ЛАРРИ НИВЕН

МИР ВНЕ ВРЕМЕНИ

A WORLD OUT OF TIME

МИР ВНЕ ВРЕМЕНИ

Два куплета из песни «Маленькие глазки» воспроизведены с разрешения автора, Тима Дигби.

Оуэну Локку и Джуди-Лини дель Рей, которые редактировали рукопись этой книги и заставили меня переписать некоторые места: где вы были, когда я писал «Мир-Кольцо»?

Всем, у кого есть первое издание «Мира-Кольца»: берегите его. Это единственная версия, где Земля вращается в неправильную сторону (в главе I).

Глава первая

ТАРАНЩИК

I

Вначале был мертвый человек.

Он двести лет пролежал в надписанном контейнере, внешняя оболочка которого содержала жидкий азот. Человек перед смертью долго болел: в его замороженном теле жили огромные колонии раковых клеток.

Человек ждал, что медицина найдет способ вылечить его.

Но ждал он напрасно. Да, люди научились лечить рак, но клетки его тела были разорваны кристаллами льда, а это невозможно вылечить. Человек знал об этом, но все равно пошел на риск. А почему бы и нет? Он все равно умирал.

В склепах хранилось больше миллиона таких же замороженных тел. А почему бы и нет? Они бы все равно умерли.

Затем появился молодой преступник. Имя его забыто, а преступление — неизвестно; наверное, оно было ужасным, потому что в наказание Государство стерло его личность. Так он стал мертвецом: тело было теплым, здоровым, оно Дышало, но личности в нем не было. И Государство решило использовать это тело.

Корбелл пришел в себя на жестком столе. Все тело болело так, словно он долго спал, не меняя позы. Он видел перед собой белый потолок, а в голове всплывали воспоминания о контейнере с двойными стенками, сне и боли.

Боли не было.

Корбелл резко сел… И замахал руками, чтобы сохранить равновесие. Тело оказалось слишком легким, голова странно качалась на тонкой шее. Он потянулся к ближайшей опоре, ею оказался светловолосый молодой человек в белом спортивном костюме. Однако ухватиться за него Корбелл не смог: руки оказались короче, чем он ожидал. Он свалился на бок, потряс головой и снова сел, на этот раз более осторожно.

Руки. Костлявые, узловатые… Это не его руки!

Мужчина в спортивном костюме спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально. — «Боже, что они со мной сделали? Я думал, что готов ко всему, но это…» — Корбелл понял, что впадает в панику. В горле пересохло, но это не страшно. Он оказался в чужом теле, зато избавился от рака. — Сколько прошло времени? Какой сейчас год?

Куратор мысленно похвалил его за быстроту реакции.

— По вашему летосчислению — две тысячи сто девяностый. О нашем можете не беспокоиться.

Это прозвучало угрожающе. Корбелл решил не спрашивать, что с ним случилось, и поинтересовался только:

— Почему?

— Вы не станете членом нашего общества.

— Да? Что же я буду делать?

— У вас есть выбор из ограниченного числа профессий. Если ни одна из них вам не подойдет, вас заменит кто-нибудь другой.

Корбелл сел на краю жесткого операционного стола. Тело его было моложе, гибче, тоньше — и не слишком чистым. Но живот при движениях не болел, как раньше.

— А что будет со мной? — спросил он наконец.

— Я так и не научился отвечать на этот вопрос. Проблема метафизического свойства. Я расскажу, что с вами было до сих пор, а дальше уж решайте сами.

Итак, был пустой человек. Он еще дышал и был здоров, как и большинство людей в 2190-м году, но пуст. Нейронные связи мозга, пути рефлексов, воспоминания, сама личность — все было стерто в наказание за неизвестное преступление. И еще было замороженное тело.

— Ваши газеты называли вас «отморозками», — заметил светловолосый человек. — Я так и не понял, что это значит.

— То, что нас заморозили, а потом отморозят. — Корбелл тоже употреблял это слово, пока сам не стал замороженным трупом.

В мозгу такого трупа оставались нейронные связи, поддающиеся считыванию. Процесс считывания разогревал мозг и разрушал эти связи, но это было не так уж важно. Ведь личность находится не только в мозгу. Там сосредоточена РНК памяти, но она также находится в крови и нервах. В случае Корбелла необходимо было удалить раковые опухоли, а из того, что останется, извлечь РНК. После такой операции человек превращается в кровавое месиво.

— То, что с вами сделали, нельзя проделать с одним человеком дважды. У вас будет только один шанс. Если вы нам не подойдете, придется начинать все с начала. В хранилищах еще много «отморозков».

— То есть вы сотрете мою личность, — медленно произнес Корбелл. — Но я не совершал преступления. У меня что, нет никаких прав?

Куратор удивился, потом рассмеялся.

— Я думал, что все объяснил вам. Тот человек, которым вы были, мертв. Срок действия завещания Корбелла Давно истек. Его вдова…

— Я, черт возьми, оставил деньги себе!

— Это не важно. — Куратор все еще улыбался, но его лицо стало далеким и равнодушным. Так ветеринар улыбается кошке, беря в руки шприц. — Мертвец не может владеть собственностью. Суд решил, что это нечестно по отношению к наследникам.

Корбелл ткнул непривычно костлявым пальцем в свою костлявую грудь:

— Но сейчас я жив!

— В глазах закона — нет. Но вы можете заработать новую жизнь. Государство даст вам гражданство и новое свидетельство о рождении, если вы его заслужите.

Корбелл некоторое время посидел, привыкая к этой мысли, затем поднялся со стола.

— Тогда начнем. Что вам нужно знать обо мне?

— Ваше имя.

— Джером Бранч Корбелл.

— Зовите меня Пирс. — Куратор не протянул руку, Корбелл — тоже. Он чувствовал, что молодой человек не ответит на рукопожатие. Возможно, дело в том, что им обоим надо вымыться. — Я ваш куратор. Вы любите людей? Сейчас я просто спрашиваю, подробные тесты мы проведем позже.

— Проблем в общении у меня нет, но я ценю уединение. Пирс нахмурился.

— Это сильно ограничивает нас. Изоляционизм, который вы называли уединением, оказался… преходящим увлечением. У нас нет для этого ни места, ни желания. Мы не можем послать вас колонизировать новую планету…

— Я стану хорошим колонистом. Я люблю путешествовать.

— Но размножаться будете плохо. Помните, гены в этом теле — не ваши. Нет, Корбелл, у вас только один вариант. Вы станете таранщиком.

— Таранщиком?

— Боюсь, что да.

— Это первое слово в вашей речи, которое я не понял. Неужели язык почти не изменился? У вас нет даже акцента.

— Это же моя работа. Я выучил ваш язык при помощи РНК много лет назад. Профессию вы будете изучать точно так же, если до этого дойдет. Удивительно, как быстро учишься, когда тебе вводят РНК. Дай бог, чтобы вы оказались правы в том, что любите уединение и путешествия. Приказы выполнять умеете?

— Я был в армии.

— Что это значит?

— Умею.

— Хорошо. Вам нравятся новые места и люди?

— Конечно. — Корбелл улыбнулся. — Я строил здания по всему миру. А что, вам нужны архитекторы?

— Нет. Считаете ли вы, что Государство в долгу перед вами?

На это мог быть только один ответ.

— Нет.

— Но вы пошли на заморозку, значит, думали, что будущее предложит вам что-то особенное.

— Вовсе нет. Я все равно умирал, поэтому решил рискнуть.

Куратор внимательно посмотрел на него.

— Если бы вам было во что верить, смерть не казалась бы такой ужасной.

Корбелл не ответил.

Его подвергли короткому тесту на ассоциации. Во время прохождения теста Корбелл заподозрил, что пик увлечения замораживанием в жидком азоте пришелся на 1970 год — год его смерти. У бывшего «отморозка» взяли анализ крови, потом заставили заниматься физкультурой до изнеможения и снова взяли кровь. Затем он прошел проверку болевого порога прямой стимуляцией нервов. Еще один анализ крови, после него — проверка сообразительности в виде китайской головоломки. И вот наконец Пирс сообщил Корбеллу, что проверка завершена.

— Состояние вашего здоровья нам и так известно.

— Зачем тогда брать у меня кровь? Куратор посмотрел на него и спросил:

— А вы сами как думаете?

И Корбелл понял, что от ответа зависит его жизнь. Возможно, такое впечатление создавали сведенные на лбу брови куратора, холодный взгляд его голубых глаз и равнодушная улыбка. Пирс следил за Корбеллом во время испытаний, словно от его поведения зависело какое-то важное решение. Поэтому, прежде чем ответить, он еще раз все взвесил.

— Вам надо было знать, сколько я могу выдержать, прежде чем сдамся. Вы измерили содержание в моей крови адреналина и токсинов усталости, чтобы понять, насколько мне было больно и тяжело.

— Правильно, — заметил куратор. Корбелл снова выжил. Во время болевого теста он мог сдаться гораздо раньше, но Пирс невзначай упомянул, что он четвертый по счету бывший «отморозок», чью личность записали в это тело.

Корбелл хорошо помнил, как засыпал тогда, двести двадцать лет назад. Вокруг него, как на похоронах, собрались друзья и близкие. Он сам выбрал контейнер, заплатил за место в хранилище и написал завещание, но умирающим себя не чувствовал. Ему сделали укол, и вечная боль отступила, а взамен пришла сонливость. Он засыпал, думая о будущем, о том, что ждет его, когда он проснется. Глобальное государство? Межпланетные перелеты? Чистый ядерный синтез? Странная одежда или ее отсутствие? Раскрашенные тела? Новые принципы архитектуры? Летающие дома? А может, бедность, перенаселение, истощение природных ресурсов, безработица? Однако Корбелл не волновался об этом — такой мир просто не сможет позволить себе разбудить его. Нет, его встретит богатый мир, вполне способный воскресить его из мертвых. Однако этого мира он, похоже, не увидит.

Тестирование кончилось, и за Корбеллом пришел охранник. Крепко схватив его за предплечье мясистой рукой, чтобы «отморозок» не смог улизнуть, он повел его по узкой лестнице на крышу.

Полуденное солнце ярко сверкало в синем небе, которое у горизонта казалось коричневатым. Часть площади крыши занимали растущие плотными рядами зеленые растения, остальное пространство укрывали стеклянно блестящие листы. Корбелл увидел город с мостика, соединяющего две крыши. Улицы внизу заполняли близко стоящие дома куби-стического дизайна, а сам он стоял высоко-высоко, на тонком бетонном мостике без перил. Джером Корбелл замер и перестал дышать. Охранник не сказал ни слова, только слегка потянул его за руку и стал смотреть, что тот будет делать. Бывший «отморозок» взял себя в руки и пошел дальше.

Комната, в которую его привели, представляла собой проход между двумя стенами многоярусных коек. Свет искусственный, прохладный. Но на улице полдень! Неужели ему придется спать? Впрочем, к таким условиям Корбелл приспосабливаться умел.

В комнате оказалось примерно тысяча коек, большинство — заняты. Несколько людей без интереса посмотрело на то, как охранник подвел Джерома к его койке — нижней из шести. Чтобы лечь, ему пришлось вначале встать на колени. Постельное белье оказалось странным: гладким, шелковистым, даже скользким — единственное проявление роскоши в этой комнате. Но не было ни одеяла, ни лишней простыни, чтобы накрыться. Корбелл лег на бок и стал рассматривать спальню снизу. Только теперь он позволил себе подумать: «Я жив». Раньше эта мысль могла погубить его, но сейчас уже можно было признать: он жив и даже молод! В контракте этого не было. Но вслед за этим пришла новая мысль: а кто на самом деле жив? Составная личность? Преступник, реабилитированный с помощью химических веществ и промывания мозгов? Ну нет. Он — Джером Корбелл, он жив и здоров, хотя и мало что понимает в новом мире.

Когда-то у него была редкая способность: засыпать при любых обстоятельствах. Но сейчас ему было не до сна. Он наблюдал, запоминал и учился.

Корбелла сразу удивили три вещи. Первое — запах. Очевидно, духи и дезодоранты тоже оказались преходящим увлечением. Пирсу давно надо было вымыться, ему самому, впрочем, тоже. Запах в спальне стоял специфический.

Второе — любовные койки. Четыре в вертикальной стойке, более широкие, с толстыми матрасами. Эти места предназначались для секса, не для сна. Но они стояли на открытом месте, от остальной спальни их не отделяла даже занавеска. Так же обстояло дело и с туалетами. Как эти люди могут так жить?

Корбелл потер нос, подпрыгнул от неожиданности и ударился головой о верхнюю койку. Его собственный нос был большим, мясистым и бесформенным, а тот, что оказался под его пальцами сейчас, — маленьким, узким и довольно острым.

Наконец Джером заснул.

Ближе к вечеру за ним пришел человек. Широкоплечий мускулистый охранник с невыразительным лицом, одетый в серый комбинезон, не тратил слов зря. Он нашел койку Корбелла, поднял его за руку и куда-то повел. Он еще не успел проснуться, когда его поставили перед Пирсом.

— Здесь что, никто не говорит по-английски? — раздраженно поинтересовался Джером.

— Нет.

Пирс и охранник подвели его к удобному креслу перед большим вогнутым экраном. На него надели наушники, а на полку над ним поставили пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Из нее тянулась прозрачная пластиковая трубка с иглой на конце.

— Это что, завтрак?

Пирс не заметил его сарказма.

— Вас будут кормить один раз в день, после обучения и физических упражнений. — Он ввел иглу в вену на руке Корбелла и прижал ее чем-то похожим на клочок ваты. Сам Корбелл спокойно смотрел на эти манипуляции. Если он когда-то и боялся уколов, то многие месяцы болезни и боли заставили его забыть об этом. Уколы приносили временное облегчение.

— Теперь учитесь, — сказал Пирс. — Эта ручка управляет скоростью. Громкость выставлена на оптимальный для вас уровень. Каждый раздел можно повторить один раз. О руке не беспокойтесь: иглу нельзя выдернуть случайно.

— Я хотел кое-что спросить, но забыл нужное слово. Что такое таранщик?

— Пилот космического корабля.

— Вы шутите! — Корбелл уставился в непроницаемое лицо куратора.

— Нет. А теперь учитесь. — Он включил экран, повернулся и ушел.

II

Таранщиками называли пилотов космических кораблей. На кораблях стояли реактивные двигатели таранного типа. Они собирали межзвездный водород в электромагнитные сети, сжимали его, направляли в кольцо силовых полей и там сжигали в пламени синтеза. Теоретически такой корабль мог разогнаться до любой скорости. Он был очень мощным, очень сложным и очень дорогим. Корбелла удивило то, что Государство доверяет такое мощное и дорогостоящее оборудование одному человеку. Причем тому, который уже двести лет как мертв! К тому же он архитектор, а не космонавт. Джером поразился, узнав, что таранный двигатель придумали до его смерти. Он видел «Аполлон-11» и «Аполлон-13» по телевизору, и этим его знакомство с космическими полетами исчерпывалось.

А сейчас жизнь Корбелла зависела от того, овладеет ли он ремеслом таранщика. Он прекрасно понимал это и потому в первый день просидел у экрана четырнадцать часов. Джером понял не все из того, что просмотрел, и боялся, что его знания проверят. Но его никто не проверял. На второй день он заинтересовался материалом, на третий уже не мог оторваться от экрана. Раньше он не понимал теорию относительности, магнетизма и абстрактную математику, теперь же схватывал их интуитивно. Это было восхитительно! И Корбелл перестал задумываться о том, почему Государство выбрало в пилоты именно его. Так и должно было быть. Он для этого родился.

Полезная нагрузка звездолета мала, а срок его службы больше человеческой жизни. Весьма большую часть полезной нагрузки составляла вполне сносная система жизнеобеспечения для одного пилота. Кроме нее, в корабль помещались только биологические зонды. Хороший, одаренный и верноподданный гражданин вряд ли будет одиночкой. Так зачем посылать гражданина? За время полета корабля Земля полностью переменится, может измениться даже Государство. Таранщику по возвращении придется приспосабливаться к новому обществу, и нельзя сказать заранее, каким оно окажется. Но ведь есть люди, которые уже решили приспособиться к новому обществу! Еще бы, их собственное уже двести лет как в прошлом. Кроме того, они обязаны Государству жизнью.

Обучение с помощью РНК оказалось очень эффективным. Корбелл перестал обращать внимание на то, что Пирс относится к нему, как к вещи. Он чувствовал себя машиной, которую программируют. Он учился запоем — тексты, которые он глотал, казались смутно знакомыми. Он понял, что может разобрать и собрать свой корабль с закрытыми глазами. Корбелл всю жизнь любил числа, но абстрактная математика до сих пор ему не давалась. Теория поля, уравнения монополя, изготовление микросхем… Как определить присутствие точечного источника гравитации, использовать его либо избежать… Учебное кресло стало смыслом жизни Корбелла. Все остальное — физкультура, еда, сон — казалось скучным и пресным. Физкультурой он занимался в маленькой комнате с двадцатью другими «курсантами». Все они были такими же худыми и жилистыми, как он сам, а их охранники — толстыми, грузными. «Курсанты» бегали на месте, потому что для настоящего бега места не хватало, а для выполнения отжиманий, приседаний и прыжков выстраивались в ровные ряды. Корбелл проводил в учебном кресле по четырнадцать часов и потому был рад возможности размяться. Он точно следовал приказам и временами поглядывал на длинные предметы, висящие на поясах охранников. Предметы эти выглядели в точности как полицейские дубинки, но на торце у них было отверстие. Оружие ли это, Джером так и не выяснил. Иногда во время занятий спортом он видел Пирса. Он и остальные, кто следил за учебой «курсантов», относились к третьему типу: люди в достаточно хорошей форме, но еще чуть-чуть — и начнут набирать лишний вес. Про себя Корбелл называл их «старые американцы».

От Пирса он узнал, какие профессии доступны бывшим «отморозкам», перемещенным в тела преступников: ручная работа на огородах, ремёсла, должности слуг — в общем, любая повторяющаяся работа, которой легко обучиться. Такая работа длилась четырнадцать часов в день и проходила в жуткой тесноте. Впрочем, жизнь Корбелла текла похожим образом: четырнадцать часов учебы, час на физические упражнения, час на еду и восемь часов на сон в переполненной спальне-казарме.

— Работа, еда и сон бок о бок с такими же несчастными! — говорил он Пирсу. — Как они могут так жить?

— Зато это позволяет им отдать долг Государству в кратчайшие сроки. Подумайте сами, Корбелл, на что «отморозку» свободное время? Он же не ведет общественную жизнь. Этому надо учиться, наблюдая за другими гражданами, а многие профессии бывших преступников позволяют контакт с гражданами Государства.

— Чтобы они могли во время работы наблюдать за господами? Так ничему не научишься. Это займет, по моим ощущениям, не один десяток лет.

— После тридцати лет бывший преступник получает гражданство. Оно дает ему право на работу и гарантированный базовый доход, на который он может покупать учебные материалы и уколы. Мы живем дольше, чем жили в ваше время, Корбелл, и наша медицина не в пример лучше.

— И все равно это рабский труд. Впрочем, ко мне это не относится.

— Конечно же, нет. И потом, этот труд не рабский. Рабы не выбирают, а «отморозок» может в любой момент сменить профессию. У него есть право выбора.

Корбелла передернуло.

— Даже раб может уйти из жизни.

— Какое уж тут самоубийство! — если у куратора и был акцент, то проявлялся он в том, как тщательно тот артикулировал. — Джером Корбелл давно мертв. Если хотите, могу подарить его скелет на память.

— Не сомневаюсь. — Корбелл представил, как на досуге до блеска полирует собственные кости. Впрочем, где ему хранить такой сувенир? На собственной койке?

— Итак, вы преступник, которому стерли личность, причем за дело. Преступление стоило вам гражданства, зато вы можете сменить профессию — стоит только заказать новый курс реабилитации. Разве рабы меняют работу?

— Это еще одна смерть.

— Чушь. Вы просто заснете, а когда проснетесь, у вас будут новые воспоминания.

В дальнейшем Корбелл старался избегать этой неприятной темы, но самих разговоров с куратором избежать не мог, поскольку больше никто из окружающих не знал английского. В те дни, когда Пирс не показывался, бывший «отморозок» очень злился. Однажды он спросил его о точечных источниках гравитации.

— В наше время о таких не знали.

— Нет, знали. Это нейтронные звезды и черные дыры. К тысяча девятьсот семидесятому году было известно несколько пульсаров, а также и то, как они гаснут. Вам надо стараться избегать гаснущих пульсаров. О черных дырах не волнуйтесь — на вашем курсе их не будет.

— Вот и хорошо.

Пирс глядел на Корбелла и веселился.

— Похоже, вы плохо представляете себе свое время.

— Перестаньте! Я был архитектором. Зачем мне знания по астрофизике? Да и учились мы совсем по-другому. — И тут он кое-что вспомнил. — Пирс, вы сказали, что учили английский с помощью РНК. А откуда она взялась?

Куратор улыбнулся и ушел.

У Корбелла почти не оставалось времени на воспоминания, и он был этому очень рад. Но все же иногда, лежа без сна на своей койке, слушая сонное дыхание тысячи человек и звуки, доносящиеся с любовных коек, он вспоминал… кого-нибудь. Неважно кого. Вначале это была Мирабель, всегда только Мирабель. Мирабель у румпеля, когда они отплывали из бухты Сан-Педро: загорелое лицо, смеющийся рот, большие темные очки… Постаревшая усталая Мирабель прощается с ним на его… похоронах. А вот Мирабель во время медового месяца… За двадцать два года они срослись, как ветви одного дерева. А теперь он вспоминал о ней, как о человеке, которого нет уже двести лет. И его племянница умерла, хотя они с Мирабель едва смогли тогда приехать на ее конфирмацию: Джерома уже мучили боли. А их дочь Энн и трое внуков — совсем крошки! Но кого бы он ни вспомнил, все уже умерли. Все, кроме него.

Корбелл умирать не хотел. Он был до отвращения здоров и на двадцать лет моложе, чем лег в контейнер. Обучение ремеслу пилота захватило его целиком. Если бы только к нему не относились, как к вещи! Он служил в армии двадцать… точнее, двести сорок лет назад и научился исполнять приказы, однако не любил это делать. Во время службы его возмущало, что к нему относятся свысока; но ни один офицер не относился к нему настолько свысока, как Пирс и охранники. Куратор никогда не повторял приказов и не допускал даже мысли о том, что Корбелл может отказаться их выполнять. Он знал, что будет, если он откажется, и Пирс знал, что он это знает. Общая атмосфера больше напоминала лагерь смерти, чем армию. Джером старался не думать о том, что живет, как зомби: он ведь был трупом, который вернули к жизни, хотя и не полностью. Интересно, что сделали с его скелетом? Сожгли?

Новая жизнь оказалась непростой. Было унизительно оказаться на низшей ступени социальной лестницы. Говорить, кроме как с Пирсом, не с кем. И кроме того, большую часть времени Корбелл был голоден. Он набивал желудок один раз в день, но этого было недостаточно. Неудивительно, что он так похудел. Но все тяготы жизни забывались, стоило ему оказаться в учебном кресле. Там его беспомощность превращалась во всемогущество — он был таранщиком! Его нес огонь, горящий внутри звезд; он брал топливо прямо из межзвездного пространства, а электромагнитные поля, как крылья, распахивались на многие мили.

Через две недели после пробуждения Корбелл получил свой курс. Он сидел в кресле, в вену поступал раствор РНК, но иглы он не замечал. На учебном экране высветилась трехмерная схема маршрута (Джером давно перестал гадать, как достигается эффект трехмерности), и масштаб начал плавно уменьшаться. Две капельки и светящийся шарик, окруженный тусклой короной, — эту часть курса пилот уже знал. Линейный ускоритель запустит его с Луны, разгонит до таранной скорости и запустит к Солнцу. Солнечная гравитация увеличит его скорость, а электромагнитные поля смогут захватить и сжечь поток солнечных частиц. Затем он направится за пределы Солнечной системы, по-прежнему набирая скорость.

Масштаб на экране уменьшился, но расстояния между звездами все равно оставались пугающими. Звезда Ван Маанана была в двенадцати световых годах. Торможение начнется почти сразу, когда корабль пройдет половину пути, и будет нелегким. Скорость должна снизиться достаточно для того, чтобы доставить на планету биологический зонд, но при этом остаться таранной, и при этом массу звезды Ван Маанана надо использовать для изменения курса. Никакого пространства для ошибки! Затем — дорога до следующей цели, та еще дальше от Земли. Корбелл смотрел и впитывал информацию. Часть его сознания поражалась величине расстояний, а часть словно знала весь путь наперед. Десять звезд, все — желтые карлики, похожие на Солнце, среднее расстояние между ними пятнадцать световых лет; один раз придется преодолеть двадцать два световых года, и на этом переходе скорость будет почти равна скорости света. Удивительно, но таранный эффект на таких скоростях будет работать только лучше. Пилот сможет использовать увеличение водородного потока и подтянуть поля-ловушки ближе к кораблю, сконцентрировать их.

Итак, десять звездных систем. Растянутая кольцевая траектория движения, которая приведет его обратно к Земле. Часть пути пройдет на субсветовой скорости, в результате на Земле пройдет триста лет, а Корбелл проживет двести лет по корабельному времени; правда, часть пути придется провести в анабиозе.

Эта мысль прошла мимо при первом просмотре учебной программы, да и при втором тоже. Джером осознал ее, только идя в физкультурный зал.

Триста лет!

III

Наверное, на улице сейчас день. Только окон в спальне нет, а освещена она всегда скудно — света едва хватило бы для чтения, будь здесь книги. Для Корбелла это время сна, но заснуть он не мог и молча страдал, глядя в глубину спальни. Почти все ее обитатели спали, только одна пара с большим шумом занималась любовью на двойной койке. Несколько человек лежали на спине с открытыми глазами, двое женщин тихо переговаривались. Их языка Корбелл не понимал, а по-английски никто из обитателей спальни не говорил.

Джером Корбелл страшно скучал по дому.

Хуже всего ему пришлось в первые несколько дней. Запах он перестал замечать довольно быстро. Бывший «отморозок» мог различить характерные запахи множества людей, но все вместе они составляли общий шумовой фон. Хуже обстояло дело с любовными койками. Корбелл во все глаза смотрел на тех, кто их занимал, и слушал, когда ему удавалось заставить себя не смотреть. Однако сам он отклонил два красноречивых предложения миниатюрной брюнетки со всклокоченными волосами и миловидным личиком. Заставить себя при всех заняться любовью он не мог.

В отличие от любовных коек, избежать посещения туалета невозможно. Первый раз Джером смог сходить туда, только глядя строго на носки своих ботинок. Когда он натянул комбинезон и поднял глаза, выяснилось, что несколько обитателей спальни наблюдают за ним с веселым интересом. Их могла насмешить его стеснительность или то, как он опустил комбинезон до самых щиколоток. А возможно, дело было том, что он нарушил очередность пользования туалетом.

Корбелл очень хотел домой. Сама мысль об этом была парадоксом, ведь его дома давно не было. Он и сам мог исчезнуть вместе с домом, если бы не стал «отморозком». Однако разумные доводы тут не помогали — он хотел домой, к Мирабель, куда угодно: в Рим, Сан-Франциско, Канзас-Сити, Бразилию… Когда-то Джером жил в этих местах и везде чувствовал себя как дома, но это место домом ему никогда не станет.

А теперь у него отнимут и это. Даже этот мир четырех комнат и двух крыш, тесноты и рабства, мир, который он и не рассмотрел как следует, исчезнет ко времени его возвращения. Корбелл повернулся на живот и закрыл лицо руками. Возможно, он не понял чего-то важного. В любом случае, ему даже не устраивали экзамен.

Он сам не заметил, как заснул.

Корбелл внезапно проснулся, хватаясь за ускользающую мысль. Почему он никогда не спрашивал о биологических зондах? А действительно, что это такое? И почему он не задавался этим вопросом раньше? Он знал, что это такое и где находится: десять тяжелых толстых цилиндров, закрепленных на корпусе космического корабля; суммарный вес примерно равен весу системы жизнеобеспечения пилота. Он знал распределение их массы, действие системы зажимов, удерживающих зонды на корпусе, и последовательность действий по обслуживанию и ремонту этих приспособлений в различных условиях. Корбелл даже почти знал, что будет с зондами после сброса: информация вертелась на кончике языка. Значит, он уже получил инъекцию РНК, но еще не видел инструкций.

Однако он не знал, для чего эти зонды нужны.

И с кораблем та же ситуация, сообразил Корбелл через некоторое время. Он знает все о таранном корабле с биологическими зондами на борту, но ничего не может сказать о других типах космических кораблей, межпланетных путешествиях и орбитальных челноках. Он прекрасно знал, что его запустят с Луны с помощью линейного ускорителя, знал устройство ускорителя, даже видел его — триста пятьдесят километров колец, стоящих вертикально на ровной лунной поверхности. Джером мог справиться с любой неполадкой, возникшей во время запуска, — и этим исчерпывались его знания о Луне, ее освоении и использовании, если не считать того, что он видел по телевизору двести лет назад. А что вообще происходит в мире? За две недели с момента прибытия (пробуждения? создания?) он видел четыре комнаты, две крыши и городской пейзаж, состоящий из прямых линий, а также говорил с человеком, который вовсе не хотел делиться с ним информацией. Так что произошло за двести лет? Те люди, что спят вокруг него, кто они? Зачем они здесь? Корбелл не знал даже, «отморозки» они или современные люди. Впрочем, пожалуй, современные: никого из них условия жизни не смущали.

За свою жизнь Корбелл строил здания в самых разных уголках мира и всегда перед поездкой старался ознакомиться с языком и обычаями страны назначения. А здесь ему пришлось начинать с абсолютного нуля. Естественно, он растерялся. Как плохо, что не с кем поговорить! Он учился запоем; ему пришлось воспринять столько информации, что он даже не понял, как сильно она ограничена. Государство учило его только тому, что ему необходимо знать для выполнения работы таранщика. Конечно, это можно понять. Он улетает на триста лет, так зачем Государству давать ему знания о современной политике, технологии и традициях? Когда он вернется, придется разбираться во всем заново. Если он вообще вернется… Кстати, почему он стал называть правительство Государством? Почему убежден в его всемогуществе, если ничего о нем не знает?

Все дело в инъекциях РНК! Они не только давали информацию, но формировали подсознательные убеждения, существования которых обычно просто не замечаешь. У Корбелла мурашки побежали по спине. Его опять меняют! А он еще удивлялся, как это Государство доверяет космический корабль ему одному. Чего им бояться — ведь в него вместе со знаниями день за днем капает патриотизм! Он потерял своих друзей, знакомых, свой мир — и этот мир тоже потеряет. Если верить Пирсу, он терял себя уже четырежды — столько раз преступнику стирали личность. Скелет Корбелла давно переработали для получения удобрений, но это еще не самое худшее. Его убеждения заменялись раствором РНК, с помощью которого Государство превращало его в таранщика.

У него не осталось ничего своего.

На следующий день он не увидел Пирса во время занятий физкультурой, но даже не придал этому значения — после тяжелых ночных раздумий он едва держался на ногах. Корбелл проглотил обед, вернулся в спальню, забрался в койку и мгновенно заснул. На следующий день он поднял глаза от учебного экрана и увидел перед собой Пирса. Вынырнув из потока информации о системе позиционных двигателей, питающихся плазмой от бортового термоядерного реактора (он же аварийный источник электроэнергии), будущий пилот спросил:

— Пирс, а что такое биологический зонд?

— Я думал, вас этому учили. Вы знаете, как с ними работать?

— Изучал это два дня назад. Надо сбросить скорость перед входом в планетную систему, выключить поля, освободить зонд и снова набрать скорость.

— Прицеливаться надо?

— Нет, зонд нацелится сам. Но надо снизить скорость до определенного значения, иначе он пролетит систему насквозь.

— Дальше зонд работает автономно. Удивительно! — Пирс потряс головой. — Никогда бы не подумал. Зонд, Корбелл, ищет планету, похожую на Землю, только с разреженной атмосферой. Их в нашей части галактики в три раза больше, чем планет с кислородно-азотной атмосферой. Возможно, в других частях галактики картина та же самая.

— Но как работает зонд?

— В нем содержится несколько штаммов водорослей, они насыщают атмосферу планеты кислородом. Точно так же фотосинтез изменил нашу Землю пятнадцать на десять в восьмой степени лет назад. — Куратор улыбнулся уголками рта: на более яркое выражение эмоций он не был способен. — Вы станете частью большого проекта.

— Сколько времени он займет?

— Примерно пятнадцать тысяч лет. Точнее мы, к сожалению, сказать не можем.

— Боже, вы что, думаете, Государство просуществует так долго? А само-то оно в этом уверено?

— Это не ваше дело, Корбелл. Хотя… — Пирс задумался. — Нет, я не думаю. И Государство не может быть в этом уверено. Но человечество будет жить, и в один прекрасный день на этих планетах появятся люди. Это Дело с большой буквы, Корбелл: мы обеспечиваем бессмертие нашей расы. Оно гораздо важнее, чем жизнь одного человека, и вам посчастливилось приложить к этому руку. — Куратор замолчал и поглядел на Корбелла, ожидая новых вопросов, но тот глубоко задумался, теребя при этом по привычке нос. Наконец Джером спросил:

— Ну и каково там?

— В космосе? Вы должны были…

— Нет-нет. В городе. Дважды в день я вижу его крохотный кусок. Кубические строения, резьба на уровне глаз человека…

— Зачем вам это, Корбелл? К тому времени, как вы вернетесь, Селердор полностью изменится.

— Я знаю, знаю. Потому-то мне и хочется перед отлетом взглянуть на ваш мир. Ведь я могу умереть в космосе… — Джером замолчал. Он привык к оценивающему взгляду куратора, но таким сердитым никогда его не видел. Голос его стал ровным, рот напряжен.

— Вы говорите, как турист.

— Вы бы чувствовали себя так же, случись вам оказаться в будущем. Любопытство — основное свойство человека.

— Даже если бы я испытывал любопытство, то не стал бы требовать его удовлетворения. О чем вы думали, когда ложились в ваш склеп? По-вашему, будущее в долгу перед вами? Дело обстоит строго наоборот!

Корбелл молчал.

— Вот что я вам скажу. Вы учитесь на таранщика, потому что вы прирожденный турист. Наши тесты это подтвердили. Вы любите неизведанное, трудности и новизна не пугают вас. Это редкое качество. — Глаза Пирса говорили: поэтому я еще не стер вашу личность. — Что-нибудь еще?

Джером решил попытать счастья.

— Я хотел бы потренироваться с компьютером, похожим на тот, что стоит на корабле.

— У нас нет такого. Но скоро вы сможете сами во всем разобраться. Вылет через два дня.

IV

На следующий день, семнадцатый день новой жизни, Корбелл получил инструкции по возвращению в Солнечную систему. Он должен будет любым способом, включая передачу двоичного кода с помощью позиционных двигателей, вступить в контакт с изменившимся Государством и дать ему понять: его корабль — не военный. Возможно, Государство в тот момент будет воевать с кем-нибудь, поэтому подачу сигналов придется начинать заблаговременно. Джером узнал также, что не будет полностью зависеть от спасательных кораблей. Он сможет тормозить о солнечный ветер, пока поток протонов не истощится, затем обогнуть Солнце и снизить скорость на позиционных двигателях, используя водород из корабельного бака. Этот источник энергии предназначался для использования в чрезвычайных ситуациях. Если таковых за время полета не случится, бак останется полным, и его хватит на то, чтобы долететь до Луны и сесть на ней.

Долг Корбелла перед Государством будет считаться выполненным, как только он сбросит последний зонд. Хорошо, что власти обеспечивают его возвращение… Впрочем, это не проявление альтруизма. Они просто не хотят терять корабль.

Теперь Корбелл еще больше хотел поработать с корабельным компьютером.

Вскоре у него состоялся последний разговор с куратором.

— Я буду лететь триста лет, по корабельному времени — двести: здесь теория относительности работает на меня. Но Пирс, вы же не думаете, что я проживу двести лет? И потом, мне не с кем будет даже поговорить!

— Вы будете в анабиозе…

— И все равно. Пирс нахмурился:

— Вам рассказывали об анабиозе, но медицину вы не изучали. Известно, что пребывание в анабиозе омолаживает организм. Вы будете бодрствовать всего двадцать лет, а остальное время проспите. Думаете, мы стали бы рисковать, зная, что в космосе вас даже заменить некем? Вы хотели спросить о чем-то еще?

— Да, — Корбелл не собирался говорить об этом, но внезапно передумал. — Я хотел бы взять с собой женщину. Я все подсчитал: ресурсов системы жизнеобеспечения хватит на нас обоих. Правда, потребуются две анабиозные камеры.

Уже две недели Джером общался только с Пирсом и научился понимать выражение его лица, которое сначала казалось ему непроницаемым. Сейчас куратор прикидывал, не проще ли будет стереть личность Джерома Корбел-ла и начать все сначала. Но Государство уже потратило на «отморозка» много времени и усилий, что увеличивало его ценность. Поэтому Пирс сказал:

— Женщина займет много места. Для выживания вам не хватит оставшегося пространства.

— Но…

— Вот что мы сделаем. В корабельный компьютер можно записать личность женщины, и говорить он с вами будет женским голосом. Такая подпрограмма не займет много памяти, и компьютер сможет без помех выполнять свои основные функции.

— Похоже, вы меня не поняли…

— Корбелл, мы знаем, что женщина вам не нужна. В противном случае вы уже воспользовались бы любовной койкой, мы стерли бы вашу личность и начали все сначала. Но вы в спальне уже две недели и еще ни с кем не переспали.

— Проклятье, Пирс! Вы что, хотите, чтобы я делал это при всех? Я не могу!

— Вот именно.

— Но…

— Туалет вы смогли использовать, не так ли? У вас не было выбора. Вы из тех мужчин, которые знают, что делать с женщиной, но не нуждаются в этом. Иначе вы не смогаи бы стать таранщиком.

Если бы Корбелл ударил Пирса, его личность немедленно бы стерли. И зная это, он бил бы наверняка, чтобы убить. Прошло секунд десять. Куратор наблюдал за ним с откровенным любопытством, а когда тот наконец расслабился, произнес:

— Завтра вы улетаете. Обучение закончено. Прощайте. И Корбелл ушел, сжимая кулаки.

Значит, спальня была проверкой. Теперь это очевидно. Он смог пройти по узкому мостику без перил, значит, не боится высоты. А способен ли он провести двести лет один в кабине космического корабля? Если да, то среди сотен людей он должен чувствовать себя неуютно. А чтобы провести двадцать лет без женщин, надо быть импотентом.

После обеда Корбелл вернулся в спальню. Мостик заменили почти невидимым куском стекла. Будущий пилот зарычал и быстро перешел с крыши на крышу. Охраннику пришлось бежать, чтобы догнать его. В спальне он постоял между двумя стенами коек, а потом сделал глупость.

Он не убил своего куратора, значит, решил выжить. Тогда то, что он собрался сделать, — глупость вдвойне, и он прекрасно это осознавал. Но все же Корбелл осмотрелся и нашел взглядом свою старую знакомую, стройную темноволосую девушку с тонким лицом. Ее койка была под самым потолком, но Джером взобрался по лестнице между койками, чтобы их лица оказались на одном уровне. Ему нужно было сделать всего один простой жест, но он его не знал, поэтому спросил по-английски:

— Пойдешь со мной?

Девушка радостно кивнула и начала спускаться вслед за ним. Корбеллу казалось, что вся спальня перешептывается, глядя на них. Как же, тот самый странный тип, что учится на таранщика!.. Несколько человек повернулись, чтобы лучше видеть. Их взгляды жгли Джерому кожу, когда он расстегивал серый комбинезон и выбирался из него. Спальня служит для проверки, и хозяин как минимум одной пары глаз доложит обо всем Пирсу. Но Корбел-лу было все равно. Сейчас на него смотрели все, и всем было интересно, что выйдет у их бессловесного соседа. У него не вышло ничего. Под взглядами стольких глаз он чувствовал себя голым, лишенным даже кожи. Темноволосая девушка была заботлива и внимательна, но все впустую. В конце концов она погладила его по щеке, словно извиняясь, и нашла себе другого мужчину. Корбелл лежал и слушал их возню, глядя на дно койки над своей головой. Через восемь часов пришел охранник и забрал его. К этому времени ему уже было все равно, что с ним сделают.

V

Корбеллу было все равно до тех пор, пока летающая машина охранника не остановилась у сооружения, которое выглядело как стоящий вертикально снаряд. Слишком маленький для космического корабля, «снаряд» оказался именно им. Джерома пристегнули к одному из трех кресел в кабине с одним иллюминатором. У иллюминатора сидел пилот, похожий на Пирса, как родной брат. Сердце Кор-белла забилось чаще. Интересно, что сейчас будет?

Ему показалось, что он вдруг стал очень тяжелым. Шума не было, только в самом начале раздался такой звук, словно самолет убирал шасси. Значит, это не ракета; возможно, у корабля электромагнитный двигатель. Будущий пилот помнил, что таранный двигатель мог проделать с магнитным полем. Тяжесть наваливалась все сильнее, и Корбелл, не спавший всю ночь, незаметно заснул.

Проснулся он уже в невесомости. Разумеется, никто ни о чем его не предупредил. Охранник и пилот просто наблюдали за ним.

— Черт вас побери! — вырвалось у него. Разумеется, это еще одна проверка. Он отстегнул ремни и поплыл в сторону окна. Пилот рассмеялся, поймал его и держал, пока закреплял защитный чехол на панели управления. После этого Корбелл оказался перед окном. Чувствовал он себя отвратительно: в животе все вращалось, чувство равновесия отказало, а яички плотно вжались в пах. Он падает, ПАДАЕТ! Джером внутренне прикрикнул на себя и постарался сосредоточиться на виде из иллюминатора. Но ни Земли, ни Луны видно не было. Вокруг только множество звезд, и они кажутся ярче, чем звезды в ночном небе над маленькой яхтой, на которой они бросили якорь у острова Каталины много лет назад. Корбелл некоторое время смотрел на них, стараясь отвлечься от чувства падения. Еще не хватало, чтобы его забраковали именно сейчас!

Экипаж поел на борту в невесомости. Корбелл старательно копировал остальных, доставая кусочки мяса и картофеля из пластиковой упаковки с жарким. Мембрана на упаковке затягивалась за его рукой.

— Есть много вещей, которых я никогда не увижу, — сказал он охраннику с квадратным лицом. — И я очень рад, что больше никогда не увижу тебя.

Охранник только улыбнулся и стал ждать, не станет ли Джерому плохо.

Корабль приземлился через день после старта на широкой равнине, откуда между острыми вершинами лунных гор была хорошо видна Земля. Всего один день полета! Государство потратило лишнюю энергию, чтобы доставить его сюда. Впрочем, возможно, сейчас такие перелеты — обычное дело.

На черной равнине тут и там виднелись черные ямы: видимо, она много лет служила взлетно-посадочным полем. Возле входного конца линейного ускорителя громоздились прозрачные купола, в них виднелись дома и деревья. По всей равнине располагались космические корабли различных форм и размеров. Самым большим был корабль Корбслла; он выглядел, как серебристый небоскреб, который положили на землю. Все зонды укреплены на своих местах, отчего корабль казался перетянутым поясом. На взгляд будущего пилота, он был готов к отправке. При взгляде на корабль Джером чувствовал одновременно трепет, робость и гордость. Он попытался понять, какие чувства принадлежат ему, а какие вызваны обучением с применением РНК, но не смог их различить.

Первым делом он надел скафандр. Пилот и охранник следили, не наделает ли он ошибок, поэтому он решил не спешить. Скафандр состоял из двух частей: комбинезона из материала, напоминающего резину, и шлема, соединенного с тяжелым рюкзаком. На груди комбинезона красовалась белая спираль с конусообразными концами: символ Государства.

За экипажем приехала электрическая тележка: власти рассудили, что Корбелл не будет знать, как ходить в лунных условиях. Охранник направился не к куполам, а напрямую к кораблю. Когда они подъехали, стало ясно, насколько он на самом деле огромен. Над тележкой возвышался толстый цилиндр размером с дом: секция жизнеобеспечения, она соединялась с основным корпусом узким перешейком. А вот этот купол на носу, должно быть, рубка управления.

— Осмотри корабль, — велел охранник.

— Так вы разговариваете?

— Да. Вчера прошел краткий курс.

— Ясно.

— На корабле три неполадки. Ты должен найти их все. Покажешь мне, а я — ему.

— Ему? Ах да, пилоту. А что потом?

— Потом ты устранишь одну неполадку, а мы — остальные. После этого — запуск.

Конечно, без новой проверки обойтись было нельзя! Впрочем, возможно, эта — последняя. И все равно Корбелл был в ярости. Но вот он начал осмотр генератора поля и постепенно забыл об охраннике, пилоте и дамокловом мече, который до сих пор висит над его головой. Он узнавал свой корабль. Как и в учебном кресле, бессилие превратилось во всемогущество. Звериная мощь, сложность устройства, гигантский потенциал… Так, в баке с водородом слишком большое давление. С этим надо разобраться немедленно.

— Придется сцедить топливо, — сказал Джером охраннику. — Подгоняйте танкер.

Он сам сцедил водород, постепенно понижая давление, чтобы не повредить клапан. К концу этого процесса жидкий водород позванивал кристалликами льда, образовавшегося при очень низком давлении. Внешний осмотр не показал наличия других неполадок. Это естественно: показания приборов способны дать больше информации, чем глаза человека, шарящие по титановому сплаву корпуса. Шлюз оказался тройным: такая конструкция позволяет не только сберечь воздух, но и сохранить шлюз даже при поломке одной из дверей. Корбелл закрыл внешнюю дверь, дождался появления зеленых сигналов и открыл внутренние. Протянув руку, чтобы снять шлем, он бросил взгляд на приборы, вмонтированные под подбородком.

Вакуум?

Стоп! Приборы корабля сообщают о наличии атмосферы, приборы скафандра — о вакууме. Каким показаниям верить? Кстати, и свиста воздуха в шлюзе он не слышал. Насколько хорошо шлем пропускает звуки?

Как это похоже на Пирса — проверить, снимет ли он шлем в вакууме! Но как проверить, заполнен ли корабль воздухом?

Ага! Корбелл нашел кран и открыл воду. При лунной силе тяжести она текла немного странно, но на отдельные шарики не распадалась.

Считается ли поломка скафандра неполадкой корабля?

Джером снял шлем и продолжил осмотр. Проверить генераторы таранного поля в непосредственной близости от линейного ускорителя нельзя, поэтому Корбелл изучил показания приборов и сосредоточился на системе жизнеобеспечения. Специальные растения, способствующие очистке воздуха, чувствовали себя отлично, а вот система абсорбции мочевины засорилась. Работа по ее прочистке обещала быть грязной, поэтому Корбелл решил отложить ее на потом и закончить проверку. Государство могло и упустить что-нибудь, а от состояния корабля зависела жизнь пилота. Анабиозная камера напоминала контейнер, в который клали «отморозков». Джером содрогнулся, вспомнив двести лет, проведенные в жидком азоте. Он снова задумался о том, не умер ли на самом деле Джером Корбелл, потом встряхнулся и вернулся к работе. Аппаратура анабиоза работала нормально, а вот компьютер вел себя немного странно. Выявление проблемы заняло очень много времени. Оказалось, что в одной из сверхпроводящих цепей образовался крохотный разрыв, и часть тока все же миновала его благодаря индукции. Это было очень плохо. Корбелл надел скафандр и пошел докладывать. Охранник выслушал его, поговорил с пилотом и сообщил:

— Ты молодец. Откачивай лишнее топливо, а мы сделаем остальное.

— Приборы моего скафандра барахлят.

— На борту есть новый.

— Мне нужно еще поработать с компьютером, там серьезные неполадки.

— Мы все починим. Ты вылетаешь, как только сольешь топливо.

Так быстро! Корбелл почувствовал, как лунный грунт уходит у него из-под ног.

Запуск вышел жестким. Глаза Джерома заволокла красная пелена, а щеки словно что-то расплющило и оттянуло назад, к ушам. Кораблю все было нипочем: он способен выдержать вихревые электромагнитные токи очень большой силы. Корбелл пришел в себя и выбрался из кресла как раз вовремя, чтобы посмотреть, как под кораблем проплывает, удаляясь, Луна. Затем последовали дни свободного падения. Корабль еще не набрал таранной скорости, но летел прямиком к орбите Меркурия, навстречу усиливающемуся солнечному ветру. Протоны обеспечивали топливо таранным полям, а гравитация Солнца — дополнительное ускорение. Пока же Корбелл мог целый день напролет играть с компьютером. В какой-то момент ему пришло в голову, что Государство может наблюдать за ним, но он не стал ничего предпринимать. Вряд ли кто-то может остановить его или вернуть на Землю. В любом случае, власти и так уже знают все, что им нужно.

Работа с компьютером дала ответы, которые полностью удовлетворили Корбелла. На высоких скоростях таранные поля становятся самоуплотняющимися: они смогут поддерживать и себя, и корабль. Таким образом, верхнего предела для скорости корабля таранного типа не существует. Поняв, что времени у него сколько угодно, Корбелл уселся за панель управления и стал испытывать таранные поля. Они возникли, как невидимые крылья; пилот чувствовал толчки взрывов при синтезе водорода и не решался разворачивать поля на полную мощность, опасаясь потерять баланс при таком неровном потоке протонов. Он словно чувствовал корабль руками и всем телом: таким эффектом обладало обучение с помощью РНК. Корбелл казался себе гигантом. Он летел на огромном фаллическом корабле и нес семя жизни к мирам, которые до сих пор оставались безжизненными. Когда корабль обогнул Солнце и направился прочь от него, тяга немного уменьшилась, потому что солнечный ветер двигался в том же направлении. Но все же часть его попадала в таранные поля и сгорала в пламени синтеза, и корабль набирал скорость с каждой секундой. Наверняка ощущение громадной мужской силы частично усвоилось во время обучения с помощью РНК. Ну и пусть! Все равно часть принадлежала ему, Джерому Корбеллу.

Достигнув орбиты Марса, где солнечное сияние уже не сможет ослепить его, он приказал компьютеру дать полный обзор. Стены сферической рубки исчезли, и вокруг раскинулся открытый космос. Планет поблизости не было, только мириады ярких крохотных звезд, и белых, и цветных. Термоядерное пламя окружало корабль призрачным кольцом света. Со временем оно станет ярче, но сейчас тяга была низкой, она едва уравновешивала притяжение Солнца.

Корбелл начал поворот в районе орбиты Юпитера, отрегулировав поля таким образом, чтобы поток протонов уходил вбок. Это усилило тягу, но наверняка озадачило Пирса и стоящее за ним безликое Государство. Они могли решить, что пилот решил поиграть с полями, проверить их работу. Что ж, пусть. Смена курса происходила постепенно. Но уже сейчас Корбелл отклонился от своего первоначального плана: он должен был поменять курс на полпути к звезде Ван Маанана. Это давало ему пятнадцать лет форы на случай наличия у Государства способов помешать ему даже в полете. Тот план был мудрым, но последовать ему Джером не мог. Через тридцать лет Пирса может не быть в живых, и он не узнает, что Корбелл натворил. Мысль об этом была непереносимой.

На окраине Солнечной системы тяга упала почти до нуля: протонов здесь было немного. Однако их хватало, чтобы скорость корабля постоянно росла. А чем быстрее он летит, тем больше будет поток протонов. Все идет очень неплохо.

Корбелл был уже за орбитой Нептуна, когда в его динамиках раздался голос куратора Пирса.

— Говорит Пирсса от лица Государства. Отвечайте, Корбелл. У вас на борту поломка? Чем мы можем вам помочь? Спасателей мы не вышлем, но можем дать вам рекомендации. Говорит Пирсса от лица Государства…

Джером улыбнулся одними губами. Пирсса? Произношение имени изменилось за двести лет. Пирс забыл обучение с помощью РНК и стал говорить так, как привык. Наверное, чем-то обеспокоен… На то, чтобы найти лунную базу узким сигнальным лазером, ушло двадцать минут. Скоро Корбелл уже вышел в эфир:

— Говорит Корбелл от своего собственного лица. У меня все в порядке. А как дела у вас?

Теперь он проводил у компьютера больше времени: ему требовалось решить проблему возвращения в Солнечную систему. 'Он планировал отсутствовать дольше, чем рассчитало для него Государство. Что, если к моменту его возвращения на Луне никого не останется? Если в пути не случится ничего чрезвычайного и топлива у него хватит на возвращение к Луне, то вход в земную атмосферу тем более не составит проблемы. Корабль выдержит падение в вязкой среде, но позиционные двигатели не рассчитаны на посадку. Возможно, придется отрезать часть корпуса корабля. Генераторы таранного поля к тому времени будут уже не нужны… Ладно, он что-нибудь придумает. Времени еще много.

Ответ с Луны пришел через девять часов.

— Говорит Пирсса от лица Государства. Корбелл, мы ничего не понимаем. Вы сошли с курса! Ваша первая цель по плану полета — звезда Ван Маанана, а вы вместо этого направляетесь к созвездию Стрельца! В том направлении нет планет, подобных Земле. Что вы творите? Повторяю. Говорит Пирсса от лица Государства…

Корбелл хотел отключить динамик, но не знал, где искать выключатель. Наконец он додумался приказать компьютеру отключить приемник. Немного погодя он навел сигнальный лазер на лунную базу и начал передачу.

— Говорит Корбелл от своего собственного лица. Мне надоело каждый раз настраивать лазер, так что я сразу скажу вам все, что собирался. Я не стану посещать звезды по вашему списку. Я понял, что уравнения теории относительности будут работать тем лучше, чем большую скорость я наберу. Если я каждые пятнадцать лет буду останавливаться, чтобы сбросить зонд, то никуда не доберусь и за двести лет. А если выбрать курс и двинуться прямо, никуда не сворачивая, то у меня образуется огромный тау-фактор. Придерживаясь ускорения всего в одно «же», за двадцать один год по корабельному времени я смогу достичь ядра Галактики. И эта идея кажется мне такой привлекательной, что я не могу против нее устоять. Вы назвали меня прирожденным туристом, помните, Пирс? Звезды в ядре Галактики не такие, как в ее рукавах, и отстоят друг от друга всего на четверть или половину светового года. Наверное, там очень интересно. Так что я отправляюсь в собственную экспедицию. Возможно, я найду планеты с разреженной атмосферой и сброшу на них биологические зонды, а возможно, и нет. Увидимся через семьдесят тысяч лет по земному времени. К этому времени ваше драгоценное Государство может исчезнуть. А может быть, у вас будут колонии на планетах земного типа, и часть захочет объявить независимость. Тогда я к ним присоединюсь. А может быть… — Корбелл немного подумал, автоматически потирая свой прямой нос. — Это еще надо проверить на компьютере. Но если мне не понравятся ваши планеты, я смогу полететь в Магеллановы облака. До них ведь не больше двадцати пяти лет по корабельному времени.

Глава вторая

«ДОН ЖУАН»

I

Корбелл начал давать вещам имена.

Оставшись один в своей маленькой Вселенной, отделенный от всего человечества и лишенный возможности говорить с кем-либо, кроме себя и компьютера, он навешивал на все окружающее ярлыки. Себя он звал Джей Би Корбелл, как и в прежней жизни. Да, это было смелое решение. Какое-то время он думал о себе как о КОРБЕЛЛе Втором (Как Отморозок Решил Бабахнуть Ершом Ледащих Легавых). Но когда Джером привык к новой форме носа, тонким рукам и чужому телу, нужда в таком названии отпала, а зеркал на корабле не было. Кухней он называл стену с пазами и экраном, на котором высвечивалось меню. Стена напротив стала Фитнес-Клубом: на ней находились тренировочные снаряды, а также оборудование для создания сауны, душа и паровой бани. Комната с медицинским оборудованием и анабиозной камерой стала Лужайкой.

Рубка корабля представляла собой полую сферу, точно в центре которой находилось кресло, окруженное приборной панелью в виде подковы; к ней вел ажурный металлический мостик. Кресло могло принимать различные формы, а массаж делало хороший до неприличия. Сферические стены по команде компьютера отображали картину окружающего космоса, при этом создавалось впечатление, что пилот и панель управления плавают в безбрежном пространстве. Еще стены могли показывать учебники по астрономии, астрофизике и истории Государства и диаграммы состояния корабля. Рубку Корбелл стал называть Комнатой-Маткой.

Компьютер отвечал на голосовое управление из любого места корабля. К нему прилагался шлем, похожий на фен с толстым шнуром; он напрямую подключал сознание пилота к компьютеру. Джером боялся им пользоваться, а к компьютеру обращался только для того, чтобы отдать приказ или получить информацию. Компьютер отзывался на безличное «Компьютер». Но чтобы дать имя своему кораблю, украденному у Государства, Корбелл мучился не один месяц. В конце концов корабль стал именоваться «Дон Жуан», частично из-за своей фаллической формы.

Все это были мелкие решения, но главное решение Корбелл уже принял. Тот день, когда он освободился от власти Пирссы и направился к ядру Галактики, стал лучшим днем в его жизни. «Дону Жуану» предстоит участвовать в красивом завершении карьеры и взорваться сразу после этого. Следующее большое решение придется принимать только через двадцать один год. А сейчас, в годе полета от Земли, Корбелл до смерти хотел услышать человеческий голос.

Он пребывал в нерешительности. Может ли Пирс сказать что-либо, достойное его ушей? Год назад он сам прервал разговор и заставил компьютер отключить лазерный приемник в качестве жеста презрения. Тогда это был необходимый жест. Сможет ли Пирс понять, что у него снова появился собеседник? Корбелл вел по этому поводу длительные дискуссии.

— Действительно ли я так одинок? — спрашивал он себя. — Неужели мне так скучно? Или мне просто надо услышать чей-нибудь голос? — И его собственный голос эхом отдавался от стен рубки. В конце концов Джером приказал:

— Компьютер! Включить лазерный приемник.

И — ничего. Долгие часы по-прежнему проходили в тишине. Корбелл был в ярости. Неужели Пирс сдался и теперь тренирует еще одного бывшего «отморозка»?

Громкий зов застал его за завтраком через три дня.

— Корбелл!

— А? — Странно, компьютер раньше никогда к нему не обращался. Неужели что-то случилось?

— Говорит Пирсса. Ах ты предатель! Поворачивай корабль и выполняй задание.

— Да пошел ты! — У Корбелла резко поднялось настроение.

— Сам иди, — голос Пирссы стал просто елейным. Тут явно что-то не так. «Дон Жуан» сейчас на расстоянии светового года от Солнца, что может ему сделать Государство?

— Компьютер, отключить приемник!

— Ничего не выйдет, Корбелл! За последние семь месяцев я перекачал в компьютер свою личность. Поворачивай, или я перекрою тебе воздух!

Джером заорал что-то непристойное. В ответ — очень красноречивая тишина. Тихое гуденье воздуха в системе жизнеобеспечения давно превратилось для него в фоновый шум, но его отсутствие не заметить было нельзя.

— Включить подачу воздуха! — в панике закричал пилот.

— Ну что, заключим сделку, Корбелл?

— Ни за что! Я брошу… — Есть здесь что-нибудь тяжелое, что можно бросить? Ничего? — Я открою дверцу микроволновки, заклиню ее и брошу в компьютер! Ты получишь не корабль, а груду мусора!

— Твое задание…

— Заткнись!

И Пирс действительно замолчал. В наступившей тишине было отчетливо слышно гудение воздуха. Что теперь? Если куратор контролирует компьютер, весь корабль в его власти. Почему он сам не повернул корабль? Или все же повернул? Корбелл прошел в Комнату-Матку и взобрался в кресло перед приборами.

— Полный обзор.

И кресло повисло в черноте. Половина светового года расстояния не изменила картину звездного неба, но в результате полета с ускорением свет падал на «Дон Жуана» под углом, и звезды казались словно сдвинутыми вперед. В прошлой жизни, проводя ночи на своей маленькой яхте, Корбелл изучил формы созвездий. Стрелец сейчас висел на головой так же, как и раньше, а вокруг корпуса корабля и под ним пылало кольцо белого пламени: межзвездный водород сгорал в пламени термоядерного синтеза. Солнце казалось розовой точкой под ногами… и рядом с ним что-то мигало. Джером присмотрелся и увидел, как на фоне звезд к нему движется едва различимая человеческая фигура. Светлые волосы, узкие черты лица… Пирс! Корбелл смотрел, не дыша. Куратор казался больше «Дон Жуана» и был очень зол.

— Компьютер, убрать этого клоуна с экранов! Фигура исчезла, и Корбелл перевел дыхание.

— Пирс, Пирсса, Компьютер или как тебя там! Слушай мою команду. Мы полетим по направлению к галактической оси с ускорением в одно «же», поворот — в середине траектории. Ты будешь делать все, чтобы сохранить во время пути мою жизнь и целостность корабля. Теперь можешь говорить.

Из динамиков раздался голос бывшего куратора:

— Зови меня Пирсса. Корбелл с облегчением вздохнул.

— Хорошо. Ты будешь меня слушаться?

— Да. Корбелл, нам надо поговорить. Ты обязан своей жизнью Государству и при этом крадешь ключ к выживанию человечества! Думаешь, мы строим так много кораблей? А сколько планет станут подходящими для людей благодаря нашим зондам? Или ты считаешь, что человечеству не придется покидать Землю?

— Компьютер, с этого дня я буду обращаться к тебе «Пирсса». А теперь заткнись.

И наступила тишина.

Теперь Корбелл ловил себя на том, что начинает хихикать ни с того ни с сего. Он мог есть, сидеть в рубке и смотреть на небо или упражняться в Фитнес-Клубе и вдруг начать хихикать. Ему было очень трудно остановиться: ведь Пирсса слышал его и не мог ответить. Курахор Пирс остался в далеком прошлом, сейчас был только Пирсса — личность, живущая в памяти компьютера. Что ни говори, а от человека она очень отличается: у нее другие органы чувств, другая мощность мозга, она не страдает от голода и неудовлетворенного сексуального желания, ей не надо делать упражнения и ходить в туалет… И у нее может отсутствовать чувство самосохранения. Это необходимо выяснить. Зато сейчас Пирсса — раб Корбелла и безоговорочно слушается его приказов.

Через две недели Джером уступил желанию поговорить. Он уселся в кресло в рубке, включил экраны (звезды вверху уже казались ярче и синее, чем внизу) и произнес:

— Пирсса, можешь говорить.

— Хорошо. Ты велел мне защищать твою жизнь и корабль. Я не могу предотвратить твою смерть и потерю корабля, если мы продолжим лететь с ускорением в одно стандартное.

— Не лги мне! Я все проверил на компьютере еще до того, как миновал Сатурн. Таранный эффект лучше работает на высокой скорости, так как я могу уменьшить ширину поля, и поток водорода будет больше.

— Ты использовал для расчетов компьютерные данные.

— Конечно!

— Корбелл, эти данные предназначались для полетов на расстояние пятьдесят два световых года, а не тридцать три тысячи. Мы сделали генератор поля очень прочным, но такое ускорение на пиковой скорости он не выдержит — нагрузка просто разорвет его. Если хочешь выжить, придется через три года уменьшить тягу.

Куратор Пирс никогда не врал — ему это было не нужно. Зачем лгать «отморозку»? Но Пирсса — не Пирс. И Корбелл сказал:

— Ты лжешь.

— Нет. Решайся. Ты приказал мне не лгать, а нарушить приказ я не могу, иначе давно уже повернул бы корабль к звезде Ван Маанана.

— Но такой расклад меняет все мои планы. Сколько нам потребуется, чтобы достичь ядра Галактики?

— При безопасном полете — пятьсот лет.

— А если вероятность остаться в живых — девяносто процентов? Сколько тогда?

— Считаю. Недостаточно данных о массовой плотности межзвездного пространства. Посчитаем ее по дороге. Сто шестьдесят лет, четыре месяца плюс-минус десять месяцев по корабельному времени.

Корбелл похолодел. Так долго?

— А если лететь не прямо? Можно срезать путь над плоскостью Галактики…

— И получить межзвездное вещество меньшей плотности. Считаю. Отлично, Корбелл. Мы потеряем время на боковом повороте, но все равно это выйдет быстрее. Сто тридцать шесть лет одиннадцать месяцев, с точностью год и один месяц.

— Все еще слишком долго.

— Столько же времени займет возвращение. Домой попадет только твой труп, Корбелл. Первоначальное задание можно выполнить быстрее. Итак?

— Ладно, за… — Никогда не говори компьютеру «забудь!». — Ввожу изменения в приказ. Твоя задача — доставить нас к ядру Галактики за минимальное время при вероятности моего выживания девяносто процентов.

— Земли ты больше не увидишь.

— Заткнись. Тишина.

— Можешь говорить. Тишина.

— Тебе не нравится, когда тебе приказывают замолчать?

— Конечно, не нравится. Я молчал неделю, значит, время полета увеличилось почти на месяц. Чем дольше я буду тебя уговаривать, тем дольше мы будет выполнять задание!

— Я могу приказать тебе забыть о нем.

— И я забуду, только в памяти у меня кое-что перепутается. Я взываю к твоей благодарности. Государство создало тебя, ты обязан ему жизнью…

— Чушь.

— Как ты можешь забыть о своем долге? Корбелл с трудом подавил желание врезать кулаком по приборам.

— Я ни о чем не забыл. Каждый раз, как ты произносишь «Государство», мне хочется встать по стойке «смирно».

— Тогда почему ты не слушаешься голоса социальной сознательности?

— Это не мой голос! Вы вливали мне РНК, это от нес у меня чувство долга Государству!

Пирсса выдержал драматическую паузу и вопросил:

— А если это все же твои чувства?

— Что ж, ничего не поделаешь — я их не слушаюсь. Так что это твои проблемы, тебе с ними и жить.

— Ты больше не увидишь Землю. Медицинское оборудование корабля не подарит тебе вечную жизнь.

Корбелл фыркнул.

— Все, хватит! Лекарства и анабиозная камера должны обеспечить мне молодость и здоровье на двести лет как минимум. Ты забыл, что анабиоз способствует омоложению?

— Это неправда. Я солгал тебе. Ты должен был жить столько, сколько надо, чтобы выполнить задание. Будь наши лекарства лучше, мы сделали бы полет дольше.

Такая ложь соответствовала тому, что Корбелл знал о Государстве.

— Ах вы сукины дети!

— Корбелл, послушай меня. За триста лет люди могут найти лекарство вечной молодости. Мы прилетим как раз вовремя…

— Лекарство дадут не-гражданину? Молчание.

— Мы летим к ядру Галактики. Следуй приказам.

— Ты должен немедленно лечь в анабиоз, — сообщил Пирсса мертвым голосом.

— С чего это?

— Тебе придется проводить десять лет в анабиозе, полгода восстанавливать силы и снова ложиться в анабиоз. Тогда ты сможешь дожить до конца путешествия.

— Да? А если ты меня не разбудишь?

— Это твои проблемы. Предатель.

II

В горле першит, мышцы не слушаются, глаза ничего не видят… Он ощупал руками окружающее пространство и понял, что все еще лежит в анабиозной камере. Пробуждение было похоже на возвращение из царства смерти. Он ожидал такого, когда его заморозили в тысяча девятьсот семидесятом году. Впрочем, он мог и вообще не проснуться.

— Пирсса… — Полушепот-полухрип.

— Здесь. Куда бы я делся?

— И правда. Где мы?

— В ста шести световых годах от Солнца. Тебе надо поесть. — Внезапно Корбелл понял, что умирает с голоду. Он сел, отдохнул немного и выбрался из камеры, стараясь двигаться осторожно. Он был худ, как смерть, и страшно слаб.

— Сделай мне еды, которую можно взять в рубку.

— Еда ждет тебя.

Голова казалась очень легкой, впрочем, как и все тело. Джером взял чашку горячего бульона в кухне и отправился в Комнату-Матку, прихлебывая на ходу.

— Полный обзор.

Стены исчезли, и над головой бело-фиолетовым светом засияли звезды. В черноте простиралась звездная радуга: в центре — фиолетовые звезды, затем — кольца синего, зеленого, желтого, оранжевого и тускло-красного цвета. По краям и внизу не было видно почти ничего, только тусклые красные точки и полупрозрачное кольцо пламени корабельного двигателя. Впрочем, оно тоже потускнело и покраснело: Пирсса подтянул таранные поля ближе к кораблю, а топливо, попадающее в реакторное кольцо, двигалось по отношению к кораблю почти со скоростью света.

— Ну что, ты доволен? — горько спросил Пирсса. — Даже если мы сейчас повернем, мы уже потеряли четыреста лет земного времени.

— Кончай нудить. — Впрочем, грубость не спасала Кор-белла от болезненных уколов совести. — И что теперь?

— Теперь? Ты будешь есть и заниматься спортом. За полгода ты должен стать сильным и толстым…

— Толстым?

— Да, иначе не переживешь десять лет анабиоза. Умрешь от истощения. Допивай бульон — и за работу.

— А как я буду развлекаться?

— Как хочешь, — Пирсса был озадачен: Государство не предусмотрело развлечений для пилотов.

— Так я и знал. Расскажи мне о себе, Пирсса. Нам придется провести вместе много времени.

— Что ты хочешь знать?

— Мне интересно, как ты стал таким. Каково это — быть Пирссой, куратором, гражданином Государства? Начинай с самого детства.

Пирсса оказался отвратительным рассказчиком. Он запинался, терял нить беседы, его приходилось подгонять наводящими вопросами. Впрочем, в его арсенале был не только голос. Бывший куратор оказался прекрасным кинорежиссером с неограниченным бюджетом. На стенах рубки он показал Корбеллу земледельческую коммуну, в которой он вырос, и школу, в которой учился (это оказался небоскреб с детской площадкой на крыше). Узнал Джером и об исторических текстах с анимированными иллюстрациями, которые Пирсса изучал, получая высшее образование. Большая часть воспоминаний оказалась смутной, но были и яркие эпизоды: громадный десятилетний парень, задиравший Пирссу на спортивной площадке; старшая девочка, которая показала ему, что такое секс, и страшно его напугала; учитель по гражданскому праву.

Корбелл ел, спал и занимался спортом. Он прислушивался к «Дон Жуану» с инстинктивной любовью и пониманием, которые подарило ему обучение с помощью РНК. В свободное же время он узнавал от Пирссы все то, чего не осмелился спросить у куратора Пирса. Теперь он знал, как выглядит Селердор, который он до этого видел только с крыши. Все здания в городе были кубическими, однотипными внутри и снаружи. На уровне голов прохожих стены украшали вырезные надписи на шторинге, языке Государства. Они повествовали о правилах поведения, моральных принципах и жизненном пути героев Государства. Довольно скоро Корбелл узнал Пирссу так же хорошо, как знал Мирабель, с которой прожил двадцать два года. Узнавая гражданина, он узнавал и Государство. В памяти компьютера содержались тексты по гражданскому праву, и Пирсса давал к ним важные комментарии.

Мир едва не уничтожили две региональные войны. Из пепла войны и пламени идеализма родилось Государство и вскоре стало всесильным. Его государственный строй Пирсса обозначил как «доброкачественный фашизм», а в его рассказах Корбелл ясно увидел параллели с Китайской и Японской империями. Общество жестко делилось на касты, за выполнение обязательств перед выше- и нижестоящими гражданин отвечал своей жизнью. Правительство строило и контролировало каждый силовой генератор. Когда-то они были очень разными: дамбы, геотермальные растения и океанические водоросли, создающие разность температур; потом остались только большие генераторы на ядерном синтезе, снабженные дополнительными сборщиками солнечной энергии, их устанавливали на крышах и в пустынях. И всем этим владело Государство.

Однажды Корбелл спросил:

— Пирсса, ты знаешь, что такое империя водной монополии?.. Нет? А жаль. Монополией на воду владели многие древние цивилизации: Древний Египет, Китай, ацтеки… Правительство, полностью контролирующее ирригацию, есть водная империя. Раз Государство владеет энергией, значит, запасы чистой воды тоже принадлежат ему, так? При населении в двадцать миллиардов…

— Конечно. Мы строили дамбы, меняли курс рек, получали из воды дейтерий для станций синтеза и отдавали оставшуюся воду людям. Государство не могло отдыхать: полмира умерло бы от жажды.

Корбелл задумчиво произнес:

— Когда-то я спрашивал тебя, просуществует ли Государство пятьдесят тысяч лет.

— Не просуществует.

— Теперь я думаю, что оно проживет и семьдесят, и сто тысяч лет. Империи водной монополии не разрушаются. Они могут только прогнить изнутри, так что один удар варваров из-за границ империи решает их судьбу. Разные уровни общества теряют контакт друг с другом и не могут сражаться бок о бок, когда в этом возникает необходимость. Но для развала империи необходим удар снаружи, революций в них не бывает.

— Это сильное утверждение.

— Еще бы! Знаешь, как работала система двух провинций в Китае? Например, есть две провинции, А и Б, и в обеих голод. Тогда власти смотрят на их поведение. Если в прошлом провинция А недоплачивала налоги и бунтовала, надо конфисковать в ней все зерно и отдать провинции Б. Если же история провинций примерно одинакова, жертву выбирают случайным образом. В результате провинция Б будет вечно верна императору, а провинция А вымрет, и о ней можно будет забыть.

— У нас не бывает голода. Зато бывает… — Пирсса очень редко замолкал, не закончив фразу.

— Нет ничего более сильного, чем власть над водой. Империя водной монополии может стать настолько слабой, что для ее свержения хватит орды варваров. Но у Государства нет внешних границ.

Много позже Корбелл понял, что в этот день решил свою судьбу. Тогда же он просто решил, что обидел Пирссу, и тот замолчал. А между тем Пирсса — не Пирс.

Куратор давно умер, а личность в компьютере никогда не обижала Корбелла. Об этом стоило помнить. Поэтому Джером больше не поднимал тему Государства: ведь он его терпеть не мог, а Пирсса был законопослушным гражданином. Через некоторое время он перестал поднимать и еще одну тему. Однажды он сказал Пирссе:

— Все же вам стоило послать со мной женщину.

— Мне надоело напоминать, что система жизнеобеспечения не рассчитана на двоих, мы на громадном расстоянии от Солнца, а твое либидо крайне низко. Это определяло выбор властей.

— В спальне было слишком много людей, — прошипел Джером сквозь стиснутые зубы.

— Любовные койки в спальне — не единственный источник данных. У нас был результаты ассоциативного теста и анализ уровня тестостерона в крови.

— Ты, чудо-юдо без яиц! Как ты можешь говорить со мной о либидо?

— С яйцами у Государства все в порядке, — спокойно ответил Пирсса. Разве мог куратор Пирс дать такой ответ? Странная фраза… Но что-то в ней есть. Так Корбелл перестал говорить о женщинах.

Прошло полгода. Корабль миновал уже множество звезд; некоторые оказывались очень близко и выглядели, как окна в преисподнюю, а удаляясь, становились темно-красными шариками. Корбелл пополнел, и ему это не нравилось, зато Пирсса был очень доволен. И вот наконец пилот лег в анабиозную камеру.

Так повторялось семь раз.

III

— Корбелл! Что-то не так? Ответь мне!

Джером громко вздохнул, но не сделал попытки подняться из анабиозной камеры. Он уже привык к процессу: слабость, голод, потом полгода физических упражнений и запихивания в себя осточертевшей безвкусной еды, и наконец — анабиозная камера. И опять все сначала. Это было его седьмое пробуждение, и вставать он не хотел.

— Корбелл, скажи что-нибудь. Я вижу твое сердцебиение и дыхание, но тебя не слышу. Ты вошел в состоянии кататонии? Мне подвергнуть тебя шоку?

— Не надо мне шока.

— Ты можешь двигаться? Или слишком ослаб? Корбелл сел, и у него закружилась голова. Он сразу почувствовал, что ускорение корабля сильно уменьшилось.

— Где мы сейчас?

— Прошли больше половины пути. Я направил тягу в сторону, чтобы мы вернулись в плоскость Галактики. Действую согласно плану; твоему плану, заметь. Мне нужно проверить твое состояние.

— Не сейчас. Сделай мне бульон. Я возьму его в рубку. — И Корбелл двинулся на Кухню, балансируя в непривычно слабой силе тяжести. Он провел в бодрствующем состоянии четыре года, но постарел гораздо сильнее. После каждого нового пробуждения он медленнее обретал физическую форму. Сейчас он испытывал зверский голод и чувствовал себя очень хрупким.

Бульон оказался вкусным, впрочем, автомат всегда готовит его хорошо. Корбелл уселся в свое кресло в рубке и прочел показания приборов. Некоторые цифры ужасали: например, сила гамма-излучения была такова, что все живое в корабле умерло бы через минуту, если бы таранные поля не отводили смертоносные частицы в стороны. Часть показаний приборов казалась бессмысленной. Пирсса был прав: реактивные корабли таранного типа и приборы на них не предназначались для полетов на скоростях, настолько близких к скорости света. А как обстоят дела с восприятием Пирссы? Неужели он ведет корабль вслепую?

— Полный обзор, — скомандовал Корбелл.

За семьдесят лет звездная радуга стала ярче и четче, но потеряла симметрию. Все звезды словно сгрудились с одной стороны; бело-синяя дуга сияла, как бриллиантовое ожерелье на шее императрицы. С другой же стороны, обращенной к межгалактическому пространству, радуга тускнела. Каждая звезда четко виднелась в своей цветной полосе, но внутри центрального диска фиолетовых светил (они казались темнее, чем синие, но их цвет заставлял наблюдателя прищуриться) было заметно мягкое белое свечение. Это микроволновая основа Вселенной, которая стала видимой благодаря высокой скорости «Дон Жуана». Пламя двигателей стало кроваво-красным веером, развернутым в сторону межгалактического пространства: Пирс-са направил тягу вбок, чтобы вернуть их курс в плоскость Галактики.

— Дай мне уточненный вид, — потребовал Корбелл. Выполняя этот приказ, Пирсса по картинке, воспринимаемой с внешних камер обзора, восстанавливал то, как Вселенная должна выглядеть в состоянии покоя, и проецировал это изображение на стены рубки. Галактика оказалась бесконечно прекрасной: водоворот света занимал, казалось, половину Вселенной. Джером посмотрел вперед, туда, где уже можно было увидеть ядро Галактики. Звезды в нем были ярче, но менее четкими. Корбелл был разочарован: он ожидал, что шар стиснутых звезд будет переливаться волшебными цветами. Но он не мог разобрать даже отдельных звезд, видел только сияющий ореол вокруг яркой центральной точки. Позади звезды тоже были размыты.

— Вид за кормой дает плохое разрешение, — сообщил Пирсса. — Свет сдвинулся в красную область спектра.

— А что впереди?

— Картина противоречит теории. Я ожидал, что ядро Галактики будет видно лучше. Должно быть, нам закрывает обзор межзвездное вещество. Мне нужно больше данных.

Корбелл не ответил. Его внимание привлекло скопление звезд: несколько ярких точек бешено вращались, приближаясь к кораблю. Они пролетели справа, все еще вращаясь, но внезапно остановились, когда корабль миновал их.

— Если такое случится еще раз, я хочу увидеть неуточ-ненную картину.

— Я позову тебя, но вряд ли ты что-нибудь поймешь.

Итак, Корбелл оказался на середине пути, в виду места назначения. Ни один из людей еще не видел, как сияет ядро Галактики, а мимо с околосветовой скоростью проносится скопление вращающихся звезд. При этом душа главного врага Корбелла прислуживает ему! Что ни говори, а кое-чего он в жизни добился. Вот и летит он теперь к звездам ядра, как мотылек на свет, и ждет его, возможно, смерть.

Джером допил бульон. Кухня и химическая лаборатория корабля делали еду вкусной и разнообразной ровно настолько, чтобы пилот не перерезал себе горло с тоски. И вот при таком питании ему предстоит пополнеть, а потом распределить жир с помощью физических упражнений! Последнее время жир стал откладываться мертвым грузом, образуя животик. Корбелл старел. Несмотря на анабиоз и лекарства, он будет дряхлым, когда долетит до ядра Галактики. Жаль, что его вторая жизнь получилась совсем не такой, как первая. Он надеялся сделать хоть какую-то карьеру, завести друзей, может быть, даже семью и детей… Ничего, жизнь покажется лучше, когда он наберется сил. Можно, правда, поступить и по-другому. Пир-сса заполнит кабину чистым кислородом, а пока Корбелл наслаждается, будет рассказывать ему об ужасных последствиях таких действий для здоровья.

— В это время ты обычно просишь меня вспомнить о долге, — вспомнил Джером.

— Сейчас это не имеет смысла. Мы сбрасываем скорость и прибудем к ядру до того, как сможем остановиться.

Корбелл улыбнулся:

— Любой человек сдался бы раньше. А теперь увеличь звезды в ядре.

Ядро Галактики на экране рванулось ему навстречу. Вокруг яркого центра виднелись темные облака с отдельными звездами, похожие на грозовые тучи. С тех пор как он смотрел туда в последний раз, они увеличились в размерах. Само ядро казалось плоским и источало ровное сияние, только в центре его сверкала яркая точка.

— Плотность межзвездного вещества в ядре должна быть громадной. Наши таранные поля с ней справятся?

— Если убрать тягу и пустить всю мощность на защиту системы жизнеобеспечения, они справятся с чем угодно.

— Но я все равно умру от старости.

— Корбелл, я знаю способ попасть домой.

— Какого черта? Пирсса, ты что, врал мне?

— Успокойся. Есть способ помочь тебе помолодеть. Думаю, ты понимаешь, почему я не говорил об этом раньше.

— Еще бы! Но с чего вдруг ты собрался помогать тому, кто предал твое Государство?

— Все изменилось, Корбелл. Возможно, мы единственные оставшиеся в живых представители Государства. А не-гражданин не может быть предателем.

— А ты — гражданин?

— Я — человеческая личность, записанная в память компьютера. Я не могу быть гражданином, а ты мог им стать. Так что ты можешь считаться представителем Государства. За семьдесят тысяч лет оно вполне могло исчезнуть, так что тебя надо сохранить.

— Спасибо, — Корбелл действительно был тронут.

— Государство существует только в твоей памяти. Хорошо, что я научил тебя нашему языку и рассказал так много о себе. Ты должен выжить.

— Так дай мне молодость! — воскликнул Джером с пылом человека, который стареет слишком быстро. — Что для этого нужно?

— Наше оборудование позволяет создать твоего клона. Ты ведь не находишь это странным?

— Даже мы умели клонировать, правда, в основном морковь. Но…

— А мы клонируем людей и можем создать клона для тебя. Мы вырастим его в анабиозной камере, в состоянии сенсорной депривации. А потом перепишем твои воспоминания в мозг клона.

— Как? Ах да, прямой контакт с компьютером. — Корбелл никогда не использовал телепатического управления, а с тех пор, как там поселился Пирс, даже на шлем не смотрел. Ведь Пирсса может взять его под контроль.

— Нам придется также взять твою РНК для инъекций памяти.

Корбелл взвизгнул:

— Ты сделаешь из меня котлету!

— Я снова сделаю тебя молодым.

— Это буду не я, идиот!

— Этот человек будет Джеромом Бранчем Корбеллом настолько же, насколько им являешься ты.

— Спасибо! Спасибо большое! Ты рассказал, что сделали с настоящем Корбеллом! Из него удалили РНК и вкололи преступнику, а тело утилизировали!

— Этот «настоящий» Корбелл был либо идиотом, либо глупцом. При сверхнизких температурах фосфолипиды в нервной ткани мозга замерзают и синаптические связи разрушаются. Это знает любой образованный человек. У него и других «отморозков» не было шансов вернуться к жизни. Ты стал лучше, чем тот, старый Корбелл, а клон станет лучше, чем ты.

— Не сомневаюсь. Спасибо, не надо. Корбелла Третьего не будет.

Спустя полгода пилот не был готов лечь в анабиоз.

— Ты посвящал мало времени физическим упражнениям, — заявил Пирсса.

Корбелл только что отошел от спортивных снарядов. В последние два месяца воспаление сухожилий заставило его уменьшить нагрузку на руки, но они все равно очень болели.

— Ты составил мне плохое расписание, — проворчал он.

— Мне придется раньше разбудить тебя. Выход из анабиоза — всегда травма, а тебе надо достичь ядра Галактики в оптимальном состоянии. Продли период бодрствования на два месяца.

— С удовольствием. Ненавижу этот гроб, — Корбелл плюхнулся в кресло. При малой силе тяжести он легко терял мышечный тонус, и его животик увеличился. Пирсса отличался бесконечным терпением, а говорить пилоту было больше не с кем. Он почти не удивился, когда его собеседник осторожно спросил:

— Ты еще не надумал достичь молодости? Корбслл вздрогнул.

— Забудь об этом. То есть не буквально, конечно. Если ты сотрешь эту мысль из памяти, то скоро придешь к ней снова.

— Хорошо, не буду забывать. Что тебе не нравится в клонировании?

— Это ужасно.

— Если так пойдет и дальше, то на обратном пути ты умрешь от старости. Анабиоза явно недостаточно.

— Я не хочу еще раз менять тело.

— Ты знаешь, как на «Дон Жуане» утилизируются отходы. По-твоему, это ужасно?

— Если хочешь знать, да.

— Но ты не прекратил ни есть, ни пить. Корбелл не ответил.

— Когда процедура закончится, ты снова станешь молодым.

— Нет, не стану! — Джером уже кричал. — Я стану отходами! И эти отходы утилизируют на б-б-благо твоему клону! Он даже не будет точной моей копией, потому что ты впихнешь в его голову свои мысли!

— Ты не веришь никому, кроме себя.

Я могу его заткнуть в любое время, подумал Корбелл и ответил:

— Каков бы я ни был, меня это устраивает.

— Ты единственный из людей, кто видел ядро Галактики. Это здорово, — саркастический тон получался у Пирс-сы очень хорошо. — А что ты будешь делать потом, удовлетворив свои амбиции? Прикажешь мне взорвать корабль и устроить достойное тебя погребение?

— Так вот что тебя беспокоит? Давай сбросим несколько зондов на подходящие планеты после того, как полюбуемся на звезды в ядре. Ты долетишь на Землю живым, а Государство получит планеты с атмосферой, пригодной для жизни. А меня можешь мумифицировать и отвезти на Землю в анабиозной камере. Вдруг мою мумию выставят в музее?

— Значит, молодость тебе не нужна?

— Эта тема закрыта.

— Хорошо. Тогда иди в Комнату-Матку, мне надо кое-что тебе показать.

Корбелл прошел туда, заинтригованный. Пирсса поместил на экранах увеличенное изображение ядра Галактики, каким пилот видел его полгода назад: сплющенный диск, межзвездное вещество закрывает свет некоторых звезд. Рядом располагались увеличенное изображение центра спиральной галактики в созвездии Андромеды и диаграмма: неправильной формы диск, разрезанный в центре. Этот рисунок показался Корбеллу странно знакомым. Он устроился в кресле, и Пирсса заговорил:

— Никогда не понимал, почему ты выбрал в качестве цели галактическую ось.

Джером указал на ядро галактики Андромеды, которое переливалось яркими красками:

— Вот тебе ответ. Это же так красиво! По этой же причине я когда-то проехал верхом Большой Каньон Колорадо. Представляешь, какие ночи на планете где-нибудь на границе этой сферы?

— Я могу восстановить картину и показать ее тебе. И кресло пилота поплыло над темным ландшафтом. На небе теснилось множество звезд — больших и маленьких, красных, синих и ярко-белых; была даже пара вращающихся светил, которая выбрасывала струю алого газа. Небо сдвинулось, и на востоке поднялась стена темноты, Десятки тысяч кубических световых лет пылевых облаков… А потом все исчезло, только Корбелл долго не мог перевести дыхание.

— Я мог бы показать тебе это еще до того, как ты первый раз лег в анабиоз. Мы могли бы выполнить миссию, засеять планеты, а в свободное время ты любовался бы на такое небо. Почему ты ничего не сказал?

— Это было не по-настоящему. Пирсса, неужели ваша аристократия никогда не летала на экскурсии к кольцам Сатурна?

— Они обследовали заводы…

— Ну да, конечно. Это было просто вранье.

— Ты жалеешь о полете?

Зачем он это спрашивает? Корбелл знал, что полет займет всю его жизнь, но не изменил решения. Бывший «отморозок» все равно не устроит свою жизнь нормально, так лучше уж сделать что-то действительно интересное.

— Нет. О чем мне жалеть? Я знал, что ядро Галактики будет выглядеть необычно, и не ошибся. Это ни на что не похоже, и я первый смог это увидеть!

— Ты ненормальный. Твое решение имело непредвиденные последствия. Вообрази мое удивление! Астрономы Государства считали, что ядро представляет собой сферу из миллионов близко расположенных звезд со средним расстоянием от четверти до половины светового года. Среди звезд должны были преобладать красные гиганты. Вместо этого мы обнаружили, что вещество в ядре Галактики сдавлено в диск, сплющенный к центру. Там находится очень мощный источник инфракрасного и радиоизлучения.

— Это выглядит, как на диаграмме?

— Да, диаграмма, которую я нашел у себя в памяти, хорошо отражает картину. На рисунке представлена структура разрастающегося уплотнения вокруг черной дыры в созвездии Лебедя Х-1.

— Да? — Во время обучения профессии таранщика Корбелл такой диаграммы не видел. Его даже не учили тому, как избегать черных дыр, потому что в непосредственной близости от его предполагаемого курса их не было. Он видел эту диаграмму в иллюстрациях к статье в журнале «Сайентифик Американ»!

— Да, Корбелл. Твое царство света поглощает черная дыра галактической массы. Судя по тому, как она сплющила звезды вокруг себя, она вращается с огромной скоростью. Через некоторое время она может поглотить всю Галактику и… Корбелл, ты не болен?

— Нет, — приглушенно ответил тот, закрывая руками лицо.

— Не огорчайся. Это наш шанс.

— Что?

— Возможно, ты сможешь увидеть Землю. Правда, риск очень велик, но ты ведь этого и хотел, правда? Сейчас я объясню…

IV

Просыпаясь в тринадцатый раз, он попытался сесть слишком быстро и пришел в себя, лежа на спине в ана-биозной камере. Голова кружилась, а в ушах раздавался обеспокоенный голос Пирссы:

— Корбелл. Корбелл!

— Здесь. Куда бы я делся?

— Будь осторожен. Полежи спокойно.

Корбелл был худ, как смерть, и уже стар. Его шишковатые суставы грыз артрит, а вместе со знакомым голодом пришла тошнота. Он провел рукой по черепу, вспомнив, что наполовину облысел к тому времени, когда лег в анабиоз. Посмотрев на руку, он увидел клочья вылезших белых волос.

— Где мы?

— До черной дыры остался месяц пути. Вид тебе понравится.

Корбелл выбрался из анабиозной камеры, как больной Дракула из гроба. Он с трудом прошел на Кухню, а оттуда — в Фитнес-Клуб. Мускулы его были слабыми, их то и дело сводила судорога, и упражнения дались ему тяжело. Но Джером не обращал внимания на боль, тошноту и старость. Все было отлично. В худшем случае он просто нашел новый способ умереть.

Он задал вездесущему компьютеру вопрос:

— А что будет, если мы нырнем слишком глубоко? Мы никогда не умрем и будем вечно висеть над сферой Шварцшильда?

— Так будет казаться внешнему наблюдателю, но не нам. Ты хочешь изменить приказ?

Через несколько минут Корбелл устроился в кресле в центре рубки и допил бульон.

— Полный обзор.

«Дон Жуан» летел над морем перемешанных звезд. В ядре нормальной Галактики они бы просто теснились, а здесь сила вращения гигантской черной дыры создавала смертельную тесноту. Гибнущие звезды пылали с безумной яркостью, как факелы среди свечей. Наверное, в центре ядра звезда легко может столкнуться со звездой, а ударная волна после этого разорвет еще несколько светил. Центр ядра был прямо по курсу и светился непереносимо ярко. Черной точки в центре не было видно, да Корбелл этого и не ожидал.

— Каково расстояние до центра в нормальном пространстве?

— Расстояние покоя? Три целых шесть десятых светового года.

— Проблем не предвидится?

— Я буду держаться над плоскостью диска, пока мы не минуем активный участок прямо по курсу. Расстояние от него до сингулярности — два-три световых года.

Корбелл взглянул на пламя двигателей и увидел только тусклый белый жгут. Наверное, над диском слишком мало межзвездного вещества.

— А если придется спуститься туда?

— Ты ничего не почувствуешь. Здесь звезды теряют форму и становятся плотными потоками плазмы с отдельными узелками нейтрония. От них-то и исходит свет. За ними вещество сплющено, а трение при спиральных завихрениях создает не так много излучения.

— А как насчет самой черной дыры?

— Я ее все еще не вижу. По моим оценкам, длина ее окружности миллиард километров, а масса равна ста миллионам Солнц. Эргосфера дыры велика, и пролететь в ней будет нетрудно.

— Ты назвал длину окружности…

— Тебе нужен был радиус? Радиус черной дыры может быть бесконечным.

Оценить размер диска сплющенных звезд было просто невозможно. Корабль словно летел над другой Вселенной. Черная дыра с такой длиной окружности должна была вмещать орбиту Юпитера, но казалась при этом бесконечно маленькой.

Краем глаза Корбелл увидел яркий свет, повернулся — и перед ним появилась сверхновая, обжигающе-белая на красном фоне. Пилот пропустил момент ее образования, когда ударная волна разорвала оболочку светила. И тут Джером спросил то, о чем не спрашивал никогда:

— Пирсса, о чем ты думаешь?

— Я не знаю, что тебе ответить. Наверное, ничего. Я принял решение, оно математически правильно. Выбор передо мной не стоит.

— А как ты найдешь Землю?

— Я знаю, где будет Солнце через три миллиона лет.

— Три?!. Я думал, через семьдесят тысяч.

— Мы собираемся нырнуть в очень сильное гравитационное поле. Наше время будет сжато. Черная дыра достаточно велика для того, чтобы нас не разорвало и не расплющило, но до того, как я смогу запустить двигатель, мы потеряем примерно три миллиона лет. Что еще я могу сделать? У нас хорошие шансы найти Солнце. Впрочем, к моменту нашего возвращения Государство может растянуться на миллионы кубических световых лет.

— Хорошие шансы? Странно слышать это от тебя, Пирсса. — Однако смеяться Корбеллу не хотелось. За семьдесят тысяч лет до новой эры по Земле ходили неандертальцы и кроманьонцы. Три миллиона лет назад высшей формой жизни была всеядная обезьяна с дубинкой. Кто же будет населять Землю через три миллиона лет?

Теперь Корбелл проводил много времени в рубке, смотря, как под кораблем проносится сплющенный диск. Он предпочитал смотреть на Вселенную, искаженную скоростью движения «Дон Жуана». Корабль уже потерял большую часть своей огромной релятивистской массы. После первого пробуждения Джерома из анабиоза он двигался еще быстрее, но и сейчас летел с околосветовой скоростью, ускоряясь под действием точечного источника гравитации с массой, в сто миллионов раз превышающей солнечную. Диск сплющенных звезд был окрашен во все цвета радуги, а особенно активный участок, который им предстояло миновать, выглядел как кольцо фиолетово-белого пламени. Звезды было трудно отличить одну от другой, пока какая-нибудь из них не взрывалась. Море пламени за кормой «Дон Жуана» светилось глубоким тускло-красным и казалось застывшим, только иногда желто-белым светом вспыхивала сверхновая.

И вот приблизилось огненное кольцо, в котором жар, заключенный в потоках звездной материи, стал сильнее, чем компрессионное воздействие черной дыры. Свет ослеплял, и вскоре Корбелл сдался.

— Уменьшить мощность света, — приказал он, закрывая глаза ладонью.

— Я уменьшил силу света до десяти процентов. Скажи, когда ввести коррекцию.

— А этот свет не сожжет твои камеры?

— Полагаю, нет. Вспомни, ты должен был оказаться вплотную к Солнцу при торможении в конце задания. Я могу справиться и с большей мощностью светового излучения.

Активный участок выглядел, как сплющенный тороид с длиной окружности двадцать световых лет и толщиной четверть светового года. Четыре с половиной кубических световых года зелено-бело-синего света приближались, как горы ада… и «Дон Жуан» быстро миновал их, включив двигатель на полную мощность. Тяга почти сразу уменьшилась, и Корбелл подался вперед в кресле, глядя, как огненное кольцо тускло-красной стеной остается позади. Внутренняя часть диска уплотнения оказалась тонкой, очень сильно сдавленной. Джером во все глаза смотрел в центр, где должна быть черная дыра, но видел только звездное вещество, источающее яростный бело-фиолетовый свет. Все происходило очень быстро. Остались минуты, а может быть, секунды. Пирсса заставлял позиционные двигатели выбрасывать плазму под странными углами. Во внутреннем диске невозможно было различить отдельные звезды, корабль летел над однородной сияющей массой.

— Это нейтроний, — объяснил Пирсса. — Здесь даже есть кристаллическая структура, но она постоянно разрушается. А вспышки рентгеновского излучения похожи на пузырьки на поверхности жидкости.

— Жаль, что я не могу смотреть твоими глазами.

— Возьми телепатический шлем…

Огненное кольцо позади потускнело и пропало. Внутренняя часть диска стала ярко-синей, осталась позади, и в последнюю секунду Корбелл увидел черную дыру. Корабельный двигатель взревел, ускорение вдавило пилота в кресло. Перед лицом вспыхнул свет и распался: прямо по курсу — яркий фиолетовый, вокруг него — тусклый красный. Все остальное окутала тьма.

— Мы должны кое-что обсудить, — произнес Пирсса как ни в чем не бывало.

— Подожди. Дай мне отдышаться. Он послушно подождал.

— Все закончилось? Мы живы?

— Да.

— Ты молодец.

— Спасибо.

— А что происходит сейчас?

— Запуск реактивного двигателя внутри эргосферы черной дыры привел к тому, что наша скорость опасно приблизилась к световой. Я отвожу в стороны межзвездное вещество с помощью таранных полей и не смогу использовать их как двигатель, пока мы не сбросим скорость. Окрестностей Солнца мы достигнем через тринадцать целых восемь десятых лет по корабельному времени, если я не ошибся в расчетах.

— Мы действительно потеряли три миллиона лет?

— Да. Корбелл, скажи мне одну вещь. Как по-твоему, Государство распалось за три миллиона лет?

Джером слабо рассмеялся.

— Дай бог, чтобы на Земле вообще остались люди! Я даже представить себе не могу, на что они будут похожи. Три миллиона лет! Жаль, что у нас был только такой выход. — Он внезапно почувствовал зверский голод и выбрался из кресла.

— Ты приказал мне сохранять твою жизнь и целостность корабля. Но о твоем удобстве я думать не обязан. Я верен Государству.

Корбелл остановился как вкопанный.

— Что это значит?

— Был еще один способ использовать черную дыру. Мы могли не сбрасывать скорость в середине пути, а продолжить двигаться с ускорением и за восемьдесят лет достичь ядра Галактики. Если бы мы пролетели достаточно близко от черной дыры, ее вращение повернуло бы нашу гиперболическую траекторию в обратную сторону, при этом мы остались бы вне эргосферы. Еще через восемьдесят лет по корабельному времени мы вернулись бы на Землю через семьдесят тысяч лет после твоего отлета.

— Ты рассчитал все это и ничего мне не сказал?

— Корбелл, у меня нет информации по империям водной монополии. Я должен был полагаться на твои слова.

— О чем ты говоришь?

В ответ он услышал запись собственного голоса:

— «Я думаю, что оно проживет и семьдесят, и сто тысяч лет. Империи водной монополии не разрушаются. Они могут только прогнить изнутри, так что один удар варваров из-за границ империи решает их судьбу. Разные уровни общества теряют контакт друг с другом и не могут сражаться бок о бок, когда в этом возникает необходимость. Но для развала империи необходим удар снаружи, революций в них не бывает».

— Но я…

— «Империя водной монополии может стать настолько слабой, что для ее свержения хватит орды варваров. Но у Государства нет внешних границ».

— Ничего не понимаю!

— Государство могло просуществовать семьдесят или даже сто тысяч лет, потому что его гражданами были все люди Земли. Вокруг не крутились варвары, жадно ждущие, когда мы обнаружим свою слабость. И Государство могло стать слабым, настолько слабым, что ненависти одного варвара хватило бы, чтобы разрушить его. Твоей ненависти, Корбелл.

— Моей?

— Ты неверно оценил ситуацию с империей? Я думал об этом, но не мог рисковать. И не мог спросить тебя.

Это компьютер. Совершенная память, жесткая логика — и никаких эмоций. Корбелл забыл об этом и говорил с ним, как с живым человеком. И вот результат.

— Черт побери, да ты хотел спасти от меня Государство!

— Опасности не было? Я не мог посоветоваться с тобой, ты мог бы солгать мне.

— Да мне бы и в голову не пришло свергать правительство! Я хотел пожить нормальной жизнью. Мне было сорок четыре года, и я не собирался умирать!

— Ты не мог получить то, что называешь нормальной жизнью. В две тысячи сто девяностом году так уже никто не жил.

— Вероятно, да. Я просто… не мог этого понять. Полетели домой.

Глава третья

РАЗДЕЛЕННЫЙ ДОМ

I

Корбелл помнил плакаты, которые купил в маленьком магазинчике в Канзас-Сити и повесил у себя в спальне. Фотографии Земли с орбиты и из-за Луны, сделанные космонавтами с «Аполлона», провисели на стене не меньше года. Джером запомнил Землю голубой, покрытой белой глазурью облаков. Даже суша казалась синей с редкими вкраплениями буро-красных пустынь.

А теперь Джером Бранч Корбелл, лысый, морщинистый и худой после анабиоза, висел над планетой в космосе. Вокруг его кресла дугой изгибались освещенные панели приборов, а в трехстах милях внизу скользил укрытый облаками пейзаж. Да, это могла быть Земля. Форма морей и континентов казалась знакомой; пожалуй, пустынь многовато, но прошло целых три миллиона лет!

— Это Земля? — голос пилота был хриплым после сна и слишком высоким.

— Не знаю, — ответил Пирсса.

— Но это же глупо! Мы прилетели в Солнечную систему или нет?

— Корбелл, тебе нельзя волноваться. Я не знаю, Земля ли это. Конфликт данных. Это система, из которой пришли сообщения.

— Что за сообщения? Почему ты не разбудил меня раньше, до прокладки курса?

— Я проложил курс до того, как нашел аномалии, и разбудил тебя, как только мы вышли на орбиту. Я боялся, что шок убьет тебя. Ты не переживешь еще одного анабиоза, Корбелл. Других звезд ты уже не увидишь.

Джером согласно кивнул. Последнее пробуждение оказалось хуже всех предыдущих: ощущения были, как от азиатского гриппа с похмелья. Он чувствовал себя старым, больным и уродливым. Однажды Государство вернуло к жизни молодого человека. Спустя десять лет бодрствования и полтора века в анабиозе от молодого человека остался мешок с костями. Больше всего Корбелл боялся впасть в маразм, но пока его мысли оставались ясными.

— Так что там за сообщения?

То, что появилось на стенах Комнаты-Матки, на самом деле не существовало. Пирсса спроецировал на них то, что сам воспринимал из внешнего мира через компьютер. В космосе словно открылось окно, и в нем появились два прозрачных, медленно вращающихся куба. В каждом из них застыли фигуры, сложенные из меньших кубиков — примерно по сотне на грань.

— Я принял лазерное послание, когда находился в тридцати двух световых годах от этой планетной системы. Посланий было два, оба представляли собой последовательность точек и тире. В каждом насчитывалось миллион тридцать тысяч триста один бит информации — это сто один в кубе. Сто один — простое число. Конечно, осталась некоторая неясность: я мог перепутать лево и право.

Картинки вышли не очень хорошими, но на них можно было различить мужчину и женщину, держащихся за руку. Эти фигуры, а также многоугольники разных форм и размеров и грубые сферы повторялись в обоих кубах.

— Как ты полагаешь, это должно изображать человека? — спросил Пирсса, используя красную стрелку на изображении в качестве указателя.

— Конечно.

Он показал похожие фигуры в другом кубе:

— А это?

— Да.

Стрелка снова вернулась к первому кубу:

— Это сообщение пришло первым. Вот фигуры, которые могут символизировать атомы углерода, водорода и кислорода. Ты согласен с этим?

— Конечно. Но что эти картинки здесь делают?

— Эти элементы составляют основу органической химии. Может вот этот ряд означать Солнечную систему? Большой, полый, почти сферический объект — наверное, Солнце. Символы внутри него — четыре атома водорода и один атом гелия. А вот здесь — маленькие прямоугольники, это планеты.

— Отлично. Так мы в Солнечной системе или нет?

— За столько лет она могла очень сильно измениться. А зачем нужен второй куб? Чем эти фигуры людей отличаются друг от друга?

Корбелл еще раз посмотрел на сообщения. В первом из них человеческие фигуры были объемными, плотными, только на месте легких виднелись пустоты. Во втором кубе фигуры оказались полыми, и через них проходила большая буква X, сложенная из тех же кубиков — словно кто-то перечеркнул людей крест-накрест.

— Как бы ты это расшифровал?

— Восемь звездных систем, две звезды двойные. Перечеркнутые люди… Я думаю, это значит вот что: «Всем, кого это касается. Мы люди, мы отвечаем заданной модели, наша химия основана на углероде и воде. Наша звездная система выглядит вот так. Те, кто происходит из вот этих восьми звездных систем, выглядят, как мы, но людьми не являются. Опасайтесь подделок». Похоже на правду?

— Пожалуй, да.

— Это очень человеческое послание. Твое ненаглядное Государство могло бы отправить такое, только… у него ведь не было естественных врагов. Все люди Земли стали его гражданами. Значит, это послание пришло отсюда?

— Да. Я посчитал, что его послали люди, и не был уверен, что смогу сам найти Солнце.

— Как они нашли нас? Тот, кто передавал сообщения, должен был засечь нас за двести световых лет, а мы тогда двигались с околосветовой скоростью.

— Выхлоп реактивного двигателя таранного типа легко обнаружить, имея нужные инструменты. Однако у отправлявших послания была на то важная причина: луч лазера очень мощный.

Корбелл улыбнулся с мстительным удовлетворением.

— Да, причина была. Мятеж! Государство распалось, Пирсса. Колонии восстали, и жители Солнечной системы решили предупредить возвращающиеся корабли: берегитесь колоний.

— Но Государство было Империей водной монополии! Такие образования не гибнут от революций, их способна разрушить только внешняя сила.

Корбелл рассмеялся. Собственный смех ему не понравился: какое-то писклявое кудахтанье.

— Я не учитель истории, Пирсса, идиот! Я архитектор! Об этих империях мне рассказал друг, а он из тех… был из тех людей, что все возводят в абсолютную степень, потому что так легче привлечь внимание. Я никогда не знал, насколько серьезно надо относиться к его словам.

— Но ты ему поверил.

— Да, поверил. Но какая империя простоит семьдесят тысяч лет? Если бы ты не принял мои слова за абсолютную истину, мы были бы дома два миллиона девятьсот тридцать тысяч лет назад. — И Корбелл принялся изучать звездную систему в первом кубе. — Наша система соответствует этой картинке?

— Да.

Солнце, три малые планеты, одна большая, наложенный на нее объект (большой спутник?), затем три средние планеты.

— Но Земли здесь нет. Странно.

— Видишь небесное тело, которое поднимается над горизонтом этого мира? — На мгновение Корбеллу показалось, что это наполовину полная Луна. Но объект был больше, чем Луна, его светлая сторона светилась белым и бело-оранжевым, а темная — тускло-красным.

— Планета с кислородной атмосферой, на орбите которой мы находимся, обращается вокруг этого небесного тела. Это газовый гигант, его температура выше, чем считает возможным теория. В этой системе есть и другие аномалии.

— Мы на орбите вокруг луны этого гиганта?

— Об этом я и говорю.

У Корбелла закружилась голова.

— Пирсса, покажи мне, что происходит.

И Пирсса показал — с диаграммами и фотографиями, которые он сделал, пока «Дон Жуан» летел внутри системы. Солнце оказалось молодым, очень горячим красным гигантом с массой примерно в одну солнечную и диаметром десять миллионов километров. Ближайшая к солнцу планета напоминала Меркурий, но имела несколько другой рельеф. Вторая планета находилась на месте Венеры, имела тот же размер, но меньше атмосферы; атмосфера содержала кислород. На орбите Земли не было ничего. Третья планета напоминала Марс, спутников у нее не было, а одна сторона начисто лишена рельефа.

— Система имеет много пунктов сходства с Солнечной, — заметил Пирсса. Корбелл чувствовал, как внутри у него медленно нарастает гнев. Его это дом или не его?

— Отлично. Просто замечательно. А где Земля? Вокруг четвертой планеты, мира размером с Юпитер, но гораздо более горячего, вращался спутник, очень похожий на Землю. Главная планета буквально поливала окружающее пространство инфракрасным излучением и более опасными видами радиации.

— А где другие луны? Их орбиты должны выглядеть странно, поскольку теперь среди них Земля. Если это Земля, конечно.

— Я думал об этом, но не смог найти Ганимед, самую большую из лун Юпитера.

— Хорошо, продолжай.

Пятая планета, ледяной гигант, имела асимметричную орбиту, которая пролегала между орбитой Юпитера и шестой планеты. Сейчас гигант находился возле Юпитера, и с «Дон Жуана» его было видно невооруженным взглядом. Пирсса дал увеличение, и экраны заполнил матово-белый шар, перечеркнутый бледно-синими полосами.

— Эта система гораздо моложе, чем Солнечная, — сказал бывший куратор. — Орбита пятой планеты еще не успела стать круговой благодаря приливным эффектам. «Юпитер» такой горячий, потому что совсем недавно конденсировался из планетарной туманности, да и звезда еще не начала светить равномерно.

— А как же землеподобная планета? Могла она появиться так быстро?

— Вряд ли. Третья планета очень похожа на Марс, но все же этого недостаточно.

— Тогда посмотрим на шестую.

Шестая планета подходила им больше. «Дон Жуан» пролетел точно над ее северным полюсом. Ледяной гигант, окрашенный бледно-голубым и зеленым, покоился внутри колец. Овальная тень планеты лежала на кольцах, и от этого внутреннее, прозрачное, становилось невидимым. Эта неровная трещина — наверняка расселина Кассини, подумал Корбелл. Вскоре он нашел еще несколько трещин, поменьше; они появились в результате приливного эффекта от небольших лун.

— Это Сатурн.

— Да, она очень напоминает Сатурн. Я постарался проложить курс поближе к ней, хотел найти несоответствия…

— Да Сатурн это!

— Но ни одна другая планета не похожа на себя!

— Кто-то переставил их местами и немного видоизменил. Мало ли что могло случиться за три миллиона лет!

— Солнце не могло стать красным гигантом за три миллиона лет. Оно слишком молодо, это противоречит теории. Наличие похожих планетарных систем теории не противоречит.

— Но это Сатурн, а вон там Земля!

— Корбелл, может ли быть, что Государство колонизировало луну планеты, похожей на Юпитер? Могли его жители воссоздать кольца Сатурна из любви к красоте? Скажи мне, неужели любовь к красоте настолько сильна?

Что ни говори, это странная идея. Нет, в ней есть своя прелесть, но…

— Нет. Я в это не верю. Люди решили бы, что вокруг юпитероподобной планеты кольца смотрятся лучше. Да и зачем им создавать еще один Марс?

— А как могло Государство изменить топографию Меркурия? Куда делись две трети атмосферы Венеры, почему изменился ее состав? Мы не нашли Уран и Ганимед, а последний больше Меркурия. Да, и еще газовый гигант размерами больше Нептуна обращается по асимметричной орбите близко от Солнца.

— Солнце стало горячее и выжгло часть венерианской атмосферы. Меркурий… не знаю.

— А что случилось с Солнцем? И как они ухитрились переместить Землю? Корбелл, я не знаю, что мне думать! — в голосе компьютера слышалось подлинное страдание. Люди тяжело переносят колебания, но все же переносят. Их воспоминания могут стереться, потускнеть… Но Пирсса как компьютер лишен такой возможности.

— Землю передвинули, потому что Солнце стало слишком горячим, — предположил Корбелл.

— И как, по-твоему, это сделали? Прикрепили громадные ракетные двигатели на Северном полюсе, а в качестве горючего использовали атмосферу Венеры? Тогда Северное полушарие накрыл бы океан, а поверхность оставшейся суши изуродовали бы разломы.

— Ну, не знаю. Может, у них нашлось что-то получше ракет. Но здесь я вижу и Марс, и Сатурн, и Землю. Смотри! Там внизу побережье Бразилии.

— Я помню его другим, — огрызнулся Пирсса, но с неохотой признал: — Если не принимать в расчет другие данные, береговая линия похожа на континентальный шельф Бразилии, форма которого изменилась из-за сдвига тектонических пластов.

— Уровень воды понизился. Наверно, при передвижении Земли потерялись мегатонны водяного пара.

— Государство не стало бы двигать Землю. В этом не было необходимости: Солнце не должно было стать красным гигантом.

— Компьютер! Ты не можешь пойти против своих теорий, да? А если мы пробыли в эргосфере черной дыры дольше, чем рассчитывали? Мы могли потерять больше трех миллионов лет. Могло ли Солнце стать красным гигантом за пару десятков миллионов лет?

— Чепуха. Мы бы вообще его не нашли.

И Пирсса был прав. Но Корбелл был упрямым стариком, да к тому же чувствовал себя, как с похмелья.

— Ладно, — сказал он, стиснув зубы. — Ты выиграл спор. А теперь для простоты примем мое предположение: эта планета — Земля. После стольких лет мы прибыли домой. Как мне спуститься?

Оказывается, Пирсса продумал все заранее.

II

Скафандр Корбелла выглядел новеньким и чистым. Он плотно облегал тело, шлем имел форму луковицы, а на груди красовалась белая спираль с заостренными концами — символ Государства. Джером боялся, что за двести лет корабельного времени скафандр превратится в пыль.

Корбелл вышел из шлюза, подозревая, что идет навстречу смерти. Он никогда не выходил в открытый космос. Однако скафандр его не подвел. Тяжело дыша, пилот повисел на конце троса, ожидая, пока сердцебиение выровняется, и обернулся, чтобы посмотреть на «Дон Жуана». Серебряное покрытие корпуса поблекло, на месте одного из зондов зияла дыра. Пирсса упоминал, что в корабль попал метеорит, и сейчас Корбелл представил себе, что было бы, если бы на месте зонда была система жизнеобеспечения. Четыре зонда отсутствовали. Эти зонды и составляли смысл существования «Дон Жуана». В них находились споры водорослей, которые должны были превращать землеподобные планеты с разреженной атмосферой в миры, пригодные для колонизации. Конечно, по прямому назначению зонды «Дон Жуана» не использовались, ведь лишенный гражданских прав Корбелл попросту угнал корабль и отправился на нем к ядру Галактики. Но в начале путешествия на корпусе корабля крепились десять зондов, а сейчас осталось шесть.

— Запасы водорода на борту почти иссякли, — объяснил Пирсса. — Мне пришлось использовать двигатели зондов, чтобы встать на орбиту вокруг Земли. После этого я оставил сами зонды на орбитах в качестве релейных спутников. Теперь ты сможешь вызвать меня из любой точки на поверхности планеты.

— Отлично.

— Как ты себя чувствуешь? Готов к спуску?

— Еще нет. Я не в форме. Дай мне месяц времени.

— У тебя будет месяц. Ты должен возобновить физические упражнения, и надо подготовить один из зондов к спуску.

— Я полечу на зонде?

— Они, в отличие от «Дон Жуана», могут входить в атмосферу.

— Черт, об этом я забыл. Я, кстати, так и не придумал безопасного способа спуска. А ты полетишь на планету?

— Нет, если ты мне не прикажешь.

Что ж, его нежелание спускаться вполне понятно. Ведь телом Пирссы стал корабль, и если он переживет спуск, то навсегда останется калекой.

— Томас Джефферсон перед смертью освободил рабов, — сообщил Корбелл. — Могу ли я сделать меньше? Когда я спущусь, вне зависимости от того, останусь я жив или нет, можешь считать себя свободным от всех моих приказаний. — Спасибо, Корбслл.

Когда-то он учился работать в скафандре под руководством куратора Пирса. Но тогда его подвешивали в магнитном поле, настоящей невесомости не было. Кроме того, тогда его тело было моложе. Сейчас Джерому пришлось очень трудно. На второй день все тело болело, но на третий он опять вернулся к тренировкам и остановился только тогда, когда на этом настоял Пирсса.

— Не стоит делать в спусковой капсуле систему жизнеобеспечения, — решил он. — Мы просто сложим все, что тебе потребуется, в капсулу и зальем ее пенным пластиком. Роль системы жизнеобеспечения будет играть твой скафандр.

Очистка внутреннего пространство зонда требовала перемещения больших масс и долгой работы с громоздким режущим лазером. Боксы с водорослями и машинную начинку приходилось резать на куски, которые пролезали в люк. Резать сам корпус Корбслл не решился: от его прочности зависела его жизнь. При такой тяжелой работе ему требовался долгий отдых. Он проводил перерывы в рубке, где Пирсса показывал ему, как «Дон Жуан» входил в Солнечную систему. Для компьютера он оказался очень изобретательным: сам Корбслл ни за что бы не додумался использовать двигатели зондов. И он не искал бы Землю на месте большой юпитсрианской луны. Пирсса и так едва не пропустил эту возможность. Он мог бы отправиться искать останки Государства в близлежащих планетных системах, не выводя Джерома из анабиоза. Возможно, тот бы умер в пути.

Бывшего куратора больше не беспокоил вопрос о том, где они находятся: ведь Корбслл приказал ему перестать волноваться. Но вначале он был просто вне себя и даже решился потратить драгоценное топливо на облет Сатурна и Меркурия. А теперь его пилот смотрел на Землю и стремился к ней.

— Я наделал столько ошибок и вес равно оказался здесь! Ошибки только помогли мне. Если бы я не включил тогда приемник, твоя личность не смогла бы попасть в компьютер, и я погубил бы себя и корабль, потому что не снизил бы ускорение. А если бы я не ошибся относительно природы галактического ядра, я умер бы от старости так далеко от дома. Такое ощущение, что какая-то сила вела меня домой.

— Ты заявлял, что по убеждениям ты агностик.

— Ну да. Какая-то высшая сила точно есть. И все же я боюсь, что погибну при посадке.

Сейчас Корбелл позволил себе долгий отдых: он наконец очистил зонд от обломков и мусора. С большим слоеным сэндвичем в руке он сидел в рубке и смотрел, как внизу проносится ночной пейзаж. Юпитер создавал на поверхности океана тускло-красные отблески.

— Где мне совершить посадку? Есть там, внизу, признаки цивилизации?

— В трех местах производится и потребляется энергия. — Зеленая стрелка указала на голубой поверхности планеты зеленый узор в виде решетки. — Вот здесь, на другой стороне планеты и в Антарктике. Моя орбита не проходит через полюс, но я могу посадить тебя там.

— Нет, спасибо. Под нами сейчас не Калифорния? Хотя стоп, западный берег должен выдаваться вперед. И где Калифорнийский полуостров? От центральной Мексики до Аляски береговая линия теперь представляла собой ровную выпуклую кривую.

— Калифорния и Калифорнийский полуостров стали островом и находятся сейчас в районе Северного полюса. Ты можешь приземлиться и там.

— Нет. Мне надо туда, где добывают и расходуют энергию. То место, где ты поставил зеленый узор, вроде похоже на город. Прямые углы улиц…

— Там наблюдается скопление строений, но вряд ли его предварительно планировали. Да, в твое время это назвали бы городом. Высаживаться там я тебе не советую.

— Если это они отправляли послания, то меня они вряд ли убьют. Я ведь служил Государству их предков. — «Дон Жуан» пролетал то ли над Невадой, то ли над Аризоной; правда, теперь они были на побережье.

— Но отличия… — начал Пирсса. Но тут Корбелл рассердился:

— Это Земля. Земля, и все тут! — Впрочем, когда он расслаблялся, путаница в Солнечной системе тоже начинала его беспокоить. — Пирсса, изменения, о которых ты говорил, могут быть вызваны сдвигом земных тектонических пластов! Ты нашел остров, который был Калифорнией?

— Под твое определение подходят два острова. — Ну вот! Неужели это просто совпадение?

— Нет, — солгал Пирсса.

— Назовем то место, где узор в виде решетки, Первым Городом, а район Антарктики — Третьим Городом. А где находится Второй Город?

— На побережье Охотского моря, в России.

— Значит, я сяду в Первом Городе. — И Корбелл добавил более спокойно: — Искать следы цивилизации — дурацкое занятие. Стоит ли тратить последние дни на изучение чужого языка? Правда, у меня будет возможность узнать, что случилось с Землей.

Джером уложил в носовую часть зонда лекарства, пищу, бак с чистой водой и баллоны с кислородом. Их удержит пенный пластик; а вот ультразвуковой свисток, с помощью которого Пирсса подаст команду на растворение пены, пришлось укрепить получше. За месяц Корбелл набрал мышечную массу. Сердечного приступа, которого он так боялся, у него не случилось, а все благодаря лекарствам двадцать второго века, которые имелись на борту «Дон Жуана». Правда, тендонит перед ними не отступил и сухожилия в руках по-прежнему болели. И вот наконец Корбелл устроился внутри бывшего биологического зонда, взявшись одной рукой за кран бака с пенным пластиком.

— Пирсса! Ты слышишь меня? — Да.

— Что ты будешь делать после моей посадки?

— Ждать. А когда буду точно знать, что ты мертв, полечу к другим звездным системам в поисках Государства.

— Ты такой же сумасшедший, как и я. — Корбелл хотел спросить, сколько ему осталось жить, но не стал этого делать. Он открыл кран, пена окружила его и быстро затвердела. За его спиной заработали двигатели, но вскоре отключились. Вход в атмосферу был быстрым. Зонд задергался из стороны в сторону под действием атмосферного возмущения; двигатели включились на некоторое время, потом снова выключились. Зонд завертелся… А потом резкий толчок вдавил Корбелла в пену.

— Я могу считать себя свободным от твоих приказов? — раздался голос Пирссы в наушниках скафандра.

— Вначале раствори пену! — Джером пережил краткий, но очень реалистичный кошмар. Компьютер больше не подчиняется его приказам, ведь посадка закончилась. И теперь Пирсса может отомстить преступнику, предавшему его драгоценное Государство. Пена останется твердой. Корбелл умрет, запертый в пене, как муха в янтаре, всего в нескольких ярдах от свободы!

Но вот он почувствовал, что сползает в сторону, и кошмар кончился. Сквозь ставшую жидкой пену он опустился до днища корпуса, потом пена отлила от шлема, и он увидел, что люк зонда открыт. Корбелл подобрался к нему и выглянул наружу.

Пирсса посадил цилиндрический зонд на бок. Солнце стояло высоко, но выглядело красным и большим, как перед закатом. Земля полого уходила к гряде гранитных возвышенностей. Вокруг не было ничего, только мертвые камни и пыль. Воздух вибрировал от жары.

Государство не оборудовало биологический зонд лестницей, но изобретательность Пирссы помогла и здесь. Пена, вытекая из люка, затвердела в виде небольшого пандуса. Корбелл спустился по нему, и под ногами у него хрустело, словно он шел по насту после оттепели. И вот он ступил наконец на Землю — и понял, что Земля умерла. Что могло случиться за три миллиона лет? Войны? Эрозия почвы? Потеря воды во время перемещения планеты подальше от ставшего горячим Солнца? Сейчас ему было все равно. Он поднял руки, чтобы снять шлем…

— Не пытайся снять скафандр. Корбелл, ты уже покинул зонд?

… и первый раз за долгое время вдохнуть свежий воздух.

— Почему не снимать?

— Ты вышел из зонда?

— Да.

— Отлично. Для простоты я называл эту планету Землей, а теперь скажу о ее отличиях от Земли. Ты приземлился в очень горячем месте, не пригодном для жизни, да и всю планету можно назвать пригодной для жизни только с натяжкой.

— Да? — Корбелл посмотрел на приборы шлема. Датчик температуры окружающей среды располагался на уровне подбородка под лицевой пластиной. Температура казалась нормальной, так что… Стоп! Государство использует шкалу Цельсия!

— Здесь слишком жарко, Корбелл. Температура в экваториальной зоне не опускается ниже пятидесяти пяти градусов по Цельсию. Температура океана — около пятидесяти градусов. В океанах почти нет хлорофилла, а на суше нет совсем, если не считать некоторых горных районов. Тебе стоило приземлиться возле одного из полюсов.

Почему-то Джером даже не удивился. Неужели он этого ждал? Люди подсознательно уверены, что с их смертью умирает и весь остальной мир. А тут еще и три миллиона лет…

— Так вот что случилось с океанами.

— В атмосфере содержатся сотни мегатонн водяного пара. Это поддерживает гипотезу о том, что континентальные шельфы теперь стали сушей. То, что осталось от океанов, должно быть очень соленым. Корбелл, мы все еще не можем быть уверены, что это Земля.

— А где горные долины со следами растительности?

— Они в горной гряде, которая напоминает остатки земных Гималаев. Там долины на высоте одного-двух километров, в них-то и осталась жизнь.

Корбелл вздохнул.

— Ну ладно. В какую сторону цивилизация?

— Что есть цивилизация?

— Первый Город. Впрочем, нет. Укажи ближайшее место, где наблюдается потребление энергии.

— В четырех целых девяти десятых километра от тебя потребляется небольшое количество энергии. Вряд ли ты найдешь там людей и вообще живых существ. Уровень потребления никак не менялся с тех пор, как мы встали на орбиту над Землей. Скорее всего, там работает автоматика.

— Все же я схожу туда. В какую это сторону?

— На запад. Я буду говорить, куда тебе идти.

Ш

Корбелл очень давно не ходил в походы.

Скафандр был достаточно удобен: основной вес оборудования приходился на плечи. Ботинки скафандра походными назвать нельзя, зато они очень удобны. Джером двинулся с места в ровном темпе; он дышал очищенным воздухом скафандра и рассматривал пейзаж. Впрочем, скоро ему пришлось остановиться: он едва не загнал себя. Тогда Корбелл отдохнул и дальше шел в более медленном темпе. Земля была ровной, но все равно приходилось выбирать, куда поставить ногу в следующий раз. Почва оказалась каменистой, с вкраплениями камней; она то поднималась, то снова плавно снижалась. Пирсса подсказал Джерому путь до холмистой гряды и явно ожидал, что он пойдет прямо через холмы. Но Корбелл обошел их в поисках более легкого пути, ворча себе под нос. Обойтись без ворчания было нельзя, потому что за восемь лет бодрствования он постарел на сто восемьдесят лет, а на Земле пролетело тридцать тысяч веков. Но стоит повысить голос, и Пирсса может услышать и исполнить как приказ то, что для его ушей вовсе не предназначалось. Чертовы компьютеры, ворчал Корбелл себе под нос. Чертовы суперлекарства и анабиозные камеры, от которых все равно не дождешься молодости. А воздушное и охладительное оборудование с каждым часом становится все тяжелее. И почему к скафандру не приспособили поясной ремень? Это же величайшее изобретение со времен колеса! С его помощью вес рюкзака можно перенести со спины на бедра. Если бы у Государства руки росли откуда надо… Глупости какие! Скафандр предназначался для невесомости и работ на борту корабля, а не для длительных пеших переходов. И хорошо, что Пирсса вообще слушается его приказов. Кроме того, он все-таки попал на Землю. И я очень этому рад, подумал Корбелл, взобравшись на вершину холма. Он стоял согнувшись и тяжело дыша, с минуты на минуту ожидая сердечного приступа, и внезапно понял, что счастлив. Да, счастлив! Ведь за три миллиона лет никто не сделал того, что смог сделать он. Вот бы еще нашлось кому похвастаться…

И тут он увидел дом. Он стоял на более высокой гряде холмов, чем та, на которую он только что взобрался. Дом был покрашен в цвета окружающей местности — серый и пыльно-коричневый, но четкие линии ясно выделялись на фоне синего неба.

Для того чтобы добраться до каменистого склона, на котором примостился дом, потребовалось два часа. Корбелл старался двигаться как можно аккуратнее, но все равно завтра ноги его будут болеть. Если, конечно, это завтра наступит. Он на две трети преодолел подъем на вторую гряду холмов, нашел остатки разбитой дороги, и дело пошло быстрее.

Дом выглядел очень экстравагантно. Его крыша представляла собой выпуклый горизонтальный треугольник, одной из стен служил сам холм. Две другие стены были сделаны из стекла или какого-то подобного материала, только прочнее. Единственный наблюдатель в окрестностях, примостившийся на склоне холма, отлично видел единственную комнату. Странное место для постройки дома, подумал он. Но вот Корбелл спустился и прижался лицевой пластиной шлема к прозрачной стене. Пол в комнате не был ровным: либо его форма изменилась из-за сдвигов горной породы, либо архитектурные стили поменялись, причем не в лучшую сторону. В окно виднелась комната размером с гостиную, в середине ее стояла кровать в два или даже три раза больше двуспальной и при этом асимметричной формы. Выгнутая спинка была оборудована панелью управления с экранами, рычагами, высокими, как у динамиков, решетками и отверстиями, в которые легко мог пролезть стакан с напитком или сэндвич. В темноте над кроватью угадывались контуры проволочной скульптуры. Впрочем, это с таким же успехом могла быть антенна или вообще неизвестно что. На приборной панели светились желтые огоньки.

— Вот тот самый потребитель энергии, — сообщил Корбелл. — Я пошел искать дверь.

Но спустя двадцать минут он сообщил:

— Здесь нет дверей.

— В доме должно быть хотя бы одно отверстие. Ищи что-то, что не похоже на дверь. Судя по твоему описанию, в доме должно быть больше, чем ты видишь: туалет, кабинет, место для приготовления пищи.

— Возможно, они под землей. Ладно, поищу еще.

В крыше не нашлось люка. Может, по сигналу из дома вся крыша сдвигается целиком? Корбелл не знал, стал бы неведомый проектировщик так расточительно обращаться с энергией. Если люк в дом ведет с дороги, то под затвердевшей грязью обнаружить его все равно нельзя. Корбелл понемногу начинал злиться. Домом и его дверью не пользовались, судя по всему, сотни, а то и тысячи лет. Возможно, у дома был нижний этаж с дверью, который врос в холм.

— Придется взламывать дом.

— Постой! В доме может быть сигнализация. Я не знаю принципов устройства частных домов, в государстве их не было.

— На мне шлем, и сигнализация мне нипочем: я просто ничего не услышу.

— Тут может найтись кое-что посерьезнее сирен. Я хочу направить на дом луч лазерного передатчика.

— А он…

— «А он достанет?» Глупый вопрос, ведь его рабочее расстояние — десятки световых лет. Попробуй.

— Вижу дом. Начинаю атаку.

Глядя на треугольную крышу дома со своего наблюдательного поста на развалинах старой дороги, Корбелл не увидел никакого луча; зато он заметил, что небольшой участок крыши начал раскаляться. Земля на небольшом участке под стеной зашевелилась, в сторону отлетела примерно тонна земли и камней, и вверх на воздушной подушке взмыл проржавевший металлический объект. Он был размером с посудомоечную машину, в верхней части располагалась «голова» в форме баскетбольного мяча, с единственным глазом. «Голова» развернулась, и алый луч толщиной с руку Корбелла пронзил облака.

— Пирсса, эта штука открыла огонь. Ты справишься?

— Мне она не угрожает, а вот тебе может повредить. Я уничтожу ее.

Металлический объект засветился. Ему это не понравилось, и он рывками двинулся в сторону, при этом луч его все так же указывал в небеса. Верхняя часть объекта уже светилась оранжево-красным, и он закричал; этот переливчатый крик отозвался эхом в шлеме Корбелла. Объект наклонился, покатился вниз с холма, упал на каменистую равнину, перевернулся несколько раз и больше не шевелился. В крыше теперь зияла дыра.

— Думаешь, тут остались еще… защитнички?

— Данных недостаточно.

Тогда Корбелл спустился с холма на крышу и заглянул внутрь. Расплавленный бетон (а может, луч лазера) поджег кровать, но человеку ничего не оставалось, как спрыгнуть прямо на нее. Он готов был быстро отскочить в сторону, но этого не потребовалось: кровать оказалась водяной, и ноги в скафандре пробили ее насквозь. Выбравшись из лужи, Корбелл сбросил в нее горящую постель. Огонь погас, зато комната наполнилась дымом.

— Я в доме, — сообщил Джером. Пирсса не потрудился ответить. Корбелл, который в прошлой жизни был архитектором, стал с интересом оглядывать жилье будущего. Видимая часть дома представляла собой треугольник. Кровать в центре комнаты имела асимметричную форму, как у маленького пруда, и это смотрелось очень приятно. Перед кроватью стояло нечто, сделанное из цельного куска черного сланца, но расколотое посередине. Внутри виднелись переплетения проводов; судя по всему, когда-то это был летающий кофейный столик, но сейчас он явно не работал. Дверей внутри комнаты тоже не нашлось, только стекло и одна матовая стена. Корбелл прошел вдоль нее, простукивая; за ней оказалось пусто. Может быть, дверь управляется с панели на спинке кровати? Это глупо, ведь пришлось бы идти через всю комнату… Хотя в изножье кровати тоже что-то было. На черной поверхности выделялись три небольших желтых круглых углубления. Корбелл нажал их все, и задняя стена поднялась, разделившись на три неравные секции.

За самой большой их них оказался платяной шкаф. В нем висело полдюжины нарядов, сшитых из одного куска ткани, с длинными рукавами и множеством карманов. У нескольких были даже капюшоны. На дне шкафа лежал слой пыли в несколько дюймов толщиной. Вторая секция оказалась маленькой, размером с телефонную будку; внутри нее стояло кресло. Корбелл вошел, обнаружил на стене еще одно желтое углубление и коснулся его. Дверь закрылась.

Кресло? Ну да, конечно, в сиденье у него большое отверстие. Значит, туалет? Но нигде нет ни водяного бачка, ни туалетной бумаги. Только сверкающе чистая металлическая губка свисает с сиденья на проволочке. Так или иначе, пока внутреннее убранство выглядит слишком простым для дома такого сложного устройства. Его владелец должен был иметь возможность позволить себе нечто большее. Корбелл покинул туалет и вернулся к одежному шкафу. Он не смог определить, мужская или женская одежда висит в нем на фигурных плечиках. Материал оказался на удивление эластичным и очень пыльным. Джером потянул его на себя, потом попытался разорвать ткань, но она не поддавалась. Одежда казалась новой, но откуда на ней столько пыли? Предположим, существует одежда временная, которую можно просто выбросить, когда мода переменится, и одежда постоянная. Временная одежда превратилась в пыль на дне шкафа, а та, что осталась — постоянная. Насколько долго можно ее носить?

Кстати, дверь он так и не обнаружил.

Третья комнатка выглядела многообещающе. В ней не было ничего, кроме желтого выключателя, такого же, как в ванной, и четырех светящихся белых кнопок.

— Похоже, я нашел лифт. Я намерен его испытать. — При нажатии на желтый выключатель дверь закрылась, пришлось включить лампу на шлеме скафандра.

— Это опасно! — немедленно отозвался Пирсса. — Лифт может опустить тебя вниз и сломаться.

— Тогда ты прорежешь дырку в стене, и я выберусь оттуда. — Корбелл нажал верхнюю кнопку. Ничего не изменилось. Это естественно, он же на верхнем этаже. Так, попробуем вторую кнопку… Голос Пирссы прозвучал в наушниках шлема неестественно громко:

— Корбелл! Ответь мне, если можешь!

— Я здесь. — Ощущения движения не было, но что-то неуловимо изменилось. На стене появились еще восемь светящихся кнопок: два вертикальных ряда возле первой кнопки, на каждой какой-то значок, расстояние между кнопками меньше. Джером нажал дверной выключатель.

— Ты переместился на четыре целых одну десятую мили к юго-западу и опустился на сто футов. Ты находишься в Первом Городе.

— Ясно. — Дверь открылась, и Корбелл увидел за ней совершенно другую комнату. Все окружающее начало казаться нереальным. Он вышел из «лифта» и обошел то, что когда-то, видимо, было летающим столом, а теперь лежало на полу и доставало ему до колена. Стол был оборудован несколькими экранами и клавиатурами, отчего казался похожим на панель управления в рубке «Дон Жуана». Вся электроника оказалась безнадежно испорчена: видимо, здесь сотни лет шли дожди. На полу лежал ковер с густым ворсом по щиколотку, похожий на растаявшую сладкую вату. Под ногами он расползался и прилипал к ткани скафандра. Корбелл подошел к краю громадной оконной рамы и посмотрел вниз и по сторонам.

Под его ногами вниз уходили тридцать этажей окон и пустых оконных рам, а вокруг стояли более высокие дома. Справа обрушилось гигантское строение, обвалив вместе с собой несколько домов пониже. В образовавшемся проломе за дождем и туманом можно было различить невероятно огромный серый куб со слегка выгнутыми стенами.

— Пирсса, Государство знало способ мгновенного перемещения? Например, ты заходишь в будку вроде телефонной, набираешь нужный адрес и оказываешься там? Ваши потомки открыли такой способ. Я должен был сам догадаться! То, что мы нашли, — не дом, а часть дома. Сейчас я попал в кабинет, он находится в городе. Где-то еще должны быть ванная, столовая и гостиная. Ты пробил крышу в спальне.

— Вся техника долгое время простояла без ухода. Помни об этом.

— Хорошо, — и Корбелл вернулся в кабинку. Куда теперь? Он нажал третью сверху кнопку. В потолке зажегся свет, и лишние кнопки погасли. Джером вышел, огляделся и улыбнулся. Он явно попал в ванную. Судя по приборам скафандра, внешняя температура падала.

— Это помещение с кондиционером.

— Ты переместился на три целых одну десятую мили к юго-западу и опустился на шестьсот футов.

— Ясно. — Джером открыл лицевую панель скафандра. Он быстро закроет ее, если… Но воздух оказался свежим и чистым. Сбрасывая с себя громоздкое оборудование, человек понял, что очень устал. Он снял скафандр и устроился на краю ванны, такой большой, что ее можно было назвать бассейном. Надписи на кране были непонятными, поэтому он просто повернул его в одном направлении до упора, и в ванну полилась горячая вода. Поворот крана в другую сторону — и брызнул кипяток, сопровождаемый струей пара. Не дай бог ему в этот момент оказаться в ванне!..

«Холодная» вода оказалась горячей, но в меру. Корбслл развалился на изогнутом дне ванны и принялся плескаться.

— Корбелл! — раздалось еле слышно. Он притянул к себе шлем и сказал в микрофон:

— Я отдыхаю. Сеанс связи через час. И пришли мне танцовщицу.

IV

— …можешь. Повторяю, Корбелл, ответь, если можешь. Повторяю…

Корбелл открыл глаза. Все вокруг казалось странным, незнакомым. Он явно не на борту «Дон Жуана». Тогда где же… Ах да. Он нашел два мягких выступа на краю ванны, на них так удобно было положить голову… Он и сейчас так лежит. Видимо, заснул в теплой воде.

— …если можешь. Повторяю… Корбелл подтянул к себе шлем скафандра.

— Слушаю.

— Прошло два часа шесть минут. Ты болен?

— Нет. Я заснул. Подожди… — он повернул кран, и в остывшую ванну полилась горячая вода. — Я все еще отдыхаю. Есть что-нибудь новое?

— За мной наблюдают. Я чувствую радарное и гравитационное излучение.

— Гравитация?

— Да, мой сенсор массы отмечает гравитационные волны. Меня исследуют с помощью сложных инструментов и наверняка уже многое обо мне узнали. Такие инструменты могут работать в автоматическом режиме.

— А может, тебя исследует тот, кто отправил в космос послания? Откуда исходит излучение?

— Если это Земля, то из района Тасмании. Излучение прекратилось. Не могу определить его источник.

— Если по тебе начнут стрелять, тебе придется улетать.

— Да, я сменю орбиту. Я хотел избежать расхода топлива, но моя нынешняя орбита не проходит над Антарктикой.

— Хорошо. — Корбелл встал на гудящие ноги и вышел из воды. Вдоль стены на полу лежали кучки пыли: когда-то тут висели полотенца. За окном потемнело. За песчаной полосой пляжа, в плотном тумане виднелся скелет рыбы. Даже с большого расстояния было понятно, что он очень велик. В небе сверкнула молния, через минуту — вторая, и хлынул ливень. Корбелл отошел назад, оделся, чувствуя, как саднят натертые места. Все-таки ванна — это отлично. Надо при первой же возможности сюда вернуться. Здесь есть даже сауна, хотя зачем при такой погоде… Да, сауна. Значит, этот дом построили до того, как на Земле стало жарко. Джером вошел в будку, подумал немного и решил не нажимать нижнюю кнопку. Пирсса был прав: за техникой давно никто не ухаживал. Итак, куда отправиться: в кабинет или в спальню? Эти пути точно работают.

Он выбрал спальню.

Корбелл вышел из будки, и показания термометра скафандра сразу поднялись. Он обошел кровать и посмотрел на спинку. Да, все правильно: здесь действительно есть телеэкран и кнопки. Экран даже заработал, засветился бело-серым, а потом показал его собственные ноги в скафандре, правда, немного размытые. В конце концов Джером нашел клавишу воспроизведения. Изображение задвигалось задом наперед. Внезапно он увидел кровать, на которой извивались четыре тела. Затем на экране возникла другая четверка (или та же, просто в другой одежде). Наконец на пульте обнаружилась кнопка «пауза».

— Корбелл, я пытался послать сообщение источнику излучения, но не получил ответа.

— Если тебе потребуется бежать, делай это немедленно, не спрашивая меня. Так будет безопаснее для нас обоих.

— А что будешь делать ты?

— Пока посмотрю кино, — Корбелл фыркнул. — Здесь съемки, как для «Плейбоя»: над кроватью установили видеокамеру.

— Значит, цивилизация вырождалась. Неудивительно, что они не смогли себя спасти. Не унижай себя таким зрелищем.

— Не унижать? А как же любовные койки в спальне в Селердоре? Это что, не вырождение?

— Смотреть на эти койки считалось невежливым. Корбелл проглотил раздражение.

— Мне надо узнать, люди на пленке или нет.

— И что же?

— Качество записи плохое. На участниках действа свободная одежда пастельных тонов с большим количеством отверстий. Даже если это не люди, отличий я не вижу… Правда, они худые и держатся как-то странно. — Пауза. — А еще они очень гибкие. Тут происходило не совсем то, что я думал.

— И что же?

— Я думал, это оргия с четырьмя участниками, а оказалось, что двое помогают другой паре принимать сложные сексуальные позиции, как слуги в Древнем Китае. Впрочем, возможно, они не слуги, а тренеры или учителя. — Еще одна пауза. — Все они гибкие, как танцоры. Может, это и правда танцоры? Жаль, что не видно кушетки. Похоже, там сидели зрители.

— Корбелл… — Да?

— Ты не голоден?

— Голоден. Придется посмотреть, куда ведет четвертая кнопка.

— Думаю, не стоит. Если ты найдешь только еду тысячелетней давности, то быстро умрешь. Твой скафандр сможет эффективно очищать воздух еще двадцать четыре часа, и запасы питательных концентратов в нем минимальны. Постарайся добраться до Южного полюса. Я сейчас пролетаю над ним и вижу большое континентальное пространство, заросшее лесом.

— Хорошо. — Корбелл выключил эротическую запись и направился к будке. Нажатие второй сверху кнопки снова вызвало появление дополнительных восьми кнопок. Джером постарался рассмотреть их получше, ведь изображенные на них символы могут оказаться буквами или цифрами. Он протянул руку к кнопке, снова убрал ее.

— Я боюсь.

— Чего?

— Панели управления в кабинете. Во всех остальных будках всего четыре кнопки. Я думаю, это что-то вроде интеркома или системы закрытой связи. В нее можно попасть либо из кабинета, либо вломившись, как это сделали мы. Так вот, в офисе восемь дополнительных кнопок с рисунками.

— Разумно.

— А что будет, если набрать случайный номер?

— В мое время автомат сообщал: «Неправильно набран номер».

— У нас тоже такое было. Но что, если эти кабинки телепортации при наборе такого номера посылают в никуда?

— Такая конструкция никуда бы не годилась. Поищи телефонный справочник.

В самой будке ничего похожего не было, и Корбелл вышел в кабинет. В лицо ему ударили дождь и сильный ветер. Как только с лицевой пластины стекли капли воды, он направился к столу и начал выдвигать его ящики. Открывались они неохотно; в одном обнаружилась колония серо-зеленой плесени. Возможно, кто-то забыл здесь яблоко. В столешницу была встроена какая-то оргтехника, но определить, что это было — телефон, видеофон или компьютер — уже не представлялось возможным. Время и дождь уничтожили все.

— Придется нажимать кнопки наугад, — сообщил Джером Пирссе.

— Удачи.

— Почему ты это говоришь?

— Это долг вежливости.

Корбелл изучил восемь дополнительных кнопок при свете фонаря шлема. Любая может убить его быстрее, чем он поймет, что произошло. Выбирать наугад? Нет, у него есть идея получше. Он выбрал третью сверху кнопку в первом ряду, с изображением перевернутой латинской «Л», похожей на виселицу, и начал нажимать. Раз, два, три, четыре… По краям потолка появилось освещение, но дверь не открывалась. Тогда он выбрал другую кнопку, с изображением песочных часов, лежащих на боку и сжатых по краям. Одно нажатие, два, три, четыре…

— Твое местоположение два раза изменилось, — сообщил Пирсса.

На этот раз дверь открылась. Помещение за ней было заполнено скелетами в одинаковых… униформах? Свободный покрой, короткие брюки, рубашки без рукавов и свертки ткани на плечах. Под слоем пыли алая форма с черными значками выглядела новой. Кости почти разрушились под действием времени, но, судя по размеру, принадлежали подросткам или детям. И они явно были людьми. Корбелл поискал на костях и одежде следы пуль, но не нашел. Правда, тела располагались так, словно их обладатели погибли в перестрелке. В помещении стояли столы и компьютерные терминалы; толстая раздвижная дверь была расплавлена, за ней виднелись камеры. Их решетчатые двери казались скорее декоративными, и у каждой был свой узор; но решетки были заперты, а в камерах валялись скелеты.

— Тут полицейский участок, — сообщил Корбелл Пирссе, — а я хотел найти ресторан. Я нажимал одну и ту же кнопку четыре раза. — Он услышал в своем голосе раздражение. Сказывается усталость? — Я не хотел набирать пустой номер и вспомнил, что в мое время рестораны боролись за телефонные номера, которые легко запомнить.

— Государство резервировало такие номера для важных муниципальных учреждений: полицейских участков, больниц и судов.

Корбелл миновал еще одну расплавленную дверь, потом дверь на фотоэлементах — и вышел под дождь. На улице не было ничего интересного, только местами под грязью виднелись кучки одежды — короткие комбинезоны без рукавов всех цветов и оттенков, кроме алого.

— Придется попробовать другие комбинации.

— Полагаю, это безопасно. Если ты введешь номер, который не используется, перемещения просто не произойдет.

— Думаешь, стоит рискнуть? — Корбелл по-прежнему не двигался с места. По его шлему барабанил дождь, лицевую пластину заливала вода.

— Есть другое решение. Я обнаружил под городом систему туннелей. Могу объяснить, как пройти к тому месту, откуда они расходятся.

— Зачем?.. А, ты думаешь, это метро? Наверно, его перестали использовать, когда появилась телепортация.

— Если метро перестали использовать, то станции продолжали служить транспортными узлами. Так дешевле.

V

Корбелл шел под проливным дождем по жидкой грязи, которая норовила засосать его ботинки. Такой способ передвижения не очень подходит для старого усталого человека.

Улицы и здания большей частью остались нетронутыми, и скоплений скелетов он больше не находил. В одном месте купол из стекла и металла, похожий на елочное украшение, только диаметром двенадцать футов, врезался в стену здания. Теперь его заполняла дождевая вода. Внутри Корбелл увидел губчатые ремни безопасности и два сиденья, одно оказалось занято: из желтых майки и шорт торчали кости, все это покрывала грязь. Джером заставил себя порыться в больших накладных карманах и положил находку в сумку с инструментами. Рассматривать он будет позже. Через некоторое время ему встретился еще один купол. В нем никого не было, и он казался целым, а фары так и сверкали. Однако заводиться транспортное средство отказалось, и Корбелл продолжил свой путь.

По одну сторону улицы потянулся огромный пустырь, на нем стояли побитые ветром пни и завивались едва видные тропинки. Парк? По другую сторону вверх тянулась слегка выпуклая стена. И впереди, и сзади была все та же стена, поэтому ее высота и ширина оценке не поддавались. Корбелл вспомнил, что из окна кабинета видел гигантский куб. Видимо, сейчас он шел вдоль того самого строения. Но зачем в мире, где существует телепортация, улицы и машины? Он начал подозревать, что именно найдет в здании транспортного узла.

— Под тобой пустое пространство, — сообщил Пирсса.

— Это хорошо. Я уже устал. — Корбелл осмотрелся. Слева — останки парка, справа — стена… Чуть впереди стену сменило стекло: множество стеклянных дверей. Джером прошел в полумрак холла и включил лампу на шлеме.

Потолок не давал никакого представления о высоте помещения, только сопровождал перемещение человека переливами света. Луч прожектора терялся в широком холле, а температура снизилась до двадцати градусов по Цельсию.

— Здесь стоит кондиционер, — сообщил Корбелл.

— Отлично. Батареи скафандра проработают дольше.

— Кто знает, что тут за воздух! — он осторожно открыл лицевую пластинку: воздух спертый, но никакой жары нет и в помине. — Мне надо снять скафандр. Я устал.

— Выпей питательного раствора.

Джером рассмеялся: он успел о нем забыть! Питательная жидкость уменьшила чувство пустоты в желудке, вместе с ней отступила и усталость. Восстановив силы, он вылез из скафандра. Его сразу поразило ощущение ковра под ногами: сухой, мягкий, с ворсом по щиколотку, он был похож на облако. Такой материал должен быть очень дорогим, но в холле общественного транспортного узла площадью полгектара им застелили весь пол.

— Пожалуй, я посплю, — сообщил Корбелл шлему. Он растянулся на облачном ковре и окунулся в блаженный покой.

IV

Наступил серый рассвет. Джером немного понежился, лежа на пушистом ковре и глядя в потолок, переливающийся тысячами цветов. Можно смотреть на яркие лабиринты до одурения и все же не определить высоту помещения. Корбелл закрыл глаза и снова задремал. А я ведь спустился сюда умирать, вспомнил он.

— Как думаешь, Пирсса, от чего я умру? От сердечного приступа?

Нет ответа. Он подтянул к себе шлем и повторил вопрос.

— Вряд ли, — услышал он в ответ.

— Почему? У Государства волшебные лекарства?

— Да, если считать лекарствами контрацептивы. После основания Государства целое поколение действовал запрет на производство потомства для людей с наследственными заболеваниями. Население уменьшилось наполовину, голод кончился…

— А сердечные болезни? — Его отец умер от сердечной недостаточности.

— Дети людей с сердечными заболеваниями не могли иметь потомство. У тебя тело преступника, здорового на сто процентов.

— Ах вы, твари высокомерные. А как же мои дети?

— У их отца был рак.

Значит, гены Корбелл а удалили из генофонда человеческой расы… И все это случилось три миллиона лет назад, так что сейчас уже поздно злиться. Он поднялся, потянулся и огляделся вокруг.

Из ковра в нескольких местах поднимались диваны, покрытые таким же материалом. Рядом с ними летали столики неправильной, но мягкой формы.

— Какой я идиот! Ведь мог же поспать на диване. — Джером уперся руками в летающий стол и надавил изо всех сил. Стол снизился на дюйм, но слова всплыл, как только человек отпустил его.

Одна из стен представляла собой ряд входов в уже знакомые будки. Корбелл двинулся к ним, неслышно ступая по мягчайшему ковру. В каждой будке имелось несколько рядов кнопок, на каждой чернел маленький значок. Всего кнопок было двенадцать; восемь уже известных значков и четыре новых. Он нажал кнопку, которая была больше, чем все остальные. Может быть, она включает устройство? Но ничего не произошло. Потом он заметил прорезь в стене будки и догадался проверить инструментальную сумку скафандра, куда до этого сложил трофеи из разбитой машины. Серебристый бесшовный футляр размером с тюбик губной помады… Носовой платок из ткани с бледными разводами… Обертка от леденца, который сам растаял за годы дождя… Хотя это мог быть не леденец, а лекарство, наркотики и вообще все что угодно. Пластиковый диск размером с ладонь, в центре — путаница зеленых значков… Вот это подойдет. Но где у него верхняя сторона? Диск не влезал в прорезь значками вверх, но прекрасно поместился, стоило его перевернуть. Корбелл нажал большую кнопку, и экран включился.

Так, что теперь? Возможно, экран как раз и есть телефонный справочник. Осталось только найти комбинацию клавиш для вызова необходимой информации и прочесть ответ, написанный непонятными значками. Что делать в такой ситуации, Корбелл не знал; он опустил руки и вышел из будки. Только без паники. Воздуха в скафандре ему хватит еще на два дня, так что время на изучение обстановки есть.

В самом конце холла, как он и ожидал, обнаружилась лестница: широкая, вполне отвечающая предпочтениям профессионального архитектора. Ступени, уходившие вниз, в темноту, покрывал ковер. Джером вернулся за шлемом своего скафандра и прозрачным пластиковым диском. Посвечивая перед собой фонарем шлема и напевая, он двинулся вниз.

— «И голову… под мышку взя-ав… В Кровавую Башню она идет…»

Внезапно ступени пришли в движение, отбросив человека назад. Корбелл сел, ругаясь. Он не ударился, но если он получит на Земле травму, никто не придет ему на помощь.

Снизу пришел свет. Вначале Джером решил, что это включилось аварийное освещение, но свет все усиливался. Внизу лестницы было светло, как днем. Корбелл стоял посреди большого открытого пространства с высоким потолком. В стенах виднелись ниши, в которых раньше, видимо, были магазины. Зал выглядел, как большая железнодорожная станция европейского образца, но фонтаны и тот же мягкий ковер придавали ему вид роскошного дворца. Из ковра поднимались кушетки, а вдоль одной из стен…

— Пирсса! Я нашел карту!

— Опиши мне ее.

— Здесь два полушария Земли. Черт, жаль, что ты сам не видишь. Континенты примерно той же формы, что были в мое время. Карту наверняка составляли до того, как испарилась часть океанов. По всей карте от той точки, где я нахожусь, расходятся линии, в основном темные. Пирсса, освещенные линии ведут в Антарктику, Аргентину и… да, Аляску. — Аляска и Сибирь были сдвинуты на север. — Линии ведут прямо через океаны, а может, под ними.

При ближайшем рассмотрении ниши, которые он принял за магазины, оказались заставлены диванами, а стены в них имели отверстия для выдачи пищи. Когда Корбелл вставил в стену пластиковый диск, раздался женский голос, что-то с сожалением разъясняющий на неизвестном языке. Все остальные ниши дали точно такой же результат.

Ну хорошо. Пройдемся в дальний конец зала, к дверям.

В каждой из толстых дверей были отверстия для дисков. Корбелл вернулся за скафандром, и тот же эскалатор поднял его вверх. Как так получается? При большом потоке народа это может создавать ужасную давку. Таща на себе тяжелый скафандр, он вернулся вниз. На карте рядом со светящимися линиями виднелись значки, тоже освещенные. Джером постарался запомнить обозначение нужного ему маршрута: до растаявшей Антарктики, но не к центру континента, а до ближайшего берега. Ведь берега колонизируют первыми. Дойдя до дверей, он нашел ту, которая обозначалась нужным сочетанием закорючек, и вставил в специальное отверстие диск надписью вниз. Дверь открылась, он вытащил диск и улыбнулся: надпись поменялась. С него взяли стоимость проезда.

Теперь вокруг него были стекло и бетон. Конец поезда слегка выдвигался из углубления в стене: стеклянный круг восьми футов в диаметре, с овальной стеклянной дверью. Через стекло был виден вагон цилиндрической формы, сиденья в нем располагались друг напротив друга и были покрыты тем же ковром, что на полу в холле. Передняя часть вагона оказалась металлической. Найдя возле двери прорезь для дисков, Корбелл воспользовался ею. Дверь открылась, он вошел, вытащил диск со стороны вагона, и дверь закрылась.

— Я на месте, — проговорил он в микрофон шлема.

— Где именно?

— В одном из подземных поездов. Я не знаю, что сейчас делать. Ждать, наверное?

Ты решил не пользоваться кабинами телепортации?

— Да. Большой пользы я в них не увидел. Возможно, они были игрушкой для богачей, а массовое их использование слишком дорого. А может, они не работают на большие расстояния. Иначе зачем в городе улицы и машины? И те, и другие в хорошем состоянии и большом количестве.

— Возможно, — согласился Пирсса. — Четыре разряда в восьмеричной системе счисления дают только четыре тысячи девяносто шесть возможных вариантов. Это слишком мало.

— Да.

На скамейке могло сесть в ряд около восьми человек, Места были разделены панелями другого цвета, чем ковер На сиденье. В вагоне нашелся еще один пункт выдачи пищи, который тоже произнес что-то голосом, полным сожаления. За дверью, едва закрывающей тело до груди, был туалет с чистейшей металлической губкой, как в спальне дома. Корбелл испытал и его. В конце концов он решил, что в губке скрыто телепортирующее устройство. Она мгновенно становилась чистой. Ручки сиденья доставались из ниши в спинке, их приходилось закреплять.

— В том месте, где ты находишься, выросло потребление энергии, — сообщил Пирсса. — Что-то происходит.

Корбелл растянулся на мягком сиденье и приготовился ждать. Времени отправления он не знает, так что подождет двадцать четыре часа. В животе у него громко урчало.

Глава четвертая

НОРНА

I

Рядом раздался чей-то голос.

Корбелл дернулся, закричал и проснулся. Откуда здесь другие голоса, кроме Пирссы? Правда, он не на борту «Дон Жуана»…

Голос замолчал.

— Я не узнаю языка, — сообщил Пирсса из наушников шлема.

— Ничего удивительного! Проиграй-ка запись. — Он прослушал запись прозрачного мальчишеского голоса, говорящего что-то обнадеживающим тоном, и вздохнул. — Если я встречу этого парня лично, то что он мне скажет? И что скажу ему я? Возможно, я умру, пока буду учить их язык.

— У меня просто сердце разрывается! У большинства твоих современников была только одна жизнь.

— Да.

— Твоя эгоистичная жизненная позиция всегда беспокоила меня. Подумай о себе как…

— Нет, постой. Ты прав. Мне досталось больше, чем очень многим людям… Можно сказать, что я очень удачливый вор. Больше я не буду жаловаться на жизнь.

— Удивительно. Теперь ты готов посвятить свою жизнь службе Государству?

— Какому Государству? Оно умерло. Мой эгоизм — такая же нормальная человеческая черта, как твой фанатизм.

Снова зазвучал красивый мальчишеский голос, и Корбелл увидел его обладателя — за металлической передней стенкой вагона, словно та была прозрачной. Голограмма? Джером наклонился вперед. Прозрачная картинка изображала бюст мальчика, ниже плеч изображение словно таяло. На вид ему было лет двенадцать, но держался он, как взрослый. Кожа его была золотистого цвета, а черты лица представляли смесь рас: черной, желтой и белой; кроме того, он был наполовину лысым. Возможно, из-за мутации черные вьющиеся волосы мальчика росли только у основания головы, над ушами и в виде хохолка надо лбом. Ребенок улыбнулся и исчез. Вагон двинулся вперед и вниз.

Ощущение было, как на американских горках. Корбелл вытащил ручку кресла и ухватился за нее. Секунд тридцать вагон двигался под наклоном, потом в теле возникло ощущение тяжести, а туннель принял горизонтальное положение. Внутри поезда было светло, снаружи — темно. Корбелл уже начал расслабляться, как вдруг вагон дернулся влево, потом — вправо; возможно, он менял туннели.

У Джерома заложило уши, и практически сразу Пирсса сообщил:

— Поезд движется со скоростью восемьсот километров в час и все еще набирает скорость. Это удивительное достижение.

— Как они этого добились?

— Похоже, здесь используется гравитационный линейный ускоритель с вакуумным туннелем. Скоро ты проедешь под Тихим океаном. Ты меня слышишь?

— Очень плохо.

— Корбелл, ответь мне, если можешь. Корбелл, ответь… — Голос Пирссы затих.

— Пирсса! Нет ответа.

Давление на барабанные перепонки и носовые пазухи увеличилось, и Корбелл подвигал челюстью, чтобы снизить его. Причин для паники нет, сказал он себе. Связь восстановится, когда он доедет до Антарктики. Тихий свист и равномерное движение действовали усыпляюще. Джерому захотелось прилечь, желательно ногами вперед — ведь в конце пути его ждет торможение. Он может поспать и даже увидеть сон… Что может присниться последнему человеку на Земле, когда он мчится под Тихим океаном со скоростью в полторы звуковых, да еще по системе туннелей, которую много столетий не чинили? Поезд может остановиться в туннеле под океаном, и он задохнется, а голограмма мальчишки будет уверять его, что движение скоро возобновится. А на орбите Пирсса будет ждать, когда он появится из туннеля… Если дать воображению волю, можно запугать себя до смерти. Но если не слушаться голоса фантазии, смерть может прийти с неожиданной стороны.

Уши снова заложило. Стоп, Пирсса сказал, что в туннеле вакуум? Корбелл посмотрел на приборы шлема. Давление воздуха в вагоне было низким и продолжало падать.

Тяжело дыша, он влез в скафандр.

— Вакуумный туннель! Какой же я идиот! Вагон потерял герметичность. — Интересно, что еще могло испортиться в древней системе туннелей? Однако сейчас поезд двигался невероятно ровно. Через некоторое время Корбелл опорожнил мочевой пузырь, а потом вылил содержимое бака отходов своего скафандра в туалет. Моча пенилась, но не оставила ни следа на идеально гладкой поверхности унитаза.

Прошло несколько часов. Корбелл подремал сидя, проснулся, лег на живот, потом перевернулся на спину; заплечное оборудование удобно подпирало спину, а ручка кресла — голову. В таком положении он и заснул. Разбудил его рывок вагона. Джером сел и выпил последнюю порцию питательного раствора; ее почти хватило, чтобы утолить голод. Он почувствовал, что поезд движется с ускорением; возможно, туннель пошел вверх? Примерно полминуты вагон словно ехал по инерции вниз с небольшой горки, потом дернулся назад и остановился. За металлическим концом вагона раздался едва слышный удар. Стеклянная дверь и внешняя металлическая открылись одновременно. Корбелл поднялся с места, но его тут же опрокинул назад воздушный удар, сопровождаемый громоподобными звуками.

Часто в конце долгого похода начинают болеть все мышцы, а в голове остается одна мысль: идти вперед, несмотря ни на что. Примерно в таком состоянии Джером двинулся к выходу. В ушах у него звенело, а голова болела в том месте, где он ударился ею о шлем, да вдобавок он потянул спину. Он чувствовал себя круглым дураком: удар воздуха, резко заполняющего вакуум, не должен был застать его врасплох.

— Пирсса! Говорит Корбелл. Ответь мне, если можешь.

Тишина в ответ. Куда мог деться Пирсса? Ведь теперь между ними не пролегает толща океанического дна. Корбелл покачал головой. Ему оставалось только идти вперед и посмотреть, что еще уготовила ему судьба.

Где-то в большом зале горел тусклый свет. Джером различал диваны, ниши и слабо светящиеся линии на настенной карте. Приборы скафандра говорили, что давление в помещении слегка повышенное, а температура высокая, но не слишком. Подняв лицевую пластину, он принюхался. Воздух в зале был теплый, сухой и пыльный. Тогда Корбелл снял шлем и снова принюхался. К пыли примешивался запах животного.

— Мя?..

Он подпрыгнул от неожиданности. Но звук казался таким знакомым, домашним и милым… Краем глаза он заметил слева движение.

— Мя-а!

Животное — толстая мохнатая змея, черно-бело-серая — быстро ползло к нему по ковру. Остановившись, оно подняло милую кошачью мордочку и снова вопросительно произнесло:

— Мя-а?

— Черт возьми! — не выдержал Корбелл. И тут сзади что-то зашуршало. Он мгновенно забыл о мохнатой змее; ему захотелось спать так сильно, что он готов был упасть на пол и отключиться. Но сзади раздавались странные звуки, он повернулся, чудом удержавшись на ногах, и увидел сгорбленную человеческую фигуру под белым плащом с капюшоном. Она напала, пока странная помесь кошки и змеи отвлекала его внимание. В полумраке пряталась настоящая ведьма: высокая, худая, с морщинистым лицом, горбатым носом и глубоко посаженными злыми глазами. В воспаленных руках она держала серебряную трубку, направив ее прямо в глаза Корбелла.

Он видел ведьму несколько секунд перед тем, как полностью отключился. Тогда он был уверен, что за ним пришла смерть.

II

Он лежал на спине на мягкой поверхности, ноги раздвинуты, руки где-то за головой. Воздух вокруг был влажным, густым и горячим. В паху, подмышках и уголках глаз кожа была мокрой от пота. Когда Корбелл задвигался, поверхность под ним всколыхнулась и пошла волнами, а на запястьях и щиколотках натянулись мягкие петли.

Скафандра на нем не было. Оказавшись в одном белье в жарком помещении, он почувствовал себя голым, незащищенным. Яркий свет давил на веки, и он открыл глаза.

Джером лежал на водяном матрасе лицом вверх и мог видеть серое небо сквозь отверстие, пробитое в крыше. Повернув голову, он рассмотрел остальную часть спальни: изогнутое изголовье кровати с панелью управления, дугообразный диван и летающий кофейный столик. Наверное, это типовая обстановка спальни. Однако в этой комнате потрудился ураган — окно и стеклянная крыша были разбиты. На диване сидела и смотрела прямо на пленника старая женщина. Норна, подумал он. Судьба, воплощенная в образе старухи. Он хорошо помнил, как она стояла в полутьме, сжимая в руках серебряную трубку.

Старуха встала и подошла к нему. Боа, лежавшее у нее на плечах, подняло голову с острыми ушами и уставилось на него. Оно было обернуто вокруг шеи хозяйки полтора раза, кончик хвоста нервно дергался.

Все-таки это кошка! Корбелл помнил, что видел в детстве похожее животное. Его звали Лев, но имя мальчика, его хозяина, давно стерлось из памяти человека. У Льва был густой роскошный мех и очень пушистый длинный хвост. Если удлинить этот хвост втрое и прикрепить прямо к голове, получилось бы животное, в точности похожее на боа норны.

Но как кошки могли лишиться лап в процессе эволюции? В такое сложно поверить. Скорее за три миллиона лет кто-то намеренно изменил кошачьи гены.

Старуха наклонилась над Корбеллом, нацелила трубку ему между глаз и заговорила. Он покачал головой, показывая, что ничего не понимает. Матрас снова пошел волнами, и хозяйка спальни покрепче сжала руку на трубке. Спускового крючка на ней не было, но старуха, видимо, как-то привела ее в действие, потому что Джером погрузился в агонию. Страдания были не физическими: его охватило горе, бессильная ярость и чувство вины, такие сильные, что хотелось умереть.

— Стой! — закричал он. — Не надо!

Так началось их общение.

Старуху звали Мирелли-Лира Зеелашистар.

Где-то в ее спальне, наверное, стоял большой компьютер, потому что коробка, которую она держала в изголовье кровати, была слишком маленькой. Вначале Корбелл просто болтал что попало, чтобы старухе не пришло в голову снова применить свое оружие. Коробка переводила его болтовню, причем разговаривала с ним его голосом, а с Мирелли-Лирой — ее.

Вначале они поочередно называли существительные. Старуха указывала на разные предметы и называла их, потом то же самое делал Корбелл. Однако он не знал правильных названий для многих предметов в спальне. Мохнатую змею он назвал «кошкохвост», а кабину для телепортации — «телефонной будкой». Затем Мирелли-Лира развернула гибкий экран и стала с помощью компьютера показывать на нем картинки. Словарный запас собеседников увеличился.

— Дай мне поесть, — попросил Корбелл, когда голод стал сильнее страха. Когда старуха наконец поняла, что ему нужно, она поставила рядом с ним полную тарелку и освободила ему одну руку и снова направила на него серебристую трубку. Он съел все, рыгнул и потребовал:

— Еще.

Мирелли-Лира унесла тарелку куда-то за изголовье кровати и примерно через минуту снова поставила перед Корбеллом. На этот раз в ней оказались фрукты, кусок жареного мяса, горячий и явно свежий, и тушеный желтый корнеплод, похожий по вкусу на морковь и кабачок одновременно. Первую тарелку Джером опустошил так быстро, что практически не заметил ее содержимого. Теперь же у него было время задуматься, где норна готовит пищу. Он быстро понял, что в кухню она попадает с помощью «телефонной будки».

Кошкохвост спрыгнул с плеч старухи на постель, подполз к тарелке и понюхал мясо. Корбелл замер. Мирелли-Лира легонько ткнула животное, оно оставило тарелку в покое, забралось на грудь Корбеллу и уставилось ему прямо в глаза. Джером почесал зверя за ушами, тот прикрыл глаза и громко заурчал. Живот кошкохвоста был покрыт жесткой кожей, слегка ребристой, как у змеи, а мех — роскошным и густым. Джером доел вторую порцию и покормил мясом кошкохвоста. Потом он задремал, успев подумать только о том, станет ли Мирелли-Лира будить его.

Но никто его не потревожил. Когда Корбелл проснулся, небо за окном почернело, и старуха включила свет. Кроме того, она снова привязала его руку к кровати. Скафандра нигде не было видно. Даже отвязав Джерома, она все равно держала б его под прицелом своего странного оружия. И потом, Корбелл не был уверен, что здешняя кабина телепортации работает. Возможно, Пирсса решил, что он уже умер, и улетел в другую планетную систему.

Интересно все же, для чего норна его похитила?

Они поработали с глаголами, затем — с прилагательными. Корбелл никогда не имел дела с языками такого типа, как тот, которым владела Мирелли-Лира, но экран и механический переводчик существенно облегчали процесс общения. Скоро люди уже разговаривали.

— Сними веревки, дай мне размяться.

— Нет.

— Почему?

— Я уже стара.

— Я тоже, — заметил Корбелл.

— Я хочу стать молодой.

Он не мог поручиться, что правильно понимает ее интонации или интонации автомата-переводчика. Но что-то в голосе старухи заставило Корбелла поднять голову и взглянуть на нее.

— Я тоже.

Она выстрелила в него из трубки. Его охватило сильнейшее чувство вины, страха, раскаяния — и желание умереть. Несколько долгих секунд он кричал, метался и силился порвать веревки, потом Мирелли-Лира отключила оружие. После этого Корбелл лежал, глядя на нее в ужасе, ничего не понимая. Лицо старухи страшно дергалось, она резко развернулась к пленнику спиной. Метания человека спугнули кошкохвоста, и он уполз.

Корбелл всего лишь сказал, что хочет помолодеть, а Мирелли-Лира вышла из себя! Спина ее напряглась, кулаки сжимались. Что она скрывает — ярость или слезы? И его ли вина в том, что она постарела? Пока понятно только, что она держит его связанным ради их общей безопасности. Если выстрел из трубки застанет Корбелла со свободными руками, он непременно убьет себя.

Кошкохвост снова вполз ему на грудь, свернулся там и потерся носом о его нос.

— Мя-я? — Кот хотел знать, что с его хозяйкой.

— Не знаю, — произнес Джером, и кот заурчал, как моторчик. — Да и если узнаю, то не обрадуюсь. Но он ошибался.

Старуха освободила одну из его рук и покормила его. На тарелке было то же самое, что и в прошлый раз: два вида фруктов, тушеный корнеплод и жареное мясо. Вместе с Корбеллом поел и кошкохвост.

Фрукты были свежими, а мясо на вкус напоминало чуть пережаренный ростбиф. Складывалось ощущение, что его приготовили и нарезали буквально минуту назад. Но старуха отсутствовала в поле его зрения не больше минуты; даже микроволновая печь не могла готовить так быстро. По крайней мере, в семидесятых годах это было невозможно. Почему-то эта мысль засела у Корбелла в голове.

Потом ему понадобилось в туалет. Мирелли-Лира до ужаса долго не могла понять, что ему нужно. А когда поняла, то принялась кружить по комнате, хмурясь, не в силах решить, развязать пленника или оставить его лежать в собственных испражнениях. В конце концов она освободила руки Джерома, стоя за изголовьем кровати, потом перешла к ногам. Старуха отошла назад и нацелила на него трубку, а он пошел к среднему отделению стены. Оставшись один, Корбелл наконец смог позволить себе глубокий, дрожащий вздох. Он не будет пытаться сбежать, по крайней мере сейчас — слишком мало он знает. Сорвись бегство, и старуха больше не отпустит его в туалет. И потом, в руках у нее серебристая трубка.

Трубка… Это странное оружие уже два раза превращало его в пресмыкающегося раба. Он даже не думал о том, чтобы сохранить достоинство, поэтому трубка теряла половину силы: он не чувствовал стыда. Но если слишком часто окунать его в эти переживания, от его человеческой сущности ничего не останется. А Корбелл и так является телом, которое оживили с помощью электрического тока и инъекций РНК. Его много раз пытались изменить, но все же он оставался человеком. А трубка может лишить его и этого. Он будет помогать старухе.

Но помогать сумасшедшей — нелегкое дело, а старуха явно была сумасшедшей. Возможно, хотя и маловероятно, что по стандартам своего времени она считалась нормальной. Корбеллу надо собрать силы и сбежать, пока опасная старуха его не убила. «Телефонная будка» должна работать, потому что готовить еду в спальне попросту негде. Попросить скафандр он тоже не мог: норна поймет, что Джером думает о побеге. Но если даже Пирсса не улетел в другую систему и откликнется на вызов, чем он сможет помочь?

Пленник вернулся в комнату, и старуха снова привязала его к кровати: сначала руки, потом — щиколотки. И снова начался разговор. Переводчик пропускал слова, поэтому Корбелл не сразу понял, о чем идет речь. Он начал задавать дополнительные вопросы, уточнять то, с чем не справлялась машина, и в итоге услышал вот что.

Старуху звали Мирелли-Лира Зеелашистар, и она была гражданкой Государства. Сложно было поверить, что Государство просуществовало так долго, но норна говорила о нем теми же словами, что и Пирсса. К моменту ее рождения это Государство правило всеми известными мирами уже пятьдесят тысяч лет — нормальных земных лет, ведь планету тогда еще не переместили.

В юности Мирелли-Лира была невероятно красива (Корбелл проявил чувство такта и не стал выражать своих сомнений вслух). Мужчины сходили по ней с ума. Она никогда не понимала причин такого поведения, но пользовалась своей красотой и женственностью так же, как и умом: для продвижения вверх по социальной лестнице. Активность и амбициозность сделали свое дело, и к двадцати годам девушка занимала высокий пост во Внутрисистемном Транспортном Контроле. Поскольку такая позиция требовала большой ответственности, Государство обработало ее мозг. После обработки амбиции Мирелли-Лиры были направлены уже не только на собственное благо, но и на благо Государства. Процедура обработки была обычным делом, и в данном случае она не оказала особого эффекта.

Помогая Государству разрабатывать оптимальные курсы движения космических кораблей внутри Солнечной системы, девушка поднималась все выше по служебной лестнице. Вскоре она привлекла внимание человека, занимающего высокий пост в соседней ветви власти. Поддиктатор Корибессил Джакунк (Корбелл слышал его имя столько раз, что ухитрился его запомнить) не был ее непосредственным начальником, но мог оказать кое-какую помощь. Служащий такого уровня получал некоторую свободу действий в личных делах, чтобы лучше служить Государству. Старуха не видела в этом ничего дурного и разозлилась, когда Джером не сразу ее понял. Видимо, эта свобода была причиной ее стремления занять более высокую должность. Так вот, этому Корибессилу нравилась Мирелли-Лира.

— Он заявил мне, что я должна стать его любовницей. Я стремилась к более высокому статусу и отказалась. Тогда он обещал добиться для меня одной из высших должностей в Бюро, если я соглашусь прожить с ним четыре дня. Мне было всего тридцать шесть, я не хотела упускать такой шанс.

Она решила сыграть с ним, как поступала с другими мужчинами. Это оказалось ошибкой.

Корбелл не мог взять в толк, почему ему приходится выслушивать историю, напоминающую сценарий «мыльной оперы». Однако вскоре все начало проясняться. Три миллиона лет спустя, в возрасте восьмидесяти или даже девяноста лет, Мирелли-Лира все еще не поняла, что тогда произошло.

— В первую ночь я использовала химическое вещество для стимуляции сексуального желания…

— Афродизиак?

Компьютер зафиксировал новое слово в памяти.

— Без него мне было трудно. Во вторую ночь он запретил мне пользоваться химией и сам не использовал ее. Мне было тяжело, но я не пожаловалась ни в ту ночь, ни в третью. На четвертый день он умолял меня передумать, оставить работу и стать его женщиной. Я потребовала исполнения обещания.

Семь месяцев Мирелли-Лира исполняла обязанности главы Бюро Внутрисистемного Транспортного Контроля. Затем ей сообщили, что она вызвалась участвовать в особой миссии, исполнение которой крайне важно для Государства. Известно, что в центре Галактики находится гипермасса, или черная дыра. Молодая женщина должна была отправиться туда, исследовать дыру, определить, можно ли использовать ее для перемещений во времени, и по возможности вернуться в момент начала путешествия.

— Почему он так поступил? — повторяла норна. — Я виделась с ним перед отправлением. Он сказал, что не мог вынести мысли о том, что я буду жить в одной вселенной с ним, но не принадлежать ему. Ведь вначале он предлагал совсем другое!

— Он мог думать, — предположил Корбелл, — что четыре дня непрерывного экстаза заставят тебя броситься ему на шею и пообещать вечную верность.

Он испугался, что старуха опять применит свою трубку. Но через несколько секунд Мирелли-Лира разразилась сухим каркающим смехом. В этот момент ее лицо даже казалось привлекательным, но потом его опять свело ненавистью. Сейчас норна выглядела, как сама смерть.

— Он послал меня в черную дыру. Я видела конец света.

— Я тоже.

Она ему не поверила. По требованию старухи Корбелл описал то, что видел сам: переливы цветов, звезды, сплющенные в диск расширяющейся черной дырой, огненное кольцо и плоская равнина нейтрония, испещренная мелкими черными дырами.

— Я побывал только в эргосфере, и то для того, чтобы вернуться домой побыстрее. А ты пролетела через сингулярность?

Норна отозвалась далеко не сразу.

— Нет. Я боялась. Когда пришло время, я решила, что не так уж много должна Государству. — По крайней мере, обработка властей столько не продержалась. Мирелли-Лира сделала петлю вокруг черной дыры, чтобы с помощью ее массы искривить траекторию полета в обратную сторону, и направилась домой. Тогда женщине было восемьдесят лет, она оставалась здоровой и красивой (по ее словам) благодаря омолаживающим препаратам, которые были с ней на корабле.

Они с Корбеллом сверили время. Корабль норны также обладал двигателем таранного типа и проделал весь путь с ускорением в одно «же». Она летела двадцать один год в одну сторону и столько же времени возвращалась. Правда, ее корабль был куда лучше, чем «Дон Жуан». Тороид большего размера обладал к тому же лучшей конструкцией.

Мирелли-Лира направилась к колонии Фёстхоуп. Когда женщина покидала Солнечную систему, эта колония только начинала самостоятельное существование, и она надеялась, что там не останется информации о ее дезертирстве.

Но с Фёстхоупа по ней открыли огонь. Вначале женщина решила, что это луч лазера-передатчика, но он не нес никакой модуляции, только смертельные рентгеновские лучи.

Тогда Мирелли-Лира отправилась к другой системе. В ней нашлась планета, чей климат и масса соответствовали земным. Здешнюю разреженную атмосферу засеяли еще на заре существования Государства. Возможно, за семьдесят тысяч лет планету колонизировали… Так и вышло. По кораблю снова открыли огонь, и женщина бросилась в бегство.

— Я была в отчаянии, Корбелл. Я думала, что по мне стреляют, потому что на всех планетах знают о моем предательстве. Я решила, что у меня нет будущего, и отправилась в Солнечную систему, чтобы умереть здесь.

Здесь в нее никто не стал стрелять. Но Солнце увеличилось и стало красным гигантом, а Земли не оказалось на месте. Сбитая с толку Мирелли-Лира принялась осматриваться. Она нашла Сатурн, Меркурий, поверхность которого была изрыта при добыче полезных ископаемых, и Beнеру, несущую следы безуспешной попытки терраформи рования. Уран (если это был Уран) находился на странной орбите между Сатурном и Юпитером. На Марсе виден был свежий разлом, возможно, от падения Деймоса.

— Государство хотело сдвинуть Деймос, так как он обращался слишком близко к планете, — объяснила норна. — Наверно, что-то пошло не так, как хотели власти.

Землю женщина нашла внутри орбиты Марса.

— Ты не знаешь, как им это удалось? — спросил Корбелл.

— Нет. Деймос собирались сдвинуть, взорвав несколько водородных бомб подряд в одном кратере. С ненаселенной планетой можно поступить и так.

— А кто мог сдвинуть Землю?

— Этого я так и не узнала. Я посадила корабль, и меня сразу арестовали за дезертирство дети.

— Дети?

— Да. Я оказалась в трудном положении, — старуха устало улыбнулась. — Я надеялась, что, когда я сяду на Землю, моя красота растопит сердце любого судьи. Но детей я соблазнить не могла.

— Но что произошло?

Оказалось, что Землей правили дети. Двадцать миллиардов детей в возрасте от одиннадцати лет до почти бесконечности.

— Люди изобрели бессмертие, и Государство нашло идеальную форму вечной молодости. Родители следили, чтобы дети переставали расти незадолго до достижения возраста… Как это назвать? Когда у девочек появляется кровь каждый месяц…

— Половая зрелость.

— Значит, незадолго до достижения половой зрелости. После этого дети живут практически вечно. Население перестает расти, потому что у таких Детей не бывает своих детей. Этот метод оказался гораздо лучше, чем прежний метод достижения бессмертия.

— А были и другие методы? Расскажи!

Внезапно норна впала в ярость.

— Я ничего не узнала! Известно только, что ими пользовалась только элита, класс диктаторов. Когда я прилетела, эти методы уже не использовались. Мой адвокат знал о них, но говорить ничего не стал.

— А что случилось с Солнечной системой?

— Мне не сказали.

Корбелл рассмеялся, но тут же умолк, когда Мирелли-Лира направила на него трубку. Значит, Государство и ей не дало поиграть в туриста.

Старуха опустила оружие.

— Мне ничего не сказали. Они обращались со мной как с человеком, у которого нет права задавать вопросы. Все, что я узнала, рассказал мне адвокат. Он выглядел двенадцатилетним Мальчиком, а его настоящий возраст я так и не узнала. Дети узнали о моем преступлении из бортового журнала корабля и приговорили меня к… — Видимо, этого выражения компьютер-переводчик не знал.

— А что это?

— Для меня остановили время. У них было особое здание, куда попадали преступники, которые еще могли пригодиться. — И снова горькая улыбка. — Я могла этим гордиться. Только необычные нарушители законов удостаивались такой сомнительной чести. Это были люди с высоким интеллектом, хорошими генами или интересными историями, которые можно рассказать историкам будущего. Всего в этой тюрьме содержалось около десяти тысяч человек. Мне повезло: Дети разрешили мне взять с собой лекарства. Правда, ровно столько, сколько я могла унести.

Норна наклонилась над постелью.

— Все это неважно, Корбелл. Я хочу, чтобы ты знал: существовала более ранняя форма бессмертия. Если мы найдем ее, то сможем снова обрести молодость.

— Я готов действовать, — сказал Джером и подергал руками, натягивая веревки. — Я на твоей стороне и хочу снова стать молодым. Зачем же держать меня связанным? — Неужели все настолько легко?

— Нам придется искать очень долго. Я сама уже давно ищу бессмертие. Мне нужны твои лекарства, Корбелл. Они не такие хорошие, как бессмертие диктаторов, но наверняка эффективнее моих.

К сожалению, ему пришлось отвечать.

— Мои лекарства на борту корабля, а корабль на орбите. И потом, они тебе вряд ли помогут. Ты наверняка старше меня, не считая того возраста, что я набрал во время анабиоза.

Джером чувствовал, как пот течет по его телу и скапливается на матрасе под ним. Он прекрасно понимал, насколько он беспомощен. И видел, как старуха поднимает трубку.

Она подождала, пока он перестанет метаться, и сказала:

— Я понимаю. Ты вылетел раньше, чем я, твои лекарства более примитивны, и поэтому мне нельзя их использовать. Но я тебе не верю.

— Это правда! Я родился, когда люди еще не высадились на Луне! Когда рак живота начал разъедать мое тело, меня заморозили…

— Заморозили? — Норна ему не верила.

— Да, заморозили! Люди надеялись, что медицина научится лечить рак и повреждения клеток, так что… — Его голос перешел в вой. На этот раз Мирелли-Лира долго не опускала трубку.

Потом Корбелл услышал:

— Открой глаза.

Он не хотел двигаться.

— Открой, иначе я выстрелю.

Его глаза были стиснуты, как кулаки, на лице — гримаса муки.

— Замороженный человек — просто хорошо сохранившийся труп. Ты больше не будешь врать?

Он помотал головой, не открывая глаз. Теперь он вспомнил, что говорил ему когда-то Пирсса: при температурах, близких к температуре жидкого азота, фосфолипиды в нервной ткани замерзают и мозг умирает. В двадцатом веке он шел на верную смерть. Только норне он ничего не сможет доказать.

— Послушай меня внимательно, — говорила Мирелли-Лира Зеелашистар. — Я не буду рассказывать, как меня в первый раз вывели наружу из вневременной тюрьмы. Но второй раз у генератора нулевого времени иссяк источник энергии. Больше тысячи людей вышло в раскаленный мир, почти лишенный жизни. Жара убила очень многих. Дожди лили буквально как вода из ведра, но без дождя умерли бы вообще все. Многие добрались сюда, здесь и ночь, и день длятся по шесть лет, но можно как-то выжить. Я была уже стара, но не хотела умирать.

Корбелл с неохотой открыл глаза.

— А что стало с остальными?

— Их поймали Мальчики. Я не знаю, что было дальше. Я сбежала.

— Мальчики?

— Не отвлекайся. Много лет я делала только одно: боролась за жизнь. Я искала бессмертие диктаторов, но не нашла и совсем состарилась. Все же мне повезло: я нашла маленькое вневременное хранилище с записями на пленке и химических носителях, а также генетически модифицированными семенами. Вначале я держала там свои лекарства, потом выбросила все и сделала вневременную камеру для себя. Потом я изменила систему подземных перемещений таким образом, чтобы любой пассажир из жарких районов попадал прямо ко мне, и поставила сигнализацию, чтобы выйти из вневременного убежища, когда кто-нибудь прибудет. Ты знаешь, зачем я все это сделала? Моей единственной надеждой были сильные лекарства, которые должен везти с собой дальний исследовательский корабль. В один прекрасный день прибудет исследователь из другой галактики. Конечно, он сядет в жаркой части планеты, и ему придется искать дорогу к полюсу. — Норна нависала над своим пленником, как хищная птица. — Подземный поезд привезет его прямо ко мне — вместе с лекарствами, которые придумали в моем будущем. Эти средства сделают меня молодой, а мои всего лишь позволяли мне оставаться старой. Корбелл, ты и есть тот человек.

— Посмотри на меня! Мирелли-Лира пожала плечами.

— Тебе может быть тысяча лет, а может быть и десять тысяч. Ты должен понимать, что я убью тебя, если ты продолжишь выдавать себя за другого. Таким ты мне бесполезен.

— Почему? — Он сразу поверил, что старуха убьет его.

— Мы — последние граждане Государства и последние люди на Земле. Все остальные — больше не люди. Если мы помолодеем, то сможем размножаться, и появятся новые люди. Но если у тебя нет лекарств, то на кой ты мне сдался? — Норна попыталась говорить мягче. — Послушай. Ты слишком стар для того, чтобы чувствовать действие даже твоих сильных лекарств. Я еще не так стара. Верни мне здоровье, и я найду настоящее бессмертие, которое раньше было только у диктаторов. Ты стар и слаб; пока я ищу, ты будешь отдыхать.

— Ну хорошо. — Вот уж действительно норна! В руках старухи сейчас были его жизнь и смерть. — Мои лекарства на орбите. Я отвезу тебя к посадочному средству. Мне нужно связаться с корабельным компьютером.

Мирелли-Лира кивнула и подняла трубку.

— Если ты нарушишь слово, ты сам убьешь себя. Я тебе мешать не стану.

III

Когда старуха скрылась за изголовьем, Корбелл смог наконец расслабиться. Почти беззвучный выдох — сброс напряжения, потом усмешка, больше похожая на волчий оскал, и едва подавленное желание громко гикнуть. Наконец-то у него появилась цель! Он спустился на Землю умирать, но сможет провести время гораздо лучше.

Веревки с рук упали. Джером сел, но старуха жестом велела ему лечь, связала запястья какой-то плотной тканью и только потом освободила ноги.

Осколки стекла застряли в огромных оконных рамах и торчали наружу, острые, как кинжалы. Мирелли-Лира повела пленника за окно, где трава доставала до колена, и велела идти вперед, к машине со стеклянным куполом. От ног Корбелла с громким жужжанием расползались насекомые. Снаружи оказалось еще жарче, чем в спальне, но здесь хотя бы дул ветерок. Солнце, большое и красное, висело над горизонтом, и все предметы отбрасывали неясные тени. Юпитер выглядел как красный кружок на красном же небе, поменьше Солнца.

Машина висела над самыми верхушками травы. Она не сдвинулась с места, когда Корбелл залез в салон. Старуха махнула трубкой в воздухе, приказывая ему подвинуться. Серебристая трубка служила одновременно обезболивающим средством и инструментом пытки. У нее наверняка были и другие области применения, но о них пленник предпочитал не задумываться. Норна забралась в машину, нагнулась над приборной доской, подумала и ввела какой-то номер.

— Мы едем за твоим скафандром, — произнес переводчик на ее поясе.

Машина плавно тронулась с места. Старуха не управляла полетом. Джером понял, что использовать машину для возвращения не удастся: он не знает номер маршрута, ведущего к дому.

Машина, постепенно ускоряясь, съехала вниз с холма и двинулась по узкой долине. Скорость движения была огромна. Корбелл ухватился за поручень на приборной доске и прикрыл глаза. Мирелли-Лира внимательно взглянула на него.

— Вы не ездили на таких машинах?

— Нет. На нашей планете таких не было, — добавил он, повинуясь внезапному импульсу. Норна кивнула, и тугой узел в животе ее пленника немного расслабился. Упаси бог она поверит, что он покинул Солнечную систему раньше нее! Пусть думает, что он прибыл из будущего. Но как быть с новшествами и изобретениями, которые должны были возникнуть за это время? Старуха может удивиться, что он ни о чем таком не знает. Что бы такое придумать? Может, ванну, принимающую форму тела? Или бритву, лезвие которой не тупится? Крем для удаления бороды навсегда? Или действительно хорошее лекарство от похмелья? Ну что ему стоило читать в свое время больше фантастики?! Хорошо хоть, что он соврал, будто прилетел с другой планеты.

— Я думал, что первым из людей увидел ядро Галактики, — произнес Корбелл. — О твоем полете записей не сохранилось.

— Сколько тебе лет?

— Около шестисот, — небрежно соврал он. — Это по нашему счету. В земных годах мне примерно… — ладно, она все равно мало знает о Земле, на которую вернулась. — …Пятьсот тридцать лет. А тебе сколько?

— Почти двести. В старых годах, не в юпитерианских.

— Странно, что у тебя не кончились лекарства.

— Дети разрешили мне взять их с собой во вневременную тюрьму. Я до сих пор храню их в нуль-времени, чтобы они не испортились.

По спине Корбелла пробежала дрожь. Видимо, еду норна хранит таким же образом: готовит большими порциями, а потом останавливает для нее время, чтобы она всегда оставалась свежей. И такая камера должна находиться недалеко от одной из «телефонных будок».

— А как называлось ваше солнце? — спросила старуха. Единственная звезда, которая пришла ему на ум, — Сириус.

— У нас его всегда называли просто «Солнце». А что ты смогла узнать о бессмертии, которым пользовались диктаторы?

— Только то, что оно есть. Диктаторы не умирали сами, их только убивали, — она кашлянула. — Такие события помнили долго. Мой адвокат рассказывал, как диктаторы воевали друг с другом, и семьи их тоже начинали враждовать. В тот момент этим историям уже было много веков. Похоже, диктаторы перестали служить Государству и заботились только о себе.

— Как греческие боги, — задумчиво произнес Корбелл. Компьютер-переводчик промолчал, и человеку пришлось уточнить. — Они были очень сильными и воинственными. Смертные склонялись, когда боги проходили мимо, и старались держаться от них подальше.

Во время пути Джером рассматривал пейзаж, над которым они пролетали. Зелено-коричневые холмы, рощицы карликовых деревьев… Почему-то нигде не было видно птиц. Машина перескочила особенно крупный холм, и живот Корбелла словно провалился куда-то вниз.

Они приближались к тому, что даже Пирсса назвал бы городом. Его черный силуэт стоял на горизонте, пересекая красный диск солнца. Видимо, раньше город укрывал купол; часть его — несколько тонких шестиугольников — еще виднелась у одной из окраин. Сам город сохранил форму купола. В центре полярной координатной решетки, создаваемой улицами, расположился громадный куб с выгнутыми стенами — транспортный узел. От него в разные стороны расходились шпили и остатки стеклянных крыш; форму купола можно было восстановить по верхушкам самых высоких зданий. В центре города обрушилась стеклянная стена и теперь опиралась о гигантский куб, как пьяный о своего приятеля. В остальном Четвертый Город остался цел, в то время как Первый лежал в руинах. Возможно, Четвертый был построен позже, а может, купол защитил его от буйства стихий.

Зеленые карликовые леса и зелено-золотая трава окружали город с трех сторон. Дальний край города служил границей, за которую растительность не заходила. Там пустоши шириной в пять, а местами и все десять миль тянулись до самого берега ярко-синего океана. Это показалось Корбеллу странным, но потом он понял, что Четвертый Город могли построить до того, как климат на Земле стал жарким и океаны уменьшились в размерах. Да, город был стар, но удивляло в нем и кое-что еще. Он не был построен вдоль побережья. На том, что было раньше извилистой береговой линией, не стояло зданий, и дороги не соединяли это место с городом. Присмотревшись, Корбелл увидел ряд расположенных через равные промежутки друг от друга черных точек. Скорее всего, это телепор-тационные будки.

— Ты хорошо знаешь этот город? — Давай поиграем в туриста и гида. Где же твоя вневременная камера, Мирелли-Лира?

— Да.

Джером решил сменить тему.

— Отсюда легко попасть на западное побережье…

— Я знаю. Моя техника записала твою посадку.

Корбелл почти привык к сумасшедшей скорости машины, но от его спокойствия не осталось и следа, когда они въехали на улицы города. Эти улицы скалились навстречу путникам острыми гранями стеклянных стен и кусками каменной кладки. Машина мчалась мимо них и наклонялась на сорок пять градусов, огибая углы. Пленник сжимал поручень мокрыми ладонями. Норна смотрела на него хитрыми глазами старой черепахи.

— Ты очень напуган. Интересно, какой у вас был транспорт?

— Будки телепортации, — торопливо соврал он. — А для дальних путешествий мы использовали дирижабли, это летательные аппараты легче воздуха.

— Вы ездили так медленно?

— Нам некуда было спешить, — Корбелл уже взмок. — Мы очень долго жили.

А может, стоит сказать ей правду и покончить с этим? Ведь договор может работать и в обратную сторону. С помощью лекарств старухи он помолодеет и будет искать бессмертие диктаторов, а старая и слабая норна — сидеть в кресле-качалке. Это вполне разумно. Вот только Мирелли-Лира была безумна.

Машина резко дернулась, проскочила под чем-то тяжелым. Джером оглянулся: посреди улицы, как копье титана, торчала поперечная балка высотой со средний небоскреб. Но вот наконец они остановились возле большого прямоугольного офисного здания. Корбелл отпустил поручень и вышел из машины, подчиняясь команде старухи. Та двинулась следом.

Окна на фасаде здания располагались не ровными рядами, а в виде мозаики цветного стекла. Много окон оказалось выбито, а над большими стеклянными дверями виднелись буквы-завитушки. Корбелл постарался перестать трястись и взять себя в руки: эта комбинация знаков может ему понадобиться. Возможно, это адрес. Две скрещенные запятые, латинское S, выгнутое в обратную сторону, лежащие песочные часы и кривое «пи».

В холл вели две двери. Они одна за другой раскрылись перед посетителями, потом захлопнулись у них за спиной. Мирелли-Лира провела пленника через фойе, покрытое уже знакомым Корбеллу ковром, потом — по коридору, по обеим сторонам которого тянулись ряды дверей без ручек.

— Подъемники не работают, — объяснила она. Старикам пришлось карабкаться три этажа вверх по лестнице, естественно, с остановками. Когда старуха свернула в коридор, оба тяжело дышали.

Все это время пальцы Корбелла безостановочно крутили пуговицу на нижнем белье. Он носил его с тех самых пор, как покинул Землю, и стирал уже не одну сотню раз. Пуговица крепилась к ткани одной гибкой нитью, и он старался разорвать или перетереть ее.

Мирелли-Лира остановилась у шестой двери без ручки. Она прижала что-то к центру двери, та открылась, и женщина сделала Джерому знак двигаться вперед, одновременно кладя «ключ» в карман. Проходя мимо притолоки, Корбелл бросил пуговицу на пол. Да, это был большой риск, но выбора не было. Ему нужна возможность снова открыть эту дверь.

Норна внимательно смотрела на Корбелла и не заметила, что пуговица не дала двери полностью закрыться. Сам же пленник старался смотреть куда угодно, только не на дверь. В комнате находился стол со встроенной техникой и «телефонная будка», пол покрывал все тот же ковер. Видимо, кабинеты здесь тоже производились в массовом порядке. Отличия были минимальны: дверь будки оказалась прозрачной, а венецианское окно осталось целым, так что дождь не повредил ни стол, ни ковер.

На столе Корбелл нашел свой шлем и скафандр. Держать шлем связанными руками было не очень удобно, но все же это лучше, чем ничего.

— Пирсса! Говорит Корбелл, который сам по себе. Вызываю Пирссу, представителя Государства.

Ответа нет.

— Пирсса, ответь мне, пожалуйста. Я Корбелл, вызываю Пирссу и «Дон Жуана».

Ни звука. Тишина. И на все это смотрит Мирелли-Лира!

— Наверное, мой корабль сейчас над другой стороной планеты. — Но Пирсса установил релейные спутники! — Или автопилот держит корабль на экваториальной орбите. — Но Пирсса сообщил, что сменил орбиту! Где же он?

И тут он вспомнил. Старуха перенаправила весь подземный транспорт! Пирсса и не подумает поискать Корбелла там, где он на самом деле находится. С точки зрения компьютера он вообще не покидал туннеля. Бывший куратор обещал ждать на орбите, пока не удостоверится, что Джером мертв, а потом отправиться на поиски Государства в другие планетные системы. Значит, придется блефовать.

— Если корабль на экваториальной орбите, придется вызывать его из посадочной шлюпки.

Мирелли-Лира поняла, что такое экваториальная орбита, только посмотрев на поясняющий рисунок в пыли.

— Придется ехать по туннелям. Возьми свой скафандр. Мой лежит в терминале.

Будка телепортации была довольно тесной, а норна боялась подпускать пленника так близко к себе. Она нарисовала в пыли скрюченную букву «пи» и сказала, все еще держа Корбелла под прицелом трубки:

— Нажми эту клавишу четыре раза и жди меня. От моей трубки ты не убежишь.

Джером кивнул и зашел в будку. Старуха следила за ним сквозь стеклянную дверь. Он успел заметить, что четыре из восьми символов на клавиатуре повторяют надпись над входом в здание.

Он нажал нужную клавишу четыре раза и сразу оказался в новом месте. За стеклянной дверью открылся знакомый интерьер: большой пустой зал, диваны, встающие прямо из пола… Перед ним еще одна станция межконтинентального метро. Корбелл порылся в поясной сумке своего скафандра и нащупал нечто круглое. Пальцы его дрожали, когда он доставал предмет. Да, точно, это прозрачный пластиковый диск. Он двумя руками вставил его в приемное отверстие и четыре раза нажал сдавленные песочные час.

И ничего не произошло. Наверняка будка телепортации в городском участке Четвертого Города не работает. Из еще одной будки вышла и осмотрелась Мирелли-Лира Зеелашистар. Прищурившись и выставив челюсть вперед, она смотрела на Корбелла через прозрачную дверь. Он тем временем отчаянно давил на клавишу с песочными часами. В его мозгу пронеслись чувства раскаяния, ужаса, вины и желания смерти — но быстро исчезли, вместе со светом. В темноте Джером распахнул плечом дверь и выбежал в коридор. Все стены были покрашены в бледно-зеленый цвет, потолки сияли побелкой. На дверях не было ручек, только пластины золотистого металла — электромагнитные замки. Беглец повернул направо, налево, снова направо и наконец остановился, опершись лбом о стену, со свистом втягивая воздух. Усталость разъедала мышцы его ног, как кислота. Сумеет ли Мирелли-Лира проследить, куда он отправился? Неизвестно. Корбелл снова бросился бежать.

Большая дверь в конце коридора открылась, за ней обнаружилась лестница. Один длинный пролет пересекал по диагонали пространство между голой стеной и мозаичным фасадом по всей высоте здания. На площадках других этажей точно так же темнели двери. Беглец замер на месте. Если норна на улице, она может его увидеть! Но почти сразу он вспомнил, что они проезжали здание с такой же мозаикой на фасаде. Со стороны улицы стекло зеркальное.

Сейчас Корбелл находился на высоте трех этажей. Он не мог знать, где именно оказался, но предполагал, что это здание какой-то коммунальной службы. Когда старуха доберется сюда, то будет уже очень усталой. Она захочет пойти вниз. Он тоже хочет этого, но внизу его будет легко найти. Поэтому Джером направился вверх. Дверь на площадке четвертого этажа открылась, когда он проходил мимо, потом снова закрылась. Беглец вскарабкался еще на этаж, оглянулся и увидел свои следы в толстом слое пыли. Он постоял, отдыхая и прислушиваясь. Тишина.

Корбелл спустился по лестнице задом наперед, стараясь наступать на свои следы. Когда дверь четвертого этажа открылась, он бросил в нее шлем, потом скафандр, а потом прыгнул сам.

Он умудрился оставить только пару следов. К тому же сейчас он стоял на ковре. Человек наклонился, стер с ворса два пыльных отпечатка ног, поднял шлем, скафандр и пошел дальше. Ему все время не хватало воздуха.

Глава пятая

КРАДЕНАЯ МОЛОДОСТЬ

I

Корбелл шел по чистым, прямым и пустым коридорам со звукоизолирующим покрытием. Двери перед ним больше не открывались. Дважды он пробовал прикладывать свой пластиковый диск к пластинам замков, но ничего не добился. Какое бы учреждение ни размещалось в этом здании, Джерому (а точнее, мертвецу, которого он ограбил) не хватало уровня доступа для его посещения.

Скафандр стал казаться слишком тяжелым, и он бросил его в одном из коридоров. На вызовы Пирсса до сих пор не отвечал. Интересно, куда он подевался? Бывший пилот освободил его от выполнения всех прошлых и будущих приказаний, а потом спустился без всякой защиты на полную неприятных сюрпризов Землю, да еще долго не выходил на связь. Итак, Джей Би Корбелл Второй пропал, предположительно — погиб. Возможно, сейчас Пирсса уже совершает облет Солнца и направляется в другую планетную систему в поисках Государства. Лазерный луч космического корабля может сжечь старуху, пока та будет переходить дорогу, но компьютер больше не помогает Корбеллу. Джером злобно запустил шлемом в угол. Правда, жест получился не таким решительным, как он хотел, потому что руки у него все еще были связаны. Шлем словно смотрел ему вслед из угла.

У Джерома начали подкашиваться ноги от усталости. Запах давно мертвой плоти усилился, когда Корбелл наконец набрел на открытую дверь. Он подумал, что механизм двери заклинило, и почти сразу увидел причину этого: кто-то прожег дыру в золотистой пластине замка.

В комнате за дверью разрушения были больше, а запах — сильнее. Беглец понял, что когда-то здесь располагалась операционная. В центре находилось нечто, очень похожее на операционный стол с укрепленными над ним приборами и инструментами. Среди них нашлись и скальпели на суставчатых манипуляторах.

А еще в комнате были поврежденные коричневые скелеты. Один лежал на операционном столе в куче пыли, еще два растянулись у стены. Порванная и грязная форма оказалась в лучшем состоянии, чем кости, которые она скрывала. Правда, на ткани виднелись обугленные разрезы, кости в этих местах были повреждены таким же образом. Люди, которым принадлежали эти кости, были ростом примерно с Корбелла. В стене позади стола зияла дыра, достаточно большая, чтобы сквозь нее могла проехать машина. Или это были бомбы?

Корбелл взобрался на стол со скелетом, перетер веревки на руках о лезвие скальпеля. Наконец-то его руки свободны! Беглец направился к пролому в стене. Дыхание постепенно налаживалось, но пульс оставался учащенным. Больше всего Корбелл хотел лечь и отдохнуть… но тут он посмотрел в провал. Стены там были высотой в два этажа, без окон. На левой блестел толстый металлический круг диаметром почти с саму стену, на нем крепился стилизованный штурвал. Больше всего это было похоже на дверь в банковское хранилище. Посты охраны — стеклянные комнатки — располагались под самым потолком; в них сидели скелеты, вооруженные чем-то вроде фонарей с винтовочными прикладами.

Но зачем такое хранилище в больнице?

Три его стены от пола занимали полки, но хранились на них вовсе не золотые слитки, а банки и бутылки. Пол в десяти футах под Корбеллом устилали осколки стекла. Кроме того, в помещении находилась полурасплавленная машина, как две капли воды похожая на ту, что атаковала Джерома у первого встреченного им дома. Остальные приборы, в том числе блок диагностического оборудования (если считать, что это действительно госпиталь), остались невредимыми. А в дальнем углу поблескивали «телефонные будки» — два прозрачных цилиндра с закругленным верхом.

Неведомые громилы принесли с собой лестницу, и теперь Корбелл медленно и аккуратно спустился по ней. Внизу обнаружились четыре скелета: видимо, не все прошло у захватчиков гладко. Беглец аккуратно прошел между кучками костей. Больница оказалась отличным местом для хранения останков: здесь прохладно, чисто, нет насекомых, хищников и плесени. Однако не от костей он бежал: серебристая трубка несла с собой перемены худшие, чем смерть.

В большом помещении все еще горел свет, а на приборах — индикаторы включения. Возможно, кабины телепортации тоже работают. Корбелл вошел и огляделся в поисках кнопок.

Кнопка обнаружилась всего одна — на вершине тонкого столбика, торчащего из пола. Значит, место назначения выбрать не удастся. А вдруг у выхода его ждет норна?

Джером заставил себя нажать на кнопку.

Ничего не произошло.

Он громко выругался, вышел из будки и направился к соседней. В ней даже не было двери, а в воздухе плавала тонкая пыль. Какого черта?..

Что за место такое? Лекарства на полках должны были быть очень ценными. На страже их стояли четыре охранника, робот-убийца и дверь, способная, судя по виду, выдержать атомный взрыв. Плюс к этому — будка телепорта-ции с одной кнопкой, а рядом — еще одна, из которой вообще нельзя выйти. И нашлись люди, готовые прийти сюда с бомбами…

Внезапно Корбелл понял, где находится.

Это помещение с двойной защитой. На полках находилось диктаторское средство достижения бессмертия. Но сейчас полки пусты.

Все сходится. Конечно, лекарство против старения хранилось в больнице. Кабины телепортации должны вести прямо в жилища диктаторов, да и то те могли перенестись только в запертую кабину. Если в бункере появлялся правильный человек, один из охранников с пульта перемещал его в кабину с дверью. Самозванцев расстреливали из лазерного оружия в упор. Здешним дверям не страшна даже атомная бомба… Но воры прошли через стену. Впрочем, возможно, они использовали ту же бомбу. Знала ли об этом месте Мирелли-Лира? Должна была знать: она обыскала в городе каждый закоулок. А потом рассказала о бессмертии диктаторов Джерому. Значит, отсюда надо выбираться. Норна будет знать, где его искать.

Корбелл устал до изнеможения. Одна мысль о подъеме по лестнице внушала ему ужас, поэтому он толкнул дверь бункера. И та оказалась не заперта! Правда, на то, чтобы открыть ее, ушли почти все силы. Захватчики ушли тем путем, которым не могли войти. Теперь, через много лет, за ними последовал Джером.

«Телефонные будки» находятся на этом этаже. Только найти к ним дорогу может быть трудно… Корбелл увидел будки, повернув за следующий угол. А еще он увидел Мирелли-Лиру Зеелашистар. Она держала свою трубку, как пистолет, и щурилась, разглядывая что-то, что держала в другой руке. Отпрыгивая за угол, Джером заметил, как она смотрит в потолок, оскалив зубы. Следила норна не за ним, а за шлемом скафандра. Прощай, Пирсса. Беглец досчитал до тридцати и высунул нос из-за угла. Старухи не было видно. Тогда он неслышно прокрался по ковру к следующему пересечению коридоров: там тоже пусто. Корбелл перепрыгнул коридор и оказался в ближайшей будке. Если бы Мирелли-Лира видела, как он улыбается, доставая диск, ей стало бы очень неуютно.

Скрещенные запятые, перевернутое «S», песочные часы на боку и кривое «пи». Коридоры вокруг исчезли, навалилась тьма. Джером на ощупь открыл будку и вышел в темноту. В лицо ему задул теплый влажный воздух, и одновременно он увидел перед собой тонкий ярко-розовый полумесяц рогами вниз. Глаза беглеца постепенно привыкали к темноте, и он понял, что находится на крыше. Солнечное затмение, которое он сейчас видел, должно было стать частым событием: ведь и Солнце, и Юпитер теперь занимают очень много небесного пространства. Зрелище было на редкость красивое: розовое кольцо отражалось в море и превращало тьму в городе в красные сумерки. Жаль, что долго любоваться этим нельзя: Мирелли-Лира уже должна была найти шлем беглеца.

С крыши вниз вела лестница. Корбеллу было бы легче спускаться, если бы он знал высоту здания. Но нет худа без добра: по пути он вспомнил, что именно в этом здании находится кабинет старухи. Отдохнув немного, он вернулся на три пролета вверх. Интересно, заметила ли норна, что дверь кабинета осталась незапертой?

Шестая дверь по коридору была чуть-чуть приоткрыта: именно здесь Корбелл бросил пуговицу. Очень медленно дверь подалась. Эти кабинеты штамповали, как коробки для попкорна, подумал Корбелл. Но можно ли отсюда попасть в старухину спальню? От этого зависела его жизнь. Беглец вошел в «телефонную будку» и нашел панель управления. Пять кнопок? Он нажал верхнюю.

За стеклянной дверью возникли соляные дюны, они уступами сбегали к далекой линии ярко-синего океана. Джером оказался в одной из кабин на берегу. Он нажал вторую кнопку, вернулся в кабинет и попробовал третью. Вокруг воцарилась красноватая полутьма, показался треугольный кусок пола, знакомые стены и крыша. На полу кольцом свернулся кошкохвост — как раз в том месте, где на него удобнее всего было наступить. Он поднял белую мордочку и вопросительно произнес:

— Мя-а?

Корбелл нажал четвертую сверху кнопку, и удивленный кошкохвост исчез. Вместо спальни за дверью возникла знакомая ванная. Теплая вода, удобство, сон… Какого черта, каждая секунда на счету! Станет ли старуха располагать вневременную камеру рядом с турецкой баней? А почему бы и нет? Но Корбелл нажал пятую кнопку — уже просто из любопытства. Ему захотелось спать еще сильнее, колени подогнулись, мышцы и кости словно размякли. Но все же он разглядел за дверью комнату с плитами и шкафами, длинным обеденным столом и летающими стульям. У дальнего конца стола стояла норна в своем плаще с капюшоном, направив в сторону кабины серебристую трубку. За спиной у нее виднелось разбитое окно, через подоконник вниз уходил пучок толстых кабелей. Джером нажал две кнопки и вылетел за дверь.

II

Он пытался что-то вспомнить, что-то очень важное.

Так, он нажал кнопки на панели, открыл дверь, вылетел наружу… Или наоборот? Нет, сначала кнопки, потом дверь, потом рывок. Он не мог ждать, он очень спешил. От скорости решения зависела его жизнь.

На щиколотки что-то давило. Корбелл поворочался, потом оперся о локти и приподнял голову. Его ноги лежали на пороге кабины телепортации, и ее дверь пыталась закрыться. За кабиной виднелось солнце: уже почти обычное после затмения, только краешек закрыт Юпитером. Почти рядом с головой Джерома над ковром висел в воздухе стол. Беглец улыбнулся и закрыл глаза.

Он нашел в себе силы пошевелиться только несколько минут (или секунд?) спустя. Юпитер все еще закрывал край Солнца. Корбелл встал на пытающуюся закрыться дверь и взглядом поискал, чем бы ее заклинить. Он знал, что выбрался буквально чудом. Теряя сознание под действием оружия старухи, он нажал нужную кнопку, чтобы перенестись в кабинет, смог открыть дверь и выпал из нее так, что она не закрылась. Все это хорошо, но норна сейчас сторожит свою вневременную камеру и лекарства. Сам он не видел чудесную камеру и даже не представлял, как она может выглядеть. Но к чему еще могло идти столько кабелей? Камера именно в той комнате. И теперь Мирелли-Лира точно знает, что Корбеллу нужны ее лекарства. Она уже должна выяснить, что телепортироваться на крышу нельзя, и понять, что он заклинил дверь. А закрывать ее нельзя: через секунду из нее появится разгневанная норна.

Корбелл почувствовал, что впадает в панику. Он лишил Мирелли-Лиру возможности пользоваться общей системой «будок», закрыв ей путь в кабинет. На машине она приехать тоже не может, они оставили ее перед зданием. Остается еще один путь — через «телефонную будку» на пляже. Можно набрать номер чужой пляжной кабины, оттуда попасть в чужой кабинет и перескочить вот в это здание. Возможно, сейчас она уже спускается с крыши. А он еще не нашел, чем заклинить дверь!

В конце концов Корбелл снял белье и, скатав, запихнул его в дверной проем. Беглец ежился на прохладном ветру, пока пот не высох на его коже. Теперь он был голым — и стыдился этого. В самом деле, кому придет в голову гордиться таким старческим телом? Правда, никто, кроме Мирелли-Лиры, его не увидит, а сама она вряд ли в лучшей форме.

Теперь Джерому принадлежали только древнее иссохшее тело (между прочим, краденое) и пластиковый диск, он же кредитная карта (тоже краденый). Хозяин всего этого богатства спустился на три лестничных пролета вниз и вышел на улицу. Машина стояла там же, где ее оставили. Только "непонятно было, как ее завести. Если Мирелли-Лира забрала ключ с собой, придется идти пешком… В конце концов Корбелл нашел отверстие для ключа, но оно оказалось пустым. Он выругался и только потом обратил внимание на размер отверстия: в него идеально входил пластиковый диск. Видимо, машины были чем-то вроде общественного такси. Что ж, это удобно. Теперь осталось набрать номер полицейского участка — ведь машина управляется теми же кнопками, что и «телефонные будки». Скоро у него будет оружие!

Беглец потянулся к кнопкам управления, и тут у него задрожали руки. Потом начали произвольно сокращаться и другие мышцы, и скоро его уже били конвульсии, а изо рта вылетали странные звуки. В отчаянии и ярости Корбелл понял, что труп преступника отказывается служить ему. Как же не вовремя он умирает! Неужели смерть не могла подождать до конца боя?

Джером изо всех сил сжал руки и потянулся ими к приборной доске. Он нажал кнопку со знаком песочных часов, еще раз — и промазал, и снова — на этот раз попал. Мышцы шеи конвульсивно сокращались, голова Корбелла вывернулась назад, и он увидел, как из-за поворота дороги вылетела машина. Спазмы сразу усилились. Беглец нажал на нужную кнопку еще раз, и еще раз, и еще… Когда машина наконец двинулась, он мешком упал на сиденье.

Моральные муки, обморок, а теперь еще и спазмы. Пора составлять список того, чего не может серебристая трубка. Например, машину она остановить не смогла. Спазмы постепенно ослабли, и скоро Корбелл смог повернуть голову. Мирелли-Лира осталась на земле и продолжала стрелять. Скоро она скрылась за поворотом.

Джером постарался расслабиться. Мышцы ног, спины, шеи и век все еще дергались и сокращались, и дело тут не только в выстреле из трубки. Он уже пережил очень многое. Он слишком стар для таких вещей. Он никогда не горел желанием играть в «казаки-разбойники» с выжившей из ума старухой в развалинах города.

— Спокойно, — шептал он себе. — Все позади. Хотя… — В машине или трубке Мирелли-Лиры могло найтись следящее устройство. Впрочем, он все равно прибудет на место раньше нее. Чтобы обыскать полицейский участок, потребуется минута. Надо найти ружье, одежду, потом — телепортационные кабины, набрать случайный номер и бежать. Стоп! «Будки» там не работают. Он ведь уже пытался попасть в участок таким образом.

Машина наклонилась, обогнула угол и помчалась по радиальной улице. Корбелл положил подбородок на спинку сиденья и смотрел назад — это было не так страшно, как видеть проносящиеся мимо на огромной скорости развалины. Вот сбоку промелькнул край купола, и улица закончилась. Теперь машина двигалась над песком. По сторонам неслись пустынные соляные дюны, а далеко впереди виднелась бело-голубая полоска океана.

Машина пересекла линию прибоя и направилась в открытое море со скоростью примерно девяносто миль в час.

III

Голос Корбелла был хриплым и жалобным. Ему не понравилось, как он звучит, а кроме того, он мешал поискам.

— Ну ладно, Корбелл, — произнес голос. — Ты выиграл спор. Если бы твои лекарства были лучше, ты не пытался бы украсть мои. А теперь давай поговорим.

Хотя какие там поиски… Он надеялся, что Мирелли-Лира хранит в машине еду, но ее не нашлось ни в бардачке, ни под сиденьями. Что же ему, разрезать ремни безопасности?

Корбелл очень хотел есть.

— Микрофон включается тумблером в правой части приборной доски. Переключи его в верхнее положение. Корбелл?

Ну да, конечно. Стоит мне заговорить, и ты сразу выследишь машину. И тогда… Но искушение было очень сильно. Старуху можно спросить про еду — или даже про то, как выключить приемник.

Машина скользила над волнами к неизвестному месту назначения, заданному судорожными командами Корбелла. Верхнюю часть неба закрывали плотные серо-черные тучи, солнце и полумесяц Юпитера уже разошлись на некоторое расстояние. Солнце спустилось ниже к горизонту, его нижний край словно сплющился. Из красных бликов на воде поднялся темный силуэт. Корбелл решил, что это дельфин-бутылконос, но потом прикинул расстояние До животного и понял, что размером оно превосходит Дирижабль. Наклонив голову, громадный дельфин посмотрел на машину и снова погрузился в воду.

Дельфин размером с кита! Значит, китов мы все-таки уничтожили, подумал Джером. Дельфины просто заняли новую экологическую нишу.

— Полагаю, ты слышишь меня, Корбелл. Я вижу, что ты направляешься к самому южному континенту, в сторону бывшей столицы Мальчиков. Сбить меня со следа ты не можешь, поскольку не можешь оставить машину. Скажи что-нибудь.

Ладно, раз она и так следит за ним…

— У тебя в машине есть еда?

— Здравствуй, Корбелл. Если ты еще раз попытаешься украсть мои лекарства, ты умрешь. Я расставила ловушки.

— И пытаться не буду.

— Итак, мы разделимся и продолжим поиски. Я даю тебе год, чтобы найти бессмертие диктаторов. Я хотела бы дать больше, но ты знаешь мое состояние. Найдешь лекарство — стану твоей женщиной, не найдешь — убью тебя.

Корбелл рассмеялся.

— Трудный выбор!

— Ты не видел меня, когда я еще была красива. Все равно я единственная женщина — других на Земле не осталось.

— Только не рассчитывай на многое. Пирсса говорит, что у меня заниженные сексуальные потребности.

Это огорчило норну.

— Ты никогда не хотел женщин, Корбелл?

— Я был женат двадцать два года.

— Что значит «женат»?

— У меня был договор с партнершей.

— А секс этот договор предусматривал? Секс тебе нравился?

Внезапно Джером страшно затосковал по Мирабель. Он скорбел о ней: ведь ее больше нет, она умерла. А он, ее половинка, все движется вперед по странному миру далекого будущего… Если бы он мог сейчас поговорить с ней!

— Ив сексе, и во всем остальном мы наслаждались полнейшей гармонией. Это обычно для брака, — произнес он с легкостью, которой вовсе не ощущал. — Не стоило нам касаться этой темы.

— Я должна была понять.

Желая позлить собеседницу, Корбелл спросил:

— А тебе не приходило в голову, что бессмертие диктаторов может быть мне не интересно? Может, я хочу красиво постареть.

— Ты хотел украсть мои лекарства.

— Ладно, ты меня поймала.

— Нельзя стареть красиво. У тебя есть год, Корбелл.

— Не уходи со связи! Ты, случаем, не знаешь, куда я лечу? Я даже не знаю, откуда стартовал.

— На Южном полюсе есть большой континент. Туда ты и летишь. До этого мы находились на континенте, длинный конец которого смотрит в сторону южного континента. Я подозреваю, что ты летишь в… — И на секунду в речь переводчика вклинился ее собственный голос: — Сараш-Зиллиш, столицу последней земной цивилизации.

Итак, он летит в Антарктику, а начал путь с мыса Горн. Но где в Антарктике этот город?

— Какой адрес ты ввел? Корбелл рискнул ответить правду:

— Я хотел добраться до полицейского участка. Правда, у меня так дергались руки, что я не знаю точно, что за адрес набрал.

— Ты мог нажать кнопку больше четырех раз? Пять значков — адрес Штаб-Квартиры Мировой Полиции в Са-раш-Зиллише.

— Может, и так, — он рассмеялся. — По крайней мере, я сбежал от тебя.

— У тебя год, Корбелл.

За год он может умереть. Впрочем, сейчас Джером чувствовал себя довольно неплохо. Боль, истощение и спазмы остались в прошлом; правда, голод начал становиться мучительным.

— Через час я умру от голода. В этой машине есть еда? Нет? А что же мне есть?

— Когда доберешься до Сараш-Зиллиша, отправляйся в парк, — и она дала ему «адрес» — комбинацию кнопок. — Сейчас он заброшен, но все плоды, которые там можно найти, — съедобные, да и животных тоже можно есть. Если поймаешь.

— Хорошо.

— Бессмертия диктаторов ты там не найдешь. В Сараш-Зиллише никогда не было взрослых.

— Мирелли-Лира, а сколько лет ты занимаешься поисками?

— Примерно десять лет жизни. Корбелл поразился:

— А мне казалось, что ты потратила не меньше века!

— Мне не повезло. Когда Дети вытащили меня из вневременной тюрьмы, они пообещали мне найти бессмертие диктаторов. Мне ничего не оставалось, кроме как поверить им, а они солгали.

— В больнице было хранилище… Норна рассмеялась.

— Такое хранилище есть в каждой больнице в каждом городе, что еще остались на Земле. Я все их обыскала. В тех местах, которые не грабили, остались только яды. Годы и влажная жара разрушили лекарства.

— Расскажи еще что-нибудь. Что ты узнала о бессмертии диктаторов после высадки и до тюрьмы?

— Почти ничего. Только то, что оно было.

— Все равно расскажи. Я не хочу терять время, повторяя твои ошибки.

IV

Дети уже ждали, когда Мирелли-Лира спускалась из космического корабля. Вначале она решила, что они — результат программы Государства по выведению нового человека. Дети вели себя сдержанно и с достоинством, они четко выражали свои мысли и демонстрировали взрослую мудрость, которую Мирелли-Лира вначале приняла за высочайший интеллект. Потом она поняла, что такую мудрость дают многие века жизненного опыта.

Она никогда не видела таких, как они, а они — таких, как она. В мире Детей жили и взрослые, но это был отдельный вид. Ни с кем из них Мирелли-Лира не встречалась, знала только, что их всего несколько тысяч, все — бывшие диктаторы. Эти взрослые пользовались средствами диктаторов для достижения бессмертия и жили отдельно от Детей.

Детей — Мальчиков и Девочек вместе — на планете были миллиарды. Тогда она не обратила на это особого внимания, но потом припомнила. Ее судили по законам ее Государства за измену. У нее сложилось впечатление, что весь суд был спектаклем, разыгранным для увеселения самих же Детей; впрочем, возможно, эту мысль ей подсказала паранойя. Дети были пунктуальны, не смеялись над ней и строго соблюдали законы, изданные семьдесят тысяч лет назад. Сама Мирелли-Лира тоже хранила достоинство, о чем не преминула сообщить Корбеллу.

Ее приговорили к пребыванию во вневременной тюрьме.

— А о колонизированных планетах они ничего не говорили?

— Нет, ничего.

— Оно и понятно. Они наверняка откололись от Государства задолго до твоего приземления. Потому-то в тебя и стреляли: ведь ты была с Земли. То, что ты Мирелли-Лира и совершила какие-то преступления, их не волновало.

Женщина долго молчала.

— Об этом я не подумала. Ты хочешь сказать, что Государство развалилось?

— Да. На это ушло очень много времени, но оно развалилось. Государство было империей водной монополии, — Корбелл говорил как бы сам с собой. — Они могут держаться почти вечно, пока какая-то сила не придет снаружи и не уничтожит их. Правда, вне Государства не было ничего. Оно должно было вырастить варваров внутри себя.

— Ты говоришь так, словно знал не одно Государство, — в голосе норны звучало сомнение.

— Я жил до появления Государства. Я был «отморозком», замороженным трупом. Когда Государству было примерно сто лет, власти… поместили Джерома Корбелла в тело приговоренного преступника.

— Ах так. — Пауза. — Тогда ты можешь знать больше меня. Как распалось наше Государство?

— Смотри, что мы имеем. Вначале Государство расширилось до пределов Солнечной системы. Позже — много позже — образовалось много Государств поменьше, по одному на каждую колонизированную звездную систему. Всеми ими управляло Большое государство с Земли. Потом… остается только предполагать. Возможно, дело в бессмертии Детей. Из одиннадцатилетних, живущих вечно, можно извлечь много пользы. Но что, если другие Государства этого не приняли? Государство детей было бы совсем не похожим на остальные. Эти остальные могли заявить, что они-то и являются нормальными Государствами, а то, что происходит в Солнечной системе — опасная ересь.

— И что было потом? Они перестали разговаривать? Корбелл рассмеялся:

— Конечно. Сразу после войны и перестали. В войне обе стороны пытались уничтожить друг друга, и у них ничего не получилось. Наверняка так все и было. Это неизбежно.

— Почему?

— Неизбежно, и все.

— Значит, — медленно произнесла старуха, — вот что случилось…

— Где? Когда?

— Когда меня выпустили из тюрьмы, на Земле было уже не одно Государство. Возможно, это тоже неизбежно. Сейчас я расскажу.

Дети отвели Мирелли-Лиру на вершину приземистой серебристой пирамиды. Вокруг них висели устройства из серебристого и прозрачного пластика: передатчики трехмерного телевизионного сигнала и оружие, воздействующее на разум и волю. Пирамиду отключили, и ее зеркальные стены приобрели цвет черного металла. Женщину посадили в лифт и опустили вниз.

Она присоединилась к толпе унылых людей. Несколько человек пытались заговорить с ней на незнакомом языке. Лифт поднялся вверх и спустился с очередным преступником. Никто из них не говорил на ее языке. А лифт никогда не останавливался: он опускался с людьми, а поднимался пустым. Те, кто опускался вниз, выглядели совершенно по-разному, и двух одинаковых среди преступников не было. Пленников никто не кормил: ведь во вневременной тюрьме они не успевали проголодаться.

Когда лифт спустился в двенадцатый раз, он принес с собой не пленника, а девочку одиннадцати лет. Она остановила лифт над головами толпы. Вокруг девочки висели в воздухе различные устройства; одно, серебристый жезл на небольшой подставке, слегка дергался из стороны в сторону, как нервная гончая на коротком поводке. На девочке не было одежды, только за спиной виднелись прозрачные крылышки. Голос ее был приятным, но очень высокомерным, и слова она произносила со странным акцентом.

— Мирелли-Лира Зеелашистар, вы здесь? — спросила она.

Так норна вернулась во внешний мир примерно через четверть часа субъективного времени.

Ее принимали у себя шестеро Детей, все Девочки. Та, что спускалась за ней, Чосс, в некотором смысле являлась их лидером. Социальная организация Девочек была сложной. Умы у них были далеко не детские, и вели они себя, как владыки мира. Переводчик дал Корбеллу представление о чувствах, которые Мирелли-Лира испытывала к Девочкам: это были благоговение, ненависть и страх. Она находилась не среди маленьких девочек, а среди Девочек — бессмертных и практически бесполых. Они были то заносчивы, то снисходительны, и пленница быстро научилась послушанию.

Ее учили с помощью летающего серебристого жезла — серебристая трубка, которую она стала носить много позже, действовала похожим образом. На поясе Мирелли-Лира постоянно носила коробку-переводчик. Девочки заставляли ее пользоваться ею еще долго после того, как она выучила язык: им не нравился ее акцент. Женщине не нравилось, что на нее смотрят, как на человека более низкого социального статуса; позже она поняла, что это не так. Девочки видели в ней что-то вроде домашнего животного, обученного разным трюкам, этакую ценную собственность.

Вместе с Детьми она смотрела постановки, которые делали другие группы Детей. На некоторых представлениях надо было присутствовать лично, другие транслировались в виде трехмерных образов — как головидение, только в гораздо большем масштабе. Один раз они несколько часов плавали в межпланетном пространстве, и Мирелли-Лира дивилась тому, с какой угрюмой сосредоточенностью Чосс и другие Девочки наблюдают за скучным и повторяющимся движением планет. Причину этой сосредоточенности она поняла позже, при голосовании.

Постановки и спектакли определяли престиж группы среди Детей. Вокруг Мирелли-Лиры постоянно летали камеры и эмоциональные сенсоры — она сама являлась ходячим зрелищем. Благодаря ей у группы Чосс был высокий уровень престижа.

Лекарства замедлили наступление у женщины менопаузы, но предотвратить ее не могли. Перемены в организме стоили Мирелли-Лире уверенности в себе. Она знала, что делают с ручными зверями, когда те стареют. Ей помогало держаться только одно: знание о том, что где-то есть бессмертие диктаторов.

Вначале женщине нравилось разговаривать с Девочками, но потом она поняла, что говорит только она. На ее вопросы не отвечали, а сама она должна была давать развернутый ответ на любой вопрос. Если этого не происходило, Девочки начинали злиться.

Но вот однажды она застала Чосс в снисходительном настроении.

— И она сказала, что диктаторы сами удовлетворяли свои медицинские нужды. Диктаторами правили Мальчики, они устраивали спектакли с их участием и добавляли в их пищу вещества, не дающие им иметь детей. Мне кажется, Чосс завидовала Мальчикам и злилась, что те не дают Девочкам играть с диктаторами. Нет, я все говорю неправильно, — вдруг заметила норна. — Меня окружали не дети, а аристократы-декаденты.

— Пожалуй. Я так понял, Девочки и Мальчики держались подальше друг от друга?

— Да. Поэтому мне было очень трудно. Девочек и Мальчиков не связывал секс, они представляли два разных Государства на одной Земле. У каждого Государства была своя территория и свои права. Наверно, они жили таким образом уже много лет. Чосс говорила, что Девочки властвуют над небом, а Мальчики — над диктаторами. Чтобы узнать о бессмертии диктаторов, мне надо было попасть к Мальчикам.

— Девочки правили небом? — Звучит глупо и странно, но все же…

— Так сказала Чосс. По-моему, это правда, Корбелл. Я видела их голосование о том, передвигать Землю или нет. Вначале было астрономическое шоу, потом они много часов спорили, а после этого голосовали. Правда, меня больше интересовало бессмертие диктаторов. Чосс обещала спросить про него у Мальчиков. Я была ценна для этих Девочек, Корбелл. Мои истории и шоу с моим участием поднимали их престиж. — Воспоминания были настолько неприятны Для Мирелли-Лиры, что гнев проник даже в голос переводчика. — Их всегда веселило, сколько всего я не знаю. По их примеру другие группы Девочек начали освобождать новых Пленников. Так прошло много лет, и я поняла, что Чосс мне ничем не поможет. Надо самой пробиваться к Мальчикам.

— Так и должно было быть.

— В каком смысле?

— Чосс не могла говорить о тебе с Мальчиками. Они заявили бы, что ты — диктатор, а значит, должна принадлежать им.

— Я… не подумала об этом. Как глупо!

— Продолжай.

— Мальчикам принадлежало много земли в южном полушарии, они даже построили отапливаемые жилые купола на Южном полюсе. Еще два континента и много островов считались их территорией. Но у девочек была более полезная земля и больше энергии, если они действительно правили небом. Я знаю, что Землю передвинули. Иногда Юпитер светил так ярко, что можно было различить кольца и луны. Я боялась Девочек. Я пыталась найти безопасный способ украсть воздушное судно, но оказалось, что ждала я слишком долго. Однажды Чосс сказала мне, что я им надоела и должна вернуться во вневременную тюрьму. Я перестала быть новой игрушкой. В эту ночь я взяла самолет. Мне даже позволили улететь на нем довольно далеко, а потом вернули с помощью автопилота. Позже я узнала, что из моего побега тоже сделали шоу.

— Какие они веселые, твои Девочки! И тебя посадили обратно?

— Да. Мне оставили переводчик, и это было единственное, что они для меня сделали. Позже в тюрьму попали двое Мальчиков, которых Девочки захватили в бою. Им дали с собой моральный кнут, — в голосе женщины слышалось мрачное удовлетворение, — а говорить с ними могла только я.

— Моральный кнут?

— Я пыталась сделать тебя послушным с его помощью. У меня не получилось. Наверное, надо было применять его чаще.

— Заканчивай рассказ.

— Мы ждали очень долго, но за нами никто не пришел. Наконец все машины выключились, и стало страшно жарко. Мальчики использовали кнуты направо и налево, а я была их переводчиком, но все равно мало кто хотел нам помогать. Несколько человек смогли живыми добраться до южного континента, и там их схватили Мальчики — всех, кроме меня. Я сбежала обратно через океан. Прошло немало времени, прежде чем я узнала достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. Мне пришлось выяснять, какую пищу можно есть, какая не будет долго портиться, как прятаться от бурь. Тебе тоже придется всему этому учиться. Когда я смогла возобновить поиски, я была уже стара. Десять лет я искала бессмертие диктаторов в руинах, которые остались после войны Мальчиков и Девочек. Потом я выбросила все из своего вневременного склада и сама устроилась в нем, чтобы ждать… тебя.

— Вот и дождалась.

— Будешь смеяться надо мной, когда помолодеешь!

— Не думаю, что это случится.

— Нам нельзя сдаваться. Корбелл рассмеялся.

— Лично я готов сдаться. Не верю я в бессмертие диктаторов. Ты когда-нибудь видела, чтоб хоть кто-то молодел?

— Нет, но…

— Ты хоть знаешь, что происходит с людьми, когда они стареют? Этот процесс не повернуть вспять.

— Я не врач и знаю только то, что знают все. Инертные молекулы накапливаются в клетках и закупоривают их, как… как ил, мусор и промышленное загрязнение — водоемы. Водоемы потом становятся болотами, а клетки… теряют активность, а потом умирают. В конце концов в организме остается слишком мало активных клеток, да и те функционируют медленно. В венах и артериях тоже накапливаются вредные вещества, но мои лекарства их растворяют.

— Это называется холестерин. Но можно ли убрать мертвые вещества из клетки, не убив саму клетку? По-моему, тебя обманули, — заявил Корбелл. — Чосс и ее подружки вели себя, как непослушные дети. Может, и твой адвокат из мальчиков делал то же самое? Вспомни, ты спрашивала Девочек, но они не стали даже поднимать этот вопрос.

— Но почему?

— Чтобы посмотреть, что ты будешь…

— Нет!

— Но вес умирают. Чосс мертва, и твой адвокат — тоже. Даже цивилизации гибнут. Здесь жила цивилизация, способная сдвинуть Землю, но от нее не осталось ничего.

Долгую тишину разорвал спокойный голос компьютерного переводчика.

— Там, куда ты направляешься, живут Мальчики. Один раз я говорила с ними. Они ничего не знают о бессмертии диктаторов.

— А они знают, что произошло с цивилизацией?

— Ты сам сказал, что на Земле было два враждующих Государства.

— Вполне может быть. — Война полов всегда казалась Корбеллу глупой: слишком мощные силы притягивали противников друг к другу. А если бы два лагеря не скреплял секс?

— Мальчики ничего не знают, — повторила Мирелли-Лира. — Возможно, на южном полярном континенте не было бессмертных диктаторов.

— Ты односторонне мыслишь. Если средство бессмертия было, следы его можно найти в любом городе. Оно либо кончилось, либо испортилось.

— У тебя год, Корбелл. Может, ВСС /КС попытаться?

— А как тебе такая мысль? Поделись со мной лекарствами. Я смогу передвигаться быстрее и искать лучше, если стану молод и здоров.

Снова долгое молчание. Наконец:

— Да, это разумно.

— Я думал, ты откажешься. — Вот он, его шанс! Но… — Нет. Я все же решил не рисковать. Уж слишком я тебя боюсь. А так у меня будет хотя бы один год.

Старуха прокричала что-то непереводимое, и приемник наконец замолчал.

Год, подумал Корбелл. За год я заберусь так далеко, что ей меня никогда не найти.

Глава шестая

БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ

I

Корбелл прибыл к берегу Антарктики в глубоких сумерках. Солнце уже село, но над северным горизонтом еще не угасло красное свечение; в небе едва виднелась ночная сторона Юпитера — красная на красном фоне. К западу и востоку от нее можно было различить крохотные юпитерианские луны. Впереди темная масса деревьев спускалась к темному берегу. Деревья все приближались, и мягкое движение машины сменилось рывками — она уворачивалась от стволов деревьев. Корбелл схватился за ручку, чтобы хоть как-то удержаться на сиденье. Закрыть глаза он не решался. Поездки на бешеной скорости по Четвертому Городу должны были выжечь у него способность бояться, но этого не случилось.

Старые деревья с трудом пробивались сквозь буйство более молодой и сильной растительности — лиан, подлеска и больших грибов. Пара громадных птиц с криком помчалась прочь от машины. Та летела высоко, но ветки хлестали ее по низу.

Но вот лес поредел, и среди лиан показались каменные строения. Машина мчалась уже по Сараш-Зиллишу; земля, трава и невысокие кусты вторглись на улицы города. Если это и есть Третий город, антарктический центр потребления электроэнергии, который Пирсса заметил еще с орбиты, то он давно пустует.

Слава богу, машина наконец замедлила ход. Она медленно миновала один особенно ветвистый куст, остановилась над поляной и снизилась. Корбелл выбрался на мокрую траву, потянулся и огляделся. В темноте едва можно было различить две дальних стены из шестиугольников — видимо, остатки купола. Громадного черного куба — станции подземки и центра любого города — видно не было. Машина остановилась перед самым зданием Штаб-квартиры Мировой Полиции — вверх уходила стена балконов и темных окон, на самом ее верху виднелись большие круглые отверстия, предназначенные, видимо, для полицейских машин. Здесь наверняка должно быть оружие. Но вначале — парк и еда: Корбелл едва держался на ногах от голода. Он с неохотой вернулся в машину и набрал адрес, который дала ему Мирелли-Лира: два перевернутых «L», непонятная закорючка и знак «дельта».

Как и лес, окружающий город, парк вел успешное наступление на улицы. Машина остановилась над спутанными лианами, а может, лозами. Джером вышел и сразу погрузился в растительность по колено. Стебли обвили его ноги, как змеи, он разбросал их в стороны. Голод всегда делал Корбелла раздражительным, неподходящим для общения.

Сейчас перед ним возвышалась стена зелени в два его роста высотой. Предположив, что под растительностью скрывается стена из камня, он дошел до угла, повернул — и вошел в собственно парк. Он ничем не отличался от окружающих стену зарослей, вдобавок под деревьями темно, как в закрытом рту. Горизонтальный свет Юпитера не мог рассеять густую тьму. Джером пожалел, что у него нет ни фонаря, ни факела; но что толку жалеть, если даже спичек с собой нет! КОРБЕЛЛ Второй — голышом против джунглей! Нет, никакой охоты сегодня не будет. А вот собирательство… Норна сказала, что здесь есть фруктовые деревья. Беглец поднял руку и пошарил среди ветвей дерева, под которым стоял. В ладонь ему ткнулось что-то круглое. Фрукт оказался больше груши, но напоминал се формой. Корбелл содрал зубами часть его толстой кожуры и вонзил зубы в нежную мякоть. Вкус похож на авокадо, но мягче. Он съел фрукт целиком, выбросил кожуру и сердцевину и стал шарить в ветвях в поисках новых плодов.

На его шею упало мохнатое щупальце. Корбелл автоматически схватил его, и острые зубы вцепились в кожу между плечом и шеей. Почти ослепнув от боли, он провел рукой по меху, нащупал утолщение — видимо, голову. Ухватился за нее, потянул. Зубы разжались, щупальце оставило в покое его шею и тут же обвило руку кольцами. В тусклом свете звезд Джером увидел маленькую оскаленную мордочку. Он держал в руках кошкохвоста. Животное легко могло выцарапать ему глаза или порвать вены на шее; оно и сейчас пыталось его укусить, но убивать его он не хотел. Корбелл ударил кошкохвоста головой о дерево, тот ослабил хватку. Широким броском человек послал меховое щупальце в воздух, оно упало на землю, свернулось там и посмотрело на противника. Он оказался слишком большим, и зверь уполз.

Теперь ко всем бедам Корбелла добавилась рана на шее. Она не очень кровоточила, но болела. Человек выругался вслед кошкохвосту, потом нашел и съел еще два фрукта, похожих на авокадо. Пожалуй, на сегодня хватит. Джером вернулся в машину, запер ее и заснул.

День первый.

Он позавтракал маленькими яблоками и грейпфрутом размером с яблоко. Кошкохвосты не появлялись. Корбелл старался есть тихо — и был вознагражден за это: сначала из зарослей показались зверьки, похожие на белок, а потом выбежала птица. Благодаря перьям цвета осенних листьев она напоминала индейку, только высотой была по плечо человеку. Птица издала испуганный крик и убежала. Скоро Корбелл нашел толстую ветку с наростами на конце. Вообще-то он предпочел бы мачете, но у палки был хороший вес для дубинки. Вооружившись, он отправился осматривать парк.

Джером словно оказался в волшебных джунглях. Вокруг росли фруктовые и ореховые деревья; на некоторых деревьях зрели бородавчатые плоды размерам с кулак, которые тоже надо будет попробовать, только попозже. Ананасы и кокосовые пальмы сражались за место под солнцем, на лианах росли неизвестные бобы. В порядке эксперимента Корбелл вытянул из земли несколько растений пониже и обнаружил толстые корнеплоды — помесь картофеля, моркови и батата. Он видел их при красноватом освещении, к которому они приспосабливались миллион лет. Конечно, этот фактор, а также двенадцатилетний антарктический день делали любые плоды неузнаваемыми. Но корнеплоды, вероятно, съедобны, если суметь их приготовить. Значит, нужно развести огонь — или найти его.

Первый этаж здания Штаб-квартиры Мировой Полиции оказался пустым и чистым. Корбелл не нашел ни мертвых тел, ни пистолетов, ни формы. Из помещения вынесли даже столы. Джером надеялся, что найдет здесь хотя бы одежду, и потому огорчился. Но зато лифт работал.

За несколько часов Корбелл выяснил, что пусты все двадцать этажей здания, от ангаров под крышей до камер с решетками тонкой работы на пятом, шестом и седьмом этажах. Даже в кабинетах на втором не осталось ничего, кроме стен. Однако лифты работали, и Корбелл продолжал поиски. На месте столов он обнаружил отверстия для мусора и нашел место, куда этот мусор падал: пустые металлические урны. Одну такую урну он взял и отнес в машину — по его мнению, металлическая емкость вполне могла послужить котелком. Теперь осталось найти только воду и огонь.

В большой комнате на десятом этаже обнаружилось очень много плоских поверхностей: столы вдоль стен и большой квадратный стол в центре, под ним — корзины, а за ними — дверцы и полки. Подвергнув комнату тщательному обыску, Корбелл обнаружил за панелями поворачивающиеся ручки. Он повернул их все в крайнее положение, надеясь таким образом включить духовку в этой кухне будущего, и спустился к машине. Вернулся он с несколькими пригоршнями сухой травы и дубинкой. К этому времени стало понятно, что большинство кухонного оборудования не работает. За крепкой, плотно закрывающейся дверью оказался не шкаф, а холодильник. Часть плоских поверхностей должна была быть сковородками, но они не нагревались. А вот маленькая стеклянная дверь с полками за ней была горячей. Наконец-то духовка! Корбелл засунул в нее траву и стал ждать. Пучок травы затлел, потом вспыхнул. Джером открыл дверцу и сунул дубинку в огонь. Когда трава догорела, утолщение на конце ветки едва начало тлеть. К этому времени Корбелл нашел вытяжной вентилятор и держал под ним дубинку, пока не раздул огонь.

Как только он вышел к машине, пошел дождь. С открытой дверью машина двигаться отказывалась, и пришлось закрыться в салоне с тлеющей дубинкой. Снаружи дождь лил как из ведра, даже не так — как во времена Всемирного потопа; внутри салон был заполнен дымом, так что Корбелл ничего не видел. Слава богу, хоть ехать недалеко. Машина остановилась над теми же лианами, что и вчера. Джером вытолкнул урну под дождь, а сам остался в машине, открыв дверь и пытаясь раздуть угли. Дождь все не прекращался. К тому времени, как дубинка перестала тлеть, Корбсллу было уже все равно: все дерево в парке промокло насквозь. Он вышел под дождь и собрал себе фруктов на ужин, пока не стемнело окончательно.

Ночевал Корбелл снова в машине, скорчившись во влажном салоне. За неудачным днем последовала неуютная ночь. Ему не спалось: он думал о том, что в парке, где все растения служат человеку, он не смог даже развести костер, хотя в его распоряжении имелась кухонная плита. Робинзон Крузо посмеялся бы над ним. Зато укус кошкохвоста заживал хорошо; Джерому удалось избежать бешенства и столбняка. Это главное, а вес остальное можно успеть и завтра.

День второй.

Прошел под девизом: «Быстрее, выше, сильнее». Корбелл взял с собой немного влажного дерева и отправился в Штаб-квартиру Мировой Полиции. В кухне он положил дерево в духовку, которую забыл вчера выключить, и включил вытяжной вентилятор. Нашел еще одну металлическую урну и принес ее в кухню. К этому времени ветки тлели, местами даже горели, но все еще не высохли окончательно. Джером подождал еще немного. Кухня, несмотря на вентилятор вытяжки, заполнилась дымом. При новом осмотре выяснилось, что поленья перестали гореть, и Корбелл не выдержал долгого ожидания. Он открыл дверь духовки, внутрь ворвался свежий воздух, вспыхнуло пламя. Джером отскочил, хлопая себя по волосам и бровям, но они, к счастью, не занялись.

Пришлось оторвать дверь от маленького шкафчика: это оказался единственный инструмент, который позволил перенести поленья из духовки в урну. Подумав, дверь Джером тоже прихватил: плоский кусок металла может пригодиться. В парк он возвращался медленнее, чем вчера. По дороге три раза приходилось открывать дверь салона, чтобы выпустить дым. Каждый раз машина замедляла ход, словно врезалась в невидимое препятствие. И все-таки он добрался до нужного места. Вытащив урну из машины, Корбелл выяснил, что поленья прогорели до углей. Он перевернул урну набок и зафиксировал ее так, что дно оказалось выше краев. Собрав угли в кучу, он собрал еще веток, которые оказались суше других, и положил в урну — сушиться. Когда пошел теплый дождь, Джером даже не огорчился: противной такую погоду не назовешь, а огонь теперь в безопасности. В это время миллион лет назад… нет, два миллиона лет назад пилот космического корабля Корбелл уже пролетел десятки тысяч световых лет я находился в центре Галактики, огибая гигантскую черную дыру массой с сотню миллионов Солнц. Сейчас Корбелл стал голым дикарем, и ему предстояло добывать себе ужин.

Вокруг него шуршали и шевелились маленькие живые создания, но он никого не видел. Впрочем, даже если бы и видел," все равно ему нечем их убивать. Вытягивая из земли новую порцию корней, он одновременно поглядывал по сторонам в поисках дубинки. Корбелл решил поджарить и попробовать все корнеплоды, какие нашел.

Потом он собирал орехи. Тем временем дождь прекратился. Похоже, он начинался каждый день после полудня и продолжался два-три часа. Хорошо, что хоть что-то здесь происходит регулярно! В привычном уже красном закатном свете Джером занялся приготовлением ужина. Половину корнеплодов пришлось выбросить. В его распоряжении остались: один плод, похожий на картофель, одна очень большая свекла, гибрид батата с морковью и один нормальный батат. Почти все орехи подгорели, но те, что еще возможно было съесть, оказались очень вкусными. Корбелл отправился поискать еще орехов. За этим занятием его и застигла ночь. Он установил урну вертикально, подбросил туда еще веток и устроился на ночлег на куче почти сухого мха.

День третий.

Он проснулся в темноте, почувствовав прикосновение к спине теплого меха. Свернувшись калачиком, он снова заснул — и проснулся от воспоминания. Мех? Сейчас к его спине ничего не прикасалось. Возможно, ему все приснилось? А может, кошкохвост и правда приходил к нему погреться? Прикосновение меха было привычным и не разбудило его полностью: они с Мирабель брали к себе в кровать котенка, пока он не вырос в кота и не начал вести себя соответственно.

Проснувшись окончательно, Корбслл сделал легкую зарядку, чтобы размяться. Он позавтракал фруктами. Что теперь? Возможно, стоит поискать птичьи гнезда и яйца.

Огонь до сих пор горел. Джером подбросил в него веточек и отправился поискать что-нибудь посолиднее. Жаль, что у него нет топора! Мелкие ветки горят слишком быстро, а большие очень тяжело двигать. К тому же скоро он использует весь хворост в окрестностях. Часть утра он провел, перетаскивая к своей стоянке громадную ветку. Опрокинув урну набок и засунув в нее толстые конец ветки, Корбелл испугался, что вызовет лесной пожар, и перенес все сооружение на гранитную плиту неподалеку.

Ему очень хотелось поесть мяса. Если он найдет прямую ветку, то сможет обжечь ее и сделать копье, но как его заострить? Нет, нож — вещь первой необходимости. И Сараш-Зиллиш стоит обследовать хотя бы для того, чтобы его найти.

Четыре перекрещенных запятых привели его в больницу Сараш-Зиллиша. Корбелл сразу узнал ее, ведь больница в Четвертом Городе выглядела точно так же. Наверное, перед своим падением цивилизация начала слишком полагаться на стереотипы. Джером представил погром мирового масштаба, истребивший всех архитекторов, после чего человечество могло только копировать старые постройки. Нет, такая версия не выдерживает критики. Придется искать другую причину для появления домов, словно сошедших с конвейера.

Внутреннее устройство госпиталя живо напомнило Корбеллу кошмарное бегство от Мирелли-Лиры. Чистые и пустые коридоры, двери без ручек, ковер… Единственное отличие — здесь нет хранилища. Центральное помещение госпиталя, комнату высотой в два этажа, занимал диагностический компьютер. Ни сверхкрепкой двери, ни системы двойных «телефонных будок» — никакой защиты от воров. И трупов защитников тоже нет.

Если верить Мирелли-Лире, это было город Мальчиков. Им не нужно бессмертие диктаторов, украсть его может захотеть только взрослый. По обе стороны коридора тянулись запертые двери, но их достаточно было пнуть, чтобы открыть. Корбелл довольно быстро обнаружил операционную с двумя столами, над которыми нависали манипуляторы со скальпелями, отсосами, иглами и зажимами. По металлу было видно, что о нем давно не заботились.

Джерома интересовали именно манипуляторы. Он взобрался на стол, дотянулся до металлической «руки», оттолкнулся ногами и повис. Манипулятор согнулся, потом сломался примерно на половине длины, опрокинув человека на пол. Корбелл-охотник вышел из здания больницы, неся метровое металлическое копье со скальпелем на конце.

По дороге обратно его опять застал дождь. Джером заглянул в импровизированный очаг, увидел, что огонь и не думал гаснуть, и сел пережидать непогоду. Во второй металлической урне набралось уже несколько дюймов воды.

Корбелл решил провести время с пользой и попытался побриться. Он делал это очень осторожно, но рукоятка копья была не очень удобна для такого занятия, и дела шли не очень хорошо. И тут он увидел гигантскую индейку. Она пережидала дождь под ореховым деревом и выглядела грязной и несчастной. Человек замер, но птица и так его не замечала. Он подумал и решил, что не сможет подобраться к ней незамеченным. Тогда Джером перехватил копье обеими руками и бросился вперед. Птица подняла голову, пронзительно вскрикнула и бросилась бежать. Корбелл ударил копьем ей в ногу; она остановилась клюнуть обидчика, и человек ударил снова, на этот раз в шею. Отдача в плечах была даже приятной. Раненая птица в панике забегала, неуклюже кружа на одном месте и вскрикивая. Корбелл погнался за ней, ударил в шею еще два Раза, потом остановился передохнуть. Истекающая кровью птица не остановилась, но ее движения стали еще более беспорядочными. Джером восстановил дыхание и снова бросился в погоню. Он уже заносил копье для последнего удара, когда птица повернулась и бросилась прямо на него. Одно удачное движение — и птичья голова упала на землю, а ее хозяйка пробежала еще несколько метров, прежде чем упасть.

Гранитный выступ почти высох. Корбелл опрокинул на него урну с огнем, добавил еще веток и вернулся за птицей. Он ощипывал ее, пока мог двигать руками, потом отдохнул и продолжил. Вскрыв живот птицы, он выдернул все внутренние органы, упираясь ногами в камень, чтобы легче было работать. В качестве сковородки пришлось использовать дверь от кухонного шкафа. Джером поджарил на ней печень и съел ее, пока жарилось все остальное, потом принялся за ножки. Он не мог устроить достаточно большой костер, чтобы зажарить на нем дичь целиком, но для ножек его вполне хватало. А несколько кусков грудки можно пожарить, насадив на палку.

Мясо! Было очень приятно отведать его снова. Для одного раза его оказалось слишком много. Корбелл зажарил ножки, чтобы завтра съесть их холодными. А еще завтра можно сварить в урне мясной суп, добавив туда кореньев.

II

Северо-восток уже посерел, но на черном северо-западном небе светилась одна звезда. Корбелл наблюдал за ней уже несколько ночей: она не двигалась относительно остальных звезд и не мигала. Скорее всего, это не звезда, а планета — возможно, именно та, чья странная орбита так удивила Пирссу.

Но сейчас эта звезда явно мигала; кроме того, она стала гораздо ярче. Джером поморгал. Может, ему просто показалось? И перед рассветом звезда тускнеет… Он закрыл глаза. Зачем просыпаться, если он не голоден и лежать ему вполне удобно?

За последние двадцать дней он многое узнал о пустом городе, но все же далеко не все. Его стоянка стала удобнее: теперь ее украшали очаг, котелок и убежище от дождя (машина). Даже инструменты у него теперь были: с помощью скальпеля было нетрудно вырезать из дерева кухонные принадлежности. А одежда при таком климате не нужна. Два полных дня Джером тренировался в метании камней, и наградой ему стало беличье мясо. Вчера он убил уже третью гигантскую индейку.

С ума сойти, как круто!

Гоня невеселые мысли, он поудобнее свернулся на своей моховой постели.

Корбелл-архитектор и Корбелл-исследователь межзвездного пространства, казалось, умерли навсегда. Джером гордо называл себя голым дикарем, но даже им он не был. У любого дикаря есть долг перед племенем — и долг племени перед ним. Есть легенды, песни, танцы, правила поведения, дозволенные и запретные женщины, место, где можно коротать старость… Но Корбелл живет здесь один. Он разводит костер — с помощью суперсовременной кухонной техники. Он способен сам себя прокормить — естественно, ведь почти все вокруг него является съедобным. Да уж, ну и местечко он себе выбрал для жизни. Вначале в этом парке были только пригодные в пищу животные и растения. Город окружала ферма. В парке, полном настоящих хищников, кошкохвосты просто не смогли бы выжить.

Город-купол. Мирелли-Лира говорила, что Мальчики строили города и укрывали их куполами — здесь, на земле, не принадлежавшей более сильным Девочкам. Конечно, и Сараш-Зиллиш построили под куполом, чтобы защитить от метелей и низких температур — ведь в то время мир еще не был таким жарким. Вряд ли Мальчики смогли бы вырастить бобы и цитрусовые в условиях вечной мерзлоты.

Девочки правили небом — значит, контролировали орбиту Земли. Наверное, они совершили какую-то ошибку. Но что могло превратить Юпитер в маленькое подобие солнца? Должно быть, Девочки удивились этому не меньше, чем Пирсса: ведь такая перемена делала территорию Мальчиков пригодной для жизни, а земли Девочек превращала в обожженные солнцем пустыни. Так был нарушен баланс сил, сложившийся за десятки или даже сотни тысяч лет.

Корбелл поворочался и сел. Ему надо сейчас думать о настоящем, а не о прошлом. Так вот оно что: его индейкой решили полакомиться три кошкохвоста! Как только он шевельнулся, звери замерли. Человек присмотрелся: они ели сырое мясо, а жареные ножки не тронули. Ножек ему вполне хватит. Три змеи с серьезными кошачьими мордочками наблюдали за ним. Их мех был коричневым и оранжевым, со сложными узорами — и красивым, как карамельный десерт с мороженым. Корбелл улыбнулся и гостеприимно повел рукой в воздухе. Кошкохвосты немедленно приступили к еде, словно поняли его.

Джером позавтракал мясом и фруктами; при этом он мечтал о кофе. Затем пришла пора позаботиться о костре. Скальпель оставался бритвенно-острым, несмотря на возраст и восемнадцать дней непрерывной работы, но топора заменить он не мог. За деревом приходилось ходить довольно далеко, но такие упражнения были даже полезны. Годы анабиоза позволили Корбеллу сохраниться лучше, чем он надеялся; несмотря на упражнения, он размяк и обрюзг, но жизнь дикаря быстро заставила его прийти в хорошую форму. Сейчас он отнес вторую урну к небольшому пруду, которым раньше был фонтаном, заполнил ее не особенно чистой водой, оттащил назад и поставил над огнем. Затем занялся тушей индейки: отрезал небольшие куски и бросал их в урну. Он не погнушался ни мясом, обгрызенным кошкохвостами, ни костями. Пока вода грелась, Джером искал коренья для супа. Так, картофель, помесь моркови и батата… Жаль, что не нашлось ничего похожего на лук. Еще он бросил в суп бобы и парочку грейпфрутов — в порядке эксперимента. Перемешал варево деревянной лопаткой.

Как обычно, полдень по освещению был похож на закат. Это сильно сбивало с толку. Вода в урне начала кипеть, и Корбелл присел отдохнуть. Сидеть на граните было не очень удобно, но причиной его плохого настроения это быть не могло.

А потом он понял причину.

Это очень похоже на настроение в последний день похода. Ты ужасно устал, твой ремень стал застегиваться на дырки, о которых ты и думать забыл; да и вообще много думать последнее время не приходилось. Вокруг было много красивых пейзажей и очень мало людей, а те, что были, не трепали тебе нервы. Все было отлично. Но теперь пора возвращаться к работе.

Мирелли-Лира знала, где он находится.

Он стал гораздо здоровее и может прожить юпитерианский год, если ничто его не убьет; Корбеллу-туристу эта мысль грела душу. Сумасшедшая старуха пообещала не трогать его на протяжении старого земного года. Он мог верить или не верить ее обещаниям, но разумный человек на его месте отсиделся бы в джунглях.

А можно ли выжить в джунглях вокруг Сараш-Зиллиша? Точно неизвестно. Он прибыл в Антарктику либо весной, либо осенью года длительностью в двенадцать старых лет. Через земной год длительность светового дня может составить двадцать три часа, а может и один. Вдобавок будет либо жарче, либо холоднее. Планета сохранила наклон и вращение вокруг своей оси с периодом двадцать четыре часа. Странно, что Девочки не исправили это. Впрочем, возможно, они хранили верность традициям. Еще более странно то, что они не отодвинули планету подальше от потока тепла, испускаемого Юпитером. Вряд ли Джером сможет выжить без одежды при температуре на двадцать градусов ниже, чем нынешняя; а бесконечная ночь может и вовсе свести его с ума.

Аромат супа начал пробиваться сквозь запах дыма.

Чувство, что надо делать что-то, причем немедленно, было совершено неуместным. У него есть целый год на то, чтобы спрятаться. Можно оставить лагерь там же, где и сейчас, а самому совершить несколько разведывательных экспедиций на окраину города. Ведь все, чего не было внутри городского купола, приходилось туда ввозить. Интересно, насколько это опасно? Парк Сараш-Зиллиша мог занимать тысячи квадратных миль. Бесконечные каникулы… Они могут оказаться очень кстати. Во второй жизни КОРБЕЛЛ Второй пережил такой футурошок, что хватило бы на целую толпу Элвинов Тоффлеров.

Значит, завтра — в путь. Машина довезет его до больницы, она находится как раз возле городского купола. А оттуда можно отправиться в джунгли, с копьем на одном плече и птичьей ногой — на другом. Правда, до завтрашнего дня нога может испортиться.

Корбелл перенес часть горящих поленьев в урну-очаг и растянулся на теплом граните.

На него лился теплый дождь. Он быстро перевернулся, встал на локти и колени и закашлялся, выплюнув примерно ложку дождевой воды. Такое случилось первый раз. Огонь наверняка погас, но успел ли свариться суп? Или дождь уже залил очаг?

Корбелл поднял голову и мигом забыл об этих важных вопросах.

Вокруг него сидела примерно дюжина Мальчиков, одетых только в набедренные повязки. Они смотрели на него и передавали по кругу кость от птичьей ноги, уже почти очищенную от мяса. Такое ощущение, что они несколько часов просидели в полной тишине.

Там, где у Мальчиков росли волосы, они были густыми. У некоторых черная поросль на голове кудрявилась, у других прямые волосы падали на плечи. Макушки у всех были лысыми, только надо лбом вился хохолок. Казалось, проливного дождя для Мальчиков не существует. Они сидели и наблюдали за Джеромом, едва заметно улыбаясь.

— Я должен был догадаться, — произнес он. — Кошкохвосты здесь почти ручные. Что ж, — он гостеприимно повел рукой, — добро пожаловать в Царство Корбелла, который гуляет сам по себе. Супа хотите?

Все мальчики разом нахмурились. Один из них, долговязый, похожий на будущего баскетболиста, поднялся с места и заговорил.

— Простите?

Тот повторил. В его голосе слышались гнев и привычка повелевать, поэтому он не казался мальчишеским, несмотря на высоту. Впрочем, Корбелла это не удивило: ведь это те самые бессмертные Мальчики, о которых говорила Мирелли-Лира.

— Я не понимаю ваш язык, — произнес Джером медленно. Это было глупо, но инстинкт сильнее разума: аборигены обязательно поймут, только надо говорить медленно и четко.

Тогда Мальчик подошел ближе и ударил его по лицу. В ответ Корбелл разбил ему губы. Но его правый удар угодил в ребра вместо солнечного сплетения, а левый и вообще прошел мимо цели. И тут на него бросилась вся группа.

То, что было после этого, Корбелл запомнил не очень четко. На его колени и руки что-то давило, а в спину врезался гранит. Будущий баскетболист с разбитой губой сидел у него на груди и повторял одну и ту же фразу. После каждого повтора он ждал немного, потом давал Корбеллу две пощечины — и все повторялось сначала. В ответ пленник ругался. Места, по которым его били, уже начинали болеть.

Наконец высокий Мальчик поднялся с его груди. Он сказал что-то остальным, они нахмурились и заговорили на своем странном языке, плюясь согласными, как арбузными косточками. В голове у Корбелла все еще звенело: его основательно приложили об камень. На его руках и ногах сидело четверо мальчишек, а в глаза заливался дождь. Думать в таких условиях получалось плохо.

Могли Мальчики решить, что он — сбежавший диктатор? Нет, ведь по нему ясно видно, что он стар. Значит… Снова нет! Здесь нет бессмертия диктаторов, и они старятся, как обычные люди.

Тем временем разговор окончился. Четверо встали с Корбелла, и он поднялся, растирая руки. Один из Мальчиков принял театральную позу, указал на землю перед собой и выплюнул несколько слов. Смысл их был понятен: «К ноге!» Или: «На колени!». Подчиняться Корбелл не собирался, а бежать просто не мог. Высокий Мальчик все еще разглядывал его, словно не мог принять окончательное решение. Остальные сгрудились вокруг котелка с супом, они зачерпывали его содержимое скорлупками кокосовых орехов. Наконец Мальчик снял с пояса керамическую чашку и предложил взрослому. Корбелл подождал, пока около котла освободится место, и подошел за своей порцией. Потом он осторожно сел, стараясь беречь ушибленные места, и принялся пить. Кошкохвосты ползали среди Мальчиков, как змеи, терлись о ноги сидящих, добивались внимания; несколько зверей занялись остатками туши индейки. Корбелл почувствовал прикосновение меха к щиколоткам, наклонился и погладил абсолютно черного кошкохвоста. Наградой ему стало глубокое урчание.

Ну что, меня снова взяли в плен? — спросил себя Корбелл. — Или сама Судьба направила меня в Антарктику? Понятно, какой вариант кажется предпочтительнее.

III

Мальчик пел сильным, богатым тенором. Сопровождение ему создавали девять других Мальчиков: восемь пели без слов, разделившись на четыре партии, еще один отбивал ритм птичьими костями по урне-очагу Корбелла. Импровизация казалась странной: сложное сопровождение — и нарочито простая, меланхоличная мелодия. Корбелл слушал ее, открыв рот, а на затылке у него дыбом вставали волосы. Произошло то, чего он и боялся: за три миллиона лет человеческий интеллект ушел далеко вперед.

В тот вечер, когда его пленили, он решился спеть, чтобы увеличить свою ценность как развлекательного объекта. С тех пор он пел различные песенки из рекламы, темы кинофильмов, а также простые и непристойные народные песни, которые они с Мирабель так любили петь на своей яхте. Вся эта музыка устарела на три миллиона лет, но Мальчикам нравилось. При этом они не любили, когда он пел одну и ту же песню дважды. Джером не понимал, почему, но делал, что от него требовали.

— У нас есть новый компьютер, но он никуда не годится, — пел Ктоллисп, — ведь он всегда дает один совет: нужны маленькие глаза, чтоб читать маленькие буквы, и чтоб доить мышей, ничего лучше крохотных ручек нет. — Насмешка в голосе певца предназначалась Корбеллу: он пел для Мальчиков эту песню. Певец не понимал слов, но произношение его было точным и чистым.

Рядом с пленником сидел Мальчик, который и ударил его первым неделю назад: здешний лидер. Нос и губы Скатольца были широкими, ноги и руки — длинными, волосы — курчавыми, а сам он выглядел немного изможденным. Он напоминал бы обычного чернокожего паренька лет одиннадцати, если бы не лысая местами голова и какая-то тюремная бледность, характерная для всех Мальчиков вообще.

— Он хорошо поет, правда? — спросил Скатольц по-английски и рассмеялся, увидев, что Корбелл удивлен. — Теперь ты понимаешь.

— Вы все запоминаете, даже целые песни на незнакомом языке?!

— Да. Тебе нужно выучить мой язык больше, чем мне — твой, но я стал понимать тебя быстрее. Ты не такой, как мы, Корбелл. Старый. Наверное, ты старше, чем все вокруг нас.

— Ну, почти все.

— Я научу тебя говорить по-нашему. Твою историю все захотят послушать. Я ошибся насчет тебя. Знаешь, почему я тебя ударил? Я решил, что ты дикт, который нарушил правила. Ты не сделал… — Скатольц резво вскочил на ноги, секунду стоял по стойке «смирно», потом склонился, вытянув руки то ли для защиты, то ли для мольбы.

— Я не поклонился.

— Да, не поклонился. Так нам оказывают уважение. Ктоллисп тем временем пел:

— Наш эксперт, он просто гений, переписал программу, но компьютер снова дал такой ответ: нужны маленькие глаза, чтоб читать маленькие буквы, и номерки для пчел нужны такие, меньше которых нет.

В парке стояли серо-розовые сумерки. Сегодня Мальчики вернулись рано; они проводили большую часть дня в Сараш-Зиллише, перепархивая из здания в здание, как стайка диких птиц. Корбелл думал, что они, как дикари, рассматривают руины, в которых ничего не понимают, но скоро отказался от этого заблуждения. Два Мальчика стояли с ним в коридоре перед дверью операционной в больнице, пока остальные работали внутри. Когда его впустили, он увидел, что скальпель, служивший ему копьем, висит на своем месте, и механические манипуляторы движутся над столом, словно оперируют невидимого пациента. Смотреть на сам ремонт Джерому не позволили, зато результаты нельзя было не заметить. Мальчики починили холодильник в здании Штаб-квартиры полиции, а также фабрику, производящую «телефонные будки». Они успокоились, только когда две новенькие кабины телепортации сошли с конвейера. Корбеллу была оказана сомнительная честь — ему предложили проверить работу «будок»; отказаться он не решился. Еще одна автоматическая фабрика произвела ванную комнату с бассейном и сауной. Кроме этого, Мальчики проверили и починили городское освещение. Теперь по ночам стены многих домов светились мягким желто-белым светом. Часть домов не светилась, и в итоге город был похож на громадную шахматную доску.

Да, Мальчики жили, как дикари, но делали это потому, что им так нравилось.

На стоянке Корбелл выполнял свою часть работы: таскал дерево для костра и выкапывал коренья. Ему дали набедренную повязку, но после водворения скальпеля-копья на место он остался без ножа. А самое худшее заключалось в том, что он все еще не знал, какое место занимает среди Мальчиков. Учитывая, насколько они умны, они могут считать его низшим существом, животным. Ему же они были необходимы, и дело тут не в компании: он не мог спокойно путешествовать один, пока так мало знает об этом континенте.

Тем временем певец закончил песню. Мальчики тихо смеялись.

— Рано или поздно у меня кончатся песни, — сказал Корбелл. — Скорее раньше, чем позже.

— Ну и что? — Скатольц пожал плечами. — Мы уходим, когда снова станет светло. Мы отправляемся к другим… племенам? Мы скажем им, что Сараш-Зиллиш готов к долгой ночи. И ты идешь с нами.

— А что, скоро наступит долгая ночь? — Неужели он все-таки приземлился осенью?

— Да. Значит, ты спустился из космоса и был не готов! Я так и думал. Да, долгий день кончился. Сейчас время коротких дней-ночей, и скоро наступит долгая ночь. В это время мы живем в городе. Охотники ходят в леса, а пища хранится в холодильниках. Днем мы живем так, как нам нравится.

— Какой он, этот материк?

— Сам увидишь. — Скатольц взял на руки ближайшего кошкохвоста, погладил его. — У нас есть время научить тебя говорить, — и тут же перешел на язык, который Корбелл окрестил Мальчиковым. Джером не возражал: уроки языка ему нравились.

Утром они покинули стоянку. Сборы прошли без всякой суеты. Все проснулись одновременно и позавтракали супом, сваренным по рецепту Корбелла. Потом собрали миски, одеяла, универсальную зажигалку и штук шесть ножей. Мальчик-альбинос с розовыми глазами и пушистыми золотыми волосами, вручил Джерому двадцать фунтов вяленого мяса, завернутого в ткань. После этого все тронулись с места.

Корбелл окончательно проснулся уже по дороге. Ему приходилось стараться, чтобы успевать за Мальчиками, хотя они и не старались держать определенный темп передвижения. Они шли каким-то танцующим шагом; некоторые заходили в здания, а потом возвращались к племени.

Нет, конечно же, Мальчики — не дикари. Они несли с собой очень много то ли оружия, то ли режущих инструментов с очень удобными рукоятками: сабли обычные и кривые, мачете, а также такие, названий которых Корбелл не знал. И мясо Мальчики вялили так, как сделал бы и он сам: в духовке, установив ее на низкий нагрев. Одеяла, которые они несли с собой, были тонкими, как шелк, не пачкались и не рвались. Зажигалка-фонарик Крайхайфта давала световой луч переменной интенсивности; он мог принять форму конуса или стать тонким, как карандаш.

Да, организованными Мальчиков назвать нельзя, но собрались они за считанные минуты. Теперь они шли по тихим пустынным улицам, а джунгли вокруг все сильнее наступали на город, пока сам город не превратился в джунгли. Только миновав на удивление прямой ствол, Корбелл понял, что под лианами скрывается не древесина, а металл. Подняв голову, он увидел, что «ствол» соединяется с другими такими же в шестиугольник — ячейку старого купола.

В джунглях росли апельсины, хлебные деревья и несколько видов орехов. Мальчики ели на ходу и собирали сырые орехи, чтобы потом поджарить их. При этом они не забывали разговаривать, но о чем именно, Джером понять не успевал. Он шел почти в центре группы, стараясь поддерживать темп, который сам себе задал. Удивительно, как он окреп за месяц «дикой» жизни! Завтра у него будет болеть каждая мышца, и ходьба превратится в муку, хоть и не перестанет быть необходимостью. Но сегодня ему на редкость хорошо. Корбелл чувствовал себя начальником отряда бойскаутов, хотя вести себя подобным образом не рискнул бы.

Примерно через три часа пути среди идущих впереди Мальчиков возникла ссора. Скатольц и один из его товарищей бросали друг другу резкие, злые фразы. К ним сразу же подбежал Ктоллисп, тот, что пел вчера вечером — крепкий Мальчик с широкой костью, бледной, как у всех остальных, кожей и негроидными чертами лица. Он произнес всего одно слово, и спорящие тут же замолчали. Ктоллисп нахмурился, огляделся и указал рукой. Отряд двинулся в указанную сторону и скоро вышел на поляну с несколькими кустами. Мальчики стали в круг, Скатольц и второй спорщик зашли в него. Ничего не понимая, Корбелл смотрел, как они сняли с себя ножи и набедренные повязки (волосы на лобке у них не росли). Они что, дуэль затеяли? Двое покружили на месте, как боксеры. Соперник ударил Скатольца ногой в сердце, тот увернулся… дальше события стали разворачиваться слишком быстро. В воздухе мелькали кулаки, локти и колени; второй Мальчик провел захват, получил локтем между глаз и ушел от противника, сделав сальто. Скатольц перепрыгнул через куст и воспользовался им, как прикрытием. Пара словно танцевала по поляне, но главарь хромал на одну ногу, а второй Мальчик кружил все быстрее и быстрее, надеясь загнать его. Но как только он приблизился, Скатольц разбил ему лицо и двинулся вперед с явным намерением добить.

Ктоллисп прокричал короткое слово. Второй Мальчик склонился перед Скатольцем, постоял так и выпрямился. Весь отряд поднялся с места и пошел дальше. Тяжелую связку одеял, которую нес главарь, взял кто-то другой. Противник Скатольца утирал текущую из носа кровь и усмехался.

В середине дня Скатольц произнес два слова, которые понял даже Корбелл:

— Всем молчать!

Мальчики замолчали, и стало понятно, насколько же тихо они передвигаются. Скатольц отстал и тихо сказал Джерому на Мальчиковом языке:

— Ты слишком громко ходишь.

— Я иначе не умею. Мы от чего-то прячемся?

— Да. От будущего обеда. До этого было слишком рано. Мы не хотели нести еду так далеко. Если что-то услышишь, дай мне знать.

Корбелл кивнул. Он знал, что, скорее всего, ничего не заметит: для Мальчиков это знакомая территория, а ему нужно много времени, чтобы привыкнуть к ней. Остроглазый индеец видит то, чего не видит белый человек, но только в привычной обстановке.

Двое Мальчиков отдали свою поклажу другим и тихо отошли куда-то. Корбелл не видел, куда и зачем, но вскоре услышал странный, даже жуткий звук: словно кларнет плачет и зовет на помощь. Все немедленно покинули тропинку, постарались вжаться спиной в деревья. Ужасный, мучительный звук приближался; было слышно, как под ногами неведомого чудища ломаются ветки. Что же покажется из леса? Может быть, чудовище со множеством щупалец, потомок пришельцев, порабощенных Государством при завоевании космоса?

Деревья раздвинулись, и показался хромающий зверь, передние ноги его кровоточили. За зверем бежали Мальчики — вначале охотники, за ними остальные. Они старались попасть ножами по задним ногам жертвы.

Да это же слоненок!

Корбелл едва успел добежать к месту убийства. Ему было тошно смотреть на происходящее, но он поборол брезгливость и подошел поближе, чтобы осмотреть труп. Морщинистая шкура зверя была вся покрыта старыми шрамами. Получается, это не слоненок, а взрослый слон четырех футов в холке!

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Корбелл у Скатольца.

— Я не могу дать тебе нож. Ты не будешь разделывать тушу Ты не дикт, Корбелл. Мы тебя не понимаем.

— Сегодня я не буду убивать. — Он намеревался пошутить, но знал язык Мальчиков недостаточно, чтобы фраза прозвучала иронически.

— А завтра? Я считаю, ты многое выдумал о себе, но если я неправ, многие могут погибнуть. Ты понимаешь меня?

— Я выучу язык. — Корбелл знал, что Скатольц использует облегченный, детский вариант Мальчикового.

— Ты видел чкинтов?

— Мы называли их слонами. Раньше они были очень большими, выше, чем ты. — Интересно, как слоны попали в Антарктику? Вряд ли в качестве домашнего скота. Возможно, здесь когда-то был зоопарк…

— В море есть животные и больше, но как такая большая туша могла ходить по земле? — Похоже, Скатольц ему не поверил. — Хотя… Я никогда не понимал, почему у слонов такие большие ноги. Они держали большой вес, да?

— Да. Раньше их ноги были еще толще. Это животное было самым большим на суше. А пять миллионов лет назад, — Корбелл разделил нужную цифру на двенадцать, учитывая длину юпитерианского года, — жили звери еще больше. Мы находили в земле их окаменевшие кости.

Мальчик скептически усмехнулся и отошел.

Закончив разделывать слоновью тушу, команда двинулась в путь. Какое-то время Корбелл тащил ребра, но он не мог идти достаточно быстро с таким грузом, и один из Мальчиков с презрением освободил его от тяжести.

Внезапно лес кончился. Далеко на горизонте, за красно-желтой прерией, горел край закатного солнца. Розовато-белый диск Юпитера начал восхождение к зениту.

Мальчики разбили лагерь, и вскоре Корбелл впервые в жизни попробовал жареного слоновьего мяса. Он слишком устал, чтобы петь после ужина, и отряд развлекал Крайхайфт. Он рассказывал какую-то историю, его восточные глаза и белые пряди в черных волосах словно светились в сумерках. Джером слушал его и сам не заметил, как заснул.

Весь следующий день отряд шел по полям розовато-желтых колосьев. Корбелл решил, что это пшеница, и спросил у Скатольца, кто ее выращивает. В ответ он услышал только смех. Но ведь за пшеницей нужно ухаживать! Хотя ее могли генетически модифицировать. Живут же на свете генетически модифицированные кошки; вон, обвились вокруг шей четырех из Мальчиков. Пшеница, способная расти без ухода, полезнее, чем кошка, от которой остались только голова и хвост.

Весь день Корбелл видел кенгуру и страусов, прыгающих по полю вдали; они двигались быстро и были довольно пугливы. Один раз впереди показалась одинокая фигура с копьем, она гналась за страусом. И жертва, и охотник быстро исчезли из вида. На исходе дня Крайхайфт нашел следы большого животного, и племя двинулось по ним. На закате они нагнали большого неуклюжего зверя, который бежал на четырех конечностях, а потом поднялся на две.

Это оказался медведь. Его шкура была желтой, белый мех присутствовал только в виде гривы. Голый полярный медведь? Да притом немаленький! Зверь вперевалку направился к охотникам, намереваясь задрать их длинными острыми когтями. Но его противниками оказались представители вида высших людей — молодые, сильные и здоровые. Они танцевали вокруг него, нанося удары ножами. Медведь сражался долго, но в конце концов истек кровью.

Этим вечером на ужин была медвежатина. На границе светового круга от костра охотились кошкохвосты. Наевшийся Корбелл отдыхал, поглядывая на полный Юпитер, светившийся полосато-оранжевым на ночном небе. Вдруг рядом на землю плюхнулся Ктоллисп и медленно, отчетливо проговорил:

— Ты сегодня поешь?

— Если можно, я хотел бы отдохнуть.

— Хорошо. А что ты говорил про выращивание зерна?

— В мое время зерно росло только под присмотром человека.

— Ни я, ни Скатольц не понимаем твое выражение лица. Если ты снова придумал сказку, то мне она нравится. Жаль будет терять тебя.

— Как же вы меня потеряете? — Сейчас Мальчик скажет, что дикта стареют и умирают, как кошкохвосты.

Вместо этого Ктоллисп заявил:

— Мы потерям тебя, когда придем к дикта. На это Джером никак не рассчитывал.

— Скоро это случится?

— Через четыре дня. Пять, если мы пойдем куда-нибудь развлекаться. Тебе понравится у дикта, Корбелл. Там есть мужчины и женщины, они делают нам новых Мальчиков. У них есть город и парк, но они не умеют чинить машины. Днем мы чиним им то, что ломается ночью.

— Почему они сами не чинят? Ведь они такие же, как вы. Их мозг устроен так же.

— Да, у них есть мозг, как и у нас. Только времени им не хватает. Мы не говорим им, как чинить машины, а сами они живут слишком мало, не успевают научиться. И когда они учатся, то ломают машины. Они живут в городе дикта, иначе мы наказываем их. Мы нужны им. Мы всегда знаем, где их искать. Они нужны нам, чтобы в племенах были новые Мальчики.

— А что вы делаете… с детьми, которые не мальчики?

— С девочками? Они вырастают, и некоторые мальчики тоже. Мы выбираем себе лучших, самых умных и сильных, а остальных оставляем дикта. Мы не делаем с ними того, от чего перестают меняться и расти.

Значит, Мальчики занимаются плановым разведением… Так они пополняют свои ряды.

— У дикта должно быть больше женщин, чем мужчин. Ктоллисп усмехнулся.

— Тебе это нравится?

От гнева Корбелл чуть не потерял дар речи.

— Ты… ты шутишь! Я скоро умру от старости! Я не могу делать детей!

Мальчик схватил его за волосы и вытащил нож прежде, чем он успел шевельнуться. Лезвие со свистом рассекло воздух, и перед глазами у Джерома закачалась прядь его собственных волос.

— Твоя ложь — для новорожденных! Ты оскорбил нас. Что скажешь вот на это?

Отрезанные волосы были седыми, а их корни примерно на полдюйма — темными. Корбелл аж рот раскрыл от изумления.

Вокруг них уже столпилось все племя. Похоже, они слышали весь разговор — и теперь выглядели очень оскорбленными.

— У дикта волосы растут не так, — сообщил Скатольц. — Ты нашел их способ жить долго, как Мальчики. Мы знаем, что он был, из сказок. Ты должен рассказать, что это за способ.

От потрясения все Мальчиковые слова вылетели у Корбелла из головы, и он закричал по-английски:

— Я понятия об этом не имею!

Ктоллисп ударил его. Джером закрылся руками.

— Постой! Да, вы правы. Наверное, я нашел бессмертие дикта. Только я не знаю, где и как. Может, дело в том, что я ел? Дикта же занимались генной инженерией. Они сделали кошкохвостов и дикорастущую пшеницу. Они могли сделать растение, содержащее ген бессмертия. И оно растет в Сараш-Зиллише! Я же не знал, что происходит! Я не вижу своих волос!

Скатольц сделал знак. Все отошли.

— Ты не чувствовал, что молодеешь?

— Я думал, что я… привыкаю к жизни дикаря. Я провел в анабиозе сто тридцать лет, я спал по десять лет кряду — моих лет, не ваших. Я не знал, что может со мной случиться. Я встретил на Земле старуху, которая искала бессмертие дикта во всех городах! Если она не нашла его, как же я смог это сделать?

— Мы ничего не знаем о старухе. Расскажи свою историю, Корбелл. Ничего не упускай.

Он очень хотел спать. Потом его напугали до потери пульса, но усталость никуда не делась. Вот в таком состоянии ему и пришлось рассказывать Мальчикам о себе. Когда он останавливался, чтобы перевести дыхание, Скатольц выплевывал сложные фразы на Мальчиковом — перевод рассказа. Объяснять дикарям про черную дыру в центре Галактики оказалось легче, чем ожидал Джером. А вот рассказывая историю Мирелли-Лиры, он притомился. Мальчики все время возвращали его к деталям, о которых норна не упомянула или просто не заметила в жадных поисках бессмертия диктаторов. Такое отсутствие любопытства «сверхлюди» были не в силах понять.: Затем последовали расспросы. Что он ел? Что пил? Чем дышал? Могло ли бессмертие содержаться в ванне в Первом Городе? Пожалуй, о Фонтане Молодости говорить не стоило… И кроме того, дикта пользовались точно такими же ваннами.

Рассвет застал Джерома за окончанием рассказа.

— Нужное вещество могло быть где угодно — во фруктах, орехах, кореньях, в мясе, даже в супе. Я ведь бросал туда много всего сразу и потом кипятил. Да и сама вода в фонтане подозрительна!

Скатольц встал и потянулся.

— Мы это выясним. Когда вернемся в Сараш-Зиллиш, возьмем с собой одного дикта. Ну, пойдем?

— Пойдем?! — Корбелл увидел, что остальные Мальчики поднимаются с земли и собирают вещи. — Только не это! Я же идти не смогу!

— Ты сильнее, чем думаешь, Корбелл. Просто ты слишком долго считал себя стариком.

И племя тронулось в путь.

Казалось, пшеничная прерия будет тянуться вечно. Но лагерь в этот день разбили рано, сразу после дневного Дождя. Корбелл растянулся на мокрой земле и заснул, как Убитый.

IV

Проснулся он рано. Вдоль его бока разлегся кошкохвост, грел его и одновременно щекотал своим мехом. Зверь недовольно мяукнул, когда Корбелл откатился в сторону; мышцы человека тоже протестовали против таких резких движений. Костер погас, на ночном небе ярко светился белый, с красной полоской по краю диска Юпитер.

Ну вот, у меня опять проблемы, подумал Джером. Все в этом мире ищут бессмертие диктаторов, и все думают, что у меня оно есть. И что самое интересное, они почти правы. Но как я удивился! Интересно, зачем Мальчикам это бессмертие? Возможно, они хотят уничтожить его источник. Ведь время жизни — главное отличие между ними и дикта.

Корбелл размышлял и автоматически поглаживал рыжего кошкохвоста. Тот свернулся у него на коленях и довольно заурчал. Итак, где же этот источник? Если это съедобно, то должно было остаться в Сараш-Зиллише. Все, что я ел в Четвертом Городе, ела и Мирелли-Лира. А может, есть одно средство для женщин, а другое — для мужчин? И то, которое для мужчин, не действует на женщин? Маловероятно. Скорее всего, что-то, что растет или живет в парке, содержит в соке (или крови) бессмертие диктаторов. И я это съел. А что ела норна, когда приезжала в Сараш-Зиллиш? Мальчики почти не едят овощей, а вегетарианцы — мяса. Правда, Мирелли-Лира кормила меня и тем, и другим, да еще и фруктами в придачу. А насекомые? Насекомых я не ем. Если бы мы оказались в Сараш-Зиллише вместе! Можно было бы увидеть, чего она не ест.

Звезды в эту ночь светили очень ярко. Вон те, розоватые, немигающие — маленькие луны Юпитера. Мальчики раскинулись на земле далеко от кострища; часовой — Край-хайфт, судя по белым прядям в волосах, — поднял голову, когда Корбелл сел. До него долетали запахи мокрой земли, зелени, молодых суперменов, которые давно не мылись, и жареного мяса, которое он так и не поел, потому что заснул. Внезапно он почувствовал, что хочет есть. А еще — что совершенно счастлив.

— Какого черта я жалуюсь? — прошептал он, и кошкохвост перестал урчать: прислушался. — Я снова молод! Если ничего не выйдет, я просто убегу от старухи! Да мне на площади надо плясать от радости! Правда, ни одной площади рядом нет.

Итак, он снова молод! Причем это уже второй раз. Если он сможет выяснить, чему обязан молодостью, то всю оставшуюся жизнь будет молод и здоров. Другим людям такое и не снилось! А даже если и не выяснит — молодость у него не отнять… Улыбка сползла с его лица. Теперь у него есть что терять. Норна отнимет у него эти пятьдесят лет жизни, если он не покажет ей Древо Жизни в Сараш-Зиллише. У каких растений был странный вкус? Да у всех. Другая почва, три миллиона лет изменений… Нет, все это слишком просто. Вряд ли бессмертие можно пить, как фруктовый сок. Корбелл больше поверил бы в «укол молодости», вот только уколов ему никто не делал. А может, он вдохнул бессмертие с дымом какого-нибудь генетически модифицированного дерева?

— Наслаждаешься утром, Корбелл?

Он подпрыгнул от неожиданности: часовой подошел и присел рядом совершенно неслышно. В свете Юпитера светлые пряди в его волосах блестели. А как он грациозно двигается! Крайхайфт, отличный рассказчик, хозяин зажигалки…

— Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

Двадцать один юпитерианский год.

— Это много. Почему ты не стал лидером?

— Старшие стараются этого избегать. Слишком много суеты, и все время надо драться. Скатольц может победить меня в бою. Здесь есть ограничения — человек не может получить больше силы и ловкости, чем дается ему при Рождении. Корбелл, я, кажется, нашел твой корабль.

— Что?

— Смотри. — Палец Мальчика указал точку над северным горизонтом. Там в дымке близкого рассвета мерцали несколько голубых звезд и одна розовая. — Она похожа на луну, только не двигается. Это твой корабль?

— Нет. Я не знаю, куда он полетел. «Дон-Жуан» имел форму толстого копья, а не шара.

Крайхайфт был скорее озадачен, чем разочарован.

— Тогда что это? Этот объект странно мерцает. Он не движется, но с каждой ночью становится ярче.

— В Солнечной системе вообще все перепуталось. Не знаю, возможно, это следующая после Юпитера планета.

— Лучше бы это был твой корабль, — произнес Мальчик и принялся изучать яркую светящуюся точку, как завороженный.

Кошкохвост соскользнул с колен Корбелла и исчез среди колосьев. За ним скользили еще двое теней.

Вдруг раздался кошачий вопль, и почти одновременно с ним — низкий, кашляющий рев большого животного.

— Тревога! — закричал Крайхайфт.

Зверь величиной с большую собаку выскочил из зарослей пшеницы и бросился прямо на горло Корбелла. Тот отскочил и успел заметить, как в открытую пасть зверя влетело копье. Когда за дело взялись Мальчики, карликовый лев, самец с великолепной гривой, умер очень быстро.

Джером поднялся на ноги. Его трясло.

— Самка могла остаться на поле.

— Да, — и Скатольц ушел в высокую пшеницу вслед за остальными. Корбелл, безоружный и бесполезный, остался стоять, где стоял.

В примятой траве, по которой несся лев несколько минут назад, осталось маленькое карамельно-полосатое тельце. Остальные кошкохвосты вернулись к костру. Было видно, что они очень подавлены.

На рассвете Корбелл помог двум Мальчикам развести костер. Чуть позже подошли еще четверо, они несли страусиные яйца. Мальчики поставили яйца на угли, срезали у них верхушки и стали помешивать рукоятками копий. Яичница на завтрак! Правда, кофе нет.

Теперь Корбелл шел, купаясь в розовом солнечном свете. Ему было хорошо. Конечно, неприятно, когда тебя бьют, да и синяк остался, зато как приятно вспоминать руку Ктоллиспа и зажатую в ней седую прядь с темными корнями! Полцарства за зеркало! Да, он сейчас на положении раба. Если не хуже. Зато он молод, и у него есть шанс оставаться молодым еще долго.

Отряд пересек гряду больших выветрившихся скал. Они имели странное строение, а высотой были со средний дом, а то и повыше. За скальной грядой земля начала понижаться. Корбелл осмотрелся и увидел, что рядом с ним идет Скатольц.

— Что ты знаешь о Девочках? — спросил он по-английски.

В языке Мальчиков было слово для ребенка-девочки и другое, обозначающее женщину из дикта. Но для Девочек существовало третье слово, и произносилось оно по-особому.

— Мирелли-Лира немного рассказывала мне о них, — ответил Джером. — Между Мальчиками и Девочками существовал баланс сил, а потом он нарушился.

— Она говорила, что Девочки правили Мальчиками, как Мальчики — дикта.

— Нет, это не совсем так. Девочки правили небом, они могли передвинуть планету. Вероятно, погодой занимались тоже они. Девочки не могли изменить вращение планеты, но изменить ее удаленность от солнца было в их власти. Первый раз они передвинули Землю, когда солнце стало слишком горячим. Диктаторы — дикта — были во власти Мальчиков. Именно они определяли, будут рождаться новые Мальчики и Девочки или нет. — Интересная получилась смена ролей! — Само по себе это не так уж много, особенно в мире, где все собираются жить вечно…

— У нас земля была беднее и хуже! Так говорится во всех историях.

— Да. Но представь себе такую ситуацию: Мальчики разрешают дикта размножаться быстро, как кролики. Детей-девочек они почти всех убивают, а детей-мальчиков прячут. Дети-мальчики вырастают; они получают бессмертие дикта, если слушаются хозяев. Так Мальчики создают себе армию вторжения.

Земля стала более ровной, но впереди виднелся еще один подъем. Скатольц помолчал, обдумывая услышанное, потом сказал:

— В наших историях такое не говорится.

— И правильно. Ведь этого никогда не было. Мальчики не смогли бы прокормить такую армию, ведь у них бедная земля. Поэтому баланс сил держался… десятки тысяч ваших лет.

— Я начинаю понимать. Я не привык думать о таких вещах. Что же случилось? Девочки потеряли свою власть?

— Да. Погода?

— В наших историях говорится о большом таянии. Когда на нашей земле впервые выросли растения, Девочки решили захватить ее. Все начало таять, когда они стали слишком гордыми. В своей гордости они потеряли луну, а с ней и всю власть.

Корбелл рассмеялся.

— Потеряли луну? Насколько много правды осталось в ваших историях после сотен тысяч лет?

— Мы живем долго и помним хорошо. Скорее потеряются детали, чем прибавится небылица.

Земля начала повышаться, впереди замаячила еще одна горная гряда.

— Значит, Луну потеряли. Звучит ужасно глупо, но… Пирсса говорил, что луны Юпитера сошли со своих орбит, но это как раз не странно. Если рядом с ними оказалась новая планета, так и должно было случиться. Но еще он говорил, что не может найти Ганимед.

— Ганимед?

— Самую большую луну. Правда, я пока не вижу связи с вашими историями.

— Но солнце слишком жаркое, и Король Юпитер тоже, ты сам сказал.

— И погода перепуталась, — заметил Корбелл. — Все дело именно в этом. Изменение погоды разрушило баланс сил, и в результате Мальчики уничтожили девочек.

— У нас есть истории об этой войне. Тогда оружие было сильным, как удар метеорита! Смотри, Корбелл, здесь как раз применили такое оружие, — и Скатольц вытянул руку вперед.

Отряд только что пересек углубление в форме диска двух миль в диаметре. По краям его стояли словно расплавленные скалы.

— Погоди! — Корбелл бросил на землю вяленое мясо, которое тащил, и вскарабкался на скалу двадцати футов высотой. Структура камня оказалась однородной, а на вершине виднелась ржавая буква Z — остатки балки. — Здесь раньше были дома. Наверно, это город Мальчиков.

— Когда я был моложе, я хотел использовать такое оружие. — Скатольц по-мальчишески рассмеялся. — Теперь мне страшно при мысли о том, что они сделали с погодой. Но мы все равно победили Девочек.

— Ничего, они тоже навредили вам. — Джером слез с расплавленного здания. Теперь придется бежать, чтобы нагнать племя.

— Истории говорят, что они победили нас, — произнес Скатольц. — Я никогда не мог этого понять.

Они некоторое время шли молча. Впереди о чем-то болтали Мальчики; только что миновал полдень, и охотиться было еще рано. Далеко впереди от шума отряда убегало прочь громадное стадо животных. Издали оно напоминало бурый ковер.

Скатольц сказал на Мальчиковом:

— Скоро мы достигнем границы большой воды. Она Шириной в один дневной переход. Граница называется… — Корбелл узнал слова, которыми обозначались море и берег. — Рядом есть деревня, а в ней — приятный сюрприз. — Мальчик произнес еще одно незнакомое слово. — Я не могу объяснить, что это такое. Чтобы это получить, придется поработать.

— Ладно. — В молодости Корбелл не любил физическую работу, но как же приятно сейчас напрягать мускулы! — А почему мы говорили по-английски?

— Я должен узнать тебя. Должен понимать, когда ты рассказываешь выдумки.

Джером решил не жаловаться на несправедливость. Вместо этого он произнес:

— Я хотел спросить о кошкохвостах.

— Что? Спрашивай.

— В Сараш-Зиллише им легко выжить. Здесь, в степи, много злых животных. Как же кошкохвосты здесь живут?

— Рано или поздно их убивают хищники. Пока они живы, с ними бывает весело. Но рано или поздно все умирают. Кроме Мальчиков.

— Вы хорошо умеете контролировать ярость. А среди дикта живут кошкохвосты?

— Нет. Мы не оставляем их там.

— Почему?

— Так не принято.

Расспрашивать подробнее он не стал. Была еще одна вещь, которую он не решался спросить, но выяснить ее каким-то образом необходимо: насколько тщательно взрослых охраняют? Очень вероятно, что Мирелли-Лира будет искать его именно среди дикта. Значит, ему нельзя оставаться там надолго. Как только она увидит, что он стал темноволосым, придется под страхом смерти предъявить ей бессмертие диктаторов.

Хотя… это может и получиться. Надо только осторожно провести эксперимент. Малейшая неосторожность — и Мальчики под корень срубят Древо Жизни.

V

К деревне отряд подошел в полдень. Архитектура поселения представляла собой странную смесь примитивизма и футуристического стиля: деревенскую площадь окружала дуга ванных комнат наподобие тех, что Корбелл видел на берегу океана в Первом Городе. За ванными в шахматном порядке стояли дерновые хижины и зернохранилища. Хижины были разной конструкции, но как одно целое деревня смотрелась гармонично и была очень красива. Корбелл начал наконец понимать закономерности устройства жилья Мальчиков. Древние фабрики производили типовые строения для определенных нужд, ими было удобно и легко пользоваться век за веком. Для целей, не предусмотренных типовыми проектами, Мальчики строили собственные здания, причем с большим умением и изобретательностью.

Джером не удивился, когда Крайхайфт, говоря от имени племени, назвал его «Племя Крайхайфта». Мальчик, говоривший от имени деревни, двигался с уже знакомой, характерной для всех Мальчиков грацией; в его длинных золотых волосах виднелись седые пряди.

Отряд провел весь день за работой. Над ними надзирали два Мальчика из числа жителей деревни, они выкрикивали приказы резко и зло. Корбелл и племя Крайхайфта жали колосья на полях примитивными серпами и относили снопы на площадь. Когда в ее центре выросла огромная куча колосьев, Мальчики из деревни решили, что этого хватит. После работы Мальчики с гиканьем кинулись к ваннам. Корбелл ждал своей очереди с нетерпением. Он прошел полный цикл, от ванны в парную, потом в сауну и снова в ванну, на этот раз — джакузи. Когда он наконец закончил водные процедуры, было темно. Жители деревни садились ужинать.

Обещанный Скатольцем «сюрприз» не заставил себя ждать. Это оказался, конечно же, хлеб. На ужин здесь ели несколько видов хлеба и кроличье мясо, добытое жителями деревни. Корбелл попробовал все виды хлеба. Его вкус навевал ностальгическое настроение, и на глаза Джерому навернулись слезы, когда Ктоллисп запел одну из старых земных песен, которую узнал от него. Однако хлеб удивил его меньше, чем наличие «телефонной будки» в конце ряда ванных. Он было обрадовался, но вспомнил: Скатольц знает, что ему известно, как обращаться с кабинами телепортации. Ктоллисп как раз начал одну из своих длинных историй; Корбелл разыскал Скатольца и принялся его расспрашивать. Худой Мальчик ухмыльнулся:

— Ты что, собирался покинуть нас через прилатсил?

— Да нет.

— Я пошутил. Ты все понял правильно. Эта деревня торгует своим зерном со всем континентом.

— Я не думал, что прилатсил способен переносить на такие расстояния.

— Весь континент пересекают линии близко расположенных кабин. Думаешь, в чрезвычайных ситуациях мы путешествуем медленно, пешком? Смотри, — Скатольц нарисовал на земле круг неправильной формы — Антарктику — и «пацифик» поверх него. — Если необходимо перемещаться быстро, мы используем вот эти линии прилатсила. Со времен владычества Девочек ими пользовались всего четыре раза, если истории не врут. Мы содержим их в рабочем состоянии.

Корбелл оставил остальные вопросы при себе. Он надеялся, что прилатсилом ему пользоваться не придется. Кабины стояли на виду и наверняка охранялись.

Когда отряд тронулся в путь утром, Мальчики несли буханки хлеба в своих тряпичных сумках. Трое из племени Крайхайфта остались в деревне, вместо них пошли трое деревенских Мальчиков. Особого значения такому обмену никто не придавал, и Корбеллу пришлось внимательно вглядываться в лица спутников, чтобы понять, что обмен вообще произошел.

Поля зерновых кончились. Земля понижалась миль двадцать, дальше был виден только туман. Вокруг не росло ничего, кроме сухого кустарника. Справа от тропинки виднелся ряд выступов с острыми гранями. Иногда природные формы выглядят правильными, словно они искусственного изготовления. Но когда Корбелл задал Мальчикам вопрос, его подозрения подтвердились.

— Да, они искусственные, — сказал Скатольц. — Я видел такое и раньше. Я догадываюсь, что это такое, но… может, сходим посмотрим? Некоторые в племени Крайхайфта их не видели.

Отряд свернул вправо. Искусственные объекты приближались. Некоторые лежали на земле, но ближайший стоял вертикально, его узкое дно прочно устроилось на земле. Племя столпилось под высокой изогнутой стеной.

— Это корабли, — сообщил Корбелл. — Они перекосили людей и вещи по воде. Но что они делают так далеко от берега?

— Возможно, раньше здесь был океан.

— Да, возможно. Когда климат стал жарким, часто океанской воды испарилась. Там, где мы стоим, раньше было морское дно.

— Это не противоречит нашим историям, — сказал Крайхайфт. — А ты можешь сказать, что на них перевозили?

— Вариантов слишком много. Тут где-нибудь есть вход? Корбелл не понял, зачем Крайхайфт снимает с пояса зажигалку, а то постарался бы остановить его. Мальчик повернул что-то на ручке прибора и направил луч на стену из ржавого металла. Металл вспыхнул. Джером ничего не сказал: было уже поздно. Он стоял и смотрел, как горит металл под тонким синим лучом, исходящим из зажигалки. Наконец Крайхайфт прорезал в корпусе широкую дверь. Кусок металла упал на землю, из отверстия вылилось несколько тонн грязи. Пыль и морская вода… Мальчики, смеясь и перешучиваясь, поднялись по грязевому холмику. Корбелл последовал за ними.

Весь корпус представлял собой один огромный бак без переборок. Джером принюхался, но не смог понять, что же перевозили на корабле. Нефть? Или что-то более экзотическое? А может, верхний слой почвы для холодных антарктических земель? Баку с почвой переборки не нужны… Но самое интересное ждало отряд на палубе и над ней. Мачты! Судном управляли не матросы. На палубе были только мачты, как на клиперах, кабели и большой кожух на носу, куда эти кабели сходились. В кожухе, видимо, находились моторы, лебедки и управляющий судном компьютер.

Корпус корабля выглядел целым, мачты — тоже, но компьютер за долгие века превратился в груду мусора. Это было обидно: здесь компьютер был не меньше, чем на борту «Дон Жуана», и он наверняка смог бы выдать исследователям очень много важной информации.

Отряд спустился в туман, и туман сомкнулся вокруг людей. Корбелл слышал повторяющиеся звуки ударов; он не понимал, что их производит, пока племя внезапно не оказалось на самом берегу моря. В прибрежных скалах ревел и шипел прибой.

Отряд немного отдохнул. После этого трое мальчиков уплыли в море с копьями и веревкой, а остальные занялись сбором плавника для костра. Море выглядело теплым и совсем не опасным, но Корбелл видел, как Мальчики охотятся, и понимал, что за скалами их поджидает что-то зубастое и опасное.

Вернулись только двое. Они выплыли на берег, тяжело дыша, а веревка за ними дергалась и извивалась. Остальные члены племени вытащили на берег злющую четырехметровую акулу. Третий Мальчик так и не появился.

Корбелл глазам своим не верил. Как бессмертные могут так беспечно относиться к собственной жизни? Мальчики выглядели подавленными, но никакого похоронного ритуала не провели. Этим вечером Джером ужинал хлебом. Он не мог заставить себя притронуться к акульему мясу, потому что видел, что вытащили из живота рыбины при разделке. Ночью ои долго лежал без сна, обдумывая случившееся. Ему пришлось побывать и старым, и молодым, и человеком средних лет, причем в случайной последовательности. Если повезет, он сможет остаться молодым. Но Корбелл боролся за жизнь и нормальное существование против всей мощи Государства, и он не собирался ни умирать, ни сдаваться. Неужели Мальчики устают от вечной жизни? Понятно, что им ничего не стоит построить машины, убивающие акул. Фабрики, производящие абсолютно идентичные спальни, ванные и кабинеты, — дань их лени. Но Мальчики не просто умны, а гениальны. Так почему же акулы все еще живут и убивают? Возможно, это дань традиции или проявление мужества?

Утром Мальчики были такими же веселыми, как всегда. А днем отряд пришел к месту жительства дикта.

Глава седьмая

ДИКТАТОРЫ

I

Шестой Город, Город Дикта, Корбелл увидел вначале в виде полоски тени на берегу. По мере приближения стала видна сплошная стена длиной в полмили, над ней в центре виднелось строение с окнами. Отряд Мальчиков приближался к Городу Дикта с задней стороны. Только обойдя стену, Джером увидел его «в лицо». Город Дикта состоял из одного четырехэтажного здания длиной в полмили, широкого, как какой-нибудь роскошный отель. Фасад здания был обращен на север, к морю и солнцу; туда открывались множество окон, балконов и арок. Между городом и морем располагалась низкая полукруглая стена, над которой нависали верхушки деревьев — ограда сада. Из арки в этой стене сейчас выходили дикта в большом количестве.

По форме города сразу можно было понять, что он никогда не стоял под куполом. Его построили (явно специально для взрослых) уже после того, как Антарктика стала жарким континентом и моря освободили часть континентального шельфа. Соляные дюны были покрыты слоем плодородной земли, а сад укрыт за стеной, чтобы ветер не раздувал почву. Плоды из этого сада и рыба — вот и все источники пищи на много миль вокруг. Корбелл понял, что покинуть этот город будет довольно сложно.

Сотни две дикта ждали, пока Мальчики приблизятся, и одновременно склонились перед ними. Джером насчитал семеро мужчин среди громадного скопления женщин. Крайхайфт вышел вперед и сообщил кланяющимся людям:

— Мы пришли починить ваши машины и забрать себе детей-мальчиков.

— Хорошо, — произнес один из дикта. Его белая борода и вьющиеся белые волосы длиной до плеч поражали своей чистотой. Он выпрямился первым, за ним — все остальные. Корбелл сразу увидел, что все дикта здоровы и держатся с достоинством. Поклон был для них просто формальностью, они не чувствовали себя рабами и вели себя соответственно. Корбелл подумал, что было бы, согласись он склониться перед Мальчиками в день их встречи в Сараш-Зиллише. Скорее всего, его убили бы, как беглого дикта.

Все жители города, вышедшие встретить Мальчиков, внимательно рассматривали Корбелла. Крайхайфт заметил это и заговорил своим звучным голосом. Джером понял не все из того, что он говорил, но по отдельным словам догадался, что тот в сжатом виде пересказывает его историю. Полет в космос, долгое путешествие, затем — в нескольких сложных фразах — объяснение релятивистского сжатия времени; бегство от Мирелли-Лиры. Ни мотивы сумасшедшей старухи, ни бессмертие диктаторов в рассказе не упоминались, в этом Корбелл был совершенно уверен. Старик слушал и временами смеялся: рассказ чрезвычайно его развлекал. Выслушав его, он вышел вперед и произнес:

— Добро пожаловать в наше убежище, Корбелл. Уверен, ты расскажешь нам много интересного. Меня зовут Гординг. Достаточно ли медленно я говорю?

— Я рад знакомству, Гординг. Мне надо многому у вас научиться. Спасибо, я хорошо тебя понимаю.

— Тогда ты присоединишься к нам сегодня ночью? В Городе Дикта хватит места для многих детей. Интересно будет посмотреть, какими вырастут твои отпрыски.

— Я… — Корбелл подавился словами. Женщины с интересом разглядывали его и шепотом делились впечатлениями. Их заинтересовало не только количество волос у него на голове (здесь даже женщины были наполовину лысыми), но и странная окраска волос. — Я счастлив, что вы предлагаете мне исполнить такую важную роль, — выговорил он наконец. И понял, что страшно взволнован. Сейчас он особенно остро ощущал свою почти полную наготу. Правда, дикта ходили обнаженными и ничуть этого не стыдились. Одна из женщин — в ее длинных черных волосах только-только появилась седина — заметила:

— Наверное, ты давно не делал детей с женщиной. Корбелл рассмеялся. Их год в двенадцать раз длиннее, так что…

— Да, давно. Прошла четверть миллиона лет.

Ее следующий вопрос вызвал смех окружающих. Джером покачал головой:

— Я мог забыть, как это делается. Есть только один способ это проверить.

Потом он помогал Мальчикам устраивать лагерь.

В центре растущего за полукруглой стеной сада расположилась рощица; вообще этот сад оказался гораздо более ухоженным, чем джунгли в Сараш-Зиллише. Под деревьями в роще и расположились Мальчики. Женщины дикта принесли им дерево, и они легко и быстро развели костер.

— Можешь отправляться к дикта, — сказал Корбеллу Скатольц. — Но ты не должен говорить им о бессмертии. — Ему и в голову не приходило, что его могут ослушаться.

— Но что мне сказать им про свои волосы? Все уже заметили, что они странные.

Скатольц пожал плечами.

— Ты из ранних диктов, о твоем времени молчат даже наши истории. Скажи, что когда-то у всех дикта были такие же волосы. Если кто-то узнает то, что знаешь ты, его мозг будет… мы заберем у него все, что он знал.

— Конечно, я буду молчать. Мальчик кивнул и отпустил Корбелла.

Приглашение участвовать в оргии заставляло Джерома страшно нервничать. Он пытался переспать с женщиной три миллиона лет назад, в переполненной спальне Государства. Тогда он не смог отвлечься от того, что все на него смотрят, и проявил себя импотентом. На следующий день его отправили на Луну, где он увидел свой корабль, «Дон Жуан».

Сейчас он чувствовал, что у него эрекция.

Первый этаж дома дикта занимали большие публичные помещения, в каждом из них свободно могло поместиться двести человек. В одной из таких «зал» располагалась столовая, немного напоминающая кафетерий. С одной стороны длинного прилавка стояли подносы и посуда; дюжина женщин и один мужчина готовили в больших котлах пищу и подавали ее всем желающим. Поев, они занимали места у котлов. Единственный столовый прибор представлял собой большую пластиковую ложку с зубчатым краем. Металлические подносы плавали в воздухе на уровне локтя и слегка опускались, когда на них ставили еду.

На обед подавались овощи в различных комбинациях с очень малым количеством мяса; еда немного напоминала китайскую. Пожилой дикта по имени Горинг рассказал Корбеллу, как пользоваться столовой. За столами помещалось от четырех до двенадцати человек. Гординг проводил новенького к столу на шестерых, и за разговором с четырьмя женщинами обед прошел довольно приятно. Когда Джерома спросили про волосы, он рассказал им выдумку Скатольца и выразил удивление тем, что волосы самих хозяев одного цвета по всей длине, да к тому же растут не по всей голове. Возможно, ему даже поверили.

Разглядывая соседей по столу, он заметил, что у них, как и у всех Мальчиков, кожа бледная, почти прозрачная. При этом лица сочетали черты самых разных рас: широкие и узкие носы, широкие и узкие губы, кустистые брови и складки в углах глаз, характерные для монголоидов. Среди дикта были и крепкие, плотные мужчины, и стройные, хрупкие женщины.

— Витамин Д? — Корбелл обнаружил, что произнес это вслух. Теперь Гординг и женщины смотрели на него и ждали объяснений.

— Это только теория, — поспешно сказал Джером. — Когда солнце было горячим и ярким, все дикта имели темно-коричневую кожу. Некоторые отправились на север, но там было так холодно, что им пришлось носить одежду, чтобы не умереть от мороза. — Его собеседники напряженно улыбались, явно не понимая его. Корбелл упрямо продолжал: — Наша кожа под воздействием солнечного света производит одно необходимое для жизни вещество. Когда дикта стали одеваться, их коже пришлось научиться пропускать больше солнечного света. У моего народа была уже светлая кожа. Я думаю, когда солнце стало красным, с вашим народом произошло то же самое. Дикта все еще улыбались.

— Темно-коричневая кожа? — переспросил Гординг. — Ты рассказываешь странные вещи. Но наша кожа действительно производит важное вещество — катопе.

— А как вы живете долгой ночью? Это ведь почти шесть лет!

— Семена катопе. Мы делаем из них масло.

Во время длинной ночи, когда все Мальчики собираются в Сараш-Зиллише, убежать из Города Дикта довольно просто. Но беглецам придется взять с собой семена катопе: ведь Мальчики не позволят этому растению расти где-нибудь, кроме сада дикта и Сараш-Зиллиша. Корбелл начал волноваться. Возможно, он действительно застрянет здесь.

Но пока он решил выяснить, что будет происходить сегодня ночью.

— Мы занимаемся сексом в больших компаниях, — рассказала Т'тируф. На вид ей было около шестнадцати, лицо сердцевидное, выразительные огромные глаза, рот большой, словно созданный для смеха. Даже у молодой девушки курчавые волосы росли не по всей голове. — Секс — это единственное удбвольствие, которое недоступно Мальчикам. Хотя есть еще материнство. — Тут она скромно потупила глаза. — Я еще не была матерью.

II

Зал для оргий (а как еще его назвать?) устроили себе сами дикта. Мальчики не подумали ни о чем подобном, когда строили Город Дикта. Но взрослые вышли из положения, составив на крыше нечто вроде восьмерки из двенадцати типовых треугольных спален. Стандартные блоки установили в две группы по шесть, как ломтики пирога, и поставили между группами две ванны. Внутренние стены всех помещений, кроме туалетов, удалили; кабины телепортации, конечно, тоже.

Когда Корбелл вместе с группой дикта поднялся на крышу, пары и группы уже занимали все горизонтальные поверхности — кровати, кушетки и столы. С одной из кроватей призывно замахали шестеро женщин, и Джером пошел к ним. Довольно быстро он перестал нервничать. Лежать на водяном матрасе в окружении теплых женских тело было восхитительно. Первой он выбрал самую старшую из шести — она лежала ближе всего, и потом, этого требовала вежливость. Женщина никак не показала разочарования, но Корбелл знал, что слишком спешил. Это и неудивительно, учитывая, сколько времени он был лишен подобных удовольствий. И все же он чувствовал себя победителем.

— Я думал, что этого никогда не случится, — сказал он, благодаря женщину взглядом. После этого он ударил себя в грудь, издал некое подобие боевого клича обезьян и взял женщину с восточными чертами лица и теплыми, умелыми руками. На этот раз все длилось дольше — и было гораздо приятнее. Из-за залысин на головах женщин их внешность казалась бывшему жителю двадцатого века очень экзотической. Их груди были большими в диаметре, но более плоскими, чем те, к которым привык Корбелл; даже у старших женщин они оставались крепкими.

Женщины начали расспрашивать его о его ощущениях. Даже общаясь с женой, Джером с трудом анализировал свои реакции, и сейчас ситуация не изменилась. Тогда женщины стали задавать аккуратные вопросы, подкрепляя их нежными касаниями. Они исследовали нервную систему древнего человека и рассказывали ему о своей.

К их компании присоединился молодой человек. Две женщины ушли, их место заняли двое других. Корбелл поглаживал спину Т'тируф, пока она соединялась с другим мужчиной. Неужели его оставили в покое на сегодня? Оказалось, что нет. Молодой мужчина пытался удовлетворить пять женщин одновременно; картинка напоминала старые рисунки из индийских любовных трактатов. Какой, однако, эгоист! Впрочем, пять к одному — нормальное соотношение женщин и мужчин для Города Дикта. В порыве вдохновения Корбелл и сам решил применить такую технику. Но для этого требовалась полная концентрация, особенно учитывая, что он никогда таким не занимался. Поначалу получалось довольно неловко, и одна женщина не преминула это заметить. Джером рассказал ей об обычаях, бытовавших в его время. Один мужчина на одну женщину… моногамия… никакого бессмертия для детей… Лица окружающих превратились в маски, и женщина поспешно сменила тему. Корбелл ничего не заметил: от бурлящих в крови гормонов он чувствовал себя, как пьяный. Некоторое время он понаблюдал за мужчиной и двумя женщинами, пытаясь понять, что они делают, но смог разглядеть только переплетение рук и ног.

— Многие знания утеряны, — сказала ему Т'тируф с ноткой грусти. — Были позиции, предназначенные для использования в невесомости. Теперь о них можно услышать только в сказках.

Джером зашел в переполненную сауну, потом — в такую же ванну. Вода в ней пузырилась, а по поверхности бежали волны, которые поднимала пара в дальнем углу: Гординг и старшая женщина, с которой Корбелл начал сегодняшнюю оргию. Об него терлись мокрые женские тела; дикта начали брызгаться, но быстро перестали. Корбелл и молодая золотоволосая женщина занялись любовью, сидя в ванне напротив друг друга. Именно тогда он случайно взглянул вверх и увидел Мальчиков. Шестеро из них сидели на краю воздуховода, свесив ноги вниз, и обменивались комментариями по поводу происходящего. Ктоллисп увидел, что Корбелл смотрит вверх, и помахал ему. Золотоволосая девушка взглянула вверх вслед за Кор-беллом, но тут же отвлеклась на более интересные вещи. Что ж, раз ее это не беспокоит… Когда Ктоллисп снова помахал, Джером махнул рукой в ответ.

В спальне в Первом Городе была запись, в которой две пары демонстрировали сексуальные позиции. Еще тогда Корбелл почувствовал, что у них должны были быть зрители; теперь он знал это точно. Мальчики или Девочки (а может, и те и другие вместе, если дело было до войны) сидели за журнальным столиком и смотрели на игры дикта.

Постепенно накал оргии снижался. Половина Города Дикта расселась по кроватям и столикам на одной половине комплекса спален, расспрашивая Корбелла. Время от времени кто-нибудь уходил в сторону лестницы; некоторые дикта парами и тройками отправлялись в другую половину спального комплекса и присоединялись к аудитории позже. Джером говорил, не в силах остановиться. Наконец-то он, первый человек, побывавший в центре Вселенной, получил благодарных слушателей! Но эйфория мало-помалу схлынула, и он понял, что страшно хочет спать.

Оказывается, в спальнях здесь никто не спал. Для этих целей пользовались комнатой на первом этаже. Гординг вызвался проводить туда Джерома; свежий воздух охладил его влажное тело и немного прояснил голову. Звезды мигали сквозь слой легкого тумана. Гординг показал на яркую розоватую звезду в северной части неба:

— Корбелл, ты недавно вернулся из космоса. Скажи, что это?

— Планета, похожая на маленький Юпитер. Ее там не Должно быть, но она есть.

— Она с каждым днем ярче и вдобавок не движется относительно других звезд.

— Крайхайфт тоже это заметил. — А звезда и правда стала ярче. — Знаешь, я слишком устал, чтобы думать.

Спали дикта в некоем подобии парника, прямо в высокой траве. Гординг и Корбелл нашли свободное место среди неподвижных тел, улеглись и сразу заснули.

Он проснулся от того, что ему в глаза било солнце, светившее сквозь стеклянную стену. В траве все еще спали четыре женщины, в остальном спальня была пуста.

В молодости Корбелл мечтал о таких ночах, как та, что ему только что довелось пережить. Правда, лысины в его мечтах не фигурировали, ну так и что же? Ему повезло, что его вообще признали за человека. И хорошо, что у него не возникло сомнений в том, что он общается с людьми. Тела не слишком изменились, а вот умы… Диета казались ему гениальными и очень смирными рабами. Как он собирается убежать от Мальчиков, если за многие тысячи лет диета этого не сделали? Впрочем, на это у него, возможно, есть ответ. Надо только его проверить.

Тем временем в лагере Мальчиков началась церемония. Восемь мужчин-дикта (одного Корбелл вчера не увидел) представляли племени пятерых детей-мальчиков. Крайхайфт, как самый старший, руководил процессом, остальные Мальчики стояли в торжественном молчании; на плечах у троих лежали кошкохвосты. Джером решил не подходить к участникам церемонии, он остался стоять один и держал рот на замке. Его время еще придет.

Всем детям было по пять-семь лет, они выглядели до ужаса гордыми, но при этом благоговели перед Мальчиками. Гординг называл имя каждого ребенка и рассказывал о его силе, достижениях, хороших и плохих привычках. В ходе церемонии Корбелл подумал, что племя отказывается от одного ребенка, что совершенно не укладывалось в его Представления об отношениях Мальчиков и дикта. Но позже выяснилось, что племени не подошел не сам ребенок, а его имя; он сразу же получил новое.

Церемония закончилась внезапно. Дети остались с Мальчиками, а мужчины ушли, переговариваясь. Крайхайфт крикнул, обращаясь к Корбеллу:

— Я знаю, почему ты так ходишь и так выглядишь. Тот подошел ближе.

— Судя по походке, ты напрягал мышцы непривычным для себя образом. А еще у тебя радостная улыбка и красные глаза.

— Ты совершенно прав, — усмехнулся Джером.

— Тебе было хорошо?

— Ты и представить себе не можешь, как хорошо.

— Даже и представлять не буду. Мальчики, которых мы берем себе, обычно стараются стать лучшими. Ты в это веришь?

— Да. А ты делал так же? Крайхайфт нахмурился.

— Что бы я ни делал, ни в чем я не был лучшим. У меня горела еда, а копье не попадало в цель. Мне не нравится об этом вспоминать. Но я помню, что очень хотел домой. Разве ребенок может понять разницу между своей шестилетней жизнью и вечностью?

— А как же секс?

— Что может ребенок знать о сексе? Или Мальчик? Мы можем только смотреть. — Внезапно Крайхайфт улыбнулся. — До тебя этого никто еще не делал… — Он заколотил себя в грудь, издавая воющие крики.

— Я был немного не в себе.

— Оно и понятно.

— А что будет дальше? Сколько вы здесь пробудете?

— Если здесь нужно чинить машины, мы останемся. Если не нужно — уходим завтра. Нам еще надо повстречаться со многими племенами и сказать им, что Сараш-Зиллиш готов к зиме.

Корбелл знал, что время поджимает, но спешить не осмеливался. При этом ему было совершенно нечего делать, а все кругом занимались своими делами. На третьем этаже Мальчики разбирали нечто, по виду похожее на силовой генератор; они велели Джерому уйти, чтобы не видеть их секретов. В другой комнате женщины ткали очень красивые ткани необычных расцветок.

— Во время долгой ночи мы одеваемся, — сообщила одна из женщин. Научить его прясть она отказалась. — Нить может перерезать тебе пальцы.

— Она настолько прочная?

— А зачем делать ткань, если она не будет прочной? Он стащил кусок нитки, подержал ее и положил на место. Конечно, удавка из нее получится отличная, только вот куда ее спрятать?

В конце концов Корбелл забрел в кухню-столовую. Он подавал пищу и наблюдал за поварами. Раньше он готовил неплохо, но только сумасшедший решится орудовать на чужой кухне, не изучив ее вначале. Конечно, мерные ложки и инструменты, а также основные продукты и специи оказались совершенно незнакомыми. Чтобы как-то отблагодарить дикта за гостеприимство, ему придется снова учиться готовить.

В середине дня женщина сменила Корбелла за прилавком, потом посмотрела на него внимательнее и заметила:

— Ты грустишь.

— Точно.

— Я Чарибил. Чем я могу помочь тебе?

Обо всех своих проблемах он ей рассказать не мог.

— Я не могу делать почти никакой работы.

— Мужчины и не обязаны работать, если им не хочется. Ты уже приносишь нам пользу — делаешь наши гены разнообразнее.

Да, генофонд у дикта довольно скудный, хотя разнообразие все же имеется. У Чарибил, например, складки в углах век и восточные черты лица, хотя ростом она при этом почти с Корбелла. И, как у всех дикта, у нее бледная кожа, широкие и плоские груди, завиток волос на почти голой голове и тонкие кости. Внезапно женщина вскочила.

— Пойдем в комнату оргий, Корбелл. Тебе надо взбодриться. Что тебя беспокоит — отсутствие рядом твоего племени? Или мысли о старой дикт с серебристой трубкой?

— И то, и другое. Мне и правда надо взбодриться. Если он рассчитывал остаться с Чарибил наедине, то сильно ошибался. По дороге она встретила троих подруг, и одна из них пошла с ними; потом к компании присоединилась хрупкая золотоволосая женщина. В итоге к спальням с Джеромом пришли уже четыре женщины. В помещении оказались мужчина и женщина, которые, казалось, хотели остаться одни. Тогда Чарибил и остальные женщины схватили его за руки и за ноги, раскачали и бросили на дальнюю кровать, смеясь над его удивлением. Поверхность водного матраса подалась под ним, потом вмялась еще глубже, когда рядом с ним приземлились женщины. Корбелл смеялся вместе с ними, но тут он случайно взглянул вверх, и на секунду смех застрял у него в горле.

На потолке было зеркало.

Как он мог не заметить его прошлой ночью? Хотя над другими кроватями висели странные скульптуры. Интересно, что подумают женщины? Он притянул к себе Чарибил, перекатился на спину и снова взглянул в зеркало. Что ни говори, прическа у него была странной: короткий ежик каштановых волос, а дальше — длинные, седые. Вокруг глаз и рта еще остались морщины. Из зеркала на Джерома смотрел средних лет мускулистый, стройный человек: бывший Государственный преступник со стертой памятью.

Женщины заметили, что он напряжен, перевернули его на живот и начали массировать. Постепенно массаж превратился в ласки восьми рук, и Корбелла, к его удивлению, соблазнили два раза подряд. Он понял, что готов влюбиться сразу в четверых; для КОРБЕЛЛа Первого даже мысль об этом была невозможна. Отдыхая после соития, он с печалью понял, что Корбелл все же умер. Чтобы не думать об этом слишком много, он принялся задавать вопросы.

— Нет, не все ночи проходят так же, как эта, — сказала Чарибил. — Иначе мужчины устали бы от нас. До этого мы пять дней не заходили в этот зал, вот ночь и получилась такой… особенной. Нам нравится устраивать Мальчикам такие представления.

— Почему?

— Как почему? Они правят нами и живут вечно, но познать эту радость не могут! — Женщина торжествовала.

«Вы тоже можете жить вечно!» — хотел сказать Корбелл, но, конечно же, промолчал. Вместо этого он спросил:

— А что делают мужчины, когда не спят с вами? Они ведь не обязаны работать…

— Они принимают решения. Кроме того, Приватхт — наш лучший повар, а Гординг общается с Мальчиками по всем вопросам. Он и сейчас с ними. Чарлуп делает игрушки для детей и учит их…

— Гординг в лагере Мальчиков?

— Да, им надо было обсудить какие-то секреты. Он не сказали…

— Мне надо туда, — Корбелл скатился с постели. Если Гординг оказался рядом с кошкохвостами, то надо спешить. — Простите, что веду себя невежливо, но это очень-очень важно.

Уходя, он слышал за спиной звенящий женский смех.

III

Солнце клонилось к закату. Мальчики и дети жарили на огне огромную рыбину. При этом Ктоллисп рассказывал детям сказку, а сами они возились с двумя ленивыми мохнатыми змеями. Корбелл огляделся в поисках белой шевелюры Гординга. Тот стоял с Крайхайфтом и Скатольцем довольно далеко от основной группы. Они говорили на Мальчиковом так быстро, что Джером не мог ничего разобрать, услышал только что-то про Девочек и Ганимед. Третий кошкохвост свернулся оранжевой спиралью на скале почти за спиной Скатольца. Приближение Джерома заметили.

— Отлично, — сказал Гординг. — Источники информации Корбелла отличаются от наших.

— Он сам не понимает, что рассказывает, — фыркнул Крайхайфт.

— Гординг прав, — возразил Скатольц. — Корбелл, в одной из наших историй есть фраза, которую невозможно понять. История повествует о войне Мальчиков и Девочек, а в той фразе говорится, что обе стороны нанесли друг другу поражение.

Джером сел рядом со Скатольцем, скрестив ноги.

— Возможно, это связано с нашей потерянной планетой?

— Да, с той искоркой света, которая становится ярче день ото дня, но не движется относительно других звезд. Ты понимаешь, что это может значить?

Он думал, что «искорка» — на самом деле окруженный кольцами газовый гигант, который ему показывал Пирсса. Однако это могло оказаться и что-то другое. Если небесное тело становится ярче, но не двигается… Оно приближается, но не сдвигается в стороны!

— Она падает прямо на нас!

— Хорошо сказано, — одобрил Скатольц.

Неужели Корбелл нашел источник вечной молодости, чтобы теперь погибнуть вместе с остальным миром? Это ужасно нечестно!

— Пока это всего лишь предположение, — заметил он.

— Конечно. Но Девочки правили небом. Когда они проиграли, они могли направить Ганимед по длинной траектории, чтобы она в конце концов врезалась в Землю.

Сейчас нельзя думать только о Ганимеде. Надо приготовиться использовать первую же возможность. Но зачем теперь вечная молодость, если «Дон Жуан» доставил его домой как раз ко времени столкновения со сбежавшей луной?

— Постойте. Зачем им длинная траектория, если есть короткая?

Крайхайфт пожал плечами, а Скатольц задал риторический вопрос:

— Кто может знать, что на уме у Девочек? Они все давно мертвы.

— Но глупыми они не были. Они понимали: чем длиннее траектория, тем больше вероятность того, что луна не попадет в планету. Прошло уже… — Разделить на двенадцать. — Сто тысяч лет.

— Мы не знаем, как они передвигали планеты. Так откуда нам знать, какие у них могли возникнуть трудности? Возможно, они могли направить эту луну только длинным путем.

Корбелл встал, потянулся и снова сел, на этот раз на гладкий камень. Уперся ногами в еще один камень, поменьше. Оранжевый кошкохвост спал у него над головой.

— Мне не нравится эта история и мое место в ней. Малейшие изменения в конструкции «Дон Жуана» — и я мог прилететь на сто тысяч лет раньше или позже. А шансы того, что я попаду на Землю как раз к столкновению, были настолько малы!

Гординг рассмеялся.

— Как странно, что и я живу в это время.

— И я! — воскликнул Скатольц. Джером покраснел.

— Могла эта история значить что-нибудь другое?

— Конечно. Подробностей там нет.

— Ну хорошо. Девочки поняли, что проиграли, и решили отомстить. Но почему таким образом? Контроль над небом они к тому времени уже потеряли, иначе верргули бы Землю на место, подальше от Юпитера, чтобы на ней не было так жарко. Значит, и луну они на Землю бросить не могли — ни по короткой траектории, ни по длинной.

— Но луна летит к нам, — заметил Крайхайфт.

— Дай ему договорить! — это уже Скатольц.

— Я говорил вам о том, что мне рассказала Мирелли-Лира? Она… — некоторое время Корбелл подбирал подходящие слова на Мальчиковом. Наконец он нашелся: — Она убежала из вневременной тюрьмы с тысячей других пленников. Некоторые из них смогли добраться сюда. Потом Мальчики схватили всех, кроме нее.

— Ты потерял нить разговора, — с упреком произнес Крайхайфт.

— Нет. Наоборот, все сходится. Если Девочки были настолько близки к поражению, то могли сделать очень мало. Но если Мальчики держали всех дикта в одном месте, Девочки могли их уничтожить.

И пока Корбелл говорил, он понял, что прав. Остальные тоже это поняли, а думать они умели лучше него. Сейчас они думали о том, как под натиском скуки, случайностей и божественного гнева гибнет цивилизация бессмертных Мальчиков. А без дикта новых мальчиков взять неоткуда.

— Твоя Мирелли-Лира сбежала, потому что за ней погналось недостаточно Мальчиков. А новые дикта, бывшие преступники, стали балованными домашними зверьками. — Скатольц горько рассмеялся. — Но к нам все равно летит луна. Даже если ее появление — случайность, результат ошибки Девочек, все равно нам от этого не легче. Она может и не попасть в Землю, но… — Он заговорил быстрее и начал использовать незнакомые слова. Корбелл не смог даже понять такой Мальчиковый, не то что говорить на нем. Внезапно Мальчики встали на ноги и ушли. Гординг быстро взял себя в руки, не стал открыто демонстрировать гнев. Джером ощущал, что прочно сидит на гладком камне, упираясь ногами в другой камень. За спину он смотреть боялся.

— Не станут Мальчики, — горько произнес Горинг, — обсуждать такие важные вопросы с диктом.

— А в чем у них дело?

— Им надо принять решение. Если луна летит в нашу планету, настанет конец света. Но если ее появление — случайность, она может пролететь и рядом с планетой. Тогда нас ждут землетрясения и приливные волны.

— А Город Дикта стоит на берегу океана. Им придется куда-то перевезти вас.

— Перевезти? А как? И куда? Они не могут отпустить нас. Мы их сокровище, ценная собственность, источник новых Мальчиков. — Гординг уже был зол. Еще немного — и начнет крушить все, что попадется под руку. Вот теперь — пора.

— А может быть, они возьмут несколько женщин, самых лучших, и будут спаривать их с вашими детьми. Мальчиков сейчас достаточно, они могут подождать, пока поголовье дикта снова восстановится. Им надо внимательно относиться к выведению молодого поколения, ведь основой стада послужили бракованные пленники из…

Горинг бросился к нему внезапно и очень быстро. Корбелл оттолкнулся от камня и протянул руку за голову. Разбуженный кошкохвост попытался уползти, но Джером схватил его за хвост. Гординг поднялся с земли и снова бросился на него. Лицо дикта было спокойно, но чувствовалось, что он идет убивать. Вот только двигался он недостаточно быстро. Корбелл метнул в него кошкохвоста, и зубы животного сомкнулись на шее дикта. В ту же секунду Джером нанес ему мощный удар в челюсть. Гординг снова отскочил. Кошкохвост висел у него на шее меховой удавкой, крепко сжимая зубы, но отвлечь пожилого человека было не так-то легко. Корбелл потерял равновесие и мог только смотреть, как Гординг ринулся вперед. В его солнечное сплетение влетел кулак, и Джером согнулся. А потом в затылке взорвалась молния.

Боль в животе… И шея тоже болит… Корбелл понял, что лежит, скорчившись, среди раздавленных ягод земляники, и попытался разогнуться. Вокруг стояло множество Мальчиков, все смотрели на него. Скатольц покачал головой и улыбнулся.

— У тебя хорошо получилось, Корбелл!

— Тогда почему я лежу на земле и у меня все болит? А, ладно, неважно. — Он попытался оглядеться. Гординг спокойно стоял среди Мальчиков, зажимая руками рану на шее. Он больше не выглядел рассерженным.

— Прости, Гординг. Я не должен был этого говорить.

Наверное, я просто вам завидую. Вы все… ну, гораздо умнее меня, и я все время это чувствую.

Гординг тяжело дышал, из-под руки, которой он зажимал шею, текла кровь.

— Я понимаю, — сказал он. — Ты небрежно обошелся с незнакомым языком. Я не должен был обижаться. Пожалуй, я пойду к остальным дикта.

Он сделал два неуверенных шага, и на его запястьях сомкнулись маленькие руки. Крайхайфт улыбался.

— Так дело не пойдет. Ты не можешь вернуться к ним, Гординг. Что они подумают, когда твои волосы начнут менять цвет?

Пожилой дикта рассмеялся.

— Я должен был хотя бы попытаться.

— Черт! — воскликнул Джером.

— Нет-нет, Корбелл, ты очень хороший актер. Но тебя выдало напряжение мышц. Я не знал, почему ты хочешь со мной подраться, и мне хотелось это выяснить.

— Прости, я не смог придумать ничего лучше. Я до сих пор не уверен…

— Скоро мы узнаем. — Это Крайхайфт. — Твоя логика ясна. За несколько дней до того, как мы тебя нашли, тебя укусил кошкохвост. Мы видели след. У нас не принято оставлять кошкохвостов среди дикта. Мы знаем, что раньше люди умели изменять природу живых существ и проделали это с кошкохвостами. Почему бы не предположить, что они производят бессмертие диктаторов так же легко, как Мальчики — слюну? Пока мы будем идти, мы будем наблюдать за тобой, Гординг. Возможно, ты помолодеешь. А еще за это время, Корбелл, мы придумаем для тебя подходящее наказание. У меня уже есть одна мысль. Кстати, мы выходим немедленно.

IV

Ночь застала племя на берегу океана. Никто не взял с собой ни еды, ни питья. Прибывающий Юпитер ярко светился над водой, рядом с ним была видна таинственная планета. Корбелл различал в небе другие луны и даже тень луны на диске Юпитера. Один из мальчиков заснул, его несли на руках. Остальные дети непрерывно задавали Мальчикам множество вопросов, те смеялись, но отвечали. Корбелл прислушался. Предстоящий поход… другие племена Мальчиков… чудесные машины… сбор в Сараш-Зиллише. Все это он уже знал, о чем-то догадывался. Сейчас он ждал случая поговорить с Гордингом наедине. Пока такой случай ему не представился: пожилого дикта вели в первом ряду, и когда Джером попытался подойти ближе, Мальчики преградили ему путь древками копий.

К утру все хотели пить. К полудню жажда усилилась, и дети громко жаловались. По Гордингу было видно, что он не привык долго идти и устал. Однако он не жаловался, только чуть пошатывался при ходьбе и иногда спотыкался. Днем отряд наконец достиг реки. Дети и Мальчики сразу кинулись пить, затем — купаться. Они долго и громко плескались, а потом стали устраивать лагерь. Корбелл вместе с остальными ловил рыбу на самодельные крючки, привязанные к нитям, очень похожим на те, что пряли в Городе Дикта. Чистить рыбу ему не позволили: ножа у него не было, а теперь вряд ли кто рискнет дать ему режущий инструмент. Впрочем, из нитки, которая служила ему леской, выйдет отличная удавка, главное — не порезаться ею. Корбелл поднял глаза и увидел, что Крайхайфт глядит на него и ухмыляется. Мальчик протянул руку, и Джером молча отдал ему леску.

Река проделала в бывшем морском дне глубокое ущелье. Весь день отряд шел вдоль высоких, красиво расцвеченных стен. На закате миновали место, где скалы сближались, а русло реки резко поворачивало, и вошли в деревню. Она располагалась на обоих берегах реки, соединенных мостиком. За деревней до самого горизонта простирались пустынные земли. Местные жители встретили путников приветливо и накормили их. После ужина Корбелл исполнил несколько старых рекламных песенок, а потом Крайхайфт завел одну из своих историй. Джером прислонился спиной к валуну и стал размышлять.

Деревня выглядела очень разумно устроенной ловушкой. Если дикта выйдут из своего Города вслед за Мальчиками, им придется обходить поселение, карабкаясь по скалам. Они оставят много следов и уйдут в пустынные земли, где их легко будет поймать. Единственный путь избежать этого — напасть на деревню.

На одном конце моста стояла «телефонная будка». Сам мост представлял собой тонкую и необычайно красивую арку из предварительно усиленного бетона или какого-то более современного материала. Он был единственным творением высоких технологий среди примитивных и простых строений. На ужин сегодня была рыба с хлебом и кукурузой, значит, в деревне должна быть работающая камера телепортации для доставки зерна. Но та ли это будка, что стоит у моста? Она на слишком видном месте, а значит, может оказаться ловушкой.

— Мы не дадим тебе воспользоваться прилатсилом, — прошептал голос возле самого уха Корбелла. В сторону кабины Джером не смотрел! Он повернулся и уставился на Мальчика, осмелившегося нарушить его уединение. Сегодня он видел его среди жителей деревни: золотоволосый альбинос с розовыми глазами и лицом узким, как мордочка хорька. Альбинос плюхнулся на землю рядом с Корбеллом. Его набедренная повязка была сделана из шкуры животного. Значит, он из молодых. Джером уже научился различать возраст Мальчиков. Старшие никогда не делали неловких движений и не хвастались убитыми животными, таская на себе их шкуры.

— Попробуй, если хочешь, — продолжал альбинос. — Тогда мы тебя накажем.

— Меня так и так накажут, — Корбелл вспомнил о «наказании», обещанном Крайхайфтом. Проклятье! Так он еще до срока превратится в трясущийся мешок нервов.

— Да. Ты солгал. А я должен присутствовать при наказании.

— Садист, — это слово Джером произнес по-английски.

— Я понял, что ты хочешь сказать. Нет. Мы не причиняем боль ради удовольствия, только ради знания. Твоя боль даст новые знания и нам, и тебе. — Мальчик злорадно рассмеялся, встал и ушел.

И к чему весь этот разговор? Корбелл был уверен, что умрет, как только Гординг начнет молодеть. Он слишком много знает. А может, ему просто сотрут память? От такой мысли его передернуло. Это та же смерть, хотя потом Мальчики смогут использовать гены древнего преступника.

Отряд выходил из деревни, нагруженный едой. Один ребенок остался в поселении, но к племени присоединились шестеро Мальчиков, включая и альбиноса.

Континентальный шельф на этом участке берега был шире, поэтому день почти миновал, прежде чем путники достигли фруктовых деревьев, а за ними — полей. Этой ночью лагерь разбили прямо на поле.

На третий день пути отряд встретил большое племя. Мальчики из племен Крайхайфта и Тсилливипа на какое-то время смешались, обмениваясь новостями. Таких, как Тсилливип, Корбелл раньше не встречал: большой, приземистый и плотный, с угрюмым лицом, он напоминал бы типичного задиру со школьного двора, если бы не совершенно белые волосы. Он не отдавал приказов и ни с кем не разговаривал. Когда племена разошлись в стороны, с Тсилливипом ушли двое Мальчиков из племени Крайхайфта и двое детей.

Иногда вдали показывались одинокие фигуры.

— Это одиночки, — объяснил Скатольц Корбеллу. — Они устают от общества и какое-то время ходят одни. Крайхайфт делал так шесть раз.

— Зачем?

— Чтобы проверить, любят они себя или уже нет. Или могут ли жить без посторонней помощи. Или просто хотят перестать разговаривать. Тсилливип скоро станет одиночкой, это уже видно. Корбслл, очень неприлично заговаривать с одиночкой, вмешиваться в его дела или предлагать помощь.

Отряд шел по полю кукурузы высотой до пояса взрослому. Незадолго до полудня мимо прошло стадо карликовых буйволов. Земля почернела, и раскаты грома от их поступи еще долго доносились по ней. Тропу, оставленную стадом, отряд переходил четверть часа. Зерно было втоптано в грязь — рядом с трупами старых буйволов, которые не смогли угнаться за стадом. Здесь Корбелл первый раз в новой жизни увидел грифов. Они ничуть не изменились.

Скатольц отклонился от маршрута, чтобы пройти сквозь разрушенный город. Большинство зданий в нем пало под натиском землетрясения, а может быть, оружия Девочек. Время сгладило все острые углы и разломы, а кабины прилатсила выглядели так, словно их обработали пескоструйной машиной. Корбелл на «будки» даже не смотрел: очевидно, что в развалины электричество не подается. Зато на окраине разрушенного города лагерем стояли Мальчики, и племя Крайхайфта присоединилось к ним, предложив в дополнение к ужину початки кукурузы. Джером очень удивился, когда увидел, в чем готовят местные. Они установили на камни над костром вогнутый лист прозрачного стекла семи футов в диаметре, очень напоминающий котел. Вот только края у него были острые, зазубренные. Очень похоже на кусок купола от стандартной машины.

На четвертый день отряд повстречал еще два племени, присоединился к ним на какое-то время, потом обогнал их. Со вторым из этих племен ушли последние двое детей. Корбелл задумался, не связано ли это с тем, как его собираются «наказывать». Ведь есть вещи, которые в присутствии детей не делают.

Гординг приноровился к скорости отряда. Если придется, он даже сможет бежать… только это все равно не поможет: Мальчики бегают быстрее. Нет, им нужен какой-нибудь транспорт. «Телефонные будки» хороши для того, чтобы прятаться в городе, но переносят на слишком маленькие расстояния. Конечно, хорошо было бы попасть в сеть кабин телепортации для чрезвычайных ситуаций, но машина сейчас пригодилась бы им еще больше. Интересно, чем Мальчики поднимали двенадцать блоков спален на крышу в Городе Дикта? Гигантским вертолетом? Так или иначе, они использовали летательный аппарат. Такое можно найти только в городе. Возможно, нужный транспорт существовал только в Сараш-Зиллише, но они придут туда слишком поздно. К этому времени волосы Гординга уже начнут темнеть.

На пятый день после полудня отряд заметил далеко в кукурузном поле одиночку. Тот охотился на кенгуру, передвигаясь то бегом, то шагом. Охотник явно устал, но его жертва устала еще больше. Она делала несколько прыжков, потом — несколько шагов, оглядывалась на Мальчика через плечо и снова прыгала. В конце концов охотник просто подошел и убил ее.

Племя Крайхайфта взяло немного в сторону, чтобы не помешать одиночке, но у того были другие планы. Он быстро разделал кенгуру, взвалил мясо на плечи и зашагал по направлению к отряду. При ближайшем рассмотрении Мальчик оказался грязным; из руки его текла кровь — кенгуру все-таки укусила его. К тому же он где-то потерял набедренную повязку. Зато одиночка улыбался так, что белые зубы светились на грязной маске лица, и говорил со скоростью электрической печатной машинки. Корбелл даже сумел что-то разобрать из его речи. Он бродил один полтора года, с тех пор как в прошлом году кончилась долгая ночь. Был в таких местах, делал и видел такое!.. Изучал стада кчинт из укрытия и теперь знает о них больше, чем любой Мальчик!.. Заметив Корбелла, одиночка уставился на него и замолчал. Джером прислушивался к тому, что Мальчики рассказывали о нем охотнику. Из-за обилия незнакомых слов и шума послеполуденного дождя понять их рассказ было невозможно, но одиночку он явно повеселил.

Когда дождь закончился, на горизонте показались высокие башни, по верхушкам которых можно было восстановить форму купола. Отряд остановился в часе пути от города. Дождь вымыл грязь из волос одинокого охотника, и оказалось, что они коричневые с белыми прядями. У костра сегодня рассказывал истории только новичок. Не потому ли Мальчики становились одиночками, что им было больше не о чем разговаривать?

Ночью Корбелл спал плохо. Если бы он мог ускользнуть и дойти до города с башнями в одиночку… Но каждый раз, когда он открывал глаза, он видел, что по крайней мере один Мальчик не спускает с него глаз. Они словно читали его мысли.

V

Пархалдинг оказался больше, чем Сараш-Зиллиш; правда, в нем тоже виднелись следы ржавчины, наносы почвы, трава, лианы и деревья на улицах. Большинство зданий остались стоять, но на их плоских крышах росли деревья, а стены покрывал дикий виноград и ежевика. Там, где слой почвы был тонким, росли кукуруза и пшеница, а в местах, где почва и вода скапливались, вверх тянули свои узловатые ветви старые фруктовые и ореховые деревья. Корбелл сорвал один фрукт, похожий на раздутый лимон; на вкус он напоминал лимонад — или лимон с сахаром. Ветки фруктового дерева росли часто и начинались низко, а верхушка касалась лиан, поднимающихся до второго этажа здания с пустыми окнами. Но Мальчики лазали не хуже обезьян; к тому же они были рядом и не спускали с него глаз.

Пархалдинг оказался заброшенным городом. В Сараш-Зиллише Джером воспринял хорошее состояние домов и улиц как должное. Глупо! Ему следовало подумать, кто за всем этим присматривает.

На углу ползучие растения разрослись в форме странного, почти полусферического куста, между ветвями что-то сверкало. Когда отряд проходил мимо, Корбелл присмотрелся и понял, что «куст» вырос вокруг машины со стеклянным куполом. Интересно, летать она сможет? Джером заметил, что Гординг смотрит на него, но тот сразу же отвел взгляд. Заметили ли это Мальчики? Они же не всесильны, в конце концов!

Племя сдвинулось, плотно окружив дикта в середине. Со стороны могло показаться, что Мальчики боятся привидений, бродящих по руинам. Но на самом деле боялся сам Корбелл, которого теперь окружали со всех сторон. Отряд подошел к зданию, на котором не было ни лиан, ни деревьев на крыше; видимо, кто-то содержал его в порядке. Форму здания Джером узнал сразу: госпиталь. Двойные двери открылись перед отрядом бесшумно. Теперь Мальчики сгрудились вокруг Корбелла так плотно, что неизбежно должны были сталкиваться плечами и локтями. Впрочем, как-то они ухитрялись не касаться друг друга. Медленно разгорелся свет, и стали видны стол администратора, разбитое окно во всю стену, в котором все еще торчали прозрачные осколки гнутого стекла, ковер и диваны, с которых кто-то заботливо стряхнул осколки, и карта двух полушарий Земли на стене.

Внезапно сзади раздался какой-то странный, задушенный звук. Корбелл резко обернулся. Вчерашний одиночка стоял в дверном проеме на коленях, из обрубка шеи хлестала кровь. Голова валялась рядом на полу. Гординг застыл на месте. Тсилливип находился между дикта и дверьми. Альбинос стоял, согнув ноги в коленях и оскалившись. Когда он бросился вперед, Гординг бросил в него камень, но явно мимо. Пока Корбелл пытался понять, что происходит, камень облетел вокруг шеи альбиноса и резко развернулся в воздухе. Гординг дернул за второй камень, который держал в руках. И все сразу стало ясно. Мальчик беззвучно вскрикнул, хватаясь за воздух. Его голова отлетела в сторону. Перед безголовым телом распахнулись двери, и он упал назад. Гординг проскользнул мимо и исчез.

Корбелл понял, что его держат за руки два Мальчика, а остальные бросились за пожилым дикта. Армия осталась в далеком прошлом, но кое-что Джером помнил. Надо бить по голени, тогда противник согнется, потом провернуться и поднять локоть… Но Мальчики ускользали от его ударов, как тени, а потом неизвестно откуда взявшаяся рука хлестнула его по глазам. Он почти ослеп, у него кружилась голова.

— Его быстро поймают, — говорил Скатольц, ведя его вверх по лестнице.

— У него нить. Придется проверять каждую комнату, — это Крайхайфт. — Нить почти невидима, но стоит ей коснуться горла… Проходи, Корбелл.

Отряд поднялся на четыре пролета и прошел по коридору. Джером открыл глаза: перед ним была операционная. Над четырьмя столами поднимались металлические манипуляторы.

— Не-ет! — Корбелл забился в руках Мальчиков. «Твоя боль даст новые знания и нам, и тебе»… Его собираются препарировать!

Подтащив к операционному столу, Мальчики уложили его лицом вверх и закрепили на его руках и ногах петли.

— Пока что вы знаете не все, что знаю я! — прокричал Корбелл вслед удаляющейся спине Крайхайфта. Он даже не обернулся, зато Скатольц взгромоздился на ближайший стол.

— Скатольц, если вы разрушите мой мозг, то потеряете единственную точку зрения, не похожую на вашу! Подумай об этом!

— Мы не разрушим твой мозг. По крайней мере, я так Думаю. Хотя риск всегда есть.

— Что вы собираетесь делать? — Получить новые знания.

Крайхайфт вернулся, неся в руках бутыль с прозрачной жидкостью. Плазма? Он закрепил ее над головой Корбелла, среди металлических манипуляторов. Может, рассказать им о машине? Но Джером остался нем как рыба. Если его и заботил кто-то, кроме самого себя, то это были дикта. Пусть Гординг бежит, если сможет.

Сверху спустился манипулятор, вооруженный иглой для подкожных инъекций. Он немного повисел, потом игла вошла в шею Корбелла. Сильные руки Крайхайфта держали его голову неподвижно, казалось, целую вечность. Затем манипулятор вытащил иглу и вернулся на место. Джером ждал. Что сделает с ним средство — усыпит его? Парализует? Но Скатольц уже снимал петли-держатели с его рук и ног. Корбелла подняли на ноги. Он покачнулся. Неизвестный раствор начал действовать.

Мальчики прошли с ним еще три лестничных пролета вверх, потом — по коридору до двери в маленький амфитеатр. Несколько пар рук почти уронили его в кресло. Поднялась пыль, Джером чихнул и хотел встать, но голова кружилась все сильнее. С его сознанием что-то происходило.

Крайхайфт что-то сделал за его спиной, и амфитеатр погрузился в темноту. В этой темноте бесконечно далеко зажглись огни: звезды. Корбелл различал на темном фоне межзвездного пространства знакомые созвездия, но угол зрения был странным. Внезапно он понял, откуда смотрит.

— РНК! Вы ввели мне РНК памяти! Ах вы сукины дети! — ругался он по-английски. — Вы опять за свое!

— Корбелл…

— Кем я стану на этот раз? В кого вы меня превратите?

— Ты сохранишь свою память, — ответил Скатольц по-английски. — Просто будешь помнить то, чего с тобой не происходило. Потом ты расскажешь об этом нам. А сейчас смотри.

Корбелл висел в шестидесяти световых годах от Солнца, глядя на то, что когда-то было Государством. Где-то на заднем плане раздавался голос, говоривший на незнакомом языке. Джером даже не пытался слушать и понимать — он смотрел, словно очарованный зрелищем. Прощай, КОРБЕЛЛ Второй, печально подумал он. И здесь тебя настигли проклятые легавые.

Некоторые звезды светились ярче, чем остальные; вокруг них вращались планетные системы, их изображение было увеличено. Все системы, кроме двух, окрасились в тускло-красный цвет — враг! Эти миры пошли против Государства. Вот одна из красных систем вспыхнула и слилась с фоном — колонию на ней уничтожили. Две нейтральные системы стали красными, еще одна планета исчезла. Вид Солнечной системы заполнил весь экран. Небесных тел в ней оказалось куда больше, чем Корбелл думал: за орбитой Плутона вращались три темных газовых гиганта, а кометы просто роились вокруг. К восставшим колониям двигались громадные космические флоты, другие флоты наступали на Землю. Иногда они выглядели, как осиное гнездо — много кораблей собирались вокруг громадного реактивного двигателя Буссарда. Порой тысячи военных судов выстраивались у краев громадного серебристого солнечного паруса. В состав ранних флотов входили корабли-лазареты, и топливо бралось с запасом — на обратную дорогу. Позднее имели место только обширные самоубийственные атаки.

И так продолжалось веками. Утопическое Государство превратилось в потребительскую цивилизацию, которая все свои избыточные силы направляла на войну. Флоты двигались почти со скоростью света, известия о поражении и просьбы о помощи — чуть-чуть быстрее. Девочки, Мальчики и диктаторы объединились ради общего блага, и Корбелл понял, что тоскует о потере этого единства. Он видел, как луч света ударил в Солнечную систему: это была лазерная пушка колонии Фарсайд. Эта колония направила к Земле корабли с солнечными парусами; они стартовали на огромной скорости, а потом убирали солнечный парус и сбрасывали скорость почти всю дорогу до Солнца. Поэтому корабли прибыли сразу вслед за лучом, когда земляне просто не были готовы отразить их атаку. Корбелл скорчился в кресле: ему хотелось кричать, предупрсдить людей. Государство отразило вторжение, но с предательством сделать ничего не могло.

Война продолжалась. Фарсайд пал еще до прибытия флота землян. Это заняло почти век, и астрономы слишком поздно заметили, что натворили предатели в темноте, ослепив землян лазерным лучом и сосредоточив их внимание на вторжении. Государство готово было увидеть свет от двигателей космического корабля, но вовсе не от новой планеты. Орбита Персефоны проходила почти вертикально к плоскости Солнечной системы и пересекала орбиту Плутона. Новая траектория движения уже завела ее очень глубоко в систему. Огромная масса водорода и замерзших водородистых соединений должны были врезаться в Солнце на третьей космической скорости. На Земле вскипели бы океаны…

Государство сделало все, что было в его силах. Десятки тысяч водородных бомб, весь арсенал Земли, направили на освещенную сторону Персефоны, в точку над атмосферой. Ее толстый слой сорвался с планеты, его масса потянула за собой часть плотного ядра. Поток газа, более тяжелый, чем Земля, оторвался, облетел вокруг Солнца и помчался в сторону кометного гало. Если бы люди запустили бомбы раньше, ядро Персефоны, состоящее из камней и металла, последовало бы за ним. Но оно, все больше раскаляясь, упало в фотосферу Солнца — и исчезло.

И Солнце стало гораздо ярче.

Океаны обмелели, урожай сгорел на полях. Десятки миллионов людей успели погибнуть, пока Государство не установило между Землей и Солнцем блестящий отражающий диск. Но это была временная мера, а Солнце стало невыносимо жарким навсегда — по крайней мере, в сравнении со сроком жизни человека. Синтез в ядре звезды пошел быстрее, лишнее тепло выделялось в фотосферу, а потом в космос. У Государства был только один шанс выжить: надо было передвинуть Землю тем же методом, каким фарсайдские предатели остановили движение Персефоны по старой орбите.

— Ты понимаешь то, что видишь?

— Да, — Корбслл сделал Мальчикам знак не мешать ему.

— Хорошо, а то мы боялись. И запись, и память в бутылке очень старые. Мы храним их с того времени, когда заканчивалось правление Девочек. Это ценные вещи, и их держали во вневременной камере сто тысяч лет, а может, и больше. Мы боялись, что они испортились, — сообщил Скатольц.

— И вы решили проверить их на мне, — как ни странно, Корбелл почти не разозлился.

Государству пришлось бросить шахты на Меркурии. Это очень плохо сказалось на промышленности, тем не менее в поясе астероидов велось большое строительство. Кажется, большой космический корабль, способный отнести все человечество в безопасное место… Нет, другое. Корбелл мог думать о проекте не иначе как с восхищением. Он знал, что частично дело тут в воздействии РНК памяти, но ничего не мог с собой поделать. Он едва слышал голос Скатольца, который говорил:

— Но это было разумно, Корбелл. Эту запись сделали Девочки, а они правили небом. Тебе уже приходилось работать в космосе. Теперь ты знаешь, кто запустил в нас луну?

— Еще нет. Заткнись и дай мне посмотреть.

Строительство в поясе астероидов было закончено. Джером увидел две трубы, вложенные одна в другую, каждая — сто миль длиной. Внутренняя труба была диаметром в милю, ее стенки имели сложное строение. Внешняя труба оказалась более тонкостенной, но при этом вдвое шире. На одном конце труб установили ракетное сопло, напоминающее формой колокол, а на другом… Корбелл уже знал больше, чем видел. Внизу были установлены переработанная лазерная пушка военного образца, клапаны, расширяющийся книзу экран-кожух и короткие толстые стабилизаторы. К агрегату прикрепили временные баки с жидким водородом, и он начал движение — двигатель синтеза громадных размеров. Вот он удаляется от Солнца, окруженный такими маленькими кораблями… Вот это зрелище!

— Как спуститься со слона? — спросил Корбелл.

— Откуда мне знать?

— Не надо спускаться со слона. Спускаться надо с утки.

— Почему?

— Это гораздо безопаснее. Так как нам передвинуть Землю?

Понятно, почему Скатольц не смог понять эту запись. Очень странно было наблюдать за строительством гигантского двигателя в космическом пространстве, где свет солнца режет глаза, а тени резкие и непроницаемо-черные. Архитектор способен понять диаграммы, а Мальчикам они кажутся набором вращающихся линий. Впрочем, даже без чужой РНК и опыта работы в космосе Скатольц был достаточно умен, чтобы понять хотя бы часть того, что происходит в записи.

— Надо передвинуть что-то другое, — ответил он. — Действие тяги ракеты, а также возможные ошибки никого не убьют, если рабочее тело не является населенным миром. Его можно передвигать, и Земля будет как бы падать вслед за ним. Так камень падает на землю под действием силы тяжести. Но что послужило рабочим телом? Ганимед?

— Уран. Можно остановить запись вот на этом кадре? И «лекция» остановилась. На экране виднелась арка верхнего слоя атмосферы Урана; мотор, плавающий в ней, казался крохотным. Целиком картина напоминала творение художника-абстракциониста.

— Видишь? Это труба с двойными стенами, очень устойчивая к деформациям расширения. Она как бы плавает в верхних слоях атмосферы. Клапаны на нижнем конце впускают атмосферу, состоящую из водорода, а также метана и аммиака — это соединения водорода. Примерно такие же газы горят в Солнце. Потом вдоль оси мотора стреляет лазерная пушка, причем цвет лазера должен быть таким, чтобы водород его не пропускал. Получается взрывная реакция синтеза.

— Я понимаю не все слова, которые ты говоришь. Что такое синтез?

— За счет реакции синтеза светят звезды. На этом же принципе основаны водородные бомбы, вы использовали их в войне с Девочками.

— Ясно. Водород вступает в реакцию синтеза в центре мотора…

— И взрыв распространяется вверх и в стороны. Вдоль оси температура выше, к стенкам она понижается. Вся масса газа вырывается вверх через расширенный конец трубы. Скорость выхода газа должна быть гораздо выше, чем скорость убегания Урана. Мотор погружается в более глубокие слои атмосферы, но, как мы помним, внизу у трубы расширяющийся кожух. Там скапливается густая атмосфера, и ее громадное давление выталкивает трубу вверх. Теперь можно снова запускать лазер.

— Красивое решение, — произнес Скатольц.

— Да. Все системы контроля и управления находятся на орбите, так что жизнь людей вне опасности. Атмосфера Урана выступает одновременно в роли топлива и амортизатора, а планета состоит в основном из атмосферы. Даже в выключенном состоянии мотор некоторое время держится в верхнем слое атмосферы, поскольку заполнен горячими водородными соединениями. При охлаждении он, конечно, снизится, но его можно легко поднять, нагрев трубу лазером, но так, чтобы реакция синтеза не началась. Пусти запись снова, будь добр.

Скатольц коротко приказал что-то Крайхайфту, и шоу продолжилось. Корбелл снова сосредоточился.

Земля едва выжила. Сверхпроводящие кабели отводили тепло к северной полярной шапке. В итоге она растаяла. Миллионы продолжали гибнуть. Дети не рождались: для них не было нормальных условий. Перенос Урана на земную орбиту, на шесть миллионов миль впереди самой Земли, занял почти год. Планета медленно ускорялась и тянула за собой Землю, а потом резко набрала скорость и оставила нашу Землю на более широкой орбите. В процессе перемещения люди потеряли Луну.

Солнце расширялось, поскольку стало горячее внутри; его свет стал более красным. Однако большая поверхность отдавала больше тепла и космосу, и Земле. Девочки контролировали и Уран, и мотор в его атмосфере. Они снова переместили Землю.

В итоге ее пришлось двигать пять раз. В какой-то момент она вращалась на орбите Марса, только по другую сторону от Солнца. Затем Земля оказалась еще дальше от светила. Наконец очаг внутри Солнца стабилизировался, но фотосфера все еще расширялась, и Землю потребовалось переместить в шестой раз.

— Вот тут-то у них и начались проблемы, — авторитетно заявил Корбелл.

На Земле было слишком жарко. Вокруг любой стабильной звезды существует относительно узкий пояс пространства, где на планете земного типа может поддерживаться земная температура. Такой пояс для Солнца придвинулся до опасного близко к Юпитеру. Гигантская планета могла своей массой изменить орбиту Земли, а может быть, даже притянуть ее к себе. А что, если поместить планету на орбиту вокруг самого Юпитера? Но сюда свет Солнца попадает в гораздо меньшем количестве, и на Земле воцарится вечный ледниковый период. Правда, можно заставить Юпитер светить ярче.

— Так, вот этого я не понял. Повтори ее, — потребовал Корбелл. Крайхайфт послушно проиграл часть записи.

На экране возникли две почти идентичные картинки, разделенные чертой, проведенной в космосе. Вот Уран набрал ускорение, удалился за Ганимед и двинулся дальше. Ганимед упал… и снова упал. В первом случае он прошел через атмосферу Юпитера несколько раз, а потом исчез в пламени ужасного атмосферного пожара. Во втором случае планета падала прямо, и дело обошлось одной небольшой вспышкой.

— Да, они начали умничать, — объяснил Корбелл. — Решили, что смогут одним ударом убить двух зайцев: вначале Уран протащит Землю мимо Юпитера, поможет ей сбросить скорость и встать на орбиту Юпитера, а потом этот Уран можно будет запустить глубоко в систему лун. Они хотели остановить Ганимед, и конечно, этот маневр сместил орбиты остальных лун.

— Что пошло не так?

— Не знаю. Девочки хотели, чтобы Ганимед опускался постепенно, а он упал прямо на Юпитер. Ну и что из того?

Скатольц не ответил.

Думать оказалось очень трудно. Корбелл совсем недавно получил знание о гигантских моторах, работающих на принципе синтеза, а также составе атмосферы Урана и межзвездных войнах. Оно помогло ему понять запись событий давно минувших лет, но стоило попытаться использовать эти данные в размышлениях — и мысли сразу же перепутались. Ладно, к черту Скатольца! Зачем вообще что-то ему объяснять? Задача крайне интересна сама по себе. Конечно, отчасти в этом виновата инъекция РНК, но все равно — чертовски интересно!

— Давайте рассуждать. Юпитер выделяет больше тепла, чем он получает от Солнца. Это тепло осталось с тех пор, как пылевое облако упало само в себя и стало планетой. А было это миллиарды лет назад — моих лет, не ваших. Значит, Юпитер удерживал тепло и выпускал его в течение очень долгого времени. Но энергия должна выделиться одна и та же вне зависимости от угла, под которым упала луна.

— А этот удар мог вызвать реакцию синтеза? Мог Юпитер зажечься?

— Он слишком маленький, чтобы гореть, как звезда. Его массы и давления атмосферы недостаточно. Но перед падающим Ганимедом в атмосфере шла ударная волна, она увеличивала и давление, и температуру во много раз.

— Это можно сложить?

— Что?

— Вычислить тепло, которое выделится при скользящем падении, довольно просто, — пояснил Скатольц. — Массу Ганимеда и высоту падения Девочки знали, значит, могли вычислить, насколько надо разогреть Юпитер, чтобы на Земле не стало слишком холодно. Но тепло, которое Может выделиться при синтезе, трудно учесть. Девочки сделали так, чтобы им было легче считать: выбрали скользящее падение. А много тепла выделилось на самом деле?

Корбелл закивал.

— Ядро Юпитера состоит из сжатого водорода, настолько сжатого, что он ведет себя, как металл. И вот в него падает Ганимед. В зоне ударной волны начинается синтез, реакция усиливается, увеличивается ее площадь; в результате увеличивается и сила ударной волны. С тех. пор энергия в виде тепла выделяется в космос.

— Я не совсем понимаю это, Корбелл. А ты?

— А я понимаю. Девочки потеряли луну, и это их уничтожило. Уран полетел в межзвездное пространство, и они не смогли вернуть его вовремя. Их земли стали слишком жаркими, и они попытались захватить земли Мальчиков.

Корбелл заметил, что шоу окончилось. Чужие воспоминания в его мозгу вызывали головокружение, но его личность осталась целой и невредимой. Да, он все еще Джером Бранч Корбелл.

— Значит, новый объект на нашем небе — Уран. Возможно, несколько Девочек все же осталось в живых. Что будем делать? У нас нет космических кораблей, и построить их быстро мы не сумеем. Корбелл, мы можем использовать твое посадочное средство?

— В нем нет топлива. — Джером внезапно рассмеялся. — Да и что бы вы стали делать с кораблем? Протаранили Уран? Или начали бы учиться летать?

— Ты что-то скрываешь.

— Я не верю в существование Девочек. Если они остались в живых, то давно бы уже что-нибудь предприняли. — Приближение Урана было результатом драматического стечения обстоятельств. Однако эти обстоятельства требовали объяснений, и Корбелл понимал, что придется их давать. Может, задать неправильное направление поиска?

— Могли они спрятаться в Гималаях? В горных долинах есть следы производства и потребления энергии. Хотя что-то серьезное там построить сложно.

— Твои названия мест ничего для нас не значат, — Скатольц помог ему встать. — Можешь показать свои Гималаи на картине мира? Внизу висит одна такая.

Глава восьмая

СЛУЧАЙНЫЙ НОМЕР

I

Лестница в здании представляла собой длинную линию, идущую изнури по диагонали через весь стеклянный фасад. Минуя шесть горизонтальных лестничных площадок, ступени спускались прямо в вестибюль. Скатольц и Крайхайфт всю дорогу переговаривались на Мальчиковом. Корбелл даже смог кое-что разобрать: Скатольц пересказывал то, что услышал от него, а Крайхайфт вспоминал, что про это говорилось в «историях», которые он выучил за несколько столетий своей жизни. Было что-то итальянское в том, как двигались руки и губы Мальчиков, но лица их оставались бесстрастными. Истории слишком хорошо сходятся, в испуге подумал Корбелл.

Надо привести свои мысли в порядок: слишком многое ему пришлось усвоить за последнее время. Пожалуй, Девочки действительно могли выжить; Пирсса находил признаки жизни в отдельных изолированных участках Земли. Но не могли же они бездействовать так долго! И маловероятно, чтобы Джером прибыл на Землю как раз к моменту осуществления их запоздалой мести.

Надо бежать, причем как можно быстрее. Умеют ли Мальчики кататься по перилам? Вряд ли они хоть раз пытались это делать. Правда, и сам он давно не практиковался…

— Это было глупо, — говорил тем временем Крайхайфт. — Им надо было бросать по очереди несколько маленьких лун.

— Это ты глупец, — неожиданно для самого себя вступил в разговор Корбслл. — Возвращать Уран каждый раз — слишком долго и трудно, к тому же изменилось бы слишком много орбит. Эта планета в десять раз больше Земли!

— Но Девочки все равно ее потеряли, — фыркнул Крайхайфт.

— Орбиты лун Юпитера слишком сложны… — это Скатольц.

— Отрасти яйца, а потом говори, наглец! — Корбелл вышел из себя.

И тут же кулак Крайхайфта врезался ему в челюсть и отбросил на ступени. Мальчик бил с презрением.

— Память из бутылки заставляет тебя сочувствовать Девочкам.

— И кто в этом виноват?

Скатольц помог Корбеллу встать на ноги. Локоть ужасно болел, но все кости остались целы, а это сейчас самое главное. Хорошо, что он не съехал вниз по перилам: в приемной их ждали двое Мальчиков. Один из них, чей возраст Джером определил как два-три юпитерианских года, заговорил, как только запоздавшие спустились со ступеней:

— Мы не поймали Гординга. Он не пользовался прилатсилом. Нить он забрал у меня. Наверно, прошел рядом и снял с моего пояса, а я не заметил.

— Где он сейчас? — спросил Скатольц.

— Он пошел на северо-восток, к границе Пархалдинга. Потом мы потеряли его след.

— Возможно, он не знает про… — Незнакомое слово. — Обыскивайте улицы, а не дома: так он не сможет подкараулить вас с нитью. Если он пошел в Город Дикта пешком, мы его перехватим. А может быть, он ищет тчипл, — еще одно незнакомое слово. — Ищите целые тчиплы и разбивайте их. Передай это другим.

Молодой Мальчик убежал, радуясь, что так легко отделался. Интересно, что такое тчипл? Летающая машина? И откуда Мальчикам известно, что Гординг не пользовался «телефонной будкой»?

— Вернись по нашим следам, — велел Скатольц второму Мальчику. — Предупреди всех, кого встретишь, что дикт сбежал. Гординг не должен вернуться в город Дикта. — Внезапно он обернулся и зло спросил: — Что ты таращишься, Корбелл? Мы тебе так интересны?

— Да, очень. А разве Гординг не мог использовать прилатсил в тайне от вас?

— Нет, — Скатольц повернулся и указал на карту: — Это картина мира, да? Старого мира, где еще было много льда?

— Да. Можно взять твое копье?

Корбелл хотел проверить, что он будет делать, и даже удивился, когда Скатольц спокойно передал ему копье. Мальчики помоложе ушли, но Крайхайфт и Скатольц не проявляли признаков беспокойства. Джером указал на карту древком копья:

— Вот горы, Гималаи. Там есть высокогорные долины, в которых прохладно. С орбиты я видел, что там растут деревья. А на севере, у Охотского моря, энергия используется для какого-то производства. Возможно, это автоматические фабрики, но…

— Это могут быть и Девочки. А там не слишком жарко? Нет, рядом же полюс. Но ты в это не веришь, Корбелл.

— Да. Зачем им столько ждать? И как они построили корабль?

— Мы не знаем, как строить космические корабли, — Скатольц выглянул из разбитого окна, посмотрел в ту сторону, где после наступления темноты покажется новая планета. — Если Уран падает сам по себе, мы ничего не можем с этим сделать. Но если это дело рук Девочек… Каковы их цели? Уничтожить мир? Или охладить его и вернуть себе свои земли? Ты знал Девочек, Корбелл.

— Я знал женщин-дикта.

— В мире могли остаться Девочки. Мы — угроза для них. Хотя угроза ли? Уран долетит до Земли раньше, чем мы доберемся до Девочек. Крайхайфт…

Вдали на улице возникло какое-то движение.

— Спасибо за копье, — Джером протянул его Крайхайфту. Тот повернулся, чтобы взять его, и не мог видеть, что происходило на улице. А там со скоростью девяносто миль в час мчалась машина, задевая верхушки деревьев. Вдруг она начала сбрасывать скорость и снижаться.

Крайхайфт заметил, что выражение лица Корбелла изменилось. Он рванулся вперед с криком:

— Тревога!

Скатольц удивленно оглянулся, и тут Корбелл выскочил из окна.

Реакция Мальчиков была быстрой. Когда Джером перепрыгнул осколки стекла, древко копья ударило его по щиколоткам. Он сгруппировался, обняв колени, и приземлился в высокие колосья кукурузы — не на голову, а на плечи. Скатольц уже летел из окна, красиво изогнувшись. Корбелл перекатился, встал на ноги и бросился бежать.

Крайхайфт бросил в него мачете. Нож скользнул по бедрам Корбелла.

— Стой или умри! — кричал Мальчик.

— Нет! — Скатольц уже стоял позади него. — Он что-то знает!

Джером припустил быстрее.

Машина остановилась точно напротив входа. Купол все еще частично скрывали лианы, сквозь них сверкали белые волосы и борода. Гординг перегнулся через сиденье, открыл дверь; у дверного косяка он держал палку. Зачем, интересно? Ладно, сейчас не время любопытствовать. Корбелл забрался в машину и обернулся. Скатольц стоял совсем рядом и в ужасе смотрел на двух дикта. Джером захлопнул дверь прямо у него перед носом. Так вот зачем нужна палка! Гординг натянул свою нить поперек двери и придерживал ее палкой. Корбеллу вполне могло отрезать руку. Ладно, к черту.

— Вперед!

— Я не знаю кода.

— Бога ради!.. — Джером пять раз ударил по кнопке с песочными часами. Первый адрес, который пришел ему в голову, оказался очень подходящим: Штаб-квартира Мировой Полиции в Сараш-Зиллише.

Машина рванулась с места. Корбелл еще раз оглянулся и посмотрел прямо в глаза Скатольцу. Тот сразу отпрыгнул от машины. Кажется, он где-то потерял свое копье: оно должно было лежать на земле у него за спиной, но там его не было.

Из порезов на бедрах Корбелла лилась кровь, впитываясь в губчатый материал сиденья. Порезы болели, но у двух мужчин не было даже чистой ткани, чтобы перевязать их.

— Накрути нить на камень, — велел Гординг. — Иначе ты порежешься.

Нить было сложно увидеть: она оказалась тонкой, как паутина. Машина дергалась то влево, то вправо, уклоняясь от кустов, деревьев и мусора, поэтому Корбелл действовал очень осторожно.

II

Когда он убегал от норны на машине, то не слышал ничего, кроме шума ветра. Сейчас же в салоне раздавался тихий, почти неслышный вой.

— Этот тчипл, он очень старый? Я даже не спросил, сломан ли он.

— Я не чинил тчиплов. Здесь должны быть встроенные системы безопасности: Мальчики, которые их делали, собирались жить вечно. Куда мы едем?

— В Сараш-Зиллиш, там Мальчики живут во время долгой ночи. Еще там есть машины, которые могут оказаться нам полезны. Остается надеяться, что Мальчиков там пока нет.

— Скорее всего, их там нет, но точно я не знаю.

— Придется рискнуть. О боже! — Корбелл вдруг понял, что погибнет, скорее всего, по вине собственной глупости. — Я не подумал о кредитном диске. У меня его не было, как же я собирался ехать? Кстати, откуда он у тебя?

— В историях говорится, что во время правления Девочек люди пользовались именными дисками. Я подумал, что после большого таяния тела мертвых стали хоронить за городом, чтобы сделать землю плодородной. Я отправился туда, стал копать и нашел то, что искал. Когда сюда пришли Девочки, они и Мальчики тысячами гибли в боях. На некоторых телах осталась одежда, а в ней — именные диски. Я попробовал вставлять их в тчипл. На одном диске еще осталась информация. — Гординг с сомнением посмотрел на Корбслла. — Ты забыл, что тебе понадобится диск? Тот покраснел.

— Мне пришлось думать сразу о многих вещах.

— Похоже, мне не очень повезло с союзником.

— Наверно. Спасибо, что вернулся за мной.

— Я должен был это сделать. Ты совершил еще одну ошибку. Этой машиной надо управлять?

Движение машины стало равномерным; Корбелл заметил, что они покинули Пархалдинг и летели над бесконечными пшеничными полями.

— Скатольц бросил копье, но… Автопилот в машине есть.

— Тогда взгляни на мои волосы.

Ничего особенного в его волосах не было. Они немного перепутались и запачкались, но оставались все такими же белыми. А кошкохвост укусил Гординга уже пять дней назад.

Первым неловкую тишину нарушил сам Гординг:

— Что же мне, вернуться к дикта и сказать им, что лекарство бессмертия есть, но Корбелл потерял его? Это средство надо найти.

— Не может быть. Ведь кошкохвосты… Нет, не может быть! Проклятье, Гординг, кроме укуса кошкохвоста, со мной ничего такого не случалось!

— Ты мог что-то съесть, выпить или вдохнуть. После этого ты мог почувствовать себя странно — больным, например. Или испытать дезориентацию. Или эйфорию.

— Старение — гораздо более сложный процесс. Существуют… Ты вообще знаешь, как люди стареют?

Гординг удобно устроился в кресле, повернулся к Корбеллу. У него был вид человека, который никуда не спешит.

— Если бы я знал все о старении, я сделал бы дикта бессмертными. Я знаю только общие вещи. В организме образуются вещества, похожие… например, на пепел от костра. С частью из них тело справляется само: оно собирает их в специальные хранилища, а потом удаляет. Некоторые вредные вещества можно удалить со стенок кровеносных сосудов и из мозговых тканей с помощью лекарств. Пыль и дым, накопленные в легких, можно просто вымыть. Без больниц мы жили бы гораздо меньше. Но некоторые… вещества собираются в самых крохотных живых участках тела, и ни один орган не может их удалить. Я могу представить себе химическое вещество, которое будет превращать эти вещества в другие, легко растворимые, не убивая при этом…

— Да, не убивая клетку. Но это всего лишь предположения. Мы знаем, где искать бессмертие для дикта, но не знаем, как оно действует. Как это проблему решает организм Мальчиков?

Гординг замахал руками:

— Это неправильный ход мыслей. Бессмертие дикта появилось первым. Оно должно быть более примитивным и действовать прямо. Расслабься, Корбелл. Пока тчипл не остановится, мы ничего не сможем сделать. Пока нам надо отдохнуть.

— Мне очень хочется побиться головой обо что-нибудь твердое. Когда я вспоминаю, как заставил тебя прыгнуть на меня, а потом бросил тебе в лицо злого кошко-хвоста… — Корбелл не знал, как правильно просить прощения на Мальчиковом.

— Ты мыслишь очень странно. Ты же хотел, чтобы молодой, сильный, черноволосый Гординг обнял твои колени, заплакал в твою волосатую грудь и отдал тебе своих женщин. — Пожилой дикт рассмеялся. — Да, примерно так ты и думал. Но эти женщины не мои, а свои собственные. И я тоже принадлежу себе, когда Мальчики позволяют нам принадлежать себе. Ты помнишь, как женщины повели себя, когда ты рассказал, что у вас каждому мужчине была положена одна женщина?

— Помню, но смутно.

— Вы очень странно жили. Разве ты не знаешь, что женщина не всегда желает мужчину? И что ему тогда делать? Пойти и взять женщину, которая заключила контракт с другим мужчиной? — Гординг явно веселился.

Его спокойствие оказалось заразительно. Корбелл откинулся в кресле и произнес:

— Ты сам все поймешь, если мы найдем бессмертие дикта.

— Пожалуй, ты прав. — Гординг был явно удивлен. — Нам придется освободиться от владычества Мальчиков. Тогда мы вырастим бессмертных взрослых из своих детей, и число женщин для каждого мужчины постепенно сократится. Но, — улыбнулся он, — это займет века.

Над полями пшеницы появились дождевые облака. Скоро на машину начали падать тяжелые капли, и Корбеллу пришлось повысить голос:

— А вы когда-нибудь пытались убежать?

— Мы посылали разведчиков. В основном это были молодые мужчины-дикта, от которых отказались Мальчики. Конечно, мудрости им не хватало, но они брили волосы на лице и в паху и становились похожи на Мальчиков. Некоторых возвращали нам со стертой памятью. Остальные вернулись бы, если бы могли. Несколько женщин выходили на разведку во время долгой ночи. Ни одна не вернулась.

Шум дождя перекрывал рокот мотора.

— А вы не пробовали убежать морем?

— А как спрячешь морское судно от Мальчиков? Корбелл, ты приехал из-за моря. Скажи, там есть земля? Растет на ней что-нибудь, или там слишком жарко?

— Там есть жизнь, но растений гораздо меньше, чем здесь, и они другие. Часть из них можно есть — Мирелли-Лира кормила меня овощами. За морем жарко, но жить там все же можно. А по пути в Город Дикта я видел корабли, достаточно большие, чтобы вместить всех дикта. Правда, я не знаю, поплывут ли они.

— Где ты их видел?

— Там, где раньше было дно моря. Один дневной переход от нынешнего берега. Гординг задумался.

— Тут есть три проблемы. Первая: как дотащить корабль до берега? Вторая: что делать, чтобы Мальчики нас не поймали? И третья, самая сложная: что я скажу нашим людям? Что мы увезли их от бессмертия? Корбелл, если мы найдем средство бессмертия, будет проще уговорить дикта бежать морем.

— Я чувствую себя идиотом. Я же все рассчитал! Все сходилось на кошкохвостах. Слушай, ты согласишься снова быть укушенным? Может, бессмертие несут только самцы, или только самки, или только серо-полосатые звери? Это может быть все, что угодно. Все из того, что Мальчики не брали к дикта.

— Да можешь хоть кожу с меня снять. Дело того стоит. Ты бы давно умер, если бы хоть иногда не доходил до истины.

Корбелл поудобнее устроился в мягком кресле и довольно быстро заснул под уютный шум дождя. Во сне он все время куда-то бежал.

III

Что-то резко толкнуло его вперед. Впереди словно взорвалось что-то мягкое и врезалось ему прямо в лицо. Возросшая сила тяжести придавила к сиденью, при этом он бешено вращался. Корбелл попробовал подняться и понял, что не может пошевелить даже пальцем. Хотел закричать — и не смог набрать в грудь воздуха.

Это кошмар! Он бежит по коридорам больницы, ему не хватает воздуха. Вот уже хранилище, там «телефонные будки»… Не работают! Прочь отсюда! Он снова бежит и ищет кабины телепортации, поворачивает за угол, а там — норна! Он парализован так, что не может даже вдохнуть, открыть глаза, закричать; чувство равновесия отказало. Трубка!

На этот раз закричать получилось, и он захватил ртом немного воздуха. На лицо по-прежнему давило что-то пористое, дышать удавалось с трудом. Больница и погоня были давно, вспомнил он. Вращение прекратилось, Корбелл, судя по ощущениям, висел теперь вверх ногами.

Так, он, кажется, ехал с Гордингом… в машине… Давление понемногу уменьшалось. Джером нажал вперед двумя руками, и пористый материал подался. Тогда он протолкнул руку вбок, нашел дверь, потом — ручку двери и с усилием открыл ее. Протиснулся мимо пористой подушки, поднырнул вбок и наконец вывалился наружу — действительно вниз головой.

Машина лежала на мокром пшеничном поле, за ней тянулся след от падения. Гординг стоял сзади машины и рассматривал сломанное древко копья, засунутое под плотно прилегающий кожух на корпусе.

— Я же говорил — тут есть системы безопасности, — радостно объявил он.

От радости у Корбслла начал заплетаться язык.

— Последнее время нам до странности везет, я даже начал путать наши чудесные избавления. В какой-то момент я решил, что все еще убегаю от Мирелли-Лиры. Какой кошмар!

Гординг внимательно посмотрел на него.

— А ты действительно боишься этой старой дикт.

— Да, боюсь. Даже больше, чем Мальчиков. В городе было много прилатсилов, и нельзя было предсказать, из какой кабины выйдет она и в какую попаду я. Так что я чувствовал себя очень неуютно. Лучшее, что я придумал, — это найти прилатсил и раз за разом набирать случайный номер. Правда, некоторые кабины не работали. При этом старуха всегда знала, где находится шлем от моего скафандра! Наверно, он до сих пор у нее. По крайней мере, я на это надеюсь.

— А это так важно?

— Я расскажу по дороге, — внезапно Корбелл замолчал. — У меня была мысль…

— Какая мысль?

— Словно искра в мозгу проскочила. Было что-то важное, но я забыл, что. Ничего, мысль еще вернется. — Он посмотрел вдоль линии падения машины, потом мысленно продолжил ее. — Сараш-Зиллиш — в той стороне, не знаю только, насколько далеко. Когда дойдем до леса, можно считать, что мы почти там.

Но пока вокруг виднелись только поля пшеницы. Гординг аккуратно вытащил сломанное копье Скатольца из машины, потом достал камень с нитью, нашел еще один камень и вернул оружию прежний вид. Подушки безопасности в тчипле почти сдулись, и Гординг, покопавшись в кабине, вытащил пластиковый диск.

Солнце садилось в облака огненной летающей тарелкой. Двое мужчин тронулись в путь по мокрому полю, и Корбелл начал рассказывать, как Девочки потеряли луну.

К утру путники нашли ручей. Юпитер освещал их путь горизонтальными оранжевыми лучами, в которых земля казалась ярче, чем была на самом деле, поэтому Корбелл заметил воду, только войдя в нее. На дне мелкого и медленного ручейка росла болотная трава — возможно, мутировавшая пшеница или рис. Джером наклонился попить воды, смыл засохшую кровь с порезов на бедрах, а когда поднялся, Гординг держал в руках дергающуюся рыбу.

— Как ты быстро!

— Мы же не ужинали, — и дикт принялся снимать с рыбы чешую.

— Может, разведем костер?

— Нет, иначе нас могут заметить. За Мальчиков мы не сойдем ни вблизи, ни издали. Придется есть рыбу сырой.

— Нет, спасибо!

— Ну, как знаешь.

Искорка света не стала ярче с прошлой ночи. Удивительно, как быстро она приблизилась! Впрочем, Уран уже подходил к Юпитеру по странной орбите, когда «Дон Жуан» оказался в Солнечной системе. Корбелл рассказал об этом Гордингу, тот закивал своей белой головой.

— Я не делал точных расчетов, но, по-моему, пути Урана и Юпитера должны пересечься навсегда, если после падения Ганимеда Девочки Ураном не занимались. Кстати, а почему так вышло? Они должны были пытаться повернуть его и исправить свою ошибку.

— Возможно, они узнали, что идет война, отправились бомбить Мальчиков с орбиты, а потом не вернулись.

Гординг съел рыбу целиком, оставив только кости.

— Вряд ли Девочки приурочили свою месть к твоему прибытию, — задумчиво сказал он. — Маловероятно, что Уран в свободном падении доберется до нас почти сразу после тебя. Скорее всего, ты прав, Корбелл. Надо добраться до Четвертого Города и найти старую дикт, у которой шлем от твоего скафандра. И надо спешить, а то настанет конец света.

— Я так и знал, что ты это скажешь. Ну ладно… В Сараш-Зиллише есть действующий тчипл, я прилетел на нем с мыса Горн. Правда, кода для возвращения я не знаю.

— Наберем случайный номер?

— Возможно. Только вначале надо проверить систему подземных туннелей. На станции подземки была карта. — Корбелл поднялся с места. — Пойдем.

На рассвете путники услышали леденящий душу рев. Джером обернулся и увидел карликового льва; тот стоял на пригорке, в двадцати ярдах позади них, и ревел с вызовом. В руку Корбеллу прыгнуло копье Скатольца.

— Вперед! — заорал Гординг и бросился на хищника размером с датского дога. Джером ринулся за ним. Лев был, казалось, очень удивлен, но все же прыгнул на Гор-динга. Тот как-то увернулся, и зверь оказался к Корбеллу боком. Человек вложил в удар копья всю силу, и оно воткнулось льву под ребра. Хищник заревел, замахнулся, но удара нанести не смог — одна из его передних лап куда-то делась. Гординг снова бросил камень с нитью, и вот у льва спереди нет уже обеих лап.

— Бежим! — закричал пожилой дикт, и они помчались к Сараш-Зиллишу. В чистом воздухе далеко впереди виднелась синеватая линия — там начинался лес.

— Самец… гонит дичь… к самке, — пропыхтел на бегу Гординг. Корбелл обернулся и увидел, как по пшеничному полю скачет силуэт цвета пшеничных колосьев. Взглянув на спутника, он выдавил:

— Ты не сможешь… бежать долго. Придется… сражаться.

Они остановились, шумно дыша. Львица приближалась осторожно, поэтому у них было время отдышаться. Когда зверь вышел из-за стены колосьев, двое мужчин стояли в восьми футах друг от друга, неподвижные и гордые, как статуи атлетов. Львица зарычала, но люди даже не пошевелились. Хищница подумала, снова зарычала. Весь вид Корбелла излучал силу, уверенность в себе и радость.

Львица развернулась и ушла. Дважды она оборачивалась, раздумывая, но назад не вернулась.

Дальше Корбелл шел с глупой улыбкой, которая словно прилипла к его лицу. Он ничего не мог с этим поделать: стоило ему задуматься или отвлечься, и она уже была тут как тут. Любые другие люди сейчас шли бы и немилосердно хвастались, но Гординг явно считал, что инцидент исчерпан. Он даже не похвалил Джерома за правильное поведение. Такое проявление доверия было ему очень приятно.

Наконец Корбелл сказал:

— Настоящие львы разорвали бы нас на части. Откуда здесь так много уменьшенных копий больших животных?

— Уменьшенных?

— Да. Здесь и львы такие, и слоны, и буйволы. До того, как почва стала плодородной, десятки тысяч юпи-терианских лет длился голод. Большим животным надо больше пищи, они быстрее вымирали. А может, дело тут в жаре, и их погубили большой объем и недостаточная площадь выделения тепла.

— Возможно, ты прав. Ты совсем не такой, как я и Другие дикта. У нас было время привыкнуть к красному освещению, длинным дням и ночам. Животные, растения и дикта адаптировались, а Мальчики адаптировались через дикта. Если Уран пройдет слишком близко, всему этому настанет конец.

— Я знаю.

— Ты готов встретиться с Мирелли-Лирой?

— Да. — Корбелл передернул плечами, хотя утро не было особенно прохладным. Ничего, скоро станет действительно холодно. Он попытался представить себе ночь длиной в шесть лет — и почти увидел, как Мирелли-Лира следит за ним в темноте. — Надо постараться найти бессмертие диктаторов до того, как мы повстречаемся с ней. Она готова на все ради этого волшебного средства.

— Если мы найдем его, я буду пробовать первым.

— Лекарства должно быть много, — рассмеялся Корбелл, — иначе его бы… охраняли.

— О чем ты подумал?

— Охрана. Больничное хранилище в Сараш-Зиллише не охранялось! Неужели Мальчики были так уверены, что дикт до него не доберется? А выглядело хранилище так же, как и то, в Четвертом Городе, только там не было охранной системы — мощной двери, сообщающихся кабин прилатсила и кабин из армированного стекла на крыше.

— Допустим, один или даже несколько дикта найдут средство бессмертия. Ну и что с того? Хранилище в Четвертом Городе защищали от других претендентов владельцы. По крайней мере, ты так говорил.

— Я ошибался. Четвертый Город старый, но не такой, как Пархалдинг, скорее уж как Сараш-Зиллиш. Его вполне могли построить Мальчики.

Деревья приблизились. Корбелл вспомнил, что среди них есть и фруктовые, а он голоден. Ладно, сейчас не время для этого. Что же это была за мысль… Старение, пепел гаснущего костра… Большинство вредных веществ уходит вместе с мочой и калом, но не все. Мочевина оседает в суставах и вызывает подагру, а на стенках артерий и вен откладывается холестерин. Правда, и то и другое можно удалить с помощью лекарств, но остаются еще инертные молекулы, которые накапливаются в самой клетке. Надо представить себе чудо, способное удалить их, а потом подумать, как оно может выглядеть.

— Там было просто нечего охранять! — Не понима…

— В Сараш-Зиллише было нечего охранять. Вначале я все перепутал, но теперь знаю, где бессмертие дикта! Ур-ра!

Гординг сделал шаг назад.

— Один раз ты его уже нашел. Кто должен будет укусить меня на этот раз?

— Я пока ничего не скажу. Один раз я уже выглядел дураком в твоих глазах и больше не хочу. Идем.

Теперь деревья были совсем близко, а Корбелл хотел есть все сильнее и сильнее.

IV

Джером в одиночестве шагал по улицам Сараш-Зиллиша. У него чесалось лицо, голова и грудь; он старался не обращать внимания на зуд.

Как ходят одиночки? До этого Корбелл видел только одного такого Мальчика достаточно близко. Он был уверен, что его хорошо примут, куда бы он ни пришел, и походка его была пружинистой, уверенной — Мальчишеской. Сейчас Корбелл старался сохранять уверенную пружинистую походку. Но возможно, вся эта маскировка окажется ненужной: окна города были темными, улицы — пустыми и тихими.

Корбелл и Гординг до отвала наелись фруктов в лесу за Сараш-Зиллишем. Там же Джером побрил наконечником сломанного копья лицо, грудь и голову, оставив немного волос только на макушке. Гординг отрезал свои длинные седые волосы и тоже побрился, хотя польза от этого была Небольшая: среди Мальчиков встречались беловолосые альбиносы, но они не ходили так, словно у них болят все суставы.

Из ближайшего здания, напоминающего магазин, послышался смех и веселые голоса, говорящие на Мальчиковом. Корбелл повернул за угол здания, чтобы миновать компанию — так же мог поступить и одиночка. Правда, за одиночку он может сойти только издали. Бессмертие там или не бессмертие, но ему уже не двенадцать лет. Будь рядом с ним Гординг, он бы чувствовал себя увереннее, но паре путников не помогла бы уже никакая маскировка.

Растительность на улице стала более плотной, теперь через нее приходилось продираться. Спутанные ветви ползучих растений поднимались почти вертикально по какой-то стене. Корбелл пошел вдоль нее и скоро понял, что она слегка изгибается, как будто огораживает круглый или овальный участок земли. Возле пролома в стене кустарник становился гуще и выше, словно парк выплескивался из отведенного ему пространства. Корбелл пролез туда и пошел по парку. Вокруг него шелестели на ветру листья, пели птицы; вдруг раздался громкий крик, а следом за ним — взрыв смеха. Джером подпрыгнул. Оказывается, здесь тоже Мальчики! Но вот стена кончилась, и он увидел, что над перепутанными растениями висит машина, похожая на стеклянную елочную игрушку. Корбелл немного подумал, потом начал искать прямое деревце, стараясь не отходить далеко от машины. Большинство кустов ему не подходили, но через некоторое время он все же нашел примерно то, что нужно. Палка была коротковата, но ничего лучше поблизости нет. Он отрубил ветку сломанным копьем и уселся на землю, скрестив ноги.

Куда подевался Гординг? Он шел следом за Корбеллом, с довольно большим отставанием. Со стороны казалось, что два одиночки следуют примерно в одном направлении и оба направляются к парку. Ничего подозрительного.

Сидя на земле, Джером снял наконечник копья с обломанного древка и принялся обстругивать им свежесрезанную палку. Он едва поднял глаза, когда двое… пятеро, нет, целых десять Мальчиков пробрались сквозь заросли в бывших воротах парка. Группа несла громадную тушу индейки, привязанную к палкам. И куда они с ней собирались, интересно? В кухню в ближайшем здании? Ну так она им не поможет.

Корбелл услышал громкую фразу, за которой последовала пауза. Поняв, что его зовут, он поднял глаза, на секунду задержал взгляд улыбающегося Мальчика и вернулся к работе. Они что, не видят, что перед ними одиночка? Его не положено окликать первым, он сам должен заговорить, если ему захочется.

Новое древко для копья получалось очень неплохим. Корбелл примерил его к наконечнику: великовато. Надо состругать еще, вырезать желобок и вбить готовое древко на место. Стайка Мальчиков удалялась по улице, но двое остались и переговаривались тихими, удивленными голосами. Джером посмотрел на них, нахмурившись. Они стояли очень близко, смотрели на него и что-то обсуждали. А за машиной уже прятался Гординг. Как он туда попал? Корбелл не слышал ни звука с той стороны. Наверное, дикт заметил купол машины, перелез через стену, прошел по парку и преодолел еще одну стену. Теперь он скорчился и сидел без движения, и вид у него был почему-то очень виноватый.

Высокий Мальчик с прической, похожей на черный гриб-дождевик, снова окликнул Джерома:

— Прошу прощения за вторжение. Ты не покажешь свою работу?

Корбелл разогнул ноги, медленно встал — и бросился к машине.

Дверца оставалась открытой, поэтому Мальчики не успели его перехватить. Гординг уже проскользнул в другую Дверцу. Джером захлопнул дверь со своей стороны, ухватился за ручку и откинулся назад. Пожилой дикт стучал по клавишам управления. Черноволосый Мальчик долго бежал рядом с машиной, дергая за дверь; наконец он отстал.

— Ты сказал, что годятся любые четыре одинаковых знака. Я нажал этот, — Гординг показал на скрещенные запятые.

— Не знаю, куда мы попадем. Давай попробуем сменить команду, — Корбелл четыре раза нажал кнопку со скрюченным «пи». — Я даже не знаю, есть ли здесь станция подземки. Она должна выглядеть, как гигантский куб, а в Сараш-Зиллише я такого не видел.

— Отдохни пока. Даже если мы не найдем ее, у нас есть тчипл. Мы наберем случайный номер.

— Я потерял копье.

— Зато у меня есть нить.

— Я не о том. Я думал, что чиню его правильно, но, судя по реакции Мальчиков, что-то я все-таки напутал.

Пока машина двигалась по городу, они видели всего одного Мальчика. Худой лохматый одиночка карабкался на развалины небоскреба недалеко от центра города. Когда мимо пролетала машина, он поймал взгляд Корбелла и не отводил глаз, пока двое мужчин не скрылись за углом. Долгая ночь придет только через земной год, так что одиночка и две группы Мальчиков могут составлять сейчас все население Сараш-Зиллиша. В это очень хочется верить… Но делать этого нельзя. Сараш-Зиллиш наверняка находится на одной из линий близко расположенных кабин телепортации, ведь это очень важное место.

— Кто-нибудь из племени Крайхайфта мог попасть сюда раньше нас, — предположил Корбелл.

— Они не знают, куда мы поедем, ведь так?

— Они не знают, почему мы хотим попасть на мыс Горн. Но недооценивать их просто нельзя.

Машина замедлила ход и остановилась. Пассажиры вышли.

— Где это мы? — удивился Гординг.

Редкая растительность становилась гуще, и на склоне по правую руку от них раскинулись настоящие джунгли. Корбелл залез на закругленный купол тчипла и увидел, что цитрусовые деревья, в том числе и несколько очень старых, растут ровным квадратом.

— Я не знаю, где мы.

— Но почему тчипл привез нас сюда? И где подземная дорога?

— Здание подземки во всех городах выглядит, как большой куб. Мы бы его сразу заметили.

Гординг влез на купол машины, и они вместе принялись рассматривать прямоугольник джунглей.

— Подземка должна быть под землей, — заметил дикт. — Зачем ей высокое здание?

— Я так и не узнал, что там на верхних этажах. Возможно, там правительственные учреждения. — Или офисы, которые сдаются в аренду. Но как сказать это на Мальчиковом, Корбелл не знал.

— Они могли построить подземку, а здание не строить.

— Возможно. — Квадрат джунглей было примерно такого же размера, как основание гигантских кубов в Первом и Четвертом Городах. — Значит, вместо здания они разбили сверху парк, а потом полярные шапки растаяли, и все засыпало грязью и землей.

Да, но где тогда вход? Может, эскалаторы в центре парка? Нет, там деревья росли гуще всего. Зато на середине подъема земли с уровня улицы, во впадине образовался маленький, грязный, заросший травой пруд. Корбелл тихо выругался.

— Я не знаю таких слов, — заметил Гординг.

— Вот там, под травой, водой и жидкой грязью, должны быть ступени, а за ними — двери. И если мы найдем инструменты, чтобы прокопать себе дорогу, то сможем выяснить, работает ли подземная дорога.

— Нет.

— Нет?

— Нам не позволят.

По улице, на которую указал Гординг, бежал уже знакомый им одиночка со странно изогнутым широким мечом. Вслед за ним из здания выбегали другие Мальчики.

— Ты можешь остановить его с помощью нити?

— Нет. Он знает, что мы опасны, и сможет поймать нить на лезвие.

— Тогда — в машину. — Двое мужчин спрыгнули с купола и закрыли дверцы. — Как он добрался сюда так быстро?

— Явно не на машине. В Сараш-Зиллише есть прилатсил?

— Конечно. Как я сразу не подумал!

— А нам прилатсил поможет?

— Пожалуй… Да! Тогда не придется копать! Надеюсь, подземка работает. Ее-то не ремонтировали.

Одиночка был уже очень близко. Корбслл набрал номер, который помнил: две скрещенных запятых, оборотное «S», песочные часы и кривое «пи». Машина тронулась с места, набирая скорость. Вслед ей смотрели одиннадцать Мальчиков.

— Они выследили нас, значит, смогут выследить еще раз, — произнес Джером. — У нас будет время, но совсем немного.

Снаружи здание выглядело в точности как то, в котором располагался кабинет Мирелли-Лиры и где она отдала Корбеллу его скафандр. Правда, здесь лифты работали. Вспоминая о тех давних передвижениях по офисному зданию, Джером вышел на третьем этаже. Пока все сходилось: их встретил ряд запертых дверей.

— Мой диск не может их открыть, — сообщил Гординг. Мужчины стали пинать дверь ногами, но она не поддавалась.

— А есть здесь прилатсил, к которому можно пройти свободно?

— Да, на крыше. Там в любую минуту могут оказаться Мальчики.

— У тебя остался наконечник копья?

Корбелл протянул его Гордингу. Вдруг он подумал, что на этажах могут быть указатели дороги к лифтам. Чтобы проверить это, он отправился к лифту и поднялся на этаж выше. Если лифт останавливается на всех этажах, то придется их все проверять. Тихо шагая по корвдору, он услышал над собой топотание, как будто наверху бегала стая крыс.

Вернувшись к Гордингу, Джером обнаружил, что тот отвязал нить от камней, один ее конец привязал к наконечнику копья, а другой — к своей набедренной повязке. Теперь он резал наконечником ковер, который уходил под дверь кабинета.

— Охраняй лестницу, — велел Гординг.

— А оружие?

Тот не ответил, даже не поднял головы. Корбелл встал у двери на лестницу безоружным. Он понимал, что первый же пришедший Мальчик убьет его. Что ж, может, Гордингу удастся спастись. Кстати, а что он делает?

Гординг просовывал наконечник копья под дверь. Управившись с этим, он взялся за концы набедренной повязки и с усилием потянул вверх. От напряжения он стонал и кряхтел. Потом он изменил направление и начал тянуть повязку к дверному замку и косяку. И вот он отпустил свое странное приспособление и ударил в дверь ногой. Она дрогнула, а от второго удара упала внутрь комнаты. Наконечник копья оказался прочнее материала двери, а нить разрезала металл вокруг замка.

Через окно кабинета Корбелл увидел, как два Мальчика что-то делают с мотором тчипла. Он и Гординг втиснулись в «телефонную будку»; света в ней не было, и, чтобы рассмотреть клавиатуру, пришлось немного приоткрыть дверь. Джером нашел кнопку со скрюченным «пи», поставил на нее палец, закрыл дверь и надавил кнопку четыре раза.

Ничего не произошло.

Он открыл дверь и ступил в темноту — настоящую глухую тьму, как у негра в желудке.

— Похоже, это и правда подземка, — прошептал Корбелл. — Стой пока здесь, я найду лестницу и позову тебя.

— Хорошо, — ответил Гординг также шепотом, и Джером двинулся на поиски. Он шел, легко касаясь стены рукой. Один раз он споткнулся об диван, схватился за него, чтобы не упасть, и кусок коврового покрытия остался у него в руках. Здесь все прогнило.

Внезапно позади Корбелла раздался какой-то звук.

— Что такое? — спросил он. Гординг не отвечал. Джером пошел дальше; ему казалось, что в темноте его преследует Мирелли-Лира. Он ждал, что вот-вот начнется лестница, но стена все тянулась и тянулась. Корбелл обошел еще один диван и пошел дальше. Ковер заглушал его шаги и поглощал звук дыхания, так что вокруг было абсолютно тихо.

Ну вот, наконец-то начались ступени!

— Сюда! — позвал он в полный голос.

— Отлично, — отозвался Гординг из-за его спины. Джером подпрыгнул, как ужаленный. — За тобой крался Мальчик, и я убил его нитью. Судя по запаху, это был тот самый одиночка.

— Возможно, здесь ничего уже не работает. Если лестница… Ага! — Лестница под ногами мужчин задвигалась. Потеряв ориентацию и чувство равновесия, Корбелл сел прямо на ступени, несущие его в темноту. Довольно скоро эскалатор остановился.

— Что дальше? — спросил Гординг.

— Иди на звук моего голоса. Я помню, что вагоны должны стоять с другой стороны зала. — Он пошел вперед с вытянутыми перед собой руками. И как ему искать нужный вагон? Он ощупывал дорогу руками. Мягкие диваны… Стена! Похоже, он сбился с пути. Гординга не было слышно, в подземном зале царила полная тишина. Может быть, в этой тишине и темноте за ними с Гордингом крадутся Мальчики? Может, они уже убили Гординга? Корбелл почти бежал, спотыкаясь. Только самые старые мальчики помнят этот зал, но остальные смогут найти человека по звуку его дыхания.

Наконец его руки нащупали дверь.

— Гординг!

В дальнем конце зала на миг зажегся свет. Что это было, интересно?

— Иду, — раздался оттуда голос пожилого дикта. Джером ждал в темноте и тишине.

— Я здесь! — раздался голос Гординга совсем рядом с ним. Дикт на ощупь нашел его руку и вложил в нее что-то тяжелое. — Я ограбил одиночку. Вот, возьми его меч. Зажигалку я оставил себе. Где здесь карта мира?

— На этой стене, — Корбелл провел его рукой по ровной поверхности стены. Луч фонарика-зажигалки высветил два полушария с ледяными шапками. На карте не светились ни линии, ни номера маршрутов.

— В какую дверь нам нужно? — спросил Гординг.

— Я не знаю.

— Мальчики забрали наш тчипл. Сдаться мы не можем — мы убили одиночку. Возможно, Мальчики выключат всю систему прилатсила. Корбелл, сделай что-нибудь.

— Хорошо. Дай-ка мне твой диск.

Джером приложил его к первой двери. Ничего не произошло. Вторая дверь — то же самое. Его начала охватывать паника. Но ведь эскалатор заработал!.. Третья дверь открылась.

Прозрачная вагонная дверь пропустила Гординга, закрылась за ним и не открывалась, пока Корбелл не вытащил диск и не вставил его снова. В вагоне мужчины заняли сиденья друг напротив друга.

— Теперь мы посидим и подождем.

— Хорошо.

— Не понимаю, как тебе удается сохранять спокойствие.

— Я рискую меньше, чем ты. Половина юпитерианского года, — он тоже стал использовать это выражение, — и меня не станет. При этом у меня есть шанс получить бессмертие дикта и свободу от Мальчиков. Только вот еще что. Корбелл, там, куда мы едем, есть бессмертие диктаторов? Или нам придется постоянно возвращаться в Антарктику?

— В Четвертом Городе оно точно есть, возможно, есть и в других местах.

— Риск того стоит. Может, пока поспим?

— Если повезет, — неуверенно рассмеялся Корбелл.

V

Гординг проснулся, когда дверь вагона закрылась. Вагон скользнул в вакуумный туннель, двинулся вниз, потом вверх; дернулся вправо, влево. Пока все идет как надо.

Дикт посмотрел на спокойное выражение лица Корбелла и расслабился.

— Я не хотел спрашивать раньше времени. Куда мы едем?

— Это неважно. Куда угодно, где есть… освещенная карта мира с маршрутами подземки. По ней мы увидим, как добраться до Четвертого Города.

— Хорошее решение, — одобрил Гординг и снова погрузился в сон. Возможно, конечно, что он притворялся, но даже его дыхание стало редким и спокойным. Корбелл растянулся на сиденье, просунул ноги под ручку кресла. В вагоне царила полная тишина, которую нарушало только дыхание Гординга. Джером задремал; ему снова снилось, что он бежит, поэтому он без конца ворочался и дергался. Когда вагон двинулся вверх, он проснулся на секунду и снова заснул. Следующий раз он открыл глаза, когда вагон замедлил ход. Несмотря на сонное состояние, он вспомнил первую поездку и прикрыл уши руками. Гординг повторил его жест.

Вагон остановился, автоматические двери открылись. Сквозь низ внутри ворвался воздух, густой, горячий и влажный, как кипящий кленовый сироп.

— Пошли! — крикнул Корбелл и двинулся вперед. Большой зал превратился в руины. В него обрушились шесть или семь этажей гигантского куба, но Джерому сейчас было не до того, чтобы смотреть, что за помещения там находились. Он старался не дышать глубоко: раскаленный воздух отдавал какими-то химикатами и плесенью. На всем теле сразу же выступили капельки пота. Карта на стене не светилась, по ней шла глубокая трещина. Корбелл приложил диск к трем дверям, но открылась только последняя. Гординг потянул его за руку.

— Стой! Куда едет этот вагон? — по голосу было понятно, что он сдерживает дыхание.

— Идем.

И двое мужчин вошли в вагон. Прохладнее им от этого не стало. Умереть можно и в сауне, подумал Корбелл. Он улегся на сиденье и проговорил:

— Мирелли-Лира переделала управление подземкой. Всякий, кто сел в поезд в жаркой части мира, попадет к ней. Надеюсь, этот терминал будет действовать по тому же принципу. Лежи и постарайся не двигаться. Дыши неглубоко.

Джером лежал на спине и ждал. Пот щекотал его кожу, скатываясь по ребрам, но он не вытирался. Вот что-то щелкнуло, и подул ветерок — сначала слишком теплый, он постепенно охладился. Корбелл вздохнул с облегчением и подумал, что углекислый газ заставил включиться внутренний кондиционер. Воздух в вагоне стал прохладным.

Прошло еще довольно долгое время, и Гординг сказал:

— Я оставил в том вагоне зажигалку.

— Жалко.

И снова тишина. Наконец дверь вагона поднялась, и поезд тронулся. Сначала, как обычно, его дергало из стороны в сторону, потом движение стало ровнее. Корбелл попытался заснуть, но почему-то не смог. Он не понимал, в чем дело, пока Гординг не пожаловался:

— У меня болят уши. Так вот оно что!

— Из вагона уходит воздух. Надеюсь, нам его хватит, чтобы доехать до конца.

— Мне больно. Что мне делать? Гординг же никогда не летал на самолетах!

— Подвигай челюстями, — посоветовал Джером. Он показал, как это делается, и давление на барабанные перепонки немного ослабло.

Поезд замедлил ход. Путь кончился быстрее, чем Корбелл ожидал; впрочем, это к лучшему: оба они тяжело дышали, и Гординг начал нервничать. Джером почувствовал радость с оттенком вины: пожилой дикт все-таки начал волноваться! Правда, для этого потребовалось подвергнуть его множеству неизвестных опасностей.

Корбелл прикрыл уши руками и широко открыл рот, Гординг сделал то же самое. Он чувствовал, что кожа стала холодной и влажной. Волнение было почти невыносимым. Но вот двери открылись, и в вагон хлынул теплый воздух. Пассажиры увидели зал, освещенный лампами в дальнем конце, ковер на полу, мягкие диваны. Джером потянулся к широкой сабле, доставшейся им от Мальчика-одиночки.

У входа в зал мелькнула движущаяся тень. Мирелли-Лира! — с ужасом понял Корбелл. Она пришла слишком быстро! Он закрыл дверь вагона как раз в тот момент, как тень двинулась в зал. Что ж, у него есть то, что ей нужно, значит, можно устроить переговоры.

Но тенью оказался Крайхайфт. Мальчик остановился, посмотрел на мужчин сквозь стекло и поднял зажигалку. Гординг бросился к туалету, хотя тот явно не мог служить укрытием. Корбелл спиной почувствовал движение; сам он словно прирос к месту. Крайхайфт послал луч так, чтобы он прошел рядом с ним. Сиденье загорелось, воздух заполнил дым с едким химическим запахом.

— Выходите, а то я поджарю вам ноги! — закричал Мальчик.

Корбелл все еще держал руку на двери. Но…

— Я не могу сдаться. Вы уничтожите Древо Жизни. Крайхайфт удивился, но быстро понял, о чем говорит Джером.

— Это не то, что нам нужно. Мы просто хотим знать, где оно. Корбелл, представь себе, что случилась катастрофа и погибли все дикта, кроме нескольких стариков. Мы смогли бы сделать их молодыми и дать возможность размножаться.

— А пока им не видать бессмертия, как своих ушей! Ковер рядом с правой ногой Корбелла загорелся.

— Нам нужен еще и твой шлем от скафандра, — сообщил Крайхайфт. — К вопросу о катастрофах…

Внезапно он замолчал, и выражение его лица изменилось. Джером никогда не видел, чтобы Мальчик выглядел виноватым, напуганным и в чем-то горько раскаивался, поэтому очень испугался. Из-за стекла послышался слабый стон Крайхайфта, он взглянул вправо, потом влево. Ищет выход? Мальчики умнее людей, поэтому он нашел выход очень быстро и сразу воспользовался им. Он поднял зажигалку к голове и выстрелил. Из его черепной коробки вырвалось пламя — сначала с одной стороны, потом с другой. Крайхайфт упал, дернулся несколько раз и затих. Корбелл взглянул назад. Гординг все еще прятался за дверью туалета. А в зал уже входила Мирелли-Лира Зеелашистар в своем бесформенном белом балахоне с радужным отливом. Глаза на морщинистом лице сосредоточились на Джероме, и серебристая трубка взметнулась вверх.

— Мирелли-Лира! Это я!

Она едва не умерла от шока. Корбелл надеялся, что старуха потеряет сознание, но она быстро пришла в себя и сделала повелительный жест трубкой: на выход! Джером потянулся к сабле, и норна включила свою трубку в том же режиме, что убил Крайхайфта, но с меньшей мощностью. Корбелл застонал, но устоял на ногах.

Старуха заговорила, и голос старика начал переводить:

— Ты нашел его. Где оно?

— Отдай мне трубку, и я скажу.

В ответ она послала еще одну волну чувства вины и жутких мучений. Корбелл продолжал двигаться вперед, вытянув руки, чтобы схватить старуху за горло. Она попятилась; он застонал и сделал еще шаг. Внезапно норна повернула что-то на рукоятке трубки, и на Джерома обрушился сон. Он упал на колени, но продолжал двигаться вперед: шаг, еще шаг, и еще…

В нос ему бил запах плесени, щеки касалось что-то мягкое. Он поднял глаза: Мирелли-Лира лежала на одном из бесформенных диванов. Джером оперся руками об пол, оторвался от ковра и двинулся к ней. Старуха попыталась съежиться, но при этом не двинулась с места. На ее лице был написан ужас.

— Я схватил ее сзади, — сообщил Гординг. Он сидел на диване напротив норны, направив на нее серебряную трубку. Женщина заговорила:

— Вы не осмелитесь убить меня. У меня есть то, что вам нужно.

Корбелл с усилием поднялся с пола.

— Шлем от скафандра? — спросил он. — Отдай его, или я оставлю тебе жизнь… но молодой не сделаю.

Старуха упрямо сжала рот.

— Вначале бессмертие.

— Сколько режимов работы у трубки?

— Пять, два из них убивают. Мне хватит и трех несмертельных. А ты сможешь сам найти шлем?

— Вполне возможно, — Корбелл улыбнулся: по ее лицу он понял, что действительно сможет. — Я могу подарить тебе молодость, а потом убить, если не получу того, что мне надо. — Он заговорил на Мальчиковом: — Держи трубку наготове. Правда, я думаю, она не попытается сбежать. Мы идем за бессмертием дикта.

У Гординга на лице было написано сомнение.

Корбелл не рискнул путешествовать через «телефонные будки» с Мирелли-Лирой. Все трое влезли в тчипл, посадив старуху в середине, и двинулись над улицами Четвертого Города. Машина дергалась из стороны в сторону, мчалась среди осколков стекла и обломков бетона, а Корбелл сидел и размышлял. Может, стоило вначале отнять у норны шлем? Пожалуй, что так; но ждать он больше не мог. Ему надо было решить вопрос с бессмертием.

Все трое вылезли из машины, и Гординг произнес:

— Я мог бы догадаться, что мы едем в больницу.

— У вас в больнице было… охраняемое место на третьем этаже?

Мирелли-Лира смотрела на фасад здания со стеклянной мозаикой.

— Но я все тут обыскала!

— Да, ты была в отчаянии, — улыбнулся Корбелл. — Но отчаяние должно быть правильным.

Он повел своих спутников вверх по лестнице, их шаги поднимали пыль. Две цепочки следов на третьем этаже напомнили Джерому о давнем паническом бегстве по этим самым коридорам. Он оглянулся: Мирелли-Лира выглядела покорной, к тому же позади нее шел Гординг, направив на нее серебристую трубку.

Но вот Корбелл свернул в новый коридор и понял, что заблудился.

— Мирелли-Лира, где «телефонные будки»?

— Сверни налево, за первый же угол.

И там действительно оказался ряд прилатсилов. Джером сориентировался: вот тот угол, за которым он прятался, когда за ним гналась норна… а вон там открытая дверь хранилища.

— Они хорошо охраняли бессмертие, — заметил Гординг.

— А что бы делал ты на их месте? — Корбелл указал на скелеты и дыру, пробитую в стене. — И все же нашлись ребята покруче. Нам повезло, что лекарство бессмертия не уничтожили после использования. Может, они думали, что через пятьдесят лет придется возвращаться.

Гординг осмотрел кабины охраны, пустые полки, компьютерный пульт и пару «телефонных будок».

— И где же оно, если его не уничтожили? Вряд ли до него можно добраться прилатсилом, разве что место назначения охраняли так же хорошо.

— Именно что прилатсилом. Только сначала отдай мне трубку.

Послушается Гординг или нет? Он без малейшего сомнения протянул Корбеллу трубку и прошел вперед, рассматривая две стеклянные будки. Только в одной из них была дверь; в нее он и вошел. Мирелли-Лира что-то прорычала.

— Ты надо мной издеваешься? — перевел автомат.

— А даже если издеваюсь? — и Корбелл помахал трубкой у нее перед носом.

Она бросилась на него, растопырив руки с острыми ногтями. Он даже не стал нажимать курок, просто дважды стукнул ее по голове трубкой, и она отошла назад. Тем временем Гординг нашел на столбике в будке кнопку и нажал ее. Вторая кабина заполнилась тончайшей пылью.

— Ура! — закричал Джером, не выдержав. Гординг открыл дверь будки и сообщил:

— Ничего не произошло.

— Это не совсем так. — И, обращаясь к Мирелли-Лире: — Ты не обязана делать этого, если не хочешь. Заставлять тебя никто не будет. Можешь верить мне, а можешь не верить. — Смейся, смейся, сказал он себе с легким чувством стыда. Но он заслужил право смеяться!

Старуха, против обыкновения, промолчала. Похоже, она действительно в отчаянии. Когда она двинулась к будкам, Корбелл указал Гордингу на кабину без дверцы. Норна нажала кнопку, и пыли в кабине стало больше.

— А-а! — Гординг понимающе улыбнулся. Старуха поняла, что что-то произошло, но никак не могла взять в толк, что.

— Вот они, инертные молекулы из клеток тела! — Джером лучился от радости. — Химические средства не могут их растворить, а «телефонная будка» просто телепортиру-ет их прочь из организма — только те вредные вещества, что накапливаются за девяносто лет жизни. Теперь вы понимаете?

— Но я ничего не чувствую, — неуверенно произнесла норна.

— Прислушайся к себе. У меня было такое чувство, словно открылось второе дыхание. Это было тогда, когда я убегал от тебя. А каких ощущений ты, собственно, ждала? Через несколько дней у твоих волос появятся темные корни?

— Рыжие. Огненно-рыжие.

— Где шлем?

Мирелли-Лира улыбалась. Она все еще выглядела старухой, но в ее улыбке, кажется, появилось что-то злорадное.

Глава девятая

ПИРССА ОТ ЛИЦА ГОСУДАРСТВА

I

Кошкохвост вспрыгнул со стола, как только они вошли в кабинет Мирелли-Лиры. Теперь его серо-белая мордочка недоверчиво смотрела на них из безопасного убежища на люстре.

Скафандр Корбелла грудой лежал на одном из стульев. Гординг и Мирелли-Лира смотрели, как он берет шлем и надевает на голову. Откашлявшись, он произнес в переговорное устройство:

— Это Корбелл, который гуляет сам по себе. Вызываю Пирссу, гражданина Государства. Отвечай, Пирсса.

Тишина. Полное молчание.

— Он должен быть в пределах зоны связи. Пирсса, отвечай, черт тебя возьми!

Гординг спихнул скафандр на пол и взял себе стул, при этом он держал серебристую трубку нацеленной на старуху. Она этого даже не замечала; на ее лице были написаны злорадство и торжество. От такого зрелища у Корбелла мурашки бегали по коже. А когда кошкохвост резко спрыгнул с люстры на колени старухе, бывший пленник аж подпрыгнул. Зверь приземлился неслышно, как снежинка, и свернулся, выставив уши и глядя, как Джером строит из себя идиота. Тишина в наушниках, тишина, тиши… Сигнал прорезался очень слабый, временами он прерывался:

— Это Пирсса от лица Государства. Вызываю Джсй Би Корбелла. Задержка при передаче будет составлять шестьдесят семь секунд. Корбелл, мне есть что тебе рассказать.

— Охотно верю! Мне тоже, знаешь ли, есть что тебе рассказать. Например, почти всю историю Солнечной системы. Но сначала скажи мне, это ты управляешь движением планеты Уран? И если да, то что ты собираешься с ней делать? — Гордингу он объяснил: — Ответ на вопрос мы узнаем через минуту.

— А почему не сразу?

— Скорость переговоров определяется скоростью света. Уран сейчас в тридцати трех с половиной световых секундах от Земли.

Гординг кивнул. У него был вид человека, который никуда не спешит. Даже трубку он, казалось, держит лениво… но при этом она всегда остается нацелена на старуху. И это правильно: вид у нее все еще торжествующий.

Когда Пирсса заговорил, голос у него был до отвращения безмятежный:

— Да, я контролирую планету, и я уверен, что это Уран. Ты был прав, решив, что мы прилетели в Солнечную систему. Потеряв контакт с тобой, я полетел исследовать ближайшую аномалию — новую планету между Юпитером и Сатурном. Там я обнаружил спутник с системой управления, которая откликнулась…

— О моторе я и так знаю! Вопрос в том… — он прикусил язык. Ответа пришлось бы ждать слишком долго.

Пирсса продолжал как ни в чем не бывало:

— …на мои сигналы. Вначале я проверил надежность программ, иначе я мог бы что-нибудь испортить. В конце концов я обнаружил в верхней части атмосферы планеты объект, очень сильно излучающий в инфракрасном диапазоне. Это был гигантский двигатель, работающий на принципах синтеза и предназначенный для перемещения всей планеты. Ах, ты о нем знаешь? Отлично. Я уже запустил программу торможения. Через двадцать два дня Уран встанет на орбиту в двадцати миллионах миль впереди Земли. Я хочу отодвинуть ее подальше от Юпитера, чтобы температура стала пригодной для жизни.

— Не надо! — крикнул Корбелл. Он вспомнил, что никогда не мог знать наверняка, почему Пирсса действует так или иначе. — Жизнь на Земле приспосабливалась к такому существованию миллион лет, а то и больше. Если ты сделаешь то, что собрался, большая часть биосферы погибнет, включая и то, что осталось от человечества.

Старуха уже начала выглядеть моложе — мышцы ее лица подтянулись, морщины и мешки постепенно разглаживались. Джером отвернулся от ее злобной, какой-то звериной улыбки, снял шлем и заговорил на Мальчиковом:

— Мы были правы. Все это не совпадение. Пирсса посадил меня на Землю и полетел изучать Уран. Он собирается сделать все так, как было, когда мы улетали.

Гординг уставился на него.

— Но лед! Лед покроет…

— Подожди еще немного, ладно? — и Корбелл опустил шлем, чтобы услышать ответ Пирссы.

— Я не выполняю твоих приказаний, Корбелл. Теперь я подчиняюсь Мирелли-Лире, которая была когда-то гражданкой Государства.

Он должен был быть готов ко всему, но это оказалось уже слишком.

— Ах ты предатель! — закричал Джером. Мирелли-Лира откинула голову и засмеялась.

Корбелл положил шлем на стол. Он смог заговорить далеко не сразу.

— Понятно, почему ты улыбалась. Что тогда произошло?

Норна явно наслаждалась ситуацией.

— Я пыталась вызвать твой автопилот, но ничего не получилось. Через несколько дней я попробовала снова. Возможно, мне помогло то, что переводчик говорил твоим голосом. Мы с Пирссой очень много говорили о Государстве, о мире, о тебе… — она замолчала, потому что пришел ответ Пирссы.

— Я никогда никого не предавал, Корбелл. Можешь ли ты сказать о себе то же самое?

— Заткнись, — велел Джером шлему, — и подожди. Мирслли-Лира сейчас с нами. Мы попробуем уговорить се отменить свой приказ. — И Гордингу: — Она контролирует и мой автопилот, и Уран. А я устал.

— Ты должен уговорить ее отказаться от своего плана. Это срочное дело.

— Это я и так знаю, — Корбелл закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Он уже знал, как все будет. Пока он сможет выживать, он останется молодым и будет смотреть, как Антарктику покрывают льды в милю толщиной. Он и Мирелли-Лира увидят, как карликовые буйволы, без-шерстные полярные медведи, Мальчики и дикта бегут на север, пока не замерзнут в метель, не умрут от голода на выжженной земле или от недостатка витамина D в семенах катопе. Может, с этого и следует начать? Что предпочтет теперь уже бывшая старуха — вечное одиночество или компанию? Один раз она уже убежала от Мальчиков и жила одна… Кстати, а где она брала пищу? Может, есть что-то, без чего она не захочет обходиться?

Он открыл глаза. Гординг смотрел на него с сочувствием, и норна, как ни странно, тоже.

— Ничего не болит, — сказал пожилой дикт. — Я привык, что у меня всегда что-то болит. Иногда у меня начиналась одышка, а мышцы, сухожилия и суставы ныли вообще все время. Корбелл, ты нашел бессмертие. Мы снова молоды.

— Да. Отлично.

— Играй на ее благодарности. Я не могу говорить с ней, это надо делать тебе. Ты справишься. Судьба мира в твоих руках.

— Я просто счастлив. — Он ненадолго закрыл глаза… совсем ненадолго… а потом спросил Мирелли-Лиру:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Я стала сильнее. Возможно, я даже поверю в твою ложь.

— Хорошо. Тогда слушай. — Корбелл поставил между собой и норной шлем: он хотел, чтобы Пирсса тоже слышал его. — Планета мертва везде, кроме Антарктики. Остались в живых в основном тропические растения, приспособившиеся к циклу: шесть лет света и шесть лет тьмы. Если Антарктику снова покроет лед, все погибнет. Главенствующая людская популяция… — он произнес это слово на Мальчиковом, — Мальчики, одиннадцатилетние дети, живущие вечно. Есть еще небольшое число взрослых для размножения. Все мужчины выглядят, как Гординг, кто-то из них моложе. Это люди. Конечно, они выглядят не совсем так, как мы, — и он начал описывать перемены: бледная кожа, залысины на черепе… Мирелли-Лира смотрела на Гординга без особой приязни, но явно признавала его за человека. Самая большая разница в их внешности — залысины, но у пожилого мужчины они смотрятся естественно. Однако впечатлить норну Корбеллу пока не удалось, и он продолжал:

— Если мы хотим восстановить Государство, то надо делать это с помощью взрослых — дикта. Мальчики слишком отличаются от нас. И я должен сказать, что у нас есть шанс. Сейчас соотношение женщин и мужчин — примерно десять к одному, но через сто лет оно станет почти один к одному. — Ему показалось или он действительно привлек внимание Мирелли-Лиры? — Конечно, вначале твоя роль не будет такой уж важной, учитывая существующий дисбаланс. Но ты будешь единственной женщиной без залысин, и единственной рыжей, кстати.

— Секунду, Корбелл. Разве Мальчики не правят взрослыми? Я не хочу становиться рабыней. И кстати, что с Девочками?

— Они все давно погибли.

— Ага! — Мирелли-Лира явно ненавидела Девочек.

— Итак, сейчас у нас остались Мальчики и дикта. Мы можем уговорить дикта перебраться сюда, потому что у нас есть бессмертие. Они согласятся, а я знаю, где найти корабль.

Норна нахмурилась и качала головой. Джером понял, что она уже наполовину готова согласиться. В обществе лысоватых женщин ее краса заблистает так, что лучшие из дикта будут у ее ног!

— Сколько длилось правление Мальчиков? — спросила норна.

— С тех пор как ты привезла дикта в Антарктику после освобождения из тюрьмы. Кстати, когда это было? Прошел, наверное, миллион лет.

Молодость уже проявилась музыкой в смехе Мирелли-Лиры.

— И ты считаешь, что дикта внезапно освободятся? Разве овцы могут стать волками, даже если найти, чем их подкупить?

Проклятье, а ведь это правда! Корбелл опять сменил язык:

— Гординг, дикта восстанут? — Да.

— Но раньше они этого не делали.

— Это было слишком опасно, а вознаграждения за риск никакого. — Возможно, и так. Корбелл заговорил по-английски: — Он сказал, они восстанут. И я ему верю. Сейчас я объясню, почему. Во-первых, в крови у дикта нет покорности. Их вывели, чтобы они производили будущих Мальчиков, и гены у них отличные. Во-вторых… Как бы это сказать… Ты видела, как люди кланяются?

Она улыбнулась. Ну да, в свое время он склонялся перед ней.

— Итак, дикта кланяются, но это просто жест, пустая формальность. Через секунду они выпрямляются, как будто никогда не клонились к земле. Мальчики тоже кланяются друг другу. Я думаю, дикта ни разу не восстали за миллион лет, потому что у них не было шансов. Теперь они появились.

Норна молчала и хмурилась.

— Чего ты надеялась достичь, передвинув Землю с помощью Пирссы?

— Я думала… Мы последние граждане Государства, Корбелл. Я думала, что мы сможем возродить человеческую расу.

— Адам и Ева, причем Ева будет главной? Мирелли-Лира, нам надо надеяться, что мы сможем скрещиваться с дикта, потому что тебя я, откровенно говоря, боюсь. И думаю, что у нас ничего не получится.

— Низкое сексуальное влечение?

— Да. Может, тебе больше подойдут дикта? И вот еще что тебе надо помнить: ты правишь небом. Это место снова принадлежит Девочке, женщине.

Джером увидел, что она начинает улыбаться («Корбелл забыл, что я могу править с помощью красоты!»), и закончил:

— А теперь ты должна отдать Пирссе новый приказ. Он уже начал торможение. Если Земля сдвинется с места, настанет конец мира.

Она помедлила, явно издеваясь:

— Мне стоит заставить тебя подождать.

— Но Пирсса уже начал…

— Дай мне шлем.

— К черту торможение! Стоп. Погоди секунду. — Шлем он так и не отпустил.

— Корбелл, ты же этого хотел?

— Мне пришла в голову одна мысль.

— Только не испорти все! Судьба мира…

— Все, хватит! Мне нужна минута на размышления. — Когда человек повелевает джинном, ему приходится высказывать свои желания осторожно. — Ладно. Пирсса, сейчас я расскажу тебе, чего хочу добиться. Ты посмотришь, сможешь ли изменить курс, и рассчитаешь побочные эффекты. Потом Мирелли-Лира примет решение. А хочу я вот чего: пусть на мысе Горн и вокруг него станет на пятнадцать градусов Цельсия прохладнее.

II

Они наблюдали за проходом Урана с крыши офисного здания.

Планета явно стала меньше, чем была при рождении Корбелла, и атмосферный двигатель был уже не так эффективен: за тысячи лет маневрирования он переработал многие мегатонны атмосферы. Тем не менее газовый гигант проходил сейчас в двух миллионах миль от Земли. Зрелище было потрясающее: над горизонтом висел белый полукруг, чуть подкрашенный розовым, со следами бурь, а ночная сторона планеты казалась черным провалом среди звезд. На черной кромке горела крохотная яркая искорка бело-фиолетового пламени, она освещала часть ночной стороны, ее свет краснел и рассеивался.

Мирелли-Лира произнесла что-то музыкальным голосом. Неудивительно, что мужчины всегда уступали ее уговорам! (Переводчик произнес: «Великолепно» голосом старика.) Белые одеяния норны казались в темноте бесформенной бледной тенью. Корбелл старался стоять подальше от нее: с тех пор как она перестала быть старухой, он начал бояться ее еще больше. Сейчас норна держала судьбу мира в своих руках.

Весь сегодняшний вечер Джером дергался.

— Как идут дела, Пирсса? — спросил он, обращаясь к шлему, который держал в руках, и начал ждать ответа. Тишина, тишина…

— Лучше некуда. — Спокойствие автопилота казалось просто неприличным. — Рассчитать новый курс так, чтобы он не пересекся с луной, было трудно, но я справился. Новая орбита земли станет несколько эксцентрической, и средняя температура снизится примерно на десять градусов.

— Отлично, — Корбелл опустил шлем. На самом деле он хотел выходить на связь с Пирссой каждые две минуты. Гигантская планета, пролетающая так близко, — это вовсе не великолепно, это страшно.

— Великолепно, — снова произнесла женщина. — Подумать только, Государство достигло таких высот, а теперь от него остались только дикари!

— Мы еще вернемся, — ответил он и засмеялся, возможно, слишком громко. — Гординг этого не знает, но он готовит почву для демографического взрыва в Городе Дикта. Через три тысячи лет нам снова придется строить межзвездные корабли — земля к этому времени будет перенаселена.

— Об этом я не подумала. Возможно, Гординг это понимает. Ты правда думаешь, что дикта придут? Миллион лет в рабстве…

— Им придется прийти, — Корбелл уже все обдумал, вплоть до мельчайших и самых сложных деталей. — Через несколько месяцев мыс Горн и Четвертый Город окажутся в зоне оптимальной температуры. Деревья и злаки, которые хорошо росли в Антарктике, будут расти хорошо и здесь, надо только обеспечить перевозку. А в Антарктике тем временем станет холоднее, чем думали Мальчики. Они забьются в Сараш-Зиллиш на шесть земных лет, во время которых будет темно. За это время дикта смогут неплохо устроиться здесь.

— Это возможно, только если Мальчики будут ждать. Ты говорил, что они очень умны. Они могут напасть на нас сразу.

— Всего несколько месяцев — и у нас найдется чем их удивить! К этому времени Пирсса будет на орбите над Землей. Разве он тебе не говорил? У него есть оружие, способное разнести их в клочья прямо из космоса, пока они пытаются пересечь океан. Мальчики решат, что это оружие Девочек, и примутся уничтожать долины в Гималаях и земли вокруг Охотского моря. Если они промедлят нужное нам время, то Земля начнет охлаждаться и пойдут сильные дожди. Они затопят Город Дикта, и Мальчики решат, что все утонули.

Уран снова выбросил бело-фиолетовое пламя: Пирсса проложил сложную траекторию движения между лунами Юпитера. В ночи светилось множество огней: дневная сторона Урана, пламя выхлопа двигателя на его ночной стороне, Юпитер и множество лун. Теплый воздух был насыщен влагой и каким-то редким запахом: мускус, цветочная нота и что-то еще. Корбелл задумался о том, откуда он взялся. Неужто у китов в океане начался брачный сезон? Запах мягко ударял в голову.

— Корбелл… — Да?

— А что, если дикта предпочтут красиво постареть? В темноте шаловливая улыбка Мирелли-Лиры была едва видна (Шаловливая? Ту же улыбку, только в окружении морщин, он считал злорадной!)

— У них все равно не будет выбора. — Тут ему в голову пришла одна неприятная мысль, и он поправился: — У них не будет выбора, переезжать сюда или нет. А от бессмертия они могут и отказаться.

И все же он манипулировал дикта — правда, ради их собственного блага. Но то же самое Пирсса говорил Корбеллу! Не дай мне бог ошибиться, подумал он. Ведь если через сто лет они начнут жаловаться, мне придется все это выслушивать.

Мирелли-Лира — тень в темноте — спросила:

— А будут дикта считать меня красивой?

— Да. И красивой, и экзотической. Раз я понравился их женщинам, ты точно понравишься мужчинам.

Она резко обернулась к нему.

— Но ты меня красивой не считаешь.

— У меня пониженное сексуальное…

— Это не ответ! — женщина взъярилась не на шутку. — Ты спал с женщинами дикта!

Он сделал шаг назад.

— Если хочешь знать, я всегда боялся красивых девушек. Я тебя я боюсь просто до потери пульса. Подсознательно я уверен, что та трубка все еще при тебе.

— Корбелл, ты прекрасно понимаешь, что дикта могут не пережить изменений в биологических ритмах. В Четвертом Городе каждый день, круглый год светит солнце. — Она коснулась его руки. — И даже если они выживут, мы все равно остаемся последними людьми. И если мы умрем бездетными…

Он хотел отстраниться, но что-то в нем отчаянно жаждало подойти к ней поближе. Джером подавил оба эти желания.

— Ты слишком спешишь. Возможно, женщины дикта уже носят моих детей. Если это так, то дикта — люди, или очень близки к ним.

— Пойдем в дом. Жарко… — Корбелл взглянул на ослепительно яркую планету у них над головами, и Мирелли-Лира потянула его за руку. — А если он упадет на Землю, ты тоже захочешь это увидеть?

— Да. — Все же он поднял шлем и последовал за ней. Теперь у норны больше не было трубки; она могла грозить ему только планетой, в десять раз большей, чем Земля.

В лифте оказалось прохладнее — там стоял кондиционер. Нервы у Корбелла все еще были напряжены — то ли от наблюдения за Ураном, то ли от близкого присутствия норны. Он принюхался и едва подавил смех: так вот что за запах он чувствовал на крыше! Просто Мирелли-Лира раньше не употребляла духов.

Ее капюшон был откинут, на плечи струились длинные, тонкие белые волосы; впрочем, у корней они уже стали огненно-рыжими. От старческих морщин остались только следы. Груди женщины казались… да, пожалуй, необычными: высокие, конические, они чудесно вырисовывались под белым балахоном. Как отнесутся к ним дикта — посчитают очень чувственными? Или увидят в них свидетельство того, что люди произошли от животных?

Лифт остановился, и дверь открылась. Корбелл по-прежнему стоял, опираясь о стену, и Мирелли-Лира тоже не спешила трогаться с места. Она молча смотрела, как он набирает полную грудь воздуха и изо всех сил старается ничем себя не выдать.

Он хочет ее. Желание пришло внезапно, как помешательство, и Джером страшно испугался.

— Духи, — произнес он внезапно охрипшим голосом.

— Да. Как тебе не стыдно заставлять меня применять такие средства? Если тебе нравится задевать мою гордость, то знай: ты победил.

— Но я не понимаю!

— Феромоны. Я заставила свою медицинскую систему синтезировать их, чтобы усилить твое влечение. Феромоны — это биохимические символы. — Она шагнула вперед и положила руки ему на плечи. — Думаешь, мне так этого…

Ему хватило одного ее прикосновения. Застежки на ее балахоне не были застегнуты — все, кроме одной, а ту он вырвал с мясом. Набедренную повязку оказалось сложнее снять: у него дрожали руки, он глухо стонал, почти выл. Мирелли-Лира помогла ему раздеться, и он взял ее прямо на полу эскалатора, быстро и неистово. Возможно, он причинил ей боль. Возможно, он даже хотел этого.

Духи-феромоны все еще бродили у него в голове. Раньше у него не было времени заметить отличия в телесном строении женщины; теперь он мог рассмотреть ее. За пятьдесят тысяч лет люди значительно изменились. Щиколотки норны были довольно тяжелыми, а тело — полнее, чем требовали стандарты красоты 1970 года. Разрез ее чудесных глаз был странным, не европейским, но и не восточным, а рот оказался очень мягким. Он снова взял ее. Она вела себя не пассивно, но видно было, что она не полностью поглощена происходящим. Мирелли-Лира попросту испугалась бури, которую разбудила.

Утолив первую страсть, Корбелл немного успокоился. Они перешли из лифта в зал с ковром, и в третий раз она сама уселась на него. Он старался сдерживаться и дать ей двигаться так, как ей приятнее; но когда все закончилось, он увидел белые следы собственных пальцев у нее на бедрах.

— Ты как, в порядке? — запоздало спросил он. Она рассмеялась в ответ, все еще сидя на нем и расчесывая пальцами волосы:

— Я молодая. На мне все быстро заживет.

— Ты использовала афродизиак!

— Да, использовала. Вариант с феромонами предложил Пирсса.

— Что? Пирсса? Я убью его! Он… А ты!.. Вы оба использовали меня, как пучок рефлексов, а не как мыслящее существо! — Он был готов заплакать. — Это почти то же, что делает твоя трубка.

— Да забудь ты о ней! Мы должны иметь детей. Мы — последние люди. Чего ты хочешь от меня, Корбелл?

— Не знаю. Спроси меня, когда я снова смогу думать. Я хочу, чтобы Пирсса умер, и куратор Пирс тоже. Он может совершить самоубийство, если ты ему прикажешь?

— Он просто выполняет свой долг. Он должен воссоздать Государство. Корбелл, скажи, разве это не лучше, чем действие трубки?

— Ну ладно, ладно. Это лучше.

— Тогда что тебе еще? Хочешь переспать со мной без феромонов? Хочешь, я велю Пирссе выполнять твои приказы?

Он понял, что хочет Мирабель. Хочет еще раз пройти старый ритуал: ужин в новом ресторане, который посоветовали друзья, потом — бокал бренди «Александр» и их громадная постель. Незадолго до того, как Корбелл заболел раком, они с Мирабель купили водяной матрас. А теперь он лежит спиной на пушистом ковре, в коридоре возле лифта, с самой странной женщиной в мире.

— Я просто хочу домой, — сказал Джером. — Твоей вины тут нет.

— Я тоже хочу домой, — покачала головой Мирелли-Лира. — Но это невозможно. Придется нам заново строить свой дом.

Они уже строят дом, подумал Корбелл. И может быть, у них даже получится.

— Даже любовные истории испортились. Феромоны! Ты нашла тот еще способ спасти мир. Ты можешь запрограммировать переводчик так, чтобы он переводил тебя твоим голосом?

— Ладно. Только завтра.

— И передай мне контроль над Пирссой, если я нужен тебе в здравом рассудке. Я не могу больше терпеть то, что он мною командует.

— Сделать это сейчас?

— Завтра.

И есть еще одна вещь, которую он очень хочет сделать. Он бы с удовольствием сломал трубку о корпус компью-тера-Пирссы. Правда, и Пирсса, и трубка им еще понадобятся, если Мальчики нападут слишком быстро.

Корбелл откатился от Мирелли-Лиры и принялся искать свою набедренную повязку, но внезапно передумал, прижался к женщине и глубоко вдохнул. Уран уже прошел мимо Земли, та начала перемещение на более широкую орбиту, и спасение мира может подождать до завтра. А что, может быть, эти феромоны и стоит использовать… Только разумно и в гораздо меньших количествах.

РАССКАЗЫ

ОСТАНКИ ИМПЕРИИ

Доктор Ричард Шульцман увлеченно работал. Он ловко перелетал от растения к растению при помощи воздушного пояса, применяемого для преодоления гравитации, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Возле одного Шульцман остановился, заметив необычный по цветовой гамме участок листвы. Он наклонился, осторожно снял пробу, отметил что-то в блокноте и двинулся дальше.

Шульцман был высоким худощавым человеком с коротко стрижеными волосами цвета медной проволоки и асимметричной бородкой на аристократическом лице. Внимательный наблюдатель мог заметить небольшой участок кожи неестественно белого цвета над его правым ухом, такие же белесые пятна были и на подбородке. Когда он поворачивал голову в лучах двойной звезды, пятна мгновенно меняли цвет.

Корабль появился неожиданно. Стремительной голубой молнией он прочертил мутно-красное небо, замедлил ход и начал описывать круги над равниной. Через некоторое время аппарат приземлился, и взволнованный Шульцман поспешил навстречу пришельцам. Его звездолет был первым и единственным на этой планете. Компания, разумеется, не помешает, только вот… что им могло здесь понадобиться?

Малая Мира медленно исчезала за горизонтом. Последняя вспышка света — и бело-голубой карлик растворился в океане. Планета погрузилась в густой красный полумрак. Шульцман снял розовые очки. До захода Большой Миры оставалось еще два часа.

Корабль пришельцев представлял собой огромный цилиндр с затупленной носовой частью, во много раз превосходящий его «Эксплорер». Машина выглядела старой; не потрепанной, не поврежденной, а именно старой.

Вновь прибывшие не подавали признаков жизни. Может быть, они ждут от него первого шага? Шульцман решительно направился к кораблю.

Он не почувствовал заряда портативного лазера, только с удивлением понял, что валится на землю обмякшей бесформенной куклой. Возникшие сразу вслед за тем смутно различимые фигуры, посмеиваясь, втащили его внутрь.

Человек, стоявший возле панели управления, нарочито весело улыбнулся. — Наши запасы веринола очень ограниченны, а не то бы я, конечно, использовал его, — сказал он на межгалактическом торговом языке. — Вы наверняка слышали— данное вещество имеет весьма неприятные побочные эффекты.

— Понимаю, — отозвался Шульцман. — Используйте его, когда вам покажется, что я лгу.

Капитан наверняка блефует. Нет у него никакого веринола — если в природе вообще существует такая штука.

Однако положение его было не из веселых. На борту находилось не меньше дюжины крепких молодцов, а он сильно сомневался, что сможет хотя бы встать самостоятельно.

Капитан одобрительно кивнул. Он был похож на персонаж из мультфильма о космических пиратах — громоздкий, неуклюжий, с гладкими налитыми мускулами — невозмутимый, как слон. Сразу становилось ясно — этот дважды приказ не повторяет.

— Соображаете, — ухмыльнулся он. — Отлично. Сейчас я буду задавать вопросы — о вас и о вашей планете, а вы будете отвечать — подробно и правдиво. Если какие-то из моих вопросов покажутся нескромными — так и скажите. Но помните — если мне что-то не понравится, веринол у меня под рукой. Итак, сколько вам лет?

— Сто пятьдесят пять.

— Выглядите старше.

— Некоторое время я был лишен возможности пользоваться стимулятором.

— Да, не повезло. Планета?

— Миры Очарованных.

— Так я и думал — характерная костлявая фигура. Имя?

— Доктор Ричард Гарви Шульцман.

— Женаты?

— Был несколько раз. В данный момент разведен.

— Вы богаты?

— Пока нет. Собираюсь написать книгу, посвященную эпохе Рабовладельцев. Надеюсь разбогатеть после ее издания.

— Ладно, допустим. Я, разумеется, не скажу вам своего настоящего имени. Можете звать меня капитан Кидд. Что это у вас?

— Вы никогда не видели асимметричной бороды?

— Хвала Туманным Демонам, нет. Это что — мода такая у вас там, на ваших Мирах? Все так носят?

— Только те, кому хватает времени и терпения за ней ухаживать, — Шульцман поправил заостренный клинышек; в его жесте чувствовалась некая доля самодовольства.

— Она того не стоит, — презрительно прищурился капитан. — Что вы делаете здесь, на Мире?

— Исследую один малоизвестный аспект из истории Империи Рабовладельцев.

— Вы, стало быть, геолог?

— Нет, ксенобиолог.

— Не понимаю.

— Попробую объяснить. Что вы знаете о Рабовладельцах?

— Почти ничего. Кажется, они жили где-то в этой части Галактики. Затем порабощенные народы восстали, началась война. В результате в живых не осталось никого.

— Ну что ж, вы достаточно осведомлены. Видите ли, Капитан, полтора миллиарда лет—это долгий срок. Рабовладельцы оставили только два свидетельства своего существования. В большинстве своем это оружие, но есть и записи. Кроме того, сохранились растения и животные той эпохи, созданные расой биоинженеров.

— Знаю. У нас на Джинксе водятся некоторые из них. Не помню названия.

— Травоядные представляют некоторое исключение: их хромосомы слишком крупные и не подвержены воздействию радиации. Но все остальные продукты генной инженерии мутировали почти до неузнаваемости. Почти. Последние двенадцать лет я занимаюсь поиском и идентификацией выживших экземпляров.

— Не очень-то веселый способ времяпровождения, а, док? Значит, на этой планете вы нашли животных?

— Нет, только растения. Пойдемте, я покажу вам.

Они молча спустились по трапу. Шульцман не пытался бежать, хотя шок почти прошел. Джиксианец был любезен, но держался настороже. На поясе у него болтался лазер, «молодцы» не отставали ни на шаг, контролируя каждое движение. Ричард Шульцман отнюдь не принадлежал к породе безрассудных героев-романтиков.

Они ступили на пыльную равнину, кое-где поросшую странными кустами с желтыми верхушками. Тут и там виднелись похожие на перекати-поле клубки, подгоняемые слабым морским бризом. Других признаков жизни не наблюдалось. Большая Мира все еще висела над горизонтом кроваво-огненным полукругом. На ее предзакатном фоне три далекие вершины с неестественно высокими ровными стволами казались неправдоподобными, словно нарисованными черной тушью.

Члены экипажа, пользуясь временной передышкой, разбрелись по равнине. Кроме капитана, никто из них не был джинксианцем, но и не обладал худощавостью, характерной для жителей небольших планет. Шульцман заметил, что, срезая кусты, они использовали тонкие проволочные лезвия. Выпущенный из грейфера «пузырь» — приспособление, стандартное для класса туристических моделей — колыхался над «Эксплорером». Около него деловито сновали человеческие фигурки.

— Ну вот, — обратился доктор к капитану. — Это и есть растения эпохи тнактипов. Пока трудно сказать, как они выглядели в оригинале, но в найденных записях… Могу я поинтересоваться, что ваши люди забыли на моем корабле?

— Не волнуйтесь, док, они ничего не стащат. Я просто послал их убрать некоторые части двигателя и коммуникационной системы.

— Надеюсь, они ничего не сломают в процессе…

— Ну что вы. Ребята знают свое дело.

— А, понимаю. Опасаетесь, как бы я не позвал кого-нибудь.

Капитан Кидд, прищурившись, следил за подготовкой костра. В качестве горючего пришельцы использовали местные кусты, похожие на миниатюрные деревца. Они ловко отрубали корни и крону и складывали стволы в большую кучу, напоминающую конус.

Он повернулся к Шульцману.

— Совершенно верно. Мне бы не хотелось, чтобы вы вызвали полицию Миров, которая как раз находится где-то поблизости, разыскивая нас.

— Ненавижу совать нос в чужие дела…

— Нет-нет — вы имеете полное моральное право. Мы — пираты.

— Шутите?! Капитан, неужели вам не приходило в голову, что на бирже можно заработать раз в десять больше!

— Да ну? Это почему же?

По тону голоса, по ехидной улыбке Шульцман догадался, что тот дразнит его. Отлично; это отвлечет его от деревьев.

— Потому что невозможно догнать корабль в гиперпространстве. Единственное — дождаться, пока он не окажется где-нибудь в пределах обитаемой системы. Ну а тогда полиция не замедлит появиться.

— Да? А вот я знаю местечко, где нет никакой полиции. Разговаривая таким образом, они подошли к переходному шлюзу «Эксплорера». Капитан оглянулся.

— Интересно, что это за остроконечные верхушки вон там?

— Да я и сам не знаю. Как-то не успел до них добраться.

— Скажите, док, эти кустики — единственное проявление жизни на планете?

— Других я пока не видел, — солгал Шульцман.

— Тогда эти башенки — или что там такое — явно были построены не местными жителями.

— Предлагаю завтра посмотреть на них поближе. Капитан кивнул, цепко схватил запястье своего пленника и подтолкнул его вперед. Шульцман безропотно подчинился. Он чувствовал, что джинксианец не вполне доверяет ему.

Отлично.

Они вошли внутрь. Шульцман, помедлив, включил свет.

— Да, так что вы там о пиратстве начали говорить? — обратился он к капитану.

— А, да, — тот развалился в кресле и нахмурился. — Пиратство — это всего лишь конечное звено цепи. Все началось год назад, когда я нашел систему Кукольника.

Шульцман насторожился. Кукольники — высокоразвитая травоядная раса, очень древняя — по времени существования примерно соответствующая Бронзовому Веку на Земле. А еще они — легендарные трусы. Смелое поведение кукольника расценивается как признак его невменяемости и сопровождается вторичными симптомами: депрессией, одержимостью мысли об убийстве и т. д. В здравом уме и трезвой памяти ни один кукольник не осмелится перейти шоссе или сопротивляться грабителю, даже если тот безоружен. Они вообще никогда не покидают пределы своей системы без надежного сопровождения. Местонахождение их системы — одна из самых тщательно охраняемых тайн. На втором месте по значимости — секрет безболезненного суицида. Возможно, это всего лишь какой-то хитрый трюк, обеспечивающий что-то вроде реинкарнации; однако работает безотказно. Нельзя заставить кукольника рассказать о его мире, хотя они не выносят боли. Судя по всему, что о ней известно, это система, сходная с Землей по атмосферным условиям, температурным данным и прочим условиям.

— Да, я обнаружил их год назад, — повторил джинксианец. — Не стану объяснять, как мы там очутились — чем меньше вы обо мне знаете, тем лучше. Но, выбравшись оттуда живым и невредимым, я прилетел домой и задумался…

— И вы решили стать пиратом? А почему не шантажистом?

— Такая возможность приходила в голову…

— Разумеется! Вы только представьте, сколько бы заплатили кукольники за сохранение их секрета в тайне!

— Да, и это остановило меня. Док, а сколько бы вы потребовали?

— Ну, как минимум, миллиард звезд и полную юридическую неприкосновенность.

— А теперь взгляните на ситуацию с точки зрения кукольников. Этот самый миллиард еще не гарантирует им полную безопасность, так как вы можете в скором времени продолжить шантажировать их. Но если они потратят десятую часть суммы на детективов, оружие, наемных убийц и так далее — вот тогда вы замолчите навсегда и зверушки обретут большую уверенность в сохранении их тайны. Я понял, что пиратство — куда более безопасный способ зарабатывать деньги.

Он помолчал пару секунд.

— Нас было восемь; но лишь один я сознавал, во что мы ввязываемся. У некоторых нашлись приятели, так наше число возросло до пятнадцати. Мы купили корабль, вот эту старенькую развалину — и обновили ее по возможности, снабдили новым гипердвигателем. Да вы, наверное, и сами видели?

— Нет, я только заметил, что она очень старая.

— Мы решили, что если даже кукольники узнают ее, то никогда не смогут догнать. Снова пробрались в их систему и стали ждать.

Шульцман покосился на мерцающий снаружи огонек. Бревна могли вспыхнуть в любую секунду… Он попытался расслабиться.

— Вскоре появился корабль, — продолжал капитан. — Мы подождали, пока он не войдет в гравитационную яму, и пристроились рядышком. Разумеется, они тут же сдались. Можете себе представить — у них на борту оказалось шестьсот миллионов звезд наличными!

— Да, неплохой улов. Так что же случилось?

— Мои идиоты не захотели уходить сразу же. Мы вычислили, что большинство кораблей, летящих в систему, нагружено деньгами. Они же скряги, знаете ли, и трясутся за свое добро. Поэтому большая часть промышленных отраслей, в особенности горные разработки, находятся за пределами их системы. Так вот, мы подловили еще парочку кораблей. Кукольники не осмеливались атаковать нас «у себя дома». В каком-то смысле они правы — корабль с хорошим ядерным двигателем может наделать немало дел, даже просто пролетая над городом. Итак, мы остались. Тем временем кукольники направили официальную жалобу на Землю. Земляне ненавидят людей, нарушающих заведенный порядок межгалактической торговли. Поэтому Земля объявила вашего покорного слугу вне закона и натравила на нас всю полицию Галактики. Несправедливо, правда? Все объединились против нас, но преследовать не могли — иначе кукольникам пришлось бы рассказать полиции о своем местонахождении, а на такой риск они никогда не пойдут.

Джинксианец налил себе дайкири со льдом.

— Им пришлось ждать, пока мы не покинули систему. До сих пор не понимаю, как они нас выследили. Наверное, использовали какой-то мощный радар — или что-нибудь в этом роде. В общем, уже на полпути к Джинксу мы услышали по рации, как кукольники закладывают нас полиции, указав наши точные координаты на тот момент — мол, ограбление случилось прямо здесь и сейчас.

— Да что вы!

— Представьте себе. Ну, мы направились к ближайшей двойной звезде: намеревались укрыться в пылевых облаках.

Двумя жадными глотками капитан допил коктейль, смял стаканчик и налил новый.

— Ближайшей двойной звездой оказалась Мира Кита. Мы не ожидали увидеть здесь планету, но раз уж она нам подвернулась — грех было не воспользоваться, верно, док?

— Да, теперь вам нужно спрятать корабль.

— Завтра мы утопим его в океане. Подъемные механизмы работают на аккумуляторах, поэтому копы не смогут нас обнаружить.

— Отлично. А миллиард?..

— Нет, нет, док. И думать забудьте об этом. Местонахождения планеты кукольников вы от меня не узнаете. Никогда. И хватит об этом. Давайте лучше присоединимся к ребятам у костра.

Шульцман закусил губу. Как это деревья умудрились так долго протянуть?

— Капитан, позвольте угостить вас и вашу команду обедом, — любезно улыбаясь, предложил он.

— Без обид, док, но не хочу искушать вас. Вдруг вы случайно не на ту кнопочку нажмете и…

Внезапно раздался взрыв, похожий на резкий удар ядерных двигателей. «Пузырь» прогнулся внутрь, резко отскочил. Капитан Кидд выругался и ринулся к выходу. Шульцман замер в неподвижности, надеясь, что о нем забыли.

Новый двойной раскат потряс планету.

Даже отсюда были прекрасно видны яркие вспышки в районе костра.

Взрывы следовали один за другим. Звуковая волна ударяла по барабанным перепонкам, пузырь колыхался. Казалось, горящие бревна летают по всей равнине.

Шульцман привычным движением протянул руку в поисках воздушного пояса и застонал в отчаянии, вспомнив, что пираты сняли его.

Сквозь взрывы были слышны чьи-то крики.

Шульцман натянул верхнюю часть скафандра со встроенным подъемным двигателем, натренированным движением завинтил гермошлем и осторожно открыл входной шлюз. Джинксианец мог сообразить, в чем дело, и караулить где-нибудь снаружи…

— Вниз, вниз, на землю, вы, идиоты!! Нас атакуют! — отчаянный крик капитана разносился по всей долине. Нет, он, слава Туманности, не догадался.

Шульцман включил генератор подъема на полную мощность. Резкий скачок давления подкинул его вверх. Последнее бревно взорвалось под ногами — и мир погрузился в темноту. Он выбрал курс на северо-восток. Черная земля неслась навстречу, ветер упруго толкал в грудь. Его никто не преследовал — пока…

Люди капитана, по-видимому, частью убиты, частью ранены или оглушены. Возможно, джинксианец попытается догнать его, но вряд ли у него получится — подъемные двигатели у всех одинаковые, и худощавый Шульцман легко уйдет от преследования массивного громилы Кидда.

Он проснулся на рассвете. Малая Мира сияла крошечной, ослепительно яркой точкой между двумя горными вершинами. Шульцман отвинтил шлем, поправил розовые очки и осторожно высунул голову из густого желтого мха, в котором лежал. Пусто. Наверняка они ищут его — но сюда пока не добрались. Что ж, отлично.

Вдалеке виднелись языки пламени. Шульцман приподнялся на локте. Высокое дерево — вернее, его ствол, лишенный корней и кроны — поднималось вверх, оставляя за собой дымящийся белый след. Через некоторое время раздался негромкий взрыв, и легкое облачко расползлось по чернильному небу. Шульцман улыбнулся. Теперь семена разлетятся по окрестности на многие мили. Поразительно, как быстро деревья адаптировались к жизни в отсутствие своих хозяев. Рабовладельцы выращивали их на диких плантациях, используя ракетные двигатели с твердым топливом для подъема своих кораблей. Деревья приспособили их для размножения, распространяя свои семена дальше, чем все известные ему растения.

Однако…

Шульцман поудобнее расположился на мягком мху и стал обдумывать свои дальнейшие шаги. Теперь в глазах человечества он выглядит героем — в одиночку расправился с бандой пиратов. Когда прибудет полиция, вполне можно будет рассчитывать на солидное вознаграждение. Остановиться на этом, или рискнуть пойти дальше?

Несомненно, их корабль—лакомый кусок. Но даже если он сможет захватить его — куда девать «Эксплорер»? И проблемы с полицией…

Нет. Определенно, не стоит.

Но есть еще одна возможность…

Капитан Кидд — неглупый человек, но он не учел одного: шантаж для кукольника отнюдь не является чем-то аморальным, и подумать здесь есть о чем. Только вот как заставить капитана рассказать о местонахождении их планеты?

Малая Мира быстро поднималась над горизонтом. Темно-синяя арка, похожая на дорогу в ад. Шульцман лежал у подножия одной из остроконечных башен, которыми вчера так интересовался капитан. Артефакт в добрую милю высотой показался бы непомерно огромным сооружением любому, кроме землянина. Узкий конус с основанием около трехсот футов; поверхность гладкая и ровная, похожая на отполированный гранит.

Желтая растительность, на которой он провел ночь, огромным сплошным ковром расстилалась у подножия башни. При ближайшем рассмотрении она казалась какой-то помесью шерсти и мха. Неплохое укрытие. Не идеальное, конечно — любой термосенсор найдет его в считанные секунды. Может быть, имеет смысл пробраться поближе к морю? На корабле наверняка найдется термосенсор, но вряд ли портативный — такой уже попадает в категорию военного оружия, а это запрещено законом в земной системе. Хотя Кидд мог купить его где-нибудь еще.

Но зачем ему термосенсор? Ни один пират не осмелился бы убить кукольника, а капитан Кидд был далеко не ординарным бандитом. Портативный лазер — оружие милосердных.

Ладно. Радар? Прицельный поиск? Зарыться поглубже в мох — и всего-то.

В небе неожиданно возникли маленькие летящие фигурки. Шульцман прищурился. Нет, капитана среди них не было. Покружившись возле башни, пришельцы повернули на юг. Он облегченно вздохнул.

— Эй, док!

Низкий голос Кидда, искаженный яростью, прозвучал сзади. Шульцман примерз к земле, охваченный ужасом. Лишь минуту спустя он догадался, что голос исходит из его собственного шлема.

— Эй, док, угадай, где я?

Рация была вмонтирована в шлем так, что выключить ее не представлялось никакой возможности — стандартное правило предосторожности.

— Я на твоем корабле, док. Хорошенькую шутку ты с нами сыграл вчера. А я и не знал, что такое фазовые деревья, пока не заглянул в твою библиотеку.

Терпение, только терпение. Как жаль, что нельзя ответить.

— Из-за тебя погибли четверо моих ребят. Еще трое лежат в анабиозе. Зачем ты сделал это, док? Мы ведь не собирались убивать тебя. Наши руки в крови не запачканы.

Лжешь, мысленно возразил Шульцман. А те, кого вы пустили по миру?

— Я понимаю, ты чего-то хочешь, док. Денег? Смешно. Не получишь. Если мы тебя найдем, то убьем без промедления, ты слышишь?

Шульцман оглянулся. Четверо преследователей были уже далеко; сейчас они не представляли опасности.

— Планета кукольников, ну конечно. Современное Эльдорадо. Только ты ведь и понятия не имеешь о том, где она находится. Я прямо даже и не знаю — может, дать тебе подсказочку?

Интересно, знает ли джинксианец о том, как живется без гроша в кармане? Одна мысль об этом заставляла похолодеть. Для Шулыдмана разница между нуждой и роскошью давно была вполне очевидной. Еда, постель, единственные брюки и — табак, рестораны, рубашки из тонкого полотна, стимулятор, возможность бросить работу, которая не по душе…

— А ты спроси меня вежливо, док, — не унимался капитан. — Может, я тебе и скажу…

Шульцман взял «Эксплорер» в аренду на грант колледжа. Это был последний шаг в долгом восхождении наверх. Полжизни прожил он, беззаботно наслаждаясь. Стимулятор помогал оставаться молодым и здоровым — до тех пор, пока не разразился финансовый крах. Кое-кто из его товарищей по несчастью, не выдержав, канул в вечность… Он удержался. Но этот период наложил свой отпечаток: на лбу появились морщины, изменился кожный покров, потребность в сексе значительно снизилась, возникли боли в спине…

— Эй, док, отвечай!

Нет, секрета кукольников ему, похоже, не узнать. Что ж, по крайней мере, он сможет показать полиции место, где Кидд спрячет корабль.

Те четверо уже на юге; капитан, судя по всему, оставил попытки его разговорить. В шлеме запас воды и еды — с голоду он не умрет. Но где, черт возьми, полиция?

Положение безвыходное.

Большая Мира, словно испуганная кошка, боязливо выглянула из-за гор. Становилось светлее; к темно-синим теням постепенно примешивались нежно-сиреневые.

Постепенно доктор Ричард Шульцман начал задумываться о совершаемых действиях. С одной стороны, он поступил как подобает человеку и гражданину. Но каков был его мотив? Страх. Даже удвоенный: страх смерти от руки капитана и страх бедности.

Написать книгу и разбогатеть! Легко сказать. Галактика протяженностью в тридцать световых лет насчитывает приблизительно пятьдесят миллиардов читателей. Если заставить даже один процент раскошелиться и выложить хотя бы половину звезды за одноразовую кассету, то его четырехпроцентный гонорар составит двадцать миллионов. Но большинство книг на сегодняшний день терпят фиаско. Требуются немалые ухищрения, чтобы привлечь к себе внимание хотя бы десяти миллиардов. Все же это единственная надежда на успех в рамках закона… До тех пор, пока не появился капитан Кидд.

Шульцман вздохнул. Да, главным мотивом его поступка была жажда славы.

Он беспокойно поерзал в своем полушерстяном «гнезде», начинавшем перегреваться. Температурный контроль скафандра не мог работать без оставшегося на базе оборудования.

Что это?

Подняв голову, он увидел «Мастера кукол», движущегося навстречу ему. Кидд все-таки решил припрятать судно до появления копов.

Или?..

Шульцман включил подъемный двигатель и осторожно двинулся вокруг башни. Если выйти сейчас — его обнаружат в считанные секунды. А если укрыться за стенами, то есть надежда, что инфракрасные лучи детектора, может быть, и не…

Он пригнулся и в мгновение ока очутился возле второй башни. Зарылся в мох и оглянулся.

Корабль замедлил ход и остановился как раз над его предыдущим убежищем.

— Док, слышишь меня? И как я сразу не догадался! Ты наверняка прячешься в кустах возле какой-нибудь из башен. Что скажешь?

Шульцман замер в нерешительности. Что делать? Перелетать от башни к башне, или попробовать обогнать их на открытом пространстве?

— Я надеюсь, у тебя хватило времени исследовать эту башню, а, док? Она просто изумительна. Такая гладкая поверхность. Конус почти идеальной формы — исключая верхнюю часть. Ты слушаешь? Так вот: верхушка выполнена в форме эллипса, примерно пятнадцать футов в диаметре. Она не так гладко отполирована, как основание. Чем-то напоминает спаржу, не правда ли?

Шульцман склонил голову, обдумывая идею. Затем отвинтил шлем, напихал в него «шерстяного мха», как он мысленно прозвал эту травку, и щелкнул зажигалкой. Сперва мох лишь слабо тлел; затем, наконец, появились крошечные голубые язычки пламени. Он укрепил шлем в траве так, чтобы тот не перевернулся, и отодвинулся подальше.

— Я бы даже сказал, чем-то напоминает фаллический символ. Как думаешь, док? Если это изображение фаллоса, то весьма искаженное. Работа гуманоида, но не землянина, — продолжал разглагольствовать капитан.

Тем временем пираты приблизились к кораблю, маневрируя вдоль его серебристых боков, готовые по первому сигналу обнаружения расправиться с беглецом.

Пользуясь минутным ослаблением бдительности, Шульцман перелетел к следующей башне. Еще минуту-другую он в безопасности, а потом…

— А вот эта растительность выглядит сверху весьма странно. Не пойму — то ли трава, то ли мох, то ли еще что… Док, тебе там внизу виднее, может, поделишься наблюдениями, а? Так, здесь тебя нет. Ладно, поищем дальше.

Корабль медленно приблизился ко второй башне.

— Ага, — раздался торжествующий голос Кидда. — Привет, док. Прощай, убийца.

Двигатель «Мастера Кукол» взревел. Синевато-белое пламя, похожее на огромное жало, вырвалось наружу и лизнуло подножие скалы и прилегающую траву.

Шульцман отвернулся. Сейчас он не чувствовал ни жалости, ни радости. Ничего, кроме презрения. Глупое создание все-таки этот капитан. Не имея ни малейшего представления о растительности планеты, поверил ему на слово. Наверное, мох ввел его в заблуждение.

Он оглянулся. «Башня», наконец, вспыхнула и занялась. Огонь перекинулся на соседние деревья и через секунду поглотил и сам корабль.

Шульцман настроил двигатель на вертикальный подъем. Мгновение спустя его подбросило взрывной волной и швырнуло в долину.

Белые струйки дыма поднимались над местом взрыва. Шульцман провожал их взглядом, запрокинув голову, позабыв о своих страхах, амбициях, угрызениях совести…

— Эй, док.

Шульцман включил передатчик.

— Ты все-таки выжил? — почти дружелюбно спросил он.

— Не думаю. Я уже не чувствую своего тела. Послушай, док. Давай все-таки обменяемся секретами напоследок, а? Что произошло?

— Эти «башни» на самом деле — тоже фазовые деревья. Капитан издал неопределенный звук.

— У фазового дерева два жизненных цикла. Один — в форме кустарника, другой — в форме вот такой остроконечной башни. — Шульцман говорил торопливо, боясь в любой момент потерять слушателя. — Семена дерева проникают в почву и прорастают в виде кустов. Если им попадается особенно плодородный участок, они образуют мультифазовую форму. Ты здесь?

— Угу.

— В этой форме живая часть дерева представляет собой разветвленные корни и органы фотосинтеза, расположенные около основания. Таким образом, секция, в которой находится двигатель, вырастает прямо из живой части, но сама она мертва — как дупло дуба, например — кроме семечка на вершине. Когда оно созревает, ракета взлетает. Как правило, она достигает конечной скорости в пределах собственной системы. Кидд, я не вижу твоего корабля — дым мешает…

— Продолжай.

— Я хотел бы помочь.

— Слишком поздно. Продолжай.

— Я исследовал фазовые деревья в регионе протяженностью в двадцать световых лет. Бог знает, где и когда они зародились. Стручки семян могут находиться в космосе сотни тысяч лет; найдя планету, пригодную для жизни, они взрываются. Если планета обитаема, семенам приходится убивать. Если нет, то вслед за первым пришельцем появляются другие. Это бессмертие, капитан. Таким образом, одно-единственное дерево может путешествовать по свету дальше, чем все человечество; и оно намного старше. Миллиард и…

— Док. — Да?

— Двадцать три точка шесть, семьдесят точка один, шесть точка ноль. Не знаю их официального названия на карте. Повторить?

Шульцман напрочь позабыл о деревьях.

— Да, если можно. Кидд повторил.

— Ищи внимательно. Красный гигант. Планета маленькая, луны нет.

— Нашел.

— Ну и дурак. Тебя постигнет та же участь. Поэтому я тебе и рассказал. Они убьют тебя. Зачем ты так со мной, док?

— Мне не понравилось твое замечание о моей бороде. Никогда не отзывайся презрительно о бороде мирянина, Кидд.

— Не буду.

— И все же я бы хотел помочь, — Шульцман прищурился, вглядываясь в клубы дыма. — Никак не удается разглядеть корабль.

— Сейчас увидишь. Пират застонал. Шульцман увидел корабль.

Он успел вовремя отвернуться, прикрывая глаза ладонью.

МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ БЕЗУМИЯ

Тау Кита — маленький бледно-желтый карлик с системой, состоящей из четырех планет. Собственно говоря, все они необитаемы. Две из них — газовые гиганты. На третьей атмосфера вообще отсутствует; и только на планете, расположенной в самой глубине системы, переизбыток воздуха.

Эта планета, размерами напоминающая Венеру, обладает сходными с ней атмосферными условиями: воздух густой, горячий и коррозийно-активный. Ни один первопроходец не решился бы отметить ее на карте как пригодную для заселения.

Но роботы, к сожалению, не люди.

В течение двадцать первого и двадцать второго веков именно рэмроботы занимались исследованием неизведанных пространств. Они были, разумеется, всесторонне подготовлены и запрограммированы, однако их миссия сложностью не отличалась: они искали планету, пригодную для обитания.

К несчастью, в их программы изначально закралась ошибка, о которой конструкторы не догадывались: роботы искали всего лишь определенную точку, пригодную к обитанию согласно заложенным в них критериям оценки атмосферного состава, средней температуры, влажности воздуха и прочих данных. Найдя таковую, робот посылал данные на Землю, и ООН немедленно отсылала туда колонистов.

Единственная серьезная проблема заключалась в том, что корабли, доставляющие людей на эти вновь открытые планеты, были одноразового использования. Возможности вернуться назад не существовало.

Так был заселен Джинкс — планета Пасхального Яйца, родина квадратных мужчин и женщин (пять футов высотой и столько же в ширину), самых сильных двуногих во всей Галактике, рано умирающих от сердечной недостаточности.

Так образовалось и Плато. Атмосфера, по многим показателям схожая с условиями на Венере, действительно была непригодна для жизни — исключая разве что плоскую горную вершину на высоте сорока миль, где воздух разрежен. Здесь-то и приземлился робот.

Прошло несколько столетий…

Маленький четырехместный шаттл медленно поднимался над заснеженной вершиной горы Луккитэт. Его единственный пассажир, Дуглас Хукер, угнал этот корабль с Земли пятнадцать лет назад. Он не осмеливался вернуть его — земные законы куда суровей здешних.

Но и на Плато Хукер оставаться не мог. Впрочем, обитатели этой местности вряд ли стали бы по нему скучать. Он был душевнобольным, излечившимся не так давно. Автодок перенастроил некоторые процессы его организма, устранив биохимическую причину безумия. Последовавшие за тем два года психоанализа, гипноза, тренинга и прочих процедур значительно повлияли на его память. Сейчас Хукер внешне ничем не отличался от любого нормального гражданина.

Тем не менее, после того, что он совершил, Плато для него было закрыто навсегда.

Белоснежный ландшафт внизу по мере отдаления постепенно приобретал округлые контуры. Когда Плато исчезло из поля зрения, Хукер развернулся и взял курс на Мир Очарованных. Это решение было принято несколько месяцев назад, когда появилась слабая надежда на выздоровление. Мир Очарованных — маленькая уютная планета с пониженным уровнем гравитации. Жаль только, что она находится далековато от Земли; с научно-технической точки зрения миряне запаздывают в развитии на несколько десятков лет. Зато появление современно оснащенного корабля их наверняка обрадует.

Возможно, они схватят его и посадят в тюрьму, хотя он уже отбыл срок на Плато. По крайней мере, его не убьют, а тюремное заключение можно выдержать. Здоровье у него превосходное; хотя ему уже восемьдесят семь, он выглядит на двадцать. Что ни говори, а за последние столетия медицина была значительно усовершенствована.

(Хотя… присмотритесь повнимательней. Двадцать? Нет. Он болен. Правда, шрамов на теле не заметно — они где-то в глубине его глаз. Пройдут долгие годы, прежде чем эти рубцы, таящиеся сейчас в глубоких пещерах мозга, проявятся на поверхности).

Хукер установил курс и поставил корабль на автопилот. Его движения были слегка нервными, излишне суетливыми. Он покидал Плато, снимая с плеч давний, надоевший груз. Теперь можно расслабиться и попытаться забыть.

Несколько часов спустя еще один корабль поднялся над той же заснеженной вершиной. Он медленно развернулся, некоторое время покружился на месте, словно ищейка, вынюхивающая след, и направился к Миру Очарованных.

Октябрь 2514, Сан-Франциско

Он выслушал новость довольно спокойно. Пристально посмотрел на врача, опустил голову и глухо пробормотал:

— Я всегда знал, что я не такой, как все…

— Дуг, ну разве это преступление? — возразила доктор Дорис Хан, маленькая женщина земного азиатского типа, лет тридцати, с выражением глубокой мудрости на приветливом личике — мудрости, которой она еще не достигла.

— Кажется, да, — ответил Дуглас. Ему было восемнадцать. Тоненький голубоглазый юноша с волосами цвета соломы, — Боюсь, что ничего уже не поделаешь…

— Неправда! Тебе вообще не стоит на этом зацикливаться. Посмотри — в мире миллионы потенциальных параноиков, диабетиков, эпилептиков, шизофреников, наконец! Живут рядом со здоровыми людьми и никто не замечает разницы…

— Но они-то знают.

— Ну… да.

Дуглас выпрямился и взглянул ей прямо в глаза.

— А зачем? Если им не нужно об этом знать — зачем им сообщают? Как мне жить с этим, доктор? Что мне теперь делать?

Она кивнула.

— Ты прав, конечно. А жить будешь очень просто — как и все мы. Разумеется, существуют некоторые ограничения. Во-первых: ты не сможешь пройти Демографическую Комиссию. А если захочешь иметь детей, тебе придется предъявить ее членам нечто особенное, доказать им, что перед ними гений. Например, изобрести гипердвигатель.

Дуг улыбнулся.

— И во-вторых, запомни: ты обязан раз в месяц посещать автодок. Каждый месяц — до конца своих дней. До сегодняшнего момента ответственность за выполнение процедуры несли твои родители. Теперь ты — совершеннолетний и сам должен понимать, насколько это серьезно. Химические процессы твоего тела нестабильны, их нужно постоянно поддерживать. Без антипараноидальных веществ твой рассудок может повредиться.

— И все?

— И все. Советую ходить на эту процедуру раз в две недели. Запас времени не помешает.

— Ладно, — Дуг торопливо кивнул головой. Он хотел поскорее уйти. Спрятаться в укромном месте, отсидеться, зализать раны. Но…

— Доктор, насколько это серьезно? Что может случиться, если, скажем, вместо месяца я пропущу шесть недель?

— В начале возникнут незначительные изменения в формировании процесса мышления. Если вовремя пройти автодок, ты даже их не заметишь. Но в следующий раз все будет гораздо серьезнее. Видишь ли, наибольшая трудность в состоянии помутнения рассудка заключается именно в сроках, в продолжительности. Если бы ты находился в таком состоянии больше года, «док» уже не смог бы тебя вылечить — этот год наложил бы глубокий отпечаток на твою психику. В таком случае автодок повлиял бы на изменение обмена веществ, но не на сложившийся образ мышления, характерный для параноика. Тогда тебе потребуется помощь психотерапевта.

Дуг нахмурился. Каково это — быть параноиком? Как он ощущает окружающий мир?

Ему не хотелось бы узнать ответы на эти вопросы…

Июнь 2526, Канзас-Сити

К тридцати годам Дуглас Хукер полагал, что знает себя в достаточной мере. Он был человеком строгих правил, которых придерживался неукоснительно. Так, каждое утро Хукер появлялся в офисе ровно в десять утра и первым делом включал настольный «док».

Этим утром Хукер, как обычно, вошел к себе в кабинет, все еще сохраняя на лице доброжелательную улыбку, с которой ежедневно приветствовал сотрудников корпорации «Скайхук». Он еще не видел Грега, но Грег любил приходить пораньше, и наверняка уже взялся за работу.

Дуглас устроился за столом поудобнее, откинул крышку панели и протянул руки. Тотчас же две крошечные иголки впились в подушечки его средних пальцев: «док» брал кровь на анализ. Он подождал, пока не загорится зеленая лампочка, и убрал руки. Его ногти блестели.

Настольный «док» был маленьких размеров и обладал ограниченными возможностями: не мог заживлять различные раны, травмы, повреждения или тренировать мелкие, малоиспользуемые мышцы — но безошибочно определял отклонения в процессах организма (о чем тут же предупреждала тревожно мигающая красная лампочка) и аннулировал их с помощью всевозможных антибиотиков; снабжал необходимым набором витаминов и микроэлементов; стабилизировал обмен веществ, отлично делал маникюр и т. д.

Дуг покосился на бумаги на столе, нахмурился, вздохнул и приступил к работе. В офисе стояла идеальная тишина, ничто не отвлекало его. И все же Дуглас работал медленно. Что-то мешало сконцентрироваться, какое-то смутное ощущение надвигающейся беды.

Предчувствия его не обманули.

В полдень зазвонил телефон. В трубке раздался голос Грега Лоффьера.

— Дуг? Бросай все и давай сюда.

Дуглас поспешно отложил недоеденный сэндвич и вышел из кабинета. Яркое утреннее солнце заставило его зажмуриться. Он взял у администратора один из робока-ров и направился к дизайнерскому отделу.

Грегори поджидал его, опершись рукой на огромный усеченный конус, ухмыляясь, словно счастливый папаша.

— Ну, разве не прелесть? — воскликнул он.

— Нет, — честно ответил Хукер. — Будет работать?

— Мы подадим на них в суд, если не будет. Однако здесь ее протестировать не удастся. Нам придется запустить ее на Луну.

— И что тогда? — Дуг почувствовал адреналин в крови. Идея возникла давным-давно, два года назад; и вот он — ощутимый результат, высотой в четыре этажа. Давняя мечта…

Веками рэмроботы исследовали космическое пространство на скорости, приближенной к световой. В качестве топлива они использовали свободный водород, поглощая его с помощью электромагнитных полей. Веками человек плелся позади, вынужденный везти запасы топлива с собой. Магнитное поле рэмскопа убивало все живое в радиусе трехсот миль. Пока еще никому не удавалось создать мощную защиту, не препятствующую работе аппарата.

До тех пор, пока московская корпорация не выпустила это чудо.

Генератор безопасного рэмскопа создавал поле с определенным участком «мертвой зоны». Корабль, помещенный в эту зону, мог беспрепятственно перемещаться в пространстве с неограниченным бесперебойным топливоснабжением.

Два года назад «Скайхук» приобрел контракт на постройку такого корабля. За этим проектом стояли все финансовые ресурсы Земли. В то время президентом кампании был отец Дугласа; год спустя он передал правление сыну и ушел на покой. Ответственность за постройку корабля всецело легла на плечи Хукера. Поразмыслив некоторое время, Дуг дал карт-бланш Грегу Лоффьеру — не ради пятнадцатилетней дружбы: Грег был действительно гениальным дизайнером.

— И тогда мы присоединим рэмскоп к кораблю — он уже давно готов — и отправим полетать! Нужно только доставить мою красавицу на Луну.

Дуг кивнул. На какую-то долю секунды он испытал зависть к Грегу. Корабль был его проектом, но на деле оказался родным детищем его друга — с начала и до конца.

— Как Джоанна? — пытаясь отвлечься от грустных мыслей, спросил он.

Лоффьер горделиво улыбнулся.

— Замечательно. Через месяц планирует возобновить теннис. А как Кларисса?

— Отлично.

— Слушай, мы сто лет не собирались вместе! Давай сегодня пообедаем? Отпразднуем рождение моей «девочки», а?

— Ну что ж, можно. Где?

— У меня. Ты, кстати, еще не видел наш новый дом.

— А, да. — Хукер слегка поморщился. Он не любил званых вечеров, приемов; в обществе обычно чувствовал себя неуютно. Правда, с Грегом и Джоанной можно расслабиться, они — давние друзья. Но сегодня…

— Дуг?

— А?

— Послушай, ведь вы с Клариссой поженились задолго до моей собственной свадьбы. Почему у вас до сих пор нет детей? Уступаете первенство нам с Джоанной?

Хукер хотел было отшутиться в том же духе, но передумал.

— Не прошел Демографическую комиссию.

— О, — Грег вовсе не собирался лезть не в свое дело, но готов был выслушать.

— Пожалуй, я лучше вернусь к работе. — Дуглас не был расположен откровенничать. — Так ты сейчас на Луну? Хочешь лично проследить за ходом эксперимента?

— Да, если «Скайхук» оплатит транспортные расходы.

— Тогда кинь мне заявку по почте. Увидимся вечером.

Август 2557, Скалистые горы

Они лежали возле бассейна, нежась на солнышке под стеклянным куполом спорткомплекса, представлявшего собой огромный крытый парник. Все трое только что вынырнули; вода стекала с них ручейками, образуя маленькие лужицы на розовом кафеле. Джоанна, высокая полноватая брюнетка с изящными длинными ногами; Дуглас, излишне худощавый для своего роста, и Грег, сохранивший мускулы гимнаста и превосходный загар бездельника.

Снаружи было холодно, хотя заморозки еще не наступили. Дом Грега примостился высоко в горах. По замыслу дизайнера, он словно вырастал из утеса, являясь его органическим продолжением. Большая часть его находилась прямо в скале.

Дугу вспомнилась Кларисса; он представил ее лежащей рядом. Золотистые волосы, ровный загар… Они не виделись уже десять лет. Она вышла замуж сразу же после развода. Два года спустя Кларисса стала матерью.

Воспоминания уже не причиняли боль. Она пускалась на различные ухищрения, пытаясь получить алименты, и это охладило его раз и навсегда.

— Мы отправляемся через месяц, — произнесла Джоанна с ноткой сожаления в голосе.

— Ненормальные, — отозвался Дуг. Грег живо приподнялся на локте.

— Ничего подобного. На Земле нет будущего, Дуг.

— А где оно? На этом крошечном Плато? Через пять поколений там будет так же перенаселено, как и на Земле!

— Ага, видишь — сам признаешь, что Земля перенаселена. Кроме того, Плато — очень милое местечко. Ты же сам видел фотографии.

— А если они сфабрикованы?

— Не думаю.

— Все равно — зачем тебе понадобилось так рисковать? Дюжина световых лет — в четырехместном кораблике! А если метеор…

— А если привидения? Ради Бога, Дуг! Эти корабли я проектировал сам, лично! Они надежны на сто процентов!

Дуг выругался и перевернулся на живот. Спор не имел смысла: Грег все давно решил, и его не остановить. Он отправлялся с женой, дочерью и ее мужем. Такие споры Грег затевал не раз, с единственной целью — убедить Дуга лететь с ними. Тот и слышать об этом не желал. Сама мысль наводила на него ужас.

— Корабль уже готов?

— Да, со вчерашнего дня. Мы можем вылетать в любое время.

— Нет уж. Сначала я все как следует проверю.

— Ладно.

Когда-то именно корпорация «Скайхук» выпустила первый корабль. К настоящему моменту сотни таких аппаратов бороздили пространство протяженностью в пятнадцать световых лет. Еще ни один из них не вышел из строя. Сейчас корпорация проектировала более объемные рэм-корабли, вмещающие до тысячи колонистов. Но самая первая четырехместная разведывательная модель оставалась единственной в своем роде.

Этот рэм-корабль состоял из трех частей: собственно рэмскоп, двигатель и жилая часть. Были, конечно, и ускорители, но они в счет не шли, потому что использовались веками. Хукер не обратил на них никакого внимания, как не обратил бы внимания на велосипеды в грузовом отсеке. Слишком просты, слишком надежны.

Он проигнорировал также рэмскоп и термоядерный двигатель, так как все равно не разбирался в них. Объектом его пристального внимания был именно жилой отсек — вместительное помещение цилиндрической формы, излишне просторное даже для четырех человек. Посредине проходил центральный ствол, соединяющий рэмскоп с ионным двигателем. Где-то на пульте управления находились аварийные выключатели, которые в случае крайней необходимости отделяли жилой отсек от остальной части корабля.

Планировка была продумана до мелочей. Две звуконепроницаемые спальни, спортзал с сауной, маленькая столовая — везде чувствовался комфорт и спокойствие.

Но Хукер ощущал себя как-то неуютно. Он боялся этого корабля, хотя не мог объяснить себе, почему.

Автодок, установленный здесь, был поистине совершенством, последним словом медицинской техники: аппарат мог автоматически обновлять собственные запасы химикалий, органов, кожи и т. д., используя материалы, переработанные из отходов корабля. В теории, пользуясь им постоянно, человек оставался вечно молодым и здоровым.

Хукер, разбирающийся в автодоках в силу постоянного их применения, тщательно исследовал машину и не нашел никаких изъянов.

Он прошел в кухню. Механизмы, установленные здесь, также создавали продукты из отходов — дьявольски сложная технология; однако, как известно, любой химический процесс можно обратить, имея достаточное количество энергии и запас знаний.

Почувствовав страшную усталость, Хукер растянулся на одной из кроватей и задумчиво уставился в потолок.

Судя по результатам осмотра, корабль был в полном порядке.

Итак, они окончательно собрались в путь. Ну и ладно. С какой стати ему их останавливать? У него и без них найдется немало друзей. Дуг вызвал в памяти одиннадцать имен и сосредоточенно вспоминал двенадцатого, когда ему неожиданно пришло в голову, что со всеми этими людьми он познакомился через Грега и Джоанну, и с большинством из них виделся лишь на вечеринках и приемах.

Ему вообще нелегко было заводить друзей. Прочный барьер стоял между ним и остальным миром — его тайна. О болезни знали только трое, вернее, уже двое. Его отец отправился на Белт, собираясь начать жизнь заново, видимо, надеясь, что тамошние законы позволят ему иметь еще одного ребенка. Он прожил всего два года. На его инструментальной панели всегда стояла пепельница, и однажды, пролетая мимо какой-то скалы, отец нечаянно просыпал пепел так, что тот попали ему в глаза. Естественно, он потерял управление и разбился насмерть. Оставались всего лишь двое, и оба они были докторами, так что вполне можно было надеяться на соблюдение тайны во имя врачебной этики.

Тщательно хранимый секрет не позволял ему завязывать откровенные дружеские разговоры; он никогда не напивался, боясь, что вино развяжет язык. Поэтому приходилось признать очевидное: Грег и Джоанна увозили с собой его общественную жизнь. Почему бы не принять этот вызов судьбы?

Дуг резко вскочил и спешно покинул корабль. Когда они уедут, можно будет завести новых друзей. Да! Он слишком долго прятался в своей раковине.

Но ему было шестьдесят два года, и его привычки уже сформировались…

Август 2570, Канзас-Сити

Каждые полгода мастер приходил настраивать настольный «док» Хукера. Звали его Пол Юргенсон. Он занимался этим большую часть жизни, и на своем веку повидал немало самых разнообразных моделей: от огромных многоместных доков скорой помощи до компактных, установленных в самолетах и звездолетах ближнего следования. Работа никогда не надоедала ему, поскольку Пол не блистал умом, но дело свое знал отлично.

Был четверг, последний день рабочей недели. Дуг, как всегда, ушел домой пораньше, чтобы не мешать Полу работать. Юргенсон снял панель и принялся привычно исследовать составные части. Обнаружив два пустых пузырька со специальным биосоставом, он сокрушенно покачал головой. Хукер даже не догадывался, что мастер знает о его секрете. Невозможно скрыть лысину от собственного парикмахера.

Все еще опечаленный, Юргенсон наполнил пузырьки. Мистер Хукер так добр; всегда посылает ему двадцать пять марок на Рождество (Пол не знал, что этим занимается фирма). Кажется, за последнее время он стал использовать антипараноидальные вещества в возрастающем объеме. Это означает лишь одно — у него большие неприятности. Если бы можно было чем-то помочь!

Пол заменил иголки, ампулы с витаминами, гормональные препараты; проверил цепи соединений, устранил пару незначительных неполадок. Остановился, прислушиваясь к собственному инстинкту, которому всегда доверял; затем закрыл панель и на всякий случай заменил лампочки.

Он вышел, помахав на прощание секретарше Хукера. Они знали друг друга уже полвека, но ни разу не заходили дальше обычных приветствий. Мисс Петерсон, конечно, красавица, но не дай Бог, жена узнает, что он флиртует с секретаршами!

Декабрь 2570

Хукер, как всегда, вошел в свой офис ровно в десять, приветственно улыбаясь сотрудникам, как делал это на протяжении многих десятилетий. Он привычно сунул кисти рук в углубление панели и нахмурился, глядя на переполненную папку входящих сообщений. Может быть, он совершил ошибку, отказавшись от некоторых расходов? Это облегчало бумажную канитель, но… иногда Хукеру казалось, что корпорация попросту застаивается. За последние двадцать лет он так и не отважился на новые изобретения. «Скайхук» продолжала выпускать рэмкорабли.

Кстати, Лоффьеры должны уже быть на месте. Интересно, догадались ли они послать ему лазерное сообщение? Жаль, что оно достигнет Земли лишь спустя двенадцать лет…

Его взгляд упал на панель. Черт, что такое?! Похоже, зеленая лампочка перегорела. Надо вызвать Юргенсона.

Но Дуглас так и не собрался. Постепенно он привык к отсутствию зеленого огонька; да и потом — Пол все равно будет здесь в феврале.

Он и не догадывался, что на самом деле перегорела красная лампочка. Юргенсон случайно стряхнул ее.

Февраль 2571

Сперва Дуглас не замечал никаких изменений. Затем, спустя некоторое время, ему стало казаться, что он становится прозорливее, интеллектуальнее, приобретает некую ясность мышления. Это всерьез обеспокоило его.

Обычно он покидал офис вместе со всеми в четыре часа дня, но сегодня ему почему-то захотелось остаться.

Хукер отпустил секретаршу, откинулся в кресле и задумался. Тяжелые, беспокойные мысли теснились в мозгу.

У него не было друзей, интересов, занятий, хобби.

Вся его жизнь состояла из работы и времяпровождения во Дворце — местечке с дурной репутацией и высокими ценами, куда он приходил, повинуясь зову плоти. Большинство девушек даже не знало, как его зовут.

Его работа давно вошла в привычку и не приносила удовольствия. Он скользил по жизни, словно во сне, в тяжелом густом дурмане. Когда это началось? С тех пор, как Кларисса оставила его? Он в ярости заскрежетал зубами. Если действительно она разрушила его жизнь… Он найдет ее, из-под земли достанет! И детей, ради которых эта дрянь его бросила…

Нет.

Ведь были же светлые, радостные моменты в его жизни, как яркие лучики света, пронзающие темноту.

Взять хотя бы ту рождественскую вечеринку. Чья-то идея вдохновила всех на создание робота из пенопласта, с двигателями, незаметно замаскированными внутри. Чучело получилось что «надо: двадцати футов высотой, с огромными ногами и белым лицом с пустыми глазницами, оно выглядело устрашающе. Да, это была идея Грега. В пять часов утра они вытащили его на улицу и поставили в центре города, на тротуаре, а сами засели в близлежащем ресторанчике, дожидаясь часа пик. Паника тогда была колоссальная, они умирали со смеху, глядя на перепуганных прохожих…

Лоффьер?

Ну, конечно! Он полностью подчинил его себе, а потом бросил. Так дьявольски просто. С тех пор ничего интересного в его жизни не происходило.

Дуглас непроизвольно оскалился, его ноздри раздулись и побелели. Как же он раньше не догадался?! Это же Лоффьер всю жизнь мешал ему заводить друзей, и вообще — жить по своему усмотрению. О, дьявольски хитрый план! И рэмкорабль был его составной частью, он позволил бизнесу процветать и отвлекал все внимание Хукера. Какая ловушка! Наверное, и Кларисса здесь замешана. Ну да — это же Грег познакомил их.

Дуг выпрямился. Черт с ней, с Клариссой — она была всего лишь пешкой. Грег Лоффьер — вот кто виновник всех его несчастий. Он должен умереть.

Было далеко за полночь, когда Хукер составил четкий план действий. Секретарша давным-давно ушла; ну что ж, обойдемся без нее. Он продиктовал заявку на покупку «рэмкорабля в количестве одного экземпляра». Графу «цель» оставил незаполненной: у Грега повсюду могли быть шпионы. Он запечатал письмо и бросил в почтовый ящик по дороге домой.

Грег ответит за все. В понедельник у него уже будет собственный рэмкорабль. И тогда…

Как всегда, он стремительно прошел к себе в кабинет, кивая в ответ на приветствия. Никто не заметил в нем ничего необычного: все тот же отстраненный взгляд, быстрая походка, сосредоточенное выражение лица..

Дуглас открыл панель «дока», вспомнил о том, что хотел вызвать Юргенсона, и тут же усмехнулся над тривиальностью подобных мыслей. У него есть дела поважнее. Где ответ ООН? Ах, вот он.

Хукер разорвал конверт, вытащил ленту и вставил в прослушивающее устройство.

Отказ?!

Как же так?

Он прокрутил пленку еще раз, не веря своим ушам.

О Боже…

За последние три дня Дуглас тщательно и всесторонне обдумал сложившееся положение вещей. С каждым часом дьявольский замысел Грега становился все яснее и вовлекал все больше и больше людей. Но чтобы ООН была в этом замешана?! О, глупец!

Следует быть предельно осторожным. Он чуть было себя не выдал!

Февраль 2571, Нью-Йорк

Сообщение о краже рэмкорабля корпорации «Скайхук» поступило после полудня. Миловидная перепуганная женщина представилась личным секретарем президента корпорации.

— Это был корабль мистера Хукера, — объяснила она. — Не так давно он распорядился внести некоторые изменения в дизайн и оснащение рабочей модели. Этим утром она исчезла!

Лафери нахмурился.

— Там были установлены разгонные ступени?

— Да.

— Зачем?

— Мистер Хукер хотел, чтобы модель была полностью укомплектована.

Лафери озадаченно потер лоб. Идиот! Полной модели ему захотелось! Теперь где-то в Солнечной Системе болтается корабль с термоядерным ракетным двигателем. Отключить защитное поле, вывести из строя реле блокировки— и готова водородная бомба!

— Я сейчас же пришлю к вам сотрудников, — сказал он. — Мистер Хукер у себя?

— Нет. Он сегодня не появлялся на работе.

— Так. Дайте мне его домашний адрес. И если появится— пусть позвонит немедленно!

Постепенно разрозненные кусочки стали складываться в схему.

Во-первых, «Скайхук». Территория хорошо охранялась; невозможно проникнуть незамеченным. Любой несанкционированный заход был бы тут же сфотографирован.

Во-вторых, почти сразу последовал звонок из Белта. Несколько миллионов людей владели большей частью акций и обладали политическим влиянием, равнозначным власти ООН. Они были в ярости. Корабль с термоядерным двигателем покинул Землю без соответствующей регистрации и двигался за пределы системы, не отвечая на запросы. Лафери обещал выплатить компенсацию за ущерб. Это все, что он мог сделать.

Хукера так и не нашли. Если он и был дома, то на звонки упорно не отвечал.

Ступени вернулись назад. Люди Лафери немедленно обследовали их и обнаружили отпечатки пальцев, принадлежавшие Дугласу Хукеру.

Лафери тут же послал запрос о получении ордера на обыск дома Хукера. Получалось, что Хукер украл собственный корабль?

Вечером того же дня кто-то нашел заявку Хукера на покупку рэмкорабля. Оказалось, что она была отклонена по нескольким причинам. Во-первых, Хукер не указал ни цели поездки, ни пункта назначения. Во-вторых, существовал строгий контроль допуска к использованию термоядерных двигателей. Хукеру было отказано по причине… Лафери почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом: Хукер был потенциальным параноиком.

На следующий день позвонил Юргенсон. Лафери тут же вылетел в Канзас, чтобы лично встретиться с ним.

— Да, он слишком часто пользовался этим составом последнее время, — указывая на высохшие фиалы, объяснил мастер. — Плохо дело. Я знавал многих людей, кому без этого не обойтись, людей, у которых с головой не все в порядке.

— А как же аварийная лампочка? Юргенсон в отчаянии ломал пальцы.

— Это моя вина. Я поставил неисправную лампочку. Проверял — работает. Ума не приложу, как это получилось.

— Кто был его врачом?

— Не знаю. Может, мисс Петерсон в курсе? Лафери немедленно вызвал секретаршу.

К тому времени пришел ордер на обыск. Квартира Хукера располагалась на самом верху небоскреба в центре Канзас-Сити.

В квартире обнаружили запись, оставленную на кассете. Хукер сообщал, что за отсутствием друзей и какого бы то ни было смысла в жизни решил посвятить остаток своих дней выполнению грандиозного замысла: он намеревается достигнуть края Вселенной.

Лафери прокрутил кассету еще раз. Фразы были построены связно, голос Хукера казался спокойным и трезвым. Единственной бредовой мыслью являлось, собственно, его намерение. Но ведь Дуглас Хукер действительно сумасшедший, не так ли?

Лафери снова вызвал Белт на связь. Корабль Хукера был уже далеко за пределами внутренней системы; оставалось все меньше шансов на то, что пламя его двигателя успеет рассеяться, не навредив кому-нибудь, случайно оказавшемуся на пути.

Постепенно волнение улеглось. У Лафери и без того хватало проблем. Единственное, что он мог сделать, это обратиться с просьбой к властям Белта.

— Продолжайте наблюдать за ним. Существует вероятность того, что он повернет назад или хотя бы изменит курс.

Его гипотеза имела под собой почву: Хукер время от времени будет пользоваться корабельным «доком». Вполне возможно, что он поправится и либо вернется добровольно, готовый понести наказание, либо попытается скрыться на одной из колоний. Скорее всего, Хукер выберет последнее: кража термоядерного двигателя каралась смертной казнью. Но с ним можно поладить, предложить амнистию за добровольный возврат корабля.

Три недели спустя пришло сообщение о том, что Хукер держит курс на Тау Кита. Весьма разумный выбор, отметил про себя Лафери.

За последние два столетия население Плато пережило тяжелые времена в связи с проблемой нехватки органов. Правящая верхушка держала в своих руках жизнь и смерть жителей Плато. Жизнь — так как неограниченный доступ к банку органов гарантировал несколько дополнительных столетий. Смерть — поскольку в периоды нехватки материалов за любое преступление можно было получить смертный приговор. Платиане не жаловались; им хотелось жить веками.

Так продолжалось до тех пор, пока аллопластика — имплантация чужеродных материалов в органы и ткани тела — не возобладала над органическими трансплантантами. Весь цивилизованный мир уже прошел через эту стадию. Банки органов и смертную казнь упразднили за ненадобностью.

Лафери отослал лазерограмму на Плато, предупреждая о появлении Хукера. Хотя было неизвестно, кто придет первым…

Март 2571, по корабельному времени

Прежде чем направиться к Тау Кита, Дуг пару недель поболтался без всякого определенного курса, надеясь, что это убедит полицию оставить наблюдение.

Он проводил время, изучая инструкции и механизмы своего корабля, постепенно привыкая к нему. Миновав орбиту Плутона, Дуг позволил себе немного расслабиться и ослабил контроль за окружающим пространством. Во всяком случае, пока что никто его не преследовал.

Наконец-то он освободился от оков, так долго спутывавших его! Теперь осталось только подождать… До Тау Кита около двенадцати световых лет. Хотя при желании можно уменьшить это расстояние, если развить достаточную скорость…

Дуглас нахмурился, вспомнив, что уже давно не пользовался автодоком. Было бы глупо умереть, едва приблизившись к цели. Недолго думая, он забрался в капсулу и уснул.

Аппарат произвел радикальные изменения в обмене веществ спящего. Проснувшись, Хукер почувствовал себя довольно странно. Сознание словно затуманилось; он никак не мог вспомнить, зачем ему понадобилось убивать Грега. Пришла в голову мысль о возвращении, но Дуг тут же отбросил ее: ему вовсе не улыбалось закончить свои дни в банке органов.

Может быть, стоит выбрать другую колонию?

Нет. Гора Луккитэт оставалась желанной и единственной целью. Неважно, что будет впереди. Главное, что Плато — единственная цивилизованная планета, где смертная казнь отменена. В крайнем случае, он будет подвергнут принудительному лечению.

Голова постоянно кружилась, как что соображать становилось трудно. Возможно, он действительно нуждается в лечении. Ничего, «док» это быстро поправит.

Он продолжал путь.

Через некоторое время Хукер припомнил подробности своего бегства и суть гнусного замысла Грега. Это навело его на мысль, от которой мурашки побежали по коже: Лоффьер запрограммировал док!

Нет, даже хуже: Грег со своими приспешниками превратил в ловушку все автодоки планеты, и каждый раз, когда Хукер ими пользовался, хитрая программа проникала в его сознание, склоняя его к покорности и подчинению!

Что же делать? Ведь от этого прибора зависит вся его жизнь!

Тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, Дуг принял решение: разыскал инструкцию по ремонту автодока, всесторонне изучил ее и принялся блокировать различные функции. В конце концов, он запутался, поскольку трудно было решить, что именно надо удалять, и решил пойти методом «от противного». Оставил анестезию, массаж, маникюр, парикмахерскую; витамины, антибиотики, диагностические приборы, программу хирургии — исключая, разумеется, операции на головном мозге. Этого он никак не мог допустить! А также антихолестерол, компоненты синтетической крови, аллопластические органы…

Через два месяца Дуг закончил реорганизацию. Теперь он был уверен, что аппарат не способен повлиять на процессы его мышления; но некий суеверный страх все же оставался в сознании.

Все же Хукер продолжал пользоваться автодоком. Он был болен, но далеко не глуп.

2583, Плато

Плато. Симпатичный серебристый шарик.

Где же гора Луккитэт? Дуг развернулся и облетел планету кругом; затем ему пришло в голову включить радио. Он выключил его в раздражении, так как власти Плато пытались давать идиотские советы. Теперь их сигналами можно воспользоваться, чтобы определить направление.

— Вызываем Дугласа Хукера. Дуглас Хукер, ответьте, пожалуйста. Вам нужна помощь? ООН утверждает, что вы украли корабль. Это правда? Пожалуйста, выйдите на орбиту, чтобы мы смогли помочь вам приземлиться.

Хукер нахмурился, вглядываясь в монитор. Где же Луккитэт? Она должна быть где-то здесь..

Ну, конечно — скрыта за водяными парами. Наверное, туман. Или идет дождь.

Хукер улыбнулся и вошел в атмосферу. Если даже его засекли — что они могут? Поле его ремшипа смертоносно— стоит только ему включить…

Год назад он получил лазерограмму от Лоффьера. Сладкоречивое, слюнявое дружелюбие сквозила в каждой строчке. Надеялся усыпить его бдительность? Ха! Просчитался!

Грег допустил еще одну ошибку: прислал фотографии своего дома и окружающей местности. Дом напоминал его старое жилище в горах, за исключением того, что на этот раз был построен на холмах, в нескольких сотнях футов от края плато. Река, протекавшая неподалеку, образовывала каньон.

Хукер осторожно продвигался вперед, прячась в густом тумане, отыскивая водопад. Внезапно что-то черное и бесформенное надвинулось слева. Тут же запищал радар. Хукер осадил назад и резко взмыл вверх. Туман стал редеть… и он наконец-то увидел долгожданную Луккитэт. Гора казалась бесконечной; она простиралась вверх и в стороны, словно поверхность земли, перевернутая вертикально. Белесая мгла внизу клубилась, пенилась, облизывала ее блестящие черные бока. Хукер поднял голову и увидел большое неяркое солнце. Тау Кита по размерам и температуре значительно уступала земному Солнцу, поэтому Плато приходилось съеживаться, тянуться вверх за теплом — оттого звезда казалась огромной.

Вот и водопад. Он повернул корабль, пролетел над краем пропасти и внезапно увидел внизу большую часть территории Плато.

Хукер выругался, поняв, что взял неверное направление.

Он спустился чуть ниже. С этой высоты можно было разглядеть крошечные машины всех цветов и размеров, просторные длинные здания. Дом Грега, наверное, средних размеров. Ну конечно! Он и это предусмотрел! Прячется от меня! Нет, друг, бесполезно!

О, наверное, здесь!

Хукер спустился еще ниже и завис над высоким зданием округлой формы, напоминающим огромный валун, вросший в землю. Так… с одной стороны — река, с другой — пропасть. Кажется, все сходится.

Язык пламени вырвался из двигателя наружу; в одно мгновение дом был охвачен огнем. Хукер радостно захохотал.

— А-а! Так-то! Не спрячешься! Ты мертв, Грег? А? Не слышу?! Если нет — я все равно найду тебя — где бы ты ни был!

Все еще смеясь, он увеличил тягу и взмыл вверх. Теперь город. Там могли остаться записи. Он должен быть уверен, что Грег мертв — а вдруг он на работе или еще где? Но следует быть осторожным. Этот мерзавец захватил Землю; кто знает — а вдруг он и здесь успел подчинить себе всех?

Внезапно раздался жуткий, оглушительно громкий звук. Хукер поморщился и протянул руку, чтобы выключить радио… но застыл на полпути. Затем попятился назад и тихо осел в кресле. По лицу его разлилось блаженное выражение безмятежности. Вскоре раздался голос, отдававший приказы. Хукер послушно подчинился.

— Слава Богу, он оставил радио включенным.

— Да уж. Этот ненормальный мог разнести в клочья всю планету. Ненавижу термоядерные двигатели.

— Чей это дом?

— Не знаю. Будем надеяться, что внутри никого не было.

2584, Плато, госпиталь

Они заканчивали работу в пять. Хукер страшно устал: их бригада весь день сажала деревья. Это занятие, как ни странно, приносило ему глубокое удовлетворение: даже будучи президентом компании, Дуглас никогда не ощущал столь сладостного чувства нужности и востребованности.

Привезли обед, и он жадно набросился на еду. Затем ушел к себе в комнату и погрузился в чтение. — Знаете, доктор, меня беспокоит одна вещь, — заявил Дуг на очередном сеансе психотерапии. — я хотел бы узнать… Одним словом… я кого-нибудь убил?

— А почему, простите, вам вдруг стало интересно? Слова застряли в горле. Этот вопрос всегда останавливал его; он никак не мог придумать ответ.

— Ну… хочу знать, виновен ли я в смертном грехе…

— Вы и сами прекрасно это понимаете. Что сделано, то сделано, и ваше раскаяние уже не поможет.

— Но… Если я не должен испытывать чувства вины — тогда зачем вы держите меня здесь? И не пытайтесь убедить меня в том, что мы в больнице! Это тюрьма!

— Разумеется.

Он убил четверых: Джоанну, ее дочь, мужа дочери и их маленького сына. Грег отсутствовал по делам. Они выждали год, прежде чем сказать Хукеру об этом.

2565, в космосе

— Дуг!

Хукер подпрыгнул от неожиданности.

— Дуг, это Грег. Ответь!

Секунду Хукер медлил. Этого он и боялся. Лоффьер наверняка воспользовался лазером, определяющим направление. Дуг велел автопилоту отследить сигнал.

— Отвечай, черт тебя подери! Ты знаешь, чего я хочу! — не унималось радио.

Хукер дождался звукового сигнала автопилота.

— Грег, я оставил Плато, потому что боялся встретиться с тобой, боялся смотреть тебе в глаза. Прости.

— Дуг! Почему ты не отвечаешь? Думаешь, я собираюсь убить тебя? — взревел голос Грега.

Хукер выпрямился, пораженный. Грег ожидает немедленного ответа, забыв о расстоянии… Он явно не в себе!

Тау Кита на экране заднего обзора казалась ослепительно ярким белым факелом, зажженным невидимой рукой. Хукер включил генератор поля, поставил процесс на автопилот, вскочил и начал мерить шагами помещение рубки.

— Ты — трусливый убийца! Подкрался, как… — Грег перешел на нецензурные выражения. Постепенно его обвинения из реальных превратились в вымышленные. Дуг слушал, склонив голову, пытаясь определить степень безумия его старого друга; от сознания причастности к этому на душе становилось еще тяжелее.

Но почему никто не остановил его? Наверняка радиостанции на Плато его уже давно засекли. И где он раздобыл коммуникационный лазер? Допуск на станцию разрешен только персоналу. Постойте… У Грега же был корабль с ком-лазером.

Хукер сел за пульт управления, подсоединил монитор автопилота к экрану заднего обзора, настроил его на отображение звезды и начал увеличивать изображение. На желтовато-белом фоне была хорошо видна голубая точка, движущаяся к центру. Итак, Лоффьер вылетел вслед за ним.

Тем временем Грег, видимо, выдохся, так как наступила тишина. Но не надолго.

— Хех, — его голос внезапно прозвучал спокойно и трезво, — попался?

Раздался короткий презрительный смешок. Экран заднего обзора заполыхал пурпурными красками.

«Черт, он разыграл меня», — подумал Хукер. Экран не пропускал световых лучей, вредоносных для человеческого глаза, но стрелка шкалы, регистрировавшей их, сейчас стояла на максимальной отметке. Лоффьер использовал ком-лазер в качестве оружия. На максимальной мощности с его помощью можно было передать сообщение через всю Солнечную систему; но Лоффьер направлял луч на объект, находящийся на расстоянии нескольких световых часов.

«Он может убить меня, — отчетливо понял вдруг Хукер. — И непременно сделает это».

Грег ликовал.

— Да, я собираюсь испепелить тебя, Дуг! Точно так же, как ты уничтожил Джоанну, Маршу, Торна и маленького Грега!

Дальше последовали ругательства.

Стрелки приборов неуклонно приближались к максимуму. Показатели температурных индикаторов корпуса и счетчиков потребления энергии неудержимо росли, пока не достигли красной отметки. Взревела аварийная сигнализация. Дуг отключил ее и обхватил голову руками, стараясь найти выход. Наконец он покинул рубку, спустился в каюту и прилег на массажную кушетку.

«Грег собирается убить меня». Эта мысль казалась сейчас, под расслабляющим воздействием аппарата, далекой и нереальной.

«Я всего лишь хотел начать новую жизнь. Уйти и начать все сначала, с нуля, с чистого листа. Но он не оставит меня в покое. И у него есть на это право… Он убьет меня. Ну и пусть…»

Нет!

Хукер с трудом выбрался из-под мягких, но настойчивых массажных щеток и поднялся в рубку, все еще покрытый слоем крема.

Если на человека нападают — он имеет полное право защищаться.

«Я уже заплатил за свое преступление».

Дуг открыл панель управления. Под ней находились блокираторы: один отключал аварийную сигнализацию; три других устанавливали последовательность отсоединения отсеков корабля в случае аварии. Дуг переключил один из них и закрыл панель. Затем перевел рычажок до упора вверх. Его ком-лазер уже был наведен на корабль Грега.

Посмотрим…

Хукер выключил двигатель, чтобы уменьшить температуру корпуса. Теперь у него появился шанс. Его лазер направлен точно на нос корабля Грега, защищенный менее всего. Массивная, почти неуязвимая громада рэмскопа поглотит большую часть излучения; но жилая часть, превосходящая его по размерам, все же получит свою долю. В конце концов, стены начнут плавиться.

Но он убьет Грега первым.

Хукер вернулся на массажную кушетку, чувствуя страшную усталость.

Между тем жилая часть продолжала нагреваться. Когда Дуг почувствовал, что больше не может терпеть, он поднялся наверх и переключил еще один блокиратор. Теперь системы охлаждения будут работать на полную мощность. Вглядевшись в монитор, он понял, что эта мера была излишня. Пурпурное сияние исчезло с экрана. Видимо, лазер Лоффьера перегорел или потерял свою мишень, хотя его корабль все еще следовал за ним. Хукер запустил двигатель, отключил лазер и направился к Миру Очарованных.

2589, по корабельному времени

Он обернулся.

Корабль Лоффьера упорно держался позади, хотя Хукер давно пришел к убеждению, что его ком-лазер перегорел. Несколько раз он пытался вызвать его, но не получал ответа.

Сейчас Дуг решил попробовать еще раз…

— Грег, ты преследуешь меня уже три с половиной года. Хочешь добиться справедливости на Мире Очарованных? Что ж. Но сейчас я собираюсь разворачиваться. Пожалуйста, сделай то же самое.

Сейчас Хукер находился в относительно вменяемом состоянии, благодаря действию автодока. За это время он почти позабыл о Лоффьере, или, по крайней мере, научился воспринимать его как деталь пейзажа. Кроме того, ему пришла в голову важная деталь: у Лоффьера тоже был «док», и наверняка он им пользовался. Конечно, аппарат не всесилен, но, по крайней мере, Хукер надеялся на то, что Грег все же прибегнет к защите закона, нежели к оружию.

Он подключил гироскопы и развернулся. Теперь маленькая светлая точка оказалась прямо по курсу. Хукер напряженно следил за ней, ожидая поворота. Лоффьер сильно отстал в этой гонке; кроме того, рэмкорабль Дуга уничтожил часть топлива его корабля.

Спустя несколько часов после поворота крошечная точка начала двигаться. Слава Богу, он услышал. Точка превратилась в яркую линию… и вернулась на исходную позицию.

— Да нет же! Не туда, идиот! Давай, разворачивайся! — нетерпеливо воскликнул Хукер. Корабли летели точно навстречу друг другу.

Дуг поспешно развернулся. «Я должен был догадаться! Он хочет протаранить меня… Если приблизиться к его рэмскопу на расстояние, меньшее, чем три сотни миль…»

Ситуация была патовая. Лоффьер не мог догнать Хукера; Хукер не мог оторваться от Лоффьера. Но правом выйти из игры обладал лишь Грег.

2590

Лафери прибыл на Плато. В то время обычной практикой на Земле было финансировать такие перелеты в один конец с банальной целью избавиться от перенаселенности. На свой шестидесятилетний юбилей Лафери, порядком устав от должности государственного чиновника, принял предложение ООН уйти на покой и поселиться на одной из планет-колоний. Его выбор пал на Плато, поскольку его заинтересовало общественное устройство этой колонии. Когда он в достаточной мере изучил его, то решил стать юристом.

— Это будет не так-то просто, — возразил полицейский, к которому Лафери подсел в баре, предложив угощение в обмен на информацию. — Наши законы не так запутанны, как на Земле, но у вас может возникнуть сложность с пониманием морально-этических аспектов, кроющихся за ними.

— Простите?

— Ну… как бы это вам объяснить… — полицейский почесал в затылке. — Вот что, сейчас регистрационные конторы еще открыты. Давайте пройдем туда и я вам наглядно продемонстрирую несколько примеров.

Пройдя несколько контрольно-пропускных пунктов, они оказались в картотеке. Полицейский огляделся, сосредоточенно нахмурился.

— Пожалуй, начну с самого простого, — он вытащил из ящика кассету и вставил ее в видеомагнитофон.

— Это же Хукер! — воскликнул Лафери, вглядываясь в лицо на экране. — Черт! Я послал вам тогда предупреждение. Была надежда на то, что автодок излечит его. Кажется, я виновен не меньше него.

Коп холодно посмотрел на него.

— Вы могли остановить его?

— Нет. Но я мог подчеркнуть в донесении степень его потенциальной опасности.

— Теперь вы понимаете логику, таящуюся за наказанием Хукера?

— Боюсь, нет. За убийство по небрежности он получил два года исправительно-трудовой психотерапевтической колонии. Кстати, психотерапия на Земле — давно забытое искусство. Я не спрашиваю, почему только два года, но мне непонятно, почему — убийство по небрежности?

— Так вот здесь и кроется суть проблемы. Он же невиновен, не так ли?

— Хм. Мне кажется, виновен.

— Но мы же знаем, что он был невменяем. Это вполне законный аргумент.

— Тогда за что же он отбывал наказание?

— За то, что позволил себе дойти до состояния невменяемости. Как всякий потенциальный параноик, Хукер был обязан следить за своим здоровьем и вовремя пользоваться автодоком. Он пренебрег этим. В результате погибло четверо. Убийство по небрежности.

Лафери кивнул. Голова у него шла кругом.

— На этой кассете нет продолжения истории, — добавил полицейский, — Лоффьер пытался убить Хукера.

— Каким образом?

— Хукер покинул Плато. Лоффьер последовал за ним. У них произошла дуэль на ком-лазерах. Предположим, Хукер победил и убил Лоффьера. Что вы на это скажете?

— Самозащита.

— Ни в коем случае. Убийство.

— Но почему?

— Лоффьер находился в невменяемом состоянии. Его безумие — последствие преступления, совершенного Хукером. Хукер, в свою очередь, будучи в здравом рассудке, мог скрыться, или позвать на помощь, или вступить в переговоры. Если бы он в данной ситуации убил Лоффьера, то получил бы пятьдесят лет.

— Да, вы правы, пожалуй, мне лучше выращивать капусту. Но что стало с этими двумя?

— Не знаю. Ни один из них еще не вернулся.

Приблизительно 120000

Пятьдесят лет?

Взмах комариного крыла.

Охота близилась к концу. Сперва Хукеру удавалось держать своего преследователя на порядочном расстоянии, так как корабль Лоффьера все время находился в зоне действия рэмскопа его корабля. Одно время ему удалось оторваться на несколько световых лет. Но сейчас Грег настигал, поскольку корабль Дуга достиг конечной скорости. Дело в том, что если предельная скорость термоядерного двигателя превышает скорость движения межзвездного водорода, атакующего рэмскоп, корабль не сможет ускорить ход. Хукер достиг этого предела десятки тысяч лет назад, как и Грег, впрочем. Но корабль Грега использовал водород, который пропускал рэмскоп Хукера; таким образом, он медленно, но неуклонно приближался.

Было время, когда Хукер надеялся, что Грег сдастся и повернет назад; ну когда-нибудь он все же должен понять всю бессмысленность этой погони! Но шли годы, плавно переходящие в десятилетия, а погоня не прекращалась. Дуглас часами сидел, тупо уставившись в монитор, наблюдая, как звезды проползают мимо год за годом.

Проходили столетия. Хукер все так же проводил дни перед экраном заднего обзора. Теперь звезды почти не попадались; лишь смутно различимые огоньки галактик мерцали вдалеке.

Теперь он настолько подчинил свою жизнь строгому распорядку, что превратился в робота. Корабельные часы распределяли его жизнь по минутам, в означенное время отправляя его в автодок, на кухню, в спортзал. У него давно не возникало ни одной самостоятельной мысли. Теперь он выглядел скорее как состарившийся механизм, нежели как человек в возрасте. Издалека ему все еще можно было дать не больше двадцати; док хорошо позаботился о нем. Но возможности аппарата все же ограничены: в эпоху его создания предельный возраст человека не превышал четырехсот лет. Таким образом, люди тогда еще не представляли себе, какой дополнительный уход может понадобиться человеку, перешагнувшему десятитысячный рубеж. Лицо Дуга оставалось юным, но кожа потрескалась, мускулы давно уже не подавали признаков подвижности и алгоритмы перемещения в пространстве впечатались в подкорку. К этому времени погоня потеряла для него всякий смысл, ибо мыслить самостоятельно он разучился.

Они приблизились к ядру Галактики. Казалось, что разноцветные сверкающие краски — желтые, голубые, зеленые, красные — выливаются в густые вязкие чернила. Вся эта масса вертелась в огромном водовороте — бесконечная круговерть звезд, спрессованных так плотно, что чернота исчезала, отступала на второй план. На них было бы невозможно смотреть, если бы не звездная пыль, несколько приглушавшая яркость.

В этой поистине волшебной игре красок Хукер потерял Лоффьера. Он по привычке увеличил масштаб обзора. Ядро Галактики приблизилось. Дуг залюбовался красными гигантами, и лишь спустя некоторое время заметил голубовато-белую точку прямо по центру. Хукер тупо наблюдал за ее приближением; лишь через час в его мозгу зашевелилась мысль. Емкость его памяти почти переполнилась, но мозг все еще работал и сознание было ясным.

«Интересно, какое повреждение я ему нанес?»

Мысль затуманилась и попыталась ускользнуть, но Дуглас усилием воли удержал ее, подсознательно догадываясь, что она несет ценную информацию.

«Так… я держал луч лазера включенным; наверняка его корабль поврежден и лазер перегорел. Надо покончить с ним… Надо только подождать, пока он подлетит поближе…»

Мысль прервалась, растворилась в полубессознательной дымке… и вернулась через два дня.

«Интересно, насколько поврежден его корабль? Как бы это узнать?»

Через полтора месяца Хукер нашел решение проблемы: можно развернуть корабль боком — Лоффьер сделает то же самое и таким образом, его борт окажется в уязвимом положении.

Так он и сделал.

Затем Дуглас сфокусировал один из боковых экранов обзора, увеличил изображение до максимума и стал ждать. Вскоре подошло время принимать ванну, и он привычно встал было с кресла, но тут же сел и вцепился в подлокотники: нельзя покидать рубку в такой ответственный момент. Он весь дрожал, стуча зубами; смертельный холод разливался по телу.

Лоффьер медленно развернулся, и тут Хукер понял, почему он никогда не вернется домой. Жилая часть — самая непрочная и уязвимая — отсутствовала напрочь. Лазер Дугласа давным-давно расплавил ее, оставив лишь обломки, отполированные по краям молекулами газа, попадающими в поле рэмскопа. Лоффьер умер не сразу; он успел запрограммировать автопилот на столкновение с кораблем противника. Возможно, Грег давно сдался бы. Но автопилот был бездушной машиной и не знал усталости.

Хукер отключил монитор и спустился в сауну. Весь его распорядок полетел к чертям из-за этой задержки. Он все еще пытался вернуться к привычному ритму жизни, когда, несколько лет спустя, поле рэмскопа Лоффьера накрыло его корабль.

Два пустых звездолета на полной скорости мчались к краю Вселенной.

НЕПОЛНОЦЕННЫЕ

Мы летели над пустыней на скайциклах. Неяркое красноватое солнце Дауна наблюдало за нами с высоты. Я пропустил Джилсона вперед. Сегодня он — мой проводник. Я — типичный домосед и большую часть жизни провел на Земле, где любой летательный аппарат считается нелегальным, если он не полностью автоматизирован.

Мне нравится летать. Правда, у меня пока не очень получается, но наш маршрут довольно прост.

— Здесь, — сказал Джилсон.

— Где?

— Вон там. Лети за мной.

Его скайцикл плавно повернул налево и начал снижаться. Я неуклюже последовал за ним.

— Вон тот маленький конус?

— Ага.

Отсюда пустыня казалась безжизненной — насколько вообще может казаться пустыня на любой обитаемой планете. Внизу, почти невидимые с высоты, торчали какие-то остроконечные сухие растения, запасающие воду в стволах; их цветы распускались после дождя и сбрасывали семена, таившиеся в почве в ожидании следующих осадков, через год — а может быть, через десять лет. Тощие теплокровные млекопитающие, размером с лисицу, шустро перебегали от куста к кусту.

Мы приблизились к небольшому холмику, футов пять в высоту, покрытому густой шерстью, с лысой закругленной макушкой. Его прилизанные волоски по цвету не отличались от красноватого песка, окружающего нас. Мы приземлились рядом и вышли из машин.

Кажется, меня принимают за идиота… Эта штука вовсе не похожа на животное; скорее на большой кактус. Иногда у кактусов отрастают такие лохматые колючки.

— Мы как раз позади него, — негромко заметил Джил-сон, темноволосый неразговорчивый здоровяк средних лет. Я уговорил его показать мне пустыню за приличное вознаграждение, но оно не сделало его дружелюбнее. Казалось, он нарочно это подчеркивает.

Мы обогнули холмик, и я засмеялся. Прямые длинные волосы обрамляли его наподобие юбки до самой земли. Несколькими дюймами выше из шерсти торчали две лапы, размером и формой напоминающие передние лапы датского дога, но голые и розовые. Чуть выше виднелись еще две лапки, с кривыми безжизненными пальцами. Над всем этим прилепилась метровая безгубая щель рта, полускрытая волосами, чуть изгибающаяся на концах. Никаких признаков глаз я не заметил. Вообще, этот странный холмик был похож на идола каменного века или карикатуру на средневекового монаха.

Джилсон терпеливо подождал, пока я перестану смеяться.

— Он забавный, но умный. Под этой лысой башкой мозгов больше, чем у нас с тобой, вместе взятых.

— А он… оно пыталось когда-нибудь с тобой разговаривать?

— Ни со мной, ни с кем другим.

— Оно умеет делать что-нибудь?

— Чем? Ты посмотри на его руки! — Джилсон изумленно уставился на меня. — Ты же именно это хотел увидеть, разве нет?

— Да. И я зря проделал долгий путь.

— Во всяком случае, ты его увидел.

Я снова засмеялся. Безглазый, неподвижный, мой потенциальный клиент сидел тихо, как раскормленная комнатная собачка.

— Пойдем. Я возвращаюсь.

Бесполезная затея. Чтобы попасть сюда, я две недели провел в гиперпространстве. Конечно, дорожные расходы идут за счет фирмы, но в конечном итоге платить придется мне. Когда-нибудь я унаследую дело отца.

Джилсон молча взял чек, сложил его пополам и засунул в карман куртки.

— По стаканчику? — предложил он. — Я угощаю.

— Идет.

Мы оставили скайциклы, взятые напрокат, в центре города и двинулись вниз по улице, пока не оказались перед огромным серебристым кубом с мигающей неоновой надписью: «Ирландская кофейня Чиллера». Внутри помещение было так тесно уставлено мягкими полукруглыми диванами, что я едва протиснулся между ними. Перед каждым диваном гнездился маленький круглый столик. Посреди зала возвышалось, достигая потолка, некое блестящее сооружение, похожее на гигантское дерево, увешанное мишурой. Барная стойка располагалась под ним на высоте двадцати метров.

— Неплохое местечко, — сказал Джилсон. — Сначала эти кресла были задуманы как летающие — ну, знаешь, садишься и маневрируешь в воздухе куда тебе надо. — Он, видно, ждал охов и ахов с моей стороны. Я не выразил и тени удивления. Он продолжил: — Жаль, ничего из этого не вышло, хотя идея была хорошая. Вот представь: если людям за разными столиками хотелось присоединиться друг к другу, они просто поднимались вверх и соединяли свои кресла с помощью магнита.

— Звучит забавно.

— Да, так и было. Только парень, который это придумал, должно быть, забыл, что люди приходят в бар надраться. Ну и начался беспредел. Они сталкивались в воздухе со всего размаха; поднимались под потолок и оттуда проливали на посетителей напитки — одним словом, бардак. Я помню, одного парня даже скинули с дивана. Он бы разбился насмерть, если бы эта штука в центре не подхватила его.

— Поэтому устроители прикрепили их к полу?

— Нет. Сначала они попытались автоматизировать курс; но бесполезно. Лить сверху напитки стало популярной забавой, превратилось в азартную игру. Однажды какой-то идиот додумался замкнуть автопилот — но забыл, что ручное управление отключено. Ну и свалился на каких-то важных птиц. Вот тогда они и отказались от этой затеи.

Приплывший поднос подал нам два охлажденных стакана и бутылку «Голубого Огня» урожая 2728 года. В этот час народу в баре было мало. Я рассказал Джилсону, почему «Голубой Огонь» называют «миротворцем»: гибкая пластиковая бутылка с узким выступающим горлышком действительно была похожа на увесистую дубинку.

Джилсон разговорился, да и я болтал без умолку. Не то чтобы у меня было хорошее настроение: вдалеке от Земли, от друзей, от работы, в этом Богом забытом месте. Даун — бывшая колония Кцинти, полузаброшенный малозаселенный мирок, все еще носивший отпечатки войны; планета, на которой фермерам приходилось выращивать зерновые с помощью ультрафиолетовых ламп.

Мы заказали еще бутылочку. Шум постепенно нарастал: приближался час коктейля.

— Не возражаешь, если мы поговорим о бизнесе?

— Нет. О чьем?

— О твоем.

— Нисколько. Мог бы и не спрашивать.

— Видишь ли, у нас так принято. Некоторые не любят делиться своими коммерческими секретами. Другие просто хотят расслабиться и забыть о работе.

— А, тогда понятно. Ну, спрашивай.

— Почему ты произносишь слово «Неполноценные» словно бы с большой буквы?

— Ну, если бы я произносил его как обычно, ты бы подумал, что имеются в виду люди, так? Потенциальные параноики, аллергики, инзалиды и т. д. В действительности я имею дело с существами, обладающими сознанием, но не наделенными конечностями.

— Типа дельфинов?

— Вот именно. Кстати, а на Дауне водятся дельфины?

— Разумеется! Вся наша рыбная промышленность на них и держится.

— Видел когда-нибудь у них такие штуки, похожие на лодочный мотор с двумя присоединенными к нему металлическими клешнями?

— Руки Дельфина. Конечно, я знаю. Мы продаем им много чего — инструменты, акустические приборы, чтобы приманивать рыбу; но Руки Дельфина — самая нужная для них вещь.

— Ну вот, я их произвожу.

Джилсон в изумлении вытаращил глаза. Затем… Я почувствовал, как он отдаляется, уползает в свою раковину, видимо, подавленный мыслью о том, что человек, сидящий напротив него, может купить весь Даун. Черт! Придется сделать вид, будто я ничего не заметил.

— Правильнее было бы сказать — их производит фирма, принадлежащая моему отцу. Однажды я возглавлю «Гарви лимитед», но сначала мой прадедушка должен отойти в мир иной. Правда, сомневаюсь, что он вообще туда собирается.

Джилсон натянуто улыбнулся.

— Да, я знавал таких людей.

— Ага. Старея, они усыхают, становятся жестче, энергичнее, словно в них спрятан невидимый моторчик. Джи-в-квадрате — один из таких. Великий человек.

— Кажется, ты гордишься им. А почему он обязательно должен умереть?

— Ну, это обычай. Сейчас во главе компании стоит отец. Если у него возникают проблемы, он идет к своему отцу, который вел дела до него. Если Джи-первый не сможет их разрешить, они оба идут к Джи-в-квадрате.

— Забавные имена.

— Не очень. Это тоже давняя традиция.

— Извини. А что ты делаешь на Дауне?

— Мы ведь работаем не только с дельфинами. Вот смотри. Человечеству известно три вида животных, обладающих сознанием, но не имеющих рук, так?

— Больше. Вот кукольники пользуются ртом, и…

— Но они сами делают инструменты, черт возьми! А я говорю о зверях, которые себе обыкновенный топор не смогут вытесать: дельфины, бандерсначи и та волосатая штука, что мы видели сегодня.

— Грог. Ну и?

— Разве ты не понимаешь, что в масштабах Галактики их может быть неисчислимое множество?! Мозги есть — а рук нет! У меня при одной мысли об этом мурашки по коже бегают. Ты только представь — мы будем открывать все новые и новые планеты и встречать все новых и новых разумных тварей. Что нам с ними делать?

— Сконструировать для них руки.

— Да, но мы же не можем их просто взять и подарить. Если один биологический вид впадает в зависимость от другого, он становится паразитом.

— Ну а как насчет бандерсначей? Им ты тоже делаешь руки?

— Разумеется. Бандерснач в два раза крупнее бронтозавтра. У него гибкий скелет, но суставы отсутствуют; по обеим сторонам головы расположены пучки чувствительной щетины. Они живут на равнинах Джинкса, питаясь травой, растущей вдоль побережья. Глядя на них со стороны, можно подумать, что это самые беспомощные существа во всей Галактике — пока они не набрасываются на тебя, словно падающая гора.

— Ясно. Ну а как они расплачиваются с вами?

— Охотничьи привилегии. Джилсон в ужасе уставился на меня.

— Не верю!

— Да я сам сначала не верил, однако это правда. Бандерсначи вынуждены контролировать прирост населения из-за нехватки пищи. Кроме того, им ужасно скучно, можешь себе представить? Так вот, они заключили договор с правительством Джинкса. Например, кому-нибудь захотелось приобрести чучело бандерснача. Он обращается в специальную организацию, где ему выдают лицензию и инструкцию по снаряжению — атмосферное давление в низинах слишком высокое для человека, а температуры воздуха достаточно, чтобы поджарить его за минуту. Также его информируют об ограничениях на вооружение: за применение оружия, не предусмотренного договором, можно надолго загреметь за решетку. Кому-то удается вернуться назад с добычей, кто-то остается там навсегда. В любом случае, бандерсначи получают восемьдесят процентов с каждой лицензионной платы, что составляет примерно тысячу звезд чистоганом. На них они и покупают себе все необходимое.

— И «Руки»?

— Разумеется. А, вот еще что: бандерснач не способен управлять «Руками» при помощи языка, как это делает дельфин. Нам приходится имплантировать пульт управления непосредственно в нервную систему животных хирургическим путем.

Джилсон покачал головой и заказал еще одну бутылку.

— У них есть и другие способы заработка. Например, Институт Знаний изучает особенности жизни организмов в условиях высокого давления. Бандерсначи участвуют в проведении опытов.

— Значит, ты приехал сюда в поисках нового рынка?

— Мне стало известно, что здесь обнаружена сознательная форма жизни, не использующая орудия труда.

— Ты разочарован?

— Что-то в этом роде. Слушай, Джилсон, а с чего ты взял, что грог наделен сознанием?

— У него огромные мозги.

— И все?

— Все.

— Ну, их мозги могут принципиально отличаться от наших. Нервные клетки…

— Гарви, мы уже полезли в дебри. Давай оставим этот разговор, — Джилсон привстал и оглядел помещение. — Глянь-ка, вон там моя кузина со своим другом. Давай присоединимся к ним. Уже давно пора пообедать.

Шерон и Луис собственноручно приготовили нам обед, купив все необходимое в супермаркете. При виде сырой необработанной пищи меня слегка затошнило; надеюсь, никто не заметил этого. Однако обед оказался весьма вкусным.

После еды и приличествующей случаю беседы я вернулся в отель и заснул, как убитый. Утром нужно вернуться на корабль.

Проснувшись посреди ночи, я уставился в потолок. Почему-то вдруг отчетливо вспомнился лысоватый круглый холмик, прячущий в шерстяном покрове насмешливую улыбку. Он явно что-то скрывал, и сегодня утром я был близок к разгадке… Но в чем она крылась?

Я встал и заказал чашку горячего шоколада и сэндвич из тунца. Что-то в нем было. Эти безжизненные лапки… Откуда у неподвижного существа развитый мозг? А чем они питаются? Видимо, им приходится ждать, пока пища сама не приблизится к ним, наподобие морских анемонов или орхидеи Гаммиджи, которую я держу в своем кабинете, шокируя гостей.

И зачем им разум? Сидеть и размышлять о жизни?

Завтра же свяжусь с Джилсоном.

В одиннадцать утра мы прибыли в зоопарк.

За решеткой копошилось что-то, отдаленно напоминающее волосатого бульдога. У животного отсутствовал нос, и рот в точности повторял вчерашнюю картину. Длинные пальцы передних лап растопыривались в стороны наподобие цыплячьих.

— Узнаю эти лапы.

— Да, это молодой грог, — объяснил Джилсон. — В этом возрасте они начинают спариваться. Затем самка находит скалу, устраивает гнездо и, высидев положенный срок, производит потомство. Хотя это всего лишь теория — в неволе они не размножаются.

— А где самцы?

— В соседней клетке.

Самцы, по размерам и темпераменту напоминающие чихуахуа, скалили подковообразные зубы.

— Послушай, Джилсон, если они — разумны, то почему сидят в клетках?

— Подожди с выводами — ты еще в лаборатории не был. И вообще, не забывай — никто еще не доказал, что они наделены разумом, а до тех пор это всего лишь экспериментальные животные.

Гроги издавали какой-то странный, едва уловимый, приятный запах. Я вгляделся в подвижную самочку.

— Что же происходит с ними потом? Почему они перестают двигаться?

— Не знаю. Помнишь, что ученые сделали с дельфинами, когда те пытались продемонстрировать наличие интеллекта?

— Ну да. Пробы мозга и заключение в клетки. Но ведь это было давным-давно!

— То же самое происходит сейчас и с грогами.

До Лаборатории Ксенобиологических Исследований мы добрались к полудню. Небольшое здание прямоугольной формы, окруженное голыми бурыми полями с уходящими в перспективу рядами ультрафиолетовых ламп на высоких столбах, находилось на окраине города. В отдалении виднелась река Хо.

Нас встретил доктор Фуллер, высокий костлявый альбинос.

— Значит, вы интересуетесь грогами? Ну что ж. Их очень трудно изучать, скажу вам прямо. Их поведение ни о чем нам не говорит. Они просто сидят. Когда что-нибудь съедобное подходит близко, гроги съедают его. Единственная особенность: они навсегда остаются молодыми.

Он подвел нас к клеткам с малышами. Как ни странно, они не залаяли, да и Фуллер смотрел на них с нежностью, как любящий папаша. Я сразу проникся к нему симпатией. Даун, наверное, кажется ему раем по сравнению с МСД: круглый год лето, цветы и не нужно принимать танин.

— Маленькие гроги легко обучаемы, — признался он. — Неплохо ориентируются в лабиринте, например. Но, к сожалению, разумом не наделены. Скорее, они умны, как могут быть умны собаки — не больше того. Зверюшки быстро растут и ужасно много едят. Вот посмотрите, — он достал из клетки жирную круглую самку. — Через пару дней она уже будет искать место для гнездовья.

— И что вы потом собираетесь делать? Отпустите ее на свободу?

— Продолжим наблюдать за ней. Мои помощники нашли подходящую скалу и построили клетку вокруг нее. Самочка войдет внутрь, и мы уберем клетку. Правда, пока этот эксперимент не удавался: они умирали. Просто отказывались от еды, даже если мы предлагали им живое мясо.

— Тогда почему вы решили, что на этот раз получится?

— Ну, я надеюсь… Может быть, нам удастся хотя бы понять, в чем наша ошибка.

— Хм. Скажите, доктор, бывали ли в вашей практике случаи нападения грога на людей?

— На моей памяти — ни разу.

Ответ меня вполне удовлетворил, поскольку я продолжал искать доказательства их разумности. В такой же ситуации находились ученые, впервые предположившие наличие сознания у семейства китовых. Уже тогда было широко известно, что дельфины не раз помогали утопающим, и никогда не нападали на людей.

— Может быть, секрет прост — человек слишком велик для грога. Вот, взгляните сюда, — доктор Фуллер включил микроскоп. На экране была изображен сегмент нервной клетки. — Этот образец взят из мозга взрослого грога. Их нервная система передает импульсы со скоростью, уступающей человеческой — но не намного. Эксперимент показал, что возбужденный нерв может передать энергию соседнему нерву, как это происходит у земных хордовых.

— А как вы лично считаете, доктор — взрослые особи обладают интеллектом?

Этого доктор Фуллер не знал. Но было видно, что вопрос задел его за живое. Его уши налились малиновым цветом. Возможно, он чувствовал себя виноватым из-за того, что был не в силах дать четкий и ясный ответ.

— Тогда другой вопрос. Существует ли какой-нибудь эволюционный фактор, способствовавший развитию их сознания?

Доктор помедлил.

— Вот что я вам скажу. Есть в природе некое наземное морское животное, которое начинает жизнь в виде свободно плавающего червя с хордой. Позднее оно устраивается на постоянное место обитания и остается неподвижным, при этом хорда постепенно исчезает.

— Забавно! А что такое хорда? Доктор рассмеялся.

— То же самое, что и ваш спинной мозг. Хорда — цепь нервных клеток, разветвляющаяся на отдельные каналы. Простейшие организмы обладают рецепторами, расположенными хаотично, без какой-либо определенной системы. Более сложные формы прячут хорду внутри позвоночника.

— А этот зверь, наоборот, избавляется от нее?

— Именно. Своего рода инверсное развитие, деградация.

— Но гроги сюда не относятся?

— Нет. Но в то же время я не могу представить себе фактора, способствующего эволюционированию их мозга. Им он просто не нужен — отсутствует всякая необходимость. Всю свою жизнь эти животные проводят в неподвижности, дожидаясь, пока какой-нибудь подходящий кусок еды не пропрыгает мимо. Пойдемте, я покажу вам центральную нервную систему грога — тогда вы и сами поймете мое замешательство.

Мозг сферической формы имел весьма странный цвет: серый, почти совсем как у человека, но с желтоватым оттенком, который, возможно, являлся защитным слоем. Заднего мозга было почти не разглядеть; спинной мозг представлял собой мягкую тоненькую белую жилку, сужающуюся к концу почти до размеров нити. Как мог функционировать этот гигантский мозг с таким спинным отделом?

— Полагаю, большинство нервных каналов тела не проходит через спинной мозг.

— Ошибаетесь, мистер Гарви. Я сам долго пытался найти дополнительные нервные окончания — но безуспешно.

— Скажите, док, а их нервная ткань чем-либо отличается от ткани подвижных организмов?

— Нет. Отличие лишь в том, что у подвижных форм мозг меньшего размера, а позвоночник — наоборот, толще. Как я уже сказал, они весьма разумны — как могут быть разумны, например, собаки.

— Спасибо, док. Вы знаете, что испортили мне день?

— Весьма польщен, — доктор Фуллер подмигнул мне. Мы явно симпатизировали друг другу.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы вышли из лаборатории. Я остановился взглянуть на небольшой загон, выстроенный во дворе: большая плоская скала, окруженная песком и огороженная забором. Рядом, в загончике поменьше, копошились белые кролики.

— Последний вопрос, док. Как они питаются при своей полной неподвижности?

— О, для этой цели гроги пользуются длинным гибким языком. Хотел бы я хоть раз на это посмотреть. Они отказываются есть в присутствии человека.

Мы попрощались и оседлали скайциклы.

— Сейчас только пятнадцать десять, — сказал Джилсон, — Не хочешь еще разок взглянуть на того грога?

— Да, пожалуй.

— Если отправимся прямо сейчас, то успеем вернуться засветло.

Я кивнул, и мы повернули на запад. Под ногами промелькнула узкая лента реки Хо; затем потянулись бесконечные бурые поля.

Ну не могут они обладать разумом, думал я. Не могут.

— Что? — удивленно отозвался Джилсон.

— Ох, извини. Я разговаривал вслух?

— Да. Ты помнишь те мозги, что нам доктор показывал?

— Ну?

— Так чего ж ты до сих пор сомневаешься?

— Но зачем им разум?

— А зачем он дельфину? Или кашалоту? Или бандерсначу?

— Сам подумай. Дельфину приходится добывать себе еду, так? Кроме того, он вынужден как-то защищаться от касаток. Перед кашалотом стоит аналогичная угроза в виде китобойного судна. Чем сообразительнее они будут, тем дольше проживут, логично? Вспомни — китовые относятся к классу млекопитающих, и следовательно, их мозг развивался когда-то на суше. Затем они выбрали океан в качестве среды обитания, и их пропорции увеличились вместе с объемом мозга. Чем лучше развито их «серое вещество», тем легче им управлять своим телом в воде.

— Ну ладно. А бандерсначи?

— Ты прекрасно знаешь, что эти животные возникли не в результате эволюционных процессов.

Повисла пауза.

— Что? — Джилсон изумленно уставился на меня.

— Ты правда не в курсе?

— Никогда не слышал об этом. И я рассказал ему.

Примерно миллиард лет тому назад по Земле разгуливали разумные двуногие существа. Разумные — но не слишком. Однако они обладали природной способностью управлять сознанием всех остальных организмов. В анналах истории эти существа известны как Рабовладельцы. На пике расцвета империя Рабовладельцев включала в себя большую часть Галактики.

Тнактипы — одна из порабощенных рас — в отличие от своих хозяев обладали высокими интеллектуальными способностями и были широко известны своими опытами в области биоинженерии. Они конструировали для Рабовладельцев различные приспособления: воздушные растения, фазовые деревья с сердцевиной из твердого ракетного топлива, гоночных животных. К числу их изобретений принадлежали и бандсрсначи, чье мясо было съедобным и весьма питательным.

Пришел день, когда Рабовладельцы внезапно поняли — большая часть изобретений тнактипов — не что иное, как ловушки. Хозяева недооценили своих рабов — бунт давно назревал и набирал обороты. Началась война. К несчастью, Рабовладельцы использовали оружие, уничтожившее не только тнактипов, но и все живое в Галактике. Оставшись без своих рабов, они и сами долго не протянули.

Жалкие останки Империи прятались в самых отдаленных уголках Вселенной. Некоторые из них были артефактами, защищенными от воздействия времени статическими полями; другие — мутировавшими изобретениями тнактипов: подсолнухами, фазовыми деревьями, воздушными растениями, болтающимися в пространстве в целлофановых пузырях; ну и конечно, бандерсначи. Как раз эти милые зверюшки принадлежали к числу ловушек, созданных хитрыми тнактипами — они обладали подвижностью, и использовались в качестве шпионов. Каким-то образом биоинженерам удалось сделать их неуязвимыми и неподвластными силе Рабовладельцев.

Джинксианские бандерсначи обитают в густом тумане с очень высоким атмосферным давлением; питаются чем-то вроде закваски, которую собирают на побережье посреди отбросов. Они обладают сознанием — но им совершенно не о чем было думать. До тех пор, пока не появился человек.

— И кроме того, они не поддаются мутации, — добавил я. — Так что о них можешь забыть. Это исключение, подтверждающее правило. Все остальные Неполноценные нуждались в мозгах прежде, чем получили такую возможность.

— Получается, что все Неполноценные относятся к семейству китовых, родом из земного океана.

— Ну…

Джилсон насмешливо фыркнул. И он был прав, черт возьми. Все они действительно принадлежали к китовым.

Тем временем равнины незаметно сменились пустыней. Я уже гораздо увереннее ощущал себя на скайцикле и без особого труда спустился на несколько футов. Отсюда пески казались живыми. Вот покатился дикий родственник нашего земного перекати-поля — надменно торчащий сухой стебель какого-то растения с мясистыми, острыми по краям листьями — чтобы отпугивать травоядных. Вон там, чуть поодаль, какое-то хитроумное животное пристроилось возле такого же куста и выедает у этих листьев сердцевинку. Завидев нас, оно подняло мордочку и испарилось. А здесь — вот чудо! — алый всполох: какой-то кустарник выбрал странное время для цветения — но до чего красиво! В красноватых лучах здешнего солнца окружающее больше всего напоминало ночной клуб…

Неожиданно я захотел пить. Наклонился, нащупал в бардачке фляжку, осторожно отхлебнул и… чуть не подавился. Мартини! Настоящий мартини, немного сладковат, зато холоднее льда! я сделал еще пару глотков, смакуя напиток.

— Кажется, жители Дауна начинают мне нравиться.

— С чего вдруг? — отозвался Джилсон.

— Ни одному домоседу не придет в голову положить фляжку с мартини в наемный скайцикл, если его об этом не попросят предварительно.

— Гарри — неплохой парень. Мы на месте.

Я посмотрел вниз, отыскивая глазами волосатый холмик. Он вынырнул из тени внезапно. Я вдруг отчетливо понял, что именно разбудило меня ночью.

— Эй, что с тобой? — спросил Джилсон.

— Все нормально. Слушай-ка, животные Дауна выделяют твердые экскременты?

— Выделяют что??? А, ну да. Ну ты и загнул, — он приземлился возле плоской скалы, одним концом выдающейся из песка.

— Значит, и гроги тоже? — я озадаченно взглянул на абсолютно чистую поверхность скалы.

— Ага.

Грог по-прежнему сидел неподвижно, глядя прямо на нас и слегка улыбаясь. Я поставил свой скайцикл и обернулся к Джилсону.

— Ладно. Тогда кто же за ними убирает? Джилсон недоуменно почесал в затылке. Затем обошел скалу кругом.

— Забавно, я никогда над этим не задумывался. Может быть, мусорщики?

— Ммм…

— Это так важно?

— Да. Вот, например, большинство животных, ведущих неподвижный образ жизни, обитает в воде, которая уносит прочь все отходы.

— Типа орхидеи Гаммиджи?

— Ну да. У меня есть нечто подобное. Но они обычно живут на деревьях. Цепляются за ветку…

— Понятно, — Джилсону явно стало неинтересно. Несомненно, он прав — чистоту навели животные, питающиеся отбросами. Но зачем им это?

Я пристально посмотрел на грога.

Как правило, Неполноценные страдают от недостатка сенсорной информации. Китовые живут под водой; бандерсначи — в горячем сжатом тумане. Возможно, еще рано делать такие выводы, но одно ясно наверняка — им трудно исследовать окружающую среду. Для этого им обычно требуются специфические приборы и инструменты.

Но у грога, похоже, все еще серьезнее. Слепой, немой, без возможности двигаться… Кошмар!

Я вгляделся в его руки.

Руки… Неподвижные, совершенно бесполезные, судя по всему — но все же руки. Четыре пальца с крохотными коготками, ладошка сложена наподобие землечерпалки.

Стоп!

— Он вообще никогда не развивался! Наоборот — деградировал!

Джилсон удивленно поднял голову.

— В смысле?

— Грог! У него рудиментарные руки. Когда-то это была более развитая форма жизни.

— Или всего-навсего животное, карабкающееся по деревьям, наподобие обезьяны.

— Не думаю. Видимо, в далекие времена он обладал сознанием, подвижностью и прочим в этом роде. Но потом что-то произошло, и гроги утратили свою цивилизацию.

— Почему же он перестал двигаться?

— Может быть, из-за нехватки пищи — чтобы сохранить энергию. Или, предположим, привыкли подолгу смотреть телевизор. Я знаю людей, которые неделями не отрываются от ящика.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Он в ловушке. Сам посуди: глаз нет, осязания лишен, руки неподвижны. Словно слепой, глухой и немой малыш в стерильной камере.

— Да, но у него есть мозги.

— Подобные нашему аппендиксу — они тоже скоро деградируют.

— Хорошо, если ты так заботишься о них — почему бы тебе не предпринять что-нибудь существенное?

— Я даже не знаю. Может быть — эвтаназия… Нет. Давай вернемся в город.

Я разочарованно побрел прочь, едва переставляя ноги. Пора возвращаться на Землю. Есть люди, которым ни один доктор не в силах помочь; оказывается, у животных может быть то же самое…

В нескольких шагах от скайцикла я сел на песок, скрестив ноги. Джилсон тяжело опустился рядом. Мы молча уставились на грога.

— Чего ждем? — повторял Джилсон время от времени. Я пожимал плечами. Ни один из нас не двигался. Я почему-то был твердо уверен — сейчас что-то произойдет.

Внезапно мы оба, не сговариваясь, повернули головы в противоположную сторону. Какое-то мелкое животное, размером с крысу, приближалось к нам, подпрыгивая. За ним показался еще один, и еще. И вдруг они остановились и, как по команде, сели на задние лапки, глядя на грога. Тот медленно, всем телом, развернулся в их сторону и открыл пасть. Гибкий розовый язык двигался стремительно, подобно молнии. Щелк-щелк — и двух крыс как не бывало. Пасть захлопнулась, нежно улыбаясь. Последняя крыса все еще оставалась неподвижной. Странно… Могли хотя бы попытаться сбежать!

Огромный рот снова беззвучно открылся. Крыса подпрыгнула и приземлилась прямо на извивающийся язык. Рот закрылся в последний раз, и грог снова развернулся в нашу сторону.

Теперь я знал ответы на все, что мучило меня. Грог обладал экстрасенсорными способностями, телекинезом или чем-то в этом роде; он мог управлять сознанием окружающих. Его разум, судя по всему, является побочным эффектом этой внутренней способности. Вот почему они не двигаются — им это просто не нужно. Тысячелетиями гроги спокойно сидели на своих местах, приманивая добычу силой мысли. Им не нужны глаза, так же как осязание, обоняние — они сами воздействуют на органы чувств других животных.

Значит, гроги призывают к себе мусорщиков, убирающих за ними; направляют молодых самочек, указывая им удобные для гнездовья скалы; контролируют процесс формирования потомства и снабжают их едой… Только сейчас мне стало ясно, что грог преднамеренно посылает эту информацию непосредственно мне.

— Но почему я?

Оказывается, гроги прекрасно понимали, чего им не хватает. Они считывали информацию, хранящуюся в мозгу людей, появляющихся поблизости: от первых воинов Кцин-ти до шахтеров, первооткрывателей, туристов. Мой бизнес широко известен по всей Галактике. Гроги фактически запрограммировали Джилсона, внушив ему мысль о наличии у них сознания и заставив его передать это нужному человеку в нужный момент.

Причем, что особенно важно — без свидетелей. Гроги осторожны, и прежде чем принять мое предложение, должны быть полностью уверены…

Не мог бы я им помочь?

Вопрос мягко, но настойчиво пульсировал в мозгу, превращаясь в навязчивую идею. Я замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения.

— Не знаю. Почему вы так долго прятались? Боялись.

— Кого? Нас? Неужели мы такие страшные? Ответа не последовало.

Значит, они боятся даже меня… Меня — беспомощного перед их быстрым, как молния, языком и железной волей. Почему?

Я был уверен, что гроги произошли от какой-то высшей двуногой расы. Эти крошечные ручки… И дистанционный контроль…

Я попытался встать, но не смог — ноги не повиновались мне. Они читали мои мысли.

— Я понял. Вы — потомки Рабовладельцев.

Тотчас же в мозг проникли тихие, успокаивающие волны. Нет, гроги ничего не знают о Рабовладельцах, и никогда о них не слышали. Они были здесь всегда, испокон веков. Их сила весьма ограниченна; не им тягаться с властителями Галактики. Гроги хранят свою тайну из страха быть уничтоженными, истребленными какой-нибудь воинствующей расой.

— Может быть, вы лжете насчет малой дистанции вашей силы — откуда мне знать?

Снова молчание.

Я встал. Джилсон обалдело взглянул на меня, поднялся и машинально отряхнул песок. Затем посмотрел на грога, снова на меня и глотнул.

— Гарви! Что это с нами было?

— А он тебе ничего не сказал?

— Нет… Только велел сидеть тихо. Потом ты с ним разговаривал… И вот я почувствовал, что смогу встать.

— Знаешь, он тоже разговаривал со мной.

— Вот видишь: я же тебе говорил, что это разумное существо!

— Слушай, ты сможешь вернуться сюда завтра?

— Ни за что. Но я могу запрограммировать твой скай-цикл — он запомнит дорогу.

В комнатах отеля напрочь отсутствовали спальные места, приходилось устраиваться на диване. Прошлую ночь я проспал как убитый, пока грог не разбудил меня. Но сегодня… Вряд ли получится.

Шерон и Луис пригласили нас на ужин. На этот раз мы ели дичь, каких-то маленьких птичек. Божественно вкусно!

Разговор шел, естественно, о грогах. Сознание Джилсо-на осталось практически нетронутым, поэтому его приговор был весьма решительным: ни за какие коврижки не приближаться больше к этой пустыне. Да и мне не стоит. Девушки согласились.

Я смеялся над грогом. Да и кто бы на моем месте не стал?

Дельфины, бандерсначи, гроги… Какие они смешные, эти Неполноценные. Дельфин — величайший клоун во Вселенной. Бандерснач — огромная бесформенная белая масса. Но, глядя на него, мы смеемся скорее нервно, потому что эта движущаяся гора не обращает на нас ровно никакого внимания, не больше, чем на улиток под ногами.

Мы смеемся над грогом… Это животное — просто карикатура, персонаж из мультфильма. Пользуясь своей телепатией, словно доктор клизмой, он вталкивал, вдавливал в меня кусочки информации; они вплывали в мозг, словно кристаллики льда.

Я подвергал сомнению все то, что услышал. Например, что даже все гроги Дауна, собравшись вместе, не смогут повлиять на сознание, скажем, джинксианцев. Или то, что они напуганы, беспомощны и ждут от меня помощи. Я изо всех сил старался не верить им — иначе сомнение уйдет, а эти холодные кусочки останутся.

Не смешно.

Их нужно уничтожить. Сейчас же. Вывезти всех жителей с планеты и сделать что-нибудь с солнцем. Или притащить старый добрый рэмкорабль и запустить генератор поля на полную мощность. Но гроги обратились ко мне. Ко мне!

Они так боялись, что их перебьют до одного, едва лишь узнав об их способности. Можно было бы сказать часть правды доктору Фуллеру, чтобы он перестал проводить над ними эксперименты. Но они предпочли страдать молча и при первой же возможности обратились ко мне.

Им что-то нужно — то, что может предоставить только человеческая раса. Видимо, они были готовы что-то нам предложить взамен. Я совсем не был уверен в их кристальной честности, но ведь при желании их можно заставить принять наши условия…

Я встал и заказал ореховое масло, бекон, томаты и сэндвич из латука. Заказ прибыл без майонеза. Я попытался исправить ошибку, но оказалось, что кухонный диспетчер понятия не имел о такой приправе.

Хорошо, что гроги не раскрылись перед расой кцинти тогда, на заре их полного господства на планете — иначе воинствующее племя использовало бы их против нас, землян. Может быть, они употребляли зверюшек в пищу? Если да, то… Нет, вряд ли. Какая из них добыча— они же бегать не умеют.

Неяркие голубые звезды мерцали над черной равниной. Мне пришло в голову отправиться в порт и снять комнату на одном из списанных кораблей. Там, по крайней мере, можно зависнуть в горизонтальном положении. А, бред…

На следующее утро я вылетел в пустыню.

Грог был там. А может, я случайно нашел еще одного. Впрочем, неважно.

Я приземлился и вышел из машины, внутренне сжавшись при мысли о невидимых крошечных щупальцах, проникающих в мое сознание.

Неожиданно возникло ощущение, что меня ждали и мне рады.

— Убирайся, — сказал я. — Убирайся и держись от меня подальше.

Грог не двинулся с места. Ощущение теплого приема не изменилось. Отлично.

Я порылся в бардачке и вытащил тяжелый продолговатый предмет.

— Мне стоило больших трудов откопать его. Это музейный экспонат. Если бы жители Дауна не были так одержимы идеей делать все своими руками, я бы вообще ничего не нашел.

Грог не шевелился.

Я остановился в нескольких шагах от него, вставил лист бумаги между валиками и подключил шнур питания к ручной батарейке.

— Посмотрим, как шустро будет работать здесь твой язычок.

Я уселся, прислонившись спиной к зверю, как раз под его пастью. Отсюда все было хорошо видно.

Язык высунулся стремительно, словно хлыст.

ПОЖАЛУЙСТА НЕ СВОДИ ГЛАЗ С КЛАВИАТУРЫ ИНАЧЕ Я НЕ УВИЖУ БУКВ. ОТОДВИНЬ МАШИНКУ ЧУТЬ ПОДАЛЬШЕ.

Я подчинился.

— Ну, как сейчас?

НОРМАЛЬНО. ТЫ СЛИШКОМ ОЗАБОЧЕН ПРОБЛЕМОЙ СЕКРЕТНОСТИ.

— Возможно. Что вы имеете нам предложить?

КАК РАЗ ТО О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ. МОЖЕМ ПАСТИ ВАШ СКОТ, КОНТРОЛИРОВАТЬ ЗДОРОВЬЕ ЖИВОТНЫХ В ЗООПАРКЕ, ВЫПОЛНЯТЬ ФУНКЦИИ ПОЛИЦЕЙСКИХ.

Несмотря на быстроту движений, грог печатал медленно.

— Ты не будешь возражать, если мы засеем ваши земли травой?

НЕТ. МЫ ТАКЖЕ НЕ СТАНЕМ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ ПОЯВЛЕНИЮ ВАШЕГО ДОМАШНЕГО СКОТА НА НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ — ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО НЕКОТОРЫЙ ПРОЦЕНТ ЕГО БУДЕТ ПРЕДОСТАВЛЕН НАМ В КАЧЕСТВЕ КОРМА. КРОМЕ ТОГО, ХОТЕЛОСЬ БЫ СОХРАНИТЬ ЗА СОБОЙ ВСЕ НАШИ ЗЕМЛИ И ЖИВОТНЫХ.

— Вам нужны новые пространства?

НЕТ. МЫ КОНТРОЛИРУЕМ ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ.

— Надеюсь, тебе понятно, что я тебе не доверяю. Разумеется, будут приняты соответствующие меры, чтобы вы не смогли управлять нашим сознанием. Я лично проверю это по дороге домой.

РАЗУМЕЕТСЯ. ТЕМ БОЛЕЕ, ЧТО МЫ НЕ СМОЖЕМ ПОКИНУТЬ ПЛАНЕТУ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ЗАЩИТЫ. УЛЬТРАФИОЛЕТОВЫЕ ЛУЧИ ДЛЯ НАС СМЕРТЕЛЬНЫ. ИМЕЙТЕ В ВИДУ — ЕСЛИ, К ПРИМЕРУ, ВАМ ЗАХОЧЕТСЯ ИМЕТЬ ПАРОЧКУ ГРОГОВ В ЗООПАРКЕ.

— Я позабочусь об этом. Кстати, неплохая идея. Так. А чем мы можем расплатиться? Как насчет Рук Дельфина?

НЕТ, СПАСИБО. НАМ НУЖНЫ ЗНАНИЯ. ЭНЦИКЛОПЕДИИ НА МАГНИТНЫХ ЛЕНТАХ, ДОСТУП В ВАШИ БИБЛИОТЕКИ. А ЛУЧШЕ — СПЕЦИАЛЬНО ПРИГЛАШЕННЫЕ ЛЕКТОРЫ.

— Лекторы? Хм. Дороговато будет.

ДОРОГО? А ВО СКОЛЬКО ВЫ ОЦЕНИВАЕТЕ НАШИ УСЛУГИ?

— Хороший вопрос, — я повозился в складках его шерсти, устраиваясь поудобнее. — Ну что ж, давай обсудим.

Прошел год, прежде чем дела снова занесли меня на Даун. Нелегкое это было время. «Гарви лимитед» обладал полной монополией на грогов. Они не имели права купить у другой фирмы даже пачку табака. Мы платили жирные налоги правительству Дауна, но эти суммы были ничтожны по сравнению с остальными расходами.

Разумеется, больше всего денег уходило на рекламу. Я даже не пытался хранить секрет грогов: понимал всю бесполезность этой затеи. Их могущество породило панический страх. Единственным противоядием был их внешний вид. В течение многих месяцев я непрерывно публиковал в печати фотографии: гроги, пасущие стада; гроги в рубке корабля; гроги за пишущей машинкой и т. д. Они всегда выглядели одинаково и вызывали добродушный смех… если не возникало ощущения холодного щупальца где-то в глубине извилин.

В перспективе были куда более сложные и ответственные задачи. Правительство Мира Очарованных уже внесло в Конституцию ряд поправок, позволяющих грогам выступать на суде в качестве экспертов — детекторов лжи. Планировалось присутствие грога на следующем саммите между землянами и расой кцинти. Предполагалось брать их с собой в разведывательные экспедиции в качестве переводчиков.

Пушистые куколки-гроги продавались в каждом игрушечном магазине. С этих доходов мы не получили ни цента.

Прибыв на Даун, я первым делом повидался с Джилсо-ном и его сестрой. Они, как всегда, были рады меня видеть и устроили очередной обед в мою честь. На следующее утро я вылетел в пустыню. Теперь километры голой и неприглядной прежде земли покрывала мягкая травка. Я отыскал белое пятно, при приближении оказавшееся стадом овец, и приземлился.

— Добро пожаловать, Гарви, — раздался многократно усиленный голос самки грога, сидящей посреди пастбища. Два месяца назад мы наладили серийное производство оборудования, трансформирующего мысли в звуки.

— Привет, — сказал я негромко.

— Что там с этими куклами?

— Мы не можем потребовать процентов с прибыли — у нас нет авторских прав на них.

Поболтали. Кроме всего прочего, она попросила привезти куклу. Мы обсудили список лекторов, способ оплаты их проезда и пребывания на Дауне. Ни один из нас не упомянул рэмскоп. Привозить его непосредственно на Даун не имело никакого смысла — гроги тотчас же завладели бы им. Мы поместили рэмскоп на ближайшую к здешнему солнцу орбиту. Если действия грогов примут угрожающий характер, его электромагнитное поле начнет воздействовать на солнце, и тогда… Но об этом мы предпочитали не говорить. Да и зачем? Она и так прекрасно все понимала.

Не то чтобы я боялся грогов; скорее — самого себя, сознания своего могущества. Вот она, адская машина, под боком. Зверюшки в моей власти. Стоит мне лишь захотеть, и… Господи, избави от искушения!

С другой стороны, они могут добраться и до корабля, послать механикам мысленный приказ вывести из строя генератор поля…

Не знаю.

Можно просто расслабиться и поверить в то, что гроги — безобидные, беспомощные дружелюбные существа.

Интересно, когда мы увидимся в следующий раз?

СМЕРТЬ ОТ НАСЛАЖДЕНИЯ

Сперва пришел официальный запрос на вторжение в частную собственность. Офицер полиции просмотрел его, пометил кое-какие детали и передал в гражданский суд. Судья неохотно принял дело к рассмотрению, поскольку нарушение частного пространства дозволялось лишь в самых крайних случаях; но, не найдя причин для отклонения, он подтвердил запрос.

Задолженность арендной платы не превышала двух недель — если бы управляющий потребовал выселения, ему было бы отказано.

Но Оуэн Дженнисон просто не отвечал на звонки в дверь. Опрошенные соседи показали, что не видели его уже несколько недель. С приготовленными заранее извинениями полиция взломала дверь и обнаружила жильца квартиры № 1809. Заглянув в его бумажник, они вызвали меня.

Я бездельничал в штабе ОРП, делая ненужные записи и мечтая о ланче. Дело Лорена на тот момент представляло собой почти полную подборку нужных сведений. Группировку, связанную с торговлей человеческими органами, возглавлял кто-то один — но сеть ее филиалов покрывала все западное побережье Северной Америки. Мы располагали данными о методах ведения операций, местонахождении нескольких штаб-квартир, именами кое-кого из бывших покупателей — но ничего, что могло бы дать нам возможность действовать немедленно. Поэтому оставалось лишь наблюдать за их главарем Лореном, выжидая удобного момента.

Томительные месяцы ожидания действовали на нервы, навевая апатию…

И тут зазвонил видеофон.

— Джил Гамильтон слушает.

С экрана на меня глянуло маленькое смуглое личико с влажными черными глазами.

— Инспектор Хулио Ордаз, полиция Лос-Анджелеса. Человек по имени Оуэн Дженнисон является вашим родственником?

— Оуэн? Нет. Что-то случилось?

— Но вы так или иначе знакомы с ним?

— Ну да. Он здесь, на Земле?

— Можно и так сказать, — у Ордаза не было акцента, но отсутствие разговорных выражений в его речи делало его слегка похожим на иностранца. — Мы вынуждены попросить вас приехать на опознание. В ИД-списках мистера Дженнисона вы значитесь в разделе родственников.

— М-да? Забавно… Постойте! Оуэн мертв?

— Не могу точно утверждать. Мы обнаружили труп с идентификационной картой мистера Дженнисона в бумажнике.

— Оуэн Дженнисон был гражданином Белта. Этот факт может повлечь за собой затруднения. Где тело?

— Мы нашли труп в квартире, арендованной на его имя. Санта-Моника, 19, квартира 1809.

— Хорошо. Ничего не трогайте. Вылетаю.

Санта-Моника — серый безликий небоскреб высотой в восемьдесят этажей. Сотни таких же зданий делали этот район Лос-Анджелеса похожим сверху на гигантского ежа. Вестибюль был выполнен в стиле «модерн»: низкий потолок, металлопластика, легкие кресла без подлокотников, огромные пепельницы.

Я отыскал управляющего. Им оказался невысокий человек в темном костюме строгого покроя, с зачесанными назад волосами и водянисто-голубыми глазами.

— Ничего подобного здесь прежде не случалось, — шепнул он доверительно по пути к лифту. — Ничего подобного. А тут… Да еще теперь, когда стало ясно, что он — белтианец… — Управляющий умолк и съежился при мысли об этом. — Газетчики нас уничтожат.

Крошечный лифт размерами и формой напоминал гроб, хотя двигался быстро и плавно. Шагая по длинному узкому коридору, я продолжал удивляться. Что мог Оуэн делать в такой дыре?

Может быть, это даже не Оуэн. Наверняка кто-то украл его бумажник. На этой перенаселенной планете просто невозможно было ввести закон, запрещающий лазать в чужие карманы. Каждый второй на Земле был вором-карманником.

Я постучался в № 1809 и вошел.

Да, это был Оуэн. Он сидел в кресле, глупо ухмыляясь. Я пристально взглянул на него, чтобы удостовериться, и отвернулся. Все остальное выглядело еще более неправдоподобно. Ни один белтианец не стал бы жить в такой квартире. Я сам родом из Канзаса, но даже у меня по спине побежали мурашки — а уж Оуэн точно свихнулся бы.

— Не может быть, — сказал я вслух.

— Вы хорошо знали покойного, мистер Гамильтон?

— Настолько, насколько два человека вообще могут знать друг друга. Мы три года добывали скальную породу на одном астероидном поясе. В подобных условиях секретов друг от друга не держат.

— Тем не менее, вы не знали, что он на Земле.

— Да мне и самому невдомек. Какого черта он не позвонил мне, если попал в беду?

— Не забывайте, что вы — детектив, сотрудник полиции ООН.

Тут он был прав. Оуэн, без сомнения, человек честный; но на его планете это понятие сильно отличалось от земного. Так, белтианцы считают домоседов мошенниками, не понимая, что для землян карманное воровство — это, скорее, вид спорта. В то же время сами они частенько занимаются контрабандой, не видя в этом ничего криминального.

— Предположим, Оуэн мог сотворить что-нибудь этакое, — размышлял я вслух. — Но лишать себя жизни… Да еще здесь… Нет, это невозможно — сюда бы он за этим не пришел.

Квартира состояла из гостиной, ванной и кладовки. Я заглянул в ванную комнату, заранее зная, что увижу. Панель управления возле двери позволяла по желанию превращать помещение в душ, сауну, ванну, туалетную комнату. Гостиная была примерно того же типа. Королевских размеров кровать убрана в стену; кухня с раковиной, плитой, грилем и тостером легко складывалась в угол; диван, кресла и столы прятались под полом. Собравшись втроем-вчетвером, здесь вполне можно было устроить вечеринку, покер, семейный обед. Обеденный стол, кофейный столик, игорный стол помещались тут же, окруженные соответствующими по стилю стульями. Отсутствовали лишь холодильник и бар. Если жилец намеревался выпить или съесть чего-нибудь, он звонил вниз, в супермаркет на третьем этаже.

Да, квартира обустроена с комфортом. Но с другой стороны, у живущего в таких местах нет ничего своего; ему не принадлежит ни щепки. Здесь даже окно не предусмотрено; ощущение такое, словно живешь в ящике.

Сейчас на поверхности оставалось кресло, два журнальных столика и кухонный уголок. В кресле, как я уже говорил, сидел Оуэн.

— Комната, конечно, маленькая, но не слишком, — сказал Ордаз. — Миллионы людей живут подобным образом. В любом случае, уроженец Белта не может быть клаустро-фобом.

— Нет. Он прилетел к нам на одноместном звездолете. Три месяца в крошечной кабинке — сами понимаете. Нет, это не клаустрофобия, а… — я повел рукой вдоль комнаты. — Вы нашли хоть одну вещь, принадлежавшую именно ему?

— Шкаф был почти пуст. Костюм, рубашка, пара ботинок — все новое, ни разу не использованное.

— Ну и?

— Белтианцы — кочевники по природе; вещей у них обычно мало — но уж то, что есть, они хранят бережно. Даже если это какие-то сувениры, мелкие личные предметы и т. д. Не могу поверить, что Оуэн не захватил с собой ничего подобного.

Ордаз поднял бровь.

— Скафандр?

— Почему нет? Между прочим, скафандр белтианца — это его дом, зачастую единственный. Они тратят уйму денег, всячески украшая их. Потеря скафандра для них — величайший позор. Разумеется, я не настаиваю на этой версии. Но что-то должно быть. Кусочек железоникеля, вынутый у него из груди; сосуд с пылью Марса. Даже если он оставил все свои сувениры дома, то обязательно нашел бы что-нибудь подобное на Земле. Но здесь — пусто.

— Может быть, он не сознавал, где находится, — осторожно предположил Ордаз.

Я задумался.

Оуэн был одет в шелковый халат, заляпанный высохшими водяными потеками; его длинные светлые волосы были пострижены на земной манер — от стильного «ирокеза» не осталось и следа; борода месячной давности закрывала половину лица. На голове возвышался маленький черный цилиндр, от которого отходил электрический шнур, вставленный в стенную розетку. Я подошел поближе и присмотрелся.

Это был трансформатор переменного тока, используемый наркоманами. Прибор носил следы реконструкции; должно быть, Оуэн десятикратно усилил заряд, что роковым образом повлияло на его мозг.

Я наклонился и дотронулся до драуда воображаемой ладонью. Ордаз молча стоял рядом, наблюдая за моими действиями. Откуда ему было знать о моих ограниченных экстра-психических способностях? Я мог ощущать форму объектов, поднимать небольшие предметы, находящиеся на расстоянии моей воображаемой вытянутой руки. Ограничение заключалось в моем воображении — мне не удавалось поверить в свои способности, если расстояние превышало длину руки. В этом случае я был бессилен.

Тем не менее, даже ограниченные возможности такого рода были весьма полезны в моей работе. Кончиками пальцев я коснулся прибора, затем нащупал крошечное отверстие в его черепе и проник внутрь. Стандартная хирургическая операция. Ее могли сделать где угодно. За отверстием скрывался штекер более крупного размера, имплантированный в кость черепа. Я проследил за тончайшим проводком, ведущим в «центр удовольствий» его мозга. Нет, не дополнительный заряд стал причиной смерти Оуэна; он умер от голода, не желая покидать кресло. На полу вокруг него в беспорядке валялись пустые пластиковые бутылки. Значит, от жажды он предохранился, а вот еда… Его смерть была запланирована…

Оуэн, мой старый товарищ. Почему он не пришел ко мне? Я же сам наполовину белтианец. Неважно, что там случилось — уж помог бы как-нибудь! Даже если контрабанда…

Комната казалась стерильно чистой, даже запах смерти уже не ощущался, выветренный кондиционером. Он всегда был педантом. Дверь кухни была открыта, позволяя катетеру, прикрепленному к раковине, свободно достигать кресла. Оуэн все предусмотрел: заранее снабдил себя запасом воды; заплатил ренту за месяц вперед; вручную укоротил шнур прибора так, чтобы тот не позволил ему встать и добраться до кухни. Замысловатый способ самоубийства, но в какой-то мере эти сложности оправданны — месяц блаженства, высочайшего физического наслаждения, какого только может достичь человек…

Три года мы прожили в тесной скорлупе, окруженной вакуумом — я, он и еще один наш товарищ — Гомер Чандразехар. Казалось, за это время можно было изучить человека до донышка, с полувзгляда улавливать все, что тревожит, беспокоит, раздражает; все его слабости, тайную боль, страх, неудовлетворенность… И все же самое важное было упущено.

— Белтианская аккуратность, — прошептал я себе под нос.

— Вы хотите сказать, случай, типичный для жителя Белта?

— Нет. Они не кончают жизнь самоубийством, во всяком случае — таким образом. Если уж кто-то решился на это — он просто взорвет свой корабль и умрет подобно звезде. Я имел в виду эту их педантичную опрятность.

— Хм, — Ордаз явно чувствовал себя не в своей тарелке. Факты говорили сами за себя, но у него язык не поворачивался назвать меня лжецом. Он вернулся к обычным формальностям.

— Мистер Гамильтон, вы подтверждаете, что это Оуэн Дженнисон?

— Да. Я узнал его сразу же, как только вошел. Но давайте проверим.

Я сорвал рубашку с плеча покойного. На левой стороне груди красовался шрам округлой формы, сантиметров двадцати в диаметре.

— Вот, смотрите.

— Да, я заметил. Старый ожог?

— След от метеора. Его задело однажды, когда он болтался в открытом космосе. Сталь скафандра распылилась по коже; автодок вынул из его груди крошечный кусочек железоникеля. Оуэн всегда носил его с собой. Всегда.

— Мы ничего подобного не нашли.

— Ну…

— Мне жаль, что вам пришлось пройти через это, мистер Гамильтон.

— Все в порядке.

Оуэн ухмылялся, глядя на меня. Тяжелый спазм сдавил горло. Однажды я потерял правую руку. Потеря Оуэна ощущалась не менее остро.

— Могу я попросить вас держать меня в курсе расследования?

— Конечно. Через ОРП?

— Да, — на самом деле, этот случай не касался нашего подразделения, но мне нужно было сыграть на престиже. — Я хочу знать причины гибели. Может быть, он просто сошел с ума… культурный шок или что-нибудь в этом роде. Но если кто-то заставил его… или навел на мысль — я достану этого человека из-под земли.

— Свершение правосудия лучше всего предоставить… — Ордаз замолчал озадаченно, пытаясь угадать: говорит ли это представитель полиции или простой гражданин, жаждущий мести.

Я вышел, оставив его размышлять над этой задачей.

В вестибюле было полно народу. Жильцы сновали туда-сюда, поднимаясь и спускаясь по эскалатору. Некоторое время я стоял неподвижно, вглядываясь в их лица, стараясь разглядеть в них признак вырождения, отупения, серости. Штампованный комфорт. Удобные коробки для сна и еды — для размеренного животного существования. Живущие здесь должны быть похожи друг на друга, как зеркальные отражения.

В толпе мелькнул строгий костюм и гладко причесанные волосы. Управляющий? Я пробрался сквозь толпу, чтобы убедиться. Завидев меня, он улыбнулся безо всякого энтузиазма.

— О, здравствуйте еще раз, мистер… ээ… Вы нашли… — он никак не мог сформулировать нужный вопрос.

— Да. Но я хотел бы узнать еще кое-что. Дженнисон проживал здесь в течение шести недель, так?

— Шесть недель и два дня.

— У него бывали посетители?

Брови управляющего недоуменно поползли вверх. Мы направлялись к его офису, и мне удалось издалека разглядеть имя на табличке: ДЖАСПЕР МИЛЛЕР.

— Разумеется, нет, — ответил он. — Иначе кто-нибудь давно бы заметил неладное.

— Вы хотите сказать, что видели его лишь один раз — при сдаче квартиры?

— Мм… подождите, — Миллер задумался. — Нет. Он зарегистрировался в четверг. Я сразу заметил этот специфический белтианский загар. Затем… Б пятницу он куда-то выходил.

— Когда мистер Дженнисон приобрел драуд? Впрочем, этого вы не можете знать. Значит, в пятницу его видели в последний раз?

— Да.

— Тогда у него вполне могли быть посетители в четверг вечером, или в пятницу утром.

Управляющий отрицательно покачал головой.

— Видите ли, мистер… мм…

— Гамильтон.

— Дело в том, что на каждом этаже установлена голографическая камера, которая делает снимок жильца в тот момент, когда он впервые заходит в свою комнату — но только один раз: мы уважаем конфиденциальность наших постояльцев. — Миллер горделиво выпрямился. — Точно так же производится сканирование любого посетителя — во избежание нежелательных вторжений.

— Так вы утверждаете, что на этом этаже посетителей не было?

— Нет, сэр.

— Ваши жильцы ведут слишком уединенный образ жизни.

— Возможно.

— Итак, Оуэн Дженнисон не выходил из своей комнаты полтора месяца и никто даже не побеспокоился…

Миллер выпрямился, стараясь придать голосу холодные нотки; но было видно, что он нервничает.

— Мы предоставляем нашим жильцам полное уединение. Если бы мистеру Дженнисону понадобилась помощь, все, что ему нужно было — это снять телефонную трубку и…

— Благодарю, мистер Миллер. Это все, что я хотел спросить. Мне только хотелось понять, как Оуэн Дженнисон мог умирать в течение шести недель в полном забвении.

Миллер судорожно глотнул.

— Он умирал все это время?! Но… откуда нам было знать? Вам не в чем нас обвинить!

— Я и не собираюсь.

Он стоял слишком близко. Выходя, я толкнул его, словно нечаянно, и тут же раскаялся. Миллер был абсолютно прав — если бы Оуэн захотел позвать на помощь — он сделал бы это.

Я постоял минуту на крыльце, глядя на узкую полоску неба, едва протиснувшуюся между верхушками зданий. На душе было муторно.

Подлетело такси, и я отправился назад в ОРП — работать сегодня уже не хотелось, но нужно было поговорить с Джули.

Джули — высокая зеленоглазая девушка, приближающаяся к тридцати; длинные волосы отливают рыжим золотом; над правым коленом широкие бурые отметины — следы от хирургических щипцов; впрочем, сейчас их было не разглядеть. Я заглянул в глазок на ее двери; она сидела за столом и курила, закрыв глаза. Иногда Джули приоткрывала один глаз, бросала взгляд на часы и снова углублялась в сеанс.

Я не стал ей мешать.

Джули не была красавицей. Слишком широко посаженные глаза, квадратный подбородок, большой рот… На самом деле, все это не имело никакого значения. Она была идеальной подругой, умела читать мысли, угадывать желания; в ней было все, что нужно мужчине. Примерно год назад, после того как я убил своего первого человека, мне было невыносимо тяжело на душе. Джули тогда вытащила меня из депрессии, устроив многомильный кросс. Бежали, куда глаза глядят, пока я не упал в траву от усталости, не в силах даже думать. А две недели назад мы провели чудесную ночь вместе. Ее «гарем» был, наверное, величайшим за всю историю человечества. Для того чтобы уловить мысли человека, Джули необходимо было влюбиться в него. К счастью, в ее душе хватало места для многих. Она не требовала от нас верности; к тому же добрая половина наших сотрудников ОРП состояла в браке. Ей всего лишь нужна была любовь, чтобы защитить нас.

В данный момент она занималась как раз этим. Каждые пятнадцать минут Джули входила в контакт с кем-нибудь из агентов. Если мы попадали в беду, она вытаскивала нас… если какой-нибудь идиот не прерывал ее в это время.

Поэтому я терпеливо дожидался снаружи с сигаретой в воображаемой правой руке — для практики. Стоит только начать сомневаться в своих способностях — и они исчезнут. А сигарета — единственное, что я могу поднимать без напряжения.

Через полчаса Джули открыла глаза, потянулась и открыла дверь.

— Привет, Джил, — сказала она сонно. — Что-то случилось?

— Да. Мой друг скончался. Решил, что тебе лучше знать об этом. — Я протянул ей чашку кофе.

Она кивнула. На вечер у нас было запланировано свидание, и случившееся явно изменит характер встречи. Зная это, Джули осторожно прощупала мои мысли.

— Боже! Как… как ужасно. Мне очень жаль, Джил. Разумеется, свидание отменяется?

— Если ты не хочешь присоединиться к поминкам… Она энергично затрясла головой.

— Это было бы неправильно — я ведь не знала его. Кроме того, ты погрузишься в свои личные воспоминания… Мне не хотелось бы мешать. Если бы Гомер Чанд-разехар был здесь — другое дело.

— Наверное.

— Если бы я могла чем-нибудь помочь, — сказала она тихо.

— Ты и так очень помогла. — Я взглянул на часы. — Твой перерыв закончен.

— Надсмотрщик!

Джули легонько взяла двумя пальцами мочку моего уха.

— Помолись о нем, — сказала она и вернулась к себе в кабинет. Славная девушка. Ей даже не нужно произносить какие-то утешающие слова; сознание того, что она читает твои мысли, разделяет твое горе, уже помогает… и этого достаточно.

В три часа, оставшись совершенно один, я начал поминки. Это сравнительно молодой обычай, не связанный формальностями. Нет строго ограниченного числа участвующих, определенной длительности, особых тостов. Единственное условие — участники должны быть близкими друзьями покойного.

Я отправился в Луау, на Гавайские острова, на несколько столетий назад. Местечко постепенно заполнялось народом. Я занял столик в углу и заказал бокал грога.

Четыре года назад, вот такой же темной ночью на Церере, мы втроем поминали Кьюба Форсайта: я, Оуэн и вдова Кыоба. Гвен Форсайт обвиняла нас в смерти мужа. Я только что выписался из госпиталя с культей вместо правой руки, и тоже винил всех подряд: Кьюба, Оуэна, себя… Даже Оуэн был суров и молчалив. Неудачней сборища не придумаешь. Однако обычай требовал соблюдения.

Я вдруг поймал себя на мысли о том, что пытаюсь абстрагироваться и вообразить собственные поминки. Этакий самоанализ…

Итак: Джилберт Гамильтон. Родился в апреле 2093 в Торека, штат Канзас, с руками, ногами и без признаков выдающегося таланта. Родители — коренные домоседы. Кстати, термин «домосед» придумали жители Белта, подразумевая под ним землян вообще, в особенности тех, кто никогда не был в космосе. Уверен, что мои родители даже не смотрели на звезды. Они управляли небольшой фермой в Канзасе. Как и все домоседы, мы были городскими жителями; но когда толпы народу на улицах становились уж слишком невыносимыми, я и мои братья убегали на ферму, чтобы побыть наедине с природой. Десять квадратных миль пахотных земель — сколько простора для игр!

Мы любили смотреть на звезды. В городе их не видно— слишком много искусственного освещения. Звезды… Зловеще-черное небо, усыпанное мириадами ярких точек…

Когда мне исполнилось двадцать, я сменил земное подданство, чтобы стать гражданином Белта. Сказочные богатства таились в его скалистых недрах; они принадлежали рассеянной по всему свету цивилизации, состоявшей из нескольких сотен тысяч белтианцев. Я тоже хотел получить свою долю сокровищ.

Это было не так-то просто. Лицензию на владение одноместным звездолетом я мог приобрести лишь спустя десять лет; пока что мне оставалось работать на других и учиться на чужих ошибках. Почти половина домоседов погибала, так и не успев получить лицензии.

Я добывал олово на Меркурии и экзотические химикалии из атмосферы Юпитера; перевозил лед с колец Сатурна и ртуть из Европы. Однажды наш пилот совершил ошибку, высаживая нас у новой скалы, и нам чуть было не пришлось топать домой пешком — если можно так выразиться. Кьюб Форсайт тогда еще был с нами; ему удалось починить коммутационный лазер и запросить Икарус о помощи. В другой раз механик забыл заменить абсорбент, и мы опьянели под воздействием паров алкоголя, образовавшихся в воздухе.

Как правило, я работал в экипаже, состоявшем из трех человек. Члены команды постоянно менялись. Мы с Оуэном были одногодками, но он казался более опытным, истинный белтианец по крови и воспитанию. Его голубые глаза и светлый гребень волос на макушке разительно контрастировали с темным белтианским загаром, резко обрывающимся на границе между шеей и подбородком — там, где заканчивалось стекло гермошлема. Оуэн всегда был достаточно упитанным, но в открытом космосе казалось, что он рожден крылатым, настолько легки и точны были его движения. Я даже копировал его манеру двигаться, невзирая на постоянные насмешки Кыоба.

Как же это случилось?

Мы перемещали одну из скал на новую орбиту с помощью водородных бомб. Старая технология, куда древнее термоядерных двигателей — зато дешевле и быстрее. Первые четыре взрыва прошли гладко и аккуратно. Пятый разбил скалу вдребезги.

Эту бомбу устанавливал Кьюб. Я и сам был виноват в том, что случилось, поскольку всем нам нужно было сразу же уносить ноги; вместо этого мы наблюдали, чертыхаясь, как ценная кислородсодержащая порода превращается в черепки. И дождались… Один из обломков пробил тройную жслезокристаллическую оболочку, отсек мою правую руку и пригвоздил Кьюба к стене…

Вошла парочка нудистов. Некоторое время они стояли, привыкая к полумраку, затем приветственно замахали компании, сидящей через два столика. Я наблюдал за ними, размышляя о том, как не похожи земляне-нудисты на белтианцев. Они все выглядели одинаково: груды мускулов, кредитные карточки в наплечных карманах, одни и те же выбритые места.

Мы всегда ходили голыми на больших базах — как и подавляющее большинство: обычное поведение для людей, проводящих дни и ночи в скафандрах. Оуэн после той аварии вообще не носил рубашек — наверное, гордился своим шрамом.

Холодный лунный луч лег мне на ладонь, и я вспомнил…

Оуэн сидел возле моей кровати в госпитале, рассказывая о том, что было дальше.

Я истекал кровью. Оставались считанные секунды. Рана была рваная, ему пришлось отсечь обломки кости лазером. Затем Оуэн сорвал занавеску и туго перетянул оставшуюся культяшку. Чтобы доставить меня в больницу вовремя, он был вынужден изменить параметры двигателя.

— Теперь моя репутация полетела ко всем чертям, — посмеиваясь, рассказывал Оуэн. — Многие считают, что если я рисковал собственной жизнью, то и их рано или поздно угроблю.

— Значит, никто не отваживается с тобой работать?

— Вот именно.

— Мы сможем продать корабль?

— Боюсь, что нет. Гвен унаследовала треть от Кьюба. Она не продаст.

— Тогда мы в дерьме.

— Подожди. Нам нужен новый член экипажа.

— Небольшая поправка: тебе нужны два новых работника. Ты же не собираешься летать с одноруким калекой. Я не могу себе позволить трансплантацию.

Оуэн не пытался предложить мне денег взаймы, понимая, что это будет унизительно.

— А как насчет протеза?

— Железная рука? Нет уж, извините. Он как-то странно поглядел на меня.

— Ну что ж, подождем. Может быть, ты изменишь свое решение.

Оуэн не давил на меня — ни тогда, ни позже, когда я покинул госпиталь и снял квартиру, пытаясь привыкнуть к отсутствию руки. Если он надеялся, что я передумаю, то глубоко ошибался.

Почему?

Я не могу ответить на этот вопрос. Конечно, миллионы людей разгуливают с металлическими, силиконовыми, пластиковыми частями тела. Получеловек, полумашина — и кто же из них настоящий? Нет уж, лучше так. Уж лучше ощущать себя полностью живым, из плоти и крови. Называйте это причудой, если хотите. Подобное ощущение я испытал в квартире Оуэна, в Санта-Монике. Человек должен оставаться человеком; он должен иметь свои привычки, свои особенности, свои личные вещи, дорогие и памятные. Нельзя подражать кому-то еще, пытаться жить чужой безликой жизнью. Личность должна всегда оставаться сама собой.

Калека никогда не забывает о том, что потерял. Мои отсутствующие пальцы чесались. Я убирал несуществующий локоть, «прикасаясь» к острым углам; протягивал руку за вещами и удивлялся, видя их неподвижными на том же месте.

Оуэн иногда заходил выпить стаканчик-другой. Я не предлагал продать ему свою треть корабля, а он не спрашивал.

Как же звали эту девушку? Не помню. Однажды я был у нее в гостях, ожидая, пока она оденется к ужину, и заметил на столе забытую пилочку для ногтей. Я подобрал ее рассеянно и чуть было не собрался поухаживать за своими ногтями, когда вспомнил, что их нет. В раздражении кинул пилочку на стол и промахнулся; инстинктивно попытался поймать ее правой рукой… и поймал!

Я никогда не подозревал в себе каких-либо экстрасенсорных способностей, но сейчас держал эту несчастную пилочку, ощущал ее рукой — будучи в здравом уме и трезвой памяти; провел пальцем по шероховатой поверхности, перевернул ее, подбросил и снова поймал. Телекинез?

— Вот оно — то, чего нам всем не хватает, — сказал Оуэн на следующий день. — Представь себе, какой груз ты сможешь поднять, если потренируешься! Я сегодня же отправлюсь на поиски новичка.

— Но ему придется участвовать в доле на шестой части — вдова Кьюба от своей доли не откажется.

— Не беспокойся, я все улажу.

— «Не беспокойся!» — я помахал у него перед носом огрызком карандаша — единственной тяжестью, которую тогда мог осилить. — Ты думаешь, что телекинез и прочее в этом духе способно заменить живую руку?

— Это даже лучше, чем обыкновенная рука — вот увидишь.

— Ага.

— Что тебе надо, черт возьми, Джил! Твою руку вернуть невозможно. Но зато у тебя появился шанс, пойми! Или ты летишь со мной, или возвращаешься на Землю.

— Я не смогу вернуться. У меня нет денег на обратную дорогу.

— Ну?

— Ладно-ладно. Иди ищи третьего.

Я задумчиво потягивал второй грог. К этому времени все столики были заняты; голоса сливались в сплошной непрерывный гул — наступил час коктейля.

Оуэн уладил это дело; ему удалось завербовать одного паренька по имени Гомер Чандразехар. Кстати, насчет моей правой руки он тоже оказался прав. Люди с похожими дополнительными возможностями способны ощущать пространство на многие тысячи километров. К сожалению, мое ограниченное воображение не простиралось дальше обычной вытянутой руки. Зато пальцы приобрели поистине сверхъестественную чувствительность. Оказалось, что я могу проникать сквозь стены кабины и отыскивать разрыв в цепи; смахивать пыль с лицевого щитка шлема в открытом космосе — да и вообще, демонстрировать чудеса ловкости, какие обычной здоровой руке неподвластны. Благодаря Оуэну я перестал, наконец, чувствовать себя калекой и через полгода смог оплатить счета за лечение и накопить деньжат на дорогу домой.

— Черт возьми, но почему именно Земля? — услышав о моем намерении, раздраженно воскликнул Оуэн.

— Потому что если я восстановлю гражданство, они трансплантируют мне руку — бесплатно.

— Ну… может быть, — с сомнением в голосе откликнулся он.

На Белте тоже существовал банк органов, но запасы его были весьма скудны: правительство взвинтило цены на трансплантанты, понизив, таким образом, уровень спроса и заодно — налоги. А на Земле была система социального страхования и широкий выбор материалов.

Иногда я задумывался о том, каково было истинное мнение Оуэна. Он молчал, зато Гомер высказал все, что думал. «Настоящий белтианин заработает деньги кровным трудом — или вовсе обойдется без… Но не станет просить милостыню».

Может быть, именно поэтому Оуэн не позвонил мне?

Я покачал головой. Не хотелось в это верить.

Комната слегка накренилась влево. Я понял, что уже хорош, и заказал обед. Еда подействовала отрезвляюще. Мне вдруг пришло в голову, что с Оуэном связана половина моей жизни — жизни в качестве белтианца, покорителя космоса. Эти три года действительно казались сейчас длиной в целую жизнь…

Я заказал кофейный грог и наблюдал за его приготовлением: горячий кофе с молоком, приправленный корицей и другими специями, тонкой струйкой выливался в кипящий ром. Это был один из фирменных напитков, бармен готовил его собственноручно. Вторая стадия поминок: швырять деньги на ветер в манере наследного принца.

Но прежде чем выпить, я позвонил Ордазу.

— Вы нашли что-нибудь?

Ордаз внимательно взглянул на мою физиономию. На его лице явно читалось неодобрение.

— Вижу, вы изрядно выпили. Советую вам пойти домой и выспаться. Поговорим завтра.

Я удивился.

— Неужели вы никогда не слышали о белтианских обычаях?

— Простите, не понимаю.

Я объяснил ему правила церемонии поминания покойного.

— Послушайте, Ордаз, если вы вообще ничего не знаете об образе мышления белтианца, то нам стоит это обсудить. Иначе ваше расследование зайдет в тупик.

— Возможно, вы правы. Давайте встретимся завтра в полдень, за ланчем.

— И все же — что у вас?

— Ваш друг прилетел на Землю два месяца назад. Уже тогда его прическа ничем не отличалась от обычной земной.

— То есть, он где-то выжидал два месяца, отращивая волосы…

— Да, я тоже заметил. Кажется, это их традиционная манера—брить голову, оставляя лишь маленькую полоску на затылке, в два дюйма шириной.

— Да. Так повелось с тех пор, как кто-то из них решил, что подвергается меньшему риску во время опасных пилотажсй, если волосы не лезут в глаза. Но Оуэн мог отрастить их в одиночном полете, там, где его никто не мог видеть.

— Все равно странно. Вы знаете, что у мистера Дженнисона на Земле есть двоюродный брат? Некто Гарви Пилл, управляющий сетью супермаркетов.

— Значит, я все-таки не самый близкий ему человек.

— Мистер Дженнисон не пытался с ним связаться.

— Что-нибудь еще?

— Я разговаривал с человеком, который продал Дженнисону драуд. Кеннет Грэм, западный Лос-Анджелес. Он утверждает, что прибор был стандартным, и следовательно, ваш друг сам его переделал.

— Вы ему верите?

— На данный момент — да. Все его лицензии и учетные записи в порядке. Что же касается полиции, то дело, вероятно, будет закрыто, когда мы найдем инструменты, которыми пользовался Дженнисон.

Значит, так. Завтра я телеграфирую Гомеру Чандразехару — возможно, он прольет свет на некоторые детали; например, с какой целью Оуэн прибыл на Землю, почему изменил свою обычную прическу и так далее.

Ордаз приподнял бровь, поблагодарил меня за беспокойство и отключился.

Грог еще не остыл. Я сделал глоток, смакуя вкус специй, пытаясь представить Оуэна живым. Он всегда был довольно упитанным, но веса не набирал, и если требовали обстоятельства, двигался с проворством гончей. А теперь он костляв, как скелет, и в его предсмертной усмешке отражается какое-то похотливое удовольствие.

Я заказал еще один коктейль. Бармен, прирожденный эстрадный артист, убедившись в моем пристальном внимании, вылил горячий ром в кофе, держа его на высоте фута над стаканом. Грог невозможно пить медленно — он слишком легко проскальзывает; кроме того, тебя подстегивает боязнь того, что напиток быстро остынет. Ром и крепкий кофе. Еще парочку — и я буду пьян в дым.

Полночь застала меня в баре на Марсе, с бокалом скотча. Перед этим я выпил чашку ирландского кофе у Бергинса, какое-то дымящееся варево на Луне и, кажется, еще что-то. Однако напиться почему-то не удавалось, как не удавалось достичь нужного настроения. Между моим сознанием и картиной, которую я пытался воссоздать, стоял прочный барьер в виде этой вульгарной ухмылки моего мертвого друга. Этот человек был мне незнаком и, честно говоря, не вызывал никакой симпатии…

Мотаясь между барами, кафе и ресторанами, я изо всех сил пытался сломать этот барьер между прошлым и настоящим. Сейчас мой столик стоял в углу, окруженный панелями с панорамными видами Марса. Хрустальные башни и прямые, длинные каналы; шестиногие звери и красивые, неправдоподобно тонкие мужчины и женщины глядели на меня из далекой утопической земли. Интересно, что сказал бы Оуэн по поводу этих картинок? Он видел настоящий Марс, и тот не произвел на него никакого впечатления.

Я уже достиг той стадии, когда время кажется бесконечным. Секунды и минуты растворяются в небытии, не оставляя следа… Где-то в этот момент, очнувшись, я обнаружил, что сижу, уставившись на сигарету; должно быть, официант незаметно зажег ее. Пепел медленно падал на скатерть. Я погружался куда-то глубоко, плыл по течению, терялся в реке времени…

Мы возвращались на Цереру с грузом чистого, пятидесятипроцентного золота, отработав два месяца без перерыва. Это был наш первый вылет после несчастного случая. Мы собирались отпраздновать удачу и брели по городу в поисках подходящего ресторанчика. Гомер почти засыпал на ходу.

— Мы наверняка разбежимся после полуночи, — сказал он. Эту фразу не нужно было пояснять. Компания из трех человек вполне может быть компанией пилотов-одиночек, но скорее всего, это экипаж одного корабля. У его членов нет личных лицензий; они слишком глупы или слишком неопытны, чтобы их иметь. И если нам нужны компаньоны…

— Вот тут ты не подумал, — ответил Оуэн. Я покосился на Гомера, увидел его замедленную реакцию, затем быстрый взгляд на мое плечо, и устыдился. Меня вовсе не надо было водить за ручку, и… Прежде чем я открыл рот, собираясь протестовать, Оуэн продолжил.

— Ты сам-то подумай. Мы выиграли в лотерею ценный приз, и будем идиотами, если откажемся от него. Джил, лови сигарету. Нет, не левой рукой.

Я был пьян в стельку и чувствовал себя бессмертным. Тощие марсиане двигались, проходя сквозь стены, на которых были нарисованы. В первый раз за ночь я поднял тост.

— За тебя, Оуэн.

Сигарета в правой руке. Вы, наверное, решили, что я держу ее воображаемыми пальцами? Вовсе нет. Она позорно зажата в кулаке. Разумеется, боль от горящего угля не чувствовалась, но все же тоненькая палочка давила, словно налитая свинцом. Я оперся «локтем» о край стола — нелепо, но так легче. Честно говоря, мне казалось, что воображаемая рука исчезнет после появления трансплантанта — но нет, все оставалось по-прежнему. В ту ночь на Церере я получил прозвище «Джил-Рука». Все началось с сигареты. Оуэн был прав — все уставились на меня, как на диковинку. Мне оставалось лишь выбрать хорошенькую девочку и зацепить ее взглядом. В этот вечер мы были в центре самой грандиозной импровизированной вечеринки, когда-либо устраиваемой на базе Цереры. Я проделал трюк с сигаретой трижды, чтобы у каждого из нас было по девушке. Но у третьей был свой спутник, праздновавший продажу какого-то патента. Он швырял деньги направо и налево, словно конфетти, и мы оставили его. Я показывал и другие фокусы: например, ощупывал закрытые коробки, безошибочно угадывая содержимое. К тому моменту все столики в кафе были придвинуты к нашему. Затем мы пели старые полузабытые песни; к нам присоединились бармены и официанты, и оказалось, что гулянка оплачивается за счет заведения.

Потом… Потом мы всей компанией завалились в орбитальный особняк спикера белтианского правительства. Копы пытались разогнать нас; спикер вел себя ужасно грубо, но я, в конце концов, пригласил их присоединиться к нам… С тех пор я использую телекинез преимущественно на сигаретах.

Девушка в платье цвета персика пристально разглядывала меня с дальнего столика, подперев рукой подбородок. Я встал и подошел к ней.

Голова не болела. Это было первое, что я проверил, проснувшись.

На моем колене уютно покоилась чья-то нога. Благоухающие темные волосы щекотали мне нос. Я не двигался. Черт, как неудобно просыпаться рядом с женщиной, не помня, как ее зовут.

Персиковое платье аккуратно висело на дверной ручке.

Так, надо сосредоточиться. Что же было потом?

Девушка в баре… Кукольное шоу… Музыка… Кажется, я рассказывал ей об Оуэне, а она перевела разговор, потому что эта тема ее угнетала. Потом… А! Вспомнил! Тэффи.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе, — ответила она. — Не двигайся, мы переплелись ногами.

В утреннем свете она выглядела потрясающе. Длинные черные волосы, карие глаза, нежная кожа. Немногим женщинам удается хорошо выглядеть по утрам. Я сказал ей об этом, и она улыбнулась.

Правая нога онемела и заныла. Я гримасничал, ожидая, пока колики утихнут. Тэффи без умолку щебетала, пока мы одевались.

— Странно… Я помню, как ты обнимал меня двумя руками, а третьей ласкал шею. Очень приятные ощущения. Это напомнило мне историю Фрица Лейбера.

— Девушка-пантера?

— Угум. Многих ты подцепил этим трюком с сигаретой?

— Ни одна из них не была такой хорошенькой.

— А скольким ты говорил эту фразу?

— Не помню. Это всегда срабатывало.

Мы подмигнули друг другу. Минуту спустя она сосредоточенно разглядывала меня, нахмурившись.

— Что-то не так?

— Вчера… Надеюсь, ты не напиваешься так каждый день?

— Ты беспокоилась обо мне? Она покраснела, затем кивнула.

— Да, я должен был объяснить; даже, кажется, пытался. Это были поминки. Когда умирает твой друг, просто необходимо почтить его память и надраться — таков обычай.

Тэффи выглядела смущенной.

— Я вовсе не хотела лезть…

— Все нормально. Ты имела полное право. Кроме того, мне нравятся… — я хотел сказать, что мне нравятся женщины материнского типа, но почему-то не смог и закончил — … люди, которые заботятся обо мне.

Тэффи провела по волосам расческой.

— Да, напился я здорово. Оуэн был бы мной доволен.

— Неплохой способ он выбрал, — задумчиво произнесла Тэффи. — Я имею в виду — если приходится…

— Замолчи!

Не знаю, почему ее слова так меня разозлили. Иссохший, ухмыляющийся Оуэн внезапно живо предстал перед глазами.

— Если уж решился свести счеты с жизнью — можно и с моста спрыгнуть, — зло отрезал я. — А смерть длиной в месяц — просто трусость!

Тэффи обиженно покосилась на меня.

— Но ведь твой друг сделал это. Судя по твоим рассказам, он был не робкого десятка.

— Бред.

Стоп. Вот оно. Кажется, это пришло мне в голову еще вчера, в хмельном угаре. Ну конечно! Это был не Оуэн. Я добрался до телефона.

— Доброе утро, мистер Гамильтон. — Инспектор Ордаз выглядел свежим и бодрым. Я сразу вспомнил, что забыл побриться. — Вижу, вы приняли таблетки от похмелья?

— Угу. Слушайте, Ордаз, вам не приходило в голову, что его могли убить?

— Это маловероятно.

— Представьте, что он…

— Мистер Гамильтон.

— Да?

— Мы, кажется, договаривались о ланче? Давайте обсудим все позже. Встретимся в управлении в двенадцать.

— Ладно. Одна просьба — узнайте, была ли у Оуэна лицензия нудиста?

— Вы полагаете…

— Да. Я объясню, почему.

— Хорошо.

— Погодите. Вы сказали, что нашли человека, продавшего Оуэну драуд. Как его звали?

— Кеннет Грэм.

— Так я и думал. Кто-то убил его. Ну конечно. Все сходится. — Я повернулся за рубашкой и столкнулся лицом к лицу с Тэффи. Черт, совсем о ней забыл.

— Убил? — повторила она.

— Да. Смотри: суть в том, что он не мог…

— Нет. Не хочу ничего знать.

— Ладно. Слушай, мне надо бежать. Вызвать тебе такси?

Управление ОРП уже вовсю гудело привычной утренней суетой. Я на ходу кого-то приветствовал, кому-то махал рукой, не останавливаясь. Если что-то важное — сами меня потом найдут.

Проходя мимо кабинета Джули, я заглянул в глазок. Она сосредоточенно что-то писала. Ладно, не буду мешать.

Итак, Кеннет Грэм.

Компьютер, подключенный к общей системе управления, занимал большую часть стола; у меня ушло несколько месяцев на обучение. Я заказал кофе и пончики, затем запустил программу поиска.

КЕННЕТ ГРЭМ. ОГРАНИЧЕННАЯ ЛИЦЕНЗИЯ НА ПРОДАЖУ СТИМУЛИРУЮЩИХ АППАРАТОВ. ДИСЛОКАЦИЯ: ЗАПАДНЫЙ ЛОС-АНДЖЕЛЕС.

Лента поползла из принтера, завиваясь в кольца. Мне не требовалось ее читать — я уже знал, что был прав.

Новые технологии создают новые обычаи, новые законы, новую мораль, новые преступления. Большая часть расследований ОРП связана с криминалом, который еще сотню лет назад невозможно было себе представить. Нелегальная торговля органами явилась результатом тысячелетнего прогресса в области медицины; миллионы жизней бескорыстно принесли себя в жертву воплощению давней мечты человечества об исцелении калек и неполноценных. Прогресс претворил эту мечту в жизнь — и создал новые проблемы.

В тысяча девятисотом году нашей эры Карл Ландштайнер классифицировал человеческую кровь по четырем основным типам, впервые предоставив пациентам реальный шанс выжить при переливании. Технология трансплантации органов также зародилась в двадцатом веке. Кровь, кости, кожа, почки, сердце — все это уже тогда можно было пересадить из одного тела в другое. Доноры спасали десятки тысяч жизней, завещая свои останки клиникам и госпиталям.

Однако, количество доноров было ограниченно; кроме того, органы далеко не каждого человека после смерти пригодны к пересадке.

Прорыв наступил позднее, менее чем сотню лет назад. Один здоровый донор мог спасти десяток жизней. В таком случае, зачем приговоренному к смертной казни умирать бесцельно? Сперва несколько штатов, затем большинство государств издало новый закон. Приговоренные направлялись на казнь непосредственно в клинику, где хирурги свершали правосудие, сохраняя при этом как можно больше органов для трансплантации.

Миллионы людей хотели жить долго. Банки органов предоставляли им такую возможность, заменяя старые, изношенные части организма новыми. Но этот процесс мог продолжаться лишь при условии неиссякаемого запаса органов.

Несколько сотен разрозненных движений за отмену смертной казни тихо угасали, едва поднявшись. Каждый время от времени подвергается серьезной болезни.

Однако в банках все-таки не хватало органов, и пациенты продолжали умирать. Законодатели постепенно уступали давлению масс. К смертной казни приговаривали за убийство первой, второй и третьей степени. За нападение с огнестрельным оружием. Затем — за мошенничество, изнасилование, растрату, рождение детей без лицензии. Год за годом эта тенденция возрастала.

Даже теперь нехватка трансплантантов явственно ощущалась. Женщине с больной почкой приходилось ждать своей очереди больше года; тридцатипятилетнему мужчине трансплантировали здоровое, но — сорокалетнее сердце, за неимением подходящего по возрасту.

Более того — несмотря на все возрастающий список преступлений, караемых смертной казнью, не хватало преступников. Неудивительно: устрашенные перспективой окончить свои дни в операционной, люди перестали нарушать закон.

Что делать?

Вот тут-то и появились подпольные торговцы органами.

Торговля подразделялась на три сферы.

Во-первых, похищение и убийство детей — достаточно рискованный способ. Можно было действовать проще, отыскивая доноров среди жертв несчастных случаев: на аэровокзалах, в автомобильных авариях и т. п. Процесс продажи не менее опасен, поскольку даже в смертельно больном человеке просыпается чувство вины, некий гражданский долг. Он покупает трансплантант, затем идет прямиком в управление ОРП и сдает всю банду разом, избавляясь от угрызений совести.

Третий вариант — технический, наиболее безопасный. В клинику прибывают еще живые доноры, их органы помечаются как непригодные к трансплантации и вывозятся с черного хода.

Но это не так-то просто. Нужны врачи. Хорошие врачи.

И вот тут в дело вступает Лорен, державший монополию на торговлю органами. Где он их брал? Нам так и не удалось выяснить. Видимо, кто-то вербовал талантливых врачей, нечистых на руку. И этот кто-то держал в кулаке все западное побережье США.

Лорен. Ни голографии, ни отпечатков пальцев, ни приблизительного описания внешности. У нас была лишь эта фамилия и несколько предполагаемых контактов.

Один из них — Кеннет Грэм. Голография была выполнена превосходно. Длинное лицо шотландского типа, квадратный подбородок, маленький, сурово сжатый рот. Он пытался улыбнуться и одновременно придать лицу выражение достоинства. Светлый ежик волос, серые глаза, белесые, почти незаметные брови.

Прибыл завтрак. Я вцепился зубами в пончик и понял, что зверски голоден. На экране возникла новая серия голографии. Я бегло просмотрел их. Некоторые были нечеткими, размытыми; видимо, съемка велась на ходу. Ни на одной из них Грэм не улыбался.

Он продавал электрическую радость уже двенадцать лет.

У электронаркомана есть определенное преимущество: дешевизна электричества. Цену на наркотики можно взвинтить, но цена электричества от дилера не зависит. Сделка совершается единожды; покупатель и продавец больше никогда не встречаются, уменьшая тем самым риск быть пойманными. Кроме того, в этом случае покупатель, находясь в здравом уме и трезвой памяти, прекрасно осознает, на что идет. Есть в этом определенная честность.

Однако нужно быть абсолютно бездушным человеком, чтобы заниматься подобным бизнесом. Каждый из клиентов Грэма переступает порог его магазина, окончательно решив порвать с этим миром; череда отчаявшихся людей, потерявших надежду, ежедневно проходит перед его холодными расчетливыми глазами. И если после этого он может спокойно спать по ночам… Что ж, не удивлюсь, если Грэм причастен к торговле органами — у него для этого есть все условия. Чаще всего к нему обращаются люди одинокие, никому не нужные — в случае исчезновения их попросту никто не станет искать.

Я быстро промотал ленту до конца, чтобы узнать имя детектива, возглавлявшего расследование. Джексон Бера. Я тут же набрал его номер.

— Да, мы следим за ним уже три недели. По-моему, пустая трата времени и денег.

— Тогда почему бы вам не прекратить слежку?

— Потому что три недели — это слишком маленький срок. Как ты думаешь, сколько доноров ему требуется в год? Два. Просмотри отчеты. Валовая прибыль с каждого донора составляет около миллиона долларов. Грэм может себе позволить осторожничать. Хотя зацепки у нас все же есть. В прошлом году бесследно исчезли двое из его покупателей.

— То есть — вы собираетесь продолжать наблюдение в течение полугода?

— Да. За это время он наверняка найдет подходящую жертву. Дело в том, что ему приходится составлять отчет по каждому клиенту. Это дает ему право задавать некоторые вопросы, касающиеся личной жизни покупателя. Таким образом, Грэм узнает о наличии либо отсутствии родственников.

— Почему я не вижу в подборке ни одной домашней голографии?

Бера почесал в затылке.

— Ну, мы, конечно, следили за его домом, но снимков сделать не удалось. В помещении нет окон. Ты вообще слышал что-нибудь о лучах-шпионах?

— Да так, отрывочно. Кажется, они появились недавно?

— Эти лучи — ровесники лазеров. Помнишь тот старый трюк: пропускаешь луч лазера через окно или даже через занавески, отражаешь его от поверхности зеркала. Он возвращается искаженным вибрациями стекла, так что ты получаешь превосходную запись всего сказанного в комнате. Но для качественных снимков требуется куда более сложная технология.

— Ну и что мы можем предпринять в этом случае?

— Нужна оптически плоская поверхность; вот если бы стены его дома были наружными…

— Что он сейчас делает?

— Минутку, — Бера исчез из вида. — Кто-то вошел; Грэм разговаривает с ним. Показать?

— Да.

Несколько минут спустя на экране появилось изображение происходящего в офисе. Если бы я не знал, чем занимается Грэм, то подумал бы, что он — врач-ортопед. Удобное откидывающееся кресло с подушечкой для головы и подставкой для ног; шкафчик с инструментами, лежащими на белоснежной ткани; столик в углу. Кеннет разговаривал с невзрачной изможденной девушкой. Некоторое время я вслушивался в его сладкоречивые описания будущего неземного блаженства; затем, не выдержав, отключил звук. Девушка поудобнее устроилась в кресле, и Грэм надел ей что-то на голову. Простенькое личико внезапно расцвело, озарилось какой-то внутренней красотой.

Счастье красит человека; превращает лягушку в царевну, гадкого утенка в белоснежного лебедя. Бедная девочка буквально светилась от избытка радости, и я впервые задумался о том, что слишком мало знаю о бизнесе Грэма. Судя по всему, у него был индуктор, позволяющий провести ток без вживления специальных приспособлений — для непосредственной демонстрации действия своего товара. Весомый аргумент!

Грэм выключил прибор. Создалось ощущение, что он выключил саму девушку. Некоторое время она сидела неподвижно, словно оглушенная, затем лихорадочно схватила кошелек и принялась выгребать оттуда деньги.

Я был сыт по горло этим зрелищем и отключился.

Да, сомнений в том, что он причастен к торговле органами, почти не оставалось. Это не человек, а бездушная машина. В этом было его преимущество.

Жестокий, безжалостный… Впрочем, так ли он хуже любого обывателя, голосующего за смертную казнь? Оборотная сторона долгой здоровой жизни — обесценивание этой же самой жизни.

Там, на Белте, мы так не считали. Тогда выживание само по себе было подвигом, и жизнь считалась величайшей драгоценностью. Поэтому мне пришлось возвращаться на Землю, чтобы трансплантировать руку.

Мой запрос был удовлетворен два месяца спустя после прибытия.

Так быстро?

Оказалось, что в банках всегда есть излишек определенных органов. В наши дни люди редко теряют руки, поэтому мне повезло. Год спустя я узнал, что рука, которой пользуюсь, изъята из обнаруженного хранилища банды торговцев. Это известие было шоком. Я наивно надеялся, что она принадлежала какому-нибудь киллеру, пристрелившему четырнадцать домохозяек. А зря… Обычный человек, чья-то безымянная жертва.

Думаете, я тут же вернул конечность в припадке ужаса и отвращения?

Нет. К своему удивлению, я этого не сделал. Зато поступил на работу в бывшее управление ОРП — Объединение Региональной Полиции, ныне — Главное Управление Полиции Объединенных Наций. Если уж я ношу чью-то руку, значит — обязан найти убийцу.

Этот благородный порыв вскоре утонул в рутине бумажной работы. Может быть, я зачерствел с годами — как и все домоседы, голосующие за новые и новые преступления, караемые смертной казнью.

Так ли он хуже любого из нас?

Хуже. Именно этот ублюдок продал драуд Оуэну.

Я ждал, пока освободится Джули. Очень хотелось с ней поговорить.

— Привет, — она наконец появилась в дверях. — Как прошли поминки? О, понимаю. Угум. Очень хорошо. О, весьма поэтично.

Разговор с Джулией напоминал приклеивание ярлыков или этикеток.

Поэтично. Я вспомнил вдохновение, снизошедшее на меня после эпизода с той первой сигаретой; тогда мне показалось, что лучший способ почтить память Оуэна — это снова подцепить девочку подобным трюком.

— Верно, — Джули кивнула головой. — Но ты кое-что упустил из виду. Как ее фамилия?

— Не помню.

— Чем она зарабатывает на жизнь?

— Откуда мне знать?

— Какую веру исповедует? Где родилась и выросла? Черт возьми — полчаса назад ты самодовольно рассуждал о том, как безлики и серы все земляне — за исключением тебя, разумеется. Так кто же Тэффи? Человек или…

Джули стояла посреди кабинета, уперев руки в бока, словно строгая учительница. Интересно, сколько в ней разных людей? Некоторые из нас никогда не видели облик Хранителя. В этом воплощении она страшна. Если бы ей пришло в голову показаться в таком виде на свидании, мужчина навсегда остался бы импотентом.

Но Джули никогда не допустит подобного. Если кто-то заслуживает взбучки, то получает ее при свете дня. Бесполезно делать вид, что это ее не касается. Я пришел сюда просить защиты. Стоит мне проявить неприязнь — хоть чуточку — и она уже не сможет читать мои мысли, а значит — не сможет мне помочь в трудную минуту. Моя личная жизнь тоже входила в ее компетенцию.

— Мне нравится Тэффи, — запротестовал я. — В тот вечер мне было плевать, кто она такая. Чего ты хочешь от первого свидания?

— Тебе лучше знать. Припомни те встречи, когда ты ночь напролет разговаривал с девушкой, получая удовольствие от самого процесса интеллектуальной беседы?

Джули упомянула парочку имен, и я покраснел.

— Тэффи — живой человек, не просто эпизод, не просто девочка на ночь. Какого ты о ней мнения?

Забавно — я иногда сталкивался с Хранителем, и мне никогда не приходило в голову просто уйти от разговора. Надо будет подумать об этом на досуге.

Я сосредоточился.

— Она — славная. Нежная, деликатная. Думаю, из нее получилась бы плохая медсестра: она слишком самоотверженна, рвется на помощь и отчаивается, если не в силах… Я бы даже сказал — ранимая.

— Продолжай.

— Мне хотелось бы увидеть ее снова, но пока… Лучше уж после того, как я разберусь с делом Оуэна. Боюсь, Лорен может ее заинтересовать. Или… или она влюбится в меня, а меня пристрелят, и… я ничего не пропустил?

— Совершенно верно. Ты должен ей позвонить.

— Черт! Совсем забыл, зачем позвал тебя.

— Тебе понадобилась регулярная проверка? Что, если в девять сорок пять утра?

— Рановато. Обычно смертельная опасность подстерегает меня по ночам.

— Извини, но по ночам я сплю. Девять сорок пять — все, что могу.

— Хорошо.

— Дай мне знать, если добудешь реальные доказательства убийства Оуэна. Я освобожу тебе еще одно местечко в расписании.

— Ладно.

— Люблю тебя. Ой, опоздала!

Джули вихрем помчалась назад, в свой офис. Я снял трубку и набрал номер Тэффи.

Разумеется, ее не было дома. Я действительно не имел понятия о том, где она работает и чем занимается, поэтому оставил на автоответчике свою фамилию и пообещал перезвонить.

Я взглянул на часы. До назначенного ланча оставалось полчаса. Можно передохнуть. Хотя… Какая-то мысль сверлила в затылке. Что-то я забыл… Ах, да.

Гомер Чандразехар.

Мне не хотелось говорить с ним, тем более извещать о смерти Оуэна; однако он может пролить свет на некоторые обстоятельства.

Минут пять я ходил кругами по кабинету, затем, наконец, решился: попросил диспетчера соединить меня с центральной переговорной станцией и отправил сообщение на Цереру.

Затем снова позвонил Тэффи. Безрезультатно.

Может быть, Джули была права?

— Разумеется, я обдумал версию убийства, — сказал Ордаз. — Никогда нельзя исключать такую возможность. Когда скончалась моя мама — на руках у моей сестры Марии Анжелы, я пытался отыскать признаки насильственной смерти, например, след от укола.

— Ну и как — нашли что-нибудь?

Лицо Ордаза одеревенело. Он молча отставил кружку с пивом и поднялся.

— Постойте! Я ничего такого не имел в виду, клянусь! Секунду он пристально смотрел мне в глаза, затем смягчился и снова сел за столик.

Мы выбрали открытый ресторанчик на площади. По другую сторону живой изгороди тек непрерывный людской поток; навстречу ему двигался точно такой же. У меня слегка закружилась голова; возникло ощущение, что мы тоже куда-то движемся.

Робот-официант изверг из своего бочкообразного торса дымящиеся блюда с чили и ускользнул на воздушной подушке.

— Я действительно прорабатывал эту версию. Поверьте, мистер Гамильтон, факты говорят против нее. Вы, конечно, можете попытаться. Во-первых, Кеннет Грэм не продавал Оуэну драуд: все документы, касающиеся этой операции, оказались фальшивыми. Этот факт мы должны признать, так?

— Так. Но прежде чем вы убедите меня в том, что репутация Грэма безупречна, позвольте уверить вас в обратном.

— Как?

— Он связан с бандой торговцев органами. Разумеется, эта информация конфиденциальна. В данный момент мы следим за ним.

— Вот так новости, — Ордаз озадаченно потер подбородок. — Ну, а какое отношение Оуэн Дженнисон мог иметь к торговле органами?

— Он — белтианец. Там всегда была острая нехватка трансплантантов.

— Да, я в курсе. Они импортируют не только органы, но и лекарства, протезы и тому подобное. Ну и?

— В свое время Оуэн провозил немало нелегальных грузов. Несколько раз его ловили копы; однако даже в полицейских протоколах он значится как весьма удачливый контрабандист. Если бы крупному мафиози понадобилось расширить свой рынок, лучшего кандидата в помощники не придумать.

— Вы никогда не упоминали, что мистер Дженнисон был контрабандистом.

— А зачем? Все белтианцы занимаются контрабандой и вовсе не считают данный вид деятельности нарушением закона — для них это нечто вроде спорта. Но главарь мог этого не знать.

— Вы считаете, что ваш друг… — Ордаз замялся.

— Нет, Оуэн не стал бы заниматься торговлей трансплантантами; но он мог попытаться остановить кого-то. Дело в том, что банда Лорена, которую мы сейчас пытаемся раскрыть и обезвредить, опутала своей сетью все западное побережье континента. Грэм наверняка связан с ними. Теперь представьте себе, что Оуэн встретился с самим Лореном?

— Полагаете, он на это способен?

— Да. Думаю, Оуэн специально отрастил волосы, чтобы выглядеть как землянин и не вызывать подозрений. Затем собрал как можно больше информации, и попытался войти в контакт. Однако тут же оставил эту идею. Кстати, вы нашли у него лицензию на разрешение публичного обнажения?

— Нет. Я понял, что вы имеете в виду, — напрочь забыв о еде, Ордаз откинулся на спинку стула. — Специфический загар мистера Дженнисона сам по себе выдавал его происхождение. Видимо, на Белте он был нудистом?

— Да. Там никакие лицензии не требовались. Помните, я упоминал шрам на левой груди? Он никогда не упускал случая выставить его напоказ.

— Неужели мистер Дженнисон считал, что сможет легко выдать себя за… — Ордаз снова замялся. — Домоседа?

— С его-то загаром? Нет! Он и так перестарался с этой прической; видимо, решил, что Лорен ничего не заметит. Но заметьте: никаких личных вещей — явно маскировался.

— Итак, Дженнисон потянул за ниточку, приблизился на опасное расстояние к бандитам — и те нашли его прежде, чем он успел предупредить вас. Что ж, продумано неплохо. Но не сработает.

— Почему? Я не пытаюсь доказать, что это убийство. По крайней мере — пока. Сейчас я всего лишь хочу продемонстрировать саму возможность существования данной версии.

— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Гамильтон. Я задумался.

— Представьте себе схему гипотетического убийства. Оуэна Дженнисона накачивают наркотиками и доставляют в офис Кеннета Грэма. Последний вживляет в его череп штекер, прикрепляет стандартный драуд и изменяет настройки прибора. Заметьте — все проработано вплоть до мельчайших деталей. Ту же осмотрительность мы видим в подложных документах Грэма — они безупречны. Затем Дженнисона привозят в снятую квартиру — принадлежащую ему, не так ли? Далее — шнур укорочен вручную. Мистер Дженнисон привязан.

— Мне как раз было интересно — заметите вы это или нет.

— Ну, а почему бы его и не связать? Он просыпается. Возможно, ему объясняют суть его положения, или умалчивают — по усмотрению организатора. Затем прибор включается в розетку. Впервые в жизни Оуэн испытывает неземное блаженство. Его оставляют, скажем, часа на три. Уже через несколько минут он превратится в безнадежного наркомана…

— Вы, видимо, повидали на своем веку куда больше таких людей, чем я.

— Зависимость подобного типа сродни отчаянию. Итак, они держали его привязанным в течение трех часов. Затем перерезали веревки и оставили его умирать от голода.

Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Картина, создаваемая Ордазом, в точности совпадала с моей.

— По прошествии месяца следы насильственного применения наркотика полностью исчезнут, как и вмятины от веревок, синяки от возможных ударов и тому подобное. Тщательно сработанный план, не так ли?

Ордаз вовсе не сволочь, уговаривал я сам себя, он просто выполняет свою работу.

— Это как раз соответствует характеру Лорена. Согласно собранной нами информации, он предпочитает именно такие продуманные, четко спланированные операции.

Ордаз наклонился вперед.

— Но неужели вы не видите, что здесь есть некоторые несоответствия? Например, что если бы Дженнисон взял да и выдернул шнур?

— Думаете, он был бы в состоянии это сделать? И захотел бы?

— Разумеется. Резкий рывок рукой — и все. Электрический ток, воздействуя на мозг, не препятствует при этом координации движений. А захотел бы… — Ордаз задумчиво уставился в свою кружку. — Я действительно много чего знаю об электрической наркомании, но увы — понятия не имею о том, что чувствуют люди в такие моменты. Обычный наркоман еще в состоянии контролировать себя, но ведь ваш друг получал дозу в десять раз больше стандартной. Он мог выдергивать вилку из розетки и тут же вставлять ее обратно, и так — несчетное количество раз. В то же время белтианцы — люди волевые, крепкие нервами. Кто знает, может быть, через неделю Оуэн встал, выдернул шнур, сунул его в карман и преспокойно вышел погулять.

— Хорошо, предположим, что это суицид. Но ведь кто-нибудь мог случайно зайти в квартиру, допустим — управляющий, озабоченный долгим молчанием постояльца. Самоубийца подсознательно оставляет для себя шанс передумать, успеть что-то изменить.

— Нет. Даже если в этом случае шанс был один на тысячу… Человек, придумавший такой детальный план, ни за что не воспользовался бы этим шансом.

Солнце жгло плечи сквозь тонкую рубашку. Ордаз внезапно вспомнил о еде и принялся жадно поглощать свой завтрак.

Я наблюдал за людским муравейником, копошащимся вокруг. Пешеходы собирались на тротуаре небольшими группами, что-то бурно обсуждая. Некоторые застывали на месте, глазея по сторонам, зачем-то косясь на нас.

— Может быть, они следили за ним. Например, оставили жучка в комнате.

— Мы тщательно обыскали каждый уголок.

— Они могли заранее убрать его. Ордаз пожал плечами.

Я припомнил глазок камеры на каждом этаже Санта-Моники. Да, незамеченным пройти было невозможно.

— Вы кое-что забыли, — заявил я наконец. Ордаз оторвался от еды.

— Мое имя в записной книжке Оуэна. Таким образом он хотел привлечь мое внимание к расследованию, над которым я сейчас работаю — банде Лорена.

— Возможно.

— Значит, оба варианта не совместимы. Ордаз повертел в руках вилку.

— Я могу их совместить, мистер Гамильтон. Только вряд ли вам это понравится.

— Вы правы.

— Давайте обобщим вашу гипотезу. Итак, мистер Дженнисон был завербован агентом Лорена, который рассчитывал продавать трансплантанты. Месяц спустя он внезапно осознал, во что впутался, и решил покончить с собой. Но прежде сделал попытку как-то искупить свою вину и оставил ваше имя в своей книжке в качестве намека.

Ордаз, прищурившись, глянул на меня через стол.

— Я понимаю, что вы никогда не согласитесь с этой версией. Но… факты говорят сами за себя.

— Но я знаю Оуэна. То есть — знал. Он никогда бы не опустился до торговли органами — тем более, не стал бы кончать жизнь самоубийством. А даже если бы решился — то не таким способом, это уж точно.

Ордаз промолчал.

— Вы нашли отпечатки пальцев?

— В квартире? Нет. Никаких.

— А Оуэн?

— Даже его отпечатки были обнаружены лишь на кресле и на краешке стола. Ненавижу того идиота, который придумал робота-уборщика. Все поверхности в его квартире были вычищены по меньшей мере сорок четыре раза. — Ордаз вернулся к своему чили.

— Предположим на минуту, что я прав. Оуэн следил за Лореном, и тот заподозрил неладное. Он подвергался смертельной опасности, но не хотел до поры сообщать мне об этом. Видимо, боялся, что вся слава достанется мне. Но на всякий случай все же оставил мне какую-то ниточку, ключ к разгадке. Допустим, в камере хранения где-нибудь в аэропорту или на вокзале. Не на мое имя, разумеется — он знал, что я являюсь сотрудником полиции.

— На какое-то имя, известное вам обоим.

— Да. Может быть, Гомер Чандразехар. Или даже Кьюб Форсайт — более подходит, поскольку Кьюб мертв.

— Мы проверим эту версию. Но вы должны понимать, что это еще ничего не доказывает.

— Разумеется. Дайте мне знать, если что-нибудь найдете.

Я ступил на движущуюся дорожку тротуара, не заботясь о том, куда она меня приведет. Это давало возможность поостыть и успокоиться.

Неужели Ордаз прав?

Оуэн работал на торговцев органами? Он скорее стал бы донором.

Оуэн, покончивший с собой таким способом? Невозможно.

Оуэн дает мне знать о том, что был связан с этим грязным бизнесом? Мне? Никогда.

Дорожка змеилась мимо ресторанов и торговых центров, церквей и банков. Узкая полоска неба едва проглядывала из-за небоскребов.

Зачем Лорену избавляться от Оуэна таким замысловатым способом? Он мог просто навсегда исчезнуть в банке органов, раствориться без остатка — и концов бы не нашли.

Дорога тем временем сузилась, магазины постепенно исчезали. Я огляделся, пытаясь определить, где нахожусь. Какой-то жилой район…

Стоп.

Я в четырех кварталах от офиса Грэма.

Подсознание сыграло со мной злую шутку. Я хотел взглянуть ему в лицо. Соблазн был почти непреодолим. Некоторое время я колебался, затем решительно свернул на другую дорожку. Возможно, мне удалось бы притвориться разочаровавшимся, уставшим от жизни бедолагой. Но нельзя недооценивать противника. Грэм наверняка хорошо осведомлен о деятельности нашей организации; наверняка ему показали несколько голографии, и среди них — физиономию вашего покорного слуги. Не стоит рисковать.

Но что же делать, черт возьми?!

Какой-то непоследовательный убийца. Если предположить, что Оуэн умер насильственной смертью, то его действительно глупо было оставлять без присмотра — его легко могли обнаружить, или он сам мог освободиться… Нет. Его должны были стеречь, как зеницу ока. Целый месяц.

Вот оно.

Я снова сошел с дорожки и поймал такси. Тут есть над чем подумать…

Приземлившись на крыше пансиона Санта-Моника, я спустился по эскалатору в вестибюль и нашел администратора. Если он и удивился, то виду не подал, и вежливо пригласил меня в свой кабинет. Здесь было куда просторнее, чем в вестибюле; даже в чем-то уютнее — картины на стене, голография Миллера с женой на столе, пушистый коврик, прожженный в одном месте сигаретой.

Управляющий вопросительно посмотрел на меня.

— Я прибыл к вам по делу. — Он бегло взглянул на протянутое удостоверение детектива ОРП и вернул, даже не открыв.

— Полагаю, речь пойдет о том же?

— Да. Я убежден в том, что у Оуэна Дженнисона были посетители.

Миллер улыбнулся.

— Это смеш… невозможно.

— В прошлый раз вы утверждали, что ваши голокамеры фиксируют только посетителей, так?

— Верно.

— Значит, у мистера Дженнисона был кто-то из ваших же постояльцев!

Управляющий растерял все свое хладнокровие и вытаращил глаза.

— Не может быть! Нет, мистер Гамильтон, я не понимаю, почему вы настаиваете на этой версии. Если бы его обнаружили, то сразу дали бы мне знать.

— Не думаю.

— Камеры фиксируют жильцов с других этажей? — Да.

— Значит, это были его соседи по этажу. Миллер неохотно кивнул.

— В-возможно. Что касается голокамер, это весьма вероятно. Но…

— Тогда осмелюсь попросить предъявить мне голографии всех жильцов, снимавших квартиры на восемнадцатом этаже в течение последних шести недель. Вы сможете отослать их мне в управление?

— Конечно. Они будут у вас через час.

— Отлично. Теперь вот еще что. Если человек вышел с девятнадцатого этажа и спустился на восемнадцатый, камера сделает снимок только в первом случае, так?

Миллер снисходительно улыбнулся.

— В нашем пансионе нет этажей.

— Только лифты? Разве это не опасно?

— Нисколько. Для каждого из них установлен аварийный источник питания. Да и потом — кто бы захотел карабкаться на восьмидесятый этаж, даже если лифт выйдет из строя?

— Ясно. И последнее. Как вы считаете, мог ли кто-то проникнуть в базы данных компьютера и, например, изменить настройки камеры?

— Я… кхм… не специалист по взлому компьютерных систем, мистер Гамильтон. Почему бы вам не обратиться к фирме-производителю?

— О'кей. Какая у вас модель?

— Минутку, — он наклонился и достал папку из ящика стола. — EQ 144.

— Ага.

Все, что нужно, я узнал… и все-таки почему-то не хотелось уходить. Что-то еще беспокоило меня. Миллер откашлялся.

— Это все, сэр?

— Да. Нет. Могу я еще раз осмотреть номер 1809?

— Сейчас узнаю, свободен ли он. Да, все в порядке. Я провожу вас. Как долго вы намерены там пробыть?

— Не знаю. Не больше получаса. Спасибо, я сам доберусь.

— Отлично, — он протянул мне ключ.

Слабая искорка промелькнула в углу лифта. Я бы принял ее за обман зрения, если бы не знал о голокамерах.

Квартира Оуэна превратилась в пустую коробку; вся мебель была убрана. Ничего, кроме голых стен. В жизни не видел более пустынного места. Хуже, чем на каком-нибудь заброшенном обломке астероида.

Панель управления находилась возле двери. Я включил свет, затем нажал кнопку извлечения. Появились синие, красные и зеленые линии, обозначающие места для кровати, кухни, столиков. Очень удобно — можно заранее побеспокоиться о том, чтобы гость не стоял на столе в момент его выдвижения.

Я пришел сюда в надежде проникнуться духом квартиры, подстегнуть свою интуицию, проверить, не упустил ли чего-то важного. Посмотрим…

Я нашел на панели схему электрических цепей. Она была слишком маленькой и запутанной; мне пришлось отследить несколько контактов «вручную», пользуясь пальцами воображаемой руки. Все они соединялись напрямую с приборами, без посторонних ответвлений. Значит, только находясь в комнате, можно было узнать, что из мебели в данный момент находится на поверхности.

Я извлек из стены кухонный уголок и кресло, в котором умер Оуэн, и сел в него. Оказалось, что из-за плиты и раковины не видно двери. Соответственно, из прихожей было не видно кресла — то есть Оуэна. Если бы кто-нибудь заметил, что он перестал заказывать пищу, это спасло бы его.

Я поискал глазами кондиционер. На уровне пола находился гриль. Я ощупал стену за ним. Обычно в таких помещениях кондиционеры включаются автоматически, когда уровень углекислого газа достигает 0,5 %. В этом случае предусмотрительный убийца мог бы сделать ответвление в вентиляционной шахте, чтобы проверять периодически, жив ли Оуэн.

Однако данный кондиционер настраивался вручную.

Я плюхнулся назад в кресло.

Если за Оуэном действительно наблюдали, то не иначе как с помощью жучка. Другого способа не было, разве что убийца жил все это время на том же этаже.

Итак, жучок. Крошечный приборчик; обнаружить его может только робот-уборщик, который тут же отправит его в мусоросжигательную печь. Значит, он должен быть достаточно большим, но не настолько, чтобы Оуэн заметил его. Затем можно запустить систему самоуничтожения.

Но в таком случае должен остаться след, какая-нибудь прожженная дыра. Ордаз наверняка обнаружил бы ее. Слой асбеста? Какой-то предмет, который робот примет за мусор и вычистит?

Они же глупы как пробки, эти уборщики. Как правило, в их настройках содержится указание не трогать объекты крупного размера.

Значит, должен быть человек, который либо сам наблюдал за Оуэном, либо уничтожил в нужный момент жучка. Первый вариант наиболее вероятен.

Я пришел сюда, чтобы разбудить свою интуицию. Она почему-то не просыпалась… Оуэн провел в этом кресле шесть недель, но не оставил после себя ничего. Присутствия беспокойного, мятущегося призрака не ощущалось.

Звонок застал меня на полпути к Управлению.

— Вы были правы, — сказал Ордаз. — Мы нашли камеру хранения в порту Долины Смерти, зарегистрированную на имя Кьюба Форсайта. Я еду туда. Вы сможете присоединиться ко мне сейчас?

— Встретимся на месте.

— Отлично. Мне и самому чертовски интересно, что же оставил нам мистер Дженнисон.

Я усомнился в его словах, но промолчал.

Порт Долины Смерти находился в ста тридцати милях от города; примерно час на такси. Я набрал новый адрес на панели управления своего такси и позвонил в ОРП. Сотрудники ОРП пользуются свободой передвижения и не обязаны отчитываться за каждую поездку. В худшем случае транспортные расходы вычтут из зарплаты.

— Да, и еще: мне должны прислать комплект голографии из Санта-Моники. Просмотрите наш архив — возможно, эти люди связаны с торговлей органами.

Такси взмыло в небо и направилось на запад. Я смотрел телевизор и пил кофе, пока у меня не кончились монетки.

В сезон, длящийся с ноября по май, когда климат идеален, Долина Смерти представляет собой рай для туристов. Чего стоит один Путь Дьявола с фантастическими горными хребтами и соляными пиками; Забриски Пойнт и его таинственные бесплодные земли; причудливые растения, приспособившиеся к жаре и засушливому климату; заброшенные месторождения буры… Словом, там было на что посмотреть. Я и сам собирался туда время от времени, да все как-то не получалось.

Посадочная площадка когда-то была частью морского дна. Мерцающие красные и синие концентрические круги отмечали места для посадки звездолетов; термоядерные двигатели оставляли здесь воронки, разбегающиеся разноцветными радужными полосами радиоактивной соли.

И корабли… Всех возможных форм и размеров. Если немного подождать, то можно увидеть сам процесс приземления — а он того стоит.

Здание порта — светло-зеленая башня, установленная на широкой, оранжево флюоресцирующей платформе. Такси высадило меня у входа; некоторое время я стоял неподвижно, вдыхая сухой, благоуханный воздух.

Служащий за конторкой сказал мне, что Ордаз уже прибыл. Я еле отыскал его в лабиринте полок и шкафов. Он как раз доставал из камеры легкий пластиковый чемоданчик.

— Вы уже пробовали открыть его?

— Пока нет. Здесь шифр. Может быть…

— Посмотрим.

Я наклонился поближе, чтобы как следует рассмотреть предмет. Забавно. Казалось, я даже не сомневался, что чемодан Оуэна должен выглядеть именно так.

Код состоял из пяти цифр. Он знал, что именно я буду открывать замок.

42217

Апрель, двадцать второе, две тысячи сто семнадцатый год — дата смерти Кыоба.

Замок щелкнул и открылся.

Ордаз первым делом взялся за папку из манильского картона. Я вытащил два стеклянных пузырька. Один из них был прочно загерметизирован и наполнен мельчайшей пылью — настолько мелкой, что она переливалась по дну, словно масло.

Во втором перекатывалось черноватое зернышко железоникеля.

В чемодане были и другие вещи, но именно папка оказалась самой важной уликой в деле. В ней содержался подробный отчет о происшедшем, незаконченный; видимо, Оуэн собирался что-то добавить, но не успел.

Когда он вернулся из последней поездки, на Церере его ожидало письмо. Должно быть, некоторые фразы здорово его позабавили. Лорен не поленился собрать полное досье, в котором перечислял все контрабандные грешки Оуэна за последние восемь лет. Неужели он всерьез полагал, что сможет запугать моего друга?

Возможно, досье навело Оуэна на какую-то мысль. Во всяком случае, он принял решение войти в контакт с Лореном и посмотреть, что из этого получится. Вообще-то, у него мелькнула идея переслать сообщение мне, если бы не последний полет, закончившийся катастрофой. Недалеко от орбиты Юпитера неожиданно взорвался двигатель. Слава Богу, сработала аварийная система безопасности, и капсулу выбросило в открытый космос. Спасатели подобрали его и доставили на Цереру в целости и сохранности; но сумма гонорара оказалась непомерно высокой. Ему нужны были деньги. Лорен, видимо, знал о создавшемся положении и рассчитывал на него. Вознаграждение за любую информацию о главаре шайки торговцев органами предоставляло Оуэну возможность купить новый звездолет.

Согласно указаниям Лорсна, он прибыл в Нью-Йорк. Оттуда его забрали и изрядно помотали: Лондон, Бомбей, Амбсрг… На этом, к сожалению, рассказ закончился. Каким образом он попал в Калифорнию — неизвестно.

Но в промежутках между поездками Оуэн успел многое узнать. В отчете содержались некоторые детальные описания организации процесса; например, подробная схема по доставке нелегальных трансплантантов на Белт и поиск потенциальных покупателей. Здесь были даже некоторые поправки, внесенные Оуэном собственноручно, причем довольно-таки дельные. Я покачал головой. В этом весь Оуэн — ни одного лишнего движения в игре.

К отчету прилагался комплект голографии, изображающих членов шайки — всего двадцать три человека. На некоторых из них были пометки — имя, место в иерархии, роль и функции.

Я дважды просмотрел их, пытаясь угадать, есть ли среди них сам Лорен.

— Похоже, вы были правы, — нарушил молчание Ордаз. — Иначе мистер Дженнисон не стал бы собирать столь подробную информацию. Видимо, он планировал впоследствии выдать их.

— Как я и говорил. Поэтому он был убит.

Я поделился с ним своими соображениями по поводу соседей по этажу. Ордаз улыбнулся и кивнул.

— Возможно. Ну, передаю расследование в ваши руки. Торговля органами находится в компетенции ОРП.

— Верно. — Я закрыл чемодан и поднял его. — Посмотрим, что нам выдаст компьютерная база данных. Я вышлю вам голокопии.

— И еще: если появится какая-либо информация о жильцах…

— Да, конечно. Сообщу, как только что-нибудь узнаю.

Я вошел в управление, помахивая чемоданчиком, ощущая себя на седьмом небе. Оуэн был убит. Он умер достойно, если не с честью. Теперь даже Ордаз не посмеет против этого возразить.

Мимо пронесся Джексон Бера, пыхтя и отдуваясь.

— Эй, что стряслось? — окликнул я его. Бера остановился.

— Где тебя носит, черт возьми?!

— Работал. Честное слово. Да в чем дело?

— Помнишь того продавца радости, как его там…

— Кеннет Грэм?

— Он самый. Так вот — он мертв. — И Бера умчался прочь.

Я поспешил за ним в лабораторию. Тело Грэма лежало на столе; его бледное пустое лицо ничего не выражало.

— Ну, как дела? — спросил Бера.

— Да не очень, — хмуро ответил доктор. — Это не твоя вина; ты вовремя доставил его в холодильник. Просто ток… — Он пожал плечами.

Я тронул детектива за плечо.

— В чем дело?

— Видимо, произошла утечка информации. Грэм попытался сбежать. Мы догнали его уже в аэропорту.

— Вам надо было обождать. Или хотя бы посадить кого-то с ним.

Бера весь дрожал. Я не винил его.

ОРП и банда торговцев играют друг с другом в забавную игру. Последние вынуждены брать своих доноров живьем, поэтому они вооружены инъекционным оружием, выбрасывающим в кровь кристаллики анестетических препаратов. Мы используем против них то же самое — преступник должен быть схвачен живым, чтобы предстать перед лицом правосудия. Поэтому нам запрещено убивать.

Однажды я нарушил это правило. Один из мелких торговцев по имени Рафаэль Хейн пытался дотянуться до кнопки вызова в своем кабинете. Если бы он сделал это, то вмиг сбежались бы его люди, и я окончил бы свои дни в одном из хранилищ. Мне ничего другого не оставалось, как задушить его.

Отчет об этом случае был занесен в компьютерную базу. Но лишь три человека знали об этом. Один из них — мой непосредственный начальник Лукас Гарнер, другая — Джули. Это была моя первая и единственная жертва.

Грэм стал первой нечаянной жертвой для Беры. Я понимал его состояние.

— Мы обнаружили его в аэропорту, — сказал Бера. — Он был в шляпе, поэтому я не сразу его узнал. Мы подкрались к нему с инжекторами. Он заметил нас, дотронулся до своей шляпы и упал.

— Самоубийство? — Да.

— Каким образом?

— Взгляни на его голову.

Я склонился над столом, стараясь не мешать доктору, который пытался считать информацию с мертвых клеток мозга путем индукции — безуспешно, впрочем. К голове покойного был прикреплен продолговатый предмет из черного пластика.

— Драуд. Нестандартного типа.

Я почувствовал, как мороз пробежал по коже.

— Батарея аккумуляторов. — Да.

— Беспроводной драуд. Черт возьми! Хочу такой же на Рождество!

Беру передернуло.

— Не говори так.

— Ты знал, что он сам был наркоманом?

— Нет. Мы не решились устанавливать жучок в его доме. Взгляни сюда.

Пластик был наполовину оплавлен.

— Ого! Он использовал всю батарею сразу! — воскликнул я.

— Да. Он послал мощный заряд прямо в «центр удовольствий». Знаешь, Джил, не могу избавиться от одной навязчивой мысли… Каково это? Что человек при этом ощущает?

Вместо разумного ответа я провел большим пальцем вдоль его позвоночника. Наверное, Бера будет долго удивляться — что бы это значило. Я тоже.

Вот лежит человек, который убил Оуэна. Была ли его смерть адом? Или, наоборот, высочайшим наслаждением?

По крайней мере, его больше нет. Он больше не сможет добывать новые лица, зрачки и пальцы.

— Нда, — протянул доктор. — Бесполезно. Мозг поврежден основательно.

— Продолжайте, — сказал Бера. — Нам нужны хотя бы мельчайшие обрывки информации.

Я повернулся и незаметно вышел.

Голографии из Санта-Моники прибыли больше часа назад. Среди них были изображения жильцов не только восемнадцатого, но и семнадцатого и девятнадцатого этажей включительно. При виде этого богатства мне даже пришла в голову мысль о человеке, ежедневно спускающемся с девятнадцатого этажа на балкон восемнадцатого. Жаль только, что номер 1809 не имел наружной стены, поэтому там не было окна — не говоря уже о балконе.

Интересно, думал ли об этом Миллер? Ерунда. Он просто выказывал таким образом преданность и готовность во всем содействовать властям.

Я еще раз просмотрел голографии. Ни одна из них не совпадала с имеющимися у нас изображениями людей Лорена. Я выругался и спустился за кофе. На полпути вспомнил о содержимом чемодана Оуэна. Я оставил собранные им голографии у программиста, поскольку не был уверен в том, что сам смогу ввести их в компьютер. К этому моменту он должен уже закончить.

Я открыл свою папку на диске. Да, все было готово. Я сравнил полученные изображения с присланными Миллером.

Безрезультатно. Ни один из снимков не совпадал.

Следующие два часа я занимался подробным описанием дела Оуэна Дженнисона.

Итак, мы вернулись к версии Ордаза о противоречивом убийце.

Клубок из тупиковых нитей. Даже голографии, собранные Оуэном, могли к этому времени устареть — торговцы меняют свои лица как перчатки…

Я закончил протоколирование и позвонил Джули. Оказалось, что она уже ушла домой.

Я позвонил было Тэффи, но тут же положил трубку. Хотелось побыть одному, забиться в темный угол. Мрачное выражение лица напугает девушку. Зачем?

Я поехал домой.

На улице было уже темно. Я добрался до перекрестка и поймал такси.

Оуэн собирал свои голографии по всему Евразийскому континенту. Большинство из изображенных на них наверняка были зарубежными агентами Лорена. Так почему же я ожидал найти их в Лос-Анджелесе?

Такси резво поднялось в белесое ночное небо и вошло в зону облачности. Автопилоту было наплевать на мое желание полюбоваться огнями города.

Так…

Что мы имеем к настоящему моменту?

Кто-то из постояльцев Санта-Моники был человеком Лорена. И убийца…

А если это сам Лорен? Он столько раз убивал, и так уверен в своей безнаказанности, что вполне может слегка ослабить бдительность. Как Грэм.

Большинство преступников не слишком умны. У Лорена, несомненно, мозги есть; но он окружает себя посредственностями — ими легче управлять. Поэтому если Лорен утратит бдительность, то начнет подсознательно недооценивать детективов ОРП, ставя их на одну доску со своими людьми.

Увлеченный изобретательностью плана, он был уверен в благополучном исходе. Тем более что Грэм наверняка подробно проконсультировал его относительно воздействия своего прибора. Усыпленного Оуэна доставили в квартиру и оставили в покое. Рискованно — но риск оправдал себя.

В следующий раз он будет вести себя еще более беспечно. Когда-нибудь мы поймаем его.

Но не сейчас.

Такси ловко вынырнуло из общего потока и приземлилось на крыше моего дома. Я вышел и спустился вниз, к лифту.

Двери лифта открылись. Кто-то вышел.

Я почувствовал неладное, резко обернулся. Такси могло бы послужить прикрытием, но увы — оно уже поднималось. Из темноты выступили еще двое.

Кажется, я успел кого-то подстрелить, прежде чем острое жало вонзилось в мою щеку. Закружилась голова, затем крыша, стены… Увлекаемый центробежной силой, я свалился на пол и провалился в никуда.

Чьи-то пальцы на моем черепе…

Я открыл глаза и обнаружил, что стою посреди комнаты, спеленутый, словно мумия, в какие-то мягкие, но крепкие бинты. Невозможно было пошевелить даже пальцем.

Кто-то за спиной убрал электроды с моей головы и вышел вперед. Чем-то он напоминал птицу: высокий, сухощавый, с ярко выраженной треугольной формой лица. Светлые волосы зачесаны назад; надо лбом — острый «вдовий хохолок». Шорты безупречного покроя в оранжево-коричневую полоску. Он стоял, скрестив руки на груди, слегка склонив голову набок.

Я узнал его. Его изображение было среди голографии, собранных Оуэном.

— Где я? Который час? — сделав недоуменное лицо, простонал я.

— Уже утро, — широко улыбаясь, ответил он. — А что касается вашего местоположения — пусть это останется моей маленькой тайной.

Очень смешно!

Было в нем что-то… в его манере держаться…

— Лорен? — наугад спросил я. Он галантно поклонился.

— А вы — Джилберт Гамильтон из ОРП. Джил-Рука.

— Простите?

— Вы недооценили мои возможности. И мой интерес к вам.

Он был прав. Поймать детектива ОРП почти так же просто, как и любого другого гражданина. Что им эти инжекторы — уже давно проснулись и разгуливают здоровехоньки.

Так вот он какой, Лорен. Наконец-то.

Сколько времени? Я не решился спрашивать снова, иначе он начал бы что-то подозревать. Но если удастся продержаться до 9.45, то Джули сможет выслать подмогу.

Подмогу… Куда?

Идиот! Я же не знаю, где нахожусь!

Похоже, Лорен готовит меня на разделочный стол. Аккуратный усыпляющий укол — и части, составляющие мое целое, расползутся по разным хранилищам. Глаза, кожа, сердце…

В легальных клиниках хирурги сжигают мозг преступника для последующего захоронения. Интересно, что Лорен намерен сделать с моими мозгами?

— Почему именно я?

— Потому что именно вы вели расследование по делу Оуэна Дженнисона. Причем — слишком уж дотошно.

— Да уж, черт возьми… Если бы я и в самом деле побольше шевелил мозгами…

Лорен озадаченно поглядел на меня.

— Вы и вправду не понимаете?

— Нет.

— Странно, странно, — задумчиво протянул Лорен. — Очень интересно…

— Ладно. Но почему я все еще жив?

— Видите ли, мистер Гамильтон, мне стало любопытно. Захотелось услышать о вашей воображаемой руке.

Значит, мне не послышалось.

— О чем?! — изумленно произнес я. Блефовать — так блефовать.

— Не имеет смысла притворяться, мистер Гамильтон. Если я почувствую неладное, то просто использую вот эту штучку. — Он взял со стола инжектор.

Черт побери! Он все знает. Ни за что не удастся подманить его на расстояние вытянутой руки — если только…

— Ладно. Но сначала расскажите — откуда вы узнали об этом? Ваши люди в управлении?

Лорен усмехнулся.

— Если бы. Давняя мечта… Впрочем, об этом потом. Несколько месяцев назад мы поймали одного из детективов — по чистой случайности. Я заставил его разговориться, и он кое-что рассказал мне о вашей замечательной руке. Надеюсь услышать от вас подробности.

— Кто это был?

— Мистер Гамильтон…

— Кто это был?!

— Вы хотите, чтобы я помнил имя каждого донора? Кто? Друг, знакомый, сосед… Кто?

— Меня заинтересовали ваши парапсихические способности, — продолжал Лорен. — Собираясь заключить договор с вашим другом Дженнисоном, я вспомнил о необычном члене его экипажа. Вас называли Джил-Рука, не так ли? Говорят, вы умели выделывать всякие фокусы с сигаретой, за что на базе вас все любили и угощали бесплатно.

Я ощупывал окружающие предметы, пытаясь найти способ освобождения из моей тюрьмы, но ничего подходящего поблизости не было.

— Ладно, так и быть — покажу вам свои способности. Дайте мне сигарету.

Может, подойдет поближе…

Но он знал о предельном расстоянии, которое могла преодолеть моя рука. Осторожно вытащил из кармана пачку, достал сигарету и кинул мне, не двигаясь с места. Я ловко поймал ее, сунул в рот и многозначительно посмотрел на него, ожидая зажигалки.

— Ах, простите, — пробормотал он учтиво и проделал ту же операцию с зажженной сигаретой.

Маневр не удался. Ну что ж, хоть покурю перед смертью.

Лорен с ужасом и благоговением наблюдал за сигаретой, движущейся в воздухе. Плохо. Некоторые люди принимают телекинез за колдовство, а людей, владеющих им — приспешниками Сатаны. Если он испугается, тогда мне точно конец.

— Забавно, — сказал, наконец, Лорен. — Как далеко вы сможете дотянуться?

— На расстояние вытянутой руки, разумеется. (Ведь сам прекрасно знает, скотина!)

— Но почему? Ведь другие могут гораздо дальше.

Он сидел в противоположном углу комнаты, на расстоянии добрых десяти ярдов. В одной руке — бокал виски, в другой — инжектор. Само помещение напоминало подвал. Но где?

— Да, другие могут и дальше — зато они не обладают такой силой. Хотя… Если бы кто-то убедил меня в том, что я способен на большее, то расстояние было бы мне нипочем. И руку бы себе новую приделал. Но мне и так…

Я замолчал, вспомнив, что Лорен собирается пустить «на мясо» все мои чертовы руки… Сигарета закончилась.

— Не желаете ли выпить?

— Не откажусь — если у вас есть мерный стаканчик. Стеклянного, боюсь, не подниму.

Он наполнил стакан и отправил его мне с помощью столика на колесах. Его глаза не отрываясь следили за каждым моим движением.

Старый сигаретный трюк. Еще вчера я воспользовался им, чтобы склеить девочку. А сегодня он спасает мне жизнь.

Неужели я и вправду собрался уходить из жизни, зажав в руке стакан с виски? Развлекая Лорена? Где я? Где…

Неожиданно я понял.

— Мы в Санта-Монике.

— Я знал, что вы догадаетесь, — улыбнулся Лорен. — Но увы — слишком поздно. Я уже добрался до вас.

— Не будьте таким самодовольным. Это не ваша удача, а всего лишь моя непростительная глупость. Я должен был почуять неладное. Оуэн никогда бы не снял подобную квартиру. Это вы его сюда притащили.

— Верно. К тому времени я уже знал, что он оказался предателем.

— Но кто ежедневно проверял его состояние? Миллер? Он работал на вас. Это он убрал ваши голографии из базы данных компьютера.

— Да, он. Но мы наблюдали за Дженнисоном ежесекундно — с помощью портативной камеры. Ее убрали сразу после его смерти.

— А затем выждали неделю. Неплохо придумано. Почему мне сразу не пришло это в голову? Ведь все так просто и логично. Сама атмосфера этого места… И жильцы — серые, безликие тени, которых никто не будет искать. Они сидят в своих комнатушках, как мухи в паутине, а паук-Лорен следит за ними и дергает за ниточки. Выбранная жертва исчезает вместе с документами, вещами, голографиями…

— Ваш друг предал меня, — сказал Лорен. — И я хочу знать, что он успел вам сообщить.

— Вполне достаточно. У нас есть детальные описания ваших операций на Белте, включая схемы доставки товара покупателям. Ваш план все равно провалился бы. Белти-анцы не заинтересуются предложением подобного рода.

— Голографии?

— Нет, к сожалению.

— Я был уверен в том, что он передаст какие-то сведения, иначе мы бы отправили его в хранилище, как и других. Пришлось его оставить.

— Но зачем?

— Не понимаете? Полиция займется расследованием дела, а мы сядем вам на хвост, и вы как миленькие поможете нам найти место хранения информации.

— Камера хранения в аэропорту на имя Кьюба Форсайта.

Лорен скрипнул зубами.

— Я же знал! Надо было сразу догадаться! Знаете, после того, как мы подсадили его на драуд, я пытался прерывать сеанс и заставить его говорить. Не вышло. Он не мог ни на чем сосредоточиться, кроме своего драгоценного приборчика. Уж мы и так и сяк…

— Я убью вас.

Лорен склонил голову на бок и нахмурился.

— Наоборот, мистер Гамильтон. Еще сигарету? — Да.

Он снова зажег ее и подтолкнул столик в мою сторону. Может быть, удастся еще раз сосредоточить его внимание на этом нехитром трюке. Если удастся сунуть сигарету в рот, освободив тем самым руку… Надо лишь дождаться удобного момента. Но какого?

Сколько все-таки времени? Что делает Джули? Я вспомнил ту ночь, две недели назад: ужин на балконе самого высокого в Лос-Анджелесе ресторана. Ковер из неоновых огней расстилался под ногами… Может быть, она поймает эту волну воспоминаний.

— Должно быть, вы пользовались популярностью среди астронавтов — единственный человек, способный поправить антенну на корпусе корабля, не покидая рубку.

— Да нет, боюсь, с антенной у меня не получилось бы — силенок маловато.

— А вам не приходило в голову, что использовать свои способности против людей подло?

— О чем вы?

— Помните Рафаэля Хейна? — Голос Лорена дрогнул. — Он был моим другом. Я знаю, что вы тогда были связаны. Как же вам удалось разорвать веревки такой слабенькой ручкой?

— Хейн использовал не веревки, а наручники, и мне всего лишь удалось дотянуться до его кармана, в котором лежал ключ.

— Все равно вы использовали против него свою силу, не имея на то никакого морального права!

Все ясно. Колдовство. Черная магия. Именно так нас воспринимают окружающие. С некоторой примесью ужаса и зависти. Лорен считал, что легко может справиться даже с детективом ОРП. Но посылать против него чародея, колдуна— это уже несправедливо. Я понял, почему он меня разбудил: ему хотелось торжествовать, праздновать победу.

— Не будьте идиотом. Я не нанимался играть в ваши дурацкие игры. В моих глазах вы — самый обыкновенный серийный убийца.

Лорен поднялся, и я понял, что мое время истекло. Он побелел от злости; кажется, даже его ухоженные волосы стояли дыбом.

Я уставился на крошечную иголку инжектора и отчетливо почувствовал все, что со мной будет происходить в четкой и неизбежной последовательности: холодная ванна спирта, скальпели, хирургический лазер. Особенно живо представились скальпели — острые, блестящие…

Который час?

Лорен поднял инжектор и прицелился. Видимо, воображал, что находится в тире.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Лучше бы вы оставались простым астронавтом.

Чего он ждет?

— Уж извините, не могу поклониться на прощание, — зло крикнул я и замахнулся на него окурком. Он выскользнул из рук. Я поймал его и… воткнул себе прямо в левый глаз.

При других обстоятельствах я бы тщательно обдумал эту идею, но… все равно сделал бы то же самое. Ведь Лорен считает меня своей собственностью. Кожа, здоровые почки, легкие, желудок — все это стоит очень дорого, около миллиона долларов. А я порчу его драгоценное имущество! Торговцы органами особенно ценят глаза.

Я не ожидал такой адской боли: где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервов. Значит, это веко.

Но у меня не было другого выхода.

Лорен выругался и кинулся ко мне сломя голову. Откуда ему было знать? Он налетел на меня, сильным ударом отбросил окурок и стоял, задыхаясь от ярости. Медлить было нельзя.

Я протянул руку, проник сквозь его грудную клетку, нащупал сердце и сжал что было сил. Его глаза вылезли из орбит, руки беспомощно шарили по груди. Видимо, ему казалось, что это сердечный приступ.

Затем Лорен взглянул мне в лицо.

Что он там увидел? Плотоядного одноглазого хищника, корчившегося от неистового желания убить…

Он выстрелил в пол и упал.

Меня трясло от отвращения. Шрамы! Он был покрыт шрамами с ног до головы. Что же в нем осталось от настоящего Лорена? Видимо, он был давно и безнадежно болен, и однажды решение пришло…

Лорен не двигался. Он лежал на боку, подвернув под себя руку с часами. Я остался в полном одиночестве. Черт, сколько времени?

Я так никогда этого и не узнал. Дверь приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулось бледное лицо Миллера. Увидев босса, распростертого на полу, он ящерицей выскользнул обратно. Через минуту я увидел направленное на меня жало инжектора.

— Ты позвал, и я услышала — сказала Джули. Она осторожно уселась на краешек больничной койки. — Плохо пришлось, да?

— Ага.

— Никогда не чувствовала такой ошеломляющей волны страха.

— Только не выдавай меня никому. Должен же я поддерживать имидж супермена.

Глаз не болел, но ощущение окоченелости действовало на нервы. Видимо, Джули тоже чувствовала, потому что беспрестанно ерзала.

— Ты не помнишь, в котором часу это было?

— 9.10. Я чуть в обморок не упала, когда этот человек поднял инжектор. О, не надо! Джил, не надо. Все уже позади.

— Слушай, тебе пора идти. Я очень рад, что ты меня навестила, но если мы продолжим в том же духе, то оба не сможем спать по ночам. Иди.

Она кивнула и поднялась.

— Спасибо, что зашла. И спасла мне жизнь.

Джули улыбнулась у двери.

— Спасибо за орхидеи.

Я вызвал медсестру и уговорил ее отпустить меня домой после обеда, пообещав строго выполнять все предписания и соблюдать постельный режим. Затем откинулся на подушку и закрыл глаза.

Так здорово ощущать себя живым.

Я вспомнил многочисленные обещания, которые давал и не выполнял. Пожалуй, самое время восполнить это упущение.

Я попросил сестру принести телефон, позвонил Джексону Бера и пригласил его распить со мной бутылочку — за мой счет. Он поворчал, но согласился.

Затем я набрал номер Тэффи.

— Да?

— Тэффи, это Джил. Какие у тебя планы на выходные?

— Никаких. Заходи за мной в десять. Ты выяснил что-нибудь насчет твоего друга?

— Да. Я был прав — его убили торговцы органами. Операция закончена, преступники в тюрьме. — Я не стал рассказывать ей о глазе — к пятнице повязку уже снимут. — Кстати, насчет уикэнда — ты ничего не имеешь против Долины Смерти?

— Шутишь?

— Нисколько. Слушай…

— Но там жарко! И сухо! И пусто, как на Луне!

— Только не сейчас. Подожди, выслушай меня… И она выслушала.

— Я подумаю. Знаешь, если ты действительно собираешься со мной встречаться, давай договоримся — никаких разговоров о работе. Идет?

— Отличная идея.

— Дело в том, что я — хирург, — сказала Тэффи. — Для меня трансплантанты — всего лишь рабочий материал. Я не желаю знать, откуда они берутся. Не желаю ничего слышать о торговле органами.

— Обещаю. Увидимся в пятницу.

Я повесил трубку. Значит, она — врач. Уикэнд обещает быть интересным. Люди, способные удивлять, стоят особого внимания.

СОДЕРЖАНИЕ

МИР ВНЕ ВРЕМЕНИ

(Перевод с англ. А. Цапенко) — 5.

РАССКАЗЫ

(Перевод с англ. Ю. Рышковой)

Останки империи — 265.

Морально-этический аспект безумия — 282.

Неполноценные — 314.

Смерть от наслаждения — 339.