый член семьи знал, что его любят и принимают таким, каков он есть, это, естественно, придавало уверенности в себе. И все относились друг к другу с любовью и уважением.

Только Розалинда не участвовала в этой веселой болтовне. Она спокойно заботилась обо всех, включая и пса. У каждого из членов семьи, очевидно, была своя роль. Что до Розалинды, то она объединяла их всех, была своеобразным центром притяжения.

Это было общее впечатление, но были и другие, более тонкие. Когда она поворачивала голову, он чувствовал слабый запах розовой воды. Когда она вставала, чтобы вызвать слугу с очередным чайником, он слышал почти неуловимый шелест ее юбок. Он по возможности старался не глядеть на свою соседку, но никогда в жизни не ощущал с такой остротой присутствия женщины.

Вернувшись на свое место, Розалинда на какой-то миг задержалась, чтобы осмотреть рану на его голове. В прикосновении ее пальцев к его волосам было что-то странно возбуждающее.

— Рана хорошо заживает, мистер Аш, — сказала она. — Но вид у вас все же не вполне здоровый. Мне кажется, вам лучше побыть в Редминстере хотя бы еще один день. В пути ваше состояние может ухудшиться.

— Надеюсь, вы не забыли, что меня зовут Стивеном? И я собираюсь остаться здесь хотя бы до завтрашнего дня. Она улыбнулась, и у него сразу потеплело на душе.

— Очень хорошо, Стивен.

— Пока вы остаетесь здесь, в «Трех коронах», вы мой гость, — заметил Томас. — Если хотите, можете искупаться в ванне с шампанским.

Стивен чувствовал себя очень неловко, принимая гостеприимство человека, по всей видимости, не слишком-то богатого, тогда как он мог бы позволить себе купить эту гостиницу за свои карманные деньги. Однако он подумал, что не имеет права мешать изъявлениям благодарности со стороны столь почтенного человека. Этот урок он усвоил, еще будучи свидетелем того, как отец донимал некоторых людей своей, иногда весьма обременительной, благотворительностью.

— Думаю, что расходовать на такое дело шампанское — просто преступление. Надеюсь, позднее я смогу угостить вас всех вином в буфете гостиницы.

— С удовольствием принимаем это приглашение, — сказал старший Фицджералд. — Я непременно пожелаю вам здоровья и долгих лет жизни.

Эти слова вернули Стивена к жестокой реальности. Ничье доброе пожелание не сможет продлить его жизнь. Сразу потеряв аппетит, он встал:

— Пойду посмотрю, как там чувствует себя Юпитер в здешней конюшне.

— Я тоже пойду с вами, — вызвался Брайан.

— Ты должен еще сделать уроки, — твердо сказала его мать. — Вы, Томас и Джессика, отправляйтесь на репетицию. Может быть, ты. Роза, проводишь мистера Аша в конюшню, а затем отведешь в гостиницу «Король Георг»… — Мария запнулась и, чуть помолчав, с некоторым замешательством добавила: — Если вы, конечно, хотели бы посмотреть на нашу работу.

— Это самое большое мое желание, — искренне заявил Стивен. Он бывал за кулисами нескольких столичных театров, но никогда не видел, как репетируют бродячие актеры. Любопытно взглянуть, как они это делают.

Розалинда встала, и они вместе вышли в залитый солнечными лучами двор. По пути к конюшне она сказала с веселыми искорками в глазах:

— Надеюсь, что наш завтрак не показался вам чересчур сытным?

Ее вопрос позабавил его. Любуясь, как играет солнце на ее золотисто-рыжеватых волосах, он сказал:

— Мне было приятно присутствовать на вашем завтраке. И я почерпнул кое-что для себя полезное.

Когда они подошли к конюшне, он открыл дверь, пропустил свою спутницу. И, уступая любопытству, спросил:

— Вы сильно отличаетесь от всех остальных членов семьи. Может быть, вы девочка из сказки, оставленная эльфами среди первоцветов и земляничных ягод?

— Вернитесь на грешную землю, — сказала она, сразу посуровев. — Я приемная дочь Фицджералдов. Они нашли меня на набережной, где я собирала объедки. Было мне тогда всего три-четыре года. Судя по некоторым сведениям, я сошла с корабля вместе с матерью, которая сразу же умерла. Просто не представляю себе, как сложилась бы моя судьба, не удочери меня Фицджералды.

Он посмотрел на нее, с ужасом представляя себе, что могло бы случиться-с потерянной маленькой девочкой. Да еще прехорошенькой.

— Просто невероятная история. Фицджералды не пытались выяснить что-либо о вашем происхождении?

— Они не могли задерживаться в Лондоне, должны были ехать на гастроли в Колчестер. Мама вспоминает, что одежда на мне была очень хорошая; говорила я, как ребенок из культурной семьи, так что родители мои, по всей видимости, были людьми обеспеченными. — Она пожала плечами. — Вот и все, что я. знаю о своем происхождении.

Высунув морду из стойла. Юпитер заржал, повелительно требуя ласки. Стивен погладил его бархатистый нос.

— Вы никогда не думали о своих настоящих родителях?

Розалинда заколебалась, ответила не сразу:

— Да. Только я ни за что на свете не хотела бы, чтобы мама или папа узнали об этом. Боюсь, они были бы обижены, потому что никто не мог бы воспитать меня с большей любовью и добротой, чем они.

— И все же любопытство — естественное человеческое качество, — спокойно произнес он.

— Но вы же меня хорошо понимаете, — сказала она без обычных смешинок в глазах и погладила гладкую холку Юпитера. — Вполне возможно, что у меня есть какие-то родственники. Я порой старалась отыскать среди зрителей тех, кто походил бы на меня. Иногда я задумываюсь, каково мое истинное имя и ждал ли нас с матерью кто-нибудь в Лондоне. Ведь это произошло почти двадцать пять лет назад. Помнит ли кто-нибудь о маленькой потерянной девочке? — Она задумчиво взглянула на него.

Она все еще продолжала гладить Юпитера, и, стремясь как-то утешить ее, Стивен прикрыл ее руку своей.

Когда их пальцы соприкоснулись, он почувствовал нечто вроде электрического разряда. Убрав руку, он спросил:

— Помните ли вы хоть что-нибудь о своей жизни до того, как вас удочерили Фицджералды?

— У меня осталось лишь несколько разрозненных воспоминаний. Помню, как кто-то, вероятно, мама, обнимал меня. Помню, что жила в большом каменном доме. Но, возможно, он представлялся мне таким только потому, что я была мала.

— Вы даже не помните своего имени?

В ее глазах мелькнуло что-то темное, нестерпимо мучительное, но она тут же отвела взгляд.

— Даже имени не помню. Ставен почувствовал, что надо переменить тему.

— Странно, должно быть, не знать ничего о своих предках. — Он криво усмехнулся. — Но в этом есть и что-то утешительное. Можно, например, предполагать, что ты сын или дочь короля. Тебя похитили цыгане, а затем ты оказался в руках людей, выдающихсебя за твоих родителей.

Розалинда улыбнулась, ее глаза просветлели.

— Верно. В человеческой природе есть что-то необъяснимо странное. Мы всегда стремимся к тому, чего не можем иметь. — Его, казалось бы, случайные слова отозвались в ее душе с необыкновенной силой. Ее притягивал к себе внешний мир, как лошадь притягивает трава, растущая но другую сторону изгороди, за которой она пасется. Может быть, именно поэтому ее так интересует Стивен, выходец из того, внешнего, мира, человек добрый и привлекательный.

Даже очень привлекательный. Он причесал волосы по-новому, не так строго, и ему шла эта новая прическа. Но нельзя забывать: он не для нее. Он истинный джентльмен.

Она бродячая актриса, к тому же и не очень хорошая. И все же она сумела произнести убедительно веселым тоном:

— В следующий раз, когда я затоскую по утраченной семье, то напомню себе в утешение: зато у меня нет этих ужасно надоедливых теток и пьяных кузенов.

— Если вы почувствуете недостаток в родственниках, я с удовольствием ссужу вам множество своих, к тому же прелюбопытнейших, — сказал он. Его лицо было серьезно, но глаза насмешливо поблескивали. — Маленьких пожилых леди, которые подливают себе в чай бренди, а затем ругаются, как матросы. Отдаленных родственников, которые продули в азартных играх все, что имели, и явились за подачками. Лицемерных ханжей, проповедующих праведный образ жизни и втайне предающихся пороку. У меня хватает всяких.

— Я ни за что не решилась бы лишить вас таких замечательных родственников, — великодушно сказала она. — Надеюсь, что у вас есть и другие, более милые вашему сердцу.

— Всего несколько. Есть старшая сестра, дама довольно суровая, но с добрым сердцем. И у нее просто чудесные дети. — Стивен вытащил из кармана бесформенный кусок сахара и предложил его Юпитеру. Лошадь тут же схрумкала это лакомство. — Есть у меня и младший брат, бывший солдат. Наши отношения были довольно прохладными, но с тех пор как он оставил армию, мы замечательно сблизились. Видимо, оба поумнели с годами.

Розалинда обратила внимание, что он так и не упомянул о жене, что, разумеется, отнюдь не означает, что он холост. Вполне вероятно, что он серьезно поссорился с женой и поэтому в одиночестве скитается по стране. Напомнив себе, что его семейное положение не должно ее интересовать, она сказала:

— Юпитер как будто бы удовлетворен, так что мы можем пойти посмотреть, как там наша труппа.

Стивен предложил ей свою руку. Они вместе вышли из конюшни и пошли по главной улице Редминстера. Розалинде приятно было чувствовать твердую опору под своей ладонью и еще приятнее было ловить на себе завистливые взгляды встречных женщин, которые засматривались на ее красивого спутника. Она поймала себя на мысли, что слишком уж наслаждается этой прогулкой. Напомнив себе, что они находятся вместе по чистой случайности, она вернулась к их прежней теме:

— Вы с братом очень похожи?

— Только внешне. Майкл — человек куда более темпераментный, — задумчиво сказал Стивен. — Даже теперь, когда он женился и осел, он по-прежнему проявляет то, что я назвал бы постоянной бдительностью. Это совершенно естественно для человека, долго жившего среди всевозможных опасностей. Он столько лет воевал, видимо, постоянная настороженность или бдительность и помогла ему выжить.

— Я запомню то, что вы мне сказали, — проговорила Розалинда. — Это может пригодиться при воссоздании образа подобного человека.

— Вот что значит быть актрисой. Вы должны проявлять постоянную наблюдательность, подмечая все, что может вам понадобиться для игры в театре.

Она рассмеялась:

— Ну какая я актриса. Я только заполняю нежелательные паузы. Для женщины у меня слишком высокий рост. Джесс — вот по-настоящему талантливая актриса. А я занимаюсь всякими хозяйственными делами, декорациями, костюмами, текстами пьес, еще суфлирую. Словом, делаю необходимое, чтобы труппа могла спокойно работать.

— Труппа все время переезжает с места на место? Она покачала головой:

— Нет, не все время, В самые холодные зимние месяцы мы живем в Бирмингеме и ездим со своими спектаклями по его окрестностям. Но с весной мы снова в пути. — Она показала головой на гостиницу впереди. — Если повезет, мы играем в таком приличном месте, как «Король Георг». Не повезет, так в большом сарае или амбаре.

— Жить в непрерывных разъездах не слишком-то удобно, — заметил Стивен. — Вы разъезжаете как Бог на душу положит?

— Нет, у нас есть постоянный маршрут, проходящий через Уэст-Мидлендс. Люди там ожидают нас, а мы заранее знаем, как устроиться в том или ином городе. — Они вошли по крытой подъездной дороге во двор гостиницы. — Бродячие актеры — в нашей среде самое низшее сословие. На первом месте, разумеется, стоят лондонские театры. Они гастролируют по самым важным маршрутам. Заезжают в Бат, бывают в Йорке. Нам же остаются самые маленькие городки, куда никто не хочет заезжать.

— Ваши родители очень талантливы. Они наверняка могли бы иметь успех в одном из столичных театров. Розалинда грустно улыбнулась:

— Талант еще не все. Мой отец может играть любую роль, начиная с Лира и кончая Фальстафом. А когда моя мать играет трагедию «Изабелла», даже взрослые плачут навзрыд. Их блестящую игру, естественно, замечали многие. Известный актер Джон Филип Кембл взял их обоих на испытательный срок в театр «Друри-Лейн». Проиграли они там всего месяц. Семейная легенда утверждает, что Кембл завидовал успехам моего отца. Возможно, это правда. Но правда и то, что мой отец привык делать все по-своему. Директора театров — люди высокомерные и не терпят никакого упрямства. И уж конечно, Кембл не станет терпеть артистический темперамент актера, который пробыл в Лондоне слишком недолго, чтобы снискать достаточно прочную любовь зрителей. — Она качнула головой. — Единственный выход для моего отца — быть директором в собственном театре. Может быть, театр Фицджералда и не так знаменит, но папа может делать все, что сочтет нужным.

Она провела Стивена в большой зал, предназначенный для всякого рода собраний, и увеселительных целей. Когда они поднялись по лестнице, из двери перед ними вышел щеголеватый красивый молодой человек. Стивен узнал его. Это был Эдмунд Честерфилд, актер, игравший роль Фердинанда.

Честерфилд широко улыбнулся Розалинде:

— Как чувствуешь себя, моя великолепная роза?

— Если и роза, то не твоя и не такая уж великолепная, — привычно парировала она. — Эдмунд, это мистер Аш, который спас Брайана.

Честерфилд окинул Стивена острым взглядом. Молодой актер, очевидно, привык оценивать других людей как возможных соперников или покровителей: Решив, очевидно, что в лице Стивена не найдет ни соперника, ни покровителя, он сказал:

— Вы смелый человек. Не всякий стал бы рисковать своей шкурой, чтобы спасти такого озорного постреленка, как Брайан. Вот если бы пришлось спасать нашу очаровательную Джессику, я, пожалуй, и сам бы бросился в реку.

— Даже не побоялся бы испортить свой сюртук? Сомневаюсь, — сладким голосом сказала Розалинда.

— Увы, прелестная Розалинда, ты хорошо знаешь мою маленькую слабость. — Честерфилд изящно поклонился. — До вечера, моя жестокая госпожа.

— Репетиция уже закончилась? — с удивлением спросила Розалинда.

— Я, во всяком случае, порепетировал достаточно. — Актер скорчил гримасу. — Директора других театров не требуют постоянных репетиций. Наш старик, очевидно, получает удовольствие от того, что нас мучает.

— Если он и получает удовольствие, то только от хорошего исполнения, — резко заметила Розалинда. — Ты, кстати, с тех пор как присоединился к нашей труппе, стал, играть много лучше.

— Возможно, — согласился Честерфилд. — Но это было год назад. А сейчас, в этот прекрасный солнечный день, я не вижу никакой необходимости зубрить давно уже хорошо известную мне роль. Уж лучше пойду очаровывать прелестных молочниц. — И, кивнув на прощание, актер начал спускаться вниз по лестнице.

— Какой чудесный малый, — вполголоса сказал Стивен. — Не играет ли он, случайно, Дункана в шотландской пьесе? Если да, то он мог бы носить всамделишный кинжал, а не какую-то жалкую подделку.

Розалинда невольно улыбнулась:

— Малый он, возможно, тщеславный и с ленцой, но не заслуживает того, чтобы его сразил Макбет.

— Вы правы. Пусть уж лучше играет Антигония и будет съеден медведем.

— А вы неплохо знаете Шекспира, — с одобрением сказала она.

— Я всегда любил театр, особенно Шекспира. Даже участвовал в любительских постановках, — сказал он, открывая дверь и пропуская ее вперед. — Еще долго после того, как представление закончено, слова поэта хранятся в уме, их привкус подобен терпкости превосходного бренди. — И вдруг ему вспомнились строки: «Прекрасная достойна поклоненья. И более того, завоеванья». Боже правый, откуда это? Кажется, из первой части «Генриха VI». Но напомнила их, конечно же, очаровательная улыбка Розалинды.

Переведя дух, он последовал за ней из фойе в главный зал. Сцена или подмостки помещались у дальней стены. На подмостках было довольно много народу. Некоторые занимались установкой декораций, другие, под руководством Фицджералда, репетировали.

— Сколько человек в вашей труппе? — спросил Стивен.

— Восемнадцать. Актеров всего десять, остальные — например, Кальвин Эймз и Бен Брейди — подвизаются как музыканты или рабочие сцены, и если выступают, то только в эпизодических ролях. — Розалинда нахмурилась. — Пойду посмотрю: похоже, Бен не справляется со своим делом.

Вслед за ней Стивен подошел к сцене, где актеры осыпали друг друга обвинениями в измене и ревности.

— Какую пьесу они репетируют?

— «Говорящий призрак». Она пойдет завтра. — Ее губы тронула озорная улыбка. — Пьеса не ахти, но позволяет воспользоваться потайным ходом, имеющимся в гостинице. Выступая здесь, мы всегда показываем по крайней мере одну вещь с призраками.

— Упустить такую прекрасную возможность было бы просто непростительно, — согласился он. — А что пойдет сегодня?

— «Сон в летнюю ночь». Любимая моя комедия. Сначала я играю Ипполиту, а затем старшую служанку Титании. Только успевай поворачиваться.

— Трудно менять костюм?

— Не очень. В этой пьесе все носят развевающиеся средневековые одежды, поэтому достаточно бывает сменить накидку и какую-то заколку или гребень. — Ее плечи были закутаны шалью. Повернувшись к Стивену, она набросила шаль на голову наподобие капюшона. — Вы знаете, женщину создает одежда, — сказала она таинственным заговорщицким шепотом.

— А вы, оказывается, куда лучшая актриса, чем говорите о себе, — видя, как внезапно преобразилась его спутница, заметил Стивен.

— Во всяком случае, я знаю все тонкости нашего ремесла, — сказала она, снова закутывая плечи шалью. — Мама и папа позаботились об этом. Но во мне не хватает внутреннего огня.

Да, возможно, ей и впрямь не хватает актерского темперамента, подумал он, но женщина она, несомненно, очень темпераментная. А ее стройная, налитая фигура как будто бы создана для страсти.

Зная, что не должен давать волю подобным мыслям, он указал на большую груду разных театральных аксессуаров, наваленную у одной стены:

— Декорации и костюмы, вероятно, находят себе многократное применение в разных постановках?

Она кивнула, поднялась на подмостки и стала кружить вокруг актеров, слишком занятых репетицией, чтобы обращать на нее внимание.

— Это декоративное дерево, которое держал Бен, давало приют Макбету и его ведьмам, укрывало доброго принца Чарли и выдержало натиск многих бурь.

Дерево, однако, явно видело лучшие дни. Две его плоские ветви обломились.

— Что случилось, Бен? — спросила Розалинда, глядя на жилистого человека, который сокрушенно созерцал обломки.

— Мой неуклюжий помощник уронил его, — уныло ответил он. — Мы еще до сих пор не опомнились от того, что произошло вчера. И вот результат: сломано мое дерево.

Розалинда хмуро сдвинула брови:

— Что же теперь делать?

Бен быстро перечислил список дел, которые ему предстояло выполнить, а затем мрачно произнес:

— Если я займусь починкой этого дерева, я, конечно, никак не смогу выполнить все, что мне велено. Придется, наверное, обойтись без дерева.

— Я могу помочь с установкой декораций, — вызвался Стивен. — В плотники я не гожусь, но перетаскивать с места на место могу.

— Но ведь вы еще не совсем оправились, — заколебавшись, сказала Розалинда.

— Обещаю, что ничего не буду носить на голове, — серьезным тоном сказал Стивен.

Прежде чем Розалинда успела что-либо возразить, вмешался Бен.

— Прими его предложение, Рози, — настойчиво посоветовал он. — Сегодня нам позарез нужны рабочие руки, если мы хотим, чтобы все прошло как следует.

— Хорошо. Но если вы почувствуете, что устали, Стивен, пожалуйста, отдохните.

— Ладно. — Следуя за Беном, Стивен отправился к фургонам, откуда принес мерцающий сине-зеленый задник. Задник был знакомый, тот самый, что висел в пещере Просперо. Он был вполне подходящей декорацией и для волшебного леса.

В течение нескольких часов Стивен усердно трудился под руководством Бена. Перетаскивая декорации, он не переставал удивляться, что такие простые материалы могут создавать столь потрясающие эффекты. Ему нравился продуманный беспорядок, который царил в театре. Нравилось, что актеры разыгрывают драматические сцены прямо у него над головой. Он с удовольствием, наблюдал, как они уходят и приходят.

Слегка припорошенный пылью, немного усталый, Стивен восхищался установленными декорациями, когда за его спиной послышался голос Марии Фицджералд:

— Нам нужен герцог, Томас? Чем плох мистер Аш?

Стивен повернулся в замешательстве. Откуда, она знает, кто он такой на самом деле? Может быть, ей когда-нибудь указывали на него и она запомнила его истинные имя и фамилию?

В полном молчании все глаза обратились на Стивена. «Стало быть, — подумал он, — мое инкогнито раскрыто…»

Внимательнее всех его оглядывал Томас Фицджералд.

— Конечно, моя любовь, у него вид настоящего герцога. С его помощью мы могли бы избежать лишней смены костюмов, но вот вопрос, захочет ли мистер Аш взойти на подмостки вместе с нами.

Стивен растерянно заморгал:

— Что вы сказали, извините? Мария одарила его сияющей улыбкой:

— Вы могли бы создать впечатляющий образ герцога Афинского, мистер Аш. Розалинда говорит, что вы участвовали в любительских спектаклях. Почему бы вам не сыграть сегодня Тезея?

Облегчение, которое он испытал, убедившись, что не узнан, тут же сменилось сильнейшим замешательством. Не пострадает ли достоинство герцога Ашбертона, если он выступит в самой заурядной таверне? Он устремил вопросительный взгляд на Марию. Что там ни говори, одно дело — выступать в составе профессиональной труппы, даже во второстепенной роли, другое — играть в любительских пьесках вместе с друзьями.

— Не все любят показываться перед публикой, мама, — вступилась за него Розалинда. — Большинство людей сочло бы это наказанием, а не удовольствием.

— К тому же мистер Аш еще не совсем оправился, — добавила Джессика.

На лицо Марии упала тень.

— Верно, я и не подумала.

Глядя на сокрушенное выражение ее лица, Стивен вдруг понял, почему она сделала ему это предложение. Играть для нее — высшее блаженство. Точно кот, приносящий пойманную им мышь любимому хозяину, она, повинуясь неожиданному импульсу, предложила спасителю своего сына то, что казалось ей величайшей радостью, — возможность выступить на сцене.

Идея, разумеется, была абсурдной. Но после того, как схлынула волна удивления, ему показалось очень заманчивым бросить открытый вызов всем условностям.

— Возможно, я еще пожалею, но готов испытать себя, — сказал он, широко улыбаясь. — Если вы, конечно, уверены, что я не провалю ваш спектакль.

Мария сразу просветлела, а Томас с раскатистым смехом сказал:

— Замечательно. Не беспокойтесь, пьесу вы не провалите. Роль не такая большая, я вас немного поднатаскаю, и, уверен, никто даже не заметит, что вы новичок в нашем деле.

Джессика радостно захлопала в ладоши, а Розалинда тепло ему улыбнулась.

Добро пожаловать в театр Фицджералда, Стивен. — Один вечер — куда ни шло, — сказал Стивен. Но когда Томас отвел его в сторону, чтобы приступить к репетиции, Стивен почувствовал, что очень доволен собой.

Глава 6

Ожидая начала пьесы, Розалинда и Стивен находились за кулисами, и не только потому, что должны были вместе появиться на сцене. Даже самые опытные актеры чувствуют внутреннее напряжение перед спектаклем. Хотя Стивен и стоял с бесстрастным лицом, не позволяя разгуляться своим нервам, она чувствовала, что он сильно волнуется. Взглянув из-за кулис на зрителей, ее отец, в одежде повелителя фей и эльфов Оберона, повернулся и с удовольствием сказал остальным актерам:

— Ни одного пустого места. Пойду скажу музыкантам, чтобы играли увертюру.

Стивен нерешительно поглядел на Розалинду:

— Наверное, слишком поздно отказаться играть Тезея?

— Боюсь, да, но не беспокойтесь, — утешила она Стивена. — Вы хорошо справитесь со своей ролью. Мама права: вы просто рождены играть герцога.

— Я думаю, герцогом быть легче, чем актером.

— Ерунда. Вы знаете наизусть все строки и очень неплохо прорепетировали свою роль с папой. — Она оглядела его с головы до ног. Стивен в своей развевающейся пурпурной мантии, с золотой цепью на груди и короной на голове являл чистейшее аристократическое достоинство, он был вполне убедителен в роли царственного героя. Розалинда не сомневалась, что он справится со своей ролью не хуже отца.

— Помните, от вас требуется одно, чтобы вы не сбились и не упали. А передать вы должны лишь властность, присущую правителю Афин, и любовь к женщине, на которой собираетесь жениться.

— В вашем описании все получается подозрительно просто, — сухо ответил он.

— Поверьте мне, с первых же строк все пойдет очень гладко. А если вы невзначай и ошибетесь, я смогу тут же поправить положение. Зрители ничего и не заметят.

Закончив увертюру, музыканты принялись играть марш, возвещающий появление Тезея, герцога Афинского, и его невесты Ипполиты, повелительницы амазонок. Охваченная волнением, обычно предшествующим выходу на сцену, Розалинда взяла Стивена за руку.

— Смелее, милый герцог. Мы выступаем в этом захудалом Редминстере, и если вы плохо сыграете, кто это заметит?

— А что, если, восстав из могилы, поэт испепелит меня? — мрачно произнес он.

— Вы льстите себе, — живо откликнулась она. — Вот уже много веков его произведения всячески калечат и уродуют, а он все спит и спит. Вы просто н способны играть так безобразно, как некоторые из виденных мною актеров.

Он изобразил подобие улыбки, но она почувствовала, что он рад бы очутиться где угодно, лишь бы не пришлось выходить на сцену. Однако, когда прозвучал музыкальный сигнал к их выходу, его нервы еще не успели окончательно разыграться. Она подняла его руку на высоту плеча, и они вместе величественно выплыли на сцену.

Исподтишка наблюдая за своим партнером, Розалинда точно определила тот момент, когда он ощутил всем своим существом, что все глаза устремлены на него. Его лицо сразу же превратилось в неподвижную маску.

Она крепче сжала его руку.

— Произнесите вашу реплику и постарайтесь не упасть, — чуть слышно прошептала она.

Зажмурив на миг глаза, он собрался с духом. Затем повернулся к ней и громким, на весь зал, голосом сказал:

— «Прекрасная, наш брачный час все ближе…»[1] У Розалинды перехватило дух, когда она увидела, каким ласковым светом сияют глаза Стивена. В отличие от профессиональных актеров в его манере держаться не было ни малейшей вычурности. Свойственная ему искренность казалась более реальной, чем все окружающее. Он был истинным правителем, героем, доблестным мужем. Он был ее возлюбленным, явившимся, чтобы навсегда сделать ее своей верной супругой. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, хотелось прильнуть к нему всем телом.

Она едва не забыла свои слова от волнения, но в публике кое-кто кашлянул, и она сразу же опомнилась. Призвав себе на помощь свой многолетний профессиональный опыт, она соблазнительно улыбнулась, и эта ее улыбка была адресована Тезею — не Стивену. Прекрасными словами Шекспира она ответила ему, что для огорчения нет повода, дни до венчания пролетят очень быстро.

Продолжая играть, Розалинда испытывала все большее волнение. Знающая свое дело труппа всегда может неплохо разыграть спектакль, но иногда вдруг ее объединяет общее вдохновение, и тогда игра приобретает характер настоящего волшебства. Она предчувствовала, что это именно такой удачный вечер. При всей своей несомненной неопытности Стивен обладал властным, истинно мужским духом, на что Розалинда отзывалась лучшей, на какую только была способна, игрой. Так легко было представить себе, что она царица воительниц, «мечом добытая», что она скоро выйдет замуж за своего воинственного возлюбленного и ее свадьба будет отпразднована «торжественно, и весело, и пышно…»

По зачарованному молчанию Розалинда знала, что зрители всецело захвачены иллюзией действительности, которую создает пьеса. Весь этот вечер их сердца будут принадлежать театру Фицджералда.

На сцене появились несчастные возлюбленные и родители, прося герцога о правосудии. Подчиняясь духу вдохновенного волшебства, Джессика, Эдмунд и Джереми с необыкновенной убедительностью играли свои роли.

Скоро Розалинда и Стивен удалились со сцены. За кулисами их ждала Мария, одетая в серебряное платье Титании, повелительницы фей и эльфов. Она с необычайной горячностью обняла Стивена. Розалинда даже позавидовала матери. Сама она слишком остро ощущала присутствие Стивена, чтобы обнять его вот так, запросто.

— Вы были просто великолепны, — сказала Мария чуть дрожащим голосом. — Это просто чудо.

— Если я не провалился, то только благодаря повелительнице амазонок. — Стивен ласково посмотрел через голову матери на Розалинду. — Спасибо, что позволили играть вместе с собой. Это была редкая возможность.

Радуясь, что он получил удовольствие от игры, Розалинда спустилась в крошечную артистическую уборную, чтобы там переодеться. Снять костюм было легко. Труднее было заставить себя превратиться из невесты Стивена в одну из фей.

Так как Стивен участвовал лишь в трех сценах, остальное время он провел за кулисами, наблюдая за ходом пьесы. Джессика блистала в роли прелестной озадаченной Гермии. Томас и Мария, как повелитель и повелительница фей и эльфов, просто очаровывали своей замечательной игрой. Очень хорош был и Брайан в роли шаловливого Пэка. Стивен никогда еще не видел лучшего исполнения этой пьесы. Томас Фицджералд по справедливости мог гордиться созданной им труппой. Любопытно, понимают ли здешние зрители, как им, в сущности, повезло.

Он и сам был удивлен тем, что испытывает такое удовлетворение, участвуя в спектакле. Конечно, до сих пор труппа прекрасно обходилась и без него. Но сегодня вечером он каким-то образом способствовал успеху пьесы у зрителей, с большим увлечением следящих за ее ходом. Он ощущал в себе какую-то странную власть, совершенно отличную от той власти, которой пользовался как герцог, обладающий богатством и могуществом.

Продолжая свое наблюдение, он то и дело вспоминал, с каким удовольствием обращался к Розалинде как к своей невесте. В эти блаженные мгновения, поддаваясь очарованию «Сна в летнюю ночь», он забывал о тяготеющем над ним мрачном предсказании. Ничего удивительного, что и сказители, и театры процветают испокон веков. Захватывающий убедительный рассказ приносит душе покой и радость, хотя бы на какое-то время.

Тезей и Ипполита всегда появлялись вместе, и вот настало время их нового выхода на сцену. До сих пор Розалинда металась по сцене в роли служанки Титании. Прозрачная накидка не только не скрывала, но, пожалуй, даже подчеркивала совершенство ее фигуры. Теперь она явилась в великолепном одеянии Ипполиты, величественная, как и подобает королеве — или герцогине.

Метнув быстрый взгляд на Стивена, она сказала:

— Вы отнюдь не выглядите испуганным, как до начала спектакля.

Он с презрением вздернул брови:

— Уж не думаете ли вы, что эти крестьяне могут проявить неуважение к правителю Афин?

Она расплылась в широкой улыбке.

— Из вас вышел потрясающий величественный герцог.

Если бы только она знала…

Затрубили охотничьи рожки, пора было выходить на Сцену. Раздавшиеся при их появлении рукоплескания зрителей застигли его врасплох.

— Вы им понравились, милорд, — вполголоса сказала она.

Как ни странно, такой теплый прием доставил ему большое удовольствие.

В двух последних сценах он произносил свои реплики с куда большей уверенностью. Однажды он все-таки запнулся, но Розалинда движением губ подсказала ему нужные слова. В последний раз он оставил сцену с опьяняющим чувством легкости и успеха. Итак, хвала Богу, герцог Ашбертон не посрамил своего достоинства.

После заключительных слов Пэка публика разразилась оглушительными рукоплесканиями. Актеры стали один за другим выходить и раскланиваться. Когда настала очередь Стивена и Розалинды, он взял ее за руку. Это выглядело теперь совершенно естественным.

Их появление приветствовали с большим энтузиазмом. К ногам Стивена упал скомканный комочек, оказавшийся кружевным дамским платком. Это его позабавило. Пользуясь шумом рукоплесканий, Розалинда со смехом сказала ему:

— Вы, кажется, покорили женское сердце, Стивен.

— Надеюсь, нет. — В рукоплесканиях, однако, было что-то опьяняющее. Все еще не отпуская руки Розалинды, он поклонился, тогда как молодая женщина сделала такой реверанс, как если бы находилась при королевском дворе. Затем они отошли в сторону, уступая место другим актерам, которые хотели получить свою долю славы.

Когда наконец все актеры вышли на сцену, они соединили руки и поклонились. Слева от Стивена стояла Джессика, справа — Розалинда. Стивен почему-то подумал, что, окажись в зале его друзья, они сочли бы его безумцем, но в то же время позавидовали бы, что он находится в компании таких прелестных женщин.

Спектакль закончился. Зрители встали и начали расходиться. За кулисами Томас обнял Стивена за плечи.

— Неплохо сыграли, сэр. Во всяком случае, не хуже любого другого исполнителя этой роли, какого мне доводилось видеть.

— Мне помогло мое высокомерие, — скромно ответил Стивен.

Мария — еще красная от волнения — сказала:

— Пора возвращаться в «Три короны». Там мы поужинаем, а заодно и отпразднуем ваш дебют на сцене.

Стивен охотно согласился, радуясь, что сможет провести еще вечер в обществе приятных людей. Затем он отправился в переполненную мужскую артистическую уборную. Там он скинул свою пурпурную мантию и остался, как был, в рубашке, сапогах и бриджах.

Он уже собрался уйти, когда вошел Эдмунд Честерфилд.

— Вы уже, должно быть, вообразили себя актером, Аш? — заносчиво сказал он.

Джереми Джоунз отвел глаза. Стивен понял, что Честерфилд не слишком-то популярен у своих товарищей по ремеслу.

— Ну какой я актер, — миролюбиво сказал он. — Любитель, которому группа профессионалов милостиво разрешила попытать свои силы. — Завязывая галстук, он добавил: — Ваш Деметрий, кстати, был очень хорош.

— Так вы говорите, я был очень хорош, — смягчившись, переспросил Честерфилд. — Деметрий куда более интересный персонаж, чем Лизандр.

Выходя, Стивен подавил улыбку. Оказывается, удачно подобранным комплиментом нетрудно обезоружить завистливого актера.

«А ведь я буду скучать по этим людям, — пронеслось у него в уме. — И даже очень».

Все члены труппы любили отмечать всевозможные события, и дебют Стивена Аша оказался весьма неплохим к тому поводом. Съев гостиничный ужин и провозгласив несколько тостов в честь Стивена, все пришли в хорошее настроение. Устроившись в углу, музыканты стали наигрывать какие-то свои мелодии, в то время как актеры, разбившись на разрозненные группки, углубились в разговоры.

Розалинда всегда любила подобные вечеринки. Их оплачивал се отец — по этой, в частности, причине он никогда не смог бы разбогатеть, зато позволял поддерживать теплую атмосферу, незнакомую другим труппам. Она посмотрела на Стивена, который говорил с Джейн и Уиллом Ландерс, молодой парочкой, подвизавшейся на второстепенных ролях. И спросила у сидевшей с ней рядом Джессики:

— Скажи, ты все еще воображаешь Стивена в роли аристократического героя в твоей маленькой трагедии, воображаешь, как он будет умирать от неразделенной любви к низкородной героине, говоря проще, к тебе?

Рассмеявшись, сестра откусила кусочек пирога.

— Он слишком суровый человек, чтобы я могла представить себе его тоскующим от любви.

Розалинда доела пирожок и запила его шампанским.

— Для джентльмена он достаточно хорошо чувствует себя среди нашей труппы. Похоже, он накоротке со всеми ее членами.

— Это потому, что он настоящий джентльмен, — раздумчиво сказала Джессика. — Настоящим джентльменам не приходится доказывать свое превосходство: оно самоочевидно.

Как раз в этот момент Стивен рассмеялся какому-то замечанию Джейн. На его лице не было обычной серьезности. Внимательно его оглядывая, Розалинда поняла, что всегдашняя мрачность, пусть на время, ушла куда-то. Она была рада, что хоть так они отблагодарили его за все, что он для них сделал. Но ей было больно думать, что утром он уедет. Неужели она никогда его больше не увидит?

Эта мысль придала ей смелости.

— Стивен — член нашей труппы, — сказала она. — Пусть только на один вечер. Не важно. Мы должны посвятить его в актеры.

Джессика рассмеялась, в ее голубых глазах заплясали игривые огоньки.

— Превосходная мысль. Вот только не уверена, сможет ли он сохранить свою всегдашнюю самоуверенность.

— Конечно, да, — как бы размышляя вслух, произнесла Розалинда. — У него врожденное чувство достоинства, думаю, что оно не изменит ему и на смертном одре.

Глаза Джессики сверкнули, запомнив эти слова — могут пригодиться в игре, — она быстро кивнула, подтверждая свое согласие.

— Сейчас я объявлю, что Стивен должен пройти обряд посвящения. — Джессика поставила бокал на стол, скользнула на середину комнаты и подняла обе руки, повелительно призывая к вниманию. — Так как Стивен Аш успешно выступил на одних с нами подмостках, я предлагаю посвятить его в члены труппы.

Эти слова вызвали общий смех. Один только Эдмунд Честерфилд насупился. Если в центре внимания оказывался не он, а кто-нибудь другой, это неизбежно повергало его в дурное настроение.

— Что это за обряд, прелестная Гермия? — осторожно поинтересовался Стивен. — Меня окунут в какую-нибудь лохань, откуда пьют лошади?

— Новые, члены труппы должны перецеловать всех наших актрис, — с ухмылкой объяснил Томас.

— Дело не такое уж трудное, Стивен, — усмехнулся Джереми.

— Я буду первой! — воскликнула Джессика. Подбежав к Стивену, она обвила его шею руками и, запрокинув голову назад, поцеловала театральным поцелуем, вероятно, усвоенным при исполнении одной из пьес. Пара была очень красивая. Впервые в своей жизни Розалинда позавидовала красоте сестры. Какой мужчина сможет подавить искушение держать в своих объятиях такое прелестное, полное жизни существо? К ее удовлетворению, однако, Стивен ответил на поцелуй Джессики чисто дружеским поцелуем.

Другие женщины, хихикая, как школьницы, выстроились в очередь. Среди них была даже старая Нэн, которая играла роли старух, а заодно и работала гардеробщицей. Стивен добродушно сыграл предложенную ему роль, вложив в нее элемент подчеркнутой театральности.

Розалинда продолжала сидеть на своем стуле. Теперь она сожалела, что предложила провести обряд посвящения. Она отнюдь не хотела, чтобы Стивен поцеловал ее среди многих других. Она хотела… Но лучше об этом не думать.

Мария была в очереди последней. Она наградила Стивена смачным поцелуем, которым с успехом пользовалась в «Виндзорских проказницах». Затем повернулась к Розалинде и поманила ее.

— Твоя очередь, дорогая. Последний поцелуй — и Стивен навсегда станет членом нашей труппы.

Все захлопали в ладоши. Розалинда нехотя поднялась со стула. Подойдя к Стивену, она подняла голову и заметила, что его глаза как-то странно неподвижны. Очевидно, он также ощущает неловкость. Какая она дура, что все это затеяла. Между ними и так сложились теплые отношения, зачем же было подвергать их риску?

Он протянул руку:

— Иди, моя Ипполита.

То, что он назвал ее именем героини, облегчило ее положение. Да, она царица амазонок, гордо шествующая к своему возлюбленному. Она взяла его руку, присела.

— Дражайший герцог!

Он поднял ее, и, когда нагнулся, чтобы поцеловать, она заметила в его глазах какой-то полугрустный-полунасмешливый блеск. Прикосновение его губ было легким, но от него по всему ее телу разлился жаркий огонь. Да, между ними явно существует какая-то неуловимая связь, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы превратиться в глубокое взаимное чувство. Но рассчитывать на это не приходится.

Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, она пробормотала:

— Спасибо, Стивен.

— Это я должен сказать спасибо, Розалинда, — мягко откликнулся он.

Актеры опять захлопали, и Томас подлил еще шампанского в бокал Стивена. Розалинда отошла, испытывая чувство странного удовлетворения. Она уже не сожалела, что предложила совершить этот обряд. Лучше уж поцелуй на людях, чем никакого поцелуя.

Стивен ощущал боли в животе, поэтому не стал ничего есть и поспешил к себе в комнату, чтобы принять пилюлю. Ему показалось, что шампанское хорошо действует на его пищеварение, поэтому он понемножку пил его весь вечер. Разговоры, которые он туг слышал, никак не походили на светские лондонские беседы. Бен Брейди, к примеру, объяснял, как устраивать взрывы на сцене так, чтобы не спалить театр. Его жена, Нэн, хриплым голосом рассказывала занимательные истории о том, как добродетельные девушки укрощают прожженных повес, хотя сама она утратила девственность еще до того, как Георг Третий лишился американских колонии. Во всей труппе не было ни одного зануды, кроме Эдмунда Честерфилда.

Стивен сел на дубовую кушетку вместе с Томасом и Марией, они развлекали его забавнейшими байками из своей долгой театральной жизни. Он завидовал соединявшему их чувству неразрывной близости, завидовал тому, как естественно сплетаются их руки.

При виде этой любящей пары Стивен испытывал чувство глубокого одиночества. Усилием воли он подавил его.

Жизнь его была отнюдь не такой уж несчастной, у него просто нет права жалеть себя. Посмотрев на свои карманные часы, Томас сказал Брайану:

— Уже полночь, тебе давно пора быть в постели, сынок.

Подавив зевок, мальчик с робкой улыбкой ответил:

— Я еще не перевел урок по-латыни.

— Сделаешь это утром, — сказала Мария. — Постарайся уложиться к полудню. И не забудь про арифметику.

Поцеловав мать, Брайан ушел. — Он изучает латынь? — удивился Стивен.

Томас кивнул:

— Свой греческий я сильно подзабыл, но латынь еще помню. Брайан уже давно читает Цезаря.

— Он получает совсем неплохое образование, — вскинув брови, сказал Стивен.

Польщенный Томас, весело поблескивая глазами, объяснял:

— В Дублине я ходил в колледж святой Троицы. О, я был очень многообещающим юношей. Родители мечтали видеть меня священником или, может быть, адвокатом. — Он покачал головой с притворным сожалением. — Но затем я увидел, как эта красоточка играет Джульетту и не раздумывая положил свое сердце к ее ногам. Естественно, я так и не оправдал надежд своих родителей.

— Не верьте ему, Стивен, — с насмешливостью леди заметила Мария. — Томас и в самом деле прирожденный дворянин, но он вполне мог бы кончить свои дни на виселице. — Она ласково улыбнулась мужу. — Сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы он не попал в какую-нибудь беду. Он ужасно хотел стать актером, поэтому всячески заверял меня на своем ирландском языке в вечной любви. В своем простодушии я даже не подозревала, что ему нужна жена из потомственной театральной семьи, чтобы научить актерскому искусству.

— Она у меня женщина суровая, — печально произнес Томас. — И держит меня под каблуком. Честное слово. — Прежде чем он успел договорить, Мария самым неприличным образом положила руку ему на бедро. Усмехнувшись, он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

Подплыла Джессика.

— Не обращайте внимания на родителей, Стивен, — сказала она весело. — Они не умеют вести себя прилично. Я просто краснею, когда гляжу на них.

Этот обмен ролями между поколениями рассмешил Стивена. Как жаль, что у его родителей не было и девятой доли той привязанности, которая соединяла всех Фицджералдов.

Он вдруг почувствовал сильную изжогу. Имея уже некоторый опыт, он сомневался в том, что она является предвестием приступа боли, но не хотел рисковать.

Допив бокал, он отставил его в сторону.

— День был довольно утомительный. Я иду спать. Он встал и, покачнувшись, едва не упал. Проклятие. Объяснить это выпитым шампанским невозможно: всего-то несколько бокалов. Он приложил руку к сильно разболевшейся голове. Только бы не шлепнуться прямо здесь. В один миг Розалинда оказалась около него.

— Господи, мы совсем забыли, что вчера нас ударило бревном по голове. — Она обхватила рукой его талию. — Я провожу вас. Мне тоже пора спать.

Стивен почти не помнил о своем ушибе, который оказался таким подходящим поводом для ухода. Он попрощался со всеми присутствующими и, поддерживаемый Розалиндой, оставил комнату.

Очутившись в прохладном коридоре, он сразу же испытал чувство облегчения, тем не менее не отказался от помощи Розалинды. Так приятно было чувствовать рядом с собой эту высокую девушку, ее тело. Возле Луизы он всегда ощущал себя настоящим великаном.

Обнявшись, они поднялись по лестнице в комнату Стивена. Розалинда подняла свои темные глаза, полные заботы, и спросила:

— Вы уверены, что с вами все будет в порядке? Он кивнул:

— Просто сильно закружилась голова. Как вы сказали, вчера меня ударило бревном. Но почему то кажется, будто это было давным-давно.

Откинув волосы, она обнажила его зашитую рану.

— Воспаления нет. И всё же… все же вам лучше не уезжать завтра. Подождать, пока голова перестанет кружиться.

Он не преминул воспользоваться представившимся ему поводом:

— Вы правы. Я должен отложить отъезд, хотя бы на один день.

Им пора уже было разойтись, но они продолжали стоять, глядя друг на друга. Она все еще была совсем рядом, теплая, женственная, неотразимо соблазнительная. Ему так хотелось погладить ее шелковистые волосы, поцеловать в полные губы, как он это сделал в предыдущую ночь, когда Розалинда оказалась рядом на кровати…

Не раздумывая он притянул ее к себе и поцеловал. Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. От нее пахло шампанским и какими-то пряностями. Он провел руками по ее крутым бедрам, и в нем жарким пламенем вспыхнуло желание. Этот поцелуи никак не походил на тот, каким они обменялись прилюдно. Просто сводил с ума.

Нет, он не должен так поступать.

Стивен почувствовал, что все плывет у него перед глазами, хотя полученный им накануне ушиб был тут явно ни при чем. В моргающих глазах Розалинды он уловил то же смятение, какое испытывал и сам.

— Простите, — неуверенно проговорил он, смущенный и пристыженный своей невыдержанностью.

— У вас какая-то особая ужасная способность, — сказала Розалинда. — Вы забываете, что я добропорядочная, респектабельная вдова. — Она не спеша убрала руки с его шеи и шагнула назад. — Стыжусь признаться, но мне очень понравился этот поцелуй.

— Мне тоже. У меня такое впечатление, будто вы просто созданы для поцелуев. Как ни одна другая женщина. И все же то, что я не устоял перед искушением, не делает мне чести. — Поколебавшись, он завершил свою мысль: — Вы так прелестны и милы. Вы… до глубины души… трогаете меня.

Она приложила руки к его щекам, ее пальцы слегка скользнули по его скулам.

— У нас с вами какие-то особенные отношения, — сказала она. — Они напоминают собой хрупкий бутон, которому никогда не суждено развернуться в большой яркий цветок. — Она коснулась его губ легчайшим поцелуем. — Никогда-никогда.

Она повернулась и пошла по коридору к своей комнате. В ее покачивающейся фигуре таился какой-то бессознательный вызов. Он проводил ее взглядом, ощущая сильное желание, лишь частично плотское, на самом же деле гораздо более глубокое.

Ему понадобилась вся его воля, чтобы не последовать за ней.

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и стиснул пальцы в кулаки. Быть герцогом — значит быть обреченным на одиночество. В лицо тебе всячески льстят, а за спиной, вероятно, проклинают на чем свет стоит. Если не считать горстки друзей, он всегда чувствовал себя оторванным от всего человечества.

Но вот сегодня вечером, на несколько часов, он сумел слиться с дружеской, исполненной терпимости труппой, которая приняла его таким, каков он есть. Это короткое время он, казалось, нежился под пуховым одеялом, защищавшим его от лютого холода вечности.

Стоя во тьме, он смотрел на бледные занавески, покачиваемые легким ветерком, который струился через открытые окна. До этого вечера он даже не знал, как жаждет простого человеческого общения. Почему же он должен покинуть людей, среди которых чувствует себя счастливее, чем когда бы то ни было прежде?

Если для того чтобы вернуться в аббатство, надо было расстаться только с Розалиндой или только с дружески расположенной к нему труппой, он, пожалуй, смог бы преодолеть свое нежелание. Однако все вместе они оказывали на него опасно сильное воздействие. Именно это отчасти внушало ему мысль об отъезде. В его положении нельзя хотеть слишком многого. Особенно сейчас, когда у него фактически нет будущего.

Пораздумав, он, однако, решил, что у него нет очень уж веской причины торопиться с отъездом. Он чувствует себя еще достаточно хорошо, чтобы скрывать свое состояние. К тому же вряд ли кто-нибудь из труппы хочет, чтобы он уехал, тем более что он приносит кое-какую пользу. Да, он останется еще на несколько дней. Может быть, на неделю.

Придя к этому решению, он испытал такое облегчение, что едва опять не переиграл все карты. Черт возьми, имеет же обреченный человек право хоть на какие-то удовольствия! Выработанное всей его жизнью самообладание поможет ему не допускать ничего дурного в отношении Розалинды. Не пить больше шампанского и не оставаться с ней наедине.

Вновь в мире с собой, он разделся впотьмах и нырнул под одеяло. Но когда откинулся на подушки, то вдруг с необыкновенной отчетливостью вспомнил, как держал девушку в своих объятиях. Он перекатился на бок, ощущая в душе зияющую пустоту. Будь она проклята, эта болезнь, которая заставляет видеть все в черном свете.

Он закрыл глаза, хорошо сознавая, что поступил не очень-то хорошо. Пожалуй, не стоило ее целовать, но он знал, что донесет воспоминание об этом поцелуе до последнего, не такого уж далекого, дня своей жизни.

Глава 7

Джордж Блэкмер вышел из своего фаэтона и поднялся по массивным каменным ступеням Ашбертонского аббатства.

После того как на его стук дверь открылась, он сказал:

— Доложите герцогу о моем прибытии. Обычно каменное лицо дворецкого Оуэнза странно дрогнуло.

— Его милость… в отсутствии Блэкмер снял перчатки.

— Послушайте, я же врач герцога, а не какой-нибудь назойливый посетитель. Он непременно захочет меня видеть.

После некоторого колебания Оуэнз наконец сказал:

— Герцога нет в его резиденции. Он уехал один, никому ничего не сказал о своих планах. Я… мы все несколько обеспокоены.

Брови Блэкмера вопросительно изогнулись.

— Один? Дворецкий кивнул.

— Ускакал на лошади, даже не взяв с собой своего лакея. Сразу же после вашего последнего посещения.

— За эти две недели он не прислал даже какой-нибудь записки? — недоверчиво спросил Блэкмер.

— Нет.

— Вы никому не сообщили о столь продолжительном отсутствии герцога?

— А кому мы должны сообщить? Его светлость имеет полное право ехать куда захочет. Вот только, — Оуэнз сглотнул, — он никогда не вел себя так необычно.

Поступок и в самом деле необычный. Блэкмер наблюдал за Стивеном вот уже много лет и был уверен, что тот никогда еще не совершал ничего столь непредсказуемого. Хотя, несомненно, смертный приговор может нарушить душевное равновесие любого человека.

— Если он вернется или вы узнаете какие-нибудь новости о нем, немедленно мне сообщите, — сдержанно сказал он. — Я должен это знать.

Блэкмер оставил аббатство, бормоча себе под нос какие-то ругательства. Его проклятый пациент может быть в любом уголке Англии. И один только Бог знает, что с ним происходит. Чувствует он себя, вероятно, достаточно сносно, но его самочувствие может в любой миг измениться.

Доехав до дома, Блэкмер удалился в свой кабинет и стал там расхаживать взад и вперед, ломая голову, что же ему делать. Обслуживающий персонал Ашбертона, по-видимому, не захочет делать ничего, что могло бы не понравиться их хозяину, и все же надо что-то предпринять. Ведь только он один знает, чем объясняется внезапный отъезд герцога.

Логичнее всего было бы написать брату Ашбертона, живущему в Уэльсе. Кстати, вполне вероятно, что герцог находится именно там, ищет сочувствия и готовит брата к вступлению в права наследника. Блэкмер был лишь поверхностно знаком с лордом Майклом Кеньоном, но и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться: Майкл — человек очень суровый, иметь с ним дело опасно; если его предупредить, неизвестно, что он предпримет. Возможно, обрадуется, узнав, что скоро станет наследником. Но может случиться и так, что он гневно обрушится на непрошеного вестника, то бить на самого герцогского врача. Возможно, он даже… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Но никакого выбора не было. Еще раз выругавшись, доктор уселся за письменный стол и, тщательно подбирая каждое слово, написал письмо лорду Майклу Кеньону.

Глава 8

Внимательно осмотрев копошащихся в небольшом театре людей, Розалинда наконец увидела Стивена.

— Стивен, не поможете мне перенести эти декорации?

— С удовольствием. — Подойдя к Розалинде, он поднял ложное окно с пола. — Куда его поставить?

— Сюда, пожалуйста. Как раз на то место, где спит Алоизий. Он обычно устраивается там, где всем будет мешать.

Розалинда с незаметной улыбкой наблюдала, как Стивен уговаривает овчарку покинуть нагретое место. Она вдруг припомнила арабскую поговорку: «Если верблюд сунул нос в шатер, скоро он окажется там весь». Конечно, не очень-то тактично сравнивать аристократический нос Стивена с носом верблюда, однако всего за одну неделю он оказался полноправным членом труппы Фицджералда. Он помогал устанавливать декорации, а это была довольно тяжелая работа, правил фургоном, когда они переезжали, исполнял мелкие эпизодические роли и учил Брайана латыни, когда Томас был слишком занят.

Голова его полностью зажила, поэтому Розалинда решила, что он остался только потому, что ему нравится их жизнь. Во всяком случае, его настроение за это время заметно улучшилось.

Она часто с жгучим томлением вспоминала о том необыкновенном поцелуе, которым они обменялись. Но по молчаливому уговору они избегали оставаться наедине. Однако их неудержимо тянуло друг к другу, и, прислушиваясь к оживленным разговорам, которые вели между собой члены труппы, оба старательно подавляли взаимное физическое влечение.

Когда он выполнил все, что ему поручили, она не могла не задуматься: надолго ли еще он останется. Но спросить не решилась. Испытывала суеверный страх, что открытый разговор на эту тему может побудить его вернуться к обычной для него жизни. Конечно, этот день настанет и, вероятно, довольно скоро. Но сама она не станет торопить события.

— Требуется ли сделать что-нибудь еще, мадам распорядитель?

Она внимательно оглядела все кругом, включая скамьи, лампы освещения и декорации.

— Как будто бы все в порядке. Это одна из тех постановок, к которым легче всего подготовиться. Он потрепал Алоизия за уши.

— И что сегодня идет?

— «Изабелла, или Роковая женитьба». Это необыкновенно волнующая трагедия о преданном простодушии и жестокой смерти. — Розалинда рассмеялась. — Одна из лучших ролей моей матери, она заставляет всех женщин рыдать от сострадания. Впервые в роли Изабеллы я увидела ее здесь, в Уиткоме. Мне было тогда лет пять, и я с криком выбежала на сцепу, потому что думала, будто она и в самом деле умирает. Публика была в восторге. По общему требованию мы всегда играем здесь «Изабеллу».

— Вы рассказываете это как анекдотический случай, — сказал он, подняв темные брови. — Но я представляю себе, что чувствовала бедная маленькая девочка.

Она вдруг замерла: его слова вновь пробудили испытанное тогда волнение. Похолодев, она положила руку на грудь и на какой-то миг вернулась в прошлое. Вот ее любимая приемная мать лежит на смертном ложе, а она… она чувствует невыразимую боль и ужас.

Стивен, встревоженный видом Розалинды, схватил ее за руку.

— Что с вами?

Возращенная этими словами к действительности, она принужденно рассмеялась.

— Странно. Я как будто заново пережила все случившееся. Глупо, не правда ли?

— Совсем нет, — спокойно проговорил он. — Вы потеряли свою родную мать. Представляю себе, какой ужас вы должны были испытать, представив себе, что и ваша приемная мать умерла. Впечатление, вероятно, было такое, будто наступил конец света.

— Для меня это и в самом деле был конец света. — В глубине ее души зашевелилось что-то ужасное, темное. Смерть матери. Конец света.

Вздрогнув, она отмела так и не облекшуюся в определенную оболочку мысль. Место ей среди теней, а не на свету. Странно, что Стивен в отличие от нее сразу же заметил связь между двумя событиями. Впрочем, это легко объяснимо: просто она старалась не вспоминать о своей жизни до того, как ее удочерили Фицджералды.

Он ласково пожал ее руку.

— Вы никогда не пытались вспомнить, как выглядела ваша родная мать?

— Иногда пыталась. Без всякого успеха. Но Мария говорит, что моя мать, по всей видимости, была достойной женщиной: для маленькой девочки у меня были очень хорошие манеры. — Взволнованная этим разговором, Розалинда оглядела театр. — Странно, что нет Эдмунда. Мы должны были с ним порепетировать, потому что давно не играли эту пьесу.

Чувствуя, что его собеседница хочет переменить разговор, Стивен убрал руку.

— Как она называется?

— «Неверный возлюбленный». Это глуповатый фарс, который разыгрывается в спальне. Приятная перемена после мелодрамы «Изабелла». — Увидев, что отец беспокойно расхаживает перед входом в театр, она нахмурилась. — Папа недоволен отсутствием Эдмунда.

Через миг-другой Томас хлопнул пачкой бумаг по ладони, резко повернулся и подошел к сцене.

— Стивен, я хочу, чтобы вы сыграли роль подлого любовника в дополнительной пьесе. Вам почти не придется ничего говорить: надо только при низменном характере соблюдать благородный вид и еще по ошибке переспать с другой женщиной.

— Простите, я не расслышал? — удивленно произнес Стивен.

Розалинда рассмеялась. Выражение его лица показалось ей очень забавным.

— Вы будете играть роль Клаудио, погрязшего в пороках герцога; он испытывает сильное вожделение к Аннабель, добропорядочной девушке, которую сыграет Джессика. Вы пригрозите, что казните ее отца, если она откажется отдаться ему. В конце концов Аннабель согласится удовлетворить его похоть, однако, отговариваясь своей девической стыдливостью, поставит условие, чтобы все происходило в полной тьме. Она и ее возлюбленный — Антон, его будет играть Уил Ландерс, хитроумно попросят свою более сговорчивую подругу, то есть меня, занять место Аннабель. Я любовница, покинутая герцогом, но все еще его любящая, поэтому соглашусь принять участие в этом заговоре.

Он вскинул брови.

— Судя по всему, я могу снискать себе кое-какую славу, играя герцогов.

— У вас вид настоящего герцога, — одновременно заявили Розалинда и Томас. Все трое тут же переглянулись и расхохотались.

— Видимо, я обречен быть герцогом, — с кислым видом сказал Стивен. — Что у вас в руках, экземпляр пьесы?

Томас вручил ему текст.

— Диалоги здесь не слишком остроумные, поэтому, если забыли слова, можете импровизировать. Главное — играть свободно. Возвышаться над жизнью. Держать себя надменно, но без вульгарности.

Кивнув, Стивен стал внимательно читать свою роль, тем временем Томас собрал других участников фарса. Когда они подготовились к репетиции, Стивен успел запомнить весь диалог, хотя и не всегда слово в слово, но достаточно хорошо, чтобы сыграть свою роль. Главное было выглядеть высокомерным и властным, а это давалось ему с устрашающей легкостью. Насмешливо прохаживаясь по поводу Джессики, он проявил и неожиданно комический талант. Джессика в роли Аннабель то и дело взрывалась вспышками гнева.

Репетиция проходила достаточно гладко, Томас останавливал ее всего несколько раз, чтобы дать какое-нибудь режиссерское указание. Розалинда так увлеклась, что совсем забыла об опасностях, с которыми сопряжена была сцена подмены одной девушки другой. Но вот Стивен на цыпочках вошел в некое подобие беседки и тихо позвал:

— Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

— Здесь, Клаудио, здесь, — пропела Розалинда. Она уже собиралась кинуться к нему в объятия, как вдруг со всей ясностью осознала, что это не Эдмунд, а Стивен. С Эдмундом поцелуй был чисто игровым, но со Стивеном…

Он, видимо, почувствовал то же самое, ибо остановился в ярде от нее, и похотливое чувство, выражавшееся па его лице, сменилось смятением.

— Чего вы ждете? — нетерпеливо окрикнул его Томас. — Целуйте же ее!

Глубоко вздохнув, Стивен перестал играть похотливого соблазнителя.

— Мне еще никогда не приходилось целовать прилюдно женщину, да еще в присутствии ее отца. Даже в театре. Надеюсь, у вас под рукой нет кнута.

Томас рассмеялся:

— Честно сказать, я как-то не подумал об этом, но могу понять ваши опасения.

Он повернулся и поманил к себе жену, которая, сидя на одной из задних скамей, болтала с актрисами.

— Поди сюда, моя любовь. Мы покажем этому молодому человеку, как это делается.

— Лечу, мой герой, — возгласила Мария. Когда мать забралась на сцену, Розалинда слегка отодвинулась, плохо отдавая себе отчет, смеется ли она в глубине души или встревожена. Было бы весьма неловко, если бы их со Стивеном вдруг охватило на сцене сильное физическое влечение. Впрочем, ситуация складывалась столь же комичная, как и та пьеса, которую они репетировали.

Дождавшись, пока Мария подойдет ближе, Томас громко позвал:

— Где ты, моя дорогая, моя нежная голубка?

— Здесь, Клаудио. — Мария кинулась в его объятия. — Здесь! Здесь!

Последовал затяжной, истинно драматический поцелуй, который время от времени прерывался репликами Клаудио Он говорил о красоте возлюбленной, говорил, будто у него такое чувство, что он знал ее всегда, а это означает, что Небеса благословляют их соединение. Мария подыгрывала ему так блистательно, что присутствующие не могли удержаться от хохота.

Когда показ был окончен, Джессика сказала громким, на весь зал, шепотом:

— Родители опять взялись за старое.

Когда общее веселье улеглось, наступила очередь Розалинды и Стивена показать, на что они способны. Когда они оказались совсем рядом, она подмигнула ему и прошептала:

— Выбора у нас нет. Почему бы нам не получить удовольствие от того, что нам все равно придется сделать.

Его глаза насмешливо засветились. Он схватил Розалинду и с неожиданной пылкостью перегнул ее через руку. Она инстинктивно схватилась за него, едва не забыв, что играет комедию. Но, оправившись от первоначального смятения, стала испытывать жгучее удовольствие в его объятиях. Перед публикой не произойдет ничего такого, что ей не стоило бы видеть. Сцена разыгрывается почти в полной тьме, поэтому как актриса она чувствовала себя вправе гладить руками его широкие плечи, тугие мускулы. Она смотрела в туманную глубь его серо-зеленых глаз, любовалась его строгими, красивыми чертами. Касалась его губ кончиками пальцев, как часто делают женщины в темноте.

Затем глубоким грудным голосом сказала:

— Ты даже не можешь себе вообразить, как я ждала этого момента, любимый.

— Я так мечтал о тебе, моя голубка, — ответил он. Его глаза горели желанием. — Я так тосковал по тебе в одиноком молчании ночи.

Его голос прозвучал с таким сильным чувством, что ее сердце сжалось. Ах, если бы он и в самом деле говорил искренне, что думает.

Продолжая вести с ней цветистый диалог, Стивен медленно поднял ее, а сам встал так, чтобы собравшиеся могли хорошо видеть ее лицо. Если бы играл Эдмунд, вдруг подумала Розалинда, он непременно показывал бы всем свой благородный профиль, а ее держал бы спиной к публике. Но Стивен был лишен актерской жажды славы.

Она нежно потерлась о его лицо щекой, плохо понимая, играет ли роль или хочет выразить свои искренние чувства.

— Обещай, что никогда не забудешь меня, мой любимый.

— Как я могу позабыть такую нежность, такой огонь? — Он поцеловал ее. Губы у него были теплые и властно требовали ответа.

— Отпусти эту женщину, подлый негодяй! — вдруг проревел Томас.

Розалинда и Стивен отпрянули друг от друга, словно на них вылили ведро ледяной воды. Это получилось совершенно естественно. Розалинда почувствовала, что ее партнер весь напрягся, затем расслабился, когда на сцену вышел Томас, сопровождаемый двумя слугами с факелами.

— Это архиепископ! — в мнимом ужасе воскликнул Стивен.

Разглядев при свете факелов стоявшую рядом с ним женщину, он отшатнулся, как если бы перед ним оказалась ядовитая змея.

— Это ты, Этель? Как ты посмел обмануть меня, Троллоп? Что ты сделал с моей обожаемой Аннабель?

При этих словах, рука об руку, появились Джессика и Уилл Ландерс. Вид у них был сияющий. Архиепископ громовым голосом заявил, что только что обвенчал эту молодую пару.

Что до погрязшего в пороках герцога, то он, архиепископ, лишает его титула и отдает на суд церкви.

Упав на колени перед Томасом, Розалинда в отчаянном жесте подняла сплетенные вместе руки.

— Ваше преосвященство! Пожалуйста, пощадите моего возлюбленного. Да, верно, он согрешил. Но его сердце отнюдь не источено пороком. Просто его испортили богатство и власть.

Эта последняя фраза всегда вызывала смех у публики. Многие из них были бы не прочь обладать большим богатством и властью. А уж Бог с ней, с испорченностью. Затем Розалинда повернулась к беспечному соблазнителю.

— Не в моих силах заставить тебя полюбить меня. Только скажи, дражайший герцог, ведь мои поцелуи казались тебе сладкими, когда ты принимал меня за другую?

Стивен драматически возвел глаза к небесам. После долгой, исполненной напряжения паузы он хрипло сказал:

— Они и в самом деле были сладкими, дорогая Этель.

Он взял ее за руку и поднял на ноги. Его лицо выражало искреннее раскаяние.

— Прости, моя верная подруга, что я был так несправедлив к тебе. Вспоминай обо мне после того, как я приму заслуженную мною жестокую кару.

Тут он поцеловал ей руку, очень удачная актерская находка, по крайней мере в глазах Розалинды. Все ее тело затрепетало.

Удовлетворенный раскаянием герцога, архиепископ тут же даровал ему прощение и обвенчал с Этель. Джессика собиралась уже спеть шутливую заключительную песенку, когда кто-то громко выругался на весь театр:

— Что за дьявольщина!

Только что вошедший Эдмунд Честерфилд устремился к сцене.

— Как вы посмели отдать мою роль этому… этому жалкому дилетанту? — И он вонзил в Стивена злобный взгляд.

Томас сухо сказал:

— В театре принято закреплять за актерами их роли, но только в том случае, если они безукоризненно выполняют свои обязанности. А вы слишком часто пропускаете репетиции.

Розалинда подумала, что, если бы Эдмунд извинился за свое опоздание, ее отец, вероятно, простил бы его. Однако молодой человек не счел нужным сдерживать свою ярость.

— Вы… вы жалкий старый тиран! — взорвался он. — Вы с трудом помните роли, вот и устраиваете эти свои репетиции, чтобы поиздеваться над более талантливыми актерами. Я знаю, вы завидуете мне, потому что сами неудачник, которому пришлось завести собственную труппу, чтобы не остаться совсем без работы.

Томас и Мария побледнели, другие члены труппы ахнули, а Джессика устремила на наглеца поистине убийственный взгляд. Розалинда машинально сделала шаг по направлению к отцу, зная, что он не останется нечувствительным к таким злобным нападкам.

И тут Стивен сказал ледяным тоном:

— Вы ведете себя как щенок, не прошедший надлежащей дрессировки, Честерфилд. Томас Фицджералд, бесспорно, один из лучших актеров Англии. Вы можете оспаривать его авторитет, но не можете отрицать талант, если, конечно, в вашей душе сохранилась хоть капля честности.

На этот раз побледнел Эдмунд.

— Ты-то чего суешь нос, куда тебя не просят? Да еще распушил хвост, точно павлин. Я хорошо видел, как ты втерся в нашу труппу. Да только напрасно все это, потому что актер из тебя никудышный. И перестань увиваться вокруг Джессики, пустое это дело. Она и близко не сядет с таким старым козлом, как ты.

Розалинда сжала кулачки, готовая напасть на обидчика отца и своего нового друга. Как смеет Эдмунд нести такую подлую чушь!

Однако Стивен, лишенный актерского темперамента, казалось, воспринял эти оскорбления совершенно спокойно. Он даже слегка улыбнулся.

— По поводу своей игры, мистер Честерфилд, я слышал не очень-то лестные отзывы людей компетентных. Поэтому, чтобы вы ни сказали, вам не удастся задеть меня. У меня нет никакого желания быть актером. Что до вашего вульгарного обвинения, будто бы я увиваюсь вокруг Джессики, то это сущая неправда. — Тут он метнул быстрый иронический взгляд на Розалинду. — И, конечно, я старею. Как и все мы. — И, скривив рот, он добавил: — Это еще не самое худшее.

Но Эдмунд уже закусил удила.

— Хватит с меня, — не сказал, а выплюнул он. — Я ухожу. Директор Королевского театра в Бате просто умолял меня, чтобы я вступил в его труппу, но я имел глупость из чувства лояльности остаться с этой кучкой бездарных бродяг. — Он резко повернулся и пошел прочь. — Будьте вы все прокляты! — прокричал он надтреснутым голосом.

Воцарившееся молчание нарушил Стивен.

— Нельзя отрицать, — сухо сказал он, — что он все же научился прилично уходить со сцены.

Все дружно прыснули, и обстановка сразу же разрядилась. Эдмунд, оглянувшись, бросил на всех последний яростный взгляд и вылетел из театра.

Дождавшись, пока стихнет смех, Томас сказал:

— Бог свидетель, я расстаюсь с ним без особого сожаления. Парень не лишен таланта, но слишком недисциплинирован.

— К тому же смахивает на щенка, который нуждается в дрессировке, — поспешила заметить Джессика.

Томас вздохнул. Отсмеявшись, он вернулся к обычным заботам театрального директора.

— И все же он ушел не вовремя. — Несколько мгновений он, наморщив лоб, размышлял. Затем быстро взглянул на Стивена. — Я хотел бы с вами встретиться в таверне при гостинице.

Несколько насторожившись, Стивен согласился, и оба они ушли из театра. Розалинда проводила их хмурым взглядом, стараясь догадаться, о чем может говорить ее отец со Стивеном.

Глава 9

День шестьдесят девятый

Томас Фицджералд взял с собой дымящиеся кружки эля и направился в укромный уголок бара. В это дневное время гостиница бывала безлюдна, и можно с уверенностью предполагать, что тут их никто не потревожит.

Хотя живот у Стивена и побаливал, он все же привычно посасывал эль, раздумывая, что хочет сказать ему Томас. Может быть, выразит свое недовольство тем, что уж слишком горячо он обнимал его дочь на репетиции? Сжимая в объятиях необыкновенно желанную женщину, он старался чувствовать себя прежде всего актером, а потом уже мужчиной, однако не мог не сознавать, что это ему не вполне удается.

Торопясь избавить себя от заслуженной критики, он сказала:

— Извините, что я был не слишком любезен с Честерфилдом. Разговаривай я с ним помягче, возможно он успокоился бы и попросил прощения.

— Сомневаюсь, — Томас пожал плечами. — Говоря начистоту, я уже несколько раз подумывал, не уволить ли его. Получив от меня работу, сначала он был благодарен, но потом, видимо, решил, что ему сам черт не брат. Надо полагать, молочницы вскружили ему голову своим обожанием. — Актер тряхнул своей львиной гривой. — Но все же он соблюдал контракт. Не так-то легко найти замену в самый разгар театрального сезона, поэтому я хотел продержать его до конца года. Теперь мне надо подыскивать кого-нибудь другого.

— А до этого времени вам предстоит как-то обходиться без него?

— К сожалению, это повлекло бы за собой значительные трудности. Пришлось бы проводить больше репетиций; чаще менять реквизит и костюмы. — Помолчав, пожилой человек вкрадчиво сказал: — Все очень упростилось бы, займи вы место Честерфилда.

Стивен поперхнулся элем:

— Вы просто шутите?

— Ничуть. — Актер сделал широкий, размашистый жест. — Я знаю, что вы не питаете той страстной любви к театру, которая необходима актеру, чтобы он преуспел, но вы очень неплохо справляетесь со вторыми ролями и с ролями характерными. Никогда не теряетесь, очень быстро учитесь своему делу, это, заметьте, в наших обстоятельствах очень важно, а ваш голос обладает большой силой и диапазоном. Он почти так же хорош, как мой. Среди любителей такой голос встречается крайне редко.

Это неудивительно, подумал Стивен, есть много общего между исполнителем актерской роли и выступлением в палате лордов. Но ведь сезон может продолжаться еще много месяцев. Один Бог знает, сколько он еще продержится. За три недели, что прошли с тех пор как доктор Блэкмер поставил свой диагноз, он заметил небольшое, но достаточно ощутимое ухудшение.

— Извините, но, увы, я не могу принять ваше лестное предложение.

Томас вздохнул.

— Зная, что вы джентльмен, я, честно сказать, и не думал, что вы согласитесь. Но вам как будто бы нравится быть среди нас, поэтому я все же решил спросить. У вас есть одно большое преимущество — отсутствие этого проклятого актерского темперамента.

Стивен улыбнулся:

— Откуда же взяться проклятому темпераменту, если я не актер?

Томас усмехнулся, но тут же перешел на серьезный тон.

— Я знаю, что прошу вас о большом одолжении, но все же не могли бы вы заменить Честерфилда хотя бы до тех пор, пока я не подыщу ему замену? Думаю, на это уйдет не так уж много времени. Кстати, я получил письмо от друга из Северной Англии, он очень тепло отзывается о молодом актере по имени Саймон Кент, которому крайне нужна работа. Бейтс утверждает, что этот малый очень одарен и находится сейчас в трудном положении. Я сегодня же напишу и предложу ему работу до конца сезона. Но до его прибытия мне придется как-то изворачиваться. Вы знаете, как трудно с людьми в труппе. Отсутствие даже одного человека сразу же ощущается.

Стивен кивнул. Вот почему пригодились даже его скромные способности. По иронии судьбы Томас предлагал Стивену то самое оправдание, в котором он нуждался. Итак, домой он может пока не возвращаться, ибо должен, да, именно должен, помочь друзьям.

— Недели через две мне надо уехать, но до тех пор я буду с радостью вам помогать.

— Хорошо, хорошо. — Томас, весь сияя, осушил кружку с элем. — Только не соблазните мою дочь. Стивен оцепенел.

— Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я увиваюсь вокруг Джессики.

— Конечно, нет. Все, у кого глаза не на затылке, видят, что вы увлечены Розалиндой. Что и говорить, вкус у вас неплохой. Каждый может оценить по достоинству красоту Марии или Джессики, и только человек более наблюдательный сумеет заметить, что Розалинда так же хороша, как моя жена и дочь. — По его лицу расползлась сардоническая улыбка. — Я должен поблагодарить вас за сдержанность. Конечно, моя маленькая Роза — женщина взрослая, но ее сердце было уже однажды разбито. Такое вполне может повториться.

«Спасибо, хоть мне приписывают сдержанность, — поморщился Стивен. — Любопытно, что успели заметить Томас и его жена».

— Поверьте, у меня нет ни малейшего желания как-то обидеть Розалинду. Мы оба сознаем, что нам следует избегать сколько-нибудь глубокой привязанности.

— Потому что приемная дочь бродячих актеров не заслуживает внимания джентльмена?

Стивен почувствовал, что он на грани срыва.

Вопрос был вполне обоснованный, потому что многие аристократы и в самом деле считали актрис соблазнительно легкой добычей. Как будто словом «актриса» можно хоть как-то описать такую женщину, как Розалинда.

— Вы же джентльмен, однако женились на обычной актрисе Марии.

— Слово «обычная» никак не подходит к Марии, — возразил Томас. Тут он запнулся, поняв, что его поймали на слове. — Извините. Я поступил не слишком тактично, высказав предположение, что вы заурядный лондонский повеса. Отцовские чувства не всегда поддаются объяснению.

«Пожалуй, пребывание в вольной актерской среде не очень хорошо на мне сказывается», — подумал Стивен, задавая вопрос, который ему явно не стоило задавать:

— Испытываете ли вы сколько-нибудь разные чувства по отношению к своей приемной дочери и родным детям?

— Когда девочка выросла у вас на глазах, когда вы слышали, как она смеется и плачет по ночам, кто бы ни был ее отец — она ваша дочь. Может быть, мы даже относились к ней с большей заботой, потому что она была такой крошкой. — Пользуясь несколькими каплями пролитого эля, Томас нарисовал тюдорскую розу. — Да еще и такой славненькой. Розалинда была совершенно необычным, до странности необычным ребенком. Иногда я даже думаю, что, если бы мы ее не приютили. Господь не даровал бы нам Джессику и Брайана. И это было бы большой трагедией. А ведь мужчина становится мужчиной, только когда воспитывает ребенка. — Он смущенно замолчал, затем прибавил: — Вы же знаете, мы, ирландцы, народ сентиментальным.

Стивен поднял кружку и произнес тост-экспромт:

— Возможно, но то, что вы с Марией нашли Розалинду, было для нее истинным благословением. — В его голосе появились печальные нотки. — Я только жалею, что между нами не могут быть более… прочные отношения.

— Стало быть, вы женаты, — с шумным выдохом проговорил Томас. — Честно сказать, так я и подозревал. Не забывайте об этом.

Пусть уж лучше думает, что он женат, чем узнает истинную правду.

— Поверьте, я не забуду, каково мое положение. Хотя они обо всем и договорились, Стивен не спешил уходить. Он впервые разговаривал с Фицджералдом достаточно долго, и это доставляло ему удовольствие. Он жестом велел хозяину наполнить пустую кружку своего собеседника, а затем спросил:

— Вы думаете, что Честерфилд в самом деле получил предложение от Королевского театра? Ведь это один из лучших английских театров.

Томас пожал плечами.

— Если они и приглашали его, то разве что на второстепенные роли. А ведь у меня он играл первые. Но скорее всего он солгал. В конце концов, в основе жизни каждого профессионального актера лежит не что иное, как ложь. Неудивительно, что на всех актеров смотрят с подозрением.

Джентльмен, решившийся стать актером, совершает резкую перемену в своей жизни. Какие мотивы, любопытно, могли руководить Томасом?

— Вы сказали, что в университете вас считали способным малым? Вы никогда не сожалели, что пожертвовали всем. выбрав актерскую стезю?

— Никогда, — не раздумывая ответил его пожилой собеседник. — Но я сожалею, что из-за меня пострадала Мария. Она могла бы стать одной из величайших трагических актрис. Как Сара Сиддонс. Выйдя за меня замуж, она закрыла себе дорогу в большие театры, ибо я органически неспособен уживаться с директорами театров, которые все, как один, идиоты и олухи. — Он усмехнулся, как бы издеваясь над самим собой. — Все, за исключением, естественно, меня.

Слегка улыбнувшись, Стивен покачал головой:

— Вы ничуть не уступаете ей талантом. Вы когда-нибудь пытались пойти на компромисс, чтобы достичь заслуженной славы?

Томас вздохнул:

— Пару раз пытался. Но через несколько дней неизменно оказывался на ножах со своим нанимателем. Возможно, не будь мой отец таким тираном, я был бы, вероятно, поуступчивее с театральными директорами. С другой стороны, будь он человеком разумным, я бы не оказался на сцене и не был бы лишен наследства, как это произошло.

В нескольких словах актер поведал о себе очень многое. Будучи и сам сыном отца-тирана, Стивен очень хорошо понимал, какую силу сопротивления это нередко вырабатывает. Но он выбрал путь покорности и отчуждения, а не открытого мятежа. Следует ли полагать, что он оказался благоразумнее Томаса или, может быть, просто проявил большую глупость? Если бы он чувствовал в себе актерское призвание, решился бы он убежать из дома, чтобы поступить в театр? Или несметные богатства и свойственное Ашбертонам чувство долга навсегда удержали бы его в заложниках?

На последний вопрос можно, пожалуй, со всей определенностью ответить да, ибо чувство долга, чувство ответственности прививалось ему с самого рождения. Но теперь он сильно раскаивался, что видел перед собой в жизни лишь одну-единственную цель, не видя миллиарда возможных других. Его брат, восстав, обрел собственную дорогу к счастью. У самого же Стивена не хватало смелости, силы воображения, чтобы понять, что у него есть возможность выбора. Может быть, приложив достаточно усилий, он смог бы сбалансировать чувство долга с какими-то своими интересами.

Но вот он умирает, и сознание исполненного долга — что-то вроде жидкой кашицы, если сравнить ее с тем пышным пиршеством, каким изо дня в день является жизнь Фицджералда. Он отхлебнул еще эля и вдруг ощутил вкус золы. Показалось, или так оно и есть на самом деле?

— Нелегко, верно, было организовать собственную труппу. Но вы смогли достичь очень редкой степени свободы.

— Да. — Глаза Томаса похолодели, он усмехнулся. — Я так мечтал о своем театре где-нибудь в Бристоле или Бирмингеме. Удобный дом, достаточно денег, чтобы обеспечить жене и детям хоть какие-то радости жизни. Я мог бы испытать все свои теории о реалистической манере игры, об исторических костюмах… — Его голос пресекся. — Но у меня никогда не было достаточно денег для этого, а еще лет через десять я стану слишком стар, чтобы сыграть какую-нибудь великую роль, кроме короля Лира. Как сказал Эдмунд, я стану жалкой развалиной и, сидя у камина, буду вспоминать обо всех своих неудачах.

Его лицо выражало такое типично театральное горе, что Стивен невольно рассмеялся:

— Вы сильно преувеличиваете. Такая уж у вас, правда, профессия.

Томас улыбнулся:

— Ирландцы очень любят жалеть себя. Я ведь прожил хорошую жизнь, играл замечательные роли, радовал своей игрой многих людей, и все это время рядом со мной — самая чудесная женщина на свете. Многие из моих учеников с успехом играют теперь в знаменитых театрах, значит, мои методы обучения не так уж плохи. К тому же у меня трое детей, которыми любой вполне мог бы гордиться. Так что памятник, можно считать, я себе воздвиг.

Боль острым ножом пронзила внутренности Стивена. Если считать, что дети — наше лучшее наследие, то он и тут потерпел неудачу. Конечно, он мог взять приемного ребенка, но это даже не пришло ему в голову, потому что только его собственный сын мог унаследовать Ашбертон, а он больше думал о будущем поместья, чем о состоянии своей души. А теперь уже слишком поздно. Он спокойно сказал:

— Вы оставляете после себя наследство, которым можно справедливо гордиться. — И поднялся на ноги, опасаясь, что, подобно ирландцу, может преисполниться самосострадания. — Надо пойти в театр, посмотреть на этот чертов герцогский костюм.

Томас допил кружку. Заметив, что Стивен не справился со своей порцией, осушил и его кружку.

— Жалко оставлять столько эля, — объяснил он. — Иду писать мистеру Саймону Кенту. Надеюсь, он окажется хотя бы вполовину хорош, как его расписывает мой друг Бейтс.

Кивнув, Стивен вышел из гостиницы. Но хотел он взглянуть не на свой костюм, а на Розалинду. Только ее солнечное тепло, доброта могли бы улучшить его хмурое настроение.

Идя по главной улице к театру, он не позволял себе думать, как страстно хочет ее видеть. И не только видеть.

После того как репетиция закончилась и все было приготовлено к спектаклю, Розалинда вышла из театра.

Она уже закрывала дверь, когда появился Стивен. Он шел своими большими свободными шагами. Господи, до чего же он хорош — широкие плечи, волосы, пламенеющие на солнце. Но он сильно исхудал за две недели, что прошли со дня спасения Брайана. Резко обозначились скулы. Должно быть, они перегружают его работой.

А может быть, она просто стала смотреть на него более внимательно? Она широко улыбнулась, надеясь в глубине души, что не выглядит запыленной и растрепанной, как обычно. Но что поделаешь, такая уж у нее работа.

Стивен остановился прямо перед ней. Его откровенно восхищенный взгляд говорил, что, если она и припорошена пылью, он этого не замечает.

— Когда вы улыбаетесь, Розалинда, кажется, будто восходит солнце, — сказал он. — Вы, должно быть, не впервые слышите этот комплимент.

Она улыбнулась, чувствуя себя польщенной, хотя, естественно, и не придала большого значения его словам.

— Общение с актерами придает вашему языку образность, мистер Аш. О чем с вами говорил папа? Стивен низко, по-театральному поклонился.

— Вы видите перед собой, мадам Калибан, новоиспеченного члена вашей труппы. Он будет работать с вами по крайней мере до тех пор, пока ему не подыщут замену. Ваш отец хочет нанять кого-то по рекомендации своего друга.

— Замечательно. — «Стало быть, Стивен побудет с нами еще неделю-другую». — Вы очень быстро разучиваете диалоги и великолепно справитесь.

— Я хотел выбрать себе костюм для вечернего представления. Неужели мне придется перебрать весь ваш гардероб, чтобы найти нужный?

Она знала ответ, но все же несколько мгновений помолчала, с удовольствием разглядывая его ладное тело.

— Вы наденете ту же мантию, в которой играли Тезея. Для человека такого высокого роста, как вы, у нас почти ничего нет, и этот костюм единственный достаточно нарядный для герцога Клаудио.

— О, — разочарованно вздохнул он.

И она тоже была разочарована, ибо это означало, что им не придется вместе искать костюм. Но неужели, чтобы побыть вместе, им нужен какой-то особый предлог? Они люди взрослые и вполне могут общаться друг с другом без каких-либо трудностей. Наверное, могут.

— Вы не хотели бы погулять со мной? — выпалила она. — Когда я приезжаю в Уитком, то обычно гуляю по дорожке вдоль реки.

Взглянув на нее с теплой улыбкой, он предложил ей руку.

— Очень заманчивое предложение.

Когда они направились к реке, он сказал:

— Возможно, ваша улыбка и не вполне напоминает восход, но в самой вашей природе есть что-то солнечное.

— По-моему, это вполне естественно. Я женщина удачливая и счастливая. У меня прекрасная семья, очень интересная работа. — Она усмехнулась. — Приятно к тому же сознавать, что, если бы не мои организаторские способности, наша труппа уже давно оказалась бы в бедственном положении.

— Но ведь на основе своей жизни вы вполне могли бы написать трагедию, — сказал он. — Вы сирота, подобранная странствующими людьми, которым приходится вести упорную борьбу за существование. Очень рано овдовели. Вынуждены участвовать в общем семейном деле. У вас весьма неопределенное будущее.

Она звонко рассмеялась:

— Возможно, вы и правы, но тут у меня есть своя версия. Не у меня одной неопределенное будущее, почему же я непременно должна выступать в роли трагической героини? Это не слишком-то благодарная роль.

— Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, какое это счастье — родиться веселой и доброй, всегда быть в хорошем расположении духа. И какое это несчастье — быть от рождения мрачным, даже если в жизни тебе сопутствует у дача.

— Вы правы — если обособиться от обычных жизненных проблем. Я всегда была счастлива, но в этом нет никакой моей заслуги. Мама говорит, что я всегда улыбалась, даже когда была маленькой замарашкой. — Она искоса взглянула на него. — А как бы вы определили свой характер? Как мрачный?

— Нет. Но во мне всегда воспитывали здравомыслие. Всякий деловой человек, втолковывали мне, должен иметь чувство ответственности, быть надежным. — И, посмеиваясь над самим собой, он добавил: — Еще он должен отличаться некоторой занудливостью.

Она рассмеялась, сжала его руку.

— Ну, занудой-то вас не назовешь. Вы, должно быть, пошучивали еще в детской. Правда, юмор у вас какой-то суховатый, но в его присутствии сомневаться не приходится.

— Верно. К счастью, немногие понимают мой юмор. Они дошли до тропинки, которая шла среди деревьев по берегу реки. Здесь, в этот жаркий день, царила относительная прохлада. Она глубоко втянула воздух:

— Как приятно пахнут деревья, цветы и травы. Я очень люблю позднее лето.

Стивен подобрал палый сухой лист и бросил в воду. Слегка покачиваясь, лист медленно поплыл вниз по течению.

— Начинается жатва. После того как зерно будет собрано, наступит осень. А там, и оглянуться не успеешь, уже зима.

Уловив печальные нотки в его голосе, она сказала:

— А затем наступит весна, и мир вновь помолодеет.

Несколько мгновений он молчал. Затем, не отводя глаз от воды, процитировал:

— «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать… Время сетовать, и время плясать».[2] — И, повернувшись к ней, спокойным проникновенным голосом добавил: — А сейчас еще самое лето, и, стало быть, время жить…

Она вдруг с обескураживающей ясностью осознала, как близко стоит от пропасти. Достаточно теплой улыбки, глубокой искренности — и она потеряет голову. Спасти ее может только то, что она уже не девочка, неспособная сопротивляться своим чувствам.

Нет, она не может позволить себе полюбить его и, вероятно, поэтому так остро ощущает течение времени. Скоро он покинет их труппу, и она окажется в более безопасном, но куда более скучном мирке. Не долго думая, она опустила его руку и тут же положила свою ладонь на его — большую и теплую.

Он сплел свои пальцы с ее пальцами, и так, рука об руку, они пошли вдоль реки. Она все еще наслаждалась очарованием летнего дня, но это очарование отступило на задний план перед сознанием близости Стивена. Просто поразительно, каким красноречивым бывает иногда молчание.

Пройдя около мили, они вышли на лужайку, где росла большая развесистая ива. Не сговариваясь они уселись на толстый сук. Среди камышей лениво журчала вода.

— Трудно поверить, что это та самая река, в которой едва не утонул Брайан, — сказала Розалинда.

— В самом деле? Здесь она тихая, как пруд. — Стивен пожал и тут же отпустил ее руку.

— Наша тайна раскрыта, — печально произнес он. — Ваш отец говорил со мной не только о моем поступлении в труппу. Он заметил, как я смотрю на вас, и знает, что если кто-либо и должен бояться такого ловеласа, как я, то, во всяком случае, не Джессика.

Она сделала гримасу.

— Я должна была предполагать, что они с мамой заметят. Оба они такие наблюдательные, просто ужас. Но, может быть, их насторожило то, как я смотрю на вас, а не вы на меня.

Нагнувшись, он сорвал золотистый цветок ладанника и стал вращать его стебель между большим и указательным пальцами.

— У меня была робкая безотчетная надежда, что до тех пор, пока ничего не высказано вслух, мы… в безопасности.

Она кивнула, хорошо поняв, что он хотел сказать.

— Но раз уж у нас не может быть будущего, лучше, чтобы не было и настоящего. Верно?

— Верно. — Его горло напряглось, он сглотнул. — Остается только пожалеть, что дело обстоит именно так, а не иначе.

Точно такого же мнения была и она. Она хотела было спросить напрямик, женат ли он, но в последний миг решила, что ей этого лучше не знать. Отсутствие у них будущего может объясняться несколькими причинами. Возможно, он не может жениться на бедной или не может позволить себе жениться на женщине неизвестного, скорее всего низкого происхождения. А возможно, то, что он чувствует, скорее вожделение, а не любовь, соблазнить же ее ему не позволяет совесть.

Ни одна из причин, которые приходили ей на ум, не была сколько-нибудь утешительной, поэтому лучше было вообще не затрагивать эту тему.

— Не то время, не то место, — весело сказала она.

— И не тот человек. — Он повернулся к ней, посмотрел пылающими глазами. — Но вы, Розалинда, чудесный цветок. — И он заткнул ладанник ей за ухо.

В следующий миг его рука повисла в воздухе. Затем, каким-то неловким, неуверенным движением, он коснулся ее щеки. Когда он отодвинул прядь ее волос и провел подушечками пальцев вокруг уха, в этой ласке явно прорывалась чувственность.

Затем он коснулся ее подбородка. Она не шевелилась, опасаясь утратить всякое самообладание. Ощущала, как под его рукой бьется кровь в жилке, и не знала, чего ей больше опасаться: того, что она может отдаться Стивену или убежать от него прочь.

Хриплым от желания голосом он сказал:

— Одно прикосновение к вам разрушает все мои добрые намерения, Розалинда.

Он нагнулся к ее губам. Ее веки сомкнулись, губы открылись навстречу его поцелую. Страсть обожгла все ее тело, сверхъестественно обострив все чувства.

Ему нравился ее запах, пробивавшийся через все окрестные запахи. Вокруг них непрерывно шелестели узкие листья ивы, в их шепоте было что-то гипнотическое. Она погладила его голову, ее пальцы утонули в шелковистых кудрявых волосах.

Его дыхание стало тяжелым, он привлек ее к себе, положил на колени. Она извернулась так, чтобы оказаться грудью к его груди. Ее бедра оказались напротив его бедер, и она перекинула через него одну ногу, ощущая весь жар его нестерпимо близкого тела.

Через тонкое муслиновое платье его рука ласкала ее левую грудь, большой палец ласково теребил сосок. Она задыхалась, чувствуя, как ее пронизывают необыкновенно сильные, острые ощущения.

Он застонал, опустил руки к ее бедрам и крепко прижал к себе. Все ее тело сотрясалось. Затем одним рывком он поднял ее с колен, положил на бархатистую траву и лег рядом с ней. Он целовал ее шею, чувствительную впадину пониже, а его руки блуждали по всему ее телу, все сильнее и сильнее разжигая в ней пламя страсти. Все ее. существо стремилось к полному удовлетворению. Прошло много лет с тех пор, как она ощущала мужские ласки, и никогда еще она не чувствовала такого жгучего желания.

Он расстегнул лиф, и ее грудь обдала струя прохладного воздуха.

— Какие красивые у вас груди, — шепнул он. Слегка коснулся языком соска, несколько раз лизнул его, затем обхватил губами. Она вся затрепетала от наслаждения, ее дыхание стало неровным и прерывистым, руки машинально сжимали его плечи.

Затем его теплая ладонь спустилась ниже, к самым ее бедрам, и она почувствовала, что они подошли к заветной грани, перейдя через нее, нечего было и думать о возвращении. С внезапным ужасом она поняла, что если их тела соединятся, все ее защитные резервы будут истощены, любовь со всей непреодолимой силой овладеет ею. Даже сейчас ей невыносимо тяжело при одной мысли, что она скоро расстанется со Стивеном. Если же они перешагнут последний порог, любовь станет для нее просто невыносимым мучением, можно сказать, бедствием.

Когда его рука скользнула между ее бедер, она прошептала:

— Нет. Ну пожалуйста.

Но она даже не попыталась остановить его, зная в предательской расслабленности, что, если он продолжит, она не сможет оказать ни малейшего сопротивления.

Но он не стал продолжать. Опустил ее платье и отодвинулся, ругаясь тихо, но от этого еще более выразительно. Перекатившись на живот, он уперся локтями в зеленую траву и спрятал лицо в ладонях.

Потрясенная силой его реакции, Розалинда шепнула:

— Простите.

Он ничего не ответил, она только увидела, как напряглись его плечи. Через несколько долгих, очень долгих мгновений он посмотрел на нее с кривой усмешкой.

— Если я на кого и сержусь, то не на вас, леди Калибан, а на себя. Я поклялся, что не буду предпринимать ничего подобного. А ведь я, хотите верьте, хотите нет, очень хорошо владею собой.

Она верила, что он говорит правду, и подумала, что должна быть польщена тем, что вызывает в нем такую силу желания. Она была бы не только польщена, но и очень обрадована, если бы у них могло быть хоть какое-то будущее.

Но никакого будущего у них не может быть. Присев, она стала поправлять рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Благоразумие, не правда ли, сущий дьявол.

— Настоящий дьявол, — он все еще криво улыбался. — Величайшая трагедия моей жизни как раз в том и состоит, что все осаждающие меня дьяволы чертовски респектабельны.

Увидев сожаление в его взгляде, она облегченно вздохнула и улыбнулась. Возлюбленными им никогда не суждено быть, но друзьями они по крайней мере останутся.

Глава 10

Все еще не придя в себя от так и не отбушевавшего урагана страсти, Стивен сел и прислонился спиной к стволу ивы. Розалинда наблюдала за ним с пышно распущенными волосами, в ее бездонных карих глазах таилось сожаление. Она была невероятно очаровательна, и его снова с неодолимой силой потянуло к ней.

Однако прикоснуться к ней после всего происшедшего было бы чистейшим безумием. Отвернувшись, замедлив дыхание, он все же сумел подавить желание. Труднее, однако, было собраться с мыслями. Он хотел поддерживать установившуюся между ними душевную близость с помощью взаимопонимания. Хотел знать, что сделало ее такой, какая она есть. Пренебрегая строгими приличиями, он спросил напрямую:

— Что представлял собой ваш муж?

— Чарлз? — Ничуть не задетая этим вопросом, она продолжала расчесывать пальцами свои золотисто-рыжеватые волосы, обдумывая про себя ответ. — Он был актером. Примерно таким, как Эдмунд Честерфилд, только талантливым. Красивым, иногда даже и обаятельным. Когда он присоединился к нашей труппе, мне было восемнадцать лет: возраст, как вы знаете, довольно чувствительный. Естественно, я вообразила, будто безумно влюблена в него. Мои родители не были в восторге от предстоящего брака, но не видели достаточно веских оснований для его отклонения. Через год мы поженились.

Она подвинулась, чтобы одернуть платье. Пробившиеся через листву ивы солнечные лучи окрасили ее волосы в золотой, янтарный и сандаловый цвета. В ней не было ничего от женщины, оплакивающей мужа, скорее она выглядела как языческая богиня, изгибы ее тела, казалось, сулили плодородие и жизнь. Стивен сглотнул.

— Джордан был недостаточно добр к вам?

— Ну, бить он меня, конечно, не бил, но зато оказался отчаянным гулякой, ни одну юбку не пропустит. В первый раз я была ужасна потрясена. Я думала, что все мужчины такие же, как мой отец, который не глядел ни на одну женщину, кроме Марии. Но Чарлз, как я уже сказала, не пропускал ни одной юбки. — Она сделала гримасу. — Во всяком случае, он исцелил меня от романтических иллюзий, что не так уж плохо.

Стивен представил себе, какой лучезарной невестой была Розалинда. Она с бесконечной щедростью отдала свое тело и душу. И этот величайший дар достался самовлюбленной свинье.

— До чего глуп оказался этот Джордан: не оценил, каким сокровищем владеет.

— Честно говоря, я тоже так считаю, — с легким юмором сказала Розалинда. — Она скрутила свои сверкающие косички в толстый узел на затылке и закрепила его заколкой. — Но если Джордан и думал, то не головой, а другой, нижней частью тела.

Стивен кисло усмехнулся:

— Мужчинам это свойственно. Как он умер?

Она проследила взглядом за сверкающим зимородком, которым с громким плеском погрузился в волу.

— Мы были женаты три года, когда ему предложили ангажемент в дублинском театре. Он сказал, что это блистательная возможность, и тут же выехал в Ирландию. По приезде, освоившись на месте, он должен был прислать за мной, но тянул с этим. Через шесть месяцев его убил муж соблазненной им женщины.

Стивен вздрогнул:

— Господи, какой драматический эффект! Хотя драма, в сущности, обернулась фарсом.

По губам Розалинды скользнула улыбка.

— Совершенно верно. Я сожалела о Чарлзе, но никогда не могла простить ему отвратительного вкуса, приведшего к такому плачевному концу.

Их глаза встретились, и оба они рассмеялись. За последние две недели в памяти Стивена отпечатались сотни разных образов Розалинды; но такой она запомнилась ему больше всего: смеющейся с грустным сочувствием женщины, которая знает мир и сознает, что смех — лучшее противоядие от насылаемых жизнью испытаний.

Кляня судьбу, которая свела их слишком поздно, он встал и протянул руку:

— Пора возвращаться домой, леди Калибан. Есть ли более короткий путь, чем вдоль реки?

Взяв его за руку, она легко вскочила на ноги, стройная, как богиня.

— Вот это поле выведет нас к переулку, ведущему прямо в город.

Он положил ее руку на согнутый локоть, чтобы их возвращение выглядело не так вызывающе. Впрочем, это мало что меняло. В самом дыхании Розалинды, казалось, таился вызов.

К тому времени когда они вышли к тихому переулку, Розалинда полностью обрела утраченное самообладание и они безмятежно болтали о предстоящем спектакле. И все же в глубине души оба ощущали, что этот золотистый день заканчивается с неумолимостью песочных часов. Отныне они уже не смогут встречаться в такой интимной обстановке. Слишком рискованно.

Очередной поворот дороги вывел их к открытой повозке. Ее кучер резко переругивался с жилистым всадником. Слыша сердитые голоса, Розалинда нахмурилась.

— Они спорят с такой яростью, точно готовы убить друг друга. Хотела бы я знать, из-за чего вся эта свара?

Из повозки послышался пронзительный вопль женщины.

— Дьявольщина! — Оставив Розалинду, Стивен подошел к повозке. — Кто-нибудь сильно пострадал?

Кучер, дюжий мужчина с грубыми чертами лица, пожал плечами:

— Эта крикунья, кажется, собирается рожать. — Повернувшись, он пролаял через плечо: — Говорю же тебе, не вопи, девка, пока мы не выедем из прихода Коули.

— Я же предупреждал тебя, чтобы ты ехал с ней дальше! — кричал всадник: — Жители Уиткома отнюдь не желают платить за ее ублюдка.

Лицо Стивена потемнело, он тихо выругался. Приблизившись к нему, Розалинда спокойно спросила:

— Что происходит?

— В соответствии с законом о бедняках плата за содержание незаконнорожденного определяется местом рождения, — мрачно объяснил он. — Поэтому некоторые прихожане стараются выдворить роженицу из своего прихода, чтобы избавиться от необходимости содержать ее и ребенка.

Снова услышав отчаянный крик, донесшийся из повозки, Розалинда больше не могла сдерживаться. Оглядев спорящих, она яростно сказала:

— Люди вы или звери? Пока вы тут ссоритесь, бедная женщина еле жива.

Мужчины прекратили спор; неловко ерзая в седле, всадник сказал:

— Это не моя вина. Я Джозеф Браун, олдермен Уиткома. Случайно проезжая здесь, я заметил, что этот человек из прихода Коули пытается ввезти роженицу на нашу территорию. Приходский совет Коули славится умением перекладывать ответственность на других. — Он грозно уставился на возницу. — А всю грязную работу поручают этому вот сторожу Крейну.

Сторож хрипло рассмеялся:

— Да, уж я-то чертовски хорошо знаю свое дело. Как только я проеду вон тот вяз, и девица, и ее щенок — ваши. — Не обращая внимания на гневный протест Брауна, он взмахнул кнутом.

С каменным лицом Стивен вышел на дорогу и схватил обеих лошадей под уздцы. Остановив таким образом упряжку, он позвал Розалинду:

— Залезьте в повозку и посмотрите, как чувствует себя роженица.

— Не суйся не в свое дело, черт бы тебя побрал! — взревел Крейн. — Я все равно отвезу эту суку в Уитком. — И он угрожающе взмахнул кнутом.

Стивен поспешил поднять руку, защищая лицо. В следующий миг кнут, щелкнув, обвился вокруг его руки. С кошачьей быстротой он схватился за ремень обеими руками и вырвал кнутовище у Крейна. Кнут пролетел по воздуху, как разъяренная змея.

Легко нагнувшись, Стивен схватил кнутовище правой рукой. Затем с угрожающим спокойствием взмахнул Кнутом.

— Или ты закроешь свой рот и останешься на месте, или пожалеешь, что родился на свет, — произнес он голосом, способным, казалось, разрезать стекло. — Уж можешь мне поверить.

Крейн побледнел, а Браун сглотнул, явно успокоенный тем, что гнев Стивена направлен не на него. Розалинда с открытым ртом смотрела, как Стивен превратился в необыкновенно властного человека, которому вряд ли кто отважился бы возражать.

Услышав стон, она сразу же очнулась и вскарабкалась по заднему колесу на повозку. Там на сене лежала испуганная девушка лет семнадцати-восемнадцати. До беременности она, вероятно, выглядела вполне хорошенькой, но сейчас все ее разбухшее тело корчилось от боли, а обильно смоченные потом каштановые волосы приклеились ко лбу.

— Не бойся, — утешающе сказала Розалинда, опустилась на сено рядом с девушкой и взяла ее за сжатый кулачок.

— Но… роды уже начинаются. — В карих глазах темнел сильный страх, подол потрепанного серого платья был весь мокрый. — Я… я так боюсь.

Розалинда сжала ей руку. Она хотела сказать что-либо утешительное, но роды явно приближались и времени терять было нельзя. Если что-нибудь пойдет не так, и мать, и младенец могут погибнуть прямо у них на глазах.

Стивен подошел к борту повозки и положил руку на плечо молодой женщины.

— Браун, — сказал он, присмотревшись, — сейчас же приведи акушерку или врача.

Повинуясь его властному голосу, олдерман развернул коня. И тут вдруг заколебался:

— Обещайте, что вы не поедете дальше вяза.

— Обещаю, что повозка останется там же, где стоит. — Тут Стивен повернулся к Крейну, — Если ты не умеешь принимать роды, то я думаю, тебе лучше не путаться у нас под ногами.

— Не может же эта шлюха родить своего ублюдка в моей колымаге, — пробурчал он.

— Зачем же ты положил ее туда? — возразил Стивен. — А ну проваливай!

Крейн хотел было что-то сказать, но взгляд Стивена заставил его прикусить язык. Сторож спустился с облучка и отошел на достаточно большое расстояние, откуда он, однако, мог наблюдать за происходящим.

Стивен влез в повозку и встал на колени по другую сторону роженицы. Розалинда облегченно вздохнула, успокоенная его присутствием. Если он рядом, значит, все будет в порядке.

— Как тебя зовут, дорогая? — спросил Стивен ласковым тоном, разительно отличавшимся от того, каким разговаривал с мужчинами.

— Элли, сэр. — Она скосила глаза на него. — Элли Уорден.

— Послушай, Элли, похоже, ты станешь сейчас матерью. Это твой первый ребенок? Она кивнула.

— Значит, ты нервничаешь. Но тебе нечего тревожиться. С тех пор как стоит свет, женщины рожают детей. — Вытащив носовой платок, он вытер ее потный лоб. — Мы знаем, что делать, можешь ничего не бояться.

Розалинда подняла глаза и отчаянно замотала головой, давая знать, что и понятия не имеет, как принимают новорожденных. Стивен, однако, успокоил ее кивком.

Элли схватилась за руку Розалинды и вновь закричала.

— Остается совсем немного, — спокойно произнес Стивен. Передал Розалинде носовой платок и беззвучно подсказал: «Постарайтесь отвлечь ее внимание». И в предвидении близких родов начал укладывать девушку поудобнее.

Розалинда вновь вытерла пот с ее лица.

— Ты всегда жила в Коули? — спросила она.

— Я родилась в Норфолке, но десять лет назад отец привез меня сюда, — ответила Элли, с облегчением отключаясь от волнующей ее темы. — Он был хорошим плотником. На заработанные деньги купил небольшой коттедж, славно его обставил, но три года назад он умер, не оставив нам никаких денег. Родных у нас нет, и маме пришлось обратиться к приходским властям с просьбой о помощи. — Снова начались схватки, она крепко сжала руку Розалинды, но стон сдержала. Немного придя в себя, она с горечью продолжила: — В приходском совете сказали, что мы должны продать все, что у нас есть ценного. Когда моя мать умирала, эти люди выдернули из-под нее пуховый матрас и продали его. А когда она умерла, они продали наш коттедж. А теперь вот хотят отделаться от меня и моего ребенка.

Неужели люди, считающие себя добрыми христианами, способны на такую гнусность? Томас Фицджералд, который, на памяти Розалинды, никогда не ступал ногой в церковь, был в тысячу раз лучшим человеком, чем члены приходского совета. Понимая, что сейчас не время изливать свои гиен, Розалинда заговорила о более конкретном:

— А отец ребенка не мог бы тебе помочь, Элли? Девушка изменилась в лице.

— Дэнни и я хотели пожениться, но в наших краях он не мог найти никакой работы и поэтому уехал в Уэльс, чтобы работать там на добыче сланца. Накануне возвращения домой с ним случилось несчастье, он погиб. — Она тяжело вздохнула. — Мы… мы только однажды спали вместе. Он даже не знал, что у нас будет ребенок.

— До сих пор тебе не везло, — утешая ее, сказал Стивен. — Но все это позади. Скоро ты будешь держать в руках своего ребенка.

На какой-то миг Элли успокоилась. Но, испуганная новой волной схваток, она закричала:

— Господи Боже мой, я умираю!

— Нет, ты не умираешь, — твердо сказал Стивен. — Боль, конечно, адская, но это в порядке вещей. Все идет хорошо. Ребенок скоро появится на свет, и, можешь мне поверить, в твоей жизни все наладится. Положись на мое слово.

Розалинда даже не заметила, как пролетели последние мучительные мгновения, они словно слились в одно целое. Держа Элли за руку, она ободряла девушку. Все это время она избегала смотреть на Стивена и на роженицу. Хотя в труппе она и лечила всякие недомогания, простуды и травмы, ее опыт не включал акушерство и она боялась лишиться чувств или сделать что-нибудь не так.

Элли в последний раз вскрикнула, и чуть погодя короткую тишину прорезал тонкий негодующий крик.

— Молодец, Элли! — радостно воскликнул Стивен. — Твой мальчик — настоящий красавчик.

Подняв глаза, Розалинда увидела, что Стивен баюкает краснолицего, брыкающегося младенца. В его здоровенных руках новорожденный выглядел совсем крохой. Стивен принялся вытирать его тельце пригоршнями сена. К тому времени когда он вытер его насухо и перерезал пуповину, вышел и послед.

— Ты сделала свое дело быстро и хорошо, Элли. У тебя, видимо, просто талант такой — рожать детей. Элли криво усмехнулась и протянула руки:

— Я хочу подержать его.

Стивен передал ребенка матери. Он тотчас же перестал кричать. На лице Элли выразилось изумление.

— А он и впрямь красавчик.

— Конечно, — тепло поддержала Розалинда. Шевеля пальцами, она пыталась восстановить кровообращение в руке, онемевшей от крепкой хватки Элли.

Подняв глаза, Розалинда увидела запряженную пони коляску, в которой сидела небольшая коренастая женщина. За ней на коне следовал мистер Браун. Подъехав ближе, женщина остановила коляску.

— Где у вас роженица? А, вот где. Она нагнулась, получше присмотрелась.

— Какой же у вас хороший здоровячок! Я миссис Холт, акушерка. Вы так и не дождались меня, дорогая? — Она хохотнула. — Но бьюсь об заклад, вас еще придется поучить, как обращаться с новорожденным. Я отвезу вас обоих к себе домой. Побудете у меня, пока не окрепнете.

Стивен слез с повозки и спокойно сказал:

— Все расходы возьму на себя я, миссис Холт. Купите новую одежду для нее и ребенка. Повитуха кивнула:

— Вы можете переложить их в мою коляску? Стивен открыл задний борт повозки и вытащил окровавленную Элли Легко, без особых усилий он поднял мать с ребенком и перетащил их в коляску, устланную старыми одеялами. Розалинда шла сзади с жалким скарбом Элли.

Мисс Холт повернулась и, что-то бормоча себе под нос, взяла ребенка и завернула его хотя и не в новое, но чистое полотенце. Затем возвратила его матери. Розалинда устало улыбнулась, радуясь, что об Элли будет заботиться женщина, которая, очевидно, любит свою работу и своих пациентов.

Мистер Браун нервно сказал:

— То, что миссис Холт везет эту женщину в Уитком, не означает, что уиткомский приход согласен взять на себя ответственность за содержание ее и ребенка.

— Не беспокойтесь, — сухо сказал Стивен. — Мы с миссис Джордан готовы засвидетельствовать тот факт, что ребенок родился на территории прихода Коули. — Он повернулся к Крейну, который подошел, чтобы забрать свою повозку. — Завтра я зайду к старшине вашего прихода с кое-какими предложениями по поводу содержания Элли Уорден и ее сына.

— Не ваше это дело, — пробурчал Крейн. — К тому же она измарала всю мою телегу. Стивен холодно повторил:

— Я завтра зайду.

Крейн — теперь он уже не проявлял никакой воинственности — уселся на облучок и погнал повозку обратно в свой приход. После того как Стивен и миссис Холт обменялись несколькими деловыми фразами, олдерман и повитуха увезли Элли и ее ребенка.

Как только они скрылись из виду, Стивен сел на краю дороги, упершись локтями в колени, и обхватил голову руками.

— Слава Богу, роды прошли без всяких осложнении Трудно даже представить себе, что могло бы случиться.

Розалинда нервно засмеялась и села рядом с ним. После всего случившегося она чувствовала себя очень слабой.

— Вы просто молодец. Уж не врач ли вы? Он посмотрел вверх.

— Ну какой я врач. Просто фермер, которому приходилось принимать жеребят, телят и ягнят. Розалинда широко открыла глаза:

— Стало быть, ваша уверенность в себе ни на чем не зиждилась?

Он изобразил презрительную мину:

— Актер я, может быть, и неважный, но вполне могу сыграть роль доктора.

Розалинда повалилась на травянистый откос и начала безудержно смеяться:

— Несчастный. А я-то думала, что по крайней мере один из нас знает, что делает.

— Я только знал, что роды у женщин проходят точно так же, как у животных, — тихо сказал он.

— Поэтому-то вы обтерли младенца сеном? — Она захохотала еще громче, рассмеялся и Стивен. Она ощущала в нем близкую родственную душу, но чувство это не лишено было благоговейного трепета. Этот человек не врач, но может принять роды. Он джентльмен, но его заботит судьба бедной женщины, отвергнутой ее собственным приходом. И хотя он называет себя просто фермером, судя по его повелительной манере обращения, он скорее всего хозяин большого поместья.

И нес же он здесь, и его присутствие — словно Божий дар. Она с нежностью посмотрела ему в лицо.

— Вы очень смелый человек. Большинство мужчин, очутившись в подобном положении, обратились бы в бегство.

— Кто-то же должен был это сделать, и я оказался самым подходящим. — Тут ему припомнился случай из его жизни. — Мой конюший однажды подробно рассказал мне, как вынужден был принять роды у своей жены, потому что уже не было времени посылать за повитухой. Тогда я выслушал его с большой неохотой, но вот теперь все, им рассказанное, мне пригодилось. У него здоровенькая пятилетняя дочь, и даст Бог, у Элли ребенок будет не хуже.

Его лицо приняло задумчивое выражение. Она поняла, что он любит детей, но своих у него, вероятно, нет. Очень жаль. Но ведь и о ней можно сказать то же самое.

Ее оживление угасло, она расслабилась, устремив взгляд на летнее небо.

— У нас остается меньше часа, чтобы вернуться в Уитком, привести себя в порядок и приготовиться к вечернему спектаклю.

— Боже, я совсем забыл обо всем этом, — простонал он.

— Это доказывает, что вы не профессиональный актер. — Розалинда поднялась на ноги и протянула ему руку, точно так же как он сделал это днем.

— Представление должно продолжаться, герцог Клаудио.

Стивен, улыбнувшись, принял ее руку.

— Поскольку по ходу пьесы мне предстоит вас поцеловать, я надеюсь, что справлюсь с этой ролью.

Слегка покраснев, Розалинда находчиво ответила:

— С вашей стороны было очень любезно использовать нашу прогулку для дополнительной практики.

Он встретил эти слова громким смехом. И они отправились в Уитком. Рука об руку.

Глава 11

Лорд Майкл Кеньон остановил своего коня перед домом доктора Джорджа Блэкмера и устало спешился. Он проделал долгий путь, чтобы получить ответ на волнующие его вопросы, его снедало нетерпение, и он очень надеялся, что этот проклятый эскулап дома.

Пожилой слуга провел Майкла в фармацевтическую лабораторию, где Блэкмер сбивал в ступке похожий на мел порошок. Майкл виделся с доктором всего один раз, на похоронах герцогини Ашбертон, жены брата. Тогдашние обстоятельства отнюдь не способствовали укреплению его веры в способности доктора.

Вскинув глаза, Блэкмер быстро поднялся на ноги.

— Ашбертон? Очень рад вашему возвращению. Честно сказать, я обеспокоен.

— Посмотрите внимательнее. — Майкл сдвинул шляпу, открывая лицо. — Не Ашбертон, а его брат. Блэкмер резко остановился.

— Извините. Вы так на него похожи.

Майкл так часто слышал упоминание о своем сходстве с братом, что оно не произвело на него никакого впечатления.

— Я был в отъезде и получил ваше письмо только вчера. Разумеется, я сразу же приехал. В аббатстве мне сказали, что мой брат уехал три недели назад и с тех пор не подал о себе ни одной вести. Что, черт возьми, происходит?

Блэкмер вздохнул:

— Значит, герцог не был у вас в Уэльсе. А я-то надеялся, что он гостит у вас.

— У меня ею нет. И в Лондоне, где я был пять дней назад, тоже нет, — нетерпеливо сказал Майкл. — В вашем письме сказано, что он серьезно болен. Что с ним?

Блэкмер заколебался, видимо, подбирая подходящие слова.

— У него смертельно опасная опухоль, пожирающая его внутренности. Ему осталось жить всего несколько месяцев.

Майкл оцепенел. Осторожно составленное письмо Блэкмера отнюдь не приготовило его к такой ошеломительной новости. Стивен почти никогда не болел. Всего пару месяцев назад он гостил у Майкла и Кэтрин в Уэльсе и был совершенно крепок и здоров. Что же могло привести к таким тяжким последствиям?

— Вы полагаете, что сделать ничего нельзя? — сдержанно спросил он.

Блэкмер смущенно отвернулся.

— Если что и остается, то только молиться. Майкл с трудом сдержал желание изо всех сил ударить доктора. Но какой смысл убивать вестника дурных новостей? Тут его осенила другая, весьма неприятная мысль:

— Может быть, болезнь повредила рассудок Стивена?

— Нет, конечно, — отозвался врач, явно ошарашенный таким предположением. — Я полагаю, что герцог пожелал уединиться, чтобы обрести полное самообладание.

Эта догадка выглядела вполне правдоподобной. Но…

— Однако он отсутствует уже три недели. Не слишком ли это долго? Может быть, ему вдруг стало хуже и он лежит где-нибудь, не в силах вернуться домой?

Блэкмер покачал головой:

— Возможно, конечно, но очень маловероятно. Майкл задумался, решая, как ему поступить. Стивен высказывал высокое мнение о Блэкмере как о враче. Но что может уметь деревенский врач? Лечить простуду и вправлять сломанные кости? Этот человек так и не смог спасти Луизу и вряд ли имеет представление о том, как исцелить Стивена.

Пожалуй, с этим мог бы справиться Ян Кинлок. Хирург, друг Катрин, он с помощью рискованного эксперимента спас его, Майкла, жизнь. После Ватерлоо. Но Кинлок сейчас работает в лондонской больнице святого Варфоломея, если так можно выразиться, на переднем крае науки. Если кто-нибудь и может помочь Стивену, так это Ян. Надо только срочно отыскать брата и отвезти его в Лондон.

Твердо решив это, Майкл почувствовал сильное облегчение.

— Спасибо за ваши сведения, доктор. Всего хорошего. — Он повернулся на пятках и направился к двери.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Блэкмер.

— Прежде всего хочу найти брата, — бросил Майкл через плечо.

— Погодите, я хочу поехать с вами.

— На кой черт это вам нужно? — нетерпеливо выпалил Майкл.

Опустив глаза, Блэкмер рассеянно притронулся к каменной ступе.

— Он мой пациент. Если вы его найдете, я должен при этом присутствовать.

Нахмурившись, Майкл хотел было наотрез отказать доктору в его просьбе. Ему отнюдь не улыбалось ехать в компании незнакомого человека. К тому же сказать Блэкмеру, что он намерен отвезти Стивена к другому врачу, было просто немыслимо. И все же Майкл не мог не восхищаться чувством ответственности, проявляемым молодым доктором. В конце концов он принял компромиссное решение.

— Если хотите, вы можете поехать со мной. Но только гели вы хороший наездник. Я не буду тащиться из-за вас как черепаха.

— Постараюсь не отстать, — сказал Блэкмер. — Но мне понадобится немного времени, чтобы собраться и передать своих пациентов другому врачу. Уже довольно поздно. Может быть, мы выедем завтра?

Выглянув в окно, Майкл увидел, что солнце уже висит над самым горизонтом.

— Пожалуй, и в самом деле придется выехать завтра, — нехотя процедил он. — Я должен еще опросить слуг и написать несколько писем. Итак, до завтра, мистер Блэкмер. Встречаемся завтра на рассвете, у аббатства. — И он вышел, думая о том, что Ян Кинлок — единственный человек, который мог бы помочь Стивену.

Он и в мыслях не допускал, что помощь может оказаться запоздалой.

После ухода неожиданного посетителя Блэкмер откинулся на спинку кресла, явно потрясенный. Как и его покойный отец, лорд Майкл отличался крайней резкостью, которая соединялась у него с повелительностью, свойственной бывшему армейскому офицеру. Путешествовать с ним будет не так-то легко, и не только потому, что Кеньон — очень опытный наездник.

До этого Блэкмер лишь однажды встречался с лордом Майклом и успел только заметить, что он очень походит на своего брата Ашбертона, но отличается от него истинно военной осанкой и пронзительными зелеными глазами. Он никак не ожидал, что Майкл будет так сильно расстроен известием о серьезной болезни старшего брата. Кое-кто на его месте втайне радовался бы, что через несколько месяцев получит титул герцога со всеми вытекающими из этого последствиями.

Врач не отрываясь смотрел на погасший камин. Как он и опасался, предупредить лорда Майкла означало разворошить осиное гнездо. Ашбертон мог наводиться в любом уголке Англии, и шансы найти его были весьма призрачны. Куда более вероятно, что герцог вернется сам, по своей доброй воле. Но если лорд Майкл отыщет брата, врач герцога непременно должен присутствовать при этом.

Все еще глядя на остывший камин, Блэкмер думал, что поступил весьма опрометчиво: кто знает, чем кончится вся эта история.

Глава 12

В это солнечное утро Розалинда проснулась поздно. Сыгранная накануне драма прошла с очень большим успехом. Великолепная, глубоко эмоциональная игра Марии в «Изабелле» вызвала у зрителей сладостные слезы, неплохо был принят и дополнительный к основной программе фарс, и, что приятно, они со Стивеном на глазах у всех могли спокойно, не испытывая каких-либо опасений, целоваться.

Розалинда вспомнила о поцелуе возле ивы. Несколько мгновений она даже позволила себе помечтать, что было бы, если бы они не ограничились поцелуями. Какое, вероятно, редкое счастье — разделить страсть с человеком, которого глубоко любишь.

Плохо, однако, что любовь начинает перехлестывать все границы. Вздохнув, она спустила ноги с кровати. В таких случаях надо уметь остановиться, пока еще не слишком поздно. А теперь у нее уже есть что вспомнить, и воспоминания такие приятные. Уж лучше это, чем ничего, решила она.

Умывшись и одевшись, она спустилась вниз; к ее разочарованию, Стивен уже ушел. И появился только после обеда. Розалинда в одиночестве подкрепилась хлебом, сыром и элем и стала что-то записывать в своей тетради. Увидев в холле Стивена, она поманила его рукой.

Он подошел к ней:

— Что вы тут затеваете?

— Ничего особенного. — Она показала на списки. — Через два дня мы даем представление в одном из здешних поместий. Это очень важно, и я хочу лишний раз удостовериться, что у нас будет все необходимое. К сожалению, нужна хорошая погода, а это, увы, не в моей власти.

— Спектакль на свежем воздухе? Она кивнула.

— У них там прелестный амфитеатр в греческом стиле: просто идеальное место для «Сна в летнюю ночь». Если день будет ненастный, нам придется играть внутри, но тогда представление утеряет все свое очарование. — Она отложила тетрадь. — Вы поели?

Стивен неопределенно пожал плечами, ибо не испытывал особого аппетита, и машинально потер живот. И она внимательно к нему пригляделась. За это время он похудел, и ей показалось, что она уже видела этот жест. Возможно, у него несварение желудка или даже какая-нибудь опухоль.

Пока она размышляла, деликатно ли это — спросить, как он себя чувствует, он сказал:

— Вы не хотели бы повидать Элли Уорден? Она улыбнулась, забыв о его нездоровье.

— С удовольствием повидала бы ее. — Она пошла надела капор, и они вместе покинули гостиницу.

По пути на дальнюю окраину Уиткома он сказал:

— Вы, вероятно, не знаете, я сегодня утром ходил в Коули.

— Так вот где вы были! — сказала она. — Ну что, удалось вам потолковать со старшиной прихода о будущем Элли?

— Да, — коротко отозвался он. Хотя и не удовлетворенная этим ответом, Розалинда воздержалась от расспросов. Скоро она сама все узнает.

Миссис Холт жила в довольно милом коттедже, окруженном яркими, с тяжелыми головками цветами позднего лета. Место казалось очень подходящим для веселой акушерки. Когда Стивен постучался, она сразу же открыла дверь.

— А, добрые ангелы. — Она отошла в сторону, пропуская их. — Элли и ее малыш чувствуют себя прекрасно.

— Рада это слышать, — тепло ответила Розалинда. — Мы не могли бы их повидать?

— Пожалуйста, сюда. — Миссис Холт провела их но узенькой лестничке в залитую солнцем спальню в глубине дома. Элли, со спящим младенцем на руках, сидела в зачехленном кресле у окна. Чистая, в новом платье, она, как и ожидала Розалинда, оказалась прехорошенькой девушкой с мягкими каштановыми кудряшками и милым личиком.

При виде своих посетителей она просветлела.

— Я просто счастлива, что у меня есть возможность вас поблагодарить. Не знаю, что стало бы со мной, если бы не вы.

Глядя на спящего младенца, Розалинда почувствовала, что глубоко растрогана. Полюбовавшись его шелковистыми темными волосенками, она спросила:

— Могу я подержать его?

— Конечно. — Элли осторожно передала ей малыша. Баюкая теплое, такое мягкое тельце, Розалинда испытывала непреодолимое желание убежать вместе с ребенком. Будь у нее дети, это, может быть, послужило бы своего рода возмещением за неудачный брак. Но она знала, что бесплодна и у нее никогда не будет своего ребенка.

— Какой славненький, — хрипло сказала она.

— Чудесный малыш. — Стивен притронулся к маленькой ручонке с такой осторожностью, точно боялся ее сломать. — Как вы его назовете? По отцу?

— Да. И… — Элли застенчиво опустила голову. — Я до сих пор не знаю вашего имени, сэр.

— Стивен Аш. — Он ни на миг не отводил глаз от новорожденного. И Розалинда почувствовала в нем то же желание иметь ребенка, какое было у нее, почувствовала с такой ясностью, как если бы он высказал это желание вслух.

— Тогда, если вы не возражаете, я хотела бы назвать его Дэниелом Стивеном, сэр.

В глазах Стивена засветились изумление и радость.

— Буду очень польщен. У меня есть несколько крестников, но это, конечно, другое дело.

Розалинда молча благословила девушку, которая, как выяснилось, доставила Стивену искреннюю радость. Затем она с сожалением вернула мальчика матери.

Стивен притронулся к мягкой, словно лепесточек, щечке.

— Спи спокойно, Дэниел Стивен. — Он поднял глаза. Чувствовалось, что на этот раз он настроен на серьезный лад. — Как вы собираетесь жить, Элли?

Лицо девушки слегка помрачнело.

— Я попытаюсь найти себе какое-нибудь место, где могла бы быть вместе с ним. Это будет нелегко, но я не боюсь никакой работы.

— Сегодня утром я поговорил с приходским советом Коули, — продолжил Стивен, — Мы пришли к общему выводу, что сумма помощи, оказанной советом вам и матери, значительно меньше, чем стоимость вашего коттеджа. Поэтому вы получите двести фунтов компенсации.

— Двести фунтов? — ахнула Элли. — Но это же целое состояние.

— Во всяком случае, это кое-что на черный день, — сказал он. — Я также могу предложить вам неплохое место. У одного из моих друзей есть поместье в Норфолке, и им нужна служанка. Домоправительница там добрая вдова, которая любит детей. — Он улыбнулся. — Как миссис Холт. Вполне вероятно, у вас найдутся и какие-нибудь родственники в тех краях.

Элли смотрела ошеломленная, со слезами на своих карих глазах.

— Это будет просто замечательно, сэр. Вы и ваша жена были так добры ко мне. Никогда не забуду этого. Розалинда и Стивен озадаченно переглянулись.

— Мы не муж и жена. Просто… друзья, — сказала она, сознавая, что слова недостаточно точно передают их взаимоотношения.

Элли покраснела.

— Простите… глядя на вас… я подумала…

— В вашей ошибке нет ничего удивительного, мы очень хорошие друзья, — сказал Стивен с улыбкой в глазах. — Кстати, когда поедете в Норфолк, вполне можете назвать себя миссис с прибавлением фамилии Дэнни. В сущности, хотя и не венчаны, вы ведь были мужем и женой.

На этот раз она прослезилась.

— И никто не будет называть моего ребенка незаконнорожденным? О сэр, это… это просто чудо.

— До сих пор вам не везло в жизни, — смущенно сказал Стивен. — Пора счастью повернуться к вам лицом. А нам, — тут он посмотрел на Розалинду, — пора идти.

Она кивнула и, наклонившись, коснулась щеки Дэниела Стивена легким как пух поцелуем. Открыв глазки, он внимательно на нее посмотрел. Боясь прослезиться, она пожала руку Элли и пожелала ей удачи. Затем она спустилась вниз. Стивен рассказал о том, как будет устроена жизнь Элли, и миссис Холт согласилась подержать ее у себя, пока она не окрепнет достаточно, чтобы отправиться в Норфолк. Розалинда отчетливо слышала звон монет, которыми расплачивался ее спутник.

Когда они отошли достаточно далеко, Розалинда наконец решилась задать уже давно вертевшийся у нее на языке вопрос:

— Как вам удалось вытрясти из приходского совета Коули деньги от продажи имущества Элли?

— С помощью угроз, — весело ответил он. — Я кое-что смыслю в законах, поэтому пригрозил, что ими займется личный представитель короля. Кстати, это не пустая угроза. Элли не первая, кого они обобрали.

Розалинда вспомнила, каким он выглядел в тот день, когда усмирил Крейна, поэтому ей нетрудно было поверить, что он сумел принудить приходский совет к исполнению его прямых обязанностей. Ему, вероятно, даже не пришлось повысить голос.

— Коттедж в самом деле стоил двести фунтов? Помолчав, он ответил:

— После того как они вычли все до последнего пенни, учтя все расходы на семью, да еще с процентами, набралась лишь половина. Чтобы помочь ей на первых порах, я удвоил сумму.

— Стало быть, вы даете ей сто фунтов и к тому же оплачиваете ее пребывание у миссис Холт. Это неслыханно щедро.

— Всего сто фунтов, — смущенно произнес он. — Не такие уж большие деньги. Если у нее и были какие-то сомнения относительно его высокого положения, то теперь они окончательно рассеялись.

— Для большинства людей это — целое состояние, — скривив губы, сказала она. — Для Фицджералда, например. — Перехватив его обеспокоенный взгляд, она сказала: — Мы принадлежим к разным мирам, Стивен.

Думаю, вы даже не отдаете себе отчета, насколько разные эти миры.

Повернувшись, он положил ладонь на ее руку, покоившуюся на сгибе его локтя.

— Но ведь мы перебросили мост между этими двумя мирами?

— Да, — спокойно подтвердила она. — Точнее, хрупкий мостик, который рассыплется, как только вы уедете.

Его лицо помрачнело, глаза выражали глубокое сожаление.

— Ну почему все устроено не так, как бы нам хотелось?

— С этим ничего не поделаешь. Вы джентльмен, а я актриса. Если такие люди, как мы, иногда и встречаются, то лишь за закрытыми дверями. — Она улыбнулась. — Но нам вес же повезло, на какое-то время мы смогли отдохнуть от строгих обычаев этого мира.

Он вздохнул:

— Вы правы, как всегда.

Не убирая руки с его локтя, она пошла дальше и только тогда набралась наконец смелости задать давно беспокоивший ее вопрос:

— Скажите, вы от чего-то убегаете? Он искоса бросил на нее взгляд:

— Похоже, вы читаете в моей душе.

— Просто я, как и всякая актриса, должна быть наблюдательной. — И как бы в подтверждение своих слов она пристально посмотрела на Стивена.

— Я не совершил ничего противозаконного, — сказал он после долгого молчания. — «И если от чего-нибудь убегаю, то, вероятно… от жизни». — Но нам пора возвратиться домой и приступить к исполнению своих обязанностей. Я должен играть, пока не прибудет замена Эдмунду Честерфилду.

Она едва не призналась, что будет очень скучать по нему, но большим усилием воли удержалась.

— У нас был такой милый флирт, — проговорила она нарочито легкомысленным тоном.

Он посмотрел на нее. В ее глазах загадочно смешивались самые противоречивые чувства.

— Да, верно. — Он поцеловал кончики ее пальцев и подчеркнуто театральным голосом заявил: — Я буду помнить вас всю свою жизнь, леди Калибан.

И она тоже будет помнить его. И даже, возможно, без боли. Но лишь по прошествии нескольких лет.

Глава 13

День шестьдесят второй

Когда пошел одиннадцатый час, Стивен еще не догадывался, какое тяжкое испытание ему уготовлено. Труппа направлялась к месту своего очередного выступления. Большинство актеров находились в телегах и переднем фургоне, Стивен же правил задним фургоном, где были уложены костюмы и декорации.

Аошади, естественно, даже отдаленно не напоминали тех, что были украшением его конюшни, а это означало, что он может спокойно беседовать со своей пассажиркой. Розалинда сидела с непокрытой головой, лицо и волосы сверкали в солнечном свете. Тепло ее рыжеватых волос напоминало ему, что в воздухе чувствуется первое дуновение осени. Дни шли неумолимой чередой.

Стараясь не задумываться над этим, он как бы вскользь спросил:

— А куда мы, кстати сказать, направляемся?

— В замок Бурн, владение герцога Кэндовера. Папа упоминал об этом. Странно, что вы не слышали. Он очень горд тем, что мы в четвертый раз играем здесь по личному приглашению герцога.

— Замок Бурн? Господи помилуй! — Стивен невольно натянул поводья, и лошади жалобно зафыркали. Впрочем, он тут же ослабил поводья, надеясь, что Розалинда не заметила резкой перемены в его настроении.

Рейф Уитбурн, герцог Кэндовер, один из ближайших друзей Майкла. Они знакомы вот уже многие годы. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы герцог Кэндовер мог опознать Стивена с первого взгляда. Стивен почувствовал непреодолимое желание передать поводья Розалинде и задать тягу.

Уже много недель он путешествовал вместе с Фицджералдами в волшебном мире, не имеющем ничего общего С привычным ему миром. Но вот-вот эти два мира окажутся в соприкосновении. Работай он за кулисами, он мог бы не опасаться, что его узнают, но в этот вечер ему выпало играть герцога Афинского. Они с Розалиндой первыми должны появиться на этих проклятых подмостках, и у него пет шансов избежать узнавания.

Стараясь не выдать снедающего его беспокойства, он спросил:

— Представление будет лишь для домочадцев герцога?

— Нет. Это будет большой праздник, — безмятежно ответила Розалинда. Алоизий ехал в том же фургоне, что и они, и как раз в этот момент сунул свою морду между ними. Она погладила косматую голову.

— Герцог и герцогиня приглашают гостей со всей округи. Перед началом спектакля они угощают всех ужином и посылают те же блюда нам, скромным комедиантам. Превосходная еда, отзывчивая публика. Это кульминационный пункт нашего ежегодного тура.

Ну и чудеса. Он, Стивен, знаком с доброй половиной присутствующих. Даже может оказаться крестным отцом чьих-либо детей.

— И как начались здесь ваши выступления? — спросил он с кислой физиономией.

— Герцог и некоторые из его влиятельных друзей посетили наш спектакль в Уиткоме. Они, видимо, приехали с целью хорошенько посмеяться, но остались в искреннем восхищении. В тот вечер шла «Буря». — Она улыбнулась, припоминая то, что тогда произошло. — После окончания спектакля Кэндовер прошел за кулисы — кстати, он очень хорош собой, — изящно пофлиртовал со всеми женщинами нашей труппы, включая старую Нэн, и пригласил нас выступить в своем открытом театре.

— И вы, конечно же, согласились? — лишенным какого-либо выражения голосом произнес Стивен. У него еще оставалось время бежать, но он не мог подвести и без того немногочисленную труппу. Оставить Томаса без Тезея было бы очень некрасиво.

— Тпру! — закричал Стивен, объезжая глубокую колею. Но почему он так опасается разоблачения? В конце концов герцог Ашбертон может поступать как ему заблагорассудится. Кое-кто, возможно, будет посмеиваться над его эксцентричным поведением, кое-кто, возможно, проявит недовольство, но, разумеется, только за его спиной.

Стало быть, ему стыдно появляться на подмостках? Отнюдь. Он гордится своим несомненным, хотя и скромным, талантом и получает удовольствие от игры с труппой.

Почему же он так обеспокоен?

Проблема, видимо, заключается в столкновении миров. Эти последние недели — особенные в его жизни. Приятное воспоминание о них поможет ему выдержать предстоящие трудные месяцы. Если слух об этом его приключении распространится в высшем свете, среди равных ему, это может неприятно отразиться на его редкостных, удивительных переживаниях.

Хуже того, люди вульгарные вообразят, будто у него была связь с какой-нибудь актрисой, а может быть, и с несколькими. Невыносимо даже думать, что доброе имя Розалинды и ее семьи будут трепать злые языки. Но как избежать узнавания?

И тут его озарила внезапная мысль:

— Мне бы хотелось сыграть Тезея в парике и с бородой, чтобы не выглядеть современным. Это ведь нетрудно сделать?

— Но для чего вы хотите надеть бороду? — удивилась она. — У вас будут чесаться подбородок и шея. Я это хорошо знаю, потому что мне самой приходилось играть бородатых мужчин. К тому же становится трудно выражать эмоции.

Он искоса поглядел на нее.

— Когда я впервые играл эту роль, вы сами сказали: все, что от меня требуется, это передать властность характера и любовь к суженой.

— Я думаю, вы сможете передать властность даже с мешком на голове, — сказала она смеясь. — Ну что ж, нацепляйте бороду и бакенбарды.

Это его немного успокоило. Изменив свою внешность, а заодно и голос, он сможет, пожалуй, избежать разоблачения. Вряд ли кто-нибудь станет предполагать, что герцог Ашбертон может участвовать в представлениях бродячих комедиантов.

Первые повозки уже втягивались на территорию замка между двумя сторожевыми башнями. Когда наступил их черед, Розалинда сказала:

— Посмотрите, какое романтическое зрелище. Воздвигнутый на холме, с зубчатыми стенами и башнями, замок Бурн выглядел очень величественно, однако Стивен подумал, что Ашбертонское аббатство превосходит красотой даже этот замок. Проезжая по подъездной дороге, он пониже нахлобучил шляпу и втянул голову в плечи, стараясь казаться как можно незаметнее. Однако вот уже несколько недель вся его немногочисленная одежда хранилась в седельной суме, так что всегдашнего аристократического лоска у Стивена сильно поубавилось.

Их путь пролегал мимо конюшен и каретных сараев. Тут стояли великолепные кареты, многие со старинными гербами. Розалинда махнула рукой в сторону одной из них.

— Замечательные экипажи, не правда ли? — воскликнула она. И с поддразнивающими огоньками в глазах прибавила: — Но вы ведь, наверное, привыкли к такой роскоши?

Она была права: дорогие экипажи даже не привлекли его внимания.

— А вы хотели бы разъезжать в одной из таких карет? — спросил он серьезно. — Хотели бы иметь много дорогих платьев и драгоценностей?

Она посмотрела на него т: удивлением:

— Не то чтобы очень. У меня уже есть все необходимое: несколько дорогих украшений и платьев, есть доброе здоровье, прекрасная семья и друзья. У меня нет ни малейшего желания тешить свое тщеславие. — Она устремила задумчивый взгляд на замок. — Конечно, я хотела бы иметь красивый дом, но богатство и счастье — вещи отнюдь не равнозначные, и сдается мне, высокое положение накладывает большую ответственность.

Ее слова глубоко поразили его. Элементарный комфорт, здоровье, дружеская компания. В конце концов, что еще нужно человеку для счастья? Богатство, титулы, власть — на что они в самом деле нужны? Только чтобы тешить тщеславие.

— Вы мудрая женщина, Розалинда, — спокойно произнес он.

Когда он подал фургон правее, они поехали мимо второго ряда карет. Герб на одном из них показался ему знакомым.

Боже, мысленно простонал он. Это же герб Херрингтонов. А его старшая сестра Клаудия — графиня Херрингтон… Они с мужем, вероятно, гостили у друзей, и естественно, что таких именитых особ пригласили на вечернее празднество.

Если бы он составил список тех, от кого хотел укрыться, Клаудия стояла бы на первом месте. Они обычно ладили, но она очень строго придерживалась условностей. Если она узнает, что ее благородный брат подвизается на подмостках, то уж не преминет высказать свое мнение об этом. Он еще раз подумал: не сбежать ли ему?

Но ведь в нем нуждается труппа. Из слов Розалинды можно сделать вывод, что сегодняшнее представление очень важно для ее семьи, особенно для отца. Они вели себя с ним так благородно, неужели же он отплатит им низостью?

Вечер предстоял долгий, напряженный. Остановившись рядом с другими фургонами, Стивен помолился Гермесу, греческому богу, покровителю всех плутов и мошенников.

Сейчас для него важна любая помощь, откуда бы ни последовала.

Джессика осторожно поддернула левый край накладной бороды и отошла назад.

— Что скажешь. Роза?

Розалинда внимательно оглядела их жертву и кивнула:

— Думаю, все будет в порядке.

— Будет ли мне дозволено увидеть мое собственное лицо? — сухо спросил Стивен.

Розалинда лукаво улыбнулась:

— Боюсь, с такой густой бородой вы даже не сможете увидеть собственного лица.

Джессика сдвинула темные брови:

— Мне кажется, у него очень внушительный вид. Похож на одного из этих средневековых королей. Может быть, на Эдуарда.

Не дожидаясь, пока сестры придут к общему мнению, на какого именно короля он походит, Стивен вынул ручное зеркальце из шкатулки с гримировальными принадлежностями и обозрел плоды их труда. Рассмотрев себя, он испустил вздох облегчения. Надетый на него парик спадал длинными волнами до самых плеч, с париком удачно сочеталась и пышная борода. Никто, конечно, не подумает, что это его естественные волосы, и тем не менее облик изменился почти до полной неузнаваемости, а именно это и требовалось.

— Я думаю, что скорее похож на пророка из Ветхого завета, слишком долго жившего в пустыне.

Розалинда с улыбкой подняла герцогскую диадему — покрытый дешевой позолотой железный обруч — и водрузила его на голову Стивена.

— Должна признать вашу идею весьма удачной. Вы просто олицетворение властности.

— Это подчеркивает запах сухой лаванды, исходящий от парика. Что поделаешь, приходится бороться с молью, — захохотала Джессика, отскакивая, прежде чем сестра успела стегнуть ее золотистой косой, извлеченной из сундука.

Стивен встал и поправил свою пурпурную мантию. Розалинда права насчет бороды, он и в самом деле испытывает сильный зуд.

— Должно быть, скоро пора начинать.

Мимо, в костюме Оберона, быстро прошел Томас Фицджералд.

Он был в своей стихии, суетился, отдавал зачастую противоречивые распоряжения. К счастью, Розалинда успешно проделала всю необходимую распорядительную работу: костюмы, декорации и, сами актеры были готовы к началу спектакля. Даже погода благоприятствовала представлению. Артистические уборные помещались под амфитеатром. Подойдя к маленькому окошку, Стивен выглянул наружу. Построенный в виде незавершенного круга, амфитеатр размещался на склоне холма, сцена — в самом низу, у подножия. Скамьи для зрителей поднимались круто одна над другой, обеспечивая хорошее обозрение. За сценой, на расстоянии вытянутой руки, стояли огромные старые деревья. Именно поэтому выбрали «Сон в летнюю ночь» — деревья могли служить естественной декорацией к спектаклю.

Незадолго перед тем Стивен помог рабочим сцены натянуть веревки на деревья. Чтобы освоиться с новым местом, наскоро была проведена репетиция. Актеры и актрисы, играющие эльфов и фей, весело раскачивались на веревках. Стивен даже вздрогнул, наблюдая, как быстро соскользнула по веревке Розалинда, но сама она была явно очень довольна. Даже Мария, которая играла Титанию, приняла участие в общей забаве.

Уже нисходили сумерки, сцена с высокими деревьями вместо задника превращалась в таинственный лес, созданный воображением Шекспира. В саду заливисто запел соловей. Понемногу стали собираться и зрители. Женщины в богатых туалетах, элегантно одетые мужчины, проходя в сумерках и весело болтая, рассаживались по местам. Стивен поискал взглядом сестру, но не смог ее увидеть, ибо его поле зрения было ограничено. Может быть, у нее головная боль и она решила пропустить спектакль? Однако вряд ли имеет смысл рассчитывать на такую удачу.

Повеяло запахом роз, подошла Розалинда. Ее взбитые волосы были украшены золотой диадемой. Она была очень хороша в царственном одеянии повелительницы амазонок.

Грим подчеркивал полноту ее губ, длинные темные ресницы придавали глазам соблазнительный вид. Она выглядела молодой женщиной в полном расцвете, необыкновенно привлекательной и желанной.

Он хотел обнять ее, но благоразумие заставило его сдержаться. Он только сунул руку под мантию и обвил ее теплую гибкую талию, уверенный, что никто не сможет этого заметить.

Их тела соединились от плавного изгиба ее бедра до упругой груди. Кровь судорожно запульсировала в его жилах. Раскрыв пальцы, он стал медленно гладить ее, тихо приговаривая при этом:

— Готова ли ты к нашему предстоящему венчанию, моя Ипполита?

Она подняла полуприкрытые веками, затуманенные желанием глаза и ответила:

— Да, я готова, мой дражайший герцог.

И прижалась к нему сильнее.

В нем так и закипела кровь. На какое-то мгновение он дал полную волю воображению. Они бессмертная королевская чета, возлюбленные, неразделимо слившиеся в страсти. Он будет подносить ей бокалы вина, дарить благоухающие розы, и они будут жить вместе в заколдованном лесу, вечно молодые и сильные.

Знакомые колики в животе вернули его к реальности. Что за проклятие! Он был похож на мотылька, порхающего вблизи пламени — волшебного очарования Розалинды. Почему он мучает и ее, и себя?

Да потому, наверное, что даже неутоленное желание, при всей своей мучительности, все же слаще, чем холодные доводы рассудка. И все же он опустил руку и отодвинулся.

— А вы не ставили здесь «Как вам это понравится»? Здешняя сцена как будто нарочно создана, чтобы быть декорацией Арденнского леса.

Резкий переход от чувственного волнения к повседневной реальности на какой-то миг ошеломил ее.

— Мы играли ее здесь в прошлом году, — чуть погодя проронила она. — Я была моей тезкой, Розалиндой.

«Жаль, что мне не посчастливилось ее видеть, — подумал он. — Ее высокая великолепная фигура, вероятно, прекрасно выглядела бы в бриджах». А ему очень хотелось лицезреть ее во всех возможных видах — и прежде всего между двух атласных простыней, под покровом этих чудесных рыжевато-золотистых волос.

Он слегка нагнулся, собираясь поцеловать ее изящное ушко, полускрытое растрепавшимися волосами. Однако в этот момент он увидел, что по сцене прямо к нему идут герцог и герцогиня Кэндовер.

Сердце у него дрогнуло. Напомнив себе, что они никоим образом не могут знать о его присутствии здесь, он сказал сдавленным голосом:

— Видимо, это герцог и герцогиня. Они направляются прямо к артистической уборной.

— Герцог и герцогиня всегда лично приходят, чтобы приветствовать труппу и спросить, все ли готово к началу спектакля, — объяснила Розалинда. — Не правда ли, герцогиня чудо как хороша? Они женаты вот уже несколько лет, но ведут себя так, словно у них все еще медовый месяц.

Герцогиня Марго и в самом деле была очень красива, почти так же красива, как жена Майкла, Кэтрин. И почти так же желанна, как Розалинда.

Проклиная свою одержимость, которая резко ограничивала его кругозор, Стивен поспешно отошел в дальний угол артистической уборной. Войдя, Кэндоверы приветствовали Томаса и Марию как старых знакомых, а затем обратились с дружескими словами и к другим артистам. Стивен оглядывал Кэндовера с непреодолимым интересом. Несколько недель назад и сам он держался как человек, требующий к себе почтения, являя олицетворение властности, граничащей с высокомерием.

Перед тем как окончательно проститься, герцогиня с улыбкой оглядела остальных членов труппы. Ее взгляд на миг задержался на Стивене с его окладистой бородой. Он почтительно наклонил голову, и она отвернулась от него.

После того как они ушли, Томас повелительным жестом воздел обе руки:

— Эту пьесу никогда еще не играли на лучшей сцене, и сегодняшний вечер исполнен таинственного волшебства. Так давайте же сыграем так, чтобы никто никогда не смог забыть этого спектакля.

Все актеры дружно поддержали его.

— О да, сэр! — воскликнул Брайан в костюме Пэка.

Его голос прозвучал звонче, чем все остальные, и это его смутило.

Его отец усмехнулся и жестом пригласил Стивена, Розалинду и играющих с ними актеров выйти на сцену. Под звуки фанфар они вышли в зачарованное царство, созданное Шекспировым воображением. Вечерняя тьма уже сгустилась, и сцена была озарена высокими, трепещущими на ветру факелами. Высоко вверху, на деревьях, словно сказочные звезды, мерцали маленькие лампы.

Они вышли на середину открытой сцены. Величественно повернувшись к своей царственной невесте, Стивен заметил во втором ряду свою сестру.

Клаудия была красивой женщиной с каштановыми волосами, с волевым, как у всех Кеньонов, лицом, которое отнюдь не портило суровое, даже непреклонное выражение. Она сидела рядом со своим спокойным мужем, аккуратно сложив руки на коленях. Любопытно, как сложилась их семейная жизнь, подумал Стивен. Искренне ли любят друг друга Клаудия и Херрингтон, или же их семья устроена на обычный аристократический лад и, в сущности, они — два незнакомца, живущие под одной крышей? Если бы он относился к сестре как настоящий брат, то знал бы это. Стивен поклялся, что выяснит все за то время, что еще отпущено ему судьбой.

Надо было начинать монолог, и Стивен заговорил глубоким грудным голосом, без труда заполняя его звучанием весь амфитеатр. Он великий Тезей. Участвовал в кровопролитных битвах, совершил много героических подвигов и наконец вернулся к своей возлюбленной.

На его слова тут же откликнулась повелительница амазонок, в ее ответе слышалось сладостное нетерпение женщины, которая не может дождаться, когда наконец станет женой своего суженого. Глядя в ее шоколадные глаза, Стивен ответил ей с глубочайшим волнением, вкладывая в слова герцога Афинского то, что не посмел бы сказать герцог Ашбертон.

Затем Тезей и Ипполита покинули сцену, уступив место молодым возлюбленным. Розалинда помчалась переодеваться феей, он отошел в тенистый уголок.

По ходу пьесы становилось все яснее, что пожелание Томаса Фицджералда осуществляется в полной мере. В своей жизни Стивен видел более десятка постановок «Сна в летнюю ночь». В трех из них сам принимал участие. Но ему еще никогда не приходилось видеть лучшее исполнение.

Все в этой постановке дышало очарованием. На всех придворных короля эльфов и фей лежала какая-то неземная красота. Томас и Мария играли супругов, которые прожили вместе целую вечность, но все еще сохранили пламя страсти. Оба были остры на язык. Все актеры играли замечательно, особенно блистала язвительностью Джессика в роли Гермии.

Комедия ошибок продолжалась до тех пор, пока не пришло время вновь появиться Стивену и Розалинде. Он уже перестал опасаться, что его могут узнать. Многие зрители знали герцога Ашбертона, но в этот вечер он был Стивеном Ашем, низвергнувшим тиранию своего высокого положения, и играл, как никогда в своей жизни.

После того как Брайан прочел заключительный монолог Пэка, наступило короткое затишье. Затем вся публика вскочила на ноги, зрители хлопали и кричали с энтузиазмом, более подобающим лондонским рабочим, чем пресыщенным аристократам.

Актеры начали выходить с поклонами. Стивен и Розалинда появились вместе. В лицо им ударила мощная волна рукоплесканий и одобрительных криков. Стивен упивался этими проявлениями восторга, зная, что на этот раз вполне их заслужил. Горячее одобрение публики — самый опьяняющий из всех напитков. Неудивительно, что актеры приучаются наслаждаться этим состоянием, столь похожим на наркотическое. Какое это счастье — чувствовать свою власть над душами.

По окончании спектакля зрители стали подниматься на сцену к актерам. Стивен увидел, что к нему направляются несколько женщин, и поспешил укрыться в самом дальнем углу мужской артистической уборной. Розалинда еще раньше предупредила его, что вся труппа, не снимая костюмов, побывает на приеме в замке. Она сказала, что в Уитком они вернутся уже при лунном свете.

Подождав, пока все голоса смолкнут, Стивен снял с себя парик, бороду и костюм. Он знал, что в последние несколько дней его пребывания в труппе «Сон в летнюю ночь» не будет исполняться, и, разоблачаясь, не без некоторой грусти прощался с Тезеем.

Взяв сундук, куда складывали костюмы, он вынес его на улицу. Он ведь единственный актер труппы, не пошедший в замок. Почему бы ему и не заняться каким-нибудь полезным трудом?

Он поставил сундук в заднюю часть фургона. Алоизий, который спал на земле, поднял голову, заскулил, затем завилял хвостом. На него вдруг наплыло облачко табачного дыма. Повернувшись, футах в десяти от себя Стивен увидел тлеющий кончик сигары.

— Стало быть, это все-таки ты, Ашбертон, — протянул насмешливый голос.

Вот черт! Все же попался! Вздохнув, Стивен прислонился спиной к фургону и скрестил руки на груди. При достаточно ярком свете луны он мог разглядеть высокую темную фигуру и ястребиные черты лица. Это был герцог Кэндовер. Именно он и вывел на чистую воду Стивена.

— Добрый вечер, Кэндовер, — смирившись с этим неожиданным поворотом судьбы, сказал Стивен. — Как ты смог меня узнать? Я, кажется, сделал все возможное, чтобы этого не произошло.

— Марго узнала твой голос, — объяснил Кэндовер. — Когда она предположила, что это ты исполняешь Тезея, я было подумал, что моя дорогая женушка перебрала бургундского. Затем я увидел, что в афише поименован некий Стивен Аш, чье имя подозрительно смахивает на твое собственное. Вот я и решил пойти посмотреть, почему ты отсутствуешь на приеме. Конечно, Марго оказалась права. Она очень хорошо распознает голоса, с малейшими нюансами. — На какой-то миг кончик сигары вспыхнул ярче. — В женитьбе на леди, которая обладает всеми задатками хорошего шпиона, оказывается, есть свои преимущества. Женщины с задатками шпионов обычно не разглашают тайн, это также одно из их преимуществ.

— Знает ли еще кто-нибудь обо всем этом? — спросил Стивен.

Кэндовер покачал головой:

— Нет, только мы двое. Кстати, не хочешь ли сигару?

— Спасибо. — Стивен курил редко, но иногда бывает нужно чем-то занять руки, вот тут-то сигара и может пригодиться. Он принял предложение Кэндовера.

Кэндовер стряхнул тлеющий пепел.

— Безусловно, труппа Фицджералда выгодно отличается от всех бродячих комедиантов, но все же, честно сказать, я никак не ожидал увидеть тебя среди ее актеров. Могу ли я спросить, почему ты присоединился к труппе, или это не мое дело?

Чувствуя, что это как раз тот случай, когда некоторая доля откровенности не помешает, Стивен спросил:

— Тебя никогда не утомляет твое высокое положение?

— Иногда. Не очень часто, правда. Только иногда, — задумчиво сказал Кэндовер. — Значит, ты отдыхаешь от обязанностей герцога, как бы взял себе отпуск?

— Вот именно. И, естественно, мне хотелось бы сохранить это в тайне.

— А знаешь, ты вполне приличный актер, — язвительно сказал Кэндовер. — Боюсь только, что семья может не одобрить твоего нового увлечения.

— Майкл, вероятно, просто посмеялся бы, но вот для нервов моей сестры, боюсь, это будет слишком тяжелым испытанием, — откровенно признался Стивен. — Если бы она взялась за меня, это наверняка явилось бы не менее тяжелым испытанием для моих нервов.

Кэндовер громко рассмеялся.

— Пожалуй ты прав. Твоя сестра — женщина беспощадная. Я никому ничего не скажу. Удивляюсь только, что Фицджералд не протрубил всем о твоем участии. Это могло бы принести ему немалые дивиденды.

Герцог бросил сигару наземь и растоптал ее ногой.

— Он не знает. Никто в труппе не знает.

— Ты, кажется, веришь, что тебе удастся сохранить свое инкогнито. Впрочем, если ты мог бы снова нацепить всю эту буйную растительность, ни одна живая душа тебя бы не узнала.

— Зачем самому напрашиваться на неприятности? — Стивен выпустил клуб бледного дыма. — К тому же вечер очень приятный. Такой тихий, мирный.

— Очень хорошо, — Кэндовер протянул ему руку. — Рад был повидаться. Ты должен как-нибудь навестить нас. Или ты собираешься остаться на подмостках?

— Нет, можешь этого не опасаться. Через неделю-другую я уйду из труппы. — Стивен пожал протянутую ему руку, — Пожалуйста, передай мои наилучшие пожелания твоей проницательной герцогине.

Медленно выдыхая дым сигары, он провожал взглядом высокую фигуру Кэндовера, вскоре исчезнувшую среди вечерних теней. На этот раз, кажется, обойдется благополучно. Многие, конечно, поспешили бы разболтать такую сногсшибательную новость, но Кэндовер не принадлежит к их числу.

Почувствовав боль, он приложил руку к животу и с чувством облегчения понял, что это не пролог к сильному приступу. Просто гнетущее ощущение в подвздошной области или пониже.

Он устало опустился наземь и оперся спиной о колесо фургона. Он уже привык к постоянной боли и даже научился ее игнорировать, пока она не приобретала острого характера. Тогда приходилось принимать опий, хотя это и дурманило голову.

Сколько времени прошло с тех пор, как он чувствовал себя совершенно здоровым? Месяца три, вероятно. Он и еще несколько домочадцев отравились рыбой. Тут же вызвали доктора Блэкмера, который быстро устранил все последствия отравления. Все остальные выздоровели, но он, Стивен, с этого времени страдает от повторяющихся колик.

Стивен невесело улыбнулся. Неужели он умирает из-за тухлой рыбы? Когда встретится с доктором Блэкмером, он непременно скажет ему об этом. Возможно, эта информация будет содействовать развитию медицинской науки.

Он потер живот. Болезнь развивается быстро. Пожалуй, в его распоряжении не остается даже и шести месяцев, о которых говорил доктор. Все, на что он может рассчитывать, три месяца, и один из них уже истек. Хорошо, что на следующей неделе он покинет труппу.

Конечно, приятно было бы посетить герцога Кэндовера, но вряд ли он когда-нибудь увидится с герцогом и его женой. Возможно, он никогда уже не сможет сидеть вечером на траве в полном одиночестве, если не считать звезд. Сердце сдавила сильная тоска.

Все, что он ни делал, все, что ни видел, предвещало ему неминуемое прощание. Хватит ли у него сил оставить Розалинду? Если бы эти последние недели она была с ним, он умер бы счастливым человеком — во всяком случае, не таким несчастным. Не таким одиноким.

Он вдруг почувствовал сильный соблазн осуществить это тайное желание. Конечно, она более или менее равнодушна к богатству, но, может быть, ей захочется обеспечить жизнь всей своей семьи. Для этого ей только требуется пожертвовать несколькими неделями или месяцами своей жизни.

Да, месяцами, но какими мучительными, ведь ей придется изо дня в день наблюдать за его медленным угасанием. Не лучше ли проститься прямо сейчас, прежде чем появятся явные признаки ухудшения?

Алоизий перекатился на бок и положил морду на колени Стивену. Он почесал у пса за ухом. Он наверняка будет скучать по своему четвероногому другу.

Он будет скучать обо всем, что так или иначе связано с труппой Фицджералда.

Как только Розалинда узнала, что Стивена нет на приеме, она попросила у слуги корзинку и уложила туда кое-что из еды и несколько бутылок. Затем пошла через парк к амфитеатру. Вечерний воздух приятно остужал ее после веселой, разгоряченной атмосферы приема. Существует древняя, восходящая еще к средневековью традиция общения между актерами и аристократами, и в замке Бурн эта традиция бережно поддерживается. Но, что ни говори, это был тяжелый день, и она устала от многолюдья.

К тому времени когда она подошла к фургонам, ее глаза уже привыкли к лунному свету, и она без труда различила фигуру человека, опирающегося спиной о колесо.

— Привет, — весело сказала она, изящно опускаясь на траву. Юбка Ипполиты раскинулась вокруг нее широким веером. — Я подумала, что вы голодны или хотите пить. Хотите шампанского?

— Пожалуй, не откажусь, — поколебавшись, сказал он.

В его голосе звучали какие-то мрачные нотки, возможно, просто продолжало сказываться напряжение, которое он испытывал во время спектакля. В таком случае шампанское должно подбодрить его. Бутылка была уже распечатана, поэтому она просто вытащила пробку и разлила вино по бокалам.

— За наш сегодняшний успех! — Они чокнулись и выпили.

Розалинда почувствовала, что напряжение, которое не покидало ее целый день, наконец начинает ослабевать. Она посмотрела на темную громаду замка, маячившую на фоне предночного неба.

— В замке прохладно, везде гуляют сквозняки, но он, конечно, очень живописен.

— А вы хотели бы иметь собственный замок? — спросил он серьезным тоном. — Или, может быть, аббатство? Она ответила не сразу, подумав.

— Пожалуй, я предпочла бы аббатство с крытыми аркадами, где я могла бы разгуливать в ненастные дни, думая о чем-нибудь своем.

— Я запомнил ваши слова. Не подарить ли мне вам аббатство с крытыми аркадами?

— Но я просто не знаю, что стала бы делать с аббатством. К тому же я не привыкла к глубоким размышлениям. — Вспомнив только что услышанные ею новости, она слегка помрачнела. — Папа сказал, что получил письмо от Саймона Кента. Он с большой охотой принимает папино предложение. И через четыре дня присоединится к нашей труппе.

— Так скоро? — С минуту Стивен помолчал. — Я уеду на другой день после его прибытия.

Она вздрогнула, и отнюдь не только из-за прохлады. Он обвил ее рукой, она прижалась к нему и положила голову на плечо. Голова легла очень удобно.

— Вам вовсе незачем уезжать с приездом Кента, — задумчиво сказала она. — Ролей у нас предостаточно. Надо устанавливать декорации. Править фургонами.

— К сожалению, мне пора, Роза, — спокойно сказал он.

Она еще теснее прижалась к нему. Он был такой теплый, надежный, полный жизни. Трудно смириться с тем, что скоро он уедет.

— Я буду скучать по вас, — шепнула она.

— И я тоже буду скучать. — Он поцеловал ее в голову.

Она подняла лицо, и вдруг их губы соединились в неистовом поцелуе. В бархатисто-мягкой ночи плыли ароматы шампанского и цветов, реяли чувственные тайны, избегающие света дня. Они обхватили руками друг друга и повалились на траву, сплетенные в одно целое. Ей нравилось ощущать его упругое, сильное, хорошо знающее, чего хочет, тело, приятно было сознавать, что она может пробудить подобное желание. Он обхватил одну ее грудь, затем провел рукой по старому шелковому платью повелительницы амазонок. Она резко глотнула воздух, когда рука остановилась между ее бедрами. В каждой ее жилке радостно билась кровь, стремление отдаться перехлестывало все остальные чувства. Но где-то в глубине души она боялась темной силы любви. Короткое удовлетворение от страсти, а затем долгая пора мучительного раскаяния.

Он заколебался, почувствовав ее отчужденность. И тут как раз, заскулив, Алоизий сунул свой холодный нос между ними.

Когда он лизнул Розалинду в щеку, она, помимо воли, рассмеялась:

— Господи, как быстро романтическая пьеса может уступить место фарсу.

Стивен откатился в сторону.

— У этого пса куда больше здравого смысла, чем у любого из нас, — задыхаясь, проговорил он.

Он встал и, протянув руку, помог подняться и ей. Его руки быстро прошлись по ней, оправляя ее одежды и успокаивая взбудораженные нервы.

Затем, подняв голову, он крепко ее поцеловал.

— Возвращайтесь на прием и приходите оттуда вместе со всеми остальными. Иначе я могу совершить что-нибудь такое, о чем мы оба пожалеем.

Разумеется, он был прав. Оставив ему шампанское и корзинку с едой, она возвратилась в замок. Голова у нее все еще кружилась.

И все это время она раздумывала: а если бы что-нибудь и в самом деле случилось, раскаивались бы она в своей уступчивости или нет.

Глава 14

Хаверфорд был скорее деревней, чем городом, труппа Фицджералда всегда гастролировала здесь с большим успехом, гостиница же «Зеленый человек», где они останавливались, была вполне удобной. Розалинда отнесла свою сумку с вещами в крошечную мансарду. Затем спустилась попить чаю. В коридоре она увидела отца: он разговаривал с хозяином гостиницы мистером Уильямсоном. Нахмурившись, отец поманил ее жестом.

— Уильямсон говорит, что амбар, куда они складывали собранную десятину и где обычно проходили выступления труппы, недавно сгорел. Он предлагает два других места. Томас вручил ей клочок бумаги с написанным на нем адресом.

— Я осмотрю одно из предлагаемых мест, а ты — другое.

— Хозяева не будут возражать?

— Нет, миссис Джордан, — заверил хозяин гостиницы. — Фермер Браун и его семья заняты сбором урожая. Пока же их крытый молотильный ток свободен. Он сказал, чтобы вы пошли и посмотрели сами, потому что все они в поле.

Розалинда внимательно изучила свой клочок бумаги, решив про себя, что надо непременно оставить подарки фермеру и его семье, даже если труппа остановит свой выбор на другом месте. За одно то, что готовы принять у себя актеров, они заслуживают благодарности, ибо небольшая плата отнюдь не окупала хлопот, связанных с проведением спектаклей.

Томас весело сказал:

— Возьми с собой Стивена. Еще, того гляди, коза на тебя нападет или баран.

Она кивнула. Надо использовать любой предлог побыть наедине со Стивеном. До приезда Саймона Кента остается всего один день. Завтра приедет Кент, а послезавтра уедет Стивен. Мысль о его предстоящем отъезде тяжелым камнем лежала на душе.

Изобразив решительный бодрый вид, она вошла в маленькую гостиную, где Стивен учил ее маленького брата.

— Разреши, я заберу твоего учителя, Брайан? Папа хочет, чтобы мы с ним осмотрели место для выступления.

— Возьми его, — быстро ответил брат. — Сперва наши общие дела, а только потом личные.

— Это отнюдь не освобождает тебя от необходимости перевести заданные латинские строки, — сухо заметил Стивен. — Сделай этот урок к моему возвращению.

Брайан вздохнул с видом мученика и нехотя принялся за дело. Стивен, усмехнувшись, потрепал шевелюру мальчика.

— Что, неприятно, брат? Подумай, как перевоплотить твои ощущения в игру на сцене.

Брайан повеселел и, схватив себя за горло, стал изображать сцену предсмертной агонии. Розалинда рассмеялась, взяла Стивена за руку и повела за собой.

Когда они уже подходили к парадной двери, она вдруг увидела, что его лицо напряглось.

— Погодите минутку, — сказал он, — я выпью немножко воды.

Войдя в бар, он поговорил с хозяйкой, которая тотчас же вынесла воды. Розалинда не без горечи заметила, что все женщины бывают рады выполнить любую просьбу Стивена.

Когда она увидела, что он запивает водой пилюлю, ее глаза сузились.

— Вы нездоровы? — спросила она Стивена, когда он вернулся.

Он скривил лицо, пожал плечами:

— Небольшое несварение желудка.

На его лице было написано такое явное нежелание продолжать этот разговор, что она промолчала. Они вышли на залитую солнцем улицу. День был чудесный, скорее осенний, чем летний. На ветру уже шелестели, падая, первые сухие листья.

Почти не разговаривая, они пошли по главной улице, пока она вновь не превратилась в сельскую дорогу. Именно здесь и находилось то место, которое они искали. На стук и дверь никто не ответил. Очевидно, как и предсказал Уильямсон, вся семья и слуги работали в поле, пользуясь хорошей погодой, чтобы завершить сбор урожая.

Розалинда оглядела двор, с трех сторон которого стояли обветренные кирпичные строения.

— И как же мы найдем молотильный ток?

— Слева, я думаю, — ответил Стивен. — Рядом с амбаром-зернохранилищем, напротив коровника.

Еще одно доказательство, что он кое-что смыслит в делах сельскохозяйственных. Они вошли в крытый молотильный ток через пару дверей, достаточно высоких, чтобы пропустить доверху груженные телеги.

Медленно поворачиваясь, Розалинда внимательно осмотрела помещение. Крышу поддерживали старые, искривленные стропила, окна были высокие, достаточно светлые. Слева тянулся сеновал.

— Мы могли бы играть под сеновалом, но у нас не будет кулис.

— В углу есть дверь, ведущая в амбар. Актеры могут пользоваться ею для входа и выхода.

Они обошли ток, обсуждая, как лучше всего можно было бы его использовать. Наконец Розалинда сказала:

— Конечно, помещение маловато, но на худой конец сойдет и оно. Если, конечно, то, что осматривает папа, не окажется лучше.

Услышав какой-то писк, она насторожилась:

— Что это?

— Должно быть, сова поймала мышь. Писк послышался вновь.

— Пойду поднимусь на сеновал, — сказала Розалинда. — Погляжу, что там такое.

На сеновал вела прочная лестница. Розалинда осторожно поднялась по ней, сознавая, без всякого, впрочем, раскаяния, что слишком высоко обнажает лодыжки. Стивен поправил лестницу, а затем взобрался по ней и сам.

Здесь было много солнца, стоял густой душистый запах свежего сена. Будь Розалинда маленькой девочкой, она с удовольствием бы здесь поиграла. С удовольствием, вероятно, поиграли бы здесь и взрослые, хотя и предпочли бы другую игру.

Писк повторился, громче и сильнее. Розалинда стала внимательно осматривать туго сбитые охапки сена. И вдруг с восторгом воскликнула:

— Посмотрите — котята!

Она подошла к выемке, где лежали четыре пушистых пестрых котенка и их насторожившаяся полосатая мать.

— Не беспокойся, дорогая, — ласково сказала Розалинда. — Я не обижу твоих малышей. Можно я подержу одного?

Ласковые слова Розалинды, по-видимому, не убедили кошку, но один черно-рыжий котенок сам направился к ней, с трудом ковыляя по упругому, колючему настилу. Она засмеялась, положила ладонь на пути котенка, и он сам взобрался на нее.

— Посмотрите, Стивен, какой он миленький. И величиной как раз с мою ладонь.

Она погладила котенка указательным пальцем и была вознаграждена за это чуть слышным мурлыканьем.

— Это кошка, — сказал Стивен. — Те, что с пестрой окраской, всегда самки.

Она подняла взгляд, удивленная его тоном, и увидела, что его лицо как-то странно напряжено.

— Я подожду вас внизу, — резко сказал он, Она с участливым выражением лица следила, как он повернулся и пошел к лестнице. Едва сделав два шага, он зашатался и с трудом сохранил равновесие. Затем, положив руки на живот, с легким стоном опустился на сено.

Розалинда положила котенка и бросилась к Стивену. Он лежал скрючившись, продолжая придерживать руками живот. По всему его лицу выступили стеклянные капли пота.

— Что с вами, Стивен? — в ужасе выдохнула она. Покачав головой, он хотел было что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.

Дрожащими руками она ослабила узел галстука, чтобы ему легче было дышать. Кожа у него была холодная и липкая. Вскочив на ноги, она сказала:

— Я схожу за доктором.

— Нет, — возразил он с легким раздражением. — Сейчас все пройдет.

Розалинде редко доводилось видеть человека в таком состоянии, который при этом заверял бы, что сейчас все пройдет.

— Чем я могу помочь?

— Воды, — попросил он с закрытыми глазами. — Принесите, пожалуйста, воды.

Розалинда быстро спустилась по лестнице и выбежала во двор.

Где у них тут колодец? Ага, в самом конце двора. Она кинулась туда. Орудуя ручкой ворота, спустила бадью, затем стала ее поднимать. Время казалось ей бесконечно долгим.

Тут же, на стенке, висел на гвозде большой черпак. Она набрала в него воды и вернулась в крытый ток, очень торопясь, но стараясь не разлить воду.

Розалинда сумела подняться по лестнице, почти не расплескав воду. К ее облегчению, Стивен уже не лежал скрючившись. Он лежал на спине, положив одну руку на живот. Глаза закрыты, лицо выдает с трудом сдерживаемую боль. Как могла она не замечать до сих пор его состояния?

Она опустилась на колени и поднесла черпак к его губам.

— Спасибо, — хрипло проговорил он.

— Принести еще воды? Он помотал головой:

— Все в порядке. Я только… полежу еще минутку. И мы сможем пойти.

Она вдруг рассерженно выпалила:

— Вы лгун. Были ведь и другие признаки болезни, но вы каждый раз прятались за какой-нибудь отговоркой, а я оказалась слишком глупа, чтобы обратить на это внимание. Мне давно надо было отвести вас к доктору. Что с вами?

Он посмотрел на нее в упор. В глазах его не осталось никакого зеленого оттенка, только бледный и тусклый серый цвет.

Последовало долгое-долгое молчание. Она подумала, что он снова хочет выкрутиться с помощью какой-нибудь лжи. Взяла его холодную руку и, глядя прямо в глаза, крепко сжала ее, как бы призывая сказать чистую правду. Ее упорная воля подтачивала его сопротивление, и наконец, не выдержав, он грубым шепотом признался:

— Никто не может мне помочь — ни вы, ни кто-либо другой.

У нее остановилось сердце.

— Что вы хотите сказать? Его веки сомкнулись.

— Я умираю, — произнес он еле внятным голосом. Это была худшая из всех возможных новостей, настолько ужасная, что она никак не могла ее осознать. Он говорит, что умирает. Но это просто невозможно. Ведь он так силен, так полон жизни.

Но его слова прозвучали слишком искренне, чтобы в них можно было сомневаться.

Она прижала его свободную руку к своему сердцу. Отчаяние, которое она испытывала, было неоспоримым доказательством того, как сильно она к нему привязана. Она скрывала это даже от самой себя, чтобы как-то облегчить боль неминуемого расставания.

Но боль разлуки — сущий пустяк по сравнению с тем невыносимым страданием, которое она испытывала. Она с самого начала знала, что рано или поздно он должен будет вернуться к своей семье, к друзьям. Втайне лелеяла надежду, что он сохранит о ней теплые воспоминания, и всей душой желала ему счастья. Ей даже и в голову не приходило, что его может ожидать совсем другая участь, что он может скоро покоиться в холодной земле.

Теперь наконец для нее прояснилось многое. Она поняла, почему в его душе все время живет какое-то подспудное мрачное чувство. Почему он всегда сохраняет расстояние между ними, даже когда страсть и взаимное душевное влечение неудержимо притягивают их друг к другу. Поняла, почему он настаивает на отъезде. Почему все время теряет в весе, а морщины на лбу углубляются.

Ее ум лихорадочно работал. Прежде всего она не должна усугублять его боль своим явным состраданием. Изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, она сказала:

— Ваша смерть была бы ужасной, к тому же бессмысленной потерей. Я не могу с этим смириться.

Его глаза открылись, и она заметила, что зрачки расширены. В только что принятой им пилюле, вероятно, был опий, этим вполне может объясняться его неожиданная откровенность.

— Мое существование тоже представляется мне бессмысленным. — Его рот искривился в иронической усмешке. — Но ведь мы все когда-нибудь должны умереть. Я просто умираю раньше, чем ожидал.

Однако одно дело — знать, что все рано или поздно умирают, и совсем другое — увидеть, что напротив тебя за столом восседает костлявая старуха с косой. Розалинда попробовала себе представить, как вела бы себя, столкнись лицом к лицу со смертью. Она стиснула его руку.

— Поэтому вы и убежали от своей обычной жизни? Он устало кивнул:

— После того как доктор сообщил мне окончательный диагноз, мной овладело непреодолимое желание уехать в какую-нибудь глушь и попытаться примириться с предстоящей неизбежностью.

— Доктора могут ошибаться. Складки на его лице стали глубже.

— Верно, но тело не ошибается. Я чувствую, что болезнь с каждым днем развивается. Дело только во времени, а его остается не так уж много.

— Что за болезнь находит у вас доктор?

— Опухоль в желудке и печени.

— А я-то думала, что вы просто отдыхаете от тягот семейной жизни, — сказала она, кляня себя за свою недальновидность.

— Я был женат. — Он возвел взгляд к стропилам у них над головой. — Вот уже чуть больше года, как Луиза умерла.

По странному, какому-то деревянному тембру его голоса можно было сделать вывод, что он очень ее любил.

— Какая она была? — мягко спросила Розалинда.

Некоторое время он подыскивал подходящие слова.

Наконец произнес:

— Красивая. Всегда истинная леди. Без единого изъяна.

Никто не мог бы назвать Розалинду леди, и у нее, безусловно, были изъяны. Но Стивен тянется к ней, а это означает, что она может подарить ему несколько коротких мгновений радости. Во всяком случае, что бы она ни делала, больнее, чем сейчас, ей не будет.

Надо только взять правильный тон, или же он сразу спрячется в свою скорлупу. После короткого раздумья она сказала самым легкомысленным тоном:

— Сдается мне, что вы все время старались держаться подальше от меня, потому что боялись, что я подниму жуткий переполох, если узнаю о вашей болезни.

Его глаза широко открылись. Помолчав, с кислой усмешкой он сказал:

— Мысленно я не употреблял подобных слов, но то, что вы говорите, в сущности, верно.

— Какой же вы гордец! И какой глупец! — Перегнувшись, она поцеловала его в холодные губы, надеясь, что даже после сильного приступа боли он все еще сохранил способность чувствовать желание. Чуть-чуть приподняв голову, она шепнула: — Я отнюдь не из тех, кто поднимает переполох по всякому поводу, более того, умею соблюдать пристойность в проявлении своих чувств. — Постаравшись заглушить боль, она через силу улыбнулась дразнящей улыбкой. — Так как вы завтра уезжаете, я хотела бы попрощаться с вами так тепло, чтобы вы надолго запомнили наше прощание. И не только ради вас, но и ради себя.

Едва ли не минуту он смотрел на нее пронизывающим взглядом. В его глазах снова появился зеленый оттенок.

Тишина была такая полная, что Розалинда даже слышала, как кошка облизывает своих котят.

Затем Стивен обхватил ее талию и приник к ее губам долгим поцелуем, как бы продолжая ее прерванный поцелуй. Его поцелуй быстро становился все жарче, все настойчивее, требовательнее. Она почувствовала, как холод в его крови сменился теплом, а затем и горячечным жаром.

С самого начала они ощущали сильнейшее влечение друг к другу, хотя и пытались подавить его. Неожиданное признание Стивена разрушило с таким трудом возведенные барьеры. Но все, что происходило между ними, готовило их к атому моменту. Каждое соприкосновение рук, каждый обмен взглядами, каждый театральный поцелуй, да и настоящий, лишенный какого бы то ни было притворства, — все это служило топливом для разгорающегося пламени. И вот это пламя заполыхало.

Их тела прильнули друг к другу, ее груди — к его широкой груди, он подхватил ее спину и бедра. Она обхватила его ногами так, что их лобки оказались друг против друга. Она жадно глотнула воздух, ошеломленная силой своего желания. Конечно, у них с Чарлзом бывали страстные минуты, но ничего сколько-нибудь похожего на то, что она ощущала сейчас.

Они со Стивеном обменивались жаркими поцелуями, затем, утопая в облаке душистых ароматов, он схватил ее и перевернул так, что оказался наверху.

— Я очень хочу тебя, Розалинда, — сказал он хриплым голосом, — если ты сомневаешься, у тебя есть еще время остановить меня.

Медово-золотой свет, который щедро затоплял сеновал, окружал ореолом его широкие плечи и каштановые волосы. Уж не ангел ли он? Да нет, просто земной возлюбленный. Подняв руку, тыльной стороной она погладила его щеку.

— У меня нет никаких сомнений, Стивен. Только сожаление, что мы не сделали этого раньше.

Целуя ее шею, он развязал тесемку, стягивающую воротник платья. Расшнуровал корсет, снял рубашку. Затем взял ее обнаженные груди, как большие чаши, в свои руки и стал целовать нежную кожу с таким пылом, что, казалось, от его поцелуев остаются ожоги.

Когда его язык коснулся ее соска, она вся напряглась. Когда сосок затвердел и поднялся, Стивен потянул его губами, достаточно сильно, но не причиняя никакой боли. Вскоре ее, вытеснив все мысли, затопило желание.

Она сунула руки под его камзол, подняла рубашку и положила ладони на его нагую плоть. При ее прикосновении тугие мускулы его спины заиграли. Погладив ему спину, она сунула одну руку между его ног.

Он застонал, затем откинулся, стал целовать ее шею, гладить пылающими руками все ее тело. Схватив юбки, поднял их. Затем сунул руку между ее ног. Она сдержанно вскрикнула. В то время, как он нащупывал своими длинными пальцами увлажнившиеся чувствительные складки, свидетельство ее готовности, она раздвинула ноги, бессознательно выгнула спину. Ее чувственность была так сильно возбуждена, что она едва не ощущала себя распутницей.

— Ну пожалуйста, — хрипло произнесла она. — Пожалуйста.

Время, которое он потратил, чтобы снять с себя одежду, показалось ей бесконечно долгим, целой вечностью. Она чувствовала себя опустошенной, думая о тех нескольких неделях, что она его знает, и даже о годах, когда она его не знала. Но тут он навалился на нее. Ее руки нетерпеливо притиснули к себе его ягодицы.

— О Боже, — простонал он, погружаясь в ее такое ласковое тепло. Сначала она чувствовала себя неловко, потому что уже давно не была с мужчиной. Но тут же эту неловкость смыл могучий паводок страсти.

Он начал погружаться в нее вновь и вновь. Тяжело дыша, напрягаясь, она отзывалась всем своим существом, и в конце концов их движения объединил какой-то неистово дикий ритм. Оба они испытывали райское блаженство, в котором в то же время таилась мучительная боль, оба отчаянно нуждались друг в друге.

Кульминация явилась для них обоих сильнейшим потрясением, ее яростные содрогания породили в нем сильнейшую ответную реакцию. У нее было такое чувство, будто с нее заживо сдирают кожу, чувство мучительное и в то же время неизъяснимо сладостное — чувство избавления от всего давящего, обременяющего.

Наконец буря отбушевала и ушла, оставив ее в полном изнеможении. Она судорожно глотала воздух, льнула к нему, вся дрожа. Неистовство того, что только что произошло между ними, устрашило ее. И в то же время она всеми фибрами души чувствовала, что никогда не пожалеет о том, что сделала.

День пятьдесят девятый

Сознание возвращалось к нему отрывочными мыслями и видениями. Теперь он уже твердо уверился, что способен на самую сильную страсть. До сих пор он даже не подозревал, что его желание может быть таким непреоборимым, что оно может захватить его с такой стремительностью и отчаянностью. Возможно, он и раскаивался бы в своем слепом эгоизме, если бы та, что была с ним, полностью не разделила его безумия, всей полноты чувственного наслаждения.

Впервые в жизни он понял, почему соитие иной раз называют маленькой смертью. Он был как бы уничтожен и в то же время продолжал жить, но не в прошлом или будущем, а в вечном настоящем. И еще никогда не чувствовал такой полноты жизни. Он с почти болезненной остротой ощущал запах свежего сена, слышал, как лихорадочно колотится в груди его сердце. А под ним податливо трепетало тело Розалинды. Он скатился набок, крепко прижал ее к груди. Ее дыхание щекотало его горло, а когда он коснулся губами ее виска, то почувствовал легкий привкус соли.

И тут он с необыкновенной отчетливостью вспомнил сон, который видел на другой день после спасения Брайана. Вот он бежит за смеющейся женщиной — Розалиндой — по россыпям пестро сверкающих под солнцем осенних цветов. Наконец он ее настигает. Обернувшись, она самозабвенно бросается в его объятия. Они вместе падают на землю и в каком-то исступлении начинают предаваться любви.

Кто бы мог подумать, что этот сон превратится в явь, и если он, Стивен, о чем-нибудь и сожалеет, то только о том, что все кончилось так быстро. Только об этом, да еще о том, что так поздно обнаружил в себе страстный темперамент.

Слишком поздно? Нет. Он ни за что не позволит ей уйти из своей жизни.

До сих пор он изо всех сил старался держаться отчужденно, выражал свое восхищение и флиртовал, стараясь не связывать себя никакими обязательствами. Старался вести себя как подобает человеку честному и избегать любых ситуаций, которые могли бы быть поняты превратно.

Да черт с ней, с честностью! Он хочет ее, и безжалостная кеньонская кровь требует, чтобы она принадлежала ему до самого последнего вздоха.

Он взвесил, к каким последствиям может привести его новая решимость. Ему придется заплатить дорогую цену. Прежде всего пожертвовать своей гордостью, ибо он не сможет скрывать от нее свою возрастающую слабость. Неизъяснимое наслаждение, только что им испытанное, не может длиться до самого конца. Как бы ни сильна была связывающая их страсть, настанет день, когда его тело не сможет откликнуться па се призыв, и это будет нестерпимо горько. Постепенно слабея, он будет нуждаться в ней все сильнее и сильнее. Очень малоутешительная мысль.

И все же Розалинда, несомненно, стоила такой цены. До сих пор он бессознательно смотрел на нее, как на хрупкий оранжерейный цветок, который не выдержит дыхания холодного ветра. Но ведь это не Луиза, а Розалинда, и она сильная. Она выжила в городской трущобе. Сумела приспособиться к нелегкой жизни в театре, стала душой семьи и всей труппы. Ее несомненная мудрость, здравый рассудок и оптимизм помогли ей преодолеть многочисленные жизненные трудности, выпавшие на ее долю. И к счастью, грубый бестолковый муж исцелил ее от романтических иллюзий.

Достаточно того, что их будут соединять дружба и страсть. Хотя она и не любит его, для нее не будет таким уж тяжелым бременем на несколько недель разделить с ним его жизнь и ложе. Тем более что ее ждет неплохая награда. Вся ее семья будет обеспечена.

Обдумывая, что и как ему сказать, он погладил влажные завитки ее золотисто-рыжих волос на затылке. Времени у него в обрез, поэтому он должен тщательно все обдумать.

Наконец он решил, что самое лучшее — поговорить с ней без обиняков. Она достаточно умна, чтобы понять выгоду, которую ей сулит его предложение.

И, вероятно, достаточно добра и великодушна, чтобы остаться с ним хотя бы из самой обычной жалости…

Хотя эта мысль и вызывала у него внутренний протест, ни знал, что не остановится ни перед чем, лишь бы она осталась.

— Розалинда, — прошептал он.

Открыв глаза, она посмотрела на него с дремотной улыбкой.

— Да?

Он почувствовал, что его решимость улетучивается., И поспешил спокойно сказать:

— Я хочу сделать тебе предложение. Согласна ли ты выйти за меня замуж?

Хотя он впервые обращался к ней на «ты», это обращение прозвучало совершенно естественно.

Глава 15

Замуж? Изумленная Розалинда с трудом нашла в себе силы ответить.

— Говоря менее сухим языком, ты, — она тоже перешла на это обращение, — предлагаешь мне руку и сердце? — довольно глупо переспросила она.

Он невесело улыбнулся.

— Вообще-то ты права, но в сложившихся обстоятельствах я предпочитаю более деловой язык. Мы пробудем мужем и женой слишком короткое время, чтобы с достаточным основанием употреблять слово «брак». Мы еще не можем говорить о любви, только о дружбе. — И взглянув на ее полуприкрытые груди, он добавил: — И конечно, о разделенной страсти.

Смущенная этим напоминанием о ее достаточно легкомысленном поведении, она присела, оправила одежду и, никак не в силах собраться с мыслями, сказала:

— Это… очень неожиданно.

Его улыбка стала шире и наполнилась живым содержанием.

— По тексту роли тебе следовало бы сказать: «Какая неожиданность, о сэр!»

Быстро приходя в себя, она рассмеялась.

— Это и в самом деле неожиданность. — Она стала выбирать пальцами солому из волос. — Ты в самом деле хочешь жениться на мне?

Его лицо посерьезнело.

— Я понимаю, что выйти замуж за умирающего не слишком-то заманчиво. Однако у тебя будут кое-какие преимущества. Через несколько месяцев я освобожу тебя от своего присутствия. Я не стану настаивать, чтобы ты оставалась со мной до конца. Более того, попрошу тебя заблаговременно уехать. — Несколько мгновений он колебался, затем сказал: — К тому же я человек богатый. Я готов подписать контракт, который обеспечит не только твое будущее, но и будущее всей твоей семьи.

Опустив руки, она взирала на него с большим изумлением. Даже в тот момент, когда он лежал рядом с ней на сене, полураздетый, он производил сильное впечатление. Итак, он джентльмен, да еще и, как выясняется из его слов, весьма богатый.

И ко всему еще он не в своем уме. Как может он считать ее такой корыстолюбивой, полагать, что если она и выйдет за него замуж, то только ради денег? Надо же предположить такое, что она будет рада скоро овдоветь? Что она оставит его на смертном одре, чтобы не видеть его страданий? Если он и в самом деле так думает, то для чего предлагает жениться на ней?

Тут ее осенила неожиданная догадка.

— Если ты надеешься завести наследника, то вряд ли получишь его от меня, — резко сказала она. — По всей видимости, у меня не может быть детей.

Он поджал губы.

— Не имеет значения. Я был женат много лет, но детей так и не имею. И вполне возможно, по своей собственной вине, а не по вине жены.

С его стороны очень благородно не винить жену, подумала Розалинда. В этот момент появился пестрый котенок, которого они видели ранее. Он пробирался по сену небольшими прыжками. Не раздумывая она схватила пушистого малыша и посадила себе на колени.

— Но если ты не надеешься иметь ребенка, то зачем хочешь жениться на мне? Как актриса, я скорее подхожу на роль твоей любовницы, чем жены. Не глупо ли поступать, руководствуясь исключительно условностями?

Он раздраженно махнул рукой.

— Приближение смерти начисто перечеркивает все мирские соображения, выявляя их полную абсурдность. Я прошу от тебя очень многого, прошу твоего времени, твоего общества, терпения, страсти. Самое большее, что я могу дать взамен, свое уважение. — Он с некоторым трудом сел. — К тому же я должен побыть какое-то время в Лондоне, чтобы уладить мои дела. Мне будет проще быть там вместе с тобой, если мы станем мужем и женой.

— Но ведь твой брат, сестра, другие члены семьи будут решительно против такого мезальянса.

— Я — глава семьи, — заявил он, гордо взметнув брови. — У них нет ни малейшего права судить мои поступки. Если они недовольны, то могут катиться ко всем чертям.

Это высокомерное заявление едва не рассмешило ее. Неудивительно, что ее отец поручает Стивену играть роли аристократов. Но…

— А что, если ты не умрешь? Доктора частенько ошибаются. Не пожалеешь ли ты, что заключил такой неравный союз?

— Мою жизнь могло бы спасти только чудо, а я не верю в чудеса. — Он посмотрел на нее в упор. — Если такое и случится, я не пожалею о своем выборе. А вот ты… ты не пожалеешь?

— Нет, — спокойно сказала она. Но без особой решимости. В этой деловитости, которую он теперь проявлял, не было ничего похожего на огненно-жаркую страсть, еще недавно сотрясавшую их обоих. А о любви он вообще не упоминал.

Она заглянула поглубже в его глаза — и все поняла. Если бы он не был тяжело болен, они никогда бы не встретились и, уж конечно, он не сделал бы ей официального предложения, даже если бы по прихоти случая и влюбился в нее. Но теперь, лицом к лицу со смертью, он чувствует себя одиноким, даже испуганным, хотя гордость и не позволяет ему признаться в этом. Она догадалась, что он скорее умрет, чем скажет, что нуждается в ней или в ком-либо другом. И однако же он в ней нуждается. Очень нуждается.

Она с полной ясностью, без каких-либо иллюзий, представила себе, что несет ей этот брак. Немного радости и куда больше горя. Ей придется наблюдать за его угасанием, тщательно скрывая от него, что она испытывает.

Ведь ее сочувствие может только усугубить его страдания. Ей придется войти в его мир, стойко держаться, не чувствуя за своей спиной обычной поддержки семьи. Нет сомнения, что даже энергичное заступничество Стивена не сможет избавить ее от презрения его родных и друзей.

Мудрая женщина с благодарностью отклонила бы его предложение. Гордая была бы оскорблена деловитостью, с которой он это сделал.

Посмотрев на котенка, она погладила его указательным пальцем. Не подлежит сомнению: ее нельзя назвать гордой женщиной, а мудрой и подавно. Подняв голову, она протянула руку и спокойно сказала:

— Хорошо, я выйду за тебя замуж. Он крепко пожал ее руку.

— Очень рад. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не раскаялась в этом своем решении.

Явное облегчение на его лице доказывало, что она сделала правильный выбор. Она испытывала к нему глубокую любовь и с ужасом думала о его предстоящей смерти. Но если они вместе проведут оставшееся время, у них наверняка будут и счастливые моменты. И она солжет самой себе, если скажет, что не хочет финансовой обеспеченности для своих родителей.

Переходя к делам более практическим, она сказала:

— У меня, как у бродячей актрисы, нет своего прихода, поэтому нам, видимо, придется венчаться у тебя дома.

— Совсем не обязательно. Я выхлопочу в Лондоне особую лицензию, на это понадобится, — он задумался, — пожалуй, не более трех дней. Ну, скажем, четырех. Мы можем обвенчаться в среду.

Она моргнула, слегка ошарашенная такой стремительностью. Но ведь у них нет никаких оснований медлить и есть все основания торопиться.

— Хорошо.

Нахмурившись, он повязал галстук.

— Сможешь ли ты покинуть труппу прямо сейчас, или придется подождать, пока отец подберет замену? Она мысленно перечислила их репертуар.

— С парой пьес им придется подождать, пока они не подыщут мне замену, но вообще-то мой отъезд не создаст каких-либо непреодолимых трудностей для труппы. В наших спектаклях больше мужских ролей, чем женских.

— Хорошо. Я хотел бы, чтобы у нас был короткий медовый месяц, прежде чем мы уедем в Лондон. — Он стряхнул сено со своего темного камзола. — Все время, пока я был в вашей труппе, я пренебрегал своими обязанностями. Что-то во мне противилось возвращению домой.

Она улыбнулась ему.

— Я рада, что ты хоть раз решился пренебречь своими обязанностями. Твое общество доставило нам большое удовольствие. — Она посмотрела в окно, высоко ли стоит солнце. — Боже, мы должны вернуться в гостиницу, папа подумает, что нас съели дикие овцы.

Поднявшись, Стивен помог встать и ей. Не желая разжать свои острые коготки, котенок повис у нее на плече. Стивен осторожно снял его и вернул матери. Затем обнял Розалинду. В его поцелуе не было ничего похожего на те огненно-жгучие поцелуи, которыми они обменивались так недавно. Вел он себя спокойно, с повелительным достоинством.

— Наверное, я ужасный эгоист, — прошептал он, — но я не чувствую ни малейших угрызений совести.

Запрокинув голову, она поглядела ему в лицо. Некоторая его худоба подчеркивала крепкие лицевые кости.

— В браке нет ничего эгоистичного. Каждый из нас будет не только давать, но и брать. Это естественно.

Вздохнув, он провел кончиком пальца по краю ее уха.

— Надеюсь, ты права.

Она положила голову ему на плечо, думая, как мало о нем знает. Не встречалась ни с одним членом его семьи, никогда не видела его дома, и ей ничего не известно о его жизни за исключением того, что он «фермер». Зато знает, что он добр и честен. И этого достаточно.

Еще некоторое время она понежилась в его объятиях, чувствуя себя защищенной от всего, что могло ей угрожать, в мире с самой собой. На какое-то время между ними установилось эмоциональное равновесие. Но надолго ли? Скоро их роли переменятся, он будет больше нуждаться в ней, чем она в его силе. Это будет задевать его гордость, чего доброго, он даже возненавидит ее.

Но да будет так. Если бы она хотела легкой жизни, то с ходу отвергла бы его предложение.

Отойдя чуть в сторону, она стала приводить себя в порядок.

— Я похожа на доярку, хорошенько вывалявшуюся в сене, — с сожалением сказала она. Его глаза залучились теплом.

— В тебе слишком много природной элегантности, чтобы ты могла походить на доярку.

— Но вид у меня все равно не слишком-то приличный, — рассмеялась она. — Помоги мне очистить спину, к ней сено пристало.

Он начал бережно оправлять ее одежду, вычищая застрявшие в ней соломинки. Это заняло у него больше времени, чем было необходимо, но она не стала его торопить.

Через несколько минут оба они обрели более или менее благопристойный вид. Стивен подобрал черпак, чтобы положить его на прежнее место, у колодца, тем временем Розалинда спустилась на первую ступеньку лестницы. Оглянувшись, она в последний раз взглянула на сеновал. Местечко совсем скромное, но какая страстная сцена разыгралась на нем сегодня!

Она испытывала одновременно и счастье, и печаль и подозревала, что уже никогда не расстанется с этими чувствами.

Уже не в первый раз выказывая презрение к мнению окружающих, по пути к гостинице «Зеленый человек» Стивен продолжал держать свою спутницу за руку. Он был… счастлив. Приятно было чувствовать, что его ждут впереди не одни только страдания. Даже при обычных обстоятельствах можно было бы только мечтать о жене. которая одновременно была бы заботливым другом и пылкой любовницей.

В его уме возникали все новые планы. Они все еще находятся поблизости от замка Бурн, надо попросить герцога Кэндовера послать доверенное лицо в Лондон. Друг брата с удовольствием окажет ему эту услугу. Доверенное лицо сможет получить лицензию в юридической палате и необходимую сумму денег у семейных банкиров, ибо взятые им с собой запасы уже на исходе. Он мог также отвести Юпитера в ашбертонские конюшни и взять в доме какую-нибудь подходящую одежду. Та, что он взял с собой, порядком ему надоела.

Кроме всего этого, ему нужна была только Розалинда. Он поглядел на нее краешком глаза, радуясь, что ему так повезло. И она тоже искоса посмотрела на него, улыбнувшись своей теплой, дружественной улыбкой. На какой-то миг он почувствовал искушение отвести ее обратно на сеновал. Но ведь она все равно скоро будет принадлежать ему, и они смогут любить друг друга когда и где им угодно. Хоть на сеновале.

Пронизывающая боль вернула его к реальности. Он подумал, не назвать ли ему Розалинде свое настоящее имя и титул, но тут же отказался от этого намерения. Конечно, она должна это знать, но лучше подождать до венчания, а то как бы не передумала, узнав, какое разное положение в обществе они занимают.

Любопытно, задумался он, как реагировал бы отец на известие о том, что его сын женится на актрисе. Не умри старик раньше, оно, это известие, несомненно, доконало бы его. Стивен пожал плечами — что бы он ни делал, ему никогда не удавалось угодить своему отцу. В конце концов он даже перестал стараться.

Еще отец был бы очень недоволен тем, что следующим герцогом станет Майкл. Жаль, что он уже никогда этого не узнает, сухо подумал Стивен. Старый герцог был человеком резким и суровым, но по большей части справедливым. Однако он ненавидел своего младшего сына и сделал все от него зависящее, чтобы рассорить Стивена с Майклом. Этого; во всяком случае, Стивен так ему и не простил.

Клаудия, несомненно, будет в ужасе, и это породит кое-какие трудности. Ничего, может быть, все обойдется, и ему, Стивену, удастся примирить се со своей женитьбой. Ну а если не удастся… Он опять пожал плечами.

.Впереди показалась гостиница «Зеленый человек». Подойдя ближе, они увидели, как из подъехавшего экипажа вышли молодой человек и девушка. Оба выглядели усталыми, видимо, провели в пути много времени. Вслед за ними вынесли и их багаж. Когда молодые путешественники зашли в гостиницу, Розалинда задумчиво произнесла:

— Уж не Саймон ли это Кент? Я не знала, что он женат. Но как бы то ни было, у него типично актерский вид.

— Внешность не очень-то представительная. Но ведь то же самое можно сказать и об Эдмунде Кине.

Розалинда с любопытством посмотрела на него.

— Ты видел Кина? — Когда Стивен кивнул, она спросила: — Он и в самом деле, как о нем говорят, замечательный актер?

— Великолепный. Я видел его знаменитый лондонский дебют. Он играл Шейлока в «Венецианском купце». Она широко открыла глаза:

— Я слышала, что театр был на две трети пуст, когда он начал играть, но его игра была настолько поразительна, что в первый же антракт зрители повалили на улицу и стали зазывать внутрь всех прохожих. Это правда?

— Сущая правда, — углубившись в воспоминания, ответил Стивен. — Это был январь, и погода стояла довольно мерзкая, но я все же отправился в ближайший трактир и привел в свою ложу троих друзей. К концу спектакля театр был совершенно полон. Очень необычное зрелище.

— Как бы я хотела быть там в тот вечер, — задумчиво сказала она.

Он пожал ее руку.

— Как только приедем в Лондон, я отведу тебя в «Друри-Лейн». Через неделю-другую там начинается сезон.

— У тебя ведь своя ложа, — со смешком сказала она. — Представляю себе, как это будет замечательно.

«Боюсь, что ты плохо себе это представляешь», — подумал он и поспешил переменить тему:

— Кин — выдающийся актер, но я думаю, что твой отец ему не уступает.

Он был вознагражден сияющей улыбкой. Надо сказать, он ничуть не кривил душой. Если бы Томас Фицджералд умел ладить с директорами театров, он и Мария были бы такими же знаменитостями, как Кин и Сара Сиддонс. К сожалению, одного таланта недостаточно, чтобы добиться большого успеха. Они вошли в гостиницу и направились в отведенную их семье маленькую гостиную, откуда слышался громкий говор. Добрая половина актеров собралась вокруг двух незнакомцев в поношенной одежде. Молодой человек с непокрытой головой беседовал с Томасом Фицджералдом.

При появлении Розалинды и Стивена Томас бросил в их сторону быстрый взгляд:

— Розалинда, Стивен. Это Саймон Кент и его сестра — Мери Кент. Они прибыли на день раньше обговоренного срока.

После того как все были представлены друг другу, Стивен посмотрел на своего преемника. Кент был чуть ниже среднего роста. Его светлые косматые волосы явно нуждались в стрижке. Что до внешности, то его никак нельзя было назвать красавцем. Вот только темно-серые глаза приковывали к себе всеобщее внимание.

— Крытый молотильный ток, который мы осматривали, вполне подходит, — сказала Розалинда, — но он все же маловат.

Томас кивнул.

— Ничего. Амбар, который осматривал я, вполне подходящий. Я уже договорился, там мы и дадим вечернее представление. — Он повернулся к Кенту: — Я хотел бы посмотреть вашу игру. Какую свою роль вы хотели бы мне показать?

У Кента вытянулось лицо:

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. — Голос Томаса звучал весело, но глаза смотрели совершенно серьезно. Стивен понял, что Томас хочет провести всестороннее испытание.

На помощь молодому актеру поспешила прийти Джессика.

— Среди своих ролей, мистер Кент, вы записали Ромео, — сказала она с плутовскими искрами в глазах. — Не разыграть ли нам сцену в саду?

— Очень неплохая мысль, — сказал он с признательностью.

Присутствующие расступились, оставив небольшое пространство для Ромео и Джульетты. Мери Кент, невысокая светловолосая девушка, похожая на брата, с опаской наблюдала за приготовлениями.

Джессика взобралась на прочный стул и оперлась руками о его спинку, как о балюстраду балкона. Она вздохнула, искусно делая вид, что не замечает стоящего внизу молодого человека.

Прочистив горло, Саймон Кент начал:

Но тише! Что за свет блеснул в окне?

О, там восток! Джульета — это солнце

[3]

Сначала его голос звучал не слишком хорошо, но быстро набирал силу и выразительность. Прямо на глазах у зачарованного Стивена актер преобразился в пылкого возлюбленного. Кент был не просто профессионалом, его талант и темперамент вполне позволяли ему стать поистине выдающимся актером.

В то время как он говорил, в Джессике не осталось и следа легкомыслия. Она устремила взгляд на Кента, и когда начала свой первый монолог, это была уже милая, охваченная сильным чувством Джульетта. Диалог струился в естественном ритме разговорной речи, передавая почти невыносимое волнение молодых возлюбленных. Исполнение буквально завораживало всех присутствующих.

Стивен почувствовал, как у него на шее зашевелились волоски. Ведь это была не просто сцена, которую разыгрывали два талантливых исполнителя; в ней явственно ощущалась сила взаимного притяжения Саймона Кента и Джессики. «Или, может быть, это просто мне кажется, — подумал Стивен. — Я сейчас слишком романтически настроен».

Произнося грудным шепотом свои последние строки, Джессика красивым жестом протянула руку своему молодому поклоннику. Он также протянул ей руку: кончики их пальцев оказались всего в нескольких дюймах друг от друга.

Прости, прости.

Прощанье в час разлуки

Несет с собою столько сладкой муки,

Что до утра могла б прощаться я…

Окончив свой монолог, Джессика слезла со стула, предварительно метнув томный взгляд на того, кто пленил ее сердце и отныне стал ее судьбой.

Кент — Ромео произнес свои последние строки со всей страстью человека, который полюбил одной-единственной, на всю жизнь любовью. Затем он повернулся и отошел на несколько шагов, давая понять, что сцена закончена.

Послышалось тихое перешептывание. Затем разразились дружные рукоплескания.

— Неплохо сыграно, сэр. — Раскрасневшись от удовольствия, Джессика протянула Саймону руку. Они вместе откланялись, как если бы стояли на сцене.

Аплодируя, Стивен шепнул Розалинде:

— Хотел бы я знать, в какой мере это была лишь игра. Она пристально вглядывалась в сестру.

— Готова побиться об заклад, что это была не только игра.

С другой стороны комнаты Мария задумчиво посматривала на Кента. Возможно, оценивала, насколько он годится в зятья. Кент испытывал явное облегчение и радость. Он все еще не отпускал руку Джессики.

Выражение лица Томаса было весьма любопытно. Он смотрел на Кента с возбуждением и одобрением, к которому примешивалась и некоторая грусть: так, вероятно, смотрит старый лев на молодого льва, который в один прекрасный день займет его место.

И все же надо отдать ему должное: шагнув вперед, он похлопал Кента по Плечу.

— Вы пойдете далеко, мой мальчик. Но, пожалуйста, отпустите руку моей дочери.

Побагровев, Кент тут же отпустил руку Джессики. Молодому льву предстоит еще преодолеть долгий путь, прежде чем он станет повелителем здешних джунглей.

Стивен обнял талию своей невесты.

— Сдается мне, это подходящий случай объявить о том, что Розалинда оказала мне честь, согласившись стать моей женой. Я искренне надеюсь, что семья благословит наш союз.

Все Фицджералды, быстро повернувшись, уставились на жениха и невесту.

— Какая чудесная новость, — сказала Мария. — Но… к чему такая спешка? Ведь вы знакомы всего месяц.

Подняв глаза на Стивена, Розалинда нежно улыбнулась:

— Достаточно долго.

— Ax, точно так же вела я себя, когда встретилась с Томасом. — Мария пересекла комнату и обняла сперва Розалинду, затем Стивена. — Я всегда мечтала иметь еще одного сына, и кто может заменить его лучше, чем человек, спасший моего младшенького.

Стивен также обнял ее, пытаясь вспомнить, обнимала ли его когда-нибудь мать с таким энтузиазмом. Если подобный случай и был, то он забыл о нем.

Томас сощурил глаза, и Стивен подумал: уж не заметил ли он случайно оставшуюся соломинку у него на одежде. «Помолвлены, и в самый раз», — продекламировал он, пожал руку Стивену и обнял дочь. Затем их стали поздравлять другие члены труппы: мужчины жали ему руку, женщины горячо обнимали.

Стивен отчетливо понимал, что вступает в союз не только с Розалиндой, но и со всей семьей. Он почти не сознавал этого, когда женился на Луизе, может быть, потому, что ее родители, граф и графиня Ротхэм, очень походили на его собственных. Но теперь он становился членом семьи Фицджералд, как и они становились членами его семьи. Он усмехнулся, подумав, что Брайан станет его шурином.

Обняв сестру, Джессика спросила:

— И когда же свадьба?

— В среду, — невозмутимо ответила Розалинда. Вновь последовало удивленное молчание.

— Стало быть, мы должны будем изрядно потрудиться! — воскликнула Джессика и увела сестру наверх. Прежде чем покинуть гостиную, Розалинда, улыбаясь, оглянулась через плечо на Стивена.

— Я полагал, что вы человек женатый, — сказал Томас Стивену тихим, сдержанным голосом, который если и не обвинял, во всяком случае, требовал объяснений.

— Я вдовец. Детей у меня нет, — вкратце объяснил Стивен. — Если я и не спешил с предложением, то по другим причинам. Я изложил их Розалинде и оставил за ней окончательный выбор.

Пожилой человек с видимым облегчением кивнул:

— У моей дочери светлая голова. Если она считает, что вы будете хорошим мужем, мне остается только присоединиться к ее решению.

— Я был с ней совершенно честен и очень благодарен, что она приняла мое предложение. — Помолчав, Стивен добавил: — Розалинда сказала, что ее уход не повлечет никаких трудностей для труппы. Верно ли это, или нам придется остаться, пока вы не подыщете ей замену?

— Стало быть, вы забираете ее от нас? — грустно сказал Томас.

Стивен кивнул.

— Но не навсегда. Не сомневаюсь, что она будет часто встречаться со своей семьей.

Томас хмуро обозрел комнату. Его взгляд упал на Мери Кент.

— А ты, девушка, — произнес он своим рокочущим голосом, — умеешь ли ты играть?

Она вздрогнула от неожиданности и, сглотнув, ответила:

— Да, сэр. Я, конечно, не могу сравниваться с Саймоном, но вот уже несколько лет играю небольшие роли. — Она вдруг улыбнулась. — Я могу быть неплохой служанкой для героинь мисс Джессики. Томас рассмеялся:

— Очень хорошо. Готова ли ты служить у меня в труппе за два фунта в неделю?

— О да, сэр! — радостно согласилась она. Стивен прикинул, что ее брат будет получать три-четыре фунта в неделю. На двоих этого достаточно.

Итак, все складывается наилучшим образом. «И долго ли мне будет так везти?» — подумал Стивен.

Возбужденно тараторя, Джессика улеглась па кровать в комнате, которую они занимали вместе с сестрой.

— А какое платье ты наденешь на свадьбу? То самое голубое, в котором выходила за Чарлза?

Розалинда поморщилась, расстегивая свою помятую одежду.

— Конечно, нет. Может быть, платье Офелии, которое лежит у нас в сундуке? Что ты по этому поводу думаешь?

— Лучше ничего и не придумаешь. Оно всегда тебе очень шло, — усмехнулась Джессика. — Со шнуровкой на спине, очень выгодно смотрится на твоей фигуре. Стивен будет ослеплен твоей красотой. Я принесу его сейчас, и мы подберем к нему все остальное.

Розалинда, кивнув, сняла платье. Едва отложив его в сторону, она заметила, что Джессика внимательно ее рассматривает. Опустив глаза, Розалинда увидела на своих грудях какие-то темные пятна. Ее лицо вспыхнуло, и она поспешила скрыть следы легких укусов.

Прежде чем она успела что-нибудь сказать, Джессика в ужасе выпалила:

— Он что, бил тебя или щипал? Если он только посмел такое сделать, я…

— Да нет, что ты.

Понимая, что при всей своей житейской умудренности Джессика все еще девственница, она села на край прогнувшейся кровати и спокойно сказала:

— Извини, мне следовало быть осторожнее, но я так привыкла к твоему обществу, мне даже в голову не пришло, что я могу тебя встревожить. Поверь, Стивен ничем меня не обидел. Мы вели себя очень скверно. И это было так замечательно. — Тут в ее голосе зазвучали предостерегающие потки. — Не забывай, я уже не юная девушка, а вдова и имею право на некоторую свободу. Ты ни в коем случае не должна брать с меня пример, каким бы романтичным ни казался твой Ромео.

На этот раз покраснела Джессика.

— Он не мой Ромео. Но актер мистер Кент очень хороший, верно?

— Да. Я уверена, что ты с удовольствием посвятишь его в члены труппы, — поддразнила сестру Розалинда. — Ты узнаешь, так же ли восхитит тебя его поцелуй, как и талант. — Она подумала, какое чудесное светлое чувство появилось в диалоге сестры с новым актером. И вдруг, к полному своему удивлению, расплакалась.

Она закрыла лицо руками и тут же почувствовала, что Джессика ласково ее обнимает.

— Что-то не так, Роза? — озабоченно спросила сестра. — Эти слезы непохожи на слезы счастья.

Розалинда рыдала все сильнее. Она испытывала отчаянную потребность излить душу, а Джессика была ее самой близкой подругой. По ночам они часто разговаривали о самых сокровенных своих тайнах. Почему бы не доверить сестре и эту тайну?

— Стивен очень болен, — нерешительно сказала она. — Возможно… возможно, ему остается жить всего несколько месяцев.

— Боже милостивый! — Джессика крепче сжала сестру в своих объятиях. — О Роза, какая жалость! Поэтому-то он и тянул с предложением, хотя всем было видно, что он без ума от тебя? Роза кивнула.

— Он хотел уехать, так ничего и не сказав, но у него случился ужасный приступ боли, и я заставила его рассказать мне всю правду. Одно признание повлекло за собой и другие, и вот через четыре дня мы поженимся.

Сотрясаясь от рыданий, она повернулась к сестре. Джессика утешала ее, ласково гладя по спине, пока она не выплакалась. В присутствии Стивена Розалинда, разумеется, не могла бы дать волю слезам. С ним она должна вести себя спокойно и сдержанно.

Собравшись наконец с силами, она выпрямилась и достала носовой платок.

— Только, пожалуйста, ничего не говори папе и маме. Я не хочу расстраивать их раньше времени.

— Хорошо, — серьезно пообещала Джессика. — Но ты… в самом деле уверена, что хочешь стать его женой? Мне очень нравится Стивен, но у него не было права просить от тебя такой ужасной жертвы.

— Было право. — Розалинда положила руки на колени и сжала пальцы. Она понизила голос и заговорила, обращаясь не столько к сестре, сколько к самой себе: — Нет у меня более заветного желания, чем стать женой Стивена — на тот срок, который отведет нам судьба.

Глава 16

С самого рассвета непрерывно лил холодный, пронизывающий осенний дождь. С деревьев сыпались желтые листья, дороги раскисали все сильнее. Лорд Майкл Кеньон чувствовал глубокую усталость и сильное раздражение. Вот уже две недели как он искал своего исчезнувшего брата и так ничего не узнал за это время, кроме, пожалуй, того, что найти человека на коне гораздо труднее, чем едущего в карете.

Невзирая на неоднократные заверения доктора Блэкмера, что очень маловероятно, чтобы Стивен лежал где-нибудь больной, Майкл испытывал большое облегчение всякий раз, когда обнаруживалось, что кто-то видел его брата. Теряя след, они возвращались обратно и, сворачивая на другие дороги, снова находили след.

По всей видимости, маршрут, который избрал Стивен, был совершенно случаен.

По пути на север Майкл остановился в поместье своего друга Люсьена, графа Стратмора, начальника тайной полиции, чтобы попросить его о помощи. Люсьен дал несколько разумных советов и обещал сообщить все, что ему удастся выяснить через обширную сеть своих соглядатаев. Во всех деревнях Уэст-Мидлепдса развернулись поиски. К счастью, герцог уехал на Юпитере, превосходнейшем коне из конюшни друга Майкла, лорда Абердена.

Майкл подарил коня своему брату Стивену еще в прошлом году.

Это воспоминание отозвалось в нем скорбью. В глубине души Майкл не верил, что Стивен и в самом деле смертельно болен. Врачи часто ошибаются, а в последний раз, когда он виделся со Стивеном, тот был в превосходной форме.

Но все люди — и мужчины, и женщины — умирают в любом возрасте и от самых разных причин. Может быть, пробил час и для Стивена. Но неужели судьба поступит так несправедливо: лишит его брата, с которым они только что подружились ?

Просто поразительно, что Стивен вырос таким чудесным человеком, хотя и находился все время под постоянным влиянием старого герцога с его угнетающей сухостью и педантизмом. Сам Майкл старался бывать в аббатстве как можно реже, это помогло ему уберечь себя от эмоционального давления отца. Стивен, однако, был слеплен из более прочной глины. Он выжил, более того, вырос сильным и справедливым. Его сила сочеталась со всегда ровным расположением духа, и потому так трудно было понять причины его исчезновения.

Майкл посмотрел на своего зябко ссутулившегося под дождем спутника. Он и сам не знал почему, но его не покидало желание возложить всю вину за болезнь брата на Блэкмера. Врач должен был поговорить со Стивеном более осторожно или вообще не говорить на эту тему. По своему собственному опыту Майкл знал, что выздоровление тяжело раненных или больных солдат зависит от состояния их духа. Сказать человеку, что он умирает, в некоторых случаях равносильно убийству. Честность не всегда лучшая политика для доктора.

Всегда мрачный и угрюмый, врач представлял собой трудноразрешимую загадку для Майкла. Вот уже целую неделю они в пути, а он, Майкл, так и не может прочесть, что затаено в глубине глаз Блэкмера; очевидно только, что его очень заботит состояние здоровья Стивена. Или же он считает, что смерть самого уважаемого пациента может плохо отразиться на его практике?

Его размышления прервал утомленный голос:

— Где мы остановимся на ужин?

— Наверное, в ближайшем отсюда городе Редминстере, — ответил Майкл. — Лошади смогут передохнуть часок. А затем снова в путь — дотемна.

Блэкмер не проронил больше ни слова, пока, уже под самый вечер, они не въехали в Редминстер. Дождь прекратился, и в лужах отсвечивало бледное солнце. Когда они подъезжали к гостинице «Три короны», Майклу пришлось резко осадить коня, чтобы не задавить девчушку лет четырех-пяти, гнавшуюся за своим мячиком. В погоню за ребенком из какого-то дворика вылетела хорошенькая темноволосая мать. Она улыбкой попросила прощения у Майкла и тут же унесла дочку.

Майкл устало повернул коня к гостинице. Чувствуя некоторую вину перед человеком, который не прошел тяжелой школы, именуемой службой в армии, Майкл сказал своему спутнику:

— Я отведу лошадей на конюшенный двор. А вы пока закажите нам ужин.

Блэкмер благодарно кивнул, спешился и вошел в гостиницу. Майкл отвел лошадей в конюшню. Какой-то конюх с глиняной трубкой во рту начищал там уздечку.

Прежде чем Майкл успел что-то сказать, конюх поднял на него взгляд и улыбнулся:

— Рад видеть вас опять, сэр. Путешествовать в такую погоду, как сегодня, просто наказание Божие!

— Но вы же меня не знаете, — насторожившись, сказал Майкл. — Я еще никогда здесь не бывал. Может быть, вы путаете меня с кем-то очень похожим?

Конюх, сощурив глаза, присмотрелся, затем, махнув трубкой, извинился:

— Да, точно. Вы очень похожи на постояльца, который был у нас несколько недель назад. И конь у него был похожий.

— Дело в том, что я ищу своего брата. Его конь и мой — от одного отца.

Конюх довольно кивнул.

— Стало быть, вы тоже мистер Аш? Вы очень похожи Друг на друга, такое сходство не может быть случайным. Вт хотите оставить лошадей на ночь, сэр?

Мистер Аш? Стивен наверняка путешествует инкогнито. Просто невероятно, чтобы по Мидлендсу разъезжали на похожих лошадях двое похожих людей.

— Мы с моим компаньоном остановились только поужинать. Пробудем здесь около часа. Я буду вам благодарен, если вы позаботитесь о наших лошадях. — Майкл снял шляпу и провел усталой рукой по мокрым волосам. — А вы не знаете, куда направлялся мой брат?

Сдвинув брови, конюх задумался.

— Кажется, труппа Фицджералда держала путь в Уитком.

— Труппа? — удивленно переспросил Майкл.

— Да, ваш брат был вместе с ними, — объяснил конюх. — Младший сынишка Фицджералда чуть было не утоп, но его спас ваш брат. Его так шарахнуло бревном, что он никак не мог оправиться. Ваш брат — настоящий герой.

— Он ранен? — быстро спросил Майкл.

— Не очень сильно, — заверил конюх. — Когда уезжал отсюда, мистер Аш как будто бы чувствовал себя неплохо. Говорят, даже играл в пьесе. — Конюх подмигнул. — Наверное, ему приглянулись тамошние актриски. У Фицджералда прехорошенькие дочери. Ну а актрисы небось сами знаете какие.

Майкл выслушал его со смешанным чувством удивления и надежды. Неужели Стивен и в самом деле примкнул к труппе бродячих комедиантов? Конечно, он любит театр и вместе со своими друзьями даже участвовал в нескольких любительских постановках. Но то было совсем другое дело Неужели он и в самом деле мог завести интрижку с простой комедианткой? Он всегда был таким здравомыслящим. Но кто знает, что может выкинуть человек, которому сказали, что дни его сочтены? Стивен — вдовец, и ничто не мешает ему спутаться с какой-нибудь веселой дамочкой, пожелай он этого.

Но если он и в самом деле путешествует вместе с театральной труппой, найти его не так уж трудно. Ободренный Майкл поблагодарил конюха и пошел в гостиницу. Поглощая вареный картофель с говядиной, он рассказал доктору обо всем услышанном. Блэкмер был явно также удивлен тем, что герцог подвизается на подмостках, но, будучи человеком неразговорчивым, воздержался от каких-либо замечаний. Поужинав, он встал и начал готовиться к поездке в Уитком.

Пока они ужинали, дождь прекратился, но небо застлали зловещего вида грозовые тучи. Когда Майкл и доктор вышли во двор, небо прорезал зигзаг молнии, послышался долгий раскат грома. Ливанул дождь.

Глядя, как полыхают молнии, Блэкмер сказал бесстрастным голосом:

— Не слишком благоприятные условия для путешествия.

Впервые доктор, хотя и косвенно, просил о передышке. Майкл заколебался. Хотя и опытный старый солдат, он также страдал от сырости, холода и усталости. И все же, получив новые сведения, он спешил.

— Грозы обычно очень быстро проходят. Мы успеем достичь Уиткома еще дотемна.

Блэкмер слабо вздохнул, однако протестовать не стал. Они только-только выехали из конюшенного двора, как вдруг небо из конца в конец прорезала огромная молния, залив все кругом ослепительным голубоватым светом. Не заставил себя ждать и раскат грома.

Майкл инстинктивно пригнулся, словно попал под пушечный огонь. Выпрямившись, он услышал долгий оглушительный треск.

— Боже, что это такое? — воскликнул Блэкмер.

Майкл оглянулся, пытаясь определить причину столь невероятно громкого треска.

Невдалеке послышался пронзительный крик женщины. Повернувшись, Майкл выбежал на улицу. И тут ему сразу же стало все ясно. Разбитый молнией огромный вяз повалился на домик хорошенькой темноволосой женщины, чей ребенок едва не попал под копыта. Под тяжестью упавшего вяза домик, сделанный из глиняных плит, раскололся, как яичная скорлупа.

Майкл с мрачным видом подошел поближе. Поверженный вяз все еще дымился, но сильный ливень не давал огню разгореться. Подойдя ближе, Майкл увидел, что темноволосая женщина пытается проникнуть внутрь.

— Вы ранены? — громко, стараясь перекричать шум дождя и ветра, спросил Майкл.

Она повернулась. Но ее лицу текла вода, глаза словно остекленели от пережитого испытания.

— Я как раз вышла из дома, чтобы нарвать зелени для ужина. Со мной все в порядке. Но в задней части дома остались мой муж и дочка. — Дрожащими руками она схватилась за Майкла. — Пожалуйста, помогите им.

Он невольно поджал губы, глядя на полуразрушенный дом. Сомнительно, чтобы кто-нибудь мог там уцелеть.

Подбежал запыхавшийся Блэкмер.

— Внутри кто-нибудь есть?

— Муж этой женщины и ее дочь.

Майкл осмотрел развалины опытным глазом шахтовладельца. Неумелые попытки разобрать их могут повлечь гибель тех, кто, возможно, еще уцелел. Но не надо хотя бы вести раскопки глубоко под землей, как это было после взрыва на его угольной шахте.

— Самое лучшее — попробовать поднять дерево, чтобы не вызвать новых разрушений.

К этому времени подоспели еще более десятка соседей.

— Боже, посмотрите на дом Уаймана! — закричал один из них.

Другой мужчина, судя по чертам его лица, брат хозяйки дома, закричал:

— Эмма, Джек и Лисси остались внутри?

Эмма, вся дрожа, кивнула, он обнял ее. Лицо у него было пепельно-серое.

Майкл уже давно усвоил, что в подобных случаях надо прежде всего сосредоточиться на том, что следует сделать, а не беспокоиться о судьбе тех, о ком ничего не известно. Поскольку никто не брал на себя ответственность, он стал отдавать распоряжения. «Уж если ты офицер, то так навсегда офицером и останешься», — холодно подумал он, посылая людей за прочными жердями, талями и веревками, а также за воловьей упряжкой.

Услышав изнутри детский крик, Эмма вырвалась из объятий брата и подбежала к дому.

— Лисси? С тобой все в порядке?

— Да, — прохныкала девочка, — но у папы течет кровь из раны, а я не могу его разбудить.

Майкл обвел взглядом полуразрушенный дом, девочка была всего в нескольких футах, за стеной какой-то комнаты, видимо, кухни. Может быть, удастся освободить ее еще до того, как будет поднято дерево. Он схватил глинобитную плиту и осторожно, стараясь не раскачивать стену, попробовал ее вытащить.

Блэкмер взялся за плиту с другой стороны. Майкл всегда удивлялся, замечая, что врач такого же, как и он, роста. Он всегда старается держаться незаметно и поэтому кажется ниже, чем на самом деле. Им все же удалось отодвинуть хрупкую плиту. В самом низу открылась темная, неправильной формы дыра.

— Я вижу свет, мама! — взволнованно воскликнула. Лисси.

Эмма смахнула капли дождя со своего напрягшегося лица.

— А ты не могла бы подползти к дыре и вылезти наружу, родненькая? — с напускным спокойствием спросила она.

Наступила долгая тишина.

Затем Лисси сказала дрожащим голосом:

— Я не могу вылезти, мама. Около двери лежит папа и всякие обломки.

Блэкмер внимательно осмотрел дыру.

— Я попытаюсь проникнуть в дом с этой стороны, если Уайман загораживает дыру, я попробую ему помочь.

— Это неудачная мысль, — сразу откликнулся Майкл.

Блэкмер посмотрел на него с презрением:

— Если вы так торопитесь, поезжайте в Уитком без меня. Я догоню вас завтра.

Обычно лицо врача казалось непроницаемой маской, и Майкл был удивлен, увидев в серо-зеленых глазах возмущение и, пожалуй, даже раздражение.

Возмущенный и сам, Майкл сердито гаркнул:

— Эта ваша чертова затея — просто глупость. Опасность слишком велика. Дом может обрушиться в любую минуту.

— Я доктор и обязан помочь. — Блэкмер лег на грязную землю и на глазах ошеломленных зрителей начал протискиваться в дом. Услышав какой-то треск, Майкл насторожился, но треск тут же прекратился.

Минуты через две — эти минуты показались целой вечностью — доктор крикнул:

— Уайман жив. Его сердце должно выдержать, но он потерял сознание и истекает кровью.

— Хвала Богу, — взволнованно сказала Эмма.

Майкл навидался достаточно много ран, чтобы почувствовать опасность.

— А вы не могли бы остановить кровотечение жгутом? — спросил он.

— Нет. Дотянуться до него мешает проклятая балка, — проворчал врач. — На какое-то время я могу зажать рану, только поскорее уберите это чертово дерево.

Принесли тали, и все взялись за дело. Когда все было готово, Майкл крикнул:

— Мы начинаем, Блэкмер. Лучше выберитесь наружу.

— Не могу, — сурово отозвался доктор. — Уайман и так уже потерял много крови.

— Но ведь если стены обвалятся, доктора может раздавить, — забеспокоился какой-то пожилой человек.

— Он знает. — И Майкл сигналом велел начинать. Заскрипела упряжь, волы двинулись с места. Веревки с трудом выдерживали тяжесть, если они лопнут, придется избрать другой, медленный способ. При том, конечно, условии, что все трое уцелеют.

Под радостные крики вяз медленно поднялся над полуразрушенным коттеджем. Последовала осыпь обломков, однако дом устоял. Дерево стали торопливо отводить прочь от дома. Едва оно отошло в сторону, как одна из веревок лопнула, за ней последовали две другие, и ствол с могучей силой обрушился на размокшую землю. При его падении едва не пострадал один человек, но, к счастью, все уцелели.

Как и предполагал Майкл, в крыше открылась большая брешь, и через нее нетрудно было проникнуть внутрь. Усердно работая, спасатели вскоре добрались до девочки. И первым из них был брат Эммы.

— Дядя Джон! — обрадовалась Лисси.

Через несколько мгновений дядя вынес ее из дома. Эмма схватила дочь и прижала к себе с такой силой, что, казалось, никогда уже не отпустит. Слезы признательности смешивались на ее лице с дождевыми каплями.

Не теряя времени, Майкл вернулся к разваленному дому. Вместе с дюжим молчаливым кузнецом он сумел осторожно расчистить подход к раненому. Уайман лежал на спине, его рубашка была вся в крови. К счастью, балка, которая преграждала к нему доступ, спасла его от более тяжких ранений. Пострадала лишь рука.

Что до доктора Блэкмера, то изнутри они видели лишь его правую кисть, сжимавшую предплечье раненого. Доктор, действительно на ощупь, сумел все-таки остановить крайне опасное для жизни кровотечение.

Вытащив носовой платок, Майкл крепко закрутил его выше раны.

— Вылезайте, Блэкмер. Мы вытащим его с этой стороны.

Майкл и кузнец подняли раненого и передали ожидавшим снаружи людям. Как только Уаймана положили не землю, Эмма опустилась на колени возле него. Одной рукой продолжая обнимать дочь, другой она схватилась за руку мужа.

— Хвала тебе, Боже, — шепнула она. — И вам всем большое спасибо.

Майкл устало выполз из коттеджа. Пожилой человек, который уже обращался к нему, сказал:

— Я Уильям Джонсон, мэр Редминстера. Мы все очень благодарны вам и вашему другу за то, что вы сделали, а вы ведь даже не здешние.

— Многие незнакомые люди спасали мне жизнь, — со слабой улыбкой сказал Майкл. — Я всегда плачу свои долги. — С этими словами он пошел вокруг дома, чтобы посмотреть, как там Блэкмер, не нуждается ли в помощи. Дождь уже давно прекратился, было почти темно.

Доктор выбирался задом из узкого отверстия. Он уже почти вылез, когда коттедж с отчаянным грохотом зашатался. Майкл схватил Блэкмера за пояс и успел вытащить его до того, как дыру завалило. Кусок твердой глины оцарапал щеку врачу, но вес обошлось благополучно.

Мысленно возблагодарив Господа, Майкл помог Блэкмеру подняться на ноги.

— С Уайманом, похоже, все будет в порядке. Но вы-то как?

Блэкмер вытер царапину, размазав кровь по щеке.

— Цел и невредим. Наверное, в отношении меня у Провидения есть другие планы.

Майкл положил ему руку на плечо.

— Вы поступили смело, — спокойно произнес он. Блэкмер вздрогнул, глядя на руку Майкла так, точно это был скорпион, а затем обычным своим насмешливым тоном сказал:

— Это означает, что нам пора ехать в Уитком? Майкл криво усмехнулся:

— Я думаю, мы оба можем принять ванну, выпить бренди и хорошенько отоспаться в «Трех коронах».

Доктор тяжело вздохнул, и в этом вздохе наконец прорвалась его усталость.

— Превосходная мысль.

И он пошел осматривать Уаймана.

Майкл проводил его взглядом. Блэкмер по-прежнему оставался для него загадкой. К тому же он не питал к нему особой симпатии, хотя, видит Бог, никак не мог отказать ему в смелости.

Глава 17

— Сиди спокойно, Роза, или я испорчу тебе всю прическу, — пригрозила Джессика.

Розалинда вновь послушно уселась на стул и скрестила руки на коленях. Она никак не могла освоиться с мыслью, что вот-вот выйдет замуж. Каким-то неизвестным ей образом Стивен сумел получить специальную лицензию из Лондона. В лицензии было особо оговорено, что бракосочетание может быть проведено в любом месте и в любое время. Погода была хорошая, и Мария предложила отпраздновать это событие на лужайке около Бери-Сент-Джеймса, где труппа остановилась.

Был прохладный солнечный осенний день. До венчания оставался всего один час.

Джессика уложила золотисто-рыжие волосы Розалинды в красивую пышную прическу и украсила их небольшими хризантемами цвета бронзы.

— Ты выглядишь просто чудесно. Надеюсь, ты ничего не испортишь, пока я буду одеваться сама.

— Постараюсь, — усмехнулась Розалинда. — Ты же знаешь, у меня есть в этом деле некоторый опыт.

— Да, но тогда у тебя не было такого сияющего лица, — едко бросила Джессика, прежде чем выйти из комнаты.

Розалинда со вздохом облегчения откинулась на спинку стула, радуясь, что может отдохнуть хоть несколько минут. То, что это было второе в ее жизни венчание, отнюдь не убавляло ее волнения.

Сейчас все было по-другому, не так, как тогда.

Тогда она была вся в романтических мечтах, то, что она испытывала, было скорее молодой страстью, чем любовью к Чарлзу Джордану. Она была еще девушкой, совсем юной. А теперь она женщина и чувство, которое она питает к Стивену, по своей глубине и силе не идет ни в какое сравнение с тем, что было прежде.

И на этот раз она хорошо знала, что ожидает ее на брачном ложе. При этой мысли се лицо вспыхнуло, но она не могла подавить улыбку радостного предвкушения. С того времени, что они провели на сеновале, у них не было ни малейшей возможности побыть вместе. Смешно даже подумать, как отчаянно она хочет близости со Стивеном. Через несколько часов, хвала Небесам, они наконец-то смогут быть вместе. На законном основании.

Кто-то постучал в дверь. Голос ее жениха спросил:

— Надеюсь, небеса не упадут на землю, если я войду. Облегченно вздохнув, Роза открыла дверь.

— Как я рада тебя видеть! Нам давно следовало убежать в Гретна-Грин[4]. Просто поразительно, какой хаос могут учинить мать и сестра всего за четыре дня.

Рассмеявшись, Стивен поставил небольшой деревянный ящик на стол и заключил ее в свои объятия.

— А вот я рад, что они хлопочут с таким усердием. Этот день должен быть особым для тебя. — Он отступил назад, не снимая рук с ее плеч. — Ты выглядишь просто замечательно, Розалинда, — быстро сказал он. — Я такой счастливчик, такой счастливчик.

Розалинде и в самом деле очень шло платье Офелии. Она перевела взгляд на своего жениха. На нем была новая — и откуда только он ее взял? — одежда, скрывавшая его худобу, зато подчеркивавшая высокий рост и широкие плечи. Покроя она была отличного.

— У тебя такой осанистый вид, — полушутя-полувсерьез сказала она, — что я даже побаиваюсь выходить за тебя замуж.

— У тебя есть много причин не выходить за меня замуж, но осанистый вид не принадлежит к их числу. — Поколебавшись, он добавил: — Я пришел предостеречь тебя, чтобы ты не удивлялась во время венчания. В действительности моя фамилия Кеньон, а не Аш.

Она заморгала:

— Почему же ты назвался Ашем? Он криво улыбнулся:

— Я был в полубеспамятстве, и ты неправильно меня поняла.

Объяснение выглядело правдоподобным, но она все же с опаской спросила:

— Так ты все еще Стивен? Если нет, еще не поздно отменить венчание.

— Я, как и был крещен, Стивен Эдуард Кеньон. — Он нагнулся и поцеловал ее теплыми упругими губами.

— Миссис Стивен Кеньон. Ну что ж, звучит неплохи. — С довольным вздохом она прильнула к его груди. Хотя бы сегодня она постарается не вспоминать о том, как чудовищно мало времени у них остается. Но эта мысль все равно продолжала таиться где-то в глубине ее души. Она машинально сжала пальцы, как бы стараясь удержать Стивена.

Он погладил ее шею с такой нежностью, что все ее тело затрепетало.

— Я должен сказать тебе еще кое-что.

Склонив голову набок, она посмотрела на него сквозь томно полусомкнутые веки.

— Я вижу, что у вас много тайн, мистер Кеньон. Вы хотите признаться, что вы грабитель, бежавший из Ньюгейтской тюрьмы?

Он слегка улыбнулся:

— Я хотел признаться в преступлении, ничуть не менее тяжком…

Договорить ему не позволил писк, донесшийся из деревянного ящичка. Осмотрев ящичек, с медной ручкой, весь в дырочках, Розалинда сильно удивилась:

— Боже, что это?..

— Это мой свадебный подарок. — Он поднял крышку. Внутри находилось пушистое одеяльце, ящик с песком… и тот самый пестрый котенок с сеновала. Котенок поднялся на задние лапки, попробовал остроту своих коготков на краю ящичка. Его большие зеленые глаза так и светились любопытством.

— Мне пришлось выбирать между бриллиантами и безродным котенком, — объяснил Стивен. — По природной скупости я выбрал котенка.

— О Стивен! — Вся сияя от радости, Розалинда взяла в ладони маленькую проказницу. Мордочка у нее была черная, но с рыжей полоской на лбу и белым пятном на подбородке. Розалинда позволила котенку вскарабкаться ей на плечо, не обращая внимания на то, что он оставляет клочки черного пушка на ткани цвета слоновой кости. Она счастливыми глазами посмотрела на своего будущего мужа.

— Этот подарок мне дороже, чем все бриллианты Англии.

Он ласково потрепал ее по щеке. — Я рад, что смог угодить тебе своим подарком.

Ее сердце больно сжалось при мысли, что он подарил ей эту пеструю малышку, чтобы та доставляла ей ничем не омраченное удовольствие в трудные предстоящие месяцы. До чего же он добр, ее будущий муж. И как неотразимо привлекателен.

Опустив глаза, чтобы Стивен не смог прочесть ее мыслей, она сняла котенка с плеча и положила на кровать. Задрав свой короткий пушистый хвост, тот прыгнул по одеялу.

В этот момент дверь отворилась, вошла Мария в великолепном голубом платье, которое обычно надевала, играя королеву. Ее сопровождал Алоизий. Почуяв кошку, он навострил уши. В один прыжок преодолев пространство, отделявшее его от кровати, пес протянул нос к незваной гостье.

— Пошел прочь! — закричала Розалинда и бросилась к кровати, опасаясь, как бы пес не проглотил живьем ее маленькую любимицу.

Стивен тоже поспешил на помощь, но их усилия оказались совершенно излишними. Котенок без малейшего страха смотрел на маячившую перед ним собачью морду и шумно дышащую пасть. Затем поднял свою лапку с острыми коготками и точным движением царапнул Алоизия по носу.

Алоизий, заскулив, подпрыгнул. Котенок сделал два шажка по направлению к нему и уставился на него яростным взглядом, что твой сибирский тигр. Воцарившееся долгое напряженное молчание нарушалось только поскуливанием пса. Затем, опустив хвост, он спрятался за Марию.

Мать Розалинды рассмеялась:

— Что тут происходит? Бедный Алоизий никогда не оправится от такого унижения.

Подобрав котенка, Розалинда почесала у него за ухом.

— Порция — свадебный подарок Стивена.

— Порция? — с улыбкой переспросил он.

— Неплохая кличка для кошки, — объявила Мария. И повернувшись со всем театральным величием леди Макбет, сказала: — Вы вторглись в чужие владения, дерзкий молодой человек. Жених не должен видеть невесту перед свадьбой. Это плохая примета.

— Я хотел поговорить с Розалиндой, — кротко сказал он.

— Для этого у вас будет вся жизнь, — твердо сказала Мария, выпроваживая его из комнаты. — Уходите, уходите, уходите.

Печально улыбнувшись Розалинде, Стивен вынужден был удалиться. Что он хотел ей сказать, мелькнуло у нее в уме. Но она тут же пожала плечами. Да какая разница. Истинное значение имеет только его болезнь, все остальное в сравнении с ней кажется незначительным. Так ли уж, например, важно, что его фамилия Кеньон, а не Аш?

— Позволь-ка я погляжу на тебя, — сказала Мария. Она обошла вокруг дочери, осматривая ее критическим взглядом, и только после этого одобрительно кивнула. — Именно так и должна выглядеть невеста, моя дорогая.

— Ей не мешало бы быть помоложе, — заметила Розалинда.

— Красота не имеет возраста, она вечна. — Мария села на кровать. Тут же подбежала Порция и потерлась о ее руку, требуя ласки.

Когда Мария стала гладить котенка, Розалинда тихо сказала:

Все беззащитные существа так доверчиво подходят к тебе, мама. Как я в свое время.

— Кажется, только вчера мы с Томасом нашли тебя среди всех этих мусорных куч, — с ностальгической улыбкой сказала Мария. — Как быстро ты стала взрослой женщиной.

— О мама! — Со слезами на глазах Розалинда опустилась на постель и обняла Марию. — Даже не представляю себе, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы не вы с папой. Я просто в неоплатном долгу перед вами.

— То, что мы увели тебя тогда к себе домой, было лучшим поступком в нашей жизни. — Мария крепко стиснула руку дочери. — Иногда я даже думаю, какое счастье, что мы не поступили в труппу какого-нибудь знаменитого театра. Слишком большой успех принес бы с собой много искушений и соблазнов. Это могло бы повредить благополучию нашей семьи, а в конечном итоге семья — самое главное в нашей жизни. — Она вдруг улыбнулась. — Разумеется, я была бы не прочь сыграть в «Изабелле» в «Ковент-Гардене», в то время как Сара Сиддонс исполняла бы ту же роль в «Друри-Лейн». Не думаю, что публика была бы разочарована.

— Ты сыграла бы лучше миссис Сиддонс, — поддержала мать Розалинда.

— Может быть, да, а может быть, и нет. — Мария передернула плечами. — В конце концов не важно, что я никогда не играла в больших театрах. Важно, что я вкладывала в игру всю свою душу, этого достаточно. — Она потерлась носом о носик Порции. — У нас есть несколько минут. Должна ли я прочитать тебе материнские наставления о жизни и любви?

Розалинда рассмеялась.

— Думаю, я уже неплохо их знаю, мама. Ведь я три года была замужем. — Увидев, что мать вытирает глаза, она нахмурилась. — Что-то не так? Тебе не нравится, что я выхожу замуж за Стивена? А я думала, что он тебе симпатичен.

— Даже не могу сказать, как симпатичен. Он человек совершенно особенный. — Вытащив платок, Мария высморкалась. — Просто, начиная с нынешнего дня, наша жизнь неузнаваемо изменится. Выйдя замуж за Чарлза, ты осталась вместе с нами, Стивен же заберет тебя с собой в другой мир. Назревают и другие перемены. Ты видела, какими глазами смотрели друг на друга Джессика и Саймон Кент, Думаю, они тоже скоро пойдут к алтарю, особенно если твой отец застанет их целующимися за сундуком с костюмами, тогда они присоединятся к какой-нибудь большой труппе. И мы останемся втроем с Брайаном, а он ведь совсем еще мальчик.

Розалинда проглотила ком в горле.

— Если… упаси Боже… что-нибудь случится со Стивеном, вы возьмете меня обратно, к себе в труппу?

— Конечно. Но кто же говорит о таком в день свадьбы? — пораженная, сказала Мария.

Слушая ее, Розалинда радовалась, что ничего не сказала родителям о болезни Стивена. Это можно будет сделать позднее, перед возвращением домой. Джессика никому ничего не сказала о ее признании, хотя частенько поглядывала печальными глазами на сестру и Стивена.

Но уже пора. Розалинда поднялась и взяла в руки букет. Составленный из осенних цветов, он играл всеми оттенками золота и янтаря.

— Время идти, мама.

Когда они с матерью спускались по лестнице, она вспомнила, как Стивен сказал серьезным тоном: «Время идти. Розалинда».

Время — ее враг.

День пятьдесят пятый

Не слушая успокоительных замечаний пожилого викария, Стивен беспокойно расхаживал по залитой солнцем лужайке, где должна была состояться церемония. Окаймленная высокими деревьями во всем их осеннем великолепии, лужайка была как нельзя более подходящим местом для бракосочетания. Еще до прибытия жениха и невесты собралось довольно много народу, причем многие женщины, как и Розалинда, были наряжены в театральные костюмы.

Присутствовали и некоторые жители Бери-Сент-Джеймса, которые за долгие годы сдружились с членами труппы, среди них и завзятый театрал — сквайр, в чьи владения входила и эта лужайка. В то время как оркестр наигрывал Генделя, гости воздавали должное яствам, которыми были уставлены столы на краю лужайки. Стивен заказал свадебный завтрак на открытом воздухе, хозяин гостиницы со своей стороны обеспечил холодные мясные закуски, на костре жарилась большая говяжья нога. Разложенную по столам пищу охраняла старая Нэн, которая, словно шекспировская ведьма, набрасывалась на всякого, кто пытался стянуть какой-нибудь лакомый кусочек.

Расхаживая по лужайке, Стивен молился Богу, в которого не верил, чтобы Он уберег его от неожиданного приступа боли. В этот день — лучший из всех дней — он не хотел никаких неприятностей.

Джереми Джоунз, который был шафером, утешительно сказал:

— Вы примнете всю траву, если будете так нетерпеливо расхаживать, Стивен. Да не беспокойтесь вы. Роза скоро придет, никуда не пропадет. — Он улыбнулся своей неожиданной рифме. — Дженни Ландерс и Мери Кент не подкачают ни в какой роли, но нам будет не хватать Розалинды как умелого распорядителя. Представляю себе, какой хаос воцарится теперь у нас в театре.

А что, если роза передумает? Стивен до сих пор не мог понять, почему она согласилась выйти за него замуж, хотя и знала, в каком он состоянии. Конечно, не ради материальных благ, потому что все Фицджералды равнодушны к деньгам. Вероятно, она приняла его предложение из жалости.

Пусть даже из жалости, только бы она не передумала. Он продолжал ходить взад и вперед по лужайке.

Оркестр перестал играть. Повернувшись, он увидел, что с противоположной стороны приближается невеста со своим окружением. Розалинда была так хороша, что просто слепила глаза. Пышные складки ее необыкновенно элегантного, цвета слоновой кости платья ниспадали до самой земли. Ей очень шли темно-красные цветы в волосах. Шнуровка на спине подчеркивала стройность фигуры. Во всем — простота, свойственная Розалинде. С ней не могла бы сравниться ни одна Офелия, которую ему доводилось видеть на сцене. Возлюбленная Гамлета была слабым, хрупким существом, тогда как Розалинда так и излучала тепло и была щедро наделена женственной силой.

Стивен занял свое место у алтаря Джереми стал рядом. Музыканты заиграли торжественный марш. Невеста грациозно ступала по траве, сопровождаемая по одну сторону отцом и Брайаном и по другую — Марией и Джессикой. В сборе была вся семья Фицджералд.

Стивен почувствовал ком в горле. Ведь у него нет права разлучать Розалинду с семьей, которую она так любит. И все же он не может осуждать себя за свой эгоизм.

Когда Фицджералды подошли ближе, Томас сказал театральным шепотом, явственно слышным по всей лужайке:

Как следует о ней заботься, малый,

Не то ты пожалеешь, что на свет

Родился…

— Уж постараюсь, сэр. — Стивен с улыбкой взял Розалинду за руку. Никогда в жизни не видел он такой необычной свадьбы. И ни одна свадьба не нравилась ему больше, чем эта.

На пожатие его руки она ответила таким же твердым пожатием. Ее темные глаза так и лучились. Он с трудом подавил желание поцеловать ее тут же, не дожидаясь конца церемонии. Они оба подошли к викарию, тогда как остальные присоединились к гостям.

Викарий заговорил почти таким же сочным голосом, как Томас Фицджералд. Стивен выслушал знакомые слова как что-то совершенно для него новое, вероятно, потому, что в первый свой брак он вступил не по своей воле.

Собравшиеся озадаченно зашевелились, когда викарий назвал фамилию Кеньон, но никто не высказал вслух своего недоумения. Стивен пережил трудный момент, когда священник произнес: «Столько времени, сколько продлится жизнь ваша».

Розалинда невольно посмотрела в его сторону, и он увидел в ее глазах отражение собственных горестно-сладостных чувств.

— Да, согласен, — твердо сказал он. Крепче сжал ее руку, и она ответила ему трепетной улыбкой.

Когда настал черед Розалинды, она произнесла «Я согласна» ясным, хорошо поставленным голосом, в котором не слышалось ни малейшего колебания.

Джереми извлек кольцо эффектным театральным жестом.

Надев кольцо на палец Розалинды, Стивен сказал очень серьезно:

— Это кольцо — знак того, что я объявляю тебя своей женой, чту тебя всем существом своим и одаряю тебя всеми своими земными богатствами.

Розалинда улыбнулась, даже не взглянув на кольцо. Заметит ли она, подумал Стивен, что оно усыпано небольшими, дивной формы бриллиантами. Ведь он хотел подарить ей не только бездомного котенка, но и самые изысканные драгоценности. Ведь она подарила ему самое себя.

И чтобы отблагодарить ее за этот чудеснейший из даров, он готов отдать ей все, чем только обладает.

— Я объявляю вас мужем и женой.

Церемония была закончена, и Стивен мог поцеловать свою радостно сияющую невесту, теперь уже жену. Их губы лишь слегка соприкоснулись, но, крепко прижимая ее к себе, он чувствовал, что ее сердце бьется совсем рядом с его сердцем. Да, отныне Розалинда, эта безупречнейшая из роз, — его жена.

Со всех сторон им желали счастья, мужчины похлопывали Стивена по спине, жали ему руку, женщины обнимали новобрачную. Окружающая обстановка придавала поздравлениям особую естественность.

Когда всеобщее возбуждение улеглось, Стивен обнял свою жену за талию:

— А теперь пойдем завтракать?

— Минутку, — сказал Томас, сдвинув брови. — Викарий упомянул, что ваша фамилия Кеньон?

— Стивен сказал мне об этом сегодня утром, — вмешалась Розалинда, бросая нежный взгляд на мужа. — Я неверно расслышала его фамилию, когда он назвал ее в первый раз, но как истинный джентльмен, он не стал меня поправлять.

Кругом послышались смешки, но Томас отнюдь, не был удовлетворен этим объяснением.

— Странная фамилия. — И тут вдруг его глаза широко открылись от изумления. — Кеньон. Аш. Ашбертон. Но ведь герцога Ашбертона зовут Стивеном Кеньоном.

Стивен внутренне напрягся. Случай был не самый подходящий, чтобы объяснить, кто он такой на самом деле, но, к сожалению, Мария помешала сделать это раньше.

Он посмотрел на жену и обнял ее еще крепче:

— Да. А герцогиню Ашбертон зовут Розалинда Фицджералд Кеньон.

Глава 18

Все ошеломленно молчали. Розалинда вопросительно смотрела на мужа. Конечно, он шутит? Но в его глазах не было обычного поддразнивания, в них можно было прочесть смирение с неизбежностью.

Стало быть, Стивен — Ашбертон, один из богатейших аристократов во всей стране.

— Если это не розыгрыш, а сущая правда, понятно, почему папа все время поручал тебе исполнение роли герцога.

Стивен слегка скривил губы:

— Это не розыгрыш, Розалинда.

— Что за дурацкая шутка, Ашбертон! — взорвался Томас. — Вы воспользовались поддельной лицензией, чтобы совершить бракосочетание, которое является недействительным?

— Разумеется, нет, — невозмутимо ответил Стивен. — Бракосочетание является совершенно законным. Все. что я говорил о себе, правда. За исключением фамилии.

Прежде чем Томас успел что-нибудь сказать, Мария положила свою ладонь на его руку:

— Сдерживай свой ирландский темперамент, дорогой.

— Он солгал, — проворчал се муж. — и этому нет прощения.

— Нет? — Мария посмотрела на Стивена пронизывающим взглядом. — Томас, любовь моя, мы с тобой можем сыграть любую роль на сцене, а затем, позабыв о том, что делали, уйти. Куда труднее позабыть о том, что исполняешь роль герцога. И не на сцене, а в жизни.

— Совершенно верно. Если бы и хотел, я все равно не мог ни на миг забыть о том, что я лорд. — Стивен обвел ироническим взглядом круг свадебных гостей. — Посмотрите, как все вдруг отступили назад, как от больного проказой, и вы поймете, почему мне так нравилось быть просто мистером Ашем.

Джессика шагнула вперед.

— Что до меня, то я считаю, что это замечательно. Как приятно будет говорить: «Я только что ужинала со своим зятем — герцогом Ашбертоном». Или вот так: «Видите эту шаль? Это подарок моей дорогой сестры, герцогини Ашбертон». Так и знайте, я буду пользоваться вашим титулом без всякого зазрения совести. — Она крепко обняла Стивена. — И я вас очень люблю, хотя вы и такой безнадежный аристократ.

Молча благословляя сестру за ее своевременное вмешательство, Розалинда сказала:

— Он пытался сказать мне, папа, но мама помешала ему это сделать.

Инстинктивно стараясь загладить возникшую неловкость, Розалинда, однако, испытывала сильное потрясение. Она посмотрела на мужа, не в состоянии представить себе все, что вытекает из ее нового положения. Она герцогиня? Розалинда Фицджералд Джордан, найденыш, актриса и вдова?

Она взглянула на обручальное кольцо. Все в сверкающих бриллиантах, оно было целым состоянием. Она закусила губу. Даже кольцо убедительно свидетельствует, что они принадлежат к разным мирам.

Но обо всем этом еще будет время подумать. Сейчас же она должна как-то подтвердить, что Стивен остался для нее таким же, как и был.

— Мне понадобится бриллиантовое ожерелье для моего котенка, дорогой, — шутливо сказала она. Черты его лица разгладились:

— Если таково твое желание, Порция получит ожерелье.

Томас по-прежнему сохранял недовольный вид. Конечно, он сердит, что его обманули, это понятно, и все же, видимо, дело не только в этом. Любому отцу нелегко расставаться со своей дочерью. Что до его гнева, то он скоро пройдет, ее приемный отец отходчив.

Прежде чем Томас успел что-нибудь сказать, Брайан заговорил голосом Пэка:

— Достопочтенные дамы и господа, позвольте смиренно напомнить вам, что уже пора начать свадебный завтрак. — Тут он поглядел своими плутовскими глазенками на новобрачных. — Я уверен, что даже герцоги и герцогини не обходятся без завтрака.

Дружно рассмеявшись, все направились к банкетным столам. Стивен продолжал обнимать жену. Это ее приятно успокаивало. Но мысль о том, как круто изменилась ее судьба, не покидала Розалинду.

Свадебное пиршество явно имело большой успех, но Розалинда была слишком взволнованна, чтобы отдать должное выставленным на столе лакомствам. Она весело смеялась, приветливо со всеми разговаривала и молча поддерживала усилия Марии, которая старалась, чтобы Томас и Стивен находились подальше друг от друга.

Если поначалу члены труппы пришли в некоторое смятение оттого, что заставляли герцога таскать декорации, большое количество поглощенных яств и выпитых горячительных напитков быстро развеяло их беспокойство. Стивен вел себя совершенно естественно, был очень обаятелен, и к тому времени, когда новобрачные собрались отбыть, почти все склонны были расценивать происшедшее как замечательную шутку.

Розалинда обняла всех присутствующих по крайней мере по разу, а членов семьи и дважды, после чего Стивен усадил ее в нанятый им элегантный экипаж. По крайней мере Розалинда решила, что он взял его напрокат, если, конечно, не купил на карманные деньги. Затем, держа в руке коробку с Порцией, он тоже забрался в экипаж и сел спиной к кучеру, напротив Розалинды.

Она улыбнулась и махала рукой провожающим, пока они окончательно не скрылись из виду. Лошади — а это были очень хорошие лошади — все убыстряли бег, и в конце концов она откинулась на бархатную спинку сиденья и подняла глаза на своего новоиспеченного мужа. Теперь, когда она оправилась от первоначального смятения, ей уже не казалось удивительным, что он является одним из пэров государства. С самого начала было ясно, что он настоящий джентльмен, к тому же в нем чувствовался человек, привыкший повелевать. Одним взглядом он сумел усмирить разбушевавшегося сторожа Крейна. Если до сих пор она не обращала особого внимания на эту сторону характера Стивена, то только потому, что он был очень обходителен с ней и ее друзьями.

Итак, он один из самых могущественных людей в Англии. С его мнением вынужден считаться сам принц-регент. Закрыв глаза, она потерла виски.

— Болит голова? — с участием спросит Стивен.

— Самую чуточку. Джессика слишком туго уложила волосы. — Розалинда вытащила заколки и привядшие хризантемы. Когда распущенные волосы упали наконец широкой волной на плечи, она с облегчением вздохнула. — К тому же у меня такое ощущение, будто я каким-то чудом оказалась в легенде о царе Кофечуа и нищенке[5].

Его лицо потемнело.

— Я не царь, а ты не нищенка.

— Как сказать. — Она стала расчесывать волосы пальцами, стараясь, чтобы они лежали как можно свободнее. — Если джентльмен женится на актрисе сомнительного происхождения, это уже скандальная история, а если такое случается с герцогом, это уж нечто неслыханное. Все будут считать меня типичной охотницей за состоянием, а на тебя будут смотреть как на сумасшедшего.

— А что особенного в нашей женитьбе? — резко сказал он. — Ты была воспитана в семье джентльмена, который избрал карьеру актера. По своей речи, манерам и утонченности ты настоящая леди. Каждый, кто знаком с тобой, подтвердит это. Мне же он будет просто завидовать и, уж конечно, не примет за сумасшедшего.

Что это, наивность? Уверенность, что повсеместно оказываемое ему почтение будет простираться и на нее даже в его отсутствие? С горькой иронией она подумала, что в краткосрочности их брака есть по крайней мере одно преимущество — хотя его мир и не примет ее, ей недолго придется терпеть это унижение.

Но в конце концов, разве это важно? После того как ужасное предсказание доктора сбудется, она сможет вернуться к своим. Между тем…

— Скажи, чего ты хочешь от меня, Стивен? Каковы общественные обязанности герцогини? Он был явно изумлен.

— Я хочу, чтобы ты была моей женой, Розалинда. Моим другом. Моим компаньоном. Моей госпожой. Что до твоих общественных обязанностей, то тут все зависит исключительно от твоего желания. Хочешь — занимайся ими, хочешь — нет, твоя воля. Если хочешь, я представлю тебя при дворе. Если ты не хочешь даже заходить ни в один фешенебельный салон, никто тебя не будет принуждать. Выбор за тобой, только за тобой.

Казалось, он предлагает самое простое решение, но она ему не поверила.

— Твой титул накладывает на тебя определенные общественные обязанности. Есть, вероятно, много людей, которые от тебя зависят.

— А как ты думаешь, почему я убежал? — спросил он с нескрываемой горечью.

— Неужели это так ужасно — быть герцогом? Подавляя эмоциональный взрыв, он сказал:

— Унаследовав два года назад титул, я понял, что гораздо приятнее быть герцогом, чем наследником. Теперь и могу делать почти все, что захочу. Могу даже какое-то время вести себя как всякий обычный человек.

— Тебе понравилось быть мистером Ашем? После недолгого колебания он спокойно произнес:

— Я никогда еще не чувствовал себя в такой степени самим собой. Никто не имел обо мне заранее составленного представления, не ожидал, что я буду вести себя так-то и так-то и говорить то-то и то-то. Я чувствовал себя как освободившийся от пут сокол.

Его предыдущее высказывание заинтересовало ее.

— Ты сказал, что быть наследником гораздо хуже, чем герцогом. Почему? Он посуровел.

— С того самого мгновения, как я сделал свой первый вдох, я был маркизом Бенфилдским. Вся моя жизнь была только приготовлением к высокому положению, которое мне предстояло занять. Будущий герцог не может плакать, потому что расстроен, потому что его побили. А взбучку получает достаточно часто. Он избегает всего, что его недостойно — в частности, не общается с детьми не аристократов. Он должен первенствовать в учебе и спортивных играх. Не имеет права жаловаться, если к нему пристают старшие ребята. Никогда не уклоняется от выполнения долга, не извиняется перед низшими, то есть почти ни перед кем. Он чтит короля, даже если это дурно воспитанный выскочка из так называемой Ганноверской династии. Он выбирает свое окружение среди себе подобных. А женится… — Стивен резко оборвал свой негодующий монолог.

Она посмотрела на него, изумленная:

— Но это звучит ужасно.

Он стал бессознательно растирать живот под самой грудной клеткой — это было несомненным признаком боли.

— Ты еще убедишься, что воспитание укоренилось во мне недостаточно глубоко. Отец был просто в бешенстве от того, что я придавал не слишком большое значение герцогскому титулу. Он считал меня излишне мягким. Упрекал в недостатке достоинства. — Стивен иронически улыбнулся. — Я не отвечал и не отвечаю его критериям.

И все же многое из того, чему его воспитывали, укоренилось достаточно глубоко. Неудивительно, что Стивен умеет так хорошо скрывать боль. Если бы не его врожденная порядочность, чувство справедливости, он и в самом деле мог бы превратиться в чудовище, каким, по-видимому, был его отец.

— Предусмотрена ли в кодексе поведения герцога любовь? — спокойно спросила она. Он перевел взгляд на окно.

— Любовь не входит в эту программу. Разврат, однако, допускается. У обоих моих родителей были печально известные романы. Но любовь была для них иностранным языком. — Его лицо дрогнуло. — Я думаю, что способность любить, как и способность изучать иностранные языки, следует развивать еще в юности.

Стало быть, даже если он и любил свою жену, он, быть может, никак не выражал своих чувств, с состраданием подумала Розалинда. Оставалось надеяться, что прежняя герцогиня могла слышать то, о чем он не говорил вслух.

— Слушая тебя, я радуюсь, что выросла среди простых людей. Впрочем, ты не так уж плох, как можно было бы ожидать.

— Значит, ты не раскаиваешься, что вышла за меня замуж?

Вопрос прозвучал как бы шутливо, но по его глазам она видела, что он говорит совершенно серьезно. Господи, почему они болтают о таких пустяках, как общественные условности, когда у них остается так мало времени?

— Конечно же, нет, я поздравляю себя с блестящим выбором. Сначала я думала, что ты просто очень милый и привлекательный, хотя и не без греха, человек. Но теперь выясняется, что мне необыкновенно повезло с мужем, — сказала она поддразнивающим тоном. — Если я о чем-нибудь и сожалею, то только о том, что ты сидишь далеко от меня.

— Ну, это дело поправимое. — Он встал, перешагнул через корзинку с Порцией и уселся рядом с Розалиндой. В тесном экипаже их тела соприкасались от плеч до бедер.

— Куда мы едем и когда мы доберемся до места? — Она переплела свои пальцы с его пальцами. — В предотьездной суматохе я даже забыла спросить об этом.

— У меня есть маленький дом на берегу моря, недалеко от Честера. Дом очень красивый, уютный, обслуживают его всего двое слуг — супружеская чета. Мы должны прибыть туда еще до заката.

— И сколько же у тебя домов? — с любопытством спросила она.

На какой-то миг он задумался.

— Шесть. Помнишь, я спрашивал, понравилось бы тебе окруженное аркадами аббатство? Таково наше фамильное гнездо, Ашбертонское аббатство. Это очень красивое место.

Итак, еще вчера у нее не было собственной крыши над головой, а сегодня она совладелица шести домов. Эта мысль позабавила ее, но она тут же зевнула. Прикрыв рукой рот, она сказала:

— Извини. Я почти не спала вчера ночью.

Он обвил ее правой рукой. — Можешь использовать меня как подушку. Уютно свернувшись, она прижалась к нему. Положила голову ему на плечо. Как хорошо им вместе! Именно это, а не разница в общественном положении, самое главное. Чувство покоя и еще это жгучее предвкушение — вот что ей прежде всего нужно от мужа.

С улыбкой на губах она тут же погрузилась в глубокий, без сновидений, сон.

Когда они проезжали через лесистые чеширские холмы, Стивен наслаждался теплом, исходившим от тела доверчиво прильнувшей к нему жены. Он чувствовал… удовлетворение. Большее, чем когда-либо. За последние недели он научился ценить мгновения, а эти были прекраснейшими. И тут по его пищеводу, а затем и по всему телу прокатилась обжигающая волна боли. Он весь напрягся, подавляя инстинктивное желание согнуться в три погибели. Нет, только не сейчас. Только не сегодня.

Его рука теснее прижала Розалинду, и она издала какой-то тихий нечленораздельный звук. Нет, нет, он должен приложить все усилия, чтобы не разбудить ее. Удивительно, конечно, что она не чувствует алого пламени боли, пылающего в нескольких дюймах от ее округлой щеки. Не чувствует холодного пота, выступившего на его правой руке, обнимающей ее талию.

Но она только слегка пошевелилась и продолжала сладко спать, успокаивая его одним своим присутствием. Левой рукой он осторожно вытащил из внутреннего кармана пилюлю опия. Он уже принял одну пилюлю после свадебного завтрака и предпочитал бы не принимать пока вторую. Жаль проводить остающееся время в слегка помутненном сознании, хотя в конце концов слабость, вероятно, пересилит его колебания. Многие люди в его положении стараются заглушить боль большими дозами опия, предпочитая принять «безболезненную смерть».

Но если с помощью пилюли опия он сможет скрыть от Розалинды этот приступ боли, игра стоит свеч. Он проглотил лекарство с некоторым трудом, закрыл глаза и стал ждать. Боль постепенно стала отступать, оставляя за собой легкое оцепенение. Какое счастье, что его не вырвало, обошлось и без других неприятных признаков болезни.

Счастье? Ничего себе счастье! Боже, какой ад!

Стивен ласково погладил руку Розалинды.

— Пора просыпаться, леди Калибан. Мы почти приехали.

— М-м-м. — Она несколько минут понежилась в такой приятной близости Стивена. В тот момент, когда экипаж остановился, что-то прохладное и влажное коснулось ее щеки. Открыв глаза, она увидела мордочку Порции. — Мне снится сон или на груди у меня в самом деле сидит котенок?

— Я выпустил ее из клетки. Чуточку пометавшись, Порция решила, что ты очень мягкое и удобное ложе. — Его глаза насмешливо блеснули. — В чем я, разумеется, не мог с ней не согласиться.

Покраснев, она выпрямилась и слегка потянулась.

— Мы уже прибыли?

— Да, прибыли. — Стивен схватил Порцию и сунул ее обратно в корзинку. — Ты, оказывается, порядочная соня. Мы дважды меняли лошадей, а ты даже не пошевелилась.

— Для бродячей актрисы очень полезно умение спать где угодно. — Она выглянула из окна. — Ухоженные леса впереди постепенно спускались к мерцающим пескам. Далеко на горизонте кроваво-красное солнце садилось в море, его лучи окрашивали облака в ярко-коралловый и темно-синий цвета. — Какая красота! Где мы?

— Керби-Мэнор. Ты смотришь через устье реки Ди на Ирландское море. — Он откинул запор на дверце и помог ей выйти наружу. — Дом позади нас.

Он хотел было повернуться, но она схватила его за руку.

— Дом может подождать.

Они молча проследили, как солнце погрузилось в волны. И небо, и облака потемнели. День быстро подошел к концу. Она подумала о том, что скоро ожидает Стивена, и поперек горла у нее встал комок.

Она повернулась к дому. Керби-Мэнор был построен в местном стиле из дерева и камня. Приземистый, с изогнутыми стропилами и ромбовидными окнами, ловившими последние золотистые отблески дня, этот черно-белый дом был очень красив. Она с восхищением залюбовалась деревянной обшивкой в елочку.

— Дом, конечно, изумительный, но в моем понятии, его никак не назовешь маленьким.

— Это самая маленькая моя резиденция. Всего пять спален.

Перед ними предстали мужчина и женщина, очевидно, ожидавшие, когда герцог обратит на них внимание.

— Добро пожаловать в Керби-Мэнор, ваша светлость. — Мужчина наклонил голову, женщина присела. — Надеюсь, вы останетесь довольны. К сожалению, у нас было очень мало времени, чтобы приготовиться…

— Если главные комнаты чисты и у вас есть хорошая чеширская еда, это вполне нас устроит. — Стивен подвел к ним Розалинду. — Розалинда, это мистер и миссис Найленд. Позвольте мне представить вам, — обратился он к слугам, — герцогиню Ашбертон.

Она едва не вздрогнула, когда миссис Найленд снова присела, а ее муж неловко поклонился. Ну какая она герцогиня, просто актриса с волосами, зачесанными за уши, как у школьницы. И все-таки она герцогиня, и если не ради себя, то хотя бы ради Стивена должна вести себя, как подобает настоящей герцогине.

И тут ее вдруг осенило. Почему бы не сыграть роль герцогини, как она сделала бы это в театре? Она наклонила голову и приветливо, но без фамильярности улыбнулась:

— Вы вполне заслуживаете похвалы за то, что сумели так быстро подготовиться. Когда будете вносить мой багаж, обратите внимание на корзинку с Порцией — так зовут моего котенка. Она неплохо переносит дорогу, но, вероятно, изрядно проголодалась.

Забрав Порцию и весь багаж, Найленды поспешили в дом. Кучер поехал в конюшню, а Розалинда и Стивен рука об руку поднялись по парадной лестнице. Он открыл парадную дверь, затем неожиданно наклонился и рывком поднял ее на руки. Рассмеявшись, она крепко ухватилась за него, стараясь, чтобы он не потерял равновесия.

— Конечно, это не Ашбертонское аббатство, но все же мой дом и порог тоже мой.

— И так будет повторяться во всех шести домах? — спросила она, когда он внес ее в дом.

— Если пожелаешь. Но я не думаю, что ты захочешь посетить охотничий домик. Там везде темные деревянные панели, головы животных.

У них просто не будет времени побывать во всех его шести домах.

— Ты прав, — сказала она сдержанным голосом, — в твоем описании охотничий домик выглядит ужасно мрачно.

Он пронес ее по темному коридору в довольно просторный холл, устланный мягкими коврами и отделанный резными дубовыми панелями. Тут он поставил ее на пол и медленно притянул к себе.

Она сильно волновалась, дышала прерывисто. Никто из них уже не смеялся. Он смотрел на нее с мрачным лицом, точно стараясь запечатлеть ее в своей памяти. Затем поцеловал с мучительной нежностью. Ее рот приоткрылся, вся она затрепетала. Четыре дня, прошедшие с того времени, когда они так страстно любили друг друга, показались вдруг целой вечностью.

Почувствовав, как в его руках она истаивает точно воск, он поднял голову и хрипло спросил:

— После того как мы приведем себя в порядок и поужинаем, могу я зайти к тебе в комнату?

Она удивленно уставилась на него, потом рассмеялась:

— Стивен, мой дорогой муж, пожалуй, ничто так убедительно не показывает разницу в нашем общественном положении, как эти твои слова. Среди людей, меня окружавших, никому даже и в голову не могло прийти задать подобный вопрос. Всякая пара, естественно, живет в одной комнате, делит одну постель. Это, вероятно, помогает быстро улаживать ссоры. — Она зачесала его волосы назад, открыв лоб. На язык рвались слова любви. — Ты всегда будешь желанным гостем в моей постели. Более того, я буду чувствовать себя обиженной, если ты будешь спать отдельно. Он пристально взглянул на нее.

— Стало быть, я могу заключить, что твой ответ — да.

— Конечно. — Она облизнула губы. — День был такой долгий и утомительный, может, нам обойтись без ужина? Сразу лечь в постель?

— Нет. — Он отодвинулся и крепко сжал ее руку. — В первый раз все произошло слишком быстро. Но сегодня мы должны в полной мере вкусить радость ожидания.

Слишком долгое ожидание могло превратить ее в пантеpy. Но он прав. Никакой необходимости спешить нет, — зато есть много причин, чтобы терпеливо дожидаться своего времени.

— Ты говоришь вполне разумно, хотя сейчас я, пожалуй, не склонна рассуждать разумно. — Она наклонила голову. — У меня есть одно предложение. Покажи мне дом, пока будет готовиться ужин. После этого мы можем спокойно поужинать в одной из комнат.

— Отличная мысль. — Он поцеловал кончики ее пальцев и предложил ей руку. И заговорил тоном хорошо вышколенного дворецкого: — Это, дорогая герцогиня, главный холл, или зал.

Предполагается, что самая старая часть дома была сооружена в начале пятнадцатого века. Пожалуйста, обратите внимание на великолепные лепные украшения.

Она рассмеялась, думая, что он обладает несомненным талантом комического актера.

— Они в самом деле великолепны, ваша светлость, — сказала она тоном восхищенного посетителя. — Но не кажется ли вам, что совокупляющиеся херувимы выглядят на потолке зала не слишком пристойно?

— Они отнюдь не совокупляются, мадам. Их соединяют чисто дружеские отношения. Они очень дружны. — Он провел ее по первому этажу, показывая все, что заслуживало внимания, и вызывая ее смех своими комичными комментариями.

Как и во всех полудеревянных-полукаменных домах, полы здесь были шаткие, окна скошены, во всем доме не было, казалось, ни одной прямой линии. И это ей нравилось. Ей также нравились как бы случайные соприкосновения, которые постепенно разжигали огонь в их крови.

Когда они стали подниматься по лестнице, она спросила:

— Как часто ты здесь бываешь?

— Ну, может быть, раз в год. Когда приезжаю по делам. И обычно провожу здесь несколько дней. — Он печально улыбнулся. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Конечно, жаль, что дом все время стоит пустой.

Она удивленно вскинула голову:

— Разве у тебя нет каких-нибудь бедных кузенов, которые нуждаются в жилище?

— Есть. Но все они предпочитают жить на юге. Ближе к цивилизации. Один из кузенов живет в норфолкском поместье, куда я отправил Элли Уорден и ее сына. — Он насмешливо улыбнулся. — Что бы я ни говорил, кузен Куинтус и его жена непременно решат, что ребенок — мой, а стало быть, за ним будут хорошо приглядывать.

— Я рада за Элли и ребенка, хотя их появление у тебя в поместье и может повредить твоей репутации.

Когда он ввел ее в освещенный лампами, неправильной формы холл, она прижала к себе его руку. Она много мечтала о своем доме, но даже в мечтах не представляла такого великолепия. Может быть, какой-нибудь кузен все же оценит его.

Когда они прошли холл, он сказал:

— Комната хозяина — слева, комната хозяйки — справа. Между ними находится гардеробная и дверь, соединяющая обе комнаты. — Он открыл дверь справа.

Едва она вошла, у нее словно оборвалось дыхание. В левом конце большой комнаты стояла массивная, под красивым пологом кропать, справа находился диван, удобные кресла и другая мебель. Здесь можно было посидеть, отдохнуть. Но что больше всего поразило ее — так это обилие роз. На столиках по всей комнате были расставлены вазы с красными, розовыми и белыми цветами, ярко сверкающими в отблесках камина. Воздух был напоен опьяняющим ароматом.

Она удивленно притронулась к алой розе.

— Стивен, это просто поразительно. Как ты сумел так украсить спальню?

— Полагаю, у меня есть дар декоратора. — Он поцеловал ее в необыкновенно чувствительное место, там, где шея переходит в плечо. — Идея родилась как бы сама собой. Розы для моей безупречной Розы.

Сглотнув, она понадеялась, что он никогда не узнает, насколько неприменим к ней эпитет «безупречная».

— Цветы необыкновенно хороши. Но они так недолговечны.

— Может быть, именно поэтому они так и хороши, — спокойно отозвался он.

На какой-то миг их взгляды встретились. Даже в эту их первую брачную ночь невозможно было уйти от мысли о бренности всего сущего. Но пока ее муж жив, решила Розалинда, они постараются насладиться каждым мигом радости, который подарит им быстролетящее время.

Глава 19

Стивен отхлебнул вина из кубка, не сводя глаз с Розалинды, которая сидела с противоположной стороны круглого столика. Она свободно распустила волосы, и теперь при каждом движении ее головы их пышная волна играла темно-золотыми и янтарными переливами. Ее предложение поужинать в спальне оказалось очень удачным: здесь царила интимная обстановка, которую никак не удалось бы создать в большой столовой.

Все с этой комнате с пылающим камином, казалось, дышало предвкушением. Сознание того, что их ожидает после ужина, придавало особый вкус каждому съеденному куску еды, выпитому глотку вина.

Стивен ощущал странное раздвоение. С одной стороны, он хотел Розалинду, хотел яростно, неистово. Мечтал ласкать ее до полного удовлетворения, проспать остаток ночи в ее объятиях, затем проснуться и начать все сызнова.

С другой стороны, он чувствовал себя как неопытный, совсем еще зеленый юнец. Перед первой своей женитьбой Стивен вел обычный для богатого молодого человека образ жизни, имел несколько легких связей с самыми красивыми лондонскими куртизанками.

С женитьбой все это прекратилось. Луиза вряд ли стала бы упрекать мужа, заведи он себе любовниц. Она была воспитана в убеждении, что жена не должна замечать любовных похождений своего мужа. Но гордость Луизы была бы уязвлена, а, пожалуй, единственное, что он мог для нес сделать, это хранить верность. К тому же его отвращал пример отца, который не таясь предавался распутству.

Сначала Стивену было трудно ограничиваться холодным, безрадостным супружеским ложем. По ночам, беспокойно ворочаясь, он страстно мечтал о том, чтобы зарыться в мягкую уступчивую женскую плоть. Но со временем смирился. Тем более что не отличался сверхстрастным темпераментом и знал, что идти по праведному пути часто бывает очень и очень нелегко.

Оказалось, однако, что он сильно недооценивает свой темперамент. То, что он испытал в объятиях Розалинды, перевернуло его мнение о себе. Никогда в жизни в его жилах не полыхал подобный огонь, никогда в жизни не ощущал он столь глубокого удовлетворения. Это было что-то вроде чувственной бури, очень, к сожалению, непродолжительной. А он хотел, чтобы и сегодня и во все последующие ночи эта буря длилась как можно дольше.

Но сумеет ли он полностью удовлетворить Розалинду? Она женщина горячая, бурно отзывающаяся на ласки. А ведь он, с тех пор как женился на Луизе, даже не видел обнаженного женского тела. Его жена питала глубокое отвращение к физической стороне брака, поэтому считала, что исполнять супружеские обязанности можно только во тьме, только под одеялами и в ночных рубашках. Луиза решительно отвергала всякие попытки выйти за пределы самого элементарного секса. Поэтому в тонкой науке любви Стивен был неопытным новичком. И для изучения этой науки у него оставалось не так уж много времени. Впервые в жизни ему представлялась возможность восполнить упущенное, но боль не позволяла забыть, что тело становится все слабее. Возможно, уже недалек тот день, когда он попросту не сможет быть хорошим мужем для Розалинды. Конечно, она слишком добра и отзывчива, чтобы упрекать его за это. Но Стивен всей душой хотел, чтобы у нее остались об их любви такие яркие воспоминания, которых впоследствии не смог бы затмить ни один другой мужчина. А это означало, что он должен хорошо научиться владеть собой, своим телом, не допуская той лихорадочной спешки, которая возникала как бы сама собой, вопреки его воле. При мысли о необходимости самообуздания он кисло усмехнулся: до того ли ему сейчас, когда его буквально сжигает желание.

Розалинда все еще была в костюме Офелии, и его бросало в жар всякий раз, когда он смотрел на ослепительно сверкающую грудь в глубоком вырезе платья. На сеновале он смог разглядеть ее лучше, чем Луизу за долгие годы супружеской жизни. Даже сейчас он видел больше, чем когда-либо позволяла ему видеть Луиза.

Розалинда была не только дивно хороша собой, она еще и умела развлекать собеседника. Весь ужин она рассказывала занимательные истории из театральной жизни. Наконец, положив пилку, закончила очередной рассказ:

— Сцена была в самом разгаре, когда кот, который, если верить театральному распорядителю, отличался необыкновенно смирным нравом, проснулся и высунул голову из корзины. Мама затолкала его обратно и твердым голосом сказала: «Если ты думаешь, что мы играем „Дика Уиттингтона“[6], ты сильно ошибаешься. Сиди тихо». Стивен рассмеялся:

— Жаль, что я этого не видел. А что, в самом деле есть пьеса о Дике Уиттингтоне и его коте?

— Да. — Ее глаза заискрились. — Пьеса довольно посредственная, но я с удовольствием вспоминаю, как совсем еще маленькая играла кота.

Он представил ее себе в виде усатого длиннохвостого кота и опять рассмеялся. Очаровательная, вероятно, была картинка. Отставив кубок с вином, он отрезал несколько небольших ломтиков сыра.

— Не хочешь ли попробовать этого превосходного чеширского сыра?

Розалинда взглянула на него из-под томно приспущенных век:

— С удовольствием.

Нагнувшись вперед, он протянул ей ломтик сыра. Она взяла сыр губами, прямо из его пальцев.

— Сыр просто прелесть, — пробормотала она. — А ты сам не хочешь съесть кусочек?

— Пожалуй, я не прочь.

Она взяла ломтик и поднесла к его губам. Пальцы у нее были тонкие и сильные. Он чувственно обласкал их языком.

Она медленно отняла руку.

— Тебе не кажется, что тут слишком жарко?

— Может быть, убавить пламя в камине?

— У меня есть идея получше. — Она встала и повернулась к нему спиной. — Рядом со мной нет Джессики, поэтому тебе придется самому расшнуровать мне платье.

Ощущая сильный прилив крови, он встал и развязал узел в самом верху сделанной крест-накрест шнуровки. Даже без туфель она доставала головой до его носа. Ему нравилось, что она такая высокая и полнотелая, не то что хрупкая Луиза.

Но к чему вспоминать Луизу? Сравнивать этих двух женщин — значит не отдавать должного ни одной из них. Вытаскивая шнурок из петельки, он сказал:

— Это самое красивое свадебное платье, которое мне доводилось видеть. Просто жаль, что оно предназначено для такой жалкой плаксы, как Офелия.

Она усмехнулась:

— Я всегда думала, что это платье предназначено для королевы. Или для герцогини.

Когда он кончил расшнуровывать платье, оно распалось сзади надвое, открыв изгиб спины Розалинды. Кожа у нее была атласно-гладкой и походила своим теплым цветом на сливки.

Ей еще раньше понравилось, когда он целовал ее плечо. Теперь, нагнувшись, он слегка ущипнул ее затылок через поблескивающие волосы. Тихо вздохнув, она выгнула шею.

В надежде еще раз услышать этот — бесконечно милый — вздох он стал целовать ее шею и ласкать языком краешек уха.

Все ее тело пронзила томная дрожь.

— Оказывается… так приятно обходиться без услуг служанки, даже если эта служанка — твоя сестра.

— Моя единственная цель — доставлять тебе удовольствие, дорогая герцогиня. — Окончательно вытащив шнурок, он стянул с нее платье. Помогая ему, она, словно танцуя какой-то живой танец, ловко вывернула тело. При этом лиф и рукава закруглились вокруг ее талии. Чувствуя, что у него пересохли губы, он стянул тяжелое шелковое платье через крутые бедра. Платье с волнующим шорохом упало на пол, и она осталась в сорочке, чулках и подбитом ватой корсете, который обычно надевали под облегающее платье. Он обнажил ее правое плечо, чтобы целовать безупречную плоть.

— Я почти разделась, но мне стало еще жарче, чем было, — заявила она с чуть заметной улыбкой.

— Значит, надо раздеться совсем. — Расшнуровать корсет оказалось еще легче, чем расшнуровать платье. Он снял нижнюю рубашку и обнял ее за гибкую талию.

— Так и в самом деле гораздо лучше.

Она откинулась к нему спиной. Чудесный аромат ее тела сливался с густым ароматом роз. Боже! О Боже! Он взял в руки ее теплые упругие груди. Как большие сочные плоды, лежали они на его ладонях. На эту его ласку она отозвалась трепетным вздохом.

— Не слишком ли долго длится предвкушение? — спросила она глубоким грудным голосом, упираясь в него своими круглыми ягодицами. Он почувствовал сильное напряжение в паху.

Нет. Им остается слишком мало таких ночей, как эта. Но она права: в комнате слишком жарко. Стивен скинул камзол и хотел уже снять свой вышитый жилет, когда Розалинда повернулась и стала расстегивать пуговицы.

— Теперь моя очередь, ваша светлость, — поддразнивая его, сказала она.

Расстегнув последнюю пуговицу, она бросила жилет через плечо на диван, который стоял под прямым углом к камину. И стала легкими скользящими движениями поглаживать его плечи и грудь.

Его сердце учащенно забилось, каждое ее прикосновение находило в нем волнующий отклик.

Развязывая галстук, она восхищенно оглядывала его.

— Тебе просто не повезло, что ты герцог. Ведь ты мог бы сделать головокружительную карьеру в театре, играя бесстрашных героев. Зрительницы просто обмирали бы от обожания. Откинув скомканный галстук, она прохладными пальцами погладила его шею.

Схватив ее руку, он поцеловал ладонь.

— У меня нет никакого желания очаровывать неких безымянных воображаемых зрительниц. Достаточно, если я нравлюсь тебе.

Подняв на него затуманенные желанием темные глаза, она сказала:

— Ты мне очень нравишься, Стивен. Больше, чем все мужчины, которых я когда-либо знала.

Ее губы были невероятно пышными, чувственно возбуждающими. Он нагнулся, чтобы поцеловать ее. От нее пахло чудесным французским вином, которое она пила. Запах был сладковато-терпкий. Опьяняющий.

Завороженный ее бесконечно долгим поцелуем, он даже не заметил, как она раздвинула полы его рубашки и расстегнула бриджи. Затем через тонкую ткань белья погладила напрягшееся естество.

Он застыл в полной неподвижности, чувствуя, как стучит кровь в висках. Кровать была слишком далека, в противоположном конце комнаты. Он подхватил ее и отнес к стоявшему рядом, всего в двух шагах, дивану. Положив ее на потертую парчу, он лег рядом, охваченный безумием. Сколько еще раз они смогут быть вместе, вот так? Его жизнь и страсть подобны горящей во мраке свече. Вот-вот, ярко вспыхнув в последний раз, эта свеча погаснет. Сколько еще раз он будет гладить шелк ее золотисто-рыжих волос? Вдыхать таинственный, опьяняющий аромат ее тела? Чувствовать языком соль ее кожи? Сколько еще раз его кровь будет полыхать жарким огнем, который только она может погасить.

Он припал губами к ее левой груди. Приглушенный стон прозвучал, словно отголосок сладостной райской мелодии. Сосок, который он ласкал языком, напрягся, отвердел.

— Стивен. О Боже… Стивен. — Она теребила его волосы резкими движениями, странно перекликавшимися с ее прерывистым дыханием.

Он приподнял нижнюю кайму рубашки над коленями. Ее чулки оставались на подвязках, расшитых розовыми бутонами. Он отвязал зубами правую. Когда подвязка упала, он стал ласкать языком внутреннюю сторону ее бедра, чувствуя, как гладкая плоть пульсирует под его языком.

Мягкие волосы между ее бедрами были темнее, чем на голове: скромного каштанового цвета. Она слегка вскрикнула, когда он пошевелил нежные завитки своим теплым дыханием. В этом крике ощущалось удивление. Удивление и в то же время удовольствие. И еще — нетерпение.

С опьяняющим чувством власти над ее покорным телом он погрузил язык в глубокую влажную складку. Она вся изогнулась, содрогаясь от ритмических движений его языка.

Ее бедра содрогались все сильнее и сильнее. Он продолжал возбуждать ее языком, пока содрогание не ослабло и она не поникла, распластанная на подушках дивана.

Хотя и с трудом дыша, он все же не поднимал головы. Ее рука блуждала по волнам его волос.

— Как хорошо, — шепнула она. — Я даже не представляла себе, что может быть так хорошо.

Некоторое время они оба лежали недвижимо. Затем, весь дрожа от напряжения, Стивен раздвинул ее ноги своими бедрами. Когда он наконец погрузился в нее, то уже почти не мог сдерживать свое возбуждение. Его ласково обволакивало шелковистое тепло.

Она жадно глотнула воздух, ее глаза широко открылись. Затем она подняла правое колено к спинке дивана, одновременно опустив левую ногу на пол. Ее руки обвили его спину. Бедра начали двигаться в едином ритме с его телом. Вновь и вновь погружался он в нее, чувствуя, как его обдает жаром безумное наслаждение. Впечатление было такое, будто он возносится высоко в небо. Парит вровень с тучами.

Истаивая в экстатическом наслаждении, он прижался щекой к ее лицу. С его губ срывались беспомощные стоны. Кульминация наступила быстро, но затянулась надолго. Смерть и преображение.

Какое-то время, тяжело дыша, он, совершенно обессиленный, лежал на ней. Когда к нему вернулась наконец способность двигаться, он приподнялся на одном локте и посмотрел на ее раскрасневшееся лицо. На лоб ниспадали золотисто-рыжие колечки, глаза сияли в удовлетворенной истоме. И глядя на нее, он тоже испытывал удовлетворение. Хотя у него не такой уж и большой опыт физической любви, он все же сумел доставить ей большое наслаждение, да и сам тоже испытал ни с чем не сравнимое блаженство. Он поцеловал ее в висок.

— Просто не верится, что я вновь проявил недостаточную выдержку, — с сожалением сказал он. — А ведь у меня были такие благие намерения. Я хотел растянуть время подольше, хотел воздать должное каждому дюйму твоего тела.

— А то, что я воздала должное каждому дюйму твоего тела, не считается? — шутливо сказала она.

Рассмеявшись, он привстал и сел на краю дивана.

Скомканная рубашка скорее обнажала, чем скрывала ее прекрасное тело.

— Ты самая восхитительная плутовка, какую я когда-либо знал.

Ее лицо вдруг передернулось, и он понял, что совершил ошибку. Вероятно, она усмотрела в его словах намек на свое артистическое прошлое. Он коснулся ее лица, убрал влажные завитки со лба. — То, что я сказал, чистейший комплимент, и ничего больше. Мне самому очень часто приходится сдерживать свои чувства в угоду требованиям условностей, поэтому я особенно ценю твою открытость. Твою отзывчивость.

Черты ее лица разгладились, но чувство стыда возвратилось. Она оправила рубашку, прикрыла груди и колени.

Он задул свечи, погрузив комнату в полумрак, в котором лишь неярко мерцал камин, и предложил ей руку. Когда они подошли к кровати, он повернулся и положил руки ей на плечи. Хотя желание было полностью удовлетворено, ему все равно нравилось смотреть на нее. Это желание не только не проходило, но и усиливалось.

Истинный джентльмен обязан был бы уважать ее скромность, но человек, чьи дни сочтены, просто не может позволить себе такую роскошь. Он опустил руки к ее талии и взялся за рубашку.

— Разреши мне, пожалуйста, помочь.

Она в некотором смущении кивнула. Он стянул с нее рубашку через голову. Затем опустился на колени и отвязал вторую подвязку — на этот раз пальцами — и спустил вниз чулки. Он хорошо чувствовал ладонями, какие стройные у нее икры и лодыжки.

Это зрелище было настоящим пиршеством для глаз. Избавленная от тиранической власти одежды, она была великолепна. Казалась просто созданной для любви, чтобы дарить и получать наслаждение.

— Как ты красива, — хрипло сказал он. — Просто невероятно красива, неотразима. Ее гладкая шея дрогнула.

— Слушая тебя, я начинаю верить, что так оно и есть.

— Это несомненно, Розалинда. — Он помог ей взобраться на высокую, под балдахином кровать. Затем разделся и сам. Болезнь еще не оставила на нем никаких признаков, кроме, пожалуй, худобы. Оказывается, у него есть и еще один порок, о существовании которого он не подозревал, а именно тщеславие. Он влез на кровать. — Признаюсь, я устал, но мне не хочется, чтобы этот день закончился так быстро.

— Хороню тебя понимаю. — Она коснулась руки Стивена. Он лежал на боку, пристально за ней наблюдая. В комнате и в самом деле было очень тепло, но по взаимному согласию они не стали закрывать окно в изножье кровати и лежали, свободно раскинувшись, на прохладных простынях. Только руки их были соединены.

Она с удовольствием любовалась мужем. Любовалась изысканно-красивыми прядями его волос, ниспадавших на грудь и ниже. Любовалась ярко выраженной мужественностью, которая не нуждалась ни в каких подтверждениях, чтобы быть тем, чем была.

Для них обоих это был вечер неожиданностей. Прежде всего она обнаружила, что обладает очень страстным темпераментом. Между нею и Чарлзом были обычные здоровые семейные отношения. Физическая любовь у них длилась недолго и каждый раз заканчивалась тем, что Чарлз скатывался с нее и тут же засыпал. Не так уж часто обретала она удовлетворение, обычно подолгу лежала без сна, глядя в темноту и дожидаясь, пока ее разбудораженные чувства улягутся. Первая же брачная ночь показала ей, что Стивен куда более пылкий и куда более изобретательный любовник, чем ее прежний муж.

Лежать бок о бок нагишом казалось вполне естественным. И даже очень приятным.

— В старые времена о нагих говорили «облаченные в небеса». Не правда ли, красивый образ?

— «Облаченные в небеса»? — повторил он. — В самом деле красивый. Тебе очень идет нагота. Просто жаль, что ты не можешь все время разгуливать без одежды. В нашем английском климате это вряд ли возможно. — Тон его вдруг утратил шутливые нотки. — Хотя, честно сказать, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь другой видел тебя неодетой.

Она вспомнила свое недавнее прошлое.

— А ведь я играла в бриджах по всему Уэст-Мидлендсу. Тебе это, наверное, не понравилось бы?

— Как я могу осуждать тебя за то, что ты делала еще до того, как мы познакомились?.. Хотя… — Он заколебался. — Это, конечно, не мое дело, но мне все же хотелось бы знать, был ли у тебя кто-нибудь, кроме Джордана?

— Ты хочешь знать, были ли у меня любовники? Никогда. — Она закатила глаза. — Конечно, в желающих переспать с актрисой, тем более такой пышнотелой, как я, никогда не было недостатка. Но когда после утомительного спектакля тебя пытается, прости за грубое выражение, облапить какой-нибудь невежа, это надолго отбивает всякое желание иметь дело с местными свиньями.

— Пышнотелая — неудачный эпитет по отношению к тебе. — Он вытащил из вазы, стоявшей на прикроватной тумбочке, розу с длинным стеблем и пощекотал цветком ее грудь. — Ты совершенна именно такая, как есть.

Она засмеялась, ощущая прохладное скользящее прикосновение лепестков к своей коже и какой-то тонкий аромат, отличный от густоты запаха, стоявшего в комнате.

— Конечно, я не лишена привлекательности, а это, несомненно, важно для актрисы, тем более если она не обладает особыми талантами. Но вряд ли можно назвать меня совершенной. — Воспользовавшись тем, что он заговорил о прошлом, она, отвернувшись, спросила: — А у тебя было много женщин?

Едва задав этот вопрос, она тут же пожалела о нем. Люди столь влиятельные и богатые, как Стивен, могли обладать самыми красивыми женщинами Англии, и не только куртизанками, но и распущенными женами подобных им аристократов. Она слышала, что многие аристократы пользуются любой возможностью увеличить счет своих побед, а Стивен, видимо, из тех людей, которые своего не упускают.

К ее удивлению, он ответил:

— Только до женитьбы. Меня никогда не прельщало распутство, и после смерти Луизы… у меня почему-то не было ни малейшего желания завести любовницу.

Стало быть, он все-таки любил свою первую жену. Розалинда вынуждена была нехотя признаться самой себе, что ей, возможно, было бы приятнее слышать о многочисленных любовных похождениях. «Господи, какая же я дура! — мысленно выругала она себя. — Сейчас он здесь, принадлежит мне, разве можно желать большего». Вслух она просто сказала:

— Я рада это слышать.

Стивен мягко провел розой от одной груди к другой.

— Вероятно, в глубине души я знал, что меня ожидает нечто много лучшее. Вернее, некто много лучший.

— У тебя какое-то особое пристрастие к романтике, — рассеянно сказала Розалинда, с приятным расслаблением чувствуя, как твердеет ее сосок под его пальцами.

Он усмехнулся:

— Боюсь, что ты путаешь романтику с искренностью. Роза спустилась к ее пупку, затем стала лениво выписывать узоры на животе. Убаюканная замшево-мягкими прикосновениями, она пробормотала:

— Странно, что мы никогда не поженились бы, если бы не твоя болезнь. — Она резко остановилась, спохватившись, что ее слова могут быть восприняты как совершенно неуместный намек на его состояние, но, подумав, сочла за лучшее продолжать: — Если бы ты просто видел меня на сцене, ты вряд ли хоть когда-нибудь вспомнил обо мне.

— Ты не права, — возразил он, водя цветком между животом и бедрами. — Я заметил тебя сразу же, как только ты сняла костюм Калибана. — Будь мы в Лондоне, я бы тоже отправился за кулисы, присоединившись к толпе пахнущих элем наглецов. И, — он запнулся, потом попробовал неуклюже вывернуться, — все было бы по-другому. Его слова повисли в воздухе, от них повеяло на обоих легким холодом. Розалинда хотела было переменить тему, но потом вдруг подумала, что им никуда не уйти от того, что так беспокоит обоих, и мягко сказала:

— Твоя болезнь похожа на слона, заполнившего собой нею эту комнату. Он такой чудовищно большой, что забыть о нем совершенно невозможно. Я не знаю, как говорить на эту тему. И по-моему, ты тоже не знаешь. — Она заглянула ему в глаза, пытаясь угадать, что он думает. — Может быть, ты хочешь, чтобы я обращалась с тобой, как с человеком совершенно здоровым? Или, может быть, я должна говорить о твоей болезни деловым тоном, как, скажем, о наступлении зимы или налогах. Как, мол, это ни прискорбно, но тут ничего не поделаешь.

Стивен долго молчал с совершенно неподвижным лицом. В тишине можно было даже слышать легкий шорох от прикосновения лепестков к ее коже.

— Слон в комнате? — наконец проронил он. — Оба мы стараемся как можно осторожнее ходить вокруг того факта, что мои дни сочтены. — Раздумывая, он продолжал гладить ее цветком. — Что до меня, то я предпочитаю полную искренность. И я хорошо знаю, что делаю. У нас нет ни одного лишнего мгновения, чтобы ходить вокруг да около.

При этих его словах она испытала сильнейшее облегчение. Тут ей стало понятно, в каком напряжении она была нее это время, боясь заговорить на волнующую обоих тему.

— Ты просто замечательный человек!

— Я? — с изумлением переспросил он. — Во мне нет ничего замечательного, кроме того, что я удачно выбрал себе предков.

Она рассмеялась:

— Ты в самом деле веришь в то, что говоришь. Знаешь ли, в своей жизни я встречала людей из самых разных слоев общества, и далеко не всегда они представали передо мной в лучшем виде. Так вот, я могу утверждать с полной уверенностью, что ты в самом деле замечательный человек, каких бы предков себе ни выбрал.

Улыбнувшись, он покачал головой.

— Мне приятно, что ты так думаешь.

Цветок с бархатной ласковостью достиг того места, где смыкались ее ноги. У нее перехватило дух, когда приятное ощущение переросло в нечто более сильное.

Он остановился.

— Прости. Я делаю тебе щекотно?

— Если и так, то ты только доставляешь мне удовольствие, — ответила она, почувствовав, что где-то в глубине начали вновь разгораться тлеющие там угольки. — Но я удивлена, что во мне так скоро возродилось желание. После всего того, что между нами было.

— Любопытно. То же самое чувствую и я, — пробормотал он. — Роза ткнулась головкой в мягкие завитки между ногами. Теплое тело ясно ощущало ее прохладу.

— Но ведь это какая-то несообразность. Я еще никогда не слышала, чтобы кого-то можно было соблазнить цветком, — сказала она со смехом, в котором скрывалось некоторое смущение.

— Я думаю, что наверняка есть какая-нибудь греческая легенда, повествующая о том, как Зевс перевоплотился в подсолнечник, чтобы соблазнить нимфу, — сказал Стивен с притворной серьезностью. — Или, может быть, то была репа?

— Царь богов — и репа? Никак не вяжется, — со смешком запротестовала она. Разбуженная чувственность истомно сомкнула ее веки. Ее ноги раздвинулись, и, будя волнующие ощущения, цветок коснулся заповедных тайн. Кровь быстрее запульсировала в ее теле. Бедра беспокойно двигались, ожидая тяжелого упругого давления, куда более ощутимого, чем слабое прикосновение цветка. В этот момент она перестала ощущать почти призрачное касание розы. Ее глаза широко раскрылись.

— О, злой человек! Или, может быть, я должна сказать: злой цветок. Ты не можешь остановиться.

— А я и не хочу останавливаться. Но на этот раз я надеюсь, что главную работу сделаешь ты сама.

Он подтянул ее ближе и усадил на себя. Нетерпение бурлило в нем так же сильно, как и в ней. Хотя Розалинда никогда не предавалась любви в такой позе, она хорошо представляла себе, что делать. Она присела на колени и обняла его. Затем, вся истаивая в блаженном удовольствии, села на напряженное древко. Мышцы ее напружинились.

Он жадно глотнул воздух и схватил ее за бедра.

— Так кто же из нас злой?

С громким смехом Розалинда положила голову ему на плечо, а ее бедра медленно сблизились с его бедрами. На этот раз все происходило не в такой отчаянной спешке, как прежде: чувственная истома как бы разливалась по всему ее телу, а не сосредоточивалась в каком-то определенном месте. Ей нравилось, что она может контролировать ритм. Она даже слышала, как учащается биение его сердца, когда вбирала в себя упругую плоть. Но больше всего ей нравилось, как хорошо они чувствуют друг друга. Их слияние на этот раз сильно отличалось от той страсти, которая еще недавно сотрясала их, однако чувства, которые они при этом испытывали, были не менее глубокими.

Истома постепенно превращалась в нетерпеливое желание, Розалинда крепко вцепилась в его плечи, оставляя многочисленные следы ногтей. На ее вскрик Стивен ответил каким-то гортанным звуком.

Покрытые легким потом, их тела мало-помалу расслабились. Он начал ласкать ее, теплой ладонью поглаживая спину. Никто не проявлял желания отодвинуться. Ей нравилось, что их тела близки, хотелось, чтобы они навсегда оставались сплетенными.

Погружаясь в сон, Розалинда почувствовала, что на глазах у нее выступают слезы: ей было жаль, что мучительно-сладостная красота их любви скоро увянет, как роза.

Глава 20

День пятьдесят четвертый

Стивен проснулся рано. Розалинда спала рядом, свернувшись клубочком, положив одну руку ему на грудь. В окно тихо постукивал дождь, перламутровый рассвет неярко озарял ее волосы, веером разметавшиеся по его плечу. Стивен ласково погладил их. Вздохнув, она теснее прижалась к нему.

Он с удовольствием вспоминал о вчерашнем дне, прошедшем почти идеально, если не считать легкого приступа боли. Брачная же ночь притупила все чувства. Теперь, поддавшись эгоизму, он мечтал еще об одном таком же дне. И таком же утре. Какое это счастье — просыпаться рядом с Розалиндой, в безмятежном покое! Почему бы нынешнему дню не быть таким же, как вчерашний? Даже лучше?

Чуть погодя, он задремал, а когда проснулся, увидел, что небо посветлело, а дождь прекратился. Розалинда продолжала спать. Признак спокойной совести, подумал он.

Однако в нем самом бурлила энергия, он больше не мог оставаться в постели. Он хотел было разбудить Розалинду, но тут же передумал. Заботливый муж должен предоставить жене возможность хорошенько выспаться и, стало быть, восстановить свои силы.

Решив прогуляться, он тихонько выскользнул из объятий Розалинды и стал одеваться. Она перекатилась на освободившееся место и обняла подушку, на которой совсем недавно покоилась его голова. Жена лежала как котенок, с той же непринужденной свободой, только была в десять раз очаровательнее.

Эта мысль напомнила ему о Порции, которая после вчерашнего ужина, свернувшись клубочком, сладко посапывала в своей корзинке. Подобрав маленькое пушистое тельце, он положил его рядом с Розалиндой. Котенок широко разинул свою розовую пасть и вновь погрузился в сон.

Накануне вечером он не принял лекарства. Не по рассеянности — просто побоялся, что опий может вызвать у него нежеланную сонливость. Отныне он перенесет прием пилюли с вечера на утро.

Проглотив пилюлю, он оделся, написал записку для Розалинды и положил на прикроватный столик. Спящее лицо и голые руки его жены были прелестны; он оборвал лепестки у розы и осыпал ими ее и котенка. Открыв глаза, Порция оттолкнула лепесток. Затем, повернувшись на спину, задрала лапки вверх.

Надев пальто, Стивен спустился вниз. Найленды еще не пришли, видимо, слишком рано. Воздух напоен осенней прохладой, небо пасмурное, чуть светлее чугунно-серого моря. Шел прилив, почти все песчаное устье было залито морской водой: он стоял на берегу, глядя на север, на Ирландское море. Забиваясь под одежду, ветер покалывал его тело, и он всем своим существом чувствовал, как в нем играет жизнь. Уж не оказывает ли страсть целительное действие на его болезнь? Он рассмеялся. Окажись так, это было бы большим потрясением для столь здравомыслящего Джордана Блэкмера.

В приподнятом настроении духа он прошел почти целую милю. Из-за пронизывающих морских ветров здесь, на берегу, не было почти никаких строений, кроме древней каменной часовни, где некогда молились рыбаки из давно уже исчезнувшей деревни. Одиночество доставляло ему большое удовольствие. Собственно, он впервые познал, что это такое, после того как покинул Ашбертонское аббатство с его армией слуг.

Он уже почти достиг часовни, когда боль стиснула ему горло, а затем разлилась по животу с такой внезапностью, что он пошатнулся. Он прижался к искривленному ветрами дереву, изрыгая скудное содержимое желудка. Затем упер лоб в грубую кору ствола, единственную реальную опору в мире невыносимой боли.

Постепенно боль снизилась до терпимого уровня, но он чувствовал себя слишком слабым, чтобы вернуться, весь дрожал от холода. Руки и ноги почти онемели, их только слегка покалывало. Неужели паралич может разбить его еще до смерти? Господи! Как мог он подумать, что надежда еще не окончательно для него потеряна?

Не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы вернуться в Керби-Мэнор, он медленно направился к часовне, находившейся от него в ста ярдах. К счастью, тяжелая дверь была отворена. Он вошел в темное святилище и скорее рухнул, чем сел на скамью. Холод здесь стоял пронизывающий, но по крайней мере он был защищен от ветра.

Поскольку часовня находилась на земле Керби-Мэнора, за ее поддержание в надлежащем порядке платил Стивен. А недавно, смутно припомнил он, группа методистов обратилась к нему с просьбой позволить им проводить здесь службу. Впрочем, по этому поводу к герцогу Ашбертону обращались многие. Он с готовностью дал свое согласие методистам, придерживаясь мнения, что здания для того и существуют, чтобы ими пользовались, пусть даже сектанты. Конгрегация прислала ему письмо с благодарностью, где между строк проскальзывало явное удивление. Он прочитал это письмо с удовольствием и тут же о нем забыл.

Оглядев древние окна со свинцовыми рамами, он остановил взгляд на простом алтаре, где стоял только бронзовый крест. По всей видимости, методисты произвели здесь полную уборку и побелили старые каменные стены, но еще не приступили к богослужению. Спустя год часовня, вероятно, будет иметь приветливый вид, даже если в ней и будет безлюдно. Но сейчас она выглядела мрачно, словно гробница.

Каждое утро, просыпаясь, он первым делом отбрасывал еще один день от того, что осталось, но теперь он начал сомневаться, что протянет срок, отпущенный ему Блэкмером. Сколько же дней ему в действительности еще отпущено? Сорок пять? Тридцать? Как бы там ни было, ему остается по крайней мере один месяц с Розалиндой. О Иисусе!

И каков, хотелось бы знать, будет этот месяц? И почему, хотя и неверующий, он называет имя Господне? Его рот скривило горькое чувство. Даже здесь, в церкви, которая, вероятно, видела, как викинги всплыли на своих ладьях в Ди, он не чувствовал божественного присутствия, благодати, не чувствовал проявления высшего замысла.

Его глубокая грусть была смыта волной ярости. Только что впервые в своей жизнь он обрел счастье, и тут же его должна поглотить одинокая могила. Это несправедливо. Чертовски несправедливо!

Впервые за много лет он почувствовал, как в нем бушует знаменитый кеньонский темперамент. У него было желание все крушить и рушить, покарать жизнь за ее извечную несправедливость. Сила охвативших его чувств была столь велика, что у него поплыло в глазах, перехватило дыхание. Скрестив руки, он положил их на спинку скамьи перед собой и опустил на них голову, изо всех сил стараясь вернуть утраченное самообладание.

А за алым пламенем ярости он чувствовал холодное дуновение страха.

Розалинда проснулась, почувствовав, как что-то ткнулось ей в живот. Открыв глаза, она успела заметить, как с кровати спрыгнул черно-рыжий комочек. Порция. Она улыбнулась, увидев, как котенок перескочил с дивана на кресло. Порция, очевидно, уже оправилась от утомительной поездки и была полна неугомонной энергии.

Но где Стивен? Она присела, ощущая некоторую неловкость при мысли, что спала без ночной рубашки. Она была вся усыпана розовыми лепестками, очевидно, это дар мужа. Подняв один лепесток, она пощекотала им щеку, вспоминая о том, как ночью ее ласкал Стивен. Это еще более усугубило ощущение неловкости.

Увидев рядом клочок бумаги, она протянула руку и, взяв записку, прочла: «Пошел гулять. Скоро вернусь. Что будем есть на завтрак? Или, может быть, заменим его чем-либо более приятным?»

Тут она покраснела и соскользнула с кровати. Огонь в камине уже погас, в комнате стало холодно, поэтому она быстро умылась и оделась. Затем спустилась в кухню и попросила чашку чаю у миссис Найленд, смущенной появлением герцогини.

К тому времени, когда она кончила пить чай, Стивен еще не вернулся, поэтому Розалинда решила тоже пойти погулять. Набросив плащ, она вышла из дома. Скорее всего ни отправился бродить по берегу и пошел на север, к открытому морю. На другом берегу лежала Ирландия. А где-то далеко-далеко — Новый Свет с его тайнами.

Хотя погода и была сырая, промозглая, гулять было приятно. Стивена нигде не было видно — вероятно, он пошел в другом направлении. Розалинда решила дойти до небольшой часовни на мысу, затем вернуться в Керби-Мэнор. Возможно, он уже будет ждать ее дома.

Часовня легко выдерживала сильный напор ветра, что свидетельствовало о мастерстве ее строителей. Розалинда машинально толкнула дверь, которая тут же легко отворилась. Войдя в мрачное святилище, она увидела на последней скамье понуро поникшую темную знакомую фигуру. Она оцепенела. Господи, неужели Стивен?.. Неужели?..

Прежде чем ужасающая мысль окончательно сформировалась в ее уме, он поднял голову и увидел ее. На какой-то миг их взгляды встретились. Вероятно, у него был тяжелый приступ, ибо его глаза казались бесцветно-серыми и совершенно безжизненными. Выглядел он на двадцать лет старше, чем накануне. Хуже того, она чувствовала в нем какое-то эмоциональное отдаление. Будто он находится по ту сторону пропасти, куда ей уже не попасть.

Эта мысль была почти такой же ужасающей, как и только что испытанный ею страх. Надеясь, что интуиция ее обманывает, откинув назад капюшон, она со светлой улыбкой направилась к нему.

— Доброе утро. Я вышла, чтобы погулять, а заодно и найти тебя. — Она села на скамью рядом с ним и взяла его за руку.

Он смотрел на алтарь, его рука осталась странно неотзывчивой, Сердце у нее упало. Прошлой ночью они договорились вести себя предельно честно по отношению друг к другу, но не прошло и нескольких часов, как она нарушила свое обещание.

Вероятно, он даже не расслышал ее глупых слов, ибо обратился к ней с неожиданным вопросом:

— Боишься ли ты смерти, Розалинда?

Если Стивен и нуждался в честном ответе, то именно сейчас.

— Я боюсь боли, — медленно произнесла она. — Я люблю жизнь и не хочу умирать, отсюда логично было бы сделать вывод, что я боюсь умереть. Но, странное дело, самой смерти я не боюсь.

— Почему? Ты веришь в рай или ад? Веришь в крылатых ангелов и гнусных чертенят с вилами в руках?

— Н-не знаю. — Она вздохнула, чувствуя, что разочаровывает Стивена. — К сожалению, у меня нет лучшего ответа. Боюсь, что я не очень-то задумывалась над вопросами религии.

Его губы искривились в безрадостной усмешке.

— В последнее время я много думаю над всем этим.

— Эти мысли, кажется, не приносят успокоения, — спокойно сказала она.

— Я думаю, что религия — надувательство. Стремление внушить надежду разочаровавшимся. — Он поджал губы. — Это мишура для глупцов, только для глупцов.

— Не могу с этим согласиться, — возразила она. — Многие мудрые люди верили в Бога. Я думаю, что этот мир слишком велик и слишком сложно устроен, чтобы возникнуть просто по случайности.

Он поднял их соединенные руки и поцеловал косточки ре пальцев.

— Приведи мне какое-нибудь убедительное доказательство, Розалинда, что жизнь не исчерпывается тем, что мы видим вокруг, и я буду вечно благодарен тебе за это. — Он слабо улыбнулся. — Тут нет никакой игры слов. Я всерьез.

Она прижала его руку к щеке, с трудом удерживая слезы. Страсть, пылавшая накануне в их сердцах, была исполнена такой жизненной силы, что, казалось, будет длиться вечно. Но сегодня утром на нем лежала явная печать смерти.

Он высвободил свою руку и встал.

— Ты вся дрожишь от холода. Пора вернуться домой, чтобы ты могла согреться у огня.

Она кивнула и поднялась со скамьи. Вставая вслед за ней, он пошатнулся и, чтобы не упасть, вынужден был схватиться за спинку скамьи.

— Ты плохо себя чувствуешь, — ужаснулась она. — Я схожу за помощью.

— Нет. — Он выпрямился, его лицо было полно яростной решимости. — Я чувствую себя хорошо.

— Это не так, — возразила она. Хотя ей и не хотелось идти против его желания, она болезненно переживала его слабость. — Подожди здесь. Через полчаса я вернусь вместе с кучером.

Его глаза блеснули льдом.

— Свадьба была ошибкой, — сказал он. — Вчера у нас был идеально счастливый день. Возвращайся к своей семье и навсегда запомни меня таким, каким я был вчера.

Она ошеломленно уставилась на него:

— Ты отсылаешь меня сразу же после нашей свадьбы?

— Не беспокойся. Я выполню свои финансовые обещания. — Он помахал свободной рукой, не в силах сжать ее в кулак. — Тебе, кажется, нравится Керби-Мэнор? Забери его себе. Этот дом не относится к Ашбертонскому аббатству, и я могу сразу же отписать его тебе вместе с достаточным доходом, чтобы ты могла его содержать.

Розалинда всегда хорошо владела собой, но на этот раз ей не удалось сдержать гнев.

— Да как ты смеешь? — взорвалась она. — Неужели ты и впрямь думаешь, будто я вышла за тебя замуж из-за твоих проклятых денег? Если ты еще раз осмелишься заявить такое, то встретишься с Творцом куда раньше, чем думаешь. — По ее щекам заструились слезы. Она яростно принялась их вытирать. — Чтоб тебя черт побрал, Стивен. За что ты решил отослать меня обратно?

Несколько мгновений он остолбенело молчал, затем шагнул вперед и с такой силой стиснул ее, что у нее затрещали ребра.

— Вот дьявольщина. Прости меня, Розалинда, — сказал он с болью в голосе. — Тут нет никакой твоей вины. Просто… Просто мне ненавистна мысль, что ты увидишь мою постепенную деградацию. Я полагал, что смогу это вынести, но когда соприкасаюсь с реальностью, все во мне восстает против этого.

Она уткнулась лицом ему в плечо. Он такая надежная опора. Еще шесть недель назад они даже не знали друг друга, но сейчас она слита с ним в одно неразрывное целое.

Только уверившись, что ее голос не будет дрожать, она продолжала:

— Ты, видимо, невнимательно слушал слова брачного обета? «В радости и горе, в здоровье и в недуге, пока смерть нас не разлучит…» Я знала, что делаю, когда согласилась выйти за тебя замуж, и ты тоже знал, что делаешь, когда попросил моей руки. Даже во время приступа боли ты не должен этого забывать. — Запрокинув голову, она сверкнула на него глазами. — К тому же наверняка есть светское правило, запрещающее приказывать герцогине, что ей делать.

— Ты очень неплохо справляешься с ролью знатной дамы. — В его глазах вспыхнуло желание, которое тут же уступило место благоразумию. — Я хочу, чтобы ты была со мной. Но не уверен, что моя гордость и чувство справедливости потерпят это.

— А как насчет моей гордости? — язвительно спросила она. — Я просто не переживу, если мой второй муж откажется от меня после первой же ночи. Первому своему мужу я надоела через шесть месяцев. — Она осеклась, и глаза ее наполнились слезами. Она вновь спрятала лицо, надеясь, что Стивен не заметил их, но он был очень наблюдателен.

— Измены Чарлза глубоко ранили тебя, хотя ты и старалась этого не показать? — участливо спросил он. Она кивнула.

— Если бы родители поняли, как сильно я была расстроена, они спустили бы на Чарлза всех собак. Отец вполне мог его убить. Во всяком случае, вышвырнул бы из труппы, и я была бы поставлена перед выбором: уехать, как подобает верной жене, вместе с Чарлзом или остаться со своей семьей. Поэтому я всячески прикрывала амурные похождения мужа и прикидывалась, будто его поведение ни капли меня не беспокоит. Я надеялась, что со временем смогу примириться с этим, однако мне становилось все тяжелее и тяжелее. Я почувствовала облегчение, когда он уехал в Ирландию. Но когда его убили, это был большой удар для меня. Я почему-то почувствовала себя очень виноватой.

Стивен ласково погладил ее спину.

— Похоже, тебе не очень везет в браке. Один твой муж изменял тебе, другой умирает. Ты заслуживаешь лучшей участи.

Она не могла допустить, чтобы он огорчался из-за нее. Слава Богу, у него хватает своих проблем, и эти проблемы куда более тяжелые. Она постаралась вернуть себе спокойствие, и это ей удалось.

— Мой брак с Чарлзом — дело прошлое. Если я о ком-то и беспокоюсь, то только о тебе. Мы заключили с тобой полюбовную сделку, я вышла за тебя замуж и ничуть не раскаиваюсь. — Она подняла на него взгляд, с умением опытной актрисы стараясь придать ему как можно большую искренность. — В нашем распоряжении не так уж много времени. Это, конечно, печально, зато у нас есть полная уверенность, что мы не наскучим друг другу. Если кто-то из нас и раскается, что заключил этот брак, ему не придется долго терпеть его последствия. У нас не будет никаких жизненных неприятностей, которые иногда подтачивают лучшие, казалось бы, браки. У нас будет только то, что истинно прекрасно — радость узнавания другого человека.

Морщины на его лице разгладились, глаза вновь приобрели обычный зеленый оттенок. Теперь он выглядел сильным и оживленным. Чувствовалось, что он одержал полную победу над приступом боли.

— Интересная мысль, — сказал он. — Хотя ты забываешь, что это прекрасное все же будет отравлено; но ты совершенно права, утверждая, что мы, конечно же, не успеем наскучить друг другу.

— Тогда не говори, чтобы я уехала, — отступив на шаг, она натянула капюшон. — Ты так и знай, я все равно не уеду. Должна же я беречь свою репутацию.

В его смехе зазвучало искреннее веселье.

— Я вижу, что ты полезнее для моего здоровья, чем целый флакон с пилюлями. Хорошо, я обещаю больше не ссориться с тобой по крайней мере две недели. А пока мы можем наслаждаться, узнавая друг друга. — Он предложил ей руку. — Как нам лучше всего использовать имеющееся у нас время? Я бы хотел провести здесь несколько дней, а затем не спеша отправиться в Лондон, осмотреть достопримечательности, которые я раньше не видел.

Она приняла его руку.

— Я всегда хотела поехать в Йорк. Это возможно?

— Конечно. — Он открыл дверь, и они покинули часовню. — Я хочу побывать в Озерном крае, хотя бы немного.

Сквозь тучи стало пробиваться солнце. Розалинда восприняла это как добрый знак. Стивен выглядел почти так же хорошо, как накануне, но их еще разделяла легкая отчужденность. Он был уже не так угрюм, как в часовне, когда она нашла его, но той близости, что накануне, между ними не было.

Подумав, она пришла к мысли, что некоторая отчужденность поможет ему преодолеть конфликт между желанием быть в ее обществе и презрением к своей слабости. Возможно, и ей она позволит легче перенести предстоящие трудные недели.

И однако все ее существо восставало против этой отчужденности.

Глава 21

— Лорд Майкл Кеньон, — провозгласил дворецкий. Майкл вошел в небольшую гостиную замка Бурн сразу же следом за слугой. Доктор следовал за ним. Сидя у камина, герцог и герцогиня Кэндовер пили послеполуденный чай. При появлении Майкла оба они поднялись и, улыбаясь, пошли навстречу.

— Какая неожиданная радость, Майкл, — с крепким рукопожатием сказал Рейф. — Ты приехал как раз вовремя. Через два дня мы были бы уже на пути в Лондон.

— Малый светский сезон в полном разгаре. Честно сказать, я опасался, что вы уже уехали. — Отпустив руку Рейфа, Майкл повернулся к герцогине: — Ты выглядишь просто замечательно. Марго. Глаза радуются.

Она тепло обняла его.

— Как поживают Кэтрин и ребенок?

— Когда я в последний раз видел их, они чувствовали себя совсем неплохо, но это было очень давно. — Он повернулся к своему спутнику, в неловкой позе стоявшему возле двери.

— Рейф, Марго, позвольте мне представить доктора Джордана Блэкмера.

После представления Марго пристально посмотрела на Майкла и сказала:

— Как я понимаю, вы оба остановитесь на эту ночь у нас. Доктор Блэкмер, я отведу вас в вашу комнату, чтобы вы могли отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином. — И она увела доктора, предоставив возможность мужу и его другу поговорить с глазу на глаз.

— Присаживайся. — Не спрашивая согласия гостя, Рейф налил чашку чаю, плеснул туда бренди и передал чашку Майклу. — Погода сегодня премерзейшая. Мне кажется, тебе стоит выпить моего лекарственного снадобья.

— Смесь довольно слабенькая, но как лекарство сгодится. — Майкл уселся в боковое кресло. Впервые с тех пор как он получил письмо Блэкмера о Стивене, на душе у него стало легче. От горячего чая с бренди по всему телу разлилось желанное тепло.

Рейф уселся на свое место.

— В последнее время нам везет на Кеньонов. Майкл сразу насторожился:

— Ты видел моего брата?

— Ашбертон был здесь пару недель назад. — Рейф усмехнулся. Выступал на сцене. Играл герцога Афинского и пьесе «Сон в летнюю ночь», и, кстати сказать, очень недурно.

Майкл перегнулся вперед.

— И как он выглядел?

— Весьма необычно. Он нацепил накладную бороду, чтобы никто его не узнал, но Марго все равно узнала его по голосу. Я говорил с ним после спектакля. Судя по всему, он был в веселом расположении духа.

— Он не показался тебе больным? Рейф нахмурился:

— А что, у тебя есть основания полагать, что он болен?

Майкл с некоторым усилием поставил чашку и встал.

— Мой брат очень болен. Доктор Блэкмер утверждает, что ему осталось жить совсем недолго. Как только Стивен узнал, как серьезно его состояние, он уехал один из аббатства, даже не сообщив, когда вернется. Блэкмер написал мне об этом, и с тех пор я объехал пол-Англии, пытаясь найти Стивена. — Он принялся беспокойно расхаживать по гостиной. — Это все равно что гоняться за блуждающим огоньком. Даже Люсьен с его обширными связями во всех кругах не смог мне помочь. Рейф посуровел:

— Прости. Но, может быть, доктор поставил ошибочный диагноз?

— Кто знает? Он не очень разговорчив, но то, что он непременно захотел сопровождать меня, не предвещает ничего хорошего. Ведет он себя очень беспокойно.

Я думаю, опасается, что мы не успеем найти Стивена, опоздаем.

Рейф, обычно очень сдержанный, тихо выругался. Майкл посмотрел на своего друга искоса.

— Ты сказал, что Стивен выглядел неплохо? Герцог заколебался:

— Я видел его в полумраке. Пожалуй, он был немного худ, осунулся. Я не обратил на это внимания, потому что он был в хорошем расположении духа.

— Как ты думаешь, он все еще путешествует с этой труппой?

— Возможно, хотя он и сказал, что подумывает о скором возвращении домой. — Рейф наморщил брови. — Он попросил меня послать надежного человека с каким-то поручением в Лондон. Я послал помощника стюарда Гарднера, который отсутствовал три-четыре дня.

— А ты не знаешь, что это было за поручение?

— Я ни о чем не спрашивал, считая, что это не мое дело, но, может быть, это поручение прольет свет на планы твоего брата. Я пошлю за Гарднером.

Позвонив в колокольчик, герцог позвал лакея и велел найти помощника стюарда.

Когда они вновь остались одни, герцог сказал:

— Не проще ли подождать, пока твой брат возвратится? Я много раз убеждался в его замечательном здравомыслии. Когда сочтет нужным, он приедет домой.

— Вернется ли он? Ведь он отсутствует уже больше месяца. Блэкмер утверждает, что болезнь не могла повредить его мозг, но кто может сказать наверняка. Он ведет себя так странно, что я боюсь худшего. — Майкл скривил губы. — Подумать только, он уехал один, без лакея. Выступал на сцене под вымышленным именем. Конечно, он всегда любил театр, и все же кто бы мог предположить подобное?

— Однако факт есть факт. — Допив чай, герцог отставил чашку в сторону. — Есть ли какие-нибудь особые причины, понуждающие тебя срочно отыскивать Ашбертона?

Майкл подошел к окну.

— Есть, но они не столь уж важны. — Невидящими глазами он смотрел на серый дождь за окном. — Я все еще не могу принять утверждение, что мой брат умирает. Я должен видеть его своими глазами, убедиться, что он в самом деле тяжело болен. Кто знает, может быть, доктор Блэкмер со своим пессимистическим диагнозом просто шарлатан. Если он и впрямь тяжело болен, я хочу, чтобы его осмотрел Ян Кинлок, Думаю, что нужна будет и помощь Кэтрин. Именно лечение Яна и уход Катрин спасли мою жизнь. Возможно, им удастся спасти и Стивена.

— А если окажется, то он неизлечимо болен?

— Тогда я хочу с ним попрощаться. — Майкл сглотнул. — Хочу сказать, как высоко его оценил за эти два последние года. Кеньоны — народ крепкий, я был уверен, что буду с ним общаться еще лет тридцать — сорок. — Он потер шею, которая побаливала после долгого путешествия. — Любопытно, какой разной может быть дружба.

Ты, Люс, Николае и я выросли все вместе. Мы знаем все самые темные тайны друг друга. Все вы пользуетесь моим полным доверием. Но Стивен — мой брат. Нас связывают не только узы крови, но и общие детские воспоминания, а также схожие темпераменты. Иногда это обременительно. Много лет мы жили во взаимном отчуждении. Но с его уходом в моей жизни останется пустота, которую никто не сможет заполнить. Я… я должен сказать ему это.

— Я всегда сожалел, что у меня нет брата или сестры, — сказал Рейф. — Слушая тебя, я не знаю, радоваться ли мне, что моя жизнь сложилась проще, или сожалеть по поводу того, чего я был лишен.

После недолгого колебания Майкл медленно произнес:

— Думаю, лучше уж любить и потерять, кого любишь, чем вообще никого не любить. Но терять того, кого любишь, это сущий ад.

А потерять брата, энергичного человека, который всего на два года старше, означало бы столкнуться лицом к лицу со смертью. На войне Майклу не раз приходилось видеть мгновенную гибель людей, но в смерти родного человека есть что-то коварное, лично тебя задевающее. Если Стивен может умереть от неизлечимой болезни, то и он, Майкл, не застрахован от подобной участи. То же самое угрожает и Кэтрин, и их юному сыну Николасу. Думать об этом было невыносимо.

Никто из них не проронил больше ни слова до прибытия помощника стюарда. Отвернувшись от окна, Майкл увидел небольшого, плотно сбитого рыжеволосого малого.

— Вы меня вызывали, ваша светлость? — спросил помощник стюарда.

Рейф кивнул.

— Гарднер, это лорд Майкл Кеньон, брат герцога Ашбертона. Он хочет знать, что поручил тебе сделать Ашбертон в Лондоне.

— Прежде всего я отвел его лошадь в город и оставил Ашбертонском доме, — ответил Гарднер. — Домоправительница дала мне узел с одеждой для своего хозяина, затем я получил для него деньги от его банкиров и специальную лицензию в юридической коллегии.

Все ошеломленно молчали. Затем Майкл недоверчиво сказал:

— Что за дьявольщина! Это была брачная лицензия?

— Да, сэр. — Увидев выражение лица Майкла, помощник стюарда инстинктивно попятился. — Это было главное поручение. Остальные были даны попутно, потому что я ехал в Лондон.

Видя, что его гость на грани взрыва, Рейф поспешил вмешаться:

— А ты помнишь имя женщины, на которой он хотел жениться?

— Извините, сэр, — в замешательстве ответил Гарднер. — Я просто вручил клерку бумагу, написанную Ашбертоном. Я бегло просмотрел ее, но не помню имени леди. — Подумав, он добавил: — Записка была довольно короткая, но у меня осталось впечатление, что он собирается жениться на одной из актрис театра Фицджералда.

— На комедиантке? — сплюнул Майкл. — И ты даже не задумался над этим?

Глаза рыжеволосого парня были лишены какого-либо выражения.

— Мне непозволительно высказывать сомнение в решении герцога, милорд.

Рейф метнул быстрый взгляд на Майкла.

— Если тебе нечего добавить к сказанному, можешь идти, Гарднер.

Как только помощник стюарда ушел, Майкл гневно проговорил:

— Господи, только бы мне удалось отыскать Стивена вовремя. Должно быть, болезнь подействовала ему на голову, в противном случае он никогда не решился бы сделать какую-то гулящую девицу герцогиней Ашбертон.

— Из того, что он получил свидетельство, еще не следует, что бракосочетание состоялось, — заметил Рейф. — К тому же, если он вбил себе в голову, что женится, тебе все равно не удалось бы его отговорить.

— Но попытаться-то я мог, — мрачно сказал Майкл. Рейф вздохнул:

— Отнюдь не обязательно, что его избранница — девица распутная. Фицджералд — вполне приличный человек, джентльмен. У них с женой очень неплохая труппа. Конечно, актеры есть актеры.

— Вот именно, — язвительно сказал Майкл. — Я лично не имею никаких видов на состояние Стивена, но будь я проклят, если допущу, чтобы какая-то бесстыжая тварь, пользуясь его беспомощным состоянием, попыталась наложить лапу на его деньги.

— Но, может быть, он любит эту женщину? Майкл выразительно фыркнул.

— Циник, — невозмутимо сказал Рейф. — Пусть даже это не любовь, но если она скрашивает его последние дни, какое право у тебя вмешиваться?

Лицо Майкла напряглось.

— Стивен — человек утонченных вкусов. Его первая жена была образцом благопристойности. Я просто не могу поверить, что некая вульгарная искательница приключений, намеренная изрядно пощипать моего брата, каким-то образом сможет скрасить его последние дни.

— Да, кстати. Его первая жена. Тебе особенно неприятно, что ее место может занять какая-то простая женщина, Потому что ты очень ее любил?

Майкл заколебался.

— Я слишком долго служил в. армии, чтобы хорошо знать Луизу. Она была очень красива. Обладала безупречными манерами. И… и просто замечательно вышивала.

Рейф вопросительно изогнул брови:

— Но был ли Стивен с ней счастлив?

— Не знаю, — признался Майкл. — Они были… очень вежливы друг с другом.

— Что-то не очень походит на идеальный брак, — сухо произнес Рейф. — По личному опыту я знаю, что всегда можно определить, искренне ли муж и жена любят друг друга, даже если на людях они ведут себя очень сдержанно. Если ты никогда не видел проявлений сильной любви между братом и покойной герцогиней, это означает, что он только терпеливо сносил брак, навязанный ему родителями, в глубине души мечтая о совершенно другой женщине.

— Но жениться на комедиантке из третьеразрядной труппы… — запротестовал Майкл.

— Я женился на лазутчице, Николас — на учительнице из методистской школы, Люсьен — на воровке, которая была подающей большие надежды комедийной актрисой, а ты на обманщице-вдове. — Серые глаза Рейфа светились лукавством. — Почему бы Стивену и не жениться на актрисе?

Улавливая в этих словах искусно расставленные лопушки, Майкл инстинктивно прибег к отвлекающему маневру — вспышке гнева.

— Это не слишком объективное описание Кэтрин и других. Возможно, они не так строго придерживаются условностей, но все они настоящие леди.

— Не исключено, что и предполагаемая жена Стивена тоже леди.

Майкл вздохнул и запустил пальцы в шевелюру.

— Я что-то устал и туго соображаю. Может быть, ты скажешь, что у тебя на уме, прямо, без всяких экивоков.

— Я знаю, что ты инстинктивно не можешь не защищать Стивена, — ласково сказал Рейф. — Но ты не можешь уберечь взрослого человека от глупостей, если, конечно, это и в самом деле глупости. Как джентльмен, Ашбертон обязан защищать жену даже от тебя. Если он в самом деле ее любит, твоя несдержанность может породить между вами новое отчуждение, и для того чтобы преодолеть его, может оказаться недостаточно времени. Этого ты, я думаю, никогда себе не простишь.

Эти слова подействовали па Майкла точно удар молотом.

— Господи, когда же я научусь владеть собой? — воскликнул он с искренним сожалением. — Просто не счесть, сколько хороших советов я от тебя получил.

— Что да, то да.

— И сколько раз я воспользовался данными тобой советами?

Рейф задумался.

— Может быть, в половине случаев.

— Сегодняшний совет можешь занести в графу тех, которым я непременно последую. — Майкл вновь поглядел в окно. Дождь принес с собой ранние сумерки. — При встрече с новой герцогиней, заслуживает она того или нет, я окажу ей высочайшее уважение. — Он слабо улыбнулся — Не забывай, старый пехотный офицер никогда не ринется в бой, словно лихой кавалерист.

Рейф рассмеялся:

— Я непременно припомню это в следующий же раз, когда тебе потребуется проявить сдержанность.

Зная свой горячий нрав, Майкл был уверен, что этот "следующий раз» не заставит себя ждать. Благодаря Рейфу, однако, он будет действовать более осторожно. Прежде всего отыщет труппу Фиуджералда, узнает, состоялось ли уже бракосочетание, и если да, то кто новая герцогиня.

А когда, наконец, найдет герцога, не забудет, что прежде всего должен уважать волю Стивена, ибо только он вправе решать, как ему провести конец жизни. Если это означает, что ему придется быть учтивым с какой-нибудь распущенной девицей, что ж, так тому и быть.

Глава 22

Розалинда выглянула из окошка кареты.

— Я не была в Лондоне со времен своего детства. И думала, что мои воспоминания сильно преувеличены. Но нет, город даже больше и красивее, чем мне казалось.

Стивен улыбнулся:

— Лондон оказывается всегда больше, чем мы о нем думаем.

— А какие типичные запахи!

Она наморщила нос, надеясь, что в Мэйфере будет не так шумно. Затем опустилась на сиденье и опять взяла его руку. У нее было странное желание постоянно держаться за него, не отпуская от себя ни на миг. К счастью, он, видимо, находил в соприкосновении их рук такое же удовольствие, как и она.

Хотя погода в эту пору стояла неустойчивая, они провели чудесный медовый месяц. Дни, проведенные в веселье, смехе, сменялись необыкновенно страстными ночами. Этот незатухающий пыл объяснялся, по всей видимости, тем, что они хорошо сознавали, как мало времени им отпущено. Иногда она плакала, думая, как быстро текут воды времени. Но никогда в присутствии Стивена.

Он стоически перенес еще несколько приступов, хотя и не таких сильных, как два первых, которые ей довелось видеть. Почти все время удавалось притворяться, что все идет хорошо, хотя легкая, но непреодолимая отчужденность, возникшая между ними на другой день после первой брачной ночи, продолжала сохраняться.

Но они даже не упоминали об этом. Бродили вдоль древних стен Йорка, посетили знаменитый Йоркминстер, один из самых больших кафедральных соборов в Англии. Озерный край вполне оправдывал свои живописные описания: это была сказочная страна зазубренных холмов и больших спокойных озер. Они катались на лодке по окутанному безмолвными туманами озеру Уиндермир. Стивен был просто замечательным компаньоном. Он проявлял по-детски неуемную любознательность. Только в отличие от детей видел все достопримечательности не в первый, а в последний раз. Он, казалось, был рад, что у него есть с кем поделиться своими впечатлениями. Она же была рада быть с ним вместе.

Карета, грохоча, остановилась. Порция, примостившаяся у дверцы кареты и смотревшая в окно, потеряла равновесие и упала на пол, опустившись, однако, на все четыре лапки. За последние две недели она сильно выросла с удивительной легкостью приспособилась к постоянным переездам.

Стивен ловко поймал котенка, ласково потрепал и водворил обратно в корзину.

— Гросвенор-сквер. Мы прибыли.

Кучер открыл дверь, и Стивен помог Розалинде выйти из кареты. В сумерках Ашбертон-Хаус казался просто огромным. Она собралась с духом. До сих пор они путешествовали как мистер и миссис Кеньон. К ним относились с обычным в таких случаях уважением, но без особого подобострастия. И это вполне устраивало Розалинду. Но теперь они в Лондоне. Стивен вновь стал герцогом Ашбертоном, и она чувствовала, что не соответствует своему титулу герцогини.

Розалинда принужденно улыбнулась:

— Дом, что и говорить, очень большой.

— Это действует угнетающе. — Стивен взял корзинку с Порцией, подал Розалинде руку, и они вместе поднялись по широкой лестнице. — Конечно, приятно менять места, проводя в каждом по нескольку ночей, но как только все дела будут закончены, мы немедленно вернемся в аббатство.

Еще раньше, когда они осматривали королевские гробницы в Йоркминстере, он сказал ей, что хочет умереть в Ашбертонском аббатстве.

На стук Стивена вышел лакей в ливрее. Когда он увидел, кто стоит перед ним, его лицо сразу вытянулось:

— Ваша светлость, м-мы вас не ожидали.

— Я знаю. Мы пробудем здесь по крайней мере пару недель, Милтон. Подними дверной молоток и позови всех слуг, которые обслуживают дом. Нам нужен легкий ужин и горячая вода для купания. Как можно быстрее. — Стивен препроводил вперед Розалинду. — Это новая герцогиня Ашбертон. Повинуйтесь ей во всем. — Затем он вручил лакею корзинку с Порцией. — Это котенок герцогини. Пожалуйста, отнеси его в наши апартаменты.

Когда Порция громким мяуканьем выразила свое неудовольствие, Милтон едва не выронил корзинку. Но тут же, оправившись, быстро пошел выполнять поручение, очень бережно держа корзинку. Стивен повернулся и схватил Розалинду на руки.

— Настало время пересечь мой второй порог. Когда он внес ее в дом, она рассмеялась:

— Осталось пересечь еще три порога. Не считая охотничьего домика, куда я решила не заезжать.

— Мудрое решение. — Он поставил ее на сверкающий мраморный пол и целовал до тех нор, пока у нее не стали подкашиваться ноги. Затем поднял голову и тепло улыбнулся:

— Добро пожаловать в Ашбертон-Хаус, герцогиня. Глядя на него, она не верила, что такой полный жизни человек может умереть. Такое с ней периодически случалось. Она тут же постаралась подавить эту мысль, ибо уже знала, что может расплакаться. А Стивен не должен видеть ее слез.

Он подвел ее к лестнице.

— Если завтра вечером в «Друри-Лейн» будет играть Эдмунд Кин, ты хотела бы посмотреть его?

— Это было бы чудесно! — Она старалась выглядеть бодро и оживленно. Но когда обозрела окружающее ее позолоченное великолепие, то мысленно помолилась, чтобы они скорее возвратились в аббатство. В таком особняке провинциальная актриса не сможет, пожалуй, долго играть роль герцогини.

День тридцать девятый

Проснувшись в первое лондонское утро, Стивен услышал ровный шум осеннего дождя, стучавшего в окна их спальни. Однако он не испытывал никакой тоски, ибо рядом с ним, свернувшись клубком, лежала Розалинда. Ее спина упиралась в его грудь. Он не шевелился, с удовольствием ощущая приятное тепло, исходящее от ее изумительно гладкой и белой кожи. Он ценил такие моменты не меньше, чем опьяняющую страсть, которая захватывала их в ночные часы. Поскольку они всегда спали рядом, тело к телу, то очень скоро поняли, что не нуждаются в ночных рубашках, им и без того тепло.

Стивен погладил ее волосы, радуясь, что все же сумел обрести ее. Чудесный, если так можно сказать, солнечный характер Розалинды сделал эти последние недели счастливейшими в его жизни. Как разительно отличалась она от его первой жены! С Луизой они никогда не проводили вместе целую ночь. Он думал о своей первой женитьбе с сожалением и чувством вины. Если бы он приложил больше стараний, возможно, ему все же удалось бы разбудить скрытую в Луизе страсть. Может быть, кому-нибудь другому и удалось бы сделать ее счастливой? Это так навсегда и останется тайной.

Перестав думать о Луизе, Стивен поцеловал Розалинду в голову. Как и во всех аристократических семьях, у него с детства была гувернантка-француженка, и он говорил по-французски так же бегло, как и по-английски. Французский язык, пожалуй, отличается большей эмоциональной выразительностью.

— Моя дорогая герцогиня, — шепнул он по-французски. — Вы просто очаровываете меня.

Ее веки затрепетали.

— О мой любимый, — прошептала она на безупречном французском языке.

Насторожившись, он вновь заговорил с ней по-французски. И она ответила на том же языке. Они обменялись несколькими фразами, прежде чем ее глаза открылись. Она улыбнулась милой сонной улыбкой.

— Доброе утро, — сказала она по-английски. Стивен намотал ее локон на свой палец.

— А я и не знал, что ты говоришь по-французски. Она рассмеялась:

— Да нет, я не говорю. Мой папа воспитывался как джентльмен, говорит по-французски, но мы знаем лишь несколько фраз, которые встречаются в пьесах.

Имея основания полагать, что она скромничает, Стивен повторил одну из только что произнесенных фраз. Ее брови недоуменно поднялись:

— Что это значит? Я не вполне понимаю.

— Но ты же ответила на эту фразу всего минуту назад, когда была между сном и явью. — Он коснулся языком краешка ее уха. — Может быть, ты француженка?

Розалинда призадумалась, затем покачала головой:

— Сомневаюсь. Мария говорит, что я очень прилично изъяснялась по-английски, когда они с Томасом удочерили меня.

— Если ты получила такое же хорошее воспитание, как я, тебя должны были научить французскому еще в детской, — сказал он. Тема была интересная, но сугубо теоретическая, ибо не было никакой надежды установить, кто ее родители. Да и к чему теоретизировать, когда ее прекрасное тело было рядом и его так волновала эта близость. Он сунул руку под одеяло и начал ласкать ее. — Я думаю, что брак так популярен именно потому, что позволяет сочетать максимум искушения с максимумом возможностей.

Розалинда рассмеялась и перекатилась на спину. Ее руки также принялись исследовать его тело.

— Кажется, тебе удалось установить важный принцип. Назовем его аксиомой Ашбертона.

Он стянул с нее одеяло и, нагнувшись, поцеловал грудь. Она восторженно вздохнула, затем, когда он тронул ее соски губами, слегка вскрикнула.

Он тотчас же прекратил ее ласкать.

— Прости, я не хотел сделать тебе больно.

— А ты и не сделал, — успокоила она его. — Сегодня утром я почему-то очень чувствительна. — Она лукаво улыбнулась. — Возможно, ты начинаешь утомлять некоторые, столь излюбленные тобой, мои анатомические места.

— Ужасно! — Он мысленно прикинул, сколько раз они предавались с ней любви после того, как обвенчались, и отодвинулся. — Должно быть, мне следует дать тебе возможность отдохнуть.

— Не смей отодвигаться. — Ее рука заскользила по его телу, пока не нашла то, что искала. — Я пошутила, мой дорогой. Практика только помогает мне совершенствоваться.

Он тяжело дышал, ощущая ее медленные ласки.

— Мои благие намерения полетели ко всем чертям, леди Калибан. — Тем не менее, покрывая поцелуями ее живот, он шепнул: — Дай мне знать, если и еще что-нибудь начнет испытывать переутомление.

Судя по ее учащенному дыханию, все анатомические места, особенно ему нравившиеся, были в хорошем состоянии. Когда ее тело стало извиваться под его ласками, он лег между ее ног, чтобы наилучшим образом приветствовать утро.

Последней, его мыслью перед тем, как страсть захватила его с головой, было: «А ведь я прав. Брак сочетает максимум искушения с максимумом возможностей».

После того как они достигли кульминации, Розалинда вновь уснула. Пробудил ее поцелуй в ухо.

— Извини, дорогая, — прошептал Стивен. — Сегодня утром я должен встретиться со своим адвокатом.

Он покидал ее едва ли не в первый раз с тех пор, как они поженились. И ей это, естественно, не понравилось. Но что поделаешь, рано или поздно медовый месяц заканчивается. Чувствуя, что вот-вот зевнет, она прикрыла рот ладонью.

— А я еще посплю. Утро такое серое.

— Спи сколько угодно, только помни, что вечером мы идем в театр.

Он потрепал ее тыльной стороной кисти по щеке и перешел к себе в комнату.

Она проснулась через час, все еще ощущая легкое головокружение. Хотя, как бродячая актриса, она и привыкла к постоянным переездам, они со Стивеном путешествовали гораздо быстрее и проехали гораздо большее расстояние. Наверное, поэтому в последние несколько дней она ощущает такую усталость. Позевывая, она спустила ноги с кровати и хотела было встать, но голова вдруг сильно закружилась.

Скоро, однако, она почувствовала себя лучше. На этот раз она поднялась медленнее, надеясь, что причина ее недомогания не обычная осенняя простуда. Так не хочется терять драгоценное время попусту. Она надела пеньюар и попросила, чтобы ей принесли горячей воды. День отдыха должен полностью излечить ее, ибо она всегда отличалась завидным здоровьем, не то что некоторые изнеженные дамы.

Принимая ванну, она вдруг заметила странную чувствительность своих сосков. Ей пришлось очень осторожно вытирать их после ванны. Что это значит? Может быть, подходят месячные? Когда они были в последний раз?

Произведя несложный подсчет, она была поражена. Месячные всегда начинались у нее точно, день в день, в каждую четвертую пятницу.

На этот раз была недельная задержка.

На нее нахлынуло почти нестерпимое волнение. Она постаралась рассуждать хладнокровно. В самом начале своего первого замужества она попросила Марию назвать ей начальные признаки беременности. Три года, со все убывающей надеждой, она следила, не появятся ли эти признаки.

Но теперь она замужем за другим мужчиной. Положив полотенце, она подошла к большому зеркалу, чтобы внимательно осмотреть свое нагое тело. Мария сказала, что перемены в грудях начинаются почти сразу же. Не увеличились ли груди? Пожалуй, слегка округлились, и уж, конечно, они чувствительнее, чем прежде.

Какие могут быть другие признаки? Мария упомянула особенное обоняние. Розалинда заметила это еще накануне, но приписала остроту обоняния чересчур резким запахам Лондона. Усталость? Да, необычная усталость. И еще легкое головокружение, которого она никогда не испытывала раньше.

Она вгляделась в свое отражение и вдруг поняла, что знает. И знает абсолютно точно. Оба они со Стивеном были уверены, что у них не может быть детей, и все же сумели зачать ребенка на том затопленном солнечным светом сеновале.

Совершенно ошеломленная, она завернулась в пеньюар и присела на парчовый диван, где спала Порция. Она тут же вскочила ей на колени и поспешила вскарабкаться на плечи. Розалинда машинально погладила шелковистую шерстку. С того дня, что они провели на сеновале, она чувствовала себя — в буквальном смысле слова — другой женщиной, но полагала, что ее переродили любовь и замужество. Оказывается, причина другая, более глубокая. Ей хотелось распахнуть окно и прокричать о своей радости на весь Лондон. А когда Стивен возвратится домой…

Тут она призадумалась. Пожалуй, еще рано говорить об этом мужу. Врач, вероятно, только посмеется, когда она опишет не слишком-то заметные признаки и свое интуитивное убеждение, что в ней зародилась новая жизнь. И может быть, будет прав.

Уж не повлияло ли па ее рассудок страстное желание иметь ребенка? Поразмыслив, Розалинда отвергла такую возможность. Но что, если она сообщит Стивену, что ждет ребенка, а это окажется ошибкой? Стивен будет просто убит. Нет, надо подождать.

Она сонно откинулась на спинку дивана, лаская Порцию, как если бы та была маленькой девочкой. Устав от логических рассуждений, она вновь обратилась к своей интуиции. Всем своим существом Розалинда чувствовала, что у нее будет ребенок и что этот ребенок родится здоровым и крепеньким. Хорошо бы родился мальчик-наследник, ведь Стивен сказал, что его брат был бы только рад избавиться от бремени герцогства. А родится девочка, тоже неплохо.

Но Розалинда знала — если не случится чуда, — что Стивен не сможет отпраздновать вместе с ней рождение ребенка. Это сильно омрачало ее радость.

Но беда не только в этом, беда еще и в том, что она не сможет возвратиться к семье.

Выходя замуж за Стивена, она полагала, что будет находиться с ним до самой его смерти, а затем вернется к Фицджералдам. Но ребенок поставит между ней и ее прошлым прочную преграду, подобную тюремной двери. Ее сын будет герцогом, дочь — наследницей всего состояния. Если она станет вдовствующей герцогиней Ашбертон, ее священным долгом будет вырастить единственного ребенка Стивена достойным того высокого положения, какое он должен занимать по своему рождению. А это означает, что ей придется научиться бывать в свете.

А войти в этот свет ей могут помочь только родственники и друзой ее мужа. За те недели, что они будут в Лондоне, ей надо познакомиться с его друзьями. Если они сочтут ее достойной, то, вероятно, впоследствии станут принимать ради Стивена и его ребенка, если не ради нее самой.

Еще более важно установить прочные отношения с его семьей, ведь в эту семью и сама она должна войти как мать одного из Кеньонов. Она подумала о надменной старшей сестре и суровом младшем брате и едва не застонала вслух. Даже если они нехотя примут ее, то, вероятно, потребуют, чтобы она порвала все связи со своей низкородной семьей. Разумеется, она никогда на это не согласится, но на нее наверняка будут оказывать сильное давление.

Вздохнув, она закрыла глаза. Обо всем этом можно будет подумать позднее. Пока же ей надо сосредоточиться на том, чтобы как-то закрепиться в лондонском обществе. Прежде всего надо купить себе модные одежды, желательно широкие, развевающиеся, которые могли бы скрыть ее полнеющую талию. Затем они со Стивеном должны побывать на каких-либо собраниях малого сезона. Она должна очаровать его друзей, чтобы они думали о ней не как «об актрисе, которая подцепила умирающего Ашбертона», а как о женщине вполне достойной, чтобы они могли принимать ее в своих домах. В противном случае ее ребенок может пострадать.

Она вновь приложила руку к животу, и по ее лицу медленно расползлась улыбка. Будущее ей предстоит достаточно трудное, но, если она не ошибается, оно вполне может оправдать все усилия, которые от нее потребуются.

Глава 23

Стивен с облегчением откинулся на спинку сиденья кареты, думая, что ничто не нагоняет такой тоски, как долгая, на все утро, беседа с адвокатом об изменении завещания, последней воли. А ему предстояло еще немало таких встреч. Хотя значительная часть всего наследства принадлежала Майклу, у самого Стивена было большое личное состояние, и им надо было распорядиться. Умереть не такое-то простое дело.

Но по крайней мере на сегодня все дела закончены, и он может вернуться к Розалинде и ее веселому смеху. Рядом с ней он перестает чувствовать утомление и постоянную боль в животе. Войдя в Ашбертон-Хаус, он передал мокрое пальто и шляпу лакею и хотел уже пойти поискать жену, как в дверь застучал молоток и лакей впустил графиню Херрингтон. Стивен внутренне напрягся. Он предпочел бы, чтобы эта встреча состоялась позднее, но у него не было выбора.

Принудив себя улыбнуться, он сказал:

— Добрый день, Клаудия.

Она проплыла мимо лакея, высокая, величественная, как все Кеньоны, со взбитыми каштановыми волосами.

— Проезжая мимо, я увидела, что молоток поднят на обычное место. Я рада, Ашбертон, что ты приехал в Лондон на малый сезон. Сидя в аббатстве, ты никогда не сможешь найти себе достойную жену. — Коснувшись прохладными губами его щеки, она продолжала: — Сегодня утром служанка рассказала мне какую-то нелепейшую историю. Один из ее кузенов, работающих поблизости, якобы сообщил ей, будто ты прибыл сюда вчера с новой женой. Разумеется, я сказала ей, что тут какое-то недоразумение.

Не желая продолжать этот разговор в присутствии лакея, он взял сестру под руку и отвел в небольшую гостиную.

— Ты выглядишь очень хорошо, Клаудия. Как поживают Эндрю и дети?

На ее лице просияла искренняя улыбка.

— Спасибо, хорошо. Джеймсу очень нравится в Кембридже. Он очень способный студент.

Она сообщила ему и другие семейные новости. Позвонив колокольчиком, он велел принести чай и пирожки. Когда они остались с глазу на глаз, Стивен сказал:

— Вообще-то твоя служанка сказала правду. Я в самом деле прибыл вчера с новой женой.

Клаудия поперхнулась, закашлялась. Отдышавшись, она воскликнула:

— Просто невероятно! Ты женился на дочери Чамлея ? Она единственная подходящая девушка на расстоянии пятидесяти миль от аббатства. Достаточно красивая, хотя у меня есть кое-какие сомнения относительно ее происхождения.

— Ты никогда не видела моей жены… — Стивен не успел договорить, как дверь отворилась и вошла Розалинда. Она, улыбаясь, пересекла комнату, не замечая Клаудии, которая сидела по другую сторону от двери.

— Эти дела с адвокатом, наверное, очень скучные? Если хочешь, я могу развеселить тебя, — шутливо произнесла она. Подняла голову и крепко его поцеловала.

Чувствуя, что ему уже не выкрутиться, Стивен поцеловал Розалинду, крепко взял ее за руку и повернулся к Клаудии:

— Розалинда, нас почтила своим первым визитом моя сестра леди Херрингтон… Клаудия, моя жена Розалинда.

Клаудия, казалось, лишилась дара речи. Наконец, собравшись с духом, она сказала:

— Извините меня. Все это совершенно неожиданно.

Розалинда была поражена не менее ее, но с дружеской улыбкой сказала:

— Встретиться с вами для меня большое удовольствие. Стивен был горд ею. Хотя он и заметил, что она чуть сощурила глаза, ее манеры были совершенно безупречны. Клаудия нахмурилась:

— Ваше лицо мне знакомо, но я не могу узнать, кто вы. Каково ваше девическое имя?

Стремясь принять огонь на себя, Стивен сказал:

— Фицджералд. Но Розалинда — вдова. В замужестве она носила фамилию Джордан.

Последовало очень недолгое молчание. Затем Клаудия вылетела из кресла.

— Теперь я знаю, где вас видела. В замке Кэндовера. Вы актриса. Играли фею в самом непристойном костюме.

— У вас хорошая память на лица, леди Херрингтон, — кротко сказала Розалинда.

Пропустив ее слова мимо ушей, Клаудия повернулась брату.

— Ашбертон, как ты мог жениться на простой актрисе? — Она помолчала, затем заговорила почти умоляющим тоном. — Это что, розыгрыш? На самом деле она твоя любовница? Это очень нетактично — представлять свою любовницу сестре.

Стивен сделал глубокий вдох.

— Это отнюдь не розыгрыш, Клаудия. Розалинда — моя жена и герцогиня Ашбертон.

Карие глаза Клаудии засверкали яростью.

— Ты развратник… мерзкий развратник. Джентльмен может спать со своей любовницей, но не жениться на ней. Неужели у тебя нет чувства элементарной благопристойности? Что сказал бы отец? — Она бросила уничтожающий взгляд на Розалинду. — Его просто убило бы бесчестье, которое ты навлек на нас всех.

Ладонь Розалинды затрепетала в руке Стивена. На какой-то миг его и самого ослепила вспышка гнева. Однако он подавил гнев, вспомнив о своем решении установить перед смертью более теплые отношения с сестрой. Если не сдержаться сейчас, примирение будет невозможно.

— Я уверен, что старый герцог не одобрил бы моего брака, — сухо сказал он. — С другой стороны, я далеко не всегда одобрял его поступки, так что это вполне естественно.

Клаудия побагровела. Какой-то миг он думал, что она швырнет в него своей сумкой.

— Это неподходящая тема для шуток. Боже милосердный, я часто недоумеваю, как у такого, человека, как отец, мог родиться сын, почти совершенно обделенным чувством приличия. А может быть, ты плод одной из этих проклятых интриг твоей матери?

— Достаточно, — резко сказал он. — Я знаю, что моя женитьба — большой для тебя удар. Будь у меня время, я постарался бы подготовить тебя заранее. Но пойми, что Розалинда — моя жена и я не позволю тебе ее оскорблять.

— Но ты позволяешь оскорблять себя, — с горечью сказала Клаудия. — Ты трус, Стивен, недостойный носить имя Ашбертон.

Розалинда вздрогнула при этом язвительном выпаде.

Боясь, что она что-нибудь скажет, Стивен предостерегающе стиснул ее руку.

— Видимо, мы с тобой расходимся в оценке человеческих достоинств. — Он смягчил голос. — Я только прошу, чтобы ты хорошенько познакомилась с Розалиндой. Ты убедишься, что она вполне достойна имени, которое носит. Во всяком случае, — он вновь заговорил суше, — она придерживается гораздо более твердых моральных принципов, чем наша мать. Да и ведет себя, как подобает истинной леди.

— Будь отец жив, он отрекся бы от тебя, — дрожащим голосом сказала сестра. — Но он мертв, и я сделаю это вместо него. — Резко повернувшись, она направилась к двери.

Гнев, который испытывал Стивен, был притушен жалостью.

— Я знаю, Клаудия, что отец для тебя недосягаемый образец, знаю, что ты возмущена тем, что я даже не пытаюсь следовать по его стопам. Тем не менее именно я являюсь пятым герцогом Ашбертоном, главой семьи. Разрыв или охлаждение между нами не принесут никому пользы, только причинят ненужную боль самым дорогим нам людям. Все же попробуй принять меня и женщину, которую я избрал своей женой.

Его сестра задержалась на мгновение. Ее лицо было мелово-бледным.

— Не могу, Стивен, — шепнула она. — Не могу. — И со слезами на глазах поспешила к двери.

Дверь громко захлопнулась. Тишина, наступившая после этого, казалась оглушающей.

Стивен с трудом перевел дух.

— Мне очень жаль, что ты стала свидетелем этой сцены, Розалинда.

Она прилагала все усилия, чтобы сохранить спокойствие, но когда заговорила, в ее голосе послышалась дрожь:

— Я знала, что наша женитьба может принести большие неприятности, но не предполагала, что она приведет к разрыву между тобой и твоей единственной сестрой… О Стивен, мне так жаль, что я причина этой ссоры.

Он крепко обнял ее, ища утешения для них обоих.

— Вина целиком лежит на Клаудии, не на тебе. Почти всю свою жизнь она старалась ублажить отца, который, однако, упорно не поддавался ее усилиям. Мой брат и я, каждый по-своему, убедились, что от отца нам никогда не дождаться доброго слова. Что бы мы ни делали, ничто его не удовлетворяло. Майкл стал открытым мятежником, а я начал вести тайную подрывную деятельность. Но бедная Клаудия отчаянно старалась быть идеальной дочерью.

Он с грустью вспомнил о временах, когда они еще играли в детские игры. Клаудия ходила намеренно медленным шагом, чтобы он легко мог ее догнать. Она была их маленькой матерью, куда более пригодная для этой роли, чем их настоящая мать. Одним из первых воспоминаний его детства было, как она обнимала его. Он так и кидался к ней в объятия.

— Стараясь всегда выполнять волю отца, она переняла худшие его предрассудки.

Розалинда спрятала лицо у него на плече.

— Неужели и твой брат отреагирует так же бурно?

— Нет. Сначала. Майкл будет удивлен и, возможно, разочарован. Но он по крайней мере постарается познакомиться с тобой получше. — Стивен погладил ее волосы, в глубине души надеясь, что его предположение оправдается. — А когда познакомится, то поймет и примет наш брак. Подняв голову, она постаралась улыбнуться. — А знаешь, после того как ты ушел утром, я приняла решение появиться с тобой в высшем свете, чтобы никто не подумал, будто твоя жена — вульгарная особа, с которой тебе стыдно показаться. Но теперь… — Ее голос прервался. — Я не уверена, что у меня хватит смелости хотя бы предложить такое.

Горькая обида, нанесенная ему Клаудией, переродилась в твердую решимость.

— Ну что ж, ты подсказала мне верный шаг. В Лондоне ты обзаведешься самым лучшим гардеробом, и я покажу тебя всем, кого знаю. Высший свет должен знать, что герцог Ашбертон гордится своей женой. — Поцеловав ее, он заглянул в темные глаза. — То, что произошло с Клаудией, самое худшее. Остальное, поверь, будет много легче.

Он не был уверен, что убедил ее, но она с вызовом подняла подбородок:

— Я сделаю все, что могу, чтобы не опозорить тебя.

— Я не сомневаюсь в этом. Клаудия ведет себя так, словно я совершил государственную измену, но я отнюдь не первый лорд, женившийся на актрисе. Элизабет Фаррен была дочерью бродячих актеров, блистательно играла в «Ковент-Гарденс» и «Друри-Аейн». Теперь она графиня Дерби и пользуется всеобщим уважением. Так что, повторяю, мы не первые, уже есть прецеденты. Розалинда грустно улыбнулась:

— Мисс Фаррен, видимо, была лучшей актрисой, чем я. Может быть, это дало ей преимущество в глазах света.

— Значение имеет то, что ты собой представляешь, а не то, где ты играла. — На мгновение он задумался. — Поскольку слуги уже знают о нашем браке, это означает, что новость дошла и до бомонда. Поэтому сегодня же вечером ты предстанешь перед знатными лондонцами. Днем мы можем поехать к модистке, но ей понадобится по крайней мере пара дней, чтобы сшить тебе новые платья. Посмотрим, не найдется ли у Кэтрин чего-нибудь подходящего. — Он взял Розалинду за руку и вывел из гостиной.

— Что ты задумал? — опасливо спросила она.

— Майкл и его жена пользуются этим домом как своим собственным, и Кэтрин хранит почти все свои вечерние платья здесь, потому что в Уэльсе они ей не нужны. — Он оценивающе посмотрел на нее. — Ты чуточку повыше, но фигуры у вас, пожалуй, почти одинаковые. — Одно из ее платьев наверняка подойдет тебе.

Розалинда остановилась как вкопанная.

— Я не могу без разрешения надевать одежду, принадлежащую другой женщине. Это наверняка восстановит против меня не только мою невестку, но и ее мужа.

— Кэтрин ничуть не обидится. Уверяю тебя. Розалинда только фыркнула:

— Такое может сказать лишь мужчина. Мы с Джессикой пятнадцать лет жили вместе, и все же я не решилась бы взять какое-нибудь ее платье без разрешения.

— Кэтрин не Джессика, — весело сказал он. — Пошли посмотрим, что там у нее есть.

Розалинда, не сопротивляясь, позволила отвести себя в апартаменты брата Стивена: она надеялась, что там не найдется ничего для нее подходящего, а спорить с мужчиной, который не понимает женского характера, по ее мнению, было бесполезно.

Комнаты, занимаемые Майклом и Кэтрин, были столь же великолепны, как и герцогские покои. Розалинда вошла туда с неспокойной душой, ожидая, что вот-вот перед ней предстанет человек, который «видит за тысячу ярдов», как говорили о Майкле. Но в апартаментах было тихо, зачехленная голландским полотном мебель, казалось, ждала, когда вернутся здешние хозяева. Стивен провел ее в будуар, с двух сторон которого помещались большие гардеробы. Он открыл двери одного из них.

— Как тебе это нравится?

У Розалинды широко открылись глаза. На сцене ей приходилось носить все, начиная от жалких обносков и кончая купленными но случаю аристократическими платьями, перешитыми в театральные костюмы. Но ей никогда не приходилось видеть такого множества роскошных платьев. Картинка была великолепная. Мерцающие шелка, мягкий лоснящийся бархат, целые каскады затейливых кружев. У леди Майкл был поистине замечательный вкус.

Подавляя желание потрогать ткань платьев, она сказала:

— Очевидно, у леди Майкл темные волосы. Это неподходящие для меня цвета.

— В каком-то смысле ты права, она твоя противоположность: брюнетка с необычными сине-зелеными глазами, — согласился он. — Но тут должно быть несколько платьев, которые вполне подойдут и тебе. — Оглядев ряды платьев, он снял с плечиков шелковое вечернее платье, которое отливало каким-то редким оттенком голубизны. — Например, вот это.

Приложив к ней платье, он повернул ее лицом к большому зеркалу. Она глотнула воздух. Стивен потрясающе хорошо разбирается в цветах. Сине-зеленая ткань замечательно подходила к ее светлым волосам и светлому лицу.

— Платье чудесное, но, возможно, оно окажется мне узким, — слабо возразила она. — Я ведь довольно полная.

Он усмехнулся:

— У тебя превосходная фигура. Как и у Кэтрин. Примерь это платье.

Она все еще колебалась:

— С моей стороны это было бы просто бесцеремонно. Он покачал головой.

— Кэтрин — жена военного, который воевал в Испании. Ей приходилось слышать угрозы французских солдат, вытаскивать с поля боя раненых и ухаживать за умирающими в этих убогих полевых госпиталях. Из всего этого она вынесла твердое убеждение, чему именно следует придавать наибольшее значение. Уж конечно, не одежде. Она ничуть не обидится, если ты позаимствуешь на вечер одно из ее платьев.

Это объяснение Стивена прозвучало куда более убедительно, чем все, что он говорил раньше. Она молча повернулась так, чтобы он мог расстегнуть ее утреннее платье. За медовый месяц он приобрел большой опыт в раздевании жены. Эта мысль заставила Стивена улыбнуться.

И насчет платья он оказался прав. Простое, с высокой талией платье очень ей шло, хотя, может быть, слишком открывало грудь. Она с сомнением посмотрела на лиф.

— Ты уверен, что свет не воспримет это декольте как слишком вызывающее. Я еще никогда не носила платьев с таким вырезом.

Рассмеявшись, он встал перед ней и обвил руками ее талию.

— Ты будешь одной из самых модных женщин. Мужчины будут ослеплены твоей красотой, женщины будут умирать от зависти. Только веди себя с таким же царственным достоинством, с каким играла Ипполиту.

Она посмотрела на его отражение в зеркале. Он был так хорош собой, обнимая ее. Это воспоминание навсегда останется в ее душе. Она копила воспоминания, чтобы впоследствии жить ими долгие годы.

Скрывая свою печаль, она сказала веселым голосом:

— А не могу я взять с собой оружие Ипполиты? Ведь она повелительница амазонок и, как таковая, носит с собой лук и стрелы.

— У меня есть лучшее оружие.

Он взял ее под руку и повел вниз, в кабинет.

— Смотри. Ты должна знать, как это делается. Он подошел к письменному столу и показал, как открывать потайной ящик. Внутри был ключ. Во втором потайном ящике оказался еще один ключ. Затем он снял со стены полотно, под которым обнаружился сейф. Этот сейф открывался с помощью обоих ключей. Она была тронута и даже чуточку напугана его полным к ней доверием.

В сейфе лежали кипы бумаг и шкатулки. Он выбрал самую большую из них.

— Лучшие фамильные драгоценности хранятся главным образом в аббатстве, но и тут есть кое-что приличное. Он поставил шкатулку на стол и откинул крышку:

— Выбирай.

Розалинда широко открытыми глазами посмотрела на украшения, размышляя, привыкнет ли она когда-нибудь к таким богатствам. Может быть, и нет.

Тщательно присмотревшись, она выбрала красивое ожерелье в форме цветочной гирлянды с небольшими бриллиантами. Бриллианты будут гармонировать с хрустальными застежками лифа, а голубовато-зеленые листочки — с цветом платья.

— Я думаю, это подойдет.

Она достала одну серьгу и примерила ее, глядя в зеркало.

Он кивнул:

— Свадебное ожерелье и серьги Габсбургов. Очень тебе идет.

— Ты это всерьез? — Она посмотрела на серьгу. — Это носила сама королева?

— Какая-нибудь принцесса. Не из самых важных. Габсбургов было великое множество.

Она убрала ожерелье и серьги обратно в шкатулку. Ей вдруг стало грустно. Да, Стивен принял ее. Но он отличается терпимостью, редкой в любом сословии. Может ли безродный найденыш, актриса жить среди людей, которые считают принадлежавшие Габсбургам драгоценности отнюдь не лучшими в своей коллекции?

Такой разительный контраст в их общественном положении внушил ей ужасную мысль. Если ребенок родится, когда Стивена уже не станет, не заберет ли его сестра этого ребенка у «недостойной» матери? Одна леди Херрингтон, пожалуй, и не сможет этого сделать, но если заручится поддержкой Майкла, кто знает, что может произойти. Если новый герцог с неодобрением отнесется к жене брата, Розалинда окажется в полной зависимости от Кеньонов.

Сделав глубокий вдох, она попыталась обуздать свое разыгравшееся воображение. События совсем не обязательно обернутся именно так. Но если у нее попытаются отнять ребенка, что ж, она убежит в Америку и как-нибудь сумеет его выкормить и воспитать.

Стивен тронул ее за плечо:

— Ты как-то странно притихла.

В уме Розалинды родилась довольно неожиданная, но в общем-то вполне оправданная мысль. На протяжении всей своей жизни у Фицджералдов она старалась вытравить из памяти все происшедшее с ней до встречи с ними. Но если у нее будет ребенок, ей придется пересмотреть свое отношение к прошлому.

— Я хотела бы, — медленно произнесла она, — побывать на набережной.

Он сразу же ее понял:

— Там, где тебя нашли Томас и Мария? Она кивнула. Он нахмурился:

— Пристань растянулась на пять-шесть миль. Ты представляешь себе, где искать?

Она попыталась вспомнить какие-нибудь подробности, которые могли бы пригодиться.

— Они посетили лондонский Тауэр, а затем решили осмотреть окрестные места. Помнится, папа сказал — к востоку.

— В течение многих столетий там размещалась обитель святой Екатерины. Это район извилистых улиц и ветхих домов. Там всегда много мусора. — Он погладил ее руку. — Мы поедем завтра же. Что ты надеешься там найти?

Она заколебалась:

— Сама не знаю. Наверное, свои корни.

— Для меня не имеет значения, кто твои настоящие родители, — спокойно сказал он. — Как и для Томаса и Марии.

— Я знаю, — сказала она чуть слышно. — Но для меня это имеет значение.

Глядя на габсбургское ожерелье, она вдруг почувствовала необъяснимую грустную симпатию к Клаудии. Эти двое не верят в ее благородное происхождение.

Глава 24

Розалинда услышала перешептывания, как только они со Стивеном вошли в фойе, предназначенное для тех, кто имеет свои ложи в «Друри-Лейн». В то время как, держа ее под руку, он приветствовал своих друзей, она слышала разного рода замечания: «Так это и есть новая герцогиня?», «Кто-нибудь знает, каково ее происхождение?», «И чего его угораздило жениться, у меня были свои виды на Ашбертона». А один мужской голос произнес: «Это просто несправедливо, что герцоги отхватывают самые лакомые кусочки».

Игнорируя все эти замечания, высоко держа голову, Розалинда сосредоточила все свое внимание на тех, кому ее представлял Стивен. К ее облегчению, никто не позволял себе таких выпадов, как леди Херрингтон. Все вели себя вежливо, а многие и с искренним дружелюбием. Делалось это, очевидно, ради Стивена: он пользовался большим уважением, и многие сожалели о том, что какое-то время после смерти жены, соблюдая траур, он не показывался в высшем свете.

И все же для Розалинды было большим облегчением, когда они наконец зашли в свою ложу. Вторую половину дня они провели в салоне одной из лучших лондонских модисток, заказывая гардероб для герцогини. Стивен активно участвовал в покупках платьев для своей жены. Он вполне справедливо заметил, что если Розалинда по вполне понятным причинам пожелает бережно расходовать деньги, она никогда не будет по-настоящему модно одета, а только такой он и хочет ее видеть.

Когда они вошли в ложу Ашбертонов, Розалинда принялась с любопытством оглядываться. «Друри-Лейн» был самым большим и великолепным театром, который ей приходилось видеть. Она была счастлива, что Стивен уговорил ее надеть прелестное платье леди Майкл. В любом своем платье Розалинда чувствовала бы себя скверно одетой провинциалкой.

— Какой чудесный зал! Сколько, интересно, зрителей он вмещает?

— Более трех тысяч. Девять-десять лет назад старый театр сгорел и был отстроен новый, самый большой в Лондоне.

Бережно расправив юбки, она уселась в удобное кресло.

— Ну, к такой роскоши я могла бы привыкнуть. Он, улыбаясь, сел рядом и взял ее за руку.

— Вот и хорошо. Я буду только рад. — Большим пальцем он погладил ее одетую в перчатку ладонь. — Но моим любимейшим театром навсегда останется амбар в Бери-Сент-Джеймсе.

— Мы там не играли.

— В самом деле?

Лукавый блеск в его глазах заставил ее покраснеть. Скрывая улыбку, она взмахнула веером и стала медленно охлаждать свое разгоряченное лицо. Веера были удобным подспорьем для актрисы, и Розалинда хорошо умела ими пользоваться. И сейчас, когда на таинственную герцогиню было устремлено столько любопытных глаз, это умение ей пригодилось.

Началась пьеса, и по крайней мере некоторые зрители перевели свои взгляды с нее на сцену. Розалинда подалась вперед, с нетерпением ожидая первого выхода Кина.

Кин оказался маленьким человечком с непомерно большой головой, его сверкающие темные глаза и умение держаться на сцене сразу же приковывали внимание. В этот вечер он играл Отелло, одну из самых знаменитых своих ролей. Он изображал ревнивого мавра с невероятной трагической выразительностью. Розалинда была так захвачена спектаклем, что забыла обо всем на свете и опомнилась, только когда ее судорожно схватила рука Стивена. Повернувшись, она увидела, что его глаза плотно закрыты, а тело, судя по оцепенению, пронизано сильной болью.

— Стивен, — встревоженно шепнула она.

Она хотела подняться, но он крепче сжал ее руку и чуть заметно покачал головой. Было ясно, что он не хочет привлечь к себе внимание, не хочет, чтобы кто-нибудь видел это проявление слабости, а в хорошо освещенном театре ничто не ускользнуло бы от глаз зрителей.

Она заставила себя повернуться к сцене, хотя краем глаза наблюдала за ним. На его лице стеклянно поблескивали капли пота, руки похолодели. Розалинда была в таком нервном напряжении, что каждый его натужный вздох отдавался болезненным отголоском в груди, она даже не слышала громовой декламации Кина.

Осознав, что этот приступ тянется дольше, чем предыдущие, она шепнула:

— Нам надо вернуться домой. Я позову кого-нибудь, чтобы он помог тебе спуститься к выходу.

Его открывшиеся вдруг глаза блеснули гневом.

— Нет.

Она неохотно повиновалась, обратив невидящие глаза на сцену. Через некоторое время, не слишком, однако, короткое, Стивен ослабил свою хватку. Наступил первый антракт, одновременно кто-то постучал в дверь ложи. Она в отчаянии взглянула на мужа:

— Стивен.

От открыл глаза, они были серые — безошибочный признак боли.

— Не беспокойся за меня. — С видимым усилием овладев собой, он повысил голос: — Войдите.

Розалинда высвободила руку и быстро пересела в другое кресло, между Стивеном и дверью, отгораживая его таким образом от посетителей.

Ее одолевало непреодолимое желание выпроводить всех. Но пришлось улыбаясь принимать посетителей, при этом она намеренно старалась привлечь все внимание к себе. Розалинда не была красавицей, но достаточно хорошо владела актерским ремеслом, чтобы создать образ жизнерадостной красивой женщины.

Пока она развлекала посетителей, Стивен играл роль нежного снисходительного мужа, почти все время молчал, не вставая с кресла. От ее зорких глаз не могло ускользнуть, что чувствует он себя неважно, но никто этого как будто бы не замечал.

Только начало следующего акта принесло с собой облегчение. Некоторые, видимо, надеялись, что их пригласят остаться, но Розалинда воззрилась на них самым аристократическим взглядом из репертуара Марии, и они покинули ложу.

После ухода всех посетителей Стивен сказал с легкой насмешкой в хрипловатом голосе:

— Ты потрясающе быстро осваиваешься с положением герцогини.

Она взяла его за руку.

— Я сыграю любую роль, какую ты только пожелаешь.

Остальная часть «Отелло» прошла без каких-либо неприятностей. Ей удалось убедить мужа покинуть театр до начала фарса, но только сославшись на свою усталость, что, впрочем, вполне соответствовало истине. Ее муж был весь серый, он тоже устал, но по своей собственной инициативе ни за что бы не ушел.

По пути домой он спросил:

— Как тебе понравился Кин?

— Он очень сильный актер. Я убедилась, что слава у него вполне заслуженная. — Помолчав, она добавила: — Боюсь, однако, что, как дочь, я пристрастна, но мне кажется, папа ничуть не уступает ему.

— Согласен. — Он взял ее за руку. — Ты имела большой успех. Надеюсь, теперь ты перестала беспокоиться, как примет тебя общество.

— Отчасти. — Она пожала его руку. — Я знаю, что, пока я с тобой, мне ничто не угрожает. Все симпатизируют тебе.

— Я стал герцогом недавно и еще не успел нажить себе много врагов, — сказал он, махнув рукой.

Она уже не в первый раз заметила, как он отмахивается от комплиментов. Сказывалось, вероятно, воспитание. Ведь и ему тоже, как и ей, внушали мысль, что он недостаточно хорош для своего положения.

Остальную часть пути они проделали в молчании и, как только достигли Ашбертон-Хауса, удалились в свою спальню. В этот вечер они впервые не предавались любви.

Стивен уснул прямо у нее на руках, положив голову ей на грудь.

Она нежно гладила его спину и плечи. Роль жены включала много для нее неожиданного. Оказывается, она должна быть для своего мужа не только возлюбленной и другом, но и помощником и сообщником.

Она знала, что не может снасти его жизнь, но поклялась, что сделает все от нее зависящее, чтобы помочь ему спасти гордость.

День тридцать восьмой

На следующий день с самого утра показалось бледное осеннее солнце. Так как их путь лежал на восток, Стивен нанял шестивесельный бот, служивший для перевозки пассажиров по реке. На лодке они быстрее доберутся до места, чем в экипаже.

Он принял также некоторые меры предосторожности, так как та часть города, куда они направлялись, была отнюдь не самой безопасной. В частности, взял с собой двух слуг, ветеранов последней войны, которые служили под командованием его брата. Он велел им сменить пышные ливреи на обычную одежду, чтобы не привлекать к себе внимания. Собственной жизнью Стивен не слишком дорожил, но не имел права подвергать риску жену.

Розалинда очень радовалась этой поездке, она с удовольствием разглядывала ялики, баржи и лихтеры, скользившие по воде во всех направлениях.

— Я и понятия не имела, что на реке такое оживленное движение! — восклицала она.

— Лондон просто не мог бы существовать без реки. Ты говоришь, что здесь оживленное движение. Но погоди, скоро мы спустимся ниже моста, где река расширяется. Именно там причаливают большие морские суда. То, что тебя нашли именно в этом месте, свидетельствует, что ты скорее всего прибыла с той стороны пролива.

Она кивнула, устремляя взгляд на мост Доминиканцев, в один из пролетов которого устремилась их лодка. Глядя сбоку на ее восторженное лицо, Стивен радовался вместе с ней. Любопытно, подумал он, выйдет ли она замуж за аристократа после его смерти. Она сумела обворожить всех мужчин, которые заходили к ним в ложу. Конечно, людям чопорным может не понравиться ее актерское прошлое, но ведь скоро она станет богатой вдовой, и к тому же прелестной. Она сможет выбрать любого, кого захочет.

Он стал размышлять, кто может оказаться достойным ее внимания, но потом прекратил напрасно мучить себя. Он попросит брата присматривать за ней и держать охотников за богатством на почтительном от нее расстоянии.

В этом месте Темзы стояло на якоре множество кораблей, между ними и берегом сновали лихтеры с грузами. Лодка замедлила ход. Лодочники тщательно выбирали направление. Скоро они проплыли мимо зловещих массивных стен Тауэра.

Стивен велел гребцам остановиться у первого причала к востоку от Тауэра. Примерно там должен был находиться район, где когда-то располагалась обитель святой Екатерины. Если Розалинда не ошибается, именно в этом районе ее нашли Фицджералды. Приказав слугам следовать за ними чуть поодаль, он помог жене высадиться на берег.

Когда она ступила на осклизлые каменные ступени причала, она пошатнулась, ее лицо побледнело.

— Запах тот самый! — воскликнула она. — Я никогда его не забуду. Должно быть, мы близко.

Это был смешанный запах человеческого пота и грязи, гниющих рыбных отбросов, хмеля и всяких экзотических примесей. Странный, но едва ли приятный.

Увидев, как она побледнела, он нахмурился:

— Ты уверена, что приехать сюда — это хорошая мысль?

Она пожала его руку.

— Нет. Но я все равно должно через это пройти. Они выбрались на берег и пошли по одной из улочек. По обеим ее сторонам стояли прокопченные ветхие дома. После того как они миновали два квартала, он спросил:

— Ты что-нибудь узнаешь?

Она оглянулась, плотнее закутавшись в плащ, хотя и было совсем не холодно.

— Нет. Но место все же знакомое. Здесь должны быть церковь и пивоварня.

— Церковь святой Екатерины совсем рядом, да и пивоварня тоже, очень пахнет хмелем. — Он обвел ее вокруг мусорной кучи. — Поговаривают, что весь этот район будет снесен. Здесь соорудят закрытые доки вроде тех, что построила Ост-Индская компания. Пожалуй, здесь нет ничего такого, что стоило бы сохранить.

Они зашли глубже в лабиринт грязных улиц. Розалинда все время осматривалась беспокойным взглядом.

— Здесь спокойнее, чем я предполагала.

— Я подумал, что лучше приехать сюда пораньше. — Краем глаза он заметил скользнувшего мимо зверька. Это была крыса. — Те, кто работает, уже на работе, а подонки пока еще не поднимались.

Она улыбнулась одними губами.

Стивен почему-то подумал, что она походит на цветок, растущий в коровнике.

Навстречу им приближался грязный оборванец. Его острые, как у хорька, глазки так и впились в них. Хотя Стивен и его жена были одеты очень просто, они резко выделялись среди окружающей обстановки. Оборванец осмотрел Розалинду оскорбительно похотливым взглядом. Ее пальцы сомкнулись на руке Стивена.

— Этот человек…

— Ты его знаешь? — Он оглянулся через плечо, но прохожий уже исчез.

— Нет. Он слишком молод. Н-но напомнил мне кое-кого из тех, кого я здесь видела. — Она вытерла губы тыльной стороной руки.

Мрачно приготовившись услышать что-либо очень неприятное, Стивен спросил:

— Этот человек обидел тебя? Может быть, поколотил?

— Нет, дал мне поесть, — запинаясь, проговорила она. — Кажется, колбаску. Мне не понравился его взгляд, но я была так голодна, что взяла то, что он предложил. Он поймал меня, поцеловал… и сунул руку мне под юбочку. Он был весь провонявший, а его язык… Я подумала, что он хочет меня съесть. — Она вновь вытерла рот, на этот раз ее рука дрожала.

— Он тебя долго… мучил? — спросил Стивен. Попадись ему тогда этот человек, он бы его просто убил.

— Нет, не долго. Я укусила его за язык. Он завопил, уронил меня, и я убежала. — Усилием воли она овладела собой. — Но колбаску я так и не отдала. Спряталась за кучей мусора и съела.

Думая о тех ужасах, что ей пришлось перенести тогда, Стивен испытал беспомощную ярость.

— Как же ты умудрилась выжить? Где ты спала? Она вновь пошла быстрыми нервными шагами.

— Есть множество уголков, где может спрятаться малышка. Конечно, там меня подстерегали другие опасности. — Завернув свой левый рукав, она показала на небольшой, еле заметный шрам под локтем. — Это след от крысиного укуса.

Ему хотелось схватить ее на руки, унести, посадить на лодку и отвезти обратно в безопасный Мэйфер. Но у нее было другое желание, и он вынужден был с этим считаться.

— А ничто не напоминает тебе о том времени, когда ты не была еще сиротой?

— Я помню корабль, на котором мы приплыли в Лондон, — медленно сказала она. — Плавание было тяжелым. — Она помолчала, а затем с удивлением добавила: — Мы отплыли из порта, где говорили по-французски, и я понимала этот язык. В той, конечно, мере, в какой дети могут что-либо понимать.

— И с кем ты путешествовала?

— С женщиной. — Розалинда запнулась, ее глаза смотрели в каком-то неопределенном направлении. — Она была больна, и я носила ей поесть. И каждый раз она стонала и говорила, чтобы я уходила. Я так и не знаю, что с ней было.

— Это была твоя мать?

— Нет, — резко сказала Розалинда. — Это не была моя мать.

Он так и не понял, почему она возразила с такой резкостью. Но ни время, ни место не благоприятствовали дальнейшим расспросам. Он взял ее под руку, они пошли дальше и, завернув за угол, оказались на другой улочке. Как и говорила Розалинда, здесь было тихо и спокойно. Несколько раз он замечал, что из-за закопченных окон кто-то за ними наблюдает, но немногочисленные прохожие смотрели на них равнодушно.

Обходя тощую собачонку, он заметил:

— Находясь здесь, я лучше понимаю, почему никто не протянул руку помощи сироте. Она грустно улыбнулась:

— Не могу даже выразить, скольким я обязана Фицджералдам: к Марии я сразу же почувствовала доверие. Наверное… наверное, она напомнила мне мою мать. Когда она подняла меня на руки и спросила, согласна ли я, чтобы у меня были новые мама и папа, я поклялась про себя, что никогда-никогда не сделаю ей больно.

— Ты выполнила свою клятву. Томас сказал, что ты была просто примерным ребенком. — Стивен улыбнулся. — Даже чересчур примерным.

— Я боялась, что, если буду плохо себя вести, они отведут меня сюда. — Нервным движением она откинула волосы со лба. — Дурацкая, конечно, мысль, но я так и не смогла выкинуть ее из головы.

У Стивена болезненно сжалось сердце, когда он подумал, в каком ужасе в те годы жила Розалинда.

— Неудивительно, что ты была такой примерной. Они вновь завернули за угол. Посреди квартала на ступенях полуразрушенного дома сидела древняя старуха. В деснах у нее была зажата незажженная глиняная трубка.

— Я узнаю ее, — выдохнула Розалинда. — Кажется, это она сидела здесь каждый день. Старая Молли. Помнится, она была замужем за моряком и все время, пока он бывал в плавании, сидела здесь, наблюдая за всем, что происходило вокруг.

— Ты думаешь, это та самая женщина? Прикусив нижнюю губу, Розалинда задумалась.

— Молли уже и тогда казалась старой, но волосы у псе были темные. У этой женщины волосы седые, лицо более морщинистое, но я все же думаю, что это она, Молли. — Розалинда внимательно оглядела грязные окрестные дома. Именно на этой улице она и жила. — Я помню странные фасады этих домов.

— Они построены в голландском стиле. — Стивен попробовал представить себе, какой должна была казаться улица маленькой напуганной девочке. Думать об этом было не слишком-то приятно. — Может быть, есть какая-нибудь особая причина, почему ты помнишь ее все эти годы?

Розалинда кивнула.

— Томас и Мария нашли меня именно здесь, и Молли видела, как все это произошло.

— Попробуй узнать, помнит ли она это до сих пор. — Продолжая придерживать Розалинду за локоть, Стивен приблизился к старухе. Она съежилась, но не сделала попытки уйти. Ее лицо было так сморщено, что вполне можно было предположить, что вот уже несколько десятков лет она в любую погоду сидит здесь на улице.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он. — Моя жена хотела бы кое о чем вас спросить. Старуха вынула изо рта трубку.

— Хорошо.

— Давным-давно, двадцать четыре года назад, здесь бродила девочка-сирота. Она жила, подбирая объедки, — сказала Розалинда. — Вы ее помните?

Старуха пожала плечами:

— Тут бродило много сирот.

— Эта была совсем маленькая, кроха. Старуха задумчиво пососала свою незажженную трубку.

— Ах, эта. На улицах не так-то много маленьких девочек. Их забирают в бордели. Ее взяли темноволосый мужчина и женщина. Они не походили на содержателей борделя, а там кто его знает. — Сузив глаза, она присмотрелась к Розалинде. — Должно, ты и есть та самая девочка? Не так уж много светловолосых с карими глазами.

Розалинда кивнула.

Старуха перевела взгляд на Стивена.

— Это твой муж? Тебе повезло.

— Я хорошо это знаю, — согласилась Розалинда. — А вы добрая. Однажды даже дали мне хлеб.

— Не дала, — закудахтала старуха. — Старая Молли ничего не дает бесплатно.

— Верно, я что-то дала вам взамен, — медленно сказала Розалинда. — Вот только не помню, что именно.

— Платочек, — подсказала Молли. — Тонкая ткань, хорошее шитье. Я берегла его долгое время, потом продала за два шиллинга.

Розалинда затаила дыхание, ее глаза расширились.

— Платок? А вы не помните, как он выглядел? Молли вся сощурилась.

— Там были вышиты цветы. Какое-то животное и буква «М». Как и у меня. — Она вновь закудахтала. — Поэтому мне и не хотелось его продавать.

— Стивен, у тебя найдется карандаш и листок бумаги? — взволнованно спросила Розалинда.

Стивен протянул ей карандаш и сложенный конверт. Розалинда быстро набросала небольшой квадрат со стилизованным львом в одном углу и изысканно вырисованным инициалом «М» в другом, с цветами по всему свободному пространству. Затем, показав свой набросок Молли, она спросила:

— Вышивка выглядела так? Старуха скосила глаза на ее рисунок.

— Да, так. Значит, это и впрямь был твой платочек. Стивен взял Розалинду за свободную руку. Рука дрожала.

— Вы не помните, как моя жена появилась на этих улицах? — спросил он.

Молли пожала плечами:

— Говорят, ее вместе с какой-то старухой привезли на боте с корабля. Как только женщина ступила на берег, у нее начался приступ какой-то тяжелой болезни. Она умерла. Сторож попытался поймать девочку, но она убежала. Так говорили люди.

Старая женщина. Это подтвердило уверенность Розалинды, что она путешествовала не с матерью.

— Сколько времени провела моя жена здесь, пока ее не увели?

— Месяца два. Точно не помню.

Стало быть, Розалинда провела здесь восемь или девять недель, живя в грязи, убегая от крыс и всяких извращенцев, подбирая объедки. Эта мысль отозвалась в нем почти физической болью и укрепила его решимость сделать что-нибудь для Томаса и Марии. Он склонил голову, прощаясь с Молли:

— Благодарю вас, мадам.

Она обнажила в улыбке беззубые десны.

— Такой славный джентльмен, как вы, мог бы вознаградить старую Молли за ее помощь.

Он вытащил из кармана золотую монету — полугодовое жалованье для служанки — и дал ее старой женщине.

Радостно хихикая, она поспешила в дом, видимо, боясь, как бы он не передумал и не отобрал монету. Стивен внимательно осмотрел рисунок жены.

— Этот лев похож на геральдическое изображение. Ты ничего больше не помнишь об этом? Розалинда покачала головой:

— Этот лев вспомнился мне только сейчас.

Он всмотрелся в причудливый инициал.

— Может быть, настоящее твое имя начинается с «М»? Мари? Маргарет?

Вся побелев, Розалинда вдруг попятилась от него.

— Господи! Я не должна была сюда приезжать. Это ошибка.

Чувствуя, что его слова пробудили какие-то темные воспоминания, Стивен обнял ее за плечи.

— Сейчас мы отправимся домой, — попробовал он ее утешить. — Все хорошо, Розалинда. Что бы ни произошло тогда, в те давние времена, сейчас все хорошо.

Она растерянно посмотрела на него.

— Отныне уже ничего не будет хорошо. — И она вдруг заговорила по-французски.

Какого же дурака он свалял, что привез ее сюда! Взяв Розалинду за руку, он повел ее к набережной.

— Скоро мы будем дома. Ты больше никогда не вернешься сюда, моя прелестная роза. Никогда.

Она шла, словно ослепшая, спотыкаясь о всякие неровности. Тревожась за нее, он в какой-то мере утратил бдительность. Завернув за угол, они столкнулись с каким-то здешним аборигеном, который держал в руке зловеще поблескивающий нож.

— А ну-ка отдай мне свое золотишко, — угрожающе сказал вор. Он был высокий, с отвислым животом, от него сильно разило виски. — Я видел, как ты дал золотишко старой Молли. Бьюсь об заклад, у тебя найдется еще кое-что для меня. — Он усмехнулся, обнажив свой щербатый рот. — А ну выкладывай, что у тебя есть, и я не трону ни тебя, ни твою леди. — Его взгляд, однако, задержался на Розалинде.

Она испуганно прижалась к Стивену:

— Нет, нет.

С тех пор как они здесь высадились, Стивен испытывал незатихающую ярость, и теперь эта ярость излилась в стремительной реакции. Ударом ноги он вышиб нож из руки вора, а затем мощным прямым ударом справа повалил его наземь.

Тот выкрикнул какое-то непристойное ругательство. Стивен выхватил пистолет, взвел курок и прицелился между глаз вора. Его палец слегка надавил на спусковой крючок, когда он увидел ужас в налитых кровью глазах. Несчастный проклятый ублюдок.

Напомнив себе, что он в змеином гнезде и, стало быть, в случившемся нет ничего удивительного, Стивен убрал палец с крючка.

— Найди себе какую-нибудь честную работу, — холодно бросил он.

В этот момент из-за угла появились слуги, державшиеся на некотором отдалении от них. Увидев, что происходит что-то неладное, они подбежали к своему хозяину.

— Ваша светлость, с вами и с герцогиней ничего не случилось? — взволнованно воскликнул один из них, тот, что повыше. Его лицо было пепельно-бледным.

— Все обошлось благополучно. Но заберите у этого малого нож. — Он показал дулом пистолета на упавшее оружие. — Змея с вырванными зубами уже не представляет никакой опасности.

Он убрал пистолет под пальто, потом повернулся к Розалинде. Привлек ее к себе и сказал:

— Ну что ж, оставим это место крысам? Она ничего не ответила. Вся дрожала и, невзирая на свой рост, казалась почти хрупкой. Он погладил ее шелковистые волосы и прошептал несколько утешающих слов, ощущая странную смесь покровительственного чувства и желания.

Она подняла глаза, и он увидел, что ее лицо исполнено странной безмятежности.

— Ты обнаруживаешь все новые и новые таланты, Стивен. Если бы ты был младшим сыном и вынужден был проходить службу в армии, не сомневаюсь, что ты преуспел бы на этом поприще.

Он понял, что она обладает почти сверхъестественной способностью мгновенно подавлять страх и беспокойство. Именно это качество, видимо, и помогло ей выжить в тех ужасных условиях, в которых она оказалась… Размыкая свои объятия, он сказал:

— Мужчина должен уметь защищать себя. Это необходимо.

Пока они возвращались к пристани, где их ожидал бот, он придерживал ее за плечи. На этот раз слуги старались не отставать от них.

Стивен подумал, что темные воспоминания еще долго будут преследовать Розалинду, даже когда они покинут этот грязный район.

Глава 25

Сначала, пока они ехали назад, Розалинда укрылась в том уголке души, где привыкла прятаться с раннего детства. Гуда, в это светлое место, не было доступа ужасающей реальности. Ничто не могло ранить ее там. Немного погодя, однако, она вышла из своего убежища. Конечно, она помнила, что случилось, но уже сумела избавиться от болезненных ощущений.

Заметив, что Стивен наблюдает за ней с глубоким участием, она улыбнулась и взяла его за руку.

— Расскажи мне о кораблях, стоящих на швартовых у таможни.

Успокоившись, он начал рассказывать ей о различных примечательных местах. После того как их бот буквально протолкнулся через густое скопление лихтеров и барж, он сказал:

— Если ты еще не совсем устала, я хотел бы показать тебе одно место около «Ковент-Гардена».

— Я не устала, — заверила она, радуясь возможности отвлечься.

Сам Стивен также вполне мог бы испытывать усталость, но выглядел он бодро. Удачная расправа над грабителем как будто бы придала ему живости духа. Они высадились у нового моста Ватерлоо. Стивен отослал своих слуг вместе с ботом, нанял кеб, и они поехали по направлению к « Ковент-Гардену».

Когда они проехали мимо шумного рынка, Стивен остановил извозчика, расплатился с ним и велел подождать их возвращения. Выйдя из кеба, Розалинда оказалась перед небольшим театром.

— «Атенеум»? Никогда не слышала о таком.

— Он закрыт уже много лет. Это место представляет исторический интерес, поэтому я подумал, что ты захочешь его осмотреть. Это последний из театров, построенных после того как Карл Второй был восстановлен на престоле и отменил пуританский запрет, наложенный на всякую театральную деятельность. Остальные сгорели или были заменены новыми. — Стивен подошел к маленькой двери справа от главного входа и громко постучал.

Пока они стояли там в ожидании, к ним подошла цветочница с корзиной, наполненной цветами теплых осенних тонов. Опытным взглядом оглядев Стивена, она сказала:

— Купите цветы для своей прекрасной леди, сэр, — и искушающе протянула букет.

Она не ошиблась в выборе покупателя. Щедро заплатив за цветы, Стивен с улыбкой подарил их Розалинде.

— К сожалению, роз нет.

— Мир был бы менее интересен, если бы в нем росли одни розы. — Она погрузила лицо в осенние цветы. — Спасибо, Стивен. Ты такой заботливый.

Он скривил губы:

— Если бы я действительно заботился о тебе, я бы не повез тебя сегодня в трущобы.

В глубине ее души, угрожая подорвать спокойствие, зашевелилось что-то темное, зловещее. Она даже вздрогнула. Но отрицательно помотала головой.

— Хорошо, что я туда съездила. На ее губах промелькнула печальная усмешка. — Но не все, что для нас хорошо, бывает приятно.

В открывшихся дверях показался пожилой человек с куском сыра в руке. Рядом с ним стоял пес с грустными глазами.

— Да?

— Я Ашбертон, — сказал Стивен. — Извините, что оторвал вас от еды. Вы сторож Фарли? Если да, то вас должны были предупредить о моем приходе.

— Да. — Фарли шагнул в сторону, пропуская Стивена и Розалинду в запущенный вестибюль. Стивен с серьезным видом подождал, пока пес одобрительно фыркнет, и только тогда сказал:

— Вы не возражаете, если мы осмотрим все сами? — Пожалуйста, сэр, а я вернусь обратно в фойе. — Фарли откусил кусочек сыра и пошел по боковому коридору, сопровождаемый лениво трусившим рядом с ним псом.

Розалинда прошла прямо в зрительный зал. Он был тускло освещен высокими подпотолочными окнами.

— Какой чудесный театр, — сказала она, опытным взглядом осматривая сцену и места для зрителей. — Достаточно вместителен и в то же время невелик, чтобы актеры могли говорить, не напрягая голоса. Ничего похожего на «Друри-Лейн»: он, конечно, очень красив, но все амбары по сравнению с ним кажутся уютными.

— «Атенеум» никогда не имел королевского патента, у него довольно богатое прошлое. Им управляли разные директора, и зрелища в нем показывались разные. — Стивен углубился в проход между рядами скамей без спинок. — Отсутствие средств помешало перестроить «Атенеум» в большой театр наподобие «Ковент-Гардена» или «Друри-Лейн». Я с удовольствием бывал здесь и был огорчен, когда «Атенеум» закрылся.

Идя за ним следом, она чихнула.

— Он нуждается в полном переоборудовании.

— Совершенно верно. — Он достиг места, где размещался оркестр. Отсюда на сцену вела узкая лестница. Обернувшись, он протянул руку. — Ипполита, ты последуешь за мной?

Жизнь была много проще, когда он был мистером Ашем, а она бродячей комедианткой. Стремясь хоть на несколько минут вернуться в прошлое, она расстегнула плащ, чтобы он развевался как королевская мантия, и, преобразившись в повелительницу амазонок, взяла руку мужа.

— С удовольствием повинуюсь тебе, дражайший Тезей.

Они поднялись на сцену, как если бы был их выход в пьесе «Сон в летнюю ночь», но Стивен изменил роли, наградив ее смачным театральным поцелуем, как это делал, когда играл любвеобильного герцога в «Неверном возлюбленном». Однако, невзирая на отсутствие публики, его поцелуй был полон самого искреннего чувства. Очевидно, он уже оправился от недавнего приступа боли.

Когда их уста наконец разомкнулись, она рассмеялась. Жгучее дыхание страсти развеяло холодок, еще оставшийся в ней после их утренней прогулки в минувшее.

— Вы забываетесь, сэр. Ведь мы не одни, а перед публикой.

Он улыбнулся. Его загорелая кожа собралась в мелкие морщинки вокруг глаз.

— Тут никого нет, только мыши и пауки.

— Неправда. — Вырвавшись из его объятий, она вышла на авансцену. — Зал полон призраков перебывавших здесь людей: они готовы смеяться, плакать или швыряться гнилыми апельсинами, если что-нибудь им не нравится. — Она изящно поклонилась незримой публике, левой рукой придерживая юбки, а правой гордо подняв букет.

Он заинтересованно спросил:

— Значит ли это, что нам следует попрактиковаться в поцелуях, чтобы достичь профессионального уровня? Она кокетливо улыбнулась, но покачала головой:

— Вы знаете, чем это кончится, мой господин и повелитель, мы только до смерти напугаем пауков.

Посмеиваясь, он прошел в затененную глубь сцены.

— Судя по остаткам декораций, в последний раз здесь исполнялась какая-то мрачная готическая мелодрама. — Он отодвинул в сторону полотно с изображением отдаленного зловещего замка. За ним оказалась залитая солнцем идеализированная пасторальная сцена, которая, очевидно, служила декорацией для счастливого конца.

Розалинда наблюдала за его ловкими атлетическими движениями, стараясь запомнить еще один образ для своей личной портретной галереи. Мысленно она назвала картину: «Стивен в его прекрасном, героическом обличье». Появись он в черном костюме, традиционной одежде Гамлета, это была бы настоящая сенсация. Темный камзол подчеркивал бы ширину его плеч, а широкие бриджи — длинные мускулистые ноги. А уж какой у него гульфик…

Эта нескромная мысль заставила ее покраснеть. Она хотела предложить вернуться в Ашбертон-Хаус, но это было бы неблагодарно по отношению к Стивену, который ради нее устроил посещение этого очаровательного театра. К тому же предвкушение могло только усилить ожидающую их конечную радость.

Она с наслаждением понюхала букет. Может быть, Стивен и по-настоящему любил свою первую жену, но и его второй жене не на что жаловаться.

Он поднял глаза:

— Эти веревки и висячие дорожки вверху, вероятно, использовались для всяких сценических эффектов? Она кивнула.

— И я насчитала не меньше трех потайных дверей, откуда могли бы появляться призраки и всякие сверхъестественные существа. Брайану очень бы здесь понравилось.

Он усмехнулся:

— Для того чтобы летать по воздуху, не надо хитроумных приспособлений. В замке Бурн даже Мария раскачивалась среди деревьев, как обезьяна.

Она рассмеялась, вспомнив эту картину. Казалось, долгие годы отделяли их от святой Екатерины и старой Молли.

— Может быть, нам стоит осмотреть весь театр? Она заткнула цветы за корсаж.

— Тогда мне придется вернуться домой и немного полежать. Сам знаешь, день выдался довольно тяжелый.

— Ах вот как. — Понимающе кивнув, он открыл дверь в задней части сцены. — Тяжелый день.

Улыбаясь» она вышла через открытую дверь. Из Стивена мог бы получиться прекрасный комический актер. При желании он мог вложить лукавый смысл в самое простое замечание.

В «Атенеуме» оказалось множество артистических уборных, гримерных и мастерских. Выросшая в театре Розалинда смешила Стивена своими уморительно забавными замечаниями. Оба они играли в тонкую игру, которая разжигала их чувства в ожидании возвращения домой. Когда он открывал дверь, она непременно задевала его своими шуршащими юбками. Он же пользовался любым поводом, чтобы, взяв ее за руку, погладить ладонь.

Максимум соблазна и максимум возможностей. Осмотрев нижний этаж, они поднялись выше. Здесь размещалась мастерская для изготовления декораций.

— Странная история, — заметила Розалинда, когда увидела посреди мастерской полузаконченные декорации. — Театр, должно быть, закрылся совершенно неожиданно.

— Да. Меценат вдруг обанкротился. Владелец театра не пожелал расстаться со своей собственностью, но и не смог найти нового мецената, который согласился бы оплатить уже сделанные долги. Поэтому, почти все осталось в том виде, в каком театр был в день закрытия. — С этими словами Стивен принялся открывать другие двери. Почти нее они вели в кладовые, заваленные бутафорской мебелью и декорациями.

Последняя дверь вела в костюмерную. На полках лежали шляпы, королевские регалии и всякая всячина, костюмы висели на вбитых в стены крючках. Розалинда подошла к ближайшему костюму и сняла с него чехол.

— Да это же костюм Генриха Восьмого. Его всегда шьют по портрету Гольбейна.

Стивен улыбнулся, узнав разрезные, подбитые ватой рукава и роскошную ткань.

— В этом костюме Томас выглядел бы просто великолепно. Очень величественно. — Он снял следующий полотняный чехол. — Жабо, высокие сапоги. Вероятно, Фальстаф?

— Да. Похож. В последнее время стараются, чтобы костюмы более точно соответствовали эпохе, но до совершенства туг еще далеко. — Розалинда обеими руками подняла сверкающую помпезную корону. — Вот это подошло бы папе. В следующем сезоне он хочет сыграть Лира. Лира, считает он, можно играть только после пятидесяти.

Стивен вынул шпагу из груды оружия у стены и сделал ею несколько выпадов.

— Томас прав. Молодость верит, что она бессмертна. Если бы только молодой актер мог понять неутолимые желания и отчаянное безрассудство старости в преддверии неминуемой смерти. — Он был неприятно поражен, уловив элегические нотки в своем голосе. Это уже походило на жалость к себе.

Он сделал еще несколько движений шпагой, проверяя, хорошо ли она сбалансирована.

— Этой шпагой, пожалуй, даже и сыра не разрезать.

Розалинда наблюдала за ним с нескрываемым восхищением.

— Видимо, как подобает аристократу, ты учился фехтованию с самого детства. Он кивнул.

— Я неплохо освоил это искусство. В своей мелодраматической юности мне случалось ожидать вызова на дуэль. Если бы выбор был за мной, я бы предпочел шпаги пистолетам. — И он пронзил клинком невидимого противника.

— Какими кровожадными бывают молодые люди! — Розалинда положила большую корону и взяла другую, поменьше. — Я хотела бы купить папе новую корону. Старая уже никуда не годится. И диадему для Марии. Честно сказать, я хотела подарить ей роскошную горностаевую мантию. — Она обвела комнату слегка опечаленным взглядом. — Как ты думаешь, возродится ли когда-нибудь «Атенеум»?

— Вполне возможно. — Он бросил бутафорскую шпагу на груду оружия. Время как будто бы вполне подходило для задуманного разговора. — А как ты полагаешь, «Атенеум» понравится твоим родителям?

— И даже очень. Только представь себе, как мама лежит в роли Изабеллы на диване. Она умирает, и вся публика рыдает взахлеб. — Розалинда нежно улыбнулась. — Или папу в роли обезумевшего короля Лира, которого ведет по сцене Джессика в роли Корделии.

— Ну так что, купить мне этот театр для них? — деланно небрежным тоном спросил Стивен.

Поглощенная мечтами, Розалинда не сразу осознала смысл его слов. А когда осознала, опустила корону, и глаза у нее стали как два больших блюдца.

— Ты шутишь?

— И не думаю. Я все размышлял, каким образом обеспечить старость твоих родителей. И мне кажется, что театр — самое лучшее для этого средство. Будучи его владельцем и директором, твой отец сможет делать все, как пожелает. Вместе с твоей матерью они наконец-то смогут добиться заслуженного успеха. — Он посмотрел на алебастровую колонну с полуразбитым бюстом Юлия Цезаря. — У меня сохранились самые теплые воспоминания об «Атенеуме». Я просил своего адвоката проверить, каково его финансовое состояние.

— Театр сдается в аренду? — тихо спросила Розалинда.

— Вообще-то говоря, театр, все, что в нем есть, и скромный дом позади него продаются. Я хочу передать всю эту собственность в бесплатное владение твоим родителям, оплатить его ремонт и переустройство и создать фонд для оплаты издержек за первые два года. — Он взял корону из ослабевших рук Розалинды и лихо надел ее на голову Цезаря. — Поскольку им не придется платить арендную плату, они смогут, невзирая на небольшие с современной точки зрения размеры театра, получать хорошую выгоду. К счастью, в отношении театров, не имеющих патента, сейчас действуют не такие строгие правила, как прежде. И слава Богу. Пора влить свежую кровь в лондонскую театральную жизнь.

— Но ведь на то, чтобы купить и оборудовать это здание, потребуется целое состояние, — с вытянувшимся лицом сказала Розалинда.

— Состояние у меня есть, — сказал он. — Даже несколько состояний. Не могу же я унести их с собой в могилу.

Она озадаченно провела рукой по волосам.

— Папа — человек очень независимый. Он может не принять такого щедрого подарка.

— От своего зятя? Почему? Да, он человек независимый, но не глупец же, — усмехнулся Стивен. — Считай «Атенеум» выкупом за невесту. Я мог бы заплатить этот выкуп коровами или верблюдами, но думаю, что будет более уместно подарить им театр.

Глаза Розалинды засверкали. Она уже обдумывала, какие широкие возможности откроются перед ее семьей.

— Если они переедут в Лондон, Джессике не придется уходить из труппы, чтобы добиться успеха. И Брайан, когда подрастет, сможет остаться со своими.

— А если твоя сестра выйдет замуж за Саймона Кента или другого актера, они смогут продлить существование «Атенеума» до середины столетия. Возможно, у них будут дети, которые продолжат их дело. — Он задумчиво улыбнулся. — Хотя я и не смогу увидеть все это, мне очень нравится идея создать театральную династию Фицджералдов.

— О, Стивен, это и в самом деле самая замечательная идея, о какой мне приходилось слышать, а ты самый замечательный человек! И не только потому, что ты так неслыханно щедр. — Она крепко обняла его. — Ты увидел в Томасе и Марии не просто пару провинциальных бродячих актеров, едва сводящих концы с концами. Ты разглядел и их благородство, и их талант, и высокие мечты. — Она взглянула на него со слезами на глазах. — И даже решил помочь им претворить эти мечты в явь.

Посмотрев на ее поблескивающие волосы, на гибкую женственную фигуру, он вдруг вспомнил о той испуганной девочке, которая собирала объедки на набережной.

— Они спасли тебе жизнь. Не подбери они тебя тогда, с тобой случилось бы нечто ужасное, а ведь Мария и Томас были молоды, бедны и необеспеченны. И все же взяли тебя и стали твоими любящими родителями. — Он ласково обхватил ее лицо руками. — За это я с радостью отдал бы все, что у меня есть, до последнего пенни.

— Театра будет вполне достаточно. — Смеясь сквозь слезы, она подняла лицо и поцеловала Стивена, сказав этим поцелуем то, чего не смогла бы выразить словами. И он поцеловал ее в ответ. Желание, которое в нем медленно накапливалось, вдруг превратилось в огненно-жгучее стремление схватить ее в объятия, заласкать так, чтобы она никогда в своей жизни больше не испытывала страха.

Оторвавшись от его губ, она хрипло сказала:

— Поехали домой. — Ее глаза потемнели почти до черноты, а губы слегка припухли от желания.

— Чуть попозже. — Он хотел ее прямо сейчас. Накануне ночью он был слишком измучен болью, чтобы желать близости. С каждым днем он чувствовал, что ему все хуже. Надолго ли хватит у него сил, чтобы предаваться любви? Может быть, ему следует считать не только оставшиеся дни, но и каждое их соединение?

В горячем нетерпении он прижал ее к стене костюмерной. Длинный камзол Генриха упал с крючка на пол. Его губы нашли ее губы, а широкая грудь с такой силой прижала заткнутый за корсаж букет, что все вокруг наполнилось горько-сладким запахом. Она изумленно выдохнула воздух, но ее язык уже нетерпеливо ласкал его язык, а бедра со всей силы льнули к его паху.

Он положил руку на ее полную грудь. Грудь волновала его своей женственностью, напоминая лакомый спелый плод.

А ведь она могла умереть от голода или какой-либо болезни. Какое-нибудь чудовище в человеческом облике могло совершить над ней отвратительное надругательство.

Просто невыносимо думать, что он мог так никогда ее и не узнать.

Ему вспомнились стихи Эндрю Марвелла:

Принадлежи нам мир и время…

Но времени у них нет. Быстро пролетают и часы, и дни. Он опустил руку вниз, к заветному месту между ее ногами. Она застонала и, просунув руки под его камзол, стала гладить его спину.

Я чувствую: за мною вслед

Несется колесница лет…

Он поднял ее юбку и нижнюю одежду и нащупал рукой то место, где со всей силой бился пульс жизни. Ее глаза закрылись, голова откинулась на королевское одеяние, в то время карего рука ритмично ласкала кусочек плоти, сгусток чувственности.

Могила холодна, пуста,

С устами там не слить уста…

Может быть, и так. Но пока он жив. Живо все его тело: кости, жилы и кровь.

Он расстегнул бриджи и вошел туда, куда так стремилась его тугая плоть.

Он жив. Живы его ум, душа, живо его мужское начало.

Она глубоко вздохнула. Он остановился на миг, устыдившись своей грубой спешки.

Могила холодна, пуста…

Он чувствовал, что потерял самообладание. Когда он с Розалиндой, его просто переполняет жизнь. В следующий миг он вновь глубоко погрузился в нее.

Она издала какой-то хриплый грудной звук, ее руки так и вцепились ему в спину.

С устами там не слить уста…

[7]

Но здесь они целуются, повинуясь дикому, первозданному инстинкту. Его жена, его подруга, чей образ запечатлелся в его душе, если, конечно, у него есть душа. Все сильнее разгорается страсть, превращаясь во всепоглощающее пламя, Жив. Жив…

Она громко вскрикнула. Он прижал лицо к ее волосам и прижал бедра к ее податливому телу. Ее зубы вонзились в его плечо, она вся содрогалась. В нее потекла жизнь, таинственная и щедрая. Маленькая смерть, перечеркивающая его бытие и на короткое время соединяющая его с нею. Жизнь по ту сторону жизни.

Но вот он снова одинок. Одно цельное существо распалось надвое.

Он крепко прильнул к ней, с трудом переведя дыхание. Его закрытые глаза усугубляли жаркую чувственность, словно растворенную в воздухе.

Так мало времени остается, молча сокрушался он. Так мало времени…

Рядом послышался какой-то шорох. Что-то ткнулось в его ногу. Он открыл глаза в изумлении. На него с некоторым любопытством смотрел пес Фарли, видимо, поднявшийся наверх и вошедший в открытую дверь. Стивен косо улыбнулся.

— Действительность напоминает о себе. — Опершись одной рукой на руку Розалинды — в эту минуту неясно было, кто из них больше нуждается в поддержке, — он отодвинулся и свободной рукой стал приводить себя в порядок.

Розалинда выглядела невероятно соблазнительной. Грешной и соблазнительной. Оправив юбки, она сделала бесполезную попытку как-то пригладить взлохмаченные волосы.

— Я думаю, это был удачный способ отпраздновать возрождение «Атенеума». — Она со скромным видом одернула плащ, надетый поверх утреннего платья.

Отчаянное вожделение, которое он испытал, сменилось некоторым подобием успокоения. Да, его смерть приближается, но ведь жизнь будет продолжаться. На свет появятся новые люди, последуют новые поражения и победы.

Он только жалел, что не сможет отпраздновать хоть некоторые из этих побед.

Глава 26

Вернувшись из «Атенеума», Розалинда и ее муж нашли горку письменных приглашений, они ознаменовали начало их светской жизни. Очевидно, Розалинда успешно прошла испытание в «Друри-Лейн».

Не удостоив вниманием эти приглашения, они сразу же улеглись в кровать. Но не для того, чтобы снова предаваться любви. Оба были физически изнеможены и опустошены душевно, поэтому они просто заснули в объятиях друг друга. В последние дни Розалинда легко уставала, Стивен также терял жизненную энергию, но они даже не упоминали об этом. В свое время они уговорились быть предельно откровенными во всем, что касалось его болезни, по скоро она поняла, что есть вещи, о которых лучше не упоминать.

Они проспали почти до вечера. После спокойного ужина Стивен уселся пить кофе в своем кабинете и начал просматривать приглашения. По быстроте, с которой он их сортировал, чувствовалось, что у него в этом деле немалый опыт.

— Барнхэм — нет. Уиглер — нет. Мэнингхэм — нет. Стратмор — да. Хиллингфорд — нет. Девоншир — может быть.

Опершись локтем о письменный стол, Розалинда слушала его как зачарованная.

— Какие у тебя критерии принять или не принять приглашение?

— Поскольку мы хотим ввести тебя в общество, нам следует посещать только людей влиятельных. — Он отложил в сторону еще три приглашения.

— А ты имеешь какое-то представление о том, куда и зачем нас приглашают?

— Кое-какое. — Стивен взглянул на следующее приглашение. — Вот, приглашают на завтрак на открытом воздухе. Слишком холодно для этого времени года, да и хозяйка не из самых уважаемых. Не нашего круга.

Розалинда рассмеялась:

— А я-то думала, что ты не сноб.

— В светском обществе есть свои правила игры. Если хочешь выиграть, надо их знать. — Отвергнув еще четыре приглашения, он остановился. — Сент-Обин — да. Он и его жена — мои близкие друзья. И это сливки общества.

Она сокрушенно покачала головой.

— Все эти женщины, приглашающие тебя, были бы просто убиты, если бы увидели, как бесцеремонно ты их отвергаешь.

— Напротив. Большинство были бы восхищены моими неумолимыми высокими критериями и постарались бы каким-то образом проникнуть в высшее общество.

Розалинда отпила кофе.

В игре, принятой в обществе, быть герцогом, по-видимому, означает держать в руках все козырные карты. Стивен просиял быстрой улыбкой:

— Как герцогиня, ты тоже держишь все козырные карты.

«Может быть, и так. Но только до тех пор, пока он рядом».

— Не принимай слишком много приглашений. Конечно, я не прочь встречаться с людьми, но, честно сказать, предпочитаю быть наедине с тобой… — Она запнулась, вспомнив, что высший свет — его природная среда обитания, вероятно, он хочет видеть как можно больше друзей… пока… пока еще не поздно.

Стивен, однако, отнюдь не был раздосадован ее словами.

— Я тоже это предпочитаю, — сказал он, — но для тебя важно познакомиться с некоторыми моими близкими друзьями. Тогда ты сможешь при желании навещать их сама, сможешь вращаться в обществе.

— А не запишет ли меня кое-кто в категорию недостаточно знатных?

— Истинные друзья этого не сделают. — Он машинально выровнял пачку отвергнутых приглашений. — Я всегда с полной серьезностью относился к своим общественным обязанностям, потому что, как наследник герцога, считал это своим долгом. Мне даже в голову не приходило, что у меня есть какой-то выбор. Но за последние недели понял, что всерьез следует воспринимать очень немногое.

Наступившая неловкая пауза была прервана появлением черно-рыжей Порции, стремительно ворвавшейся в комнату. Она вдруг резко остановилась, дикими глазами посмотрела на своих хозяев, исполнила целую серию невероятных прыжков и удрала. Розалинда и Стивен проводили ее смехом.

— В выборе между весельем и серьезностью я всегда отдаю предпочтение серьезности, — сказала она. — В конце концов почти всю свою жизнь я занималась тем, что развлекала людей.

Стивен кивнул.

— В тот первый вечер, когда я увидел тебя во Флечфилде, я заметил двух пожилых сестер, ожидавших начала спектакля. Нетрудно догадаться, что посещение театра для них особое редкое событие, которое они будут обсуждать потом годами. Доставлять подобную радость — занятие необыкновенно достойное. — Он взял еще одно приглашение и перебросил его через плечо. — Чего не скажешь о светском рауте, который устраивают самые честолюбивые люди в Англии.

Он вскрыл следующее послание.

— Письмо от кузена Куинтуса из Норфолка. Он сообщает, что миссис Риз — так официально зовут Элли Уорден — и ее ребенок устроились вполне благополучно и что к ней сватается конюший. Он добрый малый и, видимо, пользуется симпатией малыша. Могу ли я возражать против этого брака?

Розалинда невесело улыбнулась:

— Ты прав. Твой кузен полагает, что Элли — твоя любовница, а ее мальчик — твой незаконнорожденный сынок. Почему ты должен возражать против этого брака?

— Я и не буду. Конюший и в самом деле добрый малый. Я думаю, что они очень хорошо поладят. — Он вскрыл последний конверт. — Леди Кассел устраивает музыкальный вечер. Я не очень хорошо ее знаю, но люблю музыку, а она всегда приглашает первоклассных исполнителей.

— Я тоже люблю музыку, — объявила она. — Можем же мы, в конце концов, делать и то, что нам нравится.

Стивен со смешком добавил это приглашение к стопке принятых.

— Если я пошлю карету за твоими родителями, смогут ли они на день-другой прибыть в Лондон? Я хочу обговорить с ними идею о покупке «Атенеума». Без их согласия я покупать не намерен.

Ей понравилось, что он отнюдь не предполагает, что Фицджералды обеими руками ухватятся за его предложение.

— Я думаю, что смогут, хотя их отсутствие и сильно ограничит репертуар. Не заказать ли мне для них номер в одной из близлежащих гостиниц? Он вздернул брови:

— Они откажутся остановиться у меня в доме? Поколебавшись, она решила выложить правду:

— Они, вероятно, решат, что тебя стеснит, если в твоем доме будут жить актеры.

Стивен обиженно поморщился:

— Я знаю, ты считаешь меня снобом. Но какой же я буду джентльмен, если откажусь от своих тестя и тещи? К тому же я просто соскучился по Томасу и Марии и хочу, чтобы они жили здесь с нами.

— Очень хорошо, — сказала она, довольная, что он не слишком считается с лондонскими условностями. — Карета может подвезти их прямо к Ашбертон-Хаусу, так что у них не останется никакого выбора.

Он взялся за перо.

— Еще мне надо позвать своего секретаря и лакея из аббатства. Они, вероятно, беспокоятся, где я и что со мной. Она пытливо взглянула на него.

— Все это время ты ничего не сообщал о себе домой?

— Нет, — просто подтвердил он. — Мне очень понравилась моя маленькая эскапада. Но я не прочь вновь воспользоваться услугами моего лакея. Я доказал самому себе, что в случае надобности могу обходиться и без него, но теперь готов с радостью передать Хабблу его всегдашние обязанности.

Она, улыбаясь, покачала головой.

— Никаких лукавых улыбок, — сурово сказал он. — Нам придется нанять служанку и для тебя. Она тебе понадобится.

Розалинда с горьким вздохом согласилась. В конце концов если она и войдет в высшее общество, то не ради самой себя, а ради Стивена и его ребенка. Ради них она и жизнь готова отдать.

Вскоре у них установился привычный распорядок дня. Утром Стивен занимался делами. День они проводили вместе, разговаривали, читали, смеялись над озорными проделками Порции, а по вечерам куда-нибудь ездили. Дни проходили по-разному. И как сказала Розалинда после венчания, они снимали с жизни сливки. В этом, однако, была болезненная ирония. Новобрачные обычно закладывают основание для будущей жизни. Семейная жизнь Розалинды должна была закончиться еще до истечения медового месяца.

А они все еще наслаждались медовым месяцем со всей присущей ему романтикой. Каждое утро она находила в хрустальной вазе на своем туалетном столике прекрасную алую розу. Алая роза как бы олицетворяла собой поглощавшее их пламя страсти.

Начали прибывать ее новые платья, по нескольку в день. А ничто так не окрыляет женщину, как ошеломляюще красивое платье. Друзья Стивена очень тепло принимали ее. Светские приемы, где они бывали со Стивеном, как правило, оказывались очень приятными. Хотя он легкомысленно и замечал, что светская жизнь — подобие игры, было совершенно очевидно, что он не хочет расточать свое ограниченное время на то, что ему не нравится.

Среди тем, которые они никогда не обсуждали, была и первая жена Стивена. Когда Розалинда выразила свое восхищение поразительно красиво вышитым каминным экраном в, ее гостиной, Стивен буркнул, что это работа Луизы. После этого Розалинда стала обращать особое внимание на чудесные вышивки, разбросанные по всему дому. Подушки на кровати и креслах, занавеска, книжная закладка, украшенная дивными цветами. Эту закладку Розалинда нашла в Библии и внимательно прощупала искусные стежки кончиками пальцев. Пастельный портрет Луизы позволил Розалинде судить, как выглядела се предшественница. Луиза была настоящей красавицей с небольшими умелыми руками. В ее красоте было что-то неземное.

Иногда Розалинда подумывала, уж не скорбь ли по Луизе явилась причиной недуга, поразившего Стивена. В жизни ей не раз приходилось наблюдать, как смерть одного любимого супруга влекла за собой скорую смерть другого. Она даже подозревала, что если один из ее родителей и пережил бы другого, то не надолго. Невозможно было даже представить, чтобы Томас и Мария могли жить друг без друга.

Она вложила закладку обратно в Библию, где ею отмечен был двадцать второй псалом: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною».

Что-то сдавило ей горло. Что до Стивена, то он чувствует страх. Никогда об этом не говорит, но она хорошо различает его темную тень, ибо сама живет в постоянном страхе. Да и как не испытывать страха, если в душе нет великой веры? У нее самой множество мелких страхов. Но она хотя бы опирается на твердую веру. Стивен, несомненно, наделен большим мужеством, об этом свидетельствует его спокойствие. Усиленно наслаждаясь радостями жизни, он безропотно расплачивается за это все усиливающейся болью в животе.

Отбросив эти мысли, она решительно отложила в сторону Библию. Откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Скоро надо уже наряжаться к музыкальному вечеру миссис Кассел. По примеру Марии она несколько минут мысленно готовилась появиться на людях обаятельной и красивой.

К сожалению, она так мало может сделать для Стивена. Но, во всяком случае, постарается вести себя так, чтобы он мог гордиться ею.

День тридцать первый

В то время как карета ехала к дому миссис Кассел, Стивен мрачно размышлял, в самом ли деле ему остается жить всего тридцать один день. Насколько точна может быть эта цифра? Три месяца — самый минимум, возможно, он протянет и значительно дольше. Именно так он до сих пор полагал. Но теперь Стивен серьезно засомневался, что выдержит третий месяц. Он остро сознавал, что жизненный ритм его организма меняется и вместе с тем неуклонно наступает физическая деградация.

В скором времени он перейдет незримую границу и уже не сможет даже имитировать нормальную жизнь. А если боль будет все возрастать, смерть придет как желанное избавление.

Но он не хотел умирать. Не хотел умирать. Он смотрел на профиль Розалинды, четко вырисовывавшийся на фоне окна. Ему хотелось еще так много узнать о ней. Хочется сделать так много вместе с ней и для нее. По утрам его день начинается с ее сонной улыбки, а по вечерам, когда она укладывается в постель, заканчивается тихим вздохом. Со времени их последнего посещения прихода святой Екатерины под глазами у нее лежат тени, но для него у нее всегда наготове улыбка. Она постоянно дарует ему тепло, дарует самое себя. Роза, его дивно-прекрасная роза.

Итак, тридцать один день. Может быть, больше, может быть, меньше. «Внемли моей просьбе, если Ты существуешь. Господи: пусть будет больше».

Карета остановилась перед домом миссис Кассел. Они опоздали, и когда дворецкий впустил их, уже начали играть клавикорды. Граф и графиня кончили принимать гостей и хотели уже идти в салон, где начинался концерт, но возвратились, чтобы радушно приветствовать новоприбывших.

Лорд Кассел представился Розалинде, тогда как его супруга, высокая, державшаяся с большим достоинством женщина, которой шел уже шестой десяток, протянула руку Стивену.

— Я так рада, что вы смогли приехать, Ашбертон. — :

Она понизила голос и насмешливым заговорщицким тоном сказала: — Я просто умираю от желания увидеть новую герцогиню. Все говорят, что она — само очарование и красота.

— И они не ошибаются. — Он склонился над рукой ее сиятельства. — Извините, что опоздали. Захромала лошадь. Надеюсь, мы будем прощены и допущены на музыкальное празднество.

— Герцог может опаздывать повсюду, кроме священных пределов королевского дворца, — не без некоторого ехидства сказала графиня.

— Да. И все же человек воспитанный не должен опаздывать. — Он повернулся к Розалинде, которая смеялась какой-то шутке Кассела. — Я хочу познакомить тебя с хозяйкой, дорогая.

Розалипда с улыбкой обернулась. В шелковом, янтарного цвета платье она казалась в этот вечер особенно лучезарной.

— Присутствовать здесь — большое удовольствие, леди Кассел. Клавикорды звучат просто божественно.

Леди Кассел протянула — и тут же уронила руку. Глядя на Розалинду, она смертельно побледнела. И вдруг совершенно неожиданно упала в обморок.

Стоявший совсем рядом Стивен успел ее подхватить, поэтому она не упала на мраморный пол.

— Энн! — воскликнул лорд Кассел и, подбежав к жене, поддержал ее.

Ее веки, затрепетав, открылись.

— Со мной… со мной все в порядке, Роджер. Помоги мне дойти до библиотеки. Ашбертон, и вы тоже идите с нами. — Она посмотрела на Розалинду и опять задрожала. — И ваша жена тоже.

Обменявшись с Розалиндой недоуменными взглядами, Стивен помог Касселу отвести нетвердо стоявшую на ногах женщину в библиотеку, примыкавшую к вестибюлю. Муж усадил ее на диван, дворецкий поднес ей бокал бренди и тут же, по знаку графа, удалился.

Леди Кассел глотнула бренди, и ее лицо чуть порозовело.

— Извините, что напугала вас всех. — Она перевела взгляд на Розалинду. — Дело в том, что вы поразительно, я бы даже сказала, сверхъестественно похожи на мою младшую сестру, Софию. Моя девическая фамилия Уэстли. Нет ли между нами какой-нибудь родственной связи? Розалинда напряглась:

— Я… я не знаю. Я найденыш. Когда меня удочерили, мне было три года.

— Когда и где вас нашли? — резко спросила графиня. Розалинда поудобнее устроилась в кресле, схватившись руками за подлокотники. — Меня нашли на набережной здесь, в Лондоне, летом 1794 года.

В воцарившемся молчании были хорошо слышны сладостные звуки моцартовской сонаты, доносившиеся из салона. — Силы небесные! — Прижав руку к груди, леди Кассел посмотрела на своего мужа. — Неужели такое возможно, Роджер?

Притихшая Розалинда напомнила Стивену кролика, ожидающего нападения лисы. Он подошел к ее креслу и успокаивающим жестом положил ей руку на плечо.

— Расскажите нам о своей сестре, — обратился он к графине.

— София была замужем за французом, Филипом Сан-Сиром, графом дю Лаком. Оба они погибли во время террора. У Софии была дочь Маргарет, тогда ей было три с половиной года. Мы предполагали, что этот ребенок погиб. — Леди Кассел нетерпеливо нагнулась вперед. — Вы очень похожи на Софию, герцогиня, только глаза у вас карие, как у ее мужа Филипа. А вы не помните, как оказались в Лондоне?

— Нет. — Розалинда откинулась на спинку, ее лицо было пепельно-серым, голова покачивалась. Клавикорды заиграли быстрее и громче.

Не сводя обеспокоенных глаз с жены, Стивен сказал:

— Ее перевезла через пролив какая-то старая женщина, которая умерла, как только они высадились в Лондоне Несколько недель Розалинда жила впроголодь на набережной, потом ее подобрали молодые люди, которых звали Томас и Мария Фицджералд. Недавно, в полусне, она вдруг заговорила по-французски, хотя никогда прежде не упоминала, что знает этот язык.

Леди Кассел дрожащей рукой отставила бокал.

— Наша старая няня, миссис Стэндиш, поехала во Францию вместе с Софией, потому что сестра хотела, чтобы ее дети умели говорить по-английски. — Ее голос оборвался. — В последнем своем письме София написала, что ее дочь говорит очень хорошо как по-французски, так и по-английски. Она… она очень гордилась, что ее дочь такая способная.

— Может быть, тут простое совпадение, — сказал лорд Кассел, рассматривая лицо Розалинды. — Все это произошло тридцать лет назад. Не преувеличиваешь ли ты сходство?

Однако даже Стивен заметил сходство между Розалиндой и графиней: она была почти такого же роста и сложения, со светло-рыжими, тронутыми серебром волосами.

Сжав плечо Розалинды, он ответил за нее:

— Моя жена помнит очень немногое из времен своего раннего детства. Но у нее был вышитый цветами платок с буквой « М « в одном углу и стилизованным львом в другом.

— Лев входил в герб Сан-Сира. Моя мать вышила два таких платка для дочери Софии. — Со слезами на глазах леди Кассел протянула руку. — Дорогая девочка, ты моя племянница. Должно быть, миссис Стэндиш спасла тебя и привезла домой, в Англию. Маргарет…

— Не называйте меня так! — вздрогнув, воскликнула Розалинда.

— Почему? — спокойно спросил Стивен. Музыка играла все громче, крещендо. Розалинда вставай беспокойно заходила по комнате.

— Когда мы побежали, нас догнали солдаты. Они сказали, чтобы я никогда не называла своего настоящего имени. Никогда.

— Вы убегали из Пале дю Лак? — спросила леди Кассел. — Это поместье твоей семьи в окрестностях Парижа. Огромный дворец из белого камня, с башнями и озером, где плавали лебеди.

— Лебеди? О Боже! Я хорошо помню лебедей. Кормила их с руки. — Розалинда внезапно остановилась. Нагнув голову, она прижала пальцы ко лбу. — Я… я бежала к детской, к Стэнди. Я громко кричала, и она ударила меня но лицу, чтобы я замолчала. Сказала, что я должна вести себя тихо. И она плакала. Никогда не видела, чтобы она плакала.

Леди Кассел нерешительно спросила:

— Но почему ты кричала? Солдаты жестоко расправлялись с людьми?

Не отвечая на ее вопросы, Розалинда хрипло продолжила:

— Стэнди отвела меня к черному ходу. На дворе уже темнело. У двери висели плащи слуг. Она взяла два. Когда мы проходили мимо озера, то увидели, что солдаты перебили всех лебедей. Их белые тела плавали на поверхности. — Розалинда с трудом перевела дыхание. — Мы бежали и бежали, пока совсем не выбились из сил. Но сзади нас по-прежнему слышались крики. Стэнди взяла меня на руки и понесла. Она опять повторила, чтобы я не называла своего настоящего имени. И еще велела вести себя тихо-тихо, чтобы никто не обратил на нас внимания, пока мы будем возвращаться в Англию. Но она все время плакала и плакала, никак не могла остановиться.

— Ей, вероятно, пришлось повидать много ужасного, Энн, — сказал лорд Кассел таким тихим голосом, что Розалинда даже не расслышала его слов. — Не расспрашивай ее больше.

Мысленно согласившись с этой просьбой, Стивен подошел к Розалинде и обнял ее напрягшиеся плечи. Затем усадил ее на диван и сел рядом. Она спрятала лицо у него на груди и зарыдала в безысходном отчаянии.

— Хотела бы я знать, что именно случилось с Софией и Филипом, — вся посерев, прошептала графиня.

— Я думаю, их настигла ужасная мгновенная смерть, — мрачно сказал ее муж. — Мы должны благодарить судьбу за то, что по крайней мере это произошло очень быстро.

Стивен крепко держал Розалинду в объятиях, думая, какие еще кошмарные воспоминания могут таиться в темных уголках ее памяти. Неудивительно, что она побежала прочь, когда увидела на набережной сторожа, похожего на солдата. Неудивительно, что научилась так успешно превозмогать боль. Неудивительно, что стала такой милой и послушной приемной дочерью, такой образцовой женой.

Он охотно принимал щедрые дары ее великодушного характера, ибо для него так было много проще. Какой же он эгоист, что не замечал мук, которые она испытывала каждый раз, когда речь заходила о ее происхождении. В благодарность за то, что Фицджералды сделали для Розалинды, он должен подарить им все эти распроклятые лондонские театры. Они ведь не только удочерили ее, но и своей постоянной любовью излечили если и не все, то, во всяком случае, многие душевные раны.

В салоне отзвучали клавикорды, послышались громкие рукоплескания. Потом они постепенно утихли, и поплыли полные неизъяснимого очарования звуки нового музыкального произведения.

Рыдания Розалинды начали постепенно затихать. Стивен вложил ей в руку носовой платок и сказал:

— Не отвезти ли тебя домой, дорогая?

— Может быть, чуть попозже. — Она села и высморкалась.

Лицо ее как будто окаменело, а глаза смотрели спокойно.

— Извините, леди Кассел. Сожалею, что не могу ничего больше припомнить.

— Это я должна извиниться перед тобой, дорогая девочка, за то, что пробудила в тебе такие кошмарные воспоминания. — Ее тетя заставила себя улыбнуться. — Зато мы нашли тебя, и это величайшее счастье.

Стивен ласково убрал со лба влажные волосы Розалинды.

— Итак, оказывается, Розалинда — графиня дю Лак. Много ли у нее родственников с французской стороны?

— Кажется, несколько кузенов, — задумчиво сощурив глаза, сказал лорд Кассел. — Теперь, когда Бонапарт в изгнании и на троне снова французский король, ваша жена, по-видимому, обладает значительным состоянием.

Так оно, видимо, и есть. Но Стивен сомневался, что во всей Франции найдется достаточно денег, чтобы вознаградить Розалинду за все пережитое.

Глава 27

Долгие годы Розалинда размышляла, кто мог ждать в Лондоне девочку, которая так и не завершила своего путешествия, но ей и в голову не приходило, что сестрой ее матери может оказаться такая аристократка, как леди Кассел.

— Пожалуйста, расскажите мне о вашей семье, — попросила она свою новообретенную тетю. — Вернее, о моей семье.

— Зовите меня тетей Энн, — сказала графиня, с радостью обращаясь от прошлого к настоящему. — Есть еще мой младший брат лорд Уэстли, его жена и четверо детей. У нас с Роджером двое сыновей и дочь и еще трое внуков. Наше родовое гнездо в Суффолке. — Она рассеянно похлопала мужа по колену, хотя при обычных обстоятельствах вряд ли допустила бы столь интимный жест на людях. — У нас, конечно, много кузенов. И есть моя мать, вдовствующая леди Уэстли. Она живет в Ричмонде, женщина она очень хрупкая, болезненная. Ты должна как можно скорее повидать ее, Маргарет.

— Я Розалинда, — возразила она, чувствуя сильное отвращение к своему французскому имени. — Так зовут меня почти всю мою жизнь, и я не хочу менять имя.

— Как хочешь, дорогая, — примирительно сказала тетя. — А теперь расскажи мне о твоих приемных родителях. Ашбертон, кажется, сказал, что их зовут Фицджералдами. Это благородная ирландская семья?

— Мои родители — бродячие артисты, — без обиняков сказала Розалинда. — Я выросла в театре, который гастролирует по Уэст-Мидлендсу.

— О Боже, — тихо сказала леди Кассел. — Я кое-что слышала, но… Я уверена, что эти Фицджералды очень хорошие люди.

— Они моя семья, леди Кассел. — Уловив вызывающие нотки в своем голосе, Розалинда перешла на более мирный тон. — Когда я оправлюсь от шока, то, конечно, буду очень рада, что нашла вас. Я так часто думала, кто же мои родные. Но вырастили меня Томас и Мария, и сделали они это только по своей доброте.

— Я горжусь тем, что породнился с ними. Они и моя семья, — вставил Стивен.

— Значит, и я тоже буду гордиться. — Леди Кассел подалась вперед. — Для моей матери будет такой радостью знать, что дочь Софии жива. Завтра я расскажу обо всем твоей бабушке, постараюсь сделать так, чтобы эта новость не ошеломила ее. Не могли бы вы приехать в Ричмонд? Скажем, послезавтра. Я хотела бы пригласить моих детей и семью моего брата.

Не в состоянии сама принять решение, Розалинда посмотрела на Стивена. Он подбадривающе пожал ее руку.

— Мы приедем, — сказал он. — Только постарайтесь, пожалуйста, чтобы народу было не так много.

Она почувствовала облегчение оттого, что он угадал ее мысли. Боже милостивый, так у нее есть бабушка. Тети, дяди, кузины, фамильные гнезда. Это было больше того, что Розалинда могла переварить.

— Мы можем поехать домой, Стивен? — шепнула она.

— Конечно. — Он помог ей встать.

— Простите нас, пожалуйста, — сказал он хозяевам. — Но Розалинде надо отдохнуть. Скажите мне, когда и куда мы должны приехать в Ричмонд.

Леди Кассел кивнула, затем встала и подошла к Розалинде.

— Сестра была мне очень дорога, — мягко сказала она. — Не могу тебе передать, как я счастлива, что она продолжает жить в тебе. — Она теплыми губами слегка коснулась щеки Розалинды.

Розалинда заставила себя улыбнуться в ответ, но не могла выговорить ни слова. Впоследствии она, вероятно, будет радоваться тому, что случилось сегодня вечером. Но только не сейчас. Не сейчас.

Стивен не докучал ей никакими расспросами. Вызвал карету, отвез домой и умело снял с нее всю одежду. Раздевшись и сам, он задул свечи и скользнул под одеяло, рядом с ней. Она прижалась к нему, находя в соприкосновении их тел некое первозданное утешение.

— Как ты себя чувствуешь? — шепнул Стивен, крепко сжимая ее в объятиях.

Необходимость честно ответить ему заставила ее попытаться собраться с мыслями.

— Я ошеломлена. Странно опустошена. Кто я? Во всяком случае, не Розалинда Фицджералд. Но Маргарет Сан-Сир умерла много лет назад.

— Но ведь ты герцогиня Ашбертон, это-то несомненно. — Его теплая рука заскользила вниз по ее спине. — И еще ты моя жена.

Как ей повезло, что у нее есть он. Ее все еще преследовали кошмарные видения, чудилось, будто за ней гонятся, но в объятиях Стивена она чувствовала себя в безопасности. «Какие еще воспоминания могут таиться у меня в голове?» — подумала она и тут же решительно отмела эту мысль.

— Какое необыкновенное совпадение, что я встретилась со своей тетей!

— Это не так уж и удивительно, — сказал он спокойным тоном. — Если бы ты не принадлежала к аристократическому роду, тебе не пришлось бы бежать из Франции. А если учесть, что ты, как выяснилось, очень похожа на свою мать, как только ты стала бы появляться в высшем свете, тебя непременно узнали бы. Это лишь вопрос времени.

А ведь она решилась постараться войти в высшее общество, когда узнала, что у нее будет ребенок. Розалинда притронулась к животу. В скором времени она уже сможет поделиться этой новостью со Стивеном. — Но если я французская графиня, — озарило ее вдруг, — наш брак отнюдь не мезальянс. Смешно, но это так.

— Еще задолго до этого вечера я знал, что заключил очень удачный брак. — Он обласкал ее нежной, ничего не требующей рукой от плеч до бедер. — Надеюсь, теперь, когда тебе известно твое происхождение, ты уже не думаешь, что недостойна быть моей женой. Это была глупая мысль, ты знаешь.

Однако от того, что она узнала о своем происхождении, болезненные уколы, нанесенные ее самолюбию в то время, когда она была актрисой, сами собой не зажили. Хотя исцеление началось. Она слабо улыбнулась в темноте.

— Подумать только, я графиня! К этому не так-то просто привыкнуть. Но что подумает моя семья? — Она запнулась, затем сказала: — Что подумают Фицджералды?

— Они по-прежнему твоя семья, моя прелестная роза, — спокойно произнес он. — У тебя теперь несколько семей. Семья, где ты родилась. Семья, где тебя воспитали. И наконец, у нас с тобой тоже семья. Не всем так везет.

Вероятно, ее новое положение сделает ее более приемлемой для Кеньонов. Интересно, раскается ли Клаудия? Розалинда вздохнула. Но на это трудно надеяться.

Неверно истолковав ее вздох, Стивен сказал:

— Должно быть, очень нелегко — узнать, кто твои родители, и тут же, что они погибли насильственной смертью. Но ведь это произошло много лет назад. — Он поцеловал ее в висок. — Твои родители обрели вечный покой. Конечно, ты не можешь не оплакивать их, но твоя жизнь, твое счастье — лучший памятник, который ты можешь им воздвигнуть.

Она знала, что он прав. Но боль, которую она испытывала от всего, что ей открылось, сливаясь с мыслью о неминуемом уходе Стивена, причиняла ей нестерпимые муки. Она обвила его руками. Он такой теплый, такой сильный, такой полный жизни. Но слишком худой, с острыми ребрами, они буквально вонзаются в ее груди. Сколько же времени у них еще остается?

Она не могла об этом говорить, но и не могла удержаться, чтобы не шепнуть с горечью:

— Я не хочу быть одна.

Он поцеловал жилку, бьющуюся на ее шее, его губы были такие знакомые и ласковые.

— Я не могу быть с тобой всегда. Но сейчас я с тобой. Его губы коснулись ее губ. Они ничего от нее не требовали, только утешали.

Она поняла, что он старается закутать ее в защитный кокон. Для этого использует не слова, а древнюю силу прикосновения, наделенную куда большими возможностями Боже милосердный, что бы она без него делала?

Ее губы раздвинулись в молчаливой мольбе об утешении. Завтра, Бог даст, она будет сильнее. Но сегодня она нуждается в нем, вся во власти отчаяния, которого даже не стыдится.

Угадав ее мысли и чувства, он стал все жарче целовать и ласкать ее, уже не только добрый защитник, но и возлюбленный. Медленно разгорающаяся страсть постепенно прогревала ее до самого мозга костей. Минувшее хоть и не забылось, но отошло куда-то на задний план, отодвинутое все усиливающимся желанием.

Их тела с самого начала ощущали себя как идеально подходящие друг другу. Сегодня он использовал свое глубокое знание ее словно виртуоз-музыкант, играющий на своем любимом инструменте, для создания обжигающе чувственной мелодии.

И когда ее дыхание стало хриплым и частым, он заполнил ее пустоту, овладев ею с такой яростной нежностью, которая была почти неотличима от любви. Слияние их тел начало врачевать свежие раны, нанесенные совсем недавно ее душе. Стивен — ее муж. Отец ее ребенка. Ее возлюбленный.

Извечный танец завершился долгой и сильной кульминацией, которая наполнила их существа истомным теплом. О Боже, сколько еще раз она будет вот так сжимать его в объятиях, разделяя с ним безумное блаженство, а затем глубочайший покой. Сколько раз еще сможет ощущать соленый вкус его кожи и настойчивую силу его страсти.

После того как ее дыхание стало ровнее, туго напрягшиеся тела расслабились, а в их объятиях осталась только нежность и ласка, она с трудом подавила наплыв слез. «Довольно для каждого дня своей заботы»[8]. Теперь, когда она так отчаянно нуждается в Стивене, он рядом. Надо радоваться и этому.

— Спи спокойно, моя маленькая Маргарет, — прошептал он. Эти слова должны были успокоить ее, но вместо этого вскрыли в ее памяти целый пласт погребенных воспоминаний. Те же слова сказала ей старая англичанка, когда укрылась с ребенком в амбаре. На нее обрушилась целая лавина образов.

— Боже милостивый! — в ужасе выдохнула она. — Я… я знаю теперь, как умерли мои родители.

— Ты там была? — резко спросил Стивен. Его руки плотно сжали ее.

Она кивнула, чувствуя, что все ее тело холодеет.

— В дом ворвались эти грязные животные — солдаты с бутылками вина в руках. Мама и папа были в гостиной, пили послеобеденный кофе. Мне полагалось быть в детской, но я со своей куклой пряталась в музыкальной галерее. Так я делала довольно часто.

— Чего хотели солдаты? — спросил он спокойным и твердым голосом.

Она беспокойно заворочалась в его объятиях. — Они… они кричали, что всех аристократишек надо отправить на гильотину. На их языке это звучало: «Познакомить с мадам Гильотиной». Папа пытался возразить, говорил, что всегда был другом революции, но какой-то солдат ударил его, и он упал. Мама закричала и бросилась к нему, но кто-то из них схватил ее. «Очень даже миленькая аристократочка», — сказал он. И они начали смеяться. Третий солдат сказал: «Отдавать такую дамочку мадам Гильотине просто грех. Почему бы с ней не позабавиться?»

Сердце Розалинды било тяжелыми громкими ударами, которые заглушали все остальные звуки, оставляя ее наедине со своими воспоминаниями.

— Они… они повалили мою мать на пол и стали срывать с нее одежду.

Стивен сделал глубокий вздох:

— Жутко подумать, что ты была там и все это видела. Ужас, накапливавшийся в Розалинде все эти годы, выплеснулся короткими, обрывистыми фразами:

— Солдаты забыли о папе. А он, пошатываясь, поднялся и подошел к столу. Там у него на всякий случай хранился пистолет. Он вынул его и сказал… — Она отчаянно забилась, как животное в клетке. — Он сказал: «Да простит меня Господь, Софи». А потом… потом…

Ее голос прервался, она не могла вымолвить ни слова.

— Успокойся, моя дорогая, — шепнул Стивен. — Что бы ни случилось тогда, сейчас ты в полной безопасности.

Она плотно закрыла глаза, как бы стараясь вытравить сцену, словно каленым железом запечатленную в ее памяти.

— Он застрелил маму. В самое сердце, — сказала она с мучительной болью. — Выстрел прозвучал громко, совсем рядом, дым чуть не выел мне глаза. Я плохо поняла, что случилось, даже когда мама перестала шевелиться. Ее лицо было… таким спокойным. Но солдаты были в ярости. «Эта свинья убила шлюху, прежде чем мы смогли ею попользоваться», — завопил один из них.

Розалинда с трудом перевела дух.

— Солдат вытащил шпагу и… пронзил ею горло моего отца…

Стивен вполголоса выругался и прижал к себе ее голову, как бы стараясь оградить от ужасов.

Смутно сознавая, что не смогла бы вспомнить все это, если бы не чувствовала себя под надежной защитой Стивена, она прошептала:

— Боже, сколько там было крови! Целые реки! Я закричала. Вожак этих солдат заметил меня: «Это их дочка, Маргарет. Тащите ее сюда. Сойдет и она».

Солдаты стали искать меня в галерее. «А ну-ка иди сюда, Маргарет!» — крикнул один. У него был такой отвратительный голос…

Она вновь перевела дух.

— Я выбежала из галереи и увидела Стэнди. Остальное ты знаешь. — Она так сильно прильнула к Стивену, что даже слышала биение его сердца. Или, может быть, это было ее собственное?

— Родная моя, то, что ты рассказываешь, просто какой-то кошмар, — сказал Стивен. Его голос обладал целительной силой бальзама. — Мое сердце просто разрывается оттого, что ты это видела. Тем не менее все так быстро закончилось. У твоего отца хватило силы воли и мужества, чтобы спасти твою мать от гнусного поругания. — Он пригладил ее растрепанные волосы. — Он, видно, очень ее любил. Очень-очень.

Розалинда подумала о том быстром ужасном решении, которое вынужден был принять се отец.

— Он не только спас ее, но и избавил себя от излишних мучений, — нерешительно проговорила она.

— Твой отец был смелым человеком, — сказал Стивен. — Не знаю, хватило ли бы у меня смелости нажать на спусковой крючок на его месте.

— Ты сомневаешься в своей смелости, когда каждый день со спокойным достоинством смотришь в глаза смерти, — мягко сказала она. — Ты самый смелый человек, которого я знала.

— Не самый смелый, но, безусловно, один из самых счастливых. — Он поцеловал ее в висок. — Подумать только, что в целой Англии я выбрал именно то место, где встретился с тобой.

Он проявлял большую нежность, чем даже во время их недавнего слияния. Она начала медленно расслабляться.

— Я рада, что вспомнила, — сказала она, размышляя вслух, сама удивленная тем, что испытывает облегчение. — Всю жизнь я знала, что в темных закоулках моей души таятся невидимые чудовища. Теперь мне известно, что это за чудовища.

— Чудовища гибнут от света. — Он повернул ее на другой бок. — Спи, моя прелестная роза. Ты в полной безопасности.

Успокоенная его лаской и заботой, она забылась усталым, лишенным каких-либо видений сном.

Глава 28

В воздухе кружились пышные пушинки снега, усугубляя мрачность пейзажа северного графства. В этом году зима в Шотландии наступила рано. Майкл смотрел в окно на снег, время от времени прикладываясь к фляжке с горячим пуншем и виски.

К нему кто-то подошел, тоже с флягой. Не поворачивая головы, он знал, что это Джордж Блэкмер. Совместное путешествие по Англии хотя и не сделало их друзьями, по крайней мере как-то сблизило.

— Вы думаете, из-за этого снега мы можем застрять здесь? — спросил Блэкмер.

— Не больше чем на день-два, — Майкл вздохнул, чувствуя усталость во всем теле. — Но эта метель — знак, что нам пора повернуть к югу.

— Я думал, вы не из тех, что сдаются, — сухо сказал Блэкмер.

— Отступление иногда необходимо. Может быть, это только суеверное предчувствие старого солдата, но, по-моему, на этом нашем путешествии лежит проклятие. Мы ищем вот уже много недель, но всегда не там и не тогда, где и когда надо было бы искать. — Стараясь согреться, Майкл еще глотнул пунша. — Но глупее всего было то, что мы приехали не за тем экипажем в эту проклятую Шотландию. Мне следовало вести себя более разумно и дождаться возвращения брата домой.

— Почему же вы так не поступили?

После долгого совместного путешествия Майкл был еще менее, чем раньше, расположен признаться, что хотел бы проконсультировать Стивена у другого врача.

— Я чувствовал потребность сделать хоть что-нибудь, — уклончиво ответил он. — Что-нибудь. Видимо, это какая-то примитивная форма магии. Как будто усиленные поиски могут продлить жизнь моего брата. — Произнеся эти слова вслух, он еще отчетливее осознал, насколько неоправданна была эта инстинктивная надежда. Он посмотрел на своего компаньона и, плохо владея собой от усталости, спросил с грубым любопытством:

— Но вы-то зачем отправились в это путешествие? Я понимаю, что Ашбертон — ваш самый именитый пациент, но это недостаточный повод, чтобы бросать свою практику.

— Меня толкнуло на это чувство ответственности. Или, может быть, вины. — Лицо доктора перекосилось. — Если бы... если бы я действовал иначе, герцог, возможно, не уехал бы невесть куда.

— Если мой брат умирает, вы вряд ли сможете ему помочь — Майкл заглянул во флягу с дымящимся напитком. — А если ваш диагноз ошибочен и он чувствует себя хорошо, вы ему просто не понадобитесь.

— Возможно. — Блэкмер покачал головой. — Чем больше времени проходит с нашей последней встречи, тем труднее предсказать его нынешнее состояние. Просто не знаю.

— Для врача вы довольно честны. Ваши коллеги обычно предпочитают напускать побольше тумана.

— Вы не очень-то жалуете врачей? — напрямик спросил Блэкмер. — Почему, любопытно? Майкл пожал плечами.

— Пилюли, отвары, сложные схемы дозировки. Все это придумано, чтобы вытягивать деньги из доверчивых пациентов. Я имел дело главным образом с хирургами. — Вспомнив о Яне Кинлоке, он едва не улыбнулся. — Те, кого я знал. кровожадные малые с острыми ланцетами и пилами. Этих мне понять гораздо легче.

В затянувшемся молчании они смотре ли на мягко сыплющийся снег и быстро наступающие сумерки. Затем Блэкмер сказал:

— Я лечил старого герцога, когда он бывал в аббатстве, но я совершенно его не знаю. Легко ли было жить с таким отцом?

Майкл невесело улыбнулся, испытывая облегчение при мысли, что врач даже не понимает, какая ирония звучит и его вопросе.

— Трудно.

— И все-таки лучше иметь отца, с которым трудно жить, чем вообще никакого.

Майкл вспомнил о жестоких взбучках и порках, о еще более неприятных выволочках, глумливых насмешках и подумал, что Блэкмер не прав. Но для найденыша, вероятно, вполне естественно романтизировать то, чего у него никогда не было.

— Семьи бывают раем или адом. Вы были избавлены и от того, и от другого.

Семья, в которой рос Майкл, была адом. Его жизнь с Кэтрин была раем. Лучше уж так, чем наоборот.

Кэтрин! Он вдруг почувствовал, как сильно соскучился по ней за это время. Как хорошо было бы оказаться вместе с ней. Хоть на миг перестать терзаться мыслями о Стивене в ее объятиях. И, конечно, предаваться с ней любви. До бесчувствия.

Как раз перед тем как он получил письмо от Блэкмера и отправился в эту безумную погоню, она сказала, что им надо завести еще одного ребенка. А он так хочет еще ребенка.

Несколько дней назад он написал Кэтрин письмо с просьбой, чтобы она приехала в Лондон. Если в Ашбертон-Хаусе Стивена нет, они смогут вместе поехать в аббатство. Стивен любит это трижды проклятое место и, вероятно, предпочтет умереть именно там.

Неужели Стивен может умереть? Эта мысль просто не укладывается в голове.

С медленным глубоким вздохом Майкл отвернулся от окна. Пора возвращаться домой.

Глава 29

День двадцать девятый

Стивен еще дремал, когда его разбудила острая, пронизывающая боль. Несколько мгновений он лежал неподвижно, оценивая силу приступа. Накануне он принял две пилюли, но их действие уже закончилось.

Розалинда, благослови ее Господь, все еще наслаждалась сном, который даруется только чистым духом. Одна ее рука лежала на его груди, лицо было спрятано между плечом и шеей. Он осторожно отодвинулся, положив на свое место подушку. Трудные ночи научили его, как покидать их совместное ложе, не потревожив ее сна.

В спальне было холодно, как бывает скорее зимой, чем осенью. Он нащупал впотьмах свой шерстяной халат, брошенный на спинку стула. Затем отправился в свою туалетную комнату. Закрыв за собой дверь, он высек кресалом огонь.

Туалетная комната служила ему убежищем в темные часы ночи, когда тело изменяло ему и он хотел скрыть следы своего недомогания. Кроме двух шкафов и умывальника, здесь находилось также его любимое кресло с подголовником. На столике стоял кувшин с молоком. Это молоко очень удивило Хаббла, который несколько дней назад прибыл из Ашбертонского аббатства. Лакей долго ворчал по этому поводу.

Стивен принял еще таблетку опия, запив ее стаканом молока, единственной пищи, которая не вызывала у него неприятных последствий. Потягивая прохладную жидкость, он сдернул занавеску с маленького оконца. Почти рассвело.

Через несколько часов он отвезет Розалинду в Ричмонд, где она встретится со своей бабушкой и другими родственниками. Она уже несколько оправилась после тех ошеломляющих открытий, которые были сделаны в Кастел-Хаусе. Минувшее, хотя и трагическое, уже не было затянуто завесой таинственности.

Зная, что не сможет уснуть, пока пилюля не подействует, он растянулся в кресле и стал мысленно прикидывать объем еще остающихся дел. Завещание, его последняя воля, было окончательно доделано. Все долги уплачены, во все благотворительные фонды внесены деньги, Керби-Мэнор переведен на имя Розалинды. Все было аккуратно приготовлено для его преемника. Через несколько дней он сможет вернуться домой, чтобы завершить и все дела с поместьем.

Он уже написал Майклу в Уэльс, прося брата приехать к нему в аббатство. Какие-то дела должны быть приведены в порядок вместе с наследником. Ему также хотелось повидать брата в последний раз, хотя эта встреча и была сопряжена с тяжелыми переживаниями. Он даже подумывал, не скрыть ли от Майкла то, что он стоит на пороге смерти. Это избавило бы их обоих от мучительно трудной сцены. Но он достаточно хорошо знал брата, чтобы понимать, что Майкл не только не поблагодарит, но и не простит его, если он не будет с ним откровенен.

Есть ли хоть какой-нибудь шанс примириться с Клаудией? Он послал ей письмо, которое так и вернулось нераспечатанным. Что ж. надо попытаться еще, хотя оснований для оптимизма, к сожалению, и нет. Его сестра никогда не меняет однажды принятого решения.

Боль, гнездившаяся у него в животе, вдруг резко усилилась. Он судорожно глотнул воздух, и бокал выскользнул из обессилевших пальцев. С трудом поднявшись с кресла, он, пошатываясь, направился к умывальнику, надеясь добраться до таза. Однако это ему так и не удалось, он повалился на пол, весь пронизанный острой болью и даже не в силах облегчить рвотой свой почти пустой желудок.

Чувство тошноты постепенно прошло, но парализующая слабость осталась. «Стало быть, свершилось. Болезнь окончательно восторжествовала». В отчаянии он закрыл глаза. Отныне он уже не относительно здоровый человек с отдельными проявлениями болезни, а умирающий, которому придется прилагать невероятную энергию, чтобы как-то существовать.

Сможет ли он поехать в Ричмонд? Должен. Потому что Розалинда будет нуждаться в нем во время первой встречи со своей семьей. Сосредоточившись на этой мысли, он медленно собрался с силами и поднялся на четвереньки, затем, схватившись за кресло, кое-как встал. Улегшись в зачехленное кресло, он стал ждать, пока слабость наконец отступит.

Отныне смерть уже совсем рядом. Того и гляди, усядется напротив и заведет разговор. Но что она такое, смерть? Небеса и сладкие звуки арф? Адские пламена? Или просто забытье? Это великая тайна. Такая же великая тайна, как и то, ради чего он жил.

Накануне он побывал у своего банкира в лондонском Сити. По пути его карста проехала мимо больницы святого Варфоломея, большого грязного лечебного заведения, основанного еще в двенадцатом столетии. Глядя на приземистые здания, он думал о том, что в этих старых стенах должно быть много пациентов, обреченных на скорую смерть. Он с трудом удержался от желания велеть кучеру остановить карету. Зайти внутрь, найти какого-нибудь умирающего бедолагу и спросить, что он чувствует в свои последние часы. Может быть, он знает, что такое смерть, к поделится этой тайной.

Так бы он наверняка и поступил, будь у него хоть малейшая надежда, что он узнает истину. Но он подозревал, что те, кто ее постиг, уже ничего не могут сказать.

Пока он размышлял над всем этим, он почувствовал себя капельку лучше. И все-таки, напрягши все свои силы, встал он только потому, что хотел вернуться в постель, в объятия Розалинды.

То, что день был солнечным, казалось хорошей приметой. Пока карета везла их в Ричмонд, поселение на берегу Темзы, к западу от Лондона, Розалинда держала Стивена за руку. Вид у него был очень нездоровый. Она знала, что он вставал ночью, потому что проснулась, когда он вернулся, весь дрожа от холода. Не говоря ни слова, она обвила его руками и ногами и грела, пока он не почувствовал себя лучше.

Но скрывать состояние его здоровья было уже невозможно. Всякий, хорошо его знавший, сразу же заметил бы его худобу и тусклость глаз. Как это ужасно несправедливо, бурно негодовала Розалинда. Прорвись это негодование наружу, она никогда больше не смогла бы его сдержать.

Карета въехала в открытые чугунные ворота и покатила по подъездной дороге к изящной, в греческом стиле вилле.

— Какой чудесный дом, — сказала Розалинда, когда Стивен помог ей выйти из кареты.

— Очаровательный, — согласился он, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Дверь отворилась прежде, чем Стивен успел взяться за молоток. Перед ним почтительно склонился пожилой дворецкий.

— Добро пожаловать, ваши светлости, — сказал он, сохраняя внешнее спокойствие, хотя в глазах его светился интерес.

Розалинда постаралась взять себя в руки. В театре ей нередко приходилось исполнять роль блудной дочери. Ну что ж, она еще раз сыграет эту роль.

Едва они вошли в вестибюль, как их приветствовала маленькая, хрупкого вида седовласая женщина с благородным худощавым лицом, озаренным светлой улыбкой.

— Я твоя бабушка, дитя, — сказала старая женщина. — Дай-ка мне поглядеть на тебя.

Леди Уэстли схватила своими тонкими пальцами Розалинду за руку и стала внимательно ее рассматривать. С таким же интересом глядела на нее и Розалинда, хотя и чувствовала себя слишком большой и неуклюжей. Во всякой случае, было очевидно, что рост свой она унаследовала не от бабушки.

Закончив осмотр, леди Уэстли удовлетворенно вздохнула:

— Энн права. Ты очень похожа на Софию. Но, конечно, ты не она. Ты Розалинда.

Нагнувшись, Розалинда поцеловала бледную пергаментную щеку.

— У меня никогда не было бабушки, — сказала она. — Честно сказать, я даже не знаю, что делать. Леди Уэстли рассмеялась:

— Старайся делать мне приятное, вот и все. Я бессовестно воспользовалась своим возрастом и общей немощью, чтобы провести наедине с тобой несколько минут. Не так уж часто мне приходится встречаться с новой внучкой, тем более такой большой и красивой. — Она повернулась к Стивену. — Хоть это и было давно, мы несколько раз встречались с вами, Ашбертон. Я знавала вашу мать. Нрава она была довольно дикого, но с добрым сердцем. Я так рада, что вы вошли в нашу семью.

В глазах Стивена при упоминании о его матери появился чуть насмешливый блеск, но его поклон был исполнен безукоризненного изящества.

— И я тоже очень рад, леди Уэстли.

— А теперь пойдемте к остальным, потому что все мои потомки сгорают от желания видеть свою новую кузину. Молодежь думает, что это очень романтическая история. — Направившись к гостиной, леди Уэстли сделала гримаску. — Они и понятия не имеют, с какими бедами бывают сопряжены романтические истории.

Когда леди Кассел стала по очереди представлять присутствующих, Розалинда впервые со времен раннего детства осознала, что ей не надо ничего доказывать. Среди этих людей она своя по праву рождения. Это подтверждается чертами их лиц, цветом волос и кожи, ростом и строением костей. Она переходила от одного родственника к другому, ища знаков родства. Ее дядя лорд Уэстли был крупным, веселым и добрым человеком. Может быть, эта легкость в общении — семейная черта, перешедшая к Розалинде от матери? А вот эта хорошенькая девушка, совсем еще недавняя школьница, Кассандра, вероятно, очень похожа на нее, какой она была в семнадцати.

В то время как Розалинда смеялась, болтала и пыталась запомнить все имена, мучительное воспоминание о смерти родителей уходило все дальше и дальше в былое. Все эти годы она мучилась сознанием, что потеряла семью. Теперь она испытывала радость ее обретения.

Все время, пока длилось знакомство, и во время обеда Стивен держался в тени. Этот день всецело принадлежит Розалинде, и это очень для него хорошо, потому что у него нет сил быть в самом центре происходящего. Угощаясь вином и едой, он не сводил глаз со своей сияющей жены.

Вот еще люди, которые смогут ей помочь, когда это потребуется. Как графиня по рождению и герцогиня по замужеству, она может чувствовать себя в полнейшей безопасности.

Он подумал, что она снова сможет выйти замуж. Ее кузен Джеймс, наследник Уэстли, был так обворожен ею, что, казалось, мог бы не раздумывая сделать предложение, если бы Розалинда не была уже замужем. Молодой Уэстли примерно такого же возраста и, вероятно, добрый малый. Отнюдь не худший вариант.

Тема эта, однако, была мало подходящей для размышлений. Он начал рассматривать присутствующих. Напротив него сидела бабушка Розалинды. Когда их взгляды встретились, она сказала:

— Как только мы встанем из-за стола, пожалуйста, проводите меня в сад, Ашбертон. — Ее выцветшие голубые глаза замерцали. — Я могу пригласить самого красивого здесь мужчину составить мне компанию, и он не посмеет отказаться — таково преимущество моего возраста.

Стивен рассмеялся.

— Но у меня нет ни малейшего желания отказываться. — Это была чистая правда. Шумное семейное собрание утомляло его, и он был бы рад прогуляться по саду.

Молодая Кассандра стремглав взбежала наверх и принесла бабушке шаль и палку, а также привела ее песика, очень пушистого и с большим чувством собственного достоинства. Стивен обменялся улыбкой с Розалиндой. Затем он и старая графиня, сопровождаемая своей собакой, отправились в сад. Это был чудесный октябрьский день. Солнечный свет золотил переливающиеся листья и осенние цветы.

Опираясь одной рукой о трость, другой на Стивена, леди Уэстли вывела его в живописный сад, полого спускающийся к Темзе. Благодаря искусно разбитым извилистым дорожкам сад казался еще больше, чем на самом деле был. Хотя время было уже предзимнее, повсюду цвели цветы. Выражая свое восхищение грядкой роз, посаженных у обожженной солнцем кирпичной стены, он сказал:

— У вас очень красивый сад.

— Осень уже близится к концу. Скоро все мои цветы побьют холода. Листва опадет, с реки будут задувать ледяные зимние ветры. — Нагнувшись, она сорвала золотистую хризантему и стала рассеянно крутить ее стебель между пальцами. — Мне жаль, что я не увижу весну. Я прожила в этом доме полжизни, и каждой новой весной цветы становятся все прекраснее.

— Вы переедете к одному из своих детей?

— О нет. Я буду мертва, — сказала она спокойным голосом.

Он вздрогнул.

— Но вы же не можете этого знать.

— Могу. — Она взглянула на него. — И знаю.

Предположив, что она тоже страдает тяжелым недугом, он спросил:

— Вы больны?

— Просто я стара, — ответила она. — Мое тело быстро изнашивается. Я думаю, что уже умерла бы, если бы во мне, где-то на подсознательном уровне, не жило предчувствие, что я должна увидеться с Розалиндой.

Они подошли к небольшой лужайке со старым каменным фонтаном в самом центре. Леди Уэстли посмотрела на улыбающегося херувима, который держал в руках вазу, откуда и изливалась вода в замшелый бассейн.

— Нет ничего больнее, чем потерять ребенка, — тихо сказала она. — Эта потеря — навсегда, и с этим уже ничего не поделаешь. Когда я увидела Розалинду, у меня было впечатление, как будто это возвратилась София. — Она поднесла хризантему к губам, затем бросила ее в воду, к толстеньким ножкам херувима.

Когда они пошли дальше по дорожке, он сказал:

— Сходство, видимо, очень сильное, но жизнь Розалинды очень сильно отличается от жизни ее матери.

— Когда я думаю, как эта милая невинная малютка рылась в отбросах, ища себе еду, у меня просто кровь застывает в жилах. — Леди Уэстли покачала головой и сказала уже более веселым тоном: — Только представить себе: Уэстли на сцене. Жаль, что я не видела ее.

— Розалинда — неплохая актриса, хотя и не обладает такой страстной любовью к театру, как многие другие актеры. — Он улыбнулся, вспомнив ее в роли Калибана. — Уж если вы не пришли в ужас при одной мысли, что она подвизалась на подмостках, не сомневаюсь, что вы были бы довольны ее игрой.

— В моем возрасте не так-то легко приходят в ужас, — со смешком сказала старая женщина. — Но хотя у девочки и была трудная жизнь, характером она в мать. Как только увидела ее, я сразу поняла, что она такая же милая и добрая, как София.

— Никто не знает этого лучше меня, — подтвердил он.

На следующей лужайке стояла залитая солнцем скамья, откуда открывался хороший вид на реку.

— Посидим здесь, — предложила леди Уэстли. — Это мое любимое место. Я люблю наблюдать за судами, баржами и лодками.

Они сели рядом. Песик свернулся у ног старой женщины.

— Вы знаете, София была моя младшая, — сказала она. — Я чуть не умерла, когда рожала ее. Может быть, именно поэтому мы были особенно привязаны друг к другу. Хотя, честно говоря, с каждым из моих детей меня связывает особая привязанность. Энн, моя старшая, хлопочет надо мной, как наседка. Любит меня и Ричард, мой единственный сын. С детьми мне просто повезло.

Стивен вновь ощутил ставшее уже привычным сожаление, что у него нет детей.

— Но и им тоже повезло с вами.

Какое-то время он колебался, продолжить ему или нет. Леди Уэстли обладала глубокой верой и спокойствием, и он отчаянно хотел понять, что поддерживает в ней эти чувства. Вряд ли прилично спрашивать об этом почти незнакомую женщину, по у кого еще он может спросить?

— Как можете вы сохранять спокойствие, зная, что скоро умрете?

Она подняла на него слегка удивленные глаза.

— Смерть — естественное завершение жизни. Никому не дано ее избежать. Да и что в ней плохого?

— Я тоже умираю, — резко сказал он. — Но мне недостает вашего философского спокойствия.

— Понятно, — сказала она. — Во время обеда я наблюдала за вами. Вы смотрели на всех как бы со стороны. Как далеко зашла ваша болезнь?

Он оценил ее сугубо деловой подход. Многие на ее месте были бы повергнуты в сильное смущение его откровенным признанием.

— Достаточно далеко. Остаются какие-то недели. С каждым днем я как будто отдаляюсь от занятого своими обычными заботами человечества.

— Розалинда знает? Он кивнул.

— Я сказал ей об этом. Еще до женитьбы. Если бы ей предстояло возиться со мной долгие годы, она, может быть, не приняла бы моего предложения, но разделить со мной компанию на какой-то небольшой срок согласилась.

— Не говорите ерунду. Совершенно очевидно, что ваша женитьба не какое-то деловое соглашение. — Ее глаза омрачились беспокойством. — Принять смерть для такого молодого человека, как вы, гораздо труднее. И ей тоже придется очень тяжело. Но ведь смерть, вы знаете, еще не конец. Вы снова увидитесь.

Он пристально вгляделся в ее лицо:

— Вы в самом деле в это верите?

— Не просто верю. — Она спокойно улыбнулась. — Знаю.

— Каким образом? — пораженный, спросил он. — Откуда вы почерпнули эту свою уверенность?

— Возможно, мой ответ вас не убедит.

— Возможно. Но я все же хотел бы его слышать. Она сжала своими скрюченными от артрита пальцами золотой набалдашник трости и, поразмыслив, сказала:

— Как я уже говорила, я едва не умерла, когда рожала Софию. Боль была сильнейшая, и я в ужасе чувствовала, как жизнь уходит из моего тела. И вдруг оказалось, что я уже не нахожусь в своем теле, а парю под потолком. Помню, с каким сожалением я смотрела на бедную молодую женщину, лежащую на кровати, то бишь на себя.

И тут вдруг кто-то позвал меня по имени. Повернувшись, я увидела свою мать, умершую за пять лет до этого. Я не могла поверить глазам, но тут она обняла меня. — Леди Уэстли сжала губы. — Трудно объяснить, как она могла обнять меня, ведь мы обе были бестелесны, и все же побыло объятие. Все эти пять лет я ужасно по ней скучала. взяв меня за руку, она повела меня в какой-то необыкновенно светлый сад. Самый прекрасный, какой мне когда-либо доводилось видеть. — Старая женщина широким жестом обвела все вокруг. — С тех пор я все время старалась воссоздать этот сад, но он только бледная тень того, другого, который я тогда видела.

Стивен заинтересованно, хотя и с некоторым недоверием спросил:

— Что было дальше?

— Там было и много других знакомых людей, которые тоже умерли. Все они собрались приветствовать меня и, если надо, утешить. — Она улыбнулась. — Это было что-то вроде самого лучшего званого приема, который бывает раз в жизни, но только в тысячу раз лучше. Оглянувшись, я увидела в самом центре сада что-то вроде хрустального храма, излучавшего ярчайший свет. Меня неудержимо тянуло туда, ибо это был свет любви. — В ее глазах появилось отчужденное выражение, какая-то неизъяснимая тоска.

— Вы зашли в этот храм?

— Нет. Я услышала крик новорожденного и поняла, что кричит мой ребенок. И вдруг я оказалась в детской, рядом с повитухой, которая держала мою кричащую дочь. — Она улыбнулась. — Со своим красным личиком она показалась мне не очень-то хорошенькой. Меня, однако, напугала мысль, что она так и не узнает свою мать. Я проплыла через стенку в соседнюю комнату и увидела в углу Энн и Ричарда. Она похлопывала его по спине и уверяла, что с их мамой будет все в порядке. Но и она тоже плакала.

Пес заскулил, и старая леди, нагнувшись, стала его гладить, пока он не замолк.

— Затем я опять оказалась в детской, все еще под потолком. Мой муж Джеймс, стоя у кровати, держал меня за руку. Он не говорил ни слова, но по его щекам катились слезы. Я еще никогда не видела, чтобы он плакал.

Она посмотрела на Стивена.

— Вы знаете, наш брак был устроен родителями. Но он оказался удачнее, чем у большинства других. Мы с мужем хорошо ладили. — Она вдруг улыбнулась озорной улыбкой. — Нам было неплохо и в постели, и в повседневной жизни. Но до тех пор я не знала, что Джеймс так любит меня. Он был не из тех, что цитируют стихи или изливаются в романтических словах. Но я видела, что он меня любит. Он пылал тем самым светом, который я видела в только что оставленном мною саду. Она сдвинула брови.

— Вот тогда я и осознала, что у меня есть выбор. Вернуться обратно в сад или к своей семье.

Он внимательно следил за выражением ее лица, стараясь ее понять.

— Если вы могли остаться с мужем и детьми, вряд ли это был такой уж трудный выбор.

— Хотите верьте, хотите нет, но выбор в самом деле был трудным, — медленно протянула она. — Я никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой блаженно-умиротворенной, как в том саду. Там были люди, которых я любила, передо мной открывались такие возможности постичь то, чего я не ведала. Но я знала, что моя семья нуждается во мне и что рано или поздно я все равно окажусь в том светлом саду. Я протянула руку к Джеймсу. В следующее мгновение я вновь лежала в постели, вся потная, в жару, и врач сказал мне, что я три дня была в беспамятстве.

Стивен почувствовал сильное разочарование.

— Так это был сон?

— Я же сказала, что вы мне не поверите. — Она пожала плечами. — В этом как будто бы нет смысла, но в том саду существует какой-то иной, непостижимый для нас смысл. Позднее я спросила мужа, сидел ли он у моей кровати, держа меня за руку, и не плакал ли он. Он покраснел как рак, но признался, что все так именно и было. Трудно понять, как я могла знать это, если в самом деле не парила под потолком.

Возможно, она была лишь в полубеспамятстве и позднее забыла, что видела мужа. Все же это была красивая история, в которой она, видимо, черпала утешение.

— А вы никогда не жалели, что вернулись в свое тело? — спросил он.

— Нет. Может быть, только тогда, когда мы потеряли Софию, а десять лет назад умер Джеймс. — Она лучезарно ему улыбнулась. — Но я скоро буду вместе с ним.

Может быть, она и в самом деле воссоединится с теми, кого любила и любит. Но если чтобы попасть в этот небесный сад, нужна вера, он, Стивен, обречен на вечную тьму.

На солнце набежала гряда облаков, вдруг похолодало.

— Давайте-ка я отведу вас в дом, пока вы не простыли, — предложил он. — Ваши многочисленные потомки сбросят меня в реку, если я не позабочусь о вас.

Она посмотрела на него таким проницательным взглядом, что, казалось, заглянула в самую его душу.

— Можете мне не верить. Но наше существование не прекращается со смертью.

Он всей душой хотел иметь такую же уверенность, но одного желания было мало, нужна была вера.

— Надеюсь, вы правы, — грустно произнес он. Затем встал и, нагнувшись, поцеловал ее в щеку. — Но даже если это и не так, для меня было большим удовольствием познакомиться с вами, леди Уэстли. Не знаю, походит ли Розалинда на свою мать, но она, безусловно, походит на вас, а это, по-моему, большой комплимент вам обеим.

Он говорил совершенно искренне. Но когда он помог старой графине встать и поправил шаль на ее худых плечах, он уже знал, что по-прежнему далек от ответов на свои сокровенные вопросы.

Глава 30

Обед в семье Уэстли продлился долго. Розалинда с удовольствием осталась бы там на весь вечер, но, взглянув на Стивена, разговаривавшего с ее дядей Ричардом, она сразу заметила, какой усталый у него вид. Тотчас же, мысленно выругав себя за невнимательность к мужу, она попрощалась со всеми собравшимися, и они со Стивеном отправились обратно в Лондон.

И сама порядком утомленная, едва сев на сиденье кареты, Розалинда взяла мужа за руку.

— Я даже не думала, что все будет так мило, Стивен. Ты был прав. Я должна быть счастлива, что у меня столько семей. А когда-нибудь, возможно, я повидаю и своих французских родственников.

— Я говорил о них с лордом Уэстли. Он сказал, что твой первый кузен, его также зовут Филипом Сан-Сиром, Сражался на стороне роялистов и после бурбонской Реставрации возвратил себе титул графа дю Лака и всю собственность. Поместье в неважном состоянии, но твой кузен постепенно приводит его в порядок. — Он взглянул на нее. — Разумеется, по закону оно должно принадлежать тебе.

— Господи, — сказала она. — У меня есть право на поместье во Франции?

— Думаю, нетрудно доказать, что ты законная наследница.

«Любопытно, у этого французского кузена такие же карие глаза, как у меня?» — подумала она и покачала головой.

— Может быть, я и в самом деле прямая наследница, но поместье все же принадлежит кузену по праву крови и вложенного труда. К тому же мне не хочется жить во Франции. Пусть им владеет кузен Филип.

Стивен улыбнулся:

— Я предполагал, что ты так скажешь. Ты очень щедра.

Она рассмеялась:

— Ты так хорошо обо мне заботишься, что я могу позволить себе быть щедрой.

— Я попрошу своего адвоката написать твоему кузену. Он должен знать о твоем существовании, и будет лучше всего, если ты официально отречешься от своих прав в его пользу — Он пожал ей руку — В благодарность он, возможно, пошлет тебе какую-нибудь семейную мебель или драгоценности, которые напоминали бы тебе о твоем французском происхождении.

Она вдруг живо увидела перед собой спальню, обставленную изящной неанглийской мебелью. Туалетный столик ее матери…

— Это было бы хорошо. — Она улыбнулась. — Какое чудо — у меня есть еще одна семья. Интересно, такие ли они приятные люди, как мои родственники со стороны матери?

— Уэстли чуточку напоминают мне Фицджералдов, — заметил он. — Я и не предполагал, что члены аристократических семей могут быть так привязаны друг к другу.

Члены его собственной семьи, безусловно, не отличались взаимной привязанностью.

— Бабушка сказала, что твоя мать была диковатая женщина, но с добрым сердцем, — нерешительно произнесла она. — Правда ли это? Ты никогда ничего не говорил о своей матери.

— Слово «диковатая» — вежливый синоним, означающий «не слишком разборчивая в своих знакомствах», — сухо сказал он. — Она была очень красива, и отец, что называется, был просто одержим ею. Их брачная жизнь представляла собой странную, болезненную борьбу за власть Отец негодовал, что не может обуздать свое постоянное влечение к ней, она же принципиально отвергала самообуздание как таковое. Я, бывало, частенько благодарил Небеса, что не унаследовал от родителей их неукротимо страстные натуры А вот Майкл унаследовал, и это дорого ему стоило, хотя в конце концов он справился с собой. — В его глазах мелькнули тени. — Но у моей матери и в самом деле было великодушное сердце. Иногда я раздумываю, какой бы она была, родись не такой богатой и выйдя замуж за другого человека. Она умерла, когда мне было пятнадцать.

Странно, что он не считает себя страстным. При первой же их встрече она заметила, какой страстный он человек, и с тех пор ничто не могло изменить ее мнение.

Он прикрыл рукой зевок.

— Прости. Я плохо спал прошлой ночью. С твоего позволения я немного вздремну.

Зевки — вещь заразительная. И Розалинда прикрыла губы рукой.

— Превосходная мысль.

Стивен закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Теперь, когда черты его лица были спокойны, она ясно видела, как оно изменилось за последние несколько недель. Похудение подчеркнуло остроту линий и скулы, и теперь он выглядел лет на двадцать старше, чем был на самом деле. Особенно беспокоило ее то, что кожа приняла легкий желтоватый оттенок. Это означало, что болезнь затронула уже и печень. Как быстро идет время, подумала она с болью в сердце.

Она положила голову ему на плечо, и он обвил ее рукой. Так просто, так естественно. Но, невзирая на усталость, она не могла уснуть. В тот самый день, когда у нее завязались новые семейные отношения, стало особенно очевидно, что Стивену не очень повезло с родственниками. Закрывая глаза, она молча поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы как-то залечить эту рану.

Выйдя из кареты, Розалинда поднялась на крыльцо Херрингтон-Хауса. Постучав молотком, она стала ждать, ничем не выдавая, как сильно волнуется. Внутренне усмехнувшись, она подумала, что театр — отличная школа для человека, намеревающегося плавать в предательски опасных водах высшего общества Мария научила свою дочь воспроизводить любые манеры и выговор, с достоинством носить одежду и скрывать свои чувства. Ни одна амбициозная леди не могла бы пожелать большего.

Лакей открыл дверь, и Розалинда с уверенным видом прошла мимо него.

— Я герцогиня Ашбертон. — Она вручила лакею одну из своих новых визитных карточек. — Я хочу видеть свою золовку.

Лакей заколебался.

— Леди Херрингтон обычно не принимает так рано.

Розалинда сощурила глаза, как это делала Мария, играя королеву Елизавету, рассматривающую испанскую армаду.

Лакей дрогнул.

— Да, конечно. Вы ведь принадлежите к семье, — поспешно сказал он. — Пожалуйста, присаживайтесь в гостиной, ваша светлость. Я уведомлю ее сиятельство о вашем визите.

Розалинда прошла в гостиную, однако не села, а стала расхаживать взад и вперед.

Гостиная была красиво обставлена, содержалась в безупречном порядке и чистоте, но чем-то напоминала гробницу. Как, впрочем, и сама Клаудия.

Дверь вдруг отворилась, и вошла леди Херрингтон. Она была в холодной ярости.

— Вы хорошо знаете, как я отношусь к вам. Как же вы смеете приходить ко мне вот так, без всякого приглашения? Видимо, вы считаете, что необходимость соблюдать приличия помешает мне выставить вас на улицу? Тут вы ошибаетесь. Если вы сию минуту не уйдете, я прикажу слугам вышвырнуть вас в канаву, где, собственно, и есть ваше надлежащее место.

Это было даже хуже, чем предполагала Розалинда.

— Поверьте, у меня нет ни малейшего желания навязываться кому бы то ни было, — сказала она как можно более рассудительным тоном. — Мне надо обсудить с вами нечто очень важное. Уделите мне всего пять минут. И обещаю: я никогда вас больше не побеспокою.

Выражение лица Клаудии стало еще холоднее, но она все же произнесла ворчливым голосом.

— Хорошо. Так и быть, пожертвую пять минут своего времени, только бы навсегда освободиться от вас, хотя я и сомневаюсь, что вашим словам можно верить. — И она встала за большим креслом для отдыха, как бы защищаясь от возможного нападения.

Розалинда сделала глубокий вдох.

— Возможно, вы станете чуточку терпимее, если узнаете, что я дочь Софии Уэстли, сестры лорда Уэстли и леди Кассел.

Клаудия с отвращением тряхнула головой.

— Вы просто лгунья. Я знала Софию Уэстли. Она вышла замуж за француза и погибла много лет назад во время террора. Я никогда не слышала, чтобы после нее оставались дети.

Розалинда вспомнила, при каких обстоятельствах погибли ее отец и мать, и от этого воспоминания у нее болезненно сжалось сердце.

— У нее была одна дочь. Я, Маргарет Сан-Сир, графиня дю Лак, — спокойно сказала она. — Моя гувернантка, англичанка, привезла меня в Лондон, но умерла, прежде чем успела отвести меня к родственникам моей матери. Меня подобрали и удочерили Фицджералды, остальное вы знаете. Я не буду извиняться ни за них, ни за себя. И все же, учитывая, какое значение имеет для вас происхождение, думаю, вы, будете рады услышать, что Уэстли признали меня как дочь Софии. Если сомневаетесь, спросите любого члена семьи. Но вы знали мою мать. Поэтому просто посмотрите на меня. Говорят, что я очень на нее похожа.

Сощурившись, Клаудия пристально поглядела на посетительницу. Она, видимо, хотела, но не смогла оспаривать несомненное сходство.

— Да, верно, вы похожи на Софию, — нехотя признала она. — Но даже если вы ее законная дочь, чтобы стать истинной леди, недостаточно лишь знатного происхождения. То, что вы воспитывались среди нижайших слоев общества, конечно, не могло не отразиться на вас. Используя типичные для актрис уловки, вы соблазнили моего брата и заставили его отклониться от исполнения своего долга.

— Вы переоцениваете мои скромные способности и недооцениваете проницательность вашего брата, — едва не рассмеявшись, сказала Розалинда. — Но я вижу, что ничто не может изменить вашего обо мне мнения. И все же вы должны быть по крайней мере рады, что в глазах вашего мира Стивен заключил брак, вполне достойный герцога Ашбертона.

Клаудия поджала губы.

— Мир, может быть, и одобрит его брак. Но отец никогда бы этого не сделал.

Опираясь на те сведения о Кеньонах, которые получила от Стивена, Розалинда спокойно сказала:

— Ваш отец умер. Как бы ни старались, вы уже не сможете завоевать ни его одобрения, ни любви. Клаудия вся побелела.

— Немедленно покиньте мой дом. Медленно выбранив себя за отклонение от своей цели, Розалинда быстро сказала:

— У меня остается всего минута, чтобы сообщить, зачем я пришла. — Несколько мгновений она колебалась, затем решила высказать всю правду. Какая она есть. — Стивен умирает. Вряд ли он проживет более нескольких недель. Можете относиться ко мне с полным презрением, но ради Бога, повидайте его, пока еще не слишком поздно.

Глаза Клаудии округлились от ужаса.

— Стивен умирает? Это невозможно! Все Кеньоны доживают до глубокой старости.

— Значит, Стивен исключение. У него какая-то тяжелейшая болезнь, — сказала Розалинда, и в ее голосе прорвалась наконец боль, которую она испытывала. — Это подтверждает справедливость поговорки, что только хорошие люди умирают молодыми, ибо Стивен — лучший человек из всех, кого я когда-либо знала Он очень вас любит, и то, что вы отвергаете его, глубоко его ранит. Если он умрет, а вы так и не помиритесь с ним, я думаю, вы не простите этого себе.

— Боже милостивый, только не Стивен, — шепнула Клаудия с отчаянием на лице. Она, вздрогнув, закрыла глаза, а когда вновь их открыла, они были полны горечи.

— Вы хорошо позаботились о себе. Мой брат необыкновенно щедр, и, пробыв несколько недель в роли преданной жены, вы обеспечите себе и большое состояние, которого вам хватит на всю жизнь, и высокое положение.

Розалинда понимала, что ее протест не будет услышан, и все же холодно сказала:

— Я вышла за него не ради денег.

— Нет? — Рот Клаудии искривился. — Он и в самом деле умирает естественной смертью, или же вы пустили в ход какой-нибудь яд, чтобы поскорее стать свободной богатой вдовой?

Розалинда покачнулась, словно ее ударили по лицу. Конечно, Клаудия выдвинула свое чудовищное обвинение не всерьез, просто не владела собой от горя, и все же ее слова жгли, как раскаленное железо.

— Трудно понять, каким образом у такого человека, как Стивен, может быть одержимая подобной злобой сестра, — сказала она дрожащим голосом — Когда мы встретились, он уже был смертельно болен. Если у вас есть какие-то сомнения, спросите доктора Блэкмера, ашбертонского врача.

Не желая ни на миг больше оставаться в обществе Клаудии, она направилась к двери. И уже взялась за дверную ручку, когда ради Стивена решила сделать еще одну, последнюю попытку.

— Через несколько дней мы уедем в Ашбертонское аббатство. Пока мы еще здесь, я советую вам разобраться, что для вас важнее: ваша проклятая гордыня или брат, который так вас любит. Надеюсь, совесть подскажет вам правильный ответ.

Когда она вышла, в висках у нее сильно стучало, просто молотило. Хотелось верить, что ей все-таки удалось смягчить сердце Клаудии. Но что-то в это плохо верилось.

Возвращаясь в Ашбертон-Хаус, Розалинда прилагала все усилия, чтобы усмирить разбушевавшиеся чувства. В это утро Стивен работал дома, и она не хотела, чтобы он видел ее такой расстроенной. И уж конечно, у нее не было ни малейшего намерения рассказывать о своей неудачной поездке к его сестре.

Странно, очень странно. Стивен вырос в одном доме с этой змеей, иначе Клаудию не назовешь. Почему же у него такое доброе сердце? Откуда это чувство справедливости? Она вспомнила, как однажды он сказал, что они с братом убедились в невозможности соответствовать требованиям отца. Но Клаудия придерживается иного мнения. Розалинда вдруг почувствовала некоторое сострадание к своей золовке. Какое это безнадежное занятие — пытаться угодить человеку, давно уже умершему.

Ее карета остановилась у Ашбертон-Хауса, рядом с большой, предназначенной для дальних поездок каретой. Выйдя, Розалинда увидела, что это прибыли ее родители. В то время как лакей выносил скромный багаж Фицджералдов, ее мать озадаченно обозревала внушительный фасад дома.

— Мама! Папа! — в порыве радости вскричала Розалинда. Она бросилась приветствовать их с непосредственностью пятилетней девочки. Томас был ближе и она чуть не опрокинула его, кинувшись ему на шею. Он крепко сжал ее в объятиях.

— Очень рад видеть тебя, дочурка. Но мы же не виделись всего несколько недель!

— А у меня такое чувство, будто прошли годы — Повернувшись, она обняла Марию, испытывая странное ребяческое желание чтобы та взяла ее на колени и убаюкала — До того, как я вышла замуж за Стивена, я не разлучалась с вами двадцать четыре года.

— Верно. Но хочу тебе сказать, что из тебя получилась прекрасная герцогиня, дорогая. — Мария со смехом отошла назад и махнула рукой на Ашбертон-Хаус. — Кучер настоял, чтобы мы приехали с ним сюда, но нам было бы вполне удобно остановиться в гостинице. Даже удобнее.

— Стивен и слышать об этом не захочет И я тоже — Розалинда взяла обоих родителей за руки и повела вверх по ступеням крыльца лакей следовал за ними с багажом. — Вы очень быстро приехали.

— В такой роскошной дорожной карете это немудрено — весело сказал Томас. — А теперь дочурка, какое такое неотложное дело к нам у Ашбертона? Он ничего не написал в письме, но ты-то наверняка знаешь.

— Да. Но объяснить должен все таки Стивен. — Они вместе вошли в вестибюль — Пожалуйста, велите подать какую-нибудь легкую еду в гостиную. А когда уйдет адвокат скажите герцогу, что родители прибыли и что я надеюсь он присоединится к нам.

Она провела родителей в гостиную. Там дремала Порция. Она вскочила на ноги Томаса и замурлыкала, растрогав его чувствительное сердце. Несколько минут они обменивались новостями Джессика и Саймон Кент еще не помолвлены, но уже ожидается оглашение их помолвки. Брайану недостает его учителя, с тех пор как Стивен уехал, латынь что-то ему не дается. Мери Кент взяла на себя обязанности распорядительницы и выполняет их вполне успешно.

Быстро переговорив с родителями Розалинда решила сообщить им единственную важную новость, которую она была правомочна обсуждать. Она рассказала о том, как обнаружилось, кто она такая на самом деле. Подчеркнув, что считает приемных родителей своей настоящей семьей, она описала, как встретилась с Уэстли. Томас и Мария были поражены и заинтригованы.

— Подумать только, кукушонок, который вырос в нашем гнезде, — графиня, — сказал Томас.

— Не кукушонок, а цыпленок, очень нуждавшийся в заботе.

Принесли угощение, и Розалинда принялась исполнять обязанности хозяйки. Наливая чай она поняла вдруг, как ей следовало ответить когда муж спросил откуда она почерпнула духовную веру. Кто, как не милосердный Бог, прислал Фицджералдов на ту замусоренную набережную где она подбирала объедки?

День двадцать седьмой

Совещание Стивена с семейным адвокатом подходило к концу, ибо он наконец-то открыл истинную причину, почему спешит навести порядок в делах. Адвокат был сильно поражен и расстроен. Только-только умер старый герцог, а на очереди уже стоит другой Кеньон.

Когда совещание закончилось для Стивена было большим облегчением узнать о прибытии Фицджералдов. В приподнятом настроении он поспешил к гостям. Когда он вошел, Фицджералды и Розалинда трещали, как сороки. Жена поднялась, подошла и поцеловала его.

— Папа умирает от желания знать, зачем ты их пригласил, — вполголоса сказала она. — Не знаю как, но мне удалось утаить от него правду. Я просто восхищена собой.

— Что до меня, то я всегда восхищаюсь тобой. — Стивен обнял ее и сразу почувствовал себя не таким усталым. Он повернулся к гостям.

— Очень рад видеть вас обоих. Мария, вы выглядите просто замечательно. — Он поцеловал свою тещу, пожал руку Томасу. — Сколько времени вы можете здесь задержаться?

— На одну ночь. Самое большое, на две, — ответил его тесть. — Труппа может обойтись и без нас, но отсутствие нескольких актеров очень сильно сужает репертуар. — Он лукаво усмехнулся. — Надеюсь, мы сможем сегодня вечером повидать Кина, чтобы я мог освистать его.

Зная, что родители Розалинды захотят посмотреть какую-нибудь пьесу, Стивен заранее просмотрел репертуар театров.

— Сегодня Кин играет роль сэра Джайлза Оверрича в пьесе «Новый способ платить старые долги». От моей ложи в «Друри-Лейн» ничего не стоит добросить гнилым апельсином до сцены.

— Мой муж не будет ни свистеть, ни швыряться гнилыми апельсинами. — Мария посмотрела на Томаса суровым взглядом. — Верно?

— Верно, — согласился он. — Но ведь помечтать можно?

— Помечтать можно.

— Если уж мы заговорили о мечтах… — Стивен присел и принял чашку чаю из рук Розалинды. — Знаете ли вы оба старый театр «Атенеум» недалеко от «Ковент-Гардена»?

Мария кивнула:

— Много лет назад мы видели там «Так поступают в свете» Уильяма Конгрива. Мирабель была вполне прилична, но Милламант просто ужасна.

— У нее были очень милые лодыжки, — с поблескивающими глазами сказал ее муж.

— Во всяком случае, не милее моих, — холодно заметила Мария.

— Это еще надо проверить, — и Томас нагнулся с явным намерением задрать ей юбку на несколько дюймов.

Когда Мария хлопнула его по руке, Розалинда, очень удачно передразнивая голос и интонации Джессики, сказала:

— Родители опять за свое.

Все расхохотались. Когда общее веселье улеглось, Стивен как бы вскользь заметил:

— Хотели бы вы со своей труппой играть в этом театре?

— Это было бы очень недурно. — Томас отхлебнул чай. — Жаль, что мы не можем взять его с собой в дорогу.

— Но ведь если театр будет в вашем полном распоряжении, вы сможете перевести всю труппу в Лондон.

Последовало ошеломленное молчание. Томас громко звякнул чашкой о блюдце.

— Вы шутите, черт возьми?

— И не думаю. Напрасно вы поминаете черта, он тут ни при чем. «Атенеум» продается за вполне разумную цену, вместе со всеми аксессуарами, с костюмами и небольшим домом, где вы сможете жить. — Стивен слегка улыбнулся. — Он может стать вашим. И без всяких условий. Как владелец и директор, вы будете подотчетны только Марии.

Я не сомневаюсь, что под вашим совместным управлением театр будет иметь большой успех.

— Но… но… — Томас остолбенело посмотрел на жену. Она ответила ему красноречивым взглядом.

«Если бы мы с Розалиндой прожили так много лет вместе, как они, любопытно, сумели бы мы достичь столь полного взаимопонимания?» Безмолвный обмен мыслями происходил так интенсивно, что даже Стивен угадывал, что думает каждый из них. Как человек независимый, Томас не хочет ни перед кем быть в долгу, Мария же напоминает мужу об их материальной необеспеченности, о принесенных жертвах, о неосуществленных мечтах.

— Можем ли мы принять такой дар? — неуверенно произнес вслух Томас.

— А почему нет? — возразила Мария, все еще глядя в упор на мужа. — Мы уже слишком стары, чтобы разъезжать по Мидлендсу десять месяцев в году. — Все их годы совместной жизни она приносила свой блистательный талант в жертву ради благополучия мужа и семьи. Теперь она хотела принять «Атенеум» и ожидала, что Томас не станет артачиться и тоже примет этот щедрый дар.

Слегка кивнув, Томас повернулся к своему зятю:

— И за что нам такое?

— За то, что вы сделали для Розалинды, — спокойно отозвался Стивен. — И для меня, и для других. Одним словом, за вашу доброту. Мне кажется, что доброта вполне заслуживает вознаграждения. Хоть иногда.

— Просто прими, что тебе предлагают, Томас, — сказала Мария. — Множество затруднительных положений в пьесах разрешаются современным появлением Бога. Что плохого, если нечто подобное случится и в нашей жизни?

Она встала и поцеловала зятя.

— Да благословит тебя Небо, Стивен. Я не стану объяснять тебе, как много это значит для нас, потому что ты сам знаешь.

Она повернулась к мужу.

— С какой роли мы начнем? В ней непременно должны быть выигрышные роли для тебя, меня, Джессики, Саймона.

Когда Томас представил себе их лондонскую премьеру, все его сомнения улетучились.

— Почему бы нам не начать с Шекспира? Например, с «Зимней сказки». Там есть роли для тебя, меня, и нашей молодежи.

Мария одобрительно кивнула:

— Прекрасный выбор. Джессика и Саймон сыграют пару возлюбленных. Ты будешь подавлять публику своим величием, а я заставлю всех женщин горько оплакивать участь несправедливо обвиненной жены.

— Все так, да еще и счастливый конец, чтобы все, улыбаясь, разошлись по домам. — Томас резким движением схватил Марию и закружил вокруг себя. — Черт с ним, с Кином. Посмотрим «Атенеум» прямо сейчас.

И все четверо незамедлительно отправились осматривать театр. Они, словно ласточки, носились по старому зданию, строили различные планы, оживленно обсуждали, сколько новых людей придется нанять, как следует заново обставить театр. Фицджералды также разыграли впечатляющий отрывок из «Так поступают в свете», и Мария показала молодым людям, как, по ее мнению, надо исполнять роль Милламант.

Спустя долгие годы после того, как его, Стивена, не станет, Томас и Мария будут радовать и трогать до слез лондонских зрителей. Богатство имеет много преимуществ. И едва ли не самое важное — оно помогает претворять мечты в явь.

Глава 31

День выдался очень утомительный, поэтому Розалинда была рада, что родители решили не ездить в «Друри-Лейн». Через два месяца они будут жить в Лондоне и смогут ходить в театр, когда захотят, по крайней мере до открытия «Атенеума». А это, вполне возможно, произойдет в конце зимы, после того как будут проведены все подготовительные работы и широко прорекламировано возобновление спектаклей.

После ужина мужчины остались в столовой, чтобы поговорить о делах за бокалом портвейна, а Розалинда с Марией удалились в гостиную. Она была рада побыть наедине с матерью, ибо Фицджералды согласились остаться всего на две ночи.

— Я просто жду не дождусь, когда закончится сезон и мы сможем навсегда переехать в Лондон, — сказала Мария, расхаживая по гостиной. Она выглядела такой же молодой, как в тот день, когда подобрала Розалинду на набережной. — Иметь собственный дом, Роза! Театр в Лондоне, в котором мы сможем ставить все, что захотим, и достаточно денег, чтобы можно было спокойно дожить до того времени, когда все утрясется и наладится. Стивен не просто спаситель, он наш ангел-хранитель.

Удобно устроившись на диване, Розалинда снисходительно улыбалась. Можно было подумать, что из них двух она старшая.

Мария повернулась к ней, и в ее глазах заблестели шаловливые огоньки.

— Однако тебе нужно беречь мужа. Ты цветешь, а он выглядит очень неважно. Ты должна помнить, что мужчины — слабые существа. Им не так легко выдержать то, что выдерживают женщины в спальне.

Радость, которую испытывала Розалинда от встречи с родителями, лопнула словно мыльный пузырь от этого напоминания о жестокой реальности. Слезы, которые копились все эти дни, прорвались судорожными рыданиями.

— В чем дело, милая? — с тревогой спросила Мария. — Вы с мужем хорошо ладите. Это нетрудно понять по тому, как вы смотрите друг на друга.

— Он… он умирает. — Роза попыталась взять себя в руки. — Я знала об этом еще до нашей свадьбы, но, мама, я не представляла, что мне придется так плохо. — Слезы полились еще сильнее.

Розалинда выплакала всю скопившуюся в ней боль. Хотя мать и ничем не могла ей помочь, то, что она наконец смогла излить свое горе, было для нее большим облегчением. Когда слезы наконец иссякли, она хриплым голосом сказала:

— Но у меня есть и одна хорошая новость. Я жду ребенка.

— Это и впрямь замечательная новость, Роза. Это должно быть большой радостью для вас обоих.

— Я еще не сказала Стивену. Хочу быть полностью уверенной.

— Расскажи мне, какие признаки ты замечаешь? — велела мать.

Розалинда послушно перечислила все перемены, происходившие в ее теле, не забыв упомянуть о глубоком внутреннем убеждении. В конце концов Мария удовлетворенно кивнула:

— Ты, несомненно, в положении. Бог даст, у тебя будет хороший здоровый ребенок, который сможет отвлечь тебя от горестных мыслей.

Ее озарила неожиданная мысль:

— Господи, если родится мальчик, с первого же своего вдоха он станет следующим герцогом. — Она покачала головой. — Подумать только, мой первый внук — герцог. Хорошо, Роза, что ты отыскала своих знатных родственников. Если Стивен все-таки умрет, тебе понадобится их поддержка, ради ребенка ты должна свободно вращаться в высшем обществе.

Мария пришла к этому выводу куда быстрее, чем Розалинда.

— Уэстли были так добры ко мне. — Она взяла Марию за руку и сказала, стараясь, чтобы ее голос не звучал жалобно: — Но ведь ты все равно моя мама, правда?

— Ну конечно, Роза. — Мария улыбнулась так тепло, что у Розалинды полегчало на сердце. — И всегда ею буду. Всегда-всегда.

День двадцать пятый

Как ни приятно было общество Фицджералдов, после их отъезда Стивен почувствовал облегчение. Их жизнерадостность утомляла его, он остро осознавал необходимость беречь свои силы. Когда он вместе с Розалиндой, махая рукой, провожал ее родителей, его больно поразила мысль, что он никогда больше их не увидит. Каждый день приносил с собой новые потери.

После того как карета скрылась из виду, Розалинда повернулась к нему с улыбкой.

— Я должна поехать в Кассел-Хаус пообедать с двумя своими новыми тетями. — Она подставила ему лицо для поцелуя. — А сегодня вечером я скажу тебе что-то очень-очень важное.

Несколько мгновений он держал ее в объятиях. Хотя страсть и шла на убыль, он очень дорожил ее близостью и жалел, что она будет несколько часов отсутствовать. Но у него было много дел.

После того как Розалинда уехала, он уединился в своем кабинете, приказав, чтобы его не тревожили. Настало время подумать о своих общественных обязанностях. Он был лордом-лейтенантом[9] Сомерсетшира, попечителем двух школ, доверенным лицом Британского музея, не говоря уже о многом другом. Одно из преимуществ медленного умирания то, что он может спокойно уладить все свои дела. Преимущество неожиданное, но все же преимущество. И чем скорее завершит он эти дела, тем скорее они смогут вернуться в аббатство.

Боль в этот день была особенно сильная. И чтобы сохранить ясность мысли, он принял две пилюли. После чего принялся просматривать горку бумаг, оставленных для него секретарем. Учитывая, что все так аккуратно подготовлено, он надеялся закончить работу к концу дня.

Приступ, как обычно, начался неожиданно, в перерыве между просмотром двух документов. Он замер, чувствуя, как боль спускается по пищеводу в желудок и далее. Руку стиснул сильный спазм, гусиное перо переломилось. Он согнулся в три погибели, и его стало неудержимо рвать. Хорошо, что он велел не беспокоить себя. Несколько часов никто не войдет в кабинет. И у него будет достаточно времени, чтобы привести себя в порядок.

Он приподнялся, опираясь одной рукой о стол, чтобы перейти на диван в другой стороне кабинета. Но голова у него закружилась, ноги подкосились, и он рухнул на пол.

Он лежал на боку, не в состоянии пошевелиться, чувствуя, как боль разрывает его внутренности. Неожиданно для самого себя он начал терять сознание. Когда мир потемнел у него в глазах, он с удивлением и яростью подумал, что не может, не должен умереть сейчас, сегодня. У него остаются еще три недели. Если можно, конечно, полагаться на предсказание Блэкмера.

Это была его последняя мысль, перед тем как кромешная тьма затопила его сознание.

— Стивен!

Голос Розалинды рассеивал обволакивавшие ею клубы темного тумана. Она стояла рядом с ним на коленях, и лицо ее было белым как полотно.

Он слышал, как тихо шелестит ее нижняя юбка. Чувствовал, как ее теплые пальцы нащупывают его пульс. Ее запах, запах душистых цветов, ласкал его обоняние.

— Еще.. жив. — с трудом выговорил он.

— Слава тебе, Господи! Когда я вошла и увидела тебя лежащим на полу — Она не договорила. Ее глаза блеснули слезами. — Можешь ли ты с моей помощью подняться в спальню?

Обдумывая ее слова, он вдруг понял, что границы его мира отныне ограничены стенами этого дома. Он даже не может поддерживать видимость нормальной жизни. Вряд ли когда-нибудь он увидит аббатство. О Господи Иисусе! Вряд ли он сможет еще предаваться любви с Розалиндой. Кто знал, что его последний час так близок.

Смиряясь с жестокой действительностью, он сказал хриплым шепотом.

— Нет. Позови… двух лакеев.

Она встала и несколько раз громко позвонила в колокольчик. Затем вернулась и, опустившись на колени, стала вытирать платком пот с его лба.

Когда прибежали лакеи, она отдала им необходимые распоряжения. Голос ее как будто бы звучал спокойно, но он чувствовал затаенную в нем дрожь.

Молодые лакеи были сильно потрясены и встревожены, увидев своего хозяина в таком состоянии. Они подняли его очень бережно. Вот что значит хорошо платить слугам, в полузабытье подумал Стивен.

Пока его несли наверх, он боролся с полным беспамятством. Прежде чем положить в постель, на него надели ночную рубашку. Видимо, потому, что он весь дрожал от холода. С тех пор как женился на Розалинде, он еще ни разу не надевал ночной рубашки.

Сев около кровати, Розалинда обхватила его руку своими теплыми пальцами.

— Ты слышишь меня, Стивен? — Когда он кивнул, она продолжила: — Я сейчас же вызову врача. Мне следовало это сделать, как только мы приехали в Лондон.

Она хотела подняться, но он удержал ее за кисть.

— Нет. Я уже много раз видел, что делают врачи, когда умирают богатые люди. Моему отцу делали кровопускание, давали очистительное, ставили пластыри. Он прошел через настоящий ад. Даже дикие звери умирают с большим достоинством, чем умер он. Я поклялся, что, когда настанет мой час, я не допущу, чтобы подобное делали со мной. — Он заглянул Розалинде в глаза, давая почувствовать, насколько серьезно то, что он говорит. — Я могу встретить смерть лицом к лицу. В конце концов, у меня просто нет выбора. Но я не хочу, чтобы эти проклятые мясники творили невесть что с моим телом.

— Но что, если доктор сможет тебе помочь? — умоляюще сказала она. — В конце концов ты опираешься только на мнение Блэкмера. Что, если он ошибся и твоя болезнь вполне излечима?

— Если бы я допускал такую возможность, я призвал бы всех английских шарлатанов. — Он со свистом выдохнул воздух. — Но тело-то не лжет. Я умираю. Обещай, что позволишь мне умереть так, как я хочу, Розалинда. Пожалуйста.

Готовая разрыдаться, она закусила нижнюю губу. Кивнула:

— Обещаю. Подать тебе пилюлю опия?

— Они на моем туалетном столике. Принеси три. Сильная, конечно, доза, но, может быть, она поможет приглушить адскую боль.

Розалинда принесла флакон из туалетной комнаты.

— Этот самый? Он кивнул.

— Я думал, что запас пилюль истощится еще до моего конца. Но Блэкмер, очевидно, дал их с большим запасом. Щедрый человек, — сказал он не без черного юмора. — Лекарства переживут меня.

Подняв его голову, она сунула ему в рот пилюли, затем дала стакан с водой, чтобы запить их. Даже это слабое усилие утомило его.

Розалинда бережно уложила его голову на подушки. На лицо ее упали завитки рыжеватых волос, глаза были как два больших озерца боли. Хотя его тело и было сковано оцепенением, эмоциональная чувствительность резко обострилась. Он ощущал ее страх и горе как свои собственные.

В чем-то это было даже труднее, чем переносить боль, раздиравшую его внутренности.

Ему хотелось сказать ей, как много она для него значила. Как ему дороги проведенные вместе с ней недели. Но не находил подходящих слов. Просто не знал их.

Когда на него вновь нахлынула тьма, он впился взглядом в ее лицо, отчаянно надеясь, что видит ее не в последний раз.

Розалинда держала Стивена за руку, пока он не уснул. Что же делать? Если ему вдруг не станет лучше, нечего даже и думать о том, чтобы везти его в Ашбертонское аббатство. Надо сказать секретарю, чтобы он срочно вызвал лорда Майкла, который, вероятно, уже в Ашбертонском аббатстве или, может быть, все еще у себя дома в Уэльсе. Флайфилду придется послать письма в оба места.

А как поступить ей самой? Позвать к себе мать или Джессику? В их обществе ей было бы легче, но это может помешать нормальной работе труппы. Обо всем этом надо хорошенько подумать, но сейчас она не в состоянии.

Дыхание Стивена было медленным, но ровным. Может быть, пилюли все же утишили боль? Она встала и пошла сказать Флайфилду, чтобы он послал за лордом Майклом и занялся неотложными делами. К счастью, весь обслуживающий персонал дома безоговорочно принял ее и, не задавая никаких вопросов, исполнял ее распоряжения.

Затем она поговорила с Хабблом, лакеем Стивена. Его первым побуждением также было послать за врачом, и ей пришлось объяснить, почему Стивен возражает против этого. В то время когда старый герцог умер, Хаббл уже служил в доме. Он хорошо помнил, каким пыткам подвергли врачи отца Стивена, поэтому понял его соображения.

Лакей хотел ухаживать за больным, и Розалинда разрешила ему это. В конце концов, он знает своего хозяина гораздо дольше, чем она, и заслужил это право. К тому же ей при всем желании одной не справиться.

Лакей зашел в комнату к хозяину, а Розалинда стояла некоторое время в нерешительности в холле, у двери спальни. Она испытывала отчаянное желание куда-нибудь спрятаться и как следует выплакаться. Но в доме, где полно слуг, уединенное место найти было трудно.

И тут она вспомнила об апартаментах, которыми пользовались лорд Майкл и его жена. Апартаменты еженедельно чистили, все остальное время они стояли пустыми. Она медленно прошла туда.

Мебель здесь была покрыта полотняными чехлами, но это не имело никакого значения. Она зашла в спальню. И там бросилась на массивную кровать и Дала волю долго сдерживаемым слезам. При этом она испытала такую боль, как будто из груди у нее вырывали сердце.

Глава 32

До чего приятно было вновь оказаться в аббатстве! Стивен шел по дорожке, которая по диагонали пересекала монастырский сад, наслаждаясь поскрипыванием гравия под сапогами. Сад был любимейшим его местом. С ним были связаны самые ранние его воспоминания, здесь он играл ребенком. Никогда еще он не видел его таким красивым, как в этот день. Цвели цветы, распространяя пьянящие ароматы. На солнце томно покачивались сверкающие бутоны.

Но каким образом он мог оказаться в Ашбертоне, да еще и летом! Ведь он был в Лондоне, и уже стояла осень. Нахмурившись, он стал оглядываться. Все кругом казалось совершенно обычным, включая его собственное тело, одетое в обычную деревенскую одежду: сапоги для верховой езды, темно-синюю куртку и широкие бриджи.

Странно только, что он не чувствует боли. Вот это необычно.

Озадаченный, он пошел дальше. На месте сада некогда был двор монастыря, ограниченный с четырех сторон старыми каменными аркадами. Когда-то здесь прогуливались монахини Ашбертонского аббатства. То же делают и теперешние обитатели аббатства. Он особенно любил гулять в ненастные дни по закрытым, укрывавшим от дождя переходам.

Луиза всегда очень любила это место. В погожие дни она проводила в саду долгие часы, в ненастные пряталась в крытых аркадах.

Да вот и она, сидит на каменной скамейке, как всегда, что-то усердно вышивает. Картина выглядела настолько естественно, что прошла целая минута, прежде чем он сообразил, что в этом месте обычно скамьи не было.

Еще минута понадобилась ему, чтобы вспомнить, что Луиза мертва.

Что это — сон? Наверное, сон. Но еще никогда сон не казался таким реальным.

— Луиза? — нерешительно произнес он. И направился к ней.

Подняв глаза, она улыбнулась с безмятежностью, какой он никогда не видел на ее лице. Хотя она ничего не произнесла вслух, он уловил скрытое приветствие в наклоне головы.

— Стивен, я уже давно тебя ожидаю.

Он опустился на одно колено перед ней на траву, так что их глаза оказались на одном уровне. Луиза была так же невысока и хороша собой, как и всегда, но выражение ее лица отличалось от того, к которому он привык. Она выглядела близкой и понятной. Незримой стены, всегда отделявшей их друг от друга, не было.

— Где я? — спросил он. — И почему я здесь? Она положила вышивку на колени и подняла на него свои спокойные голубые глаза:

— Это то место, откуда возносятся на небеса. Он изумленно взглянул на нее:

— Стало быть, жизнь и в самом деле продолжается после смерти?

— Слово «смерть» воспринимается как полное завершение всего. Но ведь существует только жизнь. То, что называют смертью, — просто переход. — Она слабо улыбнулась. — Трудный, но переход.

Он вспомнил про сияющий сад, о котором рассказывала ему леди Уэстли.

— Несколько дней назад я встретил женщину, и она рассказала мне, что с ней случилось что-то похожее. Может быть, я уже умер, и ты здесь, чтобы помочь мне совершить этот переход?

— Ты не умер. Но ты в таком состоянии, что пелена, отделяющая зримое от незримого, очень истончилась. Поэтому ты и смог оказаться здесь. — Она печально улыбнулась. — Что до меня, то я и в самом деле явилась сюда, чтобы тебе помочь. И еще, чтобы искупить свою вину.

— Какую вину? — удивился он. — Ты всегда вела себя вежливо и благородно. В том, что мы не сумели сблизиться, нет ничьей вины.

— Ошибаешься. Это произошло по моей вине. — На ее лице отразилось глубокое раскаяние. — Я всегда знала, еще в раннем детстве, что мне не следует выходить замуж, но я позволила убедить себя в том, что это мой долг, потому что отчаянно хотела вернуться в Ашбертонское аббатство. Поэтому и согласилась стать твоей женой. Думая лишь о своих корыстных целях, я лишила тебя тепла, которого ты заслуживаешь. Во мне его просто не было. По своей природе ты человек добрый, полный любви к другим. Хотя я и сделала тебя глубоко несчастным, ты всегда относился ко мне с уважением. Немногие поступили бы так на твоем месте. Можешь ли ты меня простить за то, что я не дала тебе счастья?

Он покачивался на пятках в полном недоумении, даже растерянности. Он полон любви? Такого никто никогда не говорил. Он человек холодный. Отчужденный от всех. Джентльмен со спокойным, ровным характером. Строго соблюдающий справедливость. Верный друг. Но все эти достоинства, безусловно, не включают в себя любовь к другим. В сущности, он даже не знает, что такое любовь.

Он вспомнил о безмолвной боли, которая преследовала его в первом браке. О непреодолимом отчаянии, иногда его охватывавшем, о гневе, копившемся глубоко внутри его. Может быть, все это признаки любви, которая так и не проявилась внешне? Мысль была новая, вызывала глубокое беспокойство, ибо из нее следовало, что он вовсе не тот человек, каким себя считает. Однако он не мог отрицать, что глубокое страстное чувство, которое он испытывал по отношению к Розалинде, никак не вяжется с образом холодного, отчужденного джентльмена.

Он вновь заглянул в ясно-голубые, полные раскаяния глаза Луизы.

— Мне нечего тебе прощать, дорогая. У меня самого были сомнения по поводу женитьбы на тебе, но вопреки инстинкту я поддался давлению. Но ведь мы оба делали все, что в наших силах. Может быть, и не испытывали любви или страсти, но строго придерживались приличий. — После некоторого колебания он добавил: — По-доброму относились друг к другу.

Ее нежное личико просияло.

— Да, мы относились друг к другу по-доброму. Особенно ты ко мне. Спасибо тебе, Стивен.

Избавившись от чувства вины и раскаяния, Стивен ощутил в глубине души сильное облегчение. Они оба сделали все, что было в их силах. Никто не мог бы сделать большего.

Луиза вновь склонилась над вышивкой. Теперь они сидели в дружеском молчании. Еще никогда Стивен не чувствовал себя так легко рядом с Луизой. В саду царило такое спокойствие, что одна из красивых пестроцветных бабочек на миг опустилась на его ладонь.

Но он не обрел еще полного спокойствия.

— Ты сказала, что приняла мое предложение, потому что мечтала вернуться в Ашбертонское аббатство. Но ведь ты никогда не бывала здесь до нашей свадьбы.

Сделав последний стежок, она завязала узелком сверкающую нить. Затем подняла свою вышивку, и он увидел, что на ней изображен монастырский сад. Но не в его теперешнем виде. Каменные аркады еще не выглядели старыми, цветы были совсем другие, на заднем плане поднималась квадратная часовня. Это изображение напомнило ему старую гравюру, которая висела в аббатстве. Так выглядело Ашбертонское аббатство, когда здесь еще помещался монастырь.

Луиза слегка встряхнула свою вышивку, и вдруг все кругом переменилось: они как будто вернулись назад, в далекое прошлое. Оба стояли на бархатистой траве, Луиза была в темной монашеской одежде.

Она подняла на него свои спокойные глаза. — Давным-давно, в одно из своих предыдущих существований, я жила в аббатстве, в полном мире с собой. И в нынешнем существовании меня неудержимо тянуло к аббатству. Но когда я вышла за тебя замуж и переехала сюда, Я поняла, что ко мне взывали отнюдь не старые камни. Меня влекла к себе община, чью веру я так безраздельно разделяла.

В часовне, сзывая всех к молитве, зазвонил колокол. Она на миг наклонила голову.

— Прощай, Стивен. Да пребудет с тобой милость Божья. — Она повернулась и пошла прочь, в своей длинной одежде бесшумно скользя по траве.

Монахини одна за другой входили в дверь часовни. Когда за Луизой затворилась дверь, Стивен остался один. Он осознал, что она была неотъемлемой частью той духовной общины, которая жила и молилась здесь в течение многих столетий. Набожная девственница, она представляла собой нечто цельное. Но в замужестве с ним она не могла обрести цельности, это порождало в ее сердце неизбывную печаль, которая, словно каменной стеной, разгораживала их.

Но теперь она вновь ощущает себя цельной. Закрыв глаза, он возблагодарил Бога от ее имени. Это была первая искренняя молитва в его жизни.

Если, конечно, он еще жив. И рядом с ним Розалинда.

На глазах у него монастырский двор превратился в тот самый сад, который он знал и любил.

Он стал беспокойно оглядываться. Его сердце подпрыгнуло, когда он увидел, что по одной из диагональных дорожек к нему приближается Розалинда под руку с каким-то мужчиной. Его жена и ее спутник были одеты и роскошные одежды, которые носили четверть века назад.

Но нет, эта женщина не Розалинда. Глаза у нее голубые, не карие, рост не такой высокий, выражение лица другое. Со сверхъестественным спокойствием он понял, что видит Софию Уэстли и ее мужа, Филипа Сан-Сира. Графа и графиню дю Лак.

Улыбнувшись, как старому знакомому, София протянула ему руку. Рука была твердая, упругая, вполне реальная. Он склонился над ней. А когда выпрямился, с удивлением заметил, что она моложе, чем Розалинда сейчас, и муж только чуть старше ее. И моложе, чем он, Стивен.

Она продолжала держать руку Стивена, и перед ним стали возникать живые образы. Пожилая женщина, держа за руку испуганную девочку, пробиралась по лесам. Она тщательно скрывалась от солдат. На горстку монет, которая у нее была, она покупала грубую крестьянскую еду, из этих же денег оплачивала проезд на крестьянских повозках. Наконец, вместе с девочкой достигнув морского порта — французского ли, бельгийского, он не знал, — женщина купила билет на корабль, отплывающий в Англию. Каким-то необъяснимым чувством Стивен все время угадывал, что София и Филип путешествовали вместе с няней и малышкой, охраняя их от всех опасностей.

Но они не могли спасти старую женщину, когда по прибытии в Лондон ее изношенное сердце вдруг отказало. Стивен увидел, как сторож в мундире протянул руки к Розалинде, как она в ужасе бросилась бежать, тут же запутавшись в зловонном лабиринте узких улочек и переулков.

София и Филип все время оставались с дочерью, пытаясь как-то защитить ее. София безуспешно пыталась найти кого-нибудь, кто мог бы позаботиться о Розалинде.

Но как могла она это сделать, будучи призраком?

А затем София нашла Томаса и Марию, которые, весело смеясь, выходили из лондонского Тауэра. Между Софией и Марией было некое родство душ, которым и смогла воспользоваться мать Розалинды. Она внушила Марии мысль прогуляться в районе церкви святой Екатерины.

Она привела Фицджералдов на набережную. Филип незримо толкнул свою маленькую дочурку в объятия Марии. И только после этого граф и графиня дю Лак смогли отправиться в свой светлый сад.

— Я все понял. — Стивен, нагнувшись, поцеловал гладкую щеку своей тещи. Филип крепко пожал его руку. Это был темноволосый красивый человек с излучающими тепло карими глазами. Глазами Розалинды. — Вы оба хорошо справились со своим делом.

— Не мы одни. — Филип сделал жест рукой, и, заглянув в огороженный сад, Стивен увидел пожилую женщину со спокойным лицом, которая наблюдала за несколькими детишками, скакавшими вокруг нее в солнечных лучах. — Это мадам Стэндиш, смелая няня Маргарет.

Подняв голову, женщина улыбнулась Стивену, затем перевела заботливый взгляд на детей. Он понял, что здесь, в этом месте, которое не принадлежало целиком ни земле, ни небесам, она ухаживает за рано умершими детьми.

Стивен снова взглянул на Софию и Филипа.

— Спасибо, — спокойно произнес он. — Я знаю, что вы берегли свою дочь не ради меня, но мне очень повезло, что вы смогли ее спасти. Она величайшая радость моей жизни.

Стивен услышал их ответ:

— Скажите Маргарет, что мы очень ее любим. И с нетерпением ждем дня, когда снова с ней свидимся.

Они повернулись, пошли по направлению к солнцу и вскоре растворились в потоках света.

Обуреваемый какими-то новыми, еще не осознанными чувствами, Стивен провожал их взглядом. Все его существо пронизывал свет. Это был свет любви.

Он опустился на скамью, где еще недавно сидела Луиза. Тем временем свет наполняв его, рушил все внутренние барьеры, давая полную свободу его чувствам.

Теперь он мог хорошо видеть, как еще в раннем детстве возвел стелу, чтобы защитить себя от той боли, которую приносит с собой любовь. Он помнил, как его, совсем еще малыша, наказывали за неумение сдерживать свои чувства. Как-то отец строго отругал его за то, что он оплакивал гибель своего любимого пса, а за то, что он играл с детьми простонародья, и того хуже — побил. Немало кирпичей в постройку стены вложило беспутство его матери. Страх, гнев, стыд, чувство, что его предали, — все это тоже отгораживало его от жизненных горестей. Разумеется, и от радостей. К тому времени, когда строительство стены было закончено, он уже представлял собой образец английского джентльмена. Стал холодным в обращении, отчужденным, трезвым в суждениях, всегда удерживающим страсть в рамках приличий. И, естественно, не познавшим ни взлетов, ни падений любви.

Раздираемый болезненными порывами чувств, он ощущал себя льдиной, с треском ломающейся в самой гуще ледохода. Но струившийся на него теплый свет, свет любви, врачевал его раненый дух. Он вдруг осознал, что в его жизни всегда была любовь, хотя он и не решался назвать ее этим именем. При всех свойственных его матери недостатках, он все же ее любил, как любил и сестру, которая отдавала больше, чем стремилась получить обратно. Точно так же он всегда любил и Майкла, хотя эта любовь и была отягощена соперничеством, безотчетным стремлением завоевать одобрение отца, а это стремление было чревато самоуничижением.

Но сильнее всего была его любовь к Розалинде. Ее теплое понимание с самого начала высвечивало темные уголки его души, а их разделенная страсть возносила его о блаженства, которое вполне могло бы соперничать с райским. То, что в конце концов, невзирая на все перипетии судьбы, он нашел ее, лучше всего свидетельствовало о том, что их жизнь направляется божественным Промыслом.

Он закрыл глаза, продолжая вбирать в себя благословенный свет. Розалинда, его жена, его возлюбленная. Он испытывал благоговейный трепет, благодарность. Как же ему повезло, что, осененный тенью смерти, он познал, что такое любовь.

Отныне он никогда не будет испытывать страха перед смертью.

Глава 33

Еще долго после того, как выплакалась, Розалинда лежала, простершись на кровати. Ее пробирал осенний холод, но не было сил даже пошевелиться. Состояние Стивена ухудшалось с такой ужасающей быстротой, что ее нервы не выдерживали.

Однако выбора не было. Он — ее муж, и она, как преданная жена, должна заботиться о нем: если надо, кормить его с ложечки или не подпускать к нему врачей. И, конечно, нельзя позволять себе расслабляться, поддаваясь горю.

Уже смеркалось. Значит, она пробыла здесь несколько часов. Надо встать и пойти подменить Хаббла.

Порция, которая лежала рядом с ней, свернувшись черно-рыжим клубком, шевельнулась и открыла свои большие зеленые глаза. У нее был особый дар проскальзывать в двери; она последовала за Розалиндой в апартаменты Майкла, вспрыгнула на кровать, сунула свой маленький носик под хвост и все это время молча пролежала с хозяйкой.

Слабо улыбнувшись, Розалинда пальцем почесала шею котенка. Ведь это свадебный дар Стивена, который он выбрал, чтобы хоть чуточку поднимать ей настроение в самые мрачные часы. Невозможно было без улыбки наблюдать за шаловливыми проделками Порции, не ощущать удовольствия от прикосновения ее маленького шершавого язычка.

Внизу послышались какие-то звуки. Видимо, явились посетители. Надо было встать и хотя бы сполоснуть лицо, а потом уж выйти отсюда. Ведь она актриса. Сумеет скрыть свои чувства и сыграть роль сильной, исполненной достоинства хозяйки дома. Сейчас, еще несколько минут, соберется с силами и сделает это.

Кто-то открыл дверь гостиной. Под быстрыми шагами заскрипел пол. В следующий миг дверь спальни распахнулась.

Чувствуя себя болезненно уязвимой, Розалинда резко села на кровати и увидела перед собой самую красивую женщину, какую ей когда-либо доводилось встречать. Женщина была темноволосая, с лицом в форме сердца и даже в простом дорожном костюме казалась удивительно элегантной.

Розалинда мысленно застонала. Представляя себе, какое заплаканное у нее лицо, она соскользнула с кровати и стояла, опираясь одной рукой о сверкающий набалдашник.

— Добрый день. Вы, должно быть, леди Майкл. Извините, что зашла в ваши апартаменты.

— Вам незачем извиняться. Мы не предупредили о своем приезде. А вы, должно быть, — леди Майкл наклонила голову набок, — новая жена Стивена?

Розалинда кивнула:

— Да. Меня зовут Розалинда. Леди Майкл оглянулась через плечо и сказала шедшей за ней следом служанке:

— Ты можешь идти, Молли. Она с улыбкой пересекла комнату.

— Рада встретиться с вами, Розалинда. Зовите меня Кэтрин.

Принимая предложенную ей руку, Розалинда вдруг выпалила:

— Во второй вечер нашего пребывания в Лондоне я надевала ваше платье. Стивен поклялся, что вы ничего не будете иметь против, но я ему не совсем поверила.

Кэтрин рассмеялась:

— Верьте ему. Стивен всегда прав. — Повернувшись, она сняла шляпу, затем плащ. — А он сейчас дома?

Очевидно, она не знает, в каком состоянии находится ее деверь. Глубоко вздохнув, Розалинда постаралась полностью овладеть собой.

— Да, он здесь, но очень болен. Сегодня у него был тяжелый приступ, и он, вероятно, все еще спит.

Кэтрин быстро повернулась. Ее лицо сразу помрачнело.

— Значит, это правда? Несколько недель назад его доктор Блэкмер написал моему мужу, что Стивен нездоров и ушел из дома, не взяв с собой ни одного слуги. Майкл тотчас отправился на поиски. И все это время продолжал его искать. Она прикусила губу. — Зная, что Стивен собирается жениться и что он путешествует, все время ускользая от моего мужа, я убедила себя, что Блэкмер ошибается. Я… я не хотела верить, что он серьезно болен.

— Лорд Майкл искал своего брата? — удивленно переспросила Розалинда. — Стивен и не предполагал, что его отсутствие может кого-нибудь обеспокоить. Он только хотел отвлечься от своей обычной жизни.

— В чем и хорошо преуспел. — Кэтрин закатила глаза. — Мой муж не отличается особым терпением, но тут он просто взбеленился. Написал из Шотландии, что прекращает поиски и возвращается в Лондон, где мы с ним и встретимся.

— Он был в Шотландии? — не веря своим ушам, переспросила Розалинда.

— Он и доктор Блэкмер, который его сопровождает, следовали за экипажем с мужчиной и женщиной, которую они по описанию приняли за вас, почти до самого Эдинбурга Розалинда моргнула.

— Господи. Я просто не знаю, сочувствовать им или смеяться.

— Лучше, вероятно, смеяться, — прагматично заметила Кэтрин. — Это разгоняет печаль.

Она была права, но Розалинде в этот момент было не до смеха.

— Когда ваш муж прибудет в Лондон?

— Я думаю, завтра или послезавтра. — Кэтрин вздохнула и зажгла одну из стоявших там ламп. — У меня такое впечатление, будто я не виделась с ним целую вечность.

— Чем скорее вернется лорд Майкл, тем лучше, — сказала Розалинда. — Даже два дня могут оказаться слишком большим сроком.

Кэтрин, вздрогнув, подняла глаза от лампы.

— Неужели Стивен так плох? Розалинда села в изножье кровати.

— Он в очень тяжелом состоянии. Сегодня, кажется, чуть не умер. Боюсь… боюсь, что это может случиться в любую минуту.

Кэтрин шумно вдохнула воздух.

— Что говорит доктор?

— Стивен не разрешает их звать. Говорит, что его отец претерпел ужасные мучения от врачей перед смертью, и он не хочет, чтобы и с ним было то же самое.

— С этим трудно спорить, — согласилась Кэтрин. — Могу я видеть его? Кстати, я ведь долгое время работала санитаркой. Это может пригодиться.

— Конечно. — Розалинда провела Кэтрин в герцогские апартаменты. В спальне было тепло и уютно, горели свечи Хаббл с мрачным видом сидел у кровати. Стивен лежал так неподвижно, что Розалинда вся дрожала от страха, пока не убедилась, что он дышит. Кэтрин также вздрогнула при виде деверя. Его худоба, сильно осунувшееся лицо свидетельствовали, что он и в самом деле на краю смерти.

Подойдя поближе, Розалинда ласково сказала:

— Ты не спишь, мой дорогой? Глаза Стивена приоткрылись.

— «Смерть, не гордись собой. Ты не всевластна! И не ужасна, нет… — пробормотал он. — Минет короткий сон, и мы проснемся в вечности».

Сердце Розалинды упало, она подумала, что он бредит. Но глаза у него были теплые и прозрачные. Она облегченно улыбнулась.

— Если уж цитируешь Джона Донна, должно быть, тебе получше?

— Да, лучше. Извини, что я расстроил тебя сегодня. — Он ласково улыбнулся. — Я должен поговорить с тобой, но… сейчас у меня что-то сил маловато.

— Почему бы тебе не отдохнуть еще? — предложила она. — Ты и выглядишь гораздо лучше. Сон, я думаю, пойдет тебе на пользу. — Он явно чувствовал себя сильнее, и еще в нем было что-то новое, но что именно, она не могла понять.

Он тихо кивнул:

— Поговорим попозже.

И тогда она поняла, что видит в его серо-зеленых глазах успокоение. Даже что-то вроде счастья. Скрытый страх и возмущение несправедливостью судьбы, которые он испытывал все это время, куда-то исчезли. Это, может быть, и порадовало бы ее, если бы она не сознавала, что его смирение с тем, что его ждет, отдаляет его от нее.

Отбросив эту мысль, она с улыбкой сказала.

— К тебе гости.

С другой стороны кровати подошла его невестка.

— Здравствуй, Стивен.

— Кэтрин? — Его лицо просветлело. — Майкл тоже здесь?

— Нет, но скоро будет. — Нагнувшись, она поцеловала Стивена в щеку.

— Ты очень плохо поступил, что заболел так сильно. Я этого не одобряю.

— Я тоже. Чертовски неосторожно с моей стороны, — криво усмехнулся он. — Насколько я понимаю, вы с моей женой уже познакомились?

Кэтрин рассмеялась:

— О да. Я намерена распить с Розалиндой бутылку на двоих и сравнить записи в наших дневниках о семейной жизни с Кеньонами.

Он сделал вид, будто напуган.

— Хорошо, что я не услышу, как вы будете нас обсуждать.

— Как бы это не усугубило ваше высокомерие, — сказала Розалинда, радуясь, что Стивен еще сохранил способность шутить.

Он посмотрел на темное окно.

— Вам надо пойти перекусить. Кэтрин, вероятно, проголодалась с дороги.

— Очень хорошо. — Розалинда взяла флакон со стола. — Будешь пить пилюли?

— Да. Две, пожалуйста.

Она вытряхнула пилюли ему в ладонь и налила стакан всегда находившегося под рукой молока. После того как он проглотил и запил лекарство, она поцеловала его и на миг прижалась к его щеке. Кожа была прохладная, не такая липкая, как раньше.

Розалинда сказала Хабблу, что пришлет ему ужин, а затем подменит. Когда они с Кэтрин спустились на нижний этаж, ее невестка сказала:

— В письмах Майкла было много интересных подробностей, я просто сгораю от любопытства. Насколько я могла понять, вы актриса, Стивен какое-то время участвовал в спектаклях вашей семейной труппы. Если у вас нет возражений, я хотела бы выслушать полный рассказ.

Розалинда вздохнула, опасаясь, что Кэтрин поведет себя так же сурово, как сестра Стивена.

— Я вышла за него замуж не ради денег.

— Достаточно посмотреть на вас обоих, чтобы понять это, — подняв тонкие брови, сказала Кэтрин. Розалинда успокоилась.

— Я рада, что вы это понимаете. А вот Клаудия — нет.

— А, Клаудия, — сухо произнесла Кэтрин. — Она никогда не здоровается со мной прямо. Для нее настоящая пытка — находиться в одной комнате с Майклом, и она считает, что он заслуживает именно такой грубой, вульгарной жены, как я.

— Она осуждает и вас?

— Клаудия осуждает всех, а я дала ей достаточно поводов выражать свое недовольство. — В глазах Кэтрин зажглись насмешливые искры. — Да вы и сами подумайте. Вдова, обремененная дочерью, женщина, которая ухаживала за ранеными и, заметьте, голыми мужчинами, не только за своим мужем, да еще прошла под бой барабанов через весь полуостров! Какой ужас! Ни одна хорошо воспитанная леди не выдержала бы такой жизни.

Розалинда рассмеялась:

— Кажется, у нас с вами много общего.

— Да, конечно. — Кэтрин взяла за руку свою новую невестку. — А теперь пошли на кухню, и там вы мне все расскажете.

Сидя в столовой над супом, хлебом и сыром — это было все, что женщины попросили подать, — Розалинда рассказала, как Стивен спас Брайана от неминуемой гибели в реке. Как «мистер Аш» вошел в состав труппы и еще о свадьбе на лужайке. Затем сообщила о своем собственном происхождении. То, что она с полным правом может носить титул французской графини, добавило определенный вес ее рассказу.

Кэтрин в свой черед рассказала о своих обожаемых детях и об их доме в Уэльсе. Для Розалинды было облегчением узнать, что она также очень любит своего мужа. А мужчина, любимый такой женщиной, как Кэтрин, не может быть очень злым.

Когда они вдвоем опустошили кофейник, Розалинда сказала:

— А теперь я пойду наверх, отпущу Хаббла, а сама останусь на ночное дежурство. Я хотела бы принять вас со всем гостеприимством доброй хозяйки, но, думаю, что вы чувствуете себя в этом доме куда вольготнее, чем я.

— Возможно. Не беспокойтесь. Со мной все будет в порядке. — Кэтрин прикрыла зевающий рот. — Поездка была быстрой и утомительной. Я не прочь отдохнуть. Только хотела бы задать один вопрос. — И, поколебавшись, спросила: — Вы не в положении?

Розалинда открыла глаза от изумления.

— Я вижу, у вас большой опыт. Недаром вы ухаживали за больными и ранеными.

— Это можно определить по внешнему виду женщины, — объяснила Кэтрин. — Значит, моя догадка верна?

Розалинда кивнула:

— Насколько я могу судить, да.

— Аллилуйя! — Кэтрин вся просияла. — Я так рада. Стивен, вероятно, просто на седьмом небе.

— Я еще не сказала ему. Скажу сегодня. Если он не будет спать.

— Будем молиться, чтобы это был мальчик.

— Стивен сказал, что Майкл не хочет быть герцогом. Но разве вы, как мать, не хотите этого титула для вашего сына? — с любопытством спросила Розалинда.

— Пожалуй, нет. Я не сомневаюсь, что мой маленький Николас сможет с достоинством занимать любое высокое положение. Но для Майкла стать герцогом было бы сущим наказанием, а я не хотела бы видеть его несчастным. — Она улыбнулась. — Или слишком занятым, чтобы уделять мне достаточное внимание.

Розалинда подумала, что никакая занятость не помешает мужу уделять достаточное внимание Кэтрин. Но все еще не удовлетворив свое любопытство, спросила:

— Но почему лорд Майкл не хочет унаследовать герцогство?

Кэтрин ответила, тщательно взвешивая слова:

— Я никогда не встречалась со старым герцогом, но знаю, что он просто отвратительно обращался с Майклом. Если не считать их общих со Стивеном проказ, у него не сохранилось никаких хороших воспоминаний об Ашбертонском аббатстве. Он не прочь иногда там бывать, но ни в коей мере не претендует ни на титул, ни на поместья.

Розалинда кивнула, убежденная этими доводами.

— Я сделаю все, что в моих силах, для вас обоих. Кэтрин встала и на мгновение обняла ее.

— Я так рада, что Стивен женился именно на вас. Ощущая тепло ее объятия, Розалинда поняла, что ей особенно нравится в Кэтрин. Материнская забота обо всех людях, которая напоминает ей Марию.

— И я тоже рада, — мягко ответила она. — Несмотря ни на что, очень рада.

Очнувшись от дремоты, Стивен увидел, что рядом с ним, с кругами под глазами, спокойно сидит Розалинда.

— Почему ты сидишь в кресле, — пробормотал он, — когда в твоем распоряжении такая удобная кровать? Она сонно моргнула.

— Ты правда хочешь, чтобы я легла рядом с тобой? Я боюсь, чтобы тебе не стало хуже.

— Не думаю, что боль станет сильнее, если я буду спать рядом с женой. Более того, у меня такое впечатление, что мне станет лучше. — Он вдруг заколебался. — Но может быть, тебе неприятно лежать с человеком в таком состоянии, как я?

Ее глаза округлились.

— Что за бред! Как тебе могло прийти в голову, что мне будет неприятно лежать рядом с тобой? — Позевывая, она поднялась. — Пойду надену ночную рубашку и сейчас же вернусь.

Он вздохнул, не очень обрадованный ее намерением надеть ночную рубашку. Не слишком ли много на них будет одежды? Но ведь кто-то может из самых благих побуждений зайти, чтобы узнать, как он себя чувствует. Он уже понял, что умирающие лишены права на полное уединение.

Через несколько минут Розалинда вернулась в вышитой ночной рубашке, с заплетенными в косу волосами. Задув все свечи, кроме той, что стояла на комоде, она подошла к кровати.

— Не дать ли тебе еще лекарства?

— Нет. Ложись. — Он не хотел тратить драгоценное время на одурманенный сон.

Она скользнула под одеяло рядом с ним. Он принял ее мягкое тело в свои объятия, ощущая при этом удовольствие столь сильное, что оно походило на боль. Странно, но ее близость приглушала его физические муки. Или, может быть, он просто меньше их замечал?

— Какое блаженство — чувствовать, что ты рядом! — шепнул он.

— Ммм. И мне тоже очень хорошо с тобой. — Ее теплое дыхание овевало его шею.

Несколько минут они лежали спокойно. Затем она робко произнесла:

— У меня есть для тебя хорошая новость. До сих пор я молчала о ней, потому что не была уверена. Кажется… кажется, у меня будет ребенок.

Он затаил дыхание, не смея поверить услышанному. Затем в его сердце, словно шампанское забурлила радость.

— Какая чудесная новость!

Прилив энергии позволил ему приподняться, опираясь на локоть. При слабом свете единственной свечи он увидел на лице Розалинды то сладостное выражение, которое со времен Евы можно видеть на лицах всех женщин, объявляющих, что у них будет ребенок. Он погладил ее рыжеватые волосы.

— Какая ты у меня молодец!

— Но и ты тоже. — Рассмеявшись, она положила его руку на свой живот. — Я думаю, что забеременела в самый первый раз, еще на сеновале.

— Это чудо, Розалинда. — Он лег, продолжая держать руку на ее животе. — Каждый из нас считал себя бесплодным. Но мы вместе смогли создать новую жизнь. — Жизнь, которую ему так и не суждено увидеть. горько сознавать, но это так. Может быть, он сможет, как София и Филип, хоть раз повидать своего первенца. Но это не то же самое, что держать его на руках, смотреть, насколько он похож на Розалинду…

Он постарался отбросить эти мысли как совершенно бесплодные. Сейчас он здесь, с Розалиндой, которая сообщила ему радостную новость. А он, в свою очередь, должен передать ей послание от родителей.

— Сегодня днем, после приступа, со мной произошло нечто очень необычное.

И он описал свое удивительное пребывание в аббатстве. Он умолчал о том, что Луиза сказала об их браке, полагая, что это дело личное, но упомянул о том, что она объясняет смерть как простой переход. Рассказал он и о своей встрече с родителями Розалинды, и о том, как они заботились о своей дочери.

Закончил он словами:

— Родители велели передать, что очень тебя любят. В наступившем безмолвии он раздумывал, не вызовет ли Розалинда санитаров, чтобы отправить его в бедлам. Услышав какой-то приглушенный звук, он понял, что она плачет на его плече.

— Ты знаешь, Розалинда, что я в здравом уме. — Он поцеловал ее в висок. — Может быть, это был вещий сон.

— Я что-то все время плачу. Должно быть, из-за беременности. — Она вытерла глаза краем простыни. — Если это и был сон, то, конечно же, вещий. Когда ты рассказал, что мои родители вместе и заботятся обо мне, все во мне словно запело.

Она потерлась щекой о его лицо, к счастью, выбритое Хабблом.

— Однажды ты спросил меня, почему я верю, что жизнь не ограничивается видимым нами миром, и я не могла ответить. Но сейчас ты сам объяснил, почему. Родители были моими ангелами-хранителями. Я сразу же это поняла, как только ты рассказал мне о своем сне.

И если София и Филип вместе, они с Розалиндой в один прекрасный день наверняка тоже будут вместе. Он погладил ее спину, остро ощущая не только телесную, но и духовную близость. Но вот беда, ему хотелось полной близости. Хотелось войти в ее тело, хотелось услышать ее томные стоны, ощутить неизъяснимое чувственное блаженство…

На его уста рвалось ругательство, но он сдержался.

— До сих пор я не сознавал, что желание — порождение скорее духа, а не тела. Я так хочу тебя. Но я слишком слаб. — Его губы искривились. — Хочу, но не могу.

— Ничего страшного Стивен, — шепнула она. Ее рука скользнула вниз по его телу, лаская с бесконечной нежностью. — Я… я не знаю, смогу ли быть близкой с тобой, понимая, что это, возможно, в последний раз.

Он почувствовал ком в горле. Еще одна потеря, и очень большая. Существует ли физическое слияние в Саду Света? Где-то он читал, что в раю существует лишь духовное слияние, куда более сладостное, однако, чем телесное. Он еще тогда подумал: каким образом автор мог узнать это? После того как он много раз был близок с Розалиндой, ему казалось весьма сомнительным, что может быть наслаждение более сильное.

И тем не менее надежда оставалась.

Розалинда бодрствовала еще долго после того, как Стивен уснул. То, что он рассказал, казалось ей вполне достоверным. Родители сопровождали ее и позаботились о том, чтобы она попала в руки приемных родителей. Она дважды благословенна. Но почему-то всю жизнь жила в постоянном страхе.

Поняв это, она страшно разозлилась на себя. В памяти вновь замелькали воспоминания о смерти родителей. Да, они умерли быстро, но их ужасная смерть глубоко запала в ее душу. За трагедией последовали недели мучительного страха, ставшего просто непереносимым, когда умерла ее любимая няня. Ей пришлось терпеть холод и голод, испытывать все тот же парализующий страх, но она старалась выжить — и выжила.

Неудивительно, что, хотя и чудом спасенная, она чувствовала себя так неуютно в этом мире. Она погребла ужас на дне своего сердца и приложила все усилия, чтобы быть примерной дочерью Томасу и Марии. Все, что угодно, только бы они не прогнали ее.

В течение многих лет страх неотступно преследовал ее. Она страшилась неведомого, страшилась лишиться своей приемной семьи, страшилась полюбить кого-нибудь слишком сильно. Она искала спокойствия и безопасности сразу во многих, поэтому любила многих. Вышла замуж за Чарлза, потому что он составлял часть привычного мира и ей казалось, что на него можно положиться. И еще ей поначалу казалось, что она может спокойно выйти замуж за Стивена. Конечно, он тяжело болен, и это ужасно, но утешением служило то, что она сможет вернуться к знакомой жизни.

Однако полюбить его всерьез — небезопасно, думала она тогда, это многократно усугубит тяжесть утраты, сделает ее сравнимой по тяжести с утратой родителей. Поэтому она не была готова к любви. Глубокая симпатия. Да. Конечно же, страсть. Но не любовь.

И тут вдруг Розалинда подумала: «Смешно. Я всегда считала себя спокойной и благоразумной, зачем же скрывать от самой себя, как сильно я люблю Стивена! Любить его — дело отнюдь не безопасное. Страшно даже подумать, что я могу утратить его. Это так же тяжело, как если бы мое сердце раскромсали надвое».

Но когда-нибудь они снова будут вместе. Розалинда твердо в это верила. И с этой надеждой, вконец измотанная, она задремала.

Глава 34

День двадцать четвертый

Наутро Стивен проснулся, поразительно отдохнувший. Может быть, потому, что Розалинда все еще дремала в его объятиях. Даже Порция умудрилась устроиться у них на кровати. Хотя еще и котенок, спала она крепко.

К тому времени когда Розалинда проснулась, боль возобновилась, но когда она дала ему еще две пилюли опия, поутихла. Она уговорила его выпить горячего молока с яйцом и медом, что должно было подкрепить его силы. Он выпил молоко осторожно, но оно не выплеснулось наружу.

Стивен хотел пройтись по комнате, но понял, что слишком для этого слаб, однако смог присесть на постели. Они пригласили к себе Кэтрин и провели утро в приятном общении. Стивен откинулся спиной на горку взбитых подушек, которые Розалинда положила в изголовье. Разговор вели в основном женщины. А он просто наслаждался тем, что находится с двумя любимыми людьми.

«Сколько еще выдержит мое тело? — подумал он отстранение. — Может быть, день-два. Главное, чтобы успел приехать Майкл».

В комнату с необычно смущенным видом вошел Хаббл.

— Ваша светлость, — провозгласил он, — прибыли лорд и леди Херрингтон. Они хотят видеть вас.

Розалинда глотнула воздух, а Кэтрин, сидевшая с другой стороны кровати, едва не выронила чашку.

Удивленный не менее их, Стивен сказал:

— Пригласите их.

Через несколько минут вошли Клаудия и ее муж Эндрю. Увидев его, сестра изменилась в лице. Очевидно, ее предупреждали о его болезни, но действительность потрясла ее.

Клаудия подошла к кровати.

— Я должна была прийти, Стивен.

— Я рад тебя видеть. И тебя тоже, Эндрю. — Всегда спокойный зять дружески коснулся его руки. Человек он был неплохой, добрый.

Розалинда смотрела на посетителей, как львица, готовая ринуться на защиту своего больного детеныша, но Кэтрин вежливо сказала:

— Добрый день. Как твои дети? Надеюсь, у них все благополучно?

Лицо Клаудии смягчилось, как всегда, когда речь заходила о ее детях.

— Все хорошо, спасибо. А как твои сын и дочь?

— Тоже все в порядке.

Разговор шел вяло, пока Стивен не сказал:

— Кстати, ты можешь поздравить нас с Розалиндой.

— Да? Как замечательно! — Клаудия была явно удивлена и в то же время искренне обрадована. Через детей легче всего было найти путь к ее прочно защищенному сердцу. — Вы должны очень заботиться о себе, Розалинда.

— Постараюсь, — вновь удивленная, обещала Розалинда.

Не желая тратить силы на праздную болтовню, Стивен сказал:

— Розалинда, Клаудия, видимо, хочет поговорить со мной наедине. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Да, но сперва… — Его сестра умоляюще взглянула на мужа. Он слегка тронул ее локоть. Почерпнув в этом прикосновении необходимую решительность, Клаудия прерывающимся голосом сказала: — Розалинда, Кэтрин. Я хочу извиниться за свое поведение перед вами обеими.

— Извинение принято, — сказала ошеломленная Розалинда. — Вполне естественно, что вас беспокоил брак брата.

Хотя глаза Кэтрин иронически поблескивали, она тоже пробормотала, что принимает извинение.

— Вы обе более великодушны, чем я того заслуживаю, — скривив рот, сказала Клаудия.

— У меня нет ни малейшего желания враждовать с вами, — со спокойным достоинством сказала Розалии-да. — И никогда не было.

Она представилась лорду Херрингтону, и все втроем они покинули комнату.

Клаудия, так и не присев, расхаживала по комнате. Наблюдать за ней было утомительно для Стивена.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он. — Я уже думал, что никогда больше тебя не увижу.

— Вполне мог и не увидеть. Твоя жена пришла ко мне и рассказала о твоей болезни, а я просто отвратительно обошлась с ней.

Он вздрогнул, хорошо представляя себе разыгравшуюся сцену.

— Язык у тебя хлесткий, особенно когда ты расстроена. Что же заставило тебя переменить свое решение и приехать ко мне?

Подойдя к окну, она выглянула наружу. Ее суровый, решительный профиль сильно напоминал старого герцога. Разве что был чуть смягчен женственностью.

— После того как твоя жена уехала, Эндрю, зайдя в гостиную, застал меня плачущей. Н-не думаю, чтобы он когда-нибудь видел меня в таком состоянии. Естественно, он спросил, в чем причина моих слез. Я объяснила, ожидая, что он поддержит меня в осуждении твоего брака. Подтвердит, что никакая актриса не достойна высокого титула герцогини Ашбертон.

— А он не согласился с тобой? Она кивнула.

— Он нахмурился и сказал, что я становлюсь просто одержимой, когда речь заходит о роде Ашбертонов. Затем повторил то же самое, что сказала мне твоя Розалинда. А именно, что бы я ни сделала, я все равно не получу одобрения отца. — В ее глазах блеснули скупые слезы. — К этому он добавил, что я должна уважать твой выбор и не порицать тебя и Майкла за то, что вы ведете себя как мужчины, ведь я-то женщина и не могу понять вашей психологии.

Стивен никогда не задумывался над тем, что Клаудия может осуждать его и Майкла только за их принадлежность к противоположному полу, но в этом была своя определенная логика. Кто бы мог подумать, что Эндрю окажется таким проницательным?

— Жаль, что ты не родилась мальчиком, Клауди, — сказал Стивен, называя ее так, как звал в детстве. — Ведь ты больше всех соответствовала представлению отца о том, каким должен быть герцог Ашбертон.

Он вздохнул, вспоминая, как часто страдал от отцовского презрения.

— Ты же знаешь, что он был несправедлив ко всем нам. Тебе, девочке, он не уделял того внимания, которого ты заслуживала. Меня он недолюбливал за то, что я, по его мнению, был недостаточно высокомерен, а его отношение к Майклу было просто безобразным. — Он не стал уточнять, чем это было вызвано. — Мне трудно простить его обращение с Майклом. Насколько я могу понять, он был точной копией своего отца. С самого детства его воспитывали в убеждении, что его воля превыше всего, все должны ей следовать.

— Так ты говоришь, я очень на него похожа? — В бледном свете солнца было хорошо заметно печальное выражение лица Клаудии. — Я даже не понимала, как сильно нуждалась в поддержке Эндрю, пока не лишилась ее. Я знаю, что со мной нелегко, но, невзирая на все мои недостатки, Эндрю всегда оставался со мной. — Она сглотнула. — Я не очень нравлюсь себе самой, Стивен, но не могу измениться. Если я не дочь своего отца, то кто же я?

— Ты жена, мать, сестра, — спокойно сказал он. — К тому же ты графиня Херрингтон. Что до Эндрю, то совершенно очевидно, — он хорошо тебя понимает. Неужели ты думаешь, что после всего этого он разлюбит тебя? Тем более что хорошо знает твои недостатки.

— Он не любит меня. Разве хоть кто-нибудь может меня любить? — в отчаянии вскричала она. По ее щекам покатились безмолвные горестные слезы.

Видеть ее в таком отчаянии было больно. Стивен вспомнил, как еще совсем малышом она подзывала его, чтобы он ее обнял.

— Я не могу подойти к тебе, — сказал Стивен. — Но если ты хочешь, чтобы я тебя обнял, Клауди, подойди ко мне.

Всякий раз, когда она подзывала его, он попадал прямо в ее объятия. Услышав знакомое приглашение, она улыбнулась сквозь слезы, подошла и села на краю кровати.

— Прости меня, Стивен, — сказала она, утирая слезы. — Среди нас всех только ты тяжело болен. Мне следовало бы утешать тебя, а не просить утешения самой.

Он похлопал ее по руке.

— Вообще-то я убеждаюсь, что умирать — дело довольно простое. Жить куда более сложно. Из ее карих глаз вновь хлынули слезы.

— Я не могу даже представить себе, что лишусь тебя, Стивен, — шепнула она. — Я старше тебя, просто несправедливо, что я, злая брюзга, жива и здорова, а ты, куда лучший, чем я, человек, умираешь. Он улыбнулся:

— Может быть, это верно, что только хорошие люди умирают молодыми.

Она прижала его руку к губам.

— Именно это сказала Розалинда, когда была у меня. О Стивен, я испортила тебе всю жизнь!

Он притянул ее к себе поближе, чтобы обнять за плечи. Спрятав лицо, она заплакала. Он знал, что не только он причина ее слез. Это были главным образом слезы сожаления по отцу, которого она обожала, но которому никак не могла угодить, по ее тщетным стараниям соответствовать немыслимо высоким критериям.

— Не будь так жестока к себе, Клауди. Ты знаешь, как я любил тебя в детстве. Ты была со мной такой ласковой, такой нежной. Всегда внимательно меня выслушивала. Только благодаря тебе я не чувствовал себя заброшенным. Ты, как никто другой, умеешь обходиться с маленькими детьми. — Он улыбнулся. — Не будь ты графиней, из тебя получилась бы чудесная няня. — Она, вероятно, была бы такая, как миссис Стэндиш, готовая рискнуть жизнью для спасения находящегося на его попечении ребенка.

— И, может быть, в такой роли я принесла бы куда больше пользы, — со слабым смешком сказала она.

У него было такое чувство, что он сможет ей помочь, если скажет что-то нужное, но он не знал, что именно. И тут его вдруг осенило:

— Почему ты вышла замуж за Эндрю? Ведь у тебя были лучшие предложения. Ты могла бы стать маркизой.

— Почему за него? Да потому, что он нравился мне больше всех остальных. В обществе Эндрю я чувствовала себя красивой и умной. Желанной. — Она вздохнула. — Так приятно чувствовать себя желанной, хотя я и не знаю, что именно привлекло его во мне.

— Ты никогда не сожалела, что вышла за него замуж?

— Никогда, — последовал немедленный ответ.

— Иными словами, ты любить его. И всегда любила. Ты когда-нибудь говорила ему об этом?

Она встала и начала расправлять складки на платье.

— Он знает, что я… очень к нему привязана. Стивена не удивило, что она не решается произнести слово «люблю». Так же вел себя и он. Почти всю свою жизнь. По сути дела, до вчерашнего дня, когда он вышел за пределы жизни.

Теперь он знал, что надо сказать сестре.

— Старый герцог учил нас своему пониманию главных добродетелей. Первые места в его списке занимали гордость и соблюдение приличий. Любви там даже не числилось. Мы усвоили от отца, что любить и быть любимым — признак слабости. Нечто презренное.

Он замолчал, набираясь сил для продолжения.

— У отца было искаженное понимание. Высшая добродетель — любовь. Только она придает истинный смысл жизни. А гордость и соблюдение приличий — всего лишь пепел, зола. Ради самой себя и ради Эндрю скажи ему, что любишь его, Клауди. Заодно скажи то же самое и своим детям. — Он слабо усмехнулся. — Даже если у тебя будет такое чувство, что язык может отвалиться, когда ты будешь произносить это слово.

Она нерешительно поглядела на него.

— Ты думаешь, им будет приятно выслушать такое признание?

— Почти в этом уверен. У тебя нет основания для самоуничижения, Клауди, потому что в твоем характере есть много достойного восхищения. Ты женщина смелая и преданная — и, конечно, любящая, только проявляешь свою любовь в делах и поступках, а не в словах.

— Я — любящая? — удивленно переспросила она. Она была так же сильно поражена этой мыслью, как и он сам, когда она осенила его.

— Да, ты. Язык у тебя острый, но это не мешает тебе иметь доброе сердце. — Чувствуя, что не может больше сидеть прямо, он зарылся глубже в подушки. — В следующий раз, когда у тебя будет поползновение пустить в ход свой острый язык или проявить высокомерие, присущее Кеньонам, просто помолчи.

— Хорошо. Я попытаюсь. — Она мрачно воззрилась на него. — Прощай, Стивен. Я никогда не представляла себе, как тяжело мне будет лишиться тебя. А теперь уже слишком поздно.

Он утомленно улыбнулся:

— Мы еще увидимся. Она сдвинула брови.

— Ты и правда в этом уверен?

— Я знаю, — сказал он, чувствуя, что в его голосе прорываются интонации леди Уэстли.

— Молюсь, чтобы ты оказался прав. — Она поцеловала его в щеку. — Я… я люблю тебя, Стивен. — Она скривила губы. — Как видишь, язык у меня не отвалился.

Он слегка улыбнулся.

— И я тоже люблю тебя, Клауди. — Произнести эти слова было так легко. Почему же всю свою жизнь он даже не пробовал выговорить их?

Как только сестра ушла, он со вздохом перекатился на бок. И вдруг спохватился, что так и не признался Розалинде, что любит ее. Оглядываясь назад, он понял, что полюбил ее едва ли не с первой их встречи. Каким же идиотом он был, что скрывал это даже от самого себя. Но ведь он Кеньон и слово «любовь» никогда не входило в его словарный запас. А накануне вечером, когда язык наконец развязался, надо было сказать слишком много другого.

Устало задремывая, он напомнил себе, что, прежде чем умрет, должен сказать Розалинде о своих чувствах. Важнее дела у него не остается.

Тик-так. Тик-так. Тик-так… В полной тишине часы на каминной полке звучали с неестественной громкостью. Чтобы приглушить стук проезжающих колес, дорогу перед Ащбертон-Хаусом обложили, сеном, которое хорошо поглощало все звуки.

Розалинда беспокойно провела рукой по одеялу. Уже близился вечер, но с тех пор как уехала Клаудия, он так и не просыпался. На свидание с сестрой, видимо, ушло слишком много его драгоценной энергии, с возмущением подумала Розалинда.

Когда вся в слезах, опираясь на мужа, Клаудия уходила, она была сама сердечность. Не верилось даже, что это та самая женщина, которая встретила Розалинду змеиным шипением. Похоже, Стивен околдовал ее. Оставалось лишь надеяться, что надолго, если не навсегда.

Тут же рядом сидела Кэтрин, которая что-то штопала. Дворецкий пришел в ужас, когда леди Майкл выразила желание заняться таким недостойным, по его мнению, делом, но Кэтрин хотела хоть чем-нибудь занять свои руки и не стала слушать никаких возражений.

Розалинда предпочитала наблюдать за лицом спящего мужа. Он выглядел куда более спокойным, чем его жена или невестка.

Так-так. Тик-так. Тик-так… Тиканье часов, казалось, измеряло жизнь Стивена. Оно так сильно действовало Розалинде на нервы, что она не выдержала и, вскочив, подошла к камину. Она с величайшим удовольствием разбила бы золоченые бронзовые часы о кирпичный камин, но вещь явно была очень дорогая, возможно, какая-нибудь фамильная ценность. Она ограничилась тем, что открыла заднюю крышку и остановила маятник.

Блаженное безмолвие. Она подошла к окну и выглянула наружу. По земле уже ползли сумерки. Непрестанно в моросил мелкий дождь. Картина была грустная, однако же вполне соответствовала ее настроению.

Дотянет ли Стивен до рассвета или еще до одного рассвета? — Хорошо, что ты остановила эти проклятые часы, — негромко произнесла Кэтрин. — Они просто сводили меня с ума.

— В самом деле? А я думала, что у тебя просто нет нервов. Ты сидишь так спокойно.

— Не забывай, что у меня была большая практика ухода за больными и ранеными. Хуже, когда пациент тебе дорог. — Она вздохнула и потерла висок. — А Стивен всегда был мне очень дорог. Он верный друг не только мне, но и дочери. Это будет тяжелый удар для Эйми.

— Возможно, это и эгоистично с моей стороны, но я рада, что ты здесь. — Розалинда слегка улыбнулась. — Я хотела позвать мою мать или сестру. Но они такие чувствительные, склонны поднимать шум из-за всякого пустяка. Поэтому я перевязывала порезы и лечила ушибы всем членам труппы.

— Как я вижу, ты занималась абсолютно всеми делами, какие нельзя было доверить твоим чрезмерно темпераментным коллегам, — с усмешкой сказала Кэтрин. — То же самое можно сказать и обо мне. Дарование — великое дело, но кто-то должен же штопать носки.

Легкая улыбка сразу же сошла с лица Розалинды. Она прижалась лбом к холодному оконному стеклу.

— Мне так стыдно признаться, Кэтрин, знаешь, что-то во мне хочет, чтобы все это кончилось. Но как я буду жить без него?

— То, что ты хочешь, чтобы твои и Стивена страдания прекратились, вполне естественно, — мягко сказала Кэтрин. — Как ты будешь жить без него? Минута за минутой. Час за часом. Но тебе все равно придется пройти через это. Ради себя самой и ради своего ребенка.

Вспомнив, что Кэтрин похоронила обоих родителей и одного мужа, Розалинда выпрямилась. Ей стало стыдно за проявленную слабость. Ведь она должна быть сильной ради ребенка, самого цепного наследства, которое останется ей от Стивена.

Позади них голос Стивена тихо произнес:

— Розалинда?

Быстро обернувшись, она подошла к кровати.

— Как ты себя чувствуешь? Он пожал плечами:

— Ничего.

Это означало, что он чувствует боль, но не жалуется. Как он может быть таким спокойным, таким собранным. Когда он спас Брайана, она считала его героем. Но истинным геройством было мужество, которое он проявлял теперь.

Она молча дала ему еще две таблетки опия. Когда он проглотил их, она поцеловала его в лоб.

— Может быть, дать тебе молока с яйцом или медом? Или бульона?

— Лучше молока.

Она повернулась к кувшину с молоком, который стоял в крошеном льду, приготовленный поваром еще ранее. Пока она наливала стакан, он тихо сказал:

— Я хочу тебе кое-что сказать. Она с улыбкой подняла глаза, но тут он вдруг неожиданно выругался:

— Проклятие!

У него начался сильный приступ. Лицо все белое. Глаза закрыты, все тело — в судорогах. В последний раз Розалинда наблюдала такой приступ на сеновале. Она схватила его за руку в полном отчаянии от того, что не может ему помочь.

Приступ быстро закончился, но лишил его последних сил. Через несколько минут он уже лежал неподвижно, без сознания. Не говоря ни слова, Розалинда и Кэтрин вместе поменяли влажное от пота белье.

Затем Розалинда начала протирать смоченным платком лицо мужа.

— Я позову своего знакомого доктора, — решительно сказала Кэтрин.

Розалинда подняла взгляд.

— Ты же знаешь, я обещала не делать этого.

— Ян Кинлок непохож на других докторов, — объяснила Кэтрин. — Я знаю его еще по армии. Это блестящий, мыслящий не по-традиционному врач, имеющий две квалификации: терапевта и хирурга. Он спас Майкла, тогда как другие хирурги даже не хотели пошевелить пальцем. Майкл так стремился найти Стивена прежде всего потому, что хотел показать его Яну.

Пока Розалинда колебалась, не решаясь нарушить свое обещание и в то же время готовая уцепиться за любую надежду, как бы слаба она ни казалась, Кэтрин решительно сказала:

— Пусть он по крайней мере проведет обследование. Если ты запретишь методы лечения, которые могут усугубить страдания Стивена, он не станет настаивать. — Кэтрин закрыла глаза и прижала ладонь ко лбу. — Разреши его позвать. Должны же мы хоть что-то сделать.

Розалинда с глубоким вздохом капитулировала:

— Хорошо. Пошли за своим хирургом. Кэтрин скорее выбежала, чем вышла из комнаты. Розалинда закончила протирать лицо Стивена. Затем поправив одеяло и простыни, поцеловала его.

— Я люблю тебя, Стивен, — шепнула она. — И всегда буду любить.

Сомнительно, обрадуется ли он, услышав эти слова. Но она должна их сказать.

Хаббл, которого томило безделье, с благодарностью принял поручение отправиться за Яном Кинлоком. Ему понадобилось несколько часов, чтобы найти хирурга и привезти его в Ашбертон-Хаус. К этому времени Стивен дышал уже легче и понемногу приходил в себя. Розалинда сидела рядом и, держа его за руку, наблюдала за его лицом с такой сосредоточенностью, как если бы от этого зависело, будет или нет жить ее муж.

Наконец дверь открылась. Кэтрин встала.

— Слава Богу, Ян, ты приехал.

Подняв глаза, Розалинда увидела, что ее невестка обнимает широкоплечего, с большой седой гривой мужчину, только что вошедшего в спальню. Взяв под руку, Кэтрин подвела его к кровати.

— Розалинда, это мой друг, великий чудотворец Ян Кинлок. Ян, это герцогиня Ашбертон.

— Лесть еще никогда не творила чудес, Кэтрин, — сказал он с заметным шотландским акцентом. — Чудеса может вершить только Бог и. то по большим праздничкам. — Кивнув Розалинде, он поставил свою медицинскую сумку рядом с кроватью. — Расскажите мне о болезни своего мужа, герцогиня. Хирург был моложе, чем ей показалось сначала, не старше сорока, хотя он был уже совсем седой. Его глаза светились умом, от пего так и веяло невозмутимым спокойствием. Довольная, что все-таки решилась пригласить его, дона ответила:

— Боли, кажется, начались у него в конце весны или начале лета. Он сказал, что врач нашел у него раковые опухоли в желудке и печени.

— Это скорее описание, чем диагноз, — пробурчал Кинлок. — Каковы же симптомы его болезни?

Жалея, что в свое время подробно не расспросила Стивена, она все же постаралась, как могла, ответить на вопросы. Пока она говорила с Кинлоком, Кэтрин ушла.

Хирург начал осматривать больного. После обычной в таких случаях пальпации он заявил:

— Я не вижу никакой опухоли. Если что-то и есть, то только болезненная чувствительность.

Это-то было совершенно верно. Даже в полубеспамятстве Стивен стонал во время пальпации. Сердце Розалинды сжималось от жалости.

— Это означает, что он болен не так тяжело, как мы предполагали? — спросила она с надеждой в голосе.

— Ашбертон в критическом состоянии, по этому поводу не может быть никаких сомнений. — Нахмурившись, Кинлок вытащил из своей сумки иглу. — Но я должен признать, что не понимаю, чем вызвана его болезнь.

Закусив губу, она наблюдала, как он поднял руку Стивена и всадил иглу в самую середину его ладони. Стивен почти не реагировал, чего никак нельзя было сказать о Розалинде.

Ведь он так не хотел, чтобы врачи пробовали на нем свои зверские методы. Но внимательно глядя за действиями хирурга, она вспомнила, как однажды Стивен сказал, что призвал бы к себе всех английских шарлатанов, будь у него хоть малейшая надежда на исцеление.

Всякая надежда, пусть даже самая малая, была лучше безнадежности.

Глава 35

Насквозь вымокшие под холодным дождем, Майкл и Блэкмер молча ехали по Мэйферу. Вечер был такой же мрачный, как и настроение Майкла.

Однако, когда они повернули на Гросвенор-сквер и он увидел Ашбертон-Хаус, его настроение сразу улучшилось.

— Посмотрите, во всех окнах свет. По улице разбросана солома. Значит, Стивен здесь, и Кэтрин, если так угодно Богу, тоже здесь.

Блэкмер выпрямился в седле, его лицо сразу оживилось.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы. Мне уже стало казаться, что наши поиски никогда не закончатся. Майкл испытывал то же самое чувство. В конюшне грум подтвердил, что герцог и его новая жена вот уже две недели в Лондоне, а леди Майкл прибыла накануне. Понизив голос до шепота, грум сообщил, что его светлость очень болен. Говорят, вряд ли протянет больше нескольких дней.

Майкл с каменным лицом достал ключ и отпер парадную дверь. Этот ключ Стивен вручил младшему брату, чтобы тот чувствовал себя полноценным членом семьи Кеньонов, а не презренным изгоем. С этой же целью он сделал и еще многое другое. И вот теперь Стивен… Майкл не решился довести мысль до ее логического конца. Не обращая внимания, следует ли за ним Блэкмер, он прошел через общие комнаты к подножию лестницы, которая вела в частные апартаменты. Подняв глаза, он увидел, что в холле напротив апартаментов Стивена сидит на скамье его жена. Ее темноволосая голова откинута к стене, а выражение лица такое же утомленное, как и у него самого.

Он негромко позвал ее по имени. Кэтрин, словно разбуженная, подняла голову. Ее лицо вдруг просияло.

— Майкл!

Вскочив на ноги, она кинулась вниз по лестнице, в то время как Майкл бежал ей навстречу, перепрыгивая через несколько ступеней. Они встретились на площадке, где лестница разветвлялась надвое, ударившись друг о друга, как литавры.

— Боже, Кэтрин, как я соскучился по тебе! — Он яростно заключил ее в объятия и поднял так, что ее ноги оказались в воздухе. Наконец-то он дома.

— Я тоже ужасно соскучилась. — Не обращая внимания на холодную мокрую одежду мужа, Кэтрин обвила его шею руками и подняла к нему лицо. Одного ее поцелуя оказалось достаточно, чтобы он почти полностью забыл все, что перенес за эти несколько недель.

Наконец, нехотя отпустив ее, он спросил:

— Как Стивен?

Она вздохнула и прижалась лбом к его щеке.

— Жив. Только что проснулся, но состояние очень тяжелое. Долго не протянет.

Блэкмер, все это время державшийся на почтительном расстоянии, поднялся вверх по ступеням.

— Отведите меня к нему, — настойчиво произнес он. — Может быть, я смогу что-нибудь сделать.

Бедняга, с дико выпученными глазами, походил на безумца. У него был такой вид, будто он собирается совершить чудо, которое могло бы оправдать время и энергию, затраченные на поиски.

— Десять минут не решат дело. Я хочу поговорить с ним, пока он в сознании А вы тем временем сможете поесть и переодеться — Одной рукой обнимая жену, Майкл пошел вверх по лестнице Ему было наплевать, что ведет он себя неприлично.

— Но я его доктор, — решительно возразил Блэкмер. — Я должен видеть его немедленно.

Майкл повернулся и сказал голосом, который мог бы заставить побледнеть даже видавшего виды сержанта:

— Потом.

— Доктор Блэкмер, — поспешила вмешаться Кэтрин, — сейчас у него хирург. Наш друг, Ян Кинлок. — Наморщив лоб, она добавила: — Кажется, он в некотором недоумении, хотя и не говорит, почему. Может быть, вы сможете посовещаться с ним, пока Майкл поговорит со Стивеном?

Блэкмер хотел что-то возразить, но передумал. У него был вид больного человека.

— Я переоденусь и вернусь через несколько минут. — Он спустился вниз по лестнице и жестом подозвал к себе лакея с багажом.

Майкл пошел вверх по лестнице, с удовольствием ощущая рядом знакомое теплое тело жены.

— Я рад, что ты позвала Кинлока, — спокойно произнес он. — Именно это я и собирался сделать сразу же по приезде — Если кто-нибудь и может помочь, то только Ян.

— Он говорит, что творить чудеса не способен, — рассудительно сказала Кэтрин.

И все же Майкл еще питал надежду на чудо, именно на чудо.

— А что ты думаешь о провинциальной актрисе, новой жене Стивена?

В Кэтрин посмотрела на него особым взглядом, хорошо понятным всем семейным людям. — Отбрось свои предубеждения, дорогой. Розалинда — женщина просто замечательная. Они со Стивеном без ума друг от друга. Жаль, они не встретились лет десять назад. — Ее глаза лукаво блеснули. — Знаешь, она такая привлекательная. Хорошо, что я познакомилась с тобой еще до ее появления.

Посмеиваясь, он зарылся лицом в ее волосы. От нее цел свежий, сладостный, совершенно неотразимый запах.

— Сейчас не время напрашиваться на комплименты, бесстыжая.

Ее рука потрепала его небритый подбородок, жест, в котором он уловил обещание, а затем Кэтрин вновь стала подниматься по лестнице.

— Розалинда в положении, и я советую тебе усердно молиться, чтобы у нее родился мальчик. Он обрадовался, как заключенный, увидевший перед собой открытые двери тюрьмы.

— Как замечательно! Стивен, должно быть, на седьмом небе.

По лицу Кэтрин скользнула тень Майкл сразу понял, что ее омрачило. Достаточно было себе представить, что чувствовал бы он, если был бы смертельно болен, когда Кэтрин вынашивала Николаса. Радуясь, что какая-то частица его останется жить, он был бы безумно огорчен, что не сможет сам воспитать своего ребенка.

Его радость от встречи с женой сразу померкла, как только он вспомнил, зачем приехал. Он снял с себя мокрый плащ и набросил его на перила. Затем с мрачным лицом отворил дверь спальни, где находился его брат.

Стивен проснулся во время обследования, которое проводил Ян Кинлок. Хотя он, очевидно, и страдал от боли, но держался стоически и не упрекал Розалинду за то, что она пригласила хирурга. И все же она чувствовала некоторые угрызения совести, усаживаясь чуть поодаль, чтобы мужчины могли откровенно поговорить друг с другом.

Сидя у окна, она смотрела на Стивена и вдруг вспомнила слова, некогда сказанные ею Джессике. Достоинство — такая неотъемлемая часть Стивена, что даже смерть не сможет лишить его этого качества. Она даже не думала, что ее слова окажутся пророческими.

Дверь открылась, и в комнату вошел человек, «видящий за тысячу ярдов». Лорд Майкл Кеньон, собственной персоной. Хотя он был сильно утомлен после долгого путешествия, в нем все равно чувствовалась свойственная солдату хищная настороженность. В глаза бросалось его очевидное сходство со Стивеном. Одной рукой он придерживал Кэтрин.

Так как Стивен разговаривал с Яном Кинлоком и еще не заметил брата, Розалинда решила, что не станет представляться. Может быть, ей повезет, лорд Майкл будет так занят разговором с братом, что и не обратит на нее внимания.

Выступив вперед, она спокойно сказала:

— Лорд Майкл. Я рада, что вы приехали. Доктор Кинлок уже почти закончил свой осмотр.

Он повернулся в ее сторону. У него были пронизывающие зеленые глаза, довольно сильно отличавшиеся от более мирных серо-зеленых глаз Стивена. Она чувствовала себя как мышь под немигающим взглядом кота.

И вдруг, к ее изумлению, он улыбнулся. Хищное выражение исчезло, и сходство со Стивеном стало еще более заметным.

— Розалинда? Кэтрин сказала мне о вас. — Не желая отпускать жену, он не поклонился, а только протянул свободную руку.

Господи, как легко прошла эта встреча, которой она так страшилась.

— Я даже боюсь спросить, что она обо мне наговорила, — вполне искренне заявила Розалинда.

— Она сказала, что вы замечательная женщина и заслуживаете всяческого уважения. — Он теснее прижал к себе Кэтрин. — А мнение жены для меня закон.

Кэтрин закатила глаза, выражая сильное сомнение в истинности этих слов.

— К чему эти сказки? Дальше ты еще расскажешь нам, что луна сделана из взбитых сливок.

Их смех привлек наконец внимание Стивена. Повернув голову к двери, он устало улыбнулся:

— Майкл? Как раз вовремя.

На исхудалом лице Стивена уже лежала тень смерти. Заметив это, Майкл, так и не вылечившийся от астмы, почувствовал легкое удушье. Стараясь дышать как можно ровнее, он выпустил из своих объятий жену и подошел к постели.

— Ну уж ты и заставил меня помотаться. Большое тебе спасибо. Кэтрин не рассказала тебе, что мы с доктором Блэкмером вот уже несколько недель гоняемся за тобой по всей Англии?

Хотя Стивен и чувствовал себя отвратительно, он все же нашел в себе силы тихо сказать легкомысленным тоном:

— Даже не думал, что у меня хватит ума так долго ускользать от тебя.

Ян Кинлок поднял глаза на Майкла. Дважды в военное время он штопал его раны, и у него было заинтересованное выражение плотника, разглядывающего, хорошо ли держится сделанный им стол.

— Рад вас видеть, полковник. — Взаимно. — Майкл обменялся с хирургом быстрым, крепким рукопожатием. — Ну что, вы уже кончили ощупывать его?

— Да. Теперь мне надо подумать. А вы пока можете поговорить. — Кинлок подошел к камину и, наморщив брови, задумался.

Кэтрин и Розалинда тактично удалились в угол, чтобы не слышать разговора братьев.

Майкл опустился в кресло возле кровати с чувством некоторой неловкости. О чем, черт побери, разговаривать с умирающим братом? Конечно, сказать можно было очень многое, но ничто не казалось достаточно важным.

Стивен пришел ему на помощь:

— Прежде всего нам надо поговорить о делах. Я надеялся привести их в полный порядок, но время, к сожалению, поджимает. К тому же вчера вечером Розалинда сказала, что ждет ребенка, а это все усложняет.

— Не знаю, кого как, а меня это радует.

— Меня тоже и даже очень, но я никогда не предполагал, что у меня может быть наследник. Давно уже перестал надеяться. — Стивен на мгновение закрыл глаза. — Я все время исходил из предположения, что ты мой наследник. А тут придется ждать еще много месяцев, пока не выяснится, кто родится: мальчик или девочка, а это путает все мои тщательно разработанные планы. Сейчас мой секретарь вместе с адвокатом составляют документы, согласно которым вы с Розалиндой будете вместе управлять всей нашей собственностью. Если родится девочка, ты возьмешь все в свои руки. Если мальчик, будешь его опекуном до достижения им двадцати одного года. — В его глазах мелькнули насмешливые искорки. — Иными словами, ты будешь делать все то же самое, но без титула.

— Поверь, это для меня предпочтительнее, — прочувствованно сказал Майкл.

— Особо прошу тебя заботиться о Розалинде. — Стивен перевел взгляд на занавесь балдахина. — Конечно, она и сама в состоянии о себе позаботиться. Я думаю, что она снова выйдет замуж. Не осуждай ее от моего имени, если такое случится.

— Ты, оказывается, великодушнее, чем я, — как бы посмеиваясь над собой, сказал Майкл. — Если бы я умирал, я предпочел бы думать, что Кэтрин никогда не посмотрит ни на одного мужчину и проведет остаток своей жизни, прикрываясь грубой мешковиной и посыпая голову пеплом. Стивен иронически поднял брови:

— В самом деле?

С самого детства Майклу никогда не удавалось одурачить брата.

— Нет, — признался он. — Пусть она будет счастлива. Конечно, не так, как со мной, но все же счастлива.

— Вот это честно, — все с той же легкой иронией сказал Стивен. — Покидая аббатство, я собирался заехать в Уэльс повидаться с тобой. Хотел узнать у тебя, что такое смерть. Ведь ты встречался с нею куда чаще, чем я. Но не заехал. Гордость не позволила спросить у младшего брата, как побороть страх. — На его лице прорезались глубокие складки. — Но теперь я перестал придавать гордости сколько-нибудь важное значение.

— Кажется, ты нашел ответы на свои вопросы без моей помощи. — Майкл внимательно посмотрел в лицо брату и увидел на нем ту самую твердую решительность и готовность, которые и сам испытывал перед лицом смерти. — Ты как будто бы в мире с собой.

— Да, в мире. — Стивен устремил взгляд на Розалинду, стоявшую в дальнем конце комнаты. Бог — свидетель, я не хочу умирать. За эти последние несколько недель я познал больше счастья, чем многие за всю свою жизнь. Но если бы не моя болезнь, этого не случилось бы.

И этим счастьем Стивен обязан Розалинде, «провинциальной актрисе». Он, Майкл, напрасно сомневался в здравомыслии брата. Вспомнив, как Рейф убеждал его не предполагать худшего, он был готов провалиться на месте от стыда. Ох уж эта проклятая аристократическая гордыня! Почему он так презрительно отнесся к известию о женитьбе брата? Иногда он поступает и мыслит, как старый герцог. К счастью, только иногда.

Все еще не сводя взгляда с жены, Стивен мягко сказал:

— Я думаю, что если бы все вдруг узнали о близком конце света, то высыпали бы на улицы и стали искать тех, кого любят, чтобы сказать им о своей любви. — И повернувшись к брату, он добавил: — Я люблю тебя, Майкл. И жалею, что все эти годы мы недостаточно были близки.

Душевная боль, до сих пор таившаяся глубоко внутри, вырвалась наружу с такой силой, что Майкл почувствовал вдруг глубокое сострадание. Он положил ладонь на руку Стивена и, понурив голову, пресекающимся голосом сказал:

— И я тебя люблю. Мы и сейчас не были бы близки, если бы ты не пришел мне на помощь в самое тяжелое время моей жизни. Я в неоплатном долгу перед тобой.

— Никто ни перед кем не в долгу. Ты тоже оказал мне помощь. — Стивен тяжело перевел дух. — Недавно здесь была Клаудия. Она раскаивается в своем поведении. Если она вручит тебе оливковую ветвь, а я думаю, что она это сделает, пожалуйста, не бросай эту ветвь в ближайший камин. Хотя бы ради меня.

— Хорошо, — обещал Майкл. Он так и поступит.

Ради Стивена. Он чувствовал, как медленно пульсирует кровь в руке брата. Сколько еще он протянет? Господи, сколько он протянет? — Он жадно вдохнул воздух. — Боюсь, если мы не переменим тему, у меня начнется приступ астмы.

— Для этого у нас просто нет времени. — Стивен вновь закрыл глаза, собираясь с силами. — Я хочу поговорить об одном очень важном деле. Я начал переговоры о покупке театра «Атенеум» для родителей Розалинды. Проследи, чтобы эти переговоры завершились быстрее. Розалинда в курсе дела.

Стало быть, он покупает театр для тестя и тещи? Ну что ж, Стивен всегда был щедрой душой.

— Хорошо, я прослежу за этим.

Стивен перечислил другие неоконченные дела с безграничным доверием, которое показалось Майклу почти столь же трогательным, как признание в братской любви. Три года назад нельзя даже было представить себе, что они будут разговаривать с таким взаимным доверием.

Стивен заметно уставал, его фразы становились все короче, паузы для отдыха все длиннее.

Майкл надеялся, что вот-вот подойдут секретарь и адвокат с этими проклятыми документами, устанавливающими порядок опекунства или наследования. Подписание этих документов успокоит Стивена и упростит все предстоящие формальности.

Ян Кинлок вдруг отвернулся от камина:

— Кэтрин, герцогиня, идите сюда. Я хочу поговорить со всеми вами.

Женщины подошли к Стивену и Майклу. Заметив, как напряжено лицо мужа, Розалинда взяла флакончик с прикроватного столика и вопросительно посмотрела на мужа. Стивен устало кивнул. Она вытряхнула две пилюли на ладонь и налила стакан воды. Майкл не мог не заметить, как она заботится о Стивене. Этим она напоминала Кэтрин, а в его глазах это была высочайшая похвала.

— У тебя какой-то новый диагноз, Ян? — спросила Кэтрин.

— Да. Но я даже не решаюсь сказать, что это за диагноз, таким невероятным он представляется, и я бы не хотел зарождать ложные надежды. Но только этот диагноз отвечает всем симптомам… — Подняв руку, хирург окончательно разлохматил свою седую шевелюру. — Если я не ошибаюсь, Ашбертон, это полностью меняет прогноз. И все же я не понимаю, как может оправдаться мой диагноз. — Он замолчал, явно чем-то обеспокоенный.

Стивен, возможно, сумеет избежать смерти?

— Ради Бога, Кинлок, — поторопил Майкл — Скажи нам, что ты думаешь.

Поколебавшись какое-то время, хирург медленно сказал:

— Я предполагаю, что болезнь герцога объясняется действием яда.

Высказанное Яном Кинлоком предположение было встречено всеобщим удивленным молчанием. Сразу насторожившись, Стивен отказался от пилюль, которые собиралась дать ему Розалинда. Если Кинлок прав, ему нельзя заглушать боль, притупляя свои мозги.

— Как это может быть?

— Абсурд, — выпалил Майкл. — Кому может прийти в голову мысль отравить моего брата?

— Отравление может происходить самопроизвольно. Симптомы свидетельствуют об отравлении мышьяком, который широко употребляется не только в медицине, но и, например, при изготовлении обоев. Отравление вполне может быть непреднамеренным. — Хирург внимательно поглядел на Стивена. — Если я правильно сужу о вашем состоянии, вы можете полностью выздороветь.

Майкл глотнул воздух, а Кэтрин выдохнула:

— Боже мой! — и перевела взгляд на Стивена. Неужели есть возможность, что он выздоровеет? Эта мысль была еще более ошеломляющей, чем предположение, что его отравляют. Стивен почувствовал какое-то странное онемение во всем теле. Близость смерти, казалось, исключала всякую возможность дальнейшей жизни. И тут пальцы Розалинды обхватили его руку. Повернувшись к ней, он увидел почти нестерпимый свет надежды в ее выразительных глазах. Если Кинлок ошибается, она просто не переживет этого.

Стивен сделал глубокий вдох, молясь, чтобы Кинлок оказался прав. И не столько ради себя, сколько ради Розалинды.

— И как же лечится отравление мышьяком?

— Вообще-то молоко, которое вы пили, — лучшее против этого средство. Молоко не только нейтрализует действие яда на пищевод и желудок, но связывает мышьяк, оберегая организм он непоправимого ущерба. — Кинлок обеспокоенно вздохнул. — Если поставленный мной диагноз правилен и если мы сможем установить источник отравления, ваше выздоровление начнется незамедлительно.

Кэтрин, долгое время работавшая в походных госпиталях, нахмурилась:

— Но ведь у Стивена может быть просто какое-нибудь желудочное заболевание. Почему вы думаете, что он страдает от отравления мышьяком?

— Потому что у меня было два очень похожих случая. В первом случае молодая испанка решила избавиться от своего богатого старого мужа.

Розалинда издала какой-то сдавленный звук.

— Если вы только взглянете на мою жену, Кинлок, — угрожающим тоном произнес Стивен, — клянусь, я встану с кровати и вышвырну вас из дома. — В этот момент его пронзила острая боль, и он вынужден был поправиться: — Если не сам, то прикажу сделать это Майклу.

Кинлок махнул рукой:

— По вашим же собственным словам, вы были больны задолго до того, как встретились со своей будущей женой. У вас было несколько острых приступов, но большинство симптомов свидетельствуют о хроническом отравлении, обычно происходящем случайно.

— И как может произойти такое? — спросила Кэтрин.

— Во втором случае мне пришлось лечить ребенка, который отравлялся парами, исходившими от свеженакленных обоев в его спальне. Могут быть и другие факторы воздействия. — Кинлок пристально оглядел Стивена. — Но я не представляю себе, что могло послужить причиной вашего случайного отравления. Если бы источник отравления находился в вашем поместье, вы бы выздоровели после того, как уехали оттуда.

— То же самое произошло бы и в случае преднамеренного отравления, — раздумчиво заметила Кэтрин. — Все время своей болезни Стивен ни с кем не общался. Покинув аббатство, он много недель путешествовал под вымышленным именем, инкогнито. Майкл не мог его отыскать. Каким же образом его нашел бы убийца?

Стивен задумался. Все время, пока он путешествовал, у него не было постоянных сопровождающих. А это означает, что блестящая теория Кинлока ошибочна и он смертельно болен.

Все растерянно молчали. И вдруг Розалинда с ужасом воскликнула:

— Стивен, видимо, все дело в твоих пилюлях. Там, вероятно, не только опий! — Она разжала ладонь, показывая две только что отвергнутые им таблетки. — Много месяцев ты принимал каждый день по одной. А в последнее время даже больше.

— Откуда эти пилюли? — резко спросил Кинлок. Стивен смотрел на маленькие, такие безобидные с виду, круглые таблетки. У него вдруг похолодело в груди.

— Их дал мне мой врач, Джордж Блэкмер. Все потрясение молчали. И в этом безмолвии особенно громко прозвучал скрип открываемой двери. В комнату вошел Блэкмер. Уж не галлюцинация ли это, подумал Стивен — и тут вдруг вспомнил, что Майкла в его злополучных поисках сопровождал доктор.

Остановившись, Блэкмер почувствовал, что все взгляды устремлены на него.

— Герцог? Он?.. — Его голос оборвался, лицо побледнело.

— Нет, он не мертв! — проревел Майкл и, как пантера, набросился на Блэкмера: — Это ты, ублюдок, травил его все это время мышьяком! — Он крепко притиснул доктора к стене.

— Подождите, — запротестовал Кинлок. — Возможно, источник отравления не пилюли.

Но Блэкмер даже не пытался отрицать свою вину. На его изможденном лице выражался неприкрытый ужас. Все в комнате правильно истолковали это безмолвное признание.

— Молись, Блэкмер. Сейчас я тебя убью, — негромким угрожающим голосом произнес Майкл. В его руке вдруг появился пистолет, нацеленный прямо в голову доктора.

— Нет! — закричал Стивен, прежде чем Майкл успел выстрелить. Голос его, хотя и негромкий, прозвучал с необыкновенной властностью. — Не убивай его. По крайней мере пока.

Его брат, поколебавшись, нехотя отпустил доктора. Хотя и убрав пистолет, он продолжал сверлить Блэкмера своим убийственным взглядом.

Стало быть, это все-таки яд, а не смертельная болезнь, обрадованно думал Стивен. Он не умрет, будет жить. Жить! Усталый ум Стивена с трудом сознавал этот факт. Но прежде всего надо найти правильный выход из сложившегося критического положения. Черпая свои силы из каких-то неведомых запасов, он сказал Розалинде:

— Помоги мне сесть.

— Ты не умрешь! — воскликнула она, вся светясь. Приподняла мужа и подсунула под него подушки.

Стивен усадил жену на краю кровати и только после этого повернулся к человеку, который едва его не убил.

— Поскольку он злоумышлял именно против моей жизни, мне и принадлежит право допросить его. Блэкмер, вы признаетесь, что хотели убить меня?

— Я… я не хотел вас убить. — Доктор перевел дух. — Все началось с весны, когда я лечил вас от пищевого отравления. Мышьяк содержался лишь в четверти пилюль, и его содержание менялось от пилюли к пилюле. Возможность, что вы получите летальную дозу, если и существовала, то очень малая.

— Однако со временем эти пилюли привели к хроническому отравлению, с острыми приступами, когда принималась большая доза, — мрачно констатировал Кинлок. — Дьявольский замысел. Чем больше пилюль он принимал, тем ближе был к смерти.

— Боже, эти пилюли могли оказаться последней смертельной дозой! — в ужасе воскликнула Розалинда и, швырнув таблетки в огонь, с отвращением вытерла ладонь о платье.

Майкл взглянул на Стивена.

— Этот подонок признал свою вину, — заметил он. — Могу я его пристрелить?

— Обожди со своим кровожадным намерением. Мы все еще не знаем, почему он это сделал. — Оглянувшись на прошлое, Стивен припомнил, что первые боли и в самом деле начались после пищевого отравления. И приступы всегда следовали за принятием пилюль. Кинлок прав, говоря, что это был дьявольский замысел.

— Блэкмер, — сказал он ледяным голосом, — почему вы покушались на мою жизнь? Чем я заслужил такое?

— Я и не предполагал, что дело может зайти так далеко. — Весь дрожа, Блэкмер прислонился к стене.

Я хотел переждать несколько острых приступов. Тогда я вылечил бы вас. Для всех это было бы чудесным исцелением.

— Так вы чуть было не убили человека, чтобы потрафить своему честолюбию? — изумленно произнес Кинлок. — Как может врач пасть так низко? Не убивайте его, полковник. Он заслуживает, чтобы ему тупым ланцетом вырезали печень.

Стивен наморщил лоб, пытаясь вникнуть в суть дела. За всем этим, несомненно, что-то кроется.

— Вы все еще не объяснили, почему это сделали? Вы преуспевающий врач, пользующийся всеобщим уважением. Вот уже много лет дружите с овдовевшей сестрой викария. Вам отнюдь не нужны чудеса, чтобы упрочить свое положение. — Тут ему пришла в голову ужасная мысль: — Или, может быть, под видом лечения вы отравляли и других пациентов? Ведь это вы лечили Луизу перед тем, как она умерла.

— Нет, — твердо сказал Блэкмер. — Клянусь, я не причинил намеренного вреда ни одному из других пациентов. И уж конечно, не герцогине.

Как ни странно, Стивен ему поверил. Если Блэкмер в состоянии выдумать любую убедительную ложь, он мог бы отрицать, что отравлял его мышьяком.

— Тогда я еще раз задаюсь вопросом: почему мне было оказано такое предпочтение? Может быть, вы республиканец, ненавидящий всю аристократию? Или, может быть, вы ненавидите только меня?

Блэкмер опустил голову. Дышал он очень трудно и продолжал хранить молчание.

Тяжелую тишину нарушил прерывистый голос Розалинды.

— Блэкмер, — резко сказала она, — муж как-то упоминал, что вы найденыш, воспитанный приходом. Кто ваш отец?

Подняв голову, он посмотрел на нее в упор.

— Вы… вы угадали… — произнес он с серым лицом.

— Посмотрите на него внимательно. — Розалинда перевела свой пронизывающий взгляд с Блэкмера на Майкла, на Стивена, затем вновь на Блэкмера. — Обратите внимание на форму его лица, на его рост, цвет волос и кожи. Сходство, конечно, не такое сильное, как между Стивеном и Майклом, но оно ясно различимо. Старый герцог — вот кто отец Блэкмера.

Ее слова произвели всеобщее смятение.

— Этот подонок мне не брат, — с омерзением сказал Майкл.

— Майкл, — Стивен взглядом успокоил брата. Затем повернулся к Блэкмеру: — А вы подойдите сюда.

Блэкмер приблизился к его кровати, словно к эшафоту. Майкл последовал за ним, готовый повалить его ударом кулака, если он попробует выкинуть что-то неожиданное.

Стивен внимательно изучал лицо доктора, ища сходство. Розалинда права: сходство есть, хоть и не такое сильное, как между ним и Майклом. Человек, едва его не убивший, его родственник.

— Чего вы надеялись достичь, отравив меня? Отомстить за то, что я законнорожденный, а вы — нет? Это не моя вина. Что бы ни стало со мной, это не изменило бы обстоятельств вашего рождения.

Видя, что Блэкмер не отвечает, Розалинда сказала:

— Его цель была не месть, а признание. Кто ваша мать?

— Молочница, умершая при родах. У нее не было семьи, и она никогда не называла отца своего ребенка, поэтому воспитывал меня приход. — Блэкмер утомленно закрыл глаза. — Однажды, когда мне было восемь, мимо поля, которое я пропалывал, проезжал старый герцог. Он подозвал меня и сказал, что я его сын, он позаботится, чтобы я получил образование и какую-нибудь приличную специальность. Он также сказал, что, когда я подрасту, он меня признает своим сыном. Но он умер, так этого и не сделав. Я был в ярости. Мысль о допущенной им несправедливости постепенно сделала меня… просто одержимым, если хотите, безумным. Я сам не сознавал, до какой степени безумен, пока вы не уехали из аббатства и я уже не мог остановить то, что затеял.

Его серо-зеленые глаза стали сланцевого цвета.

— Я хотел… чтобы вы обратили на меня внимание. Если уж я не могу стать Кеньоном, то хотя бы проявлю себя замечательным доктором, спасшим вашу жизнь.

— Он хотел, чтобы между вами установились более близкие, неофициальные отношения, — вставила Розалинда. — Хотел, чтобы с ним обращались, как с другом.

Блэкмер недоуменно уставился на нее.

— Кажется, вы понимаете меня лучше, чем я сам себя, герцогиня, — сказал он.

— Я тоже найденыш, — ответила она. — Мне повезло больше, чем вам. Но я хорошо понимаю это отчаянное желание иметь хоть кого-нибудь близкого. Принадлежать к какой-нибудь семье.

— Как трогательно, — едко сказал Майкл. — Тем не менее Блэкмер чуть было не убил Стивена.

— Бог свидетель, — взволнованно произнес доктор, — я не хотел причинить герцогу сколько-нибудь серьезного вреда. Для чего, как вы думаете, я его искал? Чтобы спасти, пока еще оставалось время.

— Либо чтобы удостовериться в его смерти, — пробурчал Майкл. — А если оказалось бы, что Стивен еще жив, вам пришлось бы чертовски постараться вылечить его, потому что какой-нибудь другой доктор мог догадаться, что его отравляют.

Блэкмер вздохнул и потер лоб.

— Я не могу доказать, что именно я думал. Но вспомните обо всей моей врачебной деятельности. Среди моих пациентов не было ни одного, кто умер бы при сколько-нибудь подозрительных обстоятельствах. Как сказал Ашбертон, я всегда пользовался всеобщим уважением.

Стивен вспомнил, при каких обстоятельствах умерла его первая жена:

— Когда Луиза умирала, он ни днем, ни ночью почти не отходил от ее постели. Известно, что он лечит всех наших приходских, независимо от того, есть у них чем заплатить или нет.

Майкл против своей воли вынужден был отдать должное доктору:

— Когда мы с ним путешествовали, в одном месте дерево упало на дом, где находились мужчина и девочка. Рискуя жизнью, Блэкмер пробрался в дыру и спас мужчину, который исходил кровью. — Он нахмурил брови. — Признаю, что он человек не робкого десятка. Но храбростью обладают многие преступники.

— Возможно. Но верно и то, что старый герцог обошелся с ним несправедливо, — раздумчиво сказал Стивен. — Кто-кто, а ты, Майкл, должен это понять. То, что он был воспитан приходом, во времена нашего отца означало, что его передавали из семьи в семью и везде с ним обращались как со слугой, которому можно не платить жалованья.

— Драные обноски, побои и холодная каша, — резко сказал доктор. — И еще кое-что… гораздо хуже. Только после того, как вы унаследовали герцогский титул, викарию было поручено следить, чтобы с сиротами хорошо обращались и чтобы все они могли получить образование. Это очень облегчило мое положение.

— Вы очень странно проявили свою благодарность, — с каменным лицом сказала Кэтрин.

— Мне жаль, что вам пришлось так трудно. Никто не имеет права плохо обращаться с детьми. — Чувствуя, что усталость навалилась на него, как тяжелый камень, Стивен переменил позу. — Но для чего было травить меня, чтобы обратить на себя мое внимание? Вам только следовало сказать мне о нашем родстве.

Доктор широко открыл глаза:

— И вы бы мне поверили?

— Вполне возможно. Сходство бросается в глаза, к тому же я хорошо осведомлен о похождениях моего отца, — сухо сказал Стивен.

— Мне никогда даже не приходило в голову поговорить с вами. — Блэкмер скривил губы. — Честно сказать, я не ждал справедливости от Кеньонов.

Кто бы мог подумать, что высокомерие и распутные привычки старого герцога переживут его и едва не убьют его наследника. Это могло бы быть смешно, не будь так трагично.

Стивен устало потер ноющий живот. Как эта проклятая боль въелась в него, не отпускает ни на миг.

— Что мне, черт побери, делать с вами, Блэкмер? Последовала пауза. Затем Кэтрин сказала:

— Ответ напрашивается сам собой: надо передать его магистратам. Они проведут следствие и, вероятно, приговорят к повешению. Если эта мысль тебе не нравится, почему бы не отправить его в австралийскую колонию или другое подобное место? Им там нужны врачи.

— Если, конечно, исходить из предположения, что он не убьет там кого-нибудь еще, — На лице Кинлока было такое же твердокаменное выражение, как и на лице Майкла. — Этот человек нарушил клятву, он позорит нашу профессию.

Стивен оглянулся на стоявшую рядом Розалинду:

— А ты что думаешь?

— У меня большое желание заставить его страдать так же, как страдал ты. После того, как он промучился бы год-другой, я подумала бы о снисхождении. И все же… — Она в смятении остановилась. — Кто из нас не совершал ошибок, которые могли бы иметь ужасные последствия? Когда Джессика была еще маленькой, однажды, купая Брайана, она чуть его не утопила. То, что сделал Блэкмер, отнюдь не было случайностью. Но я верю, что он не лжет, когда говорит, что не хотел убивать тебя.

Когда Стивен исполнял должность магистрата, ему нередко приходилось вершить правосудие, и он делал это неплохо, но ему никогда не случалось принимать решение по своему личному делу. Он внимательно посмотрел на Блэкмера, своего сводного брата, который стоически ожидал решения своей участи.

После того как Блэкмер узнал, кто его отец, в душе у него, вероятно, открылась незаживающая рана, думал Стивен. Каждый раз, когда он видел, как мимо него проезжает он или Майкл, его, вероятно, как огонь, жгла мысль, что его сводные братья купаются в богатстве и занимают такое привилегированное положение в обществе. К тому же, поскольку он был на год или два старше Стивена, он не мог не думать о том, что, будь он законнорожденным, он был бы герцогом Ашбертоном. Несчастный ублюдок, во всех смыслах этого слова.

И все же в сложившихся обстоятельствах он достиг не так уж и мало. Благодаря успехам, которые он показал в образовании, его послали учиться на доктора. Он стал первоклассным врачом, уделял больным все свое время, даже если не получал при этом вознаграждения. Он был вполне преуспевающим человеком, пока постоянная горечь не превратила его в отравителя.

Стивен бросил взгляд на своего младшего брата. Конечно, герцог относился к нему отвратительно, но все-таки он рос, пользуясь всеми преимуществами, которые дает богатство. По возможности избегая аббатства, он жил сперва в Итоне, потом в домах у своих друзей.

И все же эмоциональные и физические муки, которые Майкл претерпел в детстве, разрушительно сказывались на его поведении, пока он наконец не сумел побороть терзавших его демонов.

Вообще-то говоря, все дети герцога пострадали от его сурового обращения. Клаудия озлобилась, ожесточилась, тогда как он, Стивен, любимый сын и наследник, в своем отчуждении отрешился от многого, самого важного в жизни. Блэкмер пострадал больше их всех. Заслуживает ли он самого строгого наказания, вплоть до физического уничтожения, за то, что его гнев вылился в такой непредсказуемый поступок?

Безмолвное напряженное ожидание нарушил Блэкмер, сказавший со всей откровенностью:

— Лорд Майкл прав. Хотя я и не замышлял убийства, я едва его не совершил. Вы имеете полное право отправить меня на виселицу. — Он скривил губы. — Я не жду прощения. Но я должен сказать, что очень сожалею о случившемся. Вашу жизнь, Ашбертон, я превратил в сущий ад. — Он взглянул на Розалинду: — Вы тоже перенесли много горя из-за меня, герцогиня. Вы сильно страдали, хотя и не так, как ваш муж.

Затем он повернулся в сторону Майкла.

— И вам тоже, лорд Майкл, я причинил много горя, надолго разлучив вас с семьей. Все время, пока мы путешествовали, я непрестанно сожалел об этом.

Стивен вдруг вспомнил шекспировскую «Бурю». Ему всегда нравилось, как великодушно Просперо простил своему брату Антонио покушение на убийство, совершенное за много лет до этого. Стивен всегда вспоминал эту пьесу, думая о себе и Майкле. Но никто из них не совершал преступления по отношению к другому, их разделяла только взаимная настороженность. По большому счету, им нечего было друг другу прощать.

Стивен сделал глубокий вдох. Все его тело болело, живот, казалось, пылал жгучим пламенем. По вине Блэкмера вот уже несколько месяцев он терпит жесточайшие боли. Естественно было бы ожидать, что он будет в ярости, но у него просто не оставалось на это сил.

Стивен всегда считал себя справедливым человеком. Чего же требует справедливость в этом конкретном случае?

Самое главное, о чем не следует забывать, что Блэкмер не замышлял убийства. Исполняя должность магистрата, Стивен научился отличать подлинное раскаяние от притворного. Раскаяние доктора было, несомненно, искренним, и, заявляя, что не хотел причинить сколько-нибудь серьезного вреда, он явно не лгал.

Как глава семейства Кеньонов, Стивен обязан был исправлять последствия дурных дел, совершенных его отцом.

— Если я отправлю его в Австралию, ашбертонское поместье останется без врача, а Блэкмер — хороший врач. Я предпочитаю другой путь. — С суровым лицом Стивен вонзил взгляд в своего сводного брата. — Готовы ли вы поклясться, как Кеньон, что никогда не причините никому намеренного вреда?

Блэкмер растерянно заморгал, затем с запинкой произнес:

— К-клянусь.

— Тогда возвращайтесь домой, к своей медицинской практике, — сухо отчеканил Стивен. — Хотя я и не верю, что вы вновь можете совершить преступление, я думаю, что вы поймете меня, если я предпочту нанять другого врача для себя и нашей семьи.

— Вы… вы отпускаете меня? — недоверчиво проговорил Блэкмер. — После всего, что я натворил?

Стивен положил свою ладонь на руку Розалинды. Прикосновение к ней помогло ему укрепить свои слабеющие силы и понять, отчего в его душе так мало гнева.

— Конечно, очень неприятно, когда тебя отравляют, но я неожиданным образом возместил свои страдания. — Он поглядел на жену, которая все это время не сводила с него своих серьезных темных глаз. — Если бы не то, что вы сделали, я никогда бы не встретился с Розалиндой.

И не только это. Он наконец обрел духовную веру, которая отныне никогда его не покинет и даст его жизни необходимую ей глубину и правильное направление. После того как он перенес мучительно тяжелое испытание и в конце концов обрел радость, проявлять милосердие оказалось на удивление легко.

Его взгляд вернулся к Блэкмеру.

— Я признаю вас как сына старого герцога. Если вы возьмете себе фамилию Кеньон, я не буду возражать. Когда-нибудь я познакомлюсь с вами получше. Но пока я еще не готов к этому.

Эти слова пошатнули стоицизм доктора.

— Боже правый… в свете вашего, великодушия моя вина кажется еще более тяжкой. — Он закрыл глаза, стараясь унять волнение, затем опустил руку и тихо сказал: — Клянусь, что никогда больше не согрешу.

Стивен посмотрел на Майкла:

— Согласен ли ты с моим решением? Я не прошу тебя подружиться с Блэкмером. Просто не убивай его.

Майкл вздохнул:

— Слова Розалинды, что все мы ошибаемся, напомнили мне о моих собственных непростительных ошибках. Я не раз вынужден был пользоваться добротой своих друзей, поэтому я не могу судить тебя, если ты проявляешь милосердие. — Он обнял одной рукой Кэтрин и привлек ее к себе. — Главное, что ты поправишься и будешь жить. Что до меня, то я оставляю святость тебе и моей жене. Сам я предпочитаю обходиться без нее.

К этому времени Стивен чувствовал себя таким усталым, что мог двигать лишь глазами. Взглянув на Яна Кинлока, он сказал:

— Вы здесь единственный человек, не принадлежащий к нашей семье. Согласны ли вы хранить молчание о случившемся?

— Пожалуй, да. — Он просверлил Блэкмера хмурым взглядом. — Почему вы не стали адвокатом? Их низость кажется вполне естественной. Но о врачах я всегда был лучшего мнения и никогда не думал, что они способны на подобное.

— Может быть, вас утешит то, что я никогда не прощу себе, что нарушил врачебную клятву, — решительно сказал Блэкмер. — Возможно, наказание покажется вам слишком легким по сравнению с виной. И все же, уверяю вас, это будет наказание.

Кинлок внимательно изучил лицо Блэкмера и с мрачным удовлетворением кивнул.

Розалинда суровым взглядом обвела всех присутствующих.

— Если все важное уже сказано, надо дать Стивену возможность отдохнуть.

— Но ты, пожалуйста, останься, — еле слышным голосом попросил Стивен.

Кинлок посмотрел на Стивена:

— Побольше отдыхайте, пейте побольше молока и… воздерживайтесь от приема мышьяка. Я зайду через пару дней. — И взяв свою сумку, он вышел.

Кэтрин взглянула на Блэкмера.

— Я прикажу приготовить для вас комнату, — сказала она с явной неохотой. Он наклонил голову:

— Вы очень добры, леди Майкл, но я думаю, что мне лучше всего заночевать в гостинице.

Кивнув, она поцеловала Стивена в щеку.

— Ян сказал, что не может творить чудеса, но одно чудо он все-таки сотворил, — шепнула она. — Нам остается только возблагодарить Небо.

Майкл положил руку на плечо Стивена, изъявляя этим простым прикосновением свои чувства. Он вышел рука об руку с женой. Блэкмер приготовился последовать за ними. Он выглядел совершенно разбитым и трагически одиноким.

Вспомнив, как выглядел Майкл в переломные дни своей жизни, Стивен, собрав остаток сил, обратился к доктору:

— Вы не можете переменить ваше прошлое, Блэкмер, но можете переменить будущее. Уж если отец отрекся от вас, создайте свою собственную семью. Это укрепит ваше положение. — Я мечтал об этом, но чувствовал себя… недостойным. Как могу я, незаконнорожденный, которого не захотел признать собственный отец, сделать предложение Джейн, дочери и сестре духовных особ? — Женитесь на ней, Блэкмер. Я никогда не встречалась с вашей Джейн, но она, несомненно, уже смирилась с тем, что вы незаконнорожденный, в противном случае она избегала бы вашего общества, — резко сказала Розалинда. — Стивен дает вам еще одну возможность. Воспользуйтесь же ею.

Лицо доктора чуть посветлело. — Пожалуй, я так и сделаю. И он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Утомление просто пригвоздило Стивена к постели. Глаза, казалось, заволок лондонский туман. Он перекатился на бок, схватил жену за руку и заставил ее присесть рядом с собой.

— О Розалинда, — прошептал он. Ему так хотелось сказать, что он очень ее любит, но сил уже не оставалось. — Роза…

Со слезами на глазах она растянулась рядом с ним прямо поверх одеяла и прижала его голову к своей груди. — Спи, любовь моя, — прошептала она. — Спи и быстрее выздоравливай.

С отрывистым удовлетворенным вздохом он блаженно отдался ее объятиям, и в следующий же миг его поглотила темнота.

Проснулась Розалинда от поцелуя в шею. Открыв глаза, она одарила Стивена лучезарной улыбкой. Комната была полна утреннего света, и они лежали лицом к лицу, обвив друг друга, как два плюща. Едва заметив выражение его лица, она сразу же поняла, что он уже безвозвратно покинул долину смертной тени. Отныне он будет жить. Будет жить.

— Я даже не спрашиваю, хорошо ли ты спал, — лениво сказала она. — По-моему, ты за всю ночь ни разу не пошевелился.

— Может быть. — Он слегка похлопал ее по груди. — Но каким образом ты сумела переодеться в эту красивую рубашку? Или ты была в ней все время, пока происходила эта злополучная мелодрама, а я умудрился этого не заметить?

Она улыбнулась:

— Я встала посреди ночи, пошла к себе, переоделась и вернулась. Ты спал как убитый.

— Даже если бы здесь промаршировал целый полк, я навряд ли проснулся бы. Много месяцев я не спал так крепко. — Он хрустнул пальцами. — Я уже чувствую себя лучше. Руки и ноги почти перестали неметь, боль в животе вполне терпимая.

— Прекрасно. — Она довольно потянулась. — Я так счастлива, что начала бы кувыркаться, если бы лежать в постели не было так приятно. А у тебя должно быть еще радостнее на душе.

— Странно, но вчера вечером, когда я узнал, что смерть, во всяком случае, в ближайшем будущем, мне не грозит, я вдруг… весь онемел. Видимо, так свыкся с мыслью, что скоро должен умереть, что никак не мог переварить возможность другого исхода. — Он усмехнулся. — Но сегодня утром все изменилось. Я больше не страшусь смерти и ужасно как рад, что еще не пришло время покинуть этот грешный мир. — Он медленно провел рукой по ее боку, от плеча до бедра. — Однако эта неожиданная перемена означает, что мы должны пересмотреть наш брачный договор.

Она удивленно уставилась на него, все в груди заледенело.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я сделал тебе предложение, то особо подчеркнул, что если наша совместная жизнь не заладится, ты сможешь через несколько месяцев все переиграть, построить свою жизнь заново. Ты как-то сказала, что мы будем снимать сливки с жизни. — Его рука задержалась на ее бедре, сквозь тонкое полотно своей рубашки она хорошо ощущала тепло его ладони. — Но теперь тебе предстоит жить со мной неопределенно долгое время, а это означает, что наряду со сливками тебе придется питаться также молоком, сыром и другими обыкновенными продуктами.

— Ах ты, нахал этакий! — громко возмутилась она. — И почему я не спихиваю тебя с постели на пол? Ты хочешь сказать, что теперь у тебя есть время хорошенько оглядеть ярмарку невест, поэтому ты можешь спровадить меня и выбрать себе более подходящую жену? Он вскинул на нее изумленные глаза:

— «Спровадить», как ты выражаешься, жену, даже при большом желании, почти невозможно, и излишне говорить, что такое желание у меня начисто отсутствует. И какая жена, по твоему мнению, подошла бы мне больше, чем ты?

Она пожалела, что затеяла этот разговор, но отступать было уже поздно.

— Такая, например, как Луиза. — Она сглотнула. — Жена, которую ты мог бы любить.

После недолгого молчания он спокойно сказал:

— Но я не любил Луизу, а она не любила меня. Мы оба были несчастны в этом браке.

— Я… я, вероятно, неверно поняла, что ты сказал — или не сказал — о твоей первой женитьбе, — недоуменно проговорила Розалинда. — Я думала, что ты любил ее так сильно, что любая другая женщина может быть для тебя только сожительницей.

— Неужели ты считаешь, что ты для меня только сожительница? Я обязан Джорджу Блэкмеру и долине смертной тени даже большим, чем полагал сначала. Я получил благодаря им бесценные уроки жизни. — Он пригладил рукой волосы. — Как типичный Кеньон, я не находил места для любви в своем взгляде на мир. До тех пор, во всяком случае, пока мне не привиделось это вознесение на Небеса. Если, конечно, это были Небеса. Вот тогда я и осознал, что любовь составляет самую суть бытия.

Его глаза потемнели: так сильны были испытываемые им чувства.

— Я влюбился в тебя с первого взгляда. И еще сильнее — с первого разговора. А после того как мы сблизились, я понял, что не хочу расставаться с тобой. Но только на пороге смерти, когда я так обессилел, что перестал даже испытывать физическое желание, я наконец полностью осознал, как много ты для меня значишь. — Он придвинулся к ней и поцеловал с неизъяснимой нежностью. — Я люблю твое тело, люблю твой ум, люблю твою душу. До сих пор я молчал об этом, но теперь заявляю совершенно официально. Я люблю тебя, Розалинда. И этих слов я никогда не говорил ни одной женщине.

Ее глаза широко открылись.

— Никогда?

— Вчера я сказал эти слова Клаудии. — Он улыбнулся. — Но по отношению к сестре они имеют другое значение.

Тепло, вдруг заполнившее ее сердце, быстро распространилось по всему ее существу, гоня залегшие кое-где холодные тени, о существовании которых она даже не подозревала. — Я тоже тебя люблю, — шепнула она. — Сначала я не решалась признаться в этом самой себе, а когда наконец решилась, то сочла, что не вправе обременять тебя этим признанием. Но в глубине души я всегда знала; что люблю тебя. И это — навсегда. Он опять ее поцеловал.

— Ты мое сердце, моя любимая, — мягко сказал он. — Я был на краю смерти, но зато нашел тебя, моя безупречная роза. Тепло его любви прогревало ее насквозь, но совесть все равно не позволила ей утаить то, что она думала.

— Поскольку для нас обоих это момент истины, я скажу тебе со всей откровенностью: я отнюдь не безупречна, хотя, видит Бог, и старалась стать таковой. Я прилагала все усилия, чтобы быть примерной дочерью, образцовой театральной распорядительницей. Я также хотела быть и безупречной женой для тебя: всегда ласковой, любящей и рассудительной. — Она поглядела на него с некоторым беспокойством, чувствуя себя страшно неуверенно и нуждаясь в его поддержке. — Я думаю, что смогла бы поддерживать эту иллюзию несколько месяцев, но, конечно, не долгие годы. Я вспыльчива, эгоистична и никогда не смогу стать безупречной. Предостерегаю тебя, чтобы ты не возлагал на меня слишком большие надежды.

Он рассмеялся, прижал ее еще крепче, так что изгибы ее тела слились с изгибами его собственного. Как жаль что его тело недостаточно сильно, чтобы излить ту яростную страсть, которая кипит в его душе. Скоро ли он окрепнет достаточно, чтобы вновь предаться физической любви?

Судя по его теперешнему самочувствию, это будет достаточно скоро.

— Хорошо, я внесу кое-какие поправки в свои слова. Ты не безупречна. Я уверен, что если подумаю неделю другую, смогу назвать по крайней мере пять-шесть свидетельств твоей небезупречности. — Он понизил голос до шепота: — Но ты идеальная женщина для меня.

ЭПИЛОГ

Лондон, 1819 год

В театре «Атенеум» у герцога и герцогини Ашбертон естественно, была лучшая ложа. Когда они прибыли на грандиозную премьеру «Зимней сказки» в исполнении труппы Фицджералда, Розалинду буквально захлестывало бурное волнение. После пяти месяцев восстановительных работ театр поражал зрителей богатыми красками лепными украшениями и сверкающими люстрами.

Прежде чем сесть, Розалинда подошла к балюстраде и обвела взглядом собравшуюся публику. Нарядно одетые мужчины и женщины в роскошных вечерних туалетах заполняли ложи, партер и балконы. Живые звуки оркестра сливались со смехом и разговорами. В ложе с противоположной стороны занимали свои места Касселы и Уэстли.

Она помахала родственникам, затем герцогу и герцогине Кэндовер, которые пришли посмотреть на открытую ими в свое время труппу.

Тут было много и других друзей, ибо высшее общество очень тепло приняло актрису, которая, как оказалось, была по своему происхождению французской графиней, а после замужества — герцогиней Ашбертон. Она приветствовала Стратморов, Абердаров и Сент-Обинов, сознавая, что есть еще много знакомых пар, которых она не может различить со своего места.

— Театр переполнен, Стивен. Все ложи заняты твоими знатными друзьями. Кажется, сегодня это самое популярное место во всем Лондоне.

Он засмеялся и обвил рукой ее талию.

— На этот раз, думаю, не будет необходимости выходить во время антракта на улицу, зазывая прохожих в театр.

Она ласково прижалась к нему и посмотрела ему в лицо. С трудом верилось, что пять месяцев назад он был на самом краю смерти. Теперь он выглядел, да и был, здоровым, сильным и красивым. Она даже подумала, что ни один мужчина не имеет права быть таким красивым. Бросалась в глаза и его поразительная мужественность. В ее положении его внимательность и предупредительность были особенно важны.

Случившееся не прошло для них обоих бесследно. Оба научились ценить жизнь. Каждый день, каждый час, каждая минута приобрели для них особую насыщенность. Они не раз с благодарностью говорили об этом, стремясь навсегда сохранить свою любовь во всей ее первоначальной свежести, оградить себя от пресыщения. Глядя на мужа, она улыбнулась:

— Ты выглядишь сегодня просто замечательно, моя любовь.

— А ты просто невероятно хороша собой. — Он хотел было ее поцеловать, но не решился, ибо на них смотрели почти все лондонское высшее общество.

— Да я сейчас похожа на упряжную лошадь, — со смехом обронила она, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Да, — спокойно откликнулся он. — Но все равно хороша собой. — Он сел справа от нее и незаметно приложил руку к ее животу. В благодарность за свои труды он получил легкий толчок в ладонь. — Что-то она сегодня очень брыкается. Должно быть, как дочь актрисы, реагирует на спектакль.

— Он же аристократ, — со смешком возразила Розалинда. — И будучи Кеньоном и Сан-Сиром, требует к себе должного внимания.

Дверь открылась, впуская лорда и леди Херрингтон. Клаудия выглядела моложе и мягче, чем пять месяцев назад.

— Добрый вечер, Стивен, Розалинда. — Клаудия коснулась легким поцелуем щеки невестки. — Поздравляю. Ваш семейный театр, похоже, будет иметь большой успех.

Как ни удивительно, Розалинда и Клаудия подружились. Конечно, язычок у Клаудии остался таким же острым, но она стала несравненно более выдержанной и терпимой. Влияние Стивена, объяснила Клаудия своей невестке.

Как всегда немногословный, Эндрю поклонился Розалинде, пожал руку Стивену и помог Клаудии усесться в кресло. Он обращался с ней с такой бережностью, точно она была сделана из фарфора. Жена отблагодарила его почти нежным взглядом.

Розалинда спрятала улыбку за веером. Теплые отношения, установившиеся между нею и Эндрю, также были следствием влияния Стивена.

Стивен шепнул ей на ухо:

— Приятно смотреть на людей, которые женаты вот уже двадцать лет, но ведут себя как новобрачные. Будем ли и мы вести себя так же через двадцать лет? — Без сомнения. — И напустив на себя вид скромницы, Розалинда под прикрытием веера совершенно непристойным жестом притронулась к мужу.

Стивен затаил дыхание, его глаза сразу позеленели.

— Какие планы у тебя на сегодняшний вечер, герцогиня?

— После окончания спектакля мы пойдем за кулисы, чтобы отпраздновать сегодняшний триумф вместе со всей фицджералдовской труппой. — Она искоса глянула на мужа. — А потом мы поедем домой, и я постараюсь соблазнить своего мужа.

Взглянув на сцену, Розалинда увидела, что из-за кулис выглядывает Мария в костюме Гермионы. Лицо ее сверкало возбуждением. Увидев Розалинду, она помахала ей рукой и скрылась.

Розалинда хорошо представляла себе, какая суматоха творится за кулисами, но была уверена: к тому времени, когда поднимется занавес, труппа будет вполне готова воссоздать волшебную атмосферу театрального действа. Мери Кент, сестра Саймона, проявила себя и способной актрисой, и отличной распорядительницей. Они с Джереми Джоунзом должны были пожениться в мае, через неделю после свадьбы Джессики и Саймона.

— А ты не хотела бы сейчас быть за кулисами, ожидая своего выхода? — спросил Стивен. — Ведь это так приятно — творить волшебство.

— Отнюдь нет, — ответила она совершенно искренне. — Можно ли быть счастливее, чем я сейчас?

Последними в ложу Ашбертонов прибыли лорд и леди Майкл Кеньон и хорошенькая четырнадцатилетняя дочь Кэтрин, Эйми, которая вся так и светилась, счастливая, что присутствует на спектакле наравне со взрослыми.

Последовал оживленный обмен приветствиями. Вряд ли можно было ожидать, что Клаудия и Майкл очень сблизятся, но они по крайней мере проявляли теперь взаимную вежливость. Что до Розалинды, то она очень при вязалась к Майклу, который многими своими чертами напоминал Стивена.

Ее взгляд возвратился к Стивену. Он был становым хребтом всех Кеньонов, главой семьи — и не только формально, но и благодаря нерушимой силе своего властного характера. О его великодушии свидетельствовало то, что он подружился со своим незаконнорожденным сводным братом, который назывался теперь Джорджем Блэкмером-Кеньоном. Последовав совету герцога, доктор женился на вдове. Розалинда видела их вместе и была убеждена, что эта женитьба со временем залечит душевные раны Блэкмера.

Под звуки смеха, шуршание шелковых юбок Кэтрин поцеловала Розалинду в щеку и уселась слева от нее Она также была в положении и должна была родить через несколько недель после Розалинды. С тех пор как ее муж приехал в Лондон, они жили счастливой семейной жизнью.

Оркестр на мгновение замолчал, затем начал играть волнующую триумфальную увертюру. Все разговоры прекратились, все взгляды устремились на сцену.

Под ритмичный рокот барабанов занавес начал подниматься, открывая величественный королевский дворец.

Откинувшись в кресле, Розалинда взяла Стивена за руку. Его пальцы сплелись с ее пальцами, он поднял и поцеловал ее кисть.

— Волшебство начинается Она улыбнулась, глядя ему в глаза:

— Оно никогда и не кончалось, моя любовь. И никогда, я верю, не кончится.