"Хризантема" пока не расцвела

Громко хлопнув дверцей машины, Реити Такаса быстрыми широкими шагами направился к дому Митико. Машину он, как обычно, оставил на узенькой соседней улице. Особый автоматический замок, умело вмонтированный в дверцу «тоеты» последней модели, гарантировал ее сохранность, а соседям Митико незачем ни видеть машину, ни знать, сколько времени ее владелец проводит в этом шестиэтажном жилом доме. Пройдя несколько шагов, он вдруг почувствовал внезапный, но острый, как укол в сердце, испуг, дрогнуло внутри что-то, — точно так же он чувствовал себя, когда тридцать лет назад впервые прыгнул с парашютом. Документы! Куда он дел папку с документами? Мгновение он был в состоянии, близком к обмороку, но тут же ощутил липкими от страха пальцами бугристую кожу темно-коричневой на «молнии» папки, которую он все это время судорожно сжимал. «Тьфу, дьявол! — Такаса не мог сдержать внезапно нахлынувшего раздражения. — Нервы сдают». Он на секунду представил себе, что может произойти, если папка будет потеряна, и ему стало страшно.

Поднимаясь на лифте, он еще раз выругался про себя. Все-таки не пристало так волноваться, тем более что до цели остались считанные дни. Мысли о цели Такаса гнал от себя из суеверия.

Дверь не заперта. Его ждут.

— Здравствуйте, Такаса-сан. Здоровы ли вы?

Митико согнулась в поклоне. Нежный голос ее, полный необыкновенной музыкальности, свойственной японкам, ласкал слух. А улыбающееся лицо девушки с соблазнительно припухшими губами и черными глазами, которые Такаса называл загадочными, до сих пор волновало его. Он любил Митико. Правда, он никогда не показывал своих чувств.

— Здоров, здоров, — буркнул Такаса, снимая обувь.

— Ванна уже приготовлена.

Это был давно сложившийся ритуал: приезжая к Митико, он первым делом отправлялся в ванную. Горячая вода снимала напряжение, отдаляла тревоги, и на пару часов Такаса становился другим человеком, мягким и спокойным. Он отдал Митико пиджак, стащил галстук и замер в нерешительности. «Как же документы? Не взять ли папку с собой?» — Но близость вожделенной ванны и того, что последует за ней, действовала расслабляюще. Не станет же Митико открывать папку. Трудно найти человека, которого бы меньше интересовали вопросы политики.

— Отнеси папку в спальню. — Он ласково погладил девушку по плечу. — Поосторожнее с ней.

— Слушаюсь.

Слегка улыбаясь, Такаса прикрыл за собой дверь.

Он много ездил, часто бывал в Европе, Америке. Сильное лицо с плотно сжатыми губами, стройная фигура с развернутыми плечами борца, немногословие и выдержка, некий романтический ореол, окружающий таинственного японца, — все это неудержимо влекло к нему женщин. Но Такаса не разделял восторгов некоторых своих коллег, рассказывающих о любовных приключениях в Европе. «Ни в одной стране мира нет по-настоящему покорных женщин. Только японка способна полностью принадлежать мужчине. И телом и душой», — говорил он. И добавлял: «Но не каждому мужчине, лишь сыну Ямато».

Через полчаса, накинув новое легкое кимоно и приглаживая коротко остриженные волосы, Такаса вышел из ванной. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Неслышно ступая, он прошел через полутемную гостиную, где матово светился экран телевизора. После ванны он весь подобрался, походка стала эластичной, теперь он напоминал сильного опасного зверя.

Эту квартирку он снял для Митико год назад, когда они только познакомились. Расположенная в прекрасном районе, она стоила недешево, зато дом стоял на малонаселенной улице, где вечерами становилось совсем безлюдно. А он сюда обычно приезжал поздно. И сразу забывал в обществе Митико о тревогах и заботах. Правда, в последние два месяца ему почти не удавалось вырваться к ней. Но сегодня, с той минуты, как папка оказалась у него в руках, он думал только о том, чтобы забраться сюда, как в берлогу. Он считал, что здесь безопаснее всего. О квартире Митико не знал никто, даже самые близкие ему люди. Такаса собирался провести здесь ночь, а утром отправиться прямо в аэропорт.

***

Комура уже разделся, но не ложился. Докуривая последнюю сигарету, ждал конца последних известий. Курить следовало бы бросить, да как? Пока что тщетные попытки покончить с вредной привычкой приводили лишь к постоянному разладу с самим собой, бесконечным самоупрекам и раздражительности, Комура встал, подошел к телевизору и прибавил звук — вот уже три недели подряд выпуски последних известий смотрела вся Япония. Каждый день приносил ошеломляющие новости, ломающие привычные представления о жизни и о собственной стране.

— Премьер-министр Каваками выступил сегодня перед журналистами, — начал читать сводку диктор.

На экране появился худой маленький человек в больших очках. Заглядывая в текст, он громко и эмоционально внушал телезрителям:

— Я постараюсь не оставить у народа Японии никаких сомнений. Мне не хочется, чтобы представление о нашей стране ухудшилось, и поэтому я как можно тщательнее соберу сведения и проведу расследование. Наша полиция полна решимости выяснить истинные обстоятельства скандала, чтобы восстановить доверие общественности к правительству. Я предложил министру иностранных дел запросить государственный департамент США о возможности присылки всех необходимых материалов, но подкомиссии американского сената понадобится еще два или три месяца для составления протоколов расследования, связанного с фирмой «Джонсон эйркрафт корпорейшн».

— Отвечая на вопросы журналистов, — продолжал диктор, — премьер-министр твердо заявил: он не распустит нижнюю палату парламента до осени, чтобы дать консервативной партии возможность оправиться после скандала. Деловые круги выразили беспокойство по поводу возможных трудностей в экономике из-за скандала с компанией «Джонсон».

По голубому экрану побежали строчки: многочисленные иностранные слова и названия, хлынувшие в обиход японцев, плохо воспринимались на слух, и выступления на всякий случай дублировали текстом.

— В заключение краткий обзор новостей, — диктор на секунду замолчал. — Только что мы получили важное известие: из тюрьмы Кунасири бежал один из руководителей террористической группы «Боевое знамя» Юкио Кога. Подробности побега неизвестны. Полиция ведет розыск.

— На Окинаве начались очередные маневры американских войск. В учениях принимают участие воздушно-десантные части, подразделения ВВС и ВМФ, в том числе подводные лодки…

Комура выключил телевизор. Дальнейшее его не интересовало. Потушил сигарету и нехотя лег под одеяло. Жена давно спала, а ему предстояла очередная бессонная ночь.

***

Бесшумно скользнула ведущая в спальню дверь, и Такаса вошел.

— Вы?!

Яркий свет большой люстры заставил его на секунду зажмуриться. Митико никогда не включала верхний свет, им хватало и стоящего на полу матового шара. Он хотел было пошутить насчет устроенной ею иллюминации, но от внезапного вскрика Митико вздрогнул. В ее голосе звучал нескрываемый ужас.

Удивленно он смотрел на Митико, которая застыла над туалетным столиком, судорожно сжав в руках какие-то бумаги.

— Чего ты испугалась?

Недоуменно улыбаясь, Такаса шагнул к столу.

И только тут увидел, какие бумаги рассматривала Митико. На столе лежала распотрошенная драгоценная папка. Его вдруг поразили глаза девушки: в них было такое отчаяние и вместе с тем покорность, что на секунду ему стало не по себе. Он помотал головой, происходящее не укладывалось в сознании. Внезапно понял — произошло непоправимое: в документах были судьбы сотен людей, о содержании их знали лишь трое, не считая его самого. Теперь все стало известно постороннему. Такаса всегда отличала точность и быстрота логических умозаключений. Он мгновенно оценил, чем чревато случившееся. И понял, что должен сделать. Резко шагнул к Митико, железными пальцами сжал ее шею, которую так любил целовать. Девушка не пыталась сопротивляться. Только, задыхаясь, шепнула:

— Вы…

Легкое, почти невесомое тело задергалось. Через минуту, убедившись, что Митико мертва, Такаса разжал пальцы. Труп, как при замедленной съемке, осел, кимоно распахнулось, обнажив стройное девичье тело. Прежде оно его так волновало… Теперь он не испытывал ничего, кроме гнева. Жизнь приучила его к смертям. Ему и раньше приходилось убивать во имя цели. И сейчас он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления. Он просто сумел сохранить доверенную ему тайну.

Такаса нагнулся, вырвал из безжизненной руки Митико документы, аккуратно вложил в папку. «Родственников у нее нет. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Гостей здесь не бывает. Значит, тело обнаружат не скоро. Это первое. О ее связи со мной никто не знает. Но на всякий случай, — решил он, — дело следует представить так, будто произошло ограбление».

Такаса в прихожей сорвал с вешалки плащ Митико и опрокинул стул. Не защелкивая замка, — скорее поверят в случайное ограбление, ведь у преступника ключей быть не может, — он плотно прикрыл дверь и спустился вниз. Улица была пуста, Он дошел до перекрестка, свернул налево и на мгновение замер у витрины универмага, проверяя, нет ли слежки. И только после этого решил подойти к машине.

***

В недавно построенном аэропорту Нарита было еще немноголюдно. И Такаса поспешил смешаться с группой туристов, отправлявшихся, судя по всему, в Южную Корею. В основном мужчины его возраста, радостно возбужденные, предвкушающие отпускные радости холостой и более дешевой, чем на родине, жизни. Билет до Сеула стоит недорого, и многие отправлялись туда шить костюмы и лечить зубы (то и другое обходилось значительно дешевле, чем в Японии).

В буфете Такаса заказал кофе и, присев за столик, не торопясь, выпил его. Впрочем, ему не пришлось ждать долго.

— Доброе утро, Такаса-сан! Как поживаете?'

Как обычно, Куихара подобрался откуда-то сзади и неожиданно склонился над ним, скаля в улыбке крепкие зубы.

— Садитесь, Куихара-сан.

Куихара, не переставая улыбаться, присел рядом, вытащил пачку «Севен старс», щелкнул зажигалкой. Одновременно неприметным движением извлек из кармана продолговатый конверт.

— Здесь билет и записка с названием гостиницы. Это маленький отель в чисто японском духе. По-моему, там по-прежнему водные процедуры принимают вместе: и мужчины и женщины.

Такаса презрительно покосился на собеседника. Но тот не смутился, а как ни в чем не бывало продолжал:

— Наши люди займут весь второй этаж.

— Хорошо. Теперь выслушайте меня внимательно. Произошло, — Такаса помедлил, подбирая подходящее выражение, — малоприятное событие. За этим делом надо проследить. Сегодня ночью…

Куихара подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Этому человеку, которого Такаса терпеть не мог, не хотелось рассказывать о Митико. Но ни с кем больше вступать в контакт было нельзя, а принять кой-какие меры следовало. Поэтому он кратко сообщил Куихара об убийстве. В конце концов улаживали и более неприятные истории.

— …Надо, чтобы в полиции это дело попало к надежному человеку. Пусть в полицейском управлении нам окажут эту услугу, важно лишь замедлить следствие, а потом…

— Сделаем.

Объявили посадку. Такаса встал и, не прощаясь, ушел. Позже поднялся и Куихара.

***

Комура опять проснулся рано. Началось это года два назад. Он пытался бороться с бессонницей, подолгу ворочался, сминая простыню в гармошку, прятал голову под подушку, затыкал уши мягкой воскообразной массой, делавшей окружающий мир бесшумным и нереальным, — не помогало. Вернуться в спасительный сон не удавалось.

Со временем он приспособился: сразу поднимался, стараясь не разбудить жену, по привычке делал несколько приседаний. В университете у него был второй дан[1] по каратэ, да и позже, уже во время работы в главном полицейском управлении, коллеги порой собирались, чтобы посмотреть на его невиданные ранее в японской полиции трюки. В стремительном прыжке, выбивая ногой оконное стекло, Комура одновременно безошибочно всаживал пулю за пулей в установленную в зале учебного центра мишень. Его профессиональным искусством начальство «угощало» высокопоставленных гостей, доказывая, что квалификация японских полицейских не уступает американским стандартам.

Теперь он обрывает разговор, когда кто-нибудь из старых товарищей ударяется в воспоминания. В сегодняшнем Комура, располневшем, с обрюзгшим лицом, растерявшем былую ловкость и быстроту, с трудом можно узнать молодого любимца всего управления. А прошло всего лишь двенадцать лет. Теперь он выглядит куда старше своих тридцати девяти.

Позевывая, разминая затекшие мускулы шеи, Комура направился на кухню, стараясь не шуметь, приготовил завтрак. Раньше жена ни за что не позволила бы ему подойти к плите («Не мужское это дело»), а теперь смирилась. Многое изменилось в их семье.

Делал все Комура не торопясь: времени-то достаточно. До работы и а магазинчик заглянет и порядок наведет. Соседки сколько раз говорили Акико, что лучшего мужа трудно себе и представить. Но она с грустью выслушивала эти восторги. Просыпаясь одновременно с мужем, продолжала лежать, притворяясь спящей. Акико знала, что он предпочитает одиночество, особенно по утрам.

Комура привел кухню в идеальное состояние, восхитившее бы любую домохозяйку, огляделся, можно ли еще что-нибудь сделать, и нехотя пошел одеваться. Меняя легкое и удобное кимоно на темный европейский костюм, дзори[2] на черные туфли (несмотря на прихоти моды — неизменно остроносые и на тонкой подошве), повязывая галстук, он словно втискивал себя в тесные и неудобные рамки неотвратимо наступающего дня.

Выйдя на улицу и запрокинув голову, Комура поглядел в небо. Небо было облачным, на протянутую руку упало несколько капель. Вокруг спешили на службу люди, в основном мужчины в строгих и деловых черных или темно-синих костюмах, прикрытые щитами одинаковых зонтов. Засунув руки в карманы и не обращая внимания на дождь, Комура двинулся к станции метро.

До управления полтора часа езды, на сей раз дорога заняла всего час двадцать.

— Эй, Комура, — окликнули его в коридоре, — зайди к начальству. Там на тебя какое-то дело хотят свалить.

***

В восемь часов утра в дверь квартиры Митико позвонили. Из прачечной привезли белье, с хозяйкой договорились еще вчера. Приехавшие торопились и, не дождавшись ответа, решили потревожить соседей. К ним вышла молодая женщина.

— Простите, вы не знаете, Садзи-сан уехала?

— Уехала? Вчера поздно вечером ока была здесь. Я возвращалась домой часов в десять, у нее играла музыка.

Соседка несколько раз нажала на кнопку звонка, потом, удивленно пожав плечами, резко толкнула дверь. Квартира была не заперта…

Через десять минут районное отделение полиции зарегистрировало убийство Митико Садзи, двадцати лет.

***

— Послушай, Фудзи, — сказал начальник отдела своему помощнику. — Тут из района нас просят заняться одним делом, у них людей не хватает. Обычное убийство. Судя по всему, из-за денег. Кому поручим?

Помощник задумчиво сощурил глаза:

— Пошлем Комура. У него сейчас ничего серьезного нет, да и распутает быстро.

Начальник отдела согласно кивнул.

***

В комнате инспекторов было шумно. Обсуждались события последних дней: начавшийся скандал с «Джонсон эйркрафт корпорейшн», уход в отставку премьер-министра Касаи, которого пресса обвинила в финансовых махинациях и уклонении от уплаты налогов, сообщения о коррупции среди высших чиновников и верхушки правящей консервативной партии.

Комура безразлично слушал разговор. На квартиру убитой выехал выпускник полицейской академии, прикрепленный к Комура для практики, и теперь он ждал сообщений. Дело пустяковое, пусть мальчик попробует свои силы.

В углу на столике зазвонил телефон.

— Комура, тебя! Он взял трубку.

— Комура-сан, это Таро. Тут, в квартире Садзи… Может быть, приедете?

— Ладно.

В голосе стажера звучала тревога. Что там такое обнаружилось?

***

У здания токийской прокуратуры собралась целая толпа журналистов. Следствие о лицах, замешанных в скандале, не открывало ничего нового, а шло лишь по пути, проложенному прессой. Каждую ночь журналисты занимали наблюдательные посты у домов тех, кого считали виновными в получении взяток от «Джонсон». Возле дома Хироси Касаи не дежурили. Никто и не предполагал, что его могут арестовать. Поэтому ведущие репортеры, проторчавшие всю ночь возле домов бывшего министра транспорта и руководителей двух ведущих компаний, вернулись ни с чем, а неожиданный успех выпал на долю второго эшелона — фоторепортеров, оказавшихся утром около городской прокуратуры. Фотопленка зафиксировала напряженную улыбку бывшего премьер-министра, выходившего из машины в сопровождении работников прокуратуры, На пятом этаже в комнате следователей его ожидал сам генеральный прокурор. «Нам очень жаль, — сказал он, — что приходится расследовать деятельность человека, который еще недавно был премьер-министром Японии. Но мы должны попросить вас говорить правду».

Потрясенные редкостной удачей, журналисты разбежались по редакциям. Очередной выпуск трех крупнейших газет Японии выйдет с гигантской шапкой: «Бывший премьер-министр Касаи арестован» и с той самой фотографией, которая обойдет прессу всего мира. Поднятая в приветствии рука, напряженная улыбка и… двое сзади.

— Посмотрите, Комура-сан. Здесь определенно инсценированы следы борьбы. На плаще — его бросили на пол — даже не оторвана вешалка. Табуретка, очевидно, стояла в стороне от возможного места нападения. Да и какая могла быть борьба? Достаточно взглянуть на девушку, чтобы понять: она не могла оказать серьезного сопротивления такому сильному человеку, каким был преступник.

— Сильному?

— Медицинский эксперт определил, что смерть наступила очень быстро, убийца почти раздавил ей шею.

Таро было явно не по себе от того, что он увидел в квартире, и он пылал желанием немедленно отыскать виновного.

— В спальне что-то искали, ящики вывернуты, все на полу валяется.

— Деньги искали?

— Не похоже. В туалетном столике сбоку конверт с довольно крупной суммой, примерно…

— Может быть, не нашли?

— Мне кажется, не очень-то и старались. Вообще искали очень неумело. Я посмотрел, довольно много ценных вещей, во всяком случае, недешевых и компактных — как раз такими интересуются воры — на месте. Остается предположить, что здесь было что-то необыкновенно дорогое. И эта вещь удовлетворила преступника.

— Н-да, ну, пройдем дальше.

Таро двинулся вперед, объясняя:

— Из коридора двери в кухню, туалет, ванную и гостиную.

— Двухкомнатная квартира?

— Да. Из гостиной дверь в спальню.

Комура поочередно осмотрел ванную и кухню.

— Взгляни, Таро. Два халата.

— Ну, и что? Комура пояснил:

— Мужской и женский. А соседи говорят, что жила одна. Любопытно. Следует поинтересоваться, кто ходил к… Как ее фамилия? Все время забываю…

— Садзи.

— Я думаю, в ванне не так давно мылись. Пригнись и погляди внимательно: кафель на полу в разводах. Тот, кто мылся, не вытер пол. Трудно предположить, чтобы женщина, живущая одиноко, была столь неаккуратна. Соседи не сообщали, служанка есть?

— Нет.

— Тем более. Можно предположить, что некто мылся в ванне в отсутствие Садзи или после убийства. Иначе она вымыла бы ванную, а?

— Но кто?

— Это-то нам и предстоит выяснить.

Комура пошел на кухню. Таро не нашел там ничего интересного. Все чисто, убрано. На столе никакой посуды, только кувшин для сакэ.

— Полный, — заметил Таро. — Вероятно, подогрели, а выпить не успели. Что-то помешало.

— Или тот, для кого готовили, ушел. Или, наоборот, не пришел. Гадать трудно. Ладно, пошли, место убийства покажешь. Силуэт очертил?

— Как учили.

— Проходя по коридору, Комура вдруг остановился.

— А это что такое?

— Это маленькая кладовка. Там одно тряпье.

— Да? — Следователь открыл дверцу, оклеенную обоями и оттого сливающуюся со стеной. — Включи свет.

— Там нет электричества.

Таро не терпелось приступить к главному, и он недоумевал, зачем Комура тратит время на чепуху.

Сходи на кухню за спичками.

Пока Таро возился, Комура терпеливо ждал. Потом, чиркая спичками, полез в кладовку. Стажер раздраженно отвернулся. Следователь чем-то долго шуршал, стучал, кряхтел, чиркая спичками, и, наконец, вылез, держа в руках охапку какой-то грязной одежды.

— А вот этого я не ожидал.

Таро повернулся. Ничего особенного: выпачканные сапоги, куртка и синие брюки, тоже не самые чистые.

— Ничего себе аккуратная, — проворчал Таро, — этому барахлу место в химчистке.

Комура поскреб подошву сапога.

— А грязь-то свежая. Таро внезапно все понял.

— Вы думаете, это одежда преступника? Он убивает Садзи, потом переодевается, моется в ванной и уходит?

Следователь с сомнением посмотрел на своего подопечного.

— Подержи-ка.

Сунул стажеру в руки одежду, а сам измерил длину подошвы рулеткой, которую всегда носил с собой. Потом прикинул на себя куртку и брюки.

— Так. Запакуй все это и отвези экспертам. Они нашли какие-нибудь следы в квартире?

— Да, следов было много.

— Поезжай сейчас же и подготовь все. Попробуй выяснить что-нибудь о семье Садзи. Родители, братья, сестры и так далее. Понял? Я буду через час.

Одежда, которую он обнаружил в кладовке, насторожила следователя. Конечно, в принципе нет ничего удивительного, что там валялись какие-то грязные вещи, но долгий опыт работы в полиции выработал в Комура особое чутье. Найденные вещи резко контрастировали со всем стилем квартиры. Он еще не мог четко сформулировать, в чем это несоответствие, но подсознательно ощущал, что находка резко меняет все дело. Каждое преступление имеет свои характерные черты, и в картине убийства, которую рисовал себе Комура, не находилось места для этой одежды. Деталь была лишней. А когда такое случается, остается предположить иные обстоятельства, неизвестные пока причины. Впрочем, об этом потом. Комура заставил себя переключиться.

Спальня небольшая, но довольно уютная. Чистая. Кровать не застелена, собирались ложиться. Но не легли, простыни не смяты. Так… Вот здесь ее убили. Следов крови нет. Видимо, действительно не сопротивлялась. Почему? Даже очень сильному человеку можно сопротивляться. Все произошло неожиданно? Не считала возможным защищаться? Все зависит от того, кто это был… Обычный вор или грабитель вряд ли. Хотя почему? Почему? А одежда? Ванна? Приготовленная постель? Явно здесь был знакомый человек. Но это еще ничего не доказывает. Одно не мешает другому. Любовник мог уйти по какой-либо причине раньше, и тогда появился преступник… Другая версия — убил любовник… За что? Из ревности? Не поладили? Убил и постарался замести следы. Неопытно, правда. Это в пользу второй версии.

***

Комура решительным жестом сгреб со стола бумаги и сказал:

— Рассказывай, что раскопал.

Таро присел тут же на стул и, разложив перец следователем результаты экспертизы, доложил:

— Обнаружены отпечатки пальцев: во-первых, самой Садзи, во-вторых, неизвестного человека, который, судя по всему, чувствовал себя там вполне непринужденно — отпечатки свежие и старые нашли на кухне, в туалете и ванной. Видимо, это любовник.

— Не спеши с выводами. В нашей картотеке смотрели?

— Да. Не числятся.

— Еще какие-нибудь отпечатки есть?

— Кое-где были полустертые, идентифицировать трудно.

Комура задумался. Удивляясь, он оттопыривал нижнюю губу, что придавало ему смешной вид.

— Нашли следы мужской обуви сорок третьего размера, — продолжал Таро. — Обувь новая, без характерных признаков снашивания.

— Хорошо. Одежда из кладовки?

— В лаборатории ее осмотрели. Одежда принадлежала человеку худому, узкоплечему: рост примерно 165–170 сантиметров, сапоги тридцать девятого размера.

— Попросите проанализировать состав грязи на одежде, Было бы неплохо составить список мест, где ее могли испачкать. Я не думаю, что он вывозился где-то в Токио, дождей не было, и в городе сейчас чисто. Это все?

— Нет. Заключение патологоанатома. Смерть наступила примерно в половине двенадцатого. От удушения. Следов ран или ушибов не обнаружено,

— Удалось что-нибудь раскопать о ней?

— Да не особенно много. — Таро протянул фотографию. — Вот, кстати, ее снимок. Родители умерли довольно давно. Осталась только старшая сестра. Сейчас я найду… Она носит другую фамилию… По мужу, наверное… Где же я записал?

Комура взял фотографию. Почти детское лицо, Пухлые губы, глаза, напряженно смотрящие в объектив фотоаппарата. Лицо показалось ему странно знакомым. «Наверное, похожа на какую-нибудь девушку с рекламной обложки».

— Вот, нашел! Сестру зовут Хироко Сасаки.

Комура, продолжая о чем-то думать, автоматически кивнул.

— Хироко Сасаки, — повторил он. — Что? — И внезапно поднял голову. — Ты не ошибся? — Следователь вскочил. — Ты понимаешь, о чем говоришь?!

Таро изумленно смотрел на него:

— Вы знаете ее, что ли?

Комура, грустно улыбаясь, сказал:

— Я и не подозревал, что прошло так много времени. Неужели тебе ни о чем не напоминает это имя?

Таро отрицательно помотал головой. Комура пришлось рассказать…

***

Около полудня обладатель мягкого, бархатистого голоса позвонил начальнику Токийского управления полиции Вада. Тот, выслушав просьбу-поручение, согласно буркнул в трубку и тут же нажал кнопку на пульте.

— Хонда слушает.

Начальник отдела, где служил Комура, напряженно ждал. Что могло потребоваться от него шефу, который лишь в редчайших случаях непосредственно обращался к подчиненным?

— Кому поручили расследование убийства некой Митико Садзи?

— Следователю Комура.

— Что он за человек?

— Вполне квалифицированный работник. Горячку пороть не станет.

— Вот-вот, это самое главное. Не суетитесь. И держите меня в курсе этого дела.

Вада затребовал личное дело Комура. Наскоро просмотрев его, он уже хотел было приказать передать расследование другому работнику, но потом передумал. Несколько раз рука его тянулась к пульту и вновь замирала. «В конце концов, почему бы и нет? Дело парень раскопает — в этом сомневаться нечего. Знать правду для меня выгодно. А что касается следователя, то он все равно у меня на крючке. Так что будет молчать». И тяжелая рука Вада легла на толстую папку с надписью: «Си-гэру Комура».

***

В этот момент в здании полицейского управления два человека вспоминали события двенадцатилетней давности. Вада, просматривая личное дело Комура, сам Комура — мысленно возвращаясь к «Боевому знамени».

***

Первый год общенациональной программы переоснащения и модернизации токийской полиции, первый год пятилетней программы внедрения вычислительной техники в криминалистику. Комура ходил счастливый, его назначили исполняющим обязанности заведующего только что созданным в главном управлении полиции сектором по борьбе с терроризмом.

В тот год в Токио произошло тринадцать взрывов. Бомбы замедленного действия закладывались в универмаги, офисы крупнейших фирм. Участились нападения на политических деятелей. Неизвестный набросился на премьер-министра и сбил его с ног.

События следовали одно за другим. В портовом городке, неподалеку от Иокогамы, погибло три человека. Они пытались изготовить бомбу. На следующий день возле императорской резиденции полиция арестовала двух молодых людей, у которых была обнаружена бомба весом в 25 килограммов.

Атмосфера в стране накалялась. Газеты писали только о террористах, пытались предугадать направление очередного удара. Правая пресса обвиняла во всем коммунистов. Люди опасливо косились друг на друга, человека со свертком боялись как огня. Истерию разжигали неизвестные, которые обзванивали редакции газет и отделения полиции, предупреждая о готовящихся в различных местах взрывах. Поднималась паника, население спешно эвакуировалось, патрульные полицейские машины с включенными сиренами и мигалками носились по городу. Начальство требовало от Комура немедленных мер.

Масла в огонь подлил представитель одной из левацких группировок, который созвал в какую-то полутемную квартиру журналистов и там, в маске, изменив голос, объявил, что на следующее воскресенье назначена серия взрывов в Токио. Объекты нападения указаны не были.

Поздно ночью начальник главного управления полиции вызвал Комура. Войдя, тот заметил, что в углу кабинета сидит еще кто-то, рассмотреть посетителя было трудно — горела только настольная лампа. Ее свет бросал резкие тени на лицо начальника, склонившегося над бумагами. Он не пригласил Комура сесть, а вместо приветствия протянул лист бумаги. Это была сводка. На одной из улиц Токио, неподалеку от склада военного снаряжения, принадлежавшего «силам самообороны», в машине, поставленной у обочины, взорвалась самодельная бомба. При этом оба находившиеся в машине погибли. Были обнаружены остатки стальной трубы диаметром около двух дюймов и длиной в шесть дюймов. Очевидно, взрыв произошел, когда налаживали часовой механизм.

— Ознакомились? — осведомился начальник. — Тогда взгляните на это.

Комура внимательно проглядел сообщения о двух или трех неизвестных, которые бросали бутылки с зажигательной смесью в здание штаб-квартиры консервативной партии. Им удалось бежать. Пожар быстро погасили, пострадавших не было.

— Удалось ли установить, кто были те двое с самодельной бомбой? — спросил Комура.

— Лица обоих изуродованы, — начальник чуть замялся, — но мне сообщили, что их удалось идентифицировать благодаря фотографиям участников коммунистических демонстраций. Завтра мы передадим эту информацию прессе.

— Едва ли это коммунисты, — возразил Комура, — насколько мне известно…

— Меня не интересует ваше мнение, — резко оборвал его начальник. — Мне нужны результаты работы. Сколько вы еще будете копаться?

Комура открыл рот, чтобы ответить, но начальник не стал его слушать.

— Акции, намеченные террористами на воскресенье, не должны осуществиться. Если взорвется хотя бы одна бомба, вы больше не работаете в полиции. Идите.

Комура повернулся и пошел к выходу.

— И запомните, — неожиданно заговорил сидевший в углу неизвестный, — каждый должен делать свое дело. Вы — ловить преступников, а не рассуждать. Прислушайтесь к сказанному и со временем сами получите право оценивать и решать.

Комура молча выслушал и осторожно прикрыл за собой дверь.

Тот неизвестный — его звали Вада, это был нынешний начальник токийского управления полиции — впервые появился в здании управления с особым заданием из канцелярии премьер-министра. Ему было поручено наблюдать за ходом борьбы с терроризмом. Впрочем, старый начальник полиции мог бы поклясться, что никогда раньше не видел этого человека, хотя место свое занимал давно и был знаком с большинством чиновников премьер-министра. Однако приказ есть приказ, и начальник дал указание допустить Вада ко всем материалам. Он полагал, что Вада задохнется под бременем бумаг, устанет и его миссия приобретет чисто формальный характер. Однако тот быстро разобрался в работе полицейского аппарата и повел себя так, что никто не решался что-либо сделать, не поставив его в известность. Копии всех бумаг, относящихся к делам о террористах, в обязательном порядке посылались ему. Он без приглашения являлся на совещания в кабинет начальника. А кое кто из служащих управления, известных своим чутьем, сообщал ему конфиденциальную информацию раньше, чем кому бы то ни было.

Разговор с начальником управления полиции и сидевшим у него Вада потряс Комура. Так с ним разговаривали впервые. Он вернулся к себе и, сев за стол, подпер голову руками. Желание плюнуть на все и уйти переполняло его. Пусть попробуют разобраться без него. Особенно теперь… Еще несколько шагов, и террористов можно брать. Но его слишком торопят. Он чувствовал груз ответственности. Что бы ни задумали террористы, прольется немало крови. И он должен помешать этому.

***

Группа «Боевое знамя» образовалась довольно давно. Комура нашел в архивах следы ее прежней деятельности. Она откололась от крупнейшей студенческой организации — всеяпонской федерации органов студенческого самоуправления — и насчитывала всего несколько десятков человек. Ему удалось разыскать старые информационные сообщения полиции, относящиеся к периоду формирования группы, и восстановить имена будущих террористов. Вначале они не скрывали подлинных фамилий.

Масаеси Сибата, Кодзи Сато и Акио Симадзу в университете входили в «комитет классовой борьбы». Они активно участвовали в студенческой деятельности, устраивали сидячие забастовки в аудиториях, требовали расширения прав студенческого самоуправления. Но так продолжалось недолго, затем все трое покинули университет. По времени это совпало с созданием группы «Боевое знамя», которая в течение нескольких лет вела вполне безобидную пропаганду. Года за два до первых взрывов сведения о группе перестали поступать. Но начиная с первой же бомбы ответственность за взрывы неизменно брали на себя террористы «Боевого знамени».

Комура собрал свидетельские показания всех тех, кто хотя бы мельком их видел. Составленные по его просьбе описания их внешности он долго сравнивал с сохранившимися фотографиями группы Сибата. Два портрета совпали. Самого Сибата и Симадзу. Сравнивая распечатанное на гектографе руководство по изготовлению бомб, сопровождаемое пространным политическим комментарием, с текстом университетских сочинений Сибата (в группе он исполнял роль теоретика), Комура узнавал знакомые выражения, знаком был и строй мыслей, путаных, но свидетельствующих о политической одержимости. Ныне Сибата писал, что в Японии назрела революционная ситуация и достаточно поднести фитиль, чтобы порох взорвался. И начать следует с террора, чтобы разбудить японцев, «взорвать их мировоззрение», подтолкнуть, заставить действовать. Стоит только дестабилизировать положение в стране, и революция вспыхнет неостановимо, как цепная реакция. Особенно резко, не стесняясь в выражениях, Сибата ругал коммунистов, называл их «предателями», призывал к «беспощадной борьбе» с компартией. Но Комура интересовался не только теоретическими предпосылками действий группы. Помимо пропагандистских листовок члены «Боевого знамени» в большом количестве рассылали инструкции по изготовлению самодельных бомб с нелепыми заголовками для отвода глаз, вроде: «Теория витаминов», «Антология роз». По мнению экспертов полицейского управления, с помощью такой инструкции даже ребенок был способен изготовить смертоносное оружие.

Комура долго не мог засечь членов группы. Они появлялись в самых неожиданных местах и быстро исчезали. В первый раз ему удалось нащупать группу после взрыва на девятом этаже нового здания компании «Мицубиси». Благодаря несовершенству мины убитых не было. Пострадали в основном прохожие: на них посыпались осколки оконных стекол. Один из полицейских, дежуривших на улице, вспомнил, что почему-то обратил внимание на сильно заросшего молодого человека с сумкой и портфелем, входившего в здание незадолго до взрыва, тот испуганно озирался по сторонам, чем резко выделялся среди аккуратных и респектабельных клерков крупнейшей национальной корпорации. Молодой человек вошел в здание, минут через десять вышел уже без сумки и портфеля и сел в ожидавшую его машину. Полицейский даже номер запомнил. Выяснилось, что такой номер не зарегистрирован. Комура начал охоту.

Через неделю автомобиль с этим номером появился вновь. Полицейский патруль вовремя сориентировался и связался с управлением. Немедленно прибыла специальная машина, набитая агентами наружного наблюдения. Подозреваемые оказались непрофессионалами и слежки не заметили, поэтому удалось легко установить сразу две квартиры по соседству, куда те заезжали. Агенты Комура засели в смежном доме, благо тот оказался незаселенным. За неделю наблюдений они сфотографировали девять человек, заходивших в квартиры. Одним из них был Кодзи Сато.

Комура хотел, как это и полагалось по канонам полицейского дела, опутать группу сетью и взять всех разом. Но пока контактов группы с внешним миром засечь не удалось: террористы общались только между собой. Активность их возросла. Они встречались по нескольку раз в день, но в поле зрения полиции не попал ни один новый человек. Комура выжидал. Газеты неизменно связывали террористов с компартией. Комура же, который, естественно, не питал симпатий к коммунистам, знал, что те, кто бросал бомбы, равно ненавидели и консерваторов и коммунистов, поэтому газетные версии лишь мешали ему работать — эти «открытия» по непонятным для него причинам охотно подхватывались в полицейском управлении. Начальство укоризненно выговаривало ему: «Даже газеты знают, где искать вдохновителей преступлений, а вы гоняетесь за призраками».

В центре города взорвался грузовик с пропаном, Комура сам читал соответствующее объяснение районного полицейского отделения. Но в вечернем выпуске одной из газет появилось сообщение о взрыве бомбы замедленного действия. Комура удивленно поинтересовался у шефа, что это значит, но тот посоветовал ему заниматься своими делами. Мнимая бомба «взорвалась» возле помещения фирмы, которую не так давно орган компартии обвинил во взяточничестве с целью получения выгодных контрактов. Выступавший с речью депутат от консервативной партии громогласно заявил в парламенте: «Вот чем коммунисты подкрепляют свои нападки на честных людей». Протесты депутатов-коммунистов во внимание не принимались. Телекомментаторы без обиняков ставили знак равенства между понятиями «коммунизм» и «терроризм».

Когда группа наружного наблюдения сообщила по радиотелефону, что один из девяти, зарегистрированный в полицейской картотеке под именем Нобумаса Курокава, сев в такси, направился в аэропорт, Комура почувствовал: началось.

Курокава взял билет на реактивный самолет «ДС-8», вылетавший в Осака.

Связавшись с полицейским управлением в Осака, Комура решил отправиться туда следующим рейсом. Через час к нему ворвался инспектор с телеграммой: «Применив оружие, Курокава захватил в воздухе самолет. Он требует записать на пленку и передать по радио его обращение к японскому народу, а также три миллиона долларов наличными для вылета за границу. В противном случае угрожает взрывом. На борту 76 пассажиров и 8 членов экипажа».

Тут же поступило другое сообщение: «Курокава решил сесть в осакском аэропорту. Угрожая взрывом, к самолету никого не подпускает».

Комура не колебался ни минуты. Надев под пиджак наплечную кобуру и проверив, заряжен ли его пистолет, он помчался на аэродром. По личному указанию министра транспорта его ожидал спецсамолет, который сразу же поднялся в воздух. С ним вылетели и три сотрудника из его сектора. Комура сам занимался с ними, и по меткости стрельбы и владению приемами борьбы они вполне подходили для операции, которую предстояло осуществить. Комура не выходил из тесной кабины пилота. Согнувшись в три погибели, он слушал, что происходило там, на «ДС-8».

Курокава, с которым пытались вести переговоры, неожиданно потерял самообладание и объявил, что, если власти немедленно не выполнят его требований, заложники будут уничтожены. Он приказал пилоту поднять самолет, не дожидаясь разрешения контрольно-диспетчерского пункта, что едва не привело к столкновению в воздухе. После этого террорист пырнул ножом стюардессу, пытавшуюся что-то ему объяснить, и связал ее. Положение осложнилось. Полет Комура в Осака терял целесообразность, и он хотел было приказать пилоту возвращаться в Токио, но поступило сообщение от диспетчера осакского аэропорта: «Топлива в самолете почти не осталось, далеко они не улетят. Придется ему сесть… Если только Курокава не решит покончить счеты с жизнью и прихватить с собой души остальных пассажиров». Комура принял решение продолжать преследование.

Когда стемнело, пилот «ДС-8» посадил машину в Нагоя. Курокава потребовал заправить самолет и следил за техниками из кабины. Группе Комура удалось в это время подобраться к самолету с противоположной стороны. В салон они проникли через аварийный люк. Приготовив оружие, затаились возле кабины пилотов. Минут через двадцать стюардесса, связанная Курокава, попросилась в туалет. Террорист, довольный, что требование о заправке выполнено и ничего подозрительного не произошло, разрешил ей выйти. В открытую дверь ворвался Комура. Он немного не рассчитал, и Курокава успел с потрясающим проворством выхватить нож и полоснуть себя по горлу. Его немедленно подхватили и вынесли из самолета. Раненый потерял много крови, но остался жив.

Тут же из Нагоя Комура передал в Токио указание брать всех выявленных террористов, и сам, не отдыхая, вылетел обратно. Удалось взять троих. Пятеро ускользнули. Один из арестованных покончил с собой, проглотив ампулу с цианистым калием. По отпечаткам пальцев полиция установила его личность: Акира Исикава, 27 лет, несколько раз был арестован по обвинению в краже и других мелких преступлениях.

В Токио Комура прилетел утром. В аэропорту его ждала машина. В ней сидел инспектор Уэда, который руководил ночной операцией. «Там один совсем молоденький, из студентов, в отличие от других с полицией дела не имел. Я его приказал поместить отдельно. По-моему, с ним можно работать. Он расколется».

Следователь направился прямо в тюрьму. Допрос надо провести немедленно, пока арестованные не пришли в себя.

Уэда был прав. Киба оказался худеньким, запуганным пареньком, который после первых же угроз расплакался и, рыдая, начал рассказывать. Сам он студент-химик, отвечал в группе за бомбы.

— Сначала мы просто занимались пропагандой, — шмыгая носом, говорил Киба, — Сибата считал, что наш долг — помогать угнетенным… Он забирал у нас все деньги, чтобы мы тоже чувствовали себя нищими… Часто он пропадал куда-то и возвращался пьяный… Меня они шантажировали. «Если ты уйдешь, мы сообщим о тебе в полицию, сядешь на несколько лет. Так что тебе одна дорога — с нами». Но все было ничего, пока не появился Гэн Шэн.

— Кто? — переспросил Комура. — Гэн Шэн? Он китаец?

— Он очень похож на японца и говорит без акцента. Сибата привел его к нам и сказал, что этот человек будет помогать делать революцию. Он снабжал группу деньгами. Потом привез оружие — ножи и пистолеты. На них не было заводского клейма, и Исикава, подвыпив, как-то сказал мне: «Видал, что нам подсунули? Пистолеты-то китайского производства. Схватят с ними — обвинят в шпионаже». Дал он нам и руководство по изготовлению бомб.

— Где этот Гэн Шэн жил? Где он сейчас находится?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Он уходил и приходил неожиданно. Мы боялись его.

— Продолжайте.

— Он настоял на том, чтобы мы убили товарищей, тех, которые начали сомневаться. Обвинил их в контрреволюции… Их пытали там, в нашем убежище, в горах, потом оставляли в снегу умирать…

— Где находится убежище?

Киба молчал.

— Учти, у тебя одна возможность избежать тяжкой кары — рассказать все, как есть. Ты понимаешь, сколько на тебе человеческих жизней?

— Убежище в горах, рядом с местечком N. Комура прервал допрос, сейчас важнее найти других, а Киба и так расскажет все, что еще не успел.

С протоколом допроса Комура бросился к начальству.

Убежище террористов располагалось неподалеку от уединенного зимнего курорта, где почти не бывало туристов. Сюда приезжали лишь немногочисленные любители здешних тихих мест. В большинстве своем одинокие пожилые люди. Они подолгу бродили по заснеженным холмам, залитым солнцем, а потом, вернувшись в единственную гостиницу, грелись у хибати[3]. Эти люди ценили возможность пройтись по нетронутому снегу, подышать свежим морозным воздухом.

В местном отделении полиции Комура уже ждали. Инспектор, родившийся здесь и всю жизнь здесь проработавший, сумел обнаружить логово.

— К хижине ведет всего одна тропа, да и то идущего видно издалека, — доложил он. — Других подходов нет. Скажем, если у них снайпер имеется, то вообще не пройти. По одному целый полк перестреляют.

— А ночью? — спросил Комура.

— Ночи-то сейчас лунные. На снегу тени. Видно все как на ладони.

— Так что же делать? — спросил один из полицейских, прибывших с Комура.

— А ничего, — так же спокойно ответил инспектор, — раз надо, значит, пойдем.

Двигаться решили под утро, так больше надежды, что террористы, устав, к концу ночи потеряют бдительность, окажутся менее внимательны. Неожиданно за час до начала операции прибыл Вада.

Под покровом темноты полицейским удалось незаметно подобраться к хижине и окружить ее. Видимо, террористы не ожидали, что их так быстро обнаружат. Комура передал по цепи: «Приготовиться». Вада держался сзади, возле полицейского с рацией. Связь с управлением поддерживалась постоянно.

Быстро светало. Комура прикинул: до домика сто с лишним метров. Пробежать — полминуты, а там? Дом построен основательно, пока вышибешь дверь, завяжется перестрелка, и кто знает, чем она кончится… Комура отполз к Вада — надо предложить преступникам сдаться, не применяя оружия. Вада согласился. Слова Комура, многократно усиленные громкоговорителем, разбудили утреннюю тишину этого благословенного местечка. Несколько минут в домике было тихо. Затем из окна выстрелили. Это был ответ.

Комура повернулся к Вада:

— Надо немного оттянуть людей, чтобы шальной пулей не задело, и начинать осаду. Долго они не выдержат.

— Да вы что? — вскинул тот голову. — Их надо брать. Иначе днем сюда прибудет пресса. Эти подонки почувствуют себя героями дня, им только этого и надо… А когда здесь на каждом дереве угнездится репортер, попробуй постреляй — сразу скандал начнется. Парламентские запросы, протесты всякие и прочее.

— Вада-сан, но в перестрелке без жертв не обойтись, а они нам живыми нужны.

— Живыми, живыми, — проворчал Вада. — Главное, их обезвредить, ясно?

— Да ведь там, в домике, всего несколько человек. А остальные скроются, исчезнут. Мы же не выясним ни фамилий, ни адресов…

Комура был искренне удивлен. Даже начинающему полицейскому известно, что преступника следует брать живым. Стреляют в случае крайней необходимости. А тут без крови не обойтись.

Медленно и отчетливо Вада произнес:

— Мне поручено уничтожить эту банду. И я это сделаю. Даю вам полчаса на всю операцию.

Секунду Комура помедлил. Затем повернулся и бесшумно, прячась за деревьями, направился к полицейским. Люди молча выслушали приказ. Только изумленные взгляды были ответом на него,

— Что вы на меня уставились? — не выдержал Комура. — Пули испугались?

…Все заняло меньше десяти минут. По сигналу полицейские, не стреляя, бросились к дому. Огромными прыжками Комура мчался впереди. Вжик, вжик — засевшие в доме открыли стрельбу. Пригнуться, прыжок в сторону вправо, влево, вот и дом. Кто-то охнул и тяжело осел на снег. Только не останавливаться, а то перестреляют. Комура, тяжело дыша, прижался к стене — так он был вне зоны обстрела. Оглянулся — неподалеку, нелепо подвернув под себя руку, видимо, убитый, лежал полицейский. «Уэда, — понял Комура, — лучший из ребят. Отличный, способный инспектор… Жена у него, двое детей. Сын и дочь. Или две дочери?» Внезапно слепая ярость толкнула его к окну дома. Как в тренировочном зале полицейской школы, Комура подпрыгнул, выбил стекло и, перевернувшись через голову, оказался в комнате.

— Бросай оружие! — заорал он. — Ложись! На пол, все на пол!

И, чтобы не дать террористам опомниться, несколько раз выстрелил поверх голов. Двое оторопело выпустили из рук оружие, один замер с открытым ртом. В этот момент он уловил незаметное движение в углу комнаты и повернулся. Последнее, что он увидел перед тем, как потерял сознание, — огромные, горящие ненавистью глаза женщины. Комура не слышал, как в дом ворвались полицейские, не видел и обезоруженных террористов.

Ему повезло. Через три недели, бледный и худой, он уже вышел из больницы. Комура получил звание старшего инспектора, был награжден грамотой. В управлении его поздравляли. Начальство предлагало отдохнуть, но он хотел, пока не поздно, выявить оставшихся на свободе членов группы «Боевое знамя», Однако дело было передано в другой отдел, и его под вежливыми предлогами не подпускали к расследованию. Он записался на прием к начальнику управления. Тот обещал принять, но не смог. С Комура беседовал один из заместителей. Он, улыбаясь, говорил комплименты, а потом мягко, но настойчиво посоветовал забыть о «Боевом знамени». («Они и так стоили вам крови. Пусть теперь другие повозятся»). А на следующий день его ожидал сюрприз. Приказом начальника он командировался на Хоккайдо для инспектирования местного полицейского управления. («И для обмена опытом. Вы ведь теперь старший инспектор, герой, можно сказать», — заметил чиновник, оформлявший его документы.) Комура вылетел в Саппоро той же ночью. И в первый же день поездки бессмысленно, до беспамятства напился. Он почти не выходил из гостиничного номера, откуда вышколенная прислуга каждый день выносила кучу опорожненных бутылок. Пил он беспробудно весь месяц. Вероятно, отзыв о его поведении был доведен до сведения самого высокого начальства, потому что, когда он вернулся, на его месте сидел другой человек. А Комура, заставив помучаться два месяца без работы, перевели в уголовный отдел заниматься кражами и грабежами.

Случившееся Комура переживал очень тяжело. Он, правда, перестал пить, но замкнулся в себе. Гордость мешала ему жаловаться, добиваться справедливости. Он был слишком молод, самолюбив. Да и надеялся сначала, что все образуется, начальство поймет — без него нельзя. Но годы шли, и Комура смирился.

От нервного напряжения, как у старика, стали мелко дрожать руки, и Комура привык прятать их в карманы. А когда начинал волноваться, то ощущал мучительное подергивание мускулов лица. Пытаясь справиться с тиком, Комура сжимал челюсти. Это вошло в привычку, и лицо (с припухлостью под глазами после запоев) приобрело жесткое, надменное выражение.

Полгода спустя после той операции в горах в газетах появились сообщения о том, что «экстремисты, производившие взрывы в офисах крупных японских компаний», приговорены к смертной казни. В управлении Комура узнал, что лишь двое помилованы: Юкио Кога, поскольку защита доказала, что он был ранен и не отстреливался, а следовательно, не оказывал сопротивления властям, и Хироко Сасаки, единственной виной которой был выстрел в Комура. Суд учел, что она была в состоянии аффекта из-за показавшегося ей смертельным ранения Юкио Кога, который был ее любовником. И оба осуждены на небольшие сроки.

***

Теперь Вада хорошо вспомнил Комура. Довольно способный, но абсолютно непонятливый парень. Лез не в свое дело, мешал. Выполнял бы только то, что ему говорили, и, может быть, сидел бы теперь в соседнем с Вада кабинете.

Начальник управления даже поморщился, вспомнив, сколько пришлось возиться, чтобы подготовить материалы, доказывающие связь «Боевого знамени» с компартией. Правда, получилось это, если говорить честно, не очень удачно. Газеты-то, конечно, их поддержали, но депутаты-коммунисты подняли шум в парламенте, заявив, что документы фальшивые. В разгар шумихи как раз и убрали в отставку предшественника Вада, благо он достиг пенсионного возраста. А вскоре тихо, незаметно это кресло перешло к нему. Его готовность повиноваться и не задавать лишних вопросов была оценена. «Вот чего не хватало этому Комура», — позволил себе улыбнуться Вада.

***

Джордж Мортон, сотрудник нью-йоркской «Дейли геральд», прилетел в Японию через неделю после того, как подкомиссия американского сената по делам транснациональных корпораций сообщила, что суммы выплат компании «Джонсон», иначе говоря, взяток, в Японии превысили 14 миллионов долларов. Ревизор компании Хилсмен заявил, что, по его сведениям, деньги получали как представители авиакомпаний, закупавшие у «Джонсон эйркрафт корпорейшн» самолеты, так и высокопоставленные чиновники правительства. С этого сообщения, помещенного в крупнейшей токийской газете, начался грандиозный скандал, пик которого еще был впереди. Президент корпорации «Фудзи кабусики кайся» признал, что он получил в качестве комиссионных за покупку пассажирских самолетов «Элефант-211» 3 миллиона долларов. Кому достались остальные деньги, пока было не ясно. Мортон вылетел в Токио с заданием написать о реакции японцев на эти события.

— Нам нужен широкий спектр мнений, — напутствовал его редактор отдела. — Поговорите с бизнесменами, политиками, с простыми людьми. Ну, и попробуйте покопаться в этом деле. Если повезет — попадете на первую полосу.

Ради этого стоит постараться, решил Мортон. Он впервые прилетел в Японию. И был ошарашен бесконечным количеством поклонов, которыми обменивались ее жители. Никаких рукопожатий, похлопываний по плечу и прочей европейско-американской фамильярности. Он с изумлением наблюдал, как на улице двое уже пожилых японцев, встретившись, почтительно склоняются друг перед другом, на мгновение застывают и, не промолвив ни слова, расходятся. Незнакомые обмениваются визитными карточками. Но вскоре восточная экзотика перестала интересовать Мортона. Дело «Джонсон» становилось все более сложным, и журналист, не лишенный детективной жилки, начал «копать».

***

Помимо пассажирских самолетов, управлению национальной обороны Японии (УНО) продан был истребитель «С-110». На одной из пресс-конференций выведенный из терпения вопросами журналистов заместитель начальника управления вдруг заявил, что ради этой покупки правительство отменило решение о производстве отечественных истребителей. Новая сенсация!

На следующий день генерал, правда, отрекся от своих слов, сославшись на то, что его «неправильно поняли». Но тем не менее колесо завертелось.

(В свое время после встречи с президентом США премьер-министр Касаи на заседании Совета национальной обороны предложил отменить принятое ранее решение о производстве собственного истребителя и закупить вместо этого американские самолеты «С-110». Вскоре компания «Джонсон эйркрафт корпорейшн» и получила заказ.)

***

Первый большой репортаж Мортона, помещенный хотя и не на первой полосе, но на достаточна видном месте, начинался так: «Общеизвестно, что стоит американцам чихнуть, как у японцев начинается грипп. Доклад, в котором подкомиссия американского сената сообщала о 14 миллионах долларов, израсходованных «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в качестве комиссионных, вызвал у японцев чувство стыда. Правда, многие, особенно консервативные политики, не видят в этом ничего дурного. В конце концов подобные скандалы случались и раньше, и почти всегда их удавалось замять, виновные исчезали, заменялись другими лицами, факты и свидетельские показания забывались, терялись. Такова традиция. Здесь говорят: в мире японской политики деньги являются той смазкой, без которой не принимается ни одно важное решение.

Но вокруг решения премьер-министра Касаи о покупке «С-110» развернулась такая обширная кампания критики и в прессе и в парламенте, что он был вынужден подать в отставку. Ни один человек не ожидал этого».

Когда Мортон собирал этот материал, он и не подозревал, что уже через неделю бывший премьер окажется за решеткой.

В очередном репортаже, отправленном в редакцию «Дейли геральд», Мортон пытался передать то странное чувство, которое вызвал у него этот арест. Говоря о желании неких могущественных сил убрать Касаи с политической арены, он проводил параллель с Уотергейтским делом. В нарушение всех традиций премьера сделали обыкновенным уголовным преступником. Почему это произошло? Какие цели преследовались?..

***

— Во-первых, не преувеличивайте, — отрезвляюще заметил Мортону Уолтер Бенджамин, представлявший в Японии американское информационное агентство, — не принимайте слишком всерьез заключение Касаи в тюрьму…

— Что же это шутка, по-вашему? — возразил Мортон. — Подержат его немного и выпустят с извинениями?

— Ничегошеньки вы еще не поняли, — покачал головой Бенджамин, весело посматривая на молодого журналиста, — Вы в Токио меньше месяца. А я здесь с сорок пятого.

Бенджамин в совершенстве владел японским, считался одним из лучших специалистов по стране и даже женился на японке, дочери известного художника.

К этому человеку Джордж Мортон прибыл с письмом от мужа своей старшей сестры, которого связывало с Бенджамином дальнее родство.

Впервые они встретились в ресторане «Суэхиро», расположенном на Гиндзе, в центре Токио. Суэхиро — это складной веер. Другое значение этого слова — обстоятельства, сулящие счастье и удачу.

Они сидели на втором этаже в обеденном зале, где все было подобрано о тон: мягкая мебель, картины, светильники.

— Хотите, попробуем скияки? — спросил Бенджамин. — Это очень забавно, уверяю вас. Приносят большую тарелку тонко нарезанного сырого мяса. И вы сами палочками бросаете его, овощи и грибы на сковородку с кипящим маслом. Через мгновение блюдо готово. С соевым соусом и прочими приправами очень вкусно.

Но Мортон предпочел традиционный бифштекс.

— Давайте проанализируем ситуацию, — вслух размышлял Бенджамин. — Касаи обвиняют в том, что он получил взятку от компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн» за помощь в продаже самолетов «Элефант-211». Прокуратура пытается доказать, что в силу занимаемого положения Касаи контролировал решения компании «Фудзи». Следствие опирается на показания бывшего президента «Джонсон», который рассказал о встрече с председателем совета директоров «Фудзи» Ояма. Во время переговоров Ояма дал ему понять, что пора сделать Касаи «политическое пожертвование». Иначе, заявил он, компании трудно будет что-либо продать Японии. 3 миллиона долларов были вручены Ояма, который позднее сообщил, что деньги переданы Касаи. Правда, не было упомянуто, где именно это происходило, в служебной резиденции премьер-министра или у него дома.

— Какое это имеет значение? — удивленно спросил Мортон. — Важен сам факт получения взятки.

— Не все так просто. — Бенджамину было приятно, что он может продемонстрировать свою осведомленность, тем более что этот дальний родственник своим искренним желанием разобраться внушал ему симпатию. — Взяточничество — одно из самых труднодоказуемых преступлений в этой стране, — тоном университетского профессора продолжал он. — Всякий, кто дает взятку, немедленно объявляется «частным жертвователем», и следствие ничего не может доказать. Всему виной практика «политических пожертвований» депутатам парламента и прочим влиятельным лицам. Все понимают, что это форма незаконной платы за разного рода услуги: получение подрядов, хороших заказов, — но делают вид, будто речь идет о пожертвованиях на избирательную кампанию или что-либо в этом роде.

Насытившись, Бенджамин отодвинул тарелку и не торопясь раскурил сигару. Мортон с нетерпением ждал продолжения рассказа.

— В деле Касаи прокуратура должна доказать суду три момента. Во-первых, сам факт взятки. В большинстве случаев обвиняемые, разумеется, все отрицают. Во-вторых, сознавал ли получатель денег, что речь идет именно о взятке. Это очень тонкий момент. Ведь обвиняемый чаще всего говорит, что и не подозревал о том, какой характер носит вручение «подарка». Третий момент, который следует доказать обвинению, — это то, что были нарушены пределы служебной компетенции премьер-министра. В семьдесят второй статье конституции говорится…

— Вы помните наизусть всю конституцию? — удивился Мортон.

— Нет, конечно. Но сейчас все время ссылаются на этот пункт, потому я и запомнил. Там говорится, что премьер-министр осуществляет контроль и надзор над различными административными учреждениями. Но никто не определил масштабы этого «контроля и надзора», понимаете? Всем ясно, что если премьер, облеченный правом назначать и смещать министров, дает указания о покупке определенного самолета, то кто же будет задумываться: в какой роли в данном случае выступает глава государства — официальной или частной? Но оказывается, что с юридической точки зрения не все так просто. Если юристы докажут, что предложение о покупке самолета Касаи сделал как частное лицо, а деньги, полученные им, были пожертвованием, комиссионными, чем угодно, только не взяткой, он выйдет из тюрьмы.

— Казуистика какая-то, — с сомнением произнес Мортон. — Значит, вы думаете…

— …что на ближайших же парламентских выборах, безотносительно к тому, будет ли Касаи по-прежнему в тюрьме или под следствием, он вновь станет депутатом и возглавит свою могущественную фракцию.

Бенджамин говорил так уверенно, что Мортон не решился спросить о том, что больше всего его интересовало: почему все же именно Касаи оказался за решеткой? Ведь и прежде премьеров уличали в аналогичных преступлениях, но они выходили сухими из воды. Почему же Касаи заставили сначала уйти в отставку, а потом еще и арестовали? Кому это выгодно? Кто стоит за всем этим?

***

— Ничего вы от меня не узнаете. Не желаю иметь дел с полицейскими. Выискиваете, вынюхиваете, всюду нос суете. А достается честным людям. Настоящие преступники никогда не попадаются. Так что напрасно вы тут третесь…

Адрес Хироко Сасаки — старшей сестры убитой Митико — Комура выяснил в адресном бюро. Она жила под своей фамилией. Видимо, связи с террористическими группами остались в прошлом.

Но, обнаружив, что Сасаки нет дома и, судя по газетам в почтовом ящике, отсутствует она как минимум со вчерашнего дня, он насторожился. Конечно, мало ли какие дела могут быть у молодой женщины. Но рядом с убийством Митико и побегом Юкио Кога — ведь он был когда-то любовником Сасаки — ее отсутствие могло оказаться не случайным.

Время было рабочее, и, кроме этого нудного старика пенсионера, из которого Комура уже добрые полчаса не мог ничего выжать, никого из соседей дома не было.

— А зачем, собственно, она вам понадобилась? — спросил старик.

— Да ее родственники разыскивают.

— Родственники? — Старик подозрительно посмотрел на Комура. — Что-то не припомню, чтобы она упоминала о родственниках.

— А вы с ней близко знакомы?

— Близко, не близко… Уж ее-то дела я знаю, — не без самодовольства пробормотал старик. — Но вам ничего не расскажу, — тут же добавил он, правда, без прежней неприязни в голосе, что сразу отметил Комура.

— Ну, почему? Ведь у нее сестра есть.

— Как, еще одна сестра? Следователь насторожился.

— Что значит еще одна?

— Что значит, что значит, — передразнил его старик. — Она же тут с сестрой живет, вот я и удивился.

— С подружкой небось, а не с сестрой, — с невинным видом заметил Комура.

— Да что вы мне голову морочите! — взорвался сосед. — Они с Митико три года тут живут.

— Комура, ни слова не говоря, вытащил из кармана фото убитой.

— Хорошее фото, — отметил старик, рассматривая его через сползшие на кончик носа очки. — Откуда оно у вас?

— Это Митико? — не отвечая, спросил следователь.

— Разумеется. — Старик удивленно пожал плечами.

***

Таро безуспешно переходил от двери к двери в доме, где жила Митико. «Конечно, едва ли она там с кем-то общалась, — инструктировал его утром Комура, — но почти всегда можно отыскать человека, который поднимался с ней в лифте, почтальона, который видел ее утром, или полицейского, обратившего внимание на позднего прохожего». По пути к месту происшествия Таро представлял себе, как, расспросив множество людей, он уже к вечеру назовет следователю фамилию преступника.

Он обошел все шесть этажей и, выйдя на улицу, понял, что так ничего и не узнал. Единственно, кто сказал несколько слов о Митико, это соседка, которая жила с ней дверь в дверь, но ее запротоколированные показания и так уже лежали в деле.

Таро присел на скамеечку перед домом и растерянно стал думать, что делать дальше.

— У тебя закурить не найдется?

Высокий длинноволосый парень выжидающе смотрел на Таро. Тот пошарил по карманам, вытащил потрепанную пачку дешевых сигарет. Парень закурил, поблагодарил:

— Ждешь кого?

Таро согласно кивнул головой.

— А кого? Вдруг я знаю. — Парень заинтересованно присел рядом.

Скорее автоматически, чем сознательно, будущий следователь назвал Митико, описал ее.

— Вспомнил, видел я ее. Ничего девочка. — Парень вдруг нахмурился. — Только зря ты это.

— А что? — заинтересовался Таро.

— Схвачено уже.

— Не понял.

— Чего же тут понимать? Неделю назад, точно помню, провожаю я свою… ну, подругу, а живет она в этом доме, на третьем этаже. Было часов двенадцать ночи. Нет, позже. В двенадцать от меня ушли. Значит, около часа… Как раз мы подходим, а они из подъезда выходят,

— Может, ошибся ты, а? — переспросил Таро. — У меня фотография есть, взгляни-ка. — Он вытащил фотографию.

— Конечно, она, — в голосе парня не было и тени сомнения. — Лицо у нее запоминающееся. Такие редко встречаются. Правда, не в моем вкусе…

— Значит, они вместе?

— Ну да. Она и здоровый такой мужчина.

— А он-то кто?

— Не знаю. Огромный, чуть ли не вдвое выше девушки. Плечи широченные, взгляд неприятный. Как глянул — не по себе стало.

— А, так это Такэсита! — воскликнул Таро. — Седой весь, в черном костюме?

— Нет, — возразил парень. — Вовсе не седой он. Волосы коротко острижены, маленькие усики. А костюм на нем синий был…

— Может быть, Курода?

— Знаешь его, что ли? У тебя против него никаких шансов. — И парень с сочувствием добавил: — Я оглянулся — он в свою машину садился. Так что, видно, с деньгами.

Таро не верил удаче. Первый встречный, что называется, и дает такую информацию. Когда парень, подмигнув Таро на прощание, дескать, «держись!», ушел, Таро поспешно занес приметы таинственного спутника Митико в записную книжку.

***

Кое-что Комура выудил, поговорив с садовником в садике перед домом. Садовник вспомнил, что позавчера во второй половине дня Хироко Сасаки с сестрой вышли из дома и сели в такси. Машина их ждала. («Значит, вызвали по телефону», — отметил Комура.)

Следователь зашел в первый попавшийся по пути бар и уселся с бутылкой пива за столик в углу. Посетителей, кроме него, не было, тихонько играла музыка, пожилой бармен неторопливо перетирал стаканы. Комура уже в который раз принялся размышлять о побеге Кога. Происшедшее получило широкую огласку. Газеты раскопали историю Кога, припомнили былые акции «Боевого знамени»; кое-кто даже начал строить предположения, не предвестие ли это новой волны террора. Правительство торопило полицейское управление, утром сам премьер на заседании кабинета выразил свое неудовольствие. Но делу это не помогло. Комура слышал краем уха в управлении, что детективы, проследив путь бежавшего до ближайшего шоссе, след потеряли…

Лишь многолетняя выдержка удерживала Комура от столь приятного для слабых натур занятия — размышлений типа: вы меня недооценили, а вот я… Что ж, судьба предоставляла ему еще один шанс. Но хочет ли он им воспользоваться, вот вопрос. Слишком жестоким был полученный урок…

Но и забыть о том, что узнал, он не вправе.

Он чувствовал, что дело об убийстве Митико Садзи не совсем понятным образом связано с побегом террориста. Не его ли одежду они обнаружили в ее доме?

Комура попросил еще бутылку пива, медленно выпил. Постепенно пришло решение. Он не станет сообщать в управление о своих выводах и подозрениях, он займется расследованием сам. И сам докопается до истины.

***

Бенджамин проявлял внимание к своему молодому коллеге. Он не только знакомил его со всеми, кто так или иначе имел отношение к делам компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн» и разгоревшемуся в связи с этим скандалу, но даже — это была уже сверхлюбезность — свел Мортона с одним из чиновников токийской прокуратуры, который согласился ознакомить журналиста с некоторыми документами.

Чиновник, маленький седой человечек, долго кланялся и улыбался.

— Чрезвычайно рад лицезреть друга многоуважаемого господина Бенджамина! — восклицал он.

Такого английского языка Мортону еще не доводилось слышать. Чиновник говорил с ужасным произношением и употреблял бесконечное количество высокопарных выражений.

Наконец, закончив с поклонами, он усадил журналиста в кресло и, открыв сейф, вытащил бумаги.

— Извольте обратить внимание, — только что через посольство переданы от государственного департамента Соединенных Штатов Америки.

— Что это такое?

— Расписки некоего агента в получении денег от «Джонсон эйркрафт корпорейшн». Каждая на 250 миллионов иен. Правда, неясно, откуда взялись эти деньги. По счетам компании они не проходили.

Мортон взял толстую пачку расписок.

— Судя по ним, — продолжал чиновник, — агент получал деньги примерно в течение трех лет. Общая сумма расписок — на 7 миллионов долларов.

— Ого! Он неплохо зарабатывал, этот агент.

— О, да, — подтвердил чиновник.

— А вы не можете перевести, что здесь написано? — заинтересовался Мортон. Он очень страдал от незнания языка.

— Здесь говорится, что «консультанту» за услуги в посредничестве между компанией и покупателями — правительственными учреждениями и частными корпорациями — выплачивается следующая сумма. Ниже — оттиск личной печатки агента. Впрочем, на обороте тот же текст — на английском. Взгляните сами.

Возвращаясь из прокуратуры, Мортон увозил с собой ксерокопии двух расписок неизвестного агента «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в Японии. Подписи, сделанные на западный манер, действительно неразборчивы, но заглавная буква здорово смахивает на «К». Иероглифы на печатке разобрать трудно, но чиновник сказал, что, как ему кажется, второй из двух иероглифов, скорее всего, читается как «хара».

***

Таро, сверяясь с картой района, тщательно рисовал план улицы, где находился дом Митико. Его интересовало следующее: из каких окон соседних домов можно было видеть человека, который приходил к Митико, — его Таро условно называл «любовник». Стажер хорошо помнил уроки Комура: даже если «любовник» появлялся у Митико поздно ночью, все равно их могли видеть, — мало ли людей страдает бессонницей. Или поздно возвращается домой. Закончив план, он вновь отправился к месту происшествия. Пристроившись на той же скамейке около подъезда, он уже точно определил несколько рядов окон, откуда могли наблюдать за входившими и выходившими из дома Митико, и вздохнул — работа предстояла нелегкая…

***

В этот же день японское информационное агентство опубликовало текст письма президента Соединенных Штатов премьер-министру Каваками.

Послание премьер-министру Каваками вручил спешно прибывший в Токио посол по особым поручениям, старый друг президента Соединенных Штатов Америки и его доверенное лицо. Их беседа продолжалась тридцать пять минут, как сообщили на следующий день газеты.

Вместе с послом прибыла целая группа дипломатов, а также председатель объединенного комитета начальников штабов армии США, который в тот же день встретился с начальником управления национальной обороны Японии, В заявлении для прессы говорилось, что было выражено обоюдное стремление развивать сотрудничество между двумя странами в военной области. После встречи американскому генералу был вручен орден Восходящего солнца первой степени.

Для иностранных журналистов устроили пресс-конференцию. После нее начался прием.

Мортон подошел к Бенджамину, методически расправлявшемуся с закусками. Не переставая жевать, тот приветствовал его кивком головы.

— Что вы думаете о письме президента? — спросил Мортон.

Бенджамин, рискуя подавиться, пробурчал:

— Вежливая попытка уклониться от выполнения просьбы — передать документы, связанные с расследованием деятельности компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в Японии.

— Но японский МИД заявил, что вполне удовлетворен ответом.

— А что же еще оставалось? Ближайший друг и союзник. Приходится терпеть.

Остановив официанта, разносившего напитки, Мортон, помедлив, выбрал джин с тоником. Бенджамин от джина отказался.

— Почему вы не пьете? — удивился Мортон. — Японские полицейские, оказывается, не придираются на дорогах к иностранным корреспондентам, даже если и переберешь лишнего.

— Я привык к сакэ. А его здесь не подают.

Он наконец разделался с едой и поставил опорожненную тарелку на столик.

— Меня удивляет другое, — негромко проговорил он. — Зачем в Токио приехал Стивен Льюис?

— А кто это? Я никогда не слышал этой фамилии.

— Еще услышите, — пообещал Бенджамин.

Кивком головы он указал на группу из трех человек, ведущих неторопливую беседу. Два американца и седой японец.

— Слева — Джон Уилби, — пояснил Бенджамин.

— Это я знаю, он советник по культуре. Бенджамин с усмешкой посмотрел на молодого журналиста.

— Он такой же советник по культуре, как я балерина. Уилби — заместитель резидента ЦРУ в Японии. Причем первый заместитель, потому что занимается политической разведкой.

— Ну да? Он так долго и со знанием дела рассказывал мне о японском кинематографе…

— А что вы думаете, ребята из Лэнгли — тупые головорезы? Это прекрасно образованные, умные, хитрые и опасные люди. Уилби получил докторскую степень в Принстонском университете, блестяще владеет японским языком.

— А японец рядом с ним — должно быть, контрразведчик? — заинтересовался Мортон.

— Во-первых, забудьте все шпионские романы, которыми вы зачитывались в детстве, во-вторых, это один из крупнейших промышленников, господин Итодзаки. Такие, как он, — подлинные хозяева в стране, и политический разведчик, если хочет предугадать дальнейшее, должен знать их мнение, тогда он не ошибется.

— А третий…

— А третий и есть Стивен Льюис, и я никак не возьму в толк, почему он приехал.

— Кто же он такой?

— Это один из основных руководителей ЦРУ на Дальнем Востоке. Постоянно живет в Гонконге и занимается китайскими делами. Неужели он переориентировался на Японию?

— Откуда вы все это знаете? — с некоторой долей сомнения спросил Мортон.

— Когда-то я много писал о ЦРУ.

— И японец знает, с кем разговаривает?

— Думаю, что да. Деловые люди предпочитают работать с разведкой, потому что тут не говорят, а делают. Остальные в посольстве в основном ведут светские беседы и напиваются на приемах.

***

Поздно вечером Комура, уставший и почти разуверившийся в удаче, все-таки разыскал таксиста, который вез Митико, ее сестру и Юкио Кога. Водитель, молодой парень с низким лбом и сонным взглядом, долго не мог вспомнить интересовавших Комура пассажиров. Сразу показать фотокарточки следователь не решился. Люди зачастую либо тотчас безоговорочно «узнают» тех, о ком спрашиваешь, либо, напротив, заявляют, что в жизни никого похожего не видели — просто из желания отделаться поскорее от полиции. Комура долго возился с парнем, называл приметы сестер, описывал их внешность, но тот только нехотя качал головой:

— Не, не… Не помню я… У меня пассажиров больше сотни иной раз за день бывает…

— Н-да, — Комура был разочарован, — видно, ничего не поделаешь, хоть плачь…

— О! — таксист вскинул голову. — Вспомнил! Точно было, две женщины сели ко мне. Я их отвез… — И назвал улицу, где жила Митико. — Одна, помоложе, всю дорогу плакала. А та, что постарше, вот точно, как вы, сказала: «Видно, ничего не поделаешь». Молоденькая там вышла, а вместо нее сел мужчина, и они поехали в аэропорт.

Комура достал фотокарточки. Снимок Кога был не из удачных, следователь взял его из старого дела. Террорист выглядел очень молодо и на себя нынешнего вряд ли походил.

— Они. Эта — молодая, — уверенно показал таксист, — эта — постарше, только одета иначе, платье на ней темное…

— Снимок Кога он долго рассматривал.

— Вроде бы он, — таксист засомневался. — Но не уверен. Может, ошибаюсь.

— О чем они говорили в машине?

— Да промолчали всю дорогу. Мужчина какой-то бледный, измученный сидел, горе у них, что ли, я не понял…

— Когда примерно в аэропорту были, не помните?

— Так часов в девять, темнело… Женщина еще сказала: «Заранее приехали, а лететь всего полтора часа». Это потому, что нам со светофорами дважды повезло, а то… Теперь в пробку попадешь, все пропало, никуда не успеешь.

— Багаж у них был?

— Не-ет, сумка какая-то и все. Я вначале даже думал, что они встречать кого-нибудь едут.

***

Таро хладнокровно обходил квартиру за квартирой, зачеркивая на плане крестиками те из них, обитатели которых ничего не видели и не знали. Время было вечернее, почти все сидели дома, ужинали, смотрели телевизор и Таро встречали довольно радушно. Действительно, как выяснилось, несколько пожилых людей по ночам, спасаясь от томительного бодрствования, любили торчать у окна. Никто не опознал фотографии Митико, зато сообщений о крупных мужчинах, входивших в ее подъезд и выходивших оттуда в ночное время, было столько, что Таро даже растерялся. Вполне вероятно, что кто-то и видел именно того человека, но описать его не сумел никто. Да и можно ли полагаться на старческие глаза?

***

Вечером в апартаментах Брайтона, политического советника посольства США, состоялось совещание. Квартира считалась вполне безопасной, ее регулярно осматривали в поисках подслушивающих устройств. Поэтому разговор шел в атмосфере абсолютно неофициальной. Вместе эти люди собирались не часто, а следовательно, речь шла о делах серьезных. Присутствовали: личный адъютант председателя объединенного комитета начальников штабов армии США, Уилби, Стивен Льюис и подполковник Дэвис, начальник разведывательного подразделения, расквартированного на американской армейской базе в Дзамэ, префектура Канагава. Политический советник Брайтон, предупредив, что запись обмена мнениями предназначена для информирования Вашингтона, включил магнитофон. Поздно ночью с магнитофонной ленты сделали стенограмму и распечатали в трех экземплярах. Два из них были утром переданы послу по особым поручениям и председателю объединенного комитета начальников штабов, а третий пошел в шифровальный отдел — начальство Брайтона в Лэнгли должно быть в курсе дела. Вот текст стенограммы:

«Брайтон. Не хочу скрывать от вас: нашей работой недовольны. Создавшаяся в стране ситуация может серьезно отразиться на японо-американских отношениях. В последнее время усилились требования оппозиционных партий о расторжении договора безопасности. Печать критически оценивает наши внешнеполитические акции. Даже деятели консервативной партии позволяют себе нелояльные высказывания… Активизировалась деятельность коммунистов, особенно настораживает их неожиданный успех на последних парламентских выборах… Надеюсь, понятно, какими последствиями это чревато…

Теперь о делах с «Джонсон эйркрафт корпорейшн». Должен признаться, что никто из нас не ожидал этого скандала. Практика, как бы это сказать, выражения благодарности стала традиционной… Я склонен подозревать здесь чью-то руку…

Адъютант. Чью?

Брайтон. Пока сказать трудно. Я поручил расследовать это дело. Возможно, утечка информации допущена сознательно.

Адъютант. А вы были в курсе?

Брайтон. Разумеется. Наша работа требует полной осведомленности. Кроме того, деятельность компании «Джонсон» шла на пользу нашей стране…

Адъютант. Вы неверно меня поняли. Я нисколько не сомневаюсь в правомерности ваших действий…

Брайтон. Надеюсь.

Адъютант. Но меня беспокоит другое: не всплывут ли данные о связях компании с ЦРУ. Отрицательный эффект такой информации поставил бы под угрозу и наше военное сотрудничество.

Брайтон. Это беспокоит и меня. Джон, не возьмете ли вы на себя труд сообщить последние сведения о ходе дела.

Уилби. Охотно. В завтрашнем номере газеты коммунистической партии будет помещен список получавших взятки. В списке три последовательно сменявших друг друга премьер-министра, пятнадцать бывших и нынешних министров, шесть депутатов, генеральный секретарь кабинета министров, бывший председатель объединенного комитета начальников штабов сил самообороны и ушедший в отставку начальник штаба ВВС.

Адъютант. Oro!

Уилби. Коммунисты образовали парламентскую комиссию по расследованию, которая действует отдельно от прокуратуры и бог весть до чего может докопаться.

Дэвис. Они уже неизвестно каким образом разнюхали, что мое подразделение работает в тесном контакте с японским управлением национальной обороны.

Уилби. Такого массированного удара консервативная партия может и не выдержать.

Брайтон. Я пользуюсь случаем представить мистера Льюиса. Я не зря попросил его приехать в Токио. Нестабильность ситуации в Японии вполне может привести к падению консервативного правительства и к созданию кабинета оппозиционных партий, где и коммунисты получат портфели. Я уже не говорю о политических последствиях, но они получат доступ к нашим военным и разведывательным данным, ведь мы довольно тесно связаны с японскими коллегами.

Дэвис. На всякий случай мы приняли некоторые меры.

Брайтон. Похвальная предусмотрительность. Но я надеюсь, что до этого все же не дойдет. Правда, придется провести кое-какие акции. Вот тут-то как раз и незаменим специалист по коммунизму мистер Льюис. Собравшиеся, очевидно, слишком молоды, чтобы помнить об эффективнейшей деятельности мистера Льюиса в Токио десять лет назад.

Льюис. Двенадцать.

Брайтон. Это не столь важно. Я имею в виду работу с террористами из группы «Боевое знамя». Адъютант. Что за группа?

Адъютант. Да-а, не сочтите мои слове за попытку вмешаться в чужие дела, но, может быть, имеет смысл вновь применить лекарство, которое так хорошо себя зарекомендовало?

Уилби. Если только у японцев еще не выработался стойкий иммунитет к данному средству.

Брайтон. От нас ждут решительных действий, прошу формулировать конкретные предложения.

Уилби. Предложение номер один достаточно определенно выразил наш уважаемый коллега из Вашингтона, а его конкретное исполнение лучше всего поручить Льюису.

Брайтон. Вы не в сенате, Джон, выражайтесь попроще.

Уилби. У меня есть кое-какие мысли, но мне бы хотелось еще немного подумать.

Брайтон. Хорошо. Благодарю всех за участие».

***

Комура сверил возможное время прибытия Хироко Сасаки и Юкио Кога в аэропорт с расписанием авиарейсов. Выбирать пришлось из шести рейсов. Хироко сказала, что лететь всего полтора часа. Тогда это мог быть только Кумамото. Комура попытался разыскать стюардесс, сопровождавших этот рейс, но они были в полете.

Глубокой ночью Комура заехал в управление, чем безумно удивил дежурного, и оставил на столе записку с просьбой разрешить ему на несколько дней уехать из Токио по неотложным семейным делам. Таро он ничего не сообщил.

***

Мортон уже второй час сидел у Бенджамина. Они выпили несчетное количество миниатюрных бутылочек сакэ. Были на столе и удивительные японские закуски, обильно приправленные соевым соусом. («С таким соусом и дерево съешь». — «Уже съели, — засмеялся Бенджамин. — Это побеги бамбука».) Дым от выкуренных сигарет заполнял комнату. Бенджамин был неиссякаем, бесконечные истории сменяли одна другую. Особенно удачно он передразнивал немыслимое произношение офицеров американских оккупационных войск, воображавших, что в совершенстве овладели японским языком. Он повествовал о десятках смешных случаев, когда американцы из-за самомнения и надменности попадали в нелепейшие положения, японцы же в этих ситуациях неизменно выглядели умными и благородными.

Улыбнувшись, Мортон заметил:

— Не очень-то вы жалуете соотечественников.

— Вам показалось, — отмахнулся Бенджамин. — Хотите чаю, приготовленного по-японски?

— Хочу.

Бенджамин принялся священнодействовать. Вначале Мортон пытался запомнить последовательность манипуляций, чтобы позже попробовать самому, но вынужден был отказаться от этой мысли: слишком это было сложно.

Разливая чуть пенящуюся жидкость по маленьким фарфоровым чашечкам, Бенджамин задумчиво произнес:

— Вероятно, вы в чем-то правы. Я, может быть, чересчур требовательно отношусь к американцам, приезжающим сюда. Я глубоко убежден, что мы, американцы, должны постоянно ощущать вину перед этой страной.

— Почему?

— Разве недостаточно Хиросимы и Нагасаки? Вы знаете, кто такие хибакуся? Это те несчастные, которые выжили после бомбардировки, но обречены на бесконечные мучения, на медленное умирание… Между прочим, таких в стране триста пятьдесят тысяч. Представляете, что должны испытывать к нам японцы?

— А Пирл-Харбор? Войну-то начали не мы.

— Но это мы бросили бомбу, без малейшей военной необходимости. А потом? Мы пришли сюда, чтобы навсегда покончить с войной. И вместо этого через несколько лет в нарушение конституции сами начали создавать японскую армию, назвав ее для отвода глаз силами самообороны. Теперь она занимает по боевой мощи седьмое место в мире.

— Силы самообороны? — пренебрежительно сказал Мортон. — Во-первых, у них нет ядерного оружия, во-вторых, они под нашим контролем.

— Это-то меня и беспокоит. Был шанс навсегда превратить Японию в нейтральную страну, а мы втянули ее в военный союз.

— Он необходим им для защиты…

— От кого? Мортон, вы же серьезный, думающий человек, неужто вы можете хоть на секунду поверить в то, что русские станут атаковать Японские острова? Нет, договор безопасности нужен прежде всего нам. Это было понятно еще во время корейской войны, когда мы использовали Японию как ремонтную базу и поставщика военного снаряжения. Когда позволили возродиться огромным военным концернам — наследникам дзайбацу[4]. Мы спустили их с цепи, и теперь они требуют своей доли. И добьются своего.

— Полно вам, Бенджамин, — пытаясь успокоить его, примирительно проговорил Мортон, — вы же не на митинге. Вы просто начитались левых газет.

— Вы ошибаетесь, Мортон, — безнадежно махнул рукой Бенджамин. — Разве вы не заметили, как зачастили сюда представители Пентагона? Помните, что сказал президент в последней речи о Японии? Нашему дальневосточному союзнику пора взять на себя большее бремя военных расходов. Япония должна почувствовать себя военной державой. Понимаете, Мортон, военной державой! А здесь есть люди и в штатском и в мундирах, которых не придется долго уговаривать, которые мечтают о сильной армии и еще помнят о «великой восточноазиатской сфере сопроцветания», о победоносных маршах императорской армии. Они ждут своего часа.

— Он не придет, — уверенно сказал Мортон. — Иметь такую армию Японии запрещает конституция. Да и Соединенные Штаты не позволят…

— «Не позволят»… Пентагон только этого и ждет, чтобы изменить баланс сил в азиатском регионе в свою пользу. Они там в Вашингтоне надеются, что кто-то станет таскать им каштаны из огня. Да ведь пушки-то стреляют в разные стороны. В конечном счете как бы в один прекрасный день наши собственные корабли не оказались под прицелом японских орудий. А виноваты будем только мы сами. Это мы заставляем их вооружаться.

— Каждый шаг сил самообороны под контролем прессы и парламента. Чуть что — начинается скандал.

— Кто может помешать японским генералам взять да и произвести небольшой военный переворот? Отменить конституцию, заявить о внешней угрозе и ввести воинскую повинность?

— Ну, это уж совсем несерьезно. Вы увлеклись, Бенджамин, да и выпили мы с вами немало. Какие там перевороты? Япония не Чили. С равным успехом и у нас может произойти переворот. Чепуха это.

Он с усилием поднялся.

— Уже поздно. Пора спать. Бенджамин насмешливо наблюдал за ним.

— Постойте, Мортон, я вам кое-что покажу.

— Право, дорогой Уолтер, в другой раз.

Но старый журналист протянул руку и снял с книжной полки какой-то японский журнал. На обложке был изображен танк, орудие которого было нацелено на открытые окна высокого здания. Фотомонтаж рассекала жирная надпись.

— Что здесь написано?

— Это название очерка, опубликованного в этом номере: «Военный переворот возможен». А ниже: «Силы самообороны поднимаются на борьбу».

***

Взглянув на соседей Комура по самолету, каждый бы без труда понял, что в Кумамото они летят не ради деловых встреч и забот. Разумеется, нет! Отдохнуть, половить рыбу, увидеть вулкан Асо, побывать в старинном замке начала семнадцатого века, одном из трех крупнейших в Японии, пройтись по паркам, посетить музей искусств. А знаменитые пятьсот ликов последователей Будды — пятьсот статуй, вытесанных из камня древним скульптором, который потратил на это двадцать четыре года жизни! В Кумамото есть что посмотреть. Это рай для туристов, особенно для японских туристов, умеющих ценить красоту каждого деревца, цветка, камня. Комура старался скрыть озабоченность, чтобы не выделяться в веселой, оживленной толпе.

Он прежде не бывал в этих местах и решил остановиться в той гостинице, куда направятся туристы. Нужно немного оглядеться, прежде чем начинать поиски. Вероятно, и пара, которую он преследует, выдает себя за туристов и старается не привлекать внимания. Комура по опыту знал, что есть такие места, куда так или иначе попадают все прибывшие в город. Там и следует ждать появления Кога.

***

Уилби загнал машину в подземный гараж, проводил гостя в большую овальную комнату, пододвинул столик с напитками, скинул пиджак. В рубашке с расстегнутым воротом и сползающим узлом галстука он все еще походил на быка, как его называли в ту пору, когда он был курсантом разведшколы.

— Наливайте себе сами, — предложил Уилби. — Не знаю, к чему вы привыкли там со своими китайскими братьями. Вообще говоря, никак не пойму, почему вы решили изучать в разведшколе китайский, а не японский. Все же японцы почти европейцы, и иметь с ними дело куда приятнее, чем с вашими, да и жизнь вполне на уровне.

— Гонконг тоже не деревня.

— Гонконг, конечно. Но вы ведь подолгу торчите в континентальном Китае. Вот куда бы я не хотел попасть!

— Напрасно, — возразил Льюис. — Серость, обыденность, отсутствие удобств — это для масс. А для элиты — уникальные уголки, где можно прекрасно провести время.

— И вы не боитесь к ним ездить? — с интересом спросил Уилби.

— Я приезжею к ним не как офицер разведки, а как бизнесмен. А сейчас в Китае нет более уважаемой профессии…

— Да, да, я и забыл. Вы же крупный делец, владелец фирмы «Кристофер энд компани». Чем вы торгуете?

— Я занимаюсь валютными операциями. Но мы, кажется, отвлеклись…

Уилби легко поднялся с кресла.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал он, согнав улыбку с лица и устремив жесткий взгляд на Льюиса. — Я очень на вас рассчитываю. В принципе мне нужно то же, что и Брайтону: чтобы вы с помощью ваших китайцев вновь заставили леваков действовать. Но взорванной на каком-нибудь пустыре бомбы и дурацких листовок сейчас недостаточно. Нужно кое-что посерьезнее…

— Что же?

— Следует организовать нападение на казарму сил самообороны. Квалифицированное нападение. Чтобы были убитые и раненые, чтобы завизжала от ужаса перед красными вся японская пресса…

— И чтобы военные подняли мятеж, — закончил фразу Льюис. — Я правильно вас понял?

Лицо его по-прежнему оставалось спокойным, безмятежно звучал голос.

Уилби с размаху опустился в кресло, затрещавшее под его тяжестью.

— Да, черт побери, вы меня поняли правильно.

В редакции центральной коммунистической газеты шло очередное совещание.

***

Перед выступающим лежала стопка аккуратно исписанных листков бумаги — он делал доклад о проблемах текущего момента.

— За последнее время, — говорил он, — участились случаи террора против коммунистов. В особенности во время выборов в местные органы самоуправления. Видя рост наших рядов, крепнущие позиции партии, наши успехи на парламентских выборах, правые силы, в частности консервативная партия, развернули антикоммунистическую кампанию. Нас обвиняют во всевозможных преступлениях, всеми силами пытаются опорочить. Правые развязали необъявленную войну против коммунистов. В последнее время штаб-квартира компартии сорок — пятьдесят раз в месяц становится объектом провокаций со стороны правых террористов. Всем памятен случай нападения на председателя президиума ЦК партии, когда он выступал в парке на митинге. Тогда был задержан человек, который пытался взобраться на трибуну. У него был кинжал, и он показал в полиции, что входит в группу «Патриоты Великой Японии», после чего заявил: «Хотел убить председателя компартии, очень жалею, что не удалось». В тот же день состоялось нападение и на депутата от нашей партии, когда он выступал перед избирателями.

Сейчас насчитывается примерно шестьсот правых террористических групп, куда входит около четырех тысяч человек. Многие из них созданы за последние три года. На содержание и вооружение террористов требуются большие деньги. Из какого кармана они поступают?

Он на секунду замолк, отыскивая что-то в тексте выступления.

— Не хочу быть голословным. По поручению парламентской фракции компартии я обратился в бюро расследований общественной безопасности министерства юстиции с письменным запросом. В ответе сообщается, что только в нынешнем году, а он еще не закончился, создана сорок одна правая организация. Цитирую: «Бюро расследований общественной безопасности с тревогой отмечает, что некоторые из этих организаций начали создавать своего рода добровольческий корпус, готовый прибегнуть к насилию в целях ослабления и уничтожения влияния коммунистов». Тут уж трудно говорить, что коммунисты трубят о несуществующей угрозе. Угроза есть. Она реальна. Недаром ультраправые заявляют, что сейчас страна в преддверии более серьезного кризиса, чем даже в предвоенные времена, когда так называемое молодое офицерство сделало попытку совершить фашистский переворот с целью «навести порядок» перед тем, как развязать войну. Нынешние террористические акции, таково мое твердое убеждение, тоже совершаются с дальним прицелом на поправение общества, в конечном счете — на установление фашистского режима.

— Многое говорит о том, что в определенных кругах японского крупного капитала зреет заговор против демократии. 9-я статья конституции, гражданский контроль над «силами самообороны», бдительность демократических сил, и в первую очередь коммунистов — вот что мешает военно-промышленному комплексу. «Мицубиси», «Исикавадзима-Харима» некому продавать оружие: внутренний рынок ограничен, внешний вообще закрыт: благодаря нашему давлению правительство обязалось не экспортировать оружие. А ради рынков сбыта монополии пойдут на все. Вот почему правые силы, которые верно служат крупному капиталу, вновь выступают с националистическими лозунгами. «Великая Япония» — вот их идеал. А национализм очень опасен и потому, что выступающих против него легко обвинить в отсутствии патриотизма и любви к родине.

— И что же, попытка переворота кажется вам вполне реальной?

Вопрос задал заместитель редактора газеты, профессиональный журналист и партийный работник, многое повидавший в жизни. Это его, тогда еще заведующего одним из отделов газеты, из били бесновавшиеся в пекинском аэропорту хунвэйбины — начиналась «культурная революция», и «великий кормчий» расправлялся со всеми, кто не хотел плясать под его дудку.

Конкретных фактов в нашем распоряжении нет, но косвенные свидетельства несомненно осуществляющейся подготовки к серьезной антидемократической акции не могут не настораживать.

Совещание продолжалось еще два часа. Вносились предложения, уточнялись планы выступлений партийной газеты.

***

Таро не сразу поверил в удачу. Пока эксперт управления не протянул ему влажные фотоснимки, он старательно убеждал себя, что с фотографиями ничего не получится и впереди опять утомительные хождения по лестницам, звонки в чужие двери, бесконечные разговоры…

Он добрался до пятого этажа дома. Дом этот был предпоследним в списке Таро. Если и здесь ничем не помогут, шансов отыскать мужчину, о котором рассказывал парень у подъезда, останется сов-сем мало и придется что-то придумывать. В угловой квартире никого не оказалось. Он нажимал на кнопку звонка минут пятнадцать, но никто не откликнулся. С чувством безнадежности он подошел к соседней квартире, но вместо обычного «Кто там?» донесся веселый юношеский голос:

— Входите! Не заперто. Это Адати-сан?

Вытирая на ходу мокрые руки, появился молодой человек лет семнадцати-восемнадцати с растрепанными волосами, в цветастой рубашке. Увидев Таро, он удивился.

— Я из полиции, — представился тот. — Мы распутываем одно очень важное дело и надеемся на вашу помощь.

Эту фразу он автоматически произносил в каждой квартире. Однако молодой человек воспринял ее серьезно.

— Подождите секундочку, я выключу воду.

— Вы собирались ванну принимать, извините, что побеспокоил вас.

— Да нет, — рассмеялся молодой человек, — я пленки проявляю. Накопились за неделю.

— Увлекаетесь фотографией? — из вежливости спросил Таро.

— Не то слово, — донеслось из ванной, — я просто-таки фотоман. Снимаю и днем и ночью. Иногда из окна часами прохожих фотографирую. Многие говорят: чепуха, а я считаю — это лучшая практика. Как стать мастером, никто вам не объяснит, надо просто снимать и потом становится ясно: хороший снимок или плохой. Правильно я говорю?

— Правильно, — рассеянно произнес Таро. Его заинтересовало упоминание о прохожих. — А можно взглянуть на ваши работы?

— Конечно! — молодой человек чуть не подпрыгнул от восторга. — Да ты проходи сюда, не стесняйся.

Небольшая комната была вся завалена пакетами, из которых торчали черно-белые снимки. Чтобы так основательно забить комнату, нужно было щелкать аппаратом буквально день и ночь.

— Чем интересуешься? Пейзажи? Портреты?

— Да я не очень разбираюсь… Ты говорил, прохожих снимаешь, вот и покажи. Неприкрашенная жизнь, как-никак…

— Пожалуйста.

Молодой человек углубился в непроходимые залежи своего архива. В этом беспорядке оказалась определенная система. За несколько минут, ориентируясь по каким-то ему одному понятным пометкам на пакетах, юный фотолюбитель выложил перед Таро целую груду снимков. Придерживая ее рукой (чтобы не развалилась), подмигнул:

— Смотри!

Будущий следователь мигом скинул пиджак и принялся за дело. Его интерес не вызвал ни малейшего удивления. Молодой фотограф полагал, что его увлечение разделяет по меньшей мере добрая половина человечества.

Все снимки были небольшого формата, и Таро приходилось подолгу вглядываться в каждый из них, чтобы убедиться — не тот. Он был упрям. Хозяин квартиры продолжал заниматься своим делом, проявлял пленки, звонил по телефону, с кем-то разговаривал, кто-то приходил, уходил, а Таро, не отвлекаясь ни на секунду, продолжал искать.

— А вот эту пленку я ночью отснял. Купил телескопический объектив, решил попробовать. Вон в том подъезде, видишь? — Он пригнул голову нового знакомого к окну и показал на подъезд, где жила Митико. — Там подходящее освещение…

Эти кадры Таро просматривал так внимательно, что глаза заслезились. Несколько раз ему казалось, что на снимке Митико, но он тут же понимал, что ошибся… Так, а вот это соседка Митико и еще какая-то женщина… Вот парочка, оба спиной к снимающему… Опять та же парочка, видно, долго стояли… Мужчина… Мальчик… Еще раз мальчик… Женщина, не Митико… Старуха… Еще раз старуха… Опять старуха… Далась она ему… Старух никогда, что ли, не видел… А это? Митико!!! Неужели… Похоже, она. С ней мужчина, лица, правда, не видно. Ничего, есть же еще фотография, там он отлично получился… Да, это, несомненно, он. А вдруг нет? Надо ехать в управление к экспертам. Пусть для верности сравнят эту фотографию Митико с имеющимися в деле ее снимками. Неужели повезло: Таро просидел еще полчаса, просматривая оставшиеся пакеты, но больше ничего не нашел. Хорошенького понемножку.

— Бери, бери, — согласился молодой человек. — У меня же негативы остались.

Когда Таро, прижимая к груди как величайшую ценность, пакет с фотографиями, собрался уходить, молодой человек спохватился:

— Подожди! Ты ж по делу…

Но Таро уже сбегал по лестнице.

***

Два дня в небольшой гостинице города Аомори, расположенного на севере Хонсю — главного из Японских островов, генерал Такаса давал последние указания участникам заговора. Сюда, соблюдая чрезвычайные меры предосторожности, поодиночке прибыли члены общества «Хризантема», чтобы договориться о синхронности выступлений частей «сил самообороны», расквартированных в различных городах. Многие из них видели друг друга в первый раз, несколько лет они тщательно готовились, и теперь предстояло совершить последнее усилие. В папке Такаса, которая стоила жизни Митико Садзи, был точный план действий участников переворота.

Из Аомори они, стараясь не привлекать к себе внимания, постепенно улетали обратно. Последним, убедившись, что все прошло гладко, должен был вернуться в Токио генерал Такаса.

***

Помощник начальника отдела полиции Фудзи счел доводы Таро заслуживающими внимания — фотография человека, приходившего к Митико, была размножена и направлена для идентификации личности.

Ответ поступил быстро.

Таро неожиданно вызвали к начальству. В кабинете Фудзи сидел какой-то аккуратный человек в штатском.

Со стажером незнакомец заговорил удивительно дружелюбно, долго расспрашивал об учебе, семье, похвалил за проявленную сметку и спросил, почему его руководитель Комура не помогал в поисках. Ободренный, не замечая напряженного лица Фудзи, Таро выложил все, что слышал от Комура по поводу дела Митико, вспомнил даже о ее старшей сестре и какой-то террористической группе (название, правда, он запамятовал), рассказал, как нашел фото мужчины и подробно описал молодого фотографа. Незнакомец выслушал все с легкой улыбкой, поблагодарил и отпустил его. Таро ушел, размышляя: как жаль, что в токийском управлении нет таких симпатичных людей.

Фотографию человека, разыскиваемого по подозрению в убийстве Митико Садзи, быстро опознали. Полицейский чиновник уже записал данные: Такаса Реити, генерал-майор, командующий 1-й дивизией Восточного направления «сил самообороны», в настоящее время местонахождение неизвестно.

«Приятный человек» был сотрудником второго отдела исследовательского управления национальной обороны — военной контрразведки.

Бенджамин дал Мортону перевод статьи на английский язык, и тот жадно просматривал страницу за страницей, изредка вглядываясь в огромного размера иллюстрацию к материалу: сжав оружие, японские солдаты сидят на танках. Бесстрастный фотоаппарат запечатлел металлический блеск в глазах людей, готовых выполнить любой приказ. Или так только казалось Мортону?

Статья была необычной. В ней автор писал о существовании в рядах офицеров «сил самообороны» тайного общества «Хризантема», деятельность которого направлена на возвращение императора к власти, создание сильной армии, роспуск компартии и установление в стране тоталитарного режима. Мортон с интересом читал статью, которую неизвестный ему японский журналист построил как беседу четырех провинциальных офицеров, именуемых А, Б, В и Д. Двое из них, по словам журналиста, были старшими лейтенантами, один капитаном и один майором. То, что говорили офицеры, поразило Мортона — их слова и мысли во многом подтверждали рассказанное только что Бенджамином.

«Мы не выступим до тех пор, пока не будет стопроцентной уверенности в успехе, — говорил Б. — Сейчас необходимо выработать конкретную политическую программу. Мы не только совершим переворот, мы останемся у власти, и нам требуется реальная политическая, экономическая и социальная программа. Пока мы не готовы совершить переворот, нас не поддержат».

«На этой стадии мы сконцентрировали все силы на сплочении единомышленников и отмене 9-й статьи нашей нынешней позорной конституции, запрещающей иметь армию, — продолжал В. — Мы защитники культуры и традиций. Японская нация и императорская система неразделимы — это отличительная черта нашей страны, у нее нет аналогов в мире».

«Причем мы считаем, — вмешался Б, — что полное устранение императора от политики придаст ему больше авторитета в качестве опоры национального духа».

«Нам необходимо возвращение к традициям предков, — развивал свою мысль В. — Покончим с рационализмом. Необходимы и реформы в системе образования, которое придает слишком большое значение идеям западного гуманизма».

«Вероятно, в результате внутриполитических волнений, коррупции, кризиса правящей партии правительство может оказаться не в состоянии справиться с ситуацией, и к власти придут военные, — заявил Д. — Силы самообороны выступят в защиту спокойствия и возьмут в свои руки политическую власть. Государственный переворот — штука трудная. Только для захвата столицы требуется минимально 15 тысяч человек, то есть целая дивизия. Пока такими силами мы не располагаем».

«Мы бросаем семена в землю, — заговорил А, — Никто из нас не знает, удастся ли при жизни увидеть цветы. Тем не менее наш долг — поливать ростки и ухаживать за ними».

Беседу офицеров автор статьи снабдил кратким комментарием:

«Гитлер начал с девяти человек, собиравшихся в мюнхенском пивном погребке. В то время в нем видели лишь упрямого сумасшедшего мечтателя, но, когда через десять лет он стал рейхсканцлером Германии, его планы уже не были фантазией. В январе 1939 года Гитлер сказал в рейхстаге: «Когда-то люди смеялись над тем, что я говорил. Теперь я показал, что я не лжец, теперь моя очередь смеяться». Молодые офицеры, с которыми я встречался, — элита армии, в скором времени они начнут двигаться вперед по служебной лестнице к генеральским чинам. Кто знает, что произойдет, когда они окажутся в кабинетах управления национальной обороны».

— Черт!.. Это интересно, — воскликнул Мортон. — И что же, это не домысел? Статья на чем-то основана?

— В том-то и дело, — ответил Бенджамин, — что это были реальные люди. Я знал автора статьи. Он умер сравнительно молодым от рака. Он был блестящим газетчиком. Под чужим именем, с рекомендательными письмами от военных, которые он с величайшим трудом раздобыл через третьи руки, он приехал в небольшой городок, где размещалось подразделение сил самообороны. Постепенно завязал знакомства с местными офицерами, ну, и… Всех подробностей я не помню, но за одно ручаюсь: эти А, Б и прочие — живые люди. Я был у него дома за несколько месяцев до его смерти, и он назвал мне фамилии этих офицеров.

— Когда это было?

— Десять лет назад.

— Десять лет назад? — изумленно переспросил Мортон. — Так зачем вы мне показали статью? Это же вчерашний день. Офицеры давно забросили увлечения юных лет и разве что хранят пожухлый номер журнала как воспоминание о бурной молодости.

Бенджамин, покряхтывая, поднялся с кресла.

— Я записал тогда имена, которые он назвал… Три дня назад, отыскав листок с фамилиями, я сверил его со справочником сил самообороны. И уже три дня не нахожу себе места…

— Что же вас так потрясло?

— Что? Десять лет назад эти люди были младшими офицерами в провинции, а сегодня занимают ключевые должности в армии. Полюбуйтесь.

Он бросил смятый листок Мортону на колени. Мортон развернул и прочитал:

«А — начальник второго исследовательского отдела управления национальной обороны (то есть ведает контрразведкой). Б — начальник отдела кадров штаба сухопутных войск. В — начальник отдела связи управления национальной обороны».

— Ознакомились? — осведомился Бенджамин. — Меня поразило: именно эти люди оказались на чрезвычайно важных постах. Они могут подбирать и расставлять единомышленников с помощью Б. Устранять неугодных и защищать своих — с помощью А. Организовать систему собственной связи и быть в курсе высших военных секретов — с помощью В. Можно ли считать, что назначение на эти посты — случайность и эти люди забыли и думать о планах государственного переворота?..

— Значит, вы полагаете?.. — внезапно охрипшим голосом пробормотал Мортон.

— Полагаю, не полагаю, — в раздражении произнес Бенджамин, — не знаю, что и сказать. Помните, как они формулировали необходимые для переворота условия: кризис консерваторов, взрыв возмущения в стране, неспособность правительства справиться с ситуацией. Так скандал с делом «Джонсон» вызвал в Японии серьезный политический кризис, и многие — прислушайтесь хотя бы к телекомментаторам — считают правительство консерваторов недееспособным. А в некоторых выступлениях уже нетрудно уловить нотки ностальгии по сильной руке, по прежним временам, читай — по императорской власти.

— И вы думаете, что именно сейчас армия, воспользовавшись ситуацией, попробует взять власть? — Мортон вполне овладел собой, теперь он вновь ощущал себя репортером, которому неожиданно удалось получить сенсационную информацию. И расспрашивал Бенджамина с нескрываемым профессиональным интересом.

— Сегодня я обзвонил всех троих, благо а справочнике есть и их служебные телефоны. Все трое — в командировках вне Токио. Когда вернутся, неизвестно. И еще одно: майор Д, говоривший, что для захвата столицы необходима дивизия, которой у них тогда не было…

— Кто же он? — Мортон догадывался, каким будет ответ.

— Генерал Реити Такаса, командующий 1-й дивизией Восточного направления сил самообороны, которая, — вы, вероятно, об этом не знаете, — расположена в Токио. И он тоже вылетел в служебную командировку.

***

Около одной из американских баз состоялась демонстрация протеста против захода в порт подлодок, несущих ядерные заряды. Однако представитель американских ВМФ начисто отрицал наличие на подлодках атомного вооружения. Депутат от коммунистической партии сделал премьер-министру запрос: знаком ли он с заявлением военного советника президента США информационному агентству? Советник предлагал провести двусторонние переговоры по поводу японского принципа не производить ядерное оружие и не ввозить его на территорию страны. По его мнению, Япония должна отказаться от этого принципа. На прямой вопрос — правда ли, что, несмотря на неоднократные уверения американского правительства, подводные лодки, останавливающиеся в японских портах, несут ядерное оружие, советник ответил только, что оно никогда там не разгружается.

***

Таро решил, что следствию или суду могут понадобиться негативы фотоснимков, где вместе с Митико Садзи запечатлен мужчина, оказавшийся генералом сухопутных «сил самообороны». Поэтому он, не откладывая, вновь решил навестить юного фотолюбителя. От остановки метро он пошел пешком, быстрым шагом пересек улицу и еще издали увидел большую толпу около дома своего нового знакомого, а когда приблизился, разглядел патрульную полицейскую машину. Таро безотчетно ускорил шаг. Вспугивая пешеходов сиреной, примчалась машина «Скорой помощи». Толпа раздвинулась. На окровавленных носилках лежал искалеченный до неузнаваемости труп молодого фотографа.

— Говорят, из окна вывалился…

— Пьяный, что ли?

— Наверное…

— Да нет, он вроде фотографировал что-то из окна, не удержался и…

На носилки рядом с телом кто-то положил искореженную камеру. «Вот и все», — подумал Таро, выбрался из толпы и, не отдавая себе отчета в том, что делает, спотыкаясь, побрел в глубь квартала. «Это не случайность. Его убили из-за меня. Фотографии компрометировали важную персону. Парня убрали и наверняка уничтожили все негативы. Кто же мог это сделать?» И тут Таро вспомнил, что уцелели те снимки, которые он принес в управление — их достаточно, чтобы найти преступника. Это его долг.

Но в управлении ему сообщили, что дело об убийстве Митико Садзи и все материалы переданы военной контрразведке.

Рухнула привычная система представлений о добре и справедливости. У Таро не было доказательств, что фотографа убили. Но поверить в роковую случайность он не мог. Стоило ему прикрыть глаза, как он вновь видел окровавленные носилки с телом несчастного парня.

Почему же это произошло? Он не понимал. Вызубренные университетские учебники и пособия полицейской академии ответа не давали, и он не знал, что делать дальше. Но одно желание все настойчивее овладевало им: нужно во что бы то ни стало добраться до истины. Он не может участвовать в расследовании. Его отстранили. Что еще могла означать беспрецедентная передача расследования военной контрразведке, которая никогда не занималась подобными делами, как не попытку скрыть имя подлинного преступника. Дело, надо полагать, вскоре прекратят. Но остается еще одна возможность — предать эту историю гласности. Он не хотел идти в полицейское управление. Он не верил больше людям, которые раньше казались ему образцом, достойным подражания. Он уехал к приятелю в один из пригородов Токио. Тот жил один и давно приглашал погостить. Таро долго сидел у окна, глядя на столетний бонсай, карликовое деревце, выращиваемое в горшочке, и думал. Потом сел к столу и записал все, что знал об убийстве Митико Садзи. Конечно, не указывая, что сам работал в полиции. Он отошлет это корреспонденту газеты, прославившемуся сенсационными материалами о работе полиции. Его это должно заинтересовать, убийцы не останутся безнаказанными. Пошлет, разумеется, и в другие газеты.

***

Комура попробовал пошевелить связанными за спиной руками. Бессмысленно. Скрутили надежно, не освободишься. Голова мучительно болела после удара. Долго ли он пролежал без сознания? Сколько сейчас времени? Где он? Он лежал на сыром и холодном земляном полу, скорее всего в подвале. Глаза привыкли к темноте, но ничего обнадеживающего рассмотреть он не мог, от стенки до стенки рукой подать, и не слышно ни звука. Повернувшись на бок, он уткнулся щекой в жидкую грязь, но голове стало чуть легче, и не так саднило руки. Что же произошло? Кто мог его узнать? Где он ошибся? В гостинице остановился под чужой фамилией. Неужели его опознала Хироко Сасаки или еще кто-нибудь из «Боевого знамени»?.. Похоже, что так. Он два дня болтался по городу, пытаясь нащупать след, но его засекли и решили, что нападение — лучшая защита. Могли и прикончить. Нет. Сначала они попытаются выведать, что известно полиции. А полиции ничего не известно. Никто и не знает, где он.

Кто же мог подумать, что ребята из «Боевого знамени» умеют так работать. Взяли его мгновенно. В сквере неподалеку от гостиницы. Он шел по пустынной аллее, всего в нескольких шагах от отеля. На земле, поперек дороги, валялся пьяный. Комура попытался перешагнуть через него, и в этот момент мнимый пьяный неизвестным ему приемом сбил его с ног. И тут же к нему метнулись из-за куста еще двое. Первого Комура встретил ударом ног, вскочил, и тут… От страшного удара он потерял сознание.

К левой стороне черепа и сейчас нельзя притронуться. Да, судя по состоянию, дело не обошлось без наркотиков. Видимо, вкололи ему какую-то гадость. Откуда только взяли? Самое время поинтересоваться, усмехнулся он. Можно подумать, что не в подвале приходится валяться, а в полицейском управлении восседать.

— …Смотри-ка, спит.

— Разбуди его, разбуди. Только легонечко, что бы на небо раньше времени не отправился.

Перед глазами Комура вспыхнули и разбежались в разные стороны многоцветные шары. О резкой боли в боку перехватило дыхание. Над ним наклонились двое.

— А, очнулся. Ну и хорошо. Поднимайся. Нам с тобой поговорить хочется. Давай его наверх.

Комура грубо схватили за связанные руки и по складной лесенке потащили наверх.

На мгновение он зажмурился от яркого света потом осмотрелся. Окна плотно занавешены — не определить, ночь или день.

— На табуреточку посади его, Сай, там ему будет удобно.

Сай бросил его на табуретку, как куль картошки, и, ухмыляясь, отошел в угол, прислонился к стене. «Этот головорез так, подчиненный. Распоряжается другой», — прикидывал Комура.

— Ну, что, следователь токийского управления Сигэру Комура, завещание в пользу Акико будем писать, а? — заговорил старший и удовлетворенно откинулся на спинку кресла, заметив, как вздрогнул допрашиваемый.

— Удивляешься, что все про тебя знаем? Давай, давай, удивляйся. Напоследок можно.

Сай, в котором чувствовалась огромная физическая сила, даже тогда, когда он стоял неподвижно, загоготал.

— Сегодня еще, пожалуй, поживешь, а завтра не обессудь, прикончим. По приговору революционного суда.

В углу опять раздался смех.

— Мы, истинные революционеры, сам понимаешь, должны покончить с тобой как с грязным прислужником нашего классового врага, — сказал главный.

Этот человек явно подражал кому-то. Комура показалось, что он уже слышал подобные высказывания.

— Что молчишь? — не выдержал наконец говоривший.

— Может, развязать ему язык, а, Фукудзава-сан? — с готовностью предложил Сай.

— Погоди. Ну, вот что, следователь. Мы не думали, что полиция что-то разнюхает. Операция была обставлена аккуратно, надзирателям в Кунасири осталось только глазами хлопать. И в Кумамото Кога с Хироко прилетели чисто, мы смотрели — хвоста не было. Поэтому нас интересуют три вопроса. Кто сообщил о том, что они в Кумамото? Что вы еще знаете об этом деле? И где остальные ищейки? Мы засекли только тебя.

Фукудзава подошел поближе к Комура и вперил в него маленькие немигающие глазки.

— Ты, верно, думаешь: облапошу я вас, совру что-нибудь. На это не надейся. У него, — кивок в сторону верзилы, — в маленьком чемоданчике запасец кой-каких медикаментов. Я, конечно, не врач, но от одной-двух болезней как-нибудь излечу. От немоты и от вранья. Ты ж в курсе дела — нынешние препараты развязывают языки даже глухонемым. А ты у нас и слышишь, и видишь, и понимаешь. Лучше все выложить и помереть спокойно, чем… — Кривая улыбочка объяснила следователю, какая альтернатива ему предлагается.

— Кто вы такие? — говорить было больно, слова глухо отдавались где-то в затылке.

— Мы-то? Революционеры. С буржуазией боремся и таких, как ты, уничтожаем. Извини, но подробнее удовлетворить твое любопытство не имеем права. Конспирация. Хоть и вряд ли представится тебе возможность с кем-нибудь, кроме нас, побеседовать. Да и что тебе о чужом беспокоиться, о своем подумай.

— Пока что дайте мне из вашего чемоданчика пару таблеток аспирина — голова раскалывается. И руки бы развязали. Так особо не разговоришься, — сказал Комура.

— А ты что, руками объясняться будешь? — хмуро поинтересовался Фукудзава. — Обойдешься и так.

— Так я говорить не буду. — Комура передернул плечами.

Фукудзава легко, пружинистым шагом подошел к следователю, развязал веревки. Комура облегченно потер затекшие, посиневшие руки, улыбнулся и тут же краем глаза заметил блеснувший в руке верзилы пистолет.

— Вот теперь могу и ответить на вопросы. Сработали вы так себе, хвалиться нечем. Хочешь расскажу, как дело было?

Он назвал адреса Митико, Хироко, номер такси, на котором Кога приехал в аэропорт, и номер рейса в Кумамото.

— Я уж не говорю о том, что нашел одежду Кога, спрятанную на квартире Митико Садзи, которую сочли наиболее безопасным местом, — продолжал Комура. — Эксперты в нашей лаборатории дали твердое заключение — грязь на одежде по химическому составу идентична почве вокруг тюрьмы Кунасири. Кстати, довольно редкий состав, так что девяносто девять процентов из ста, что ваш Кога испачкался прямо там, пока добрался до машины, на которой его увезли в Токио.

Скептически отозвавшись об организации побега, Комура немного кривил душой: спрятать бежавшего террориста в квартире никому не известной Митико (даже с сестрой у нее разные фамилии) — неплохая идея. С одеждой все тоже было логично — оставить в чуланчике у Митико грязные тряпки, в которые превратился костюм Юкио Кога (на него он сменил тюремный балахон у стены Кунасири). Карты организаторам побега спутало убийство Митико Садзи…

— Так что хвалиться нечем, — повторил Комура.

— Кто помимо тебя вел расследование? — спросил Фукудзава, оправившись от мгновенного удивления.

— Как обычно, работала бригада. И зачем вам имена, если результаты уже доложены руководству.

— Так, понятно… — Фукудзава встал и кивнул Саю — Держи его под прицелом. Будет суетиться, сделай в нем пару дырок. Я скоро вернусь.

Он вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Сай уселся на его место, закурил, положив пистолет на колени, и с видом победителя взглянул на следователя. Особым интеллектом он не отличался, но давно понял: люди, подобные Комура, умные да образованные, всегда командовали им, теперь же один из них в его власти. Упустить такой случай поглумиться Сай был не в силах.

***

Цепь телефонных звонков сработала безотказно. Начальник токийского полицейского управления Вада сообщил Куихара, что следователь Комура работал в одиночку, без санкции руководства, о результатах его расследования и даже нынешнем местонахождении ничего не известно.

О фотографиях, найденных Таро, Вада еще и сам не знал. Подобная информация проходила обычный долгий путь по многоступенчатой лестнице полицейской бюрократии. В конце разговора Вада даже посетовал: к чему излишнее беспокойство по мелочам? Раз он обещал присмотреть за делом, значит, все в порядке.

Гэн Шэн всегда обедал в одно и то же время в маленьком китайском ресторанчике. Сюда и прибежал Фукудзава, напуганный словами следователя. Выслушав его, Гэн Шэн вышел позвонить и через некоторое время, довольный, вернулся к столу.

— Позвольте вам еще пельменей? — угодливо спросил официант.

— Можно. Пельмени сегодня удались.

Обед действительно был хорош. Знаменитые цзяоцзы — пельмени из смеси свинины, баранины и тыквы, байцайтан — суп с креветками и капустой. Рис с соевым соусом. К рису свинина в тесте и пирожки. Несколько бутылочек просяной водки маотай.

Поглощая суп, Гэн вспоминал слова, сказанные ему в Пекине: «Даже если китаец родился и всю жизнь провел за границей, он остается китайцем. Незримые нити связывают его с нашей землей, они никогда не рвутся. И управляют всей жизнью, велят действовать на благо родине. Ты должен приносить Китаю пользу. И чтобы не иссякали силы и желание содействовать нашей исторической миссии, нужно постоянно думать о родине и даже при возможности питаться так, как это принято у нас. Китайская кухня гениальна, как и все, что создано нашим народом. Японцы похваляются своими ничтожными достижениями, даже в приготовлении пищи, не понимая, что всем обязаны Китаю. Как письменность их скопирована с нашей, так и все лучшее они получили от нас. Китайское влияние — единственно здоровая основа в этом развращенном американцами загнивающем государстве».

Гэн Шэн никогда не забывал этих слов. Он не зря проник в «Боевое знамя». В Пекине считали, что нахватавшиеся левой фразеологии террористы делают полезное дело: дестабилизируют политическую обстановку в стране, готовят почву для распространения идей маоизма.

Используя старые связи с сотрудниками Центрального разведывательного управления США, Гэн вышел на Куихара и постепенно выяснил кое-что об операции «Хризантема». Выступление военных, путч, вооруженные столкновения между противоположными группировками, резкая поляризация сил — все это на пользу Китаю.

Выпив множество чашечек зеленого чая, который поглощался до, во время и после обеда и сочетался с не меньшим количеством просяной водки, Гэн вдруг усмехнулся:

— А ведь купил тебя следователь. Не будь меня, ты б и такую панику ударился, все дела бы поломал. Парень не дурак, решил тебя припугнуть: начальству, мол, доложил, с группой работал! Хорошо, что я сразу созвонился с Токио, выяснил, что прилетел он сюда на свой страх и риск. В полиции даже не знают, где он.

— Будем кончать его?

Гэн задумался. Фукудзава знал этого человека уже много лет, но до сих пор не мог предугадать его реакции. Гэн Шэн был непредсказуем. Так же невозможно было поймать его взгляд, заглянуть в глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Смотрел он всегда мимо человека, но все видел, а собеседник начинал чувствовать себя неуверенно, терялся.

— Нет, — медленно покачал головой Гэн, — мы возьмем его с собой на базу. Возникнет перестрелка, и его труп мы подложим полицейским ищейкам. Пусть поломают голову.

Фукудзава был восхищен.

***

— Ну, что молчишь, дрянь паршивая? — не выдержал Сай.

Ни на оскорбления, ни на попытки уязвить Комура не реагировал. Глядя одну точку, он размышлял о том, что предпринять. Сай, собиравшийся вволю потешиться, начал раздражаться.

— Врежу я тебе сейчас так, — угрожающе произнес он, — что из твоих мозгов потом и на омлет не наберешь… А может, немного пострелять в тебя? Потренироваться, так сказать. Да я так, не до смерти. Пулю в левую руку, вторую в правую, потом опять в левую, а? А шефу скажу, что ты бежать пытался. Все равно ж убьем тебя. Так какая разница, раньше или позже?

Комура смотрел на Сая, как смотрят на надоедливо жужжащую муху. Такого пренебрежения тот стерпеть не мог. Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, он подошел к следователю. Левой рукой он небрежно поигрывал пистолетом. «Левша?» — решил Комура. Сай долго соображал, что бы сказать, наконец, придумал:

— Улыбаешься, гад? Больше не будешь.

И коротко ударил его в челюсть. Вспыхнула утихнувшая было боль в голове. Комура рухнул вместе со стулом, ударившись затылком о каменный пол. Но успел заметить, как Сай поднял ногу, чтобы ударить его в живот, и резко перекатился на бок, правда, опоздал, и верзила попал носком тяжелого башмака ему в печень. Комура от боли свернулся в клубок, но уже в следующую минуту скорее инстинктивно, чем осмысленно, изогнувшись, ответил ударом на удар. Завопив, Сай отскочил и, поднял пистолет. Если бы Комура сделал хотя бы попытку приподняться, тот не раздумывая выстрелил бы. Но полицейский, не шевелясь, лежал на полу, стараясь перебороть боль. Сай решил доказать, что в состоянии справиться с ним и без оружия. Он осторожно приблизился. Реакция полицейского была мгновенной. Он взвился и резким движением выбил пистолет. Раздался выстрел, пуля впилась в стену, пистолет отлетел в сторону. Ошеломленный Сай кинулся было за ним, но, напоровшись на удар Комура, охнул и отскочил. Они медлили, наблюдая друг за другом и определяя слабые места противника. Сай был, несомненно, сильнее, но Комура знал приемы борьбы и действовал хладнокровнее. Он бросился первым: каждую минуту мог появиться «шеф» или еще кто-нибудь… Удар левой отшвырнул его к стене.

Опершись о нее, Комура подпрыгнул и выбросил вперед обе ноги. Это был его коронный номер. Сай, нелепо взмахнув руками, упал. Через секунду в висок ему уперся холодный ствол пистолета.

— Чего ты от меня хочешь? — выдавил он с трудом.

— Кому ты нужен, — пожал плечами Комура.

— Не убивай! — в ужасе закричал Сай. — Я тебе все расскажу! Ты же не знаешь, что тут готовится… Не стреляй!

— Тише ты, — приказал Комура, — не ори. В доме еще кто есть?

— Одни мы.

— Второй когда вернется?

— Не знаю. Он к Гэн Шэну пошел.

— К Гэн Шэну?

Фамилия показалась знакомой. Но так болела голова, что сосредоточиться Комура не мог. Гэн Шэн… Ну, конечно. Он вспомнил страницу дела двенадцатилетней давности и показания молоденького студента.

— Так что ты хотел мне поведать? — небрежно спросил Комура. — Говори да поскорее.

— А вы меня отпустите?

— Условия ставлю я. Единственный твой шанс — не врать! Зачем бежал Кога? Кто организовал побег? Что готовит «Боевое знамя»? С кем связан Гэн Шэн?

— Не все сразу, — попросил Сай. — Побег организовал Гэн Шэн. Он несколько лет пропадал, а потом опять объявился.

— Ты давно в группе?

— Я не вхожу в группу. Этот домик мне принадлежит, вот и попросили помочь. Платят хорошо.

— Какие у них планы?

— Я не хочу им помогать! — вдруг закричал Сай. — Не хочу! Я в таких делах не участвую. Они собираются захватить склад с оружием сил самообороны и напасть на базу американских подводных лодок.

— Зачем?

— Фукудзава говорил: чтобы поднять народ Японии на борьбу. Ребятам из группы говорил.

— Когда это должно произойти?

Скрипнула дверь за спиной Комура, и вместо ответа Сай вскочил и с воплем «А-а, сволочь!» бросился на него…

***

— Если мы свяжем концы с концами, Уолтер, то получим Пулитцеровскую премию и станем так же известны, как ребята из «Вашингтон пост», открывшие Уотергейт.

— Или нас вышлют из страны и выгонят с работы.

Джордж Мортон испытывал небывалый подъем сил и был готов сразиться с кем угодно: такую фантастическую возможность заработать себе имя упускать нельзя. Бенджамину, выбитому из привычной колеи, было не по себе.

Они не отходили от телефона, пытаясь выяснить, куда направились офицеры, организовавшие в свое время общество «Хризантема». Мортон выслушивал стереотипные ответы: «В служебной командировке».

— Говорил же я вам, — покачал головой Бенджамин.

— Я просто хотел проверить, не появились ли они в Токио.

— Когда они появятся здесь, будет уже поздно.

— Не сгущайте краски, Уолтер, ничего особенного не произойдет. В Японии ничего не делают без нашего ведома. Государственный департамент держит руку на пульсе Токио.

— А почему вы думаете, что в Вашингтоне захотят помешать путчу?

Мортон непонимающе посмотрел на старого журналиста.

— Вы меня просто удивляете, Уолтер. Как мы можем поощрять военные перевороты? Мы же боремся за демократию. К тому же зачем допускать усиление возможного противника? Один раз мы уже пострадали от отсутствия бдительности. Так что я думаю, нам с вами выпадет более скромная роль — описать попытку, заведомо неудачную.

— Вы пока еще плохо ориентируетесь, Джордж. Пентагон весьма заинтересован в том, чтобы Япония превратилась в непотопляемый американский авианосец. Усилить военное присутствие здесь, в Азии, угрожать русским.

— Опять сказки о «мировом жандарме», — иронически заметил Мортон.

— Это не сказки, Джордж. С диктаторским правительством договориться будет легче. Я не удивлюсь, если и здесь замешано ЦРУ.

— Второе Чили невозможно, — уверенно сказал Мортон.

— ЦРУ, — повторил Бенджамин, — ЦРУ… На приеме в посольстве я вам показал Стивена Льюиса из Гонконга.

— Вы еще сказали, что не можете понять, зачем он прикатил в Токио.

— Да, да, Джордж, — Бенджамин оживился, — тут очень интересная история. Возможно, она имеет некоторое отношение к тому, чем мы с вами занимаемся. Лет пять-шесть назад я обратил внимание на операции одной посреднической фирмы в Гонконге. Ее название встречалось в сообщениях о крупных валютных операциях несколько сомнительного характера. Я тогда занимался деятельностью транснациональных корпораций: у меня были основательные подозрения, что они производят секретные выплаты политическим партиям и группировкам в разных странах, в том числе и в Японии. Но доказательств никаких. Я никак не мог выяснить, по каким каналам переводятся деньги. Когда поступили сообщения о крупных сделках компании «Джонсон» в Японии, я ни секунды не сомневался, что этому сопутствовали немалые взятки, таковы уж традиции японского делового мира. Прошло какое-то время, и я встретил упоминание об операциях «Джонсон» с той самой посреднической фирмой «Кристофер энд компани». Основана она была лет через пять после окончания второй мировой войны. Владелец ее, некий Кристофер, которого мои друзья знали в прошлом как сотрудника управления стратегических служб, постоянно поддерживал с бывшими коллегами тесные связи. В шестидесятом году он умер, и его место занял никому прежде в финансовом мире не известный Стивен Льюис. Я потом выяснил — он возглавляет американскую резидентуру в Гонконге. «Кристофер» превратился в одну из ведущих американских фирм, занимающихся валютными операциями. Для Лэнгли это находка — у компании пятнадцать отделений за рубежом, и она систематически работает на ЦРУ. Я подозреваю, что ее использовали при свержении в Иране не понравившегося нашим премьера Мосаддыка, для финансовой поддержки Сайгона во время вьетнамской войны. Вероятно, через нее же шли деньги для тех людей Мао, которые давно работают в контакте с нами. Я постоянно внимательнейшим образом слежу за деятельностью этой фирмы. Скандал и начавшееся в Японии расследование выявили интересные факты. С одной стороны, многие крупные государственные чиновники получили значительные суммы от «Джонсон», с другой — ревизоры компании не обнаружили фондов, из которых могли быть взяты эти деньги. У меня нет сомнений, что это деньги ЦРУ.

Услышав последнюю фразу, Мортон широко раскрыл глаза.

— Вы помните кипу расписок неизвестного агента, которые вам по моей просьбе показали в прокуратуре? — продолжал Бенджамин. — Точно такие же суммы компания «Джонсон» регулярно переводила на счет «Кристофер энд компании. А теперь послушайте, как деньги попадали в Японию. «Джонсон» перечисляла эти суммы с цюрихского счета компании в распоряжение гонконгского отделения «Кристофер», а в Токио чеки попадали в карманы агентов Льюиса. Неприметный католический священник под сутаной провозил очередной чек. Я, наверное, утомил вас, Джордж, долгим рассказом, — закончил Бенджамин, — но для меня ситуация очевидна: в Японию были перекачаны огромные деньги. С какой целью? Я долго ломал голову: зачем пущены в ход такие суммы, ведь подкомиссия американского сената сообщала о 14 миллионах долларов, израсходованных «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в качестве комиссионных. Хватило бы и половины. И в самом деле, японская пресса назвала иные цифры: три миллиона долларов — президенту авиакомпании, которая приобрела американские самолеты. Столько же Касаи. Еще миллион другим нужным людям, рангом пониже. Это, конечно, приблизительно. Но где же остальные семь миллионов? Куда они пошли? Так вот, это деньги ЦРУ, они и предназначались не на взятки, а для более серьезного дела. Стоит сопоставить этот факт с необычной активностью правых, с ситуацией в стране… вспомнить об обществе «Хризантема», и я не могу отделаться от мысли, что в стране зреет заговор, готовится военный путч.

Мортон хотел что-то сказать, но Бенджамин жестом остановил его:

— Разразившийся скандал настроил общественное мнение против консервативного правительства. Нынешний премьер-министр Казаками говорит слишком много красивых слов и слишком мало делает. Сегодня это вызывает особое раздражение. Раздаются голоса в пользу решительного изменения политической системы, кое-кто открыто скучает по сильной руке. Появились ностальгические нотки при упоминании императора. Оппозиционные партии за исключением коммунистов организационно и идейно раздроблены, не способны к решительным действиям. А коммунисты в глазах многих японцев люди, от которых следует держаться подальше. Если военные выступят, девяносто процентов из ста, что они добьются успеха.

— Но это же ужасно! — воскликнул Мортон, вскакивая с кресла. — Мы обязаны что-то сделать. Но что?

***

Раздалось два негромких хлопка — пистолет Сая оказался с глушителем. Фукудзава, не успев до конца открыть дверь, дернулся и рухнул. Но в ту же секунду Сай выбил оружие из руки Комура. Несколько секунд они боролись. Лицо Сая налилось кровью, он тяжело дышал и брызгал слюной. Внезапно Комура высвободил руки и резко ударил Сая по ребрам. Глаза верзилы изумленно расширились, но изумление тут же сменилось гримасой непереносимой боли. «Ребра два сломал», — подумал Комура и, вскочив, сверху нанес удар по шейным позвонкам. Он не мог, как герои фильмов о каратэ, разбивать рукой стопку черепицы, но кое-что он умел. Сай шмякнулся на пол и замер.

Комура с трудом перевел дыхание, почувствовав, как дрожат руки и подгибаются колени. Пожалуй, ему досталось многовато. Десять лет назад, правда, ему все было нипочем, да ведь те времена давно миновали.

Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Вытащил из лежащей на столике пачки сигарету, поискал глазами спички, подобрал валявшийся на полу пистолет, тщательно обтер его, сунул в карман. Уходить надо немедленно. Открыв наружную дверь и выскользнув на улицу, вдруг понял: дом стоит в лесу, на отшибе. Он присвистнул и ощупал руками голову: здорово же его треснули, если он совсем не помнит, как его сюда привезли. Взгляд упал на стоящую неподалеку автомашину. «Чья?» Он осторожно подошел поближе. «Тоета», не слишком старая и не слишком новая. Ключ зажигания на месте, в ящичке документы. На цветной фотографии лицо убитого им Фукудзава. Он захлопнул дверцу и включил зажигание — владельцу машина больше не понадобится.

Действовать придется так: он не поедет в полицию, а из ближайшего переговорного пункта свяжется с управлением национальной обороны и с бюро расследований общественной безопасности в Токио. Бюро занимается серьезными государственными преступлениями, и они сумеют остановить террористов. Нападение на базу атомных подводных лодок необходимо предотвратить!

***

Парламентская фракция компартии сделала запрос правительству: по данным партии, в составе сухопутных «сил самообороны» создано специальное подразделение, которое занимается незаконным сбором информации об оппозиционных партиях и о коммунистических странах. Это подразделение работает на разведуправление министерства обороны США, а также на ЦРУ. Начальник УНО опроверг слова депутата-коммуниста, заявив корреспондентам, что управление национальной обороны не имеет связи с Центральным разведывательным управлением США и не может работать на американские спецслужбы.

Если Гэн Шэн, способствуя осуществлению замыслов участников заговора, преследовал собственные цели, то и Куихара не очень-то доверял своему временному союзнику. Машины, которыми в Кумамото пользовались террористы из «Боевого знамени», были снабжены небольшими радиомаяками, включавшимися одновременно с зажиганием, и за передвижением членов группы круглосуточно следили операторы — молодые ребята из «сил самообороны». В домике Сая, куда террористы привезли потерявшего сознание Комура, Куихара приказал установить скрытые микрофоны для прослушивания.

Запись разговора следователя с Саем, звуки выстрелов, когда появился Фукудзава, заставили насторожиться молодых офицеров «сил самообороны» (они должны были проконтролировать нападение террористов на склад оружия, а затем их вылет на базу подводных лодок). Когда операторы доложили о событиях, которые произошли в домике Сая, трое молодых офицеров бросились к машине. Комура необходимо было перехватить и уничтожить. Радиомаячок, установленный в машине, на которой он ехал, указывал преследователям его маршрут.

Они действовали спокойно, наверняка. Комура было некуда деться. Если бы он по наивности обратился в полицию, ситуация разрешилась бы совсем просто. Там, в полиции, были свои люди.

Преследователи нагнали Комура уже в центре Кумамото. Оглянувшись, он заметил, что серый «ниссан» висит у него «на хвосте», не отпуская ни на минуту. Глядя в зеркальце заднего обзора, Комура безошибочно определил профессиональную принадлежность трех сидящих в машине молодых людей.

***

Обширное письмо Таро с изложением обстоятельств убийства Митико Садзи попало в несколько редакций и бюро зарубежных информационных агентств. Корреспондент одного из агентств, быстро просмотрев письмо, отстучал десять строчек на машинке и включил их в раздел уголовных новостей из мира высокопоставленных лиц. Вечером информация пошла за океан. Международная телеграфно-телефонная связь из Японии осуществлялась полугосударственной компанией, монополизировавшей эту сферу. Компания, в свою очередь, была связана с транснациональной «Интернэшнл телеграф энд телефон», куда попадали все телеграммы и телексы. Поздно ночью или, вернее, рано утром, часа в три-четыре, в бюро ИТТ приходили работники ЦРУ, ФБР и Агентства национальной безопасности. Они ежедневно просматривали всю поступающую информацию. Заметка из Японии была замечена. Ее копия легла на стол начальника регионального управления ЦРУ и была даже упомянута в ежедневной сводке для одного из заместителей директора. В Токио послали официальный запрос. Он был адресован резиденту Брайтону, но тот, не читая, переправил его Джону Уилби.

***

Комура мягко тронул машину и в зеркальце заднего обзора увидел, как вслед за ним двинулись те трое. Пока он едет по центральной улице, он в безопасности, размышлял следователь. Но сколько так можно кататься? Да и они что-нибудь придумают. Нет, уступать инициативу им нельзя. Как только он свернет куда-нибудь в тихое место, они могут начать стрелять. Вероятно, сказанное Саем — правда, и провал этого плана грозит им огромными неприятностями. Наверное, замешаны большие люди из Токио.

Машина сзади шла, не отставая и не перегоняя, сохраняя постоянную дистанцию. Комура постоянно поднимал глаза к зеркальцу: водитель одной рукой небрежно держал руль, двое других с деланным равнодушием смотрели по сторонам.

Комура чуть прибавил скорость. Преследователи немедленно насторожились.

Следователь прикинул: до конца улицы минут десять езды, дальше дорога сворачивает в довольно пустынную аллею, где почти нет машин. Более удобного места для инсценировки автомобильной катастрофы и не придумаешь.

Загорелся красный свет. Комура сбросил скорость, медленно огибая машину впереди. Преследователи, не желая привлекать внимания, остановились. От Комура их отделял всего один автомобиль — беспокоиться им было не о чем.

Регулировщик, равнодушно наблюдавший за дорогой, вдруг изумленно раскрыл рот. Одна из машин рванулась прямо на красный свет. Секунду он оставался в бездействии, но когда вслед за нею, с треском ободрав крыло стоящего впереди «форда» старой модели, последовала еще одна, — схватился за висевший на ремне «уоки-токи» и связался с отделением полиции.

Комура выиграл минуту. Ее как раз хватило на резкий поворот с торможением. Машина перегородила дорогу, а он чуть не пробил головой ветровое стекло. И тут же, распахнув дверцу, кинулся бежать. Перепрыгнул через кювет и услыхал визг тормозов, звук глухого удара: машина преследователей врезалась в «тоету».

***

— Куихара! — взволнованный Бенджамин даже хлопнул себя по лбу. — Я должен был сразу догадаться, когда вы сказали, что фамилия человека, получавшего деньги от «Джонсон эйркрафт корпорейшн», оканчивается на «хара».

Тот же знакомый чиновник из токийской прокуратуры выложил на стол целую пачку материалов — показания свидетелей по делу компании.

Только теперь Мортон выяснил, почему старый японец с таким уважением относится к Бенджамину: после войны молодой тогда офицер американской армии Уолтер Бенджамин служил в Си-Ай-Си, контрразведке сухопутных войск оккупационной армии, и занимался выявлением военных преступников категории «Б» (обвиняемые в преступлениях против человечества). А этот чиновник, бывший преподаватель английского языка в провинциальном институте, работал у него переводчиком. Постепенно ситуация менялись, американские оккупационные власти понемногу стали использовать бывших военных преступников. Чересчур энергичный и прямой Бенджамин мешал новому курсу, и его довольно скоро отстранили от дел. Тихий, незаметный переводчик остался, а позже перешел в прокуратуру, где и прослужил всю жизнь, сохранив самое высокое мнение о своем бывшем шефе.

И Бенджамин и японец, Такаги-сан, знали Куихара. Его отец служил в генеральном штабе сухопутных сил императорской армии и получил десять лет тюремного заключения за участие в злодеяниях на территории оккупированной японскими войсками Маньчжурии. Правда, через три года он благополучно вышел из тюрьмы и-даже основал «партию патриотов». В парламент ему пройти не удалось, но тем не менее он пользовался большим влиянием среди правых. В доме у него бывали крупные политики, министры, лидеры различных группировок. Поговаривали, что Куихара-отцу удалось сохранить немалые суммы, награбленные в Китае. Но прошлое не мешало ему выступать активным сторонником сближения с Пекином, он даже ездил туда в составе одной из первых делегаций.

Сын поначалу также увлекался политической деятельностью, был довольно заметной фигурой в праворадикальном студенческом союзе. Ему уже прочили неплохую политическую карьеру, но он вдруг исчез с горизонта и начал работать в исследовательском комитете одной из промышленных организаций, возглавляемых Итодзаки — близким другом отца. Служба там считалась престижной и хорошо оплачивалась, но все же многие удивлялись, почему подававший столь блестящие надежды молодой человек, к тому же отнюдь не из бедной семьи, предпочел десятые роли возможному лидерству в политике.

— Он предпочел незримую власть, — заметил Такаги. — Должно быть, страшно честолюбив, хладнокровен и опасен. Я изучил показания одного из курьеров, лично привозивших сюда чеки…

— Из Гонконга?

— Да. Но откуда вы знаете? — удивился Такаги. Мортон кивком указал на Бенджамина.

— Произошел какой-то разрыв в цепочке, — сказал Такаги, — курьер вышел непосредственно на Куихара. Обычно чек долго переходил из рук в руки, прежде чем добирался до настоящего получателя.

— Зачем им, собственно, деньги ЦРУ? — вдруг спросил Мортон. — Неужели они не могли найти их здесь, в Японии?

— Это не так просто, — отозвался старый журналист, — манипуляции с такими суммами не остались бы незамеченными. Да и вообще, какие заговорщики отказывались от предлагаемых денег?

Они вновь принялись за документы. Бенджамин и японец тщательно, уже в который раз просматривали их, сопоставляли, а Мортон записывал наиболее важные данные.

***

Комура повезло. Из машины Фукудзава он прихватил документы и деньги. Сумма была мизерной, но на билет ее хватило. Сорок минут до посадки в самолет, летевший транзитом через порт, где базировались американские подлодки, он провел в туалете, надеясь, что там его труднее будет обнаружить, но его никто и не искал.

Примерно в это же время из Аомори вылетал генерал Такаса, он возвращался в Токио. Начальнику штаба своей дивизии он сообщил, что по приезде хотел бы немедленно проверить боевую подготовку дивизии. Это был условный знак.

Начальник штаба вызвал к себе командиров 1, 31, 32, 34-го пехотных и 1-го артиллерийского полков и под большим секретом рассказал, что командующий собирается устроить проверку. Командиры, не мудрствуя, привели части в состояние полной боевой готовности. Генерал Такаса был известен жесткими мерами против тех, кто оказывался не на уровне предъявляемых требований. Между тем служить в Токио приятнее, нежели где-нибудь в захолустье.

***

— Неужели вы мне не верите?

Полковник Роджерс лишь пожал плечами, когда Комура, с трудом пробившийся к нему, рассказал о запланированном нападении. Не похоже было, что этот человек вообще способен удивляться. Короткие седые волосы, обветренная, чуть красноватая кожа, типичное лицо с рекламной страницы любого американского журнала. Комура был неприятно удивлен этим открытием. Он ожидал увидеть человека неординарного, а натолкнулся на самого среднего из средних американцев.

— Послушайте, мистер Комура, — сказал ему Роджерс, — от шпиономании и подозрительности люди излечиваются до тридцати лет. По-моему, вы подзадержались. Даже если эти джентльмены и попытаются совершить нечто подобное, нам с вами нет ни малейшего повода беспокоиться. Неужели вы полагаете, что возможность нападения не была предусмотрена заранее? Система охраны и сигнализации вполне надежна. Здесь работали лучшие специалисты.

Какие аргументы мог противопоставить ему Комура? Уверенность, что Сай не врал? Что он не из тех, кто в состоянии подбросить версию?

Американец усмехнулся:

— Зачем террористам подводная лодка? Они все равно не смогли бы ею воспользоваться, ведь управление атомной подводной лодкой требует высоких профессиональных знаний.

— Но кто может поручиться, — возразил ему Комура, — что среди нападающих не окажется инженера-подводника?

***

Немногочисленная охрана склада «сил самообороны» была уничтожена быстро и почти бесшумно.

Террористы взяли оружие, необходимое для захвата базы подводных лодок, и поспешили к дожидавшемуся их грузовичку. Грузовичок раздобыл Гэн Шэн.

Вскоре они были в аэропорту, где уже ждал небольшой самолет, тоже нанятый Гэн Шэном. Он должен был доставить их к деревушке неподалеку от базы американских подводных лодок.

От невозмутимости полковника Роджерса не осталось и следа. Радиостанция, транслировавшая передачи для американских войск на Дальнем Востоке, прервала обычную программу, чтобы сообщить о событиях в Кумамото. Полковник был ошеломлен. Ведь этот Комура начал именно с рассказа о готовящемся нападении на склад «сил самообороны». И он ему не поверил. Но теперь… кто может быть уверен в том, что террористы действительно не сделают попытки захватить подводную лодку?

Начальник базы ринулся из кабинета. Не спрашивая разрешения — да оно и не требовалось теперь, — за ним двинулся и Комура. Уже через несколько минут полковник орал на дежурного так, что звенели стекла: огромную территорию базы — по ней можно было на танке разъезжать — охраняли лишь двое морских пехотинцев у ворот. Кто-то, неизвестно почему, отменил патрульную службу, и если бы террористам удалось проникнуть за ворота, их бы никто не мог остановить.

Полковник немедленно поднял по тревоге подразделение морских пехотинцев и приказал вызвать к себе начальника охраны, найти которого, впрочем, не удалось: в пятницу вечером он обычно уезжал в город, к знакомым.

Отдав распоряжения и немного успокоившись, Роджерс отдышался, пригладил короткие седые волосы и повернулся к Комура:

— Я должен извиниться…

— Не стоит, — отмахнулся тот. — Неизвестно, как я сам поступил бы на вашем месте.

***

Рано утром видеопленка с записью репортажа корреспондентов Эн-Эйч-Кэй о разгроме, учиненном террористами, демонстрировалась по всем каналам национального телевидения. Крупным планом показывали взломанные двери склада, пустые ящики из-под автоматических карабинов американского производства, застывшие в предсмертной муке, искаженные гримасой боли лица убитых солдат охраны. По полу были разбросаны листовки с призывом к мировой революции. Вся страна не отрывалась от экранов. Япония негодовала. «Красные — убийцы! Коммунисты оставили свой дьявольский след. Коммунисты вооружаются. На кого они нападут завтра?» — трагически вопрошал диктор.

В одиннадцать часов утра состоялось расширенное заседание президиума Центрального Комитета компартии.

***

Утром Таро вскочил ни свет ни заря и, не завтракая, побежал к киоску. Первые выпуски ежедневных газет появляются очень рано — они рассчитаны на тех, кто отправляется на работу еще затемно. С замирающим сердцем он раскрыл первую газету, вторую, третью… Ничего. «Неужели не придали значения моему письму? — спрашивал он себя в сотый раз. — Но ведь генерал подозревается в убийстве. Это же сенсация!»

Таро отправился в Токио, решив лично побывать в редакциях. С вокзала позвонил домой: мать сказала, что ему несколько раз звонил неизвестный мужчина и настойчиво осведомлялся, где можно его найти. Фамилии своей он не назвал, но оставил номер телефона с просьбой дать знать, как только Таро появится. Таро сказал матери, что его опять отправляют по служебному делу, и обещал зайти попозже. Только повесив трубку, он сообразил: а может, его разыскивает Комура?

Все это время он и не вспоминал о следователе. Наверное, тот уже вернулся. Вот кто может посоветовать, что делать. Таро опять позвонил домой и записал на сигаретной коробке семь цифр. Бросил еще монетку, набрал неизвестный ему номер. Трубку немедленно сняли.

— Алло, алло, слушаю вас. — Голос был мягкий и приятный.

— Простите, это Таро, мне передали…

— Да, да, конечно, — немедленно отозвался голос. — Очень рад, что вы позвонили.

Таро готов был поклясться, что слышит этот голос впервые в жизни.

— Откуда вы говорите?

— Из автомата.

На том конце провода возникла пауза. Таро показалось, что говоривший прикрыл трубку рукой и что-то сказал в сторону. Таро насторожился.

— А с кем я говорю, простите? — не выдержал он, но ему не ответили.

— Нам крайне нужна ваша помощь. — Голос неожиданно обрел значительность. — Речь идет о безопасности нашей родины, о государственных интересах Японии.

И опять странная пауза. Таро внезапно испугался, бросил трубку и выбежал из будки. Он прошел быстрым шагом метров триста, прежде чем совладал с собой и оглянулся. По улице текла огромная будничная толпа, но телефон-автомат, который он только что покинул, находился на некотором возвышении и был хорошо виден. Таро изумленно всмотрелся. Вокруг будки творилось что-то непонятное. Какие-то люди внимательно осматривали ее. Затем двое из них стали пристально вглядываться в прохожих. Таро бросился в ближайший переулок, выскочил на параллельную улицу и на ходу втиснулся в отходящий автобус.

Спецгруппа военной контрразведки прибыла к телефону-автомату через три минуты после того, как парень ушел. Телефон, по которому его просили звонить, находился на столе дежурного по отделу — тот среагировал немедленно и дал указание установить, где Таро, и направить туда людей. Но они опоздали…

Начальник отдела распек дежурного и приказал продолжать поиски. Мальчишка знал слишком много, и дальнейшей утечки информации допускать было нельзя.

Таро решил все же рискнуть и зашел в несколько редакций. Там его гоняли от одного сотрудника к другому, пока наконец кто-то из них не счел нужным терпеливо объяснить, что письмо Таро, к сожалению, не показалось редакции достаточно интересным и публиковать его не видят смысла. Но что он лично советует молодому человеку обратиться в полицию, где его, без сомнения, выслушают со всем вниманием и сумеют принять необходимые меры.

Таро мужественно выслушал совет и неожиданно понял: напрасно он стучится в раз и навсегда запертые двери. Выйдя из редакции, он нащупал в кармане мелочь, купил прямо на улице порцию горячей лапши и, почти не чувствуя вкуса, поел.

Около станции метро двое продавали коммунистическую газету. Тот, что постарше, негромко разговаривал с прохожими, другой в основном слушал. Таро заметил, что многие здоровались с продавцами, называя старшего по имени. Таро тоже подошел к импровизированному киоску. Толстые пачки газет, журналы, брошюры. Он и не подозревал, что компартия издает столько прессы. Полистал толстый журнал, отложил — показалось слишком сложно, открыл другой, а сам поневоле прислушивался к разговору.

Только что купивший газету человек почтительно кланялся:

— Спасибо вам большое. Очень вы нам помогли.

— Да не за что, — улыбнулся пожилой продавец.

— Нет, нет, мы знаем, как должны быть вам благодарны. Это ведь ваши депутаты в городском муниципалитете нашли управу на домовладельца. И плату на жилье не посмел повысить, и ремонт сделал, и отопление обещал улучшить.

— Обещания еще ничего не значат, — заметил пожилой. — Вы мне потом дайте знать, как у вас дела.

— Обязательно. Спасибо вам. Ведь если бы он квартплату повысил… Я ж вам рассказывал: сын так работы и не нашел, а уж второго ребенка ждет. И в доме то света нет, то воды, то газа, зимой мерзнем — отопление не работает, и щели такие — все выдувает, внучка очень тяжело этой зимой болела… Спасибо вам.

Таро слушал с удивлением. Ну и ну. Политика казалась ему делом, бесконечно удаленным от реальной жизни, тем более от бытовых дел. Съезды, конференции, митинги, заседания, встречи, цель которых переманить на свою сторону как можно большее число избирателей. Это было понятно. Но чтобы кто-то действительно конкретно помогал, как эти коммунисты, — с таким Таро не сталкивался.

Благодаривший продавцов мужчина еще раз поклонился и ушел.

Таро не знал, что пожилой продавец распространяет здесь газету уже три года. Да никакой он, собственно, и не продавец, а обыкновенный рабочий, выполняющий партийное поручение. Денег за это он не получает. И так делают тысячи людей по всей Японии. Коммунистическую прессу не принимают в газетные киоски, и членам партии приходится распространять ее самим. То же самое и с подпиской. Но в этом есть и своя положительная сторона. Газету распространяют не посторонние, равнодушные люди, а сами коммунисты. За последние годы они превратились в армию пропагандистов.

Таро не знал всего этого, но, послушав разговор продавца с рабочим, внезапно для себя решил направиться в редакцию коммунистической газеты, адрес которой прочел, взяв в руки еще пахнущий типографской краской номер.

***

Военные собрались на квартире Куихара. Пятеро — в чине генералов, они сидели здесь уже два часа. Курили, обменивались малозначащими репликами, подолгу разглядывали большое какэмоно — единственное украшение комнаты. В стороне на маленьком столике стояли напитки. К ним никто не притрагивался. В день, когда решается судьба родины и их собственные судьбы, надо собрать волю в кулак.

Сам хозяин не отходил от телефона: в эти часы все нити заговора тянулись сюда. Репортаж из Кумамото сыграл свою роль. Страна находилась в возбуждении. Теперь только дождаться сообщения о захвате подводной лодки, и Такаса немедленно отдаст приказ о «проведении особых маневров» — подразделения его дивизии растекутся по Токио, оцепят важнейшие здания. А чуть раньше генералы прибудут в управление национальной обороны и потребуют от его начальника немедленного выхода в отставку. Там будут дежурить офицеры контрразведки, которые блокируют связь и предупредят любые неожиданности. Затем посещение премьер-министра: от района Роппонги, где разместилось УНО, до его частной резиденции семь-десять минут езды. Каваками не посмеет противиться воле вооруженных сил: он даже сам сможет ощутить эту волю — на окна его особняка направят стволы танки «Т-74». Премьер-министру придется передать власть в руки военных. Его выступление будут транслировать по всем каналам радио и телевидения (это проконтролируют батальоны 34-го полка). А потом — к императору. Коленопреклоненно они попросят сына неба благословить их…

Сообщение обо всем происшедшем незамедлительно поступит в американское посольство: необходимо заверить Вашингтон, что новая власть останется таким же верным союзником Америки. В течение двух-трех часов будут изолированы все силы, представляющие угрозу спокойствию и благо действию страны, особенно коммунисты. Список подлежащих аресту давно готовы, исследовательские отделы сухопутных «сил самообороны» постарались на славу. Ждать осталось недолго…

***

В военную контрразведку очередные выпуски газет попадали быстрее, чем к покупателям. Специально назначенные офицеры тщательно знакомились с прессой, отчеркивали наиболее интересные материалы, готовили ежедневную сводку. Ничего чрезвычайного в этих материалах обычно не содержалось, и когда в конце дня к руководителю сектора ворвался растерянный сотрудник и положил перед ним последний выпуск коммунистической газеты, тот не сразу понял, в чем дело. А когда сообразил, сам бросился к начальству.

Статья о генерале Такаса с его большим портретом в парадной форме была опубликована на первой полосе…

***

В самолете, летевшем из Кумамото к базе подводных лодок, террористы почти не разговаривали. Нервы были напряжены до предела. Нападение на базу означало для «Боевого знамени» новый этап борьбы против существующего строя. Недалекие, слабо разбиравшиеся в сложной картине политической жизни Японии, они не понимали, что стали игрушкой в руках своих злейших врагов — ультраправых реакционеров. Руководствуясь догматами маоизма, они считали, что нужно показать пример вооруженной борьбы, и тогда поднимутся массы. Им казалось: достаточно подтолкнуть народ, и начнется революция.

Их решимость подогревал и Гэн Шэн, который получил указание из Пекина быть в курсе и генеральской «Хризантемы» и намерений «Боевого знамени», способствовать планам и тех и других заговорщиков.

Самолет пошел на посадку. Кога выпрыгнул первым, осмотрелся: никого. Откинул люк, помог выбраться Хироко Сасаки. За ними последовали остальные, нетерпеливо разминали затекшие ноги, осматривали оружие.

Когда подошли к базе, окончательно стемнело

В свете прожекторов были хорошо видны морские пехотинцы, дежурившие возле ворот, к которым ползком подобрались террористы. Детали операции члены группы отработали до автоматизма. Хироко, обняв одного из парней, направилась прямо к воротам. Террорист изображал пьяного и что-то напевал. Охранники были предупреждены о возможной опасности, но никак не предполагали, что она явится к ним с этой парой.

Мужчина шел, спотыкаясь, женщина старалась поддерживать его. Обычная картина: выпил человек в баре, завтра суббота, что ж не выпить. Пьяный вдруг оттолкнул женщину и, покачиваясь, направился к солдатам.

— Давай, давай, парень, давно пора в кроватку, — крикнул один из пехотинцев и шагнул вперед. — Красотка уже заждалась.

Террорист резко выбросил вперед руку и вонзил кинжал, который прятал в ладони, прямо ему в горло. Раздался легкий булькающий звук, и охранник рухнул. Почти одновременно с ним упал второй: Хироко владела ножом не хуже мужчин.

Открыть ворота было парой пустяков. Нападающие бросились вперед, но тут же раздался звук сирены. Над базой вспыхнул мертвенно-белый свет.

Минута растерянности, и террористы распластались на земле.

— Положить оружие! Встать и поднять руки! Иначе стреляю! — Раздался усиленный мегафоном голос.

Залегший первым Гэн Шэн начал медленно отползать.

— Повторяю: всем положить оружие, встать… Иначе…

Вместо ответа Кога изогнулся и швырнул на голос гранату, а сам, словно подброшенный взрывом, бросился бежать, за ним остальные. Хлестнули автоматные очереди. Трое рухнули, как подкошенные. Остальные вновь залегли, завязалась перестрелка.

— Хироко закусила губу от злости. Кто мог их выдать? Неужели все жертвы напрасны?

В группу она пришла, слепо следуя за Юкио Кога, и, пока он был в тюрьме, думала лишь об одном — как вызволить его оттуда. В Токио ее разыскал Гэн Шэн и предложил организовать побег Кога. Они установили связи с рассеявшимися по стране членами «Боевого знамени», которые все это время действовали самостоятельно. Появилось и несколько совсем молодых ребят, попавших под влияние леваков.

Временно руководство группой взяла на себя Хироко Сасаки. Они вновь стали готовиться к «революционным действиям». Хироко не вникала в теорию, ей было достаточно уверенности в том, что она идет по пути Юкио Кога. Гэн Шэну удалось познакомить младшую сестру Сасаки — Митико с генералом Такаса. Оставшаяся без родителей девушка во всем слушалась Хироко. Ее заставили стать любовницей генерала. Имена в телефонной книжке Такаса, содержание служебных бумаг в его портфеле (все это Митико сообщала Гэн Шэну) о многом говорили профессиональному разведчику. И вот Митико погибла. Хироко исступленно выпускала обойму за обоймой.

Гэн Шэн, улучив момент, отполз назад и спрятался за складом у ворот. Четверо оставшихся в живых террористов, не перестававших стрелять, ничего не заметили. Приподнявшись, Гэн дважды выстрелил Хироко в спину.

А со стороны штаба бежали полковник Роджерс и Комура. Полковник еще издалека кричал:

— Не стрелять! Не стрелять!

И еще раз из-за стены склада появился Гэн Шэн — он не имел права оставлять в живых таких опасных свидетелей.

Подбежавшие к месту схватки морские пехотинцы обнаружили только трупы.

***

В представлении генерала Такаса подчиненные ему полки состояли из бессловесных, привыкших к беспрекословному подчинению солдат. Так традиционно мыслил японский генералитет. В «силах самообороны» многое было не так, как в императорской армии, но командиры старой выучки сохранили прежние представления о подчиненных.

Солдаты 1-й дивизии были весьма удивлены действиями командования: приказанием быть в полной боевой готовности, отменой увольнений, жестким контролем за входом и выходом из казарм.

«Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Один из солдат 34-го полка сбежал к своему другу, а тот был членом компартии. Сведения о бое вой готовности расквартированной в Токио дивизии стали известны президиуму ЦК компартии.

Подобные приказы были отданы в тот вечер и частям «сил самообороны», расположенным в других городах, и сообщения об этом тоже поступил в Центральный Комитет.

— Полковник, — сержант из охраны базы тронул Роджерса за рукав. — Там у ворот корреспонденты. Они уже знают, что произошло нападение красных. Что с ними делать?

— Корреспонденты? — полковник был в недоумении. — Откуда они здесь взялись? Может, вы это объясните? — обратился он к Комура.

Тот отрицательно покачал головой.

***

Вызов журналистов был запланирован. Заговорщики сами предварительно обзвонили несколько газет и телестудий. Они не хотели дожидаться, пока информация о нападении достигнет редакций. Теперь по плану оставалось всего полчаса до появления первого сообщения о захвате подводной лодки, сообщения, вполне достаточного для возмущения общественного мнения и объяснения, почему военные решили взять власть в свои руки.

Однако подводная лодка не была захвачена. Тележурналисты с некоторой долей разочарования информировали зрителей о неудачной попытке кучки авантюристов ворваться на американскую базу. Намерения нападавших, сказал один из комментаторов, были неясны.

***

Неудача террористов вызвала смятение среди собравшихся у Куихара заговорщиков — части «сил самообороны» в других городах теперь не выступят. Фактически в распоряжении заговорщиков оставалась лишь дивизия Такаса. Но публикация в коммунистической газете статьи с обвинением Такаса… Ведь командующий 1-й дивизией должен был сыграть роль честного японца, озабоченного ситуацией в стране. Но теперь из генерала-спасителя Такаса превратился в генерала-преступника… Собравшиеся у Куихара старались не смотреть в его сторону. Только хозяин квартиры сохранял спокойствие. Ему еще утром позвонил Уилби и в резких выражениях сообщил, что об истории с убийством Садзи осведомлены уже даже в Лэнгли. Куихара больше не колебался. Он позвонил Итодзаки. И не был удивлен услышанным. Старческий голос внятно произнес:

— Сын Ямато должен знать, как смывают с себя позор…

Чтобы отдать последний приказ, генерал Такаса отправился в штаб вверенной ему дивизии. Независимо от исхода заговора, судьба Такаса была решена…

***

Сообщения о приведении подразделений «сил самообороны» в боевую готовность, разговоры, которые иные офицеры вели с солдатами о необходимости передать власть армии, обеспокоили коммунистов. Подобное положение в «силах самообороны», не обусловленное угрозой извне, могло означать только попытку военных предпринять решительные действия. В Центральный Комитет стекались тревожные известия из многих городов страны.

Делегация депутатов — членов компартии отправилась прямо в резиденцию премьер-министра. Каваками был удивлен столь поздним визитом, но принял их без промедления. И выслушал не перебивая. Премьер часто публично обвинял коммунистов в том, что они вводят общественное мнение в заблуждение, но сейчас он и не думал сомневаться. Военный переворот означал для него как минимум потерю власти, а может быть, кое-что и похуже. Он позвонил начальнику управления национальной обороны, тот понял его с полуслова. Последнее время начальник УНО чувствовал себя в странной изоляции. Офицеры, которых он вызывал, слишком часто сказывались больными, выполнение его приказов задерживалось, обстановка в управлении становилась все более тревожной.

Перед тем как выехать к премьеру, он связался с командующим Восточным направлением, куда входила и 1-я дивизия генерала Такаса.

Командующий направлением не участвовал в заговоре и, получив указание начальника УНО, немедленно направился в штаб 1-й дивизии.

Собравшиеся там офицеры ожидали от генерала Такаса приказа о выступлении. Многие догадывались, что готовится переворот, но предпочитали не задумываться. Командующий Восточным направлением сориентировался мгновенно: он отменил приказ о боевой готовности и приказал присутствующим отдать соответствующие распоряжения своим подразделениям.

Он же встретил и прибывшего в штаб генерала Такаса. Говорили они не более трех минут. После разговора командующий Восточным направлением потребовал, чтобы генерала не беспокоили. А через некоторое время, приоткрыв дверь кабинета Такаса и сняв фуражку, объявил: «Ваш командир ушел из жизни, как и положено солдату».

***

Ровно в двенадцать ночи по телевидению неожиданно выступил премьер-министр. Он ни слова не сказал о заговоре, а произнес небольшую речь о положении в стране, заявив, что правительство намерено твердой рукой покончить с коррупцией и прочими язвами общества. Премьер отдавал себе отчет в возможных масштабах готовившегося заговора. В него могли быть вовлечены люди, занимающие видное положение в обществе. Сейчас они поймут, что попытка не удалась, и тихо отойдут в сторону. Меньше всего премьер хотел скандала. Этого ему бы не простили.

Работники типографии и издательства коммунистической партии работали всю ночь. Готовился выпуск специальной листовки с комментариями недавних событий. Вместе с сотрудниками газеты работал и Таро.

Ночным самолетом прилетел в Токио Комура. Он подъехал к дому на такси, тихо открыл дверь и вошел. В темноте к нему бросилась Акико, прильнула, уткнув мокрое от слез лицо в грязный пиджак.

Многие генералы и старшие офицеры были отстранены от должности, некоторые из них отданы под суд. Спецсамолеты доставили приказ начальника всем частям. Пять высших офицеров совершили харакири.

***

В воскресенье вечером Комура смотрел телевизор. Он успел отдохнуть и прийти в себя. Завтра он пойдет в полицейское управление, следует написать отчет и заняться поисками Гэн Шэна. К тому же за ним все еще числится дело об убийстве Митико Садзи. Хотя он уже знал, что преступник — Такаса, в деле все еще оставались неясности.

На экране телевизора возникло спокойное, умудренное опытом лицо старого уважаемого человека. Он мягко, по-отцовски делился со зрителями своими мыслями. Кучка негодяев пыталась помешать нашей спокойной жизни, говорил он, это им не удалось. Однако кое-кто пытается раздуть дело, опорочить и честных людей. Выгодно подобное только врагам Японии, тем, кто желает ей зла. Население страны должно проявить свойственные всей нации мудрость и благоразумие. Это выступал Итодзаки.

В дверь позвонили. В комнату вошла Акико и протянула мужу небольшой пакет.

— Тебе. Сказали: из управления.

Комура удивленно развязал веревку, развернул бумагу… и пламя взметнулось ему в лицо.

Взрыв был не очень сильным. Дом практически не пострадал, только кое-где повылетали стекла. Сосед, наблюдавший за тем, как выносили трупы Акико и Комура, грустно покачал головой.

***

Куихара ринулся к Уилби. Тот был откровенно груб и циничен. Не стеснялся в выражениях. Провал операции «Хризантема» означал для него крушение честолюбивых надежд. Он хотел предстать в глазах Вашингтона создателем нового режима, более лояльного к политике Соединенных Штатов, но… В тиши пустого кабинета он долго орал на японца, а утром Куихара с американским паспортом вылетел в Швейцарию.

***

Бенджамин с трудом добрался до своей комнаты. Кружилась голова, перехватывало дыхание, мучительно немела левая рука. Он сбросил пиджак, ослабил узел галстука, и вдруг… качнулся потолок и стены закружились немыслимой каруселью. Потом все кончилось, остановилось, оборвалось…

***

Немолодая женщина с силой нажимала на педали старенького велосипеда. Она притормаживала у каждого дома, вытаскивала из огромного тюке несколько тоненьких листков и разносила по почтовым ящикам. Подняться сегодня пришлось в три часа утра — пока доберешься до склада, куда на грузовике доставили из города листовки, пока развезешь по району… А ведь надо и домой успеть пораньше: разбудить детей и накормить перед школой.

В этот час по всей стране активисты компартии, члены их семей, просто сочувствующие развозили по домам листовки. Все должны знать правду о попытке военного переворота.

***

Статью Мортона о генеральском заговоре «Дейли геральд» не опубликовала. Редактор написал ему, что это не газетный материал и он передан в один из толстых журналов, выходящих ежеквартально. Заодно он сообщал Мортону, что срок его командировки истек и его ждут в Нью-Йорке.

***

«Нынешняя политическая система — предательство интересов японцев, которым чужды навязанные извне идеи парламентаризма. Нам нужна императорская система, сильная армия, умение постоять за себя в этом сложном мире. Я уверен, пройдет немного времени, и справедливость восторжествует: император объявит поход за Великую Японию».

(Из письма молодого офицера «сил самообороны» в газету.)

Об авторе

Леонид Михайлович Млечин родился в 1957 году. Окончил факультет журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Работает в политическом еженедельнике «Новое время».

Автор статей о внешней и внутренней политике Японии, ряда рассказов, а также вышедшей в издательстве «Детская литература» книги очерков «Дети, которых лишили детства» (в соавторстве). Печатался в журнале «Знамя», в «Литературной Росписи».

«Хризантема» пока не расцвела» — первая его проба в жанре политического детектива.

Об издании

Р2

М72

_М ^{0804000000—073}  _КБ-50-7-81

    ^М-105(03)82

© Издательство «Советская Россия», 1982 г.

***

Леонид Михайлович Млечин

«ХРИЗАНТЕМА» ПОКА НЕ РАСЦВЕЛА

_{Редактор Ф. Л. Цыпкина}

_{Художник В. С. Костин}

_{Художественный редактор В. М. Носенко}

_{Технический редактор Р. Д. Каликштейн}

_{Корректор Н. Д. Бучарова}

_{ИБ № 4043}

_{Кодированный оригинал-макет издания подготовлен на электронном печатно-кодирующем и корректирующем устройстве «Тула-У». Сдано о наб. 13.03.81.}

_{Подп. в печать 05.11.81. А11038 Формат 84Х100 1/32.}

_{Бумага типографская № 1. Гарнитура журнальная рубленая. Печать высокая. Усл п. л. 4,68. Уч.-изд. л. 4,75. Тираж 100 000 экэ. Заказ 364. Цена 35 к. Изд. инд. ХД-407.}

_{Издательство «Советская Россия» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, 103012, пр. Сапунова, д. 13/15.}

_{Книжная фабрика № 2 Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, г. Электросталь Московской области, ул. им. Тевосяма, 25.}